Цикл «Аратта». Книги 1-7

fb2
Семенова Васильевна Мария
Гурова Евгеньевна Анна

Мир десять тысячелетий назад. Последние отступающие ледники, первые легендарные империи, мифические предки финнов и славян и чудом сохранившиеся реликты куда более древних эпох — все это мир великой Аратты и окружающих ее диких земель. Пятнадцатилетний царевич Аюр отправляется на свою первую настоящую охоту, чтобы в единоборстве одолеть великого зверя. Его путь лежит в Ползучие горы, где все еще водятся мамонты и кровожадные саблезубцы. В желании испытать себя юноша даже не представляет, как далеко ему придется зайти на этом пути. То, с чем ему предстоит столкнуться, куда хуже любого дикого зверя… Юная Кирья из лесного племени ингри, живущего на окраине обитаемого мира, случайно открывает в себе волшебный дар. Простая глиняная свистулька в ее руках обретает необыкновенную и порой опасную силу. Как распорядиться этой силой, особенно когда в лесные земли вторгаются чужаки и привычный мир начинает рушиться прямо у нее на глазах?..Этот цикл романов — первый опыт сотрудничества создательницы знаменитого сериала о Волкодаве и талантливой петербургской писательницы Анны Гуровой, автора книжных сериалов «Князь тишины», «Лунный воин», «Книга огня» и других популярных произведений фэнтезийного жанра.

Содержание:

АРАТТА:

1. Мария Васильевна Семенова: Великая Охота

2. Мария Васильевна Семенова: Затмение

3. Мария Васильевна Семенова: Змеиное Солнце

4. Мария Васильевна Семенова: Песнь оборотня

5. Мария Васильевна Семенова: Зимняя жертва

6. Мария Васильевна Семенова: Черные крылья

7. Анна Евгеньевна Гурова: Золотые корабли

Мария Семёнова, Анна Гурова

Аратта. Книга 1. Великая Охота

© М. Семёнова, А. Гурова, 2017

© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство АЗБУКА®

Пролог

Полдюжины стражей-накхов в неизменно черных одеяниях на караковых жеребцах неспешно проследовали по широкой улице к Царским вратам храма Солнца. В Верхнем городе их открывали всего лишь дважды в год — в день зимнего и летнего солнцеворота.

Нынче как раз была зима. По небу ползли низкие мохнатые тучи, из-за которых изредка пробивался ослепительный солнечный луч, и сразу снова скрывался в сизой хмари. Порывами налетал теплый ветер, особенно сильный здесь, в Верхнем городе, на вершине горы. Недавно прошел дождь, и воздух дышал влагой. Обе стороны улицы, ведущей к храму Исвархи — Господа Солнца, — были запружены нарядной толпой. Плошки — масляные светильнички, свечи, факелы в руках у людей то и дело гасли, вынуждая их со смехом обращаться с просьбой об огне к соседям. Все жители столицы — в лучших одеяниях; дома чисто прибраны, пыль и грязь — к Первородному Змею! Младшие боги на домашних алтарях напоены молоком, на столах уже стоят блюда со сладостями, двери оставлены открытыми — вдруг кто-либо из богов или добрых духов решит нынче посетить смертных? А если нет, так и соседям будем рады!

Повсюду звучали смех и болтовня, однако взгляды зевак постоянно устремлялись в начало улицы, откуда уже скоро должна была появиться Солнечная колесница. Она выедет из храма Вартхи, Ветра-во-Тьме, где хранится в тайне и мраке весь год, и торжественно проедет до Царских врат, ведущих в главный храм Аратты. Сам солнцеликий повелитель взойдет на нее сегодня! А еще ходят слухи, что он впервые покажет народу своего наследника, маленького царевича Аюра.

С утра Верхний город, и так величественно-роскошный, вычистили до совершенного сияния, вымыли улицы; крыши заняли лучники-арии, и только тогда открылись ворота, и шумные пестрые толпы из Нижнего города хлынули к храму. Пешие стражи-жезлоносцы стояли вдоль главной улицы, пинками отгоняя самых ретивых от дороги, по которой поедет Солнечная колесница. Всадники-накхи, пустив коней шагом, внимательно оглядывали толпу. Лица их были закрыты шлемами с кольчужной бармицей, оставлявшей лишь узкую прорезь для глаз. Ширам, сын Гауранга, глядя на них из толпы, с гордостью невольно припомнил слова отца: «Вступая в бой, ты больше не человек — ты воплощение смерти. А смерть стирает лица. Она приходит невидимой и уходит незаметно».

Ширам и сам носил такой же шлем. Впрочем, не только он — все накхи, обитающие в столице, сегодня были здесь, в Верхнем городе. Так велела им традиция и собственное желание. Ширам, сын Гауранга, прибыл в столицу всего несколько дней тому назад. Его дед, саарсан всех накхов, бывший бы их повелителем, когда б Накхаран был вольной страной, оглядев внука, напутствовал его:

— Мы — накхи. Мы дали слово, и никто никогда не нарушил его. Повелитель Аратты щедр и справедлив к нам. Так отправляйся в столицу и служи верно. Теперь ты — воин государя.

Он обвел глазами двенадцать лучших воинов рода Афайи, которым предстояло сменить в рядах Жезлоносцев Полуночи прежнюю дюжину, отосланную год назад в пору зимних дождей. Те невольно подобрались под суровым взглядом саарсана. Каждый знал, насколько высока честь охранять повелителя ариев, солнцеликого отца всех народов Аратты.

И вот теперь Ширам стоял и глядел в сторону храма Ветра в ожидании появления процессии. Как и все, он осознавал, насколько важен этот ритуал. Если великий государь Ардван не проедет на Солнечной колеснице, открывая врата зимнему солнцу, то страшно даже предположить, какие несчастья и беды обрушатся на весь мир в грядущем году! Змей, оставшийся непобежденным, вновь зашевелится в своих темных безднах, в глубине вод омывающего землю океана. И снова обрушатся на окраины великой Аратты наводнения, снова затрясет землю… Тем важнее нынешнее действо! Пусть повелитель проедет благополучно — и ход солнца в небе в этот год ничто не потревожит. А он — как и все прочие накхи, — сделает все, чтобы защитить божественного повелителя. И конечно же он, внук саарсана, должен быть сегодня неподалеку от государя, с оружием в руках…

Но к его огромной печали, саардас, командовавший отрядом, велел ему покуда не торопиться и присматриваться. Даже в оцепление по краям дороги его не поставили. Вот почему сейчас Ширам не гарцевал на коне впереди своей дюжины на глазах у восхищенной толпы, а стоял в первых ее рядах и вместе со всеми ожидал проезда государя, солнцеликого Ардвана.

Арии-трубачи, стоявшие в промежутках между застывшими воинами-накхами, повинуясь неслышимому приказу, подняли трубы, изготовленные из витых рогов горных козлов, и над притихшей улицей пронесся такой рев, что толпа отпрянула назад. Трубам ответили бронзовые гонги; словно сердца великанов, глухо загремели обтянутые кожей огромные барабаны.

— Приближается! — зашушукались в толпе. — Вон, уже!

Государь Ардван, в расшитом золотом одеянии, слепящий, как солнце, которое он и воплощал, в усыпанной каменьями диадеме с двенадцатью зубцами, стоял на царской колеснице, управляемой великим конюшим. Как нарочно, солнечный луч пронзил косматое облако и, точно копьем, ударил в золоченую кровлю храма, заставив зажмуриться и восторженно ахнуть всех стоящих вдоль улицы. Какое доброе предзнаменование! А ведь праздник только начинается. На закате состоится красочное представление: воин-государь Исварха будет побеждать Змея Тьмы. В прошлом году Змей был сорок локтей длиной и такой жуткий с виду, что дети плакали от одного его вида. Не испугается ли царевич?

А вот и он — не подвели слухи! Держась двумя руками за передок колесницы, ехал наследный царевич Аюр — сияющий, как новая монетка, большеглазый мальчик лет восьми. Рядом с ним стояла еще и царевна, чуть старше его, похожая на расписную куклу. При виде божественных детей толпа разразилась ликующими криками.

Стражи-накхи мерно ступали вокруг колесницы: трое спереди, трое сзади, по трое по бокам. В руках они несли тяжелые жезлы, увенчанные небольшими топорками в виде орлиных крыльев. Ширам с завистью поглядел на саардаса, лично возглавлявшего эту дюжину. Как бы желал он когда-нибудь встать вот так же рядом с государем! Хранить его от любого врага, исполняя высший долг накха — нерушимой верностью оправдывать милость и доверие правителя к двенадцати высоким родам Накхарана…

Он смотрел не отрываясь. Вдруг воспоминание будто палкой ударило его по спине. «Не смей завидовать! Ты не знаешь, что, кому и для чего дает судьба. Бери свое смело, а на чужое не зарься!»

Устыдившись, Ширам отвел глаза. Взгляд его невольно упал на рослого накха, стоявшего чуть впереди, совсем рядом с дорогой. «Экий верзила», — подумал он, присматриваясь. Среди накхов высокие мужчины встречались нечасто. Этот, похоже, был из них. Но кто таков? Почему прежде, в дозоре или на учениях, Ширам его не встречал? Заинтересованный взгляд юноши скользнул по клинкам, закрепленным за спиной сотоварища. Нет, что за ерунда? Ни один накх не повесит так оружие. Настолько низко, да еще прямо вдоль хребта… Для того чтобы выхватить мечи, придется долго нашаривать за спиной рукояти, а затем тащить вверх — косу себе ненароком не отрежет? Неужели в отборную гвардию затесался какой-то олух?

Ширам легко, не напрягаясь, повел плечом, сделал едва заметный шаг и оказался совсем рядом с верзилой. Лицо того, как и положено, было закрыто кольчужной маской. Юноша глянул на рисунок, украшавший навершие мечей, и обомлел. Две светлые изломанные линии, извиваясь зубцами, тянулись вдоль бронзового «яблока», и четыре точки между ними недвусмысленно говорили о принадлежности воина к роду Афайи — его собственному роду! Но…

Ширам задохнулся от внезапно нахлынувших подозрений.

— Едут, едут! — завопили все, и толпа хлынула вперед. Люди принялись напирать и толкаться. Краем глаза юноша увидел приближающихся соплеменников и золотистых длинногривых жеребцов, влекущих Солнечную колесницу. Он почувствовал, как странный накх сгибает колени, будто готовясь к прыжку…

«Это не наш!»

Не говоря ни слова, Ширам саданул локтем в грудь ближайшего соседа, перескочил через его падающее тело и, обнажая клинки, бросился на чужака:

— Ата-ай!

В этот же миг, будто повинуясь крику Ширама, из толпы прямо под ноги скакунам полетели глиняные сосуды, из которых повалили клубы густого вонючего дыма. Юный воин почувствовал, как по чешуе его доспеха, скрытого под черным одеянием, скользнул удар. Не оборачиваясь, он шагнул назад, наступил на ногу нападающему и коротко ткнул мечом. Позади раздался и сразу оборвался вопль.

Время будто растянулось. Ширам видел, как очень неспешно поворачивается к нему лженакх. Как выхватывает из-под черной рубахи длинный кинжал, как замахивается им… Для всех прочих эти движения слились бы в один кратчайший миг. Но Ширам мог бы за это время спеть хвалу отцу и деду, обучившим его танцу Афайи. Клинок ударил под кольчужный воротник врага, и накх почувствовал, как острие его меча входит в горло, как теплеет металл от льющейся по нему крови.

Жезлоносцы Полуночи уже были рядом. Не обращая внимания на зловонный дым, они пинками и ударами жезлов заставляли всех лечь на землю, вытянув руки перед собой. Лишь Ширам остался стоять над мертвым телом врага.

Государь Ардван сошел с колесницы и принялся разглядывать переодетого убийцу. Ширам впервые увидел солнцеликого так близко. Склоняя голову, он невольно подивился тому, что повелитель Аратты — такой же человек, как он сам, с немолодым и усталым лицом. Юный накх искоса бросил взгляд на царских детей — те выглядывали поверх строя сомкнувшихся стражей, тараща огромные, ярко подведенные черным глаза. Царевна встретилась взглядом с Ширамом и закашлялась от дыма. Но никто из них не плакал. Должно быть, не поняли толком, что произошло…

— Неужели кто-то из накхов предал меня? — раздался возмущенный голос повелителя.

— О нет, мой государь! — Ширам стремительно опустился на корточки около трупа, сорвал с его головы шлем. Лицо мертвеца было смуглым, как и у самого Ширама.

— Так все же измена вьет гнезда в ваших сердцах…

Ширам качнул головой и резко провел указательным пальцем по щеке неудачливого убийцы. На коже осталась светлая полоса.

— Это не накх. — Он приподнял веко и поглядел на голубой зрачок. — Это арий.

Часть 1

Зверь из Бездны

Глава 1

Змеиный Язык

— Привал закончен! Выступаем! Остался всего один переход — и мы попадем в землю Великой Охоты!

Аюр встал с ковра, торопливо дожевал соленую полоску вяленого мяса (такая пища только в пути и кажется вкусной, а дома совершенно несъедобна) и зябко завернулся в плащ — алый, расшитый золотыми конями, с подкладкой и оторочкой из меха рыси. Дикари-погонщики, отдыхавшие поодаль, рядом со своими мамонтами, тут же подняли глаза, раскрыли рты, да так и замерли, глядя на чудесный плащ как зачарованные.

Святое Солнце, какой же тут холод — а ведь нынче лето! И ветер все время дует, сырой и студеный, и от земли веет морозом. «Что ж ты хочешь, — сказал на это Ширам, глава его телохранителей. — Приятное место Змеиным Языком не назовут!»

Аюр уныло посмотрел по сторонам. Так оно и было. Издалека Змеиный Язык казался загадочным и полным чудес, а вблизи — однообразные безлесные плоскогорья с торчащими из высокой травы причудливыми скалами. Первое время царевича занимало все — езда на мамонтах, косматые мохначи в шкурах, непривычные, стелющиеся по земле горные растения, незнакомые голоса ночных птиц… Аюр еще никогда прежде не покидал окрестностей столицы. Но так долго предвкушаемое путешествие на Змеиный Язык уже успело ему порядком наскучить.

— Все будет, — успокаивал его Ширам. — Потерпи, царевич. Мы еще даже не поднялись на плато…

— Скорее бы, — ворчал Аюр, представляя себе обещанные земли Великой Охоты — как ему их расписывали в столице.

Куда ни глянь, раскинулись просторы, сплошь покрытые цветущим разнотравьем. Когда по траве пробегает ветер, кажется, что колышутся зеленые волны. И там, в этом травяном море, пасутся неисчислимые стада. Олени, мамонты, длиннорогие туры… Поодаль вертятся гиены… А где-то еле качнутся метелки трав — это подбирается к стаду пятнистый саблезубец…

При мысли о саблезубцах у Аюра всякий раз невольно холодело в глубине живота. Все дорогу царевич очень внимательно прислушивался к разговорам ловчих, особенно когда те вспоминали прежние охотничьи вылазки в южные степи Аратты, и все старательно запоминал, чтобы не опозориться, когда дойдет до дела. Нет, конечно, он ездил на конную охоту за винторогами и метко бил из лука по мишеням. Но что может сравниться с Охотой Силы — первой в жизни юноши встречей один на один с огромным, смертельно опасным хищником! Только после нее, вернувшись с достойной добычей, он сможет по праву назвать себя мужчиной.

Аюр хорошо помнил, как в детстве впервые увидел саблезубца, как с криком шарахнулся от оскаленной пасти и выпущенных в прыжке когтей. Хорошо еще, что это было всего лишь чучело! Потом страшный зверь гонялся за ним во сне. И вот теперь ему предстоит выйти против него с оружием — уже не во сне, а в яви…

Впрочем, это все впереди — а пока отряд идет, шаг за шагом поднимаясь вверх. Дорога не слишком крутая и не опасная, только холоднее с каждым днем. И пустынно. До чего же тут пустынно! За все дни пути не встретили ни одного зверя, даже суслика… Аюр потребовал объяснений у Варака, почтенного доверием раба-распорядителя из дворцовой охотничьей палаты, а у того на все один ответ: «Все идет замечательно, о божественный сын Солнца!» И подобострастная улыбка, как пришитая. Надо бы спросить мохначей, только они человеческого языка не знают. Да и не пристало наследнику Аратты разговаривать с косматыми зверолюдьми.

Аюр расправил крепкие плечи, погладил покрытую золотой чеканкой рукоять кинжала — еще одного предмета мечтаний дикарей. Даже среди ариев царевич считался красавцем и знал об этом. Его длинные волосы, прихваченные на макушке, свободно падали на спину, а на груди, в ушах и на запястьях сверкали украшения. Но яснее всяких сокровищ о знатности говорили его золотистая кожа и яркие светлые глаза. Вот — отличие, данное Солнцем своим первородным сыновьям! Господь Исварха недаром полюбил ариев и даровал им силу и власть. В отличие от всех этих низкорослых, неказистых рабов или звероподобных мохначей. И конечно же, детей ночи — накхов.

Послышались громкие странные возгласы, фырканье. Дикари поднимали в дорогу мамонтов. Небо потемнело: над юношей нависла ходячая гора длинного, свалявшегося грязно-белого меха, над которой вились рои злющих оводов. Варак сказал, что в прежние годы их здесь бывало гораздо меньше. Впрочем, пообещал, что оводы вот-вот отстанут.

Аюр посмотрел наверх — оттуда широко улыбалась, сверкая зубищами, погонщица Айха. Юношу мутило от ее грубого конопатого лица, он даже жалел эту бедолагу, которую угораздило родиться такой уродиной. Впрочем, у соплеменников она наверняка считалась первой красавицей, с ее пышными светло-рыжими волосами — если бы еще убрать из них вплетенные птичьи кости и мышиные черепа. Айха хоть была приветлива, в отличие от своих соплеменников. У тех лица как тупым ножом из дерева вырезаны, такие же неподвижные и ко всему равнодушные. Ширам сказал: боги наказали мохначей родиться такими за тяжелые прегрешения в прошлых жизнях. Потомки накхов упорно верили в перерождения, хоть их странная, темная религия была уже много веков запрещена в Аратте.

Но все-таки одно Аюра в дикарях восхищало. Как они повелевают своими исполинскими зверями! Никогда не кричат и не бьют их, как погонщики быков, у них даже и бичей нет. Шепнут что-то на ухо, а то просто рукой махнут особым образом — и мамонт делает все, что ему повелят.

Повинуясь возгласу погонщицы, рядом с Аюром свесился хобот. Мамонт свернул его кольцом и подставил под ноги юноше — вставай сюда, подниму!

— Как он умен! Как послушен! — воскликнул Аюр, в восторге глядя на белого мамонта. — Подари его мне!

Мохначка продолжала улыбаться, не понимая вопроса. Тут же рядом возник Варак, задрал голову и принялся что-то втолковывать дикарке. Беседа затянулась.

— Господин, — с виноватым видом повернулся к Аюру дворцовый раб. — Она сказала, что не хочет.

— Что значит «не хочет»? — Аюр грозно свел брови. — Разве не достаточно, что этого хочу я?

— Дикая женщина говорит, что они со своей скотиной как брат и сестра, — не скрывая презрения, перевел Варак. — Дескать, они выбрали друг друга в детстве, вместе росли, питались из одного корыта…

Аюр нахмурился еще сильнее. Сзади беззвучно подошел Ширам. Невысокий и жилистый, как все накхи, он с ног до головы был в черном, из украшений — золотой обручальный браслет на запястье да свернувшаяся в спираль серебряная змейка у ворота плаща.

— Чем это ты тут занят, солнцеликий?

— Она не хочет дарить мне мамонта! — воскликнул царевич. — Как она вообще смеет мне отказывать?

Сообразив, в чем дело, Ширам усмехнулся:

— Зачем тебе мамонт, Аюр? Даже если он добредет до столицы, не подохнув по пути от жары, то непременно застрянет в городских воротах…

За его спиной послышались приглушенные смешки телохранителей. Аюр сделал вид, что не услышал. Он вообще считал, что эти отборные воины-арии из Полуденных Жезлоносцев слишком много себе позволяют и смеют относиться к нему покровительственно. Но воины, хоть и считались его личной охраной, подчинялись не ему — ими командовал Джериш.

— Дикарка не подарит тебе своего зверя, даже если ты посулишь ей в обмен свой великолепный плащ и охотничий лук в придачу, — продолжал Ширам. — Забудь. Все равно мамонты никого не слушаются, кроме собственных погонщиков. Их когда-то пробовали забирать силой, так они начинали беситься — не уймешь, пока не убьешь. Зато со своими погонщиками даже на саблезубца пойдут.

— А я все-таки думаю: она просто жадина, — пробурчал Аюр и вдруг просиял. — Тогда я забираю мамонта вместе с погонщиком! Мохначи иногда живут в Аратте, я знаю. У дяди Тулума один такой служит при храме с детских лет, Аоранг его зовут — лечит людей и животных, даже научился говорить по-человечески… Мамонту во дворце будет очень хорошо, а городские ворота мы ради него разберем.

— Так и будет, если божественный сын Солнца даст повеление, — подхватил Варак. — А сейчас пора выступать…

— И Солнца сын, вскочив на коня, полночный край обозрел! — донеслось со стороны костра.

Там сутулился над свитками жрец Хаста. Не обращая внимания на сборы, он торопливо покрывал телячью кожу ровными строчками. Рядом стоял глиняный горшок — обиталище неугасимого священного пламени, духа Исвархи. Другой обязанностью жреца было вести записи обо всем, что происходит в пути. Он и вел их слогом, достойным героев.

— Не на коня, а на мамонта, — с усмешкой поправил Ширам. — Скажи, огнехранитель, почему бог песен всегда посещает тебя в самое неподходящее время?

— Для бога нет неподходящего времени! — ни на миг не смутившись, заявил Хаста. — И Солнца сын, на мамонта сев, полночный край обозрел!

Священная гадательная собака, развалившаяся рядом с ним, широко зевнула, распахнув узкую зубастую пасть.

— «Какие дивы, — промолвил он, — меня сюда занесли?» Ай! Ты опять?! — Хаста подскочил на месте, схватившись за голову. Довольная Айха шмыгнула прочь, унося с собой волосок, выдранный из его рыжих свалявшихся косм, не стриженных, как и положено жрецу, с самого посвящения. — Отойди от меня, о ужасная женщина с бородой!

— У нее нет бороды, — хихикая, заметил Аюр.

— Лучше бы была, мы б хоть ее лица не видели! — И, понизив голос, Хаста предположил: — Мне кажется, она хочет меня съесть, светозарный! Уже начала ощипывать… Потом проснусь оттого, что меня поджаривают над костром…

— Она просто в тебя влюбилась, — возразил Аюр, глядя, как Айха благоговейно прячет выдранный волосок. — Спроси ее, Варак, почему она ходит за жрецом как хвост и дергает из него то волосы, то нитки?

Варак, выслушав мохначку, фыркнул:

— Глупая дикая женщина считает почтенного огнехранителя Хасту волшебным существом, кем-то вроде полубога. В ее вшивую голову никак не уместится, как это можно записывать слова. Она говорит: это великое колдовство — останавливать мгновения…

Жрец на миг задумался и ухмыльнулся.

— Ну-ка дай! — Он схватил дикарку за руку и еще непросохшей кистью начертал ей на тыльной стороне ладони «ард» — знак Солнца. Погонщица ахнула и застыла, глядя на свою руку как на нечто отдельное и бесценное…

— Молодец, Хаста! — захохотал Аюр. — Теперь они отрежут ей руку, засушат и будут поклоняться!

— Подобное отношение к письменности у звероподобного племени само по себе достойно уважения, а не насмешек, — заметил Ширам. — Начертанные знаки порой таят скрытую силу…

— Воистину это слова мудрости! — льстиво заявил Хаста, убирая свиток и как бы невзначай кинув взгляд на татуировку на запястье у Ширама — ползущую эфу. Слухи о тайных обществах накхов ходили, пожалуй, с тех самых времен, как двенадцати родам Накхарана запретили собственное жречество. Может, байки, а может, и нет…

— Выступаем! — важно объявил Аюр. Поставил ногу в кольцо хобота и был в мгновение вознесен на высоту. Айха помогла ему устроиться в башенке, а сама скатилась по мохнатому боку мамонта вниз и пошла рядом, любуясь знаком Солнца на своей руке и счастливо улыбаясь.

— Почему встали?

Ширам вышел вперед и остановился, глядя под ноги. Поперек тропы зияла трещина. Неширокая, можно перешагнуть без усилия, но длинная. Трещина уходила в обе стороны и терялась в невысокой траве.

— Это еще что? — спросил Ширам. — На Змеином Языке бывают землетрясения? Почему мне не сообщили?

Варак, тут же оказавшийся рядом, сразу пожалел, что так торопился. Все рабы и слуги боялись накха, особенно когда он начинал говорить таким вот негромким, лишенным выражения голосом. Даже воины охраны предпочли хранить молчание, ожидая, чем кончится дело.

— Ерунда! — дрогнувшим голосом заявил Варак. — Ее и ребенок перешагнет! Нет причин для беспокойства, господин!

— А если обвалится край? — Голос Ширама стал еще тише и неприятнее.

Мохначи тем временем слезли с мамонтов и столпились перед препятствием, что-то обсуждая. Затем двое ушли в разные стороны от тропы, внимательно осматривая землю.

— Какой она глубины?

Ширам подошел, наклонился над краем, заглядывая в темную, отливающую синевой бездну. Оттуда на него дохнуло таким потусторонним морозом, что накх невольно отступил на шаг, помянув Храваша, царя голодных дивов. Кинул в щель камешек, но тот беззвучно сгинул где-то внизу.

— Хаста, — мгновение подумав, позвал он, — где твой пес?

Жрец торопливо вышел вперед, ведя собаку. Все столпились у щели, затаив дыхание. Станет ли священная собака прыгать через трещину? И если прыгнет, то какой лапой ступит — правой или левой?

Собака легко перемахнула на другую сторону и обернулась, помахивая хвостом. Она явно не понимала, как такое ничтожное препятствие могло остановить отряд. Над толпой пролетел дружный вздох облегчения. Никому не хотелось тащиться назад, когда цель была так близко.

— Хорошо, — кивнул Ширам, — знамения благоприятны. Но первыми пусть пройдут мамонты.

Вернулись дикари, поднялись на мамонтов, и самый большой, белый, вышел вперед. Перед трещиной он остановился, обнюхал ее, взволнованно затрубил, но все же перешагнул. Ничего не случилось. За ним пошли следующие.

Когда караван миновал подозрительное место, Ширам пропустил всех вперед, а сам пошел сзади, сделав знак Вараку подойти.

— А ну выкладывай, — приказал он.

— Что? — пролепетал тот.

— Что-то неладно. Этот край как вымер! Где звери? Почему так промозгло? Тут должно быть гораздо суше в это время! Откуда столько мух?

— Все идет как следует, пресветлый господин, ни о чем не беспокойтесь… — привычно завел свою песню Варак.

— Нет, не все! Вчера мы должны были ночевать в стойбище мохначей. Я прекрасно помню, как ты распинался в дворцовой охотничьей палате — дескать, на каждой стоянке нас будет ждать подготовленный удобный ночлег… И где оно, твое стойбище?

— Может, откочевали? — пискнул Варак. — Это же дикари! Они сворачивают свои шатры из шкур, садятся на мамонтов и уходят, куда им вздумается… Ой!

Пальцы Ширама легли Вараку на плечо и слегка сжались — вроде и несильно, но все тело раба как иглой пронзила острая боль. Варак вспомнил рассказы о том, что накхи могут и убить, просто ткнув пальцем в нужное место, и весь взмок, несмотря на холод.

— Не говори пустых слов, — протянул Ширам, не торопясь его отпускать. — Ты ведь знаешь, что такое Охота Силы? Представляешь, что будет, если царевич вернется без добычи?

— Да-а… — просипел распорядитель. — Мне больно, добрый господин…

— Храваш будет тебе добрым господином, если что-то пойдет не так!

Варак зажмурился. Царь голодных дивов казался ему сейчас куда предпочтительнее.

— Завтра вечером, — выдавил он, — мы выйдем на большую равнину… И там нас точно ждут…

Ширам наконец отпустил плечо «устранителя хлопот» и ушел вперед, догоняя караван. Варак выдохнул. Разминая плечо и мысленно осыпая накха проклятиями, он оглянулся на трещину. В сумерках она ухмылялась ему вслед, словно узкая черная пасть.

Вечерело. Заходящее солнце окрасило горные склоны в цвета пламени. В низинах и промоинах легли лиловые тени. А караван все шел. Перевал, за которым начинались травянистые равнины, казался уже совсем близким, рукой подать.

Мамонт при ходьбе сильно раскачивался. Первые дни Аюра невыносимо тошнило, плоскогорья плясали перед глазами, но потом он привык. Царевич лежал на набитых душистыми травами тюфяках, грыз медовые сладости и мечтал, как, вернувшись с добычей в столицу, станет рассказывать о своих охотничьих подвигах друзьям и подругам. По сторонам тропы уже пошли первые пятна высокой травы — пока еще не равнины до края неба, но в такой траве вполне мог укрыться саблезубец-другой.

Легко можно представить, как страшный зверь внезапно выскакивает — да хоть из-за вон того обломка скалы! Бросается на мамонта и вонзает свои жуткие клыки в его ногу! Вслед за ним с ужасающим воем появляется целая стая хищников. Взбесившийся мамонт вырывается вперед и несется по равнине… Земля содрогается от топота… Воины и погонщики остались далеко позади, слышны только отдаленные крики страха да рычание настигающих зверей…

И вот сзади с ужасным ревом на мамонта бросается огромный, с клыками в руку длиной… ну ладно, с локоть, мощный самец в расцвете сил и свирепости. Зверь начинает ползти вверх по обезумевшему, скачущему галопом мамонту. А мохнатый великан, несмотря на всю мощь, настолько испуган, что даже не пытается сбросить его…

И тут он, Аюр, встает (юноша с восхищением представил со стороны эту картину) — длинные волосы развеваются по ветру, одной рукой вскидывает выгнутый из турьих рогов лук, другой стремительно, но плавно накладывает стрелу и одним движением, как учили, оттягивает ее к уху. Стрела вонзается зверю прямо в глаз! Потом прыгает следующий… потом еще один…

Гора убитых саблезубцев росла прямо на глазах…

От сладких мечтаний Аюра пробудили ругань воинов охраны, испуганная скороговорка Варака и зловещее шипение накха. Он выглянул из-за занавесей и обнаружил, что караван стоит. Неподалеку от его мамонта столпились все участники охоты, включая воинов, ловчих, мохначей и слуг. В середине круга скорчился несчастный Варак, которого воины бранили последними словами. Ширам смотрел на него не мигая. В руке у него была лунная коса — слегка изогнутый клинок на длинном древке, любимое оружие накхов.

— Почему ты не спросил мохначей? — слышался его голос, полный уже нескрываемой ярости. — Они не могли не знать!

— А может, и спросил, да нам сказать побоялся? — добавил один из ловчих. — Правда, Варак? Ты ведь знал, что дичь ушла?

— Нет! — раздался полный страха вопль раба-распорядителя. — Я не знал!

— Давайте дождемся следопытов, — проговорил второй ловчий. — Может, они принесут добрые вести?

Аюр распахнул занавеси с другой стороны, высунулся, огляделся и ахнул. Вокруг простирался исполненный величественной красоты вид. До самого края неба огромными плоскими ступенями спускалась озаренная заходящим солнцем равнина. Порывами налетал ветер, гнал по травяному морю длинные извилистые волны. Зеленый цвет разнотравья уже постепенно сменялся на рыжий. Дальний край равнины терялся в голубой дымке. Облака над равниной багровели и золотились…

И на всем этом бесконечном пространстве не было заметно ни единого зверя. Ни мамонта, ни носорога, ни оленя. Ни саблезубца…

Глава 2

Куда идти дальше?

— Но тут должны быть звери, господин, великое множество зверей, огромные стада! — причитал Варак, озираясь по сторонам. — Их тут всегда было так много, что местами сама земля сложена из их костей!

— И где же они все?

— Их нет, — беспомощно развел руками Варак.

— А мы и не заметили! — съязвил кто-то.

Между тем из высокой травы вынырнули следопыты. На них обратились взгляды остальных.

— Свежих следов нет, — растерянно покачал головой Дакша, немолодой опытный охотник, не раз сопровождавший государя Ардвана в облавных охотах в степях Аратты. — Ни мамонтов, ни оленей, ни хищников. Все ушли.

— Почему же они ушли? — спросил Ширам, бросая взгляд на невозмутимых мохначей.

Старый ловчий хлопнул себя по шее.

— Даже не знаю… Может, оводы прогнали? Вишь, как сыро стало? — Дакша копнул носком сапога землю. — Мох! Змеиный Язык давно с юга подтапливает. Скоро там будут сплошные болота… Если тут зимой валит столько снега, неудивительно, что звери уходят. Они сейчас наверняка далеко на севере, там их не жалят насекомые и легче добывать корм…

— И что же ты посоветуешь — идти догонять их?

Дакша нахмурился.

— Мы к такому походу не готовы. Это здесь пока тепло и сыро, а там, севернее, уже осень, и скверная осень! Да и согласятся ли проводники? Они на это не подряжались… Ну-ка, — окликнул он переводчика, — спроси ту лохматую образину, поведет он нас на север за зверем?

Варак перевел вопрос, обращаясь к старшему из мохначей с полуседой гривой и пегой бородой, заплетенной в косы. Мохнач, по имени Умги, почесал в затылке и надолго впал в задумчивость. Южане хотят идти искать зверей? Как они собираются это делать? Они не знают ни пути, ни края, ни обычаев, а люди Ползучих гор не любят чужаков…

— Эй, ты заснул, что ли? — нетерпеливо окликнул мохнача глава жезлоносцев Джериш.

Тот что-то рыкнул в ответ.

— Он говорит, что размышляет, — перевел Варак. — Он должен хорошо все обдумать.

— Да что тут думать? — с досадой сказал Дакша. — У нас нет ни достаточных припасов, ни теплой одежды, и только боги знают, куда ушли стада.

Ширам кивнул. Он тоже понимал, что шататься по Змеиному Языку в поисках неведомо куда откочевавших животных — не лучший выход.

— Что мы еще можем сделать?

— Вернуться назад.

Лицо накха застыло.

— А что делать-то? — развел руками Дакша. — Сами виноваты. Переложили все хлопоты на распорядителя, а он не разузнал про зверей, пока было время. Или разузнал, да сказать побоялся. Сейчас это уже не важно. Эх, сколько времени, сколько средств потрачено впустую! Снаряжение, припасы, подарки дикарям…

Варак, обманутый спокойным лицом накха, подхватил:

— Господин, ну ведь бывает, что дичь уйдет! Это же звери… В прошлом году были, в этом нет… Может, следопыты плохо искали, давайте их снова отправим…

Рука накха взметнулась и кончиками пальцев хлестнула переводчика по лицу. Варак вскрикнул и ничком рухнул на землю.

— Может, тебя отправить в прошлый год, чтобы ты поискал там зверя? — вкрадчиво спросил Ширам.

Варак уткнулся носом в траву, не смея вздохнуть. Он не сомневался, что накх убьет его, если пожелает, и никто бы тут не стал его останавливать. Вокруг все затихли.

А мохнач Умги тем временем все обдумывал заданный ему вопрос и как раз добрался до его сердцевины. Надо узнать, где звери, тогда и ответ: догонять их или нет, будет ясен. Он закрыл глаза, пытаясь позвать духов зверей… Отклика почти не было. Стада очень далеко и продолжают уходить, за ними уходят хищники. Как быстро они идут, словно спасаются от чего-то! От чего? Вокруг не видать никакой угрозы. Ни на земле, ни в небе…

Мысленным взором Умги взглянул вниз и задохнулся от страха. Там, под землей, разевала пасть голодная тьма…

Седой мохнач шумно вздохнул, содрогнувшись всем телом.

«Правильно, бойтесь», — подумал Ширам, заметив его дрожь, и с отвращением опустил взгляд на раба-распорядителя. Из-за этого ничтожества торный путь к вершинам власти, только-только приоткрывшийся перед ним, оказался под угрозой. Он задумался, какое наказание, сопоставимое с огромной виной Варака, избрать — такое, чтобы запомнилось всем…

— Приятно посмотреть на суд справедливости! — раздался из толпы голос жреца. — Пусть кровь жалкого раба прольется росой на пламя твоего гнева, благородный накх! И ничего, что он единственный среди нас, кто владеет языком дикарей…

Ширам косо взглянул на огнехранителя.

— Бог решил сказать свое слово?

— Если ему дадут высказаться, он бы не возражал, — со смиренным видом подтвердил жрец.

Над толпой пролетели смешки. Ширам нахмурился.

— Хаста верно говорит, — важно поддержал жреца Аюр. — Мы, арии, ничего не делаем, пока не явил свою волю Господь Солнце.

— Твоя гадательная собака учуяла след ушедших зверей? — недоверчиво спросил Ширам.

— Не об ушедших зверях нам сейчас надо думать. Господь Солнце ясно говорит, что нам пришло время выбирать новую дорогу!

Жрец протянул перед собой глиняный горшок с угольками, в которых дремал негасимый Священный Огонь.

— Вечному Огню ведомо прошлое и грядущее. Но чтобы он поделился запретным знанием со смертными, нужно накормить его влагой жизни…

Варак, быстрее всех сообразив, чем это ему грозит, метнулся в сторону, собираясь нырнуть в траву, но был пойман, сбит с ног и прижат к земле древками копий.

— Приступайте, — чуть поразмыслив, согласился Ширам.

Хаста огляделся, выбирая место для жертвоприношения. Двое рабов из обоза уже тащили большой бронзовый поднос — Священный Огонь, рожденный в небе, не должен был касаться земли — и тяжелый расписной короб, полный удивительных вещей, склянок, порошков и зелий.

— Сено быстро прогорит, хватит всего на одно вопрошание, — заметил Хаста, проводя рукой над ворохом сухой травы. Толпа издала единый вздох изумления — над подносом заплясали синеватые огоньки…

Потянуло горьким дымом. Жрец снова провел над подносом ладонью, и дым из горького мгновенно стал приторно-сладким, пьянящим. Мамонты начали беспокойно топтаться, пытаясь хоть на шаг отойти от огненно-дымного круга.

— Приведите жертву!

Варак взвыл и принялся отчаянно вырываться. Упирающегося переводчика силком поволокли к костру.

— Ох уж эти простолюдины! — вздохнул стоящий рядом с царевичем Джериш. — Никакого достоинства. А ведь на него сейчас смотрит Господь Солнце!

— Земляные люди всегда так, — отмахнулся Аюр, впрочем увлеченно наблюдая за подготовкой к церемонии. — Вопят, будто их ничтожная жизнь что-то значит. Помню, когда море забрало моего старшего брата, началась смута и было много казней. Глупцы и бунтовщики нагло болтали, что небеса отвернулись от дома Ардвана, но, когда наступал их срок, все они вели себя так же позорно, как этот раб. Помнишь, Ширам?

— Помню, — сухо ответил тот. — Все, кроме ариев.

— Еще б тебе не помнить. Вы, накхи, любите резать глотки, — заметил Джериш. Телохранитель царевича отлично уловил презрение в его голосе.

— Чтобы уметь, любить необязательно, — холодно ответил он.

— Разве вам приходилось казнить и ариев? — удивился Аюр.

Но вместо накха ответил Джериш:

— Арии никогда не позволят грязным рукам палача прикоснуться к себе! Они сами приносят себя в жертву Исвархе, собственным клинком!

— Так это воины, — уточнил Аюр и спросил телохранителя с любопытством: — А как казнят в Накхаране?

Но Ширам не успел ответить. Приготовления к жертвоприношению были завершены.

— Огонь жаждет! — нараспев возгласил Хаста ритуальную фразу.

— Я готов! — объявил Аюр выступая вперед. — Я уже знаю, о чем спрошу Священный Огонь!

Как сын государя — живого бога ариев, — он с детства принимал участие в разнообразных ритуалах и разбирался в них не хуже любого жреца.

Мохначи, стоя возле своих мамонтов, молча смотрели на действо. Чужаки, похоже, задумали отдать своего соплеменника в дар огню? Что ж, их дело. Смерть и жизнь ходят рука об руку на Ползучих горах. Жизнь человека, жизнь зверя, жизнь мельчайшего гнуса стоят здесь одинаково много и одинаково мало. Но южане ничего этим не добьются. Их огненный бог тут слаб и бессилен. У Ползучих гор, от снежных равнин полночи до водопадов полудня, свои хозяева.

Чужаки с теплых низин приезжали охотиться давно. Убивали не ради пищи. Сперва люди гор не могли ничего понять, но потом дело наладилось. Гости пьянели от богатой добычи. Убитое зверье оставляли загонщикам или просто бросали в траве, увозя с собой одни рога или бивни. По-настоящему ценились только шкуры хищников. Но тут понятно — охота на хищника была испытанием отваги и ловкости. Юные люди гор тоже так делали, выходя против саблезубца или мохнатого тура с копьем один на один. Правда, копья у них были не бронзовые, а костяные или каменные…

Умги, наконец преодолев свой ужас перед привидевшейся ему алчущей бездной, подошел к прочим погонщикам и принялся о чем-то тихо с ними толковать…

Тем временем по знаку Хасты вперед вытолкнули Варака, и один из телохранителей царевича протянул жрецу кинжал.

— Нет-нет, не так! — Хаста торжественно достал устрашающего вида нож из черного стекла, что родится в подземном пламени. — Поближе его сюда!

Воины потащили раба к металлическому подносу, на котором, пожирая тлеющую траву, подмигивали угли.

— Да взглянет Господь Исварха милостивым оком на пути прошлого и будущего, открытые ему и скрытые от нас!

Хаста привычным жестом схватил раба за волосы и чиркнул ножом поперек груди. В огонь струйкой побежала кровь. Пламя мгновенно переменило цвет, вспыхнуло, метнулось вверх, опалив Вараку бородку и брови. Раб с криком отшатнулся.

— Пошел вон, — тихо пробормотал жрец, не глядя на него, и погрузил руки прямо в пламя.

Вокруг все снова дружно ахнули. Руки жреца невредимо проходили сквозь огонь.

«Святой огонь слушается его! Он ему подчиняется!..»

— Пусть сын повелителя подойдет и взглянет на мир глазами бога!

Аюр выступил вперед, наклонился над огнем и глубоко вдохнул густой пряный дым.

Лоб его мгновенно покрылся испариной, руки задрожали, веки сонно сомкнулись — и вдруг длинные ресницы взметнулись вверх, а глаза вспыхнули, словно пораженные невиданным зрелищем.

— Крылатые корабли! — воскликнул он с изумлением и восторгом. — Смотрите, они летят клином, как осенние гуси!

Воины и слуги в почтительном страхе внимали нездешним видениям сына государя, в котором пробудилась божественная часть его существа. Сейчас он на земле лишь телом — а дух его вместе с отцом всех ариев Исвархой плывет в сияющих звездных морях.

— Вниз, вниз смотри, светозарный, — подсказал ему на ухо Хаста, поддерживая пошатнувшегося Аюра под руку. — Ищи своего зверя на земле, он не в небесных пределах…

Царевич нахмурился, но, видно, услышал, и глаза его снова закрылись. Было видно, как быстро двигаются зрачки под опущенными веками.

— Вижу! — закричал он вдруг и вздрогнул, будто узрел нечто страшное. — Вижу моего зверя! Он идет среди сосен на закат! Он зол и очень голоден! Он…

Аюр закашлялся и отшатнулся от костра. Покрасневшие от дыма глаза отчаянно слезились. Хаста помог ему опуститься на землю.

— Дайте ему пить, скорее!

— Слава Солнцу! — довольно произнес Джериш. — Он увидел своего зверя. Охота все же состоится! Мы-то с парнями уж думали — все, поворачиваем обратно…

— Среди сосен? — с недоумением произнес Ширам, окидывая взглядом голую равнину вокруг. — На закате?

— Позволь сказать, маханвир, — выступил ловчий Дакша. — Я вроде бы знаю, где может быть этот зверь. Там, за Змеиным Языком, — он указал рукой на запад, — простирается огромный и почти неизведанный лесной Затуманный край. Он покорился Аратте еще при дедах, но долгая дорога туда идет с юга, в обход Алаунских гор, через земли непокорных вендов. Однако я слышал, что если пройти Змеиный Язык насквозь и спуститься с его западных склонов, то мы попадем в лесные земли с севера.

— Обитаемы ли эти места? — спросил Ширам.

— Они населены немногочисленными племенами дикарей, живущих охотой. Они вроде бы не так звероподобны, как мохначи, платят нам ежегодную дань, и с ними можно иметь дело. Оттуда порой привозят хорошие меха. Я видел своими глазами шкуру огромного медведя…

— Медведя? — заинтересовался Аюр. — Я еще никогда не охотился на медведя!

— Потому что в Аратте их давно истребили, — объяснил Джериш, внимательно вглядываясь в царевича. — Что-то беспокоит тебя, солнцеликий? Ты так побледнел…

— Это все тот зверь, — буркнул Аюр, с его помощью поднимаясь на ноги. — Я видел его лишь мгновение, но его вид смутил меня. В нем было что-то неестественное и ужасное…

— Так это же замечательно, — радостно отозвался Джериш. — Подумай, когда ты убьешь его и вернешься в Аратту с невиданной добычей — ты же сразу попадешь в легенды! Одним этим прославишься в веках!

Аюр не ответил, только провел по лицу ладонью, словно стирая морок.

Дым рассеивался. Уже не колдовской, а обычный, горький, травяной. Жрец, кашляя, сгребал угли обратно в горшок и собирал принадлежности гадания.

— В лесах будет несложно прокормиться охотой, да и дикари с окраин обычно счастливы обменять еду и кров за наши безделушки, — задумчиво произнес Дакша, обращаясь к накху. — Твое слово, маханвир?

— Выступаем, — кивнул Ширам. — Где гнусный раб? — Он нашел взглядом за спинами слуг хнычущего, окровавленного Варака. — Скажи погонщикам, что мы пойдем дальше — через Змеиный Язык, в закатные леса.

Приказ был немедленно передан, но никто из погонщиков не шевельнулся. Они лишь переглянулись — да так, что Шираму на миг показалось, будто они обменялись мыслями. Потом седой мохнач неспешно то ли прохрипел, то ли прорычал длинную фразу.

— Дикарь говорит: они не пойдут, — заикаясь, перевел Варак. — Дикарь говорит: им надо на север! Они чего-то боятся… Чего-то, что приближается оттуда. — Он махнул рукой на юг. — Дескать, с ними договаривались только довезти до великой равнины и обратно…

Сказал и съежился, ожидая, что его самого сейчас прибьют за неповиновение мохначей. Воины и ловчие выслушали его с недоумением.

— Что происходит? — спросил Аюр. — Нас не хотят везти дальше? Ну что ж, верно, путь стал длиннее — так заплатите им еще, и не будем терять время!

Варак перевел его слова, выслушал раздражающе-медлительный ответ и сообщил:

— Дикари не желают новой платы. Они просто не хотят идти. Говорят, жители лесного края очень коварны и жестоки. Они стреляют в людей из засады, поклоняются страшному рогатому богу и вдобавок людоеды.

— Чепуха! В землях Аратты нет никаких людоедов! Мы бы давно их истребили!

— Еще они волнуются за свое племя, которое откочевало неизвестно куда. Они, впрочем, согласны по уговору отвезти нас обратно…

— Что значит «они согласны»? — возмутился Аюр. — Кто вообще спрашивает, чего они хотят? Я прикажу им — и они пойдут! Их надо заставить! А если откажутся — наказать! Да, Ширам?

— Позволь напомнить, солнцеликий, — негромко сказал Дакша. — Здесь дюжина мамонтов, послушных лишь дикарям. А чтобы растоптать нас всех, хватит и пары…

Аюр недоверчиво хмыкнул:

— Они не боятся мощи Аратты? Может, они не знают, чей я сын? Скажи им, пусть трепещут!

— Боюсь, им нет никакого дела до твоего почтенного отца, — отозвался Ширам. — Мохначи прекрасно понимают, что на этих проклятых богами плоскогорьях их никто не найдет, да и искать не станет…

— Ария — уступить дикарям? Невозможно!

— Воистину, солнцеликий! — поддержал его Джериш, бросая на воинов взгляд, который те прекрасно поняли.

— Эти полузвери не знают ни боли, ни страха, — неодобрительно проворчал Дакша. — Может, лучше предложить им кафтан царевича? Они с него глаз не сводят…

— Не дам! — вознегодовал Аюр. — Ширам, скажи им!

Ширам рассеянно кивнул, как будто погрузившись в глубокую задумчивость. Он всегда становился тихим и незаметным перед боем. Накх прикидывал, что можно сделать. Как подавить волю дикарей, которые стоят и смотрят с тупой наглостью, непоколебимо уверенные в своем превосходстве?

Конечно, кое-какие средства найдутся. Например, Укус Молнии… Возглас: «Умри, ничтожный», особым образом вскинутая рука — и жертва падает замертво, пораженная бронзовым шипом… Отлично действует на простолюдинов Аратты, но впечатлит ли этих? С кого начать? Да хоть с бородатого наглеца…

Мохнач Умги, старшина погонщиков, поглядел на Ширама, чуть прищурился, и его глаза быстро пересчитали южан. Пришлецы с теплых низин почему-то полагают, что люди Ползучих гор никогда не воюют и вообще очень миролюбивы. Но это только потому, что люди гор никогда не нападают первыми. Пусть только этот чернявый шевельнет рукой, и Умги подаст знак братьям — мамонтам… А дальше — просто найти подходящую трещину… И то немногое, что останется от южан, исчезнет в морозных глубинах без следа. Мало ли кого забирали себе горы? А их чудесное оружие и красивые вещи во вьюках останутся…

Ширам поглядел на мохнача… и по его прищуренным глазам ясно понял: тот ждет нападения.

«Когда я себя выдал? — огорчился он. — Как он догадался? Не мысли же прочитал…»

— Высокородный Ширам, — раздался рядом с ним негромкий голос Хасты. — Мне кажется, Господь Солнце удручен дерзким поведением дикарей. Возможно, он готов даже разгневаться…

— Так пусть он разразит их молнией! — с досадой отозвался накх.

— Именно об этом я и хотел поговорить…

Ширам обернулся к жрецу:

— Ты о чем?

— Господь Исварха слишком занят, чтобы лично уничтожать ослушников, — объяснил тот, кося глазами в сторону своего короба с зельями, — но послать своего сына, громовержца Шиндру…

— А-а. — Ширам сразу смекнул, о чем речь. — Так яви же им Гнев Шиндры! Пусть устрашатся!

— Гнев Шиндры? — громко переспросил Хаста. — Господин, ты хочешь уронить на нас солнце? Погубить землю ради нескольких зверей?!

Воины, ловчие и слуги настороженно затихли. Они понятия не имели, о чем идет речь. Даже Аюр в изумлении уставился на жреца. Что за гнев такой?

— Ослушники должны быть наказаны!

— Но это очень опасно…

— Я приказал — выполняй!

Огнехранитель дрожащими руками раскрыл короб. Ширам бросил Вараку:

— Скажи дерзким дикарям: если они не выполнят приказ, то будут уничтожены прямо здесь и сейчас. Останется одна зола. Серая, горячая зола!

Умги выслушал, пренебрежительно глядя на жреца, и прорычал что-то в ответ без малейшего страха.

— Он говорит, — перевел Варак, — здесь ваши боги ничего не могут. Здесь правят их поганые звериные духи…

— Тогда на них обрушится Гнев Шиндры. Готово, жрец?

Хаста осторожно доставал из короба что-то вроде человеческой головы, только маленькой — в половину настоящей. Раскрашенную, синюю, с тремя багровыми глазами и красногубым смеющимся ртом… Изо рта свисал длинный, блестящий черный язык.

— Падите ниц пред ликом разгневанного бога грома! — возгласил жрец. — Да обрушится его смертоносный гнев на тех, кто его не почтит!

Он осторожно передал голову Шираму, быстро прошептав:

— Только не забудь отбросить его подальше от себя, как только Шиндра начнет смеяться, иначе он откусит тебе руку!

Ширам выхватил голову у жреца из рук и поднял повыше.

— Смотрите, дикари! — прозвенел его голос. — Бог смеется над вами! Как бы вашим женам не пришлось над вами плакать!

На конце высунутого языка вспыхнул маленький огонек и с треском пополз вверх, к распахнутому рту.

Все попятились. Лишь наглый дикарь Умги остался стоять на месте, даже плечами пожать поленился.

— Кто не поклонится богу, тот погибнет! — внезапно завопил Хаста, ничком падая на землю.

Воины, все как один, бросились на землю. Что до рабов и слуг, кто тоже попадал, кто кинулся наутек, а кто застыл, ничего не понимая. Аюр и тот промешкал, зачарованно следя, как все короче становится огненный язык Шиндры. Сколько же он еще не знает о тайнах храма?!

Б-ба-а-ахх!

Полыхнула ослепительная вспышка, ужасный удар грома потряс окрестности. Огненная рука подхватила Аюра, пронесла над землей и швырнула в траву, осыпав грязью. Твердь содрогнулась, как будто пошевелился, роняя с плеч горы, сам Первочеловек… Откуда-то из глубин донесся глухой грохот. Земля снова качнулась… Все, кто пытался встать, вновь попадали. Постепенно к Аюру вернулся слух, но лучше бы не возвращался! Оглушительно трубили мамонты, дикари метались между ними и орали по-своему. Визжала гадательная собака, голосили рабы…

Постепенно улеглась пыль, холодный ветер снес дым, утихли крики. Остался лишь треск горящей травы да черное пятно посреди дороги. Арии осторожно поднимались на ноги, с ужасом и изумлением разглядывая обгорелую яму в том месте, куда Ширам в последний миг отбросил голову Шиндры.

— Да восславится святое Солнце! — кашляя и утирая лицо, провозгласил Хаста. — Все целы? Господин, я предупреждал…

Ширам только сверкнул глазами в его сторону.

Все были живы, никто особенно не пострадал. Даже чересчур любознательный Аюр, которого ударом огненного ветра отбросило в траву. Больше всех досталось дикарям и их огромным зверюгам — их побило комьями твердой как камень почвы.

Когда все понемногу успокоились, Ширам с удовольствием отметил, что колдовство выполнило свою задачу. У мохначей был очень подавленный, встревоженный вид. Уняв мамонтов, они что-то принялись втолковывать Вараку.

— Дикари покорились! — радостно объявил тот. — Они пойдут туда, куда повелит господин!

«Так-то!» — подумал Ширам, но согнал с лица ухмылку и строго сказал:

— Повинуйтесь, и все будет благополучно.

Дикарь добавил что-то еще.

— Он смиренно просит, пусть жрец огненного бога больше не баламутит Воды Гибели, иначе мы все умрем.

— Какие еще воды?

Мохнач молча указал на землю под собой.

Глава 3

Голос глины

Пласт глины голубоватой полосой проступал на буром илистом берегу ручья. Вот так подарок от водяниц!

Мазайка спрыгнул с плотины и принялся выворачивать его из песка. От ледяной воды ломило руки. Но все же достал, отмыл от ила и тины, взобрался снова на плотину и принялся комкать в ладонях.

Плотина была новая, только вчера ее поставили. Еловые бревна сильно пахли смолой. Быстрая речка Вержа, на которой стояло селение ингри, была с норовом — то разольется, то возьмет да русло поменяет. Особенно весной, когда с Холодной Спины в долины устремляются потоки студеных вод. А бывает, летом вдруг нахлынет, поднимется, затопит выгоны и огороды. Вот и поставили воде городню, вбили бревна в илистое дно, а между ними насыпали песка и мелких камней. Говорили уже, что лучше бы строиться подальше от воды, но как быть, если все селение с реки кормится?

Мазайка задумчиво посмотрел на ком глины. Разломил его надвое, одну часть отложил, а вторую принялся раскатывать в толстый блин.

Вокруг было еще совсем тихо. Все блестело от росы, над заливным лугом на другом берегу Вержи висел туман. И это летом! А осенью туманы здесь такие, что кажется, будто живешь в облаках.

Мальчик, прищурившись, поглядел на восход, где над белесым пологом тумана уже розовела громада Холодной Спины. Вот-вот проснется солнце — батюшка Юмо, взглянет добрым оком на свой мир, глубоко вздохнет и станет в землях ингри, покрытых сверкающей сетью ледяных ручьев, шумно, свежо и ясно.

За спиной мальчика тянулись огороды, упираясь в приземистые избы с поросшими густой травой крышами. Дальше, теряясь в тумане, маячил лес. На другом берегу ручья пестрело разнотравье, в высокой траве посвистывали ранние птички. Все спешило цвести.

Мазайка, склонив голову, вылепил из глиняного блина чашку с плоским донцем — будущее тело сойки. Осторожно проткнул в двух местах камышинкой. Тут важно не ошибиться, иначе голос глины будет визгливый или сиплый.

У правильно сделанной сойки голос задумчивый. Как будто она вздыхает, прежде чем запеть. С ней всегда поешь вместе. Твое дыхание — ее голос и есть. Мазайка не любил, когда сойку тащили на посиделки и высвистывали на ней развеселые песенки. На ней хорошо играть одному, в лесу или на берегу укромного озера. Иногда, когда мальчик увлекался игрой, ему порой виделась прекрасная женщина, как мать, которую он не помнил, но рожденная из воды, тумана и прибрежной тины, беловолосая и синеглазая, украшенная речным жемчугом и плавучими цветами, — не иначе как сама Видяна, госпожа всех водяниц.

Мальчик свесился с плотины, сорвал камышинку потоньше и проткнул в боках почти готовой свистульки восемь дырочек — по четыре с каждой стороны. Осталось только высушить и обжечь в печи. Ах да, самое главное забыл! Острой щепкой Мазайка нарисовал на брюшке сойки спираль вихря.

— Прими дар, Варма, батюшка-ветер!

Камыши шевельнулись и ответили шелестом. В зарослях неподалеку возмущенно закрякала утка, с шумом вылетела из зарослей и опустилась на воду шагах в десяти. Мазайка положил глиняный блин рядом с собой и внимательно поглядел в ту сторону. Не песок ли там скрипнул? Метелки камышей мерно покачивались над водой. Мальчик принюхался, ухмыльнулся и негромко свистнул. В ответ ему донесся резкий звук травянички.

Мазайка взял двумя руками раскрашенную синим сойку с раскинутыми крыльями, висевшую на ремешке у него на шее, поднес к губам. Сойка запела, подхватив простенький напев. Не пронзительно, как травяничка, а переливчато.

Из камышей поднялась рыжая голова.

— Как она так поет? Научи меня!

— Привет тебе, Кирья!

— И тебе привет, Мазайка! Шла к реке, глядь, а ты тут сидишь. Много ль рыбы наловил?

— Я не рыбу ловлю, а готовлю дар Господину Ветру, — ответил мальчик, поглядывая на подругу с любопытством.

Кирья легко взобралась на городню и уселась рядом, болтая ногами, обутыми в кожаные поршни. За спиной у нее висел плетеный короб. В руках Кирья держала свистульку из свернутого листа, которую тут же и выбросила. Ни удочки, ни остроги у нее Мазайка тоже не приметил.

— Далеко ли собралась в такую рань? — не выдержал он.

Девочка не сразу ответила, поглядела на приятеля и вздохнула. Мазайка выглядел как истинный ингри — белобрысый, скуластый, с узкими льдистыми глазами. Имя его и означало «красавчик». Кирья же была совсем другой. Маленькая и худая, глаза темные и сумрачные, глубоко посаженные, а волосы, напротив, кудлатые, вихрастые и рыжие, что у летней лисицы. Видать, боги ее такой неказистой создали, чтобы людям было над кем посмеяться!

Кирья помрачнела, вспомнив о своих обидах.

— Мне нынче не спалось, — заговорила она. — Как рассвело, так я и ушла на реку. Не хочу домой возвращаться.

— Что опять стряслось? — со вздохом спросил Мазайка.

Кирья нахмурилась еще сильнее, сжала тонкие губы.

— Братец Учай сказал давеча, что я никудышная. Тебя, говорит, никто и замуж не возьмет, — глядя на бегущую внизу воду, сказала она. — Я ему нечаянно горячей похлебкой на колени плеснула. А он обозлился и говорит — ну что ты за девка такая! Ты, говорит, и на человека-то не похожа. Диво лесное! Ничего, говорит, в тебе доброго нет, ни вида, ни нрава…

— Кто бы говорил! — фыркнул Мазай. — Он сам-то больше похож на хорька. А уж про нрав и вовсе промолчу…

Кирья фыркнула — в самом деле ее брат походил на хорька и ликом, и повадками.

— А старшак, Урхо, не вступился?

— Вступился, — еще мрачнее сказала Кирья. — Ничего, говорит, не возьмут, так невелика беда — будешь с нами вековать. Хоть ты и лесное диво, а мы тебя и такой любим.

— Ну молодец. Утешил! Но он не со зла.

— Да я знаю, что Урхо не со зла. А прочие?

— Что прочие?

— Думаешь, только Учайка такой злоязыкий? Я тебе просто не рассказываю. Девочки дразнят меня, — Кирья вздохнула, — то лисицей, то белкой зовут… Вот возьму да и уйду из дому!

— Куда? — недоверчиво спросил Мазайка.

— Да хоть в Ивовую кереметь! Попрошусь к добродеям в ученицы, вдруг возьмут?

Ее друг молча покачал головой.

— С чего ты решила, что в керемети легче будет? Знаешь, что про тамошние обряды рассказывают? Как начнут тебя добродеи в омут макать, покуда своими глазами всех водяников не увидишь…

— А ты почем знаешь? — недоверчиво спросила Кирья. — Туда же мужей не пускают.

Мазайка отложил сойку в сторону.

— В добродеи тебя не возьмут, — рассудительно, как взрослый, произнес он. — Они там при кереметях и живут поколениями, у них свои роды. Там детей с младенчества посвящают богам. Вспомни Ашега, жреца Вармы с Лосиных Рогов, — думаешь, для чего он дочь растит, для чего учит ее с лесными духами разговаривать и петь славословия в Доме Ветра? Чтобы потом отдать за рыболова?

— И куда мне деваться? — горько воскликнула Кирья. — Так и быть при отце и братьях? Мне такая жизнь не по нраву. День за днем по кругу ходит… Я так не хочу. Знаешь, какой сон мне недавно приснился? — Кирья робко взглянула на друга. — Золотые корабли летят по небу, раскинув крылья… И голос что-то шепчет в ухо — да так явственно! Я проснулась — и сама словно крылатая стала. Сердце колотится, кровь так и стучит в висках, будто меня позвали, а кто, куда — не знаю… Не веришь?

— Отчего ж, верю, — кивнул Мазайка. — Меня Дядьки тоже неслышимо зовут. Я всегда знаю, когда им нужно меня увидеть… — Он поглядел на девочку с любопытством. — Тот голос, что он шептал-то?

— Я не знаю. На чужом наречии.

Кирья вздохнула, сняла с плеч короб, поставила рядом.

— Думаю, боги тебя сами найдут, если ты им нужна, — сказал Мазайка. — А этим ребятам, кто дразнится, скажи… Я им…

— Что ты им? — Кирья покосилась на малорослого парнишку.

— Скажи — Мазай, внук Вергиза, велел, чтоб молчали. Иначе к ним ночью гости придут поговорить…

Кирья бросила взгляд на пояс приятеля, за который была заткнула костяная дудочка-манок, вырезанная в виде скалящейся звериной головы. Все ребята в селении знали, что это за дудочка, но лишь охотникам, и то не всем, доводилось слышать ее пение. Да никто особо и не рвался… Сказки о том, как кто-то сдуру решил проследить за Дядьками в их владениях, а потом нашли в лесу только его обглоданные кости, были любимейшими на посиделках темными зимним вечерами.

— Не трогай, — предупредил Мазайка.

— А я бы поглядела, как ты их зовешь, — сказала Кирья. — Может, и меня научишь?

— Что?!

— Я хочу уметь что-то такое, чтобы меня никто не обижал. Как тебя.

— Не знаешь, о чем просишь, — отмахнулся парень. — Дядек призвать — это лишь начало дела, а вот чтобы они потом добром ушли… А что до защиты, так у тебя отец есть и братья — какая защита лучше? А у меня — только дед…

— Ничего себе «только»!

Дед Мазайки хоть жил наособицу, в глухой чаще, а был важным человеком в роду Хирвы. Порой и жизнь, и безопасность всех зависели только от него. В последние годы он одряхлел и вовсе не появлялся в селении, однако успел обучить внука весьма многому. Сможет ли Мазайка когда-нибудь заменить его?

— Не уходи в кереметь, — повторил он. — Подумай, как отец горевать будет.

— Твой дед всем нужен, и ты тоже, — вторя его мыслям, ответила Кирья. — А я никому тут не нужна. И зачем я на свет уродилась…

Мазайка посмотрел на загрустившую подругу и внезапно решился:

— Научить призыву — не могу, это великая тайна. А показать тебя Дядькам могу. Со мной они тебя не тронут… Не забоишься?

Глаза Кирьи вспыхнули, она быстро замотала головой:

— Когда пойдем?

— Скоро. — Мазайка поглядел на тающее, уже совсем прозрачное око луны в небе. — Может, даже нынче ночью… А чем это так вкусно пахнет у тебя из короба?

Кирья засмеялась, вынула из короба только что испеченную ковригу. Половину отдала другу, а вторую кинула водяницам. Коврига поплыла, кружась, и скоро утонула. Дети сидели рядом, беспечно жуя вкусный хлеб, и глядели вдаль, на темную громаду, из-за которой уже показался ослепительный край солнца.

— Я порой думаю, — сказала Кирья, — вот бы туда забраться! На самый-самый верх!

— Туда?!

Мазайка прищурился, подставляя лицо ветру. В этом ветре — студеном, горском — даже в середине лета всегда ощущался привкус льда. Недаром огромную, длинную гору, что дыбится на востоке, прозвали Холодной Спиной.

— Ну уж нет, — сказал он. — Чтоб меня там съели? Туда даже Дядьки не ходят, что уж наши охотники…

Он представил себе бескрайние плоскогорья, поросшие высокой рыжей травой. Ни единого деревца там не видать, некуда спрятаться, все на виду — от одной мысли мурашки по коже! А среди трав крадутся жуткие хищники с клыками в руку длиной, бродят огромные горы мяса и меха — клыкастые мамонты, кочуют зверолюди-мохряки, их дикие погонщики. Мохряков ингри очень опасались — те же звери, только на двух ногах. Они, по слухам, поклоняются всякой нечисти и людей едят.

— А куда Вержа течет? — Мысли Кирьи обратились в другую сторону. — Вниз по течению, за дальним мысом — Ивовая кереметь, а потом куда?

— На тот свет, — уверенно ответил Мазайка. — Это всем известно. Дотекает до края земли и падает прямо в Нижный мир.

— И на закат нельзя, — с досадой произнесла девочка. — Здесь мне никто не рад, и самой безрадостно. А уйти-то и некуда…

— Всегда есть куда, — возразил Мазай. — Только что ты будешь делать в чужих краях одна? Ну сама подумай. Это же хуже, чем там, на горах, очутиться, — стоишь на открытом ветру, и всякий зверь тебя сожрать готов.

— А если этот зверь и есть твой родич? — еле слышно пробормотала Кирья.

Озаренная солнцем огромная гора притягивала ее взгляд и думы. И снова, как во сне, ей почудилось, что кто-то смотрит на нее и зовет, — но кто, откуда?

— Дай-ка сойку, — попросила она.

Мазайка пожал плечами и протянул ей синюю птичку с раскинутыми крыльями.

— Эта простенькая, а вот та, что я сейчас слепил, будет певучей…

Кирья опустила ресницы, поднесла сойку к губам и слегка дунула, согревая глину дыханием.

И, словно в ответ, ей пришел могучий порыв с северо-востока, посреди лета пробирающий морозом, будто выдох огромного снежного зверя.

Восходящее солнце потускнело, будто зашло за тучу. Воздух над горами вдруг задрожал, подернулся дымкой и осветился изнутри. Мазайка поглядел на небо и вдруг замер, пораженный.

— Ты это видишь, Кирья?!

Что это в небе — не Варма ли ветер раскинул свой плащ из медвежьей шкуры? Нет, это перевернутое плоскогорье, словно расшитое узорами бесчисленных речушек и ручьев! Какие-то точки, словно блохи ползут… нет, это не блохи, это же мамонты! Кирья и Мазайка сразу узнали их, хоть живьем никогда и не видели. Идут чередой, плавно покачивая хоботами. Рядом ковыляют приземистые косматые дикари в шкурах. Колышется на студеном ветру высокая трава. Впереди — самый огромный белый мамонт. А на спине у него — избушка! Да какая разукрашенная! А что там блестит?

— Мохряки! А с ними — люди в скорлупе! Как много, целое племя! — воскликнул Мазайка. — По воздуху идут, прямо к нам! Видишь, видишь?!

«Вижу!» — хотела отозваться девочка. Но не успела — рыжие травы бросились в лицо, как будто она упала ничком в траву. Расступилась земля, стало темно.

Бегут ручьи, сочатся сквозь суглинок, сквозь мерзлоту, сливаются в потоки, рушатся водопадами в гигантские ледяные полости, от создания мира не видавшие солнечного света. Точат себе дорогу, словно жуки в дереве. Пробираются среди корней и костей, сквозь перегной и слои слежавшейся хвои и снова выходят на солнечный свет — в тумане хвойных лесов… Даже летом вынося на поверхность осколки льда…

Осколки всё крупнее, вот уже весь ручей ими запружен… И вот где-то в мрачной глубине стена льда идет трещинами, и в пещеру врывается свет. И вечный мрак озаряется ослепительным, переливчатым, ярко-синим сиянием!

Видения обрушились на нее снежной лавиной. Где-то откалывается и рушится целый снежный склон, ломая, как соломинки, столетние сосны… Дикими скачками несутся какие-то страшные, невиданные лесные звери, уходя от белой смерти…

Кирья свалилась бы в воду с плотины, если бы Мазайка не поймал ее за руку. Тут она распахнула глаза, приходя в себя. Что случилось?! Над горами голубело ясное небо. Вдалеке снова что-то глухо пророкотало, словно отголосок далекой грозы…

— Боги явили нам дивное! — возбужденно воскликнул мальчик, указывая на Холодную Спину, над которой мирно всходило солнце и не было уже никакого медвежьего плаща в небе. — Надо сказать жрецу!

Кирья не отвечала. Она провела рукой по лбу. По коже девочки вдруг побежали мурашки, стало холодно и мрачно, как будто среди ясного неба набежала угрюмая туча. Что это было за знамение? Может, боги наконец услышали ее жалобы? А если услышали — к добру ли?

Мазайка протянул руку, чтобы забрать сойку, и вдруг замер, глядя на воду.

— Льдины плывут, — сказал он напряженно.

Река прямо на глазах наполнялась ледяным крошевом. В том месте, где Мазайка копал глину, на берег накатилась волна. Потом еще одна.

— Паводок! — воскликнул мальчик, вскакивая на ноги. — Бежим!

— Стой, ты куда?

— В селение! Надо предупредить…

Новая волна, посильнее прежних, ударила в плотину, и та заскрипела.

— Скорее!

Они соскочили с плотины как раз в тот миг, когда накатила следующая волна, быстро затапливая берег. Кирью вода сбила с ног, подхватила, понесла. Она погрузилась под воду, мигом потеряв верх и низ. Только и успела ощутить непреодолимую силу потока — как будто великан лениво подтолкнул ее огромным пальцем.

Она вынырнула, задыхаясь, — тут ее поймал Мазайка, выволок из воды, потащил в горку. Оказалось, там всего-то было по колено. Но вода все прибывала. Они выбрались на высокий берег, мокрые и вымазанные в грязи. От домов уже неслись испуганные крики. Вода подступала, заливая берег, затапливая прибрежные баньки и унося лодки.

— До изб не дойдет, — задыхаясь, сообщил Мазайка. С сожалением он посмотрел на уже покосившуюся, расползающуюся городню. — Эх, только вчера закончили!

Кирья подняла взгляд, посмотрев на Холодную Спину. Она вдруг представилась ей огромным многоруким существом, протянувшим длань к землям ингри, к ее родному дому.

Глава 4

Дядькин пригорок

Кирья опасалась, что после утреннего паводка и утомительной борьбы всем миром с причиненными им разрушениями Мазайка уже никуда не пойдет и не позовет ее с собой. Но на всякий случай, как стемнело, выскользнула из избы и направилась к лесу. Обычно в этот час отец и братья уже ложились спать после дневных трудов, но нынче они были слишком заняты, и никто ее не остановил.

Огородами и пастбищем она добралась до условленного места — приметной раздвоенный сосны на опушке леса — и радостно вскрикнула, когда из папоротников поднялась белобрысая голова ее друга.

— Я уж решил, ты не придешь, — сказал Мазайка, поднимаясь с земли. На боку у него висела большая, пахнущая вяленым мясом сумка. — Думал, твой отец или кто-то из братьев тебя задержали…

— А, им сейчас не до меня! — беспечно ответила девочка. — Братья весь вечер ругались и спорили, кто виноват в том, что размыло плотину. А сейчас все старшие в общинном доме — пришла важная жрица из Ивовой керемети, сказала, что желает говорить с большаком… Ох и чудно выглядит эта добродея, какие страшные у нее глаза! Я бы и сама ее послушала, но батюшка сказал, что меня туда не пустят.

— Зачем она пришла? — пробормотал Мазай. Ему стало тревожно. Ясно, что паводок добрался до керемети и наверняка учинил разорение и там. Не вздумали бы жрицы обвинить в нем ингри…

Он постарался выкинуть тревожные мысли из головы. Дядьки сразу же учуют и страх, и тревогу, а он должен быть уверен в себе и спокоен. Мальчик поглядел на небо, где в легких синеватых облачках сквозила луна. Нынче не время для споров — сегодня у него дело поважнее.

«Если они зовут тебя, никогда не пропускай зов. Пропустишь раз, другой, а на третий раз Дядьки не позовут и сами не придут — так говорил дед Вергиз. — И уже не докличешься их…»

Взявшись за руки, дети пошли по тропе среди сосен. Эта тропа была не слишком-то хоженой, хоть и очень древней, — она вела прямиком к Дому Дедов.

Кирья никогда тут прежде не бывала, и теперь ей было не по себе. Именно сюда переселялись старейшие ингри, когда им приходил срок, — в тесные, замшелые бревенчатые избушки без окон и без дверей, поднятые высоко над землей, чтобы лесные звери не могли до них добраться и потревожить покой высыхающих костей. Вот тропа нырнула в темный овраг, сам по себе казавшийся вратами в подземный мир. С обеих сторон тропы топорщились раскидистые, в пол человеческого роста заросли папоротников — это колдовское растение, проросшее прямо из мира костей и корней, звалось у ингри «ложем умершего».

Не просто так ингри хоронят своих мертвецов на деревьях — они возвращают их тела земле и лесу, а души — Мировому Древу. А уж дальше боги сами разберутся, куда пойдет душа. Добрая — в Крону и свет, вкушать золотые яблочки. Злая, дурная — к Корням, в перегной и тьму.

Тропа вынырнула из оврага, пошла вверх. Кирья наконец разглядела в сумраке темные четырехугольные пятна на деревьях, и слева, и справа. Повеяло плесенью и тленом… Вот они, посмертные избы дедов. Страшное, молчаливое место! Даже ветер тут какой-то нездешний — словно дует из темных, полных чудовищ подземных лесов, где светятся во мраке их голодные красные глаза… И папоротники шелестят, слово шепчут злые наговоры…

Ладони Кирьи вспотели, и она крепче сжала пальцы Мазайки.

— Не бойся, — тихо проговорил он. Мальчик не раз и не два ходил ночью этой тропой и знал, что не мертвых следует им нынче опасаться. — Чего ты? Это же наши деды и бабки, они нас оберегают! Чуешь, как они смотрят на нас?

— Да, — содрогнулась Кирья. — Мне кажется, я слышу их. «Ты чужая» — вот что они бормочут. «Зачем ты здесь? Уходи!»

— Как же ты чужая? Опять злых девчонок наслушалась? Не выдумывай, — отмахнулся Мазай, но на всякий случай ускорил шаг.

Вскоре деревья начали редеть. Темные четырехугольники пропали, стало светлее. По земле протянулись белые полосы лунного света. Тропа вышла на гору — круглый холм, озаренный луной. Сердце Кирьи забилось быстрее. Наконец-то она увидит тех, кого призывает манок — звериная голова!

Они поднялись на самую вершину холма. Девочка тихо вскрикнула, чуть не наступив на расколотую бедренную кость. Земля была усеяна ими — звериные черепа, ребра, обглоданные мослы…

— Это щенки игрались, — успокаивающе произнес Мазайка. — Сейчас они уже выросли… Стой здесь и держись ко мне поближе. Будь смелой. Иначе Дядьки почуют твой страх…

— Я не боюсь, — одними губами прошептала окаменевшая от такого подбадривания Кирья.

Мальчик достал из-за пояса вырезанную из кости короткую дудочку и поклонился на три стороны.

— Дед Хирва, отвори врата Зеленого Дома, выпусти своих ночных псов!

И подул в манок. Над лесом полился долгий переливчатый звук, очень похожий на тонкий, заунывный вой.

Зов отзвучал, и стало тихо — куда тише, чем до него. Кирья стояла как каменная, только глаза ее бегали, да сердце колотилось. Откуда придут Дядьки?

И все равно она пропустила миг их появления. Да и никто бы не заметил, как из ночных теней между деревьями, будто клочья тумана, проступили очертания звериных тел. Даже когда Дядьки словно потекли вверх по склонам холма, Кирья сомневалась, привиделись они ей, или это в самом деле пришли древние волки, хранители их рода. Никто никогда не видел их при дневном свете, и мало кто смел упоминать их другое имя — Ночные Гости, — оставшееся с тех времен, когда Дядьки и ингри еще не считали друг друга родней.

Они поднялись беззвучно на холм и один за другим улеглись в нескольких шагах от Мазайки, будто ожидая чего-то. Кирья глядела во все глаза, замерев, стараясь не дрожать от страха. «Я не боюсь, я не боюсь», — крутилось у нее в голове. Порой туда стучалось предательское «а если вдруг?», но она гнала из сердца непрошеные сомнения.

Дядьки были огромны, куда больше самого крупного из обычных волков. Толстые и могучие лапы, широкие челюсти и большие лобастые головы придавали их облику нечто жутковатое и в то же время щенячье. Но рассмотреть их толком было невозможно — их переливчатая шерсть, то непроглядно-черная, то серебристая, окутывала их туманной дымкой. В тени их было не видно вовсе, при свете луны они казались призраками, особенно когда не двигались.

Последним на холм поднялся вожак, матерый самец. Он поглядел на Кирью пристальным взглядом, который показался ей почти человеческим, и чуть приоткрыл зубастую пасть. Его холодные желтые глаза вдруг словно потеплели, когда вожак увидел Мазайку. Он бросился к нему так стремительно, что у Кирьи чуть не подкосились ноги от ужаса. Однако ее спутник явно ждал этого и вовремя подставил руки. Вожак водрузил свои лапы ему на плечи и начал облизывать лицо.

— Здравствуй, здравствуй, дружок! — с трудом удерживая мощного волка, с улыбкой приветствовал его Мазайка. — Она со мной, ее не трожьте!

Вожак уселся рядом и, как показалось Кирье, согласно кивнул.

— Вот, получай свое лакомство!

Мазайка достал из висевшей на боку объемистой сумки довольно крупный пахучий шарик. Волчьи челюсти клацнули, и шарик исчез в пасти.

— Что это? — шепотом спросила девочка. — Охотничья дорожная еда?

— Она самая, — кивнул Мазайка. — Дядьки ее страсть как любят. Там и мясо, и жир, и черника сушеная, и мед… Ну что, еще хочешь, друже?

Волк снова открыл пасть.

— Ну на́ тебе еще. Только смотри, я на всех принес. Зови длинноухую.

— Длинноухая — это кто?

— Мать-волчица. Она после вожака первая кормится. Так от века повелось. Ты погоди, вот у них волчата пойдут — у меня дел прибавится…

— Какие ж тут дела? — спросила Кирья, глядя, как волки один за другим подходят к мальчику.

Несмотря на явное нетерпение, они строго блюли порядок старшинства.

«Надо же, как у людей за столом — сперва батюшка, потом остальные», — подумалось ей.

— Ясное дело какие. Стая их уму-разуму научит — охотиться, прятаться, по лесу ходить бесшумно, на луну выть — всему, чему положено. А обучить их повиноваться людской воле да манок мой слушать — тут уж мне надо потрудиться. Им же от века это не предписано — стало быть, приучать их надо со щенков. Я ведь тут полстаи на руках носил!

— Волчат?

Мазайка нежно улыбнулся.

— Ты бы их видела, до чего славные! Они пока маленькие — ласковые, ко всем бегут, а чем старше, тем недоверчивее. Зато уже если привязались к тебе в детстве, так на всю жизнь.

Кирья смотрела на друга с восхищением. Страх ее отступил. Конечно, все знают, что Дядьки — лесная родня. Что стая живет рядом с ингри со времен прадедов. И все же, все же! Какая нужна отвага, чтобы водиться с Ночными Гостями, какая воля, чтобы они приходили на зов и слушались. Они ведь умные и гордые звери, страшные в бою и на охоте. Но они делают то, что скажет им волчий пастырь.

— Как так вышло, что Дядьки твою родню слушаются? — спросила Кирья.

— Меня с детства учили. И дед мой Вергиз так делал, и мне так завещано. Волки, они же не псы — их сколько ни корми, они имеют свою волю. Так что надо их приучить, что над их волей моя всегда главнее.

— А с чего началось-то?

— С холодной весны, — ответил мальчик. — Дед рассказывал: как-то один из наших пращуров, чуть ли не сам Хирва, пошел в лес силки проверять. А в том году все никак не теплело, долго снег лежал. Вот он ходил-ходил да и наткнулся на волчье логово. А в нем — волчица и волчата. Большие, головастые, лежат тихо, как невидимки. Пращур их тронул — а они мертвые, только те, кто в середке лежал, еще живы…

— Погоди, а как же волчица?

— Волчица отдала их…

— Да быть того не может!

— Может, — ответил Мазайка. — Ты и не представишь, до чего они умны.

Пращур забрал волчат, отогрел и вырастил… Так и повелось: как весна запаздывает, так люди моего рода забирают волчат в избу. Иначе у Дядек весь помет вымерзнет. Видать, раньше-то в наших краях потеплее было…

— Что ж они не ушли в теплые края? — подумала вслух Кирья.

— Может, другие стаи и ушли. Или погибли. А эти остались, потому что ингри не дают им помереть. Как холода не уходят, так Дядьки сами нам волчат тащат…

Кирья покачала головой. Звучало все это как сказки. Но вот они, Дядьки, — глядят на нее, как будто нарочно взгляд ловят. Один из переярков, разглядывавший гостью и так и этак, в конце концов подтолкнул к ней носом старую кость, и Кирья явственно ощутила исходящий от него вопрос.

«Что он хочет от меня? Угощает, что ли?»

Молодой волк посмотрел чуть ли не лукаво, склонил голову набок, и сразу стало ясно — играть!

— Понемногу приучали волчат к манку. А потом, как подрастали, в лес их выпускали, — продолжал свой рассказ Мазайка. — И тут уже другое дело — от селения их отвадить. Шутка ли — прямо за околицей ночами бродят такие страшилища! Их ведь долго нечистью считали, сродни древним зверям из Лесной Избы, — да я думаю, в этом много правды…

Черные волки один за другим подходили к Мазайке, и для каждого из них у него находилось угощение и почесывание за ухом. У Кирьи уже руки так и тянулись прикоснуться к густой волчьей шерсти. В лунном свете казалось, что она легкая и нежная, словно пух. Но она не осмеливалась. Кто ж не знает, как волки добычу режут? А этакий хищник, пожалуй, одним движением руку отхватит!

— Но Дядьки — понятливые. Больше они в деревню не ходили, а только сюда, на гору, — закончил Мазайка. — А уж потом стая разрослась, тут-то и выяснилось, что они и в охоте помогают, и от других лютых зверей селение берегут. Да не только от зверей. Видеть-то их никто не видел, но наслышаны все. Какой злодей к нам полезет, зная, что тут Ночные Гости покой стерегут?

Наконец, прихрамывая на заднюю лапу, к Мазайке подошел самый старый волк. Внук Вергиза скормил ему остатки угощения. Зверь ткнулся ему носом в ладонь, выказывая благодарность и спрашивая, нет ли еще немножко еды.

— Мало ему осталось, — вздохнул Мазайка, глядя на тощие и облезлые бока старого волка. — Когда дед меня первый раз привел, клыкач ох как силен был! А потом беда приключилась — деревом ему лапу придавило. Мы с дедом лапу ему выправили, но не до конца — вишь, ковыляет? С той поры он не охотится, за молодняком следит… Он ведь и нынешнего вожака научил меня слушаться. Он хорошо помнит и деда, и голос манка. Порой боюсь: вот придет новый молодой и дерзкий да и откажется меня слушаться. Даже и не знаю, что делать буду…

Вдруг Дядьки подняли головы и все, как один, повернулись в сторону оврага. Кирья увидела, как приподнялась верхняя губа у вожака, обнажая ярко белеющие в лунном свете клыки.

Мазайка, прищурившись, поглядел в сторону оврага и с досадой воскликнул:

— Да зачем же они сюда-то заявились? С огнем еще!

Теперь и девочка заметила — среди деревьев вдалеке двигались огоньки.

— Сюда же нельзя… — Мазайка быстро поднес к губам манок и издал короткую трель.

Дядек как ветром сдуло. Миг — и на пригорке никого.

Огни приближались. Стали слышны голоса.

— Сколько там народу!.. — пробормотал с тревогой Мазайка. — Нехорошее дело…

Наверх, на холм, однако, старшие не пошли, почтительно остановились внизу.

— Кирья! — раздался издалека зычный голос.

— Батюшка? — пробормотала она с удивлением.

— А ну иди сюда! Тут до тебя дело есть!

Среди людей, толпившихся близ холма, обнаружилось чуть ли не половину родичей. И не только родичей. При виде женщины, стоящей впереди всех, сразу стало ясно, кто осмелился привести ингри на запретный холм, пренебрегая всеми обычаями.

Ее прозвище было Высокая Локша. Немолодая женщина с прямой спиной, огненным взглядом и сурово сжатыми губами. Длинные полуседые волосы распущены по спине, на голове — расшитая речным жемчугом повязка, у висков покачивались подвески-уточки. Поверх длинной, богато вышитой рубахи Высокая Локша не носила юбки-поневы, как все женщины, только душегрейку и пояс с подвешенным к нему ножом, однако не только не выглядела нелепой, а напротив, все вокруг казались оробевшими в ее присутствии.

Высокая Локша была добродея — знающая женщина, настолько угодная речным богам, что достойна кормить их вареным мясом и теплой кровью. Еще она устраивала моления, лечила живых и провожала души в Дом Дедов. В деревне она бывала редко и только когда случалось что-то очень важное.

Резким движением Локша ткнула пальцем, указывая на Кирью:

— Вот она!

Борода Толмая, вождя рода Хирвы, уже поседела, но широкие плечи и зоркий взгляд говорили о могучей жизненной силе, которой далеко еще до истощения. Лучше его охотника не было в селении.

Весь прошедший день до заката ингри провозились в медленно отступающей ледяной воде, пытаясь спасти то, что могло уцелеть, огорченно глядели на вывороченные бревна городни и бранились между собой. Все ли было сделано как следует? Старший сын Толмая, силач Урхо, сокрушался, что бревна надо было вбивать глубже. Младший, дерзкий Учайка, спорил с ним, намекая на колдовство и порчу. Глава рода помалкивал, задумчиво глядя поверх голов на речку и темнеющий на дальнем мысу лес. Он ждал оттуда неприятностей — и дождался.

— А я первый сказал, что богов прогневили, — приглушенно прозвучал в толпе голос Учая.

— Так и есть, — громко произнесла в тишине Высокая Локша. — Нельзя призывать богов тому, кто ими не избран! Они за дерзость весь род карают.

Вытянутый палец ее взметнулся и уперся в оторопевшую Кирью.

— Как ты посмела взывать к богам, дева? Или ты посвященная добродея?

— Я не взывала… — начала Кирья и осеклась под пристальным взглядом ведуньи.

— А может, это я виноват? — выступил побледневший Мазайка. — Я глину под плотиной копал…

— Она, она, — уверенно повторила ведунья. — Я вижу. У нее отравленная кровь, или сами не чуете? Да что я спрашиваю, куда вам…

По толпе пронесся ропот. Кирья невольно съежилась под злобными, испуганными и неприязненными взглядами. Да и какие они ей сородичи? Даже Дядьки не смотрели на нее так недобро!

— Погоди-ка, ведунья, — выступил вперед Толмай. — Сейчас я ребят попытаю. Вы были утром на городне, когда нахлынула вода?

— Были, — признался Мазайка.

— И что там делали? Рыбу ловили?

Мальчик помотал головой.

— Я новую сойку лепил. Кирья рядом сидела…

— Просто сидела? — язвительно спросила Высокая Локша. — Не лги, отрок, я рыб спрошу, они мне правду расскажут!

— Это правда!

— Кирья, ты что скажешь? — повернулся к дочери Толмай.

Девочка мрачно промолчала.

— Что ты делала на плотине? — сурово повторил вопрос отец.

— Ничего дурного она не делала! — воскликнул Мазайка. — Только один раз…

Рука его сама дернулась к синей глиняной птичке, висящей на груди на кожаном ремешке.

— А ведь говорят — не свисти у воды, не дразни водяниц! — первым догадался Учай.

— Вот и выяснилось, — удовлетворенно кивнула Локша. — Она насвистела паводок! Верно говорю — на ней порча!

Тут уж все шарахнулись от Кирьи, как от заразной, чтобы ненароком, не приведи боги, не коснуться. Кроме Мазайки, конечно, — тот лишь крепче сжал ее ладонь.

А ведунья, повернувшись к Толмаю, властно сказала:

— Отдай ее нам, большак. Вода под священными ивами все очищает. Даже отравленную кровь…

Кирья попятилась, прижимаясь к Мазайке. Странное дело — еще утром она сама собиралась в кереметь и даже мечтала о том, как ведуньи примут ее к себе как одну из них. Но сейчас даже мысль о том, что добродея заберет ее и будет каким-то колдовством отмывать ее «отравленную» кровь, внушала ей ужас.

— Батюшка, не отдавай меня, — прошептала она, умоляюще взглянув на Толмая.

Вождь рода Хирвы нахмурился. Самоуправство добродеи в его селении не очень-то ему нравилось — пусть у себя в керемети распоряжается! Тем более речь шла о его дочери. Он заметил и быстрый взгляд Мазайки, брошенный в сторону леса, и то, что в руке мальчик все еще держал свой звериный манок… Толмай поднял голову и поглядел на восход, где, скрытые ночной тьмой, высились поросшие соснами крутые Лосиные Рога. День и ночь там, на самой вершине, нездешние голоса поют славу Варме, Господину Ветру…

— Дай-ка мне ту свистульку, — велел он Мазайке.

Тот послушно снял с шеи синюю сойку.

— Посветите мне! — Большак перевернул птичку и указал добродее на знак вихря у нее на брюшке. — Вон оно!

— Что там? — сварливо спросила ведунья.

— Ты была права, знающая. Тут нужно слово богов. Но не в керемети. Водяницы тут ни при чем. Мы отведем детей в Дом Ветра, к Ашегу, жрецу Вармы.

Мазайка переглянулся с Кирьей. Того не легче!

— А сейчас домой пошли оба, — произнес Толмай. — Мазай, у меня заночуешь. А утром вместе пойдем к Лосиным Рогам.

Вскоре все побрели обратно, шушукаясь между собой. Одна Высокая Локша осталась недовольна, однако спорить с Толмаем не стала. Лишь сказала ему:

— Попомни мои слова, большак, в крови этой девы — смертоносная сила, с которой ей самой не совладать! Она еще накличет на нашу землю зло…

Глава 5

Ширам, саарсан накхов

Колючие Горбы — так мохначи называли лесистые предгорья, куда понемногу спускалась тропа с холодных равнин Змеиного Языка. Да и тропы там толком не было. Погонщики выбрали путь вдоль одного из бесчисленных ручьев, сбегающих в долины. Поросшие травами просторы скоро сменились склонами, изборожденными следами осыпей, утыканными обломками скал. Крошечные кривые деревца, стелившиеся по земле, чтобы укрыться от ветра, робко начинали выпрямляться. И вот уже по обеим сторонам ручья во весь рост встали высокие раскидистые ели.

Мохначи прозвали эту местность Колючими Горбами вовсе не в похвалу. Им тут было не по себе. Как можно жить среди стоящих глухой стеной деревьев и громоздящихся повсюду валунов? Ведь всякий миг из-за ближайшей ели может броситься хищник, или вылетит стрела злобного лесовика! Да и за братьев-мамонтов мохначи переживали — ходить по каменным осыпям неудобно и опасно, повредить ногу — легче легкого. Хорошо хоть нашли русло наполовину пересохшего по летней поре ручья, устеленное мелкой, обкатанной галькой. Сам ручей, холодный до ломоты, тихо журчал посередине.

— А хорошо, что сейчас не весна, — проворчал Дакша, переступая через торчащий из земли острый край скалы.

— Почему? — весело спросил Аюр, шагающий рядом налегке. В руках царевич нес лук и поглядывал по сторонам в поисках какой-нибудь случайной добычи — птицы или белки.

— Нас бы попросту снесло потоком. Представляю, что тут творится в сезон таяния! И так-то глянь, господин…

Охотник повел подбородком в одну сторону, потом в другую. Не нравилось ему именно то, что Аюра и прочих ариев восхищало, — водопады! Они грохотали повсюду. Некоторые, вдалеке, падали с огромной высоты, их белые струи с глухим ревом разбивались где-то внизу среди деревьев, и над ними висело облако тумана. Другие сочились прямо из-под ног, убегая по скалам, словно по ступеням вытесанных горными богами лестниц, — звенели, булькали, рокотали…

— До чего же тут красиво! Я назову эту местность — Гремящий край! — торжественно заявил Аюр.

Он был наконец доволен путешествием. Вот это совсем другое дело, не то что надоевшие бесконечные переходы по унылым плоскогорьям!

Старый охотник не был с ним согласен.

— Нехорошее место, — покачал головой он. — Лучше бы нам скорее выбираться отсюда. Вон там, видишь, солнцеликий?

Он указал на юг, где на солнце слепяще сияла острая вершина горы. Вдруг глухой далекий гром прокатился, сотрясая воздух, и целый склон пугающе медленно пополз вниз, обнажая белоснежное нутро горы.

— Ого, там был лед! — воскликнул Аюр, завороженный величественным зрелищем.

— Поднимемся повыше, — приказал Ширам, который сам вырос в горах и знал, чем чреваты подобные оползни.

Они ушли из русла ручья, на случай если оползень вызовет паводок. Но паводок, если и был, прошел стороной.

Ручей внезапно оборвался крутым уступом — пришлось искать обход. Зато с обрыва на запад раскинулся вид до самого края земли — мягкие лесистые холмы, волнистые дали, плавно перетекающие из зеленого в голубой и теряющиеся в дымке на кромке земли и неба.

— Вот и он, Затуманный край! — Дакша покопался в памяти. — Ингри — так зовут себя эти племена. Они считают себя потомками то ли лосей, то ли волков…

— Обычное дело у дикарей, — заметил Джериш, насмешливо поглядев на Ширама. — У них каждый род ведет начало от какого-то зверя.

— А как они называют свою землю, не припомнишь? — спросил охотника Аюр.

— Ингри-маа — Прекрасная мать-земля.

— И они правы! — заключил Джериш, подходя к краю уступа, глубоко вдохнул и заорал во всю мощь:

— Э-ге-гей!

Воины подхватили клич. Над лесным краем полетело, многократно повторяясь, эхо. Позади в горах что-то словно проворчало в ответ.

— Заткнитесь! — резко повернулся к ним Ширам. — Хотите сорвать лавину?

— Откуда тут лавины? Эти горы в разы ниже снежного Накхарана. Бояться нечего, — с насмешкой ответил Джериш.

— А давай еще что-нибудь крикнем? — воскликнул Аюр.

Джериш бросил на накха лукавый взгляд и запел во весь голос:

Не ходите, девы, На реку купаться! Змей узнает, где вы, — Сможет подобраться!

Голос у начальника Полуденных Жезлоносцев был такой мощный, что о приближении Охоты Силы могли бы услышать и спящие в берлогах медведи.

Обовьет он ноги Да ухватит груди. Ой, спасите боги, Помогите люди!

Телохранители разом грянули припев. Ширам поморщился от досады.

Ему казалось, что Джериш прекрасно видит, насколько это пение ему не нравится, и потому нарочно дразнит его, стараясь горланить во всю мощь. А почему бы и нет? Ведь царевич Аюр и сам беспечно подхватывает веселые слова не слишком пристойной песенки.

Ширам припомнил их первую встречу — вечером того самого дня, когда повелитель Ардван назначил его руководить Охотой Силы. Тогда он и увидел своего будущего соратника в первый раз. Вернее, в первый раз толком рассмотрел его. Прежде ему доводилось встречать могучего арью во время смены постов — теперь же они сошлись глаза в глаза в караульном помещении дворца правителя. Джериш хлебал из миски пряную похлебку. Увидев в дверях Ширама, он лишь косо глянул на него, не предложив ни войти, ни разделить трапезу.

— Царевич Аюр отправляется на Охоту Силы, — начал Ширам, решив сразу перейти к делу. — Главой охоты назначен я. Это приказ государя.

— Знаю. А сейчас иди, не мешай есть.

«Ах вот как!» — подумал Ширам и сказал:

— Послушай — я знаю, что по праву и обычаю Охотой Силы должен был руководить кто-то из высших ариев. Но не я принимал решение, не я давал советы государю. И ты, и я выполняем его приказы. Надеюсь, мы поладим. Хотя бы чтобы выполнить приказ наилучшим образом.

Джериш молча отодвинул миску, бросил в нее ложку и встал, разводя плечи. Макушка Ширама едва достигала его подбородка.

— Нет, ты послушай, накх. Конечно, ты не даешь советы повелителю, куда уж тебе! Но если ты и впрямь хочешь, чтобы мы поладили, — запомни раз и навсегда. Я командую своими людьми — не ты, а я! А ты, если что-то будет нужно, меня попросишь, и я, может быть, исполню. Ты понял?

Он положил ладони на стол и как бы невзначай сжал кулаки.

— Я и не собираюсь отдавать приказы твоим воинам. Но глава похода — я, и ты будешь повиноваться мне, — нарочито спокойно ответил Ширам. — И твои люди тоже будут повиноваться мне, если у нас возникнут разногласия.

— А если они не захотят?

— Если нет, это будет считаться мятежом против государя. Знаешь ли ты, как накхи поступают с мятежниками?

Джериш на мгновение замер, будто пытаясь понять, насколько серьезен его собеседник. Затем вдруг расхохотался.

— Накх угрожает ариям казнью за мятеж против государя ариев! Давно так не смеялся!

— Накхи, — тихо произнес Ширам, — никогда и никому не угрожают. Я лишь передаю тебе слова нашего общего повелителя. И от себя настоятельно прошу их услышать.

Он повернулся и бросил через плечо:

— Доброй тебе еды. Завтра я жду тебя и прочих жезлоносцев у конюшен.

Та беседа, очевидно, возымела действие — всю дорогу у Ширама не было повода усомниться в Жезлоносцах Полудня. Пожалуй, лишь эти песни да порой ехидные шуточки за спиной намекали на истинный настрой телохранителей царевича. Ширам не обращал на них внимания. Его воля должна была сломить кичливых детей Солнца, и он знал, что не остановится, пока они не признают его право на власть.

Потому что они так и останутся телохранителями. А он — если будет на то воля богов и повелителя Ардвана — пойдет дальше. И насколько высоко — напрямую зависит от Великой Охоты.

Ширам хорошо помнил тот день, когда великий государь неожиданно призвал его к себе. Мог ли он вообразить, что ему желают дать поручение, достойное лучшего воина Аратты! И посулить награду, о которой ни один из накхов и помыслить не мог…

Придворная стража в начищенных до блеска бронзовых доспехах раздвинула копья, пропуская Ширама, сына Гауранга, наследника благородного дома Афайи, под зеленую сень запретного Сада Возвышенных Раздумий. Представители знатнейшего рода накхов были нечастыми гостями тут, в самом сердце Лазурного дворца. Сюда вообще мало кто допускался — и всякий раз с особого разрешения государя.

Но Ширам был не просто знатным вельможей и маханвиром Полуночной Стражи. Накхи всерьез именовали его законным наследником престола своего народа. Уже три сотни лет в разрушенной и опустевшей столице Накхарана селились лишь совы да змеи. Уже давным-давно было объявлено, что из многих разноязыких племен Господь Солнце выплавил единый народ Аратты. А все равно накхи — в своем кругу, конечно, — упорно величали Ширама саарсаном. Впрочем, у государя не было причин беспокоиться. Молодой воин служил в столице не первый год, неизменно являя разумную отвагу и преданность властителю ариев.

И все же стража не спускала с накха глаз. Все знали, насколько они ловки в ближнем бою и как умеют превращать в оружие любые, казалось бы вовсе неподходящие, предметы. Сейчас на приближающегося к государю Ширама с резных беломраморных галерей, окружавших сад, глядело семь пар очень зорких глаз, и семь стрел лежало на тетивах — на случай, если гость вдруг решит нарушить святость сокровенного места.

Ширам чувствовал устремленные на него взгляды и потому шел нарочито медленно, почтительно разведя в стороны руки, словно обращаясь с молитвой к Солнцу.

Сад Возвышенных Раздумий воплощал собой мечту о стране вечной весны, в которой обитают боги. Именно таким он и представлялся Шираму, который вырос в куда более суровых краях. Пьянящий аромат бесчисленных цветов, раскинувшиеся над головой широкие резные листья диковинных растений, вывезенных с далекого юга, тихий плеск воды в фонтанах — все это казалось накху даже чрезмерным для смертных людей. Но государь Аратты, разумеется, к таковым не относился.

Все дорожки в саду сходились к центру, где белела увитая цветущими лианами мраморная беседка. Там-то и ожидал гостя солнцеликий властитель.

Ширам приблизился к ступеням беседки и преклонил колено, не доходя до государя, как заведено, десяти шагов.

Ардван смерил его внимательным изучающим взглядом. Да, Ширам, сын Гауранга, именно таков, как о нем рассказывали. Черные волосы, зеленые глаза — признак прямого происхождения от Первородного Змея, который, согласно верованиям накхов, вылупился из Земного Яйца и стал предком всего живущего. Истинному арию он, пожалуй, чуть выше плеча. Однако не стоит тягаться с ним ни в силе, ни в ловкости. Хрупкость его обманчива, как, впрочем, всегда обманчив вид любого накха.

Повелитель глядел молча, еще раз проверяя свои расчеты. Можно ли довериться ему? Уж точно не менее, чем ближним советникам, замышляющим недоброе за его спиной. Но ими он займется отдельно. Не сейчас, но очень скоро…

— Ты служишь мне верой и правдой уже седьмой год, — начал Ардван, делая саарсану знак подняться с земли. — Мне рассказывали о тебе немало лестного…

Тот встал нарочито медленно, чувствуя, как упираются между лопаток пристальные взгляды лучников.

— Я желаю приблизить тебя.

— Это высокая честь, и я счастлив, если заслужил ее, — негромко промолвил воин.

«Как же, заслужил! — крутилось у него в голове. — Реши я сейчас отмахнуться от мотылька — и вместо острых взглядов в меня воткнутся отточенные стрелы. Уж что-что, а бить из лука арии умеют превосходно… Но государь что-то задумал, это бесспорно. Что и для чего? Будет ли мне от этого какая-то выгода? Или же я буду одной из палок, которые бросают под колесо застрявшей телеги? И тут же забывают, когда колесо, с хрустом переломив ее, катится дальше…»

— Я знаю, что твой род правил землями древнего Накхарана, до того как туда пришли мои предки, — продолжил Ардван. — И знаю, что между ними в те давние годы произошло сражение, решившее участь народов…

Государь смотрел прямо в лицо Шираму, ожидая, что тот выдаст свое отношение к битве, именовавшейся в его народе Битвой Позора. Непобедимые в личной схватке накхи прежде не встречали организованного врага и легко расправлялись со всеми, кто смел им противиться. Однако здесь их ждало нечто прежде невиданное. Тысячи всадников, повиновавшиеся единому слову и единому взмаху руки. Десятки колесниц с косами по бокам, наводящие ужас на пеших воинов, лавиной двигались по их земле. Накхи собрали огромное войско. Все, кто мог держать оружие, выступили под стены Накхарана. Их было в три, а может, и в четыре раза больше, чем пришельцев.

Но то, что произошло дальше, могло именоваться никак не боем, а скорее избиением. Всадники-арии, держась на расстоянии выстрела из лука, обошли фланги стоявшей на поле огромной разрозненной толпы накхов и с радостным улюлюканьем принялись осыпать их стрелами, сгоняя в середину поля, словно псы — овечью отару. Когда же толпа окончательно перестала походить на войско, под низкий рев громогласных труб на потерявших надежду защитников столицы ринулись боевые колесницы.

Афайя, предок Ширама, тогда бегом устремился навстречу передовой колеснице, на которой с луком в руках стоял предок Ардвана. Возница едва успел натянуть вожжи, но царственный арья даже не шелохнулся, будто врос в днище колесницы. А предок Ширама рухнул на колени возле колеса, моля о милости. Там он и принес клятву верности в обмен на сохранение остатков его несчастного народа.

Предок Ардвана был милостив и мудр. Он приблизил к себе Афайю. И хотя так до конца и не доверился ему, но все же держал при себе безотлучно, поручая зачастую весьма ответственные задания.

«Неужели что-то меняется? — думал Ширам, глядя на повелителя. — Что и почему?»

— Я хочу укрепить связь между ариями и накхами, — неспешно говорил тот. — У меня две руки, и, хотя одна из них левая, а другая правая, они дороги мне обе. И если я хочу, чтобы мои стрелы достигали цели, я не стану пользоваться лишь одной рукой.

— Это мудрое решение, мой государь, — по достоинству оценив паузу в речи Ардвана, негромко проговорил саарсан.

— Спасибо, что ты это заметил, — усмехнулся владыка.

Ширам невольно прикусил язык. Но Ардван явно не был настроен гневаться.

— Мне рассказывали о тебе много лестного, — повторил он, — и потому я принял решение, которое, возможно, удивит тебя.

Ширам напрягся, ожидая подвоха.

— Я желаю выдать за тебя свою младшую дочь, царевну Аюну.

Ширам в первое мгновение застыл с открытым ртом. Он ожидал всякого, но не этого. Он сам бы сейчас затруднился ответить, сколько наложниц живет в его древнем дворце-крепости в Накхаране. Не считая шести жен из знатнейших накхских родов, украшающих собой его обиталище. Но дочь повелителя?! Это не просто седьмая жена. Это позволение стать ближним родичем государя!

— Что же ты молчишь?

— Я польщен, — выдавил Ширам.

Он попытался вспомнить, как выглядит царевна Аюна, но, к стыду своему, не смог. Он и видел-то ее изредка на больших приемах и храмовых праздниках, всегда в толпе придворных — тонкая и стройная девушка с гордой осанкой, медово-золотистыми волосами и яркими глазами, увешанная украшениями, словно статуя богини. Его бросило в жар. Какие они, знатнейшие женщины ариев?

— Я онемел от восхищения. Я и помыслить не мог о такой милости ко мне!

— Ты заслужил ее. — Ардван поднял руку в останавливающем жесте. — Но прежде я желаю, чтобы ты сопроводил моего сына Аюра в Великой Охоте Силы. Я верю тебе, а потому поставлю главой всей охоты…

Ширам склонился в поклоне, как будто обрушившаяся на него неслыханная честь пригнула его к земле. Мысли его метались. Ему, накху, — возглавить Охоту Силы?! Но это не только огромная милость, но и величайшая ответственность. И это точно не делается просто так!

— Ты будешь не только руководить походом, но и лично охранять Аюра, — продолжал государь. — Ты станешь его тенью и, если нужно, его щитом.

Он замолчал, проверяя, услышал ли накх его слова. Ширам их услышал и уловил скрытый смысл.

Почему же Ардван не пожелал довериться своим сородичам?

— Ты сам знаешь, в какое тяжелое время мы живем, — словно отвечая на его невысказанный вопрос, со вздохом произнес властитель. — Сколько враждебных сил ополчилось на наш царствующий дом… А море, что подступает на севере, дает моим врагам повод говорить о гневе небес…

— Только прикажи, государь, и злые языки замолчат навсегда.

Ардван махнул рукой.

— Те, кто молча вынашивает измену, хуже площадных крикунов… Не о них сейчас речь. Я желаю как можно больше узнать о землях, лежащих на запад от наших границ. Во всех подробностях, не упуская ничего. Когда ты вернешься, Аюна станет твоей женой — это я тебе обещаю. Я не забуду твоего верного служения. И полагаю, мой сын найдет за что ему быть благодарным тебе.

— Я сделаю все, что могу, мой государь, — склонил голову Ширам. — И мои воины…

— В этом тебе помогут полторы дюжины Жезлоносцев Полуденной Стражи.

Саарсан постарался скрыть удивление, но переспросил:

— Полуденной Стражи?

— Ты удивлен?

— Я полагал взять накхов…

— Да, твои земляки — прирожденные воины, с этим никто не спорит. Однако, как тебе известно, и арии славятся этим, — иронично добавил Ардван. — А вот что есть у них — и, увы, не водится за твоими сородичами — это умение блистать.

— Это правда, — подтвердил Ширам. — Но разве блеск важен для безопасности царевича?

Повелитель усмехнулся, не скрывая превосходства.

— Вы поедете через всю страну и дальше, в дикие земли. Их обитатели должны видеть в вас не опасных чужаков, а непоколебимое, безусловное величие нашей державы. Поверь — если бы какое-либо из этих племен взбунтовалось, я послал бы накхов. Но это лишь одна причина, а я тебе назову еще одну…

— Я весь превратился в слух, — почтительно произнес Ширам, невольно стараясь подражать велеречивым царедворцам. Получилось весьма неуклюже, так что Ардван не смог удержать улыбку.

— Когда ты вернешься из похода, у меня будет достойное основание возвысить и приблизить тебя. Ты перестанешь быть просто накхским саарсаном — да-да, я знаю, что вы по-прежнему употребляете этот отживший титул, — но прикоснешься к истинной власти. А потому я не дозволяю тебе брать в этот поход никого из сородичей.

— Государь…

— Тебе предстоит научиться управлять ариями — знатными ариями. И они должны привыкнуть к этому… Ступай.

Ардван взмахнул рукой, отсылая гостя.

— И вот еще что. Я желаю, чтобы Аюр отправился на охоту как можно раньше, без каких-либо задержек. Если что-то будет служить тебе помехой, действуй моим именем.

Ширам не вполне понял, на что на этот раз намекает государь, но вновь молча поклонился, отступил на несколько шагов, повернулся и направился к выходу.

— Ступай, — вслед ему тихо проговорил государь. — Отправляйтесь — чем раньше, тем лучше. Как только вы покинете наши пределы, я начну.

Глава 6

Дом Ветра

До скал, называемых Лосиными Рогами, было не так уж и далеко — не больше дня пути. Утром вышли на заре все вместе — Толмай, его сыновья и Кирья с Мазайкой — и направились напрямик через лес, Зеленый Дом, как звали его ингри.

Тропа вилась среди елей, стрелы солнца пронзали колючие ветви, золотыми полосками лежали на хвое. Где-то стучал дятел, пахло грибами — жить да радоваться! Только Мазайке с Кирьей было не до веселья. Братья Учай и Урхо шагали позади, беспечно болтая между собой и заодно приглядывая, чтобы дети не сбежали. У тех и так ноги сами подгибались. Но никто из них и виду не подавал. Кирья шагала, подняв голову и холодно улыбаясь. Насмешник Учай посматривал на нее, скривив губы, — вот каменная девка! И богов не боится! На самом деле Кирье, конечно, было страшно. Одно дело — видеть богов во сне, другое — когда тебя ведут к ним на суд.

Жреца Ашега она видела пару раз в жизни, и то издалека. Не так часто обитатели деревни сталкивались с тем, кто служил одному из великих богов, да еще в его земном доме. По особым случаям к Ашегу обращались с просьбой выбрать жертвенных животных, а в ночь солнцеворота он торжественно возжигал на высоком берегу огромный ежегодный костер. Обычно Ашег вместе с семьей жил в лесу, неподалеку от Лосиных Рогов, где на священной скале стоял Дом Ветра, и в деревне не показывался. Ингри жреца очень уважали и побаивались — ведь только он осмеливался подниматься в дом бога и возвращался оттуда невредимым.

Мазайка, в отличие от подруги, не раз ходил вместе с Дядьками к Лосиным Рогам и видел Дом Ветра — издалека, конечно. Правда, храбрости ему это не прибавляло. Однажды он хотел было подобраться поближе к каменной избе, вознесшейся в небеса на отвесном скалистом выступе, но оттуда вдруг донесся такой пугающий, нечеловеческий вой, что отрок чуть не сверзился с кручи прямо на острые камни. Нет уж, пусть с богами видятся те, кто знает правила и обряды. Немало сказок у ингри о тех, кто ненароком оскорбил богов. Порой боги милостивы, если им угодишь, но могут быть и жестоки. А еще они любят живую кровь и вареное мясо… Видяна предпочитает белых гусей, громовик Шкай раз в год требует бычка, причем непременно рыжего, без единого пятнышка…

Мазайка содрогнулся. Кто знает, чьей кровью кормит Господина Ветра жрец Ашег?

В сыром воздухе потянуло дымом. Жилище Ашега было уже где-то поблизости.

Когда семейство Толмая столпилось перед приземистой избой, упрятанной под плоской наклонившейся скалой, и Мазайку с Кирьей выпихнули вперед, ничего особенно страшного они не увидели. Колдун, по пояс голый, рубил на колоде дрова. Заметив гостей, он выпрямился и махнул им рукой, чтобы подходили ближе. Мазайка удивился, поняв, что колдун еще не так уж стар. Его длинные седеющие волосы были обвязаны пеньковой веревочкой, чтобы не лезли в глаза. Худое тело было покрыто красными и синими узорами, на шее и запястьях — связки оберегов.

— С чем пришли?

Ашег воткнул топор в колоду, выпрямился и окинул острым взглядом гостей. Глаза у него были как у Мазайки — светлые-светлые, прищуренные, слегка раскосые. Сразу ясно — эти глаза богов видали и не зажмурились…

Толмай выступил вперед, поклонился и принялся рассказывать все по порядку: и про паводок, и про плотину, и про обвинения добродеи… Жрец Вармы внимательно слушал, разглядывая Кирью. Та бесстрашно смотрела на него. Ашег почему-то не показался ей столь опасным, как Локша.

— Покажи-ка сойку, — приказал жрец Мазайке.

— Вот, — протянул свистульку мальчик.

Колдун еще подумал, зачем-то подкинул сойку на ладони и сказал Толмаю:

— Пока оставь дочку здесь. Это дело непростое. Если на ней нет порчи — я ее завтра отпущу, сама прибежит домой. Если есть…

— Я с ней останусь, — быстро заявил Мазайка. — Это ведь я ту сойку слепил! И тоже свистел…

— Оставайся, — неожиданно просто согласился Ашег. — А вы ступайте, — кивнул он Толмаю и его сыновьям. — Ну иди сюда, дева.

Кирья и хотела шагнуть, но словно в землю вросла.

— Иди давай, — легко подтолкнул ее отец.

Внутри Кирьи словно невидимая нитка порвалась. Она вздохнула, подошла к Ашегу и встала рядом с ним, глядя себе под ноги.

— Да будут добры к вам боги, — с сочувствием глядя на сестру, пожелал Урхо.

— Что им боги! Как бы эти двое тут бурю не насвистели! — услышала Кирья ехидный ответ Учая. Отец ответил им только глубоким вздохом, и вскоре родичи скрылись среди деревьев.

Дождавшись, когда они отойдут подальше, Ашег неожиданно свистнул по-птичьи. Из-под скалы тут же выскочила босоногая девочка с ковшом, полила ему на руки. Умывшись, колдун проверил, осталась ли в ковше вода, и приказал:

— А теперь принеси яйцо. Сейчас все про вас узнаем, — подмигнул он с недоумением глядящим на него детям.

Когда еще теплое яйцо из-под курицы было принесено, Ашег осторожно разбил его и вылил желток в воду, после чего водрузил ковш Мазайке прямо на макушку.

— И что мне делать? — шепотом спросил мальчик.

— Постоять спокойно.

Мазайка послушно застыл на месте, стараясь даже не дышать. Вскоре Ашег снял у него с головы ковш, поглядел в него и с некоторым разочарованием сказал:

— Ничего! Хоть бы свернулись, что ли… Ну теперь ты, дева!

Ковш с плавающим в нем яйцом оказался на голове Кирьи. В лесу закуковала кукушка, и не в лад ее размеренному кукованию торопливо колотилось ее сердце.

— Ну-ка посмотрим, что там за порча… — пробормотал жрец, снимая ковшик с головы и с любопытством в него заглядывая. — Господин Ветер, это еще что такое?!

Мазайка тоже сунул нос в ковш.

— А где яйцо? — не понял он.

В воде, распустив во все стороны нити-щупальца, плавал непонятный, но зловещий с виду красный шар.

— Хватайся крепче, да не повисай на корнях, тут некоторые деревья сами еле держатся…

Ашег, Мазайка и Кирья поднимались на Лосиные Рога по извилистой и опасной тропинке. Даже и тропой ее сложно было назвать — перебираешься с выступа на выступ, цепляясь за чахлые стволы сосенок, и вниз лучше даже не глядеть. Мазайка, вспоминая, как пытался забраться на эту кручу год назад, все сильнее хотел зажмуриться и на пузе сползти вниз, пока руки сами не разжались. Если сорвешься — катиться будешь долго, пока не рухнешь на камни там, где омывает священную скалу быстрая Вержа.

— Почему желток стал красным? — услышал он голос Кирьи — на удивление спокойный.

— Если бы я знал! — ответил Ашег, слегка задыхаясь от крутизны подъема. — Вот если б не изменился, значит и нет на тебе никаких чар. Распустится белыми нитями во все стороны — кто-то косо на тебя посмотрел, пожелал нехорошего. Свернется яйцо, будто вареное, — некто тебе зла желает. Почернеет — я сам такого не видел, но в старые времена бывало, — тут намеренно наведены темные чары. Но такого, чтобы желток покраснел, я не слыхивал и не видывал…

Ашег подтянулся, взобрался на широкую площадку, от которой тропа уже полого шла на самую вершину скалы, подсадил Кирью, протянул руку Мазайке и выдернул его наверх, как репку.

— Такое удивительное знамение! — повторил он задумчиво. — Теперь я понимаю, почему испугалась добродея… Тут надобно спросить самого Варму!

Мазайка стоял на краю пропасти, перебарывая головокружение и с восхищением глядя вдаль. Озаренная солнцем Холодная Спина пламенела на востоке, словно облитая ало-золотым огнем. Окружающая ее сизая стена туманов казалась облаками, что под собственной тяжестью легли на землю. К северу и югу, куда глаза глядят, голубыми волнами расходились еловые леса. Далеко внизу глухо шумела река.

— Не спи, — поторопил его Ашег. — Я еще должен все подготовить до заката.

Налетел порыв ветра, зашелестели кроны сосен, и вдруг прямо позади Мазайки раздался тот самый вой, который так напугал его в прошлый раз. Таких голосов не было ни у людей, ни у зверей. Даже пение Дядек в полнолуние не звучит так жутко!

Мазайка вскрикнул, чуть не сорвавшись с края скалы, — Ашег еле успел поймать его.

— Что творишь? — сердито закричал он. — Крылья небось пока не отрастил?!

— Она поет! — раздался позади восхищенный голос Кирьи. — Как она это делает?

Мазайка обернулся — прямо у него за спиной раскинула резные крылья птица с хищным клювом и человеческими глазами. Вместо лап у нее были узловатые корни, уходящие в трещины скалы. Перед птицей стоял небольшой каменный жертвенник с остатками подношений. В груди удивительного деревянного существа было просверлено несколько отверстий. Из них-то и раздавался вой.

— Это ветер! — мигом догадался мальчик. — Ветряная дудка! Так вот оно что! А я-то боялся…

— Я тебе дам «дудка», — фыркнул Ашег. — Поклонись стражу Дома Ветра!

Только теперь Мазайка осознал, что наконец он там, куда его давно тянуло любопытство, — у порога дома самого бога Вармы.

Святилище на Лосиных Рогах существовало с незапамятных времен. Вернее, священными почитались сами скалы, гигантскими каменными рогами торчащие в небеса посреди лесистой низины, в которой обитал народ ингри. Сказания утверждали, что эти скалы и есть не что иное, как сброшенные рога первородного Великого Лося, который по велению Вармы сошел с небес, чтобы сразиться в бою за Мать-Лосиху. Она и породила хозяина леса, бога Хирву, от которого пошел род ингри.

«Беда придет с гор, и спасение на горах найдете», — гласило древнее пророчество. Правда, что оно означало, Ашег понятия не имел. Но он делал то, что ему положено, — обустраивал святилище, чтобы Варме было удобно и приятно гостить тут между небом и землей. Иногда жрец приносил жертвы, но нечасто — по пустякам Варму никогда не беспокоили. Для обыденных дел вполне годились керемети — священные рощи.

Поклонившись птице-стражу, Ашег и дети прошли дальше, к небольшой каменной избе на круглой поляне. Мазайка никогда прежде таких домов не видал. Больше всего эта чудная изба напоминала домик предков из Дома Дедов. Но те были без окон и без дверей, а эта наоборот — в каждой стене по узкому окну. Как объяснил Ашег, чтобы Господин Ветер мог влетать с любой стороны, с какой ему вздумается.

— Сейчас его здесь нет, — сказал Ашег, заметив, что мальчик со страхом смотрит на Дом Ветра. — Но я призову его и, если он придет, задам вопрос.

— Про паводок? — спросила Кирья.

— И про яйцо тоже.

Жрец улыбнулся и потрепал ее по кудлатой голове.

— Не бойся.

— Я не боюсь, — решительно ответила девочка. — Чего мне бояться? Я ничего дурного не делала и богов не оскорбляла.

— Ты — нет, — согласился Ашег, а сам мысленно добавил: «Но что-то в тебе вызывает беды и знамения помимо твоей воли…»

Разводя огонь на каменном жертвеннике в центре избы, жрец думал о том, что понять, в чем дело, будет очень непросто. Его с юных лет учили видеть и распознавать знамения, замечать в обыденном жизненном течении знаки богов, понимать, кому и для чего они посылаются. Но сейчас знамения что-то уж очень грозны! Что творится с этой девочкой, которая ни обличьем, ни нравом не похожа на ингри? Какую весть она им несет? Ашег, привыкший жить близ богов и угадывать их намерения, чувствовал — нечто приближается, что-то сдвигается в мире. Зреют, накапливаются перемены и, если не понять, не предотвратить, однажды обрушатся потопом… И тогда будет уже поздно.

Искры посыпались с кресала, затлел сухой мох, вспыхнула береста, и сумрачное нутро каменной избы озарилось теплым светом. Ашег бросил в костер несколько веточек душистого можжевельника, подождал, пока разгорится пламя, достал из принесенного с собой короба большую берестяную баклажку и выдернул пробку. По воздуху поплыл сильный сладкий запах, мешаясь с ароматом можжевельника. Шепча моления Варме, Ашег налил питье в глиняную плошку с длинной ручкой и начал греть на огне.

Под потолком что-то негромко зашелестело. Мазайка, пристроившийся у жертвенника, поднял глаза и увидел, что над его головой плавно кружится деревянная птица. Изба была почти пустой, только по стенкам висела кое-какая утварь и посуда для приношений. А что это там в углу?

— Что это? — спросил мальчик, забыв о страхе. — Можно посмотреть?

Ашег поднялся и снял со стены короб с натянутыми на него струнами.

— Это гусли, — ответил он. — Такие делают на юге, в землях вендов. Эти — священные, как и каждая вещь тут, в божьем доме. На этих гуслях только сам Господь Варма играет. Если он посетит нас, — может быть, сам услышишь.

— Я бы тоже хотел, — признался мальчик.

— Может, когда-нибудь и сыграешь. Варма к певцам и музыкантам благосклонен.

— Нет, — сказала вдруг Кирья.

— Что — нет?

— Я только начала играть на сойке, как по реке поплыли льдины и вода начала подниматься. Значит, моя игра его не порадовала!

— Как знать! — сказал Ашег. — Ты полагаешь, что Варма решил покарать тебя за плохую игру? А может, он, напротив, хотел предупредить вас?

— Нет, — снова сказала Кирья. — Он показал нам Холодную Спину, по которой идут мамонты с избушками на спинах. А еще огромные ледяные пещеры, которые размывает вода. Эта вода и вырвалась на свободу, когда я заиграла…

— Мамонты? Избушки на спинах? — с изумлением повторил Ашег.

— Я их тоже видел, — подтвердил Мазайка. — А пещеры — нет. Только паводок. Но он и так, почитай, каждый год приходит…

Жидкость на огне вскипела и поднялась буро-золотистой пеной. Ашег поставил ее на край жертвенника, чтобы слегка остудить.

— Это морочный мед, — объяснил он. — Сейчас я его вам дам, и вы уснете. Проснетесь только завтра утром. Голова будет болеть очень сильно, но тут уж ничего не поделаешь — придется потерпеть.

— А когда прилетит Господин Ветер? — спросила Кирья, послушно принимаясь за питье.

Первый же глоток жгучего, приторно-сладкого зелья ударил ей в голову, туманя сознание. После второго изба поплыла у нее перед глазами. Но Ашег заставил выпить все до капли. Только после этого он отпустил девочку, которая тут же заснула, где сидела.

Потом Ашег напоил морочным медом Мазайку, уложил на пол и его, а сам сел рядом поудобнее и приготовился ждать. Дело зелья — выпустить дух из тела, как птицу из клетки. Но в полете может случиться все, что угодно. Может быть, дети просто проспят всю ночь, а утром расскажут, что видели. А могут и вовсе не вернуться в тело — и такое порой бывало. Или вернутся, но не одни…

Качнулось пламя.

Затрепетали деревянные перья у небесной птицы.

Ашег склонился перед жертвенником, прижимая к груди ладони.

— Приветствую тебя в твоем доме, Господин Ветер…

Мазайка беспечно посапывал на полу. Ему снился Зеленый Дом и лесной бог Хирва, его владыка и прародитель всех ингри. Косматый великан ласково кивал головой, увенчанной тяжелыми лосиными рогами, — зазывал волчьего пастушка в гости…

А Кирья в беспокойном сне опять летела молнией над выцветшими плоскогорьями Холодной Спины, над ее ледяными обрывами и снежными склонами. Она снова видела сходящие в вечном тумане лавины и невиданных зверей, огромными скачками уходящих от гибели… Они все ближе…

Дикий вопль заставил подскочить на месте задремавшего у очага Ашега.

Жрец схватил Кирью за плечи, приподнял с пола:

— Что?! Что ты видишь?!

Глаза девочки широко распахнулись, по лбу потекли капли пота. Скрюченными пальцами она вцепилась в рукава вышитой жреческой рубахи.

— Зверь! — прохрипела он. — Чудовище!

— Какое чудовище?!

— Оно идет сюда…

Глаза Кирьи закрылись, тело ее тряпкой повисло в руках жреца.

«Это все?» — успел разочарованно подумать Ашег.

Но тут ослабшее тело выгнулось дугой. На этот раз не было ни воплей, ни вытаращенных глаз. Кирья села ровно и спокойным голосом заговорила нараспев:

— Смерть идет в земли ингри. Берегитесь зверя! Но больше всего берегитесь ненависти!

— Какой зверь? О чем ты? — торопливо спрашивал Ашег, хоть и понимал, что девочка его не слышит. Дух ее не здесь, а где — неведомо.

— Чудовище убьет одного, ненависть убьет всех…

Ашег видел, что слова начинают звучать все медленнее, все тяжелее. Нечеловеческое напряжение провидческого сна-яви вот-вот сменится бесконечной усталостью. Сейчас Кирья снова свалится в беспамятстве…

— Какое чудовище идет в земли ингри?

Кирья вяло помотала головой, хотела ответить — и уже не смогла.

Ашег разжал руки, бережно уложил детей у очага, накрыл для таких случаев припасенной в избе волчьей шкурой. Мазайка сопел во сне, Кирья же лежала холодная и неподвижная, как мертвая. Кажется, даже не дышала. Но Ашега это не пугало. Слабость была обычным делом после видений. Завтра она проснется измученной, но ничего не вспомнит.

«Парня я завтра отправлю обратно. Но что же мне с тобой дальше делать? — подумал Ашег, глядя на Кирью. — У себя оставить?»

Похоже, эта дева способна проникать взглядом в мир богов, а может, и заглядывать в Бездну. Значит, ей одна судьба — в ведуньи. Но кто будет учить ее? Каждое новое знамение было страшнее предыдущего. И теперь еще эти предсказания! Что близится некое зло, он и сам чуял. Но какое?

И что еще за зверь? Может, зверь-защитник? В древние времена такие звери были у каждого ведуна. Да и сейчас порой приходили. Но почему тогда Кирья так испугалась? Видно, этот зверь очень страшен и силен. Тогда тем более нельзя отпускать ее, надо учить, пока она сама себе не навредила…

Жрец бога ветра задумчиво посмотрел на берестяную флягу с морочным медом. Потом взял и отпил несколько глотков.

— Господин Варма! — прошептал он, засыпая. — Что увидела Кирья?

Но во сне Ашег увидел только снежную пустыню. Ветер гонит поземку по бескрайней равнине. Глазу не за что зацепиться. Сам он стоит на пороге Дома Вармы, озираясь в недоумении. Где земли ингри, где бескрайние леса, где Холодная Спина? Ничего нет! Ветер сметает снег, но под ним не земля — черный лед… И тут Ашег понимает, что это не равнина, а замерзшая вода — от края до края неба.

Глава 7

Взгляд в спину

Мамонты ступали так плавно и неспешно, что со стороны казались спящими на ходу. Они двигались один за другим вдоль берега Длинной Воды, как мохначи между собой прозвали шумный ручей. Когда Колючие Горбы сменились лесистой равниной, ручей перестал скакать по камням, успокоился, затих и превратился в полноводную речку.

Дорога по берегу была довольно узкой. Местами из земли выпирали покрытые мхом скалы. Порою к берегу подступал густой сосновый лес, доходивший иногда и до самой кромки обрыва. В этом случае мохначам, а заодно и охотникам приходилось спешиваться, валить деревья, а то и устраивать стоянку, прежде чем удавалось расчистить путь.

— За теми скалами — земля лесовиков, — пояснила Хасте мохначка Айха и ткнула пятерней в дикое, поросшее сосняком нагромождение огромных скал впереди. — Они называют это место Лосиное Горло. Вон там — рога. Видишь, скалы торчат? А сам Великий Лось будто пьет из реки.

— Откуда ты знаешь о лесовиках?

— Старые люди говорили.

— А им откуда известно?

— Много ходили. Много знают.

— И что, в тех краях в самом деле хорошая охота?

Мохначка кивнула:

— Мех хороший, мягкий.

— А большой зверь?

— Большой зверь — плохо. — Она погладила ладонью макушку своего шерстистого побратима. — Большой зверь на Айхо прыгал. Пятнистый, клыки вот такие! — Она выпрямила ладонь. — Очень злой!

— Здесь живет? — заинтересовался Хаста.

— Здесь — не знаю. Там. — Она махнула назад, в сторону скальной гряды, с которой они недавно спустились в лесистую долину. Ей очень хотелось рассказать этому волшебному человеку столько всего интересного. Но она знала так мало, что сама себе казалась никчемной тупицей рядом с ним.

— А лесовики, что они за люди?

— Люди? — озадаченно повторила Айха.

Она не знала, что ей ответить. Конечно, жители этих мест ходили и даже бегали на двух ногах. Но были ли они настоящими людьми? Старики рассказывали, что они помесь людей и лесного зверья. Что с ними всегда нужно быть настороже. Однако сама она видела лесовиков лишь издалека.

— Кто их вождь? Ценят ли они бронзу или золото? Какое у них оружие? Какие боги?

Погонщица мамонта поглядела на собеседника с благоговейным трепетом. Разве мог кто-либо из живущих знать так много?

— О чем ты с ней говоришь? — крикнул, высунувшись из закрепленного на спине бредущего следом мамонта шатра, Аюр. — Расспрашивай о нравах народа, в чьи земли мы входим!

Вслед за ним выглянул наружу Ширам.

— Что ты делаешь?! — В голосе начальника телохранителей слышалось неподдельное изумление.

— Разговариваю с ней. Она умная девушка.

В ответ ему послышался хохот.

— Что смешного я сказал? — недовольно оглянулся жрец.

— Это лучшая шутка сегодняшнего дня! Разве не смешно? Мохначка — девушка, да еще и умная! А вот это существо, — Ширам легонько прикоснулся острием лунной косы к холке своего мамонта, — по-твоему, юноша? И тоже явно неглупый…

— Судя по тому, что молчит, вместо того чтобы сотрясать воздух глупыми шутками, — уж точно не дурнее некоторых, — отрезал Хаста.

Накх побледнел от гнева. Наглый простолюдин с длинным языком! Навязанный ему рыжий жрец и так не слишком радовал его своим присутствием. Ширам предпочел бы обходиться и без него, и без шумной пятнистой шавки, перевозимой им в плетеной корзине. Но невзрачного человечка прислали из главного храма Исвархи, и спорить с его жрецами не было никакой возможности. Кроме того, парень приносил пользу. Он был сведущ в лечебных настойках и огненных зельях и очень скоро осваивал новые языки. За время путешествия из Аратты он наловчился болтать с мохначами на их невнятном мычании почти так же ловко, как обученный переводчик Варак.

— Если ты станешь дерзить мне, я спущу с тебя шкуру и натяну на барабан, — посулил Ширам жрецу.

— И тогда ты услышишь правду в его звуках, — ни мгновения не задумываясь, ответил Хаста.

Накх скрипнул зубами. Конечно же, казнить нахала он не смел. Но мало ли какой тяжелый камень может свалиться на голову… Он хотел было крикнуть зарвавшемуся жрецу, чтобы тот помнил свое место, — но вдруг, как это с ним часто бывало, почувствовал мерзкий холодок между лопаток. Кто-то смотрел на него пристально, не сводя глаз. Это Ширам ощущал так же ясно, как видел дневной свет.

Много лет тому назад, когда он едва научился владеть оружием, отец отвел его в горную пещеру, оставил ему немного еды и ушел, завалив камнями выход. Ширам стер пальцы в кровь, пытаясь отвалить камни. Он выбивался из сил, но все без толку. Он не знал, сколько времени провел в непроглядно темной пещере, — но именно тогда он впервые кожей почувствовал обращенный на него голодный, недобрый взгляд. Он быстро обернулся — и сделал это очень вовремя. К корзине с его едой уже тянул лапы страховидный мохнач! Ширам схватил оставленную ему отцом дубину и набросился на пещерного жителя. Тот, не принимая боя, метнулся вглубь пещеры. А мальчик снова принялся разбирать камни. И вновь почувствовал взгляд…

Он не спал и еле держался на ногах, то и дело бросая работу, чтобы отогнать врага от остатков пищи. С каждым днем тот, видя, что мальчик слабеет, становился все наглее. Но в конце концов Ширам дал возможность мохначу дотянуться до оставленной на камне ячменной лепешки и что есть силы ударил его дубиной по затылку. Хруст позвонков прозвучал для него победной песней. Когда же наконец ему удалось проделать лаз и, сдирая кожу на боках, выбраться к солнцу, у входа в пещеру его поджидали отец и дед. Осмотрев место заточения внука, старый накх покачал головой и проговорил неодобрительно:

— Он будет славным воином, но плохим князем.

— Почему? — робко осведомился мальчик.

— Мохнач был вдвое крупнее и втрое сильнее тебя. Ты победил его. Победил, найдя способ заманить его в засаду. Но он не угрожал тебе. Он был просто голоден. Его запустили в пещеру за два дня перед тобой, и с той поры он не съел ни крошки. Ты бы мог дать ему часть еды, и он бы с радостью помог тебе отваливать камни. Ему не меньше твоего хотелось увидеть солнечный свет. Ты не годишься, чтобы быть правителем накхов — саарсаном.

Ширам бросил на деда взгляд исподлобья:

— Дикарь был врагом. Он хотел украсть мою еду!

Старый накх печально взглянул на него:

— Ты увидел врага там, где настоящий правитель увидел бы возможность. Но, убивая одних врагов, ты порождаешь новых. Тебе придется уничтожить всех, чтобы избавиться от недругов. Ни один князь не смог добиться этого. А если не сделаешь этого — всегда жди удара в спину. Потому я и говорю — ты будешь плохим саарсаном.

— Но он еще очень юн, — вступился отец. — Он наберется ума.

Дед покачал головой:

— Пока что можно сказать одно. Он навсегда запомнит обращенный на него взгляд из темноты. Это поможет ему сохранить жизнь. Обо всем остальном поговорим, когда он сможет доказать, что он прав, а я ошибаюсь…

…Сейчас Ширам вдруг почувствовал такой вот взгляд, и колкости рыжего наглеца перестали занимать его. Он обернулся к царевичу:

— Я на время уйду в лес.

Аюр поглядел на него с недоумением:

— Ты что же, вздумал поохотиться без меня?

«Это моя охота», — хотел привычно ответить Ширам. Но тут он вспомнил лицо деда, сухое и хищно-насмешливое. Дед был силен, очень силен. Мог убивать не то что одним ударом — несильным касанием. И его усмешка пугала тех, кто способен был читать по лицам, куда больше, чем любая гримаса ярости. Да, он давно покинул этот мир, но его слова, брошенные тогда у входа в пещеру, по-прежнему звенели в ушах воина.

«Нет, дед все же ошибался, — внезапно подумал Ширам. — И я буду отличным вождем. Лучшим саарсаном из всех, кого помнили летописцы накхов!»

— Пойдем со мной, Аюр, — произнес он.

— Охотиться? — обрадовался тот.

— Не совсем. Я покажу тебе, как надо договариваться.

Урхо опустил ветку, и тяжелые еловые лапы закрыли убежище между камней.

— Ты погляди! На этот раз с восхода идет не только солнце! Ашег-то верно говорил про чудовище…

— Жрец сказал иначе, — перебил брата Учай.

Он был годом младше и намного мельче своего могучего погодка, но не желал уступать ему никогда и ни в чем. Старший брат поглядел на него снисходительно, как обычно смотрит очень сильный человек на любимого родича, который изо всех сил тщится показать свое превосходство. Накануне вечером Толмай отправился обратно в деревню, братья же задержались на Лосиных Рогах, дожидаясь сестру и, главное, решения жреца Господина Ветра. Оказалось — не напрасно ждали…

— Вспомни, что сказал ведун, — продолжил Учай, глядя со скалы на проходящую снизу тропу вдоль реки. — Будьте настороже — дескать, Кирье было видение, что в наши земли идет некое чудовище…

— Так и есть. Разве они не чудовища?

— Кто, мохряки?

— Да я про их зверей…

Урхо ткнул пальцем в медленно ступающих мамонтов. Они были еще далеко, но, несомненно, направлялись как раз в их сторону.

— Я однажды видел, как один такой потерял своего погонщика. Мохряки пригнали их пастись в предгорья Холодной Спины на молодых травах, как всегда делают по весне, а мы следили за ними со скал. Один из пастухов тогда помер — то ли от болезни, то ли просто от старости. И его мамонт будто взбесился. Он мчался не разбирая дороги и крушил все на своем пути, покуда не завяз в болоте. Вот тебе и чудовище.

Учай мотнул головой, не желая признавать за братом правоту.

— Ты погляди, на спинах мамонтов какие-то шатры. Уж не собрались ли мохряки перебраться сюда насовсем?!

— Пойди спроси у них, — усмехнулся старший брат и с удовольствием рассмеялся, заметив брезгливую гримасу на лице Учая. Конечно же, спрашивать о чем-либо мохряков было плохой мыслью. Во-первых, их рычание и мычание с трудом можно было назвать осмысленной речью. А во-вторых, кому же хочется, чтоб его убили и сожрали?

Между тем мамонты все ближе подходили к отвесным скалам Лосиных Рогов. Шатры на их спинах можно было разглядеть, не особо напрягая глаза.

— Смотри, смотри! — Зоркий, как пустельга, Учай схватил брата за плечо. — Там в шатре — люди в скорлупе!

— Ерунда, — Урхо глянул на него досадливо, — тебе почудилось.

— Я говорю тебе! Я разглядел их!

— В скорлупе… — Урхо задумался. — А я про таких слыхал! Но они не приходили в наши края со времен дедов. Да и что им тут делать? Мы исправно даем им меха по уговору, они к нам не ходят. А мы не трогаем их посланцев…

При этих словах он невольно улыбнулся. Последний раз людей этого далекого народа видели в землях ингри, когда отец был еще ребенком. Конечно же, они их не трогали!

— Вот оно, зло. — Учай ткнул пальцем в сторону людей в скорлупе. — Вот то, о чем говорил Ашег!

— Мы не трогаем их, они не трогают нас, — пожал плечами Урхо. — Надо послать весточку отцу. Он все решит. Я сам думаю — нам следует уйти в Зеленый Дом.

— Всем родом?

— Да, всем. Ни мохряки, ни чужаки не отыщут нас там.

— Да? А если эти, в блестящих скорлупках, пожелают отдать нашу землю мохрякам? Зачем они иначе явились сюда все вместе? Если они поселят этих людоедов в наших избах, что ты тогда скажешь?

— Мы не трогаем их, они не трогают нас, — вновь напомнил Урхо.

— Это лишь слова. Кто спросит с них, если они пожелают обмануть тебя?

— Они клялись перед богами! И наши деды тоже.

— Быть может, ты и прав, — осклабился Учай. — И боги накажут их. Но ты будешь уже мертв. Мы должны отвадить их от наших земель. — Он поглядел в небо. — Скоро начнет темнеть. Они остановятся на ночевку здесь, на Лосиных Рогах…

Рука его потянулась к луку.

— Даже не думай об этом! — прервал его Урхо. — Будем покуда за ними тихо следить. И вот что — пусть этот волчий пастух, Мазайка, подкрадется к ним поближе…

— И посчитает зверей и людей, — кивнул Учай.

След человеческих ног был едва заметен, но все же для Ширама было достаточно признаков, чтобы обнаружить его. Отброшенная в сторону сухая ветка, раздавленный гриб — все это говорило о наличии поблизости соглядатая так же явно, как если бы он привязывал на своем пути красные тряпки. Накх склонился над вмятой в мох шишкой, затем посмотрел вперед, измеряя расстояние между шагами.

— Видишь? — сказал он Аюру, который внимательно следил за его поисками, не очень понимая их смысл. — Вон следы наблюдателя. Я их давно уже вижу…

— Почему ты думаешь, что он следит за нами? — спросил царевич. — Может, дикарь просто шел мимо?

— Отпечатков пяток не видно, шаг короткий. Что это значит? Он не торопился, крался осторожно, стараясь не спугнуть дичь — в данном случае нас…

Ширам разведенными пальцами измерил длину следа и, чуть прикрыв глаза, прикинул рост и стать преследователя.

— Тот, кто следит за нами, ростом не выше трех локтей… Ветер есть, но след четкий — значит прошел совсем недавно…

— Он был один?

Ширам внимательно огляделся в поисках других следов. Нет, похоже, это единственные.

— Да. Крался ловко, почем зря веток не ломал — умеет по лесу ходить…

Аюр слушал накха, с каждым мигом проникаясь почтением к его знаниям и чувствуя, как нарастает азарт. Вот это настоящая охота!

— А где дикарь сейчас? Надеюсь, не целится в нас из-за кустов?

Ширам задумался, вспоминая увиденную со скалы округу… Так и есть. Дорога шла над берегом реки, повторяя ее изгибы, и всякий раз соглядатай, следуя за ними вдоль опушки леса, выбирал такие места, откуда открывался весь путь целиком. Значит, сейчас он должен быть справа и впереди. А потом… Ширам улыбнулся, становясь в этот миг неуловимо похожим на покойного деда.

— Иди за мной как можно тише, — сказал он Аюру и скользнул в сторону от цепочки оставленных соглядатаем следов.

Мазайка умел ходить по лесу — как же иначе в его ремесле? Он двигался быстро и бесшумно, так что зверь не услышал бы его шагов. Он выбирал хорошие места для слежки и умел затаиваться, подолгу сидеть не шелохнувшись, будто превращаясь в ствол дерева или поросший мхом валун. Вот и в этот раз он подкрался к торчащей над утесом согнутой ветрами сосне, взобрался на нее, прильнул к шершавой коре и притаился, глядя на простиравшийся снизу берег Вержи, по которому неспешно двигались мамонты. И принялся, как велел Урхо, считать.

Зверей — обе руки и еще два пальца. Людей в скорлупе — чуть больше дюжины. Оружных людей без скорлупы — четыре руки. А кроме них, пешие без оружия — мохначи и какие-то еще люди. Мазайка насчитал целых шесть рук. Это было очень много — во всем их роду не набралось бы столько мужчин… Впрочем, дед рассказывал, что однажды в землях южных ингри случилось нашествие — чужаков пришло целых сто рук. Он не слишком-то верил. Во всех племенах, что собирались раз в год на осеннем торгу в Ладьве, большом селении на пути в земли вендов, не набралось бы столько.

Мазайка вслушивался в голоса чужаков, в дикие окрики и рычание погонщиков, стараясь вникнуть в их замыслы, но ничего толком не услышал и не понял. Когда что-то коснулось его плеча, он вздрогнул и резко повернулся. Перед ним стоял незнакомец, похожий на ночную тень, — черные волосы, смуглое лицо, темная, не сковывающая движений одежда. На широком кожаном поясе чужака на первый взгляд не было заметно никакого оружия, но через оба плеча за спину уходили перевязи.

— Здравствуй, — коротко проговорил он, глядя на него немигающими зелеными глазами.

Мальчик отпрянул, едва не сорвавшись с края обрыва, и схватился за манок, висевший на поясе. Однако странный незнакомец вел себя так спокойно, будто ни кость, ни железо не могли причинить ему вреда. Он лишь перехватил запястье волчьего пастуха в тот миг, когда пальцы его еще не сомкнулись на дудочке, и потянул на себя. Удивленный Мазайка ощутил, как небо поворачивается и он вдруг оказывается лежащим на земле. Незнакомец тут же отпустил его и вновь повторил:

— Здравствуй.

— Кто ты такой?! — выпалил мальчик.

— О! Я понимаю его речь! — раздался рядом звонкий голос, и из-за скалы появился второй чужестранец, большеглазый юноша с луком в руках. — Он говорит на языке слуг и рабов. Но как же чудно он выговаривает слова…

— Это весьма удачно, — отозвался его старший товарищ. — Помнится, с вендами у нас язык был совершенно не схож — очень мешало при допросах…

— Неужели здешние дикари родственны нашим «земляным людям»? — Юноша с любопытством уставился на юного ингри. — По виду и не скажешь. Смотри, какие у него чудные волосы — почти белые, хотя он не старик!

Мазайка припал к земле, не шевелясь. Он отлично понимал, что победа не стоила его противнику ни малейшего труда. При желании тот мог попросту свернуть ему шею или столкнуть вниз — он бы и не понял, что случилось, — но не сделал даже попытки. А значит, у него совсем иные замыслы.

— Ты следишь за нами? — спросил черноволосый.

— Вы пришли в земли ингри, — набравшись храбрости, заявил Мазайка. — Мы тут хозяева!

— Мы вам не враги. Этот юноша, — Ширам почтительно указал на Аюра, — сын правителя великой Аратты. Он пожелал навестить свои отдаленные владения. Если он останется доволен, то щедро одарит вас…

Он полез за пазуху, достал несколько круглых металлических пластинок и протянул охотнику. Блестящие кругляши были покрыты неведомыми значками. Стоящий рядом юноша с луком встрепенулся, хотел что-то спросить, но встретил взгляд старшего и умолк.

— Держи, это тебе, — сказал мальчику темнолицый незнакомец. — Отнеси это тому, кто тебя послал, и скажи, что мы пришли с миром. Сын нашего общего повелителя ищет место для хорошей охоты. Порадуйте его, и он будет добр к вам.

Мазайка с опаской поднялся на ноги и взял кусочки сероватого блестящего металла. Оглядываясь, не пожелает ли темнолицый наброситься на него со спины, он поспешил в лес. Но тот стоял, будто и не глядя на него, — смотрел, как проходит внизу длинная вереница мамонтов.

Костер, разложенный между двумя поваленными деревьями, горел тихо, не вздымая языки к небу, будто стелясь по земле. Для того чтобы поджарить набранные поблизости грибы, этого было вполне достаточно. Учай сидел на стволе рухнувшей сосны, держа над углями согнувшуюся под тяжестью почищенных грибов ветку. С другой стороны со своей веткой, унизанной грибами, устроилась Кирья. Ее старший брат Урхо дремал неподалеку, подложив под голову мощные руки. В тот миг, когда Мазайка, запыхавшись, появился на поляне, это вызвало скорее недоумение. Что могло заставить волчьего пастуха вернуться, бросив слежку?

Не пускаясь в долгие объяснения, парень бросился к Учаю. Урхо приоткрыл глаза и поднялся на локте, желая услышать речь следопыта.

— Я говорил с одним из них! — выпалил Мазайка. — Они не желают нам зла! С ними сын их вождя, он приехал охотиться…

Учай едва не задохнулся от гнева. Зачем вообще высылать наблюдателей, если враг без труда находит их? Да еще и беседует, будто со старым приятелем?!

— И ты ему поверил?

— Он преподнес дары, — оправдываясь, проговорил Мазайка и достал пригоршню изукрашенных металлических пластин.

— Вот как? — Учай взял одну из пластин и принялся разглядывать ее, будто стараясь угадать смысл неведомых знаков. — Говоришь, дары?

— Да, и обещал еще много, если мы порадуем сына его повелителя!

— Ты глупее токующего глухаря!

Учай рывком поднялся на ноги и шагнул к мальчику, держа подарок накха в двух пальцах.

— Бывал ли ты на осеннем торгу в Ладьве?

— Н-нет…

— А я бывал — и видел любимую забаву смуглолицых торговцев. Один из них становится в круг, чтобы иметь возможность сделать шаг в сторону. В руках у него два клинка, и больше ничего. И еще пять человек, а то и больше становятся в пяти шагах за границей того круга. Прыгая из стороны в сторону, они кидают вот такие вот штуки, стараясь попасть в того, кто остался внутри. Тот отпрыгивает, уклоняется, отбивает кругляши, но не смеет выйти за пределы круга. Выигрывает тот, кто увернется от наибольшего количества кругляшей. Вот чем тебя одарили.

— Но я думал, это что-то ценное, — расстроился Мазайка. — Он их так дал, как будто вручил сокровище…

— Он обхитрил тебя. И сейчас чужаки свободно идут по нашим землям неведомо зачем и куда…

Кусты за спиной Учая шелохнулись. И когда тот стремительно повернулся, то обнаружил стоящего перед ним человека в темном одеянии.

— Ты кто?! — рявкнул младший сын вождя, хватаясь за охотничье копье. Урхо за его спиной легко вскочил на ноги. Кирья ахнула и уронила ветку с грибами в костер.

— Я служу сыну повелителя и оберегаю его, — произнес незнакомец. — Не бойтесь меня. Я и впрямь обманул мальчика, чтобы найти вас, — но только в этом. Мы пришли с миром. Отведите нас к своему вождю. Пусть он преклонит колени перед сыном могущественного владыки Аратты.

— Я не верю тебе, — хмуро процедил Учай. — Что делать сыну великого вождя дальних земель в наших лесах?

— Мой господин не обсуждает свои дела с простолюдинами. А поверить все же придется. В ту игру, которую ты так верно описал, играют не только те, кто стоит в круге, но и те, кто бросает.

Он сделал неуловимое движение кистью, и в древко копья Учая вонзилась небольшая металлическая пластина.

— Я мог убить тебя и всех вас, пока он, — Ширам кивнул на смущенного Мазайку, — рассказывал тебе о нашей встрече. Но не сделал этого, ибо нам нужно совсем другое — ваше гостеприимство.

— Мне думается, он правду говорит, — пророкотал Урхо. — Проводим чужаков к отцу. Пусть сам решает, как быть. А ты, чернявый, кем бы ты ни был, не держи зла на моего младшего брата. Он лишь оберегает наши земли. Ингри не любят мохряков, а вы пришли с ними. Но мудрый Толмай все решит по справедливости. Мазайка, сбегаешь?

— Нет! Я сам пойду предупредить отца, — злобно глянув на чужаков, сказал Учай.

Когда ингри ушли, кусты на краю поляны вновь шевельнулись и из них показался царевич.

— Ловко ты с ними обошелся! Сперва они хотели метать в тебя копья, но потом просили прощения и помчались к своему вождю, чтобы тот готовил нам встречу, — не скрывая восхищения, сказал Аюр. — Но почему ты просил меня не показываться им?

— Они увидят тебя в свое время, во всем блеске, — ответил Ширам.

Накх был очень доволен собой. Он все сделал безупречно, преподал полезный урок царевичу и заодно поднялся в его глазах. Кто теперь скажет, что он пригоден только для войны?

«Дед гордился бы мной сегодня», — подумал он.

Глава 8

Первая встреча

Учай долго шел быстрым, размашистым волчьим шагом, покуда впереди на берегу Вержи не замаячило селение. Тогда он сбавил ход. В конце концов, может быть, Урхо прав и ничего ужасного не произошло. Чужаки выглядят и ведут себя диковинно, но враждебности не проявляют, хоть и пришли вместе с мохряками. Даже этот чернявый хитрец, обманувший простака Мазайку, — что и говорить, ловок, но ведь ловкость не порок…

Младший сын вождя перешел на обычный шаг и направился к воротам селения. Располагавшееся на излучине реки, защищавшей его с двух сторон, с третьей оно было обнесено невысокой изгородью — не столько от какого врага, сколько от дикого зверя. Ворота были распахнуты, как всегда, средь бела дня. Мальчишки, увидев возвращающегося Учая, подняли радостный крик. Младший сын большака возвращался с Лосиных Рогов с вестями! Спеша разнести эту новость, они бросились к просторной большаковой избе, вереща без умолку.

Толмай вышел на крыльцо и остановился, засунув пальцы за широкий кушак, в ожидании сына.

— Здравия тебе, отец! — приблизился тот.

— И тебе поздорову быть. Случилось что — или как?

— Случилось, — ответил Учай. — К добру ли, к худу — не мне то решать.

— Заходи в избу, рассказывай.

Учай поднялся по ступеням крыльца, склонился, проходя под прибитыми над входом лосиными рогами — знаком Хирвы, — а охочие до новостей мальчишки облепили дом, надеясь раньше других услышать, какую новость принес от ведуна Учай.

Однако младший сын и вовсе не стал говорить ни о Кирье, ни о порче, ни о Доме Ветра.

— Чужаки к нам пожаловали, — отвесив поклоны духам-покровителям очага, угла и порога, сразу выложил он.

Толмай сел на лавку, внимательно глядя на сына.

— Толком говори: что за чужаки, откуда, много ли?

— Спустились с Холодной Спины, да так и идут высоким берегом Вержи — скоро до нас доберутся. Одни высокие, статные, вот прямо как Урхо. Все, как один, в этакой блестящей скорлупе. Другие — вроде как пожиже и тем служат, но тоже не хлипкие, и у всех луки со стрелами и рогатины. А еще, — Учай скривился, вспоминая недавнюю встречу в лесу, — есть там человек, ликом темен и нравом крут, а быстрый, что куница…

— Вон оно как, — протянул Толмай. — Все или еще что?

— Куда ж все! С ними еще всякого люду тянется — целое племя! И самое главное, — Учай прервался, чтобы оттенить важность своих слов, — они сюда не своими ногами идут. Они на мамонтах едут, с мохряками!

— Вот как… — Вождь нахмурился. — В скорлупе, говоришь… и с мохряками?

— Все как есть рассказал! Своими глазами видел!

— Верю, верю я тебе. Те, что в скорлупе, копья и луки носят, и волосы у них длинные, в пучки увязаны, да?

— Нешто видеть доводилось? — затаил дыхание Учай.

— Видеть — нет. А слышать — от отца слышал. Сколько, говоришь, их пришло?

— Ох, много! Ежели оружных считать, то мужчин примерно как у нас. А если с безоружными, то, может, и вдвое будет… А с мохряками и вовсе…

Толмай встал, подошел к оконцу и глянул сквозь него на реку, шумящую за мысом.

— Вот что тебе скажу. Люди эти пришли сюда из далекой страны Арьялы. Много лет назад они уже заходили сюда несметным числом. Как рассказывал дед — куда большим, чем ныне. Правда, с юга, а не с Холодной Спины. Старейшины тогда порешили чужаков оружием не гнать, кровь попусту не лить. Селиться в наших землях длинноволосые все равно не собирались. А чтобы леса наши не портили да местный люд не обижали, решено им выход было дать: с каждого рта по куньей шкурке да черных бобров со двора по одному. Да волчьих шкур с селения по три дюжины… Для того на торжище в Ладьве отдельный лабаз поставили. Приезжают туда раз в год гости из Арьялы, выход забирают, заодно и привозят всяких диковин — тоже на шкурки меняют. Там, — он махнул рукой в сторону восходной земли, — цен-то настоящих не ведают. Сам посуди — за хороший топор из желтой бронзы берут шкурок всего-навсего столько, сколько пролезает в проушину того самого топора…

Он улыбнулся столь вопиющему невежеству чужаков, но тут же снова стал серьезен.

— Если в этом году на торжище не пошли, а сюда направляются — значит есть тому важная причина.

— Какая? — спросил Учай, пораженный обширными знаниями отца.

Он и не думал, что Толмай так хорошо изучил мир до самых дальних его пределов. Его собственные знания о нем не простирались за пределы Зеленого Дома. Учай пообещал себе восполнить это упущение и вызнать о земле чужаков как можно больше.

— Мы покуда не ведаем. Но стало быть, надо все потихоньку разузнать. С чужаками следует быть радушными и приветливыми. Кто знает, с чем они пожаловали и когда вдругорядь сюда намереваются? Лучше их не злить. Их больше, чем нас… А скорлупу эту ни стрелы, ни копья не берут — в том наши предки убедились. Я вот что думаю… — Толмай подошел к сыну. — Если мы нынче хорошо гостей примем, то и в иной раз они нас за друзей посчитают. Какое нам с того благо?

— А такое, — чуть подумав, отозвался Учай. — С их дружбы нам много пользы прийти может. Что, если приманить их везти свой товар к нам, а не в Ладьву?

Толмай усмехнулся и кивнул:

— Разумно мыслишь. А еще?

— А если тут большое торжище устроить — тогда и все иные рода к нам придут! — догадался Учай. — Ну а если еще и выход у нас тут собирать…

— Стало быть, так. — Толмай положил тяжелую руку на плечо сына. — Ступай к Урхо да передай ему, что мы гостей тут ждем. И в честь их прихода устроим большой праздник. Пускай люд порадуется.

— А мы как раз все, что нужно, прознаем да выведаем, — радостно подхватил Учай.

Он уже выходил, когда отец с беспокойством спросил его в спину:

— А что там Кирья-то наша? Что Ашег говорит — есть на ней порча или нет?

Младший сын озадаченно взглянул на него. Прибытие чужаков совершенно затмило паводок и обвинения Высокой Локши. В другое время о них бы судачили не один год, но теперь Учаю уже казалось, что все это случилось давным-давно.

— Насчет порчи Ашег ничего не сказал. Но все твердил о каком-то сне, который Кирье послал бог ветра. Остерегайтесь, говорил, зла, что идет в наши земли. Урхо думает, что это мохряки.

— Я с Ашегом потом потолкую, — сказал Толмай. — Ну ступай. А я буду готовить встречу…

Огнехранитель Хаста сидел на верхушке пологого холма над рекой и бездельничал, как показалось бы досужему наблюдателю. На самом деле он предавался важным раздумьям и заодно наслаждался окрестным видом. Вид с вершины в самом деле открывался прекрасный. Южный склон круто обрывался к реке, за которой простирались заливные луга, обрамленные зубчатой кромкой леса, подсвеченной заходящим солнцем. А если глядеть в обратную сторону, то совсем неподалеку виднелись поросшие травой крыши приземистых бревенчатых домишек, величаемых ингри избами.

Впрочем, Хаста был далек от мысли пренебрежительно смотреть на чужие жилища, ибо знал, что не у всех есть и такие. Он задумчиво глядел на раскинувшийся внизу поселок, пытаясь мысленно подсчитать, сколько жителей в нем обитает. Конечно, скоро это станет известно, но занятно будет сравнить его предположения с истиной.

Интересно, какими ремеслами они владеют? Он припомнил содержимое корзин со всякими безделушками, которые выдал ему для обмена казначей храма. Здесь пригодится все: и бронзовые украшения, и бусины из яшмы, сердолика и горной сини. В обмен можно получить порой весьма любопытные вещицы, которым дикари не знают настоящей цены, а заодно и услышать много полезного о неизведанных местах, нравах обитающих поблизости незнакомых пока племен…

Первое впечатление об этих самых ингри осталось довольно жалкое, хоть они и называют свой край Прекрасной землей. Когда их старейшины во главе с племенным вождем величаво взошли на этот самый холм навстречу царевичу Аюру, тот едва сдержался, чтобы не рассмеяться при виде бородачей, обряженных в долгополые рубахи и душегрейки из волчьих шкур. Хаста, больше понимающий в обычаях дикарей, с любопытством наблюдал, как ингри стараются защитить себя от сглаза. На головах у них красовались нелепые подобия шлемов с лосиными рогами, будто отдавая их владельцев под защиту зверей-прародителей. Среди связок оберегов почетное место занимали потускневшие медные ожерелья из тех, которые в Аратте юнцы из простонародья дарят своим еще более несмышленым подругам, — литые сердечки, цветочки, птички с расправленными крылышками. Здешние же старейшины несли эти украшения как знаки высшей доблести вроде священных шнуров с черными агатовыми бусинами у Ширама и Джериша.

Слава Солнцу, Аюр все же удержался от смеха. Впрочем, одежды ингри, расшитые речным жемчугам и густо покрытые вышивкой, вблизи оказались весьма красивы и удобны. А сами лесовики плохо, но владели человеческой речью. По крайней мере, рядом с мохначами они почти походили на людей.

По взмаху руки вождя местные беловолосые девушки, скромно толпившиеся за спинами старейшин, выступили вперед и поднесли Аюру пару огромных рыбин на узких деревянных блюдах и березовые туески с грибами и ягодами. Царевич, в свою очередь, с милостивым видом раздал встречающим яшмовые бусы, а вождю подарил сверток яркой ткани.

Хасте было очень занятно следить за тем, как бурно радуются безделушкам седобородые мужи. Но куда занятнее было взглянуть на Ширама. В тот самый момент, когда принесшие рыбу девушки повернули обратно и накх увидел длинные косы за их спинами, его лицо вытянулось, а все тело напряглось так, будто он едва удержался от резкого движения. Еще бы, для любого накха воинская коса — предмет гордости. Недаром поговорка «дергать накха за косу» означала заведомо безумный поступок. Ширам краснел, бледнел и в конце концов отвернулся, чтобы не видеть этакого паскудства. Встретившись взглядом с Хастой, поджал губы, точно собираясь разразиться бранью.

Тем временем старейшина ингри, благообразного вида кряжистый муж во цвете лет, сообщил, как он рад приветствовать гостей из далекой Арьялы в землях ингри, и разрешил царевичу выбрать любое понравившееся место для стоянки.

— Позвольте мне, — предложил наследнику Ширам и, получив утвердительный ответ, мгновенно скрылся из виду…

Из задумчивости Хасту вывел громкий как труба голос Джериша.

— Зачем тут частокол?! — доносилось снизу. — Для чего ров? Ты видел этих грязеедов? Мои парни смогут разогнать все их селение пинками! А от диких зверей хватит и простой изгороди…

— Здесь должен быть частокол и ров, — будто не слушая его, ровным голосом говорил Ширам. — А там, ниже, мохначи устроят загон для мамонтов. Там же следует поставить дозорного…

— Зачем? Скажи мне — зачем?!

— …скрытно, чтобы никто не знал об этом. Лучше всего смастерить небольшую засидку в кроне дерева…

— Ха! От кого все эти предосторожности? От белок?

— Делать правильно нужно всегда, — холодно сказал накх. — А не только когда думаешь, что прав. Частокол необходим.

— Я так не считаю…

— А после того как он будет поставлен, нужно будет расчистить дорогу от кустарников. Впрочем, этим, пожалуй, займутся ловчие. Рабы пусть выкопают выгребные ямы и устроят костровища. Еще пошли трех человек со слугами в лес, пусть укажут, какие деревья рубить на бревна для частокола…

— Ты что же, не слышишь меня, Ширам? — гневно рявкнул жезлоносец. — Под моей рукой арии! Быть может, вы, накхи, и любите копаться в земле, подобно всяким ползучим гадам, но я тебе скажу — это не наше дело.

— Семь поколений назад, — ответил Ширам, — накхи думали и говорили так же. Никто у нас не взялся бы за лопату или заступ.

— А я слышал, что и сейчас тот, кто хотя бы случайно прикоснется у вас к плугу, в следующей жизни будет наказан рождением в теле простолюдина!

— К плугу — да, — согласился Ширам. — Но искусство построения крепостей — благородное дело. Кстати, мы обучились ему у вас… Так что оставь никчемные разговоры, глава жезлоносцев. Как глава Великой Охоты и телохранитель царевича, я не допущу, чтобы его священная особа подвергалась опасности. До заката здесь должно стоять укрепление, и, клянусь Первородным Змеем, оно тут появится!

Огнехранителю даже издалека послышался зубовный скрежет и сдавленное проклятие знатного ария. Но похоже, накху не было до этого дела.

— Где этот рыжий бездельник? — Будто позабыв о Джерише, Ширам повернулся и оглядел холм. — Я видел его где-то здесь! Во всяком случае, его шавка крутилась под ногами, клянча еду у всех подряд…

Хаста вздохнул, поднимаясь на ноги. Саарсан порой напоминал ему дикого зверя, по случаю обретшего человеческую речь и раздраженного необходимостью изъясняться с окружающими. Если, говоря с ариями, он все же следил за словами, то с «земляными людьми» нисколько не стеснялся — легендарная вежливость накхов на них явно не распространялась.

— Эй, жрец! Ты уже решил, где будет алтарь?

— Господь Исварха укажет мне место.

— Попроси его поторопиться. И ткни пальцем слугам, чтобы они ненароком не выкопали в этом месте нужник.

— Тем, кого любит Господь Солнце, он дарует свет и в нужнике, — с благостным видом ответил Хаста. — Тот же, кто злословит его, и среди бела дня блуждает во тьме.

— Все это очень занимательно. Расскажешь тем, кто пошел за бревнами. Если к закату здесь не будет частокола, им как раз понадобится свет… А ты укажи слугам, где будет стоять алтарь, и ступай к мохначам.

— Зачем?

— Не перебивай. Я пошлю туда раба-переводчика, а ты за ним приглядишь. Его словам не больше веры, чем сорочьему треску. Послушай, что он будет говорить, и, если вздумает юлить, объясни сам. Не думаю, чтобы ингри решили напасть, но что-нибудь стянуть они вполне способны. Все дикари считают своим то, что им нравится, а у нас, похоже, им понравилось многое. Я хочу, чтобы мохначи, если увидят, что лесовики подбираются к холму, подняли шум. Ты понял меня?

— Понял, господин. Но я еще недостаточно владею языком…

— Послушай меня, рыжий наглец. Я неоднократно видел, как ты шушукался с этим существом, которое язык не поворачивается назвать женщиной. Я уверен, что ты сможешь ей объяснить все, что пожелаешь. Не обмани моих надежд, иначе тебе придется каждый раз просить своего бога, чтобы он подкинул мяса в твою похлебку!

Предупреждение накха было прямым и недвусмысленным. Похлебку без мяса в отряде ели только рабы. Какое оскорбление для жреца-огнехранителя! По своему положению Хаста мог бы претендовать на обеды вместе с самим Ширамом. Но этот нелюдим всегда ел в одиночестве. Да и особые права жрецов явно интересовали его не больше, чем сухие листья в окрестном лесу.

Хаста удалился, сожалея о безвозвратно испорченном вечере. Следовало поскорее сгрузить и принести сюда походный алтарь, разбить шатер до темноты… Он несколько растерянно огляделся, ища помощников. Рабы и слуги были заняты делом, лишь у края обрыва в ожидании бревен для частокола торчала полудюжина телохранителей. Жрец направился к ним. Хмурые арии, казалось, не замечали его. Они топтались на месте, переговариваясь между собою, не особо скрывая недовольство.

— Этот накх чересчур много на себя берет! Мы здесь не в военном походе. Наше дело — охранять царевича, а не столбы вкапывать…

— Ишь ты, всем работу придумал, а сам возле Аюра трется — мол, погляди, какой я толковый! Как есть собачка, на нас лает и скалится, а потом подачки выпрашивает.

— Так ясное дело, — произнес третий, воин в зрелых годах, — он же не арий — вот и выслуживается. А только я бы поостерегся строить что-либо под руководством выходца из рода Афайи.

— Это еще почему? — спросил кто-то из телохранителей.

— Да как же почему? Он же сын Ратханского Душегуба. Не слыхали прежде? А, ну да, эта история больше известна у нас на севере. Да и молод ты еще… Словом, в тот год в Ратханском уделе море сильно подступало, землю грызло, вот как ты лепешку. Ясное дело, народ оттуда бежал, спасался кто как мог. Многие уж думали, что спаслись, а тут им навстречу отец Ширама, маханвир Гауранг с войском. Уж как его умоляли пропустить — ни в какую. Только стариков и детей выпустил, остальных развернул и в пинки погнал к берегу — строить огромную плотину. С теми, кто противился, у него разговор был короткий…

— Накхи вообще народ неразговорчивый, — хмыкнул кто-то.

— И то верно. А только в тот раз он вообще без слов обходился. Кому меч, кому петля… Остальные, рыдая, побрели обратно. И началось великое строительство. Кто землю в короба насыпает, кто бревна в землю загоняет — вроде и стоят, а только невдомек, что этими самыми столбами да землекопством только хуже делают. И вот как-то посреди ночи грохот, гул, да такой, что выжившие потом заиками остались. И прямо у всех на глазах и берег, и плотину, и все, что понастроили, и всех людей, коих там была тьма-тьмущая, единым разом море поглотило. Да такая волна, что над крепостной стеной прошла бы.

— Ишь ты, а тебе откуда сие ведомо?

— А я потом Хранителя Покоя в Ратхан сопровождал, когда государь назначил выяснить, что там случилось.

— И что ж Гауранг?

— Тоже потонул. Должно быть, просчитался и не успел сбежать. А может, из природной злостности. И он утоп, и все войско его. Так что кто знает, может, в роду у них обычаи такие? Может, они меж собой решили наш народ извести. Видите же, какая подлюка?

Хаста тихо кашлянул, желая привлечь к себе внимание.

— Чего тебе? — повернулся к нему воин.

— Полагаю, что если то, что вы сейчас поведали, правда, то нам не обойтись без помощи Исвархи. А потому, парни, помогите-ка мне поставить алтарь!

С мохначами Хаста объяснялся уже при свете костров, когда ночь укрыла мраком берег реки, окрестные леса и деревню ингри. Как и предупреждал Ширам, от переводчика толку оказалось мало. Казалось, Варак не вполне в себе и вряд ли способен выполнять свои обязанности — руки его дрожали, лицо дергалось. Не сразу Хаста понял, что «устранителя хлопот» трясет от злости. Поняли ли его мохначи или нет, оставалось только гадать — во всяком случае, они ничего ему не ответили, молча удалившись на указанное место к подножию холма. Как показалось жрецу, охранять острожек от воров, равно как и вообще выполнять любые приказы своих нанимателей, они определенно не собирались.

— Сейчас бы выпить вина, — мечтательно произнес Хаста, зевая. — И спать…

— Спать?! Да если бы! — Варака словно прорвало, и из него хлынул поток жалоб. Он жаловался на все подряд, но особенно — на Ширама. Под укорами скрывалась не слишком глубоко упрятанная лютая ненависть.

— Я что, виноват, что не было зверей? Я разве ловчий? — на все лады повторял он, когда они возвращались обратно на холм. — Мое дело было сделать поход удобным и приятным. Запасы еды, вина, хорошие стоянки, переговоры с дикарями… А теперь нас занесло в неведомые края, и я вообще не знаю, что делать! Я стал для него бесполезен. — Варак со злобой и страхом кинул взгляд в ту сторону, где, по его предположениям, находился сейчас накх. — Вот увидишь, рано или поздно ему опять понадобится жертва для какого-нибудь обряда, и он убьет меня, как наверняка сразу и задумал!

Хаста слушал с сочувствующим видом, размышляя о кувшине вина. Варак с его нытьем был слишком утомителен.

— Я не простой раб, а придворный! У меня, если хочешь знать, почтенный жрец, свои рабы и дом в столице… А здесь я вынужден заниматься черной работой! Знаешь, что он велел? Все рабы должны носить воду и рыть ямы! Вот сейчас мне надо в темноте спускаться за водой… Подверну ногу, и прощай…

«Боги подсказывают мне, что этот человек не доживет до возвращения домой, — лениво подумал Хаста. — Хоть бы поблагодарил за то, что я сохранил ему жизнь на Холодной Спине…»

— Как на языке мохначей будет «доброго пути»? — неожиданно спросил он. — Ага… А «солнце»? Удели-ка мне немного времени, пока я записываю слова, — тебе-то всяко лучше, чем таскать воду в темноте…

Отпустив Варака, Хаста вовсе не ушел спать, а устроился у костра со своими путевыми записками. Измученные тяжелыми трудами люди уже давно спали, только дозорные медленно бродили вдоль недостроенного частокола.

Огнехранитель неутомимо покрывал значками выделанную кожу свитка. Сейчас-то и начиналась его настоящая работа — а вовсе не та, которой он обязан был напоказ заниматься целыми днями. Хаста писал подробные заметки обо всем, что видел и слышал в чужих землях, лишь время от времени, исключительно для забавы, переходя на стихи.

Мимо его костра прошел Ширам. Бросил подозрительный взгляд на записи, поджал губы. Он вообще когда-нибудь спит?

Хаста усмехнулся ему в спину.

«Спесивый накх… Я знаю твою тайну. Знаю, о какой награде ты мечтаешь. И почему Охота Силы была собрана и отправлена в такой спешке. А ты мою — нет… И не узнаешь…»

Глава 9

«Смотри и слушай»

Литые бронзовые псы, установленные возле двери лаборатории, будто по команде, повернули головы в сторону подходящего к дверям человека и взревели, заставляя гостя остановиться. Тот знал, что стоит ему ступить хоть шаг дальше, не огласив своего имени и не получив разрешения войти, — две струи пламени метнутся ему навстречу, испепеляя непрошеного посетителя.

— Благородный Артанак, Видящий Звезды, к Познавшему Тайное, святейшему Тулуму!

Псы, словно услышав немой приказ, опустили бронзовые морды и вновь застыли. Вслед за этим послышался глухой рокот ворота, поднимающего тяжеленный засов. Двери сами собой отворились, и Артанак, склонив голову, вошел в помещение. Он знал, что тут поджидает еще одна ловушка, и для того, кто попытается войти в храм Высшего Знания, не склонив головы, приуготовлена балка, незаметная обычному глазу из-за хитроумно выставленного освещения.

Тулум, верховный жрец храма Исвархи, сидел за заваленным свитками просторным столом, повернувшись ко входу спиной, и разглядывал таблички с письменами, сличая их между собой и грустно качая головой. Он был очень сходен лицом с государем Ардваном, что и неудивительно — ведь Тулум был его младшим братом. Но никто бы не спутал их, ибо Ардван был величав, горд и вспыльчив, Тулум же тих, спокоен и ровен, как морская гладь. И так же скрытен.

— Я отвлеку тебя, о многомудрый?

— Ты уже это сделал, — откладывая записи, повернулся великий жрец. — Итак, я весь обратился в слух. Что привело сюда человека, надзирающего за покоем в стране?

— Забота о покое в стране, что же еще? — хмыкнул Артанак.

— Вот как? — В голосе мудреца послышалась легкая насмешка. Он встал и подошел к одному из виднейших сановников державы. — Разве эти вопросы теперь решаются жрецами?

— Есть вопросы, на которые не ответить без божественного участия, — уклончиво ответил Артанак.

— Что же это за вопросы?

— Они касаются не просто мира и покоя в стране. От их решения зависит само наше существование.

На лице верховного жреца промелькнуло любопытство.

— Уж не говоришь ли ты о наступающей воде? Стало известно что-то новое?

Хранитель Покоя ответил не сразу, подбирая слова. От предстоящей беседы для него — и не только для него — зависело очень многое. Возможно, все будущее Аратты…

— Да, — сказал он медленно. — Я думал об этом много дней и ночей. И когда луч солнца истины осветил мне путь, я вдруг осознал все так ясно, будто это было известно всегда.

— Тебе было откровение от бога? — пристально глядя на него, спросил Тулум. — Что ж, если так — поведай, что тебе было явлено!

— Как известно тебе, многомудрый, уже который год подряд мы получаем удручающие известия из северных уделов, — заговорил мрачным голосом Хранитель Покоя. — Вода, во времена наших дедов безропотно утолявшая жажду и насыщавшая посевы, будто взбунтовалась и наступает на города и земли. Я раз за разом задавал себе вопрос — как такое могло произойти? Чем провинились избранные богом дети Солнца? В чем причина того, что море ведет себя, словно воинство тьмы?

— Неужели боги явили тебе причину? — с сомнением произнес жрец. — И что это было — вещий сон, внезапное озарение?

Хранитель Покоя торжественно кивнул.

— В последней моей поездке на север, прибыв на пустынный и разоренный стихией берег, еще недавно бывший в полудне пути от края моря, я вдруг заметил выползающую на камни змею. Сперва я принял ее за ствол поваленного дерева. Но тут она пошевелилась, и я понял, что это живое существо и что оно — огромно! Я сперва обомлел. Но когда ясность мысли снова вернулась ко мне, я понял — это накхи! Злокозненные накхи! Это они запретным колдовством пробудили своего Первородного Змея. Он ворочается там, в подземной темнице, насылая на наши берега своих детей, и норовит снова вырваться наружу, чтобы поглотить тех, кто заставил его некогда скрыться в бездне…

— Я поражен, — чуть заметно усмехнулся великий жрец. — Ты знаешь о нравах Первородного Змея не меньше, чем посвященные накхи. Но скажи, ты с этим шел ко мне?

Вельможа опять замялся с ответом, соображая, как ему воспринимать слова высокородного собеседника. Младший брат государя, много лет назад принявший жреческий сан и вступивший на путь Знания, редко выходил в свет, и чаще всего его место в тайном совете так и оставалось пустым. Однако при дворе каждый знал, что ни одного серьезного решения Ардван не принимает, прежде не посоветовавшись с верховным жрецом.

И сейчас Артанак ощущал недоумение и досаду. Невзирая на всю свою книжную премудрость, Тулум вовсе не был оторван от мира, и образный рассказ не произвел на него заметного впечатления. А Видящему Звезды не хотелось говорить четко и однозначно. В такой ситуации ему бы больше понравилось, чтобы верховный жрец понимал его без слов, по одним лишь намекам. Однако тот был непрост и решительно не желал подхватывать опасную беседу.

— Я говорю, что в затоплении наших северных земель виновны накхи! — бухнул Артанак, утомившись говорить околичностями.

— Может и так, но у меня нет тому никаких доказательств, — столь же прямо ответил Тулум.

— Эти скрытные твари умеют прятаться сами и, уж конечно, умеют прятать свидетельства своих преступлений. Но все же сегодня их коварство было явлено миру!

— О чем ты говоришь?

Артанак вздохнул:

— Меня давно тревожит то расположение, которое наш повелитель, оказывает знати этого народа. В последние годы он завел опасную привычку ставить накхов на высокие посты. Порою даже он делает их начальниками крепостей и дает под их руку воинские отряды!

— Опыт и мудрость моего брата не подлежат сомнению, — пожал плечами верховный жрец.

— Как и коварство накхов. Нам кажется, что они верны, ибо триста лет никто из них не поднимал оружия на ариев и не участвовал ни в едином мятеже. Но это не так. Они готовят удар. Я знаю это!

— А доказательства? — со скукой в голосе повторил верховный жрец.

— Вот доказательства. Сегодня утром твой брат призвал к себе саарсана накхов Ширама, сына Гауранга, и поручил ему охранять наследника во время Охоты Силы.

Тулум призадумался. Это известие было для него новостью.

— Значит, малыш Аюр отправляется на свою Охоту Силы… Поистине время летит как стрела! Что же до этого Ширама, мне весьма мало о нем известно — только то, что выкрикивают глашатаи на улицах столицы… Он вроде бы славный воин, не так ли?

— Прежде всего он — саарсан накхов, — с нажимом повторил Артанак. — А еще ваш брат желает выдать за него замуж свою младшую дочь.

— Царевну Аюну?

Тулум не смог скрыть неприятного удивления. В душе он не мог не признать, что это, пожалуй, уже слишком.

— Воистину колдовские чары этого злокозненного племени накрыли пеленой разум вашего брата! — с притворной горечью воскликнул воодушевленный Артанак. — Увы, свершить это было несложно — государь Ардван всегда был им не особенно крепок. Говорят, в юные года он страдал от видений, слышал голоса…

Тулум усмехнулся.

— Видения свойственны знатнейшим ариям. Они лишь доказывают, что мы — прямые наследники Господа Исвархи, — спокойно ответил он. — Это память о тех временах, когда наши души жили в иных мирах. И ничего нового в этом нет, Видящий Звезды. Не говори, что в отрочестве тебя во сне не звали неведомо чьи голоса… Ты прекрасно знаешь, что с возрастом это проходит.

— Не уверен, что у государя прошло, — проворчал Артанак. — Уж не знаю, голоса каких неведомых богов велят ему передавать накхам власть в стране в обход нас, ее законных владык! Ардвану бы следовало уединиться в горах и умолять Господа Исварху вернуть ему ясность ума!

И Видящий Звезды выжидательно поглядел на младшего брата государя.

— Господь Исварха в своей безграничной милости хранит наш род, — напомнил ему Тулум, ужаснувшись про себя, сколь далеко зашли замыслы тех, по чьему поручению пришел к нему Хранитель Покоя.

— Как он его хранит, мы все отлично знаем, — ядовито ответил Артанак. — Разве не безумие — потеряв двух сыновей, отсылать в дикие земли своего единственного наследника? Ардвану нужны доказательства, что Господь Солнце от него отвернулся? Что будет, если вдруг зверь растерзает Аюра? Если он отравится гнилой водой или упадет в пропасть? Кто взойдет на престол?

Тулум промолчал, задумчиво разглядывая уходящие под своды ряды полок со свитками и приборами. То были сокровища знания со всех концов земли, которые он собирал годами, бесконечно дорогие ему — куда дороже, чем все великолепие государева Лазурного дворца.

— А теперь наследнику престола угрожают не просто опасности долгого пути в диком краю, — продолжал гнуть свое Артанак. — Коварство накхов и силы Первородного Змея — вот что подстерегает Аюра! Как человек, призванный сохранять покой в стране, я не могу не тревожиться о царевиче, вашем родном племяннике. И потому я здесь. Я, — тут Артанак делано запнулся, — да что я, мы все — те, кто встревожен судьбой великой Аратты, — смотрим на вас и ждем помощи. А возможно, и защиты. Кому, как не вам…

Тулум сделал останавливающий жест.

— Молчи! Не говори то, о чем можешь пожалеть! Ступай, я буду думать о твоих словах.

На лице Артанака промелькнуло недовольство. Не такого он ожидал ответа от брата государя.

— Но что сказать…

— Ступай. В свое время я призову тебя.

Тяжелые двери затворились за спиной Хранителя Покоя. Тулум прислушался. Ни его шагов, ни бряцания висящего на поясе меча слышно не было. Он еще чуть помедлил и негромко окликнул:

— Иди сюда, Хаста.

Невысокий мужчина с копной рыжих волос, кажущийся куда младше своих лет, появился из-за занавеса, висевшего около дверей.

— Ты все слышал?

— О да, я слышал даже больше, чем сказал сей почтенный сановник.

— Что ты имеешь в виду?

— Я слышал, каким гулом отдавались в его черепе произнесенные слова. Это напоминало колокол, раскачиваемый ветром…

— Ты что же, хочешь назвать пустоголовым знатного ария? — поднял бровь верховный жрец.

— О нет, если в голове имеется язык, она уже не пуста, — ухмыльнулся жрец. — А здесь еще и зубы, и глаза…

— Замолчи! И впредь никому не смей такого говорить. Хочешь потерять голову?

— Я умею хранить тайны. — Хаста придал лицу строгое выражение. — Особенно если они касаются покоя государства.

— Скажи лучше, что ты думаешь о словах Артанака?

— У него замечательный голос…

— А если оставить в стороне твои шутки?

— То я, пожалуй, и сам постараюсь остаться в той же стороне. Но если по делу… — Хаста устремил взгляд на пышную зелень за витой решеткой окна и заговорил:

— Когда я был мал так, что еще не доставал до стремени макушкой, дед рассказывал, как Первородный Змей, должно быть во сне, решил поворочаться в своем подземном океане. Землю трясло полдня кряду. Затем пришла волна. Она была выше любого дерева. И лишь те, кто жил на холмах, подобно моему деду, спаслись от гнева тайного бога накхов… Что же касается огромного змея, увиденного вашим недавним гостем, тут все просто. В те же детские годы мать запрещала мне и братьям ходить на морской берег во время отлива. Она утверждала, что огромные черви выползают в это время на отмели, пожирая оставленную отливом рыбу, и могут унести зазевавшегося ребенка. Когда я подрос, не раз видел таких. Видящий Звезды не соврал, эти твари в самом деле существуют. Но в этом нет козней накхов, а лишь воля создавших их богов…

Тулум рассеянно слушал молодого жреца.

— Мне слабо верится, что накхи задумали какую-то каверзу против нас, — сказал он, отвечая скорее своим мыслям. — Слишком давно мы живем вместе. Да и что получат накхи, даже если смогут захватить власть? Вода подступает… Ее все больше… — Тулум бросил полный горечи взгляд на исписанные таблички, покрывающие стол. — Если море будет поглощать наши северные пределы с такой же скоростью, как сейчас, через десять — двадцать лет большая часть Аратты окажется под водой! И это еще по самым благоприятным расчетам! А они желают драться за власть, не понимая, что очень скоро, возможно, править будет просто нечем…

Хаста промолчал. Он глубоко почитал Тулума — не только как верховного жреца и своего наставника, но и как величайшего ученого. Однако его слова о том, что великая и бессмертная Аратта, вероятно, очень скоро может исчезнуть, казались такой же неправдоподобной выдумкой, как сказки о волшебном мече без клинка, разрубающем камни.

— Мало кто сегодня печет тот хлеб, который желает съесть через десять лет, — ответил он в конце концов. — Всем хочется верить, что боги смилостивятся. Быть может, повелитель приближает к себе накхов, потому что полагает Первородного Змея и впрямь виновным в надвигающемся потопе? Может, он пытается задобрить тайного бога накхов?

— Нет. Ардван крепок в истинной вере, — убежденно сказал великий жрец. — Просто он ясно видит, что потомки наших знатнейших родов больше не желают служить опорой трону. Они хотят быть самостоятельными властителями в своих землях. Потому-то брат и не доверяет им. Потому-то и ставит начальниками главных крепостей в их землях верных ему накхов. Те, кто поумнее, спешат приблизиться к престолу, пока повелитель оставил там места для единоплеменников. Другие же злоумышляют на своего государя. В заговор они хотят втянуть и меня…

Тулум тряхнул головой, возвращаясь к насущным вопросам.

— Слушай, Хаста. Должно быть, и впрямь мой брат решил поставить Ширама, сына Гауранга, во главе Великой Охоты. Не мне осуждать его выбор… Допускаю даже, что он пообещал отдать этому храбрецу в жены свою дочь — если священная охота царевича будет удачной. Пока мы об этом ничего не знаем, кроме того, что услышали сейчас. Надеюсь, скоро узнаем. А сейчас мы должны извлечь всю возможную для нас выгоду из этого дела. Ты отправишься в поход вместе с Аюром. Смотри, слушай. Я должен знать обо всем, что происходит вокруг наследника. Кроме того, меня интересуют земли, далекие от моря. И лучше всего — расположенные в горах.

— Плоскогорья Змеиного Языка?

Тулум кивнул.

— Два года назад я с тем же поручением отправил на юг верных людей, которых возглавил мой воспитанник Аоранг. На днях они должны вернуться…

— Если только Аоранг не встретил по пути родственного мамонта и не решил провести с ним остаток дней, — не удержался от колкости Хаста.

Верховный жрец строго покачал головой, скрывая невольную улыбку.

— Он хоть мохнач по рождению, но все же не менее смышлен, наблюдателен и отважен, чем ты. А ты, насколько мне известно, не спешишь забраться на всякое дерево лишь потому, что там есть птичье гнездо… Так вот, его задачей было разведать путь в полуденные земли. Ты же будешь моими глазами в землях заката. Замечай все, насколько там холодно зимой и тепло летом; есть ли там реки и насколько они полноводны; какие там водятся животные; что там за племена; годятся ли земли для земледелия и сколько народу они способны прокормить…

— Исполню все, как прикажете, — поклонился Хаста.

Мысли метались у него в голове. Новые земли? Неужели втайне готовится переселение? Тогда к чему начато строительство того огромного канала, на которое согнали почитай все уцелевшее население разоренных морем северных уделов?

— Это еще не все, — продолжал Тулум. — Аюр должен вернуться целым и невредимым. Даже если всем остальным его спутникам надлежит умереть. И запомни еще вот что, — нахмурившись, добавил он. — Если вдруг Ширам выступит против наследника, он не должен пережить этого дня.

Взгляд Хасты застыл.

— Так и будет, — пообещал он.

— А о помощи богов я позабочусь сам. Во всех же прочих случаях помогай Шираму чем сможешь. Если накх сбережет жизнь и здоровье царевича ариев, никто больше не сможет говорить об их враждебности. Иначе может вновь разразиться смута, которая смоет нашу державу еще до того, как земли ее поглотят волны…

Глава 10

Игры храбрецов

Собака спросонья повела носом, тявкнула, подскочила и разразилась диким лаем. Хаста, спавший на кипе елового лапника, накрытого грубым плащом, вскинулся и растерянно оглянулся. До восхода было еще далеко, все тонуло в сером мареве. Священный пес прыгал вокруг, то гавкая в сторону частокола, то отскакивая назад и поджимая хвост. Жрец послюнявил палец, поднял руку вверх, чтобы поймать ветер. Впрочем, и без того морда пса указывала, где искать источник тревоги. Стражи, несколько ловчих и пара всполошившихся слуг уже были у стены. Потрепав по холке собаку, Хаста подошел к ограде, поглядел между зубцов и оцепенел.

По лесной опушке длинной цепочкой призрачно-серых теней двигалась стая. С виду это были волки — но такие огромные, каких Хаста никогда прежде не видал. Жрец поморгал и даже протер глаза, дабы убедиться, что ему это не мерещится, — звери то появлялись, то исчезали, временами растворяясь в тумане. Он даже не мог сказать, какой они масти — черной или серой, она как будто все время менялась…

«Я сплю», — убежденно подумал Хаста. Впрочем, продолжал смотреть во все глаза.

Сейчас странные волки, кажется, не охотились. Хаста заметил матерого зверя, шедшего последним, чуть в отдалении от всех прочих. Человек, не знакомый с обычаями волков, мог бы предположить, что это какой-то изгой или старик, доедающий объедки после молодых и сильных. Но Хаста знал, что первыми идут как раз старики. Если кто-то вздумает напасть, его добычей станут пожившие звери, потеря которых не слишком огорчит стаю. Охотиться они уже не могут, но свою жизнь так просто не отдадут. А за это время вожак решит — нападать, прятаться или спасаться бегством. В любой миг он готов защитить сородичей или развернуть стаю обратно в лес…

«Куда собрались эти страшилища? — разглядывая беззвучно проходящих вдоль леса волков, думал жрец. — Не к ингри ли? Может, надо разбудить их? Такая стая может всю скотину вырезать так же быстро, как пастух щелкает бичом…»

В предрассветной дымке взвились к небу жаворонки, словно оповещая жителей селения о приближении лесных гостей.

— Думаешь, как ингри предупредить? — раздалось за спиной огнехранителя.

Тот резко обернулся — позади стоял Ширам, как обычно подкравшийся совершенно беззвучно.

— Не беспокойся, — сказал накх. — Там есть кому бодрствовать. Поутру их лазутчик тут ходил, высматривал.

— Но что это за звери? Я таких прежде не встречал.

— Я тоже…

Между тем стая остановилась на опушке, вероятно учуяв стоящих у подножия холма мамонтов. Хаста решил, что близость огромных животных отпугнет их. Но волки, кажется, просто остановились. Жрец прислушался — ему показалось, что где-то чуть слышно играет дудочка. Короткие переливчатые трели, сами напоминающие то ли вой, то ли плач, время от времени доносились из леса. «Неужели пастух гонит стадо на выпас и стая поджидает скотину, чтобы напасть?» — напрягаясь, подумал он.

Волки и впрямь улеглись в высокую траву и стали совершенно невидны со стороны.

«Надо попросить ловчих! Их стрелы наверняка долетят до подножия холма…»

Он не успел додумать эту мысль. На лесной опушке появился мальчонка лет двенадцати. Хасту прошиб холодный пот. Он увидел, как вскакивают с земли волки и, как один, бросаются навстречу пастушку.

«Сейчас они разорвут его!» — с ужасом подумал он, готовясь придти на помощь. Однако дальнейшее заставило его замереть на месте и не отрываясь следить за происходящим. Матерые хищники окружили мальца и начали тереться о его плечи, тыкаться мордой в ладони. Убрав свою свистульку в поясную суму, тот совал им в разинутые пасти какие-то лакомства, трепал их за ухом, чесал спины… Раздав принесенную снедь, пастушок что-то воскликнул, и волки прыснули в сторону леса, торопясь скрыться из вида. А пастушок как ни в чем не бывало направился обратно в сторону просыпающегося селения.

— Поистине диковинное место! — прошептал Хаста.

— И обычаи тут диковинные… Разузнай-ка на празднике у ингри об этой стае, — тихо произнес Ширам. — Если буду спрашивать я, они побоятся и ничего не скажут.

Он поглядел на восход, где небо уже начинало светлеть.

— Жаль, не удалось выспаться. Сегодня будет долгий день. Я уж и забыл, как утомительны буйные празднества дикарей…

Пряный мед Хасте понравился. А вот мутное питье, которое местные жители варили из ячменя, показалось ему на вкус горьким и до того противным, что в первый миг он решил, не задумал ли вождь ингри подшутить над ним. Он искоса поглядел на Толмая и его сыновей — те хлестали темное пойло так, будто ничего вкуснее отродясь не пивали.

— Что это? — словно между прочим поинтересовался жрец.

— Это жидкий хлеб, дарованный нам богами, — воскликнул Урхо. — Он насыщает брюхо и веселит сердце!

— Сегодня у нас радостный день, — произнес Толмай, вставая с огромной глиняной кружкой в руке. — Сегодня в наши леса пришли гости из далекой Арьялы! А значит, боги нынче, невидимые глазу, пируют с нами за этим столом! Славься, Хирва, наш пращур, владыка Зеленого Дома! — Он поклонился вырезанному из дерева рогатому существу, отдаленно напоминающему человека. Три таких существа, раскрашенные и увешанные подношениями, стояли у дальней стенки общинной избы. В стоявшего посередине рогатого идола почти упирался длинный, поставленный на козлы стол. — Славься, Видяна, синеокая владычица вод! Будь славен, Варма, господин небес!

С каждым славословием вождь кланялся одному из идолов, а прочие ингри, пирующие с ними за столом, дружно подхватывали его возглас. Хаста с любопытством рассматривал резные столбы, увенчанные головами, — мужская, женская, нечто вроде птицы… Высверленные глаза загадочно смотрели с потрескавшихся лиц. А рогатый еще и распахнул рот, как будто в крике.

Для чего так было устроено, Хаста вскоре увидел. Толмай, а за ним и прочие мужи племени ингри по очереди вставали, подносили идолу свои кружки, полные горького напитка, и с поклоном выливали его рогатому богу в рот. «Этак бог может здорово накуролесить», — мелькнуло у жреца в голове. Но наверняка уж ингри подносили резному богу это зелье не в первый раз…

— Что они делают? — поинтересовался у него Аюр, восседающий на почетном месте.

Ради торжества царевич облекся в алый плащ и снова надел все свои украшения, которые за время пути одно за другим перебрались в дорожные короба. На его челе сверкал венец, шею украшал золотой чеканный диск с ликом Господа Солнца, пальцы унизывали перстни. Судя по виду потрясенных ингри, они уже были вполне готовы признать Аюра живым богом, благо их собственные лесные божества выглядели рядом с ним рассохшимися колодами.

— Судя по всему, — ответил ему Хаста, — они пытаются напоить своего бога.

— А зачем?

— Затем что он привел нас сюда, солнцеликий.

Царевич впал в задумчивость. Он тоже успел хлебнуть темного пойла.

— Это благодарность или наказание, чтобы он так больше не делал?

— Кажется, благодарность. Но даже если так, у их бога странный вкус…

Между тем обряд славословия подошел к концу. Местные жители толпой повалили на улицу и вскоре собрались на высоком берегу реки, образуя широкий круг. Арьяльцев проводили на заранее приготовленное для них место. Вслед за этим с дальнего конца селения, от ворот, ведущих к лесу, послышались визгливые звуки рожков, и на залитый солнцем луг, восседая на крупном лосе, въехал Урхо в белом меховом плаще до пят. За ним, косолапя, брел молодой бурый медведь. Но он Хасту мало заинтересовал — уж больно жалобное выражение было на его морде. А вот плащ…

— Это что же за шкура такая? — спросил он, подходя к Толмаю.

— Белый медведь, — охотно ответил тот.

— Что он говорит? — спросил Аюр, предполагая, что не понял ответ.

— Он утверждает, что это медвежья шкура.

— Медвежья? Он что, не знает, какого цвета медведи?

— Возможно, ингри как-то вываривают или окрашивают шкуры, — предположил жрец.

— Нет-нет, — услышав разговор царевича со жрецом, замотал головой Толмай. — Белый медведь далеко живет — там. — Он обернулся в сторону заката и махнул рукой. — Лаппы к нам приходят, на зерно меняют. И еще вот это. — Он вытянул из-за ворота рубахи белый, чуть желтоватый оберег с вырезанным на нем солнечным колесом. — Зверь там есть — громадный и клыкастый, по их словам, не меньше лося. А вместо ног у него — рыбий хвост.

— Как рыбий хвост? — ошарашенно спросил Аюр. — А клыки есть? Как же он охотится?

— На брюхе ползает. Клыки у него длинные — с руку. Так он их в лед втыкает и подтягивается.

— Да быть такого не может, — расхохотался царевич. — Врут, поди?

Хаста вдруг перехватил направленный на царевича недружелюбный, подозрительный взгляд. Младший сын вождя Учай явно недоумевал, с чего бы это гость столь непочтительно ведет себя по отношению к его отцу? Что смешного может быть в священном знаке солнцеворота?

Тем временем Урхо спрыгнул наземь, сбросил на руки подоспевшего брата меховой плащ и остался с медведем один на один. Громко рыкнув, зверь поднялся на задние лапы. Гости притихли — но, кажется, сыну вождя только это и было нужно. Он вытащил из-за пояса дудочку-жалейку и заиграл что-то веселое. Медведь довольно хрюкнул и начал притопывать, будто танцуя. Урхо продолжал играть все быстрее, при этом и сам пустился в пляс, скача вокруг бурого и размахивая рукавами, будто крыльями. Собравшийся вокруг народ хлопал в ладоши, подбадривая плясунов. На радость зевакам бурый пил молоко из глиняной крынки и махал палкой, от которой его хозяин легко уворачивался под дружный смех толпы.

Аюр обернулся к своим воинам:

— Надо бы и нам показать что-нибудь удалое! Ширам, ты славишься как умелый боец; может, ты?

Однако накх не изъявил ни малейшего желания хвалиться перед ингри своим искусством.

— Видел ли ты змею, которая жалит ради забавы, царевич?

— Но у вас же есть потешные поединки, я знаю…

— Это не то. Мы оттачиваем мастерство на поединках с пленными воинами дикарей. Среди них попадаются весьма умелые.

— На боевом оружии?

— Конечно.

— И что будет, если дикарь убьет накха? — невольно заинтересовался царевич.

— Значит, будет мертвый накх.

— И вы отпустите дикаря?

— Вот еще! Будет биться дальше…

— Позволь мне, мой господин! — перебил его Джериш, выступая вперед и не глядя на накха. — Те, кому нечего показать, всегда находят множество отговорок для оправдания своего бессилия.

— Если бы слова убивали, вокруг тебя и шагу нельзя было ступить, чтоб не наткнуться на мертвеца, — холодно ответил Ширам.

— Оставьте споры! — нахмурился Аюр. — Ты хочешь показать свое искусство, Джериш? Так покажи!

— Мое и моих людей, — уточнил воин. — Чтобы у этих дикарей не возникло мысли, что я один здесь умею обращаться с оружием.

Царевич кивнул. Джериш оглядел ровный берег реки и указал пальцем:

— Пусть вкопают вот здесь столб. Еще мне нужно полено, каким местные жители топят печи.

Заинтересованный Толмай кивнул и подозвал младшего сына:

— Сделай, как они говорят.

— Вы, ингри, хорошие охотники, не так ли? — кинув полный превосходства взгляд на Ширама, спросил вождя предводитель Жезлоносцев Полудня.

— Мы этим живем, — подтвердил большак. — Даже малые дети у нас обучены бить рыбу острогой и сбивать белку с ветки.

— Мог бы кто-нибудь из ингри выстрелить в меня из лука?

— Мои люди хорошо стреляют, — удивленно произнес Толмай, оглядываясь на Аюра, будто ожидая от него подтверждения.

— Вот и пусть кто-нибудь выстрелит мне прямо в грудь.

Джериш начал снимать панцирь.

— Так ведь…

Глаза у вождя полезли на лоб.

— …этими стрелами оленя валят…

— Вот и отлично. А пока пусть мои парни покажут себя.

Когда столб был вкопан, по приказу Джериша на него было поставлено березовое полено. Теперь в сумерках или в тумане столб вполне можно было принять за долговязого белоголового ингри. Толпа замерла, затаив дыхание. Что такое задумали чужаки? Поразить охотников стрельбой из лука? Разве такое возможно?

Джериш подошел к стоящим за спиной царевича воинам и что-то прошептал им. Те закивали — и тут началось.

Сперва, чтобы раззадорить зрителей, арии начали пускать стрелы в столб. В меткости их никто и не сомневался, но то, как они это делали — поразительно быстро, держа по три стрелы в одной руке, — это было нечто невиданное. Они стреляли с разворота, сидя, лежа… Затем один из телохранителей взял щит, другой разбежался, прыгнул, оттолкнулся ногой от щита и в прыжке сшиб из лука голову с плеч деревянного человека.

Аюр гордо поглядел на сидящего рядом с ним Толмая:

— Вот такие у меня охотники!

Лицо вождя было задумчиво. Воинская потеха возымела должный успех. Гости не просто хорошо стреляли — они вытворяли чудеса. Подбрасывали лук, кувыркались, ловили его и стреляли. Выдергивали стрелы, воткнутые в землю в нескольких шагах друг от друга, стреляли, и вновь кувыркались, и снова стреляли, неизменно поражая цель.

— Что и говорить — этакого мне отродясь видеть не доводилось, — признал Толмай, думая про себя, что неплохо было бы рассказать, а еще лучше показать соседским племенам лихое умение его новых друзей.

— А что, — радуясь успеху своих телохранителей, небрежно спросил старейшину Аюр, — есть ли в вашем крае охота для моих молодцов?

— Отчего же нет? Есть. У нас тут и секачи, и олени, и туры забредают…

— Этих и в наших землях хватает, — разочарованно отозвался Аюр. — Нам нужен особый зверь, понимаешь? Невиданный!

— Особый… — протянул Толмай и поглядел на старшего сына.

— За особыми зверями — это в Мокрый лес, — неспешно отозвался тот. — Только я бы туда и сам не пошел, и другим не советовал.

— Это где?

— На полдень от Холодной Спины. Говорят, он тянется до самых Алаунских гор, но мы так далеко не ходим. Да и никто не ходит — жизнь-то дороже…

Однако слова Урхо только раззадоривали царевича.

— И что там скверного, в этом Мокром лесу? — требовательно спросил он.

— Топь, — отозвался Толмай. — По опушке еще ничего, но чем дальше, тем хуже. А из этой топи такое порой лезет, особенно как паводок пройдет…

— Какое? — тут уж в разговор вмешался и Дакша.

— Брр… Прямо как из-за кромки! — Толмай вспомнил что-то, содрогнулся. — Хвала Хирве-хранителю, что нечасто! Тому уж дюжина лет минула, как я отвратную летучую нечисть стрелой поразил. Как жив остался, не знаю, — видно, боги надоумили, куда бить…

— О-о! — протянул Аюр со смесью любопытства и недоверия. — А шкура осталась?

— Да. Висит в Доме Хирвы, лесном охотничьем святилище… — Толмай осекся, бросил взгляд на Аюра и добавил, извиняясь: — Но тебе туда нельзя, господин.

— Почему это?

— Там обитают духи древних зверей, а Хирва, господин леса, сам бережет их, ибо он один в силах их устеречь. Туда только зрелым мужам вход дозволен…

— Ну я так и знал, — надулся царевич. — Одни байки!

— И с тех пор, хвала богам, уже много лет никто…

— Батюшка, — вмешался вдруг Учай. — А тот след, который мы видели у озера, помнишь?

Толмай нахмурился:

— И верно. Бродит тут… уж не знаем кто. Мы его покуда не встречали, только следы видели. Да и не спешим; может, сам уйдет… Копыта у него — как срез вон того бревна.

— Лось? — предположил Аюр уныло.

— Нет. Какой лось стал бы медведю двухлетнему брюхо вспарывать и все оттуда выедать?

— Так, может, это разные звери были? — спросил из-за спины царевича Дакша.

— По следам выходит — один… — Толмай задумался. — Иной секач тоже так делает. Но я таких здоровенных секачей за свою жизнь не упомню…

— Огромный секач… Ну что ж, лучше, чем ничего. Осилим? — Аюр повернулся к Дакше, намеренно не поглядев на Ширама, на которого все еще был обижен за отказ.

— Ясное дело, осилим! — вместо ловчего ответил Джериш, как раз подошедший к помосту после окончания испытаний лучников. — А сейчас позвольте мне свое искусство показать?

— Дозволяю, — кивнул царевич.

Воин неспешно поманил к себе стоящего неподалеку с луком Учая. Затем взял из его рук охотничье оружие, попробовал, явно остался доволен осмотром и вернул оружие ингри.

— Встань возле столба, а я пойду к обрыву. Когда повернусь — сразу же стреляй в меня.

— А если попаду? — недоверчиво спросил парень.

— То я умру, — хмыкнул Джериш, взял у одного из воинов лук и неспешно пошел к высокому берегу реки.

Ингри замерли, глядя ему вслед. Учай подошел к врытому в землю столбу, оглянулся, услышав чьи-то легкие шаги. Один из телохранителей ставил сбитый березовый чурбачок на место…

Наконец Джериш дошел почти до края, резко повернулся и крикнул:

— Давай!

Учай привычным движением вскинул лук. Тренькнула скрученная из оленьих жил тетива.

Промахнуться по столь крупной цели с каких-то сорока шагов ингри бы не смог. Но то, что произошло через мгновение, заставило его застыть с открытым ртом.

Арий вдруг крутанулся на месте, перехватывая стрелу на лету. В следующий миг она уже лежала на тетиве его лука, затем свистнула в воздухе — и только что поставленное ухмыляющимся чужаком полено слетело со столба наземь.

Младший сын вождя застыл на месте, глядя на дрожащее оперение его собственной стрелы, вонзившейся в сбитое полено. Внезапно его окатила волна животного ужаса — он осознал, что мгновение назад побывал на краю смерти. Учай поглядел на широко улыбающегося верзилу, довольного своей выходкой, и его ужас вдруг сменился полыхнувшей, как молния, ненавистью. Он в один миг возненавидел Джериша за испытанный страх; за то, что он явился в его дом и сразу умудрился превзойти его и всех его сородичей. Учай оглянулся по сторонам — все девушки селения с восторгом глядели на высокого красавца, который оказался вдобавок таким невероятным стрелком, — и сыну вождя вдруг стало нестерпимо обидно, что пущенная им стрела не пронзила чужака насквозь. Но он сдержался, выдавил слабое подобие улыбки и повернулся к отцу. Толмай, похоже, не знал, что сказать.

— Да… — наконец произнес он. — Я разнесу весть о столь великом воине по всем землям ингри и даже дальше. Пусть узнают лаппы на севере и вессы на юге — все окрестные племена должны знать о величии Арьялы!

Аюр горделиво вскинул голову. Слава Господу Исвархе, это его первый настоящий успех! Теперь он сможет по возвращении заявить отцу, что он утвердил славу Аратты в огромном, диком Затуманном крае. Вскоре они могут поставить здесь крепость и двигаться дальше — подчинять народы своей воле… А начать, пожалуй, с земель, где водится редкостный белый медведь и этот нелепый зверь без ног, но с клыками…

Аюр уже начал представлять, как попросит отца назвать крепость в свою честь, и решил, что будет неизменно добр и благосклонен к гостеприимным местным охотникам. Он так замечтался, что прослушал, что там громогласно объявляет Толмай, выйдя перед толпой.

— Господин, — вернул его из области грез Дакша, — что вы ответите вождю? Вы будете участвовать в поединке?

Глава 11

Священный поединок

— Каком поединке? — встрепенулся Аюр. — У них еще остались сомнения в нашей доблести?

Праздник шел своим чередом, солнце начинало понемногу клониться к закату. Гости, да и сами ингри, уже изрядно проголодались. Они поглядывали в сторону длинных столов, что накрывались в отдалении, и принюхивались, глотая слюни, к заманчивым запахам разнообразного варева и печева. Но до завершения было еще далеко.

— Я так понимаю, то были лишь игры, — несколько озадаченно произнес старший ловчий. — А сейчас вождь говорит, что потешные состязания должны завершиться священной схваткой двух лучших борцов. Они соревнуются в силе и ловкости во имя своих богов, и тот, кто сможет одолеть другого, будет считаться лучшим и первейшим из мужей. От ингри хочет выйди старший сын вождя. Какова будет ваша воля?

— Мне — выйти на рукопашный поединок?! — Аюр едва не расхохотался от такого нелепого предложения. — Мне — прикасаться к этим дикарям?

Дакша спрятал в бороде ухмылку.

— Они и впрямь выглядят дико, но утверждают, что ведут свое родословие от здешних зверобогов…

— Тем более! Есть один бог — Господь Солнце, остальные суть демоны.

На это Дакша промолчал. Так утверждали при дворе и в столице, но простой народ Аратты в кого только не верил. Жрецы выкручивались как могли, объявляя очередное местное божество еще одним ликом Исвархи.

— Я имел в виду совсем другое. Будут ли арии участвовать в священном поединке? И если да, то кто?

Царевич потянулся и зевнул.

— По правде говоря, я устал и проголодался. И разве Джериш не достаточно уже блеснул? Может, хватит?

— Джериш развлекал толпу, — негромко произнес как всегда бесшумно подошедший Ширам. — Сейчас же речь идет о священнодействии. Ваш дед водил войско в эти края, но даже у стариков об этом сохранилась лишь бледная память. Молодые же охотники-ингри вообще не видели этого и знают лишь понаслышке. А значит, следует вновь явить им мощь Аратты. Пусть увидят воочию, насколько наши люди сильнее любого из них. Чтобы впредь у них не возникало глупых мыслей.

— Значит, пока я развлекал толпу, — воскликнул Джериш, закипая гневом, — ты собирался с силами, чтобы утвердить мощь Аратты в священном поединке? Солнцеликий, ты когда-нибудь сталкивался с коварством накхов? Вот оно, во всей красе!

— В самом деле, — свел брови Аюр. — Нехорошо, если мощь нашей державы в чужом краю утвердит не арий… Джериш, я поручаю тебе выбрать нашего поединщика из числа жезлоносцев. И пусть он хорошенько поглумится над соперником, чтобы у дикарей и мысли не осталось, будто кто-то из них способен противостоять моим воинам.

— Я сам пойду, — процедил тот.

Большой круг, в котором должны были встретиться борцы, был тщательно выметен, чтобы случайная шишка или сучок не помешали силачам. Оживленно галдящие ингри толпились за оградой из жердей в предвкушении долгожданного зрелища. Сегодня оно обещало быть особенно впечатляющим. Еще бы — могучий Урхо, сын Толмая, уже трижды побеждавший на подобных состязаниях, сегодня должен был схватиться с бронзоволицым великаном, который посылал стрелы, как сам небесный лучник, крылатый Варма.

Аюр, сидевший на помосте, накрытом лосиными шкурами, лениво следил за происходящим. Конечно, этот лесной парень Урхо выглядел чрезвычайно крепким, но что этот дикарь смыслил в благородном искусстве поединка без оружия?

То ли дело Джериш! Он прошелся перед умолкнувшей толпой, обнаженный по пояс, похваляясь перекатывающимися под кожей могучими шарами мышц. Прошелся легкой поступью — не так, как Урхо, вразвалочку, будто косолапя.

Зрители замерли, разглядывая чужака. Он напоминал мощного зверя, сытно отобедавшего и теперь довольного жизнью, но все же смертельно опасного и хорошо знающего это. Урхо стоял против него — широченный, насупившийся, разминая огромные, будто лопаты для хлебов, ладони. Глава жезлоносцев смерил его насмешливым взглядом и занял свое место в кругу, чуть наклоняясь и поднимая широко распахнутые руки, будто готовясь танцевать.

Толмай поднялся с места, напоминая о правилах священных поединков. Едва отзвучала его речь, Урхо шагнул навстречу чужеземцу. Тот стоял на месте, слегка согнув колени. Сын вождя внезапно заревел и бросился вперед. Но его противник, только что стоявший неподвижно, резко отпрянул в сторону. Очутившись сбоку от первого силача племени, он хлопнул его по плечу, будто напоминая: «Я здесь!»

Урхо вновь взревел, развернулся — но Джериш, будто пришитый, снова переместился к нему за спину и опять легко похлопал его по плечу, вызывая смех закованных в доспехи ариев и вопли негодования у ингри. Сын вождя попробовал было развернуться на месте, но соперник ухватил его за плечи и дернул на себя, одновременно толкая ногой в коленный сгиб. Толкнул — и тут же отпрыгнул, чтобы не очутиться под рухнувшей на расчищенную площадку тушей.

Урхо с ужасом понял, что падает. Он уже почти чувствовал, как недруг рухнет сверху и прижмет его к земле. Он зажмурился, чтобы не видеть своего позора. Но когда снова открыл глаза, то увидел, что Джериш как ни в чем не бывало приплясывает рядом, вновь выставив вперед руки.

Сын Толмая резко вскочил и, по-лосиному наклонив голову, бросился вперед, намереваясь боднуть чужака в живот. Ему показалось, что затея удалась. Чужак поддался и начал падать. Но не тут-то было. Урхо почувствовал, как сжимаются пальцы чужака на его плечах, как он тянет его за собой, падая, выставляет ногу, — и тут же могучий ингри, описав дугу, шлепается спиной на землю под улюлюканье сородичей.

— По-моему, он знатно проучил этого бородача! — Аюр наклонился к сидящему рядом Шираму. — Нужно бы теперь окончательно…

Он хотел сказать, что пора одержать убедительную победу, но не успел. Оба поединщика вскочили на ноги одновременно. Урхо ревел от обиды и ярости. Джериш продолжал легко приплясывать у него перед носом. Он качнулся было вперед, пытаясь захватить ингри, но тот вдруг извернулся, облапил противника поперек пояса, выпрямился — и тот оказался лежащим у него на плечах, как бревно. Воин пытался вырываться, дергать ногами — но тщетно. Разворот — и гордый арий вонзился головой в землю. А затем на него с резким выдохом рухнул Урхо.

Аюр вскочил с места, не веря своим глазам. Лучший из его воинов, еле шевелясь, беспомощно сучил ногами и, кажется, не слишком соображал, что происходит вокруг. И явно не способен был встать.

— Урхо победил! — выждав положенное время, объявил Толмай под восторженные крики сородичей.

— Я, я сам пойду! — взвился было Аюр.

— Это разумно и благородно, — остановил его Ширам. — Твои воины каждый час готовы отдать за тебя жизнь. Им будет приятно, что и ты готов постоять за них. Но позволь, все же это сделаю я.

— Ты? — чуть удивленно переспросил царевич. — Ты же сам сказал, что накхи не сражаются ради забавы!

— Какая уж тут забава! — проворчал накх. — Окажи мне эту честь, светозарный.

— Что ж, ступай!

Ширам ловко сбросил с себя боевой пояс, перевязи и рубаху и вышел в расчищенный круг. Соратники уже вынесли бесчувственное тело оглушенного Джериша, и довольный собой Урхо стоял посреди круга, ожидая, не пожелает ли кто еще бросить вызов победителю. Невысокий, жилистый Ширам рядом с ним смотрелся крайне невзрачно. Урхо глянул на него и не смог сдержать ухмылку. Но накх, казалось, не заметил этого.

— Быть может, мой уважаемый противник желает отдохнуть перед схваткой? — то ли сказал, то ли прошипел он, чуть заметно покачиваясь и полуприкрыв глаза.

Сын вождя расхохотался. Он в упор разглядывал нового поединщика, стараясь понять, как только в голову тому пришла безумная мысль помериться с ним силой. Конечно, тогда в лесу чернявый подкрался к ним весьма ловко, но выйти врукопашную…

— А что, все мужи испугались? — насмешливо спросил он, поглядев на длинную косу накха. — Кроме тощей девки, уже и выйти некому?

Шутка вызвала хохот среди ингри, арии же ее не поняли. Однако, что прозвучало нечто оскорбительное, было очевидно.

— Что ж, если так, то, пожалуй, начнем, — хладнокровно ответил Ширам.

Он не двинулся с места, даже не поднял рук — так и остался стоять, чуть покачиваясь. Урхо прыгнул на него, норовя одним тычком сбить наземь. Накх вскинул руку, будто отмахиваясь, едва коснулся ею локтя противника, чуть повернул ладонь, и могучий парень вдруг осознал, что бьет в пустоту. Окружавшая вокруг толпа этого не поняла, однако увидела, что Урхо почему-то со всей прыти пролетел мимо невзрачного поединщика, словно не заметил его.

Но Урхо все заметил. Взревев от досады, он развернулся, поймал накха за плечо и намеревался уже подхватить его второй рукой за пояс, но вдруг голова неприятеля странным образом проскользнула у него под мышкой, одна ладонь уперлась в подбородок, а вторая, резко скручиваясь, легла на затылок. Последнее, что почувствовал Урхо, теряя сознание, — что земля и небо меняются местами и он летит, не касаясь ни того ни другого…

Ширам поднялся с земли, оставив лежать рухнувшего сына вождя неподвижным, со странно искривленной шеей. Толпа замерла, молчаливым неодобрением провожая диковинного бойца. Затем разразилась бурными возгласами и бросилась к поверженному.

— Я прошу простить меня, солнцеликий, что не дал тебе проявить свою силу и искусство.

Ширам склонил голову перед царевичем.

— Конечно, ты прощен, ты же победил! — воскликнул Аюр. Затем понизил голос: — Он жив?

— Да. Однако некоторое время, после того как этот малый придет в себя, ему будет тяжело ворочать шеей.

— Это хорошо. Поделом. Ты заслужил награду. Скажи, что хочешь?

— Победа сама по себе награда, — уклончиво ответил Ширам.

— А скажи, — вновь полюбопытствовал сын повелителя, — ты ведь так мог и убить его?

— Конечно мог.

— Я в восхищении. — Глаза юноши загорелись. — Никогда прежде не видал ничего подобного! Это и есть тайное боевое искусство вашего народа? Неудивительно, что вы его ото всех прячете!

— Если лишний раз показывать, что ты можешь, всегда найдутся те, кто сумеет противопоставить твоему искусству свое. Знаешь, почему я победил, а он не сумел?

Ширам кивнул на лежащего неподалеку на траве Джериша, который уже понемногу приходил в себя.

— Твое боевое искусство лучше?

— Вовсе нет. Просто я следил за тем, как сын вождя готовился к поединку, пока Джериш красовался перед местными девицами. Он был самоуверен, а значит, слеп. В этом вся разница. Тот, кто презирает противника, уже проиграл — об этом особенно важно помнить ариям…

Он помолчал и добавил:

— И еще кое-что. Этот могучий боец когда-нибудь станет вождем племени. Пусть он на всю жизнь запомнит, что если ему и удастся случайно победить кого-то из нас, то расплата будет быстрой и неминуемой. А смерть лишь возбуждает недовольство соплеменников.

— Или устрашает, — возразил Аюр.

— Они здесь в силе.

Аюр пренебрежительно хмыкнул, но пожал плечами — ему было лень спорить. С поляны, где накрывали столы, уже лилась веселая музыка.

День перешел в вечер, темнота скрыла дальний берег Вержи, в небе высыпали звезды, и к ним устремились искры разведенных на пиршественной поляне костров. Праздник и не думал прекращаться — напротив, как сели за столы, веселье разгорелось с новой силой. Когда гости и ингри утолили первый голод, зазвучали застольные песни, заиграли дудочки, гуделки и жалейки, и вот уже кто-то повел хоровод среди костров…

А еду все приносили и приносили. Арьи, в походе стосковавшиеся по разнообразию, сметали все подчистую со столов и требовали добавки; от них не отставали слуги, для которых ближе к стану был накрыт еще один стол. Котлы с кашей, блюда с пирогами-калитками: со свежей рыбой, рубленым мясом, грибами, творогом, черникой, клюквой, морошкой… Бесконечное множество различной копченой, вяленой, жареной рыбы в плетеных корзинках; запеченное мясо — оленина, утятина… И конечно, кувшины с пряным стоялым медом и огромные жбаны с темным ячменным пивом.

— Экая щедрая земля! — заметил Дакша, икая от сытости. — Они тут не бедствуют в своей глуши, эти дикари!

— И то правда, — отозвался Хаста. — Они тут вряд ли знают, что такое жевать кору по весне и подбирать в полях колоски… Как бывало в некоторых уделах нашей прекрасной Аратты…

— Не клевещи на Аратту, жрец! Если где и случался голод, так это воля богов, а государь всегда делал то, что должно.

— Так восславим же его мудрость, — миролюбиво отозвался Хаста и впился зубами в жареную утиную ножку.

Вдоль столов с блюдами и ковшами ходили нарядные жены и девушки-ингри, выполняя священную обязанность хозяев — накормить гостей до отвала. Девицы таращились на красавцев-воинов с восхищением, радостно отвечая на знаки внимания. От Ширама же, хоть он и был победителем на священном круге, все старались держаться подальше, смущенные его суровым видом и черной косой.

— А эта страхолюдая баба, которая Урхо побила, она вашему царевичу кто? — простодушно спросила одна из девушек, приведя всех телохранителей в бешеный восторг.

Толмай с кружкой в руке встал, окинул взглядом стол, отметив про себя, что некоторые гости скоро будут не в состоянии не то что слушать речи, но и сидеть прямо, и торжественно заговорил:

— Как солнце топит лед, так сын и посланец солнечного государя дарит нашей земле весну!

Сидящий на почетном месте Аюр помотал головой, чтобы разогнать обволакивающий ее пьяный туман, и поднял взгляд на вождя, пытаясь изобразить милостивую улыбку.

— Держава ваша безмерно велика, и сила ее несокрушима! Не счесть ее богатств — и мы малость способствовали тому много лет и зим, посылая вам наши лучшие меха, — продолжал Толмай. — Но лишь теперь, когда луч солнца озарил наши сумрачные леса, я могу с радостью показать тебе, царевич, сколь велики богатства прекрасной Ингри-маа и ближних с нею земель. Мы ценим добро повелителей Арьялы. Тот выход, который вы запросили с ингри, — лишь скромная благодарность моего племени за право приобщиться к мощи великой державы. Эти земли могут дать много больше! Все наши соседи, от полночи до заката, с радостью придут под руку повелителю Арьялы, едва лишь прознают о его силе…

Ширам перехватил пристальный взгляд Учая, обращенный на отца. Прочие же ингри слушали вождя вполуха, не особо понимая, о чем тот толкует.

«Этот Толмай не прост, да и младший сын его тоже, — подумалось накху. — Но похоже, наши намерения совпадают. Они явно задумали прибрать к рукам окрестные земли, прикрываясь именем Аратты. Что ж, если будут верны нам — почему нет?»

Он не успел додумать. Изрядно хлебнувший темного ячменного питья Аюр вскочил, повернулся и с силой хлопнул Толмая по плечу.

— Так тому и быть! Отныне я, царевич Аюр, сын государя Ардвана, делаю тебя наместником всего этого края! И пусть дети твои будут наместниками, и дети их детей… Клянись мне в верной службе!

— Клянусь! — не закончив застольную речь, выдохнул Толмай.

Аюр обернулся к Шираму, но, увидев его хмурое лицо, решил не портить себе настроение беседой с вечно мрачным накхом.

— Эй, Джериш, где ты?

Отошедший было от стола красавец-лучник стряхнул с себя двух девиц, повисших на его мощных руках, и тут же появился рядом с царевичем.

— Я здесь! Какие будут повеления?

— Я желаю, чтобы мой наместник выглядел, как пристало его высокому сану! Принеси ему панцирь с чеканным зерцалом. Пусть, глядя на него, всякий сразу поймет, что имеет дело с вельможей Аратты, а не просто вождем лесного племени…

— Будет сделано!

Предводитель Жезлоносцев Полудня подозвал одного из телохранителей и передал ему приказ.

— Да будет нынешнее застолье празднеством в честь славного Толмая!

Аюр вдруг резко облокотился на столешницу. Голова его кружилась, и хотелось закрыть глаза и уснуть, уткнувшись лицом в мягкий пирог с морошкой… В этот миг из-за спины его появился Хаста с полным рогом какой-то травяной настойки.

— Испей, мой повелитель!

Не особо соображая, что делает, юноша схватил рог, в три глотка выпил настой, и взгляд его неожиданно просветлел.

— Пусть будет праздник! — закричал он. — Как в столице!

— Сейчас, сейчас устроим…

Рыжий жрец метнулся прочь от стола. Ширам перехватил его у самого костра.

— Ты что задумал?

— Зажечь небо! Пусть звезды в этот день падают наземь! Это будет красиво…

— Знаю, — хмыкнул накх. — Там, на Змеином Языке, тоже было красиво.

— Нет-нет, это другое! Это просто видимость…

— Тише. — Ширам поймал жреца под локоть и, не обращая внимания на попытки того остаться на месте, потащил от костра.

— Ингри поклоняются огню и воде, ветру и небу, — негромко говорил он. — Кто знает, порадуют ли их падающие звезды?

— Но это же лишь развлечение!

— Тем более. Оставим звездопад для иного случая. Как знать… Лучше слушай, что Толмай будет рассказывать про дальние земли.

— Я уже все разузнал, пока готовился пир!

— Ничего. Может, еще что скажет. — Ширам подтолкнул жреца к столу. Когда бы не был он столь утомлен сейчас, то непременно бы заметил стоящего неподалеку в кустах Учая.

— Звездопад? — пробормотал сын новоявленного наместника, подвязывая штаны. — Видимость? Что они замышляли сделать с нашим огнем? Надо бы разузнать…

Костры постепенно догорали, и вместе с ними угасало веселье праздника, сменяясь сонной усталостью. Песни постепенно становились уже не такими лихими, возгласы за столами — все бессвязнее. Кто-то спал на траве в сторонке, а кто-то и прямо за столом. Большая часть ингри уже разошлась по своим избам, только у одного из костров все еще неслись к небу нестройные голоса самых крепких певунов.

Аюр, полулежа у костра на лосиной шкуре, сонно глядел на языки пламени, всем существом отдыхая после долгого и тяжелого пути. Сперва он подпевал своим телохранителям, но потом ему надоело, и он принялся рассуждать о местных девицах.

— Поют-то они славно, — говорил он Хасте и Шираму — только они и оставались рядом с ним, остальные или разбрелись кто куда, или уже забылись пьяным сном. — Жаль, что они так некрасивы, будто Исварха закрыл глаза при их рождении. Косы белы, глаза тусклы, как дождевая вода…

— Иной раз и среди ариев рождаются такие, — зевая, отозвался жрец.

— Я знаю, мне как-то показывали девочку, — ответил царевич. — Видно, ее родители уж очень разгневали Исварху. Она была слепа, ее волосы белы, как у старухи, а лицо бледно, как у мертвой, и в ней не было совсем никакого цвета, даже губы голубоватые. Говорят, она потом неестественно быстро состарилась…

— А вашим воинам, похоже, нет никакого дела до того, что эти девицы неугодны Исвархе, — заметил Хаста, кинув взгляд в сумрак поляны.

— Так они сами к ним липнут. Бесстыжие!

Ширам усмехнулся:

— Не тебя ли, царевич, я как-то увозил с пира, где ты с сыновьями знатных ариев веселился до полного беспамятства среди толпы полуголых танцовщиц?

— Так то танцовщицы. А у этих отцы тут же сидят. А может, и мужья.

— У многих диких народов это в обычае, — сообщил всезнающий Хаста. — «Гость в дом — бог в дом», — говорят они. Иной раз мужья даже сами предлагают своих жен гостям и считают это за честь для себя…

Он что-то вспомнил и захихикал.

— А у мохначей того не легче — женщина сама выбирает себе мужчину, и попробуй откажись! Святейший Тулум, не раз бывавший на Змеином Языке, рассказывал, что крайне непросто отвертеться от подобного гостеприимства, не оскорбив хозяйку, — согласиться же на него, сами понимаете, и вовсе невозможно…

— Я думал, ты иного мнения, — насмешливо фыркнул Аюр. — Ладно, я пошутил! Но все же насколько девицы Аратты достойнее и прекраснее всех прочих! Скажи, Ширам, ты можешь вообразить, чтобы дочь моего отца явилась бы ночью в круг воинов распевать с ними песни?

— Вообразить можно все, — пожал плечами накх. — Сестра матери моего деда пришла как-то в такой круг, пела с воинами песни и поила их принесенным с собой вином.

— Да неужели?

Царевич настроился слушать длинную интересную историю.

— А к утру три десятка воинов лежало с перерезанным горлом…

— Она что же, их убила?!

Накх удивленно поглядел на подопечного, будто недоумевая, где его слова допускают иное толкование.

— Конечно. Она для того туда и пришла.

— Но разве ваши женщины не сидят тихими мышками на женской половине, дожидаясь, пока муж и господин изъявит желание их видеть?

Брови Ширама внезапно взметнулись, а спустя мгновение он захохотал, развеивая сомнения Аюра в том, что накхи вообще умеют смеяться.

— Мыши — пища змей, — прекращая смеяться, напомнил воин и провел рукой по туго заплетенной косе. — Наши женщины не участвуют в военных походах. Да, они сидят по домам и ведут хозяйство. Они распоряжаются стадами, табунами и рабами. Запасают провизию и вино. Но горе тому, кто попытается войти непрошеным в наш дом. Ибо любая благородная накхини владеет оружием не хуже мужчины. А порой и лучше.

— Лучше? — удивленно переспросил Аюр. — Но ты только что сам говорил, что ваши женщины не участвуют в походах?

— Замужние — да. Но перед тем как выйти замуж, наши девушки сражаются наравне с мужчинами. И не получат священного права продолжить род до того, как убьют своего первого врага. Моя уважаемая матушка, прежде чем стать женой моего отца, убила одиннадцать воинов…

— Ты шутишь?

— У накхов не принято шутить на эти темы. Когда она возвращалась из набега, сбрую ее коня украшали одиннадцать отрезанных бород вендов. При этом, если не считать мелких царапин, она не была ранена. Для моего отца было честью назвать ее первой женой. Но и прочие его жены не сидели взаперти на женской половине. У рода Афайи много каменных башен, и каждая из них важна. Они господствуют над пастбищами и запирают ущелья. В каждой из них должен быть верный человек. У нас считается, что надежнее всего будет одна из жен главы рода.

— Но почему не мужчина?

— Потому что там, где мужчина сломя голову бросится в бой, женщина прежде всегда подумает.

— Так вот что ты приготовил для моей сестры!

Губы царевича растянулись в широкой улыбке.

— Представляю себе Аюну с лунной косой в руках, во главе защитников какой-нибудь башни на круче…

Он не сдержался и прыснул в кулак.

— Молю тебя, мой храбрый будущий родич, приставь к ней какую-нибудь опытную тетушку, ибо если она не покалечит этой косой твоих соплеменников, то уж точно убьет себя!

— Нет. — В глазах накха появилась задумчивость. — Царевна Аюна не похожа на накхини. Она — будто нежный цветок, который растет на солнечной стороне долины, укрытый от ветра. В скалистых ущельях Накхарана он завянет…

— Ты хочешь сказать, Аюна не годится, чтобы быть женой накха?!

— Я о другом. Когда она станет моей женой, в этом мире появится новое великое родство. Мне трудно это объяснить, но, быть может, с этого начнутся совсем иные времена…

— Что ж, пусть будет так, — милостиво отозвался Аюр.

Ширам склонил голову и покосился на свой обручальный браслет, слишком броский для его темного дорожного одеяния. Внезапно ему вспомнились золотые эфы — символы его рода, — обвивавшие тонкие запястья его нареченной, царевны Аюны. Тогда, на обряде обручения, в суете шумного и многолюдного празднества, он и рассмотреть ее толком не успел. Как, скорее всего, и она — его.

Свадьба у ариев, особенно в царской семье, — священное действо, подобное великому храмовому празднику. День за днем десятки людей, вовлеченных в него, совершают одни ритуалы за другими, и каждое из таинств — очередная ступень незримой лестницы, по которой невеста переходит из семьи отца в род мужа. Простые обряды из незапамятных времен, полные глубокого смысла, освящены радостью обеих семейств, но каждый шаг, каждое движение выверены заранее, словно на представлении в честь божества. Свадьбы накхов были совсем не такими, но Ширам послушно играл свою роль — награда того стоила.

Он прикрыл глаза, вспоминая тот день.

Всюду цветы — все вокруг усыпано срезанными бутонами, от их назойливых сладких ароматов кружится голова…

Торжественные песнопения жрецов Исвархи — низкие голоса слаженно выпевают строки древнего, как само время, гимна из Ясна-Веды…

Дым благовоний, потрескивание священного костра…

Разряженная толпа гостей, придворных и родственников, самоцветы украшений и золото волос — сплошь знатнейшие арии, накхов там почти не было, кроме стражи…

И они с невестой, стоя на помосте, перед ликом божественного огня надевают друг другу на руки браслеты. Это не просто сговор — в этот миг царь передает дочь будущему зятю, и до следующего обряда, который разорвет связь девушки с отчим домом, они оба должны быть ее поддержкой и защитой.

Царевна была немного выше его ростом. Шираму вспомнился смелый, почти дерзкий взгляд, когда Аюна смотрела прямо ему в глаза.

Неожиданно для себя он задумался — а что у нее-то на уме? Рада ли она такому жениху, как он?

Глава 12

Змеи на запястье

Земля ариев, обретенная ими после исхода предков из благословенных земель полудня, отнюдь не была царством богов на земле. В северных уделах случались снежные зимы, так что и всаднику не проехать, а южнее по многу дней кряду лили холодные секущие дожди, от которых на душе было уныло и зябко, хоть на улице, хоть у очага. Но под конец лета столица Аратты томилась от жары. Особенно в столице, где накаленные за день кровли и после заката продолжали полыхать, внутренние сады особняков оставались последним убежищем от зноя.

Летним вечером все окна в покоях царевны Аюны в Лазурном дворце были распахнуты настежь. Как только солнце ушло за крыши, из сада по мраморному полу протянулись длинные синие тени, и все цветы начали пахнуть еще сильнее. Джаяли, старшая сестра царевны, вздохнула, радуясь прилетевшему из сада ветерку, и сделала знак служанке, чтобы та налила ей еще освежающего напитка.

Сестры сидели за накрытым столом, лакомились сладостями и отдыхали за беседой от утомительного и важного дела — обсуждения приданого. Повсюду в покоях стояли распахнутые сундуки, а их содержимое было расстелено и развешано где только возможно. Руководить этим почти ритуальным действом должна была мать невесты, но та давно уже покинула мир, и из старших родственниц у Аюны осталась только сестра Джаяли. Когда-то такая же тонкая и порывистая, как и младшая, она с годами пополнела благодаря спокойствию и довольству, обретенному в счастливом браке с вельможей-арием. Она с улыбкой любовалась сестрой, которой две служанки заплетали великолепные волосы цвета меда в длинную и сложную, почти до колен, косу в двенадцать прядей.

— Понимаю, что во время обручения ты его толком не разглядела, — говорила Джаяли. — Это обычное дело. Да в сущности, ничего и не потеряла.

Аюна, вытянув перед собой руку, задумчиво рассматривала тяжелый золотой браслет в виде обвивающей руку змеи. Другой такой же оттягивал второе ее запястье. Браслеты были грубоватые, дикарского с виду литья. Царевне было немного неловко носить их при дворе.

— Рассказывай, Джаяли. Ты обещала спросить у мужа о Шираме.

— Ну-у, кое-что я разузнала, — протянула Джаяли, обмахиваясь веером из пышных перьев. — Твой саарсан весьма богат… Для накха, конечно.

— Богатый накх. — Аюна пренебрежительно фыркнула. — Смешно.

— Не скажи! У него огромная крепость в Накхаране, дворец в столице…

— Видела я тот дворец: две каменные стены углом и ни одного окна, даже ворот нет. По воздуху они туда попадают, что ли? Что еще, сестрица?

— У него шесть жен. — Джаяли покосилась на сестру с лукавым видом. — Достанет ли у него на тебя времени и сил?

Аюна беспечно махнула рукой:

— Да хоть двенадцать, мне-то что?

— Ах, Айя, ты так самоуверенна! Говорят, накхи держат своих жен в строгости, запирают на женской половине и запрещают выходить из дома даже в сопровождении слуг…

Царевна расхохоталась:

— Ха-ха! Запирают? Запрещают? Какие страшные слова!

— Так что жены?

— Да пусть себе живут в своем Накхаране. — Аюна бросила на сестру нарочито недоумевающий взгляд. — Или ты полагаешь, Ширам увезет меня туда?

— А разве нет?

— Конечно нет. Мой нареченный уже лет как семь служит в столице и на родину не собирается. Да и что бы ему там делать? Проводить впустую дни в горной крепости на краю земли?

Царевна с безразличным видом отпила ароматного напитка, поданного расторопной служанкой. Где-то слышалась перекличка стражников. Из сада волнами накатывало благоухание ночных цветов.

— Ты меня утешила, — вновь заговорила Джаяли. — Очень было бы грустно расстаться с тобой и увидеть, как тебя запирают, словно в темнице, или отправляют пасти коз, — уж не знаю, чем там занимаются накхини в горах… А про погребальные обряды накхов ты, разумеется, слышала?

— Я смотрю, ты немало разузнала про их обычаи!

— Конечно, милая, я же о тебе забочусь! Так вот — когда погибает знатный накх, соратники отрубают ему голову и привозят сей мрачный дар его семье. После чего разводят большой костер, и безутешная супруга бросается в пламя с головой мужа в руках…

— Но это же просто древние легенды, — недоверчиво ответила Аюна. — У нас тоже рассказывают, как преданные супруги вместе уходили в вечное пламя Исвархи, но то было во времена богов!

— У накхов это никакие не легенды, милая сестричка. Когда твой суженый вернется из похода, порасспроси его о смерти матери.

— На что ты намекаешь?

— Я не намекаю, а прямо говорю — она покончила с собой, как и положено супруге погибшего главы рода.

Царевна, хмурясь, глядела на сестру.

— Да, я слыхала, что мать Ширама ненадолго пережила его отца… Но я думала, она умерла от горя… И разве тот не исчез бесследно в морских волнах?

— И что с того? На костер возложили его меч, и вдова взошла туда же с именем супруга на устах.

Аюна призадумалась.

— Я не верю! Но даже если так, она разве не могла отказаться?

— Отказаться? — Сестра усмехнулась. — Айя, это великая честь! Причем не только честь, но и долг. Если жена саарсана не последует за умершим мужем, то дух великого воина обратится в злобного дива. И из незримого защитника Накхарана станет его проклятием.

— Какой ужасный долг! — пробормотала Аюна, осмыслив слова сестры.

— Вот-вот. И твой Ширам при этом наверняка присутствовал. Спроси-ка его при встрече, каков наиболее достойный удел для вдовы накха?

— Но я-то буду не первой женой! Ты сама сказала, что их шесть!

— Зато ты будешь самой знатной — а значит, самой главной. Так что подумай об этом, когда тебе в следующий раз подадут жареное мясо…

— Какая ты злая! — с досадой воскликнула царевна.

— Наоборот, я пытаюсь открыть тебе глаза, — проворковала Джаяли.

С мгновение Аюна испытывала горячее желание запустить в сестру расшитой подушкой, но удержалась.

— Открыть глаза на то, что мой суженый — накх? Я знаю это и без тебя! — запальчиво отозвалась она. — А еще я знаю, что он прославленный воин!

— Это хорошо, — снисходительно кивнула старшая дочь государя. — Умелый и преданный маханвир отцу не помешает.

— А что касается их диких обычаев, — даже если твои слова и правда, отец не дозволит ничего подобного, — сердито продолжала царевна. — Уверена, что отец оставит Ширама при дворе здесь, в Лазурном дворце, а значит я просто перееду в другие, еще более роскошные покои…

— Все-то ты продумала.

— Это отец, — скромно сказала Аюна. — Перед обручением он призвал меня и поделился со мной своими намерениями. Я горжусь его доверием. Если ему нужны накхи — они у него будут.

Сестра поглядела на девушку пристальным, изучающим взглядом, припоминая свой обстоятельный разговор с мужем, перед тем как пойти во дворец.

— Кто знает, как пойдет дело, — протянула она. — Накхи последнее время обнаруживаются где угодно — на высших должностях, при дворе, а скоро даже и в спальне дочери государя. Не придется ли нам всем скоро темнить кожу и подводить глаза зеленым? Брр! — Красавица с удовольствием поглядела на свое отражение в серебряной чаше. — А ты слышала эти уличные проповеди, что из-за их колдовства море затапливает северные уделы?

— Ерунда! Разве Исварха ежегодно не побеждает Первородного Змея в день солнцеворота?

— Кстати, о змеях… Про отца твоего суженого, Гауранга, рассказывают жуткие вещи, — понизив голос, продолжала Джаяли. — Дескать, в Ратхане он устроил многотысячное жертвоприношение Первородному Змею…

— Ты точно наслушалась уличных проповедников! — рассердившись не на шутку, резко оборвала ее Аюна. — Неужели ты полагаешь, что наш божественный отец выжил из ума и не ведает, что творит?

— Кто я, чтобы усомниться в его мудрости! — замахала руками Джаяли. — Ты права, милая, это просто сплетни. А может, мне просто не очень нравятся их мужчины. Уж очень они неказисты. Впрочем, твой жених на церемонии надевания браслетов выглядел неплохо. Если бы он был повыше хотя бы на полголовы и не такой смуглый…

— …то он был бы арием, сестрица, — со смехом ответила Аюна.

Несколько мгновений они молчали. Царевна злилась на старшую сестру, отгоняя от себя навязчивые видения накхского погребального костра. Джаяли смотрела на нее загадочным взглядом, не спеша делиться потаенными мыслями. Она и так сказала достаточно.

Что ж, если Аюна не желает слышать, ей же хуже…

— А что это у тебя? — спросила Джаяли, заметив вдруг длинный потрепанный свиток, покрытый пестрыми рисунками и записями. Свиток лежал на каменном полу, развернутый вдоль окон от стены до стены.

— Это? Заметки о путешествии в полуденные страны, — оживленно заговорила царевна, радуясь, что сестра решила сменить неприятную тему. — Мне дал их почитать дядя Тулум.

Аюна любила дядю-жреца — он часто приносил ей что-нибудь занимательное из истории или древних героических легенд, порой подолгу беседовал о божественном и человеческом и вообще относился к царевне и ее младшему брату Аюру куда внимательнее и сердечнее, чем родной государь-отец.

— Ты знаешь, Джаяли, что совсем недавно из дальних стран вернулись отправленные дядей люди, которые искали сказочную прародину ариев, что, по легендам, погибла в великой битве Исвархи с Первородным Змеем? Они ушли на юг два года назад. Многие тогда подсмеивались над дядюшкой, называя его мечтателем и упрекая, что он впустую тратит деньги из казны. Но он оплатил поход из собственных средств, а во главе поставил своего человека — Аоранга…

— Что такое этот Аоранг? — спросила Джаяли. — Я слыхала о нем. Какой-то удивительный дикарь, натасканный дядей?

— Воспитанный им, — поправила Аюна. — Вообрази — он из мохначей, самого дикого из подвластных нам племен. Дядя как-то рассказывал, что он обладает колдовским даром.

— Каким?

— Даром исцеления. Он лечит прикосновением, чует запах болезни, как звери, и еще много всего…

— Надо же! — недоверчиво заметила сестра. — И он умеет говорить на человеческом языке? Погоди, погоди! Мохначи — это же погонщики мамонтов? О боги! Они же почти звери! Так это существо ходит в шкурах и ужасно воняет?

— Сейчас ты сама все узнаешь.

— Да ты что?! — ужаснулась Джаяли.

Аюна весело посмотрела на нее.

— Да, я его жду. Он скоро придет за свитком и расскажет о походе сам. Может, останешься?

— Вот еще! — фыркнула Джаяли, вставая из-за стола. Служанки тут же подскочили, обувая ее в остроносые туфли и бережно укутывая в драгоценное покрывало. — Нисколько не любопытно слушать рычание и мычание косматого полузверя…

Женщина с беспокойством взглянула на младшую сестру:

— Он не опасен?

— Неужели дядя подверг бы меня опасности, присылая злобного дикаря?

— Ну-ну. Говорят, мохначи настолько сильны, что способны разорвать человека надвое голыми руками. А еще я слышала, что они подвержены внезапным приступам ярости. Не отпускай служанок да непременно вызови сюда стражу. Удачи!

Сестра неспешно удалилась, расцеловав ее на прощание. Спустя недолгое время после того, как мелодичный перезвон ее украшений затих в коридорах, в покои царевны вошел стражник.

— Госпожа, там пришел… этот… — страж помялся, не зная, как титуловать гостя, — Аоранг! За свитком достопочтенного Тулума!

У Аюны вспыхнули глаза от любопытства. Она села у стола, приняла гордую позу и величественно приказала:

— Позови его сюда! А сами останьтесь снаружи!

Эти слова Аюне подсказала гордость — но сердце ее стучало, как если бы в ее изысканные покои собирались ввести ручного саблезубца (сама царевна их никогда не видела, но, говорили, бывало и такое). Да, этот зверь еще слепым котенком появился и вырос у людей, и даже не то что приручен — он искренне считает их своими родичами. Но пусть саблезубец мурлыкает и ластится, он все же страшный хищник, и не требуется слишком много воображения, чтобы представить, на что он способен…

За раскрытыми дверями послышались тяжелые медленные шаги, и дверной проем застлала огромная тень. Вернее, огромной тень показалась принцессе — скорее она была неестественно широкой. Вошедший был плечист и светловолос, но не как арий; остановившись в дверях, он опустился на одно колено да так и замер, низко наклонив голову. То, что он был не в шкурах, а в человеческой одежде, как и его покорная поза, подбодрило царевну.

— Это ты Аоранг, воспитанник моего дяди?

— Да, солнцеликая, — приглушенным голосом ответил тот, не поднимая головы. — Святейший прислал меня за отчетом о походе в полдневные страны. Осмелюсь спросить, ты уже прочла его?

— Прочитала и желаю говорить с тобой о нем, — ответила царевна, вставая и рассматривая вошедшего. Тот, чуя ее изучающий взгляд, поднял голову и взглянул на нее ясными голубыми глазами. У Аюны отлегло от сердца. В странных и резких чертах мохнача было много непривычного, но ничего ужасного.

— Войди и садись сюда, к столу, Аоранг, — ласково велела она. — Смелее, я же приказываю тебе. Служанки, налейте ему освежающего напитка и принесите сладости. Я хочу услышать рассказ о великом походе — так, как ты видел его своими глазами…

Аоранг сидел на подушках перед низким столом, разделяя свое внимание между царевной и огромной вазой, полной сладких золотистых узелков — лакомства, которое вяжут и варят из смеси меда, топленого масла и сока лучших плодов из полуденных уделов Аратты. Ничего подобного воспитанный при храме молодой мохнач прежде не пробовал, но не хотел этого показать. И несмотря на настойчивые предложения царевны угощаться, взял только один узелок, и то как бы нехотя.

Обычно Аорангу было все равно, что о нем думают или говорят — а говорили всякое, правда по большей части за спиной, — но в глазах Аюны ему не хотелось выглядеть дикарем. Он знал ее ребенком — в том числе помнил и такое, что царевна явно забыла, иначе не говорила бы с ним сейчас как с незнакомцем, — но в его памяти она оставалась чем-то вроде роскошной куклы в золотой парче, с нарисованными глазами… Потом они много лет не встречались — а сейчас словно сам Исварха вдохнул в эту куклу божественный огонь, который сделал ее живой и невыносимо прелестной. Стараясь не таращиться на царевну слишком уж с откровенным восторгом, Аоранг рассказывал о своем походе. О нем он мог говорить без смущения и сколь угодно долго.

— Годится ли южная земля для жизни? Как тебе сказать, солнцеликая, — говорил он звучным, глубоким голосом. — Я давеча так сказал святейшему Тулуму, отдавая ему записки о походе: жить и там можно, но к чему? Там нет просторных, годных для земледелия плодородных равнин — только горы и непроходимые чащи, пропасти, бурные реки и тесные тропы…

— Похоже на земли накхов, — заметила царевна.

— О нет! Накхаран — земля скудная, но дышится там легко. А на юге… Перейдя тяжелыми снежными перевалами через великие горы, мы на радостях попытались спуститься вниз, но далеко не прошли — нас одолела невыносимая жара. Люди буквально захлебывались воздухом, как в бане, одежда намокала и липла к телу… И это в середине зимы! Дожди — внезапные потоки с неба, словно местная богиня после стирки выплескивала с неба кадку, — каждый день, да не по разу! Может быть, если бы дождались лета, было бы посуше, но мы бы не дожили… Лошадки-то наши, хоть и дети южных степей, и те начали болеть, копыта мокли, ноги у них покрывались язвами…

Аоранг почесал голову, покосился на обручальный браслет-змею на руке Аюны и содрогнулся, вспоминая.

— А сколько там змей и насекомых! Шагу не ступить, не устроить ночлег, чтобы этакая ядовитая тварь кого-то не тяпнула…

— Вы встретили там какие-нибудь племена? — спросила царевна.

— Нет, да оно и понятно — какой безумец решит поселиться в таких местах? Только обезьян.

— О, как в сказках? — всплеснула руками девушка. — Вы не привезли одну сюда?

— Ничего хорошего в них нет. Гнусного нрава, грязные существа, сотворенные в насмешку над людьми…

Аоранг нахмурился, кинул в рот еще пару сладостей и вдруг вскинул голову:

— Ты представляешь, какую мы встретили там диковину — лысого мамонта!

Он захохотал так громко и внезапно, что Аюна шарахнулась в сторону.

— Прости, солнцеликая. Вспомнил, как он выглядел. Эти голые, хлопающие на ходу уши, морщинистая задница… Я хохотал на весь лес так, что чуть не лопнул… А саблезубцы их — без клыков, да еще и полосатые. Нет, зубы у них есть, но, когда зверь закрывает пасть, их не видно! Короткозубые саблезубцы и лысые мамонты… Как эти звери там намерены выживать, уму непостижимо. Лично я бы переселился туда, только от смерти спасаясь!

Аоранг покачал головой, пододвинул к себе вазу и задумчиво зачерпнул пятерней горсть узелков, но вовремя опомнился и высыпал их обратно.

Аюна не заметила его оплошности, — подперев подбородок ладонью, она увлеченно слушала. Дикарь превзошел все ее ожидания. Он в самом деле оказался нестрашным, совсем не вонял, а кроме того, интересно рассказывал. Вопреки ехидным словам сестры, он вовсе не рычал и не мычал, а изъяснялся на высоком наречии получше иных ариев. Аюна поймала себя на том, что его просто приятно слушать. А безупречный столичный выговор мохнача, несомненно, заслуга ее дяди-жреца.

Да и сам Аоранг был вовсе не так уж уродлив. Хотя, конечно, наружность его была своеобразна. Видимо подражая ариям, он ходил не скрючившись и свесив руки до колен, как погонщики мамонтов, а держал спину очень прямо. Из-за этого его невероятно широкие плечи, которые у мохначей всегда были словно поникшими под собственной тяжестью, казались еще шире. Взлохмаченные рыжевато-русые волосы копной падали на плечи, топорщась, как сухая трава. Обветренное веснушчатое лицо его было словно вырублено из камня. Крупные, резкие черты, глубоко сидящие голубые глаза и низкий скошенный лоб говорили о крови первых людей, не знающей счету лет древности.

Аюна попыталась вспомнить, что о нем знает. Почему-то ей казалось, что она видела молодого мохнача и раньше. Подумав, она решила, что в этом нет ничего странного — наверняка она в детстве не раз встречала его во время церемоний в столичном храме Солнца. Неведомо за какие заслуги дикарь с детства рос при верховном жреце Тулуме, величая его своим учителем, священным наставником и чуть ли не названым отцом. Но по закону у него не было вообще никакого титула. Он не был ни царевичем, ни жрецом, ни слугой, и даже рабом не считался. Он был просто Аоранг.

— Что ты все смотришь на меня, солнцеликая? — закончив рассказ и немного помолчав, с тревогой спросил воспитанник Тулума. — Я чем-то оскорбляю твой взор?

— Напротив, ты выглядишь совсем не так, как я ожидала, — откровенно сказала Аюна.

— Правда? И в чем же отличия?

— Ты одет…

— О да, царевна, — с добродушной усмешкой ответил он, — голый мохнач — это зрелище, которое вынесет не каждый арий…

— Да я не о том, — со смехом отвечала Аюна. — Ты в человеческой одежде. Непривычно видеть мохнача не в шкурах.

Аоранг беспечно пожал плечами:

— Учитель говорил: воспитанный человек одевается сообразно месту. Среди ариев я одеваюсь как арий. А на Ползучих горах хожу в шкурах, как мои сородичи.

— Где? — не поняла царевна.

— Ползучие горы. Так мы называем Змеиный Язык.

— А почему?

— У мохначей есть поверье, что эти горы когда-то были живыми существами и ползали. Они сами приползли туда, где пребывают сейчас. А кое-кто считает, что они продолжают ползти. Понемногу, на ладонь в год…

Аюна покачала головой.

— Ты так много знаешь о своем народе. Откуда? Ты ведь, кажется, с детства рос при храме?

Аоранг задумчиво переставил себе на колени изрядно опустошенную вазу со сладостями.

— Это долгая история. Расскажу, если пожелаешь.

— Желаю, — ответила царевна, покосившись на вазу, но ничего не сказав.

— Двадцать с лишним лет назад святейший Тулум устраивал один из своих первых походов на Змеиный Язык. Они продвигались на север вдоль одной из главных рек — как известно, все реки там текут к югу, — и вот однажды его люди увидели в снегу сани. Брошенные сани, без упряжки, и рядом никого. А в санях сидел ребенок лет пяти, и его уже заносило снегом. При виде чужаков, вышедших из метели, он ничуть не испугался, а вскочил и протянул к ним озябшие руки…

— Тебя бросили! — ахнула Аюна.

— Арии забрали меня с собой, накормили и согрели. Позднее Тулум осмотрел меня и счел весьма необычным, — продолжал Аоранг. — Я был светловолосым, а таких среди мохначей очень немного. Святейший решил, что ребенка отдали богам из-за его непохожести на других. У диких племен такое случается сплошь и рядом…

— А дальше что было?

— Что же дальше? Святейший Тулум привез меня в столицу, поселил при храме, обучил речи и обычаям ариев. А когда я подрос — всем наукам, какие следует знать жрецу истинного бога. С тех пор я живу здесь, и Аратта стала моим домом.

— Но неужели ты никогда не хотел вернуться к сородичам?

Мохнач вздохнул:

— Когда я стал подростком, мной овладело желание найти свое племя. Я хотел взглянуть в глаза тем, кто обрек ребенка на смерть…

Уголки губ Аоранга резко дернулись вниз. Аюна даже вздрогнула от того, как на миг преобразилось, став звериным и страшным, его добродушное лицо.

— Мне тогда казалось, что это самое важное. Куда важнее всех лет, что я провел при храме…Найти их и спросить, почему от меня решили избавиться! Я попросил Тулума отпустить меня на поиски. Он меня отпустил и даже не пытался отговаривать, хотя лишь Исварха знает, чего ему это стоило, — а я, в своем юношеском себялюбии, даже не подумал тогда об этом!

Аоранг стиснул вазу, запустил туда руку, сгреб горсть узелков и свирепо захрустел ими.

— И как, ты нашел свое племя? — с невольной робостью спросила царевна.

— Да! Я нашел племя, и куда легче, чем ожидал. Мохначи всегда ходят одними тропами, из года в год, следуя за стадами. Сородичи радостно меня приняли. Я прожил с ними полгода, откочевал с ними вдоль хребта Холодной Спины с юга на север и обратно… И вернулся в столицу. Святейший Тулум встретил меня без слова упрека, так ласково, что я обнял его колени и невольно разрыдался. Только тогда я осознал, что он и есть мой истинный отец…

— Радостно приняли? Но почему они бросили тебя умирать в холодной степи? — с гневом спросила Аюна, которая слушала его, затаив дыхание. Она уже забыла, что собиралась просто подивиться на воспитанного дикаря, — перед ней распахнулся целый мир…

Аоранг поставил пустую вазу на стол, виновато посмотрел на царевну и неожиданно улыбнулся. Улыбались его широкие губы, глубоко сидящие глаза и веснушчатые щеки, так что царевна сама невольно улыбнулась в ответ.

— Они меня не бросали!

— Но как же…

— На самом деле меня отнесли в степь для обряда. Я должен был встретить своего мамонта. Шаманы сказали, что там недалеко ходило стадо и один из них был рожден моим побратимом. Я должен был позвать его, а он — ответить. Тогда я, должно быть, решил, что удивительного вида люди, которые вышли из метели, — это духи, которые отведут меня к моему зверю, потому и не испугался…

— Но разве это не опасно? Маленький ребенок — и огромное волосатое чудовище…

— Очень опасно. Даже мохначи делают так не всегда. Но без этого не возникнет та связь на всю жизнь, без которой истинный человек в какой-то мере останется неполноценным…

— Истинный человек?

— Я о мохначах сейчас, царевна. Мохначи называют себя истинными людьми, ибо лишь себя такими и считают. Святейший Тулум говорит, что так рассуждают все дикие племена. Сами они и есть люди, а соседи их — опасная и подозрительная нечисть. Да и арии недалеко ушли от этого, — с усмешкой добавил он.

— Но ведь арии действительно… — Аюна осеклась, пораженная этими совершенно новыми для нее мыслями. — Разве не мы — любимые дети светоносного Господа Исвархи, не избранники его, в отличие от прочих подвластных нам племен?

— А ты полагаешь, что жителям Ползучих гор есть дело до Исвархи?

— Что за нелепости ты говоришь, Аоранг! Перестань, это слова мятежника!

— Как прикажешь, солнцеликая, — склонил лохматую голову воспитанник жрецов.

Аюна помолчала, борясь с досадой и невольным гневом. Как он мог сказать подобные крамольные слова об ариях? Кем себя вообразил?!

«Ладно, какой спрос с мохнача?» — милостиво решила она и спросила:

— А почему ты не остался со своим племенем?

— Зачем? Я рад, что знаю теперь своих предков. Но у меня уже есть семья. Святейший Тулум — мой воспитатель и драгоценный наставник — стал мне больше чем отцом, — с глубоким почтением произнес Аоранг. — Во всем свете я люблю его больше всех. И где бы, скажи, я получил столько знаний, столько божественной мудрости? Мохначам тоже кое-что ведомо, куда больше, чем высокомерно полагают арии, — но во многом они как дети. Их сознание не пробудилось, они любят сказки и не понимают науку. Они смотрят на звезды, а видят глаза своих предков.

— А что ты видишь, когда смотришь на звезды? — спросила царевна, недоверчиво улыбаясь.

Аоранг задумался. Потом устремил на нее взгляд, и глаза его вспыхнули под густыми бровями, словно в темных пещерах зажглись голубые огни.

— Знаешь ли ты, что такое фраваши? — спросил он.

— Добрые духи?

— Нет, не совсем. Это мирской взгляд. Божественная Ясна-Веда говорит нам, — начал он с детской серьезностью, — что есть чистые предвечные души, созданные Исвархой в тех высших сферах бытия, которых не достигает никакое зло. Часто они невидимо сопровождают праведников, давая им советы и ограждая от дивов. А порой они воплощаются в нашем мире и незримо горят в людском обличье. Такие рожденные во плоти фраваши невообразимо прекрасны, и ни одна истинно зрячая душа не может остаться к ним равнодушной…

Говоря это, Аоранг смотрел на царевну, не отрывая взгляда, так что у Аюны понемногу запылали щеки и снова заколотилось сердце. Она даже слегка испугалась. «Что творится со мной? Он так смотрит на меня, рассуждая о предвечных душах, будто говорит обо мне…»

Они беседовали еще долго — куда дольше, чем предписывали приличия. Небосвод усыпали звезды, один за другим гасли светильники. Служанки зевали за рукоделием в углах… Наконец царевна спохватилась.

— Уходи, Аоранг, — сказала она, вставая. — Я была рада беседовать с тобой. Право, мне сейчас кажется, будто я вообще беседовала по-настоящему впервые в жизни. Ты воистину необычный человек, я совсем не ожидала… Ладно, не важно. Это было… — Аюна попыталась найти слово, но так и не нашла того, которое передало бы весь сияющий хаос ее впечатлений, и закончила неловко: — Хорошо.

Аоранг встал, сразу стал огромным и неуместным в ее утонченно-роскошных покоях, посмотрел на нее с робкой мольбой.

— Я могу прийти еще, солнцеликая?

Царевна удивленно посмотрела на него. Но не успела возмутиться дерзкой просьбе, как, сама того не ожидая, ответила:

— Приходи завтра.

Глава 13

Испытать себя

Праздник ингри хоть и казался бесконечным, однако наконец угас, как костер, в котором прогорели все поленья и остались лишь подернутые пеплом, едва рдеющие угли. Над берегом витал запах браги и разносился храп тех гуляк, которые не смогли добрести до своего ложа и заснули в траве или прямо под длинными столами.

Хаста тоже пытался спать рядом со своим алтарем, закутавшись с головой в одеяло и обняв для тепла гадательную собаку. Он бы и рад был уснуть, но ему не давали это сделать комары. Они противно пищали в темноте и больно кусались; главное же, что с реки их налетела целая свора, которая все увеличивалась. Такое ощущение, что комары ингри тоже решили устроить себе праздничный пир.

— Отродясь не встречал таких кровожадных и свирепых тварей, — раздраженно бормотал жрец, вертясь на своем ложе и шлепая по себе ладонями. — Это какие-то дикари, убийцы! То ли дело комары Аратты — скромные, воспитанные, миролюбивые существа! Если и укусят, то предупредительно остаются на месте, чтобы ты мог их прихлопнуть. Эти же мигом напьются крови и улепетывают, освобождая место для родни…

Из-за высокого шатра царевича донесся громкий хохот. Хаста приподнялся и прислушался. Похоже, еще кто-то неугомонный не спал. Жрец встал и, завернувшись в одеяло, побрел на голоса. За шатром у догорающего костра он обнаружил группу ловчих. На углях лежала сырая ветка и дымила, отпугивая комаров. Ловчие обсуждали предстоящую охоту.

— Что за зверя будем брать, слыхивали?

— Ингри говорят — секач. Только страх какой большущий.

— Мы что, за секачом в этакую даль тащились? — разочарованно протянул кто-то из ловчих. — Что их, в Аратте мало?

— Но этот вроде как куда поболее наших. Я с их охотниками беседовал, они мне в березовый срез тычут, показывают, что, мол, следы в толщину этой самой колоды.

— Может, они тебе говорили, чтобы ты ее в огонь подбросил? — беззлобно пошутил кто-то.

— У страха-то глаза велики, — проговорил Дакша, который полулежа дремал у огня. — Он бы тебе и в пень ткнул, если бы тот поблизости оказался. Их послушать, так завтрашняя тварь чуть меньше мамонта.

— А кто его знает? — возразил первый. — На Змеином Языке, помните, как жрец царевичу в дыму зверя показывал? Как потом царевич с лица сбледнул…

— Да его небось от дыма замутило.

Над поляной пролетели смешки, потом кто-то возразил:

— Секач — добыча славная, и взять его не так-то просто. Помню, гнали мы такого, а у него шкура — как броня. Стрелы отскакивают! Копьем его в бок ударил — так словно в ворота палкой стукнул. А он только обернулся — и на меня!

— И что ты?

— Да что я? Ничего. Убил он меня.

— И съел, — добавил кто-то.

Вокруг раздался радостный хохот.

— А если вправду, я на дерево взобрался, да так шустро, что и по лестнице бы так быстро не взбежал. Благо не один охотился — другие секача дальше погнали. Ну, в конце концов загнали, как иначе? Но до того он нам трех собак пропорол…

— Хорошо, что секач был, а не медведь, — добавил еще один из сидевших у костра ловчих. — Иной медведь еще и сам на дерево за тобой взберется без всякого труда. А ежели нет, то и свалить дерево может или так раскачать, что стряхнет тебя, словно еловую шишку, и шлепнешься наземь аккурат ему в лапы.

— Это да, — вторил ему третий ловчий. — Медведь — тот поопаснее будет. И на рану он крепок. Иного зверя подранишь да по кровавому следу за ним и идешь. А этот ежели со стрелой или копьем ушел, то лучше прочь бежать. Скроется — не найдешь. А потом сам к тебе придет. Когда ты не ждешь его…

— Ишь ты, прочь бежать! — хмыкнул кто-то. — Да ты с медведем-то побегай. Это он только с виду косолап, а если припустит, то и на коне не ускачешь.

Хаста устроился поблизости, там, где гуще всего дымила сырая ветка. Прикрыв нос ладонью от дыма, он слушал разговоры охотников, старательно запоминая звериные повадки. Не то чтобы он сам полагал стать ловчим, но все, что касалось мира вокруг, интересовало его столь живо, что он мог позабыть о еде и сне, в надежде разузнать что-либо новое.

— Это верно, — подтвердил слова приятеля охотник, что недавно рассказывал о секаче. — И главное, ежели с медведем нос к носу столкнешься — спиной к нему не оборачиваться. Вмиг лапой махнет и с головы всю кожу снимет, да еще и шею поломает. Потом наземь завалит, руки-ноги обгрызет, брюхо выпотрошит…

Рыжий жрец, представив себе это зрелище, невольно пожалел о сытной трапезе. А ловчий продолжал:

— А вот ежели не побежать, стоять да орать на него что есть сил — или стучать по дереву, или еще как шуметь, — вернее получится спастись. Если повезет, конечно. Но медведь — зверь разумный. А потому если удивить его, то, может, и не сунется. Ну и собак, понятное дело, крепких иметь нужно — эти завсегда помогают. У меня вот была такая, — как выйдет медведь, как на задние лапы встанет, так она сразу с лаем на него бросается. Бесстрашная!

— И что ж, где теперь твой пес?

— Задрал его медведь, — грустно поведал ловчий. — Только он на хозяина лесного бросился, тот его лапой под брюхо поймал, а когтищи-то ого! Ну и все — будто пятью ножами распорол…

— Да, медведь — зверь знатный, — зевая, заметил Дакша. — Даром что в Аратте их не водится. Но в Накхаране, в горах, эта тварь нередкая.

— Там вообще столько всяких тварей… — как бы себе под нос заметил другой ловчий.

Его слова встретили дружными негромкими смешками.

— Тебя послушать, так все зло из Накхарана.

— А разве добрый человек змеей себя кликать будет? — запальчиво возразил ловчий. — Вон у нашего видел, какая за спиной косища? И вся изукрашена словно чешуей — ни дать ни взять гадина ползучая свисает… Раньше, мне дед рассказывал, еще и лицо раскрашивали — на лбу змеиные морды рисовали. Со стороны — как будто из человека змей глядит…

— И нынче, говорят, красят, — добавил кто-то, — только в городах им это запретили, чтобы детей и женщин не пугать.

— Ага. Чтобы на них, случаем, никто не поохотился, — пошутил кто-то.

Шутка имела успех, однако, отсмеявшись, ловчие начали опасливо кидать взгляды через плечо.

— Ладно, — махнул рукой Дакша. — Спать надо идти.

Один за другим охотники вставали, потягиваясь и зевая, и расходились по своим шатрам.

— Когда выходим-то? — спросил кто-то старшего ловчего. — Не завтра, надеюсь?

— Нет, говорили же. Сперва дикари жертвы принесут, в этой их лесной избе. Иначе на неведомого зверя идти боятся.

— Что за лесная изба?

— Да ты все прослушал! Вождь их, Толмай, нынче за столом рассказывал. Есть, говорит, в старице реки каменное яйцо, а на том яйце стоит большая изба, вся черепами увешанная, — дом лесной нечисти. В ней ингри богу леса жертвы приносят за благополучную охоту. Еще он запретил туда ходить нашему царевичу — дескать, мал еще…

— Хе-хе… А мы туда пойдем?

— Вроде нас не звали. Вождь сказал — они завтра поколдуют, потом поведут нас за зверем.

— Ну и ладно. Хоть дух переведем, отоспимся…

«Кто отоспится, а кому на заре возжигать огни и петь приветствие солнцу», — угрюмо подумал Хаста, устраиваясь у костра и вновь заворачиваясь с головой в пропахшее дымом одеяло.

На этот раз ему даже удалось заснуть и проспать какое-то время, пока его не разбудили вопли.

— Джериш! — орал где-то у дальней стены частокола Ширам. — Твои воины спят на посту!

Хаста услышал, как злобно огрызнулся глава жезлоносцев, и ругань пошла с удвоенной силой.

«Да что же это такое! — чуть не взвыл жрец. — Опять Ширам поцапался с ариями! В последнее время уже ни дня нет без свары! Хоть бы один из них уже прибил другого поскорее и ушел спать!»

Голоса однако не затихали. Мимо костра кто-то пробежал. Во встревоженном гомоне все чаще слышалось имя Аюра.

Хаста высунул голову из-под одеяла как раз вовремя: оба воина, забыв о ссоре, спешили к шатру царевича.

Жезлоносец, охранявший ворота, хмуро глянул на приближающегося Ширама и пробормотал ругательство, намекающее на близкое родство с накхом. Сейчас, дорвавшись до власти, этот недомерок рад поглумиться над славными воинами личной стражи государя! Это ведь его сородичам положено охранять дворец в ту пору, когда добрые люди спят, а бодрствуют только разбойники да крысы.

Вот для чего, спрашивается, сейчас нужна стража у ворот? Может, он опасается, что за ночь ингри разберут ворота на дрова?

Эта мысль неожиданно развеселила стража, и он с улыбкой поднял оружие, приветствуя обходящего посты накха.

— Все спокойно?

— А чему тут беспокоиться? — чуть насмешливо, с вызовом спросил арий. — Бревна ограды все на месте!

Он кивнул на сбитые в ряд заостренные древесные стволы в два человеческих роста, вкопанные вокруг стана.

— Вот пусть и дальше там остаются, — не вдаваясь в лишние разговоры, буркнул накх и отправился дальше.

Сейчас он особенно жалел, что рядом нет хотя бы пары его сородичей. Насколько спокойнее была бы его жизнь! Этих надменных арьев, сколько ни учи, не научишь, что война в чистом поле — слишком большая роскошь, а могильники полны тех, кто искал в битве честной схватки. Конечно, ингри кажутся народом мирным и доброжелательным. Возможно, теперь они станут не просто дикарями, которых давным-давно обложили податью да и забыли, — теперь с них начнется покорение этого отдаленного, но весьма богатого края.

Но все это только видимость — а как все обстоит на самом деле? Никто не знает. Даже этот рыжий ловкач Хаста не прочтет в своем волшебном дыму потаенных мыслей ингри. Оно и понятно — как можно доверять людям, если они не одной с тобой крови?

Он дошел до следующего поста и едва не задохнулся от негодования. Два ария, которым полагалось беспрестанно обходить свою часть стены, дремали, прислонившись спиной к бревнам частокола.

Ширам едва удержался от того, чтобы не пнуть ближайшего часового сапогом, лишь заорал:

— Джериш! Иди сюда!

— Жену свою так звать будешь, — донеслось из шатра главы Полуденных Жезлоносцев. — Чего надо?

Хмурый великан не спеша вылез наружу, накинув на плечи шерстяной походный плащ.

— Твои люди спят на посту!

— Послушай, Ширам, — нависая над накхом, процедил тот. — Мои люди за день устали и должны отдохнуть. Вон, бери охотников. Пусть они тебя развлекают сколько заблагорассудится.

— Напоминаю, мы в походе, — внешне спокойно заговорил Ширам, еле сдерживая ярость, — а значит наша крепость должна охраняться наилучшим образом…

— Да пошел ты! Эй, парни, всем спать!

— Ты соображаешь, что делаешь? — перешел на шипение накх и, обернувшись, рявкнул: — Всем стоять на месте! Кто двинется, убью!

Он вдруг осекся. Весь гнев его мгновенно пропал, сменившись нарастающей тревогой.

— Где Аюр?

Джериш взглянул на него озадаченно:

— Где-где? У себя в шатре.

— Мы тут орем как резаные. Царевич наверняка должен был услышать и выскочить!

— Я говорю — он спит! — уже не так уверенно ответил Джериш. — Вон, караульный стоит…

У большого расписного шатра и впрямь переминался с ноги на ногу молодой воин. Не говоря ни слова, Ширам развернулся и направился к временному обиталищу Аюра. Джериш последовал за ним.

— Солнцеликий спит, — попытался было сказать страж, преграждая ему путь. Но Ширам слегка качнулся и обтек его, слово пустое место. Сердце его колотилось, как бубен колдуна в день весеннего обновления, когда Великий Отец-Змей меняет кожу. Тонкий слух, воспитанный годами обучения, уловил то, что заставило его побледнеть. Из шатра не было слышно ни звука дыхания, ни биения сердца.

Ширам отвернул полог шатра и замер. Несколько мгновений он стоял так, замерев, подобно одному из бревен частокола.

— Джериш!

На этот раз предводитель жезлоносцев, должно быть понимая, что дело скверное, метнулся к накху так быстро, что смог бы опередить пущенную им же стрелу. Он заглянул в освещенный слабым огоньком глиняной светильни шатер и громко выругался — царевича внутри не было.

Ширам уже рыскал по шатру в поисках следов.

— Лука и колчана нет… И пояса с кинжалом тоже.

— И сапог, — хрипло добавил Джериш. — Должно быть, сам ушел…

— Джериш, убей этого недоноска! — Накх ткнул пальцем в побелевшего от ужаса юного воина.

Без лишних разговоров глава жезлоносцев с размаху двинул подчиненному в челюсть так, что тот рухнул без чувств, уже не услышав обещания в случае неудачных поисков снять с него шкуру и натянуть на барабан.

— Царевич наверняка где-то в крепости, — произнес Джериш. — Вокруг стража, ворота закрыты — он не мог уйти. Он ведь сам ушел, его не похитили — раз лук с ним…

— Такой лук, как у Аюра, могли и похитить, — мрачно возразил Ширам. — Не говоря уже о сапогах, поясе и кинжале из небесного железа. Возьми своих людей и обыщи стан.

— А ты?

— А я буду искать царевича, — съязвил накх, удаляясь в сторону ворот.

«Пусть хоть все перероет — я уверен, что Аюра здесь нет. Но в лесу от этих горластых ариев никакого толку. А вот от пары-тройки ловчих, пожалуй, будет польза…»

Ему вдруг припомнилась волчья стая, замеченная им в предутреннем тумане недалеко от подножия холма, и сердце его сжалось от тревоги. Только бы царевича понесло в деревню. Только бы не в чащу!

Наверняка все объяснится самым простым образом: какая-нибудь местная девица состроила блистательному красавчику глазки, он и рад. А бранил их давеча небось для отвода глаз… Ширам попытался вспомнить момент, когда кто-то из девиц успел поворковать с Аюром и договориться о тайной встрече. Нет, кажется, такого не было. Неужели пропустил? Но как?

Ширам бросил взгляд на стражей у ворот. Мог ли царевич попросту выйти и отправиться через ворота по тропинке? Вряд ли. Арии, конечно, плохие сторожа, но не настолько же! Они бы не выпустили Аюра одного. Да и мимо стоянки мохначей незаметно не проскользнешь. Мамонты учуяли бы чужака, подняли рев… Раз так, значит он перелез через частокол. Летать по небу арии, даже царского рода, пока вроде не научились… Где он мог перелезть? Конечно, не на виду у дозорного…

Ширам подошел к воротам.

— Не проходил, — не дожидаясь вопроса, замотал головой жезлоносец. — Солнцем клянусь!

Не ответив ему, накх повернулся спиной к воротам и начал внимательно осматривать частокол. Мог ли царевич перелезть возле спящих стражей? Тоже вряд ли — а если бы проснулись? Он еще раз оглядел ту часть стены, которая была видна от ворот…

— Шатер разрезан! — послышался издалека голос Джериша. — Вот здесь!

Предводитель жезлоносцев появился из-за шатра.

«Да, именно там — эта часть от ворот не видна, — подумал накх. — Похоже, юнец хорошо усвоил мои наставления в высоком искусстве оставаться невидимым…»

Не говоря ни слова, он направился к стене, взошел на дощатый настил и поглядел через зубцы на ночной лес.

«Просто уцепиться за край стены и перемахнуть через нее у Аюра бы не получилось — слишком высоко. Что-то подставил? Тогда где оно? А что, если мальчишка умудрился освоить ходьбу по деревьям? Я ведь и показал ему всего раза два…»

Ширам взмахнул рукой, и из рукава появилась недлинная веревка с множеством узлов и петлями с обоих концов. Бросок — и она обвилась вокруг одного из заостренных бревен. Еще миг — и накх легко взлетел на стену. Деревья обтесывали недавно — значит древесина еще не высохла и должна сохранить след от веревки…

Он оглядел заточенные колья — один, другой, третий… Ну вот, так и есть. Вот она, отметина!

Тут саарсан заметил посреди двора взволнованного Хасту, который тоже явно кого-то искал, и семенящую за ним собаку.

— Эй, жрец, — крикнул он с частокола, — твоя пустолайка умеет брать след?

— Моя собака посвящена богам. Она не для выслеживания, а для прорицания, — несколько обиженно ответил Хаста.

— Да? Тогда пусть проречет, куда наш славный царевич собрался среди ночи?

— Этого она не сможет.

— Вот же бесполезная тварь! — бросил Ширам, намереваясь спрыгнуть со стены. — Скажи ловчим, чтобы выходили за ограду и искали под ней следы. Пусть смотрят внимательно — Аюр не мог улететь…

— Собака не может тебе сказать, — между тем продолжал рыжий жрец, — зато я могу.

— Что?!

— Нынче ночью, после деревенского пира, ловчие у костра вели беседы о прежних и грядущих охотах. Также они вспоминали некое лесное святилище, в котором, по словам местных жителей, хранятся останки невиданных зверей, что забредают порой в этот край прямиком из Бездны…

Ширам тут же вспомнил рассказ вождя о чудовище, прилетевшем некогда на берега Вержи.

— А еще, — подтверждая его мысли, продолжал Хаста, — они говорили о том, что вождь запретил Аюру это святилище посещать, ибо тот пока еще не зрелый муж, а несмышленый отрок. Вот я и подумал: а ведь ловчие сидели прямо у шатра Аюра и ему было все прекрасно слышно…

Волосы Ширама зашевелились на затылке от этих слов. Запретное капище лесного бога! Каких угодно ловушек местные дикари могли понаставить, чтобы уберечь его от чужаков! Бог весть как поведут себя духи свирепых тварей, нашедших там свой последний дом, когда туда войдет непосвященный!

— Молись, Хаста, и приноси жертвы, — глухим голосом велел Ширам, — чтобы твои молитвы звучали громче, чем голоса лесных духов!

Он спрыгнул наружу, перекатился кувырком по склону и встал на ноги.

Да, вот здесь неподалеку — примятый мох. Значит, и Аюр спускался тем же способом.

Лес непроглядной, молчаливой стеной стоял перед ним, отпугивая чужаков одним своим видом. Что за нелегкая понесла туда Аюра! Неужели любопытство его оказалось так велико, что пересилило и усталость, и здравый смысл? Или сам он не понимает, как неуместно и опасно нарушать обычаи местных дикарей, когда они только-только наладили с ними добрые отношения?

Издалека послышались голоса ловчих, замелькали огни факелов. Ширам решил их не дожидаться. К чему? Тем не составит труда отыскать его след. Сейчас главное — как можно скорее догнать царевича и перехватить его, пока тот не добрался до капища.

Дни, проведенные когда-то в пещере, подарили глазам накха способность видеть в темноте. Теперь все предметы становились для него еще более выпуклыми, чем при свете. Все полутона стирались, оставляя лишь черный и белый цвета. Наклоняясь к земле, подобно собаке-ищейке, Ширам двинулся по следу.

Слабые отпечатки на земле говорили, что сперва Аюр явно шел осторожно, ставя ногу на носок, предварительно ощупывая им землю и уж потом опуская ступню. Должно быть, опасался, что хруст веток разбудит дремлющих сторожей и выдаст его. Но когда ограда острожка окончательно скрылась из виду, след стал вполне отчетливым. Утратив опаску, царевич беззаботно устремился вперед — и тут же поставил ногу на прикрытую мхом и листьями гнилушку. Та проломилась под его ступней, и, чтобы удержать равновесие, он опустил вторую ногу сразу на подошву. «Так-так, — хищно ухмыльнулся Ширам. — Значит, раньше он крался пригнувшись, смотрел под ноги, а потом выпрямился и пошел напролом…»

Накх вполне понимал, почему Аюр действовал именно так, поскольку сам же его обучал. Треск в ночном лесу — признак силы. Лань, на рассвете спешащая к водопою, идет бесшумно. А секач, на которого и волчья стая решается броситься лишь с большой голодухи, не разбирает пути.

При мысли о волчьей стае у Ширама заныло под ложечкой. Одной из добродетелей и обязанностей накхских вождей было истреблять волков, посягающих на пастбища в родном Накхаране. Своего первого волка Ширам убил в неполные десять лет и с той поры прекрасно знал их повадки и на что они способны в бою. Будь здешние волки обычными зверями, Аюру нечего было бы опасаться — волки боятся людей и избегают их. Но здешние звери — огромные, подобные призракам — ничего не боялись и сами приходили на зов пастушьей дудки… Неизвестно, какое колдовство связывает их с ингри. Но вряд ли они примут Аюра за одного из дикарей, если, не приведи боги, встретят его…

«Зачем же тебя понесла нелегкая на это капище? — крутилось в голове Ширама. — Отчего не посоветовался со мной?» Ответ был очевиден — накх не пустил бы его. Конечно не пустил! Стал бы объяснять, что не следует без нужды попирать обычаи дикого племени, тем более если только что возвел их вождя в наместники. «Он мог тайком попросить Джериша, — не унимался внутренний голос. — Этот крикливый болтун с радостью бы согласился, лишь бы наследник престола обратил на него внимание…»

Но нет, Аюр пожелал идти один! Не хотел раздора в отряде? Это вряд ли, на такие мелочи царевич никогда не обращал внимания… Или же захотел испытать себя? Уж скорее второе — после того как вождь прямо в лицо сказал ему, что охотничье капище не для мальчишек. Похоже, понятие разумной осторожности у всех ариев не в чести, а у царевичей его и вовсе нет…

Ширам не сразу заметил, как мир постепенно начал обретать цвета. Темень между деревьев становилась уже не такой непроницаемой, в кронах послышались первые робкие голоса ранних пташек… Он шагал через лес — и вдруг под ногами у него возник край обрыва.

Любой другой на его месте точно сделал бы еще шаг — и сорвался прямо в глубокий овраг, невидимый за густой порослью можжевельника. Ширам наклонился, внимательно осматривая кромку. Так и есть: здесь нога Аюра соскользнула, вывернув скрытый палой листвой камень, он успел схватиться за ветку — вон она, надломленная, — и все же съехал вниз.

Ширам вгляделся во тьму оврага. В том, что царевич сейчас где-то там, у накха не было сомнений. На пиру, который Толмай устраивал в честь своего высокого гостя, один из не совсем трезвых охотников-ингри расписывал, что Лесная Изба срублена на каменном яйце, снесенном диво-птицей, и что яйцо это застряло в прежнем, сухом русле Вержи, после чего вода проложила себе новое русло — там, где река сейчас. Идти во тьме, придерживаясь верха оврага, невозможно — берег густо зарос и просто не виден. Значит, Аюр пошел дальше понизу, прямо по старице. Знал ли, куда идти? Несомненно, знал. Если этот овраг — то самое старое русло, то даже при совсем высохшем дне легко разобрать, в какую сторону прежде шло течение…

А вот и след. Ширам разглядел глубокие отметины от сапог на глинистом склоне и тут же спустился вниз сам. Надежда, что дно сухое, не оправдалась. Меж обкатанных камней струился скудный ручеек, вокруг которого, засасывая ногу по голень, чавкала непролазная грязь.

Накх выругался, выбираясь из глинистой жижи и стараясь держаться ближе к стенке оврага. Одно хорошо — следы царевича были в ней отчетливо видны.

«Клянусь, я принесу богатые подношения солнечному богу ариев, если хранимый им царевич притомился и отдыхает где-нибудь поблизости! А еще лучше, если, устыдившись своей глупой затеи, он возвращается в острожек…»

— Эй-эй! — послышалось сверху оврага. — Маханвир, ты там, внизу?

Ширам узнал голос Дакши. Стало быть, ловчие догнали его.

— Аюр шел здесь, — отозвался он. — Пусть один из вас переправится на другой берег. Идите по обе стороны и старайтесь не потерять друг друга. Перекликайтесь, ищите следы — вдруг царевич решит выбраться наверх…

— Мы видели здесь и другие следы, — с тревогой сообщил старший ловчий. — Это были следы волчьей стаи!

— Значит… — нахмурился Ширам, однако договорить не успел.

Где-то впереди послышался тоскливый, надрывающий душу волчий вой.

Глава 14

Огонь глаз

С того времени как чужаки вышли из леса, поднесли дары старейшинам и начали возводить крепость на высоком берегу Вержи, жителям деревни не было покоя. Любопытство боролось в них с опаской и понемногу побеждало. Один, другой, третья — скоро все ингри перебывали у арьяльцев, глядя во все глаза на смуглые лица, непривычные одеяния, изумительное оружие и утварь, дивясь и ахая… Понемногу, осмелев, начали выменивать разные вещицы и выпрашивать подарки. Арьяльцы были приветливы, щедры и радушны, охотно дарили местным обитателям всякие мелочи — хоть медный гвоздь, хоть граненую пуговицу. Правда, к вечеру суровый наставник царевича выставил любопытствующих из крепостицы, но веселье праздника снова всех объединило.

— Что ты задумал? — спросила Кирья своего друга, когда они сидели у костра вместе с прочими, слушая пение гостей. Мазайка вел себя совсем не как остальные ингри — не пытался подпевать, не приставал с расспросами и не клянчил дары. Праздник уже шел к концу, а волчий пастух все глубже погружался в какие-то свои неотвязные мысли…

— Ну, признавайся уже! Вижу ведь…

— Хочу пойти туда, к мохрякам, — тихо сказал мальчик, кивнув в сторону загона мамонтов.

— Зачем?

Кирья поглядела на него с недоумением. Хоть ингри и проявляли доходящее до назойливости дружелюбие к гостям из богатой и щедрой Арьялы, от косматых мохряков и их огромных зверей они по прежнему старались держаться как можно дальше. Дружба дружбой, а про людоедов никто не забыл.

— С тех пор как я увидел их тогда на Лосиных Рогах, когда они шли вдоль реки, только об одном и думаю, — признался Мазайка. — Такие огромные звери, такие сильные — и как они слушаются своих погонщиков? Любой из них может развернуться и уйти в лес, и никто его не остановит!

— А как тебя слушают Дядьки?

— Мне дед дал манок и обучил знакам… Ездовых лосей подгоняют хворостиной… А мохряки что делают?

— Они же тебя съедят, если поймают, — нахмурила рыжие брови Кирья. — Не боишься?

— Боюсь. Но все равно пойду. — Мазайка побледнел от собственной храбрости. — Арьяльцы уйдут скоро, и мохряки с ними — когда еще тайну узнаю?

— Тогда и я пойду, — отозвалась Кирья.

— Нет. Это опасно, сама же сказала!

— Тем более пойду! Как же иначе? Ты брал меня к Дядькам — а я пойду с тобой к мохрякам!

Они долго спорили, сидя на бревне у костра, но Кирья была непреклонна. После похода на Дядькин пригорок, где она впервые победила свой страх, и гадания в Доме Ветра, когда, по словам жреца, через нее заговорил бог Варма, она обнаружила в себе силы, которые позволяли ей настаивать на своем. И эти силы радовали ее. Раньше, когда она отмалчивалась и пряталась от глухого, а порой и открытого неприятия родичей, она была всегда дика и нелюдима. Теперь же держала голову высоко. Даже родичи, заметив это, стали смотреть на нее иначе. «Небось в кереметь уйдет, попомните мои слова. Из того же теста девка», — как-то услышала Кирья шепот соседских старух, и эти слова наполнили ее гордостью. Стало быть, она была права! Тропа ее судьбы ведет в нездешние края! Правда, после знакомства с Локшей к добродеям больше не хотелось. Но кто знает замыслы богов?

— Мы подкрадемся со стороны холма, спрячемся в тех огромных кипах сена, что зверолюди натащили для мамонтов, и оттуда последим за ними, — говорил Мазайка, который, оказывается, все уже продумал. — Оттуда будет отлично слышно. Я погляжу, как мохряки с ними разговаривают. Ночью они будут сыты с вечера и вряд ли захотят сожрать нас… Манков я у них не заметил, но, может, есть иные средства? Может, поучусь у них…

— Главное, чтобы мамонт тебя носом не ухватил, — с тревогой сказала Кирья. — Помнишь, как один такой целое дерево с места на место таскал? Раздавит, как яйцо!

— Они не злые, — возразил Мазайка. — Они не плоть едят, а сено. Те же лоси.

— Ага. Как наступит на тебя такой «лось»…

— Подождем, пусть угомонятся. Мы только посмотрим. А потом тихо уйдем…

Наконец погасли костры, затихли последние беседы. Поднялась в небо круглая, желтая, как свежее масло, луна. Холодная Спина тускло светилась вдалеке над лесом в темном небе. Кирья и Мазайка уже сидели в копне сена, прижавшись друг к другу, чтобы согреться.

Хоть вокруг и было еще зелено — только изредка, кружась в воздухе, падал сухой лист, — но осень в Ингри-маа приходила исподволь, приводя студеные ночи с ослепительной луной и звездопадами. Скоро начнут желтеть березы, и Юмо-Солнце удалится в свои небесные чертоги, уводя за собой долгие теплые дни. Грядет время Маны, время холода и мрака…

Иногда Мазайка слегка раздвигал перед собой сено, посматривая наружу. Загон с мамонтами был совсем близко. Хорошо видно было, как переступают с ноги на ногу огромные звери, покачивая длинными носами и шевеля ушами во сне. Но прямо перед ним сидели у тлеющего костерка два мохряка. Один неторопливо чинил какую-то кожаную снасть и, кажется, собирался заниматься этим до рассвета. Другой, подперев голову могучими руками, мечтательно смотрел в сторону арьяльского стана. Мазайка насторожил было уши, чтобы послушать их беседу, но подслушивать было нечего. Старший мохряк — полуседой, заросший, пузатый, в темноте можно за медведя принять — рычал что-то по своему. Сразу видно — людоед. Второй, с пушистыми светлыми волосами, что-то тихо ему отвечал.

«Ой, это же девка! — сообразил вдруг Мазайка, глядя на светловолосого мохряка. — Вот так ручищи у нее — такая по затылку огреет, так, пожалуй, насмерть зашибет! Ругает старик ее, что ли? Ах, если бы понимать!»

— Ненавижу лес, — ворчал Умги, пока его заскорузлые пальцы ловко переплетали полоски кожи и пушистые беличьи хвосты. — Ничего вокруг не видать, ходить опасно, мамонты пугаются, не углядишь — и ногу поранил… Злобные чужие аары прячутся тут под каждой корягой, только и ждут, чтобы запустить в добрых людей свои когти…

— Всем плохо, брат матери, — вздохнула Айха, глядя на луну — совсем такую, как на Ползучих горах. — Надо терпеть. Зато мы увели чужаков из нашего края, и, может, они туда не вернутся…

— Хорошо бы! Особенно тот, темный, опасный, как ядовитая муха, что призвал ужасного духа-громовика и растревожил Воды Гибели! Надеюсь, аары перегрызут ему сухожилия во сне!

И Умги оскалился так жутко, что даже Кирья с Мазайкой вздрогнули и затаились в сене, как мыши. Айха же беспечно махнула рукой.

— Пусть злые духи лесовиков скалятся из-под корней! Им не победить больших и малых ааров нашего рода. Каждый день я прилежно кормлю их кровью и мясом этих слишком любопытных зверьков…

Айха кинула дяде еще связку беличьих хвостов, которые тот вплетал в ее будущий пояс. Пояс обещал стать очень красивым.

Умги, бросив на девушку тяжелый взгляд, ляпнул без перехода:

— Я видел, как ты смотришь на шамана чужаков…

Айха багрово покраснела:

— Разве нельзя? Хочу и смотрю!

— Ничего хорошего из этого не выйдет, — отрубил ее дядя.

— Почему это?

— А зачем ты ему?

Айха фыркнула и сказала запальчиво:

— Я к нему не лезу! Он сам приходит говорить со мной. — Девушка мечтательно улыбнулась. — Мы беседуем об удивительных вещах… Порой мне кажется, что этот великий и прекрасный шаман, владеющий даром превращать обычные слова в могущественные знаки, ведет мой дух за собой в степи Верхних миров…

— Он просто любопытен, как травяная крыса! — буркнул мохнач. — Ему до всего есть дело. Или ты думаешь, что кто-то, кроме тебя, выболтал бы ему столько о нашей жизни на Ползучих Горах?

— Неправда. Я вижу, что ему хорошо со мной. — Айха в упор взглянула на дядю. — Скажи, брат матери, разве женщина не вольна выбрать себе мужа? Разве моя мать Качик не избрала моего отца из чужого рода и разве не прожил он с ней столько, сколько она пожелала, прежде чем вернулся восвояси?

Умги обидно расхохотался, но его сердце наполнилось горечью.

— Размечталась, глупая! Шаман чужаков беседует с тобой ради новых знаний, но женщину в тебе не замечает. Уж поверь, со стороны мне виднее. Или я не слышу разговоры южан? За те годы, что я вожу их охотников по нашим горам, я хорошо выучил их язык. Они называют нас вонючими животными, в том числе и тебя, полагая, что мы их не понимаем…

Айха промолчала.

— Не веришь мне! А зря. Ты перед этим тщедушным хитрецом всю душу раскрываешь, как будто он один из нас, — а он тебе тем же отвечать и не думает. Все это может очень плохо кончиться…

Умги фыркнул злобно, поворочал палкой угли в костре.

— Лучше бы ты, как раньше, таскала у него нитки и шерстинки и этим была счастлива.

— Я и так счастлива… — Айха устремила полный обожания взгляд в сторону стана…

И вдруг почуяла, что рядом кто-то есть.

Даже дыхание у девушки не сбилось. Она не шевельнулась — только кинула искоса взгляд на дядю, передавая ему свое ощущение чужака, притаившегося рядом.

У народа Ползучих гор этот дар богов издревле назывался Огнем Глаз. Им владели все — мужчины, женщины, дети. Слышать разговоры растений, животных, камней и звезд — это все они умели от рождения и даже представить себе не могли, как может быть иначе. Если бы человек лишился этого дара, он счел бы себя ослепшим и оглохшим и вряд ли захотел бы жить дальше.

Многознающие, бесстрашные шаманы разжигали свой Огонь Глаз до такой силы, что могли пронзать им завесы между мирами и видеть духов умерших, а также сущности из иных миров. Отдельные колдуны могли, разозлившись, даже убивать взглядом. А уж такую простую вещь, как обменяться мыслями, могли все. Это и сделала Айха. Не слово, и не образ, а ощущение — две пары глаз за во-он той кучей сена…

Умги покосился на короткое копье, лежащее у его ног. Чтобы бросить его, и мгновения не надо. Те, кто прячется в сене, не успеют даже ахнуть… Кто они такие, кстати?

Пожилой мохнач прислушался к своим мыслям и к сбивчивому дыханию в стогу, улыбнулся и передал мысленную просьбу брату-мамонту, что хрумкал травой неподалеку.

Лесные люди даже не представляют, на что способны мамонты. Например, подобный огромный зверь может подкрасться так бесшумно, что ни один охотник не услышит…

Мазайка как раз собирался прошептать Кирье, что мохряки, похоже, ссорятся, как бы не разодрались, — как вдруг позади него раздался громкий, нечеловеческий вздох. Солома полетела во все стороны. Дети повернулись и дружно завопили — прямо над ними нависал мамонт!

Огромный зверь подхватил еще охапку сена и отшвырнул в сторону. Мазайка и Кирья, не сговариваясь, кинулись прочь. Они выкатились из копны и через миг очутились прямо возле костра, где на них с ухмылкой поглядывали совершенно не удивленные мохряки.

— Не бойтесь, — хрипло сказал старший людоед — по-человечески, хоть и с арьяльским выговором, и как будто набил полный рот горячей каши. — Айхо вас не обидит.

— Я и н-не боюсь, — пролепетал Мазайка. — Я просто удивился.

— Не ешьте нас, мохряки! — пропищала Кирья. — Мы дурного не хотели!

— А зачем прятались?

Дети переглянулись и промолчали. Пышноволосая мохрячка посмотрела на них так пристально, что Мазайка даже вздрогнул, и что-то сказала своему родичу.

— Вы не к нам пришли, — прохрипел старший погонщик. — Вы к ним пришли.

Он мотнул косматой бородой в сторону загона, откуда на них с любопытством уже глядели длинноносые животные.

Мазайка уставился на него, изумляясь. Как погонщик узнал?

Ноздри мохряка зашевелились, как у зверя. Ярко-голубые глаза смотрели жутковато, как будто насквозь.

— Айхо узнал тебя, волчий пастух. Он говорит, что ты ему не нравишься. Ты пахнешь хищными зверями, пожирателями плоти. Братья их не любят. Они топчут их и рвут на части…

И мохряк скорчил рожу, показав такие крупные зубы, что Мазайка, собравшийся было встать, шлепнулся обратно в вытоптанную траву.

— Уходите, маленькие лесовики, — буркнул мохряк, снова принимаясь за свою работу. — Айхо хочет спать.

— Не гони нас, Айхо! — вмешалась Кирья, которой вдруг стало обидно за друга. — Мазайка только хотел узнать…

Людоед расхохотался и кивнул на свою соплеменницу:

— Айхо — это ее брат!

Мазайка наконец сообразил, что мохряк говорит о мамонте. Он взглянул на зверя у себя за спиной, который уже перестал раскидывать стог сена и подошел ближе, словно чтобы послушать разговор. Из-под свалявшихся косм на мальчика недоброжелательно глядел большой и умный карий глаз.

— Не бойся меня, — сказал мамонту Мазайка, стараясь говорить так же ласково, как с щенками своей стаи.

Он протянул ему руку ладонью вверх, как много раз протягивая новым членам стаи — медленно, но без малейших сомнений. Сомнения зверями сразу воспринимаются как ложь, а ложь — верный признак врага. Ведь тот, кто обманывает, скорее всего, охотится на тебя.

«Страха с Дядьками не должно быть никогда, даже если они рычат и скалятся тебе в лицо, — говорил дед Вергиз. — Кто боится — тот добыча. Или слабак. То и другое нам не надобно. Кто стремится подчинить себе волю зверя, должен быть отважен и спокоен. Звери это понимают куда быстрее и лучше людей».

Теплый, шершавый хобот ткнулся ему в ладонь, ощупал голову. Мазайка стоял неподвижно. Кирья напряглась, но тоже не шевельнулась.

Старый мохряк исподлобья поглядел на мальчика.

— Айхо говорит, что ты такой же человек, как мы. Вот не ожидал!

— Как вы с ним понимаете друг друга? — спросил Мазайка. — Вы смотрите одними глазами?

Людоед одобрительно крякнул.

— Из твоих глаз исходит невидимое пламя, хоть ты об этом и не знаешь. Выпусти его. Оно не знает преград. Подумай о чем-нибудь и пошли образ в сердце Айхо — он увидит.

— Что они любят? Какое лакомство?

— Ваши желтые сладкие земляные плоды им очень понравилась.

Мазайка представил себе горшок с репой и уставился в полускрытые шерстью глаза мамонта. Несколько мгновений он смотрел не мигая, пока не покраснел от натуги.

— Ты не так делаешь. Сперва постарайся увидеть его — не глазами, а сердцем. Почувствуй, что и он тебя видит. А уж потом посылай ему сладкие плоды…

— Не получается, — протирая уставшие глаза, огорченно сказал волчий пастух.

— Да на самом деле ты уже умеешь! Как ты звал из лесу свою стаю?

— С помощью манка. — Мазайка показал дудочку.

— Наверняка ты мог бы призывать их и без него.

«Какая удивительная мысль, — подумал Мазайка. — А в самом деле! Может, дудочка ничего не значит? Пришли бы волки, если бы в нее подула Кирья или, скажем, Учай?» Ему почему-то казалось, что все равно нет…

От мыслей его отвлек громкий окрик. Мохначка встрепенулась.

— Как удачно, что вы не спите, — раздался голос рыжего жреца. — Привет тебе, Айха!

— Хаста, спроси лохматых, ради Солнца, не видали они царевича? — обратился к нему бородатый ловчий.

Жрец перевел вопрос. Мохряки замотали головами.

— Плохо дело. Ну, пошли в лес. — Ловчий поглядел на восток. — Скоро начнет светать. Накх уже ушел к охотничьему святилищу…

Хаста вздохнул и уселся на землю у костра.

— Впервые в жизни я готов пожалеть Ширама, — проговорил он. — Если царевич не найдется, ему придется перерезать себе горло, и это еще лучшее, на что он может рассчитывать…

— Ты не пойдешь с нами его искать? — спросил охотник.

— Я разве вижу в темноте? Или могу найти след по запаху? Нет уж — вы следопыты, вы и ищите. А я о вас помолюсь, когда взойдет солнце.

Когда охотники скрылись во тьме, Мазайка осмыслил то, что они сказали, и вдруг воскликнул:

— Дядьки!

— Что? — удивленно взглянул на него Хаста.

— Царевич пошел к Дому Хирвы?

— Мы так думаем…

— У них же там, в старице, норы!

Хаста смотрел на него, не понимая. Мазайка схватился за манок и вскочил на ноги.

— Скорее в лес! Надо отозвать их до того, как они найдут царевича!

Аюр легко и быстро шагал среди сосен. Несмотря на то что до рассвета было еще далеко, идти было несложно — сияла луна, выхватывая из темноты стволы деревьев, а подлесок тут почти не рос. Терпкий напиток, который подсунул ему на пиру Хаста, взбодрил царевича до такой степени, что уснуть оказалось совершенно невозможно. Аюр долго крутился на ложе, поневоле слушая болтовню охотников. Упоминание о лесном храме неприятно укололо его, как и смешки ловчих. Но он бы и не подумал вылезать из теплой постели, если бы не мысль о шкурах и черепах чудовищ, которые, по словам Толмая, якобы хранятся в том святилище. Перед Аюром вновь встало то видение, которое он всю дорогу неосознанно отгонял от себя, — ужасный, неестественного вида зверь, бредущий через лес… Кто это был? Чего ждать от него? Как его убивать? Может, охотничье святилище даст ответ?

Вначале все складывалось вполне удачно. Шатер царевич прорезал у самого днища, так что со стороны, пожалуй, и не заметишь. Выскользнул змеей, прокрался к частоколу. Жезлоносцы беспечно спали, отлично понимая, что никому в голову не придет, рискуя сломать шею, взбираться на частокол. Да и кто осмелится? Всякий уже знает — стрелы ариев бьют без промаха! Ухмыльнувшись, Аюр смотал с пояса веревку с множеством узлов, завязанных на ладонь друг от друга. Он присмотрел ее в тюке с оружием у Ширама. Накх пользовался такой штукой и чтобы взобраться на дерево или стену, и чтобы метать вдаль камень; упоминал также, что она хороша при допросах, но как пользоваться — не объяснил.

Подобравшись вплотную к кольям, Аюр ловко накинул петлю на один из зубцов, перелетел через тын и очень скоро уже шагал по ночному лесу. Сперва он на всякий случай крался с луком в руках, прислушиваясь к каждому шороху, но потом ему надоело, он убрал лук в налуч и двинулся дальше налегке. Так он и шагал, с удовольствием вдыхая ночной воздух и размышляя о грядущей охоте, пока не сорвался прямо в овраг. И как он проглядел его? Шел себе, раздвигая ветки, — и вдруг земли под ногами не оказалось! Одна удача — не убился. Хотя руки, ноги и спина теперь болели, как никогда раньше.

Сердито бормоча под нос проклятия, Аюр собрал выпавшие из колчана стрелы и остановился, глядя на тонкий ручеек, едва прибивающий себе дорогу сквозь илистую грязь старого русла. Лихая затея в этот миг совсем ему разонравилась. Он вымок насквозь, перепачкал одежду и чувствовал себя скверно. Что теперь — идти дальше или, может, вернуться? Аюру живо представилось лицо Ширама. Тот, конечно, будет недоволен. Ну и что? Пусть себе злится. Он, Аюр, — не малое дитя, хоть и не убил до сих пор своего Великого Зверя! В конце концов, он вполне готов его убить. Рука не дрогнет спустить тетиву. А этот Толмай… Может, и впрямь он поспешил назначить сладкоречивого вождя наместником? Этак будто ненамеренно, промеж иным, назвать его, наследника престола Аратты, мальчишкой, которому запрещено даже входить в какой-то дикарский храм! Кто смеет запрещать ему? Какой-то вождь ингри? Или, может, он полагает, что Аюр испугается духов убитых дикарями зверей? Он — сын живого божества, прямой потомок бога Солнца! Нет, бояться следует им, а не ему. Если в капище в самом деле хранятся черепа и шкуры невиданных чудовищ, то он желает их видеть. А раз желает — так тому и быть!

Аюр набрал в грудь побольше воздуха, глубоко вздохнул и побрел прямо по чавкающей грязи вверх по течению ручья. Именно там, по рассказам охотников, «на каменном яйце» стояло охотничье капище. Быстро идти не получалось, ноги тонули в вязкой глине.

«Ничего-ничего, — утешал себя Аюр. — Я все равно дойду. Посмотрю на чудовищ и вернусь. То-то жезлоносцы забегают, когда обнаружат, что меня нет в шатре!»

Но отчего-то эти мысли не бодрили юношу. Видно, действие зелья Хасты уже проходило — с таким трудом царевичу давался каждый новый шаг.

Время шло; вот уже и небо начало понемногу бледнеть. Наконец скала, и впрямь похожая на гигантское скособоченное каменное яйцо, застрявшее в прежнем русле Вержи, темным пятном нависла впереди, застилая еле брезжущий свет. Аюр, измотанный тяжелым походом, заторопился, стараясь не потерять в грязи сапоги. До скалы оставалось совсем немного — шагов, быть может, двадцать. По обе стороны каменной глыбы стекали ленивые струи холодных как лед ручьев. Опираясь на длинную палку — выломанный ствол молодого деревца, — царевич пробирался вперед, высматривая место, где бы выбраться из старого русла. Местный лесной бог явно не позаботился подготовить для него удобный подъем.

Но вот наконец Аюр разглядел над одним из ручьев то, что могло ему помочь, — деревянные мостки, переброшенные с края оврага на застрявшую меж берегов скалу. Царевич из последних сил направился туда. Чем ближе к святилищу, тем выше становилось дно. Вязкая глина уступила место каменным обломкам. Оскальзываясь, едва не плача от усталости, Аюр пробирался вперед, пока не оказался под мостками. Руки и ноги сводило от холода, но он со слезами на глазах приказал себе держаться — представил, что сверху на берегу стоит Ширам и ухмыляется, глядя на мокрого, измученного воспитанника.

«Ничего, я все равно тебе докажу», — прошептал царевич, доставая из скорлупы ореха навощенную тетиву. Он поставил тетиву на лук и привязал к древку стрелы все ту же веревку с узлами. Свистнула стрела, наверху хрустнула доска. Аюр подергал веревку — держалось крепко. Взобраться по ней было делом нескольких мгновений. Едва поднявшись, Аюр в изнеможении рухнул прямо на мостки.

«Зачем же я сюда полез? — стучало у него в мозгу. — Что за дурацкая затея…»

Некоторое время царевич лежал с закрытыми глазами, мечтая лишь о том, чтобы кто-нибудь отнес его обратно в шатер. Но лишь усталость немного отступила, он сразу перевернулся, приподнялся и огляделся по сторонам. Его окружал лес, уже озаренный лучами пока еще невидимого за деревьями солнца. Верхушки сосен, горящие как золотые факелы, поднимались в небо. Рыжие папоротники, покрытые сверкающими капельками росы, слепили глаза.

Аюр прищурился от этого блеска, глубоко вдохнул студеный воздух. Губы его невольно зашептали молитву Исвархе, которую возносят на рассвете: «Молю, яви себя миру, о Господь Солнце. Если ты считаешь, что я согрешил перед тобой, то не лишай из-за меня весь мир твоего света!» Но Господь Солнце не гневался на своего земного родича. Как всегда милостивый, он уже приближался, неся всему миру свою благость.

Царевич поднялся на ноги и сразу увидел вырубленные в камне ступени, ведущие куда-то наверх, где темнел частокол. За ним поднималась острая двускатная крыша, увенчанная рогатыми черепами.

«А все-таки я дошел!» — с гордостью подумал юноша… И тут где-то совсем близко раздался вой — тоскливый, словно погребальная песнь.

Аюр затравленно оглянулся. За деревьями быстро двигались огромные тени. Один за другим появлялись из лесу страшные и удивительные существа, окружая чужака полукольцом. Царевич в жизни не видывал ничего подобного. Да, это были волки, но почему-то они живо напомнили Аюру чучело саблезубца из отцовского дворца. Их могучие тела и широкие челюсти явно были созданы богами для охоты на туров и мамонтов, а не на мелкую лесную дичь. Дымчато-черная, переливчатая шерсть не давала их рассмотреть, если только они не стояли совершенно неподвижно. Их прозрачные зеленоватые глаза пристально глядели на незнакомца, а из приоткрытых пастей вырывалось негромкое рычание.

«Три стрелы выпустить успею, — мелькнуло в голове Аюра. — В вожака и тех, кто бросится за ним…»

Он уже видел широкогрудого зверя, которому стая уступила дорогу, давая возможность лишний раз показать силу и ловкость.

«Три стрелы», — еще раз подумал Аюр и с ужасом понял, что не успеет их выхватить, — едва он вскочит или попытается наложить стрелу на тетиву, вожак прыгнет.

— Тише, тише, — прошептал наследник престола, стараясь двигаться как можно спокойнее и незаметнее. — Все хорошо…

Он чуть привстал. Волк медлил, однако, должно быть для точности прыжка, подошел еще на шаг.

«Главное — смотреть ему в глаза и не поворачиваться спиной… Чтобы он не почувствовал страх…»

Рука Аюра сделала движение к висящему на поясе ножу. Волк недвусмысленно оскалил клыки и зарычал.

«Ну и ладно! — с внезапной отчаянной холодностью решил Аюр. — Вскакиваю и выдергиваю нож! Вожак прыгнет — вспорю ему живот, а там уж как будет!»

Он выдохнул — но тут недалеко в лесу послышался негромкий переливчатый звук костяной свистульки: долгий, протяжный, как будто зовущий. Словно только и дожидаясь его, черные волки тотчас развернулись и скрылись в чаще. А царевич, не теряя времени, бросился вверх по выдолбленным ступеням на скалу, чтобы за толстыми бревнами святилища укрыться от хищников.

Глава 15

Дом древних зверей

Вряд ли частокол помог бы Аюру, вздумай волки его преследовать. Выдолбленные в камне ступени вели к почерневшим и растрескавшимся от времени воротам, которые даже не запирались, хоть и были изукрашены резьбой и увенчаны лосиным черепом с самыми большими рогами, какие царевич видел в своей жизни. Добежав до ворот, Аюр выхватил лук, кинул стрелу на тетиву и обернулся, задыхаясь. Никто его не преследовал, волки исчезли, будто их и не было. Только возле мостков стояли двое детей.

— Стой, царевич! — окликнул его мальчик. — Туда нельзя!

Эти еще откуда здесь взялись? Девчонку Аюр сразу узнал — рыжеволосую дочь вождя с кем-то перепутать было невозможно. Белоголовый парень в домотканой одежде и кожаной безрукавке, напротив, ничем от прочих ингри не отличался. Не этого ли парня они с Ширамом поймали тогда в лесу, когда он выслеживал их с дерева? Впрочем, они все тут на одно лицо — беловолосые, светлоглазые и бледные, как будто их постирали со щелоком. В руках у него была костяная дудочка.

Но куда же делись волки?

— Будь здрав, царевич, — сказал юный ингри. — Ты не узнаешь нас? Ты мог видеть нас на празднестве, мы сидели у костра…

— Где волки? — перебил его Аюр.

— Они ушли. Не бойся, царевич. Спускайся, мы проводим тебя до деревни!

Аюр холодно посмотрел на мальчишку. Кто тут боится? И вообще, как смеет этот дикарь обращаться к нему, не преклонив коленей?

— Это и есть ваше охотничье святилище? — высокомерно спросил он, не отвечая на слова ингри.

— Да, это Дом Хирвы, лесного бога, — кивнул Мазайка. — Но туда могут приходить только жрецы и мужчины, прошедшие посвящение, охотники. Давайте скорее уйдем отсюда, пока духи зверей не разгневались…

— Уйдем? — хмыкнул Аюр. — Куда, в лес? Здесь только что была волчья стая!

— Стая не тронет тебя, — заверил мальчик. — Она стережет Дом Хирвы, но никогда не переступит его порога. Дядьки же не слепые, они видят стражей и чуют голод тех, кто заточен внутри…

Аюр с любопытством посмотрел на мальчишку. Похоже, он куда сильнее боялся того, что скрывалось за частоколом, чем этих черных страшилищ из лесу!

— Говоришь, волки сюда не пойдут? Прекрасно. Тогда я желаю осмотреть святилище, — заявил царевич, опуская лук. — Я останусь здесь, пока не подойдет моя охрана. Наверняка меня уже ищут, значит надо поторопиться… Идите сюда, расскажете мне о ваших богах!

Его слова еще сильнее смутили юного лесовика.

— В Доме Хирвы очень опасно! Дед говорил, что там такие духи, которые могут сожрать тебя за один миг! Тот, кто лезет к зверю в нору, должен быть готов к тому, что зверь захочет убить его…

— Ты, кажется, вздумал пугать наследника Аратты опасностью? — надменно ответил Аюр.

— Женам и детям нельзя даже смотреть на Дом Хирвы, — подхватила Кирья. — Они ведь не смогут себя защитить, если кто-то из древних зверей учует их!

Однако ее собственный взгляд был прикован к торчащей над частоколом рогатой крыше. Конечно, ей, девице, смотреть нельзя — но запретная изба так и притягивала взгляд. Еще ребенком она слыхала множество страшных историй о том, как отважные охотники древности побеждали чудовищ. Их духи надежно заперты, и дед Мазайки приглядывает за ними. Но если их разбудить — тут, пожалуй, и сам Хирва не поможет…

— Это я-то не смогу себя защитить?! — вспыхнул Аюр. — Может, вы полагаете, что я боюсь ваших дикарских богов? Они лишь комки грязи перед ликом истинного бога!

Царевич с почтением прикоснулся к золотому солнечному диску на своей груди.

— Не говори так о наших богах! — нахмурился Мазайка.

— Ладно, не бойся, я не буду проявлять неуважение. Просто хочу посмотреть на черепа.

— Черепа?

— Черепа и шкуры зверей-дивов, которые хранятся в святилище. Ну что, идете со мной? Или струсили?

Аюр, держа на всякий случай лук наготове, повернулся и неспешно направился внутрь. Мазайка и Кирья переглянулись.

— Так же нельзя! — пробормотал Мазайка. — Боги накажут его!

— Ну и пусть накличет беду на себя и своих сородичей!

— А если он разгневает духов? А если выпустит их? Нет! Я должен его остановить!

И мальчик бегом устремился вверх по склону.

— Меня подожди! — закричала Кирья, бросаясь за ним.

Когда Аюр вошел в ограду, с частокола и конька крыши вспорхнуло несколько ворон. Столетние, растрескавшиеся бревна, из которых было срублено святилище, казались такими же древними, как само каменное яйцо, на котором оно было возведено. За частоколом обнаружилась еще одна стена, точнее, невысокая каменная ограда. В ней прохода не было вовсе, но перелезть через нее не составляло труда. По верху ограды через равные промежутки были положены зубастые черепа волков и медведей.

— Стой, царевич, прошу тебя! — умоляюще повторил Мазайка, переминаясь с ноги на ногу в воротах. — Еще не поздно вернуться…

— Почему все черепа повернуты внутрь? — с любопытством озираясь, спросил Аюр.

— Два круга стен. Так делают… очень редко. Внешний — чтобы никакая нечисть сюда не вошла. А внутренний — чтобы не вышла…

Перед крыльцом святилища простерлась вытоптанная поляна, усыпанная золой. В золе царевич заметил обугленные кости — должно быть, следы жертвоприношений. Это доказывал и плоский камень с черными потеками, лежащий в середине поляны.

Юноша повернулся к Дому Хирвы, разглядывая причудливую резьбу, покрывающую стены и опорные столбы крыльца. Вот олень несется, закинув за спину огромные, как куст, рога. Вот вздыбленный медведь, подняв лапы, идет прямо на охотника. Вот то ли медведь, то ли волк — некто с горбатой спиной и неестественно огромной пастью пожирает… человека? Но почему человечек совсем маленький? Ребенок? Люди с медвежьими головами танцуют танец, вскидывая когтистые руки… Двое медведей едут верхом… на крылатой змее?

Вход в святилище, темневший в глубине крыльца, был завешен медвежьей шкурой — почему-то серой. При виде ее Аюр оживился и повернулся к ингри:

— Пару лет назад я своими глазами видел подобную шкуру медведя, привезенную из земель вендов, а может, и еще дальше. Если ее расстелить, она накрыла бы землю отсюда до порога. Тот медведь тоже был серым и чуть не вдвое больше тех, что водятся у нас в горном Накхаране. Неужели в ваших краях обитают подобные гиганты?

— Дед говорил, огромные медведи живут на севере отсюда, в полночном краю, где правят нечистые духи, — неохотно ответил Мазайка. — Ингри держатся от них подальше. Только тот, кто ищет смерти, вздумает поохотиться на этакого зверя.

— В том краю множество пещер, ведущих прямо в Бездну, — неожиданно добавила Кирья, тоже появляясь в воротах. — Из этих пещер в несчастливые дни выходят страшные звери. Вот раз вылезла оттуда огромная змея. Но там ей было холодно, и она направилась на юг, в земли ингри…

— А ты откуда знаешь? — удивился Мазайка.

— Батюшка сказку рассказывал. Я, когда маленькой была, все время его просила. Я и теперь сказки люблю…

— Что там дальше-то про змею? — нетерпеливо спросил Аюр.

Он впервые увидел рыжеволосую дочь вождя так близко. Оказалось, глаза у нее не черные, как ему казалось, а темно-синего цвета, как небо в начале лета. Царевич нахмурился. Что-то в ней ему сразу не понравилось. Он и сам не мог сказать что. Словно один вид ее вызвал к жизни далекие отзвуки какого-то давно забытого, но страшного несчастья. Может, дело было в ее взгляде — не восхищенно-робком, как у всех прочих девиц-ингри, а холодном и изучающем, как у тех волков…

«Сын Солнца неуязвим к порче, — напомнил он себе. — Пусть дикарка смотрит сколько хочет!»

— Раз что-то сломалось в мире, и вылезла из пещеры огромная змея, — обстоятельно начала рассказывать Кирья. — Это была не обычная змея — ее породила Бездна, подарив ей две лапы и взгляд ведуна. Змея приползла в земли ингри, поселилась на берегу реки и повадилась ловить людей. Тот, кто встречал ее взгляд, забывал все на свете и уходил за ней в камыши, где она и пожирала его, глотая целиком. Потом она спала целую луну, а потом снова пробуждалась и ползла за новой добычей…

— И как ее убили? — спросили чуть ли не хором Аюр и Мазайка.

— Э! — махнула рукой Кирья. — Как убьешь порождение Бездны? Убить его невозможно, лишь ведун или жрец может изгнать его обратно. Если даже появится великий охотник и сразит чудовище костью или железом, то оно вовсе не погибнет — его дух будет мстить роду своего убийцы. А то еще может вселиться в самого охотника. С виду человек совсем такой же — а внутри хищный зверь! Вот затем черепа чудовищ и относят в Лесную Избу…

Аюр слушал, затаив дыхание, — ведь нечто подобное и он слыхал в детстве.

— Наши легенды говорят, что прежде Аратта тоже была полна зверей — злобных дивов. Арии победили и изгнали их. Это были и удивительные существа вроде сказочного крокодила, и обычные с виду звери, только громадные… Их мог убить только великий чародей или герой в единоборстве… Выходит, чудовища ушли как раз в ваши земли? Значит, они до сих пор тут водятся?

Глаза Аюра загорелись, он жадно уставился на шкуру. В один миг он перескочил через каменную ограду и скрылся в святилище.

— Что он наделал! — всплеснул руками Мазайка. — Кирья, зачем ты вздумала рассказывать ему про змею? А если духи проснутся и растерзают его?! А потом разлетятся — по всему лесу!

Кирья нахмурилась, о чем-то думая.

— Дай мне твою дудочку! — неожиданно попросила она.

— Зачем тебе? — удивился парень. — Даже если б Дядьки ее услышали, они не послушают тебя и сюда не пойдут!

— Дай!

Девочка внезапно выхватила у него дудочку и побежала вслед за царевичем.

Несколько мгновений Аюр стоял посреди избы, ожидая, пока его глаза привыкнут к полумраку. Окон в святилище не было — свет просачивался через продушины под самой крышей. Понемногу все больше открывалось его взгляду. Внутри было почти пусто, пол — земляной. Лишь по стенам висели шкуры. Да на высоких колодах в дальнем углу что-то белело. Сердце царевича радостно забилось. Не наврал старый вождь! Вот они, черепа чудовищ!

Он медленно пошел вдоль стены, сопровождаемый взглядами мертвых глазниц. Это, конечно же, медведь — тот самый, серый. Да в такую пасть целиком поместится человеческая голова! А это кто? Даже так сразу и не скажешь. Несомненно, хищник, со странными треугольными костяными выступами на скулах, с зубами в палец длиной… Какие у него повадки, как он охотится, кто его пища?

Следующий череп был самым жутким. Аюр как глянул на него, так и не мог оторвать взгляд. Это же тот самый крокодил из древних легенд! Царевич пытался вообразить себе, как выглядела эта тварь при жизни. Длинные позвонки шеи; передние лапы — небывалые, будто между длинных когтистых пальцев натянуты огромные, больше его плаща, кожистые перепонки. Но почему будто? Так и есть — вот черная гладкая шкура на стене…

— Неужто здесь и впрямь такое чудище летало? — пожирая глазами ужасное существо, прошептал Аюр.

Странное чувство исподволь охватило его. Он порой испытывал его и в храмах Аратты, но тут это чувство было куда ярче и сильнее. Ему казалось, что лица его коснулось холодное дуновение нездешнего ветра и приоткрылись врата в иной мир. Но ничего хорошего там, в этом мире, его не ждет. Он не людской. Люди там — ничто.

Внезапно Аюру стало худо, словно невидимая тяжесть навалилась ему на плечи. Он враз ощутил себя грязным, измученным, больным и слабым. Вот он стоит здесь один, еле держась на ногах, а со всех сторон на него голодными глазами смотрят хищники. Словно присматриваются — как бы за тебя взяться, с чего начать? Сейчас как распахнет челюсти этот зубастый череп, как взмахнет черными крыльями — и волки ему покажутся щенками…

Впервые в жизни наследник Аратты ощутил себя беспомощной жертвой, брошенной на растерзание голодным зверям. И, осознав это, ужаснулся. Так вот как себя чувствуют все прочие люди — те, кто не воины! Как они вообще живут на свете?!

Аюр с усилием выпрямился и снова прижал руку к золотому знаку Солнца на груди.

— Святое Солнце, лучезарный Исварха, защити меня от такой участи! — вырвалось у него. — Никогда не отнимай у меня силу! Не дай мне заболеть или стать калекой! Что может быть хуже для воина? Лучше уж погибнуть сразу!

Ощущение теплого солнечного диска под рукой вернуло ему уверенность. Отвратительное чувство беспомощности ушло. Звери по прежнему смотрели на него пустыми глазницами. Но куда уж им дотянуться до царевича? Они сами — ничто перед ликом бессмертного Солнца! Аюр вовремя вспомнил об этом и похвалил себя.

Позади раздался шелест отодвигаемой шкуры и тихий шорох шагов. Аюр обернулся — в дверях стояла Кирья, сжимая дудочку, и смотрела на крылатое чудовище, замерев от страха.

— Не бойся, — покровительственно сказал царевич, — я не позволю духам навредить тебе. Иди сюда, погляди на этого зверя! Разве мы не попали прямо в мир древних легенд? Не случайно боги привели нас в ваш край. Они дают мне возможность превзойти подвиги предков!

Аюра захватили честолюбивые мечты.

— Все один к одному, — возбужденно говорил он. — Разве зверь, которого мне показал в дыму жрец, не одно из таких чудовищ? Теперь я уверен, что судьба подготовила его именно для меня!

Кирья не ответила. Пустой взгляд крылатого чудовища словно заморозил ее. В ушах эхом звучал его отвратительный крик. Как близко!

«Никакого страха, — вспомнила она наставления Мазайки на Дядькином пригорке. — Когда ты не боишься — ты не добыча!»

— Заберу-ка я отсюда парочку черепов, — посетила Аюра новая замечательная мысль. — То-то подивятся в Аратте!

— Нет. — Внезапно Кирья поняла, что ей надо сделать. Оставалось только собраться с духом.

— Что нет? — Аюр посмотрел на нее в упор, как будто впервые заметив. — Кто мне помешает? Ты, что ли? Или жалкий пастушок, который даже побоялся зайти внутрь? Только дикарям простительно бояться лесных богов — таких же диких, как они сами! Но арии никого не боятся и никогда не отступают. Мы встречаем врага лицом к лицу и сражаемся, пока не погибнем или не победим. Именно поэтому мы владеем миром, а не вы. Я забираю черепа.

— Не спеши, — сказала Кирья.

— Почему?

— Сперва надо спросить их…

Кирья поднесла к губам костяную дудочку и подула в нее. Даже себе она не решалась признаться, как давно ей этого хотелось…

«Я видела, как Мазайка призывает Дядек и прогоняет их и они повинуются. Но ведь древние звери тоже когда-то бегали по лесам! Отец Хирва, мать Видяна, помогите мне! Зачем же я это делаю? Потому что мне кажется — нет, я уверена, — что я могу!»

Заунывная трель, похожая то ли на плач, то ли на тонкий щенячий вой, эхом отразилась от стен и угасла где-то под кровлей.

— О! Ты призываешь духов? — скорее почувствовал, чем догадался Аюр.

— Нет. Они и так здесь, — шепотом ответила Кирья. — Разве не чуешь? Я лишь хочу, чтобы они услышали меня…

— А меня они могут услышать?

— Они тебя слышат… С каким зверем ты хочешь говорить? — Кирья вспомнила, как Мазайка протягивал ладонь мамонту, а тот касался ее длинным носом. — Прикоснись к нему!

Аюр протянул руку, чуть поколебался и коснулся зубастого, со странными выступающими костями черепа.

Тем временем Мазайка переборол робость и все-таки прокрался в святилище, услышав трель волчьего манка. Он тут же понял замысел подруги, и волосы у него встали дыбом. Как Кирья решилась на подобное?! Она сошла с ума? Мало того что девчонка вошла в запретное святилище, так еще пытается звать духов, как он зовет Дядек! Да они же разорвут ее в клочья и пожрут ее душу!

Ни Аюр, ни Кирья не обратили на него внимания. Они вообще не заметили его. Затаив дыхание, они смотрели на череп, чувствуя одно и то же — как просыпается спящий дух, как загорается в глазницах незримый голодный огонек и мертвый зверь начинает оглядываться…

Ничего ужаснее Мазайка в своей жизни не видел. Забыв про царевича, дудочку и подругу, он попятился, выскочил из святилища и кинулся прочь — только пятки засверкали. Перескочил через каменную изгородь, почти скатился с горки, чуть не сшибив поднимавшегося вверх человека, и через миг исчез в лесу.

— Спрашивай его, — прошептала Кирья, завороженно глядя на череп чудовища.

— Ты меня видишь, зверь? — с вызовом произнес Аюр. — Я хочу забрать твой череп и повесить его на стену в пиршественном зале Лазурного дворца!

Он замер в ожидании ответа.

— Я слышу его, — прошептала Кирья. — Слышу! Дух говорит: «Я не твой зверь. Твой уже ищет тебя! Скоро встретишь его — у него и заберешь череп. Если сможешь…»

— А где? Где?!

Кирья закрыла глаза, прислушиваясь… И вдруг позади кто-то сказал резким голосом, одним его звучанием прогоняя чары:

— Тебе не стоит оставаться здесь, солнцеликий.

Кирья вздрогнула от неожиданности и отступила к стенке, спрятав дудочку за спину. Аюр же испытал приступ жгучей досады. Он узнал этот голос. Ну конечно же, Ширам! Как не вовремя! Кто бы еще мог так быстро найти его и подкрасться так неслышно? Кто еще осмелился бы указывать наследнику престола, что ему следует делать?! Последняя мысль взбесила его.

— Что ты здесь делаешь, Ширам? Я тебя не звал!

Он повернулся и наткнулся на холодный взгляд, устремленный ему меж бровей.

— Надо возвращаться, — жестко сказал накх.

— Вот и ступай! — сердито бросил Аюр. — Возвращайся. Я буду здесь столько, сколько захочу, и вернусь, когда захочу. Не мешай мне!

— Твой светозарный отец, царевич, велел мне беречь тебя от всякой беды…

— Тогда иди к воротам и оберегай меня там! — съязвил Аюр.

Саарсан, казалось, не слушал его.

— Даже если эта беда, — продолжал он, — скверный нрав наследника престола…

Он быстро протянул руку и коснулся шеи Аюра чуть выше ключицы. Он лишь слегка надавил, но царевич вдруг осел безвольным кулем. Ширам подхватил его, взвалил на плечи и вышел из святилища, бросив ледяной взгляд на замершую в углу Кирью.

У мостков ждали встревоженные ловчие. Они то и дело оглядывались, пытаясь отыскать, откуда исходит опасность. Они чувствовали ее где-то поблизости тем не поддающимся осмыслению чутьем, которым умные псы находят дорогу среди метели. Завидев спускающегося Ширама с ношей на плечах, они бросились ему на помощь.

— Царевич просто устал и спит, — успокоил их накх. — Несите его бережно, чередуясь. Не трясите…

Он вдруг ясно почувствовал чей-то взгляд и резко повернулся, выдергивая из широкого пояса заточенную метательную пластину.

На опушке леса стоял Толмай.

Мысли саарсана заметались — надо было быстро что-то с этим делать. Давно ли тут стоит вождь? Попал сюда случайно или ингри следили за ними? Что он видел? Да уж достаточно, чтобы понять — святилище осквернено, запрет нарушен!

Любой, кто сражался с дикарями, знал, как опасно порой бывает трогать их богов…

Ширам встретился взглядом с большаком. Тот стоял с непроницаемым видом, поглаживая бороду, но накху почудилась тень неуверенности на его лице. «Да и он, похоже, не знает, как поступить», — понял Ширам и подошел к нему вплотную.

Большак вряд ли желает огласки — иначе бы он стоял тут сейчас не один…

— Царевич гулял по лесу, — накх сразу взял быка за рога, — и случайно забрел к святилищу.

— Гулял, — буркнул Толмай. — Угу. Ночью по лесу.

— …и на него напали волки. Стая загнала его в охотничье святилище…

— Стая охраняет святилище! Они бы не стали… — начал Толмай и прикусил язык. Он не знал, как много арьяльцам известно о Дядьках. Но воспитатель царевича, кажется, не заметил его оплошности.

— Волки напали, — повторил Ширам. — И царевич был вынужден укрыться там, чтобы его не сожрали.

— Ему нельзя было туда входить, — мрачно сказал Толмай.

— Он должен был позволить себя растерзать?

Большак промолчал.

— Мне представляется, что все это лишь досадное недоразумение, — продолжал Ширам. — Лучше, если в деревне об этом никто не узнает. Зачем делать нашу жизнь тяжелее и короче?

Толмай скривился.

— И что скажут твои сородичи, если узнают, что в запретном святилище побывала твоя дочь? — добавил накх.

— Ну я-то, допустим, промолчу, — угрюмо ответил большак. — Но святилище осквернено. Малец пробудил и выпустил очень опасных духов. Теперь они разбредаются по нашим лесам. Нужно отменить охоту…

— Я прикажу нашему жрецу-огнехранителю провести очистительный обряд, — перебил его Ширам. — Бог-Солнце ариев куда сильнее всякой нечисти…

Тут ему еще кое-что пришло на ум. Ухмыляясь, саарсан сказал:

— Отрекитесь от лесных богов, возведите алтарь Солнца, запалите Священный Огонь — и можете спать спокойно: лесные духи и близко к вам не подойдут.

Толмай посмотрел на него диким взглядом. Чего хочет этот чужеземец?

— Послушай меня, наместник Затуманного края, я говорю дело. Поставьте алтарь бога Солнца, а свои раскрашенные пеньки выкиньте. Вы же теперь подданные Аратты, а значит должны чтить Исварху как первого среди богов. Обдумай мои слова и поговори с нашим жрецом Хастой — он подскажет, что делать…

«Ну мы и влипли с этими чужаками! — ошеломленно подумал Толмай, провожая взглядом уходящих в лес арьяльцев. — Вот уж поистине: начнешь кормить волка с рук — накормишь руками! И ведь это только начало…»

Глава 16

Торжество справедливости

Когда перед воротами острожка появился Ширам, сопровождаемый охотниками, которые несли на самодельных носилках неподвижное тело Аюра, вспыхнувший было крик ликования разом стих. Идущий впереди мрачный, как грозовая туча, накх смотрелся сущим дивом. Похоже, добрых вестей ждать не приходилось.

— Что с Аюром?! — выскочил навстречу Джериш.

— Царевич устал и спит. — Саарсан отодвинул его и проследовал внутрь. — Несите его в шатер, устройте на ложе. Хаста! Где Хаста?

Рыжий жрец тотчас появился перед ним.

— Я здесь, маханвир!

— Помоги царевичу избавиться от сонной одури. И дай ему какого-нибудь снадобья, чтобы прояснить разум.

— Сейчас, сейчас, все будет сделано! — заторопился Хаста, не менее Джериша, хотя и по другим причинам, радующийся возвращению наследника.

Выслушав ответ, Ширам мгновенно забыл о жреце и вернулся к застывшему неподалеку главе жезлоносцев.

— Когда я уходил, то велел казнить стража, прозевавшего исчезновение царевича. Все ли готово?

Джериш нахмурился:

— Эй, эй, не горячись, Ширам! Слава Солнцу, царевич жив. Поверь, я хорошенько проучил растяпу. До конца дней будет помнить!

— Не сомневаюсь, — резко оборвал его Ширам. — Конец его дней наступит сегодня.

— Послушай, — подавляя злость, ответил Джериш. — Этот парень, Арун, — он самый молодой из моих жезлоносцев, это его первый поход…

— Тем лучше, что он сразу доказал свою непригодность. В другой раз он прозевал бы вражеских лазутчиков в осажденной крепости.

Джериш с трудом сдерживал бешенство, в душе сетуя на злополучную судьбу, заставляющую его договариваться с каким-то там накхом.

— Арун из очень знатной и влиятельной семьи. Его отец лично просил государя взять сына в поход, чтобы Арун стал товарищем Аюру не только на пирах, но и по оружию… Разве ты не понимаешь? Хотя куда тебе понять, ты не арий…

— Все это не имеет значения. Воин совершил тяжелый проступок, — сказал Ширам, холодно глядя на него. — Из-за его невнимательности государь едва не лишился сына, а мы — чести. Он должен быть казнен.

— Это я решаю! — огрызнулся Джериш. — Он — мой человек!

— И ты, и я, и он — люди государя. Но своим словом государь наделил меня правом карать или миловать в этом походе. Ты смеешь мне противиться?

Джериш сжал кулаки. Он не хуже Ширама знал, чего заслуживает виновный. Но подчиниться воле накха?!

— Ты сам знаешь, что следует сделать, — вторя его мыслям, произнес Ширам. — Так что же медлишь? Зачем споришь со мной?

— А если я поступлю по-своему?

— Тогда это будет мятеж, и я убью тебя, — бесцветным голосом сообщил Ширам.

— Даже так? — прошипел Джериш. — А не побоишься встать один против нас всех?

Ширам отвернулся и зашагал прочь.

— Эй, ты не ответил!

Саарсан повернулся и бросил через плечо:

— Казнь состоится, как только проснется царевич. Выбирай — казнить одного виновного или тебя вместе с ним?

— Для этого тебе придется убить каждого из нас!

— Хорошо, — отворачиваясь, сказал Ширам.

Джериша словно окатило холодной волной. Он почувствовал решимость противника — устрашающую решимость. Накху не было дела, умрет он или будет жив, удастся ли ему убить одного, всех — или же никого. Он был готов делать то, что считал правильным, до последнего вздоха и, умирая, вцепиться в горло.

Предводитель Полуденных Жезлоносцев был храбрецом, нередко ставившим жизнь на кон и ради службы, и ради забавы. Но сгинуть ни за что, бесславно сложить голову в какой-то глуши… И Джериш невольно отступил, понимая, что, пожалуй, не готов зайти столь далеко в утверждении своей правоты.

От этого нового ощущения ему стало жутко. Впервые в жизни он осознал, что проиграл бой, не начав его.

— Если желаешь, — услышал он как сквозь туман, — можешь казнить своего человека по обычаю ариев. Он ведь опозорил Жезлоносцев Полудня. А если нет, я сам это сделаю — так, как за подобное казнят у нас.

— Как? — глухо отозвался Джериш.

— Велю согнуть две березы, привяжу к ним руки виновного, затем отпущу. — В голосе Ширама, как и прежде, не было слышно ни злобы, ни радости.

— Нет, — ответил подавленный воин. — Я займусь этим сам.

Аюр открыл глаза и оглянулся. Свод шатра, мягкая перина, набитая лебяжьим пухом… Он приподнялся на локте. Неужели ему все приснилось? Заболоченная старица, святилище на каменном яйце, распростершее крылья чудовище с мордой крокодила…

Он протянул руку и потрогал край шатра рядом с ложем — так и есть, разрез! Значит, не приснилось. Но как он тут очутился?

Царевич попытался вспомнить свой «сон». Волчья стая, появившаяся из леса и столь же внезапно исчезнувшая… Черепа и шкуры неведомых чудовищ… И леденящее чувство, будто кто-то смотрит холодным, плотоядным взглядом, словно готовясь разорвать на куски…

Он передернулся и крикнул:

— Эй, слуги, я проснулся!

Но никто не вбежал с радостными улыбками, будто приветствуя восход солнца в его лице. Никто не предложил наследнику воду для омовения и одежду на выбор. Полог шатра отдернулся, и вошел Ширам, еще более мрачный, чем обычно.

— Ты? Почему ты? — удивился царевич.

— Я помогу тебе одеться, а затем прошу проследовать на церемонию, которая не может без тебя состояться.

Царевич еще раз смерил телохранителя озадаченным взглядом.

— Хорошо…

Он протянул руку накху:

— Помоги мне встать. Сегодня меня отчего-то мутит…

Ширам кивнул, поднял царевича на ноги и кликнул слуг.

— Давайте побыстрее.

Не успела заладившая свою песнь в соседнем лесу кукушка устать от собственного голоса, как Аюр был уже готов принять участие в церемонии. Сопровождаемый саарсаном, он направился в дальний конец острожка. У шатра Жезлоносцев Полуденной Стражи на площадке, где всякий день происходило обучение тонкостям ратного искусства, стояло высокое кресло. Возле него почетной стражей стояли два арья в полном вооружении. Аюр увидел их и невольно содрогнулся. Это были вчерашние стражники, задремавшие у стены. Но узнать их было почти невозможно — лица обоих напоминали жуткие маски. Глаза, будто обведенные черным, скулы с багровыми кровоподтеками…

Царевич ошеломленно глянул на идущего рядом Ширама. Всякий знал, что ударить ария по лицу, как и дернуть накха за косу, — это прямой путь на тот свет.

— Что здесь происходит?

— Казнь, — ответил Ширам. — Воин, по вине которого подвергся опасности сын повелителя, подлежит смерти.

— О ком речь? — не сразу понял Аюр. — Подлежит смерти? Кто, Арун?!

Царевич застыл на месте, прикусив губу, но вовремя нашелся:

— Но ведь это в боевом походе, а у нас охота!

— У тебя охота, солнцеликий. А я и все они, — он указал на стоящих поодаль угрюмых ариев, — в боевом походе.

— Даже если так, я помилую его!

— Лишь государь может миловать в таком деле. И за всю историю Аратты ни один из твоих высоких предков не воспользовался этим правом. Ибо всякий знал, что войско стоит на порядке и повиновении. Даровав жизнь виновному — подвергаешь опасности остальных. Поэтому воин, который так плохо сторожил твой шатер, должен умереть.

— Я сам знаю, что должно, а что нет! — вспылил Аюр.

Он хотел еще что-то добавить, но вдруг понял, что ему нечего возразить саарсану, потому что тот прав. Царевича снова замутило, в коленях возникла противная слабость. Он скорее упал, чем сел в кресло.

— Но ведь это была моя затея, — через силу пробормотал он. — Я сам ушел…

— Именно поэтому воину дозволено умереть достойно. Вы готовы? — повернулся накх к Джеришу.

Тот метнул на него полный ненависти взгляд, подошел к застывшему у его палатки безоружному арию, достал из ножен на поясе кинжал и протянул ему. Знатный юноша, годами не старше Аюра, растерянно смотрел по сторонам с таким видом, словно оказался в дурном сне.

— Верни свою душу Господу Исвархе. Да очистит ее от земной скверны бронза твоего клинка, — произнес Джериш ритуальные слова. — Все мы смертны, но земляные люди уходят в землю, арии же возвращаются на небо — домой…

Арун с ужасом посмотрел на него, принимая оружие. Он тоже знал, как должно себя вести, и пытался бодриться, но как будто все никак не мог поверить, что все это происходит по-настоящему. Ему прежде не приходилось терпеть страдания более тяжкие, чем пропущенные удары в учебных боях; вся его жизнь состояла из радостей и увеселений. Он бросил отчаянный взгляд на Аюра, которому был давним приятелем и сотоварищем по придворным развлечениям, — тот отвел глаза…

Юный арий дрожащими руками поднес острие к ямке в основании горла, закрыл глаза и глубоко вздохнул, готовясь совершить то, о чем много раз слыхал, вчуже восхищаясь высоким мужеством обреченных воинов. Стиснув зубы, он ухватился двумя руками, чтобы одним махом вонзить клинок по рукоять. Текли мгновения, но Арун оставался недвижим, только руки у него дрожали все сильнее… И вдруг кинжал вывалился из них и упал на землю.

— Не могу, — одними губами прошептал он.

— Воин проявил трусость, — бесстрастно произнес Ширам.

Джериш подобрал с земли кинжал и едва удержался, чтобы не метнуть его в говорящего.

— Он проявил трусость, — с нажимом повторил накх.

— Да, — хрипло ответил глава жезлоносцев.

Он вернул кинжал в ножны и сделал знак своим воинам.

— Ты больше не человек — ты заяц. — Джериш плюнул в лицо обреченному на смерть. — Беги!

— Нет! — жалобно простонал Арун.

— Беги!

Огромный арий рывком повернул молодого воина к себе спиной и дал пинка. Обреченный метнулся в одну сторону, в другую… Защелкали тетивы, раздался крик боли… Шесть стрел почти одновременно пробили его руки, столько же — ноги, еще одна вонзилась в спину на ладонь выше пояса. Последним выстрелил Джериш. Его стрела, оперенная белыми перьями с золотым обрезом, вонзилась Аруну прямо в затылок, и тот ничком рухнул на землю.

— Восславим торжество справедливости! — нараспев произнес Ширам ритуальную фразу.

От этих слов, которые обычно выкрикивал палач после казни, Аюра чуть не стошнило прямо на шитый золотом плащ.

— Ты бледен, солнцеликий. Помочь дойти до шатра? — предложил накх.

— Я сам, — бездумно глядя на утыканного стрелами приятеля, отозвался царевич.

«Что же это такое? — крутились мысли у него в голове. — Зачем Ширам все это устроил? Неужели накхи в самом деле нас так ненавидят? Вот я вернусь и все расскажу отцу…»

Но что именно «все», он и сам не мог бы сейчас сказать.

Мазайка бежал по лесу, пока его несли ноги. Перескакивал через замшелые стволы, с треском ломился через подлесок, спотыкался, вскакивал и несся дальше. И хотел бы, да не мог остановиться. Когда наконец его ноги подломились от усталости, только тогда упал в черничник, задыхаясь и глотая воздух. Никогда в жизни он так не бегал и так не боялся. Наверно, так лосенок убегает от волка. Не осталось в нем человека, лишь насмерть перепуганный звереныш, на которого взглянул, облизываясь, ужасный хищник…

Первые несколько мгновений Мазайка просто бессильно лежал в чернике, переживая восхитительное чувство — жив, спасен! Зверь из Бездны не догнал его! Но, отдышавшись, он пришел в себя, и волчьего пастушка охватил жгучий стыд. Убежал! Кирью бросил!

«Надо вернуться», — подумал было он. Но при одной мысли об этом у него вновь отказали ноги и страх снова проснулся в сердце. А если он не спасен? Если звериные духи сейчас разбредаются по всему лесу, если идут по его следу?!

Рука его поползла к поясу, пытаясь нащупать дудочку. Позвать Дядек, они защитят… А дудочка-то осталась у Кирьи. «Если она жива, если звериные духи ее послушались, — подумал Мазайка, — теперь это ее дудочка».

Шевельнулись кусты можжевельника, и оттуда вышел волк. Мазайка узнал вожака своей стаи. В лучах восходящего солнца он казался голубовато-серым. Что привело его сюда? Дядьки были ночными зверями, в это время они уже спали в норах… Волк подошел к нему, обнюхал, ткнув мокрым носом в щеку. Позади мелькнул еще один, потом другой. Стая окружила Мазайку, а тот не мог даже встать на ноги — с трудом сел, упираясь руками в землю.

— Это вы, мои друзья… Как хорошо, что вы здесь!

Он привычно потянулся к сумке с лакомствами. Не нашел, привстал и поднял руку, чтобы потрепать вожака за ухом. Но волк вдруг попятился и не дался.

— Ты чего? — удивился Мазайка, глядя, как поднимается губа у волка, обнажая острые клыки. — Ты что, не узнаешь меня?

Страх больно уколол его. «Они что, в самом деле не узнают меня без манка? Или не хотят знать… такого? Какой теперь из меня волчий пастух?! — страдая от стыда, подумал мальчик. — Волчий пастух не знает страха. Он не удирает, утратив всякий разум. Кто я теперь?!»

Вот уже и другие волки вздыбились и обнажили клыки. Со всех сторон вокруг Мазайки слышалось угрожающее ворчание…

Парня внезапно охватила такая злость на себя, что даже страх исчез. «Да пусть хоть сожрут! Жизнь труса никому не нужна!»

Стая плотным кольцом окружила своего пастуха. Рычание становилось все громче и грознее… И тут Мазайка понял, что они рычат вовсе не на него.

Не очень близко, но и не слишком далеко, полускрытое деревьями, брело на четырех ногах высоченное, горбатое существо с низко склоненной большой головой. Вроде лось? Нет, не лось… А кто?

Волки рычали. Существо остановилось. Раздался ответный низкий, раскатистый рык. От этого звука Мазайка взмок от пота за один миг. Существо двинулось дальше и исчезло в лесу.

— Явилась, ну надо же! Так рано пришла, солнце едва взошло! — съязвил Учай, увидев тихо прокравшуюся в избу Кирью. Младший сын Толмая страдал с похмелья и с радостью проспал бы до самого полудня, если бы не отец. — И где вас с этим волчьим пастушонком нечистая сила всю ночь носила? А изба брошена! Печка не топлена! Лосиха не доена!

Урхо беспечно храпел на своей лежанке. Со двора доносился плеск — отец умывался из кадки с дождевой водой. Учай сел на лавку, уронил голову на руки:

— Ух, как мне плохо-то… Проклятые арьяльцы, все они виноваты, нарочно опоили…

Кирья молча вытащила из печи котелок с кашей, поставила на стол, схватила бадейку и побежала в хлев доить исстрадавшуюся лосиху. В сенях она едва не столкнулась с отцом. Проскочила мимо, бросив на него опасливый взгляд. Неужели он ничего ей не скажет? Ведь знает же, где она была нынче ночью!

Толмай вошел в избу, сел на лавку, достал ложку и принялся есть из горшка остывшую кашу с грибами, не кликнув к столу детей. На душе у него было скверно. Чужаки нагло вторглись в Дом Хирвы, нарушив все запреты и оскорбив богов, — а он промолчал! И последний разговор с Ширамом ясно показал большаку, что придется еще многое молча проглотить, что это только начало «дружбы» между Ингри-маа и Арьялой. Хороша дружба волка с зайцем!

«Хоть бы Дядьки унесли этого царевича! — с крайней досадой думал он. — И зачем только Мазайка отозвал их?» Впрочем, что остановить стаю, что дать ей напасть на мальчишку, было одинаково плохо. Надо было перехватить святотатца раньше. Но сейчас уже ничего не вернешь…

Одно ясно — никому в деревне ничего не говорить. Пусть себе чужаки охотятся. Скоро они уйдут в свою Арьялу и все станет по-прежнему.

А тут еще и Кирья! Толмай бросил мрачный взгляд на дочь, которая хлопотала по хозяйству, украдкой поглядывая на отца, и чуть не застонал. Ну что с ней делать! Заявилась в святилище, которое женщинам и упоминать-то нельзя! Верно говорила эта ведьма Локша: у Кирьи отравленная кровь, которая навлечет на ингри несчастья! Надо было отдать ее в кереметь, пока брали.

С другой стороны — как не пожалеть дитя? Толмай вспомнил, как долго его покойная жена мечтала о дочери, как носила дары в кереметь, как молила о ней Мать-Видяну… Как старшая добродея сказала: «Не проси богов о дочке, в ваш род она счастья не принесет!» Но жена не послушалась ее — и умерла родами…

А спустя недолгое время на богатом птицей озере, неподалеку от Дома Хирвы…

— Учай, — окликнул большак сына, — ты сидя задремал, что ли? Ступай готовь лосиную сбрую. Да умойся, а то и на человека-то не похож…

Младший сын провел рукой по лицу и с тяжким вздохом вышел из избы. Толмай отложил ложку.

— Иди сюда, дочка, — позвал он Кирью. — Я расскажу тебе сказку.

Кирья с опаской присела на край скамьи.

— Было это или не было, — начал Толмай, — жил в лесном краю один охотник. Раз пошел он бить птицу на дальнее озеро. Мало кто из других охотников в те края забирался — озеро считалось нечистым. Но охотника грызло жестокое горе, и не было ему до нечисти никакого дела…

Кирья подняла голову и удивленно взглянула на отца. А тот, словно во сне, продолжал:

— Пришел он на озеро, а там от перелетных гусей — белым-бело. И только он изготовился стрелять, как пала с неба черная тень…

…озеро вдруг словно вскипело. Крики, гогот, брызги, хлопанье крыльев! Гуси заметались в ужасе, начали забиваться в камыш. Несколько мгновений — и там, где от птицы не было видно воды, снова простерлась, понемногу успокаиваясь, озерная гладь. Переполох сменила мертвая тишина.

Толмай, не понимая, в чем дело, вжался в землю, держа стрелу на тетиве.

И тут слово тень накрыла солнце. Охотник поглядел наверх и увидел, как, широко раскинув перепончатые крылья, кружит над берегом неописуемое чудовище. Голова и тело огромной ящерицы, черные крылья нетопыря — таких существ земля не рождала, только Бездна! Но не на гусей охотилось чудовище и не на него, Толмая, — оно уже несло в пасти добычу и лишь выбирало удобное место, чтобы сожрать ее.

Хлопая крыльями, ящер опустился на берег, бросил на песок свою ношу и принялся раздирать ее когтями.

Толмай сидел тихо. Он и не собирался обнаруживать себя, только смотрел во все глаза. Экое диво! Кому рассказать — не поверят! А что оно там потрошит? Охотник чуть приподнялся, стараясь оставаться незаметным. Он разглядел нечто вроде плетеного короба, видно крепкого, поскольку он не поддавался когтям. Рассерженный ящер с силой рванул лыко — из короба донесся детский плач.

Тут уж Толмай долго не раздумывал. Он отложил стрелу на птицу и кинул на тетиву широкий острый срезень. Ящер заметил его движение и с шипением вытянул шею, распахивая зубастую пасть. Приподняв кожистые крылья, он с угрожающим видом качнулся в сторону охотника, отпугивая от своей добычи.

Толмая же занимало только одно — какая у него шкура. Если там твердая чешуя — дело плохо…

Он быстро встал во весь рост и выстрелил раз, другой. Ящер вскинул крылья, издал жуткий крик и бросился на обидчика. Но еще две стрелы ударили его в воздухе. Чудовище упало в камыши, побилось там и померло.

— Оказалось, шкура как шкура, — со вздохом закончил Толмай. — Только голая. И вовсе не чешуя…

— Батюшка, а в коробе-то что было? — затаив дыхание, спросила Кирья.

— Да ты, — просто ответил он.

«Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю, — хмуро думал охотник, глядя на вытаращенные глаза дочери. — Была бы ты обычной девчонкой, прожила бы жизнь без этого знания. Вышла бы замуж, нарожала деток и в свое время ушла бы к предкам, так и не узнав, что они тебе чужие по крови… Но обычных девчонок не приносят чудовища… Они не лезут в святилище, куда не всякий муж войти осмелится… И не выкрикивают во сне заклинания на неведомом языке…»

В избу вошел Учай, сгибаясь под тяжестью лосиной упряжи. Свалил ее на пол и бросил завистливый взгляд в красный угол, где в окружении деревянных лупоглазых духов-хранителей сияла бронзовая скорлупа, подаренная Толмаю Аюром.

— Ну до чего хороша! — протянул он. — А мне только пряжку на пояс подарили. Наденешь ее на охоту?

— Конечно, — кивнул Толмай. — Надо уважить гостей… Да и защита нам понадобится.

— А Урхо что дрыхнет?

— Урхо с нами не пойдет. Надо кому-то остаться, если…

— Если что? — подозрительно спросил Учай.

— Если боги не будут к нам милостивы, — угрюмо закончил вождь.

Он встал, взял в руки бронзовый панцирь и с помощью сына приладил его на себя. Таким — грозным и красивым, как сам бог Хирва, — навсегда запомнила Кирья отца.

Часть 2

Беличий плащ

Глава 1

Великий Зверь

Мамонты двигались не спеша, подминая мелкий кустарник, сплошным ковром покрывавший в этом месте широкий берег Вержи. Толмай на ездовом лосе держался впереди, то и дело нетерпеливо оглядываясь на мохнатых великанов. Конечно, чужаки знали и умели многое. Их оружие и доспехи и вовсе превосходили что-либо, когда-то виденное. Однако с такой медлительностью можно охотиться разве что на медведя, спящего зимой в берлоге. Правда, арьяльские охотники утверждали, что эта гора шерсти с гнутыми клыками и длинным извивающимся носом может носиться так же быстро, как и его лось. Однако поверить в такую нелепицу мог разве что совсем доверчивый ребенок.

— Вон там, — наконец ткнул пальцем Толмай. — Видите, темнеет лес впереди? Там мои люди видели следы большого секача. Охота будет славной. Но эти, — он кивнул на мамонтов, — не пройдут.

— Пройдут, — возразил Дакша. — Ты не видел, как они с гор спускались…

— Даже если пройдут, то поднимут такой шум, что все зверье разбежится на день пути вокруг. У леса остановимся, и я пошлю следопытов. Когда вы будете готовы, они уже отыщут хорошего зверя.

Темная кромка леса становилась все различимее, и очень скоро Аюр со спины белого мамонта уже мог различить огромные дубы, широко раскинувшие толстенные ветви. Да, среди таких деревьев особо не поездишь — это не тонкие смолистые сосны, что окружали селение ингри. Он всматривался в зелень подлеска, надеясь первым разглядеть притаившегося зверя.

Секачи не казались ему добычей, которой можно гордиться, хоть охотники и обсуждали их между собой с опасливым уважением. Впрочем, широкие лопаты сброшенных лосиных рогов с подточенными отростками, защищавшие грудь и бока ездовых лосей ингри, сами по себе говорили о многом. По словам Толмая, медведи и волки, а тем более рыси, не решались нападать на сохатых. Но кабаны были начисто лишены страха перед высоким мощным зверем, способным ударом копыта переломить хребет обидчику. Что ж, посмотрим! Аюр с нетерпением ждал встречи со своим Великим Зверем. Он поглаживал оперение стрел, надеясь вскоре с блеском доказать всем и каждому, что он настоящий мужчина и наследник престола Аратты.

Если бы еще вернуть себе прежнее присутствие духа! Ему все вспоминались глаза обреченного на смерть молодого воина, пытающегося вонзить оружие себе в горло. О чем думал Арун в тот миг? На что надеялся? Сегодня уже не узнать…

А вот о чем думал Ширам и что он сейчас запер в своей груди, словно в потаенном ларце, — вот это Аюру очень хотелось выяснить. Наследнику престола сейчас казалось, что от того, сможет ли он заставить повиноваться безжалостного саарсана, будет зависеть, способен ли он вообще когда-нибудь управлять своей державой…

Вчерашний день казался ему дурным сном. Аюр очень хорошо понимал, что ничего бы этого не произошло, если б не Ширам. Это он настоял на казни несчастного Аруна. Он отказался признать волю наследника престола и помиловать осужденного. Он проявил неслыханную дерзость в дикарском святилище, принудив его, Аюра, свернуть с избранного пути. Да он сам достоин казни! Однако же и слуги, и охотники хоть и трепещут перед ним, но и почитают, как никого другого. И это притом что Ширам заставляет всех действовать по его указке, не желая слушать ничьих советов. Этому пора положить конец. И здесь, и потом, когда Аюр взойдет на священный трон предков. «А может, Джериш прав и накхи всегда нас ненавидели? — размышлял царевич. — Тогда приближать их к себе — большая ошибка. Сколько змею ни корми, она все норовит ужалить… Да, следует почаще напоминать накхам, что они живут в нашей стране лишь по милости ариев, сохранивших им некогда жизнь в Битве Позора…»

Тем временем охотники приблизились к лесу на расстояние выстрела из лука. Ширам приказал мохначам остановиться. Царевич поглядел на него с недоумением. Похоже, накха что-то беспокоило. Он то и дело оглядывался, будто ожидая подвоха. Аюр заметил, как он словно невзначай поудобнее перехватил лунную косу.

«Неужели он боится? — мелькнуло у него в голове. — Иначе с чего бы держал оружие наготове? Здесь подлеска нет, дорогу и без него расчистят…»

Он негромко окликнул накха:

— Ты что, уже собрался разделывать секача?

Ширам поморщился от неуместной насмешки и сухо сказал:

— Здесь кто-то есть.

— Кто? — оглянулся Аюр.

Мохначи привычно суетились вокруг своих зверей. Спешившиеся загонщики готовились идти в лес, обвязывали поршни кусками шкур, чтобы не оставлять следов. Прочие участники охоты возбужденно переговаривались, готовили оружие, перешучивались, споря, кто первый заметит добычу и кто завалит больше зверей в сегодняшней охоте. Все как обычно — однако Ширам явно тревожился.

— Конечно есть, — усмехнулся Аюр. — Мы же на охоту приехали, зачем нам пустой лес!

— Он не пустой. Совсем не пустой.

— Это то, что нужно! Пустого плоскогорья мне уже хватило…

Он наклонился и хлопнул мамонта по макушке. Тот послушно, как учили, подставил свернутый в кольцо хобот и спустил благородного ария на землю. Жезлоносцы мгновенно заняли свои места по обе стороны сына властителя.

— Я чувствовал взгляд, — тихо, чтобы не пугать остальных, произнес Ширам.

— Чей взгляд?

— Не знаю. Не зверя.

— А кого?

— Не знаю, — вновь повторил накх. — У зверя есть страх. И есть боль. А тут — только голод. Неуемный и очень злой…

Аюр собрался было снова посмеяться, но по спине у него пробежала дрожь.

— И где же это существо, или кого ты там чуешь?

— Не здесь… — Ширам тряхнул головой, прогоняя тревожившее его чувство опасности. — Но недалеко…

Аюр знал о способности накхов ощущать чужие взгляды, но сам этим навыком так и не овладел. Поэтому втайне он считал его выдумкой, которую рассказывают о себе накхи, чтобы запугать врага. Как можно ощущать то, что не имеет ни тепла, ни холода, ни плоти, ни силы?

— Следопыты возвращаются, — подошел к ним Дакша. — Похоже, добыча где-то рядом!

— Что ж, мы готовы! — бросая чуть насмешливый взгляд на старшего товарища, объявил сын владыки Аратты. — Эй, вождь, Толмай! Расставляй своих людей!

Следопыт говорил что-то тихо, но убежденно, время от времени указывая на вмятую траву.

— Почему мы остановились? — недовольно спросил Аюр, уже дрожавший от предвкушения близости обещанного огромного секача.

— Он говорит, — вслушиваясь в переговоры лесовиков, сообщил Ширам, — что нужно отменить нашу охоту.

— Как это отменить?! — вспыхнул царевич. — Ингри что же, недостаточно ублажили местных духов? Или сегодня какой-то особый день?

— Он показывает на следы и говорит, что здесь прошел какой-то страшный зверь.

— Какой еще зверь? О чем он?

— Вот — следы кабанов, крупного секача с семейством. А эти чьи?

Ширам сделал знак юноше подойти. Он наклонил острый наконечник лунного копья, указывая на раздвоенную вмятину в стороне от цепочки кабаньих следов.

— Это копыто, — наклонился Аюр, разглядывая отпечаток. — Большое, но все же копыто… Может, крупный лось или тур?

— Нет, — не сводя глаз с глубоких вмятин, ответил накх. — Это не лось и не тур.

Следопыт согласно закивал ему в ответ.

— Какая разница? — недовольно дернул плечом юноша. — В любом случае вон там куча кабаньих следов. Они ведут прямо. А этот странный зверь идет куда-то в сторону. Сам же видишь, эти отпечатки пересекают следы кабанов!

— Уже третий раз, — тихо сообщил Толмай.

— Что — третий раз?

— Третий раз пересекают. Он идет то в одну сторону, то в другую, но движется в том же направлении. И еще. Посмотри, углубления вдавлены там, где копыто раздваивается.

— И что с того?

— Ни один бык или тур так не ходит.

Аюр рассмеялся:

— Ступает на цыпочках?

— Так и есть. Он будто крадется за кабанами, — пропуская мимо ушей насмешку, пояснил накх.

— Такого не может быть! Те, кто имеет копыта, не охотятся друг на друга.

— Я тоже прежде никогда не слыхал ни о чем подобном. Но следопыты встревожены.

— И что же, мы проделали такой путь, чтобы отказаться от добычи, когда она так близка? — возмутился Аюр. — Даже если это какой-то неведомый крадущийся на цыпочках бык или лось, он не заставит меня повернуть назад! Мы добудем секача. А если подвернется эта тварь, то убьем и ее заодно!

— Быть может, лучше вернуться и переждать? — неуверенно предложил также встревоженный Дакша. — Пусть следопыты пойдут вперед и выяснят…

Ширам выпрямился, обвел глазами ближайшие кусты, затем протянул руку и снял с ветки над головой клочок бурой шерсти.

— Вероятно, здесь этот, как ты говоришь, лось зацепил дерево холкой…

Он потер клочок в пальцах.

— Да, высотой он, пожалуй, с лося… Но из его шкуры плащ не сшить. Уж скорее получится сделать одежду из еловых веток.

— Это еще почему?

— Сам пощупай. Шерстинки не мягче рыбьей кости.

— И все равно, — не сдавался раздосадованный Аюр. — Я не желаю уступать добычу какой-то колючей образине. Вперед!

Секач, не разбирая дороги, с омерзительным визгом несся через лес. Его семейство — шесть крупных свиней — бежало следом, стараясь не отставать от своего супруга. Но свиньи Аюра сейчас не интересовали. Секач и вправду был хорош. Голову такой твари незазорно привезти к отцу. Торчащие из его пасти клыки, конечно, уступали в размерах бивням мамонтов, но были значительно острее. Можно было не сомневаться — каждый из таких клыков с легкостью распорол бы кожаный доспех и одним движением выворотил бы все, что этим доспехом прикрыто. Аюр представил себе эту картину и чуть заметно поежился, не желая, чтобы кто-либо видел его невольное замешательство.

Однако в этот миг никто не глядел на него. Взгляды охотников были обращены к пытающейся ускользнуть добыче. Загонщики-ингри колотили палками по стволам деревьев, не давая секачу и его семейству свернуть в сторону.

За кромкой леса уже светлело открытое пространство. Там простирался заливной луг, упиравшийся в заболоченный извив реки, над которым, подобно каменной голове, торчала замшелая скала.

Как только они выскочат, как только окажутся на лугу между лесом и рекой, им не уйти от стрел охотников! А если, защищая семейство, секач решится принять бой, его ждет стена крепких охотничьих копий с длинными острыми языками бронзовых наконечников, способных проткнуть даже его почти окаменевшую от грязи шкуру.

Сердце Аюра колотилось в предчувствии заветной добычи. Конечно, стрелять такому в спину — попусту тратить стрелы. Надо, чтобы он остановился и развернулся. И вот тогда в глаз его можно взять единственным метким выстрелом!

Понимая это, загонщики с одной стороны остановились и умолкли, показывая устрашающему зверю «безопасный путь». С другой стороны они загрохотали с удвоенной силой.

«Сейчас-сейчас! Сейчас он выскочит, развернется… И вот тогда…»

Секач, будто проскочившая между черных туч молния, вылетел на опушку. Вылетел, повернулся было…

Но в этот миг в дальнем кустарнике зеленого подлеска раздался такой устрашающий рык, что видавшие виды загонщики в едином порыве замерли на месте. Аюр открыл рот, пытаясь сообразить, что это было. Но в любом случае — это было лишь началом…

С яростным хрустом ломая ветки, наперерез отряду выскочило ужасное существо, при виде которого воины окаменели, не в силах шевельнуться, а у охотников едва оружие не выпало из рук.

Чудовище и само напоминало секача — но невероятно огромного, выше лося в холке. Голова его, слишком большая даже для такой туши, с жуткими челюстями, больше всего походила на волчью. Аюр сразу узнал острые выступы на скулах, которые так озадачили его у зубастого черепа в Доме Хирвы, и вспомнил, где их видел прежде. Конечно — Змеиный Язык, гадание Хасты, видение зверя в священном дыму!

Не переставая издавать леденящее душу рычание, тварь неслась наперерез кабану быстрее ездового лося. Секач, вдруг показавшийся рядом со страшилищем каким-то нелепо мелким, заметался, предчувствуя неизбежное. Но было поздно. Удар! Чудовище плечом сбило жертву с ног, распахнуло пасть так, что в нее смогла войти вся кабанья шея, и с хрустом перекусило ее. Обезумевшие от ужаса свиньи бросились врассыпную. Но похоже, хищную тварь они не интересовали. Зверь развернулся к охотникам, вновь распахнул пасть и издал звук, с каким, должно быть, смерть открывает двери перед новыми обитателями своего чертога.

Словно опомнившись, загонщики-ингри побросали свое оружие и кинулись прочь с открытого места к деревьям на краю опушки. Через мгновение они уже сидели на ветвях, предпочитая выждать, пока страшный зверь насытится и отправится восвояси. Телохранители Аюра сомкнулись вокруг сына наместника, натягивая луки.

«У него копыта, — стучало в голове Аюра. — Огромные копыта… Что это за животное? Такого не может быть!»

Он уже забыл, как дерзко вызывал на бой Зверя из Бездны. Все, что ему сейчас хотелось, — чтобы боги развеяли этот ужасный морок…

Но боги были глухи к его мольбам. А чудовище, глядя, кажется, прямо на него, недвусмысленно разевало пасть, показывая, что́ ожидает всякого, кто посмеет к нему приблизиться.

Толмай, единственный оставшийся рядом с ним из всех ингри, повернулся к сородичам и махнул им рукой, призывая вернуться. Но те не торопились спускаться. Тогда вождь, словно между прочим, провел рукой по широким бронзовым пластинам подаренного ему доспеха, поудобнее схватил копье и с грозным кличем бросился вперед.

Страшная тварь вовсе не собиралась уклоняться от боя. Верно нацеленный, острый, как шило, наконечник копья с размаху ударил животное в грудь — но скользнул в сторону, не причинив ему ни малейшего вреда. В тот же миг огромные челюсти сомкнулись на груди и спине ловчего.

Отошедший от первой оторопи Аюр вскинул было лук, чтобы выручить следопыта, но вдруг отчетливо увидел, как украшенные обережными рисунками пластины сминаются под клыками неведомого зверя; как Толмай взлетает в воздух, подброшенный зверем, и дергает руками и ногами в предсмертной муке. Стрела царевича замерла на тетиве, и он сам почувствовал, что ему не хватает воздуха, — будто не Толмаю, а ему чудовище раздавило грудную клетку.

Но в этот самый миг неподалеку Аюр услышал негромкое, но очень явственное шипение накха. Он метнул взгляд туда, откуда оно раздавалось. Ширам уже успел отойти на десяток шагов от опушки леса, где столпились жезлоносцы, и сейчас стоял на открытой местности, холодно и неотрывно глядя на терзающего добычу зверя. Было заметно, что он чуть покачивается, как тогда, во время поединка с Урхо.

«Что он затеял?» — глядя на жениха сестры, изумился Аюр.

Ширам казался задумчивым, почти сонным; даже его лунная коса не была выставлена острием вперед. Скорее сейчас она напоминала метлу из тех, которыми женщины выметают сор из каменных палат.

«Что он делает?»

Между тем свирепая тварь отбросила бездыханное тело Толмая и, словно только и ожидала новую жертву, ринулась в сторону накха. Их разделяло меньше полусотни шагов. Глаза Аюра расширились от беспомощного ожидания неизбежного. Он видел, как сокращается расстояние, хотел крикнуть «Беги!» — но не смог выдавить ни звука.

Ширам по-прежнему стоял, опустив лунную косу. Чудовище неслось вперед, не обращая на странное поведение жертвы ни малейшего внимания. Но в тот миг, когда накх почувствовал зловоние, доносившееся из пасти зверя, он качнулся, уклонился на шаг в сторону и заученно, как много раз на воинских занятиях, провернулся, разгоняя свое оружие. Мощный клинок боевой косы врезался именно туда, куда он метил, — в коленный сустав слишком тонкой для подобного страшилища передней ноги.

Сраженное точным ударом, животное с разбегу перевернулось через голову, рухнуло на бок и, визжа от внезапной боли, заметалось по земле, щелкая челюстями, в надежде достать коварного врага. Ширам не стал дожидаться, перекувырнулся через плечо, вскочил на ноги и отпрянул, снова разгоняя над головой лунную косу. Но за мгновение перед тем, как его клинок обрушился на горло твари, острая стрела с красным оперением вонзилась чудищу точно в глаз. Тварь взвилась и разом опала на землю.

Накх резко обернулся. Аюр стоял в нескольких шагах, и на его луке еще дрожала тетива. Он хрипло выдохнул, стараясь говорить спокойно:

— Славная добыча! Ни у кого такой нет. Спасибо, Ширам, ты здорово мне помог.

Глава 2

Награда за преданность

Тело Толмая несли на самодельных носилках четверо силачей-загонщиков под руководством его младшего сына. Шли они понурившись, ожидая брани сородичей, воплей, слез и расцарапанных лиц женщин их рода. Никто из них не смог защитить великого охотника; никто не подставил свое копье, не послал стрелу в ужасного зверя. Все они кинулись прочь, спасая свои жизни, — и вот теперь бездыханное тело Толмая с болтающейся при ходьбе головой лежит на его плаще из кожи лося, привязанном к длинным жердям ставшего для него бесполезным шатра. И что с того, что чудище, убившее большака, прежде никогда не видывали в этих местах? Что с того, что Зверь из Бездны сражен? Все они живы, и все чужаки — тоже. Даже ездовые лоси не пострадали. Лишь только Толмай отправился в страну предков, и красивая скорлупа, которую подарили ему чужеземцы, ничем ему не помогла…

Учай, младший сын Толмая, бросил недобрый взгляд из-под бровей на мохноногого гиганта, неспешно бредшего по равнине. Мальчишка на его спине казался вполне довольным охотой. Еще бы! Его стрела сразила невиданного зверя. Единственный выстрел был воистину безупречен. Огромное тело чудовища было водружено на волокушу из молодых сосен, которую без труда тащил за собой мамонт. Оно источало запах столь смрадный, что даже от мертвого зверя все старались держаться подальше. Учай еще раз вскользь глянул на охотничью добычу. В деревне надо будет что-то говорить. Как объяснить, что большак, успешно бивший зверя и летом, и зимой, не справился на этот раз? А что сказать брату? Если спросят: «А где ты был, Учай, когда погибал твой отец?»

Вдруг точно молния ударила среди ясного неба. Как же он раньше не понял?! Конечно же, эта проклятая скорлупа отняла у Толмая силы! Кровь бросилась в лицо Учаю. Как он сразу не догадался? Проклятые чужаки боялись, что могучий охотник попросту опередит их и сам добудет Великого Зверя! А отец им поверил! Решил, что подаренная чужаками скорлупа защитит от клыков чудовища, пришедшего прямиком из подземных угодий Маны, бога смерти!

Он с ненавистью покосился на сияющее лицо проклятого юнца. Ему-то уж точно нет дела, как будет жить народ ингри без своего вождя. Ишь как доволен!

Аюр рассеяно глядел с высоты на широкий берег реки, поросший молодым березняком. Все здесь так и дышало беспредельной дикостью, так что и мохначи со своими неразлучными мамонтами, и охотники-ингри в кое-как раскроенных и сшитых жилами шкурах казались единым целым с этой забытой богами местностью. Однако не зря они шли столько дней по унылым пустошам и дремучим лесам, не зря забрались так далеко от Аратты! Охота Силы удалась на славу!

И что особенно хорошо — он даже почти не испугался. Конечно, в первый миг оторопел, когда этакое страшилище выскочило из леса, — но все прочие перепугались не меньше. Быть может, кроме бедолаги Толмая, шагнувшего навстречу зверю с копьем в руке.

Но зато каков был его выстрел! Таким можно заслуженно хвалиться как перед отцом, так и перед красивейшими девушками Аратты. Правда, — Аюр едва заметно поморщился, — если бы Ширам не подсек ногу зверя, то вряд ли бы его удалось одолеть так быстро и легко. Но ведь убил чудовище все же не Ширам. А значит, и слава — не ему.

— Похоже, ингри недовольны, солнцеликий, — раздался голос Ширама, который догнал белого мамонта и сейчас шагал рядом с ним.

— С чего ты взял? — спросил Аюр, когда мамонт поднял накха к нему в башенку. — Мы же обещали вознаградить их за успешную охоту.

— Их вождь погиб. Погляди, как зыркает на тебя его сын.

— Ну да, погиб, — эхом подтвердил Аюр. — И что? Это ведь охота. На охоте всегда гибнут. Впрочем… — Он решил проявить щедрость, пусть даже к этим дикарям, едва достойным называться людьми. — Мы одарим их так, что они забудут про своего вождя и будут благословлять нас всю жизнь. Мы дадим им…

— Быть может, твой вышитый плащ? — подняв бровь, спросил Ширам.

— Вот еще! Он слишком красив для дикарей, они не оценят такой дар… Так уж и быть, выдай им другой мой плащ, беличий, — все равно он мне не нравится. А еще преподнеси сыновьям вождя пояса с бронзовыми накладками из тех, грубых…

— Это наши боевые пояса, — напомнил Ширам.

— Что с того? Или ты думаешь, новый вождь соберет все три десятка своих воинов и пожелает захватить Аратту?

Эта шутка показалась ему настолько смешной, что он расхохотался, указывая пальцем на носильщиков.

— Вот этот попытается захватить столицу! Ширам, да ты один, не просыпаясь, можешь уложить десяток таких вояк. А уж если проснешься…

Ширам настороженно обвел глазами округу. Он вовсе не разделял веселья юного ария. Уже одно то, что сын повелителя, совершенно не смущаясь, добил его подранка, причем в тот самый момент, когда он занес оружие для решающего удара, могло навсегда рассорить даже старых друзей, которыми они вовсе не являлись. Будь для Ширама эта охота развлечением, а не службой, накх отнесся бы к выстрелу Аюра совсем иначе… Но в любом случае нынешняя бурная радость царевича так и вовсе некстати. Если бы старый охотник не выскочил перед чудовищем и не отвлек его на себя в тот первый миг, когда арии растерялись, кто знает, чем бы закончилась эта схватка…

— Если позволишь, я сам распоряжусь насчет даров и поговорю с ингри, — предложил он.

— Да-да, распорядись, — подхватил Аюр, довольный, что Ширам берет все эти неприятные хлопоты на себя. — Что-нибудь из посуды. Дай им хорошие бронзовые чаши. А то их глиняные — столь же дикарские, сколь и они сами. Я не могу пить вино из обожженной грязи. Это все равно что пить из лужи. Ну и отсыпь им бус из запасов Хасты. Пусть запомнят мою доброту… Да, и узнай, есть ли тут еще какие-нибудь диковинные звери. Конечно, огромный зубастый секач — отменная добыча, но все же, согласись, обидно ехать в такую даль, чтобы привезти лишь одну шкуру!

Ширам склонил голову и, ловко держась за длинные белые космы мамонтовой шкуры, соскользнул на землю. Аюр поглядел на него со скрытой завистью. Казалось, накх не спустился, а просто спорхнул вниз без малейшего усилия.

Саарсан догнал носилки, на которых несли мертвого вождя, и знаком подозвал к себе Учая.

— Я хочу сказать, что знаю, как велико твое горе, — начал он.

Молодой охотник попытался вымученно улыбнуться, но Шираму показалось, что он услышал скрип зубов.

— Светозарный царевич Аюр велел щедро одарить вас. Чтобы утешить твою скорбь, он жалует тебе, сын вождя, плащ со своего плеча…

Учай невольно поглядел на царевича, который восседал на спине мамонта в ослепительном алом плаще, расшитом солнечными колесами и золотыми скачущими конями. Плащ был настолько хорош, что в этот миг Учай почти простил арьяльцев. Краем глаза он заметил завистливые взгляды прочих охотников-ингри, расправил плечи и гордо усмехнулся.

Однако мамонты все шагали, и непохоже было, чтобы царевич собирался спуститься на землю, чтобы одарить сына своего наместника. А тем временем Ширам сделал знак подойти слуге со свертком.

— Вот этот роскошный беличий плащ, чтобы не мерзнуть холодными зимами! А еще ты получишь три бронзовые чаши, бронзовые пояса тебе и твоему брату…

Учай побледнел и задохнулся от негодования. Он ни разу не видел, чтобы царевич надевал пестрый плащ, который держал сейчас в руках его слуга. Да оно и неудивительно! Дарить беличий плащ чужаки могли придумать только в насмешку.

Ведь даже ребенок знает, что на обмен и выход идут шкурки соболя, лисы, волка, порой лосиные шкуры, порой медвежьи… Но беличьи шкурки — их берут на вес дюжинами! Предлагать сыну вождя такой подарок — все равно что пытаться дергать его за бороду!

Учай изо всех сил пытался сохранять спокойное лицо. Зачем арьяльцы прилюдно унизили его? Или, загубив отца колдовством, они хотят окончательно отнять у ингри удачу? Тогда и с широкими поясами с бронзовыми пластинами все понятно. Чужаки решили забрать их силу так же, как забрали силу отца.

Что ж, еще посмотрим, чья возьмет…

— Я понимаю, тебе сейчас тяжело говорить. — Ширам положил руку на плечо парня. — Но прошу тебя, припомни, где еще в ближних краях есть хорошая охота? Где можно найти настоящего зверя?

— Зверя? — выдавил Учай.

В первый миг он не поверил своим ушам. В час скорби, когда вождя еще даже не проводили в Дом Дедов, арьяльцы уже затевают новую охоту? Ну хорошо, будут им звери!

— Там, впереди. — Он мотнул головой. — По правой руке от заката, три дня пути. Там живет медведь. Отец медведей.

И младший сын Толмая склонил голову, чтобы скрыть зазмеившуюся на его губах ухмылку.

— Это большой зверь. Очень большой. Царевич будет доволен.

— В самом деле большой? — уточнил Ширам.

— Я сам не видел. Но говорят, что, когда он встает на задние лапы, чтобы глянуть ему в глаза, мне бы понадобилось встать на плечи брату.

— Хорошая добыча, — кивнул Ширам. — Благодарю тебя.

Он снял с пояса длинный охотничий кинжал и протянул Учаю:

— Это тебе от меня. Твой отец был славным охотником. Жаль, что он не пойдет с нами дальше.

— Мы достойно похороним его, — ответил Учай. — И принесем все нужные жертвы.

Солнце клонилось к закату — а царевич все наблюдал, как слуги-чучельники снимают шкуру убитого чудовища, мездрят ее, отчищая изнутри от жира, и просаливают, чтобы она стала годной для работы. Необыкновенная добыча — значит и будущее царствование будет необыкновенным! И отец будет гордиться им.

И все-таки жаль, придется рассказать, что Ширам ему помог. Но все же стрела, которой был убит Зверь из Бездны, принадлежит ему! А значит, и победа его. Кто посмеет усомниться?

Как царевич ни гнал эти неприятные мысли, а все же они крутились у него в голове. Наверняка найдутся те, кто начнет твердить иное. Много охотников видело тот удар лунной косой. За всеми не уследишь…

Позади хрустнула ветка. Аюр повернулся — рядом с ним стоял Джериш, как всегда улыбающийся и довольный жизнью, будто только что с хорошей гулянки.

— Отменную зверюгу ты уложил, солнцеликий, — с видом знатока заметил воин, глядя на лежащую отдельно жуткую голову чудовища.

Аюр с благодарностью улыбнулся в ответ.

— Этот твой выстрел… Клянусь головой, я бы сам лучше не пустил стрелу! Если бы еще не этот нелепый… — Он вдруг оборвал фразу, будто устыдившись собственных речей. — Впрочем, что я такое говорю!

— Продолжай! — упрямо наклонив голову, потребовал царевич.

— Мне не пристало… Ты можешь решить, что я говорю из зависти.

— Я требую, чтобы ты говорил все без утайки!

— Ну если так, кто же осмелится воспротивиться… — Джериш сделал вид, что размышляет. — Посуди сам, царевич. Нас там было больше дюжины воинов, не считая охотников. Каждый из нас, ариев, бьет птицу влет — ты это знаешь! И каждый мог пустить стрелу, которая сразила бы это чудовище. Но мы помнили, чья это охота. И хотя были готовы положить за тебя свои жизни, не тронулись с места, ожидая приказа…

Предводитель Полуденных Жезлоносцев ненадолго примолк, давая царевичу осмыслить его слова. Судя по тому, как помрачнел Аюр, он услышал и все понял как следовало.

— То, что этот бедолага, вождь ингри, выскочил перед всеми, — это хоть понятно, — продолжал Джериш. — Получив столь высокое назначение, он желал выказать свою верность. Увы, схватка не принесла ему славы… Однако же Ширам — с чего вдруг он бросился перед тобой, пытаясь отобрать твою законную добычу? Он-то, в отличие от вождя, прекрасно знал, что такое Охота Силы. Неужели он и впрямь думал, что он — единственный, кто способен защитить тебя? Что все остальные вокруг — никчемные трусы? Что сам ты — беспомощный неумеха, с перепугу забывший обо всем, чем учился с детства?

Аюр слушал своего телохранителя, постепенно краснея от гнева, и вдруг будто пелена спала с его глаз. Ну конечно же, как он сразу не понял?! Ширам попросту хотел испортить ему священную охоту! Возможно, он затаил какой-то умысел? Ведь если царевич вернется ни с чем, он будет опозорен. Арии даже могут пожелать себе иного государя! В стране начнется смута… А там, глядишь, саарсан накхов найдет способ поднять мятеж в Накхаране!

Эти мысли возникли в голове Аюра не на пустом месте. Хотя государь Ардван и не посвящал своего сына в государственные тайны, но тот прекрасно знал, о чем шепчутся в закоулках Лазурного дворца и почему неспокоен его отец. От своих приятелей царевич слыхал, что государь в последние годы отстранил и выслал множество царедворцев — а среди знатных ариев ходили упорные слухи про заговор накхов…

«Нет, этого не может быть, — попытался он одернуть себя. — Ширам просто хотел защитить меня…»

Но в сожалеющем взгляде Джериша недвусмысленно читалось — заговор есть. Не зря же накхи слывут воплощением коварства. Вся эта показная верность — не более чем маска, военная хитрость. Все то, чем царевич совсем недавно восхищался с детской искренностью, как нож в руке убийцы, обернется против него.

Неожиданно Аюру вспомнилось, как много лет назад ослепительный луч солнца пронзил низкие облака и золотая колесница государя внезапно окуталась облаком едкого дыма…

— Да, ты прав, — задумчиво произнес царевич. — И я ценю твою честность. Что ж… Мне нельзя возвращаться в Аратту без царской добычи. Причем такой, которая будет несомненно и безоговорочно моей. Этот огромный волчий секач хорош, но… его недостаточно. Помнится, этот, как его, сын старика Толмая что-то твердил о большом медведе?

— Верно. Они обитают дальше к полуночи, в глубине этих земель, — напомнил Джериш.

— Значит, туда мы и отправимся! Как можно скорее!

— Мудрое решение, солнцеликий, — слегка поклонился Джериш. — Я пойду сообщу о нем накху. Эх, если бы только он не мешал нам на охоте! А вот, кстати, и он…

Ширам, сын Гауранга, легко и беззвучно двигался между шатрами в сторону палатки чучельников. Его мало интересовало убитое чудовище. Главное — свой долг он выполнил, и жизнь царевича была спасена. Что бы там ни говорили между собой на обратном пути высокомерные арии, Ширам прекрасно видел, что они просто опешили, обнаружив столь ужасного хищника так близко. Руки телохранителей сковал позорный страх — ни один из них даже не выпустил стрелы по чудовищу…

Но Ширам не собирался ничего им говорить. В конце концов, о чем печалиться? Аюр добыл своего зверя, и ему будет что показать в столице. Конечно, жаль Толмая. Тот, похоже, был уверен, что неуязвим в своем блестящем панцире…

Да, потеря вождя очень некстати — Толмай казался дальновидным правителем. Как теперь поведут себя его сыновья? Старший слегка напоминал накху Джериша — такой же туповатый, самодовольный силач. Младший, безбородый коротышка с подозрительным взглядом, казался поумнее, но, точно куст в тени дуба, не набрался ни роста, ни мощи. Но если и впрямь Аюр решит построить здесь крепость, то и младший сын может пригодиться. Завтра, на похоронах, надо будет поближе приглядеться к нему, попробовать разговорить…

Ширам подошел к стоящему около чучельников царевичу. Охранявший его Джериш холодно приветствовал накха и отошел на пару шагов, чтобы не мешать беседе.

— Солнцеликий, только что приходил Урхо, сын и наследник прежнего вождя Толмая, — сообщил Ширам. — Он просил нас почтить своим присутствием поминальное пиршество и завтрашний обряд проводов вождя в селение предков. Я сказал, что ты придешь попрощаться со своим наместником…

— Ты так сказал? — перебил его Аюр резким голосом и поглядел на своего будущего родича сверху вниз. — Разве я велел тебе говорить такое? Да как ты посмел распоряжаться от моего имени? Нет, меня там не будет! Завтра же мы отправляемся на север — охотиться на огромного медведя. Ты услышал меня?

— Услышал, — преувеличенно тихо ответил накх. — Но быть может, перед выходом мы все же выразим приличную скорбь? Ведь еще совсем недавно ты, царевич, именовал Толмая своим другом и правой рукой в этих диких землях…

— Похоже, мудрый Ширам вздумал меня учить? Возможно, он забыл, кто правит в Аратте, а кто прозябает в Накхаране? Завтра мы идем за медведем — такова моя воля! — В глазах Аюра промелькнули злые искорки. — А ты, если желаешь, оставайся тут. Когда мы будем возвращаться с охоты, я на обратном пути тебя заберу. Кажется, поход слишком утомил тебя…

На скулах Ширама вздулись желваки, но он не сказал ни слова.

— Что ты молчишь?

— Твой достойный отец велел мне сопровождать тебя, и я должен выполнить этот приказ. Я должен оберегать твою жизнь…

— Так кто же тебе мешает?

— Ты мешаешь.

— Как ты смеешь?!

— Можно закрыть человека своей грудью и тем спасти его жизнь, — сумрачно глядя на него, сказал Ширам. — А можно сделать так, чтобы он не пошел туда, где его подстерегает беда. Мы ничего не знаем о земле, где якобы обитают огромные медведи. Идти туда прямо сейчас — глупо и опасно. Нужно сперва выслать разведчиков…

— Не смей рассуждать! — закричал Аюр. — Ты приставлен ко мне для охраны. Вот и не мни о себе слишком много. Полагаешь, что если отец обручил тебя с моей сестрой, так тебе все позволено? Государь — владыка своему слову: хочет даст, хочет отберет! А теперь ступай и скажи ингри, что завтра поутру мы отправляемся на охоту. И что нам понадобится надежный проводник. Ты услышал мою волю?

Ширам молча склонил голову.

— Так исполняй!

Вокруг шатров Жезлоносцев Полуденной Стражи Джериш велел соорудить отдельный частокол. В эту часть острожка, кроме самих воинов, царевича и Ширама с Хастой, никому ходу не было. Да и на жреца, не говоря уже о накхе, тут смотрели косо. Сейчас солнце уже скрылось за дальним ельником, и подле жаркого костра собрались свободные от несения службы воины-арии, чтобы поболтать о прошедшей охоте, похвалиться выигранными некогда схватками и помянуть товарищей, которым повезло меньше.

О погибшем вожде ингри никто не вспоминал, однако многие воины то и дело поглядывали через плечо во мрак. Чутье им подсказывало: что-то неладно, словно идешь по болоту и чуть оступился — чуть глубже погрузилась нога в сырой мох. Вроде пока и ничего страшного не случилось, но… И опять гремел над станом раскатистый смех, как будто арии весельем желали отпугнуть накатывавшую из ночной темноты жуть.

— Я тут краем уха услышал занятный разговор ловчих, — говорил один из жезлоносцев. — Знаете, чего ингри хотят? Забрать себе нашу добычу!

— Что-о? — в гневе приподнялся с места Аюр. — Кто им внушил подобную мысль?

— Перед закатом к Дакше явилась целая толпа размалеванных стариков в длинных рубахах и лосиных рогах и попросила отдать им хотя бы череп чудовища, а лучше и шкуру. Они его хотят отнести в свое охотничье святилище…

— Ишь размечтались! — воскликнул Аюр. — Пусть своего зверя сперва добудут, а этот — мой!

— Чтобы царевич отдал добычу каким-то ингри? — подхватил Джериш. — Да он сам кого угодно за этот череп загрызет! Правда, солнцеликий?

Царевич важно кивнул, а воин продолжал свой рассказ:

— Дакша так им и ответил. Дескать, идите отсюда, болезные, подобру-поздорову. На что старики ему сказали, что если не забрать голову чудовища в лесную избу, то случится несчастье. Что зверь этот на самом деле — одна видимость, а по сути своей нечистый дух…

— Ничего себе видимость! Вождя ингри чуть не пополам перекусил!

— И если этого самого злого духа в святилище не упокоить, так он останется здесь вредить живым людям… Или хуже того, — воин понизил голос, — будет шастать по лесу и искать, в кого ему вселиться…

— Я знаю в кого — в Ширама, — с ухмылкой заявил Джериш. — Никто даже разницы не заметит.

У костра грохнул смех, посыпались шутки.

— Как он есть исчадие Бездны, так им и останется!

— Если дух зверя попытается в него вселиться, я ему не завидую. В накхе-то, пожалуй, сам царь голодных дивов Храваш сидит…

Аюр захлопал в ладоши и захохотал. Его смех подхватили воины, и дружный хохот понесся над станом, ясно показывая, что ариям нет никакого дела до оскорбленных лесных духов.

Спустя некоторое время Джериш покинул пирующих и неспешно отправился к реке. Он вышел за частокол, встал на крутом берегу. От воды тянуло прохладным ветерком. Напевая, глава жезлоносцев принялся развязывать штаны.

— Значит, говоришь, во мне сидит царь голодных дивов? — раздался негромкий голос позади него.

Джериш как-то сразу ощутил, что стоит на самом краю обрыва. И достаточно легонько толкнуть его в спину, чтобы он сорвался в темноту, на острые прибрежные камни…

— Что тебе надо? — прошипел арий, поспешно подтягивая штаны.

— Послушай, Джериш. Последний раз говорю с тобой по-хорошему. Ты пытаешься сбить мальчишку с толку. В Лазурном дворце делай это сколько угодно — государь сам будет решать, кого слушать его сыну. Но здесь, в походе, это подготовка мятежа.

— Мятежа?! — преувеличенно изумился Джериш. — Да где ты его увидел? Я лишь открыл глаза царевичу на твои грязные козни…

— Слушай меня, — перебил его Ширам. — Мой долг — беспокоиться о сохранении отряда и не допускать ненужных жертв. Однако, если в какой-то миг я решу, что тобой нужно пожертвовать, мы вернемся в столицу без тебя.

— А ты попробуй, — скрипнул зубами Джериш, резко разворачиваясь.

Лишь ночной ветер качал траву поблизости. Да где-то вдалеке раздавались долгие заунывные вопли.

«Это еще что за вой?! — не сразу сообразил Джериш. — Ах да… Ингри справляют тризну по своему вождю».

Длинный стол в общинном доме был занят с одной лишь стороны. Жители селения теснились, стараясь дотянуться до глиняных блюд с солеными ржаными лепешками — поминальной еды, хлеба жизни, политого горючими слезами безвременной гибели. Неуместно вкушать лакомства, когда мудрый, отважный Толмай в последний раз делит пищу со своими родичами. И заря не успеет зардеться, как он уже будет восседать рядом с богами, за иным столом.

Ингри, не утирая текущих по щекам слез, глядели на своего вождя, лежащего возле стола на склоненном ложе. Урхо, по единодушному согласию ставший новым большаком, то и дело отламывал от лежащей перед ним лепешки куски, проводил ими по губам отца и затем отправлял себе в рот, чтобы дух кушанья попадал к возлежащему во главе стола Толмаю. Лишь идолы главных богов ингри — рогатый Хирва, синеокая Видяна и крылатый, птицеголовый Варма — бесстрастно глядели на проводы вождя в иной мир. Сколько они их перевидали, не сосчитать…

Вторая сторона стола прощальной тризны была пуста. Места там предназначались для царевича Аюра и его людей из Арьялы. Однако время шло — но никто из них так и не переступил порога общинного дома.

Старейшины, говоря медленно, нараспев, вспоминали деяния славного Толмая, восхваляя доброту богов, пославших им такого сородича и вождя, и печалясь, что он ушел в Дом Дедов столь рано.

Когда старики наконец сказали все, что желали, к отцу подошел ждавший у дверей Учай.

— Старейшины и сородичи, — начал он негромко, так что присутствующим в скорбном чертоге пришлось умолкнуть, чтобы услышать его речь. — Не мне тщиться одолеть красноречием тех, кто знал моего отца сызмальства. Я не скажу чего-либо нового, повторив, как он был храбр, справедлив, как почитали его ингри и в нашем селении, и в прочих землях. А потому я обращусь не к вам и даже не к богам — с ними скорее ведуны сыщут общий язык… Я обращаюсь к ним. — В голосе Учая внезапно полыхнула ярость. — К ним!

Он ткнул пальцем в пустые места за длинным столом.

— Разве мы плохо вас приняли? — выкрикнул он. — Разве мы таили коварство? Разве мой отец не поплатился жизнью, защищая вашего царевича? Неужели же он не заслужил почтения хотя бы в час общей скорби?!

Родичи отвечали ему угрюмым молчанием.

— Совсем недавно за этим столом царевич Аюр величал моего отца своей правой рукой. И что же? Теперь он забыл об этом? Теперь ему не нужна рука? Мы для него — лесные звери, и больше никто!

Он обвел свирепым взглядом закипающих от гнева ингри.

— И потому я спрашиваю — угодна ли богам клятва, принесенная Толмаем?

— Нет! — взревели сородичи.

— Чужаки желают извести нас! — завопил Учай. — Скорлупа, подаренная отцу, была зачарована! Это из-за нее лучший из охотников погиб в поединке со зверем! А потом, желая унизить наш род, арьяльцы вручили мне вот это!

Он выдернул из висевшей на плече торбы позорный беличий плащ и потряс им в воздухе.

— Вот он — дар чужаков на тризну нашего вождя!

Общинный дом наполнился возмущенными возгласами.

— Быть может, я глуп и чего-то не понимаю? — выкрикнул Учай, обращаясь к пустым местам за столом. — Молчите? О нет, вы даже не молчите! Всякий, кто пожелает, может выйти за околицу и услышать своими ушами — они поют и смеются! Им нет дела до нашей боли. Они желают ехать охотиться дальше. Что ж, им будет охота! Клянусь, отец отправится в Дом Дедов не один!

— Постой, — вмешался Урхо. — Отец стремился к союзу с Арьялой! Он не пожелал бы мести…

— И я не хочу ее, — прошипел Учай. — Я желаю только справедливости!

Глава 3

Медвежий край

Чем дальше продвигался на север отряд царевича, тем гуще становились сосновые леса, тем больше попадалось озер с заболоченными берегами и покрытых серым мхом скал, в полном беспорядке торчащих из земли. Вот теперь Аюр узнал, что такое по-настоящему дикие земли. Посланные вперед дозорные то и дело возвращались, говоря, что путь закрыт необозримыми завалами буреломного леса. Ругаясь на чем свет стоит, приходилось возвращаться, искать обходные пути, иногда двигаясь какими-то едва хожеными звериными тропами. Наконец Учай вывел охотников к студеной лесной речке и объявил, что теперь основные трудности позади — надо лишь следовать вверх по течению, и речка приведет их прямо в медвежий край.

Задумчивые мамонты неспешно побрели вдоль реки, подминая под себя подлесок и производя столько треска, что окрестное зверье разбегалось без оглядки при одном приближении Аюра и его людей. Но, останавливаясь на ночлег, мохначи умудрялись набить зайцев, наловить рыбы и набрать грибов, которые лично они с удовольствием ели, даже не обжарив на огне. Царевича такая пища ничуть не радовала, но он тешил себя мыслями, что, лишь преодолевая трудности, юноша становится мужчиной. А вернувшись с богатой добычей в столицу, он, закаленный испытаниями, без труда докажет сверстникам и красавицам двора, что он достойный сын великого отца.

Аюр то и дело жалел, что оставил в острожке чудовищного секача, чтобы чучельник воссоздал зверя во всей его грозной красе. Ему страстно хотелось вновь и вновь видеть это порождение темной Бездны. В голове Аюра уже созрела прекрасная мысль — по возвращении велеть мастеру-чеканщику изобразить его добычу на золоченом щите, который будут нести перед ним, когда наступит его час взойти на трон. Чтобы каждый знал, сколь отважен и силен молодой повелитель!

За дни пути недавняя охота приобрела в его памяти вполне законченный вид. Конечно же, докучливые помощники мешали ему как могли. Сперва царевичу не давал выстрелить туповатый вождь ингри, который выскочил перед зверем, красуясь своим геройством, за что и поплатился. Но несмотря на его потуги, а также на крайне неуместную и подозрительную попытку Ширама отобрать его добычу, единственный выстрел Аюра был безупречен. Этот поразительный выстрел войдет в легенды, твердили ему Джериш и прочие арии, и Аюр был с ними совершенно согласен. Что касается накха, его мнения никто не спрашивал, а сам он хранил на этот счет молчание. За все дни, прошедшие после их неприятного разговора, они едва ли перекинулись парой слов.

Идти пришлось значительно дольше, чем утверждал младший сын старейшины. Впрочем, по тем лесным тропам, где сам бы он пролез, подобно юркой кунице, ни мамонтам, ни ездовым лосям было не протиснуться. Теперь они шли вдоль ручья и были вынуждены петлять вместе с ним.

И вот наконец на пятый день впереди замаячили угрюмые скалы, стеной вставшие над лесом и закрывшие край неба. Студеный, как талый лед, ручей обмелел и зашумел, перекатываясь по камням.

— Вам туда, — указывая на тонкую полоску берега в разломе скал, проговорил Учай.

— А ты? — настороженно спросил Ширам.

— Там чужая земля, — замотал головой молодой охотник. — Никто у нас не пойдет в чужую землю.

— Царевич хорошо наградит тебя.

— Зачем? Даже если я пойду с вами, какой в том прок? Я никогда не бывал в тех местах.

— А как же медведь? Где ты видел медведя?

— Я видел его лишь однажды — издалека. Он ловил рыбу под водопадом, у скал. А потом я находил его след…

Учай покачал головой и показал руками — какой.

— Очень большой зверь! А еще я слышал рев. Ни одна буря не ревет так страшно!

— Так что же ты теперь, в обратный путь? — спросил Ширам.

— Да.

— И не боишься один?

— Я пройду. Прежде уже ходил.

— Погоди! Царевич наверняка пожелает наградить тебя за помощь.

Беловолосый охотник помотал головой.

— То, что я сейчас делаю, — мой долг перед отцом. Благодарности и наград мне не надо…

Ширам пожал плечами и направился к мамонту Аюра.

— А я б его не отпускал, — пробормотал Дакша, глядя в спину удаляющемуся ингри. — Что, если парень решил завести нас на край земного диска? Он ведь определенно уже где-то рядом…

— Нет, — услышав его слова, возразил Хаста. — Если бы за этими скалами был край земли, река бы текла не оттуда, а туда.

— Мне это все равно не нравится. Он завел нас в чужой край и уходит, — настаивал Дакша. — Задержи его, светозарный!

— Да пусть идет, — беспечно ответил Аюр. Грядущая охота волновала его куда больше, чем уход проводника. — Мы должны быть добры ко всем своим подданным. Но как солнцу нет дела, озарять ли своими лучами государя или же последнего водоноса, так и нам не должно быть разницы. Пусть идет и славит нашу доброту!

— Останется он или уйдет — уже не имеет значения, — поддержал его Джериш. — Обратный путь после мамонтов потерять нам будет сложновато — они проложили через этот лес дорогу, достойную государя!

Воины рассмеялись его словам.

Учай поспешно пробирался через лес, довольный собой. Все прошло как нельзя лучше. Самонадеянные чужаки забрались именно туда, куда он хотел. Младшему сыну вождя нестерпимо хотелось убить их самому, но он понимал, что ему это не под силу. А теперь он вернется в селение — и вот тогда начнется самое главное…

Идти до скал бало дольше, чем казалось на первый взгляд. Однако у самой кромки каменной стены охотников ждала неприятная новость. Река внезапно закончилась водопадом. Чуть в глубине каменного разлома ледяной поток срывался с каменного уступа, так что вожак мамонтов, задрав хобот, едва доставал до края воды. Меж огромных глыб наверх вилась узкая натоптанная тропка, — должно быть, и вправду описанный Учаем медведь любил тут ловить рыбу.

— Оставим животных, — распорядился Ширам. — Дальше придется идти пешком.

Аюр недовольно поморщился, но кивнул. Не то чтобы ему хотелось лазать по скалам… Но возвращаться несолоно хлебавши, постояв у самого логовища неведомого медведя, было бы и вовсе нелепо.

— Хорошо, — напуская на себя вид бывалого охотника, согласился он. — Оставим здесь мамонтов с мохначами, повара и Хасту. Пусть готовят трапезу и ждут нас с добычей. Возможно, наша охота не займет много времени.

— Сын вождя назвал эти места «чужой землей», — напомнил Ширам. — А значит, кроме диких зверей, тут водятся и люди. Может, они еще более дикие, чем ингри…

— Но все равно мы будем добры к ним, — величественно произнес Аюр. — Мы окажем им услугу, уничтожив грозного зверя, который наверняка не дает им жизни. Мы возвеличим славу моего оружия и утвердим могущество Аратты в самых отдаленных из всех диких земель! И здешние люди, каковы бы они тут ни были, благодарно склонятся перед нашей мощью…

«Теперь понятно, о чем Аюр размышляет целыми днями, восседая на спине мамонта, — насмешливо подумал Ширам. — Готовится произносить царские речи!»

«У нас будет не только охота, — вот о чем на самом деле думал Аюр. — Вернусь и расскажу отцу, что присоединил к его державе новые земли!»

— Интересно, как себя называет здешнее племя? — подумал он вслух. — Или нужно будет подыскать этим острым скалам новое красивое имя? Может, назвать их в честь тебя, Ширам? Послушай, как тебе — Зубы Ширама! Звучит?

Увлеченный Аюр хлопнул своего будущего родича по плечу. Позади послышался приглушенный смех ариев. Накх едва заметно скривился и отстранился от царевича, всецело поглощенного столь грандиозной идеей.

— Я вижу, тебе не нравится мое предложение?

— Честь слишком велика, — ответил Ширам, вслушиваясь в собственные ощущения. — Солнцеликий, я чувствую, за нами опять кто-то следит…

— Надеюсь, это не медведь, — рассмеялся Аюр. — Иначе он забьется в какую-нибудь расщелину — ищи его потом! Пойдемте же, — скомандовал он охотникам и телохранителям. — А ты, Хаста, не теряй времени — принеси жертвы огню, испроси у Господа Исвархи удачную охоту. И я принесу тебе в подарок медвежий язык. Говорят, тот, кто съест его, будет понимать речь животных.

— Во всяком случае, мой господин, он даст возможность ощутить то же, что и медвежий желудок после хорошей охоты, — поклонился Хаста. — Ступайте, а я упрошу Исварху, чтобы он накрепко запер ворота в небесный чертог. И не пустил никого из вас, как бы вы ни стучали.

Прежде чем идти вглубь безымянной «чужой земли», Ширам взобрался на самую высокую из ближних скал, чтобы получше рассмотреть места, где предстояло охотиться. Холодный ветер вздувал его плащ, он ловил полы его обеими руками, стараясь поплотнее укутаться от порывов.

Что бы там ни говорил Учай, никакого жилья внизу не было видно. Не то что селения — даже самой убогой хижины. Со скалы открывался вид на огромную, заросшую лесом каменную чашу, расколотую как раз там, где протекала река. На высоких скалах, окаймляющих долину, лежал снег, — видимо, он и летом не таял. Посреди чаши, как будто не выпитой до дна, голубело не слишком широкое, но все же довольно крупное озерцо, над которым отчего-то поднимался белесый пар.

«Как странно, — подумал Ширам. — Река холодная. А озеро, похоже, теплое. Может, даже горячее. Впрочем, с рекой более-менее понятно — снежные шапки на скалах питают ее студеной водой. Но что не так с озером?»

Накху вновь припомнился сын Толмая, и он вздохнул, досадуя, что отпустил его. Наверняка у местных дикарей было какое-нибудь сказание об этих землях. Быть может, озерцо — жилище одного из великих подземных змеев? Они любят такие места для своих тайных убежищ…

Он вновь обвел взглядом «содержимое» чаши. Только густой лиственный лес, радующий живой зеленью после суровых сосен, и затянутая паром вода. Пожалуй, отыскать медведя будет непросто. Если, конечно, он вообще тут есть.

Но как бы то ни было, следует внимательно оглядеть берега. Что бы тут ни водилось, наверняка оно оставляет следы.

Ширам спустился к водопаду, где ждали его Аюр и прочие участники похода. Царевич уже с нетерпением расхаживал по берегу.

— Сколько можно! — увидев накха, с возмущением воскликнул он. — Пока ты лазал по скалам, мои люди уже отыскали следы. Много следов! Там дальше, на берегу…

— Что за следы? — Ширам повернулся к одному из воинов.

— Похожи на медвежьи, — с сомнением отозвался тот.

— Похожи или медвежьи?

Он почувствовал в голосе следопыта явную неуверенность.

— Лучше сам погляди, маханвир, — ответил тот.

Ширам глянул, и его охватила тревога. Действительно, существо, оставившее след, напоминало медведя. Оно передвигалось то на двух лапах, то на четырех и оставляло на ветках длинные темные клочья шерсти, цветом похожей на медвежью. И все же это была не медвежья шерсть — чересчур длинная. И что самое странное, вдавленная у самого берега земля напоминала скорее не медвежью, а человеческую ногу. Или лапу?

— Нам бы лучше вернуться, — произнес Ширам. — Встать у водопада и выслать вперед следопытов. Пусть воочию разглядят зверя.

Аюр гневно сдвинул брови:

— Это медведь! Ты что же, не слышал, о чем говорил сын вождя?

— Почему мы должны ему верить на слово?

— А отчего бы и нет? Мы богато одарили его. Он должен быть нам благодарен. Да и зачем бы ему нас обманывать? Он не получит от этого никакой выгоды…

— Получит он ее или нет, его мыслей мы не знаем. Но я могу утверждать только одно: этот след оставил не медведь. Сам погляди — когти едва обозначены, у медведя они куда длиннее. — Он ткнул бронзовым наконечником лунной косы в продавленный сырой песок.

— И что? — упорствовал юный арий. — Здесь водятся диковинные звери. Тот же зубастый секач! Почему бы не быть медведю с неправильными лапами?

— О светозарный, — один из следопытов подбежал к сыну повелителя, — там дальше на песке медвежий след!

— Точно медвежий? — победно оглядываясь на Ширама, переспросил Аюр.

— Никаких сомнений! Он громаден!

— Вот видишь? Должно быть, вот это — следы медвежат. А там — сам хозяин леса!

— Я бы все же не шел вперед без разведки, солнцеликий, — почтительно подал голос Дакша. — В прошлый раз нам просто повезло…

— О каком везении ты говоришь? — зловеще прищурился Аюр. — Ты сомневаешься в моем… в нашем охотничьем мастерстве?

Старый охотник молча поклонился, скрывая досаду.

— Или ты испугался? И кого — трусливого медведя, который удирает от нас со всех лап?

— Не стоит хулить зверя, — заметил Ширам, решив про себя непременно выслать разведчиков, желает того Аюр или нет. — Мы ничего не знаем о нем, кроме того, что он не такой, как все. С одним подобным существом мы недавно уже столкнулись…

— И прекрасно! — ухмыльнулся Аюр. — Мы не знаем его, он не знает нас. Так же еще интереснее! Чья возьмет?

Он горделиво оглядел стоящих вокруг телохранителей и охотников. Сейчас он не чувствовал себя мальчиком, как то часто бывало и очень раздражало его, — в этот миг он ощущал себя мужчиной среди мужчин.

— И все же не стоит торопиться, — холодно сказал накх. — Я отвечаю перед нашим повелителем за твою безопасность.

Не слушая возмущенных возражений, он подозвал следопыта:

— Возьми двух людей и выясни, куда пошел зверь. Сколько голов в семействе, есть ли медвежата…

Ширам вновь поежился. Его неотступно донимало ощущение чужого недружелюбного взгляда.

— И возвращайся поскорее…

Он замолчал и затем добавил:

— Живым.

Урхо осмотрел сухой, узловатый ствол можжевельника и примерился к нему с ножом. Ложка должна получиться отменная. Такую с собой повсюду носить — не сломается, не покоробится и не растрескается. Жаль, хлебать ею сейчас нечего. Кирья как ушла с утра в лес с Мазайкой, так до сих пор и не вернулась. Отпросилась Мазайкиного деда проведать, дескать, очень надо, а зачем — молчит. Урхо не стал допытываться и отпустил ее. Ему было жаль осиротевшую сестрицу, он слышал ночами, как она тихо плачет об отце, пряча слезы… Но чем он ей поможет? Она всего лишь девчонка, а он — мужчина и вождь. Он должен думать не о своих домашних горестях, а о благе всего племени, как учил его отец.

Урхо бережно снял первую стружку… В этот миг привешенная на кожаных петлях дверь распахнулась и в избу ввалился еле держащийся на ногах от усталости Учай.

— Все, я завел их! — выдохнул он. — Пора начинать!

— Здравствуй, брат! — Урхо поднялся из-за стола.

— И тебе здравствовать, — поморщившись, бросил младший сын Толмая. Он будто досадовал, что ему приходится тратить время на приветствия.

— Надеюсь, дорога была легкой?

— Какой бы ни была дорога, она позади. А я тут! Сейчас уже темнеет. Завтра на рассвете начнем.

— Погоди, погоди! Что начнем? При чем тут рассвет?

Учай сверкнул глазами:

— Брат! Я заманил арьяльцев к медвежьим людям, как мы и задумали. Ни ты, ни я, ни деды наши не слыхали, чтобы кто-то оттуда возвращался живым. Но тут осталась их стоянка. И там еще много наших врагов!

— Послушай, — недовольно отозвался Урхо, сообразив, к чему клонит брат. — То, что ты задумал, — дело недоброе. Там остались лишь простые люди, не длинноволосые воины в сверкающей скорлупе. Они нам не враги. Они говорят с нами на одном языке и даже внешне на нас похожи…

— И что с того? Они тоже арьяльцы — а значит и они виновны в гибели нашего отца!

Старшак шумно вздохнул:

— Ты не прав. Они не замышляют ничего злого. Мы каждый день возим им хворост и приносим дичь в обмен на полезные вещи. Они беспомощны, как новорожденные лосята! Они даже в лес не ходят — зверей боятся… Пусть себе возвращаются. Расскажут, что мы их хорошо приняли и помогали в охоте. Что их царевич сделал нашего отца своей правой рукой в Ингри-маа и что отец погиб, защищая царевича от чудовища…

Урхо подумал и рассудительно продолжил:

— А еще расскажут, что царевич сам пожелал идти дальше, хоть мы и предупреждали его, как это опасно. А то, что он сгинул, — что уж, то воля богов! И они придут снова, как того хотел отец. И опять привезут свои дивные вещицы…

— О чем ты думаешь, Урхо? — возмущенно перебил его Учай. — Ты что же, готов продать священное право мести за побрякушки? Ты думаешь, чужаки хотят мирно торговать — и только? Видел того, с косой, Ширама? Разве такой способен желать кому-то добра? Да если ему только дозволят, он загрызет каждого не хуже волка! А таких, как он, по словам арьяльцев, видимо-невидимо. Они придут сюда снова, чтобы возвести огромный погребальный костер. Если мы их отсюда выпустим — все ляжем на него вместо поленьев!

Урхо нахмурился и стиснул рукоять ножа. В словах брата была своя правда. А еще в них звучала ярость, от которой закипала кровь, и всякие доводы становились уже неважными…

— Я подслушивал их разговоры, пока мы шли к медвежьим владениям, — продолжал Учай. — Для них мы не люди — что-то вроде говорящих зверей. Хмель ударил в голову царевича, когда он назвал отца своим наместником, — но потом-то он протрезвел…

— Ты говоришь правду? — Старшак становился все мрачнее.

— А какой смысл мне возводить напраслину? Арьяльцы не считают нас за людей, но сами они хуже всякого зверя. Ибо зверь не кусает руку дарящего и не отвечает злом на добро! Так ты со мной, брат?

— Надо все обдумать. Это так быстро не делается.

— Я все уже обдумал, — заявил Учай, присаживаясь за стол. — Пока вел врагов к медвежьим людям и пока бежал сюда. Мы начнем завтра. Никто не должен уйти живым!

— Но постой… Как завтра?! Я должен оповестить людей, созвать старейшин…

— Кровь нашего отца требует отмщения! Можешь дальше резать ложки и думать свои думы, — с презрением бросил Учай. — А я начинаю завтра на рассвете!

— Один? — недоверчиво произнес Урхо.

— Я знаю пять-шесть парней, которые пойдут за мной, потому что они слеплены не из речной грязи. А ты сиди тут, сиди! Мы и сами справимся!

— Но…

— А если мы погибнем, свершив нашу месть, то будешь вместе с бабами оплакивать и брата вслед за отцом. Сиди, могучий Урхо. Кто же еще будет забавлять девок потешными боями?

Учай вскочил из-за стола, развернулся и, пошатываясь от усталости, направился к двери.

— Постой, брат! — Урхо тоже встал и положил пятерню ему на плечо. — Отдохни, ты на ногах не стоишь!

— Надо оповестить… — опускаясь на скамью и уже засыпая, пробормотал Учай.

— Я сам это сделаю, — сухо ответил старшак.

Глава 4

Заклятие змея

— Далеко еще идти? — задыхаясь, спросила Кирья.

— Да уж пришли.

Мазайка остановился и утер лоб рукавом. Вокруг шумел лес, скрипели и раскачивались сосны, над поздними цветами жужжали шмели. День выдался такой жаркий, каких один-два бывает за все лето. Надо же было именно в такой день пуститься в дальний путь — сперва до самого звериного святилища, потом обходить все озеро, да еще на холм лезть пришлось! Надежно дед Вергиз спрятал от чужих глаз свою лесную избушку…

Ярко-голубое озеро морщилось под порывами свежего ветра. У поросшего камышом берега играла рыба, выпрыгивая за мошками, но рыболовов тут не было видно. Кирья догадывалась, что это то самое нечистое озеро, о котором ей рассказал отец. Дальний его край был совсем заболочен, издалека напоминая поросший камышом луг с торчащими из травы черными кривыми елками. Но, не доходя до болота, берег вздымался к небу, как великанья голова в зеленой шапке. Туда-то, на самый верх, и вел подругу Мазайка.

— Куда ж пришли-то? — Кирья огляделась. — Лес вокруг! Ни дома, ни двора…

— Эх ты! — покровительственно усмехнулся мальчик. — А сам лес что, не дом?

— Так ведь если весь лес — дом, для чего мы в такую даль шли? — бойко отозвалась Кирья.

— Верно говоришь. Ладно, смотри…

Мазайка указал на огромный дуб, распростерший свои корявые ветви над низкорослым подлеском. В землях южных ингри дубравы встречались нередко, но по эту сторону Вержи дуб, да еще такой древний и раскидистый, надо было еще поискать.

— Тут место особое. Вон, видишь, — дерево молнией расколото.

Кирья с почтением обошла кругом толстенный ствол, который и четверо взрослых мужчин не обхватили бы. Наконец в грубой замшелой коре она заметила темную проплешину — узкий, ведущий внутрь дерева лаз. Если раздвинуть ветви росшего тут же молодняка, то видно было, что сквозь темную дыру вполне мог бы протиснуться человек.

Девочка пробралась к лазу и заглянула внутрь. В глубину уходила цепочка едва заметных, выточенных прямо в дереве ступеней.

— Вот там наверху, меж ветвей, и живет дед Вергиз, — объяснил Мазайка. — И от земли, и от неба, и от древа живого — отовсюду деду сила идет.

— Ишь ты! — восхитилась Кирья. — Ты все говорил — избушка да избушка, а тут гнездо на древе! Что он там, наверху, не боится? А вдруг упадет?

— Мой дед ничего не боится, — гордо ответил парень. — Ни зверя, ни человека, ни злого духа. Дедка! Отзовись!

Мазайка внимательно оглядывал дубовую крону, стараясь высмотреть меж густой листвы старого ведуна.

— Как думаешь, он сможет нас очистить? — спросила Кирья не без робости.

Всю дорогу они рассуждали, кто из них больше виноват в осквернении Дома Хирвы и можно ли как-то поправить дело, но к согласию так и не пришли. Ясно одно — без Вергиза, который один из всех ингри знался со звериными духами и умел заклинать их, тут не обойтись.

— Смочь-то сможет, — проворчал Мазайка. — Захочет ли? Да и нет его дома, похоже. Видать, нынче дед где-то в чаще. Если б был, наверняка отозвался.

— Где ж его тогда искать?

— А я почем знаю? Ну далеко-то он не уходит. Поищу по округе — может, след найду…

Мазайка наклонился к земле, стараясь высмотреть примятую траву или затоптанные листья, как вдруг услышал вдалеке тяжелый гулкий звук, похожий на раскаты отдаленного грома. Он через плечо глянул на подругу. Звук повторился — раз, другой, третий…

— Ты это слышишь?

— Что это?

— Дед! Это его бубен гудит! Я его по голосу с детства знаю. Никак духов призывает…

— Ух ты! — выдохнула Кирья. — Вот бы хоть глазком глянуть!

— Ты что, обезумела? Если дед от дома подальше ушел, стало быть, духи, которых он зовет, никак не добрые! А! — сообразил он. — Должно быть, он на болоте под холмом, где ельник. Помнится, он мне говорил туда никогда одному не ходить…

— А мы — вдвоем!

Рокочущие звуки разносились по лесу. У Кирьи мурашки побежали по спине. В тот миг ничего ей так не хотелось, как увидеть того, кто призывает духов. Ну разве что тех, кого он кличет…

— Хоть одним глазком! — взмолилась она. — В само болото не полезем, с холма поглядим. А к священному дубу злой дух и не сунется — правда? Ну хоть самую малость…

Мазайка задумался. Конечно, у священного дуба не то что нечисти, но и живому злыдню лучше не показываться. Да и самому ему было давно любопытно, как там дед духов заклинает. С волками Вергиз внука обучил всему, что знал, а вот от прочего покамест велел держаться подальше…

— Давай с холма спустимся и к болоту подберемся. Может, издали и увидим. Но только тсс! Ни звука! Держись ниже травы. И от меня ни на шаг…

Спускаться им пришлось недолго. Гулкие удары становились все слышнее и звонче, к ним прибавились какие-то выкрики. Мазайка вдруг пригнулся, вскинул руку в останавливающем жесте и прошептал:

— Вон он! Я его вижу! Прячься за кустами!

Кирья метнулась за ближайший куст, осторожно выглянула оттуда и тихо ойкнула. Она ожидала увидеть белобородого жреца в расшитой обережными знаками рубашке, вроде Ашега. Но на большом сером валуне, торчащем из воды посреди болотины, пританцовывало диковинное существо с огромными лосиными рогами, взмахивая черными растрепанными крыльями. Приглядевшись, девочка поняла, что это не крылья, а просторное одеяние из шкур, украшенное множеством звериных хвостов. Существо кружилось на месте, подскакивало, выкрикивало что-то неразборчивое в отдалении и колотило в огромный бубен, обтянутый лосиной шкурой.

— А что это он такой? — опасливо прошептала девочка.

— Злого духа призывает. А у тех иного дела нет, как мстить человеку за убиение живой плоти. Ежели дед в собственном облике их звать начнет, дух его запомнит и привяжется. И потом будет следовать неотступно всю жизнь, пока не выпьет всю душу, словно клещ…

— Вот как! А на болоте почему?

— Я расскажу, только ты о том молчи.

— Клянусь, ни слова не скажу!

— В том болоте, — зашептал Мазайка, — звериных духов обитает тьма-тьмущая. Они тут с таких древних времен поселились, что, пожалуй, даже леса еще и не было. Как сюда попали — не ведаю.

— И что с ними у деда за разговор? Что за подношения?

— Тоже не знаю. Только одно мне известно: ежели какие другие злые духи на деда нападут, то эти его защитят.

— Выходит, не абы кого дед твой призывает, раз так стережется.

— Ясно, что не абы кого…

— Нечисть из Дома Хирвы! — догадалась Кирья.

Мазайка кивнул.

— Сколько оттуда злобных тварей по лесам разлетелось! Поди теперь всех обратно загони…

Камыши вдруг зашелестели и закачались. Покрытая зеленой ряской болотная гладь пошла волнами. Старик убрал бубен и откинул кожаную бахрому, закрывавшую лицо. Кирья невольно ахнула — на нее глядел оскаленный медвежий череп с блестящими желтоватыми глазами.

— Что это? — сдавленно прошептала дочь Толмая.

— Не бойся, — сжал ей руку Мазайка. — Ведун должен закрыть лицо, чтобы духи не узнали его. А в глазницах — это чешуя каменной рыбы. Сквозь нее любого духа увидеть можно, как живого. Сама погляди…

Мазайка достал из поясной сумки небольшой плоский камень и без труда отколол от него тонкую полупрозрачную чешуйку.

— Дед меня научил. Вот, глянь…

Кирья поднесла ее к глазам, посмотрела на болото и обомлела, забыв все слова, которые знала прежде. Больше не видно было ни ряски, ни камыша, ни кривых елок с гниющими корнями. Болото кишело чудовищами — да такими, что и представить невозможно. Те, что были прежде заперты в Доме Хирвы, были им явно сродни. И среди всего этого у самых ног деда Вергиза извивалась змея — нет, змеища! Длиннее самой большой черной гадюки раз в десять, она смотрела ведуну прямо в глаза, слово играя с ним в гляделки, и скалилась, раззявив огромную пасть. Кирья тут же вспомнила сказку, которую сама рассказала арьяльскому царевичу. Уж не хочет ли змеища зачаровать деда и сожрать его?!

Но иные чудовища не давали ей подступиться, отгоняли. А дед что-то все приговаривал, взмахивая руками, и огромная змея извивалась все медленнее, будто засыпала… Когда же она совсем затихла, дед Вергиз снял с плеча обтянутую мохнатой шкурой суму, подобрал змею, словно пустую кожу перелинявшей гадюки, засунул внутрь и крепко затянул кожаным шнурком горловину. А затем без сил опустился наземь. Посидев так недолго, вдруг завалился навзничь.

— Он помирает! — вскинулся Мазайка и опрометью ринулся вниз с холма, крича:

— Дед, не помирай! Я тут!

Победитель ужасного духа вяло приподнялся на локте, скинул маску-череп и сердито рявкнул:

— Чего пришел?

Мазайка остановился, схватившись за ближайшую чахлую сосенку.

— Я думал, ты помираешь! Хотел помочь…

— И без твоей помощи когда-то помру, — хмуро отозвался Вергиз. — Стой где стоишь! Сейчас отдохну и приду…

Вскоре он поднялся и, пошатываясь, направился по болоту по колено в воде, от вешки к вешке.

— Какая нелегкая тебя сюда занесла? — недовольно обратился он к внуку, выбираясь на твердый берег.

— Я Кирью привел, — запинаясь, сообщил Мазайка. — Она в Избе Хирвы была…

— Кирью, — протянул старый ведун. — Приемную дочь Толмая… Что, желаешь ее в жертву духам принести?

— Нет, нет! Что ты, дед!

— А оно бы правильно было. Нешто она не ведала, куда лезла?

— Мы как лучше хотели…

— Наделали вы дел. — Вергиз устало вздохнул. — Столько лет Зеленый Дом был избавлен от нечистых духов, и вот они снова разлетелись кто куда! Ищи их теперь, возвращай на место…

— Дед, ты уже всех нашел? — с надеждой спросил Мазайка.

— Найти — полдела, а вот обратно загнать… Ладно, если это просто мстящий звериный дух ищет того, кто отправил его за кромку. Но иные из них гораздо хуже.

— Это как же?

— Они из-за кромки сюда были вызваны темным колдовством. Вот с такими придется повозиться. И худший из них, — узловатый палец Вергиза уперся прямо в куст, за которым пряталась Кирья, — чуть ли не родством связан с ней! Так что, глядишь, ежели в жертву ее принести, то духа того наверняка приманить можно. А когда он жертву примет, тут я его и поймаю. Ну что, девчонка? Пойдешь добром под нож?

Кирья высунулась из-за куста и в ужасе замотала головой. Без маски-черепа дед Мазайки выглядел обычным старичком, худым и седеньким, почти потерявшимся в просторном «птичьем» одеянии. Ничего такого уж устрашающего в нем, в отличие от той же Высокой Локши, не было. Кроме его слов.

— Не надо под нож! — Мазайка преградил родичу путь. — Там же не она только была! Там и царевич из Арьялы побывал, и воины его, и охотники… — Он зажмурился и добавил: — И я тоже…Только я сразу убежал…

Он приоткрыл глаза и увидел, что дед не гневается, а, наоборот, усмехается.

— Зачем же Кирье-то помирать? — воскликнул подбодренный его улыбкой внук. — Она же не злой волей туда пошла. Мы царевича остановить хотели, а он нас не послушал. Может, какое очищение ей устроишь?

— Эх, малец, малец… Рано тебе еще в дело наше соваться. Сам-то сообрази. Очищение совершить — дело немудреное. Да только, ежели, скажем, на тех же Лосиных Рогах валун вниз покатится да камнепад сорвет, при желании и умении отыскать тот валун и на место вернуть можно будет — отчего же нет? Но камнепада уже вспять не обратишь… И если кого пришибло — заново жизнь не вдохнешь. Выдь-ка сюда, девонька. Я тебе плохого не сделаю.

Кирья опасливо появилась из-за куста.

— Хоть вина твоя, по сути, невелика, зло за тобой ходит тенью. Если к исходу третьего дня мне нечистого духа изловить не получится, то, стало быть, тебе отсюда прочь уходить надо.

— Куда? — растерялась Кирья.

— Не знаю. Но тут оставаться будет нельзя. Иначе — беда всем!

Мазайка кашлянул.

— Дедка, ты уж постарайся, поймай тварь… Я не хочу, чтобы Кирья уходила.

Ведун махнул на них рукой:

— Ступайте, дети.

— Дед, так, может, помочь тебе до древа дойти…

— Ступайте, вам говорю!

Нарушители запрета побрели прочь. Кирья сунула приятелю кусок каменной чешуи, но тот оттолкнул ее руку:

— Оставь себе! У меня много.

Кирья вдруг остановилась и повернулась к отдыхающему на берегу ведуну.

— А как же с камнепадом-то?

— Каким? — не понял тот.

— Из твоей сказки. Который валун сорвал. Что с ним-то?

— Это уже не твоего ума дело.

— А если я попробую остановить камнепад?

Старик захихикал:

— Хе-хе… Девонька, то ни тебе, ни мне не по силам. Это уж пусть боги решают.

Кирья ничего не ответила. Но все в ней восстало против такого совета.

«Как же? Разве батюшка только о себе думал? Да никогда. Когда городню вода снесла, разве он клял богов или говорил: „Видяна ее поломала — пусть сама и чинит“? Нет, он сам всех собрал, и своими руками запруду заново ставил, и воду отводил. Урона было много, и то верно, что́ люди — против реки? Но он сделал все, что мог…»

— Если не остановлю, так хоть исправлю, что сумею, — сказала она наконец.

— Отец Хирва тебе в помощь, — бросил Вергиз, очевидно считая ее слова пустыми.

Кирья снова промолчала. Она ведь и сама не знала, что ей нужно сделать, да и на что она вообще способна.

Кирья и Мазайка вернулись в селение почти затемно, но там никто не спал. Возле общинного дома стоял гомон, мужчины толпились у его крыльца, громко споря и почему-то часто поминая месть. Дальше всех разносился громкий и сердитый голос Урхо.

— Что-то случилось? — озадаченно пробормотал Мазайка. — Ступай домой, Кирья, а я пойду разузнаю…

Подходя к избе, Кирья в сумерках столкнулась с Учаем, который бегом направлялся к спорящим.

— Что тут творится, братец?

— А, отстань! Не до тебя!

Учай убежал. Кирья проводила его взглядом, полным обиды. После смерти отца Учай стал как неродной. Даже на тризне… На глазах Кирьи снова выступили слезы, когда она вспомнила его грубость. Как он оттолкнул ее от смертного ложа отца, когда она в свою очередь хотела поднести ему последний дар — глиняную сойку.

— Убери прочь свою свистульку колдовскую, — прошипел он, оттесняя сестру к дверям. — Лучше поломай ее да в реку выкинь!

«Почему, что я ни сделаю, все во вред? — с горечью думала девочка. — Зачем я не пошла с Локшей? А теперь дед Вергиз велел мне уходить из селения, если он не поймает хищного духа. Что же он думает — я пойду и злой дух полетит за мной по пятам?!»

На Кирью вдруг пахнуло ветром откуда-то с неба — да таким леденящим, будто на нее дохнул сам Мана. Она посмотрела вверх да и застыла, стиснув в руках сойку. Прямо на коньке отцовской избы, черное на малиновом закатном небе, сидело летучее чудовище из Дома Хирвы. Вцепившись когтями в конек и раскинув крылья, оно смотрело на девочку, разевая зубастую пасть.

Кирья сразу его узнала, хотя в лесном святилище она видел только его ветхую шкуру и длинный пористый череп. В ее памяти тут же возник отзвук его гнусного крика. Но теперь она знала, что он ей не примерещился.

В первый миг она испугалась, но испуг почти сразу сменился вспышкой гнева. Кирья и припомнить не могла, чтобы прежде хоть раз в жизни так разозлилась.

— Пошел прочь от моего дома, злой дух! — пронзительно закричала она. — Лети в Дом Хирвы! Там твое место!

Летучая тварь поглядела на нее, переступила когтистыми лапами и еще шире раскрыла длинную пасть, словно издеваясь.

Кирья вспомнила сегодняшние слова Мазайки на болоте: ничего нет милее для нечистого духа, чем вечно мстить тому, кто лишил его плоти.

— Охотника, что тебя подстрелил, здесь уже нет! — крикнула она. — Ты опоздал! Он в Доме Дедов, мы проводили его туда. Попытайся догнать его — и он убьет тебя еще раз!

Крылатое чудовище и не думало улетать. Нет, оно не Толмая ищет, поняла Кирья. Не Толмая, а ее саму! Ярость снова охватила ее.

— Убирайся, нечисть!

Тварь распахнула крылья и издала хриплый, пронзительный крик. И как все ингри не высыпали на улицу?! Но, кроме Кирьи, никто не видел звериного злого духа, не слышал его голоса.

Вот кто-то рыдает — какая-то женщина? Кто она? Где-то плачет ребенок… А это что за голоса? Разве арьяльцы уже вернулись?

«Именем государя, стоять!»

Солнце вспыхивает над головой Кирьи, и она недовольно жмурится, готовясь заплакать. Кто-то снимает крышку с корзинки, в которой она лежит, заглядывает внутрь и довольно улыбается.

«Поставь корзину на берег и ложись рядом, скоморох, да вытяни руки перед собой! Иначе не доживешь до суда. Или доживешь, но не весь, ха-ха!»

«Ладно-ладно, вы меня поймали… Сдаюсь. Можно последнее желание?»

«Ты совсем обнаглел, ворюга? Может, тебе еще стол накрыть?»

«Да ничего такого, добрые господа! Даже вина не надо! Можно, я только сыграю вам на прощанье? Сам государь обожает мою игру на свирели! Вы небось не знаете, что она не просто ласкает уши, но порождает дивные видения и даже творит чудеса?»

«Ты что несешь, дикарь?»

«А разве не с помощью моей игры на свет появился этот прекрасный и необыкновенный ребенок?»

«Что?! Видали ли боги такую наглость? Ребята, продырявьте-ка его, только так, чтобы до столицы дожил, а потом скажем, что пытался сбежать…»

«Вы не верите, что моя игра творит чудеса?! А вот послушайте…»

Крышка корзинки снова закрывается, и словно со всех сторон раздается самый прекрасный напев, какой только слышала Кирья. Кажется, так поет само восходящее солнце, а ему отвечает, пробуждаясь, окутанная туманами земля…

Корзинку внезапно накрывает тень, налетает ветер, и чарующую музыку заглушает отвратительный крик.

«Святое Солнце, что это за чудовище? Это же див, нечисть!»

«Нет, это видение, он сам сказал!»

«Он сейчас нападет! Это зверь, стреляйте!»

Кто-то с хохотом подхватывает корзинку и, размахнувшись, швыряет ее вдаль. Мгновение полета — и корзинка плюхается в озеро. Но прежде чем она успевает набрать воды — удар, рывок, и корзина взмывает в небо.

Крики ужаса внизу удаляются, становятся все тише. И вот уже нет в целом мире больше ничего, кроме ветра…

Кирья глубоко вздохнула и с силой провела ладонями по лицу, прогоняя морок. Никого больше не было на крыше, дух древнего зверя исчез, но его крик все еще звучал в ее ушах. Как и хохот того, кто швырнул ее в воду, прямо к твари в лапы…

«А все-таки крылатый дух исчез, — подумала она, бодрясь. — Я прогнала его!»

Но в ушах ее снова зазвучал отвратительный хохот:

«Ха-ха! Не доросла ты еще, чтобы приказывать тварям из Бездны! Этим искусством владеет лишь тот, кто сам призвал их оттуда!»

Глава 5

Гибель в скалах

— Это вообще что за зверь? — с сомнением спросил повар, держа за длинный хвост бурую мохнатую тушку. — На зайца вроде не похож…

— Мохначи притащили? — с пониманием спросил Хаста. — Им-то все равно, ясное дело. Это выдра.

— Ее едят?

— Всё едят, — глубокомысленно заметил жрец.

Повар скривился:

— И как мне ее приготовить, чтобы наследника не стошнило? Пойду выкину. Пригляди за котлом, почтенный жрец…

— Зачем? Оставь, пригодится.

— Неужели ты стал бы есть выдру?

— Если б ты знал, что мне в жизни доводилось есть, — хмыкнул Хаста. — Были времена, когда я сожрал бы эту выдру вместе с кожей и костями…

— Приходилось голодать? — сочувственно спросил повар.

— Я пережил великий голод в Майхоре, — сумрачно ответил Хаста.

— Ого! Сколько ж тебе лет?

— Больше, чем ты думаешь… Я был тогда ребенком. Мне было лет девять, — впрочем, я не знаю своего возраста…

— Тогда понятно, почему ты такой тощий и малорослый, — сказал повар, помешивая похлебку. — Да… Ужасные вещи рассказывают о Майхоре. Там были голодные бунты… Озверевшие северяне творили такое — как под ними земля не расступилась и не поглотила их!

Хаста поглядел на него серьезно и грустно:

— Ты говоришь с чужих слов, а я видел это своими глазами. Но я не могу их осудить, хоть и понимаю, что они и их деяния прокляты богами. Они пережили такие страдания, какие тебе и не вообразить.

— Они пожирали людей! — настаивал на своем повар. — Это против любых божеских законов! А потом государь послал туда накхов, и они подавили восстание. Есть все-таки и в накхах что-то хорошее.

— Подавили восстание? — странным голосом переспросил Хаста. — Так это называется? Они просто убили всех схваченных, от мала до велика. Ну, почти всех…

Хаста устремил взгляд то ли на котел с похлебкой, то ли на что-то, видимое ему одному. Повар с любопытством ждал, когда жрец заговорит.

— Да, прежде чем мятежники разграбили и сожгли Майхор, это был богатый город. Мне он казался огромным. Впрочем, я был тогда совсем мал. Не помню, что привело меня на его улицы. Не помню, что я там делал. Но осталось будто какое-то видение. Огромные дома по обе стороны дороги… Храм, от великолепия которого перехватывало дыхание. Помню сад…

Хаста задумчиво поглядел на реку, с однообразным грохотом падающую вниз со скалы, и верхушки сосен в небе.

— У твоего дома был сад? — спросил повар.

— Нет, у меня и дома-то не было. Я жил в саду, словно птица. Питался одними яблоками. Днями и ночами сидел на деревьях.

— Это еще почему?

— Внутри сада был дом, уж не знаю чей. Но это был знатный господин, и он совсем не желал, чтобы какая-то рыжая зверушка вроде меня обирала его яблони. По саду то и дело ходил сторож с увесистой палкой, и на глаза ему лучше было не попадаться. Там я быстро научился вслушиваться в чужие шаги и различать, кто и куда идет.

— Ишь ты! — покачал головой повар. — Что же было дальше?

— Потом Майхор взяли бунтовщики. Они навалились столь быстро и яростно, что город даже и подумать не успел о защите. Словно черная туча накрыла его дворцы и храмы и пролилась кровавым дождем… Я сидел на дереве и все видел. Как сейчас помню лица победителей — обтянутые кожей скулы, запавшие щеки, провалившиеся, горящие безумием глаза… Но как мне показалось, они сеяли погибель равнодушно, без какой-либо ненависти. Они просто были очень голодны…

И я тоже был голоден. Тогда как раз начинало холодать. Листва опадала, яблок уже не осталось. Но и сторожа не было в живых. И никого из жителей дома тоже. Но я знал, что в доме были кладовые. Когда опустилась ночь, я решился забраться в дом и поискать еды, пока всю ее не растащили и не съели мятежники.

Мне повезло — точнее, мне показалось, что повезло. Я отыскал ключи от подвала, о котором не знали бунтовщики-северяне. Я ел и не мог наесться. Все было так вкусно, так много… Я думал, что умру от счастья. Но когда я наконец обожрался до отвала, выяснилось, что умирать мне придется совсем иначе. Когда я попытался выйти из подвала, меня сразу схватили. Оказалось, что в доме уже хозяйничают накхи.

Я не слышал, как они пришли. Впрочем, кто и когда слышал, как приходят накхи? Когда рассвело, в дом начали сгонять пойманных бунтовщиков — избитых, но все еще живых. Накхи овладели городом с той же легкостью, с какой я срывал яблоко с ветки. Мятежники пробовали запирать ворота, стрелять со стен — не помогло. Те, кто пытался сопротивляться, полегли на месте. Остальных вязали и тащили к маханвиру, который привел отряд. Тот задавал какие-то вопросы, потом выносил приговор.

Одним быстро рубили головы. Других пытали — как-то очень обыденно, будто не испытывая при этом ничего, кроме скуки. Помню одного бородача — кажется, прежде он был солдатом или стражем. Ему на лоб надели веревку с узлами, в петли вставили палку и начали поворачивать. Тот ужасно кричал — а маханвир все задавал вопросы да помахивал рукой, чтобы поворачивали дальше деревянный ворот…

— Ты видел это сам? — недоверчиво спросил повар.

— Да — я стоял на коленях там, в стенающей толпе, ожидая своей очереди умереть. Потом меня тоже приволокли к маханвиру…

— И как же ты спасся? Ты же говоришь, они казнили всех?

— Так и было. В тот час меня спас цвет моих волос.

— Как это?

— Бунтовщики все как один были темноволосы. Увидев меня, маханвир нахмурился и спросил, кто я такой и что тут делаю. Я сознался, что залез в дом, потому что был голоден. Но сказал, что я не мятежник и что живу в городе уже давно… Накх прервал меня, велел запереть в подвале и сказал, что разберется со мной позже.

Я пытался вылезти через малюсенькое слуховое окошко под самым потолком моего подвала, однако, хотя тогда я был еще мельче и худее, чем сейчас, пролезть сквозь оконце мне не удалось. Зато я увидел, как к дому подъехала богатая колесница. Из нее вышел важный человек в жреческом одеянии. Это был Тулум, хотя тогда я этого еще не знал. Его сопровождали воины храмовой стражи.

— Что же занесло в этакую даль верховного жреца? — удивился повар.

— В Майхоре нашлось много такого, что ему весьма пригодилось, — усмехнувшись, ответил Хаста. — В первую очередь — древние свитки из местных храмов. Мятежники разжигали ими костры… Я увидел, как Тулум идет от колесницы к дому, и понял, что это моя надежда на спасение. Да, я не был мятежником — но в глазах маханвира я видел свою смерть. Ожидать от него милосердия было все равно что упрашивать саблезубца отдать свою добычу. Мне во что бы то ни стало следовало попасться на глаза Тулуму. Я стал колотить ручонками в дверь, крича, что мне нужно сообщить маханвиру что-то очень важное. Через некоторое время один из накхов отпер дверь, однако меня не увидел.

— Как — не увидел? — захлопал глазами повар.

Хаста усмехнулся, провел рукой над котлом, и в его руке сам собой оказался кусок мяса из похлебки.

— Вот так.

Повар невольно сложил пальцы в знак, отвращающий порчу. Хаста довольно хихикнул и продолжил:

— Накх смотрел между бочек, горшков, заглядывал в корзины, но меня не было. Я будто сквозь землю провалился! Тогда он помчался к своему начальнику. Лишь только он распахнул дверь в зал, я плюхнулся под ноги верховному жрецу, который как раз разговаривал с маханвиром.

— Постой, постой! Но откуда ты взялся? И куда ты пропал?

— Никуда. Все это время я был у сторожа за спиной.

— Ты был за спиной у накха и он тебя не заметил?!

— Так и есть.

Повар чуть опасливо поглядел на жреца и скривился:

— Такого не может быть.

— Может, и так. Тебе лучше спросить об этом у Тулума. А в тот миг я рухнул к его ногам, моля о защите.

Повар покачал головой:

— Не будь ты жрецом, я бы сказал, что весь твой рассказ — сплошные выдумки. Однако из почтения к твоему сану скажу иначе — ты дурачишь меня.

— Не хочешь — не верь.

— А может, ты попросту отвел ему глаза?

— Исварха не одобряет чародейство…

— Кроме того, что творится его именем, — дерзко заметил повар.

Огнехранитель пожал плечами и отвернулся от него, высматривая в котле еще какие-нибудь вкусные кусочки.

— Ладно, ладно. Что было дальше?

— Да что было? Накх велел меня схватить, но Тулум осведомился, в чем дело. Узнав, что я не один из мятежников, он спросил, что я делал в Майхоре. Я честно признался, что бродяжничал и воровал еду. Маханвир был крайне раздосадован моим побегом. Он хотел отсечь мне голову, говоря, что хоть я и не мятежник, но маленький воришка с годами вырастает в большого грабителя и лучше казнить меня без промедления, чтобы искоренить будущее зло.

— Однако же не казнил, — подтверждая явное, сказал повар.

— Не стану утверждать обратное. Тулум заявил накху, что, поскольку я от того сбежал и обратился к нему за защитой, теперь он волен карать или не карать меня. Маханвир согласился, хоть и без особой радости. Так я и оказался в услужении у Тулума. А потом и среди его учеников. Но это уже другая история… А сейчас у тебя закипает похлебка. Смотри, как бы не сбежала через край!

Повар всплеснул руками и побежал спасать свое варево.

— Прошу, прикажи мохначам снять котел с огня! — обратился он к Хасте. — Ты так ловко с ними болтаешь, это просто поразительно. Ты им не родня? Шучу, шучу! Главный ловчий Дакша уж сколько лет водит охотников на Холодную Спину, а и десятка слов на их языке не выучил — не дается он ариям…

— Я не из ариев, если ты об этом, — безразлично ответил Хаста.

— Да я и сам вижу, — покосился повар на его рыжую копну волос. — А не кажется ли тебе, почтенный Хаста, что мохначи уж очень обрадовались, когда им велено было остаться у водопада?

— Что ж им не обрадоваться? Карабкаться с мамонтами по скалам — удовольствие не из великих.

— А мне показалось — у них аж от сердца отлегло. Ты бы видел, с какой счастливой рожей мне притащили эту выдру…

Хаста поглядел на мохначей, как всегда устроивших свою стоянку несколько в отдалении. На охоту арии отправились налегке, оставив почти всех слуг и рабов в укрепленном стане возле деревни ингри. Мамонтов тоже взяли только четырех, невзирая на сопротивление мохначей, — те почему-то так не хотели разделяться, как будто от этого зависела их жизнь… Жрец встал и подошел к небольшому костерку, над которым что-то жарилось на прутьях. Святое Солнце, да это же змея! Кого мохначи слопают в следующий раз — лягушку?

Мохначи встретили многознающего шамана приветливыми улыбками, только Умги бросил недовольный взгляд и нарочно отвернулся.

— Доброй еды, — приветствовал их жрец. — У людей Ползучих гор нынче какой-нибудь праздник?

— Всякий будет рад, когда смерть обойдет его стороной, — проворчал Умги.

— О чем ты?

— Мои люди довольны, что им не нужно идти к медвежьим детям. Эти твари могут убить мамонта, вырвав ему хобот голыми руками. Никто еще не уходил живым из их коварных засад…

— Медвежьи дети? — повторил Хаста, чувствуя, как кровь застывает в его жилах. Он вспомнил наставления Тулума: «Царевич должен вернуться живым, даже если умрут все остальные…»

— Полумедведи-полулюди, — объяснил Умги. — Они — враги давно, всегда. Деды и прадеды прежде сражались с ними в полночных землях — домой мало кто возвращался…

— Но почему ты не предупредил ариев?!

— А зачем? — спокойно ответил Умги. — Мои люди очень устали. Когда всех южан убьют, мы пойдем домой. Можем и тебя с собой захватить, если пожелаешь. Айха будет рада.

Побледневший Хаста резко развернулся. Следовало немедленно догнать и предупредить царевича, Ширама и прочих…

Но тут где-то в скалах раздался такой грохот, будто обрушилась целая гора. Земля содрогнулась, и грохот сменился многоголосым нечеловеческим ревом.

Идущий первым следопыт сделал прочим знак остановиться. Когда все замерли на полушаге, он указал пальцем на темный провал между скал.

Там, на выдающемся далеко вперед камне, будто в полудреме, развалился огромный медведь. Впрочем, назвать его огромным означало не сказать о нем почти ничего. Сейчас, когда он дремал, положив лобастую голову на мощные лапы, его холка вполне достигала бы плеча рослого мужчины. Но что особо поразило охотников — рядом со зверем сидело иное существо, с ног до головы покрытое бурой шерстью. Вылавливая в шкуре хозяина леса блох, оно радостно кидало их себе в рот. Еще одно такое же существо почесывало за ухом громадного зверя, и тот глухо порыкивал от удовольствия.

— Надо подобраться к ним поближе, — возбужденно прошептал один из следопытов. — Что за звери рядом с ним?

— Это не медведи, — тихо отозвался второй.

— Не медведи, — подтвердил Дакша.

Он старательно разглядывал медвежью прислугу и не мог поверить глазам.

— Это люди! По крайней мере, похожи на людей, только очень больших и мохнатых! Куда выше и шире любого из наших мохначей… Да и шерсть у них покрывает все тело… Подойдем-ка поближе, надо узнать, сколько их там…

Они тихо направились вниз, стараясь не хрустнуть веткой, не зацепить камень на осыпи. Однако стоило им сделать десяток шагов, как из-за дерева бесшумно, а оттого еще более внезапно появилось громадное мохнатое существо.

— Не стре…

Дакша еще не отдал приказ, а один из охотников уже метнул дротик в гиганта, угодив тому прямо в живот. Существо завизжало, упало и начало кататься по камням, завывая от боли.

Тотчас же лес вокруг огласился негодующими криками. В них трудно было разобрать слова, однако же это определенно была осмысленная речь. А затем из-за деревьев появилось сразу несколько мохнатых зверолюдей. Ближайший держал в руках камень размером с лосиную голову. С оглушительным ревом он метнул его в охотников.

— Бежим! — крикнул Дакша.

Но бежать уже мог лишь он один. Оба стоявших рядом с ним охотника были мгновенно сбиты наземь. А затем из-за толстого ствола дерева выскочило нечто лохматое и с рычанием набросилось на распростертые тела. У Дакши не было времени глядеть, что происходило дальше. Но в тот кратчайший миг, который он видел это нечто, он вдруг с ужасом осознал, что это женщина — огромная, вполовину выше его самого, с искаженным яростью темным лицом и отвисшей почти до пояса грудью. Впереди послышались утробное рычание, тяжелые удары и вопль охотника, оборвавшийся предсмертным хрипением. Дакша, словно подстегнутый этими ужасными звуками, кинулся назад, не разбирая пути.

— Там, там! — кричал он, шарахаясь из стороны в сторону, чтобы не стать легкой целью для камней. Он бежал по тропе, пока не налетел прямо на Аюра, чуть не сбив того с ног.

Он не мог сказать, что́ «там», но ужас на его лице не оставлял желания задавать вопросы.

Телохранители сомкнули щиты вокруг Аюра.

— Отступаем к реке! — не тратя времени, приказал Ширам.

— Почему же отступаем? Если там какие-то дикари, мы зададим им трепку! — едва не застонал от огорчения Аюр. — Вперед!

Их спор закончился, едва начавшись. Несколько десятков громадных существ бросились к ним из лесу, потрясая дубинами величиной с древесный ствол. Впрочем, это и были стволы с комлем.

— Стрелы! — крикнул Джериш, останавливаясь и разворачиваясь к нападающим.

Жезлоносцы Полудня не нуждались в разъяснениях. Единым движением они выхватывали из колчанов острые, как шило, стрелы. Затем пальцы их разжимались, и положенная на тетиву стрела со свистом устремлялась в цель, а лучники вновь укрывались за щитами. Годы повторений сделали это движение безупречно отточенным. Они умели целиться на звук, на легкое движение, и, уж конечно, мохнатые громадины были для них отличной целью. Выстрелы, стоны и вой в ответ; новая стрела ложится на тетиву; поворот, оттягивающий тетиву до уха, новый выстрел…

Оставив лежать несколько бездыханных тел, зверолюди бросились под защиту деревьев. А спустя короткое время оттуда в лучников полетели тяжеленные камни. Окованный бронзовыми кругляшами щит, а уж тем более доспех они, конечно, пробить не могли. Однако метко пущенный валун сбивал с ног ариев, будто это были не могучие воины, а чурбачки в детской игре.

— Отходим, отходим! — кричал Ширам, заслоняя собой царевича и со скорбью наблюдая, как один за другим падают жезлоносцы.

Лишенные доспехов охотники первыми бросились вниз по течению реки, устремляясь к пролому. Стараясь держаться посреди них, Ширам тащил за собой ошеломленного происходящим Аюра. Полторы дюжины знатных воинов остались позади, давая уйти сыну государя. Однако стоять им так оставалось считаные мгновения.

Впереди уже слышался глухой рокот водопада. Еще немного — и они вырвутся из этой смертельной ловушки, в которую превратилось ущелье.

Накху показалось, что шум схватки отдалился и затих. Он глянул через плечо на бегу — и не увидел никого из лучников. Только бурые твари окружили упавших воинов и что есть силы колотили по уже мертвым телам своими огромными дубинами.

«Быть может, это немного их задержит», — мелькнула шальная мысль в голове саарсана. Но ее оборвал грозный рев.

Ширам глянул вперед — и обомлел. У самой реки, там, где уже висело облако водяной пыли над водопадом и грохотал поток, прямо у них на пути поднялось на задние лапы чудовище в медвежьем облике. Оно так внезапно появилось из-за обломков скал, что подбежавшие было к выходу из каменной чаши охотники даже не успели отпрянуть. Двое чуть не налетели на огромного медведя — и тут же когтистые лапы, стремительно мелькнув в воздухе, располосовали им грудь, ломая ребра, как сухой хворост.

Подняв мощнейшие лапы, зверь с рычанием устремился на сбившихся в кучу охотников. И тут сверху со скал в оставшихся в живых снова полетели камни.

Охотники и их добыча поменялись местами. Казалось, сейчас уже ничто не в силах спасти поредевший отряд. Несколько стрел, выпущенных в медведя, только разъярили ужасного зверя. Но еще больше, похоже, выстрелы взбесили звероподобных существ, засевших в скалах. Камни сыпались дождем, сбивая людей с ног и разнося им головы…

— Пригнись! — Ширам легонько оттолкнул сына повелителя, сбросил на ногу лунную косу, освобождая руки, и схватил висевшие на поясе две тыквы-горлянки, разрисованные устрашающими мордами дивов.

Эти горлянки уже давно дал ему Хаста и подробно объяснил, как ими пользоваться.

«Огненные дивы опасны, маханвир, будь с ними осторожен. Держи их подальше от воды и открытого огня, не разбей, а если захочешь выпустить демона — дерни его за косу и швыряй во врага. Но делай это очень, очень быстро…»

Изучив как следует устройство горлянок, Ширам перед выходом привязал торчащие из них, пропитанные горючей грязью «косы» к своему поясу. И теперь ему оставалось лишь дернуть их вниз. Плотно притертые пробки вылетели от рывка; «косы» проскребли по краю горлышка, воспламеняя льняные затычки. Бросок — и оба раскрашенных шара взорвались у самых медвежьих лап с оглушительным грохотом, длинными искрами и смрадным дымом. Земля содрогнулась, над скалами понеслось эхо…

В тот же миг Ширам подбросил ногой лунную косу, перехватил ее и изо всех сил вогнал в медвежью лапу, пригвоздив ее к земле. Еще миг — и, схватив за шиворот окончательно потерявшего голову Аюра, он прыгнул в водопад, крикнув оставшимся в живых:

— Спасайтесь!

Ледяная вода накрыла его с головой, обжигая и разом сводя все мышцы. Но сознание требовало — греби! Что бы ни было, выплывай!

Он с облегчением увидел, как рядом бьется за собственное спасение юный царевич. Еще немного! Еще…

Вода подхватила их и бросила вниз, обдавая множеством сверкающих, как россыпь драгоценных камней, брызг.

Глава 6

Горячая встреча

Темно-багровая жидкость, хранившаяся в чеканном кувшине, тугой струей ударила в бронзовую чашу. Учай понюхал, опасливо пригубил, внимательно прислушался к ощущениям, пожал плечами и одним глотком выпил иноземное зелье.

— Ну как оно? — с любопытством глядя на него, спросил один из охотников.

— Сладкое. Но не как медовуха, по-другому. И такое… — Он попытался было подобрать слова, но ничего подходящего не вспомнил. Ему нечем было выразить терпкий вкус этой опьяняющей жидкости, которую он сначала принял за кровь, а уж потом почуял ее манящий аромат.

— Нате, попробуйте! — Он протянул кувшин ближайшему сородичу.

— Еще одного! Еще одного нашли! — раздались крики из дальнего угла опустошаемого стана. — В хлебной печи спрятался!

Учай зыркнул на соплеменников, волочивших за длинные волосы смуглолицего чужака. Сейчас тот был и вовсе черный от копоти. Прислужник трясся и заливался слезами, умоляя отпустить его, сулил богатые дары и полное молчание. Но Учаю не было дела до его криков. Он глядел на него, как волк, заваливший олениху и готовящийся вонзить в ее горло клыки.

«Последний или еще кто-то остался?» — крутилось в его голове.

Захват стана арьяльцев удался на славу. Еще до ухода охотников на север Урхо, в знак благодарности за щедрые дары и прочие милости, от имени всех ингри предложил каждый день привозить в острожек воз хвороста. Эти глупцы согласились. День за днем ингри действительно привозили топливо ничего не подозревающим гостям, невольно поражаясь их беспечности. Заявиться в чужие земли, осыпать там всех самыми тяжкими оскорблениями — и жить как ни в чем не бывало, пренебрегая даже охраной! Конечно, если бы арьяльский стан охранялся так же надежно, как раньше, ничего бы не получилось. Но лучшие воины ушли, а оставшиеся явно решили расслабиться в их отсутствие.

За что и поплатились. На другой день после возвращения Учая, едва рассвело, воз, как обычно, подкатил к воротам. Сонные охранники, завидев дружелюбную улыбку сына недавно погибшего вождя, сняли засов и впустили услужливого дикаря. Однако, едва воз оказался посреди ворот, хворост вздыбился и разлетелся в стороны. Четверо молодых парней с костяными ножами ринулись на охрану.

Младший сын Толмая сам возглавил нападающих. Выхватив из ножен подаренный ему великолепный кинжал, он с медвежьим рыком набросился на окаменевших от неожиданности сторожей. Он замахивался широко, будто охотничьим копьем, и бронзовый клинок с легкостью вонзался в человеческую плоть, доставляя Учаю истинное удовольствие. Никогда прежде он не убивал людей и не чувствовал ничего подобного. Но в тот миг душа его пела. А когда подоспели притаившиеся поблизости соплеменники с ножами и дубинами, когда ворвались в распахнутые ворота и бросились к шатрам, он и вовсе почувствовал, что, быть может, сегодняшнее утро — лучшее в его жизни.

Лишь с мохначами дело не заладилось. Увидев, что в стане ариев идет резня, погонщики мамонтов, не издав ни крика ужаса, ни воинственного клича, молча побежали к своим косматым зверюгам. А потом громадины выстроились в линию и пошли на ингри, все ускоряя ход. Не ожидавшие такого поворота дел, охотники бросились было наутек. Но тут Учая осенило, и он завопил:

— В стороны! Пропустите их!

Его расчет был верен. Огромные звери, свалив наскоро построенную ограду, устремились прочь. Их никто не преследовал. Но мохначи и сами явно не думали возвращаться.

— А теперь убивайте всех! — закричал Учай, упиваясь своей победой. — Пусть они станут жертвами на поминальном пиру моего отца!

Этот длинноволосый, прятавшийся в печке, похоже, остался последним.

— Нет, — всхлипывал он, цепляясь за рукава забрызганной кровью рубахи ингри. — Не убивайте меня! Я не сделал ничего плохого! Я лишь виночерпий, не воин!

— Кто-кто? — с недоумением вопросил Учай, пытаясь понять, о чем говорит чужестранец.

— То, что вы пьете, — это вино! Отборное вино! — зачастил тот. — Но вино будет еще лучше, если знать, какое яство оттенит его вкус. Одни вина пьют с мясом, другие с рыбой…

— Дай сюда! — Младший сын вождя протянул руку к одному из сородичей, пробовавшему содержимое кувшина. — Ты говоришь про это зелье?

— Да, прекрасное вино с южного склона…

— Молчи. — Учай приложился к горлышку и вновь почувствовал, как сладкая и терпкая жидкость вливается в его горло. «Вот он какой, вкус этого чудесного дня», — подумал он.

— А если взять сыр…

Учай допил вино до дна, отшвырнул кувшин и схватил слугу за горло, не давая продолжить.

— Я только хотел… — прохрипел виночерпий.

— Мне оно и так нравится. — Сын вождя вновь вытащил кинжал Ширама. — Ты мне не нужен!

И Учай с размаху вонзил клинок в живот бронзоволицего.

— Мой отец отмщен! — покончив с последним врагом, воскликнул он. — Я покарал чужаков, будь они вовеки прокляты! Бросьте их тела в реку — они не заслужили погребения…

— Погоди, — раздался неподалеку властный голос Урхо. — Ты говорил, что завел сына большого вождя к медвежьим людям. Что они не вернутся…

— Разве я когда-то обманывал тебя?

Лицо старшего брата было сумрачно, точно осенняя туча над Холодной Спиной.

— Они возвращаются.

Найти обратную дорогу и в самом деле было совсем несложно. След, оставленный мамонтами в лесу, легко было заметить даже в сумерках. Ширам торопил мохначей, спеша добраться до безопасного острожка. Ужас произошедшего гнал оставшихся в живых ариев, подобно рою лесных пчел. Раненых погрузили на мамонтов, остальные спешили вслед за ними, пытаясь осознать случившееся.

Лишь чудо позволило им спастись из западни — а сколько товарищей там осталось! Когда вода лесной речки окрасилась красным от крови гибнущих людей; когда в водопаде мелькали тела и поток выкидывал их на камни — кого-то оглушенным, а кого-то уже мертвым; когда уцелевшие охотники, задыхаясь, выползали на берег и устремлялись к мамонтам, а вслед им несся громовой рык и летели обломки скал…

Большая часть ловчих, в том числе их предводитель, многоопытный Дакша, остались навсегда во владениях медвежьего народа. Из Жезлоносцев Полудня не выбрался ни один.

— Надо вернуться! — пронзительно кричал Аюр, озираясь назад, когда мамонт уносил его вдоль ручья на юг. — Там же Джериш! Ширам, прикажи мохначам остановить мамонтов! Там остались наши воины!

— Нет! — отрезал тот. — Если живы, пусть спасаются сами.

— Ты предатель! — взвыл царевич. — Ты хотел погубить их… Погубить нас всех!

Он собрался соскользнуть с мамонта на землю, но Ширам поймал его за ворот и вернул на место.

— Я тебя спасаю, — рявкнул он. — Жезлоносцы дали тебе уйти, они выполнили свой долг! Так умолкни и не мешай мне выполнять мой!

— Но что, если кто-то из них еще жив?!

— У телохранителей своих телохранителей не бывает. Веди себя достойно твоего высокого рода!

Аюр, почти не осознавая, что делает, схватился за кинжал. Все клокотало у него внутри. Ему казалось, что он готов сейчас сотворить что-то ужасное… Но вместо этого царевич упал ничком на тюфяки и залился слезами.

Ширам сжал губы и отвернулся.

— Гони быстрее, — приказал он мохначу, не заботясь, понимает тот его или нет. — Они могут нас преследовать.

С того дня царевича как подменили. Даже Ширам искоса поглядывал на него, удивляясь перемене. Аюр почти все время молчал. Только временами он резко оглядывался назад, будто слышал голоса своих телохранителей. Будто ему казалось, что оставшиеся в медвежьей земле воины все-таки спаслись и догоняют их…

Случившееся не укладывалось в сознании Аюра. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что могучих, жизнерадостных жезлоносцев больше нет на свете. Что отборные воины Аратты погибли в одной жалкой стычке с какими-то косматыми великанами. Полегли в считаные мгновения! Были растерзаны и, должно быть, съедены. Уж точно не похоронены по воинскому обряду… И все потому, что он пожелал отыскать громадного медведя, потому что одного добытого чудовища ему показалось недостаточно… Да если бы он знал, чем кончится дело! Они могли бы уже со славой возвращаться домой, и все были бы живы!

Ширам тоже вспоминал и обдумывал произошедшее — а особенно рассказы проводника об «отце всех медведей». Да, Учай не обманул ни словом. И даже предупредил, пусть и неявно, что эта земля принадлежит чужакам. Но отчего-то ему казалось, что сын вождя сказал не все, что знал. Далеко не все…

Уж не завел ли он их сюда намеренно, чтобы погубить? Но зачем ему это надо? Впрочем, так ли это было, или же то были попытки обвинить хоть кого-нибудь в своих бедах, он пожалуй и сам не мог сказать. И потому ждал возвращения, чтобы выведать у сына вождя, как все обстояло на деле. Уж что-что, а выведывать он умел. Хотя и не все после этого выживали. Но истина важнее чьей-то там жизни.

На третий день, взобравшись на огромный замшелый валун, торчащий среди сосен, Ширам разглядел дымы, поднимавшиеся над селением ингри. Накх велел мохначам поторопить мамонтов. Не то чтобы он опасался молчаливых погонщиков, но все же на обратном пути ему было неспокойно. Кроме него и царевича, выжило не больше дюжины охотников, причем часть из них были ранены, а также жрец и повар. Вряд ли они сильно помогли бы, если бы мохначи, весьма похожие на медвежьих людей, вдруг решили завершить то, что не удалось их еще более крупным и косматым сородичам. Но те, как обычно, казались безразличными ко всему, кроме своих ездовых зверей. Осталось пройти уже совсем немного — и у ариев будет подкрепление, добрый отдых и сытный ужин.

Если бы не снова появившееся ощущение взгляда в спину…

Мамонты двигались неспешно, время от времени срывая хоботом листву с окрестных деревьев и пучками отправляя ее в рот. Урхо тяжело вздохнул, расправил плечи и поудобнее взялся за копье.

— Что ты задумал? — одернул его младший брат.

— Их там совсем мало. Мы сможем напасть на них хоть сейчас. Тут, в лесу, им негде развернуться…

— И что? Каждый из арьяльцев опаснее волка! Разве ты не видел, как они пускают стрелы в цель? Или уже забыл, как боролся с тем чернявым? Вон он, вертит головой… Неужели почуял нас?

— Хоть бы и почуял, — проворчал Урхо. — Нас здесь три десятка, а их и дюжины не наберется. И гляди, ни одного воина не осталось!

— А царевич? — возразил Учай. — Да и охотники умеют метко стрелять. Кого из родичей ты завтра хочешь проводить в Дом Дедов? Или же сам туда вознамерился?

— Когда мы выходим на кабанов, мы тоже не всегда возвращаемся.

— Я с тобой согласен, брат, — отозвался Учай, задумчиво прищурившись, — но здесь нужна хитрость, а не храбрость.

— Что же ты скажешь арьяльцам, когда они доберутся до берега Вержи и увидят разоренный стан? Что на их слуг напали звери? Или мамонты взбесились и всех затоптали?

— Нет, я ничего не буду говорить им. Скажи парням — пусть уходят отсюда.

— Ты что-то задумал? — хорошо зная брата, спросил Урхо.

Учай ухмыльнулся.

— Мы должны их встретить на берегу, не доходя до частокола. Чужаки наверняка голодны. Пусть женщины выложат на блюда наилучшую снедь. Пусть наполнят чаши брагой. Мы окажем им достойный прием…

С самого рассвета Ширам то и дело ощущал устремленный на него взгляд. Это чувство то появлялось, то вновь исчезало. Неопределенность вызывала у накха глухое раздражение. Когда бы он мог, то еще утром остановился бы и разослал по округе следопытов, чтобы понять, чьи это глаза пялятся на него без спросу. Но у него не было на это ни людей, ни времени.

— Тебя что-то тревожит, маханвир? — спросил Хаста, давно за ним наблюдавший.

— За нами опять следят. И следят давно.

— Кто?

— Не знаю. Но не звери — люди.

— Здесь не должно быть врагов, — заметил жрец. — Это земли ингри, а уже совсем скоро мы выйдем к нашему острожку.

Сосновый лес совсем поредел, идти стало легко. Пологий холм, увенчанный частоколом, уже виднелся вдалеке в просветах между деревьями.

— Скоро мы сможем отдохнуть и залечить раны…

— И все же за нами следят.

Хаста задумался. Светило нежаркое солнце, шумели сосны. Все вокруг дышало миром и спокойствием.

— Может, пока нас не было, кто-то напал на ингри и захватил их деревню… Но кто? Кому здесь нападать? Родовая вражда?

Ширам покачал головой:

— Нет. Вождь, помнится, упоминал, что в трех днях пути на полдень находится еще одно селение ингри. Но они с ним не враждуют.

— Кто знает? Его гибель могла все изменить.

— И то правда. Мы не много знаем о нравах ингри.

— Во всяком случае, — подытожил Хаста, — кто бы это ни был — они нас явно боятся. Иначе бы не прятались по кустам.

— Очень скоро мы сможем это узнать. Но до того как мы окажемся под защитой частокола, все же не стоит убирать рук с оружия.

Сосновый лес закончился. Косматые звери, понукаемые мохначами, шагали по заросшей кустарником равнине к реке. Частокол, загон мамонтов, ворота были уже хорошо видны. Должно быть, возвращение охотников тоже не прошло незамеченным: неподалеку от ворот суетились слуги, а от селения в сторону арьяльцев двигалась толпа жителей с чашами в руках и деревянными блюдами, полными жареной птицы и соленой рыбы. На лицах измученных охотников появились радостные улыбки. Даже Аюр, заметив толпу, встрепенулся, выходя из своей горестной задумчивости.

— Смотрите, как ингри рады нашему возвращению, — повеселев, обратился он к Шираму и жрецу. — Мы были добры к ним, и, конечно же, они помнят добро. Видишь, Ширам? Твои страхи напрасны!

Накх промолчал, продолжая разглядывать оживленно галдящую толпу на дороге и прислугу у ворот. Что они там делают, что тащат наружу?

Охотники разом умолкли и ахнули, забыв о голоде и усталости.

— О! — воскликнул Аюр, впиваясь глазами в ворота. — Они доделали чучело! Чудовищный зверь сам вышел, чтобы встретить нас! Он поистине великолепен!

В отличие от прочих, Ширам на чучело едва взглянул. Конечно, радости ингри сложно было не заметить. И все же… Что-то было не так. Оставалось только сообразить — что.

Во главе толпы саарсан видел обоих сыновей погибшего вождя. Старший, Урхо, важно вышагивал впереди, завернувшись в длинный беличий плащ — недавний подарок царевича. Второй сын шел чуть позади, укрываясь за широкой спиной брата. Но накх отметил, что его ладонь лежит на длинном кинжале, еще совсем недавно украшавшем его собственный пояс.

Мамонты остановились перед ликующей толпой. Все ловчие, кто мог ходить, спешились и окружили белого мамонта, на котором восседал Аюр, чтобы изобразить подобающую сыну великого повелителя свиту.

Что-то не так…

Ширам, готовясь спуститься с мамонта, еще раз огляделся — и вдруг замер, не веря своим глазам.

Ну конечно! У людей, хлопотавших наверху, возле выставленного в распахнутых воротах устрашающего чучела, были светлые волосы! Не темные, как у большинства слуг, и не медово-золотистые, какие встречались у ариев, а белые, словно некрашеное полотно!

— Это засада! — что есть сил заорал он, толкая сидевшего перед ним мохнача. — Гони!

Не задавая лишних вопросов, как, впрочем, и всегда до того, погонщик рявкнул что-то невразумительное — и послушное его воле животное бросилось вперед с неожиданной резвостью, давя не успевших расступиться ингри. Прочие мамонты с трубным ревом устремились следом.

— Бей их! — заорал Учай, первым сообразив, что ловушка раскрыта. Его рев подхватили остальные. Урхо выхватил из-под плаща тяжелый топор и вонзил его в ближайшего охотника. Беличий плащ полетел на землю и был мгновенно растоптан ринувшейся на ариев свирепой толпой.

Застигнутые врасплох охотники не смогли оказать никакого сопротивления. В считаные мгновения их сбили на землю и, навалившись всей кучей, принялись рубить и колоть. Кто-то из охотников успел вцепиться в покрытые густой шерстью бока бегущих мамонтов, но позади явственно раздавались вопли ужаса, переходившие в крики избиваемых.

— Вперед, вперед! — хлопая мохнача по спине, кричал Ширам. — Засада!

— Хо-хо! Они бегут! — потрясая топором, ликовал Урхо, глядя на быстро удаляющихся вдоль берега реки мамонтов. — Мы победили!

— Чему ты радуешься? — подскочил к нему взбешенный Учай.

— Мы убили их воинов, а трусы сбежали! Они больше не осмелятся к нам прийти!

— Вот как? Не осмелятся? — Он ухватил брата за плечо и с силой развернул туда, где в лужах крови лежали убитые охотники царевича ариев. Вокруг стонали раненые ингри, не успевшие увернуться от неожиданно стремительных косматых гигантов.

— Ты видишь там царевича? Или его темнолицего родича? Нет! Ты разве не понимаешь, что они ушли невредимые и теперь вернутся с большим отрядом, чтобы отомстить за гибель своих людей?!

— Но мы задали им хорошую трепку! — заявил Урхо, удовлетворенно оглядывая поле битвы. — Они больше не решатся…

— Да ну! Скажи мне, старшак, где ты был, когда мальчишка рассказывал нашему отцу о могуществе своей державы?

— Эка невидаль, — беспечно отмахнулся Урхо. — Когда я выхваляюсь перед девицей, я могу ей поведать, как у самого Великого Зверя медвежьих людей из пасти кусок мяса вырвал и язык ему вокруг зубов обвязал!

— Смешно, очень смешно! Но только наш отец — не красна девица. Пока ты на пиру хлестал ячменное пиво, я внимательно слушал…

— Я тоже слушал, — обиженно произнес Урхо. — Ты что, поверил в сказки арьяльцев? Будто могут существовать огромные селения, в которых живет столько народу, сколько в амбаре зерна? Это же все пустые речи! Они хотели обмануть, запугать нашего отца. Столько людей не могут жить в одном месте. Ни один лес не прокормит их…

Учай досадливо покачал головой.

— Ты так ничего и не понял. Мальчишка говорил правду. С ним отправили множество охотников и отменных воинов не для того, чтобы он захватил новые земли, и даже не для того, чтобы он забрал дань. Ему просто захотелось поохотиться! Понимаешь? Обычная прихоть — и он отправляется невесть куда, за много дней пути от дома, чтобы найти небывалого зверя вроде этого секача из угодий самого Маны. — Он кивнул на стоящее у ворот чучело. — И ему дают отряд, которого достаточно, чтобы стереть любой из родов ингри. А теперь подумай, сколько воинов они могут прислать, если речь пойдет не о прихоти…

Урхо насупился:

— Что же ты предлагаешь?

— Как что?! Они не должны вернуться домой — ни один из них! Мало ли опасностей может подстерегать охотника? Они должны исчезнуть. — Учай кровожадно улыбнулся. — Сейчас они радуются, что сумели вырваться из западни. Наверняка думают, что опасность позади, и мечтают о возвращении. Но Лосиных Рогов им не миновать.

— Ты думаешь перехватить их на Лосиных Рогах? — тут же сообразил Урхо.

— Где же еще? Это наилучшее место для засады. Пока они пойдут берегом, мы успеем не только добежать туда напрямик через лес, но и вознести жертвы в храме Крылатого Вармы, чтобы он даровал нам удачу… — Учай проводил пристальным взглядом удаляющихся мамонтов. — Ибо если мы не убьем их сейчас, то удача нам понадобится, чтобы сберечь шкуры, когда мальчишка и этот его сородич, едва не свернувший тебе голову, вернутся сюда с войском…

— Ты прав, — вздохнул Урхо, вспоминая недавние состязания и руки казавшегося невзрачным противника, ставшие для него настоящим капканом, как расколотое дерево с выбитым клином. — Мы встретим их на Лосиных Рогах… Брат?

Учай смотрел вдаль, прищурившись, и о чем-то напряжено думал. Потом глаза его вспыхнули, а на губах промелькнула змеиная ухмылка. Это выражение было с детства знакомо Урхо. С юных лет младший брат был необычайно изобретателен на разнообразные выходки, особенно же на пакостные. Похоже, с возрастом этот дар темных богов только усиливался.

— Ты не видел нынче волчьего пастушка? — спросил Учай, продолжая недобро улыбаться. — Он вроде бы вертелся где-то поблизости… Мне надо немедля с ним побеседовать!

— А, вот ты где! Иди-ка сюда, парень…

Мазайка послушно подошел к младшем сыну Толмая, удивленно глядя на него. После возвращения с севера Учай разительно изменился. Как будто и взгляд, и выражение лица, и даже осанка принадлежали другому человеку. Тот Учай, которого Мазайка знал прежде, был тощий вредный парень с ехидными шуточкам наготове; у него и борода толком расти еще не начала, и мало кто воспринимал его всерьез. Этот же, новый, оставил свои шутки и разговаривал так жестко и властно, будто уже был избран новым вождем. Даже взрослые мужи смущались, отвечая ему.

— Послушай, Мазай. Я знаю, что старый Вергиз передал тебе манок и научил призывать… Ну, ты понимаешь, о ком я говорю.

Мазайка растерянно взглянул на него:

— Дядьки? Да, они придут, если я позову. Ты собрался на охоту?

— Ну можно сказать и так, — осклабился Учай. — Охоту на арьяльцев! Эй, что ты так побледнел? Мне просто надо их выследить… И слегка пугнуть. Это-то Дядьки могут сделать?

— Я н-не знаю, — пробормотал мальчик. — Дядьки никогда не выслеживали людей… Только если кто-то случайно зайдет прямо к их норам, как царевич, и то они просто прогонят его…

— Какая разница — звери, люди! Волки гонят оленя, смогут загнать и мамонта! Что ты таращишь на меня глаза, Мазай? Время уходит, наши враги убегают! Но они не смогут бежать всю ночь. Где-то же они остановятся на ночлег, и вот тогда…

— Но Дядьки считают людей родичами! — взволнованно воскликнул Мазайка. — Наша семья их этому учит уже несколько поколений! Если они узнают, что люди могут быть добычей… Мне даже подумать страшно, что будет! Ночной Гость зараз перекусывает лосю ногу!

Глаза Учая полыхнули, озарившись новой мыслью, но он не подал виду.

— Да кто же говорит об охоте на людей? — вкрадчиво ответил он. — Пока я просто хочу, чтобы твои волки помогли прогнать врагов с нашей земли. Ведь ты тоже хочешь, чтобы те, кто убил нашего вождя и замышляет козни, убрались отсюда, правда?

— Да-а, — протянул Мазайка.

Учай говорил правильно. Как можно не хотеть, чтобы враги ушли?

— Ну вот! Я всего лишь хочу, чтобы Дядьки пугнули мамонтов и заставили их бежать через Лосиное Горло. В этом-то ведь нет ничего запретного? Разве Дядьки не помогают нам на охоте? Разве они не стражи нашего рода?

Мазайка нахмурился. В словах Учая не было ни слова лжи. Но…

— Пошли с нами, Мазайка. — Сын вождя обнял его за плечи. — Сегодня ты вместе с воинами выступишь на защиту родной земли! Не каждый отрок удостоился такой чести! А я скажу тебе, когда призвать стаю…

Глава 7

Охота на охотников

Разоренный острожек и селение предателей-ингри остались далеко позади. У длинной каменистой отмели, напоминавшей язык, погруженный в холодную воду, мамонты замедлили свой бег, а там и вовсе остановились.

— Что такое? — Ширам недовольно пихнул в спину сидящего на холке зверя Умги.

Тот что-то пробурчал себе под нос.

— Он говорит — братья устали и хотят пить, — перевел Хаста, сидевший на другом мамонте.

Жрец был бледен — в ушах у него все еще стояли звуки ударов и крики жертв. Остальные уцелевшие арии выглядели не лучше. Аюр в ужасе глядел то на Ширама, то озирался назад. В руках у него был лук и стрела, но от неожиданности он даже не успел воспользоваться ими. Двое уцелевших молодых охотников, которые ухитрились на бегу взобраться на вьючного мамонта, сидели на тюках, вцепившись в шерсть, и ошеломленно молчали.

— Скажи ему, что сейчас не время отдыхать, — велел Ширам, который единственный, кроме мохначей, сохранил самообладание. — За нами может быть погоня!

— Братья хотят пить, — повторил Умги, к большому удивлению накха, на искаженном, но вполне понятном языке Аратты. — Спускаться надо.

Он будто стек по спине огромного зверя на землю и, нимало не заботясь о том, что Ширам и молодой царевич еще наверху, стал развязывать узлы длинных кожаных ремней, удерживавших на спине мамонта легкую резную башенку.

— Ты что делаешь? — возмутился Ширам, в мгновение оказываясь рядом с дикарем.

— Это ваше, — не глядя на него, ответил Умги. — Нам не надо. Мамонт — мой. Он мой брат. Воду пить и обратно идти.

— Стой! — Накх ухватил мохнача за длинные космы. — Ты что это задумал?

Над его головой тут же мелькнул свернутый в кольцо хобот. Еще миг — и он выпрямится, сбивая с ног обидчика. А затем… Ширам знал, что может статься, если этакая шерстяная гора наступит на человека.

— Что ты задумал? — повторил он куда мягче, отпуская нечесаные патлы вожака погонщиков и еле сдерживаясь, чтобы не всадить ему в брюхо кинжал.

Подлый мохнач! Ширам изо всех сил пытался подавить в себе ярость. Так, значит, все это время он прикидывался, что не знает языка ариев, а сам следил за ним и слушал их разговоры? Может, мохначи все тайно владеют человеческим языком? Чего он еще о них не знает?!

— Мы не воевать с лосиным народом. Мы не любить их, — холодно глядя на него, сообщил мохнач. — Только медвежьи люди — враги.

Он махнул рукой на полночь.

— Постой! — У Ширама перехватило дыхание. — Вы что же, знали о медвежьих людях?

— Мой дед туда ходить — много наших полегло, — безразлично ответил Умги. — Теперь и ваших много. Медвежьи люди убивать всех.

— Что же ты не рассказал об этой земле?!

— Мы не хотеть идти, — напомнил мохнач, продолжая развязывать узлы. — Ты сказал — надо. А сейчас мы все идти назад — к лосиным людям.

— Повтори, что ты сказал!

Ширам было подступил вплотную к мохначу, но хобот вновь взвился над его головой.

— Мы убили ингри. Братья потоптали их. Они не хотеть. Теперь им плохо. — Умги похлопал косматый бок своего побратима. — Он весь болит. Мы идем к ингри говорить, что не хотеть убивать их.

— Но ты подрядился доставить нас в обе стороны!

Дикарь кивнул.

— Вас тут оставлять, мы идти к ингри. Когда снова пойдем, вы тут стоять, мы забирать.

— И когда же ты пойдешь обратно?

Умги поглядел на него задумчиво, пытаясь подобрать слова, описывающие неопределенно долгий срок — значительно более длительный, чем подвластные ему три дня.

— Снег придет, земля станет.

— Но до снега еще долго!

— Братьям плохо. Им много ходить и кушать.

Легкая башенка качнулась и съехала набок. Аюр, который сверху с недоумением наблюдал за беседой, едва не выпал из нее, но все же успел схватиться рукой за золоченый столбик и неловко спрыгнуть на землю. Его подхватил Хаста, который спустился вниз сразу, как только понял, к чему клонится дело.

— Вы свое забирать, мы уходить, — сказал Умги, исподлобья глядя на накха.

— Э нет! — сквозь зубы процедил саарсан. — Вы поите своих зверей, и мы все быстро идем дальше!

— Воду пить, уходить. — Мохнач указал на остальных погонщиков, сгружающих на землю тюки с имуществом большой охоты. Даже Айха, бросая печальные взгляды на Хасту, вместе с остальными освобождала братьев от поклажи. Намерения перепуганных и обозленных южан не шли ни в какое сравнение с душевной болью, от которой страдали ее родные звери…

— Вы никуда не пойдете!

Ширам отпрыгнул в сторону, и в руках его словно выросли метательные ножи.

— Грузите все на место!

Умги злобно насупился. Другие мохначи развернулись в его сторону, перекидываясь короткими хриплыми возгласами, — и, словно эхом отвечая на их недовольство, мамонты начали неторопливо выстраиваться полукольцом вокруг крошечного отряда.

— Мы уходить.

Звонкий лай прервал их ссору. Священная гадательная собака подскочила к мохначу и начала прыгать вокруг него, заливисто гавкая.

— Погляди-ка сюда, Умги. — Хаста подошел к старшему погонщику, доставая из своей сумки какой-то свиток.

— Мы уходить, шаман, — подозрительно глядя на рыжего жреца, предупредил мохнач.

— Нет. — Хранитель тайного знания отрицательно мотнул головой, будто взмахнул факелом. — Смотри сюда. Ты знаешь, кто это?

Ширам бросил на жреца недоумевающий взгляд. А тот спокойно развернул свиток, и Умги увидел там…

Да, да, конечно! Он не мог обознаться! Это же Айхо! Такого изгиба бивней, такой высокой холки не было ни у одного другого мамонта. Он на всякий случай кинул взгляд на своего побратима и молча кивнул.

— А теперь гляди…

Жрец ухватил развернутый свиток второй рукой и чуть надорвал его — медленно, напоказ.

— Ты давал слово довезти нас до Аратты. Помнишь? — Светлые глаза жреца смотрели прямо в лицо главе погонщиков. — Твое слово запечатано здесь. Если ты разрываешь слово — я разрываю свиток! И его душу тоже разрываю!

Великан Айхо задумчиво поглядел на тщедушного рыжеволосого человека, не понимая грозящей ему смертельной опасности. Но Умги все прекрасно понял. Глаза его округлились так, что чуть не вылезли из орбит. Зубы заскрежетали, лицо ужасно исказилось от ярости и душевной боли. Никогда он не ждал добра от южан. Никогда не доверял их пронырливому шаману. Но чтоб вот так!

Да этот рыжий заморыш оказался поопаснее, чем злобный Ширам! Тот хоть всякий день был похож на готовую ужалить гадюку — а этот все ходил, вынюхивал, улыбался, что-то зарисовывал… И вот на́ тебе.

— Мы пойти, — прохрипел мохнач, делая знак соплеменникам остановиться и прекратить разгрузку. — Поить братьев, идти в Аратту.

— Так-то лучше, — кивнул жрец. И тут же почувствовал на себе такие недобрые взгляды, что ему понадобилось немедленно погладить священную собаку, чтобы снять с себя порчу. — Вот так-то лучше.

Тем вечером остановились рано, едва начало смеркаться. Дальше путь лежал по узкому проходу между высоким берегом реки и нагромождением скал — таким неприятным на вид, что Ширам, не раздумывая, велел устраивать стоянку прямо у входа в теснину. Мохначи были полностью согласны с ним и как ни в чем не бывало принялись таскать своим побратимам кипы зеленой травы, совершенно не заботясь о дровах для костров.

Хасте пришлось взять эту обязанность на себя. Деревья в этой каменной теснине почти не росли — за высохшими кустами пришлось взбираться на скалы. С одной из них Хаста заметил вдали необычное строение, нечто вроде домика из окатанных водой камешков, какие складывают дети на морском берегу. Только эти камешки были огромны, — пожалуй, чтобы сдвинуть один такой с места, понадобилось бы не меньше полудюжины взрослых мужчин.

— Что за дитя игралось в этих скалах? — глядя на маячившее вдалеке строение, пробормотал он.

Однако времени разбираться не было. Уже смеркалось, и до темноты следовало вернуться.

Спускаясь с горы с охапкой хвороста, жрец увидел картину, поразившую его так, что он на время даже забыл о великаньем доме. Оба спасшихся охотника, сняв рубахи и обливаясь потом, таскали к тропе увесистые камни. Ширам делал все то же самое, но полностью одетый — должно быть, не желая показывать непосвященным, сколько и какого оружия на нем спрятано.

Хаста приблизился к Шираму и, пожелав ему скорейшего и успешного завершения трудов, осторожно поинтересовался, чем это доблестный маханвир, собственно, занят.

— Проваливай! — рявкнул накх, едва удостоив жреца взглядом. — Займись костром!

Он бросил валун с голову медведя величиной поперек тропы, развернулся и пошел за следующим камнем. Выбившиеся из сил охотники, силясь отдышаться, тупо разглядывали неказистую, едва до колена, насыпь поперек тропы.

— Что расселись? — прикрикнул на них Ширам. — Идите за кольями!

— Ты что же, намерен поставить здесь изгородь? — спросил Хаста, глядя вслед едва плетущимся охотникам.

— Ты на редкость догадлив, — усмехнулся накх. — А что, это похоже на что-нибудь еще?

— Прямо сказать, изгородь эта кучка тоже мало напоминает.

Ширам едва сдержался, чтобы не схватить жреца за горло.

— Это все твои приятели-мохначи, — процедил он. — Если бы вон тот лохматый не сбросил бревна для рогаток, когда мы улепетывали из деревни ингри, походную ограду можно было бы собрать и поставить без всякого труда. Но эта тварь решила, что его мамонту тяжело бежать. И теперь — вот. — Ширам ткнул ногой лежавшие на земле валуны. — Сейчас колья между камнями натыкаем…

— Ты думаешь, это нас от чего-нибудь защитит?

— Хаста, я сказал тебе заниматься костром!

— Айха уже развела его, и хвороста хватит до утра. Ответь мне, Ширам, — в этой кучке камней есть какой-то смысл?

— Если ингри сунутся ночью, может, хоть ноги переломают, — мрачно ответил накх. — Повыдергать эти колья несложно, но пока они стоят, врагу будет сложнее в нас целиться. А значит, у нас будет несколько лишних мгновений, чтобы сбежать.

— Ты говоришь это так спокойно, — с невольным удивлением отметил Хаста. — Ни один арий не произнес бы вслух этого слова. Даже «отступить» они выхаркивают из себя, как застрявшую в горле рыбью кость.

— Поэтому они мертвы, а я тут болтаю с тобой.

Ширам развернулся и зашагал к каменной осыпи за следующим булыжником.

После захода солнца, за скудным ужином у костра, Хаста вспомнил про великаний дом и решил поделиться своими наблюдениями с Ширамом. Но тот лишь хмуро спросил:

— Там были люди?

— Нет, — чуть подумав, сказал жрец. — Людей я там не видел…

— Тогда и беспокоиться не о чем. Напиши об этом доме в своих заметках.

— Но кто-то же построил его, — не унимался рыжеволосый.

— Может быть, медвежьи люди, кто знает? Главное, что сейчас там пусто.

— А если нет? Если те, кто живет в этом доме, сейчас, ну скажем, охотятся, а ночью вернутся? Если это и впрямь медвежьи люди — что тогда?

— Послушай, — вздохнул Ширам, — у нас сейчас нет возможности направиться к той скале и выяснить, что за дом ты увидел. Может, это и вовсе не дом — просто камни так свалились один на другой…

— Дом, дом. А вокруг него — частокол!

— Все равно у меня нет ни людей, ни сил. Так что моли богов, чтобы там никого не было. — Ширам устало опустил голову на руки. — Что б тебе было не заметить эти камни по пути в земли ингри?.. Тогда бы излазил их в свое удовольствие… А сейчас не до них.

Хаста поглядел на маханвира с беспокойством. Он еще не видал его таким измученным.

— Ну и попали мы в передрягу, — проговорил он, пересаживаясь поближе к накху. — Бывало у меня в жизни всякое, но пока еще никто не гнал, словно оленя на облавной охоте!

— Да, — проговорил Ширам, поднимая голову. — Когда мы ехали сюда охотиться, могли ли мы подумать, что охота будет на нас?

— Ты полагаешь, она начнется?

— Она уже началась…

Хаста бросил тревожный взгляд в ту сторону, откуда они пришли. Но берег реки, скалы и далекий лес уже скрыла ночная темнота.

— Ширам, — помолчав, сказал он. — Я все думаю насчет людей, которые остались в острожке… Там ведь было почти четыре десятка. По большей части просто слуги… Уверен, они даже не сопротивлялись. Думаешь, ингри всех убили?

Ширам молча кивнул.

— А может, они их где-то держат взаперти, в какой-нибудь яме…

— Ингри ничего нам не предлагали и не пытались с нами договариваться. Напали сразу. Что это означает?

— Они хотят убить нас всех, — сдавленным голосом сказал Хаста. — Чтобы никто не вернулся и не рассказал, что случилось. Но почему? За что?

— Причин достаточно.

Жрец тяжело вздохнул, подумав об Аюре, который давно уже спал в своем шатре, и спросил:

— Как думаешь, удастся ли нам выбраться?

— Бывало и хуже, — пожал плечами накх. — У нас есть мамонты, оружие и запасы еды, которых хватит на весь путь до дома. Если не будем нигде мешкать и опередим ингри, то, по воле богов, дойдем до Аратты…

— Но нас осталось всего пятеро!

— Зато у нас теперь нет раненых.

— Это уж точно, — мрачно подтвердил Хаста. — Они все остались там…

Ему вспомнился повар, с которым он болтал у водопада, привычно перемешивая выдумки с воспоминаниями, — его лицо и его крик, когда тот упал с мамонта и ингри тут же растерзали его, словно дикие звери… В памяти Хасты промелькнули многочисленные безвременные смерти знакомых и близких ему людей — порой ему казалось, что вся жизнь только из них и состояла. То, что хоть кто-то в этом мире умудряется жить долго и счастливо, — не есть ли это верное свидетельство существования богов?

Как жрец, Хаста, конечно, возносил моления — как же не вознести? — но, к своему ужасу, он уже давно заметил, что до людских причитаний Исвархе нет никакого дела. Даже когда он принимает жертву, он вовсе не намерен поступить так, как угодно человеку. У Господа Солнца на все своя воля, и только если моления совпадут с ней, тогда они и сбудутся.

— Сколько людей погибло сегодня, — задумчиво проговорил огнехранитель. — И сколько погибнет еще… Это только начало — не так ли, маханвир?

— Именно так, — зевая, сказал Ширам. — Мы сюда еще вернемся. Предстоит восстановить справедливость.

«Да, вы, накхи, в этом большие мастера», — подумал Хаста, но вслух этого, разумеется, говорить не стал.

Ширам встал, заворачиваясь в плащ.

— Ты сторожишь первым. Я сменю тебя на заре. А пока помолись своему богу, чтобы он сохранил нас этой ночью…

Каким жалким был этот ночлег! Подобных лишений царевичу переживать еще не доводилось. Аюр сам с трудом поставил последний уцелевший шатер, пока Хаста собирал хворост для костра, а охотники таскали бесполезные камни. Сам застилал свое ложе. Хорошо хоть раздеваться самому не понадобилось — Ширам велел ему спать одетым и держать оружие под рукой. Аюр скинул сапоги и заснул мгновенно, едва его голова коснулась подушки.

Ночью его разбудило ощущение, что рядом кто-то есть. Царевич приподнялся на локте и при свете крошечной походной светильни увидел, как Ширам расстилает перед входом в шатер свой походный плащ из медвежьей шкуры. Перед тем как устроиться на ночлег, накх долгим и внимательным, будто прощупывающим, взглядом обвел шатер. Но по царевичу его глаза скользнули, словно едва заметив.

Закончив осмотр, маханвир улегся, не снимая вооружения. Казалось, он не замечал неудобств, и даже клинки за спиной ничуть не мешали его отдыху. Такое чувство, будто и спал накх больше по традиции, чем из необходимости.

— Скажи, Ширам, — тихо поинтересовался царевич, — ты совсем не хочешь больше говорить со мной?

— Кто посмеет отказать наследнику престола Аратты? — холодно ответил тот, не открывая глаз.

— Я не о том. Последние дни ты ведешь себя так, будто я не живой человек, а храмовая бронзовая статуя, которую надо с почетом перевезти с места на место…

— Если вдруг я решу говорить с бронзовой статуей, то буду чувствовать себя глупцом. Мне не нравится такое чувство.

Аюр нахмурился:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, достославный Аюр, что мои слова для тебя столь же интересны и важны, сколь для бронзовой статуи.

Неприкрытая дерзость накха почему-то не задела царевича.

— Это не так! — пылко заявил он и умолк, подыскивая слова. — Сегодня ты опять спас меня, Ширам. Я благодарен тебе!

Аюр вздохнул и содрогнулся, с невольным ужасом вспоминая яростные лица ингри. А ведь совсем недавно они казались такими славными, безобидными…

— Я и подумать не мог, что дикари могут быть настолько коварными и неблагодарными! — с горечью воскликнул он. — Разве я не был с ними безмерно щедр? Разве не оказывал им всяческие милости? Почему они взбунтовались, Ширам?

Накх открыл глаза и тоже приподнялся на локте, повернувшись к наследнику престола:

— Быть может, потому, что ты запомнил, что они твои подданные, и забыл, что они люди?

Аюр взглянул на него с недоумением:

— О чем ты?

— Ты оскорбил их, войдя в лесное святилище. Прогневил их богов, выпустил злобных духов…

— Гм. Их в самом деле это оскорбило? Но они ни слова мне об этом не сказали!

Аюру на миг показалось, что зеленые глаза накха полыхнули в темноте.

— Ты не пожелал снизойти до тризны по тому, кого сам назначил своей правой рукой в этой земле! Не пожелал — хотя Толмай скрыл твое святотатство от сородичей. И погиб, защищая тебя. Возможно, он погиб потому, что принял на себя твое преступление…

Аюр глядел на накха, ошеломленный услышанным. Щеки его медленно начинали багроветь от стыда — хорошо, что в шатре, освещенном лишь слабым огоньком догорающей светильни, было почти темно.

— Но разве я не делал им подарки? — попытался оправдаться он.

— Дары приятно принимать от друзей. От врагов же это не дары, а подачки или тайное коварство. Ингри не такие уж дикари, они это понимают…

— Получается, они правы? И во всем виноват я? Но это же не так!

Ширам натянул плащ до подбородка.

— Доброй ночи, светозарный.

— Нет, я не желаю спать! — подскочил на ложе Аюр. — Отвечай мне! Ингри правы, а я один во всем виноват? Но почему они тогда убили всех, кто оставался в острожке? Чем их оскорбили бедные слуги? А охотники — разве они кого-то обидели?

— Твои люди были твоей тенью. А как учат колдуны — тот, кто ранит тень, ранит и ее хозяина. Они мстили не им, а тебе.

Аюр злобно засопел.

— Впрочем, я никому не судья, — добавил Ширам. — Для себя дикари несомненно правы. Но мне до их правоты дела нет. Моя задача — доставить тебя живым и невредимым ко двору твоего отца. Какая разница, о чем думают ингри? Куда важнее, что они замышляют.

— А ты, скажи, ты тоже затаил на меня обиду?

Накх вновь опустил веки.

— Я служу повелителю Аратты и выполняю свой долг перед ним и тобой. Что еще ты желаешь узнать?

— Значит, затаил, — заключил Аюр. — Ширам, я не хотел тебя обижать. Поверь мне! Я лишь желал показать, что я уже не ребенок, которому ежечасно нужна ворчливая нянька…

Не дождавшись отклика, он произнес с глубоким вздохом:

— Должно быть, я поторопился.

— Спи, светозарный. — Ширам протянул руку и загасил огонек светильни. — Сегодняшний день был тяжелым, и завтрашний вряд ли будет легче…

Хаста сидел у костра и, сонно глядя в пляшущее на сухих ветвях пламя, пытался высмотреть в языках огня крошечных ящерок, любимиц богини огня. Если удастся их словить, они могут открыть новому хозяину все тайны на земле и под землею. Лежащая рядом гадательная собака устало положила ему на колено голову и тихо сопела, потягивая черным носом сырой ночной воздух. Время от времени Хаста подбрасывал очередной пучок хвороста. Пламя вновь вспыхивало над стоянкой, затем спадало, освещая лишь узкий круг перед дозорным. Хаста не был ни воином, ни охотником, ни погонщиком мамонтов, так что сторожить ночью ему приходилось чаще всех.

«Господь Исварха, признаю, я плохо служу тебе, — мысленно обращался он к божеству. — Вот уже несколько дней я не кормил священное пламя и не возносил молитв. Если ты разгневался на меня, то не карай всех прочих вместе со мной. Но я надеюсь, что ты меня простишь. Не будешь же ты отнимать наши жизни из-за такой мелочи? В конце концов, мы все терпим лишения. Мы тоже почти ничего не ели и никого еще не убили — по крайней мере, из-за этого…»

Жрец бросил в костер длинную корявую ветку, похожую на застывшую в броске змею, и его мысли снова обратились к накху. Похоже, прошедшие дни измотали даже его. Хаста вспоминал его осунувшееся лицо, потухший равнодушный взгляд, когда он рассказывал ему о великаньем доме… «Ширам, ты должен быть крепок, ты — наша единственная надежда выбраться отсюда. Ибо если с тобой что-то случится, то последней надеждой стану я. А мне этого так не хочется…»

Из темноты беззвучно выступила мохнатая фигура. Хаста резко развернулся, готовый поднять тревогу, но узнал ее и расслабился.

— Что тебе, Айха? — приветливо спросил он. — Не спится?

Мохначиха робко присела рядом с ним на сухое бревно.

— Наши говорят про тебя очень плохие вещи. Но ты бы не стал разрывать на части его душу, правда? — умоляюще спросила она. — Ты просто хотел напомнить о слове?

— Ты о чем? — не сразу понял Хаста. — А, рисунок. Ну конечно не стал бы. Разве я могу причинить вред славному красавчику Айхо!

Айха шумно выдохнула.

— Я так и думала, — широко улыбаясь, сказала она. — Но нашим говорить не стала. Они повезут вас домой, как обещали. Но они очень на тебя злы. Мне тяжело с ними.

— Они и тебе всякого наговорили? — догадался Хаста. — Из-за меня, да?

Айха снова вздохнула и понурилась, опустив широкие плечи. «Бедолага, — подумал Хаста. — Их ведь тоже занесло далеко от дома… Они могли бы уже быть свободны и пасти своих зверей в речных лугах, если бы не я со своим рисунком…»

Он рассеяно погладил девушку по плечу, как гладил свою собаку. Айха замерла, словно пойманный в силок заяц. Это вдалеке от него она была отважной и вела дерзкие споры с дядей, а поблизости еле могла дышать — особенно когда он касался ее так ласково…

— У тебя есть семья? — собравшись с силами, спросила она.

— У меня?! — Хаста даже рассмеялся от такого предположения. — Нет, конечно. У меня нет ничего своего, даже эту одежду дал мне храм. Я слуга Исвархи. Иду туда, куда меня посылают, делаю, что велят старшие жрецы…

— А прежде была?

— Когда-то, очень давно… — Хаста посмотрел в костер, сквозь пламя. — Кажется, была. В далеком детстве. Были мать и дед. Братья и маленькие сестры. Должно быть, был и отец, но я его совсем не помню. Помню только, как однажды пришло море… И забрало всех — вместе с домом…

— Море? Это зверь или враг?

— Да пожалуй что, и зверь… Ты разве не знаешь, что такое море, Айха?

Та помотала головой.

— В самом деле, откуда тебе знать? Море — это вода от края до края земли. Она все время шевелится, как живая. Она красива, как глаза любимой женщины, но под ее прекрасной поверхностью всегда таятся смерть и ужас.

— Воды Гибели, — сказала Айха.

— Что?

— Когда умирает шаман, его душа отправляется на Мировое Древо и сражается там с другими душами шаманов, а также с богами и духами — аарами. Если шаман проиграет битву — упадет с Древа вниз, в Воды Гибели.

Она указала пальцем вниз, под землю:

— Они там. Мы все видим о них страшные сны.

Спящая собака вдруг дернула ухом, потянула носом воздух и вскочила разом на все четыре лапы. Шерсть у нее на загривке встала дыбом. Она испуганно тявкнула и вдруг завыла — тоскливо и обреченно. Хаста прислушался и застыл. Где-то в темноте раздавалась переливчатая, заунывная трель дудочки. Едва трель затихла, как сразу ее подхватил многоголосый вой.

Мохначи, спавшие, как обычно, уткнувшись в шерстистые бока мамонтов, вдруг разом проснулись и, сразу все поняв, оказались на спинах своих побратимов. Повинуясь их приказам, те мгновенно поднялись и начали строиться в круг. Молодые охотники, спавшие на земле неподалеку от костра, вскочили на ноги. В походом шатре, где отдыхали Аюр и Ширам, было все тихо.

— Волки! — заорал Хаста. — Волчья стая!

Он бросился к костру и выхватил из него ветку — пылающую змею. Вой быстро приближался. Вокруг уже вспыхивали в темноте волчьи глаза. Собака жалась к хозяину, тот размахивал горящей веткой. Волки оставались в темноте, за кругом света. Они не лезли на рожон, однако и не шарахались. Хаста не мог поверить своим глазам. Эти огромные черные волки поистине были необычными зверями! Они совсем не боялись людей, их не страшило пламя. И они явно пришли сюда не просто так, а с каким-то умыслом — либо повинуясь приказу. Обогнув костер и жреца, звери устремились к шатру. Собака взвизгнула от ужаса, тявкнула на ближайшего переярка. Тот уже пробежал было мимо, но услышал лай, развернулся на месте, — короткий бросок — и челюсти его сомкнулись на шее священного пса.

— Что ты делаешь, тварь!

Хаста взвыл, будто от боли, бросился вперед и ткнул горящей веткой в морду хищника. Тот отпрянул и оскалился. Позади раздался звон оружия и щелканье тетивы — Аюр и Ширам тоже вступили в бой. Рядом охотники отчаянно тыкали копьями в разные стороны, отбиваясь от наседающей стаи. Но волки с невиданной сноровкой уклонялись от ударов. Вот один из охотников бросился вперед, пытаясь ударить волка копьем в бок, но тот мигом извернулся, лязгнул зубами — и парень упал, обливаясь кровью.

Хаста ничем не мог ему помочь — он продолжал отмахиваться от наступающего волка, который только что загрыз священную собаку. Тот не торопился, отпрыгивал от горящей ветки, затем вновь бросался, стараясь зайти сбоку. Слезы лились рекой из глаз жреца. Он видел, как дергается в предсмертных конвульсиях его собака, чувствовал, что слабеет…

Вдруг хриплый рев мамонта ворвался в звуки схватки. Белый Айхо, не разбирая дороги, спешил на помощь Хасте. Со спины его послышался пронзительный женский крик.

Глава 8

Бой на Лосиных Рогах

Урхо прислушался. Долгий протяжный звук дудочки переливался вдалеке на разные лады, словно вел беседу с невидимой во тьме стаей.

— Манок, — тихо прошептал он.

— Манок, — подтвердил сидящий за камнем Учай.

Разрозненные голоса матерых волков и переярков отвечали ему. Звуки приближались. Учай довольно поглядел на старшака.

— Сейчас они их погонят на нас, а уж мы-то их примем!

— А ежели не погонят?

— Скажешь тоже! Драться там почитай некому, а впятером со стаей не сладить. Ну еще этот рыжий, но какой из него боец?

— А мохряки?

— Эти наверняка уже услышали вой, так что сейчас погонят мамонтов сюда. За ними и чужаки потянутся. Без мамонтов им точно не выстоять. Мохряки-то всяко в схватку не полезут. Зачем она им нужна? Так что сидим и ждем. Скоро примчатся…

Учай осторожно огляделся. За валунами в ожидании боевого клича прятались три десятка человек — почти все взрослые мужчины его рода. Обогнать беглецов напрямик по лесу для них было делом нехитрым, и потому целый день они потратили, затаскивая камни на угрюмую скалу, нависшую как раз над горловиной прохода. Им, коренным охотникам и рыболовам, не впервой было надолго затаиваться, подстерегая добычу. А уж такая-то крупная добыча, ясное дело, ускользнуть не могла.

— Тсс! Слышишь? — Учай поднес руку к уху.

Вдалеке тихо, но уже явственно слышался тяжелый мерный топот.

— Бегут!

— Как-то тихо, — с сомнением в голосе ответил Урхо. — Похоже, только один…

— Ничего! Один мамонт побежал, остальные следом пойдут. Наверняка это мальчишка со своим наставником — первые удирают, как давеча…

Урхо покачал головой и бросил на него укоризненный взгляд. Ширам никак не был похож на труса. Но обсуждать это времени не было.

— Вон, бежит! — Учай ткнул пальцем в темень.

Тропа вдоль берега белела в свете луны, поворачивая из-за выступающих скал и корявых елей. Земля чуть заметно содрогнулась — вдалеке показался огромный косматый гигант, враскачку бегущий в их сторону по узкому проходу.

— Начали! — негромко проговорил Урхо и поднял руку. — Когда махну — спускайте камни!

Сородичи налегли на подсунутые под камни наскоро срубленные молодые сосны. Мамонт был уже совсем близко. Но то ли его чуткие уши услышали кряхтение, то ли он учуял засаду, но вдруг ни с того ни с сего он резко встал на месте, а затем быстро попятился. В следующий миг на то самое место, где он только что стоял, с грохотом обрушился камнепад. Каменные глыбы сыпались ливнем, так что на месте узкого прохода в мгновение ока образовался завал высотой по грудь взрослому человеку.

Учай уже вполне мог разглядеть и молодого царевича, и его неусыпного стража, и рыжего жреца, и кого-то из охотников, и мохнача-погонщика. Все они сидели на спине мамонта, вот только избушки там не было. Весь путь они мчались, попросту вцепившись в шерсть гиганта и друг в друга.

«Сейчас начнется!» — сообразил сын вождя.

Не успела осесть поднятая камнепадом пыль, как арьяльцы поняли, что угодили в западню, и сразу же схватились за оружие. Учай видел, как приподнимается на колени лежащий на спине мамонта царевич, как выхватывает он лук из налуча; видел, как скользит на землю прямо перед завалом Ширам, как он поднимает руки, тянется к затылку и вдруг из-за спины у него появляются два блестящих даже при тусклом лунном свете клинка.

«Это не бронза, точно не бронза! Они светлы, как ключевая вода…»

— Круши! — раздался рядом рев брата.

Урхо выпрямился, бросая в противника дротик с наконечником из обточенного волчьего клыка. Накх повернулся на крик и, будто отмахиваясь, сбил дротик в полете.

— Стреляйте в него! — заорал Учай, срывая с плеча лук.

Но Урхо было не до того. Он, а за ним и прочие его соплеменники с боевым кличем ринулись по расщелинам вниз. Скалы укрывали их от стрел, а там, внизу, с оружием в руках, их ждал один-единственный, пусть даже очень хороший, воин. Но против трех десятков ингри ему не выстоять!

Однако чужак стоял как ни в чем не бывало. Он уже понял, откуда ждать неприятеля, и готов был его встретить среди камней на узкой тропе. Один из ингри вклинился перед Урхо, размахивая дубиной. Ширам смотрел на приближающегося к нему противника, прикрыв глаза и слегка покачиваясь, будто переминаясь с ноги на ногу. Взмах дубиной — светлый клинок быстрее молнии взметнулся ей навстречу, легко отвел в сторону, скользнул по рукояти… Вопль огласил тропу. Отсеченнае кисть упала наземь. Но в то же мгновение крик прекратился — острие второго клинка вошло прямо в горло противнику.

Еще один воин-ингри бросился ему на помощь, пытаясь вонзить копье в грудь чужака. Тот уклонился, пропуская наконечник мимо груди, и на развороте нанес два стремительных удара. Один его клинок подсек ногу воина под колено, другой обрушился на затылок. Никто толком и понять не успел, что произошло. А Ширам вскинул руку с клинком вверх — и третий ингри рухнул наземь, вопя и держась за распоротый живот.

— Кидайте в него дротики! — кричал Учай, благоразумно держась в отдалении. — Много дротиков! Все ему не отбить!

Но похоже, его не слышали. Жажда крови заполнила сердца лесных охотников, как бывало не раз при травле дикого зверя. Но только сейчас зверь был много опаснее всех иных, встречавшихся прежде.

— Расступись!

Урхо бросился вперед. Его соплеменники попятились, давая место для боя новому вождю. Уж если кто тут и мог сразить стремительного чужака, то лишь он.

Ширам глядел на него, как и прежде, стоя почти неподвижно. Но в тот миг, когда расстояние между ними сократилось так, что они могли бы коснуться протянутых рук друг друга, откуда-то, как будто из-за спины накха, возник рыжий жрец — пожалуй, единственный из всех чужаков, которого ингри не числили опасным врагом. Скорее от неожиданности, нападающие остановились.

— Стойте, стойте! — закричал Хаста, вздымая руки к небесам. — Вы прогневали богов! Они нашлют на вас смерть! Вы напали на гостей, пришедших в ваш дом с миром!

— Это вы виноваты! — рявкнул Урхо, едва удерживая рвущуюся наружу боевую ярость. — Вы ответили злом на добро! Арьяльцы оскорбляли нас, глумились над нами! Отец погиб на охоте из-за вашего проклятого колдовства!

Невразумительные слова лесовика удивили Хасту. Да, с тризной вышло неладно — с этим были согласны все, кроме слепого в своем упрямстве Аюра и его высокомерных телохранителей. Но обвинения ариев в колдовстве? Это-то с чего?!

Но не для того он вмешался в бой, чтобы слушать ругань дикарей. Хаста прекрасно понимал, что еще немного — и лесовики сообразят, что к чему, и тогда Ширама просто задавят кучей или закидают дротиками. Надо было срочно спасать положение… А потому он, не дослушав кряжистого бородача, резко, с выдохом, опустил руки. В темноте никто не разглядел множества крошечных темно-красных кристалликов, чуть больше пылинки, сорвавшихся с его ладоней…

Могучий Урхо почему-то уронил палицу, схватился за лицо и упал сначала на колени, а затем, воя от боли, начал кататься по земле. На щеках его, лоснящихся от пота, начали явственно проступать язвы.

Ингри замерли, онемев от животного ужаса. Смерть, поджидавшая их с двумя мечами у выхода из расщелины, была страшна, но понятна. Каждый из охотников знал, что рано или поздно может погибнуть в схватке с медведем или секачом. Но это! Гнев богов потряс их своей мгновенной неотвратимостью. Позабыв о недавнем порыве, ингри с криками бросились обратно вверх по тропе.

Ширам холодно глядел вслед убегающим противникам. Преследовать их не было ни смысла, ни возможности. Стоило им опомниться, они вернутся обратно, чтобы добить одинокого воина, — так пусть улепетывают, пожираемые страхом. Он с презрением сплюнул им вслед.

Урхо продолжал кататься по земле и вопить от боли. Ширам наклонился над ним и вонзил блестящий клинок в горло силача, прерывая его мучения. Затем он повернулся к стоящему рядом Хасте:

— Ловко ты это сделал.

— Боги явили свою волю! — с торжественным видом изрек жрец.

— Это мертвая собака поведала тебе об их воле? — насмешливо оскалился накх.

— Что ж, можно сказать и так, — сразу помрачнел Хаста.

— Эй, эй, сюда! — послышалось неподалеку, из-за переступающего с ноги на ногу мамонта. — На помощь!

Ширам похолодел.

— Аюр! — воскликнул он и опрометью бросился к огромному зверю.

Царевич лежал на земле, закрыв глаза, и, казалось, не дышал. Он был так бледен, что его кожа казалась мертвенно-белой в лунном свете. Рядом молодой охотник, присев на корточки, пытался остановить кровь, хлеставшую из его рассеченной левой руки.

— Что случилось?!

— Царевич жив, маханвир. Но крови много потерял… — начал сбивчиво объяснять охотник. — Как началось, мы принялись за дело — одна стрела на тетиве, другая в зубах. За холкой мамонта спрятались и давай лупить — мы по ингри, ингри по нам. Уж скольких мы там достали, не знаю. Крики были, — стало быть, стрелы пускали не попусту… А у нас вон, — он указал вниз, — царевича подстрелили! Он только тетиву отпустил, руку за другой стрелой отвел, тут в него срезень и ударил…

— Что ударило? — спросил подбежавший к ним Хаста.

— Срезень, — повторил охотник и поднял с земли обломок стрелы, заканчивающийся странным наконечником — широким, похожим на заточенную лопатку.

— Что это? — проверяя, правильно ли наложен жгут у плеча, спросил Хаста. — Это оружие?

Охотник рассмеялся бы, когда бы перед ним, теряя кровь, не лежал бледный как смерть юноша.

— Ежели на большого зверя охотиться, то обычной стрелой его не взять — не все же стреляют, как наш царевич. Вот таким срезнем лося или секача в бок подранишь, ну а дальше он сам кровью истечет. Знай себе иди за ним по кровавому следу… Он же как клин, если сбоку глядеть…

— Вижу, — сквозь зубы процедил Хаста, рассматривая рану. Предплечье Аюра выглядело так, будто его разрубили топором. Похоже, кость тоже была задета. Он принялся бережно омывать рану водой из тыквы-горлянки. Аюр пошевелился и застонал. Жрец приоткрыл ему веки, заглянул в зрачки.

— Держите его крепче. Ему сейчас будет очень больно…

Он промокнул омытую рану зеленым широким листом, растущим у дороги, а затем немедля начал сыпать на нее мелкие кристаллики, неотличимо похожие на те, которые совсем недавно исполняли роль «гнева богов». Аюр издал дикий крик и забился. Охотник и Ширам с силой ухватили его за руки, не давая вывернуться и помешать жрецу. Однако кровь вдруг начала униматься, и вдоль раны появился темный ожог, будто от огня.

— Как он? — хрипло спросил Ширам, когда Хаста закончил.

Тот ответил, не поворачивая головы:

— Сейчас нужно будет дать ему дурманного зелья. Пусть пока забудется.

— А рука? Что с ней?

— Рана тяжелая. Рассечены жилы, потеряно много крови. Едва ли царевич сможет владеть ею как прежде. О стрельбе, скорее всего, придется забыть. Но сделаю все, что могу. Если на то будет воля Господа Солнца, руку можно попытаться сохранить…

— Ты сказал — попытаться? — резко ответил Ширам. — Нет! Никаких «если»! Это надо сделать обязательно! Наследник престола не может быть калекой!

Аюр лежал на расстеленном плаще, не решаясь открыть глаза. Боль пламенем пульсировала в руке, заставляя скрипеть зубами, чтобы не заорать. Для воина постыдно кричать от боли. Истинный арий не может вести себя как собака, которая визжит, если ее ударить палкой.

Недавняя схватка стояла у него перед глазами, словно застывшая в янтаре, — каждый миг, каждое движение. Он стыдился признаться себе, что втайне мечтал об этом бое. Конечно, ему, рожденному стать полководцем, от чьей воли когда-то будет зависеть жизнь многих тысяч людей, было хорошо известно, что для сражения сейчас не время и не место. Полководец выбирает место для битвы сам. Навязанное сражение — проигранное сражение. А сейчас надлежало быстро отступать, по возможности сохраняя их небольшой отряд.

Но душа царевича бунтовала против такой осторожности. О чем он расскажет, вернувшись к отцу? О том, что вел себя как непослушный мальчишка, спорил со старшими и лез куда нельзя? О том, что Ширам, многократно рискуя жизнью, спасал его, вытаскивая из неприятностей, точно упавшего в воду щенка?

Нет! Перед возвращением непременно следовало что-то совершить. Что-то такое, о чем можно было бы говорить с гордостью.

После бегства из селения ингри Аюр уже утратил надежду на подвиги. Сердце его обжигало сознание того, что по возвращении в столицу придется рассказать, как ничтожная кучка дикарей гоняла наследника престола ариев по лесам. Да его засмеют! Ему в глаза будут тыкать этим походом. Кто и когда согласится встать под его знамя? Нужен был победный бой!

И Аюр был готов к нему. После нападения волков он каждый миг ждал появления ингри. Ему ли было не знать, насколько эти ночные хищники послушны воле своего пастуха. Когда камнепад преградил им дорогу, царевич тут же закричал, отдавая приказ всему своему войску — единственному уцелевшему охотнику — изготовиться к бою. И стоило ингри появиться за валунами наверху скалы, в них полетели стрелы.

Дикари не были воинами. Они не привыкли, выстрелив, сразу прятаться в укрытие. Аюр своими глазами увидел, как двое светлобородых парней рухнули без движения. Еще один упал на колено, хватаясь за торчащее в боку оперенное древко.

«Должно быть, я тогда замешкался, — подумал Аюр, вспоминая этот миг. — Хотел получше разглядеть, убит он или ранен…»

А дальше — внезапная боль, кровавая пелена, падение, удар о землю, вышибающий сознание…

Он вновь заскрежетал зубами.

— Маханвир, — услышал юноша над головой негромкий голос Хасты, — не мог бы ты разжать зубы царевичу? Мне не подобает касаться его лица.

— Да какое там «не подобает»… — хмуро бросил Ширам.

Аюр почувствовал, как твердые, будто древко копья, пальцы надавили ему под скулы. Его рот сам по себе открылся, и внутрь полилась горькая жидкость.

— Что ж это у тебя? — подозрительно спросил накх.

— Маковый отвар — он уймет боль.

— Что ж, я поверю тебе, жрец. Но если только с царевичем что-то случится…

— С ним уже случилось. И ты меня уже пугал сегодня…

— Я — пугал? — хмыкнул Ширам. — Разве шаман угрожает, когда говорит, что завтра будет дождь? Нет, он предупреждает — ради твоего же блага…

— То есть за твои угрозы я должен быть тебе благодарен?!

— Конечно.

— Господин, благодарю тебя за заботу обо мне. А теперь хорошо бы найти безопасное место, где царевич сможет хоть немного отлежаться… Великаний дом! — выпалил вдруг Хаста, радуясь собственной находчивости. — Тот, что там, наверху!

— На скалах? Не уверен, что мы сможем дотащить туда Аюра…

Аюр хотел сказать, что он пойдет сам, но не смог даже открыть глаза. Раздирающая боль сперва ослабла, а затем и утихла, и одно ее отсутствие доставляло юноше ни с чем не сравнимое блаженство. Сознание его уплывало, звуки отдалялись и затихали. Как сквозь сон, до него доносились голоса соратников.

— …ты оставайся с ним, а я пойду к мохначам. Нужно приказать им вернуться за нашим скарбом и разбирать завал на тропе, да поскорее, пока не вернулись ингри.

— Думаешь, они вернутся, маханвир?

— Не сомневаюсь. Ты их хорошо пугнул, но мы убили их вождя, и так просто от нас уже не отстанут…

— Попей воды, дружок, — чуть не плача, уговаривал Мазайка. — Вот, я принес тебе… Ну пожалуйста!

Рядом с его рукой свирепо лязгнули зубы, миска опять вылетела у него из рук, вода впиталась в хвою. Дядьки, окружив его кольцом, молча смотрели.

Учай перехитрил его — потому что умел заглядывать вперед, а Мазайка пока не научился. «Всего лишь пугнуть мамонтов»! Разве сложно было предположить, что, завидев стаю, арьяльцы начнут стрелять?! На месте их ночлега осталось лежать трое черных волков. Двоих застрелили насмерть, один был тяжело ранен ударом копья.

Раненый волк умирал. Но, не осознавая этого, все злобился и рвался в бой. Он скалился, пытаясь высмотреть врага, вздыбленная шерсть все никак не опускалась. Все его мышцы были сведены, точно каменные, под мягкой шкурой.

Мазайка пытался омыть рану, напоить его, но раненый волк не подпускал его к себе. Не воды он желал напиться, а крови врага!

— Пожалуйста, успокойся, — уговаривал его мальчик. Слезы застилали ему глаза. — Попей воды, усни…

Дядьки стояли кругом и пристально смотрели на умирающего собрата. Мазайке даже знать не хотелось, о чем они думают.

Солнце уходило за окоем, мир погружался в сумрак. Багровое небо будто кровью залито, черная кромка леса оскалилась острыми еловыми верхушками. Среди берегов, уже проглоченных темнотой, отсвечивала красным речка Вержа. Но все это лишь видения — в отличие от крови под ногами. Пусть она впиталась в траву, но Кирья знала, чувствовала — она там.

Девочка стояла на покатом холме, где прежде располагался стан арьяльцев, а теперь остались лишь пустые стены частокола и черные пятна копоти на земле. Сородичи все растащили, до последней посудины, — даже скромная утварь слуг не шла ни в какое сравнение с глиняными плошками ингри. Теперь род Хирвы несметно богат. Ни в одном из окрестных селений нет таких сокровищ…

Кирья поглядела на смутно видневшиеся в закатном сумраке деревенские крыши, и лицо ее скривилось, как от боли. Казалось бы, надо радоваться прибытку, но она чувствовала: нечему тут радоваться. Все плохо у ингри. Привычный мир как будто заболел или сломался. Так поглядеть — ничего не изменилось, все по прежнему, — а внутри тьма и пустота. Так, видать, и бывает, когда от людей отворачиваются боги.

«Когда мы забрались в святилище, батюшка нас видел — и промолчал, — раздумывала Кирья, пытаясь отыскать источник порчи. — Понятно, он не хотел смуты. Но духи-то разлетелись. А ингри и не знали. И остались без защиты…»

Даже после тризны, когда брат Учай воззвал к мести, Кирья никому не сказала, что царевич забрался в Дом Хирвы и выпустил древних духов из запретного места. А может, надо было рассказать? Толмай утаил кощунство — и погиб на охоте. В злые чары арьяльцев Кирья не верила. А вот то, что Зверь из Бездны выбрал ее отца неслучайно, было ясно как день…

Но они с Мазайкой промолчали. И теперь духи зверей, выпущенные из Дома Хирвы, вышли из леса и вселились в людей. И те изменились — стали лжецами, потом убийцами. Сперва арьяльцы без причины оскорбили ингри. Потом ингри в одночасье возненавидели лютой ненавистью арьяльцев, которых прежде всячески обхаживали. Как же так? Или, может, они их всегда не любили, просто прятали под улыбками зависть и неприязнь? Те женщины, что оплакивают теперь своих растоптанных мамонтами мужей и сыновей, утром радостно отправляли их в засаду на чужаков. Если бы им повезло больше и царевич не ускользнул — сейчас делили бы его чудесные расшитые одеяния…

Кирья зажмурилась, как будто не желая видеть пропитанный кровью закат. Ненависть представилась ей мотком пряжи — началось с малого, на малое намоталось большее, и вот растет и пухнет клубок зла. И уже не важно, с чего началось, с какой мелкой обиды. Глупая выходка царевича могла кончиться ничем, но привела к войне.

Непривычные мысли, порожденные душевной болью, мелькали в голове Кирьи. Неужели она, будь как раньше, одной из ингри, тоже провожала бы братьев в погоню за подлыми арьяльцами, колдовством убившими ее отца, и радовалась бы гибели ни в чем не повинных слуг? Но с недавних пор Кирья уже смотрела на сородичей словно с другого берега Вержи — да и они отвечали ей тем же. Когда погиб отец, она чувствовала, что не осталось больше никого — кроме Мазайки, — кому она здесь дорога. Победа ингри над арьяльцами не радовала, а пугала ее. Словно нечисть подначивает их, а они смеются!

Кирья вспомнила тот день, когда ингри захватили стоянку чужаков. Жуткое было то веселье. Целый праздник устроили — сперва разоряли острожек, потом с хохотом кидали трупы в воду, потом делили добычу. Мороз пробежал по спине девочки. Как убивали чужаков, она, хвала богам, не видела, а как делили добычу — да. Урхо позвал, желая порадовать сестру. Она не пошла бы, но он настоял. Братья сильнее всего напугали ее. Во время грабежа сородичи захватили множество сосудов со сладкой кровью, которую так любили арьяльцы, и напились допьяна. От этой сладкой крови все мужи стали как безумные. Учай глядел на нее волком и что-то бормотал о порче. Урхо, напротив, был шумный, щедрый, швырял ей подарки.

— Бери, сестрица, — кричал он, — будет тебе богатое приданое! Выдадим тебя замуж в царском платье, никто не посмеет сказать, что ты некрасива!

И совал ей дорогие одежды, залитые кровью. Кирья в ужасе шарахнулась от него, пряча руки за спину.

После неудачной утренней засады, переругавшись и подсчитав потери, братья вместе с прочими мужами ушли в погоню, причем Учай зачем-то забрал с собой растерянного Мазайку. А Кирья дождалась сумерек и отправилась на холм, в разоренный острожек. И вот теперь стояла на берегу, осматриваясь и прислушиваясь. Внутри ограды было тихо и пусто — трупы выкинули, все добро вынесли. Но Кирья не уходила. Медленно и бесшумно бродила вдоль частокола, пока не услышала шорох и хрип в той части, где жили слуги. И тут сама для себя поняла, зачем пришла, — искать выживших. Она была почти уверена, что они есть.

— Я хочу исправить зло, — сказала она негромко, обращаясь скорее к себе. Но притаившийся в тени услышал и отозвался.

— Не выдавай меня, — шептал тот, кто прятался в выгребной яме в самом углу стана. — Я дам тебе…

— Ничего у тебя нет, — сказала Кирья, подходя ближе и вглядываясь. — Да ты и сам ранен!

— Так и есть, — жалобно отозвался выживший. — Не могу ступить на ногу, а то давно бы сбежал куда угодно, хоть в лес к зверям… Дай мне воды, прошу…

Перед Кирьей из темноты появилось бледное, искаженное болью и страхом лицо переводчика Варака.

— Они ударили меня по голове, решили, что мертвый, — прошептал он, пытаясь схватить ее за руку. — Потом я увидел, что всех кидают в реку, и спрятался в яму. Они ткнули сюда жердиной, но в меня не попали…

— Этой? — Кирья подобрала лежащую на земле длинную жердину и опустила ее в смрадную тьму. Варак тут же вцепился в нее.

— Там внизу есть лодки, — тихо сказала Кирья. — Идти ты не сможешь, а грести — вполне. Вылезай и ползи туда. Тут, кроме меня, никого нет. Тебя не увидят.

— Да благословят тебя боги, девица! — лепетал Варак. — Пусть твоя доброта зачтется тебе в этом и других мирах…

Но в голосе его не было благодарности, а лишь страх за себя. И смотрел он на нее с невольной злобой, потому что видел перед собой ингри, врага.

— Подожди меня возле лодки, — сказал Кирья, поднимаясь. — Я принесу тебе еды в дорогу.

Но когда она вернулась, там уже не было ни Варака, ни лодки. «Думал, приведу мужчин, — решила Кирья. — Небось радуется, как ловко обманул меня!»

Ей было все равно. Впрочем, нет. Ей стало чуть спокойнее. Как будто она вошла в разгромленный дом и что-то там поправила — то ли подмела, то ли брошенную на пол миску поставила на место.

Глава 9

Гнев Вармы

Нагромождение скал, именовавшееся народом ингри Лосиными Рогами, было восхитительным местом для воина-накха. Лабиринт тропинок между огромными валунами; множество едва заметных расщелин, каждая из которых могла послужить отличным убежищем; торчавшие во все стороны обломки скал, пригодные для защиты от стрел… В такой местности опытный накх легко мог бы в одиночку сражаться с целым отрядом.

Но этого от Ширама сейчас не требовалось. Он искал тропку, ведущую к дому великанов на одиноком скалистом выступе, и нашел ее. Единственная мысль, которая занимала его, когда он поднялся на вершину, была — как же сюда затащили этакие валуны? Как подняли их выше самых высоких сосен и воздвигли из них стены?

Вокруг, куда ни глянь, раскинулись лесистые просторы Затуманного края. Солнце всходило в облаках, с востока веял холодный ветер. Со скал был отлично виден Змеиный Язык — отсюда он казался совсем близким. Ширам никогда бы не поверил, что унылое плоскогорье мохначей когда-нибудь покажется ему желанным местом, но сейчас так оно и было.

В шелест и свист ветра то и дело вплетались странные, жутковатые завывания. Они явно доносились со стороны великаньего дома. Ни одно известное накху живое существо не издавало подобных звуков. А как насчет лесной нечисти? Ширам ее не боялся. Он бесшумно обошел каменный дом и прокрался к самому входу. Спиной к нему, раскинув крылья и глядя на восток, будто встречая солнце, высилась вырезанная из дерева сказочная птица. Такую же деревянную птицу, вспомнил накх, они видели у ингри на пиру. Она-то и издавала завывания, когда налетал порыв ветра. Ширам усмехнулся, увидев сквозные отверстия, прорезанные у нее в груди. О подобных штуках он слыхал. Особенно их любили применять жрецы, когда им не хватало чудес, творимых богами.

Итак, перед ним еще одно святилище. Опять злокозненные арьяльцы оскверняют местные святыни своим присутствием! Ну что поделаешь — сейчас-то у них точно нет другого выхода.

Ширам осторожно заглянул в темный дверной проем и внимательно огляделся, пытаясь уразуметь замысел неведомых строителей. Великаний дом выглядел покинутым, обычных подношений богам не было и следов. Ветер врывался в узкие окна, гулял под потолком. Вот очаг в центре, еще одна птица парит над ним, раскинув крылья, но угли давно потухли… Зато здесь есть каменные скамьи вдоль стен, где можно устроить лежанку для царевича, и даже кое-какая глиняная утварь — обычная, не для великанов. Неподалеку от входа Ширам, к своему удовольствию, обнаружил полную кадку дождевой воды, в которой плавал берестяной ковш. Похоже, жрецы нечасто, но навещают этот поднебесный храм. Что ж — если вздумают прийти сейчас, тем хуже для них!

Теперь бы еще придумать, как затащить сюда Аюра. Парень он крепкий, и нести его на себе по извилистым скалистым тропкам тяжело даже для двоих…

Ширам вышел из птичьего святилища и еще раз огляделся. Иного жилища в округе не было заметно. Однако кто-то соорудил этот дом и обустроил его… Причем, судя по глубоким бороздам со скругленными временем краями, камни, из которых сложен дом великана, сначала затаскивали, потом катили к месту строительства. А раз катили, значит где-то есть более удобный путь. Ширам неспешно обошел площадку… Так и есть — между двух валунов, казавшихся единым целым, вблизи оказался просвет. Должно быть, эти камни оказались лишними и их просто оставили здесь. Накх проскользнул в щель и обнаружил за валунами куда более ровный склон, идущий вниз, к сосновому лесу.

Ширам остался доволен осмотром. С вершины простирался вид на все стороны — по скалам незаметно не подберешься, — а валуны, перегородившие пологий склон, не позволят ингри подойти кучей. Хвала богам, эти дикари не владеют искусством правильного боя и наверняка ринутся всей гурьбой, мешая друг другу. Иначе бы в последней схватке ему было несдобровать. Замысел с камнепадом был неплох, совсем неплох… Но теперь, когда Урхо убит, ингри, скорее всего, обезглавлены… Или нет? Шираму вспомнился младший брат силача, Учай, и на душе вновь стало тревожно. С этим нужно держать ухо востро… Он похитрее своего братца. И куда злее его.

Обратный пусть оказался несколько длиннее, зато проще.

Всю дорогу Ширам старался придумать, как принудить мохначей повиноваться ему. На Хасту, который сам вызвался разобраться с дикарями, особой надежды не было. Конечно, тот оказался далеко не тем простачком, почти шутом, каким прикидывался в начале путешествия. Жрец был весьма хитер и умел. Но хмурые и ко всему безразличные, как эти скалы, мохначи не понимали другого языка, кроме силы. А вот силы-то как раз у Хасты и не было…

Но, приближаясь к месту их недавней схватки, Ширам услышал отдаленный тяжелый рокот, а потом явственно почувствовал, как сотрясается земля под ногами мамонтов. Э, да жрец что-то придумал? Накха вдруг охватило несвойственное ему веселье. Как же Хаста сумел провести этих мохнатых тварей?

Он прибавил шаг, спеша увидеть все своими глазами.

Мамонты и впрямь трудились на славу. Мохначи, нарезав ремнями кожу из шатра царевича, соорудили нечто вроде сбруи для своих зверей. Обвязав ремнями очередной валун, они давали знак мамонту, и тот с грохотом и скрежетом волок его в сторону. После чего, навалившись гурьбой, мохначи сталкивали валун с обрыва в реку. Когда Ширам появился на тропе, очередной громкий всплеск огласил место недавнего боя. Радостный жрец бросился к нему.

— Ну наконец-то! Где ты бродил так долго?

Накх только чуть прищурил глаза, не сказав ни слова, но на Хасту будто дохнуло ледяным ветром.

— А я тут придумал, как быстрее разобрать завал! Когда мы с Айхой ездили за вещами к нашей ночной стоянке, боги послали мне отличную мысль… Правда, теперь у нас нет шатра. Но мы ведь все равно его бросили, да? — Рыжеволосый махнул рукой в сторону места стычки с волчьей стаей. — Как-нибудь обойдемся, — уже будто оправдываясь, добавил он.

Ширам переборол вскипевший в нем праведный гнев. Как посмел этот жрец обращаться к нему, будто к старому приятелю?! Но с другой стороны, со вчерашнего недоброго вечера он уже несколько раз доказывал, что полезен. Это, как ни крути, требовало уважения. Вполне может быть, что этот насмешник и вовсе не тот, за кого себя выдает. А если так, стоит быть с ним поосторожнее… Как гласила старинная поговорка: «Маленькая сколопендра убивает так же, как огромный тигр».

— Ты хорошо придумал, — через силу выдавил Ширам. — Я разведал тропу. Можно нести Аюра. Если ты сможешь придерживать его ноги, я затащу его туда, на вершину. Конечно, с ним, — он кивнул на охотника, охранявшего Аюра, который распластался на лежанке из веток, — тащить было бы куда проще, но кто-то должен остаться, приглядеть за дикарями. И тебя тут не оставить — ты понадобишься царевичу наверху…

— Мы сможем подняться все вчетвером.

— Вчетвером? — удивленно переспросил накх. — А как же мохначи?

— Они разберут завал и без нас.

— А потом уйдут?

— Без нас — нет.

— И ты веришь в это? Что же такого ты им наобещал, что они взялись тебе помогать?

— Я отдал им все свои рисунки с их мамонтами, — беспечно ответил Хаста.

— Что? — Ширам нахмурился и сжал кулаки. — Еще недавно у нас было единственное средство заставить их повиноваться! И ты его просто так отдал?!

— Послушай…

— Не смей обращаться ко мне так! Ты мне не ровня!

— Прости, высокородный Ширам. Я на миг… — Жрец хотел произнести: «Подумал о тебе лучше, чем ты есть», но поглядел на сведенные брови накха, вздохнул и смиренно произнес: — Забылся.

— То-то же. А теперь говори, для чего ты сделал эту глупость.

— Зачем прибегать к угрозам, если можно попросить помощи? Мохначам не меньше нашего хочется скорее выбраться отсюда. Их стойбища далеко от земель ингри.

— Что с того? Они должны повиноваться. А ты сам снял с них путы и вручил поводья. Если бы ты вчера не влез с рисунком, я бы добился от них покорности!

— Нет, — твердо ответил Хаста. — Они бы убили тебя, высокородный Ширам. А возможно, и остальных тоже. Когда я давеча угрожал разорвать свой рисунок, и я, и они знали, что правда на моей стороне. Они знают, что дали слово и должны его выполнить. Но они не подряжались разбирать завалы. Может быть, ты и заставил бы их сейчас повиноваться, но тебе бы пришлось бодрствовать день и ночь, покуда мы не перейдем Змеиный Язык и не вступим на земли благословенной Аратты. Даже ты не в силах это сделать. Справедливость в крови у этих людей.

— Это дикари, — процедил Ширам.

— Это люди. Просто другие люди. Я договорился с ними. Они помогут себе и нам. И мы их отблагодарим, когда придем домой. А сейчас нам следует поторопиться и перенести царевича под кров. Ветер студеный, от реки тянет сыростью. Айха нажевала трав и кореньев. Я обработал ими рану. Но если она все же воспалится, царевич может умереть. В лучшем случае — остаться без руки.

— Мохначиха? Нажевала кореньев?! — надеясь, что ослышался, повторил Ширам.

— Да. Они так лечат раны — и свои, и мамонтов.

— Но Аюр не мамонт!

— Сейчас это не имеет значения.

Накх метнул на жреца бешеный взгляд:

— Моли своего бога, чтобы Аюр выжил! Только хорошенько моли! Ты допустил к священной особе наследника это существо…

— Айха человек, — вновь резко повторил Хаста. — И не забывай: если бы не она и не ее чувство сострадания там, во время нападения волчьей стаи, мы бы здесь сейчас не стояли…

— Хватит слов! — оборвал его накх. — Пошли. Нам следует перенести царевича.

Хаста мрачно поглядел наверх, туда, где над соснами упиралась в небо серая скала, и ничего не ответил.

— Лесовики непременно захотят вернуться, — несколько мягче добавил Ширам. — Там, наверху, им будет нас не взять — не то что здесь, на тропе.

— На мамонтов они не полезут.

— А если они убьют погонщиков из луков? Что тогда станут делать мамонты?

Хаста не нашелся что ответить.

— А если они снова натравят стаю? — продолжал накх. — Подумай также о том, что мохначи им не нужны, — только мы.

Ширам прищурился и добавил:

— Ну а если они пожелают напасть на нас в великаньем доме — пусть попытаются. Надеюсь, их крылатое божество любит кровавые жертвы…

Когда широкий, плоский обломок скалы наискось накрыл глубокую промоину да и застрял там, не было еще могучего леса, раскинувшегося на много дней пути. Но теперь вековые деревья покрывали все видимое пространство. И сам этот обломок уже давным-давно скрылся под толстым слоем земли, хвои, листьев, выросшей и сгнившей травы. Так что не знай Учай, что в избушке под каменной плитой живут люди, пожалуй, и не сыскал бы. Но сейчас он резко отбросил свисающие с края плиты длинные корни, под которыми скрывались сосновые бревна крепкого сруба, и крикнул:

— Ашег!

Шкура, закрывавшая вход, отодвинулась в сторону, и негромкий голос пригласил:

— Заходи.

— Я не один, нас тут много!

— Вот как?

Из темноты жилища выступила фигура жреца в косматом плаще из серых перьев. Учай невольно попятился. Не встречайся прежде сын вождя со жрецом Надмирного Ветра, принял бы его за лесного духа.

— У нас тут раненые.

— Плохая охота? — зевая, спросил жрец.

— Можно сказать и так… Только у зверей, с которыми мы нынче имели дело, ножи побольше клыков Отца Медведей. И острые стрелы.

Ашег провел рукой по лицу, прогоняя сон.

— Тебя прислал Толмай?

— Отец мертв. Мы уже справили тризну и проводили его в Дом Дедов… — Учай скрипнул зубами. — А вслед за ним уйдет и Урхо. Он погиб сегодня на заре.

Ашег пристально посмотрел на юношу. Увы, значит, он понял слова богов верно. Все, что он ожидал, сбывалось, и даже хуже.

— Жаль Толмая! Но что поделать — такова воля богов. Я видел, что зло приближается к нашим землям, — со вздохом ответил он. — И Толмай ближе всех стоял к краю Бездны. Я заметил тень смерти на его лице, но говорить не стал — зачем омрачать последние дни тому, кого предки уже ждут в своих чертогах? Но он должен был встретиться со смертью на охоте, заплатив жизнью за избавление Ингри-маа от чудовищного зверя…

— Он и погиб там, — хмуро отозвался сын вождя. — Но виной тому не зверь, хотя он был воистину чудовищем, а коварство чужаков! Скажи, Ашег, почему боги не защитили нас? Разве мы приносили им плохие жертвы? Разве мой отец и брат прельстились словами рыжего жреца о том, что вся сила мира — от дневного светила, а остальным богам поклоняться и вовсе незачем? Почему же Хирва-хранитель отвернулся от моего отца? Почему Варма не дал нам победу?!

— Боги знают, когда и кому посылать испытания, — строго сказал Ашег, которому совсем не понравился яростный напор младшего сына Толмая. — Если ты полагаешь, что они слишком тяжелы для тебя, значит вера твоя слаба.

— Это не ответ! — возмутился Учай.

— Это ответ, если ты не позволишь гневу вести тебя, точно несмышленого младенца. А сейчас показывай, где раненые!

Учай сердито кивнул в сторону прогалины среди сосен, где на плащах лежали двое охотников ингри. В каждом из них торчал обломок ровной, точно луч света, стрелы. Ашег подошел к раненым, наклонился и принялся осматривать раны. Он тронул пальцами обломок древка — охотник застонал от боли.

— Воском намазано, — поднося пальцы к ноздрям, озадаченно пробормотал он.

— Будут ли они жить? — нетерпеливо спросил Урхо.

— Да, будут. Оставь их под моим кровом на дюжину дней. А затем, если охотники не прогневали богов, они встанут на ноги.

— Хорошо. Сделай все, что нужно, а я пока с людьми вернусь к месту схватки, заберу трупы…

— Ты оставил брата на месте битвы? — поднял бровь Ашег.

Учай вспыхнул:

— Тот, с кем мы дрались, был хуже всякого лесного духа! Это не человек! А пособник его, с головой будто объятой пламенем, — такой могучий шаман, каких не сыщется ни в наших землях, ни у мохряков на Холодной Спине, ни у медвежьих людей…

Жрец с сомнением хмыкнул:

— Одним взмахом пустых рук он убил Урхо, даже не коснувшись его! — воскликнул юноша. — Нет, боги отвернулись от нас… Послушай, я желаю, чтобы нынче ты поднялся в Дом Ветра, принес там жертвы и спросил, чем мы провинились перед богами!

Ашег поморщился и ничего не ответил, но Учай продолжал:

— Спроси Варму, как мы сможем загладить вину, и попроси его помощи в грядущей битве с вражеским шаманом…

Он указал пальцем на скалу, над которой виднелся каменный дом, почти неотличимый снизу от груды камней. Ткнул пальцем… да так и замер с вытянутой кверху рукой.

— Над скалой дым! Это ты развел огонь?

— Нет, — озадаченно ответил Ашег.

— Тогда это они! — заорал Учай. — Они забрались в наше святилище, чтобы осквернить и разорить его!

— А если это кто-то другой? — усомнился жрец.

— Кто еще посмел бы, кроме нечестивых арьяльцев? Я догадывался, что они станут искать убежище, — так и вышло! Там, наверху, в твоем храме — чужаки! Наверняка они развели огонь, чтобы съесть жертвенную пищу!

— Но там нет пищи.

— Сделай же что-нибудь! Изгони их!

— Бог сам знает, кого и зачем он пускает под свой кров, — резко сказал Ашег, глядя на зарвавшегося юнца сверху вниз. — Когда Варма сочтет нужным изгнать кого-то, даже камни побегут прочь!

— И долго нам ждать, пока Варма изъявит свою волю?

— Столько, сколько нужно, — холодно ответил Ашег.

— Вот как? Тогда я изъявлю ее. Прямо сейчас!

Учай шагнул к жрецу, сгреб в горсть связку амулетов на его груди, рванул на себя и с силой встряхнул:

— Выполняй свою работу, жрец! Делай нас неуязвимыми для стрел и ножей! Делай невидимыми, чтобы мы смогли подобраться поближе!

— Остановись, сын вождя! — воскликнул изумленный такой наглостью Ашег. — Гнев и горе помутили твой разум! И не вздумайте лезть в Дом Ветра без моего дозволения! От тебя отвернутся боги!

— Я больше не сын вождя, а сам вождь, — прошипел Учай. — Ашег, ты что, ослеп? Твой храм захватили чужаки, а ты тут несешь чушь и теряешь время… Соглашайся на нашу помощь, пока мы готовы помогать! А не то, смотри, — первым сейчас туда пойдешь! Вместе с дочерью! Ты ведь готовишь ее в жрицы? Вот пусть и покажет, на что она способна…

— Хватит пустых речей, — повторил Ашег с досадой, хотя сердце его словно стиснуло холодной рукой. В этом невзрачном юнце, которого прежде никто не замечал рядом с его могучим братом, казалось, прежде дремало, а теперь пробуждалось, скаля клыки, нечто хищное и опасное. — Я сам туда пойду.

Учай отпустил его и махнул рукой остальным:

— Следуйте за нами!

Затаившийся в скалах молодой охотник крикнул горной птицей, привлекая внимание Ширама. Тот появился рядом так быстро, что ловчий не успел убрать ладони от рта.

— Идут?

Парень кивнул, указывая на тропу. Между деревьев внизу у подножия скалы мелькали расшитые костяными бляхами кожаные доспехи ингри.

— Как быстро они нас выследили… Что ж, отступать здесь некуда.

Ширам подумал, что лукавит перед своим единственным подчиненным. Будь он сейчас один, ему бы не составило особого труда исчезнуть прямо из-под носа у дикарей. Но раненый царевич… Да и Хаста — вряд ли он сумеет карабкаться по отвесным скалам, цепляясь за едва заметные выступы и трещины.

— Значит, так, — глядя на крадущихся среди сосен ингри, тихо заговорил саарсан. — Я оставлю тебе все стрелы. Бей как можно чаще и точнее. Заставь их остановиться и начать прятаться. Они не достанут тебя за этими камнями. Как только увидишь их на тропе — начинай.

— А ты? — явно не желая оставаться один на один с врагом, настороженно спросил ловчий.

— А я спущусь и зайду сзади.

— Но их там много!

— Когда они начнут прятаться, каждый найдет себе отдельное убежище. Мое же дело — чтобы оно стало для них могилой. Все, приступай…

Ширам протянул охотнику полный колчан с привязанным к нему пучком стрел, собранных на месте ночной схватки, и пошел наверх, к святилищу.

Возле разведенного Хастой огня лежал, закусив губы от боли, бледный, покрытый испариной мальчишка, которого сейчас язык не поворачивался назвать наследником престола. Заметив входящего Ширама, он поглядел на него то ли с мольбой, то ли со смертной тоской. Ширам молча подошел к склонившемуся над царевичем рыжему жрецу.

— Он будет жить? — на мгновение остановив на царевиче взгляд, спросил накх.

— Теперь, когда я сварил зелье, — будет, — с вызовом ответил Хаста. — Начиналась лихорадка…

— Это хорошо, что твое снадобье подействовало. Но плохо, что нас заметили ингри. А я предупреждал, что дикари близко. Если тебе так нужно было развести костер, тебе следовало попросить меня — я бы сложил его так, чтобы он не давал дыма.

— Нас заметили? — побледнел жрец.

— Да. Они уже внизу, на тропе. Мы постараемся с ними справиться. Если получится, хвала богам. Если нет — ты должен спасти Аюра.

— Но как?

— Ты жрец. Спроси у хозяина святилища. Пусть он подскажет тебе.

— А если не подскажет?!

— Значит, ты никудышный жрец. Делай свое дело так же хорошо, как я — свое!

Ширам вышел из великаньего дома, легко перемахнул через изгородь и исчез из виду. Хаста стукнул кулаком по колену и разразился проклятиями:

— «Никудышный жрец»! Пусть отвалится злобный язык этого накха! Но пусть это печальное обстоятельство не помешает ему победить в битве с ингри… Хотя какая уж тут победа — один против целого племени! Сами себя загнали в ловушку… — Он принялся грызть ноготь, сумрачно глядя на царевича. — Что же делать? Что делать?!

— Не бросайте меня, — прохрипел Аюр.

— О, ты в сознании? Прости, малыш. То есть, лучезарный. Ты ведь сын живого бога! Говорят, юные арии слышат голоса богов, — может, и боги услышат голос юного ария? Моли Исварху о помощи!

Аюр крепко зажмурился, в уголках глаз заблестели слезы. На его лбу выступили капли пота, — видно, лихорадка возвращалась. Под кровлей вновь загудел ветер.

Хаста поднялся и встал в дверях, высматривая ингри. Он опасался увидеть толпу, бегущую вверх по склону. Слава Солнцу, дикарей поблизости видно не было, но где-то рядом свистнула стрела. Жрец поспешно спрятался под защиту стен.

Порыв ветра толкнул его так, что он покачнулся. Хаста обернулся и онемел от удивления — Аюр сидел на своей лежанке возле очага и к чему-то прислушивался. Ни следа боли не было на его лице — только настороженное внимание. Хаста открыл рот, чтобы задать вопрос, — и вдруг в ушах у него зазвенело и земля качнулась под ногами…

— Стойте здесь, — приказал охотникам Ашег на опушке леса. — Дальше я пойду один.

Ингри послушно остановились, лишь Учай возмутился:

— Это еще почему?

Жрец в упор поглядел на младшего сына Толмая. Что еще выкинет этот юнец? Может, он еще будет указывать жрецу, как служить богам? Он не ведает ни приличий, ни заветов пращуров и свиреп, точно росомаха!

— Ты готов потягаться силами с Господином Ветром? Кто ты такой, чтобы войти в его дом без приглашения?

— Я Учай, если ты еще не запомнил мое имя. Я сам назову его Варме. — Юноша сверкнул глазами и положил руку на арьяльский кинжал. — Не смей перечить мне!

Ашег уставился на него, утратив дар речи. Неужели гром небесный не разразит безумца?! Но Учай стоял как ни в чем не бывало. Не дождавшись ответа, он оттолкнул плечом жреца и скомандовал опешившим сородичам:

— Следуйте за мной! И старайтесь укрываться за валунами. Враг может быть настороже.

Он ступил на тропу и зашагал вверх. Ашег поплелся за ним, мысленно призывая на голову ослушника небесные кары. Но пока что то ли Варма был занят, то ли у бога были иные замыслы. Ингри спокойно поднимались все выше по склону, как будто святилище было пусто и дым над верхушкой скалы лишь привиделся им.

— Ну что, Ашег, — повернулся юный предводитель к жрецу, — ты так и будешь тащиться позади?

Едва он произнес эти слова, что-то жесткое чиркнуло его по щеке и стрела вонзилась в горло шедшего за ним охотника.

— Они там, там! — закричал Учай. — Нам повезло! Они в западне!

Ингри, явно не разделявшие его радостного возбуждения, бросились прятаться за камнями, нагроможденными по обе стороны тропы. О том, как умеют стрелять жители Арьялы, им было известно не понаслышке.

Но отсидеться в безопасности не удалось. Землю внезапно тряхнуло. Позади заскрипели деревья, дождем посыпались ветки и иглы. Ингри начали подниматься, с недоумением оглядываясь… Следующий подземный толчок сбил охотников с ног. Воздух наполнился оглушительным грохотом. Камни, за которыми они прятались, зашевелились, как живые. Выше по тропе валуны размером с теленка со скрипом и скрежетом сдвинулись с места и поползли вниз по склону, а затем покатились все быстрее и быстрее…

Ингри охватил неописуемый ужас. Не думая об арьяльских лучниках и вообще ни о чем, они выскочили из своих убежищ и с воплями кинулись вниз по тропе под защиту леса.

— Стойте! — заорал раздосадованный Учай, но его крик потонул в нарастающем грохоте. Тогда и он устремился вслед за остальными. Он бежал последним, покуда не споткнулся о распластавшегося на земле жреца.

— Похоже, Господин Ветер прогневался на тебя! — крикнул он насмешливо, пытаясь вскочить. Сделать это было непросто — земля ходила ходуном у него под ногами.

— Он наказал меня за то, что я не остановил вас, — простонал Ашег, держась за разбитую голову. — Наказал прямо сейчас, как любящий отец… Тебя же он станет преследовать всю жизнь!

— Тут ты врешь. — На лице Учая появилась хищная ухмылка. — Только что он спас мне жизнь и вместо нее взял чужую! Он не будет мстить! А ты, если он наказал тебя, как отец, сам найдешь силы добраться до своей землянки!

Позади раздался удар, похожий на раскат грома. Учай и жрец Вармы оглянулись. То, что они увидели, так никогда и не уложилось в их сознании. Дом Ветра раскрылся, как цветок, огромные плоские валуны разлетелись в стороны — и повисли в воздухе. Провисев так несколько мгновений, они с грохотом горного обвала рухнули вниз. Скала потонула в гигантском облаке пыли. Еще мгновение — и Господин Ветер ударом невидимого кулака сбил с ног не успевших скрыться в лесу ингри.

Глава 10

Сломанная свистулька

— Кто вы? Я не узнаю никого из вас!

Бородатые мужчины в кожаных безрукавках испуганно переглянулись. Что такое говорит новый вождь? Или пережитый гнев Вармы отнял у него разум? Оно и понятно — разве в силах вынести человек, когда еще недавно непоколебимо твердая земля вдруг встает дыбом под ногами? Когда со скрипом и скрежетом падают вокруг высоченные сосны и камни в человеческий рост, грохоча, катятся вниз по склону в тучах пыли, словно глиняные катышки в детской игре?

Каждый из охотников-ингри по праву носил ожерелье из медвежьих и кабаньих клыков, но сокрушающая горы и лес ярость Господина Ветра потрясла их до глубины души. Все, чего они теперь желали, — скорее вернуться в селение и забыть случившееся, как страшный сон. Лишь одному Учаю до гнева богов, казалось, не было ни малейшего дела.

Охотники с опаской поглядывали на нового вождя. Он не был мудр, как Толмай, и уступал в силе могучему Урхо; в сущности, еще недавно он был отроком, чьего мнения никто не спрашивал. Но в нем чувствовалась иная сила. Каждый из стоящих здесь со стыдом вспоминал, как совсем недавно Учай ловил их, удирающих подальше от Дома Ветра, хватал за шиворот, валил наземь, бил древком копья, орал, требуя прекратить бегство. Поймать удалось не всех, часть разбежалась по лесу да так и не вернулась. Но те беглецы, которых удалось остановить, словно пробудились от сна. И хотя никто уже не приказывал им, они, понурив головы, побрели обратно.

И когда оставшиеся охотники собрались наконец возле избушки под плоским камнем, Учай обвел их негодующим взглядом:

— Я спрашиваю, кто вы такие?

Мужи-ингри начали ошеломленно перешептываться, косясь на юношу.

— Мой народ — народ храбрецов, — словно едва сдерживая ярость, продолжал он. — Это знают все! А вас я не знаю!

— Зачем ты говоришь так, Учай? — выступил из толпы один из его соплеменников. — Мы не боимся ни людей, ни дикого зверя. Ты, конечно, сын вождя, но воля богов…

— В чем ты увидел волю богов? В колдовстве наших врагов? Или, быть может, в гневе Господина Ветра, вынужденного наблюдать, как его народ безропотно сносит поругание? Почему вы побежали? — Учай обвел горящими глазами толпу, и никто не мог вынести его взгляда. — Я спрашиваю каждого из вас — почему? Враги убили вашего вождя, моего отца! Они убили моего старшего брата Урхо! Он пробыл вождем всего несколько дней, но он был хорошим вождем, и никто не может сказать, что он был несправедлив. Они осквернили наш храм и своим мерзким колдовством сотрясают нашу землю! А вы убегаете, точно зайцы от талой воды! — Учай миг помолчал и сказал резко: — Земля больше не трясется. Я иду наверх, чтобы найти и покарать чужаков. Кто со мной? Понимаю, это дело не для трусов…

— Мы не можем идти туда без жреца, — начал кто-то.

— Господин Ветер ясно показал, что жрец ему неугоден, — холодно ответил сын Толмая. — Ашег был слишком труслив. Его место следует занять другому жрецу, которого я поставлю сам. Но это потом — а сейчас мы пойдем на утес и отыщем арьяльцев или убедимся, что они мертвы.

— Но если бог уже покарал их…

— Мы должны в этом удостовериться лично. Вдруг они уцелели? Что, если они ускользнут от нас и вернутся в свои земли?

— Да и пусть себе возвращаются, — пробурчал кто-то из толпы. — Здесь о них скучать никто не будет!

Учай бросил на говорившего свирепый взгляд.

— Пусть возвращаются?! Что ты несешь? Мы же выступили против них! Они вернутся к нам с войском и покажут, что ничего не забыли и не простили. А потому они ни за что не должны покинуть пределы Ингри-маа!

— Их молодого вождя будут искать. Боюсь, войны не миновать в любом случае, — угрюмо заметил один из охотников.

— Тем более мы должны выиграть время и собрать свое войско — еще больше, чем у арьяльцев!

— Откуда ты возьмешь столько людей, Учай?

— А соседние племена? Почему же мы не можем того, что могут чужаки? У них так же две руки и две ноги, как у нас. У них одна голова, и она соображает не лучше нашего… Да, они самонадеянны сверх всякой меры и полагают себя властителями всех земель, куда ступала их нога. Вы, верно, и не знаете, что и нашу землю, и земли мохряков они тоже считают своими?

Толпа недовольно заворчала.

— Но это наша земля, и правота на нашей стороне! Поэтому для начала мы должны найти и прикончить жалкие остатки их отряда. Они забрали моего отца, забрали моего брата… — Учай предвкушающе улыбнулся, словно ощутив во рту сладкий привкус чужеземного вина. — Что ж, если они еще живы — мы поквитаемся и заберем сына у их правителя…

Как бы уверенно ни рассуждал Учай, призывая ингри продолжать преследование, но, поднимаясь по изуродованному камнепадом склону, он и сам не знал, что ждет его наверху. То ли это крылатый бог Варма так разгневался и лично уничтожил чужаков, то ли это было колдовство их шамана. Если второе — следовало быть очень осторожными…

Но чем выше они поднимались, обходя расколотые стволы сосен и упавшие обломки скал, тем яснее становилось, что без воли богов тут не обошлось. Разрушения были ужасны, и чем ближе к Дому Ветра, тем хуже. Выжить смертному в подобном буйстве стихии казалось невозможно. Вскоре этому нашлись подтверждения. Один из охотников остановился и вскрикнул, указывая куда-то вниз. Ингри столпились вокруг него, хмуро разглядывая ногу в арьяльском сапоге, торчащую из-под валуна размером с избу.

— Этот, видать, убегал по тропе вниз, — произнес один из охотников. — А те камни, которые поперек тропы стояли, как раз упали, да один из них его и накрыл…

— Ищите остальных, — хрипло приказал Учай, чувствуя, как колотится его сердце. — Ищите в Доме Ветра!

— А где он?

Новый вождь поднял взгляд и увидел, что святилища больше нет. От частокола осталось несколько искореженных бревен, застрявших в каменном завале. Каменная крыша Дома Вармы исчезла, словно ее снесло вихрем; стены упали в разные стороны, как будто кто-то невероятно сильный развалил дом изнутри.

Ингри в нерешительности остановились возле остатков частокола, не смея подойти ближе. Учай насупился, взобрался на завал и остановился, с удивлением глядя перед собой. Посреди громоздящихся камней, на небольшом чистом месте, виднелся очаг, а рядом с ним — нетронутая подстилка. Рядом с подстилкой виднелся ворох окровавленных повязок, но сама она казалась даже не измятой.

— И как это понимать? — пробормотал Учай.

— Тут, видать, царевич лежал, — шепотом произнес подошедший сзади охотник. — А я говорил, что его на тропе подранили… Может, шаман пытался лечить его колдовством?

Учай покачал головой, глядя по сторонам. Никакому, даже самому могущественному шаману подобное было не под силу. Тут явно вмешались боги. Но чем закончилось их вмешательство? И главное, куда подевались чужаки?

— Больше никого не видать, — подошел другой охотник. — Должно быть, их всех камнями завалило…

Учай резко развернулся:

— Ищите! Мы должны быть уверены!

Он вспомнил, как крошечная черная фигурка падала с обрыва, словно сосновая иголка, сброшенная ветром.

— Одного задавило, — сказал он. — Еще один упал с высоты на скалы. Двое исчезли. Мы должны их найти.

Мазайка крался вдоль опушки, каждое мгновение готовясь метнуться обратно в лес, если Варма-Ветер снова начнет гневаться. Над Лосиными Рогами все еще висело, постепенно оседая, облако пыли. Даже здесь, в отдалении, ему приходилось то и дело обходить поломанные сосны и глубоко зарывшиеся в землю валуны. Когда с неба со свистом и воем начали сыпаться камни, когда лес разом заскрипел и застонал под внезапным порывом ветра, мальчик не успел даже испугаться — а теперь, кажется, все уже закончилось.

Неподалеку раздался шорох и подавленный стон боли. Мазайка увидел на земле Ашега. Жрец пытался ползти под гору, видимо надеясь добраться до своей землянки.

— Почтенный Ашег! — Мазайка склонился над жрецом Ветра, помог сесть, опираясь на сосновый ствол. Волосы жреца были в грязи и крови, глаза его глядели как сквозь туман. Он долго смотрел в лицо Мазайке, пока на его лице не промелькнуло узнавание.

— Отворились врата Бездны, — пробормотал он. — И пришло на нашу землю беззаконие. Леса полны нечисти, но хуже всего, что она овладевает людьми. Этого боги так не оставят, кара настигнет всех… Уходи, Мазайка.

— Куда? — не понял мальчик, с испугом слушая непонятные и зловещие слова жреца.

— Уходи из рода Хирвы, куда угодно, подальше отсюда… За реку, на полдень, к другим селениям ингри… Предупреди всех, чтобы не верили ему…

— Кому?!

Ашег попытался протереть слипшиеся от крови глаза краем ладони и поглядел в сторону Лосиных Рогов.

— Они сейчас вернутся. Уходи, пока не поздно! — Голос его стал еле слышным. — И уведи с собой Кирью…

— Кирью? — изумился мальчик. — Зачем?

— Пока Учай не догадался, насколько она сильна…

Мазайка растерянно смотрел на раненого жреца. Он почти не понимал, о чем тот толкует, а то, что было понятно, наполняло его ужасом. Сперва дед Вергиз велел Кирье уходить, а теперь Ашег то же самое говорит ему?! Но уйти… Оторваться от рода! Конечно, Кирья давно уже заводила разговоры о том, что она, дескать, всем чужая, но ее друг был уверен — она не могла думать о том, чтобы покинуть род Хирвы. У нее тут братья, они не отпустят ее. А уж он, Мазайка, — ну куда он пойдет? А как же Дядьки? Как они без него? Да только из-за них он не имеет права даже думать об этом!

— Подождем, пока вернутся те, кто пошел вокруг скалы понизу, — послышался с опушки властный голос. — Туда, где мохряки разбирают завал. Если с ними нет арьяльцев — пусть уходят, куда хотят…

Из-за деревьев показался Учай с охотниками. Он торопливо шагал к лесу по тропе, ведущей из Дома Ветра, на ходу раздавая распоряжения ингри. Вид у него был раздраженный, как у человека, который потерял что-то важное и не может найти.

— А, волчий пастушок! — Глаза Учая вспыхнули при виде Мазайки. — Где ты бродишь? Иди сюда!

Не обращая внимания на раненого жреца, он схватил мальчика за плечо.

— Мне нужно, чтобы ты снова призвал волчью стаю.

— Что? — пробормотал Мазайка, оторопело глядя на брата Кирьи.

Он не мог поверить, что после гибели его волков Учай осмелится даже упоминать о стае…

— Вызови сюда Дядек! — нетерпеливо рявкнул Учай. — Немедленно! Мне нужно найти арьяльцев!

Он сунул в руки опешившему пареньку найденный в развалинах святилища плащ-подстилку.

— На, пусть идут по запаху…

— Нет! Дядьки не будут охотится на людей! — Мазайка оттолкнул окровавленный сверток.

— В самом деле? — осклабился Учай. — А я знаю, что ночью, на тропе, они уже попробовали человеческой крови. Может, им понравилось?

— Я не стану им приказывать!

От одной мысли о Дядьках, которым нравится охотиться на людей, Мазайка похолодел. Он попытался вырваться, но пальцы Учая впились ему в плечо.

— Ты прикажешь! Иначе я сам тебя прибью.

— Не буду!

И Мазайка зажмурился, ожидая оплеухи. Но Учай зашел с другой стороны.

— Хочешь стать изгоем? — зашипел он. — Хочешь, чтобы ингри поколениями рассказывали, как мальчишка мог отомстить за убитых родичей, но отказался это сделать? Хочешь попасть в легенды как парень, который отказался мстить?

— Дядьки — следопыты и охотники, а не убийцы! — в отчаянии воскликнул Мазайка. — Испокон веков они оберегали наш лес и наш род…

— И как они будут защищать ингри, когда придут враги? Им тоже надо учиться воевать, как и всем нам. И убивать. Воины убивают!

— Они не будут убивать людей! Они такому не обучены.

— Так научатся со временем, — промурлыкал Учай. — Чьим мясом ты их кормишь?

Мазайка побледнел.

— Вызывай их прямо сейчас, — угрожающе наклонился над ним брат Кирьи. — Ну!

Он выдернул у мальчишки из-за пояса костяную дудочку и сунул ему в руки:

— Давай!

Мазайка запыхтел, с размаху переломил дудочку о колено и кинулся в лес.

— Ах ты, гаденыш! — заорал Учай.

Его рука сама метнула нож ему вслед. Тот свистнул мимо уха мальчишки и вонзился в сосну. Домотканая рубаха Мазайки пару раз мелькнула среди стволов и пропала в подлеске.

— Нашли следы! — раздался крик со стороны скал.

Учай развернулся. Вспыхнувшая было в нем лютая ярость мгновенно улеглась. Он даже порадовался, что сейчас промахнулся. Пусть мальчишка побегает по лесу, подумает хорошенько — а уж потом найдется способ принудить пастушка к повиновению. Манок можно вырезать и новый… На волчью стаю Учай очень рассчитывал в своих замыслах.

— Там, под горой, — задыхаясь от быстрого бега, сообщил охотник. — Много свежих следов!

— Чьи следы?

— Двое — арьяльцы. Остальные следы — мохряков.

— Мохряки лазали в храм Ветра? — озадаченно пробормотал Учай.

— Нет, они ждали внизу, под обрывом…

— Ах вот оно что! Но как же чужаки спустились туда? Там же отвесная скала…

— Мохряков на тропе нет, и мамонтов тоже. — Подошли следопыты, которые обходили скалы справа. — Они разобрали завал и ушли.

— Та-ак, — протянул Учай, быстро соображая. — Не понимаю, как арьяльцы спустились со скалы, но теперь ясно, что по крайней мере двоим удалось уйти. Возможно, им как-то помогли мохряки. Но это уже не важно… Важно, что они сейчас гонят своих зверей в предгорья Холодной Спины. Нельзя терять время!

Он обвел взглядом охотников:

— Тогда мы идем за ними. В предгорья — а если понадобится, то и дальше. Кто со мной?

— Мы, вождь! — На этот раз отозвались все без исключения.

Учай довольно улыбнулся:

— Что ж, выступаем!

Солнце уже ушло за кромку леса, когда Мазайка добрался до селения ингри. В сгущающихся сумерках, подбегая к околице, он неожиданно налетел на Кирью, которая как раз направлялась в его сторону.

— Ты куда? — выпалил мальчик, хватая ее за руку.

— К Ашегу, — озадачено ответила Кирья. — На Лосиных Рогах что-то громыхало и тряслось, да так, что в избе с полок все миски попадали. Я беспокоилась за тебя и за братьев…

— Туда нельзя! У Лосиных Рогов наши устроили засаду, но арьяльцы из нее вырвались. Урхо погиб — его убил колдовством иноземный шаман…

Кирья вскрикнула, всплеснув руками, но Мазайка торопливо продолжал:

— И после этого в Учая будто злой дух вселился! Он оскорбляет богов и людей, родичи боятся ему слово поперек сказать… Знаешь, что он мне велел? Послать Дядек по следу мамонтов! Я-то сперва не подумал плохого. Пусть звери спугнут мохряков и те уйдут из наших земель, почему нет? — Мазайка закрыл лицо руками. — Утром я узнал, что был бой. Трое волков погибло… И самое худшее — Дядьки убили охотника. А потом оказалось, что этого-то Учай и хотел! Сегодня он опять приказал мне, чтобы я послал волков по следу арьяльцев — чтобы те догнали и убили их!

Кирья слушала его, замирая от ужаса.

— Братец затеял злое дело! Нельзя, чтобы Дядьки приучились убивать людей! Если они полюбят человечье мясо, ингри не проживут и ночи с такими соседями! Где твоя дудочка? Надо ее хорошенько спрятать…

— Я сломал ее, чтобы Учай не смог меня принудить, — виновато ответил волчий пастух. — Теперь жалею. Лучше бы ты оставила ее у себя, как я и предлагал.

Кирья решительно помотала головой:

— Ты правильно сделал. Вчера я бродила по острожку арьяльцев, — ох, ну и жутко же там, все смертью пропахло! — и мне явилась одна мысль. Окажись тогда у меня в руках манок и подуй я в него — кто бы пришел?

У Мазайки холод пробежал по спине от этих слов.

— Древние звери, что вырвались тогда из Дома Хирвы, невидимо бродят по нашей земле и ищут себе добычу, — продолжала Кирья. — Я это чую — да и не я одна. Нынче на закате я вышла из избы, а вокруг пусто — все, запершись, сидят по домам. В каждой тени кто-то затаился…

Мазайка с невольным страхом огляделся по сторонам:

— Но что делать?!

— Не знаю! Вот я и пошла к Ашегу. Кто еще подскажет?

— Нет! — Мальчик вспомнил свой разговор со жрецом. — Я уже говорил с ним. Ашег сказал — уходи из земель ингри и забери собой Кирью. Я теперь понимаю почему. Что, если Учай узнает, что ты можешь приказывать духам древних зверей?

Кирья стиснула в кулаке глиняную сойку, висящую на кожаном ремешке у нее на груди. С тех пор как Учай отказался принять ее как погребальный дар отцу, девочка ни разу не играла на ней. А теперь и брат Урхо погиб — грубый, хвастливый Урхо, который, однако, всегда был к ней добр… Несчастьям нет конца! Слезы хлынули у нее из глаз.

— Все из-за меня! — всхлипывая, заговорила девочка. — Верно люди говорят — пусть эта, с отравленной кровью, уйдет отсюда подальше, и нечисть вслед за ней! Стоило мне только взять в руки свистульку, как на ингри посыпались несчастья… Я надеялась, что Ашег расскажет мне, что с этим делать, научит меня…

— Ашегу камнем разбило голову, — мрачно сказал Мазайка. — Ничему он тебя не научит. Он одно сказал — уходить. Но как, куда?! Вам с Учаем надо похоронить брата… Я не могу оставить Дядек… И что мы знаем, кроме нашего леса? Чужие земли или пустынны и полны нечисти, или населены врагами, которые будут рады убить нас.

— Мы теперь знаем про Арьялу, — возразила Кирья, заставляя себя успокоиться. — Арьяльцы не едят людей, говорят на человеческом наречии и не так уж от нас отличаются…

— Но они наши враги! Теперь, когда ингри убили и ограбили их… Учай уверен, что они вернутся мстить.

Они стояли у околицы, горько и растерянно глядя друг на друга, а вокруг сгущались сумерки.

Решение пришло, откуда не ждали. Верно говорят — не можешь сделать выбор, так боги сделают его за тебя, и не надейся, что он тебе понравится! Прямо за спиной Кирьи из ниоткуда возникла темная фигура. Сильные руки схватили ее — одна, словно капканом, сковала запястья, другая зажала рот. Такие же руки, крепкие и гибкие, как древесные корни, поймали Мазайку. Тот, парень не из робких, попытался вырваться, но не тут-то было: рука, державшая запястья, чуть повернулась — и волчий пастушок замычал от боли.

— Долго я ждала, чтобы взять вас вместе, — раздался в сумраке знакомый, очень довольный голос. С тихим позвякиванием бесчисленных оберегов перед ними появилась Высокая Локша.

— Давно я следила за вами, — продолжала она, удовлетворенно глядя то на Кирью, то на Мазайку. Казалось, она и сама не могла решить, кому она больше рада. — Чтобы вы оба и поблизости никого… Но сегодня ингри сидят по домам. Их загнал туда страх. Вы тоже его чуете? Это славно…

Она подошла вплотную к Кирье, убрала от ее губ зажимающую их чью-то твердую от мозолей ладонь, наклонилась и поглядела девочке в лицо пронзительным взглядом.

— Ашег сказал вам уходить, — с легкой насмешкой произнесла добродея. — Что ж, разумный совет. Ингри все равно не поймут, кого потеряют, если ты покинешь их. Разве что твой брат… Ты боишься его?

Кирья не ответила, но Локша и не ждала ответа.

— Ашег прав — его стоит бояться. Но не тебе. Я буду учить тебя, и когда-нибудь ты станешь самой сильной добродеей в Ивовой керемети. Я заглядываю в тебя, как в колодец без дна… Я научу тебя петь вместе с водой, ветром и лесом. Твой друг поет с волками, но те голоса, что слышишь ты, — древнее и сильнее… Через тебя зазвучат даже песни звезд!

— Я не просила меня учить, — шепотом ответила Кирья.

— А я тебя и не спрашиваю, — ласково ответила Высокая Локша. — Ведите их к реке, старшие дочери…

— Мать Локша! — раздался напряженный голос над головой у Кирьи, и сжимающие ее руки дрогнули. Через миг она и сама поняла почему.

В темноте вокруг них одни за другими загорались пары отсвечивающих красным глаз…

— Это стая, — сдавленным голосом пробормотала добродея, державшая Мазайку.

Кажется, еще немного — и жрицы, выпустив своих пленников, ударятся в бегство. Но Локша не выглядела ни испуганной, ни даже удивленной.

— Ага, стая, — громко произнесла она. — Наконец-то! Что-то вы не спешили на помощь своему пастушку…

Волки огромными темными тенями молча подбирались все ближе, окружая жриц Видяны.

Локша спокойно поднесла к губам крошечную, белую и тонкую, словно полупрозрачную с виду свистульку и подула в нее. Но в воздухе раздалась не звонкая трель, а только едва слышный, как будто издалека доносящийся, сиплый свист. Так иногда далекий ветер зимней порой проносится над лесом.

Кирью охватила необъяснимая тревога. Кажется, этот свист пробрал ее до костей, и каждая косточка в ее теле задрожала ему в лад!

Волки, видимо, ощущали то же самое. Одна за другой пятились и отступали к лесу темные тени. Наконец у околицы не осталось никого, кроме служанок Видяны и их добычи.

— Так-то! — сказала Высокая Локша, бережно пряча колдовскую свистульку, и приказала «дочерям»: — Тащите их к лодкам!

Глава 11

Темные воды

Жезлоносцы Полуночи, едва заметные в сумерках, как всегда безмолвные, напоминали царевне призрачные тени, о которых в детстве нашептывала ей по ночам старшая сестра. Эти тени проникали в дома сквозь закрытые двери, через ставни, от них не было спасения, и черные руки их тянулись к горлу спящей жертвы. Так что Аюне было не по себе, и, хотя возглавлявший жезлоносцев молодой зеленоглазый накх старался быть любезным и предупредительным, ей все равно хотелось, чтобы дорога к храму Исвархи была намного короче.

Когда ночной сумрак озарился огнем множества светилен и впереди замаячили покрытые червонным золотом огромные ворота, у Аюны отлегло от сердца. Конечно же, она знала, что ей нечего опасаться, но слухи о тайнах заговорщиков, желавших убить ее отца, настойчиво бродили по дворцу. Как вдруг оказалось, к смуте причастны многие вельможи. Поговаривали, что к иным, даже самым знатным ариям в неурочный час являлись Жезлоносцы Полуночи с приказом государя следовать за ними. Тех, кто хватался за оружие, убивали на месте. Других, связав, утаскивали в ночь. Обратно не возвращался никто.

Аюна, конечно же, знала, что ни к какому заговору не причастна. Но все ли исчезнувшие из своих домов в самом деле имели к нему отношение?

Перед главными вратами храма жезлоносцы свернули и направились к другим, которые предназначались лишь для повелителя и его ближайшей родни. Царевна вздохнула с облегчением, отгоняя пустые страхи.

Предводитель жезлоносцев склонился перед царевной и сделал знак накхам отойти на установленное расстояние от храма, чтобы дожидаться дочь повелителя. Молодые жрецы почтительно отворили двери, пропуская Аюну в запретную для обычных верующих часть великого храма. Прежде ей уже доводилось здесь бывать, но только днем. А сейчас высеченные из белого камня раскрашенные статуи и росписи на стенах, подсвеченные множеством крошечных лампад, выглядели совсем иначе — таинственно и празднично, будто оживая под взглядом царевны. Она видела золотые корабли, плывущие на границе между усеянным звездами небосклоном и водной гладью, искрящейся отражением небесных светил. Зыбкая грань между бездной наверху и бездной внизу — вечный путь человека, идущего от знакомого берега к новым рождениям в неведомых мирах.

Статуи ее царственных предков сейчас, казалось, взирали на девушку с нескрываемым интересом, будто ожидая от нее чего-то великого, какого-то откровения. Голубые сапфиры в их глазницах выглядели совершенно живыми — от этого Аюну невольно пробирала дрожь. Она ничего не могла ответить на невысказанные вопросы пращуров. Царевна чуть заметно поежилась и уставилась в спину молодого жреца, сопровождающего ее в святилище.

За статуей Артаха Достославного, чей младший брат увел в дальние горы половину народа ариев, дав начало легенде о пропавшем полуденном царстве, начиналась скрытая колоннами лестница, известная лишь малому числу посвященных. Она вела под самый купол, где располагались длинные серебряные трубы и начищенные до невероятного блеска серебряные зеркала. Когда в ночь рождения года государь входил под свод золотого купола, здесь торжественно зажигался священный огонь и множество ярких лучей пронзало небо, знаменуя рождение нового солнца. Ну а утром государь торжественно покидал главный храм и отправлялся в Нижний город, дабы народ мог приобщиться к милости владыки небес через его земное воплощение. Но сейчас до того дня было еще далеко и никаких лучей в ночном небе не было.

Шедший впереди Аюны молодой жрец, не дойдя до верха лестницы, вдруг остановился, нажал на один из камней и толкнул стену. Та отодвинулась почти бесшумно. Не переступая порога, провожатый сделал ей знак войти. Пропустив царевну, он с поклоном удалился.

Зала была невелика и скудно освещена парой факелов. На каменном алтаре, установленном внутри шатра из кожи черного быка, горел жертвенный огонь. Судя по дурманящему аромату, наполнявшему комнату, и распахнутому пологу, верховный жрец проводил обряд Вопрошания Трав. На раскаленные камни бросались семена, и дух их порождал в сознании образы того, что где-то и когда-то увидели и почувствовали травы. Как известно, их сплетенные между собой корни протянулись из края в край земли, и нет ничего над или под землей, что не было бы им ведомо.

Тулум, верховный жрец храма Солнца, даже не поприветствовал царевну, будто не заметив ее. Он сидел, устремив взгляд в дым жертвенного огня, под сенью шатра.

— Аюна!

Царевна обернулась и, к своему изумлению, увидела отца. Государь Ардван сидел на ступенях у подножия статуи Исвархи, благословляющего мир двенадцатью руками — лучами. Но лицо его земного воплощения было искажено страданием.

— Хорошо, что ты пришла.

На короткий миг царевне захотелось ответить: «Еще бы не прийти, когда за тобой отправляют дюжину накхов!» — но она лишь склонила голову, как положено любящей и почтительной дочери.

— У нас плохие вести, — сообщил государь. — Я не хотел говорить об этом, пока не получу достоверные сведения. Но увы, они мало что добавили.

Сердце царевны забилось быстрее.

— Ты знаешь, что Охота Силы не вернулась в назначенный срок.

— Да, отец. Я уже начала волноваться, прошло больше луны с тех пор, как мы ждали возвращения Аюра…

— Я несколько раз посылал людей ему навстречу. Все они вернулись ни с чем. Обычная охотничья тропа пуста и безлюдна. Мои люди, зайдя далеко на Змеиный Язык, не встретили ни зверя, ни мохначей, которых можно было бы расспросить.

— Они исчезли… бесследно? — упавшим голосом спросила Аюна.

— Нет. Последние вернувшиеся следопыты сообщили, что нашли следы стоянки. Судя по размерам и следам, это отряд Аюра. Пятна выгоревшей травы говорят о том, что было проведено огненное жертвоприношение, после чего охота отправилась на закат — в сторону диких лесных земель…

— Там живут наши враги?

— Не совсем так. Дикари, живущие в тех краях, платят нам дань. Но на деле мы почти ничего не знаем о них. После плоскогорий следы отряда потерялись. Никто не знает, куда ушла охота и где она сгинула…

Голос отца превратился в шепот и затих. Аюна испуганно посмотрела на него. Таким она еще не видела своего гордого и величавого отца. Его дрожащие руки и слабый голос напугали ее сильнее, чем тревожные известия.

— По моей просьбе твой дядя лично провел обряд, — собравшись с силами, продолжал Ардван. — Именем Солнца, дарящего жизнь и испепеляющего, он заклинал травы поведать ему о судьбе Аюра и тех, кто его сопровождает.

— И что же он увидел?

— Трупы. Много трупов.

— Они все погибли? — пробормотала Аюна.

В это невозможно было поверить. Нет, это немыслимо! Арии не гибнут от рук дикарей, и звери склоняются перед ними…

— А… мой брат? — едва сдерживая вдруг нахлынувшие слезы, прошептала царевна.

— Его твой дядя не видел.

Аюне вдруг вспомнилось, что там же рядом с Аюром находился и ее жених, Ширам. Но царевна с полной ясностью осознала, что его судьба совершенно ее не трогает. Да и почему бы она должна ее волновать? А вот младший брат, с которым она росла с детства, товарищ ее детских игр… Слезы потекли по ее щекам.

Дурманящий дым, поднимаясь под потолок, постепенно развеивался. Верховный жрец, пошатываясь, выбрался из шатра. Аюна бросилась ему на помощь. Лицо дяди раскраснелось от жара, глаза слезились. Он кивнул ей, будто только сейчас заметив, но не сказал ни слова.

— Надо провести еще одно гадание, — вставая со ступеней, произнес Ардван. — Это особое вопрошание к огненным дивам, дабы они обратились с мольбой напрямую к господу Исвархе. К нему прибегают лишь в крайнем случае. За время моего царствования оно будет проводиться в первый раз. И для проведения этого обряда понадобишься ты.

— Я готова! — вспыхнула Аюна. — Ради брата…

— Не спеши. — Губы Тулума медленно зашевелились. — Ты должна знать, на что идешь. Ибо для верного ответа нужна добровольная жертва.

Царевна нахмурилась. До нее доходили слухи, что накхи в прежние времена не брезговали человеческими жертвоприношениями. Но ведь это же накхи!

— Ясна-Веда четко и определенно запрещает приносить в жертву людей, — словно отвечая на ее мысли, продолжал Ардван. — Для гаданий разрешено проливать только кровь рабов, так как они по закону людьми не являются. Но кровь ария, отданная добровольно, — великая сила…

— Понадобится кровь самого близкого родича, — тихо произнес Тулум то, о чем царевна и сама уже догадалась. — Твоя кровь, Аюна.

— Я готова, — бесстрашно склонилась она перед верховным жрецом. — Это честь — отдать кровь Священному Огню ради брата!

— Тогда приступаем.

Тулум неспешно достал из ледника колотые обломки прозрачной глыбы, ежедневно доставляемой с гор, и щедро насыпал ледяного крошева на белый камень, из которого изготовляли лишь жертвенники и священные изваяния. Затем он поставил на лед бронзовую чашу с ручками в виде крылатых лодок и начал вливать в нее золотистое масло, получаемое из семян цветка, столь преданного Солнцу, что головка его следует за дневным светилом от восхода до заката.

— Подойди сюда. — Он поманил Аюну.

Та, невольно робея, но гордая участием в столь важном обряде, приблизилась к верховному жрецу.

— Протяни руку. Левую — она ближе к сердцу…

Царевна повиновалась.

— Приготовься, Аюна, — негромко произнес он. — Возможно, ты увидишь или почувствуешь ужасные вещи. Но не бойся и не отворачивайся, а смотри внимательно и все запоминай…

Он с неожиданной силой схватил девушку за запястье, вскинул кинжал для жертвоприношений и быстро чиркнул им по ее предплечью.

Аюна прикусила губу. Струйка крови потянулась по ее руке и потекла в чашу, окрашивая масло в алый цвет. Царевна не сводила с нее глаз. А кровь все струилась, и в какой-то миг Аюна ощутила, как подкашиваются ее ноги. Но Тулум, не обращая внимания на слабость племянницы, продолжал поливать содержимое чаши ее кровью.

— Достаточно, — тихо сказал он брату, затем достал из сумки на поясе глиняную бутыль и начал разогревать ее над огнем. Когда в сосуде послышалось бульканье, Тулум одним движением выплеснул содержимое на покрытое кровью масло. Оно зашипело, кровь вспенилась и начала сворачиваться вокруг белого металла. Верховный жрец быстро забормотал слова заклинания, прося огненных дивов дать ответ о судьбе царевича Аюра.

— Вот, — завершив ворожбу, закончил он, доставая из чаши получившуюся странную фигурку.

— Осторожнее, сломаешь! — дернулся к нему Ардван.

— Тихо, тихо!

Тулум, прищурившись, уставился на данный огнем ответ, стараясь найти ему верное толкование.

— Это похоже на человека, — наконец изрек он. — Вот голова, руки, ноги…

— Но они будто изломаны! — воскликнул повелитель Аратты.

— Так и есть. И что хуже всего — посмотри, как тонко его тело. Как раз там, где грудь. Похоже, жизнь его висит на волоске. Он ранен… Возможно, при смерти.

Ардван заскрипел зубами от ярости и горя.

— И все же, — поспешно заметил жрец, — он жив. Металл остыл, но фигурка не сломалась. Жизнь его под угрозой — но он еще жив…

Все плывет перед глазами Аюны. Стоит она или лежит — она уже не понимает, да это и не важно.

Что за запах? Как будто подожгли степь… Костер в степи? Сквозь клубы синеватого дыма Аюна видит пляшущие язычки жертвенного огня.

Она смотрит в пламя — а пламя смотрит на нее. Что ж — ничего удивительного. Просто это пришли огненные дивы.

«Пламя жертвенника — врата в иные миры. Смотри в них внимательно, и тогда увидишь то, что дивы согласятся тебе показать, — не раз говаривал ей дядя, обучая юную царевну обрядам. — Но знай, врата открыты в обе стороны. Ты видишь дивов, и они могут видеть тебя. Забывать об этом нельзя. Пренебрегать этим опасно…»

Дивы смотрят на нее знакомыми и родными глазами. Аюне с детства знаком этот взгляд. Это же Аюр!

«Братец, как ты? Дядя сказал, что ты ранен в чужом краю».

Аюр улыбается.

«Тебе не больно?»

Нет, он больше не чувствует никакой боли. Ему хорошо и легко.

Он взлетает!

Пламя жертвенника обволакивает весь мир и вспыхивает мириадами золотых огней. Аюр парит среди звезд, и они движутся по небосклону, подчиняясь движениям его рук.

«Братец, не улетай от меня!»

Аюр вскидывает руки, словно крылья, и начинает удаляться. Звезды извивающимися цепочками следуют за ним.

Аюна снова чувствует взгляды дивов. Теперь они полны гнева!

«Тебе нельзя здесь быть!»

И откуда-то снизу, вспучиваясь и перекатываясь, начинает вздыматься тьма. Пространство наполняется ревом воды. Огромными волнами темнота захлестывает небо, поглощая звезды.

Аюну охватывает ужас, лишающий и разума, и сил. Бежать, бежать прочь! Как можно быстрее, как можно дальше!

«Спасите!»

Черные холодные волны захлестывают ее, сшибают с ног и швыряют в пучину. Рядом мелькают искаженные лица, одна за другой гаснут звезды, люди и боги тонут в Бездне…

Чьи-то сильные руки подхватывают ее, вырывают у безжалостной стихии, бережно кладут на камень…

Аюна открыла глаза. Она лежала на холодном полу у ног статуи Исвархи Двенадцатирукого. Неподалеку раздавались тихие голоса. Отец с дядей, разглядывая серебристую фигурку, вполголоса обсуждали гадание. Видимо, она пробыла в забытьи совсем недолго.

— Я полагаю, имела место битва, — говорил Тулум. — Возможно, охотников заманили в засаду…

— Конечно заманили — как бы еще дикари могли одолеть ариев?!

— Судя по тому, что мне поведали корни трав, бой был проигран и много воинов погибло — возможно, все. Но не Аюр. Царевич был только ранен, хотя и тяжело…

— Но как узнать точнее? Может, он уже мертв?!

— Знамений не было, — со значением произнес Тулум. — Когда умирает один из высших ариев, солнце в небе облекается во тьму. Так что царевич жив. Я буду ежедневно молиться Исвархе, чтобы он жил и далее…

— Даже если так — его положение ужасно. Мой сын — раненый, в руках врагов! — В голосе Ардвана полыхнул дикий гнев. — Да я оставлю от их селений только горелые пятна!

— Брат, не горячись, подожди! Кровь и священное масло ничего не сказали о том, что он в руках врагов. Я проведу еще гадания…

Аюна, постепенно приходя в себя, села и перебралась на ступеньку у подножия статуи, обхватив руками дрожащие плечи. Ее бил озноб, она была угнетена своими видениями и глубоко опечалена тем, что слышала.

«Пусть дядя говорит утешительные слова — все мы знаем, что надежды мало. Тяжкая рана в далеком, враждебном краю…»

Скорее всего, она потеряла и брата, и жениха. И что гораздо хуже — Аратта потеряла единственного наследника.

Ее отец резко обернулся к ней:

— Аюна! Никому не говори о том, что видела и слышала сегодня ночью! Мы можем ошибаться. Пока мы не убедимся точно в их гибели — молчи!

Царевна кивнула, не в силах выговорить ни слова.

— Мне кажется, можно уже начинать открытые поиски, — мягко сказал Тулум. — И так всем уже известно, что Охота Силы давно должна была вернуться.

— Да, конечно, — бросил государь.

Ах, как все это не вовремя! Как будут рады его враги!

— Я предлагаю, чтобы поиски возглавил мой воспитанник Аоранг, — продолжал Тулум. — Никто лучше его в Аратте не знаком с землями и племенами Змеиного Языка. А он знает их тропы и может договориться со своими родичами. Пусть он спросит их, не вернулись ли погонщики мамонтов, которых нанимали для Великой Охоты…

— Как считаешь нужным, — отмахнулся Ардван, не слишком скрывая свое отчаяние. — Молись и приноси жертвы, брат. Знамения ужасны. Всемогущий Исварха, спаси моего сына!

Ночь казалась беспросветной. Аюна забилась под одеяло и приказала служанкам зажечь все светильники в ее покоях, но тьма просачивалась сквозь щели в ставнях и разливалась черными пятнами по полу. Стискивая кулаки, Аюна приказывала себе перестать бояться, но стоило ей закрыть глаза, как мрачные, тяжелые видения обступали ее, лишая сил и погружая в отчаяние.

Все пропало, Господь Солнце отвернулся от своих потомков! Аюр, любимый младший брат, исчез в диких землях и наверняка погиб — безвременно и ужасно, как оба старших сына государя. Все надежды, все замыслы отца обратились в прах. Что теперь с ними со всеми будет? Кому перейдет престол? Привычный счастливый мир рушился, погибая в черных волнах равнодушной бездны…

— Госпожа, — раздался робкий голос служанки. — Вы не спите? Там опять заявился этот косматый дикарь, Аоранг. Он, наверно, сошел с ума! Приказать страже спустить его с лестницы?

— Аоранг? — радостно встрепенулась царевна. — Пусть проходит!

— Провести его в залу?

— Нет, сюда!

— В спальню?!

— Ты слышала мой приказ? — Царевна резко села в постели, завернувшись в одеяло. — Или намерена со мной спорить?

Служанка метнулась прочь. Вскоре она вернулась, а вместе с ней и смущенный Аоранг. Мохнач низко поклонился царевне. Одет он был как для дальнего похода.

— Я шел от твоего отца, он давал мне повеления, солнцеликая. Нынче на заре мы выступаем на поиски твоего брата… — Аоранг бросил на нее пронзительный взгляд и шумно вздохнул. — Прошу, не горюй раньше времени! Твое горе так велико, что я почуял его еще издалека. Мне невыносимы твои страдания!

Голос его зазвучал хрипло, глаза наполнились слезами.

— Чем я могу облегчить их? Как мне утешить тебя?

От его слов Аюна не выдержала и разрыдалась. Все только приказывали ей держаться, быть сильной, молчать и терпеть, но никто просто не пожалел ее. И только этот дикарь…

— Все гибнет! — причитала она. — Сегодня мне было видение в храме… Я видела конец мира! Исварха отвернулся от нас!

Аоранг нахмурился, подошел к постели и присел на ее край.

— Соблаговоли лечь, царевна, — попросил он.

Аюна, от удивления перестав плакать, выполнила его просьбу. Аоранг протянул руку и медленно провел ладонью над девушкой от макушки до пят.

— Никакие это не божественные видения. Исварха никогда не отворачивается от того, кто сам его не отверг. Это все козни дивов…

Взгляд его стал отрешенным. Широкая раскрытая ладонь скользила по воздуху, не касаясь царевны, но она чувствовала исходящее от нее сильное и ровное тепло, которое все ее существо впитывало, как морская губка — воду.

— …они ждут, пока человек ослабнет, заболеет или будет охвачен горем, и тогда насылают видения… Дивы смотрят прямо в душу и знают, чего он боится больше всего. Это-то они ему и покажут.

Рука мохнача остановилась над грудью царевны прямо напротив сердца. И Аюна с изумлением почувствовала, как тьма уходит. Словно в ее спальне стало светлее.

— Как ты это делаешь, Аоранг? — прошептала она, глядя на него почти с трепетом. — Дядя говорил, ты целитель, но не упоминал, что ты умеешь врачевать душу!

Аоранг смущенно улыбнулся:

— Я умею весьма мало… Если бы ты знала, на что способны шаманы моего народа, — не расхваливала бы меня! Лучше расскажи, чем тебя пугали дивы?

Аюна снова помрачнела:

— Я видела, как черная вода, разливаясь, поглощает тысячи звезд, как тонут в ней боги и люди… Не хочется вспоминать!

Аоранг неожиданно кивнул, словно в чем-то убеждаясь:

— Моя госпожа, я понял, что ты описываешь. Как я и думал — никакие это не видения. Это случилось в Ратхане лет десять назад прямо во время храмового праздника Ночи Тысячи Звезд. Прямо во время ночного шествия внезапно начался паводок, погибло множество людей… Как раз после него и было принято решение возводить ту печально известную плотину, строительство которой обернулось много худшими бедствиями…

— Праздник Ночи Тысячи Звезд? — в замешательстве повторила царевна. — Шествие во славу всех миров?

— Да, многодневный храмовый праздник во славу всех звезд вселенной, где предстоит вновь родиться нашим душам. На него собрались тысячи людей со всей Аратты. Там был весь двор, и государь, и его дети, в том числе и ваш старший брат, который потонул там…

— И я там была? — удивленно спросила царевна, вновь садясь в постели. — Но я ничего не помню! Только… Знаешь, я почему-то всегда боялась темной воды. Никогда не любила прогулки на лодках при луне.

— Страшные воспоминания остаются болью на всю жизнь. Но порой, если ужасы чрезмерны, память стирает их, — сказал Аоранг. — Как целитель, я сталкивался с этим не раз. Ты тогда была совсем дите, царевна. Ты там была, и я там был. А поскольку я постарше тебя, то все прекрасно запомнил. Прямо во время богослужения затряслась земля, и вскоре улицы наполнились быстро прибывающей водой. Хуже всего, что это было ночью. Я тоже помню, как плыли в темной воде плошки с горящими светильниками, золоченые раскрашенные статуи, цветочные венки и нарядные утопленники. А вода все прибывала, топила людей и глушила крики…

— Я, кажется, вспоминаю, — медленно произнесла царевна. — Черную, ревущую воду и свой ужас перед ней… А еще — невероятную силу, подобную ожившей скале, которая вынесла меня из воды, и голос… Твой голос? Неужели это был ты?!

Она потянулась к Аорангу и положила руки ему на плечи, пытаясь поймать его взгляд. Воспитанник Тулума ничего не ответил — у него перехватило дыхание. «Тебе ли бояться дивов? — пронеслось у него в голове, когда он взглянул в ее сияющие глаза. — Ты сама — воплощенный свет!»

Голова у него закружилась и колени ослабели, чего с ним прежде не бывало. «Хорош я буду, если не смогу встать», — подумал молодой мохнач, стараясь вернуть мыслям спокойствие.

— Лучше бы мне уйти, — пробормотал он, усилием воли пытаясь отстраниться, но царевна только крепче сжала его плечи.

— Не уходи, Аоранг!

— Как пожелаешь, солнцеликая.

Глава 12

Путь домой

Ширам пришел в себя оттого, что чьи-то твердые пальцы ощупывали его спину. Он дернулся, пытаясь откатиться и изготовиться к бою, но тело отозвалось резкой болью.

— Не надо, не надо крутиться! — послышался над головой знакомый голос.

Хаста, понял накх. Что он делает? Что вообще происходит?

Он попытался осознать, где находится. Покачивающийся деревянный настил, жесткие тюфяки… «Значит, я на спине мамонта. Но почему лежу на животе? Где одежда и где… — его обдало волною ужаса, — где оружие?!»

Ширам вдруг понял, что совершенно гол и едва может пошевелиться.

— Не надо крутиться, — повторил жрец. В его голосе слышалась просьба. Если бы саарсану довелось попасть в плен, над головой бы прозвучал приказ.

— Побился ты изрядно, маханвир, — продолжал жрец. — Много ушибов и ссадин. Но переломов вроде нет. А это пройдет быстро. Ты сильный и крепкий, как доска из железного дерева.

— Как я тут очутился? — пробормотал воин.

— Ты что же, ничего не помнишь?

Ширам прикрыл глаза, стараясь возродить в памяти все, что происходило до того, как он очнулся на спине мамонта. Смутно, как будто через туман, ему увиделось святилище, куда они с последним из охотников насилу дотащили чуть живого Аюра. Тот безостановочно стонал, шептал какие-то имена и просьбы. Ширам не слушал какие. Ему было не до того. То, что Хаста именовал «великаньим домом», отлично подходило для обороны. И в тот миг Ширама интересовало лишь это. Положив потерявшего сознание царевича внутри святилища, он сделал знак охотнику, и они поспешили в горловину меж двух вросших в землю глыб, присмотренную накхом еще во время утренней разведки.

Упрямые ингри вскоре появились снова. И полезли вверх так нагло, как будто ночная схватка их ничему не научила. Но и вдвоем Ширам был готов сражаться. Он как раз собирался спуститься со скалы и обойти дикарей, когда вдруг тряхнуло… Вернее, нет… Не так… Мысли накха замедлили бег.

Было не так. Он только начал спуск, как вдруг почувствовал, что его накрывает волна крутящей, будто смерч, боли. Лоб мгновенно покрылся холодной испариной, дыхание перехватило. Ширам попытался прилипнуть к скале, но руки его схватили только пустоту. Все дальнейшее превратилось в пляску неясных образов. Летящий, будто птица, огромный валун, какие-то удары… Должно быть, он падал вниз…

— Мало помню, — прошептал саарсан.

— Ничего, главное — жив. А там и на ноги встанешь. Я сейчас тебя намажу, средство проверенное — заразу убьет, раны затянет…

— Где Аюр?

— Жив и цел. А рана его… — Хаста запнулся. — Расскажу потом. Это просто поразительно… Словом, ему гораздо лучше. Скажу ему, что ты очнулся, — тотчас придет. И ты все увидишь сам.

— А что наш ловчий?

— Увы, он погиб у меня на глазах.

— Ты сам-то как?

Ширам попытался немного приподняться, но тотчас волной накатила тошнота, мир перевернулся у него перед глазами, и он рухнул лицом в травяной тюфяк.

— Ничего, ничего, — сочувственно проговорил Хаста. — Это пройдет. Ударился ты сильно, а так упал хорошо. Кто б другой с этакой высоты рухнул, точно бы насмерть разбился. Твое счастье, что на спине клинки были закреплены, — они приняли и смягчили удар.

Ширам застонал, вспоминая о своем оружии.

— Не тревожься, все цело.

Хаста ткнул в угол, где лежала свернутая в тюк изодранная одежда накха и увязанное в ней оружие.

— Никогда не видал, — посмеиваясь, покачал головой жрец, — чтобы на одном человеке было столько всяких смертоносных диковин!

Ширам сделал вид, что снова впал в беспамятство и не услышал последние слова от незадачливого служителя божественной мудрости. Всякий, кто жил бок о бок с накхами, знал, что себе дороже интересоваться их священным и неприкосновенным вооружением. То была тайна, о котором каждый из этого племени молчал даже среди ближайших друзей, даже в пылу страсти или тумане опьянения.

— Отдыхай пока, — сказал Хаста. — Мы скоро у реки остановимся. Тебя снимать не будем. Покуда точно не разберу, все ли кости целы, лучше так вот полежать.

На ночевку остановились возле очередного безымянного ручья, журчащего среди высоких трав. Лежа в шатре на спине у дремлющего на ногах мамонта, Ширам сквозь занавеси поглядывал вниз, где у огня хлопотал Хаста. Костер, потрескивающий во тьме, наполнял его душу покоем. Как ему прежде хотелось скорее миновать неприветливый Змеиный Язык — а теперь холодный, завывающий ветер плоскогорий радовал его сердце. Проклятые леса с их коварными обитателями остались далеко позади. Скорее бы домой!

Впрочем, Ширам вполне понимал, что положение их по-прежнему опасное. Особенно сейчас, когда он ранен и неизвестно, встанет ли на ноги. Хоть Хаста и сказал, что тяжелых ран нет, но спина отзывалась острой болью на каждое движение, а при малейшей попытке встать накатывала тошнота и мир начинал кувыркаться перед глазами. Но для накха склониться перед требованием тела было делом глубоко позорным. Тело должно было мочь все, что требовал дух, но никак не наоборот.

— Я подстрелил утку! — раздался снизу радостный голос Аюра. Судя по голосу, царевич был в отличном здравии и хорошем настроении.

— Сегодня у нас будет добрая еда! Жаль, нет повара — он бы сейчас ее приготовил. Хаста, вели своей мохначихе ощипать птицу.

— Зачем ощипывать? — возразил жрец. — На берегу ручья вдоволь глины. Обмажем и запечем.

— Что, так тоже можно?

— Обещаю, будет вкусно.

— Хорошо, — кивнул Аюр. — Я схожу еще поохочусь. Шираму нужно сделать мясной отвар. Он хорошо поднимает на ноги. Помню, еще там, в столице, я как-то захворал, и меня поили таким отваром по три раза на день, чтобы придать сил. Сейчас птиц летит много. Я позабочусь, чтобы у Ширама каждый день был свежий отвар.

«Позабочусь». От этого слова у накха отчего-то перехватило дыхание. Неужели это и впрямь говорил царевич Аюр или ему это мерещится? Должно быть, пребывание в диковинном святилище не только излечило раны царевича, но и даровало ему качества, прежде неведомые. Если, конечно, ему все это не чудится после падения на скалы…

Аюр говорил еще много — о скором возвращении, о том, что непременно расскажет отцу об отваге и преданности своего старшего друга и наставника. И о великих познаниях Хасты упомянуть, конечно, тоже не забудет.

— А скажи, светозарный, ты помнишь о том, что творилось в храме на вершине горы? — осторожно спросил Хаста.

Аюр озадаченно замолчал.

— Помнишь, как в тебя попала стрела, как я прижигал тебе рану? — подсказывал жрец. — Как тебя несли в святилище?

Царевич помотал головой. Хвала Солнцу, как прижигали рану, он не запомнил, и как тащили его на скалу — тоже. Он очнулся только в храме, и все, что ему запомнилось, — это чудовищная боль. Хаста пытался поить его, но раненый не смог выпить ни глотка. Так плохо ему не было никогда в жизни. Рука горела и совершенно не слушалась его. Хаста хотел примотать ее к телу, но Аюр не давал к ней прикасаться. Как сквозь сон, слышались ему причитания Хасты и ругань накха.

«Святое Солнце, что же нам делать?! Мы можем не довезти его, он очень плох…»

«Я тебе не довезу! Давай ему свои снадобья!»

Но что было потом?

— Я видел звезды, — с невольным удивлением произнес Аюр. — Небо, усеянное звездами, оно было и сверху, и снизу. Я парил среди звезд, меня нес ветер, подобный дыханию бога. Я слышал удивительные песни…

— Похоже, солнцеликий, ты побывал в Верхнем мире без всякого священного дыма! — с легкой усмешкой заметил Хаста. — Говорят, потеря крови способствует этому… Что еще ты помнишь?

— Потом я вспомнил твои слова, Хаста.

— Какие?

— Когда мы гадали в начале пути и я засмотрелся на небесные видения, ты крикнул мне: «Смотри вниз!» Вот я вспомнил — и посмотрел. И увидел домик, словно построенный из морской гальки… А потом…

Аюр умолк, вновь переживая те поразительные ощущения. Он чувствовал себя спокойным и огромным — как будто головой касался неба! Может, он уже стал богом? Перед ним, в жалком домике, лежала крошечная глиняная кукла. Аюр испытывал к ней жалость, тем более куколка была так похожа на него. Она плакала и корчилась, страдая от боли. Аюру захотелось помочь этой кукле. Он поднял ее, положил на ладонь и легко поглаживал, пока жар не отступил. Тогда он перевернул ее и провел пальцем по спине, вправляя выбитое при падении плечо. Что-то еще оставалось? Ах да, у куклы еле держалась рука — вот-вот отвалится! Он бережно приставил ее на место и загладил расходящиеся края раны. Потом положил ее на место. И, довольный своей работой, закрыл глаза и уснул…

— Что, что потом? — спрашивал Хаста.

— Потом я очнулся внизу, на тропе, и из леса вышли мамонты. Ты кричал и махал мне рукой, сидя на холке Айхо…

— И больше ничего?

Аюр развел руками.

— А ты что видел, Хаста?

— Гм… Да тоже ничего особенного, — промычал рыжеволосый.

— Совсем ничего? — усомнился царевич. — Ты же жрец! Я-то думал, что все эти чудеса — твоя работа.

— Моя?!

— Разве не твоими молитвами меня исцелил и спас Господь Исварха?

Хаста промычал что-то невнятное.

Он на всю жизнь запомнил, как бросился к сидящему возле очага Аюру и вдруг его отбросило в сторону, словно ударило невидимой волной. Никогда в жизни он не ощущал такого присутствия силы. За время своей службы в столичном храме молодой жрец повидал столько хитрых уловок, никак не связанных с подлинным благочестием, что никакого иного отношения к чудесам, кроме самого ехидного и недоверчивого, у него и быть не могло. Но это чудо было и величественно, и несомненно. Замерев на месте, преисполнившись благоговения, Хаста сидел и смотрел, как прямо на его глазах исцеляется рука Аюра. А потом все взлетело в воздух. Мир вспыхнул и развалился на куски — и снова собрался вместе только в лесу под скалой, в облике склонившейся над ним перепуганной Айхи.

Но что за сила исцелила Аюра и уберегла их от гибели? В самом деле это был Господь Солнце? Или то было местное божество ветра? Дикарская деревянная птица с дырами в груди? Да быть того не может!

— В любом случае по возвращении в столицу тебе следует принести щедрые жертвы Исвархе, — посоветовал он царевичу.

— Конечно! — слегка удивленно взглянул на него Аюр. — Как же иначе? Когда отец узнает об этом чуде, он будет счастлив. Бог лично вмешался и сберег жизнь его сыну — это ли не знак милости Исвархи к нашей семье?

Хаста покачал головой и поглядел в сторону мамонта, вспомнив о Шираме. Интересно, а что на горе видел накх?

— Маханвир! — негромко позвал жрец. — Ты не спишь? Пора смазывать твои раны!

Ширам не спал. Преодолевая ноющую боль и головокружение, он старался отвлечься размышлениями о том дне, когда он сможет вновь вступить в Сад Возвышенных Раздумий и доложить, что сын повелителя вернулся на родину живой и невредимый. Жаль, конечно, что Великая Охота не задалась. И никто из воинов и охотников, покинувших Аратту, не сможет вернуться назад. Но ведь в этом нет его вины…

Или есть? Ширам начал вспоминать поход — день за днем. Всякий раз он пытался отговорить Аюра от очередной опасной затеи, но тот снова и снова настаивал. Ему было бы чем оправдаться, когда бы накхи имели обыкновение оправдываться. Но он сделал все, что мог, — разве не так?

Он пошевелился, и его спину вновь пронзила острая боль.

— Ничего-ничего, скоро пройдет, — услышал он рядом мягкий голос Хасты. — Потерпи, я уже здесь…

Накх стиснул зубы. Как ни крути, а без этого рыжего наглеца их охота была бы совершенно обречена. Как такое может быть? Чтобы какой-то невзрачный простолюдин, даже вовсе не воин, оказался сильнее и ловчее его?! Если правда, что он сам не раз спасал царевича, то надо признать, что Хаста спас их всех. Вот и теперь — как он умудрился дотащить его и царевича до мамонтов после землетрясения? Не мохначи же в самом деле помогали ему в этом! Если кого-то и назвать героем этого похода, то, как бы ни было обидно, этого маленького жреца.

Но может ли он быть героем? Кто он? Даже не арий. Один из бесчисленных «земляных людей», чьи полудикие племена обитали на землях будущей Аратты еще до прихода туда детей Солнца… Слыханное ли дело! Сын повелителя ариев, саарсан накхов — и какое-то рыжее нечесаное недоразумение; и кто же оказался первым, кто взял верх?

Саарсан закусил губу, будто от боли, не желая признавать очевидное. Он лежал, вслушиваясь в звуки за пологом шатра. Лишь мерное дыхание мамонта, заунывный шелест раскачиваемых ветром высоких трав — ничего, за что можно ухватиться, чтобы отвлечься от рвущих душу мыслей.

Ширам открыл глаза. Хаста уже закончил натирать его мазью и сидел рядом, поджав ноги и глубоко задумавшись о чем-то своем.

— Ты обещал рассказать, что там было с Аюром. Что за поразительная история?

— Он исцелился, — как-то очень буднично ответил жрец. — Право, сам не знаю как.

— Исцелился? — в замешательстве повторил накх.

— Полностью. Даже шрама не осталось… — Хаста наморщил лоб. — Нет, я знал, что надо делать, чтобы сохранить царевичу если не руку, то хоть жизнь. И конечно, я знал — еще с того мига, как увидел храм бога ингри, — что это непростое сооружение. Но то, что в нем случилось… — Хаста искренне развел руками. — Будто нечто отодвинуло меня в сторону! И само излечило наследника.

— Это землетрясение. В Накхаране они тоже бывают. Тебя просто отбросило, как и меня.

— Может, и так. Тебя и впрямь отбросило. Но только там, в храме, никакого землетрясения даже не ощущалось. А меня швырнуло в сторону. А еще я видел такое…

Хаста внезапно умолк. Нет, этого он не расскажет никому. Может быть, только преподобному Тулуму… Да и тот поверит ли, если услышит, как стены святилища распадались на части и камни шевелились, как живые? Как повис в воздухе берестяной ковш и как разлившаяся вода вдруг взмыла вверх и окружила его роем сияющих радугой круглых капель?!

— А потом я услышал крик… — пробормотал он, словно во сне.

— Кто это кричал?

— Не знаю… Но Аюр вдруг словно очнулся и закричал, что надо спешить к тебе на помощь! Мы оба бросились к выходу — а снаружи как раз трясло, будто скалы била лихорадка! Я видел, как по тропе катились валуны размером с дом. Один такой валун придавил ловчего, словно комара! И тут как грохнуло! Камни полетели во все стороны, стены исчезли, все окуталось пылью… — Хаста вздохнул. — Очнулся я только внизу — целый и невредимый. Сам не пойму, как это случилось. Когда побрел оттуда, стараясь уйти подальше от скал, увидел тебя в расщелине. Я было подумал, что ты разбился, так ты скверно выглядел — но, хвала Солнцу, землетрясение не сумело тебя прикончить.

— Это в самом деле непросто сделать… — Ширам вдруг умолк, осознавая, что его гордые слова сейчас — не более чем пустая похвальба. Там в скалах он был на волосок от гибели, и лишь боги уберегли его для каких-то своих, непонятных покуда целей. А понять нужно, обязательно нужно… Иначе урок будет повторяться с новой силой, раз за разом, все грознее и грознее.

А ведь еще недавно казалось, что все уроки, которые могла преподать жизнь, уже выучены. Неужели все не так? Неужели мир устроен иначе и все, что представлялось истиной, на самом деле не более чем морок? Или, может, одна из ступеней к настоящей истине?

Как узнать, как понять?

Вторые сутки Учай со своими охотниками крался за мамонтами, прячась в высокой траве. Его раздражала и тяготила эта равнина, почти начисто лишенная леса. Редкие чахлые деревца, что тут вырастали, стелились по земле, словно придавленные к ней жестокими ветрами. Конечно, старая поговорка гласила, что даже у грозного пещерного медведя нет глаз на затылке, да и вряд ли оставшихся в живых чужаков потянет с грустью оглядываться назад… Но все же опасность, что их заметят, оставалась.

Следы под горой сказали, что арьяльцев выжило всего двое, и то, что видел Учай, пока это подтверждало. Он заметил мальчишку и жреца, а самого опасного из его врагов, Ширама, нигде не было. Стало быть, это он сорвался со скалы у Дома Ветра. С одной стороны, это упрощает дело, но с другой, жаль — новый вождь ингри хотел сам убить его… Однако и оставшихся не стоило скидывать со счета. Учай не забыл, как рыжий жрец с легкостью убил колдовством его брата. А царевич, без промаха разящий из лука, — разве он не сообразит, заметив вылетевшую из высокой травы стаю перепелов, что кто-то следует за ними? Так что Учай пока старался держаться подальше от чужаков. Лишь когда смеркалось и высокие спины мамонтов скрывались в ночной тьме, Учай с еще одним наблюдателем устраивался поближе, чтобы не пропустить раннего подъема врагов.

Сейчас второй день был на исходе. Как ни всматривался новый вождь, все говорило о том, что враг не замечает их присутствия и не подозревает о нависшей над ним опасности. А значит, следовало действовать стремительно и точно, как бывает на охоте, когда лишь один удар копья разделяет жизнь и смерть — твою или зверя. Сейчас Учай приказал своим воинам приблизиться и расположиться вокруг стоянки чужаков, а сам змеей пополз в траве прямиком к стоянке.

Дремавшие стоя мамонты в полусне жевали кипы принесенной им травы. Жрец у костра что-то оживленно рассказывал смеющемуся Аюру… Потом царевич отошел к речке, а мамонт поднял жреца себе на спину. Вдруг Учай увидел Ширама. Страшный воин лежал в домике на спине мамонта на каком-то тюфяке. Однако, приглядевшись, Учай понял, что тот, похоже, не слишком может двигаться.

Так вот в чем дело! Ингри обрадованно потер руки. Враг жив, но тяжело ранен! Так это же еще лучше! Стало быть, нужно поспешить, пока наставник мальчишки не встал на ноги. Учай прикрыл глаза и представил, как вонзает в горло Шираму подаренный им бронзовый кинжал. По его телу разлилась истома, во рту стало сладко, и он начал представлять, как убивает ненавистного врага, раз за разом втыкая в него свое оружие… Ничего более приятного он и припомнить не мог.

А если не так? Он одернул себя, досадуя, что не может воплотить свою мечту в жизнь прямо сейчас. Что, если попробовать захватить их, пока они слабы? Арьяльцы могут стать полезными заложниками! То, что рано или поздно придется биться с подданными повелителя Аратты, — это яснее ясного. Их следопыты начнут разыскивать, куда делся царевич, и, конечно, докопаются до истины. Значит, нужно ударить первыми!

Но если все войско Аратты носит эту непробиваемую скорлупу, если там есть воины, столько же умелые, как этот Ширам, необходимо научиться тому, что умеют они. Учай вспомнил краткую стычку на тропе у Лосиных Рогов. Похоже, Ширам там даже не вспотел, играючи убив трех храбрецов и брата Урхо. Пусть даже и с помощью рыжего колдуна, но тем не менее…

Решено, заключил молодой вождь. Царевича и его наставника надо взять живыми. Пока мальчишка в руках ингри, Ширам будет вынужден подчиняться. Эта мысль так понравилась Учаю, что изгладила из памяти несостоявшуюся попытку перерезать врагу горло. Что за беда? Есть еще рыжий жрец. Это он своим колдовством погубил Урхо! Значит, ему предстоит умереть. И уж конечно, лучше, если он будет убит на Холодной Спине, чем в землях ингри. Дух мертвого колдуна бывает похуже, чем живой колдун. Так пусть бродит по пустошам мохряков, ища себе добычу!

«Нападем сегодня под утро, когда темнее всего», — решил Учай, отползая от стоянки.

Глава 13

Нападение ингри

Еще не взлетели первые жаворонки над спящими просторами холодных степей, как у безымянной речки, на берегу которой остановились на ночевку арии, из высоких трав в неповоротливые туши дремлющих мамонтов полетели стрелы. Разумеется, их наконечники из сырого болотного железа не способны были причинить никакого заметного вреда этим косматым холмам. Но к древку каждой стрелы был примотан пылающий сверток — завернутая в березовую кору сухая хвоя, густо залитая сосновой смолой. Каждый ингри носил при себе такие свертки для костровой растопки в сырую погоду.

Втыкаясь в бока грузных животных, пламя, пожиравшее бересту, перебрасывалось на густую бурую шерсть. Один за другим объятые болью и страхом мамонты оглушительно затрубили и рванулись не глядя, не разбирая дороги, позабыв обо всем, кроме своих мохначей. Те изо всех сил старались сбить пламя, вырвать из своих побратимов огненные стрелы, как-то усмирить впавших в ярость и ужас животных.

— Получилось! — словно не веря своим глазам, завопил Учай, вставая из травы с луком в руках.

Пылающие стрелы были его придумкой. И до последнего мига молодой вождь переживал, будет ли толк от его замысла.

— Бейте их древками! Они нужны живыми! — закричал он, отбрасывая лук и выхватывая из ножен длинный кинжал, и бросился вперед.

Трубный рев взбесившихся мамонтов разбудил бы и мертвого. Но люди из Великой Охоты наследника Аратты были еще живы. Не до конца проснувшийся Аюр заученным движением выхватил из лежащего в изголовье налуча свой тугой лук и три стрелы из колчана. Он успел выстрелить дважды по темным теням, появившимся перед ним в слабом отблеске костра, — и два тела упали рядом с ним. Но едва он наложил на тетиву очередную стрелу, толстое древко охотничьего копья ударило его в грудь. Плечистый ингри навис над ним, протягивая руку, но тут же захрипел и упал, заливая кровью рубаху царевича. В гортани у охотника торчал длинный граненый бронзовый шип, брошенный лежавшим неподалеку Ширамом.

Накх силился подняться, но было видно, что даже ему не удастся встать на ноги, долго простоять на них он не сможет.

— Ступайте прочь! — послышался крик Хасты. — Или боги покарают вас!

Жрец метнул в пламя целую охапку свертков, только что извлеченных из распахнутого сундучка. Предутренние сумерки вспыхнули многоцветием огненных вспышек и раскатистым треском, которому бы позавидовал и гром небесный. Ингри отшатнулись, примолкнув от страха, — однако тут же раздался грозный окрик Учая:

— Стоять! Это лишь видения, а не воля богов! Он сам так говорил! Эти искры ничем не могут помешать нам! Вперед!

Ширам тем временем ухитрился подняться на ноги, и клинки в его руках вовсе не способствовали выполнению приказа вождя ингри. Сейчас он не казался тем воплощением смерти, каким явился ингри во время схватки у Лосиных Рогов. Но кому-то надо было первым приблизиться к нему — и этот кто-то вполне мог никогда больше не увидеться с родичами. Ингри дружно схватились за охотничьи луки. Но голос вождя остановил их:

— Они нужны живыми!

Что-то неуловимо изменилось в лице Ширама. Недобрая усмешка скользнула по его плотно сжатым губам. Собрав все силы, преодолевая головокружение, он шагнул вперед.

— Эй, ты, — бросил он. — Лосиный пастух, именующий себя воином! Неужели ты привел всех этих лохматых скотов из страха передо мной? Твой брат хотя бы посмел выйти на поединок — но ты ему не чета. Ты медлительный, как разъевшийся хряк в весенней грязи. Это ты не успел на помощь старому вождю на той охоте. Я и мальчишка Аюр убили зверя. А ты прятался в кустах! Или, может, ты желал смерти отца?

С каждым оскорбительным словом накха лицо Учая становилось все бледнее от ярости.

— Ты лжешь!

— Лгу? А ты докажи. Выйди против меня один на один, как подобает воину! Покажи сородичам, что ты и впрямь мужчина, какой ни есть, а не крысиный выродок!

Учай поднял руку, призывая своих воинов оставаться на месте.

— Что ж, будь по твоему, — ухмыляясь, ответил он. — Мы сразимся один на один. Только ты и я.

Он сделал знак своим охотникам, и те принялись расчищать круг возле костра.

— Пусть это будет воля богов! — вмешался Хаста. — Пусть не будет ни гнева, ни мести…

— Замолчи, — чуть слышно прошептал Ширам. Все расплывалось перед его глазами, и тошнота подступала к горлу. — Мне нужен его гнев! Пока он злится, он будет делать ошибки…

— Нет, это ты помолчи и послушай. — Хаста подхватил пошатнувшегося накха. — Если это бой во славу богов, то вы имеете время, чтобы вознести к ним моления.

— Моления — дело жрецов. Воинам это ни к чему — они жертвуют богам свою жизнь…

— Это сейчас не важно. На, держи, глотай скорее. — Хаста сунул в руку Ширама что-то похожее на сушеный финик.

— Что это?

— Оно даст тебе силы… ненадолго. Потом, правда, отберет вдвое больше…

— Если я сдохну, мне не будет до этого дела.

Ширам проглотил неведомое снадобье. Оно было едким и горьким на вкус, однако, подавив гримасу отвращения, накх вдруг испытал прилив бодрости. Не то чтобы сейчас он мог биться в полную силу, но хотя бы в голове у него прояснилось, ноющая боль в спине отступила, и земля перестала плясать под ногами. Он поглядел на ингри, вытаптывающих площадку для поединка. Утро только занималось. Тонкая полоска зари окрашивала кровью край неба.

«Надо начинать скорее. Тьма может быть мне союзником», — подумалось ему.

Пустые мысли. Их трое против двух десятков ингри, он ранен, мамонты сбежали. Какая глупая смерть — от рук дикарей, в этой забытой богами земле…

Он задумчиво глядел на высокие травы, на темное урочище с протекающей на дне речушкой, откуда слышались какие-то странные шлепающие звуки. Хорошо бы, чтобы это не сомы или какие местные чудища хлопали там своими хвостами, — тогда царевич получил бы шанс спастись… Ширам бросил взгляд на рыжего жреца, но тот, похоже, и сам прислушивался к всплескам на реке. Ну, значит, все поймет без лишних объяснений. Нелепо вышло — столько дней провели бок о бок, а разглядел он его лишь там, на Лосиных Рогах. Если бы пораньше, сколько можно было бы сделать по-иному, лучше…

«Боги, о чем это я? — оборвал он свои размышления. — Неужто прощание с жизнью делает меня слабым и я счел равным себе этого простолюдина?»

Он вдруг почувствовал, как его захлестывает волна справедливого возмущения.

«Да, Хаста простолюдин — и что? То, что я сейчас смогу драться, — это его заслуга. Почему я считаю его хуже себя? Потому что так говорили десятки поколений моих предков? А если все не так? Какого величия может достичь держава, в которой лишь заслуги, доблесть и разум будут мерилом знатности и влияния! Кому нужны вельможи, за которыми поколения славных предков, если сами они могут лишь прислуживать повелителю? Жаль, что это пришло так поздно… Если бы мне стать государем, все бы изменилось. Теперь я знаю как».

Простота и очевидность этого решения потрясли саарсана.

«Но при этом я должен погибнуть, чтобы выжил наследник теряющей силы династии… Кто знает, не придет ли завтра такой вот Учай, чтобы спихнуть с трона Аюра и насадить свою дикость? Нельзя этого допустить! Но сейчас уже слишком поздно».

— Как ты себя чувствуешь? — подошел к нему Хаста.

— Смогу биться — во всяком случае, умру достойно… Послушай меня! Скоро над водой станет подниматься туман. Я затяну поединок. Если, конечно, нам не повезет и дикарь сам не наскочит мне на клинок… Вас будут охранять не больше двух человек, и те будут увлечены зрелищем. Когда увидите, что туман сгустился, прыгайте с берега вниз…

— Не так, — тихо проговорил Хаста. — По-другому. Просто делай, что я скажу…

Небо бледнело, над травами поднимался туман. Белесое марево разливалось над плоскогорьем, делая неразличимыми даже людей, стоящих не далее чем в десяти шагах.

— Эй! — насмешливо крикнул Ширам. — Где ты там, козопас? Ты что же, раздумал драться?

— Ты спешишь умереть? — глумливо ответил Учай.

— Какое мне дело! Если даже мое тело достанется коршунам, мой дух отыщет себе новое обиталище и я вернусь, чтобы отомстить. День обещает быть хорошим. Давай покончим скорее с этим мелким делом.

Из тумана послышался громогласный хохот, и на вытоптанную охотниками площадку вышел новый вождь ингри. Конечно, смотрелся он не так грозно, как его старший брат, но все же ни у кого не было сомнений, что молодой крепкий охотник — не добыча для тяжелораненого накха. В руках у сына Толмая было короткое охотничье копье с длинным широким наконечником, призванным ломать ребра зверя и пронзать его сердце прямо сквозь грудину. На поясе его висел кинжал, некогда подаренный Ширамом.

— Узнаешь? — Он вытащил из ножен грозное оружие. В предутреннем сумраке сверкнул клинок. — Сегодня я напою его твоей кровью!

— Пока что ты досыта накормил его обещаниями, — съязвил Ширам.

Он шагнул навстречу вождю ингри, держа в руках парные клинки.

— Приступим?

— Зачем он так долго говорит? — пробормотал Аюр, искоса глядя на кромку берега. — Надо бы выскочить и сразу ударить…

— Не выйдет, — прошептал Хаста, не сводя глаз с медленно сближающихся поединщиков. — Учай только и ждет броска. Он его встречал ударом сотни раз — на охоте. А слова… Каждый пытается задавить ими противника, лишить мужества, напугать, заставить ошибиться. А заодно и предугадать намерения врага…

— А ты откуда знаешь? — спросил удивленный Аюр.

— Я всякое в жизни повидал, — уклончиво ответил жрец. — Смотри, смотри…

Утомившись ходить вокруг да около, Учай вдруг резко шагнул вперед и ткнул копьем туда, где мгновение назад стоял его враг. Но его там не оказалось. Наконечник прошел не более чем в ладони от его живота. Но когда Ширам попробовал рубануть охотника по запястью, тот тоже стремительно отпрыгнул и попытался вновь повторить свой удар. Накх вскинул руку, отводя древко копья, и скользнул вперед, метя противнику в горло. Учай резко пригнулся и перекатился вперед, держа перед собой копье двумя руками, чтобы оказаться сбоку, а лучше — позади врага. Такой прием не раз приносил ему успех в состязаниях. Однако, когда он вскочил на ноги, Ширам, посмеиваясь, уже стоял перед ним с клинками на изготовку.

Учай снова ударил. Накх отскочил. Затем отскочил еще раз, в сторону, явно намереваясь обойти врага и подобраться поближе. Учай, выставив копье, быстро поворачивался вслед за ним, прекрасно понимая, чем ему грозит это намерение. Вот он отстал на долю мгновения, и Ширам тут же оказался рядом. Молодой ингри едва успел прикрыться древком копья от молниеносного удара, как второй клинок накха промелькнул под руками молодого вождя ингри. Учай увернулся, чтобы острие не вспороло ему живот, но чуть замешкался — и глубокая царапина окрасила алым его домотканую рубаху.

Сородичи взвыли, то ли негодуя из-за ранения, то ли радуясь, что Учай так легко отделался. Но сам он, похоже, даже не заметил раны. Ингри бросился вперед, раз за разом быстро выкидывая перед собой острие копья. Ширам отступал.

— Кажется, он устает, — с болью в голосе проговорил Аюр. — Он еще слаб…

— Самое время, — не отвечая ему, проговорил Хаста и оглянулся, высматривая в тумане нечто, видное только ему одному. Другие, погляди они на реку, возможно, тоже разглядели бы это «нечто», но никому до реки не было дела.

— Пора, — себе под нос выдохнул жрец. А потом, схватив царевича за руку, рванул его к берегу с криком: — Пора!

Только и ожидавший этого Ширам стремглав подскочил к вопящим от возбуждения ингри, окружавшим место побоища, рубанул под колено одного, по горлу второго и, перескочив через упавшие тела, бросился вслед за жрецом.

— Прыгай! — донеслось из тумана.

Накх не нуждался в объяснениях, да и к чему? Совсем недавно он готовился погибнуть. Если теперь появилась хоть крошечная возможность остаться в живых, отчего же было ею не воспользоваться? А как уже мог убедиться саарсан, рыжий жрец всегда знал, что говорит. Он оттолкнулся от камня на кромке берега, сиганул вниз и тут же увидел шатер на спине белого мамонта.

— Гони! — заорал Хаста, подхватывая падающего накха.

Ширам услышал резкий окрик мохначки и возмущенные крики ингри, оставшихся на берегу.

— Куда?! — вопил издалека Учай. — Трус! Бой не закончен!

А снизу уже раздавался знакомый плеск бегущего по воде мамонта.

— Спасены, — пробормотал Ширам, чувствуя, как силы оставляют его, и потерял сознание.

— Но как ты догадался? — восхищенно спросил Аюр.

— Все было довольно просто…

Хаста отложил свои записи и спрятал свиток в чехол из дубленой кожи. Он уже давно приноровился делать записи, сидя на спине мамонта. Айхо, найдя пологий берег, выбрался из реки и теперь размашистым шагом двигался через степи в сторону восходящего над плоскогорьем солнца.

— Когда испуганные огненными стрелами мамонты убежали, я, как и Ширам, решил, что на этот раз мы погибли. Наш доблестный маханвир решил пожертвовать собой, чтобы дать тебе возможность спастись. Пожалуй, это был единственный выход… Но тут я услышал плеск.

— Я тоже слышал его.

— Да, и ты, и Ширам, и, вероятно, ингри. Но все были увлечены предстоящим боем. И никому не было дела до этих звуков, кроме меня. Сначала я решил, что это сом, — но здесь быстрая проточная вода, и сом не стал бы в такой охотиться. Они любят омуты, коряги, притопленные деревья. К тому же плеск был слишком однообразен. Я подошел чуть ближе к реке и заметил хобот, поднимающийся над берегом. Остальное было проще простого. Я понял, что это Айха подает знак. Конечно, ингри здорово перепугали мамонтов. Не будь с ними мохначей, эти огромные звери, обезумев от страха и боли ожогов, неслись бы невесть куда, рискуя погибнуть. Однако их побратимы быстро сообразили, что надо гнать их в реку. Впереди нашелся удобный спуск. Быть может, мамонты и не полезли бы туда, но их гнал вперед ужас, а мохначи указывали дорогу. Вода сбила пламя…

— Да, это понятно, — кивнул Аюр. — Но все же… Ведь потом-то все мохначи ушли восвояси.

— Так и есть. Они сочли, что мы погибли, а стало быть, уговор больше не действует.

— Разумно, — кивнул Аюр. — Однако мохначиха вернулась.

— Ну да, чтобы убедиться в нашей гибели лично.

— Она достойна всяческих наград за свою преданность!

Хаста ничего не ответил, лишь тяжело вздохнул. Вольно Аюру праздновать победу и раздавать воображаемые награды — положение-то у них отчаянное. Лишь чудом им удалось ускользнуть от верной гибели. Но у них остался всего один мамонт, и тот лишь милостью Айхи. У них нет припасов — все они были на вьючных зверях. Одежда и оружие — лишь то, что на них. Ширам как впал в забытье после боя, так и лежал, будто мертвый. В общем, произошло то, чего Хаста и опасался, — ответственность за возвращение жалких остатков Великой Охоты всей тяжестью легла на него.

«Вот я и во главе отряда, — саркастически подумал он. — Воины у меня знатнее и не придумаешь: наследник престола, саарсан накхов… Надо спросить Айху, может, она тоже царевна?»

— Послушай, Хаста, — хмурясь, проговорил Аюр. — Я одного не понимаю… Ты ведь сам говорил, что мохначи терпеть не могут разделяться и никогда не ходят по одному. Они держатся вместе, всем своим большим семейством, включая мамонтов…

— Ты прав.

— Но Айха вернулась. Почему?

Рыжий жрец посмотрел на царевича долгим испытующим взглядом, затем проговорил со вздохом, завершая беседу:

— Значит, так она решила.

Глава 14

Ледяные челюсти

Костерок горел тускло, едва освещая лица сидящих вокруг него людей. Хаста жарил на прутике выловленную в ручье серебристую рыбку. Он и не думал, что оставшаяся с давних голодных времен сноровка по-прежнему живет в нем. Но руки помнили. Зайдя по колено в реку, он расслабленно следил, как проплывают мимо бестолковые рыбешки. Затем быстрый рывок — и жертва трепещет в его кулаке, пытаясь вырваться.

Мохначиха, ловко управлявшаяся с острогой, смотрела на рыжего жреца с суеверным восхищением. Сейчас, у костра, она жалась к нему, выбирая для него рыбку побольше и пожирнее. Хасте было неловко — столь явное поклонение вызывало у него смущение и необъяснимое чувство вины. Он ждал неизбежных насмешек от Аюра и Ширама, однако царевич, вдоволь наевшийся впервые со вчерашнего дня, сейчас был настроен благодушно, а Ширам — молчалив и мрачен, впрочем, как всегда.

Весь прошедший день накх пролежал пластом на спине у мамонта, не отвечая на обращенные к нему слова и глядя перед собой таким неподвижным взглядом, что Хаста то и дело проверял, дышит ли он. Однако к вечеру слабость отступила. И теперь Ширам даже смог встать на ноги и самостоятельно подойти к костру.

— Мы идти впереди солнце, — чавкая рыбьим мясом, заявила Айха.

— Она говорит, что мы выйдем перед рассветом, — невольно перевел Хаста.

— Нам следует поспешить, — чуть слышно произнес Ширам. — Ингри отстали, но могут догнать нас. Сейчас я уже не смогу вступить с ними в бой.

— Нет, — помотала головой Айха. — Сейчас Айхо спать. Утром идти, догонять своих. Они идти шаг-шаг, мы идти шаг-шаг-шаг-шаг…

— Она имеет в виду…

— Я понял.

В голосе Ширама звякнул привычный металл.

— Она хочет догонять мохначей. Но нам совсем в другую сторону.

— Мы догонять. Туда идти. Здесь стоять — умирать. Плохая земля — злые аары, большие черви…

— О чем она?

— Не знаю, — покачал головой Хаста и повернулся к встревоженной мохначихе. — Какие еще черви?

— Там — большие черви! — Она ткнула пальцем в землю. — Много есть! Совсем плохой земля!

— Переведи ей, — вмешался Аюр, — что, если она доставит нас в Аратту, может просить любую награду. Мой отец щедр! Я прикажу накрыть Айхо вышитой попоной и украшу его золотом и драгоценными камнями. Я и ее наряжу как настоящую женщину!

Последние слова жрец не стал переводить.

— Нет, — насупилась Айха. — Домой ходить. Потом ходить-ходить-идти Аратта…

— О чем она? — поинтересовался царевич.

Хаста почесал в затылке.

— Говорит, что будет догонять своих. Потом ее народ будет кочевать от пастбища к пастбищу и когда-нибудь дойдет до Аратты.

— Когда это будет? — процедил Ширам.

Мохначиха задумчиво уставилась на саарсана и махнула рукой.

— Будет! Один время трав, два время трав… Когда прийти.

— У них нет счета времени, — развел руками Хаста.

— Нет, — отрезал Ширам. — Мы должны идти в Аратту. И чем скорее, тем лучше.

— Похоже, у нас нет выбора, — заметил жрец.

— Но я должен быть в столице! — воскликнул Аюр, удивленный тем, что это напоминающее женщину существо не слышит его щедрых посулов. И верно ли он понял, что она предлагает ему несколько лет кочевать с мохначами? Что за ерунда?

— Аюр прав, — поддержал его Ширам. — Наследник престола должен как можно скорее вернуться ко двору. Мы и так слишком задержались. Исчезновение последнего выжившего сына государя непременно вызовет смуту.

— Вряд ли Айху интересует судьба династии, — устало сказал Хаста. — Она твердо желает идти на север, к своим. А мамонт никого, кроме нее, не послушает.

— Так уговори ее!

— Как?!

Ширам не ответил, лишь закрыл глаза.

— Думаю, нам действительно стоит идти с ней, — продолжал жрец. — Возможно, когда мохначи соединятся, я смогу повернуть их в сторону Аратты.

— По моему, ты сам в это не веришь, — отозвался царевич.

— Да, светозарный. Но я приложу все силы. Полагаю, что пеший переход в Аратту — без шатра, без припасов и теплой одежды, почти без оружия, да еще и с раненым — нам не под силу. Доверимся воле богов и отправимся на север. А потом, когда Ширам встанет на ноги, я попытаюсь…

— Мы пойдем в Аратту, — перебил его накх. — С мамонтом или без него, с тобой или без тебя. Я и Аюр.

— Как ты пойдешь? Ты же не стоишь на ногах! — возмутился жрец.

— Хорошо, ты прав.

На скулах саарсана вздулись желваки.

— Да, я вряд ли сейчас далеко уйду. Значит, я не смог выполнить приказ…

Его рука скользнула к бедру, и в свете костра блеснул клинок метательного ножа.

— Что ты задумал? — отпрянув, воскликнул Хаста.

— Не беспокойся. Я не могу пережить такой позор. Я стал для вас обузой. А без меня вы сможете дойти. Но пообещай, что вы пойдете в Аратту и ты будешь заботиться о царевиче как о сыне и наследнике престола… Пообещай, или мой дух будет являться к тебе каждую ночь!

Ширам воткнул кинжал рукоятью в землю.

— Постой! — закричал жрец.

— Не смей! — подхватил Аюр, кидаясь к накху. Он хлестнул по клинку прутом с насаженной рыбой, сбивая его наземь.

— Я повелеваю тебе жить!

— Постой, — вновь повторил Хаста, уже значительно тише. — Айха, отойдем. Мне нужно с тобой переговорить.

Они ушли в темень. Вскоре оттуда послышались негодующие возгласы мохначихи, затем они смолкли. Потом до слуха Аюра и Ширама донеслось какое-то довольное урчание.

— Чем они там занимаются? — ухмыльнулся царевич.

Очень скоро жрец с дикаркой вернулись к костру. Лицо Айхи расплывалось в широкой счастливой улыбке. У Хасты же вид был задумчивый и невеселый.

— Мы отправляемся в Аратту, — сухо объявил он. — Прямо сейчас.

Ингри разочарованно обшаривали место последней стоянки арьяльцев. За исключением скромной посуды, одеял, дорожных плащей и пустого ящика из-под снадобий жреца, взять было нечего.

— Я же говорил! Говорил вам! — кричал сородичам Учай, потрясая дареным кинжалом. — Надо было преследовать их сразу! Мы бы их быстро догнали! Мамонт — не рыба, чтобы вечно сидеть в воде! Бросайте утварь — мы еще успеем…

На его плечо опустилась тяжелая рука одного из охотников.

— Чего орешь? Мы все здесь, все слышим.

— Нам следует поспешить! Враг уходит, а мы тут миски пересчитываем…

— Надо возвращаться, Учай.

— Разве мы закончили наше дело? Разве убили тех, кто надругался над святилищем? Кто плюнул в протянутую руку дружбы? Куда нам возвращаться?

— Домой, Учай. Мы в чужой земле. Здесь кочуют мохряки. Они не любят чужаков… Ночью мы их напугали, но теперь они могут вернуться — и тогда нам не поздоровится.

— А если придет войско Арьялы? — взвился вождь. — Думаешь, это доставит тебе больше радости? А твоей сестре, матери?

— Они не придут. Мы показали им, каково оно — враждовать с нами.

— Кому ты показал — Шираму? Может, все было наоборот?

Учай оглянулся. Сородичи молча стояли вокруг, слушая их спор.

— Что уставились? Нужно идти вперед!

Среди ингри послышался глухой ропот.

— Чужаки пешком через Холодную Спину не пойдут — стало быть, отправятся кочевать с мохряками, — резонно возразил старший из охотников. — Но их жрец хитер. Он может натравить мохряков на нас. Надо уходить.

— Да что ж ты заладил?!

Охотник не ответил, просто махнул рукой, призывая сородичей, и направился в сторону заката. Ингри шли за ним понуро и устало, отводя взгляды от Учая. Их дальний поход, по сути, закончился провалом, и все, что им хотелось, — поскорее оказаться под защитой родных лесов.

«Когда-нибудь они все пожалеют об этом, — скрежеща зубами от ярости, думал сын Толмая. — Они не понимают, что их ждет. Глупцы! Мне нужно войско, всецело послушное моему слову. А эти… — Он поглядел вслед бредущим сородичам. — Если арьяльцы вернутся, то судьба этих недоумков поможет мне собрать настоящее войско».

От этой мысли у него на сердце стало легче. Учай чуть заметно ухмыльнулся и крикнул вслед:

— Ладно, я иду с вами!

Следующим утром задул ветер с севера. Студеный, пронизывающий, он гнал низкие облака куда-то в южные земли. Может, там они и прольются благодатными дождями — но теперь они только бросали на равнины серую тень, погружая в уныние души солнцелюбивых ариев. Свистел ветер, травы стелились по земле. С самого рассвета Господь Солнце ни разу не явил своего лика, даже краем огненного ока из-за туч не глянул.

Только белый мамонт все так же бодро и размеренно двигался через травяное море. Айха, не выказывая и намека на усталость, весело шагала рядом. После ночного разговора с Хастой мохначиху было прямо не узнать. Она только что не напевала на ходу — и это вдали от своих ненаглядных родичей! Любопытный Аюр уже несколько раз приступал к Хасте с расспросами, но ничего не добился. Тогда царевич расположился с луком в руках в задней части шатра и принялся высматривать погоню. Но степи были пустынны, и мысли юноши невольно обратились в сторону дома.

Да уж, вряд ли хоть одну Охоту Силы когда-либо ожидали подобные испытания! Из семи десятков домой возвращались всего трое. Но зато он дважды побывал в настоящем бою и убил трех, а может, и четырех, врагов! А сколько неизведанных земель открыто, сколько встречено страшных и невиданных зверей! Эх, где сейчас чучело волчьего секача? Вдвойне обидно, что ингри отняли его добычу и отцу показать нечего. А рассказать, так не поверят…

Глубоко задумавшись, Аюр не сразу заметил, что тропа, прежде забиравшая все вверх и вверх, теперь понемногу пошла вниз.

— Эге, я узнаю эти места! — воскликнул Хаста, озираясь по сторонам. — Видите то черное пятно и обгорелую яму в земле? Уж не здесь ли саарсан выпустил громовика Шиндру?

— В самом деле, — оживился Аюр. — Мы тут были! Помнится, выглядываю из шатра наружу — и ни единого зверя не видать. Ну и огорчился же я тогда!

Сейчас царевичу казалось, что тот мальчишка, который целыми днями грыз сладости да мечтал о грудах подстреленных саблезубцев, был в два раза младше его.

— Ветер утих, — заметил Ширам, приподнимаясь на своей лежанке на спине мамонта. — Нас теперь прикрывает вон та круча… Мы в самом деле уже по ту сторону Змеиного Языка!

Облака прекратили свой стремительный бег и застыли в неизмеримой выси, затянув небесную твердь белесым пологом. Все вокруг словно выцвело. Хаста, прищурившись, поглядел в ту сторону, куда в распадок меж двумя горными отрогами спускалась тропа.

— Похоже, Господь Солнце не в восторге от этих мест, — пробормотал он. — Мало того что он не желает на них глядеть, так для надежности еще задернул самые плотные небесные занавески. Такие плотные, что аж до земли достали. Видите?

Ширам поглядел, куда показывал жрец, и выругался:

— Только этого не хватало!

Вдалеке — именно в той стороне, куда они направлялись, — стеной стояла мутная белизна. Словно облако опустилось на равнину.

— Туман, — произнес Ширам. — Да какой густой! Похоже, в таком и собственной руки не разглядеть. Вот так пожалеешь о ветре…

— Что же, остановимся и переждем? — разочарованно спросил Аюр.

Он уже мыслями давно был в столице. Только-только они вышли на знакомый, торный путь! Здешние места уже часто посещались охотниками из Аратты. Правда, сейчас никого не видать…

— А что ты скажешь, Айха? — спросил Хаста.

Погонщица, шагавшая внизу, поглядела наверх, но даже не улыбнулась жрецу, что было делом неслыханным. Ее лицо с сурово сведенными бровями выражало тревогу.

— Как полагаешь, можно идти?

Повернувшись в сторону стены тумана, Айха принюхалась. Потом она снова обернулась к Хасте и заговорила на наречии мохначей, — видимо, на языке Аратты ей не хватало слов или вопрос был слишком важен.

— Она говорит, что вперед идти нельзя, — перевел жрец. — Говорит, что надо немедленно свернуть на север.

— Она твердит это с тех пор, как мы вступили на Змеиный Язык, — возразил Ширам. — Почему она тычет пальцем куда-то вниз?

Айха разразилась целой речью.

— Она говорит, что там сидит огромный земляной червь.

— Впереди новое чудовище? — встрепенулся Аюр. — А не поохотиться ли нам на него? Что скажешь, Ширам?

Саарсан усмехнулся. Но то был болезненный смех. После встречи с волчьим секачом в землях ингри он ожидал чего угодно — хоть бы и громадного змея из-под земли.

— Он распахнул пасть широко-широко и ждет, когда мы окажемся прямо над ним, чтобы сомкнуть ее, — переводил Хаста.

Накх невольно бросил взгляд на тропу. Земля казалась вполне твердой и устойчивой.

— Пойдем вперед, — решил он. — Может, пока дойдем, и туман рассеется. А мохначиха пусть расскажет об этих червях-землеедах.

Мамонт неспешно зашагал вперед, а Айха продолжала повествовать о чем-то на своем рычащем языке. Размахивая руками и корча жуткие рожи, она показывала, как черви проедают себе ходы в земле. Как они растут, — она развела руками так широко, будто хотела обхватить ими все плоскогорье. Как охотятся на людей и животных, — пальцы девушки хищно потянулись в сторону Аюра и быстро сомкнулись — ам! Она погладила себя по животу, чтобы всем стало ясно, как хорошо покушал подземный червь.

И напоследок ткнула пальцем — сперва в туман, потом в землю под ногами.

— Так где этот червь? Я так и не понял. Где-то там его нора? Спроси ее, Хаста.

— Смотрите, по-моему, туман рассеивается, — заметил Аюр и хотел что-то добавить — но не успел…

Это случилось внезапно. Даже мамонт, не говоря уж о людях, оказался застигнутым врасплох.

Земля слабо дрогнула, и в следующий миг, непонятно откуда, но словно со всех сторон, раздался оглушительный, раздирающий душу треск. Все замерли, оцепенев от необъяснимого ужаса. Треск становился все громче, отзываясь в костях, вызывая чувство неминуемой беды, подавляя все мысли, кроме одной — бежать!

Треск перешел в жуткий скрежет, а затем в пронзительный визг. Ни одно живое существо не могло бы издавать подобные звуки. Воистину это были голоса нечисти! Аюр зажал уши, не в силах выносить их; Айха завыла чуть ли не громче визжащих подземных дивов…

И вдруг будто что-то лопнуло. Взметнулась в небо туча пыли и ледяного крошева. Кажется, вся земля качнулась, сдвинулась с места и куда-то поползла, постепенно наклоняясь.

Словно пробудившись ото сна, мамонт затрубил, развернулся на месте и понесся назад по тропе скачками, каких никто бы не ожидал от такого грузного зверя. Башенку мотало из стороны в сторону. После двух-трех рывков она попросту оторвалась и покатилась под гору, разваливаясь на ходу. Аюр вылетел оттуда, упал в траву. Несколько мгновений он лежал, оглушенный ударом. Земля под ним дрожала, вдалеке кто-то кричал… Юноша приподнял гудящую голову и увидел Хасту, который стоял выше по склону и тянул к нему руки с выражением ужаса на лице… Склону? Не было же никакого склона! Аюр оглянулся и увидел прямо за спиной вздымающуюся стену льда. Он попытался удержаться за пучки травы, но земля выскользнула из-под него, встала на дыбы, и он полетел вниз.

Как только затихли треск земли и визг подземных дивов, Хаста заставил себя остановиться, хотя все чувства призывали его бежать что есть мочи. Он еще сам толком не понял, что стряслось, — точнее, умом понял, но не хотел признавать.

Когда воздух очистился от пыли и ледяного крошева, взгляду жреца предстало нечто ужасное. Тропу рассекала огромная трещина, шириной не меньше пятнадцати локтей. Грязные края, корни растений, а под ними — сверкающий скол льда!

Так они зашли на ледник! И как далеко он простирается? Хаста окинул взглядом тусклые травяные плоскогорья Змеиного Языка, представляя себе множество подобных ледяных ловушек, скрывающихся под тонким покровом земли… Сколько еще было таких коварных мест, по которым они шли беспечно, как через скрытую под буйной зеленью трясину?

Жрец огляделся, пытаясь понять, где его товарищи. Но он никого не видел, кроме мамонта, который убегал от опасного места, не чуя под собой ног. Неподалеку в траве темнело чье-то тело. По черной косе Хаста узнал Ширама — тот лежал ничком, вцепившись в траву.

— Ширам, ты жив? — хрипло окликнул он воина. — Где Аюр?

Накх поднял голову и попытался приподняться, но явно плохо осознавал, что происходит.

— Перед нами треснула земля, — проговорил Хаста. — Мамонт скинул нас и убежал. Ты не видел Аюра?

— Мы все были на спине у мамонта…

Хаста нашел взглядом убегающего зверя и похолодел — на спине у него башенки не было.

— Она оторвалась, — с трудом произнес Ширам. — И развалилась от удара о землю. Аюр где-то рядом…

— Башенки здесь нет, — ответил Хаста, понимая, что вот теперь в самом деле все пропало. — Она скатилась в трещину!

Они одновременно посмотрели туда, где блестел ледяной скол.

— Я видел Аюра, — пробормотал Хаста. — Там… на самом краю…

Ширам со стоном поднялся на ноги и, шатаясь, поплелся к трещине.

— Не ходи туда!

Тот и ухом не повел. Тогда Хаста догнал его, обхватил за плечи и пошел рядом, поддерживая накха и замирая от каждого шороха и скрипа.

— Аюр! — позвал он, не доходя десятка шагов до края пропасти.

Но не услышал даже эха в ответ…

Оно и неудивительно — вспомнить хотя бы узкую щель, через которую они переходили на пути в лесные земли. Когда камешек, брошенный туда, не достиг дна…

Где-то там, в ледяной тьме, сейчас царевич — живой или мертвый.

Хаста зажмурился и закрыл лицо ладонями.

«Господь Солнце, — взмолился он, — если тебе есть хоть какое-то дело до людей, самое время явить свое всемогущество!»

Но чудеса не повторяются дважды…

— Что будем делать? — спросил он накха.

— Надо спускаться, — тусклым голосом ответил тот. — Надо найти Аюра и вытащить его, если он жив. Или убедиться, что он мертв.

— Туда? — Жрец с содроганием поглядел в темный провал.

— Я не могу, значит придется тебе…

Хаста глубоко вздохнул, опустил руки и поднял голову.

И увидел на другой стороне трещины человека.

Сперва он не поверил своим глазам. Человек, с той стороны — откуда? Но крупная фигура приближалась, постепенно выходя из завесы тумана.

Одет незнакомец был как местный житель, с ног до головы в кожу и меха. На плече нес большой моток веревки из жил. В руке держал тяжелое короткое копье, с каким туземцы охотились на крупного зверя.

Человек остановился, не дойдя до края трещины десятка шагов. Теперь стало точно видно, что это мохнач, но какой-то неправильный. В отличие от своих вечно сгорбленных сородичей, этот шагал, гордо развернув плечи и подняв подбородок, будто арий. По этой-то осанке и еще по копне взлохмаченных золотистых волос Хаста его и узнал.

— Аоранг! — воскликнул он.

Этого удивительного мохнача он знал давно, хоть и не слишком близко. Воспитанник верховного жреца, одним своим существованием нарушающий установленный порядок вещей, среди других младших жрецов всегда держался особняком. Хотя Хасту давно интересовало, как тот, к примеру, может распознать болезнь, всего лишь обнюхав больного, или одним прикосновением успокаивает любое животное. С людьми у Аоранга порой выходило совершенно наоборот — прямодушный мохнач, не желающий держать свое мнение при себе, удивительно легко наживал как лютых врагов, так, впрочем, и преданных друзей. Но ни то ни другое его, кажется, особенно не заботило.

Глубоко посаженные глаза мохнача скользнули по застывшим на другой стороне трещины людям.

— Не стойте там, — прозвучал его низкий голос. — Отойдите от края. Медленно. Дальше. Еще дальше… Привет тебе, Хаста. Наш общий учитель, святейший Тулум, пребывает в добром здравии.

— Рад слышать, — отозвался жрец. — Не могу того же сказать о нас.

С тех пор как они виделись в последний раз, мохнач, кажется, стал еще крупнее. Голубые глаза на конопатом обветренном лице смотрели на жреца в упор взглядом человека, который всегда поступает по-своему.

«Он что, один сюда явился? — подумал Хаста. — Конечно нет! Должно быть, сказал прочим оставаться подальше от опасного места».

— Я знал, что впереди ждет беда, — произнес мохнач голосом глубоким, как звук гонга. — Ползучие горы решили оправдать свое имя, и все плоскогорье в новых трещинах. Но таких больших мы еще не встречали!

— Да пусть бы эта трещина была шириной с море! Настоящая беда в том, что туда упал наследник престола.

— Аюр? — нахмурился мохнач, снимая с плеч моток веревки.

Не доходя до края провала шагов десяти, он лег на живот, подполз к нему и осторожно перегнулся через край трещины. Долго вглядывался в бездонную черноту, как будто что-то там высматривал, а может, вынюхивал.

— Что там? — не выдержал наконец Хаста. — Видишь остатки башенки?

— Нет. Я не могу почуять неживое.

— А царевич?

Аоранг закрыл глаза. Широкие крылья его носа зашевелились.

— Там, в глубине, кто-то есть, — проговорил он. — Чую тепло. Слышу, как бьется сердце…

— Он жив? — хрипло спросил Ширам, подаваясь вперед.

— Как удивительно, — проговорил Аоранг спустя несколько бесконечных мгновений, не удостаивая накха ответом. — Тот, кто там, внизу, — ему не больно. И не страшно. Он спокоен и безмятежен, словно плывущее в небе облако… Вы уверены, что там именно царевич?

— Он жив или нет? — рявкнул Ширам, которому злость придала сил. — Отвечай, дикарь!

— Не надо ссориться! — вмешался Хаста. — Я так понимаю, царевич без сознания — да, Аоранг?

— Обычно людей без сознания я ощущаю иначе, — с сомнением ответил Аоранг. — Тот, кто внизу, сознает, что с ним, но не так, как мы… Или, может, я услышал мысли брата?

— Какого еще брата? — удивился Хаста.

Аоранг продолжал вслушиваться во тьму, мрачнея на глазах.

— Но тогда почему я чувствую, что внизу только одно существо? И сердце брата обычно бьется совсем иначе — медленнее и громче… Неужели брат мертв и душа его пасется в небесных полях?

Хаста с изумлением увидел, что по щеке мохнача поползла слезинка.

— О каком брате ты говоришь, Аоранг? — осторожно спросил он. — Насколько я помню, у тебя же нет никаких братьев!

— Он нес племянника моего названого отца.

— Нес?

Наконец Хаста сообразил, что Аоранг говорит о мамонте. Ох уж эти дикари! Из-за какой-то мохнатой скотины он готов тут лить слезы! А то, что в пропасть упал наследник престола, на поиски которого Аоранга, несомненно, и отправили…

— Там нет никакого мамонта! — резко сказал Ширам. — Аюр упал с него, прежде чем сорваться в трещину.

Аоранг шумно выдохнул и широко улыбнулся. Все его лицо словно озарилось, совершенно переменившись.

— Добрые аары Ползучих гор спасли свое дитя, — радостно сказал он. — А сейчас я спущусь и спасу дитя государя.

— Нужна ли тебе помощь? — спросил Ширам.

Мохнач поглядел на еле живого саарсана и слегка усмехнулся:

— Это тебе сейчас нужна помощь, накх. Когда я достану царевича, я займусь и тобой. А ты пока иди и полежи в сторонке, побереги силы.

— Кто ты такой, мохнач, чтобы мне советовать? — ледяным голосом спросил Ширам. — Да, я сейчас слаб, иначе я спускался бы за Аюром, а не ты. Но твое мнение на этот счет мне не нужно.

Аоранг терпеливо дослушал, потом спокойно сказал:

— Трещины на ледниках бывают разные. Иные сужаются книзу. А иные — расширяются. Эта — из вторых, она опаснее стократ. Ты сейчас стоишь на козырьке, под которым полсотни локтей пустоты. Если будешь орать и дергаться, он может и отломиться.

Ширам замер на полуслове. Рядом тихо ахнул Хаста. Только сейчас они заметили, что стены пропасти плавно расходятся в стороны. Аоранг лежал на точно таком же козырьке, только ближе к краю.

Светловолосый мохнач отполз обратно, медленно встал. Отойдя чуть подальше, он с размаху вколотил в почву свое копье на всю длину наконечника, подергал древко, проверяя крепость. Ширам невольно отметил силищу дикаря. Какие бойцы могли бы выйти из мохначей, если бы битвы хоть сколько-нибудь их привлекали!

Аоранг тем временем привязал к копью веревку, соскользнул с края трещины и исчез в кромешном мраке. Вскоре только подергивание веревки говорило о том, что в бездну ушел еще один смертный — теперь добровольно, забирать у подземных дивов их добычу.

— Как он вытащит Аюра один? — с тревогой подумал вслух Хаста. — Неужели он хочет подниматься вместе с…

Договорить он не успел — под тяжестью мохнача обломился край карниза. Сердце Хасты пропустило удар. Куски земли и грязного льда полетели в темноту. Веревка рывком ушла вниз. Но осталась натянутой — значит Аоранг не сорвался.

«Надеюсь, ему не попало по голове куском льда!» — подумал жрец.

Все его чувства кричали отойти как можно дальше. Он очень живо представлял, как летит вниз вместе с такими же кусками грязи и льда.

Но ни он, ни Ширам не отошли от края пропасти. Они должны быть тут — раз уж они не внизу.

Аоранг был готов к тому, что ледяной край может отломиться, и не выпустил веревку, хотя ее рывок и обжег ему ладони. Однако несколько острых обломков все-таки зацепили его. Оставалось только молиться, чтобы они внизу не пришибли Аюра. Хотя Господь Солнце явно хранил царевича. Как иначе можно было упасть с такой высоты и выжить? Спускаясь, Аоранг перебрал несколько вероятностей, но ни одна из них не была убедительной. Разве что парень упал в воду…

А вода там была — Аоранг ее прекрасно чуял. Именно она, все эти подземные ключи и ручьи, которых на Ползучих горах было великое множество, порождала трещины и подмывала ледники, вырываясь на свет по окраинам горного хребта речушками и водопадами.

«Если вода не унесла его и он не захлебнулся — значит там не слишком глубоко… Но если там неглубоко — почему он не разбился?»

Стена ушла в сторону. Дальше Аоранг спускался только на руках. Это было несложно, несмотря на его вес. По сравнению с обычным арием того же роста и телосложения Аоранг был вдвое тяжелее, как и все мохначи. Молодые жрецы в храме шутили, что у него каменные кости. Так и есть, соглашался Аоранг, — каменные кости, чтобы носить бронзовые мускулы! Веревка, по которой спускался мохнач, была ему под стать — он сам сплел ее из крепчайших жил косматых носорогов.

Полоса света наверху все сужалась, пока мохнача не окутала кромешная тьма. Но Аоранга это ничуть не смущало. Он хорошо видел в темноте, да если бы и не видел, то обошелся бы другими чувствами. Далекое журчание воды, потрескивание льда, падающие капли, собственное дыхание и дыхание Аюра внизу… Каждый звук здесь искажался, блуждая между ледяных стен гулким и звонким эхом.

— Где я? — раздался тихий голос неожиданно близко.

Аоранг мало был знаком с племянником своего обожаемого наставника, но сейчас его сердце дрогнуло от жалости.

— Я иду, — произнес он, стараясь говорить ласково. — Держись, Аюр.

Его ноги в мохнатых сапогах погрузились в воду и почти сразу коснулись дна. Аоранг отпустил веревку, наклонился, и его рука прикоснулась к голове Аюра. Тот сразу ухватился за него.

— Кто тут?

— Это я, Аоранг.

— Аоранг? — В голосе прозвучали радость и облегчение. — Я тебя помню! Тебя послал дядя Тулум?

— Нет, твой отец послал меня на поиски Великой Охоты. Чуть-чуть не успели. Ты упал в трещину.

— Трещина! Так вот что это было! — Аюр сдавленно хихикнул в темноте. — А я-то думал, меня забрали горные дивы! Как же тут холодно!

— Это потому, что ты сидишь в воде. — Пока юноша говорил, Аоранг ощупывал его голову, шею, спину и конечности. — Больно?

— Нет… Только замерз очень.

«Почему же ты не разбился?» — Эта мысль не давала покоя целителю.

Аюр в самом деле упал в воду, но в этой воде не утонула бы и мышь, а под ней был твердый камень. А парень не жалуется даже на ушибы.

«Как только поднимемся, сразу осмотрю его», — пообещал себе Аоранг.

Убедившись, что кости не сломаны, он быстро обвязал царевича веревкой.

— Жди.

— А ты куда? — всполошился Аюр.

— Поднимусь и вытащу тебя.

— Только поскорее!

— Возблагодари пока Господа Исварху, — суховато ответил Аоранг. — С моей помощью он сегодня вырвал тебя из пасти князя червей-землеедов. Признаться, я о таком не слыхал — мохначи говорят: если уж кто угодил в его ледяные челюсти, так обратно уже не вернется…

— Знаешь, Аоранг, — задумчиво произнес Аюр, — в последнее время со мной происходят невероятные вещи. Тут явно не обошлось без божественного вмешательства. Может, кто-то в столице принес за меня особые жертвы?

— О чем ты?

— Когда я свалился с мамонта и земля повернулась, я соскользнул с ее края и падал ужас как долго… А может, это не пропасть была глубокой, а просто я падал слишком медленно?

Глава 15

Сказка о четырех обезьянах

Глиняные шары, оставленные Ширамом на ночь в костре, достаточно затвердели и вполне годились для задуманного им испытания. Он сам вылепил их — довольно кривобокие, ну да он и не гончар. Так даже лучше, будут стоять и не скатываться.

Саарсан вытащил их из золы и понес к возам, сопровождаемый недоуменным взглядом стража. Впрочем, следить, что там задумал маханвир, воин не стал. Всякому было известно, что накхи в своих занятиях сторонятся чужих глаз. А сейчас, когда Ширам еще был слаб, и вовсе не стоило любопытствовать. Накхи злопамятны, это каждый знает.

Между тем саарсан добрел до распряженных возов. Круторогие быки, мерно жующие траву в огороженном загоне, удивленно поглядели на человека и вернулись к своему занятию. Между тем накх огляделся и стал один за другим расставлять шары — где на край воза, где на дышло, то высоко, то низко, так что вскоре оказался окружен ими. Он прикрыл глаза, выдохнул… Закрепленные за его спиной клинки сверкнули в рассветном солнце и начали свой танец. Один шар разлетелся пополам, второй…третий… пятый… Ширам почувствовал, что на развороте теряет равновесие и земля неотвратимо приближается. Он съежился и выставил плечо, чтобы не врезаться лбом в предательски возникший перед ним край возка.

Вдруг чья-то сильная рука подхватила его, не давая рухнуть.

«Плохо, совсем плохо», — пронеслось в голове Ширама. Он медленно и осторожно приоткрыл глаза и увидел над собой расплывшееся в улыбке лицо Аоранга.

— Что это за игра, накх?

Ширам молча попытался высвободиться, но пальцы воспитанника святейшего Тулума держали не хуже медвежьего капкана.

— Тебе рано ходить, а ты мечами машешь, — не обращая внимания на попытки накха освободиться, заботливо объявил Аоранг. — Давай я отнесу тебя на место.

— Я сам пойду, — сквозь зубы прошипел Ширам. — Я просто оступился!

— У тебя голова кружится. Такое бывает после сильного удара. Это скоро пройдет. Мне Хаста рассказал…

— Я сам пойду.

Саарсан вырвался наконец из лап мохнача и тут же от слабости облокотился на передок стоящего рядом воза.

— Кто ведет отряд? — переведя дыхание, спросил он. — Ты сообщил ему, что, кроме спасенного царевича Аюра, здесь саарсан Ширам? Почему он до сих пор не представился мне?

— Кто?

— Дикарь, я спрашиваю очевидные вещи. Ты что, не понимаешь человеческую речь? Кто… — накх сделал паузу, давая время собеседнику понять его, — у вас тут главный?

— Я… — начал Аоранг.

— Я не спрашиваю о тебе, — перебил накх.

— Я — глава следопытов, — как ни в чем не бывало закончил любимец Тулума. — Я привел отряд на поиски пропавшей Охоты Силы. И я знаю, что ты здесь.

Ширам глядел на широкоплечего собеседника, не зная, что сказать. Неужели же и вправду могло статься, что государь Ардван послал на поиски наследника какого-то мохнача? Конечно, против истины не попрешь, и даже среди людей низкого происхождения изредка встречаются светлые головы — тому пример Хаста. Но это существо…

— Ты, верно, шутишь надо мной? — недобро щуря глаза, процедил накх.

— Вовсе нет!

— Но почему мохнач? — вырвалось у Ширама.

— А кто еще? — удивился Аоранг. — Кто лучше меня сможет найти потерявшихся в этой земле? Кто лучше знает, как правильно снарядиться? Я привел сюда следопытов. Хвала Солнцу, мы отыскали вас. И теперь я поведу отряд обратно…

— Нет — теперь я твой маханвир, и ты будешь выполнять мои приказы!

— Ты сильно ударился, Ширам, — покачал головой Аоранг. — Тебе надо много лежать и мало злиться. Не сомневайся — до того дня, как мы вернемся в столицу, я излечу тебя, и ты сможешь дальше играть в свои глупые накхские игры.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и неспешно пошел к загону, возле которого уже ожидали погонщики.

Целый день, от одного привала до другого, невзирая на просьбы Хасты, Ширам спускался с запряженного быками возка и шел рядом, держась за его край. Порой, когда головокружение становилось нестерпимым, он со скорбным лицом отлеживался на волчьих шкурах, устилавших дно возка. Затем вновь спускался и снова шел.

— Хоть мечи сними, — уговаривал его рыжий жрец. — Спина же еще не затянулась, рубец на рубце…

Накх, казалось, и не слышал его. Обращать внимание на боль, как и на причитания лекарей, он считал ниже своего достоинства.

К вечеру, когда отряд вновь остановился, Ширам почти без сознания рухнул на лежанку, заботливо сложенную для него возле костра. Он лежал, закрыв глаза, и мир ходил ходуном в его голове так, что хотелось ухватиться руками за землю.

— Ты спишь? — раздался у него над головой голос Аюра.

Саарсан открыл глаза:

— Нет. Думаю.

— Я принес тебе поесть. Погляди, какие клубни! Они только выглядят как комья грязи, но на самом деле очень вкусны. Аоранг отыскал их здесь неподалеку…

Накх приоткрыл глаза и увидел в руках царевича миску с чем-то темным, покрытым наростами. Он хотел было сказать, что не будет есть то, чем у него на родине кормят свиней, но сдержался, понимая, что тем самым оскорбит Аюра, который наверняка уже их попробовал.

— Если тебе не хочется, я велю поварам приготовить что-нибудь другое, — поспешно сказал Аюр. — Тут можно выбирать. Есть мясо, есть и вино… Как хорошо! Кажется, и во дворце не было такого выбора. И уж точно еда не была такой вкусной… — закончил он с невольным вздохом.

Конечно, он радовался избавлению от тягот пути и скорому возвращению домой. Но с тех пор как они встретили следопытов и путешествие вновь стало безопасным и предсказуемым, царевич порой испытывал странное разочарование. Он уже привык жить иначе и теперь чувствовал себя так, как будто настоящая, яркая, подлинная жизнь осталась там, позади, в диких землях…

— Ты, главное, выздоравливай, — заговорил он. — Вернемся в столицу — я попрошу отца назначить тебя маханвиром отряда моей личной стражи. И это только начало! Хаста со временем станет моим первым советником, а ты возглавишь войско…

— Я лишь верно служу… — привычно начал Ширам, но вдруг осекся. Он понял, что слукавит, заученно повторив, будто лишь выполняет долг. Неужели он и впрямь привязался к этому вздорному мальчишке? Впрочем, такому ли уж вздорному?

— Так что, попробуешь клубней?

— Благодарю тебя, солнцеликий. Однако сейчас мне кусок в горло не полезет, — отозвался Ширам, радуясь, что нашел подходящие, не обидные слова для отказа. — Как подумаю о том, что во главе следопытов поставили это обритое домашнее животное верховного жреца…

— Тебя никто не учил сдерживать язык? — раздался низкий голос поблизости.

Из темноты появился Аоранг. Он встал, уперев руки в бока, и посмотрел на Ширама сверху вниз:

— А я слышал, что накхи славятся вежливостью! Стало быть, слухи наврали?

Аюр хихикнул было, но посмотрел на Ширама и быстро сказал:

— Брат, не принимай его слова близко к сердцу. Аоранг воспитан жрецами, а те считают себя особыми людьми, которым дано право говорить с богами. Он не воин!

— Упаси меня от этого Исварха! — пылко добавил Аоранг.

Ширам поморщился.

— Кем бы ты ни был, жрецом, дикарем или животным, — холодно сказал он, — со мной веди себя почтительно.

И он, закинув руки за голову, уставился в небо, давая понять, что разговор с мохначом окончен.

Со стороны накха это и так была большая уступка, однако Аоранг не унялся.

— С чего ты призываешь меня быть с тобой почтительным? — спросил он, садясь у костра рядом с ним. — Пожалеть, как раненого, — еще могу…

— Пожалеть? — Шираму кровь бросилась в лицо от такого оскорбления. — Поосторожнее со словами! Я тебя и жалкий убью, моргнуть не успеешь!

— Ну вот чего бы хорошего сказал. Я тебе помощь предлагаю, а ты говоришь, что убьешь меня, — укоризненно сказал Аоранг.

Другой на его месте при виде выражения лица накха постарался бы незаметно уйти, но мохнач, наоборот, пересел к нему поближе и протянул руку. Ширам напрягся, но Аоранг, хвала богам, не коснулся его. С отсутствующим видом глядя перед собой, он провел рукой по воздуху над раненым. На саарсана как будто пахнуло холодным ветром, но что удивительно — одновременно по его коже пробежала волна жара…

— У тебя сильно болит спина — здесь и здесь. Давай полечу! Могу нажевать кореньев, замешать с мочой быка и натереть, будет очень хорошо, — предложил Аоранг с самым дружелюбным и ласковым видом.

Аюр отвернулся, давясь хохотом. Даже Ширам чуть не улыбнулся.

— Отойди, полоумный дикарь, — буркнул он, закрывая глаза.

— Ну как хочешь.

Слегка обидевшись, Аоранг отошел от накха и устроился поблизости, возле костра. Посидев там в задумчивости, он вдруг встрепенулся.

— Я понял, почему ты так мрачен! Я бы на твоем месте тоже жестоко страдал от тоски и мук совести. Если бы из-за меня погибли несколько десятков человек… — Он содрогнулся. — Страшно даже подумать! А ведь у них остались семьи, дети…

Ширам удивленно повернул к нему голову:

— Ты о чем?

— Я о тех, кто не вернется домой. Если бы я потерял весь отряд, как ты…

Ширам пожал бы плечами, не будь ему так больно ими двигать.

— Они ушли с оружием. Кто взял в руки оружие, должен быть всегда готов к смерти. Когда я поправлюсь, то вернусь в земли ингри с отрядом, дабы совершить возмездие. Так из-за чего же я должен жестоко страдать?

Аоранг долго смотрел на него.

— Что уставился?

— Ты очень груб, как и все вы, убийцы. А хочешь войти в семью солнцеликого государя Ардвана, живого бога ариев. Чем ты заслужил такую честь?

Даже Аюр онемел от такой невероятной наглости, а мохнач продолжал стыдить саарсана:

— Что о тебе известно? Что ты непревзойденный убийца? И что с того? Волки и саблезубцы тоже умеют убивать.

— Что ты понимаешь в воинском деле, дикарь? — презрительно бросил Ширам. — Слыхал ли ты вообще о чести и воинском долге?

— Ты о государевой службе? Не вижу, чем дрессированный саблезубец лучше, чем дикий. Дикий хоть свободен, а ты бегаешь на цепи и убиваешь по приказу хозяина, — рассуждал мохнач. — Что ты умеешь еще? Землепашцы, те хоть поля вскапывают, кидают в них какие-то семена, хотя этого я тоже не могу понять…

Ширам был так поражен, что и сам не заметил, как позволил втянуть себя в спор. И с кем?!

— Даже свинья может копаться в кореньях, — произнес он, приподнимаясь на локте. — А взять оружие и прямо посмотреть в глаза противнику может не каждый.

— Эка невидаль! — фыркнул Аоранг. — Все живущие смотрят в глаза смерти. Только они понимают, как хороша жизнь, — а вы, накхи, не дорожите жизнью ни своей, ни чужой. Зачем вам вообще жизнь, если вы ее цените, как прошлогодний снег?

— Жизнь только и бывает дорога, когда всякий миг ее возможно потерять, — возразил саарсан. — На самом деле это мы по настоящему ее ценим, а не вы — те, кто проживает день за днем тупо, как те мохнатые быки… А ваша хваленая любовь к жизни — не что иное, как обычный страх смерти.

— Страх смерти? Он мне неведом… — Аоранг подумал. — Но жизнь я люблю. Ведь она дана нам богами для творения. А использовать ее для того, чтобы прервать как можно больше других жизней, — значит извращать волю богов.

Он торжественно обвел рукой вокруг себя:

— Посмотри на звездное небо и подумай о том, кто все это создал! Единственная цель человека — попытаться стать ему подобным!

«Спорю о смысле жизни с мохначом!» — поразился безумию происходящего Ширам. Но ответил вполне серьезно:

— Единственная цель смертного — выполнять свой долг, данный ему свыше. Если ты делал что должно, то будешь вознагражден лучшим перерождением. Если нет — будешь наказан.

— Похоже, в прошлой жизни ты был удачливым саблезубцем, — хмыкнул Аоранг. — Пролил столько крови, что твои боги сделали тебя лучшим из племени убийц.

Ширам самодовольно улыбнулся:

— Верно, так оно и было. Таков закон. Ты — колос, я — коса.

Это соображение показалось Аорангу очень забавным. Он весело рассмеялся.

— Почему я должен уважать косу? Может, мне еще грабли уважать предложишь?

— Коса стоит уважения, поверь…

— Отродясь наш народ обходился без кос и не страдал.

— Ваш народ, может, и с мамонтами спал.

Аоранг помрачнел и нахмурился:

— А вот мамонтов не трогай…

— Будешь мне указывать, дикарь?

Лицо мохнача мгновенно переменилось, став совершенно звероподобным. В ладонь Ширама как-то сам скользнул метательный нож. Аюр, с увлечением слушавший их беседу, испуганно привстал…

Но тут из темноты появился Хаста и как ни в чем не бывало уселся рядом с ними.

— Послушайте сказку о четырех обезьянах, — начал он без всяких предисловий. — Есть на свете четыре обезьяны, от которых в мире всякое беззаконие и раздор.

Первая обезьяна считает себя сильнее всех прочих и полагает, что это дает ей право принуждать других, а кто не хочет покориться, тот должен умереть.

Вторая считает себя умнее всех прочих и учит жизни всех остальных, а тех, кто не хочет думать как она, и за обезьян-то не считает.

Третья обезьяна считает себя добродетельнее всех, а потому судит всех прочих — заслуги же их определяет сама, ибо остальные погрязли в темноте порока, а потому их мнение не имеет значения…

Ширам бросил на жреца косой взгляд и убрал нож в рукав.

Аоранг, мгновенно забыв о ссоре, с любопытством спросил:

— А четвертая обезьяна?

— А это я вам расскажу в следующий раз… — Хаста посмотрел на них выжидающе. — Если кто-нибудь из вас до него доживет.

Аоранг, обдумав услышанное, решительно повернулся к Шираму:

— Хаста мудр. А я был не прав. Даже такое нелепое и кровожадное существо, как ты, зачем-то создано богами. Кто я, чтобы идти против их воли?

И он с широкой улыбкой протянул ему руку.

— В одном притча права — ты и есть обезьяна, — ядовито отозвался накх. — А я с обезьянами не спорю. Уйди прочь, не зли меня…

Аоранг пожал плечами, встал и ушел. Ширам лег, завернулся в плащ, закрыл глаза и сделал вид, что спит. А может, и в самом деле заснул.

Хаста остался у костра вдвоем с Аюром.

— Так что четвертая-то обезьяна? — спросил царевич.

— Это самая худшая из обезьян, — помолчав, ответил жрец. — Она полагает, что исполняет волю богов на земле. И все, кто считает иначе, должны быть уничтожены во имя торжества Истины.

Когда скалы и травы начали сменяться зеленеющими деревцами, а солнце уже не только светило, но и ласково пригревало — а скоро начнет припекать! — пришла пора Айхе с ее мамонтом отправляться восвояси. Мохначихе предстоял долгий и одинокий путь к своему племени, но не это ее печалило. Последние дни перед разлукой она не отходила от Хасты, то утирая слезы, то чему-то радуясь, снова и снова о чем-то спрашивала его. Рано утром последнего их дня на Змеином Языке она, к удивлению и даже обиде Аюра, отказалась от всех предложенных даров, забралась на холку Айхо и уехала, жалобно подвывая. Еще долго после того, как неторопливо бредущий белый мамонт исчез за скалами, издалека доносился ее горестный вой.

Аоранг, сострадая соплеменнице всей душой, тоже смахивал слезы.

— Как тяжело полюбить всем сердцем и расстаться с любимым, даже не зная, суждено ли увидеться снова! — вздыхая, заявил он, когда следопыты весело готовились к последнему переходу. Завтра уже они пересядут с быков на быстрых лошадей и по удобным дорогам помчатся на юг, в столицу.

— То ли дело ты, — с обычной бесцеремонностью обратился Аоранг к накху. — Вот тебе неслыханно повезло. Хоть я не понимаю, чем ты заслужил такое счастье.

— Что?! — Ширам изумленно взглянул на мохнача. Никогда нельзя было заранее предположить, что еще учудит этот дикарь!

— Ты обручен с царевной Аюной. Я знаю. И понимаю, как ваш союз важен для благополучия Аратты…

Аоранг тяжело вздохнул еще раз.

«Всю жизнь мечтал, чтобы ты меня похвалил, косматый!» — подумал Ширам. Но почему-то ему стало тревожно.

— Ты что, знаком с царевной? — спросил он.

— Да.

— Вот как! — Саарсан был неприятно поражен, будто само знакомство с мохначом бросало тень на его нареченную.

— Она прекрасна, умна и добра, как фраваши, — продолжал Аоранг.

— Как кто?

— Преждерожденная душа, созданная из чистого света Исвархи. Вся ее жизнь суть благо и свет. А смысл ее существования — избавлять души, страдающие в нашем ущербном мире, от зла и боли. Ты разве не знаешь?

— Откуда мне знать? Меня не воспитывали жрецы Исвархи!

Шираму отчасти даже забавно было наблюдать, как мохнач, положив на колени свои лапищи, с умным видом рассуждает о тонкостях богословия. Но его покоробило, что Аоранг, похоже, лучше знаком с его невестой, чем он сам.

«Наверно, видел ее в храме на каких-нибудь богослужениях», — успокоил он себя.

Пришел Хаста, тоже грустный и молчаливый, забрался на воз и лег там, уткнувшись лицом в волчьи шкуры.

— Никогда не делай как я, солнцеликий, — сказал он через некоторое время, обращаясь к хитро поглядывавшему на него Аюру. — Я желал Айхе только добра… Но я легкомысленно позволил ей к себе привязаться, полагая, что меня ее любовные страдания никак не касаются… И теперь за это расплачиваюсь. Такие дары нельзя принимать безнаказанно…

— Этот ваш тайный разговор на стоянке? — догадался Аюр. — Так о чем он был?

— Я пообещал, что если Айха повезет нас в Аратту, то я выполню ее заветное желание. После того как я передам тебя государю, я должен вернуться на Змеиный Язык и прожить с ней год.

Аюр широко распахнул глаза, не в силах вымолвить ни слова. Даже Ширам был потрясен. Он подошел к возу и торжественно склонил перед жрецом голову.

— Я не ошибся в тебе, Хаста. Ты заслуживаешь глубочайшего уважения. Подобное небывалое самопожертвование достойно войти в легенды! Год с мохначихой… — Его передернуло. — Расстаться с жизнью было бы куда проще!

— И ты что, собираешься так поступить? — в ужасе спросил Аюр.

— А куда мне деваться? Я дал слово.

— Но это же невозможно! Как ты мог такое пообещать?!

— Я обязан был тебя оттуда вытащить, — страдальчески улыбаясь, сказал Хаста.

— Но какой ценой?! Год прожить в стойбище? С мохначихой?!

— А что такого? — обиженно встрял Аоранг. — Айха прекрасная девушка, очень милая и добрая. Вот вы оплакиваете Хасту, будто его собираются отдать в жертву подземным аарам, а я считаю, что ему повезло.

— Так, может, сам проживешь с ней год вместо него? — съязвил Аюр.

— Я не могу, — серьезно сказал Аоранг. — Меня уже избрала прекраснейшая из женщин. И пусть она вольна предпочесть другого — пока этого не случилось, я принадлежу только ей.

Хаста давно приучил себя не грустить подолгу. На крутом изгибе дороги он соскочил с воза и встал на обочине, глядя вниз и полной грудью вдыхая теплый воздух Аратты, напоенный терпкими ароматами горных трав. Перед ним в утренней дымке простиралась огромная плодородная долина, исчерченная прямыми линиями дорог, похожая с высоты на пестрое лоскутное одеяло. Далеко внизу белели крыши маленькой пограничной крепости, где их, видимо, сегодня ожидал ночлег.

— Послушай, Хаста… — раздался позади голос Аюра.

Огнехранитель обернулся. Царевич смотрел мимо него в золотистые дали, но мыслями как будто был не здесь.

— Я хочу спросить тебя как жреца. В последнее время со мной происходят удивительные вещи. Самое диковинное, конечно, это. — Он вытянул перед собой раненую руку. — Кому рассказать — не поверят, ведь даже шрама не осталось!

— Все равно расскажи обязательно, — посоветовал Хаста. — А мы подтвердим. Ты — избранник Исвархи…

— Я в этом не уверен, — тихо заметил Аюр.

— Что такое?

— Я вдруг подумал — точно ли Господь Солнце исцелил меня?

Хаста изумленно взглянул на царевича:

— А кто?

— Вот послушай, — заговорил Аюр, глядя в сторону. — Когда я соскальзывал в трещину, хватаясь за что попало, знаешь, о чем я думал? Об отце. Нет, не в том смысле, что звал его на помощь, — усмехнулся он. — Я думал о том, что я сейчас разобьюсь и он останется один… И это заставило меня вцепиться в край трещины, как будто я обернулся ящерицей… Я словно прилип к стенке… А еще я думал о том, что если я сейчас сорвусь, то вся Аратта осиротеет. И когда Солнце заберет отца к себе, то, скорее всего, начнется война… Я должен был остановить падение любой ценой, мне нельзя было умирать! И тут…

Аюр посмотрел на Хасту так, что у того пробежали мурашки по спине.

— Я увидел себя со стороны — как я падаю в пропасть! Я протянул руку и поймал себя — и очень-очень осторожно поставил на дно… Скажи, Хаста, кто спас меня на этот раз? И что мне со всем этим делать?

— Не знаю, что тебе сказать, светозарный, — озадаченно протянул жрец. — В священных книгах я не встречал ничего подобного и никогда о таком не слышал…

Он подумал и добавил:

— Так что, если кто-то начнет объяснять и говорит тебе, что делать, — не слушай. Если ты в самом деле избран, ты должен будешь найти ответ сам, и никакие жрецы тебе не помогут. А сбить с толку, заморочить — запросто. Это твой вызов — вот и прими его.

Аюр смотрел перед собой, обдумывая его слова. Его лицо в этот миг показалось Хасте совсем взрослым.

— Эй, взбодрись, светозарный! Мы уже почти дома. Аоранг послал вперед гонцов. Скоро ты со славой вступишь в столицу!

Хаста, щурясь, поглядел на небо:

— Посмотри, какой яркий сегодня восход. Аратта посылает тебе свои приветствия!

— А по-моему, — пробормотал Аюр, — он больше похож на кровь.

Эпилог

Пичуга на ветке, потревоженная нежданными гостями, прервала рассветную песнь и недовольно вспорхнула с куста, стараясь взлететь повыше. Но люди, идущие по выложенной камнем тропинке между высокой, усеянной капельками росы травой, были слишком увлечены разговором, чтобы заметить это. Один из них, немолодой грузный вельможа, хозяин дома и окружавшего его сада, держался с собеседником с подчеркнутым почтением, хотя тот был всего лишь надменный юнец в желтом плаще младшего жреца.

Люди остановились возле каменной стены в два человеческих роста высотой, так густо поросшей диким виноградом, что местами кладка и вовсе была не видна.

— Какой сегодня яркий алый восход! — глядя на красную полоску, заметил вельможа.

— Он несет нам удачу, — бесстрастно отозвался молодой жрец. — Господь Солнце радуется при виде праведных — тех, кто слышит его зов!

— Да благословит он спасителей страны, истинно любящих Аратту, — благочестиво добавил вельможа.

Он приподнял виноградные лозы, открывая спрятанную под ними дверцу.

— За ней тебя ждут мои люди. Они проведут тебя к воротам. Смешаешься с толпой слуг, ждущих, когда стража начнет выпускать челядь на рынок. Иди вместе со всеми. На постоялом дворе покажешь перстень, который я тебе дал. Тебе выделят лучшего коня.

— Конь не подобает жрецу.

— Значит, смени одежду. — В голосе вельможи прорвалось нетерпение. — Нужно торопиться. Ты говорил, что Вопрошание Трав и даже гадание на царской крови не дали однозначного ответа…

— Ответ пришел нынче ночью, — возразил жрец. — Святейший Тулум получил письмо от своего человека Аоранга.

— Ты точно знаешь?!

— Да, я видел письмо. Они нашли царевича. Он жив, здоров и возвращается в столицу.

— Тогда тем более нужно спешить! Если Аюр вернется на днях, все должно быть готово заранее, — прервал его знатный арий. — А потому заклинаю тебя — оставь свои жреческие правила, возьми коня и поспеши.

— А как же накхи? В городе их много…

— Это не твоя забота. Все, ступай.

Вельможа своими руками отодвинул тяжелую щеколду и приоткрыл дверь. Пара воинов городской стражи, явно дожидавшаяся за стеной, при виде хозяина дома низко склонилась в церемонном приветствии.

— Вы знаете, что делать, — кратко напутствовал их вельможа и тихонько подтолкнул своего собеседника.

— Да пребудет с тобой Господь Исварха!

— Да услышишь ты его зов!

Выпустив жреца, немолодой арий закрыл дверь. Еще раз взглянув на алый восход, пробормотал себе под нос:

— А все-таки больше всего это напоминает кровь. Что ж, если ей суждено пролиться — пусть так и будет…

Он повернулся, чтобы идти в дом, но вдруг услышал тихий стук в калитку.

— Что такое? Что он забыл?

Он досадливо отодвинул бронзовый засов. Калитка распахнулась, и в лицо хозяина дома уставились острия лунных кос. Краем глаза он увидел стражников в лужах крови и юного жреца с заломленными за спину руками и деревянным кляпом во рту.

«Накхи», — мелькнуло у него в голове. Он дернулся назад, пытаясь закрыть калитку, но та не поддавалась.

— Да как вы смеете?! — заорал он, холодея. — Вы знаете, кто я? Я прикажу казнить вас как разбойников!

— Конечно знаем, — послышалось за его спиной.

Знатный арий резко повернулся и увидел стоящего в тени дерева маханвира Полуночной Стражи.

— Ты — Артанак, бывший Хранитель Покоя, изменник.

— Вы не смеете…

В голосе вельможи уже не слышалось былой уверенности, только обреченность. Если государь посылал за кем-то Жезлоносцев Полуночной Стражи, участь несчастного была предрешена.

— Повелитель желает незамедлительно видеть тебя. И его. — Накх кивнул на связанного жреца, которого куда-то уже волокла пара жезлоносцев.

Хранитель Покоя схватился за кинжал и тут же получил удар по локтю тяжелым навершием бронзового жезла. Рука обвисла и перестала слушаться.

«Кажется, сломал», — кривясь от боли, подумал Артанак, проклиная змеиную быстроту накхов. Ему представилось, сколько боли ему еще предстоит вытерпеть в ближайшие часы и дни, пока смерть не избавит его, и он быстро заговорил:

— Я тебя знаю, ты — Мармар, родич саарсана. Послушай, я несметно богат… Я не прошу дать мне убежать — знаю, что не дадите. Но позволь мне уйти из жизни, как подобает арию! Я охранял покой государя три десятка лет. Я заслужил быструю смерть. Отдай мне кинжал и проси все, что пожелаешь! Хочешь, этот дом будет твоим?

— Нет, — холодно ответил маханвир. — Государь хотел с тобой говорить, а не плюнуть на твой никчемный труп. Но у тебя есть право выбрать, желаешь ли ты идти с нами добровольно, или же мои люди притащат тебя во дворец связанным, как пойманную на охоте свинью!

В глазах Артанака потемнело от страха, но он ответил с ненавистью:

— Что ж, Мармар, я тебе этого не забуду. Сегодня Ардван узнает много нового, очень много! Сопровождайте меня, накхи. Я желаю говорить с государем!

Молодой воин молча кивнул, затем обернулся к жезлоносцам:

— Ведите жреца с особой осторожностью. Следите, чтобы он не покончил с собой. Это первый слуга храма Исвархи, кого мы захватили в кругу заговорщиков. Он может много знать. А этих, — он указал на мертвых стражников, — разоружить и бросить в выгребную яму. Им там самое место.

Конец первой книги

Мария Семёнова, Анна Гурова

Аратта. Книга 2. Затмение

© М. Семёнова, А. Гурова, 2018

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство АЗБУКА®

* * *

Пролог. Айха на Ползучих горах

Мамонт обвил хоботом невысокий кустик у самой земли, выдернул его с корнем и метко закинул за спину. Девушка поймала его и уткнулась лицом в мелкие лиловые соцветия, кистями украшающие мягкие ветки.

— Я уже не плачу, братец. Но мне очень грустно. Ты добрый и хороший.

Зверь согласно мотнул головой и протрубил, чтобы разогнать давящую тишину. Он не понимал, зачем его названой сестре эти цветы, если она их не ест, но чувствовал, что они дают ей утешение.

Путь, которым Айха и ее мамонт возвращались в родные края, обоим был хорошо знаком. Одна из тех неизменных троп, которыми люди Ползучих гор ходили из века в век, следуя за стадами быков, оленей и носорогов. Тем же путем вдоль реки уходили в низинные земли проводники охотников и наемные погонщики. Каждый камень тут был памятен Айхе с детства, и это хоть немного успокаивало ее. Мохначи никогда не кочуют поодиночке — а они с мамонтом были одни-одинешеньки. А с тех пор как под горами завелись огромные черви-землееды, ходить и вовсе стало опасно.

— Как здесь пусто, братец, как тоскливо, — пожаловалась девушка своему побратиму. — Звери ушли, и люди ушли. Хоть бы чей-то голос услышать!

Айхо фыркал и мотал хоботом, соглашаясь с ней. Он был тех же лет, что она, и тоже никуда не ходил прежде без сородичей.

Когда они вышли к знакомой реке, Айха немного приободрилась. Быстрая полноводная речушка, шумная и обжигающе холодная, бежала между тусклых пологих сопок по равнине, поросшей березовым стлаником. Она текла с полуночи на полдень, как и все реки на Ползучих горах. Девушка знала, что все они берут начало на белых вершинах гор, в земле долгой ночи и вечного льда, где обитают лишь аары и духи зверей. Туда же отправляются мертвые, чтобы встретить свою новую судьбу и родиться заново. Но Айха — не шаманка и не великий охотник, чтобы бросать вызов духам в их земле. Она просто хочет догнать свое племя — и ждать там Хасту…

«Айха, почему ты мало улыбаешься?» — услышала она вопрос побратима.

Девушка подняла голову, отвлекаясь от дум.

— Потому что мне грустно, братец. Но ты не тревожься. Это как когда охотники уходят на дальние плоскогорья добывать косматых быков и все племя беспокоится о них и зовет домой. Не так, как если охотники вернулись, а твой муж или брат — нет…

Голос девушки дрогнул. Побратим бережно погладил ее хоботом по волосам — и не представить, что этим же хоботом он мог бы легко зашвырнуть ее на ближайшую сопку, если бы обезумел.

— Раньше-то я как думала? — заговорила Айха. — Так, как все девушки. Однажды встречу его и сразу пойму — вот он, лучший из молодых охотников! Он так красив — в мягкой одежде из пятнистой шкуры Прыгающего Сверху, на груди — бусы из его страшных клыков. У него волосы радостно золотятся, как первое теплое весеннее солнце. Его копье не ведает промаха, и он самый умелый целитель. Он — свирепый вождь в набеге на чужаков, надежный защитник детям и старикам своего рода в самую жестокую зиму. Со своим мамонтом они ближе, чем кровные братья, и готовы положить жизнь друг за друга…

Айха ненадолго задумалась, вспоминая последние дни своего путешествия с охотниками.

— Таким бы мог быть Аоранг. Он бы вырос вождем, если бы его ребенком не забрали и не искалечили люди Аратты. Они отняли у него род, имя, предков и память, они лишили его Огня Глаз и даже брата-мамонта! Они забрали все! А он и не понимает этого и считает, что очень хорошо живет у них. И еще сам пытался учить нас жить, как они, — когда тут впору броситься в ледяную трещину…

Она повздыхала над горькой судьбой Аоранга. Айхо кивнул и вздохнул вместе с ней, потому что понимал ее, как никто другой. Как можно вообще жить на Ползучих горах без побратима?!

— Мог ли ты подумать, что Айха выберет не охотника, а шамана? — Девушка вновь обратилась мыслями к тому, кто поймал ее душу, будто силками. — Как это страшно и чудесно! Все матери твердят дочкам: хочешь в жизни счастья — не бери в мужья ни шамана, ни его сына, ни внука, ни племянника! Никто не знает, когда его призовут духи. Шаман — не вполне человек, им владеют аары, а не ты. Каждый миг они могут навсегда забрать его у тебя… Но я ничего не боюсь! Ведь это Хаста…

И Айха снова погрузилась в свои мечты. То покачиваясь в вышине на холке мамонта, то неутомимо шагая рядом с ним, девушка представляла, как она встретит обожаемого ею араттского шамана на пороге своей котты, усадит его на шкуру подле очага, сама сядет рядом и назовет его своим мужем. От этих мыслей веснушки еще ярче проступали на ее бледных щеках, а обветренные губы растягивались в широкой улыбке. И белый мамонт радовался за нее. Лишь бы сестра была счастлива!

— Эй, эй, хватит! — время от времени одергивала себя Айха. — Недаром говорят: будешь на охоте мечтать о брачных утехах — или зверь уйдет, или лыжи сломаются. Вперед, Айхо, скорее домой!

К закату вдруг подул ветер с полуночи, и начало быстро холодать. В остывающем воздухе снова разлилось некое предчувствие скорой перемены. Айха выбрала место повыше и посуше, с привычной ловкостью устроила ночлег — нарвала сухой травы и веток, разожгла костер, бросила несколько комков сушеного мяса в подвешенное над углями кожаное ведро с водой… Мохначиха была крайне неприхотлива, но однообразная дорожная пища успела поднадоесть даже ей. Поглядев в сторону речки, Айха вспомнила, как Хаста ловил руками рыбу в ручье. Ах, если бы он был тут…

Солнце ушло за горы, и с темнеющего неба вдруг полетели, вспыхивая в отблесках костра, редкие снежинки. Первый снег! Айха обрадовалась невесть чему. А вот ее побратима, наоборот, что-то беспокоило. Девушка поняла это по его дыханию и пристальному взгляду, который он упорно обращал куда-то за реку, в сторону гряды низких сопок, хотя в темноте почти не видел. Она прислушалась и принюхалась, но за кругом света не было заметно ни звука, ни движения.

— Айхо, не бойся, — ласково сказала она. — Там никого нет. Это просто ветер.

Она подкинула веток в огонь, поглядела на кучу хвороста, чтобы убедиться, что ее хватит до утра. Не маловата ли куча? Ветки быстро прогорают…

Айхо переступал с ноги на ногу, фыркал, мотал головой и крутил хоботом.

— Перестань! Думаешь, мне не страшно? — хмурясь, проговорила Айха.

Она могла бы говорить с ним мысленно — побратим услышал бы ее. Но молодому мамонту хотелось слышать звук ее голоса, и она это тоже знала.

— Не тревожься, братец. Ты должен быть силен и спокоен. Ведь ты — хранитель моей души, а я твоей. Если мы не будем хранить друг друга, как мы доберемся до дому? — Айха подбросила в огонь сухую березовую ветку. — Хочешь, я расскажу тебе, как охотник искал солнце? Однажды, в самые первые времена, солнце закатилось и больше не вставало. Наступила долгая ночь. Люди очень испугались. И вот один охотник, самый смелый, сказал: я пойду в землю духов и найду солнце! Долго он шел во тьме на лыжах через снежные горы. Вдруг глядь — впереди яркий огонь. Подходит и видит большую котту, крытую шкурами небесных оленей. А в нем в очаге вместо огня — солнце сияет! А возле очага сидит женщина-мамонтиха и греется. Она была очень красивая, вся с ног до головы покрытая мягкой длинной шерстью, с белоснежными бивнями. Увидел ее охотник и говорит: «Отдай мне солнце!» — «А как же я буду греться?» — спрашивает она. «Я буду тебя греть!» — ответил охотник. И он остался у нее и взял ее в жены…

Айха призадумалась и некоторое время сидела, опустив подбородок на руки, глядя в костер и улыбаясь.

— Слышишь, Айхо? Мы с тобой кровные родичи, ведь тот охотник был наш общий предок! — тряхнув головой, продолжала она. — А знаешь, что было потом? Охотник жил с мамонтихой счастливо в тепле и сытости, но со временем заскучал. Он все время думал о своем племени и тосковал по нему. И тогда он встал однажды ночью, пока его жена спала, древком копья выкатил из очага солнце… Что там?

Айхо опять смотрел в темноту.

— Там кто-то есть, — произнесла Айха, быстро протягивая руку к копью и уже не спрашивая, а утверждая.

Теперь она и сама в этом не сомневалась. Кто-то смотрел из темноты на мамонта. И взгляд этот… Нет, он не был враждебным. Разве враждебно смотрят на долгожданную сытную трапезу?

«Да, я тут. Мне нужно живое мясо», — услышала она.

Держа копье, Айха встала и низким, рычащим голосом начала говорить тому, кто смотрел на ее побратима алчущим взглядом:

— Пошел вон! Ищи еду в другом месте!

Она вложила в голос всю свирепость и угрожающе подняла копье.

Тот, кто смотрел из мрака, не сразу, но послушался. Ощущение голодного взгляда пропало. Айха так и не разглядела, кто это был, а его запах ветер сносил в другую сторону.

— Враг ушел, — сказала она, опуская копье. — Слышишь, Айхо? Я прогнала его.

Но мамонт так и простоял всю ночь в полудреме, настороженно развесив уши в сторону реки.

Айха проснулась на рассвете оттого, что у нее замерз кончик носа. Над сопками разливалось сияние, повсюду искрились застывшие капли воды. Распадок был покрыт слепящим белым снегом, который вскоре превратился в хрусткую ледяную корку. Когда солнце поднялось высоко, стало теплее, и корка растаяла. Но прежде чем она исчезла, Айха нашла следы на замерзшем снегу. Это были следы Прыгающего Сверху — зверя, которого охотники Аратты называли саблезубцем.

Тропа вела дальше в сопки, забиралась все выше. Река понемногу мелела, превращаясь в ручей, скачущий среди валунов и скал. Айха уже не мурлыкала себе под нос песни и не предавалась мечтам о Хасте. Всякий раз, как сопки сближались и тропа оказывалась зажата в ущелье, девушка стискивала в руке копье, вглядывалась в нависающие скалы, прислушиваясь и принюхиваясь. Она не сомневалась, что саблезубец их преследует. Или — саблезубцы?

Этот вопрос очень беспокоил ее. Одиночка или стая? Она чувствовала присутствие по крайней мере одного зверя. У саблезубцев все не как у людей. Человеческий род держится вокруг матери, а саблезубец обычно живет один. Но в плохие, голодные годы к нему порой присоединяются родичи — сыновья или младшие братья, которые пока не настолько сильны, чтобы бросить ему вызов. Тогда они охотятся стаей, и встретить их — беда. К счастью, такое бывает редко. У Прыгающего Сверху такой свирепый нрав, что он не выносит рядом с собой никого, кто ему не повинуется, и сам никому покоряться не желает.

Следы были огромные, отпечатки передних лап — больше задних. Однако других следов Айха не нашла. Стало быть, это самец-одиночка и он заприметил себе Айхо. Молодой мамонт, отставший от стада, — желанная добыча для матерого зверя. Приглядевшись к следам, она заметила еще кое-что. Отпечаток одной из лап был слабее прочих. Значит, зверь берег ее, старался не наступать. Это немного обнадежило Айху. С раненым зверем справиться легче. Ясно теперь, почему он не ушел вместе с прочими. Но как же он, должно быть, голоден!

Преследователь шел за ними весь день, обходя то с одной стороны, то с другой, но ни разу не показался. Когда начало вечереть, Айхе стало очень тревожно. Она вовсе перестала мечтать, как заживет с Хастой, и только вздрагивала от каждого шороха или порыва ветра. От постоянного ожидания нападения мохначка очень устала, но угроза никуда не делась, наоборот — все возрастала. Саблезубец как будто молча давил ей в спину тяжелым взглядом.

— Этот зверь очень ловкий охотник, Айхо. Он следит за нами весь день, но сам ни разу не показался, — сказала она побратиму, положив копье поперек коленей и отчаянно зевая. Ее клонило в сон, но спать было нельзя. — Он идет так, чтобы ветер сносил его запах. Ох, братец, смотри не подпускай его близко!

Следующей ночью, уже под утро, они его наконец увидели. Первым саблезубца заметил мамонт — громко всхрапнув, он попятился, едва не угодив задом в костер. Дремавшая вполглаза Айха вскочила на ноги, схватив копье. Прыгающий Сверху, прихрамывая, медленно вышел из-за торчавшей поодаль скалы и остановился, не сводя глаз с мохнатой горы мяса перед собой. Взгляд его был совершенно неподвижен, а нижняя челюсть подрагивала от алчности. Это был уже стареющий, но все еще могучий зверь, с широкой грудью и огромными желтоватыми клыками. Видно было, что девушки он не особенно опасается, хоть и не упускает из виду ее копья. Саблезубцы сторонились людей, потому что не понимали их. Люди то и дело придумывали против них что-то новое и опасное.

Айха изо всех сил стиснула древко. Она могла бы метнуть его в зверя и, скорее всего, попала бы, но сомневалась, что сможет нанести ему смертельную рану.

— Уходи, старик! — хрипло крикнула Айха, делая решительный шаг и поднимая копье. — Я тебе его не отдам! Брат моей матери убил пятерых твоих родичей! Видишь это копье? Я воткну его тебе в брюхо!

Прыгающий Сверху скользнул по ней досадливым взглядом, чуть припал на передние лапы, опуская к земле голову, но не сводя глаз с мамонта, и начал медленно приближаться. Айху обожгло то ли страхом, то ли отчаянием. Этот зверь, даже раненый, чудовищно силен. Если он кинется на побратима, ей не остановить его…

— Может, я и не убью тебя, но искалечить сумею, — яростно заговорила она, отгоняя душевную слабость. — И куда ты дальше денешься? Будешь подыхать с голоду в сопках?

Саблезубец остановился, повернулся к ней и оскалился.

«Уходи, пока жива! Не мешай охотиться!»

Айха смотрела на его страшные клыки, подобные двум длинным костяным ножам, и ей хотелось плакать.

— Ждешь, когда я ослабну, да? Я из-за тебя не сплю уже вторую ночь. А когда я усну, нападешь?

«Не плачь, — запретила она себе. — Он того и хочет! Чтобы я злилась, начала метаться, бросилась в бегство… Стоять и ждать! А когда он кинется — шаг вперед, упасть на колено и ударить снизу в живот!»

Что хищник рано или поздно бросится, Айха уже не сомневалась. Она знала, как охотятся саблезубцы. Он может очень долго бродить вокруг да около, держась в безопасности и выжидая тот самый миг для единственного броска. Один точный удар клыками — а дальше можно отскочить и просто ждать, пока жертва истечет кровью.

Мамонт задрал хобот к сереющим небесам и громко затрубил, призывая сородичей. Но, кроме них с Айхой и клыкастого хищника, выбирающего миг для броска, в округе никого не было. Мамонту было очень страшно. Айха чувствовала это. Этот страх пытался достучаться до ее сердца, но она помнила с детства: как только дрогнешь, хищник непременно прыгнет. «Надо напасть самой, — решила вдруг она. — Ни один зверь не любит, когда добыча сама начинает на него охотиться!»

Айха сузила глаза в едва заметные щелки, с шумом выдохнула, прыгнула вперед и сделала выпад копьем. Она видела, как напряженно и резко подрагивает куцый хвост саблезубца. Зверь отскочил на полшага, оскалился ей в лицо и зарычал.

«Сейчас», — подумала Айха и с силой ткнула копьем в распахнутую пасть. Бронзовый наконечник, выменянный у охотников, лязгнул, скользнул по чему-то твердому, явно не причинив саблезубцу особого вреда. Но тот вдруг обиженно взревел, отскочил за камни и будто растворился в предутреннем тумане.

«Он успел захлопнуть пасть. — Айха разочарованно проводила взглядом саблезубца и опустила копье. — Но все же я попала!»

Она наклонилась к земле — в сухой, уже пожухлой траве лежал окровавленный кривой зуб. Вот это да! От радости погонщица начала приплясывать на месте.

— Я его ранила и прогнала! — закричала она.

«Я возьму это с собой, повешу на шею, и когда Хаста придет — покажу ему! Конечно же, после такого он станет мне мужем, может, даже и не на одно время трав!

Она вдруг подумала — а если саблезубец вернется?

Но вокруг не было слышно ни звука. Девушка повернулась к своему побратиму.

— Видел? Он убежал! — радостно сообщила она. — Айха — сильная! Айха — храбрая! Айха будет хорошей женой!

Белый мамонт благодарно кивал и, выставив вперед согнутую ногу, предлагал ей взобраться ему на спину и продолжить путь.

— Айха победила саблезубца! — приплясывая, закричала девушка, и, обняв хобот своего любимца, прильнула к нему щекой. — Пойдем! Нам нужно спешить. Дома уже заждались!

Утром в разрывах серых туч проглянуло солнце, делая Ползучие горы не столь унылыми, какими они виделись перед рассветом. Словно желая вознаградить Айху за смелость, дневное светило начало ласково пригревать. Очень скоро покачивающаяся на спине мамонта девушка разморенно прикрыла глаза и, покрепче схватившись за длинную шерсть на загривке своего побратима, уткнулась в нее лицом. Пребывая то ли в сладкой дремоте, то ли в мечтаниях о том дне, когда огневолосый Хаста обнимет ее и совершит то, о чем ей рассказывали мать и бабушка, Айха уже будто воочию видела, как все будет происходить, и улыбалась во сне.

Мамонт, послушный ее беззвучному приказу, шел неспешно, чтобы не трясти свою спасительницу. Она вдруг почувствовала, даже не успев это осознать, что Айхо замедлил шаг. Его тревога сразу передалась девушке. Она ощущала опасность, но не могла понять откуда.

— Что случилось? — спросила она, открывая глаза.

«Плохая земля, — отозвался побратим. — Под нами нет дна. А сверху…»

И в тот же миг мощная пятнистая туша с яростным ревом рухнула с уступа скалы, под которой они как раз остановились. Ударила плечом, сшибая девушку с холки мамонта. Айха взмахнула руками, но так и не успела поймать равновесие и с криком ужаса полетела наземь.

Саблезубец, напавший из засады, уже был на земле и готовился к следующему прыжку. Он невероятно широко распахнул пасть, чтобы ударить клыками мамонтову ногу под коленом — и отскочить, давая мохнатому великану упасть и больше не встать. Раскинув беспомощно руки, Айха падала, казалось, прямо на него. Ей казалось, что она уже чувствует спиной прикосновение клыков — но тут уютный надежный хобот подхватил ее в воздухе, высоко поднял и бережно поставил на тот самый уступ, с которого миг назад прыгнул саблезубец.

Все произошло так быстро, что Айха и понять толком ничего не успела. Удар, полет, рывок — и она уже стоит на скале, а у ее ног внизу белый мамонт жмется к скале и угрожающе размахивает хоботом, пытаясь не подпустить к себе голодного хищника. А тот кружится, стараясь зайти сбоку, отскакивает, рычит, готовясь вогнать клыки в сопротивляющуюся добычу.

— Уходи, уходи! Прочь!

Айха оглянулась, схватила лежащий поблизости увесистый камень и швырнула его вниз, стараясь попасть в саблезубца. Тот увернулся, но за первым камнем последовал еще один и еще…

Вдруг скала, мгновение назад казавшаяся нерушимой, с долгим ужасающим грохотом поползла вниз, заваливая обратную дорогу.

Воздух потемнел от каменной пыли. Перепуганный саблезубец нелепо мявкнул и опрометью помчался прочь от этого злого места. Айха вновь запрыгала, радостно выкрикивая обидные прозвища для удирающего хищника.

Но внезапно замерла — ей почудилось, что рядом с ней кто-то есть.

Сквозь затихающий грохот осыпи, будто родник, пробивалась долгая, чистая, переливчатая трель.

Все волоски на коже Айхи встали дыбом.

Каменная пыль понемногу оседала, и вскоре мохначка разглядела на краю осыпи девочку-лесовичку. Ее сложно было не узнать — такие огненные волосы, похожие на пылающий костер, Айха в своей жизни встречала только у двух человек….

Девочка из леса стояла на камне, держа в руках большую, сделанную из полой кости дудку, и озиралась по сторонам. И все бы ничего, но за ее спиной, словно сами по себе, шевелились черные перепончатые крылья…

— Сгинь, нехороший дух! — испуганно вскрикнула Айха.

Услышав голос сестрицы, и без того встревоженный мамонт взревел и резко взмахнул хоботом, выбивая дудочку из призрачных, будто слепленных из тумана, пальцев рыжеволосого духа.

В тот же миг будто бы еще кто-то вмешался в их схватку. Небо внезапно словно заволокло черной тучей. Налетел, завыл ветер. Снова дрогнула земля. Воздух наполнился рокотом, покатились камни, поползла из-под ног земля… Испуганно затрубил Айхо, призывая названую сестру. Но мохначка не могла шевельнуться. Она вжалась в скалу и зажмурилась, мысленно призывая ааров своего рода себе на помощь.

Когда все утихло, Айха открыла глаза. Вокруг оседала пыль. Осталась груда камней, завалившая тропу, — и никаких следов девочки с черными крыльями.

Часть 1. Опустевший трон

Глава 1. Ярость Тарэн

— Смотрите! — закричал Аюр, указывая вдаль. — Вон там, за лесом, — видите, вспыхивает, словно звезда? Это же сияет купол главного храма Исвархи в Верхнем городе!

Дорога, которая с самого утра петляла среди перелесков и созревших полей, к полудню поднялась на высокий холм. С его голой, продуваемой ветром вершины открывался простор, на котором словно столкнулись в битве лес и степь. Справа до края земли, куда только падал взгляд, желтели травы; их пересекала нитка утоптанной дороги, по которой отряду предстояло ехать дальше. По левую руку на полночь уходил бескрайний хвойный лес.

Эта чащоба, длинным мысом врезавшаяся в поля, была самой южной оконечностью огромного лесного предела, который включал весь север Аратты и звался Бьярмой. Как будто огромный косматый зверь вытянул в сторону солнца зеленую лапу. Среди темной и мрачной зелени сосен, елей и лиственниц, словно вспышки пламени, золотились березы и багровели клены. В голубом небе, громоздясь, медленно плыли белые горы-облака. Когда они закрывали солнце, золотая искра в туманной дали за лесом исчезала. Когда солнце выходило — вспыхивала снова.

— Похоже, ты прав, — подтвердил Ширам, телохранитель царевича, а с недавних пор и его друг, ехавший с ним бок о бок.

— Неужели дом и впрямь так близок?

Аюр засмеялся от счастья.

Ширам неожиданно тепло улыбнулся подопечному. В душе он чувствовал почти то же, что и царевич. Наконец-то все позади! Охота Силы, пусть и омраченная гибелью почти всех ее участников, все же завершена. Пусть даже они возвращаются без славы и добычи… Но главное, царевич жив и здоров. Да и Аюр, изрядно повзрослевший в походе, уже больше не тот надменный и своенравный мальчишка, который покинул отцовский дом. Сейчас он гарцевал на буланом жеребце поблизости от накха, не скрывая обуревавшей его радости. Ширам старался сдерживать своего коня, чтобы не оказаться впереди наследника престола.

— Я расскажу отцу о том, сколько раз ты спасал меня! О том, как ты жертвовал ради меня жизнью на Змеином Языке и являл отвагу, равной которой не сыскать даже в легендах!

Ширам молча улыбался, слушая его слова. Они звучали искренне. Но из головы накха все же не шел давешний разговор с Аорангом. Почти семь десятков человек покинули столицу, отправляясь с царевичем на охоту, — а возвращаются лишь трое… «Виноват ли я в этом? И что должен испытывать? — раздумывал он. — Но что и почему? Все сгинувшие в походе воины сами избрали свою судьбу. Смерть их была достойной мужчин…»

Получив от государя обещанную награду за сохранение жизни наследника, Ширам собирался непременно попросить его выделить отряд, чтобы вернуться и отомстить коварным ингри за подлую измену. Он вдруг припомнил чучело убитого на охоте чудовища. Сейчас бы оно не помешало… Но, увы, осталось в захваченном лесовиками лагере. Кстати, там тоже погибли люди, вспомнилось Шираму. Всякие слуги, брадобреи, повара… За них он тоже отомстит. Почему ж не отомстить?

— Хаста, — он развернулся в седле к едущему чуть в стороне жрецу, — весь поход ты вел записи…

— Да, маханвир, — становясь вновь безукоризненно почтительным, отозвался рыжий огнехранитель.

— Ты отдашь их государю?

— О нет. Когда мы войдем в ворота столицы, наши пути разойдутся. Вы пойдете ко двору государя, а меня там не ждут. Мы с Аорангом поедем в главный храм Исвархи.

— Но государь захочет узнать о походе во всех подробностях. Кто лучше тебя сможет рассказать?

— Он. — Хаста указал на царевича. — Ему всегда будет куда больше веры, чем мне и вам. Но я передам записи брату государя, святейшему Тулуму. А если государь пожелает объяснений, то немедленно приду на зов солнцеликого.

Ширам досадливо отвернулся. Конечно, наследник престола скажет о нем хорошие слова — однако лишь богам ведомо, какая чаша окажется весомее.

Тем временем Аюр похлопал коня ладонью по шее, успокаивая скакуна, и громко спросил, отыскивая взглядом главу следопытов:

— Аоранг, где ты? Сможем ли мы добраться до дому уже сегодня?

— Смотря какую дорогу выбрать, — ответил тот, подходя со стороны медленно ползущих возов.

Молодой мохнач вообще предпочитал идти пешком. Усталости он, кажется, не знал вовсе.

— Что значит «какую»? Самую короткую!

— Значит, надо ехать по старой, через лес, — чуть подумав, сказал Аоранг. — Если не будем мешкать — к полуночи можем быть у стен столицы.

— По лесной дороге? — озадаченно повторил Аюр. — Что-то я ее не помню. Кажется, из столицы мы по ней не ехали.

— Так и есть, господин, — раздался из-за спины мохнача голос одного из следопытов. — Лесной дорогой нынче мало ходят, если острой нужды нет.

— Это еще почему?

Брови престолонаследника удивленно взметнулись. Он поглядел на колышущееся под горой зеленое с прожелтью море деревьев.

— Ведь так же куда быстрее, чем в объезд!

— И то верно, — согласился охотник. — Ежели кругом идти, так еще день пути будет. А если с грузом, то и все два. Так что с нашими-то волами еще не скоро доберемся.

— Ну вот, — подбоченился царевич. — К чему нам кружить? Пойдем напрямик, через лес!

— Можем и через лес, — согласился Аоранг, не меняясь в лице, — чего нельзя было сказать о его подчиненных-следопытах.

— Не надо бы туда ходить, господин! — воскликнул один из них, с раскосыми светлыми глазами. — Лес этот проклят! Там еще в прошлое царствование стояла кереметь Матери Тарэн, великой и свирепой госпожи бьяров…

— Что мне за дело до лесной нечисти? — сразу сообразив, в чем дело, недовольно ответил Аюр. — Или я должен бояться ложных богинь, как невежественные простолюдины? Да я теперь тем более туда поеду!

— Да и нет там больше керемети, — добавил Хаста, который тоже слыхал об этой истории. — Лет двадцать, как бьяров с их колдовством из леса прогнали…

— Только, уходя, они свой лес прокляли, — добавил неугомонный следопыт. — И теперь иной раз бывает: путник в лес-то вошел, а обратно не вышел!

— Разбойники? — предположил Ширам, окидывая пристальным взглядом чащу.

Царевич презрительно фыркнул:

— Нас тут пара дюжин вооруженных мужчин, да еще и Ширам, который один дюжины стоит! Уж как-нибудь от бьярских нечистых духов отобьемся!

— Как повелит светозарный, — обреченно вздохнул светлоглазый следопыт. — Одно только скажу: ежели этой дорогой идти, то никуда сходить с нее нельзя. Деревьев, кустов, даже чтобы обогреться, не рубить. И уж конечно, боги нас сохрани там заночевать!

— Там мы прямо сейчас и пойдем. Аоранг, что скажешь?

— Лесная нечисть — грязь перед ликом Исвархи, — спокойно подтвердил мохнач. — А дорога через чащу и впрямь короче, хоть и похуже, конечно. Что до разбойников, о них тут давно не слыхали.

— Тогда распорядись сворачивать под гору! До сумерек уже на новую дорогу выйдем, а оттуда и до столицы рукой подать.

Аоранг кивнул и отошел. Светлоглазый охотник последовал за ним, пробормотав себе под нос:

— А только кругом было бы куда спокойнее…

Возы медленно съехали под горку, и сразу же будто стемнело — сомкнулись над дорогой густые сосновые кроны, сдвинулись еловые стены. Все вокруг окуталось зеленым сумраком. Деревья, особенно раскидистые ели, росли тут так густо, что сойти с дороги и захочешь, не выйдет. Дорога, впрочем, была широкая, в две повозки, и прямая, как и все большие дороги Аратты, хоть и изрядно заросла. Запахло грибами и мхом. Люди невольно притихли, с опаской глядя по сторонам.

Жители южной Аратты лес не любили, относились к нему настороженно, в отличие от тех же бьяров, для которых он был родным домом. А это не просто лес, а обиталище духов, жаждущих отмщения. Кое-кто из следопытов, особенно из северян, тайком прикасался к обережным поясам, шепотом прося Мать Тарэн не гневаться и пропустить их невредимыми. Ибо сильнее и страшнее не было богини у бьяров.

Когда начало вечереть, стена елей вдруг расступилась, будто пропуская вперед кряжистый замшелый дуб. Огромное дерево стояло, ограждая чащу, растопырив во все стороны толстые корявые ветви. С иных все еще свисали жертвенные ленты, полинявшие от дождей и снегопадов. У корней, в сухой листве, белело что-то, весьма похожее на кости. Чьи — рассматривать никто не пожелал. Ведь для этого надо было сойти с дороги.

— Вот когда пришли кереметь разорять, — послышался за спиной Аюра громкий шепот, — глядь — в лесу дубы человеческими кожами увешаны! А вокруг черепа…

— Хватит врать-то! — со смехом перебил его товарищ.

Но его смех прозвучал одиноко и затих. Всем было жутковато перед этим деревом, которое, казалось, смотрело на них, изучая и запоминая каждого…

— Как тут тихо, — отчего-то шепотом произнес Аюр, когда отряд двинулся дальше.

Ширам кивнул.

— И птицы не поют…

— Не поют.

Лицо накха застыло. Он прислушивался к себе, пытаясь понять, что именно его тревожит. Нет, слежки вроде не было. Но что они в этом лесу не одни — в этом он не сомневался.

Аюр искоса поглядел на старшего товарища. Со стороны Ширам выглядел, как и прежде, спокойным, погруженным в свои мысли. Но царевич уже знал, что скрывается за таким спокойствием.

— Что, следят? — еле слышно проговорил он, стараясь не привлекать внимания прочих.

— Не понимаю, — помедлив, ответил накх. — Но здесь кто-то есть.

Аюр не стал вертеть головой, как непременно сделал бы прежде, а тихо произнес:

— Может, какой-нибудь местный охотник на всякий случай ушел с дороги, завидев незнакомых всадников?

— Только безумец решит охотиться в заповедной чаще. Ты же слышал — сюда по своей воле никто не ходит.

Царевич, не удержавшись, быстро огляделся и на всякий случай поправил налуч. Но вокруг была все та же стена деревьев.

Аюру тоже стало не по себе. Ощущение непонятной угрозы разливалось в воздухе. Судя по беспокойству следопытов, его ощущали многие. Только Аоранг не проявлял никаких признаков страха. Однако и он, прищурившись, глядел поверх еловых лап, будто пытаясь высмотреть что-то среди хвои…

Ширам пытался уловить знакомое ему ощущение взгляда в спину, но его не было. Скорее, смутный, безотчетный ужас, которым веяло откуда-то из чащи. Этот лес пробуждал в саарсане давно забытые ощущения, жутковатые и волнующие одновременно. По рукам накха бегали мурашки, кровь шумела в ушах, но при этом он видел, слышал и обонял гораздо ярче, чем обычно. Нечто шевелилось в нем, медленно ворочаясь, и тоже прислушивалось — нечто древнее и куда большее, чем он сам.

— Кто-то там, в лесу, очень боится, — вдруг произнес он.

— Как ты это понимаешь? — спросил Аюр.

— Испуганный человек смотрит так… — Накх задумался, подбирая слова. — Его взгляд едва касается тебя. Скользит, точно слабое дуновение студеного ветерка…

— А как смотрит враг?

— Если бы глаза врага умели метать стрелы, его жертвы бы уже лежали на земле, утыканные древками, как ежи иголками…

— Расскажи, как ты это делаешь! — с завистью воскликнул царевич. — Я тоже хочу научиться.

— Этому учатся с раннего детства… Стой!

Ширам резко натянул поводья и повернул коня, закрывая царевича.

— Тревога!

Он не успел договорить. Из подлеска шагах в двадцати перед отрядом с треском и невнятным воплем вывалилось нечто человекоподобное — с всклокоченными, черными как смоль волосами и бородой, заплетенной в три косы. В руках незнакомец держал короткое боевое копье с широким наконечником.

Наследник престола мгновенно вскинул лук:

— Ага! Получай!

Коротко ударила тетива, оперенное древко свистнуло над головой накха, и в следующий миг чернобородый, выпучив глаза, рухнул наземь. В горле его торчала стрела. Одной рукой он пытался выдернуть ее, вторая уже скребла землю в предсмертных судорогах.

Все на миг застыли, а потом быстро окружили царевича, хватаясь за оружие. Но вокруг снова стало тихо. Никто больше не ломился сквозь лес, никто не трещал ветками в чащобе.

— Зачем? — страдальчески проговорил Ширам.

— Что «зачем»? — удивился царевич, опуская лук.

— Зачем ты его убил?

— Но… Он же напал на нас!

Аюр смутился — он-то был доволен своим метким выстрелом и ожидал, что наставник похвалит его.

— Я бы взял его живым, — объяснил накх. — А теперь поди пойми, чего он хотел…

— Как — чего? Разве это не разбойник?

— Ширам, не ответив, спрыгнул с коня, прошел вперед и склонился над распластанным на тропе человеком. Тот был уже мертв — стрела вонзилась ему прямо в гортань. Накх покачал головой и принялся разглядывать бездыханное тело. Убитый не был ни арием, ни вурсом, ни бьяром. Здешние жители не носят таких черных, заплетенных тремя косами бород.

Ширам повернул к себе ладони мертвеца — да, этот человек никогда в жизни не держался за рукоятки плуга. Но ладонь крепкая. Скорее всего, дротики он при жизни метал отменно. Накх бросил взгляд на нож, искривленный, будто длинный клык, привешенный сбоку к поясу убитого. Кроме него и короткого копья, другого оружия при нем не было. Однако подобные ножи Ширам встречал не раз — у него и у самого был такой же.

Он достал из-под наруча один из клинков и начал вспарывать рубаху у незнакомца на груди.

— Что ты делаешь? — спросил царевич, подходя к нему.

— Тут должен быть знак. Они ставят его в юности, проходя мужское посвящение, — делают надрезы на груди и втирают туда пепел из кузнечного горна в знак родства со священным огнем…

— Какой странный обычай! Я даже не слыхал о таком. Он принят у накхов?

— Нет… Вот, смотри. — Ширам указал на священные надрезы. — Удивительно. Это сакон!

Аюр с любопытством уставился на мертвеца. Раньше он только слыхал о саконах, но никогда их не видел. Эти горцы из котловины хребта Менди-Саконы были ближайшими соседями накхов, но при этом умудрялись веками жить с ними в мире. Разгадка была проста — они славились по всей Аратте как непревзойденные кузнецы и оружейники. Саконы поклонялись богу грома, который именно им скинул с неба золотой молот и наковальню. Они никого не пускали к себе и не горели желанием выходить за пределы своих неприступных скал.

— Что человек из народа кузнецов делал в священном лесу бьяров? — проговорил крайне озадаченный Аюр.

— Вот именно, — кивнул Ширам. — Что заставило его покинуть свой род? Разве что месть — или попытка сбежать от мести…

— Почему же он на нас напал?

— Он и не нападал, — раздался голос подошедшего Аоранга.

— Что? — удивленно повернулся к нему Аюр.

— Бедняга нас даже не видел. Ты разве не заметил, царевич, что этот человек выскочил из чащи, не помня себя от страха?

Ширам нахмурился:

— Пожалуй, ты прав, следопыт. Он ломился через лес с таким шумом и треском, будто совсем потерял голову. А испугать сакона — дело непростое…

Все тут же обернулись в сторону деревьев.

— Что его так напугало? — озвучил общую мысль Аюр.

Лес, будто в ответ на его вопрос, совсем затих. Вдруг зашумели, заскрипели сосны, словно порыв ветра пробежал по верхушкам. Или это сама заповедная чаща издала тяжкий, долгий, нечеловеческий вздох?

Следопыты застыли, бледнея и шепотом взывая к Исвархе и семи Святым Огням. Руки потянулись у кого к оружию, у кого к оберегам. Аюр напрягся, чуя возрастающую опасность, но не понимая, откуда она приближается.

Чьи это взгляды? Кажется, будто деревья выжидающе смотрят на чужаков. Ветер остановил свой полет, опасаясь мешать тому, что должно свершиться. Земля проснулась и раскрыла жадную пасть, чтобы напиться свежей крови, которой ее так давно не поили в этом лесу…

Нечто — нет, не приближалось и не подкрадывалось. Оно словно возникло из пустоты прямо перед отрядом. И вслед за этим, будто отмахнув полог, выступило из кустов на опушку.

Невозможно было понять, человек это или зверь. Существо имело три мертвых безглазых лица, бурую мохнатую шкуру и длиннющие когти на лапах — или руках, — точь-в-точь как у росомахи. При виде стоящих на дороге путников три лица существа даже не шевельнулись. Но откуда-то из его утробы раздался такой жуткий, надсадный вой, что видавшие виды охотники окаменели, не в силах не то что броситься наутек — даже отвести взор.

Не вымолвив ни слова, Ширам метнул в лесное страшилище кинжал, которым только что разрезал одежду убитого. Оружие свистнуло в воздухе и глубоко вонзилось в грудь хранителю чащи. Но тот даже не заметил его. Существо продолжало наступать, будто кинжал не вошел ему в грудь по самую рукоять.

Ширам уже был на ногах, и подвешенные за спиной мечи с быстрым шелестом покинули ножны. Удар — трехликое существо вскинуло когти, отражая выпад, и попыталось с размаха полоснуть накха по груди. Саарсан отскочил в сторону. Лапы неведомого врага одна за другой свистнули у него возле самых глаз. Накх снова ударил. Его клинок рассек мохнатую шкуру, но ни капли крови не выступило из раны!

— Ярость Тарэн! — завопил светлоглазый следопыт.

Словно пробужденные его воплем, следопыты побросали оружие и на подгибающихся ногах кинулись прочь. Некоторые из них упали в траву, да так и остались там лежать, что-то подвывая про Мать Зверей…

Рядом с Ширамом остался только ничего не понимающий Аюр.

Зачарованно глядя на страхолюдину, он с трудом нащупал торчащую из колчана стрелу и выпустил ее во врага. Стрела с сухим стуком воткнулась тому в лоб одного из трех лиц и закачалась, явно не причинив ни малейшего вреда. Царевич выстрелил второй раз, почти в упор, — и промахнулся…

Глядя на врага, который был уже в нескольких шагах, Ширам вдруг почувствовал, как в нем что-то развернулось и расправилось, как его змеиное знамя, наполненное ветром. С его губ сорвалось шипение. Он как будто стал выше; наполнявшая его первородная сила подняла его над землей, и он стал вровень с трехликим. Чудовище взвыло и ударило накха когтями прямо в лицо. Ширам отшатнулся всем телом, сам не поняв, как успел это сделать, и перекатился через спину назад. Но едва вскочил на ноги — лесной страж с рычанием кинулся на него.

— И-эх!

Совсем рядом послышался громкий выдох. Тело мертвого сакона вдруг взлетело в воздух, пролетело шагов десять и шлепнулось под ноги чудовищу. Трехликий, споткнувшись, ничком рухнул на дорогу. В тот же миг Ширам прыгнул ему на спину. Жестко, будто заколачивая бронзовый гвоздь, он опустил рукоять меча на затылок неведомого существа. То рванулось, Ширам снова ударил. Послышался треск, как от раскалываемой доски.

— Э! — воскликнул саарсан. — Это не чудище! Тут личина!

Он ударил по трехликой голове еще раз, и та разлетелась на части.

Лесное диво дернулось и застыло. Пальцы с огромными когтями еще скребли по земле, загребая пыль, но уже без прежнего остервенения.

— Я его оглушил, — стаскивая с головы трехликого вырезанную из дубовой коры личину, довольно сообщил накх.

— Вовсе нет, — приближаясь, возразил Аоранг. — Он не оглушен — дух-покровитель оставил его тело.

— Как это? — наконец совладав с собой и с луком, хрипло спросил Аюр.

— После того как я сбил его с ног, — пояснил воспитанник Тулума, — а твой наставник чуть не вышиб из него все мозги, шаман перестал слышать голос своего незримого хозяина. Тогда злой дух ушел, и шаман потерял силу. Когда такие существа теряют ее, они засыпают так, будто не спали много дней.

Он указал на виновника переполоха. Под расколотой Ширамом личиной оказалась седая голова бьяра. Длинные всклокоченные волосы, заплетенные в жидкие косицы, спадали вдоль морщинистых щек. Плотно закрытые глаза и ровное дыхание подтверждали слова Аоранга.

— Да он совсем старик, — неприятно удивился Ширам.

— Так это еще хуже, — заметил Хаста, выныривая из-за спин опасливо приближающихся следопытов. — Чем старше шаман, тем он сильнее. Я слыхал байки о ветхой старушке, одержимой духом медведя-шатуна. Бабка сама едва доползала от лежанки до отхожего места. Но когда в нее входил зверь…

— У меня тут, если позволите, есть веревка, сплетенная из крапивы, — сообщил один из охотников. — Отличная веревка, крепкая! А главное — лучше ее нет против всяческой зловредной нечисти. Если надо кого связать и он попробует зверем оборотиться — от этой веревки ему не поздоровится. Будто огнем обожжет!

Прочие следопыты шумно поддержали его, глядя на мирно спящего старичка с откровенным ужасом. Слышались голоса, предлагающие оставить его на дороге и бежать из лесу без оглядки.

Между тем Ширам продолжал добывать нападавшего из его удивительной брони, будто мясо из рачьего хвоста. Хозяин одеяния оказался невысоким, щуплым и неказистым. Ширам поморщился.

«Пожалуй, я мог бы сломать ему шею двумя пальцами! А вот теперь начнут рассказывать, как я бился с этим заморышем и едва спасся. Когда б не Аоранг…»

Саарсан невольно метнул недобрый взгляд на улыбающегося мохнача. И зачем только он влез?

— Ты бы собрал своих охотников, а то они уже, верно, до опушки добежали. И уйми их, не то еще подобных лесных духов разбудят.

— Не разбудят. Таких тут поблизости больше нет. Я чую. — Аоранг шумно потянул воздух носом. — А вернуть надо, а то вдруг зашибся кто…

Мохнач собрался было идти, но вдруг повернулся, будто прочитав мысли Ширама:

— Только ты его не убивай. Нам с ним еще потолковать надо.

— Волки бы с ним лучше потолковали, — недовольно процедил Ширам. — И другим сородичам его острастка не помешала бы. Зачем нам этот старик? Ну да ладно, будь по-твоему. Ты его сбил — значит он твоя добыча. А я бы лучше побеседовал с саконом. Что же он все-таки делал в этом лесу, когда за ним погнался шаман-оборотень?

— Я думаю, он караулил дорогу, — сказал Аюр. — Уверен, это разбойник!

— Но почему сакон? Почему не бьяр, не арий?

— Так он, должно быть, и не слыхал, что здесь про́клятый лес, — разумно ответил царевич. — Он же чужак, откуда ему знать про кереметь?

— И верно, — кивнул Ширам, у которого в мыслях все сразу сложилось воедино. — Потому и пошел сюда, что не знал. Но кто-то же послал его сторожить эту дорогу. И уж точно их интересовали не здешние белки и барсуки…

Глава 2. В тайном саду

Ветви кустарника, щедро украшенные ярко-алыми цветами кровохлебки, тянулись к Аюне, будто желая обнять ее. Но царевна лишь осторожно поглаживала лепесток, вдыхая аромат и думая о своем. Несколько дней тому назад примчавшийся в столицу гонец сообщил радостную весть — ее любимый младший брат Аюр избежал всех опасностей и благополучно возвращается в отчий дом. И, о радость! — царевича нашел и спас Аоранг. С трудно скрываемой гордостью она выслушивала рассказ гонца о том, как воспитанник Тулума лично вытащил наследника престола из ужасной расщелины.

Но следующее известие вдруг болезненно обожгло ее. Из всего отряда, отправившегося на Великую Охоту вместе с ее братом, уцелели только какой-то пронырливый жрец — и ее нареченный Ширам. Когда его имя прозвучало в зале, где они вместе с отцом слушали вестника, у нее вдруг тоскливо заныло сердце. Нет, она не хотела саарсану смерти — она просто желала, чтобы он не возвращался. Чтоб исчез, сгинул, чтобы того обручения и вовсе не было! В тот миг Аюна ясно поняла, что не желает становиться женой саарсана накхов. Ни за что!

«Может, пойти к отцу и все рассказать?» — подумала она.

Конечно же, он будет злиться, но все же наверняка простит ее.

«Я дочь Солнца — а Ширам пусть и ловкий воин, но все равно чужак и мне не ровня. Какой-то там накх…»

Царская дочь отлично понимала, что глава двенадцати великих родов Накхарана — вовсе не какой-то накх и что если отец решил выдать ее замуж, не спросив ее согласия, то у него были на то веские причины. Но все внутри ее бунтовало против отцовского выбора. И сейчас в ней нарастала решимость бороться за право следовать зову сердца.

До недавнего времени она и сама не знала, как назвать то, что она чувствует к Аорангу. Праздное любопытство к ученому мохначу быстро переросло в задушевную дружбу — как ей до недавнего времени казалось. Но после того как вместе им довелось спасти маленького саблезубца и потом, когда Аоранг чудом вернул ей воспоминания, изгнанные давними страхами, — Аюна почувствовала, что между ними возникло нечто куда более сильное, глубокое и значительное, чем просто взаимная приязнь. Каким-то непостижимым образом удивительный мохнач стал ей ближе всех родных, и после его отъезда на Змеиный Язык все ее мысли были только о нем.

Только бы вернулся скорее! А что будет дальше, Аюна не загадывала. В конце концов, она царевна, а он пусть и воспитанник верховного жреца, пусть и путешествовал во всех пределах Аратты, пусть лучше многих знает Ясна-Веду, но все же человек без роду и племени. Ученый и разумный — но лишь дикарь… «Нет, он не таков», — одернула она себя. Скорее уж Ширама с его накхами можно назвать дикарями. Люди, которые поклоняются змеям и сжигают женщин живьем на погребальных кострах… Она содрогнулась.

Ах, если бы Аоранг был арием — все было бы куда проще! Но тогда он не был бы собой…

— Что ты здесь делаешь, дорогая сестрица? — послышалось совсем рядом.

Аюна оглянулась и увидела Джаяли. Старшая сестра стояла позади на садовой дорожке и глядела на нее внимательно, даже будто бы недоумевающе.

— Прости, я не слышала, как ты подошла.

— Я уже давно сюда подошла, — ответила та. — Ты стоишь, уткнувшись лицом в куст, без движения. Уж не спишь ли ты стоя, будто лошадка?

Джаяли рассмеялась собственной шутке.

— О нет. — Аюна с досадой отступила от цветущего куста. — Просто наш травник рассказывал, что из кровохлебки, если смешать ее сушеные лепестки с молоком и маслом, можно сделать отличное лекарство от кашля…

— Лекарство от кашля? — переспросила старшая сестра, подняв бровь. — Ах вот оно что. А я уж было подумала, что наш травник поведал тебе, будто кровохлебка отгоняет нелюбимых мужчин!

Аюна невольно отвела глаза. Сестра будто случайно прикоснулась прямо к ее тайне.

— Вижу, так и есть, — нежно промурлыкала Джаяли. — Неужели возвращение саарсана не радует тебя?

— Я терпеть его не могу! — не в силах больше держать в себе чувства, выпалила Аюна. — Как подумаю, что он станет прикасаться ко мне, — как будто змея проползает по коже! Брр!

Она гневно топнула ногой и сжала кулаки.

— Я пойду к отцу и скажу ему, что не желаю этого брака.

— Иди-иди, — насмешливо отозвалась Джаяли. — Только сейчас его нет во дворце. Он отправился куда-то вместе с дядей Тулумом. И похоже, был чем-то сильно огорчен.

— Чем же? — обеспокоилась Аюна.

— Уж точно не возвращением нашего брата.

Джаяли обняла сестру за плечи.

— Ты сама-то не знаешь, чем он так раздосадован последние дни?

Аюна мотнула головой.

— Ты говоришь о мятеже?

— О нет. Мятеж вызывает у него ярость, а не досаду.

— Тогда не знаю.

— Странно. А я-то думала, что это твои похождения не дают ему покоя.

— Какие еще похождения?

— Сестрица, ты не умеешь врать. Весь Лазурный дворец судачит о тебе и мохначе. Говорят, до его отъезда вы не расставались целыми днями. Я слышала, он затащил тебя с собой даже в клетку к саблезубцу! Ты что же, влюбилась в него?

— Это мое дело! — вспыхнула Аюна.

— Но это глупо. Родная, если отец и впрямь об этом узнал, твой этот… как там его… — старшая царевна презрительно скривила лицо, — исчезнет бесследно в тот же день, как вернется в столицу.

— Его зовут Аоранг, — мрачно сказала ее сестра. — И это очень красивое имя.

— Даже если от звука его имени будут расцветать розы и птицы станут распевать его, сидя на ветвях, это вам ничем не поможет. Подобное существо рядом с царевной арьев…

— Он не существо! Он человек, и получше прочих!

Джаяли удрученно вздохнула:

— Но этот мохнач — он никто. Он живет из милости у нашего дяди. Он его игрушка, прихоть…

— Ах так? Тогда… я сама пойду к дяде Тулуму, паду ему в ноги и буду умолять его усыновить Аоранга. Дядя же все равно считает его своим названым сыном, я знаю! Может, тогда отец смирится? Ведь смирился же он с твоим Кираном!

— Замолчи! — Старшая сестра гневно оттолкнула Аюну. — Как ты смеешь сравнивать?! Мой супруг, хотя и прибыл с дальних рубежей Аратты, того же рода, что и мы! Да, отдаленная ветвь, но он из повелителей арьев. Не его вина, что волны пожрали бо́льшую часть его владений…

— И все же, — не унималась Аюна, — когда отец называл тебе имена тех, за кого он желал отдать тебя замуж, имени Кирана среди них не прозвучало, не так ли? А мне он вообще не предлагал выбирать. Призвал и сообщил мою участь. И моим супругом будет накх. А я не желаю этого!

— Кто это тут почем зря поминает имя Кирана? — раздался голос неподалеку, и из-за кустов кровохлебки показался изящный придворный. Его алый плащ был расшит золотыми вепрями. Лицо супруга старшей царевны, с подведенными бровями, удивленно взлетавшими над медового цвета глазами, казалось тонким, почти девичьим. Однако было в государевом зяте нечто такое, что заставляло женщин глядеть не отрываясь и слушать, восторженно открыв рот. — Я приветствую повелительницу моей души и тебя, милая сестрица. Хорошо, что я услышал ваш разговор. По саду Возвышенных Раздумий можно бродить день напролет и заснуть под кустом, не найдя выхода. — Царедворец говорил, а его взгляд скользил по лицу Аюны, словно пытаясь прочитать ее мысли. — Я ищу благословенного Ардвана, да продлит Исварха его дни. Во дворце сказали, что он где-то здесь…

— Он был здесь недавно с дядей, любимый, — ответила Джаяли. — Я их слышала — они прошли мимо рука об руку, вспоминая детство…

— Как это трогательно, — вздохнул Киран, — когда люди столь зрелого возраста проносят братскую привязанность через всю жизнь и со временем она лишь крепнет! Но что они ушли невесть куда, это плохо. У меня добрые вести. Дальние заставы сообщили, что отряд вашего брата приближается к столице. И твой жених очень скоро заключит тебя в свои объятия! — лучезарно улыбаясь, объявил он Аюне.

— Вот еще! — возмутилась та.

— Представляешь, — Джаяли, будто ища поддержки, посмотрела на мужа, — то, о чем шепчутся во дворце, оказалось правдой! Малышка Аюна влюбилась в мохнача и не желает ничего слышать.

— Аюна, милая сестрица! — взмахнул широкими рукавами Киран. — Поверь, мы с Джаяли желаем тебе только добра. Вчера в Нижнем городе мои люди уже схватили пару-тройку уличных лицедеев, распевавших непристойные песенки о тебе и мохначе. Но переловить их всех никому не по силам. Если у этого Аоранга есть хоть капля разума, он не вернется в столицу…

— Я все равно не пойду замуж за Ширама! — уже не тая гнева, закричала Аюна.

— Тише, зачем так орать? Мы здесь и слышим тебя. Может, ты и права…

— Что? — осеклась Аюна, во все глаза глядя на зятя.

— Как мне представляется, — негромко сказал Киран, — могуществу накхов приходит конец. Все меняется, и если сегодня государь отдаст дочь за саарсана, то уже завтра может пожалеть об этом… Конечно, я нахожу твою необъяснимую привязанность к мохначу удивительной и предосудительной. Однако, если ты пойдешь к отцу и наотрез откажешься от брака с накхом, возможно, ты окажешь ему куда большую услугу, чем предполагаешь.

Аюна смотрела на мужа сестры, затаив дыхание. Она и не чаяла найти в нем союзника!

— Вот найдем государя, и ты все ему расскажешь. Весть о возвращении наследника настроит его на добрый лад.

— Спасибо, спасибо, дорогой Киран!

Первый красавец столицы величественно склонил голову:

— Всегда рад помочь, дорогая сестрица.

* * *

Тем же днем, но несколько раньше жезлоносцы подняли свое оружие и почтительно склонили голову, пропуская Тулума, верховного жреца Исвархи, в сад Возвышенных Раздумий. Здесь, в самом скрытом и священном месте дворца, Тулуму не требовался провожатый. Он шел, с улыбкой разглядывая знакомые кусты, усеянные багровыми цветами, наполняющими воздух пьянящим ароматом. Он свернул на одну из тропинок, что вились между кустов, и очень скоро оказался в потайной беседке, увитой цветущими лозами.

— Проходи, проходи, братец, — послышалось изнутри. — А я хотел посмотреть, догадаешься ли ты, где меня искать, или, как все прочие, пойдешь прямо, к колоннаде. Но ты помнишь наше тайное местечко…

Ардван, государь и живой бог Аратты, сделал пару шагов навстречу верховному жрецу.

— Конечно помню, — с улыбкой подтвердил Тулум. — Но к колоннаде нам тогда ходить запрещали, чтобы не мешать размышлениям отца.

— А покойная матушка повсюду тут прятала для нас маленькие подарочки. И мы их разыскивали, радуясь, когда удавалось найти ту или иную безделицу…

— Я помню, брат, — произнес Тулум. — Ты пригласил меня для того, чтобы предаться воспоминаниям?

Ардван, широко улыбаясь, потрепал его по плечу:

— Представь себе, да! Последнее время я часто вспоминал и тебя, и прочих друзей наших детских игр…

— Что же заставило тебя возвращаться мыслями сюда, к нашим детским играм?

— Да вот как-то само на ум пришло. Представляешь, не идет из головы воспоминание — вы с Артанаком убегаете, а я вас ловлю! И все это так весело, так весело…

Тулум не отрываясь глядел на старшего брата. Тот, хоть и лучился дружелюбием, вблизи выглядел очень усталым — глаза запали, лицо осунулось, будто государь не спал много ночей подряд. Верховный жрец посочувствовал бы брату, если бы жесткая складка его губ не подсказывала, что за показной душевностью правителя Аратты таится что-то очень недоброе.

— До меня доходили слухи, что ты приказал схватить Артанака… — рискнул сказать Тулум.

— Да.

Глаза Ардвана вдруг вспыхнули, и голос зазвучал жестко, как удар палицей о бронзовый щит.

— И не его одного. И потому хотел бы знать, мой дорогой брат, — голос государя вновь стал мягким, — отчего же ты не пришел ко мне и не рассказал, что Артанак замыслил лишить меня власти?

Тулум поглядел на старшего брата, и по его телу пробежала дрожь. Ардван вдруг показался ему похожим на изготовившегося к прыжку саблезубца.

— Хранитель Покоя в самом деле приходил ко мне, — сказал он, обдумывая каждое слово. — Но он не упоминал о заговоре. Он на все лады толковал о том, что в бедах Аратты виновны накхи и ты совершаешь ошибку, приближая их к себе. Я оборвал его речи и не пожелал их выслушивать.

— Ты должен был немедля известить меня!

Верховный жрец поглядел на брата с невольным холодком:

— Разве ты — Господь Солнце? Разве тебе я что-то должен?

— Нет, я не Господь Солнце!

Ардван шагнул вперед и с силой схватил брата за руку:

— Идем!

— Куда?

— В место, куда менее приятное, чем это.

Государь, не оборачиваясь, зашагал по садовой тропинке, почти волоча за собой верховного жреца.

— Скажи, — через плечо бросил он, — ты знал, что Аюр жив? Твой воспитанник Аоранг отыскал его на Змеином Языке. Сейчас наследник возвращается в столицу.

— Хвала Исвархе, если это так! Но клянусь, я слышу об этом впервые от тебя!

— Странно… Все это очень странно… Разве ты не получал писем?

— Каких писем?

— Тех, что тебе посылали твой воспитанник Аоранг и молодой жрец Хаста?

— Нет…

Тулум напрягся, но постарался не подавать виду. То, что имя незначительного жреца Хасты известно государю, почему-то показалось ему очень плохим знаком.

— Вот как… — Ардван хмыкнул. — Что ж… ты сказал, я услышал!

Дальше они шли молча — через тайный сад, через колоннаду, затем долгим и извилистым каменным коридором, который внезапно закончился окованной железом дверью. За пару шагов перед ними государь остановился и указал на голубой лоскут неба в узком зарешетчатом оконце:

— Дивный сегодня день! В небе ни облачка. И в то же время солнце не палит, а лишь согревает, радуя всякого смертного, живущего под ним…

Великий жрец с недоумением глянул на государя. Тот подошел к тяжелой двери и ударил в нее кулаком. Едва она приоткрылась, навстречу повелителю вырвался вопль, полный боли. Вопль оборвался, а вскоре наружу выскочил какой-то человечек в кожаном переднике, заляпанном кровью. Низко кланяясь, он начал скороговоркой что-то рассказывать Ардвану. Тулум лишь краем уха слышал его негромкую речь.

— Умер, сердце разорвалось… Не выдержал…

— Мрази! Я же сказал, он должен быть жив! — прорычал Ардван.

Человечек в фартуке начал пятиться, мелко кланяясь.

— Труп обезглавить, голову сами знаете куда.

— Да-да, конечно! Мы не хотели… Так-то и не особо, только два раза повернули, а он вдруг захрипел, забился, и вот…

— Прости, Тулум, — обернулся к оцепеневшему брату государь. — Хотел, чтобы мы втроем с Артанаком прошлое вспомнили, но теперь не получится. Однако не огорчайся. У меня есть еще человек — не такой знатный, но, думаю, тебе его будет тоже любопытно повидать…

Государь шагнул на лестницу, ведущую вниз, в смрадный, освещенный лишь факелами сумрак подземелья.

— Давай не отставай.

Тулум, стараясь не меняться в лице, последовал за ним. Ардван спускался быстро, нимало не смущаясь плохим освещением, как будто каждый камень здесь был ему знаком.

— Так, говоришь, о возвращении Аюра тебе ничего не известно? — чуть задыхаясь, спросил он на ходу.

— Ничего, — угрюмо подтвердил Тулум.

— Жаль. Но я тебе расскажу вкратце. Когда твой воспитанник очень быстро, будто зная, где искать, нашел Аюра, с ним были лишь двое. Двое уцелели из семидесяти! Знаешь, кто были эти двое? Живой и невредимый Хаста, твой жрец, и глава Великой Охоты, Ширам. Ну да с накхом понятно: с ним как со змеей — пока убьешь, девять шкур снимешь. Но Хаста? Мой сын ранен, Ширам еле жив — а Хаста? Какой-то ничтожный жрец оказался ловчее всех? — Ардван внезапно остановился под факелом, развернулся и уставился брату в лицо. — Итак, из всей Великой Охоты, как ты уже понял, вернулись лишь трое. За все время существования державы такого не бывало — и мне это кажется очень странным. Мне бы хотелось, чтобы ты помог мне найти ответы на эти вопросы.

— Сюда, солнцеликий! — раздался подобострастный голос.

Человечек в кожаном фартуке, сняв со стены смоляной факел, остановился возле одной из дверей и отодвинул тяжелый засов. Дверь отворилась, открывая путь в каморку столь узкую, что широкоплечий мужчина едва мог бы в нее протиснуться. Из-за приоткрывшейся двери густо запахло нечистотами, блевотиной и въевшимся в стены запахом ужаса.

У дальней стенки, сжавшись, полулежало на соломе существо, в котором с трудом угадывался человек. Лицо его являло собой кровавую маску, беззубый рот открыт в немом крике. Заметив человека в фартуке, существо сделало попытку вжаться в стену.

— Не спрашиваю тебя, узнаёшь ли ты, кто перед тобой. Когда он носил одежду, это был плащ младшего жреца в главном храме Солнца. — Государь склонился над истерзанным узником. — Так?

— Да, — невнятно прохрипел тот.

— Ты можешь говорить?

— Только не бейте! Я все скажу!

— Говори правду, и тебя не будут больше бить.

— Все, что знаю!

— Ты получил послания, написанные Хастой и Аорангом?

— Я…

— И что ты сделал с ними дальше?

— Передал Хранителю Покоя… Он говорил, что так нужно ради безопасности царевича…

— Ты опять за свое? Мне приказать, чтобы он взялся за кнут?

— Нет, нет! Я отдал письма Хранителю Покоя, тот прочитал их и вернул…

— Что было дальше?

— Был еще один жрец, в храме, — я не видел его лица. Я лишь оставил письма там, где мне приказали, а он забрал их.

— Ты его видел?

— Лишь со спины…

— Повернись, братец. Похож ли этот жрец на того?

— Нет, нет!

— Ты врешь, мразь!

— Тот был другой! Совсем не похож!

— Ну хорошо. Покуда я тебе поверю. И что же ты сделал потом?

— Хранитель Покоя велел мне прийти к нему под утро. Он сказал, что даст мне поручение. Он велел мне отыскать на закатной дороге один постоялый двор. Там бы меня ждали люди…

— Какие люди?

— Я не знаю! Они сами должны были меня найти. Я лишь должен был отдать им посох…

— Вот тут ты говоришь правду, — удовлетворенно сказал Ардван, поворачиваясь к брату. — Когда Жезлоносцы Полуночи схватили этого мальчишку возле особняка Артанака, при нем был дорожный посох — обычный, даже кора не везде очищена. Но мои люди отчистили эту кору. Она, видишь ли, была сперва снята, а потом надета снова. А там, под снятой корой, мы нашли срез не длиннее указательного пальца. Отрезанная часть была приклеена рыбьим клеем. Мои умельцы ухитрились растопить клей. Так вот, на срезе имелась надпись — совсем небольшая, в пару слов. Но едва ли то была молитва Исвархе.

— Что же там было? — бесстрастно спросил Тулум.

— Тут я хотел попросить твоей помощи, братец. Надпись сделана тайнописью — а ты большой любитель таких забав…

Ардван выжидательно посмотрел в лицо брата.

— Ты хочешь меня в чем-то обвинить? — напрямую спросил верховный жрец.

— Вовсе нет! — Правитель Аратты положил руку на плечо верховному жрецу. — Ничего на свете я так не желал, как убедиться, что мой любимый младший братец непричастен к злодейству! Прости, что отвлек тебя от размышлений…

— Я могу идти? — сумрачно спросил верховный жрец.

— Подожди меня наверху, в саду. Мы продолжим беседу.

Он подал знак, и карауливший выход стражник почтительно распахнул дверь перед верховным жрецом.

Когда она затворилась за спиной Тулума, повелитель Аратты бросил презрительный взгляд на исполосованное кнутом тело:

— Ты что же, несчастный, совсем утратил разум?

— Увы, нет, — прошептал тот. — Хотя и желал этого больше всего на свете…

— Пустое! Ты мог сказать правду и спастись. Но предпочитаешь врать и запираться. Зачем тебе это?

— Я сказал правду…

— Нет! — оборвал его Ардван. — Тулум, несомненно, замешан во всем этом. Но ты для него — пустое место. Сам видел, он не пожелал спасать тебя. Зачем же ты его выгораживаешь?

— И для меня Тулум — пустое место, — прошептал истерзанный жрец. — Но сейчас я слишком близко к престолу Исвархи, он слышит мои слова… И мне уже не важно, слышишь ли их ты. Я сказал тебе правду — делай с ней что пожелаешь…

Государь стоял, сложив руки перед грудью и покусывая нижнюю губу. Наконец он прервал затянувшееся молчание:

— Он будет жить?

Кнутобоец, к которому были обращены эти слова, молча покачал головой.

— Тогда ускорь его встречу с Исвархой.

Глава 3. Путевая вежа

Поход через заповедный лес продолжался до самого заката. Теперь все были настороже — шли медленно, будто крадучись, оборачиваясь на каждый шорох, держа луки под рукой, чтобы не пропустить засаду. Казалось, в любой миг из чащи вылетит стрела или, того хуже, еще одно страшилище… Однако больше путешественники никого не встретили — ни человека, ни зверя. Захваченный бьяр, который, по убеждению следопытов, равно относился и к тем и к другим, спал беспробудным сном, надежно привязанный крапивной веревкой к борту телеги. На другой воз положили мертвого сакона.

Ширам неспешно ехал впереди отряда, погруженный в собственные мысли. Откуда взялся в лесу сакон? Предположение Аюра о том, что чужак попросту не знал, что здесь проклятое место, казалось убедительным. Или он полагал, что Небесный Кузнец защитит его? Пусть так — но все же что он там делал у дороги? Как здесь оказался и кого выслеживал?

Если это соглядатай разбойников, то почему он таился здесь, а не на большаке?

«Может, и там тоже сторожили, — подумалось накху. — Но если засады стоят так плотно — неужели ждут именно нас?»

Ширам сдвинул брови. Еще на Змеином Языке Аоранг послал человека с письмом к Тулуму. Сам он тоже отправил гонца из первой же приграничной крепости. Может, одного из них — а то и обоих — перехватили разбойники?

Саарсан бросил взгляд на воз, где мертвым сном спал шаман-оборотень.

«Да еще и это диво лесное… Неужели бьяры вернулись в свое разрушенное святилище и снова приносят человеческие жертвы? Нет уж, пусть с этим разбираются жрецы Исвархи…»

Чаща между тем понемногу светлела. Еловая корба сменилась прозрачным березняком, неподалеку зашумела вода. Деревья расступились, и отряд вышел на берег быстрой лесной речки. Дорога дальше вела к броду, который, как водится, охраняла маленькая крепость. Замшелые бревна частокола торчали из зарослей отцветающей огонь-травы и малины, окружая жилую хоромину с покосившейся дозорной башенкой и дворовые постройки. Ворота крепостицы были гостеприимно распахнуты, по двору вперевалку бродили гуси и утки. Из волоковых окон тянуло запахами дыма и печеного мяса с приправами, от которого у всех сразу рот наполнился слюной.

— Что это за место? — спросил Аюр, с удовольствием принюхиваясь. — Я его не помню. Крепость — не крепость…

— Мы ехали другой дорогой, — объяснил Ширам. — Это старая путевая вежа. Раньше она охраняла переправу через реку. Сейчас тут, похоже, постоялый двор.

Подобные путевые вежи накх видал не раз. В давние времена, когда предок нынешнего государя только осваивал эти земли, идя в поход, он возводил их по пути следования войска. Уходя дальше, государь оставлял в таких местах нескольких бывалых вояк, нуждавшихся в отдыхе, приказывая поддерживать крепость в порядке и быть готовым принять здесь новый отряд. Ставили их в землях подвластных племен, на распутьях, волоках и переправах, и еще долго они были единственной защитой от разбойников или местных обитателей, которые решительно не понимали, почему бы им не грабить всех проходящих через их земли купцов. Теперь же, когда в Аратте царил мир, многие из них были просто заброшены или, как эта, превратились в постоялые дворы.

— Уже вечереет, — сказал Ширам, поглядев на небо. — Думаю, здесь мы и заночуем.

— Мы еще можем ехать дальше, — проговорил Аюр, впрочем не очень уверенно — уж очень манящим был запах еды.

Его наставник покачал головой:

— Мы задержались в лесу. Не стоит нам теперь ехать ночью. Эй, Аоранг! Скажи своим людям, мы остановимся тут!

Старик — содержатель постоялого двора, чуть прихрамывая, как раз спешил навстречу гостям. В руке у него был топор, которым он, должно быть, только что рубил дрова. Но по тому, как он держал его, было заметно, что в прежние дни ему доводилось управляться с совсем иным оружием. В дверях промелькнула, сверкнув полными любопытства глазами, стройная светловолосая девушка.

Ширам начал с того, что лично, вместе с хозяином, обошел все хозяйство — дом, двор и прилегающие к нему угодья. Он тщательно осмотрел просторную кухню, опочивальни для гостей, кладовые; проверил, заперты ли засовы на дверях, ведущих на задний двор, заглянул даже в хлев с дойной лосихой. Все надежно и добротно, как и положено, в пусть небольшой, но все же крепости. У навеса конюшни перед накхом низко склонились двое немолодых слуг, видно тоже из прежних вояк.

Бывшая опочивальня военачальника предназначалась теперь царевичу. Перина, набитая лебяжьим пухом, покрывала низкое ложе; на окнах — крепкие ставни. Все вымыто и выскоблено. Без роскоши, но достойно, как и подобает воину в походе. Особенно после ночевок под сумрачным и не всегда теплым небом диких земель. Перина так и тянула к себе — Шираму нестерпимо захотелось рухнуть на спину, блаженно вытянуться и не размыкать глаз как можно дольше. Накх мотнул головой, отгоняя заманчивый морок.

— Тебе не нравится, маханвир? — тут же с тревогой спросил хозяин. — Это лучшее, что есть!

— Все хорошо, — успокоил его накх. — Меня сейчас больше занимает соглядатай, которого царевич подстрелил в лесу. Не беспокоят ли вас разбойники?

— О разбойниках давно не слыхали! А вот мятежники…

— Мятежники?

— А вы не знаете? В столице был мятеж против государя. Слава Солнцу, его подавили. Теперь повсюду носятся разъезды, ловят недобитков — их тут по окрестностям столицы столько разбежалось….

— Так вот оно что, — пробормотал Ширам.

Да, это многое объясняло! И сакон с оружием там, где ему совершенно нечего делать; и то, что их никто не встретил, несмотря на давно отправленных гонцов. Скорее всего, те просто не доехали. Значит, мятежники знают, что царевич возвращается с Великой Охоты и что с ним мало людей… А вот мятежников вполне может оказаться много, и они, конечно, не упустят такой возможности поквитаться за поражение…

Ширам похвалил себя за правильное решение остановиться в лесной крепостице. Даже если мятежники все-таки выследили их и вздумают напасть ночью — под защитой высоких стен сторожевой вежи царевичу куда безопасней, чем в шатре среди леса.

— Аоранг! — Саарсан высунулся в оконце опочивальни, высматривая главу следопытов. — Поставь ночную охрану из своих людей. Дозорных за ночь меняем трижды, чтобы они каждый миг оставались настороже.

— Зачем? — удивился мохнач, помогавший внизу распрягать волов. — Закроем ворота, и достаточно…

— Делай, как я сказал! — резко отозвался накх. Аоранг молча повернулся к своим волам. — В округе мятежники, — скрипнув зубами, объяснил Ширам. — Если они узнают, что здесь царевич…

Аоранг глянул на него с неудовольствием, явно находя такие предосторожности лишними, но все же кивнул.

* * *

Радушный хозяин, слуги и девушка-стряпуха сбились с ног, стараясь напоить, накормить и обустроить отряд царевича. Следопыты, поставленные с луками на стенах, ворчали, что не их дело торчать в дозоре ночь напролет. Однако сейчас даже Аоранг не стал спорить с накхом.

Остальные путешественники с удовольствием предались отдыху и сытной трапезе. Правда, запеченной с травами оленины, заманчивый аромат которой разливался вокруг вежи, на всех не хватило. Зато прислуживала высоким гостям за столом та девица, которую прежде они видели лишь мельком. Иные, разглядев ее толком, и про оленину забыли. Стройная, гибкая, хотя и не столь высокая, как женщины арьев, она постоянно улыбалась, и ямочки на ее щеках так и манили изголодавшихся по женскому вниманию мужчин. Аюр пришел в восторг от ее ярких зеленых глаз, пшенично-русой косы и необыкновенно тонкого стана, по бьярскому обычаю стянутого кожаным ремнем, расшитым обережными медными птичками.

— Погляди, экая лесная красавица, — прошептал он своему старшему товарищу. — А как смотрит на меня!

— Ничего удивительного в этом нет, — буркнул Ширам. — Наследники престола заезжают сюда не часто.

Хотя, по правде сказать, на красавчика-царевича девица взглянула лишь пару раз. Зато с мрачного накха она просто глаз не сводила.

— Девушка, налей-ка нам вина! — приказал Аюр, желая заодно рассмотреть ее поближе.

— Вина? — Та оторвала взгляд от Ширама и звонко рассмеялась, подхватывая с полки кувшин. — Да откуда у нас вино в лесу, светозарный господин? Столица вроде и недалеко, но все равно что на другом краю земли — никто в нашу глухомань не ездит! А вот у нас есть стоялый мед, на диво удался — только попробуйте…

Очарованный ее смехом и лукавым взглядом, Аюр протянул к ней руки, но лесовичка ловко уклонилась и налила ему полную кружку хмельного питья. Она попробовала и перед накхом игриво склониться, но Ширам молча накрыл свою кружку ладонью и коротко приказал налить ему ключевой воды.

— Что ты так смотришь на маханвира? — насмешливо спросил Аюр. — Он тебя не съест — если, конечно, накормишь его как следует!

Девица улыбнулась и ответила почтительно, но довольно смело:

— Прости, солнцеликий, но не часто к нам заезжают высокородные накхи. Когда они проезжают мимо по большаку на своих вороных конях, в черных одеяниях, с закрытыми лицами, кажется, что это не мужчины, а страшные призраки из сказаний древности…

И она снова уставилась на Ширама, словно ее тянула к нему неведомая сила.

— Кажется, что им чуждо все человеческое…

— Ты бы хотела самолично это проверить? — развеселился Аюр.

— Ступай, ступай! — крикнул ей седобородый хозяин постоялого двора. — Вы уж не серчайте, благородные господа. Тоскливо ей тут. — Он вздохнул. — Вся в мать пошла.

— А кто была мать? — стараясь понять, какая кровь намешана в жилах бойкой девицы, спросил Ширам.

— Мать ее покойницу я в былые времена из дальнего похода в земли вендов привез. Уж как я ее горемычную ни холил, а все ж от тоски померла…

Старик махнул рукой и прикрикнул на дочь, которая стояла рядом:

— Что здесь толчешься, принеси воду господину, и кыш отсюда!

Девица с разочарованным видом развернулась и бросила на маханвира проникновенный взгляд через плечо, но тот словно не заметил его.

Наконец, когда за окнами уже совсем стемнело и хозяин постоялого двора во всех подробностях пересказал гостям все слухи и сплетни о мятеже в столице и его героическом подавлении, Ширам предложил царевичу идти спать. Несколько перебравший Аюр не стал спорить, кивнул и послушно отправился в опочивальню, нахваливая оленину, мед, любезного хозяина и его красавицу-дочь, которой он сулил по возвращении в столицу немедленно перевезти к себе во дворец. Он и сейчас был весьма расположен остаться с ней наедине, но глаза его слипались и ноги едва слушались. Словно вся усталость этого похода внезапно обрушилась на него. Аюр и не подозревал, что настолько нуждается в отдыхе.

— Отдыхай, светозарный. Доброй тебе ночи. Ложись спать, я проверю дозоры и вернусь.

— Не о чем беспокоиться! И скорее вели привести эту красотку прямо сюда…

Царевич взмахнул рукой и, увлекаемый этим движением, рухнул на кровать, не снимая сапог.

— Уже бегу, — пробормотал накх и, закрыв дверь, поглядел вниз, где за освободившимся столом о чем-то между собой оживленно беседовали огнехранитель и Аоранг.

— Хаста! — окликнул его саарсан. — Ступай к царевичу. Хмельное ударило ему в голову. Надо разуть его и снять одежду. Я скоро вернусь.

* * *

— …А я ничуть не удивлен, — произнес Хаста, рассеянно отщипывая кусочки от ячменной лепешки. — Сам знаешь, мы в храме не любим об этом говорить. Делаем вид, что ничего такого нет. Но поверь человеку, который много лет прожил на севере: бьяры повсеместно поклоняются своим богам и даже не особенно таятся. Самое большее, они добавляют к ним господа Исварху. И лучше даже не вникать, в качестве кого. Вон, погляди, у этого тоже висит, видишь? — Рыжий жрец показал на хищную птицу с женским лицом на груди, вырезанную на осевом столбе. — Где у нас священный знак Солнцеворота — у этих то Небесный Лось, то Близнецы, то Тарэн, которую они кровью поят, а то и сам Первородный Змей, не к ночи будь помянут…

— И это в дневном переходе от столицы, — покачал головой Аоранг. Он слушал вполуха — был занят оленьей ногой, которую предусмотрительно попросил отложить для него еще до ужина. — Экое чучело изловили!

Хасту передернуло:

— Скажешь тоже, чучело! Хуже бьяра-оборотня и представить ничего нельзя. У нас на севере ими детей пугают. Таких, как он, кроме огня, ничего не берет…

— Как видишь, берет.

— Ты о Шираме? Тут о чем говорить, ему сражаться — как дышать. Но без твоей подмоги, кто знает, справился бы?

— Оборотень был обуян звериным духом, — ответил Аоранг. — А я со зверями хорошо лажу.

— Ну да, конечно, — не без досады отозвался жрец, — вы, мохначи, умеете обмениваться мыслями и разговариваете со зверями. Могу поклясться, ваши шаманы не слишком отличаются от бьярских.

Аоранг покачал головой:

— Мохначи водятся только с мамонтами, своей родней. Эти же шаманы обращаются к ужасным сущностям… Бьяр носил личину одной из них. Она дала ему силу призвать дух той росомахи…

Он помолчал, глядя прямо перед собой, и вдруг добавил:

— Почти уверен, что при жизни росомаха была бешеной.

У Хасты от его слов неведомо почему мурашки пробежали по спине.

— Мать Тарэн в огненном обличье — богиня войны и безумия, — произнес он. — Зверей-людоедов, одержимых злым духом, медведей-шатунов, убив, сжигают перед ее идолом вместе с костями. Этот обряд называется «отдать Тарэн». Он означает, что в нашем мире для них рождений больше не будет. Кстати, и с людьми время от времени так поступают…

Аоранг содрогнулся:

— Что же надо сделать — или кем надо быть! — чтобы лишить душу возрождения?

— Что бы ты сделал с теми, кто убил твою семью? — вопросом на вопрос ответил Хаста. — Кто живьем скормил Змею твоих детей? Знаешь, что делают поморяне-виндры, когда в их сети долго не идет рыба? Дожидаются отлива, выбирают ребенка, привязывают к скале…

— Ты видел это сам? — нахмурился мохнач.

— Нет, хвала Солнцу! — замотал головой Хаста, косясь на резное изображение в углу комнаты. — Но слухи ходят…

— Надеюсь, это лишь слухи. И что, эта нечисть, Тарэн, так почитаема в народе?

— Даже не представляешь как!

Хаста вновь кинул взгляд на жутковатую птичью личину и спросил то ли в шутку, то ли нет:

— Не боишься, что она затаит злобу против нас?

— Конечно нет! А ты что, боишься?

Огнехранитель рассмеялся:

— Отличный разговор двух жрецов Исвархи. Только не пересказывай моих слов святейшему! — Хаста внезапно оборвал смех, умолк и почему-то заметно смутился. — Ты, наверно, как и все, задаешься вопросом, почему я там, в лесу, не отогнал оборотня именем Исвархи?

Аоранг удивленно взглянул на него:

— И в мыслях не было! Знаешь ли, сложно на миг не ошалеть, встретив такое…

— Но я ведь жрец, — уныло ответил Хаста. — Я не должен был прятаться за спинами воинов. Не то чтобы я боялся бьярской нечисти… Но когда трехликий кинулся на нас из чащи — признаться, я испугался. Не смог даже призвать Святое Солнце, потому что язык примерз к гортани. И какой я после этого посвященный огнехранитель? Такого никудышного жреца свет не видывал…

Аоранг, слушая его, и сам начал краснеть. Он отложил оленью ногу и запустил руку в волосы, будто его мучила какая-то тяжелая мысль.

— Ты прав, — вздыхая, проговорил он. — А я-то хорош! Вместо того чтобы, как ты верно говоришь, взывать к силе Исвархи, что я сделал? Принялся швырять мертвые тела, будто дикий мохнач с ледяных пустошей! Что бы сказал на это мой наставник, святейший Тулум?

— Сказал бы тебе спасибо за спасение царевича и нас всех, — хмыкнул Хаста.

Распахнулась дверь, пахнуло холодом — с улицы вошел Ширам. Он бросил неприязненный взгляд на мохнача, как будто не понимая, что тот делает за господским столом, и изумленно воззрился на Хасту:

— Почему ты здесь? Я же попросил тебя быть наверху, с царевичем!

— Ты попросил снять с него сапоги и одежду, — уточнил Хаста. — Я это сделал. Царевич спит. Даже сказку на ночь ему можно не рассказывать.

— Его что, никто не сторожит?!

— А зачем его сторожить? Он же спит!

Саарсан дернул щекой, закатил глаза и быстро направился к лестнице.

Аоранг проводил его равнодушным взглядом и вдруг на миг замер.

— Что такое? — насторожился Хаста. — Ты что-то услышал?

— Да так, ерунда. — Мохнач вернулся к своей трапезе. — Мне на миг почудилось, что там наверху — не один накх, а два…

* * *

Ширам взбежал на несколько ступенек, когда из-под лестницы его тихо окликнули:

— Почтенный маханвир, можно тебя спросить?

— Что надо? — огрызнулся Ширам и невольно одернул себя. Голос принадлежал дочери хозяина постоялого двора. И пусть даже она не была ему ровней по происхождению, из почтения к молоку собственной матери с ней следовало говорить пусть сдержанно, но приветливо. — Что ты хочешь узнать, девушка?

— Я сейчас поднимусь и спрошу! — таинственным голосом сообщила девица и, не дожидаясь соизволения, быстро взбежала по лестнице, оказавшись прямо рядом с ним.

— Так-то удобнее…

— Что ты хотела узнать? — устало повторил Ширам.

— Мне вот рассказывали, что у накхов есть обычай. Когда парень с девицей женятся, то их в храме вместе связывают крепко-накрепко и так целую ночь они возносят моления Ночному Оку… — нежно касаясь руки накха, прошептала лесовичка. — И говорят, они при этом совсем голые!

— Нет, — с некоторой неохотой отстраняясь от привлекательной девицы, покачал головой Ширам. — Я знаю, о чем ты говоришь, но все проходит не так.

— А как? Ты мне покажешь, доблестный маханвир?

Зеленые глаза оказались совсем близко. В голосе девушки полыхнула жаркая страсть, от которой у Ширама стало горячо в груди. Дочь хозяина вплотную придвинулась к воину, вновь ласково взяла его за руку, потянула к себе…

В этот миг из опочивальни царевича донесся глухой звук удара.

Ширам резко оттолкнул девушку и метнулся к двери опочивальни. Но отчего-то его движение ушло в пустоту, едва коснувшись большеглазой чаровницы. Почувствовать это Ширам успел, а осознать — нет. А уже в следующий миг покрытая узлами веревка захлестнула его шею и рывком затянулась.

Накх прижал подбородок к груди, пытаясь перехватить запястье руки, держащей веревку. Краем глаза он заметил, как дочь хозяина резко упала на колено, чтобы своей тяжестью удавить пойманную жертву. Он с усилием развернулся, и узлы с вплетенными для верности острыми камешками вспороли ему щеку. Боли он не почувствовал, скорее удивление. Но и для того времени не было.

Лесовичка снова была на ногах, и удавка в ее руке немедля превратилась в плеть. Стремительный удар хлестнул саарсана по глазам. Ширам успел подставить наруч и перехватил узловатую веревку. Рывок! Он готов был поклясться, что всякий, будь то арий, венд или какой иной житель державы, постарается удержать свое оружие. Но девушка тут же уступила его противнику. Вместо того чтобы тягаться с ним силой, она отскочила назад и переворотом ушла в сторону лестницы, ударив при этом пяткой Ширама в живот. С тем же успехом можно было пытаться проломить ногой стену, однако накх сбился с шага, чуть замешкался и не успел схватить не в меру быструю девицу.

— Хаста, задержи ее! — крикнул он, понимая, что сделать это рыжему жрецу вряд ли удастся.

Самому Шираму было не до того. Он ринулся к двери опочивальни царевича, рывком выдирая запертую щеколду, распахнул ее. Краем уха он услышал снизу удар и звук падающего тела. «Только бы не убила!» — подумал саарсан, врываясь в комнату.

На ложе никого не было. Рядом с кроватью лежала свернутая перина, перемотанная веревками, будто копченый окорок. Накх кинулся к ней, перерезал веревки, развернул ее и обнаружил внутри мирно спящего Аюра, целого и невредимого. Он быстро огляделся — стены целы, ставни по-прежнему надежно заперты изнутри, вот только на потолке зияло прямоугольное отверстие тайного лаза…

* * *

Едва рассвело, но в ветхой крепостице на опушке священного леса никто не спал. Ширам, клокоча от ярости, сидел за столом и вертел в руках веревку с узлами — все, что осталось на память от коварной лесовички. За всю ночь он, как и прочие, не сомкнул глаз. Да уж, отдых под крышей удался!

Хозяин постоялого двора и его сотоварищи, разумеется, сбежали в суматохе через тайный ход, ведущий с кухни прямо в лес. Отменная засада! Еще немного, и у них бы получилось. У Ширама волосы шевелились на затылке при мысли, что пожелай они убить Аюра — ничто бы им не помешало. Видимо, услышав шаги на лестнице и разговор с девицей, они начали торопиться и уронили сверток — иначе бесследно исчез бы и царевич… Ширам заскрипел зубами. Как он мог просмотреть лаз! Он приказал Аорангу разослать всех своих следопытов искать беглецов, но понимал, что, скорее всего, те ушли по реке, а стало быть, это бесполезно.

Одно хорошо — все остались живы, даже Хаста. Молодой жрец сидел рядом с ним за столом и, потирая живот, оживленно рассказывал, как кинулся ловить шуструю девицу и ни с того ни с сего получил самый жестокий удар под дых в своей жизни.

— У меня свело все нутро! Клянусь Солнцем, я думал, что больше никогда не смогу глотнуть воздуха… Ты слушаешь меня, Ширам? Кажется, тебя совсем не занимает то, что я говорю! А я едва жив остался!

— Если бы она хотела тебя убить, то непременно бы убила, — не глядя на друга, заметил Ширам. — Но убить она хотела меня…

— Ну конечно, — почти обиделся жрец. — Кроме тебя, здесь уже и убивать некого!

— Смотри, — оборвал его накх. — Вот это — хаташ. Такие веревки с петлями и узлами есть только у накхов. Для удушения с его помощью существует сорок различных способов. И десятки способов для того, чтобы ломать врагу руки, ноги, а также бить, как плетью…

— То-то я смотрю, у тебя на лице свежий рубец! Давай я его…

— Замолчи и слушай. Я готов поспорить, что сегодня ночью хаташ не случайно оказался в руках этой… — Он замялся, подыскивая слово, не оскорбляющее приютившего их дома: —…этой крысы в человеческом облике.

Он помолчал и яростно добавил:

— Знаешь, что хуже всего? Кто-то ведь ее научил управляться с ним. Кто-то из накхов! Но такого не было прежде никогда. Никто из наших под страхом смерти не станет учить воинским искусствам чужака…

Он вдруг резко обернулся:

— Где Аюр? Он только что был здесь!

— Гм… Кажется, я недавно видел его во дворе.

Ширам тут же вскочил из-за стола:

— Пошли. Пока я не передам его отцу, нельзя спускать с него глаз!

* * *

Аюр, зевая, прохаживался по двору. Утро было таким сырым и неприветливым, что царевичу хотелось лишь одного — снова забраться в постель и проспать до полудня. И зачем Ширам поднял его в такую рань? Следопытов было не видать — то ли спали, то ли куда-то уже ушли… Проходя мимо воза с телами, Аюр окинул его сонным взглядом, но тут же встрепенулся. Одно тело лежало по-прежнему тихо, зато другое, привязанное к стенкам воза веревками из крапивы, ерзало и крутило головой.

Ага! Бьяр очнулся!

Царевич подошел поближе и принялся с любопытством рассматривать диковинного старика. Тот встретил его взгляд и с ненавистью проскрежетал:

— Мать Зверей найдет каждого из вас! Познайте ее месть и ярость! Особенно ты!

— Я? — удивился и даже обиделся Аюр. — Но почему я? Я-то ничего тебе не сделал!

— Вы, арьи, оскорбили Мать Тарэн. Вы разорили ее дом и прогнали ее детей! Вы гоните и преследуете нас по всей Бьярме! Вы — дети ложного солнца! Его именем вы изгнали древних богов — но скоро они отомстят…

Старик дико расхохотался и посулил ошеломленному царевичу:

— Да попадешь ты в руки Тарэн, сын лжи! Да опутает она тебя своей черной паутиной и утащит под землю к своему мужу, ядовитому Хулу!

— Чтоб у тебя язык отсох! — возмущенно отозвался Аюр. — Чтоб тебя Исварха разразил и эту твою Тарэн вместе со всем ее гнусным семейством!

— О чем ругань? — раздалось позади.

К возу подошли Ширам и Хаста. Аюр поглядел на угрюмого накха с рассеченным лицом, на бледного Хасту, еще державшегося за живот, и с ухмылкой сказал:

— Вижу, ночью здесь была славная гулянка!

— Да, светозарный, ты проспал все самое интересное, — подтвердил Хаста, скривившись от приступа боли. — Что, бьяр очнулся?

— Да, и, кажется, проклял меня.

— Проклял? — прошипел Ширам. — Дайте-ка я поговорю с ним. Стало быть, ты не только оборотень, но и бунтовщик?

— А, это ты, змея, которая жалит по приказу хозяина? — осклабился бьяр. — Да не будет тебе ни в чем удачи!

Ширам, не расположенный в то утро к сдержанности, молча врезал ему по зубам.

— Кто бы говорил, — добавил Хаста, на всякий случай держась подальше от воза. — Тот, кто свою удачу в лесу растерял!

— Будьте прокляты вы все! — Бьяр выплюнул выбитый зуб. В углу его рта выступила кровь, но он лишь облизнулся, будто радуясь ее вкусу. — Еще не слезет мясо с моих костей, как вы начнете убивать друг друга!

Старик с усилием приподнял голову повыше, мотнул ею и поймал губами одну из бусин, вплетенных в седые косы. В тот же миг он захрипел, по бороде потекла зеленоватая пена…

Ширам быстро шагнул вперед, желая разжать ему челюсти, но на его руке повис Хаста.

— Нет! — закричал он. — Это гадючья поганка, ее даже трогать нельзя! Умрешь, противоядия нет!

Старый бьяр, подтверждая его слова, с глухим стуком уронил голову на дно воза. Его тело еще дергалось, но лицо уже застыло, и дыхание остановилось.

— Она высушенная не опасна, — запинаясь, договорил Хаста. — Но хоть капля воды или слюны попадет — все…

— Все, — подтвердил Ширам и стиснул зубы, глядя на мертвого оборотня. Ну вот и этот от него ускользнул! Что же за невезение такое? Неужели уже начало сбываться проклятие?

— Он посулил, что я попаду в руки какой-то Тарэн, — сказал царевич. — Кто-нибудь понимает, о чем речь?

Ширам пожал плечами. Хаста побледнел еще сильнее и промолчал.

Глава 4. Звереныш

Аюна, в праздничном наряде, увешанная драгоценными украшениями, словно статуя в храме, стояла на стене Верхнего города. Ее расшитое золотой нитью и самоцветами парчовое платье было таким тяжелым, что даже резкий ветер на огромной высоте почти не шевелил его. Позади нее почтительно застыли две служанки: одна держала в руках теплый плащ, на случай если дочь живого бога озябнет, другая — солнечник из пышных перьев, чтобы укрыть в тени нежное лицо царевны, если вдруг начнет припекать солнце. За ними расположились четверо воинов ее охраны. Иными словами, царевна стояла на городской стене все равно что одна.

Погруженная в свои мысли, она глядела вниз, на лоскутное одеяло Нижнего города с извилистой сеткой улиц. Сегодня столица была охвачена суетой, делающей ее похожей на растревоженный муравейник. Аюна знала, в чем дело. Хоть эту новость и не объявляли глашатаи, но город был взбудоражен: царевич Аюр возвращается с Великой Охоты! Дорога от ворот к Лазурному дворцу была расчищена, вдоль улиц стояли стражи. Однако власти старательно делали вид, будто ничего особенного не происходит и никакого празднества определенно не намечалось.

Встреча Великой Охоты была бы несравнимо торжественнее, если бы не прискорбные обстоятельства ее возвращения. Мало того что наследник прибыл без добычи, он еще и соратников своих потерял. А ведь среди них были сыновья старейших родов Аратты! Тут впору устраивать погребальное шествие с плакальщицами, а не праздник. Главе охоты, Шираму, еще предстоит дать отчет в смерти каждого знатного ария, бесследно сгинувшего в диких землях…

«Скоро они будут здесь…»

Мысли Аюны метались. Она вдруг вспомнила, как вчера Джаяли и ее муж Киран уходили из сада под руку, словно пара птичек-неразлучников, которые и дня не могут прожить друг без друга.

«Какое это счастье — быть всегда рядом с любимым, который во всем поддержит тебя, защитит и разделит твои мысли… Хотела бы я быть так же близка со своим супругом!»

Но ее собственное супружество будет подобно жертве. Раньше царевне казалось, что ради отца она была готова отдать все, что у нее есть. Она без колебаний пожертвовала для гадания свою кровь, чтобы попытаться отыскать след любимого брата Аюра. Но теперь ее словно разрывало изнутри на части.

«Если только можно избежать этого брака! Моя сестра и Киран пошли против воли отца и победили. А все потому, что они были тверды, отважны и шли до конца…»

Она подняла руку к груди, нащупала среди золотых подвесок заветный оберег на цепочке и стиснула его в кулаке.

«У меня тоже есть откуда черпать решимость!»

Этим оберегом был острый и белый, как молоко, оправленный в золото звериный клык. Царевна уже ловила недоумевающие и насмешливые взгляды знатных женщин, но все равно носила его напоказ — в отличие от обручальных браслетов Ширама. Браслеты эти, холодные и тяжелые золотые змеи, оттягивали ей руки, будто оковы, ежечасно напоминая о ее долге. Клык, наоборот, наполнял Аюну гордостью — ведь это был знак ее личной отваги! Память о том дне, когда она преодолела страх и прикоснулась к самому опасному из зверей Аратты.

«Согласно поверьям моего народа, он дарует охотнику храбрость», — сказал тогда Аоранг, вручая ей этот клык. При мысли о мохначе у царевны стало тепло на сердце. Вот кто поистине беспредельно отважен — и при этом не сеет вокруг себя смерть, как ее постылый жених…

И Аюна вернулась мыслями в тот день, когда она привела Аоранга в тайный сад, и куда он потом повел ее, и чем все завершилось…

— Что с тобой? — спросила она тогда, искоса поглядывая на воспитанника Тулума, идущего рядом с ней по дорожке. — Ты невесел, молчалив и будто не рад меня видеть… Не так-то просто было привести тебя сюда! В сад Возвышенных Раздумий нельзя входить никому, кроме высших сановников, а ты даже не смотришь по сторонам. Я думала, тебе понравится. Говорят, тут собраны самые диковинные растения со всех концов мира. Неужели храмовый сад лучше? Да ты и не слушаешь меня!

— Прости, солнцеликая, — рассеянно отозвался мохнач. — Я задумался. Все мои мысли сейчас в зверинце.

— Что же там такого занимательного? — спросила царевна, уязвленная подобным предпочтением.

— Когда я уже собирался к тебе, смотритель хищников сообщил мне, что Рыкун заболел. Отказывается от пищи, никого к себе не подпускает… Прости, — повторил он еще раз, решительно останавливаясь. — Я должен быть там, а не здесь.

— Рыкун? — в замешательстве повторила Аюна. — Кто это?

— Редкостный звереныш, истинное украшение храмового зверинца, — заговорил Аоранг, сразу оживляясь. — Его привезли прошлой весной с Ползучих гор люди моего родного племени, и то, что они довезли его живым, ничем, кроме особой милости Исвархи, объяснить нельзя — ведь всю дорогу Рыкун ничего не ел! Они, видишь ли, наткнулись на его погибшую мать — должно быть, она неудачно поохотилась и погибла от ран, — заметили, что ее сосцы полны молока, и неподалеку нашли еще живой выводок. Вот один из этих детенышей и есть Рыкун. Если бы ты знала, каких трудов мне стоило выкормить его!

— Поохотилась? — с недоумением повторила царевна. — Я думала, ты говоришь о мамонте.

— Нет — о саблезубце! Уже очень давно их не было в зверинцах Аратты — последний умер четверть века назад, и его чучело стоит в охотничьей палате Лазурного дворца. Не то чтобы я был очень рад увидеть детеныша саблезубца. Для мохначей и мамонтов эти пятнистые убийцы — прирожденные враги. Но они столь редко встречаются в зверинцах и никогда не приносят в неволе потомства, так что я просто не имел права дать ему погибнуть…

— Детеныш саблезубца, — повторила Аюна, и ее глаза вспыхнули от жадного любопытства. — Так пойдем вместе, Аоранг! Я хочу посмотреть на него!

Воспитанник Тулума глянул на нее с сомнением:

— Твоя воля, солнцеликая… Но храмовый зверинец едва ли приятное место для царевны. Он не для посетителей, там содержатся по большей части жертвенные животные, там воняет… И я буду лечить зверя, а что будешь делать ты?

— Помогу! — с жаром заявила девушка. — Я учусь целительству, ты же знаешь!

— Я даже близко не подпущу тебя к клеткам и ямам.

— Тогда я посмотрю, как ты это делаешь!

— Это может быть неприятно, а порой и опасно…

— Тогда я тем более пойду с тобой! — тряхнула головой Аюна. — И не отговаривай меня. Такова моя воля!

— Я повинуюсь, — с улыбкой ответил Аоранг, любуясь ею.

* * *

— Хвала Солнцу, ты пришел, Аоранг! — Навстречу им из смрадного сумрака зверинца выскочил служитель. — Рыкун совсем не в себе!

— Так и не поел? — нахмурился мохнач.

— Если бы только это! Забился в угол, рычит, огрызается, никого к себе не подпускает… Слюни текут, глаза горят! Взбесился, что ли?!

— С чего бы он взбесился? — с гневом спросил Аоранг, ускоряя шаг.

Про Аюну он будто забыл, как вошел под каменные своды; она едва поспевала за ним, пробегая мимо клеток и загонов, даже не успевая заметить, кто в них заперт.

— Его разве кто-то укусил?

— Нет, но… Он явно страдает! Может, острая кость в каше попалась?

Аоранг резко остановился и схватил смотрителя за плечо.

— Рыкун ест молочную кашу с нарезанным мясом! — рявкнул он. — Откуда там кость, да еще острая? Смотри! Если туда попала кость, я не завидую тому, кто готовил ему пищу!

При виде разъяренного мохнача смотритель побледнел и принялся было оправдываться, но его торопливые слова заглушил жалобный и сердитый рев.

Аюна с трудом дышала — в этой части зверинца вонь была нестерпимой. Она поглядела туда, откуда донесся рев, и застыла на месте. С ее губ невольно сорвалось имя Исвархи. Когда Аоранг говорил о детеныше, она, сама того не сознавая, ожидала увидеть пушистого пятнистого котенка, пусть и большого, — но перед ней припал к полу, словно готовясь к прыжку, самый настоящий саблезубец. До взрослого хищника он еще не дорос, но уже был размером с теленка — большеголовый и большелапый, нескладный, некрасивый, покрытый клочковатой шерстью. Звереныш скорчился в дальнем углу клетки, прижав уши, и рычал, глядя по сторонам дикими желтыми глазами. Из его пасти обильно капала слюна.

— Этот зверь и в самом деле выглядит больным, — тихо сказала Аюна. — Может, лучше тебе…

Аоранг, не дослушав, откинул задвижку и вошел в клетку.

— Стой! — вырвалось у царевны, но ее друг даже не обернулся.

Он медленно пошел в сторону детеныша, опустился перед ним на корточки, не доходя нескольких шагов, протянул в его сторону руку и заговорил с ним на языке мохначей. Он говорил негромким ровным голосом, не обращая внимания на то, что зверь припал к земле и дергает куцым хвостом, всем своим видом предупреждая человека — еще шаг, и бросаюсь!

Аоранг не шевелился и не опускал руку, но продолжал ласково говорить. Наконец Аюна поняла, что зверь успокаивается. Его вздыбленная шерсть опустилась, рычание умолкло. Аоранг тут же придвинулся чуть ближе к нему и коснулся рукой шеи. Рыкун взвизгнул и отдернул голову. Мохнач убрал руку, подождал, пока рычание снова не умолкнет, и опять коснулся морды.

Это длилось, должно быть, очень долго, но для Аюны, которая, затаив дыхание, не сводила глаз с мохнача, время пронеслось как один миг. Только когда Аоранг выпрямился, повернулся и заговорил со служителем на языке арьев, она разжала стиснутые кулаки и увидела красные полукружия на ладонях там, где ее ногти впивались в кожу.

— У него меняются зубы, — сказал Аоранг, поглаживая зверя и осторожно ощупывая ему горло. — На Ползучих горах подросшие детеныши в это время совсем беззащитны и жмутся к старшим или прячутся где-нибудь в скалах, а тут ему и спрятаться негде. Устройте ему тут логовище с низким входом, а соломенную лежанку выкиньте, она уже не годится… Ага, вот он…

— Что там? — вытянул шею служитель.

— Выпавший клык. Он его случайно проглотил, и клык застрял в горле. Перепугался, да и больно ему…

Руки Аоранга вдруг крепко взялись за могучие челюсти подрастающего саблезубца и разжали их. Рыкун заревел и начал вырываться. Аоранг напряг все силы, чтобы удержать его одной рукой, а вторую засунул ему в пасть, быстро нащупал и выдернул что-то белое. После этого он отпустил звереныша. Тот отскочил в угол клетки и лег там, облизываясь с таким видом, как будто сразу же забыл о том, что его так долго мучило.

Аоранг вышел из клетки. Царевна метнулась навстречу.

— Все хорошо, — улыбаясь, сказал ей мохнач. — Твоя помощь не понадобилась.

Из клетки донеслось резкое требовательное мяуканье — Рыкун подошел вплотную к прутьям и звал хозяина.

— Теперь можно погладить его.

Царевна глубоко вздохнула, чтобы скрыть невольный страх, просунула руку сквозь прутья, запустила пальцы в густую пятнистую шерсть саблезубца и принялась почесывать. Детеныш заурчал, словно огромный кот.

— На, возьми на память. — Аоранг протянул Аюне выпавший клык. — Можешь оправить в золото и носить на шее. Мохначи верят, что клык саблезубца делает человека бесстрашным.

— Тебе, чтобы быть бесстрашным, ничьих клыков не нужно, — проговорила Аюна, глядя на него с восхищением.

В этот миг он казался ей воплощением какого-то древнего бога.

Аоранг, стоя рядом, положил Аюне руку на плечо, и она не отстранилась. Служитель зверинца пристально посмотрел на них, однако ничего не сказал.

* * *

Когда они вышли из зверинца, оба были задумчивы.

— Мне нужно поменять одежду: я пахну диким зверем, — проговорила Аюна. — Хотя, знаешь, Аоранг, мне почему-то кажется, что этот запах теперь будет кружить мне голову, как вино…

Она чувствовала, что ее друг стал близок ей, как никогда прежде. Как будто пережитая вместе опасность смела последние преграды между ними. Аюна подняла на него взгляд, она смотрела с каким-то непонятным страхом, как будто, осознав свои чувства, сама испугалась их силы.

— Знаешь, что я подумала о тебе, Аоранг? — Она протянула руку и коснулась ладонью его груди. — Как ты могуч и как при этом добр и ласков! Разве такое возможно?

— Не так уж я добр, ты обо мне не все знаешь, — смутился Аоранг. — На Ползучих горах вообще слова «доброта» нет. Там есть понятие необходимости…

— Судя по твоим словам, жизнь там жестока. Но в ней есть что-то очень… настоящее.

Воспитанник жрецов смотрел на нее и не мог наглядеться.

— А ты — наоборот, — произнес он, не сводя с нее взора, — ты, царевна, с виду нежная, а внутри — твердая, как лучшая бронза. Я всегда это чувствовал, но сейчас увидел своими глазами.

Он отвел взгляд и отступил на шаг — так его волновала ее близость.

— Я ничего об этом не знаю, — радуясь и смущаясь его похвале, отозвалась Аюна. — У меня пока не было случая испытать себя. Мы с Аюром всю жизнь прожили в Лазурном дворце, как в волшебном саду. Вот он поехал на свою охоту, и я завидую ему. Он пройдет испытания и вернется мужчиной, а я?

— Твои испытания тебя найдут.

«Они уже начались, хоть ты и не думаешь об этом, — подумал Аоранг. — Хоть брат императора и зовет меня своим приемным сыном, но назовет ли он меня так, если узнает, что я полюбил его племянницу?»

Впрочем, что толку гадать. Аюна с явным удовольствием проводит с ним время, но едва ли сама отдает себе отчет в своих чувствах — она лишь следует своим желаниям, как делала всегда. Порой он мечтал — вот бы увезти ее на Ползучие горы, скрыться от всех в землях мохначей и жить так, как должно мужчине и женщине, которые раз и навсегда решили быть вместе.

Пустые мечты! Они не на Ползучих горах, а в благословенной Аратте. А кроме того, Аюна уже обручена. Хоть это и скрывалось, но о грядущей свадьбе дочери государя с саарсаном накхов в Верхнем городе не болтал только ленивый. Аоранг поглядел на нее страстным и горестным взглядом. Что же делать?

«Я знаю, что ты меня полюбил, это ясно как восход солнца. Да иначе и быть не может — как можно меня не полюбить? — думала Аюна, глядя на страдающего юношу. — Так почему ты молчишь? Скажи, что любишь меня больше всего на свете, больше жизни! Скажи, что хочешь быть со мной, что никогда от меня не откажешься!»

Но он ничего такого не сказал. А вскоре и вовсе уехал. И вот теперь они возвращаются. Царевна помнила — сразу после возвращения охоты должен пройти главный свадебный обряд, после которого она станет женой Ширама. Нет, не бывать этому!

Аюна нахмурилась, отпустила кулон и обернулась к служанкам и страже:

— Следуйте за мной! Мы возвращаемся в Лазурный дворец.

* * *

С открытой галереи, увитой плющом, Аюна глядела на отца, неспешно поднимающегося по широкой лестнице. В полушаге за ним, почтительно склонив голову, следовал его зять Киран, что-то оживленно рассказывая повелителю. Тот кивал, в конце концов остановился, повернулся к слугам, что-то сказал — царевна не слышала что. Она только заметила, что напряженное лицо отца несколько прояснилось. Он улыбнулся зятю, и тот, быстро развернувшись, сбежал с лестницы. Ардван, продолжая улыбаться, сделал еще несколько шагов, и царевна наконец решилась выйти ему навстречу.

— Отец…

Она выступила из зелени широких листьев и склонила голову перед властителем Аратты, как того неукоснительно требовал придворный обычай.

— А вот и ты, милая! Я вижу, ты уже готова? Мне сообщили, твой брат уже у ворот Нижнего города. Скоро он будет здесь…

— Отец, я хотела поговорить с тобой… — Она сглотнула вставший в горле ком. — Это очень важно…

— Сейчас не время, — остановил было ее Ардван, но вдруг ощутил, что голос дочери совсем иной, нежели тот, каким она просила себе новые украшения или чужедальние диковины. — Что случилось? На тебе лица нет! Ты что, не рада возвращению брата?

— С ним вернулся Ширам, — тихо проговорила Аюна.

— Да, это так.

— Я не желаю выходить за него замуж.

Ардван замер, уставившись на дочь, как будто вместо юной девицы перед ним вдруг появилось неведомое лесное диво. Затем крепко взял ее за запястье:

— Пойдем со мной!

Аюна безропотно повиновалась, но сердце ее колотилось за решеткой ребер, словно желая выскочить из груди.

Отец привел ее в скудно обставленную залу, вдоль стен которой на длинных полках громоздились тысячи исписанных свитков. Поглядев, плотно ли прикрыта дверь, он отпустил девушку и бросил:

— Ну, рассказывай, что ты там удумала. Что за блажь пришла тебе на ум?

— Я не выйду за Ширама, — срывающимся голосом, но оттого не менее уверенно объявила царевна.

— Отчего?

— Я не люблю его.

— Но вы обручены перед богом и людьми — а значит, ты должна.

— Можешь наказать меня как пожелаешь — я не сделаю этого.

Ардван упер в дочь тяжелый, испытующий взгляд:

— Неужели то, о чем судачат во дворце, правда? Я не желал верить в это, не желаю и сейчас. Ты и мохнач — ничего глупее и придумать нельзя!

— Да почему?! Он вовсе не такой уж…

— Замолчи! — прикрикнул властитель Аратты и обвел рукой зал, указывая на кипы свитков, громоздящиеся на полках вдоль стен. — Смотри, знаешь, что это такое?

— Нет…

— Вот это, кругом — признания заговорщиков, умышлявших погубить меня, а заодно и вас. Бо́льшая часть людей, указанных в этих свитках, уже мертвы. Но скверна не искоренена. Она где-то совсем рядом! Даже среди накхов есть те, кто склонен к мятежу. И мне нужен вождь их народа. Он будет моей опорой…

Аюна нетерпеливо слушала его, едва сдерживаясь, чтобы не перебить и не воскликнуть: «Ты ошибаешься, отец!» Прежде она не посмела бы возражать Ардвану, когда речь шла о государственных делах. Если он утверждает, что накхи нужны ему, значит так оно и есть. Но Киран сказал, что все это вот-вот изменится и отец еще скажет ей спасибо за отказ…

— Увы, Охота Силы прошла из рук вон плохо, — продолжал государь Аратты. — Но твой брат жив, и, как сообщил гонец, Ширам не раз доказывал в походе свою верность и отвагу. Он заслужил награду…

— Пусть так, — холодно ответила Аюна. — Награди его, раз он того заслужил, — но только не мной!

— Выбрось из головы всю эту нелепую блажь!

— Только вместе с головой! — В глазах девушки вспыхнул огонь. — Я почитаю твою волю, отец. Но у меня лишь одна жизнь. Если хочешь, забери ее так же, как дал! Но если оставишь — дай мне жить по моему усмотрению. Я не желаю себе в мужья Ширама. Таково мое слово.

Ардван молча глядел на дочь, лишь перекатывались желваки на его скулах. Будь на месте Аюны кто-либо другой, он и впрямь бы не дожил до утра. Но сейчас, с трудом одолев гнев, повелитель Аратты процедил:

— Ступай к себе. И думай! Много думай! Я желаю, чтобы ты наконец поняла, что в этой жизни действительно важно. Так и быть, в ближайшие несколько дней Ширам не пойдет с тобой к огню Исвархи. Но если за это время ты не одумаешься, клянусь — я прикажу поженить тебя с этим нечесаным Аорангом и изгоню вас вместе в земли мохначей!

Угроза отца испугала Аюну куда меньше, чем он полагал. Впрочем, она в любом случае не собиралась сдаваться так легко. Она снова вспомнила про сестру и Кирана и решила сделать еще попытку.

— Скажи, отец, — тихо и задушевно произнесла она, — неужели на твоей памяти ни одна из женщин нашего рода не шла против твоей воли ради своего счастья? Неужели ни одна не полюбила всем сердцем мужчину из далеких чужих земель? Разве в этом есть что-то новое для тебя?

Ардван побелел и пошатнулся. Перепуганная Аюна кинулась к нему. Она не ожидала ничего подобного; ей показалось, что отца вот-вот хватит удар.

— Отец! Что с тобой? Вызвать лекаря?!

— Не трогай меня! — прорычал он. — Я велел тебе уйти! Так убирайся отсюда!

Аюна, всхлипывая, бегом бросилась прочь. Выскочив из палаты, она дала волю слезам. Святое Солнце, что же это творится?! Как он может так обращаться с ней! Она не рабыня, чтобы гнать ее за дверь, не желая выслушать. Нет, теперь она точно пойдет до конца!

Глава 5. Возвращение в столицу

Стражи у ворот Нижнего города преклонили колено, приветствуя возвращение наследника. За их спинами толпился народ, встречая всадников радостными криками. Сияющий Аюр, гарцуя, въехал под сень огромных врат. Вот они и дома!

«Оно и к лучшему, что государь не стал устраивать празднество в честь возвращения царевича», — думал Ширам, поглядывая по сторонам. Такой несчастливой Великой Охоты Аратта никогда не видывала — ни добычи, ни славы, да еще людей потеряли… Тут бы проскользнуть во дворец незаметно…

— Царевич Аюр! Царевич возвращается! — неслось повсюду.

С боковых улиц, узких и извилистых, как воловьи кишки, начинал сбегаться народ. Но конные следопыты ехали быстро. Они миновали Нижний город прежде, чем успела собраться толпа. Дорога пошла вверх, и вот уже над едущими нависла громада красной скалы, увенчанной золотыми крышами храмов и дворцов, украшенных лазурными изразцами.

— А знаешь, я доволен, что нас не встречают как подобает, — тихо сказал Аюр едущему рядом с ним Шираму. — Не хотел бы я сейчас встретить родственников всех тех, кто погиб на охоте! Наверняка во дворце уже ждет отец бедняги Аруна. Как бы то ни было, мне жаль его…

Ширам промолчал. Гибель этого мальчишки была жестокой необходимостью. И зря арьи полагали, что его казнь доставила маханвиру удовольствие.

«Все равно спросят не с тебя, а с меня, — подумал он. — И за ту казнь, и за потерю отряда, и за твою рану — хвала богам, что она зажила! — и за вчерашний ночлег тоже…»

Саарсан недовольно поджал губы. Враги сбежали, никого не удалось даже убить, не то что захватить живьем. Даже связанный по рукам и ногам бьяр умудрился покончить с собой!

Но особенно его беспокоила девушка. По виду она в самом деле походила на вендку, разве что те были более рослыми. Но как может вендка так хорошо владеть оружием и приемами накхов? Ширам, как ни тщился, не мог представить себе того, кто стал бы обучать высокому боевому искусству, тайны которого хранятся внутри рода и передаются от старших к младшим, девчонку-рабыню, да не просто из чужого — из враждебного народа. Немыслимо!

Наконец узкие улочки Нижнего города остались позади. Всадники приблизились к каменной стене «туннеля смерти», поднимавшегося вокруг скалы к единственным воротам цитадели. Верхний город, расположенный на стесанной вершине красной гранитной скалы, сверху напоминал солнце. К дворцу государя вело двенадцать улиц, расходившихся в стороны подобно лучам. Одна из этих улиц вела к воротам, от которых и начинался перекрытый сверху деревянной галереей «туннель смерти».

Тем, для кого открывалась тяжелая решетка, приходилось ехать цепочкой по одному довольно круто вверх. Жители Верхнего города знали, что сверху и сбоку за всадниками следят бдительные лучники-арьи. Малейшее подозрение — и любой недруг окажется пронзенным стрелами, не имея никакой возможности защититься. Лишь время от времени на стене виднелись факелы, освещающие путь. Но даже при их зыбком свете разглядеть бойницы лучников было невозможно.

Зато сейчас они освещали иное. Уже в преддверии туннеля повеяло легким запахом тлена. Когда глаза путешественников привыкли к полутьме, их ждало устрашающее зрелище. По обе стороны каждого факела, насаженные на острые пики, торчали головы — судя по их виду, совсем недавно расставшиеся с телами.

Узнать лица несчастных не составляло труда. В сумраке послышались изумленные возгласы, сменившиеся тихими быстрыми перешептываниями. Только Ширам ехал молча, внимательно разглядывая искаженные смертной мукой лица, опасаясь узнать среди казненных кого-либо из друзей или родичей. Многие головы были ему знакомы. Здесь были царедворцы, судьи и даже военачальники — однако накхов среди них не оказалось.

— Да это же Артанак, Хранитель Покоя! — раздался рядом возбужденный голос Аюра. — Сколько тут знатнейших арьев! Неужели все они заговорщики?

— Ты спросишь об этом отца при встрече, — сухо отозвался Ширам, отворачиваясь от голов казненных.

Наконец впереди замаячили распахнутые ворота Верхнего города, и зловонный сумрак туннеля сменился радостным солнечным светом.

— Как хорошо вернуться домой! — провозгласил Аюр, щурясь от яркого солнца и с довольным видом оглядываясь по сторонам.

— Так и есть, — пытаясь выдавить улыбку, подтвердил Ширам.

— Идем со мной во дворец! Я расскажу отцу о твоей доблести…

— Я был бы рад последовать за тобой, но мне следует омыть пыль и грязь долгого пути, а заодно сменить одежду. Негоже появляться перед властителем в обносках. Тем более, — Ширам указал на мрачные, украшенные прорезями бойниц каменные здания по обе стороны дороги, направленных острым углом к улице, — мои сородичи тоже наверняка будут рады узнать, что мы благополучно вернулись из столь непростого похода.

— Хорошо, — милостиво кивнул Аюр, глядя на ожидающий его у самых ворот отряд Жезлоносцев Полудня. — Я отпускаю тебя. Ступай. Но поспеши. Наверняка отец захочет увидеть и отблагодарить тебя. Не заставляй его ждать.

— Я появлюсь так быстро, что вы едва успеете заметить мое отсутствие.

* * *

Накхи неспроста ставили свои жилища углом к улице — так их было удобнее оборонять при случае нападения. Шираму эта и другие уловки были хорошо знакомы. Он спешился и, ведя коня в поводу, прошел мимо высоких расписных дубовых ворот, даже не сбавив шага. Это была нехитрая ловушка: приняв ворота за настоящий вход, неприятель попытался бы выломать их, чтобы ворваться внутрь дома-крепости, однако вместо этого оказывался в глухом дворике под прицелом лучников, точно кролик в садке.

Саарсан обошел мрачное снаружи здание и оказался там, где оно смыкалось с соседним, почти таким же. Но едва он поравнялся с башенкой на стыке двух стен, как из нее выдвинулся помост и с него наземь тут же опустились дощатые сходни. Оставив коня снаружи, Ширам направился по ним наверх. Ему было прекрасно известно, что слуги займутся его животным и что можно не беспокоиться — скакун не пропадет. Даже если никто не пожелал бы о нем позаботиться, среди накхов не было воровства. Каждый из них сызмальства знал, что убить врага — почетно, отнять у него все достояние, женщин и скот — тоже вполне достойно. Но тот, кто решится похитить хотя бы черенок ложки у собрата, должен быть убит.

Оскорбление каралось не так сурово. Приговоренного растягивали за руки и за ноги между двух столбов, и всякий проходящий мимо должен был огреть грубияна палкой. Если к ночи тот оставался жив, то считался искупившим вину и его отпускали на все четыре стороны. Правда, иногда он оставался лежать на месте, не в силах подняться, и умирал к утру, но до этого уже никому не было дела. Одно о накхах можно было сказать совершенно точно — они были исключительно вежливы. Разумеется, с теми, кого считали того достойными.

По приставной деревянной лестнице Ширам поднялся на башенку, вошел в открытую дверь на втором ярусе. Сходни вернулись в прежнее положение, и помост под шум зубчатых воротов спрятался обратно в стену. Саарсан пригнул голову, прошел вперед по изгибающемуся дугой коридору и наконец оказался во внутреннем дворике городской крепости накхов. Здесь все было совершенно иначе, чем снаружи. Усыпанные цветами кусты и вьющиеся зеленые лозы ласкали глаз, посреди небольшого пруда журчал небольшой фонтан.

Там же в саду на высоком подножии из священного белого камня стояло изваяние двенадцатиглавого змея. Перед ним горел светильник и лежали свежие цветы. Такое изваяние можно было увидеть в любом накхском доме. Если же накхам пеняли, что оно весьма напоминает жертвенник, те возражали, что эта статуя — просто знак быть всегда настороже.

Внутренняя стража приветствовала вошедшего, подняв и резко опустив лунные косы. Красивый, одетый в чешуйчатую броню юноша радостно бросился навстречу Шираму, распахивая объятия:

— Брат!

На сердце Ширама потеплело. Он знал этого юношу с детства. Мармар, маханвир отряда Жезлоносцев Полуночи, приходился ему двоюродным братом и носил высокий, пусть и неофициальный титул саардаса. Он почитался восьмым в списке престолонаследия несуществующего престола накхов.

— Я ждал тебя! Мне сообщили, что ты с царевичем вернулся. Я приказал готовить празднество. Сегодня вечером все накхи, живущие в столице, соберутся здесь, чтобы восславить своего повелителя. Но до того, брат мой, я буду счастлив услышать твой рассказ о дальнем походе…

— Сначала — омовение и свежую одежду, — крепко обнимая родича, сказал Ширам. — А я хотел бы услышать от тебя рассказ о том, что значат головы, торчащие на пиках в «туннеле смерти». Когда я отправлялся с царевичем на Охоту Силы, эти люди не только были живы, но и почитались едва ли не главнейшими вельможами страны.

— Ты многое пропустил, братец, — отдав приказ подоспевшему слуге, вздохнул Мармар. — Все началось вскоре после вашего отъезда. Государь вызвал меня, приказал схватить Артанака и бросить его в темницу. Я сперва подумал, что ослышался, но не подал виду. Еще бы, Хранитель Покоя, член Тайного Совета…

— И арестовать такого человека Ардван поручил тебе?

— А кому же? Ведь государь — глава отряда Жезлоносцев Полуночи, пусть только и по имени. Я замещаю его, покуда он занят государственными делами. Кому, кроме нас, он мог довериться в столь щекотливом деле? Мы справились наилучшим образом, — гордо сказал Мармар. — А спустя пару дней Хранитель Покоя признался в заговоре. Впрочем, там, в подземелье, такие мастера заплечных дел, что и вон его заставят говорить. — Юноша указал на свернувшегося кольцом двенадцатиглавого каменного змея.

Ширам перевел взгляд на изваяние и чуть заметно ухмыльнулся шутке сородича.

— А дальше мы только и успевали привозить во дворец новых и новых заговорщиков. Кого там только не было!

— Да, я обратил внимание, — хмыкнул саарсан, вспоминая искаженные лица казненных.

— Ладно, об этом потом. Что еще нового… Опять скверные вести с севера.

— Море наступает?

— Да. Затопило еще изрядный кусок побережья. — Мармар на миг задумался. — В столице появился новый проповедник. Здешние зеваки от него в восторге, он умеет увлечь и запугать толпу своими видениями гибели мира…

— Что нам до него?

— Только то, что по его словам выходит: в гибели мира, и вообще во всех бедах Аратты, виноваты накхи. Прямо, конечно, ни в чем нас не обвиняет — попробовал бы он, — но… Раньше в нашу часть города ходили торговцы, а сейчас на площади во всякий день можно устраивать конные учения…

— А сколько наших воинов сейчас в городе? — поинтересовался саарсан.

— В отряде Жезлоносцев — двенадцать дюжин, а всего в столице полтысячи человек, пожалуй, наберется.

Ширам кивнул.

— А еще, — добавил его брат, — Ардван расспрашивал, нет ли вестей от тебя. Он полагал, что мы, накхи, можем как-то обмениваться мыслями. Просил разведать, жив ли ты и что сталось с его сыном. Он ужасно переживал, что вы пропали бесследно, и обещал Исвархе небывалые дары, если они сотворят чудо и вернут вас живыми.

— Что ж, это дело государя и Исвархи, — устало бросил Ширам. — Нам и без того есть кого благодарить. — Он увидел спешащего к фонтану слугу. — О, а вот, кажется, и вода для омовения готова.

* * *

— Сласти из жарких южных пределов! — кричал торговец у распахнутых дверей лавки. — Слаще меда, слаще женской любви! Взгляните на них, господа! Они подобны россыпи самоцветов! Их делают из прозрачного сока редчайшего алого клубня с юга Аратты, слаще которого нет ничего на свете!

Хаста едва глянул на торговца. Когда он отправлялся в путешествие, этой лавки здесь еще не было. Но, судя по чеканной диадеме над входом, крикун поставлял сласти прямо ко двору. Аоранг остановился перед входом, вспомнив свою первую встречу с царевной, и мечтательно улыбнулся:

— Знаешь что, ты пока иди к святейшему, а я тебя догоню. Только зайду сюда.

— Соскучился по сладкому? — ухмыльнулся Хаста.

— Это не мне… Иди, я догоню!

Хаста пожал плечами и направился к храму, размышляя о том, что мохначи, пусть даже самые умные и образованные, все же остаются дикарями. Так бы и сказал — хочу, мол, сладкого! Не ему, надо же! А кому, святейшему Тулуму?

Дорога была пустынна. Впрочем, улицы Верхнего города редко заполнялись народом. Обычно среди дня тут можно было увидеть трех-четырех слуг, спешащих по своим делам, или пышное шествие какого-нибудь вельможи, направляющегося ко двору повелителя, чтобы вечером с неменьшей торжественностью вернуться обратно. Тогда уж здесь были бы и скороходы, и рабы с опахалами, и стражи. Но в этот час вдоль улиц гулял ветер, вздымая утоптанную ногами и копытами пыль.

Ухватив поудобнее котомку с записями, Хаста легко шагал, радуясь скорой встрече со своим учителем и благодетелем Тулумом. Данное им поручение было выполнено безупречно. Еще бы — царевич жив, и во многом благодаря именно его усилиям; сам он побывал в столь дальних краях, о которых никто из жрецов и не слышал, и привез подробнейшие путевые заметки и зарисовки. По этим заметкам сможет пройти любой, кто последует за ним. А сколько описано примечательных мест, зверей, племен и их обычаев…

Тяжелая рука легла ему на плечо. Рыжий жрец повернулся. Позади него стояли двое рослых воинов городской стражи.

— Ты Хаста, человек Тулума? — спросил один из них, здоровенный полукровка, каких часто набирали в стражи порядка.

— Я — жрец Хаста. — Он попытался придать голосу высокомерное звучание и стряхнуть с плеча руку. — Ты не имеешь права…

Но воин лишь сильнее сжал пальцы:

— Начальник городской стражи велел доставить тебя, будь ты хоть хранитель алтаря в главном храме Солнца. Идем с нами. И не вздумай сопротивляться, если не хочешь изведать вот этого!

Полукровка встряхнул висевшую у него на запястье граненую дубинку, усеянную рядами бронзовых шипов.

У Хасты чуть не подкосились ноги от ужаса. Он тут же вспомнил отрубленные головы в коридоре смерти. Многие лица ему доводилось видеть прежде. Неужели и святейший Тулум был среди них?! Нет, он не мог бы пропустить такое! А может, правитель не пожелал выставлять голову брата? Как иначе объяснить то, что с ним сейчас происходит?

— Идем, идем. — Старший из стражников потянул его за руку. — Не заставляй нас ждать!

«Меня казнят, — стремительно мелькали мысли в сознании у Хасты. — Но сначала будут пытать, иначе не стали бы вот так хватать посреди улицы. За что? Да, в сущности, какая разница за что!»

Ему припомнились давние годы, такие же городские стражи в далеком Майхоре, которые как-то излупили его за то, что он стащил лепешку с прилавка. Тогда он отлежался в высокой траве, скуля от боли и питаясь лишь росой. Больше городским стражам поймать его не удавалось… Словно проснувшись, в молодом жреце вдруг ожил тот голодный мальчишка.

— Ой я несчастный! — слезливо завопил он, извиваясь в руках стражей.

— Эй, уймись! — прикрикнул полукровка.

Но в этот самый момент зубы Хасты впились ему в большой палец. Стражник заорал от неожиданной боли и разжал руку. В тот же миг рыжий жрец боднул его головой в живот, опрометью бросился вперед, перемахнул через ограду какого-то сада и упал в кусты с другой стороны. В тот же миг он услышал за спиной гневный голос Аоранга:

— Что тут происходит? Как вы посмели поднять руку на жреца?

Мигом сообразив, что получил отсрочку, Хаста вскочил на ноги и быстро огляделся. Заметив перед собой резной садовый домик, он сквозь распахнутое окно проскользнул в него, подпрыгнул, ухватился за стропило и спустя мгновение притаился на нем в ожидании возможной погони. За оградой все еще раздавались резкие голоса мохнача и возгласы городской стражи.

— Уберите руки! — отчетливо слышался звучный голос Аоранга. — Я пойду сам. Мне бояться нечего, я ни в чем не виновен!

«Беги, глупец!» — хотел крикнуть ему Хаста, но страх за себя заставил его промолчать.

«Пусть разбираются, — мелькнуло в его голове. — А я пока схоронюсь. Ну а как все уляжется, тихо проберусь в храм… Может, все же повелитель не тронул святейшего Тулума? Тогда он непременно возьмет меня под свою защиту…»

Глава 6. Смертельная обида

Распорядитель сада Возвышенных Раздумий лично вышел приветствовать саарсана накхов и принять из его рук полагающиеся даже к парадному платью боевые мечи. Ширам отдавал их с неохотой. Он терпеть не мог расставаться с оружием. Но с другой стороны, распорядитель, хотя и поглядел изучающим взглядом на обернутый четырежды вокруг талии витой пояс, украшенный гранеными остриями из светлой бронзы, все же не сказал ни слова. А ведь, поди, знал, что в умелых руках накха такое оружие способно поразить на полном скаку всадника в доспехах.

Стражники почтительно распахнули ворота сада, и Ширам, гордо расправив плечи, направился вглубь сокровенного места уединения повелителя, где тот принимал лишь самых близких людей и обдумывал деяния, которые должны были прославить его и послужить укреплению державы. «Наверняка Аюр уже рассказал отцу о тех бедах и опасностях, которые нам довелось пережить вместе», — промелькнуло в голове саарсана. Нет, конечно же, он не станет просить себе какой-нибудь награды. Пожалуй, единственная просьба, с которой он обратится к Ардвану — если тот, конечно, изъявит желание выполнить ее, — дать ему отряд, чтобы вернуться и покарать ингри за измену. А заодно и захватить чучело чудовища, чтобы доказать всем доблесть царевича. Но все же наверняка по справедливости государь пожелает вознаградить своего будущего зятя. Ибо мудрость его может тягаться лишь с его бдительностью…

Ширам припомнил свои мысли тогда, после падения со скалы. Если в них и впрямь есть разумное зерно, то, быть может, следует предложить государю столь решительные преобразования и дать достойным простолюдинам возможность проявить себя? Это лишь укрепит державу…

Ардван поджидал его внутри резной мраморной колоннады в центре сада.

— Подойди ко мне! — довольно резко приказал государь.

Ширама озадачил этот тон, но он безропотно повиновался. И, взойдя по невысокой лестнице, замер, склонившись перед Ардваном.

— Ты не очень-то спешил предстать пред мои очи… Мне доложили, что ты уже побывал у сородичей.

— Прошу извинить мне эту вольность. Я был покрыт пылью и пропах своим и конским потом. К тому же мне следовало поменять одежду…

— Я не девица, меня не смущают ни пыль, ни пот, — раздраженно бросил государь. — Я думаю, ты послал вперед моего сына, чтобы тот замолвил за тебя слово. Что ж, он говорил много, и, не скрою, говорил хорошо. Но он еще юнец, которому легко затуманить разум. Ты же — взрослый муж, а потому я желаю говорить с тобой открыто. И от того, будешь ли ты со мной искренен или же попробуешь юлить, зависит как твоя участь, так и судьба твоих соплеменников.

— Я всегда был неуклонно верен тебе, мой государь, — разводя плечи, словно после удара по спине, произнес побледневший Ширам.

Слова и тон повелителя поразили его до глубины души.

— Опусти глаза! Не смей устремлять на меня взгляд! — выкрикнул Ардван, как будто один вид накха злил его. — Ты дерзаешь бросать мне вызов?

Саарсан поклонился. Мысли его заметались. Что случилось? Может, его оговорили? Но кто, когда?!

— Вот так-то лучше!

Ардван прошелся взад-вперед вдоль колоннады, словно стараясь унять гнев. Когда государь вновь обернулся к саарсану, он выглядел спокойнее. Но это застывшее лицо показалось Шираму еще более зловещим.

— Когда ты въезжал в город, наверняка видел головы заговорщиков?

— Видел.

— И каждый из них точно так же уверял, что неуклонно верен мне. Я доверял им много лет. Много лет они служили мне честно и преданно. Понимаешь, Ширам? Честно и преданно! Я был уверен в них, как в себе… И что же? В благодарность за все, что я им даровал, за власть и богатства, они задумали лишить меня власти, а может, и самой жизни!

— Я преклоняюсь перед твоей мудростью, мой повелитель…

— Все это лишь слова! — отмахнулся Ардван. — Если ты хочешь, чтобы я поверил тебе, отвечай без утайки. И знай: мне известно больше, чем ты можешь даже предположить. То, что кое-кто из тех, с кем ты был дружен и близок, хотели бы утаить… И если я сейчас спрашиваю тебя, то не затем, чтобы узнать их замыслы, а лишь для того, чтобы проверить твою искренность.

— Накхи не лгут, — глухо напомнил Ширам.

— Да, я помню, — насмешливо бросил Ардван. — Никогда не лгут тем, кого считают своими. У накхов даже слова «ложь» в языке не существует. Но есть понятие военной хитрости. И врагу они и дорогу в пасть к Первородному Змею могут описать, не смущаясь и без запинки.

— Но…

— С тобой был молодой жрец, — перебил его государь. — Его звали Хаста. Так ведь?

— Да, это так.

— Ты знаешь, кто он?

— Служитель в главном храме Исвархи.

— Точно, — довольно подтвердил Ардван. — Служитель в храме моего дорогого младшего брата Тулума. Его доверенное лицо. Умный, храбрый и ловкий, как мангуст… Ты знаешь сказки о мангустах — убийцах змей?

— Да… Они вступают с ними в схватку и порой побеждают…

— Хорошо, что ты помнишь об этом. А теперь ответь: о чем говорил с тобой в пути огнехранитель Хаста? Что предлагал? Кого упоминал в своих разговорах?

— Мы не так уж много беседовали с Хастой, — медленно ответил Ширам. — Всю дорогу он был углублен в свои изыскания, вел заметки о землях, через которые лежал наш путь, о людях, нами встреченных, и событиях, с нами приключившихся. Каждое мое слово легко проверить по его записям.

— Проверим, можешь не сомневаться. Хотя много ли в них правды, в тех записках? А вот то, что в твоих словах ее нет, мне кажется очевидным!

— Накхи не лгут! — вновь напомнил Ширам, едва сдерживаясь.

— Тогда как ты объяснишь, что в город вы въехали, едва не обнявшись?

— Это невозможно сделать при всем желании. В «туннеле смерти» всадники следуют по одному.

— Ты понимаешь, о чем я говорю! — рявкнул Ардван.

— В дороге Хаста показал себя лучше многих знатных арьев, — ответил Ширам значительно более резко, чем собирался. — Он неоднократно проявлял мудрость, знание наук, лекарское искусство и неподдельное благочестие. Если бы не он, я бы, вероятно, не стоял перед вами, а сложил бы голову на скалах Лосиных Рогов или дальше, когда на Змеином Языке на нас напали ингри…

— Так вот оно что! — хмыкнул повелитель, явно и прежде слышавший эту историю. — Что ж, я рад, что ты чистосердечно признал это.

— Признал что? — забывшись, гневно воскликнул Ширам.

— Ты злишься? Это хорошо. Значит, нарыв скоро прорвется…

— Я лишь сказал правду!

— Конечно. Ты признался, что обязан жизнью жрецу и потому его покрываешь.

— Об этом я не сказал ни слова!

Правитель Аратты расхохотался ему в лицо:

— Как хорошо, что вы, накхи, не просто не лжете, а не умеете лгать! Не сказал ни слова? Ты будто следишь за собой, не сболтнуть ли чего лишнего. Но тебе есть что сказать… Если не хочешь сознаваться в измене, ответь мне честно и без утайки: куда подевался отряд, сопровождавший царевича? Полторы дюжины знатнейших жезлоносцев? Десятки опытных охотников? Слуги? Где они?

Ширам сразу сник:

— Увы мне, государь, все они мертвы.

— Вот это — правда. Все они мертвы. Только, по моим записям, жалкие дикари ингри, на которых ты готов свалить вину, вряд ли смогли бы выставить против вас бойцов, способных разгромить свиту Аюра. Я уж не говорю о том, что при желании ты один смог бы перебить все их племя…

Государь принялся прохаживаться туда-сюда по колоннаде, не сводя с накха пристального взгляда.

— Итак, отвечай без утайки — кто виноват в гибели отряда? Ты? Или же… Хаста? Отвечай — и хорошенько подумай перед тем, как откроешь рот. Быть может, жрец Хаста, исполняя чужую волю, подстроил гибель наших воинов? Быть может, он хотел похитить Аюра и тем самым лишить державу наследника?

— В гибели отряда виноват я, мой государь, — мрачно ответил Ширам. — Я и злой рок. Жрец Хаста — спаситель наследника. И меня. Хотя, похоже, мне тоже стоило сгинуть в чужих землях с остальными, чтобы имя мое не марали подозрениями…

— Успеешь сгинуть, — недовольно бросил Ардван. — Ладно. Я верю тебе. Ступай. Я дам тебе отряд и отправлю управлять крепостью в степи Десятиградия. Но помни — твоя участь все же под вопросом.

— Государь… — с трудом выговорил Ширам. — Я исполню твою волю, какой бы она ни была. Но… Позволишь ли ты взять в полуденные степи и твою дочь, мою невесту?

— Помолвка будет расторгнута, — глядя в сторону, коротко объявил Ардван. — У меня и так хватает родичей, которым я не могу полностью доверять, зачем мне терпеть еще одного? Ты вернулся, сохранив мне сына, и я не стану подвергать тебя допросу и пытке, чтобы вытащить всю правду. Но большего ты не заслуживаешь.

И повелитель Аратты развернулся к накху спиной, показывая, что разговор окончен. Ширам, пятясь, отступил из колоннады и на негнущихся ногах удалился из сада, чувствуя себя совершенно растоптанным.

* * *

Стражники у ворот сада Возвышенных Раздумий раздвинули копья, пропуская саарсана. Тот прошагал мимо, не посмотрев ни как стоят воины, ни как скоро могут схватиться за оружие в случае необходимости. Такого с ним не случалось уже много лет.

В ту пору, когда Ширам жил в Накхаране, его, как и прочих юнцов, беспрерывно учили оценивать возможного врага и мгновенно отвечать на его действия. Унылый раб с заступом; торговец, нарезающий мясо; даже простая горожанка с кувшином воды — все могло таить опасность. Пока Ширам не свыкся с этой простой мыслью, он много раз получал внезапную и жестокую трепку. Конечно, убивать внука прежнего саарсана никто не стал бы, однако били, не смущаясь высоким происхождением. Шрам от расколотого о голову глиняного кувшина так и остался на лбу хорошим напоминанием о бдительности.

Но сейчас он будто забыл об усвоенных с детства уроках. Перед его глазами стояло только раздраженное лицо Ардвана. Будь на его месте кто-то другой, он бы умер, не успев договорить первую же оскорбительную фразу. Но перед Ширамом стоял солнцеликий повелитель Аратты!

Сердце воина рвалось на части от возмущения и несправедливости. Хуже всего была несправедливость. Как мог государь заподозрить его в заговоре, пусть даже в соучастии? Как мог обвинить его в том, что он покрывает преступника? Ведь любой накх, даже разбуженный среди ночи, скажет, что, обнаружив врага государя, он обязан сам незамедлительно его убить. Или же, если будет на то воля старших, привезет связанным по рукам и ногам ко двору повелителя. Как, как Ардван мог даже подумать, что вернейший из его воинов пал столь низко?!

Что значат это взбешенное лицо и надменный тон? Разве он не рисковал своей жизнью, чтобы спасти наследника престола? Разве мало сделал, чтобы Аюр вернулся под отчий кров возмужавшим и набравшимся опыта? Что произошло? Что вообще творится в столице?

Ширам брел между увитых виноградом колонн, пошатываясь, точно кто-то вновь огрел его по голове кувшином, как в тот злополучный день. Ему почему-то вспомнилась узкая пыльная улочка в родной крепости Афайя. Идущая навстречу девушка была прелестна, точно весенний рассвет. Глаза ее сияли, и на свежих губах играла завлекательная улыбка. Желая проявить изысканную вежливость, он тогда посторонился, отвел плечо, пропуская красавицу. Хотел сказать ей, сколь она хороша, и только открыл рот, как эта фраваши в земном обличье змеей скользнула к нему и увесистый глиняный кувшин с силой опустился на голову юноши.

Пришел в себя он от звонких пощечин отца.

— Ну что, испил водицы?

— Испил, — ощупывая кровоточащую шишку на лбу, процедил Ширам.

— Тогда запомни. Слабость и красота — страшное оружие. Оно поражает даже тех, против кого не властны меч и отвага.

Сказав это, отец развернулся и ушел. Ему нужно было спешить — государь послал его бороться с наводнением в северные уделы. Так уж вышло, что это оказались его последние слова, услышанные сыном.

Как же так? Что случилось? Что заставило государя сменить прежнюю милость на гнев?

Ширам вдруг остановился. «А не повидаться ли с моей нареченной, царевной Аюной? — осенило его. — Кто, как не она, знает, что таится на душе у отца? Может, она разъяснит мне, в чем я провинился? Может, подскажет, как загладить неведомую оплошность?»

Ширам поднял глаза и окликнул идущего впереди слугу — распорядителя сада.

— Ступай! Предупреди мою невесту, царевну Аюну, что я во дворце и направляюсь к ней.

* * *

Слуга с поклоном удалился, а Ширам остался на месте, прислонился к колонне и начал придумывать слова, с которыми обратится к Аюне. Право слово, возвышенные речи не были его сильной стороной. Он умел изъясняться кратко и четко, однако беседовать со столь высокородными столичными дамами ему доводилось редко, да и особой охоты он к этому не испытывал. К этим, как он слышал, нужен особый подход, красивые слова…

Его внезапно одолела какая-то странная нерешительность. Ширам сердито тряхнул головой, будто отгоняя морок. В конце концов, их помолвка была лишь государственным делом. И если так, то сейчас он ищет не поддержку преданной и любящей жены, а союзника в борьбе против придворных интриг, в коих накх мало смыслил. Пусть она поможет ему во дворце — а он готов предоставить ей своих непревзойденных воинов и собственную доблесть. Да, вдвоем они будут огромной силой — лишь бы только Ардван сменил гнев на милость. А если еще прибавить дружеское отношение Аюра…

Он не успел додумать пришедшую ему в голову мысль. Появившийся слуга, стараясь держаться подальше от саарсана, растерянно объявил:

— Солнцеликая Аюна не желает вас у себя видеть.

Ширам выпрямился так, что слуга отпрянул, выставляя перед собой руки и причитая:

— Я лишь передал ее слова! Дочь государя нынче совсем не в духе. Я лишь пересказал…

— Замолчи и веди меня к ней! — рявкнул саарсан.

— Но солнцеликая…

— Я приказал тебе замолчать!

Он сделал шаг, поймал слугу за плечо, резко повернул и толкнул вперед:

— Веди!

* * *

Стража покоев солнцеликой Аюны, увидев разгневанного саарсана, постаралась как можно меньше привлекать его внимания. В конце концов, спаситель государя, а теперь и его сына, был знатным вельможей и нареченным царевны. Так что, если жениху с невестой пришла в голову блажь хорошенько побраниться, охраны это не касается.

Аюна сидела перед серебряным зеркалом, неподвижно глядя на свое отражение, пока служанки расчесывали ее длинные волосы цвета меда. Лицо царевны было безмятежно, но то была лишь привычная маска, которая на сей раз давалась ей с большим трудом.

«И что саарсану вздумалось идти ко мне? — гадала она, сжимая влажные от волнения ладони. — Разве я не сказала отцу со всей твердостью, что не хочу этого брака? Разве Киран не намекал, что накхи нынче впали в немилость?»

«А может быть, отец его и послал сюда? — подумала вдруг она. — Да, очевидно, Ширам сейчас идет от государя и теперь потребует от меня объяснений…»

Может, отец желает, чтобы она сама, глядя в глаза, сказала накху, что не любит его и не хочет быть его женой? Так она не побоится и скажет!

«Пусть поймет, что он мне не мил, и уйдет сам. Я царевна. А он — всего лишь накх…»

Ширам вошел беззвучно и поклонился, однако ответа не дождался. Аюна даже не обернулась в его сторону.

— Я рад приветствовать мою невесту и госпожу, — стараясь погасить в душе негодование, повторил накх.

— А я не рада, — кинула царевна через плечо, глядя на отражение саарсана в зеркале серебряного диска. — Разве я сказала непонятно? Или же речь накхов так отличается от нашей, что маханвир не уразумел смысл моих слов? Если так, повторю их: достопочтенный саарсан, твое присутствие в моих покоях не радует меня. И потому я желаю, чтобы ты незамедлительно оставил их.

Ширам усилием воли подавил полыхнувший гнев и заговорил после маленькой паузы:

— Яснее не скажешь, солнцеликая Аюна. Однако смею тебе напомнить, что я не праздный гость, который навязывает тебе свое присутствие. Мы принесли клятвы перед огнем Исвархи, и эти клятвы священны. Ты носишь мои обручальные браслеты, а я твои. И близок день, когда в храме Солнца верховный жрец обведет нас вокруг священного неугасимого пламени. И наши народы, много лет лишь проживавшие бок о бок друг с другом, станут наконец единым целым — великим народом великой Аратты…

— Ширам, сын Гауранга! — Царевна встала и обернулась так резко, что ее волосы взметнулись золотистым вихрем. — Когда мой отец и повелитель счел правильным, чтобы я разделила с вами ложе и саму жизнь, я, как преданная дочь, не перечила ему. Но сегодня я говорила с ним и повторю тебе — я не желаю этого брака. Сделай же мне драгоценный подарок — избавь меня от своего присутствия! И что за нелепые речи о едином народе? Арьи всегда будут арьями, а накхи — всего лишь накхами, так же как Солнце никогда не станет Луной…

— К чему эти речи, царевна? Для чего ты унижаешь сейчас народ накхов, меня, да и себя заодно? — собрав всю свою почтительность, негромко произнес Ширам. — Я лишь хочу говорить с тобой. Мне это нужно!

— А мне нет. Я не хочу ни слышать, ни видеть тебя.

Царевна величественно указала рукой на дверь:

— Удались, саарсан. И более здесь не появляйся.

— Я ничем не заслужил подобного обращения! — В голосе Ширама прорвалось возмущение. — И никто не смеет говорить со мной таким образом!

Прекрасные глаза Аюны вспыхнули от ярости.

— Не смеет? Ты будешь указывать мне, что делать, а что нет?

— Да! — глядя ей в лицо, сказал Ширам. — Потому что ты произнесла священные слова перед ликом огня и надела обручальные браслеты. А значит, я буду говорить тебе, что делать, а что нет!

— Ах ты, ядовитый накх!

Разгневанная царевна отскочила от столика, опрокинув кресло. Ее служанки, явно знавшие вспыльчивый нрав хозяйки, прыснули в стороны.

— Браслеты?! На, получи!

Она сорвала с запястья левой руки обвивающую его золотую эфу и швырнула Шираму. Тот молча поймал священный браслет на лету и сделал быстрый шаг в сторону царевны.

— Не приближайся! — в страхе крикнула она.

Не обращая внимания, саарсан шагнул еще раз.

— Стража! — завопила солнцеликая Аюна, и четверо воинов тут же ворвались в покои, повинуясь ее крику.

Удерживаемая до поры до времени боевая ярость заклокотала в груди саарсана. В отличие от охранников, в растерянности столпившихся у входа, Ширам не сомневался ни в едином движении. Ярость искала выхода и нашла его. Казалось, он только развернулся, и тут же отсеченная голова одного из воинов отлетела в сторону, а из разрубленной шеи другого ударила струя крови. Изогнутые парные клинки вновь блеснули, и прежде чем оставшиеся в живых стражники успели хоть что-то сделать, как присоединились к своим мертвым сотоварищам.

— Нет! — пятясь, бормотала дочь государя. — Нет, я не хочу… Не подходи!

Не говоря больше ни слова, Ширам подошел к ней, схватил за руку и с силой надвинул браслет на прежнее место.

— И никогда больше не смей его снимать! Даже когда ты будешь всходить на мой погребальный костер, ты должна быть в них!

— Нет…

— Да. — Он перехватил ее горло и легонько сжал.

До удушья было далеко, но царевна обмякла и лишилась чувств.

Ширам внезапно успокоился. Он осторожно положил Аюну на ковер, выпрямился и обвел взглядом место побоища. Четверо мертвых воинов-арьев — это плохо. Это очень плохо… Кому теперь расскажешь, что хотел всего лишь поговорить? Кто поверит?

Что ж, сделанного не воротишь. А значит, очень скоро ему придется умереть. Осталось лишь решить, как сделать это достойно.

— Мой господин…

Одна из служанок царевны выбралась из-за полупрозрачной занавеси в углу и преклонила перед ним колени.

— Прошу, не убивай нас, благородный Ширам! Мы почитаем тебя как своего господина и никогда не желали тебе дурного. Не убивай нас, и я выведу тебя отсюда! Выведу тайным ходом…

— Что? Здесь есть тайный ход?

— Есть, через сад, я не вру!

— Что ж, веди, — раздался бесстрастный голос накха.

Ширам легко закинул на плечо бесчувственную царевну, обвел служанок мрачным взглядом, от которого у тех затряслись поджилки, и сказал негромко:

— Вы пойдете со мной до выхода. Если попробуете крикнуть или сбежать…

Объяснений не потребовалось — девушки были хорошо наслышаны о метательных шипах накхов.

— Ступайте вперед!

Глава 7. Святое Пламя

Хаста прильнул к балке так тесно, что, казалось, чувствовал вкус и запах влажной от утренней росы древесины. Сердце его колотилось, будто пытаясь вырваться из груди. С улицы доносились удаляющиеся голоса стражей и Аоранга. Стало быть, мохнач не стал сопротивляться и дал себя задержать. «Дуралей, раскидай их и беги, пока не поздно!» — мысленно воззвал к нему Хаста. Он был почти уверен, что больше никогда не увидит своего приятеля — если, конечно, его самого не поймают и он не окажется в том же подземелье с ним по соседству.

Аоранг, с младенчества росший под высоким покровительством святейшего Тулума, все еще верил в справедливость и опрометчиво полагался на свою невиновность. Как вчера родился! Хаста-то давно уже знал, что вина или ее отсутствие не имеют для тех, кто правит, никакого значения. Сама попытка стражей задержать служителей храма вопреки закону уже говорила о многом…

Не так, ох не так представлял он себе возвращение в столицу!

Конечно, ждать наград от государя не стоило — награды, если они и предполагались, достались бы Шираму, как главе Великой Охоты. Но без ложной скромности Хаста сознавал, что порученное ему дело выполнил наилучшим образом. Он, несомненно, заслужил похвалу Тулума и впредь мог рассчитывать на особо важные и тайные задания.

И вдруг такое! Совсем недавно, если жрецу Исвархи доводилось в чем-то провиниться, его судьбу решал храмовый суд. И только если служители всесильного солнечного бога выносили приговор, отщепенца выкидывали из храма — безымянного и бесправного. Отныне никто не смел давать ему приюта и оказывать покровительство. Даже куска черствой лепешки ему бы не подали.

Теперь же вон как все изменилось: посреди бела дня городская стража хватает жреца, будто разбойника!

Хаста вытянулся вдоль балки и чуть расслабил сведенные руки, переводя дух. Кажется, стражи увели мохнача и погони пока нет. Что теперь предпринять?

«Надо пробраться к святейшему Тулуму, рассказать о том, что случилось с Аорангом, и попросить его о защите, — пришло ему на ум первым делом. — Уж точно повелитель не тронул родного брата!»

Но в голове молодого жреца тут же всплыло недавнее видение их въезда в Верхний город. Пожалуй, всех, чьи головы он опознал, можно было назвать самыми ближними людьми государя. Неужели червоточина заговора проникла столько глубоко? Что, если и святейший Тулум схвачен?

Эта мысль показалась Хасте нелепой и кощунственной и оттого особенно страшной и правдоподобной. Он невольно крепко зажмурился, будто мир, недавно такой прочный и устойчивый, вдруг треснул и начал рассыпаться на части у него на глазах.

Хаста попытался прогнать от себя эту мысль, но она не отступала. Трещина, как там, в Ползучих горах, расколола Аратту. Пока он не видит ее краев, но каждый новый шаг грозит лютой гибелью. Когда разрушается привычный мир, один человек ничего с этим не сделает. Все, что он может, — только попытаться спасти себя самого.

«Бежать прочь отсюда, из столицы! — подумал он, чувствуя себя так, будто где-то вдалеке сквозь сплошные тучи проглянул край ясного неба. — И мне есть куда…»

Хаста поймал себя на том, что вслед за мохначами назвал Змеиный Язык Ползучими горами. Где-то там, за пределами страны, ждет его преданная и влюбленная Айха. Не настало ли время выполнить свою клятву? Царевич доставлен к отцу, дело сделано — а в землях мохначей беглого жреца уж точно искать никто не станет…

«Нет, так нельзя, — спохватился Хаста, чувствуя приступ стыда. — Для начала, по крайней мере, следует узнать, что с Тулумом. Когда-то он спас меня от меча — неужели сегодня я удеру, даже не позаботившись узнать, нужна ли ему моя помощь?»

Несколько мгновений он размышлял, причем и желание сбежать к мохначам, и намерение пробраться в храм казались ему и одинаково верными, и равно безумными.

«Но есть ведь еще один выход, — подумалось вдруг ему. — У самых ворот — крепость накхов! Уж наверняка Ширам примет меня. Он хоть и лютый зверь — если никого с утра не прикончил, считай, день пропал зря, — но в чувстве справедливости ему не откажешь. И уж точно саарсан не станет выдавать человека, спасшего ему жизнь. А если что, так с ним и его людьми и покинуть город, и к храму пройти будет куда как проще… Хорошая мысль! Да, так и сделаю!»

Хаста глубоко вздохнул, прислушался — с улицы ничего слышно не было. Тогда он пошевелился, намереваясь спрыгнуть. Но тут где-то поблизости, видимо в саду, раздался звук приближающихся шагов. «Двое, — на слух определил Хаста, вновь замирая на своем насесте. — Шаги тяжелые и твердые — значит мужчины. Судя по звяканью украшений — скорее всего, арьи…»

Рассмотреть их было невозможно, да оно того и не стоило. Лучше не высовываться. Что бы им ни было нужно в садовом домике, потом они уйдут, и возможно, очень скоро.

Тем временем шаги раздались уже совсем близко. Затем послышался властный голос:

— Вытащи из ограды вон те два столбика!

— Да, мой господин.

— Один дай сюда. Вот видишь отверстие с другой стороны? Под столешницей такое же.

Хаста немедленно вспомнил резной столик, стоящий где-то внизу. За таким приятно вкушать сласти, любуясь закатом светила. Но тем, кто находился внизу, явно было не до угощений. Жрец услышал натужный скрип ворота, и тут часть пола сдвинулась, открывая взгляду идущую вниз лестницу.

— Учитель, — склонившись над лазом, почтительно окликнул кого-то неведомый вельможа, — вам нужно спешно сменить убежище!

— Что еще такое? — послышался снизу недовольный старческий голос.

— Там за воротами — дворцовая стража. Они ищут жреца и утверждают, что им доподлинно известно, что он прячется здесь.

— И что ж, ты не смог их выпроводить?

— О нет, я не пустил их. Но по велению государя после мятежа дворцовая стража имеет право досматривать любой дом.

— Даже твой? — ядовито спросил неведомый старец. — Вот уж не думал!

— Артанак, Хранитель Покоя, тоже не думал, что его посмеют схватить прямо в собственном саду, — вздохнул его собеседник. — Нам стоит поспешить, учитель. Я задержу стражу, а пока мой человек отведет тебя в безопасное место.

— Не ты ли утверждал, что безопаснее этого и быть не может? — сварливо ответил старец.

Из подземелья донесся медленный скрип ступеней. Хаста, затаив дыхание, глядел во все глаза, хоть и понимал, что куда разумнее было бы зажмуриться и заткнуть уши. Это что еще за обитатель подземелья, которого надо прятать от стражи?

— Я нашел убежище гораздо лучше, — поспешно говорил тем временем неведомый арий. — Если гнездо уже разорено, никто не будет искать там жертву…

— Хе-хе. Я тебя понял.

Старик поднялся наверх и теперь стоял, потирая поясницу. Но, кроме его обритой макушки и сутулой спины, покрытой простой бурой накидкой бедного жреца, Хаста ничего не мог разглядеть.

— Когда ты уже начнешь? — раздраженно спросил старик. — Я устал прятаться, будто крыса!

— Уже скоро, учитель! Хранитель Покоя был напыщенным болваном, но своей смертью он принес нам больше пользы, чем жизнью. Теперь государь полагает, что под пыткой вытянул из него сведения о заговоре накхов…

— И Ардван ему поверил? — хмыкнул жрец.

— Мне только что доложили из дворца — саарсан был у государя. Выскочил оттуда как ошпаренный, чернее грозовой тучи. Что это значит?

— То, что время настало, глупец! Почему ты все еще заставляешь меня сидеть в этой норе?!

— Учитель, твоя беседа с народом на торжище в Нижнем городе была столь великолепна, что вся столица только о ней и твердит уж который день. — Кроткий упрек в голосе говорившего был едва ощутим. — Особенно красноречива была ее часть, посвященная накхам и их сношениям с Первородным Змеем….

Старый жрец расхохотался:

— Если я пожелал немного развлечься после долгого и скучного пути, что могло мне помешать?

— Ничто, учитель. Теперь тебя повсюду ищут дворцовая стража и храмовая стража Тулума, не говоря уже о накхах, — должно быть, твои слова чем-то огорчили их…

Старик снова беспечно рассмеялся и хотел что-то добавить. Но тут в саду зазвучали новые голоса, грубые и отрывистые, сопровождаемые лязгом оружия.

— Господин, они отказались меня слушать! Они оттолкнули меня и выбили дверь!

— Прочь с дороги! Нам доподлинно известно, что в этом саду скрывается жрец-мятежник!

— Да как вы посмели сюда вторгнуться?! — раздался яростный возглас вельможи, метнувшегося навстречу стражникам.

— Приказ государя, — услышал Хаста бесстрастный ответ. — Укрывшийся здесь заговорщик чрезвычайно опасен и должен быть немедленно препровожден в дворцовую тюрьму. А те, кто его прячет…

— Ты что, смеешь обвинять меня в укрывательстве?!

— …будут взяты под стражу вместе с ним. Парни, обыщите тут все!

Хаста сжался в комочек на своей балке, хоть и понимал, что снизу его не видно. У него голова шла кругом от услышанного. «Это я — чрезвычайно опасный заговорщик?! Приказ государя?! О Святое Солнце!»

Он так разволновался, что едва услышал внизу громкий голос старого жреца:

— Эй! Я здесь!

Внизу прогромыхали нестройные шаги подбегающих стражников, вмиг окруживших старика. Тот даже не шевельнулся — но, дождавшись, когда вокруг столпились воины, вскинул руки.

— Куда же вы, здесь все в огне! — воскликнул он странным голосом, болезненным эхом отозвавшимся в ушах Хасты. — Вы же сгорите!

Садовый домик мгновенно наполнился дикими криками, переходящими в хрипение. Воины один за другим попадали на пол. Кто-то катался, пытаясь сбить несуществующее пламя, кто-то корчился, как от боли. Искаженные лица, вытаращенные глаза, и более того — потрясенный Хаста со своего насеста увидел, как руки и лица стражников в самом деле покрываются пузырями ожогов.

Рыжий жрец прикусил себе кулак, чтобы не заорать и не привлечь к себе внимание страшного старца. Он и сам знал немало хитрых приемов, чтобы морочить головы простакам. Но он не видел, чтобы старец применил один из них. Старик ничего не бросал и не распылял, не было ни запаха, ни дыма.

«Он просто сказал им, что они в огне, — и они поверили… и сгорели! Ох, что-то и мне стало жарковато…»

Хасту замутило. Он только боялся, как бы не свалиться с балки прямо старцу под ноги. Чувства обманывали его; ему казалось, что садовый домик наполнен вонью обгорелой плоти и дымом. Он вскидывал голову и оглядывался, чтобы убедиться, что ничего вокруг не горит, и всякий раз его бросало в жар, но пламя, если и было, оставалось невидимым…

Старый жрец не шевельнулся, пока крики и стоны не затихли. Потом он вышел наружу. Хаста вновь услышал его голос — такой ровный, словно ничего особенного не произошло.

— Их поразило пламя Исвархи. Распорядись спрятать трупы, и пойдем в новое убежище. Надеюсь, там будет не так многолюдно, — ехидно добавил он. — Твой тайный сад напоминает проходной двор!

Вельможа ничего не ответил — должно быть, потерял дар речи.

В этот миг Хаста принял решение — немедленно отправиться к верховному жрецу и, буде он не в государевой тюрьме, подробно описать ему все случившееся. Святейший Тулум должен об этом узнать — и свидетель молчать не станет!

— Да, пойдемте, — еле слышно прозвучал голос вельможи. — Обопритесь о мою руку, учитель…

— Вот это да, — чуть слышно прошептал Хаста, когда неведомый вельможа и оба его сопровождающих скрылись из садового домика. — Спасаясь от мух, я угодил прямо в осиное гнездо!

* * *

Шаги стихли. Хаста, рискуя быть замеченным, осторожно свесился с балки. Но сколько ни пытался он разглядеть уходящих, видны были только нижний край длинного, расшитого золотыми нитями плаща царедворца да простые кожаные сандалии жреца, привязанные парой длинных ремешков крест-накрест под самые колени. Такие обычно носили гонцы и военные слуги, следующие за знатными всадниками в бою.

Хаста жадно всматривался, стараясь запомнить каждую примету, что-то необычное, по чему можно будет потом опознать заговорщиков. Пожалуй, ни одной броской зацепки… Впрочем, нет — цвет жреческого одеяния! В столице никто, кроме последних нищих, не наденет накидку столь грубого оттенка — тусклого, почти бурого. Такую одежду обычно носят далеко от этих мест, на севере, — вываривают ее с луковой шелухой. А что делать, если красителя получше там не сыскать? Северяне всегда были небогаты, а в последние годы обнищали окончательно. По всему выходило, что старый жрец прибыл с севера. Да он и сам упомянул, что ехал через Бьярму. Откуда? Только из Белазоры, главного города полночных земель на берегу Змеева моря, где находится великий и древний, почитаемый всеми Северный храм — второй по значению в Аратте.

«Кто же, интересно знать, из моих земляков пожаловал сюда? Возможно ли поверить, что заговор против Ардвана зародился среди жрецов Полночного Солнца? Что могло подвигнуть северных служителей Исвархи, день и ночь занятых попытками вымолить у Господа милость к своей несчастной земле, поднять голову к небу и пожелать земному Солнцу затмения?»

Хаста снова вспомнил грубую накидку и усомнился в своей наблюдательности. Разве смог бы нищий жрец из земель, где собственный огород в сотню локтей уже считается поместьем, подняться до столичных дворцов? Да такого жалкого старичка из чужедальних мест, пусть даже и красноречивого, не пустили бы дальше ворот Верхнего города!

Огнехранитель вспомнил, как тот одним словом заставил стражей сгореть заживо, и содрогнулся. Кто знает, на что еще способен этот страшный старец? Какие силы за ним стоят?

Как бы то ни было, следует поскорее сообщить святейшему Тулуму обо всем услышанном и увиденном.

Хаста выждал еще какое-то время, прислушался, не бродит ли кто-нибудь по саду, и, убедившись, что все тихо, быстро соскользнул с балки вниз.

* * *

Путь до ограды не занял у него много времени. Но едва Хаста приготовился подпрыгнуть и уцепиться за ее верхний край, как по ту сторону стены послышалось бряцание оружия и шаги нескольких человек.

«Должно быть, стража возвращается! Наверно, кто-то слышал крики и доложил, или те спохватились, что воины долго не возвращаются… Поспешил!»

Он не успел ничего придумать, как за стеной послышались голоса.

— Куда это вы? — спрашивал кто-то.

— К крепости накхов, — с неохотой отвечал ему собеседник. — Там накхи восстали.

— Что?! Как — восстали?

— Да кто их знает! Примчался гонец из дворца. Требует всех, кто имеет в городе боевых слуг, немедленно прислать их к воротам. Ну хозяин-то тоже не дурак — ежели накхи восстали, то смысла их из крепости выкуривать или выбивать никакого. Сказывают, они, пока там сидели, всю гору тайными ходами изрыли. Мы их туда ловить пойдем, а они откуда ни возьмись посреди нашего двора вылезут! Как же тут дом без охраны оставить? Вот хозяин нас четверых и послал — мол, сколько может, — а прочих дома оставил… Да и другие, я уверен, так же сделают. Ладно, время идти…

Хаста старался не дышать, чтобы не привлекать к себе внимания. Значит, вот как! Похоже, на Ширама сейчас надеяться не стоит. Ему самому готовы накинуть на горло петлю.

Да что же вообще происходит в столице?

Он прижался лбом к холодному камню стены, желая унять чересчур громко бьющееся сердце. В любом случае надо пробраться в храм. И сообщить Тулуму обо всем услышанном.

Дождавшись, когда шаги стихнут, Хаста перебрался через стену и перебежками, прячась за буйными зарослями винограда, увивавшими изгороди, направился в сторону величественного здания, блиставшего золотым куполом так, что было видно за полдня пути.

За распахнутыми настежь высокими воротами взорам открывался почти нестерпимо великолепный главный вход в храм Солнца. Он должен был воплотить для верующих представление о Доме Песен — небесной обители Исвархи.

Наверху, над распахнутыми дверями храма, — золотой диск солнца, сияющий, словно царский венец с двенадцатью лучами, ибо именно в таком облике является простым людям господь Исварха, а прочего им знать незачем.

Чуть ниже изваяны в камне и ярко раскрашены Святые Огни — семь великих небесных сущностей, таких как Премудрость, Вера и другие непреложные истины.

Под ними статуи поменьше — Святые Искры, семьдесят семь праведных душ, что и после смерти продолжают творить добро во славу Исвархи.

Ниже ими попирается сам царь злых дивов Храваш и его храштры — всяческая нечисть, что любит вселяться в кусачих пауков, мух, ос, змей и многоножек.

Только прародитель всей этой нечисти, Первородный Змей, не удостоился чести быть вырезанным в камне на воротах храма. Лишь дважды в год, во время летнего и зимнего солнцеворота, его чучело торжественно сжигается на костре посреди просторной, вымощенной белым камнем площади.

Хаста радостно глядел на золотые врата, на раскрашенные фигуры Святых Огней и страшных многоножек. Вот он, родной дом! За свою жизнь у рыжего жреца были сотни случайных обиталищ, но лишь здесь о нем кто-то заботился, здесь он был кому-то нужен…

Он невольно ускорил шаг, устремляясь в крикливую толпу, которая невесть почему скопилась перед внешними вратами, ведущими в просторный внутренний двор. Врата эти охраняли огромные изваяния праведных дивов с огненными мечами, являя плохим, неправедным дивам пример того, что даже буйные дети дикого пламени могут не враждовать с Исвархой, а с радостью служить ему.

Но, протолкнувшись вперед, Хаста резко сбавил шаг, а потом и вовсе укрылся за чьей-то могучей спиной. Сегодня вход в храм охраняли не только дивы!

У ворот, внимательно вглядываясь в лица каждого, кто пытался пройти внутрь, прохаживались люди в доспехах. Хаста, как ни силился, не мог разглядеть знаков на их плащах. Но одно было ясно — это была не храмовая стража.

Глава 8. Мятежник

Всадник на караковом жеребце промчался по главной улице Верхнего города, заставляя прохожих шарахаться к стенам домов. И в обычное время никто особо не желал сталкиваться с накхом, а уж тем более с конным воином, летящим во весь опор. Не многие прохожие успели заметить замотанную в темный плащ ношу, перекинутую поперек седла знатного воина. Если бы у них было чуть больше времени, чтобы разглядеть его добычу, они, возможно, подняли бы крик. Но всадник мчался чересчур быстро, и никто из разбегавшихся прохожих не узнал младшую дочь солнцеликого государя.

Свернув в проулок, ведущий к входу в угловатый дом-крепость накхов, Ширам быстро спешился и, вскинув царевну на плечо, сделал знак караульным опустить мостки. Мармар встретил его у входа.

— Кто это, брат? — удивленно глядя на девушку, спросил он.

— Моя будущая жена.

Мармар вгляделся в лицо похищенной и отшатнулся.

— Царевна Аюна? — ошеломленно уточнил он.

— Да, она самая. Дочь повелителя, — с раздражением подтвердил Ширам. — Пропусти меня. Я намерен перенести ее в сад.

— Но почему… — недоуменно выдавил саардас. — Почему она здесь? Что ты с ней делаешь?

— Государь обещал мне ее. Значит, она моя. Я выполнил то, что он мне поручил! — Ширам возвысил голос. — Я рисковал жизнью столько раз, что в конце концов смерть уже просто отмахивалась от меня! И вот сегодня государь мне в глаза объявил, что я мятежник! Что я убил его людей и заодно с теми заговорщиками, головы которых скучают по своим телам там, внизу. — Он повел подбородком, указывая в сторону городских ворот.

Мармар побледнел:

— Но то, что ты делаешь сейчас, — и впрямь измена.

— Я забрал свое. — Саарсан шагнул вперед, мимо Мармара, который молча посторонился, и, не останавливаясь, прошел во внутренний сад крепости накхов. — В чем же ты тут увидел измену?

— Похищение дочери государя, по-твоему, не мятеж?

— Ну что ты, брат! Я лишь оправдываю ожидания повелителя, — съязвил Ширам. — И забираю свою законную собственность.

— Ты не смеешь этого делать! — Саардас нахмурился и заложил пальцы рук за широкий кушак с острыми бронзовыми наконечниками, свисавшими на длинных кистях.

— Да ну! Я уже сделал это. Но ты, брат, должно быть, забыл, — продолжал Ширам, поворачиваясь к нему, — что договор, который некогда заключили саары двенадцати великих родов с предком нынешнего государя, ясно гласил: верность и доблесть в обмен на справедливость и благоволение. И до сего дня никто не пытался нарушить этот уговор. Никогда и ни разу! А сегодня Ардван, должно быть упившись крови казненных заговорщиков, пожелал забыть о справедливости. Но я не пес, которого можно пнуть ногой, чтобы сорвать дурное настроение! Я — саарсан накхов! А поскольку палка всегда о двух концах, то я здесь. И она тоже здесь. — Ширам тряхнул замотанную в темный накхский плащ девушку и положил ее на каменную скамью на берегу рукотворного пруда.

— Что ты с ней сделал? — тихо, будто через силу, спросил Мармар.

— Ничего. Слегка придушил, чтобы не орала.

Мармар поглядел на него с ужасом.

— Ты понимаешь, что натворил? — все так же тихо проговорил он. — Теперь все накхи, что служат нашему повелителю, будут считаться мятежниками! Я дал тебе убежище, и наши законы не позволили бы тебя выдать, даже если бы ты был не саарсаном, а обычным гостем…

— Но я саарсан! — Ширам резко придвинулся к брату. — Я ваш правитель, если ты вдруг забыл. Если договор, соединявший наши народы, разорван по вине государя, то его больше нет. А значит, я твой повелитель, и никто другой!

— Да, это так, — глухо подтвердил молодой маханвир Полуночной стражи. — Ты глава всех двенадцати великих родов, и всякий накх обязан тебе повиноваться. Но что делать с клятвой верности, которую приносят воины личной стражи?

— Я освобождаю тебя от нее.

— Это невозможно, — темнея лицом, ответил Мармар. — Я давал ее государю Ардвану, и лишь он может освободить меня. По закону я должен заключить тебя под стражу и вернуть царевну во дворец.

Ширам сверкнул глазами и выпрямился:

— Что ж, поступай так, как тебе велит долг!

Тишина повисла в саду. Было лишь слышно сбивчивое дыхание людей да жужжание насекомых над благоухающими цветами. Царевна Аюна, которая уже пришла в себя и лишь притворялась беспамятной, а сама внимательно слушала разговор двух накхов, приоткрыла глаза и с надеждой устремила взгляд на молодого воина. Неужели спасение близко?

— Позволь мне удалиться, — почти шепотом выдавил Мармар.

— Ты мне нужен здесь! — рявкнул Ширам.

— И все же мне нужно уйти.

— Хорошо, ступай, подумай. Но недолго. Я жду твоего возвращения.

— Благодарю тебя, мой повелитель.

Запинающимся шагом саардас направился к выходу из внутреннего сада. Едва он вышел, девушка распахнула глаза, рывком села на скамье и закричала не сдерживаясь:

— Ну что, увидел? Даже свои бросают тебя! Никто не даст тебе убежища! Сейчас он вернется со стражей. И солнце еще не взойдет, как твоя голова слетит в корзину палача! Ненавижу тебя!

Царевна запнулась, не зная, как побольнее уязвить мятежного накха. Никто в жизни так не пугал ее, как он сегодня, и никто еще не приводил ее в такую ярость. Да как он посмел похитить ее? Как он вообще посмел к ней прикоснуться без ее дозволения?! А то, что теперь он лишь молча смотрел на нее, словно не удостаивая ответом, злило еще сильнее.

— Думаешь взять меня в жены силой? Никогда! У меня уже есть возлюбленный! — выпалила она, пьянея от собственного бесстрашия. — Он оторвет тебе голову, когда узнает, что ты сделал!

— О ком ты говоришь? — изумленно спросил Ширам.

— Об Аоранге! — заявила царевна, любуясь выражением его лица. — И знаешь, хоть он и мохнач, но куда умнее, сильнее и храбрее тебя! А ты лишь двуногий змей, выродок и среди людей, и среди ползучих гадов…

За воротами сада послышался какой-то шум.

— Вот, слышишь? — обрадовалась царевна. — За тобой уже идут!

Ворота медленно раскрылись, и на тропинке, ведущей к скамье, появился накх. Он шел, опустив голову. На вытянутых руках его лежал свернутый плетеный кушак с бронзовыми остриями — знак власти маханвира Полуночной стражи.

— Повелитель… — чуть не плача, проговорил накх, склоняясь перед Ширамом. — Мы безропотно повинуемся тебе. Доблестный саардас Мармар, умирая, велел передать тебе знак своей власти.

— Умирая?!

— Да. Он убил себя. Веди нас, саарсан.

* * *

На челе государя Ардвана, властелина и живого бога Аратты, лежала туча мрачной задумчивости. Он глядел на любовно сделанный его мастерами сильно уменьшенный Верхний город. Дворец, вырезанный из мамонтовой кости, покрытый тонкими пластинами бирюзы и оттого напоминающий летнее небо; дома знатных арьев с колоннадами из красной яшмы, окруженные крошечными деревцами; и похожий на свернувшегося ежа квартал накхов. Куда бы государь ни кинул взгляд, вместо изящной резьбы и лазурных изразцов были голые каменные стены с узкими оконцами бойниц — не подберешься ниоткуда к цитадели Полуночной стражи. Всюду идущего встречают острые углы и слепые стены, так что, подходя к ним, неминуемо окажешься зажатым с двух сторон…

Произошедшее сегодня никак не укладывалось в голове Ардвана. В первый миг, услышав о ярости Ширама, убийстве стражников и похищении царевны, государь лишился дара речи, не желая верить услышанному. Что это нашло на саарсана?

Да, государь в самом деле был до крайности взбешен утренним разговором с Аюной; да, он вспылил — ну и что такого? Бывший Хранитель Покоя даже под пыткой продолжал обвинять накхов во всех грехах. Все, чего хотел Ардван, беседуя с саарсаном, — лично убедиться, что Ширам ему верен и все это лишь наветы врага. Несколько месяцев службы в отдаленной крепости — и Ширама можно было бы вернуть в столицу, вновь приблизить, объявить, что он искупил вину… В конце концов, обещание обещанием, но потерять в чужих землях, да еще и в мирное время, семь десятков человек, из них — полторы дюжины арьев Полуденной стражи, — ну как тут не заподозрить злой умысел?

Кроме того, это позволило бы выиграть немного времени, чтобы обуздать упрямую Аюну. Государю не верилось, чтобы царевна в самом деле могла завести шашни с полудиким любимцем его брата; в любом случае это не имело значения. Но вот то, что она так твердо и внезапно вздумала расторгнуть столь нужную для государства помолвку — это даже подозрительно… Уже не подбивает ли ее на это кто-нибудь?

Ему вдруг вспомнилась мать Аюны, до отвращения сходная с дочерью видом и нравом. А ведь когда-то он так любил ее… Тайна, окружавшая последний год ее жизни, осталась сокрытой от мира. Ардван гнал от себя воспоминания о тех, уже далеких временах, но они возвращались и тревожили его. Да как только Аюна посмела напомнить ему о тех ужасных событиях? Стоило бы наказать ее за непокорство! Но теперь перед ним другая задача — вызволить дочь у накхов.

Он горестно вздохнул и вновь уставился на тонко вырезанные домики игрушечного города.

— Продолжай, — приказал он.

Глава Полуденной стражи, скромно стоящий рядом с длинной тростью в руках, вернулся к своему докладу, указывая на улицы и дома столицы и описывая повелителю соотношение сил. То, что слышал сейчас Ардван, не давало повода для радости. Полуденная стража имела ровно ту же численность, что и Полуночная. Кроме этого, во дворце имелись четыре дюжины стражей порядка, да и в самом Верхнем городе можно было призвать к оружию некоторое количество арьев.

Но вот в чем беда — после недавних казней от этакого воинства можно ожидать любого подвоха. Покуда накхи были на стороне государя, каждый вельможа легко мог предположить, что, даже собери он всю родню и поставь под оружие слуг, накхи придумают, как тайно пробраться в его дом и убить мятежника. Сегодня же произошло небывалое — мятежниками стали сами накхи.

— Дело осложняется тем, — говорил маханвир Полуденной стражи, — что крепость накхов держит на замке единственные ворота Верхнего города. Никто не может ни войти, ни выйти. Но есть и добрая весть — лучники простреливают «туннель смерти», так что Ширам тоже не может рассчитывать на подкрепление. Было бы хорошо разобрать кладку священных ворот — тогда бы подкрепление могло пройти через них…

— Это богохульство, — сумрачно отозвался Ардван.

— Увы, — развел руками глава стражи, — но, если саарсан призовет накхов, обитающих в Нижнем городе, наш перевес в силе окажется менее чем в три раза. Этого недостаточно, чтобы взять приступом их крепость. Также необходимо собрать камнеметы, а оружейники тоже обитают в Нижнем городе. Но если светозарный прикажет, я, конечно, пойду в бой первым…

Ардван молчал. Он сам был опытным воином и понимал, что маханвир говорит правду. Но признавать необходимость вести переговоры, тянуть время и оскорблять богов ради возможности скопить достаточно сил, чтобы стереть с лица земли гнездо мятежников, — эта мысль казалась ему недостойной государя Аратты. К тому же Ардван отлично понимал — стоит начать разбирать кладку священных ворот, поднимется такой шум, что накхи узнают об этой попытке в тот же день. А узнав, сообразят, что все переговоры — просто обмен пустыми словами. А уж сообразив, того и гляди вышлют своих неуловимых лазутчиков, знающих к тому же дворец как свои пять пальцев — недаром они много лет несли здесь службу…

Решится ли Ширам на такой шаг? Может, и решится… Во всяком случае, если почувствует, что ему готовят западню. «Это значит — держать волка за уши», — припомнилась ему местная поговорка. Так говаривал старый охотник, возглавлявший когда-то его собственную Охоту Силы.

Ардван хотел вспомнить, что еще говорил старый ловчий. В его словах всегда была острая наблюдательность и мудрость. Но тут в покои, отпихнув стражников, ворвался Аюр.

Он был бледен, волосы его разлохматились, глаза горели неведомой ранее яростью. Быстро подойдя к Ардвану, он замер перед ним, будто только сейчас увидел его.

— Что ты наделал, отец?! — сжимая и разжимая кулаки, свирепо прошипел он.

Ардван на миг застыл, потом сделал маханвиру и стоящим у дверей стражникам знак выйти, после чего свирепо уставился на сына.

— Как ты посмел врываться ко мне подобным образом? — сдерживая гнев, тихо спросил он. — Или ты совсем одичал в землях мохначей? Я тебя не призывал!

— Меня призвала справедливость, — дерзко ответил царевич. — Мой учитель-жрец когда-то говорил, что ее имя звучит наравне с богами! Отец, утром я рассказал тебе, как много сделал Ширам, чтобы спасти меня от гибели. О том, как он жертвовал собой без надежды на счастливый исход… Я привел к тебе лучшего воина Аратты, не просившего себе наград, хотя и заслужившего их больше, чем кто другой! И как ты его вознаградил, добрый и справедливый государь?!

Повелитель глядел на сына молча, плотно сжав губы. Рассказать ему о том, что устроила нынче утром Аюна? Или, может быть, пойти с ним в хранилище свитков и зачитать десятки свидетельств против накхов, полученные от бунтовщиков?

— Прежние заслуги Ширама, если они и были, потеряли всякое значение, — холодно ответил наконец Ардван. — Теперь он изменник, убийца и похититель твоей сестры. А сейчас уйди, не мешай мне думать, как спасти ее…

— Ах вот как ты рассудил? — резко проговорил Аюр. — Что ж, как знаешь!

Он направился к выходу, но остановился на пороге и повернулся к государю.

— Из-за того, как ты обошелся с Ширамом, уже погибло четверо воинов. И погибнет неизмеримо больше. Ты саму нашу державу ставишь под удар! — закричал он. — Да-да, я все уже знаю! Я говорил со слугами. Так вот — я сейчас отправляюсь к Шираму. И буду умолять его, как друга, вложить оружие в ножны. Я стану его щитом. А если ты посмеешь хоть пальцем его тронуть, у тебя не останется наследника! — И царевич выбежал из зала.

— Остановите его! — рявкнул Ардван.

Но было поздно. Должно быть, наследник престола загодя предусмотрел возможность погони, и через считаные мгновения ржание коня возвестило о том, что Аюр покинул дворец.

* * *

Ширам, не мигая, глядел в сгущающийся над городом сумрак. Сквозь бойницу тянуло вечерней свежестью. С улицы слышались звуки труб и крики стражи на стенах. Верхний город бурлил, невзирая на поздний час. Придворные спешили укрыться в своих роскошных городских поместьях и с великой неохотой отдавали воинов своей стражи. Ардван собирал все имевшиеся у него под рукой силы.

Вряд ли он полезет на приступ прямо сейчас. Что и говорить, в осадах, камнеметных машинах, подкопах — во всем, что касалось взятия городов и крепостей, — арьям не было равных. Но всякий раз, когда нужно было идти в пролом, посылали накхов — потому как кто лучше их мог сражаться в узких дымных коридорах, на стенах и в темных подвалах?

Но сейчас роли переменились. И как думает Ардван решать этакую задачку? Подкреплений ему ждать неоткуда. Может, надо ударить самому, не дожидаясь, покуда властитель сумеет подтянуть войска?

Шираму вдруг стало необычайно тошно от этих мыслей. Сотни лет его предки служили примером верности Солнечной династии. Сам он начал свой путь с того, что спас от рук убийцы того самого государя, против которого теперь готовится поднять оружие. Как такое могло случиться?

Ему вспомнилось пылающее гневом лицо царевны, ее яростные, оскорбительные слова… В этот миг она была несказанно хороша, и саарсан невольно любовался ею. Да, она должна быть одной из его жен, потому что это правильно, и он будет ей хорошим мужем. Но все то, что произошло сегодня во дворце, — стоит ли того ее красота и родовитость? «Не царевна причиной всему, а только несправедливость государя», — подумал Ширам.

Он угодил в западню, и накхи, того не желая, вместе с ним. «Что же теперь будет? — с тоской думал он, слушая тревожные завывания труб. — Мог ли я терпеть оскорбления как человек, как воин и саарсан? Нет, не мог… И вот теперь там, под стенами, в Нижнем городе, сотни накхов, которых сейчас попытаются захватить, а может, и убить — лишь потому, что я решил отстаивать свою честь… Разве я взбунтовался? Нет, конечно нет! Я лишь требую справедливости — к себе и к моему народу. Но если там, внизу, сейчас начнется резня… Быть может, выйти навстречу Ардвану и бросить к его ногам оружие? Показать, что я не боюсь ни гибели, ни пыток, что я готов умереть за свою правоту?»

Эта мысль показалась ему заманчивой, но лишь в первый миг. Чуть подумав, он с негодованием отбросил ее. Нет, это ничему не поможет. Пожертвовать собой, для того чтобы выжил народ? Когда-то его предок так и сделал — в роковой день Битвы Позора. Конечно, его жертва дала возможность накхам уцелеть и обрести новые силы. Однако подобное не должно становиться традицией. Нет, не таким саарсаном Ширам хотел бы остаться в памяти своего народа…

А кроме того, даже если государь примет его жертву — примут ли ее и накхи? Если он сейчас выйдет и сложит голову ради спасения народа, едва новость об этом достигнет Накхарана, страна запылает. Теперь не будет Битвы Позора, и вообще никаких открытых битв не будет. Война будет тайной. Накхи умеют учиться. Внезапные нападения, удары исподтишка, пока останется хотя бы один живой арий… Так что лучше? Взяться за оружие, как подобает доблестному воину, или же пожертвовать собой, как сделал это Мармар?

«Но он сделал это для того, чтобы развязать мне руки, — подумал он. — Чтобы не мешать мне сражаться за каждого из нас!»

Сомнения оставили Ширама. Накхи рождены для войны, такими их создали боги. Как только в Нижнем городе начнется бой, самое время напасть здесь. И Ардван, и вся его семья будут убиты.

А что же дальше?

«Ну что ж, значит, наступают новые времена. Не о том ли я думал совсем недавно, готовясь к последнему бою с тщедушным вождем ингри? Может, то были вещие мысли, внушенные мне богами! Пора вернуть в этот мир справедливость, столь явно попранную арьями…»

Ему вдруг вспомнилось обратное странствие через бескрайние холодные степи Змеиного Языка. Неожиданно повзрослевший Аюр, приносящий ему, тогда еще слабому и страдающему, куски зажаренной дичи, назвавший его братом… Неужели и его придется убить?

— Ширам! — донеслось с площади перед воротами. — Ширам, это я, Аюр!

Саарсан прильнул к бойнице, начисто забывая, что этот мальчишка способен всадить стрелу в глаз мечущегося раненого зверя.

— Я пришел говорить с тобой!

— Эй, — саарсан обернулся к стоящим за его спиной накхам, — сейчас царевич будет у входа. Опустите помост и проведите его в сад…

Ширам опять повернулся к бойнице и вдруг заметил идущую от городских ворот пару. На первый взгляд вполне обычного вида: молодая девушка в дорожном плаще, расшитом цветами, и слуга-телохранитель. Что-то знакомое почудилось саарсану в этой девице. Он не успел задуматься — крутившийся на месте Аюр едва не сшиб парочку крупом своего коня, даже не обратив на них внимания.

Но тут Ширам увидел, как из-под девичьего плаща появляется тонкая рука, сжимающая длинный, туго набитый кошель из плотной кожи. Короткий удар точно меж лопаток — и Аюр от неожиданности и боли отпустил поводья, взмахнул руками… Плащ слуги-телохранителя взвился над ним и опустился на голову. Ширам увидел, как чернобородый слуга рывком затягивает тесьму снизу, и наконец узнал его. Проклятье! Саарсан не мог поверить увиденному. Он был готов поклясться, что видел похитителя совсем недавно, на старой лесной дороге, со стрелой, торчащей из горла!

Но осознать он это не успел — девушка оказалась на коне перед Аюром, хлопнула скакуна ладонью по шее, и тот ринулся в ближайший переулок. Ухватившийся за луку седла сакон со всех ног побежал рядом, едва заметный за прикрывавшим его конем. Еще миг, и они скрылись за домами.

Это была она, понял саарсан. Вендка из дорожной вежи!

Он рванул со спины мечи. Волна ярости накрыла его. Он вдруг осознал, что готов изрубить в куски любого, кто замыслил недоброе против царевича.

— Открыть ворота!

Глава 9. Аоранг в темнице

Киран, задумавшись, шел по коридорам Лазурного дворца. Среди колонн, дверей и арок ему то и дело встречались неподвижно застывшие фигуры, которые он несколько раз по ошибке принимал за стражу, однако то были изваяния предков государя. Молодой вельможа знал, что среди них были и его неразумные пращуры. И зачем только они, знатностью равные роду Ардвана, когда-то покинули столицу, прельстившись отдаленными землями на берегах теплого моря?

Государев зять неспешно шагал по мраморным плитам и вспоминал один крайне занимательный разговор, имевший место лет этак пять назад. Помнится, тогда он по делам посетил главный храм Исвархи и как раз встретился с Тулумом, когда к ним подошел с поклоном необычного вида мальчик в жреческой одежде. Киран не смог понять ни его возраст, ни откуда тот родом — могучее, коренастое тело отрока могло принадлежать взрослому мужчине, но выражение лица было по-детски открытым и веселым. А уж само это лицо — таких резких, странных, словно тупым ножом вырезанных черт вельможа отродясь не видывал.

— Познакомься с Аорангом, — сказал тогда Тулум. — Я вижу, он удивил тебя? Ребенком я подобрал его на Змеином Языке, в землях мохначей…

— Это мохнач? — поразился Киран, не веря своим глазам.

В самом деле, велика была разница между угрюмыми косматыми полуживотными в шкурах, которые не говорили, а рычали, и этим необычным подростком с умным взглядом синих глаз и уверенной осанкой юного ария.

Потом Аоранг ушел, а Тулум пустился в долгий рассказ. Явно довольный неподдельным любопытством образованного собеседника, он с жаром принялся рассказывать царскому родичу о том, как нашел мальчика, брошенного в снежной пустыне, как привез его в Аратту, как тот рос и получал образование при храме под его присмотром…

— Понемногу я привязался к нему, как к сыну, — как его не полюбить? — с улыбкой рассказывал верховый жрец. — Но признаюсь, уже много лет я с огромным интересом наблюдаю за Аорангом, давая избранную пищу его разуму. Как он усваивает тонкие и сложные понятия, несвойственные его племени, как мыслит? Можно ли воспитать просвещенного и благородного человека, взяв дичайшего из диких? Что дает воспитание, а что природа и где грань между ними?

— Мохначи весьма отличаются от разумных людей, — осторожно ответил тогда Киран. — Не подумай, что я хочу обидеть твоего воспитанника, святейший, но звериного в них куда больше, чем даже в лесных вендах. Я всегда полагал и полагаю, что дикарь останется дикарем, как его ни воспитывай. Разум его подобен несозревшему плоду, и потребуются века, чтобы он стал подобным нашему. Ты получишь человека сильного и, несомненно, верного — все знают, как преданы дикари своим старейшинам, — но к чему тратить время, забивая его бедную голову великими священными деяниями богов и людей или отвлеченными вычислениями? Хороший слуга или телохранитель…

— Все так считают, — не без досады отозвался святейший Тулум. — Но это заблуждение. Аоранг отлично освоил наш язык, в подобающее время научился читать и писать. Он постигает священные тексты наравне с другими мальчиками. А если что-то ему не дается, он добивается своего упорством — оно у него поистине как у мамонта!

Киран покачал головой:

— Да сопутствует тебе удача, святейший. Но будь осторожнее. Я слыхал, что дикарям неведом закон, что мохначи вспыльчивы и подвержены ужасным приступам гнева. Захочет ли он остановить себя, если обозлится? И сможет ли?

— Я знаю об этом и с ранних лет учу Аоранга обуздывать гнев, — кивнул Тулум. — К счастью, у него добродушный нрав. Да, кое в чем ты прав: он сторонится людей и с бо́льшим удовольствием проводит время в храмовом зверинце, чем с мальчиками своего возраста. Зато у него есть явные склонности к врачеванию. Я рассчитываю, что он со временем станет ученым жрецом и целителем…

Киран слушал и запоминал. Он понятия не имел, для чего ему эти сведения, но опыт подсказывал — лишних знаний не бывает.

Вот сейчас он и вспомнил, поглядев на ведущую куда-то вниз спиральную лестницу, слова Тулума о том, что мохначи, всю жизнь проводящие на просторах своих холодных степей, совершенно не переносят тесных, темных подземелий, и его воспитанник тут вовсе не исключение…

Длинная лестница, обвиваясь вокруг огромной каменной колонны, спускалась все глубже. Киран шагал по ней, все время поворачивая, пока у него не закружилась голова. Становилось темнее, узкие окна, утопленные в толстой стене, почти не давали света. Потом закончились и они, сменившись редкими факелами. Лестница привела Кирана к окованной железом двери, из-за которой отчетливо веяло смрадом и ужасом. Он постучал в нее условным стуком и остановился на пороге, не спеша идти дальше. Святое Солнце, как же он не любил такие места! Ну почему допросы нельзя проводить в садах, среди цветов и журчащих струй? А если вид пыток оскорбляет Исварху, что стоит поставить увитый гирляндами навес!

— Как он там? — сухо спросил он, не глядя на отворивших ему дверь стражей.

— Плохо ему, — коротко ответил старший. — Сперва сидел тихо, потом просился наружу, а когда мы пригрозили, что унесем факел, то попытался выломать дверь. Здоровенный, чуть решетку не погнул!

— Это хорошо, что плохо…

Зять государя поманил к себе охранника:

— Сейчас ты пойдешь со мной вниз. Встань близ решетки так, чтобы тебя не было видно. Сперва громко скажешь, что никого впускать не велено. Я посулю тебе денег, и ты согласишься меня пропустить. Понял?

— Понял. А можно не только посулить?

Киран рассмеялся незамысловатой шутке:

— На. — Он протянул стражу пару монет. — И ты возьми. — Он кинул монету другому. — Когда я войду к мохначу, оставайтесь оба за дверью и внимательно слушайте наш разговор. Если у вас окажется хорошая память, награда также будет хорошей.

— Что ты называешь хорошей памятью? — жадно спросил один из стражей.

— Об этом я скажу вам потом.

— Как прикажешь, ясноликий.

— Тогда вперед. Нет времени на пустые разговоры.

Они спустились на несколько ступеней и пошли дальше по зловонному коридору, по пути громко споря, как это и было задумано. Затем стражник, почтительно склонившись, произнес: «Сюда, господин!» — и пропустил его перед собой к решетке с толстыми прутьями.

— Аоранг! — воскликнул Киран, светя перед собой факелом. — Наконец-то я тебя нашел!

В темноте блеснули глубоко посаженные глаза мохнача. Аоранг бросился к решетке. Он сильно изменился с тех пор, как Киран в последний раз видел его. Сейчас — покрытый ссадинами, в оборванной одежде — он напоминал лесного зверя, пойманного и запертого в тесную клетку. Взгляд его метался, вид был затравленный.

— Кто меня зовет? — хрипло спросил он.

— Это я, Киран.

— Киран? — Когда мохнач осознал, кто перед ним, в его взгляде промелькнуло облегчение и он широко улыбнулся. — Я рад тебя видеть!

— Что с тобой? У тебя такой вид, словно тебя били. Ты только скажи!

— Я не помню — может, и били… — Аоранг прислонился к стене, как будто силы внезапно покинули его. — Я тут как в западне. Стены давят. Я хочу уйти отсюда.

— Потерпи еще немного, — сочувственно сказал Киран, не приближаясь к решетке. — Я не могу вытащить тебя прямо сейчас. Это приказ государя — бросить тебя сюда. Видишь ли, ему не понравились твои шашни с Аюной.

— Это не шашни! — резко ответил молодой мохнач. — Не оскорбляй Аюну такими словами.

— А он думает, что шашни. Но ты не волнуйся. Тулум и я на твоей стороне. Твой наставник попросил меня отыскать тебя. Теперь, когда я это сделал, он непременно пойдет к брату и станет просить его за тебя.

— А когда это будет?

— Уверен, он бы отправился прямо сейчас, но не может.

— Почему? С ним все хорошо?

— Ты что, ничего не знаешь? — удивился Киран. — Впрочем, кто еще может знать, как не ты…

— О чем речь?

— Ты же все видел своими глазами. Речь о твоем друге Хасте. Ты ведь близко знаешь его?

— Не слишком, — с недоумением глядя на государева зятя, ответил Аоранг. — Мне часто доводилось его видеть возле учителя, однако я не был посвящен в их дела.

— А вот это жаль, — глубоко вздохнул Киран. — Сейчас бы и тебе, и нам всем это весьма помогло. Как ты мог убедиться, Великая Охота прошла крайне неудачно для царевича, а значит, и для всей Аратты. Это очень подозрительно! Государь считает, что здесь не обошлось без чьей-то злой воли. Он приказал дворцовой страже со всем уважением доставить пред его очи Хасту, дабы тот ответил ему на вопросы, связанные с этой охотой. Что может быть естественнее и понятнее? Но что же делает в ответ Хаста? Используя навыки, мало присущие жрецу, раскидывает могучих стражников и скрывается так, что его не могут отыскать!

Вельможа умолк, чтобы дать заключенному возможность обдумать его слова.

— И вот тут уже вопросы у государя возникли к святейшему Тулуму… И что мудрить — к тебе. Совсем недавно я видел верховного жреца рядом с государем, и, прямо скажем, Ардван был крайне разгневан…

Киран задумчиво поглядел на мохнача. Его желтоватые глаза в свете факела казались двумя золотыми монетками.

— Как думаешь, мог ли Хаста найти укрытие в башне накхов?

— Ты спрашиваешь об этом меня? — изумленно спросил Аоранг. — Но откуда мне знать?

— Ты несколько дней путешествовал вместе с Ширамом и Хастой. Как по-твоему, насколько они сдружились? Пожелает ли саарсан дать убежище Хасте, если тот его попросит?

Аоранг провел рукой по лицу. Он старался вникать в смысл слов Кирана, но ему было сложно это делать. Каждый миг в этой давящей тьме был для него мучителен; все его чувства кричали: «скорее, прочь отсюда!» Он глубоко вздохнул и стиснул кулаки, стараясь овладеть собой.

— Когда я их встретил в Ползучих горах, — заговорил он, — Ширам собирался вытаскивать Аюра из ледяной расщелины, а Хаста пытался его удержать. Я думаю, они все погибли бы там, если бы не я… Что до Хасты, я знаю его с детства, но особенно дружны мы никогда не были. Что он за человек, не знает, пожалуй, никто… Но так же верно, как солнце всходит утром и заходит вечером, я могу сказать — он бесконечно предан святейшему Тулуму.

— Вот как? А Шираму он тоже предан? — вкрадчиво спросил Киран.

— Я знаю лишь то, что видели мои глаза. Саарсан накхов порой подобен хищному зверю, но с Хастой он приветлив и дружелюбен. Хаста умен, и его слова достигают слуха саарсана. Я думаю, за время пути они крепко сдружились.

Вельможа слушал и с довольным видом кивал:

— Да, это неудивительно… Когда люди столько времени проводят рядом, да еще и среди такого множества опасностей, — они зачастую становятся верными друзьями…

Киран сделал вид, что размышляет.

— А не слышал ли ты, чтобы святейший Тулум, отправляя Хасту на Великую Охоту, повелел ему найти подход к саарсану?

— Об этом мне неведомо, — устало ответил мохнач. — Но было бы разумно в такой дороге множить дружбу, а не ссоры.

— Стало быть, Ширам слушает советы Хасты, — задумчиво произнес Киран, как бы про себя, — а Хаста выполняет повеления святейшего Тулума?

Аоранг вздрогнул и пристально посмотрел на собеседника, словно очнувшись:

— Я такого не говорил! Это твои слова. Хаста любит ячменное пиво, но святейший Тулум не приказывает ему ходить в кружало.

Киран снова кивнул и бросил взгляд куда-то в сторону.

— Хорошо. Я услышал все, что ты сказал. — Он отступил от решетки. — Надеюсь, мы скоро увидимся на свободе.

— Ты что, уходишь?! А как же я?

Но не успел возмущенный Аоранг остановить его, как Киран снова обернулся к нему и спросил уже иначе, приглушенным голосом:

— Кстати, не слыхал ли ты в разговорах Ширама и Хасты упоминаний о Джерише?

— О ком?

— Джериш, младший командир Полуденных Жезлоносцев, что отправился на охоту с царевичем.

— А, твой родич, — сообразил Аоранг. — Нет. Они не говорили.

— Что ж, я спрошу Хасту при личной встрече. Как случилось, что такой воин погиб? — задумчиво пробормотал Киран. — Лучший из лучших — и не вернулся, а какой-то жалкий жрец…

Спохватившись, он умолк и сказал:

— Я передам Тулуму, что ты здесь. Надеюсь, он скоро тебя вытащит. А пока, не обессудь, мне нужно быть на площади подле башни накхов.

— Ты надеешься застать там Хасту?

Киран тяжело вздохнул и покачал головой:

— Моя супруга плачет не переставая. Ведь Ширам похитил ее младшую сестру. Бедная девушка, тяжела будет ее участь в руках столь опасного мятежника! Я попытаюсь выручить ее, но…

— Постой, — внезапно севшим голосом окликнул его Аоранг. — Младшую сестру? Ты что, говоришь об Аюне?

— Я не хотел огорчать тебя, друг мой, но, увы, это правда. С тех пор как вы прибыли в город, произошло много ужасного. После того как Хаста так ловко скрылся от дворцовой стражи, саарсан явился к государю. Не могу сказать, о чем они разговаривали, но, выйдя от повелителя, он убил четырех жезлоносцев и похитил царевну Аюну. Потому я и спрашивал у тебя, мог ли Хаста найти убежище у своего друга…

— Ширам похитил Аюну? И ты не сказал мне сразу?! — Аоранг, тут же забыв о своих мучениях, свирепо тряхнул разделявшую их решетку.

— Прости, я должен спешить.

— Стой, Киран!

Но тот уже уходил. Горестно вздыхая, вельможа прошел вдоль коридора, подошел к двери и стукнул кулаком, требуя выпустить его. Стражник пропустил его перед собой и последовал вверх по лестнице за ним.

— Скоро тебе придется во всеуслышание повторить слова Аоранга о том, что Ширам выполняет тайные приказы верховного жреца Тулума, переданные ему жрецом Хастой, — произнес Киран, останавливаясь.

— Но…

— Сто золотых монет и конь из моей конюшни.

— Сделаю все, как прикажешь, ясноликий.

— Вот и отлично.

Киран покосился на чадящий факел, который стражник держал в руках:

— И вот что. Уберите из темницы факелы. Пусть мохнач посидит в темноте.

— Но… он же там рехнется! Господин, он же нам всю темницу разнесет!

— Делай, как я сказал! — холодно оборвал его Киран.

— Но если он начнет буйствовать, нам придется его…

— Только не калечить, — предостерег вельможа. — Он мне еще понадобится…

Он направился наверх, с облегчением покидая подземелье, мечтая вдохнуть свежий воздух и забыть об этом смраде. Мыслями Киран был уже возле накхской твердыни. Одна лишь неувязка тревожила его, не давая действовать спокойно и сосредоточенно. «Проклятье, куда же на самом деле подевался этот незаконный сын Первородного Змея, этот хитрый, скользкий жрец Хаста?! Надо было послать за ним своих людей! Дворцовые костоломы отвыкли, что им могут сопротивляться. В любом случае Хасту нужно отыскать до того, как он сумеет пробраться к Тулуму…»

Глава 10. Хаста и богиня

Крикливая толпа перед воротами храма, которая мгновение назад так раздражала Хасту, теперь показалась ему благословением Исвархи. Продолжая укрываться от взглядов воинов за спинами, он вновь незаметно переместился назад и быстро огляделся. Тут были и прибывшие издалека жрецы, которые громко негодовали, что их не пускают внутрь, и недовольные жертвователи и просители с корзинками даров, и обычные любопытствующие зеваки. Голося и протягивая миски за милостыней, набежали нищие, многие из которых, как ясно видел Хаста, несомненно, были ловкими воришками. В обычное время храмовые стражи не допустили бы такого безобразия и быстро отогнали бы алчных побирушек. Но воинам-чужакам не было до них дела — не их они выслеживали…

«Этой суетой надо бы воспользоваться, — думал Хаста, изучая толпу, — да вот как?» Он рассчитывал, что жизнь сама ему подскажет решение, как это обычно и бывало, — но пока ничего подходящего не подворачивалось…

Неподалеку промелькнуло полузнакомое лицо старичка-жреца в пепельной накидке поверх обычного одеяния. Хаста вскоре вспомнил его — тот отвечал за уборку с алтарей священной золы, что также было непростым, выверенным до мелочей ритуальным действом. Старичок никак не мог протиснуться вперед и громко ворчал, костеря новые порядки. Хаста подобрался к нему поближе и легонько пихнул в бок:

— Слава Солнцу!

— А, здравствуй, Хаста! — ответил тот сварливо. — Давненько не видел тебя. Был в отъезде?

— Сегодня вернулся. Что тут творится?

Щуплый жрец возвел глаза и руки к небу:

— Такое чувство, будто наступает закатный час нашего мира! Слыхал, накхи взбунтовались?

— Слыхал. А с чего бы это они, неизвестно?

— Да говорят, саарсан с ума сошел.

— Сошел с ума? — ошеломленно переспросил Хаста. — От чего?

— От любви, — хмыкнул жрец. — Зарезал во дворце дюжину жезлоносцев и похитил дочь государя.

— Ширам?!

— Ну да. Явился нынче утром к государю и потребовал отдать ему царевну в награду. А государь ему: как поохотился, такая тебе и награда будет — то есть шиш! Ну тогда саарсан царевну хвать, кинул поперек седла и был таков! — Жрец подумал и ехидно добавил: — В Нижнем городе небось уже об этом на торжищах песенки распевают и показывают кукольное представление.

— Воистину тут кто-то сошел с ума, да только не знаю кто, — озадаченно проговорил Хаста, пытаясь мысленно соотнести того Ширама, которого он успел так хорошо узнать за время Великой Охоты, и нынешние невероятные новости. — Большей чепухи отродясь не слыхал! Ну, допустим, это правда. Но зачем здесь эти воины и кто они вообще такие?

— А, это из дворца прислали, из тайной палаты. Якобы охранять святейшего Тулума от накхов, — мол, они все ярые змеепоклонники, так что наверняка первым делом кинутся осквернять и грабить храм Господа Исвархи. А сами добрых людей к алтарям не пропускают, все что-то вынюхивают!

Старик-зольщик снова принялся ворчать и жаловаться, но у Хасты при этом известии аж от сердца отлегло, и все беды сегодняшнего утра сразу показались незначительными.

— Стало быть, святейший Тулум у себя в храме? — радостно переспросил он.

— Где ж ему еще быть?

— И его ни в чем не обвиняют?

— Кто бы посмел его обвинить? — удивился старик, бросив подозрительный взгляд на молодого жреца.

Хаста, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, решил прекратить расспросы, отступил от жреца и вернулся к своим наблюдениям. Как бы пробраться в храм? Похоже, пройти через главные ворота не получится. Были и еще входы, но наверняка там тоже воины, а вот толпы, в которой можно укрыться, нет…

Донесшийся издалека глухой рокот, похожий на раскат грома, отвлек его от размышлений. Что такое, приближается гроза? Но утреннее небо было ясным…

Пронзительно прогудел рожок. Все сразу затихли. В тишине послышался глухой топот множества ног. Над головами показалась плывущая по воздуху золоченая крыша носилок, в каких обычно переносили священные реликвии и особо почитаемые изваяния. Увидев переносной шатер, стражники взбодрились и начали расталкивать толпу, делая широкий проход к воротам.

— Не напирай, не напирай! — грозно кричали они, выставляя перед собой древки копий.

Крыша переносного шатра подплывала все ближе. Хаста, сам не зная, что ему это даст, постарался пролезть в первые ряды и во все глаза смотрел на шествие.

Возглавляли его две высокие, прямые, как молодые сосны, девушки в белых одеяниях, с неподвижными и прекрасными лицами. То были служительницы храма, сопровождающие священные дары Исвархе и тех, кто желал их принести. Хаста хорошо знал этот обычай — девушки из знатных семей столицы до замужества служили в храме полгода или год. В это время у них отнималось имя и они становились воплощением одного из Святых Огней.

Та, что справа, Даана, то есть Вера, несла в руках яйцо — зародыш пока не родившегося мира, означающий будущее. Та, что слева, Асха-Истина, бережно несла свечу — память мира, означающую прошлое.

За ними двигались крытые носилки — настоящий высокий шатер, обильно расшитый золотыми и серебряными нитями, с плотно задернутыми занавесями.

«Вот бы туда забраться, — тут же подумал Хаста. — Но поди попробуй…»

Он поглядел на восьмерых крепких парней самого дикого вида — длинноволосых, раскрашенных, в рубахах без рукавов, — что несли шатер. Их суровые бородатые лица сами по себе наводили страх. Вдобавок, приближаясь к толпе, они грозно ворчали по-своему, словно собираясь загрызть любого, осмелившегося заступить им путь. «Похожи на вендов, но не венды», — отметил про себя Хаста и перенес внимание на возглавлявшего шествие жреца. Тот размеренно шагал между девушками, глядя перед собой, и нес в руках большую расписную глиняную миску, полную золотистого зерна.

Странный это был жрец — таких Хаста за свою жизнь еще не встречал. Из одежды на нем были только просторные темно-синие штаны, даже ноги были босые. На плечи и грудь спадали длинные волнистые полуседые волосы и борода. Все его сильное, жилистое тело густо покрывали замысловатые узоры. Черные и синие линии, вихри, водовороты, извивающиеся змеи как будто жили своей жизнью. Глядя на них, Хаста почувствовал, что у него начало рябить в глазах, и сообразил, что узоры не простые, а, несомненно, колдовские.

Время от времени раскрашенный жрец запускал в миску руку и размеренными взмахами бросал перед собой горсти зерна, весело скачущего во все стороны по плитам мостовой. За ним шли несколько длинноволосых юношей с торбами через плечо. Словно повинуясь раз и навсегда заведенному порядку, они по очереди приближались к седому жрецу и подсыпали зерно в пустеющую миску.

— Кажется, старикан выбрал неудачное место для посева, — пробормотал Хаста.

— Он желает всем изобилия и процветания, — назидательно приструнил его зольщик.

— Вряд ли из этого что-то процветет, — не спуская глаз с шествия, тихо произнес огнехранитель. — Хотя… Если Исвархе то будет угодно…

Он хлопнул старого знакомца по плечу:

— Спасибо, ты мне очень помог.

— Эй, эй! — услышал он за спиной, однако не повернулся, чтобы попрощаться.

«Ну же…» Хаста обшаривал взглядом широкие пояса толпившихся у храмовых ворот арьев. Не может быть, чтобы никто из них не принес солнцеликому золота… Всякому известно: «И простер он длань над одним, и благословил десяток — дающему щедро вернется сторицей».

А вот и он, щедрый даритель… Хаста удовлетворенно остановил взгляд на увесистом кожаном мешочке, свисавшем с пояса у богато одетого торговца, судя по одежде мехами. «Что ж, надеюсь, руки помнят…» Он начал протискиваться к дороге, не упуская из виду свой «ключ» от храмовых ворот.

«Вот сейчас…»

Он протиснулся чуть вперед торговца, аккурат за спину городскому стражнику, внимательно глядящему на дорогу.

— Эй, там, не наседать! — покрикивал тот, отодвигая древком копья самых ретивых зевак.

— Самое время, — прошептал Хаста, незаметно доставая маленький нож из острейшего обсидиана. А затем, будто оступившись, навалился на спину стражника.

— А ну пошел! — рявкнул тот, отпихивая его локтем.

Хаста, согнувшись, отлетел прямо на торговца. Одна его рука тут же схватила кошель и приподняла его, вторая умело чиркнула по шнуру.

— О, простите! — спеша исчезнуть с глаз долой, пробормотал Хаста.

— Глядите, идут!

Шествие приближалось. Седобородый, с осознанием важности своего дела, запускал ладонь в глубокую миску и щедро рассыпал жито перед богатыми носилками.

«Лишь бы теперь удалось… Да пребудет со мной Исварха в этом не совсем благопристойном, но столь нужном деле!»

Жрец из диких земель вновь запустил руку в миску, взмахнул ею — и в тот же миг Хаста повторил его движение. Золотые монеты из разрезанного кошеля со звоном покатились по плитам мостовой.

— Господь Солнце принял дары! Люди добрые, это все вам! — заорал Хаста.

И толпа множеством голосом подхватила его крик.

— Исварха принял дары!

Ошеломленный жрец остановился. Кустистые брови его вздыбились и сошлись на переносице. Перед ним, будто позабыв об остановившемся шествии, бушевала толпа, жаждущая заполучить истинные свидетельства щедрости Господа. Стража бросилась разгонять людской водоворот, впрочем не сильно усердствуя. Ведь только что каждый своими глазами видел, как обычное зерно обратилось в золото.

Но жреца, похоже, это чудо вовсе не порадовало. Он продолжал хмуриться, упрямо наклонив голову и сведя вместе указательные пальцы рук. И вдруг Хаста явственно услышал, как посреди синего небосвода, едва украшенного редкими облаками, пророкотал гром. По улице, вздымая полы одежды, пронесся порыв холодного ветра, и вдруг начало быстро темнеть. Небо над столицей прямо на глазах затягивалось тучами.

— Святое Солнце, это же облакопрогонник! — завороженно прошептал Хаста.

Слышать о таких чародеях ему доводилось, но вот наблюдать воочию — впервые. В другой раз он непременно остался бы поглядеть, чем все завершится. Однако сейчас для этого времени не было.

«Надеюсь, меня не поразит молния. И кто бы там ни сидел — пусть он будет добр ко мне…»

Улучив миг, когда задние носильщики отвернулись, чтобы гневно рявкнуть на очередного толкнувшего их бродягу, Хаста стремглав юркнул внутрь переносного шатра. И тут же торопливо зашептал:

— Умоляю, не гоните меня! Я прошу защиты…

Последние слова он не договорил. Объяснять что бы то ни было в шатре было некому. В синеватом сумраке пахло как в амбаре — спелым зерном и медом, громоздились какие-то корзины… А в середине на постаменте высилось удивительное изваяние. Огромные тяжелые груди, несомненно, указывали на то, что перед ним кормящая мать, — вот только почему грудей было четыре? Кроме того, у существа было два лица, обращенные в разные стороны, — одно светлое, цвета обожженной глины, другое совершенно черное. И хотя тело неведомой богини было изваяно очень тщательно, оба лица ее мало напоминали человеческие…

— Исварха всеславный, — не спуская глаз с обитательницы шатра, прошептал жрец. — Что это за диво?

Чем дольше он разглядывал ее, тем больше не по себе ему становилось. Грубые и даже смешные лики неизвестной богини казались созданными малым ребенком, но от них веяло такой мощью, будто сам этот ребенок обладал божественной силой. Слепые дырочки глаз пристально глядели вперед куда-то поверх головы Хасты, а лунообразная канавка рта зловеще и плотоядно улыбалась. Жрецу стало на миг так жутко, будто он ненароком влез в клетку к голодному хищнику, который и не чаял такой приятной неожиданности.

Повинуясь порыву, Хаста сжал перед собой руки и склонил голову перед грудастой богиней южан.

«Не гневайся на меня, о прекрасная, — мысленно обратился он к ее красному, менее пугающему лицу. — Да, я поступил дерзко, и что с того? Дерзость для мужчины куда простительнее, чем робость, ведь правда?»

Он поднял взгляд, и от сердца у него отлегло, невесть почему. Богиня по-прежнему улыбалась, но теперь улыбка ее показалась огнехранителю не радостно-плотоядной, а просто довольной.

Между тем на улице загромыхало по-настоящему. Раздался треск молнии и раскат грома — должно быть, ударило совсем близко — и нарастающий шелест ливня. Где-то послышался испуганный крик и шлепанье ног по лужам.

— Прочь, прочь! Разойдись! Освободите ворота! — донеслось издали.

Носильщики быстрым размеренным шагом двинулись в путь.

«Вот теперь я в самом деле дома», — выдохнул Хаста, услышав, как скрипят позади бронзовые петли и тяжеленные деревянные створки закрываются, отделяя храм от всего остального мира.

* * *

В личные покои святейшего Тулума никто не входил без особого дозволения. Всякий в храме знал, что дерзновенная попытка прервать труды и размышления верховного жреца будет пресечена быстро и неотвратимо, да так, что хозяин тайного чертога и не узнает о смерти наглеца. Знал об этом и Хаста, но ему, среди очень немногих, было известно и другое — как войти туда незаметно и безопасно.

Поднявшись по лестнице, скрытой от посторонних глаз в толстенной гранитной колонне, он очутился в тупике настолько мрачном, что его можно было принять за бессмысленную причуду строителя. Но воспитанник Тулума без промедления склонился перед глухой стеной и начал быстро ощупывать камни чуть ниже уровня колен.

— А вот и он, — прошептал Хаста, ощущая две едва заметные выемки, вставил в них большой и указательный пальцы, нащупал рычаг и отодвинул в сторону.

Каменная плита перед его носом повернулась. Рыжий жрец тут же проскользнул в образовавшийся лаз, и плита сразу встала на место.

Потайной вход вел в сердце святилища — место, куда пускали далеко не всех жрецов, не говоря уж о сторонних людях. Но сейчас тут, кажется, вообще никого не было. Хаста принюхался — в воздухе пахло нагретым маслом. Он подошел к столу, потрогал лампаду и кивнул. Значит, совсем недавно святейший Тулум был здесь.

Ну да, конечно, — наверняка он пошел встречать облакопрогонника. Хаста представил себе выражение лица диковинного гостя и хихикнул. Когда крытые носилки оказались во дворе, силачи-носильщики бережно поставили их перед широкой белокаменной лестницей, ведущей к входу в храм, и начали что-то быстро говорить предводителю. Выговор мешал Хасте понимать все, о чем те говорили. Уловил он лишь одно — носильщики жалуются, что перед воротами их ноша внезапно потяжелела. Ответ и без того раздраженного жреца прозвучал резко и недоверчиво, однако длинноволосые бородачи, вероятно, тоже не были просто слугами, и облакопрогонник не мог пренебречь их словами. Хаста услышал, как тот приближается, бормоча что-то себе под нос, как будто уговаривая Великую Мать не гневаться. «Сейчас или никогда, — подумал рыжий жрец. — Если меня поймают здесь — принесут в жертву, даже не вытаскивая наружу!»

— Будь ко мне снисходительна, — глядя на красный лик дикарской богини, умильно попросил он. — А я постараюсь быть тебе полезным…

Ему показалось, что ухмылка раскрашенного идола стала вдруг насмешливой. Хаста, не тратя больше времени, откинул расшитый ломаными линиями полог и стремглав бросился вбок, под высокое храмовое крыльцо. Как он отлично помнил, там находилась дверка, ведущая в хранилище факелов. Стража, которая набирала их отсюда каждый вечер, никогда не трудилась ее запирать. Вот и сейчас дверка была приоткрыта. Хаста заскочил, припер ее спиной, отдышался — погони, кажется, не было. «Обошлось», — промелькнуло у него в мыслях. Он без труда отпер лаз, ведущий в храмовые мастерские, — и вот теперь находился в сердце храма Исвархи.

«Наверняка иноземные гости пожаловали сюда не просто так, — раздумывал он, оглядывая пустую комнату. — А значит, сейчас мой единственный покровитель в этом мире должен быть в Зале Высоких Встреч».

Он подошел к тяжелой кожаной занавеси, скрывавшей от посторонних глаз одну из стен, скользнул за нее и оказался в темной каморке. Из стены торчало множество бронзовых труб. Хаста приоткрыл одну из них. Так и есть! Донесшийся до него голос принадлежал давешнему раскрашенному жрецу.

— …Ни один мужчина не смеет глядеть на Великую Мать! — грохотало в трубе. — Осквернивший ее своим взглядом должен умереть! Это воля Матери Даны, а стало быть, и воля Сварги!

— Ишь ты, какой бойкий, — хмыкнул Хаста.

— Ты разглядел его? — услышал он спокойный голос святейшего Тулума.

— Он шмыгнул прочь, как лиса! Но я его узнаю! Я требую обыскать весь храм! Иначе договора не будет и мы сегодня же повернем обратно!

— Зачем же? — миролюбиво отозвался святейший. — Ваш враг может быть и нашим врагом. Мы ведь не знаем, кто это. Может, он злоумышлял не только против Великой Матери, но и против Исвархи…

«Так, кажется, я тут что-то изрядно напортил, — смутился Хаста. — Мой наставник разговаривает с этим расписным дикарем в домотканых портах почти как с ровней, уговаривает его… И явно не хочет, чтобы его гости торопились домой. Что ж…»

Он вздохнул, обдумывая свои возможные действия.

«Я наломал — мне и чинить…»

Зал Высоких Встреч был залит сиянием. Стена, означавшая небо, откуда появлялся верховный жрец, была выложена искристым горным «каменным льдом», за которым зажигали множество свечей. Обычно святейший размеренным шагом выходил из этого сверкающего огнями великолепия, снисходительно глядя на замерших от восхищения чужеземцев.

На этот раз уловка не сработала — длинноволосый жрец Великой Матери, прозываемый Ашва, глядел на младшего брата государя столь хмуро, что казалось, тучи начали собираться прямо под сводом зала.

— Когда ты начнешь искать его? — нетерпеливо спросил он.

— Вскоре, мой почтенный собрат. В храме есть немало других важных дел…

— Я желаю, чтобы ты начал немедля!

— Ты желаешь? Похоже, ты забыл, что это не твой храм…

— В этом храме много блеска и мало истинной силы, — пренебрежительно ответил длинноволосый Ашва и приподнял верхнюю губу, как волк, показывающий клыки. — Или ты думал изумить меня переливающимися огоньками?

Он поднял левую руку ладонью вперед. Затем быстро сжал кулак, будто стараясь ухватить нечто невидимое. По залу пронесся порыв холодного ветра. Пламя сотен свечей, горевших позади стены из прозрачного «каменного льда», затрепетало и в один миг погасло. Зал погрузился в сумрак.

— Так вот, меня этим не удивить. Мне нужен человек, чей взгляд оскорбил Великую Мать. Отдай нам его, а мы отдадим его Дане. Она покарает его, и уж потом мы будем говорить с тобой. Так сказал я, Ашва…

— А мог бы и помолчать. — Из-за «небесной» стены появился Хаста и быстрым шагом подошел к седобородому. — Теперь говорить буду я. Ты ведь меня искал, не так ли?

Жрец попробовал было открыть рот, но Хаста властно приложил ладонь к его губам:

— Молчать! Иначе я буду вынужден покарать тебя. Ты, Ашва, верен, но суть тайных знаков от тебя скрыта. Ты и служители, несомненно, видели, как я появился из шатра Великой Матери. Говори — да?

— Да! — недобро процедил Ашва, глядя на его рыжие космы. — Именно ты оттуда и вылез.

— А теперь призови сюда всех, с кем ты шел. Видел ли кто-нибудь, чтобы я заходил в шатер?

— Нет, этого никто не видел.

— Так и было!

Хаста положил обе руки на плечи жреца:

— А это значит — что?..

Ашва запнулся, не осмеливаясь произнести напрашивающийся вывод.

— Не бойся, я сам скажу. — Хаста отпустил заметно побледневшего жреца. — Великая Мать родила меня в тот самый миг, когда зерно в твоей руке превратилось в золото! Я воплотился для того, чтобы говорить здесь от ее имени с… — Хаста чуть замялся, понимая, что сейчас произнесет ужасающее богохульство, — ее небесным мужем! Я появился в шатре, ибо такова была ее воля! И так же по ее воле я появился в этом зале. Можешь спросить у привратников, входил ли я… Да и вообще — видел ли кто-нибудь, что я сюда шел?

Раскрашенный жрец молчал.

— Ступай. Мне нужно поговорить с братом Тулумом. Я уже был у моего отца Исвархи и передал ему все, чего желала Великая Мать Дана. Иди, я тебя отпускаю.

Когда двери за потрясенным Ашвой закрылись, Тулум обратил взгляд на своего воспитанника, едва сдерживаясь, чтобы не захохотать.

— Ты что это вытворяешь?!

— Спасаю себе жизнь, учитель, — ответил Хаста. — А заодно и наше общее дело. Вот уж не думал, что у господа Исвархи имеется жена с двумя лицами и четырьмя грудями. Я бы сказал, неожиданный выбор. Но Великая Мать в самом деле была добра ко мне…

— Угомонись, балабол! — Тулум подошел к рыжему жрецу и обнял его. — Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! Давай же поднимемся ко мне. Я жду твоего рассказа. А раз уж ты родился у Великой Матери, тебе не помешает узнать побольше об этой богине…

Глава 11. Долгожданная беседа

— Позволишь ли ты мне задать вопросы? — осведомился Хаста, поднимаясь вслед за учителем по тайной лестнице. — Они терзают меня изнутри так, что я боюсь не дойти живым…

— Ты хочешь узнать, что за странные люди сегодня пожаловали в храм и почему я терплю всю ту ересь, которую они изрекают с таким надменным видом?

— Признаться, да. Когда я нес околесицу насчет того, что родился в шатре у Великой Матери, чтобы передать от нее душевный привет Великому Отцу, мне казалось, что я брежу в горячке. И пожалуй, только это меня и оправдывало… Я что-то пропустил, учитель? Мы теперь признали, что у господа Исвархи есть жена?

— Нет, мы это не признаём. — Святейший Тулум не замедлил шага. — Мы это не оспариваем. Во всяком случае, не оспариваем сейчас. Но что странно — этот народ действительно почитает Солнце, пусть и как мужа своей Великой Матери, причем имя его звучит подозрительно сходно — Сварга. С этим нам еще предстоит разобраться…

— А зачем вообще нам понадобилось иметь с ними дело? — не унимался Хаста. — Насколько мне доводилось слышать, это племя живет крайне замкнуто…

Голос Тулума стал неожиданно резким. Ему совершенно не хотелось отвечать, но уклоняться от вопроса своего воспитанника ему все же было не с руки.

— Дела обстоят очень плохо, — сухо ответил он. — С каждым годом все хуже.

— Змеево море?

— Да. Я уже не уверен, что мы успеем отвести воды, прежде чем они поглотят Бьярму. Мой брат должен заботиться о народе Аратты. Народ Великой Богини живет привольно, у него много доброй земли, жаркое лето и теплые зимы. Сейчас мы пытаемся убедить их, взамен на помощь против лесных вендов, которые постоянно тревожат их набегами, принять переселенцев с севера.

— А почему мы попросту не пошлем туда наши боевые колесницы?

— Почему? — горестно вздохнул Тулум. — Потому что сейчас войска некому будет вести. Слишком многие нынче лишились голов. А те, кто остался жив, вдали от родины могут повести себя не лучшим образом… К тому же ты видел, что вытворяют их колдуны именем своего Сварги? Даже свирепые венды стараются не заходить далеко в их земли… И вот еще что, — верховный жрец приоткрыл дверь в свои покои, — мои люди, что собирают слухи на улицах и постоялых дворах, утверждают, что этот Ашва повсюду ищет кого-то, исчезнувшего много лет назад. Они это слышали собственными ушами. Раз уж ты назвался сыном Великой Матери, потрудись выяснить, кого именно. Вроде бы к этому причастны накхи. Но они никогда не воевали с народом Великой Матери и даже не соседствуют с ними…

— Узнаю, — рассеянно пообещал Хаста, вслед за учителем входя в его покои. — Но право, потакание темным верованиям может завести нас слишком далеко. Мне вроде как послышалось, что Ашва собирался отдать меня своей богине… Не знаешь ли, святейший, что он имел в виду под словом «отдать»?

— Ничего! — отмахнулся верховный жрец. — Бьяры тоже когда-то были дикими, а ты погляди на них теперь!

— Я поглядел, — хмыкнул Хаста. — И об этом я тоже расскажу в свой черед.

— Ну хорошо. — Тулум смерил взглядом осунувшееся лицо воспитанника и его запыленную одежду. — Надо бы сперва накормить тебя и дать отдохнуть с дороги. Ты хоть ел сегодня?

— Не знаю… Честно сказать, мне нынче совсем не до еды!

— Тогда рассказывай.

Хаста сел на скамью у стены, откинул голову и прикрыл глаза, внезапно ощутив, до чего же устал за этот долгий день. Он хотел спросить наставника, что тот желает услышать первым делом, но вместо этого почувствовал, что проваливается в сон. Тулум несколько мгновений смотрел на него выжидающе, потом подошел, наклонился, и Хаста почувствовал, как сухие ладони верхового жреца сжали его виски.

Все вдруг закружилось у него перед глазами с огромной скоростью. События последних дней и месяцев замелькали, как осенние листья в бурю. Накатила и внезапно отступила тошнота. Хаста распахнул глаза и обнаружил, что сонливость как рукой сняло.

— Учитель… — удивленно пробормотал он, чувствуя себя так, будто проспал целую ночь. — Как это у тебя получилось?

— Грозу мне, пожалуй, не вызвать, — усмехнулся тот, — но кое-что могу и я. Тебе все же надо будет потом отдохнуть по-настоящему… И очень жаль, что ты потерял в землях ингри сосуд со священным огнем.

— Ты узрел это в моих воспоминаниях, о святейший, или заметил, что у меня нет его при себе?

— А ведь он непрерывно горел в нашем храме уже триста лет! Стыдись, Хаста!

— Теперь я понял, в чем была причина наших бед, — кротко согласился Хаста, понимая, что откровенного ответа не дождется. — Но поверь, Исвархе мы молились беспрестанно. Под конец, когда мы втроем удирали от целого войска, только его милостью мы и уцелели… Воистину так часто Святое Солнце я не поминал за всю прошлую жизнь…

— Это не заслуга пред ликом Исвархи, и смеяться тут не над чем!

— Зато я смеялся в лицо страхам и опасностям, что нам посылали дивы, а это уже заслуга — так говорит Ясна-Веда!

Тулум невольно улыбнулся.

— По крайней мере, убегая от ингри, ты не бросил записи, — произнес он, забирая у него свитки. — А теперь рассказывай, почему ты явился сюда таким причудливым способом.

Хаста глубоко вздохнул:

— Сегодня утром я шел сюда, чтобы, как положено, рассказать о нашем путешествии и злополучной Великой Охоте…

— И что же тебе помешало?

— Дворцовые стражи, учитель. Они пытались скрутить меня, но я вырвался и сбежал, перескочив через ограду в ближайший сад. Пожалуй, стражи погнались бы за мной, но мне на помощь пришел Аоранг. Он приотстал немного, задержавшись в лавке сластей, но, заметив бесчинства стражников, бросился на выручку.

— Однако сюда он так и не пришел, — тихо произнес верховный жрец. — Значит, дворцовая стража осмелилась захватить мое доверенное лицо?

— При этом другое ваше доверенное лицо тоже имело бледный вид, — напомнил Хаста.

— Погоди… — Тулум взволнованно заходил туда-сюда по лаборатории. — Недавно я был в застенках. Там пытали одного из жрецов храма — по словам брата, причастного к заговору. Теперь попытались схватить тебя… И похоже, забрали Аоранга. Должно быть, брат всерьез подозревает меня и желает потуже затянуть петлю…

— Может, и так, — согласился Хаста. — Но только тому, кто ищет заговорщиков, следовало бы начать с хозяина того дома, где я скрывался от стражи.

— Что ты говоришь?

— Когда я, подобно крысе, сидел на стропиле в садовом домике, выяснилось, что в подполе там обитает еще одна крыса. Судя по выговору и одежде, тоже из северян и тоже служитель Исвархи. Так что между нами была одна лишь разница: я в том саду был непрошеным гостем, а вот он принимал знаки почтения от хозяина дома, будто сам хозяин был его слугой.

— Высокопоставленный жрец с севера, скрывающийся в подземном тайнике? — подытожил Тулум. — Как интересно… Что еще тебе удалось выведать?

— Выведать — немного. Только то, что жрец в столице — нежеланный гость, а потому вынужден скрываться. Зато увидеть…

И Хаста быстро пересказал наставнику то ужасное и необъяснимое, чему утром был свидетелем.

— …А потом они ушли — как я понял, чтобы спрятаться в более надежном месте. При этом жрец велел своему проводнику быть наготове… Но чего именно они ждут — неизвестно.

Тулум слушал, мрачнея с каждым его словом.

— В чей же сад ты заскочил?

— Признаться, я так радовался, что дикие земли остались позади и ингри больше не охотятся на меня, как на куропатку, что не особо присматривался. Я бы и стражей на улице не заметил, если бы они не принялись крутить мне руки! Но думаю, я мог бы указать его…

— И не думай! — оборвал его Тулум. — Судя по тому, что ты рассказал, тебе нельзя даже носа высовывать из храма!

— Но что ты скажешь о жреце, учитель? Что это за человек, способный убивать словом?

Верховный жрец ответил не сразу. Некоторое время он размышлял, прохаживаясь вдоль полок, потом спросил:

— Знаешь ли ты, Хаста, что такое хварна властителей?

— Гм, разумеется, — удивленно отозвался его воспитанник. — Это особая милость Исвархи, которой он наделяет тех, кого любит, — прежде всего Солнечную династию… Именно хварна возносит их над всеми смертными, она наделяет их силой и удачей. Более того, правители этого рода сами источник хварны. Она исходит от них, даруя процветание всей стране…

— А про Черное Солнце ты слыхал?

— Нет, — озадаченно сказал Хаста.

— Это оскверненная хварна, навлекающая на мир неслыханные беды. Причем чем выше прежде была хварна, тем чернее станет солнце…

— К чему ты это рассказываешь, господин?

— Ты ведь северянин, Хаста. Видел ли ты великий храм в Белазоре?

— Только с берега, издалека. Тогда я еще не был жрецом. Да, я видел, как над морем, высоко в небе, горят на заре его купола. Это воистину обиталище бога.

— А я и бывал там. Ты прав — не верится, что его возвели руки смертных. Но этот храм властвует над лесным краем рыбаков и звероловов, страдающим от холодов и наводнений больше других земель. То, что для нас лишь скорбные известия, — для них огромные волны, смывающие целые деревни…

— Как видно, до них хварна государя не дотягивается.

— Вот и они так полагают, — кивнул Тулум. — Они давно уже жалуются и ропщут. Но до меня дошли слухи, что жалобами они не ограничиваются. Жрецы севера уже в открытую заявляют, что Солнечная династия лишилась хварны. А когда хварна искажена, она становится Черным Солнцем…

— Ты намекаешь, святейший, что жрецы-северяне перешли на сторону мятежников?

— Я хочу сказать, что они-то их и вдохновляют, а возможно, даже руководят ими, — сказал Тулум. — Я это и раньше подозревал. И твои слова это подтвердили.

— Но колдовство — как это понимать?! Люди сгорели по одному слову того старика…

— Могучая хварна позволяет выходить за пределы того, что почитается законами сего мира, — задумчиво ответил Тулум. — Облакопрогонник Ашва как будто тебя не удивляет? Невежественный босой дикарь, который, насупив брови, вызывает дождь и ветер… Сколь велики его заслуги перед Исвархой, имени которого он не может даже правильно вымолвить! Знавал я когда-то еще одного человека, который умел музыкой создавать видения, неотличимые от реальности, но он, верно, давно умер… Есть также некий чудотворец, прозванный Светочем Исвархи, — о нем много говорят, но пока мне не удалось выяснить, кто это… Все это не важно, Хаста. Один мятежный жрец, пусть и чудотворец, — невелика беда. Хуже всего то, что их становится чересчур много и что народ их слушает… Эй, Хаста? Ты опять спишь?

Молодой жрец, глубоко задумавшийся, вскинул голову:

— Я думаю, учитель, об удивительных вещах, которые в пути произошли с нашим царевичем. Вот послушай…

И Хаста принялся рассказывать своему наставнику о чудесах, которые случились с Аюром, о его исцелении в храме Ветра и спасении из расщелины.

— Царевич спрашивал меня, просил объяснений. Я посоветовал ему молчать, пока ты, святейший, не скажешь своего мудрого слова.

Тулум слушал его, и словно тень сходила его с лица.

— Ты понимаешь, что это такое? — спросил он, когда Хаста закончил. — Это новая надежда для царского рода, от которого, на радость врагам, отвернулась удача. Все эти наводнения будто кара небесная; два погибших царевича, Великая Охота… Ты принес добрые вести, Хаста! Столь великая милость бога к Аюру! Два подряд чудесных спасения — это ли не доказательство? Сегодня же я позабочусь, чтобы твои рассказы стали известны как можно шире! Люди должны знать, что Господь Солнце вновь обратил свой лик к дому Ардвана, они должны надеяться…

В это время мелодичный звон подвешенных к потолку колокольчиков известил хозяина покоев, что кто-то осмелился появиться в запретном коридоре.

— Что еще там такое? — пробормотал Тулум, быстро подходя к стене и отдергивая занавесь, прикрывавшую хитроумное устройство, позволяющее с помощью серебряных зеркал будто воочию наблюдать человека, идущего за стеной. — Младший жрец с новостями. По моему приказу он собирает городские сплетни и слухи. Что-то он рано… И он взволнован так, будто произошло что-то ужасное… Остановись, глупец! — закричал Тулум. — Хаста, открой дверь, немедленно!

Молодой жрец стремглав вбежал в лабораторию, в последний миг увернулся от резко опустившейся над проходом балки и, будто не заметив Хасту, упал ниц перед Тулумом.

— Беда, святейший! Исварха разгневался на нас! Я только что от городских ворот. Утром саарсан накхов поднял мятеж, украл царевну…

— Я уже знаю об этом.

— Но это еще не все! Теперь он захватил наследника престола!

— Что ты сказал?!

— Клянусь, так и есть! Прямо перед своими воротами, на глазах у всех! Войска уже стягиваются к крепости мятежников… Государь велел запрягать боевую колесницу…

Тулум бросил пронизывающий взгляд на Хасту:

— Твой приятель-саарсан, кажется, сильно изменился в дороге!

— Он и впрямь изменился, — ответил Хаста, изумленный всем услышанным, — но скорее осел взлетит на дерево и запоет петухом, чем Ширам причинит зло царевичу Аюру. За время нашего похода он столько раз спасал его, что воистину достоин самой высокой награды.

— Быть может, не получив ее, он рассвирепел?

— Я готов поверить, что он мог обезуметь от ярости, хоть и не видал его таким, — отозвался Хаста. — Я даже готов допустить, что он захватил силой свою заслуженную награду, хотя и это более чем сомнительно. Но Ширам не станет похищать Аюра.

— Но он сделал это! — настаивал молодой жрец.

— Ступай! — Резкий окрик Тулума заставил вестника умолкнуть. — И не говори пока никому о том, что тебе известно.

— Так весь город об этом судачит!

— А ты помолчи. Ступай, найди и приведи ко мне тех, кто своими глазами видел это похищение. Не «слышал», не «люди говорят» — а видел сам.

Сборщик слухов вскочил и бросился выполнять приказ. Оставшись наедине с Хастой, Тулум болезненно поморщился:

— Я что-то пропустил, что-то очень важное… Господь Солнце утаил от меня коварный умысел наших врагов. Похоже, заговор высших арьев, раскрытием которого так гордится мой брат, — лишь обманка. Скорее всего, заговорщики использовали самоуверенного Артанака, чтобы скрыть свой истинный замысел… Только одно во всем этом хорошо, Хаста… Только одно…

— Что, учитель?

— Что здесь ты.

— Я?!

— Да. Послушай, ты должен отправиться к накхам.

Хаста нахмурился:

— Там под их стенами, наверно, все арьи Верхнего города! Это будет непросто.

— И это говорит человек, который, чтобы пробраться в храм, родился от Великой Матери…

— То есть выяснять, кого ищет в столице этот раскрашенный Ашва, мне больше не надо?

— Нет, Хаста. Нужно, чтобы сегодня ты добрался до Ширама. Если и впрямь царевич у него, уговори начать переговоры. Скажи, что я обещаю ему свою полную поддержку. И помни сейчас, хотели бы мы того или нет, накхи — единственная сила, которая может встать за Аюром.

— А если царевича там нет, в чем я уверен не меньше, чем в количестве собственных ног?

— Тогда его нужно искать — и как можно скорее! Не сомневаюсь, что Ширам пожелает помочь тебе в этом. Ибо если все так, как ты предполагаешь, то Аюр — у заговорщиков. Больше ему быть негде… Боюсь, жизнь царевича сейчас в большой опасности. Если он вообще еще жив!

— Но почему…

— Надо спешить! Можешь предпринимать именем храма все, что сочтешь нужным для пользы дела. Ступай, мой мальчик. Вот тебе моя печать. Казначей любого храма выдаст тебе столько золота, сколько понадобится. Любые воины храмовой стражи — в твоем распоряжении. Но главное, что у тебя есть, — это голова. Воспользуйся ею как можно лучше.

Глава 12. Побег

Аюна стояла посреди сада у дарящего свежесть фонтана в виде огромной двенадцатиглавой змеи, оторопело глядя по сторонам. Сейчас наконец она осталась наедине с собой и судорожно пыталась осмыслить то, что с ней случилось. Кажется, она наговорила лишку… Не стоило злить и без того свирепого зверя. Как бы саарсан не сделал чего-нибудь с Аорангом! Но ничего. Наверняка отец скоро будет здесь. Он не потерпит, чтобы какой-то грязный накх злоумышлял против его дочери.

Она попыталась представить себе картину расправы над Ширамом, но получилось плохо. Уж точно ее недавний суженый не рухнет на колени, вымаливая пощаду. А значит, начнется бойня. И уж кто там останется жив, одному Исвархе ведомо.

«Что же я наделала! — крутилось в голове Аюны. — А что, если, поняв, что гибель неизбежна, Ширам решит прикончить меня? Что ему убить человека? Он четырех стражников зарезал, никто даже охнуть не успел!» Царевне вдруг привиделось, как хмурый молчаливый Ширам подходит к ней, хватает за волосы, запрокидывает ей голову и одним движением перерезает горло. Она почувствовала, как живот ее скрутило жестоким спазмом. Что же делать? Надо что-то срочно предпринять! Надо бежать отсюда!

Она огляделась. Ей показалось, что двенадцать змеиных голов глядят на нее, насмешливо спрашивая: «Куда? Как?»

«Для начала нужно спрятаться», — подумалось Аюне.

Быть может, если выиграть немного времени, все разрешится само собой. В крепостях накхов, как говорят, полно укромных мест и закоулков. Они ведь любят нападать из засады. Надо отыскать убежище.

Аюна направилась по выложенной камнем дорожке вдоль сада, по которой недавно ушел саарсан. Двери в сад остались приоткрыты, стражи видно не было. Эта крепость вообще мало походила на Лазурный дворец — ни роскоши, ни вездесущих дворцовых слуг и рабов.

Она покинула сад и вошла под арку в скупо освещенный сводчатый коридор. Неподалеку виднелись широкие каменные ступени, ведущие в какой-то зал. Из-за распахнутой двери доносилось негромкое скорбное пение. Аюна встревожилась, силясь понять, что там происходит. О чем бы ни пели неведомые люди, они пели на древнем языке накхов. Прислушавшись, царевна услышала повторяющееся имя саардаса Мармара. Должно быть, это обряд над телом, сообразила девушка.

Она еще не решила, что делать с этим знанием, — в этот миг надрывно, выворачивая душу, взвыла труба. Из залы на лестницу повалила толпа воинов в черном, на бегу выхватывающих оружие. Они промчались мимо ошеломленной Аюны, не обращая на нее никакого внимания. Царевна прижалась к стене, чтобы в полумраке ее не сбили с ног. Наконец последний воин исчез за углом. Выждав еще немного, Аюна поднялась наверх по ступеням и осторожно заглянула внутрь.

Сквозь узкие бойницы в залу пробивался неяркий предзакатный свет. Он освещал каменный помост, на котором лежал мертвый Мармар. Вокруг него было разложено оружие, принадлежавшее воину при жизни. В изголовье лежали ячменная лепешка и винный бурдюк.

Аюна с невольным сожалением смотрела на молодого воина. В отличие от прочих накхов, Мармар не был ей неприятен. Она вспомнила, как совсем недавно явно смущающийся близостью царевны Мармар сопровождал ее в главный храм Солнца, как поглядывал на нее с плохо скрытым восхищением. Ей вдруг отчего-то захотелось разрыдаться и попросить у саардаса прощения. «Но ведь это не я виновата, а Ширам!» — промелькнула услужливая мысль. Аюна с ненавистью процедила имя бывшего жениха, обещая припомнить ему и эту смерть.

Вновь грозно взвыла труба, будто подстегивая Аюну не медлить. «Накхи бежали к выходу, — быстро сообразила она. — А что, если…»

Она схватила сложенный черный плащ, лежавший у ног убитого, колчан со стрелами и лук и кинулась к двери.

«Господь Исварха, защити меня и дай силы!»

Она бежала, не чуя под собой ног. Где-то впереди слышались резкие слова приказов. На нее, кажется, никто не обращал внимания. Бегущие воины один за другим останавливались, занимая места у бойниц. Иные следовали дальше, подгоняемые выкриками: «Быстрее, быстрее!» Наконец она увидела выход — дощатый настил, по которому сбегали вниз вооруженные люди, до глаз закутанные в черное. Аюна шмыгнула следом. «Лишь бы не узнали», — крутилось у нее в голове. Она замедлила бег, нащупывая треугольную полость, закрывающую нижнюю часть лица до самых глаз, и дрожащими пальцами начала пристегивать ее к капюшону.

— Чего встал? Вперед!

Резкий толчок в спину едва не сшиб девушку с ног. Аюна чуть кубарем не покатилась с мостков вниз.

Внизу, там, где тянулся боковой переулок, ведущий под стенами крепости к воротам, суетились люди в таких же, как у нее, плащах. Они поспешно разбирали мостовую. Вдруг Аюна увидела под вывороченными камнями длинные цепи. Воины ухватились человек по двадцать за каждую из трех и с дружным ревом потянули на себя. Посреди переулка из-под земли начала подниматься дощатая стена.

— Крепи! — слышалось рядом. — Заваливай!

Еще мгновение, и они перегородят улицу!

Аюна подхватила с земли один из вывернутых камней. Он оказался так тяжел, что у царевны чуть глаза не вылезли из орбит. Стараясь не показывать, как ей трудно, она потащила камень к поднимающейся стене. Улучив подходящий момент, она отбросила его и метнулась в щель между стеной ближайшего дома и толстенной деревянной изгородью.

А теперь бежать — как можно скорее! Короткими перебежками, чтобы не попадаться на глаза накхам, прижимаясь то к одной стене, то к другой, царевна бросилась вперед. Со стороны Лазурного дворца уже гремел, усиливаясь, конский топот. «Это отец! Я спасена!» — колотилось ее сердце. Забыв о недавних опасениях, она бросилась вперед. Вдруг что-то резко ударило ее по ногам.

Она рухнула наземь, и тут же несколько человек навалилось на нее сверху.

— Рот затыкай! Вяжи! — слышались возбужденные выкрики.

— Э, да это накхини!

— Думаешь, она тебя нежнее убьет? Вяжи крепче! Потащили!

Аюна извивалась, стараясь освободиться, но без всякого успеха. Она слышала, как мимо промчались всадники; раз до нее донесся яростный голос отца. Вновь попыталась вырваться и тут же получила чем-то тяжелым по затылку. Мир вспыхнул яркими красками перед ее закрытыми глазами. И тут же погас.

Она пришла в себя оттого, что кто-то хлестал ее ладонью по щекам.

— Накхини поймали! — радостно объяснял кто-то. — Как велел ясноликий, мы следили за башней. А эта вот с луком выскочила, когда государь к крепости поехал. Пряталась, убить его хотела! Ну мы ее и того…

Чьи-то сильные руки подняли ее с земли и резко поставили на ноги. Кто-то сунул пальцы за полость, закрывавшую лицо, чтобы сорвать ее. Аюна попыталась вытолкнуть кляп, чтобы куснуть наглеца, но лишь промычала что-то невнятное.

— А ну не дергайся! — зло крикнул чужак, открывая ее лицо.

Прямо перед ней, обдавая жаром, в сгустившейся тьме возник пылающий факел.

— Молодцы! Всем от меня награда, — послышался рядом знакомый голос. — А сейчас возвращайтесь на место. Нельзя оставлять накхов без пригляда.

— А как же она?

— Уж как-нибудь справлюсь.

Обладатель знакомого голоса схватил ее за плечо и развернул к себе. Затем, когда похитители удалились, вытащил у царевны изо рта кляп, отбросил его в сторону и спросил удивленно:

— Аюна? Что ты здесь делаешь?

Царевна радостно вскрикнула — перед ней стоял Киран, муж ее старшей сестры. В кольчуге, с убранными под шлем длинными волосами, без обычных при дворе румян и белил, она его едва узнала.

— Киран! Слава Солнцу, это ты! Я уж думала, эти грубияны меня убьют…

Царевна облизнула разбитые губы:

— Ты знаешь, что меня похитил Ширам?

— Весь город знает, сестрица. Мы сторожим под стенами уже давно. Но как…

— Я от него сбежала. А тут они… Развяжи меня скорее!

— Да, конечно!

Киран принялся распутывать узел, стягивающий ее запястья.

— Ты сбежала от накхов? — с улыбкой спросил он. — Правда? Вот чудеса!

— И знаешь ли, это было нелегко!

Царевна, освободившись от пут, встряхнула руками:

— Я, кажется, потянула спину, пока тащила этот камень!

Внезапно ощутив ужасную усталость, она оперлась спиной о стену.

— Отведи меня к отцу. Он, наверно, возле накхской крепости, я недавно слышала его голос…

— Погоди, погоди. К отцу пока возвращаться не стоит.

— Это еще почему? Я же освободилась! Надо скорее сообщить ему…

Киран прижал палец к ее губам:

— Ты что же, не знаешь о брачных обычаях накхов?

— И знать не хочу! Сегодня я отказала саарсану. Швырнула обручальный браслет прямо ему в рожу!

— Ну да… — Ее зять скрестил руки на груди, внимательно разглядывая царевну. — Примерно так мне и рассказали. Теперь, по накхским обычаям, у Ширама два пути. Первый — требовать у твоего отца возмещение за оскорбление серебром по твоему весу. Второй — начинать войну.

— Войну? Это всего лишь мятеж. Сейчас отец захватит крепость накхов, Ширама бросят в подземелье и…

Киран тяжело вздохнул:

— Мы только-только задавили мятеж в столице. В стране полно бунтовщиков. Если еще и саарсан накхов поднимет восстание, твоему отцу и моему дорогому тестю придется очень нелегко!

Аюна нахмурилась и невольно вздрогнула, представляя себе толпы воинов в черных одеяниях, хищными темными волнами захлестывающих Лазурный дворец.

— Но почему бы не заплатить? Что для отца какой-то мешок серебра?

— Мешок серебра — ничто, — кивнул Киран. — Но государь не пойдет на это. Он потеряет не деньги, а лицо… Впрочем, есть и третий выход — самый лучший для него сейчас.

— Какой? — с подозрением спросила Аюна.

Голос государева зятя был мягким и спокойным, но его холодный взгляд не сулил ничего доброго.

— Государь может примириться с Ширамом. Сейчас ему это выгоднее всего. И они оба сделают вид, будто ничего не случилось. Ты ничего не говорила саарсану, он ничего не слышал…

— Нет! Мой отец не поступит так! — жарко зашептала девушка. — Он любит меня, он не сделает меня несчастной! Он обещал дать мне время…

Киран развел руками:

— Ты же сама видишь, что времени у него сейчас нет! Я не твой отец и не могу тут ничего сказать. Одно знаю наверняка — связываться сейчас с мятежным Накхараном для государя было бы очень некстати. А вот сильный союзник ему жизненно необходим.

— Что же делать?! Я ненавижу Ширама, я не могу быть его женой, ведь я…

«Люблю другого», — хотела сказать она, но сдержалась. Она помнила, как Киран высказался насчет ее чувств к Аорангу. Это для нее он может быть самым лучшим, умным и добрым из людей. Для прочих же, кроме ее дяди, он хуже чем никто. «Ради его же безопасности лучше даже не вспоминать о нем сейчас…»

Киран кивнул, глядя на взволнованную царевну в пыльном накхском плаще. Он прекрасно понимал, о чем она сейчас думает. Как удивительно, что ей удалось сбежать от накхов и угодить в руки именно его воинам! Господь Исварха необычайно милостив к нему. А вот от Ширама воистину отвернулась удача…

— Не бойся, девочка. Пойдем, я отведу тебя к твоей сестре. Я спрячу тебя в нашем дворце, и никто не будет знать, где ты. Мы с Джаяли исподволь подготовим государя к твоему чудесному спасению. Он мудр и наверняка отыщет правильное решение. Главное сейчас — не попасть ему под горячую руку…

— Благодарю тебя, дорогой Киран! — воскликнула Аюна, пылко обнимая его. — Ты очень добр!

— Спасая тебя, я спасаю всех нас. — Государев зять ласково, но твердо отодвинул от себя свояченицу. — А пока давай поспешим. Я отведу тебя в наш дворец и вернусь. Не хватало еще, чтобы тебя кто-то здесь заметил…

Глава 13. Конец договору

Сгущавшиеся над столицей сумерки не мешали Шираму разглядывать следы на земле. Дорожная пыль — не лучшее место, где они сохраняются. Но пока что они лежали перед опытным взглядом маханвира подобно записям на обожженной глиняной табличке. Вот здесь конь играл под седоком — сильный и норовистый, он желал мчать вперед, но всадник заставлял его пятиться и крутиться на месте. Отпечатки подков со знаком солнечного венца с двенадцатью лучами без всяких сомнений говорят, из чьей конюшни был этот жеребец.

А вот другие отпечатки. Следы женщины — узкая, маленькая нога. Девушка заскочила в седло так, будто делала это тысячи раз. Впрочем, должно быть, так и есть. А вот и второй след. «Похоже, глаза меня не обманули — это саконские ишиги».

Саарсан поманил к себе нескольких воинов, стоявших чуть в стороне:

— Вот следы. Их оставили молодая женщина — невысокая, русоволосая, зеленоглазая — и мужчина, коренастый сакон, очень сильный… — Он запнулся. — Возможно, это ходячий мертвец, поднятый бьярскими заклятиями. Оба чрезвычайно опасны. Ее лучше доставить живой. Его сожгите. И постарайтесь не прикасаться к телу…

— Саарсан! — К Шираму подскочил один из наблюдателей. — Сюда приближается государь! Он на боевой колеснице! За ним большой отряд.

— Ну вот и он, — процедил повелитель накхов.

Неужто Ардван решил напасть? Нет, вряд ли! Государь — опытный воин. Ему ли не понимать, что крепость с налету не взять? Тем более близится ночь, а в темноте арьи видят куда хуже накхов.

Кто же были похитители Аюра? Как умудрились так быстро узнать о том, что царевич направляется сюда? И столь дерзкое нападение прямо перед воротами накхов… Что за странная пара — сакон и вендка? Ширам уже в который раз вспомнил нападение в старой крепости у брода…

— Пора уходить, — напомнил задумавшемуся саарсану один из его воинов, стоявших рядом. — Очень скоро Ардван и его люди будут здесь!

— Уходите, — кивнул Ширам. — Если вдруг что, приготовьте гостям достойную встречу.

— А как же ты?

— Мне нужно поговорить с государем. Пока слова еще могут что-то значить.

Боевая колесница с грохотом неслась к воротам Верхнего города. Следовавшие за ней всадники были полны решимости при необходимости защитить стоящего на ней государя. Каждый из них понимал, насколько опасна эта безрассудная вылазка. Пусть накхи и не самые ловкие стрелки, но среди сотен пущенных стрел найдутся и те, которые попадут в цель. Однако же Ардван, кажется, совсем потерял голову. Пока что лишь на словах, но с такими выездами очень может быть, что и на деле государь скоро окажется без головы. Конечно, никто из мчавшихся за колесницей государя не посмел бы сказать это вслух. Но каждый из них сейчас уже мысленно попрощался со всем, что было ему дорого.

Повелитель стоял в своей колеснице, наложив стрелу на тетиву лука, готовый покарать любого ослушника или же просто сорвать злость на ком-либо замешкавшемся уступить ему дорогу. Трубки с костяными шариками, закрепленные на жестком кожаном нагруднике каждого из коней его колесницы, завывали на ходу, наполняемые встречным ветром. Но привычные к этому вою кони мчали, наклонив головы, увенчанные длинными бронзовыми рогами — пиками. Возница, лучший во всей Аратте, подгонял их бичом, понимая, что от скорости и силы его упряжки, быть может, зависит не только жизнь повелителя, но и судьба всей державы.

Башня накхов была уже совсем близка, углом выступая навстречу площади, словно мертвая скала. Возница напрягся, ожидая встретить тучу стрел и поднимающиеся между плит мостовой заточенные колья. Однако ничего этого не было. Впереди одиноко маячила фигура воина. Тот стоял прямо посреди пустой улицы, словно не боевая колесница неслась прямо на него, а порыв ветра, способный лишь взбодрить уставшего путника. Впрочем, воин казался не то чтобы уставшим — скорее дремлющим. Он чуть покачивался, будто и впрямь стоял под несуществующим ветром.

— Это Ширам! — узнавая воина, крикнул государь. — Остановись! Стой!

Не заставляя повторять приказ, возница натянул поводья, и обученные кони встали будто вкопанные в нескольких шагах от саарсана накхов.

— Негодяй! Где мой сын? Где моя дочь?! — закричал Ардван, вскидывая лук и натягивая тетиву.

— Я полагаю, арьи соображают не менее быстро, чем летят их стрелы, — хладнокровно ответил Ширам.

Государь прикусил губу. Дерзкий накх был прав — мертвец вряд ли смог ответить бы ему на заданные вопросы.

— Как ты смеешь так говорить со мной, змеево отродье? — рявкнул он, все же опуская лук.

— Позволь, я буду отвечать по порядку, — заговорил Ширам, не сходя с места. — Твоя дочь, моя нареченная, находится сейчас в доме жениха. Ты сам отдал ее мне, сам соединил наши руки. Я не могу позволить тебе быть несправедливым перед небесами.

— Ты? Мне… позволить?

Ардван онемел от такой наглости. Но его собеседник, глядя государю прямо в лицо, спокойно продолжал:

— Твоего сына только что похитили. Вначале я подумал, что это дело рук твоих людей. Но вскоре усомнился в этом. Когда же ты примчался сюда, рискуя быть убитым, я убедился, что ты здесь ни при чем. Что же касается того, отчего я смею так говорить с тобой, государь… Много веков и мой род, и все накхи честно служили Аратте. Никто и никогда не замышлял против государей ничего дурного. Никто и никогда не предавал ни тебя, ни твоих пращуров в бою или на совете. Когда в день Битвы Позора был заключен договор между нашими народами, мы ставили лишь два условия. Первое — сохранение оружия в обмен на службу, и второе — справедливость к накхам. Каждый из нас готов был принять смерть за преступления против закона Аратты. Каждый готов умереть, служа своим повелителям. Мы сдержали данное слово. Ты нарушил. Между нами нет больше договора.

У Ардвана перехватило дыхание. Его вдруг осенило, что если так — речь идет уже не просто о мятеже, а о вражеском войске в самом сердце его страны. Ни Ширама, ни кого-либо из его людей не интересуют условия примирения. Они не предъявляют требований и не собираются идти на уступки.

— Ты предатель!.. — зашипел разъяренный государь.

Мысли его метались. Никогда прежде он не сталкивался с такой неслыханной дерзостью. Однако Ширам как будто и не слушал его.

— Но твой сын, вероломный Ардван, повелитель арьев, твой сын Аюр — мой друг, — продолжал он. — Ты еще не узнал его после возвращения. Так вот, я скажу тебе: покинув дом вздорным мальчишкой, он вернулся мужчиной. Он на себе испытал, что такое благородство и доблесть, что такое предательство и справедливость. Его похитили на моих глазах. Я не успел этому помешать. Это моя вина. Дальше уж тебе решать. Если хочешь, стреляй — ты умрешь спустя мгновение после меня. Если хочешь, я готов заключить с тобой перемирие, покуда не будет найден Аюр. Тогда мы вернемся сюда же и продолжим с того места, с которого начали. Я сказал.

Ширам повернулся спиной к государю и поднял голову, глядя на тонкое лезвие лунной косы, сияющее в темно-синем небе. Косы, отсекающей ненужное, прерывающей жизни всех живущих.

Ардван не отрываясь смотрел ему в спину, борясь с желанием даже не выстрелить — подлый накх не заслуживал почетной смерти воина, — а смять его боевой колесницей, растоптать копытами коней, измазать плиты мостовой ошметками гнусного изменника! И в то же время, слушая Ширама, он с ужасом осознавал, что в словах саарсана есть смысл и что трон Аратты только что потерял свою самую надежную опору… Что, быть может, вот эти всадники, окружившие его, — последнее и единственное, что у него осталось…

От этого ощущения Ардван покрылся холодным потом. Казалось, что смерть, усевшись на кореннике его упряжки, обернулась и хохочет, скалясь, ему прямо в глаза. Привычный мир, великая Аратта, оплот покоя и порядка, рушилась и таяла, как песочная крепость во время прилива. Если сейчас он не сможет переломить неумолимый ход событий, значит все кончено — прежней Аратты больше нет и не будет.

— Где следы? — глухим тихим голосом спросил Ардван.

— Там, где стоит твоя колесница, — поворачиваясь, ответил Ширам. — Вы их затоптали.

— Ты сделал это нарочно?

— Да. Теперь лишь я могу сказать, что это были за следы и каковы на вид похитители. А твоим следопытам, государь, тут уже нечего делать.

— Ты мерзавец, Ширам!

— Как скажешь. Это что-то меняет?

Ардван взглянул на накха с бессильной ненавистью:

— Хорошо, я поверю твоему слову. Но Аюна должна вернуться во дворец сегодня же. И горе тебе, если…

Государь прикусил язык, понимая, что, если до Ширама дошли сплетни о царевне и мохначе, то слова вроде «обесчестил» могут вызвать у него только смех.

— Горе тебе, если ты обошелся с царевной недостойно!

— Я не могу этого сделать, — ответил повелитель накхов. — Ибо у меня нет уверенности, что, когда мы найдем Аюра, ты любезно привезешь ее ко мне в крепость. Но если хочешь, то можешь видеться с ней здесь. Единственное условие — приходи один. Если у тебя больше нет других пожеланий, я предлагаю начать поиски.

* * *

Аюр прислушивался, стараясь тщательно запомнить доносившиеся сквозь плотную ткань звуки. Вначале, когда ему ремнями стягивали лодыжки и запястья, он пытался сопротивляться, дергался и вырывался, но тупой удар по затылку лишил его чувств. Он пришел в себя, когда неизвестные перетаскивали его через каменную стену, не особо заботясь о его самочувствии. Он довольно болезненно ударился о выступ стены, но промолчал, стиснув зубы. Тем, кто нес его дальше, явно не было дела, тащат они мешок репы или сына повелителя Аратты. Судя по выговору, то были какие-то местные простолюдины. Они тихо переругивались между собой, споря, как лучше нести связанного. В их разговоре не было ничего полезного.

Затем его прислонили к стене, открыли какую-то дверь и поволокли вниз. Аюр насчитал двадцать ступеней. Вновь грохнул засов. Царевича втащили в холодное и сырое помещение. Сняли путы, сдернули с головы ткань, и, покуда наследник престола моргал и вертел головой, стараясь понять, куда его притащили, похитители вышли.

— Эй, вы! — крикнул он вслед ушедшим. — Идите к моему отцу и скажите, что так он от меня ничего не добьется!

— Они не пойдут к твоему отцу, — послышался вдруг из темноты чей-то негромкий надтреснутый голос.

— Кто тут? — обернулся царевич, стараясь разглядеть говорившего. Но подземелье было погружено в кромешную тьму.

— Тот, кто был здесь до тебя и теперь здесь же, рядом с тобой.

— Но имя? У тебя же есть имя? Я — царевич Аюр, сын повелителя Аратты!

— Да, я понял. Кто бы еще требовал у серых, как пыль, стражников отправляться к своему отцу, не называя его по имени?

Аюр встал, держась за стену, и, морщась от боли, сделал несколько шагов к говорившему.

— Я — царевич Аюр, — повторил он. — Мне не место здесь.

— А кому место?

Судя по голосу, говоривший был очень немолод. Еще царевичу показалось, что чересчур дерзкий старец разговаривает с северным выговором. Но впрочем, Аюр не слишком разбирался в наречиях отдаленных уделов. В холодном лесном краю, называемом Бьярмой, он никогда в жизни не бывал, да и не собирался туда.

— Слушай, старик, я не знаю, почему ты здесь сидишь, да мне и дела до того нет, — нетерпеливо ответил он. — Но за мной уж точно никакой вины нет!

— Твоя вина уже в том, что ты сын повелителя и наследник престола.

— Что за наглость! Я хочу знать, с кем я говорю! — возмутился юноша.

— Со мной.

— Я не вижу тебя!

— От моего имени тебе знаний не прибавится. А то, что не видишь… Зачем тебе меня видеть? Ты в своей жизни много лет ходил, широко открыв глаза, но много ли увидел?

— Много, — удивленный поворотом разговора, ответил Аюр. — Я пересек весь Змеиный Язык с восхода на закат, побывал в Затуманном крае, видел разные земли и племена. Видел зверей, о которых никто здесь и не слыхивал…

— И не видел, как погибает Аратта, — вздохнул старец в темноте. — Что толку, что ты видел зверей и людей, если так и не узрел главного?

— К чему все эти речи? Я хочу выбраться!

Аюр на ощупь отыскал дверь и стал колотить в нее кулаками.

— Ребенку, для того чтобы увидеть свет и выйти из чрева матери, приходится ждать девять месяцев. Ты уже не ребенок, но все еще не созрел, чтобы увидеть свет.

— Да кто ты такой?

— Не это должно тебя тревожить, — со вздохом ответил старческий голос. — Лучше поразмысли в тишине о том, что услышал, а я пока посплю…

Глава 14. Три ножки трона

Хаста спускался по лестнице, обдумывая данное ему поручение. Что мудрить — на службе у святейшего Тулума он не только освоил грамоту и счет, не только познал тайный смысл древних свитков Ясна-Веды, но и изрядно развил врожденную ловкость и изворотливость. Мысли его крутились вокруг идеи тайно проникнуть в городскую крепость накхов: как-нибудь прокрасться, тихо затаиться, покуда не будет меняться стража, и прошмыгнуть юркой мышью…

Однако его быстрый холодный ум решительно отметал привычные, но негодные в данном случае уловки. Ему вспомнился Ширам в ту ночь, когда Учай обстрелял мамонтов огненными стрелами. Израненный саарсан, едва живой, открыл глаза и принялся убивать с той же неотвратимостью, с какой делал это всегда. А в крепости воинов, подобных Шираму, — сотни. Уж точно они не станут расспрашивать лазутчика, для чего это он хоронится в тени, — схоронят его сами, да так, что больше никто и не найдет…

«Нет, плохая мысль. А если броситься к стенам крепости с криком, что мне нужно говорить с саарсаном? Тоже глупо. Тогда стрелами угостят арьи, так что и рта открыть не успею. Хотя, может быть…»

Хаста разжал кулак и подкинул на ладони золотую пластину. На пластине была выгравирована печать святейшего Тулума, окруженная словами благословения. Что ж, если нельзя пройти лунной тенью, то придется прибегнуть к ослепляющему сиянию Исвархи.

Никогда прежде со дня основания столицы Верхний город не спал столь тревожно. Дома знатных накхов, каждый из которых представлял собой неприступную башню, были объединены в одну крепость. Напротив нее во всех улочках, прилегавших к главной дороге, ведущей к воротам, стояли отряды городской стражи и телохранители высших вельмож Аратты. Ворота были закрыты. Никто не мог ни покинуть Верхний город, ни войти в него. Объявленное государем перемирие, кажется, мало что изменило.

Плохой мир, конечно, лучше доброй битвы. Но веры накхам больше не было. Будто пелена упала с глаз арьев, и только сейчас они поняли, что извечный коварный враг, столетия копивший силы, наконец поднялся и ударил, словно притаившийся в камнях змей. Тому, кто им доверится, не будет спасения.

Городские стражи, оградившись щитами, в молчании наблюдали за угловатой каменной громадой, ожидая вылазки. И чем дольше ее не было, тем больше в сердцах стражников крепло убеждение, что под предлогом перемирия накхи замышляют нечто ужасное. Осталось только понять, что именно…

— С дороги! С дороги!

Воины храмовой стражи, расталкивал народ, освобождая путь невысокому, но очень важному с виду рыжему жрецу в ослепительных златотканых одеяниях, — целая дюжина телохранителей, как положено высшим служителям Исвархи. На голове у жреца красовалась двенадцатилучевая диадема, подобная той, в которой выходил встречать Зимнее Солнце сам государь, а в руках он держал высокий посох, увенчанный золотым полудиском.

Сотник отряда городской стражи поспешил навстречу нежданному гостю. Тот глянул на него, как на бродячего пса:

— Где это произошло?

— Что — это?

Достославный Хаста не удосужился объяснять. Впрочем, польщенный вниманием столь высокопоставленного лица глава стражи и без объяснений догадался, о чем его спрашивают, и ткнул острием копья куда-то вперед:

— Да, считай, прямо здесь. Там напали на царевича. Потом, увы, государь на своей колеснице приехал и затоптал следы…

Рыжеволосый жрец отмахнулся от него:

— Осветите землю факелами!

Храмовые стражники окружили место, где состоялось похищение, и склонили факелы к земле.

— Сомкните щиты надо мной! — с надменностью прирожденного вельможи продолжал распоряжаться Хаста.

Затем он опустился на колено, приложил к земле правую руку, прижал левую к сердцу и прикрыл глаза, будто вслушиваясь в собственные ощущения.

Свидетели происходящего замерли, благоговейно глядя на волшебное действо. Наконец жрец шумно вздохнул, вновь открыл глаза, поднялся и воскликнул звучным голосом:

— Свидетельствую и объявляю именем храма всемогущего, всеведущего Исвархи, что саарсан накхов Ширам, сын Гауранга, не похищал царевича Аюра и непричастен к его похищению!

Толпа стражников, поставленная здесь приказом нового Хранителя Покоя, дабы никого не впускать в твердыню мятежников и не выпускать их наружу, издала дружный вздох, в котором отчетливо слышалось облегчение. Стоя здесь, почти на виду у остроглазых накхов, каждый из стражников уже мысленно попрощался с жизнью. Ибо начнись что — мало кто из них уцелел бы. А если Ширам ни при чем, так, может, и схватки не будет?

— Ширам, сын Гауранга, — между тем громко вещал Хаста, — ты сказал правду, но ты сказал не все! Я желаю говорить с тобой с глазу на глаз!

* * *

Услышав голос, громко выкликавший его имя, Ширам остановился и оглянулся. Впрочем, его не слишком интересовало происходящее сейчас на улице. Ночная стража на стенах несла привычную службу с удвоенной бдительностью, а все прочие старались как можно меньше привлекать к себе внимание. Каждому из накхов отчетливо казалось, что Ширам желает убить именно его и непременно самым изощренным из тысячи известных ему способов. После заката вся крепость накхов была обшарена от крыши до самого глубокого подвала. Невеста саарсана исчезла, растворилась в ночи, будто и не было ее тут вовсе.

Ширам самолично осматривал одни покои за другими, пока вдруг не застыл у смертного ложа Мармара.

— Плащ, — выдохнул он.

Он повернулся к шедшим за ним воинам:

— Пропали и его плащ, и лук. Никто из нас не взял бы вещь мертвеца, ибо мертвые возвращаются за тем, что им принадлежит. Это Аюна, и она сбежала! Вы слышите меня, накхи? Изнеженная царевна сбежала из-под носа у сотен воинов! Чем мы смоем этот позор?

Он обводил немигающим взглядом лица собравшихся, и каждый, на кого падал этот тяжелый взгляд, хотел умереть прямо здесь, на месте. И как высокую милость готов был просить дозволения умереть, кинувшись в самую гущу боя.

— Мы должны найти ее и вернуть, прежде чем государь узнает о ее побеге…

Ширам задумался. Для того чтобы отыскать Аюну, следовало выбраться из собственной твердыни, окруженной городской стражей, как сахарная голова — осами. Конечно, дело может закончиться схваткой, но придется на это пойти…

Он вспомнил девушку, отчаянно похожую на своего брата, запустившую в него обручальным браслетом. Сейчас, когда все зашло так далеко и каждый новый шаг грозил неминуемой гибелью не только воинам, чья участь — вечный поединок со смертью, но и всей еще совсем недавно великой державе, — чего он ждал от этой девушки, чего хотел? Да, она была прелестна. Не так, как бывают хороши накхини, гибкие и сильные, будто виноградная лоза, черноокие или зеленоглазые, с резкими чертами лица. Золотоволосая Аюна казалась нежной и мягкой, цветком, который легко стоптать неосторожным шагом…

Но стоила ли эта красота всего того, что уже свершилось и неминуемо свершится вскорости? Что такое женская привлекательность? Надолго ли она переживает красоту цветка? Увянет и забудется, как и не бывало. Но все прежние мысли саарсана о новом мире, о едином народе, в котором не будет ни арьев, ни накхов, — все то, с чем он связывал будущую женитьбу, — неужели все это развеется по ветру? Еще недавно Ширам хотел лишь просить свою невесту о помощи — найти объяснение внезапной немилости государя. И вот теперь, как отсеченная голова, летящая наземь, все еще смотрит на бегущее тело, последним усилием желая понять, что происходит…

В этот самый миг внизу раздался громкий голос, зовущий его по имени, и на этот раз Ширам его узнал.

— Должно быть, боги услышали мои слова и шлют мне помощь, — тихо прошептал саарсан, дивясь, что в помощники ему Отец-Змей избрал жреца своего противника Исвархи.

Но уж точно не ему обсуждать причуды богов!

— Впустить жреца, — приказал саарсан. — Но только его одного.

Хаста с некоторой опаской глядел, как из-за зубцов боевой галереи выдвигается толстый брус и с него вниз опускается большая плетеная корзина на крепкой веревке. Наблюдая за ее спуском, он обдумывал, стоит ли громко возмутиться столь неподобающим важному жрецу способом перемещения в пространстве, как вдруг перед храмовой стражей появился молодой арий в роскошных бронзовых доспехах — должно быть, предводитель отряда чьих-то телохранителей.

— Ясноликий Киран, под рукой которого столичное войско, запретил пускать кого-либо в крепость наших врагов, — заявил он. — Будь то солдат, торговец или жрец!

— Мне нет дела до слов военачальников, как солнцу нет дела до криков осла. Мой повелитель там. — Хаста высокопарно простер длань в сторону чернеющего неба. — Лишь святейший Тулум имеет право отдавать мне приказы.

— Может, и так, — не унимался юнец в дорогих доспехах. — Но я получил приказ. И не позволю…

Хаста кивал в такт его словам, задумчиво втирая в руки подобающие жрецу маслянистые благовония. Потом, сняв с пояса изукрашенную флягу из тыквы-горлянки, откупорил ее и тремя глотками утолил жажду, едва удержавшись, чтобы не поперхнуться. Затем протянул флягу одному из храмовых стражей и приказал:

— Полей мне на руки — я касался земли, на которой было совершено преступление.

Стражник щедро плеснул из фляги в сомкнутые ладони жреца.

— Итак, я сейчас поднимусь в башню. Вы будете ждать меня здесь.

— Достопочтенный жрец! — резко напомнил о себе арий. — Покуда я не получу приказа от ясноликого Кирана или от самого государя, я не пущу тебя.

— Вот даже как?

Хаста широко улыбнулся:

— Что ж, не пусти. Вот тебе мои руки, держи их, и да поможет мне Исварха исполнить его волю.

Рыжеволосый жрец поднял руки, будто в молитвенном жесте, так что они едва не коснулись пламени одного из факелов, — и в тот же миг ладони Хасты вспыхнули. Шагнувший было к нему юноша в страхе отпрянул.

— Что ж ты? Держи! — как ни в чем не бывало предложил жрец, делая шаг вперед и протягивая горящие руки. — Ведь ты хотел меня удержать! Ты очень хотел!

Его голос утратил насмешливость и обрел силу:

— Этим пламенем, ниспосланным мне небом, я прокляну тебя и род твой! Да не взойдет на поле твоем семя! Да будут отныне плоды в садах твоих пристанищем червей! И вода в источнике да наполнится солью!

— Нет, нет! — в ужасе пятился ошеломленный арий.

Хаста встряхнул руками, и пламя погасло.

— Убирайся, выродок. — Не глядя на убегающего юнца, жрец молча направился к спустившейся на землю корзине, силясь за безучастностью скрыть глубокое удовлетворение.

Как же долго он мечтал прилюдно выкрикнуть эти слова арию… Но об этой его мысли не узнал никто. И вскоре скрип ворота возвестил о начале подъема.

* * *

Ширам бросился к раззолоченному жрецу и обнял его так, будто после долгой разлуки встретил любимого брата. Наблюдавшие эту встречу накхи замерли, не зная, что и подумать.

— Хаста, друг! Как я рад тебя видеть! Слава богам, ты здесь!

— Одному богу, храбрейший саарсан. Не забывай, что я все же представляю здесь властителя небес Исварху.

— Не беда, пусть даже и его. Пойдем! Может, хоть ты объяснишь мне, что происходит в столице…

— Честно говоря, — произнес Хаста, — я шел сюда с тем же желанием.

— В таком случае ты пришел зря, — нахмурился Ширам, выпуская жреца из могучих объятий. — Мне представляется, что в столице, во всяком случае в Верхнем городе и уж точно в Лазурном дворце, все сошли с ума. Ополоумели, одурели… Не знаю, как еще сказать. Утром Ардван встретил меня так, словно я плюнул на его тень. Я бы не позволил себе просить награду за то, что не раз и не два спасал его сына. Но с дворцовыми рабами говорят любезнее, чем он со мной! Чтобы найти объяснение этому, я отправился к своей невесте. Перед солнечным богом Исвархой она произнесла слова обета стать мне женой. Она приняла обручальные браслеты, такие же священные для каждого из накхов, как для арьев — двенадцатилучевой венец на твоей голове. — В голосе Ширама заклокотал утихший было гнев. — И что же? Прелестная Аюна сегодня швырнула мне их в лицо, требуя, чтобы я убирался прочь! Тем самым она оскорбила и Мать Найю, и Отца-Змея. Исварха свидетель — я был очень мягок! Любой другой накх просто отсек бы ей голову, не спрашивая, чья она дочь! — Саарсан на миг умолк, но все же продолжил: — А потом она сказала такое, от чего всякий мужчина, даже и дикий ингри, пришел бы в неописуемую ярость…

— Я не спрашиваю, что наговорила тебе эта вздорная девчонка… — начал Хаста, не скрывая любопытства.

— Не смей так ее называть! Как бы то ни было, она все же дочь государя и моя нареченная.

— Это, конечно, высокая честь — быть твоей нареченной. Но мне почему-то кажется, что она ее не оценила. И после этого ты хочешь, чтобы я не называл ее вздорной девчонкой?

— Да, я так хочу, — хмуро ответил Ширам.

— Как скажешь. Я буду именовать ее мудрой старицей. Так что же рассказала тебе мудрая старица?

Саарсан молча схватил Хасту за плечо и поволок за собой вниз по лестнице с крепостной стены.

— Ладно, ладно, я пошутил! Она не старица и не мудрая!

— Молчи! — цыкнул Ширам. И добавил куда тише: — Я просто не желаю, чтобы все прочие слышали о том, что моя невеста связалась с мохначом.

— Что?!

Накх притащил оторопевшего жреца во внутренний дворик к фонтану в виде многоглавой змеи.

— Она выкрикнула мне в лицо, что любит Аоранга.

Хаста изумленно поглядел на него, не веря собственным ушам. Конечно, он и сам пообещал дикарке Айхе прожить с ней год, но это был его личный подвиг. Но кто мог принудить дочь государя? Да, Аоранг не таков, как прочие мохначи, но уж точно не ровня царевне…

— Это правда?

— Не знаю. Поверь, мне нелегко об этом говорить. Но она сама так заявила мне на этом самом месте.

— Должно быть, она солгала, чтобы досадить тебе. Но все же… Какой странный выбор! Это так нелепо, что даже похоже на правду! Послушай меня, Ширам, — заговорил Хаста, быстро обдумав услышанное. — Сейчас я тебе скажу не как жрец, а как друг — если ты и впрямь считаешь меня другом. Наверняка эта любовь Аюны — просто блажь. В этом возрасте все девицы — полные дурочки. Да, я помню, что она царевна, средоточие всех прелестей и достоинств. Но я же обещал сказать тебе правду — вот ее и говорю. Скорее всего, она своими дерзкими речами взбаламутила отца, а тот сорвал злость на тебе. Самое худшее, что можно было сделать, — это идти за объяснениями к самой Аюне. Но ты это уже сделал… Я прошу тебя — забудь о ее воплях. Прости ее кощунство, если сможешь. Каждому из нас приходится делать выбор между «плохо» и «совсем отвратительно». Я сейчас вернусь к святейшему Тулуму, объясню ему, что произошло, а он убедит брата…

— Аюны здесь нет, — выдавил Ширам.

— Как — нет? Что ты с ней сделал?

— Ничего! — рявкнул саарсан. — Она сбежала! И не смотри на меня так! И не смей ничего говорить об этом, или я не вспомню, что недавно ты спас мне жизнь!

Хаста покачал головой, будто проверяя, крепко ли она держится на плечах, и примиряюще воздел руки:

— Я и не думал ничего говорить. Сегодня воистину день чудес! Впрочем, господь Исварха за день обегает все небесные пределы, так почему бы его земной дочери не пробежаться…

— Оставь свои шуточки, мне не до них.

— Честно говоря, мне тоже. Но все же это лучше, чем биться лбом о стену и заламывать руки, причитая без толку… Но если Аюна уже у отца, то можно объявить, что ты намеренно отпустил ее… Впрочем, нет. Если бы царевна вернулась во дворец, все бы об этом уже знали. Где же она? М-да, полагаю, Ардван будет недоволен таким поворотом…

Ширам пожал плечами:

— Какое мне дело до недовольства Ардвана? Накхи ему больше не повинуются. Он забыл то, в чем присягал сам и присягали его предки, принимая клятву верности у двенадцати великих родов Накхарана…

Жрец тяжело вздохнул:

— Погоди, погоди, Ширам! Я не спорю с тобой. Если ты говоришь о нарушении клятвы, значит так оно и есть. Я лишь хочу уточнить, касаются ли твои слова лишь Ардвана или же и его сына?

Саарсан на мгновение задумался и произнес холодно и резко, как говорил в прежние времена:

— Аюр не принимал клятву верности у накхов. Стало быть, мой народ не обязан ему служить. Но в то же время царевич непричастен к клятвопреступлению своего отца. И более того, перед тем как быть похищенным, Аюр примчался сюда, чтобы искать мира. А значит, моя верность ему нерушима, как и прежде, и я сделаю все, чтобы отыскать его. Но после этого я и мои люди вернемся в Накхаран. Уж во всяком случае — до восшествия на престол нового государя. Вот когда это произойдет — тогда и поговорим.

— Ты прекрасно сказал, Ширам! — притворно восхитился Хаста, глядя на саарсана со скрытой печалью. — Не всякому ученому мужу такое удастся. Твои слова и мудры, и глупы одновременно. Мудры они — потому что ты и впрямь говоришь, как подобает властителю. Ну а глупы — потому что жернова уже запущены и они смелют в муку все, что попадет между ними. И ты, и твой народ, и повелитель Ардван, и святейший Тулум, и я, и сама великая Аратта могут превратиться в зерно между жерновами.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты видел головы на въезде в город?

— Да, это мятежники, которых Хранитель Покоя хотел поднять на своего государя.

— Так и есть. А теперь мятежником стал ты. Не знаю, сменит ли твоя голова голову Артанака — я бы этого не хотел, — но только что у трона подрубили еще одну ножку. Согласись, на двух ножках сидеть очень неудобно!

— К чему ты клонишь?

Хаста поглядел собеседнику в лицо:

— Ты ведь осознаёшь, что следующей после Артанака жертвой заговора стал ты и твои накхи? То, что заговорщики пытались совершить в лесной веже, сегодня им удалось с блеском прямо перед твоими воротами. Да еще ты сам им помог, увезя Аюну. Об этом знает весь город, и никто уже не поверит, что Аюра похитил не ты. Теперь ты кругом виноват в бедах Аратты.

— Я видел тех, кто похитил царевича, — возразил Ширам. — Это была девица из леса, которая чуть не вышибла из тебя дух. И тот самый сакон, в которого Аюр всадил стрелу.

— Тот самый? Ты хочешь сказать…

Хасту передернуло. На память тут же пришли слышанные в детстве страшные сказания о ходячих мертвецах, поднятых заклятиями из земли. Он и сам не знал, верить им или нет. Бьярские чародеи были способны на многое…

— Для мертвеца он был очень быстрым, — добавил Ширам. — Но я готов поклясться, что узнал его.

— Очень странное дело, — тихо проговорил Хаста. — Сначала — Артанак, много лет бывший правой рукой государя. Теперь вот накхи. Следующая — храм. А если подломится и третья ножка трона, то останется одна-единственная, почти незримая. Именуемая божественностью государевой особы. Но устоит ли она перед жаждой власти?

— Ты красиво говоришь, Хаста. Но полагаю, ты пришел сюда не просто для того, чтобы я послушал твои речи.

— Маханвир, как всегда, мудр.

Ширам поморщился:

— Я больше не маханвир.

— Вот о том как раз и речь. Те, кто ножка за ножкой выбивает опору из-под трона, добивались именно этого и получили свое. Получили даже легче, чем рассчитывали. Теперь, когда царевич пропал, арьев натравят на накхов, те же в ответ примутся резать арьев. До тех, кто сеет и пашет, конечно, нет дела ни тем ни другим. Но скажу тебе по секрету — им придется тяжелее всего. В итоге Аратта останется без хлеба. И вскоре перестанет существовать.

Ширам вновь пожал плечами и хотел что-то сказать, но жрец опередил его:

— Быть может, тебе все равно. Но невелика честь для гордых накхов стать тряпичной куклой на пальцах бродячего лицедея.

— Чего ты хочешь, Хаста? Говори прямо.

— Мы должны действовать сообща. Ты и я, храм и накхи. Мы должны отыскать Аюра. Он станет залогом будущего союза. Да, Ардван вспыльчив и подозрителен, но вовсе не глуп. И когда успокоится, непременно начнет искать пути к примирению. Я слышал, вы уже заключили перемирие?

— Так и есть.

— Возвращение Аюра даст тебе возможность заключить новый мир. Полагаю, куда более выгодный для накхов. Если только…

Он не успел договорить. Со стороны улицы послышался рев трубы.

— Что-то произошло, — насторожился Ширам. — Похоже, пока мы тут беседуем, они готовятся к бою!

Он оттолкнул жреца и бросился к лестнице, ведущей к стенам. Хаста, подобрав длинные полы густо расшитого золотом одеяния, пустился следом.

* * *

Этим вечером коридоры и залы Лазурного дворца казались Ардвану непомерно большими и устрашающе гулкими. Обычная суета и многолюдье, десятки придворных, спешивших почтительно преклонить перед ним колено, едва он появлялся на пороге, — сегодня всего этого не было. Даже те немногие слуги, которые помогали ему разоблачиться, чтобы отойти ко сну, то и дело вздрагивали и прислушивались, ожидая шума с улицы. Конечно, государь в безмерной мудрости своей заключил с накхами перемирие, но можно ли верить этим порождениям Первородного Змея? Даже то, что у покоев государя сегодня не стояли те самые пресловутые порождения змея, отчего-то пугало. Будто мироздание одним махом изменило свой устоявшийся порядок, и никому не ведомо, что принесет эта перемена.

Перед закатом во дворец прибыл Киран и привел полсотни воинов городской стражи. Они встали у всех входов и у опочивальни государя, сменив Жезлоносцев Полудня. Те устроились спать прямо во дворце, готовые в случае необходимости вскочить и ринуться в бой.

— Прикажете мне остаться здесь? — склонив голову, поинтересовался зять государя.

— Нет, ступай к войску. Ширам непременно сдержит данное слово. Так что здесь можно ничего не опасаться. И вот еще что — завтра поутру я желаю видеть здесь всех вельмож, допущенных в Лазурный дворец. Эти трусы разбежались и заперлись в своих особняках, прячась за спинами телохранителей. Они что же, полагают, что моей власти недостанет подавить восстание? Что я не справлюсь с мятежным саарсаном? Он уже запросил мира! И где, я спрашиваю, где все те, кто еще утром клялся мне в верности? — раздраженно говорил государь. — Почему они не здесь? Где эти потомки храбрейших арьев? Прикажи утром собрать их здесь!

— Я все исполню, мой повелитель.

— А теперь ступай. Ты всегда был мне предан. Ты всегда первым видел измену под маской лживой верности. Я не забуду этого, покуда жив.

Киран поклонился, чуть придерживая ножны меча, и, выпрямившись, направился к выходу.

— Настало время, когда измена стала законом и слова чести бряцают, как истертая медь в кружке нищего, — вслед уходящему тихо проговорил Ардван.

Когда пришло время отойти ко сну, молчаливые слуги положили в постель серебряные грелки с горячей водой и тихо вышли, оставив государя одного. Ардван сидел на краю своего ложа, закрыв глаза, ощущая вокруг пустоту. Он чувствовал себя брошенным всеми. Хоровод теней кружился вокруг него.

Вот Артанак, которого он когда-то готов был считать братом. С которым отправлялся на свою Великую Охоту, карабкался по скалам, добывая горных львов, шкурами которых и сегодня покрыт его трон. Хранитель Покоя, всю жизнь служивший ему нерушимой защитой. Что посеяло в нем ядовитые семена измены? Какие слова нашли путь к его сердцу, вырвав прежние воспоминания о дружбе?

Да что Артанак! Вот и родной брат — можно ли верить ему? Его жрецы шастают повсюду, высматривая и вынюхивая, но об измене и заговоре ему стало известно от Кирана. А ведь Тулум наверняка знал, но медлил… Выжидал? Искал выгоду? Лишь верный Киран, которого заговорщики пожелали втянуть в свой круг, немедленно открыл ему глаза.

«Господь Исварха, как же я одинок! Совсем как ты там, в небе… Неужели и ты страдаешь в вышине так же, как я? Неужели моя боль — часть твоей? Ведь и ты, как и я, ходишь один и не можешь встретиться с той, кто была тебе дороже всех под небесами, черными и голубыми…»

Светильники гасли один за другим, из распахнутого окна веяло ночной прохладой. Ардван все не спал. Он сидел на краю постели, раскачиваясь и бормоча запретное во дворце имя.

— Аниран… Проклятье сладкозвучных песен забрало тебя у меня! Нет мне ни в чем опоры… Тяжело путнику без посоха! Невыносимо государю без верных. Зачем ты покинула меня, Аниран? Зачем погубила нашу любовь? Нет мне без тебя ни покоя, ни тени в палящий зной. Жажда иссушает меня, и сердце будто кусок засохшей грязи…

— Я здесь, Ардван… Я здесь. Открой глаза… Услышь меня, мой муж и повелитель…

От неожиданности Ардван вскочил с постели и начал озираться в поисках говорившей.

— Я здесь…

Голос разносился сверху. Она парила возле открытого окна, будто ночная птица, влетевшая в царские покои. Легкие одежды ее развевались, и золотистые распущенные волосы волнами сбегали на плечи.

— Ты?! Но как…

— Исварха услышал твою молитву, — звучал ее нежный голос. — Он не дал мне смерти в тот день. Он дал мне крылья и обратил в птицу. Сейчас же он сжалился над тобой. Иди ко мне… Иди ближе… Я научу тебя летать!

Ардван сделал шаг, затем еще один.

— Дай мне руку! Почувствуй, я живая! Теперь мы всегда будем вместе!

Государь как во сне протянул руку, прикоснулся к воркующей деве-птице и вдруг отпрянул:

— Ты — не она!

Веревка с узлами в тот же миг обвилась вокруг его шеи, резко натянулась… Ардван захрипел, хватаясь за удавку, но золотоволосая красавица повисла на нем, обрывая последние мгновения жизни повелителя Аратты. Наконец он дернулся и затих.

— Готово, — прикладывая к шее мертвеца два пальца, прошептала она. — Жаль, что он так и не захотел учиться летать. Так было бы куда забавнее!

Часть 2. Лес за кромкой

Глава 1. Дети Толмая

Челн-однодревка, спрятанный в утиной заводи, чуть просел, когда Высокая Локша и ее «дочери» втащили в него упирающихся Кирью и Мазайку. Одна из добродей встала с веслом, еще одна села сзади, рядом с пленниками, а Локша расположилась впереди, где лодка становилась узкой и острой.

— Ведите себя тихо, — устраиваясь поудобнее, объявила верховная жрица Ивовой керемети. — Незачем ерепениться. Ваш путь уже вас навсегда выбрал. Если захотите свернуть — сколько бы ни блуждали, все равно на него вернетесь. Так что ни к чему руками махать.

— Это мы еще посмотрим, к чему или ни к чему, — буркнул Мазайка. — Никто меня не выбирал! Все ты придумала!

Высокая Локша расхохоталась. Лицо ее выглядело будто замершим во времени. Ей можно было дать тридцать, и сорок зим, и даже сотню — таких лиц не бывает у живых женщин. Ее полуседые волосы свисали лохмами до пояса, подхваченные только расшитой речным жемчугом повязкой. Было в ее смехе что-то неприятное, каркающее, отчего неуютно стало не только похищенным детям, но даже молодым жрицам. Та из них, что стояла у весла, наклонилась, с силой оттолкнулась от берега и начала грести — умело, без плеска и брызг, опуская широкую лопасть весла.

— Никогда впредь со мной не спорьте! — ледяным голосом сказала добродея. — Глупы еще, ума не набрались.

— Набрались не набрались — наше дело, — дерзко ответил Мазай. — Мне есть кому ум в голову вложить. Меня дед обучит.

— Вергиз-то? Этот обучит! Помолчал бы уж.

Мазайка хмыкнул и отвернулся. Он много слышал об Ивовой керемети и живущих там добродеях. О дарах, которые привозят туда из всех земель ингри и даже дальше. Вот этот челн — тоже из даров. Такие народ Бобра делает, ходкие и остроносые. Вроде все как у всех, но нет — за таким не угонишься…

Локша восприняла молчание пленника как знак покорности и отвернулась, задумавшись о чем-то своем. Мазайка откинулся назад так, что губы его оказались совсем рядом с ухом Кирьи.

— Как буза пойдет, за борт прыгай, — еле слышно прошептал он.

— Какая буза? — в тон ему ответила девочка.

— Тихо, сама увидишь.

Он сел поудобнее и затянул негромко и заунывно, так что у сомов под водой от этой песни, должно быть, заныли зубы.

— Замучу я воду, замучу, Ключевую воду закручу…

Дальше песня призывала водяников и всех, кого они забрали к себе на дно с начала времен, прийти на зов, дабы забрать чужаков, посмевших стоять на пути у колдуна.

— А ну замолчи! — озираясь по сторонам, прикрикнула жрица, сидевшая рядом с ним.

— В том дому песен не слыхать… — тянул Мазайка.

— Умолкни!

Но парень не унимался, расписывая, как хозяин речной возьмет утопленниц в жены да изукрасит их раками, словно бусами. Жрица возмущенно схватила его за плечо и тряхнула — но не тут-то было. Мазайка обвил ее обеими руками за шею, обхватил затылок, резко запрокинул голову и лбом, будто камнем, ударил ее по носу. Добродея взвыла, зажимая разбитый в кровь нос и падая на дно долбленки. Ее подруга с веслом наперевес попыталась было развернуться, но поздно — Мазайка уже был рядом. Схватив ее руками за лодыжки, толкнул под колено плечом, дернул ноги на себя — и вторая жрица с возмущенным криком полетела в воду.

— Прыгай! — крикнул Мазайка и тут же бросился в воду с противоположной от барахтающейся жрицы стороны.

Не ожидавшая такой прыти Кирья первое мгновение замерла было. Этакими прихватками могли бы похвалиться ее братья Урхо или Учай, но никак не волчий пастушок! В тот миг, когда девочка пришла в себя и наклонилась над бортом, крепкая рука сцапала ее за ворот и бросила на дно возле стонущей от боли молодой жрицы.

— Ишь, злыдень, — прошипела Высокая Локша. — Вот, значит, как говорить будем? Ну так и по-иному можно!

Она повернулась к «дочери», подплывающей к долбленке с зажатым в руке веслом:

— Давай поскорее! А ты, — она сурово глянула на отрока, — отправляйся к своему деду, коли тебе ее участь без разницы! Давай плыви! Гнаться не буду, сам далеко ли убежишь!

Добравшийся уже почти до камышей Мазайка оглянулся. Увидел Кирью с глазами, полными слез. Сдвинул брови и повернул обратно к челну, будто его тянула к нему неведомая сила.

* * *

Учай запнулся перед дверью на пороге отчего дома и закрыл лицо руками, словно не желая отпускать видения последней схватки. Он уже почти победил. Оставалось совсем чуть-чуть! Едва живой Ширам позорно сбежал от него, бросив всю добычу. Еще день погони, от силы два — и в родовых песнях ингри на празднествах прославлялась бы его победа. Начало его великого правления!

А теперь он вернулся в родное селение, плетясь хвостом позади недавних соратников. Лишь пятеро самых молодых шли рядом с ним, браня трусость соплеменников. Угрюмые охотники ингри шагали впереди понурившись, словно с тяжелого похмелья. Многие из тех, кто вышел из селения в погоне за арьяльцами, больше никогда не увидят родной берег Вержи. Не сядут за стол, не лягут с женами, не отведают свежего хлеба. Преследование чужаков, вначале сулившее успех и богатую добычу, принесло много крови и мало толку.

У ворот селения возвращающихся из похода ждала толпа родичей. Вместо победных кличей воздух полнился стонами и плачем. Каждый третий из тех, кто отправлялся в погоню, раньше срока отправится нынче в Дом Дедов. Словно моровое поветрие вошло в земли рода Хирвы.

Затылок Учаю жгли неприязненные взгляды родовичей. Невысокий, тощий, нескладный, почти отрок — как они могли пойти за ним? Уж не злой ли дух овладел ими всеми? Будто прошел тот морок, когда сын вождя вел их в битву и они откликались с той же буйной яростью, с какой он взывал к ним. Никто не радовался его возвращению. Даже младшая сестра не вышла его встретить.

— Эй, Кирья! — крикнул он, переступая через порог.

Отчий дом встретил его тишиной и сумраком — только сестрин ручной ужик темной лентой проскользнул по земляному полу. Очаг совершенно остыл — было видно, что его не растапливали уже несколько дней. Под крышу прокралась зябкая сырость, влага проступила из земли и стен. Из еды в доме нашлась только крынка со скисшим молоком да зачерствевшая краюха хлеба. Из лаавы пищу никто не приносил — хочешь, так сиди, хочешь, иди на двор. Там все запасы на дереве, в клети на человеческий рост от земли от зверей упрятаны.

Учай вдруг ощутил, насколько устал. Он уселся на лавку, пустыми глазами оглядел темные закопченные стены, чувствуя, насколько чужой он под отчим кровом. Словно поход на Холодную Спину выдернул его из привычного круговорота жизни и выбросил, как занозу.

И все же где сестра? Девчонка непременно должна была выскочить вперед всех, дабы приветствовать старшего брата. А теперь и не просто брата, а старшего в роду! Но ее нет. И в дом она, похоже, давненько не заходила.

И дружка ее Мазайку в толпе вержан тоже видно не было. А это уже совсем нехорошо. От сестрицы пользы немного, одна радость — дом выметен да каша сварена. А вот внук Вергиза с его волчьей стаей — совсем другое дело… Там, на Лосиных Рогах, он, похоже, не на шутку разобиделся на Учая. Но обиды мальчишки — дело пустое! А вот оставлять селение без волчьей стражи…

Учай принялся грызть найденный сухарь, раздумывая, что ему делать дальше.

Мысли его метались; он знал, что надо действовать быстро. Сын Толмая отлично понимал: когда отступит первая острая скорбь, вержане будут искать виновного в поражении и гибели сородичей. И найти такового будет совсем не сложно… Стало быть, нужно опередить их.

Уж точно просить о милости нельзя. Жить в селении из жалости — хуже не придумаешь. Последнего ужа и то больше привечают, чем его. Что же делать-то?

Ища ответы на мучивший его вопрос, Учай вдруг кое-что вспомнил. Он встал, подошел к маленькой божнице и нашарил на полке давнишний подарок отца. Много лет назад, когда Учай еще и ходить-то не умел, Толмай привез с торжища в Ладьве мальцу потешку — сверху ручка, снизу шип и бегущие по кругу восемь глубоких, загнутых на концах прорезей — солнечных лучей.

— Это не просто забава, — назидательно сказал тогда Толмай. — Дривы такие вертушки из кости режут, чтобы вопрошать богов. Вот погляди сюда. — Он поставил подарок на стол и крутанул.

Солнечное колесо начало бег; резные дуги сплелись в дивном танце, завораживая и притягивая взгляд.

— Если крутишь его посолонь — вопрошай о грядущем. Если богам будет угодно, они тебе ответят. А если не знаешь, что прежде было, — крути противосолонь.

Толмай закрутил волчок в обратную сторону, и дуги начали разбегаться к краям.

— А когда боги-то заговорят? — нетерпеливо спросил маленький Учайка.

— Ну теперь жди, — усмехнулся отец. — Думай, гляди и спрашивай. Если суждено узнать — узнаешь…

Прежде Учаю никогда не доводилось испробовать отцов подарок ради вопрошания богов. Наигравшись в детстве, он о нем надолго забыл. Ну, видать, пришел срок…

— Что мне дальше делать? — прошептал он. — Тут ли мне жить?

Он крутанул волчок посолонь. Тот резво пробежался по столешнице, спрыгнул на пол и продолжил крутиться там.

За дверью послышались шаги.

— Учай! — послышался встревоженный голос Кежи, его лучшего друга и первейшего из его соратников. — Тебя там старейшины зовут!

Ну вот все само и решилось. Сын Толмая поднял с пола волчок, сунул в поясную суму и выдохнул:

— Пора.

За порогом столпились его друзья и соратники — жалкая кучка растерянных юнцов. Учай прикусил губу с досады. Его охватила злость. К чему уныние и страх? Сдаваться нет причин. Он все еще военный вождь ингри, и старикам придется с ним считаться!

— Вы еще заплачьте тут! — бросил он. — Идите за мной!

Дверь общинной избы распахнулась, и собравшиеся на совет старейшины дружно повернули голову к вошедшему. Их хмурые лица совсем не понравились Учаю. Старики глядели на него так, будто он был не сын Толмая, а невесть откуда взявшийся чужак.

— Я пришел говорить с вами, — громко и властно произнес Учай, чтобы не дать старейшинам опомниться.

— Говори, — помедлив, кивнул седобородый дед Райну, помнящий еще те времена, когда Толмай ходил на свою первую охоту.

— Мы гнали врага из наших пределов, так что он не мог остановиться, — заговорил Учай, вскинув голову и расправив костлявые плечи. — Мы преследовали его даже на Холодной Спине, в землях мохначей, и едва не истребили его окончательно. Но страх овладел сердцами охотников. Почти настигнув добычу, они стали мягкими как воск и трусливыми как зайцы. Не я — они потребовали возвращаться домой! Взрослые мужи, ходившие на медведя и росомаху, сбежали, так и не отведав вкуса настоящей победы! Они не добили раненого зверя! И теперь, зализав раны, враг вернется к нам, горя жаждой мести. Чем мы его встретим? Кто встанет частоколом копий на пути арьяльцев?

— Помолчи, слепень борзоязыкий! — сердито прервал его старик. — О каком частоколе ты твердишь? Ты напоил нашу землю кровью! Напоил допьяна! И что ж, думаешь, теперь из нее вырастут воины, как мухоморы после дождя? Посмотри, сколько из тех, кто пошел за тобой, не вернулись назад. Ты хочешь, чтобы и все остальные легли рядом с ними? Ты желаешь, чтобы арьяльцы пришли сюда и сожгли наши дома? Чтобы они засыпали солью раны нашей земли?

— Так что ж, — вспыхнул Учай, — вы станете ужами под пятой врага еще до того, как он придет сюда?

— У ингри нет врагов, — угрюмо сказал другой старейшина. — Мы не станем ни с кем биться. Ты поднял оружие, возмутив своими речами добрый люд. Ты — наш враг. Мы изгоняем тебя.

— Сами вы слепни, не видящие дальше собственного носа! — яростно заорал Учай, подавляя невольный ужас. — Я, только я — ваша единственная защита! Без меня вы ничто! Думаете, если вы отдадите арьяльцам все, что награбили в их лагере, они помилуют вас?! Только это, — он выхватил кинжал, и клинок его блеснул в тусклом мигающем свете лучин, — дарует крепкую защиту. В нем и право, и правда!

Старейшины ничего не ответили. Кряхтя, они начали разворачиваться спиной к Учаю.

— Ступай прочь! Ты изгнан, — гневно провозгласил седобородый Райну. — Тебя больше нет в роду Хирвы.

Он поднялся и нарочито медленно подошел к очагу, будто ожидая, что Учай бросится к нему в ноги, моля о пощаде. Зачерпнул горсть остывшей золы, поднес к губам… Сын Толмая видел, как старейшина шепчет слова, призывающие богов и предков забыть о том, что в роду Хирвы родился и жил Учай, сын Толмая. Вслед за Райну к погасшему очагу один за другим начали подходить и остальные старейшины.

Учай опасался такого исхода, но сейчас все леденело у него внутри от этих страшных слов. Он вернул кинжал в ножны и направился к двери. Злость и ужас душили его, ища выхода. Не выдержав, он повернулся на пороге и заорал:

— Я уйду! Но я еще вернусь, чтобы плюнуть на ваше пепелище!

— Прочь, чужак! Мы тебя не знаем!

Учай открыл ногой дверь и сбежал с крыльца.

Старший из дедов, подойдя к порогу, швырнул ему вслед горсть золы и, чтобы защититься от сглаза, трижды сплюнул на землю.

Пятеро молодых охотников ждали своего предводителя возле общинной избы.

— Что, что там? — наперебой принялись спрашивать они.

— Страх отнял разум у стариков, — презрительно процедил Учай. — Они гонят меня, потому что боятся смотреть дальше собственных ворот. Все они обречены. Я ухожу. Кто со мной?

— Мы идем с тобой, Учай! — в один голос закричали собравшиеся. — Веди нас! Отомстим арьяльцам!

Глава 2. Похищенные

Если отправиться утром вниз по течению Вержи через сырой, местами подтопленный лес, пробираясь сквозь густой осиновый и березовый подрост, то на закате выйдешь на длинный песчаный мыс, утопающий в зарослях камыша. Река огибает его, разливаясь довольно широко, и течет медленно, с трудом пробираясь через плавни.

На дальней оконечности мыса торчат из воды серые, замшелые мостки. Если встать там и покричать — рано или поздно из камышиной затоки появится лодка. Тут главное — не забыть, зачем пришел. Добродеи страх как не любят, когда их беспокоят понапрасну. Если обидятся — потом можно и шею себе сломать. Но если просьба названа и принята, то лодка понесет гостя на остров, который за густыми камышами темнеет посреди реки. Как раз на полпути между чуждыми, полными злых духов землями Холодной Спины и Кромкой, с которой срываются, падая в мир мертвых, воды всех рек, стоит Ивовая кереметь, словно на страже мира людей.

Остров служительниц Видяны делился на две неравные части: священную и жилую, где селились добродеи и могли заночевать те, кто приплывал к ним за помощью. В той части, что смотрела на закат, днями и ночами шепталась с рекой заповедная роща. Раскидистые березы, сплошь увешанные оберегами, полотенцами, яркой пряжей; старые ивы, опустившие свои длинные ветви в воду; темные липы — материнские древа, дом берегинь, которые защищают рожениц; обережные рябины, отгоняющие нечисть… В камышах вокруг видимо-невидимо птиц: утки, гуси и даже редкие в землях ингри птицы — лебеди. Кирья как увидела их — ахнула от такой красоты. Лебеди священные, к ним даже приближаться нельзя. Это птицы Видяны — верный знак, что и сама мать водяниц где-то рядом.

Заходить в кереметь нельзя было никому, кроме добродей. Войдешь без дозволения, духи взглянут на тебя недовольно — и все. Заболеешь, никакой знахарь не вылечит. А если хоть веточку сломишь — сразу рука отсохнет. Говорят, один хотел ветку оторвать, так у него сразу и руки и ноги отнялись. Так и лежал, слюни пускал, пока вконец не помер.

В жилой части острова стояли привычные длинные, приземистые дома под дерновыми крышами. Там обитали сами добродеи, их дети и внуки, воспитанницы, тетки и бабки. Кирья и не знала, что тут целое селение и все сплошь женщины! Среди детишек встречались мальчуганы, но только совсем малыши. Потом их, видно, отдавали в отчий род. Взрослым мужам постоянно жить на острове запрещалось. Рядом с избами стояли сенники, клети, навесы для сушеной и копченой рыбы — добродеи не только с богами беседовали, но и вели большое хозяйство.

Недалеко от ровного, поросшего травой берега, на котором сохли вытащенные из воды лодки, был огорожен загон для дойных лосих и жертвенного скота, который привозили просители. Впрочем, животных в жертву богам керемети приносили редко. Только на большие праздники или если просьба была уж очень непростой, резали козу или лосенка.

Верховодила всем в керемети Высокая Локша — властная, резкая женщина в годах, ровесница Кирьиного отца. Были на острове жрицы и куда старше ее, но главной считалась она. Локша не боялась ничего — ни людского гнева, ни чужой нечисти. Кирья как-то раз пригрозила ей, что вот вернется брат Учай из похода да придет за ней, — добродея лишь презрительно расхохоталась.

Впрочем, ладно вержане — те, может, и рады были, что Кирью с ее опасным даром забрали в кереметь. Но Локша не побоялась сделать своим врагом и Вергиза, Мазайкиного деда. Не каждый осмелился бы поссориться с тем, кого слушаются дикие звери и лесные духи. А Локше, казалось, не было до того никакого дела. Она проводила дни в привычных хлопотах, управляя своим небольшим поселением, совершая обряды и повсюду таская за собой Кирью. Ходила, звеня оберегами, и над ней, точно стая комаров, вились духи — от мирных и послушных до хищных, алчущих крови.

Волей-неволей Кирья, следуя за Локшей, узнавала много нового.

Что незримый мир совсем близко и может открыться в любой миг. Так что лучше заранее ведать, какие духи хотят зла, с какими можно договориться, а на каких можно попросту не обращать внимания.

Что у мужчины пять душ, а у женщины четыре и она всю жизнь ищет пятую. И, сама того не зная, призывает к себе души из-за Кромки — так и появляются на свет дети.

Что кукушка — это душа женщины, которая умерла родами, и теперь она вечно дите свое ищет, да найти не может.

Что пиво — любимый напиток леших и берегинь и оно вовсе не для того, чтобы хлестать его на посиделках, а чтобы поливать им корни священных берез.

Но больше всего Кирью поражало другое. Раньше она думала, что остров добродей — это их, рода Хирвы, кереметь, а дальше и человеческого жилья-то нет, только лес да край земли. Но как бы не так! Что ни день к полуденному берегу приставали лодки и в кереметь приходили люди, которые и одевались диковинно, и говорили чудно́. И все они тоже звали себя ингри! Положим, о ближних соседях, роде Карью, девочка знала — по большим праздникам они ходили друг к другу в гости, и покойный брат Урхо сватал оттуда невесту. Другое селение стояло у истока Охто, Медвежьего ручья, что впадал в Вержу за излучиной, выше Лосиных Рогов, но там никто из рода Хирвы уже давно не бывал.

А был еще род Эквы — огромный, из пяти деревень, что раскинулись вдоль болот по кромке Мокрого леса. Болотные ингри гордились своей прародительницей — Древней Голой Женщиной, а попросту лягушкой. Сказания утверждали, что на нее, отдыхающую на камне, некогда наступил сам Юмо. Смущенный своей неловкостью, Отец-Солнце пожалел бедняжку и вдохнул в шкурку свой огненный дух. Вот бы к кому пойти солнцепоклонникам-арьяльцам!

Приплывали и другие, из дальних полуденных лесов, называвшие себя «дривы». Смешно выговаривая знакомые слова, рассказывали, что их род живет на берегу такого большого моря, что дальний берег еле видать, а крутые волны могут перевернуть лодку. А люди на той стороне озера вообще по-человечески не говорят и поклоняются Матери-Щуке.

— Смотри, еще немного, и тоже добродеей станешь, — говорил Мазайка, когда ему удавалось перекинуться словом с подругой.

Он сидел на мостках с прочей ребятней, занятой ловлей рыбы. В отличие от неприкосновенных птиц, рыба считалась даром водяниц — не забывать только благодарить их.

— Не стану, — отвечала Кирья, оглянувшись, нет ли где Локши, и усаживаясь рядом с ним. — Я к ней в ученицы не просилась. Она меня украла.

— Нас, — уточнил Мазайка. — И тебя-то хоть понятно зачем. А меня что здесь держат?

На Мазайку в самом деле будто никто и внимания не обращал. Хочешь, бездельничай, хочешь, рыбу лови — только с острова ни ногой. Казалось бы, что мешает сбежать? Берег-то вот он, и лодки никто не сторожит!

Но все было не так просто. Мазайка задумчиво тронул новую, только что вылепленную свистульку и вновь задумался над тем, что не давало ему покоя уже несколько дней подряд…

— Ты не спрашивала Локшу, как она отогнала Дядек? — спросил он.

Кирья покачала головой:

— Что ты, она разве скажет!

— Она дунула в какую-то тростинку…

— Это перо, — сказала Кирья. — Обрезок лебяжьего или гусиного пера. Он всегда при ней, висит на шее. Мы как-то плавали с ней там, за ивами. Вдруг по воде пошли большие круги — такие, что лодка закачалась. Локша тут же вытащила перо и подула. Никакого свиста я не слышала, но круги исчезли…

— Вот! — воскликнул Мазайка и быстро оглянулся — не подслушивают ли добродеины дети. Но те были заняты ловлей и болтовней.

— Это колдовской манок, — прошептал он. — Ах, как бы мне его раздобыть! С тех пор как я сломал костяную дудку, волки не приходят, и я не слышу их. И от деда ни слуху ни духу. От вержан так никто и не приплывал?

— Нет, — вздохнула Кирья.

— А ведь у тебя там брат, — напомнил волчий пастушок. — А у меня — дед. Почему он не приходит за мной? Может, с ним случилось что-то плохое?

— Не тревожься понапрасну, Мазайка, — с сочувствием глядя на него, сказала Кирья. — Тут другие боги. Лесным духам сюда путь закрыт. А что может Вергиз без их помощи — обругать Локшу да треснуть ее веслом? Он уже старый…

— Тсс! — Мазайка схватил подругу за руку, призывая к тишине.

Мимо мостков проходили, смеясь, две молодые добродеи. Одну Кирья уже знала — разговорчивая охтянка по имени Айне. Другая, румяная и курносая, вовсе непонятно какого племени. Будь она обычной девицей, по вышивке на ее платье легко было бы сказать не только из какого она рода, но даже из какой семьи. Но, уходя в кереметь, девы навсегда порывали с домом. Все они считались дочерьми Матери Видяны.

— …Помолитесь, говорит, о дожде, чтобы наконец перестал! У них, понимаешь, выжиги заливает, льны на корню гниют…

— Так ведь о дожде — это в Дом Ветра!

— Я им и говорю — что ж вы к Варме-то не пошли? А они — дескать, обрушился на Дом Ветра божий гнев! Все как есть развалило. Жрец тамошний Ашег получил небесным камнем по голове, почти ослеп…

— А ты что?

— А я им сказала — Видяну о дожде не просят! И не повезла его в кереметь.

— А Высокая что сказала?

— Все правильно, говорит, сделала… Эй, Кирья! Тебя Мать Локша ищет. Пора травы собирать!

Кирья со вздохом поднялась на ноги.

— Не понимаю я, чего она от меня хочет, — сердито сказала она. — Я же ничего не смыслю в травах. А она все спрашивает — эту брать? Ту брать?

— Может, не травы она ищет? — пробормотал, будто про себя, Мазайка.

— А что?

Мазайка повернул белобрысую голову, убедился, что молодые добродеи отошли подальше, и тихо сказал, потянув за висящий у него на шее кожаный ремешок:

— Погляди-ка…

— Ух ты! Новую сойку сделал?

— Это не сойка…

И в самом деле, свистулька в его руках имела с сойкой мало общего. Кирья пригляделась и хмыкнула:

— Щука, что ли? Поющая рыба? А лапы у нее зачем?

— Так… Хочешь опробовать?

— Давай.

Кирья поднесла глиняную рыбу к губам и легонько дунула. Щука отозвалась высокой, несколько гнусавой трелью. Дети, удившие рыбу, дружно оглянулись и наперебой принялись клянчить поглядеть свистульку. Мазайка же не отрываясь смотрел на воду.

— Что там? — тоже наклонилась над мостками Кирья.

Друг тут же схватил ее за руку и оттащил от края.

— Ничего, — буркнул он, отворачиваясь. — Оно и к лучшему…

— Да чего же ты ждал? — воскликнула Кирья, рассерженная этой таинственностью.

— А вот послушай, — ответил Мазайка, спрыгивая с мостков на песок и отходя вместе с подругой к деревьям. — Давеча я на закате ловил с лодки окуней. И тут ветер такой хороший к бережку подул, что я решил — не буду ему мешать…

— Сбежать хотел?! А меня почему не позвал?

Мазайка бросил на нее мрачный взгляд:

— Мне в первый же день Локша сказала: «Попытаешься сбежать — до берега не доплывешь».

— Вот как? И что же, ветер сменился?

— Нет. Не успел я отплыть и на три весла от берега, как вода забурлила и пошла большими кругами… И мне почудилось, что под лодкой проплыло что-то большое, темное…

Кирья содрогнулась. Она вспомнила, как страшно ей вдруг стало, когда она собирала с Локшей семена и корни кувшинок и тут в борт ни с того ни с сего плеснула волна. А ведь это кереметь, где Локша старшая среди жриц! Каково было Мазайке — в сумраке, одному…

— Старики рассказывают басни об огромной щуке, на которой сама Видяна ездит верхом, как мы на лосе, — глухим голосом продолжал Мазайка. — Такой лодку опрокинуть — только раз хвостом ударить. А ты видела щучьи челюсти? У нее все зубы внутрь загнуты — чтобы жертва вырваться не могла…

— Хватит! — оборвала его Кирья, пытаясь отогнать пугающее видение. — Видел же — я подула, и никакая щука не явилась!

— А может, она только на закате…

Их разговор прервали отдаленные крики. Малышня повскакала с мостков и понеслась за жрицами. Айне с подругой уже спешили к ближайшей лодке. На опушке под ивами показалась Высокая Локша и встала там, скрестив на груди руки, — высокая и прямая, сама чем-то похожая на щуку. При виде ее застывшего лица и хмурого взгляда Кирья сразу ощутила непонятную тревогу. Посмотрела туда, куда были устремлены водянистые глаза добродеи, — и сразу все поняла.

— С полуденного берега в кереметь просители прибыли, — прищурившись, говорил Мазайка, который пока ничего особенного не заметил. — Один, два… Там, кажется, беременная баба.

— Дедовы слюдяные чешуйки при тебе?

— Да, а что?

— Погляди-ка туда. Там худо дело, — сдавленным голосом отозвалась Кирья. — Так худо, что я и без чешуек вижу.

Мазайка глянул на людей на дальнем берегу через слюдяную чешуйку и аж побледнел, поминая Видяну, отца Хирву, берегинь и всех богов-защитников, какие только приходили ему на ум.

— На. — Кирья быстро сунула ему в руки глиняную рыбу. — Спрячь с глаз подальше. И не говори никому, что я на ней играла.

— Да при чем тут ты-то?!

— Ох, надеюсь, ни при чем…

Глава 3. Голодные духи

Плоскодонка подплывала все ближе. Она сидела в воде совсем низко, почти черпая бортом воду, как будто еле-еле несла тяжесть четырех человек. Но Кирья — да и не только она — видела, как грузно нависает над лодкой незримая обычным глазом шевелящаяся туча. Словно клубок скользких черных змей, над головами гостей мелькали и извивались десятки нетерпеливых голодных духов. А надо всеми, раскинув кожистые крылья, висел Кирьин недобрый знакомец — длинноклювый зубастый ящер.

— Да как он посмел? — вырвалось у нее гневно. — Сюда, в заповедное место!

— Близкая добыча их за собой тянет, — раздался рядом с ней холодный голос Высокой Локши. — Чуешь, дева, как из-за Кромки мертвечиной повеяло? Будет у нас сегодня тяжкая работа!

Она повела в воздухе рукой, и щек Кирьи в самом деле как будто коснулся нездешний стылый ветерок. А может, просто уже потянуло вечерней сыростью от реки.

Обжанские ингри из рода Карью, прибывшие на остров, однако, ничуть не выглядели нездоровыми — разве что у женщины, что постарше, было встревоженное лицо. Ее дочь, беременная на сносях, круглая и румяная, казалась скорее недовольной. Зачем ее побеспокоили, заставили идти через лес в такую даль, если все, что ей хочется, — не спеша прогуливаться подле дома, переваливаясь по-утиному, да с улыбкой прислушиваться, как в чреве играет дитя?

— Знамения уж больно нехороши, — принялись наперебой объяснять ее мать и дядька. — Проводили моление у Матери-Вербы на Обже — ковш опрокинулся, пиво разлилось… Хотели лучшую ленту из косы на ветку повесить — развязалась, в воду упала и потонула…

— Старухи стращают… — Женщина покосилась на дочку и прошептала: — Как бы родами не померла… Помоги, Высокая!

Она переглянулась с братом и еле слышно добавила:

— А родится девочка — так забирайте себе, в кереметь…

Локша слушала, ощупывая взглядом беременную. Что же с ней не так? Крепкая, сильная молодка. Разве живот слишком широкий. Близнецов, что ли, носит? Но почему над ней стаей вьются голодные духи, облизываясь, как на свежий хлеб?

— Отдохните пока, — подумав, сказала Локша. — Сестры, проводите карью в дом, накормите с дороги. Айне, позови повитух. Идем со мной, Кирья…

Они вышли из-под деревьев и зашагали через небольшой луг в сторону священной рощи. Через луг тянулась широкая тропа, поднимавшаяся на некрутой взгорок.

— Ну, что скажешь? — неожиданно спросила Локша, остановившись на взгорке и глядя назад.

Кирья угрюмо посмотрела на крышу общинного дома, который казался травянистым холмом в подступающих сумерках. Сквозь оконце, затянутое рыбьим пузырем, светился огонек, изнутри доносились голоса. А над крышей на окрестных деревьях, словно черные во́роны, расселись голодные духи.

— Беременная обжанка скоро умрет, — неохотно сказала она. — Может, нынешней ночью.

— Ты уверена? — бросила на нее пронизывающий взгляд Локша.

— Они, — Кирья показала на духов, — уверены. Видишь, ждут?

Старшая добродея не ответила. Она молчала так долго, что девочка не выдержала:

— Что делать будешь? Берегинь молить? Жертвовать вареное мясо Видяне?

— Посмотрим сперва, что повитухи скажут, — отозвалась та. — Ступай-ка ты к ним. Помогай, если попросят. Только при гостях помалкивай о них. — Она коротко кивнула в сторону нависающих над домом деревьев и черных тенях на их ветках.

До самого заката самые старые добродеи не отходили от молодой обжанки. Зажгли лучины, растопили очаг; пели долгие песни, положив морщинистые ладони беременной на живот. Потом, кряхтя, поднялись на ноги и одна за другой пошли из общинного дома на двор.

— Поздно они пришли, — сказала одна, сморщенная и скрюченная, как сушеный корешок, с тонкими седыми косами, самая опытная повитуха в керемети. — Молодка родит со дня на день. Вот если бы на солнцеворот явились, так еще можно было бы что-то сделать…

— Да что там, мать? — спросила Локша.

— Дитя в чреве неправильно улеглось. Уже не повернется и само на свет не выйдет.

— Ничего тут не сделать, — вздохнула другая.

— Можно сделать, — возразила третья, переглядываясь с остальными. — Дитя спасти можно. Оно уже созрело. Если Видяна повитухе нож направит, то дите выживет…

— А мать как же? — не удержавшись, спросила Кирья.

Все промолчали. Только Локша опять уставилась на девочку своими рыбьими глазами и спросила:

— Ну, что скажешь? Отдадим мать голодным духам за жизнь младенца?

Кирья поглядела на нее исподлобья, стиснув кулаки.

«Опять испытывает меня!»

— Зачем ты ее о таком спрашиваешь? — рассердилась одна из повитух. — Зачем девку мучаешь? А ты, Кирья, запомни — ничего голодным духам никогда не давай! Не обещай и сразу плюй в их сторону да призывай Видяну! Они и обещанное возьмут, и твое возьмут. А потом и тебя возьмут!

Локша недовольно глянула на бабку, но ничего не сказала. Потом отозвала трех старух под липы и принялась с ними шептаться. Кирья услышала немного, однако и того хватило, чтобы похолодеть. Добродеи обсуждали, какой отвар дать матери, чтобы опоить ее насмерть и не навредить младенцу…

Кирья невольно бросила взгляд под навес, на обжанку. Та, расправив понёву и вытянув отекшие ноги, беспечно болтала с матерью. Голодные духи спустились с ветвей и медленно подбирались к ней. Кирья хорошо видела, как они черными зверьками перебегают в траве. Только крылатый ящер так и сидел на крыше, словно огромная когтистая ворона. В отличие от прочих духов, которые были заметны лишь краем глаза, а при попытке разглядеть их будто растворялись, этого Кирья четко видела даже в упор. И он ее узнал — в этом она была уверена.

Беременная же не замечала обступивших ее голодных духов. Кирью это не удивляло. За Кромку могут заглядывать умирающие, увечные или те, кого учат от рождения. Или такие, как Кирья, — сами невесть кто, нечисти сродни.

«Кто ж ее сглазил-то?» — задумалась она, с горечью глядя на молодую женщину.

— Принесите жертвы, — проговорила Локша, появляясь из темноты и обращаясь к старшим карью. — Отведем ее в кереметь. Там нечисть до нее не дотянется.

— Духи будут очень злы, — проскрипела одна из старух. — Они хотят крови. Останутся тут, будут мстить…

— Пусть попробуют, — оскалилась Локша. — Но хоть душа ее не переродится в кукушку. Хуже нет — умереть, не разродившись. Моли Видяну, мать, — повернулась она к старшей женщине, которая уже начала всхлипывать. — Если дитя выживет, мы вам его отдадим…

Плач стал громче.

— Матушка? — с тревогой оглянулась беременная. — О чем они говорят?

— Повернуть можно, — раздался вдруг голос Мазайки.

Локша подняла голову так резко, что все подвески звякнули разом, увидела отрока, стоящего в дверях, и вспыхнула от гнева:

— А тебя кто сюда звал? Да как ты посмел явиться?!

— Можно повернуть дитя во чреве, — отступив на шаг, упрямо повторил Мазайка. — Я так раз делал у щенной волчицы. Только боязно. Что-нибудь оборвется внутри… Волчата-то маленькие, а дитя большое…

— Поздно поворачивать, — проворчала старейшая повитуха. — Вот если б на солнцеворот…

— Пусть поворачивает. Я ему помогу, — внезапно выступила Кирья. — Прослежу, чтобы ничего не оборвалось.

— Ты поможешь? — изумленно уставилась на нее мать, обнимавшая молодку. — Ты разве повитуха?

Кирья посмотрела на двух женщин с лицами мокрыми от слез и ничего не ответила. Она сама не знала, откуда в ней уверенность, что она справится. Второй раз в жизни что-то в ее мире грозило сломаться, но теперь дочь Толмая чувствовала в себе силы пройти по самому краю и поставить сломанное на место. Главное, не оступиться…

— Я делом займусь, а вы духов отгоняйте, — сказала она Высокой Локше.

Та посмотрела на нее чуть насмешливо:

— Ну попытайся, коли не боишься. А вы, — обратилась она к повитухам, — погодите пока варить зелье.

— Пусть ляжет на спину, — принялся распоряжаться Мазайка, заходя внутрь. — И понёву пусть снимет…

Юная обжанка послушно улеглась на солому, оставшись в длинной рубахе. Мазайка глубоко вздохнул, положил руки ей на живот и начал медленно и чутко водить — то в одну сторону, то в другую, стараясь понять, как лежит дите. Оно тут же ответило сбоку, ударило его в ладонь ножкой. Ну так и есть — лежит поперек, само путь наружу не сыщет. Долгие муки и гибель ждут их с матерью, если он не сумеет развернуть его как надо…

Он и не заметил, как с другой стороны подсела Кирья, тоже приложила ладонь к животу и закрыла глаза. Все ее чувства обострились, будто мир сейчас протекал сквозь нее. Кончиками пальцев она видела, как растягивается матка, лопаются мелкие сосуды и натягиваются большие; как пережимается пуповина и ребенок начинает беспокойно шевелиться, задыхаясь… Чуяла спиной пристальный взгляд крылатого ящера, чудища из Бездны, двенадцать лет назад убитого ее отцом; ощущала, как подкрадываются голодные духи, нависают за плечами, несмотря на слаженное обережное пение добродей…

— Нет, не так, — отрывисто сказала она. — Посолонь поверни.

Мазайке было непросто. Дитя противилось, не хотело сдвигаться так, как ему неудобно. Оно уже улеглось и теперь было недовольно. Молодая обжанка поморщилась, охнула от боли, попыталась привстать…

— Лежи! — шикнул на нее Мазайка.

Он понимал — дитя все равно потом повернется обратно, как ему привычнее. Лучше бы ей родить как можно скорее… Наконец он почувствовал, как твердая голова младенца вошла в кольцо костей и встала там ровно.

— Получилось? — тихо спросила Локша.

Мазайка молча кивнул.

Словно тяжесть свалилась с плеч Кирьи. Она выдохнула, встряхнула руками и оглянулась. Голодных духов не было — ни единого! Ни за спиной, ни за порогом! Только крылан сидел на ветке липы, разевая зубастый клюв. Кирья поглядела на него торжествующе — что, съел?

И тут что-то лопнуло во чреве обжанки. Мгновенно намокла рубаха. Беременная испугалась, завопила во весь голос. Оборвалось пение, подскочили повитухи.

— Не пугайся, это воды отошли! — раздался голос одной из старух. — Что крик подняла? Все рожают! А вы, дети, ступайте отсюда. Девке нечего на это смотреть, а парню и подавно…

— Я у волчиц роды принимал, — обиженно возразил Мазайка.

— Кыш отсюда! Сестры, ведите ее в кереметь!

Обжанку подхватили под руки, поставили на ноги и с пением повели через луг в рощу. Издалека Кирья услышала, как роженица тоже дрожащим голосом подхватила песню….

Кирья с Мазайкой сидели на мостках, глядя, как мимо них в черной речной воде проплывают желтые листочки — первые знаки близких холодов. Им не спалось. Да и не больно уснешь тут! Самые древние березы не видали на острове добродей такой кутерьмы.

Когда рождается дите, врата в иные миры распахиваются во всю ширь. Кто угодно может появиться оттуда, и не угадаешь, благой это будет дух или нечистый. А может, зверь-прародитель придет за дитем или его собственный неупокоенный предок. Могут и проклясть, и наградить, и младенца подменить… А потому в керемети песни поют — и будут петь всю ночь. Повсюду жгут очистительные костры. Куда ни глянь, трещат ветки в пламени и огненными мошками летят к небу искры. Светло как днем!

Но Кирья не смотрела по сторонам, погруженная в свои мысли.

— Какой страшный выбор, Мазайка! — проговорила она наконец. — Ведь повитухи ее отравой опоить хотели…

— Она умерла бы, сама знаешь, — развел руками мальчик. — Так бы хоть младенец выжил. Хвала богам, все кончилось благополучно!

— Это благодаря тебе, — возразила девочка. — А если бы тут тебя не было? Как считаешь, можно жизнь за жизнь отдавать?

Мазайка задумался.

— Иногда и куда больше можно отдать, — медленно проговорил он. — А иногда ни за что нельзя. Не в жизнях тут дело.

— А в чем?

— Не знаю… Как-то внутри понимаю, но словами сказать не могу.

— Вот и я не знаю! — Кирья вспомнила Локшу и вновь рассердилась. — Зачем она меня спрашивала? Она все ждет от меня каких-то ответов, а я не пойму, чего она хочет!

— Тебя хоть спрашивает, — хмыкнул Мазайка. — А меня просто выгнать хотели, хоть сами ничего не могли сделать. Сегодня, пока вы там пели, опять думал — всем не до меня, а на берегу полдюжины лодок сохнут…

— Смотри! — вскрикнула Кирья, указывая пальцем куда-то в реку.

Ей на миг показалось, что среди проплывающих березовых листочков бледным огнем загорелись круглые желтые глаза. В темноте громко плеснула вода, побежали круги… Пленница добродей вскрикнула и шарахнулась с заскрипевших мостков к берегу.

— Что там, что там? — подскочил Мазайка. Он ничего не видел, как ни всматривался.

Река снова плеснула, желтые глаза обратились листочками и погасли.

Глава 4. Новый род

В приоткрытых воротах брошенного арьяльского острожка гулял ветер, заставляя створки натужно скрипеть на кожаных петлях. Шестеро вошли внутрь укрепления, настороженно оглядываясь по сторонам. Не встал ли кто из мертвецов, чтобы холодным дыханием заледенить теплую кровь своих убийц? Но ни призраков, ни упырей, о которых ночами рассказывали страшные былички, тут не оказалось. Все оставалось таким же, как тем грозным и славным днем, когда отряд Учая растерзал оставленных в остроге арьяльцев, словно волчья стая — безрогих оленух. Теперь Учай вступал в пустой острожек безродным изгнанником без отчего дома. И те, кто шел за ним, разделяли эту участь.

— Отныне здесь наша земля, — провозгласил Учай, обводя рукой обгорелые останки недавних построек.

— Это же совсем близко, — засомневался Кежа, первейший из его друзей и неизменный товарищ во всех затеях. — Старейшины не позволят…

— У нас больше нет старейшин, — оборвал его вожак. — Теперь мы сами по себе род. Я вам старшак, а вы мне — меньшие братья. И все мы отныне друг за друга, и в жизни, и в смерти. И на том кровь мешать будем.

— Будем, будем! — загомонили все пятеро.

— А ну как придут нас гнать? — не унимался Кежа.

— С чем придут, с тем и уйдут!

— Оно бы и хорошо. А то ведь вон они карабкаются!

Учай вернулся к воротам и поглядел в сторону селения. И впрямь Кежа не шутил. Вверх по склону поднимались трое мужей, суровых, как зимний день.

— Ежели позову, выходите ко мне, — кинул соратникам Учай и неспешным шагом отправился навстречу гостям.

— С чем пожаловали? — глумливо спросил он, сунув большие пальцы за ремень. — Не в мое ли воинство вступать?

— Зря ты, Учай, тут встал, — не отвечая на насмешку, проговорил один из пришедших. — Эта земля — наша. Старейшины велят тебе ступать прочь.

— Велят? Мне? — Учай оскалился и расхохотался. — В горшках с просяной кашей ума больше, чем в их головах! Воротись и передай старикам мои речи от слова до слова.

— Ты меня не учи, сопляк, что делать! — вспылил бородатый ингри. — Сказано убираться — так и убирайтесь!

— А я вот что тогда скажу, — чуть подумав, ответил Учай. — Отец мой, Толмай, по доброй воле и с вашего согласия отдал этот берег арьяльцам. А я его у арьяльцев силой своего оружия отнял. — Он положил пятерню на рукоять кинжала. — Стало быть, земля эта — моя и моих ближних! Если желаешь, иди ко мне в род и тоже будешь на этой земле хозяин. А нет — ступай прочь, покуда цел.

— Ты, Учай, говори, да не заговаривайся! — Мужчина схватил было парня за плечо, но тот резко сбросил его руку и пнул посланника по голени. От боли и неожиданности тот взвыл и, забыв об Учае, запрыгал на одной ноге.

— Ты что ж, крысеныш, вытворяешь?!

Слова застряли у него в горле — острие кинжала едва не уперлось ему в нос. Сотоварищи переговорщика метнулись было на помощь, но тут из ворот выскочили пятеро побратимов Учая с копьями наперевес.

— Мы с вами за одним столом едали, одни хлеба ломали. Убивать вас у меня охоты нет, — ровным голосом сказал Учай. — Только потому вы сейчас еще и живы. Но кто нас гнать станет, быстро к Дедам уйдет. Как арьяльцев тут порешили, так и вас порешу.

— Не стращай, не стращай!

— Проваливайте!

Учай вернул клинок в ножны, повернулся и зашагал к острожку.

— Да про кашу просяную старейшинам передать не забудьте, — бросил он через плечо. — Впредь тут кого чужого увижу — прибью. И не говорите, что не предупреждал.

— Эк ты их! — с восхищением воскликнул Вечка, самый младший из соратников молодого вождя.

— Оно-то да… — Кежа с тревогой глядел вслед уходящему посольству. — Да вот только в другой раз они не втроем, а втридцатером придут. Зря ты старикам про горшок сказал.

— Ты отныне для тех стариков никто, — буркнул Учай. — Стало быть, и они тебе чужие. Что их слушать? Волос сед — умишка нет! У себя дома пусть приказы раздают.

— Да все равно нам со всей оравой не справиться. Вот ежели б у нас скорлупы были, как у тех арьяльцев, — мечтательно протянул Кежа. — Да их дивные луки… Тогда, может, и потягались бы.

— Ну-ка помолчи! — оборвал его Учай, а сам призадумался.

В его памяти снова всплыло видение недавней охоты. Отец, вышедший один на один с чудищем; страшные челюсти, сокрушающие его, будто утиное яйцо… Конечно, Толмаю арьяльцы подсунули околдованную, порченую скорлупу, но та, в которой они сами ходили, была вполне годной! А если так…

— Когда я вел царевича и его людей к медвежьему народу, — заговорил он, — воины туда в скорлупах шли. Оттуда сами видели, сколько вернулось… Стало быть, все прочие там остались. И доспехи их там же лежат…

— Медвежьим людям они ни к чему, — подхватил понятливый Кежа.

Учай кивнул.

— Надо бы сходить к скалам и глянуть. — Он ухмыльнулся. — Медвежьи люди объедки в реку кидают, чтоб та весь непотреб из их земли выносила. Ну́ как арьяльцы нам гостинцев там оставили? Тогда-то уж точно разъясним старикам, кто на этом берегу главный!

Вдалеке, будто подтверждая эти слова, пророкотал раскат грома надвигающейся грозы.

— Вот, вот! — воскликнул Учай, указывая в темнеющее небо. — Боги нас услышали!

* * *

К ночи дождь, хлынувший, словно бабьи слезы на тризне, унялся, и обитатели острожка улеглись спать под наскоро отстроенным навесом из лапника. Ночь выдалась неожиданно холодной. Костер то и дело норовил погаснуть, не желая лакомиться сырыми дровами. В свой черед каждый из новых родичей Учая сидел, подкармливая пламя. Выискивал в куче хвороста ветви посуше, сдирал кору с березовых поленьев, давая пляшущим жарким языкам угощение.

Под утро настал черед Учая. Он сидел на поваленном бревне, бывшем когда-то частью коновязи, стараясь увидеть в огне зыбкие приметы своего будущего. Отец когда-то рассказывал, что если внимательно смотреть, то обязательно увидишь… Но сейчас, как ни таращил новый старшак глаза, не было видно ничего, кроме скукоживающейся черной коры, обугленных веток и вечно голодного огня.

«Ничего, все придет, — успокаивал себя сын Толмая. — Сходим в земли медвежьего народа, вернемся с арьяльскими скорлупами и мечами — тут всякому ясно будет, за кем сила! Вот только перед уходом непременно кровь смешать… Чтобы уж там, в походе, точно сжатый кулак, заедино быть…»

Учай устало прикрыл глаза. Веки казались такими тяжелыми, что хоть пальцами держи. Вдруг ему показалось, что он слышит шорох откуда-то из дальнего конца острожка. Учай схватился за рукоять кинжала. Звук становился все явственнее, множился… Казалось, теперь шуршание слышалось со всех сторон. Тихое-тихое, но оттого еще более страшное.

— Кто тут?! — вскочил сын Толмая.

И увидел их. Белесые, полупрозрачные, они двигались со стороны реки. Они появлялись над черной водой, словно огромные пузыри, и медленно плыли вверх по склону, к костру, в поисках утраченного тепла. Кажется, они не видели ничего, но лица их с пустыми бессмысленными глазами смотрели прямо на Учая.

— А, это вы, — хищно оскалился новый вождь. — Что, вернулись? Решили у меня погостить? Ну нет! Убирайтесь! Вы мне никто, вам меня не испугать!

Ему показалось, что одна тень громко прошелестела совсем рядом, — Учай дернулся, открыл глаза и обнаружил себя по-прежнему сидящем на поваленном бревне. Рядом, выискивая что-то в траве, шебуршал еж.

— Привидится же, — фыркнул Учай, понимая, что не будет рассказывать побратимам о том, как задремал в свою стражу.

Он подбросил в огонь еще несколько веток, вздохнул, покачал головой и снова почувствовал, как наливаются тяжестью веки. Он собрался было тряхнуть головой, поднял взгляд наверх и вдруг осознал, что темное небо черно не просто так. Куда только ни достигал взор Учая, в небе крыло к крылу летели огромные черные во́роны. Прежде он никогда таких не видывал — чуть не с волка величиной. Каждый держал в когтях призрачный белесый человеческий остов.

— Куда это они? — прошептал Учай, потрясенный зрелищем. — Зачем?

И будто бездна отворилась перед ним.

Где-то вдали сверкало что-то столь яркое и столь восхитительное, что Учай не мог разглядеть, что же там находится. Однако сердце его стучало неведомой ему прежде радостью и восторгом. Он вскочил и бросился вслед за воронами, и сияние внезапно стало быстро приближаться. Скоро он оказался уже совсем рядом. И увидел Ее.

Она парила среди звезд, между небом и землей, держа в руках веретено и прялку. Ее белое сияющее лицо с черными прорезями немигающих глаз показалось Учаю самым красивым, что он только видел в жизни. Вороны роняли к ее ногам свою ношу и тут же разлетались в стороны. Едва белесый призрак оказывался там, к нему устремлялись тонконогие тени невиданных паучих, глядевших вокруг множеством осмысленных глаз. Они бросались на бестелесную тень и мгновенно раздергивали ее на длинные тонкие нити, которые сами собой мотались на веретено в руках богини. А вокруг сновали вечные прядильщицы, превращая нити в незримое сияющее одеяние, словно властительница облачалась в звездный свет.

— Вот ты и пришел. Я рада видеть тебя! — улыбнулась Учаю неизвестная богиня, не прекращая крутить веретено. — Ты принес мне хороший дар. Мне он по нраву. Приноси мне еще больше таких даров — и я всегда буду держать над тобой руку…

— Как мне называть тебя? — прохрипел ошеломленный Учай.

— Тебе незачем меня называть. В свое время ты узнаешь мое имя.

В голове у молодого вождя шумело, будто он с вечера перебрал хмельной браги, хотя ничего такого и в помине не было.

— Пока ты будешь мне верен, я не дам тебя в обиду. Но не смей изменять мне! Едва свернешь с выбранного пути…

Она поддернула полупрозрачную нить, и Учай с ужасом осознал, что на его глазах исчезает остов одного из воинов, погибших в схватке на Лосиных Рогах.

— Нет-нет, я не сверну, — забормотал он.

Остов исчезал, обращаясь в искристую нить.

— Пусть так и будет…

Богиня протянула руку и ласково запустила пальцы ему в волосы. Ощутив ее прикосновение, пронзившее его, словно молния, Учай чуть не умер от восторга. Голова его закружилась, истома охватила все тело; он почти лишился сознания, но тут что-то холодное скользнуло по его лицу, потом еще и еще…

Учай резко, словно желая убить комара, шлепнул себя по щеке и открыл глаза. Уже начинало светать.

«Неужели это был сон?»

Он глянул на свою ладонь. Ему на миг показалось, что пальцы залиты кровью. Нет, никакой крови — обычные дождевые капли. Опять начинался дождь.

«Или все же не сон?»

Он подбросил в затухающий костер новую охапку хвороста и смахнул с лица прилипшую паутинку.

Глава 5. Утопленник

Третий день пути был на исходе. Отряд Учая остановился на ночевку у вывороченной скалы, закрывавшей стоянку от холодного ночного ветра. Охота в этом краю была легкой и богатой. Непуганая дичь не сторонилась человека. Но все же на ночь следовало оставить дозорного. Мало ли какая тварь примет их самих за добычу?

Учаю не спалось. Он сидел, опершись на скалу, и ладил оперение к древкам новых стрел. Чем ближе к медвежьим скалам, тем все более жуткой представлялась ему затея. В прежние времена с отцом и братом ему уже доводилось сюда ходить — каждый раз сторожко оглядываясь, готовясь в любой миг задать стрекача. Медвежьих людей он видел лишь издалека, над водопадом, но все говорило о том, что время от времени они все же спускаются со своих скал и забредают в Зеленый Дом. А что, если, завидев или учуяв пришельцев, они решат напасть? Помогут ли тут стрелы? Уж что-что, а стрелять арьяльцы умели получше ингри — и где теперь те арьяльцы?

Учай старался отогнать от себя тоскливые мысли. Он теперь не просто предводитель воинов, а глава рода. Если уж он себя напугает, так чего ожидать от младших?

Он оглядел спящих подле костра побратимов, вспоминая, как тем дождливым утром перед выходом, проснувшись, они вдруг уставились на него, точно не видали прежде.

— А что это с тобой? — спросил Вечка, не спуская глаз с его головы.

— Да вроде ничего. — Учай провел рукой по волосам. — Коры, что ли, нападало?

— Какая уж тут кора! Волосы темные, будто в золе измазаны, а в них борозды седые! Брр!

Учаю тут же припомнилось ночное видение, и его охватила радость. Да, это был не сон!

— Это знак…

Он хотел было рассказать соратникам о богине, но оборвал себя на полуслове. Нет, это не для них. Она — его, только его. Никто не должен знать о повелительнице воронов, плетущей нити людских судеб. Для побратимов хватит Шкая.

Не говоря больше ни слова, Учай огляделся, срезал костяным ножом с поваленного березового ствола пласт коры, чиркнул себя острием по ладони и, дождавшись, когда та наполнится, поставил на подкорье кровавый оттиск. И каждый из его новых родичей последовал его примеру, прижимая ладони к его оттиску, смешивая кровь и признавая его старшинство. Отныне они — единое целое и кровь их — общая кровь.

— Кору эту зароем тут, — сказал потом Учай. — А само место упрячем под дерном, так чтоб было не найти. Отныне эта земля нашей кровью вспоена. И стало быть, наша — до конца времен!

Его слова были приняты дружными возгласами одобрения. Такой обряд им прежде был неизвестен. Но теперь у них свой бог — небесный смутьян и забияка Шкай-громовик, что первым из высших откликнулся на слова Учая. И пусть он не самый старший и сильный среди прочих богов, таких как великий Варма или Мать-Лосиха, но ничего — зато он так же юн и свиреп, как они!

— Наша кровь — тебе жертва! — нараспев проговорил глава нового рода, и отдаленные раскаты грома вторили его словам. — Наша жизнь — в твоей руке! Даруй нам победу, сокруши наших врагов, как молниями сокрушаешь деревья и скалы!

— Мы все — одно, мы все — твои сыны! — восторженно закричали юнцы, чувствуя себя в этот миг частью полыхающей над лесами небесной силы, вестниками божьей ярости…

Сейчас Учай бодрствовал один в темноте, у порога чужой земли, и ему было холодно и страшно. За каждым деревом или скалой ему чудились огромные призраки подкрадывающихся медвежьих людей. Но показать этот страх значило сдаться, открыть дорогу пожирающему разум ужасу. Он нахмурился и с удвоенным рвением принялся за работу. Прорезал узкую щель в древке будущей стрелы, смазал ее растопленным рыбьим клеем, осторожно вставил стебель костяного наконечника и неспешно, чтобы тот не искривился, принялся обматывать тонкой жилой. Закончив, придирчиво оглядел, ровно ли тот встал, не будет ли рыскать в полете, словно раздумывая, какую цель выбрать…

От костра послышались всхлипы.

— Что еще такое? — недовольно прошептал Учай, встал и направился к огню.

Сидевший настороже Вечка подхватился было, сжал копье, но, увидев старшака, облегченно вздохнул. И тут же, не удержавшись, всхлипнул.

— Ты что же здесь, болото решил устроить? — насмешливо спросил старшак. — Чтобы мы тут поутру в твоих слезах потонули? Так страшно, что ли?

— Нет, я не о том… — начал оправдываться мальчишка. — Я по матушке скучаю. По сестрам, по отцу. Как они там? Им небось тоже несладко…

— Сладко, не сладко! Ты что, сюда мед есть пришел? Угомонись, Вечка.

— Да я что? — Вечка прерывисто вздохнул. — Я и сам не хочу, а они текут… Что-то жжет внутри, точно угольев тут, — он хлопнул себя по груди, — насыпано!

— Ладно тебе. — Учай приобнял отрока за плечи. — Или я не понимаю! Всем сейчас тяжко. Но ты одно пойми: род Хирвы теперь как петух без головы. Сколько-то бежать может, да только далеко все равно не убежит и в ощип пойдет. Старейшины из лет выжили, трусами сделались, уже тени своей боятся! А ныне трус и мертвец, считай, одно и то же. Пока это у сородичей наших в голове не уляжется, дорога им — в Дом Дедов. Не тужи, Вечка. Они еще придут к нам, и поклонятся, и попросят защиты.

— Вправду так думаешь? — пытливо глядя на вождя, спросил подросток.

— Так и будет, — подтвердил Учай. — Ты, главное, мне верь. Мне о том сам Шкай сказал. Помнишь, как в небе громыхнуло? Слова те все слышали, да не все поняли.

— Хорошо, — кивнул Вечка, утирая слезы. — Пусть только его воля исполнился поскорее!

— Поскорее так поскорее. Буди братьев. Пора начинать.

* * *

Учай вынырнул из реки и запрыгал на месте, чтобы согреться.

— Еще одного нашел! — объявил он, перекрикивая шум водопада. — Раки его объели, зато коряг рядом нет — тащить будет легко!

На берегу уже лежало несколько доспехов, боевых поясов, кинжалов. Были и луки, но все эти дни пролежавшие в воде и потому непригодные. Распухшие, обглоданные раками тела арьяльцев были сложены в стороне, заставляя юношей то и дело озираться, будто ожидая, что мертвецы вдруг поднимутся и учинят расправу с грабителями.

— Схоронить бы их надо, — буркнул здоровяк Каргай.

Отец его был из тех, кто погиб в погоне за арьяльцами, и он считал месть своим священным долгом. Но мертвые, да как должно не упокоенные, — дело другое. Они уже не люди — они слуги Маны, грозного бога смерти, и его ужасной матери Калмы.

— Это еще для чего? — презрительно глянув на тела врагов, спросил Учай. — Они небось к отцу на тризну идти не пожелали.

— Вот ты плетешь невесть что! — поддакнул Кежа. — Разве ты знаешь, как арьяльцев нужно хоронить? В воду кинем, и довольно. Пусть их там раки доедают.

— А ну как ночью полезут за схищенным добром? — мрачно спросил Каргай. — И скорлупы заберут, и нас утянут к Мане.

— Говорят, у бабки Калмы зубы железные и руки в десять локтей, — испуганно добавил Вечка.

— Ты давай оттирай песком скорлупу, а не болтай! — сердито приказал Учай. — Ты что, дите малое — бабки Калмы бояться? Утащат, утащат… С чего бы им нас за Кромку тащить? Разве это мы их убили? Нет, не мы.

— А если встанут? — не отставал Каргай.

— Тогда отойдем от них задом наперед, так что даже если они и встанут, то враз со следа собьются.

— А как по лесу бродить начнут?

— Нам-то что с того? Пусть себе бродят. Мы добычу заберем и уйдем. Лучшее себе оставим, прочее снесем в Ладьву на торжище…

— Если в Ладьву, то нас там могут узнать и сразу спросят, где мы их взяли, — заметил Кежа.

Учай кивнул:

— Ты прав. Самим сгодится — для новых побратимов. А на торжище все же идти надо. Там всякий люд бывает, из разных мест едут. Если где искать людей для войска, то там…

Он осекся на полуслове и замер, стиснув в руках бронзовый панцирь. Раздался громкий всплеск, и из воды показалась голова. Мощные руки вцепились в камень у берега, и речной обитатель, глотая воздух, полез на сушу.

— А-а-а! Мертвец лезет! — заорал Вечка и бросился наутек.

За ним припустили и остальные побратимы, спотыкаясь и крича в ужасе. Только раздетый донага Учай остался на месте, не в силах отвести взгляд от упыря. Он бы и рад был убежать, да окаменел от страха. Даже в сгущающихся сумерках он узнал силача Джериша, первейшего из телохранителей царевича Аюра. Тот наконец вылез, встал во весь рост и уставился на сына Толмая, отплевываясь и вытряхивая воду из ушей.

— На, на! Все забирай, только меня не трогай! — завопил Учай и бросил грудную пластину доспеха под ноги мертвеца.

Бронзовая «скорлупа» ударила того по пальцам, и предводитель Жезлоносцев Полудня взвыл от боли:

— Ты что творишь, змеево отродье?!

Учай вгляделся в могучего воина и изумленно спросил:

— Ты что, жив?!

— Я-то жив, а вот ты сейчас будешь мертв!

— Постой, постой! — Учай выставил перед собой руки. — Без нас тебе отсюда не выбраться!

— Ты что, меня дурачить вздумал? — Разъяренный Джериш схватил его за горло и приподнял над землей.

— Погоди! Выслушай меня! — хрипел Учай. — Ты успеешь меня убить, когда захочешь…

— И то верно. — Джериш с негодованием швырнул грабителя на землю. — Говори, но только быстро и толково, если не хочешь, чтобы я притопил тебя, а затем и всех прочих крысенышей!

— Я не убивал твоих людей!

— Это я знаю. Куда уж тебе! Просто завел на погибель, чтобы обворовать трупы.

Он наклонился, поднял с земли боевой кинжал, вытащил его из ножен и шагнул к новоявленному вождю.

— Есть еще что сказать?

— Да-да, есть! — Мысли быстро мелькали в сознании Учая. — Я был верным! Я привел вас сюда, как велел царевич! Вспомни, я предупреждал, что здесь живут враги, к которым не надо ходить…

— Я в этом убедился, — мрачно ответил Джериш. — Все?

— Нет, не все! Пока я вел вас сюда, мои сородичи учинили ужасное злодейство! Они напали на ваш стан. Не выжил никто!

— Что? — медленно повторил Джериш.

— Только я и те, кто со мной, остались верными клятве моего отца Толмая! Ведь это мы помогли сбежать царевичу и некоторым его людям — и нас за это изгнали из рода!

Эти слова Учай кричал во все горло — не столько чтобы убедить Джериша, сколько чтобы рассказать притаившимся неподалеку собратьям о том, что следует им говорить, если спросят.

— Твои сородичи убили наших слуг? — глухим голосом повторил глава жезлоносцев. — Это верно?

— Так же верно, как то, что я вижу тебя! Они изгнали нас и, конечно, мечтают убить. Нас всего шестеро… — Учай принялся всхлипывать. Его била крупная дрожь, то ли от холода, то ли от страха. — Нам нужно было оружие и доспехи… Я подумал, что они больше вам не нужны. А нам они помогут спастись, чтобы защитить дело, за которое отдал жизнь мой отец. Прости, если я нарушил покой ваших мертвецов, — у нас не было злого умысла…

— Лесные дикари перебили свиту царевича, — вновь повторил Джериш, сжимая и разжимая кулаки. — Хорошо, что ты рассказал мне это.

Он поглядел туда, где среди кустов прятались прочие:

— Эй, вы! Бегом сюда! Если будете мне послушны, я сохраню вам жизнь.

— Возвращайтесь! — крикнул Учай, быстро подхватывая лежащие на берегу порты и кидая недоверчивый взгляд на могучего арьяльца. Неужели тот и впрямь столь простодушен, что поверил ему? Похоже, так и есть…

— Эй, малый… — Джериш вновь поглядел на собеседника. — Как там тебя — Учай? — У вас есть хорошая еда? Мясо? А то от всех этих ягод я скоро буду щебетать, как птица! Хотя ягоды там, у медведей, с кулак величиной…

— Есть — с утра в силки попался заяц.

— Вот и отлично. Пожарьте его и найдите для меня одежду. Да подберите с земли оружие и доспехи — нечего им там валяться… — Он огляделся и добавил: — А затем — бегом в лес за дровами. Нужно будет разложить большой костер, чтобы предать тела арьев очистительному огню.

* * *

Джериш сидел у костра и жадно вгрызался в жареное заячье мясо. С каждым укусом на сердце у него становилось все радостнее и по телу разливалась приятная истома. Он с улыбкой глядел на шестерых заморышей, сидящих в стороне и с робким любопытством наблюдающих, как стремительно исчезают остатки их зайчатины.

«Наверно, думают, что стоило поймать еще одного, — благодушно подумал огромный арий. — А лучше двух. И полдюжины уток».

Он помахал в воздухе обглоданной костью:

— Давай рассказывай дальше!

— Так вот, когда царевич и его люди добрались до Лосиных Рогов, там их ждала засада, — продолжил Учай. — Но ваш солнечный бог спас их. А моего брата Урхо предки не уберегли. Он собой закрыл царевича, так его на копья и подняли…

— А где был в это время Ширам?

— Наставник царевича тяжело ранен — он упал со скалы, чуть насмерть не расшибся.

— И расшибся бы — невелика беда, — буркнул Джериш, скривившись, и сплюнул мелкую косточку. — Главное, царевич-то остался невредим?

— И юный царевич, и рыжий шаман, когда я видел их в последний раз, были живы и в добром здравии, — поспешил успокоить его Учай. — Упредив царевича о засаде, я вернулся и пытался отговорить сородичей, но они меня не слушали. Так ведь?

Он обернулся к спутникам. Те жарко закивали, не сводя голодных глаз с почти съеденного зайца.

— Ты — настоящий сын своего отца! — дожевывая кусок мяса, с чувством проговорил Джериш. — Аратта не забудет твоего деяния…

Он задумался, прикидывая, что еще похвального можно сказать Учаю. Но мысли невольно обратились к главному — что следует делать дальше.

Возвращаться в одиночку в Аратту? Пустая затея. Зима наверняка застанет его в пути. Даже если прихватить с собой этих мальчишек… Джериш живо представил себе, как взглянет на него высокородный братец Киран — как умел смотреть лишь он. Воину показалось, что он слышит обращенный к нему вопрос: «Ты увел с собой полторы дюжины отборных жезлоносцев, а привел обратно полудюжину каких-то ощипанных цыплят. Ты с ума спятил?»

Напутствуя родича в дорогу, государев зять настойчиво рекомендовал предводителю Полуденных Жезлоносцев подружиться с наследником престола, стать его ближайшим советником и товарищем. Не дать мерзкому накху оплести мальчишку своими змеиными чарами. И все складывалось просто замечательно — до этой проклятой охоты в землях медвежьих людей!

Джериш скрипнул зубами. Иметь дело с разгневанным знатным родичем ему хотелось меньше всего. От милости Кирана зависело, достигнет ли он высот, возглавит ли дворцовую стражу или так и вернется в башню отца — жить среди быков, коз и прочей домашней скотины…

Но в сущности, зачем ему спешить в Аратту? Раз он уже здесь, можно сказать, что в его лице здесь — войско повелителя Ардвана! А что, если помочь простоватому, но верному мальчишке Учаю стать вождем дикарей, а затем с его помощью привести к покорности прочие здешние рода ингри? Едва ли это займет много времени. А когда по весне государь Ардван пришлет сюда войско, чтобы покарать мятежников, он, Джериш, по сути, уже будет наместником повелителя Аратты в этом краю. Тогда, очень может быть, государь так и пожелает оставить его наместником! И тогда для Кирана он будет уже не просто бедный родственник. Тут от него и польза семье будет больше. Да и самому на здешних шкурках можно неплохо нажиться…

— Словом, сейчас доем, и пойдем, — завершил он.

— Куда? — насторожился Учай.

— В твое селение. Царевич Аюр возвысил твоего отца над всеми ингри. Твой брат до последнего вздоха стоял за него. А ты — их законный наследник. Будешь впредь повелителем над всем Затуманным краем. А кто не пожелает покориться, тому я враз голову меж ребер вколочу. Так-то! А ну-ка, мелюзга, поймайте мне еще пару зайцев!

Когда над лесом взошла луна и начало угасать пламя большого очистительного костра, Вечка бесшумно подошел и уселся на поваленное дерево рядом с Учаем. Тот жарил на огне найденный поблизости гриб.

— Этот уснул, — заговорщицки прошептал он.

— Ну и хорошо, что уснул. Пусть отдыхает.

— Да я к тому, что можно начинать!

— Что начинать? — удивился наследник Толмая.

— Как — что?! Ну сейчас он спит, нам ничего сделать не может. Ты его ловко провел! Так вот. — Младший из Сыновей Грома, как они сами себя прозвали, поудобнее ухватился за охотничье копье. — Вшестером ударим, навалимся на древка — он и дернуться не сможет!

— Ишь ты! — хмыкнул Учай. — А зачем нам на него вшестером наваливаться?

— Он же арьялец! Наш враг!

— Ты, Вечка, мал еще и глуп о таких делах размышлять. Вот скажи — мы тут скорлупы и оружие себе набрали, так они теперь чьи? Арьяльские или наши?

— Ясное дело, наши!

— То-то же. Так и этот верзила — теперь наш.

— Его, вестимо, медведи за своего приняли, оттого и не сожрали, — с ухмылкой сообщил Кежа, бесшумно появляясь из темноты. — Слушай старшака, Вечка. Он дело говорит.

— Арьялец для нас много сделает, — продолжал Учай, мечтательно глядя в ту сторону, откуда доносился раскатистый храп Джериша. — Да мы с ним всю Ингри-маа под мою руку соберем! И войско обучим… И всем покажем, что лютей арьяльца и медведь-шатун быть не может. Так и пусть себе спит, сил набирается. Копьями затыкать мы его всегда успеем…

Вечка бросил на него уважительный взгляд:

— Ну ты и хитер!

— Так что разумейте, — обратился Учай к подошедшим один за другим побратимам, — если хитрость для правого дела нужна, то она правее правды будет. — Он погладил свои темные с просединами волосы. — А потому думайте что говорите. До поры до времени вы этому Джеришу — первейшие друзья и соратники.

Глава 6. Врата Маны

— Косящие колесницы? — повторил Учай, моргая. — А что это?

Джериш поглядел на него с легкой насмешкой. Сын вождя, который сидел рядом с ним у костра, тараща глаза то ли от усталости, то ли от удивления, выглядел до смешного нелепо.

Прочие юнцы нынче и вовсе отличились. Не сказать бы, что он сильно гнал тощих беловолосых мальчишек, которые, пыхтя, волокли на себе добытые бронзовые доспехи и оружие. Любой из прежних его воинов справился бы с дневным переходом, даже и через лес, веселя себя на ходу шутками и песнями. А эти, едва разведя костер, рухнули вокруг него под стать поленьям и тут же заснули мертвым сном.

Один Учай только и держался, да и тот еле ворочал языком от усталости. Но все же упорно сидел рядом с Джеришем, расспрашивал его о походах, сражениях и нравах далекой Арьялы. Правда, иногда, после очередного вопроса, начинал клевать носом, глаза его слипались и голова клонилась к коленям. Но окрик «Хвороста подбрось!» быстро пробуждал его от сонной одури.

— Косящие колесницы-то? — произнес Джериш. — Это о-го-го какая сила! Вот представь: несутся они на тебя стеной, кони храпят, впереди таран — да такой, что если даже мне в щит ударит, то перевернет вверх тормашками. По бокам зазубренные косы вращаются. Попадешь под них — сразу кусками нарубит. На самой колеснице — лучник. Стрел у него там без счету. А как у нас стреляют, ты сам видел. Учат сызмальства — на тележку ставят и трясут со всех сторон. А ты хочешь не хочешь попадай. Отец мой лепешку подвешивал: не собьешь — не пообедаешь! Сначала просто на веревке, потом раскачивал ее влево-вправо. А когда я с легкостью по его приказу всаживал стрелу, куда б она ни качнулась, так и вовсе раскручивать начал!

— Ого, — бормотал Учай, внимательно слушая.

— Ну юнцам-то все игра. А когда я с качающейся тележки в раскрученную лепешку начал попадать, отец решил, что самое время мне всерьез ратному искусству начать учиться.

Учай сглотнул слюну. Конечно, он и сам охотился с отцом. Бил на ветке белку затупленной стрелой, чтоб не испортить шкурку. Но чтобы вот так — и только после этого начинать учиться?!

— А меня научишь? — будто вскользь спросил он.

— Отчего ж — научу, если учиться будешь…

— Конечно буду…

Учай осекся. Тонкий слух охотника уловил вдали звук хрустнувшей ветки. Затем — тишина. Никто из зверей не стал бы ходить так. Одни беззвучно подкрадываются на мягких лапах, другие ломятся через подлесок без оглядки на шум.

— Похоже, тут люди, — скороговоркой сообщил он, оглядываясь по сторонам.

— Кому бы тут ходить? — удивился Джериш.

— Не знаю…

Учай пытался сообразить, почему стало тихо. Неизвестные услышали их голоса? Скорее уж учуяли дым костра.

Жезлоносец бесшумно поднялся на ноги:

— Давай-ка глянем, что будет.

Джериш с Учаем отошли за ближайший куст и притаились. Спустя время трое мужчин вышли из лесной тьмы. Подойдя к костру, они остановились и уставились на спящих подростков.

— Ишь ты, — негромко сказал один. — Арьяльские скорлупы где-то раздобыли.

— Я ж тебе говорил — к медвежьим людям пошли. А ты — да что им там делать! Вот то и делать.

— А куда Учайка подевался? — спросил третий.

— Вот проснутся и расскажут. До Учая нам дела нет, он — отрезанный ломоть. Куда ему надо, пусть туда и уходит. Но юнцам головы морочить нечего. Погуляли — и будет. Пора домой вертаться.

— Давай буди их, — приказал первый говоривший.

— Не надо будить.

Учай вышел из-за куста.

— Что ж это вас ночью в этакую даль понесло? — ехидно спросил он, оглядывая бывших родичей. — Или, может, все же решили ко мне в войско вступить?

— Нам твои расспросы, Учай, — тьфу, — холодно ответил старший охотник. — Ты для нас все равно что умер.

— Ах вот как! Тогда и вы для меня умерли! Ступайте-ка отсюда…

Джериш возник у них за спиной так быстро, что никто ничего не успел заметить. Он поймал за головы двух ингри и столкнул их с такой силой, что черепа треснули, как пустые орехи. Третий едва успел повернуться. Арьялец ухватил его за подбородок и макушку, хекнул и в одно движение свернул ему шею.

— Так-то, — самодовольно ухмыляясь, сказал он. — С такими вояками справиться — что чихнуть. Тут и оружия не надо. Эй, парень, ты чего?

Учай скрючился чуть не вдвое, схватившись рукой за горло. Его мутило так, будто все нутро выворачивали наизнанку. Эти люди недавно были его родичами, рядом с ними он прожил всю жизнь, сидел за одним столом, ломал хлеб…

— Ты ж их убил… — выдавил он, глядя на арьяльца расширенными немигающими глазами.

— Конечно убил, — с улыбкой подтвердил Джериш. — А вот доберусь до вашего селения, там-то они узнают, как арьи карают мятежников! Всех порешу!

— Постой, постой! — вскинулся Учай, живо представляя себе предстоящую расправу. — Всех не надо! Это все старейшины виноваты! Им ведь поперек слова молвить никто не решался… Если теперь весь род Хирвы карать, кто же нас потом кормить будет? Старичье, конечно, поучить, чтобы седые дурни поперек не лезли, а всем прочим — жизнь даровать и обложить данью с каждого лба. И им урок, и нам польза…

Джериш поглядел на собеседника с одобрением:

— Да ты парень толковый! Все вперед продумал, молодец. Что ж, будь по-твоему.

— Оно и к лучшему, — быстро закивал сын Толмая. — Я-то сородичей хорошо знаю. Я тебе расскажу, как все провернуть…

— Ну гляди. Я тебя послушаю. Но если что не так… Вот эти трое умерли быстро. Не делай так, чтобы я тебе показал, как умирают медленно!

Бросив эту угрозу, Джериш вернулся к костру и уселся там как ни в чем не бывало. Учай не без труда разогнулся. Его еще мутило, но уже отпускало. На убитых вержан глядеть было страшно, но он пересиливал себя и смотрел. Один из троих был родной дядька Кежи, другой — старший брат Вечки. Вот горе-то побратимам…

«Они теперь чужаки, и горевать по ним незачем, — одернул он себя. — Они нам не родичи! Сами от нас отреклись — значит сами и виноваты!»

Нужно это принять, уговаривал он себя. Научиться радоваться гибели ближних, внезапно ставших врагами.

Ничего, он сможет.

Проснувшись поутру, Дети Грома обнаружили неподалеку от места ночевки своих убитых сородичей. Парни оторопело глядели на мертвецов, не зная, что и сказать. Еще совсем недавно они сами дерзко отгоняли бывшую родню от острожка. Но одно дело грозить, пусть даже и оружием, и совсем другое — смотреть на бездыханные тела. Кежа не мог скрыть слез, глядя на собственного дядьку. Вечка и вовсе плакал в голос, не находя сил поверить, что все это случилось на самом деле.

Дождавшись, когда Джериш отойдет подальше, Учай подошел к Кеже и обнял его за плечи.

— Держись, — тихо сказал он. — Это все Джериш. Видать, за вами ночью приходили. Он увидел их и прикончил…

— Где он? Я убью его!

— Тихо, тихо… Я тоже его ненавижу. Но сейчас он ушел. А вернется, не лезь к нему — в открытом бою он задавит тебя, как муху, даже ойкнуть не успеешь.

— Но когда мы отомстим?!

— Я скажу тебе когда… Но не сейчас. Твое время еще настанет.

Кежа схватил за руку побратима:

— Обещай мне!

— Так и будет, поверь.

* * *

Ворота селения ингри были заперты, словно на ночь. Обойти их, впрочем, не составило бы никакого труда. Но Учай подошел прямо к воротам, остановился и принялся колотить в створки кулаком.

— Я Учай, сын Толмая, призываю всех сюда! — закричал он во все горло. — Я не ступлю на землю, с которой меня изгнали! Я пришел вернуть роду Хирвы тела несчастных, убитых арьяльцами!

Пока он выкрикивал свои слова, его побратимы подтащили к воротам волокушу, сработанную из молодых елок. На волокуше лежали тела их недавних родичей.

Заслышав голос изгнанника, люд начал стекаться к воротам. Вержане из любопытства подходили ближе и застывали на месте, в ужасе глядя на мертвецов. Ворота распахнулись, и наружу кинулись женщины. Воздух наполнился криками и причитаниями.

— Видите? — срывающимся голосом воскликнул Учай. — Я же говорил, что арьяльцы вернутся мстить, а вы мне не поверили! Вы изгнали меня! Вот, получите! Если кто-то думает, что арьяльцам хватит этих жертв, пусть даже не надеется! Враги не будут знать покоя, пока не истребят каждого из вас. Мы случайно наткнулись на эти тела в лесу. Но теперь вы знаете — арьяльцы где-то рядом!

Пока одни вержане с плачем заносили внутрь тела родичей, другие молча глядели на Учая и изможденных Детей Грома за его спиной, бледных от усталости и всего пережитого. Люди пытались осмыслить произошедшее. Но Учай не позволял им задуматься.

— В последний раз говорю! — крикнул он, перекрывая стенания. — Чтобы не пропасть попусту, как зайцы в половодье, нужно созывать войско! Признайте меня военным вождем — и мы отстоим наши земли!

Толпа загудела, послышались негромкие голоса, кто-то ожесточенно заспорил… Учай, внимательно вслушиваясь и вглядываясь в лица мужей, воспрянул духом. Он не видел враждебности к себе, только растерянность и боль. «Они сейчас здорово напуганы, — возбужденно думал он, шаря взглядом по лицам ингри. — Еще немного — и они призовут меня назад!»

Но тут вперед пропихнулся худой старик Райну с яростным взглядом — тот самый, который объявил Учая изгоем, плевал и кидал золу ему вслед. За ним следовали прочие старейшины. Гул толпы смолк.

— Ты был изгнан, — выступил седобородый старец. — Эти люди отправились следом за тобой, чтобы вернуть бестолковых отроков по домам. А значит, ты и виновен в их смерти.

— Я?! Ты что мелешь?

— Сам-то что мелешь! — громким скрипучим голосом выкрикнул Райну. — Откуда тут арьяльцы? Они давно ушли! Вернутся ли — лишь боги ведают. Уж не знаю, кто погубил охотников — медвежьи люди, лесные духи или кто другой, — но вина на тебе, Учай!

— Ах так? — перебил его сын Толмая, бледнея от злости. — Тогда ты виновен, что выжил из ума, старый пень! И род свой губишь! Я не звал никого из них, — Учай указал на мертвецов, — выслеживать меня! Вам не понравилось, что мы заняли острожек на холме? Так мы ушли оттуда. Зачем же вы не унялись? Разве я пинками гнал с собой моих побратимов? Они не младенцы, они воины, Дети Грома, они решают сами! И ума у них, по всему выходит, побольше, чем в том бородатом горшке, который торчит у тебя на тощей шее!

Он плюнул под ноги старейшине. Пролетевшие было над толпой смешки тут же затихли.

— Я хотел помочь вам, — обратился к толпе Учай, нарочно отворачиваясь от стариков. — Но судьба этих бедолаг ничему вас не научила. Мы уходим — а вы скоро умрете!

Учай сделал знак соратникам. Оставив волокуши перед открытыми воротами, они, опустив плечи, последовали за ним.

— Я буду на холме, в моей крепости! — обернувшись, крикнул сын Толмая. — Если кто решит вступить в мое войско — ищите меня там. А нет, так живите как знаете. Боги ведают, вам осталось недолго!

* * *

По темному небу беззвучно текли низкие облака, то и дело закрывая большую осеннюю луну. На берегу Вержи было холодно и промозгло, ветер кружил опавшие листья и бросал в лицо редкие капли дождя.

Учай, обхватив себя руками за плечи, съежился перед тлеющим костром и мрачно поглядел туда, где в темноте раскинулось спящее селение ингри. А, нет, не спящее. Вот огонек у ворот, и там, внизу у мостков, где лодки… «Сторожат. Боятся меня. Или не меня? Неужели все-таки поверили в арьяльцев? Но и впрямь, кому, как не им, совершить такое убийство?» Он вспомнил радостное лицо Джериша, в один миг прикончившего троих взрослых мужчин, и его невольно передернуло от этого воспоминания. Может, все-таки получится обойтись без лишних смертей?

Молодой глава нового рода покосился в сторону, где под отдельным навесом спал Джериш. Вражина устроился вольготно — только длинные ноги в сапогах, снятых с мертвеца, торчат наружу. Учай скрипнул зубами и отвернулся. День за днем он сам же одергивал парней, чтобы не смотрели на арьяльца волками, сам вокруг него вился, выказывая верность, поддакивал, вел долгие задушевные беседы — и с каждым днем все сильнее его ненавидел. «Как бы только Джериш этого не заметил! Хотя он и не глядит на нас. Что ему до ненависти ползающих под ногами букашек?»

Учай встал, подошел к спящему под навесом Вечке и тряхнул его за плечо:

— Вставай!

— Что? — Мальчонка непонимающе обвел глазами острожек. — Что-то случилось?

— Домой пойдешь.

— Я же с тобой! Я клялся, я кровь с тобой мешал…

— Тихо, не шуми. А то еще, чего доброго, его разбудишь. Пойдешь и сделаешь вот что…

Он склонился к уху младшака и быстро что-то зашептал. Проснувшийся уже Вечка закивал, улыбаясь. Вскочил и тут же исчез за воротами.

Учай прошелся по острожку. Сейчас ему не сиделось на месте. Правильно ли он поступает, давая сородичам еще одну возможность сделать разумный выбор? Или, может быть…

Он поглядел в сторону спящего Джериша, привольно раскинувшегося под навесом. Один удар арьяльским кинжалом — и младший сын Толмая навсегда останется героем в роду Хирвы. Вот только сейчас ему это уже не нужно…

Он тряхнул головой, отгоняя навязчивый морок. И все же как Джериш уцелел в земле медвежьх людей? Да еще прожил там немало дней, пока не сбежал?

Эта тайна занимала всех Детей Грома. Кежа уже подступал к великану с расспросами, но остался ни с чем. Второй раз Джериш еще и наорал на него и отвесил оплеуху ни за что ни про что. Явно воспоминания приводили его в дурное расположение духа. Видно, хвалиться ему было нечем… «Да небось просто прятался в кустах, глядя, как медвежьи люди доедают его сородичей, и теперь стыдится… Но почему выскочил голый?» Парни втихомолку зубоскалили над арьяльцем, высказывая самые непристойные предположения о его жизни среди медвежьего племени.

Но так или иначе, Джериш сейчас с ними. И нынче ночью он Учаю очень пригодится.

Подумав об этом, молодой вождь опять помрачнел. Как себя ни уговаривай, но то, что он задумал, было не просто воинской уловкой. Одно дело — наблюдать, как враг — пусть и временный союзник — убивает бывших сородичей. Но совсем другое — самому привести в родной дом смерть…

Сын Толмая по-прежнему никак не мог сладить с собственным сердцем. Перед ним то и дело всплывали совершенно ненужные, глупые воспоминания. Как Райну учил его бить острогой рыбу; как те самые старейшины, которые уже скоро должны были отправиться к праотцам, собирались в доме Толмая, обсуждая общие дела. А он, совсем еще мальчонка, сидел у отца на руках и слушал, ничего не понимая, хотя ему уж точно не место было среди умудренных мужей. Что ж, теперь им суждено умереть. Они пережили свое время…

Он вдруг со страшной ясностью ощутил, что больше ему не к кому обратиться за советом. Он один на один с небесами.

Учай прикрыл глаза. Ему очень хотелось задать вопрос и получить утвердительный ответ — что он все делает правильно. Но кто может ему это сказать?! Хотя…

Он поспешно запустил руку в поясную сумку и радостно нащупал костяной волчок. Не зря прихватил его из отцовской избы!

Сын Толмая достал волчок из сумки, выбрал место поровнее на утоптанной земле и что есть силы закрутил против солнца.

— Все ли я верно делаю? — прошептал он.

Волчок заплясал на одном месте, почти неподвижный, только края его чуть содрогались. Красные дуги, которые в свете костра казались черными, побежали к краям, то расходясь, то сливаясь. Учай не отрываясь глядел на них, пока у него все не поплыло перед глазами. Где-то в лесу закричала ночная птица. Учай резко вскинул голову, озираясь. Вроде никого…

Но он знал, что это не так.

«Здесь кто-то есть, — подумал он, чувствуя, как немеют его руки и холодеет в животе. — Они смотрят на меня…»

Волчок понемногу замедлил вращение, упал набок и покатился в темноту от костра. Но Учай на него уже не глядел. Теперь ему стало ясно видно — ночная крепость полна призраков. Бледные тени, различимые лишь на границе света и тьмы, то появлялись, то исчезали, опасаясь приближаться к костру. Не духи ли это убитых арьяльских слуг, оставшихся без погребения?

Что ж, если они здесь есть, это неудивительно. Учай невольно вспомнил, как его воины разоряли стан. Слуги не сопротивлялись, просили смилостивиться. Они не были ни воинами, ни охотниками; убивать таких — что волкам резать стадо. Ингри тогда все опьянели от крови и богатой добычи. Потом многие, очнувшись, об этом жалели — да, многие, но не Учай. Он не забыл, как ему нравилось их убивать. Даже при воспоминании об этом у него теплело в груди. Отнимая чужие жизни, слушая крики и мольбы безоружных, он нутром чувствовал, как к нему течет их жизненная сила, и упивался ею.

И вот он снова готовится проливать кровь невинных. Но на этот раз своих. И они об этом знают. Нет, это не призраки слуг, понял Учай. Это мертвые охотники, его бывшие сородичи. Те, кого он повел с собой в погоню за арьяльцами, кто не вернулся: погибшие на Лосиных Рогах, убитые на Холодной Спине…

Пришли защитить свой род — от него.

Тени беззвучно обступали Учая, медленно смыкая круг. Ему стало страшно, но он не показывал виду. Он быстро схватил с земли волчок и сказал тихо и свирепо, обращаясь сразу ко всем:

— Видали солнечное колесо? Никакой мертвец не коснется того, у кого в руке — знак солнца!

Круг теней остановился. Учай ухмыльнулся, стискивая в потном кулаке оберег.

— Уходите, — властно прошипел он. — Я вас не звал! Вы трусы и плохие воины, если вас убили. Я вас и живых презирал. Думаете, я вас мертвых бояться буду?

Он поднял волчок над головой. Тени поблекли и отступили.

— Ха! Так-то!

Учай перевел дух и подкинул ветку в костер. А когда вновь поднял голову, то чуть не закричал — вот только горло стиснуло так, что и пискнуть бы не вышло.

— Отец? — одними губами прошептал он.

Они стояли прямо перед ним — Толмай и Урхо. Такими он видел их, как в последний миг перед гибелью. Отец — с раздавленной грудью, в проклятой арьяльской бронзовой скорлупе. Старший брат с опаленным колдовством лицом, выжженными глазами… За их спиной разливалась непроглядная тьма…

Руки Учая задрожали так, что он едва не выронил солнечный волчок, чуть не лишив себя единственной защиты от мертвых.

— Слушайте, — заговорил он быстро, лязгая зубами от ужаса, — я же не хочу… Клянусь… Я сам никого пальцем не трону! Я, наоборот…

Но уговоры не помогали — призраки приближались, качая во тьме головой. Вот и другие старики — из Дома Дедов, деревни мертвых, где избушки без дверей стоят на высоких столбах над папоротниковыми оврагами. Кое-кого из стариков Учай еще и сам помнил, других — нет, но было их великое множество. А что за тьма обволакивает их сзади? Не сам ли это Мана — владыка мира мертвых, открывающий врата туда, откуда не возвращаются? А рядом с ним Калма, его мать, на которую и взглянуть жутко, щерится острыми клыками и тянет к нему бесконечно длинные костистые руки…

— Иди к нам, Учай, сын Толмая, — звучали в ушах парня голоса, похожие на сухой шорох умирающей осенней травы. — Мы уже приберегли для тебя местечко…

— Не делай того, что задумал, — пробился сквозь мертвенный шелест тихий, далекий голос отца. — Деды тебя к себе не примут и не защитят тебя. Не будет тебе родни ни в этом мире, ни за Кромкой. Отправишься прямо к Калме!

Губы Учая дрожали. Больше всего ему хотелось броситься к отцу и просить прощения. За то, что не успел помочь ему на охоте, что молча стоял и смотрел, окаменев от ужаса, как чудовище убивало его… За то, что не уберег брата, тоже оставшись в безопасном отдалении. Он ведь знал, что к Шираму, с его смертоносными мечами, нельзя приближаться, но брата не остановил — да, растерялся, но разве от этого его вина меньше?!

И тут Учай ощутил прикосновение к плечу — легкое и нежное, от которого его бросило в жар и холод одновременно. Он обернулся и, никого там не увидев, вдруг всем существом понял — она здесь! Его богиня с ним!

Чувство несокрушимой уверенности в своей правоте охватило Учая.

— Отец, ты ничего не понимаешь! — с новыми силами воскликнул он. — И вы! — Он обратился к призрачным Дедам. — Вы тоже ничего не понимаете! Я же стараюсь ради вас! Ради всех ингри! Арьяльцы вернутся, я уверен в этом! И они же, эти глупые старейшины, назовут меня потом спасителем. Мне просто надо убедить вержан в том, что только я могу их защитить! Как же это сделать, если они не испугаются? Если своими глазами не увидят, как чужаки умеют убивать? Если даже убитые не заставили их поверить мне, остается только одно…

— С кем ты тут болтаешь? — раздался насмешливый голос Джериша.

Арьялец, потягиваясь, подошел к костру. В руках его был лук, тело закрывала броня, голову — легкий шлем.

Его сильный и звонкий голос, словно утреннее солнце, мгновенно прогнал призраков. Исчезли отец, брат и Деды, могильная тьма раскрытых Врат Маны обратилась обычной сырой ночью, полной запахов и звуков.

Учай вскочил на ноги, убирая волчок в сумку. Все его сомнения исчезли. У него есть лишь один путь, и он пройдет его до конца.

— Ты приготовился? — спросил он Джериша.

— Как видишь.

— Тогда пошли. Эй, Кежа, хватит спать! Буди парней, уводи в лес, и ждите там. Если вержане все же придут — их счастье. Если нет, увидишь огонь — знаешь, что делать.

Кежа, выбираясь из шатра, взглянул на него угрюмо. Он, в отличие от прочих побратимов, вполне понимал, к чему может привести Учаева затея.

— Не бойся, я все продумал, — тихо сказал ему старшак. — Скоро должен вернуться Вечка. Дашь мне знать, а он пусть подождет в сторонке…

Вечка плакал навзрыд в родной избе. Обступившие его вержане в страхе молчали.

— Я видел, видел их! Они все мертвы! Они вылезли из воды — синие, объеденные раками, — а он что-то им сказал, и они сами принесли ему доспехи и оружие. А потом пошли следом… Они здесь, совсем рядом, в реке!

Испуганная мать Вечки подала ему ковшик с водой. Тот чуть отпил — было слышно, как его зубы стучат о край.

— А потом арьяльский мертвец убил наших родичей, выпил из них жизнь и обрел плоть!

— Брось Учая, сынок, — дрожащим голосом упрашивала его мать. — Уходи от него, спасайся!

— Я не могу, — всхлипнул Вечка. — Я боюсь. Не спастись от этого проклятия — он все равно узнает. Только Учай может защитить нас от арьяльских мертвецов и от живых арьяльцев. Если ему не покориться — смерть поселится под нашими крышами… Вы же видели его, видели, как он изменился!

Но сидевший на лавке старый Райну упрямо наклонил голову:

— Хирва и Деды защитят нас от чужеземной нечисти!

— Вы все обречены, — со слезами на глазах проговорил Вечка.

Глава 7. Стрелы в ночи

Темная студеная вода едва слышно плескалась под коротким веслом. Учай греб сноровисто, привычно — гребок слева, гребок справа. Лодка-однодревка скользила по речной глади, подгоняемая течением.

На берегу под селением на мостках сидел дозорный, сонно глядя на покачивающиеся на легкой зыби лодки. Рядом лежало его охотничье копье.

— Кто тут? — встрепенулся ингри, вглядываясь в ночную тьму.

— Я, Учай.

Молодой вождь сделал несколько гребков к берегу. Дозорный вскочил на ноги, подхватывая копье:

— Мимо греби! Нет тебе здесь места!

— Вержа издалека течет. Та вода, что здесь прежде стояла, уж давно утекла. Так что вода не ваша, а всехняя.

— А я говорю, мимо проплывай! О хитростях твоих Райну прямо говорил. Велено и близко не пускать!

— Ишь ты, Райну! А своей головой как думаешь?

— Пошел прочь!

Учай подгреб почти к самым мосткам.

— Ну, раз не думаешь, стало быть, и не нужна она тебе…

Джериш молча поднялся со дна лодки. Одним стремительным движением он встал на колено, поднял лук и выпустил стрелу в дозорного. Тот выронил охотничье копье и рухнул на мостки, хрипя и пытаясь вытащить из горла торчащую стрелу.

— Не лук, а барахло, — проворчал Джериш. — Ну да ладно, лучше, чем ничего.

Учай в два гребка оказался у деревянного настила, накинул петлю на торчавшую из воды сваю, выскочил и придержал лодку, помогая Джеришу выбраться на берег.

— Все запомнил? — шепотом спросил он у могучего арьяльца.

— Что спрашивать? Конечно запомнил!

— Тогда пошли.

Учай первым взошел на высокий берег по выдолбленным ступеням, укрепленным спилами бревен, притаился за кустами и огляделся. От ворот доносились негромкие голоса, — должно быть, старейшины все же услышали его предостережение и ожидали появления арьяльцев. Как это бывает во время долгого и бесплодного ожидания, дозорные у ворот уже полностью успокоились и теперь до утра развлекали друг друга беседой.

Учай подал знак Джеришу подниматься и хорьком метнулся за угол собственной избы, откуда были видны и ворота, и охранявшие их сородичи.

Джериш поднялся, тихо подкрался к общинному дому — Учай только подивился, как такой огромный человек может так бесшумно передвигаться, — и достал закрепленный за спиной смоляной факел. Высек искру кресалом, поджег бересту, поднес к ней мгновенно вспыхнувший факел и сунул его под стреху. Другой факел полетел на крышу. Сухая трава, покрывавшая дерн на крыше, вспыхнула ярким быстрым пламенем. В воздухе потянуло дымом.

— Горим! — заорал Учай.

И выпустил стрелу в первого из дозорных, бросившегося от ворот к общинному дому. Он успел узнать родича, но арьяльская стрела с втульчатым бронзовым наконечником уже ушла в полет… Вторую такую же стрелу, мигом развернувшись, выпустил Джериш. Оба ингри упали как подкошенные.

Из домов, переполошенные криками и запахом дыма, начали выскакивать люди. Не понимая толком, что происходит, они бросились к лестнице, ведущей к реке.

Джериш пропустил нескольких, затем появился сзади. Легко, будто танцуя, отвесил последнему тяжеленную затрещину, и тот полетел вниз, сбивая по пути тех, кто спускался перед ним. Арьялец захохотал, радуясь своей выходке, тут же повернулся, рубанул длинным кинжалом по руке одного, ударом ноги сбил наземь другого, локтем свернул челюсть третьему и исчез во тьме, бросившись к дому Толмая. Пришедшие в себя ингри кинулись было следом, но тут же две стрелы вылетели из темноты, и еще двое мужчин упали на землю, стеная от боли.

Наконец перед общинной избой появился тот, ради кого затевался набег, — седобородый Райну, кипящий от злости, в накинутой поверх длинной рубахи меховой безрукавке. Его резкий голос призывал сородичей перестать метаться по деревне и собраться вокруг него.

Однако первым на его надсадный крик откликнулся Джериш — очередной меткой стрелой. Старик схватился за грудь и рухнул без движения.

— Все, теперь пора уходить! — тихо окликнул его из-за угла Учай, стараясь держаться в тени.

Кто-то попробовал броситься на Джериша с охотничьим копьем. Тот, будто играя, отвел наконечник в сторону и яблоком рукояти своего кинжала врезал нападающему между глаз. Тот растянулся на земле. Джериш расхохотался, перескочил через него и бросился дальше.

— Вон он! — закричал кто-то. — Лови его!

Учай, уже добежавший до стены дома у ворот, за которой его ждал Кежа, задержался, чтобы поддержать Джериша, но вдруг увидел, как тот с ревом подраненного тура разворачивается и бросается на своих преследователей, размахивая кинжалом. Те дружно попятились, выставив перед собой копья.

— Ну что же вы? — крикнул арьялец. — А ну идите ко мне! — Джериш звонко грохнул себя по броне кулаком. — Деритесь как мужчины!

Желающих в последний раз доказать свою мужественность не нашлось. Вержане в ужасе глядели на огромного мертвеца, шепча слова оградительных заговоров. Джериш сплюнул и убрал кинжал в ножны.

— Ладно, на сегодня с вас хватит. Но я еще приду спросить за кровь арьев!

Глава Жезлоносцев Полудня повернулся, подошел к воротам, откинул засов и, пинком открыв их, с бранью ушел в сторону леса.

— Что он делает? — прошептал Учай. — Мы же сейчас должны преследовать арьяльцев! А как мы будем это делать, если все видели, что он ушел один-одинешенек!

— Кажется, там уже никто ничего не видел, — с сомнением в голосе проговорил Кежа.

Он трижды прокричал совой, и ждавшие знака Сыновья Грома с воинственными криками бросились из леса в сторону разоренного селения.

— Беги к ним, — велел товарищу Учай. — Пусть хорошенько позвенят о доспехи, прежде чем добегут сюда. Не забывай — мы отогнали арьяльцев. Но они еще могут вернуться.

— Хорошо, — кивнул Кежа, глядя в ту сторону, куда ушел Джериш. — Но я хочу спросить тебя…

— Не сейчас. Беги к братьям.

— Хорошо, — сумрачно повторил его друг. — Но потом я спрошу.

Утром над селением рода Хирвы стоял стон и плач. Шестеро мужчин, в том числе Райну, самый мудрый и уважаемый из старейшин, ушли в Дом Дедов. Вдвое больше лежали и стонали, страдая от ран. Те, кому просто достались затрещина или пинок, ощущали себя изрядными счастливчиками, с честью выдержавшими нападение страшного врага. Кто-то из них говорил, что нападавших была дюжина, кто-то утверждал, что полторы, но все сходились на одном — убитые арьяльцы в самом деле вернулись мстить. Многие своими глазами видели, как они вылезали из реки, а привел их огромный мертвый лучник — самый страшный из всех.

Когда около полудня в распахнутые ворота селения неспешно вошел Учай, окруженный побратимами, вержане уставились на недавних сородичей со смешанным чувством ужаса и почтения.

— Ну что? — прервал тишину Учай. — Вам все еще мало? Все еще желаете идти вслед за Райну? Если бы вы послушали меня в первый раз — враг бы не вернулся. Если бы послушали во второй — вы бы сейчас не хоронили родных и близких! Вы по-прежнему не желаете слышать меня? Я — изгнанник из отчего дома. Но все же я родился в роду Хирвы, и меня терзает поругание этой земли. Если вы позабудете о нелепом изгнании, придуманном выжившими из ума стариками, если примете меня военным вождем — я сам отправлюсь к арьяльцам. И сделаю так, что больше они не станут убивать вас и разорять ваши дома. Теперь я хочу услышать вас.

— Иди! — крикнул кто-то из толпы. — Иди, Учай, принеси мир!

— Учай, прогони мертвецов!

— Спаси нас, Учай, сын Толмая! Будь нам вождем!

— Я пойду, — ответил тот, упиваясь этими криками. — Если завтра не вернусь — значит я погиб. Тогда бегите отсюда, ингри! Но я верю, что праотец Хирва нам поможет!

Он развернулся и, не сказав больше ни слова, зашагал прочь от ворот.

— Постой, постой! — бросился вслед за ним Кежа, обогнав остальных побратимов.

Сын Толмая поглядел на него, будто только сейчас увидел.

— Помнишь, я хотел задать вопрос?

— Помню. Задавай.

— Когда мы принялись мстить за твоего отца, когда подстерегали здесь царевича и бились на Лосиных Рогах, мы сражались за свою землю против чужаков. И ты вел нас в бой. А теперь… — Кежа понизил голос, чтобы не услышали прочие побратимы, и яростно зашептал: — Нынче ночью мы убивали своих же! И ты сам привел в селение одного из проклятых арьяльцев! Он стрелял в наших родичей, как в зайцев, и смеялся! Как же так, Учай?!

— Да, ты прав. Я так и сделал. И арьяльский воин убил многих ингри, — холодно подтвердил Учай. — Я скорблю о них не менее, чем ты. А теперь отбрось свою скорбь и подумай. Я говорил, что надо догнать царевича и убить всех, кто остался с ним?

— Говорил.

— Но меня не послушали. И теперь наверняка арьяльцы готовят поход. Они придут и играючи убьют всех — ты теперь увидел, как они это делают. Но мои и твои сородичи, подобно глупым уткам, подняли шум и гам, когда лиса рядом. А стоило ей притаиться, принялись спокойно ловить головастиков. Но лиса никуда не ушла!

— О чем ты?

Учай скривился. Кежа был ловким и храбрым и, пожалуй, самым умным среди Детей Грома. И все же порой Учаю казалось, что побратим отчего-то попросту не может уразуметь очевидное.

— Сейчас, — терпеливо пояснил он, — когда Джериш до смерти перепугал вержан, они объявили меня военным вождем. Мы соберем под единой властью всех ингри от Вержи до Обжи! Мы наберем свое сильное войско, снарядим и обучим его. Джериш, конечно, враг, но есть многое, что знает и умеет только он и что очень нужно каждому из нас. И мы должны этому от него научиться. Ты слышишь меня? — Учай внимательно поглядел в глаза друга. — Учиться старательно и забыв о ненависти. А потом, в свое время, когда он передаст нам воинские умения Арьялы и станет бесполезным, мы расправимся с ним. — Учай кровожадно ухмыльнулся. — Прикончим его, когда он будет меньше всего этого ожидать, и так, как нам захочется… Хочешь сам его убить?

— Да, очень хочу!

— Хорошо. Но покуда он мой, с его головы не упадет ни один волосок. А потом — считай, что я тебе его подарил. И помни — если бы сегодня ночью он не убил некоторых, очень скоро его сородичи убили бы всех. Такова правда. — Учай поглядел на темнеющий впереди лес и добавил: — Оттого что ты расшибешь себе лоб, упав на камень, камень не становится плохим. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю.

Глава 8. Пустая лодка

— Слыхала, сестра? Вчера приплывали к нам женщины из рода Хирвы!

Кирья, услышав эти слова, тут же застыла на месте, стараясь стать как можно незаметнее в высоких камышах. Сердце ее забилось. Казалось бы — что ей теперь род Хирвы? Разве вержане пытались выручить ее или Мазайку? Но другой родни она не знала — и, кажется, сейчас в селении творилось недоброе.

— Давненько их не видно было, — отозвался женский голос. Затем послышался плеск, — видно, добродеи ставили у берега сети. — И с чем приходили?

— А кто его знает с чем? Как приплыли, так и уплыли. От берега волной как плеснуло — чуть лодку им не опрокинуло…

— Стало быть, не пустила их Мать, — вздохнула вторая.

— И правильно не пустила! На вержанах сейчас порча, нечего им делать в святом месте! Слыхала, как Дом Ветра божьим гневом развалило? Это из-за них! Пусть их теперь Хирва защищает…

— А зачем Мать тогда рыжую с мальчишкой сюда притащила?

— Затем и притащила. Тут хоть она за ней присмотрит, а там рыжая сама по себе такого бы наворотила…

— Ну а мальчишку-то зачем? Кому он нужен?

— О, лучше не спрашивай, сестрица! Ну ладно, расскажу. Это дело особое…

Одна жрица что-то зашептала на ухо другой, и как Кирья ни силилась, кроме аханья и оханья, не расслышала почти ничего. Донеслось до нее только слово «подарочек» — но какой, кому?

«Порча? — раздумывала девочка, выбираясь из камышей на сухое место. — Нет, не порча, а похуже. Вержане богов разгневали — гостей убили! И теперь хотят очищения, а им никто не дает его…»

Сказать ли Мазайке о том разговоре? Не рванул бы в селение, забыв о водяном страшилище! Или к деду. Тот хоть и живет в лесу, а ведь тоже из рода Хирвы.

За прошедшие дни Кирья обвыклась в керемети. Пожалуй, ей тут даже начинало понемногу нравиться. Все время следуя за Высокой Локшей, она волей-неволей училась у нее тайным умениям служительницы Видяны. Запоминала заговоры, моления и песни, помогала в целительстве и жертвоприношениях, узнавала немало прежде ей неведомого об известных, казалось бы, лечебных, колдовских и смертоносных цветах и травах. Только одно она никогда не делала — не пыталась ни на чем играть. Ни на Мазайкиных глиняных свистульках, которые он лепил, обжигал в костре и дарил всем, кто попросит, ни на тростниковой дудочке, какие любили местные детишки. Даже пищалок из листьев больше не сворачивала. Она хорошо помнила, что каждая ее попытка заставить запеть дерево, кость или глину кончалась нежданными бедствиями.

Зато здесь ее никто не обижал. А до ее темно-синих глаз и рыжих волос никому не было тут дела. Понемногу Кирья зауважала Локшу, хоть и не полюбила ее. Девочка вовсе не собиралась прощать старшей добродее, что та умыкнула их с Мазайкой и насильно удерживает на своем острове. Высокая Локша была сурова и безжалостна и к себе и к другим и уважала только силу, что у богов, что у людей. Тому же учила и Кирью, но та отмалчивалась. Уж чему-чему, а молча поступать по-своему сородичи ее с детства научили.

Если Кирья в керемети даром времени не теряла, пусть даже не по своей воле, то Мазайка с каждым днем все сильнее томился от безделья и тревоги. Его беспокоило, что дед Вергиз не дает о себе знать и не приходит за ним. И Дядьки все чаще являлись к нему во сне — стояли на берегу Вержи, сливаясь то с ночной тьмой, то с серебристым туманом, звали его… А он изо всех сил пытался прорваться к ним через этот проклятый туман, но не мог даже знака подать, и его крик не достигал дальнего берега…

Мальчик часто вспоминал про Огонь Глаз — таинственное умение, благодаря которому мохряки обмениваются мыслями со своими мамонтами. «И у тебя он есть, — звучал в его ушах голос старого косматого мохряка. — Никакая дудка тебе не нужна».

Не нужна — а все же без нее ничего не получалось, сколько бы он ни пробовал!

Проходили один за другим тихие дни, но беспокойство росло, будто гроза где-то заходила, но никак не могла созреть…

Началось все именно с грозы — ночной, с далекими зарницами. В воздухе так давило, что Кирья полночи не могла уснуть. Поворочавшись в постели, она встала, накинула на плечи платок и пошла на высокий берег, где и села над обрывом, глядя, как на востоке беззвучно полыхает небо.

«С Холодной Спины заходит, — думала она, укутываясь в платок и встряхивая головой, чтобы отогнать комаров. — То-то, наверно, сейчас страшно на Лосиных Рогах — прямо туда ведь бьет!»

— Сегодня божья ночь, — раздался рядом с ней голос Высокой Локши.

Кирья резко обернулась — добродея стояла рядом с ней, глядя в ту же сторону.

— Нынче появился в Ингри-маа новый род, — торжественно произнесла она.

— Где-то дите рождается с такими знамениями? — не поняла Кирья.

— Нет. Это там. — Локша махнула на восток. — Новое племя. Юный бог, Шкай-громовик, взял его под свое покровительство. Что скажешь об этом?

— Какое дело небесным богам до ингри? — немного подумав, спросила Кирья. — Разве не живут они в своих звездных лесах, сходя ненадолго только по особой просьбе жрецов? Так делает и Юмо-Солнце, и Варма-Ветер… Или Шкай собирается свести в наш мир небесное племя? Он ведь не великий зверь, чтобы стать прародителем людского рода…

Локша, слушая ее, одобрительно кивала.

— Вижу, не напрасно ты проводишь время в керемети, не пропускаешь мои рассказы мимо ушей! Да, мир меняется, теперь все будет иначе. И племя, что народилось сегодня, будет иное — грозное, воинственное! Пока оно мало и слабо, но может стать страшным и великим. — Локша поглядела туда, где полыхали молнии, и пробормотала себе под нос: — Если позволить ему вырасти…

— Но это же там, в землях Хирвы? — сообразила Кирья. — Откуда там новый род? Там же, кроме вержан, никто не живет!

— В свой срок узнаем, — промурлыкала Локша. — Чую, скоро сюда явятся твои сородичи и сами все расскажут. Похоже, они исторгли из себя заразу. Но как бы она не пожрала их, подрастая…

Предчувствия Локши сбылись. Прошло несколько дней, и на песчаной косе появилась целая толпа. Одни махали руками и кричали, привлекая внимание добродей. Другие сидели или молча лежали на земле.

— У них там, похоже, раненые, — прищурившись, сказала Локша. — Везите их всех сюда!

Когда здоровые и раненые вержане были переправлены на остров, вокруг них тут же собрались все обитательницы керемети. Одни — чтобы лечить, другие — из любопытства. Всем хотелось узнать, что за беды, как мука из сита, сыплются на род Хирвы?

— Ночью была лютая сеча, — плача, рассказывала одна из старших женщин, что привезли раненых. — Мертвые арьяльцы вернулись мстить! Ворвались в селение, убили старика Райну и еще пятерых мужей, а ранили вдвое больше…

— Высокая, нам нужна защита! — подхватила другая. — У нас же здоровых мужчин в роду почитай что нет! Одни в битвах с арьяльцами полегли, других на Лосиных Рогах камнями побило, молодь Учай увел… Скоро бабы да калеки останутся!

— Откуда ж я вам мужиков возьму? — съязвила Локша. — От меня они не народятся. Хотя… Вон там, видите, сидят?

Все поглядели на завалинку возле общинного дома, где расположились несколько охотников из заречного рода Карью — ближайших соседей рода Хирвы, — притащившие в кереметь задавленного деревом товарища. Кряжистые мужи с большим вниманием прислушивались к жалобам вержанок. Намек старшей добродеи был вполне внятен и тем и другим, да только женщинам он не слишком понравился.

Кирья толкалась возле вержанок вместе с прочими, однако держалась позади добродей. Она и сама не понимала, то ли рада видеть своих сородичей, то ли нет.

— Почему Дядьки не защитили род Хирвы? — раздался рядом с ней напряженный голос Мазайки.

— Так ведь ты здесь — значит и призвать их некому, — тихо ответила она.

— А как же Вергиз?!

— Откуда ему знать? Он живет на дальнем озере…

— Он всегда знает! — Мазайка запустил руки в волосы и сжал кулаки. — Ему говорят духи, он все знает, что творится в Ингри-маа… С дедкой что-то случилось!

— Не гадай попусту, — попыталась успокоить его подруга. — Мы ничего толком не знаем…

— Стало быть, разузнаем, — угрюмо отозвался он.

Следующим утром выяснилось, что Мазайка пропал, а вместе с ним — одна из плоскодонок. Лодку нашли довольно быстро — ее прибило в камыши у восточной оконечности острова. Когда добродеи вытаскивали плоскодонку на песчаный берег, Кирья с ужасом увидела внутри ее пятна крови.

— Как тому было суждено — то и случилось, — глянув на пятна, бросила Локша и отправилась бы дальше по своим делам, если бы в нее не вцепилась Кирья.

— Где Мазайка? Что с ним?!

— Ты его больше не увидишь.

— Он мертв? — Все поплыло перед глазами девочки.

Однако Локша, помолчав, сухо ответила:

— Нет.

— Но где же он?!

— Тебе это знать не положено. Он там, откуда обратной дороги нет. И вернуть ты его не сможешь.

Кирья поглядела в холодные глаза добродеи:

— А ты?

— Я могу, да не хочу.

— А я… — У Кирьи перехватило дыхание от внезапного приступа бешенства. — А я тогда тебя прокляну!

— Чем станешь проклинать? — спокойно и даже с любопытством спросила Локша. — Тут мои духи, я их кормлю, они меня знают…

— Я своими руками убью тебя, если не отдашь Мазайку! — завопила Кирья. От горя и ярости угрозы сами слетали с ее губ, как будто только и ждали подходящего мига. — Задушу тебя ночью!

— Ах вот как! — прищурилась Локша. — Дочки, оставьте-ка ее в сеннике на ночь! Да дверь снаружи заприте покрепче, чтобы не караулить глупую девку до утра. А завтра мы с ней по-иному побеседуем…

* * *

В сеннике было бы совсем неплохо, не будь он заперт. Хоть там было и темно, но сухое колкое сено вкусно пахло, и его там было много — можно зарыться поглубже и спать до утра. Но Кирья не могла спать. Тревога за Мазайку разрывала ей душу. Ее друг в беде, он ранен, а она тут как в ловушке, и время уходит впустую! Кто знает, какие чудовища его забрали? Уж не та ли тварь, что смотрит желтыми глазами из-под черной воды?

— Откройте! — в отчаянии закричала она, ощупью нашла дверь и принялась трясти ее. — Выпустите меня!

Но все попытки выбраться оказались тщетными. Засов снаружи явно был достаточно крепким, чтобы девочке не удалось сломать его. Убедившись, что на крики никто не отзывается и дверь не поддается, Кирья оставила ее в покое и бросилась в сено, кусая губы и пытаясь успокоиться. А что, если разобрать крышу? Она постаралась вспомнить, как выглядит крыша сенника — длинные слеги, выстеленные корой, сверху — земля и трава. Можно попробовать, только сперва надо туда добраться…

Она принялась сгребать сено в кучу у дальней стены. Потом взобралась на нее и потянулась к крыше, стараясь нащупать слеги. Все бы хорошо, но Кирье не хватало роста — только кончики пальцев коснулись дерева. Она подпрыгнула, пытаясь дотянуться до них, покачнулась и свалилась вниз.

Ударилась Кирья не сильно, но внутри ее что-то словно оборвалось. Лежа на присыпанной сеном земле, она, замирая, чувствовала, как струится по ее ногам горячая кровь.

Она бы так не испугалась, но вспомнила давешнюю роженицу и множество других больных, которые приплывали за помощью на остров добродей. Она уже знала, как бывает хлипко человеческое тело, как многое может в нем вмиг сломаться навсегда, как быстро можно истечь кровью…

— Помогите! — жалобно крикнула она слабым голосом. — Умираю…

Но никто, как и прежде, не отозвался. Мало ли что придумает хитрая девка, чтобы выбраться на свободу!

Кирья переползла к стогу и зарылась в солому. Ее бил озноб, руки и ноги стали холодны как лед. Единственное тепло, которое она ощущала, было тепло вытекающей из нее крови — словно сама жизнь покидала ее капля за каплей, уходя в сено, впитываясь в землю…

Во тьме, окружающей Кирью, вдруг забрезжил бледный свет, похожий на призрачное свечение болотной гнилушки. Огонек пробежал по сену, перебегая с травинки на травинку, как синеватое пламя. Один, другой… Кирья приподнялась на локте и в страхе огляделась. Ее окружали дрожащие струйки текучего огня, пробегающие по сену, по ее ногам и рукам, — как будто духи мертвой травы пробудились, напившись ее крови.

— Уходите! — прошептала Кирья побелевшими губами.

Видала она нечисть и пострашнее. Но сейчас она была слаба, а огненных змеек было много и становилось все больше. И все они лезли к ней! Вот целая стайка забралась к ней на юбку — Кирья резким движением скинула их, но другие устремились на плечи, полезли за пазуху. Девочку из холода бросило в жар.

— Пошли вон! — закричала она, вскакивая на ноги и стряхивая их с себя.

Призрачные огоньки окружили ее кольцом. Тяжело дыша, Кирья ждала дальнейшего, а они не шевелились, как будто чего-то ждали.

«Да они послушались меня!» — сообразила она наконец.

Присев на корточки, девочка протянула руку к одной из огненных змеек.

— Иди сюда, — позвала она, и огонек тут же скользнул ей на ладонь. Кирья не чувствовала его прикосновения, но отлично его видела. Маленький дух мертвой травы, дрожа, белел в ее руке, как лунный отблеск, если бы здесь светила луна. Страх Кирьи исчез, будто его и не было. Она рассмеялась. — Да вы приласкаться хотели! Бегите все сюда!

Бледные огоньки будто того и ждали. Они вмиг облепили Кирью, как стая светлячков. Девочка чувствовала, как они бегают по ней вверх-вниз, словно мыши. Она со смехом смахнула несколько травяных духов, запутавшихся у нее в волосах. Один из них, вытянувшись в светящуюся змейку, обернулся вокруг ее запястья.

Кирье внезапно стало горячо в груди. В отчем доме у нее был ужик — хранитель очага. Каждое утро она поила его молоком. Как-то он там сейчас? Кормит ли его Учай?

— Ты понимаешь меня? — прошептала она, обращаясь к огненной змейке. — Ступай к деду Вергизу. Вы все, поспешите к нему! Скажите Вергизу — его внук попал в беду! Пусть приходит к Локше и требует его назад. Пусть сражается за него!

Утром добродеи отперли сенник и нашли Кирью крепко спящей в соломе. Вся ее рубаха была в бурых пятнах. Локша, увидев кровь, сперва обеспокоилась, но потом поняла, в чем дело, и улыбнулась:

— Э, да ты девушкой стала.

— Что? — изумилась Кирья.

— Лоно шлет знак, что готово носить дитя. Можно сватать тебя!

— Меня сватать? А я думала, что нутро себе надорвала, когда хотела крышу разобрать…

— Как, ты не знала? — в свою очередь удивилась Локша, не обратив внимания на оговорку про крышу. — Ах да, ты же без матери росла, с мужиками одними…

Локша быстро объяснила ей, в чем дело. Кирья наконец поняла, что случилось с ней ночью, и совершенно успокоилась. И даже загордилась. Так вот оно что! Она теперь не дитя, а взрослая девица! Теперь ей можно расшитую жемчугом ленту с медными уточками-подвесками на голове повязывать. Можно достать из заветного короба и по праву надеть материнский, дивной красоты женский ремень с оберегами. Уже не бегать ей в неподпоясанной рубашечке и старых Учайкиных портах, не купаться голышом в реке с прочими детьми и Мазайкой…

— Выходя замуж, ведуньи порой теряют свой дар и становятся обычными женщинами, — рассказывала Локша, задумчиво глядя на Кирью. — Но мнится мне, это не про тебя. Ты еще до рождения была предназначена для иного и теперь станешь только сильнее, много сильнее! Но впредь в такие дни будь особенно осторожна! Уронишь кровь на землю, а нежить тут же и примет ее как подношение. Если злые духи начнут тебе являться — сразу меня зови…

Кирья тут же вспомнила про огненных змеек, что вылезли из травы и стали ей послушны. И куда их послала, тоже вспомнила.

А вспомнив, решила Локше ничего не говорить.

Глава 9. Схватка у керемети

Вергиз пришел к исходу другого дня. Высокая Локша вдруг, ни с того ни с сего, вздрогнула, будто ее стегнули по спине, и стала озираться по сторонам, прислушиваясь.

— Прознал, стало быть, старый упырь, — прошипела она. — Идемте!

Локша громко окликнула нескольких молодых добродей, которые развешивали на балках в овине пучки собранных на вечерней росе трав.

— К нам явился незваный гость. Если начнет что-то недоброе делать, вставайте вкруг меня и давайте подмогу.

Воспитанницы жрицы Видяны невольно переглянулись между собой. Прежде подобных гостей в керемети не водилось, и уж подавно таких предупреждений им Высокая Локша не делала. На всякий случай касаясь пальцами медных и костяных оберегов, они последовали за старшей добродеей, опасаясь спросить, что ее так встревожило.

Высокая Локша шла к берегу, не оглядываясь, уверенная, что молодые жрицы следуют за ней. Кирья увязалась следом, хоть ее и не звали. Более того, выходя из овина, Локша отстранила ее ладонью — не взглянув, будто дверь открыла. «Что же там стряслось-то?» — тихо и незаметно следуя за добродеями, гадала Кирья.

Между тем Локша остановилась у самой кромки воды. По ту сторону реки, на самом конце длинного песчаного мыса, хмуро опустив голову, стоял Вергиз. Волчья стая черными тенями окружала его, делая старика неуловимо похожим на одного из них, обернувшегося человеком.

— Зачем внука моего забрала? — без приветствия и доброго слова рыкнул Вергиз, поднимая глаза на старшую добродею. — Отдавай обратно!

— Уж не указывать ли мне ты сюда пришел, старый хрыч? — высокомерно осведомилась Локша.

— Я-то, может, и стар, да из ума порой не по старости выживают. Ты вот тому пример. Я, лебедушка, не спорить с тобой пришел. Верни Мазайку, на том и разойдемся.

— Ишь ты, волчий пастух мне приказывать будет, — хмыкнула добродея. — До сивых волос дожил, а ума не нажил. Ступай отсюда, покуда цел! А то ведь смотри рассержусь… — Она поглядела на волков — от вечерних теней они отличались разве только горящими зелеными глазами — и добавила: — И твои звери тебе здесь ничем не помогут.

— Проверим? — спросил Вергиз, вступая в воду.

То ли он желал переплыть протоку, то ли перейти как посуху, а может, надеялся на брод, Кирья не узнала. Вода между мысом и островом пошла кругами, громко всплеснула, забугрилась — и вдруг девочка ясно увидела, как в закатном луче мелькнула бурая гребенчатая спина неведомого зверя.

Вергиз резко отпрянул назад. Волки как один вскочили, вздыбились и зарычали. Стоявшие на берегу добродеи, не сговариваясь, залились радостным хохотом.

— И не защитят, — довольно усмехаясь, проговорила Локша. — Твоя сила — в лесу, моя — в воде.

— Ах ты, рыбина пересушенная! Ящера из-за Кромки привадила!

Вергиз нахмурился и сжал кулаки.

«Ящер? — про себя повторила Кирья, не отрывая взгляда от взбаламученной воды. — Так вот кто Мазайку унес!»

— Чьей кровью его кормишь, добродея? — Вергиз выглядел не на шутку разгневанным. — Смотри отвернется от тебя Видяна!

— Почему мне речной зверь служит, тебя не касается, — не смущаясь, отозвалась Локша. — Ступай-ка отсюда, старый, покуда цел!

Старик с недоброй ухмылкой поглядел на добродею.

— Таких чудищ, как твое, — проговорил он, — у меня полная сумка. Еще для одного уголок найдется.

— Лучше отошел бы от реки, пока ноги не откусили!

— Знаю, откуда они лезут… Знаю, кто их посылает… До нее бы добраться…

— Куда уж тебе! — В голосе Локши послышалось странное торжество. — Кому гибель удачей обратилась, а кто за нее до скончания жизни платить будет. И теперь не только он! Сиди в своем дупле, старый филин. А о внуке забудь — он теперь не твой…

Кирья слушала их перепалку с недоумением. Ей были не понятны ни намеки Локши, ни ее злобная радость. Что ей до Мазайкиного деда? Кто и за что должен платить? Старые счеты? Однако ясно одно — если кто-то о ящере что-то знает, кроме верховной жрицы, то это дед Вергиз.

— Ах вот оно что, — тихо сказал Вергиз. — До меня не добрались, решили забрать Мазайку? Ну ладно же…

Он наклонил голову и вдруг запел, по-старчески устало прикрыв глаза.

Впрочем, то была не песня. Кирье показалось, что он тянет один звук. А потом вдруг и звук этот исчез… Вергиз будто стоял, открывая рот, а воздух наполнялся пронизывающим до костей визгливым гулом. Кирья и сказать не могла, что это за звук такой!

Вода в реке снова всплеснула. Из-за спины Локши послышались испуганные возгласы молодых жриц.

— Перестань! — резко выкрикнула Локша, выдергивая из-под расшитой обережными узорами рубахи свистульку, изготовленную из белого пера, и поднесла к губам.

Кирье стало дурно, руки обвисли, боль колотилась в висках. Сам мир вокруг будто бы превратился в отраву. Но она все же разглядела, как побледнела и враз осунулась Высокая Локша. Она выпустила перо, тихо замычала, видать от боли, и закрыла ладонями уши. Лоб ее покрылся испариной, точно в лихорадке.

Но что она! Все прочие добродеи одна за другой падали на землю, бились в корчах и стонали, срываясь на крик, стискивая руками уши.

А вслед за Вергизом завыла стая. Ее вой пробирал до жути. Кирья потеряла счет времени и не могла сказать, как долго длится этот ужас. Ей казалось, что бесконечно долго…

Затем вдруг все в единый миг оборвалось — и песнь Мазайкиного деда, и волчьи завывания, и стоны потерявших сознание добродей.

— Возвращай внука, — приказал Вергиз. — А то я ведь из тебя все нутро выну! Все твои души как есть вымотаю!

— Не могу я мальчишку вернуть… — выдавила Локша, с трудом выпрямляясь. — Он уже не мой. Подаренное обратно не забирают…

— Не ври! Ящера своего пошли за ним. Он унес — он и принесет!

Локша закрыла глаза:

— Я все тебе сказала. Уходи!

— Я просто так не уйду. Ну что, еще спеть?

Кирья услышала глубокий — пожалуй, слишком глубокий и долгий — выдох Высокой Локши. Ей вдруг показалось, что берег заполняется прозрачными духами.

— Если хочешь там стоять — так и стой. — Хозяйка керемети резко выпрямилась. Глаза ее снова засверкали, будто и не было ей недавно так плохо, что не разогнуться. — Но дальше тебе не ступить!

Воинство духов становилось все больше и больше. Они уже заполняли весь берег. Кирья и подумать прежде не смела, что такое может быть…

— Ишь ты! — осклабился Вергиз. — Ну будь по-твоему!

Кирья увидела, как он принялся развязывать знакомую объемистую суму. Это была та самая сума, в которую при их первом знакомстве Мазайкин дед сажал изловленных на болоте духов, что разлетелись по лесу из Дома Зверей.

— Если мне к тебе не прийти — так и тебе отсюда не выйти!

Он развязал суму, распахнул ее и перевернул. Вода будто вскипела, так что Кирья на мгновение увидела промелькнувший длинный шипастый хвост, яростно молотящий по идущей пузырями воде.

— Ни тебе отсюда не выйти, ни к тебе больше никто прийти не сможет. Теперь сама думай — как долго Мать Видяну гневить будешь? Что будешь делать, если она оставит остров без своего покрова? А если эти тебя защищают, — он кивнул на невидимых духов, — так пусть и дальше стерегут.

Он повернулся и сделал знак стае следовать за ним.

— Когда пожелаешь внука мне вернуть — знаешь, как меня найти и позвать. Я далеко покуда не уйду. Но долго не медли. Я старый, лишнего ждать не буду.

И он зашагал в сгущающуюся темноту, вновь становясь похожим на лютого двуногого волка.

— Убрался, — прошептала Великая Локша, устало садясь на песок.

Кирья замерла неподалеку, не зная, бежать ли назад за помощью или же поднять камень и, покуда старшая добродея не очухалась, приложить ее камнем по темечку. Но, испугавшись этой мысли, она начала гнать ее. Должно быть, слишком громко, поскольку Высокая Локша повернулась в ее сторону, поглядела на нее пустым, больным взглядом и поманила к себе.

— И не думай меня убивать, — прошептала она. — Не прячься, я слышу, что ты тут! Я помру — тебе от этого только хуже будет. А Мазайку ты так уж точно не отыщешь…

Локша замолчала и выжидательно поглядела на девочку.

— Ты, стало быть, устояла, — пробормотала она, обводя взглядом лежащих без чувств добродей. — Небывалое дело! Тогда и впрямь пора начинать учить тебя по-настоящему…

Глава 10. Новые порядки в Ингри-маа

— Идет, идет!

Вержане один за другим подбегали к воротам, глядя, как со стороны леса медленно приближается к ним одинокий человек. Когда его разглядели, быстро собравшаяся толпа притихла. Губы вержан зашевелились, призывая духов-хранителей, Дедов-защитников и самого Хирву, пращура всего Лосиного племени. Приди, защити своих внуков от чужеземной нечисти!

Минули ночь и день с тех пор, как Учай ушел в лес вслед за могучим воином-мертвецом, чтобы говорить с ним. И вот возвращается…

С чем?

После того как погиб бесстрашный старик Райну, убитый ночным стрелком, который хохотал, разя вержан во тьме, жег их дома и веселился, уныние охватило детей Хирвы. Мужчины или убиты, или стонут на лежанках, побитые врагом. Старейшины послали было жен в кереметь за помощью — те вернулись ни с чем. Не хочет Локша помогать. Сами, говорит, богов прогневили — сами и пощаду вымаливайте. Да и волчий пастырь Вергиз со своими зверями неспроста из леса носа не кажет… Его, правда, и не звали. Кто бы осмелился войти в Зеленый дом, когда там бродят среди сосен арьяльские мертвецы?

Учай подошел к воротам. Вид у него был измученный, темные с проседью волосы повисли сосульками, глаза запали… Бывшие сородичи попятились — так и должен выглядеть тот, кто служит мертвецам!

«Может, долго не проживет!» — с надеждой подумали некоторые. И быстро опустили глаза, чтобы духи не помогли сыну вождя услышать их мысли. Все молча ждали, когда он скажет слово. Кажется, даже не дышали, скованные страхом, словно морозом. Любопытных детишек, не понимавших, кто пришел к ним, быстро задвинули за спины, пряча от порчи.

— Подайте воды, — хрипло попросил Учай, опираясь плечом на ворота, будто совсем потеряв силы.

Молодая вержанка тут же поднесла ему берестяной ковш и быстро отпрянула, едва не разлив воду. Учай сделал вид, что ничего не заметил. Он поднес ковш к губам, оглядывая сородичей. От него не укрылись их взгляды исподтишка, полные страха и неприязни. Он прекрасно видел, как люди отводят или опускают глаза, и его наполняла жестокая радость. Боятся смотреть на него, не смеют заговорить с ним первыми! Похоже, ему удалось сломить волю упрямых ингри!

Не следует показывать им своего торжества раньше времени, напомнил себе Учай. Он все же пришел как их спаситель. Незачем им знать, насколько он их презирает.

— Ну что? Что там было-то? — набравшись храбрости, выкрикнул кто-то из толпы.

— Слушайте меня, вержане, — медленно заговорил Учай, поднимаясь. — Арьяльцы, вернувшиеся сюда для того, чтобы истребить каждого в нашем краю, жаждали мести, и мне стоило немалых трудов остановить их. Ради нас всех мне пришлось пойти к ним на поклон…

По толпе пролетел шепот. Они угадали верно.

— …и пришлось заверить врагов, что теперь мы будем вернейшими из подданных Арьялы. Хотя непролитые слезы позора сжигали мое сердце — я скрыл их, чтобы вы все здесь были живы! Вы обвиняли меня в смерти немногих, пошедших за мной на Лосиные Рога и дальше. Теперь же я спас вас всех от лютой гибели!

Люди молча смотрели на него, не понимая, о чем он говорит. Какое воинство? То, о котором говорил Вечка? Мстительные духи, что привел страшный воин-мертвец, вышедший из реки?

— Они ушли, — подняв голову, произнес Учай в полной тишине. — И поставили меня, сына Толмая, как и прежде отца, наместником над всей Ингри-маа! А для того чтобы надзирать за нами, чтобы убедиться в нашей верности, здесь останется всем вам известный воитель — могучий Джериш из свиты царевича…

Учай окинул суровым взглядом родичей и насладился ужасом на их лицах.

— Он, как и прежде, будет жить там, в остроге на холме. Всем мужчинам рода Хирвы следует явиться туда завтра, чтобы восстановить бывшие там строения. И если будет приказано — возвести новые…

Учай умолк. Он сказал все, что хотел, и получил даже больше, чем ожидал. Стало быть, за ту ночь, что он провел в лесу, вержане сообразили, что к чему, и решили больше не противиться. Наконец-то! Теперь можно спокойно поставить крепость, не опасаясь удара в спину, вновь собрать войско — и идти дальше. Джериш часто рассказывал ему о могуществе Арьялы и ее победах над дикими племенами. Мир оказался куда больше, чем это прежде представлялось сыну Толмая. И уж конечно же, провести все свои годы в этом крошечном селении у земной кромки было бы несусветной глупостью.

Однако по склону не стоит бежать вприпрыжку, чтобы не свернуть шею.

— Я буду ждать вас в крепости, — сказал Учай и пошел прочь, не дожидаясь вопросов и благодарностей за спасение, если бы такие последовали.

Впрочем, их не было — сына Толмая провожало лишь глухое молчание. Но теперь это было молчание совсем иного рода. Теперь он уходил в острожек не жалким изгнанником, от которого все шарахались, как от нечисти. Теперь он стал вождем, и ни один из вержан не посмел бы ему возразить!

Учай на ходу коснулся рукой груди, где с недавних пор на ремешке висел вырезанный из дерева маленький лик его Богини.

— Спасибо тебе, прекрасная, — прошептал он. — Как мне отблагодарить тебя?

Все эти дни Учай неотступно думал о той, которая явилась к нему дождливой ночью и назвала своим избранником. В конце концов он вырезал ее лицо из соснового корня и повесил на шею. Теперь Учаю казалось, что Богиня днем и ночью пребывает с ним.

«Надо будет вытесать ее большую, в человеческий рост, — подумал он. — Срубить в острожке святилище, обустроить и поставить там жертвенник. И приносить ей лучшие дары. Что она любит?»

От этой мысли Учая кинуло в жар — он знал ответ. Горячая вражья кровь! Уж этого он был готов давать Богине с радостью и в избытке.

* * *

Погожим осенним утром Джериш прогуливался вдоль бревенчатой стены острожка, вспоминая уроки, некогда преподанные ему отцом. Мог ли он подумать, что ему понадобится строить свою крепость! Он возблагодарил Исварху, что давние наставления не вовсе выветрились из его памяти.

— Здесь, над воротами, нужно будет возвести башню, — говорил он. — Ворот будет двое, одни за другими — да так, чтобы путь между ними изгибался по дуге…

— Зачем? — спросил шагающий рядом с ним Учай.

— Чтобы при всем желании вторые ворота нельзя было выбить тараном.

— Тараном?

— Да. Перед первыми воротами выкопайте ступени.

Учай кивнул, запоминая и прикидывая, сколько рук ему понадобится для исполнения воли арьяльца. И надо будет потом выяснить, что такое таран…

— Здесь, наверху, будут жить воины, жрецы и их семьи. Для всех остальных — вход только по особому дозволению. Для ремесленников и слуг надо будет построить особое селение там, внизу, где был стан мохначей. Потом его тоже обнесем стеной. Там поселим всех, кто умеет делать что-то полезное: гончаров, кузнецов…

— Кто это? — спросил Учай.

— Не перебивай, — нахмурился Джериш. — Кузнецы — это те, кто работает с железом.

— У нас нет кузнецов. А бронзу льют в Ладьве.

Про железо Учай и спросить не посмел. Железо вержане знали — оно росло кое-где в болотах, южные ингри порой делали из него скверные ломкие ножи… Зачем оно Джеришу?

— Я знаю, что у вас нет кузнецов, — отозвался арьялец. — Но когда Затуманный край станет уделом Аратты, кузнецы появятся. Вот увидишь, теперь все изменится. Вы заживете куда лучше, чем прежде! — Джериш измерил взглядом ближний пригорок. — Здесь, где стоял шатер Аюра, выстроим большой дом. У вас-то никогда не видели больших домов…

— У нас есть большие дома, — обиделся за сородичей Учай. — В общинную избу, считай, полсотни человек влезает…

Жезлоносец расхохотался:

— Я не о ваших длинных хижинах! Дом моего отца, в котором я вырос, был выше меня в пять раз. Его крыша поднялась бы вон над теми соснами. Но рядом с дворцом, в котором жил Аюр, он был подобен рыбацкой лачуге.

Учай посмотрел на него недоверчиво. Для чего такие огромные хоромины? Он представил себе вид на землю с вершины ближайшей сосны. Нет, жить так, будто сидишь на ветке, ему бы не понравилось.

Но пусть себе говорит. Главное, все запомнить, обдумать и в нужное время — применить.

— Вон там, — Джериш ткнул пальцем в покосившийся навес, служивший Сынам Грома жилищем, — Хаста ставил алтарь. Значит, земля там освященная и угодная Исвархе. В этом месте будет храм. Жрецов пока, жаль, нет. Ну да весной они прибудут. А мы им как раз — нате, готовый храм!

Мысль о том, что следующим летом сюда пожалует то самое войско, которым он пугал сородичей, неприятно напомнила Учаю о настоящем положении вещей. Терпеть здесь арьяльцев вовсе не входило в его замыслы.

«Надо за зиму что-то предпринять…»

Призадумавшись, Учай не расслышал последних слов Джериша.

— А вот там… да, там… мы поставим еще один храм…

Сын Толмая кивнул.

— Какого бога?

— Не бога, — проговорил Джериш, довольно улыбаясь. — Здесь будет Обитель Священного Единения.

— Что это? — подозрительно спросил Учай.

— Был в стародавние времена в Аратте такой обычай. Помнится, дед рассказывал, что некогда господь Исварха сходил с небес и вселялся в арьев — детей Солнца, чтобы даровать свое благо всем народам.

— Что за обычай-то? — не сообразил сын Толмая.

— А вот послушай. Возведем мы тут обитель, и сюда будут приходить ваши девицы. Перед тем как войти в дом мужа, они должны войти в дом бога. Тут они вознесут моления Исвархе и предложат ему себя в качестве священной жертвы.

— О чем ты, не пойму!

— Какой ты бестолковый! Господь Исварха, войдя в одного из арьев, например в меня, проведет ночь с иноплеменной девой, тем самым даруя ей и ее роду нашу солнечную кровь, а с ней — свою благодать…

Джериш вскинул голову, гордый своей задумкой. Да, именно так должен мыслить истинный государь, каким он непременно скоро станет!

— Так будет крепиться связь между арьями и подвластными им народами. И века не пройдет, как все народы Аратты станут единой огромной семьей…

Учай косо поглядел на воина. Тот явно был в восторге от того, о чем вещал. В его устах такой обычай выглядел щедрым даром племени ингри. Но Учаю отчего-то подобная щедрость вовсе не понравилась.

— У нас такого обычая нет, — ответил он довольно мрачно.

— Как это нет? — ухмыльнулся Джериш. — Ваши девки к моим воинам так и липли, я ж помню. А я хочу это дело освятить, чтобы не просто баловство…

— Какое же баловство? — в свою очередь удивился Учай. — Это тоже обряд — встретить гостя, оказать ему почет. Накормить, напоить, с собой спать уложить. Жена одаряет — гость принимает. А то, что ты предлагаешь…

Учая передернуло.

— А я разве что-то предлагаю? Или, может, твоего дозволения спрашиваю? — прищурился Джериш.

Учай опомнился — опустил голову, пугливо заморгал.

— Я как лучше хочу! Чтобы тебя какой-нибудь непонятливый парень не обидел…

— Обидел меня? Один из этих?! — Воин с презрением мотнул головой в сторону селения. — Жалкое племя трусов! Да мне с их женщинами даже ложиться противно, а придется. Ну да у вас-то девчонок в поре не так много… — Джериш призадумался и вдруг оживился. — У тебя же вроде как сестра есть? Рыжая такая. Не сосватал ее еще?

Рука Учая сама собой легла на рукоять кинжала, но он пересилил себя и сделал вид, что просто поправил его. Пусть девчонки-ингри и были сущее ничто по сравнению с его Богиней, а все же Учай покривил бы перед правдой, если бы сказал, что ему нет до них никакого дела. В последние два-три года он начал засматриваться на подросших подруг. Однако на тощего отрока девицы и не глядели — ведь рядом все время был веселый, могучий Урхо. Представить, что теперь место Урхо займет Джериш и все снова станет как раньше, было невыносимо. А ведь у брата была сговоренная невеста — там, за рекой, из обжан, — и если бы он не погиб…

Мысли Учая быстро замелькали. За всеми этими бедами, что обрушились на Ингри-маа, он совсем забыл о невесте Урхо — а не следовало бы. Пожалуй, арьялец со своей нелепой Обителью Единения может ему кое в чем пригодиться…

— О чем ты думаешь? — с негодованием окликнул его Джериш. — Я спрашиваю — есть тут кто из девок, чтоб замуж вскорости собирались? А то чего откладывать? Обитель еще когда построите — что им, ждать, что ли?

— Я разузнаю, — выдавил Учай.

— Давай, нынче же разузнай.

«Чтоб тебя волки сожрали», — подумал сын Толмая, но лишь кивнул в ответ.

Глава 11. Ловушка на кабана

Вечка, запыхавшись, взбежал на холм, протолкался меж сородичей. Увидев хлопочущего возле Большого Дома Учая, бросился к нему.

— Там у реки карью! — закричал он. — Много, и все с копьями!

Хоть и прошло всего несколько дней с тех пор, как Дети Грома вновь поселились в своем острожке, Джериш даром времени не терял. По его указанию вержане разметили землю, приволокли большие камни, а уж на них начали венец за венцом укладывать толстые бревна. Ингри, которые, наоборот, стремились врыть стены в землю, а крышу укрыть дерном, не понимали, для чего эти новшества, но обсуждали их только вечерами, дома и шепотом. Днем же безропотно строили удивительную хоромину.

— Мы сети тянули, — тараторил Вечка. — Глядь, а они по берегу в нашу сторону идут!

— Это еще зачем? — нахмурился сын Толмая.

Карью были дальней родней — тоже ингри, но не речные, а озерные. Их деревня стояла в двух днях пути от селения рода Хирвы, у берега длинного, богатого рыбой озера Обжа. Порой на большие праздники соседи ходили друг к другу в гости. Время от времени брали друг у друга жен. Но что могло подвигнуть их явиться сюда именно сейчас? Никаких праздников покуда не намечалось.

— Посчитал их? — спросил Учай младшего побратима.

— А то! — Вечка выставил перед собой растопыренные пятерни. — Четыре руки насчитал, а они все идут!

— Вон оно как!

Учай нахмурился и упер руки в бока:

— Что ж, надо их встретить.

Он крикнул своим людям заканчивать работу.

— Арьяльца разбудить? — спросил подошедший Кежа.

— Пусть себе бока давит. Без него обойдемся.

— Оно и правильно, — согласился побратим. — Это наше дело, семейное.

Когда Дети Грома достигли берега, на противоположной стороне реки и впрямь толпилось больше четырех дюжин мужей, возглавляемых широким, как половина ворот, вождем Тумой в плаще из кабаньей шкуры.

— Эй, вержане! — заорал тот, опираясь на копье. — До нас тут дошли слухи, что Толмай погиб? И сын его Урхо убит? И много охотников вашего рода пришлыми чужаками перебито, так что зрелых мужей, почитай, и не осталось? Так мы тут порешили, что вам отныне под нами быть!

Учай подошел к берегу:

— Это с чего бы?

— А ты еще кто, малец?

— Я — Учай, сын Толмая. А за мной — люди моего рода.

— Твоего рода? Твоего рода во́роны в лесу! — захохотал Тума. — Дождись сперва, когда борода расти начнет, а уж потом поперек меня слово молви!

Над дальним берегом загремел дружный хохот обжан.

— Мы вам родня, а значит, должны помочь в трудный час! — продолжал орать вождь рода Карью. — Как вы без мужчин перезимуете? Перемрете, поди, к весне от голода и лесного зверья! А мы вас возьмем под руку…

Учай молча покачал головой, взял лук, вытащил из колчана тетиву, примерился и спокойно, как учил Джериш, выпустил стрелу. Она угодила прямо в древко выше пальцев Тумы, выбив копье у того из руки.

— Вот на пир позовем — тогда лучшую чашу налью! — крикнул ему Учай. — Уходите в свои осинники! А без спросу Вержу перейдете, тут и ляжете!

Он отвернулся и пошел прочь от берега.

— Эй, молокосос! — вслед ему заорал разгневанный вождь рода Карью. — Ты как это со мной говоришь? Да знаешь ли ты, что прадед моего прадеда прапрадеду твоего прадеда был старшим братом?!

Учай не стал слушать, а направился под горку, в селение. Мысленно он молил Хирву, покровителя и прародителя, чтобы, согласно обычаю, Тума сейчас принялся доказывать свои права на владение по родству, перечисляя давно ушедших в селения Дедов оставшимся на берегу ингри. Такие рассказы непременно сопровождались повествованием о доблести, охотничьих успехах и плодовитости вождей, родственных предкам Толмая, и могли длиться до глубокой ночи.

— Ты куда пошел? — догнал его Кежа.

— Возвращайся, — приказал Учай. — Вели всем взяться за луки. Сейчас они не полезут. По обычаю дадут время подумать. А это как раз то, что нам и нужно. Иди к побратимам — пусть стоят и делают вид, что готовятся к бою. Я позднее скажу, что надо сделать…

* * *

В темноте костры на берегу Вержи пылали ярко — пришлые явно не жалели дров. Рассевшись вокруг костров, они горланили песни и тревожили ночь безудержной похвальбой, которая была отлично слышна на другом берегу. Ясное дело, таким храбрецам и славным охотникам обезлюдевшее селение, немного для вида поразмыслив, отдастся с радостью. Ведь род Карью какая ни есть, а родня. А если сидеть так и ждать, то придут и вовсе чужие, чтобы отнять добытые у арьяльцев сокровища. О великой добыче, взятой родом Хирвы у чужестранцев, слава уже разошлась по всей Ингри-маа. Да и вообще, кто отталкивает руку помощи?

На мысу, где стояла деревня вержан, было тихо. Только в темноте виднелось несколько костров и время от времени слышалась перекличка дозорных. Тума объедал зажаренного на пруте окуня, рассказывая приятелям, как он поступит с наглым мальчишкой Учаем, когда тот попадет к нему в руки. В этот миг от берега послышалось негромкое:

— Эй… Эй…

Обжане вскочили и схватились за ножи и копья.

— Дядька Тума! Не надо пугаться! Это я, Вечка! Внук старого Пиняя, у него жена из ваших была! Я один тут…

Юнец, годами не так давно вступивший в пору охоты на белку, опасливо поглядывал на вооруженных мужей.

— Я с того берега переплыл, чтобы слово тебе молвить.

— Ну молви, коли переплыл.

Вождь снова уселся на бревне перед костром.

— Этот Учай — он нам всем надоел! — пылко заговорил Вечка. — Он роду Хирвы как заноза в заднице. Старших не чтит и богов не боится. Чуть что не по-его, враз за нож хватается! Самого-то его, может, давно бы одолели, так у него дружки. Я-то сперва с ними пошел, а сейчас гляжу — и жуть берет…

— Ты меня за этим от еды отвлекаешь? — сердито спросил Тума.

— Нет! — заторопился мальчишка. — Я вот что сказать хотел. Учайка, гнева людского опасаясь, не в селении живет, а в острожке, что от арьяльцев остался. Да только нынче дружки его в селении — Учай их услал, чтобы приглядеть, как бы вержане вас на ту сторону не переправили. Так что под утро, как все уймется, я могу тебя, дядька Тума, и еще пару мужей на ту сторону перевезти и тихо-тихо к острожку проводить. Втроем-то вы его точно осилите!

— Втроем?! — возмутился Тума, сжав кулак. — Я его и один, как куренка, задавлю!

— Одному, может, и мало будет. Он ужас какой злой. Как росомаха!

— Ну, будь по-твоему — еще двоих возьму, — хохотнул вождь. — Чтобы штаны с твоего злюки спустить да и всыпать ему крапивой!

Сидевшие вокруг костра радостно засмеялись, наперебой предлагая кто — засыпать Учаю за пазуху угольев, кто — сунуть в мешок да искупать в реке, кто — усадить голым задом в муравейник.

— Ладно. — Тума махнул рукой. — Ты и ты, со мной пойдете. Окажем «вождю» почести!

* * *

— А ну как не поверят? — прошептал Кежа. — Это тебе не мамку мертвецами пугать. Прибьют ведь малого…

— Поверят, — спокойно сказал Учай. — Если только Вечка слабину не даст — непременно поверят.

— С чего ты вдруг так решил?

— Оттого, что хотят поверить. Оттого, что меня ни во что не ставят. Оттого, что пива много за ночь выпили. А еще вчера им охота была удаль свою показать. Оттого, что Тума, из дому своего не выйдя, уже решил, что мы ему ворота откроем. От всего этого и поверят…

Сын Толмая прислушался:

— Тсс! А вот и они. Идут…

— Не особо таятся. Видать, много хлебнули, — шепотом заметил Кежа. — А Вечка молодец. Слышь, как чирикает? Знак нам подает.

— Давай на место, — приказал Учай. — А как все начнется, ты у себя не плошай.

— Здесь он, здесь, — тихо проговорил Вечка, отворяя ворота. — Там, под навесом спит.

Сын Грома ткнул пальцем на куль, завернутый в ряднину.

— Ну-ка отойди…

Тума отодвинул в сторону провожатого и рявкнул во всю мощь:

— А ну вставай! Тебе говорю!

Он сделал шаг к «спящему», и в тот же миг раздался громкий хруст и прикрытая дерном плетенка провалилась под ногами вождя рода Карью. Тума очутился в узкой щели. Попробовал было поднять руки, чтобы зацепиться за край, но тут же получил по пальцам древком копья.

— Что, не спится, дядька Тума? — раздался сверху ехидный голос Учая.

— Ну, погоди, вот я ж тебя…

Из-за ворот послышался невнятный шум, затем крики боли. Окажись сейчас вождь обжан за стеной острожка, он бы увидел, как оба его соплеменника барахтаются в сети, как вытащенные из воды рыбины, а вокруг них с дубинами в руках скачут Дети Грома, осыпая гостей ударами, как сноп ячменя на току.

Но он этого не видел — сейчас его больше занимал наконечник копья, упершийся ему в горло.

— Не шуми. Это мы тебя как родного приняли. А вот арьяльцам ты никак не родня… Потому сам думай — со мной будешь говорить или Джериша позвать. Слыхал о Джерише?

— Чего ты хочешь? — просипел Тума.

— Вот это правильный вопрос. С этого дня ты и род твой — под моей рукой. Чтоб не вздумал чего дурного — дочь свою мне отдашь в жены.

— Да ты…

— Если ума у тебя хватит, то поймешь, в чем тут твоя выгода. Это лишь начало. — Учай задумчиво поглядел на костры на дальнем берегу реки. — Скоро все роды ингри под моей рукой будут. А ты будешь среди них первым из вождей и моим ближним родичем…

— А ежели откажу?

— Стало быть, глуп и говорить с тобой не о чем. Тебя я сейчас убью, а тех, кто там на берегу остались, до утра перережем.

Тума скрежетнул зубами, понимая, что мелкий стервец не шутит. То ли боги от него отвернулись, то ли он от них… Нездешней жутью тянуло от этого невзрачного отрока. Такой не поглядит на дедовы заветы — попросту убьет, как комара!

— Твоя взяла, — выдавил он.

— Вот и хорошо. Покуда мы тут вас в темной подержим. Завтра ты свою волю всем громко с берега объявишь. А вздумаешь чудить — ни тебе не жить, ни твоему роду. Это я тебе говорю — Учай, сын Толмая, наместник Ингри-маа!

Глава 12. На черных крыльях

После схватки Локши с Вергизом на берегу реки закончились у Кирьи спокойные дни. Будто позабыв все остальные дела, главная добродея вцепилась в воспитанницу. От рассвета и до того времени, когда сон и усталость склеивали ресницы, она изводила девочку наставлениями — даже говорила, какие сны ей следует увидеть. И Кирья впрямь видела те сны. Она изумлялась, как легко ей теперь дается то, что она прежде и представить не могла. Чем дальше, тем больше ей нравилось учиться, нравилось чувствовать себя знающей и сильной. Но, слушаясь наставницу, она ни на миг не забывала о Мазайке. И о том, что на самом деле Локша держит ее тут силой.

«Все равно убегу, — шептала Кирья всякий раз, как ведунья оставляла ее в покое. — Вот похолодает, встанет река — и убегу по льду. И водяное чудище меня не остановит…»

Она ловила себя на том, что до того, как река покроется льдом, пройдет еще немало дней и ночей. Кто знает, как там Мазайка? Где он, что с ним? Хоть Высокая Локша и обмолвилась, что он жив, но жить тоже по-всякому можно… Вон в селении снегов пять тому назад медведь одного из родичей поломал. Тот еще долго жил, да никакой радости ему с того не было — стонал, ворочался, а сам ни встать, ни пройти не мог. Так дух и испустил. Сказывали, голодом себя уморил…

«Надо что-то придумать, — вертелось в ее голове. — А если нельзя ни переплыть, ни перейти… Может, перелететь?»

Она часто вспоминала родное селение, отца, могучего братца Урхо… И даже ехидный и придирчивый Учайка казался ей сейчас не таким уж вредным. Как бы отец переправился через такую реку? Кирья вспомнила один случай. Несколько лет назад она видела, как Толмай взял лук, привязал к стреле конопляную веревку да и пустил ее с высокого берега ручья в росшую на той стороне сосну. Затем ремень снял, через веревку перекинул, запястья им обмотал и — вжик! — на низкий берег одним махом перелетел.

Здесь с обрыва он, пожалуй, спуститься бы мог… А она легкая, она и подавно сумеет! Да только ж где взять лук и стрелы?

Ответ на этот вопрос она вскоре нашла. При керемети имелось хранилище даров, куда добродеи складывали особо ценные приношения. Там имелись и луки, и копья, и даже бронзовые топоры, привезенные из самой Арьялы. Надо только улучить время…

И снова день сменял день. Но теперь Кирье стало куда веселее на душе. Она пристрастилась к тайным знаниям, которыми щедро делилась с ней Высокая Локша, стараясь впитать как можно больше, пока не настанет заветный день побега. Она уже стала подмечать и понимать знаки богов, видеть их в полете перелетных гусей, слышать в дуновении ветра потаенные речи деревьев. Она чуяла силу камней и заучила обережные слова, позволяющие отогнать неупокоенного духа.

При каждом случае она старалась сопроводить Локшу в хранилище даров. Добродея рассказывала об исцелениях, добрых охотах, рождении долгожданных сыновей, и всякий раз она касалась преподнесенных в дар керемети сокровищ, будто перебирая памятные бусы. А Кирья слушала и присматривалась. Она почти сразу приметила себе большой, мощный лук. Костяные пластины, которыми были украшены его рога, были густо покрыты резными значками, обещавшими владельцу лука обильную охоту. Оставалось только выбрать миг. И вот в одно ненастное утро она поднялась до рассвета. И тихо, стараясь не разбудить спящих поблизости молодых добродей, прокралась в хранилище.

На дворе было серо, капельки мелкого дождя висели между небом и землей, будто не желая падать. В такие дни всегда спалось так крепко, что и проснувшись не всегда удавалось понять, снится ли та серая пелена, или же заволокла все в яви. Кирья вытащила лук, пучок стрел, обмотала вокруг пояса заранее принесенную веревку и что есть мочи побежала на высокий берег, мысом выступающий на восточной окраине острова.

«Только надо сперва испробовать лук», — вспомнила она. Прежде ей доводилось стрелять, и не раз, но то были детские забавы. Большой, взрослый лук она держала в руках впервые.

Добежав до мыса, она вытащила стрелу, приладила тетиву на лук, положила на нее стрелу и потянула ее к уху что есть сил. Рога лука едва-едва изогнулись. А сплетенная из оленьих жил тетива не дотянулась и до плеча.

Такого Кирья не ожидала! Стиснула зубы и еще раз попыталась натянуть тетиву, уже понимая, что этот лук ей не по силам.

Да как же можно было так ошибиться! На глазах у девочки выступили слезы злости и досады. Нет, она не уйдет отсюда, пока не добьется своего! Она вновь вскинула лук и прищурилась, представляя, что целится во врага — да хоть в того, кто унес Мазайку! Тетива до боли врезалась ей в пальцы, заныла спина. Кирья сейчас сама себе казалась деревом, которое гнет сильный ветер. Давай, вихрь! Дуй сильнее! Еще сильнее!

Зашумели, заскрипели прибрежные ивы, закачались висячие ветви, дождем полетели увядающие листья. В реке всплеснула вода, круги побежали все чаще, все ближе к берегу. Кирья ничего не видела — она натягивала лук…

— Что ты делаешь? — раздался позади нее резкий, словно карканье, окрик Высокой Локши.

Кирья вздрогнула, но постаралась сделать вид, будто ничего особенного тут не происходит.

— Лук пробую.

— Я вижу. Зачем ты пробуешь лук?

Подозрительный взгляд добродеи, острый, как наконечник одной из стрел, уперся прямо в переносицу девочки. Но Кирья пересилила навалившийся на нее страх.

— Сейчас ведь подношения не привозят, так я думала, может, уток настреляю? Отец всегда уток стрелял…

— Это не твоего ума дело, — поморщилась Локша.

Она выдернула из рук воспитанницы лук и махнула рукой, повелевая ей идти следом. Кирья покорно поплелась за ней, надеясь, что та не заметила обвязанную вокруг пояса веревку. Ветер унялся, будто его и не было, и вода снова стала гладкой. Но лицо Локши было мрачно. Казалось, ее гнетет некая тяжелая мысль.

— Пора, — внезапно заявила она.

— Что — пора? — настороженно спросила девочка.

— Познакомить тебя кое с кем. Чтобы ты тут не пыталась ворожить без дозволения. Иначе это кончится большой бедой…

Хозяйка керемети сделала знак. Из-за кустов появилась одна из молодых добродей и с поклоном приняла лук.

— Пусть остается там, где ему надлежит. Духи жестоко мстят, если у них крадут подношения. Если бы я не упросила их пожалеть тебя, ты бы сломала себе шею, еще пока бежала сюда… Отнеси, — приказала Высокая Локша добродее.

И, точно когтями впившись в плечо Кирьи, потащила ее в заповедную рощу.

— Здесь!

Они наконец остановились возле большого валуна с выдолбленным в нем углублением-чашей. Дно чаши было влажным от дождевых капель. Но Кирья безошибочно опознала кровяные разводы на стенках. И напряглась, готовясь кинуться прочь при первом же знаке опасности.

— Я буду звать духа-покровителя, — проронила Локша. — Покажу тебя ему. А его — тебе.

Кирья беззвучно ахнула:

— Моего духа?

— Нет, покуда моего. Если он сочтет тебя достаточно сильной, он позволит тебе отыскать того, кто станет защищать и наставлять тебя в странствиях по незримым мирам. А если нет…

«Не рано ли я обрадовалась? — мелькнула мысль у Кирьи. — Если дух не сочтет меня сильной… Неужто она отдаст меня ему?»

Глаза ее расширились от страха. Когда же старшая добродея вытащила из кожаных ножен небольшой костяной нож, Кирья быстро обернулась, готовясь дать стрекача. Но, будто не замечая ее, Высокая Локша полоснула себя по ладони и простерла ее над камнем.

— Напитаю дух твой жизнью своей, — шептала она. — Да станет незримое зримым! Да будет мое тело вместилищем твоей силы! Прими мое подношение, напитай меня, как я напитала тебя!

Кирья, с трудом скрывая охвативший ее ужас, глядела на добродею. Тело женщины сотрясала крупная дрожь, будто она билась в лихорадке. Она вдруг повернулась к ученице, глянула невидящими глазами и схватила ее крепко-крепко за руку, заляпав платье кровью. Кирья сдавленно пискнула — ей почему-то показалось, что наставница желает проглотить ее одним махом. Высокая Локша, будто только сейчас заметив Кирью, вперила в нее тяжелый горящий взгляд. У девочки закружилась голова, все поплыло перед глазами, и она вдруг увидела себя летящей над землей.

Над ней простирались мерно взмахивающие крылья огромной белой птицы. Мир внизу проносился, будто сдуваемый ветром. Он был везде, куда бы ни глядела девочка. Она уже не могла понять, где это и что происходит. Ей привиделись знакомые изгибы Вержи, родное селение, арьяльский острожек на холме. Увидела она и братца своего Учая, сидящего рядом с каким-то слепцом. Кирья чувствовала — не слышала, а именно чувствовала, — что слепец поет, и эта песнь неведомо почему радовала ее.

Затем потянулись места вовсе незнакомые. Промелькнула скальная чаша, затянутая почти непроглядной дымкой… А дальше видение исчезло, и девочка увидела Мазайку. Рядом с ним было чудовище, отдаленно напоминающее человека, а вокруг, то там, то сям, виднелись страшилища до того кошмарные, что и спорыньи наешься — такого не увидишь.

— Мазайка! — закричала Кирья, стараясь привлечь его внимание.

Дернулась, вырываясь из держащих ее рук Локши, глянула на нее и оторопела. Ничего человеческого в ней не осталось — но и птицей она сейчас, пожалуй, не была. Длинная белая шея оканчивалась человеческой головой, а крылья будто росли из спины, но жили своей жизнью. Добродея что-то ответила ей, а потом вдруг камнем пала на землю, так что у Кирьи вчуже дух перехватило. Так и замерла она с открытым от ужаса ртом. Сама не ведала, сколько там простояла. Затем выдохнула, огляделась и снова увидела себя на острове. Рядом — камень-чаша, над головой — низкие серые тучи с мелкими унылыми каплями, висящими между небом и землей.

— Сейчас помоги мне до лежанки дойти, — еле слышно прохрипела Высокая Локша. — Ты сильна! Иные, в первый раз духа-покровителя узрев, чувств лишаются, валятся, как сухостой, а то и вовсе умом трогаются. А ты вон стоишь моргаешь, только с лица чуть спала. Ничего, скоро пройдет. К завтрашнему рассвету готовься — твоего духа призывать будем.

* * *

Весь день Кирья была сама не своя. Она слушала наставницу, кивала в лад ее словам, но из головы не шел Мазайка в лесу чудовищ. Каждый раз, когда она вспоминала увиденное, ее бросало в холодный пот и все валилось из рук. Но Высокая Локша не обращала на это внимания. Должно быть, списывала все на потрясение от встречи с духом.

Конечно, было и это. Кирью поразили огромные лебединые крылья, будто растущие из плеч наставницы, и вой ветра, переворачивающего землю. Но что с того? Духов она видела и прежде. Подаренная Мазайкой каменная чешуйка позволяла ей увидеть населяющих мир духов в любой миг — от совсем крохотных, с ноготок, до огромных, величаво шагающих в звездной ночи далеко над лесами. Мало кому из них было дело до людей, а может, духи и не видели их. Но Кирья знала, что всякому духу лучше оказать почтение. Каждый свободный миг девочка лезла в поясную сумку и сжимала заветную чешуйку как залог удачи.

Замысел ее сложился еще на рассвете, когда она помогала Высокой Локше возвращаться от камня-чаши. Даже и не замысел, а какая-то странная, внезапная уверенность — надо бежать отсюда, и как можно скорее! «С Локшей глаза в глаза мне не справиться, — думала Кирья. — Ее даже Вергиз одолеть не смог, куда уж мне! Вот вызовет она моего духа да и привяжет обоих к керемети навечно!»

Когда стемнело и сестры-добродеи ушли спать, Кирья потихоньку сняла ножик с пояса одной из них, выскочила из протопленной избы в сырую тьму и бросилась туда, где побывала утром. Впотьмах все виделось иначе. На заре священный лес казался сонным и почти обычным, сейчас же глядел на нее притаившимся зверем, готовым прыгнуть. Но заветная чешуйка оказалась тут к месту. Завидев поблизости духа какого-то мелкого зверька, Кирья почтительно обратилась к нему, как ее учили добродеи, прося о помощи. Дух как зачарованный внимал ее словам, затем повернулся и чуть видным зеленоватым огоньком полетел в чащу. Кирья побежала за ним. И когда бледное пятно ночного светила замерло над ее головой, девочка уже стояла возле камня-чаши, переводя дыхание.

Она беззвучно повторяла слова заклинания, с которыми утром взывала к своему духу Локша. Затем попыталась быстро полоснуть себя ножом по ладони, но в последний миг что-то отвело ее руку. Она оглядела желтоватое лезвие костяного ножа, будто ища подвоха.

— Испей моей крови! — умоляюще попросила она и с выдохом опустила острое лезвие.

Рассеченная плоть отозвалась болью. Горсть быстро начала заполняться кровью.

— Напитаю я твой дух своей жизнью, — нараспев, подражая наставнице, заговорила Кирья и вытянула перед собой ладонь, сложенную лодочкой, словно предлагая духу напиться. — Да станет незримое зримым! Да будет мое тело вместилищем твоей силы!

«Только бы не сбиться, не испугаться. Не явить духу слабину! А то ведь заберет, не отпустит…» Она вдруг поймала себя на мысли, что страха нет, и это тоже удивило ее.

По кронам деревьев упругой волной прошел ветер. Ветки изогнулись, тревожно зашелестела листва, и вдруг Кирья увидела на ближнем дереве черного крылана. Сейчас ей не нужна была каменная чешуйка — он был виден во всей красе, словно средь бела дня. Зубастая пасть, огромные кожистые перепончатые крылья…

— Ты? — не скрываясь, яростно закричала Кирья. — Опять ты?!

Она не могла предположить, кто придет на ее зов. Она-то надеялась, что дух-покровитель будет достаточно силен, чтобы помочь ей выбраться с острова. Но уж точно не этот! Крылатый ящер, самый злобный из беглых духов, которых царевич из Арьялы выпустил из Дома Зверей, зачем-то преследовал ее и в родном селении, и даже в священной роще!

— Что ты ко мне привязался?! Зачем ты здесь?

И будто эхо отдалось в ответ:

«Затем, что ты здесь».

Он сорвался с дерева и кинулся прямо на нее, будто обнимая крыльями. Она почувствовала, как земля уходит из-под ног.

«Ты хотела улететь отсюда? Ты сделала это».

Кирья открыла глаза и увидела, как внизу, озаренные луной, проносятся заводи близ керемети. Как приближается лес — и желанный берег.

«Твое место не там, а здесь», — вновь услышала она, будто из ниоткуда, и лягушкой плюхнулась в траву, едва не ткнувшись носом в землю.

Вот теперь Кирья испугалась. Она лежала и плакала, сама не зная почему. Порезанная рука саднила все сильнее. Кирья подумала, что надо встать, приложить к ране клочок мха. Но когда поднялась — увидела совсем рядом перед собой желтые волчьи глаза. Матерый волчище стоял перед ней не шевелясь. Шерсть его серебрилась в лунном свете.

— Я тебя знаю, — прошептала Кирья. — Ты вожак стаи, друг Мазайки. Не трогай меня!

Но волк и не собирался на нее бросаться. Он сел и призывно завыл. Очень скоро вокруг стали появляться новые и новые волчьи морды. Кирье было не по себе среди них. Но, помня наказ своего друга, она старалась не подавать виду.

— Хорошие, лохматые, — приговаривала она. — Мазайка вас любит, и я тоже…

— А ну, кто тут? — раздался поблизости скрипучий голос старика Вергиза.

Узнав старика, Кирья сразу успокоилась и обрадовалась:

— Дедка, это я! Мы с Мазайкой к тебе на гору приходили!

— Как же, помню.

Глаза старика строго смотрели на нее.

— Ты еще духов в Лесной Избе распугала.

— Это не я, а царевич! Я только… Я, наоборот, собрать их хотела!

— Ладно, уймись, дело былое.

Старик кинул взгляд в речной туман и, не заметив следов лодки, взглянул на Кирью еще внимательнее:

— А здесь ты как оказалась? Ты же на острове была, у той лебеди белой в плену! Перья-то белы, да только под ними мясо черное! Что ты здесь ищешь?

— Меня дух перенес, — поколебавшись, сказала Кирья. И быстро, пока волчий пастырь не стал спрашивать, какой именно, добавила: — Я Мазайку искать пошла. Я его вчера на рассвете видела.

— Как это видела? — насторожился старик. — Где?

— Не знаю где. Локша духов вызывала, силу свою показывала. Мы с ней в небе летали, всякие края видели, и дальние, и ближние. А среди них, смотрю, — Мазайка! Только место уж очень страшное, чудно́е… Лес диковинный, деревья там — бурые, красные, а листья на них — как лопухи… Среди них небывалое зверье шастает. А рядом с Мазайкой уж такое страшилище, что волосы дыбом…

— И что, ты искать его собралась?

— Искать и спасать! — бесстрашно подтвердила Кирья. — Меня Локша многому научила. Я за себя постою, не сомневайся.

— Пока уж полежала за себя, — хмыкнул Вергиз.

И призадумался, глядя не то в туман, не то в глубь себя.

— Знаю я это место… Да только попасть туда нелегко. Живому туда хода нет.

— Но Мазайка же попал!

— Мазайка-то попал. Да не своей волей.

— Ну а я своей попаду, — упрямо заявила дочь Толмая.

— Говорю ж я тебе — не пройдет человек. Оно как ворота — захотят, откроют. Не захотят — хоть головой стучи, не отворят.

— А если не человек, а дух?

— Может, и отворят — если дух из тех самых мест.

— Из тех, это уж точно, — без всяких сомнений сказала Кирья.

— Да ты бы меня не перебивала. Туда-то я тебе попасть помогу. А обратно тебя привести моей власти нет. Только если выпустят…

— Я все равно пойду. — Кирья подумала и добавила печально: — Кроме Мазайки, у меня в мире, пожалуй, больше и не осталось никого. Учайка один, да ему я совсем не нужна…

— Ну, добро, — вздохнул Вергиз. — Идем. А пока дойдем, пораскинь умишком. Внука мне жаль — один он у меня. Но тебе-то зачем молодую жизнь губить?

Кирья раскрыла и показала ему порезанную ладонь:

— Я уже за то кровь пролила. И стало быть, все решила.

Глава 13. Мать чудовищ

Шли они долго. Кирья уже еле передвигала ноги, спотыкалась в темноте о кочки и коряги. Мазайкиному же деду ни темень, ни бездорожье были нипочем. Он шагал, будто невидимая простым оком тропа сама стелилась ему под ноги. Кирье ужасно хотелось поудобнее устроиться во мху под кустом и проспать до утра. Однако Вергиз об отдыхе и не думал. Время от времени оглядываясь, Кирья замечала мелькающие в лунном свете волчьи тени. Стая, окружив людей кольцом, двигалась вместе с ними, оберегая от нежелательных встреч.

Ученицу Высокой Локши тянуло спросить, куда они все-таки идут. Но лицо старика, какое-то болезненно сосредоточенное, его взгляд, будто обращенный внутрь себя, не располагали к расспросам.

И вот на рассвете, когда Кирья уже совсем валилась с ног, показались знакомые места. Да это же то самое заболоченное озеро близ холма, на котором они с Мазайкой поджидали возвращения деда с охоты на злых духов!

— Дошли, — наконец вымолвил Вергиз.

Кирья устало поглядела на заросшее осокой и рогозом болотце. В предрассветном тумане где-то тихо квакала одинокая лягушка.

— Это что же, в омут с головой? — несколько устрашенная подобной участью, прошептала она.

— Если в омут с головой — то как раз нечисти на прокорм и пойдешь. Многих сюда тянет… Сами не знают, какая неведомая сила их ведет. Охотник по лесу бредет, бредет да сюда и приходит. Так он порой болота этого и не видит… Полянка себе и полянка.

— А мы вот с Мазайкой увидали.

— Ты себя-то и внучка моего с прочими не равняй. То, что ты видишь и слышишь, даже я не всегда осилю. Лучше подумай, желаешь ли ты по-прежнему в трясину лезть? Или же отступишься?

— А других ходов нет? — глядя на болото, с опаской спросила Кирья.

— Отчего же — есть. Вот у щучьего ящера где-то нора. Локша белоглазая наверняка знает где. Чудища-то откуда-то лезут… Твое, например, — откуда оно взялось? Здешних я, почитай, всех переловил и силу их забрал. Ну что, каково твое решение?

— За Мазайкой идти, — упрямо сказала девочка. — И не отговаривай, не отступлюсь.

— Отговаривать не буду, — усмехнулся дед. — Ты своей воле хозяйка. Стало быть, слушай, что делать будем. В омут нырять не надо. Дам я тебе зелье — оно тебя вгонит в сонную оторопь. Все слышать и видеть будешь, а не то что пальцем — веком не пошевелишь. Но прежде чем то зелье выпьешь — призовешь своего духа-защитника. Ему сюда, конечно, являться неохота, но если повезет — все же явится. А вот дальше тебе непросто будет… Ибо его не только осилить нужно, но и твою душу поверх его поставить, дабы вы с ним одно стали.

— Неужели такое возможно?

Вергиз лишь ухмыльнулся:

— Сама небось видела, как Локша с длинношеим шипуном воедино слились. Но до нее тебе далеко. А вот до Калмы мертвоживущей — рукой подать…

Он вздохнул. Кирья поежилась. В родном селении старухой Калмой, что поджидает сразу за Кромкой, пугали малых детей. «Будешь шалить да кричать, услышит когтистая Калма — придет, унесет в чащу и растерзает!» Неужели же ей придется столкнуться с ней лицом к лицу?

— Но стало быть, хоть я тебя поверху над чудищем и приставлю, все же помни — покуда ты его сама не смиришь, не заставить служить себе и приходить по единому зову, он рваться на волю будет. Пожелает тебя под себя подмять. Ежели случится такое — нам тут всем не поздоровится. Смекаешь, к чему я?

— Да. Все равно пойду.

Старик кивнул.

— А как до Калмы дойдешь, такое статься может. Начнет она тебя расспрашивать — как оно там, в мире живых людей. Не вздумай сказать ей, что меня знаешь. Она и Мазайку для того украла, чтобы род мой извести. А до того его отца и мать погубила…

— Но ведь Мазайку же не погубила? — с надеждой спросила Кирья.

— Не погубила — это верно. Худшее задумала. Переродить его желает. В свою пору водиться я с ней не пожелал, так теперь она мстит — из внука моего себе сына и последыша сделать хочет.

— Это старуха Калма-то?

— А что ты глаза выпучила? Она не всегда была старухой. Да и это болото прежде светлым озером было… — Вергиз почему-то тяжко вздохнул. — Но это история долгая. А нынче готовься.

Он полез в суму и достал заткнутую тугой пробкой круглую посудину, сделанную из березового капа.

— Передохни чуток, и начнем.

* * *

Кирье чудилось, будто она спит наяву. Она видела мир вокруг себя, но это был другой мир. Он был полон духов. Каждая травинка дышала и жила своей жизнью, каждый валявшийся поблизости замшелый камень глядел хмуро, будто думая о чем-то своем. Она увидела над собой то самое устрашающее крылатое существо, которое унесло ее с острова. Но более того — сейчас ей казалось, что она помнит его так же давно, как и себя. И потому не испытывает страха, будто крылатое чудовище — всего лишь ее домашний уж. В голове Кирьи сейчас звенела нежная, увлекающая вдаль мелодия. Она не могла понять, откуда она доносится, но, в общем-то, ее это и не занимало.

Чудовище камнем, будто коршун на утенка, рухнуло вниз, и она вдруг поднялась, воспарила над землей, и в следующий миг все смешалось, будто в бурном водовороте. Она почувствовала, что в ней бьются два сердца, и стоит ей разжать пальцы рук, как черные кожистые крылья распахнутся за спиной. Кирья снова, как прошедшей ночью, взмыла над землей. Однако теперь в этом полете было что-то иное. Словно каждый взмах крыла, каждый поворот зависели только от нее — и в то же время она сама себе не принадлежала. Ей хотелось отыскать на земле какую-нибудь добрую еду — оленя или лося. Рухнуть на него с высоты, ударить мощными лапами, сомкнуть челюсти, перекусывая горло…

Кирья попыталась направить полет обратно к болоту, однако крылья словно сами тянули подальше от гиблой трясины. Девочка почувствовала, как напрягаются все ее силы, как вдруг ужасающая тварь замирает над лесом и начинает скользить по воздушному потоку, будто падающий с дерева желтый лист. Чья-то несокрушимая воля пыталась упорно передавить ее, заставить сдаться на милость нечистому духу, тянула из нее страх, угрожая падением.

«Нет! Я сверху!» — про себя повторяла Кирья.

Будто не осознавая этого, чудовище все рвалось, как попавший в силки волк, рыча и клацая зубастыми челюстями.

«Я сверху», — твердила Кирья, и полет к земле с застывшими крыльями продолжался.

И вдруг ей почудилось, будто она вновь услышала невесть откуда звучащую музыку. Вот только теперь ее звуки были властные, словно кто-то засунул в пасть чудища удила и с силой дернул их. Едва не коснувшись верхушек деревьев, крылатая тварь на миг замерла в воздухе, крутанулась, ударила крыльями и стрелой взмыла в облака. Она дергалась влево, вправо, словно необъезженный лось, желающий сбросить неумелого наездника…

Затем Кирья вдруг почувствовала, что сопротивление пропало. Зверь словно уснул в полете. Стал послушным, как будто и не было вообще его собственной воли.

«К болоту, — приказала она, делая круг над лесом и высматривая старика Вергиза. — Теперь я смогу».

Кирья увидела Мазайкиного деда, пристально глядящего в небо; почувствовала невыразимую легкость, будто всю жизнь до этого только и делала, что парила над землей. И, задержав дыхание, как всегда перед прыжком с мостков в Вержу, очертя голову бросилась в зеленое от ряски болото. Вот сейчас оно поглотит ее… Но за миг до падения она вдруг увидела перед собой чистейшую прозрачную воду — да и не воду, так, дымку — и тут же, пронзив ее, очутилась в местах, прежде невиданных. Да и вовсе небывалых.

* * *

Крылатое чудище, наделенное душой и волей Кирьи, стремительно неслось над деревьями, которые дочь Толмая прежде и представить себе не могла. Каждый их корень был толще, чем любой из дубов, что росли на полуденном берегу Вержи. Она старалась разглядеть, что происходило внизу. Ей уже не было страшно — она выискивала хоть какой-то след, который помог бы обнаружить Мазайку. Но ничего подобного внизу заметно не было. Раз на прогалине великаньего леса она заметила зверя, похожего на волчьего секача, что добыли арьяльцы. Волчий секач стремглав промчался по каменистой пустоши, преследуя какое-то вовсе невиданное существо, и исчез в зарослях.

Затем великаний лес стал быстро меняться — и не в лучшую сторону. Казалось, его поразила тяжелая болезнь. Из увядающей, гниющей листвы слышались незнакомые пугающие звуки. Затем лес оборвался широкой трещиной, в глубине которой рокотал поток. В одном месте берег опускался почти к самой воде. Кирья увидела, как из чащи к ней выбрел ящер — огромный, неуклюжий, с шипастым гребнем и множеством выступов на спине, подобных замшелым камням. Ящер начал жадно лакать воду. И тут Кирья заметила меж стволов ближних деревьев зверя еще страшнее первого, страшнее волчьего секача. Он подкрадывался к рогачу, пригибаясь к земле и опираясь на хвост, а пасть у него была такая, что даже медведь смог бы там уместиться, как в берлоге. Зверь этот явно готовился к прыжку — но вдруг замер, повернув голову, и издал пронзительный вой. Лакающий воду ящер тревожно поднял голову и что есть мочи неуклюже поковылял обратно в чащу.

Крылатое чудище, воспользовавшись Кирьиной заминкой, взмыло в небосвод так, что у девочки засвистело в ушах. Усилием воли она заставила свою дикую звериную часть вновь повиноваться. Раскинув крылья и покачиваясь на потоках ветра, она повисла среди низких, грозивших дождем туч и приготовилась продолжить свой поиск. Но то, что она увидела далее, потрясло ее куда сильнее всех замеченных ранее чудищ.

Нечто бледное, напоминающее свернувшегося ежа с приставленной сверху косматой башкой, скачками мчало по берегу, далеко закидывая вперед когтистые длинные руки. Затем, оттолкнувшись, выбрасывало в воздух покрытое белесыми иглами тело, и снова вскидывало руки, и снова бросало тело вперед. Кто это?!

Расстояние между колючим существом и недавними противниками сокращалось с каждым мигом. И вот наконец бледная тварь догнала рогача, схватила длинными когтистыми пальцами, подняла и с силой бросила в убегающего в чащу зубастого хищника. Тот издал новый вопль и отлетел в сторону. Он еще силился подняться, когда их преследовательница с размаху опустилась на спину зверю. Притянула его жертву и, как показалось Кирье, начала их тискать, сминая в ком, будто глину. У девочки почему-то кольнуло сердце — вспомнился Мазайка и слепленная им чудо-сойка. В тот день все еще были живы и никто даже помыслить не мог, что так скоро все переменится. Что она будет выискивать друга в этом оборотном мире, о котором даже сам мудрый Вергиз ничего толком сказать не может.

Меж тем чудище продолжало комкать своих жертв, лепя из них нечто единое. Дело продвигалось быстро — чувствовалась сноровка. Получившаяся тварь имела и шипастый гребень, и пасть, усаженную множеством длинных клыков, и острый, как копье, хвост…

— Главного не хватает! — визгливым, скребущим по ушам голосом крикнуло вдруг бледное существо и протянуло длинную руку к берегу реки. — Давай!

Кирья обмерла. Это странное нечто, вне всяких сомнений, говорило на человечьем языке!

Вода в реке вспенилась, и оттуда показалась длинная морда, покрытая жесткой блестящей шерстью. Кирья тут же узнала щучьего ящера, что обитал возле керемети. В пасти его еще шевелился человек, похожий на рыболова.

— Тащи его сюда! — повелела белесая тварь.

Еще мгновение, и тело утопленника лежало на берегу. Кирья все никак не могла прийти в себя от осознания, что существо говорит понятным языком. Между тем вынырнувший из реки ящер неспешно вылез из воды и, волоча свою добычу, отправился к хозяйке. Длинная рука схватила щучью добычу, подтянула поближе, и вслед за этим колючее страшилище впилось в губы умирающего долгим поцелуем. Утопленник дернулся и затих.

— Забирай. — Хозяйка швырнула мертвое тело ящеру, отвернулась и наклонилась над своим творением.

В руках у нее появилась костяная дудка. Ведьма поднесла ее к губам, дунула, извлекая из нее резкие звуки, — и в тот же миг ее творение задергалось, точно под ударами палки. Затем вскочило и бросилось опрометью невесть куда.

— Живи! — пронзительно крикнула Калма вслед новорожденному зверю. — Ступай туда, наверх! Убивай всякого, кто встанет на твоем пути!

«Может, и с Мазайкой она так же?!» — с ужасом глядя вслед новому порождению Бездны, подумала Кирья.

Но сердце стучало размеренно, суля надежду. Мазайка — не просто мальчишка-рыбак, он Вергизова рода, его так просто не взять!

* * *

Кирья дольше смотреть не стала — расправила крылья, ударила ими и взмыла так высоко, что ее обдало резким холодом и стало трудно дышать.

«А вдруг старуха заметила меня? А если разглядела, что я — не одна из ее тварей?»

От всего увиденного ей было так страшно, что в какой-то миг даже захотелось податься обратно, подальше от жутких владений Калмы. Да только примет ли Вергиз ее теперь, если она вернется без Мазайки? Да и как можно без него возвращаться?

Она снизилась и вновь стала разглядывать чуждые земли. Где же ты спрятала моего друга, мать чудовищ? Сказки утверждали, что Калма живет в избушке, подобной дому мертвых, — на высоких столбах, без окон, без двери…

Впрочем… Девочка вспомнила дупло в раскидистом дубе, укромное обиталище Вергиза. Может, и тут что-то подобное?

Кирья глядела во все глаза, стараясь не пропустить ни зверя в подлеске, ни рыбу в ручье. Сейчас она могла поклясться, что разбирает каждую чешуйку на спине притаившихся среди камышей щук. Будто и не ее глаза сейчас глядели, а вовсе нечеловечьи. Но внизу только колыхались бурые кроны. На миг чаща расступилась, внизу блеснула нитка ручья. И тут Кирье почудилось, что где-то внизу грустно поет глиняная свистулька-сойка.

Ни мгновения не колеблясь, она развернулась и устремилась вниз. Только бы не замолчала! Но из владений ящеров, из всей этой устрашающей дикости, то обрываясь, то возобновляясь, явственно, хоть едва слышно, доносились переливчатые трели.

Кирья опустилась к лесному ручью, заваленному плавником. Да это же не плавник, сообразила она, заметив на деревьях следы зубов. Это бобровая плотина. Неужели бобры водятся в таком месте? Как они тут уцелели? Значит, где-то тут и хатка должна быть. Вскоре Кирья увидела и ее — большую кучу веток и грязи у берега. Она опустилась на сырой берег, складывая крылья.

— Мазайка! — крикнула она, озираясь.

— Кирья! — приглушенно послышалось откуда-то совсем близко. — Я здесь!

Кирья завертела головой, пытаясь понять, откуда ее зовут. Взгляд ее упал на хатку — и вдруг она заметила чьи-то руки, пытающиеся отодвинуть нагроможденные сверху бревна.

Вот он! Нашла!

Кирья метнулась к воде. Но тут же из-под валявшейся на берегу гнилой коряги показалась зубастая голова щучьего ящера. Тот с неожиданной ловкостью выскользнул из-под комля, на раскоряченных коротких лапах взобрался на крышу бобровой хатки, улегся сверху бревен и приветственно распахнул пасть ей навстречу — точь-в-точь как Мазайкин волк в ожидании лакомства.

Кирья ударила крыльями, шарахнувшись обратно. И услышала совсем рядом скрипучий, пробирающий до нутра голос.

— Хе-хе, — послышалось у нее за спиной. — Кто это ко мне явился незваный, нежданный?

Кирья попыталась снова взмыть в небо, но ее крылья стали такими тяжелыми, что и приподнять их было невмоготу. Но она не думала сдаваться — продолжала дергаться, пытаясь взмахнуть руками-крыльями. Существо выкинуло в ее сторону паучью руку, схватило, подтянуло к себе и, не обращая внимания на ее рывки, шумно обнюхало, втягивая носом воздух. Кирья невольно зажмурилась. Сейчас сожрет!

— Чую, Вергизом пахнет! — проскрипело рядом. — Старый хрыч сюда птичку заслал. Стало быть, не забыл меня…

Голос чудовищной старухи скрежетал, как днище однодревки о каменный перекат. Она снова принюхалась, и Кирья ощутила, что хватка когтистой руки ослабла.

— Да неужто? — пробормотала ведьма. — Так вот ты какая, Локшина ученица! То-то она мне о тебе небылицы сказывала. Теперь вижу, что все правда, от слова до слова…

Девочка приоткрыла глаза и обнаружила, что ее никто не держит. Калма стояла рядом с ней, словно прислушиваясь к чему-то, слышимому только ей.

Ну и жутко же выглядела хозяйка бурого леса! Вблизи она больше походила на человека, но давно умершего, истлевшего, так что даже сами ее кости стали прозрачными, словно туман. Лицо ее напоминало слепой череп, тело уродливо искажено, будто Калма начала когда-то превращаться в некоего лесного хищника да и бросила это дело на полдороге. Седые космы свисали до земли, другой одежды на ней не было. Да никакая одежда ей бы и не сгодилась — все ее тело густо покрывали белесые иглы, из-за которых Калма напоминала огромного ежа. «К такой не прикоснешься! — думала Кирья, не в силах отвести взгляд от чудовища. — Зачем же она с собой такое сотворила?!»

— А ну-ка, птичка, присядь на веточку! — приказала Калма. От нее веяло древним тленом, как из Дома Дедов. — Зачем пожаловала? Да ты не страшись. Если правду скажешь, то не трону.

Голос ведьмы теперь звучал почти добродушно. Кирья покосилась на нее, постаравшись сесть на гнилой ствол как можно дальше.

— Я за Мазайкой. Отдай мне его, Калма, — шалея от собственной храбрости, потребовала девочка. — Не то хуже будет!

— Да уж куда хуже? — хмыкнула ведьма. — Ты меня не пугай. Мне от твоих угроз одна потеха. Лучше скажи добром, на что тебе Вергизов внук сдался — да так, что ты, себя не жалея, забралась в мои угодья?

— Мне он как брат, — запальчиво ответила Кирья. — Он мне себя дороже!

— Говоришь, себя дороже?

Голос Калмы потускнел, стал глухим, будто из бочки.

— Хорошо, что не соврала. Я ложь всегда чую. Молодое дело — глупое… Ладно, птичка. Ради ученицы моей Локши, а паче того из почтения к вещему твоему отцу, обиды тебе чинить не стану. Лети отсюда подобру-поздорову! А Вергизова внука, — угрожающе добавил она, — забудь! Не твоего ума это дело. Со старым хрычом у меня свои счеты. А уж коли правду сказать — то я тем спасаю и тебя от больших бед.

— Пока я могу, пока силы есть, — дрогнувшим голосом отозвалась Кирья, — Мазайку не оставлю!

Калма расхохоталась. Из распахнутой пасти наружу полезли призрачные черви. Словно в ответ на ее хохот, над лесом с воем пролетел вихрь. Деревья зашелестели, летучие твари отозвались издалека пронзительными воплями.

— А ну, тихо!

Калма хлопнула в ладоши, и в тот же миг на лес и берег речки упала мертвая тишина. Лежащий на запруде щучий ящер метнулся в воду, словно его ветром сдуло, — только чешуйчатый хвост мелькнул и скрылся под корягой.

— Когда-то я была такой, как ты, только пригожее, — заговорила Калма, неподвижно глядя на собеседницу белыми глазами с лица-черепа. — Жила я далеко отсюда, в дремучем лесу за ледяными горами, что у вас Холодной Спиной зовутся, с отцом своим. Тот был первейший из ведунов в нашем лесном краю. Равного ему среди людей и близко не было. И вот пришел к моему отцу молодой разумник. Ладный, пригожий, и сила у него природная имелась. Кровь заговаривал, со зверьем ладил… — Мертвая ведьма тяжело вздохнула. — Пришел, значит, учеником к отцу моему проситься. Тот его с порога выгнал. У нас, бьяров, так принято, что всякое знание только лишь внутри рода передаваться должно. Ну а мне, что скрывать, приглянулся тот красавчик! Встретились мы с ним неподалеку от нашей вежи, в самой чаще. Он, видишь ли, уходить с пустыми руками и не думал. Ну а я тогда совсем дурой была. Решила, что это из-за меня он остался. Когда с отцом говорил — все поглядывал в мою сторону… И сговорились мы, что я впредь буду у отца высматривать да выспрашивать и все ему передавать. А как войдет он в полную силу — убежим вместе в его родные края, за Холодную Спину!

Кирья слушала ее рассказ, с ужасом и жалостью вглядываясь в ее лицо, невольно пытаясь разглядеть в нем черты той девушки, что когда-то влюбилась в молодого ведуна, — но не находила ничего и близко на женщину похожего. Все прежнее сгнило и отмерло, сменившись чем-то жутким и опасным.

— Так оно долго и было, — скрипела Калма. — Ну а потом отец вдруг подметил во мне новую жизнь. Тут уж дальше ждать стало невмоготу. Мы и побежали. Да только от моего отца и само время убежать не могло. Как мы ни спешили, куда бы ни сворачивали, он всегда за спиной оказывался. Так мы до озера и добрались… А потом утром проснулась — а любимого рядом нет. Я давай метаться туда-сюда — и след простыл! И везде отец передо мной — ликом грозный. Помыкалась я да головой в омут и кинулась.

— Как же ты…

Калма подняла голову и посмотрела с жутковатой ухмылкой на опешившую Кирью:

— Почему я не умерла? Другой бы девке конец пришел, да только не мне. Отец спасти меня не спас, но и помереть не дал. Сел на бережку, смотрит мне в глаза и спрашивает: «Что, думаешь, что это я твоего милого убил? Больно мне надо! Жив он, вон, гляди…»

Пальцем над водой поводил, и я его увидела, быстро в леса уходящего… «На что ты ему теперь? — говорит отец. — Тайны мои ты вызнала и ему передала. Моего дозволения взять тебя в свой дом он не спросил, да и не хотел он, видать, себе такой жены. Так и будешь ты теперь — и не девка, и не жена, и не мертвая, и не живая». И ушел… В свой час я разродилась, да только не младенцем, а тенью…

Кирья, затаив дыхание, слушала ее рассказ. Вдруг, случайно глянув ей за плечо, она заметила, как из-за бобровой хатки показался Мазайка. Он, видно, ухитрился потихоньку отодвинуть бревно и теперь выполз наружу. В руках его была толстая ветка. Он бесшумно встал и начал подкрадываться сзади к чудищу, занося самодельную дубину для удара.

— Так вот и повелось с той поры. И звали красавца моего — уже поняла как? — белоглазое чудище мгновение помедлило, — Вергизом! Ты небось думаешь, что он такой герой, весь Затуманный край от моих деточек защищает? А я тебе так скажу — когда б он меня тогда не обидел, одну-одинешеньку на болоте не бросил, так и не было бы их вовсе. Стало быть, думай. И так тебе скажу, — в желтых глазах Калмы полыхнула неугасимая ненависть, — желаешь мальчишку получить — твоя воля. От отца тебе тоже немало досталось. Своим умом сильна будешь. Давай, коли желаешь, обмен. Я тебе Мазайку — а ты мне Вергиза.

Кирья слушала, не дыша. Она хотела было спросить, что такого знает эта старуха о ее отце, отчего величает Толмая вещим? Да и о нем ли она говорит? Но боялась выговорить слово, чтобы та ненароком не шелохнулась и не заметила Мазайку.

Внук Вергиза был уже совсем близко. Он замахнулся…

— А мальчишка покуда здесь останется.

Калма, не глядя, щелкнула длинными когтистыми пальцами куда-то за спину. И Кирья едва не закричала от ужаса — за спиной матери чудовищ оказалась ледяная глыба, в которой застыл, как стоял, ее друг.

Калма обернулась и с довольным видом поглядела на ледяного истукана. Затем крикнула в сторону коряги:

— Эй, прибери его обратно в нору! А ты, — оскалилась ведьма, — лети отсюда! Кыш! Возвращайся с Вергизом! И помни — с каждым днем жизни в твоем дружке будет все меньше, пока и он тенью не станет…

Старуха обернулась назад, чуть повела рукой, и в ней вновь возникла уже знакомая Кирье костяная дудка. Не глядя на девочку, Калма поднесла полую кость к оскаленной пасти…

Даже не успев подумать, что делает, Кирья завизжала, заставляя вылезшего было из-под коряги ящера вновь плюхнуться в воду, выхватила у ведьмы дудку и тут же взмыла к небу. Внизу мелькнули длинные призрачные руки Калмы, но черные крылья уже несли Кирью в облака. Лес чудовищ наполнился грозным ревом; внезапный вихрь с силой подхватил ее и понес, будто опавший с дерева лист. Понес так, что даже крылья не в силах были расправиться. А вслед ей неслись вопли:

— Вернись, поганка! Уморю! С сыном моим познакомишься!

Кирья не отзывалась, уносясь в вихре неведомо куда — лишь бы подальше от Калмы.

Дикий ветер нес Кирью, как беспомощное перышко, крутил и швырял, выл и визжал, раздирая слух. Перед глазами ее мелькали разноцветные полосы и пятна, какие-то вспышки — толком и не рассмотреть, все крутилось до тошноты… И вдруг — удар, словно с размаху о каменную стену, мрак, тишина…

Не было ни боли, ни страха. Постепенно темнота сменилась едва брезжущим светом. Как будто рассветало — вернее сказать, медленно озарялось светящейся изнутри синевой.

Как же тут было холодно!

И тихо. Только где-то поблизости капала вода, и каждая звонко падающая капля отзывалась долгим шепчущим эхом. Кирья, приходя в себя, рассеянно слушала бормотание капель, и понемногу ей начало казаться, что она слышит голоса. Они доносились откуда-то из темных глубин — кто-то словно то ли пел, то ли чаровал на неизвестном наречии.

Впрочем, нет! Это наречие она уже слыхала.

Кирья словно наяву увидела озаренную кострами поляну на берегу Вержи. Вот арьяльский царевич сидит у костра и смотрит на нее. Его длинные волосы схвачены золотым обручем, на груди — оберег-солнце, на котором играют отсветы огня. Большие яркие глаза на смуглом лице. От его чуждой красоты у Кирьи перехватывает дыхание. А царевич смотрит на нее холодно, словно на что-то мелкое и неприятное, вроде мошки, — и разговаривает со своим мрачным наставником, пренебрежительно на нее указывая. Говорит не на том испорченном языке ингри, на котором кое-как болтали арьяльские слуги, а на совершенно ином наречии — звучном, певучем, таком же красивом, как он сам…

Том самом, который сейчас слышался Кирье в звуке падающих капель. И, как тогда, казался ей чем-то чужим, чарующим — но опасным.

«Пусть замолчит! — хочется крикнуть Кирье. — Это злые чары!»

Голос не умолкает, более того — к нему прибавляется какой-то глухой, идущий из глубин рокот…

Прочь отсюда!

Кирья вскочила, распахнула крылья и понеслась вверх.

Синева сгустилась и осталась позади, свет стал обычным, тусклым дневным. Стены расступились, и она взлетела над глубокой трещиной. По обе стороны от нее поднимались невысокие рыжие сопки. Позади раздался громкий шорох — Кирья обернулась, только успев увидеть, как скачками убегает прочь какой-то большой пятнистый зверь.

Рядом кто-то сдавленно охнул.

Кирья подняла взгляд и встретилась глазами с перепуганной девушкой в кожаной одежде, застывшей на выступе скалы со здоровенным камнем в руках. Девочка сразу узнала эти взлохмаченные рыжеватые волосы. Да это же мохначка Айха, погонщица белого мамонта, на котором ездил царевич!

— Эй! — окликнула ее Кирья. — Не бойся меня!

Мохначка смотрела на нее с изумлением и страхом. Что-то выкрикнула и сделала рукой знак, отвращающий злых духов.

— Я ничего тебе не сделаю! Что это за место?

Услышала ли ее Айха или нет — осталось неизвестным.

«Кирья! — загрохотал в ушах повелительный мужской голос. — Слышишь меня? Возвращайся!»

Снова взвыл свирепый ветер, ударил снизу в крылья и швырнул ее в небо.

Глава 14. Бобровая хатка

Кирья порывисто вздохнула, дернулась выкинутой на берег рыбешкой и открыла глаза. Над головой шумел сплетающимися кронами знакомый с детства лес. В редких просветах между ветвями проглядывало белесо-серое небо. Ни мощных черных крыльев за плечами, ни когтистых лап не было и в помине. Она чуть приподнялась, как после долгого сна, силясь осознать, где начинается явь и заканчиваются сновидения.

— Очнулась? — Над ней склонился Вергиз, как водится хмурый и немногословный. — Это хорошо. Что видала?

— Калму, — прошептала девочка. Видения теснились перед ней, она не знала, с чего начать, за что хвататься. — Она про тебя нехорошее сказывала…

— Так и я о ней хорошего не скажу. Главное — Мазайку видела?

— Видела. Вот как тебя сейчас! — Кирья рывком села, едва не сломав крепко зажатую в кулаке костяную дудку. — Калма заперла его в бобровой хатке! А чтобы не убежал, заморозила в льдине! Сказала — если придем к ней сей же день вместе, то она Мазайку живым отпустит. Еще сказала, чем дольше он во льду просидит, тем меньше в нем жизни останется!

— Стало быть, старуха меня видеть желает, — процедил Вергиз. — Что ж, можно и свидеться…

— Она сказала, что ты ее на смерть в чащобе оставил с дитем нерожденным, — искоса глядя на него, проговорила Кирья.

И без того суровое лицо старика стало еще жестче.

— Не так все было, — буркнул он.

— А как? — не отставала Кирья.

Рассказ Калмы почему-то не давал ей покоя. Как же так? Разве мог Мазайкин дед, которого она уважала почти как отца, поступить так подло и безжалостно? Наверняка ведьма оклеветала его!

— То не твоего ума дело, — отрезал Вергиз. — Лучше говори, где та бобровая хатка, в которой Калма моего внука прячет.

— Не знаю… Я поверху летела. Речку лесную помню…

Кирья задумалась.

— Река, пожалуй, на Вержу похожа, как от нашего селения к керемети плыть. Только все по-другому — и лес иной, и звери страшные. — Она вспомнила двух ящеров и содрогнулась. — Ночью такой приснится, проснешься — заикой станешь! Да и не помню я такой хатки на Верже.

Вергиз махнул рукой:

— Тихо. Надо спрашивать…

Он умолк на полуслове, нахмурившись, выпрямился и пошел вверх по холму, к своему дубу. Кирья, сидя на траве, проводила его взглядом.

«Не захотел объясниться. Мне сказывать не хочет… Или Калма правду сказала?»

Она разжала кулак, рассматривая костяную дудку из леса за кромкой мира. До того она собиралась отдать ее Вергизу, а теперь что-то передумала…

Когда Кирья поднялась на лесистый холм, она сразу увидела Вергиза. Он сидел на «пороге» своего дупла, упершись руками в его края. Глаза его были чуть прикрыты, но гостью он определенно не видел. Да казалось, и вовсе забыл о ней.

Кирья же вдруг охнула — прямо меж корней могучего дерева, приподняв серые палые листья, вылез гриб боровик. За ним еще и еще. На замшелом пеньке сваленного бурей деревца целым семейством выскочили опята. Деревья вдруг зашептались, будто на сильном ветру. Крича, поднялись и заметались над лесом встревоженные птицы. Явственный шорох все ширился, точно ближние деревья о чем-то говорили дальним, а те передавали еще дальше.

Вергиз сидел не двигаясь, не шевельнув даже уголком губ, не сдвинув брови. Затем, когда Кирья уже притомилась ждать, разговорившийся лес внезапно затих. Старик убрал ладони, провел ими по лицу и объявил:

— Идем. Я знаю, где искать.

* * *

Кирья огляделась. Уже начинало темнеть. Пожалуй, они не успеют добраться до Вержи, когда наступит совсем непроглядная ночь. Небо серое, низкое, за тучами луны не углядишь…

— Да как же мы пойдем?

— Ногами, — буркнул Вергиз.

— Ведь уже смеркается!

Ведун собрался уже спускаться с холма, но остановился, удивленно поглядел на девочку и вдруг рассмеялся. Как-то страшно, словно ворон раскаркался, у Кирьи даже мурашки по коже забегали.

— Неужели ты ничего не поняла? Ты же к Калме за Кромку в гости сходила, тот свет видала — а сама здесь с закрытыми глазами лежала. Думаешь, я тебя туда отправил?

— А то как же, — опасливо поглядывая на старика, подтвердила Кирья.

— Все это уже тут живет.

Вергиз ткнул ее пальцем в лоб:

— И тут…

Палец его спустился ниже и уткнулся в ложбинку между едва наметившимися грудями.

— Что — тут?

Кирья глядела на него, не понимая.

— Ах вот что…

Вергиз глухо выдохнул и ладонью с силой хлопнул Кирью по лбу. Да так хлопнул, что с ног сбил. Девчонка так и села на траву.

— Я говорю — ты слушаешь!

Голос старца сейчас звучал властно, так что у Кирьи и мысли не было поступить по-иному.

— Ты уже многое сама умеешь. А понять тебе это страх мешает. Вижу, он у тебя в глазах сидит. Закрой их и смотри.

— Как же…

— Смотри, я сказал!

Кирья зажмурилась покрепче, боясь прогневить Мазайкиного деда. Представила себе лес вокруг холма, болото, озеро, кусты, торчащие из прибрежной тины… И вдруг увидела. Вернее, нет — она не могла это видеть. И все же перед ее внутренним взором вставало то, что творилось вокруг во многих местах сразу.

Что это было за видение! Тени были резче, и в то же время все имело непривычные цвета. Но от этого мир становился только занятнее…

— Увидела? — сурово спросил Вергиз.

— Да, — завороженно ответила Кирья, разглядывая невероятную картину.

— А теперь открой глаза и не смотри ими.

Ее подмывало вновь спросить, как такое возможно, — но еще раз получать по лбу не хотелось. Кирья осторожно, опасаясь спугнуть видение, приоткрыла глаза и с удивлением осознала, что продолжает смотреть на мир вовсе не так, как прежде.

— Вот теперь хорошо, — удовлетворенно кивнул ведун. — И впредь не давай боязливой твари у тебя в голове верховодить. Пошли. Больше не опасаешься сбиться с дороги впотьмах?

Кирья мотнула головой. Больше темноты для нее не существовало. Лесная чащоба лежала перед ней как на ладони.

Они двинулись в путь. Кирья шагала рядом с Вергизом, пытаясь осознать, как это ей удается видеть не только то, что впереди и по бокам, но даже то, что сзади.

— Попривыкнется, — будто услышав ее мысли, сказал ведун. — Ты сейчас не своими глазами смотришь. За тебя вся стая старается.

— Стая?

— Вот ты глупая! То, что в мире Калмы ты чужими глазами видела, тебя не удивляло. Ничего, со временем во всем разберешься.

В памяти Кирьи пронеслись угодья Калмы, какими она видела их с высоты, — диковинные леса, обитающие в них страшные звери… Щучий ящер! Она будто воочию увидела зубастого хозяина бобровой хатки и затараторила:

— Дедка Вергиз, дедка Вергиз! Я тут вот еще что вспомнила! Там Мазайку тварь желтоглазая сторожит, вроде лапчатой щуки!

— Не та ли, что близ керемети обитает?

— Она самая!

— Ты что же, ее вблизи видела?

— Все зубы в пасти пересчитать могла бы! Мордой на щуку похожа, но с лапами и бегает так быстро… И не чешуей покрыта, а гладким мехом, вроде бобра…

— Ишь ты… — задумчиво протянул Вергиз, не сбавляя шага. — Лучше бы нам с такой тварью не встречаться.

— Ты знаешь, кто это? — робко спросила Кирья.

— Поди ж пойми. Может, Калма себе в помощь вылепила и чьим-то злым духом населила. А может, и по-иному. Слышала небось — зверь, который долее отпущенного богами срока живет, в иное существо начинает перерождаться. Бобр — в щуку. Щука — в волка. Волк может и человеком стать. Да только как ни крути, а волчья натура в нем скажется…

Кирья вздрогнула и поежилась. Ей отчего-то вспомнилось, что Вергиз на старом языке и означает «волк»… Не оттого ли оно у Мазайкиного деда?

До места они дошли уже перед восходом. Кирья едва держалась на ногах от усталости, глаза ее слипались, но она старалась не подавать виду и держаться вровень с не знающим устали стариком.

— Здесь.

Деревья наконец расступились, и Вергиз указал на тихий широкий ручей, несущий свои темные воды к студеной Верже. Недалеко от берега высилась большая груда веток и тонких деревьев, наваленных одно на другое. От груды веяло зимней стужей. Ветки и листья покрывал искристый белый иней, хотя до ночных заморозков было еще далеко. Даже вода вокруг хатки покрылась прозрачной пленкой льда.

Вергиз приблизился к кромке воды и начал водить раскрытой ладонью над крышей бобровой хатки. Затем остановился, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Здесь он! Ну ладно, и это злодейство одолеем…

Мазайкин дед глянул на Кирью:

— Ну что в сторонке встала?

Он взялся за обгрызенный бобрами комель и начал его раскачивать, выворачивая из застывшего ила.

— Давай помогай.

Разбирать крышу бобровой хатки — дело непростое. Стволы были так крепко слеплены грязью и илом, что иной раз и камнем не разобьешь. Но у деда Вергиза были на то свои умения. Кирья в первый раз как увидела, так и ахнула. Ведун поводил ладонями над подмерзшей глиной, побормотал себе что-то под нос, и глина начала трескаться, точно от печного жара. Вергиз, не глядя на девочку, велел:

— Давай тяни!

Кирья уже не чувствовала ни рук, ни ног, когда между двумя стволами появилось темное окно провала. Вергиз поднапрягся, сдвинул в сторону толстый ствол подгрызенной сосны — этакой силы Кирья от него не ожидала, — и заглянул внутрь.

— Ишь ты! И здесь Калма не поленилась…

— Что там? — попыталась заглянуть Кирья.

— А ну брысь! Тут целая сеть заклятий сплетена, глазом ее не увидать. А сунешься — без головы останешься. В считаные дни кровь побелеет, сквозь кожу проступит, и помрешь в муках. Ну да что она наплела, то и я расплету… Отойди-ка подальше, пока не позову.

Кирья послушалась. И до первых лучей солнца видела лишь согнутую дугой спину Вергиза, ворожившего над лазом.

— Готово! — раздалось наконец. — Сюда иди…

Старик без страха спрыгнул в провал и крикнул оттуда:

— Ну-ка принимай! Я подниму, а ты на себя тащи.

Кирья нагнулась над ямой и застыла — Вергиз приподнял лежащее на полу, усыпанном опилками тяжеленное ледяное полено и, кряхтя, приподнял его над собой:

— Хватай, я подтолкну!

Сквозь прозрачный лед на девочку глядело до боли знакомое лицо Мазайки. Он будто силился что-то сказать, закрыться от наводимых Калмой чар, да так и застыл. Кирья вцепилась в скользкую глыбу и, плача от жалости к другу и боли от обжигающего руки холода, начала пятиться, ощупывая ступнями в мягких поршнях развалины бобровой хатки, чтобы не упасть самой и не уронить льдину.

Вергиз ловко выбрался из бобровой хатки, подхватил обледеневшее тело внука под мышки, буркнул Кирье: «Ноги тащи!» — и вскоре Мазайка уже лежал в траве.

— Мать сыра земля, — зашептал Вергиз, держа ладони над грудью и лицом внука, — забери воду своему семени, дай жизнь семени моему. Как я тебе, так и ты мне!

Кирья увидела, как прозрачный лед становится все более тусклым и начинает трескаться, а затем стекать вниз и тут же, не оставляя лужи, впитываться в землю.

И вдруг за спиной Вергиза послышалось угрожающее волчье рычание. Кирья повернула голову и вскрикнула от ужаса. Из пролома в бобровой хатке, раскидывая молодые стволы и ломая ветки, быстро выбирался уже виденный ею щучий ящер.

— Берегись! — пронзительно закричала она.

Из ближайших кустов наперерез чудищу метнулся вожак волчьей стаи. Он прыгнул на загривок ящеру, но тот извернулся и ударом хвоста отбросил вожака шагов на десять. Тот с визгом отлетел и забился на месте, пытаясь встать на ноги. А чудище, не видя никого и ничего, с неожиданной резвостью устремилось к Вергизу.

Ведун отскочил с его пути. Кирья увидела, как рука старика смыкается на вырезанной из лосиного рога рукояти ножа. Он выхватил его; клинок с ладонь длиной был совершенно прозрачным, будто сам вырублен изо льда.

Заметив оружие, чудище остановилось и попятилось, но затем внезапно прыгнуло вперед, норовя схватить Вергиза с левого бока. Тот ловко отступил, развернулся — ящер отпрянул и снова прыгнул. На этот раз Вергиз успел полоснуть ножом по вытянутой щучьей морде. На ней отчетливо проступила кровь, однако самого зверя это, похоже, нимало не смутило. И все же, пользуясь едва различимой заминкой, ведун бросился на ящера, стараясь вонзить ему заговоренное оружие в горло, под нижнюю челюсть.

Порождение Калмы пятилось, зловеще хрипя и грозно клацая челюстями. Каждый раз удары Вергиза наносили зверю раны, однако тот продолжал пятиться. Хвост его уже скрылся в темном провале лаза, когда Вергиз вскочил ему на спину, подхватил за нижнюю челюсть, задрал голову, занес заговоренный нож для решающего удара…

И тут из черного провала бобровой хатки ударил в светлеющее небо толстенный столб воды. Словно щепку, он выкинул подраненное чудовище, и в потоке воды Кирья увидела бледные паучьи лапы.

— Это мое!

Когтистые пальцы сомкнулись на горле Вергиза. Холодный водяной столб, рассыпавшись брызгами, опал и скрылся в недрах хатки.

— А того бери себе! — эхом пронеслось над запрудой.

Кирья завопила от ужаса, кинулась на завал и тут же увидела лезущего в сторону пролома окровавленного ящера. Вода отбросила его в сторону, но теперь он возвращался. Заметив девочку, щучий ящер тут же повернул к ней. Прежние желтые глаза-плошки чудища теперь светились красным, и оно явно жаждало крови.

— Ой! — пискнула Кирья, подаваясь назад.

Ощущение неотвратимой гибели подступило к ней при виде горящих злобой глаз, оскаленной пасти, залитой кровью морды страшилища.

«Это она все подстроила! Это Калма! Она все наперед знала, западню приготовила…»

Ближайшие кусты затрещали, и Вергизова стая, свирепо рыча, бросилась на чудище. Кирья невольно зажмурилась. Она слышала взвизги, клацанье зубов, удары хвоста, поскуливание отлетевших животных. «Они и скопом его не осилят, — подумала Кирья. — Бежать надо, спасаться!»

А как же Мазайка? Вергиз, стая?

«Беги! — требовал страх внутри ее. — Им всем уже конец, а ты выживешь!»

Нет, так нельзя! Кирья тряхнула головой. Надо хоть дубину какую найти, руками чудище не одолеть… Ей вспомнился Мазайка, крадущийся с обломанной веткой к старухе Калме, и переливчатые печальные звуки глиняной свистульки, плывущие над лесом чудовищ.

И тут ее словно водой окатило. Дудка Калмы!

— Погоди, Мазайка, я сейчас…

Она выдернула из поясной сумки костяную дудку, поднесла к губам и что есть силы дунула, глядя на окруженного стаей ящера. При первых же звуках тот отпрянул, задрожал и издал дикий надсадный визг.

А в следующее мгновение неведомая сила будто разорвала его натрое. Кирья успела увидеть огромного седого бобра, существо, напоминающее волка, и бьющую хвостом по земле щуку в четыре шага длиной. Еще миг — и, алчно урча, стая набросилась на то, что осталось от творения Калмы.

Кирья обессиленно села на землю рядом с Мазайкой:

— Сейчас, миленький, сейчас… Чуть оклемаюсь…

— Ловко ты это все устроила, — послышался за ее спиной знакомый голос Высокой Локши.

Кирья попыталась вскочить, и ноги ее тут же подкосились.

— Ну хватит, — насмешливо произнесла хозяйка Ивовой керемети, выходя из-за деревьев. — Неужели и впрямь сбежать от меня думала? Ну да ладно — от Вергиза избавились, и за то тебе поклон. А теперь пойдем.

— Никуда я не пойду! — устало подняла голову девочка. — Я с Мазайкой останусь.

— Мазайку я, так и быть, не трону, — безразлично взглянув на мальчика, бросила Локша. — Если суждено ему — выживет, а нет — так мне до того и дела нет. А ты со мной пойдешь.

— Не пойду! — отрезала Кирья.

— Нет? — удивилась Локша. — На Дядек, что ли, надеешься? Или не помнишь ее?

Добродея подняла кулак, и Кирья заметила в нем белое обрезанное перышко — ту самую беззвучную свистульку. Еще миг, и потерявшая волю стая бросится наутек…

— Убирайся! — процедила Кирья, переполняясь холодной яростью.

Она вновь поднесла к губам костяную дудку Калмы. Вокруг будто вихрь пронесся. С деревьев наземь полетели ветки, закряхтели стволы, держась корнями за холодную землю. Зажатая в кулаке Локши свистулька вдруг раскрылась подобно цветку да и развалилась вовсе. Словно осознав это, стая с рычанием обернулась к хозяйке керемети.

— Теперь попробуй совладай с ними! — торжествующе крикнула девочка.

Не слушая ее, Высокая Локша крутанулась на месте. Руки ее обернулись широкими белыми крыльями. Она всплеснула ими и в единый миг исчезла в рассветном небе.

Тут же забыв о ней, Кирья бросилась к Мазайке. Теряя силы от усталости, она прильнула к холодному телу:

— Ну давай же, родной, оживай! Умоляю тебя, оживай!

Еще долго она шептала и уговаривала его, грея своим теплом, пока наконец не услышала над самым ухом тихий, но вполне различимый вдох.

Глава 15

«Меня зовут Зарни»

Вожди ингри со всего лесного края прибывали вразнобой — дорога до Вержи была трудной и долгой. Они шли со своими ближними, торопясь успеть к сговору перед женитьбой Учая, пропустить который было бы немыслимо. Еще бы — два известных в окрестных землях рода должны были объединиться и, возможно, основать третий, совсем новый род. Такое и прежде случалось, хоть и нечасто. Но в этот раз рассказывали, что у Лосей с берегов студеной Вержи — большая убыль в людях. Так что остатки рода Толмая вполне могли пойти под руку главы рода Карью.

К тому же всеми ими двигало любопытство. Слухи о том, что вержанам достались неисчислимые арьяльские сокровища, достигли даже самых далеких уголков Ингри-маа.

Мало кто из гостей забирался так далеко в полночные леса. А за рекой и вовсе никто не бывал. Как близко здесь нависает рыжая, уже побеленная снегом Холодная Спина! Почти никто из южных ингри не видал ее своими глазами, но все слыхали былички о людоедах-мохряках и огромных клыкастых, во всем послушных им великанах. Да и без мохряков, рядом — те самые края, откуда в земли людей лезут чудовища. И как не страшно было роду Хирвы поселиться на самом краю мира живых?

Селеньице вержан на высоком берегу выглядело очень неказисто — ни дать ни взять пара дюжин разбросанных в траве пожухлых кочек, окруженных огородами. Но над ними на холме, за частоколом, высился удивительный, невиданный Большой Дом. Прибывающие неодобрительно косились на башню Джериша, шепотом призывая себе в защиту предков-покровителей. Явное же обиталище нечисти, добрые люди такого отродясь не строили. И так уже выше сосен и продолжает расти — зачем? Видно, эти вержане, соседствуя с лесными нелюдями, и сами уже стали малость чудноваты.

Приходя в селение над рекой, вожди первым делом искали взглядом могучего Урхо, о силе которого рассказывали всякие небылицы. А услышав горестную весть, что старший сын Толмая убит в бою, приходили в недоумение. За кого же отдает свою дочь глава рода Карью? Когда вержане украдкой тыкали пальцем в костлявого парня с просединами в темных волосах, с надменным видом ходившего в сопровождении нескольких таких же, как он, юнцов, гости хмурились — уж не подшучивают ли над ними? Не мог же могучий вождь Тума сговорить свою единственную красавицу-дочь за этого мозгляка!

Но Тума лишь сумрачно хмыкал и говорил, что в голове у жениха его дочери умных мыслей больше, чем во всей общинной избе. А вержанки в ответ на расспросы тут же начинали с жаром рассказывать о воинской доблести Учая, о том, как он спас род Хирвы от полного разорения, как выпроводил арьяльцев, отомстив за смерть отца и брата…

Доносились до прибывших и другие слухи. Кое-кто шепотом сообщал, что молодой Учай знается с нечистью; что по его вине погибла чуть не половина мужчин рода Хирвы; что его за это изгнали, а он призвал на помощь арьяльских мертвецов и вернулся…

Гости качали головой, не зная, верить своим глазам или чужим словам. Однако те, кто говорил с ним, втайне рассказывали ближним, что от юного вождя веяло жутью. Будто бы в глубине его бледно-голубых глаз виделось что-то темное, угрожающее, будто дым лесного пожара…

Но это говорили уже потом, после всего, что случилось. А тогда никто не утруждался заглядывать самозваному мальчишке-вождю в глаза.

Когда число прибывших перевалило за две сотни — неслыханное дело в землях ингри! — новый глава рода Лосей созвал вождей племен в общинной избе. Могучие мужи садились за накрытые столы, пытаясь сообразить, кого чествовать. Почему Тума не приветствует их, а сидит вместе с ними, будто он тоже здесь гость?

Наконец явился Учай. Встал в середине, расправил неширокие плечи, заложив пальцы за великолепный иноземный пояс, и обвел собравшихся испытующим взглядом, будто и не они пришли взглянуть на него, а он собрал их тут, чтобы оценить всех разом. За столами загудели и неодобрительно заворчали. Сын бывшего вождя вел себя в кругу собравшихся почтенных мужей как равный среди равных, а не так, как ему следовало по возрасту и положению. Прежде чем кто-то указал ему на это, Учай громко заговорил:

— Я благодарен вам, мои славнейшие собратья и родичи, за то, что вы почтили это торжество своим присутствием. Я буду рад, если каждый из вас станет частым и добрым гостем в моем доме. И суженая моя, которая сейчас приносит очистительные жертвы в Ивовой керемети, накроет стол каждому из вас и всякому из вашего рода, пришедшему под мой кров…

Учай на миг умолк, подбирая слова. Вожди ингри слушали его с нарастающим недоумением. Кто и зачем дал слово этому мальчишке? Почему он ведет себя так, будто вовсе не Тума, а именно он — новый вождь нового рода? Как будто и вовсе не он, невзрачный младшак, пошел под руку отца своей невесты, как того требовал обычай, — а как раз наоборот!

— Вы думаете, я слишком молод, чтобы стать вождем? — будто отвечая на их мысли, возвысил голос Учай. — Но я занял это место по праву! Кто, как не я, защитил мой род от могущественных и враждебных чужаков? Кто преследовал врагов до самой Холодной Спины, перебив почти всех, а оставшихся изгнал с позором из Ингри-маа? Кто одолел арьяльцев, когда они вернулись мстить? Спросите у моих людей…

— Спросили уже, — перебив его, громко произнес высокий длинноволосый Иллем, вождь рода Эквы. — Люди говорят, ты дрался с арьяльцами, а ныне сам служишь им?

В сумрачной избе стало совсем тихо — только лучинки потрескивали в светцах. Сын Толмая метнул на главу рода Матери-Лягушки недоброжелательный взгляд.

— Я защищал свой род от поругания, — сохраняя гордое спокойствие, проговорил он. — А затем, когда изгнанные мною арьяльцы вернулись — как я и предупреждал сородичей, — я спас селение от полного уничтожения. И прямо скажу, очень бы желал и вас спасти от него.

— Ты — спасти нас? — хмыкнул Иллем. — Что ты несешь, юнец? Да, все мы уже слышали, о чем твердят вдовы и сироты твоего рода. Однако мне слабо верится, что ты и впрямь сделал то, что тебе приписывают. И от кого ты собираешься нас спасать? От комариного писка?

Он рассмеялся, оглядываясь, будто призывая иных вождей порадоваться его шутке.

— Ты мой гость, и я не скажу тебе дурного слова, — с деланой грустью вздохнул Учай. — Ты мне не веришь, полагаясь на свою силу и ловкость. Но мой брат тоже был силен — куда сильнее тебя! И мой отец Толмай… Это не спасло их. Да, я не так силен, как Урхо, и не так мудр, как был мой отец, — но я уже побеждал арьяльцев! Я их знаю — они вернутся опять. И прежде чем это произойдет, нам следует объединиться…

Тишину общинной избы нарушили смешки.

— Объединиться? — спросил кто-то. — Уж не под твоим ли началом, Учайка?

— Разумеется, под моим!

Теперь в ответ ему грянул общий хохот. Учай вспыхнул:

— Посмотрим, как вы засмеетесь, когда вернутся арьяльцы!

— Что ты нас пугаешь арьяльцами? — воскликнул Иллем, перекрывая гам. — Да кто они такие, эти твои арьяльцы? Мы их не видели. Какое-то племя пришло и ушло. Поверим даже, что ты его прогнал и возомнил себя великим воителем… Но ты говоришь, они оставили тут своих людей? Или не людей — одного человека?

И снова над столом полетели смешки.

— Этот один стоит вас всех! — рявкнул Учай. — Он прошел через землю медвежьих людей, как вы через мой двор!

В избе стало потише. Некоторые были впечатлены, но не все.

— Прошел, говоришь? — снова заговорил неугомонный Иллем. — Пусть он сам расскажет нам об этом. Покажешь его нам? Я бы на него посмотрел, хе-хе…

— Да, позови его сюда! Мы хотим взглянуть на арьяльца!

У сына Толмая заметался взгляд. Он стиснул кулаки. Нельзя звать сюда Джериша!

Неожиданно его поддержал до того молчавший Тума.

— Друзья и сородичи! — миролюбиво провозгласил он, поднимаясь с кружкой в руке. — Завтра утром мы все соберемся пред ликами богов и поговорим о делах. А пока давайте пить и есть. Учай, хватит стращать людей арьяльцами. Уймись и садись с нами за стол…

— Что-то кусок в горло не лезет. Я приду завтра, тогда и поговорим, — ледяным голосом ответил Учай и направился к двери.

В спину ему неслись раскаты смеха.

* * *

— Дело плохо, брат! Надо бежать!

Кежа и Вечка — ближайшие, самые верные товарищи — умоляюще смотрели на Учая. Их глаза были полны страха.

— Бежать? — резко повторил Учай, словно выплюнул это слово. — Это мой дом! Почему я должен бежать из своего дома?!

— Я тут послушал возле общинной избы, — зачастил Вечка. — Там вожди говорили о Джерише — что если он мертвец, так его надо сжечь! Помнишь, ты придумал, что Джериш — утопленник? Так им кто-то из вержан рассказал, и теперь они все об этом твердят…

Учай почти не слушал. Сейчас его захлестывала темная волна ярости.

— Бежать, — сжимая кулаки, повторил он. — Разве для этого мы одолели Туму? Для того я собрал вождей?

— Брат, нас всех завтра убьют! — воскликнул Кежа. — Даже если отдать им арьяльца…

— Кого там убьют? — раздался громкий, спокойный голос Джериша, который, наклонившись, вошел в избу.

— Экое тут множество дикарей, — проговорил он, садясь на лавку. — Одни смешней других. Я сегодня на берегу видел тощего верзилу, у которого на шее — ожерелье из сушеных лягушек, а самая здоровенная висит прямо на лбу!

— Это Иллем, — глядя перед собой невидящим взглядом, отозвался Учай. — Будь он проклят! — Молодой вождь повернулся к Джеришу. — Они думают, что ты ходячий мертвец.

— Я?! — Джериш изумленно уставился на него, а затем расхохотался. — Ха! Ну и пусть себе думают.

— Ты не понимаешь! Я говорю вождям, что за моей спиной Арьяла, что я сын наместника… А они: «Где Арьяла? Мы видим одного чужака. Да и тот вылез из воды, — может, он утопленник?» Они захотят убить тебя…

— Не посмеют, — беспечно ответил Джериш. — Где они? Приведи их сюда!

— Нет! — вырвалось у сына Толмая. — Прошу тебя. Сейчас уже ночь. Мы встретимся завтра утром…

«Их больше двух сотен, и подходят новые, а нас шестеро. Кежа прав — Джериша завтра убьют, и нас с ним заодно. И Тума не вступится. Ему-то только с руки от меня избавиться…»

Учай пристально глядел в безмятежное лицо арьяльца. Будет ли он так спокоен завтра? Небось с таким лицом и умрет, сражаясь?

Но Учай вовсе не собирался умирать! Может, в самом деле пора бежать?

«Богиня… — мысленно обратился он к той, что являлась ему во сне. — Может, ты поможешь?»

Он прислушался, но никакого отклика не ощутил. Оно и понятно. Какая женщина любит попрошаек?

— Что же нам делать?! — пробормотал Учай, сам того не замечая.

— Давай я проберусь ночью в общинную избу и убью всех вождей, — внезапно предложил Джериш.

Трое молодых ингри уставились на него одинаково выпученными глазами.

— Но что это нам даст? — выдавил Учай.

Джериш пожал плечами:

— Не повезет — умрем. Повезет — наведем такого ужаса на дикарей, что в следующий раз и пискнуть не посмеют!

Учай вдруг ощутил тепло в груди. Нет, не в груди! Это нагревалась его деревянная плашка с ликом Богини…

«Ей бы этого хотелось, — замирая, осознал он. — Она ведь любит кровь!»

— Позволь мне подумать, — попросил он арьяльца.

Джериш широко зевнул.

— Я пошел спать. Разбуди меня, если надумаешь что-то толковое.

* * *

Когда Дети Грома ушли, Учай остался в избе один. Он сидел в сумраке на лавке, глядя на тлеющую лучину и чувствуя, как злость и отчаяние разъедают его изнутри. Вожди ингри не верят ему, смеются над ним! Неужели пора признать поражение и спасать жизнь? Но сама мысль об этом лишала его способности рассуждать здраво!

Перерезать вождей во сне, как предлагает Джериш? Его самого и всех его людей потом убьют, это ясно как день. Но этот путь чем-то влек его, кружил голову — и сын Толмая знал чем. Она будет рада. Порадовать ее напоследок…

«Но ведь я хотел не этого, — думал он. — Зачем мне смерти, если от них нет толку? Я хочу спасти свою землю, Ингри-маа! Только я точно знаю, что Аратта придет. Они все и представить такого не могут. Они все слепые — только я зрячий!»

— Почему вожди не хотели слушать меня? — прошептал он, сжимая кулаки. — Разве я плохо говорил?

— Ты говорил хорошо, — раздалось из темноты.

Учай подскочил на месте, хватаясь за нож:

— Кто здесь?!

Да — там, под божницей, прямо на полу, кто-то сидел. Учай мог разглядеть только очертания — широкие сутулые плечи, длинные космы…

— Кто ты такой? — угрожающе спросил Учай, сжимая рукоять ножа.

— Я гусляр, певец и сказитель, — раздался голос из сумрака. — Отец твоей будущей жены пригласил меня, чтобы я сочинил свадебную песнь во славу нового рода. Меня зовут Зарни.

— Ах вот оно что, — протянул Учай.

И точно, теперь он разглядел — на коленях у сидящего виднелся длинный плоский короб гуслей. Молодой вождь вспомнил, что в самом деле что-то слышал о певце. Тума с почтением и гордостью в голосе упоминал, что на свадьбе дочери будет знаменитый сказитель. Что он уже прибыл. И что уже пел во славу рода Карью. Кажется, Тума даже звал его послушать. Но Учай в своей жизни не видал ни единого гусляра, и никакого дела до них ему не было.

— Как ты сюда попал? — буркнул он, опускаясь на лавку.

— Я давно тут. Ты меня просто не заметил. А я не хотел мешать вашей беседе…

Сказитель пошевелился, провел пальцами по струнам, и в темноте раздался еле слышный звон — не более чем тень звука.

— Я слышал сегодня твою речь перед вождями. Ты говорил хорошо, сильно. На родичей это наверняка действовало. Но вожди — не твои родичи. Когда волк стоит над окровавленной добычей, к чему напоминать окружающим его псам, что они его дальняя родня?

— Вот как, — проговорил Учай, вглядываясь в гусляра.

Было в нем что-то неправильное, словно чего-то недоставало…

— И что я не так сказал вождям?

— Ты все сказал верно, но добыча туманит их разум. Их манило сюда богатство рода Хирвы, а ты стоишь между ними и арьяльскими сокровищами. Твои слова подобны слабому ветру, они не способны даже вздыбить волосы на голове вождей и уж точно не достигают их слуха. Тебе не обойтись без помощи богов.

Учай встал, подошел к сказителю, поднеся к самому его лицу огонек лучины. Тот даже не мигнул — так и смотрел прямо на юношу широко открытыми глазами. Пращур Хирва! Учай верно разглядел в сумраке голову, широкие плечи и мощный торс, но ниже ничего не было — только короткие обрубки ног, укрытые шкурой. Оба глаза гусляра были молочно-белыми. Безногий слепец! Длинные волосы сказителя были седы, но не от старости. Худое лицо с резкими чертами, будто выдубленное непогодой, выглядело совсем непривычно — не ингри, не арьялец…

— Как ты сюда добрался? — вырвалось у сына Толмая.

— Как я пришел сюда без ног? — усмехнулся гусляр. — На лодке. В ваших землях хватает озер и речушек. А там, где не проплыть, лодку несут на руках. Я не один тут. Мои люди отдыхают поблизости. — Он махнул рукой куда-то в темноту. — Много лет я странствую тут и там, пою для вождей и для своего удовольствия. Давно я не забирался так далеко в ваш лесной край… Тума, вождь Карью, уговаривал меня прийти. Я бы и не согласился. Но мой новый слуга сказал об арьяльцах. Это поразительно, что они добрались сюда через Ползучие горы мохначей! Я полагал, что те уже стали непроходимы… Ты мне расскажешь, как было дело?

— Это долгий разговор, — нетерпеливо ответил Учай. — Мне не до того. Я устал, меня ждут мои люди.

— Никто тебя не ждет, — отмахнулся Зарни. — Твои мальчишки думают, не пора ли им сбежать от тебя, пока вас вместе не утопили в реке, чтобы очистить от скверны…

— А тебе что с того? — огрызнулся Учай, невольно подумав о Кеже — почему друг ушел, где он сейчас?

— Никому ты тут не по нраву, — хладнокровно повторил слепец, — кроме меня. Ты дерзкий. Знаешь, чего хочешь, и идешь к победе напролом. Я когда-то сам был таким.

— Не слишком ты в этом преуспел, — хмыкнул Учай, поглядев на обрубки его ног.

— Именно поэтому я хочу тебе помочь, — продолжал Зарни. — Те, кто ломят, — на свете не заживаются. Тут надо действовать хитрее. Знаешь, кто здесь побеждает?

— Кто?

— А ну-ка ответь мне сам.

Учай пристально вгляделся в улыбающееся лицо слепца. Он смеется, что ли, этот калека? От самого осталась едва половина, а говорит как полновластный вождь…

— Побеждает тот, кого любят боги, — ответил он вдруг, сам того не желая.

— Верно.

Губы слепца растянулись в улыбке.

— А тебя любят боги, сын Толмая?

Прежде чем Учай успел ответить, Зарни уверенно, словно зрячий, протянул вперед руку и коснулся оберега, что болтался у юноши в вороте рубахи. Твердые пальцы гусляра скользнули по деревянному кругляшу, ощупывая его; лицо дернулось.

— Так и думал, — пробормотал он. — Спрячь и никому не показывай.

— Ты знаешь ее? — вспыхнул Учай. — Как ее имя?

— Тебе это знать незачем…

— Но почему?!

Сказитель вздохнул, словно прикидывая, что говорить, а что нет.

— С ней тебя будут бояться многие, но недолго — погибнешь быстрой смертью. Ты ведь не этого хочешь? Ты хочешь править, да?

Учай не ответил — хмурясь, смотрел на удивительного слепца, ожидая, что` тот еще отчудит.

— Она тебя здесь не поддержит, — продолжал гусляр. — Она любит смотреть на гибнущих, ей безразлично, чью кровь пить. Она тебе не поможет… Зато помогу я.

— Ты? — Учай недоверчиво поглядел на калеку. — Ну и что ты можешь сделать?

— Почти все, что захочу.

На лице гусляра появилась глумливая ухмылка, казавшаяся невероятной в его положении.

— Но если ты будешь расспрашивать меня, мы не управимся и до утра. А потому доверься мне и сделай так, как я скажу. О моей награде за услугу поговорим завтра, когда вожди склонятся перед тобой.

Учай выбежал из избы и взбудораженно оглянулся, ища глазами собратьев. Те были здесь же, сидели неподалеку и о чем-то тихо переговаривались. Завидев старшака, кинулись ему навстречу.

— Что, что ты решил? — затараторил Вечка. — Уходим? Уходим?

Кежа прикрыл ему ладонью рот:

— Я тут лодку неподалеку припрятал. Ты не думай, мы тут решили — с тобой пойдем. Куда ты, туда и мы. Живыми им не дадимся!

— Стой, — перебил его Учай. — Не гомони. Сейчас мы идем собирать цветы.

— Куда? — с недоумением переспросил его ближайший друг.

— Собирать цветы, — раздраженно повторил Учай. — Вон у соседей под окном растут. Белые такие, вонючие, с острыми листьями и колючками. Сами цветы уже отошли, но остались колючки. Они-то мне и нужны.

Дети Грома недоверчиво глядели на своего хитроумного предводителя. Конечно, они знали, о каких колючках идет речь. Но зачем они могли понадобиться? Разве что кидаться ими в вождей…

— Скорее! — подгонял их Учай. — Уже за полночь, а нам еще много надо сделать!

* * *

Поутру общинная изба вновь стала заполняться вождями, прибывшими на пиршество. Учай глядел на них — судя по жестким лицам, по взглядам, бросаемым исподлобья, пировать они нынче были не расположены. Сегодня вождей было даже больше, чем вчера. Учай ждал гостей, расположившись во главе стола.

— Эй, недомерок, ты чего там уселся? — прикрикнул один из только что прибывших бородачей. — Твое место у двери! Радуйся еще, что за общий стол пустили. И то не твоя заслуга, а лишь из почтения к твоему отцу, славному Толмаю…

— Погоди, — остановил его Иллем, вождь рода Матери-Лягушки. — Хоть ты, Учай, там без спросу и права сидишь, хоть ты не ровня — но сперва ответь. Вчера был уговор, что ты нам явишь арьяльцев, от которых вроде бы как спасаешь свой народ. Каждому из нас любопытно повидать их. А то языком молоть — не камни ворочать. Ну, что скажешь? Где они?

— Будут вам арьяльцы, — хмуро глядя на вопрошающего, ответил Учай. — Здесь мое место. Сейчас я — старший среди вержан! Если желаете сразиться со мной и моими союзниками, за воротами нам места хватит. А если пожаловали с миром, то вам — поклон и почет. Но прежде чем решите, со мной ли идти или против меня, восславим богов, даровавших нам жизнь, и помянем моего отца, славного вождя Толмая…

Учай сделал знак, и Сыны Грома, ожидавшие у дверей, осторожно, чтобы не расплескать, внесли и водрузили на стол огромный жбан, почти доверху полный священного пива. Будто лодка посреди озера, на пивной глади плавал резной ковшик. Вечка, следовавший за собратьями, расставил перед вождями липовые чаши. — Дабы изъявить почтение гостям, я, как самый молодой среди вас, выпью последним, — скромно произнес Учай. — Могучий Тума, не желаешь ли, как мой ближний родич, первым отведать дара богов?

Вождь обжан, довольно хекнув, одобрительно поглядел на юношу и наполнил свою чашу священным напитком. Затем передал ковш соседу, тот следующему, пока все чаши собравшихся не были заполнены до края.

Последним, как и обещал, налил себе пива Учай. Сердце его колотилось от волнения. Он с трудом сдерживал дрожь в руках, чтобы не расплескать янтарную жидкость и не выдать себя. Чтобы немного отвлечься, он перевел взгляд на резные изваяния богов в священном углу — точнее, не столько на них, сколько на восседавшего подле них безногого песнопевца. Зарни сидел на устеленном шкурами помосте, который загодя притащили туда крепкие молодцы, одетые как ингри, но говорившие между собой на чужом языке. Оделся сказитель богато, обрубки ног накрыл пятнистой рысьей шкурой. Две рыжеватые с проседью косы свисали ему на грудь. На лбу между бровей у гусляра краснело маленькое солнечное колесо. Учай поймал себя на том, что ждет от слепца какого-то знака одобрения, но тот лишь рассеянно улыбался, глядя перед собой белыми глазами.

— Во славу пращуров! — диким вепрем рявкнул Тума, вставая и поднимая чашу. — Почтим Хирву, праотца вержан!

И в три глотка осушил чашу до дна. Все прочие вожди последовали за ним. Учай тоже пригубил хмельной напиток. Но он старался не спешить.

— Ну что? — насмешливо обратился к нему Иллем, который уже спрашивал про арьяльцев. — Где же твои чужеземцы? Что-то они не торопятся к нам на пир! Уж не растаяли ли с утренним туманом?

Стоявшие вокруг стола вожди захохотали, поддерживая его незамысловатую шутку. На лице Учая не отразилось ничего.

— Скоро будут, — холодно пообещал он, не сводя взгляда с разгоряченных выпитым лиц вождей. — Я уже слышу их шаги.

«Но когда же, когда?!» — стучало у него в голове.

Ему припомнилось, как ночью он осторожно разрезал принесенные собратьями колючие плоды, вытряхивал из них черные семена, растирал их между камнями… Неужели Зарни обманул его? Но зачем?

Будто подслушав его мысли, песнопевец начал легонько перебирать струны и что-то напевать едва слышно себе под нос.

— Спой нам о моем отце! — попросил его Учай, чтобы выиграть хоть немного времени. — О нем и об арьяльцах!

Зарни кивнул. Голос его вдруг усилился, и слова зазвенели так, что сыну Толмая вдруг показалось, будто они ударяются о крышу, разбиваются на множество тонких звуков, пронзающих воздух, и падают на сидящих дождем из звонких искр. Учай глядел на знакомые лица, с удивлением осознавая, как они меняются прямо у него на глазах. Сначала расширились глаза — да что там расширились, они теперь были вполлица и горели подобно кострам!

А голос звучал все громче, все яснее призывал отца Учая прийти, вернуться к сыну и защитить всех людей Ингри-маа от близкого врага!

Учай вдруг осознал, что стоит посреди широкой безлесной равнины. И вожди тоже явно осознали это. Учай видел, как они крутят головой, хватаются кто за столешницу, кто за нож… Да только что там нож, когда на горстку ингри мчится неисчислимое множество чего-то ужасного, увлекаемого конями. Впереди, меж коней, торчит бревно с оскаленной хищной мордой, а по бокам вращаются длинные ножи. На каждой странной повозке, натянув тетивы до уха, едут золотоволосые арьяльцы. Лица их страшны, рты вымазаны кровью, и за каждым арьяльцем стоит воин в черном с уже знакомой Учаю лунной косой наготове.

Вожди завыли от ужаса. Кто-то полез под стол, кто-то вскочил — а кони были все ближе, все быстрее вращались отточенные лезвия. И вот на ингри дождем посыпались оперенные стрелы. Сквозь рев, крики и конское ржание до Учая доносились слова песни. Он не разбирал ни звука, но слышал, что голос Зарни чего-то требует, взывая к отцу…

И вдруг небо распахнулось, будто дверь под напором осеннего ветра. И человеческая фигура явилась среди вскипающих молниями низких туч. Она приближалась, становясь все явственней. Страшные синие глаза смотрят прямо в душу, вынимая ее живьем. Воздух вокруг начинает звенеть от напряжения…

Учай ощутил, что его будто встряхнули, как старый мешок, из которого вытряхивают прошлогодние сухие листья. А затем все его естество наполнилось неизведанной раньше силой — такой невероятной, что ей просто не хватало места в человеческом теле. Учай захохотал, и смех его прокатился раскатами грома над полем. Он выставил вперед руки, и длинные извивающиеся молнии огненными змеями вырвались из каждого пальца. Он видел, как вспыхивают, превращаясь в легкий пепел, кони, повозки и люди на них. Как исчезают стрелы, пронзившие тела вождей. И сами они, еще мгновение тому назад скрюченные предсмертной мукой, вдруг оживают и начинают тихо-тихо, ползком, двигаться к нему, силясь подняться на ноги…

Музыка смолкла, и слова больше не рассыпались искрами под крышей. Учай вдруг снова осознал, что находится в четырех стенах, а вокруг перевернутого длинного стола ползают обессиленные, ошеломленные вожди.

— Вставайте! — крикнул Учай, все еще чувствуя в себе отголоски новой, прежде неведомой силы.

«Так вот оно что! — думалось ему. — Значит, вовсе не Толмай мой отец! Значит, я и впрямь теперь сын Шкая, если он пришел на зов песнопевца! Но ведь я всегда чуял — не родня мне эти бестолковые, трусливые вержане… Их счастье, что я пришел в этот мир именно здесь!»

Тут его внезапно обожгло: «Но ведь если я не человек, если я сын бога, его земное воплощение, то, стало быть, и она… — Ему вспомнилась грозная дева в ночном небе, окруженная черными воронами. — Она мне ровня! Неспроста она подала мне знак, что я люб ей!»

Он вновь глянул на беспомощных вождей, на Иллема, который утратил все свое ехидство и выглядел в точности как его прародительница, вытащенная из болота и брошенная кверху пузом на песок.

— Вставайте! — приказал он. — Я победил их! Идите и расскажите своим людям о том, что видели своими глазами. Те из вас, кто хочет и дальше жить и править своими родами, должен встать под мою руку. Остальных я покараю, как возводящих хулу на божью волю!

Часть 3. Рожденные заново

Глава 1.Длань Афайи

Той ночью на площади перед башней накхов из-за бесчисленных факелов и разведенных костров было светло как днем. Казалось, пожар готовился охватить Верхний город. Под стенами на разгоряченном коне гарцевал ясноликий Киран. По щекам его струились слезы.

— Слушайте меня, жители Аратты! Сегодня ночью во дворце случилось ужасное! — надрывно кричал он в тишине перед умолкнувшим в страхе войском и затаившимися на стенах осажденными. — Воспользовавшись перемирием, накхи тайно проникли в Лазурный дворец, в самое его сердце — опочивальню государя, — и удушили его! Они убили воплощение Солнца на земле, дарителя всех благ и хранителя Аратты! Удавили подло, трусливо избежав открытого боя с великим воином! Все их слова, все их заверения были ложными! Ширам похитил дочь государя Аюну, захватил его сына Аюра, так доверявшего ему. И вот этим куском веревки его люди прервали благословенную жизнь государя!

Зять Ардвана потряс в воздухе над головой узловатой веревкой с двумя петлями на концах.

— Никто, кроме накхов, не пользуется таким подлым оружием! Теперь мы, арьи, не должны знать покоя, пока не свершится праведная месть!

Ширам не отрываясь следил за происходящим на площади. Сказать, что он был потрясен, значило не сказать ничего. Он готов был поклясться собственной косой, что никто из его людей не посягал на повелителя. Но там, за стенами, не поверили бы клятвам саарсана. Неужели же это правда и Ардван мертв?!

— Я знаю самое меньшее одного человека, слабо похожего на накха, который не прочь воспользоваться этакой штукой, — раздался рядом с ним голос Хасты.

— Ты о девице с постоялого двора?

— Конечно.

— Стало быть, похитив Аюра, она отправилась во дворец, где ее уже, несомненно, ждали…

— Вероятно, так и есть. Но доказать это, не выходя из башни, будет невозможно. Да и слушать нас никто не станет. Похоже, государев зять все уже решил… — Огнехранитель, хмурясь, слушал выкрики Кирана. — А знаешь, я, кажется, узнаю этот голос! Это же он — тот вельможа в садовом домике!

— Каком еще домике?

— Послушай! Когда мы расстались у ворот и я направлялся к храму, городские стражи попытались меня схватить. Мне удалось сбежать и отсидеться в саду некоего вельможи, где я имел, возможно, счастье — а возможно, и несчастье — подслушать его беседу со жрецом из Белазоры, который прятался в потайном убежище. Тамошний Северный храм почти открыто поддержал мятежников…

— Что мне за дело до склок между жрецами Исвархи?! — с досадой оборвал его Ширам. — Меня только что обвинили в убийстве государя!

Но Хаста, не слушая его, быстро говорил, стараясь успеть за собственными мелькающими мыслями:

— Ну конечно! Если я прав и это Киран укрывал у себя жреца, то можно не сомневаться — он не просто знал о заговоре Артанака, но, возможно, сам его и устроил. Помнится, я как раз был у Тулума, когда Артанак силился втянуть его в свой заговор. Конечно же, святейший Тулум не преминул приставить к заговорщикам своих людей. Все, что они задумывали, и впрямь было весьма опасно. Но Ардван узнал их замыслы в канун восстания — и любезный зять государя оказался тут как тут вместе со своими людьми. Схватили множество заговорщиков — однако жрецов с севера среди них не было, ведь их укрывал Киран! — Хаста воздел к небу палец. — А когда люди Артанака были казнены, на их смену пришли люди Кирана. Артанак лишь хотел избавиться от накхов, считая вас ненадежными и опасными. Он был верен государю, хоть и считал его чересчур мягким. Новые же люди будут преданы тому, кто их поставил, — ясноликому Кирану…

Ширам слушал его молча, с сомнением поглядывая на всадника с хаташем в руках. Кирана он знал давно и был о нем весьма невысокого мнения. В прежние времена, возглавляя Жезлоносцев Полуночи, Ширам почти ежедневно встречал молодого ария при дворе. Тот непременно присутствовал и при священной церемонии отхода государя ко сну, и в час пробуждения земного Солнца. Царский зять был всегда мил и тошнотворно-сладок — но лишь с теми, кого почитал значимыми. На всех прочих он глядел, не замечая. Или же, как это бывало в случае с Ширамом, морщился, не скрывая презрительного раздражения. Неужели раскрашенный красавчик затеял всю игру? Но зачем ему все это?

— Если Киран не врет и Ардван мертв, — продолжал тем временем Хаста, — значит Аюр нам нужен воистину как солнечный свет. Иначе мы все пропали. О, послушай, это он тебе…

— Ширам, сын Гауранга! — продолжал кричать всадник, потрясая удавкой. — Твое предательство обрекает всех накхов на позорную гибель. Но ради Исвархи Златоликого и милости его я готов пощадить всех прочих накхов, если ты сдашься и выйдешь ко мне. Я клянусь дневным светом, что все прочие смогут уйти беспрепятственно, вернуться в горы и жить там до конца своих дней…

Ширам выхватил лук у ближайшего накха, вскинул его и выстрелил. Остальные последовали его примеру, и через миг сухие щелчки тетив послужили ответом на предложение Кирана. К удивлению саарсана, всадник, словно опытный воин, тут же поднял коня на дыбы, закрываясь им от стрел. Несчастное животное пронзительно заржало и рухнуло на землю. Стоящие наготове щитоносцы ринулись вперед, закрывая едва успевшего соскочить военачальника. Дождь стрел застучал по бронзовым пластинам, заставляя воинов пятиться и искать укрытия в ближайших улочках.

— Не стоило торопиться, — с досадой в голосе проговорил Хаста. — Можно было начать переговоры.

— Зачем? Он все сказал. Я ему ответил.

— Ты что же, не понимаешь? Он этого и добивался. Он и под стенами гарцевал, чтобы ты попытался его подстрелить. Теперь все, кто был там, внизу, разнесут весть, что ты разорвал перемирие, признал свое участие в убийстве государя и вдобавок закрылся собственным народом, когда тебе благородно предлагали пожертвовать собой… Ах да, и еще взял в заложники высокопоставленного жреца Исвархи, то есть меня.

Хаста запустил пятерню в волосы, сдвинув набок двенадцатилучевой венец.

— От лица Тулума я могу потребовать перемирия. Но как бы тогда Киран не заявил, что храм в сговоре с накхами…

Саарсан спокойно поглядел на друга:

— Все это ни к чему. Я делаю то, что должен, и мне все равно, кто и что будет заявлять.

Хаста горестно вздохнул и возвел глаза к небу.

— Тащите хворост! — донеслось с площади. — Весь хворост, какой найдется в Верхнем городе. Тащите дрова, масло, прелую солому! Мы выкурим порождения Змея из их норы!

— Похоже, Кирану нет дела до захваченного жреца Исвархи, — заметил Ширам. — Он даже не вспомнил о заложнике и явно готов сжечь тебя вместе с нами.

— Это еще полбеды… — Хаста, стараясь не высовываться из-за каменного зубца, разглядывал площадь. — Хуже, что Киран не вспомнил и об Аюне. А ведь она — младшая сестра его собственной жены… Ха! Похоже, он сам метит занять престол!

— Тащите сено! — орали внизу. — Пусть лошади сегодня поголодают!

— Ночью они на приступ не пойдут, — произнес Ширам. — Ночью мы видим лучше, чем арьи. А вот с рассветом, пожалуй, начнут… До рассвета тут может набраться изрядная куча всего, что может гореть, включая навоз…

— Ты что-то задумал?

— Если Ардван мертв, все, о чем мы с ним вчера договорились, весит не больше комариного чиха. Если накхи останутся в столице, то скоро все погибнут. Конечно, перед смертью мы заберем немало чужих жизней, но что с того? Что это нам даст? И уж конечно, как ты верно сказал, сидя тут, Аюра нам не отыскать.

— Ты собираешься прорываться? — с сомнением произнес Хаста. — Не забывай — даже если твои люди сметут всех, кто сейчас ждет на площади, коридор смерти удерживают лучники-арьи. Мало кому удастся выйти из этой ловушки. Может, у вас тут есть подземный ход?

— Я смотрю, ты кое-что смыслишь в военном деле. Нет, мы не будем прорываться. — Ширам усмехнулся и закричал: — Трубить полный сбор! Лучникам — не подпускать поджигателей. Всем остальным — собирать Длань Афайи!

Воины без промедления бросились исполнять приказы саарсана. Каждый из них сейчас видел и ощущал, что их вождь ничуть не испуган. Его возбуждение и жажда схватки передавались последнему из накхов. И каждый в этот миг понимал, что теперь-то и начнется то, к чему они готовились всю жизнь, закаляя дух и тело, — настоящий бой, а не жалкое прозябание во дворце с оружием в руках.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — пробормотал Хаста. — Во всяком случае, если вы уходите, мне тут тоже лучше не оставаться. Не то как бы завтра поутру здесь не обнаружилось тело жреца Исвархи, принесенного накхами в жертву Первородному Змею…

— Разве ты не думал идти со мной?

— Да уж куда я теперь денусь?!

— Что ж, мои люди скоро управятся. А до того у меня есть кое-какие дела.

— Какие еще дела?

— Хаста, если бы ты был накхом, знал бы, что дом каждого из нас — тоже воин. И когда мы уйдем, он будет продолжать воевать, покуда стоит.

* * *

Хаста выпучил глаза:

— Исварха всемогущий! Что это?!

— Сюда ты поднимался подобно свежим хлебам в корзине. Отсюда спустишься куда быстрее.

Жрец глядел, как могучие накхи упираются ногами в плиты каменного пола, толкая вперед толстенные балки, вырубленные из цельных дубовых стволов.

— Крепи груз! — командовал один из накхов, и другие воины ловко, явно делая это не в первый раз, вбивали в дыры между плитами длинные железные клинья. Затем укрепляли их тяжеленными валунами. Когда за стеной над Нижним городом, подобно двум прямым рогам, нависли две огромные дубовые балки, накхи так же быстро собрали из загодя подготовленных досок просторный помост с оградой, способной закрыть лучника. Затем помост выдвинули вперед по приставленным к дубовым балкам полозьям. Жезлоносцы Полуночи и все прочие накхи, — Хасте в темноте показалось, что их было несколько сот, — быстро и без суеты перебрались на этот помост.

— А теперь держись, — посоветовал Ширам, оглядываясь на Хасту. — Сейчас будет немного страшно.

— Насколько немного? — опасливо глядя вокруг, спросил рыжий жрец.

— Главное, не смотри вниз и ни о чем не беспокойся. Веревки крепкие. Быстрее, быстрее! — крикнул саарсан последним отступающим лучникам.

Хаста ухватился за доску ограждения и, не слушая совета друга, глянул вниз.

Домишки Нижнего города сейчас казались совсем игрушечными, а земля была так далеко, что не всякая птица поднялась бы на такую высоту.

— На всякий случай предупреждаю, что у меня нет крыльев, — пробормотал жрец. — Ширам, ты точно знаешь, что де…

В этот миг саарсан, не слушая его, велел поднять борт и с силой нажал на деревянный рычаг.

Послышался громкий хруст, и помост рухнул в бездну.

Хаста заорал от ужаса, и тут же чей-то локоть закрыл ему рот. А в следующий миг падение резко замедлилось и тут же прекратилось. Помост дернулся, покачиваясь на толстых веревках. Дощатые борта вывалились наружу, из темноты послышались приветственные возгласы на языке накхов.

— Это ты называешь «немного страшно»?! — заметив поблизости Ширама, прохрипел Хаста.

— Вперед! Нет времени для разговоров.

— Ну вот, теперь нет времени для разговоров! — Жрец остановился и глубоко вздохнул, стараясь унять бешено колотящееся сердце. Он облизнул разбитые губы и почувствовал привкус крови. «Хорошо, что жреческое одеяние достаточно длинное, и эти головорезы не заметят, что дальше я поеду без штанов…»

Будто черная волна пронеслась над Нижним городом в предрассветный час. Городская стража, которой не посчастливилось оказаться на пути, была сметена ею бесследно. Все пригнанные на торжище конские табуны без спроса и согласия перешли во владение накхов. В городских воротах накхам попытались оказать сопротивление, но те, кто шел сзади, даже не узнали об этом. Затоптав растерзанные трупы, конная лавина накхов вырвалась из столицы.

Глава 2. Аюр и невидимка

«Размышлять в тишине» пришлось куда дольше, чем предполагал Аюр. Ему все казалось, что вот-вот двери его темницы откроются и войдут жезлоносцы, чтобы отвести его к отцу. Но время тянулось и тянулось, и никто не приходил. В конце концов царевич заснул на жесткой лежанке, несмотря на одолевавшие его злость и нетерпение. Когда дверь все же отворилась, впустив полосу бледного света, оказалось, что это всего лишь охранник, принесший скудную пищу.

Когда тот вышел, не ответив ни на единый вопрос царевича, и грубо оттолкнул его, захлопнув дверь прямо у него перед носом, Аюр впал в бешенство. Он орал и ругался, грозя сторожам карами и колотя в дверь. Утомившись бесплодными попытками, он упал на лежанку и погрузился в мрачное молчание.

«Да что ж это такое? Неужели отец совсем забыл обо мне? Что за непонятная кара? Я должен быть рядом с Ширамом! Они же поубивают друг друга ни за что! Если бы меня тут не заперли, я бы давно помирил их!»

Время во мраке тянулось бесконечно долго. Аюр не пытался больше препираться со стражей и на еду не глядел. Он сидел и думал.

— Эй, старик! — мрачно позвал он в темноту.

— Что? — тут же отозвался тот, будто только того и ждал.

— Ты так и не сказал, как тебя зовут.

— Я и не собирался.

— Я буду звать тебя Невид.

— Почему? — В голосе старца прозвучало искреннее удивление.

— Потому что я тебя не вижу.

— Ну, в этом есть смысл, — признал сосед, усмехнувшись.

— Мне же надо как-то к тебе обращаться, — объяснил Аюр.

— А ты хочешь ко мне обратиться?

— Да. Я хочу поговорить.

— Ты не спросил, хочу ли я с тобой разговаривать, — проворчал старик. — Ну ладно. Говори, что хотел?

Аюр сел за ложе, стиснув голову руками:

— Послушай, Невид, я думаю, что это не отец меня захватил и держит тут.

— Какая глубокая мысль! Что навело тебя на нее?

— Смеешься? Ну смейся.

— Ничего подобного, я слушаю тебя со вниманием! Неужели ты наконец начал думать?

— Я только и делаю, что думаю! — вспылил Аюр. — Да я в этом гнусном подземелье думал столько, сколько не передумал за всю жизнь!

— Очень хорошо, — одобрительно отозвался Невид. — Так почему не отец?

— Он бы не стал держать меня в каменном мешке. Он меня любит…

Старец был явно разочарован:

— Я думал, ты начал мыслить, а ты, как малое дите, ждешь, что отец сменит гнев на милость…

— Нет, послушай… Отец наказывал меня и раньше. Но он… словом, он боится за меня. Я только недавно понял, как сильно он за меня всегда боялся. Он и на Охоту Силы отпустил меня только потому, что дольше тянуть было уже непристойно — сам-то он поехал на нее в тринадцать лет! А до того я вообще нигде не бывал — он постоянно держал меня при себе. И вдруг сейчас запихнул в какое-то подземелье, да еще не навестил ни разу, чтобы сказать хоть что-нибудь…

— Может, он занят подавлением мятежа? — вкрадчиво спросил старец.

— Какого еще мятежа?! Ему ли не знать, как верен Ширам?

— Так ты считаешь, что он не верит в измену накхов?

— Конечно нет.

— Почему же он так обошелся с саарсаном?

— Да потому, что глупая Аюна… — Царевич осекся и с подозрением поглядел в темноту. — В общем, это тебя не касается. Это семейное дело.

— Как скажешь.

Несколько мгновений они оба молчали. Потом Аюр заговорил снова:

— Нет уж, дослушай. Ты знаешь о заговоре? Отца давно хотят погубить. От народа это скрывают, но он пережил несколько покушений. И я так скажу — никаких накхов или чего-то подобного. Это всегда были арьи.

— Продолжай.

— Подъезжая к городу, я видел головы изменников — и даже старого Артанака, который был отцу почти как брат. Но может, отец казнил не всех? Я думаю, отец совершил большую ошибку, круто обойдясь с Ширамом, и кто-то хочет, чтобы они рассорились окончательно. И для этого меня и украли… — Аюр подумал еще миг и воскликнул: — Они могли даже сказать ему, что меня похитил Ширам!

— Вот теперь ты рассуждаешь здраво, — довольно проговорил Невид. — А теперь скажи, почему тебя попросту не убили?

— Кто посмеет меня убить? — изумился царевич. — Я — сын бога!

Из темноты раздался хриплый глумливый хохот.

— Прекрати! — рявкнул Аюр, сжимая кулаки. — Наглец!

— Ты скоро кое-что увидишь, мальчик. Увидишь, как умирают и падают боги. Как бессмертные превращаются в прах! Скоро в Аратте начнется великое моровое поветрие среди богов!

— Ты говоришь, как сам Первородный Змей! — закричал Аюр. — Умолкни! Ты богохульник!

— Меня так частенько называют, — не стал спорить старец. — Но все же запомни мои слова. Ну так что — ты готов ответить, кто тебя похитил и какова твоя дальнейшая судьба?

— А я откуда знаю! — огрызнулся царевич.

— А ты все ж попробуй. Встряхни свою память. Доставай из нее воспоминания, как картинки из шкатулки, — бережно, не стараясь приукрасить или объяснить непонятное понятным.

Аюр слушал размеренный голос старца, и ему казалось, что он околдовывает его, овладевает его волей. Что это за странный старик? Почему он ведет такие удивительные речи?

— Когда лицедей на площади заставляет камешек исчезать и появляться, он не применяет чары. Он просто отвлекает внимание. Камешек на самом деле все время на виду. Но твой разум запоминает все. Ты просто не умеешь с ним общаться.

— Да ты о чем вообще?

— Я о двери.

— О двери? — в замешательстве повторил Аюр.

Из темноты донеслось хихиканье. Аюр еще немного подумал, встал, подошел к двери и толкнул ее. И невольно отпрянул, когда та беспрепятственно приоткрылась.

— Она что, была не заперта?! — Царевич осторожно выглянул наружу. — На лестнице никого! Они забыли запереть дверь и ушли! — Радостно улыбаясь, он развернулся в темноту. — Почему ты сразу не сказал?

— А зачем? — спокойно ответил Невид. — Мне было любопытно, когда ты сам заметишь. И что будешь делать дальше.

— Как что?! Я немедля иду во дворец! А ты, Невид, что сидишь?

— Куда я пойду, старый и больной! Уж лучше останусь тут…

— Ну и зря. Убегай!

— Зачем бегать понапрасну? Ты помнишь, что я тебе сказал о гибели богов?

Аюр махнул рукой, открыл дверь и устремился по ступенькам наверх.

Царевич взбежал по ступенькам и оказался в саду, должно быть, богатой городской усадьбы. Снаружи была уже глубокая ночь — даже ближе к утру, судя по чуть светлеющему на востоке небу. Юноша притаился под сводом арки, оглядываясь, но стражи и тут не заметил. Дом и сад были темными и тихими и выглядели необитаемыми, трава в саду намокла от ночной росы. Но из-за высокой стены, со стороны улицы, доносились голоса, крики, топот и лязганье оружия. Аюр поднял голову, удивленно глядя на багровые отсветы на крышах соседних зданий и в отдалении — поднимающийся в небо подсвеченный пламенем дым. Что такое? Где-то в городе пожар? Ему стало тревожно — пламя явно полыхало возле городских ворот, как раз там, где располагался квартал накхов.

Оглядев выбеленную стену, Аюр нашел взглядом калитку, беспрепятственно открыл ее, откинув щеколду, и оказался на улице. Святое Солнце, что там творилось! В этот предутренний час улица богатого квартала была битком набита народом. Толпы горожан — причем, судя по их жалкому виду, обитателей Нижнего города — потоком валили куда-то вверх, по направлению к главному храму Исвархи, завывая, стеная, вырывая волосы и оглашая воздух пронзительными воплями. В другом направлении, расталкивая народ, один за другим проходили отряды вооруженных людей. Аюр прижался к стене и глубоко вздохнул. Воздух пах горьким дымом.

«Что тут происходит?» — ошеломленно вертя головой, подумал он. На него никто не обращал внимания и, очевидно, никто не узнавал. Царевич отошел от места своего пленения, свернул в увитый плющом переулок, подальше от воняющей и шумной толпы, остановился там и задумался. Никто за ним, кажется, не следил — но все это было очень подозрительно. Почему была открыта дверь? Где стража?

«А! Уж не хотели ли они, чтобы я убежал? А зачем?»

Аюру в голову тут же полезли неприятные намеки старика по поводу гибели богов.

«Все это чепуха! Но во дворец все-таки не пойду. Если дверь оставили открытой нарочно, то, конечно, ждали, что именно туда-то я сразу и побегу. Может, на пути ждет ловушка? Куда б пойти?»

Тут Аюру пришла на ум другая мысль.

«А может, они ожидают, что я пойду к накхам и меня там случайно подстрелят со стен? Гм… О! — Царевича посетила наилучшая идея из возможных. — Я пойду к дяде, в храм!»

Он вышел из переулка и тут же был подхвачен стенающей толпой, которая понесла его наверх, к храму Исвархи. Несколько теней в отдалении беззвучно следовали за ним. Но Аюр их не видел. Тем вечером в Верхнем городе было слишком много теней.

Еще издалека он услышал нечто вроде долгого многоголосого рыдания или протяжного стона. Мурашки побежали по коже царевича, хоть он и не знал, что ждет его впереди. Он увидел, как толпы движутся вдоль стен храма, огибая его сзади, и там толпа замедляется. Там наконец Аюр понял, куда стекаются люди, и ему стало жутко. На площади позади храма находилась крада — четырехугольное каменное возвышение для сожжения трупов, с ведущими к ней с трех сторон ступенями. С четвертой стороны была пропасть, черная и непроглядная. Лишь огоньки Нижнего города слабо мерцали в отдалении.

На площадке было светло как днем. Вокруг крады цепью стояли стражники с факелами. Внутри возвышение окружало второе кольцо, из Жезлоносцев Полудня. На краде была сложена поленница высотой в человеческий рост, накрытая сверху расшитым золотом пологом. Ее обступили жрецы храма Исвархи с сосудами масла в руках. По очереди они подходили и поливали маслом бревна. Один из них стоял с горящим факелом чуть в отдалении и чего-то ждал.

— Что это? — Аюр пихнул в бок соседа. — Кто умер?

— Как — кто? Государь Ардван!

— Государь…

Юноша рванулся вперед, расталкивая простолюдинов и пытаясь рассмотреть тело, лежащее на краде. Нет, это не отец! Еще вчера он был жив и здоров! Но кто еще может лежать на костре в подобном месте? Седеющая борода, золотые одеяния…

Аюр схватил кого-то за плечо — судя по одежде, то ли слугу из богатого дома, то ли торговца.

— Там, на костре, государь Ардван?

— Увы, он самый. Солнце Аратты закатилось!

— Когда он умер?

— Этой ночью его убили враги…

Мир потемнел в глазах Аюра.

«Как же так, отец?! Так вот почему ты не посылал за мной! Ты уже ни за кем не пошлешь… Что же теперь со всеми нами будет?!»

Аюр ощутил себя совершенно одиноким и беспомощным, ярость и горе обуяли его. Он взвыл, рухнул на колени, зачерпнул обеими руками горсти пыли и размазал по лицу, а потом вцепился в свои волосы и уткнулся лицом в землю, давясь рыданиями.

— Да, пришло время горевать! — участливо сказал сосед, глядя, как убивается молодой арий. — Загубили нашего отца злобные накхи! Чтоб их душам не знать покоя ни в этом мире, ни в том! Чтоб их клятый Змей подавился этими гнусными предателями!

— Как это случилось? — еле выговаривая слова, спросил Аюр. — Как они убили его?

— А ты не знаешь? Вчера их главарь Ширам вышел государю навстречу и притворился, что договаривается с ним. Дескать, они заключили мир и решили вместе искать пропавшего царевича. Но все это было лишь обманом! Той же ночью накхи подослали убийцу прямо в государеву спальню!

— Откуда ты знаешь?

— Да весь город уж знает. Задушили государя удавкой. И удавку там же рядом нашли…

Аюр поднял вымазанное пылью и слезами лицо:

— Это не накхи.

— А кто? — удивился горожанин.

— Ты сам сказал — Ширам заключил договор. Он бы никогда не нарушил его так подло!

— Это накх-то не нарушил бы договора? О-хо-хо… Они же дети Змея, ложь — их сущность…

— Нет! — крикнул Аюр, вставая. — Это не Ширам! Кто угодно, но не он! Он бы никогда не отдал такого приказа, даже если бы не договорился с отцом… Он был самым преданным…

Горожанин недоуменно поглядел на юного ария, то ли одуревшего от горя, то ли пьяного, пожал плечами и отвернулся, не желая спорить. Аюр, мгновенно забыв о нем, принялся проталкиваться вперед. Его пускали неохотно — на возвышении как раз начиналось действо. Как только край неба на востоке окрасился алым, раздалось слаженное пение жрецов, поющих древний грозный гимн вечному пламени, дарующему жизнь и пожирающему ее. По ступеням со стороны храма на краду поднялся дядя Тулум. Аюр его сперва даже не узнал — таким согбенным и постаревшим он выглядел. Взяв факел из рук помощника, верховный жрец поднес его к костру. Высушенные дрова, пропитанные маслом, затрещали и мгновенно вспыхнули. Пламя рванулось в светлеющие небеса, поглощая земное тело государя и унося его душу в выси, где ей было суждено соединиться с вечным светом Исвархи. Толпа то ли застонала, то ли ахнула. Жрецы продолжали петь гимн, заглушая вой пламени. Тулум стоял неподвижно, как статуя, с факелом в руках, и смотрел в огонь.

«Я должен быть там! — думал Аюр, распихивая толпу. — Это я должен был зажечь погребальный костер!»

Наконец он добрался до цепи городских стражников, но его отпихнули так, что он едва удержался на ногах.

— Пропустите!

— Пошел вон!

— Я прикажу казнить тебя, невежа!

— Иди проспись, пока цел! — рявкнул стражник, отталкивая перепачканного, взлохмаченного юнца, явно пребывающего не в себе.

Аюр в бешенстве кинулся вперед.

Потасовка привлекла к себе внимание стоявшей за цепью стражников группы придворных. Несколько человек оглянулись, недовольно поглядев вниз, и Аюр вдруг встретился глазами с мужем своей старшей сестры Кираном.

— Киран! — закричал он, махая рукой. — Это я!

Родич прищурился, вглядываясь в зовущего, и вдруг на его лице отразился неподдельный ужас.

— Киран! — крикнул еще раз Аюр.

Но тот отвернулся и сделал вид, что ничего не слышит.

Царевич, решив, что зять не узнал его, снова рванулся вперед, но тут что-то обрушилось ему на голову, и больше он уже ничего не видел и не слышал.

Глава 3. Стена колесниц

Жители ближних к столице поселений, невесть как прознавшие о гибели государя, мятеже накхов и исчезновении царевича, спешили покинуть свои дома и бежать куда глаза глядят, прихватив лишь самое ценное и еду на ближайшие дни. Без малого восемь сотен накхов — Жезлоносцы Полуночи, свита вождей двенадцати великих родов, наемные стражи караванов и мастерских, телохранители знатных арьев — двигались в сторону родных гор, по пути врываясь в мирные селения и унося с собой все съестное, до чего могли дотянуться. Малейшая попытка сопротивления грозила неминуемой смертью — накхи спешили. Это спасало одних и обрывало жизнь другим.

Вытянувшаяся змеей колонна рысью двигалась к югу вдоль берега одного из притоков великой Ратхи. Здесь уже начинались бесконечные травянистые степи, которые тянулись до самых полуденных пределов Аратты и дальше. Позади конных воинов, стараясь не отставать, но все же не поспевая, тащились возы обоза с немногими жившими в столице домочадцами и старыми воинами, более неспособными долго сидеть в седле. Высокие травы заливных лугов прорезались едва заметной дорогой, прежде не видевшей столь грозного войска — путь в Накхаран никогда не считался особо проезжим.

Ширам с застывшим лицом ехал впереди отряда, стараясь осмыслить произошедшее и отыскать наилучший выход из той западни, в которую угодил и он, и все накхи. Теперь его вдобавок обвиняют в цареубийстве, и возможности опровергнуть мерзкое обвинение нет. Значит, впереди война. Конечно, Хаста прав, говоря, что нужно отыскать Аюра. Но как это сделать? Тот союз с храмом, о котором говорил Хаста, был бы весьма полезен, но только одна беда — он запоздал. Неизвестно, предусмотрел ли Киран такой поворот или же обладал способностью мгновенно принимать верные решения, но приходилось признать — здесь враг победил. Но бой не закончен…

— За нами погоня.

Один из бывших наемных стражей на взмыленном коне подлетел к саарсану. Ширам не стал его расспрашивать, попросту развернул коня и пристально глянул назад. Край неба заволокло облако пыли — столь широкое, что сомнений быть не могло. За накхами двигалась стена колесниц.

— Похоже, Киран не успокоился, — процедил Ширам. — Что ж, придется ему в этом помочь.

Он вспомнил мужа старшей сестры своей беглой невесты, стараясь понять, чего от него ожидать. Каково его прошлое, есть ли у него военный опыт? Кажется, Ардван возвысил его за успешные походы в земли болотных вендов… Но кто знает? В столице поговаривали, будто Киран нарочно нанимал старых воинов, чтобы те разносили о нем звонкие небылицы. Ширама это не удивило бы. Как и все, он видел в государевом зяте лишь раскрашенного царедворца и никогда не стремился заглянуть за личину.

Однако ночью под стенами башни накхов саарсан увидел другого Кирана — расчетливого, бесстрашного и коварного. Совсем не похожего на изысканного вельможу с подведенными глазами, к которому привык. Но все же ввязываться в открытую схватку с восьмисотенным отрядом накхов было для царедворца очевидной глупостью.

Ширам поманил к себе одного из юнцов-посыльных:

— Скачи в обоз. Пусть развернутся и выставят стену. Их задача — задержать колесницы арьев. Как только арьи остановятся — они наши. Пусть стоят сколько смогут и еще немного.

Посыльный ударил пятками по конским бокам и умчался прочь.

Едва тот исчез из виду, как Ширам повернулся к знаменосцу с приказом поднять знак Афайи. Длинная змеиная кожа затрепетала, наполняясь ветром, сообщая каждому, кто мог понять, что отряд готовится вступить в бой.

* * *

Дувший от реки ветер развевал завитые кудри, выбивающиеся из-под шлема. Стоящий на передней колеснице Киран был доволен собой. Даже если бы саарсан накхов заранее советовался с ним, как ему лучше угодить в западню, то, пожалуй, не сделал бы все так искусно. Конечно же, брать приступом башню накхов в Верхнем городе столицы было бы совершенным безумием. Кто знает, на чьей стороне оказалась бы победа? Нужно было выманить противника в поле, и он это сделал.

«Кажется, я предусмотрел все, — удовлетворенно размышлял государев зять, глядя на плещущие по ветру гривы коней, запряженных в колесницы. Возницы настегивали их, и слитный топот копыт сотрясал степь. — Мы настигли их там, где должно. Осталось только затянуть удавку на шее самодовольного накха…»

Киран вспомнил, как презрительно кривилось лицо Ширама всякий раз, как они встречались в коридорах Лазурного дворца. Казалось, темнолицый накх вовсе не считал его за мужчину. Нет, этого змеиного выползня нельзя было и близко подпускать к власти! Киран с содроганием представил себе, что саарсан и впрямь мог бы стать мужем Аюны и тем самым встать вровень с ним — арием царской крови! И мало того, за саарсаном во дворец непременно потянулись бы его родичи, такие же лютые, как он сам. Что бы тогда осталось от возвеличенного Исвархой народа арьев? Пожалуй, именно когда Киран впервые узнал о намерении государя породниться с саарсаном, тогда он и утвердился окончательно в своих собственных замыслах относительно их обоих…

Что ж, сегодняшний день станет великим днем. Потомки будут воспевать его на пирах. И те, кто вернется домой, будут рассказывать о славной, решительной победе Кирана и о неслыханном позоре накхов…

Возница резко натянул вожжи, так что замечтавшийся Киран едва не вылетел из колесницы. Он дернулся вперед, хватаясь за борт. Это спасло ему жизнь. Если бы он по-прежнему гордо стоял на своем месте, жало стрелы воткнулось бы ему прямо в горло, а так оно лишь звякнуло по налобнику шлема. Киран, получив сильный удар, не удержавшись, упал на дно колесницы.

— Берегись! — послышалось рядом.

Но было уже поздно. Сквозь узкие смотровые щели Киран увидел, как обогнавшая его колесница вдруг начинает переворачиваться. Почти из-под колес, откинув присыпанный землей щит, выскочил человек в черном. Возница взмахнул кнутом и тут же рухнул рядом с наместником, хрипя и зажимая рукой кровавую рану на животе. А человек в черном, словно вообще не беспокоясь о своей безопасности, взмахнул лунной косой, отрубая ноги одного из коней. В тот же миг полдюжины стрел воткнулось в накха. Падая, он успел раскроить грудь ближайшему из телохранителей Кирана.

Не спеша подниматься из-за надежных щитов, Киран оторопело наблюдал, как накхи, словно грибы из-под земли, вырастают то там, то сям. Вот кто-то из них на ходу вскочил на колесницу — пара движений, и два мертвеца падают наземь. А накх подхватил выпавший из руки убитого витой бич и хлестнул коней, стараясь развернуть захваченную колесницу поперек строя. Через миг в нее врезалась следующая колесница. Накх вылетел от удара и покатился по земле. Черная ткань распахнулась, обнажая немолодое женское тело.

Старуха?! Киран спрыгнул наземь, окруженный телохранителями, подбежал к ближайшему, утыканному стрелами мертвецу и сорвал повязку с его лица. Его взгляду открылись резкие морщинистые черты и седые волосы. Но на сведенных от боли губах наместнику привиделась торжествующая ухмылка.

Бой быстро затих, да и вряд ли это можно было назвать боем.

— Сколько их тут было? — резко бросил Киран главному колесничему.

— Мы насчитали восемнадцать трупов. Две колесницы поломано. Убито три десятка воинов и двенадцать коней.

— Ну что ж… — процедил Киран. — Полагаю, это все, что мог придумать Ширам!

Он вспомнил стрелу, ударившую в налобник, и его начало трясти, то ли от запоздалого страха, то ли от злости.

— Перевяжите раненых и оставьте у поврежденных колесниц — мы заберем их на обратном пути. А сейчас вперед!

Однако Киран ошибался — это было не все. Едва колесницы выровняли линию и снова начали брать разбег, как перед ними, полускрытые метелками высокой травы, показались снятые с колес возы, перекрывающие путь. За ними, уже не скрывая лиц, стояли накхи с луками в руках. Рядом с каждым виднелась прислоненная к возу лунная коса.

— Накхи оставили обоз, а сами поскакали вперед, — опасливо глядя на лучников, проговорил главный колесничий. — Тут, похоже, полно женщин и детишек. Прикажете взять их живьем?

Киран неторопливо поправил шитый золотом плащ, сбившийся на сторону после падения, отряхнул налипшие пушинки. Дувший с реки ветер больше не радовал его. Он видел десятки зеленых глаз, пристально следящих за ним из-под шлемов. Несмотря на то что накхов было совсем мало, они не выказывали страха, а как будто лишь выбирали миг для нападения. На что они рассчитывают? Наместник снова вспомнил, как ему в шлем ударила стрела, — голова болела до сих пор! — и его охватило кровожадное желание убить их, растоптать это змеиное кубло.

Киран приказал себе успокоиться и мыслить здраво. Здесь нет воинов, только семьи накхов — их жены и дети. Заложники ему пригодятся.

— Стоит попробовать, — медленно сказал он. — Пошли туда всадников. А колесницы мы пустим в объезд.

Главный колесничий молча поклонился и подал рукой знак. Конники устремились к преграде. К их удивлению, защитники не спешили стрелять. Но едва всадники приблизились, перед возами обнаружились заточенные колья рогаток. Воины натянули поводья, останавливая коней, — и тут-то из-за преграды вылетел рой стрел.

— Назад, назад! — закричал Киран. — Обойдем их — пусть охраняют свои возы, сколько пожелают. Расправимся с ними позже.

— В обход нельзя, — услышал он голос одного из сотников. — Эти твари успели наставить вокруг силков. Если погоним сейчас — кони поломают ноги.

Киран яростно скрипнул зубами. Как посмела эта жалкая кучка стариков и женщин задержать его?! А что, если Ширам уйдет? Нет, этого не будет!

— Отведите колесницы ближе к реке, — холодно приказал наместник. — Всех лучников — на колесницы за щиты. Я сам буду указывать цели.

— Но, господин, это опасно…

— Накхи — скверные стрелки, ветер наверняка будет относить их стрелы в сторону. Действуйте.

Наместник взял было тяжелый лук, затем отложил, поднял жезл. Его зоркий взгляд неторопливо скользил по возам, высматривая бреши. Заметив в просвете между возов черноволосую голову, Киран ткнул в ее сторону и закричал:

— Цель!

И с упоением увидел, как, повинуясь его указующему жесту, туча стрел взвилась над колесницами и обрушилась на укрепление накхов.

— Цель! Цель!

Из-за возов старались отвечать, но с каждым залпом арьев все слабее.

Когда ответные выстрелы совсем прекратились, Киран вновь послал всадников вперед. Те приблизились без помех и развалили щетинившиеся кольями рогатки. Лишь после этого наместник прошел за возы. Десятки трупов лежали перед ним, густо истыканные стрелами. Кирана радовал их вид. Да что там радовал — он чувствовал странное опьянение, от которого бурлила кровь. Ему хотелось петь.

Первый раз ему довелось лично участвовать в этаком деле. Да, там у вендов, сидя в крепости, он неоднократно посылал своих людей захватить, истребить, покарать… Но здесь, сегодня, вокруг него свистели стрелы. И сам он мог бы погибнуть в самом начале схватки!

«Я жив, я победил! — ликовало все внутри его. — Но показывать радость нельзя. Нужно быть бесстрастным, чтобы никто не догадался, как мне было страшно и как стало легко и весело. Полководцу не пристало вести себя подобно новобранцу…»

Киран неспешно шел, разглядывая трупы. Пожалуй, он впервые увидел столько открытых накхских лиц. Ни одного зрелого мужчины — старичье, женщины… Наместник остановился около двух молодых, неожиданно привлекательных девушек. Обе они были ранены стрелами, однако умерли не от них. Обнявшись, они пронзили друг друга длинными кривыми кинжалами. Киран наклонился проверить, не бьется ли на шее тонкая жилка, — нет, тела, казавшиеся еще совсем живыми, были уже холодны. «Зачем? — с тягостным недоумением подумал государев зять. — Исварха всемогущий, зачем они сделали это? Разве обо мне ходят слухи, что я поедаю детей и запрягаю в колесницу старух? Эта схватка с самого начала была безнадежна. Почему они не вступили в переговоры? Я бы никого из них не тронул…»

Губы Кирана скривились от отвращения.

«Безумцы, бешеные звери! Таким не место под нашим священным солнцем! Я сделаю благо для всех, очистив мир от них…»

Он выпрямился, шагнув вперед, и едва не споткнулся о мальчишку лет семи. Тот лежал, держась рукой за грудь. Из-под пальцев растекалось кровавое пятно. Между пальцами торчала стрела.

«Еще один змееныш». Киран пихнул тело носком сапога. Мальчишка вдруг распахнул глаза, отбросил зажатую меж пальцев стрелу, вскочил. В другой руке его наместник увидел обнаженный кинжал.

— Берегись!

Один из телохранителей с силой оттолкнул Кирана, и в тот же миг острое лезвие вонзилось воину в бедро. А еще через мгновение десяток мечей искрошили мальчишку в кровавые ошметки.

Киран застыл на месте, забыв о том, что нужно изображать бесстрастное величие. Им полностью завладело позорное чувство беззащитности. Только что он мог нелепо и бессмысленно погибнуть! И все его великие замыслы развеялись бы, словно и не существовали…

«Никому нельзя показывать испуг», — вспомнил наконец Киран, пересилил себя и скривился, будто от брезгливости:

— Раскидайте возы. Мы пройдем здесь. Я сам поведу колесницы.

Змеиная шкура трепетала на ветру, созывая воинов. Ширам смотрел на своих всадников, и его наполняло радостное предвкушение схватки. Значит, этот красавчик-придворный решил потягаться с ним в умении воевать? Похоже, он возомнил себя кем-то из тех грозных древних арьев, которые некогда завоевали земли его предков. Но как гласит старинная поговорка — тень волка не кусается.

— Все за мной! — приказал он и устремился впереди отряда, заворачивая его вправо, чтобы по широкой дуге обойти преследователей. Пока арьи стоят и обстреливают обоз, он подберется к ним с тыла. Саарсан уже будто видел, как, выскочив из высокой травы подобно охотящемуся саблезубцу, он в мгновение ока превратится из добычи в охотника…

Но едва отряд начал свой разворот, тянувшийся до горизонта луг сбоку от них наполнился пронзительным воем сигнальных труб, звоном гонгов и рокотом тимпанов. Плохо объезженные кони, уведенные накхами с торжища Нижнего города, испуганные резким шумом, понесли кто куда, не слушаясь узды и ударов плети.

— В строй! Все в строй! — орал Ширам. — Вперед, обойдем их!

Но было поздно. Еще несколько мгновений назад грозный отряд превратился в сборище мечущихся по лугу конников, пытающихся управиться с перепуганными лошадьми. А между тем рокот и рев труб доносились все ближе. И сколько видел глаз, к берегу, как молот к наковальне, одна за другой выезжали из степи снаряженные косами боевые колесницы — гордость арьев, не раз приносившая им победу. За каждой из них мчалось по дюжине конных лучников. За ними бежали воины с сетями и длинными зазубренными копьями.

— Похоже, это засада! — крикнул Хаста. Всю дорогу он упрямо держался неподалеку от саарсана, невзирая на все попытки того отправить приятеля-жреца в обоз. — Они уже ждали нас здесь! Нас поймали, как хорька в силки!

Ширам метнул на приятеля полный гнева взгляд. Уж точно его замечания были не к месту. В сравнении с тем, что происходило сейчас, Битва Позора казалась героической схваткой.

— Проваливай! — рявкнул он, бросаясь в бой. — Спасайся!

В воздухе засвистели сотни стрел, валя потерявших строй всадников. Ширам с горечью видел, как под стрелами арьев гибнут его друзья и соратники, цвет войска Накхарана. Едва кто-то оказывался на земле, к упавшему бросались наемники, спеша опутать его сетями, ранить боевыми острогами, чтобы взять в плен. Должно быть, за каждого живого накха была назначена хорошая награда.

Сердце Ширама разрывалось на части от этого зрелища. Он мучительно пытался собрать вокруг знамени Афайи сколько-нибудь значимый отряд и обратить его в атаку — пусть последнюю и самоубийственную, но атаку. Он рыскал загнанным волком по полю боя, ища, с кем сразиться. Не отстававшие от него воины рода Афайи бросались то в одну, то в другую схватку, не щадя ни себя, ни врага. Всадники, охранявшие колесницы, спешили броситься врассыпную при одном приближении саарсана со свитой, но, развернувшись напоследок, посылали в сторону облаченных в черное всадников стрелы с гранеными остриями.

Ширам понимал, что так долго не продержаться. То один, то другой всадник падал наземь, сраженный стрелами. Но хуже всего были колесницы. Длинные железные косы сносили коней, как ячменный колос. Животные с подрубленными ногами кувыркались с предсмертным ржанием, давя не успевших соскочить всадников. Но те, кто успел скатиться наземь, едва поднявшись, получали стрелу или дротик. Каждая колесница, что останавливалась под стрелами накхов, наполняла сердце Ширама ликованием, но лишь на миг. Что толку, если он не мог прорваться и вывести за собой войско? А войска не осталось, сотни накхов были рассеяны по полю. Каждый вел свой бой и умирал в одиночку.

Ширам и сам искал гибели, не желая пережить позора этого дня. Нечто, грохоча и лязгая, надвигалось на него — он повернул голову и увидел колесницу. Ширам перехватил поудобнее лунную косу и погнал коня прямо на нее, разя всех, кто заступал ему путь. Лунная коса вдоволь напилась крови, пока не застряла в шее одного из запряженных в колесницу коней. Ширам успел бросить ее, обнажить меч и вонзить его прямо в горло обезумевшего от ужаса колесничего, внезапно оказавшегося совсем рядом. Падая, тот дернул поводья, колесница резко накренилась и, вонзившись острием косы в землю, выкинула лучника прямо под длинные ножи соседней колесницы.

Стрелы часто защелкали по чешуе доспеха Ширама. Удар каждой отдавался болезненным тычком в ребра, но пробить небесное железо им было не под силу. Саарсан рывком развернул коня, успев рассечь затылок лучнику со второй колесницы, и хищно огляделся по сторонам. Вот сейчас бы хоть сотню воинов, спаянных в единый кулак! Здесь можно прорваться!

— Ко мне! — закричал он. — Все ко мне!

Но среди воплей, стонов, конского ржания и рева труб его зов был не слышен. А то, что он увидел затем, мигом лишило его едва пробудившейся надежды — со стороны брошенного обоза двигалась новая стена колесниц и новые всадники. Ширам разглядел среди них вытканный золотом плащ Кирана. Ему показалось, что он сейчас видит его довольное лицо. Враг радовался удачному завершению своего замысла.

В голове саарсана мелькнула манящая мысль броситься прямо на подлого врага, сразиться с ним и пусть даже сложить голову, но в честной схватке, о которой выжившие смогут рассказать на родине. Он развернул коня, но вдруг сообразил, что из затеи красиво умереть ничего не выйдет — Киран не примет вызов. Хуже того, он попросту не даст ему погибнуть. Израненного, полуживого, он постарается взять его в плен, чтобы потом с позором, обрезав косу, публично казнить. Ибо тот, кто разгромил накхов и пленил их вождя, может в дальнейшем не опасаться мятежей.

Остатки недавно еще грозного войска теснили к густо заросшему камышом и осокой берегу реки. Сражение было проиграно окончательно и бесповоротно. Это необходимо было признать и либо сложить голову, либо спасаться, чтобы найти в себе новые силы и отомстить за позорный разгром. Ширам недооценил противника — и теперь расплачивался за собственное высокомерие.

— В реку! Все, кто жив, — в реку! — закричал он и погнал коня в густые заросли.

Тот с хлюпаньем погрузился в мутную жижу и, с трудом продвигаясь среди густых плотных стеблей, протестующе заржал. То, что еще мгновение назад казалось спасением, грозило обернуться новой западней, но другого выхода не было. Те из накхов, кому удалось дожить до этого мига, устремились за своим предводителем. А на берегу, точно состязаясь в охоте на уток, собрались конные арьи и с хохотом и насмешливыми выкриками принялись осыпать прибрежный плес стрелами.

— Рубите рогоз, делайте вязанки — они хоть как-то защитят от стрел…

Ширам огляделся, пытаясь сосчитать уцелевших воинов, и вдруг с болью осознал, что не видит среди них Хасты. Он не видел его и на поле боя. Да и что мог делать там безоружный жрец? Неужели где-то подвернулся под удар и сложил голову?

Стрела, может быть уже сотая за короткую схватку, дзынькнула о чешую его доспеха. Драгоценное сокровище саконских оружейников оправдало все потраченное на него золото, но только был ли в том смысл…

«Неужели проклятие бьярского оборотня настигло меня?» — страдая, думал Ширам, оглядывая яростные, окровавленные лица соратников, сквозь стиснутые зубы цедящих ругательства, поспешно сооружающих защитную изгородь из вязанок камыша. Конечно, не всякое сражение можно выиграть — это известно каждому воину. Но проиграть его вот так… Похоже, еще никто из накхов до сих пор не смог осознать весь ужас произошедшего.

«Я повел отряд царевича на Великую Охоту… Никто не обвинит меня, что я струсил или на миг забыл о своем долге! Но в столицу вернулись лишь мы трое — и то почти чудом. Я был телохранителем Аюра и отдавался этому весь до последнего вздоха. Но будто в насмешку, его похитили прямо у меня из-под носа. Я был верен государю — а теперь меня обвиняют в мятеже и убийстве повелителя. Я всю жизнь провел, сражаясь, — и сегодня попал в западню, устроенную придворным лицемером. Могу ли я теперь быть саарсаном? Дед был прав — из меня никудышный вождь…»

— Эй, Ширам… — услышал он рядом голос Хасты. Тот дергал его за рукав. — Если ваши кони уже достаточно напились, то, думаю, отсюда пора убираться. Там ниже — перекат. Идти будет непросто, течение быстрое. Но если связать веревки, то брод вполне проходимый — человеку по грудь.

— С чего ты взял, что там может быть брод? — недоверчиво спросил Ширам, не смея поверить добрым вестям.

— Здесь уже почти болото, течение едва заметное. Но выше и ниже по реке оно довольно быстрое. Значит, не так давно река проложила себе новое русло. Ниже — излучина, вода не смогла пробить себе дорогу по прямой. Так всегда бывает, если на ее пути много камней. Погляди на тот берег — понизу там сплошной камень. Я знал, что искать. И слава Исвархе, открывающему путь, нашел…

— Осталась самая малость, — процедил Ширам, с невольной радостью оглядывая соратников, которые почти вслепую посылали стрелы во врагов. — Не стрелять! Ломайте головки рогоза, крепите к стрелам, поджигайте! Трава сухая, ветер вдоль реки — сейчас мы им устроим тризну! — Он повернулся к рыжему жрецу. — Хаста, пока я буду жив, я не забуду того, что ты сделал для всех нас. Ты будешь мне братом, и каждый из них теперь твоя родня. Так говорю и повелеваю я, Ширам, сын Гауранга. А в столицу мы еще вернемся, я тебе обещаю!

Глава 4. Девушка из леса

Киран появился на женской половине своего особняка так быстро, что надзиравшая за порядком служанка едва успела сообщить госпоже о возвращении из похода ее дорогого супруга. Он лишь сбросил плащ на руки рабу и прошел к царевне Джаяли как был — небритый, с въевшимся запахом конского пота и пожарища и, что уж совсем неприлично, без малейшего следа белил на лице.

Дочери покойного государя сидели в комнате с завешенными окнами, в полумраке, и тихо разговаривали, вспоминая и оплакивая отца. Никаких сластей не было им подано, только травяной напиток, такой же горький, как слезы отчаяния. Обе царевны в знак скорби сняли все свои украшения и надели белые одежды — цвета зимы и смерти. Ни единой золотой вышивки не украшало их, ибо Солнце Аратты закатилось и все его отблески погасли.

Джаяли сперва изумленно отпрянула, не узнав мужа. Но вовремя спохватилась и привстала, приветствуя его.

— Дражайший мой супруг, что все это значит?

— Похоже, удача все-таки отвернулась от меня, — буркнул Киран, падая в низкое кресло.

— Но посланный вами гонец сообщил, что вы разгромили душегубов-накхов? — с недоумением глядя на мужа, произнесла старшая царевна. — Столица готовится праздновать вашу победу…

— Я поторопился. Глупая самонадеянность!

— О Исварха! Неужели они победили? — вскочила Аюна.

— Нет, — скривился Киран. — Мы наголову разбили их. Они попались в мою западню. Мы уничтожили их обоз и бо́льшую часть войска. Удалось захватить живьем даже нескольких воинов, хотя почти все они по пути сюда умерли от ран… И когда я загнал их недобитков в заросший камышом плес, мне показалось, что дело решено — им некуда деваться. Но твой любезный жених, — язвительно обратился он к Аюне, — сумел ускользнуть от меня. Уж не знаю, какие дивы помогли им переправиться через реку — течение там сносит коня, не то что человека. Но они это сделали. — Наместник скрипнул зубами. — А напоследок подожгли степь. У нас большие потери, сгорело много колесниц. Словом, огонь сделал то, что не смогли накхи… Но и они постарались! Я поставил на противоположном берегу отряд, чтобы добивать тех, кто ухитрится переплыть реку. Но эти ублюдки, увидев, что мы побеждаем, устроились обедать. Когда из реки появились накхи, они не успели даже схватиться за оружие. Их там вырезали всех до одного. И поделом!

— Но Ширам жив или мертв? — хмурясь, спросила Аюна.

— Он метался по полю боя, ища смерти, но среди мертвых его не нашли. Судя по тому, как слаженно ушли змеиные дети, он все еще жив. И сейчас, вероятно, уже на пути в Накхаран. Значит, вскорости нас ждут беды.

— Но разве ты не показал им нашу силу? — спросила его жена. — Разве они не сбежали, как побитые псы?

— Джаяли, прошу тебя, помолчи, — досадливо оборвал ее Киран, будто только сейчас замечая, что говорит с женщинами. — Накхи — мстительные твари. Да, мы напомнили этим выползням, что такое сила арьев. Но теперь, усвоив этот урок на собственной шкуре, они примутся воевать по-своему — бить исподтишка, жалить из-под каждого пня… Эх… Я мог закончить все одним ударом!

— Если бы я могла что-то сделать! — Аюна сжала кулаки. — Это ведь все из-за меня… — На глазах младшей царевны заблестели слезы бессильного гнева. — Я одна во всем виновата!

Раздражение Кирана куда-то вдруг улетучилось. Он молча уставился на Аюну, будто изучая ее.

«А ведь это может быть как раз то, что надо, — подумалось ему. — Как волчья стая идет на стон раненого оленя, так и Ширам может прийти на зов этой девчонки. Должно быть, он питает к ней сильные чувства — иначе с чего бы вдруг впал в такую ярость, поднял мятеж, пролил кровь арьев…»

— Свет очей моих, — обернулся он к супруге, — оставь нас ненадолго. Мне нужно поговорить с Аюной о государственных делах.

— Но я тоже…

— Я велел тебе оставить нас. — В ласковом голосе Кирана звякнул металл.

— Я покоряюсь, — скрывая гнев, склонила голову Джаяли.

Она поднялась и вышла, всем своим видом являя величественное смирение. Киран встал и подошел к свояцениице.

— Да, Аюна, — заговорил он жестко. — Ты виновата. Твоя неподобающая благосклонность к мохначу стала камешком, сорвавшим лавину. Когда бы не ты, Ширам бы по-прежнему верно служил твоему отцу, а наш добрый государь был бы жив и здоров. И множество воинов, погибших в степи, сгоревших заживо и задохнувшихся в дыму, сейчас были бы живы! А теперь в стране назревает смута, равной которой не было с первого дня Аратты… Ты — сестра моей жены, а стало быть, моя близкая родственница. А еще ты — дочь покойного государя, и, быть может, никто, кроме меня, не осмелится сказать тебе правду. Но мы сейчас не в том положении, чтобы я услаждал твой слух. Именно твои нелепые шашни привели державу на край гибели! — Киран прервался, глядя на жестоко страдающую девушку. — Но возможно, лишь ты теперь можешь спасти нас.

— Я? — Аюна поперхнулась собственными невысказанными словами. Но, взяв себя в руки, пылко воскликнула: — Я готова сделать все, что угодно, только бы искупить свою вину!

— Это слова истиннной дочери Солнца!

Киран церемонно склонил голову.

— Но что я должна сделать?

— Ты отправишься в Двару, нашу крепость на южном тракте. Это совсем недалеко от земель накхов. Я дам тебе стражу и свиту. Возможно, освобожу пару накхов — ты сможешь привезти их в знак доброй воли…

— Ты хочешь, чтобы я возглавила посольство к накхам? — с жаром спросила Аюна. — Я готова!

— Из Двары, — продолжал Киран, — ты пошлешь гонцов к Шираму. Скажешь ему, что мы желаем мира. И если саарсан согласится присягнуть нашему повелителю Аюру…

— Вы нашли его? — радостно перебила его царевна.

— Я полагаю, что царевич в плену у Ширама.

— Полагаю, нет, — возразила Аюна, весьма удивив зятя. — Я терпеть не могу Ширама, но вряд ли он похитил брата. Они очень сдружились за время Великой Охоты. Едва прибыв в столицу, Аюр помчался к нашему отцу, да пребудет он вечно в солнечном сиянии. — Девушка всхлипнула. — Когда Аюр прискакал под стены накхской башни, я была там же, подле Ширама. Саарсан просто не успел бы…

— Девочка, ты не представляешь себе их коварства… — начал было Киран, но осекся. — Впрочем, может быть, ты и права. Но тогда я могу предположить только одно — его украли недобитые мятежники. Если так, они захотят торговаться. Либо с нами, либо с Ширамом. Аюр сам по себе им не нужен… Тем более нам как можно скорее нужны надежные глаза и уши возле Ширама…

— А если саарсан не пожелает со мной встречаться и говорить?

— Тогда это будет объявлением войны.

— Но… Ширам кровожаден, как дикий зверь, но он не глуп. Отец не раз говорил мне об этом! Он же понимает — после того, что случилось в столице, он не поверит, что мы все забудем. Что все опять будет по-прежнему.

— По-прежнему и не будет. Накхи будут сидеть у себя в Накхаране. Мы не будем ходить туда, они не будут появляться здесь. А в случае нападения на Аратту они выставят оговоренное войско. Таково наше предложение. И ты должна будешь склонить мужа к принятию условий договора.

Лицо Аюны приобрело такой вид, будто она съела жабу, причем целиком и не разделывая.

— Да, царевна, — мужа. К сожалению, ни на каких иных условиях саарсан даже разговаривать с нами не станет. — Киран склонился над ней, постаравшись вложить в свои слова как можно больше сочувствия: — Я знаю, что ты любишь другого. Но и для него, и для тебя, и для всех нас будет лучше, если ты навсегда забудешь об этом. Лучше помни, что уже произошло по твоей вине и что еще может произойти. Твоя жизнь и судьба напрямую связаны с жизнью и судьбой Аратты. Брак с саарсаном накхов — это жертва, которую ты обязана принести без страха и сомнений, как истинная дочь Солнца.

— Я все сделаю, — тихо сказала Аюна, еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать в голос.

* * *

Джаяли шагала по галерее, пылая гневом. С первого дня ее замужества еще не бывало случая, чтобы супруг вел с ней себя так грубо. Можно подумать, будто она вовсе не дочь государя, а невесть кто! Впрочем, царевна вздрогнула, не желая верить кольнувшему ее сомнению, теперь она и впрямь лишь дочь покойного государя…

Конечно, престол должен наследовать Аюр, но где-то он сейчас? А если он уже мертв? Если вдруг не найдется? Кто займет трон? Мудрейший Тулум вряд ли согласится. Он всецело погружен в служение Исвархе и свои малопонятные исследования, да и детей у него нет…

Тогда выходит…

Джаяли невольно остановилась, глядя с галереи в золотисто-багровый осенний сад, пораженная открытием, дотоле лежавшим на поверхности.

Конечно же! Она — царская дочь, Киран — наследник младшей линии рода, идущего от первого государя Артаха Достославного. В нем тоже течет священная кровь древних арьев. Значит, он и сам может претендовать на престол! Наверняка ее супруг об этом знает. И очень может быть, что уже видит себя повелителем Аратты.

Тонкие пальцы Джаяли стиснули мраморные перила. Она не могла решить для себя, плохо это или хорошо. Конечно, новое положение государыни польстило бы ей — но как же Аюр? Она вспомнила, как нянчилась с большеглазым малышом, едва научившимся ходить, как таскала его на руках и наряжала, будто куклу. Разве можно так просто отодвинуть его от трона? Нет, никак нельзя! Его право свято от начала времен!

Но ведь он исчез…

И в такое тяжелое время во главе страны должен встать никак не мальчик, но взрослый человек, имеющий опыт управления страной и войском.

«Все это надо немедленно обсудить с Кираном!» — взволнованно подумала старшая царевна.

И, забыв, что совсем недавно собиралась уединиться в своих покоях и наказать обидчика гордым молчанием, Джаяли развернулась и устремилась обратно в зал, где оставила беседовать мужа и Аюну.

Приблизившись к двери, она властным жестом отослала стоящих у дверей стражников, подошла поближе и прислушалась. Закончен ли разговор? Или еще беседуют? Джаяли протянула руку к двери, но застыла на месте. Из комнаты доносился голос ее мужа, которому отвечал женский, негромкий и мелодичный, словно пение струн. И этот голос принадлежал не Аюне.

* * *

Киран глядел на свою собеседницу, невольно любуясь ею. За годы их знакомства она ничуть не утратила цветущей красоты и необычайной, манящей привлекательности. Пожалуй, лишь похорошела. Все так же ясны ее большие зеленые глаза, и волосы в длинной русой косе тяжелы и шелковисты.

Ему припомнилась их первая встреча. Тогда он лишь совсем недавно получил должность наместника в землях болотных вендов. Не ахти какое положение — дикие края, леса да трясины. Но всегда нужно с чего-то начинать! И вот однажды она пришла в жалкий острожек, который вокруг почтительно именовали дворцом наместника, — пришла средь бела дня как ни в чем не бывало. И, поклонившись, сообщила, что желает наняться на службу.

— Кем? — вскидывая брови, тогда спросил он.

— Я буду убивать для тебя людей.

В ее голосе совсем юной девушки, почти подростка, звучала спокойная уверенность. Но при взгляде на незваную гостью Кирана невольно разобрал смех. Судя по наряду, девчонка была дочерью какого-нибудь мелкого племенного вождя. Лишь здешняя болотная знать могла себе позволить крашеные ткани и литые бронзовые кольца на висках. Лента в ее русой косе явно была привезена из Аратты.

— Ты? Убивать? — хохоча, повторил молодой наместник, хлопая себя по бедрам. — Скорее петушок с крыши клюнет меня в затылок, чем ты кого-то убьешь. — Он остановился и бросил на девушку оценивающий взгляд. — Но если ты хочешь мне послужить, сегодня ночью я жду тебя в своей опочивальне.

Она молча повернулась и ушла, сопровождаемая его смехом.

До самого вечера Киран хмыкал и кривил губы в усмешке, вспоминая этот случай. А когда собрался отправляться ко сну, заметил у двери опочивальни сидящих возле стенки часовых. Было похоже, что они бессовестно дрыхнут, положив голову на колени. Но когда он попытался растолкать мерзавцев, то выяснилось, что они давно уже мертвы.

Тут в острожке поднялся шум и гам, каких прежде никогда не бывало. Смерть безмолвно стояла рядом, и казалось, Киран слышит ее дыхание, но не видит, не может ухватить след.

Не то чтобы поиски ничего не дали. В крепости было обнаружено еще два мертвеца. Еще два стражника, судя по их лицам, даже не успели сообразить, что происходит. Но их убийцы и след простыл.

Под самое утро измученный и взбешенный неудачей Киран вернулся в опочивальню, которую до него уже трижды проверяли. Бормоча проклятия, он сбросил на пол одежду, и вдруг что-то твердое ударило его по затылку. Совсем легко, едва коснулось — но все же он в ужасе развернулся, примеряясь, успеет ли выхватить лежащий в изголовье кинжал.

Она стояла рядом и держала в руке снятого с крыши петушка.

— Как видишь, он тебя клюнул, — нежным голосом проговорила девушка.

Страшная догадка заставила подогнуться его колени.

— Так это ты убила моих людей?

— Я. Ты же велел мне послужить тебе в постели. Я пришла, а они не хотели меня пускать.

Он смотрел на нее, понимая, что с той же легкостью, с какой она прикончила четверых стражников, она могла бы убить и его самого. Но она не сделала этого — стояла и глядела, и ее тело притягивало, заставляя учащенно биться сердце и кровь быстрее струиться по жилам. Киран протянул к ней руки, она подалась вперед и без стеснения прижалась к нему, обжигая горячим дыханием…

Это был безумный день, превратившийся в столь же безумную ночь. Обладая ею, он будто побеждал собственную гибель, и безжалостная смерть билась в его объятиях, страстная и послушная, предупреждая любое его желание. С тех пор прошло уже десять лет. И каждый раз Киран глядел на нее, как в тот рассветный час, когда кровавая заря освещала место убийства.

— Дозволь задать один вопрос, чтобы я вернее поняла твои пожелания, — нежным голосом попросила Янди, глядя в упор на Кирана. — Зачем тебе смерть Ширама? Ты полагаешь, что другой накх на его месте будет сговорчивее?

— Сговорчивый накх! — Наместник горько усмехнулся. — О чем ты? Накхаран мы уже потеряли. Скоро нам предстоит искать пути, как обезопасить себя от него. Но тут вопрос в другом. Ширам объявил царевича Аюра своим другом и сказал, что будет искать его, пока не найдет. И скорее всего, он его найдет — даже если ему понадобится замостить дорогу к нему черепами арьев…

— А другому саарсану не будет до царевича никакого дела, — продолжила Янди.

— Вот именно.

— К тому же если постараться, то накхи изрядно пустят кровь друг другу, прежде чем изберут себе нового вождя.

Киран одобрительно кивнул:

— Угу. Действуй. Только смотри, чтобы не было такого провала, как в лесной веже.

— Это была не моя задумка! — ощетинилась Янди. — Я говорила — чем больше случайностей, тем меньше успеха. Надо было просто убить его там. Если бы Ширам знал, что мальчишка уже в земле, он бы не стал попусту клясться…

Киран помрачнел, будто девушка ненароком коснулась его больного места, и жестко бросил:

— Мне не нужны твои советы. Я сам решу, сколько ему жить и когда ему умереть!

— Не обманывай себя, — промурлыкала та. — Судьбы людей не в нашей власти. Мы срезаем лишь те ветви, до которых можем дотянуться. Но ты все усложняешь. Ты запутываешься в своих же сетях.

Киран взглянул на нее холодно:

— Ты слишком много себе позволяешь, Янди! Помни, кто ты и кто я!

— Я помню, мой господин, — сладко улыбнулась девушка. — У меня хорошая память. Надеюсь, и у тебя тоже.

— Не смей со мной так разговаривать! — резко оборвал ее собеседник. — Бери своих бородачей-саконов и отправляйся.

— Непременно. Хотя, увы, после недавней встречи на дороге остался лишь один сакон.

— Как, их же было трое?

— Когда-то и я была девочкой… Все меняется в этом мире.

— Ну что ж, один так один. Не медли.

Янди задумчиво кивнула:

— Итак, я отправляюсь в Двару с царевной Аюной. Там передаю ей тайное письмо от тебя и обучаю смертоносной игре. И если у нее не получится, делаю все сама. Но так, чтобы это можно было свалить на Аюну. В крайнем случае мой человек расправится с ней, чтобы она не распустила язык. Так?

— Все верно, — ухмыльнулся Киран. — Ширам никогда не заподозрит ее в чем-то подобном.

— Но если у нее не выйдет, саарсан убьет ее…

— Значит, убьет. Это тоже нам на руку. В любом случае Аюна никогда не вернется домой. Желаешь узнать что-то еще?

Янди склонила голову, обдумывая это непростое, тонкое поручение. И вдруг тихо, не меняя позы, произнесла:

— Нас подслушивают.

— Там стража, — возразил Киран. — Да и кто бы посмел?

— Женщина. Она пользуется ароматическими притираниями. Я чувствую запах жасмина…

Киран нахмурился, подошел к двери, распахнул ее и выглянул наружу.

— Там никого нет.

— Там кто-то был, — возразила Янди.

Киран ее уже не слушал. Снова помрачнев, он думал о том, что ему сегодня предстояло сделать.

* * *

Киран глядел не отрываясь на вызолоченный купол храма, блистающий в лучах заходящего солнца. В открытое оконце его комнаты врывался прохладный вечерний ветер, подхватывающий тяжелый, расшитый золотом плащ наместника Аратты. Поблизости молча стоял командир его личных телохранителей и ждал приказа господина.

«Все идет как следует, — размышлял Киран. — Накхи опорочены, изгнаны и разбиты. Пусть Ширам сбежал — это его не спасет. Уже завтра Аюна, утерев слезы, нарядится в лучшее платье и отправится прочь из столицы на заклание — и, что само приятное, по своей собственной воле…»

Что еще? Святейший Тулум, первый в ряду наследников престола? Но младший брат государя менее всего занимал мысли заговорщика. Ученый старец вполне оправдал его ожидания — оказался достаточно умен, чтобы сразу и решительно отстраниться от власти. Киран даже собирался оставить его на должности верховного жреца, разумеется — под надзором.

В целом все шло наилучшим образом.

Вот только царевич…

Остался только царевич.

— Пошли троих надежных воинов в особняк Артанака, — заговорил Киран, отводя взгляд от пламенеющего купола. — Там сейчас только стража, преданные мне люди. В подземелье особняка находится мальчишка. Лучше, если твои люди не будут знать, кто это.

— Я возьму вурсов, — понимающе кивнул глава телохранителей. — Эти парни недавно в столице и никогда прежде не видели царевича.

— Вот и славно. Пусть убьют его. — Киран на миг задумался. — И стражу тоже.

— Стражу? — озадаченно повторил воин.

— Они знают больше, чем нужно для жизни. За то, что они его упустили и царевич едва не забрался на краду своего отца, они уже должны быть казнены. Убейте там всех.

Воин молча поклонился.

— А потом обожгите тело мальчишки, но так, чтобы можно было опознать. Ночью, когда стемнеет, пусть лесовики оттащат тело в крепость накхов и бросят там в укромном месте — чтобы завтра его нашли при разборе завалов.

— Все будет исполнено, мой господин, — вновь поклонился глава телохранителей.

— И вот еще… В особняке твои люди найдут старого жреца. Пусть со всем почтением сопроводят его ко мне.

Глава 5. Пусть он умрет

Аюр открыл глаза. Его окружала промозглая, холодная темнота.

«Что случилось? Где я?»

Он протянул руки, и его пальцы наткнулись на влажную каменную стену.

— Где я?!

— Там же, где и раньше, — раздался поблизости ехидный скрипучий голос.

— Невид?

Аюр сел на своей жесткой лежанке.

— Я что, опять здесь? Или…

«А может, я и не выходил отсюда? — вдруг подумалось ему. — Может, все, что было потом, мне просто приснилось? И непонятно почему открытая дверь, и стенающие толпы в городе, пропахшем гарью, и погребальный костер… Отец!»

Он вскинул руку к голове и нащупал на затылке болезненную шишку. Ужас охватил его, на глазах выступили слезы. «Святое Солнце, пожалуйста, пусть мне все это приснилось! Смерть отца, перекошенное лицо Кирана, когда он меня увидал и сделал вид, что не знает…»

Юноша утер слезы резким движением руки.

— Эй, старик! Я давно тут?

— Да уж изрядно. Голова у тебя крепкая. Хочешь водички?

— Ты как будто и не удивлен…

— Не удивлен, — спокойно подтвердил товарищ по заключению.

— Когда я уходил, ты сказал что-то вроде — к чему бегать понапрасну…

— Так ясно было, что тебя скоро притащат обратно. Была, правда, и другая вероятность…

— Что меня убьют? — мрачным голосом спросил Аюр. — Устроят гибель наследника на глазах у всех? И выпустили нарочно для этого, да?

— Хе-хе… Одно ты угадал правильно, а другое — преждевременно…

Аюр вскочил с лежанки, быстро подошел к старику, нашарил в темноте костлявое плечо и сжал пальцы.

— Слушай, хватит говорить загадками! Быстро выкладывай, что тут происходит, не то… Ай!

Царевич вскрикнул и отдернул руку — его обожгло так, будто он схватился за раскаленный металл. Он подул на пальцы и поглядел в темноту, как будто ожидая увидеть, что плечо старца рдеет, как неостывшее бронзовое литье. Но ничего там не светилось.

— Кто ты такой? — прошептал он, пятясь.

— Я — искатель истины из Северного храма, — скромно ответил старец. — Тебя интересует истина?

— Да что ты несешь?!

— Или ты готов бездумно поклоняться Исвархе, как принято тут в столице? Лить масло на алтарях и приносить жертвы, бессмысленные и никому не нужные, в том числе и самому Исвархе?

— Как это жертвы не нужны? — Аюр был так потрясен, что даже забыл про свою скорбь. — Да на них стоит весь миропорядок! Исварха — наш отец, а тот, кто не кормит отца, и сам недостоин вкушать радости земной жизни!

— То-то вы его кормите, аж закормили, а ему хочется все больше, — ядовито ответил Невид. — Мы, северяне, это видим собственными глазами. Сколько уже земли отожрал Первородный Змей при полном попустительстве Исвархи! А иные считают, — добавил он, — что это сам Исварха хочет затопить Аратту. Разве не его лучи заставляют таять ледники, питающие море? Может, ему не хватает жертвенного дыма?

— Какое ужасное богохульство! — Аюр даже побледнел от услышанного. — Теперь я понимаю, почему тебя заточили в подземелье! Если не уймешься, Исварха тебя поразит…

— Да? Пока он поразил твоего отца — хотя лично я считаю, что это был кое-кто поближе, — а скоро поразит тебя. И знаешь, я бы и жалеть не стал! — В голосе старика вдруг прорвалась непонятная Аюру злоба. — Солнечная династия совершенно выродилась! Арьи забыли все! Боги не слушают вас. Им не нужны ваши жертвы. А вы перестали слышать их. В вашем существовании больше нет смысла…

Невозможные речи старого жреца привели Аюра в полнейшее смятение. Какие страшные вещи говорит Невид! Да его казнить мало!

— Я не желаю слушать, замолчи! Мой отец был живым богом на земле. А теперь я…

— И как тебе быть богом? Чувствуешь себя всемогущим?

— Я? Пока нет, но…

— О! — прервал его старик. — Прислушайся.

Сверху, из-за двери, слышались голоса и звук шагов. Потом разговор оборвался на полуслове, и что-то тяжело упало.

— Что это?

— Это твоя смерть.

* * *

Лесовики-вурсы в войсках Аратты ценились не слишком высоко, несмотря на рост, силу и стать. Как ни силились командиры, вурсы не могли держать строй и норовили пуститься наутек, едва сообразив, что противник превосходит их числом. Нет, трусами они не были — добежав до ближайшего леса, они растворялись среди деревьев и тут же готовы были нападать из засады. Но на равнинах они чувствовали себя потерянными и просто не могли понять, как можно воевать там, где негде укрыться. Вместе с тем лесовики отличались мощью, выносливостью и полным пренебрежением к чьим бы то ни было жизням. Вурсы жили в лесистых горах восточной Бьярмы уединенно, спускаясь в долины только пограбить и украсть себе женщин. Соседние племена боялись их, утверждали, что у них по семь пальцев на руках, и старались не иметь с ними дела.

Трое плечистых узкоглазых бородачей постучались в ворота недавно опустевшего особняка Хранителя Покоя. Назвав условное слово, они вошли в калитку, после чего старший из них кивнул в ответ на приветствие и воткнул кинжал в печень изумленного привратника. Его спутники поспешили разделаться с опешившей стражей. Схватив последнего, они спокойно, будто ничего особенного не произошло, спросили, где вход в подземелье. И, получив ответ, без каких-либо воинственных криков свернули ему шею, словно утенку.

Услышав на лестнице тяжелые шаги и лязг оружия, Аюр насторожился. Это еще кто? Стражник, приносивший еду, обычно спускался один. Можно было, конечно, предположить, что грядет долгожданное освобождение, но царевич уже понял, что лучше лишний раз насторожиться, чем лишний раз обмануться. Так что он соскочил с лежанки, отошел к дальней от двери стене и притаился там.

Тяжелый засов лязгнул, дверь отворилась.

— Ну и темень, — донеслось с порога. — Хоть бы плошку зажгли, что ли!

— Где он тут? — спросил другой голос.

Привыкшими к темноте глазами Аюр насчитал троих незнакомцев с длинными кинжалами в руках.

— Там, кажись, у стены что-то шевелится! — воскликнул третий «гость».

— Давай кончай его, и пойдем. Не нравится мне эта лисья нора. Тесно, свод нависает…

— Сейчас пойдем, — обнадежил старший и направился в сторону лежанки Аюра. — Прибьем лисенка, и ходу…

«Они что, в самом деле хотят меня заколоть?» — в ужасе подумал царевич, вжимаясь в стену и закусив губу, чтоб не заорать. Трое убийц казались дурным сном, который внезапно стал явью. Ему, наследнику престола Аратты, сыну живого бога, — и так нелепо умереть? Он шарил впотьмах рукой по стенке, стараясь нащупать хоть что-нибудь пригодное для боя. Но что можно найти в темнице?

Ему вспомнился бой на Лосиных Рогах — там он держался как должно. Но как ни крути, схватка вот так, когда враг ищет тебя во тьме, как хищный зверь, совсем не то же самое, что перебрасываться стрелами из укрытия. Даже тогда, на Холодной Спине, когда ингри преследовали их и едва не схватили, он не испытывал такого страха. Ну, честно говоря, тогда он просто не успел ничего почувствовать — так быстро все закончилось. А сейчас царевичу было жутко. Ему вспомнился Ширам — сам чуть живой, но без колебаний вставший на его защиту. Как же сейчас его не хватало!

Рука царевича наткнулась на глиняную плошку, в которой стражник приносил еду. А что, если кинуть миску в голову ближайшего бородача, который медленно шел на него во тьме, и стремглав броситься к лестнице? Нет, не получится! Двое торчат неподалеку от выхода и не дадут ему проскочить.

Лесовик двигался на ощупь, выставив вперед пустую руку и держа кинжал у бедра. «Сейчас, еще несколько шагов, и он меня отыщет, — думал Аюр. Пятиться ему было уже некуда. — Единственное, что сейчас за меня, — это темнота. Я их хорошо вижу, а они меня нет…» Что бы в такой ситуации сделал Ширам? Он уж точно не растерялся бы, с оружием или без. А что, если…

Аюр с силой метнул глиняную посудину в дальнюю стену. Бородач развернулся на звук. В тот же миг царевич вскочил ему на спину и воткнул большой палец в глазницу. Вурс заорал, выронил кинжал и упал на колени, закрывая лицо ладонями. Но его вой тут же прервался — мигом подобрав оброненное оружие, Аюр вогнал клинок в основание черепа. Спутники лесовика бросились на помощь. Окрыленный первой удачей, сын Ардвана лихо вскочил на ноги и развернулся, вскидывая оружие. Тело само вспоминало, чему его учили, и кровь бурлила в жилах.

Но схватиться с двумя врагами не на жизнь, а на смерть ему не довелось. За спиной лесовиков неведомо откуда возник тощий низкорослый старец, еще недавно стращавший Аюра гибелью Аратты. Он вскинул обе руки и коротко хлопнул лесовиков между лопаток — кажется, совсем легко, будто окликнул. Он и впрямь что-то сказал, но Аюр не успел понять что. В тот же миг чужаки повернулись и яростно набросились друг на друга. Спустя несколько мгновений все было кончено. Оба лесовика лежали на полу в луже крови.

У Аюра бешено колотилось сердце. Он все еще был готов сражаться до потери дыхания, наносить и отражать удары, вновь и вновь чувствовать, как входит острый металл в податливое человеческое тело…

— Уходим, — тихо, но повелительно проговорил старец.

— А если там…

— Дорога открыта.

Снаружи, у ведущей в подвал двери, валялись еще три окровавленных тела. Старик обошел их с полным безразличием, даже не убедившись, что они мертвы.

— Смотри, это же те, кто сторожил меня в подземелье! — изумленно произнес Аюр, узнав их.

— Да. Никто не должен был узнать, как умер царевич Аюр.

— Но почему меня пытались убить? Почему, Невид, за что?! Как они посмели покуситься на священную особу… — Юноша перехватил пренебрежительный взгляд старца и резко оборвал свои причитания. — Прости, я хотел лишь узнать… как ты заставил тех, внизу, убить друг друга? Что ты им сказал?

— Тем? — Старец кивнул в сторону подвала. — Я лишь открыл им глаза. Показал, какие они чудовища. Они же сами поторопились закрыть их друг другу.

Аюр глядел на него, щурясь и моргая, — хоть снаружи и вечерело, но он отвык от света. Старичок выглядел именно так, как он его и представлял: маленького роста, лысый, худой, с редкой седой бороденкой, в обтрепанном буром рубище, со взглядом жгучим, как огонь или змеиный яд. Подобных жрецов Аюр в храме Исвархи не встречал. Знакомые ему жрецы были величавыми хранителями тайного знания, этот же напоминал то ли нищего бродягу-проповедника, то ли дива в человеческом обличье. «Может, они в Северном храме все такие?» — подумал он. И спросил, отводя взгляд от мертвых стражников:

— Как ты думаешь, кто послал убийц?

— Ну наконец-то сто́ящий вопрос, а не хлопанье крыльями, хе-хе. Пошли поговорим в доме. Хочется уже погреть старые кости в тепле, а то они совсем разнылись в этом сыром подвале.

Они зашли в дом, который показался Аюру довольно странным. Он явно принадлежал очень богатому человеку. Но не было видно ни слуг, ни охраны, откуда-то заметно тянуло гнильцой, и в целом особняк выглядел так, будто его бросили и ушли.

— Что это за дом? — спросил он с любопытством. — Кто тут живет?

— Я тут живу.

— Но…

Аюр огляделся.

— Что-то не так? — спросил старец, с удовольствием усаживаясь на расшитых подушках в увитой цветущими лозами комнате. Багровые гроздья цветов на длинных ветвях, за которыми никто не ухаживал, поникли и уже начинали осыпаться на мраморные полы.

— Если это твой дом, а мы сидели в его подвале… — Аюр смахнул увядшие цветы с толстого ковра и сел рядом. — Так, выходит, это ты держал меня в заточении?

— Нет, не я, — покачал головой старый жрец. — Я присоединился к тебе по двум причинам. Первое — я хотел спокойно побеседовать с тобой в тишине и уединении. Здесь, в столице, повсюду ужасный шум и суета! Разве что в тюрьме и можно узнать друг друга поближе…

Царевич пожал плечами и оглядел комнату. Резную арку, ведущую в соседнюю залу, охраняли два вздыбленных льва с солнцем в лапах, которых Аюр вдруг узнал. «Да это же городской дворец Артанака!» — сообразил он.

Теперь он и вовсе ничего не понимал. Артанак казнен как изменник. Почему же Невид развалился тут на подушках, словно хозяин?

— А во-вторых, — продолжал тот, — я тебя охранял. Я ожидал, что тебя рано или поздно придут убивать. Ты нужен был Кирану, пока был жив твой отец. Если бы он вернул тебя, то заслужил бы полное доверие государя, да и твое тоже. Киран умеет обставить свои дела. Наверняка он бы отбил тебя у тех, кого назначил бы похитителями. Но Ардван решил поверить накхам — и тем обрек себя на смерть, после которой твоя жизнь также не стоит ничего. Он бы сразу убил тебя у погребального костра, когда б это было ему выгодно. Ты ему помеха на пути к трону.

— Кирану? — недоверчиво протянул царевич.

— А кому еще? Кто ближайший наследник Ардвана после тебя? Тулум? Верховному жрецу никогда не нужна была царская власть — ему хватает власти над душами. Следующий наследник — Киран.

Аюр нахмурился. Он вспомнил, как увидел мужа сестры на погребальном обряде и как перекосилось его лицо. И после этого — удар по голове…

Но Киран никогда не подавал повода заподозрить его! Он всегда был так предан, так ласков и приветлив…

— Твои обвинения очень тяжелы, — подумав, произнес он. — Если все это так и у тебя есть доказательства, что Киран злоумышлял против меня, — его нужно судить…

— Кто этим займется?

— Я, кто же еще!

— А кто ты?

Аюр озадаченно посмотрел на старца:

— Как это — кто? Я — царевич…

— Изуродованное тело царевича Аюра найдут завтра… — Невид на миг задумался, — ну, скажем, в сожженной крепости накхов. Кто бы еще осмелился пойти на такое страшное преступление против сына живого бога, кроме змеепоклонников? Ведь всем уже известно, что они убили государя…

— Они его не убивали… — убежденно заговорил было Аюр, но старик перебил его самым непочтительным образом:

— Кто ты такой? Почему тебя должны слушать? Тебя никто не знает. Ты — мальчик, просто мальчик. А если придешь во дворец и начнешь дерзко называть себя Аюром, что будет дальше, ну-ка?

— Ты намекаешь, что меня не станут слушать?

— Ну почему же? Выслушают со всем вниманием. В пыточной слушать умеют.

— Что?!

— Скоро сам признаешься, что ты — самозванец. Будешь кричать это во весь голос! А в награду тебя убьют, может, даже без особых мучений. Наместник Киран лично проследит, чтобы всякие проходимцы не лезли во власть. Ведь он отныне отвечает за безопасность Аратты…

Аюр слушал Невида и стискивал кулаки, изо всех сил пытаясь задушить в себе гнев. Не время злиться, время мыслить хладнокровно!

Старик умолк, насмешливо на него поглядывая.

— И что, у меня совсем нет союзников? — выдохнув, спросил Аюр. — Все арьи в столице за Кирана? Все поверили ему, когда он объявил накхов убийцами государя?

— И похитителями царевича Аюра. Да, считай, все. Киран недаром столько лет кормил, поил и развлекал младших сыновей вельмож. Он свой, он ближайший родич и доверенное лицо покойного государя, а накхов никто не любит. И знать, и простолюдины охотно поверили в их преступления. После той резни, которую они, убегая, устроили в Нижнем городе, это было несложно…

— Только не я! — У царевича внезапно словно пелена спала с глаз, и стало ясно, что делать. — Киран вынудил их! А я верю Шираму — и отправлюсь к нему!

— На месте твердыни накхов — лишь обугленные стены, — напомнил старец. — Путь до Накхарана неблизкий. И уж поверь мне, Киран постарается сделать так, чтобы ты навсегда исчез в степях.

Аюр угрюмо нахмурился и промолчал.

— К тому же твой милый родич позаботился устроить накхам засаду. Даже если они выскользнули из нее — подумай сам, захотят ли теперь дети Змея повиноваться власти Аратты? С ними обошлись весьма несправедливо…

— Я все же рискну, — подумав, заявил Аюр. — Я проберусь к Шираму, где бы он ни был. Он — мой друг.

— Что ж, если Исварха будет к тебе благосклонен, ты проберешься. Если его благосклонность будет безмерна, то накхи поднимут за тебя оружие. И вы зальете Аратту кровью, чтобы вернуть Лазурный дворец. Но ты забыл, что навстречу потокам крови скоро придут потоки воды. Покуда ты будешь отвоевывать свое право на престол у мужа своей сестры, великая держава превратится в гряду островов, между которыми много дней нужно будет плыть на лодке. Подумай, стоит ли золотой венец такой цены?

— Но я сын царя! Это мой долг!

В голосе Аюра вдруг послышалось сомнение. Как будто его вера в собственное предназначение поколебалась.

— Твой долг — забота о людях.

— Мой долг — быть воплощением Исвархи на земле! — возмутился Аюр. — Это и есть забота о людях!

Невид вдруг рассмеялся:

— Ты даже сам не представляешь, насколько верные слова сейчас сказал. Именно так — правитель защищает своих, но солнце освещает и согревает каждого. Именно для этого и ты, и все твои предки приходили в этот мир. Но уже твой дед не помнил об этом.

— Не помнил о чем?

— А отец так и вовсе не помышлял. И вот из-за них тебе сегодня надлежит сделать выбор. Вспомнить то, о чем они забыли, и спасти народы от гибели — или ввязаться в войну, истребить народы, чтобы в награду получить кусок металла в доме с высокими потолками.

— Я не понимаю тебя. Ты предлагаешь мне некий выбор? Но в чем он состоит?

В глазах старика мелькнуло скрытое торжество.

— Ты скоро узнаешь.

Глава 6. Воля Исвархи

Тулум почувствовал, как откуда-то из глубин души вновь рвется наружу рыдание и слезы подступают к глазам. Давно позабытые и даже постыдные слезы. Не он ли учил, что смерть так же естественна, как жизнь, что солнце восходит и заходит и нет нужды беспокоиться о закате, ибо восход неизбежен! Но сегодня он вдруг почувствовал, что осиротел. Тонкая ниточка, соединявшая его воспоминания с миром, где все было хорошо, где они с Ардваном бегали детьми в цветущих дворцовых садах, играя в прятки, оборвалась — и будто не было того мира…

— Святейший! — раздался рядом раздраженный молодой голос. — Тебе снова нехорошо? Не желаешь ли опереться о мою руку? Этак мы не дойдем до твоих покоев и к полудню!

Тулум отодвинулся от стены, на которую оперся, и бросил болезненный взгляд на молодого жреца в одежде северянина.

— Подожди, — сказал он. — Я пойду сам.

Неужели прошли всего день и ночь с этого мига, когда его любимый старший брат с огнем и дымом вознесся к небу, чтобы воссоединиться с вечным сиянием Исвархи! Он вспомнил, как вчера среди ночи был срочно вызван во дворец. Как вбежал в царскую опочивальню, полную рыдающих и вопящих слуг, и увидел мертвое тело брата. Оно лежало на смертном ложе, совершенно ненужное, как обноски некогда пышного одеяния, выброшенные за порог. Тулум подошел к брату, склонился над ним и заплакал — впервые за много лет. Не в состоянии сдержать накатывавших слез, он украдкой вытирал их тыльной стороной ладони, чтобы никто не увидел. Пришедшие с ним жрецы молча стояли поодаль, ожидая распоряжений. Обряд воссоединения богоданного государя с Отцом-Солнцем должен был состояться не позднее чем на рассвете следующего дня, а значит, начинать следовало как можно раньше.

— Твоя боль и скорбь — моя боль и скорбь, — раздалось с порога опочивальни.

Зять властителя Аратты, ясноликий Киран, сбросил плащ на руки сопровождавшего его воина и подошел к смертному ложу.

— Я знаю, что мои слова не вернут тебе брата, а нам государя, святейший Тулум. Могу сказать лишь одно — коварные мерзавцы накхи, совершившие это преступление, понесут справедливое наказание. И мы не остановимся, покуда не расквитаемся с ними сполна…

Верховный жрец чуть помедлил, стараясь унять слезы и восстановить дыхание. Он хотел было повернуться к пришедшему, но в последний миг решил этого не делать.

— Почему ты решил, что это были именно накхи?

— Рядом с убиенным Ардваном, да сольется воедино сияние его мудрости с сиянием Исвархи, была найдена двойная петля с узлами — удавка накхов.

Киран говорил громче обычного — должно быть, желая, чтобы его слышали все присутствующие.

— Если рядом с моей пустой миской положить твою ложку, будет ли считаться, что ты уже отобедал? — возразил Тулум.

— Кому же еще, кроме накхов, нужна была смерть нашего обожаемого государя? — воскликнул Киран. — Прости, я возвысил голос… Но боль утраты разрывает мое сердце!

Тулум все же повернулся и поглядел на собеседника. Лицо государева зятя было, по придворному обыкновению, выбелено, глаза подведены и губы накрашены кармином, будто начальник столичного воинства только что напился крови. Но зоркий глаз верховного жреца отметил в этом некую небрежность, будто лицедей опаздывал на подмостки и, торопясь, решил, что издали сойдет и так.

— Быть может, ты и прав. Но что, если, кроме накхов, здесь, во дворце, притаился еще какой-то враг? — предположил Тулум. — И, зная, что нынче мы враждуем с накхами, он подбросил сюда удавку, чтобы отвести от себя подозрения? Что, если во дворце еще остались заговорщики, причастные к мятежу Артанака? — Он также возвысил голос, чтобы его слышали все присутствующие. — И они тщательно таятся, желая истребить всех, кто имеет хотя бы самые малые права на престол? В таком случае и я, и ты в опасности! Значит, нам следует принять меры, чтобы обезопасить себя и покарать врага, кем бы он ни был!

Тулум говорил медленно, внимательно наблюдая за раскрашенным арием. Лицо того и впрямь напоминало застывшую маску, но взгляд был напряжен, точно Киран опасался, не выхватит ли святейший Тулум что-нибудь острое и не поразит ли его прямо на месте.

Молчание длилось, пожалуй, чуть дольше, чем было необходимо. Но ответ царского зятя прозвучал спокойно и уверенно:

— Твои слова неизменно полны мудрости. Я не подумал о том. Что ж, если это и впрямь возможно, прошу тебя, возложи себе на плечи хлопоты, связанные с церемонией Воссоединения, ибо это главное и самое срочное из дел. Я же позабочусь об остальном. Увы, на сегодня лишь мы с тобой остались ближними к покойному государю. Однако, ежели ты умолишь Исварху позаботиться о его детях, я сделаю все, что в человеческих силах, дабы защитить престол от любых врагов…

Убедившись, что святейший не намеревается ему возражать, Киран воодушевленно продолжил:

— И вот еще — чтобы единство наше было незыблемо, я прошу, чтобы сей человек, — он хлопнул в ладоши, и в опочивальню из соседней залы вошел жрец в рыжеватом одеянии, какое обычно носили служители в храмах севера, — всегда был рядом с тобой. Он сможет в любой час отыскать меня и передать твои слова. Он примет на себя все хлопоты, оставив тебе лишь служение господу Исвархе и занятие высокими науками во славу нашей державы. И поверь, святейший Тулум, я не пожалею ни жизни для защиты трона, ни золота для величия твоего храма!

Киран закончил говорить и почтительно склонил голову — то ли для того, чтобы показать свое преклонение перед мудростью верховного жреца, толи для того, чтобы спрятать глаза. Тулуму показалось, что второе. Он прислушался — из-за стены доносились приглушенные голоса и тихое бряцание оружия. Должно быть, царский зять прибыл сюда не один.

«И вероятно, если я ему откажу, — подумал Тулум, — если напомню, что, в отсутствие сыновей у Ардвана, именно я должен взойти на престол, — очень может быть, что я умру от непереносимой скорби прямо сейчас, над телом старшего брата… А сопровождавшие меня жрецы — вполне может быть, что потом окажется, что со мной сюда приходили такие же северяне, как этот. Жрецы, которые не знают толком ни одной молитвы и только распускают слухи о своем необыкновенном Светоче Исвархи… Да уж — и брат, и я недооценили этого красавчика. К счастью, и он меня недооценивает, вероятно полагая, что он может просто откупиться, оставить мне занятия наукой и храм и забраться на престол, получив мое благословение… Что ж, пусть и дальше так считает. А сейчас надо выбираться из этой западни…»

— Благодарю тебя за заботу.

Тулум смахнул последние слезы и поднялся на ноги.

— Я незамедлительно займусь церемонией. Вы, — повернулся он к своим жрецам, — перенесите тело в храмовую усыпальницу и начинайте готовить царскую краду. И огласите по городу, что до первых лучей солнца, когда мы зажжем погребальный костер, всякий может прийти и проститься с государем. — Он поглядел на приставленного к нему соглядатая. — Ступай за мной, юноша. Мы возвращаемся в храм. И да будешь ты угоден Исвархе!

* * *

Молодой жрец в блекло-рыжем рубище исподтишка презрительно смотрел на Тулума и недовольно кривился, вынужденно смиряя шаг. Положим, обряд Воссоединения верховный жрец кое-как провел, но потом силы как будто совсем оставили его. Вот он — бредет в свои покои, ссутулившись, шаркая ногами, будто и не видя ничего впереди себя, временами даже опираясь о стену. Поистине Южный храм одряхлел и выродился, если им до сих пор правит такой немощный старец! Ну ничего, скоро это изменится…

— Братец Ардван, зачем ты нас покинул? — тяжело вздохнув, пробормотал святейший Тулум, в очередной раз останавливаясь передохнуть. — Как же все это не вовремя… — Он повернул голову к северянину. — Я не ропщу на мудрость Исвархи. Я лишь силюсь постичь его волю. А ты — желаешь ли ты постичь его волю?

Молодой жрец озадаченно поглядел на верховного жреца. Уж не начал ли тот выживать из ума?

— Да, я знаю, что ты хочешь, — не дождавшись ответа, со вздохом произнес Тулум, и добавил: — Нынче же будет тебе откровение. Так бывает, мальчик, поверь мне…

Они повернули в полутемный коридор.

— Сюда мало кто приходит, — продолжал согбенный горем брат государя. — Здесь я разбираю древние свитки, провожу опыты, здесь постигаю значение звезд, открывающих мне судьбы людей…

Молодой жрец едва скрывал насмешливое превосходство над этой живой развалиной. Но ему было велено оставаться рядом, смотреть и слушать, чтобы потом, когда наступит час, занять его место.

— Постой тут. Мне нужно кое-что взять.

Верховый жрец прошаркал вперед к двери, возле которой, угрожающе оскалив пасти, стояли литые бронзовые псы.

— Они знают меня. — Тулум положил левую руку на ухо безмолвного стража, как показалось его спутнику, погладив изваяние, как живую собаку. — И потому всегда пропускают без спроса. А ты подожди тут.

Он с кряхтением отворил тяжелую дверь и скрылся за ней.

Молодой жрец остался стоять, слушая удаляющиеся шаркающие шаги и глядя, как догорает масло в стоящей на выступе стены светильне.

— Да что же он там мешкает? — процедил он наконец, барабаня пальцами по стене. — Не заснул ли старик от усталости?

Он сделал несколько шагов к двери, желая проверить, чем там занят святейший.

Что-то глухо загудело глубоко под каменным полом. Псы угрожающе взревели и повернули головы в сторону незваного гостя. Жрецу показалось, что они даже открыли глаза. Он поморщился. Детские забавы! Они способны напугать только дикаря!

Еще шаг — и две струи липкого пламени ударили ему навстречу.

Молодой жрец с истошным воплем рухнул на пол и начал кататься по нему, пытаясь сбить пламя. Через несколько мгновений крик сменился хрипом, а потом и вовсе затих.

— Ну вот и все, — проговорил Тулум, задумчиво глядя на скрюченное обгорелое тело, которое довольно ясно отражалось на полированной серебряной пластине.

Сложная система зеркал позволяла ему увидеть, что происходит за дверью, не поднимаясь из-за стола. Он сел поудобнее, нажал спрятанный под столешницей рычаг. Плита, на которой лежал жрец, тяжело повернулась, сбрасывая вниз мертвеца, и бесшумно встала на место.

— Начальника стражи ко мне, — произнес верховный жрец в металлический раструб, и спустя некоторое время за дверью послышалось:

— Дзагай, к святейшему Тулуму!

Верховный жрец повернул рычаг, и огнедышащие псы опустили морды, сообщая входящему, что путь свободен.

* * *

Тулум легким шагом вышел навстречу начальнику храмовой стражи.

— Есть ли новости от Хасты? — едва ответив на приветствие, спросил он.

— Нет, — поклонился тот. — Но один из наших людей видел его, когда накхи покидали Нижний город. Он сидел на коне за спиной у одного из воинов из свиты саарсана.

— Из свиты саарсана, — задумчиво повторил Тулум. — Занятно… В Нижнем городе много погибших?

— Да. И, как сообщают, в ближних селениях тоже. Накхи запасались продовольствием для дальнего похода, забирали все, до чего могли дотянуться. Если кто-то противился, убивали.

Лицо верховного жреца было темно, как туча, но от недавней старческой немощи не осталось и следа.

— Видел ли кто-нибудь Аюну рядом с саарсаном после его ухода из крепости?

— Нет. Ни рядом, ни вообще среди накхов ее не видели.

— Ты спрашивал?

— Я расспросил всех уцелевших свидетелей, мой господин.

— Значит, ее там и не было, — пробормотал Тулум. — Почти наверняка не было… Неужели и здесь Киран приложил руку?

— Не мне о том судить, — промолвил Дзагай. — Но едва завершился обряд Воссоединения, Киран бросился к войску, которое в большой спешке покинуло город. И хочу отметить, что колесницы были запряжены с вечера. А еще вчера начали проверять, нет ли поломок и в порядке ли сбруя. Вчера же колесничие получили запас стрел.

— Вот как? Еще ничего не началось, а Киран уже готовился к походу? Очень интересно… Что ж, мой дорогой родич нанес удар. Сейчас наша очередь. Скажи, ты выяснил, где Аоранг?

— Да, он в дворцовой темнице.

— Позаботься, чтобы его выпустили, и проводи сюда.

Дзагай чуть замешкался с ответом.

— Есть одна трудность, святейший. Ты знаешь, что вокруг стен храма по приказу Кирана стоят воины. Они пропускают только жрецов и очень внимательно смотрят на лица. А недавно к городской страже прибавились вурсы — лесовики из Бьярмы…

— Вот оно как! — усмехнулся Тулум. — Заботливый Киран продолжает печься о моей безопасности. Тогда сделаем следующее — забери в яме труп жреца, выставь его на всеобщее обозрение во внешнем дворе и скажи, что он был неугоден Исвархе и тот испепелил его. И так будет с каждым, кто не почитает величие храма.

Дзагай поклонился.

— Далее — если появятся хоть какие-то сведения об Аюне или Аюре, сообщать мне незамедлительно, днем или ночью. И пусть всякий жрец, где бы он ни был, поспешит сообщить мне, если что-то узнает об их судьбе. Надеюсь, они еще живы… Далее — немедля следует разослать гонцов во все города Аратты. Каждый старший жрец обязан исполнять только мои приказы — или же приказы того, кто предъявит мою личную печать. Как, например, Хаста.

— Будет сделано, святейший.

— И вот еще что — до часа, когда новый государь взойдет на престол, солнце закатилось над Араттой. Храм Исвархи будет закрыт.

— Приготовить храмовое подворье к осаде? — уточнил Дзагай.

— А разве мои слова могут быть истолкованы иначе? Непременно приготовить. — Тулум подумал и добавил: — Городскую стражу за стенами щедро кормить и, главное, поить. Мы не воюем, а лишь скорбим.

Глава 7. На чужих тропах

Он лежал, не открывая глаз, — впрочем, для того, чтобы видеть, ему не обязательно было открывать глаза. Тело отзывалось болью при малейшей попытке пошевелиться. В голове шумело так, что казалось, не понять, где верх, где низ — совсем как в тот раз… Аоранг не любил вспоминать об этом и старательно отгонял невесть откуда взявшиеся образы. Но сейчас, будто воспользовавшись его слабостью, они подкрались вновь.

Когда Киран ушел и оставил его в подземелье одного, в темноте, да еще кинув напоследок несколько туманных слов о похищенной Аюне, — для молодого мохнача это оказалось уже слишком. Но отчаянная попытка вырваться на волю была пресечена быстро и жестоко. Здешние стражи имели большой опыт усмирения буйных узников. Били его умело — и после каждой яркой вспышки перед глазами ему отчего-то виделось плоскогорье, метелки травы, что безмятежно покачивались над ним, и презрительно уходящие от него мамонты.

Сколько зим минуло с тех пор — пять, шесть? Сколько всего уложилось в эти годы! С поручениями верховного жреца Аоранг побывал во многих пределах Аратты. Но возвращаться к родному племени его больше не тянуло. И о том походе он рассказывал немногим и неохотно.

А ведь прежде, в детстве, когда он только начал осознавать себя, это было его затаенной мечтой. Аоранг не раз заводил с учителем беседы о своих предках, подробно расспрашивал о жизни мохначей… Ему казалось, он знает о них все, что доступно арию. Да что таить — он поражался дикости сородичей. Втайне он желал облагодетельствовать их, научить грамоте и счету, поделиться знаниями о мире и открыть их глаза свету Исвархи…

Как-то он рассказал о своем дерзком замысле приемному отцу. Тот лишь покачал головой и сказал, что это плохая затея. Но идти искать их стойбище не запретил. Лишь попросил беречь себя и поскорее возвращаться.

Стоянку мохначей Аоранг нашел без труда. Должно быть, и впрямь кровь подсказала ему направление. Отмахнувшись от предложенного коня, он шел пешком куда глаза глядят, не спрашивая дороги, и вышел точно к стойбищу своего рода.

Соплеменники, казалось, даже не особо удивились, увидев его. Но и не обрадовались — лишь покивали косматыми головами, ткнули, где ему надлежит разводить свой огонь, и будто позабыли о нем. Аоранг хотел говорить с матерями рода, но сморщенные хозяйки очагов глядели на него и никак не могли взять в толк, зачем им, а уж тем более детям учить буквы. Под конец беседы они настолько увлеклись разговором между собой, что и вовсе позабыли об Аоранге. Тот обиделся, встал и ушел. Но кажется, и этого они не заметили.

«Почему? Почему? — думал он тогда с горечью, не находя ответа. — Отчего сородичи не понимают таких очевидных разумному человеку вещей?» Он шел, погруженный в задумчивость, чувствуя себя таким одиноким, никому не нужным чужаком, как никогда прежде в храме Исвархи. Вдруг он услышал над головой окрик:

— С дороги!

Он поднял взгляд и увидел маленькую рыжую Айху на белом мамонте.

Аоранг отпрянул, и мамонт гордо прошествовал мимо.

— Пошли со мной к водопою, там весело! — крикнула она. — Держись за хвост!

Любому арию ее слова показались бы чем-то вроде урчания, но Аоранг хорошо понимал их. И главное, сейчас он понял другое. Конечно же, ведь это очевидно! Как он сразу не догадался!

Те мохначи, у которых отчего-то нет своего мамонта, живут в роду из милости. Их не гонят, но и не привечают. Они будто тени, утратившие плоть. Больные, старики… Вот почему такие необыкновенные способности Аоранга, как дар чуять воду под землей или никогда не терять направление, которые восхищали его сотоварищей по храму, тут вызывают полное безразличие. Просто для них человек без побратима — ущербный, считай — пустое место!

«Мне тоже нужен мамонт, — немедля решил Аоранг. — И я его добуду».

Не откладывая исполнение принятого решения, он собрался и отправился к большому озеру, к которому приходили не только мохначи со своими косматыми побратимами, но и дикие мамонты.

Три раза солнце менялось с луной на небосклоне, пока наконец из высокой травы в утреннем тумане не появились они — огромный вожак, трое молодых зверей, пять мамонтих и их серые пушистые детеныши.

Аоранг присмотрел себе вожака. Тот и впрямь был несказанно хорош — громадная гора темно-рыжей шерсти на неохватных ногах, подобных стволам дерева, с длинными бивнями — не изогнутыми, как у мамонта Айхи, а почти прямыми. «Так даже еще красивее, — подумал юноша. — Ни у кого не будет такого грозного побратима!»

Он поднялся из травы, вышел им навстречу и встал перед вожаком, разведя в стороны открытые руки.

— Здравствуй! Я Аоранг, — заговорил он. — Я не причиню тебе зла…

И вдруг он почувствовал в голове резкий, словно удар, отклик:

«Убирайся прочь. Я иду к воде».

Аоранг остановился, насупившись. В другое время он, скорее всего, послушался и отступил бы. Но тут на него нахлынули все обиды разом.

Нет, ему нужен этот мамонт! Только тогда дом его предков станет ему по-настоящему родным!

— Мы слышим и понимаем друг друга, а значит, мы можем быть друзьями, — заговорил он снова. — Успокойся и послушай меня…

Его слова остались без ответа. Громко протрубив, мамонт стремительно напал на него. Аоранг почувствовал, как его обхватывает хобот, как он взлетает над землей…

«Вот и конец… Но почему? — мелькнуло в голове Аоранга. — Сейчас он бросит меня оземь и затопчет!»

Однако бросать с размаху оземь мамонт не стал. Крутанул головой, развернул хобот, и Аоранг птицей полетел над травой и кустами.

Ветки смягчили падение. Он кубарем скатился в траву, вскочил и тут же увидел рядом второго мамонта, чуть поменьше вожака. Тот с разбегу ударил его хоботом, так что сбил с ног. Аоранг быстро откатился в сторону, чтобы не попасть под ноги огромного зверя. Но стоило ему приподняться на колени, сзади прилетел еще один пинок.

Вожак стоял по колено в воде и пил. А его молодые собратья развлекались, не давая Аорангу спастись бегством или сказать слово. Под конец мохнач уже не понимал ни где он, ни что происходит… Мир вращался перед ним, будто небо и земля были привязаны к тележному колесу и то крутилось и крутилось… Каждый раз, услышав рядом тяжелую поступь мамонта, он невольно вздрагивал — вот сейчас наступит! Хрустнет хребет, и жизнь закончится. Как же глупо! Но вдруг где-то поблизости послышался новый рев вожака. И, точно позабыв о своей игре, молодь дружно отправилась вдаль, в свои холодные степи.

Уже потом его нашла Айха. Ее совсем юный белый мамонт окатил его водой из хобота, а Айха, приговаривая что-то утешающее, стала отпаивать бедняжку Аоранга целебным отваром. Затем, услышав его рассказ о мамонтах с необычными бивнями, хмыкнула:

— Какой же ты глупый! Рыжие степняки нам не родичи, они сами по себе — всякий это знает.

— Я же не хотел ничего плохого, — бормотал юный воспитанник Тулума. — Знаешь, при храме Солнца есть зверинец, и там не было ни единого зверя, с которым я не смог бы подружиться…

— Ты думал, все звери тебе друзья? — захихикала девочка. — Какой ты смешной, Аоранг! Вы в Аратте все такие? У всех зверей свои пастбища, свои охотничьи тропы, разве не знаешь? Ходи по своим тропинкам, перейдешь чужую — добра не жди. Степняки не хотели тебя убивать, они просто наказали тебя за то, что ты заступил им дорогу. А вот если бы ты встретил саблезубца…

Где-то лязгнуло железо, над головой мелькнул свет.

— Эй, ты, урод! Благородный Киран велел передать тебе этот узелок с едой. Славь его доброту!

Рядом с ним упал на пол небольшой сверток, и решетка снова с лязгом затворилась. Аоранг пошевелился, повернулся на бок и со стоном приподнялся на локте. Хвала Исвархе, мучители ему, кажется, ничего не сломали. Он с подозрением поглядел на узелок. Прежде весьма малознакомый ему Киран был для мохнача лишь мужем сестры Аюны — а значит, родичем, которому он мог доверять. Но последний их разговор не способствовал укреплению доверия…

Перед мысленным взором юноши встало лицо Кирана, раскрашенное, будто маска с нарисованной поверх нее улыбкой. За время той краткой беседы государев родич не сказал вроде бы ни слова лжи — но каким-то удивительным образом из правдивых слов и притворной заботы сплелась отвратительная, угрожающая его любимому наставнику клевета.

Настороженно, точно опасаясь спрятанной в узелке змеи, Аоранг развязал сверток, внутри которого обнаружилась лубяная корзинка с теплыми боками. Конечно же, змеи там не было, он бы почувствовал ее присутствие. Но было что-то смертоносное и неприветливое. Юный мохнач чуял это, как псы ощущают старый, почти выветрившийся запах.

В корзинке одна на другой лежали свежие лепешки с козьим сыром — целая увесистая стопка. Аоранг взял одну и начал обнюхивать. Определенно яда нет. Он куснул теплый подрумяненный бок — и чуть не сломал себе зуб. В лепешке был запечен твердый металлический предмет. Аоранг переломил подарок Кирана и замер от удивления. Кроме сыра, лепешка имела весьма своеобразную начинку — короткий бронзовый кинжал.

«Он хочет, чтобы я убежал? — с недоумением подумал мохнач. — Почему? Уж точно не потому, что числит меня своим другом или хочет помочь Тулуму. Тогда бы он не стал ловить меня на слове, желая возвести на святейшего напраслину. Он положил сюда кинжал, должно быть, чтобы я убил охранников. Он задумал нечто хитрое, нечто очень гадкое…»

Аоранг проглотил кусок лепешки.

«Да! — сообразил он. — Побег подтвердит мою вину, а значит, и любую его клевету».

Юноша с оханьем сел, затем встал и медленно прошелся от стены до стены. В самом деле, кости были целы, он мог двигаться.

«Киран хочет, чтобы я сбежал, — но ведь и я хочу выйти отсюда. Нельзя допустить, чтобы Ширам обидел Аюну! Если он в ярости и ему нужно кого-то покарать — пусть убьет меня. Мужчина в таком деле стоит против мужчины…»

Не выпуская лепешки, Аоранг начал ходить туда-сюда по темнице, временами яростно вгрызаясь в уменьшающийся кусок и мотая головой, чтобы отогнать ненужные мысли.

«Как бы то ни было, нужно бежать, — в конце концов решил он. — Надо непременно предупредить наставника! И спасти Аюну!»

Чувства боролись в его груди, тянули в разные стороны, будто собаки, вцепившиеся в кость. Аоранг поглядел в продушину под сводом. Над толстыми дубовыми решетинами виднелся клочок черного неба. Оконце явно над землей. Конечно, оно слишком мало, чтобы он мог протиснуться… А что, если по-другому?

Он поглядел на подаренный ему кинжал, отложил его в сторону, снял с себя оборванную рубаху и скрутил из нее жгут. Затем, кое-как дотянувшись, продел жгут между деревянными решетинами, завязал и потянул на себя. Дерево затрещало и начало медленно поддаваться. Еще рывок и еще, и обмазанные глиной дубовые бруски вылетели из своих гнезд.

Окрыленный удачей, Аоранг ухватился за край продушины, подтянулся и попробовал выбраться — но лаз оказался слишком узок. Юноше захотелось взреветь, треснуть в стену кулаком, но он привычно мотнул головой, давя ярость, взял кинжал и начал медленно втыкать его в щель между двумя большими камнями. Наконец один из них чуть пошевелился. Аоранг вцепился в край тяжеленного камня и принялся раскачивать его, как раскачивают больной зуб. Сначала тот держался крепко, потом начал потихоньку поддаваться, и в конце концов мохнач едва удержался на месте, поймав выпавшую из стены глыбу. «Теперь протиснусь!» — радостно улыбнулся он и полез наружу.

Ему повезло — во дворе никого не было. Где-то вдали слышались крики и звон оружия. Озираясь, стараясь казаться меньше, Аоранг бросился к воротам. Возле них, опираясь лбом на копье, сидел пожилой стражник и уютно похрапывал во сне. Юноша тихо проскользнул мимо и, выбравшись на волю, бегом устремился к храму.

На улице, неподалеку от главных ворот храма, стоял отряд городской стражи. Аоранг, пользуясь тем, что отлично видел в темноте, насчитал больше тридцати человек. Можно было предположить, что они охраняют святилище, но, судя по рогаткам, выставленным поперек дороги, приказ звучал коротко и четко: никого не впускать, никого не выпускать.

«Как это странно, — подумал Аоранг, чувствуя, как растет его тревога. — Неужели государь Аратты отдал приказ осадить собственного брата? Быть такого не может!»

Он еще некоторое время следил из темноты за сидевшими у костра городскими стражами. Они подходили, отходили, обмениваясь пустыми фразами… «Здесь так просто не пройти, — раздумывал воспитанник Тулума. — Если они ни с того ни с сего задержали меня и без всякой причины бросили в темницу, то уж после того, как я сбежал оттуда…»

Словом, надо искать другой путь.

«А что, если попробовать через зверинец? Наверняка там тоже выставили охрану, но едва ли столько человек, сколько здесь. Да и…»

Аоранг ухмыльнулся, глядя на сидящих у костров стражников. Можно с ними поиграть. Он тихо двинулся в обход храма, стараясь держаться в тени.

Главный храм Исвархи целиком занимал одну из возвышенностей столицы — место разве что самую малость поменьше, чем городок где-нибудь в глубинке. Аоранг шел быстро и размашисто, постоянно оборачиваясь, чтобы не пропустить ночной дозор. Однако улицы Верхнего города были настораживающе пусты. Конечно, ночь есть ночь, и арьям в такую пору не пристало бодрствовать. Но нет-нет да встретишь спешащих по делам слуг, бьяров-метельщиков, убирающих улицы, да и тех же стражников, будь они неладны. Сейчас же улицы будто вымерли. Лишь вдали со стороны городских ворот слышались невнятные крики и в воздухе пахло гарью. «Надо будет узнать у святейшего Тулума, что вообще происходит, — подумал мохнач. — Уж не осаждают ли люди государя крепость накхов, чтобы отнять у безумца Ширама Аюну?»

Ему до боли захотелось сейчас броситься туда, к твердыне детей Змея, чтобы самому вырвать из их лап любимую. Он остановился. Может, так и сделать? И снова внутри его будто схлестнулись в драке два зверя. «Первым делом я должен предупредить учителя об опасности, — подумал он, запрещая себе сомневаться. — Против него готовится заговор, и кто ему расскажет, если не я?! А если меня увидят у крепости накхов, то сразу же схватят. Ни Аюну не спасу, ни святейшего, и сам без головы останусь…»

Он глянул на темное небо. Скоро будет светать. Надо поспешить.

Он успел как раз вовремя, притаившись в кустах неподалеку от задних ворот, ведущих к зверинцу. Рядом с ними на широком каменном мостике, скучая, топтались трое стражников. Пожалуй, мохначу бы не составило труда скрутить их и завязать узлом, но дело требовало скрытности, и сейчас представлялся очень удобный случай. Ворота зверинца отворились, и на повозке, запряженной парой быков, выехал пожилой возница, до глаз замотанный тканью, пропитанной кислым вином. Стражники, у которых подобной защиты не было, с проклятиями шарахнулись в стороны. Полная навоза телега ароматом слабо напоминала цветущий сад.

— Куда ты прешь со своим дерьмом? — заорал старший из стражников. — Приказа не слышал? Храм покидать запрещено!

— С позволения сказать, — почтительно откликнулся раб, — это не мое дерьмо, а звериное…

Аоранг замер в кустах. Как бы привлечь внимание возницы? Он вздохнул и прикрыл глаза, мысленно обращаясь к быкам. Вскоре, отвечая на его зов, они замедлили шаг и медленно повернули тяжелые головы в его сторону. Возница поглядел туда же — и, остановив телегу, принялся обстоятельно рассказывать стражникам:

— Вот это, к примеру, бычье, а вон там ослиное. Тут, извольте заметить, козье, — указывал он, разворачивая быков так, чтобы те оказались между стражниками и Аорангом.

Тот стремглав кинулся в его сторону и спрятался за деревянным бортом телеги.

— Ты что же, издеваешься?!

— Как можно? Я думал, вы для себя интересуетесь. У нас многие для полей и огородов навоз берут. Полагают, что ежели из храмового зверинца, то с особой благодатью. А как по мне… — возчик скосил глаза на Аоранга и продолжил тише, будто открывая страшную тайну, — дерьмо, оно и есть дерьмо.

— Да какая разница? — рявкнул командир заставы. — Вся Аратта скорбит по государю!

— Ой не говорите! Мне и самому его так жаль, что и не пересказать. Да только быки когда в грусти, они лишь пуще…

— Ладно, кати уже отсюда, чего встал!

— Ну как скажете.

Возчик хлестнул быков.

— А то, может, себе наберете?

Аоранг тем временем уже проскочил внутрь двора и успел спрятаться за ближайшей клеткой. Привратники, затворив ворота, бросились к нему со всех ног.

— Аоранг?! Тут все говорят, что тебя обвинили в измене и кинули в подземелье! Как ты спасся?

Мохнач поглядел на светлеющее небо:

— Потом расскажу. А сейчас время созывать куниц.

Служители зверинца побежали за клетками. И в самом деле, наступало время заканчивать ночную охоту этих юрких зверьков. Куниц в храме Исвархи было великое множество. Каждую ночь служители запускали их в храм, и взращенные на крысином мясе хищники пускались истреблять серых хвостатых вредителей, которые грызли и портили все, до чего добирались. Но к рассвету, когда начиналась первая служба, куницы должны были снова находиться в клетках, дабы не крутиться под ногами жрецов и не отвлекать их от обрядов и гимнов.

Конечно, с этим делом служители справились бы и сами. Но только воспитанник Тулума мог войти в храм, поманить первую попавшуюся на глаза куничку, и все они радостной гурьбой устремлялись к нему. Разевая зубастые пасти, они наперебой хвастались Аорангу удачной охотой, и для каждой у него находилось доброе слово и угощение. Если Аоранга не было, служителям приходилось выискивать стремительных зверьков по всему храму, приманивая их лакомствами. А те все норовили улизнуть, забиться в какую-нибудь щель, чтобы потом, нагло распушив хвост, разгуливать по алтарю Исвархи прямо во время богослужения. Это место им почему-то нравилось больше всего.

Аоранг считался хранителем храмового зверинца, хотя никто никогда не назначал его таковым. Даже без оглашения воли святейшего Тулума всякий и сам понимал, чье слово здесь будет решающим и окончательным. Аоранг долго мог о чем-то беседовать с медведем, и как казалось прочим служителям — не просто разговаривать, а спорить, вызывая у матерого зверя то веселье, то негодование. Даже угрюмые злобные туры, завидев Аоранга, поднимали рогатые головы и приветственно фыркали, когда он подходил к ним и заботливо спрашивал о здоровье.

Аоранг прошел мимо длинного ряда с клетками для жертвенных животных и птиц. Все они были обречены, но воспитанник верховного жреца знал, что как только их дух расстанется с плотью на жертвеннике, то сразу соединится с духом Исвархи в небесном сиянии, наполняя радостью все живое, — в отличие от прочих зверей, которым предстояло снова и снова рождаться заново.

В дальней трети зверинца обитали особые звери, которым порой открывалась воля Исвархи. Бо́льшую часть времени они проводили без клеток. Лишь когда храмовые слуги привозили еду, звери возвращались к кормушкам, чтобы отобедать, а заодно и пообщаться со своими вожатыми-жрецами. Первым и лучшим из них был сам Аоранг. Звери — псы, от совсем мелких гадательных собачек до огромных, почти с теленка, уханов, каких в старые времена лесовики использовали для охоты на медведя, а сейчас для боя; черные во́роны, подозрительно глядящие на всякого, кто смел подойти близко; священные белые кони — все они, завидев мохнача, спешили к нему без всякого зова.

Чаще всего обитатели этой части зверинца тосковали по родине, жаловались Аорангу на тесноту и обилие чужих запахов. Мохнач как мог подбадривал их, выслушивал долгие сетования, давал советы и следил, чтобы никто из доставленных сюда животных не страдал.

Дальше тянулись загоны всевозможных диковинных зверей, редко встречавшихся в самой Аратте и привезенных из-за ее пределов. Обычным смертным их старались не показывать, чтобы не смущать их величием непостижимого замысла Исвархи, невесть зачем сотворившего подобные существа. Особенно привлекал молодых жрецов странный длинноногий зверь со змеиной шеей, увенчанной рогатой головой. Судя по тому, как гордо выступало это животное, оно наверняка считало себя неописуемо красивым. Как утверждали знающие люди, ударом копыта это существо могло сломать спину степному льву, однако миролюбивее и ласковее его было поискать — не найдешь.

И наконец, в отдельной клетке жил любимец Аоранга — котенок саблезубца, прозванный им Рыкун. И впрямь, грозно рычать он начал едва ли не сызмальства. А теперь он был уже больше самого крупного ухана — медвежьего пса. Проходя мимо его клетки, Аоранг не удержался — остановился и почесал за ухом приникнувшего к прутьям детеныша. Тот терся о его руку, блаженно урча и тычась носом в ладонь.

— Потом, потом угощу, — пообещал мохнач. — Не до тебя сейчас.

Саблезубец огорченно вздохнул и, укоризненно глядя на Аоранга, улегся ожидать его возвращения.

Глава 8. «Я сам его накажу»

В предутренние часы храм был почти пуст. Те, кому надлежало стоять на посту, не смыкали глаз. Те, кто подливал масла в лампады, неспешно ходили от светильни к светильне с длинноносой медной лейкой, привычно заклиная Исварху благословить свет, в который обратится масло. Метельщики убирали залы и дворы храма. Молодые жрецы готовили к обряду встречи солнца жертвенных птиц. Остальные спали крепким сном.

Тулуму в ту ночь не спалось. Он лежал, отбросив медвежью шкуру. Под боком у него свернулась куничка, время от времени тычущаяся головой в его ладонь, требуя немедленно ее погладить. Прикрыв глаза, верховный жрец старался представить, что будет дальше. Какова воля Исвархи? Неужели и впрямь Господь Солнце решил погубить свой мир и Аратта доживает последние дни?

Ему представлялось море, пожирающее земную твердь, как засохший сухарь. Годы трудов лишь незначительно замедлили бедственное опустошение. Что будет теперь, неужели все пойдет прахом? Все его расчеты, начатое на севере строительство отводящего гибельные воды канала в рукотворные озера — все насмарку?

Конечно, Киран не станет всем этим заниматься. Он и прежде отговаривал государя, убеждая его, что золото, которое уходит на попытки спасения скудной и холодной Бьярмы, можно было употребить с куда большей пользой. Что эти средства стоит вложить в усиление армии и направить ее на завоевание южных земель… Тулуму показалось, что он воочию сейчас видит мужа своей племянницы, рассуждающего о государственных делах, как о видах на охоту.

Что и говорить — Киран был выскочкой. Конечно, он был знатен. Род его именовали повелителями юга. Выросший на лесистых плоскогорьях, где даже древний язык арьев звучал иначе, дальний родич государя никогда, должно быть, и не помышлял о столь высоком уделе. В незапамятные времена, еще до Битвы Позора, одна из меньших ветвей царского рода свила себе гнездо на обрывистой скале над морем. За много поколений, сменивших друг друга на троне Аратты, властители больше не роднились с потомками той ветви. Но в тех местах о высоком родстве не забывали…

Киран прибыл ко двору на службу и очень быстро очаровал всех — и Ардвана, и его старшую дочь, и придворных красавиц. Вскоре Киран был направлен с войском в земли вендов и вел там с ними настолько упорные и победоносные бои, что у Тулума невольно закралось подозрение, откуда в болотистом лесном краю взялись такие несметные полчища врагов? Но Ардван лишь отмахнулся от его подозрений. Джаяли уже души не чаяла в красавце-южанине, а сам государь обожал дочерей превыше всего на свете.

Покорив полудиких обитателей болот, Киран получил звание наместника в их землях, а дальше начались весьма любопытные вещи. Писавшие Тулуму жрецы-наблюдатели, не сговариваясь, сообщали — после Кирана и без того не слишком многолюдный край почти вымер. Всех вендов, которых Кирану удавалось поймать, он отправлял в южные степные пределы Аратты, утверждая, что там они куда нужнее, чем в родных болотах, — и после этого тех переселенцев больше никто не видел. Тулум подозревал, что все они угодили в рабство к накхам и их соседям, и это для них была куда лучшая судьба, чем белеющие в степи кости…

Все это, однако, не мешало Кирану год за годом собирать в болотном краю богатую дань и отправлять ее в столицу, радуя дарами государя. Кому другому такое могло показаться чудом. Но у Тулума имелись точные сведения, что все эти богатства Киран добывает в набегах на соседние, еще не покоренные вендские земли, унося все, что мог урвать, а заодно продавая в неволю пленников, в том числе, как поговаривали, — и собственных новых подданных. И об этом Тулум рассказывал брату, но тот вновь отмахивался и ставил прочим в пример расторопного наместника.

И вот теперь этот ловкий южанин взошел на ступени священного трона. А там, глядишь, коварством усядется на него и украсит свое чело солнечным золотым венцом. Но там ему уже некого будет обманывать. Небеса одинаково чужды и коварству, и жалости. Горе, горе Аратте под рукой такого государя!

Дверь тихо приоткрылась, и нежившаяся под боком верховного жреца куничка вскочила. Потянула крошечным носом и, радостно заверещав, со всех лап бросилась к двери. Тулум удивленно поглядел на хвостатую изменщицу — вот только что она ластилась, и вдруг этакая прыть! Прежде такое бывало лишь в одном случае — когда храмовых куниц созывал Аоранг. Но сейчас…

Тулум прислушался — из-за приоткрытой двери доносилось радостное куничье верещание.

— Аоранг? — не веря себе, крикнул он.

— Ты не спишь, учитель? Я боялся потревожить тебя.

— Нет-нет, уже не сплю, — слукавил Тулум, за всю ночь не сомкнувший глаз. — Откуда ты здесь?

Аоранг вошел. Верховный жрец с недоумением взглянул на него — в кровоподтеках, голого по пояс, — и его лицо потемнело. Он поднялся с постели, накинул хламиду и подошел вплотную к своему воспитаннику.

— Что с тобой? Ты весь в ссадинах, спина распухла… Тебя били?

— Да, в темнице, — кивнул Аоранг.

— Давай-ка садись сюда. Да отгони всех этих куниц, они не дают к тебе подойти…

Тулум протер влажной тряпицей ссадины мохнача и принялся смазывать их пахучей мазью.

— Рассказывай!

— Меня бросили в темницу. Я сбежал, — простодушно разъяснил мохнач.

— Как тебе это удалось? Тебя видели?

— Полагаю, нет. Но мне кажется, это не важно…

Аоранг торопливо рассказал наставнику о разговоре с Кираном в подземелье и поделился своими подозрениями. Тулум, слушая его, только кивал. Попытка связать его с накхами через Хасту — это было вполне ожидаемо. Отправляя Хасту на переговоры к Шираму, верховный жрец прекрасно понимал, чем рискует. Как же не воспользоваться таким удобным обстоятельством? Вот Киран и воспользовался. Пожалуй, на его месте жрец рассуждал бы точно так же.

Одного только Тулум пока не понимал. Зачем Киран подстроил Аорангу побег? Какую выгоду это давало хитрому вельможе?

— Учитель, я прошу отпустить меня.

— Отпустить? — Задумавшийся верховный жрец удивленно посмотрел на воспитанника. — О чем ты говоришь?

Он наконец заметил, что Аоранг словно и не рад встрече — сидит понурив голову. Лишь куницы вились у его ног, норовя вскарабкаться на колени и запрыгнуть на плечи.

— Ширам похитил царевну Аюну и удерживает ее в своей крепости. Одна мысль об этом сводит меня с ума. Теперь, когда я предупредил тебя, я должен быть там…

— А теперь молчи! — оборвал его верховный жрец. — Молчи и слушай. Ширам и впрямь сделал то, что ему приписывают. Виной тому ваша пагубная страсть с моей племянницей и глупость моего покойного брата. Я бы никогда не сказал такого о государе, а уж тем более мертвом…

— Мертвом?! — Глаза Аоранга округлились.

— Я приказал тебе молчать. Да, его убили и обвинили в этом накхов. Хотя я уверен, что они к этому непричастны.

— Но ничего подобного не было в моей голове…

— В твоей голове, как и в голове Аюны, вообще ничего не было. Любовь — род заболеваний, лишающий разума.

— Позволь, я пойду к накхам! — взмолился Аоранг. — Пусть Ширам убьет меня, если ему нужна кровь, но отпустит Аюну!

Верховный жрец скривил губы:

— Не сомневаюсь, саарсан с удовольствием убьет тебя. Но ты не дослушал. Ширама больше нет в столице. Он и все накхи выбрались из западни и сейчас направляются к себе в Накхаран. И что примечательно, Аюны рядом с Ширамом мои люди не видели.

— Неужели он убил ее?!

Лицо Аоранга побледнело, огромные кулаки сжались.

— Это вряд ли. Мертвая царевна — камень на его шее. У накхов не принято убивать женщин, если только они не относятся к числу воинов.

— Тогда где же она?

— Я не знаю, — вздохнул верховный жрец. — Возможно, она все же у Ширама. Может быть, он велел спрятать ее в надежном месте. Или нет. На самом деле никто не знает, где царевна Аюна…

— Нет, — перебил его вдруг мохнач. — Киран знает!

— Почему ты так думаешь? — удивился его наставник.

— Уверен! Там, в темнице, когда он говорил мне, что царевна у Ширама, — он лгал. Его скорбь была ненастоящей. Тогда я был не в себе. Но сейчас вспоминаю и ясно это вижу. Киран лгал о царевне и не беспокоился о ней…

— Может, ты и прав. Если бы он считал, что она у накхов — не стал бы так запросто жечь их крепость. Значит, она или уже мертва, или у него, — заключил Тулум.

«Да и Аюр, скорее всего, тоже, — мысленно добавил он про себя. — Именно Кирану было выгоднее всего исчезновение наследника. Гм… Боюсь, в таком случае дела Аюра плохи…»

— Я его спрошу, — решительно заявил Аоранг.

— Кого?

— Пойду и спрошу Кирана. Прямо сейчас! И если это он… — В этот миг Аоранг напрочь забыл, что он почти жрец, и свирепо рявкнул: — Я сам его накажу!

— Тогда ты пойдешь и умрешь! — не скрывая раздражения, бросил верховный жрец. — Послушай меня. Тебе надо скрыться из столицы.

— Но…

— Я много думал над этим. В нынешнем положении я не смогу поддерживать и защищать тебя. А больше никто и не захочет. Остаться тебе сейчас одному — подобно смерти. Выход один — тебе нужно вернуться к своему народу…

— Что?

— Покинуть Аратту и вернуться в Ползучие горы.

Слова наставника неприятно поразили Аоранга. Ничего подобного он не ожидал. И уж конечно, не желал!

— Нет! Прошу тебя, учитель! Мой дом…

— Замолчи! — прикрикнул Тулум. — Ты что, не понимаешь, кто ты?

— Да, я мохнач, — прошипел Аоранг. — Но…

— Ты — беглый преступник. А судя по тому, что ты мне рассказал, на твоем свидетельстве теперь строится обвинение храма Исвархи в сговоре с накхами. В нужное время Киран вытащит из рукава и его, уж поверь…

— Тем более! Как я могу уйти, когда тебе грозит опасность? Я должен защищать тебя, а не ты меня!

Тулум усмехнулся, но улыбка вышла невеселой.

— Сейчас можешь мне только навредить — благодари Кирана! Ты поможешь мне тем, что исчезнешь из столицы. Не навсегда, — ласково добавил он, — только пока все это не закончится.

Верховный жрец положил руку ему на плечо и легко подтолкнул в сторону двери.

— Ступай. Не спеши, отдохни, поешь, переоденься… Потом подойти к Дзагаю, он выведет тебя из города одним из наших тайных ходов…

Аоранг уныло кивнул. Слова учителя чрезвычайно расстроили его.

«Я должен тебя слушаться, и я послушаюсь, но это неправильно!» — говорил весь его вид.

— Ступай, мальчик, ступай. Я бы мог спрятать тебя в храме, но кто-нибудь непременно донесет, и тогда Киран вдобавок будет повсюду кричать, что я устроил твой побег. Иди к своим родичам, поживи пока у них. Им ведь тоже может понадобиться помощь.

Раздумывая над услышанным, Аоранг вернулся в зверинец. Куницы облепили его со всех сторон и радостно голосили, наполняя сводчатые помещения громким верещанием. Но лицо молодого воспитанника жрецов было мрачно.

Прислуга зверинца встречала Аоранга у дверей и рассаживала негодующих куниц по клеткам. Тот кратко простился с ними на наречии мохначей — оно как нельзя лучше подходило для разговоров со зверями, — и пушистые зверьки наперебой заверещали в ответ. Но, уже не обращая на них внимания, он пошел в другой конец зверинца, к клетке, где ждал его возвращения Рыкун. Тот бросился грудью на толстые деревянные прутья и заурчал, желая немедленно забраться на колени к Аорангу. Тот откинул щеколду, вошел внутрь. Юный саблезубец кинулся к нему, обнял передними лапами за шею и принялся облизывать ему лицо и руки. Служители зверинца, хоть и видели это зрелище не раз, не могли не содрогнуться.

— Видишь, какая беда! — вздохнул Аоранг. — Только пришел, и уже уходить нужно…

Гнев в нем боролся с печалью.

«Мои родичи — это ты! — мысленно продолжал он спорить с учителем. — Храм Исвархи — единственный дом, какой я знаю. Мои звери… Моя Аюна…»

Нет, отчетливо понял вдруг Аоранг. Он не может, не имеет права все бросить и уйти. Он должен найти царевну, узнать, что с ней!

— Я пойду к Кирану, — твердо повторил он, гладя Рыкуна. — Теперь мой черед задавать ему вопросы!

* * *

Изысканный сад городского дворца Кирана, увитый темно-багровым плющом, окруженный висячей галереей, таинственно подсвеченный расставленными среди поздних цветов большими каменными светильниками, был необычайно красив. Казалось, в нем сосредоточилось все очарование осени. Но ни владельцу сада, ни тому, кто подстерегал его, не было до красоты никакого дела.

Киран медленно шел по садовой дорожке, понурившись и не глядя по сторонам. Он выглядел усталым, и даже под обычными белилами и сурьмой было видно, как осунулось его лицо. Похоже, он действительно выбился из сил.

«То, что нужно», — с хищной радостью подумал Аоранг и, подобно дикому зверю, припал к земле, готовый к прыжку.

Едва усталый вельможа поравнялся с ним, Аоранг выскочил на выложенную фигурными плитками дорожку, схватил Кирана за горло и швырнул на землю.

— Поговорим? — процедил он, борясь с искушением сжать пальцы чуть сильнее, чтобы хрустнул позвоночник.

Но вдруг правая рука Кирана взметнулась и будто клещами ухватила запястье, сжимавшее его горло. Рывок, поворот — и Киран с размаха саданул юношу сапогом в лицо. Будто шаровая молния взорвалась в голове Аоранга, и, не успев понять, что случилось, он рухнул на спину, теряя сознание.

Пришел в себя он от глухого низкого рычания. Оно слышалось с растущего неподалеку раскидистого дерева. Аоранг открыл глаза и увидел на одной из толстых ветвей приготовившегося к прыжку Рыкуна. Мохнач скосил взгляд в другую сторону — над ним, стоя на колене с кинжалом в руке, застыл Киран. Вельможа не шевелился и, кажется, даже старался не дышать.

— Твой? — не меняясь в лице, спросил Киран.

— Да.

— Я так и подумал. Отзови его. Тогда поговорим.

— Сперва отойди, — хрипло ответил Аоранг.

Киран очень медленно вложил в ножны кинжал, занесенный над головой юного мохнача, и еще медленнее встал и отступил на пару шагов. Рычание смолкло, но саблезубец никуда не ушел. Было хорошо заметно, как его глаза посверкивают среди листвы.

И откуда он тут взялся? Аоранг мог предположить только одно — Рыкун каким-то образом понял, что его хозяин уходит и не собирается больше возвращаться, сломал клетку и побежал вслед за ним. Он уже давно порывался это сделать и вот наконец преуспел. «Надо будет отвести его обратно в зверинец, пока его не заметили и не убили городские стражники», — подумал мохнач, глядя на детеныша одновременно и с благодарностью, и с досадой.

— Я мог бы убить тебя еще до того, как он появился, — заметил Киран, не сводя глаз с хищника. — Ты зачем сюда пришел?

— Мы не договорили там, в подземелье!

— И много ты видел людей, способных разговаривать с передавленным горлом?

Накрашенные губы царедворца изогнулись в насмешливой ухмылке.

— Ладно, я слушаю тебя.

Аоранг поднялся с дорожки, не сводя глаз с хозяина дворца. Право, он и предположить не мог, что их встреча пойдет именно так! Но странно было и другое — над головой разодетого неженки Кирана скалился саблезубец, а тот как будто и не глядел на него. «Я не знал его прежде, — признался себе воспитанник жрецов. — И похоже, никто здесь его не знал…»

— Ну, о чем ты хотел спросить? — заговорил Киран. — Виновен ли Тулум в сговоре с накхами и смерти государя? Вероятно, нет. Но в ней виновен ты!

— Я?! — возмутился Аоранг, забыв от такой несправедливости даже про Аюну.

— И ко всем бедам, постигшим Аратту, ты тоже причастен напрямую.

— Я ни в чем не виновен! К тому же я был в темнице и просто не мог бы…

— Хватит нести ерунду. Да, конечно, ты не убивал царственного Ардвана. Но, желая того или нет — впрочем, я думаю, желая, — добился любви его дочери. Влюбленность помутила ей разум, и она расторгла помолвку с саарсаном, сулящую Аратте большие выгоды. Ты знаешь об этом?

— Нет… Я не знал, что она сама это сделала, — сказал Аоранг, не сумев скрыть невольную радость в голосе.

— Тебя это радует?! — тут же вскинулся Киран. — Ты — мохнач, ты думаешь лишь о себе. А она царевна — ей следовало думать о державе! Но она отвергла и оскорбила Ширама — а дальше полилась кровь. Это ты виновен в том, что Аюна угодила в лапы обезумевшего накха! А теперь он покинул столицу вместе со всем отрядом. Ты ведь знаешь, на что способны накхи, не так ли? Что теперь они могут устроить в землях Аратты?

— Могу представить, — неохотно подтвердил Аоранг.

В глубине души он не мог не понимать, что Киран во многом прав. Что же такое? Все пошло не так, как он ожидал! Спеша сюда, юноша пылал от ярости и желания выпытать у подлого Кирана всю правду. Но вельможа вовсе не запирался и не юлил. Он сам обвинял Аоранга!

— Ты — чужак, тебе нет дела до всех тех, кто сложит голову, защищая свой дом, — продолжал стыдить его Киран. — Раз уж ты захотел обладать той, на кого не смели бросать взор знатнейшие арьи, какое тебе дело до нашей разрушенной страны? Ты поднял на меня руку — ты что же, полагал, что я испугаюсь? О нет! Мне доводилось сражаться и видеть смерть куда ближе, чем тебе. Нас всех впереди ждет война. Мой долг — остановить Ширама и спасти Аратту от рек крови, которые он прольет… А ты, мохнач, рассказывай своей кошке, как дорога тебе Аюна! — Киран повернулся к своему противнику спиной и презрительно бросил: — Ступай отсюда.

Пораженный до глубины души, Аоранг глядел в спину государева зятя. Таким он никогда его не видал.

Главное же, он ясно понимал — Киран не сказал ему сейчас ни слова лжи. Более того, все его чаяния были справедливы и благородны. А его, Аоранга, помыслы — мелкие и себялюбивые…

— Погоди! — выкрикнул он. — Да, я виноват и не отрекаюсь от своей вины. Но что мне делать?

— Искупить вину, что же еще? — хладнокровно ответил Киран.

— Как ее искупить? Как спасти ту, которая мне дороже жизни?

— Ты спрашиваешь как? — Киран резко повернулся к нему. — Мне удалось перекинуться несколькими словами с царевной, прежде чем ее увезли в Накхаран. Она сказала, что даст согласие стать женой Ширама, если он не поведет свое войско на Аратту. Но никто не знает, как обстоит дело сейчас. Ширам жив, это известно. И Аюна жива. Могу сказать одно, — он наклонился к юноше, — если он будет мертв…

— Можешь не продолжать! — воскликнул Аоранг. — Я с ним расправлюсь!

— Ты сделал хороший выбор, — склонил голову вельможа. — Я помогу тебе в этом. Мои люди дадут тебе еду и оружие и выведут из города незамеченным.

Аоранг несколько растерянно побрел к выходу из сада. Вот только что он собирался свернуть шею Кирану, а теперь тот предлагает ему еду и оружие… Какое оружие? Он попытался себе представить, как вступает в схватку с Ширамом, как побеждает его… Бессмыслица. Святейший Тулум не позаботился обучить его владению оружием.

Он почувствовал, как большая лохматая голова трется о его бедро. Саблезубец, чувствуя тревогу своего единственного друга, пытался успокоить его и напомнить о себе. Аоранг на миг отвлекся от мрачных раздумий.

«Ты все еще здесь?» — мысленно обратился он к детенышу.

Саблезубец вместо ответа водрузил могучие передние лапы к нему на плечи и щедро лизнул шероховатым, как терка, языком его лицо.

— Я уйду далеко, и, может, навсегда, — тихо заговорил Аоранг. — А ты возвращайся в зверинец. Там будет хорошо. Там много еды…

Саблезубец вновь лизнул его прямо в нос.

— Нет, я говорю — возвращайся! Со мной ты не пойдешь. Сначала ты всех распугаешь, а потом за нами начнут охотиться. Ты понимаешь, что такое «охотиться»?

Об этом Рыкун не имел никакого представления. Но опустился на четыре лапы и уставился на друга, удивленно склонив голову. Аоранг сделал несколько шагов. Сзади раздалось гневное мяуканье.

— Да пойми же!

Мохнач повернулся, но зверя на месте уже не было. Лишь в кустах возле каменной изгороди мелькнула желтая пятнистая спина.

Глава 9. Разговор с огнем

Аоранг шагал по южному тракту. Широкая, ухоженная, прямая как стрела дорога тянулась среди полей и перелесков. Путь предстоял далекий, но молодого мохнача это не смущало. Он шел неутомимо и быстро и мог так идти очень долго — сколько сам желал. Время от времени он начинал разговаривать вслух сам с собой или тихо напевать. На душе у Аоранга было легко — впервые с того дня, как он возвратился в столицу и был схвачен городской стражей. У него появилась цель. Сам себе он не хотел признаваться, что был благодарен Кирану. Разумеется, не за то, что тот подстрекал его убить Ширама, а за то, что направил юношу туда, куда ему самому больше всего на свете хотелось, — вслед за Аюной.

Когда начало вечереть, Аоранг увидел семью косарей, отдыхавшую после дневных трудов на краю наполовину убранного поля. Он подошел к ним, поздоровался и спросил, не проходил ли сегодня мимо них царский поезд — всадники, свита на мулах, груженые повозки и крытые конные носилки, в каких путешествуют статуи богов и знатные персоны.

— Да, еще днем проехали, — подтвердили те.

Но смотрели на молодого путника недоверчиво и разделить трапезу, как велел обычай, не позвали. Аоранг не обиделся, он к такому давно привык. В любом из пределов Аратты он выглядел чужаком. Мохнача в нем опознавали не так уж часто — да оно и к лучшему. Жителей Змеиного Языка в Аратте видели редко, боялись и придумывали о них всякие небылицы. Мохнач же в человеческой одежде, да при этом без мамонта, — явление и вовсе непонятное, а потому вдвойне подозрительное.

Поэтому Аоранг поблагодарил косарей и отправился дальше. Он шел, пока совсем не стемнело, а царского поезда все не было видно. Но Аоранг не унывал. Если он и не догонит Аюну сегодня — то завтра-то уж наверняка! До Накхарана еще очень далеко, много дней пути, можно не спешить.

Поля понемногу сменялись пологими, заросшими редким лесом холмами. Пару лет назад Аоранг уже проезжал этим трактом. Он с удовольствием вспоминал, какими яркими станут через несколько дней звезды, как рощицы сменятся степями, как ночами начнет дуть теплый, пахнущий терпкой полынью ветер, а не прохватывать холодом подступающей с севера зимы. Но еще задолго до того он увидит Аюну!

Когда густо-синее небо усыпали звезды, он сошел с дороги и устроился в уютом, защищенном от ветра распадке между двумя холмами. Развел огонь, угостил священное пламя кусочком снеди, которую ему перед выходом собрали слуги Кирана, затем поел сам и с удовольствием растянулся на своем меховом дорожном плаще, расстеленном на земле.

Наконец можно было отдохнуть. Аоранг закрыл глаза, думая о том, что где-то совсем близко отдыхает его любимая. Завтра они встретятся.

Но что делать дальше?

«Похоже, кончилось мое житье при храме, — раздумывал Аоранг. — Кто я теперь? Учитель сказал — беглый преступник… Вернуться в племя, к мохначам? А как же Аюна?»

Ясно одно — жрецом ему теперь не бывать. Аорангу представилось, как он день за днем призывает на рассвете храмовых куниц, ухаживает за священными быками… Он покачал головой. Все то, что раньше составляло его жизнь, поблекло и потеряло смысл. Как будто он умер и родился заново — неизвестно кто и какого рода, один-одинешенек в чужом мире.

«Жрец приносит жертвы богу, и сама его жизнь посвящена Исвархе, — размышлял воспитанник Тулума. — Прежде я ни о чем ином и не мечтал. Но теперь я хочу искать Аюну и бороться за нее!»

Вызвать на бой Ширама, отнять у него невесту… Так бы поступил арий, воин. Мохнач вообразил себя в золоченых бронзовых латах, гордо стоящим на колеснице с луком в руках, вновь потряс головой и смущенно усмехнулся.

Нет, все не то!

«Не тому меня учили. Тулум надеялся, что когда-нибудь я тоже стану светочем тайных наук и докажу всем, что мохначи ничем не отличаются от прочих жителей Аратты. Что среди народов нет худших и лучших, есть лишь добрые и злые люди. Не разочарую ли я его? Кто даст ответ?»

Аоранг приоткрыл глаза и устремил взгляд в огонь. Потом резко сел и расположился перед костром, подогнув ноги и сложив руки перед грудью. Он низко склонил голову, приветствуя божество, — ибо Исварха вечно присутствовал в каждом пламени и всякий огонь был воплощением его силы.

— Святой огонь, прошу, помоги мне, — обратился к нему Аоранг. — Я на распутье и не знаю, куда идти. Мир изменился, и все, чему я учился прежде, оказалось напрасным. Что мне делать?

Пламя потрескивало, поедая сухие ветки. Воспитанник жрецов прислушивался долго, но божество молчало.

— Святой огонь, — вновь заговорил он, — прости меня за упрямство, но мне очень нужен ответ… Впереди мне, похоже, предстоит сражаться. Но разве в Ясна-Веде не сказано: оружие верного — добрые дела? «Благие мысли, благие слова, благие деяния» — мне это твердили с первого дня, как я появился в храме, раньше, чем я выучил данное мне учителем имя…

Он долго сидел неподвижно, глядя в пламя немигающим взглядом, пока оно не расширилось и не заполнило собой всю Вселенную. И тогда огонь ответил ему священными словами Ясна-Веды:

Каждый верный ежедневно вновь выбирает путь блага и следует ему до конца своих дней.

— Выбирать благо? Но я и так стараюсь это делать! — воскликнул Аоранг. — Вот теперь мне нужно спасти любимую, и ради этого, возможно, придется убивать людей. Но я не хочу превращаться в зверя! Вся моя жизнь была посвящена тому, чтобы перестать им быть…

И огонь вновь ответил ему:

Просто выбирать благо недостаточно. Выбор надо отстаивать. Если откажешься сражаться — тебя принудят те, кто не отказался…

Аоранг моргнул, и огонь, охвативший Вселенную, тут же рассыпался на мириады звезд.

— Благодарю тебя, божественное пламя, — ответил он и вновь поклонился, складывая ладони перед лбом. — Я буду думать…

Что-то со страшной силой ударило его в спину и подмяло под себя.

— Святое Солнце, опять ты?!

Аоранг злился; кроме того, ему было стыдно. Не заметить саблезубца, который вплотную подкрался к нему со спины и наверняка долго сидел в засаде, выбирая миг для броска! Только то, что с ним в это время говорил сам Исварха, извиняло его слепоту. А теперь Рыкун терся о него крутым лбом, хрипло мяукая от радости.

— Зачем ты за мной увязался? Раз убежал из зверинца, так и беги на свободу! Вон там — лес! Кыш отсюда!

Рыкун лениво отошел шагов на пять, развалился неподалеку и громко заурчал, поглядывая желтыми глазами на Аоранга.

— Ты что, так и собираешься со мной идти? Ну конечно, как же иначе! Куда ты теперь денешься, если с младенчества рос в зверинце? Как будешь добывать себе еду? Ну ты сам подумай, как мы пойдем по южному тракту? На меня и так-то смотрят косо, а тут еще зверюга с вот такенными зубами! Тебя убьют, дружок…

Аоранг махнул рукой, сел рядом с огромным детенышем и запустил пальцы в его густую шерсть на загривке.

— Зачем я только возился с тобой? — принялся рассуждать он. — Почему не дал тебе помереть от голода, как это непременно случилось бы, останься ты на Ползучих горах? Теперь я уже не могу бросить тебя, теперь наши судьбы связаны, хотя я этого вовсе не хотел… Терпеть не могу саблезубцев! Вы — исконные враги людей и мамонтов. Таких, как ты, мохначи убивают копьями, снимают шкуру и приносят ее женщине, чтобы показать свою силу и доблесть. Если она готова ответить на любовь, она сядет на эту шкуру и посадит рядом с собой того, кто ее добыл… Ну прости, — спохватился он. — Тебе, наверно, неприятно это слушать… Хочешь, я расскажу тебе сказку про саблезубцев? Я когда-то слышал ее от Айхи — вот уж кто любит разные истории…

Аоранг невольно улыбнулся, вспоминая младшую родственницу — одну из немногих в его племени, кто был к нему по-настоящему добр.

— Ну, слушай! — обратился он к Рыкуну. — Пошел раз охотник на холодные равнины добыть оленя. Шел-шел — нет добычи. Начался буран, охотник заблудился, весь день ходил, настала ночь, а метель все не кончается. Охотник устал до смерти, лег в сугроб, начал было замерзать… Уж думал, что все, пропал. Вдруг видит — где-то вдалеке свет мигает и как будто поют.

Он обрадовался, выполз кое-как из сугроба и побрел на голоса. Вышел к незнакомому стойбищу. Котты там высоченные, цельными шкурами мамонтов крыты, а из самой большой слышно пение и стук бубна.

Вошел туда и обомлел. Глядь, вокруг очага сидят саблезубцы — целая стая! Старший из них бьет в бубен и поет, а остальные подхватывают. Ну, сел охотник тихонько у порога, слушает. Песня окончилась, и тут старший саблезубец как заревет:

— Внесите его!

Звери повскакали, охотник уж думал — конец ему пришел! Но они выскочили за дверь и вскоре внесли мертвеца. Охотник смотрит — человек. Копье к рукам примерзло, — видно, пошел охотиться и погиб в буране.

А саблезубцы завернули его в пятнистую шкуру, положили у огня и давай снова петь и плясать, дружно лапами топать — аж земля трясется. Тут мертвец встал, покачиваясь, и начал ходить вокруг костра. Обошел круг, другой — все увереннее ходил, уж не качался, и вдруг зарычал и начал плясать вместе с прочими. Охотник глядит — а мертвец больше не человек, он тоже саблезубец!

Тогда главный зверь посмотрел наконец на охотника, притаившегося у дверей, и говорит ему:

— Теперь ты знаешь, что делается с теми, кто погиб на охоте или в набеге. Мы превращаем их в саблезубцев.

* * *

Крытые конные носилки неспешно двигались в полуденную землю. Дорога вилась между холмами, заросшими лесом. Потом они поедут степями. А затем, как обещал царевне Аюне провожатый, вдали покажутся горы — настоящие горы, в сравнении с которыми все эти холмы — лишь мозоли на теле земли. Вот как раз там, у подножия этих гор, начинались владения ее треклятого «нареченного».

Идти до них было еще очень неблизко. Царевна тосковала. Дорога казалась ей унылой, совсем как ее будущность. Аюна, чуть приоткрыв тканый полог, рассматривала однообразные холмы, вздымавшиеся то слева, то справа. «Когда я буду бежать отсюда, надо запомнить путь…»

Она резко одернула себя. Нет, разумеется, бежать она не будет!

«Я сама вызвалась принести эту жертву. Отступать и уж тем более бежать мне не годится. Я дочь Ардвана. Кровь взывает сохранять величие даже в беде…»

Она вздохнула, прикрыла глаза, убегая мыслями в прошлое. Перед ней вставала ее последняя встреча с Аорангом, когда он уезжал в горы мохначей искать Аюра. Тогда они и предположить не могли, что расстаются навсегда!

Сердце Аюны разрывалось от любви и боли. Если бы они только знали, что все так пойдет! Если бы Аоранг сказал тогда — бросай все, бежим… Но что-то внутри будто ожгло ее пощечиной. «Не сметь! — твердило это нечто. — Ты уже как-то уступила порыву чувства, и вот теперь смерть расправила крылья над державой отца. И сам повелитель Аратты был убит — по твоей вине!»

— Ты лучшее, что было в моей жизни, но я не могу, я должна забыть тебя, — шептала Аюна, не в силах больше удерживать слезы. — Я царевна! Если бы я только родилась в простой семье, у нас все было бы иначе… Уверена, я не проживу долго в Накхаране. Я умру от тоски, и моя тень вернется к тебе…

Аюна мотнула головой, стараясь отогнать привязчивое воспоминание. Позади слышались негромкие голоса слуг, бредущих рядом с возами. Дюжина воинов охраняла растянувшуюся вереницу людей, упряжных и вьючных быков и мулов. Киран не расщедрился даже на то, чтобы приставить к дочери покойного государя жезлоносцев — заявил, что те понадобятся ему в столице.

— А ты все грустишь, моя госпожа?

Янди на тонконогом муле подъехала к носилкам. Аюна посмотрела на девушку с невольной завистью. Хорошо Янди — пусть у нее ничего нет, зато она может выбрать себе такого мужа, какого пожелает!

Новую служанку приставил к ней Киран, заявив, что юная вендка не только смышлена, но и обучена сражаться и в случае необходимости сумеет защитить ее. Смелая и веселая девушка понравилась Аюне; они часто болтали о том о сем, и незаметно для себя царевна начала относиться к ней как подруге.

— Не думаю, что высокородный Ширам будет доволен, увидев заплаканными твои прекрасные глаза!

Аюна фыркнула и резким движением утерла слезы:

— Он может получить мое тело, но…

— Ну да, конечно. Но искру твоей души он не получит, верно?

Янди криво ухмыльнулась, отчего ее тонкое лицо приобрело очень недоброе выражение.

— Если ты и впрямь желаешь победить своего победителя, не давай ему знать, что поражение тяготит тебя.

— Это как?

— Очень просто, моя госпожа. Ты говоришь о душе? У накхов тебя не поймут. У них мечи имеют души и змеи имеют души, а вот у людей дело обстоит иначе. Так что Ширам не будет посягать на твою душу. Полагаю, что и тело твое ему не очень-то нужно…

— Как ты смеешь? — нахмурилась Аюна. — Я дочь государя!

— Мертвого государя.

— Какая разница? Или от этого потускнела моя божественная сущность? Или честь, оказанная Шираму, стала меньше?

Янди усмехнулась еще неприятнее. Она помедлила с ответом, явно подбирая слова, но ответить царевне она не успела. Из-за кустов, тянущихся по склону ближнего холма, вылетело три дюжины легких оперенных стрел. Затем позади растянувшейся вереницы послышался оглушительный дикий вой и перекрывающий его боевой клич.

— Венды! — крикнула Янди, натягивая поводья и выхватывая один из дротиков, закрепленных у луки седла.

И тут же со всех сторон, будто муравьи из нор, полезли бородачи с топорами и копьями в руках. Один из них, рослый, широкоплечий силач, сразу бросился к конным носилкам, легко оттолкнул загораживающую их девушку и протянул руку к Аюне.

Янди не сопротивлялась. Она будто сама порхнула в сторону, быстро ухватила врага за волосы, собранные в пучок, резко подняла их и как ни в чем не бывало вогнала в затылок воина длинную граненую бронзовую заколку.

— Спасайся, царевна! — воскликнула она, разворачивая мула навстречу неприятелям.

Аюна замерла, пытаясь нащупать лежавшие где-то тут лук и колчан со стрелами. Вот миг назад она видела их, а сейчас они будто пропали! Она шарила ладонями по стенам. Вдруг носилки резко накренились. Сзади послышалось беспомощное ржание. «Коня убили», — обреченно поняла Аюна, падая на бок. Краем глаза она видела, как пара вендов, стянув Янди с седла, тащат пленницу в кусты.

«Ну вот и конец», — подумала она.

В этот миг над ее головой прозвучало резкое, как удар доской:

— Эту к вождю!

Глава 10. Золотое дитя

Всю дорогу, с самого начала пути, Аюр размышлял, не совершил ли он большую ошибку. Не напрасно ли он поверил словам Невида, не зря ли согласился ехать с ним на север?

«Мое место в столице. Мой долг — спасать страну, а не бросать ее на растерзание заговорщикам!» — эта мысль точила его, не давая покоя. Но воспоминание об убийцах-вурсах и почему-то особенно — о взгляде Кирана у погребального костра остужало царевича. Что он может против врагов? Один, почти без поддержки?

«Спасение Аратты — не здесь, — твердил ему Невид. — Если хочешь найти верный путь, следуй за мной. Здесь, в столице, тебя ждет только смерть».

Разве он был не прав?

«Прав, — мысленно соглашался с ним Аюр, трясясь в крытом возке по бесконечно длинной северной дороге. — И я не хочу умирать напрасно… Но я еще вернусь — во главе войска, с верным Ширамом по правую руку!»

Вслух он, конечно, ничего подобного Невиду не говорил. У Северного храма явно были свои замыслы на его счет. Об этом ему еще расскажут, когда они прибудут в главный храм Белазоры, — так говорил Невид. Дескать, только там Аюр сможет обрести нечто такое, что поможет ему спасти Аратту.

«Что ж, послушаем, что они предложат и что захотят взамен», — думал Аюр, стараясь мыслить как государь. Северный храм был влиятельной силой, особенно в Бьярме и сопредельных землях. В столице его, однако, называли оплотом богохульников, и, судя по возмутительным речам старца, — ой не зря. Но сейчас царевичу было не из кого выбирать союзников. Порой ему казалось, что он умер тогда вместе с отцом и вознесся к Исвархе в священном пламени погребального костра. А тот, кто едет сейчас в возке вместе с этим многознающим, но, кажется, немного безумным жрецом, — какой-то совсем другой Аюр…

«Пусть северные жрецы мне помогают, хоть они и искажают веру Исвархи, — решил он в конце концов. — А уж потом, когда я доберусь до накхов и у меня будет войско…»

Ну и, кроме того, путешествие было весьма занимательно. Великая Охота, несмотря на все неудачи и несчастья, пробудила в царевиче любознательность, о которой он прежде и не подозревал. За каждым холмом или рощей ждали новые открытия. Даже несмотря на то, что поначалу, когда небольшой отряд то и дело проходил через городки и селения, Невид и Аюр прятались в возке. Царевич целыми днями смотрел по сторонам из-за полуопущенных занавесей, и скучать ему было некогда.

Уже на третий день путешествия отряд вышел на берег великой реки Ратхи, что рождалась на восточных горах и, вбирая в себя притоки, текла к морю на далеком юге. Дальше они не мешкая двинулись вдоль ее гористого берега по хорошей дороге с плотной, набитой множеством повозок колеей к северу — в лесной край, называемый Бьярмой.

Аюр в этих местах никогда не бывал. Да и вообще до своей Великой Охоты он весьма мало что повидал, кроме окрестностей столицы и летнего дворца. Государь все время держал его при себе, как недавно осознал Аюр, из страха за него — ведь оба старших царевича погибли не своей смертью. А теперь умер и сам отец. «Лучше бы отец не прятал меня от бед, а готовил к ним, — раздумывал Аюр с досадой. — Я бы тогда не чувствовал себя чужаком в собственной стране!»

Здешние земли были очень похожи на земли ингри, но тут все было как-то просторнее и мощнее. Невообразимо широкая водяная гладь Ратхи, где рыбачьи челны казались березовыми листочками, изумила царевича. А уж Змеево море, говорили ему воины храмовой стражи, — так у него и вовсе дальнего берега не видать, и никому не известно, есть ли он вообще. Аюру не очень-то верилось, но он молчал. Великая Аратта, живым богом которой он теперь стал, весьма сильно отличалась от окрестностей Лазурного дворца и садов Верхнего города, и с этим приходилось мириться.

Северная дорога была так же хороша, как и та, по которой Аюр ехал на Охоту Силы, — прямая как стрела, ухоженная, с постоялыми дворами на пути. То и дело встречались отряды стражи, оберегающие путников от лихих людей. Правда, как сказал Невид, эта дорога была и единственной в Белазору. Еще одна подобная шла в Ратхан, третья — в Майхор, ну а между ними раскинулся дикий лесной край, где странствовать можно было разве что по рекам и звериным тропам.

— Мы зовем нашу землю Бьярмой, а ее жителей — бьярами, по одному из наибольших племен, — рассказывал по пути Невид. — Но на самом деле в лесах живет великое множество народностей из одного корня, говорящих на одном языке. Виндры, что зовут себя поморянами; горные вурсы; восточнее, ближе к горам, — арсури, южнее — маурема…

И перечислял, пока у Аюра голова не начинала идти кругом от незнакомых имен.

— Ну хорошо, значит, мы едем к морю, в земли виндров. Самый большой город там — Белазора, так?

— Да, наша столица. Даже теперь, когда море наполовину затопило ее, она остается главным городом Бьярмы. Змеево море медленно убивает север, но оно же и кормит его. Зимы у нас очень суровы, но волею богов море не замерзает даже в самые сильные холода…

— Удивительно, — заметил Аюр.

— Так и есть. — Старик задумчиво покачал головой. — Как будто что-то греет его изнутри! Многие считают, что именно там, в пучине вод, находится логово Первородного Змея. Море очень богато рыбой, а также полно чудовищ, которых порой и представить невозможно…

— Я слышал об огромных морских змеях! А кто там водится еще?

— Сам наверняка увидишь, если сходишь на рыбный рынок в Белазоре. Там и сейчас есть на что посмотреть, а уж раньше! Рыбаки-поморяне ловили неописуемых страшилищ и даже имели наглость предлагать на продажу для еды! Отчаянный люд были эти поморяне!

— Почему «были»?

— Сейчас их земли по большей части под водой.

Невид вздохнул и призадумался.

— А что на востоке, за рекой?

— Там леса, а за ними — снежные горы. Предела им никто не знает. И жить там невозможно. Они — ледяная стена вокруг мира…

Наконец северный тракт свернул от реки, уклонившейся к востоку, и вокруг как будто сразу стало темнее. Дорогу с обеих сторон стиснули непролазные еловые леса. Время от времени, когда дорога взбегала на какую-нибудь горку, леса расступались и путешественники видели деревянную крепостицу, огороженную частоколом, — вроде той, что Ширам приказал возвести на высоком берегу Вержи, — и городок с торжищем вокруг нее.

Дома бьяров заметно отличались от приземистых полуземлянок ингри. Кто побогаче, ставил себе высокие срубные избы, крытые еловой дранкой. Невид сказал, что этот обычай новый и бьяры повсеместно перенимают его у лесных вендов. Но еще встречались остроконечные, врытые в землю дымники, что местные жители называли саонами. Некоторые из них были почти неотличимы от поросших жухлой травой холмиков, затерявшихся среди желтеющих деревьев. Порой попадались и хлипкие берестяные шатры-котты.

— Это самое древнее жилище на свете, — сообщил Невид. — «Первой чашей были ладони, а первым домом — котта». Так говорят бьяры.

Сами бьяры тоже весьма занимали царевича. Были среди них и пепельноволосые, с раскосыми светло-голубыми глазами, очень похожие на бледнокожих ингри, и темноволосые, и нечто среднее. Все они носили разукрашенную одежду из выделанной кожи и странной ткани, которую изготавливали из крапивы. Все как один ходили с луками за спиной. «Это, верно, потому, что они охотники», — думал Аюр, не привыкший к виду вооруженных простолюдинов.

А уж их женщины! Приближающуюся богатую бьярскую женщину было слышно издалека по бряканью и звону. И вот появлялось лесное диво, подобное диковинной птице или воину в пестрой броне. Бесчисленные бронзовые подвески болтаются на кожаном поясе. Кошели, расшитые ярким бисером, гребни, обереги — уточки, кони, лоси… Из-под тяжелой, подобной воинскому шлему нарядной шапочки свисают накладные косы из переплетенных красных, синих и бурых лент, почти закрывая лицо. Но местные красавицы носили все это великолепие, будто и вовсе не замечая его тяжести и неудобства. А порой даже лихо ездили во всем этом верхом на лосях.

Пока Аюр разглядывал местных жителей, Невид и ему раздобыл добротный кожух и сапоги на меху, чтобы тот не мерз. Кончалась пора листопада, и все чаще по ночам на землю ложился иней.

— Осталось нацепить глупую шапку с бронзовыми ушами, и можно не прятаться в возок, — ворчал царевич. — Все равно меня от бьяра уже никто не отличит…

Крепостицы и остроконечные дымники оставались позади, дорога снова ныряла в леса. Потом появилось кое-что еще. Чем дальше, тем чаще у дороги встречались раскидистые деревья, увитые разноцветными лентами и лоскутками. А то и стоячие камни, на которых были высечены некие божества, определенно не имеющие ничего общего с Исвархой. Проезжая мимо очередного, заваленного приношениями идола, Аюр не выдержал.

— Вот это кто? — обличительно простер он руку в сторону изваяния. — Что это за чудовище? Обожравшийся паук?

— Это владычица Тарэн в своем старшем, темном обличье, — безразлично ответил Невид.

— Ах, Тарэн?!

Аюр вспыхнул от возмущения. С жуткой богиней бьяров царевич уже познакомился, и знакомство было не из приятных. А проклявшего его оборотня из заповедного леса он и подавно запомнил надолго.

— Что эта уродина тут делает?

— Охраняет дорогу, — невозмутимо объяснил жрец. — Видишь, сколько у нее глаз и ног? Это означает, что она всеведуща, а также способна мгновенно попадать в любые пределы земли и неба…

— И это говоришь ты, жрец Исвархи?! Ушам не верю! Может, вы тут еще и жертвы ей приносите?

Невид усмехнулся:

— Ты не прав, Аюр. Тут почитают Исварху, но по-другому. Его тут славят под именем Сол. Но бьяры считают, что, кроме него, миром правят и другие могущественные силы…

— Но это кощунство, — уже привычно вздохнул Аюр. — Почему Северный храм не просвещает дикарей?

— У Северного храма есть дела поважнее, — отмахнулся Невид.

Однажды вечером они встали на ночевку в березовой рощице на пологом холме неподалеку от дороги. Жрецы разожгли костер и столпились вокруг него, чтобы согреться, — несмотря на холод, они оставались в своих мешковатых одеяниях, крашенных луковой шелухой. Пока варилась похлебка, Аюр накинул кожух и потихоньку ушел в рощу. После дня в пути ему просто хотелось размять ноги и пройтись в одиночестве. Он шагал в сумерках среди белеющих во мраке стволов, а вокруг с тихим шорохом осыпались листья. Откуда-то сверху порывами задувал ледяной ветер, как будто им веяло прямо с холодных и колючих звезд.

Поднявшись на вершину холма, Аюр разглядел внизу, в стороне от дороги, острые крыши бьярских саон. Над ними поднимались дымки. Подле каждого дымника торчали лаавы-кладовые на высоких столбах для защиты припасов от зверья — царевич такие уже видел у ингри. Где-то была откинута шкура, служившая дверью, и внутри уютно подмигивал огонь очага. В воздухе заманчиво пахло грибной похлебкой. «Хотелось бы знать, они так же гостеприимны, как ингри? — подумал Аюр, начиная спускаться с холма. — Я бы, пожалуй, поел…»

Неожиданно он угодил в высокую крапиву — целое поле, как будто нарочно тут высаженное. Обжегшись, Аюр выругался, выскочил из зарослей, поскользнулся на влажной от росы траве, съехал вниз по склону и свалился прямо на ближайший дымник. Берестяная, крытая дерном крыша с треском проломилась, и Аюр мигом оказался внутри.

В сумраке заверещали дети, кинувшись к матери. Повалил дым из очага, куда упал опрокинутый Аюром котелок с похлебкой. Мать первым делом быстро подхватила котелок, пока еда вся не выплеснулась, поставила на плоский камень у очага и лишь потом взглянула на нежданного гостя.

— Прости, — смущенно проговорил царевич. — Я сломал вам крышу. Я не хотел, просто упал…

— Гость в дом — бог в дом! — отозвалась женщина, глядя на него во все глаза без всякого признака страха.

Аюр отряхнулся, сел и огляделся с любопытством. Никогда прежде он не бывал в таких темных, тесных и душных домишках. Больше всего это жалкое жилище напоминало скверный, прокопченный походный шатер, поставленный поверх неглубокой ямы. Земляной пол был закидан еловыми лапами и устелен вытертыми шкурами, и все равно от него пробирало холодом. Видно, потому хозяйка жилища была в такой плотной юбке, что та напоминала войлочный ковер. Сперва из-за этого странного одеяния женщина показалась Аюру толстой, но потом он разглядел, что она худенькая, чтоб не сказать тощая, молодая, с усталыми глазами и приветливой улыбкой на бледном лице.

— Садись к очагу, господин, погрейся, пока я починю крышу, — предложила она и встала, бренча оберегами.

Она ловко вытащила сломанную слегу, поставила новую, заложила крышу кусками бересты и мхом. Все было сделано так быстро, что Аюр даже не успел отогреть у очага озябшие за время прогулки руки.

В избе пахло вареными грибами. Аюр сглотнул слюну. Ему вспомнилось, как во время путешествия в землях ингри его повар часто добавлял собранные слугами грибы в разные блюда. Там он привык их есть, хоть сперва и брезговал.

Дети, видя, что мать спокойно чинит крышу, выглянули из-под вороха облезлых шкур и с любопытством уставились на Аюра. Он насчитал троих, один другого младше.

— Ты прилетел с неба? — пропищал самый смелый.

— Вроде того, — ухмыльнулся царевич.

— А где твой шестиногий лось?

— Что?

Тем временем вернулась женщина и с улыбкой опустилась на колени перед очагом.

— Раздели с нами пищу, господин!

Она вытащила из расшитой поясной сумки деревянную ложку и протянула Аюру. Ложка сплошь была покрыта затейливой резьбой.

— Ее вырезал мой муж, — гордо сообщила женщина.

— А где он? На охоте?

— Его забрали строить Великий Ров, как и всех мужчин в селении. Еще в начале лета. И ничего о нем с тех пор не слышно.

— Гм… — промычал Аюр, первым запуская ложку в котелок. — Как — всех мужчин? А кто добывает вам пищу?

— Сами, — пожала плечами женщина. — Собираем грибы, ягоды, ловим рыбу. Сейчас сытая пора, лес прокормит, а вот зимой будет худо. Если не отпустят мужчин домой, не все доживут до весны.

— Это неправильно, — чуть подумав, сказал Аюр. — Почему забрали всех? О чем думает наместник вашего удела? Он собирается устроить тут голод?

— Должны были кидать жребий. Ну ты сам понимаешь, господин, как делаются такие дела. Вытянули его все бедняки, за которых заступиться некому. И везде так.

— А пожаловаться?

— Кому? — всплеснула руками бьярка. — Тут в одном селении уже пожаловались — так пришел отряд накхов, забрали всех мужчин, даже подростков, и угнали на строительство, и правых, и виноватых. А кто сопротивлялся — развесили на березах… — Она оглянулась на детей и шепотом добавила: — По частям… Нет уж, светлый господин, мы лучше сами как-нибудь.

— Да что «сами»?

— Наши боги защитят нас!

Аюр пожал плечами и принялся молча есть дальше. Выскребая ложкой дно котелка, он вдруг сообразил, что ел только он и дети, а женщина не ела. Значит, она отдала ему свою долю? Поняв это, он смутился.

«Ну ничего, — подумал он. — Теперь ваши беды кончились. Вам повезло встретить сына государя, а он непременно вознаградит вас за гостеприимство…»

Облизав ложку, он отдал ее бьярке и скинул кожух. Теперь царевич наслаждался теплом и сытостью, сонно рассматривая небольшого деревянного идола, что стоял у поддерживающего крышу столба. Перед ним лежали костяные зверьки-обереги и плошка с медом. Идол был трехликий, страхолюдный донельзя.

— Эту богиню я знаю…

— Как не знать! — засмеялась женщина. — Это же благая мать Тарэн!

— Благая? — скривился Аюр. — А как насчет оборотней, которым она покровительствует?

— Что поделать! — пожала плечами бьярка. — Мать людей и зверей добра, но гневлива. А в гневе она себя не помнит, как многие женщины. Когда шаманом овладевает Ярость Тарэн, он впадает в безумие и может убивать и убивать, пока рядом не останется больше живых…

— Но зачем поклоняться всякой злой нечисти? Есть один бог — Господь Солнце…

Бьярка в ужасе замотала головой:

— Что ты, господин! Мы, разумеется, чтим Сола, небесного супруга нашей Матери, — вон видишь? — Она показала на небольшой круг в правой руке Тарэн, в котором смутно угадывалось солнечное колесо. — Но дело в том, что небесным богам нет до нас дела. А благая Мать Тарэн — она всегда смотрит за своими детьми…

— А что это у нее в левой руке — не змея ли? — приглядевшись, спросил Аюр.

— Да, это знак Хула, ее второго мужа.

— Кто такой Хул?

— Ты смеешься, господин? Хул — это враг! Тот, кто живет под землей и под водой, кто насылает потопы и болезни…

— Погоди! Так эта ваша Тарэн замужем и за Исвархой, и за Первородным Змеем?! — Аюр, не удержавшись, расхохотался. — О Святое Солнце!

— Но она ненавидит Хула и стремится его убить, — уточнила бьярка. — Впрочем, Сола она тоже больше не любит. Ведь он прогнал ее и отверг Зарни!

Она произнесла это имя с особым придыханием. Дети снова высунулись из-под шкур и уставились на Аюра, как будто чего-то от него ожидая.

— Кто это — Зарни?

Видимо, отклик ожидался явно не такой — семейство бьяров опешило, услышав его слова.

— Сын Тарэн, сын солнца и мрака, Золотое Дитя — Зарни Зьен, — пылко проговорила женщина. — Наш защитник и заступник перед людьми и богами, Рожденный в полете!

Аюр нахмурился, вспоминая. Кажется, про Зарни он что-то слышал — в детстве, от старой няньки.

— Это же сказки! О волшебном парне, который летает по небу на золотом шестиногом лосе и сражается с чудовищами…

— Это не сказки! — наперебой завопили дети.

— Тихо вы! — прикрикнула на них мать. — Давай, господин, я расскажу тебе о Зарни. Эти истории мы любим и можем рассказывать их ночи напролет…

Дети тут же вылезли из-под шкур. Набравшись смелости, они окружили Аюра и сели рядом с ним, украдкой прикасаясь к его длинным темно-золотистым волосам.

— В незапамятные времена было на небе два бога, два брата-близнеца, Сол и Хул. Раз поспорили они, кто из них будет главным, подрались, и Сол спихнул Хула вниз. Тот обиделся, забрался под землю, а потом решил, что и там ему неплохо.

Так и стали они жить — Сол озарял небо, Хул повелевал подземными водами. А на земле правила богиня Тарэн, благая и свирепая.

Хул, хоть и прижился под землей, держал обиду на брата и во всем старался портить ему жизнь. Как они человека создавали, это история особая, а я расскажу другое. Вот раз Сол и Тарэн решили пожениться, а что устроил Хул? Принял облик брата и пришел ночью к его жене. А когда Тарэн забеременела, взял да все брату и рассказал, веселясь и радуясь своей пакости.

— Ну теперь женись на мне, — сказала Тарэн.

— Не могу, ты ведь жена моего брата! — заявил Хул.

И спрятался к себе под землю. Тогда Тарэн отправилась на небо, но Сол ее туда не пустил.

— Иди, — говорит, — к брату, теперь он твой муж, а не я!

Тарэн разгневалась и сказала:

— Никто из вас мне не нужен, и даже не суйтесь в мой серединный мир!

И полетела на землю. А в воздухе у нее родился сын, сияющий, как солнце, озорной, как Хул, и добрый — сам по себе.

Старые люди говорят — раз увидели, как падает звезда. Пала прямо на крышу бедной котты, и та вспыхнула, будто в нее ударила молния! Люди сперва убежали. Потом набрались смелости, вернулись, глядь — нет пожара! Только крыша пробита, а на полу лежит новорожденное золотоволосое дитя и смеется.

— Вот такой он, Зарни, Рожденный в полете, — закончила молодая бьярка. — Поскольку он родился между небом и землей, он стал богом нашего мира. Он любит людей и защищает их перед всеми богами, в том числе и перед своей матерью Тарэн. Он побеждает чудовищ и змеев, он научил бьяров сажать ячмень, ставить ловушки на зверей, варить пиво… У него нет капищ, ему не поклоняются в кереметях — но он бродит где угодно и может войти в любой дом…

И все семейство восторженно уставилось на царевича.

«Да они думают, что я — это он!» — сообразил ошеломленный Аюр.

— Вы думаете, что я — Зарни Зьен?!

— А разве нет? Ты упал с неба. И разве бывают у людей такие волосы — золотые, как солнечное сияние?

Все посмотрели на него с глубоким и почтительным восхищением.

— Ты ведь сын бога?

— Это правда, я сын бога, — со вздохом подтвердил Аюр. — Но…

Женщина низко поклонилась ему. Дети с воодушевлением повторили ее движение.

— Это очень большая честь — принимать тебя, сын Солнца! — говорила хозяйка, неотрывно глядя на него. — Жизнь стала тяжела, и твоя мать жестока к нам. Ясный Сол от нас совсем отвернулся, ему нет до бьяров никакого дела. А Хул, пользуясь этим, собирается сожрать весь мир. Господа сгоняют людей копать Великий Ров, но разве им по силам противиться ему? Только на тебя вся надежда! Может, ты уговоришь своих отцов смилостивиться над нами? Люди всего севера надеются только на тебя, добрый Зарни…

«Я не Зарни», — хотел заявить Аюр.

Но промолчал. Ему было их жалко, и он не хотел разочаровывать детей.

— Оставайся у нас, Зарни, — попросил старший мальчик, трогая его за руку. — Там снаружи холодно и темно. А завтра взойдет солнце, и твой шестиногий лось прилетит за тобой. Мы очень хотим на него посмотреть!

Шестиногий лось! Аюр едва не расхохотался. Но его уже разморило, и в самом деле никуда не хотелось идти. «Приду утром, — сонно подумал он. — Надо будет им что-то дать…»

Ему постелили на лучшем, самом дальнем от выхода месте, у очага. Аюр укрылся шкурой и мгновенно уснул.

Проснулся Аюр под ясным небом, в совершенно незнакомом месте. Над его головой раскачивались сосны, свистел ветер, а где-то поблизости слышался равномерный накатывающий рокот. Аюр приподнялся на локтях:

— Где я?

— Мы уже полдня как в пути, — раздался рядом голос Невида. — Ты все утро проспал в возке.

— Но я уснул в дымнике…

Аюр сразу вспомнил все — ночь, поле крапивы, голодное семейство, грибную похлебку и сказки о Зарни.

— Что ты с ними сделал?! — подскочил он.

— Да ничего, — хмыкнул старый жрец. — Они проснутся и увидят, что тебя нет. И окончательно убедятся, что ночью их посетил Зарни Зьен.

«И это он знает!» — с досадой подумал Аюр.

— Послушай, ты можешь смеяться, следить за мной, подслушивать, — сердито заговорил он, поднимаясь с расстеленного на земле мехового плаща. — Но я сам буду решать! Ты знаешь про строительство этого Великого Рва?

— Да. Бессмысленная затея твоего дяди Тулума. Я ему об этом не раз писал, но он не желает слушать.

— Они забрали на строительство всех мужчин в этом селении!

— И не только в этом. Не хватает рук, а вода наступает.

Аюр принялся ходить туда-сюда, как всегда, когда его что-то волновало. Старый жрец наблюдал за ним с любопытством.

— Они в столице просто не знают, что тут творится, даже не представляют! — воскликнул царевич, резко останавливаясь. — Надо это немедленно прекратить! Надо переселять отсюда людей на юг, а не морить их голодом и развешивать на березах! Все, дай мне охрану и припасы. Я возвращаюсь.

— Куда?

— В столицу. Пойду к дяде, к Тулуму. Как я сразу об этом не подумал?! Мне надо спасать Аратту!

— Именно для этого я и везу тебя в Белазору. Не забыл?

— Нет, — буркнул Аюр. — Но смотри не обмани меня!

Глава 11. Город костей

В последний день путешествия Невид всех разбудил и поднял в дорогу еще затемно. Они ехали под звездами, по высеребренной сверкающим инеем дороге, в облаках пара, который вырывался изо рта людей и упряжных быков. Вокруг стоял неподвижный, словно скованный заморозками, хвойный лес. Аюр, пользуясь темнотой, шагал вместе с прочими, даже радуясь этому. «Хоть согреюсь, а то в возке околел бы от этакого мороза! — размышлял он. — В столице, когда наступает луна холодов, добрые люди сидят у жаровен и пьют горячее вино! Но эти жрецы — да люди ли они вообще? Даже сандалии на сапоги не поменяли!»

— Не спорю, рановато выступили, но тому есть причина, — раздался бодрый голос Невида, шагавшего рядом в своем мешкообразном потрепанном рубище. Ему, кажется, вообще никогда не бывало холодно. Но Аюр, помня, как старик обжег его одним прикосновением, уже вообще ничему не удивлялся.

— К рассвету мы будем в Белазоре, а это большой город. Чем меньше народу нас увидит, тем лучше.

Но прежде чем войти в столицу Бьярмы и отплыть оттуда на остров, где находился Северный храм, Аюр впервые в жизни увидел море. Еще накануне, после того как он проснулся на пригорке, они вышли на крутой берег, и вдруг откуда-то налетел сильный ветер, пропитанный непривычными запахами гниющих водорослей и рыбы, и снова послышался глухой равномерный грохот. Юноша невольно прикрыл глаза ладонью — перед ним простирался сияющий серо-голубой простор, однообразный и непрерывно движущийся, ближе к берегу покрытый беловатыми барашками.

— Вот и оно, наше Змеево море, — сказал Невид. Царевич с удивлением услышал теплоту и чуть ли не нежность в его голосе. — Его называют так еще и потому, что его длинные извилистые заливы-языки глубоко врезаются в тело Бьярмы. Вот первый из таких языков…

Аюр, щурясь от вспыхивающих на волнах солнечных бликов, смотрел вдаль. Море лениво накатывало на берег, над волнами носились и пронзительно кричали белые чайки.

— Нынче славный день, — сказал Невид. — В небе ни облачка, и ветра почти нет. Если бы тут настоящий ветер поднялся да набежали тучи — ты бы увидел совсем другое море!

Скоро сосновые рощи скрыли море из виду, но его терпкое дыхание еще долго следовало за ними, пока не растворилось в запахах мхов, грибов и еловой смолы.

К тому времени, как ночное небо стало едва заметно светлеть, лес отступил от обочин и остался позади. По сторонам все чаще начали встречаться дома, окруженные небольшими полями. Аюр спросил жреца, что тут сеют, — ему казалось невероятным, чтобы что-то полезное могло вырасти в таком суровом краю. Однако тут растили многое — овес, ячмень, лен. И даже крапиву — на веревки и ткани.

Потом деревянные — островерхие и двухскатные — дома сменились каменными, и Аюр понял, что они вступают в Белазору. Теперь строения вокруг были привычного ему вида — каменные дома в два-три крова, с лестницами, башенками и подвесными галереями.

— Ого! — воскликнул он, вертя головой по сторонам и разглядывая ряды еще спящих городских особняков за высокими стенами. — Да тут у вас в самом деле как в столице. И не скажешь, что мы на краю света!

— Это когда-то построили арьи, — ответил Невид.

Они проехали через большую, явно торговую площадь, где уже ходили люди, мычали быки и ставились шатры, — как и на любом торгу, жизнь тут пробуждалась с рассветом. Невид велел Аюру снова забраться в возок и спустить занавеси, а прочим сердито крикнул не задерживаться. По обе стороны снова потянулись дома, еще площадь, совершенно пустая…

Аюр, во все глаза смотревший по сторонам из возка, вдруг заметил, что они едут вдоль необитаемых домов с заколоченными дверями и окнами, закрытыми ставнями.

— Они что, все брошенные? — удивленно спросил он.

— Здесь — да. Можешь тут поднять занавесь и смотреть…

Аюр так и сделал. И вскоре, к своему ужасу, понял, что едет по мертвому городу.

Все здания тут были брошены и разрушены. Дома без крыш, с поломанными стенами, словно их разнесла рука какого-то безумного великана. На стенах кое-где еще виднелись следы краски, но бо́льшая часть выглядела так, как будто ее всю смыло.

Чем дальше, тем страшнее выглядели разрушения. Уже не дома, а просто утопающие в грязи и гниющих водорослях кучи камней. Из этого месива торчала то уцелевшая колонна, то лестница, ведущая в никуда, делая эти развалины еще более жуткими. Все вокруг было серым — и предутреннее небо, и руины. Серые, мертвые деревья без листвы рядами торчали вдоль дороги из… воды?

— Что тут произошло? — прошептал Аюр, невольно стискивая руками край возка.

— Сюда пришло море, — ответил Невид. — Большая волна в одну ночь затопила полгорода. Тут была гавань Белазоры, торжища, склады… Сейчас это место называется Городом Костей, а сам город сдвинулся к югу. Здесь — лишь развалины, которые порой накрывает вода, а когда она уходит, они утопают в жидкой грязи и зыбучем песке. И не приведи тебя Исварха сойти с дороги — засосет вмиг…

Они ехали по дороге, которая теперь больше напоминала плотину. По обеим ее сторонам тихо плескалась вода. Развалины теперь торчали прямо из моря и попадались все реже — по мере того, как вода становилась глубже…

Наконец возок остановился.

— Вылезай, — велел старый жрец. — Дорога кончилась.

Аюр выбрался наружу и увидел перед собой конец плотины, в который с мерным грохотом били пенистые валы. У хлипких причалов качались на волнах несколько низких лодок, и весельных, и с торчащими мачтами. Из лодок поспешно выбирались, глядя на них, какие-то люди. А вдалеке, в тумане, устремлялось в небо нечто огромное, острое…

— Что это?

— Это и есть Северный храм, — торжественно объявил Невид, указывая туда, где из моря поднималась темно-серая скала с остроконечной вершиной.

Приглядевшись, Аюр увидел, что вся верхняя часть скалы — это рукотворная крепость. Он видел стены, башенки, ведущие на вершину дороги, вырубленные прямо в камне. Где-то в вышине чуть розовели купола, похожие на облака. Они выглядели так, будто именно там рождалась заря нового дня.

— Как красиво, — пробормотал Аюр.

— Самый высокий — это храм Тысячи Звезд. Оттуда мудрецы столетиями наблюдают за ночным небом, стараясь понять, описать и предугадать движение светил.

— Там и живет этот ваш великий Светоч Исвархи?

— Да, там он и живет, — подтвердил Невид, с явным удовольствием вдыхая пахнущий водорослями морской воздух.

Подбежали лодочники и, низко кланяясь, помогли прибывшим перебраться в пляшущие на волнах лодки. Ветер наполнил паруса и понес их в море. Это было совсем не похоже на хождения по реке, которые порой устраивал для развлечения отец Аюра. У царевича перехватывало дух от качки, и в первый миг казалось, что утлая лодка вот-вот перевернется или зачерпнет воды и тут же пойдет на дно. Но перевозчики знали свое дело, и остроносая лодка скользила между накатывающих валов, как бегущая лисица меж кустов.

Удивительная крепость становилась все ближе. Аюр только поражался, до чего же она огромна. Как люди могли построить этакое чудо на скале среди моря?

Когда лодка подошла к причалу, навстречу Невиду кинулась толпа жрецов, подхватила и повлекла его наверх. Видя, как он распоряжается, а все кланяются ему, чуть не падая ниц, Аюр что-то заподозрил. А когда старика принялись усаживать в великолепные носилки, чтобы нести наверх, в храм, до царевича наконец дошло.

— Это ты — Светоч! — воскликнул он, обвиняюще ткнув в него пальцем. — Ты — верховный жрец Северного храма!

— Так и есть, — невозмутимо подтвердил Невид.

— Почему ты сразу не сказал?! Зачем столько времени морочил мне голову?

— Некоторые вещи можно лишь прожить самому. Это все равно что съесть за тебя обед.

— Ах вот как!

Аюр резко остановился.

— Признавайся, зачем ты меня сюда заманил?!

— Ты сам решил сюда ехать — или забыл? Пойдем со мной. Жрецы отведут тебя туда, где ты сможешь омыться и переодеться в чистое. Дорога была долгой, нам нужно отдохнуть. Мы сегодня почти не спали, и лично меня клонит в сон.

Окруженные восторженной толпой жрецов носилки отправились наверх по узкой извилистой дороге. Аюр проводил их злобным взглядом. «Он же не рассчитывает, что я потащусь наверх пешком? А, нет, вот несут еще одни…»

Когда царевич забрался в удобные носилки, его гнев несколько остыл. Покачиваясь на ходу, он зевнул и подумал, что ему в самом деле не помешает отдохнуть. А потом наконец поговорить с Невидом не так, как прежде, а так, как следует. Не как преследуемый убийцами мальчишка и ехидный старый жрец, а как законный властелин Аратты и глава второго — а может, на самом деле и первого по могуществу — храма страны.

* * *

Аюр и Невид стояли на огороженной каменной площадке, глядя на беспредельный простор Змеева моря. Над ними, совсем близко, нависал огромный купол, уже не розовый, как на заре, а золотистый, отражающий солнечные лучи и заливающий пространство потоками света. С такой высоты была очень далеко видна иззубренная заливами линия побережья, леса Бьярмы в голубоватой дымке, бесчисленные крыши Белазоры, рассеченные прямыми линиями улиц. Сверху особенно удобно было разглядывать очертания затопленной части города, с новой гаванью, словно белые ребра кита, торчащие из воды в жутковатом порядке.

— Погляди, — указывая туда, произнес Невид. — Не правда ли, Белазора чем-то похожа на дерево, попавшее под удар жестокой бури? Одной частью она мертва, а другой еще пока зеленеет. Причем живая часть растет себе, не желая знать о мертвой… То же самое сейчас можно сказать обо всей Аратте.

— Но что мы можем сделать? — с досадой отозвался Аюр. — Наводнения, бури и прочее — предотвратить их не в человеческих силах. Я — сын царя. Я рожден, чтобы править, я воспитан для этого. Так дай мне править! Я обещаю, что всегда буду поддерживать Северный храм. Я дам вам любые преимущества…

— Оставь эти речи. Не это мне сейчас от тебя нужно.

— А что? Знаешь, мне уже надоели твои притчи! Ты зачем-то выманил меня из столицы и привез сюда. Ну так говори, что тебе от меня нужно!

Невид посмотрел на него искоса:

— Ты знаешь, чего я хочу. Чтобы ты спас всех нас — от этого.

Старый жрец указал на безмятежное синее море, которое раскинулось до самого окоема.

— От моря? — Аюр расхохотался. — Я, по-твоему, Исварха? Ну то есть я, конечно, земное воплощение Исвархи — вернее, стану им, когда пройду обряд, — но даже тогда я не смогу приказывать морю!

— Как знать? — загадочно ответил Невид. — Пошли со мной. Покажу тебе кое-что.

Они спустились по винтовой лестнице и оказались в круглом зале с потолком-куполом. Зал был совершенно пуст, а свет в нем был устроен так искусно, что мягко рассеивался, не ослепляя.

Пестрый и красочный мозаичный узор на полу, как вскоре понял Аюр, изображал Аратту и окружающие ее земли, степи и леса, реки и города, ледяные горы и омывающие ее границы моря. Аюр поглядел наверх и совершенно не удивился, обнаружив там звездное небо со всеми созвездиями, выполненными из стекла и бронзы. В центре купола сияло золотое солнце с привычным милостивым ликом Исвархи, что невольно порадовало царевича. После разговоров в пути с Невидом он временами думал, что в Северном храме поклоняются Змею, если не кому похуже.

— Погляди… — Невид прошел по мозаичной Аратте, встал примерно посередине — как раз там, где находилась столица, — и широко обвел вокруг себя руками. — Погляди на север и юг, на запад и восток от наших границ. Что ты видишь?

Аюр пожал плечами:

— Ничего.

— Именно. Куда бы ты ни обратил свой взор — ты увидишь только дикость. Аратта в мире такая одна. Племена, будь то ингри на западе или венды на востоке, не говоря уж о мохначах, живут в берестяных хижинах, избах из бревен или кожаных шатрах, и цель их жизни — добыть немного еды и чтобы их самих не сожрали дикие звери… И так — повсюду, кроме Аратты.

— Это правда? — с невольным любопытством прислушиваясь к речам жреца, спросил Аюр. — Я никогда не задумывался об этом. Разве в мире нет ничего подобного Аратте? А как же те древние города на юге, за теплым морем? Мне о них рассказывал дядя Тулум. Кажется, они весьма велики…

— Города! — презрительно фыркнул Невид. — Они, по сути, ничем не отличаются от непомерно огромных селений народа Великой Матери, которые во всем подобны обычным муравейникам. Иные дикари любят жить вместе всей своей огромной семьей — вот и строят себе хижины размером с холм…

— Вот как! Но почему бы им не построить себе правильный город, как у арьев, если уж они хотят жить вместе?

Невид воздел палец к рукотворному небу:

— Они не могут! И не желают. Их сознание еще не проснулось… Я искал проблески. Твой дядя тоже, но он явно не понимал сути своего поиска. А все потому, что он смотрел вширь, а не вглубь.

— Как это — вглубь?

— В глубины времени. Понимаешь, дикие племена этого мира понемногу растут. Очень, очень медленно. Где-то умеют делать изумительные глиняные горшки, где-то поют прекрасные песни. Некоторые ходят по кругу, как тот удивительный народ Великой Матери, который давно остановился в росте и понемногу умирает, не сознавая этого. Но пройдут тысячи лет, прежде чем хоть кто-то из них — во всем обитаемом мире! — станет таким, как мы.

Аюр удивленно молчал, слушая слова Невида. Старик говорил весьма необычные вещи. Сказать по правде, царевич ни о чем подобном никогда даже не задумывался. К чему это он ведет? Одно ясно — не просто так.

— Знаешь ли ты, царевич, что ни один народ в мире, кроме нас, не имеет письменности? — продолжал глава Северного храма. — Жрецы порубежных вендов, когда их попытались обучить, так ничего и не поняли — лишь приспособили наши буквы для своих колдовских обрядов. Вырезать «Ард» на ясеневой доске, полить кровью и повторить три раза, чтобы в три раза сильнее подействовало!

Царевич хмыкнул, подумав: «И все же к чему он клонит?»

— А вот такого никто в мире изготовить не может.

Невид достал откуда-то из рукава своего одеяния небольшой нож. Аюр сразу обратил внимание на его необычный холодный блеск. Ножен не было, — должно быть, они крепились к предплечью.

— Покажи! — сразу оживился царевич.

При виде оружия он невольно обрадовался. Голова его уже гудела от обилия новых знаний и непривычных мыслей. Но, разглядев толком нож, Аюр был ошеломлен.

— Я не понимаю, что это за металл, — проговорил он, поднося клинок к глазам. — Я не вижу следов точила… Но он невероятно острый!

— Его создали таким сразу, — объяснил Невид. — Не сковали, а отлили, словно бронзу.

— Но это не бронза! Где, кто их делает? Я хочу такой себе!

Невид хмыкнул и забрал нож у царевича.

— Как ты думаешь, сколько лет этому ножу?

— Он совершенно новый! Видно, что им никогда не пользовались.

— Ему самое меньшее полтысячи лет. И я им пользуюсь уже лет десять.

— И он не тупится? — недоверчиво спросил Аюр.

— Не тупится, я пробовал. Он оставляет насечки на бронзе. А что до того, кто его сделал, — это были арьи. Видишь вытравленную надпись? Так вот — сейчас мы подобный клинок изготовить не можем.

— Арьи забыли, как делать такие ножи? — проговорил царевич, пораженный, каким мрачным внезапно стал голос верховного жреца.

— Вот именно — забыли. Ты понимаешь, что это значит? Племена, окружающие и населяющие Аратту, понемногу растут — а мы забываем. Они дикари, но они движутся вперед, мы же — назад, как народ Великой Матери. Время его давно прошло, он застыл в нем, как муха в смоле. А мы? Что мы такое? Или мы когда-то тоже остановились и медленно умираем? Пройдут века, и когда нынешние дикари станут великими народами — от арьев не останется ни следа… — Невид внезапно оборвал сам себя и уставился на царевича. — Так что ты думаешь? Аратта — благословение богов или что-то чуждое для этого мира?

— Конечно благословение, как иначе?! — не задумываясь, возмущенно ответил Аюр. — Аратта — светоч мира! От нее все благо!

— Хе-хе… А далеко не все так думают. Есть племена на юге, которые считают, что это они — настоящие арьи, а мы лишь украли себе их имя и землю…

На губах Аюра мелькнула насмешливая улыбка.

— Чумазые дикари, которые кочуют в степях Десятиградия? Что нам до них?

— Как тебе сказать… Кое-кто из их вождей считает, что Аратта — проклятие мира и должна быть уничтожена.

— Они говорят об этом вслух и подбивают дикарей на бунт? — нахмурился царевич. — Почему эти люди еще живы?

— Их не так просто поймать… Несколько лет назад твоему дяде удалось схватить нескольких смутьянов. Однако эти речи не прекратились. Вся степь твердит, что ложные арьи, то есть ты и я, — это лишь дивы в человеческом обличье, а никакие не люди. А потому если Аратта не исчезнет, то гневные боги уничтожат и весь мир вместе с ней.

Аюр задумался.

— Эти речи опасны, их нужно прекратить. Как только я верну власть, то немедленно пошлю накхов разобраться с этими степными мятежниками…

Верховный жрец слушал царевича с нарастающим разочарованием на лице.

— Ты говоришь, как сын этого мира. Как маленький вождь дикарского племени.

— Как ты смеешь…

— Нет, это как ты смеешь рассуждать подобным образом?! Я жду от тебя совершенно иного!

— Но что я сказал неправильно? — Царевич так удивился, что забыл даже оскорбиться.

— Так же рассуждал и Ардван, и за это небо отвернулось от него, — гневно сказал Невид. — То же самое ждет тебя, если ты не откроешь глаза и не перестанешь быть дикарем, забывшим все, что знали его предки…

— О чем ты? — воскликнул Аюр, отчаявшись понять слова старца. — Я хочу услышать тебя, но не могу. Я готов вспоминать, если это так важно для Аратты, — но что я должен вспомнить?!

В глазах Невида промелькнуло удовлетворение.

— Что вспомнить? Я тебе скажу. Ты — сын вечных богов, сын Исвархи. Вспомни об этом, отыщи в себе бога — или мы все умрем.

— Но я и так знаю, что я сын бога… — с недоумением начал Аюр.

Невид поднял руку, останавливая его:

— С завтрашнего утра мы начнем заново изучать Ясна-Веду. Как боги сошли на землю. Как они завоевали ее. Как они сражались друг с другом и как они одолели в битве Первородного Змея.

— А мне-то это зачем?

— Если все это могли твои предки — значит сможешь и ты.

Глава 12. Жертва Змею

Проснувшись, Аюр вскочил с заваленного мехами ложа, встряхнулся, встал на руки и прошелся в сторону окна по холодным каменным плитам пола. Радуясь невесть чему, он вернулся в прежнее положение и уставился на волны, плескавшиеся внизу, насколько достигал взор. Погода нынче стояла редкостная, солнечная, и море казалось спокойным, словно и не бурлило никогда, и не поглощало берег, как голодный зверь добычу. Тут царевич вспомнил вчерашние слова Невида о том, что им предстоит весь день читать Ясна-Веду, и сразу приуныл.

«Священные тексты подождут. Сперва надо здесь все изучить, — без колебаний решил царевич и начал одеваться. — Там, внизу, столько всего интересного…»

Он вспомнил полузатопленный город, который не успел толком рассмотреть вчера в сумерках. Неужели в этих развалинах еще живут люди? А рынок, на котором продают морских чудовищ!

«Я должен во что бы то ни стало взглянуть на них!»

Убедившись, что Невида поблизости нет, Аюр сбежал по длинным винтовым лестницам, спустился в нижний двор храма и решительным шагом направился к воротам. Встречные служители молча склоняли перед ним голову. Он лишь кивал в ответ, раздумывая, что скажет там, на пристани, за воротами.

Однако, к его удивлению, все обошлось на редкость просто. Завидев его, главный из лодочников, как и все прочие, начал кланяться и спрашивать, чего угодно молодому господину.

— Я желаю осмотреть город, — не знающим сомнения тоном объявил Аюр.

— Как скажешь, молодой господин, как скажешь…

Начальник переправы жестом указал двоим верзилам браться за весла и отвязывать одну из лодок от причала.

— На той стороне, в храмовой сторожевой башне, ты можешь подобрать себе достойное оружие и коня.

Как и обещал глава лодочников, в башне нашлись вполне приличные лук, стрелы, копье и все, что подобает настоящему воину. Конечно, их было не сравнить с теми, которые хранились в оружейной палате Лазурного дворца. И все же с таким оружием не стыдно было бы выйти на бой.

Отряд храмовой стражи, стоявший здесь, был невелик — всего-то пара дюжин. Узнав о намерениях царевича, командир отряда кивнул четверке снаряженных воинов, отдыхавших поблизости. Те, схватив оружие, бросились к своим коням. В первый миг Аюр собрался было возразить, но, вспомнив о недавнем происшествии у стен башни накхов, благодарно согласился на охрану.

Кони неспешно шли по мощеной улице. Аюр с нескрываемым любопытством разглядывал все, что только мог увидеть. Дома несколько разочаровали его — точно таких же было полно в Нижнем городе столицы. Пожалуй, только окна, закрытые тяжелыми деревянными ставнями, отличали их от привычных царевичу. Да и сами оконные проемы были поменьше, чтобы хранить жителей от лютых северных ветров. Стоило ехать так далеко, чтобы чувствовать себя будто на окраине столицы!

Аюр повернулся к старшему из храмовых стражников, могучему бьяру с узкими глазами и висячими русыми усами, державшегося по правую руку от него.

— Как тебя зовут?

— Называй меня Туоли, юный господин, — степенно ответил воин.

Аюр невольно усмехнулся. С детства к нему обращались не иначе как «солнцеликий». А сейчас — так, будто он был простым мальчишкой-арием из хорошей семьи.

— Мне говорили, что здесь на рыбном торжище можно увидеть множество диковинных морских гадов.

Стражник пожал плечами:

— Я вырос в Белазоре и всех обитающих в нашем море рыб видел с детства. Но, по правде говоря, водятся тут такие, что на них лучше даже не глядеть.

— Да?

Аюр подбоченился и, будто не расслышав последней фразы, объявил:

— Я желаю их увидеть. Отведи меня туда.

— Как скажешь, юный господин, — без особой радости согласился Туоли. Он ткнул рукой в узкий проезд между домами. — Тогда нам сюда. Только осторожнее, на дороге рытвины.

Мощеная улочка и впрямь была неказиста. Если развести руками во всю ширь, то кончиками пальцев можно было коснуться стен. Сначала она взбиралась на холм, потом спускалась вниз к самому морю. Однако, чуть не доезжая до него, длинная прибрежная полоса была заставлена торговыми лабазами и лавками, между которыми толпился народ. От людей остро разило рыбой, но это был не тот запах, который появлялся, когда жители великой Ратхи целый день везли свой улов в столицу. Совсем нет. Эта рыба пахла морем, пожалуй, даже сильнее, чем само море.

Подъехав к первому лабазу, Аюр спешился. Стражники последовали его примеру.

— Нет, я хочу пойти один, — сказал он. — Хочу поглядеть на здешний люд, поговорить с ними. А увидев вас, они решат, что я желаю у них что-то выпытать. Так что ждите меня здесь.

— Я не могу этого сделать, юный господин, — возразил Туоли. — Мне приказано охранять тебя.

— Тогда держитесь поодаль. Если что, я сумею продержаться до вашего прихода.

Туоли поглядел сверху вниз на Аюра. Макушка того едва достигала его носа. Впрочем, и трое остальных храмовых стражей мало уступали ему ростом и шириной плеч. За спиной каждого из них царевича было просто не видать.

— Как скажешь. Но все же будь осторожен.

Аюр небрежно кивнул и направился вперед, разглядывая выложенную на прилавки свежую добычу. В этот ранний час торговля была в разгаре. Местные хозяйки толпились, перебирая рыбин, оживленно споря с торговцами, расхваливающими необычайные достоинства утреннего улова. Аюр глазел на обитателей морских глубин, совершенно не обращая внимания, как местные обитатели изумленно глазеют на него.

Туоли не кривил душой, говоря, что далеко не все дары пучины приятны на вид. Одна рыба — толстенная, как надутый бычий пузырь, с выпученными красными глазами и острым, будто шило, хвостом — билась на прилавке, хватая ртом воздух.

— А вот пожалуйте! — заметив любопытство приезжего, бодрой скороговоркой начал торговец. — Отличный товар! Лучшего не найдете! Нынче такую редко поймаешь!

— Ее что же, едят? — покачал головой Аюр.

— Это когда как! Если она на суше, то вы ее — а если в воде, то она вас! Как повезет! А вот еще, погляди-ка, господин…

Торговец вытащил бадейку, на дне которой под водой лежало три странного вида замшелых камня. Вот только камни эти были покрыты слоем бородавок и угрюмо глядели на царевича бессмысленными круглыми глазами.

— Святое Солнце! Что это за твари?

— Рыба-камень! Мясо нежнейшее…

На лице говорившего появилось мечтательное выражение.

— Сам бы ел, да слишком дорого! А так и пожарить, и в вине потушить… Так и самому государю Ардвану не стыдно на стол подать!

Лицо царевича вдруг омрачилось. Ему вспомнился погребальный костер отца и торжествующий Киран над его телом.

— А если не желаешь, то вот еще, — по-своему оценив смену настроений юного ария, затараторил рыбник. Он потянул к прилавку другую бадью, заполненную уродливыми существами со множеством лап, пара которых заканчивалась клешнями. Совсем как у раков, есть которых Аюр брезговал, — но, говорят, в Нижнем городе они пользовались большим успехом. Бадья была заполнена этим существами, и казалось, ничто не мешает им расползтись, но не тут-то было — каждый из них норовил схватить собрата, стащить вниз, не дать выбраться.

— Наилучшие крабы, поверь, наилучшие…

Торговец вдруг осекся и молча уставился куда-то за плечо Аюра. Уязвленный невниманием царевич было собрался его резко окликнуть, но ощутил, что над торжищем внезапно повисла гнетущая тишина — лишь морские волны мерно накатывали на берег где-то в отдалении. Казалось, даже обожравшиеся рыбьей требухой чайки опасливо умолкли. Позади раздался скрип колес.

Аюр оглянулся. Пара запряженных в повозку крепких мулов тащила неведомое огромное существо. Оно было похоже на черную змею, но такую толстенную, что Аюр едва бы смог обхватить ее. В длину существо было не меньше восьми шагов, так что хвост его, заканчивающийся острым плавником, волочился по земле. Круглые желтые глаза змея были каждый с чашу величиной. Распахнутая пасть ощетинилась рядами загнутых внутрь острейших зубов.

— Что это? — завороженно спросил Аюр.

— Плохой знак… Очень плохой знак, — почти шепотом ответил рыбник. — Вода придет. Скоро придет…

— Говори толком!

Торговец поглядел на юного ария с нескрываемой досадой. Чужак был хорошо одет, не по годам властен и, уж конечно, не знал, что такое убиваться день-деньской, чтобы прокормить семью. Но кто он, чтобы кричать на вольного жителя Белазоры?

— Малек Первородного Змея, — прошептал торговец. — Тот их завсегда перед собой вперед высылает. А потом уж и сам является…

Царевич недоверчиво поглядел на него. Он что, всерьез?

— Прогневили его чем-то. Жертву готовить надо.

— Какую еще жертву? — возмутился Аюр.

Рыбника в этот миг было не узнать. Куда делась услужливая широкая улыбка? Его скуластое лицо будто вытянулось и побелело.

— Ясное дело какую. Тот, кто Змея прогневил, — тот к нему и отправится ответ держать…

— Прогневил Змея?!

— Может, именем его поклялся, да слово не сдержал. Может, в набегающую волну плюнул…

Торговец умолк и вдруг взялся за широкий разделочный нож.

— Да только из наших, — глядя долгим взглядом на молодого ария, проговорил он, — такого никто делать не стал был. Вот чужак — иное дело…

Аюр попятился, осознавая, к чему клонит торговец рыбой.

— Эй, эй! — закричал тот. — Сюда! Тут он!

Никто из торгующих не удосужился даже спросить, о чем это горланит их собрат. Все разом выскочили из-за своих прилавков, схватившись за ножи и топоры, и двинулись к чужаку. Но прежде чем кто-то успел приблизиться к царевичу, Туоли со своими людьми оказался рядом.

Вид храмовой стражи с обнаженными клинками быстро успокоил толпу. О чем-то тихо переговариваясь, местные разом отхлынули. Тут же послышались голоса:

— Нет, не он это!

— Ничего, сейчас отыщем!

— Это малец Тойну, я видела, он с причала в море дохлую крысу бросил! — раздался пронзительный голос где-то поблизости.

— Тойну! — загомонили вокруг. — Мальчишка Тойну! Идем за ним!

— Да, жалко мальчонку, — глядя вслед удаляющейся толпе, вздохнул Туоли. — Ему, поди, всего шесть зим, никак не больше…

— Что здесь происходит? — рявкнул Аюр.

— Кто-то прогневил Первородного Змея. Того, кто это сделал, найдут и принесут в жертву. Иначе снова придет большая волна и накроет город…

— Ты же служитель храма! Как можешь ты так говорить об этом?! Этого нельзя допустить!

— Так здесь всегда делали, — развел руками десятник.

— А теперь я запрещаю! Слышишь — я, Аюр, сын Ардвана, государя Аратты! Мой отец погиб, но я жив, и я велю остановить это кощунство!

Туоли с сомнением посмотрел на раскрасневшегося юношу, сжимающего кулаки. На умалишенного тот был, пожалуй, не похож. Может, правду говорит?

— Мне и самому это не по нутру, — виновато проговорил он. — Да только нас тут при храме и трех десятков не наберется. Городская стража и того менее. Как с этакими силами управиться, ежели весь город восстанет? Щитов и доспехов у них нет, но метать острогу здесь учатся тогда же, когда и ходить…

— И все равно я не допущу этого. Ты знаешь, где будут приносить жертву?

— Знаю, да только ходить туда не надо…

— Не смей указывать мне, что делать, а что нет! — гневно выкрикнул Аюр. — Пошли одного человека в храм — рассказать верховному жрецу о происходящем. А вы втроем идите со мной. Ты укажешь дорогу!

* * *

Мокрая брусчатка длинной кривой улицы была густо покрыта притоптанной тиной. На стенах покинутых домов гроздьями висели серо-зеленые раковины, так густо облепляя их, что порой и камень под ними не был виден. От пустых окон, как от глазниц черепов, веяло застарелым ужасом. Они точно навсегда запомнили тот день, когда большая волна ворвалась в город и вломилась в дома, круша все на своем пути.

В прилив тут и доныне стояла вода. Однако сейчас по улочке можно было ходить.

— Там, у самой воды, — пояснил Туоли, — был рыбацкий храм. Рыбаки тут приносили благодарения за богатый улов, за то, что Первородный Змей не забрал их жизни, за добрую погоду и попутный ветер. Что уж, им всегда было за что благодарить! А потом эта часть города ушла под воду. В тот день многие спаслись в храме, под самой крышей. Но потом к храму явился сам Первородный Змей.

— Сам? — недоверчиво спросил Аюр.

Нет, в его существовании царевич, конечно, не сомневался. Но представить, что Первородный Змей, враг всего сущего, пожирающий Солнце, просто так выныривает из моря…

— Те, кто видел, говорили, что он куда больше того малька, которого нынче привезли на торжище. Ну вот как мизинец и рука. Все плавал у стен. Трупы, что вода несла, жрал. Целый день, говорят, глотал их и все никак насытиться не мог… А потом старики, которые в храме прятались, меж собой подумали и решили, что не просто так Змей явился. Что сильно он на людей осерчал. Подумали, что его так раздразнило, нашли виновного и у ворот храма привязали. Чудище вскоре явилось и жертву приняло. И ушло восвояси. Даже вода потом отступила, хоть и не совсем — то уходит, то снова возвращается. А как мальков его к берегу прибивает, так сразу ясно — Змей вновь гневается и скоро опять тут будет…

— Если бы это услышал мой дядя Тулум, — свирепея, заговорил Аюр, — он приказал бы заковать тебя в цепи и отправить копать свой великий канал!

— Так я что? Я ж ничего, — развел руками Туоли. — Это здешние жители так говорят! Их отсюда куда пошлешь? Дальше-то, поди, некуда… О, вот и добрались.

Улица закончилась, и они выехали на просторный, пустой песчаный берег. Остатки домов, чуть торчащие из дюн, были здесь совсем сглажены волнами. По обе стороны дороги там и сям виднелись жители Белазоры. На этот раз на Аюра никто не обратил внимания — все пристально глядели в сторону моря, оживленно переговариваясь.

— Тут прежде дорога была, но ее совсем илом да песком занесло, — сказал Туоли, натягивая поводья. — Вон там, видишь, обломки стен торчат? Это храм и есть.

Десятник указал на два каменных столба с частично разрушенной резной аркой между ними. Они торчали из воды шагах в ста. В столбах виднелись ниши, где стояли изваяния Исвархи Рассветного и Закатного. По центру арка была увенчана полным солнечным диском, однако ныне на его месте остались лишь обломки.

Чуть выше, на плоской скале, виднелись развалины заброшенного храма.

— Там люди, — пробормотал Аюр. — Что они делают? — Брови царевича сдвинулись к переносице. — Я вижу ребенка.

В самом деле, к одному из столбов был привязан мальчик. Возле назначенной Змею жертвы стояла пара рыбаков с острогами в руках.

— А ну прочь от него! — крикнул Аюр, выхватил лук из налуча и наложил стрелу на тетиву.

Заметив это движение, рыбаки с острогами спрыгнули в мелкую воду и кинулись наутек.

— Если в городе узнают, что мы отбили жертву… — озабоченно заговорил Туоли.

— Так пусть твои люди догонят их и скрутят.

Десятник отдал приказ.

— Да побыстрее, — добавил он. — Начинается прилив!

Всадники поскакали вслед за улепетывающими к городским развалинам рыбаками, а царевич послал коня вперед, по засыпанной песком дороге.

Когда Аюр с охранником приблизились к разрушенным воротам, мальчишка висел на удерживавших его веревках, будто мертвый.

— Что с ним? — встревоженно спросил царевич.

— Спит. Его опоили сонным зельем, чтобы бедолага не мучился.

Туоли спешился, вытащил кинжал и начал перерезать веревки.

В этот миг кони испуганно захрапели. Скакун, на котором сидел Аюр, взвился на дыбы так, что чуть не выкинул его из седла. Конь Туоли, лишенный седока, с громким ржанием унесся по дороге к берегу.

Вода неподалеку от разрушенных ворот вспенилась. Над волнами появилась длинная треугольная морда на толстой, как дубовый ствол, змеиной шее. На миг Аюр обомлел. Чудовище, должно быть не обращая внимания на него, дернуло головой к столбу, у которого была привязана жертва. Но в тот же миг Туоли отскочил с мальчиком в руках. А царевич выпустил стрелу, целя страшилищу в глаз.

Будь на месте огромного змея земное существо, он непременно бы попал в круглую желтую плошку. Однако шея твари двигалась непривычно, странными рывками, и стрела вонзилась чуть выше глаза. Морское чудовище распахнуло многозубую пасть и издало странный звук, одновременно похожий на кряхтение и скрежет.

На тетиве Аюра уже лежала новая стрела. Конь под ним метался, пытаясь броситься наутек. Однако Аюр был весьма ловким наездником. Но даже это не могло его спасти. Длинный острый хвост появился из воды позади до смерти перепуганного скакуна и с силой ударил его по ногам, так что конь немедля опрокинулся на спину, едва не придавив царевича. Тот перекатился через голову, схватил с земли одну из выпавших стрел — и в тот же миг распахнутая пасть оказалась прямо над его головой.

Пущенная стрела полетела наугад, однако промахнуться сейчас было сложно. Наконечник вонзился в нёбо чудовища. То с возмущенным клекотом замотало головой и вновь забило хвостом, стараясь сбить врага с ног.

Аюр отпрыгнул и оказался в полуразрушенной воротной арке. Тут же запустил руку в колчан и с ужасом обнаружил, что там нет ни одной стрелы. Все они уныло плавали в подступающей уже к коленям воде. А чудище с открытой пастью вновь готовилось к броску. Едва успел Аюр метнуться в одну из ниш, как столбы сотряс ужасающий удар. Змей в ярости пытался разнести остатки ворот. Еще удар — и камни арки посыпались вниз. Чтобы не оказаться погребенным под развалинами, Аюр выскочил наружу и оказался прямо перед змеем.

Царевичу вдруг вспомнился день его Охоты Силы. Как он тогда досадовал на Ширама, отобравшего у него честь победы над лесным чудовищем! А теперь Аюр глядел на змея, понимая, что ничего, кроме кинжала на поясе, у него не осталось, никого не было рядом с ним. Силился передавить взглядом бессмысленно яростные глаза. Весь мир вокруг перестал существовать. Остались только он и чудовище. Казалось, он чувствует, как стремительно начинают сокращаться мышцы морского змея и его зубастая голова, почти как стрела из лука, выстреливает ему в грудь.

Время замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Падающие с рукавов капли застыли в воздухе… Аюр отбросил лук, схватился за изваяние Исвархи Рассветного, невероятным усилием вытащил его из ниши и прыгнул в сторону. Зубастая голова оказалась прямо перед ним. Удар, еще удар! Царевич тяжело, будто стараясь растолочь в пыль череп страшилища, несколько раз опустил статую на его голову.

Зубы твари лязгнули совсем рядом, сорвали налуч… И в тот же миг Аюр вонзил двенадцатилучевой каменный венец Исвархи прямо змею в глаз. Тот вмиг отпрянул, высоко взвившись над водой и показав длинное бочкообразное тело с ластами по бокам, заскрежетал и, развернувшись, устремился в морскую пучину.

— Я же кричал, чтобы ты прятался! — Рядом появился Туоли. Не веря глазам, он ошеломленно поглядел вслед уплывающему чудищу. — Исварха Всевеликий! Ты победил его! Ты одолел его в одиночку! Ты и впрямь настоящий повелитель Аратты!

Глава 13. Кольцо лучника

Аюр сидел на постели в своих покоях, завернутый в меховую накидку, силясь унять бьющую его дрожь. Он не мог понять отчего — ведь он победил! Мальчонка спасен; морской змей, один вид которого способен был заледенить кровь человека, изгнан.

«И главное, теперь никто не посмеет усомниться в моей доблести, — вдруг подумалось царевичу. — Множество глаз, пусть и издали, наблюдали за моей схваткой…»

Ему вспомнилось недавнее возвращение в храм. Жители Белазоры с топорами, ножами и острогами молча глядели на него, не смея отвести глаз. Они провожали каждый его шаг, будто стараясь навсегда запечатлеть его в своей памяти, чтобы когда-нибудь потом поведать о нем внукам и правнукам. Подведенный Туоли конь неспешно шел, цокая копытами по брусчатке. А люди, будто завороженные, роняли наземь оружие, склоняли голову и прижимали к лицу сложенные ладони.

— Зарни! — летело над толпой уже знакомое ему имя. — Зарни Зьен!

Тогда Аюр чувствовал невероятный подъем сил. Его распирало от гордости. Хотелось кричать что-то грозное и радостное. Но слова крутились в голове, не выстраиваясь в стройные фразы. А теперь слов и фраз было множество — но его почему-то трясло, и зубы цокали друг о друга, не желая останавливать нелепый перестук.

Местный лекарь почтительно смазал его ушибы и ссадины. Царевичу все помнился его взгляд — лекарь, один из младших жрецов, старался держаться как обычно, но смотрел на него так, будто видел перед собой живого бога…

— Что ты делал в городе? — раздался с порога резкий старческий голос Невида. — Разве я позволял тебе уходить?

— Разве я спрашивал твоего дозволения? — тут же вскинулся Аюр. — Ты, должно быть, забыл — несмотря ни на что, я государь Аратты!

Сын Ардвана почувствовал, что дрожь и зубовный стук куда-то разом пропали. Он отбросил накидку и встал, снова ощущая себя гибким и полным сил, подобно виноградной лозе.

— Да, пожалуй, теперь ты и впрямь мог бы стать государем…

— Мог бы стать?!

— Что бы ты ни искал сегодня в городе, ты нашел судьбу. Рыбаки, торговцы, хозяева лодок и харчевен бросились восстанавливать старый храм. Теперь там будет святилище в честь твоей победы над Змеем. Они видят в тебе куда больше, чем просто молодого государя, прибывшего защитить свой народ… Ты для них уже тот, кем должен стать…

— Что я должен, старик? Что и кому?

Аюр подошел вплотную к верховному жрецу. Невзирая на долгий путь сюда, проделанный вместе, казалось, он впервые так четко и ясно увидел лицо Светоча Исвархи. Оно все было покрыто морщинами, лишь только яркие, медового цвета глаза глядели неожиданно молодо. А еще в них чувствовалась какая-то невероятная сила, точно глаза и впрямь были из драгоценных камней, но внутри их горел живой огонь.

— В первую очередь ты должен себе. И своим предкам-арьям, забывшим, для чего небо избрало их вождями. Для чего оно дало им силу покорить все остальные народы и мудрость править столько поколений кряду. А еще ты должен всем тем, кто уверовал в тебя. Можешь, конечно, сказать, что не хотел этого, что тебе не нужна их вера, но перед небом эти слова — тлен. Ты сделал то, что тебе надлежало сделать. И все последующее — лишь следствие этого.

— Опять загадки! — недовольно скривился Аюр. — Если в самом деле что-то знаешь, так говори — я слушаю! Ты много твердишь о предначертании, когда я спрашиваю, в чем оно…

— Потому что это твое предначертание.

Глава Северного храма будто клещами вцепился в плечо царевича:

— Пошли, я тебе кое-что покажу.

— Что на этот раз? — хмыкнул царевич.

— Увидишь сам.

И он потащил его, будто лодку волоком против течения.

— Куда мы идем?

— Ты хотел знать о предназначении? Скоро узнаешь.

Они шли долго. Наконец, проплутав по вырубленным в скале извилистым коридорам, они оказались возле двери, которую охраняла пара плечистых угрюмых стражников. Верховный жрец сделал им знак расступиться. Те безмолвно повиновались. Старик быстро склонился над дверью, что-то пошептал, поглаживая доски кончиками пальцев, затем толкнул дверь, и та легко подалась.

— Это темница? — настороженно спросил Аюр.

— Ну что ты! Смотри. Разве что-либо здесь напоминает тебе о месте нашего знакомства?

Старец выхватил из кольца над входом один из факелов, зашел внутрь, обвел пламенем стены, и на ней вдруг вспыхнул ряд огней — неярких, но вполне достаточных, чтобы осветить тайный чертог. Аюр усмехнулся — в этом не было чуда. В стенах были выдолблены чаши, в которые заблаговременно залили горючее масло и вставили фитили. Но кажется, верховный жрец и не думал поражать этим рукотворным чудом своего гостя.

— Войди, — пригласил он.

В вырубленном в скальной толще небольшом чертоге и впрямь не было ни лежанок, ни каменных приступок. Ничего — лишь небольшая каменная подставка в середине, на которой лежало обгорелое запястье человеческой руки. На сморщенном, обугленном большом пальце блестело золотистое кольцо с выступом-когтем.

— Что это? — удивленно спросил Аюр.

— Я думал, ты знаешь. Это кольцо лучника. Если желаешь выстрелить далеко и точно…

— Нет, для чего здесь рука? Чья она?

— Зачем тебе знать? — прищурился жрец. — Когда-нибудь узнаешь. Сейчас куда важнее другое. Тот, кто надел кольцо до тебя, полагал, что имеет на него право…

— Погоди, ты сказал, до меня? — перебил его царевич.

— Да, потому что теперь оно твое.

— И ты полагаешь, я стану им пользоваться? — Аюр брезгливо отвернулся от обгорелой пясти. — Если мне понадобится, у меня будут сотни, тысячи подобных колец.

— Конечно. Но лишь это позволит тебе сразить Первородного Змея. Лишь с ним ты сможешь натянуть солнечный лук.

— Тот, о котором говорит Ясна-Веда? — Аюр недоверчиво поглядел на кольцо. — Солнечный лук Исвархи?

Конечно, он знал и это сказание. Похоже, здесь, в Бьярме, писания древности одно за другим воплощались в жизнь…

— Но разве сегодня я не победил Змея?

— Ты ранил его и отогнал, это правда. Однако неведомо, был ли это тот самый Первородный Змей или кто-то из его детей. Неведомо, испуган ли он или разозлен. Уйдет в пучину или вернется? А если вернется — сам или с родней? Как написано в Ясна-Веде, лишь с этим оружием ты сможешь победить.

— Но здесь нет оружия!

— Нет, — согласился Невид. — Но есть ты. Видя звено цепи, ты можешь потянуть и вытянуть всю цепь. А можешь смотреть и ждать, когда цепь вытянется сама. Но человеческий век слишком краток для этого. Если ты решишь и сумеешь взять кольцо, то, видимо, сможешь добыть и все остальное.

— Что ж, пусть так и будет, — согласился Аюр и шагнул к обугленной руке.

— Но помни о судьбе предшественника! Он тоже думал, что вправе обладать…

— Да, ты говорил, — отмахнулся царевич. — Я уже решил сделать это. Все остальное не имеет значения.

Невид застыл на пороге, не сводя с него глаз. Аюр стянул тяжелое кольцо с засохшего пальца. Рука была небольшая, отметил он про себя, и надвинул кольцо себе на большой палец правой руки.

В тот же миг его пронзила острая боль. Царевич пошатнулся, едва не вскрикнув, попытался быстро стащить кольцо, но оно будто вцепилось ему в палец. Оно жглось так, будто металл был раскаленным и с каждым мигом накалялся все больше. Аюр стиснул зубы, чтобы не выдать себя и не заорать. «Я все равно сильнее! — стучало у него в голове. — Я победил Змея! И тебя осилю!» В нем закипала неизвестная ему прежде злоба, превращавшаяся в решимость победить. Страха не было — только ясное осознание: «Вот еще немного… И я осилю!»

В глазах его потемнело. Перед ним замелькали видения каких-то странных теней, невиданных прежде людей, зверей и существ, вид которых бросал в дрожь… И в этой полной призраков темноте вдруг вспыхнуло море огней.

То ли видение, то ли воспоминание — темная волна вздымалась, колыхая звезды, а может, это качались тысячи плывущих по воде светильников. На гребне волны, окруженный пеной, едва касаясь ее килем, парил золотой корабль. Впервые за все время своих видений Аюр рассмотрел его так хорошо и близко…

А затем он услышал звуки, будто кто-то играл на диковинном, неизвестном ему инструменте. Таких не было в столице, да и у ингри Аюр ничего подобного не слышал. Будто теплый весенний ветер звенел натянутыми струнами паутинок. Звуки становились все явственней, и постепенно Аюра охватил глубокий покой. Он осознал, что ничего прекраснее никогда не слышал. Казалось, он весь целиком наполнен этой нечеловеческой музыкой.

Жгущая боль начала исчезать. Нет, она не прошла совсем — она будто обратилась в некий внутренний пламень, горячащий кровь, дающий незнакомую прежде силу, побуждающую действовать. Казалось, вделай сейчас кольца в небо и в землю — и он притянет одно к другому…

Огромная волна подняла корабль к небесам, а затем обрушилась на Аюра. В последний миг он успел заметить, как корабль, как пух одуванчика, оторвался от пены и полетел дальше, превращаясь в горящую на черном небосклоне звезду.

Аюр с силой выдохнул и резко открыл глаза. Тьма рассеялась. Пылающие звезды превратились в светильники на стенах. На большом пальце у него поблескивало тяжелое кольцо лучника, и никаких ожогов он не увидел.

— Что ж, ты жив, — услышал он голос Невида. — Это прекрасно…

Голос жреца слегка дрожал.

— Конечно жив!

Аюр рассмеялся. Сама мысль о том, что с ним могло случиться нечто ужасное, сейчас его забавляла.

— Как видишь, я не собираюсь превращаться в головешку!

— Твой старший брат тоже не собирался, — сухо ответил глава храма.

— Старший брат? — ошеломленно уставился на него Аюр. — Но он же утонул в Майхоре десять лет назад!

— Ты все услышал верно. Попозже я поведаю тебе эту историю. Говори, что ты видел?

— Разное… — Царевич вдруг почувствовал себя бесконечно усталым, провел рукой по лбу и опустил голову. — Много, я все не запомнил…

— А лук? Ты видел, где солнечный лук?!

— Никакого лука я не видел. Но там была музыка. Необыкновенная, чудесная музыка!

За дверью вдруг послышался шум — громкие голоса, топот бегущих ног, резкий стук. Аюр быстро повернулся, уже привычно кладя руку на рукоять кинжала. Дверь распахнулась, и в тайный чертог, запыхавшись, вбежал молодой жрец — тот самый лекарь, который еще недавно врачевал раны царевича.

— Беда, святейший! — закричал он. — На город идет большая волна!

Эпилог

На высоком берегу южного притока Ратхи арьев ждала удачная охота. Целые стада большущих голоногих птиц преспокойно ходили в густой траве, даже не думая улетать. Воины со смехом били их палками, перекидываясь между собой фразами о том, что на этакую живность даже стрелы жалко тратить. За рекой ревели трубы. Накхские всадники тщетно пытались прорвать строй колесниц и, словно сжатые колосья, падали под копыта коней и шипастые колеса. Вначале бойцы отряда, оставленного Кираном на случай, если кому-то из змеиных выродков удастся перебраться через реку, внимательно следили за сражением. Но затем, когда аромат жарящегося мяса позвал их к кострам, бросили это бестолковое дело. Что там следить? Загнанные в камыши накхи оказались в западне, из которой не было выхода. Рассевшись у костров, арьи обсуждали меж собой произошедшую битву, говоря, что в столицу им придется вернуться без славы, но зато сытыми и хорошо отдохнувшими.

Уже смеркалось, когда появились они. Полыхавший на низком берегу реки пожар бросал на всадников багровые отблески, делая их и без того ужасные закопченные лица и вовсе нечеловеческими. Они появились будто из-под земли. Первый увидевший их воин быстро вскочил, ткнул в приближающихся наездников пальцем, да так и остался стоять с открытым для крика ртом. А спустя мгновение его голова отлетела в сторону, снесенная лунной косой саарсана. Арьи в суматохе хватались за мечи и луки, некоторые бросились к стоящим в отдалении косящим колесницам. Но добежать не успел никто.

Поле схватки оглашалось лишь ржанием коней и криками ужаса. Да и сколько там было этой схватки? Вырвавшиеся из западни накхи пронеслись по незащищенному стану, рубя все живое. Полторы сотни человек расстались с жизнью так же быстро, как и забитые ими птицы. Когда же с этим было покончено, саарсан отер кровь с клинка и спрыгнул наземь. Он был мокрый с головы до ног — речная вода и вражья кровь пропитали его черное одеяние, — но ему не было до того дела. Лицо Ширама пылало таким жаром, что казалось, даже над одеждой поднимался пар.

— Отрубить им всем головы и сложить их глазами к реке. — Он кивнул в сторону противоположного берега, над которым бушевало пламя степного пожара. — Пусть хоть после смерти смотрят, куда должны были смотреть при жизни… Постойте. Если найдется хоть один живой, тащите сюда.

Вскоре к ногам саарсана рухнул раненый арий.

— Я ничего не сделал! — умолял он. — Я никогда не замышлял ничего дурного против накхов! Я простой колесничий…

При слове «колесничий» глаза Ширама полыхнули и кулаки сжались.

— Отрубите ему руки и ноги. Да сразу прижгите, чтобы не истек кровью и не впал в горячку. — Он склонился над пленником. — Когда тебя отыщет Киран — я думаю, это будет скоро, — передай ему мои слова. Я уничтожу Аратту! Я не буду знать покоя до тех пор, пока гора из черепов арьев не сравняется с нашими горами! Первородный Змей давно не получал кровавой жертвы, и отныне я обещаю кормить его, не скупясь…

— Друг, что ты такое говоришь? — запинающимся голосом произнес Хаста, бледный даже в сгущающихся потемках. — Зачем тебе это все? Вспомни Аюра…

— Молчи! Не смей говорить, пока я тебе не позволю! — Ширам метнул на рыжего жреца яростный взгляд. — Ты мне брат, но я повелитель накхов. — Он вновь обернулся к ждущим его приказа воинам. — Рубите головы! Забирайте оружие, коней и еду. Сожгите колесницы. И поскорее. Нас заждались в Накхаране.

Мария Семёнова, Анна Гурова

Аратта. Книга 3. Змеиное Солнце

Пролог

Царевич оторвал взгляд от сумрачных просторов Змеева моря и разочарованно поглядел на старого жреца, стоявшего рядом с ним на вырубленной в скале огороженной площадке:

— Где же волна?

Сколько видел глаз, от края до края водяного окоема тянулся пенный гребень. С высоты он напоминал извилистый, дрожащий белый росчерк на серой зыби. Пожалуй, не будь этой пены, Аюр и вовсе бы ничего не разглядел.

Невид поглядел на него искоса, как на скорбного умом, и промолчал.

Пенный гребень неспешно катился, приближаясь к берегу. Над морем, заполошно крича, стремительно проносились чайки. Сын Ардвана с удивлением заметил: та скала с развалинами старого храма, где еще недавно он сражался с водяным змеем, стала выше и ее окружила обширная песчаная отмель. Захоти чудовище подплыть туда сейчас — не смогло бы, лишь глядело бы на него издали.

— Где же волна? — с недоумением повторил он.

В этот самый миг простиравшаяся до края земли серая ширь вдруг поднялась стеной. Будто переступив через каменную плотину, она с раскатистым грохотом обрушилась на Белазору.

— Святое Солнце! — ошеломленно выдохнул царевич.

Его руки намертво вцепились в камень ограждения, но он этого даже не заметил, поглощенный тем, что творилось внизу.

Волна была высотой в два человеческих роста. Аюр видел, как в щепы разбиваются о камни рыбацкие лодки; как море проглатывает рыбный торг, где он еще недавно гулял с Туоли, единым махом сносит лабазы, навесы и лавки; как с ревом врывается в дома и захлестывает узкие улочки Нижнего города. Он видел множество людей, поспешно взбирающихся на крыши, и других, опрометью бегущих к лесистым холмам. Видел рыбарей, пытавшихся обмануть волну и уйти подальше в море, — теперь они в отчаянии выгребали в бурлящем потоке меж затопленных домов, стараясь не разбиться о стены…

— Это первая, — негромко проговорил Невид.

— А сколько всего?

— Никто не знает. Может быть, одна, а я прежде видал и пять…

Клокочущий поток накрывал берег, постепенно замедляясь. Глава храма, внимательно следивший за ним, прервал самого себя:

— Все! Вода отступает. Пора!

Он повернулся к служителю храма, стоявшему за его спиной, и сделал ему знак. Тот поднял бронзовую дудку с закрепленной на конце витой морской раковиной и с силой дунул. Долгий пронзительный вой разнесся над скалой. Ему тут же начали вторить другие раковины.

— Идем. — Невид потянул царевича за рукав. — У нас сейчас будет много дел!

— У нас?

— Да, и у тебя тоже.

Когда они спустились к храмовой пристани, там уже вовсю кипела работа. Аюр с удивлением заметил сложенные по всему двору ряды нагроможденных друг на друга деревянных мостков, соединенных кожаными петлями. Двое молодых служителей по очереди размеренно били палками в обтянутой воловьей шкурой обруч. Все прочие жрецы, без различия возраста и звания, быстро и без суеты хлопотали с мостками. Аюр видел, как, взявшись вшестером с обеих сторон, они тащили очередной настил за ворота. Вслед за этими жрецами торопились следующие — с длинными слегами, в каждой из которых была высверлена круглая проушина. Дотащив свою ношу до края уложенных мостков, работники, выстроившись по одному, бегом возвращались обратно. На их место тут же заступали следующие. Одни раскладывали мостки, другие тут же вставляли слеги в закрепленные на боках мостков кожаные петли и глубоко вбивали их в донный песок. Третьи продевали в проушины веревку и привязывали к мосткам надутые козьи шкуры.

— Сейчас до города ни посуху, ни по морю не добраться, — пояснил Невид. — Только так.

— А шкуры зачем? — спросил царевич.

— Если вода вновь станет прибывать, мост всплывет вместе с ней. Если спадет — мост осядет.

— И долго так налаживать переправу?

— Увы, дольше, чем хотелось бы. Но иного способа нет. Исварха велик. Там, в городе, слышат, что мы торопимся на помощь. И те, кто спасся, милостью Солнца продержатся, пока мы не доберемся до них.

* * *

— Идем, — сказал Невид. — Мостки скоро будут достроены. Нельзя терять времени.

Он повернулся к воинам храмовой стражи, ожидавшим наготове, и повелел:

— Вы, все шестеро, пойдете впереди. Возьмите копья.

— Зачем? — спросил Аюр, осторожно ступая на шаткие доски.

— Чтобы не подпускать людей к переправе, — пояснил Светоч.

— Но ты сам только что сказал, что мы спешим им на помощь!

— Если мы их сейчас не оттесним, все они бросятся скопом на мостки, передавят друг друга и загубят весь наш труд… — Невид бросил на царевича испытующий взгляд и добавил: — Приказывай, солнцеликий.

— Я? Почему я?! Ведь ты здесь главный!

— А ты государь Аратты. Воплощение Исвархи в этом мире. И мы спасаем людей твоей волей. И да, — верховный жрец указал на идущих впереди храмовых стражников, — они тоже очень боятся. Лишь твоя храбрость может придать им силу.

На берегу, там, где еще совсем недавно была гавань и причалы, среди развалин и обломков толпились те, кто чудом пережил удар волны. Перемазанные в грязи и тине, окровавленные, они кричали, протягивая руки в сторону высящегося на скале храма. Одни метались, толкаясь и стеная, другие пытались ладить что-то вроде стены из деревянных обломков.

— Что делают эти люди? — в замешательстве спросил царевич. — Они обезумели от страха? Даже если они нагромоздят тут гору мусора, она не выдержит натиска воды!

— Конечно не выдержит, — подтвердил Невид. — Но пока люди заняты делом, они сами, а не страх — хозяева их тел. Море не первый раз приходит в Белазору. Да, к такому нельзя привыкнуть. А все же, если ты не поддался безумию, знаешь, где спасаться, и сохраняешь спокойствие, выжить будет проще. Кто бы ни приказал им возводить эту нелепую стену, он поступил правильно.

Мостки покачивались и скрипели у них под ногами, ниже бурлила полная обломков жидкая грязь, в которую обратилась морская вода. Берег приближался. Вскоре Аюр, цепенея, рассмотрел то, что осталось от приморской части Белазоры.

Никогда прежде ему не доводилось видеть ничего ужаснее. Еще совсем недавно он ездил с Туоли по этим улицам, гулял по торжищу, быть может, разговаривал с кем-то из тех, кто сейчас ждал от него спасения. Теперь на этом месте возникло невероятное месиво из дерева, камня, принесенного волной песка и косматых водорослей. Вещи, еще утром казавшиеся дорогими и нужными, валялись в грязных лужах, изломанные и впечатанные в густой ил. На улицах, по которым все еще бежали потоки мутной отступающей воды, белели скорченные тела мертвецов. Из развалин домов доносились стоны и мольбы о помощи. То и дело на занесенной илом и песком дороге появлялся еще кто-то уцелевший и, утопая по колено в грязи, спешил к берегу, крича и упрашивая не оставлять его.

Как и предвидел Светоч, едва мостки были закреплены, даже чуть раньше, все, кто находился на берегу, бросились к переправе. Стражники привычно сомкнули щиты и выставили копья.

— Стоять! Всем стоять! — раздалось откуда-то из-за спин.

Аюр узнал этот голос — он принадлежал начальнику береговой стражи, который вчера дал ему коня для прогулки.

Почему-то его призыв внезапно успокоил царевича. Он положил руки на плечи копейщиков, делая им знак расступиться, и вышел навстречу толпе:

— Я Аюр, сын Ардвана, государь Аратты!

Он сам удивился, насколько громко и уверенно прозвучал его голос. Только что ему казалось, что повалившая к мосткам толпа даже не увидит его, не заметит направленных на нее копий и, стоптав немногочисленную стражу, гурьбой кинется к храмовой скале, сбрасывая друг друга в песчаную трясину. Но едва он сделал шаг за щиты, его в единый миг наполнила уверенность в правоте того, что он делает.

— Повелеваю вам, стойте!

— Стойте! — Из вдруг затихшей толпы выскочил давешний начальник стражи. И, раскинув руки, точно пытаясь обхватить ими всех стоящих на берегу, оказался перед Аюром, закрывая его собой.

— Благодарю, — произнес сын Ардвана. — Они меня уже услышали. Ты будешь охранять переправу. Сначала в храм пойдут женщины и дети, потом все прочие. Нужно спасать раненых. Есть те, кто желает идти со мной разбирать завалы?

Несколько мужчин молча вышли из толпы.

— У нас не много времени, — тихо напомнил Невид. — Те, кого Исварха спас, уже здесь…

Аюр повернулся и отозвался неожиданно резко:

— Те, кому Исварха оставил жизнь, ждут нашей помощи! Если мы боимся исполнить доверенное нам, зачем Господу Солнцу вообще снисходить к нашим просьбам? Идем со мной, Невид! Там понадобятся лекари.

Он вновь обернулся к начальнику стражи:

— У тебя есть еще бойцы?

— Нет, государь! Когда завыла труба, они бросились по домам спасать родных. Но всякому известно — тот, кто увидел большую волну, стоя в низине, не встретит солнце завтрашнего дня… — Стражник тяжело вздохнул. — Мне некого было спасать, и я остался там.

Он ткнул пальцем в приземистую башню храмовой стражи, которая прежде охраняла подъезды к пристани. Аюр сразу вспомнил Туоли — молчаливого храбреца-бьяра, дважды спасшего ему жизнь.

— А где Туоли?

— Я отпустил его еще спозаранку. Верно, он был дома.

— Где его дом?

— Да почти сразу за башней. Там над дверью стрела в трех кольцах. Только осталась ли та дверь…

Аюр отвернулся и, с усилием передвигая вязнущие в илистом песке ноги, побрел к сторожевой башне.

* * *

Пронзившая три кольца стрела в самом деле красовалась над входом. Но, кроме провала дверей и обломка стены, смотревшей на улицу, от жилища не осталось больше ничего, что бы напоминало о стоявшем тут добротном доме. Груда камней, поваленные стены, обрушившаяся крыша, балки, торчащие из развалин, будто кости мертвеца…

— Пожалуй, тут никто не смог бы выжить, — проговорил Невид, то и дело с тревогой оглядываясь в сторону моря.

Аюр остановился и прислушался.

— Я слышу стон! — воскликнул он. — Там кто-то жив!

Он быстро повернулся к стоявшим рядом с ним добровольцам:

— Скорее, ступайте туда!

Туоли лежал на спине, упершись ладонями в балку, вытесанную из толстого бревна. Но стонал не он. Воин храмовой стражи лежал с побелевшим лицом, его руки и плечи свело от напряжения. Стон доносился совсем рядом из-под кучи поломанных дранок — должно быть, совсем недавно бывшей частью стены. Видимо, именно на нее обрушилась вода. Увидев рядом с собой Аюра и горожан, Туоли шевельнулся, глаза его оживились. Точно на последнем выдохе, он прошептал скороговоркой:

— Там мой сын. Ему придавило ногу…

— Поднимите балку! — приказал сын Ардвана. — Можешь не беспокоиться. Сейчас я его вытащу. Невид, прошу тебя, осмотри его раны!

Старый жрец уже опустился на корточки над потерявшим сознание воином. Приподнял одну его руку, затем другую, покачал головой:

— Обе сломаны. Возможно, руки удастся спасти, но до весны его придется кормить из ложки. Я не понимаю, как он мог удерживать балку.

Аюр слушал его лишь краем уха. Под нагромождением дранки на тюфяке лежал мальчик лет десяти. Правая нога его была пугающе выгнута. Аюр попытался вытащить мальчика, поднять его — тот перестал стонать и, увидев перед собой высокородного господина, сделал неуверенную попытку встать.

— Я смогу, — прошептал он.

— Сейчас. Конечно сможешь.

Аюр подхватил его под мышки, приподнял. На помощь ему подоспели горожане.

— Надо отнести их в храм, — требовательно произнес царевич.

— Надо, — сухо подтвердил Невид. — Однако напомню — дальше идти опасно…

В этот миг со стороны храма, с самой вершины скалы, раздался отдаленный, раздирающий душу вой трубы.

— Новая волна! — бледнея, закричал старый жрец. — Скорее, скорее обратно!

— Туоли и его сына не бросать! — приказал Аюр, торопливо выбираясь из развалин дома. — Спасаться будем вместе!

Добровольцы, подхватив Туоли, со всех ног бросились к пристани. Невид с неожиданной силой потащил за собой Аюра. Однако юный властитель Аратты успел закинуть себе на плечо руку стонущего мальчика.

— Держи его! — крикнул он. — Помоги мне!

— Мы не успеем, скорее! — задыхаясь, отозвался Невид.

— Должны успеть!

Они торопились изо всех сил, хотя жалкое подобие тропинки, натоптанное среди нанесенного первой волной песка и донного ила, не позволяло продвигаться быстро. Когда развалины остались позади и впереди показалось море, Аюр перевел дыхание — волны пока видно не было, только вдалеке белели пенные буруны. Изуродованный берег обезлюдел — последние спасшиеся уже вбегали в нижние ворота храма.

Однако, едва они ступили на мостки, вокруг царевича раздался слитный рев ужаса. Аюр вскинул взгляд и едва не остолбенел. Пенные буруны, еще пару мгновений назад такие далекие, стремительно поднимались, вырастая на глазах. Еще миг — и будто крепостная стена в хлопьях пены двинулась в сторону берега.

— Бегом, бегом! — надрывался Невид, таща за собой царевича. — Бросай мальчишку!

Мощный порыв холодного сырого ветра едва не сбросил наследника престола с мостков. Он поскользнулся на мокром настиле, но натянутая веревка спасла его от падения в песчаную трясину. Стена воды маячила уже почти за храмовой скалой; ее гребень достигал подножия нижних башен. Аюр с Невидом бежали, и сын Туоли, крича от боли и страха, пытался бежать вместе с ними.

Ворота были все ближе, однако и подступающая волна закрывала небо. Стало темнее, будто туча застила солнце. Аюр уже чувствовал на лице несомые ветром брызги.

— Всё! — крикнул вдруг Невид, останавливаясь. — Мы не успеваем. Призовем же милость Исвархи…

Аюр ясно видел стражников и жрецов, только и ждущих, чтобы захлопнуть ворота. На всех лицах был одинаково запечатлен ужас осознания того, что должно было сейчас произойти.

И тут царевич вдруг почувствовал, как будто увеличивается его тело. Золотой перстень лучника на пальце начал давить, обжигая кожу. Но эта боль совершенно не беспокоила Аюра — наоборот, выводила его из обыденности, открывая путь в иное состояние, выпуская наружу запертые прежде невероятные силы.

— Бегите к воротам, — услышал он свой голос, будто со стороны.

Затем развернулся и простер руки в сторону надвигающейся волны.

Казалось, невидимая стена до самого неба воздвиглась перед разъяренным Змеевым морем. Аюр видел поднявшуюся к самым облакам пучину, клокочущую стихийной яростью. Он видел, как волны громоздятся на волны, силясь прорваться к берегу. И все же прожорливое море не двигалось с места. Сын Ардвана стоял, не отрывая взгляда от темной вздыбленной водяной толщи, от сорванных клочьев пены, будто повисших в воздухе. Сейчас они застыли мокрыми облачками, не в силах ни растаять, ни взлететь, ни упасть. Аюр стоял и глядел.

В его памяти вдруг всплыла другая стена — каменная, но тоже темно-зеленая, полупрозрачная, усеянная бесчисленными искорками, похожими на звезды в вечернем небе…

Он еще совсем мал. Его отец стоит рядом, веселый и полный сил. Около него — дядя Тулум, в неизменном жреческом одеянии. Дядя что-то говорит ему, указывая на темно-зеленую стену. Где она? Он ведь когда-то точно видел ее! Во дворце, или в храме, или еще где-то?

Ардван что-то говорит брату, тот отвечает ему. Аюр вслушался, и будто эхо раздалось в его голове:

«Ему еще рано. Он не поймет».

«И позабудет до урочного часа», — подтверждает эхо голосом дяди Тулума.

«О чем это они?!» — едва не крича от напряжения и боли, уже терзающей все его тело, захотел крикнуть юный властитель Аратты. И вдруг вновь увидел золотые корабли. Они плыли в темной зеленоватой каменной глубине среди россыпей искр — невероятные, восхитительные. Теперь он знал — на них в мир сошли боги…

— Давай! — раздалось совсем рядом.

Видение исчезло. Боль хлестнула по нему, словно бичом. Он почувствовал, как чьи-то руки подхватили его и потащили к воротам. Спустя мгновение море, сорвавшись с места, с нарастающим ревом двинулось на берег.

Дальше он услышал чей-то резкий выдох. Кто-то швырнул его вперед, как сноп сена, чьи-то руки поймали его.

Тяжелое дыхание за спиной, грохот закрываемых ворот, крик «Заваливай!».

Мощный глухой удар, клекот бурлящей воды…

Но Аюр больше ничего не слышал и не видел. Золотые корабли проплывали в сияющем мраке перед глазами царевича, наполняя его сердце радостью и бесконечным покоем.

Часть 1

Глава 1

Великий Накхаран

Измученный, потрепанный отряд Ширама неспешно двигался по горному ущелью. Чуть больше двух сотен — все, что осталось от грозного войска, совсем недавно покинувшего столицу Аратты. Правда, еще три дюжины всадников были отправлены гонцами к главам двенадцати родов. Каждого из них саарсан призывал прибыть в заранее оговоренное место.

Хаста, едущий на смирной лошадке подле него, то и дело норовил затеять беседу, но Ширам был еще менее разговорчив, чем обычно.

— Да, дела наши идут не самым удачным образом, — рассуждал жрец, не особенно обращая внимания на угрюмость собеседника. — Можно даже сказать, они идут так, что лучше бы уж наконец постояли!

— Не вижу повода для шуток, — глядя на дорогу неподвижным взглядом, бросил Ширам.

— Я тоже не вижу, — тут же согласился Хаста. — В столице — измена, государь убит, наследник пропал, а какой-то раскрашенный фазан едва не разгромил армию доблестных накхов! И хотелось бы пошутить, да как-то не можется… Одно ясно — фазан на поверку оказался коршуном. Вот так причуда Исвархи!

На это Ширам и вовсе промолчал.

— Однако нам удалось вывернуться, и в этом я вижу великую милость неба, — не смущаясь его молчанием, продолжал Хаста. — Скажу как жрец — оно сохранило тебя для великих дел! А что ты? Собираешься мостить дороги черепами арьев! Исварха мне свидетель — это плохая затея. Сам посуди: один удар копытом, в черепе дыра, конь сломал ногу…

— Я знаю, что делаю! — огрызнулся саарсан.

— Не то чтобы я сомневался… Но давеча ты почтил меня высоким званием советника. А потому мне хотелось бы знать о твоих замыслах прежде, чем вновь придется искать брод посреди стремнины… Ты хочешь вновь потягаться силами с Араттой?

— Нет!

— Ну конечно — а родичей с войсками ты повелел сзывать лишь для того, чтобы поздороваться со всеми разом…

— Ты забыл, что я сказал после битвы? — резко повторил Ширам, поворачиваясь к жрецу. — Я не собираюсь тягаться силами с Араттой. Мы ее уничтожим.

— Погоди, погоди! Что значит «уничтожим»? Как же твое обещание отыскать Аюра и вернуть ему престол? Ты поклялся! Накхи держат слово…

— Да. Но я клялся мертвому государю. Если найду Аюра — он станет повелителем Аратты. Если нет — Аратты не будет.

Хаста поглядел на него с тревогой. У него не было никаких оснований полагать, что саарсан пошутил.

— Но послушай, что тебе сделали землепашцы? Может, ты затаил зло против пастухов или тебя чем-то оскорбили рыболовы и лесорубы? Да и воины — если не говорить о кучке столичных арьев, — разве они желали причинить зло тебе или другим накхам? Разве они участвовали в заговоре против тебя?

— Ты говоришь скучные вещи, — брезгливо поморщился саарсан.

— О нет! Я говорю о том, что, быть может, важнее всего. Совсем недавно ты понимал это. Вспомни, о чем мы говорили! Позволь мне действовать! Дай мне несколько надежных людей, я доберусь до святейшего Тулума, и вместе мы…

— Зачем? Разве верховный жрец Исвархи смог что-то изменить там, в столице, когда убивали его брата и похищали наследника престола? Даже если он еще не свернул себе шею, споткнувшись на лестнице, — язвительно произнес Ширам. — Твой благодетель — заложник в своем храме! За каждым его шагом следят, и на каждый взмах руки где-то поднимается десяток луков. Если я исполню твою просьбу, то потеряю и тебя, и своих людей. Я не желаю ни того ни другого.

Хаста покачал головой:

— Как скажешь. Я понимаю, что твои слова вызваны болью, терзающей сердце. Я сам рыдал от такой боли, когда видел гибнущих воинов. Сколько отваги, сколько молодой силы попусту ушло в землю на радость врагам! Конечно, ты не находишь себе места, желая отомстить за каждого из них!

Ширам стиснул зубы и отвернулся.

— Но прежде чем повести войско на столицу, — продолжал его советник, — ответь себе: сколько человек ты сможешь собрать? Пять тысяч? Может, семь? Аратта без труда выставит вдесятеро больше. Даже если каждый из твоих храбрецов, погибнув со славой, прихватит с собой с полдюжины врагов — а как мы недавно видели, это удается не всегда, — то, когда у тебя закончатся люди, Аратта лишь ненадолго ослабнет… И скорее всего, в опустошенные земли Накхарана сразу вторгнутся соседи, чтобы поживиться мясом умирающего зверя… Если, конечно, прежде Киран не пожелает прийти сюда и истребить всех способных держать оружие, как он поступал в землях болотных вендов…

— Я буду бить врагов малыми отрядами, — мрачно ответил Ширам. — Арьи не будут знать ни покоя, ни отдыха. Я отравлю им колодцы и выжгу посевы. Я истреблю их военачальников. Я наполню Аратту слезами и стонами!

Хаста вновь покачал головой, хотя внутри у него все похолодело от таких слов. В свое время ничто не помешало накхам устроить подобное в его родных землях.

— Малые дела — большие хлопоты! — с наигранной беспечностью отозвался он. — Однако, даже если тебе удастся победить Кирана и захватить столицу, ты будешь ненавистным врагом каждому. И теперь уже ты и твои люди забудете о покое! Но все будет иначе, если на трон сядет законный правитель — Аюр! И если тыприведешь его.

— А если мне не удастся его отыскать? — предположил Ширам. — Такое вполне может случиться. Он, может быть, уже давно мертв.

— Мне не хочется думать об этом. Но поразмысли вот о чем: если ты, как и собирался, возьмешь в жены царевну Аюну, то прав на престол у тебя будет не меньше, чем у Кирана. И уж конечно, святейший Тулум в этом споре поддержит тебя…

Саарсан надолго замолчал, вновь уставившись на дорогу перед собой.

— Что ты советуешь? — наконец спросил он.

— Лишь подумать над моими словами, — смиренно ответил Хаста.

Он сказал все, что хотел, и надеялся, что Ширам сумеет услышать его.

— Я подумаю, — кивнул саарсан. — А сейчас поедем.

— Куда?

— Со мной.

Хаста вздохнул:

— Разве это ответ на вопрос «куда»?

— Ты задаешь слишком много вопросов. Мы едем в место, прежде именовавшееся Накхаран.

— Но разве мы уже не в Накхаране?

Не ответив ему, Ширам ударил пятками по конским бокам, и Хаста был вынужден догонять его на своей лошадке.

Ехать пришлось день и еще полдня. Хотя они, несомненно, углублялись во владения накхов, путь отряда пролегал через дикие и почти необитаемые места. То и дело под копытами коней сквозь мох и траву проглядывали гладкие плиты — следы давно заброшенной дороги. По сторонам от древнего пути Хаста замечал остатки строений: обломки колонн, куски серых каменных стен, торчащие из зарослей ежевики. Однажды он поднял голову и ахнул от неожиданности, увидев над головой готового к броску замшелого каменного льва, вытесанного прямо в нависающей над тропой скале.

На другой день появились еще свидетельства того, что в этих землях некогда обитали накхи, — и жизнь эта сильно отличалась от их нынешних скромных хижин и уединенных башен. Переходя вброд через шумную ледяную речку, Хаста заметил на соседней скале огромный знак Змеиного Солнца — три змеи, сцепившись хвостами, катятся по небосклону. Хаста знал, что этим знаком накхи изгоняли нечисть. А еще Змеиное Солнце было запрещено в Аратте как ересь и надругательство над Исвархой, и накхам предписали повсюду изничтожить его. Но в этой дикой глуши явно никто не позаботился выполнить приказ. Катящиеся по небу змеи проступали из толщи скал, будто скалы их и породили.

Пару раз всадникам встретились небольшие стелы из светлого камня, и все накхи склоняли голову, проезжая мимо. На поверхности изваяний была вырезана раскрытая ладонь, держащая сердце. Хаста прежде не видал ничего подобного и весьма заинтересовался. Но оказалось, что этот мирный знак имеет жутковатую подоплеку. Стелы ставились на тех местах, где вдовы cааров всходили на погребальные костры своих мужей.

Этот обычай был давно известен в Аратте и решительно порицался арьями как бесчеловечная дикость. Накхи возражали, говоря, что никого не принуждают и всякий человек волен распорядиться жизнью к славе своего рода.

Хаста решил было порассуждать о жестокости подобного обычая, но понимания не встретил.

— Это высшая честь, которую еще надо заслужить, — отрезал Ширам. — Тебе даже не понять, насколько она велика! Такая женщина зовется Совершенной и становится могучим духом — хранителем рода. Память о ее подвиге веками живет в семейных преданиях…

— А если знатная вдова все же вздумает отказаться от этакого подвига?

— Она навлечет на себя, покойного мужа и весь свой род неописуемый позор!

— Но в таком случае у нее нет особенного выбора…

Тут Хаста вдруг сообразил, что мать Ширама, старшая жена, пережившая мужа, скорее всего, тоже удостоилась подобной «высшей чести», и всякое желание обсуждать старинные обычаи у него исчезло.

Наконец, после полудня второго дня, горы расступились и ущелье расширилось, образуя долину, поросшую высоким колючим кустарником. Ширам остановился и спешился. Хаста последовал за ним, с наслаждением ощущая под ногами твердую землю.

— Что это за место? — разминая затекшие ноги, спросил он.

— Великий Накхаран. — Саарсан обвел рукою заросли. — Мы с тобой стоим у Львиных ворот. Иди сюда. — Сын Гауранга поманил за собой друга и хлопнул ладонью по скрытой зеленой бахромой плюща каменной глыбе. — Вот пощупай. Чувствуешь бугорки? Когда-то это были львиные когти. Мой дед рассказывал, что ворота поддерживались двумя вздыбленными каменными львами. Они были огромны, больше самого крупного зверя, что некогда жил в здешних пещерах. О красоте этих ворот люди рассказывали за много дней пути отсюда. И приезжали поглядеть. А заодно и приобрести разные диковины на торжище. Идем, я все тебе покажу!

— Прости, если мой вопрос покажется тебе глупым и неуместным, — осторожно заговорил Хаста. — Но разве вы, накхи, когда-нибудь что-то изготавливали своими руками?

— Мы никогда ничего не делали на продажу, это правда, — спокойно ответил Ширам. — Но путь сюда был совершенно безопасен. И торговля здесь процветала. К тому же у нас всегда бывало много добычи. И саконы привозили сюда свои замечательные изделия… Кстати, — отодвигая загораживающие тропу ветви, проговорил саарсан, — ты сейчас идешь по улице, на которой могли разъехаться три повозки. По обе стороны улицы стояли дома и башни всех двенадцати великих родов. Потом я могу показать тебе, где стояла чья башня…

— Ну что ты, я тебе верю!

— Да уж придется верить, потому что, кроме торчащих из земли камней и вот этого, — он отпустил ветку, — ничего уже не осталось. А дальше, за торжищем, стоял храм. Огромный, прекрасный храм! Дед рассказывал о нем, но я не смогу повторить всего. Да и если повторю, ты вряд ли представишь его величие. Здесь стояла серебряная статуя Найи, двенадцатиголовой Матери-Змеи, супруги Первородного Змея, высотой в два человеческих роста…

— А потом, приняв истинную веру, накхи осознали всю тьму своих заблуждений и сами разрушили змеевы святилища… — пробормотал Хаста, вспоминая то, чему его учили в храмовой школе.

— Ну конечно, — хмыкнул Ширам. — Чтобы вид опустевшего храма не смущал торговцев и прочих жителей города.

— Да, пожалуй, я ляпнул глупость. Так что же произошло?

— А ты не слышал?

— В доме Исвархи не принято много говорить о Первородном Змее.

— Как и не принято сюда ездить без крайней нужды, — добавил воин. — Но я скажу тебе. После Битвы Позора повелитель Аратты прибыл сюда, осмотрел город, торжище и храмы и приказал сровнять все с землей. Ибо в единой державе может быть лишь одна столица и она должна была возникнуть отнюдь не здесь… Правда, спустя несколько лет он начал закладывать города по всей Аратте. Но Великий Накхаран так и не был отстроен. Сейчас каждому нашему роду принадлежит несколько башен на горных кручах, пастбища и вот эти скалы. — Ширам обвел руками открывающуюся глазу изломанную линию горных хребтов. По большей части горы были покрыты лесом, как мохнатой темно-зеленой шубой, но над ней в небо устремлялись острые голые пики, чуть тронутые сверху сверкающей белизной. — Много сотен лет на каменном троне Накхарана не восседал саарсан накхов. Теперь пришло время восстановить эти стены и открыть древний трон моих предков, спрятанный от чужих глаз в недобрые годы. Скоро ты все увидишь сам.

Когда солнце начало клониться к закату, Ширам, приказав своим воинам ставить шатры и устраиваться на ночевку, направился куда-то вдаль по заросшей тропе, в которую превратилась старинная улица Накхарана. Свите он велел следовать за ним в отдалении, с собой позвал лишь Хасту. Рыжий жрец подчинился, внутренне коря себя за уступчивость. Сейчас на его глазах готовилось произойти нечто, грозящее разрушить весь привычный уклад жизни. И он даже не попробует воспрепятствовать этому? Впрочем, что он может? Приводить доводы, убеждать? Пожалуй, из всех чужеземцев для Ширама он был наиболее уважаемым, и его слово звучало не пустым звуком. Однако, что бы он ни сказал, все натыкалось на глухую стену.

Так что жрец Исвархи, недовольный собой, послушно шагал вслед грозному предводителю накхов. То здесь, то там среди кустов он замечал заросших, оборванных мужчин в бронзовых ошейниках, мотыгами вырубающих и корчующих кустарник.

— Что они делают?

— Расчищают дороги, — не оборачиваясь, пояснил Ширам. — Прежде от храма Найи шло двенадцать улиц, каждая из которых приводила к городской башне одного из великих родов. Воины этого рода селились по обе стороны улицы, чтобы защищать башню и часть стены. Впрочем, до прихода в наши края арьев не находилось смельчаков, которые решились бы напасть на Накхаран…

— Вот как?

Хаста засмотрелся на работающих пленников, пытаясь представить вместо буйных зарослей прежние стены, дома и башни. Он сделал шаг — и едва успел отпрянуть. Громкое шипение раздалось прямо у его ноги. Шедший впереди Ширам мгновенно развернулся всем телом и толкнул жреца в грудь твердой как камень раскрытой ладонью. Тот отлетел шага на три, едва удержавшись на ногах, и закашлялся, пытаясь восстановить дыхание.

Глотнув воздуха, Хаста потер ушибленное место и уставился на саарсана, присевшего на корточки прямо над явно разгневанной змеей. Та шипела, приподнимаясь и раздувая шею, а воин что-то объяснял ей, указывая на неосторожного чужака. Хасте даже почудилось, что саарсан извиняется за него перед ползучей тварью. Он прислушался, но речь друга сейчас напоминала такое же шипение.

В конце концов змея успокоилась и скользнула в высокую траву.

— А ты гляди, куда ступаешь! — сердито прикрикнул Ширам, выпрямляясь. — Ты чуть не отдавил ей хвост! Если бы она прежде не озаботилась спросить у меня дозволения, твой дух сейчас возносился бы к Исвархе, а тело корчилось тут в предсмертных судорогах.

— Это же была ядовитая змея? — на всякий случай уточнил жрец.

— Конечно! Их тут уйма. Прежде здесь в доме у каждого накха жило не менее пяти змей.

— И ты с ней разговаривал?!

— Да. Ведь это наша родня. В них обитают души накхов, погибших в бою. Мы живем рядом с ними и в день Найи, Матери-Змеи, встречаем вместе этот великий праздник.

— А они? — Хаста указал на рабов. — Как же они спасаются от укусов?

— Мы попросили не трогать их, пока они работают. Но если вздумают сбежать — далеко не уйдут. Никто из накхов даже пальцем не пошевелит, чтобы пуститься в погоню. Беглец здесь обречен. Идем. — Ширам кивнул вглубь зарослей. — Держись рядом и не отставай — змей будет много.

Саарсан вскоре свернул с дороги на чуть заметную тропинку, уводящую в столь неприветливые и колючие заросли, что даже зверь едва ли сунулся бы туда без нужды. Но предводитель накхов шел так уверенно, будто знал здесь каждую ветку, пока не добрался до пологого холма, как и все прочее, заросшего дикой травой и кустарником. Он немного поднялся, сгреб носком сапога землю, и Хаста увидел плоский белый камень, выглядывавший из-под корней и грязи.

— Здесь, — удовлетворенно кивнул саарсан.

Быстро поднявшись на холм, он огляделся и помахал рукой своей свите, повелевая воинам приблизиться. Когда накхи подошли, он что-то им cказал, и они беспрекословно принялись за работу.

— Глазам своим не верю, — пробормотал Хаста, глядя, как воины, кто руками, кто забранными у рабов мотыгами, старательно раскапывают холм. — Что происходит? Накхи роются в земле? Не ты ли утверждал, что прикоснувшийся к плугу накх переродится земляным червем? Не обратит ли рабская мотыга гордого воина в слепого крота?

— Умолкни, если не хочешь прямо сейчас обратиться в корм для змей! — сердито оборвал поток его слов Ширам. — Здесь могут убить и за менее дерзкие речи!

— Прости, не хотел тебя обидеть! Растолкуй мне, болтливому и неразумному, что здесь происходит?

Саарсан недовольно помолчал, но потом все-таки объяснил:

— C древних времен под этим холмом укрыт престол Накхарана. Арьи собирались разбить его, но остереглись идти в долину, испугавшись змей. Они велели накхам собственными руками сокрушить священную реликвию нашего народа. Но мы не сделали этого, лишь завалили трон камнями и спрятали под землей. Теперь настало время ему вновь появиться на свет. И потому то, что ты видишь, — не противное воинскому духу ковыряние в земле ради урожая, а священный обряд!

Хасте очень хотелось спросить еще что-нибудь, но он поглядел на лицо Ширама и благоразумно прикусил язык. И подумал про себя, что ему не слишком нравится быть благоразумным чаще раза в день, даже если это непременное условие, чтобы оставаться живым и здоровым среди накхов.

Между тем из-под земли и травы понемногу появлялась каменная насыпь — гладкие, окатанные булыжники, оставшиеся еще с тех пор, как таяли льды и в горных ущельях бушевали стремительные потоки, давно утекшие в прошлое. Ширам наклонился, подобрал один камень и сунул его себе за пазуху. Все воины, кто был рядом, повторили его действие.

— Да будет это знаком того, что воля Аратты более не властна над нами, — размеренно проговорил Ширам, и его воины эхом повторяли за ним торжественные слова. — И пусть этим камнем мне разобьют голову, если я сдамся!

Воины приветствовали слова вождя криками бурного одобрения. Они уже сразились с армией Аратты, потерпели поражение и теперь жаждали крови и мести.

«Но что скажут остальные? — невольно подумал Хаста. — Ширам принес в свой дом войну — все ли будут этому рады?»

— Саарсан! — подбежав, закричал один из накхов рода Афайя. — Сюда движутся отряды родов Хурз, Бунгар и Зериг!

— Передайте им, что я счастлив приветствовать родичей в Великом Накхаране, — с хищной улыбкой проговорил Ширам.

Глава 2

Совет двенадцати змей

Двенадцать отрядов один за другим в полном молчании входили в древний город. По расчищенным рабами дорогам они шли туда, где некогда высились башни их семейств. Они двигались так уверенно, как будто делали это каждый день и каждый точно знал, куда следует идти.

Хаста глядел на них, сидя у порога шатра, который Ширам разбил на месте бывшей башни своего рода, и его все сильнее охватывало чувство, напоминающее суеверный ужас. Все эти люди в черных одеяниях, увешанные оружием, пугали его слитной молчаливой готовностью, ощущение которой все больше и больше разливалось в воздухе. Казалось, прикажи сейчас саарсан, и они пойдут убивать, не разбирая правого и виноватого, воина или землепашца, — равнодушно и деловито, потому что рождены именно для этого…

Ширам явно не разделял чувств и мыслей своего названого брата. Если когда-то Хасте и доводилось видеть его радостно улыбающимся, то именно сейчас. Подняв к небу клинок из лунного железа, он приветствовал каждый отряд, и те безмолвно отвечали ему, громыхая оружием о маленькие круглые щиты.

Поставив шатры, все двенадцать отрядов собрались у подножия расчищенного холма, на вершине которого в сизых сумерках белел священный престол. Один за другим вслед за отцом рода воины поднимались на холм, брали камень из россыпи и прятали его за пазуху. Многие прихватывали еще три-четыре булыжника для тех, кто остался дома. Затем, покончив с этим делом, накхи спускались вниз и усаживались на расстеленных загодя войлоках, каждый на свое место, у длинных низких столов.

Между тем подступила ночь. Стемнело быстро. Едва солнце ушло за горы, священную долину накрыла непроглядная тень. Но ненадолго — во тьме один за другим загорелись десятки костров.

Напитки и еда, по мнению Хасты, были весьма скромны — жареное мясо, лепешки, козий сыр, вино… Накхи косо поглядывали на чужака, словно недоумевая, почему тот сидит за столом с воинами и где его ошейник и мотыга. Но несколько слов, брошенных Ширамом, заставили их отвернуться от жреца Исвархи с нарочитым равнодушием. «Непременно выучу их язык! — решил Хаста. — И как можно скорее…»

Тем временем саарсан повернулся и окликнул молодую женщину, сидевшую в паре шагов за его спиной. Та молча поднялась и подошла к нему. Ширам и ей что-то сказал по-своему, а затем перевел Хасте:

— Это Марга. Она позаботится, чтобы у тебя во всем был достаток и чтобы никто не обидел тебя.

Молодая накхини кинула на гостя такой взгляд, что жрецу подумалось, что неплохо бы знать, как при случае защититься от нее самой. Она была на полголовы ниже Хасты, зеленоглазая, стройная и тонкая, как копье. Ее длинное черное платье было расшито затейливыми серебристыми узорами — не поймешь, то ли звери, то ли цветы, то ли буквицы. Хаста отметил, что ее можно было бы назвать привлекательной, если бы не жесткое выражение лица, которое стало еще угрюмее при виде жреца Исвархи.

— Ступай за мной, чужак, — приказала она.

Вернувшись на прежнее место, накхини указала на скатанную попону:

— Садись.

— Благодарю за любезность, госпожа, — ответил Хаста.

Марга не удосужилась ответить.

— Хороша забота, — усаживаясь, проворчал жрец.

Главы великих родов по старшинству восседали по обе стороны и напротив Ширама. На груди у каждого из них висел знак власти — Змеиное Солнце из чеканного серебра, с ярким камнем в середине.

Начало встречи, как показалось Хасте, шло по раз и навсегда заведенному обычаю: возлияния богам, предкам, прославление каждого из великих родов. Внимательно вслушиваясь в разговоры накхов, Хаста отметил про себя, что несколько отцов рода — сааров — среди прочих богов упомянули Исварху, но вскользь и небрежно, будто это был домашний божок — охранитель порога.

Вслед за возлияниями саары начали о чем-то расспрашивать Ширама. Расспросы шли так спокойно и неспешно, будто саарсан просто вернулся после долгой отлучки и прибыл в свои владения, чтобы объехать принадлежащие ему земли, побывать в каждой из башен и провести ночь с каждой из жен. В речи порой мелькали знакомые названия и имена.

— О чем они говорят? — спросил Хаста.

— О делах, достойных великих мужей, — отрезала накхини, даже не повернувшись в его сторону.

— А если точнее? Может, переведешь мне?

— Ты жрец, а не воин. Зачем тебе знать все это?

— Саарсан почтил меня званием советника!

— А я — нет. Не мешай слушать.

Хаста вздохнул и принялся всматриваться в лица говорящих, пытаясь угадать, о чем идет беседа.

— Так что же произошло в столице? — спросил один из сааров, могучий воин с длинной седеющей косой, переплетенной широкими белыми лентами.

— Мы были оскорблены, — ответил Ширам.

— Кем?

— Сначала государь нарушил данное им слово. Затем сын и наследник государя был похищен, и это преступление попытались свалить на нас. Но я все еще старался избежать раскола и войны. Я дал государю возможность исправить содеянное, не теряя лица. И мы договорились — о перемирии и совместных поисках. Но той же ночью государь был убит у себя во дворце, в собственной опочивальне. И арьи вновь обвинили нас! Обвинили и потребовали сложить оружие. Оба условия нашего изначального договора с властителями Аратты были попраны. И, как саарсан, я был вынужден объявить войну!

— Ты лишь зовешься саарсаном, — коротко напомнил еще один из вождей, с виду несколько старше Ширама.

Его черная коса была переплетена золотыми лентами, а длинные висячие усы выкрашены в черный и рыжий цвет.

— Что ты этим хочешь сказать, Аршаг, сын Ашгарана? — холодно ответил Ширам.

— Я не буду судить твои дела, Ширам, сын Гауранга. В каждом из них ты проявил подобающие воину храбрость и ловкость, — заговорил рыжеусый саар. — Но посуди сам. Ты сопровождал царевича Аюра на Великую Охоту. Вернулись лишь вы втроем — как я понимаю, вот с этим…

Аршаг ткнул в ту сторону, где подле молодой накхини тихо сидел Хаста.

— Что он сказал? — встревоженно поинтересовался рыжий жрец.

— Тебя это не касается, — отрезала девушка.

— А кого же… — начал было советник.

— Саарсана. Молчи!

Между тем длинноусый продолжал:

— Ты поссорился с государем, и в жертву этой ссоре был принесен мой младший брат Мармар.

— Он был и моим близким родичем, — напомнил Ширам.

— Да, это правда — как и то, что ныне он мертв. Ты примирился с государем, но это не помогло. И ты без боя покинул столицу, оставив арьям нашу неприступную твердыню!

Ширам вспыхнул, привстал и хотел что-то сказать, но говоривший рыжеусый саар поднял руку, показывая, что не закончил.

— Ты вел с собой большой отряд, — продолжал он, — но попал в западню. Не найдется клеветника, который сказал бы, что ты струсил и не был первым в схватке. Говорят, о твоих подвигах на поле боя можно сложить песню! Но лишь малая часть наших воинов избежала гибели, а некоторые даже попали в плен! Да, Ширам, — ты спасся и спас более двух сотен накхов. Впрочем, ходят слухи, что и с этим тебе помог вот он… — Саар вновь ткнул пальцем в Хасту. — Я верю в твою доблесть и воинское умение. Но боги не любят тебя, Ширам. Они щедро одарили тебя, но отвернулись — должно быть, в тот миг, когда ты вздумал взять в жены девушку из арьев.

— Она не просто девушка! — резко возразил глава рода Афайя. — Она дочь государя Аратты!

— Все девушки — чьи-то дочери. Но из-за этой уже пролилось немало крови там, на равнине. А если ты, как обещал, станешь мостить дорогу в столицу черепами арьев, ее прольется куда больше. Накхи не берут жен из других народов. Кто ты такой, чтобы вводить новый обычай? Некоторые у нас считают, что ты провел чересчур много лет на чужбине. Сможешь ли ты стать достойным саарсаном, Ширам?

Рыжеусый саар смотрел главе рода Афайя прямо в глаза. Темнота вокруг словно застыла, прислушиваясь к его словам.

— Может, тебе лучше отойти в сторону и отказаться от этой чести? — продолжал он в тишине. — Все мы помним, что твой дед сказал про тебя: «Он будет храбрым воином, но скверным вождем!» — а твой дед был великим отцом нашего народа…

— Ты сказал много, Аршаг, сын Ашгарана, — процедил Ширам, поднимаясь на ноги. — Я внимательно тебя выслушал, потому что ты саар и мой родич. У меня есть ответ на каждое твое слово — но ты упоминаешь волю богов. А значит, только боги могут подтвердить или опровергнуть сказанное тобой. Давай же узнаем, что сейчас прозвучало — разумные слова или шакалий вой!

Ширам обошел стол и вышел на открытое место. Аршаг тут же последовал его примеру. Прочие вожди развернулись в их сторону. Воины, стоящие за их спинами, расступились, освобождая широкий круг.

— Что это они удумали? — с опаской спросил Хаста.

— Смотри глазами, — цыкнула Марга, чрезвычайно встревоженная происходящим.

— Хорошее занятие, — вздохнул рыжий жрец. — Мне бы очень не хотелось от него отвыкать…

Между тем саарсан и его противник начали снимать и откладывать в сторону свое оружие. Хаста уж в который раз поразился, до чего же его много. Сколько всего, способного резать, колоть, наносить ушибы и ломать кости, таскает на себе каждый накх! И ведь это они еще не готовились к бою…

Наконец с оружием было покончено. Оба воина стянули рубахи, оставшись обнаженными по пояс. По их смуглым мускулистым телам извивались наколотые змеи, будто переползая со спины на грудь: у Ширама — пятнистая эфа, у Аршага — остроголовая степная гадюка.

— Они что, решили устроить драку? — спросил Хаста.

В глазах накхини отразилась невероятная смесь ужаса и презрения.

— Не смей говорить о том, чего не в силах понять! В священном поединке на землю сходят боги. Сейчас в обоих саарах оживает сила зачинателей рода! Только Мать Найя и Отец-Змей ведают, кому отдать победу!

— Неужто в Накхаране нет другого способа узнать божью волю, кроме как изувечить друг друга? — ляпнул Хаста и тут же пожалел о своем длинном языке. На лице Марги отразилось острое желание немедленно явить ему божью волю самым болезненным из принятых здесь способов. — Прости, госпожа, я не хотел оскорбить твоих богов, — виновато прошептал он. — У нас подобных обычаев давно уже нет. Лучше объясни, что здесь творится…

Тем временем два немолодых саара вышли в круг и завязали Шираму и Аршагу глаза, распевно произнося при этом то ли заклинания, то ли наставления.

— Хорошо, я тебе поясню, — прошипела Марга. — Сейчас они не могут видеть, а значит всецело доверяются воле богов. Они не могут использовать ни хитрости, ни уловки…

— Разве это не одно и то же?

— Жрец, ты ничего не понимаешь в искусстве ведения боя.

— Да. И вероятно, поэтому до сих пор жив.

Накхини глянула на него с брезгливым сожалением, как глядят на безрукого попрошайку.

Приготовления к бою продолжались. Когда те, кто завязывал глаза, закончили свое дело и удалились, двое иных сааров связали между собой кушаки противников, так что воины, вытянув руки, едва могли дотянуться друг до друга кончиками пальцев.

— Вот видишь? Теперь они связаны в единое целое. А значит, уже нет вопроса, который задает богам каждый из них. Есть единый общий вопрос.

«А я думал, их связали, чтобы они не разбежались в разные стороны», — хотел было сострить Хаста. Но вовремя осекся и кивнул:

— Да. Очень мудро!

На лице девушки промелькнула тень улыбки.

— Что ж, ты наконец это понял!

Саары продолжали тихо петь, однако бойцы их не слушали. Они стояли друг против друга, чуть покачиваясь, ожидая знака.

Вдруг резкий выкрик, заставивший Хасту вздрогнуть, сообщил о начале поединка. В тот же миг Ширам молниеносно обернул кушак вокруг запястья левой руки и, рванув Аршага на себя, выбросил правую руку вперед. Но едва его пальцы коснулись головы противника, тот жестко и коротко ударил Ширама сбоку по голени, сбивая его с ног.

Еще падая, Ширам ухитрился дернуть за кушак, поймать ногу противника между двух своих и резко повернуться. Длинноусый саар рухнул на спину. Противники упали почти одновременно. Толпа вокруг дружно выдохнула, но ни один из сааров не издал ни звука, чтобы не выдать себя. Аршаг выдернул ногу и тут же откатился в сторону. Ширам попытался поймать его, замахнулся и нанес сокрушительный удар. Но противник ужом извернулся, сбил его руку, вскочил и отшатнулся так далеко, как позволял кушак.

В тот же миг Ширам тоже оказался на ногах. Хаста заметил, как исказилось его лицо. Должно быть, полученный им удар по голени был чрезвычайно сильным. Однако, тут же позабыв о боли, он начал скользить по кругу, выбирая миг, чтобы стремительно напасть сбоку. Напротив точно так же бесшумно крался по кругу Аршаг.

Внезапно саар рода Зериг кинулся на противника, ухватил за плечи, попытался развернуть, но не тут-то было. Не стараясь вырваться, Ширам шагнул навстречу, обхватил противника и с размаху ударил его лбом в лицо. Кровь потоком хлынула из сломанной переносицы и разбитых губ. Аршаг отлетел и упал навзничь.

Вокруг грянул дружный рев. Марга ахнула и вскочила, всплеснув руками, как обычная перепуганная девушка. Хаста покосился на нее с недоумением. Прежде ему казалось, что она переживает за Ширама!

Ослепший от боли и заливающей глаза крови Аршаг не сдавался. Он приподнялся на локтях и теперь пытался отползти. Но встать ему уже не позволили. Ширам бросился на него, зажал его горло сгибом локтя и начал сдавливать, как в медвежьем капкане.

— А бывает у вас, что кого-нибудь так убивают? — спросил Хаста.

— Только если на то будет воля богов, — хрипло отозвалась Марга, не сводя взгляда с поединщиков.

Ширам давил все сильнее, но Аршаг по-прежнему силился вырваться. Он пытался нащупать косу противника, однако было видно, как его пальцы теряют ловкость. Теперь казалось, что он царапает ими воздух. Постепенно его движения замедлились…

— Остановись, Ширам! Боги сказали свое слово!

Руку властным жестом подняла немолодая женщина с горделивой осанкой и холодными серыми глазами — предводительница рода Бунгар, единственная из глав семейств седовласая, точно покрытая снегом горная вершина. Одета она была как воин, с той же мрачной роскошью, что и прочие саары.

Хаста уставился на нее с невольным любопытством. Он знал, что, выходя замуж, женщины накхов круто меняют свою жизнь, обрекая себя на добровольное заточение в своих башнях. Далеко не всем приходилась по нраву такая перемена. Саари рода Бунгар была одной из таких женщин: отказавшись от замужества и права завести собственных детей, она с годами стала прославленной воительницей и матерью всему своему огромному роду.

— Боги изъявили свою волю, Ширам, — заговорила она. — Ты — саарсан! Нынче в полночь на твое чело возложат змеиный венец, и ты сможешь призвать свой народ идти туда, куда сочтешь верным. Никто не посмеет тебе противиться. Даже если ты прикажешь всем нам прыгнуть в пропасть, никто не ослушается. Но ответь на один мой вопрос, Ширам, сын Гауранга. Я участвовала в семнадцати войнах и стояла рядом с твоим дедом в четырех битвах, а потому имею право задать его. Никто из сааров не желает тебе зла. Однако за каждым из нас — один из великих родов. Мы хотим знать, какую судьбу ты уготовил нашим детям?

Когда седая накхини замолчала, Хаста легко тронул за руку свою соседку. Та отдернула руку, но повернулась:

— Чего тебе, жрец?

— О чем она говорила?

— Арза-Бану хочет знать, что саарсан решил насчет войны c Араттой.

— Я бы тоже не отказался, — пробормотал Хаста, чувствуя, как его кидает в жар и начинает тревожно колотиться сердце. Услышал ли его Ширам? Не забыл ли клятву? Или по-прежнему желает только мстить?

С глаз Ширама уже сняли повязку и утерли ему кровь с лица. Он натянул рубаху, намотал обратно кушак, надел поверх него боевой пояс и начал вооружаться. Саары внимательно глядели на него, ожидая ответа. Наконец Ширам закончил, мельком глянул на Хасту и заговорил громко и резко. Вожди, слушавшие его речь, то хмурились, то сжимали кулаки, то просто кривили лица и перешептывались. В целом же было ясно, что слова саарсана стали для них полнейшей неожиданностью.

— Что он говорит? — тормошил Хаста свою «защитницу».

Та слушала с таким же потрясенным видом, как и прочие.

— Тела наших родичей едва остыли! — вместо ответа возмущенно бросила она. — Их кровь взывает к отмщению — а мы не будем мстить?! Разве так можно? Мы не пойдем войной на Аратту?!

Хаста едва заметно вздохнул с облегчением. Зеленые глаза накхини полыхнули.

— Эй, жрец! Уж не ты ли вбил ему в голову такую блажь?

Тот не успел и рта раскрыть, но девушка, услышав еще что-то, тут же о нем забыла:

— Или все-таки пойдем? Но зачем нам их царевич? К чему поднимать лик Исвархи рядом с нашим Змеиным Солнцем? Мы просто должны пойти и покарать… О Великая Бездна! Так мы будем воевать или нет?

Тем временем Ширам вдруг прервал свою речь, повернулся и принялся шарить по толпе взглядом.

— Хаста! — повелительно крикнул он. — Иди сюда!

— Жрец Хаста, — проворчал тот, поднимаясь. — Мог бы обратиться и почтительней. Я все же личный посланник святейшего Тулума…

Впрочем, его слов никто даже не расслышал.

— Расскажи им то, что поручил тебе Тулум, — приказал саарсан.

— Благодарю доблестного Ширама за возможность молвить слово в столь высоком собрании, — с достойным видом произнес Хаста.

— Не тяни змею за хвост, жрец Исвархи, — буркнул подошедший к прочим вождям Аршаг, прижимая тряпицу к разбитому лицу. — Что ты хочешь нам предложить?

— Прежде всего — выразить восхищение твоим боевым искусством, храбрый саар. Я говорю сейчас от имени святейшего Тулума, верховного жреца Аратты и брата государя…

— А чем нам поможет ваш верховный жрец? — перебил его Аршаг. — Если он все еще жив, то наверняка заперт в стенах собственного храма.

Вместо ответа Хаста торжественно поднял руку, показывая всем золотой перстень, данный ему на прощание Тулумом.

— Любой служитель Господа Солнца обязан повиноваться этому знаку. А значит, все городские храмы, храмовая казна и храмовая стража — в моей воле. Кстати, напомню, что, если Аюр не найдется, именно Тулум наследует трон. Киран — наш общий враг. Если он будет сокрушен, можно не сомневаться — с Накхараном заключат совсем иной, равный договор.

Саары умолкли, обдумывая его слова. Их лица были хмуры — предложенное Ширамом и его советником звучало весьма необычно.

— Благодарю тебя за ответ, Ширам, сын Гауранга, — вновь поднялась Арза-Бану, не глядя на жреца. — Стало быть, ты хочешь возвести на престол царевича Аратты, но даже не знаешь, где он… Мы выслушали и тебя, жрец Хаста. Ты говоришь занятные вещи — будто этот перстень наделяет тебя неслыханной властью. Впрочем, пока это лишь твои слова… Но главное — Отец-Змей и Мать Найя сегодня ясно показали, на чьей они стороне. А они не желают гибели Накхарана, — стало быть, эта война может быть выиграна. Будь по-твоему, Ширам! Мы поднимем знаки Солнца и Змея, сломим сопротивление там, где оно будет, и войдем в ворота, там где их откроют… — Она чуть помедлила. — Я и мой род поддерживаем Ширама!

После этого не было больше ни вопросов, ни споров. Один за другим вожди накхов, кто с явным одобрением, кто с неохотой, вставали и на оружии клялись в верности:

— Да будет славен Ширам, сын Гауранга, саарсан накхов!

Глава 3

Змеиный венец

Когда совет вождей завершился и стоявшие за спинами сааров ближние воины разнесли весть о том, что двенадцать великих родов провозгласили Ширама саарсаном Накхарана, Хаста решил было, что на этом дело завершено. И теперь пора готовиться к веселой — ну, по накхским понятиям о веселье, конечно, — пирушке. Тут он надеялся, что ждать долго не придется, поскольку уже давно стемнело, а за разговорами он не успел толком перекусить. Дорога от поля битвы к развалинам вообще не баловала сытными трапезами. Отряд без обоза жил лишь охотой и случайным грабежом.

Но вместо того чтобы заняться приготовлением каких-нибудь причудливых местных блюд, воины собрались у костров и принялись деловито раскрашивать друг друга: мазать лица сажей и вырисовывать на руках подобие чешуи. Иные из них, видно, считались мастерами своего дела — к ним ожидали своей очереди по нескольку человек, а те сосредоточенно выводили на зачерненных лицах белые узоры.

Хаста чувствовал себя брошенным и позабытым. Не то чтобы никто не обращал на него внимания, — стоило ему чуть отойти от шатра рода Афайя, на него тут же обращались вопросительные и весьма недружелюбные взоры. Потом кто-нибудь обязательно кидал веское слово на местном наречии, и откровенно неприязненные взгляды сменялись слежкой исподтишка. Решив не рисковать, рыжий жрец устроился возле костра рода Афайя и, разложив свой неизменный свиток на камне, принялся зарисовывать поглощенных своим таинственным делом накхов.

— Чем ты тут занят? — раздался над его головой недовольный голос Ширама.

— Коротаю время. Скоро мы будем ужи…

Хаста обернулся к другу, и слово застряло у него в горле. Пожалуй, сейчас он не проглотил бы самый лакомый кусочек. Лицо Ширама исчезло — оно было полностью зачернено, сливаясь с ночной темнотой. Зато во весь лоб красовалась змеиная голова с распахнутой пастью. От змеиной головы через макушку вниз спускалась тугая коса с вплетенными в нее блестящими черными лентами с вышитыми серебристыми зигзагами и точками. Рядом с вождем накхов хлопотала богато одетая молодая женщина, вплетающая в оконечность косы граненое серебряное острие. Еще одна накхини подрисовывала змее клыки, и без того очень убедительные.

— Я рисую… — наконец выдавил Хаста.

— Нет. Спрячь. Не делай больше так. Если кто-то увидит, тебя могут убить.

— Почему?!

— Подумают, что ты пытаешься забрать в колдовской оберег часть души.

— Ну что ты! Это мохначи могут так рассуждать, — удивившись, возразил Хаста. — На деле же ничего такого нет!

— Хоть бы и так, — Ширам покачал головой, и от этого движения змея на его лице ожила и задвигалась, — но здесь никто тебе не поверит. Спрячь.

Хаста нехотя повиновался. Его разрывали двойственные чувства. Чем больше вокруг становилось змееголовых, тем сильнее ему хотелось оказаться подальше от этого места. Но неуемное любопытство, с детских лет бывшее одной из главных его черт, толкало в бок: «Эй! Быть может, ты единственный житель Аратты, которому довелось своими глазами увидеть подобное! Во всяком случае, свободный житель…»

Он вспомнил рабов, которые еще недавно расчищали улицы заброшенного города и подклеты храмов и древних башен. Но еще перед советом вождей всех невольников древками копий выгнали за пределы запретного города. «Как бы их не вздумали по случаю праздника принести в жертву», — вспоминая сплетни, что ходили о накхах в Аратте, подумал Хаста.

Вскоре после заката Ширам, окруженный свитой, к которой присоединились шесть молодых женщин, прихрамывая, направился к вершине холма. Белый престольный камень, уже полностью освобожденный из земли, оказался со всех сторон покрыт затейливой резьбой в виде переплетающихся змей. Определенно это были не просто переплетения, и то, что случайный человек принял бы за украшения, наверняка было наполнено глубоким смыслом. В храме Хасту учили, что накхи не знали письма и переняли его у арьев, но, глядя на резной камень, он вдруг в этом усомнился.

Он сделал еще шаг вслед за саарсаном, но вдруг чья-то твердая рука остановила его — беззлобно, но непреклонно.

— Куда собрался, жрец? — услышал он знакомый неприветливый голос. — Тебе туда нельзя!

Хаста повернулся и вновь увидел Маргу.

— Почему? Я советник Ширама…

— Ты жрец Исвархи! — резко ответила накхини. — Саарсан оказал тебе незаслуженную честь, дозволив остаться так близко к престольному камню. Иди и встань вон туда, к ним!

Она махнула рукой в сторону шести женщин, которые остановились чуть ниже, не доходя до вершины холма пары десятков шагов.

— Если я жрец, так отведи меня к жрецам, — раздраженно ответил Хаста, которому изрядно надоело высокомерие приставленной к нему «няньки».

Марга удивленно взглянула на него, потом хмыкнула:

— У нас нет жрецов. Есть сестры Найи, но им сейчас точно не до тебя. А эти женщины — не абы кто, а жены саарсана.

— Не сказать, чтобы я был польщен, — проворчал Хаста, спускаясь по склону. — Одна радость: мы с ними не похожи…

Он обернулся и увидел, что Марга, не дослушав, сбегает куда-то вниз c холма.

Едва Хаста приблизился к женщинам, как одна из них, видимо старшая, схватила его за плечо и как ни в чем не бывало задвинула себе за спину. Он пробормотал приветствие, но ответа не дождался. Взгляды молодых накхини были устремлены к вершине холма. Хаста пожал плечами и принялся украдкой рассматривать жен своего друга.

Хотя их лица оставались нераскрашенными и в руках не было мечей и круглых щитов с острым шипом посередине, выглядели юные женщины весьма воинственно. Длинные кинжалы на украшенных серебряными накладками поясах ясно говорили, что при необходимости они успешно займут место в боевом строю. Хасте они показались куда более подходящими для битвы, чем для супружеского ложа. Он невольно вспомнил нежную ясноглазую Аюну, которую не раз видел в храме и при дворе. Да уж, после суровых накхини младшая дочь Ардвана представлялась и впрямь птичкой иной породы. Неудивительно, что Ширам так себя повел тогда, во дворце!

«Впрочем, они были бы недурны собой, если б хоть изредка улыбались, — справедливости ради признал Хаста. — Но вот это общее для всех накхов ощущение от их взгляда — либо „я хочу тебя убить“, либо „я не хочу тебя убить“… Провести ночь с такой, пожалуй, подобно поединку!»

Между тем тьма вокруг холма почти рассеялась — так много костров и факелов озаряло место действа. Оттуда, где стоял Хаста, была видна лишь спина Ширама, преклонившего колени перед белым камнем и мерно кивающего, точно разговаривающего со священным престолом.

«А что, если для совершения ритуала им нужно омыть трон кровью ария? — посетила вдруг Хасту правдоподобная мысль. — А что? Из-за арьев престол ушел в небытие — теперь же, когда он возвращается…»

Жрецу очень живо представилось, как его волокут на вершину и одним умелым взмахом топора под торжествующие вопли толпы отсекают голову.

«Надо бы Шираму напомнить, что я не арий, а то мало ли… Может, для прочих и разницы-то особой нет?»

Он сделал шаг в сторону, чтобы выбрать место, откуда ему было бы лучше видно, как вдруг огонь ближнего факела выхватил из темноты ветви растущего на склоне невысокого кустарника. Хаста глянул и тут же распрощался с желанием шевелиться. Ветви куста — и этого, и прочих — были увешаны змеями. Те не двигались, лишь слегка покачивались в ожидании, глядя на белеющий на вершине холма каменный престол.

«Да тут же сотни змей! — в ужасе осознал Хаста. — Они повсюду!»

И тут он услышал шипение до того жуткое, что у него едва не подогнулись колени. Хаста затравленно оглянулся. Жены Ширама, почтительно склонив голову, глядели в ту сторону, где в прежние времена стояли львиные ворота. В колеблющемся свете факелов Хаста увидел, как оттуда к бывшей рыночной площади ползет — вернее, плывет по воздуху, — блестя серебристой чешуей в лунном свете, огромная змея.

Хаста как завороженный уставился на серебристую змеиную морду, которая неумолимо приближалась к холму. Через миг он усмехнулся, подавляя в душе стыд.

«Дружище, ты совсем рехнулся от страха перед накхами, — укоризненно сказал он себе. — Или ты никогда не видел, как господь Исварха на солнцеворот убивает Первородного Змея? Или сам не был однажды этим змеем — вернее, плясуном, который прятался внутри него?»

Голова змеи — серебристая, с распахнутой пастью и острым клыками — была надета на голову женщины в черном, видимо верховной жрицы Матери Найи. Следом, положив ей на плечи руки, следовали другие женщины. На их спинах сверкала металлическая чешуя. Они-то и издавали так напугавшее Хасту шипение. Однако когда он прислушался, то разобрал в этом шипении однообразные, повторяющиеся слова почти нечеловеческого песнопения.

«Огромная змея поет песню, что такого необычного? — мысленно сказал себе Хаста. — Вот если бы ее подхватили все прочие змеи, висящие тут повсюду на кустах, пожалуй, стоило бы насторожиться…»

«Змея», извиваясь, переползла через площадь и начала подъем к развалинам храма. Ширам поднялся и сделал несколько шагов навстречу ей. Все присутствующие, не исключая женщин, подхватили ее песнь, бряцая оружием и колотя по щитам клинками. Хаста без слов запел вместе с ними, понятия не имея, о чем шипит Мать-Змея, но опасаясь, как бы молчанием не нажить себе смертельных врагов. Конечно, ему, жрецу Исвархи, такое потворство змеепоклонникам было, мягко говоря, не к лицу. «Однако, — тут же подумал он, — Исварха и праведным, и ослушникам дарит свое тепло. И конечно же, Господь видит, что помыслы мои чисты».

Хаста поднял глаза к нему и уставился на диск полной луны.

«Ну, я надеюсь, что видит…»

Между тем плывущая по воздуху змея и Ширам встретились перед каменным троном. Саарсан наклонил голову. Мать-Змея ответила на приветственный жест. На миг Хасте почудилось, что голова его друга оказалась в ее пасти. Но, приглядевшись, он понял, что они обнимают друг друга за плечи, соприкасаясь лицами, словно в поцелуе. Так они стояли молча, не двигаясь, пока змеиный хвост все плотнее, уже в три ряда, обвивал новопровозглашенного владыку Накхарана.

«Что они там делают?» — пытался разглядеть Хаста. Ширам уже почти целиком исчез в змеиных кольцах. И вдруг в руках жрицы — вернее, в пасти огромной змеи — блеснули два длинных острых клинка. Точь-в-точь ядовитые клыки!

Всякие звуки на холме и вокруг него затихли. Над холмом повисла тишина, словно каждый накх в долине затаил дыхание. Клинки стремительно мелькнули в воздухе, и «змея» ударила Ширама клыками в лицо.

Хаста невольно ойкнул и тут же получил такой тычок между лопаток, что упал на колено, едва не угодив прямо на свернувшуюся у ног гадюку. Та недовольно зашипела, но отползла в сторону, не тронув обмершего жреца.

Многоногий «хвост» развернулся. Хаста вновь увидел коленопреклоненного Ширама. По его щекам текла кровь, но саарсан совершенно не обращал на это внимания. Клинков в руках у женщины больше не было — теперь она держала серебряный венец. Хаста неплохо разглядел его. Серебряный обруч из переплетенных змеиных тел — должно быть, двенадцати, по числу родов. Над обручем, на одинаковом расстоянии, виднелись головы с оскаленной пастью, в каждой из которых мерцал драгоценный камень.

Верховная жрица торжественно возложила серебряный венец на голову Ширама — и замерший народ взорвался криками ликования. Хаста осторожно поднялся и вернулся на свое место. А в это время жрицы подвели Ширама к резному камню, усадили на него, окружили сзади полукругом и запели торжественную песнь — как показалось Хасте, почти целиком состоящую из имен, должно быть, предков саарсана.

Между тем саары один за другим подходили к Шираму. Седовласая предводительница рода Бунгар поднесла саарсану меч в посеребренных ножнах. За ней последовали другие. Каждый из глав великих родов нес одно из царских сокровищ, все эти столетия хранимое в родовой башне: кто щит с двенадцатью опалами, кто кольчугу, сплетенную из тысяч свернувшихся серебристых змеек, кто наручи и боевой пояс… После каждого дара накхи с криками ликования колотили оружием по щитам так, что у Хасты начали болеть уши. Он молча следил за обрядом, чувствуя накатившую усталость.

Последней на холм поднялась молодая женщина-воин, одетая в цвета рода Афайя. Хаста не видел ее среди сааров. В руках она держала лунную косу. Изогнутый наконечник грозного оружия был украшен серебряной насечкой, изображающей змеиную голову с широко распахнутой пастью.

«Это же Марга!» — сообразил вдруг удивленный Хаста, вглядываясь в ее лицо, полностью скрытое под боевой раскраской. Неприветливая девица, которая так откровенно тяготилась своим подопечным, теперь с горделивым видом стояла перед Ширамом, облаченная в великолепные доспехи, вручая ему один из знаков высшей власти. Кто она Шираму? Кто вообще такая? Хаста решил непременно выяснить, когда все закончится.

Ширам принял из рук накхини длинное раскрашенное древко и поднял оружие над головой. Под громовые вопли и грохот железа он крутанул лунную косу так, что она на миг превратилась в нападающую змею. Красные камушки, вставленные в металл, полыхнули при свете костров, словно яростные глаза, знаменуя, что после сотен лет покорности в Накхаране наконец взошел на престол истинный правитель.

«А ведь прежней Аратте теперь конец, — подумал Хаста. — Даже если завтра утром Аюр найдется и займет трон, и Аюна скажет, что глупо пошутила и без ума от своего нареченного, и Киран повесится в собственной садовой беседке на той балке, на которой я от него прятался, уже ничто не будет прежним. Ширам отныне государь Накхарана, а Накхаран — вольное царство. И неведомо, как теперь все сложится дальше…»

* * *

Всю ночь Хаста не мог заснуть. За узкими бойницами, заменявшими у накхов обычные окна, с грохотом перекатывался через торчащие из воды каменные клыки бурный поток.

Когда рыжий жрец издали увидел родовое обиталище саарсана, у него похолодело в животе, затем в руках и ногах, и спина покрылась липким потом. Он-то полагал, что крепость накхов в столице была угрюмым, малопригодным для жизни местом, — но лишь потому, что прежде не видел гнезда рода Афайя. Посреди стремительной реки, будто длинная, застрявшая в горле кость, торчала мрачная скала. По ней уступами почти до самой воды спускались недоверчиво глядящие на округу башни, связанные вместе высокими стенами.

— Надеюсь, добираться туда мы будем не вплавь? — глядя на несущиеся внизу в потоке клочья пены, со вздохом спросил он.

Ширам расхохотался:

— Нет, мы перелетим, как птицы!

— Боюсь, что я окажусь скопой.

— О чем ты?

— Когда рухну вниз, скажи всем, что я отправился ловить рыбу.

Саарсан дружески хлопнул ближнего советника по спине:

— Все будет хорошо. Тебе нечего опасаться.

Хаста хмыкнул:

— Я помню, ты мне такое уже говорил. Перед тем, как я лишился штанов под столичной твердыней накхов.

— Здесь у тебя будет сколько угодно штанов, — щедро посулил Ширам.

Нынче он выглядел радостным, как никогда. Должно быть, возвращение к родному порогу дарило ему отличное расположение духа.

— Я решил написать воззвание и отослать его во все большие храмы Аратты, — сказал он Хасте. — Чтобы знали, с кем и ради чего мы воюем. Ты составишь его. Да, когда будешь писать, одним из условий примирения упомяни прибытие сюда царевны Аюны. Народ Аратты должен знать, что я не просто правитель Накхарана, но и такой же зять покойного государя, как Киран. У многих это наверняка отобьет желание сражаться против нас… Нужно будет также упомянуть, что Киран захватил мою невесту, — это не добавит ему сторонников…

— Мы не знаем, где она, — попытался возразить его друг.

— Царевна могла искать убежища либо у своего дяди Тулума, либо у старшей сестры. Что помешает нам сказать, что Киран удерживает ее силой?

Рыжий жрец с сомнением покачал головой.

— И вот я еще о чем подумал, Хаста, — внезапно сказал Ширам. — До каких пор тебе еще ходить неоперившимся юнцом?

— Насколько я помню своего деда, он и на старости лет не имел перьев, — ответил жрец, насторожившись. — Что же касается юнца — не сочти за неуважение, но я, пожалуй, старше тебя.

— Не делай вид, будто не понимаешь, о чем я говорю! Теперь ты не просто какой-то жрец — ты мой ближний советник. А по нашим законам всякий мужчина, не имеющий жены, — юнец, будь он хоть согнут годами и сед. Как же все прочие накхи станут тебя уважать, когда ты станешь одним из нас? У меня есть несколько сестер, еще не обретших мужа. Я выдам одну из них за тебя.

— Это высокая честь! Но я, как ты верно сказал, жрец. Мне нельзя жениться, — ответил Хаста, с содроганием представляя себе выводок сестер Ширама, мало уступающих саарсану в свирепости нрава. — «Тот, кто живет с женщиной — служит женщине», — говорят в храме. А моя жизнь всецело отдана…

Ширам поднял руку, останавливая его:

— Твой бог Исварха всякий день поднимается в небеса и спускается за край земли. Неужто ты и впрямь думаешь, что он изменит свой ход, если ты наконец станешь настоящим мужчиной? Я не верю, что Исварха велел жрецам оставаться вечными мальцами. Уж скорее это придумали сами жрецы, чтобы гомон спорящих в храме жен не мешал им петь гимны! — Саарсан возвел взгляд к небу и лукаво добавил: — Может, ты расскажешь мне, чем таким занимается Исварха ночью, если поутру его лик выглядит таким разрумянившимся?

Хаста едва сдержал улыбку, стараясь во что бы то ни стало сохранять благочестивое выражение лица.

Ширам ухмыльнулся и заговорил снова:

— Накхини совсем не таковы, как взбалмошные и надменные женщины арьев. Впрочем, что мне тебе рассказывать? С одной из моих сестер ты уже познакомился.

— О ком ты говоришь?

— Ну как же, Марга. Она опекала тебя на совете вождей. Разве она не прекрасна?

Хаста поперхнулся:

— Сама кротость! Нежна, как весенний цветок…

Саарсан в недоумении уставился на советника:

— А, это ты шутишь. Конечно, Марга не станет щебетать подле тебя, как глупая пташка. Зато она будет защищать твою родовую башню и как должно воспитает твоих детей. Если ты будешь ранен в бою, она встанет над тобой с оружием в руках, не давая врагу тебя добить. Она излечит твои раны и будет править твоими землями, пока мы в походе. Она порадуется вместе с тобой богатой добыче, взятой в набеге, но никогда не станет выпрашивать подарки…

— Честно сказать, я бы хотел как-то обойтись без ран на поле боя, — пробормотал Хаста, запуская пятерню в свои буйные космы. — Даже если надо мной будут стоять все ваши девы…

Хвалебная речь Ширама во славу накхини привела его в крайнее замешательство. Какие дети? Зачем ему башня?! Разве что прятаться в ней от такой жены, как эта Марга…

— Мы отправляемся на войну, друг мой, — сказал Ширам. — А там бывает всякое.

— Кстати… — Хаста вспомнил еще кое-что. — Тебе придется объяснить сестре, что старшей женой у меня будет мохначиха.

— Это еще почему?

— Ты же не забыл о моей клятве? Я обещал Айхе провести с ней целый год. Я дал слово и не хочу гневить Исварху!

Ширам нахмурился, утрачивая от этого напоминания доброе расположение духа.

— Я буду думать, — буркнул он.

Рыжий жрец тайком вздохнул с облегчением, стараясь не глядеть на приближающуюся твердыню рода Афайя. Первая мысль, явно доставшаяся ему в наследство от нищего мальчишки, обитавшего на яблонях в чужом саду, была: немедленно сбежать. Войско накхов готовилось к походу — небывалому походу, которого еще не знала Аратта. Не то чтобы прежде Хасте не доводилось ходить с войсками, но он старался держаться в стороне от битв. Удавалось не всегда. И хотя каждый раз небо спасало его, он никогда не переоценивал себя.

Теперь же его ждала совсем иная доля. Он должен был занять место не кого-нибудь, а самого верховного жреца. И дел-то всего ничего — заставить настоятелей храмов Солнца принять и признать вождя враждебных змеепоклонников блюстителем трона Аратты!

Пожелают ли его слушать? Не вызовет ли это раскола? Найдет ли он верные слова, чтобы грядущий поход в защиту законного наследника не превратился в обычный кровавый набег?

«Но если быть честным — какое мне дело до того, что накхи учинят в землях Аратты? — по привычке возражал он сам себе. — Разве Аратта когда-то была ко мне милостива? Когда б не прихоть Исвархи и доброта святейшего Тулума, я бы уже давным-давно был мертв! А если бы и выжил, наверняка бы бродяжничал, потешая народ на торжищах…»

Подумать только — он, бывший нищий сирота, доверенный лазутчик верховного жреца, вдруг стал одним из вершителей судеб страны!

Мост внезапно появился из-за поворота узкой тропы. Каких-то два каменных выступа — и перекинутые между ними хлипкие деревянные мостки, прогибающиеся под ногами воинов и копытами скакунов. Накхи спешились и, бросив поводья на руки ожидающих у моста коноводов, один за другим начали переходить мост. Хаста невольно вцепился в локоть Ширама и пошел за ним, прикрыв глаза, над ревущим в пропасти потоком.

— Мы провалимся… Вот сейчас точно провалимся… — бормотал он себе под нос, представляя, как мостки с треском ломаются и все, кто идет по ним, летят в заглушающую крики студеную воду.

— Едва ли, — раздался рядом насмешливый голос Ширама. — По крайней мере, на моей памяти такого не бывало.

От подобных утешений у Хасты и вовсе подкосились ноги. Саарсан подхватил его и потащил за собой, так что жрец едва поспевал за ним.

— Отдохни, ты утомился с дороги, — заботливо сказал Ширам, велев одному из поспешивших навстречу воинов проводить почтеннейшего советника в отведенные ему покои.

Признаться, эту продуваемую насквозь холодную каменную конуру даже не привыкший к роскоши Хаста с трудом мог назвать гостевыми покоями. Единственное, чего здесь было в избытке, — это оружие. Оно висело на каменных стенах со всех сторон: копья, боевые топоры, лунные косы, дротики, круглые щиты с чеканкой в виде нападающих змей… Под неизменным раскрашенным двенадцатиглавым змеем, стоящим на почетном возвышении, из черного смоляного камня торчал светлый, как месяц, клинок.

Посреди всего этого «великолепия» стояло нечто вроде длинного ящика, застланного, а вернее сказать, забросанного медвежьими и волчьими шкурами. Ничего больше здесь не было: оружие на стенах, алтарь, скрипучая лежанка и ветер, по-хозяйски гуляющий под сводом и подвывающий в бойницах.

Хасте не спалось. В какой-то миг ему начало казаться, что развешанное по стенам накхское великолепие тянется к нему, желая напиться его крови.

— Что я тут делаю? — шептал он себе под нос, крутясь с боку на бок под ворохом шкур. — Зачем я тут? Чем я так прогневил Исварху, что он загнал меня в места, где лишь в полдень можно увидеть солнце? Ну да глупо ждать, что он бросит все, раздвинет небесный мрак и явится сюда, чтобы ответить… Что ж — как обычно, выкручиваться придется самому…

«Можно было бы сказать, что все порученное мне святейшим Тулумом уже выполнено, — раздумывал он. — Я добрался до Ширама, передал ему предложение о союзе и теперь со спокойным сердцем могу возвращаться в столицу. А дальше уже не мое дело. Будет война, и пусть Господь Солнце подарит победу достойнейшему… Но как-то глупо получится — побулькал, будто вода в котелке, и сбежал? Выкипел?»

Хаста тяжело вздохнул и зарылся глубже в шкуры.

«Завтра поутру вожди накхов прибудут сюда и, принеся жертвы своей матери-змеище, отправятся в поход. Сколько людской крови прольется почем зря! Я могу сделать, чтобы этой крови было меньше… Могу постоянно напоминать Шираму, что он воюет не против Аратты, а за справедливость. Он послушает меня…»

Жрец поглядел на воткнутый в смоляной камень меч, сияющий в темноте, словно молодой месяц.

«Ладно, будь что будет — останусь. Надеюсь, святейший Тулум будет мной доволен… Интересно, чем я так обидел Ширама, что он решил отдать меня на растерзание своей лютой сестрице?»

Тут ему снова припомнилась Айха — милая и нежная, с костями птиц, вплетенными в спутанные рыжие волосы. Он дал ей слово и должен его сдержать — иначе Исварха будет глух к прочим его словам. Но как и когда?

В задумчивости он прислушался к завываниям ветра, и они напомнили ему плач мохначихи, уезжавшей прочь от границ Аратты. Как и когда?..

Рев боевых труб вдалеке на миг заглушил ветер.

«Ну вот и все — саары ведут свои отряды. Быть может, завтра мы выступаем».

Глава 4

Лесная засада

Носилки накренились и начали опрокидываться. Аюна вскинула руки, пытаясь хоть за что-то ухватиться, и наконец-то ей попался под руку ее лук. Царевна, ни о чем не думая, кинула стрелу на тетиву и выскочила из кренящихся носилок на землю. Она едва не упала, но все же ухитрилась встать на ноги — а когда выпрямилась, прямо перед ней возникла раскрашенная оскаленная бородатая морда, какая прежде не могла ей привидеться и в страшном сне. Аюна мгновенно натянула лук и выпустила стрелу. Тут ее с силой толкнули в плечо, и стрела свистнула мимо орущего разбойника. В следующий миг оружие вырвали из пальцев царевны. Жесткие руки схватили ее и грубо поволокли с дороги в лес без малейшего почтения к ее божественному происхождению.

Аюну охватило негодование. Даже Ширам, потерявший разум от ярости в тот памятный день, обошелся с ней более почтительно. Эти дикари обезумели! Они жестоко пожалеют!

— Отпустите! — закричала она, отчаянно вырываясь. — Вы знаете, кто я? Вас всех казнят!

Но никто ее не слушал. Откуда-то сзади неслись вопли ужаса и боли, звон оружия, топот, воинственные выкрики и треск кустов… Что за дерзкие разбойники? Должно быть, те самые лесные венды, о которых последние дни с опаской шептались служанки. Аюна когда-то видела в столице воинов вендской стражи — да, именно так они и выглядели. Длинные светлые волосы, белые и синие узоры на лицах, бороды, заплетенные в косы… Дикари, с которыми воевал Киран. Но он же победил их… Видимо, не всех?

Разбойнику, который тащил упирающуюся Аюну, надоело с ней бороться. Он заломил ей руку так, что она упала на колени и взвыла от боли.

Над ее головой раздался резкий приказ на незнакомом языке. Аюну сразу отпустили. Она упала на усыпанную листьями землю, перекатилась и тут же вскочила, тяжело дыша и пытаясь пальцами пригладить взлохмаченные волосы. На зубах у нее хрустел песок, платье помялось и испачкалось. Аюна подумала, что, должно быть, выглядит таким же лесным пугалом, что и захватившие ее разбойники.

Она подняла взгляд и увидела перед собой высокого худого венда. Длинные с проседью волосы сосульками падали ему на лицо, но сам он, похоже, не был стар — хотя это было трудно понять под густой темно-синей раскраской. Его холодный взгляд неожиданно помог царевне успокоиться.

Долговязый что-то сказал одному из своих воинов. Аюна услышала свое имя и знакомое слово «сварга».

— Ты дочь Солнца? — перевел толмач, обращаясь к ней на довольно чистом языке Аратты.

Аюна кинулась к нему и схватила за руку, сама едва осознавая, что делает.

— Что вы такое творите?! Я царевна Аюна, а это мои люди! Да как вы только осмелились поднять руку на дочь Исвархи?! Вы знаете, что с вами теперь будет? — Она быстро думала, чем бы припугнуть дикарей. — Если не прекратите разбой, Исварха отвернется от вас и Первородный Змей пожрет вас во тьме! Немедленно отпустите моих людей!

Толмач быстро переводил ее слова. Долговязый венд слушал и кивал с очень довольным видом.

— Дочь Солнца, — произнес он на искаженном почти до неузнаваемости языке Аратты. — Хорошо!

Он оглянулся на своих людей и, махнув рукой, что-то прокричал им. Аюна поняла, что он их поторапливает. Но тут ему в ответ донесся нестройный восторженный вопль.

— Накхи! — вопили венды. — Накхи!

Что такого радостного в накхах, царевна не поняла. Эти четверо молодых воинов, раненных в последней битве, ехали в обозе в качестве дара ее свирепому жениху. Хоть их и везли в клетках, но одним своим присутствием они доставляли немало беспокойства охране. Когда Аюна впервые увидела их, то в недоумении спросила свою телохранительницу Янди, для чего нужны все эти решетки, если накхов все равно возвращают на родину. Та вначале удивленно воззрилась на госпожу, а затем без стеснения расхохоталась:

«Для них вернуться домой в колодках, в клетке, подобно зверям, — величайшее унижение. Не сомневайся, если они ухитрятся освободиться, то перебьют здесь всех. И тебя, солнцеликая».

«Зачем меня?» — изумилась Аюна.

«Лишь ради того, чтобы вернуться в свой дом с честью и славой…»

Сейчас, судя по застывшим лицам накхов, они отнюдь не разделяли радости вендов от встречи. Разбойники с хохотом тыкали сквозь прутья древками копий. Пленники глядели в никуда, даже не пытаясь защититься от ударов.

Но где охрана, которая всегда была рядом с ними? Царевна, тут же забыв о накхах, завертела головой, однако не увидела никого из своих людей. Где воины, где вся ее свита? Стряпухи, служанки, конюхи? Где, в конце концов, Янди, которая должна ее защищать?!

Наконец она увидела тела в траве и с ужасом осознала, что свиты у нее больше нет. Тех воинов ее охраны, кто еще пытался сопротивляться, быстро и безжалостно добивали у нее на глазах.

— Пойдем! — бросил на том же ломаном языке худой верзила, протягивая к ней руку.

— Нет! — Аюна отшатнулась. — Не тронь меня!

Тот что-то раздраженно бросил и отошел.

— Шерех говорит, ты должна идти с нами, царевна, — подал голос толмач. — Иначе тебя потащат на шесте, как связанную оленуху, а в этом мало чести. Лучше бы тебе послушаться.

— Вы пролили кровь воинов Аратты и подняли руку на дочь Солнца! — прошипела Аюна, сверкнув глазами. — Теперь вы все осуждены и прокляты!

Толмач усмехнулся:

— Все не так! Это Сварга послал тебя Шереху. Возблагодарим милость неба!

* * *

Двое разбойников волокли Янди вверх по склону, явно выбирая укромное место. Янди не сопротивлялась. Лишь обреченно причитала, умоляя отпустить ее. Драться в честном бою с целой ватагой ей вовсе не хотелось. А то, что приятели этих двоих несколько огорчатся, когда увидят рядом с ней трупы своих сородичей, она не сомневалась.

Когда шум боя отдалился, один из бородачей, с вонючей щербатой пастью, оттолкнул второго и пихнул Янди под куст, запуская лапищу ей за пазуху. Он так и не успел понять, когда поднятые в умоляющем жесте ладони девушки резко ударили его по ушам, — вскинул голову, выкатил от боли глаза и умер. Скрытый в рукаве платья Янди длинный бронзовый шип воткнулся ему в гортань.

Труп душегуба обмяк, навалившись всей тяжестью на девушку. Она уперлась в него, будто отталкивая, и закричала, одновременно нашаривая на его поясе нож. Когда костяная рукоять оказалась у нее в руках, она умолкла, всхлипывая. Теперь оставалось только дождаться.

— Да хватит уже, сколько можно!

Второй дикарь наклонился, схватил приятеля за плечо, отталкивая тело. Застыл, осознав, что разговаривает с мертвецом, — а в следующий миг упал с костяной рукоятью, торчащей из затылка.

«Готово», — удовлетворенно отметила Янди, гордясь чистой работой.

Она не спешила вставать, лишь подняла голову, прислушиваясь и глядя сквозь ветви кустов на дорогу. Схватка уже закончилась. Девушка услышала поблизости бурный всплеск ликования и поняла из возгласов, что венды обнаружили в обозе четырех накхов, которых Киран послал с Аюной. Янди невольно посочувствовала их грядущей участи. Да уж, лучше им было погибнуть в той битве!

Из зарослей доносились крики и визг служанок. Одни венды уводили с дороги коней, другие обшаривали мертвые тела. Еще трое волокли вверх по склону упирающуюся Аюну.

«Если бы хотели с ней позабавиться — далеко бы тащить не стали, — раздумывала Янди. — Значит, царевна зачем-то нужна им целая и нетронутая. Необычная засада! Наверняка они знали, кого ждут…»

Между тем дорога опустела. Мертвецов оттащили в лес, приданое Аюны вместе с вьючными мулами исчезло, будто его и не было. Пожалуй, уже завтра никто не догадается, что в этом месте было побоище.

— Эй! — послышалось вдруг совсем рядом. — Давайте поторапливайтесь!

Янди упала в траву, прижалась к ближайшему трупу и вновь завизжала. В ответ раздался дружный хохот и шорох листьев под ногами. Должно быть, набежчики решили не дожидаться сородичей.

Когда шаги совсем затихли, Янди резко оттолкнула тело насильника, села и принялась тщательно вытирать окровавленный нож об одежду своей жертвы.

— Беспомощной деве опять пришлось самой постоять за себя! — с укором приговаривала она, обращаясь к отсутствующему собеседнику. — Где тебя носит, Элори? Почему вчера тебя не было на постоялом дворе? Небось опять влез в поножовщину, головорез ты этакий, и теперь где-то зализываешь раны? Сейчас, когда ты так нужен мне здесь…

Она стряхнула с волос сухие листья, села поудобнее и задумалась, глядя перед собой неподвижным взглядом прозрачно-зеленых глаз. Многие из очарованных ею мужчин сравнивали их с кошачьими, но точнее было бы назвать их змеиными, да и самой Янди в глубине души это польстило бы куда больше.

Что дальше?

Надо выручать Аюну, да поскорее, пока венды не ушли за реку, в глубину своих бескрайних чащоб. Без царевны к Шираму не подобраться. В памяти лазутчицы возник образ отбивающейся от вендов девушки. Аюна, похоже, не вполне понимала, в какую попала переделку, — она гневно кричала на разбойников, требовала отпустить, грозила смертью. Ясное дело, ничего, кроме смеха, эти угрозы у тащивших ее бородачей не вызвали. Но все же девчонка не сдавалась.

Куда хуже, если бы она молила о пощаде и ползала у вендов в ногах, пытаясь разжалобить. Янди не раз видела, как люди поразительно меняются в миг смертельной опасности. Могучие мужи порой начинали хныкать и молить о пощаде, а такие изнеженные девчонки, как Аюна, проявляли удивительную силу духа. Да, так гораздо лучше!

Впрочем, для чего лучше?

Янди криво ухмыльнулась, прислушалась, нет ли поблизости еще какого-нибудь замешкавшегося ублюдка, и принялась обшаривать трупы.

«Только для того, чтобы подобраться поближе к Шираму!»

Янди достала из ножен на поясе у одного из мертвецов длинный нож и повертела его в руке, стараясь почувствовать жизнь в этом куске железа.

«И вот тогда я наконец исполню свою заветную мечту. Я увижу в его глазах недоумение и ужас…»

Найденный ею клинок был скверным, но все же проткнуть им человека можно было не хуже, чем подточенным оленьим рогом. На первый случай сойдет.

Девушка оставила дальнейшие поиски и скользнула к еще свежему, незатоптанному следу. Кое-где на траве виделись кровавые отметины. Наверняка у вендов есть раненые. Далеко они не пойдут — погони не ждут, откуда бы ей взяться? Доберутся до какой-нибудь речушки или ручья и там остановятся на ночлег.

Следы пересекали дорогу и уходили в густой лес, на закат. Янди быстро догнала набежчиков и тихой куницей последовала за ними, старалась держаться чуть позади. Впереди за деревьями слышались голоса — венды время от времени окликали друг друга. Иногда звучало имя Шерех, — должно быть, так звали вождя. Но что у него в мыслях — оставалось лишь догадываться.

* * *

Еще не начало смеркаться, когда венды вышли к загодя устроенному на лесной поляне стану. Он не был огражден частоколом, как чаще всего делали в Аратте. Да и станом его можно было назвать лишь потому, что в ямах тут горело несколько костров, а вокруг них виднелись сложенные из длинных жердей и веток походные наметы. Янди подкралась так близко, как могла. В то время, когда победители с радостными криками выходили на поляну, она мигом забралась на росший на ее краю кряжистый дуб. Венды очень внимательно относились к деревьям, растущим подле даже временного их обиталища. Никогда бы они не встали на ночевку в осиннике или ельнике, опасаясь навлечь на себя несчастье. И всегда старались найти дуб, древо воинов, чтобы живущий в нем могучий дух защитил их от бродящей в ночной тьме нечисти.

Пленников венды захватили совсем немного — царевну, нескольких ее служанок и четырех накхов, которых притащили на шестах, будто дичь. Впрочем, их судьба совсем не занимала Янди. Куда важнее была Аюна. В отличие от служанок, платье на ней было не изодрано, на лице не было видно ни синяков, ни ссадин, и даже золотые украшения остались при ней. Глаза царевны сверкали гневом. Она вертела головой, явно пытаясь определить вожака.

Янди задавалась тем же вопросом. Седоватый верзила, тот самый Шерех, который привел отряд, вовсе не был вождем. Сейчас для лазутчицы это стало очевидно. Раскраска лица, ожерелье на шее, плащ на плечах и вышивки на вороте и запястьях ясно говорили ей о том, что он высокого рода и убил много врагов. Но положение его в племени Янди так понять и не сумела. Он был будто сам по себе. Очелье, украшенное волчьими клыками, наводило на мрачные мысли. Пожалуй, ей бы не хотелось встретиться с ним в бою.

— Что бы все это значило? — хмурясь, пробормотала она себе под нос.

Возле царевны торчала пара сторожей. Но где тот, для кого предназначалась добыча? Либо он желал показать, что непричастен к нападению, либо участвовать в разбойничьей засаде ему было не по чину. Должно быть, венды собирались увезти дочь Ардвана вглубь своих земель для какого-то большого вождя. Это совсем некстати…

Лазутчица на глазок посчитала места под наметами. Другой засады нет — мест чуть больше, чем воинов на поляне. Верно, сегодня же, самое позднее — завтра на заре, они будут уходить. Задуманное прошло удачно — засиживаться вблизи дороги им смысла нет. Действовать нужно быстро…

Янди перебирала в уме возможные способы выручить Аюну, когда венды начали делить добычу. Быстро управившись с приданым царевны, они обступили накхов и принялись оживленно придумывать, что с ними сделать. Предложение разорвать их, по собственному накхскому обычаю, согнутыми деревьями показалось Янди самым милосердным из услышанного. Но тут в круг вышел Шерех и громко заявил:

— Они же змеи. А змеи должны менять кожу! Так поможем им сделать это!

Венды разразились одобрительными воплями. Янди поморщилась — она знала, что произойдет дальше. Изысканные столичные поэты, в недолгую пору увлечения государева двора всем вендским, прославляли «детей леса» как воплощение чистой жизни в объятиях матери-природы, проводящих время в разговорах с деревьями и песнях над ручьями. Но Янди, которой приходилось жить среди них, подобные выдумки казались смехотворными. Венды были не хуже и не лучше прочих диких племен Аратты. Снять кожу с врага или, намазав его медом диких пчел, засунуть в муравейник для них было обычной и любимой забавой. Поскольку накхов дети леса ненавидели лютой ненавистью, то сейчас от них следовало ожидать особой жестокости.

Лазутчицу больше занимало совсем иное. Увлеченные приготовлениями к казни венды наверняка забудут про Аюну, оставив ее на попечение пары стражей. Но и тем будет не до царевны, ошеломленной происходящим. Самое время подкрасться и прикончить лесовиков. Только бы Аюна не заорала с перепугу!

Янди, прищурившись, поглядела в дальний конец стоянки, прикидывая, как лучше пробраться туда и подать знак. Царевна уже перестала вырываться и кричать — теперь она сидела тихо, и лицо ее было бледнее поганки. Кажется, она начинала понимать, к кому попала…

Раненые накхи, стиснув зубы, молчали, чтобы не порадовать врага проявлением слабости. Шерех что-то сказал толмачу.

— Поднимите их! — распорядился тот.

Шерех подошел к одному из них, по виду старшему, достал из ножен короткий треугольный саконский нож с клыком неведомого зверя вместо рукояти и, оскалившись, о чем-то спросил.

— Шерех спрашивает, ты ведь знаешь, что это такое? — начал переводить толмач. — Наверняка знаешь? Кто-то из саконов сковал его для одного из вас. Шерех снял его с тела твоего сородича и к этому мертвецу добавил еще десяток…

Долговязый венд замолчал, вглядываясь в лицо накха, надеясь увидеть испуг в его глазах. Но тот стоял, пошатываясь в руках врагов, и смотрел на ветви дуба, точно любуясь его резной листвой. С первых шагов накхов учили убивать и терпеть боль, и сейчас наступал тот миг, к которому каждый из них готовился всю жизнь.

Янди вздохнула. Она и сама зачастую причиняла людям боль, чтобы узнать нужные ей тайны, однако мучения жертв не доставляли ей удовольствия. В этой жизни она мечтала только об одной мученической смерти. Мечтала увидеть, как умирает беспомощный, раздавленный Ширам…

Накх вдруг повернулся к Шереху, ловя его взгляд. Тот отшатнулся и с силой ударил его по лицу. Из рассеченной брови на траву брызнула кровь.

— Не смотреть в глаза! — рявкнул толмач.

Янди не видела в тот миг лица накха, но могла поклясться, что тот улыбается. В свои последние мгновения ему удалось испугать врага посмертным сглазом, который не снять никакими заклятиями или очистительными обрядами.

Она задумалась ненадолго, и тут внизу раздалось:

— Шерех приказывает начинать. Тащите его сюда! Подвесить его за косу!

Лазутчица поглядела вниз и с досадой обнаружила, что венды тащат старшего накха прямо к ее дереву. Янди хорошо разглядела посеревшее от боли лицо и длинную черную косу с вплетенной в нее белой лентой.

«Как неудачно!» — подумала девушка. В этот же миг один из молодых вендов подпрыгнул, ловко ухватился за ветку, на которой сидела Янди, прижавшись к стволу, подтянулся и опешил, увидев ее.

В следующий миг он рухнул под ноги собратьев с торчащей из глаза рукоятью ножа. Не давая вендам опомнится, Янди сиганула наземь, кувыркнулась и стремглав бросилась прочь от места расправы.

— Там девчонка! — послышался за ее спиной крик одного из вендов. И чей-то приказ: — Ты и ты, поймайте ее!

«Всего двое», — удовлетворенно отметила Янди.

Лишь бы остальные не увязались!

* * *

Бег по незнакомому лесу, не разбирая дороги, — дело опасное и порой сулящее крайне неприятные неожиданности. Ветка может хлестнуть по глазам, можно подвернуть ногу, попав в нору, или споткнуться о торчащий корень, или угодить в силки, какие всегда стоят на звериных тропах. Но сейчас у Янди выбора не было. Дети леса слишком хорошо разбирались в следах, чтобы дать ей возможность спрятаться и пропустить преследователей вперед. К тому же венды, в отличие от нее, наверняка знали местность. Янди заметила: они пытались развернуть ее, отрезать от дороги. Они гнали ее, как косулю.

«Гонят к болоту? — на бегу прикидывала Янди. — Никаких болот здесь быть не должно, а вот речушка, кажется, имеется… Ну конечно — к обрыву! Ладно, пусть так…»

Осознание того, что она разгадала замысел врага, придало девушке новых сил. Вдали за деревьями уже слышался плеск и журчание быстрого потока. Ну же, ну же!..

Янди озиралась по сторонам, выискивая подходящее дерево. Где?

А вот и оно, — как и ожидала девушка, почти над самым обрывом, на дне которого на перекатах шумела речка, высилось раскидистая старая ива, склонившая ветви над потоком. В одно движение сдернув с себя легкую свитку, Янди запустила ее вниз и завопила что есть сил, с удовольствием слушая, как эхо подхватывает ее «прощальный крик». Подбежавшие к берегу венды уставились с обрыва вниз, провожая глазами уносимую потоком свитку. И пропустили тот миг, когда Янди мягко спрыгнула наземь с дерева и резким толчком на выдохе нанесла им по удару в середину спины. Не удержавшись на краю обрыва, венды рухнули вниз.

Налетевший с реки порыв студеного ветра унес их крики. Янди тяжело дышала, успокаивая дыхание после бега. Ей было жарко, несмотря на осенний холод. Да, нынче она могла быть довольна собой! Один из тех ударов, которым некогда учила ее наставница, в очередной раз спас ей жизнь.

«Если у тебя щит, — говаривала наставница, — то пусть враг думает, что это только щит».

Женщина брала маленький круглый щиток с острым шишковатым навершием и била вот так же на выдохе в подвешенную кабанью тушу. Слышался знакомый треск — это ломались ребра.

«Если ты так ударишь в грудь врагу, то легко остановишь его сердце, даже если на нем будет доспех. Если ударишь в спину — сокрушишь весь столп его жизни. Ты можешь так же расколоть голову, пробить кадык и поломать колено. Но…»

Тут на лице наставницы, изуродованном шрамами, появлялась мечтательная улыбка.

«…все то же самое ты сможешь делать и без щита. Запомни: бой без оружия — это то же, что бой с оружием. Главное не то, что у тебя в руках, а то, что в тебе».

Она подходила к другой кабаньей туше и наносила удар раскрытой ладонью. И снова раздавался треск.

Янди хорошо помнила ее уроки. Она била, била и била. Сначала руками в песок. Потом по глиняным черепкам. Потом мягкий пористый камень, из которого в долинах делали дома. Била, представляя перед собой лица ужасного Гауранга и его ненавистного сына.

Глава 5

Нежданная встреча

Янди стояла на берегу реки и считала, загибая пальцы. «Еще двумя меньше», — думала она, припоминая, сколько всего вендов было в лесном стане. Сегодня она уже прикончила пятерых, а день еще не закончился. Если так пойдет и дальше… Она прикрыла глаза и улыбнулась, представляя, как повеселится ночью.

Внезапно ее наметанный глаз уловил движение. Сбоку, в ближайших кустах. Это не был человек. Среди желтеющих листьев мелькнуло что-то рыжевато-серое, пятнистое.

И еще она почувствовала, что существо охотится.

«Это не рысь, — мигом сообразила девушка. — Оно больше. И рысь бы притаилась на ветке…»

Прежде чем додумать мысль, Янди оказалась на ветке сама. В тот же миг зверь прыгнул. Скакнул из-за куста и разочарованно замяукал, обходя дерево по кругу и мотая коротким, будто обрубленным, хвостом.

«Это же саблезубец! — ошеломленно сообразила Янди. — Только очень молодой!»

Поистине удивительные дела творились в этом лесу! Саблезубцы во всей Аратте водились в одном-единственном месте — на скалистом северном плоскогорье, что называлось Змеиный Язык, неимоверно далеко от вендских земель. Откуда здесь саблезубец?!

Скорым ответом на ее незаданный вопрос из чащи появился широкоплечий коренастый парень с копной соломенных волос до плеч. Выглядел он сущим дикарем, однако ни одеждой, ни лицом не походил на венда.

— Куда ты побежал, Рыкун? — прикрикнул он, озираясь. — Это здесь орали?

Янди моргнула — у незнакомца был превосходный столичный выговор.

— О пресветлый Исварха во всех его воплощениях, — сообразив, с кем имеет дело, пробормотала она себе под нос. — Да ведь это Аоранг!

Хотя она неоднократно видела в столице необычного любимчика верховного жреца, из-за которого на царскую семью обрушилось столько бед, доселе общаться им не приходилось. Но что же он тут делает?

Янди фыркнула. Отправился по следу своей царевны, что же еще! Поистине они оба одержимые! Аюна вздыхала по нему всю дорогу, полагая, что никому это не заметно, и гордясь своим самообладанием. Подобные возвышенные чувства были Янди совершенно незнакомы и не вызывали у нее ничего, кроме насмешек.

Но как ей вести себя с ним дальше? Лазутчица вспомнила их последнюю встречу в дорожной веже в ту ночь, когда ей не удалось прикончить Ширама. Заметил ли ее тогда мохнач, запомнил ли?

«Кажется, ему было не до того — он держался в стороне от накха и царевича. Да и если заметил краем глаза, опознает ли сейчас во мне разбитную служанку с постоялого двора, наряженную бьяркой? В любом случае придется это проверить. Не вить же мне гнездо на этой ветке!»

Янди окинула Аоранга оценивающим взглядом. Широкоплечий мохнач стоял шагах в десяти, прислушиваясь и, кажется, принюхиваясь. Уж не чует ли он ее, как дикий зверь? Пожалуй, этот здоровяк со своей ручной зверюшкой может ей пригодиться…

Она мгновение помедлила, прикидывая, кем лучше предстать перед Аорангом, и испуганно закричала:

— Эй! Кто бы ты ни был, отзови своего зверя!

Аоранг задрал голову, вглядываясь в листву:

— Кто ты?

— Я всего лишь девушка! Служанка царевны Аюны!

— Аюны? — Глаза мохнача расширились. — Рыкун, сюда! Скорее слезай, он тебя не тронет.

— Точно не тронет? — с деланым страхом уточнила Янди, по привычке измеряя расстояние до хищника и прикидывая, чем лучше его ткнуть, если он все же решит снова прыгнуть.

Она понимала, что подрастающий звереныш лишь играет, но становиться его игрушкой вовсе не собиралась.

— Обещаю, слезай.

— Я узнала тебя!

Девушка соскользнула с дерева и быстро заговорила, не давая мохначу задуматься:

— Ты же Аоранг, приемыш святейшего Тулума! Ты приходил к моей хозяйке…

Юноша постарался вспомнить лицо этой миловидной зеленоглазой служаночки. Та же трещала без умолку:

— Как хорошо, что я встретила тебя, Аоранг! Я сопровождала царевну в Двару, по пути на нас напали разбойники. Они убили охрану и захватили многих служанок… Мне удалось спрятаться и спастись… Но моя госпожа, солнцеликая царевна…

Девушка всхлипнула.

— Что?!

— Она осталась у них в плену…

Янди махнула рукой в сторону вендского стана, рассчитывая, что вот сейчас мохнач заорет: «Где они?!» — и ринется освобождать свою драгоценную царевну. Как раз то, что ей нужно! Пока венды будут расправляться со зверовидным парнем и его кошкой, она спокойно уведет Аюну, предоставив воспитаннику верховного жреца возможность героически погибнуть за любимую.

Аоранг не обманул ее надежд. Едва прозвучали ее слова, как светло-рыжие волосы дикаря вздыбились и глаза блеснули такой яростью, что саблезубец невольно шарахнулся, припадая к земле.

— Где они? — рявкнул он.

— Там! Я покажу место! — вновь защебетала Янди. — Я потихоньку шла за ними следом, но они заметили меня… Они пока ничего не сделали царевне…

Но Аоранг не пожелал слушать дальше.

— Веди меня туда! Скорее!

* * *

Аюну била дрожь, но царевна, стискивая зубы, пыталась унять ее. Происходящее вокруг никак не укладывалось в сознании. Еще совсем недавно самым худшим, что ожидало ее впереди, был брак с ненавистным саарсаном. Стать женой свирепого накха, провести жизнь взаперти в позабытом Исвархой горном краю, навеки оторванной от всего, что было мило ее сердцу, и никогда больше не увидеть Аоранга…

Но судьба подготовила ей нечто похуже. Сидя с застывшим лицом на волчьей шкуре, Аюна старалась держаться прямо, даже надменно, скрывая терзавший ее животный ужас. В стороне, под навесами из лапника, нимало не заботясь об уединении, косматые лесные дикари насиловали рыдающих служанок, подбадривая друг друга веселыми возгласами. Аюна не понимала их речи, но раскаты хохота не оставляли сомнений в том, что разбойники развлекались от души. Царевна попыталась вмешаться, но стражи заставили ее сесть на место. Что ж, по крайней мере, они не увидят, как она плачет…

Поблизости другие дикари устроили шумную возню. Столпившись вокруг пленных накхов, они о чем-то отчаянно спорили. Накхи лежали в траве неподвижно, все в крови от порезов и побоев. Их руки были связаны и заломлены за спину, однако разбитые лица казались удивительно спокойными, точно смерть не стояла сейчас прямо над ними.

Спор длился недолго. Подхватив одного из накхов, венды потащили его к стоящему у опушки дубу. То, что произошло дальше, на краткий миг вселило надежду в сердце Аюны. Дерево вдруг словно ожило; полезший на ветку длинноволосый парень рухнул вниз с ножом в глазнице. Затем царевна увидела Янди — та мелькнула в листве стремительной белкой, спрыгнула с дерева и исчезла в чаще. Предводитель лесных дикарей рявкнул, посылая за ней пару человек в погоню, и вернулся к прерванному занятию.

Аюну мутило. Она пыталась задавить в себе ужас и растерянность, силилась взять себя в руки и не смотреть, что дикари творят с накхами. Те быстро и умело, явно не в первый раз, подвесили пленников за косы на ветках дуба. Они ловко делали надрезы и полосками снимали с накхов кожу, оставляя нетронутыми лишь их искаженные смертной мукой лица. Кажется, венды состязались, кто сорвет полоску коже подлиннее. Накхи корчились, но все же молчали, хотя лишь Исвархе было известно, как это им удается.

Лишь один вдруг прервал молчание и запел — что-то непонятное, тоскливое, но очень угрожающее, словно проклятие. Песня его оборвалась только в тот миг, когда остановилось сердце, — он дернулся и умолк. Но шипящие слова продолжали звучать в ушах царевны.

Она встречала прежде этого молодого воина, он был одним из Жезлоносцев Полуночи. Аюне вдруг показалось, что с его смертью оборвалось все, что связывало ее с прежней жизнью. Со столицей, дворцом, величием Аратты. Остался только этот лес в чужой земле, кровь, грязь, раскрашенные дикари… И она — кто она теперь?

«Нет, не смей! — одернула она себя. — Ты дочь государя Ардвана, пусть он и мертв!» Ее отец был воплощением Исвархи на земле, и в его детях тоже течет священная кровь. Венды не тронули ее и оставили при ней служанок. Даже дикари осознают, кто она такая!

А значит, тут, среди врагов, она должна показать, что такое истинная доблесть. Ведь еще несколько поколений назад, пока в Аратте не воцарился вечный мир, вся жизнь арьев была войной. Аюне представилось, как ее предки ведут легкие колесницы через просторы чужих степей, бросая вызов всякому, кто им встретится, побеждая или погибая.

«А если бы Господь Солнце рассудил иначе, я могла бы сейчас быть повелительницей накхов. Кто-то из них наверняка был бы мне родней. Я не могу быть слабее их, мне нельзя плакать!»

Она кинула взгляд на жавшихся под навесами служанок — избитых, в растерзанных одеждах, с ужасом глядящих на живодеров. Это ее люди, и она за них в ответе. Царевна подавила тяжкий вздох. Всех этих перепуганных девчонок, приставленных к ней волею сестры, она бы с радостью сменяла на одну Янди. Но та сейчас спасает свою жизнь где-то в лесу.

«Исварха, дай ей силы!»

Аюна хорошо запомнила их первую беседу. В ту ночь — первую ночь после выезда из столицы — царевна, отослав прислугу, сидела в своем шатре, закутавшись в одеяло и предаваясь горестным размышлениям. Вдруг полог отодвинулся и внутрь без зова вошла одна из ее новых служанок. Неторопливо поклонилась и заговорила — первая, не дожидаясь приказа. Казалось, присутствие божественной дочери государя вовсе не смущало ее.

«Ясноликий Киран велел мне, царевна, защищать тебя от дорожных опасностей и неурядиц. Я сделаю все, что в моих силах. Но будущее не в моих руках…»

«Что ты хочешь этим сказать, девушка? — спросила Аюна, в замешательстве глядя на странную служанку. — Кто дозволил тебе войти?»

«Ясноликий Киран дал мне предписание входить к тебе в любое время дня и ночи, — спокойно ответила та. — Если я сочту, что тебе нужна защита».

Ах да, вспомнила Аюна. Не служанка. Какая-то удивительная телохранительница, приставленная к ней мужем сестры. Киран отзывался о ней очень лестно, но в суматохе сборов царевна едва слушала его.

Лишь тогда Аюна впервые толком рассмотрела красивую невысокую вендку с жестким выражением зеленых глаз. Ее звали Янди, вспомнила царевна, — непривычное имя, такого Аюна прежде никогда не встречала. Глядя на ее тонкий стан и маленькие руки, сложно было представить, что она, по словам Кирана, превосходно владеет любым оружием, а также легко обходится без оного.

«Я хочу немного рассказать тебе о нравах тех, к кому ты направляешься», — сказала Янди, опускаясь на колени у входа.

Аюна сперва собиралась одернуть девицу, призвать ее к большей почтительности, но почему-то промолчала. Янди говорила и вела себя с холодным достоинством, как знающий себе цену воин. А от неподвижного, будто застывшего, взгляда новой охранницы царевне и вовсе стало не по себе.

«Откуда тебе знать обычаи накхов?» — недоверчиво спросила она.

«Я жила среди них, госпожа, — ответила Янди. — И много повидала. Итак, для начала, когда ты приедешь в Накхаран, чтобы стать женой Ширама, он заключит с тобой священный брак».

«Что это?»

Аюне почему-то вдруг представились каменные своды, пение в темноте, множество огней на стенах и некий загадочный обряд, непременно связанный со змеями…

«Саарсан овладеет тобой в своей крепости, на ложе, вокруг которого соберутся главы семейств рода Афайя, дабы засвидетельствовать, что брак состоялся, — разогнал ее видения резкий голос Янди. — Чем больше раз он сможет оставить в тебе за ночь свое семя, тем славнее будет его имя. Если Исварха будет милостив к тебе, ты понесешь сразу после этой ночи. Если милость его окажется безмерна, ты родишь сына. Тогда тебя поселят в главную родовую башню Ширама и окружат почетом. Во всяком случае, покуда будут выкармливать дитя. Скорее всего, тебе не дозволят кормить самой — наследник рода Афайя должен быть вскормлен молоком накхини. Но ты будешь рядом, пока мальчика не передадут на воспитание мужчинам. И только потом, когда ты перестанешь быть нужной, тебя перевезут в одну из удаленных горных башен, где Ширам будет навещать тебя раз в год, чтобы вновь овладеть тобой, а затем уехать…»

Аюну передернуло от отвращения. Она слушала рассказ телохранительницы с нарастающим негодованием.

«Ты лжешь! — не выдержала она. — Они не поступят так с дочерью Солнца! В Аратте нет подобных гнусных обычаев!»

«Это Накхаран, — пожала плечами Янди. — Есть там обычаи и похуже…»

Она было осеклась, но потом со странной ухмылкой продолжила:

«Вот, скажем, такой: если накх тайно похищает девушку, то он сам и все его братья, а то и все его воины должны с ней возлечь…»

«Святое Солнце! Зачем?»

«Чтобы своей силой защитить ее от злых дивов, госпожа, от нечисти, что таится во тьме. Ведь девица покинула свой род тайно, без обряда…»

«Сохрани меня Исварха Всесветлый от побега с накхом! Но к чему ты мне это рассказываешь?»

«Я лишь знакомлю тебя с брачными обычаями. Лучше знать их, чем не знать, — спокойно ответила Янди. — Ширам лишь будет исполнять порядок, заведенный до него… Но хоть он и возьмет тебя старшей женой, у прочих жен будет перед тобой преимущество. Поскольку все они родом из Накхарана, каждая из них станет править в землях, которые отдадут ей во владение. Каждая из них до священного брака участвовала в набегах и ловко владеет оружием. Такую жену будут уважать в башне и округе. Ты же, царевна, для накхов — нечто диковинное. Да, как все арьи, ты умеешь стрелять из лука, но многих ли людей ты убила?»

Аюна взглянула на нее с недоумением:

«Хвала небесам, ни единого!»

«Какой стыд! — насмешливо покачала головой Янди. — Не советую упоминать об этом в Накхаране! Женщины накхов добывают право выйти замуж в бою… Кроме того, накхи не уважают лук. Они считают его бесчестным оружием. Всякий раз, использовав его, они проходят обряд очищения, чтобы смыть скверну. Прости, солнцеликая, но для них ты — никчемное существо…»

«Да как ты смеешь?!»

«Я скажу больше — в башне к тебе наверняка приставят какого-нибудь хромого и кривого накха, который больше не может сражаться наравне с прочими воинами. На деле он будет распоряжаться всем. А возможно, чтобы наказать тебя за любовь к Аорангу…»

Аюна вспыхнула и привстала, решив, что дерзость охранницы перешла все мыслимые пределы. Но Янди, склонив голову и протянув вперед руку, остановила ее:

«Прошу, дослушай меня! О том, что царевна Аюна спуталась с мохначом, судачат по всей Аратте. Уж конечно, злые языки передали все Шираму в самом непотребном виде. Если он пожелает тебя наказать, то велит своему человеку выступать вместо себя, и тогда этот кривой и хромой накх получит все права мужа. Он будет насиловать тебя всякий раз, как пожелает…»

«Какая чушь! Я дочь государя!»

Новая служанка усмехнулась.

«Тем слаще будет месть для Ширама! Твой отец унизил его, ты разорвала помолвку. Чего ты ждешь от такого мужа?»

Царевна молчала, с ужасом глядя на девушку, не зная, что сказать в ответ. Первым ее порывом было попросту выгнать ее из шатра! Но чего она этим добьется? Самое противное, телохранительница, похоже, знала, о чем говорит.

«Правда ли то, что ты говоришь, или нет, не имеет значения, — мрачно сказала наконец Аюна. — Я сама выбрала свою участь. И если раньше не представляла себе, насколько она будет тяжела, что ж — тем хуже для меня!»

«Наши судьбы в руках Исвархи, — склонила голову Янди, внимательно наблюдая за бледной и взволнованной девушкой. — Я здесь, чтобы помочь тебе, госпожа. Пусть тебя не оскорбляют мои речи. Я лишь говорю правду. От меня тебе будет больше пользы, чем от всей твоей свиты».

«О чем ты?» — почти шепотом спросила царевна.

«Пока мы будем ехать в Накхаран, обращайся со мной как с обычной служанкой. Я же стану тайно учить тебя, как постоять за себя. Конечно, любой накх одолеет тебя в бою. Но лишь в том случае, если будет знать, чему ты обучена. Скрывай умения до последней возможности — только тогда они тебе пригодятся».

«Пригодятся для чего?»

Янди смерила царевну долгим изучающим взглядом, будто желая понять, впрямь она ничего не знает или притворяется? Наконец охранница вновь заговорила:

«Когда достославный Киран отправлял тебя к саарсану, он, несомненно, рассказал тебе, чего желает от этого брака».

«Да, — подтвердила Аюна. — Став женой накха, я должна буду убедить его не начинать войну против Аратты…»

«Так и есть, — подтвердила Янди. — А если саарсан откажется тебя слушать?»

«Как это — откажется?» — удивилась Аюна и чуть не добавила: «Я же дочь государя», но вовремя оборвала себя.

Теперь она уже понимала, что в Нахкаране такое родство ей ничем не поможет — скорее наоборот…

«Если Ширам откажется тебя слушать, — не дождавшись продолжения, заговорила Янди, — ты должна будешь убить его».

«Я? — ошеломленно переспросила Аюна и невольно хихикнула. — Убить?!»

«Ты не ослышалась. Конечно, главное я постараюсь взять на себя. Но ты должна будешь мне помочь. И должна быть готова сделать все сама, если у меня не выйдет. Поэтому-то я и здесь. Теперь ты знаешь. Тебе решать — ехать дальше или повернуть обратно. Впрочем, дома тебя не ждут. А потому не будем тратить времени попусту».

Янди протянула руку к прическе.

«Оружием может стать все, что угодно…»

Аюна тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Как бы то ни было, она здесь, в этом лесу. Ее покуда не тронули и, должно быть, желают увезти куда-то вглубь земель вендов с неведомой целью. Сейчас главное — притаиться, осмотреться, понять, что к чему. И ударить — быстро и, как учила Янди, совершенно безжалостно.

— Эй! — крикнула она плачущим в стороне служанкам. — Приведите себя в порядок и ступайте ко мне!

Девушки поспешно бросились к ней.

— Слушайте меня, — негромко заговорила царевна. — Либо мы вместе спасемся, либо вместе погибнем. Что бы ни случилось, я вас не брошу. Мы будем выпутываться из этих силков вместе.

Речи Аюны несколько подбодрили исстрадавшихся девушек. Сгрудившись вокруг хозяйки, они с бессильной ненавистью глядели, как венды разбирают покрытые лапниками навесы, складывают из них большие костры: положив на них своих мертвых воинов, разжигают всепожирающий огонь. Когда пламя взметнулось к черным небесам, дети леса завели долгую, заунывную погребальную песнь, и от этой песни у Аюны сразу стало радостнее на душе.

Глава 6

Лазутчики

Белесый утренний туман лежал над рекой. Только начинало светать, но могучие башни Двары, столицы юга, отчетливо чернели в едва розовеющем небе. В прибрежных камышах хрипло перекликались сонные утки, изредка тихо плескала рыба.

Всадники на вороных и караковых конях, застывшие на берегу возле самого края воды, были совершенно молчаливы и неподвижны. Они всматривались в каменную громаду, будто надеясь разглядеть что-то очень важное.

Хаста ерзал на спине своей лошади, зябко кутаясь в черный накхский плащ из грубой шерсти, выданный ему Ширамом. Занимала его сейчас вовсе не утренняя прохлада, хотя осень все сильнее напоминала о себе. Он, как и все прочие, напряженно ждал возвращения саарсана. Тот ушел уже давно, в густой тьме, когда до рассвета было еще далеко. Ушел, взяв с собой лишь троих воинов, да так и не вернулся.

«Скоро взойдет солнце, — с тревогой думал жрец. — Туман рассеется, и нужно будет уходить обратно в горы. А его все нет! Что, если его схватили или подстрелили со стены?»

Он покосился на окружавших его сааров. Те, как всегда, старательно делали вид, будто знать не знают о присутствии жреца Исвархи, которого Ширам невесть зачем приблизил и таскал повсюду собой. Что они с ним сделают, если саарсан не вернется? Если Исварха будет милостив — просто бросят здесь. А если нет?

Хаста принялся гнать мысли о том, что с ним, лишившимся высокой защиты, могут сделать накхи. Но тут камыши шелохнулись — и перед всадниками появился Ширам. Лицо его было хмуро, однако Хаста отметил, что настроен саарсан крайне решительно.

— Плохие вести? — спросила саари рода Бунгар.

— Пожалуй, да. В крепости нас ждут. Воины настороже, на стенах все время слышна круговая перекличка. И они не просто окликают друг друга, а поочередно пропевают строки из неизвестной мне песни.

— Значит, тихо в город не войти, — подытожил один из сааров.

— Мы войдем, — мотнул головой Ширам. — Но для этого придется немного потрудиться…

Раздумывая о чем-то, саарсан пристально глядел на Аршага. Его старший родич, смуглый, длинноусый и черноволосый, принадлежал к роду Зериг — самому южному из накхских родов, обитавшему на границе с землями степняков-сурьев.

— Мне понадобится десяток твоих воинов, — сказал Ширам.

— Конечно, как скажешь! Даже если им придется идти на верную смерть, они примут это с гордостью…

— Нет. Их смерть мне не нужна. Им придется переодеться и распустить косы.

— Расплести косы? — повторил Аршаг, не веря своим ушам. — Зачем?

— Что ты такое говоришь, Ширам? — недовольно буркнул немолодой саар рода Пама. — Или, живя в столице, ты забыл все заветы предков? Если наши родичи погибнут с распущенными косами, Мать Найя примет их за старух и усадит на веки вечные прясть бесконечную пряжу!

— Значит, у них будет хороший повод остаться в живых.

— Мои воины скорее дадут себя убить, чем согласятся на такое непотребство! — нахмурившись, объявил Аршаг.

— Тогда, — сказал Ширам, — я первый расплету косу. И не заплету ее, пока Двара не будет взята!

— Нет, — скривился саар. — Так нельзя.

— Мы должны захватить столицу юга. Тот, кто владеет Дварой, владеет лучшей переправой через Ратху и всеми предгорьями Накхарана. Там запасы еды, там кони… Если мы возьмем ее, наши руки будут развязаны. Пока город занят врагом, мы всегда рискуем получить удар в спину…

Аршаг слушал Ширама с нетерпением.

— Но зачем расплетать косы? — воскликнул он, едва его родич договорил. — Я понимаю, ты задумал какую-то уловку. Но мы и так можем скрытно подобраться, перед рассветом перебить стражу в воротах, вырезать врагов спящими…

— Загвоздка в том, что в крепости не враги.

— А кто?!

— Я объясню в свое время, — отрезал Ширам. — А сейчас делайте, как я сказал!

Тихий ропот пробежал меж собравшимися на берегу. Никто не шевельнулся. Ширам окинул сааров испытующим взглядом и принялся не спеша расплетать косу.

Вожди накхов смотрели на него, пряча под бесстрастным видом свое изумление, почти ужас. Коса для накха священна. Он не расплетает ее даже в собственной спальне — ведь и там его может застать внезапная гибель от руки лазутчика. Воин, попавший в плен и потерявший косу, считался живым мертвецом.

Ширам убрал за запястье извлеченное из косы лезвие, смотал белые ленты и встряхнул головой. Длинные смоляные волосы разбежались по спине и плечам. Все были смущены и недовольны его выходкой, только саари рода Бунгар втихомолку усмехнулась.

— Похоже, саарсан полагает себя бессмертным, — проворчал кто-то.

Ширам с вызовом поглядел на вождя рода Зериг.

— Мне нужно десять человек, — приказал он. — Еще три воза, запряженные быками, и как можно больше саконского оружия и доспехов.

* * *

Солнце уже поднялось высоко и даже начало слегка припекать, когда Ширам натянул поводья, останавливая коня. На стенах Двары завывали боевые трубы. В воздухе висела пыль. Тяжелые ворота башни на холме быстро закрывались. В бойницах то и дело вспыхивали на солнце бронзовые доспехи многочисленных воинов.

— Они уже наготове. — Саарсан повернул коня, останавливая соратников.

— Чего ж ты ожидал? — хмыкнул саар рода Пама. — Надо было нападать до рассвета, как я сразу и сказал.

— И погибнуть — арьи уже давно нас ждут, — возразил Аршаг. — Сразу после битвы у излучины сюда примчались гонцы. Как могло быть иначе?

— По-разному могло быть, — пожал плечами Ширам. — Но речь не о том.

Он ударил коня пятками, посылая его вперед и делая Аршагу знак следовать за ним.

— Сейчас мы с тобой будем браниться, — сказал он, когда они отъехали от войска.

— Вот еще, — хмыкнул Аршаг. — Ты саарсан…

— Молчи и слушай! — с нажимом произнес Ширам. — Сейчас мы начнем ругаться. Громко, яростно, размахивая руками. Можешь проклинать меня как пожелаешь.

Аршаг весело поглядел на предводителя:

— Ну, раз ты сам приказываешь… Что ты задумал?

— Узнаешь. Потом мы уедем в разные стороны. А после полудня здесь появятся…

Он наклонился к саару рода Зериг и начал что-то шептать ему на ухо. Саар отшатнулся и негромко произнес:

— Там вот зачем надо было расплетать косы! Ширам, ты спятил?

— А теперь то же самое, только громче!

— Ты спятил?! — заорал Аршаг.

— Да как ты смеешь?! — закричал в ответ Ширам. — Я велю содрать с тебя кожу и сшить из нее штаны!

Аршаг привстал в седле и, замахав руками, начал костерить саарсана на чем свет стоит.

— Стой! — оборвал его Ширам. — А теперь разворачивайся и уводи отряд в Накхаран. Остальные пусть едут с тобой. Не прячьтесь, пусть вас будет хорошо видно с городских стен…

— А ты?

— А я тут еще немного задержусь…

Длинноусый саар с чувством сплюнул под ноги его коню, развернул отряд и что есть мочи поскакал в обратную сторону. С саарсаном осталось всего с полдюжины бойцов его рода и настороженно глядящий по сторонам Хаста.

— Отлично, — глядя вслед уезжающим, пробормотал Ширам.

Когда они исчезли в поднятой копытами их коней туче пыли, саарсан обернулся к своему советнику:

— Тебе прежде доводилось бывать в Дваре?

— Доводилось, — кивнул жрец.

— Тогда слушай. Мы сейчас уйдем в степь, а ты далеко не уезжай. Когда ворота вновь откроют — а их точно не будут долго держать закрытыми, — отправляйся в город. Тебе найдется о чем поговорить с настоятелем местного храма.

— А как же ты?

— Не беспокойся. Скоро ты о нас услышишь.

Хаста поглядел на него с тревогой:

— Только заклинаю тебя, саарсан, — не надо крови! За этими стенами подданные Аюра, не враги…

— Хорошо сделай свое дело, — посоветовал ему Ширам. — А я сделаю свое.

— Этого-то я и боюсь, — спешиваясь, пробормотал Хаста.

— И вот еще что. Купи крепкую веревку. Если все пойдет так, как задумано, она нам весьма пригодится.

«А если не пойдет, тоже пригодится, — глядя вслед удаляющимся воинам, подумал жрец. — Впрочем, у городской стражи Двары наверняка и своих веревок хватает…»

* * *

Как и предсказывал Ширам, ждать пришлось недолго. По достоинству оценив разброд среди накхов, стражники на стенах радостно улюлюкали им вслед, кричали и хохотали. А потом, когда всадники превратились в черные точки, удаляющиеся в сторону белевших на горизонте гор, принялись открывать ворота.

Хаста неплохо знал Двару. Здесь испокон веку находилось большое торжище. Длинный, похожий на огромную каменную рыбину остров располагался между старицей и новым руслом великой Ратхи. В голове «рыбы», на утесе из крепчайшего дикого камня, возвышалась треугольная крепость. Стены ее были составлены из огромных плетеных корзин, набитых острыми обломками скал и заваленных землей. Поверх этих рукотворных валов высились деревянные палисады с дозорными башнями. Издали они напоминали зубчатый венец на сером каменном челе.

Ниже по течению, ближе к хвосту каменной рыбы, располагалось городище. Стены тут были куда пониже, а за ними плотно жались друг к другу домишки, — по сути, каждое жилище здесь было либо мастерской, либо лавкой, либо постоялым двором. В самом хвосте, на скале, высился расписанный синим и белым, с золочеными узорами на воротах, храм Исвархи — конечно, не такой огромный и роскошный, как столичный, но все же внушительный. Всякий купец кланялся здесь Исвархе щедрым даром, надеясь, что Господь Солнце благословит его и позволит расторговаться с прибылью.

Прежде чем войти в город, Хаста сошел подальше с дороги и спрятал под камнем черный накхский плащ. Оставшись в жреческом одеянии, он снова забрался на спину своей лошадки и направился в Двару. Золотой перстень святейшего Тулума, показанный в воротах, немедленно сделал свое дело — стражи дружно опустились на колено, прося у жреца благословения. Тот воздел над ними руку, постаравшись, чтобы перстень сверкнул на солнце:

— Да озарит ваши дни господь Исварха, да согреет его свет ваши души!

— Хорошо, достопочтенный, что ты приехал сейчас, а не чуть раньше, — вставая с колена, произнес один из стражей. — Тут как раз накхи с наскока город захватить пытались. Да мы им показали, чего они стоят! Больше не сунутся.

— Вот как! Но разве накхи не первейшие из воинов?

— Э, да ты, видать, издалека едешь, раз ничего не знаешь!

— Издалека, — согласился Хаста, внимательно глядя на довольного собой стража ворот.

— В столице творятся страшные дела! Государя нашего Ардвана накхи убили, — начал тот. — Сына его, царевича Аюра, похитили и где-то спрятали. Киран, государев зять, нынче хранит престол. Он накхам давеча здорово всыпал — те еле вырвались. На нашу беду, все же ушли. Торговые люди говорят, что Ширам, сын Гауранга, воцарился в Накхаране. Да видать, после недавнего поражения его и там не больно жалуют. Я только-только своими глазами видел, как привел саарсан под стены отряд. Вперед, говорит! А те возьми да и поверни назад. Еще изругали его всяко — аж на стенах слыхать было…

Хаста кивнул и похлопал лошадку по шее, продолжая путь. Дорога к храму шла по главной улице, разделявшей остров на левую и правую сторону. Вдоль дороги тянулось шумное торжище. Купцы гомонили, предлагая кто свежую рыбу, кто привезенные издалека ткани… Хаста остановился лишь раз — купить длинную веревку.

«Ширам не хочет быть мне обязанным, и это правильно, — раздумывал он. — Ему надо утвердиться как вождю… Но зачем пренебрегать средствами, если они есть? — Хаста посмотрел на свой перстень. — С ним я могу просто приказать настоятелю открыто поддержать накхов! А если он не послушает? Нет, отдавать приказ можно, только если уверен, что он будет выполнен…»

Уже почти миновав торжище, Хаста вдруг услышал смутно знакомые голоса. Привлеченный ими, он подошел к небольшой толпе, собравшейся у возов, протолкнулся вперед и, к своему изумлению, увидел саконов, торгующих доспехами. Толпа вокруг тяжело груженных возов быстро увеличивалась: всем хотелось посмотреть на знаменитое оружие, которое если и попадало в Аратту, то окольными путями, через посредников и по невообразимым ценам.

— Это же саконы! — обратился Хаста к стоящему рядом местному торговцу. — Каким чудом их сюда занесло?

— Вот явились сегодня поутру, — охотно вступил в беседу житель Двары. — Говорят, у накхов междоусобица. Эти везли оружие к Шираму, а тот поругался с саарами. Слыхал, что утром перед воротами творилось?

— М-да… — протянул Хаста, пытаясь понять, что тут происходит на самом деле.

— Уж мы тут сейчас наторгуем, — увлеченно прошептал его собеседник. — Они цен-то совсем не знают, а их оружие, о-о! — у нас за такое платят вдесятеро против того, что они запросили. Ты глянь на них, почтенный жрец, — экие подозрительные рожи. Продешевить боятся…

Действительно, саконы в искусстве торга явно не преуспели.

— Мы не знаем ваших цен, — слышался отрывистый, высокомерный голос старшего. — Откуда нам знать, что это верная цена? Мы меняем у накхов железо на рабов. Сколько у вас стоит сильный раб-венд?

Хаста с любопытством уставился на саконов. Раньше он видал только одного — того, что Аюр убил в заповедном лесу. Эти же выглядели cовсем иначе… Приглядевшись, рыжий жрец едва не вскрикнул от изумления. Изменившись в лице, он потихоньку отошел, надеясь что никто не заметил этого. «Саконы» были переодетыми накхами рода Аршага — с буйными черными волосами, повязанными на лбу тесемкой, с нарисованными на лице и руках вымышленными племенными знаками народа кузнецов… Так вот зачем Ширам приказал им расплести косы! По правде сказать, эти «торговцы оружием» весьма слабо напоминали саконов. Впрочем, здесь их было некому уличить. Главное — лазутчики стали совсем не похожи на накхов.

«Но я по-прежнему не пойму, что задумал Ширам, — размышлял Хаста, шагая к храму. — Их тут всего дюжина, а в крепости три сотни воинов… Только бы он не залил тут все кровью… Господь Солнце, забери у него жажду мести и отвесь взамен немного здравого смысла!»

Глава 7

Клятва Хасты

Расписные ворота местного храма Исвархи уже виднелись в конце улицы. В прежние времена, выполняя тайные поручения святейшего Тулума, Хаста не раз здесь бывал. Задание, которое ему предстояло выполнить сейчас, несомненно, было самым тайным и самым важным из всех.

Ворота Полуденного храма были украшены позолоченными львиными головами. Вздыбленные гривы напоминали солнечные лучи, лишний раз говоря жителям Двары, что бог, дарующий и охраняющий жизнь, может быть суровым и даже яростным. Венды, жившие в этих краях, львов отродясь не видали, но очень хорошо понимали эту двойственность. Хозяин небес Сварга, которому они поклонялись наряду с десятком прочих вышних и подземных богов, насылал и живительное тепло, и устрашающие грозы, и питающие первые ростки весенние дожди, и губящие урожай затяжные осенние ливни. Так что всесильного, милостивого и карающего Исварху они признали быстро и с почтением склонились перед ним.

Храмовая стража узнала Хасту и без золотого перстня с печатью. Услышав о прибытии ближнего человека святейшего Тулума, верховный жрец храма Двары от радости позабыл о правилах и чинах и бросился через двор ему навстречу:

— Хаста! Как хорошо, что ты прибыл! Может, ты расскажешь, что происходит в столице? Мы тут уже устали объяснять людям то, чего сами не понимаем! Сначала до нас доходят слухи о мятеже накхов, о том, что они разорили пригороды столицы, но блюститель престола Киран разгромил их… На следующий день уже говорят, что Киран бежал с поля боя и сам чудом остался жив. Затем из Накхарана до нас доходят вести, что бывший глава жезлоносцев Ширам возложил на себя змеиный венец и вот-вот будет здесь с войском! А позавчера вечером в Двару примчался гонец с требованием подготовить дом для царевны Аюны, которая скоро прибывает сюда со свитой и приданым, чтоб выйти замуж за саарсана! Ты ничего об этом не знаешь?

— Нет, — в замешательстве отозвался Хаста.

Верховный жрец Двары подхватил его под руку и повлек за собой к храму, продолжая свои сбивчивые речи:

— Мир перевернулся! Кажется, Исварха не слышит наши молитвы… — Он понизил голос: — Быть может, Северный храм в чем-то прав?

«Только этого не хватало», — подумал рыжий жрец.

— Говори же, Хаста! Какие вести ты привез нам от святейшего Тулума?

— Сейчас расскажу. Но об этом никто не должен знать. Здесь есть место, где нас не потревожат?

Главный жрец Двары понял намек, прекратил расспросы и повел гостя под арку, ведущую во второй внутренний двор. Конечно, Хаста был человеком приятным и обходительным, однако святейший Тулум держал его подле себя не ради этого. Зачастую именно этому невзрачному молодому жрецу поручались самые тонкие и тайные дела.

Они вышли в небольшой храмовый сад, сели на каменную скамью под ухоженной яблоней, и Хаста, предварительно оглядевшись, тихо заговорил:

— В столице переворот. В нем обвиняют накхов, но это все подстроено Кираном. Он подлый мятежник.

— Но как такое может быть? — в замешательстве пробормотал верховный жрец Двары. — Киран — ближний родич покойного государя! Именно он открыл государю козни заговорщика Артанака!

Хаста пожал плечами:

— Вероятно, так и было. Киран убрал с пути всех преданных государю Ардвану людей, чтобы в нужный миг не нашлось никого, кто бы смог защитить его жизнь.

Главный жрец побледнел:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что ясноликий Киран виновен в смерти государя?

— Да. — Хаста задумался, вспомнив шрам на скуле у Ширама. — И я, пожалуй, догадываюсь, кто совершил это злодеяние…

— Но зачем?! Ведь солнцеликому Ардвану должен наследовать его младший брат, святейший Тулум!

— Киран держит святейшего Тулума в осаде в его храме.

Предстоятель храма Двары на миг утратил дар речи.

— Ах вот что… То-то я думаю: почему мой гонец вернулся из столицы ни с чем?.. Ему сказали, что верховный жрец скорбит и не желает никого видеть…

Хаста насмешливо скривился и продолжил:

— Когда в столице все только начиналось, по приказу святейшего я отправился к накхам для переговоров. Но Киран переиграл нас. Накхи были вынуждены оставить свою крепость и уйти в Накхаран, а с ними пришлось бежать и мне…

Старший жрец храма Двары сидел вытаращив глаза, не зная, верить ли собственным ушам или нет.

— Святое Солнце! Всего этого не может быть, — ошеломленно прошептал он.

— Все это так же верно, как то, что я стою перед тобой, — отозвался Хаста и поднял руку, показывая золотой перстень. — Я выполняю здесь волю святейшего.

— Cлушаю тебя, почтенный Хаста, — пробормотал старший жрец, склоняя голову перед святыней.

— Ширам действительно принял венец саарсана. Это произошло на моих глазах. За ним — войско накхов. После сражения с колесницами Кирана он пылал яростью, желая уничтожить Аратту, однако мне удалось воззвать к свету Исвархи в его душе. Ширам вспомнил о том, что клялся в преданности царевичу Аюру, а такие, как он, держат клятвы. Теперь он отринул месть и желает лишь восстановить поруганный закон и справедливость. Скоро саарсан будет здесь…

Казалось, побледнеть сильнее главный жрец не мог, но ему это удалось.

— Не бойся, слушай меня!

Хаста понимал, что все слова сейчас мало что значат для служителя Исвархи, живо представившего себе, что могут устроить накхи в захваченном городе.

— Слушай меня! — вновь требовательно повторил он. — Ширам идет сюда как военачальник законного наследника престола, а не как захватчик. Он не желает разорять Двару, как и любой другой город Аратты. Он войдет в крепость, желаем мы того или нет, потому что он уже решил сюда войти. Эти стены его не остановят. Но если мы поможем ему, накхи никого не тронут. Все будут живы, клянусь Солнцем, — с нажимом повторил он. — И не только это! Если саарсан возгласит имя Аюра со стен Двары, по всей стране воочию увидят, что он не враг Аратте, а по-прежнему ее верный слуга…

У Хасты перехватило горло, то ли от волнения, то ли от собственной наглости. Он понимал, что, возможно, лишь священный перстень в его руках удерживает предстоятеля от вполне разумного действия — позвать стражу и кинуть мятежника и пособника накхов в храмовое подземелье. И тогда Хасте останется только молить Исварху, чтобы главный жрец отправил весть о его поимке Тулуму, а не отдал его местному воеводе, который незамедлительно повесит его на городской стене. «Вот и веревка пригодится», — с мрачной усмешкой подумал он.

Но главный жрец сидел рядом, затаив дыхание, не зная, верить или не верить страшным вестям.

— Верно ли я понял? Ты хочешь, чтобы я помог накхам взять Двару? — будто надеясь, что ослышался, хрипло переспросил он.

Такое толкование его слов Хасту весьма не порадовало. Скажи он «да», и, пожалуй, у его собеседника все же прорежется голос.

— Царевич Аюр назвал Ширама мечом в своей руке. Слово было произнесено при мне, и я могу поклясться Господом и этой святыней… — он благоговейно приложил губы к перстню, — что говорю правду.

Он встал, обратился лицом к востоку и, протянув руку в сторону светила, торжественно произнес:

— А если я солгал, пусть Исварха, Владыка Двух Горизонтов, испепелит меня в сей же миг!

— Я повинуюсь воле святейшего Тулума, — выдавил верховный жрец Двары. — Но, Хаста, если ты лжешь, искра твоей души погаснет и обратится в золу. Не будешь ты знать ни покоя, ни искупления!

— Я сказал правду! — отрезал Хаста. — Сегодня ночью мне будет нужна помощь твоих людей…

* * *

Перед рассветом из утреннего тумана, висевшего над рекой, вынырнул отряд накхов на взмыленных лошадях. Стража на стене протрубила тревогу, но отряд остановился на расстоянии чуть больше перестрела, не доезжая до заставы перед мостом, ведущим на остров. От отряда отделилось несколько всадников.

— С вами говорит Аршаг, саар рода Зериг! — закричал один из них, гарцуя вблизи стен. — Мармар, сохранивший верность государю, был моим братом! Я — враг самозванца Ширама! Я готов сражаться вместе с вами против него!

Со стен послышались раскаты смеха.

— Эту хитрость еще твоя бабка придумала! — кричали оттуда. — Кого ты решил обмануть?

— Откройте ворота! Я встану с вами плечом к плечу! — не унимался Аршаг.

На стене появился воевода.

— Проваливай, накх! — заорал он. — Или я прикажу стрелять!

Аршаг повернулся к своим воинам, крикнул им что-то. Те развернули коней и, призывая проклятия на головы защитников крепости, умчались в степь.

Вскоре, едва стража решила, что опасность миновала, со стороны гор послышался слитный гул копыт большого войска. Вновь загремела труба, и вновь от воинства, раза в три превышающего первый отряд, отделился всадник. На этот раз, впрочем, это была всадница, седая и величавая. Она остановилась перед воротами и заговорила так, что у стражников сразу пропала всякая охота глумиться:

— Вы дали убежище изменнику Аршагу и его людям! Выдайте их — и крепость не пострадает! А если вы решите дать им убежище, мы войдем в Двару по вашим мертвым телам и вырежем сердца всем, кто останется жив!

— Я бы с радостью отдал тебе ваших змеенышей, саари, — отозвался со стены воевода, — но мы не впустили их в крепость. У вас есть глаза — посмотрите следы.

Предводительница что-то приказала своим подручным. Те поглядели и закивали, подтверждая слова воеводы. Саари, не прощаясь, развернула коня, и войско умчалось прочь от стен Двары.

Впрочем, прошло еще немного времени, и вдали, как раз там, куда поскакали накхи, послышался шум битвы, доносимый ветром.

— Похоже, этот Аршаг не врал, — под нос себе пробормотал воевода.

Его помощник, руководивший конными лучниками, глянул на своего начальника, не скрывая довольной улыбки:

— Что с того? Змеи сцепились между собой. Пусть хорошенько порвут друг друга. А мы выждем и ударим им в спину!

— Хорошая мысль, — похвалил воевода. — Вели седлать коней!

Вскоре после того, как конники из Двары умчались вслед накхам, к воеводе подошел начальник стражи и сообщил, что к нему просится чужеземный купец.

— Чего ему надо? — нетерпеливо спросил предводитель местного воинства.

— Это старшина саконов, которые привезли оружие на продажу. Он клянется, что его сведения будут полезны всем нам.

— Клянется, — проворчал воевода. В прошлом саконы не удостаивали Двару своим появлением. Однако сейчас был удобный миг, чтобы наладить с ними торговлю напрямую. — Он по-нашему хоть говорить-то умеет?

— Умеет, — подтвердил стражник.

— Ладно, ведите его сюда, на стену. Только следите, чтобы не схватился за нож.

Очень скоро смуглый мужчина с пышными черными волосами стоял перед воеводой. Он держал голову высоко, явно не собираясь, подобно обычным купцам, низко кланяться и славить доблесть повелителя твердыни.

— Что ты хотел рассказать? — насупив брови, недовольно спросил воевода.

— Вчера днем я видел здесь одного человека… — начал тот.

— Неужели? Только одного?

— Это жрец по имени Хаста, — пропустив насмешку, продолжал торговец оружием.

— И что с того? В храме много жрецов.

— Может, и так. Но этого я на днях встретил в Накхаране. Мы приехали туда торговать. Однако нам было сказано, что саарсан идет войной на эти земли. У нас хотели забрать товар, но Ширам запретил. Он не хочет ссориться с саконами. Но и покупать ему сейчас не на что. Так вот жрец Хаста был там рядом с саарсаном. Ширам называл его своим другом и ближним советником…

— Вот как? — Лицо воеводы потемнело. — И сейчас он здесь? Ты в этом уверен?

Начальник стражи закивал, поддерживая слова сакона:

— Привратники видели его. Он прежде уже бывал в Дваре. Он пришел сюда вскоре после того, как на рассвете здесь вроде как видели Ширама.

— Ах он, гадючий выползень! Стало быть, этот жрец продался накхам. Где он?!

— Мои люди говорят, что в храме.

— Он в храме, — подтвердил сакон. — Я сам видел, как он туда зашел и больше не выходил.

— Что ж, придется наведаться к верховному жрецу и сообщить, что нас всех крайне беспокоит его здоровье!

Воевода глянул на начальника стражи:

— Я возьму с собой четырех воинов. Остальных на стены — и глаз не смыкать! Если в городе лазутчик, возможно, накхи задумали какую-то пакость. Но тут они просчитались — мы будем наготове. Какую награду ты себе хочешь, сакон?

— Если впредь мы будем ходить сюда с товаром, — деловито произнес торговец, — то пусть нам не придется платить дорожные пошлины.

— Хорошо, — отмахнулся воевода. — Обещаю.

— А вот еще бы и местовые сборы…

— Ты хочешь слишком много! — невольно расхохотался воевода.

— Я готов привести на стены свою родню с нашим оружием.

— Лишние воины не помешают, — кивнул глава воинства. — Если с твоей помощью мы успешно отобьем накхов — будь по-твоему, саконы тут не будут платить ничего. Ступай, призови своих людей.

* * *

Верховный жрец храма Двары встретил наместника в воротах, как будто заранее знал, что тот явится. Сейчас предстоятель являл собой воплощенное величие.

— Твои люди желают войти сюда с оружием? — удивленно поглядев на воеводу, спросил он.

— Под твоим кровом скрывается гнусный изменник, жрец Хаста! — рявкнул воевода. — Выдай его! И мне не придется заходить в храм с оружием.

— Если желаешь, ты можешь убить меня, — дрогнувшим голосом ответил жрец. — Но я не позволю воинам, подобно диким зверям, врываться под священные своды дома Исвархи! Владыка мирового пламени покарает всякого, дерзнувшего нарушить его покой!

Голос жреца окреп — за его спиной показались воины храмовой стражи. Воевода поморщился. Устраивать бойню в воротах почитаемого святилища ему хотелось менее всего.

— Ответь мне, — делая своим воинам знак отступить, спросил наместник, — здесь ли жрец Хаста?

— Да, он здесь.

— Я желаю его видеть.

— Что ж, вложи оружие в ножны и следуй за мной. Если опасаешься, возьми с собой воинов, но пусть они тоже вложат клинки в ножны.

Они вошли под каменные резные ворота и, обойдя храм, оказались в уютном саду. Рыжий жрец как ни в чем не бывало стоял под деревом и глядел на медленно восходящее солнце.

— Ты — тот, кого называют Хаста? — сумрачно спросил воевода.

— Да, я жрец Хаста, посланник святейшего Тулума в этих землях.

— Даже не пытайся врать мне. Ты изменник и должен быть казнен!

— Вот оно как? Значит, ты говоришь, что изменники должны быть казнены?

— Не пытайся запутать меня своими жреческими хитростями!

— О нет, я лишь уточняю. Помнишь ли ты, какая именно казнь установлена за такую вину?

— Послушай, я готов смягчить тебе наказание, памятуя, что ты не воин, а жрец. Пусть твою судьбу решают твои собратья.

— Весьма любезно, — кивнул Хаста. — И чего же ты желаешь от меня в ответ?

— Ты раскроешь мне, что замышляет Ширам.

— Хорошо, — не меняясь в лице, согласился Хаста. — Я укажу, где найти его, а остальное ты спросишь у него сам.

— Будь по-твоему!

— Тогда оглянись!

Рыжий жрец поднял руку, указывая за спину наместнику. Тот резко повернулся, хватаясь за рукоять меча, но тут же вскрикнул от внезапной боли — кто-то ударил его по пальцам. Ширам, сын Гауранга, саарсан Накхарана, стоял в шаге у него за спиной. В руках у повелителя накхов был привычный жезл — тот самый, с которым он прежде охранял покои государя.

Чуть поодаль находилась еще дюжина воинов рода Афайя — все с расплетенными косами и мокрые до нитки. Вместе с саарсаном они переплыли реку и проникли в крепость с помощью жрецов храма Исвархи и веревки Хасты.

— Если бы я желал убить тебя, ты был бы уже мертв, — сообщил Ширам. — Но я хочу говорить, а потому слушай. Сейчас, когда мы беседуем с тобой, мои люди уже захватили городские ворота. Но они никого не убивают — лишь обезоруживают. Всякий поднявший меч на моих людей поднимает его на законного наследника престола Аюра. А это измена — и всякий изменник, как ты верно сказал, должен быть казнен. Сообщи своим людям, что Двара отныне под властью солнцеликого Аюра, сына Ардвана. Те, кто присягнет ему, останутся живы.

Вдали, с той стороны, куда ускакали лучники, завыла бронзовая труба, затем умолкла и завыла снова, переливчато, будто всхлипывая.

— Что это? — завороженно спросил воевода.

— Твои люди попали в засаду. Я не ссорился с Аршагом. Лучникам Двары предложили сложить оружие и присягнуть Аюру или бесславно погибнуть. Они сделали правильный выбор и скоро будут здесь. Решай же скорей — будешь ли ты и далее воеводой и наместником Двары, или мне придется освободить храм от твоего присутствия.

Саарсан кивнул в сторону стены сада, за которой, как было прекрасно известно наместнику, находилась обрывистая скала — та самая, по которой накхи забрались в крепость.

— Я покоряюсь, — через силу прохрипел воевода. — Если ты клянешься, что не причинишь вреда…

— Я не воюю с Араттой, — перебил его Ширам. — Я лишь восстанавливаю справедливость.

Глава 8

Урок правосудия

Главная башня Двары, казавшаяся неприступной с берега, вблизи выглядела еще мощнее. Уже несколько веков она охраняла этот город рыбаков и торговцев. Сложенная из дикого замшелого камня, она была в шесть человеческих ростов высотой. Меж зубцов мелькали головы в шлемах — запершиеся в твердыне воины готовились к бою.

«Может, сходить поговорить с ними? — раздумывал Хаста, осторожно наблюдая за осажденными из-под арки выбитых ворот окружающей башню стены. — Впрочем, если они не послушали собственного воеводу…»

Хаста поежился и поглубже зашел под арку — сюда-то стрела точно не долетит.

— Прячешься? — раздалось у него над ухом.

Жрец оглянулся и увидел перед собой Ширама. Косу тот уже заплел и выглядел как обычно. За его спиной темнели плащи воинов. Саарсан сейчас казался возбужденным, даже радостным, но Хаста уже знал, что означает такая радость.

— Хочешь убить их? — без обиняков спросил он.

— Да. Я предложил им присягнуть на верность Аюру и призвал Исварху в свидетели, что не причиню никому из них вреда. Но они только посмеялись сверху. Теперь я хочу посмеяться.

— Послушай…

— Они сказали, что никогда не склонятся перед накхом, а на мои клятвы им плевать! Стало быть, они не желают служить законному государю и не уважают Исварху. Они бунтовщики. Ты знаешь, как накхи карают бунтовщиков?

Хаста тяжело вздохнул.

— Дай им время разобраться, — тихо попросил он.

— Зачем? — удивился саарсан. — За всякое преступление должно быть справедливое воздаяние. Хочешь, я расскажу тебе, как отец учил меня вершить правосудие?

— О нет!

— А я все же расскажу. Тебе будет полезно узнать это.

Ширам глядел на башню не отрываясь и, кажется, готов был рассказать свою повесть бревенчатому своду арки, створкам ворот, что валялись в пыли, — но более всего обороняющимся сторонникам Кирана.

— Мне было тогда около девяти лет. Отец разбудил меня глубокой ночью и велел одеваться. Он сказал, что желает кое-чему меня научить. Я не удивился — отец часто будил меня среди ночи. Порой бросал глиняные шары, так что я в конце концов научился уворачиваться от них не просыпаясь… Но я не о том. В ту ночь мы с небольшим отрядом отправились к одной из наших башен. Я уже не помню, что там произошло, — да отец и не рассказывал. Он лишь сказал: «Изменяют только свои. Чужак может навредить, враг — убить, но изменить…»

— Да-да, я понял, — желая поскорее закончить этот разговор, закивал Хаста.

— Не смей перебивать. Так вот… Мы ехали всю ночь. Когда приехали к той башне, уже рассвело. Но мы не стали идти на приступ, хотя ворота были заперты и мостки убраны. Оставив наблюдателей, мы спустились вниз, на равнину, и начали кого-то искать в лесу. Наконец мы наткнулись на ветхую хижину углежогов. Рядом с ней сидел, переводя дух, словно после долгого бега, молодой мужчина. При виде нас он громко вскрикнул, вскочил и снова бросился бежать. Он прыгал между камней и деревьев, словно олень, но все впустую — ни одному оленю не удавалось уйти от моего отца… — Взгляд Ширама затуманили воспоминания. — Странный то был человек, я таких и доныне не видал. Он был с головы до пят разукрашен извивающимися полосами, похожими на водовороты или вихри, — должно быть, колдун, а может, раб из далеких земель или то и другое…

— А знаешь… — начал было Хаста, однако прикусил язык.

— Его схватили и притащили к башне, — не слушая его, продолжал Ширам. — Отец потребовал открыть ворота и опустить мостки. Но там, как вот сейчас, решили биться до последнего. Тогда отец вытащил клинок и отрубил раскрашенному пясть, а его воин прижег рану. Я до сих пор помню, как тот колдун заорал. Но башня молчала. Затем отец отрубил ему руку по локоть. Потом глянул на меня, дал мне свой меч и приказал отрубить пленнику кисть другой руки. Прежде я никогда такого не делал. Я глядел на этого человека — он уже, кажется, ничего не чувствовал и не соображал. Он пытался упасть, но пара крепких воинов держали его. Кровь сочилась из прижженной раны, и он кричал так, словно с криком из него выходила душа. Меня замутило от запаха горелой плоти, но я не мог оторвать от него взгляда. Должно быть, я стоял и смотрел слишком долго, потому как отец отвесил мне тяжелую затрещину и крикнул: «Руби!» Я взмахнул мечом и на выдохе ударил, как много раз до этого по кабаньей туше. Пясть осталась в руке у державшего его воина. Второй воин тут же ткнул факелом в рану. Но раскрашенный, кажется, уже не заметил этого — продолжал себе кричать. Затем он наконец умолк, и его бросили со скалы в поток. Отец кинул отсеченную мной пятерню вслед убитому. И тут из башни кто-то прыгнул прямо в пропасть, в бурлящую внизу реку… Вскоре после этого осажденные спустили мостки и открыли ворота. Отец вошел в башню. Он казнил всех, кто был там, и воинов, и рабов, но их он убил быстро. И все твердил: «Воздаяние! Воздаяние!»

— Но что там произошло? — спросил Хаста, в котором отвращение боролось с любопытством.

— Не знаю. — Ширам пожал плечами. — Отец не говорил, а я не спрашивал. У нас не принято задавать пустые вопросы. Все, что отец желал мне показать, он показал.

— Да уж… — Хаста покачал головой. — Но зачем ты мне все это рассказал?

— Чтобы объяснить, что воздаяние неизбежно. Эти в башне признали владыкой мятежника Кирана, который пытался сжечь нас с тобой в столице. Мы накормим их тем, чем они накормили нас.

Ширам обернулся к воинам, под укрытием стены терпеливо ожидающим его приказов:

— Тащите хворост и масло. Они сами выбрали свою участь.

* * *

Башня пылала. С наветренной стороны хворост был обильно засыпан конским навозом, и смрадный черный дым вползал в каждую щелочку меж камней, не давая защитникам вздохнуть. Ширам равнодушно следил за расправой.

— Там люди, — напомнил Хаста.

— Там изменники, — не глядя на него, бросил саарсан. — Но можешь не волноваться — они воины и, несомненно, предпочтут быть убитыми в бою, а не превратиться в копченый окорок. Следи за воротами.

Хаста замолчал, подбирая слова для ответа. Но в этот миг дубовые ворота башни и впрямь распахнулись. Из нее с ревом вниз по склону устремился отряд защитников — всего-то дюжины полторы. Ширам обнажил меч, но изящная твердая рука Арза-Бану легла ему на плечо.

— Ты нынче и без того покрыл свое имя славой. В том, чтобы истребить этих упрямцев, ее будет немного. Просто отдай приказ. Отныне ты не только саар рода Афайя, тебе нет нужды всякий раз идти в бой перед своими воинами.

Ширам бросил на седовласую воительницу недовольный взгляд, но кивнул и приказал:

— Принеси мне их головы.

— Как пожелаешь, повелитель, — склонилась она, и воины рода Бунгар ринулись навстречу защитникам башни.

Схватка завершилась, едва начавшись. Впрочем, в ее исходе никто и не сомневался.

— Головы мятежников на пики! — раздавались приказы Ширама. — Поставьте их над воротами, чтобы все знали, как мы караем бунтовщиков.

— У нас есть пленник, — подходя к нему, произнесла Арза-Бану.

— Зачем нам пленник? — удивленно взглянул на нее саарсан.

Саари рода Бунгар молча протянула ему нагрудник саконской работы, украшенный рядами идущих вепрей. Глаза саарсана вспыхнули.

— Он что, из свиты Кирана?

— Так он утверждает.

— Тащите его сюда!

Лицо воина было покрыто густой копотью, из глубокого пореза на щеке сочилась кровь. Ширам отметил еще пару небольших ран, однако саконский доспех стоил того, что за него было заплачено.

— Кто ты? — нахмурившись, спросил саарсан.

— Мое имя ничего не скажет грозному повелителю накхов, — с поклоном ответил раненый воин. — В прежние времена я начальствовал личной стражей Кирана.

— Что же ты делаешь здесь?

— Я расскажу тебе все, но обещай, что сохранишь мне жизнь.

— Зачем тебе жизнь, если в ней не будет чести? — искренне удивился Ширам.

— К чему мне честь, если у меня не будет жизни? — хмыкнул бывший начальник телохранителей. — Но я клянусь, мои слова будут стоить того, чтобы эта голова и дальше держалась на плечах.

Саарсан взглянул на пленника с презрением:

— Хорошо. Если они и впрямь будут того стоить, я сохраню тебе жизнь.

— Накхи чтут справедливость и не бросают слов на ветер, — будто между делом напомнил пленник. — Хорошо, я скажу. Я прибыл сюда с тем, чтобы подготовить Двару к приезду царевны Аюны.

— Аюны? — удивленно повторил повелитель накхов. — Она едет сюда? Для чего?

— Ясноликий Киран желает начать переговоры с тобой, саарсан. Твоя невеста, царевна Аюна, — залог его доброй воли.

Ширам ничего не ответил. Однако Хаста заметил, что новость поразила его.

— Это правда, — подтвердил жрец. — Аюна и впрямь скоро должна приехать, причем в самые ближние дни — человек Кирана не мог намного опередить ее…

— Вот видишь, — усмехнулся саарсан, обращаясь к пленнику. — Твои слова не ценнее навозного дыма. Мой советник уже знал об этом.

Пленник метнул на Хасту ненавидящий взгляд и невольно сжался в ожидании смертоносного удара, но вдруг распрямился и воскликнул:

— Поcтой! Я скажу еще кое-что. Это и впрямь дорогого стоит.

— Пока ты только болтаешь, но не стоишь ничего.

— Ты объявил себя мечом в руке царевича Аюра, не так ли?

— Да, верно.

— А знаешь ли ты, где сейчас Аюр?

Ширам подался вперед:

— Говори!

— Сын Ардвана был похищен и заключен в подземелье в городской усадьбе Артанака, — быстро заговорил пленник. — Он пытался бежать, но его поймали и вернули на место…

— Кто вернул? — прервал его речь саарсан. — Кто похитил его?

Пленник мучительно поморщился, но наконец выдавил:

— Киран. Затем, изгнав накхов из столицы, он послал меня за царевичем, дабы… отправить его туда, куда было приказано. Но моим людям не удалось исполнить порученное. В темнице Артанака оказался еще один человек — старик, похожий на жреца. Я не ведаю точно, что там произошло, но старец с царевичем исчезли, а мои люди были найдены мертвыми, причем погибли они весьма удивительным образом… Так что, скорее всего, царевич жив.

— Старый жрец, убивающий удивительным образом? — пробормотал Хаста.

— Твои слова и впрямь драгоценны, — произнес Ширам, обращаясь к пленнику. — Я исполню свое обещание.

Он обвел глазами сааров и воинов, окружавших почерневшую от копоти башню:

— Вы слышали? Аюр жив! А тебе, — он обратил взгляд на бывшего главу телохранителей, — я дам коня. Отправляйся в столицу и скажи Кирану: если он желает сохранить свою никчемную жизнь, пусть едет сюда и принесет мне присягу, как защитнику и наместнику законного государя. В этом случае его ждет справедливый суд равных. Если нет — я сам приду в столицу.

* * *

Лицо Аршага горело праведным гневом. Он спрыгнул с коня, поправил широкие перевязи мечей и быстрым шагом направился к стоящему посреди двора саарсану:

— Ширам, я выполнил твою волю. Те, кто сложил оружие и согласился присягнуть на верность царевичу, целы и невредимы. Я привел их.

— Ты все сделал верно. Я благодарю тебя и твоих воинов.

— Благодаришь? — воскликнул Аршаг, останавливаясь перед ним. — И где эта благодарность? Почему я ее не вижу?! Что вообще происходит в городе? Мы захватили его?

— Нет. Мы его освободили, — нахмурился Ширам.

— Вот даже как? — протянул саар рода Зериг. — Тогда почему государь не шлет нам заслуженную награду? Ширам, мы захватили этот город, и все, что в нем, принадлежит нам! Я согласен, мы не трогаем храм — жрецы помогли нам войти в эти стены. Но чем помогли нам здешние купцы? Почему мы должны позволять им смеяться у нас за спиной?! Сейчас, пока мы с тобой тут торчим, они прячут по тайникам все самое ценное, чтобы вдоволь поглумиться над нами! А ведь это наша справедливая добыча, Ширам! Или, распустив косу, ты позабыл и воинский обычай нашей земли? Ты же твердишь о справедливости. Почему для чужаков, для всяких никчемных торгашей, которые продадут тебя за рыбий хвост, ты силишься быть справедливым, а для нас, твоей родни и опоры, у тебя нет ее и крохи?!

— Вы получите все, что принадлежало поднявшим против нас оружие, — спокойно ответил Ширам и указал на тела у дымящейся башни.

— Ты прямо-таки неслыханно щедр, мой доблестный саарсан! — Аршаг издевательски склонился перед родичем. — Неужели ты откажешься от своей доли? Тогда что бы мне взять? Прогоревшие обноски с мертвеца или этот отменный саконский нагрудник? Впрочем, еще вчера броня и так принадлежала мне. Но какая радость! Сегодня я получу его в дар от тебя! А что достанется моим воинам? Драные штаны? Присыпка от блох? А, нет — вон та разрубленная шапка. Ее хватит сразу на двоих.

— Ты много говоришь, Аршаг, — устало ответил Ширам. — Много и громко. Твои слова всполошили здешних ворон, но ты ведь говоришь не с ними, а потому не ори понапрасну. Слушай внимательно и запоминай. Двара — не покоренный город. Это новая столица царевича Аюра. Город сдался на нашу милость, и он не будет разорен. И никто не посмеет его грабить, иначе будет казнен как разбойник. Когда мы посадим на трон сына Ардвана, каждый получит то, что ему причитается. А сейчас мы в походе. И если нет жареного мяса, каждый будет довольствоваться сухой лепешкой. Такова моя воля и воинский обычай нашего народа. Пока можешь взять то, что принадлежало мятежникам. Если пожелаешь.

Глава 9

По следу Аюны

Прошел день, другой, однако вестей от дозорных о царевне Аюне в Дваре так и не дождались. Ранним утром третьего дня из ворот столицы юга выехали конные отряды, отправленные Ширамом на поиски его вновь исчезнувшей невесты. Сам он остался в Дваре, готовясь к новым походам. Найти Аюну было важно — но куда больше саарсана сейчас волновало другое. Да, впечатляющий захват самого большого и хорошо укрепленного города на Ратхе заставил накхов вновь поверить в его удачу. Но после недавней свары с Аршагом он понимал, что достаточно мелкой военной неудачи, чтобы погубить все — и его самого, и задуманное им дело.

Даргаш, молодой военный вождь одной из семей рода Афайя, возглавлял разъезд в три десятка бойцов. Он не был новичком в своем деле и уже четыре года водил отряд пограничной стражи под знаменами государя. Он хорошо знал окрестные леса до самой реки Даны, за которой начинались владения непокоренных вендов.

Сперва ему казалось, что вот-вот — и припозднившаяся царевна Аюна со своими людьми покажется из-за поворота столичного тракта. И все, что останется, — с почетом проводить ее в Двару. Однако царевна не появлялась. Более того, остановленные разъездом торговцы в один голос уверяли, что не видели ни дочери солнцеликого Ардвана, ни ее многочисленной свиты. Те же вести приходили с приречной дороги, ведущей к Накхарану, и с мелких троп, хотя там и разыскивать царевну было незачем.

Обеспокоенный Даргаш начал поиски в стороне от дорог. Его мучило нехорошее предчувствие. Конечно, о приказе Кирана подготовить прием для невесты саарсана в Дваре не объявляли, но скрыть такую новость почти невозможно. А на торжище, как он знал, всегда толкутся соглядатаи врага.

Уже очень много лет враг в этих краях был один — лесные венды. Враг непримиримый и упорный. Они все еще числили своими земли, на которых стояла Двара, и далее, вплоть до самых предгорий Накхарана. C древнейших времен венды сражались за приречные степи с накхами, отражая их набеги и в ответ устраивая свои. А затем c востока из-за гор появились колесницы арьев. Накхи были разгромлены в Битве Позора и покорились. Чужаки потребовали и у вендов признать их власть. Некоторые согласились, но те из них, кто не желал смиряться, ушли за реку, в дремучие леса. Арьи в чащобу не полезли: колесницам не развернуться в лесной глухомани. Для этого новым властителям как раз пригодились накхи. С тех пор ненависть свободных вендов к «охотничьим псам» захватчиков только усилилась.

Правда, изрядная часть вендов, мирно живших пашней и выпасом скота, так и осталась сидеть на земле, платя подати Аратте. Непокорные лесные венды презрительно звали их хлапами и грозились, вернувшись, оставить в рабском положении всех тех, кто не возьмется за оружие. Их слова находили отклик во многих хлапских душах. И зачастую набеги вендов отличались не только стремительностью, но и завидной точностью, что заставляло думать о множестве глаз по эту сторону великой реки.

Отряд Даргаша обшаривал окрестности дороги, когда один из воинов крикнул:

— Сюда!

Предводитель спешился и подошел к нему.

— Вот, гляди!

Воин указывал на куст со множеством сломанных мелких веточек.

— Тут дрались, — тихо проговорил Даргаш, оглядывая пожелтевшие листья, устилавшие землю. — Смотри-ка, бурые пятна…

Он начал осматривать место кровопролития.

— Похоже, тут кого-то убили, — не поднимая глаз, проговорил он. — Листья разворошены, на земле кровь…

— Гляньте, что я нашел! — крикнул еще один воин, обшаривавший кусты чуть в стороне. — Серебряная бусина!

Даргаш принял украшение из рук своего человека и начал его разглядывать. Ага, знакомая вещица… Когда он служил Жезлоносцем Полуночи в столице, он видел много подобных зажимных бусин, усаженных зернью. Столичные девушки украшали ими волосы, скрепляя косицы в сложных прическах. Если бусина оказалась на земле, значит косица была растрепана в схватке…

Молодой вождь огляделся. Здесь дорога поворачивает, слева холм, справа осыпь. Он бы и сам выбрал такое место для засады!

— Двое остаются с лошадьми, — начал распоряжаться он. — Вы втроем поспешите к Шираму с новостями. Вы пятеро — следуйте за нами в отдалении, шагах в двадцати, и слушайте мои приказы. Остальным — разойтись широким гребнем, друг друга из виду не терять. Похоже, мы нашли то, что искали.

Вспугнутые приближением людей сороки взвились c недовольным стрекотом и начали кружить над лесом, ожидая, когда чужаки уйдут, чтобы продолжить прерванную трапезу. Но люди не собирались уходить. Они стояли вокруг, не обращая внимания на запах тления, и молча глядели, как один из воинов, сидя на ветке, распутывает косы, на которых висели исклеванные птицами тела.

— Этот наш, из рода Афайя. Этот из рода Зериг. Те двое — из рода Багх, — всматриваясь в искаженные лица убитых, тихо говорил Даргаш. — Харза из рода Афайя был жезлоносцем. Я хорошо его знал… — Он указал на изуродованный труп. — Похоже, эти четверо из тех, кто угодил в плен во время битвы у излучины.

— Так и есть, — подтвердил один из воинов. — Харзу ранили острогой на моих глазах, когда он пытался взобраться на колесницу.

— Значит, их отослали в Накхаран вместе с царевной, чтобы передать Шираму как подарок на свадьбу… — Он повернулся к одному из воинов. — Ты посчитал, сколько тел на кострище лесовиков?

— Не меньше восьми.

— Похоже, тут была нешуточная схватка. А если венды решили сжечь тела прямо здесь, значит спешили. Иначе бы потащили их с собой.

— Там, в отдалении, я нашел обрывок ленты, — подошел один из следопытов.

— Нашей?

— Нет, женской.

— Значит, Аюна со свитой точно здесь побывала, — задумчиво проговорил Даргаш.

— Вероятно, такие ленты будут еще, — добавил следопыт.

— Почему ты так думаешь?

— Эта не просто зацепилась за ветку — ее наскоро примотали.

— Тут могут быть еще следы. — Даргаш поднял голову и приказал: — Обыщите здесь все!

Ширам прибыл на место расправы тем же днем. Увидев обезображенные трупы сородичей, саарсан помрачнел и стиснул зубы. Будь он, как прежде, всего лишь главой рода Афайя, ничто не помешало бы ему прямо сейчас пуститься в погоню, чтобы отомстить вендам за поругание братьев.

Но теперь он еще и правитель Накхарана! Уйти в вендские леса по следам врагов значило бы отбросить его замысел выманить Кирана из столицы и поймать в западню, как говаривал Хаста — точно хорька в тыкву.

А ведь есть еще новости о том, что Аюр жив, — и они важнее всего! Следует немедленно начать поиски, пока его не опередил тот же Киран или кто-нибудь еще, желающий смерти наследника…

Ширам тяжко вздохнул. Он чувствовал себя так, будто его тянут в разные стороны, пытаясь разорвать на части. С тех пор как он стал саарсаном, он не знал ни мгновения покоя. И все равно каждое его решение плодило все новых недовольных.

«Что я делаю не так?» — с болью подумал он.

— Мои люди обшарили здесь каждый куст, — рассказывал Даргаш. — Неподалеку от дороги в овраге нашли пару дюжин объеденных зверями тел. Должно быть, это была свита и охрана царевны. Тела ободраны до нитки. Женщин и добро венды прихватили с собой. Тут поблизости много чего нашли — обрывки лент и платьев, рассыпанные бусы, речной жемчуг… Отряд был довольно большой — не меньше пяти десятков. Ушли, не особо скрываясь, выследить будет несложно. Но венды торопились. Они наверняка уже за рекой.

— Значит, хорошо знали, кого ждут, — задумчиво произнес Ширам. — Знали, сколько охранников будет в обозе царевны. И что подмоги ей ждать неоткуда…

Саарсан вспомнил свою беглую невесту. Еще совсем недавно, возвращаясь с Великой Охоты, он думал о ней ежедневно, с душевным волнением. Представлял, как будет беседовать с ней, и в его мыслях царевна отвечала ему разумно и ласково. Он тщательно подыскивал слова, чтобы рассказать о себе и народе, в который ей предстояло войти его женой. Но его мечтания обратились в прах. Сгорели вместе с крепостью в столице, разлетелись с пеплом подожженной им степи.

Теперь Ширам старался думать о царевне холодно и спокойно — так, будто венды похитили почти неизвестную ему девушку. Ведь она же оттолкнула его, выбросила из своих мыслей, как выбрасывают золу из очага! Сколько презрения и ненависти обрушила тогда на его голову! Нет, он сам не поедет искать Аюну — она этого не заслужила. Просто отошлет Даргаша с его людьми на поиски. Заодно пусть родич разорит ближайшее селение вендов в отместку за погибших братьев. А еще лучше — захватит какого-нибудь племенного вождя с семейством. Даргаш — ловкий следопыт и опытный воин. Он хорошо знает эти земли и уж точно не оплошает.

«Скорее всего, венды, убившие моих воинов и похитившие царевну, вернувшись домой, устроят пир. Если соглядатаи им донесли, что мы пошли на Двару, они будут уверены, что я там завязну. Во время празднеств венды становятся неосторожными. Помнится, одна из жен моего отца этак погубила два десятка вождей за одну ночь…»

Ширам хищно улыбнулся.

«Если Исвархе будет угодно и Даргаш найдет Аюну — пусть тащит сюда. А уж там разберемся, как с ней обойтись…»

Он вдруг одернул себя.

«Нет, о чем я? Она все же сестра Аюра! Ее надо будет сопроводить в Накхаран со всем подобающим царевне почетом…»

Что ж, если Аюна найдется — он возьмет ее в жены, хочет она того или нет. Таково было решение государя Ардвана. Это поможет принести мир и восстановить справедливость. Но для себя Ширам ничего доброго не ждал от этого брака.

— И еще… — добавил Даргаш, окликая погрузившегося в раздумья саарсана. — Мы тут нашли диковинные следы.

— Что еще за следы?

— Погляди сам.

Он указал повелителю на ствол одной из растущих поблизости сосен.

— Кто-то рвал кору когтями. Огромными когтями! А там, на пепле, мы нашли отпечатки лап. Как будто два зверя вроде горного льва, один побольше, другой поменьше, и оба ходят на задних лапах…

Ширам пристально поглядел на него:

— Быть может, это вендские оборотни? Я немало слышал о них. Венды зовут их волколаками…

— Или это один хищник, но тогда и вовсе невиданный, — продолжал Даргаш. — Ибо передние лапы у него гораздо больше задних.

— Покажи-ка мне эти следы, — велел Ширам.

Они отошли к кострищу, на котором не так давно пылали мертвые тела вендов. Ширам присел над вдавленными в пепел отчетливыми, хотя уже и несколько сглаженными следами.

— Вот это да! — пробормотал он.

— Ты знаешь, что это за следы?

— Да, мне приходилось видеть такие — очень далеко отсюда. Если бы я не знал доподлинно, что этот зверь тут не водится, я бы решил, что это молодой саблезубец.

— Зверь появился здесь после того, как костер потух, — добавил Даргаш. — И, судя по отметинам на стволах деревьев, он тоже идет по следу вендов.

* * *

— Ну вот, опять завязка порвалась! Да что ж такое!

Янди остановилась, опустилась на колено, и принялась не спеша связывать кожаный ремешок, обвивавший лодыжку. Рядом недовольно сопел мохнач. Они уже давно бродили по лесу и все никак не могли выйти к вендской стоянке!

Закончив связывать ремешок, Янди выпрямилась, устало потянулась, выгибая спину, и долгим взглядом поглядела на солнце, уже начавшее алеть и клониться к закату. Не слишком ли быстро они идут? Если Аоранг и впрямь решит сейчас в одиночку броситься на толпу распаленных кровью вендов, то, пожалуй, не проживет и мгновения, чтобы всплеснуть над ним руками. В этом случае ей не хватит времени, чтобы увести в лес Аюну… Но посвящать мохнача в тонкости своего замысла Янди не собиралась. А значит, нужно и дальше изображать из себя дворцовую служанку, развлекавшую царевну пением и танцами. Как такой беспомощной певчей птичке не потеряться в лесу?

— Где твои венды? — нетерпеливо буркнул Аоранг. — Ты сказала, что они совсем рядом, я тебе поверил…

— Уже совсем близко, клянусь Солнцем, — скороговоркой зашептала она, трогая Аоранга за руку. — Но послушай, их там много, очень много! Когда они напали на обоз, наши стражники пытались дать отпор, но их было даже не видно среди этих ужасных разбойников! Сама не пойму, как мне удалось заползти под куст…

— Пошли! — хмуро потребовал Аоранг, раздраженно поглядев на болтливую девицу из-под нависающих густых бровей.

«Как же, как же, — подумала Янди. — Нападать следует в темноте, когда венды упьются на тризне по своим родичам. Но уж точно не сейчас!»

— Идем, я готова! Что же ты стоишь? — торопливо ответила она, взмахнув ресницами. — Только бы не напутать и сообразить, откуда я прибежала! Это было так страшно! Они гнались за мной и рычали — ну чисто волки… Ой, а что это твой котик на меня так глядит?

— Рыкун всегда так глядит.

— А он сегодня ел?

— Ел.

— А он много ест? У него очень голодный вид!

Аоранг закатил глаза:

— Пошли уже!

— Да, да, конечно, — закивала девушка — и снова направилась совсем не в ту сторону, откуда прибежала.

Она слыхала, что Аоранг был следопытом, — значит, нельзя дать ему возможность применить свои умения. Отвлекать, заговаривать зубы — и поскорее увести подальше от настоящих следов. Конечно, через некоторое время мохнач раскусит обман. Придется возвращаться обратно и искать следы заново. А уж когда стемнеет, она может и «вспомнить» дорогу…

— Твой зверь не ест людей? — снова заговорила Янди, заметив, что Аоранг скользит взглядом по земле и все сильнее хмурится.

— Нет.

— А чем его можно угостить?

Аоранг с досадой поглядел на спутницу:

— Ничем. Разве что у тебя в поясной сумке завалялись сырые оленьи потроха.

— Нет, там сласти. Хочешь?

Аоранг хотел уже рявкнуть на нее, но передумал.

— Ладно, давай.

— На, угощайся!

Янди вытащила из поясной сумы сплетенный из бересты маленький туесок и вытряхнула на ладонь слипшуюся горсть орехов в меду.

— Я страсть как сладкое люблю! Помнится, в столице…

— Остановись, — шикнул на нее Аоранг, принимая из рук девушки подарок. — Там твоя хозяйка страдает, а ты трещишь как сорока.

— Но я ведь тебя нашла! А ты ее освободишь, — широко распахнув глаза, прощебетала Янди. — О, ты такой сильный! И этот твой зубастый зверь… Только вот разбойников уж очень много…

Она выжидающе поглядела на Аоранга, стараясь угадать, сообразит тот, что нападать следует ночью, или так и будет искать отсутствующие следы?

— Ступай вперед, — рыкнул тот, — да поменьше болтай.

«Не сообразил. Значит, придется еще попетлять».

Когда в лесу окончательно стемнело, они наконец вышли на место. Янди озадаченно поглядела на затухшие угли пепелища.

— Но где же венды?

Заметив подвешенные тела, она громко ахнула и с криком бросилась в объятия своему спутнику.

— Там мертвецы! — причитала Янди, уткнувшись лицом ему в грудь. — О Святое Солнце! А почему они так странно выглядят?!

— Успокойся и не смотри на них. — Аоранг крепко прижал к себе дрожащую девушку. Ему было и жалко эту столичную неженку, и досадно. Хоть бы она не успела разглядеть замученных, не то ему придется успокаивать ее полночи!

— Это накхи, — тихо ответил он, поглядев на косы. — В здешних краях их ненавидят. Пошли-ка отсюда!

Они обогнули кострище и перешли на другой край поляны. Там Янди решила, что пора ей успокоиться, и быстро заговорила:

— Но ты видишь, я тебя не обманула! Венды были здесь!

— Да, я заметил, — мрачно ответил Аоранг. — И ушли, причем уже довольно давно. Рыкун!

Саблезубец, прижав уши и вытянув длинную шею, осторожно обнюхивал казненных. Шерсть на его загривке стояла дыбом, десны над клыками обнажились. Он был так поглощен своим занятием, что даже не услышал зов хозяина. Только после второго окрика детеныш резво подбежал к Аорангу и принялся тереться о его ногу.

— Как ты могла заблудиться? — с досадой спросил мохнач.

— Это же лес, — принялась оправдываться Янди. — Здесь все деревья одинаковые!

Аоранг скривился. Для него это звучало так же нелепо, как утверждение, что все люди — на одно лицо. Он вновь пожалел, что позволил этой девице указывать дорогу. Надо было сразу искать следы самому. «Ну ничего, — подумал он. — Такой отряд в лесу потерять невозможно. Лишь бы они не обидели Аюну…»

— Кто же знал, что венды уйдут по темноте! — продолжала сокрушаться Янди.

Это девушка говорила почти искренне. Конечно, предположить такое она могла. Но то, что венды быстро ушли, даже не забрав с собой кости соплеменников, а лишь кое-как забросав кострище землей, было удивительно и наводило на определенные мысли. Вряд ли они кого-то так сильно боятся. В лесу каждый из них стоит троих арьев. Если венды изменили своим обычаям — значит, готовится что-то важное. И это важное произойдет очень скоро. И наверняка Аюне в нем уготована немалая роль.

Янди поглядела на Аоранга, который, пытаясь задушить в себе гнев и беспокойство, бродил согнувшись около еще не остывшего костра. Но досадовал мохнач лишь на собственную оплошность. Он изучал каждый клочок земли, выискивая следы.

— Они ушли туда, — сказал наконец Аоранг, выпрямляясь. — К реке.

— Я могла бы это сказать и не видя следов, — хмыкнула Янди. — Куда же еще!

Быстрая и полноводная река Дана несла свои воды в дне пути к западу от того места, где они стояли. Хоть она была второй по величине рекой Аратты, о ней не слишком много было известно. Она зарождалась в лесах закатных вендов, делала неподалеку от Двары большую петлю, близко сходясь с Ратхой, и вновь уходила в непролазные дебри.

— Должно быть, там есть брод или переправа, — бормотал Аоранг. — Надо попробовать опередить…

Он нетерпеливо взглянул на Янди:

— Может, останешься здесь и подождешь меня? Я скоро вернусь.

— Нет! — Подобный поворот событий никак не входил в замыслы лазутчицы. — Ты хочешь бросить меня одну? Ночью, в лесу?! Тут же звери!

— Я выведу тебя на дорогу, — морщась, предложил воспитанник Тулума. — Ты дойдешь до Двары, расскажешь там, что произошло…

— Я не доберусь одна до Двары, добрый Аоранг! — горько воскликнула Янди. — Любой проезжий мужчина сможет захватить меня и сделать со мной все, что пожелает!

Она всхлипнула, пытаясь за напускными слезами спрятать предательский смешок. Но этот простак, кажется, поверил ей.

— Хорошо. Но тебе придется успевать за нами c Рыкуном. И не жаловаться!

— Я постараюсь, — со вздохом пообещала Янди. — Но помни: ты сильный мужчина, а я всего лишь слабая девушка…

— Идем, — угрюмо ответил Аоранг и повернулся к ней спиной.

Янди отвела взгляд. Сейчас между лопаток мохнача легко и удобно можно было вогнать нож. Но зачем? Пока Аоранг был ей нужен. Хотя она ощущала в душе изрядное раздражение. Дикарь вел себя с ней словно с назойливой торговкой. Можно подумать, каждый день ему льстят в глаза такие красавицы, как она! Ничего, он еще станет ручным, обязательно станет…

Она подобрала с земли клочок яркой ленты и в два движения привязала его на ветку на уровне глаз. Очень скоро должен прийти Элори. Если несносный сакон жив, он вот-вот будет здесь.

Глава 10

Злая река

Аоранг стоял на высоком берегу Даны и, сжав кулаки, глядел на дальний берег, едва различимый в предутреннем тумане. Всю ночь он со своей спутницей шел по следу ускользнувшего отряда. И вот, когда наконец впереди появилась вода, сердце мохнача оборвалось. Берег был совершенно безлюден. Впереди, сколько видел глаз, тянулись заросли камыша, прорезанные узкими протоками. Вдалеке за рекой смутно угадывались холмы, поросшие сосновыми борами. До тех лесных краев длань Аратты уже не дотягивалась.

— Они совсем недавно были здесь! — с искренним огорчением восклицала Янди. — Смотри, следы от их челнов еще заметны на песке!

Аоранг кинул взгляд туда, куда указывала служанка царевны. И впрямь, челны вытаскивали на берег, затем волокли обратно к воде. Следы были свежими — но что толку? Искать рыбацкие селения на берегу казалось делом бессмысленным. Конечно, отряды пограничной стражи приглядывали за левым берегом Даны, чтобы не допустить неожиданного вторжения вендов. Но уследить за всеми окрестными чащобами им было не под силу. И появись тут рыбацкая деревенька, венды вскоре непременно уволокли бы ее жителей в рабство.

За пределами поросших камышом заводей течение было сильным. Аоранг глядел, как стремительно несутся по воде сорванные ветром корявые ветки и исчезают вдалеке. Пожалуй, вплавь такую реку не преодолеть. Да и куда ж тут вплавь, когда меж камышовых островков придется еще искать тайную тропку?

Рыкун подошел к хозяину, которого он, никого не спрашивая, назначил собственной матерью, и начал тыкаться ему мордой в бок, хрипло мяукая и требуя еды.

— Погоди, не до тебя сейчас! — попытался отмахнуться Аоранг.

Но молодой саблезубец и не думал сдаваться. Он начал громко, визгливо подвывать, отчего дремавшие в плавнях утки взвились в небо и с заполошным кряканьем полетели во все стороны.

Янди досадливо посмотрела на огромную кошку:

— Отпусти его. Пусть поохотится!

— Он не умеет охотиться, — объяснил воспитанник Тулума. — Он еще маленький.

Как будто в подтверждение его слов, саблезубец начал радостно прыгать по берегу, пытаясь своими большими передними лапами ухватить в воздухе негодующих уток.

— Сделаем так, — в конце концов сказал Аоранг. — Я сейчас пойду поохочусь. Тут полно зверья. Я видел множество троп, ведущих на водопой, — есть и кабаны, и косули. Я быстро управлюсь. Шкуры сниму, требухой накормлю Рыкуна. Затем попробуем сделать плот из надутых шкур…

— Но это долго, — недовольно сказала Янди. — И плот нужен большой. Тут в камышах обитают рыбины с пастью побольше, чем у твоего зверя…

— А ты откуда знаешь? — удивился Аоранг.

— Мне когда-то об этом рассказывали, — уклончиво ответила она.

Дикую свинью, бежавшую с водопоя, Аоранг заметил издали. Вернее, их было несколько, но эта бежала последней. Охотник притаился в кустах, поднял копье для броска и, когда зверь был уже совсем близко, метнул оружие. Но не тут-то было. Выскочивший из-под ветра Рыкун попытался было напрыгнуть на свинью. Та, завизжав, рванула в сторону. Копье вонзилось в землю там, где должна была в этот миг находиться добыча. Почуяв неведомого зверя, остальные свиньи рванулись прочь, а намеченная Аорангом для охоты опрометью кинулась вдоль берега, оглашая дремлющую округу пронзительным визгом. Мохнач, ругаясь, бросился следом, саблезубец большими скачками запрыгал за ним. Догнать улепетывающую свинью для человека было делом непростым, а молодому хищнику она пока что была не по зубам. Вдруг свинья бросилась к выкорчеванному бурей дубу. Раздался хруст веток, и добыча исчезла из виду.

Аоранг подошел к этому месту и увидел торчащий из переломанного хвороста свиной зад с завитушкой хвоста и дрыгающиеся в воздуха задние ноги. Животное верещало, тщетно пытаясь выбраться.

Следопыт вздохнул. Он присел рядом и тихо заговорил:

— Послушай меня, сестрица, я тебе не враг и зла тебе не желаю. Напротив, помочь хочу — ты угодила в ловушку, и теперь тебя ждет долгая гибель. А я тебя избавлю, ты даже ничего и заметить не успеешь…

Будто заслушавшись, свинья перестала визжать.

— Пойдешь к предкам, сестрица, а потом снова родишься в этом лесу, — приговаривал Аоранг, отбрасывая ветки и примериваясь для удара. — Мясо твое поможет выжить одному славному зверю, а шкура послужит людям…

Копье вошло легко и точно — мохнач был хорошим охотником и никогда не заставлял мучиться подраненного зверя.

Свинья дернулась и замерла. Аоранг поблагодарил ее и поволок добычу наружу из невесть как оказавшейся тут западни. В дикой лесной свинье тяжести было немало. Наконец туша с трудом поддалась, и в образовавшемся провале Аоранг увидел нечто, заставившее его выронить мертвое животное. Яма под выкорчеванным комлем была завалена конской упряжью, какими-то тюками, переметными сумами…

Воспитанник Тулума внимательно рассматривал неожиданный клад. Вдруг вертевшийся рядом саблезубец навострил уши и повернул голову в сторону леса. «Неужто родня этой бедняги решила поквитаться со мной?» — удивленно подумал охотник. Такого обычно не случалось. Звери лучше людей сознают отведенное им место в вечной мировой круговерти и не склонны мстить за ближних. Но кто знает…

Между тем Рыкун стремглав метнулся в кусты. В тот же миг послышался громкий взвизг и обиженное мяуканье. «На него напали», — сообразил Аоранг и кинулся вслед за питомцем.

Еще немного, и он оказался на узкой прогалине, через которую они с Янди не так давно шли к реке. Посреди нее стоял кудлатый смуглый незнакомец с черной как смоль бородой, заплетенной в три косицы. Аорангу показалось, что он уже где-то видел его, но времени размышлять не было. Чужеземец замахивался копьем, чтобы поразить жмущегося к дереву Рыкуна. Тот скалился, отмахивался лапой. Плечо зверя было разодрано, и по лапе струилась кровь.

— Не смей! — рявкнул Аоранг, кидаясь между чужаком и саблезубцем.

Появление нового врага, казалось, совершенно не смутило незнакомца. Он тут же попытался ткнуть копьем Аоранга, но тот перехватил древко и, резко дернув на себя, вырвал его из рук нападавшего. Однако чернобородый и не думал останавливаться. Потеряв копье, он выхватил длинный кинжал, висевший у него на поясе, и с разгона ударил Аоранга ногой в грудь, чтобы повалить его и прыгнуть сверху.

Кого другого такой удар сбил бы с ног, но Аоранг устоял. Он охнул от внезапной боли, попятился и с размаху огрел недруга ясеневым древком копья по голове. Раздался хруст, и голова неожиданно легко треснула, словно яйцо. Враг без стона рухнул наземь.

Аоранг замер от неожиданности. В первый миг он ощутил только вспышку радости, что оказался быстрее и нанес удар первым. Но, видя, что незнакомец лежит неподвижно, нахмурился, отбросил копье и быстро подошел к нему. Кажется, он стукнул чернобородого чересчур сильно…

Одного взгляда хватило, чтобы убедиться — дело плохо. Радость мохнача тут же угасла, сменившись непонятным отвращением то ли к содеянному, то ли к себе. Аоранг присел над телом человека и осторожно коснулся его залитой кровью головы, словно надеясь, что рана все же не смертельна. «Зачем же я бил так сильно?» — с горечью подумал он.

Сбоку подкрался Рыкун и с любопытством принялся обнюхивать лежащего на земле человека. Попытался полизать кровь, но Аоранг резко отпихнул его:

— Пошел прочь! Это тебе не еда!

Рыкун послушно отошел, улегся под деревом и начал зализывать рану на плече. Воспитанник Тулума сел на землю, мрачно глядя на умирающего. Он понимал, что все его знания и умения сейчас бесполезны, — лежащий на земле человек уже перешагнул границу между землей живых и миром мертвых. И то, что глаза его еще видели, и по телу пробегала дрожь, ничего не значило. Аоранг много раз видел последний миг людей и животных и потому каким-то неведомым чутьем знал, способен ли что-то изменить или уже нет. А сейчас…

Аоранг прикрыл глаза, подавляя в горле накатывающий комок. Охотясь, он убил много зверей. Но лишить жизни человека, да еще ни в чем не повинного…. Ясно, что бородач напал на него со страху. Можно было просто объяснить…

Громкий вскрик прервал оцепенение мохнача.

— Что это? — едва сдерживаясь, закричала Янди, появившись на прогалине. — Что ты натворил?!

При звуке ее голоса умирающий вдруг широко раскрыл глаза. Его губы шевельнулись, словно желая что-то произнести. Но он тут же дернулся и сник, превращаясь из живого в неживое.

— Он напал, — нехотя стал объяснять Аоранг. — Рыкуна подранил…

Янди отвернулась, чтобы скрыть от мохнача перекошенное от ярости лицо. Элори все же нашел ее. Он принес новости из Накхарана, так необходимые ей сейчас. Надо же было дикарю оказаться у него на пути! «Впрочем, удар хорош, — отметила она, быстро взглянув на разбитую голову мертвеца. — Дикарь способен драться».

— Прости, — с глубоким вздохом проговорила Янди, поворачиваясь к мохначу. — Я так испугалась! Он такой страшный!

— Это сакон, — пояснил Аоранг. — Я прежде видел такого — очень похожего — в заповедном лесу бьяров…

— Надо уходить отсюда поскорее, — перебила Янди, пока следопыт не погрузился в нежелательные для нее воспоминания. — Может, за ним придут еще такие же!

Воспитанник Тулума прислушался:

— Нет. Другие за ним не идут.

— Но кто он, откуда? — Янди умолкла, делая вид, что думает. — Надо обыскать его!

Бросившись к мертвому сакону, она принялась быстро ощупывать его поясную суму и одежду. Аоранг смотрел на нее с удивлением.

— Что ты делаешь? Перестань! — Он отстранил девушку. — Надо его схоронить.

— Зачем? — отмахнулась Янди. — Пустая трата времени…

Но Аоранг, не слушая ее, подхватил тело на руки и понес его через лес.

— Эй, куда ты его уносишь? — раздался сзади возмущенный возглас.

— На берегу реки я нашел яму. Иди сюда, Рыкун.

Уязвленная Янди поджала губы, проводила мохнача взглядом, что-то пробормотала себе под нос и тут же снова превратилась в перепуганную служанку.

— Не оставляй меня здесь! Я очень боюсь!

— Иди сюда! — послышалось из лесу. — Поможешь мне.

Вскоре они вышли к поваленному дубу, и Аоранг принялся молча выкидывать из ямы под вывороченным пнем тюки с драгоценными тканями, отороченные мехом плащи, резные сиденья со складными ножками…

— Что это? — с любопытством спросила Янди.

— Верно, напавшие на вас разбойники не смогли все сразу увезти на своих челнах и часть спрятали тут.

Янди присела рядом, разглядывая сокровища:

— Да, я их узнаю! Это вещи из приданого Аюны!

— Не важно, — буркнул Аоранг, заканчивая выкидывать из ямы награбленное и укладывая в нее мертвеца.

— Притащи побольше веток, а я пойду поищу камни потяжелее.

— Все это займет немало времени, — недовольно ответила Янди, — а между тем венды уходят! Этак мы скорее дождемся зимы и перейдем реку по льду!

Аоранг остановился и внимательно поглядел на Янди.

— Те, кто украл Аюну, не живут на берегу, — сказал он. — Иначе бы они остереглись нападать на земли Аратты. Ведь ясно же, что Аюну станут искать, в земли вендов будет направлено войско… Значит, разбойники направятся дальше в леса. Но пока они все еще где-то рядом. И скоро вернутся.

— Почему ты так думаешь?

— Если они оставили здесь столько ценного, то уж точно не потому, что бросили. Иначе они бы просто выкинули лишнее в реку, чтобы не досталось никому. А это значит лишь одно: после того как стемнеет, венды приплывут за этими шубами, золотым тканьем, утварью и прочим добром. И только потом двинутся в путь.

— Но почему они не приплыли днем? — взмахнув ресницами, спросила Янди.

Впрочем, ответ ей был понятен и без разъяснений мохнача. Но сам он подобными рассуждениями легко, будто невзначай, развеял ее мнение о воспитаннике Тулума как о неотесанном увальне, годном лишь для переноски тяжестей да поиска следов в лесу.

— Наверняка с той стороны реки наблюдают за нашим берегом. Они ждут погоню, но нас заметили вряд ли. А если и заметили, то не приняли в расчет. Мало ли какие охотники сюда забредают… Мы не торчали на берегу и быстро ушли. Я уверен — нынче ночью они снова тут появятся. И это нам очень на руку.

— Челны, — улыбаясь, кивнула Янди.

— А сейчас поторопись. Нужно схоронить этого парня, подлечить Рыкуна и приготовить еду для нас и для него.

* * *

Янди придирчиво оглядывала свою длинную разрезную рубаху — разорванную, пропитанную потом и заляпанную кровью дикой свиньи. Прежде это была превосходная рубаха из тонкого льна, с изящной цветочной вышивкой по вороту. Но теперь она, увы, никуда не годилась.

— Надо искупаться. И переодеться. Я похожа на мясника!

— Там много одежды, выбери себе что-нибудь, — буркнул Аоранг, заканчивающий перетаскивание тюков с добычей к берегу.

— Тебе тоже надо вымыться, — заявила девушка. — Видел бы ты себя сейчаc — вылитый волколак! Если бы Аюна тебя увидела, упала бы в обморок…

Мохнач остановился и после недолгого раздумья кивнул:

— Да, ты права. К тому же этот… — Он нахмурился, вспоминая убитого им человека. — Надо смыть его смерть. Всякий, кто прикасался к трупу, должен пройти очищение водой. Таков закон.

— Да. Вот видишь!

— В реке купаться нельзя, — задумчиво сказал Аоранг. — Если утром нас заметили с той стороны, а затем снова увидят вечером, то поймут, что мы чего-то ждем.

— Тут неподалеку есть ручей.

— Откуда ты знаешь?

— Пока тебя искала, наткнулась, — объяснила Янди.

Аоранг поглядел на нее искоса, однако ничего не сказал.

Над лесом сгущались ранние сумерки, и времени до темноты было еще довольно много.

— Пойдем, — согласился он.

Как и говорила «служанка Аюны», ручей с чистой и обжигающе холодной водой и впрямь оказался неподалеку. Аоранг залез в воду, поморщился и принялся оттирать пятна крови с рук и груди.

Янди украдкой разглядывала его из-за кустов. Охотник и впрямь был могуч. Он не был похож ни на кого из гордых арьев, ценивших превыше всего соразмерность красоты и силы. Мохнач был чересчур широк и коренаст, и ручищи его никак нельзя было назвать изящными. Ходил он прямо, но когда останавливался и задумывался, то начинал заметно сутулиться. Однако при всем этом Аоранг был преисполнен какой-то совершенно нечеловеческой силы, которая даже Янди невольно внушала почтительную робость. Что уж говорить о бедняжке Аюне!

Лазутчица сравнила его со своими саконами. Когда-то ушедшие за нею из отчего дома три брата верно служили ей много лет. Но двое сложили головы совсем недавно, а третий… Янди недовольно тряхнула головой, не желая думать о нем. В любом случае надо их кем-то заменить. Отчего бы и не этим силачом? На несведущих он производит впечатление угрюмого простака, но оно и к лучшему…

Между тем Аоранг вылез из ручья и, отряхнувшись, стал натягивать порты.

— Твой черед, — окликнул он Янди, поворачиваясь к кустам.

— Только ты не подсматривай! — строго приказала девушка, появляясь на берегу.

— Хорошо, — кивнул мохнач.

— Я ведь буду совсем голая!

— Угу.

Аоранг вновь кивнул и направился вдоль ручья — туда, где тот впадал в реку.

— Куда ты? — встревожилась Янди. — Я боюсь одна здесь оставаться!

— Рыкун! — крикнул воспитанник Тулума.

Подбежавший зверь потерся о бедро хозяина и недовольно мявкнул.

— Лежи! — велел Аоранг и повернулся к Янди. — Людей здесь нет, а звери не подойдут, пока он тут.

Девушка прищурилась, с насмешкой поглядев на ученика жрецов:

— Ты что, боишься меня?

Аоранг пожал плечами:

— Чтобы искупаться, я тебе не нужен.

Янди хмыкнула, в один миг скинула одежду, потрогала воду пальцам ноги и, взвизгнув, бросилась в ручей.

— Брр, как холодно!

Она принялась плескаться, смывая с себя кровь и пот, но то и дело поглядывала на маячившую ниже по ручью широкую спину своего спутника. Тот же таращился куда-то в сторону реки и, похоже, за все время ее купания так и не повернулся.

— Аоранг! — в конце концов не выдержала Янди. — Подойди сюда!

— Зачем?

— Мне очень холодно, разотри меня!

Она выскочила из ручья, подхватила чистую красивую расшитую рубаху из приданого Аюны и подбежала к мохначу. Тот оглянулся и смерил ее равнодушным взглядом:

— Ты уже почти обсохла. Одевайся.

— Но я же замерзла!

— Сейчас вовсе не холодно.

Янди чуть не задохнулась от возмущения. Это существо, этот не совсем человек смеет пренебрегать ею?!

— Что, интересно знать, нашла в тебе Аюна? — начала она, уперев руки в бока. — Ты черствый, как позабытая краюха! Ты не умеешь обращаться с женщинами! Полюбив тебя, Аюна обрекла себя на худший из всех возможных уделов. Она отдала тебе все, она пожертвовала судьбой державы ради тебя, а потом и собой, чтобы спасти тебя! А ты — что ты можешь дать ей взамен? Да скорее тот дуб, на котором развесили накхов, способен кого-то полюбить, чем ты!

Аоранг молчал, глядя на разгневанную девицу.

— Ты ненавидишь накхов? — вдруг ни с того ни с сего спросил он.

Янди на миг осеклась, но тут же вновь возмутилась:

— Не пытайся увильнуть…

— Оденься и ответь мне, — прервал ее Аоранг.

— Это еще почему я должна слушать твои приказы?

— Скоро уже стемнеет, — не меняясь в лице, пояснил мохнач. — Я хочу знать, стоит мне ждать удара в спину или нет.

— Удара в спину? — широко раскрыла глаза Янди. — От меня?!

— Не так давно ты убила двух вендов, которые гнались за тобой, — вероятно, столкнула их с крутого берега. И, как мне думается, ты знала, что в этом месте обрыв и что рядом растет дерево, на котором можно быстро спрятаться.

Янди фыркнула:

— Глупости! Что ты такое надумал?

— Ничего. Просто я узнал тебя. Вернее, сначала я узнал убитого мной сакона. А потом тебя. Этот сакон как две капли воды похож на того, что был на старой дороге в лесу бьяров. Ты ведь знала его?

— О чем ты, не пойму.

— Перестань врать, — поморщился Аоранг. — Я чувствую твою ложь, как вонь от дерьма. За все время, как мы встретились, ты и двух слов правды не сказала. Если впредь будешь говорить правду, я смогу понять, идешь ли ты дальше со мной освобождать Аюну, или мне следует оставить тебя на этом берегу реки.

— Оставить одну в лесу…

— В первый раз, когда я тебя увидел, ты помогала неведомым мне негодяям похитить царевича Аюра. Почему я должен верить тебе сейчас?

Янди замолчала и стала неторопливо натягивать через голову длинную рубаху, радуясь тому, что сквозь ткань мохначу не видно ее лицо. «Надо же, он чует ложь, — быстро обдумывала она неприятную новость. — Ну ладно. Зайдем с другой стороны…»

— Да, ты прав, Аоранг, — оправляя подол рубахи и поднимая голову, ответила она. — Там, в придорожной веже, действительно была я. Ты спрашиваешь, ненавижу ли я накхов? Да, ненавижу лютой ненавистью. И особенно одного из них — Ширама. Тогда меня наняли, чтобы я убила саарсана. Кроме меня, больше никто не осмелился взяться за этакую работу.

— Ты убиваешь за деньги?

— Или охраняю за деньги. Смотря за что платят. Но за смерть Ширама я была готова не брать плату.

Аоранг задумчиво глядел, как Янди быстро переплетает влажные волосы, как закалывает косы на затылке острой граненой шпилькой. Да, теперь она не лгала. Милая красавица-плясунья, чем-то напоминающая юркую белку, исчезла. Сейчас перед ним предстала матерая хищница, готовая напасть в любой миг.

— Что еще ты хочешь узнать? Не должна ли я была убить Аюну? Нет, ничего подобного. Я направлялась в Накхаран в ее свите под видом танцовщицы все с той же единственной целью — убить Ширама. Господь Исварха не дал мне этого сделать. Однако, если кто-то думает, что я откажусь от своей цели, пусть лучше не становится у меня на пути. А теперь ответь — будешь ли ты мне помогать? Или отправишься один на верную смерть, пытаясь спасти любимую?

— Помогать в чем?

— Не строй из себя глупца! Чтобы добраться до Ширама, мне нужна Аюна. Если мы все сделаем как надо, я расправлюсь с ним, а у вас с царевной появится возможность бежать и скрыться. И дальше жить вместе так, как вам вздумается.

Она внимательно следила за лицом мохнача, надеясь, что он выдаст свои чувства, но не дождалась.

— А если нет — давай, оставь меня в лесу! — с досадой бросила она. — Через пару дней я буду в Дваре и смогу принести жертвы Исвархе в память о твоей бессмысленной гибели.

— Да, сейчас ты не врешь, — неспешно повторил Аоранг. — Расскажи мне, почему ты так ненавидишь саарсана? Это поможет нам скоротать время до ночи, когда приплывут челны вендов.

Он почти ожидал, что она откажется или сплетет новую ложь. Но Янди лишь внимательно поглядела на него, а потом неожиданно покладисто сказала:

— Хорошо. Я расскажу тебе. Отчего ж не рассказать? Но начать придется за много лет до моего рождения…

Глава 11

Свадебный дар

Ашья, вторая дочь Равана, саара рода Хурз, почтительно склонив голову, внимала словам своего военачальника — Гауранга, саара рода Афайя. Соорудив прямо на речном берегу из песка, камешков и веток некое малое подобие лесного края, тот указывал кинжалом на одну из нескольких раскиданных среди «леса» горок.

— Вот смотри. Это место всего в половине дневного перехода от Даны. Сейчас на этом холме собрались все старейшины лесных вендов. Они думают, что мы еще тут, — прославленный саар ткнул острием за проведенную носком сапога кривую линию, обозначавшую реку, — у Дивьих столбов. Нынче они будут держать совет, как нас прикончить…

Ашье тут же вспомнились высокие белые останцы, похожие на окаменевших великанов. Рассказывали, что в древние времена они были свирепыми дивами, разорявшими земли накхов, пока Мать Найя не разгневалась и не бросила на них убивающий взгляд. С того дня накхи и начали учиться владеть оружием, а каменные страшилища обозначали границу подвластных им земель.

— Ты знаешь, что большую часть войска я велел оставить на том берегу, — продолжал Гауранг. — Дана — злая река. Пусть венды думают, что мы не можем наладить переправу или что колеблемся и ждем подкрепления. Если они будут уверены, что мы далеко, то будут столь же внимательны, как боров в луже… Но слушай дальше и запоминай — это важно. На своих сходках венды обычно держат совет с духами предков, щедро наливая им и себе хмельной медовухи, — с презрением бросил саар. — В это время ты должна быть уже там. — Гауранг указал на маленький крутой холм с ямкой на вершине, обозначающей земляной вал. — Ты и девушки твоего рода должны проникнуть внутрь — и не оставить в живых никого из вождей. Затем подожги дом, в котором они собираются. Пламя над холмом послужит нам знаком.

— Мы сделаем это, — негромко, но уверенно, как подобает дочери саара одного из двенадцати великих родов, отозвалась Ашья. — Что далее?

— Если к тому времени вы останетесь живы, нападайте на стражу ворот.

Девушка склонила голову.

Слова «если вы останетесь живы» не слишком ее напугали, хотя Ашья понимала всю опасность доверенного ей дела. В стане, полном свирепых воинов, уцелеть будет весьма непросто. Но тем выше честь! И главное — в случае победы она предназначена в жены тому самому вождю, который сейчас стоит перед ней, отправляя ее в бой.

— Ты все поняла? — спросил Гауранг.

— Да. Забраться на холм, проникнуть на совет вождей, убить их, поджечь дом, захватить ворота.

— Все верно.

— Если позволено, у меня есть просьба.

— Вот как? Ну говори.

— Разреши, я пойду одна.

Саар пристально поглядел на девушку.

— Дело опасное. И от него зависит не только твоя жизнь. Все мы можем погибнуть, если венды узнают, что мы здесь, на их земле, и что нас в двадцать раз меньше.

— Тем славнее будет победа, — гордо отозвалась Ашья.

На миг девушке показалось, что Гауранг еле заметно улыбнулся, но его лицо было столь же непроницаемо, как всегда.

— Что ж, иди. Да осенит тебя сила Предвечного Змея. Но помни, что я тебе сказал.

Во мраке Ашья карабкалась по склону священного холма, то и дело останавливаясь, вслушиваясь, ощупывая перед собой землю, чтобы не нарваться на скрытую ловушку. Отец учил ее — впрочем, не одну ее, а всех ее сестер и братьев, — как устраивать западни на пути возможного нападения, так что теперь она диву давалась беспечности вендов. Впрочем, этот страшный своей неуемной яростью народ, похоже, считал, что на своей земле ему некого опасаться. Еще совсем недавно мало кто даже в самых дерзких мыслях осмелился бы подумать о нападении на вендское святилище.

Затаиваясь и прислушиваясь, Ашья невольно вспоминала свое знакомство с будущим мужем. Когда она впервые увидела Гауранга во главе войска, у нее перехватило дыхание — так он был великолепен. Длинная коса с вплетенными белыми лентами рода Афайя свисала почти до пояса. На лбу саарсана была как живая нарисована распахнувшая пасть змея, с клыков которой, подобно слезам, стекали капли яда. Смуглое скуластое лицо повелителя накхов дышало силой и угрозой. Холодные глаза, наводившие такой ужас на врагов, показались юной накхини неотразимыми.

А его изощренный ум! За время похода войско противника неизменно попадало в устроенные им засады, будто саар был не человеком, а коварным горным дивом. Больше всего на свете девушке хотелось отличиться перед Гаурангом, снискать его уважение… А там кто знает, — может, он станет восхищаться ею так же, как она восхищается им?

Однажды она слышала, как забредший из земель арьев незрячий сказитель пел песни о любви, хоть и не вполне поняла, что он имеет в виду. Но втайне ей очень захотелось, чтобы было как в песне — когда мужчина глядит на женщину и не может наглядеться, будто заколдованный. Впрочем, в их доме сказителя тогда подняли на смех. Хороша семья, в которой мужу и хранителю родовых земель больше нечем заняться, кроме как любоваться одной из жен!

Только Ашья не смеялась и не бросала объедками в бедолагу-певца. Она бы совсем не отказалась, чтобы грозный саар, оставшись сейчас там, внизу, глядел ей вслед и грезил о ней. Но девушка прекрасно сознавала, что мысли его заняты другим и о ней Гауранг вспоминает, лишь ожидая условного знака.

Она добралась до подножия вала, остановилась и прислушалась — вроде все тихо… Вгоняя острые колышки в слежавшуюся глину, Ашья взобралась на гребень и распласталась на нем, осторожно изучая образованную валом чашу. Воинов внутри и впрямь было много. Одни сидели у костров, о чем-то оживленно разговаривая, другие толклись у длинных, чуть заметных в темноте, врытых в землю домов с поросшими густой травой крышами. Третьи оглашали храпом ночное беззвездное небо. Ашья скользнула вниз и едва не наступила прямо на голову одного из стражей. Тот вскочил, заспанно озираясь; увидел перед собой девушку и выпалил:

— Ты кто?

— Я — твой сон, — проворковала накхини, сдергивая с талии поясок, украшенный множеством замысловатых узелков.

Темное полотнище, служившее ей покрывалом, распахнулось, явив взгляду венда белеющую в темноте высокую девичью грудь.

— Ух! — невнятно выдохнул тот и протянул к Ашье руки.

Та сделала шаг навстречу. Остававшийся в ее руке поясок взвился нападающей змеей, обвил горло воина. Затем она поймала второй конец пояска и резко развернулась, вскидывая врага себе на спину. Это было непросто — тот был вдвое тяжелее и в последние свои мгновения хрипел и бился, стараясь освободиться от удавки. Стиснув зубы, Ашья считала: «Раз, два, три…» — и это время казалось ей бесконечным. И когда наконец мертвое тело венда обмякло, она прислонилась к валу, чтобы отдышаться. Перед глазами у нее плыли багровые круги, но сердце радостно колотилось. У нее получилось! Хорошо бы еще обрезать венду бороду, чтобы похвалиться ею в лагере. Но времени нет, впереди еще много дел… Ну ничего. Если — а точнее, когда — она справится, никто уже не будет считать, скольких недругов она сразила.

Ашья сдернула с плеч мертвеца длинный грубый плащ, накрылась им с головой и направилась к одному из длинных домов. Она приметила его, еще лежа на валу. Именно туда от костров отроки постоянно носили огромные деревянные блюда — то с жареными косулями, то с птицей. Время от времени белоголовые юнцы тащили в ту сторону бурдюки, благоухающие хмельным медом.

Стараясь не привлекать внимания, Ашья прокралась к тропинке, по которой таскали снедь, и притаилась там. Ждать пришлось недолго. Правда, она надеялась, что появится всего один малец, несущий бурдюк или зажаренную рыбину. Но прислужников оказалось двое. Затаившаяся в густой траве накхини осталась не замеченной подростками, несущими подрумяненного на вертеле кабанчика. Когда те поравнялись с ней, она выставила ногу так, что второй мальчишка рухнул наземь. Ашья мгновенно оказалась сверху, и длинная острая шпилька, упрятанная в ее волосах, вонзилась ему в ямку под затылком. Подросток умер, не издав ни звука. Второй отрок, все еще полагая, что его приятель оступился, повернул голову — и тут же длинное граненое острие уперлось ему в гортань.

— Тихо!

Ашья знала по-вендски пару десятков слов, да и те кое-как, но отрок явно ее хорошо понял. Мальчишка лет двенадцати глядел на нее широко распахнутыми голубыми глазами, застыв от ужаса.

— Идти вперед! Молчать! Ты говорить — я убивать, — свирепой скороговоркой пробормотала она. — Ты молчать — ты жить.

Мальчик все глядел, не смея отвести взор. Он как будто понимал, кто перед ним, но глаза его отказывались верить очевидному. Возникшая прямо из тьмы смуглая чужачка c блестящими глазами казалась ожившим ночным кошмаром. Откуда здесь, на пороге общинного дома, одна из вражьего змеиного племени?!

— Идти! — вновь прошипела Ашья.

Мальчишка схватился за ручки деревянного подноса и, ощущая спиной колючий взгляд страшной гостьи, пошел вперед.

В большом доме вокруг длинного стола восседало полторы дюжины богато разодетых бородачей. Они горланили и спорили, перекрикивая друг друга, размахивая руками, хохотали и запивали съеденное и сказанное хмельным медом. Ашья прислушалась, стараясь уловить в их речах знакомые слова. Поняла она не много. Однако слова «рубить», «голова» и «кол» разобрала вполне четко.

Сидевшие за столом накинулись на жареного кабанчика так, будто перед этим не ели несколько дней. Ашья, которая в походе ела от случая к случаю, не сходя с седла, при виде их трапезы ощутила приступ голода и жгучей ненависти. На отроков, которые притащили блюдо, старейшины вендов даже и не взглянули.

— Уйдем, пока они едят, — потянув ее за рукав, вдруг прошептал вендский юнец. — Заметят — убьют! Пошли, я тебя выведу…

Ашью несказанно удивило желание отрока спасти ее. Сама она на его месте улучила бы подходящий миг и подняла такой шум, что и мертвые бы поднялись из могил. Неужели голубоглазый так боится смерти? Но нет — тогда бы не болтал…

— Молчать! — цыкнула она и оттолкнула его в сторону.

«Если сейчас бросится наутек или завопит, придется как-то его убить», — подумала накхини. Но впрочем, ей сейчас совсем не до него. Она подхватила со стола глиняный кувшин с пивом и принялась разливать его по деревянным чарам. При этом, обходя стол, она словно невзначай касалась бронзовым перстнем шеи каждого из пирующих старейшин. Разгоряченные выпитым, те не слишком обращали внимание на легкое касание. Кое-кто хлопал себя по шее, словно пытаясь прибить комара.

Ашья оглянулась. Мальчишка переминался у двери, словно ожидая ее. Впрочем, почему «словно»? Он следил за каждым ее движением не отрывая глаз. Кажется, он ожидал от нее новых приказов… «Экий чудной отрок!» — подумала она.

Впрочем, если по неведомой причине он на ее стороне — тем лучше. Потом будет время разузнать. А если доведется здесь полечь, это будет уже не важно.

Ашья неторопливо обошла стол с кувшином пива, не позабыв никого, а затем, подойдя к нежданному союзнику, тихо приказала:

— Ворота идти, громко кричать. Понимать?

Мальчишка кивнул и скрылся за дверью.

Ну, теперь — все. Ашья чуть выждала и тоже выскочила из длинного дома. Спрятавшись за углом, она начала всматриваться и вслушиваться. Если отрок решит открыть ее присутствие своим сородичам, очень скоро они гурьбой бросятся сюда. Тогда она сможет тихо обойти их, пока они будут рыскать тут в ее поисках. А если нет…

Ашья поглядела на свой перстень и слегка повернула его головку. Полое заточенное жало скрылось под бронзовой пластиной. Со стороны никто бы не догадался сейчас, что в пустотелой головке перстня хранится смертоносный яд, получаемый сестрами Найи из обычных мокриц. Ашья знала, что к тому мигу, как мальчишка добежит до ворот крепости, с вождями вендов будет покончено. Они будут еще живы, но не смогут уже ни двигаться, ни говорить. Поцелуй Найи не знает пощады.

Она выждала еще немного времени. У костров шумели ни о чем не подозревающие воины. Никто, кажется, и думать не думал бежать сюда и спасать своих вождей. Наконец с дальнего края священной крепости послышался звонкий мальчишеский крик.

«Отец-Змей ко мне благосклонен», — порадовалась Ашья, слушая, как переполошенные вояки хватаются за оружие и бросаются скопом в сторону ворот. Потом она спокойно вернулась в длинный дом и, не глядя на завалившихся на стол, на пол или друг на друга отравленных старейшин, подошла к очагу. Выгребла тлеющие угли в глиняный горшок, а затем щедро рассыпала их по устилавшей пол соломе. В воздух тут же потянулись белые струйки дыма.

— Эй, ты что творишь? — невнятно раздалось из-под стола.

Должно быть, кто-то из вождей, решивший прикорнуть во время пиршества, проснулся от запаха дыма. Сейчас он на карачках вылезал из своего убежища, толкая перед собой увесистый топор.

Ашья в одно движение оказалась рядом. Едва голова бородача появилась из-под столешницы, с размаху опустила ему на макушку горшок. Русые космы венда тут же окрасились кровью, и он, оглушенный, рухнул на пол.

Языки пламени, быстро пожрав затоптанную солому, уже облизывали одежду застывших в оцепенении вождей. Воздух помутнел от удушливого дыма. Пора! Задержав дыхание, Ашья выскочила из дома. Позади нее, треща, быстро разгорался пожар. Едва она успела отбежать, как позади нее язык хищного пламени пробился сквозь крышу и взвился к небу.

Ашья видела, как на валах появляются черные пятна — накхи — и множество легких отравленных стрел несется в сбившуюся у ворот толпу. Кто-то в тщетной надежде спастись выскакивал, распахнув ворота, и бежал наружу, но там, едва заметные в сумерках, их ждали воины Гауранга — и сам он со своей непревзойденной лунной косой.

Ашья вдруг вспомнила про мальчишку. «Он где-то у ворот. Надеюсь, его не затоптали…»

Рассвет Ашья встретила уже внизу. Глубокая ссадина на щеке кровила — кто-то из вендов метнул копье. Не успей она отклониться, оно пришло бы точно между глаз! Шрам теперь останется наверняка… Ашья и сама потеряла счет врагам, убитым ею в суматохе ночной схватки. Но странного отрока так больше и не видела — ни в гуще боя, ни среди убитых. Впрочем, что и говорить, времени рассматривать мертвецов не было.

Гауранг, заметив ее, поворотил коня и, расталкивая соратников, направился к ней. Сердце Ашьи затрепетало. Она представила, как сейчас он спрыгнет на землю, заключит ее в объятия и при всех назовет своей женой.

Но саар не спрыгнул наземь. Поравнявшись с юной воительницей, он наклонился в седле и положил ей руку на плечо:

— Ты славно сражалась, Ашья. Твой отец может гордиться тобой. Он и впрямь хорошо обучил тебя.

— Все для тебя, мой повелитель! — пылко отозвалась девушка, потянувшись к нареченному.

Но ее порыв остался без ответа.

— Ну да. — Гауранг кивнул, будто только сейчас припомнив об уже сговоренной свадьбе. — Мы совершим обряд, когда вернемся в Накхаран. А сейчас… — Он указал в сторону пары дюжин крепко связанных вендов, хмуро глядящих на захватчиков. — Я дарую тебе честь — можешь взять себе из полона любых трех рабов. Я позволяю тебе отобрать их даже вперед меня.

Слушавшие победоносного вождя накхи громко зашептались, выражая свое восхищение щедрой наградой. Но Ашье отчего-то захотелось плакать. Рана, до того не тревожившая ее, вдруг заныла. Она утерла кровь со щеки и незаметно смахнула позорную слезинку. Ей вспомнились лица оцепеневших вождей, обреченно глядящих на пожирающий солому огонь. Вспомнился мальчишка, которого она прикончила, чтобы завладеть блюдом с дичью. И тот странный отрок…

Она добыла великую славу и поднесла ее Гаурангу как свадебный дар. Не такой награды она ожидала! И к чему ей эти рабы?

Но отказаться сейчас означало бросить вызов будущему мужу. А добрая жена никогда не позволит себе пререкаться с супругом, и уж тем более при его воинах. Поэтому Ашья ничего не сказала. Она лишь склонила голову и направилась к толпе пленников. Те смотрели на нее со смешанным чувством злобы и любопытства. Она же вглядывалась в их бородатые лица, полускрытые длинными взлохмаченными волосами. Широченные плечи и мускулистые руки каждого из них были опутаны кожаными ремнями таким образом, что, пожелай пленники дернуться, удавка на шее тут же начала бы затягиваться. Саконы хорошо платят за таких рабов — им всегда нужны крепкие руки на железных рудниках.

Накхини прошла мимо них, остро пахнущих потом, дымом и кровью, и вдруг в самом конце заметила нескольких мальчишек, стоящих в стороне от прочих. Ее голубоглазый знакомец был среди них!

Ашья, обрадовавшись непонятно чему, ткнула в него пальцем:

— Вот этот!

— Этот? — с недоумением переспросил Гауранг. — Мальчишку, если хочешь, бери просто так. Но зачем он тебе? Возьми лучше кого-нибудь из зрелых мужей. За каждого из них ты сможешь получить у саконов немало славного острого железа!

— Но этот мальчишка помог мне там, наверху. Он не враг!

Ашья повернулась к будущему мужу. Видя их спор, отрок начал что-то оживленно говорить.

— Толмача сюда! — приказал саар.

Старый, давно живущий среди накхов венд подошел к толпе бывших соплеменников.

— Что говорит мальчишка?

Толмач выслушал отрока и поклонился вождю:

— Парнишка утверждает, что он не из вендов.

— Он говорит правду?

— Мне не нужно даже выслушивать его, чтобы понять это…

Старый венд указал на причудливые узоры, покрывавшие грудь, плечи и руки юнца. Ашья и впрямь таких никогда прежде не видела. Солнечные колеса вращались в полете, пытаясь укатиться от косых стрел дождя; извилистые синие линии змеились по смуглой коже, расходясь и сходясь, так что у девушки начало рябить в глазах.

— Его зовут Вайда, но это не настоящее его имя, а прозвище, данное вендами. Он с южного берега Даны, из народа Великой Матери, — объяснил толмач. — Его отдали вендам в заложники, в знак того, что народ Великой Матери не будет злоумышлять против них.

Гауранг рассмеялся:

— Что ж, не больно-то им это помогло. Ашья, забирай их всех! Когда ты взойдешь на мое ложе, я подарю тебе плащ из куньих шкур. Разрисованные мальчишки потом будут носить его за тобой. Я слышал, в роду Великой Матери правят женщины, так что на большее эти мальцы и не годятся…

Глава 12

Переправа

— Грустная повесть, — тихо произнес Аоранг, когда Янди закончила свой рассказ. — Но для чего ты рассказала мне ее?

Солнце давно зашло, река была затянута зыбким холодным туманом. Дальний берег Даны был уже совершенно невидим, да и на ближнем все вокруг тонуло в непроглядной тьме.

— Твой отец был на том холме?

— Не отец, — усмехнулась Янди. — Мать.

— Мать? — удивился Аоранг. — Ты не говорила, что на священном холме вендов погибли женщины…

— Тише! Кажется, они плывут!

Аоранг прислушался — со стороны реки в самом деле доносился еле слышный плеск. Он вгляделся в темноту:

— Их там всего двое.

Янди с завистью поглядела на мохнача. Конечно, ее тоже с детства учили видеть ночью, но разглядеть на таком расстоянии людей в лодке-однодревке… Сама она едва угадывала нечто движущееся по реке.

— Двое — это хорошо, — прошептала она.

— Одного я беру на себя, — так же негромко ответил ей Аоранг. — А второго…

— Не беспокойся. Второй — моя забота.

— Только не убивай его.

— Хорошо.

— Пообещай мне!

— Обещаю, — хмыкнула девушка.

Воспитанник Тулума облегченно вздохнул и кивнул Рыкуну:

— Малыш, за мной…

Когда лодка причалила к берегу, все было тихо, лишь кваканье лягушек оглашало ночь. Аоранг внимательно следил, как приплывшие воины, остановившись неподалеку от берега, вслушиваются, оглядываются и лишь потом, убедившись, что опасности нет, причаливают и вытаскивают челн на песчаную отмель. Аоранг не слышал, о чем они говорили, но вот один из них кивнул и полез наверх по склону. Губы мохнача тронула довольная улыбка. Он не был воином, однако охотиться ему приходилось часто. И этот зверь был не лучше других. И уж конечно, не мог обойти подготовленную наживку.

Венд поднялся на высокий берег, скользнул по едва заметной тропке и ошалело уставился на принесенные к берегу сокровища из ямы под корнями. Не веря своим глазам, он сделал шаг вперед, и тут же поверх седел и тюков с дорогими тканями возникла морда Рыкуна. Саблезубец привстал на передние лапы, оскалился и раскатисто зарычал, как будто сообщая всему лесу, что еще не ужинал. Венд резко отпрянул, раскрыв рот для крика. Но появившиеся из кустов руки схватили его за лодыжки, дернули, и тут же Аоранг опустил тяжеленный кулак на затылок венда. На этот раз он бил куда осторожнее, но воину хватило. «Не скоро очухается», — отметил воспитанник Тулума.

Едва закончив с воином, он окликнул саблезубца и бросился на помощь Янди. Однако, еще спускаясь к воде, понял, что его помощь не нужна. Второй венд лежал, уткнувшись лицом в песок, широко раскинув руки и вывернув ладони наружу. Янди стояла над ним, с любопытством разглядывая отобранный у врага кинжал.

— Ты же обещала!

— Что ты кричишь? Он просто лежит.

Аоранг подошел, с подозрением глядя на пленника:

— Но так же неудобно лежать.

— И вставать неудобно. Если бы попробовал — мне бы пришлось пустить ему кровь.

— Но как…

— Послушай, мы попусту теряем время. Эй, ты! — Она ткнула ногой своего пленника и заговорила на вендском наречии. Тот что-то ответил, поднялся, отряхнулся и, угрюмо озираясь, поплелся к челну.

— Что ты ему сказала?

— Попросила его довезти нас до того берега, только и всего!

— А он?

Янди чуть помедлила с ответом.

— Он согласился.

Дорога в плавнях оказалась долгой. Пожалуй, без проводника здесь можно было плутать до утра, а потом, если Исварха явит свою милость, ни с чем вернуться восвояси. Но всякий раз пленный венд указывал, куда следует грести. Непонятно, что страшило его больше — широкоплечий мохнач, красавица с кинжалом или саблезубый зверь, лежащий на дне челна.

Впрочем, Рыкун вряд ли мог сейчас кого-то испугать. С самого начала пути, ощутив под собой зыбкое днище, он принялся ерзать и жалобно мяукать. Когда они оказались в полных шорохов плавнях, зверь и вовсе попытался выпрыгнуть и вернуться на надежный берег. К глубокому потрясению Рыкуна, земли под ним не оказалось, и он по горло погрузился в жидкую грязь. Аоранг, ругаясь, схватил юного саблезубца за шкирку и помог ему забраться обратно. У неповоротливой и тяжелой однодревки было одно важное преимущество — перевернуть ее было почти невозможно.

Едва они выбрались из камышей на быстрину, как сильное течение немедленно подхватило челн и повлекло, словно щепку в половодье. Если бы мохнач не принялся грести изо всех сил, их снесло бы далеко вниз по реке. Рыкун уже не пытался выпрыгивать — он распластался на дне, прижав уши, уткнувшись носом в ногу Аоранга, и только тихо подвывал от ужаса.

Когда наконец они оказались на противоположном берегу и вытащили из воды переднюю часть челна, Янди вновь о чем-то спросила пленника и, переговорив с ним, повернулась к Аорангу:

— Его сородичи направлялись к священному холму, о котором я тебе рассказывала, чтобы принести там жертвы богам в благодарность за успешный набег. Аюна цела и невредима. Ее тащат вглубь страны — это приказ большого вождя. А вот ее служанок могут прикончить в святилище.

— Они что же, приносят в жертву людей?

— Пленников, — насмешливо поправила Янди. — Пленники для них не люди. Кстати, — она заговорила громче и ткнула пальцем в стоявшего около лодки венда, — что ты теперь намерен делать с ним?

— Можно связать. Ну или оглушить, как того, — предложил Аоранг.

— Этак можно и убить! — хмыкнула Янди и, бросив быстрый взгляд на пленника, высунула язык, склонила голову набок и захрипела.

Венд, который внимательно прислушивался к их беседе, не дожидаясь окончательного решения своей участи, опрометью кинулся к ближайшим зарослям. И тут же рухнул наземь — меж его лопаток торчал метательный нож.

Аоранг подскочил к бородачу, перевернул его:

— Он мертв! Ты его убила!

— Ну да.

Девушка подошла, выдернула оружие из раны и принялась бережно обтирать о рубаху жертвы.

— Ты что, не видел — он пытался сбежать. Хвала Солнцу, я успела остановить его!

Жестокая выходка Янди привела Аоранга в бешенство.

— Но можно было кинуть в ногу!

— А он бы заорал. Сюда бы прибежали другие венды…

— Но здесь же нет других! Ты сама только что сказала — они ушли к священному холму!

— Подумай сам, — увещевала его Янди. — Сокровищ было много — двое вендов явно не утащили бы все. Значит, скоро должны подойти другие. Даже если бы ты оглушил и связал того парня, вероятно, его бы нашли, и он непременно рассказал бы, что мы тут и идем по следу!

— Ты же обещала не убивать!

— А что мне оставалось делать? Я, как и ты, хочу поскорее найти и выручить Аюну. Не препятствуй мне в этом! — Янди ласково улыбнулась закипающему мохначу. — Мы заодно! Давай оставим глупые споры. Помоги мне сбросить его тело в реку. Да побыстрее — нам следует поспешить.

«Ну уж нет!» — подумал мохнач, скрещивая руки на груди.

Святейший Тулум с детства учил его подмечать и подавлять в себе предвестники ярости. Поначалу Аорангу было очень трудно. Но Тулум терпеливо внушал ему: «Что может быть недостойнее, чем дать волю гневу! Ярость превращает человека в зверя, она лишает разума так же, как и страх. Ты — создание Исвархи, твоя душа — его искра. Ты должен стараться быть выше страха и ярости…»

Но эта Янди! Он не находил слов, чтобы назвать ее так, как она того заслуживала.

Когда она пыталась соблазнять его у ручья, ему легко было оставаться равнодушным, хотя зеленоглазая вендка была очень красива. С тех пор как в сердце мохнача вошла Аюна, другие женщины его не занимали. А главное, он ясно видел, что Янди не то что вожделения, но даже и приязни к нему не питает. Он для нее не более чем орудие, которое выкинут, когда в нем отпадет нужда. Как, вероятно, и прочие люди. Янди лгала с легкостью и удовольствием и убивала по необходимости, через миг о том начисто забывая.

«Господь Исварха, дарующий нам искры наших жизней, как ты допустил, чтобы твое чистое пламя было осквернено в темной душе этой женщины!»

— Чего ты ждешь? — нетерпеливо повторила Янди. — Тут опасно!

— Я не пойду с тобой, — сказал Аоранг, глядя на нее с отвращением. — Откуда мне знать, что ты выкинешь в следующий миг? Кого пожелаешь убить?

— Вот как? — Янди неподдельно удивилась. — И что же, ты пойдешь один?

— С Рыкуном.

Девушка язвительно расхохоталась:

— Ты пойдешь с котенком, не умеющим даже прокормить себя, чтобы в одиночку сразиться с войском вендов? Тебя убьют и натянут кожу на бубен! А из шкуры твоего любимца какая-нибудь вендка сошьет плащ своему мужчине… Но это твое дело! А вот о том, что из-за твоей нелепой жалости к врагам царевна станет игрушкой дикого головореза, ты будешь думать до конца жизни — пока венды будут отпиливать твою глупую голову!

— Ступай куда хочешь, Янди, — устало ответил Аоранг. — Идти с тобой — все равно что размахивать гадюкой, отгоняя врагов.

Янди скрипнула зубами, подавляя нарастающую злость.

— Похоже, святейший Тулум впустую тратил время, обучая родича мамонтов! Перед тобой ясный выбор — убивать врагов и быстро достигнуть цели или жевать солому, подобно волам, и не достичь ничего.

— Я пойду сам, — упрямо повторил Аоранг. — Я не хочу идти с тобой.

Янди смотрела на него, стараясь успокоить дыхание. Святое Солнце, как же ее бесил этот здоровяк! Почему мохнач так стремится умереть? Или он не понимает, что она может убить его в любое мгновение, — а после того, что он ей тут наговорил, это самое разумное. Он ведь не глуп — так почему он стоит, опустив руки, спокойно смотрит ей в лицо и не боится?

— Ну и уходи! — бросила она. — Встретимся в ледяном аду Храваша.

Аоранг хотел отвернуться, чтобы всем своим видом показать, что не желает больше ни разговаривать с ней, ни видеть ее. Но, вспомнив, как быстро и метко она бросила нож, решил не искушать судьбу. Однако Янди просто скользнула в заросли прибрежных кустов и будто растаяла в предрассветном сумраке. По вздрагивающим то тут, то там листикам мохнач догадался, куда она движется. Для того, кто не знал, куда смотреть, заметить эту двуногую хищницу было почти невозможно.

«В одном она права, — подумал Аоранг, — отсюда надо поскорее убираться. Наверняка те, кто стережет берег, скоро будут здесь. Мы управились быстрее, чем венды. Однако намного ли?»

Он поудобнее перехватил охотничье копье.

— Идем, Рыкун?

Если догнать вендов, уходящих вглубь своих лесов, то можно, подобно саблезубцу, красться следом за добычей. На хвосте глаз нет. Наверняка, отойдя от пограничной реки, венды станут беспечнее. Теперь-то что — они у себя дома! Главное — выбрать миг…

Аоранг словно въявь увидел: вот усталые после дневного перехода венды собираются у костра на отдых. Оставленные рядом с Аюной стражи садятся меж сородичей… И тут самое время появиться ему, перерезать путы, которыми она привязана к дереву. Аюна хочет вскрикнуть от радости, но он закрывает ей ладонью рот и бесшумно уносит в лесную тьму. А на месте пленницы остается лежать Рыкун. Тот-то будет смеху, когда венды, придя за царевной, увидят, что она обратилась в невиданного зверя!

Аоранг представил, как похитители оторопело глядят на свирепую клыкастую морду, как его любимец вскакивает и оглашает ночь рычанием, и тихо засмеялся. Злость на Янди прошла, сменившись спокойной уверенностью. Да, именно так он и поступит.

Рыкун подбежал на зов, и Аоранг ласково принялся чесать его за ухом.

— Сейчас уйдем отсюда подальше, дружок. И тогда поищем дичь, чтобы поесть…

В этот миг откуда-то со стороны леса, темнеющего над косогором, послышался резкий окрик на незнакомом языке. Из-за деревьев показались трое верховых. Они явно уже какое-то время назад заметили чужака и теперь устремились ему наперехват.

«Уйду в кусты, там им верхом не продраться, — подумал Аоранг, кидаясь вдоль берега, — а пешком мы с ними еще потягаемся…»

Он не успел совершить задуманное. Едва он протиснулся в ближайшие заросли по звериной тропке, за спиной послышался короткий сухой щелчок. Вверх взмыло притянутое к земле молодое дерево, и вместе с ним Рыкун с пронзительным визгом взлетел в небо, пойманный за заднюю лапу.

— Погоди, я сейчас!

Позабыв обо всем, Аоранг бросился к перепуганному саблезубцу, выхватывая из ножен охотничий нож.

— Сейчас освобожу тебя!

Но не тут-то было — над головой мохнача быстрой тенью мелькнула веревка с петлей. Затем рывок — должно быть, венд резко повернул коня. Аоранг рухнул на спину и увидел поблизости всадников, поднимающих копья для броска. Он попытался вскочить на ноги, но петля не давала ему этого сделать. Воспитанник Тулума почувствовал, как конь тащит его за собой по земле, через корни и кочки. Он напрягся, чтобы освободиться, но конь продолжал тянуть.

Всадники с копьями оказались с обеих сторон, что-то насмешливо выкрикивая. Тот, кто пленил его, — должно быть, старший — обернулся и отдал приказ. Один из всадников поднял копье, целясь в раскачивающегося на веревке Рыкуна, который вопил и размахивал в воздухе тремя когтистыми лапами.

Но тут глаза венда странно выпучились, он упал ничком и обвис в седле. В тот же миг, широко раскинув руки, упал с коня и его соратник. Петля ослабла, Аоранг скинул ее с себя и вскочил на ноги. Третий всадник остановился, начал разворачиваться, и тут в седле за его спиной возникла Янди. Аоранг не успел заметить, откуда она появилась. Вокруг шеи венда в один миг обвилась веревка с узлами, а Янди слетела с коня и повисла, затягивая удавку.

— Прости, не хотела тебя тревожить, — ехидно сказала она потом, мигом сматывая узловатую веревку и пряча ее под широкий, расшитый узорами пояс. — Возможно, эти всадники тебя совсем не обеспокоили. Но твой драный кот своим визгом переполошит округу. И сюда сбегутся все окрестные венды…

Аоранг молча снес насмешки, спеша освободить Рыкуна из петли. Он перерезал веревку, и саблезубец свалился почти ему на голову.

— Погоди ты, — бормотал мохнач, отбиваясь от любимца, который пытался вцепиться в него всеми когтями и облегченно повиснуть на хозяине. — Дай посмотреть, что с лапой!

Он понимал, что лапа может быть сильно повреждена таким рывком, и про себя молился Исвархе, чтобы не порвались сухожилия. На первый взгляд они были целы, хотя зверь при попытке хозяина ощупать лапу взвизгнул и отдернул ее.

— Я заберу двух коней, — раздался сверху голос Янди.

Аоранг поднял голову и увидел лазутчицу на коне.

— Для меня и для Аюны, — пояснила она. — Третьего, если хочешь, можешь взять себе. Только все же сделай мне одолжение — избавься от тел.

Она потянула за повод коня, собираясь удалиться. Аоранг глядел на девушку со смешанным чувством ужаса и недоумения.

— Постой! — крикнул он. — Ответь мне на один вопрос.

— Ну что еще? — развернулась она.

— Ведь ты же вендка — как ты можешь убивать сородичей? Даже зверь не охотится на своих!

Он представил удавку, которой Янди одним движением прикончила недавнего хозяина своего коня, и невольно вздрогнул. Ему вновь вспомнилась бьярская путевая вежа, изрыгающий проклятия Ширам с рассеченной скулой и точно такой же веревкой в руках… А что, если там, во дворце, в покоях Ардвана, тоже были не накхи?!

— Это все, что ты хотел спросить? — Уголки губ Янди насмешливо изогнулись. — Может, для начала поблагодаришь меня за спасение?

— Да, ты спасла меня, — нехотя кивнул мохнач. — Теперь когда-нибудь я спасу тебя.

— И на том спасибо… Но почему ты решил, что я вендка?

— А разве нет? — удивился Аоранг. — Ты говоришь на их языке и выглядишь как они. К тому же ты рассказывала о священном холме, где погибла твоя мать…

Янди рассмеялась полным яда смешком:

— Моя мать в самом деле погибла, но вовсе не там. Ее звали Ашья, дочь Равана. Вскоре после того похода она стала женой Гауранга, саара рода Афайя.

— Ты что, накхини? — недоверчиво проговорил Аоранг, осмыслив ее слова. Он впился в нее взглядом. Никто и никогда не принял бы Янди за накхскую женщину. Но мохнач с юных лет чуял ложь и сейчас видел, что зеленоглазая девушка не пытается его обмануть. — Как такое может быть? Что же — если твоя мать была женой Гауранга, выходит, Ширам твой брат?

— Я все расскажу тебе, — пообещала она. — Потом, когда будет время.

«Накхини! — повторил про себя Аоранг. — Вот в чем разгадка…»

Это в самом деле многое объясняло, в том числе и отвратительную воспитаннику жрецов бездумную легкость, с которой Янди убивала направо и налево. Теперь он понимал: это всего лишь накхское воспитание. Что с нее взять? Ее печально известного отца неспроста прозвали Ратханским Душегубом. А Ширам, в котором воплотилась вся злоба племени накхов…

«Но чем лучше другие племена? — вдруг подумалось Аорангу. — Венды захватили царевну, убили ее свиту и насмерть замучили пленников. Мохначи, мои родичи, — разве не сам я рассказывал Аюне, что в их языке нет слова «доброта»? Это все, должно быть, потому, что они дикари, которых не озарил свет Исвархи…»

Но тут воспитаннику Тулума вспомнился ясноликий Киран, который удивительным образом врал, не говоря ни слова лжи, и сеял повсюду зло, твердя о благе. Никакой самый свирепый дикарь не смог бы нанести столько вреда государевой семье и всей Аратте, сколько этот умный благородный арий. Аоранг ощутил, что запутался окончательно.

«Я решил, что Янди чудовище. Осудил и прогнал ее. А она вернулась — и спасла нам с Рыкуном жизнь!»

Он беспомощно взглянул на лазутчицу. Та сидела в седле и терпеливо ждала его ответа.

— Поехали вместе, Аоранг! — дружелюбно сказала она, увидев, как он смотрит на нее. — Мы можем пригодиться друг другу. Вдвоем нам будет куда проще освободить Аюну!

Янди говорила, пытаясь по выражению лица Аоранга угадать, о чем он думает. Слышит ли ее слова? Имеют ли они для него значение? Он был самым странным из всех мужчин, каких она встречала в своей жизни. С того вечера, как они встретились у дерева на краю обрыва, Янди уже несколько раз полностью поменяла мнение о нем. Конечно, она могла прикончить Аоранга в любой миг, это было проще всего. Но ей не хотелось. Почему — она и сама себе пока ответить не могла.

— Обещаю никого не убивать без крайней нужды, если тебя это волнует, — добавила она, чтобы успокоить его. — Только все же, будь добр, сбрось мертвых в реку. Я бы отнесла сама, но мне их не поднять. Если же их волочь по земле, венды сразу догадаются, что тут произошло. Пока ты их носишь, я замету следы. А что до отпечатков копыт — поди узнай, кто ускакал…

Глава 13

Любовь Ашьи. Окончание

Убедившись, что погони нет, Аоранг и Янди пустили коней шагом, чтобы дать им передышку. Да и трусивший рядом саблезубец тоже нуждался в отдыхе. Прихрамывая, он то забегал вперед, то устало плюхался прямо перед лошадьми. Впервые увидев рядом устрашающего зверя, кони было шарахнулись, но, к удивлению Янди, мохнач как-то очень быстро договорился с ними. Именно договорился — иного слова она и подобрать не могла. После этого ее пренебрежительное отношение к спутнику окончательно сменилось живым интересом.

Сейчас они продвигались не спеша. Обряженный в шерстяной вендский плащ, Аоранг, с его копной русых волос до плеч и отрастающей бородкой, издали мог показаться одним из местных жителей, путешествующим по своим делам вместе с женой.

— Ты обещала рассказать мне… — начал мохнач.

— Кто я такая и откуда тут взялась? — продолжила его слова Янди. — Ты это хотел узнать?

— Пожалуй, да.

— Я уже говорила тебе. После того как моя мать в одиночку смогла овладеть священным холмом вендов, Гауранг взял ее в жены, о чем она так мечтала. Но это замужество не дало ей счастья. Гауранг выделил ей одну из своих башен… Ты никогда прежде не видел накхских башен?

— Нет, не доводилось.

— Это каменный перст, обращенный в небо. Он торчит на какой-нибудь неприступной скале над бурным потоком. Захватить его почти невозможно. Но и жить там — сплошное мучение… Однако я там родилась и жила.

* * *

В тот день Ашья надела лучший из своих нарядов, подаренных ей мужем, — темно-алый, расшитый золотом. На груди навстречу друг другу летели вышитые соколы — добрые вестники, по широким рукавам и подолу вились виноградные лозы, означавшие бесконечное продолжение рода. Примчавшийся в башню гонец сообщил, что доблестный саар прибудет через три дня. Все эти дни его супруга готовилась к празднику. Охотники забили все ледники дичью. Рабы доставили в башню три воза свежего сена, чтобы устелить им полы и набить тюфяки для воинов, которые прибудут с Гаурангом. Конечно же, супруг оценит ее старания — не может не оценить! Ведь Ашья так рада его приезду.

Уже три года он вот так же присылал гонца, затем приезжал сам. Одаривал ее с ног до головы, украшая ее браслетами, гривнами, серьгами и кольцами, раскладывая перед ней меха и дорогие ткани из своей военной добычи. А затем брал за руку и, не говоря ни слова, вел в опочивальню. Она повиновалась воле мужа. Тот раздевал ее, валил на ложе и овладевал ею с тем же яростным пылом, с каким врывался во вражескую крепость. Но до нее самой, до ее чувств ему, похоже, не больше дела, чем до чувств защитников той самой крепости.

На следующую ночь все повторялось. Едва рассветало, Ашья молча сидела над спящим мужем и смотрела на него, не сводя глаз. Тот лежал в постели — широкоплечий, могучий, прекрасный гордой мужской красотой и… такой далекий. Словно по-прежнему был где-то там, в чужой земле, готовясь к новым походам.

Но на этот раз она все же скажет ему, объяснит, как любит. Ведь даже этот шрам через полщеки, по сути, знак ее любви к нему.

Сейчас она стояла в распахнутых воротах и ждала, когда у моста появятся всадники.

И вот они появились из-за нависающей над дорогой скалы. Вывернули, не сбавляя рыси, и помчались к ней. Всякому было известно, как опасна такая езда. Но ее Гауранг не боится ничего. И конь послушен ему, как послушна собственная тень.

У въезда во двор башни Гауранг спешился. Как велел обычай, прежде чем войти, он склонил голову перед женой:

— Приветствую тебя, Ашья. Все ли хорошо в наших землях?

— Да, мой муж и повелитель. Я преданно хранила их. Вступи же под свой кров!

Гауранг сделал сопровождающим его воинам знак. Те быстро начали снимать с коней переметные сумы и притороченные тюки.

— Это все тебе, — махнул рукой саар рода Афайя. — Но потом глянешь. Иди за мной…

У Ашьи заколотилось сердце. Он скучал по ней! Он, так же как она сама, считал дни до встречи и не желает терпеть и ждать даже самую малость!

— Пойдем. — Он схватил ее за руку. — Я желаю поговорить с тобой.

— Поговорить?

У молодой накхини едва не подкосились ноги. Но о чем? Как можно сейчас о чем-то разговаривать? На это будут другие дни!

Гауранг крепко взял ее за руку и потянул за собой. Шел он молча, быстрым твердым шагом — ни разу, даже через плечо, не глянув на нее.

— Что-то случилось? — осторожно спросила Ашья.

— Пока нет.

— О чем же ты желаешь говорить, мой доблестный муж?

Он привел ее в спальню и встал у окна. Ашья замерла, ожидая обещанных слов.

— Ты знаешь, что у меня всего один сын? — резко, без всяких предисловий, начал Гауранг.

— Да, мне это известно.

— Один сын — это мало. Это плохо. С одним сыном что-то может случиться. Пройдет несколько лет, он подрастет, и я возьму его с собой в поход. А там достаточно шальной стрелы или засады — и род Афайя останется без наследника.

— Но…

— Я приезжаю к тебе уже четвертый год. Четыре года я провожу с тобой ночь за ночью половину луны, но ты так и не понесла. Ты что же, бесплодна?

— Я беседовала с сестрой, — заливаясь краской, пробормотала Ашья. — Она жрица в храме Матери Найи. Сестра говорит, что я здорова и мое чрево только и ожидает принести священный плод…

— Так принеси же, наконец! — гневно сдвинул брови Гауранг. — В этом году я проведу с тобой еще дюжину дней и ночей, как и положено доброму мужу. Я не пропущу ни одной ночи. Каждый раз ты будешь восходить на мое ложе, и каждый раз я заполню тебя собой. Но если и в этот раз ты не зачнешь ребенка, я не стану больше приезжать к тебе. Ты по-прежнему остаешься моей женой, я буду присылать тебе рабов и военную добычу. Но я не могу бросать семя в камни и ждать, когда из них потянется лоза. Ты запомнила мои слова?

— Да, мой муж и повелитель, — задыхаясь от душивших ее слез, прошептала Ашья.

— А сейчас я и мои люди желаем есть. Дорога была долгой.

* * *

Аоранг вздохнул и покачал головой. Ему вдруг отчего-то стало жалко эту молодую женщину-воина, как бывает жалко человека, зараженного моровым поветрием.

— Так ты и родилась? — тихо спросил он.

Вопреки его ожиданию лицо Янди приобрело выражение даже не жесткое, как всегда, когда красавица не давала себе труда надеть личину, чтобы очаровать собеседника. Оно стало непередаваемо злым. Мохнач невольно отшатнулся.

— Не совсем, — процедила Янди.

* * *

После того как Гауранг и сопровождавшие его накхи умчались готовиться к новому походу, Ашья принялась ждать, когда свершится ее судьба. Она вспоминала каждое мгновение, проведенное рядом с мужем, пытаясь понять: неужели в нем нет ни капли привязанности к ней? Пожалуй, он видел в ней верного соратника, храброго бойца, возможно — будущую мать его детей. Но было ли в его чувствах еще хоть что-то?

Оставаясь одна, Ашья плакала, стоя у бойницы, давая жесткому холодному ветру осушить ее слезы, чтобы никто не догадался о ее слабости.

Спустя всего несколько дней после отъезда Гауранга тело Ашьи недвусмысленно сообщило ей, что господь Исварха и Мать Найя остались равнодушны к ее мольбам и стараниям супруга. Тогда Ашья села у окна и долго сидела так, молча глядя перед собой — туда, где под нависшей скалой, огибая гранитную грудь склона, вилась дорога к башне.

Значит, все?

И может быть, первый раз в жизни она люто возненавидела и этот тянущийся к небу каменный перст, и окрестные пропасти, и грохочущую под скалами ледяную реку, и леса в низине.

«Что я здесь делаю, заточенная в этих стенах? Кому нужна? А что, если собрать отряд и вновь отправиться в земли вендов? Быть может, как жена я Гаурангу не сгодилась, но все же он помнит о вендском святилище на холме? Неужели ему покажется лишним такой соратник?»

Она представила, как входит в шатер мужа и тот холодно смотрит на нее, удивленный ее появлением. «Что ты здесь делаешь? — цедит он сквозь зубы. — На кого ты оставила башню и мои земли?»

«Верный Вайда и десяток воинов — этого достаточно, — могла бы ответить она. — Я гожусь на что-то куда большее, чем быть хозяйкой захолустной башни. Ты знаешь об этом!»

Возможно, это бы решило все. Он помолчал бы и сказал:

«Хорошо, ступай. Найди место, где встанет твой отряд».

Там, в походе, когда ветер развевает гривы скакунов и сердце стучит в радостном предчувствии схватки, смерть близка, но зато и жизнь имеет смысл. А еще — всегда может оказаться время и возможность, чтобы как-то ночью Гауранг призвал ее к себе в шатер. Она его жена и знает, как угодить ему. И тогда, быть может, родится долгожданный сын…

Вот только одна беда — башню ей все равно оставить не на кого. Ведь Вайда не был накхом.

После захвата святилища Гауранг подарил ей нескольких мальчишек, бывших до того заложниками у вендов. Одним из них, тем самым, что помог ей той страшной и умопомрачительно пьянящей ночью, и был голубоглазый Вайда. С тех пор Ашья неоднократно радовалась своему непонятному для мужа выбору. Мальчишка оказался умен, искусен в счете, а когда он выучил язык накхов, обнаружилось, что он — настоящий кладезь песен и сказок. Он знал бесконечное множество историй о зверях и лесных духах, о водяных и волколаках, о летучих змеях и бродячих огнях. Да и сам умел слагать песни так, что простые слова вдруг словно оживали, превращаясь в настоящее чудо. Зимними вечерами, когда холод с ледяным ветром проникал в башню, вымораживая углы, Вайда часто пел ей у очага, повествуя о далеких землях, где правит Великая Мать и мужчины поклоняются ей, находя высшее счастье в своем преданном служении.

А еще он пел об отвесных скалах, студеных водопадах, о вольном ветре, о солнце, озаряющем лес, пронзающем яркими лучами кружево листьев и пишущем на земле все тайны небес…

Вайда не был воином — его этому и не учили, — но стал ловким охотником. Хоть он и юн, но, пожалуй, он бы отлично справился с управлением башней и окружавшими ее землями. Когда бы не кровь! Никто из накхов не послушает его…

«О чем я? — одернула себя накхини. — Размечталась! Да хоть бы он был накхом, мне нельзя покидать башню. Я сделала выбор, став женой саара. Жены не ходят в набеги…»

Ашья представила себе долгие, неразличимо похожие один на другой одинокие годы, ожидающие ее в этой забытой богами горной долине, и опустила голову, чувствуя, как в горле снова становится горячо от слез…

— Ты хотела видеть меня, добрая госпожа?

Ашья подняла голову и едва не поперхнулась от удивления. В дверях стоял Вайда — легок на помине.

— Да… Но я не велела звать тебя.

— Я почувствовал твой зов. Я могу быть чем-то полезен тебе?

Хозяйка башни поглядела на верного слугу. За четыре года, прошедшие со дня его пленения, отрок превратился в юношу, изрядно вырос и раздался в плечах. Но что осталось неизменным, так это его голубые глаза — как будто всегда удивленные, пожалуй, даже восхищенные, — да колдовские синие узоры, извивающиеся по его коже.

— Тебе плохо, добрая госпожа? — вдруг дернувшись, как от удара, спросил Вайда. — Что мне сделать, чтобы ты не горевала?

— Ничего, — покачала головой Ашья, стараясь спрятать подступившие слезы. — Ты ничего не сможешь поделать. Но мне приятно, что ты хочешь помочь.

— Я все же постараюсь немного развеселить тебя.

Вайда подошел к бойнице и поглядел в небо. С самого утра оно хмурилось. Серые низкие тучи клочьями лежали на вершинах гор. Лишь редкая просинь напоминала о том, что еще совсем недавно тут светило солнце.

Юноша поднял обе руки перед грудью и тихо запел. Ашья не понимала слов — это не была речь накхов или арьев, даже говор вендов она напоминала очень слабо. Песня становилась все громче и сильнее. Накхини показалось, что вся башня наполнена звуками, от которых мурашки пробегали по коже до кончиков ногтей.

И вдруг небо начало быстро меняться. Клочья облаков потемнели и спустились ниже гор — так низко, словно хотели коснуться самой башни. Потом они пришли в движение и будто столкнулись. Взвыл ветер, громыхнул гром, и молния огненным бичом хлестнула каменный бок ближайшей горы.

Ашья с ужасом следила за происходящим, опасаясь верить собственным глазами. Что за чары навел на нее Вайда?!

А юноша пел, словно ничего такого не случилось, — только теперь тише и ласковее. Разорванные молнией тучи прянули в стороны, ветер успокоился, и среди сияющего голубого неба разноцветным мостом повисла радуга.

— После самых ужасных гроз все равно приходит солнце, — негромко сказал Вайда. — Так говорит эта песня. Так учил меня отец.

— Кем был твой отец? — наконец приходя в себя, спросила Ашья.

— Жрецом Дома Дождя в земле Великой Матери. Надеюсь, он и теперь в добром здравии.

Ашья не сводила с него глаз, осознавая, что в первый раз глядит на отрока не как на ценного раба или боевую добычу, а — сколь ни странно ей было признаться себе в этом — как на равного себе.

— Ты скучаешь по родителям? — задала она вопрос, который раньше ни разу не приходил ей на ум. — У тебя, верно, осталась в родной земле семья. Может быть, ты хочешь…

Она умолкла, увидев, как исказилось лицо Вайды, и удивленно спросила:

— Что с тобой?

— Да, конечно, я хотел бы увидеть родных! Но, добрая госпожа… Если мне будет позволено… Я бы предпочел остаться подле тебя. — Вайда покраснел и быстро продолжал, словно опасаясь, что она велит ему замолчать. — Счастье видеть тебя каждый день для меня превыше любого иного жребия. Выше счастья дышать и видеть солнечный свет…

Ашья слушала в замешательстве. Неожиданные страстные слова юноши смутили ее.

— Зачем эти слова? Я и так ценю тебя выше всех остальных слуг!

— Мое служение иного рода. В тебе воплотился грозный лик Великой Богини. Я понял это сразу, как увидел тебя на том холме. Служа тебе, духом я возношусь над всеми. Служа иным, сгораю, будто лучина. Больше всего в этом мире я хочу, чтобы ты была счастлива!

Он преклонил колени перед Ашьей. Та, почти не осознавая, что делает, шагнула ему навстречу и запустила пальцы в его длинные волнистые волосы:

— Я принимаю твое служение, Вайда.

* * *

— Он стал ее любовником?

Янди аж передернуло. Она скрипнула зубами.

— Говорят, один из твоих предков стал любовником мамонтихи! — прошипела она.

— Так и было, — согласно кивнул Аоранг.

— Что ж, я в это верю! Но отец служил моей матери, как богине! Тебе не понять.

— Если от такого служения родятся дети, то он был ее любовником, — не унимался мохнач.

Янди бросила на него свирепый взгляд:

— Что ж, умом ты не превзошел накха! Не знаю уж, чему тебя учил святейший Тулум, но Гауранг подумал так же, как и ты. Правда, не сразу…

Она немного помолчала.

— Когда я родилась, к саару рода Афайя послали гонца с вестью, что его жена произвела на свет дочь. Конечно, эта новость не слишком обрадовала его — дочерей у него хватало с избытком. Гауранг приехал, мельком глянул на меня и убрался восвояси. У всех новорожденных темные волосы, да он и не думал вглядываться. До той поры, покуда дочь саара не войдет в брачный возраст, она неинтересна отцу. Шесть лет отцу и матери удавалось обманывать Гауранга. Они приблизили к себе вдову одного из павших накхов и брали на время ее дочь, выдавая ее за меня. Так могло длиться еще долго, но кто-то донес Гаурангу о подмене. Я не знаю, откуда об этом стало известно отцу. Он рассказал об этом матери. Та отдала ему меня и велела бежать, пробираться к себе на родину… А вот то, что было дальше, — голос Янди вдруг зазвенел, как бронзовый гонг, — я помню очень хорошо. И даже если бы я хотела забыть об этом, не смогла бы! Тот день приходит часто ко мне в кошмарных снах… Я помню, как мы с отцом в спешке убегаем через вересковую пустошь прочь от башни. Он хотел укрыться в лесу — надеялся, что всадники Гауранга проскачут мимо, к башне, и он сможет спасти меня. Ведь для него я была дочерью богини, священным ребенком! Моя мать приняла решение обороняться. Башня была почти неприступна, у Ашьи имелись верные ей воины. Но Гауранг не поддался на эту уловку. Его воины быстро нашли нас на лесной опушке — видно, знали, где искать… Тогда отец, видя, что враги приближаются, велел мне укрыться в кустах, а сам кинулся вглубь леса, уводя погоню за собой. Я не знаю, что было потом, но вскоре увидела, как его тащат по дороге к башенному мосту — избитого, в крови. Он не мог уже сам стоять. Тогда Гауранг вытащил клинок из ножен и начал рубить отцу руки, требуя, чтобы Ашья открыла ворота. Затем саар подозвал мальчика лет десяти, сурового с виду. Лицо его даже не дрогнуло, когда Гауранг протянул ему меч и указал на пленника. Мальчик с холодным любопытством разглядывал моего истекающего кровью отца, пока Гауранг не поторопил его. Тогда мальчишка взмахнул мечом и отрубил ему кисть руки — с такой легкостью и безразличием, словно его попросили отрезать кусок лепешки…

— Это был Ширам?

— Ты очень догадлив. Да, это был Ширам. Небеса задолжали мне, сгубив Гауранга в морских волнах. Но его проклятый сын будет отвечать за обоих. Он — моя законная добыча!

У Аоранга мурашки пробежали по спине — так это было сказано. Но он спросил:

— А что же твоя бедная мать?

— Она бросилась в реку с башни, увидев смерть отца. Потом ворота были открыты. Гауранг, Ширам и их люди отправились туда творить расправу. А я вылезла из кустов и побежала прочь. Я бежала долго — сама не знаю сколько, — пока не наткнулась на повозку сакона, ехавшего в наши земли торговать. Он спас мне жизнь. Сыновья того сакона потом стали мне назваными братьями. Много лет они были мне опорой в жизни. Все хорошее, что у меня было, связано с ними…

Она вздохнула.

— А где они сейчас? — спросил Аоранг.

Рассказ Янди против воли глубоко взволновал его.

— Ты спрашиваешь, где они сейчас? — Девушка, как будто не услышав вопроса, указала вперед, на вершину крутого холма, возвышавшегося над кронами сосен. — Погляди! Вот туда мы и направляемся. На горе находится то самое святилище. — Она еще немного помолчала, глядя на голый лоб лесной кручи. — Ты спрашивал о братьях. Они погибли. Один — от меткой стрелы царевича Аюра в бьярском лесу. Другого вчера убил ты.

Аоранг с тяжелым вздохом опустил голову. Он уже догадался, к чему клонит Янди, но до последнего надеялся, что это не так.

— Но я же не знал…

— Он тоже не знал. Он столкнулся с невиданным зверем и оборонялся от него. Потом, верно, думал, что вы нападаете на него вместе. По сути, так и вышло.

— Но я же не хотел, — расстроенно проговорил Аоранг.

— Да, я знаю.

Она вновь замолчала, глядя на вершину.

— Аоранг, прежде чем мы пойдем туда, я хочу спросить у тебя совета. Мне это очень важно. Полагаю, тебе тоже. В тех краях, где я выросла, считается, что я буду проклята землей, водой и небом, если не отомщу за смерть родича. По нашему закону я должна убить тебя. Правда, есть другой выход. Тот, кто отнял жизнь сородича, может сам прийти и занять его место в роду. И хоть это может показаться странным, я не хочу тебя убивать. Аюна моя подруга, и она любит тебя. Подскажи, что мне делать?

Глава 14

Защитница

Между бесприютным простором серого неба, полным холодного ветра, и сумрачной косматой кромкой леса, с каждым мигом становясь ярче, разливалось золотистое сияние. Как будто приоткрылся огромный пылающий глаз на окутанном тенью бледном лице.

Аюна остановилась, огляделась, высмотрела ровную полянку и сошла с тропы. Вслед за ней потянулись служанки, сопровождаемые удивленными взглядами вендов. Отряд шел всю ночь, быстро и без отдыха, и непривычные к таким прогулкам девицы еле переставляли ноги. Но Шерех безжалостно подгонял отстающих. Как поняла царевна, он непременно хотел до рассвета переправиться через реку и был раздражен медлительностью пленниц. Аюна не сомневалась, что он уже спешит к ней, готовый разразиться бранью на своем безобразном лесном наречии. Но сейчас у нее было дело поважнее, чем споры с дикарями.

— Приветствую тебя, Господь Солнце, — воззвала царевна, протягивая руки к небесному оку. — Да снизойдет на мир благая твоя хварна!

Венды, цепочкой идущие мимо по лесной тропе, остановились. Теперь на нее глядели все.

— Что ты делаешь? — раздался рядом голос толмача. — Почему остановились?

— Я встречаю Господа Солнце и возношу ему хвалы, как заведено у арьев царского рода, — ответила Аюна. — Я приветствую моего небесного отца, его земное воплощение государя Ардвана и всех моих предков, слившихся с ним в вечном сиянии. — Она покосилась, заметив поблизости спешащего к ней взбешенного Шереха, и добавила: — Можете присоединиться к моей молитве.

Толмач быстро начал переводить сказанное ей вождю. Шерех что-то злобно прорычал в ответ, поминая Сваргу, развернулся и отошел.

— Шерех велел поторопиться, — перевел толмач.

Аюна покачала головой. Ей показалось, что вождь сказал что-то совсем другое и гораздо длиннее. Но какое ей дело?

Она вновь обратила лицо к разгорающейся над лесом золотой полоске неба и запела утренний гимн из Ясна-Веды.

— Кто сияет в выси, алмазу подобный?

Кто плывет над горами, огнем сверкая?

Кто колесницей правит в ясном просторе?

Кто проснулся с зарей и уйдет с закатом?

Чьих это молний блеск над морем безбрежным?

Слава стягу Исвархи, слава его небесному войску!

Казалось, что солнце разгорается, слыша ее звонкий голос, будто она и пробуждает его. Венды молча наблюдали за ней и терпеливо ждали, не пытаясь помешать.

Завершив обряд, Аюна с величественным видом вернулась на тропу и продолжила путь. Она заметила, что венды поглядывают на нее, что-то обсуждая между собой. Понять бы еще что! «Господь Солнце! — мысленно взмолилась Аюна. — Спаси меня из рук этих дикарей! Еще есть время остановить их…»

Но увы, времени не было — совсем скоро лес поредел и остался позади, уступая место широкой реке.

Царевна стояла у кромки воды, ежась от утреннего холода, и глядела, как венды грузят награбленное на челны-однодревки, готовясь перевозить добро на свой берег. Прежде Аюна уже слыхала о подобных лодках от своего дяди Тулума. Тот как-то сказал, что венды не делают себе лодки из досок, как это принято в Аратте, а выращивают их. Тогда она рассмеялась, подумав, что дядюшка шутит. Тулум покачал головой и рассказал, как это делается. Когда лесные боги указывают вендскому жрецу подходящий ствол, то он, сотворив обряд, вбивает в дерево клинья по всей длине будущего челна. На следующий год жрец вставляет новые клинья, больше и шире. И так продолжается много лет, покуда жрец не сочтет, что дело сделано. Тогда он велит рубить дерево. После этого венды тщательно скругляют корму и заостряют носовую часть, выскабливают нутро ствола — и лодка готова. Ее днище толщиной примерно в полствола, достаточно тяжелое, чтобы лодка была остойчивой. И вот на такой лодке ей предстояло вскоре пересекать реку!

Эта река, незнакомая Аюне, выглядела не самой приятной для подобной прогулки: густые заросли камыша сменялись широким черным потоком, который куда-то стремился в тумане, устрашающе раскачивая челны и норовя развернуть их. Она наблюдала, как венды грубо запихивают в неуклюжие однодревки ее перепуганных служанок. Как грузят ее бывшее приданое. Часть захваченных вещей в челны не поместилась, и предводитель послал людей отнести тюки куда-то в лес.

Затем челны тронулись. Венды с дружным хеканьем гребли короткими и широкими, похожими на лопаты для хлебов веслами, подчиняясь резким выкрикам вожаков. Аюну замутило. При виде быстрой темной воды, увлекающей и раскачивающей челны, снова подступал давний безотчетный ужас, который мучил ее столько лет. Только Аоранг некогда смог с ним совладать. Если бы он был здесь! Царевна подняла руку к груди и сжала в кулаке клык саблезубца, который всегда носила на цепочке. Когда-то — вроде бы недавно, но, кажется, в другой жизни — этот оберег подарил ей Аоранг, сказав, что он дарует храбрость. «Где ты, любимый? — думала царевна. — Сейчас, когда мне так нужна помощь и ждать ее уже неоткуда…» Она закрыла глаза и начала думать о его теплых руках, из-под которых словно лился живой свет, отгоняя ночные мороки.

На противоположном берегу реки их уже ждали с горячей едой и лошадьми. После недолгого привала отряд разделился. Часть воинов ушла куда-то на лодках, оставшиеся же продолжили путь верхом по высокому берегу.

Поначалу коня, вернее, смирную кобылку предоставили только царевне. Несчастные девушки ее свиты вновь вынуждены были, сбивая ноги, бежать, стараясь не отстать от отряда.

«Ну уж нет, — решила Аюна. — Достаточно!»

Она ударила лошадь в бока пятками, посылая ее вперед, и вскоре преградила путь Шереху.

Чем дольше она приглядывалась к этому венду, тем меньше он ей нравился. Кажется, он вовсе не знал, что такое жалость, а чужие муки его только радовали. За все время Аюна видела его улыбающимся дважды — когда он удостоверился, что захватил именно ту, кого хотел, и когда снимали кожу с накхов.

Но отступать она не собиралась.

— Стой! — властно произнесла она. — Я желаю говорить с тобой.

Тот поглядел на нее глазами холодными и блеклыми, как ранний лед. Затем обернулся и поманил своего толмача.

— Почему ты встала на пути у Шереха? — поинтересовался тот.

— Не знаю, куда вы нас ведете, — сердито произнесла Аюна, — но могу сказать точно — так они не дойдут.

Она указала на измученных девушек, полумертвых от усталости.

— Шерех говорит, что пленные всегда так ходят, — перевел толмач.

— Это не просто какие-то пленные. Эти девушки — моя свита! Если вы хотите их убить, зачем тянуть? Можно убить прямо здесь! А можно было и там, в лесу!

Она глядела прямо в худое длинное лицо предводителя вендов. Похоже, тот не привык, чтобы женщина смотрела на него подобным образом. Он хмурился, но не находил что ответить. От его тяжелого взгляда Аюну вдруг продрал мороз по коже. Ей захотелось бежать прочь, бог весть почему. Огромным усилием она не отвела глаз.

Наконец Шерех дослушал толмача, повернулся к своим воинам и что-то коротко им приказал. Аюна похолодела. А что, если он и впрямь велит убить ее служанок?

Несколько воинов подхватили девушек, закинули себе за спину и умчались вперед.

— Так быстрее, — уже без толмача довольно сносно бросил вожак.

Аюна отвернулась, стараясь не показывать, как ее пугает этот венд с мертвыми глазами и как в то же время она довольна собой. Она не просто заставила врага исполнить ее требование — сейчас этот самый Шерех как будто попытался оправдать перед ней собственную уступку. Или перед собой? Не важно! Ведь он сделал, как ей нужно. А мог бы…

Царевну начало трясти, и она приотстала от Шереха, чтобы он этого не заметил.

Тропа скоро свернула с берега в сосновые боры, потом дорога пошла буковым лесом. Когда начало смеркаться, лесные чащи, по которым пролегал их путь, расступились, и Аюна увидела высоченный холм.

Вопреки ожиданиям царевны подниматься туда Шерех и его люди не стали. Хотя это казалось естественным, — конечно, круча, на которой располагалась столица, была значительно выше, но и здесь умелый воин наверняка бы поставил укрепленный лагерь. Когда-то отец рассказывал ей о таких вещах — непонятно зачем, — и ей запомнились его слова. Но видно, у вендов были свои причины.

Отряд спешился и встал у самого подножия холма. Несколько человек с тюками направились наверх, остальные остались внизу и принялись устраиваться на ночлег.

— Суви! — негромко позвала царевна, дождавшись, когда уйдут венды, строившие для нее намет у одного из костров. — Подойди сюда!

Служанка, которую звали этим именем, поспешно подошла и опустилась на колени рядом с ней. За время путешествия царевна выделила и приблизила ее к себе за веселый и добродушный нрав. Всякое утро начиналось с беспечной болтовни миловидной ясноглазой девушки, ее смеха и песенок. Сейчас же ее лицо осунулось и застыло. Казалось, будто девушка спит наяву и не может проснуться.

— Послушай, толмач мне кажется разумнее остальных, — зашептала Аюна. — И похоже, ты ему приглянулась. Я заметила, он то и дело оглядывается на тебя. Поулыбайся ему, поговори с ним…

Суви вздрогнула, бросила быстрый взгляд на толмача и сразу зажмурилась, словно не могла переносить одного его вида.

— Госпожа, молю, не заставляй меня, — с отвращением прошептала она.

— Почему? — нахмурилась царевна.

— Он… почти зверь. Он бородатый!

— И что с того? Под бородой у него такая же гладкая кожа, как у тебя.

— Госпожа, я не смогу…

— Послушай! — жестко сказала Аюна, не собираясь ее больше уговаривать. — Эти дикари уже овладели всеми вами. Что помешает им сделать это снова? Толмач у них явно в почете, и, если ты прилепишься к нему, другие тебя не тронут. Это все же лучше, чем терпеть всю свору…

Служанка залилась краской, на глазах выступили слезы.

— Я хочу спасти тебя и всех вас, — продолжала царевна. — Так перестань мне мешать! Нужно узнать, где мы и что нас ждет. Мне сейчас нужна твоя помощь, Суви! Иди очаруй толмача!

Девушка снова принялась всхлипывать, косясь на венда. Но она уже не глядела перед собой остановившимся взглядом, будто на нее навели порчу. Аюна протянула руку и погладила ее по голове:

— Выспроси, куда и к кому мы направляемся, что они хотят с нами делать. И если для этого придется расчесывать золотым гребнем бороду этому дикому венду, то делай это со всем почтением!

— Как прикажешь, солнцеликая госпожа, — пробормотала Суви, утирая слезы.

* * *

Когда стемнело, поляна у подножия лесистого холма озарилась пляшущим светом костров. Над углями жарились добытые у реки утки и гуси. Венды сидели вокруг костров, ели и пили, слышались разговоры, смех и перебранка — вроде бы все как обычно. Если бы Аюна присмотрелась, она могла бы заметить, что разбойники настороже, что Шерех ни разу не присел, раз за разом обходя стан. Однако царевна слишком устала. Ей смертельно хотелось спать, но она ждала новостей.

Наконец из сумрака выскользнула Суви, подошла к царевне, поклонилась и села рядом. Аюна поглядела на нее, стараясь по лицу понять, не обидел ли ее венд.

— Ну что? — тихо обратилась она к служанке.

— Его зовут Власко, госпожа. Кажется, он не так дик и отвратителен, как прочие разбойники, — отвечала Суви, опуская глаза. — Все улыбался, подсовывал мне куски дичи пожирнее… И он говорит на человеческом языке… И его борода не такая уж…

— Тебе удалось что-то выведать? Что это за место?

— Да. Там — священный холм, — прошептала девушка. — Очень почитаемое всеми вендами место. Наверху — огромный дуб, обиталище их бога. Или трех богов, я не поняла. Жрецы этого бога предсказывают будущее. Шерех еще днем отослал им богатые дары…

«Что ж, по крайней мере, среди этих даров не было моих девушек», — с облегчением отметила царевна и сказала:

— Ты много узнала, Суви! Не выспросила, куда мы пойдем дальше?

— Пока никуда. Венды ждут прибытия какого-то большого вождя. Если я верно расслышала, его имя Станимир…

Значит, вот как зовут того, кто приказал ее похитить! Аюна прикрыла глаза и несколько раз повторила это имя, запоминая его. Что-то оно означает — но вот что? Впрочем, что бы оно ни значило, обладатель имени наверняка носил его с гордостью. И не стоит запинаться, обращаясь к нему. От того, сможет ли она предстать перед ним настоящей царевной, сейчас зависит очень многое.

Аюна старалась представить себе грядущую встречу. Надо заранее найти слова — самые верные и нужные. Увы, говорить придется через толмача — вряд ли этот лесовик знает язык Аратты…

А что она вообще знает о вендах? Не много, пришлось признать ей, да и то благодаря представлению «Сын лесов», которое пользовалось большим успехом при дворе после победоносных походов Кирана в болотный край. Вот только венды там почему-то очень мало походили на головорезов, разгромивших ее обоз. Может, эти отвратительные разбойники — одно из подвластных вендам племен? Ну ничего. Приедет Станимир — он-то наверняка другой.

Царевна вспомнила роскошный горностаевый плащ, расшитый яркими стеклянными бусинами и волчьими клыками. После возвращения из земли болотных вендов Киран, к изумлению и восторгу знатных дам, красовался в таком при дворе, утверждая, что это знак верховного вождя. Наверно, у Станимира тоже будет такой плащ — по нему она сразу сумеет отличить его от прочих бородачей, на которых и глядеть-то страшно. Аюна принялась старательно вспоминать то представление — особенно заключительную сцену, в которой вендский вождь встает на колено перед наместником Аратты, подозрительно схожим с Кираном, передает ему свой плащ и говорит… Что же он там говорил?

— Еще Власко расспрашивал меня про Янди, госпожа, — неожиданно произнесла служанка.

— Про Янди? — удивленно спросила Аюна. — Он что-то знает о ней?

— Нет. Он только спросил, кто была девушка, которая пряталась на дереве, убила ножом полезшего туда парня и убежала.

— И что ты ответила?

— Это одна из служанок, — пожала плечами Суви. — Что же еще?

Аюна усмехнулась.

— Венды беспокоятся, — объяснила Суви. — Кто-то идет за ними и убивает воинов. Они потеряли четверых на том берегу. Сперва думали, что те просто отстали и вот-вот догонят. Но сегодня пропали еще трое вместе с лошадьми. Шерех сам ходил искать следы и вернулся очень обеспокоенный… Венды думают, она уцелела и она не одна…

«Янди и одна с вами справится, — подумала царевна, улыбаясь. — Бойтесь, убийцы!»

— И еще… Власко задал про Янди очень странный вопрос. Я даже подумала, он смеется надо мной, но…

— Какой?

Ответить Суви не успела — ее голос заглушили громкие испуганные возгласы прочих служанок:

— Смотри, смотри, госпожа! Кто это спускается c холма? Святое Солнце, что это?!

Глава 15

Волчье племя

Тень сползала с холма. Ее окружали мерцающие во тьме огни, но они ничего не значили рядом с тем, что приближалось к стану Шереха. Пламя костров заплясало и прижалось к земле, будто его прибило ветром. Отдыхавшие воины повскакали на ноги, но никто из них не взялся за оружие. Аюна видела их бледные лица и глаза, вытаращенные от страха; видела, как они прикладывают руки к средоточию жизни — «солнечному узлу» пониже ребер, словно пытаясь защитить его. Но еще миг — и венды начали один за другим преклонять колено перед тем, кто спускался с холма, и их руки тянулись к нему, как будто по доброй воле отдавая тому, кто приближался, свои жизненные силы.

Аюна устремила взгляд во тьму, на расплывчатую фигуру человека, который спускался с холма. Но человека ли? Царевна зажмурилась и вновь открыла глаза. Теперь перед ней был зверь, вставший на дыбы!

Этот зверь сопел и водил носом по воздуху, будто что-то вынюхивая.

«Меня! — подумала Аюна. — Он ищет меня!»

— Священным именем Исвархи заклинаю, да исчезнут порождения Змея! — зашевелились ее губы. — Да испепелит их скверну пламя небесной благодати! Да поглотит их та Бездна, которая их и породила! Слава Исвархе Всесветлому!

Царевна еще шептала молитву, когда перед ее глазами упала пелена и она четко и ясно увидела прямо перед собой ночного гостя. Нет, не зверь! Но и человеком его назвать было сложновато. Над плечами мужчины высился белый медвежий череп с оскаленной пастью. Под ним в густой тени терялось все лицо, кроме седеющей бороды. Хищный остов покрывала затейливая резьба — белое по черному. Такие же черные узоры-плетенки покрывали длинные сухие руки пришедшего до самых пальцев, которые заканчивались длинными кривыми когтями.

Аюна сосчитала до трех, перевела дыхание и пренебрежительно хмыкнула.

— Чего вы боитесь? — громко воскликнула она, обращаясь к перепуганным до смерти служанкам. — Это всего лишь местный жрец. Исварха защитит нас от его ворожбы!

Жрец-медведь спускался неспешно и даже величественно, опираясь на длинный посох, сделанный из ствола молодого дерева. Его темная рубаха была расшита белыми узорами. За ним шагали несколько крепких парней в длинных рубахах. В руках они несли факелы, озаряя путь медвежьеголовому. Аюна увидела, что не ошиблась, — он направлялся прямиком к ней.

— Госпожа, что ему надо? — раздался рядом встревоженный шепот Суви.

— Надеюсь, он просто спустился поприветствовать вендов, — пробормотала Аюна.

«Меня другое заботит, — тем временем думала она. — Как Шерех смотрит на нас…»

Заметив жреца, Шерех неторопливо поднялся одним из последних. Как показалось царевне, он с каким-то сожалением поглядел на нее, шагнул вперед и заступил дорогу медвежьеголовому.

— Приветствую тебя, Медовая Лапа, — наклонив голову и широко расставив ноги, будто для схватки, негромко проговорил он. — По нраву ли пришлись Владыке Корней наши дары?

Не отвечая на слова вожака, жрец остановился, поднял над головой посох и прорычал:

— Когтистый Старик не принял ваши дары. Ему не нужны золото и самоцветы. Он жаждет крови той, что пришла сюда погубить лютвягов!

Жрец вскинул сухую руку и ткнул пальцем в Аюну:

— Ее!

Шерех как будто ожидал услышать нечто подобное. Он мотнул головой и спокойно ответил:

— Нет.

— Мы смотрели в воду и узрели: за чужеземкой следует кровавая тень, несущая гибель. Отдай ее Спящему — и тень уйдет…

— Нет! — резко ответил вожак вендов. — Я веду ее к Станимиру. Лишь он решит, отдать ее богам, взять за себя или сделать рабыней.

— Ты смеешь перечить? — удивился медвежьеголовый. — Ты что, не знаешь, какая кара ждет ослушника?

— Лютвяги почитают Когтистого Старика, но моя плоть и мой дух принадлежат не ему, — сквозь зубы процедил вожак.

Доносившийся из-под медвежьего черепа голос звучал хрипло и глухо и от этого еще более жутко. У Аюны, которая следила за противниками, не отводя глаз, перехватило дыхание. Она не понимала, о чем они говорят, но все было ясно и без слов. Медвежий жрец хочет забрать ее, а Шерех не хочет отдавать. Пока не хочет… А если согласится?!

В следующий миг жрец обернулся к замершим в стороне вендам и молча указал на Шереха. Аюна прижала руки ко рту, подавляя крик, — вчерашние разбойники, сжимая палицы и топоры, начали медленно и покуда неуверенно обступать своего недавнего предводителя. Шерех отскочил назад и что-то быстро приказал. Около дюжины воинов немедленно метнулись к нему и сомкнулись вокруг него плечом к плечу, озираясь по сторонам.

— Она принадлежит Станимиру, — вновь прорычал Шерех. — Уходите!

Медвежьеголовый что-то рявкнул, и венды как околдованные бросились на своего главаря.

Аюна застыла, будто ее кровь разом превратилась в лед. Cлужанки, завизжав, шарахнулись к ней, цепляясь за ее платье. И тут она услышала вой. Царевна готова была поклясться, что он звучит в ее голове. Душераздирающий, полный смертной тоски и угрозы.

Венды одновременно остановились и отпрянули от Шереха. Вой звучал все громче и нестерпимее. Бросив оружие, венды заорали, зажимая ладонями уши, точно пытаясь криком перекрыть звучащее в их головах. Затем, продолжая в ужасе кричать, бросились наутек кто куда.

— Только Станимир может решать ее участь, — низким голосом повторил Шерех.

Жрец обернулся к сопровождавшим его молодым помощникам-унотам. Те, повинуясь беззвучному приказу, бросились вперед. Но ни Шерех, ни кто другой из его соратников даже не подумали взяться за мечи. Они шагнули навстречу унотам, поднимая перед собой руки c хищно скрюченными пальцами. Их взгляды стали пристальными, рты приоткрылись, обнажая оскаленные зубы…

Медвежьеголовый вдруг что-то закричал помощникам, замахал руками, словно призывая остановиться. Но предупреждение опоздало. Уноты как подрубленные начали падать наземь, хрипя и хватаясь за горло.

Аюна с ужасом увидела, как на их шеях проступают кровавые раны. Уноты с воплями катались по земле, пытаясь отбиваться от невидимых зверей. А через миг что-то случилось с миром, будто лопнула мутная пленка, и Аюна увидела — над каждым из корчащихся в траве парней соткался из воздуха страшный косматый человек с волчьей головой. Упоенный кровью, он терзал свою жертву, наслаждаясь ее болью и страхом. Царевна увидела, как к одной из жертв подбежал товарищ, попытался помочь. Оборотень быстро вскинул голову, лязгнули клыки, и юноша с криком упал наземь.

Медвежий жрец бесстрашно сделал шаг вперед, повел жезлом. Мир снова затянуло пеленой. Оборотни растворились в воздухе. Растерзанные уноты так и остались лежать на земле без движения.

— Гнусный выродок Медейны! — процедил жрец. — Ты посмел выступить против воли Владыки Зимы! Что ж, мы дождемся Станимира. Предрекаю — ты будешь первым, кто умрет из-за нее!

Шерех посмотрел на него с полным безразличием и что-то сказал — как показалось Аюне, довольно оскорбительное. Жрец развернулся и с величественным видом направился обратно на холм. Его уцелевшие помощники тащили остальных, все так же не подававших признаков жизни.

Когда они удалились, Аюна перевела дух — кажется, впервые после того, как закончилась схватка. Что это было? Шерех и его дружина в самом деле обернулись волками? Все они стояли рядом, в человеческом обличье, тяжело дыша. Только они и Аюна остались на ногах после этой невероятной стычки — прочие венды или разбежались кто куда, или лежали, уткнувшись в землю. Аюна вспомнила рваные раны на коже унотов. Неужели все это ей лишь привиделось? Она поглядела на Шереха, и между лопатками стало холодно. Рубаха на его груди потемнела, как от пролитой крови.

* * *

Аюна ожидала, что, пока жрецы не вернулись с подмогой, Шерех немедленно поспешит покинуть столь неприветливое место. Однако он и не подумал сворачивать стан. Вместо этого предводитель начал сзывать своих разбежавшихся горе-вояк. Те один за другим появлялись из зарослей и подходили понурившись и с явной опаской. Когда все они вернулись обратно, Шерех, не обращая внимания на их пристыженные лица, деловито начал выстраивать их в линию плечом к плечу друг к другу.

— Что это он задумал? — прошептала Суви, завороженно следившая за жутким вендом, который вдобавок оказался еще и оборотнем.

Но Шереху не было дела до перепуганных девиц. Пересчитав собравшихся, он неторопливо пошел мимо строя, то и дело останавливаясь и кладя руку на плечо очередного ратника. Было видно, что те будто проседают под тяжестью ладони. Затем Шерех двигался дальше, покуда не дошел до девятого воина. Положив ему руку на плечо, он другой рукой выхватил из ножен на поясе нож, напоминающий звериный клык, и, резко вонзив бедолаге в живот, вспорол его до груди. Затем, оставив того умирать, молча пошел дальше, отсчитывая новую жертву.

— О Исварха Всесветлый! — в ужасе прошептала служанка. — Что он творит?!

Аюна глядела, не в силах отвести глаза от происходящего. Ей казалось, что она по-прежнему видит перед собой чудовище с оскаленной волчьей мордой вместо лица.

— Они посмели поднять оружие на своего вождя, — тихо ответила она. — Он карает…

Суви уткнулась лицом в ладони и расплакалась. Удивительно, что только сейчас, подумала Аюна. Она молча следила, как Шерех идет вдоль строя, выбирая следующую жертву.

— Давай, убивай своих воинов! — неожиданно для самой себя громко заявила она. — Меньше работы останется Янди!

Шерех прекратил свой зловещий отсчет, вслед за прочими повернулся к Аюне и, оглядев ее, бросил несколько слов.

— Шерех говорит, что ты уже второй раз посмела вмешаться в его дела, — перевел Власко. — Когда тобой натешится Станимир, Шерех попросит его отдать тебя ему.

— Cкажи, что я не боюсь его пустых угроз, — надменно ответила Аюна, цепенея от собственной смелости и всей душой надеясь, что угроза в самом деле пустая.

Шерех задумчиво поглядел на царевну, подошел к ней и протянул руку. Аюна напряглась, но венд лишь коснулся пальцем клыка саблезубца, висевшего на цепочке у нее на груди.

— Вождь спрашивает, что это за зверь?

— Самый страшный зверь севера. Зубы у него как ножи!

— Шерех говорит, что убивал и не таких, — перевел толмач, выслушав длинный ответ предводителя. — И твоего оборотня он тоже убьет, когда тот в следующий раз явится за его воинами. Он подарит тебе его голову, а из шкуры прикажет сшить себе плащ.

Царевна удивленно взглянула на него. О чем это толкует Власко? Они что, решили, что Янди — оборотень?

Шерех, больше ничего не говоря, отвернулся от нее и вновь пошел вдоль ряда, отсчитывая девятого, чтобы свершить свое лесное правосудие.

И тут издалека донесся собачий лай.

* * *

Воины, стоящие в ряду, заволновались. На их бледных лицах появилась тень надежды.

— Станимир! — слышалось отовсюду. — Станимир!

Аюна повернулась и увидела, что через озаренный восходящим солнцем огромный луг, простиравшийся от священного холма до самого леса, мчится отряд всадников. Царевна впилась взглядом в тех, кто скакал впереди. Но где же горностаевый плащ вождя? Ничего похожего не было и в помине. Светловолосые бородачи в некрашеных холщовых и кожаных рубахах, в темных дорожных плащах, широких бесформенных штанах, заправленных в высокие сапоги, выглядели почти одинаково. За всадниками огромными скачками спешили худые серые псы ростом чуть ли не с лосенка.

Шерех сразу забыл о наказании и поспешил навстречу всадникам. И когда они спешились, начал крепко обниматься с прибывшими.

«Но кто же из них Станимир? — гадала Аюна. — Может быть, вот этот?»

Она пристально глянула на статного светлобородого воина, с богатым кинжалом на кожаном поясе. На груди воина висел оплывший камень, сквозь который был продет витой кожаный ремешок. Как показалось дочери Ардвана, камень был не просто чем-то пробит, а будто бы прожжен насквозь. Края хранили следы капель, словно камень тек.

«Должно быть, это он», — предположила царевна.

И, гордо подняв голову, направилась прямиком к прибывшим.

Воин с громовым камнем на шее словно не замечал ее — он был поглощен разговором с Шерехом. Тот втолковывал ему что-то, то и дело указывая на холм.

— Приветствую тебя, о вождь лесных племен! — На язык Аюне прыгнули вдруг те самые строки из «Сына лесов», которые она никак не могла вспомнить последние два дня.

Шерех резко развернулся, его лицо исказилось от злости. Но обладатель громового камня отстранил его и пошел ей навстречу.

Аюна воздела правую руку, как это делали лицедеи, чуть наклонила голову и торжественно произнесла:

— Так вот каков ты, повелитель, О коем люд и двор мне говорили! Склоняю я главу перед твоим мечом, Но не склоняю дух…

Светловолосый венд изумленно взглянул на нее и вдруг расхохотался, чем привел царевну в полное недоумение. Как можно смеяться над такими потрясающими строками? Как вообще можно смеяться над поэзией? Ведь ее языком Исварха говорит с людьми!

Наконец вождь умолк, вытер глаза и, столь же изысканно воздев руку, ответил:

— О нет, лишь руку поднял я, не меч! И поднял для того, чтобы почтить тебя Приветствием своим. Град стрел моих на войско не падет, И кровь из ран не напитает землю. Я вижу друга там, где прежде зрел врага…

Аюна застыла, онемев от изумления. Конечно, ее возмутил смех дикаря, но ожидать от него продолжения строф, да еще и на прекрасном языке Аратты, — это было что-то неслыханное!

— Я — царевна Аюна, дочь государя Ардвана, — наконец выдавила девушка, не сводя глаз со странного вождя.

— Да. Я знаю, — ответил он ей на том же языке, глядя на царевну веселыми ярко-голубыми глазами. — Я много раз видел тебя прежде.

— Но как же…

В это время из рощи с вершины холма послышался гулкий стук, словно кто-то колотил по натянутой бычьей шкуре. Все, включая русоволосого вождя, уставились наверх. Только Аюна не обратила на стук внимания. Она глядела на прибывшего, потеряв дар речи.

«Как такое может быть? — мелькали ее мысли. — Этот Станимир превосходно владеет нашим языком! Кто обучил его? Но как бы то ни было, это прекрасно! Я смогу все объяснить ему сама! Если он вернет меня в столицу, то получит вознаграждение, о котором не может помыслить! Не говоря уже о моем расположении. Его беды и тревоги я буду считать своими. Ни один воин Аратты не ступит на его земли!»

Аюна с удовольствием представила себя сидящей на солнечном престоле и голубоглазого венда, преклонившего перед ней колени.

«Впрочем, о чем я? Это лишь мечты. Даже если он прямо сейчас отвезет меня в столицу, чем я смогу отблагодарить его? И почему он говорит, что часто видел меня прежде? Где он мог меня видеть?»

Между тем по тропе, ведущей от вершины холма к стану, спускались трое жрецов. В отличие от ночного страшилища, эти были без всяких личин — просто трое седобородых мужей почтенных годов. Аюна хотела что-то сказать, но Станимир поднял руку и повернулся к жрецам. Дочь Ардвана оглянулась, увидела толмача, стоящего неподалеку, и тронула его за плечо.

— Прошу тебя, Власко, переводи мне их речи, — тихо сказала она. — Жрецы хотят моей смерти, не так ли?

Венд кивнул. В этом движении не было ни сочувствия, ни враждебности.

Станимир сделал несколько шагов навстречу служителям лесных богов и остановился. Он прикоснулся к солнечному узлу и протянул руку ладонью вверх, будто отдавая богам часть своей жизненной силы. Но старший из жрецов, не удосужившись ответить на приветствие, холодно ответил:

— Вейлин, сын Айрелла! Боги разгневаны!

— Светило не сжигает посевы, — почтительно, но без всякого трепета ответил вождь. — Река не вышла из берегов. Охота нынче обильная. В чем же вы узрели гнев богов?

— Всего этого скоро не будет, и реки потекут кровью! — прогремел жрец. — Молнии раскроят небо и сожгут леса!

— Что же вызвало столь ужасающий гнев?

— Твой человек осмелился перечить воле богов.

Станимир оглянулся на Шереха:

— Да неужели?

— Она, — старец ткнул пальцем в Аюну, — должна уйти с нами.

— Мы слышали ее песнопения на закате, — подхватил второй жрец. — Как посмела она колдовать прямо под нашим священным холмом?!

— Скажи им, что я пела во славу Исвархи, — потребовала Аюна, когда ей перевели его слова. — Разве венды не поклоняются Отцу-Солнцу, как и мы?

Второй жрец, устремив на нее крайне недоброжелательный взгляд, ответил, к изумлению царевны, на ее собственном языке:

— Владыку солнца, дождя и грома зовут Сварга. Арьи украли его у нас. Они исказили его имя и сущность. Они оскорбили всех прочих богов, отвергнув их! А женам вообще не следует воспевать Сваргу…

— Я поклоняюсь ему так, как научил меня отец! — запальчиво заявила Аюна. — И буду делать это впредь!

— Ты останешься здесь и уже не будешь никому поклоняться, — произнес старший из жрецов. — В отличие от своего бешеного пса Шереха, Станимир мудр и не пойдет против богов. Эта девица — ядовитый корень грядущих бед!

— Ядовитый корень может стать и лекарством, — заметил Станимир, спокойно слушавший перепалку. — Но я хотел бы спросить тебя о воле богов. Ведь ты — их уста в этом мире, не так ли?

— Да, это так. — Жрец величественно склонил седую голову.

— Окажи мне милость, перст богов, — прикажи моим псам летать.

— Что? — удивился тот.

— Я слышал, сурьи из Солнечного Раската поклоняются крылатому богу-псу Симургу. Сделай, чтобы и мои собаки тоже летали!

— Что за чушь ты несешь! Богам это неугодно.

— Тогда, быть может, глас богов, ты в силах отобрать кость у моего пса?

Станимир кивнул на одного из огромных серых псов, который лежал подле костра, самозабвенно разгрызая мозговую кость.

— Я не стану заниматься этим! — гневно воскликнул жрец.

— И впрямь это было бы неосторожно. Но почему же тогда ты пытаешься отнять законную добычу у другого моего пса?

Станимир повернулся к псу, свистнул и поманил к себе. Тот сразу вскочил на ноги, трусцой подбежал к хозяину и уселся рядом, преданно глядя ему в глаза.

— Дай! — приказал вождь.

И пес без малейшего недовольства выпустил кость из зубов.

— Видишь? — Станимир покрутил обгрызенной костью перед мрачным лицом жреца. — Мои псы отдают свою добычу только мне.

— Эта женщина таит в себе угрозу! — повторил жрец, разгневанный непокорностью собеседника.

— Угрозу богам? — уточнил вождь.

— Ничто не может угрожать богам!

— Стало быть, чужестранка несет угрозу лютвягам? — с деланой тревогой спросил Станимир.

— Так и есть! Кровавая тень идет за ней…

— Но разве боги трех миров вашими руками не благословили меня защищать всякий род нашей земли от любого пришлого врага? Дайте же мне исполнить их волю! Благодарю за то, что предупредили меня. Надеюсь, что и далее мудрость богов будет вам открыта. Примите же мои дары и не обессудьте — дела заставляют меня возвращаться домой, хотя я с радостью провел бы с вами в беседах много дней кряду… — Станимир глянул на ждущего распоряжений Шереха. — Сворачивайте стан! Отправляемся.

Аюна опасливо глянула вслед удаляющимся на свой холм жрецам. Даже по их спинам чувствовалось, насколько их переполняет возмущение и злоба. Все еще не веря, что так легко отделалась, она легким шагом приблизилась к вождю. Станимир, трепавший за ухом серого пса, поднял на нее взгляд. Пес оскалился, заставив царевну остановиться.

— Ты спас мне жизнь, — немного смущенно произнесла она. — Я благодарна тебе.

Станимир взглянул ей в глаза и улыбнулся:

— Поверь, мне бы очень хотелось, чтобы жрецы ошиблись, толкуя волю богов. Я рад приветствовать тебя в наших землях, дочь Ардвана.

Глава 16

Хаста едет на север

Хлапы, убиравшие богатый урожай, с робостью и почтением глядели на всадников, мчавших вдоль поля. Когда пронесся слух, что накхи идут войной, пахари с берегов Ратхи уже были готовы проститься с жизнью. Всем ведь известно, что дети Змея жалости не знают. Однако пришедшие накхи никого не трогали. Это казалось чудом. И более того, собирать подати приехали все те же привычные мытари из Двары, будто вовсе ничего и не происходило. Но все же на отряд накхов поглядывали с опаской, подозревая некий подвох. Неужели просто проедут мимо?

Немногих любопытствующих наверняка заинтересовал бы один из наездников с буйной рыжей копной волос, довольно странно выглядевший среди чернокосых накхов. Но с кем было поделиться этим наблюдением? А потому, потупив взоры, хлапы снова возвращались к прерванной работе.

За почти две полные луны, прошедшие с бегства из столицы, Хаста неплохо освоился в седле. Конечно, до прирожденных наездников вроде Ширама и его свиты ему было далеко, однако в целом он больше не рисковал свалиться наземь под дружный хохот окружающих. Вначале ехидные насмешки воинов очень раздражали Хасту. Но в один прекрасный день Ширам взялся учить его, как учат в накхских селениях детей, и тогда рыжий жрец понял, что верховая езда у накхов — настоящее искусство. Их небольшие караковые кони были такими же ловкими и выносливыми, как сами накхи. Они бесстрашно карабкались по горным тропам. Управляя одними коленями и голосом, накхи заставляли своих коней ложиться, пускаться вскачь и нестись стремглав, перепрыгивая через преграды. Достичь таких высот Хаста, конечно, не сумел, но, по крайней мере, теперь не отставал от прочих на подаренном ему саарсаном гнедом мерине.

Промчав мимо поля, всадники, не останавливаясь ни на миг, взлетели на высокий холм, поднимавшийся среди степи, и принялись оглядывать тянувшуюся к Дваре пыльную дорогу. Вдали, у самого окоема, виднелась едва различимая цепочка возов.

— В город идут, — пробормотал Ширам. Затем повернулся к сопровождающим его воинам и, отыскав взглядом тонкое лицо, удивительно сходное с его собственным, негромко бросил: — Марга! Возьми пару своих накхини, досмотри, кто там едет. Если все спокойно, приведи сюда хозяина возов.

Хаста украдкой поглядел на воительницу. Он, конечно, знал, что накхские женщины тоже горазды сражаться и ничуть не уступают в этом мужчинам, однако, увидев это недавно воочию, был в глубине души ошеломлен.

Несколько дней назад небольшая приграничная крепость на берегу Ратхи, прикрывавшая единственный в этих местах пристойный наплавной мост, отказалась приносить клятву верности царевичу Аюру. И более того, решила дать бой накхам.

«Как-то их там маловато», — сказал тогда Ширам, глядя на выступивший из-за стен отряд, и, поманив к себе сестру, что-то прошептал ей на ухо. Та кивнула и умчалась с тремя десятками юных накхини.

Схватка у переправы вызвала у рыжего жреца глубокое отвращение. Малочисленных сторонников Кирана, которые явно решили стоять насмерть, истребляли, не зная пощады. Хаста отворачивался, стараясь на глядеть на резню, и вдруг, к своему ужасу, увидел сотню вражеских воинов, со всех ног бегущих из ближайшей рощи по пологому склону холма прямо туда, где стоял Ширам с дюжиной телохранителей.

«Они сзади! — закричал жрец, дергая саарсана за рукав. — Они нас обошли!»

«Да, я знаю», — не поворачиваясь, кивнул Ширам.

«Но надо же что-то делать!»

«Конечно».

Ширам подозвал одного из телохранителей и приказал:

«Возьми два десятка воинов Афайя, отрежьте арьев от переправы. Не дайте им поджечь мост».

«Но у тебя за спиной враги!» — не умолкал Хаста.

«Отстань».

Хаста оглянулся — арьи были все ближе. До них осталось не более полусотни шагов. И вдруг из травы — а может, и из-под земли — явились накхини с длинными парными кинжалами в руках. То, что произошло дальше, привело Хасту в ужас, но Ширам и не посмотрел в ту сторону. Воины Кирана умирали, даже не успевая понять, что происходит, — выверенные удары в спину рассекали их хребты так же легко, как жнецы cрезают тугие колосья.

Когда большая часть из них упала замертво, Ширам наконец приказал своим телохранителям вступить в бой, и спустя несколько мгновений все было закончено. Накхини разбрелись по пологому скату холма, усеянному телами, и принялись, выискивая среди мертвецов вендов, деловито обрезать у них бороды.

«Как ты узнал, что в роще засада?» — спросил потрясенный произошедшим Хаста.

«Арьи — храбрые воины, но на поле их было куда меньше, чем имелось в крепости. Я понял, что тот, кто ведет их, решил пожертвовать собой, лишь бы уничтожить меня. И загодя подготовился».

«Но ты был так спокоен… Неужели ты не сомневался в этих девушках?»

«Нет. Марге я доверяю в бою, как самому себе».

Он подозвал воительницу. Сестра саарсана подошла, сияя улыбкой на забрызганном кровью лице. Она приветствовала брата, даже не взглянув на Хасту, и молча подняла связку добытых в бою окровавленных, заплетенных в косы бород. Ширам одобрительно кивнул.

«Ты еще не видел упряжь ее коня, — сказал он Хасте, не заметив во взгляде друга должного восхищения. — Она столь густо украшена бородами вендов, что выглядит лохматой. Марга — один из лучших воинов Накхарана. Будет большая потеря для войска рода Афайя, когда она выйдет замуж. Но пока что она не нашла никого достойного ее».

«Да уж как тут найти, — пробормотал Хаста, отводя глаза. — Тут бы голову не потерять…»

«Что ты там каркнул, жрец?» — пристально поглядев на него, спросила вдруг накхини.

У того аж сердце ушло в пятки.

«От любви, благородная госпожа. Исключительно от любви!»

Возы, ползущие вдалеке по дороге, остановились. Хаста видел черные фигурки всадников, окружившие их. Марга, не сходя наземь, о чем-то беседовала с торговцем, а ее боевые подруги ловкими куницами обшаривали тюки на повозках в поисках спрятавшихся врагов. Когда с этим было покончено, сестра Ширама сделала знак хозяину возов следовать за ней и, пустив коня шагом, направилась к саарсану.

Едва увидев перед собой Ширама, торговец расплылся в широчайшей улыбке, будто проделал весь долгий путь с одной целью — предстать перед ясным взором повелителя Накхарана:

— Мое почтение! Для меня высокая честь лицезреть доблестного…

— Замолчи и отвечай на вопросы, — прервал его Ширам. — Откуда ты едешь?

— Из столицы, сиятельный наместник юга! В прежние времена жезлоносцы из твоего отряда дарили меня честью покупать яства в моей лавке. Сейчас я еду в Двару за их знаменитой вяленой рыбой, а на продажу везу копченые лосиные окорока, вино, ткани и бронзовое литье. Если вы что-то пожелаете, я буду рад уступить вам…

— Об этом потом. Расскажи мне, что происходит в столице. Но только думай, что говоришь. Если солжешь, если речи твои будут противоречить тому, что мне известно, я буду вынужден начать выяснять, кто мне соврал — ты или те, кто говорил до тебя. Если окажется, что ты…

Ширам вздохнул, заранее сожалея об участи лжеца.

— О повелитель, разве я решусь солгать?!

— Ты купец, стало быть, можешь решиться. Потому и предупреждаю тебя. А теперь говори.

— В столице по-прежнему очень неспокойно, — начал торговец. — Ясноликий Киран объявил себя хранителем престола, и все бы хорошо, если бы не святейший Тулум. Он отказался благословить его и заперся в своем храме. Киран в отместку окружил храм войсками, и теперь туда не войти и оттуда не выйти. Народ в смятении и растерянности: храм закрыт, жертвы не приносятся, господь Исварха может разгневаться пуще прежнего! Вдобавок отовсюду ползут слухи, что нашелся царевич Аюр. Дескать, где-то в бьярской земле он собирает войско, чтобы вернуть престол. Киран объявил новости ложью, а царевича — самозванцем. Но как его воины ни тщатся изловить царевича, у них ничего не выходит. Сегодня Аюр в одном месте, а на следующее утро — в десяти днях пути от него!

— Этого не может быть, — скривился Ширам.

— Заверяю тебя, высокий господин, — это именно так. Порой в одну стражу из северных и южных ворот появляются гонцы с известием, что в их земле объявился царевич Аюр! Эти гонцы не раз заходили в мою лавку и клялись, что так оно и есть…

— Ты не забыл, что я тебе говорил перед тем, как начать расспросы? — напомнил Ширам.

— Каждое мое слово — правда, Солнцем клянусь! Быть может, это бьярское колдовство? Всякому известно, что в их чащобах живут могучие чародеи. Вот они и переносят нашего царевича из края в край на этом их летающем шестиногом золотом лосе…

Ширам расхохотался, но тут же вспомнил встречу с бьярским оборотнем, замолчал и нахмурился.

— Может, все намного проще? — предположил Хаста, внимательно слушавший ответы купца. — Речь не об одном царевиче, а о нескольких ряженых? Один появляется, другой исчезает…

— Да как такое может быть? — всплеснул руками торговец. — Кто на этакое осмелится?

— Тот, кто знает, где настоящий Аюр, — задумчиво проговорил Ширам. Затем он поглядел на купца. — Ступай.

— Но быть может, сиятельный наместник желает что-либо… Я с величайшей радостью…

— Иди. Заплатишь обычные подати в Дваре.

Не веря своим ушам, то и дело оглядываясь, торговец побрел к стоящим вдали повозкам.

— Что ты об этом думаешь? — спросил саарсан, повернувшись к Хасте. — Ты веришь, что Аюр в Бьярме и его переносят колдовством с места на место?

— Если бьярские колдуны не заменили мне глаза на речной жемчуг, то не так давно я видел в столице весьма занятного старика, — неспешно заговорил Хаста. — Он сжигал людей одним прикосновением. У нас поговаривали, что этакие чудеса умеет устраивать Светоч Исвархи — главный предстоятель Северного храма. В ту пору Киран был с ним заодно. Однако сейчас ни самого Светоча, ни его людей возле Кирана нет. Разумно предположить, что они рассорились и злокозненный Светоч снова у себя в Белазоре. Учитывая, что земные богатства его не интересуют, я думаю, заговорщики сцепились из-за Аюра. А раз так, царевич и впрямь может быть в Бьярме.

— Что ж, похоже на правду… — Ширам вновь поглядел в спину удаляющемуся купцу. — Иначе зачем бы устраивать представление с возникающими там и сям самозванцами? Думаю, так Светоч не дает Кирану возможности сосредоточиться на поисках. А значит, покуда Киран будет шарахаться от одного царевича к другому, мы должны отыскать истинное убежище Аюра и привезти его в Накхаран. Как бы ни были хороши бьярские колдуны, на севере Аюр не соберет себе войско. Бьяры хорошие охотники, но воины из них — как из плевка стрелы…

— Быть может, тогда я отправлюсь на поиски царевича? — неожиданно предложил Хаста.

— Ты? — нахмурился Ширам, глядя на друга. — Ты мне нужен здесь.

— Мне лестно это знать. Но даже если ты разгромишь еще с десяток отрядов, а я буду тебе рукоплескать, толку с того будет мало. А вот если сам Аюр встанет во главе твоего войска и поднимет солнечное знамя в Дваре, кто во всей Аратте посмеет противостоять ему?

Хаста вдруг почувствовал несвойственное для него воодушевление.

— Подумай, кто лучше меня сможет пройти через земли Бьярмы, пробраться в Северный храм и убедить царевича! — с жаром заговорил он. — Вспомни дни Великой Охоты…

Ширам молча глядел на своего ближнего советника, явно не желая отпускать его от себя — и все же вынужденно соглашаясь с его словами.

— Да, это так. Хорошо, ты пойдешь в бьярские земли. Но отпускать тебя одного чересчур опасно.

— Ты же знаешь — я могу пройти там, где не пройдет ни один воин…

— И это верно. Но мы поступим иначе… Марга! — окликнул сестру саарсан. — Возьмешь четырех лучших накхини и отправишься в Бьярму вместе с Хастой, дабы охранять его и во всем ему помогать.

— Да, но… — попытался воспротивиться жрец, в замешательстве взглянув на устрашающую воительницу.

— Такова моя воля, — оборвал его Ширам.

— Брат, — едва сдерживаясь, вмешалась Марга, — могу я поговорить с тобой наедине?

Саарсан тронул конские бока коленями, и послушный его движению скакун сдвинулся с места.

— Брат, за что ты хочешь меня наказать?! — быстро и свирепо заговорила накхини. — Отец-Змей! Мне, дочери саара, сестре саарсана, сопровождать в чужие земли безродного чужака? Я покорна твоей воле, но все же, быть может, ты найдешь кого-нибудь другого? Да и мои девушки прибыли сюда совсем недавно, чтобы в схватке с вендами обрести славу и, согласно обычаю, получить право выйти замуж! В чем же слава — идти за этим худосочным жрецом в бьярские чащобы?

— Высшая слава — если задуманное удастся, — отрезал Ширам. — И да, если говорить о замужестве — приглядись к Хасте.

— Надеюсь, ты шутишь?!

— Он, конечно, не воин, но я не буду возражать, если он пожелает видеть тебя своей женой.

* * *

Днем в вендском лесу светло, тихо и сухо. В березняках шелестит под ногами палая золотистая листва, в борах стелется зеленый мох, пахнет грибами, сосновой смолой… Но как только солнце зайдет, лес становится совсем другим, будто наизнанку выворачивается. Словно открываются повсюду окна и двери во владения навий, и начинает оттуда тянуть мертвенным холодом. Вода затянута невесомой пленкой льда, а подмерзшая земля и древесная кора щетинятся белым инеем, будто их коснулось дыхание Мары, госпожи Зимы…

Впрочем, ни Янди, ни Аоранга, устроившихся на ночлег под крутым склоном лесистого холма, не беспокоили ночные духи. Привязав коней, поставив намет и разведя костерок, они уселись по разные стороны огня, и каждый занялся своим делом. Янди, убедившись, что вендов поблизости нет, а рыскающий в зарослях Рыкун посторожит, если вдруг появится что-то неожиданное, затеяла в ближайшем озерце купание и стирку. Теперь она сушила волосы подле костра, распустив светлую косу мягкими волнами по плечам и спине. По соседству на распорках сохло ее разрезное платье. Девушка сидела в одной нижней рубахе и портах на завязочках, подогнув под себя ноги, и быстро плела ведерко из бересты. Второе такое ведерко уже висело над углями, и в нем булькал брусничный отвар, благоухая сладковато-кислым ароматом.

— Может, еще лапти сплести? — подумала Янди вслух, придирчиво разглядывая свое творение. — На обувку столичную сверху надеть, чтобы по лесу красоту не трепать… Сплести тебе лапти, Аоранг? Вот пойдешь к Станимиру вызволять Аюну, а он: «Это что за оборванец мою царевну себе требует?»

Аоранг не ответил. За весь вечер он не проронил и полслова — сидел, опустив на руки лохматую голову, погруженный в мрачные раздумья. Янди прекрасно понимала, что его так гнетет, почему ее «названый братец» и об ужине позабыл. Уже несколько дней они крались по следам вендов, которые увозили Аюну. Выследить их было несложно — всадники и не думали прятаться, ведь они были на своей земле. И вот наконец следы привели к большой деревянной крепости, окруженной посадом и выселками. Откуда у лесных вендов взялась настоящая крепость, если самое большее, на что они были способны, — понатыкать частокол вокруг стана, догадаться было нетрудно.

«Эту крепость построили ваши араттские умельцы, — подтвердила догадки своего спутника Янди. — Станимир им помогал. Он же, когда в столице служил, так Кирану и говорил: сяду здесь, мол, буду для вас дань собирать со всех окрестных племен. И почти не соврал — в самом деле собирает. Правда, в Аратту не шлет…»

Приближаться к крепости они, конечно, не стали — остановились в соседнем лесу, чтобы отдохнуть от погони и решить, что делать дальше. Вопрос был не праздный. Аоранг потому и сидел, нахохлившись, будто его пригнули к земле тяжкие думы. Перед его глазами стояло счастливое смеющееся лицо Аюны и ее взгляд, устремленный на молодого вождя вендов.

— Она улыбалась ему, — пробормотал он, поднимая лицо и устремляя угрюмый взгляд в огонь.

Янди, не отрываясь от рукоделия и мысленно посмеиваясь, спросила:

— Может, она притворялась? Обхитрить его хотела, в доверие втереться?

— Нет. — Аоранг скрипнул зубами. — Или я не видел ее глаз? Они сияли! Совсем как в ту ночь, во дворце, когда я избавил царевну от ужасных видений из прошлого…

Зеленоглазая девица вскинула брови и бросила на него любопытный взгляд:

— Ночью, во дворце? О! Расскажи!

Молодой следопыт не ответил, погруженный в свои страдания.

— Да, на этот раз другой, не я избавил ее от жуткого сна…

— Угу, — сладким голоском подхватила Янди. — И теперь Аюна уверена, что пришел конец ее бедам. Синеглазый красавчик освободил ее от разбойников, и скоро вернет ее домой, и будет верно ей служить…

Аоранг наконец оторвал взгляд от огня и взглянул на девушку:

— Она ошибается?

— Конечно, — со злой усмешкой отвечала Янди. — Этот Станимир совсем не прост. Я его давно знаю, еще с тех времен, как он крутился при Киране, всячески доказывая ему свою преданность. Сам он родом из здешних краев, но вырос у своего дяди в земле дривов. Потом в болотный край пришли арьи. Боги отворачивались, чтобы не видеть, что они там творили! После правления Кирана волки в лесах разжирели от человечины. Князя дривов сожгли заживо… А что сделал Станимир? Присягнул Кирану и пошел служить в вендскую стражу! Зато теперь ему известно много такого, что другим вендам и не снилось… Вот Аюна не знает, как его благодарить за то, что он избавил ее от Шереха и его лютвягов. А кто их за ней послал? Он и послал. То-то.

— Но Аюне он зла не причинит?

— Зла? — Янди на миг задумалась. — Зачем? Она дочь Ардвана. А с царевной он может пойти куда дальше, чем собирался… Правда, и царевной можно распорядиться по-разному…

— Что ж… — Мохнач поднял голову и решительно сказал: — Благодарю тебя, Янди, что открыла мне глаза на Станимира. Я вот что решил — проберусь к Аюне и прямо спрошу ее, чего она желает.

Янди усмехнулась и принялась продевать в дужки ивовый прутик, приделывая ручку к берестяному ведру.

— И что ты будешь делать, если она скажет: «Я желаю остаться с ним»?

— Замолчи! Ты, как змея, отравляешь все, чего коснешься!

— Я просто говорю правду. Вот ты ее освободил, и что же дальше? Куда ее повезешь? Только не ври, что не думал об этом! На Змеиный Язык, к своим родственникам-мамонтам? Ха-ха! В столицу? Киран тебе спасибо не скажет. А вскоре опять ее кому-нибудь сосватает ради выгоды — да хоть тому же Станимиру… — Янди подперла ладонью подбородок, внимательно глядя на мохнача. — Или, может, Шираму ее вернешь? Я так скажу: Ширам-то будет получше этого красавчика-венда. Накх собирался оказать ей почет и взять старшей женой, а тут еще может выйти по-всякому…

— Довольно! — отмахнулся следопыт. — Все это пустые речи. Мне ничего не надо от Аюны, и уж тем более я не стану ее неволить. Скажет быть рядом — буду. Скажет уйти — навязываться не стану. Если она выберет не меня — это ее право. Но я должен быть поблизости, чтобы защитить ее. Я жизнь за нее отдам…

— Даже если она выберет другого? — удивленно спросила Янди. — Даже если она прогонит тебя?

— Да.

— Какой ты чудной парень!

Янди склонила голову набок, будто птичка, раздумывая над странными речами Аоранга и прикидывая, чем они могут оказаться ей полезны в ее замыслах.

Часть 2

Глава 1

Дочь Вепря

Род Карью жил совсем не так, как малочисленные вержане в своем диком лесном заречье. Избы здесь не жались к земле, стараясь притвориться травяными кочками, а крепко стояли на дубовых сваях — просторные, высокие, изукрашенные резьбой. По бурым от непогоды бревенчатым стенам летели утки и катились солнечные колеса. На коньке дома Тумы белел кабаний череп — знак того, что пращур хранит свой род и вождь во всем следует заветам предков.

На просторном дворе Тумы толпились родичи и гости из-за Вержи, ожидая выхода невесты. Отовсюду доносились разговоры, девичье щебетание, смех и шутки парней. Во дворе перед крыльцом стоял сам Тума с женой и семейством, изредка поглядывая в сторону распахнутых ворот, возле которых толпилась кучка вержан — Учай со своими Детьми Грома. Над низкорослыми белоголовыми парнями, словно сосна в березняке, возвышался смуглый красавец Джериш, в надетом ради праздника начищенном до блеска бронзовом доспехе.

Чей-то звонкий голос завел песню:

Во бору я родилась, на солнышке вызревала, На солнышке вызревала, косу русую чесала…

И вокруг девушки подхватили хором, лукаво поглядывая на дружек жениха:

Вот я, вот я, земляничка твоя!

Учай стоял среди соратников, делая вид, будто все происходящее его вовсе не касается, — он ждал выхода невесты. В свадебной отцовской рубахе, расшитой длинноносыми щуками, в арьяльском боевом поясе — подарке Аюра, с великолепным кинжалом Ширама в ножнах из черной змеиной кожи с серебряными накладками, юный вождь ингри со всех сторон ловил на себе любопытствующие взгляды.

Темные, с полосками ранней проседи волосы Учай с некоторых пор завязывал в хвост на затылке. Так поступали ингри, собираясь на войну с соседями. Учай так теперь ходил все время, в знак того, что он — избранный на совете племен военный вождь — всегда настороже. Глядя на него, и прочие парни начали ему подражать.

Про себя Учай думал, что оделся бы еще наряднее и богаче, благо было во что. Да вот беда — рядом стоял Джериш, который сразу узнал бы свое собственное добро, награбленное в арьяльском стане. Вообще, присутствие Джериша на свадьбе было для жениха сущим наказанием. Но как не позвать его? Наоборот, пришлось уговаривать почтить сговор своим присутствием. Джериш охотно согласился. Учай сильно подозревал, что это неспроста.

Заскучавшие подруги завели новую песню:

Дым над водой, ай, дым над водой, Ай, дым над водой расстилается! Жених у ворот, ай, жених у ворот, Ай, жених у ворот дожидается…

Джериш пихнул вождя ингри в бок:

— Эй, хороша ли собой невеста?

Не успел Учай открыть рот, как за него гордо ответил Кежа:

— Первой красавицей слывет от Вержи до Обжи!

В глазах арьяльца вспыхнул огонек. Он внимательнее глянул на низкую дверку избы, откуда доносились неразборчивые причитания.

— Что они там делают?

— Мина прощается с родным очагом, — начал объяснять Кежа. — Печи кланяется — дескать, ты меня, матушка, кормила, ты меня грела, вовек тебя не забуду… Уголек горячий в крынку положит, в новый дом унесет…

Джериш кивнул, переводя взгляд на могучего Туму:

— Надеюсь, эта красотка пошла в мать, а не в отца! Вот уж воистину сын вепря! А людей-то у него сколько! Учай, как это он решил выдать за тебя дочь?

Жених подумал, стоит ли рассказывать Джеришу, как он поймал будущего тестя в волчью яму и что за этим последовало. Решил, не стоит, и сказал полуправду:

— Я им не чужой. Мина была прежде невестой моего брата Урхо. У нас заведено, ежели старший сын погибает…

— Тихо! Тихо! — зашикали вокруг. — Выходит!

Шутливые песни, болтовня и смех умолкли. Дверь избы открылась, изнутри зазвучало строгое, слаженное, торжественное пение:

Да прорастет зерно, что нами посеяно, Да пребудет добро, что нами содеяно…

Наружу одна за другой начали, позвякивая подвесками-оберегами, выходить разодетые девушки — подруги Мины. Их длинные рубахи покрывала такая густая вышивка, что шитье топорщились на плечах. Ожерелья из речного жемчуга лежали на груди, как сверкающий весенний снег. С расшитых шапочек спускались вдоль щек нанизанные одна за другой литые подвески-уточки. В роду Вепря девицы ходили в портах до самого замужества, а из-за толстенных белых обмоток на голенях, нарочно повитых яркими шнурами, их за глаза дразнили неуковырами. Впрочем, обжанкам и дела не было — у них это считалось красивым.

Встав по обе стороны от крыльца, подруги запели, глядя на Учая:

Вынесем ему, вынесем, Вынесем полны короба добра. Это не твое, это не твое, Это не твое — это отчее добро!

Через высокий порог, пригнувшись, переступила невеста.

Выведем ему, выведем, Выведем ему красну девицу. Это вот твое, это твое, Это твое, богами суженое!

Пение смолкло. Мина выпрямилась и обвела взглядом двор.

— Ах, огонь небесный! — раздался в тишине восхищенный возглас Джериша.

Вержане пришибленно молчали. Кежа хмыкнул, пробормотал на ухо старому другу:

— Мина-то как с того лета поднялась! Не в мать, а в отца!

«Да как бы не в праотца Вепря!» — в смятении подумал Учай.

Мину, дочь вождя обжанских ингри, давно прочили в жены Урхо. Но пока женитьба слаживалась, старший брат Учая не раз наведывался в гости к будущей жене — относил подарки, гостевал в роду Карью. И каждый раз, возвращаясь, расхваливал свою избранницу, рассказывая, как она хороша собой да какая хозяйка… Учай лишь слушал и кивал, понимая, что подобная удача ему вряд ли выпадет. Сам он видел Мину еще совсем девчонкой, но уже тогда она, хоть и была не старше его, выглядела почти наспевшей девицей.

И вот теперь Мина стояла перед ним во всей красе: ростом едва ли на палец пониже Урхо, широкие плечи горделиво развернуты. В почти мужском наряде обжанской невесты Мина казалась молодым бойцом, готовым выйти на священный круг. Она была очень красива — румяные щеки, прямой нос, широкие светлые брови вразлет над большими серыми глазами. Прямо и смело, без тени девичьего смущения, девушка глядела вокруг, пытясь понять — где же молодой вождь, ее суженый?

Отец почему-то отказался подробно расписать его облик и нрав — лишь сказал, отводя глаза, что дочь не пожалеет. Учай не просто смел и умен, но и особо выделен богами среди прочих ингри. Правда, чем именно выделен — не объяснил…

Признаться, Мина совсем не помнила младшего брата Урхо. Но раз ее жених — избранник богов, то он должен быть еще сильнее и краше брата. Он, несомненно, возвышается над прочими, а в его глазах синеет само небо… Он ничем не похож на обычных ингри…

В глазах девушки вспыхнула радость узнавания. Да вот же он — ее суженый, прекрасный и грозный, будто сам Шкай! Мина улыбнулась и, легко сдвинув бедром вышедшего вперед Учая, шагнула навстречу Джеришу.

Сыны Грома прыснули было в кулак, но благоразумно умолкли. Мина остановилась, удивленно поглядела на вержан, затем вновь на золотоволосого арьяльца:

— Ты — Учай, брат Урхо?

— Э нет, — ответил воин, расплываясь в широкой ответной улыбке. — Я не Учай. За плечом у себя поищи!

Лицо дочери вождя вытянулось. Она медленно повернулась, словно стараясь уверить себя, что кого-то пропустила. Ведь, право слово, не мог же этот безбородый заморыш с кислым лицом победить ее могучего отца?

Но чуда не произошло. Заморыш, обиженно сжав губы, глядел на нее и затем наконец вымолвил высокомерно:

— Ищешь суженого? Вот он, перед тобой!

Мина растерянно поглядела на стоявшего у дверей родного дома отца, на подружек, теснившихся за ее спиной, и нахмурила густые брови.

— Да ты смеешься надо мной, что ли? — воскликнула она. — Правда ли, что ты брат Урхо, отрок?

Сыны Грома дружно закивали, на всякий случай пятясь. Джериш насмешливо скалился, любуясь статной девицей.

— Все так и есть, дочь Тумы, — через силу ухмыльнувшись, подтвердил Учай. — Понимаю, что ты не можешь поверить своему счастью и потому медленно соображаешь. Да, ты назначена мне в жены. Таково слово твоего отца и воля богов!

Дочь вождя увидела его усмешку, и глаза ее гневно загорелись.

— Я, конечно, воли богов не преступлю, — громко сказала она, бросив уничтожающий взгляд на отца и расправляя плечи. — Но коли так уж суждено… Ты должен добыть меня!

Толпа обжан оживилась и зашумела. Подруги за спиной громко зашептались и захихикали, глядя на жениха, который рядом с Джеришем казался особенно тощим и слабосильным.

— Одолей меня и свяжи, по обычаю, — мстительно улыбаясь, продолжала Мина. — И потом унеси на руках со двора! Иначе какой же ты будешь глава рода? — Она властно повела рукой, делая знак родичам и подругам освободить место. — Не будем терять время! — Мина свела в замок руки и вывернула их запястьями наружу. — Давай, суженый! Одолей-ка меня!

Джериш не скрываясь захохотал во всю глотку. Обжане радостно подхватили его смех. Мина, довольная своей находчивостью, игриво улыбнулась арьяльцу.

— Что ж… — процедил Учай, явно не радуясь предстоящему испытанию. — Пусть будет так.

— Пусть будет, — согласилась девушка и, развернувшись, с размаху влепила ладонь в грудину жениха.

Глаза у того выскочили на лоб, он отлетел на руки собратьев и наверняка бы рухнул наземь, если бы Дети Грома не подхватили его.

Все присутствующие разразились громовым хохотом, тыча пальцем в незадачливого вержанина.

— Отец, — не глядя более на наглого юнца, Мина повернулась в сторону крыльца, где стоял Тума, — этот жених слишком хлипок для меня. Он не стоит…

Она не успела договорить. Оттолкнувшись спиной от рук соратников, Учай подскочил к ней сзади, схватил за длинную густую косу, навернул ее на кулак, сорвал с пояса кошель и что есть силы огрел им избранницу по затылку. Та, не охнув, упала ничком в траву.

Обжане ошеломленно замолчали.

— Ты убил ее, что ли? — взревел Тума, и его яростный рев подхватили все обжане. — Ты пришел на свадьбу с оружием?!

— Нет. — Учай склонился над лежащей девушкой, приложил пальцы к горлу, где под кожей билась жилка. — Она жива, просто без чувств. И конечно же, я не нарушил обычаев, ибо это не оружие!

Он развязал кошель, сделал несколько шагов вперед и высыпал перед Тумой на крыльцо горку арьяльских золотых монет — неслыханную редкость в Ингри-маа.

— Это мой подарок отцу невесты! А сейчас прошу всех помолчать и не мешать мне своими криками связывать нареченную! Полагаю, никто не сомневается, что я победил?

* * *

Жилище слепого гусляра и песнопевца Зарни находилось посреди озера. Учай, увидев плот и на нем шатер, покрытый бугристой кожей неведомого зверя, сперва удивился, отчего вдруг этот диковинный человек избрал себе такое диковинное жилье. Но впрочем, как же по-другому? Учай знал, что Тума предлагал вещему певцу лучшую избу — просторную и теплую, — но тот лишь мотнул головой. «Земля — ваша, вода — божья. Мои песни не здесь рождаются. Людские разговоры для них помеха. Плеск волн, шелест листьев — в них слышу я речи вышних…» Тума лишь развел руками и согласился.

Обжане относились к вещему гусляру с величайшим почтением. Старались угодить, чем только могли. Зарни жил на плоту один — его люди расположились в другом шатре, на берегу озера. Причем не только те молчаливые парни, что пришли с гусляром из дривских лесов, но и местные жители. Две-три обжанки уже перебрались в шатры челяди гусляра, готовили, стирали. Прочие им завидовали.

Учай подошел к берегу и окликнул одного из слуг гусляра, удивших рыбу с края плота. Заметив сына Толмая, челядинец встал, заглянул в шатер, затем отвязал челн-долбленку и неспешно погреб к берегу.

— Расскажи о хозяине, — забираясь в долбленку, попросил Учай, стараясь, чтобы его слова прозвучали как распоряжение.

Длинноносый гребец с острыми скулами и будто вечно прищуренными водянистыми глазами ткнул себя пальцем в грудь:

— Не понимать!

Учай пригляделся к челядинцу. Он знал, что Зарни нанял себе помощников в землях дривов. Дривы, жители болотного края к югу от земель ингри, и впрямь говорили на ином языке. Однако в Ладьве они довольно бойко изъяснялись на купеческом наречии, впитавшем в себя все языки, раздававшиеся на торгу. «Врет, поди, — решил про себя Учай. — Говорить не хочет…» И больше обращаться к гребцу не стал.

Дощатый помост плота тихо покачивался под ногами. Учай старался двигаться бесшумно. У входа в шатер он остановился, обдумывая то, что хотел сказать, и тут услышал негромкое:

— Заходи! Что там стоишь? Или тебя заинтересовала шкура зверя, которой покрыто мое жилище?

Учай с досадой сжал губы. Уж конечно, слепец не мог видеть, как он разглядывает бугры и узоры на грубой безволосой шкуре, гадая, чья бы она могла быть. Да и зрячий не увидал бы сквозь стену.

— Здравствуй, почтенный Зарни.

Сын Толмая вошел и на всякий случай склонил голову. Похоже, слепота ничуть не мешала песнопевцу видеть получше многих. Кто его знает, на что он еще способен!

Гусляр был в шатре не один — по соседству острил гусиные перья смуглый слуга в длинной темной рубахе. Когда он увидел Учая, перья выпали у него из рук, и на бритом лице отразился ужас.

— А я все ждал, когда же ты придешь, вождь ингри, — произнес гусляр, поднимая голову.

В сумраке шатра его лицо казалось белым пятном. Длинные седые косы падали на грудь. Обрубки ног, как всегда, были покрыты рысьей шкурой.

— Ждал? — в замешательстве переспросил Учай. — Ах да, конечно. Я должен вознаградить тебя за помощь.

— Когда я захочу говорить с тобой о награде, ты непременно об этом узнаешь. Пока ты пришел разузнать у меня путь. За это добрые люди не берут плату.

— Нет, — возразил Учай. — Я пришел совсем за другим.

— За чем же? — удивился Зарни.

— Сейчас расскажу, — ответил сын Толмая, с любопытством поглядывая на смуглого слугу. — Но сперва скажи, кто этот чужеземец и почему он глядит на меня, как мышь на змею? Кажется, я его где-то видел…

— Вряд ли. Я купил его тут, в Ладьве. Его зовут Варак. Он превосходно знает грамоту. Утверждает, что был дворцовым рабом в Аратте. Возможно, он сбежал оттуда, но мне какое дело?

— Знает грамоту? — прищурился Учай. — Это хорошо… А сейчас пусть выйдет.

Повинуясь знаку Зарни, Варак низко поклонился им обоим и выскользнул из шатра. Когда полог опустился, Учай заговорил:

— В день, когда ты мне помог волшебной песней на собрании вождей, я ощутил силу, какую, верно, никогда не ощущал никто из смертных. Молнии рождались в моих руках! Казалось, мои стопы попирают землю, а на плечах зиждется небесная твердь! А нынче… — Учай порывисто вздохнул, подавляя накатившую ярость. — Дочь Тумы сбила меня с ног! Ударила на глазах у всего люда! Еще немного — и вовсе бы пришибла!

— Но в итоге ты ее одолел, — утвердительно, точно наперед зная ответ, произнес Зарни.

— Да, — ответил Учай, чувствуя благодарность, что гусляр не стал над ним смеяться. — Мне повезло. Я оглушил ее кошелем со свадебными дарами… Но что будет дальше? Не бить же мне ее всякий раз по голове? Скажи, как мне вновь обрести ту силу? Как заставить Мину покориться? Какой стыд, если самого могущественного из вождей ингри будет колотить жена!

— Вот как? — протянул слепец. — Самый могущественный вождь ингри? Так ты себя зришь в будущем?

— Как же еще? — удивился Учай. — Я уже глава рода, а скоро стану первейшим вождем. Я привел с собой пять десятков воинов! Когда я породнюсь с Тумой, то со временем соберу в кулаке все земли Ингри-маа. Мы сможем дать достойный отпор арьяльцам, когда они придут сюда!

— Достойный отпор… — Губы песнопевца сложились в глумливую усмешку.

Он протянул руку, нашарил гусли, положил на колени и начал рассеянно, будто что-то вспоминая, перебирать струны.

— Сожми кулак! — вдруг потребовал он.

— Зачем? — не понял Учай.

— Сожми, как будто ты уже держишь в нем все роды лесного края.

Учай расправил плечи и до хруста сжал кулак:

— Так?

— Тебе виднее.

Зарни умолк, вслушиваясь в текучий перезвон.

— И долго так держать? — спросил сын Толмая.

— Держи.

Песнопевец перестал играть и принялся неспешно подкручивать колки, потом снова вслушался в пение струн… Наконец, будто вспомнив о госте, разрешил:

— Можешь разжать.

Учай со вздохом облегчения встряхнул пястью.

— Что ты чувствуешь? — спросил Зарни.

— Пальцы устали.

— Ты стоял недолго, ничего не делал, а пальцы устали? Как же ты намереваешься держать в кулаке всех ингри? Ты говоришь, что придет войско арьяльцев и ты сразишься с ним. Что ж — может, оно в самом деле скоро придет. Но это вряд ли. Наступают холода, вот-вот пойдут дожди, потом ляжет снег… Арьяльцы не сунутся сюда до тепла. А тебе все это время придется держать кулак сжатым. Иначе твое войско разбежится по домам. Но и под твоей рукой они начнут роптать, потому что ты вырвал их из семей, увел от родных очагов, а взамен не дал ничего. Когда же людям станет известно, что грозного повелителя ингри дома колотит жена, ты не сможешь удержать рядом с собой даже ребенка.

Учай слушал, и в животе у него холодело. Он живо представил себе то, о чем говорил вещун.

— Отрицающий величие обретает ничтожество, — безжалостно продолжал тот. — Ты говорил о молниях, исходивших из твоих рук? Прежде я не знал об этом. Своими песнями я лишь открываю врата небес, но каждый сам зрит, что приходит оттуда. Однако сейчас я могу растолковать тебе, что значит твое видение.

— Я сын Шкая? — робко спросил Учай.

— Нет, ты не сын бога грозы. Ты нечто большее… а может, и нет. Порой боги сходят на землю. Всякий раз они выбирают достойного, в теле которого рождаются. Но человек может принять божественную сущность, а может в испуге отринуть ее. Не сомневайся — если пожелаешь стать просто мелким вождем затерянного в лесах племени, Шкай не простит тебя.

— Но…

У молодого ингри перехватило дыхание.

— Как же тогда… Как же Мина? Наша женитьба?

— Послушай, — вздохнув, как бы нехотя проговорил Зарни, — ты носишь на груди знак великой богини. Знак ее внимания! И ты смеешь думать о какой-то драчливой девице? Ты смеешь представлять, как завалишь ее в клети на шкуры, раздвинешь ей ноги…

Учай зарумянился. Именно так он и представлял себе тот миг, когда он утвердит свою власть над строптивой дочерью Тумы. Мечтал, как эта статная красотка с покорностью будет лежать под ним, безропотно выполняя все, что он ей прикажет.

— Ты в самом деле думаешь, что так и будет?

— Да, — с вызовом сказал Учай. — Я ведь буду ее муж!

Зарни тихо, но обидно засмеялся:

— Я все забываю, что ты едва вышел из отроческих лет. Отринь свои сладкие мечтания, они ничего не стоят. Зачем тебе смертные девицы? Ты — воплощение Шкая! Ты должен быть с той, кто тебе ровня!

— Ровня?! — всплеснул руками Учай. — Ты бы видел ее! Да она… она…

Он искал слова и не мог найти их, чтобы передать тот ужас и восторг, который вызывало у него всего лишь ощущение присутствия страшной и невыносимо прекрасной Богини…

Лицо Зарни было совершенно неподвижно, глаза жутковато белели в сумраке шатра. Зато руки, без устали бегающие по струнам, казалось, живут своей жизнью, будто два огромных голых паука, и это было еще страшнее.

— Я всего лишь певец, — произнес он. — Порой могу приоткрыть пелены, скрывающие от нас лики богов. Хочешь стать мужчиной? Так поступи как мужчина!

— О чем ты?

— Я песней могу открыть тебе путь к ней. Прямо сейчас.

Учай стиснул зубы, чтобы они не стучали.

— Я готов!

Мерно загудели струны. Сумрак внутри шатра наполнился грозными, тревожными и удивительно красивыми звуками, от которых Учая бросило в дрожь. Кровь зашумела громче и застучала у него в висках. Веки Учая вдруг наполнились неподъемной тяжестью. Под его кожей, по спине и рукам волнами разбегались ледяные мурашки. Каждое новое созвучие заставляло его задыхаться, невидимые волны захлестывали его с головой…

И тут Зарни тихо запел, будто руку ему протянул:

— Если ты вопрошаешь небо, от богов ожидая совета, Если ты призываешь небо взор обратить на тебя, Может, ты поступаешь мудро или нет — но выбор ты сделал, Если небо глаза откроет, на тебе не будет доспеха…

Учай шумно вздохнул, глотая воздух, и открыл глаза…

…Он стоял на голой вершине окруженного лесом холма. Черное, усеянное яркими звездами небо висело над его головой так низко, что казалось, можно дотянуться рукой. Вороны, неотличимо черные, будто созданные из мрака, с раскатистым карканьем носились вокруг. И, будто отвечая на их зов, темень небес распахнулась, и ночь в единый миг озарилась ледяным сиянием — столь ярким, что у сына Толмая слезы брызнули из глаз. Он собрался было прикрыться ладонью, но тут увидел ее.

Совершенное тело ее было окутано плащом цвета ранних сумерек. Сердце Учая заколотилось, рот открылся, будто для крика.

— Вечная дева, явившая свет и залившая небо сияньем, Пальцы твои холодны, но касанье их слаще, чем мед. Кто опалился страстью твоей — не желает иного удела. Тот, кто упился негой твоей, — другой не возжаждет вовек…

Учай словно вспыхнул изнутри. Он пылал от макушки до кончиков пальцев на ногах. От прекрасной девы, что шествовала по небесам, веяло спасительной прохладой. Он шагнул к ней, и вдруг тяжесть и жгучая боль исчезли. Тело его окатило волной такого неземного облегчения, что он сам воспарил навстречу Богине.

— Голос твой громом звучит над притихшей землею, Молнией взгляд твой пронзает своды миров, Птицы твои рождены из чернейшего мрака, Ищут добычу тебе и души уносят в когтях.

Она протянула к нему руки — и будто два огромных вороновых крыла распахнулись за его спиной. Он устремился в сверкающее небо, коснулся ее пальцев — и вспышка ярче летнего полуденного солнца залила ночное небо светом от края до края.

Тело Учая сотрясала дрожь, с губ срывались стоны, а Зарни продолжал свою песнь — негромко, но твердо, будто забивая в плашку гвозди.

— Серп занесен твой над миром, над старым и малым. Каждый живущий безропотно участи ждет. Двери небес отвори мне, прекрасная дева! Сердце свое отвори, сердце мое забери!

Сознание покидало сына Толмая. Мир катился по кругу, вращаясь все быстрее, распадаясь на яркие пятна, наполняя все тело немыслимым блажеством. Колени Учая подкосились, он рухнул ничком и начал скрести ногтями шкуры, покрывавшие настил. Зарни смолк и усмехнулся, слушая, как бьется в беспамятстве могущественный вождь Ингри-маа.

Дождавшись, пока Учай наконец перестал метаться, Зарни спросил:

— Ну что, ты по-прежнему желаешь обрести божественную силу, чтобы приструнить дочь Тумы?

— Что я должен сделать? — пробормотал сын Толмая, ошалело поднимая голову.

— Слушай же меня, — размеренно заговорил песнопевец. — Не думай о Мине, не думай о власти над ингри. Все, что ты пожелаешь, придет само. Твой истинный враг — Арьяла! Да не будет тебе покоя, покуда она стоит на твоем пути…

Глава 2

Брачная ночь

Когда Учай вошел в приготовленную для молодых клеть, сидевшая на лавке Мина даже не встала — лишь исподлобья зыркнула на мужа. По обычаю она пришла сюда первая, тайком улизнув со свадебного пира. Родичи старательно делали вид, что не видят, как она уходит. Вскоре после нее удалился и молодой супруг. Вся прочая родня, и старая, и новая, осталась в разубранном овине за длиннющим столом — есть, пить, веселиться. А место Учая и Мины за столом заняли две соломенные куклы в повседневной одежде молодых. Эти куклы призваны были защитить их от сглаза и обмануть злых духов, которые, как осы на мед, слетаются на всякую великую перемену в людской судьбе, будь то уход души к дедам или зачатие новой жизни.

Мина покосилась на устилавшие пол клети священные ячменные снопы, укрытые пушистыми шкурами, и впервые в жизни ей захотелось зарыдать. Но она лишь отвернулась, сжимая кулаки. Дочь Тумы и сама толком не поняла, что произошло утром во дворе. «Ладно, былого не вернуть, впредь умней буду, — подумала она, сдвинув брови. — Пусть только тронет меня еще хоть раз, хитрый мозгляк! Иди-ка сюда, муженек… Ну-ка, повели мне обувку с тебя стянуть…»

Будто чувствуя недоброе, Учай не спешил подойти к ней. Он затворил за собой дверь и остановился, издали глядя на дочь Тумы. Мина даже удивилась — никакой робости в его узком хорьем лице не было, и все же он вовсе не торопился объявить свои права на побежденную.

— Не нравлюсь? — без приветствий и обиняков спросил он.

— Чему уж тут нравится? — вскидывая голову, с вызовом отозвалась Мина. — Треска ходячая! — И добавила, чтобы уязвить его побольнее: — То ли дело твой арьялец — тот хоть на мужчину похож!

Но Учай продолжал стоять с невозмутимым видом, и Мина продолжала, сердясь все сильнее:

— Батюшка сказал, что ты меня одолел. Стало быть, я отныне твоя. Не я, но отец и боги так решили. Перечить им — на весь род беды накликать. Тут с речами, стало быть, и покончим. Подходи, возьми меня, коль посмеешь!

Учай глядел на нее по-гадючьи, не мигая. Будто и не слушая, пропустил злые слова мимо ушей и сказал:

— Ты мне тоже не нравишься.

— Что?!

Мина приподнялась с лавки, вне себя от изумления. Уж ей ли было не знать, как парни и мужики на нее пялились? Отца страшились, он на расправу крут и нравом горяч, но жадные взгляды она ловила на себе ежедневно. Как только стало известно, что Урхо погиб, сразу несколько присватались. Но отец не торопился, все будущих зятьев перебирал. Вот и довыбирался — теперь этот задохлик ею брезгует!

— Зачем сватался тогда? — гневно воскликнула она, вскакивая. — Раз я тебе не люба, так вот дверь и…

— Сиди и слушай! — Резкий голос суженого заставил ее замереть на месте. — Запомни раз и навсегда. Я иным тебя предпочел потому, что отец мой тебя за брата сговорил. Сказывал, ты лучше всех сможешь держать большой дом. А дом у меня будет и впрямь большой, не этому чета. Другого такого в наших землях не найдется. Мне теперь нужно собирать войско, к дальнему походу его готовить. Очень скоро я стану властвовать над землями всех ингри. Пойдешь со мной — станешь и землям хозяйка, и всему народу мать. Будь мне во всем послушна, и я тебя не обижу. Ну, что скажешь?

Он замолчал, ожидая, что ответит та, которую нынче перед всеми собравшимися в селении на Обже назвали его женой. Склонит ли голову или в отместку за поражение плюнет ему под ноги, чтобы постылый муж где-нибудь лесной дорогой свернул себе шею?

— Ты себя с братом-то не равняй, — угрюмо ответила девушка. — Урхо не чета тебе был. Вот он стал бы добрый вождь, а от тебя проку как от ужа шерсти. Владыка всех ингри, слыхана речь! Люди шепчутся, ты богов не чтишь, обычаи не блюдешь. Я сперва не поверила, а теперь и сама вижу. Неспроста тебя вержане из рода исторгли! Что, теперь за нас взяться хочешь? Детей Карью в чужие земли собрался уводить на погибель? Уж я скажу батюшке, что ты задумал…

— Все не так! — вскинулся Учай. — Ты глупа, как лесная свинья! Всем в Ингри-маа скоро понадобится моя защита!

— Твоя? — с нескрываемым презрением скривилась Мина. — Я всю жизнь сама себя защищала.

— Ты сильная, и я рад этому. Но даже сильный не защитит себя один, когда придут арьяльцы…

— А, и это слышала, — глумливо отозвалась Мина. — Мол, Учайка с умишком-то поврозь. О чем ни скажи, только и твердит об арьяльцах, которые вот-вот вернутся. Неужто их вид так поразил тебя, что ныне ты находишь их повсюду? В нужнике тебе арьяльцы не мерещатся?

Учай вспыхнул от гнева:

— В утином кряканье толку больше, чем в твоих речах! Ты еще увидишь, что такое арьяльцы! Вы все увидите. И я посмотрю, кто будет смеяться. А ты нынче свою участь выбрала.

Мина пожала плечами, неприязненно глядя на него.

«Почему не поверила? Должна поверить и послушаться!»

— Ты теперь в моем роду, и, хочешь ли ты того или не хочешь, я твой муж и защитник, — процедил Учай.

— Не нужны мне такие защитники, а мужья и подавно!

Сын Толмая выбрался из клети во двор, едва удержавшись, чтобы не бухнуть дверью. «Нет, так нельзя, — думал он, пытаясь задушить обжигавшую ярость. — Злиться на нее — значит выдавать свое бессилие. Я не злюсь — я просто ушел, потому что все сказал… Неужели она и впрямь так глупа, что не видит, не осознает, кто перед ней?!»

* * *

Ночь стояла еще совсем теплая и безветренная, и тысячи глаз ушедших предков глядели наземь с небосвода. Учай поднял взгляд к небесам, силясь разглядеть в кромешной темени невидимый чертог, где обитала его несравненная возлюбленная. Как ни тщился он прогнать злость после разговора с Миной, ее слова по-прежнему звучали в ушах, жгли крапивой. Несмотря на пьянящие видения, которые насылал Зарни, молодой ингри был вовсе не против, если бы и Мина была с ним поласковей. Почему бы нет? У богов столько жен, сколько они пожелают…

«Теперь-то что с ней делать? — глядя в глаза далеких звезд, думал он. — На что мне эта вздорная девка, которая даже выслушать меня не захотела? А ну как в самом деле отцу начнет на меня наговаривать?»

— Эй, Учай! — послышался рядом негромкий оклик Джериша. Верзила беззвучно выступил из темноты. — Вот ты где! Я думал, ты уже с женой лег, а ты по двору бродишь. Ты чего тут делаешь?

— Богам молюсь, — мрачно ответил Учай.

— Это правильно! — одобрительно хмыкнул Джериш. — Тебе помощь богов сегодня понадобится. Эк ты девку наглую утром уложил! Хитер! Но второй раз она, пожалуй, так не оплошает… Как бы вовсе тебя не прибила! — Произнеся эти слова с насмешливой опаской, Джериш запустил пятерню в длинные волосы, глядя куда-то в сторону. — Я вот подумал… Раз уж ты к жене не торопишься…

Учай хмуро взглянул на арьяльца, наперед зная, что тот скажет.

— Помнишь, когда крепость строили, я рассказывал тебе про обитель священного единения? Сам посуди — чего дожидаться-то? Пока там еще ее построят! Господу Исвархе ведь не важно, где ему поклонятся. «Где огонь, там и жертвенник», — говаривал жрец Хаста. Главное, от души!

Говоря, Джериш для пущей убедительности положил на худое плечо юного наместника Ингри-маа широченную ладонь. Учай согнулся под ее тяжестью и отвел глаза, чтобы воин не догадался, о чем он думает. «Позабавиться захотел? — крутилось у него в голове — Чужой-то кус всегда слаще. Что ж, отведай, попотчуйся. Да только ты еще не знаешь, с кем связался. Сладость эта тебе поперек горла встанет…»

— Ну что скажешь? Или, может, ты против? — с еле заметной угрозой осведомился арьялец.

— Нет-нет, — поднял руки Учай, прекрасно понимая, что даже будь он против — это только послужило бы его унижению. «Высокий гость» уже для себя все решил. — Если на то твоя воля, кто я, чтобы перечить? Все мое — твое!

— Да ты не печалься. — Бывший жезлоносец самодовольно улыбнулся и хлопнул собеседника по плечу, едва не сбивая с ног. — Ты же видел, я ей приглянулся! Иди вон к пирующим да выпей за нас! В каком домишке она ждет — в том?

Он легко отодвинул Учая в сторону и направился в сторону клети.

* * *

Мина стояла у дверей, как будто хотела догнать суженого, однако остановилась, раздумывая над его словами. По правде сказать, она была просто ошеломлена.

Что он за человек, этот Учай? С Урхо все было просто. Тот был улыбчив и силен, как дикий тур. Она родила бы ему крепких детей, и они в свой черед стали бы вождями. Но этот… Ни лица, ни голоса! Где-то он там рос, тихо, будто змееныш под соломой. И вот вылез. И ужалил…

Теперь она припоминала, что и отец был вроде как не рад этому сватовству. Хвалил ей Учайку, будто сам себя убеждал. Хотя, казалось бы, младшему брату заменить убитого старшего, вдобавок объединить два рода — и хорошо, и по обычаю. Мина согласилась, хоть и без особой радости. Когда же она воочию увидела суженого, то почувствовала себя не просто разочарованной, а оскорбленной и униженной. Словно родной отец пожелал выставить ее на посмешище! Ей, дочери могучего вождя, подсунули невзрачного, тощего задохлика!

Но задохлик и впрямь оказался не промах. Хитер. А еще коварен и жесток. Оглушил ее и пусть обманом, но добился своего!

Теперь же она и вовсе не понимала, чего он от нее хочет.

«Сказал, что я ему не нравлюсь! Да как он посмел?!» Девушка стиснула кулаки. Конечно, она наговорила ему лишнего, но мог ли он чего-то другого ожидать, после того как ее унизил?!

И еще… Что-то в нем было такое, в чем Мина не могла себе признаться. Страшное, противное и смертельно опасное для нее… «Он явился мне на погибель», — подумалось Мине. Колючие мурашки пробежали по ее спине — она поняла, что в этот миг с ней говорили боги.

Девушка вздохнула и обхватила плечи руками, будто желая согреться, хотя в клети было тепло. Только на миг радость сегодня вспыхнула в сердце девушки — когда в воротах она увидела арьяльца. Вот он, ее суженый! Не лукавил отец, не абы какой жених у нее! Но марево рассеялось, лишь появившись, — живой насмешкой рядом с красавцем-воином держался ее нареченный.

Теперь, после беседы, мозгляк Учай пугал ее. Говорил нелепицы, однако на дурня не похож. Ловок, да только не по-мужски. Силой добился сговора — и тут же бросил, как объеденную кость… Какая все же жалость, что арьяльский красавец — не тот, кто ей предназначен! Если бы это он к ней присватался — не стояла бы тут одна, кусая губы…

Словно в ответ на ее мысли, дверь распахнулась. В клеть, согнувшись чуть не пополам, вошел Джериш. Выпрямился, сверкнул улыбкой. Он показался Мине таким красивым, что сердце сжалось. Она, сама не понимая, что делает, отступила от двери, давая ему войти.

— Эй, как там тебя… — раздевая взглядом статную девицу, начал арьялец, расстегивая окованный чеканными бляхами широкий боевой пояс. — Нынче ты проведешь ночь со мной, чтобы потом тебе было что в жизни вспоминать. Твой щуплый муженек точно тебя этак не согреет…

Мина вздрогнула и попятилась:

— Чего ты хочешь, арьялец?

— Что за глупый вопрос? Тебя, — с широкой улыбкой сообщил Джериш. — Разве не понятно? Таков обычай, который я ввожу в землях ингри. Всякая жена, прежде чем попасть под своего мужа, ляжет со мной. Ну что ж ты стоишь? Давай раздевайся!

Дочь Тумы глядела на чужака, не веря своим ушам.

— У нас так не делается, — резко сказала она. — Верно, во славу богов гостя подобает в дом пригласить, накормить, спать уложить. Высокому гостю хозяйка может честь оказать, разделив с ним ложе. Да только гость в избу незваный не врывается и чужой жены не домогается без ее и мужниного дозволения. Тот, кто так поступает, — не гость, а захватчик!

— У муженька твоего, что ль, спросить надо было? — удивленно выслушав ее гневную отповедь, ответил Джериш. — Так я спросил. Он вовсе не против.

Лицо Мины залила краска ярости, глаза ее запылали.

«Ах вот как Учай решил со мной расквитаться! Мало ему прежних унижений — чужеземцу меня отдать решил, будто ненужную вещь, чтобы и вовсе детей Карью в пыль втоптать?»

— На лицо ты красавчик, а по сути — вонючая медвежья куча! Пошел вон! И Учайку с собой забери, — процедила Мина и с отвращением отвернулась, показывая, что больше не желает видеть незваного гостя. — Завтра скажу батюшке, чтобы гнал вас всех прочь за реку!

— Эй, да ты что, девка лесная, свихнулась? Как смеешь так говорить с арием?!

Возмущенный Джериш шагнул к девушке и рывком схватил ее за косу, спускающуюся ниже пояса. Мину точно розгой обожгло. Только муж смеет касаться ее волос!

Не помня себя, она развернулась, и ее кулак врезался Джеришу в скулу. Из ссадины под глазом брызнула кровь, но жезлоносец этого даже не заметил — лишь мотнул головой и хищно ухмыльнулся. Уж чего-чего, а драк в его жизни было превеликое множество!

Он ловко убрал голову из-под второго удара, перехватил девичий локоть и крутанулся на месте, посылая Мину лбом в дверной косяк. От удара по избе аж звон пошел. Дочь Тумы без звука опрокинулась навзничь. Но не успел Джериш склониться над ней, как руки Мины взметнулись, схватили его за горло и рванули вниз. Они покатились по полу, по священным ячменным снопам, накрытым шкурами. Джериш навалился на девушку, задрал ей подол и засунул пятерню под рубаху. В следующий миг крепкий кулак до крови рассек насильнику бровь. Жезлоносец невольно отшатнулся. Мина извернулась, сбрасывая его с себя, и обеими ногами ударила его в грудь — да так, что Джериш отлетел, с размаху треснулся затылком о край лавки и упал без сознания.

Едва способность видеть снова вернулась к нему, он увидел в сумраке сверкающие глаза Мины, которая яростно нависла над ним, сжимая кулаки. Будто грозное божество, родительница бури, о которой шептались чумазые пастухи в его вотчине на берегу южного моря, сошло в этот мир, чтобы покарать наглеца.

Мина, тяжело дыша, ждала, готовая бить снова и снова. Но ее противник смирно лежал на полу, не пытаясь пошевелиться. Девушка даже встревожилась немного — не пришибла ли насмерть? Или вражина подманивает, притворяясь беспамятным, а сам… Но нет, арьялец смотрел на нее сквозь спутанные волосы, моргая слипшимися от крови ресницами. Разбитые губы его шевелились.

— Что ты там бормочешь?

— Ты прекрасна! — стараясь собрать воедино плавающие перед глазами образы, шептал Джериш. — Я не знал, что такие бывают…

Мина хмыкнула, разжимая кулаки, выпрямилась и сложила руки на груди.

— Ну-ну, ври дальше. Что еще скажешь?

— Ты меня добыла в бою, — выдохнул Джериш. — Теперь я твой!

Мина невольно улыбнулась. Гнев ее улетучился, будто его и не бывало. Помедлив, она присела рядом с могучим чужаком, убрала с его лица длинные золотистые волосы, вытащила из щели между бревнами клок сухого мха и принялась утирать текущую по его щекам кровь.

А Учай, расставшись с Джеришем, и не подумал возвращаться к пирующим в овине, а свернул совсем в другую сторону. Он перелез через изгородь и рощицей направился на пустынный берег Обжи. Там опустился на колени и вытащил из-за пазухи оберег с вырезанным ликом Богини.

— Ровня или неровня, я люблю тебя. Я твой, только твой — других мне не надо, — шептал он. — Никто мне тебя не заменит! Мои враги, моя добыча, я сам, вся моя жизнь — тебе жертва! Прошу, прими ее…

Пошел дождь, зашумел все громче, превращаясь в долгий студеный осенний ливень. Учай все стоял на коленях, согнувшись в три погибели и прижимая к губам лик Неназываемой. Вождь ингри горел как в огне, через него прокатывались волны жара. Его вышитая свадебная рубаха вскоре промокла насквозь, но он не замечал ни дождя, ни холода. Мысли его мутились от пьянящих видений, и он въяве чувствовал, как Богиня отвечает на его поцелуи.

Глава 3

Двое из-за Кромки

— Где мы? Где дед?! Я пойду за ним…

Мазайка пытался привстать на ворохе листьев. Опираясь на подгибающиеся руки, поднял голову и уставился в сырую лесную темноту. Кирья с тревогой оглянулась на него. Ее друг был насквозь мокрый и бледный, как едва оттаявшая рыба; глаза словно два болотных оконца, смотрят и не видят — или видят, да совсем не то, что следует видеть живому человеку.

— Куда тебе идти! — тихо проговорила девочка. — Сейчас, погоди немного…

Костер был уже сложен огненной коттой — сверху сухие ветки и хворост, внутри береста. Кирья ударила кресалом по кремню, яркие искры летучими звездами посыпались на трут. От него тут же занялась береста, и огненная котта вспыхнула легким трескучим пламенем.

— Сиди! Не отходи от огня!

Мальчишка с трудом приподнялся, попробовал встать, но снова бессильно упал в листья.

— Дед уходит. Надо идти за ним, — бормотал он, словно не в себе. — Иди ты, Кирья, верни его… Я тут передохну немного. И догоню тебя.

— Нет, так нельзя!

Схватив сразу охапку хвороста, она ссыпала его в костер. Сушняк сразу вспыхнул, языки огня метнулись в небо, обдали жаром.

— Ты, главное, согрейся, я сейчас еще наберу…

Мазайку и впрямь трясло — зуб на зуб не попадал. Он вытянул руки в сторону костра, едва не обнимая его. Над его мокрой одеждой потянулись в небо струйки пара. Кирья, спохватившись, принялась раздевать его:

— Снимай мокрое! Все, все снимай! Дай сюда рубашку, у огня повешу. Вот тебе пока мой кожух. Ногу протяни, завязки распутаю…

— А сама-то? — стуча зубами, спросил Мазайка. — В одной рубахе?

— Мне не холодно.

— Да как же…

— А вот потрогай.

Кирья протянула другу руку. Он тронул и с невольным удивлением вскинул на нее взгляд:

— Ого! У тебя жар?

— Это не жар. Сам-то не видишь?

Мазайка взглянул ей в лицо. Оно будто горело изнутри. Глаза сияли так, что мальчишке стало жутковато.

— Ложись и спи, — велела Кирья.

— Нельзя спать. Костер…

Оба они понимали — опасность еще слишком близка. Усни они оба, огонь затухнет, и тут-то от Калминой заводи наверняка полезут темные духи. Не может быть, чтобы старуха так просто смирилась с бегством пленника и кражей костяной дудки. Кирья не забывала о своей добыче ни на миг. Устроив друга поудобнее, она достала дудку из-за пояса и переложила на колени, чтобы можно было в любой миг поднести ее к губам.

— Я не буду спать, — сказала она. — Не хочу. А тебе надо греться и набираться сил… О, погляди! Дядьки нас охраняют!

За кругом света, очерченным костром, поблескивали во тьме зеленые глаза стаи.

Когда костер прогорел и остались лишь рдеющие угли, звери начали подходить ближе. Будто набираясь смелости, один за другим они укладывались вокруг Мазайки. Один даже подошел к Кирье, положил ей голову на колени и свернулся вокруг нее, грея ей спину. Кирья покосилась на друга, убедилась, что он заснул в тепле, и наконец перевела дыхание. Пожалуй, с огнем и такими сторожами врагов этой ночью можно было не опасаться.

В небе светили яркие осенние звезды. Кирья сидела, смотрела на угли и думала. Ей было тепло, как будто над ней не нависали голые деревья, скинувшие листья в ожидании первого снега. Словно не только костер, но и ровное пламя в ее крови грело ее изнутри. И сон не шел, — казалось, она всю ночь может так просидеть, глядя перед собой в огонь немигающим взглядом.

О чем думала Кирья, гладя своего друга по белобрысой голове? О том, что раньше, еще когда отец был жив, она мечтала, чтобы Мазайка стал ей названым братом. Именно к нему она с детства прибегала всякий раз, когда ее кто-то обижал, будто малая сестричка — к надежному защитнику. А теперь поди пойми, кто кого защищает! Нет, меньше любить его Кирья не стала. Наоборот — теперь, когда вытащила его из владений Калмы, связь между ними стала так сильна, что даже страшно…

И сама она изменилась. Кирье казалось, что за эту осень она стала много старше. Порой ей даже чудилось, что она теперь ровня самой Локше. «Ведь я прогнала ее. Значит, я сильнее!» — думала она. А через миг снова чувствовала себя глупой девчонкой, которая ничего не знает и не умеет, — просто ей повезло.

Кирья крепче стиснула костяную дудку. Даже если Калма и не вернется из своих потусторонних лесов, довольная, что захватила Вергиза, — Локша-то здесь, поблизости на острове… Но что-то подсказывало — ни та, ни другая сегодня не явятся.

«Что нам дальше делать? Кому мы нужны на свете?»

Угли костра рдели, по черному и багровому переливались синие огоньки.

«Родичи меня не примут, Вергиза больше нет…»

При мысли о Вергизе угли мигнули, будто на что-то намекая. Да как понять — на что? Локша от бесед с огненными духами ученицу всегда строго предостерегала. Дескать, незачем, опасно…

Именно поэтому Кирья не сводила взгляда с затухающего кострища. Она понемногу задремывала, и чем глубже ее душа погружалась в сон, тем яснее ей мерещилось пение огненных духов.

«Не бойся, сестрица, — пел ей костер. — Мы с тобой — дети священного пламени, сошедшего с небес. Никто не сумеет одолеть нас!»

* * *

Чуть свет Кирья и Мазайка уже были на ногах и направлялись в сторону родной деревни. Впрочем, они оба совсем не были уверены, что им стоит туда идти.

— Мы ведь за Кромкой побывали, — простуженным голосом рассуждал Мазайка. Впрочем, после ночи у костра он чувствовал себя куда бодрее. — Надо очиститься. Сперва к жрецам, потом в баню…

— К жрицам, — фыркнула Кирья. — Уж не к Локше ли?

Мальчик вздохнул:

— Сказал бы — к Ашегу, да он сейчас совсем плох. Когда гнев Вармы погубил Дом Ветра, на Ашега упала с неба каменная глыба. Он теперь почти не видит и заговаривается, аж жуть берет. Эх, к деду бы пойти…

Мазайка скривился, словно собрался плакать. Кирья уже рассказала ему о побоище возле бобрового заплота, когда Вергиз с помощью стаи одолел щучьего ящера, да сам не уберегся.

— Как думаешь, дед жив еще? — глухим голосом спросил мальчик, не глядя на подругу.

— Уж точно не мертв, — уверенно ответила Кирья. — Калма не для того столько лет его выслеживала, чтобы сразу расправиться. Он сейчас там — в ее колдовском лесу за Кромкой…

— Значит, надо его оттуда вызволять. Только как?

— Может, поменять? — предположила Кирья. — На дудку?

— Такую дудку Калма себе еще выточит, — отмахнулся внук Вергиза. — Еще думай…

Кирья насупилась, вспоминая.

— Калма говорила мне, что она на деда крепко обижена, — заговорила она. — Дескать, он ее выманил из отцовского дома обманом, молодость похитил, а потом с дитем бросил…

— Врет она! — сердито ответил Мазайка. — Дед не такой.

— Может, и врет. Но я вот что думаю: если чудовища из-за Кромки лезть перестанут, то, может, и правду сказала.

— Да ты что? Кто Калме-то верит!

— А если нет, — продолжала девочка, — значит дело вовсе не в мести.

Оба они замолчали, думая об одном и том же. Как спасти Вергиза?

— Кто Калмин отец, не знаешь? — спросила вдруг Кирья.

Мазайка развел руками:

— Старые басни говорят — бессмертная старуха Калма сторожит путь за Кромку. А отец ее — Мана, владыка земли мертвых.

Кирья невольно коснулась оберега на груди. А сама вспомнила угрозы, которые выкрикивала ей вслед старуха: «Сыночка за тобой вслед пошлю!»

— Неужто Вергиз украл дочь у самого Маны? — поежился Мазайка.

— Вспомнила! — перебила его подруга. — Калма говорила — «котта моего отца». Выходит, он жил в котте.

— Но в коттах только припасы хранят, — удивился Мазайка. — А люди в них не живут, разве только мохначи, так они не совсем люди…

— А в бьярских землях, значит, живут.

— Где это?

— Не знаю. Но Калма говорила, что она родом из бьярских земель.

— Значит, бьярские земли — это и есть земли мертвецов, — рассудительно ответил Мазайка. — Тогда ясно, отчего котта. Недаром старухи стращают, что жилище Маны из костей сложено, человеческими кожами обтянуто…

— Что же нам, по-твоему, опять за Кромку лезть?

Мазайка усмехнулся:

— За Кромку нам пока рано. А вот к дедкиному дубу сходить не помешает. У деда там много всего спрятано было. Одних оберегов целая укладка. Может, что полезное найдем…

— Я домой хотела… — начала Кирья.

И осеклась. Она вдруг поняла, на что ночью намекал ей костер.

— Ты прав — надо сходить к Вергизову дубу! Там…

Девочка озадаченно замолчала. Она понятия не имела, что там и зачем им опустевшее дупло. Но твердо знала лишь одно — ночью огненные духи советовали ей идти именно туда. Знала, и все тут!

Мазайка удивленно взглянул на нее, ожидая продолжения. Но его подруга стояла, склонив голову набок и глядела перед собой неподвижным взглядом, будто к чему-то прислушиваясь, явно забыв, о чем только что говорила.

Вокруг все светлело. Время от времени с деревьев слетали и, кружась в воздухе, падали последние листья. День обещал быть холодным и ясным. Мазайка поежился:

— Сейчас поесть бы…

— Что-то не так, — вдруг произнесла Кирья, поднимая голову.

— Что?

— Слышишь? Там… — Она указала в сторону, за куст можжевельника.

Казалось, там никого не было, но наметанным глазом Мазайка заметил одного из Дядек. Тот стоял, вздыбив шерсть, и еле слышно рычал.

Внук Вергиза знал, что стая следует за ними, держась неподалеку, но не показываясь. На зов волки по-прежнему приходить отказывались. И вдруг такая встреча!

— Что он тут делает? — пробормотал мальчик. — Ведь рассвело же.

Дядьки были ночными зверями. Заставить их показаться при свете могло что-то очень важное или неприятное. Пока волк стоял молча и неподвижно, его было невозможно заметить. Но теперь он выдавал себя ворчанием, видя или чуя нечто, доступное только ему.

Мазайка огляделся, затем потянул носом воздух. Гарью не пахло. Впрочем, стая вела себя вовсе не так, как если бы где-то занялся лесной пожар.

— Видишь чего? — настороженно спросила Кирья, хватаясь за костяную дудку.

С другой стороны из зарослей вереска встал другой невидимка — вожак стаи. Он поднял голову, принюхался, встал и издал еле слышный тонкий звук, похожий на скулеж. Тут же вокруг будто из воздуха возникла вся стая. Дядьки окружили юных вержан и встали, оскалившись, вздыбив шерсть, будто ожидая врага.

— Зачем нас вперед не пускаешь? — спросил вожака Мазайка.

Тот заступил ему дорогу, поймал его взгляд и мотнул головой. Мурашки побежали по Мазайкиной спине. Парень редко видел своих зверей так близко, да еще при свете солнца, и сейчас было особенно хорошо видно, как на самом деле они мало похожи на обычных волков. Короткие морды с широкими могучими челюстями, лобастые головы и говорящие, почти человеческие глаза.

«Не ходи туда. Там опасно», — понял Мазайка так же четко, как если бы Дядька сказал ему это словами.

Он растерянно глянул на подругу:

— Дядьки что-то очень страшное чуют.

— Они и сами напуганы…

В ближайших кустах внезапно послышался треск, и стремительней вешнего паводка на Кирью и Мазайку вылетела стая зайцев-русаков. Не обращая внимания на Дядек, они мчались прямо меж волчьих лап, перескакивали через напряженные спины. Но и волки, похоже, нынче совсем не интересовались легкой добычей. Тихо рыча, они лишь плотнее обступили Кирью с Мазайкой.

Девочка потянула названого брата за рукав:

— Что-то небывалое творится! Послушай…

Она присела, коснулась рукой земли. Мазайка прислушался и тоже почувствовал дрожь под ногами. Так бывало, когда куда-то сломя голову неслись перепуганные лоси. Но сейчас внуку Вергиза почудилось, что между этими встрясками он ощущает какие-то непонятные, куда более тяжелые толчки. Будто на каждые несколько быстрых шагов кто-то отвечает одним тяжеленным шагом.

Мимо волчьей стаи, ломая кусты, пронеслось стадо оленей.

— Бежим! — крикнул Мазайка.

— Куда?!

— Отсюда, там поглядим!

Только и ожидая этого, стая припустила со всех ног. Толчки становились все более ощутимыми. К топоту проламывающегося сквозь кусты зверья прибавился скрип и треск деревьев.

— Я сейчас!

Мазайка сорвал опояску, захлестнул ею ствол ближней высокой сосны, ухватился двумя руками и начал быстро карабкаться наверх.

— Куда ты? — закричала Кирья. — Скорее!

— Я только гляну…

Подниматься по голому стволу с помощью опояски Мазайке было делом привычным — кто ж не знает, как у диких пчел мед таскать? Но обратно внук Вергиза слетел еще быстрее. Глаза его были выпучены.

— Там оно! — закричал он. — Сюда идет!

— Кто — оно?

— Калмин ящер!

* * *

Удары топоров стихли. Работники, ладившие высокую хоромину в крепостице над Вержей, как один подняли головы, вслушиваясь в треск где-то в лесу. Они не отрываясь глядели в сторону чащобы. Прямо на их глазах она вдруг пришла в движение; верхушки далеких сосен кренились и раскачивались, и земля вздрагивала от тяжелых ударов. Вержане, оторопев, стояли у заточенных бревен частокола, силясь разобрать, что происходит.

Оставленный Учаем в крепости за старшего побратим, крепкий и упрямый парень, звавшийся Ошкаем, закричал, стараясь походить на грозного арьяльца:

— А ну за работу! Чего встали?

Обычно парни, хотя без охоты, повиновались ему. Но теперь они стояли, будто не слыша окрика головного.

— За работу!

Ошкай подскочил к одному из парней, дернул его за плечо, желая повернуть к себе. Но тот молча скинул его руку, не сводя глаз с растревоженного леса.

— Какая уж тут работа? — огрызнулся молодой Райво, внук бывшего старейшины. — Уходить надо! Ты сам глянь, что делается! Нечисть с полуночных земель к нам прет!

Ошкай и без того видел и качающиеся деревья, и разлетающихся с заполошными криками птиц. Бежать, побросав все, ему хотелось, может, даже больше, чем остальным. Но показать страх значило навсегда опозориться перед сородичами, над которым он волей Учая был поставлен старшим.

Из леса вдруг долетел пронзительный то ли крик, то ли вой. Ничего подобного вержане отродясь не слыхали. Все застыли, бледнея. У некоторых из рук топоры попадали. Ошкай заорал, стараясь свирепым криком отогнать страх:

— А ну, закрыть ворота! Поднимайте топоры и колья! Будем драться!

— Да какое драться! — срывающимися голосами закричали сразу несколько работников. — Ты что, Ошкай, ума лишился?!

— Это боги нас карают!

— За то, что гостей приветили и злодейски убили!

— Все потому, что духи из Звериной Избы разлетелись!

— Бежим!

— А ну стоять!

Ошкай раскинул руки, пытаясь остановить ошалевших от страха парней:

— Стоять, говорю! Дома и без вас управятся. Там не хуже здешнего все слышно. Вон, видите?

Он махнул в сторону деревни рода Хирвы. Еще подернутая утренним туманом гладь реки наполнялась челнами, быстро плывущими на чужую сторону Вержи. К берегу и мосткам из домов, с огородов, с выгонов торопливо стекались человеческие фигурки.

— А ну c дороги! — Кто-то толкнул его в грудь. — Нам своих надо спасать!

— Все лодки растащат, нам не останется! — раздался рядом полный дикого страха вопль. — Ни за что погибнем!

— Осади назад, охвостье крысиное! — яростно заорал Ошкай. — Учай вернется — всем припомнит!

— И-эх!

Тяжелый бронзовый топор опустился ему на голову, раскалывая череп, словно колоду.

— Бежим! — будто издалека услышал Учаев побратим и, обливаясь кровью, рухнул лицом в вытоптанную траву.

Мимо него вниз по склону проносились чьи-то ноги, но он этого уже не видел.

— Оно лезет! — в ужасе кричали разбегающиеся парни. — Тварь из-за Кромки! Жуть-то какая!

За стволами деревьев была уже видна огромная, невообразимо уродливая туша. Задние толстые ноги чудовища были вровень с макушкой взрослого человека. Передние, более тонкие и длинные, загребали по земле скрюченными когтями. Вдоль спины чудища высился мощный гребень, а впереди покачивалась голова на мощной шее.

Должно быть почуяв рядом людей, страшилище остановилось, обернулось в их сторону, распахнуло пасть размером с погреб и заревело так жутко, что работников прошиб ледяной пот. Если б страшный ящер сейчас поднялся на гору и начал их пожирать — никто бы и не шевельнулся. Но чудовище постояло, будто подумало, а затем повернулось и, не разбирая дороги, направилось в сторону деревни.

Не сговариваясь, парни кинулись обратно в крепостицу. Неведомая тварь из-за Кромки вновь заревела, мотая головой. Странно дергаясь, переваливаясь с боку на бок, она упорно, но будто через силу тащилась к деревне.

— Уходить отсюда надо… — с трудом выговорил один из парней.

— Совсем уходить из этих мест, — поддержал его другой. — Лесные духи до нас добрались…

— Видать, и старого Вергиза больше в живых нет. Некому больше от нечисти нас защищать!

— И мальчишка его куда-то пропал.

— Да сожрали обоих…

Вержане стояли за подпертыми воротами, сквозь щели глядя, как все ближе подбирается к отчим избам порождение Калмы.

Глава 4

Возвращение души

Кирья и Мазайка заметили существо еще в лесу, меж двух невысоких холмов, когда оно тянуло себя по распадку. Молодые деревца с треском ломались под кожистой тушей. Толстые лапы неуклюже загребали землю; голова была низко опущена, будто чудовищные челюсти тянули ее к земле.

— Я его узнала! Узнала! — шептала Кирья, высовывая голову из черничника, в котором они затаились на соседнем взгорке.

Когда отступил первый отчаянный страх, она сразу вспомнила, где видела тварь.

«Живи! — звучал в ее ушах призыв Калмы. — Иди наверх! Убивай всех, кого встретишь!»

Ей вспоминались видения в Лесу Ящеров, будто из страшного сна. Как Калма лепила из двух лесных ящеров одно чудище, нелепое и страшное, как вдыхала в него душу утонувшего рыбака…

— Это творение Калмы, — прошептала она, когда ящер прополз мимо и начал удаляться в лес. — Она его создала роду Хирвы на погибель…

— Так что же, он в деревню ломится? — побледнел Мазайка. — Надо бежать, предупредить их!

Он приподнялся было, но сбоку тут же раздалось тихое рычание.

— Они небось сами услышат, — тихо ответила Кирья. — Вон сколько треска, да еще и ревет! Пошли за ним…

Дождавшись, когда чудовище скроется за деревьями, они спустились в распадок и принялись красться по его следу. Время от времени на лесных прогалинах они видели, как оно бредет, дергаясь, глухо ревя и покачивая огромной головой.

— Что-то с ним не так, — сказал Мазайка, когда лес начал редеть. — Я помню, одному из Дядек дерево на спину упало. Так он, покуда не помер, тоже задние лапы волочил да все подвывал, жалобно так…

— Может, оно устало? — усомнилась Кирья. — Вон ему сколько деревьев на спину упало, а ему хоть бы что! Я думаю, это все Калмины чары. Она ведь его из двух чудищ слепила — вот его внутри и крутит.

— И то верно. — Мазайка, прищурившись, поглядел на чудовище.

Оно как раз начало подниматься в гору. Издалека было видно и слышно, как с надсадным хрипом ходят его бока.

— Да и холодно ему. Это ж ящер. Может, там у Калмы в лесу круглый год тепло, а у нас все ящерицы еще до листопада в норках попрятались…

Кирья еще чуть подумала и достала из-за пояса костяную дудку. Но Мазайка схватил ее за руку.

— Если сейчас дунуть, — поспешно прошептал он, — зверюга на две расползется. Сама же рассказывала, что со щучьим ящером приключилось! Этот-то еле на ногах стоит — бредет, никого не видит. А новые хоть и поменьше, да пошустрее будут! Как с ними управимся? Давай лучше этого обойдем да в деревню берегом побежим! Глядишь, обгоним, а то и само не дойдет…

Но Мазайкины надежды не оправдались. Неподалеку от селения чудище будто бы взбодрилось. Оно принялось шумно нюхать воздух, взревело и, видно почуяв близкую добычу, из последних сил устремилось к берегу Вержи. Оно резко вскидывало передние лапы, будто пытаясь прыгать, так что неуклюжие задние за ними не успевали, бороздя землю, точно сохами, толстыми когтями. Кирья и Мазайка едва поспевали за зверем. Даже мамонты рядом с ним казались не столь велики.

Наконец, когда впереди забрезжило серебристое утреннее небо над Вержей и показались травяные крыши домишек, чудище остановилось. Оно издало тоскливый рев, вытянуло вперед шею, будто стараясь еще хоть немного продвинуться, и завалилось набок в утоптанную траву у начала горушки, на которой стояла арьяльская крепостица.

— Неужто помер?

Мазайка оглянулся на залегшего поблизости вожака его стаи. Тот вроде бы и не смотрел на него, но все время оставался поблизости.

— Или притворяется?

Вожак приподнял губу и тихо зарычал. Но вскоре умолк и принялся принюхиваться. Зверь явно не знал, что делать — то ли броситься на лежащую тварь, то ли бежать прочь, пока та не бросилась сама.

Мазайка осторожно выполз из кустов и подкрался к туше, готовый дать стрекача, если ящер хоть шевельнется. Но тот лежал с закатившимися глазами.

— Издох! — радостно крикнул внук Вергиза. — Кирья, выходи!

Девочка опасливо подошла, глядя на затянутый пленкой круглый сизый глаз. Тот вдруг моргнул и вновь закатился. Видно, у ящера не осталось сил даже поднять голову. Кирья невольно пожалела жуткое и несуразное существо, сотворенное себе и другим на погибель бессмысленной злобой Калмы. «А ведь в нем живая душа, — вспомнила вдруг она. — Если бы не тот утонувший рыбак, чудовище вообще в наш мир попасть не смогло бы! А что, если…»

Не успел Мазайка даже крикнуть «стой!», как Кирья поднесла к губам дудку и дунула в нее.

По гребнистой спине исчадия Калмы волной прошла дрожь. Бока поднялись с ужасным хрипом — раз, второй, затем медленно опустились… Ящер дернул ногами, распахнул пасть, да так и остался лежать с вываленным набок языком.

— Теперь-то точно помер, — с облегчением сказал Мазайка.

— Гляди! — удивленно воскликнула Кирья.

Из пасти чудовища выпрыгнула большая серо-зеленая лягушка и деловито поскакала в сторону Вержи. Кирья с Мазайкой с любопытством последовали за ней. Лягушка скоро допрыгала до берега. Прыжок, всплеск, и только круги пошли по воде.

* * *

Селение рода Хирвы выглядело совсем опустевшим. Родичей не было видно. По избам попрятались, что ли? А, нет — вон в острожке ворота закрыты, и люди на стенах стоят, смотрят…

— Эй! — закричала им Кирья. — Открывайте! Опасности нет!

Но ответа не дождались, да и ворота никто не спешил открывать.

— В деревне никого, — подошел сзади Мазайка. — Видно, уже давно чудище заметили и на тот берег утекли, от беды подальше.

— Может, и нам за ними, на тот берег? — задумчиво проговорила Кирья. — А то пошли в арьяльскую крепость, вон там наши парни…

Внук Вергиза тоже поднял глаза на острожек — и схватил подругу за руку:

— Не ходи туда! Застрелят!

Он показал на людей на стенах с луками на изготовку. Хоть чудовище и лежало неподвижно, оружия никто не опустил.

— Ты чего? — удивленно спросила Кирья. — Что луки у парней? Так они чудища боятся…

— Уверена, что его, а не нас? Мы ведь вместе с ним из лесу пришли. А ну как там думают, что это мы его привели?

— Но мы же правду расскажем!

Мазайка печально покачал головой:

— Не поверят они нам.

Кирья неуверенно топталась на месте. Как — не поверят? Чудовище ведь мертво!

— Так что, стрелять?

Стоявший на стене у ворот вержанин с луком оглянулся на товарищей, потом снова на рыжую девчонку рядом с чудовищем.

— Погоди, — отмахнулся молодой Райво, вглядываясь в маленькую фигурку рыжеволосой дочери Толмая.

Девчонка казалась особенно мелкой и тощей рядом с безобразной серо-зеленой тушей Калмина ящера.

— Ишь нечисть! Рукой машет, — негромко пробормотал кто-то за его спиной. — К себе подманивает…

Вслед за ним наперебой заговорили и другие:

— Чудище-то, может, и не издохло вовсе. Может, прилегло и ждет. Кто их, чудищ, знает?

— Ну вот Кирья, поди, и знает. Недаром Учай о ней прежде сказывал, что не родня она ему. Он сам видел, как отец ее в корзинке с болота принес.

— И я о том слышал! Вот как ящера летучего Толмай свалил, так ее и принес. Кирья при нем из доброты жила. А как Высокая Локша ее к себе забрала, так все нутро ее настоящее и явилось…

— Учай знал, что говорил! — кивнул вержанин с луком. И вдруг осекся, глянув на тело Ошкая с разрубленной головой, которое так и лежало под стеной неподалеку. — С этим что теперь делать? Учайка на зло памятлив. Всем попомнит!

— Зароем его, — предложил молодой Райво, все еще держащий в руках не отмытый от крови бронзовый топор. — А лучше в болото кинем. Если что, так скажем, чудище его сожрало.

— Как же скажем? — заметил кто-то. — Кирья своими глазами видела, что оно никого не съело.

— Может, и ее тогда в болото…

— Ты сам-то думай, что говоришь! Даже если тварь издохла, там рядом Мазайка крутится, а стало быть, и стая близко… Только руку на него подними, они к тебе потом ночью придут и до костей обгложут!

— Так что, не стрелять?

— Пускай уходят, — буркнул молодой Райво. — Уйдут добром — не тронем. А вот Учай… Вот с ним разговор иной.

На его слова удивленно обернулись все, кто стоял поблизости.

— Отчего ж иной? — спросил парень с луком. — Учай хоть и не схож с отцом, а все ж от арьяльцев земли ингри защитил!

— Ты мне-то о том не сказывай! — огрызнулся Райво. — Я с ним за царевичем ходил и все своими глазами видел. Тех арьяльцев и след простыл! Дошли ли они через Холодную Спину до своих земель, не ведаю; по всему — так и не дошли. А что до Джериша… — он скрипнул зубами, — до убийцы, который здесь кровушку наших родичей лил и моего деда ни за что прикончил… Я в то утро, чуть рассвело, по всему селению ходил, следы искал. Арьяльцы, поди, не коршуны, чтобы с высоты падать. Да и коршуны землю лапами метят. И вот что я вам скажу — Джериш был один! Как я ни искал, других следов не нашел. А следы у него приметные — лапища как у медведя. Вот и судите. Думаю, это все Учаева затея. Извести нас всех он задумал. За то, что изгнали его, отомстить.

— Все так и есть! — послышалось вокруг. — Учай нынче всю Ингри-маа под себя подмял. А роду с того что? Где наш прибыток? Торчи на горушке да бревна ворочай…

— Этот всех изведет! — мрачно процедил еще кто-то.

— Цыц! — перебил их молодой Райво. — Если все со мной согласны, стало быть, время подходит Толмаеву сыну дать от нас всех ответ! А Кирья огневолосая с волчьим мальчишкой путь идут куда хотят.

— Да может, девка и вовсе неживая, — добавил кто-то. — Она вон привела в родной дом зверя из-за Кромки. Разве живые так поступают?

— Пусть идет прочь, откуда явилась! — загомонили вержане, еще сильнее испугавшись возможной нежити. — Не открывать ей ворот! И Мазайку пусть с собой забирает. Не надо нам тут бродячих мертвяков!

* * *

В родной избе было темно и сыро, как в погребе. Кирья с трудом открыла разбухшую дверь, заглянула внутрь, моргая, чтобы глаза привыкли к сумраку. Изнутри пахнуло нежилой сыростью. Дом не просто выстыл — он будто умер. Как те избушки без окон и дверей на деревьях в селении Дедов…

Кирья почти заставила себя войти.

Тут еще кое-что надо было забрать, если не унес Учайка. И если запасливые сородичи не растащили. У отца было много хорошего — бронзовые топоры, ножи… «Надо бы взять копьецо и лук», — подумала Кирья, шаря взглядом по закопченным бревенчатым стенам. Лука не нашла, взяла небольшой топорик.

Никто ничего не тронул. Не посмели.

«Мы дети Толмаевы! Батюшку уважали, а нас с Учайкой боятся», — с мрачной гордостью подумала Кирья.

Когда глаза привыкли к темноте, Кирья сперва забралась на лавку и принялась осматривать божницу. Там теснились все привычные охранители: рогатый пращур Хирва, выточенный отцом из соснового корня, рядом потолще — Мать-Лосиха, за ними пучеглазые домовые духи. Они сторожили нечто, завернутое в тряпицу.

Внутри тускло блеснул золотой кругляш с тиснеными треугольными лучами-стрелами на золотом обруче. «Не из награбленного ли?» — брезгливо подумала Кирья. Потом вспомнила — из подарков. Ей же и подарили. Бережливый Урхо сразу спрятал, чтоб не потеряла. Кирья надела солнечный кругляш на шею. «Тут еще Учайкин волчок всегда лежал», — вспомнила она. Но сейчас его на божнице не было. «С собой, значит, унес отцову памятку», — поняла она и почему-то порадовалась этому. Слезла с лавки и прошла в женский угол, где хранился короб с ее приданым.

Кирья росла без матери, однако женщины рода Хирвы обучили ее всему, что должна уметь добрая хозяйка дома, — прясть, ткать, шить, вязать, штопать… Но ткала и шила Кирья только повседневное. Тут же, в заветном коробе, было совсем другое — богатое приданое, принесенное в дом Толмая его женой, матерью Урхо и Учайки. Отец нечасто разрешал Кирье туда заглядывать.

Сверху лежала свернутая понева из густо-синей ткани. Такую красивую ткань умели делать только дривы. Кирья со вздохом отложила ее в сторону. Понева — одежда хозяйки, жены, матери семейства… Была бы сестра — ей бы отдала, а так… «Никогда не носить тебе поневы», — будто кто-то шепнул ей в уши. Кирье на миг стало грустно — но лишь на миг. Она спокойно отложила в сторону синий сверток.

Под поневой лежал ремень — кожаный, с бронзовыми накладками. Такие ремни девицы и женщины рода Хирвы носили только по праздникам. Кирья довольно улыбнулась — его-то она и искала — и принялась одну за другой доставать и раскладывать по лавке драгоценные вещи.

Первым делом она переоделась в материнскую вышитую рубаху. Ее детская рубашка была ей уже мала, запястья торчали из рукавов. Кирья только удивилась, как быстро выросла и вытянулась у добродей, — день за год! Переодевшись, опоясалась ремнем, собрала в свой дорожный короб литые украшения. Укладывая туда расшитый жемчугом наголовник, пригляделась и вдруг сообразила — а ведь он не вержанский. Таких круглых с ушками здесь не носили. А подвески? Не щуки, как положено, и даже не утицы, какими украшают себя девушки-карью, а вовсе лягухи!

«Выходит, матушка была не вержанка? — задумалась Кирья. — Неужто из рода Эквы? Они ведь совсем далеко отсюда, за рекой, у Мокрого леса…» Впереди смутно забрезжили какие-то новые пути. Может, туда уйти? Если там родня…

«Какая родня? — одернула себя Кирья. — Батюшка меня на озере в корзинке нашел! Одна у меня родня — летун крылатый!»

Был, правда, Учайка. Еще у добродей Кирья узнала, что старший брат с войском ушел в Ладьву. До сестры ему явно никакого дела не было. Обрадуется ли, если встретит? Признает ли?

Взгляд ее невольно метнулся к каменке. Вергизов дуб — вот куда сейчас лежит ее путь.

Кирья закрыла короб, поклонилась божнице и вышла из избы.

С Мазайкой они встретились возле околицы. Парень снарядился основательно — взял с собой топор, копье и лук, переоделся, надел кожух, шапку и теплые сапоги из оленьей кожи. Пока осень стояла теплая, но это ничего не значило. Заканчивался листопад, в любой день могли грянуть заморозки.

Увидев подругу, Мазайка ахнул.

— Совсем девица, — смущенно проговорил он.

— Скажешь тоже!

Внук Вергиза разглядывал Кирью, будто впервые увидел. Материнская рубашка по вороту, подолу и рукавам была вышита красными и черными обережными узорами — целый мир со зверями, птицами и добрыми духами. Ветви спускались на грудь, птичьи крылья обнимали плечи. Талию Кирья стянула широким поясом, сверху надела кожаную безрукавку, волосы убрала под обшитый бронзовыми зверями наголовник. На ногах оставила братнины порты и толстые шерстяные обмотки — ведь не в избе сидеть, а по лесу ходить.

— А еще ты на Локшу стала похожа, — продолжал разглядывать ее Мазайка. — И повадки, и даже взгляд такой же…

Кирья показала ему язык.

— Рубаха красивая, в лесу оборвешь.

— Я потом сниму. А сегодня не хочу. Если убьют… Помнится, батюшка рассказывал: когда род собирается на смертный бой, так надевают все лучшее…

— Кто убьет? — фыркнул Мазайка. — Какой бой?

Тут он умолк, потрясенный, — он наконец сообразил, кого ему напоминала Кирья. Юного воителя, арьяльского царевича! Смуглые щеки, золотые волосы, солнце блестит на шее!

— Думаешь, в лесу всего одно чудище бродит? — продолжала подруга. — А если у дедкиного дуба нас сторожат? Помнишь, какое там болото по соседству?

— Дед там все чарами запечатал. Кроме него, никто пройти не мог, разве по его дозволению.

— Только на то и надеюсь…

Кирья вновь вспомнила своего черного крылана. Своего ли? С тех пор как она вернулась из-за Кромки, он как в воду канул и на призывы не откликался… Вдруг она ни с того ни с сего засмеялась.

— Чего хихикаешь?

— Да подумалось, два грозных вояки на битву собрались: волчий пастырь, которого волки не слушают, и добродея-недоучка с краденой дудкой! А против нас — сама Калма!

— Мы ее уже раз одолели, — возразил Мазайка. — А Дядьки…

Мазайка огляделся. Он чувствовал, что стая где-то поблизости. Порой он даже видел кого-нибудь из них. Но Кирья права: с тех пор как он своими руками сломал манок, Дядьки перестали его слушаться. Хоть и не покинули. Это обнадеживало.

Втайне Мазайка надеялся, что в выжженном молнией дупле, служившем Вергизу жилищем, сыщется иная дудочка. Дед все время что-то резал и вытачивал, то из дерева, то из кости, — отчего бы ей не сыскаться?

— Поспешим, — потянул он Кирью за собой. — Не приведи боги, Калма новую тварь пошлет!

Глава 5

Золотая нить

Найти путь к укромному Вергизову жилищу было теперь совсем не сложно — чудище, двигаясь через лес от заболоченного озера, ломало деревья и кусты не хуже осенней бури.

Мазайка и Кирья шагали, поглядывая по сторонам и изредка перекидываясь словами. У обоих было сумрачно на душе. Не шел из памяти прием, какой оказали им в родном селении.

— Одно хорошо — парни из острожка все же стрелять не стали, — со вздохом сказал Мазайка. — А ведь хотели, я видел.

— Рука не поднялась? Я дочь Толмая…

— И что? Ты с чудовищем пришла. Может, ты теперь и не человек вовсе.

— Да я и сама уже в этом сомневаюсь, — пробормотала Кирья.

— Ну перестань! — Мазайка чуть подумал и добавил: — А может, это меня за утопленника приняли. Вержане ведь в кереметь ходили, могли узнать, что меня щучий ящер под воду уволок. И тут я к ним сам явился!

— Подружки про мертвецов сказывали, они не так ходят, — с сомнением ответила девочка. — Глаза у них смертной тоской выедены, оттого перед собой ничего не различают и руками по воздуху шарят…

— Вот так?

Мазайка скорчил рожу, вытянул к ней руки со скрюченными пальцами. Кирья захихикала:

— Да ну тебя!

Вокруг посветлело — они вошли в березовую рощу. Кирья замедлила шаг, оглядывая белые стволы и устилающую мох желтую листву. Казалось, будто листья впитали тяжесть последних солнечных лучей и, не вынеся ее, опали наземь.

Роща считалась заветной, девичьей. Ранним летом в светлых ночных сумерках сама Видяна, синеглазая мать вод, являлась сюда, окутанная туманом. И с ней беловолосые водяницы в пышных зеленых венках. Девушки и молодые женщины рода Хирвы оставляли здесь дары, вплетали в тонкие березовые ветви ленты и жемчужные бусы, вешали на деревья венки, гадая о суженом. А теперь…

Кирья прошла дальше, и ее сердце сжалось от боли. Священная роща была безобразно изломана пробиравшимся тут Калминым чудовищем. Девочка нашла взглядом тонкую березку, на которую прошедшей весной впервые в жизни повесила свою ленту. Сейчас деревце было втоптано в мох. Кирья осторожно помогла ему выпрямиться, сложила надломленный ствол, подобрала сухую ветку и начала приматывать к стволу своей лентой, как сломанную руку к лубку.

— Пошли, Кирья, — горестно произнес Мазайка. — Тут уже ничем не помочь…

— Худо будет, — тихо ответила Кирья, завязывая ленту. — Кереметь поругана и заброшена. Видяна разгневается, не даст больше ни детей в дом, ни скотины в хлев…

— Что ты говоришь? — со страхом воскликнул Мазайка.

— Погаснут лучины, засохнут венки. Зеленый Дом полнится нечистью из-за Кромки, и некому больше поймать ее и посадить в суму… — Кирья подняла голову и взглянула на друга так, что тот попятился, чувствуя, как мурашки побежали по коже. — Теперь вержанам лучше бы вовек не возвращаться на эту сторону реки!

Дальше они шли молча. Когда впереди показался берег большого озера, Кирья скорее почувствовала, чем услышала, присутствие поблизости стаи. Волки не оставляли Мазайку, но и не приближались, будто сторонились его. «Почему Дядьки не приходят на зов? — про себя думала девочка. — Они ведь почти все с детства им выкормлены…»

Наконец над лесом поднялся холм с одиноким дубом, высящимся над молодым ельником. С холма глубоким шрамом тянулся овраг, в самом низу переходивший в топкое болото, некогда бывшее заводью. Вдали виднелась чистая вода, но близ холма лишь внимательный взгляд мог бы угадать, что под редкими и корявыми елками не мшистая поляна, а бездонная трясина. Мазайка и Кирья знали, что дна у нее и впрямь нет.

Мазайка остановился, глядя на кочковатую пустошь.

— Глянь, какие пузыри лезут…

Мох и вправду выгибался горбами, точно еле сдерживая чье-то мощное тело.

— Неладно тут, — прошептала Кирья. — Видать, как чудище отсюда вылезло, будто рана не заживает…

— Похоже на то, — кивнул внук Вергиза.

Они взошли на холм и остановились возле дуба, не заходя под сень ветвей. Мазайка глядел на живое обиталище деда почти со страхом. Ему вдруг вспомнилась арьяльская крепость на холме и парни с луками на высокой стене. «Вот и дедов дуб такой же, — подумал он. — Словно сторожевая вежа у Калминой бездны».

— Ты там наверху-то раньше бывал? — почему-то шепотом спросила Кирья.

— Нет, — так же тихо ответил ее друг. — Дед не пускал. Это же не простой дуб. Он против нечистых духов крепко зачарован…

— Что, боязно?

— А тебе не боязно? Это как в Дом Зверей войти… Помнишь?

— Я же вошла, и ничего, жива осталась. — Кирья сделала шаг вперед.

— Стой, ты куда? Одна?!

— Давай-ка я быстро в дупло слазаю и вернусь, а ты посторожи внизу…

— Я с тобой!

— А ну как еще что полезет, кто знак подаст? Ты не бойся — я же почти добродея, меня духи не тронут, — добавила Кирья, ласково коснувшись его руки.

Сама она вовсе не была в этом так уж уверена.

Мазайка вздохнул и молча кивнул. Он остался на месте, а Кирья медленно, озираясь на каждом шаге, направилась наверх к дереву.

Она без труда нашла узкую расселину в стволе, едва прикрытую бурой листвой, и боком протиснулась в лаз. Выточенные в стволе ступени были крутыми и скользкими. С трудом вскарабкавшись наверх в пахнущей прелью темноте, Кирья очутилась в темном и тесном дупле, где-то в самой кроне. Бледные и тонкие лучики света сочились внутрь сквозь еле заметные щели. Мертвое нутро дуба здесь было вытесано, будто большой котел, а поверх него была уложена крыша. Кирья покачала головой, припоминая, как старый дуб выглядит с холма. Даже вблизи различить убежище Вергиза было невозможно.

Места в этом жилище и впрямь было немного. Судя по всему, ведун приходил сюда только спать. Его лежанка оказалась тоже выдолбленной в обожженной молнией древесной толще и была покрыта медвежьей шкурой.

Зачем же ее вели сюда огненные духи? Или ей все приснилось?

Кирья подняла руку над головой и пошарила по низкому своду. Наверняка где-то тут должна быть отдушина… Так и есть — она приподняла небольшую плетенку, снаружи крытую берестой от дождя. В «гнездо» Вергиза хлынул свет. Девочка оглянулась — и остолбенела.

Все дупло изнутри оказалось сплошь изукрашено тонкой резьбой. Переплетающиеся узоры, ветви и травы, птицы и змеи, волки и лоси, духи и страшилища… «Дом Зверей! — промелькнуло в памяти Кирьи. — Там была такая же резьба. Значит, вот кто…»

В следующий миг ее голову стянуло, будто обручем. В ушах раздался низкий гул, потемнело в глазах. «Охранные чары!» — успела сообразить Кирья, не успев даже испугаться. Затем неизъяснимая слабость одолела ее. Руки бессильно упали, будто из них вынули кости, плетенка опустилась на место, и тайное убежище Вергиза вновь погрузилось в пронизанный нитями света сумрак.

Костенеющим языком Кирья забормотала молитвы, призывая на помощь пращура Хирву, хранительницу реки Видяну, Варму-ветра — всех самых сильных богов ингри. Но это не помогало. Темнота вокруг таращилась на незваную гостью сотнями злобных глаз. «Убирайся! — будто твердили стражи, скаля клыки. — Беги, пока жива! А не то…»

Кирья на подгибающихся ногах начала бочком отодвигаться к лазу, через который пришла, с трудом удерживаясь, чтобы с криком не кинуться прочь, забыв о всякой осторожности. Но взгляд ее невольно скользил по стенкам, изучая еле различимые узоры. Вот лось, подобрав под себя ноги, летит над волнами. Нет, это не волны — это извивается огромный змей! Вот человек с волчьей головой, встав на дыбы, скалится на кого-то — наверняка на нее, Кирью! Водовороты, вихри, солнечные колеса…

Девочка вдруг остановилась, впиваясь взглядом в знакомое существо. Спутать было невозможно — перед ней раскинул перепончатые крылья ее черный летун.

«Дед сказывал, что всех болотных духов себе подчинил, только этот, самый сильный, ему не дался, — мелькнуло у нее в сознании. — Он не дедов, но и не Калмин. А все потому, что он мне предназначен, он — мой!»

— Если ты в самом деле мой, — произнесла она, — то веди меня!

Протянула руку и коснулась зверя.

И обруч на висках лопнул. Узоры стали четкими, перестали плыть перед глазами. Кирья глубоко вздохнула. Вновь подняла плетенку, впуская в дупло солнечный свет, и начала неспешно изучать резьбу, стараясь вникнуть в ее смысл.

Вскоре стало ясно, что узор складывается по спирали, как будто по стенам дупла прокатилось огромное вихревое колесо. С краев спираль была светлее, узоры четче, и рассмотреть их было проще. Середина же тонула в таком кромешном мраке, будто он там и рождался. Кирья, как ни старалась, не могла увидеть, что там, — глаза будто слепли. Видно, сил ее крылатого помощника не хватало, чтобы развеять все защищавшие тайную резьбу чары.

«Ладно, — подумала она, — погляжу пока то, что видно…»

Тянулось время. Кирья изучала рисунок, вспоминая все, чему ее учила Локша. Шаг за шагом она пробиралась в середину вихря, и темнота понемногу отступала перед ней, когда ей удавалось разглядеть и разгадать очередной знак.

— Снизу — воды, сверху — ветер, — бормотала она. — Между небом и землей — лебеди летят, лоси бегут… Снизу — деды, сверху — боги… Похоже, защита здесь не от людей, а от самой Калмы…

Понемногу Кирья добралась до сердцевины, и там сквозь колдовскую тьму забрезжила крошечная золотая искра. Взгляд юной добродеи следовал за ней, как за путеводной звездой, пока густая тьма не развеялась.

И в сердце вихря Кирья увидела изображение неизвестного ей удивительного бога. Он стоял в летящей по небу крылатой лодке. У бога было две головы, и обе будто пели. В одной руке он держал круто выгнутый лук, другую прижимал к груди. Там-то и пылала, словно искра, золотая точка.

Кирья моргнула, но искра не исчезла. Она шагнула ближе, с опаской протягивая ладонь, и ощутила кожей тепло.

«Греет! Не почудилось!»

Девочка коснулась пальцем резьбы, и последняя чародейская пелена исчезла. Из груди чужого бога торчал обычный маленький сучок. Кирья потянула за него — он поддался довольно легко — и вытянула наружу нечто тонкое и блестящее, похожее на лучик солнца. Луч тянулся и тянулся, а вытянувшись целиком, с тихим приятным звоном свернулся тугой змейкой.

— Что это? — прошептала Кирья.

В ее руках оказалась тонкая, как паутинка, золотая нить. Она была легкой, почти невесомой, но когда девочка попробовала испытать ее на прочность, то чуть пальцы себе не отрезала. Нить была длиной в полтора локтя и с обоих концов заканчивалась петлями.

«Тетива, что ли? — с недоумением подумала Кирья. — И кому на ум пришло делать тетиву из золота? Да и не золото это никакое — оно мягкое, а этой нитью и убить можно…»

Додумать она не успела. Снаружи на холме истошно, будто в ужасе, завыла волчья стая.

— Кирья! — Из лаза появилась голова встрепанного Мазайки. — Похоже, уходить пора, и поскорее!

— Что? — подскочила девочка.

— Да я думал к болоту сбегать, поглядеть сквозь каменную чешуйку, а там такое творится, что я решил близко не подходить… Пусти-ка!

Внук Вергиза забрался в дупло, подтянулся и полез наверх через дыру в крыше.

— Хорошо, что не пошел, — раздался сверху его ошеломленный возглас. — Давай руку, лезь сюда!

Они вместе вскарабкались по ветвям и повисли в кроне, вглядываясь вниз сквозь редкую листву. На болоте и впрямь было неладно. На зелено-бурой ряске, среди травяных кочек, вздувались огромные пузыри.

— Ты в дупле ничего не трогала?

— Я только… — начала Кирья, цепляясь за ветки рядом с ним.

И вдруг онемела: один из пузырей лопнул, точно скорлупа птичьего яйца, и из-под воды, вздымаясь, как древесный ствол, появилась длинная буро-зеленая змеиная шея.

Дети замерли как заколдованные. А змей поднимался из болотной жижи все выше и выше. Его голова уже встала вровень с молодыми сосенками на берегу. Дети, не отводя взгляда, смотрели на желтые глаза с черными трещинами зрачков, распахнутую клыкастую пасть… Визг Кирьи вывел их из оцепенения.

— Бежим! — закричал Мазайка.

* * *

Земля больно ударила по ногам. Мазайка лишь скривился, вскочил и подставил руки:

— Давай прыгай!

На лице Кирьи застыл ужас. Но, лишь взглянув в сторону болота, она разжала пальцы и с криком полетела вниз, в объятия друга. Они покатились вниз по склону, спотыкаясь, вскочили на ноги и побежали.

Позади раздался страшный треск. Мазайка невольно обернулся и обмер. Змей, поднявшись во весь рост, так что его голова поднялась вровень с дубовой кроной, стоял на кончике хвоста и тыкался огромной тупой мордой туда, где еще совсем недавно находилось тайное убежище Вергиза. Должно быть не найдя искомого, чудище в три кольца обвилось вокруг могучего ствола. Дуб вздрогнул, пронзительно заскрипел, и его вершина начала валиться наземь.

— Смотри, смотри! — порывисто зашептала Кирья, стискивая руку мальчика. — У змея лапы!

В самом деле, змей опирался вовсе не на хвост, а на две короткие кривые лапы, растущие у самого кончика хвоста.

— Помнишь сказку? Как сломалось что-то в мире и из-за Кромки на берег Вержи вылезла змея…

Кирья не успела договорить. Змей толщиной с матерое дерево, будто почуяв, где они затаились, отпустил искореженный дуб и, извиваясь волнами, заскользил вниз с холма.

Вокруг послышался вой стаи. Мазайка и Кирья бросились наутек. Они бежали, не чуя под собой ног, не обращая внимания на хлещущие их нижние ветви, цепляясь за корни, спотыкаясь на кочках и вновь вскакивая и устремляясь все дальше в лес. Между лопаток каждый из них ощущал холодный немигающий алчущий взгляд. Они знали: стоит остановиться, стоит обернуться и взглянуть в черные трещины зрачков, тут и остолбенеешь, будто пень. И никакая сила больше не сдвинет тебя с места до самого последнего мига.

Впереди замаячила лесная прогалина, покрытая пышным белесым мхом. Не разбирая дороги, подростки влетели на поляну. И тут же мох просел у них под ногами чуть не по колено, заливая ледяной водой. Мазайка выругался, то ли поминая Хирву, то ли призывая его.

— Ох ты, в холодный мшаник угодили!

С трудом вытаскивая ноги, беглецы двинулись дальше. Такие болотистые мшаники были им знакомы — утонуть не утонешь, но этот белесый мох год за годом вбирает в себя талую воду и растет, растет, сохраняя внутри стужу минувших зим.

— Может, сюда не полезет? — с надеждой спросила Кирья, тяжело дыша.

Будто отвечая ей, возле самого края мшаника из зарослей вынырнула огромная голова.

— Не смот…

Мазайка встретился с тварью взглядом — и тут же умолк, застыл на месте, будто в силки попал. Ему стало невыносимо жалко себя, Кирью, до слез обидно, что он втравил ее в поиски Вергизова наследства. Еле шевеля губами, он пробормотал:

— Уходи! Я к нему пойду, пусть меня ест, а ты беги!

Он повернулся и собрался было шагнуть навстречу буро-зеленой морде. Но Кирья с неожиданной силой дернула его за руку, опрокидывая в сырой хлюпающий мох.

— Нет! — гневно воскликнула она. — Так не пойдет!

В ее руке появилась Калмина костяная дудка. Она поднесла ее к губам и дунула изо всех сил.

Звук получился резкий, хриплый и некрасивый. Но из чащи ему отозвался другой — грубый, низкий, похожий то ли на стон, то ли на рев. И тут же неподалеку затрещал подрост, закачались кусты. Змей стремительно и плавно повернул голову в сторону шума. Мазайка выдохнул, свалился в сырой мох и прижал руки к лицу, словно пытаясь стереть наваждение.

На берегу холодного мшаника появился лось — громадный старый бык. Он молча бежал, наклонив голову, увенчанную широченными сохами ветвистых рогов. Еще миг — и он ударит ими в змеиную морду!

Змеиная голова вдруг взмыла вверх и исчезла из виду. Потерявший соперника лось замер на месте, яростно фыркая. И тут над покосившимися сосенками мелькнула толстая шея, и распахнутая клыкастая пасть ударила зверя сверху. В воздухе мелькнули четыре растопыренные ноги с широкими раздвоенными копытами. Рогатая голова с вытаращенными глазами упала у самого края болотца, заливая белесый мох кровью. Среди переломанных сосенок неспешно двигалось чешуйчатое тело — змей начинал глотать добычу. Кирья и Мазайка, дрожа от ужаса, следили за происходящим.

— Пращур Хирва нас защитил! — пробормотал Мазайка. — Себя вместо нас отдал!

— Стало быть, нам такое суждено, что сам Хирва за нас вступился, — отозвалась Кирья. — Дай руку!

Она потянула друга за рукав, помогая подняться из грязной ледяной воды. Цепляясь друг за друга, они кое-как выбрались с другой стороны мшаника на твердую землю.

— Куда теперь? — стуча зубами, спросила Кирья.

Огненные духи, приведя ее к Вергизову дуплу, ничего ей больше не подсказывали. Да и по правде, девчонке сейчас хотелось лишь одного — согреться.

Мазайка кинул взгляд в ту сторону, где осталось чудовище, пожирающее лося:

— Если это все же змей, хоть и из Калмина леса, то сейчас он, наевшись, спать ляжет… А пошли на Лосиные Рога! Видела, как лосиная голова упала? Прямо на нас глядела! Выходит, там наше спасение.

— Хорошо придумал, — подтвердила Кирья.

У края леса Мазайка последний раз оглянулся. Змей, целиком проглотивший сохатого, медленно уползал куда-то в сторону Вержи.

— Спасибо тебе, пращур Хирва, за твою защиту и урок!

Глава 6

Скала видений

Мокрые, грязные, продрогшие под холодным осенним ветром, Мазайка и Кирья вышли на знакомую тропу, ведущую по берегу Вержи к Лосиным Рогам и святилищу Вармы. Только здесь они наконец остановились, чтобы перевести дух. Близился вечер. Пора подумать об убежище и отдыхе.

— Экая лютая тварь! — все никак не мог успокоиться Мазайка. — Еще бы самую малость, и она бы нас догнала! Хорошо, Хирва защитил…

— А ведь змей мог нас догнать, — задумчиво проговорила Кирья.

— Да ты что! Мы ведь со всех ног бежали, а он все ж полз.

— Верно… Да только полз он так, что и бегом не угнаться. А как он сохатого взял, видел? Сейчас же время какое — у лосей гон. Они сами не свои делаются, на все живое кидаются. Если лось на тебя мчит, уж никак не увернешься. А змей на того рогача и не глядел. Раз, и ушел — я и заметить не успела! А потом сверху — и все…

— Хочешь сказать, он нас жрать не собирался?

— Откуда же я знаю? Только вот что думаю. Сперва змей к дубу полез, в Вергизово дупло, и тогда ему вроде до нас и дела не было. А уже потом за нами потянулся. Дядьки ведь рядом были, а он на них и не поглядел… А еще ты видел? Он на добычу сверху кидается. Но у мшаника, когда нас догнал, на хвосте не поднялся. Смотрел, будто хотел чего…

— То есть мы ему не нужны? — хмыкнул Мазайка. — Лося съел, спать завалился, и все?

Кирья пожала плечами:

— Хорошо, если б так. Только я боюсь, что дело вот в чем…

Она вытащила из-за пазухи свернутую в упругий моток золотую нить. Мазайка с любопытством уставился на нее, взял, развернул.

— Тетива, — уверенно проговорил он. — Для маленького лука. Ай, режется!

Он сунул в рот пораненный палец.

— Я ее у Вергиза в зачарованном схроне нашла, — объяснила Кирья. — И сразу после этого Дядьки как завоют…

— Дед никогда мне ее не показывал, — пробормотал Мазайка, слизывая кровь. — И не говорил про нее…

— Ясное дело! Так была упрятана, чтобы самой Калме до нее не добраться…

— Ну вот все и сошлось, — хмыкнул Мазайка, возвращая подруге золотую нить. — Пока тетива у нас, змей не отстанет.

— Что ж ее, выбросить?

— Вот еще! Раз дед ее пуще глаза хранил, значит она непростая.

— А мы про нее ничего не знаем.

— Вот к Ашегу и пойдем! — воскликнул Мазайка. — Помнишь, как он о тебе все распознал? Может, и про тетиву расскажет? Или спрячем ее у него в святилище — змей вовек не доберется!

Кирья покачала головой:

— Локша, помнится, говорила, что Дом Ветра разрушен. Мол, там камни по небу летали и мертвые оживали, а живые замертво падали…

— Но Ашег с семейством все еще там живет, — упорствовал Мазайка. — Может, что подскажет? Недаром же пращур Хирва нас к нему…

Он хотел еще что-то добавить, но тут из ближних кустов послышался громкий, напоминающий хриплое карканье голос:

— Уходите! Уходите все! Конец уже близок! Смерть подступает, никому не будет спасения! Все, кто останется, погибнут!

На тропу из леса выбрался худой человек в лохмотьях жреческой рубахи. Он опирался на сучковатую палку, седая косматая голова тряслась.

— Они близко, я чую, — бормотал он, озираясь по сторонам. — Чую!

Кирья с Мазайкой замерли на месте.

— Ашег? — прошептал внук Вергиза.

Человек остановился и уставился на подростков, будто только что заметил их. Они же смотрели на него со скорбью и страхом. Что сталось со жрецом Вармы?

— А, Мазайка… — Жрец обернулся к девочке. — И ты, проклятие рода Хирвы! Не в добрый час принял тебя Толмай! Твой брат погубил нашу землю! Он отринул наших богов, и они теперь тоже отвернулись от Ингри-маа! Варма разгневался на людей, а ты… — он ткнул пальцем в грудь Кирье, — черная тень за тобой! Тень с большими черными крыльями!

— Что ты говоришь? — воскликнул Мазайка.

— Я говорю? Я все время молчу. Это они говорят. — Ашег ударил себя ладонью по лбу. — Раньше я призывал богов, чтобы узнать их волю. А теперь они приходят сами и говорят без умолку! Я прошу их хоть немного помолчать, но они все говорят и говорят… Их речи разрывают мне голову!

Ашег вдруг расхохотался, но тут же смолк.

— Нет мне отныне покоя, — сказал он тихо и горько. — И вам не будет. И никому из ныне живущих. Богохульник Учай разгневал Варму, повелителя ветра и вод! Он даже не понял, что натворил!

— Что ты знаешь о моем брате? — осторожно спросила Кирья. — Где он?

Конечно, она не могла рассчитывать на Учая, как прежде на отца или Урхо, но все же теперь он остался ей единственным близким родичем, главой ее семьи.

Мазайка, с горечью глядя на Ашега, был почти уверен, что тот не слышит ее, однако безумный жрец ответил:

— Учай собирает в Ладьве войско, какого прежде не видел наш край, чтобы идти в земли дривов. Он словно бешеный волк — всегда алчет и полон ярости! Кто ведет его? Я вижу черный женский лик в тучах, он смеется… Вижу черепа в огне… — Он спрятал лицо в ладонях. — Бедный Ашег, почему ты умер и все еще жив?

Жрец Вармы отпихнул с пути Мазайку и побрел по тропе, опираясь на палку.

— Куда ты, Ашег? — крикнула вслед Кирья. — Не бросай нас! Что нам делать?

— Идите в Дом Ветра, — не оглядываясь, бросил жрец. — Варма больше не слушает моих слов. Молите его сами! Просите за себя, за свой род, за всю Ингри-маа! Никому не будет пощады!

* * *

Лосиные Рога были уже совсем близко, серые кручи нависали над сосновым лесом. Но лезть на скалы в надвигавшихся сумерках не хотелось.

— Может, внизу ночь переждем? — предложил Мазайка. — Стая постережет. А утром полезем.

Уставшая Кирья лишь кивнула и уселась у подножия скалы, сняв короб и прислонившись спиной к замшелому камню.

— Передохни чуток, — заботливо сказал Мазайка. — А я хвороста натаскаю, костер разведем, на камнях лепешек напечем… — Он достал из своего короба берестяное ведро, расправил его. — Сейчас, воды принесу.

— Я с тобой к реке!

Кирья с трудом поднялась на ноги. После заполошной беготни по лесу они гудели и болели при каждом движении.

— Вымыться бы надо, — через силу сказала она. — И одежду постирать, которую в болоте перепачкали.

— И то верно, — кивнул Мазайка, помогая подруге встать.

Они подошли к берегу, круто обрывавшемуся в шумящую воду. Быстрое течение Вержи прокладывало здесь себе путь между окатанных камней, петляя и ища лазейки, спеша в закатные земли.

— Где-то тут тропка была, — начал оглядываться внук Вергиза. — Помнится, мы по ней за водой ходили. Кажется, вон там…

Он ткнул пальцем в расселину меж двух обломков скалы и замер, не веря глазам. По воде против течения двигалась знакомая тупоносая голова. От нее в обе стороны разбегалась волна, повторяя извивы огромного тела, скрытого под поверхностью. Казалось, змею нет дела до бурлящей стремнины.

— Это он! — хрипло прошептал Мазайка.

Будто услышав его, змей поднял над водой голову, высматривая удобное место, чтобы вылезти на берег.

— Скорее на скалу! — воскликнул Мазайка, позабыв об усталости, и, схватив за руку Кирью, потащил ее за собой.

Как они оказались на вершине, у развалин Дома Ветра, Мазайка, пожалуй, не смог бы рассказать, сколько ни проси. Он карабкался по крутым скалам, цепляясь за торчащие корни, волок за собой выбившуюся из сил Кирью, а перед его глазами стояло жуткое воспоминание — он стоит, застыв на месте, по колено утопая в ледяной болотной воде, а желтые змеиные глаза неотрывно глядят на него из темной чащи.

Вершина появилась как-то вдруг — Мазайка даже удивился, до чего быстро они взобрались. Там, где раньше стоял Дом Ветра, на который он с детства глядел, затаив дыхание, теперь беспорядочно громоздились каменные глыбы, будто кто-то в сердцах расшвырял их по плоской, обрывающейся в пропасть вершине. Но все же отыскать место, где прежде был храм, оказалось легко. Нижние становые камни, поверх которых возводилось жилище бога, глубоко вросли в землю, так что и по сей день огораживали разрушенный подклет с кругом для кострища. Повсюду валялись сломанные вихрем засыхающие сосны. На краю пропасти лежала деревянная птица со сломанным крылом. Кирья села с ней рядом и погладила старую знакомицу, как живую. Больше не петь ей вместе с ветром, отпугивая чужаков…

— Давай растопки наберем. Думаю, Варма не осерчает, если мы заново разведем огонь? — предложил Мазайка. — Одежду наконец посушим, ссадины залечим. У меня дедкиных снадобий от всех ран припасено, быстро затягивает. А то ведь… — Он нахмурился и сказал совсем как Вергиз: — Ранка на вид малая, а беда от нее большая! Помрешь, да еще сперва помучаешься…

Кирья поглядела на друга:

— Как думаешь, змей сюда не заберется?

— Да куда ему! — махнул рукой Мазайка. Сам же подумал, что где-то тут есть Ашегова тайная тропа, и если гад найдет ее… И добавил, словно убеждая себя: — Он еще и лося сожрал, отяжелел. И мог бы, да не заползет.

Парень подошел к крутому южному краю скалы и поглядел вниз, на осыпь у ее подножия. Уже совсем смеркалось, и без огня мало что можно было разобрать. Однако тут же навстречу Вергизову внуку сверкнули два желтых глаза. Мазайка ахнул и поспешно убрался с края обрыва.

— Там он, гад ползучий, — прошептал он, возвращаясь к кострищу. — Лежит внизу и ждет.

— Если сюда не заползет, — задумчиво проговорила Кирья, — то мы-то как спустимся? Припасов надолго не хватит…

— Для начала передохнуть надо. А утром по свету глянем. Может, камней на змея скинем, он испугается и уползет.

Мазайка вновь оглядел вершину. Да уж, большую часть камней они с Кирьей не то что скинуть, но и сдвинуть с места не смогли бы.

— Ничего, — бодрясь, сказал он. — Поутру точно придумаем! А может, Господин Ветер нас защитит. Помнишь, что Ашег говорил? Не зря же нас Хирва сюда посылал! Сейчас огонь разведу, а ты подумай, какое подношение ему сделать.

Они набрали валежника, коры и мелких смолистых веток на растопку, сложили на кострище. Мазайка достал из короба завернутый в бересту гриб-трутовик, кремешек и кресало, и очень скоро они уже сидели, прижавшись друг к другу и глядя в потрескивающие на ветвях пламя.

Кирья так и задремала, положив голову на плечо друга. Ей снилось, что деревянная птица вдруг встала, раскинула крылья, взмахнула ими и зовет ее человеческим голосом:

«Вставай, полетели вместе! Ты же можешь, я знаю! Вставай, Кирья!»

Девочка хмурится во сне, беспокойно шевелит руками. Ей снится, что она парит, раскинув черные крылья, над бескрайним водным пространством. Куда стремятся эти взбаламученные воды? Бурля и пенясь, с неудержимой силой они катятся вдаль, к закату. То и дело в них мелькают вырванные с корнем деревья и какие-то неровные бледно-голубые глыбы. Лед, понимает Кирья, спустившись пониже. Огромные осколки льда. Вода несет ледяные горы…

Небо застилает тень. Кирья поднимает взгляд и видит такие же распахнутые черные крылья, только гораздо больше. В вышине, словно гром, раздаются раскаты злорадного хохота.

Как можно смеяться, когда внизу вода губит целый мир?

«Да сгинет Аратта!» — несется с неба.

«Аратта? Что это?»

«Не знаешь? Это ничего. Еще узнаешь. Пока запомни лишь одно — ты рождена ей на погибель…»

Кирья вскинула голову и распахнула глаза. Вокруг было темно, только угли рдели в костре. Она мотнула головой, отгоняя сонное марево, но голос продолжал звать:

— Вставай, Кирья!

Она повернулась и обмерла — позади нее, распахнув огромные белые лебяжьи крылья, стояла Высокая Локша.

— Вот мы и свиделись вновь, — сказала добродея. — Ну что, убедилась, сколько бед от твоего дружка? Или по-прежнему готова за него биться со всем светом?

Кирья поспешно толкнула плечом Мазайку:

— Просыпайся!

Но мальчишка только уронил голову и громче засопел. Локша расхохоталась так, что ее смех разбудил эхо в скалах.

— Неужели ты думаешь, что я не позаботилась о волчьем пастушке? Дух его сейчас в таких далях витает, что еще не скоро обратный путь найдет. Я с тобой пришла говорить, а не с ним.

Локша сложила крылья и присела на лежавший поблизости валун — колдовская жена-птица с горделивой осанкой, седой косой, лицом без возраста и белоснежными перьями. Лебедь бел, да мясо у него черно…

— Так и быть — окажу тебе услугу. Ради отца, ради силы твоей необычайной. Ради блага, которое ты своей земле можешь принести…

Кирья незаметно, как ей казалось, опустила руку к поясу, где в берестяном чехле висела Калмина костяная дудка.

— А вот это зря, — строго сказала Локша. — Думаешь, я дам тебе в нее дунуть? Ты лучше ручонки от пояса убери, а меня послушай. Сама подумай, с чего за вами змей явился? Вспомни, когда он вылез?

Кирья сразу вспомнила дуб с Вергизовым тайником, резную стену и диковинную находку.

— Правильно мыслишь, — оскалилась добродея. — Что-то вы там нашли, что-то очень ценное, я чую. Оно издалека полыхает, как огонь в ночи…

— Забрать хочешь в обмен на подмогу? — догадалась Кирья.

— Отчего же забрать? Бери находку — и полетели со мной домой, в Ивовую кереметь! Побегала, ума набралась, пора и вернуться. Нам с тобой еще многому надо научиться…

— А Мазайка? — хмуро спросила Кирья.

— Да пусть идет куда хочет. Хоть к Ашегу, хоть к вержанам… Ты ему доброе дело сделаешь, тут оставив. Мы с тобой улетим, и змей уползет.

— А если нет?

— В святом месте, пред ликом Вармы, повсюду веющего, клянусь тебе, что мои слова истинны!

— Звучит гладко, да почем мне знать, что все так и есть? — подумав, проговорила Кирья. — Вот ты говорила, что отца моего знаешь и почитаешь. И Калма мне о том твердила. Одна я только не знаю, о ком вы речь ведете. Пусть мне батюшка родной и скажет, что ты говоришь правду! Уж ему-то я, конечно, поверю.

— Хорошо придумала, — усмехнулась Высокая Локша. — Да только как я тебе его сюда доставлю? Полетишь со мной — скоро отца увидишь. Недалеко он отсюда. Куда ближе, чем прежде… Ну что, бери находку, полетели! А за дружка не бойся. Никому он сам по себе не нужен, и тебе тоже. Верно говорю, уползет змей… И хватит парня в бок тыкать! Говорю тебе — до света не проснется… Эй, ты что затеяла?!

— Именем и волей своего отца, призываю тебя, дух древнего зверя! — воскликнула Кирья, поднимая руку.

Будто отвечая на ее призыв, в темном небе раздался крик черного летуна. Угли костра полыхнули ослепляющей вспышкой.

«Сестра! Вместе нам некого бояться!»

— Видала? Мне, чтобы улететь отсюда, твоя помощь не нужна, — спокойно ответила Кирья бывшей наставнице. — И вреда ты не сможешь причинить ни мне, ни Мазайке. А отца я сама найду. Улетай, Локша, нет от тебя никакого проку.

— Да, сильна ты стала, девка… Но ведь у дружка твоего крыльев нет, — с притворной заботой произнесла верховная добродея. — А внизу-то змей сторожит…

— Со змеем мы сами разберемся.

Локша мстительно расхохоталась:

— Или вы змея одолеете, или он вас — Калма в любом случае порадуется!

Она ударила крыльями и взмыла в небо, не тратя больше времени на разговоры. Кирья прикрыла глаза. Она чувствовала, что может сейчас слиться сознанием со своим духом-помощником и полететь куда захочет, — но зачем? Вот костер, вот спящий Мазайка, а внизу притаился змей. В самом деле он был стражем золотой нити или Локша чего-то недоговаривала?

Кирья зевнула, уложила Мазайку, накрыла кожухом и сама устроилась рядом.

«Змей в холодный мшаник-то не полез, — сквозь дрему размышляла она. — Видно, ему холод не по нраву. Змеи осенью засыпают — может, и этот…»

Ее глаза слипались. С неба вновь долетел еле слышный призывный крик крылатого духа.

— Укажи мне путь к отцу, — засыпая, прошептала Кирья. — Кем бы он ни был!

Глава 7

Торжище в Ладьве

Торжище, окруженное высоким частоколом, тревожно бурлило. Ходил пугающий слух, что утром к воротам явился коротышка с зеленой клочковатой бородой и сообщил, будто с полуночи на Ладьву движется огромное войско. Когда спросили, сколько в нем бойцов, тот показал на четырех руках полторы сотни пальцев. Тут все сразу поняли, что это лешак, потому что такого большого войска быть не может. Хотели кинуть зловредную нечисть в священное озеро, но он расхохотался, обернулся бобром и уплыл.

На самом деле прибежал мальчонка, собиравший боровики для одного из местных лавочников, и заорал во все горло, что приближается неисчислимое воинство верхом на лосях. Когда же его спросили, что значит «неисчислимое», мальчишка начал размахивать обеими пятернями так, будто пытался вызвать бурю.

Взбудораженные жители гурьбой повалили к воротам, на время оставив свои дела. Конечно, все они подозревали, что это едет Учай, сын Толмая, из рода Хирвы, не так давно объявивший себя повелителем Ингри-маа. Слыханное ли дело?! Этот Учай своей волей объединил потомков Кабана, Лося и Лягушки в один огромный род и объявил, что отныне они все вместе зовутся «народ ингри». Хотя прежде слово «ингри» не несло в себе никакого родства — оно означало всего лишь «добрые люди», все, кто говорит на одном языке и понимает друг друга. Но зачем Учай ведет с собой так много людей? И для чего с оружием? Как тут не задуматься — уж не собирается ли он разграбить торжище?

Конечно, прежде такого никогда не случалось. И подумать о том было кощунством! Озеро, на берегу которого стояла Ладьва, считалось священным, находящимся под защитой всех богов. На много дней пути отсюда каждый знал, что источник Встающей Воды, излечивающей многие хвори, — место, где человек говорит с богами и боги слышат его. Как можно воевать или даже просто злоумышлять здесь?

Это уже потом поблизости от Встающей Воды появилось торжище. Ибо земля тут была благословенная да и расположено селение удачно — на перекрестке нескольких путей, пеших и водных. Даже птицы знали это, всякую осень и весну густо населяя окрестные березы и длинное озеро. И тут вдруг Учай, да еще и с войском!

Ждать пришлось недолго — на темной опушке леса один за другим начали появляться всадники на лосях. Первый, второй… десятый! И конца им нет! Одно это изумляло: всякий житель лесного края знает, как буйны и неуживчивы лоси, как сложно приручить их. Понятно, что у вержан из рода Хирвы есть для них тайные слова, а все же заставить сохатых идти рядом и не драться между собой подобно чуду. За всадниками следовали пешцы с копьями.

Впереди войска ехали трое в таких блестящих доспехах, что аж смотреть на них было больно. Когда они приблизились к воротам, им навстречу вышел Вилюг — старейшина Ладьвы, один из немногих, кто обитал тут круглый год, хранитель стен и судья в спорах.

Учай, сын Толмая, ехал первым. Худое лицо его казалось отрешенным. Голубые, почти бесцветные, глубоко посаженные глаза, обведенные темными кругами, глядели будто из колодцев. Тонкие губы презрительно поджаты. Длинные темные с проседью волосы собраны в воинский хвост. Щетину на скулах еще рано было именовать бородой. И все же молодой вождь выглядел куда взрослее своих лет. Вилюг знал, что еще полгода назад Учай был никто — младший сын вождя небольшого рода на краю полуночного леса. Поговаривали, что вержане его сперва вообще изгнали, да только потом жестоко за это поплатились. А Учай теперь, посмотрите-ка, грозный воитель, и за ним такая силища! Тут точно не обошлось без помощи богов…

«Повелитель Ингри-маа» холодно глядел поверх голов, словно не замечая встречавшей его толпы. Солнечные блики на золоченой броне слепили глаза собравшихся.

— Какой красавчик! — послышался из толпы завороженный женский голос.

Учай и не взглянул в ту сторону.

Оно и понятно — по левую руку вождя ингри ехала статная воительница в костяных доспехах и плаще из кабаньей шкуры. В толпе зашептались — многие тут знали красавицу Мину, дочь Тумы, и теперь завидовали мальчишке из леса, которому счастье и удача так и плыли в руки. Иные потихоньку насмешничали: зачем вождь потащил молодую жену с собой в поход — неужто расстаться не в силах? Никто не заметил, что Мина и Учай, хоть и находясь рядом, избегали встречаться взглядами.

Справа от Учая ехал золотоволосый арьялец Джериш. О нем тоже были наслышаны в Ладьве, и куда больше, чем он даже мог подозревать. Впрочем, Джериша это нисколько не беспокоило. На его лице, как всегда, сияла самодовольная улыбка, а глаза то и дело останавливались на румяном от долгой езды лице Мины.

За ними, тоже на лосях, следовали еще несколько воинов в броне — Сыны Грома и ближайшие родичи Тумы. А дальше уже пешие, кто в чем — кто в кожаной рубахе с нашитыми, подобно рыбьей чешуе, костяными плашками, кто просто в рубахе с охотничьим копьем на плече. Но их было и впрямь очень много. Вилюг насчитал полторы сотни. Кто бы ни был вестник — мальчишка-грибник или леший с зеленой бородой, — он не соврал…

Остановившись перед Учаем, старейшина воздел руки, будто останавливая всадников:

— С чем пожаловали, гости дорогие? Я вижу у вас оружие, но не вижу товара!

— Ты говоришь с Учаем, сыном Толмая, предводителем воинства всей Ингри-маа, — словно нехотя проговорил молодой вождь, устремляя на старосту холодный взгляд. — Рядом со мной — Джериш, достославный и могучий, Перст Арьялы в наших землях, блюститель Солнечного Престола. Неужто ты думаешь, что мы приехали вести торг?

— Сюда приезжают именно за этим, — набравшись храбрости, возразил Вилюг.

— Старик, ты, должно быть, долго спал! — насмешливо отозвался Учай. — Точь-в-точь как медведь — только медведи спят зимой, а ты проспал все лето и пору листопада! Прежде сюда приходили затем, чтобы торговать, но теперь все изменилось.

— Изменилось? — настороженно переспросил Вилюг. — О чем ты, сын Толмая?

— Не можешь понять, так и не спрашивай. Лучше озаботься тем, чтобы разместить моих воинов.

— Во всей Ладьве нет столько места!

— Не говори ерунды, Вилюг! Я бывал на торжище с отцом и хорошо знаю, сколько тут места. Каждый из торговцев возьмет одного из моих бойцов и будет кормить его.

— Но они не пожелают этого делать…

— Какая разница? Этого желаю я, и этого желает Арьяла. А значит, они возьмут.

Лицо старейшины помрачнело, голос стал резким и сердитым:

— Ты нарушаешь обычаи, Учай, сын Толмая!

— Вилюг, не будь глупцом! Я не нарушаю обычаи, а ввожу новый. Либо будет так, как я сказал, либо здесь не будет торжища.

Учай пристально поглядел на старосту, будто убеждаясь, что тот понял его слова. Судя по лицу — не вполне.

— Я велю перенести его к своей крепости на берегу Вержи, — объяснил он. — Там найдется место и для воинства, и для торговцев.

— Но здесь святое место! — возмутился Вилюг. — Его хранят боги!

— А там его будет охранять мое войско. А здесь, — Учай запрокинул голову и возвел глаза к небесам, — где мой отец Шкай своей молнией поднял воду из камня, чтобы спасти прародителя ингри от загноившихся ран, я устрою новое святилище. Одно только святилище, — с нажимом проговорил он. — Надеюсь, теперь ты понял, о чем я говорю?

— Чего ты добиваешься, сын Толмая? — процедил старейшина, хмуро рассматривая столпившихся на дороге разноплеменных воинов.

Учай переглянулся с Джеришем, вспоминая оговоренное, и возвысил голос:

— Каждый торговец будет отдавать мне десятую часть своего товара. Или цену его в арьяльском золоте. Так будет всякий год. Я же озабочусь тем, чтобы торжище процветало и товар на нем не переводился. Ну а сейчас мне нужно снарядить войско. Те, кто возьмется за это, будут считаться уплатившими свой долг на этот год.

— Послушай, если ты сделаешь так, торговцы из чужих земель больше сюда не придут!

— Будь я глупым мальчишкой, я бы поверил тебе, — ухмыльнулся Учай и повернулся, давая знак остановившемуся воинству двигаться дальше. — Поспеши на торжище и объяви мою волю! Что касается пришлых торговцев, им всем нужны меха и резной клык, соленая рыба и болотное железо. Значит, они придут, никуда не денутся! А я уж позабочусь, чтобы они не смогли торговать нигде, кроме указанного мной места. — Учай наклонился к старику с седла и негромко добавил: — А если будешь и дальше мне перечить, это место будет не здесь.

* * *

Учай, окруженный побратимами, шел между шатрами торговцев, выставивших свой товар на обозрение. Он переходил от прилавка к прилавку, выбирая для своего воинства широкие пояса, наподобие тех боевых, которые ему некогда подарил царевич Аюр, бронзовые топоры и наконечники стрел, кожаные доспехи, густо разукрашенные обережными знаками, — все, что понадобится для грядущего великого похода.

Торговцы глядели на него исподлобья, однако помалкивали. Об Учае ходили удивительные и жутковатые слухи. Ашег, безумный жрец Вармы-Ветра, приходил сюда еще на полной луне и рассказывал, как перед Учаем камни по небу летали — и само древнее святилище развалилось, будто берестяной шалаш. Говорили также, что младший сын Толмая изгнал из родных земель арьяльцев, — а вот на тебе, пришел с одним из них, почти как с братом. Еще шептались, что Учай колдовством одолел силача Туму, вождя карью, и взял за себя его могучую дочь. Главное — хоть и каждому ведомо, кто его мать и отец, но сам он себя зовет сыном Шкая. И уж конечно, огромное войско, с которым он сюда пришел, — самый убедительный довод быть с ним приветливым.

Учай видел вымученные улыбки купцов и внутренне торжествовал. Ему невольно вспоминалось, как всего несколько зим назад он мальчишкой бродил тут с отцом и братом, поглядывая по сторонам с опаской и восторгом, а его гнали от лотков, чтобы ненароком чего-нибудь не стащил. Теперь все изменилось — здешние обитатели с почтением и страхом взирали на вождя ингри.

А что бы и не поглядеть? Учай особо заботился о том, чтобы выглядеть, как подобает великому вождю. На нем была рубаха из самой дорогой и редкой ткани, какую умели делать только в землях рода Щуки, ввязывая прямо в крашеную шерсть сотни блестящих бронзовых колечек. Рукава и оплечья сверкали узорами, вытканными этими самыми колечками, которые заодно служили и защитой от удара клинком. На широком блестящем поясе с бронзовыми оберегами — кинжал Ширама и арьяльский бронзовый меч. Обмотки на ногах обвязаны крест-накрест кожаными ремнями. С плеча ниспадал плащ из плотной синей ткани, какую привозят из земель дривов, заколотый фибулой со знаком солнца.

— Смотри, сам идет! — послышался поблизости голосок. Молодая торговка, пихая подругу в бок, не сводила с Учая восхищенного взгляда. — Он же из ваших, с Вержи? Так ты меня с ним познакомь! Красавчик-то какой!

— Учайка? Скажешь тоже. Неказистый с младых лет был… Не он это.

— Э! — возмутилась первая. — Все ты врешь! Сама небось к нему подлезть хочешь!

Учай на болтливых торговок едва поглядел, но на душе у него стало тепло и приятно. Еще год назад он и не чаял подобное услышать от красивых девок. «То-то же, — подумал он. — Не велеть ли этой, что покруглее, прийти ко мне нынче ночью? А то пусть обе приходят! Небось наперегонки побегут…»

Молодой ингри мстительно усмехнулся. Нет уж, много чести! Его ложе — не про таких вот девчонок с торжища. Он почтительно коснулся оберега с ликом Богини.

«Прости меня, моя возлюбленная госпожа, за недостойные мысли…»

— Это ж разве кинжалы? — раздался рядом пренебрежительный голос Джериша. — Ты только глянь на это убожество! Да в столице такие, с позволения сказать, кинжалы в Нижнем городе овощи резать никто даром не возьмет!

Учай невольно сжал кулаки. Для него, хоть он и пытался выказывать высокомерное презрение к увиденному, торжище в Ладьве с детства было чем-то особенным. Не зря же в землях ингри ходила поговорка: «Чего нет в Ладьве, того совсем на свете нет».

Притворившись, будто не слышал насмешек Джериша, он остановился возле шатра торговца тканями. Сам хозяин, смуглый, как дубовая кора, с замысловатым красно-белым узором посередине лба, сидел на корточках возле своего товара и широко улыбался, будто несказанно обрадованный почтенному гостю. Рядом с ним стоял юноша, похожий на арьяльца, но смуглее и с волосами цвета ржавчины.

— Ты говоришь по-нашему? Откуда он? — спросил Учай у юноши, показывая на темнокожего торговца.

— Это вы говорите по-нашему, — усмехнулся тот.

— А он? Откуда он?

— Из… — Юноша выговорил нечто непроизносимое и пояснил: — Это небольшая, но богатая страна за горами накхов и степями Солнечного Раската. На нашем языке она называется Дивий Град.

— Никогда не слышал о такой.

— Она лежит у теплого моря, так далеко, что и от южной границы великой Аратты до нее много дней пути.

— Я слышал об этой земле, — добавил Джериш. — Святейший Тулум посылал людей разведать туда прямой путь через горы. Тамошние жители раскрашивают лица и ездят на лысых мамонтах.

И он захохотал над собственной шуткой. Учай недовольно покосился на него и вновь обратился к юноше-арьяльцу:

— Я желаю получить десятину с его товара. Вилюг уже оглашал вам мою волю?

Темнокожий купец закивал и начал что-то быстро говорить толмачу, закатывая глаза и взмахивая руками.

— Хозяин лавки говорит, что готов платить. Но путь сюда был долог и опасен. Он в первый раз пришел в Затуманный край и потому захватил сюда лишь незначительную часть своего товара. Всего-то не больше чем… — юноша замешкался, пересчитывая на араттские золотые стоимость тканей, — всего-то на десять монет. И он готов немедля дать вам один золотой.

— Десять золотых? — переспросил Учай. Глаза его вспыхнули и тут же сузились в щелочки. — Кежа! Отдай чужестранцу десять арьяльских монет! Я покупаю весь его товар!

Едва он произнес эти слова и соратник предводителя ингри полез в поясную суму, торговец с криком взвился, будто случайно сел на муравейник.

— Он говорит, что позабыл и ошибся, — тут же начал переводить толмач. — Что прихватил на всякий случай товара на двести золотых.

— Поздно — он назвал цену. Я ее плачу.

Торговец бросился в ноги Учаю и обхватил их, продолжая оглашать торжище отчаянными воплями.

— Хозяин лавки умоляет не губить его.

— Если я пожалею его, кто-то здесь… — Учай обвел рукой замерший торг, — может решить, что тоже посмеет обманывать меня. Тогда мне придется его казнить. А я этого не хочу… Но так и быть — я проявлю милость, и пусть он рассказывает о ней везде, где будет торговать. Здесь товара на двести монет? Вот и отлично. Я нанимаю его продавать мой товар. — Он указал на купленные за десять монет ткани. — Если он распродаст его на двести монет, получит пятьдесят себе. И эти десять в придачу. — Учай бросил золотые на землю перед жителем Дивьего Града. — А чтобы впредь он не смел лгать мне, кроме десятины, я забираю всю эту красивую переливчатую синюю ткань. Из нее я пошью плащи для моего войска. Пусть они напоминают о небесах — доме Шкая, моего отца. Если же будет плохо торговать, то получит лишь то, что уже его. Да будет так.

И, словно забыв о чужестранце, он зашагал дальше, очень довольный собой и выгодной сделкой.

— Ясноликий Джериш! — раздалось вдруг позади.

Жезлоносец, дотоле равнодушно следивший за торгами, повернулся на голос.

— Это ты звал меня, парень? — удивленно спросил он.

— Да, да, я, — с поклоном отозвался недавний толмач.

— Ты разве меня знаешь?

— Еще бы не знать, господин! Кто же в столице не знает Жезлоносцев Полудня и их славного предводителя?

Джериш уставился на юношу, а потом широко улыбнулся:

— Так ты мой земляк? А как тебя сюда-то занесло?

— Да, господин, я тоже из столицы, — улыбаясь в ответ, подтвердил юноша. — Мой отец ведет торговлю с племенами Солнечного Раската. Я с детства изучил их язык, и потому отец отправил меня сюда с этим торговцем. Меха тут еще дешевле, чем в землях дривов…

— Вот так встреча! Где бы тут можно было сесть и отпраздновать?

— Пойдем, господин, я покажу…

Глава жезлоносцев повернулся и крикнул вслед Учаю:

— Я покуда останусь здесь. — И, не дожидаясь ответа, вновь обратился к земляку: — Давай-ка рассказывай, как там у нас.

— Ох, господин, в столице такое творится…

— Лучше б ты в земле остался, — услышал сын Толмая злобный голос в шуме толпы и невольно обернулся.

Кто это сказал? Все вокруг были заняты своими делами. Лишь бородатый торговец стоялыми медами, расположившийся неподалеку со своими вкусно пахнущими бочонками и туесами, смотрел на Джериша взглядом, полным лютой ненависти. Однако, заметив обращенный на него взор Учая, тут же расплылся в улыбке и стал зазывать попробовать хмельного меда. Впрочем, сам он заинтересовал вождя ингри куда больше, чем его товар.

Дривов на торжище было немало. Одни привезли сюда мед, другие — льняные холсты и сукно, третьи — резную деревянную посуду… И все они, как вот этот светлобородый, глядели на Джериша так, будто желали лично перегрызть ему горло. «Надо бы побольше узнать об этом племени, — отметил про себя Учай. — Что мы о них знаем? Почему они так не любят арьяльцев? По виду они сильны и явно не трусливы. Из таких должны получиться хорошие бойцы…»

Учаю тут же вспомнились молчаливые длинноносые парни, которые служили у Зарни носильщиками и гребцами. Вот с кем первым делом надо поговорить. Гусляр пришел к Туме как раз через земли дривов и наверняка много о них знает. Он вообще много всего знает и умеет… Даже чересчур.

«Надо бы поосторожнее с Зарни, — подумал Учай. — Уж слишком он умен, да еще и колдун… Опасный человек. Неспроста его кто-то так жестоко искалечил…»

Да и кто это мог быть? Кому бы хватило смелости и силы учинить такое над чародеем?

«Арьяльцам, кому ж еще! — осенило вдруг его. — Вот почему он за меня встал!»

Учай поглядел в широкую спину удаляющегося Джериша. Проведенные вместе дни вовсе не прибавили ему любви к арьяльцу, скорее наоборот. Он с наслаждением представил себе тот день, когда перережет этому надменному мерзавцу горло. Но сделать это нужно будет по-особенному. Ведь теперь у вождя ингри стало еще одной причиной для ненависти больше.

Джериш, проведя первую брачную ночь с его женой вроде как во исполнение нового обычая, и не подумал от нее отстать. А сама Мина явно была вовсе не против. На людях она еще соблюдала приличия, но наедине не упускала случая показать мужу, что он ей никто. Назло ему отказалась переплетать девичью косу, — дескать, ей так под шлемом ее складывать привычнее. Проклятая предательница!

Нет — убить его надо будет так, чтобы даже сама гибель Джериша принесла ему выгоду. Пока все племена ингри не объединятся под рукой нового повелителя, трогать арьяльца рано. Нужно выждать время. И вот когда оно настанет, ударить без промедления.

Учай сжал пальцы на рукояти кинжала из небесного железа.

— Наступит день, — прошептал он. — Уже очень скоро наступит.

Глава 8

Брат огня

Учай уже собрался было уходить с торжища, когда его взгляд упал на тощего чумазого мальчонку, державшего в руках пяток ножей с простыми деревянными рукоятями. Парнишка неловко переминался с ноги на ногу с таким видом, будто сам не знал, хочет ли продать свои невзрачные ножи. Вот только клинки у них были явно не бронзовые. Холодным блеском они больше всего походили на два меча, которые на всю жизнь врезались в память Учая, — те, что носил за спиной убийца его брата, Ширам. И его собственный дареный кинжал был такой же.

— Что это у тебя? А ну дай! — Остановившись, он потянулся за ножом, но чумазый мальчишка отдернул руки.

— Не отдам! Отец на еду сменять велел!

Учай внимательней посмотрел на мальчишку. Тот совсем не напоминал ни ингри, ни дрива — худенький и гибкий, темноликий, будто подгоревшая лепешка. Угольно-черные волосы и глаза одним своим видом вызвали у молодого вождя непонятную глухую злобу. В кишках шевельнулось что-то мерзкое, холодное. «Да я боюсь, что ли?» — удивился Учай. Через миг он понял, в чем дело. Мальчишка был похож на накха.

— Ишь ты, на еду, — хмыкнул сын Толмая. — Я могу отослать твоему отцу столько еды, сколько ты сможешь унести! А теперь покажи… — Учай вновь протянул руку и взял один из ножей. — Откуда они у твоего отца?

— Сам делает! — гордо заявил мальчик.

— Твой отец кует оружие?

— Самое лучшее! А здешние ножи — просто рыжая болотная грязь!

Учай попробовал лезвие краем ногтя — оно без труда оставило засечку. Ни один бронзовый клинок не смог бы так. А еще этот нож был намного легче бронзового. Понятно теперь, почему мечи Ширама мелькали в воздухе, как стрекозиные крылья!

— Отведи меня к своему отцу, — приказал Учай. — Я желаю с ним побеседовать. Обещаю, что впредь он никогда не будет нуждаться в еде, да и вообще в чем-либо.

— Мой отец не жалует гостей.

— А я не терплю отказов. Ему нужна была еда — сейчас мои побратимы принесут тебе, какую пожелаешь. Бери ее и ступай домой. Ты ведь здешний?

— Да. — Мальчишка чуть замешкался с ответом. — Мы живем тут неподалеку.

— Ну ступай. Передай отцу мою волю. Поверь, это добрая воля. — Он дождался, когда мальчишка уйдет, затем поманил младшего из побратимов. — Вечка, проследи-ка за ним. Я хочу знать, где живет этот умелец.

* * *

Вечка прибежал к вечеру. Лицо его было одновременно удивленным и смущенным. Он отводил глаза от старшака, не решаясь заговорить.

— Что случилось? — выжидающе глядя на него, поинтересовался Учай. — Ты потерял мальчишку?

— Нет. Я шел за ним до Медвежьего ручья. Он меня не заметил.

— Хорошо. И что было дальше?

— Там, на берегу, я притаился, ожидая, покуда мальчишка не переправится. Вдруг кто-то рухнул на меня сзади, зажал рот… Глядь — а я уже лежу на земле с моим же ножом у горла!

— Вот как! — Вождь ингри оглядел собрата с ног до головы. — Но сейчас оружие снова у тебя на поясе. Ты что, убил кузнеца?

— Скажешь тоже! — засмеялся Вечка. — Да если бы вскрикнул, не то что дернулся, этот чужак заколол бы меня, как лосенка!

— Чужак? Ты его видел?

— А как же! Потом, когда он меня отпустил, я хорошо его разглядел. Ростом он не выше тебя, однако в плечах куда шире. Волосы черные как сажа, заплетены…

— Как у Ширама? — невольно подобрался Учай.

— Нет, иначе — много косиц, и борода тоже в косу заплетена. И говорит — вроде бы по-нашему, но слова точно выплевывает…

— Ладно, говори дальше, — махнул рукой Учай, мысленно выдыхая. — Что сталось с чужаком?

— Да что с ним станется? Лежу я на берегу, а он так смотрит — лицо темное, брови как у сыча — и спрашивает: «Ты зачем за сыном моим идешь?» Ну я решил схитрить и говорю — мол, послали охранять от дикого зверя и злодеев. Он расхохотался — видно, не поверил — и спросил, кто послал. Тут я сознался, что ежели он тому пареньку отец, то, стало быть, ты его желаешь видеть. Что готов едой, одеждой и всем прочим с лихвой снабдить. Он меня выслушал, имя твое спросил и говорит: «Коли нужен, то поутру пусть приходит к этому же месту на Медвежьем ручье. Один, без охраны». Сказал, что зла он тебе не умышляет, но если ты придешь с людьми, то он не объявится.

— Вот, значит, как… — Учай задумчиво оглядел побратимов. — Условия мне ставит…

Соратники возмущенно загомонили, но сыну Толмая было не до них. Он глядел на Вечку, размышляя. Да, тот, пожалуй, боец не из лучших. И хотя усвоил многое рассказанное и показанное Джеришем, все еще с настоящим воином тягаться не может. Однако же парень — прирожденный охотник. Ходит тихо, прячется ловко, почем зря не шумит. Если отец мальчишки его так легко поймал и скрутил, значит опыт в этом деле у него немалый. И уж конечно, приглашая вождя ингри на встречу, он не шутил.

— А пойду, — выходя из задумчивости, произнес Учай.

— Что, если он тебя порешит? — с тревогой спросил Кежа.

— Хотел бы — так и порешил бы. Вот сам бы на торжище пришел и, когда я ножи глядел, одним меня ткнул. Кто бы помешать успел?

— Не ходи, старшак, — робко вмешался Вечка. — На торжище говорили, что отец этого парня — колдун.

— С чего бы это?

— Люди сказывают, что он водится с духами-болотниками и у себя избу не дровами, а землей топит. Прямо на куски ее режет и в печь бросает… А еще говорят, что ножи свои он заговоренной водой и человечьей кровью поит. Оттого они у него такие острые получаются…

— Говорят, что огромный волк луну съедает, — ехидно ответил Учай. — А затем она утробу ему прожигает и вновь выходит. Да только никто того волка не видел. Сам гляну, тогда и скажу, что там — духи ли злые умельцу помогают, или он знает такое, что нам неведомо.

— Может, Джериша с собой возьмешь? — предложил один из побратимов.

— Он земляка встретил. Они как с брагой засели, так еще и не вставали… Сам пойду. Я ему, чай, не враг. А каждого шороха бояться — лучше из дому не ходить. — Учай поправил на широком поясе подарок Ширама. — Если завтра к вечеру не вернусь, разыщите чужака и отомстите. Но я верю, Шкай защитит меня. Нынче за полночь и выйду.

* * *

Учай стоял на берегу, вглядываясь в утренний туман, ползущий над Медвежьим ручьем. Пожалуй, не многие бы решились в одиночку идти сюда под утро — ручей не зря носил свое имя. Медведи часто приходили половить тут рыбу и совсем не жаловали тех, в ком видели соперников. К тому же в округе было немало болот — часто уже совсем высохших, едва проминавшихся под ногами. Но местами и тут оставались затянутые травой оконца, один шаг в которое — и никто больше не увидит и не найдет неосторожного… Однако Учай стоял на берегу и ждал, кутаясь в подбитый мехом красивый арьяльский плащ.

Вдруг утренняя пичуга, которая радостно посвистывала на ветке над головой Учая, замолкла, не закончив трели. А затем, захлопав крыльями, и вовсе унеслась прочь.

— Кто тут?

Учай развернулся, кладя ладонь на рукоять кинжала.

— А ты кого ожидал здесь увидеть? — послышался рядом насмешливый голос.

Вечка говорил правду — слова звучали так, будто незнакомец пытался выплюнуть их через плотно сжатые губы.

— Я тот, кто сделал ножи, которые тебе так понравились. Спасибо, у меня был хороший ужин! Но ты ведь пришел не затем, чтобы узнать, хорошо ли я поел?

— Да уж точно не затем.

— Тогда говори, что тебе нужно.

Учай повернулся на голос, однако незнакомец тихо сместился и вновь оказался у него за спиной.

— Ты ходишь будто накх, — с подозрением проговорил сын Толмая.

— Они нам родня. У нас говорят: если сакон теряет разум, он становится накхом… Так чего же ты хочешь, человек, которого велено звать сыном бога грома?

— Я видел твои ножи. Они ведь из железа, так?

— Так.

— В Ладьве издавна продают железные ножи. Никудышные — сразу ломаются, когда пытаешься их согнуть. Но твои, когда их сгибаешь, снова выпрямляются. Они легче и острее лучшего бронзового клинка…

— Все верно. — В голосе чужака звучала гордость. — Даже если ты будешь резать ими до конца своих дней, да продлят их небеса, тебе не удастся затупить мой нож!

— Как тебе удалось заколдовать железо, чтобы оно изменило свои жалкие свойства? — с любопытством спросил Учай. — Ладно, я понимаю, ты не откроешь подобную тайну первому встречному. Лучше скажи — ты можешь сделать такой же нож, но длинный? Вот как моя рука? Чтобы им можно было и колоть, и резать?

— Могу. Но зачем тебе?

— Мне нужно много таких ножей. Сотни.

— Так уж и сотни. Зачем тебе столько? Пугать народ на торжище? Для этого хватит и палок.

— Я отвечу. Но прежде скажи: если ты в родстве с накхами, стало быть, ты тоже из Арьялы?

— Я из своей земли. Что бы ни думали об этом всякие пришлые чужаки.

— Что же ты ушел так далеко из своей земли?

— Это мое дело.

— Тогда и зачем длинные ножи — мое дело. Я готов дать тебе ту цену, которую ты запросишь. Разве этого мало?

Чужеземный «отец клинков» вдруг показался из ближних кустов. Он вышел, не шелохнув ветки, — мощный, почти неуклюжий с виду, в распахнутой меховой безрукавке на голое тело. Тяжелые руки бугрились мышцами, черная борода была заплетена в три косы, на груди чернели шрамы-насечки. Учай впился взглядом в его лицо, пытаясь понять, что у того на уме.

— Меня зовут Тхери, — сказал кузнец, глядя на юношу глубоко сидящими темными глазами. — А из родных мест ушел, потому что… — Он помрачнел и буркнул: — У нас говорят: «Даже если плеть украшена золотом, она остается плетью».

— Я понимаю тебя! — с воодушевлением отозвался Учай. — Арьяла тянет хищные лапы и к нашим землям! Раз она уже получила по ним от меня. Но они вернутся?

— Конечно, — угрюмо ответил беглец.

— Ну вот! И чтобы их достойно встретить, моим воинам нужно оружие, много оружия. Сейчас у меня полторы сотни бойцов, но будут и другие.

Тхери изучающе поглядел на Учая. А тот вдруг задумался, сколько лет его собеседнику. Могучий кузнец двигался легко, как юноша, но темное, будто вовеки закопченное, лицо выглядело почти по-стариковски. Какие горести, какие испытания его состарили?

— Хорошо, я тебе поверю, — кивнул сакон. — Тогда уговор такой. Я сделаю тебе оружие, как делал его для накхов. Я найду учеников, и они тоже будут ковать железо. Ты получишь столько оружия, сколько пожелаешь. Я не запрошу лишнего — только еду, одежду и кров. Но взамен, когда придет пора, моя воля станет твоей волей и ты исполнишь то, чего я потребую, будто сам того желаешь, без сомнений и колебаний.

— Хорошо, — подумав, ответил Учай.

— Клянешься?

— Клянусь.

Кузнец взмахнул рукой, будто ловя на лету произнесенное слово.

— Я поймал сказанное и запечатаю его в кровавом железе. Оно будет служить тебе и никогда не изменит, покуда ты будешь верен слову. Но берегись нарушать его — твои клинки обернутся против тебя! А сейчас, если желаешь, раздели со мной хлеб. У нас теперь общая дорога.

* * *

Теплая пора в этом году затянулась. И хотя по утрам холодок уже пробирал до кости, днем солнце сонным медведем вылезало в чистый небосклон и согревало землю так, что люди на торжище скидывали кожухи, оставаясь в рубахах.

Учай возвращался по едва заметной тропке, обдумывая встречу с чужеземным кузнецом. Как он назвал себя — саконом? Что заставляет его таиться от всех прочих? Понятное дело, торговый люд, везущий бронзовые топоры и ножи из Арьялы, не жаждет видеть тут его изделия. Но только ли это заставляет его держаться подальше от людей?

Теперь все это не важно. Когда в войске будет множество легких острых длинных ножей, никто в Ингри-маа не сможет противостоять ему. А дальше, когда Учай утвердит свою власть во всем лесном крае, можно будет и дривов прибрать к рукам. Надо только сперва выяснить, кто из них ненавидит Арьялу и почему…

Учай не додумал мысль до конца. На камне у тропки сидел Кежа с охотничьим копьем в руке и клевал носом, время от времени резко дергая головой, чтобы не заснуть.

— Эй, ты что тут делаешь? — окликнул его Учай.

— Тебя жду. А вдруг бы что случилось? Ты бы закричал, я прибежал… — Побратим встал, размял затекшие плечи и испытующе поглядел на старшака. — Договорились?

— Да.

Сын Толмая вдруг вспомнил о невысказанном желании оружейника. Впрочем, какая сейчас разница? Потом, когда Тхери расскажет о нем, будет время подумать. Сейчас главное — мечи!

— А ты-то чего хмурый?

— Да там Джериш такое…

Кежа собрался было рассказать, как вдруг в придорожных кустах послышался треск. Сыны Грома напряглись и схватились за оружие, но было уже поздно. С разных сторон на них молча набросились какие-то люди. Учай видел, как Кежа выставил вперед острие копья, намереваясь пырнуть одного из нападающих, но тот схватил его за древко и дернул на себя. Затем ладонью, будто крюком, захватил побратима за затылок и с размаху приложил его лбом о дерево. Кежа рухнул наземь без чувств.

— Хватай белоглазого! — раздался рядом возбужденный выкрик.

В тот же миг кто-то по-медвежьи облапил Учая за плечи и со страшной силой сдавил. Сына Толмая охватил животный ужас. Он беспомощно дернулся… Внезапно словно черные крылья распахнулись над ним. Учай почувствовал небывалый покой и легкость. И такую уверенность в своих силах, какой он, прежде боец далеко не из лучших, в жизни не ощущал.

Тот, кто схватил его, должно быть, решил, что дело сделано, и ослабил медвежью хватку. Это неожиданно развеселило Учая. Вспомнив уроки Джериша, вождь ингри с силой выдохнул, наклонился, лишая противника равновесия, подхватил за ногу и дернул. Пытаясь удержаться, тот разжал хватку, рухнул наземь и тут же получил от Учая ногой в челюсть.

Следующий недруг попытался выручить своего товарища и с ревом бросился на молодого ингри. Но тот быстро повернулся, ловко подставил бедро, сбил врага с ног и расквасил лбом нос третьему нападавшему. Учай и сам не вполне верил, что именно он все это творит. Его переполняло неведомое прежде чувство свирепой радости от рукопашной схватки. Он готов был и дальше крушить и ломать, наслаждаясь видом вражьей крови.

Но тут один из нападавших подхватил с земли оброненное Кежей охотничье копье и занес над оглушенным побратимом.

— Еще дернешься — я убью его! — крикнул он Учаю.

Сын Толмая вдруг узнал кричавшего. Да это же тот мордастый русобородый дрив, торговец хмельными медами с торжища! Да и все прочие нападавшие тоже были его сородичами. Неужели ткнет Кежу? Учай поглядел на неподвижно лежащего ничком побратима. Может, и ткнет… Но хотели бы убить — убили бы и раньше. Уж точно Кежа, сидя тут, проспал засаду. Нет, не могли дривы подкрасться так тихо, наверняка загодя сидели у тропы. Не убивают — значит, хотят говорить. Что ж, пусть. Беседа позволит выиграть время. А там его Богиня, осенившая его крылом в битве, подскажет…

— Хорошо. — Учай опустил руки. — Убери копье.

Мордастый торговец удовлетворенно кивнул и убрал наконечник от затылка Кежи.

— Так-то лучше! Эй, изорянин! Если желаешь спасти жизнь себе и ему — слушай внимательно…

— Не буду, — покачал головой Учай.

— Это еще почему? — удивился дрив.

— Сам посуди — не хотели бы говорить, не пугали бы. А раз хотите — стало быть, вам это нужнее, чем мне.

Торговец медами уставился на предводителя ингри, осмысливая услышанное.

— Вы не убийцы, не грабители, — спокойно рассуждал Учай. — А все ж спозаранку такую охоту затеяли. Говори, чего удумали. А я уж решу, как быть.

Такого поворота собеседник Учая явно не ожидал. Сын Толмая глядел на него с насмешкой, чувствуя, как переполняет, аж наружу рвется бурлящая в нем сила.

— Ты-то сам, изорянин, нам не нужен, — должно быть возвращаясь к намеченному прежде разговору, сурово заявил торговец медами. — Если поможешь нам заманить в западню проклятого арьяльца, которому служишь, тогда тебя и родича твоего оставим в живых…

— Вот как? — Учай хмыкнул. — Смешная затея. Сейчас я могу убить тебя так же быстро, как и ты меня. Невелика забота. Вам гурьбой не удалось меня одолеть. А Джериш и вовсе вами отобедает и не подавится.

— Да ты…

— Закрой рот и слушай! — рявкнул Учай. — С тобой мне не о чем говорить. Вот как с моим кулаком… — Он поднял руку, сложил из пальцев подобие рта и задал кулаку вопрос: — Как думаешь, нам стоит убить Джериша? — А затем пропищал по-дурацки за свою длань, разжимая пальцы, будто губы: — Нет, это глупая затея! — И продолжил уже своим голосом, глядя на обалдевшего дрива: — Видишь, даже мой кулак умнее тебя! Так кто тебя послал?

Торговец растерянно оглянулся на приятелей. Те с изумлением и опаской глазели на Учая.

— Полоумный, — пробормотал кто-то.

— Что ты тут разболтался, белоглазый? — проворчал торговец медами. — Верно говорят, что изорянина мать в детстве из люльки уронила… Никто меня не посылал!

Учай осуждающе покачал головой:

— Ну убьете вы меня и Кежу. Скоро выяснится, что мы пропали. Множество ингри — умелых охотников и следопытов — отправится на поиски. И вы получите кровных врагов там, где могли бы обрести друзей. Понял, о чем я?

Торговец неуверенно кивнул.

— Вот и хорошо. А теперь ступай к тому, кто велел тебе захватить меня, и скажи, что я желаю с ним говорить. В полдень я приду выпить твоего меда. Тогда, быть может, ты скажешь мне что-нибудь разумное. Идите, да оставьте копье — вам оно без надобности…

— Что там Джериш-то учудил? — спросил Учай, дождавшись, когда Кежа открыл глаза и со стоном перевернулся на бок, держась за голову. — Ты начал рассказывать, да нас прервали…

— Джериш?

Кежа, все еще толком не пришедший в себя после удара, поглядел на побратима мутным взором, нащупал на голове здоровенную шишку и скривился от боли.

— А где эти…

— Дривы ушли. Я им велел убираться восвояси. — Учай помог Кеже сесть на травке у обочины. — Ну, рассказывай про арьяльца.

— Джериш на торгу гуляет, — послушно ответил парень. — Хлещет хмельной мед, брагу, пиво дривское… С ним наемные стражи торговцев, ох и шумят…

— Наемные стражи — это хорошо, — одобрительно заметил Учай. — Небось вояки добрые и оружие у них нашему не чета.

— Что ж хорошего? — удивился Кежа. — А если Джериш их к себе сманит? А если они решат на нас напасть? Нас числом-то побольше, да умением они нас задавят…

Учай положил ему руку на плечо:

— Вот и нужно сделать так, чтобы не напали. Если кто к Джеришу примкнет — сразу к делу приставлять, умения их перенимать, чтобы потом не опасаться… Нам бы время только выждать, чтобы в силу войти! Скоро уже снег ляжет. Самое время войско собирать и обучать. Много еще успеть надо… Ну а теперь говори, чего шумят?

— Арьяльский толмач Джеришу рассказал такое, что тот едва ума не лишился…

— Ну пойдем, послушаем его…

Едва они вернулись на торжище, Учай заметил Джериша, окруженного толпой наемников. Они шли, нестройным хором распевая что-то грозное, отчего хотелось спрятаться, убежать с пути наступающего воинства.

Заметив Учая и Кежу, Джериш поднял руку, останавливая стражей, и, покачиваясь, зашагал им навстречу.

— Вот вы где! — рявкнул он, явно пытаясь сообразить, сколько людей стоит перед ним. Не справившись с подсчетом, раскинул руки, сгреб Учая и его побратима в объятия и обессиленно повис на них.

— Что стряслось? — пытаясь освободиться от железных объятий, недовольно спросил Учай.

— Мы выступаем в поход! Прямо сейчас! Я собираю всех. Отныне я командую войском. Поднимай своих людей, парень.

— Какой еще поход? Что ты несешь?

— Государь убит! — взвыл Джериш. — Царевич похищен! Ширам поднял мятеж! А я говорил, что накхам верить нельзя! Нет, не слушали!

Жезлоносец зачем-то ткнул Кежу в грудь кулаком, и тот, отлетев, уселся на дорогу.

— Аратта, мы идем на помощь! Мой брат Киран и я спасем тебя…

Он не договорил и захрапел, сползая наземь.

— Помоги мне дотащить его до постели, — приказал Учай, глядя на красного от негодования побратима. — Похоже, все завертелось быстрее, чем я думал…

Глава 9

Муравьиный владарь

Спозаранку Учай уже прогуливался с побратимами по торжищу. Этой ночью он почти не сомкнул глаз. Сон не шел. Какое-то неведомое предвкушение заполнило его без остатка. Оно подстегивало, не давало остановиться и перевести дух. Стычка с дривами в лесу встряхнула его. Не стало Учая — признанного победителя, собравшего под рукой всех ингри. Нынче опять как на охоте: есть ты и дикий зверь, которому невдомек, что ты большой вождь, а не просто свежее мясо.

Уж точно, если дривы взялись устраивать засады, у них на то есть причины. И что им до Джериша? Арьялец хоть ростом и велик, да в одиночку он точно старый медведь: рычать может, а задрать — силы нет. За что болотники так ненавидят арьяльцев, что всякому из них без разбора желают смерти? «Такие люди мне в самый раз, — неожиданно заключил Учай. — Надо только разузнать, что у них на уме. Пусть-ка мои парни побродят по торгу да поспрашивают местных, что те думают о соседях. А сам для начала тряхну торговых старшин…»

Объяснив Кеже, что требуется от Детей Грома, и отослав его и остальных, Учай направился дальше. Вскоре он углядел рядного, надзиравшего за честным торгом, поманил того к себе и объявил, постаравшись придать лицу надменное выражение, какое видал у арьяльского царевича:

— Желаю видеть старшин, немедля. Пусть все идут на двор Вилюга.

Рядный поклонился, пряча досаду. Прежде на торжище этак никто не распоряжался. Да впрочем, и с войском сюда никто являться не смел.

Вскоре у крыльца избы собрались старшины. Скрывая недовольство, они напряженно пытались угадать, что вдруг понадобилось от них спозаранку этому неугомонному вержанину.

— Вы тут, значит, в почете ходите? От всякого котла и лотка потчуетесь? — без предисловий напустился на них Учай. — Ну и где тут мир и порядок?

— Так отчего же… — растерялся Вилюг. — Только прошел, все тихо…

— А за оградой пускай разбой лютует?

— Какой-такой разбой?

— Который пришлый люд творит! Ну-ка отвечайте, кто такие дривы? Чем здесь промышляют? Что торговцами прикидываются, я и сам знаю, а на самом деле?

Старейшины молча переглянулись. Слишком уж удивленными они не казались. Внимательно наблюдавший за ними Учай похвалил себя за догадливость.

— Дривы-болотники сюда спокон веку торговать приезжают, — с достоинством заговорил Вилюг. — От торговли с ними людям большой прибыток, и разбойников среди них отродясь не водилось. Ну разве что… — Он замялся и добавил тише: — Неужто на арьяльца злоумышляли?

— Рассказывай все! — приказал Учай. — Правду скажешь — не обижу.

Старейшины согласно зашептались. Вилюг вздохнул:

— Да что тут говорить? Арьяльцев они пуще болотных шишиг ненавидят. Чужаки в их края когда пришли, стали на холмах да горушках крепости свои ставить. А у дривов такой обычай: у них на род два селения. Одно летнее, на озерном или речном берегу, другое зимнее — на такой вот горушке.

— И не лень им, — хмыкнул Учай.

— Там ведь места страсть какие. Недаром говорят: в болоте тихо, да жить там лихо! Пред зимними холодами дожди как зарядят, вода взбухает так, что большую часть всей земли в человеческий рост накроет. Пока снег и морозы, еще ничего, а как теплеть начинает, снова вода поднимается пуще прежнего. Перед тем как первый разлив начнется, дривы на свои горушки зимовать уходили, а после второго к воде заново спускались. Летники у них хлипкие, из жердей и соломы… Вот раз по осени, тому уж лет десять прошло, стало холодать, хотели дривы на свои горки вернуться, ан нет: повсюду арьяльские частоколы стоят!

Учай вновь кивнул — обычай арьяльцев ставить острожки на подходящих холмах был ему уже известен.

— Кто попробовал силой свои дома отобрать — мигом с жизнью распростился, — продолжал Вилюг. — Стали на дорогах врагов сторожить и в лесах прятаться. Так арьяльский вождь Киран сперва ловить их пытался, а потом взял и землю поджег…

— Как это? — насторожился вождь ингри.

Ему вмиг вспомнились побасенки о том, что чародей-кузнец Тхери топит свои печи нарубленной, словно дрова, землей.

Старейшина про это то ли не знал, то ли и знать не хотел. Он лишь развел руками и с отвращением сказал:

— Колдовство, не иначе! И в чем коварство-то: поверху дым стелется, что не вздохнуть, а под землей пламень змеится. Снаружи его не видать, вдруг — раз, трава расступилась, а там жар рдеет, как в печи! Гореть будет хоть лето, хоть два — пока все болото не выгорит, уже не погасишь. И богов дривских пришлецы не побоялись, а боги у них злые…

— Страшное дело! — задумчиво кивнул Учай, мысленно поставив зарубку непременно разузнать побольше об этом арьяльском колдовстве. — Но здесь-то, в Ладьве, дривы что позабыли? Помнится, отец рассказывал, что их земли отсюда далеко на полдень…

Вилюг замялся и скосил глаза вбок.

— Товары у них хороши. Земля у них не родит, так они в рукоделиях горазды. Холсты льняные — они их синим корнем красят. Меды и настойки ягодные, липовые короба, лыжи, топорища, игрушки…

— Ты не юли! — возмутился Учай. — Не о том тебя спрашиваю.

— Еда им нужна, — вместо Вилюга буркнул другой старшина. — И снадобья — раненых да обожженных лечить.

Учай задумался, внимательно глядя на говорившего. Сказывал он гладко, но вязалось криво. Если рана не пустячная, с ней не побегаешь и не походишь. А если так — на одном месте застрянешь, тут тебя и сцапают. Стало быть, раненых нужно прятать в безопасном укрытии. Узнать бы — где?

— Выходит, дривы, как и прежде, с арьяльцами воюют? — протянул он.

— Ну как сказать — воюют… — спохватился старейшина. — Так, беспокоят понемногу, житья им не дают. Но ведь и дривов понять можно. Арьяльцы их спихнули в самые топи, а кто удрать не успел, — он понизил голос, — тех похватали и увезли вовсе неведомо куда…

— Что ж… — Учай напустил на себя самый надменный вид. — Я узнал все, что желал. Ступайте. Но упредите на торгу каждого: если впредь разбой чинить станут, велю в реке потопить, а добро заберу себе!

* * *

— Учайка! Тут мы! Иди к нам!

Заслышав веселый голос Кежи, доносившийся из распахнутых дверей одного из постоялых дворов, Учай поморщился. Пора уже парням прекращать звать его так, будто он — один из них. Да, они побратимы, но он — сын бога и избранник Богини! Если бы не он, не сидели бы сейчас за уставленным яствами и выпивкой длинным столом, а ловили бы окуней в Верже… «Учайка», ну надо же! А местные услышат — что подумают?

— Ну, разузнали? — отрывисто спросил повелитель ингри, садясь на освобожденное для него лучшее место перед блюдом с горой ржаных пирогов.

Вечка тут же подал ему берестяной ковш с душистым дривским пивом. Учай милостиво ему кивнул. Хоть кто-то здесь понимает свое место.

— А вот Марас расскажет, — проговорил Кежа, откусывая от пирога-лодочки. — Я его послал со старшиной наемной охраны потолковать — притвориться, будто он к ним наняться хочет…

Высокий, костлявый, немногословный Марас поднял голову. Он был ровесник Кежи и куда лучший охотник, чем любой из Сынов Грома. Почему он пошел за Учаем, оставалось загадкой: в отличие от всех остальных побратимов, причин для кровной мести арьяльцам у него не было. Учай давно приглядывался к этому молчуну, но и поныне не смог его раскусить.

— Сказали, зря пришел — они уже дривов наняли за бесценок, — медленно проговорил Марас. — Дривы сейчас повсюду лезут, лишь бы платили…

— Оно и ясно, — вмешался Кежа. — Арьяльцы их земли захватили, вот они по чужим и расползаются…

И Кежа принялся рассказывать то, что Учай уже слышал от старейшин: о проигранной войне, о вражеских крепостях, которые теперь сторожат дривские земли, о том, что еще недавно дривов ловили и целыми деревнями увозили — лишь боги ведают куда…

— Да знаю уже, — отмахнулся Учай.

— А что оружие они себе тут покупают, знаешь? Видал на торгу целые связки стрел, думаешь, для кого? И награбленное они тут сбывают, — оглянувшись, тихо добавил Кежа. — Вилюг и прочие знают да молчат. Столько им прибытка с той торговли!

— Главарь-то у болотников есть? — спросил Учай, не особенно надеясь на ответ. — Вождь всех дривов?

Кежа пожал плечами:

— Говорят, был, да попал в плен и погиб…

— Есть, — к его удивлению, ответил Вечка. — Муравьиный владарь его зовут.

— Как? — невольно расхохотался Учай.

Его смех подхватили прочие побратимы.

— Дривы, что ль, себя муравьями кличут?

Вечка замотал головой.

— А вот послушай. Мы с Хельми нынче утром подсобляли купцам из рода Щуки лодки разгружать, — заговорил он. — Они только прибыли, еще не знают ни тебя, ни нас. Позвали к ним работниками, им руки нужны. Я сказал, что поздно, мы уже нанялись к дривам. Так щурята столько ушатов грязи на них вылили…

— Ну-ка, ну-ка!

Учай перевел взгляд на ясноглазого красивого отрока чуть старше Вечки. Четвертый Сын Грома носил девчачье имя Хельми — Жемчужинка. В бою он был такой же никудышный, как Вечка, но при этом далеко не так ловок и сообразителен. Учай считал его глуповатым, бестолковым и бесполезным. Только песенки петь горазд.

— Добрые люди говорят — дривы с нечистью по соседству живут и роднятся…

— С шишигами! — фыркнул Кежа.

— А ты послушай, как они болтают! Чисто шишиги — ничего не поймешь. Нарочно небось, на торгу-то, когда им надо, сразу человеческую речь вспоминают…

— А какие искусники! — невпопад воскликнул Хельми. — Я пока ходил по их рядам, сердце радовалось! Плетут из лозы, режут из дерева, жемчуг сверлят — каждое племя свой промысел держит. Один род бусы нижет, другой обувку из шкурок шьет, третий ладит санки, четвертый горшки разукрашивает…

— Горшки, санки! — фыркнул Учай. — Помолчал бы. Вечка, что там за Муравьиный владарь?

Вечка с Хельми переглянулись. Младший побратим понизил голос и начал:

— Есть у дривов священные дубравы. Не живет там ни зверь, ни человек, ни птица. Зайдешь под сень ветвей — ни белки, ни сойки не встретишь… Тишина! Только там и сям кости белеются… Да в траве еле слышно — шур-шур-шур…

— Что же за лютая нечисть там поселилась? — с невольным любопытством спросил Учай.

— Никакая не нечисть, а муравьи. Да не такие, как наши черненькие мураши, — куснул, ты почесался и дальше пошел. Те — огневушки! Как такой ужалит, словно горячим углем обожжет. Этих огневушек в дубравах столько, сколько звезд на небе, если не побольше. Вот почему там никто не живет. Один медведь, говорят, там водится. Как-то он с муравьями договорился, что они его не трогают. И то, сказывают, никакой это на деле не медведь, а огромный муравей в медвежьем облике. Кроме него, пока снег не ляжет, никто не ходит в страшные леса. Вот там-то и живет Муравьиный владарь, всех дривов повелитель.

— А как же он с мурашами-то… — начал Кежа.

— Слышал, он сам, да его ближники, да жрецы с огневушками побратались. А взамен пообещали их человечьим мясом кормить… Заведут туда обманом чужака, мураши набегут, с ног до головы облепят и до костей обглодают…

Побратимы слушали, невольно притихнув. Хоть поблизости и шумел торг и снаружи был погожий день, а над столом будто стало темнее и холоднее.

— Как его зовут, этого владаря? — прервал молчание Учай.

Вечка пожал плечами:

— Так и зовут. Прежде как-то звали; может, дривы помнят, да зачем? Он от старого-то имени отказался. Дескать, тот прежний человек, что его носил, умер.

— Он мертвый, что ли?

— А кто его знает! Похоже на то. — Вечка чуть подумал и прошептал: — Вот поэтому его мураши и не жрут…

Тут парням стало совсем не по себе, а Учай крепко задумался над услышанным.

Солнце медленно карабкалось в небо, чтобы лучше рассмотреть все происходящее на земле. Когда же наконец пробившееся сквозь разрывы туч светило поднялось на маковку неба, Учай уже подходил к лотку давешнего торговца медами.

Завидев его, дрив раздвинул губы в зубастой улыбке и протянул Учаю берестяную чашу:

— Испробуй-ка, изорянин!

Сын Толмая отпил стоялый мед, утер губы и кивнул:

— Хорош!

— Хорош, да и покрепче есть. Ежели со мной пойдешь, то провожу наилучшего меда отведать!

Вождь ингри кивнул:

— Отчего ж не пойти! Для такого дела и пройтись не жалко.

— Ну, тогда, как темнеть начнет, встретимся у Встающей Воды. Я тебя и отведу.

— Куда поведешь-то? — не удержался от вопроса Учай.

Русобородый торговец вновь ухмыльнулся:

— А там, за озером и вон той горкой, есть славная тихая дубрава… Что-то ты с лица сбледнул. Никак боишься?

— Кто боится, тому лучше и не родиться, — дернул плечом сын Толмая.

— Только один приходи, — предостерег дрив.

* * *

Встающую Воду — святое место неподалеку от торжища — еще в детстве показывал Учайке отец. Да и каждый из мальцов, которых возили в Ладьву, непременно побывал подле этого бурливого озера. Темная водяная гладь обычно казалась спокойной. Но точно посередине время от времени вздымался к небу, пузырясь и плеская пеной, водяной столб — будто в омуте просыпался хозяин здешних пучин.

На торжище шептались, что водяник требует жертву — иначе река, что из того озера вытекает, обмелеет, а ребра перекатов выступят так, что на лодке-гусинке не пройти. А то и вовсе рыба помрет от неведомой хвори. Такое порой бывало, хоть и редко. Каждый в Ладьве знал: если от воды такая вонь поднимается, что хоть беги, значит скоро рыба брюхом вверх по течению пойдет. Разгневался водяник. А уж на что — сам угадай. Обычно дело обходилось малыми жертвами — парой серых гусынь да парой ярких селезней. И вскоре вода снова надолго унималась, лишь тихо побулькивала посреди спокойной глади.

Темнеть в эту пору начинало рано, и ждать Учаю пришлось недолго. Он слышал тихий шорох в кустах неподалеку, то там, то сям, — по всему видать, дривы старательно проверяли, не прихватил ли он с собой соглядатаев. Наконец, убедившись, что сын Толмая пришел один, давешний продавец стоялых медов вышел к берегу озера и кивнул:

— Идем, что ли?

Не заставляя себя упрашивать, Учай зашагал следом.

Идти пришлось не близко. Обогнули озеро и в темноте долго пробирались через шелестящий палой листвой лес, то и дело петляя. Другой бы спотыкался через шаг, но дривы явно знали тропу как свою ладонь. Когда обошли лесистую гору, далекие огоньки костров на торговых стоянках пропали из виду. Кричи — не докричишься… Учай про себя это отметил, но промолчал. Дривы, следовавшие за проводником в отдалении, только дивились. Изорянин вел себя так, точно вовсе не беспокоился о своей голове!

Длинное, врытое по самую крышу жилище было едва заметно в сумерках. Сперва Учай чуть не принял его за огромный муравейник, прижавшийся у подножия лесистого взгорка. Провожатый остановился, ухнул филином. Из-за ближних зарослей можжевельника выступили еще трое дривов. Перекинувшись с торговцем парой слов, они повели Учая в слабо пахнущую дымом темноту.

В доме оказалось еще темнее, чем снаружи. С десяток горящих лучин вдоль прохода едва открывали глазу лежанки, на которых виднелись очертания скорчившихся тел. Со всех сторон доносились невнятные тихие звуки, которые сливались в единый приглушенный стон. У лежанок Учай заметил еще каких-то людей — кажется, девиц и отроков, которые поспешно отступали в тень, стараясь не попадаться гостю на глаза. В конце поперек прохода висела медвежья шкура, отгораживая часть дома. Торговец приподнял ее, пропуская чужака.

Здесь света не было совсем, но от дальней стены Учай расслышал тяжелое дыхание.

— Привел вражину, как ты велел, — негромко сообщил торговец медами.

— Что ж, налей ему хмельного, — раздался хриплый голос из темноты. — Раз обещал — попотчуй во славу богов.

— Благодарствую, — оскалился Учай. — Однако с хмельным я повременю.

— Брезгуешь, что ли? — зловеще прохрипел невидимый собеседник.

— Угощением брезговать зазорно. Да только давай сперва решим, мне ли то подношение или в мой помин.

Позади послышались смешки.

— Ишь ты, храбрый какой! Что ж, давай по делу. Мне тут сказывают, изорянин, — продолжал хриплый голос, — что ты арьяльцам продался и первейшего из злыдней тамошних бережешь как зеницу ока. Так ли это?

— Нет, — спокойно ответил Учай. — Я не служу ни топору, которым дрова колю, ни веслу, которым на реке гребу. Так и здесь. Арьялец Джериш мне не господин и не друг. И если я им как топором рублю древо, то от этого мне, а не ему польза.

— Складно придумал. Верно на том стоишь?

— Верно, — подтвердил Учай, думая, послышалась ли ему в голосе невидимого злая усмешка и что она означает.

— Что ж, это проверить несложно… Илень!

— Да, батюшка? — раздался голос торговца медами. — В рощу его отвести, к тому дубу на горке? Могу еще медом намазать, мне не жалко. Братики мясо с медком любят…

Учая, хотя он был готов услышать нечто подобное, прошиб холодный пот. Невидимый, видно почуяв это, усмехнулся:

— Зачем сразу в лес? Ну-ка, Илень, для начала подай мне глинянку!

Торговец, должно быть без подсказок находивший дорогу в темноте, отошел в сторону и вскоре вернулся с чем-то в руках.

— Ну что? — с явной уже насмешкой спросил невидимый вожак дривов. — По-прежнему ли говоришь, что твоя речь — правда от слова до слова?

— Или с той поры случилось что? — вернул насмешку Учай.

— Речист, изорянин, — с удовольствием произнес вожак дривов. — Послушаем, как сейчас запоешь. Илень, открой глинянку.

Торговец не замедлил исполнить приказ.

— Давай, Учай, сын Толмая. Если далее желаешь с нами по чести говорить — суй внутрь правую руку.

— Что там?

— Тебе-то что за дело? — хохотнули во тьме.

Позади смолкли перешептывания и слабые стоны, стало совсем тихо — дривы затаили дыхание, явно вслушиваясь в каждое слово своего вождя и предвкушая то, что сейчас будет.

В густом сумраке Учай видел перед собой только край сосуда, который торговец поднес чуть ли не к его носу. Изнутри глинянка пахла лесом, мхом и чем-то кисловатым…

«Будь что будет», — решил Учай, закрывая глаза и вызывая в памяти прекраснейшую из прекрасных, ее сияющее лицо среди беззвездного неба. «Осени меня своим крылом, владычица, укрой от беды…»

Он стиснул зубы и быстро сунул руку в сосуд. Через миг его запястье и ладонь как будто опалило огнем. Вернее, великим множеством крошечных жгучих огоньков, слившихся в один. Учай впился зубами в нижнюю губу, чтобы не заорать. Всей его силы воли едва хватило на то, чтобы не выдернуть руку из глинянки.

— А теперь клянись! — Голос дрива звучал властно. — Клянись своими богами, что говоришь правду. Да только помни: если соврешь, мои маленькие братцы до косточек тебе руку объедят…

— Клянусь от слова до слова! — выпалил Учай. — Все правда!

С каждым новым укусом боль нарастала. По щекам сына Толмая покатились крупные слезы, но он лишь крепче зажмурился, надеясь, что вождь дривов не видит его лица в темноте.

— Что ж… — мучительно медленно произнес тот. — Хоть и странно мне, но маленькие братцы говорят за тебя… Илень, забери глинянку.

Торговец медами поспешно исполнил приказ. Искусанная рука Учая продолжала гореть так, что мутилось в голове. Но все же он силился не подавать виду.

— Так отчего ты не пожелал отдать моим людям арьяльца?

— Будущим летом, — заговорил Учай, успокаивая дыхание, — я жду нашествия арьяльского войска на наш край. Тебе ли не знать, каково бывает, когда оно в твой дом приходит?

— Мне то ведомо, — глухо проговорил вожак дривов.

— Вот я и решил приготовиться. Джериш, сам того не понимая, мне в этом помогает. Благодаря его воинским умениям я под одной рукой всех ингри собрал. Благодаря ему обучил их сражаться, а не просто кучей наваливаться. Да только это не все, зачем он мне нужен. Но об остальном я с тобой с глазу на глаз говорить буду.

— Илень! — окликнул торговца вожак. — Выйди-ка да постереги, чтобы никто уши не вострил.

Русобородый торговец послушно удалился. Учаю было слышно, как он сопит недовольно где-то неподалеку, по ту сторону медвежьей шкуры. Сын Толмая сделал шаг вперед, но тут же раздался окрик собеседника:

— Ну-ка стой, где стоишь!

Учай недовольно скривился, но вслух лишь сказал:

— Не подобает мне с темнотой беседовать. Я тебя не испугался — видишь, сам пришел, хоть твои люди моей смерти искали. Что ж ты-то от меня таишься?

В ответ послышался мрачный смешок, больше напоминающий кабаний взрык:

— Я не красная девица, чтобы на меня любоваться.

— А все же…

— Ну что же, коли гость желает, чего ж его не уважить…

Из темноты вновь послышался странный рыкающий звук. Затем предводитель дривов прикрикнул:

— Илень, ты, что ли, там стоишь? Светильню неси!

Недавний проводник вскоре появился из-за медвежьей шкуры с глиняной светильней в руках. Он кинул острый взгляд на Учая, с явным любопытством чего-то ожидая. Неуверенно раскачивающийся над светильней огонек на мгновение выхватил из тьмы нечто ужасное, слабо напоминающее человека. Учай от неожиданности вздрогнул и чуть не шарахнулся назад. На него глядела обожженная безгубая личина, угрюмо глядевшая единственным глазом из-под скукоженного ожогом века.

— Ну что, гость дорогой, налюбовался? — задвигались во тьме зубы вождя дривов. — Может, сестра есть у тебя, так за меня просватаешь?

Учай на мгновение вспомнил тощую, невзрачную Кирью. Даже ей он не пожелал бы такой участи!

— Арьяльский владарь Киран пригласил меня потолковать, — заговорил вождь дривов. — Там схватил, посадил в темницу, а потом, когда понял, что дривы не покорятся, приказал кинуть в горящее болото. Знаешь, как у нас болота горят?

— Слыхал уже, — буркнул Учай. — Сверху дымок над травой, а под ним негасимая огненная яма.

— Только Яндар-громовик имеет власть поджечь землю! — В голосе вождя послышался гнев. — Летней порой он преследует и бьет молниями Ячура, который прячется от него в трясинах. Люди в ужасе бегут прочь, когда ссорятся божественные братья! Но арьяльцам нет никакого дела до наших богов…

— За это их постигнет страшная кара, — с уверенностью сказал Учай. — Кто не почитает бога, тому бог жестоко отомстит. Поверь, я знаю, о чем говорю.

— Ладно, — вздохнул обожженный. — Илень, ступай. Давай, изорянин, о делах потолкуем. Говори, что задумал…

Илень долго перетаптывался за пологом, вслушиваясь в бормотание вождей и ожидая нового зова. За его спиной сопели дривы.

— …Это хорошо, что отныне мы заедино, — приглушенно доносился из-за шкуры хриплый голос вождя, — стало быть, теперь вместе навалимся!

— Навалиться-то можно, — негромко отозвался Учай. — А вот если меня послушаешь — головой клянусь, в родном доме зимовать будешь!

Дривы, услышав эти слова, радостно зашептались. Уж если и вправду Учай им не враг, как прежде казалось, — от него немалая польза прийти может! Не надо опять прятаться и по лесам голодать; можно будет в земли изорян увезти жен и детей — все ж покойней, чем среди трясин на островках таиться. А теперь еще этот Учай диковинным арьяльским прихваткам и дривских парней обучит. Ишь как на тропе сразу троих уложил!

Наконец из-за шкуры раздался оклик. Илень вмиг оказался перед вождем.

— Обещал гостю нашему наипервейшего меда, так выполняй. И мне тоже налей. Не побрезгуешь, Учай, сын Толмая?

— Да кто же в дружеском кругу угощением брезгует! Такому и места за столом не найдется.

— Наливай, Илень, — повелел вождь дривов, — пусть все сложится, как мы замыслили!

Глава 10

Тайная война

Шум, доносившийся с торжища, отдавался мощным эхом в голове Джериша. Звук перекатывался под сводом черепа, грохоча, словно в пустой бочке, не давая сообразить, что происходит во рту. Жезлоносец приоткрыл глаза. Низкий закопченный потолок висел над головой, казалось слегка покачиваясь, норовя обрушиться и придавить лежащего.

Джериша ужасно раздражали здешние потолки. Все время приходилось низко кланяться, чтобы не цеплять их макушкой. А в дверь ему приходилось чуть ли не проползать на четвереньках, подобно рабу. Учай как-то обмолвился, что кланяться, входя в дом, хорошо и правильно — так приветствуешь домового. Но Джериша это только сильнее взбесило: «Так я еще и духам местным поклоняюсь?!»

— Очнулся? — послышался над его головой негромкий голос Учая.

А вот и он. Как тут говорят, помяни нечисть, она и явится.

— Что стряслось? — попытался приподняться арий. Происходящее вокруг ускользало от взгляда. — Где моя рубаха? Почему я голый?

— Я велел Мине постирать твою одежду. Ты вчера хватил лишку и… — Учай замялся, — испачкал ее. Когда мы с парнями притащили тебя сюда, сам ты идти уже не мог…

Джериш хотел было сесть, но скривился и схватился за голову. Учай, присев рядом на край лежанки, помог ему.

— Я велю принести кваса.

— Лучше браги!

— Как скажешь.

Сын Толмая кивнул и хлопнул в ладоши.

— Да прекрати ты шуметь! — простонал арий.

Дверь отворилась, внутрь заглянул Вечка. Учай велел принести ковш браги и снова повернулся к страдальцу:

— А теперь, мой господин, быть может, расскажешь, что ты задумал?

— Я что-то задумал? — изумился жезлоносец.

— Да, вчера ты кричал на все торжище, что собираешь отряд из наемных стражей и все мы нынче идем на Аратту.

— Зачем?

Учай улыбнулся краем рта, но тут же согнал улыбку с лица.

— Ты утверждал, что злодей Ширам убил государя и похитил моего благодетеля, царевича Аюра. Что в столице ныне правит твой родич Киран и мы должны поспешить ему на помощь…

— Да, точно! — Джериш помрачнел, и даже мутный взгляд его немного прояснился. — Собирай своих парней. Нужно сейчас же выступать!

— Сейчас невозможно, — развел руками Учай. — Мина постирала твою одежду, и она сохнет во дворе на заборе. А найти такую же рубаху и порты на торжище не выйдет — ты слишком огромен…

— Хорошо, — скрипнул зубами Джериш. — Но как только они высохнут, мы сразу выступим в поход!

— Это мудрое решение, — склонил голову Учай. — А покуда дозволь изложить тебе мои мысли. Надеюсь, я не зря ловил твои слова и ты будешь доволен своим учеником…

— Давай выкладывай. Что ты там надумал?

— Я совсем уже было приказал готовиться к походу, но тут меня будто стрелой пронзила страшная мысль! Вчера на торгу я узнал о недобитых дривах — ты называл их болотными вендами, — которые прячутся по здешним лесам и злоумышляют против Арьялы. Наверняка они тоже знают о смерти государя и мятеже накхов, надеются, что мудрейший Киран для подавления мятежа отзовет из этих краев часть войска. Тут-то они и ударят арьяльцам в спину…

— Пожалуй, ты прав, — морщась, проговорил Джериш. — Чтобы хорошенько всыпать чернохвостым накхам, понадобится сильное войско.

— Благодарю за похвалу, мой славный учитель. — Учай прижал ладонь к узкой груди. — Но если так — перед нами дорожная росстань… — Он принялся загибать пальцы. — Мы можем собрать кое-какое войско и идти в Арьялу на помощь твоему старшему родичу. Однако в этом случае за нашей спиной, несомненно, полыхнет пожар. А если болотный край поднимет оружие против Арьялы, к ней могут примкнуть и прочие вендские племена — и тогда…

— Брат окажется в кругу врагов, — сжимая кулачищи, подхватил Джериш.

— Именно так! Возможно, мы и дойдем до Арьялы, — продолжал рассуждать Учай. — Хотя коварные дривы, нападающие из лесных засад, постараются осложнить наш путь. Но я верю в покровительство бога Солнца и твою мощь, господин! Часть нашего войска непременно доберется до столицы… Но вот чем она поможет достойнейшему Кирану?

Джериш задумался и даже ощутил некую тревогу, источник которой не смог найти и потому тут же о ней позабыл. Не в первый раз этот хилый, подобострастный юнец являл удивительную мудрость, когда дело касалось вопросов войны. Да, не зря он рассказывал мальчишке о полководцах былого и славе воинов Аратты!

В дверь без стука вошла Мина и с поклоном подала Джеришу резной ковш, до краев полный остро пахнущей браги. Тот радостно выхватил ковш у нее из рук и в четыре глотка осушил до дна, после чего утер губы и вернул ковш, игриво подмигнув. Жена Учая даже не шелохнулась. Но глядела на воина, не сводя глаз, как будто не могла оторвать взора от его могучих плеч и груди.

— Ступай, Мина, — холодно сказал Учай.

— Пусть остается! — перебил его повеселевший Джериш. — Мы же здесь все, считай, родичи…

Строгий взгляд больших серых глаз заставил его смущенно умолкнуть.

— Как скажешь, храбрейший Джериш, — равнодушно согласился Учай. — Я же, с твоего позволения, хочу предложить пока не спешить с походом на Аратту. Скоро наше войско понадобится в здешних краях. И не его жалкие остатки, а полная сила! Разгромив мятежников-дривов, наведя порядок в болотном краю, ты принесешь своему родичу Кирану куда больше пользы, чем приведя в столицу несколько десятков измотанных бойцов. Ты не дашь пожару расползтись по вендским землям — и тем спасешь Аратту!

— Да, ты это хорошо придумал! — вновь заулыбался Джериш. — Я буду спасителем Аратты! К слову, и сам Киран когда-то начинал свой путь к ступеням трона именно отсюда, из болотного края… Он оценит мою верность!

— И твою предусмотрительность, мой почтенный учитель, — подсказал Учай.

— Верно!

Джериш хлопнул сидевшего рядом Учая по плечу, едва не сбив того на пол:

— А теперь ступай, распоряжайся. Я скоро выйду…

* * *

Всадники двигались медленно, с оглядкой — полсотни верховых да поезд в несколько телег. Узкая дорога вилась между заросшими еловым лесом пологими холмами и заболоченными низинами, от которых тянуло промозглой сыростью и подступающей зимой.

— Что, страшно?

Ехавший впереди отряда бородатый всадник средних лет обернулся к бледному светловолосому юноше, совсем недавно присланному из столицы. Оба они были одеты по-вендски, подражая Кирану, который завел такой обычай во времена своего наместничества. Но если младший красовался в отороченном рысьим мехом плаще и шапке с бобровой опушкой, то наряд старшего цветом почти сливался с подмерзшей дорожной грязью. В столице так нарочито бедно одевались разве что жрецы Северного храма. Юный арий, еще недавно высокомерно поглядывавший на своего нового начальника, теперь старался держаться к нему как можно ближе. Его глаза бегали, пытаясь углядеть среди деревьев приметы вездесущей невидимой опасности.

— Чего ты трясешься, ясноликий? — насмешливо бросил полусотник. — Это всего лишь болотные венды! Привыкай!

— Ты сам сказал — за последнее время они взяли на копье полторы дюжины селений. — Голос юноши почти не дрожал, но застывший взгляд и расширенные зрачки выдавали из последних сил подавляемый страх. — А два отряда, посланные, чтобы изловить главарей и рассеять прочих разбойников, попросту исчезли! Ты полагаешь, что не стоит опасаться?!

— Пустое! Нас тут пять десятков конных воинов. Да еще настоящий арий из столицы, который один стоит целой сотни!

— Если ты имеешь в виду меня, маханвир, ты несколько преувеличиваешь, — глухим голосом отозвался юноша.

Полусотник поглядел на него то ли с сочувствием, то ли с презрением:

— Главное — знать повадки дикарей. Они норовят завести врага в болото, заманить поглубже в чащу — там им самое раздолье. Вот сейчас займем Ячурову горку — оттуда вся дорога, до самой реки, как на ладони. Мимо нас не пролезут! Там, — полусотник указал рукой в сторону кочковатой, заросшей пожухлой травой пустоши, — трясина и речная старица. С другой стороны — большое озеро. До того как лед станет, не больно-то походишь! Станем на горке, не будем за ними бегать. Сами придут…

Он хотел еще что-то добавить, но его спутник вздрогнул всем телом и натянул поводья:

— Тихо! Я слышу голоса!

— Показалось. Это, верно, дерево скрипнуло…

— Нет, — почти взвизгнул тот, — это были человеческие голоса!

— Ладно, — вздохнул старший, с досадой взглянув на юношу. — Давай проверим…

Полусотник остановил свое невеликое войско и жестом приказал паре всадников отправиться на разведку. Всадники, сжав коленями конские бока, поскакали вперед. Скоро они появились вновь, наперебой крича:

— Там венды! Много! Идут через луг, тащат добычу!

Подтверждая их слова, издалека долетело нестройное пение.

— Славно! — Полусотник хищно улыбнулся. — Дикари сами идут к нам в руки! Наступает время охоты! Пленных брать не будем, к чему они нам? Кто-нибудь да выживет — он и расскажет, что там венды замышляют… Верно я говорю?

На лицо юноши вернулся слабый румянец.

— Слышали приказ? — крикнул он окрепшим голосом, оборачиваясь к воинам. — Вперед! Убивайте всех!

Всадники устремились вперед, поднимая пыль, спеша застать врага врасплох на лесной проплешине. Но должно быть, топот копыт раздавался чересчур громко. Когда они появились на лугу, венды, бросив награбленное, сверкая пятками, бежали к лесу.

— Стреляйте, стреляйте! — заорал полусотник, вырывая стрелу из тула и кидая ее на тетиву мощного араттского лука.

Щелчок! Тетива загудела, оперенное древко устремилось вслед одному из бегущих. Что-то в этот миг насторожило опытного воина. Сегодня венды не бежали прямиком, стараясь обогнать несущуюся по их следу гибель. Но и не метались как зайцы, мешая друг другу. Они неслись, старательно забирая влево, не давая всадникам толком прицелиться через голову коня. Но что особенно удивляло — за спиной у дикарей висели плетеные щиты, напоминающие корзины, но все же кое-как защищавшие от стрел. Прежде ничем подобным они не пользовались! Полусотник насчитал не меньше десятка вендов, из плетенок которых торчало по три-четыре стрелы, но они улепетывали со всех ног, как и прочие.

— Цельте в ноги! — закричал военачальник.

И с раздражением понял, что его приказ запоздал. Проклятые дикари, кроме нескольких упавших, уже добрались до кустов. За подлеском были хорошо видны их плетеные щиты, слышны злобные крики и ругань.

— Ничего, — прошипел полусотник. — Теперь, когда вы повернулись, мы вас и через кусты достанем. Не останавливаться, стрелять!

Одну за другой он послал несколько стрел, услышал крики боли и увидел, как падают прятавшиеся в орешнике разбойники.

Должно быть, венды вскоре осознали, что отсидеться в кустах не удастся. Послышался треск, и полусотник увидел ряды плетенок за желтеющей листвой. Он послал еще с полдюжины стрел — как всегда, метких.

— Вы надолго запомните этот день, — процедил он и потянулся за очередной стрелой. И тут волна ужаса окатила его. Рука нашарила лишь пустоту. — Эй, дай мне стрелы! — Он быстро повернулся к светловолосому юноше.

— У меня уже ни одной, — дрожащим голосом отозвался тот.

Заметив роковую заминку, из желтеющего подлеска гурьбой вывалили венды и с яростными криками начали обстреливать всадников из охотничьих луков. Стрелков было куда меньше, чем вначале, но они, не помня себя, рвались поквитаться за убитых сородичей. Несколько всадников упали наземь.

— Змеево дерьмо! — рявкнул полусотник. — Эй, все за мной! Накрошим их в труху!

Он выхватил из ножен меч и ударил пятками коня, направляя его в сторону опушки, туда, откуда раздавались яростные вопли дривов. Те, завидев приближающихся всадников, тут же кинулись обратно, под защиту зарослей.

— Не уйдете! — орал предводитель, вламываясь в подлесок.

Веревка, внезапно натянувшаяся между стволов деревьев, выбила его из седла. Невзирая на ослепляющую боль, он попытался вскочить, но тычок в грудь снова опрокинул его навзничь. Он увидел над собой жуткого вида старуху, которая замахивалась отточенным колом, и двух мальчишек-подростков. Они тащили к нему шипастую колоду. Полусотник взвыл, дернулся. Кол воткнулся совсем рядом с его горлом. Через миг тяжелая колода рухнула на его голову. Последнее, что он успел заметить перед смертью, — как рядом падает наземь юный арий с раскроенной топором головой.

— Илень! — послышался из чащи хриплый голос. — Пересчитай их. Было пять десятков. Никто не должен уйти!

— Здесь все, батюшка.

— Сочти еще раз. Не перетрудишься, пальцы загибавши. Да вели прибрать чучела. Они нам еще пригодятся.

— Сделаю, владарь, — добродушно отозвался торговец медом, одну за другой выдергивая арьяльские стрелы из обряженного в ветхую рубаху соломенного чучела.

— Вот это верно, — одобрительно послышалось из леса. — Стрел тут остаться не должно. Собери оружие, доспехи, одежу — все сгодится. А тела — в трясину. То-то Ячуру будет угощение.

— И нам славная добыча, — добавил Илень. — Правду ты говорил — и от изорянского задохлика есть польза!

— Ты, Илень, хоть кулаком силен, да умишком слабоват….

Хозяин здешних мест, припадая на ногу и опираясь на суковатую клюку, вышел из-за деревьев. Жутко опаленное безгубое лицо вызывало ужас даже у тех, кто привык жить рядом с ним. Но Илень смотрел на него с почтением и любовью.

— Без придумок того мальчишки, — сказал Муравьиный владарь, — без его смекалки мы бы давно уже головы лишились. Или так и сидели бы, забившись по лесным норам, зимы ждали…

— Да ведь это все увертки да укусы исподтишка, — проворчал торговец. — А кто и когда того Учая в честном бою видал?

— Люди говорят, он лучшего арьяльского бойца в бегство обратил…

— Да видал я, как он дерется! Не по-честному, не по-мужски!

— Так всякий битый говорит, — хмыкнул владарь. Лицо его исказила жуткая усмешка. — Честно или нет — дело второе. А вот обещал он, что мы в своем доме зимовать будем…

— В доме-то нашем еще арьяльский наместник с войском сидит, — заметил Илень.

— Так еще и снега не легли. Когда Яндар про нас не забудет, то арьяльцы к вешним водам все сгинут! Их и так сейчас куда поменьше стало… Все изорянин правильно сказал, как в воду глядел! Давай собирай стрелы да сзывай народ. Незачем нам тут рассиживаться.

* * *

Дверь приоткрылась, со двора пахнуло ледяной промозглой сыростью. Учай, пригнувшись, вошел в избу и бросил мокрый плащ на руки тут же вскочившей с лавки Мине:

— Просуши!

Та вопросительно глянула на сидевшего за накрытым столом Джериша. Тот кивнул. Мина недовольно фыркнула и удалилась выполнять приказ мужа.

— Опять льет с самого утра, — сказал властитель ингри.

— Я заметил, — буркнул Джериш. — Святое Солнце, как можно жить в подобных местах?! Когда это прекратится? После полудня уже темно! Вчера подморозило, так сегодня опять все растаяло… Давно надо было идти в столицу!

— Люди говорят: кто быстро бегает, тот часто падает! Сам посуди, учитель. Когда мы сюда пришли, у нас было полторы сотни воинов, сейчас уже три.

— А у меня всего пара десятков всадников!

— Но ведь ты сам отобрал наилучших воинов из купеческой охраны, — напомнил Учай. — Если бы ты забрал у торговцев всю их стражу, в следующей раз они бы не приехали сюда. А если они не приедут — нечем будет кормить войско и снаряжать его…

— Тоже верно, — скривившись, кивнул Джериш.

— Как только землю прихватит морозец и ляжет снег, мы сразу и выступим. В зимнем лесу тяжелее спрятаться, — стало быть, дривы будут искать деревни для зимовки. Вот там-то мы их и возьмем.

Джериш усмехнулся:

— Ты хороший ученик.

— Я стараюсь быть достойным твоего доверия! Все готово к походу. Не хватает лишь одного.

— Чего же?

— Послания. Надо отправить послание арьяльскому наместнику болотного края, что мы — ты и я — с войском идем ему на помощь.

— Фарейну? — спросил Джериш, почесывая в затылке. — Помню я его еще по государеву дворцу, сын бывшего постельничего… По мне, не такому, как он, вести дела с дикарями. Когда Ардван назначил его сюда, Фарейн заявил, что, видите ли, готов нести вендам свет знаний и благость Исвархи! Свет и благость! Государев суд и порядок на остриях клинков — вот что им нужно!

Учай молча слушал.

— Я узнал, — заговорил он, когда Джериш закончил возмущаться и принялся отрезать себе кусок копченого мяса, — что наместник сделал столицей сильную крепость под названием Мравец. Будет глупо, если он примет нас за подмогу, спешащую к дривскому владарю.

— Твоя правда.

— Отпиши ему, а я пошлю гонца. Кого-нибудь из побратимов.

— Хорошо. Я займусь этим после обеда.

— Лучше прямо сейчас. Вот, я принес бересту…

Джериш нахмурился:

— Я арий и не пишу на древесной коре!

— На чем ты желаешь писать? — кротко спросил Учай.

— На лучшей выделанной коже, разумеется!

— Ты, как всегда, прав, учитель. Сейчас я распоряжусь принести с торжища все, что нужно…

Мина, развесив сушиться мужнин плащ, куда-то ушла. Но вскоре после того, как Учай отправился на поиски выделанной кожи, она вернулась в избу, неся в руках корец с пивом.

— Это ты хорошо сообразила, — обрадовался Джериш, ища глазами берестяные кружки.

Первое время он никак не мог свыкнуться с этакой посудой. Казалось, чуть надави, легкая плетенка распадется у него в руках и пиво выльется на стол. Однако ингри были мастера своего дела. Кружки нашлись под столом, — должно быть, вчера их смахнули не глядя. Мина поставила корец на стол, подняла кружки, отерла и не торопясь заполнила хмельным напитком.

— Говорить с тобой хочу, — усаживаясь рядом с могучим арьяльцем, начала она.

— Ну говори, разве я против? — благодушно отозвался Джериш.

— Я о важном, — строго сказала Мина.

Джериш удивленно поглядел на подругу.

— Не верь Учаю, — тихо произнесла она. — От него беды ждать нужно.

— С чего ты взяла?

— Он коварен, как старый лось, и зол, как росомаха…

— Ну так это враги его пусть боятся, — зевнул арьялец. — Нам-то с чего?

— А нешто тебе он друг?

Мина скривила губы.

— Отчего же нет? Или на себя намекаешь? — Джериш вновь заулыбался. — После того как ты его через весь двор метала, он сам от тебя шарахается!

— Учай и тогда меня не желал, — мрачно сказала Мина. — У него совсем иное на уме. Ему никто не люб…

— И что, теперь убить его за это?

— А и убей. Не ровен час, он сам тебя порешить захочет.

— Он — меня?!

Джериш собрался было отхлебнуть пива, но от услышанного расхохотался, едва не облившись.

— Да я ж его, не просыпаясь…

— Ты что думаешь, Учайка в открытую на тебя полезет?

— Пустое, — отмахнулся жезлоносец. — Наговариваешь ты.

Он приложился к краю чаши и начал жадно пить.

— На что мне? — Мина гневно возвысила голос. — Я дочь Тумы! Отец мой всегда прямо говорил — и меня тому учил. Ты рать этому вержанскому хорю обучаешь, а он между тем твоих людей переманивает.

— Это еще как? — нахмурился арьялец.

— Вот иду вчера и вижу — собрались твои всадники, а он им плащи куньи раздает. Говорит, вы тут прежде зимой-то не бывали, а морозы у нас лютые! Джериш, мол, о вас не печется, а я позабочусь как о родных…

— Ну, правду сказал, — кивнул Джериш. — Я не подумал о морозах. Ну так у нас в столице их и не бывает. Все больше холодным дождем сыплет, вот как сейчас. А в тех краях, откуда я родом, снега и вовсе не видали… Я ж говорю — умен Учайка и верен мне!

— А еще он сказывал, — гнула свое Мина, — были бы вы мои — у сердца бы вас держал!

— Ну это он из зависти, — снисходительно сказал Джериш. — Здешних лесовиков сколько ни учи, истинными воинами им не бывать. А наемники из купеческой стражи — каждый пятерых стоит!

— Может, и стоит. Да только, если надо, Учай им за десятерых отвалит. Говорю, он замышляет недоброе…

Джериш не ответил и принялся за еду. Мина хмуро молчала, глядя на него, потом вскинула голову:

— Если не желаешь его кончать, давай уедем отсюда! Как реки станут, с твоими людьми в земли дривов уйдем. К тамошнему арьяльскому владарю — он небось тебе и такой силище порадуется! А весной — в Арьялу…

Джериш сделал большой глоток и поставил берестец на столешницу.

— Ты что такое удумала? — уже не улыбаясь, буркнул он. — Куда нам сейчас в столицу?

— Ты же сам рассказывал: твой старший родич нынче там всем заправляет. Будешь при нем, а я при тебе.

Жезлоносец нахмурился:

— Да, Киран там блюдет престол. Да только если я вместо своих жезлоносцев, с которыми сюда шел, вернусь с одной тобой — ни мне, ни тебе добра не будет. Думаешь, Арьяла — это как Ладьва, только чуток побольше? Ты там будешь всем чужая, а с меня за погибших воинов спросят. Как же это — сам выжил, а своих людей оставил? И что я им отвечу? Что медведи их сожрали?

— Кто что плохое скажет, — Мина сжала увесистый кулак, — так мы им…

— Я прежде так же думал, — покачал головой Джериш. — До той поры, пока к медвежьим людям не попал. Там у меня многое в мыслях переменилось.

— Расскажи, цветочек мой синеокий. Я же вижу, что-то гнетет тебя…

Мина приникла к его плечу.

— Вот ляжем, и расскажу, — пообещал Джериш. — Одной тебе расскажу. Потому что сказать по чести — нигде и никогда прежде не приходилось мне натерпеться такого страха… А что до столицы и Учайки, о том больше не говори. Я уже все решил. Если вернуться — так с победой! Для этого мне твой муженек и нужен — он к победе дорогу мостит…

— Все равно чую, не будет нам от Учая добра, — упрямо сказала Мина. — Уж слишком он хитер. Я боюсь его. Думаешь, он предков чтит? Если бы… — Она прошептала, боязливо оглянувшись: — Видел, он на груди оберег носит? То в горсти тискает, то к сердцу прижмет, то к губам. Я как-то глянула — а там черный женский лик. Меня как ледяной водой из проруби окатило…

Джериш обнял ее, притянул к себе. Та крепко прижалась к могучему воину.

— Ничего не бойся! Не родился еще тот дикарь, который перехитрил бы ария. Иди-ка лучше ко мне…

Глубокой ночью, когда в темноте избы не было слышно ничего, кроме глубокого ровного дыхания спящих, крышка стоявшего в углу сундука, забросанного старыми шкурами, без скрипа поднялась. Из-под нее зыркнули два настороженных глаза. Затем кто-то выбрался наружу. В приоткрывшейся входной двери мелькнула тень, и все опять стихло, будто никого и не было.

Глава 11

Джериш в медвежьей земле

Вечка сидел за столом, при мигающем свете лучины быстро уминая за обе щеки еле теплую просяную кашу.

— Ох и наголодался я, там сидючи, — рассказывал он. — И страху натерпелся! А ну как, не ровен час, чихну! Нос, когда свербит, ни у кого не спросит… Или Мина твоя решит в сундук за рушником слазать…

— Говори, что слышал, — поторопил Учай.

— Недоброе слышал, — продолжая жевать, сообщил парнишка. — Мина подговаривает арьяльца убить тебя.

— Вот как!

Учай принялся задумчиво кусать ноготь.

— Или вместе сбежать…

— Куда?

— Сначала к дривам, а оттуда в Арьялу…

— Бежать Джериш, пожалуй, не захочет, — пробормотал Учай. — Хорош он будет там перед старшим братцем, когда вместо своих воинов притащит девку из чужого племени…

Тут Вечка аж подпрыгнул на месте и отложил ложку.

— Я что еще слышал! Прямо такое, что дух перехватило! Джериш рассказал Мине, как спасся от медвежьих людей!

— И как? — с любопытством спросил Учай.

Вечка захихикал в кулак:

— Ой, не зря он так долго это от всех таил…

* * *

Валун размером с лошадиную голову ударил Джериша в щит в тот самый миг, когда жезлоносец вскинул его, прикрывая лицо. Удар был такой силы, что воин не смог устоять на ногах и рухнул навзничь. Но едва он перекатился на бок и согнул колени, чтобы подняться, на него рухнул, захрипев, один из его бойцов. Спустя мгновение еще один со стоном упал, придавив его ноги. Потом сверху, заливая его кровью, упала половина разорванного человека…

Впервые в жизни Джеришем овладело безотчетное чувство ужаса. Еще никогда он не чувствовал себя таким беспомощным. Медвежьим людям не было никакого дела до воинской сноровки его отряда, до его личной доблести и отваги. Мохнатые зверолюди отрывали руки, проламывали доспехи и разбивали головы его воинам, сами же казались совершенно неуязвимыми.

Раненый какое-то время хрипел и дергался, загребал пальцами землю совсем рядом с лицом воина. Затем по его телу пробежала судорога агонии, и воин затих. Нужно было выбраться из-под груды тел, выхватить висевший на поясе кинжал и показать тварям, как умеют сражаться и умирать арьи. Но тело не слушалось командира жезлоносцев. Оно словно одеревенело, не желая подниматься.

Очень скоро шум схватки затих. Его сменил иной — громкое сопение, перерыкивание, стоны, глухие удары, короткие вскрики… «Добивают раненых», — сообразил Джериш, не открывая глаз и не отрывая лица от камня, вдруг показавшегося ему таким уютным. Происходящее не умещалось в его сознании. Косматые дикари легко смели отборных жезлоносцев государя, лучших воителей Аратты! И пожалуй, теперь — у Джериша сдавило горло — начнут их есть… Как же иначе?!

Он представил себе поросших бурой шерстью с головы до пят великанов. Мохначи им, пожалуй, едва достанут макушкой до груди. Главное — не двигаться… Тогда, может, его сочтут мертвым…

В отдалении вдруг что-то дважды гулко грохнуло, а затем раздался яростный медвежий рев. В тот же миг великаны, позабыв о своем занятии, ринулись туда, где отчаянно ревел от боли зверь.

Когда топот и пыхтение окончательно затихли, тело снова стало слушаться Джериша. Он приподнял голову и осторожно огляделся. Поблизости никого видно не было. Тогда, распихивая убитых соратников локтями, он выбрался из-под груды тел и опрометью бросился по склону вниз, где за соснами буйно зеленели кусты, — подальше от места гибели отряда и звероподобных хозяев этой земли.

Бежал он долго, подгоняемый радостным ощущением, что жив. И если не считать ушибов — даже не ранен. Превосходный бронзовый доспех принял на себя удар валуна и камней поменьше. Слава Солнцу, не все они были так же тяжелы, как тот, что сбил его с ног! Проломившись через кусты, жезлоносец неожиданно выскочил на берег озера. В нос ему ударил запах тухлых яиц. На поверхности воды то и дело появлялись и лопались большие пузыри.

Джериш остановился в нерешительности, успокаивая дыхание. Приближаться не хотелось. Но было бы неплохо омыться после боя — он был весь в грязи и крови, к счастью чужой. Воин внимательно огляделся по сторонам, прислушался — ни звука. Даже птицы, похоже, брезговали этим местом. Но выбора особо не было. Возвращаться к реке, где орудовали лохматые чудовища, сейчас точно не стоило. «Эта вонь отобьет мой запах, им будет труднее меня найти, — пришло на ум воину. — Потом найти убежище, затаиться — а ночью выбираться отсюда…»

Джериш расстегнул ремни доспеха, сбросил его наземь. Тело сразу почувствовало приятную легкость. Даже гнусный запах стал переноситься как-то легче. А может, он просто привык к нему. Предводитель жезлоносцев снял пояс с кинжалом, одежду и нагишом бросился в теплую, как лечебный отвар, воду. Ему вдруг показалось, что ссадины, полученные в недавней схватке, сами собой затягиваются, точно вода и впрямь была живой, как в сказках. «А может, так и есть?» — подумал Джериш. Там, где он рос, с невысоких гор срывались холодные ручьи — такие же, как тот, который привел их в землю людей-медведей. Но чтобы вода в озере была почти горячей! О таком ему даже слышать не доводилось.

Джериш нырнул, снова вынырнул, глотая воздух, и огляделся. В середине озера из воды поднималась куполообразная скала, поросшая кустарником и корявыми деревцами. Воин прищурился — ему показалось, что среди зелени темнеет пятно, похожее на вход в пещеру. Если там в самом деле есть пещера, не сгодится ли она ему для убежища?

Но только было он собрался сплавать туда на разведку, как могучая лапища схватила его за волосы и потащила к берегу. Он попробовал вырваться, пнув существо в бок, но в ответ послышался грозный рык, который, без сомнения, означал «не дергайся». «Ничего, — попытался успокоить себя Джериш, хотя сердце его стучало как барабан, — сейчас притворюсь, что смирился, а на берегу лежит кинжал…»

Между тем хозяйка лапищи — а Джериш еще в воде осознал, что это хозяйка, а не хозяин, — вылезла на берег, встряхнулась и, ссутулившись, направилась к кустам, не выпуская из руки золотистых волос пленника. На ходу она гукала и ворковала — вроде бы даже заботливо, — но при этом безжалостно продолжая тащить его.

В тени кустов лежала, поджидая товарку, еще одна шерстистая великанша. Она встала, скорчила недовольную гримасу, ухватила Джериша, развернула к себе спиной и хлопнула ладонью между лопаток так, что чуть не вышибла из него дух. Первая женщина, которая тащила пленника, что-то выкрикнула и рванула его к себе. Затем, усевшись наземь и, шмякнув Джериша животом к себе на колени, начала с урчанием ковыряться в его золотистых волосах.

«Святое Солнце, что она делает?!» Ответом на попытку вырваться был звонкий шлепок по заднице. Пальцы спасительницы снова погрузились ему в волосы и принялись неспешно ощупывать голову. Но Джеришу отчего-то казалось, что этим дело не закончится. Страшилище, заигравшись, может запросто оторвать ему голову. Если оно, конечно, играет, а не…

Внезапно великанша оставила свое занятие, вскочила на ноги и резво куда-то направилась, без малейшего усилия перекинув пленника через плечо. «Они меня съедят, — в ужасе думал воин. Он поглядел на огромные груди чудовища, которые покачивались у него прямо перед носом, и его замутило. — Или чего похуже…» Голый, безоружный — таким слабым и беззащитным он не чувствовал себя никогда прежде, даже в детстве. Джериш прекрасно понимал: как бы ни решили страшилища распорядиться его жизнью, вряд ли он сможет сопротивляться им. В этот миг он горько жалел, что не погиб в бою.

Наконец они остановились у расщелины, и великанша, что перебирала ему волосы, втолкнула пленника внутрь. Навстречу ему несся жизнерадостный шум и гам. Джериш влетел в пещеру, упал на пол, приподнялся и начал осматриваться. К его изумлению, она оказалась полна человекоподобных существ — голых, коренастых, большеголовых, примерно с него ростом, совершенно диких с виду. «Верно, они держат себе тут еду про запас, — быстро соображал Джериш. — Кажется, это мохначи. То-то наши погонщики не хотели сюда идти!»

Однако обитатели пещеры, кем бы они ни были, казались удивительно веселыми и беззаботными. Они тут же обступили Джериша и принялись тискать и щекотать его, радуясь невесть чему. Жезлоносец, похолодев, замер на месте. Они что, сошли с ума с перепугу? Один из «мохначей», расталкивая прочих, протянул Джеришу большущую улитку на ладони. А когда тот попытался оттолкнуть ее, замотал головой, схватил воина за нижнюю челюсть и с самым дружелюбным видом засунул ему улитку в рот. И тут же все будто разом позабыли о нем и с гомоном бросились куда-то. Вскоре из дальнего конца пещеры послышалось дружное чавканье и хруст улиточьих раковин.

«Они ведут себя словно дети», — недоумевая, подумал Джериш. И тут его осенило: это и есть дети! Дети медвежьих людей!

«Должно быть, без одежды и доспехов великанша приняла меня за детеныша, — подумал он, чувствуя такое облегчение, будто с его сердца свалилась целая скала. — И вытащила из озера, решив, что один из их медвежат тонет…»

Он ухмыльнулся, выбрал себе угол поудобнее, сел там на землю и принялся жевать улитку. На вкус было противно, но сносно. Что ж, покуда надо привыкнуть к такой еде. И заодно подумать, как отсюда выбраться.

В следующие дни жизнь Джериша текла до отупения однообразно. Днем и ночью выход из пещеры сторожили великанши, рыком и оплеухами отгоняя от него любопытных детенышей. Время от времени их выпускали наружу — побегать и пособирать ягоды и улиток, — но тоже ни на миг не сводя с них глаз.

Вынужденное бездействие и невозможность побега приводили Джериша в неистовство. Однако первая же попытка выразить свои чувства едва не стала и последней. Когда один из детенышей-переростков вдруг вздумал играючи побороться с ним, Джериш вспыхнул от ярости и привычно бросил противника через себя, заломив ему руку. Огромное дитя завопило от боли, и глава жезлоносцев тут же ощутил, как тяжелая лапища двинула его по затылку — да так, что мир вокруг распался на яркие пятна и долго не собирался обратно. Когда он наконец пришел в себя, то увидел вблизи хмурую косматую морду одной из великанш. Убедившись, что «детеныш» жив, мамаша приподняла верхнюю губу, показывая клыки изрядной величины, и что-то рыкнула, должно быть объясняя, что с братьями так обращаться нехорошо.

От бессилия Джеришу хотелось плакать и топать ногами. Такого с ним прежде не было никогда. Не хотелось верить, что все это происходит наяву. «Это какой-то ужасный сон! — твердил он себе. — Я должен проснуться!» Но ежедневные муки голода наводили на мысль, что происходящее вокруг все же неумолимая явь. Он собирал и пожирал горстями улиток размером с яблоко-дичок, жевал какие-то листья, ел кислые красные ягоды, прятавшиеся у самой земли… Все это не насыщало его, лишь временно притупляя голод.

Порою, выбираясь из пещеры на прогулку с великаньей детворой, он видел, как взрослые великаны, зайдя по пояс в холодный ручей, ловят рыбу, часть сразу съедая на месте, часть унося наверх, к пещерам, где обитали огромные медведи. Эти медведи так же отличались размерами от обычных, как и проклятые здешние улитки. Одного из них Джериш видел краем глаза. Окруженный толпой зверолюдей, он, прихрамывая, ковылял в сторону того самого озера, в котором изловили чужака «заботливые тетушки». Ни его самого, ни свиту противный запах, похоже, не отпугивал. Джериш спрятался в кустах и следил, как медведь-великан опускается в воду и сидит там, прикрыв глаза от удовольствия. Затем он выбрался на берег и пошел в гору уже куда ловчее прежнего. «Я был прав — в озере целебная вода», — думал Джериш, вспоминая собственное купание в зловонной жидкости. Полученные в схватке ушибы и ссадины и впрямь затянулись очень быстро.

Джеришу не давала покоя мысль об оставленных на берегу доспехе и оружии. Наверняка никто из зверолюдей не позарился на них. Им не было никакого дела до человеческих вещей. Что им до того, что один его кинжал стоит не меньше чем три вола? А уж о доспехе и говорить нечего. Несколько раз Джериш пытался незаметно отбиться от стайки детенышей и прокрасться к тому месту, где осталась его одежда. Но стоило ему чуть отдалиться, рядом появлялась недовольная косматая морда и тяжелой оплеухой возвращала «непослушное дите» обратно. Спрятаться от пестунов было невозможно — они чуяли запах не хуже охотничьих псов.

Однако эти грубые, дикие существа вовсе не были злы. Когда Джериш это понял, он был поражен. За все время пребывания здесь глава жезлоносцев не видел не то что жестокой схватки или кровавой охоты, а даже сколь-нибудь крупной ссоры. Пожалуй, единственными жертвами медвежьих людей были улитки и рыбешки в ручьях.

В первые дни Джериш пытался разузнать, кто тут главный, кто вождь или старейшина, но, если не считать обитавшего по соседству чудовищного медведя, к которому все жители относились с почтительным обожанием, таковых заметно не было. «Как это возможно — племя без вождя?» — недоумевал Джериш. Но сами зверолюди были явно довольны своей незамысловатой жизнью в этой каменной чаше на краю земли.

Однажды, когда мамки вывели детенышей на озеро, Джериш внезапно решил, что все — пора! Он смерил взглядом водную гладь, особое внимание уделив островку. Медведи туда никогда не плавали — плескались у берега. Если там в самом деле пещера, он укроется в ней до заката. Висящая над озером вонь отобьет его запах… «Пусть думают, что я утонул, — прикидывал Джериш. — Подожду до ночи, переплыву озеро, заберу одежду, доспех и оружие — и прочь отсюда!»

Глава жезлоносцев понимал, что, даже если удастся выбраться живым из медвежьего края, ему предстоит долгое одинокое путешествие через леса Затуманного края. Джериш не сомневался, что Ширам поспешил уйти из земель ингри, не предпринимая никаких попыток выяснить судьбу его воинов и охотников. Да он бы, пожалуй, и сам поступил так же, будь на месте его людей проклятые накхи. Но это не значит, что он не будет мстить!

Спустя пару дней толпу детишек вновь повели к озеру. Джериш заметил брошенные вещи там, где их и оставил. Даже как игрушку никто не пожелал прихватить блестящий доспех или шлем. Воину очень хотелось схватить их в охапку и побежать со всех ног к холодной речке, к той едва заметной тропинке, которая в несчастливый час привела их отряд в эту местность. Но что-то подсказывало ему: стоит надеть шлем или панцирь, и зверолюди бросятся на него, тут же опознав в нем чужака и врага.

Подгоняемый увесистыми пинками мамок, он вошел в воду и вновь ощутил ее расслабляющее тепло. Шаг за шагом отошел подальше от медвежат, а затем набрал побольше воздуха и нырнул.

С силой загребая, он проплыл под водой так долго, как хватило дыхания. Когда в груди начало жечь, Джериш вынырнул и сам удивился, как далеко смог уплыть. Со стороны берега доносились вопли и рычание, самки метались по грудь в воде в поисках пропавшего «детеныша». Не дожидаясь, пока его заметят, Джериш, снова нырнул и под водой поплыл к островку.

Вскоре он уже выбрался на илистый берег и с радостью убедился, что вход в пещеру ему не померещился. Собственно, кроме этой пещеры, на островке ничего и не было. В глубину скалы вел удобный, будто нарочно выточенный ход. Джериш, недолго думая, пошел внутрь. Вскоре он оказался в круглой пещере с высоким потолком-куполом. Никаких продушин тут не было, воздух и свет проникали только через вход.

«Где это я?» — в недоумении оглядываясь, пробормотал Джериш, когда его глаза привыкли к сумраку. Здесь не было никого и ничего, что могло бы дать ответ. Только десятки медвежьих черепов, через равные промежутки положенных вдоль стен, глядели на него черными провалами глазниц и скалились длинными белыми клыками.

Джериш никогда особенно не задумывался о горнем и нижнем мирах. На дикарских идолов он плевать хотел, а знака солнечного колеса на шее ему вполне хватало, чтобы чувствовать себя под защитой Исвархи. «Господь Солнце создал меня таким и поместил там, где я есть, и сделал это наилучшим образом!» — вот вкратце в чем заключалась вера молодого ария. Но сейчас он глядел на медвежьи черепа — от совсем облезших до еще покрытых шерстью, на передние лапы с огромными когтями, расположенные так, будто звери прилегли отдохнуть, — и мурашки бегали по его спине от макушки до копчика. Ему казалось, будто черепа сверлят его глазами, гневаясь на чужака, который пришел нарушить их сон. Теперь Джериш вполне понимал, что чувствовал Ширам, когда вдруг замирал на тропе с остановившимся взглядом и, поднимая руку к оружию, сообщал: «За нами следят».

За Джеришем сейчас тоже следили — он в этом почти не сомневался. И возможно, его жизнь была под угрозой.

«Беги отсюда!» — явилась непрошеная мысль.

«Я не бегаю, — напомнил себе Джериш. — Это просто пещера и старые медвежьи черепушки…»

Через силу он сделал еще шаг вперед и почти не удивился, когда лежащий прямо перед ним на плоском камне череп медведя с ним заговорил.

Не медля ни мгновения, Джериш шарахнулся назад и опрометью бросился из пещеры. А голос все звучал в его голове, спрашивая, кто он такой, с какой целью явился и по какому праву находится здесь. Главе жезлоносцев были прекрасно знакомы подобные вопросы — их часто задавали его подчиненные, заступая на стражу в Лазурном дворце. Помнил он и том, что будет дальше с тем, кто не сумеет объяснить свое присутствие в запретных покоях…

Услышав, как медвежья голова второй раз задает свои вопросы, Джериш, недолго думая, бросился в воду и быстро поплыл в сторону берега. Он видел медвежьих людей, столпившихся у кромки воды и следивших за ним, но чутье подсказывало, что даже среди великанш ему сейчас будет безопаснее…

Вопрос из пещеры долетел в третий раз. Все тело Джериша напряглось в ожидании чего-то ужасного, но ничего не случилось. Он было выдохнул — и тут почувствовал, что вода начала быстро теплеть…

— Нет, я не желаю ничего плохого! — заорал он, оглядываясь. — Я хочу только убраться отсюда!

Никогда в жизни он не плавал так быстро. Быстро нагревавшаяся озерная вода подгоняла его. Джериш был воином из семьи воинов, с детства приученным не бояться смерти. Но свариться заживо?!

Он успел. Выскочил на берег из воды красный, как вареный рак. За его спиной от воды валил густой вонючий пар. Берег был пуст — перепуганные зверолюди попрятались в окрестных кустах. Джериш обернулся, диким взглядом оглянулся на озеро — оно бурлило, пузырилось и плевалось кипящей водой! Среди ветвей поблескивали настороженные глаза медвежат и их мамок — Джеришу было наплевать. Он о них и не думал, о своих доспехах и оружии тоже позабыл. Голый промчался мимо, не помня как добежал до грохочущего ручья, бросился в ледяную воду…

— Вот так быличка! Кому рассказать, не поверят, — посмеиваясь, проговорил Учай. — Джериш — медвежий детеныш, ха-ха! А как медведицы его грудным молоком кормили, моей женушке не поведал?

— Не, постыдился небось, — захихикал Вечка. — Что думаешь, рассказать парням?

— А расскажи. Пусть Джериш думает, что Мина выболтала. Может, поколотит ее. Ей не помешает.

Вечка перестал смеяться и наморщил лоб:

— Джериш еще потом добавил, что он, дескать, уже много позже сообразил, что медвежий череп к нему обратился по-арьяльски…

— А как ему еще обращаться — по-медвежьи, что ли? — хмыкнул Учай.

Вечка напряженно размышлял:

— Может, духи со всеми говорят на их родном наречии? С медведями — на медвежьем, с арьяльцами — на арьяльском…

— Ты завтра пойди да Зарни спроси, — зевнув, посоветовал Учай. — Он про колдовство все знает.

— Я еще вот что подумал… — добавил Вечка, застыв с полной ложкой над кашей. — Не медведи это святилище зачаровали! Куда уж им!

Учай пожал плечами:

— А нам-то что?

Глава 12

По первому снегу

Первый снег пошел глубокой ночью. Еще вчера студеный ветер нес по земле последние желтые листья, раскачивал кроны сосен и тащил по небу серые тучи. А утром вокруг торжища уже все было бело. Снег падал до самого полудня, заметая опустевшие торговые ряды.

— Можно выступать, — объявил Учай Джеришу, разглядывавшему с крыльца едва заметный за хороводами снежинок лес. — Я ходил к Встающей Воде, разговаривал со жрецами — они говорят, скоро метель закончится. Дорогу в Мравец не успеет замести. Земля как раз подмерзла, жрецы клянутся, что в ближайшие дни оттепели не будет. И кони, и лоси, и пешцы смогут пройти.

— Наконец-то, — буркнул Джериш.

Долгожданный первый снег, хоть жезлоносец и не показывал виду, ошеломил его. В столице такой снегопад случался раз в несколько лет и был веским поводом не высовывать нос на улицу, покуда все не растает. Сам Джериш так бы и сделал. Но если Учай и даже местные жрецы говорят, что это наилучшее время для начала похода…

— Сейчас наши люди ни в чем не нуждаются, но их слишком много, чтобы тут надолго задерживаться, — продолжал Учай, заметив колебания арьяльца. — Пора идти в земли дривов. Наместник уже должен был получить твое послание и наверняка ждет нас.

— Ну да, — нехотя согласился Джериш.

— К тому же, — добавил Учай, — дривы тоже ждали, когда земля подмерзнет, чтобы ударить из захваченных ими крепостей и деревень. Сейчас они наверняка всеми силами выступают на Мравец! И если мы не поспеем…

Джериш и сам прекрасно осознавал, что может случиться, если набранное ими войско опоздает. И, напоследок скривившись, будто от укуса назойливой блохи, кивнул:

— Вели готовиться к походу. Пусть здешние жрецы принесут жертвы Солнцу… ну и своим водяным, если хотят. Завтра поутру выступаем.

Дорога от торжища до стольного града дривов была единственной в этих глухих лесах. Уже много лет купцы Ладьвы заботились, чтобы ни упавшие деревья, ни молодая поросль не душили ее и торговый путь оставался проезжим. В стороны от дороги через равные промежутки отходили широкие просеки. По всей прочей Ингри-маа до деревень можно было добраться либо по рекам, либо почти звериными тропами. Но все же ингри, привычным к езде на спинах лосей, удавалось пробираться через густые чащи почти так же ловко, как по ровной дороге.

Джериш о лосях был не самого высокого мнения. Лось представлялся ему кем-то вроде своенравной лесной коровы, а по поводу своего торжественного въезда на лосиной спине в Ладьву он буркнул лишь одно: «Надеюсь, об этом никогда не узнают в столице».

Чуть не первое, чем Джериш занялся на торжище, была покупка коня. Ингри на конях не ездили, животину пришлось задорого покупать у наемников. И что это был за конь!

— Поверить не могу, что я еду на этой мохнатой скотине, — ворчал Джериш. — Хорошо, что меня не видят мои жезлоносцы! Что за зверя вы мне подсунули?

— Это самый лучший конь, какого удалось найти в Ладьве! — обиделся Учай.

— Скажи ты мне это на торгу в столице, я бы, пожалуй, взял твою голову и засунул настоящему коню под хвост. Чтобы ты понял — вот конь! А это — неведомое животное, отдаленно похожее на коня. Судя по его росту и тому, сколько на нем шерсти, возможно, это собака. Киран привозил из этих земель медвежьих псов. Ростом они почти с этого коня!

— Это самый высокий конь, какого мы нашли!

— Представляю остальных! — хохотнул Джериш. — У меня и на этом ноги едва не цепляют землю.

— Зато он может переносить любые морозы и выкапывать себе траву из-под снега. Его можно запрягать в волокушу и брать под седло.

— То-то и плохо. Настоящий боевой конь не годится под волокушу. Прежде я думал, что накхские коньки мелкие, как зайцы. Теперь вижу, что зря их ругал. Скажи, этот конский пес умеет скакать во весь опор или способен только плестись шагом?

Учай пожал плечами:

— Можешь пересесть на лося. Лось умеет. Но ты же не хочешь ездить на лосе.

— Вот еще! Ты погляди, что выделывают эти полоумные длинноногие коровы!

Застоявшиеся в Ладьве лоси, радуясь снегу, припустили рысью. Джериш, насмешливо подняв бровь, глядел, как рогатые великаны бегут, резко раскачиваясь и высоко подбрасывая голенастые ноги. И как ингри с них не свалятся?

— Вот если бы научить этих зверюг биться в строю, от них был бы толк, — снисходительно заметил он.

— Оно бы хорошо, — подтвердил Учай. — Да только на людей лоси побегут разве только во время гона. А если лосят не холостить, то потом с ними и вовсе не сладить…

Джериш понимающе кивнул и перевел взгляд на Мину. Она ехала подле мужа в боевом облачении своего рода — шлеме из кабаньих клыков и доспехе, изготовленном из вощеной шкуры вепря. На душе у жезлоносца потеплело. В последнее время Джериш невольно ловил себя на мысли, что настолько привязался к этой гордой сероглазой девушке, что образы всех женщин столицы, что были до нее, потускнели, будто остались в прежней жизни. Как игривые рисунки на стенах домов, знакомые, но ничего в сердце не пробуждающие. «Заберу ее с собой в столицу, и пусть все, кто будет против, провалятся в ледяной ад!» — внезапно решил он.

— Мы уже в землях дривов? — спросил он Учая, поймав его пристальный взгляд.

— Так и есть. Второй день едем.

— Может, скажешь, куда они подевались?

— Не думаю, что они ищут встречи с таким войском, как наше, — спокойно ответил повелитель Ингри-маа. — Я по нескольку раз в день посылаю охотников во все стороны. Следов почти нет. Либо дривы ушли подальше, проведав о нас. Либо, как я и говорил, собираются на Мравец, чтобы поднять зверя в берлоге…

— Эй, полегче! Ты говоришь о наместнике Аратты! — нахмурился Джериш.

— Ты прав, учитель, — спохватился Учай, виновато склоняя голову. — Чтобы понять врага, я стараюсь думать, как он. Вряд ли дривы, вспоминая о наместнике, воздают ему почести… В этом году они изрядно потрепали его. Если, как ты говоришь, Ширам поднял мятеж и твоему брату в Арьяле нужна поддержка, то, скорее всего, он не сможет прислать сюда подкрепление. Наверняка наместник шлет гонцов в столицу, умоляя помочь ему… Но скоро ударят морозы, станут реки. Повалит снег — не вот эта пороша, а настоящий, большой. Лось пройдет — погляди, как он ступает. А конь не сможет. И колесницы, о которых ты рассказывал, завязнут. Так что до новой травы о подкреплениях наместник может забыть… Кроме, конечно, нас и нашего войска!

— Моего войска, — поправил Джериш.

— Конечно, учитель…

— И нам лучше поторопиться! — все так же резко продолжил Джериш. — Мы еле ползем!

— Если мы будем двигаться быстрее, чем сейчас, посланные мной люди не успеют приготовить стоянки, — почтительно возразил Учай. — Нам придется самим собирать хворост для костров и ночевать в снегу. Мы замедлимся еще сильнее, начнем голодать, замерзать… К чему наместнику обмороженное и шатающееся от голода войско?

— Я тебя отлично научил, — кривясь от необходимости признавать очевидную правоту юнца, буркнул Джериш. — И все же давай поторопимся. Ты увез меня от очага, и я скорее хочу вновь у него погреться. Фарейн там в тепле сидит, а мы тут рыщем по лесам, как волки…

— Я подумаю, как можно ускорить поход, — склонил голову Учай. — Тем более что до Мравца осталось не так уж далеко. Так говорят проводники. Дня через три, если снова не начнется метель, мы будем там.

Вечером ингрийское войско, отгородившись от студеного ветра добротными наметами из лапника, расположилось ночевать у жарких длинных костров, сложенных так, чтобы медленно гореть всю ночь. Убедившись, что ночлег обустроен как следует, Учай подозвал к себе шустрого Вечку. Протянул ему корчагу с горячим брусничным отваром и тихо проговорил:

— Завтра поутру я отошлю людей вперед готовить полуденную стоянку. Пойдешь с ними. Люди Иленя уже второй день крутятся тут поблизости и ждут знака. Когда будете собирать хворост, отойди в сторонку, и они сами на тебя выйдут. Передай, что к ночи я их жду. И не забудь сказать «жду с дарами».

— С дарами? — озадаченно повторил Вечка.

— Ну да. Потому как, если сказать «приходи без даров», Илень устроит притворное нападение на мой стан, а мне это сейчас ни к чему.

— Все сделаю, — закивал парнишка.

— Вот и славно. А теперь Кежу мне позови.

* * *

Утром войско снова двинулось через заснеженный лес. Весь день Учай был молчалив и собран. Кратко отвечал на вопросы Джериша, — впрочем, тот и сам не горел желанием вести долгие беседы. Холодный воздух леденил южанину горло. А ведь в столице небось еще и листва не облетела…

Когда начало темнеть, с широкой боковой просеки, прорубленной еще по приказу Кирана, послышался звук рога. Джериш быстро оглянулся на следовавших за ним воинов, но Учай остановил его:

— Погоди! Похоже, это не враг. Тот бы не стал открыто идти по просеке. Как говорят у нас — рысь незаметна, покуда не прыгнет. Вон, гляди…

Вдалеке, еще плохо различимые, однако с каждым мигом все более отчетливые, показались поставленные на полозья возы. Впереди ехал одинокий всадник.

— Ты его знаешь? — напряженно вглядываясь, осведомился Джериш.

— Если глаза меня не подводят, это Илень.

— Кто?

— Илень, торговец медами из Ладьвы. Ты мог там его видеть раньше.

— Может, и видел, да к чему мне запоминать всех приезжих дривов?

— Этого ты мог встречать в столице. Илень рассказывал, что когда-то служил у твоего брата. Тот, говорят, собрал отряд из дривских молодцов…

— А, вендская стража? — сообразил Джериш. — Помню, была такая у Кирана! Здоровые дикари в шкурах, от которых млели придворные красотки…

— Вон он там и служил.

— Хорошая новость! — обрадовался арий. — Славно, что ты разузнал это!

— Я предложил ему снова послужить Аратте, — продолжал Учай. — И он согласился. Конечно, это было недешево, однако Илень обещал уговорить воинов своего рода. Судя по всему, ему это удалось.

— Сколько ж ты ему дал?

— Немало. А после победы обещал еще больше.

— Но я не вижу здесь воинов, — прищурился Джериш. — Только возы.

— Должно быть, Илень не захотел, чтобы мы приняли его отряд за врагов.

— Что ж, весьма разумно.

Когда возы приблизились, статный всадник дал им знак остановиться и ударил коленями по конским бокам, направляясь к вождям войска ингри.

— Приветствую тебя, ясноликий Джериш… — Сняв шапку, он поклонился арию, затем повернулся к Учаю. — И тебе поклон, наместник изорянских земель. Как и обещал, я привел вам подмогу.

— Много ли с тобой людей? — спросил Учай.

— Полсотни конных и оружных. Да с возами пеших еще семь десятков. Доспехи — лишь у тех, кто прежде служил арьям. Таких со мной шестеро. Остальные снаряжены по нашему обычаю.

— Что ж, подкрепление немалое! — Довольный Джериш хлопнул воеводу по плечу. — А в возах что?

— Запасы еды, бочки с медом, стрелы… Учай послал верного человека сказать, что нужно побыстрее идти на Мравец. Мы решили набрать впрок.

— Вот это молодцы! — Джериш глянул на «ученика». — Ты, как всегда, все устроил превосходно! Солнцем клянусь, взял бы тебя жезлоносцем, не будь ты таким замухрышкой…

Учай низко поклонился, изображая восторг и благодарность.

Вечером на стоянке, оставив Мину заниматься обустройством привала, Учай отправился побеседовать с воеводой Иленем.

— Муравьиный владарь привет тебе шлет, — тихо сообщил Илень. — Он взял себе новое имя — Изгара — и объявил открытую войну против Аратты. Уж не сидит в дубравах, сам войска в бой водит, — с гордостью добавил он. — За все твои советы от него поклон и благодарность. Мы до первого снега немало арьев перебили. Под конец наместник за ворота своей крепости и выходить боялся…

— А сейчас что? — так же тихо спросил Учай.

— Сейчас дривы в большой силе. Прямо к стенам Мравца подступили. Вот послушай, как мы задумали. Когда вы поближе подойдете, Изгара вроде как прознает, что к арьям подкрепление спешит, с места снимется и притворится, что уходит в леса. Вряд ли наместник упустит случай закончить дело одним махом. Да и не захочет он уступать Джеришу славу. Оно ведь нехорошо получится — арьи столько крови пролили, а тут явились из леса на лосях дикие изоряне и разогнали дривское войско, как уток хворостиной…

Учай едва заметно ухмыльнулся:

— Что еще слышно?

— Станимир к Изгаре гонца прислал. Союз предлагает.

— Вот как… — Вождь ингри перестал улыбаться. — А кто таков этот Станимир?

— Нешто не слышал? — ответил Илень, удивленно взглянув на собеседника. — Сильный вождь, хоть и молод. Много племен под свою руку собрал…

Учай напрягся:

— Ишь ты… Теперь и эти земли себе хочет?

— Нет, предлагает вместе против Аратты идти. Прознал, что мы арьям всыпали, так сразу вспомнил, что Изгара его родич. Станимир ведь в наших краях вырос…

— Ты, выходит, хорошо знаешь этого… Эх, какие длинные имена у дривов…

— Станимир не дрив, он из лютвягов. Как же мне его не знать? Я когда в вендской страже ходил, он этой стражей командовал.

— Вот как… — вновь прошептал Учай. Услышанное нравилось ему все меньше. — Выходит, он предатель, ваш Станимир?

— Не так, — мотнул головой Илень. — Когда он подрос, тут как раз Киран лютовал. Ну, Станимир и говорит нам — мол, ничего не поделаешь, надо идти у арьев военному делу учиться. Иначе их не одолеть. И клич тогда кинул, кто с ним пойти желает. Мало кто захотел, по правде, — люди злы были на арьев, предпочли в леса уйти… А я одним из первых вызвался. Мы потом и в столице за порядком следили, и в Бьярме мятеж подавляли — многому научились, как Станимир и хотел… А потом Муравьиный владарь меня сюда призвал. С той поры я у него в воеводах и хожу.

— Значит, вот как… — в третий раз протянул Учай, размышляя над услышанным.

Новости были важные и неприятные. Как бы этот незнакомый вендский вождь не поломал все его замыслы!

— А еще, — продолжал Илень, улыбаясь, — гонец такую весть принес, что я прямо мимо коня сел!

— Что же за весть такая? — с подозрением спросил Учай, уже не ожидая услышать ничего хорошего.

— Станимир захватил царевну арьев, младшую дочь самого государя Ардвана! Говорят, только царевна из столицы со свитой выехала, а он — тут как тут! Ее потом жрецы лютвяжские в жертву принести хотели, так он не дал. Сказывают, за себя взять желает. То-то потеха будет!

— Да уж… — Наместник Ингри-маа скрипнул зубами. — И впрямь потеха…

— Да, к слову… Изгара тебе очелья передает. Вроде как обереги. — Илень протянул юноше связку расшитых лент. — Раздай нашим друзьям из дружины Джериша, чтоб их в схватке опознали. А этот, с солнечным камнем, твоей жене, если тоже в бой вместе с тобой пойдет…

— Благодарствую, — поклонился Учай. — Ладно, пора отдыхать. Завтра чуть свет выступаем — переход будет долгий…

Они расстались, и молодой вождь направился к своему шатру, обдумывая неприятные новости. Неподалеку, греясь у костра за наметами, сидели его побратимы. Учай подсел к ним.

— Ну что, скоро ли? — хмурясь, спросил у него Кежа.

— Завтра уже.

Сын Толмая бросил в пламя украшенное солнечным камнем очелье и помешал уголья веткой.

— Что это было? — спросил Вечка.

— Так. — Учай усмехнулся, но его усмешка больше походила на оскал. — Ненужная вещица.

Глава 13

Битва за Мравец

Фарейн, сын постельничего государя Ардвана, когда-то очень радовался, получив в правление край болотных вендов. Сам ясноликий Киран замолвил за него слово тестю. Мол, и знатностью, и умениями Фарейн достоин столь высокого удела. Теперь, сидя в осажденном деревянном граде среди угрюмых заснеженных лесов, вельможа страстно желал, чтобы и способностей у него было поменьше, и сам он — похудороднее.

Ничего более отвратительного и негодного для жизни, чем эта земля, благородному арию и вообразить было невозможно. Прохожей и проезжей она становилась лишь в летнюю жару да в трескучие морозы. В остальное время от бесконечных озер, болот, речушек и промоин тянуло вечной сыростью, и стаи лютого комарья величиной с полпальца кружили, подобно тучам, в поисках крови. Хуже комаров были только муравьи. Город неспроста получил свое название — муравьи проникали всюду, лезли в постель и в еду, жалили больно и внезапно.

Однако наипервейшей напастью были сами венды. Комары с муравьями унимались хотя бы зимой. От этих же не было спасения ни в жару, ни в стужу, ни днем, ни ночью. Некогда Ардван выделил наместнику отряд в триста всадников и велел набрать в подвластных землях тысячу пешцев. Сказать, что венды охотно шли на службу, значило бы сильно польстить им. Пешая рать по большей части состояла из всякого рода бродяг, изгнанников, а то и вовсе разбойного люда, перед которым зачастую стоял выбор — идти наводить гати, рубить просеки и чинить крепостные стены либо охранять тех, кто этим занимается. Так что надежды на это войско не было никакой. Особенно теперь, когда в столице болотного края почитай никого не осталось. Четыре десятка конных да три с небольшим сотни пеших воинов, которых и на стены-то лишь палкой загонишь, — что уж говорить об открытом бое!

Сейчас, когда венды обнаглели настолько, что обложили Мравец, Фарейну пуще всего хотелось снова оказаться в далеком, прекрасном Лазурном дворце, где прошли его детские и юношеские годы. Где не нужно было думать о том, как отогнать толпы свирепых дикарей и прокормиться самому. Обозы приходили все реже; проезжие торговцы задирали цены, а то, что собирали в здешних краях, то, что удавалось добыть охотой, вряд ли могло называться яствами, достойными наместника солнцеликого государя.

Когда Фарейн получил известие, что на помощь к нему из Затуманного края с войском направляется могучий Джериш, бывший глава Жезлоносцев Полудня и младший родич самого Кирана, наместник сперва просиял от радости. Неужели все беды позади?! Но затем, поразмыслив, царедворец вновь приуныл. Если Джеришу удастся разгромить вендов, то, пожалуй, его здесь и поставят новым наместником! А самому Фарейну придется с позором возвращаться в столицу.

— Господин, богописец почти закончил и просит удостоить взглядом…

Почтительный голос слуги отвлек вельможу от невеселых мыслей. Фарейн плотнее запахнул соболью шубу, поправил меч «соколиное крыло» и в сопровождении воинов охраны зашагал по заснеженной улице туда, где на пригорке стучали топоры. Хоть главный храм Исвархи и был еще не достроен, его стены поднимались уже на три человеческих роста.

Но крыши пока не было, и небо проглядывало сквозь оставленные наверху стропила. Лишь над жертвенным камнем Исвархи был построен временный навес. И у ног золоченой статуи всемогущего Господа Солнца, доставленной из столицы, под присмотром жрецов горел неугасимый огонь. Увидев повелителя, предстоятель храма поднял руку и склонил голову, приветствуя высокородного ария.

Фарейн легко представил, как прекрасен будет этот храм, когда настелют крышу. Местные умельцы искусно уложат свежую еловую дранку, сверкающую на солнце, как золотистая чешуя… «А достроит его Джериш, — с горечью подумал наместник. — И вся слава достанется ему!»

— Ясноликий Фарейн, — раздался рядом голос богописца, — благоволи взглянуть…

На большой клееной доске красовалось уже почти законченное изображение Исвархи в образе сияющего воина с огненным копьем, попирающего ногами Первородного Змея. Фарейн остановился и молча принялся разглядывать расписную доску.

— Весьма красочно, — проронил вельможа. — Но что делает рядом со священным ликом Солнца вот эта зеленая ящерица?

Богописец побледнел и пустился в объяснения:

— Я решил воспользоваться местными суевериями, небылицами о боге грома, злобном болотном ящере и их вековечной вражде… Чтобы дикарям было понятнее, кому они поклоняются… Ясноликий ведь слыхал о небесном воине Яндаре, в которого верят болотные венды? Я подумал, он по сути очень схож с Исвархой, и если свести их в один образ, то Господь Солнце легко заменит в сознании вендов их грубые верования…

— Осталось только убедить здешних дикарей не поклоняться Змею, — хмыкнул наместник. — Глядя на твою доску, это будет нелегко. Болотные венды считают Яндара и Ячура богами-близнецами и ставят жертвенники обоим. Ты ведь об этом знал?

Богописец побледнел и застыл в нелепой позе, что-то бормоча.

— В целом мне нравится, — смягчился Фарейн. — Но Змея все же соскобли. В храме ему не место.

«Если бы еще было так же просто избавиться и от его порождений!» — подумал он и, кивнув в ответ на униженные поклоны перепуганного богописца, прошел дальше, прямо к алтарю.

— Я желаю принести жертву Исвархе, чтобы он отвратил от нас угрозу, — сообщил он предстоятелю. — Я хочу, чтобы небо дало мне силы одержать верх над главарем мятежников — порождением Змея по прозвищу Изгара.

Он снял с шеи увесистую золотую цепь и протянул жрецу:

— Умоли Исварху, чтобы тот даровал победу мне, а не Джеришу.

Жрец с поклоном взял из рук наместника подношение.

— Я стану молить его, как молил бы за себя, — пообещал он. — Но все в его воле…

С улицы раздался конский топот, затем звук быстрых шагов — в храм, едва не столкнувшись с мелким служкой, вбежал глава конного войска.

— Слава Солнцу! Мятежники отступают! — закричал он.

— Что?! — резко развернулся наместник.

— Болотные венды отходят от стен!

— Не может быть, — прошептал Фарейн, невольно устремляя взгляд на алтарь. В этот миг ему почудилось, что статуя Исвархи взирает на него особенно милостиво.

— Похоже, они вот-вот побегут!

«Они чего-то испугались, — подумал вельможа. — Очень испугались… А! Наверняка это Джериш с обещанным войском!»

— Вели готовиться к бою! — закричал он, вместе с воинами стражи поспешно покидая стены храма. — Мы не дадим им сбежать!

Фарейн бросился к крепостной стене. И впрямь — обложившие крепость венды суетливо впрягали своих мелких лохматых лошаденок в волокуши и отходили в сторону извилистой лесной реки. «Лед едва стал, — сообразил наместник. — Попробуют уйти за реку — наверняка проломят его! Если сейчас поспешить, не дать им скрыться, то можно разгромить мятежников наголову… А Джериш со своими людьми пусть помогает их добивать. Тень победы коснется и его, однако слава победителя достанется мне!»

— Быстрее! — Он кинулся к воротам. — Не дадим им уйти!

Ему поспешно подвели коня, помогли на него взобраться. Фарейн скинул шубу, оставшись в золоченом доспехе. Ворота распахнулись. Всадники, придерживая коней, начали спускаться с холма.

Фарейн увидел, как венды сунулись было к реке, но остановились. Должно быть, лед в самом деле был еще слишком тонок. «Значит, все правильно рассчитал», — обрадовался наместник. Сбившись в кучу почти у самого края воды, венды развернулись, преграждая путь всадникам-арьям поставленными на полозья возами. Затем Фарейн услышал окрик, и с возов начали подниматься плетеные щиты и длинные заточенные колья. Едва наместник успел подумать: «Да это же засада!» — как перед ним уже возникла ощетинившаяся остриями стена.

Видя, что происходит, всадники-арьи принялись поспешно разворачивать коней. Но тут слева и справа от них, среди растущих у берега деревьев, сугробы будто ожили. И через миг пустынный берег наполнился людьми в плащах из шкур зимнего зайца, в белых личинах, с луками в руках.

— Отходим, отходим! — закричал Фарейн, разворачивая скакуна.

Его крик затерялся в свисте множества стрел. Они летели слева, справа, из-за возов… Да, это были слабые вендские стрелы, большая часть которых не могла пробить доспех — лишь оцарапать. Однако наместник слыхал о подлой уловке дривов — загодя измазать наконечники в конском навозе. И если рядом не найдется умелого лекаря, воин может из-за пустой царапины запросто потерять руку или ногу, а то и вовсе помереть в муках. Но сейчас вельможе не хотелось об этом думать. Наместник гнал коня, пригибаясь к холке, чувствуя, как несколько стрел уже ударили в панцирь.

«Исварха хранит меня!» — стучало в голове Фарейна. Рядом с ним стрела вышибла всадника из седла. Похоже, сейчас в руках у вендов были добытые с бою мощные арьяльские луки, и тут уже можно было уповать лишь на удачу и милость Солнца…

Вот и горка, дорога, ведущая к крепости. Что и говорить — вылазка бесславная, но он жив — лишь бы доскакать до ворот… И тут за горой взвыла боевая труба. По широкому полю перед крепостью во весь опор мчались всадники на разномастных конях. На одном из всадников, который чуть не на голову возвышался над всеми прочими, Фарейн увидел блистающий доспех жезлоносца.

«А вот и Джериш! — догадался он. — Хвала Исвархе, он успел!»

Сейчас наместнику уже не лезли на ум мысли о славе и победе, которой придется делиться. Развернув коня, он увидел, как гнавшиеся за ним венды с криками ужаса вновь улепетывают в сторону реки, к возам. Там, где только что отшумела его атака, в истоптанном снегу осталось около дюжины стонущих и лежащих без движения арьев. Слишком большие потери за несколько мгновений несостоявшегося боя!

Сам он не успел выпустить ни единой стрелы. Прочие, кажется, стреляли… Но о потерях вендов он не мог сказать ничего.

— Эй, Фарейн! — послышался рядом радостный оклик Джериша. — Ты куда полез? Тебя же заманили в засаду!

— Ты разговариваешь с наместником! — тут же вскинулся арий.

— Ах да! И передо мной войско, оберегающее целый край! — На лице жезлоносца появилась глумливая ухмылка. — Быть может, благородный Фарейн отдаст приказ, как надлежит разгромить этих никчемных мятежников? Или я поспешил и мне не стоило мешать бою?

Насколько мог видеть наместник, всадники Джериша принадлежали к разным народам: от почти чернокожих наемников до привычного вида бородачей из вендской стражи. Позади виднелись беловолосые всадники с бледными суровыми лицами, верхом на высоких рогатых тварях. Святое Солнце, да это же лоси! А их наездники, должно быть, те самые изоряне, о которых говорилось в послании… Рядом с Джеришем нога к ноге ехала почти не уступающая ему ростом сероглазая девушка в необычном костяном доспехе, с толстой русой косой. Судя по ее решительному лицу и тяжелой боевой секире, спрашивать, что она тут делает, явно не стоило.

— Я назначаю тебя, Джериш, воеводой нашего совместного воинства, — нашелся Фарейн. — Верю, ты все сделаешь наилучшим образом.

— Благородный Фарейн, ты образец мудрости и неподдельной отваги, — раскланялся Джериш.

По рядам всадников волной прокатился сдавленный смешок.

— Эй, Илень! — не обращая больше внимания на сумрачного наместника, крикнул верзила. — Как думаешь, где прячется Изгара?

— А вон там. — Один из дривов ткнул пальцем в сторону реки, туда, где идущая по берегу дорога почти смыкалась с березовой рощей. — Вон жердина торчит! С ее помощью Изгара подает знаки своим воинам. Значит, и сам он где-то поблизости.

— Прекрасно… Учай! — Джериш повернулся к невзрачному воину с едва пробивающейся светлой бородкой. — Возьми пешцев, обойди вон ту рощу слева и ударь в спину мятежникам, которые там прячутся. Твои воины, благородный Фарейн, пусть надавят на тех, кто справа. Если сделаете это быстро и решительно — венды побегут. У них только скверные луки да ножи. Я проломлюсь прямо к Изгаре. А когда мы разметем эту свору, надеюсь, наместник не сочтет за непосильный труд преследовать их и карать, как они того заслужили?

— Ты отлично придумал, Джериш, — криво усмехнулся наместник.

— Я знаю. Вперед!

Невзрачный воин проводил его взглядом, а затем хлопнул по плечу одного из отставших всадников и что-то негромко сказал ему. Фарейну не было слышно что. Но Кежа услышал слова Учая. Они прозвучали для него слаще заздравной песни.

— Я обещал его тебе. Он твой.

* * *

Повинуясь воле Джериша, все стоявшее у стен столицы болотного края воинство двинулось в сторону берега, где затаились за возами мятежные дривы. Всадники, следовавшие за Джеришем, понемногу ускоряли шаг коней, оглашая зимний лес и заснеженный берег грозными боевыми кличами. Обученные пешцы Учая, сомкнув большие плетеные щиты, слаженно крались в сторону рощи, где виднелась березовая жердина Изгары. Сообразив, что легкие стрелы не причиняют вреда укрывшимся за щитами ингри, дривские лучники прекратили стрелять и попятились, а затем и вовсе бросились в сторону тянувшейся по речному берегу дороги, то ли желая прикрыть спины стоявших за санями собратьев, то ли попросту спасая свои жизни.

На правом крыле дело обстояло несколько хуже: пешая рать Фарейна попросту увязла в снежной целине и теперь сама с трудом, теряя людей, пятилась под ливнем стрел.

Впрочем, Джериша сейчас это нисколько не заботило. Никчемный сброд бестолкового Фарейна отвлекал на себя внимание стрелков от его всадников, и ему этого вполне хватало. Сам он смотрел лишь на возы, за которыми скрывался неуловимый вожак мятежников. Джериш ясно видел, как до врага быстро доходит, насколько плохи его дела. Еще немного — и строй пешцев Учая насквозь пройдет березовую рощу. Перережет дорогу, займет берег, и вместе с конницей Джериша они прихлопнут дривов, как назойливую муху между двумя ладонями.

Вдруг Джериш увидел, как подле березовой рощи мятежники разворачивают сани, в которых, сгорбившись, сидит укутанный в шкуры человек в медвежьей личине.

— Ломи! — заорал арьялец, видя перед собой лишь заветные сани, укрытые за стеной кольев.

Вокруг человека в личине сгрудились молодые воины со щитами, укрывая его от стрел. Джериша это только развеселило. Обернувшись, он рявкнул следовавшим за ним всадникам:

— Вперед!

Изгара, видимо, заметил, что его обходят, или попросту струсил. Под градом арьяльских стрел возница хлестнул коней. Сани с Изгарой вылетели на дорогу и помчались вдаль по берегу реки. Вслед за ним прочие дривы кинулись кто куда. Одни побежали на речной лед, другие — к лучникам на правом крыле.

— Быстрее раскидывайте колья!

Несколько всадников, спешившись у преграды, расчищали путь. Дождавшись, когда между кольями возникнет просвет, достаточный, чтобы протиснуться, Джериш хлестнул своего мохнатого жеребчика и пустился в погоню. Эх, будь у него сейчас хороший конь! Догнать сани было бы плевым делом. Но сейчас Джериш начал осознавать, что его конек отстает от саней главаря мятежников.

— Ну нет, — процедил он. — Ты еще не знаешь…

Рывок — и он вскочил на спину коня. Жеребчик присел от внезапной тяжести, стрела легла на тетиву… С высоты закутанный в меха человек с медвежьей личиной на голове был виден как на ладони. Сухой щелчок…

— Нет! — услышал он яростный крик Иленя, и конь воеводы врезался в мохнатого скакуна арьяльца.

Джериш успел выпустить стрелу, но сам не удержался и на полном скаку полетел в сугроб. Бывший десятник вендской стражи с искаженным от ненависти лицом прыгнул на него сверху. Однако жезлоносец был опытным воином. В его руке мелькнул засапожный нож. Едва Илень оказался сверху, клинок Джериша глубоко вонзился ему в плечо. Тот взвыл от боли и тут же откатился в сторону, отброшенный чьей-то рукой. Над Джеришем стоял Кежа с тяжелым боевым копьем в руках.

— За родню мою, — прошипел побратим Учая и резким ударом вогнал копье в горло арьяльца.

Тот захрипел, задергался, но Кежа всей тяжестью навалился на древко, будто брал кабана. Когда Джериш дернулся в последний раз, парень с силой провернул копье в ране, выдернул его и выпрямился, победно улыбаясь.

Но миг его торжества закончился быстро — с диким криком на него набросилась обезумевшая всадница. Ее секира со звоном обрушилась на бронзовый шлем Кежи, продавливая его на треть. Оглушенный ингри рухнул на колени. Мина спрыгнула с седла и с отчаянными воплями стала рубить его, будто колоду.

«Вот это, пожалуй, уже лишнее, — заметил про себя стоявший в березовой роще Учай, издалека наблюдая за избиением. — Хотя… Кежа в последнее время слишком много себе позволял. Ладно, пора заканчивать…»

Он быстро огляделся, проверяя, видит ли его кто-нибудь. Но ингри, занявшие рощу, увлеченно выпускали стрелы по увязшим в снегу воинам Фарейна. Тогда Учай наклонился и подобрал торчащую из снега дривскую стрелу. Неторопливо натянул охотничий лук, тщательно прицелился и на выдохе спустил тетиву.

Мина, не успев даже вскрикнуть, со стрелой в затылке ничком упала на грудь мертвого Джериша.

— Тебе, моя возлюбленная госпожа, — прошептал Учай, опуская лук.

* * *

Бой закончился. Фарейн ясно это видел. Он с завистью подумал, как ловко удалось Джеришу в одно мгновение оценить поле схватки, силу врагов и сделать так, чтобы все преимущества дривов обернулись против них самих. На утоптанном снегу подле возов, где совсем недавно схватка бушевала с особой жестокостью, лежало несколько мертвых воинов из отряда Джериша. Еще несколько раненых стонали и пытались приподняться, чтобы обратить на себя внимание. Самое время было помочь им.

Фарейн пересчитал оставшихся при нем всадников. После первой его неудачной вылазки их осталось не больше двух десятков. Другие были живы, но тоже лежали там, в снегу.

— Зовите горожан, — приказал наместник. — Пусть переносят раненых за стены.

Вельможа снова повернулся к полю. На дороге, там, где она уходила за березовую рощу и тянулась по берегу, показались сани, за ними еще одни, окруженные пешими изорянами. Впереди, ведя в поводу тянувших первые сани коней, медленно и понуро шагал тот самый невзрачный молодой воин, которому Джериш невесть почему поручил командовать пешцами левого крыла. Наместник болотного края тронул пятками конские бока и направил коня к первым саням.

— Была жаркая схватка, — увидев подъезжающего вельможу, заговорил невзрачный изорянин.

Фарейн распахнул глаза от неожиданности — дикарь говорил на языке Аратты. Сейчас мальчишка был без шлема, и Фарейн с удивлением увидел широкие белые полосы проседи в его темных волосах.

— Ясноликий Джериш был подобен разящей молнии, — хрипло продолжал тот. — Он убил Изгару, вскочив на спину своему коню и на полном ходу всадив вождю дривов в глаз стрелу поверх щитов. Об этом выстреле будут слагать песни! Вся стража Изгары полегла на месте, должно быть следуя обету. Никогда прежде мне не доводилось видеть такого свирепого боя! Я велел своим воинам спустить мертвецов под лед на корм рыбам. Тело Изгары — здесь, в санях…

Фарейн с возрастающим изумлением слушал этого лесного мальчишку, который выглядел как обычный простолюдин, а говорил с ним как равный.

— А во вторых санях… — Тощий мальчишка тяжело вздохнул, не поднимая глаз. — Там — могучий Джериш, мой побратим Кежа и моя жена Мина. Они были подле великого арьяльского воина в его последний миг! Они стояли рядом с ним с оружием в руках — и пали от рук подлого врага… Я бы и сам, возможно, погиб, когда б Илень не пришел мне на помощь. Он тяжело ранен…

— Кто такой Илень, — наконец оправившись от неожиданности, перебил его Фарейн, — и кто таков ты сам?

— Илень в прошлом служил в вендской страже. Он из дривов, верных государю. Сегодня, пролив за тебя кровь, он вновь доказал свою храбрость и преданность. А меня, — он поднял на вельможу холодный, полный гордости взгляд, — зовут Учаем, сыном Толмая. Царевич Аюр провозгласил моего отца наместником земли Ингри-маа, которую вы зовете Затуманным краем. Я наследовал ему. Мой друг и наставник, благородный Джериш… — Он запнулся и провел рукой по лицу, будто смахивая слезы. — Прости, я не могу говорить. Они пали, как славнейшие из славных. Они выиграли эту битву и заслужили, чтобы все в этой земле помнили день их победы! Мы схороним наших героев, как велит обряд предков. А для Джериша следует развести такой костер, чтобы его увидели не только в землях дривов, но и в столице Аратты! Клянусь, так и будет!

— Ты складно говоришь, парень, но здесь я наместник, — недовольно напомнил Фарейн. — И мне решать…

— Что ж, если так, — тут же ощетинился Учай, — мы немедля уедем и я совершу обряд в своей земле! — Его голос из звучного и проникновенного вдруг стал резким, как удар бича. — Сколько у тебя сейчас войска, наместник? Пара десятков конных и та жалкая толпа ополченцев, которая еле добралась до рощи, когда там уже никого не было? Ты сможешь без нас отстоять город, когда дривы, разъяренные смертью Изгары, вернутся за твоей кровью?

— Постой, не обижайся, вождь изорян, или как тебя там, ты меня неверно понял, — заторопился Фарейн, со стыдом осознавая, что сейчас оправдывается перед этим беловолосым дикарем. — Я благодарен тебе за помощь в битве. Прошу тебя войти в Мравец. Мы поможем твоим раненым, дадим отдых войску, обсудим наши дела… Мы разведем погребальный костер, устроим тризну по местному обычаю и, конечно, отпразднуем нашу совместную победу!

— Благодарю за приглашение, благородный Фарейн, — с достоинством склонил голову Учай. — Я принимаю его.

Глава 14

Огненное погребение

Фарейн вошел в большой зал своего деревянного дворца, который он велел некогда приготовить для приемов, и направился к высокому резному креслу, стоящему на возвышении в красном углу. Конечно, вытесанное из дубового комля, пестро раскрашенное сиденье весьма мало напоминало настоящий Солнечный Престол. Но для вождей усмиренных племен, которых Фарейн намеревался тут принимать, этого дикарского великолепия казалось достаточно. Другое дело, что вождей наместник тут принимал, мягко говоря, нечасто.

Придав себе вид, полный гордого величия, он прошествовал к деревянному трону. Однако быстроногий Учай внезапно опередил его, вскочил на возвышение и как ни в чем не бывало уселся в резное кресло.

— Здесь больше не на чем сидеть, — обведя недоумевающим взглядом зал, объяснил он. — Распорядись принести себе что-нибудь, хотя бы шкуру!

Фарейн остолбенел от такой наглости. Он повернулся к дверям. Замершие в страхе слуги, придворные и утомленные схваткой воины молча глядели на обоих наместников, ожидая, чем все закончится.

Арий и сам осознал, что тянуть нельзя, — чем дольше он торчит пнем у ступеней собственного трона, занятого чужаком, тем нелепей выглядит.

— Пересядем на лавки, — наконец предложил он. — Нам будет удобнее разговаривать, сидя друг против друга.

Учай пожал плечами, будто желая показать, что ему и здесь неплохо.

— Не трать время. Мы не будем говорить долго. Обсудим постой войск и грядущую тризну. А потом я тебя оставлю. Следует поторопиться и написать послания в столицу. Я намерен уже завтра послать гонцов…

Фарейн растерянно глядел на чужеземца. То, что сейчас происходило, было неслыханно! Изорянский мальчишка с деревянными оберегами на шее, едва обретший право сидеть в кругу мужчин, делает вид, будто они равны! Да, оба они — наместники Аратты в подвластных землях. Но разве Учай не знает, что Господь Солнце даровал арьям власть над всеми прочими племенами? А ему теперь приходится выкручиваться, чтобы не выглядеть полным недоумком перед своими же людьми. Как хорошо было бы попросту кликнуть слуг и выкинуть наглеца не только из дворца, но и вообще за стены города! Да как тут кликнешь, когда у этого недомерка с хорьей мордой под рукой сотни воинов? Он лишь кивнет — и самого Фарейна выбросят за ворота, причем ломтями — на сыть волчьей стае…

— К чему торопиться? — пытаясь улыбаться, произнес наместник. — Следует все осмыслить, унять душевную боль, чтобы чернила не мешались с кровью сердца…

— Мой доблестный друг и наставник Джериш, — резким голосом заговорил Учай, — говорил, что на войне своевременные вести порой значат больше, чем воинская твердость и отвага. Я намерен послать гонца в столицу в самое ближайшее время. Надвигается зима. Скоро путь в Аратту станет непроезжим. Придется ждать до весны, когда растает снег, схлынут воды и дороги высохнут…

Фарейн едва сдержался, чтобы не скорчиться от досады. Недомерок знал куда больше, чем ему следовало бы, и, похоже, читал его мысли! Наместник как раз и желал, чтобы весть о произошедшем сражении и гибели Джериша пришла бы в столицу как можно позже. В конце концов, разве не Киран в бытность свою правителем болотного края должен был строить постоялые дворы вдоль столичного тракта? Много ли он их построил? Ни единого! А уж потом стало поздно. Стоило послать лесорубов с охраной, как бесследно исчезали и те и другие. Прежде вдоль пути стояло несколько деревень, где можно было заночевать и обогреться, но с начала мятежа они обезлюдели. Да что там — и домов не осталось. Теперь и впрямь, когда ударят морозы, а дороги завалит снегом, далеко не уедешь…

— Я сам отошлю гонца, — нашелся наместник.

— Как пожелаешь, мой благородный собрат, — безразлично ответил Учай. — Я намерен выделить хорошую охрану, дабы проводить моего посланника до земель Аратты, и там оставлю ему достойную свиту. Полагаю, ты сделаешь то же самое? На дорогах сейчас неспокойно, гонец может не доехать. Конечно, Джериш убил Изгару. Но осталось еще много бунтовщиков… Кстати, ведь храбрейший Джериш велел твоему отряду преследовать их? Отчего же твои конники остались стоять на месте?

Фарейн прикусил губу. Да, он приказал своим воинам стоять и ждать. Ибо самому бросаться в схватку совершенно не хотелось, а оставаться одному, без надежной охраны, — тем более.

— Венды — любители засад, — неохотно проговорил он. — Мои всадники и так пострадали в первой сшибке, чтобы я мог вновь подвергать их опасности.

Холодный колючий взгляд Учая, казалось, впился ему в самое нутро. Фарейн понимал, что каждое его слово будет записано и передано в столицу. Проклятый изорянин! Если его послание доберется до Кирана первым, вендскому наместнику уже не оправдаться. Шутка ли — по его вине погиб родич престолоблюстителя! Может, и не по его, но кто станет разбираться?

— Да, ты прав, почтенный собрат, — со вздохом сказал он. — Может, твой гонец прихватит в столицу и мои письма?

Учай кивнул, поднялся с резного кресла и поглядел на топчущихся в дальнем конце зала знатных арьев из свиты Фарейна.

Ему вдруг отчетливо вспомнилось, как они с братом прятались в ельнике, следя за длинной цепочкой мамонтов, бредущих по берегу Вержи. Золотоволосый царевич Аюр на белом мамонте; великолепный Джериш со своими жезлоносцами в блистающей бронзовой скорлупе; подобный черной тени Ширам, чтоб его шишиги насмерть защекотали… Помнится, тогда он убеждал брата Урхо, что с арьями не стоит иметь дела, что они слишком сильны и опасны… И вот еще снег толком не лег — а он уже распоряжается этими самыми арьями, а они, замерев, слушают его слова. И ведь это только начало! Его Богиня, его небесная возлюбленная, обещала, что путь будет долгим и славным — и беда тому, кто перейдет ему дорогу!

— Полагаю, всем вам тоже следует отписать в столицу, — объявил он придворным Фарейна. — Мой гонец отвезет все, что я прикажу ему. А теперь о тризне…

* * *

Воевода Илень, бледный, с рукой на перевязи, подошел к Учаю, наблюдавшему, как на горушке у реки, чуть поодаль от городских стен, возводится ряд поленниц для погибших в бою арьев.

— Ты слышал, что удумал Фарейн? — наклонившись, спросил дрив дрожащим от негодования голосом.

— Что бы он там ни затеял, — равнодушно ответил Учай, — ты полагаешь, это заслуживает внимания?

— Да, именно так я и полагаю! Он сказал, что желает послать в дар ублюдку Кирану голову Изгары в туесе с медом. Запомни: если он только коснется его тела, клянусь, этот город запылает единым погребальным костром!

— Не надо горячиться, — качнул головой вождь ингри. — Сначала тризна, остальное — потом. Обещаю, Фарейн не навредит телу моего друга Изгары… А сейчас прости — я должен проследить, чтобы в сани с телами Мины и Кежи была положена их доля взятой с боя добычи — луки, мечи, доспехи…

— Послушай, — нахмурился Илень, — Кежа был храбрым бойцом и довел до конца дело, которое хотели бы исполнить мы все. Он убил проклятого Джериша, и мне не жалко для него хоть всего, что мы собрали на поле боя! Но… друг, не держи на меня зла — твоя Мина была заодно с Джеришем. Она зарубила твоего побратима у меня на глазах!

— Да, — безразлично кивнул Учай. — Она пошла против меня. Против нас. Но разве ее братья и воины рода Карью запятнали себя предательством? Они храбро сражались за меня. Так зачем бесчестить целый род из-за одной лживой девки? К тому же я не хочу, чтобы Мина являлась ко мне по ночам из-за Кромки, требуя схоронить ее как должно. Пусть забирает в Дом Дедов и свою, и мою долю добычи. Это будет мой последний подарок ей.

— Хорошо, пусть так, — буркнул Илень. — Ты щедр. Это твое дело. Но ты запомнил мои слова — никто не должен коснуться Изгары!

— Конечно. И кстати, прикажи своим дривам быть подле костров, когда начнется обряд.

* * *

Крада находилась примерно в полете стрелы от городских стен. Местные жители, за исключением немногих доверенных лиц из пешей стражи, сюда не допускались. Еще при Киране здесь были отрыты и укреплены камнями ступени, ведущие на широкую площадку, где сейчас должны были запылать священные костры.

Погребение полагалось проводить перед самым рассветом, чтобы души погибших вознеслись к Исвархе с первыми лучами восходящего солнца. Приготовления начались еще с ночи. Холм окружили дривы с горящими факелами, так что на ступенях, по которым поднимали тела убитых, стало светло как днем. Мертвых арьев, обряженных в лучшие доспехи, уложили на поленницы, и жрецы в лисьих шубах, с золотыми подвесками в виде лика Исвархи на груди, начали медленно обходить их, поливая дрова маслом и сопровождая священнодействие мрачным торжественным пением.

Когда пение смолкло, из толпы стоявших в отдалении придворных вышел Фарейн. Как градоначальник и самый знатный из оставшихся в живых арьев, он взял факел и обошел все костры, поджигая их один за другим. Пламя мгновенно взметнулось в чуть сереющие небеса, загудело, завыло, воздух задрожал от жара, заставляя присутствующих пятиться. Потом вокруг раздалось дружное «ах!» — пламя самого высокого костра, на котором лежало тело Джериша, изменило цвет и исторгло в небо снопы искр. Вновь запели жрецы, провожая души героев к их небесному прародителю.

Учай, стоявший рядом с наместником, недовольно поглядывал на потрясенные лица допущенных на краду именитых дривов, которые отродясь не видывали ничего подобного. Ему вспомнился жрец Хаста, который однажды что-то бросил в костер, и тот начал точно так же плеваться искрами. «Надо будет узнать, что жрецы сыплют в огонь, — подумал он. — Мне оно тоже пригодится…»

Но что бы там ни думал Учай, а действо понемногу захватило и его. Вскоре он перестал вертеть головой и не мигая уставился в огонь. Любое пламя, хоть с искрами, хоть без, с детства завораживало его. Еще там, в доме на берегу Вержи, он любил подолгу глядеть в багровеющее нутро каменки, наблюдать за языками пламени, пожирающими крепкие поленья. Глядел, как чернела и скручивалась береста, как твердое дерево превращалось в серую золу и хрупкие уголья, и его ладони потели, а сердце почему-то колотилось быстрее. Порой ему казалось, что он видит пляшущих на сгорающей растопке огненных духов. В детстве он пытался разговаривать с ними, но насмешки братца Урхо заставили его отвратить взор от тех, кто живет в пламени. И он почти забыл о них — когда бы не она.

Учай вспомнил залитый огненным заревом небосвод и темноволосую деву с неисчислимой вороновой свитой… Тонкие нежные пальцы ее рук и черные могучие крылья в полнеба. Глаза, от которых его кровь бурлит и превращается в пламя. Вечный огонь, не требующий ни растопки, ни горючей земли, сжигающий и возрождающий к жизни.

«Эта жертва — тебе», — шептал Учай, глядя, как столп пламени, меняя цвета, течет в небеса, взвивается и плещется над высокой поленницей Джериша, будто царское знамя. Жрецы пели, тревожа рассветное небо. Служки, выстроившиеся у них за спиной, подтягивали слова торжественного песнопения, так что Учай невольно заслушался, хоть и не понимал их языка.

«Надо, чтобы в честь моей милостивой и грозной покровительницы слагались и пелись такие же прекрасные славословия, — думал он. — Скажу Зарни, пусть сочинит. Тут нужны такие слова, такие…»

Он не смог даже себе ответить, какова должна быть эта хвалебная песнь.

Учай кинул взгляд на стоявшего рядом Фарейна. Тот, похоже, мерз в своей шубе и старался держаться поближе к кострам, заступив за очерченную жрецом черту. Вождь ингри глядел, как арий шмыгает носом и зябко ежится, кутаясь в меха, как устало и равнодушно глядит на пылающие тела вчерашних соратников, явно желая, чтобы костры поскорее прогорели и можно было уйти. «Чужая жизнь ничего для него не стоит, — подумалось Учаю. — А чего стоит своя? Заслуживает ли вообще такой человек права на жизнь? Впрочем, разве не я — карающее оружие в еедеснице? Значит, мне и решать, кому здесь жить, а кому — нет! Я пришел сюда и совершил то, что желал совершить. И теперь должен закончить начатое… Ведь так?»

Мысли его метались, в груди давило. Учай чувствовал, что должен нечто сделать. Но что?

Он опустил взгляд и принялся глядеть, как огонь пожирает облитые пахучим маслом погребальные пелены, в которые было обернуто тело Джериша. И его, своего врага, и неверную Мину он отдал Богине — но, видно, не угодил?

«Я лгу сам себе! — озарило вдруг его. — Я твердил, что убиваю в дар Прекраснейшей, но на самом деле прикончил их ради мести. Я и так убил бы их. Это плохой дар…»

Учай умоляюще поглядел в темные небеса, куда улетали искры костров.

«Подай мне знак, возлюбленная госпожа! Чем мне порадовать тебя?»

В этот миг лежащее на поленнице тело Джериша вдруг дернулось. Послышался треск, и труп сел, продолжая гореть разноцветным пламенем. Среди арьев, дривов и ингри, наблюдавших за погребением, волной пронесся вздох ужаса. Люди невольно шарахнулись прочь от костров. Только Учаю внезапно стало легко. Будто нечто только что сжимало его сердце, а теперь отпустило.

— Смотрите! — закричал он в полный голос. — Он не может обрести покой! Пламя не принимает его! Ибо те, из-за которых погиб храбрый Джериш, — здесь, среди нас! И они не понесли заслуженную кару!

Фарейн повернулся к кричащему юнцу, сообразил, что происходит, попытался выхватить меч, но опоздал. Учай рысью прыгнул на него, сшиб с ног, навершием подаренного ему накхского кинжала ударил в висок. А потом, ухватив за длинные золотистые волосы, потащил к костру.

— Илень! — крикнул он. — Остальные — ваши! Отдайте их богам!

Едва пришедший в себя Фарейн попытался схватить Учая за руки. Но тот ткнул его лицом в огонь и, резко оттянув голову взвывшего от боли наместника, всадил кинжал ему в горло. Кровь хлынула из глубокой раны.

— Тебе, любимая, — прошептал Учай, выдергивая клинок и толкая в огонь еще дергающееся в предсмертной судороге тело. В тот миг, когда небесное железо вошло в человеческую плоть, он испытал неизъяснимое облегчение — и такое наслаждение, какого еще никогда прежде не чувствовал. Даже видения, что насылал Зарни, меркли по сравнению с этим.

— Я принесу тебе еще много жертв, — задыхаясь, пообещал он.

Вопли ужаса и звон оружия раздавались над крадой. Дривы, только и ждавшие приказа, рубили и рвали на части арьев и собственных сородичей, которые пошли на службу захватчикам. Этих убивали особенно жестоко. Учая порадовало увиденное. Он лишь крикнул Иленю:

— Жрецов не трогать! Они мои!

И, с удовольствием поглядев, как капает с лезвия его клинка яркая алая кровь, направился вниз по склону.

* * *

На ступенях, ведущих к вершине крады, толпилось множество дривов. С арьями было покончено быстро. Раздетые и обобранные трупы убийцы побросали на погребальные костры их собратьев. Уцелевших предателей-земляков, которые служили Аратте, спихивали вниз по склону, и каждый, на кого они скатывались, норовил пнуть их ногой. Учай высмотрел в толпе спускавшегося вниз Иленя.

— Что ты намерен с ними делать? — спросил он, глядя на избитых отступников.

— Спущу под лед, — мрачно отозвался воевода. — Они служили врагу и убивали своих, а значит, не заслужили честной смерти. Они могли перейти на нашу сторону в начале боя, но не сделали этого. Я не хочу осквернять нашу землю прахом изменников.

Учай задумчиво глядел, как упирающихся и молящих о пощаде пешцев гонят к заснеженному берегу, туда, где во льду чернели полыньи.

— Ты и сам служил в вендской страже, — напомнил он.

— Да и ты учился у Джериша, — хмыкнул Илень. — Но после того как Станимир ушел со службы, все верные должны были последовать за ним. Эти ничтожества остались. Было бы лето — я бы побросал их в горящее болото, как Киран поступал с нами. А теперь — под лед.

— Что ж, пусть так и будет… А Мравец сожги.

— Зачем? — удивился Илень. — А где вы будете зимовать?

— В Ладьве.

Раненый воевода уставился на вождя ингри с недоумением:

— Я полагал, ты останешься здесь!

Учай пожал плечами:

— Мы помогли вам освободить землю и теперь пойдем домой. Мы тут чужие. Я не хотел бы становиться ненавистным твоему народу, как вот они. — Сын Толмая указал на вершину крады, над которой все еще растекался по небу черный дым, пахнущий горелым мясом. — У вас скоро будет свой владарь — Станимир.

— Он не…

— Он родич Изгары, а значит, ваш вождь по праву. Передай ему от меня слова почтения. Скажи, что я желал бы видеть его союзником в борьбе против Аратты.

Илень слушал с нарастающим изумлением. Мало кто из известных ему вождей поступил бы подобным образом, отказавшись от уже захваченной добычи ради чужого права.

— Это поистине достойно уважения…

— Мне нужно лишь одно. Сущая малость, знак доброй воли, — продолжал ингри. — Арьяльская царевна.

— Что? — моргнул воевода. — Ты хочешь царевну Аюну?

— Тебя это удивило? — усмехнулся Учай.

— Я не мог предположить, что ты сейчас думаешь о женщинах, — озадаченно проговорил Илень. — Тело Мины еще лежит в санях, дожидаясь погребения, а ты уже собираешься свататься к другой?

— Я сказал, что Аюна мне нужна. Я не говорил, что собираюсь к ней свататься.

— Но зачем же тогда…

— Царевич Аюр виновен в гибели моих отца и брата, — сказал Учай. — Кежа расплатился с убийцей своей родни, а я еще нет. Так и скажи Станимиру. И да — если он не пожелает услышать мою маленькую просьбу, придется вспомнить, что я все еще зовусь наместником Ингри-маа, а значит, защитить царевну от любого врага — мой долг перед Араттой… Передай ему и это, если он заупрямится.

Илень вновь ничего не ответил, лишь ошалело взглянул на Учая. А тот добавил миролюбиво:

— Но я уверен, что этот Станимир — человек разумный. Он поймет, где его выгода. Разве не глупо, если между двумя большими вождями, которые сражаются против единого врага, встанет какая-то девчонка?

— Я порой совсем тебя не понимаю, — признался Илень. — Но слова твои передам в точности.

— Вот и правильно. А Мравец сожги. Это место надо очистить от арьяльской скверны, — повторил Учай и зашагал к стоявшим в отдалении шатрам своего стана.

* * *

Внутри покрытого шкурами походного шатра горела жаровня. Почтительный Варак, нацепивший поверх длинной рубахи потертую меховую телогрейку, сидел на колоде возле Вечки, показывая тому, как следует писать и произносить буквы высокого араттского наречия. Заметив вошедшего Учая, он едва не перевернул колоду, но вовремя взял себя в руки. Зарни, гревший руки у жаровни, не поднимая на вошедшего невидящих глаз, сказал:

— Я знаю, ты совершил новое деяние, о котором нужно будет сложить песню. Вот что я думаю: один из твоих побратимов, юный Хельми, хорошо поет…

— Хельми? На что тебе этот телепень?

— У него есть дар чувствовать звук и слово. Я обучу его, и он будет воспевать твои подвиги, чтобы во всех краях земли прославилось твое имя.

— Тогда ладно, доброе дело, — кивнул Учай. — Но сейчас я пришел не за этим. — Он обернулся к Вараку. — Ты прочел письма арьев из свиты Фарейна?

— Да, государь Учай! — вскочив с места, поклонился дворцовый раб.

— Есть ли среди них те, которые не восхваляют доблесть Джериша и мою нерушимую верность?

— Есть, государь Учай.

— Что в них?

— Сетования на комаров… раннюю зиму… на то, что от наместника не больше проку, чем от пугала на огороде…

— Хорошо, эти тоже отвезем. Есть что-то еще?

— Да, одно из этих писем гласит, что сражение с мятежниками очень подозрительно… Что венды стреляли выше голов твоей пехоты… Даже в щиты почти не попадали…

— В огонь!

Варак вновь поклонился, достал заготовленное письмо и сунул в жаровню. Кожаный лист тут же потемнел и скукожился, в шатре завоняло. Зарни поморщился. Учай и глазом не моргнул.

— А теперь приготовься записывать мое послание блюстителю престола Кирану, — велел он рабу, усаживаясь рядом на ворох пушистых шкур. — Изложишь все в надлежавших словах и оборотах. Ты, Вечка, завтра повезешь его в столицу. Кланяйся и будь незаметен, я надеюсь на твои глаза и уши.

Вечка послушно кивнул. Варак развернул чистый лоскут выскобленной кожи и приготовился.

— «Узнав о бедственном положении в болотном краю, я, Учай, сын Толмая, законный наместник Ингри-маа, и мой воевода и наставник, доблестный Джериш, собрали войско в землях ингри и привели его в город Мравец, который в то время был в осаде многочисленного врага. Разгорелся бой, в котором воины Ингри-маа навсегда прославили имя своей отвагой и в неравной схватке опрокинули войско мятежных вендов. В бою сложили головы многие наши храбрейшие бойцы. Метким выстрелом сразив главаря мятежников Изгару, погиб доблестный Джериш. Рядом с ним были убиты мой побратим Кежа и отважная воительница, моя жена Мина. Многие другие были ранены и погибли из-за того, что наместик Фарейн решил не дожидаться соединения с нашим войском. Желая обрести славу лишь себе, он неосмотрительно бросился в схватку с малыми силами. Но мы спасли его от разгрома, чем, должно быть, вызвали зависть… — Учай умолк и покосился на раба, на ряды красивых тонких завитушек, удивительно ровным строками покрывавших кожу. „Велю ему поскорее обучить Вечку читать и писать. А может, и самому стоит научиться“, — отметил он, и продолжал: — Видя слабость войска Фарейна, я предложил ему свое, ибо враг, хотя и был разбит, полностью не уничтожен. К тому же стало известно, что в соседних землях поднимает голову вождь лесных вендов Станимир, в прошлом известный тебе сотник вендской стражи. Изгара был ему дядей по матери, так что уже зимой можно ожидать оного Станимира с войском в землях болотных вендов. Все это я изложил Фарейну, однако принимать меня и мое войско в городе он все равно отказался. Противиться его нежеланию я не стал, так как он говорит, что еды в городе хватит лишь на тутошних жителей, да и то с трудом. Я увожу своих людей в Ингри-маа, оставляя Мравец под защитой местного ополчения. Сообщаю это с тревогой, ибо неосмотрительность Фарейна может оказаться губительной. На меня же и мое войско можешь рассчитывать всецело. Ныне оно исчисляется в две тысячи конных и пеших воинов, верных Аратте… И мы ждем от тебя надлежащего довольствия для содержания…»

— Но ведь всего же менее пятисот, — удивленно поднял голову Вечка. — И то вместе с дривами!

— Ты прав, — кивнул Учай рабу, — пиши: «Две тысячи пятьсот воинов». И вот еще добавь: если пришлют достаточно средств, мы соберем рать и в три тысячи.

За спиной Учая раздался тихий смех. Это, беззвучно хлопая в ладоши, смеялся Зарни.

— Но, брат, выходит, что они покупают нас? — нахмурился Вечка.

— Все наоборот. Когда арьяльцы пришлют довольствие на набор и прокорм войска, — невозмутимо ответил Учай, — я повсеместно объявлю, что они платят нам дань.

Часть 3

Глава 1

Вести с севера

Киран глядел на пустующий трон. Со времени смерти Ардвана никто еще не заходил в священный чертог. Блюститель престола и сам сейчас вошел сюда будто украдкой — как в детстве, когда лазил в кладовую за сушеными вишнями. Его шаги гулко отдавались под сводами пустого зала. Сейчас тот не был залит светом, как обычно. И сам престол выглядел огромным надгробием — прекрасным, однако неживым, пугающе холодным. Иначе и быть не могло. Земное воплощение бога Исвархи было насильственно вырвано из мира, бесчестно убито во тьме рукой ночного татя. Неудивительно, что все вокруг рушится и идет наперекосяк.

Спинка трона — золотой диск с двенадцатью лучами — на фоне выложенной горной синью стены казалась восходящим солнцем. Облаченный в золотые одежды государь на троне, озаренный светом небесного двойника, в великом таинстве становился частью этого дарящего жизнь великолепия. Киран завистливо поглядел на пустое сиденье. Ему вдруг по-мальчишески захотелось взбежать по ступеням и усесться, пока никто не видит…

Он занес было ногу над первой ступенью, когда услышал приближающиеся шаги.

Маханвир Жезлоносцев Полудня приоткрыл дверь:

— Ясноликий Тендар, Хранитель Покоя!

— Пусть войдет.

Кирану вновь захотелось подняться, усесться на престол и принимать доклад, восседая там. Он вздохнул и остался стоять у подножия высоких ступеней, сложив руки на груди.

— Господин, срочные новости с севера… Опять…

Киран неподвижно глядел на Хранителя Покоя, стараясь не сорваться, не заорать на том простецком, грубом языке, на котором он объяснял когда-то вендской страже, как следует приветствовать высокородного повелителя. От подобных речей шарахались кони, а со стен падали изразцы. Но Тендару подобные речи были не внове. Он служил Кирану еще в краю болотных вендов, сначала палатным отроком, затем гонцом, потом личным телохранителем и, наконец, начальником стражи.

Недавнее пленение в Дваре едва не свело на нет его прежние успехи. После того как Тендар передал своему повелителю наглые слова мятежника Ширама, тот молча сшиб свое доверенное лицо ударом кулака на пол и топтал ногами, покуда не утомился. Затем кинул в темницу. Тендар уже простился было с жизнью, когда Киран вновь повелел притащить его во дворец. В саду Возвышенных Раздумий, злобно глядя на него, Киран процедил:

«Не знаю, зачем сохранил тебе жизнь. Наверно, это моя ошибка, но я это уже сделал. Хорошо — я готов признать, что накхи опасные враги. В Дваре вас было мало, они напали внезапно. Мне рассказали, что вы сопротивлялись до последней возможности, пока тебя не схватили. Поэтому я поверю тебе еще раз — в последний раз! И если снова не оправдаешь доверие — ох, берегись…»

Киран замолчал, борясь с нахлынувшим чувством отвращения к себе. Ему очень не хотелось говорить то, что он собирался произнести. Но преданных людей было так мало, что даже эта паршивая овца не портила стада. А в преданности Тендара он не сомневался.

«Так вот, — он помедлил, глядя в низкое небо, затянутое первыми настоящими осенними тучами, — я назначаю тебя Хранителем Покоя. И моли Исварху, чтобы я не ошибся еще раз!»

«Мой повелитель, — хрипло отозвался ошеломленный Тендар, ожидавший всего что угодно, но только не этого. — У тебя не будет повода усомниться во мне!»

И вот теперь бывший начальник охраны, а ныне всесильный вельможа стоял перед ступенями трона, понимая, что говорить надо, и в то же время желая, чтобы вмешательство Исвархи избавило его от этой участи.

— Говори же! — прикрикнул Киран, садясь на мраморные ступени, ведущие к трону. — Что там за новости? Да еще «опять»?

Хранитель Покоя склонил голову:

— Господин, снова вести о царевиче Аюре.

— Откуда на этот раз? — спросил Киран и, не удержавшись, ядовито добавил: — Если не ошибаюсь, это уже пятый царевич за последнюю луну.

— Шестой, — тяжело вздохнул Хранитель Покоя. — На этот раз вести пришли из окрестностей Яргары, что в бьярских пределах…

— Ну конечно! — Киран ударил кулаком по мрамору, будто хотел разбить его. — Ряженый, разумеется?

— Да, ясноликий.

— Кто бы сомневался!

Блюститель престола вскочил и принялся быстро ходить вдоль ступеней, слово что-то жгло его изнутри. Воистину Исварха видит все! Ни в чем ему нет удачи! После смерти государя Киран толком не мог спать — стоило ему остаться в опочивальне и закрыть глаза, как его охватывало ощущение черной бездны, обволакивающей со всех сторон, готовой поглотить… «Но это же не я! — шептал блюститель престола, обращаясь к небесному Владыке. — Разве ты не сам отвернулся от него? Разве Ардван своими неправедными деяниями не утратил хварну и право на престол? Разве не обратил ты затем взор на более достойного — на меня?»

Но Киран все же был честен перед собой. Он осознавал, что не чувствует на себе божественного взгляда. Если Господь Солнце и глядел сейчас милостивым оком на кого-то из потомков Солнечной династии, то уж точно не на него.

Больше всего ему сейчас хотелось с размаху пнуть ногой подножие священного трона и велеть Тендару убираться прочь, но он лишь прошипел:

— Не стоило мне иметь дела с этим проклятым чародеем, Светочем Исвархи, и его гнусными богохульниками! Он один виноват в том, что по всему северу Аюра теперь величают воплощением какого-то дикарского божества! Зарни… что-то такое нелепое, на шестиногом лосе…

— Зарни Зьен — сын бьярского бога солнца, — почтительно пояснил Тендар и тут же прикусил язык.

— У нас один бог солнца — господь Исварха! — рявкнул Киран. — Не смей поминать бьярскую нечисть в священном чертоге! Шестиногий лось! — Он фыркнул. — Это было бы смешно, когда бы не сулило нам столько бед. Я отлично понимаю, что задумал подлый Светоч! Когда я волей-неволей по уши заляпаюсь кровью, обороняя престол от врагов, тут волшебным образом и появится царевич — законный наследник, праведный чудотворец! И позаботится отделить мою голову от тела… Ну что ты молчишь? Ты ведь еще что-то хотел сказать, не так ли?

Киран свирепо поглядел на понурившегося Хранителя Покоя.

— Отряд бьярской лесной стражи пропал, — выдавил Тендар. — Быть может, мятежники перебили его. Но вернее всего, лесовики перешли на сторону врага.

— Того не легче! — Киран резко остановился. — Проклятье, каждый раз мне приходится посылать войска против очередного самозванца! И каждый раз мерзавец — или мерзавцы, я пока не понял — преспокойно исчезает в одном месте, чтобы объявиться в другом. Если бы лже-Аюры собирали войско, чтобы идти на столицу, мы бы уже давно разбили его и выяснили, кто это пытается нас дурачить… А так — люди измотаны, мы теряем коней… И толку-то? Сегодня ты говоришь, что мы потеряли отряд. Эти твари не выпустили в нашу сторону пока ни одной стрелы, а у нас уже потери, и немалые! Как же я ненавижу их всех — и Аюра, и все его семейство, а особенно проклятого Светоча!

— Может быть, ясноликий, тебе стоит самому отправиться на север и возглавить поиски? — осторожно предложил Хранитель Покоя.

— Дурак! Стоит мне выехать за ворота столицы, как Тулум, этот двуличный, коварный старикашка, тут же захватит власть. Как ни крути, верховный жрец — младший брат Ардвана.

Тендар удивленно взглянул на него:

— Но святейший, кажется, никогда не претендовал…

Киран безнадежно махнул рукой. В последние месяцы ему часто вспоминалось бьярское присловье «поймать волка за уши». Именно так блюститель престола себя и ощущал. Пока держишь волка — ты в безопасности, но стоит ослабить хватку…

— Что, если не посылать против самозванцев войско, — вновь заговорил Тендар, — а тайно собрать отряд ловчих?

Лицо Кирана дернулось, как от пощечины.

— Я не просил твоих советов! Делай, что тебе поручено, и все! Если я отзову войска, Светоч тут же поймет, что измотал меня. Или что я потерял интерес к его проделкам. И вот тогда мятежники нанесут удар! Или ты впрямь полагаешь, что пропавший у нас из-под носа Аюр наслаждается ловлей рыбы в Белазоре и катанием под парусом по Змееву морю?

Тендар благоразумно промолчал.

— Ну что там еще у тебя?! Я же вижу!

— Господин… Мне доподлинно известно — Аюра в Белазоре нет. Нет его и в Северном храме.

— Это я знаю не хуже тебя, — отрезал Киран.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Наконец Тендар тихо произнес:

— Все наши соглядатаи из Белазоры как один доносят: Аюр приказал морю остановиться и оно это сделало.

Киран побагровел:

— Я приказал бороться с этим нелепым слухом, а не распространять его!

— Мы прилагаем все старания, но…

Оправдания Хранителя Покоя были оборваны увесистой оплеухой.

— Молчи! Не желаю слышать! Мы кричим на всех площадях, что Исварха отвернулся от Ардвана и его потомства. А Светоч распускает слухи, что Аюр то побеждает огромного змея, то останавливает волны… Я с детства знаю наследника — упрямый, изнеженный мальчишка, и ничего больше!

— Да, ясноликий, — склонил голову Тендар.

— Полный бред!

— Безусловно, ясноликий.

Киран, тяжело дыша, отвернулся. Кое-как успокоившись, спросил:

— Как я понимаю, о настоящем Аюре вестей по-прежнему нет?

— Только то, что он где-то в лесах…

Блюститель престола расхохотался.

— Собирай свой отряд, — оборвав смех, приказал он. — Не скупись. Мне нужны самые лучшие ловчие — обученные, незаметные, отлично знающие все дороги, крепости и торжища Бьярмы, — чтобы смогли найти Аюра «в лесах». Настоящего, а не ряженого. Тому, кто доставит мне головы Светоча и Аюра, я отмерю золота по их весу.

— Будет исполнено, ясноликий!

Киран отвернулся от бывшего главы телохранителей, отчаянно сожалея, что рядом нет Янди и ее саконов. От лазутчицы давно не было вестей — весь отряд, сопровождавший царевну Аюну, так и пропал бесследно в вендских лесах. Само по себе исчезновение младшей дочери Ардвана изрядно поломало его замыслы, но за Янди он отдал бы куда больше золота, чем весили головы его врагов. Она бы отыскала мальчишку даже в ледяном аду!

— Клянусь, я отберу лучших следопытов Аратты!

— Ступай. И позови сюда жреца Агаоха.

Предстоятеля одного из главных храмов Нижнего города Тендар нашел быстро. Впрочем, и искать его не пришлось — тот дожидался своего череда, бродя по увитой виноградом галерее неподалеку от сада Возвышенных Раздумий. Увидев Хранителя Покоя, жрец постарался придать лицу выражение горделивое и возвышенное. Однако от взгляда молодого придворного не укрылась опасливая настороженность, сквозившая во всей пухлой фигуре жреца.

Тендар знал о нем совсем немного. В прежние времена начальнику охраны государева зятя не было ни малейшего дела до храмов Нижнего города. Там собирались лишь ремесленники да торговцы небольшого достатка. Этот Агаох тоже явно был из простолюдинов — светлая кожа, плоский нос, слегка раскосые голубые глаза… Тендар постарался скрыть брезгливое пренебрежение. Неужели во всей столице не нашлось ни единого жреца, достойного, пусть даже временно, занять место святейшего Тулума, кроме бьярского полукровки?

Агаох поднял руки в благословляющем жесте. Хранитель Покоя неохотно склонил голову, убеждая себя, что благодати Исвархи все равно, через чьи длани снисходить на смертных — хоть бы и через немытые лапы этого выскочки.

— Ясноликий Киран ждет тебя, — бросил он, поднимая голову.

— В добром ли настроении наш повелитель? — осведомился жрец.

— Примерно как медведь, если зимой растормошить его в берлоге, — не без злорадства сообщил Хранитель Покоя.

Агаох потупил взгляд и свел кончики пальцев, должно быть умоляя Владыку небес позаботиться о шкуре своего служителя.

— Давай не задерживайся! Или ты думаешь, что от твоего топтания тут его настроение улучшится?

Тендар отодвинул жреца плечом и направился к лестнице. Ему была понятна злость Кирана. Сейчас тот все больше походил на застрявшего в болоте лося, который силился рывком преодолеть трясину, утопая в ней все глубже и глубже.

Киран поглядел на вошедшего жреца. Тот выглядел довольно молодо и, хотя был известен ревностным служением, вряд ли мог рассчитывать, что когда-либо как равный среди равных вступит под своды главного храма. Вероятно, именно поэтому после объявления Кирана хранителем престола Агаох одним из первых поспешил к нему с поздравлениями — и тут же был назначен замещающим Тулума на время болезни оного. Увидев Агаоха, Киран махнул рукой, останавливая хлынувший было поток славословий:

— Оставь приветствия. Просто отвечай на мои вопросы.

— Я готов нести слова истины…

— Просто отвечай, — недовольно остановил его вельможа. — Ты объявил народу, что на время недуга Тулума все обряды будут совершаться в главном храме Нижнего города?

— Да. Врата моего храма открыты и днем и ночью. Я собрал там всех жрецов, которые, как и я, желают служить хранителю престола…

— Ты служишь Исвархе, а я лишь направляю тебя, — с досадой перебил Киран. — Много ли жрецов ты собрал?

— Увы, нет. Почти все жрецы столицы и окрестностей ждут слова святейшего Тулума. Они не желают верить в его недуг.

— Не желают? — протянул Киран, скрещивая руки на груди. — А должны бы желать. Пока они тянут время, Исварха остается без жертв и может разгневаться на народ Аратты! А сколько неупокоенных искр теперь станет бродить по земле в поисках тела!

— Поверь, солнцеликий…

— Ясноликий, — терпеливо поправил Киран. — Я покуда не государь.

— Поверь, ясноликий, я делаю что могу, — начал оправдываться жрец. — Но люди не желают идти в мой храм. Даже литейщики, лудильщики и изготовители оберегов с нашего конца, которые приходили в храм много лет, начали его сторониться!

— А святейший Тулум в это время сидит взаперти как ни в чем не бывало… — пробормотал Киран, глядя поверх головы Агаоха. — Слушай меня. Сегодня же ты пойдешь в главный храм Верхнего города. Уговори Тулума открыть ворота и допустить жителей столицы к священному неугасимому огню. Пообещай полную безопасность для него и его людей. Скажи, что если Тулуму померещилась какая-либо вражда между нами, то это лишь злой морок, наводимый служителями злокозненных еретиков из Северного храма. Скажи, что я жажду объединить с ним силы для борьбы с отступниками, которые хотят разжигания внутренних распрей и гибели Аратты. Засвидетельствуй святейшему мое безграничное почтение и преклонение пред его мудростью и безмерным опытом… Скажи, я желаю, чтобы он возглавил совет избранных, дабы править страной, покуда не будет спасен из рук отступников наследник Аюр.

— А если он откажет? — с сомнением отозвался Агаох.

— Если откажет — тогда мне придется объявить, что смерть брата и похищение племянника и племянницы подточили его здоровье до такой степени, что разум Тулума помутился и созерцание лика Исвархи более недоступно ему. И как бы сердце мое ни противилось, я соберу по всей Аратте жрецов, чтобы избрать нового главу храма.

— Но такого прежде не случалось! — изумленно воскликнул Агаох. — Глава храма всегда был из царского рода и назначался самим государем!

— Также никогда не случалось, — презрительно скривив губы, ответил Киран, — чтобы полукровка выступал на переговорах от лица Солнечного Престола. Но сегодня именно такой день. — Киран чуть подумал и небрежно добавил: — Еще можешь сказать верховному жрецу, что мои сведущие люди сочли неуместными и слишком дорогими дальнейшие работы по строительству так называемого Великого Рва. Тем паче что храмовая казна больше не вкладывает свою долю в его рытье.

Агаох послушно кивал, запоминая. Но видно было, что он счел угрозу прекращения рытья водоотводного канала для спасения далекой Бьярмы от потопа мелкой и незначительной новостью по сравнению с изменением порядка назначения главы храма. По его вспыхнувшим глазам было прекрасно видно, какие высоты в этот миг ему открылись… Киран усмехнулся и продолжил:

— Если выполнишь успешно порученное тебе, обещаю — займешь место по правую руку от святейшего Тулума. Если вернешься ни с чем — больше не войдешь в эти стены. Останешься один в своем пустом храме дожидаться, пока Тулум рано или поздно выкинет тебя оттуда. Ты все уяснил?

— Да, солнцеликий!

— О Исварха, дай мне терпения! Ступай и выполни, что я велел, как можно скорее.

Глава 2

Хаста и змеи

В первый день пути на север Марга не проронила почти ни слова. Столичный тракт был немноголюден. Редкие купцы почтительно останавливали повозки, заметив пять накхини в черной воинской одежде. Да, четыре из них были совсем девчонками, еще не заслужившими права заплетать косу. Но как гласила известная поговорка, «даже в маленькой змее достаточно яда». Впрочем, накхским воительницам не было дела до торговцев. Они проезжали мимо, едва удостоив их взглядом.

Но не Хаста. Каждый раз, завидев издали возы, он шарахался в сторону, слезал с коня и прятался в высокой траве. Лишь затем, выждав, когда чужаки скроются из виду, снова выбирался на дорогу.

В конце концов Марга не выдержала.

— Что ты мечешься как заяц? — раздраженно спросила она. — Брат велел мне приглядывать за тобой, а значит, пока я жива, я защищу тебя от любого врага. В случае чего они мне помогут. — Она кивнула на своих воспитанниц.

Хаста покосился на девиц, едва достигших брачного возраста. Тонколицые и большеглазые маленькие накхини могли бы казаться привлекательными, когда б не одинаково хищное выражение их лиц.

— Мне это крайне лестно знать, — хмыкнул рыжий жрец. — Но пока что мне ничто не угрожает… — Он замялся, но все же уточнил: — Без вас. А вот с вами…

Марга будто ждала от него чего-то подобного. Она придержала коня и молча уставилась на собеседника недобрым взглядом, явно подбирая слова.

— Послушай меня, жрец, — наконец процедила она. — Я не знаю, чем ты обворожил моего брата, но он саар рода Афайя и саарсан всех накхов. Я — его сестра и выполню его приказ. Однако не вздумай учить меня! Я еду по дороге и смотрю, не приближается ли враг. Если мне станет известно, что Киран двинул войска на Двару, я немедленно сообщу об этом брату, и он приготовится к бою. Для моих девочек это будет правильное деяние и, несомненно, достойное. Что касается царевича Аюра… — Марга поморщилась. — Мне прежде доводилось видеть его в столице. Раскрашенный мальчишка в златотканых одеяниях, которому впору играть в саду, а не править державой! Если брат спросит меня, я отвечу, что поднимать вместе Змеиное Солнце и лик Исвархи было ненужной глупостью. Но Ширам приказал тебе найти царевича — так ищи его. А я не дам тебя убить. Вот и все!

Марга отвернулась, всем видом показывая, что ей больше не о чем разговаривать с этим рыжим выскочкой.

— Теперь ты послушай… — Хаста попытался говорить спокойно и взвешенно. — Я видел в твоих землях, как змея перед охотой прячется среди камней или на ветке, становясь почти невидимой. Почему же вы не смените боевой наряд накхов на что-то менее заметное?

— Если ты еще раз откроешь рот и попробуешь рассказывать мне, что делать и чего не делать, я вобью туда кляп и буду вынимать его только на время еды! — пообещала Марга. — Не сочти это за угрозу.

— А за что мне это следует счесть?

— За предсказание судьбы!

Воительница усмехнулась, довольная своей шуткой.

Хасте тоже захотелось предсказать судьбу пяти накхини — короткую и не особо содержательную. Но он предпочел промолчать и отъехать немного назад, чтобы не застить взор этой достойной сестре своего брата. А заодно обдумать пришедшую ему на ум любопытную идею…

«Если б только не они! С такими друзьями никаких врагов не нужно», — размышлял он, глядя на увешанных оружием накхини, горделиво едущих впереди. И сама по себе задача, стоявшая перед ним, была не из легких, а уж с этакой подмогой…

Вечером они проехали мимо укрепленной заставы, над которой был поднят высокий шест с золотым солнцем на верхушке, блистающим в лучах заката. Рядом, на другом шесте, развевалась змеиная шкура. Эта застава была последней на их пути, докуда простиралась власть Ширама. У следующей накхов вполне могли встретить стрелами. Но Маргу это как будто не беспокоило.

Когда начало смеркаться, вдали замелькали огоньки, и вскоре показалась острая крыша дорожной вежи с неизменным постоялым двором.

Хаста догнал сестру Ширама и заговорил, не обращая внимания на ее хмурый взгляд.

— Давай-ка я пройду вперед, — предложил он. — Если внутри все спокойно, выйду во двор и начну петь гимн Исвархе Закатному. Пусть одна из твоих девочек притаится у ограды. Я все сказал. Теперь можешь засовывать кляп.

Накхини оглядела его, словно прикидывая, как это лучше проделать, и бросила:

— А если там засада?

— Тебе лучше знать, как действовать.

На лице Марги едва ли не впервые с момента их знакомства появилось подобие улыбки.

— Чему-то мой брат тебя все же научил.

Хозяин постоялого двора, радостно улыбаясь, вышел навстречу новому гостю. Увидев перед собой жреца, он несколько утратил радушие. Жрецы зачастую не торопились платить за ужин, заменяя блестящие кругляши благословениями. Но, осветив факелом лицо гостя и узнав его, хозяин вновь заулыбался:

— Достопочтенный Хаста! Давно ты не проходил этой дорогой! Откуда в столь позднее время?

— Из дальних пределов Аратты, — уклончиво ответил тот.

— А нынче вновь в столицу?

Ученик Тулума кивнул.

— Там сейчас столько всего происходит! Мы как узнали, что саарсан объявил себя царем Накхарана и захватил Двару, решили: ну началось — сейчас накхи пойдут всех резать! А на поверку по иному выходит. Купцы как ездили, так и ездят. Ширам сидит в Дваре и называет себя блюстителем престола царевича Аюра. На днях жрец из тамошнего храма Солнца приезжал, собрал люд и зачитывал всем послание — дескать, податей в столицу не платить, в войско не идти, указов не слушать… А в столице — ясноликий Киран, и тоже блюститель престола царевича Аюра, и что ни день наказы шлет. Голова кругом!

— А чего ж царевич сам не на престоле? — простодушно спросил Хаста. — Не захворал ли?

— Говорят, его в Ратхане видели. Мне один из постояльцев рассказывал.

— Ишь ты! Что же он делал в этакой глухомани? — удивился жрец. — Я вроде как слышал, он у накхов?

— Да и я это слышал, — подтвердил хозяин постоялого двора. — Но тот человек — почтенный торговец, без правды болтать не будет. При всех постояльцах Исвархой клялся, что собственными глазами видел царевича. И жрецы при нем из этих северных, луковых. А он прежде в столице царевича видал, стало быть, обознаться не мог…

Хозяин постоялого двора осекся и засуетился:

— Да ты проходи в дом, достопочтенный Хаста, что ж на пороге-то стоять?

— Непременно войду. — Жрец наклонил голову. — Однако лик Исвархи вот-вот скроется. Следует пропеть прощальный гимн нашему доброму светилу.

Войдя внутрь, Хаста с удовлетворением отметил, что гостей всего ничего: трое купцов, сидевших возле очага за столом, уставленным множеством полупустых мисок и кувшинов. Торговцы ужинали, пили вино и неспешно беседовали между собой. Подальше от огня, в полутьме, за длинными столами сидели слуги купцов и гости попроще.

Когда хозяин постоялого двора подвел к господскому столу Хасту, торговцы удивленно переглянулись и недовольно уставились на него, будто ожидая, что странствующий жрец примется сейчас выпрашивать пожертвования. Хаста с достоинством приветствовал их и сел напротив. Вскоре хозяин принес ему кувшин пива и теплые пироги. Раздраженный непрошеным соседством купец открыл было рот — но тут дверь распахнулась и на пороге живым воплощением дурной вести появилась Марга.

Она обвела цепким взглядом присутствующих и направилась прямо к господскому столу. Четыре ее юные подруги следовали за ней, стараясь повторять за наставницей каждое движение.

— Убирайтесь! — подойдя к купцам, властно бросила накхини.

Купец, собиравшийся высказаться насчет Хасты, вскочил и стукнул ладонью по столу:

— С каких это пор накхи распоряжаются в Аратте?

Хаста заметил, что в дальнем конце комнаты из-за стола неторопливо поднялись два крепких парня с длинными ножами на поясах. «Ну, сейчас начнется!» — с досадой подумал он. Но в этот миг другой торговец, постарше и, видать, поопытнее, положил руку на плечо своему приятелю, заставляя того сесть на место:

— Мы уже уходим! Уходим уже!

На лице Марги отразилось разочарование.

«И вот что с этим делать?» — размышлял Хаста, понимая, что больше всего его спутница сейчас желает хорошей схватки, о которой потом будет не стыдно вспомнить, которую потом восславят в воинских песнях. Однако здесь не с кем было сражаться. Ни купцы, ни слуги не горели желанием хвататься за оружие, а хозяин постоялого двора лишь заученно улыбался. Так что первый день набега для Марги и ее воспитанниц явно не задался.

— Не стоило… — начал Хаста, когда купцы удалились.

— Пьешь свое пиво, вот и пей! — огрызнулась сестра Ширама, едва удостоив жреца взглядом.

«Исварха Всесветлый, дай мне слова, чтобы вразумить эту женщину! — отодвинувшись, взмолился Хаста. — Даже если мы каким-то чудом живыми доберемся до Аюра, накхини скрутят его, как пойманную косулю, и притащат к Шираму на шесте… Вот же незадача!»

Накхини в гнетущем молчании поедали содержимое принесенных хозяином плошек. Они заканчивали трапезу, когда дверь постоялого двора распахнулась и внутрь ворвалась семерка стражников. Предводитель был из худородных арьев, все остальные — местные жители.

— Эге, да тут и впрямь накхи! — оглядываясь, протянул предводитель. — А ну-ка, сложите оружие!

Хаста увидел, как на лицах накхини расцвели радостные улыбки. Марга подалась вперед навстречу немолодому и потрепанному жизнью арию так, будто он был ее возлюбленным. Тот и сам, вероятно не особо веря в силу своих слов, хмурился и надувался, стараясь выглядеть угрожающе.

— Именем государя, я приказываю…

Накхини уже стояла напротив него:

— Я, Марга, дочь Гауранга, именем государя, приказываю вам сдаться!

«Ну, теперь точно началось», — подумал Хаста, вскочил из-за стола и попытался вклиниться между «представителями государя».

— Постойте! Не нужно…

Острый локоть Марги ударил его под ребра так, что Хаста сложился пополам. Еще мгновение — и сестра Ширама двумя пальцами, как бичом, хлестнула по глазам стоявшего перед ней ария. Тот завопил, пряча лицо в ладонях, и пропустил удар ногой. Вопль превратился в хрип, тело рухнуло, едва не придавив Хасту. Тот мигом откатился под стол, — пожалуй, это было лучшее, что он мог сейчас предпринять.

Такое положение не позволяло полюбоваться творившимся на постоялом дворе бесчинством. Но даже оттуда было заметно, насколько все плохо. Одно Хаста заметил — мягкие узкие башмачки девушек перемещались куда более точно и красиво, чем стоптанные сапоги их противников. Пожалуй, это могло напоминать танец, когда б не выкрики и звон оружия.

Вот одна из девчонок ловко подцепила голень противника, ткнула под колено, и увесистый бородач рухнул на пол совсем рядом с Хастой. Жрец успел заметить ошеломленное выражение на его лице, но последовал жестокий пинок, и глаза бедолаги закатились.

Вот другая, ловко ускользнув от удара коротким копьем, перехватила древко, опрокинулась на спину, выставив ногу, и хозяин оружия, перелетев через нее, с грохотом и звоном обрушился на стол, сшибая посуду. Накхини тут же вскочила, очевидно собираясь пригвоздить противника к столешнице, но другой стражник с воинственным криком бросился на помощь товарищу. Девчонка быстро повернулась на пятке. Древко копья врезалось ее противнику в переносицу. Впрочем, о том, что стражнику попали именно туда, Хаста узнал потом — когда несчастный с воем упал на колени с разбитым лицом, а затем, получив удар по спине, распластался, заливая пол кровью.

А танец продолжался. Хаста услышал чей-то предсмертный хрип и через миг увидел еще одного стражника, сползающего по опорному столбу, державшему кровлю. Из его груди торчала рукоять его собственного меча.

Победа накхини была встречена радостными криками подруг. Те и сами развлекались вовсю. Как отметил Хаста, они даже не притронулись к собственному оружию.

Очень скоро все было кончено. Еле живые стражники лежали без движения, кто оглушенный, кто — просто опасаясь продолжения. Лишь один, приколотый к опорному столбу своим же клинком, был явно и несомненно мертв.

— Ловко ты его, Вирья, — услышал Хаста одобрительные слова Марги. — Ну что ж, хорошее начало! Родители будут гордиться тобой! Можешь отрезать его бороду.

— А что с этими будем делать? — спросила еще одна девица.

— Главаря стоило бы отправить к моему братцу, а этих… А что с ними делать? Перережем глотки.

— Парни крепкие, саконы бы за таких не поскупились, — рачительно заметила другая.

— А как их сейчас обратно-то потащим?

— Я вот что думаю… — задумчиво произнесла еще одна юная накхини. — Может, спалить этот постоялый двор? Ведь дальше ехать, а нас тут видели…

«О Исварха Всеблагий! — подумал Хаста, чувствуя, как волосы его становятся дыбом. — За что ты наказал меня такими помощницами?»

— Именем государя, приказываю вам остановится! — закричал он, выбираясь из-под стола.

В тот же миг железная рука Марги схватила его, выволокла наружу и куда-то потащила.

— Идем! — прошипела она тоном, не сулившим приятной беседы.

Она толкнула дверь плечом. Подглядывавший на крыльце слуга-конюх собрался было броситься наутек, но Марга на миг отпустила ненавистного жреца, поймала слугу за спутанные космы и с силой приложила о столб, поддерживающий навес над крыльцом. Конюх упал наземь и остался лежать.

Накхини повернулась к Хасте, едва сдерживая клокочущую злобу:

— Ты меня благодарить должен, жрец!

— Можно узнать почему?

— Я спасла тебя, когда ты, как последний недоумок, влез между воинами в начале схватки!

Хаста потер ребра, все еще отзывавшиеся тупой болью. Пожалуй, без таких спасений в его жизни воцарилась бы благословенная скука.

А Марга продолжала его отчитывать:

— Брат велел мне приглядывать за тобой — я приглядываю. Ни один из тех стражников тебя и пальцем не тронул. Вдолби себе в рыжую голову — я уже десять лет вожу отряды. И никогда у меня еще не было такого нелепого задания! Мы захватили нескольких человек стражи — наверняка это не все, кто есть поблизости. Но сейчас они не ожидают нападения. Мы могли бы убить их всех, и мои девочки вернулись бы домой со славой. Мы бы захватили Шираму, быть может, целую крепость! И в этом был бы толк… А из-за тебя, из-за нелепых поисков, сейчас вообще непонятно, что делать…

Сестра Ширама сжала пальцы в кулак и подняла руку, точно собираясь ударить, но остановилась. Рыжий жрец был удивительно спокоен. Совсем не так должен смотреть человек, которого сейчас будут бить.

— Ты закончила? — В его голосе больше не слышалось обычных увещеваний. — Что тебе делать? Я скажу. Отрезать бороду стражнику, хватать ария и убираться вон. А когда доедешь до Ширама — сообщить, что я прогнал тебя. Ибо ты бесполезная свихнувшаяся тварь!

— Да ты…

— Убьешь? Эка невидаль! Один такой же упившийся кровью ублюдок намеревался отрубить мне голову. Тогда я под этот стол мог ходить пешком. И с тех пор мы со смертью здороваемся при встрече. Так что молчи и слушай. Отправляйся к Шираму — мне ты не нужна. От тебя один вред. Проваливай!

Опешившая накхини глядела на жреца с изумлением, с каким прежде никогда и ни на кого не смотрела. Разговаривать так с дочерью Гауранга! C воительницей, чье имя произносили с почтением первейшие храбрецы Накхарана… Такое не укладывалось в уме!

— Я должна быть с тобой, потому что такова воля саарсана, — зло выговорила она наконец. — Лишь поэтому ты еще жив. И не тебе мне приказывать.

— А тебе не я приказываю. Тебе приказывает саарсан. Говорят, накхи способны незаметно подкрасться и дернуть за хвост горного льва, когда тот терзает добычу. Но здесь, когда нам нужно красться через всю страну, выполняя волю твоего брата, ты устраиваешь побоище. Мечтаешь о захвате каких-то хижин, упрятанных за заостренными бревнами. Возвращайся за реку. Не хочу больше видеть ни тебя, ни твоих полоумных подруг.

Хаста сделал шаг по ступеньке вниз с крыльца. Но цепкая рука тут же поймала его за плечо.

— Стой, куда собрался?

— Что за нелепый вопрос? Исполнять волю саарсана! Кто-то же должен этим заняться.

Он попытался стряхнуть ее пальцы, но, пожалуй, стряхнуть голову с плеч было бы проще.

— Мы пойдем вместе. Таков приказ! Не тебе и не мне обсуждать его. И даже если нам суждена гибель…

— Саарсану не нужна наша гибель, — холодно перебил ее Хаста. — Пойми, наконец! Мы должны дойти и исполнить его волю. Так мы не дойдем.

Накхини поглядела на собеседника, явно сожалея, что не может сейчас размозжить ему голову. Наконец она с трудом выдавила:

— Ладно. Что ты задумал?

— Вас пятеро — это слишком много. Отправь двух девчонок за реку. Пусть возьмут с собой всех коней, включая наших. Пусть заберут ария и доставят его Шираму, — может, расскажет что-нибудь полезное. Вы уйдете с постоялого двора все вместе. Это будет выглядеть так, будто отряд накхов учинил набег и вернулся с добычей восвояси.

— А ты?

— Освобожу стражников и пойду с ними на заставу, с которой они приехали.

— Где тебя потом искать?

— Завтра поутру я снова отправлюсь в путь на север по этой дороге.

— Хорошо, — недовольно проговорила Марга. — Но учти: если утром ты не выйдешь из крепости, я сама приду туда.

Глава 3

Бродячий звездочет

Хаста брел по дороге, ведя в поводу груженого мула. «Куда они запропастились?» — ворчал он, оглядывая желтеющую степь. Вот уж не поймешь, что хуже — ждать, когда змеи приползут, или идти одному.

Сведения, полученные в сторожевой крепостице, были скудными, но заставляли задуматься. С недавних пор Киран отрядил особое войско аж в тысячу бойцов, чтобы там, на севере, в бьярских землях, изловить гнусного самозванца, выдающего себя за Аюра. Они перекрыли все дороги, проверяют всякого путника, а уж купеческие возы перетряхивают так, точно ищут не царевича, а золотую иголку.

Конечно, в лесах и степях не поставишь засаду на каждой тропе. Однако можно быть уверенным — столичный тракт будут проверять особенно придирчиво. Мало ли кто из столицы или других земель Аратты захочет прийти на помощь неуловимому престолонаследнику?

Хаста подумал о Марге и скривился. С этими только попадись на глаза… «Конечно, об их подвигах будут слагать песни. Но распевать их будут у нас на тризне!»

— Эй! И долго ты так в одиночестве шагать думаешь? — послышался за спиной насмешливый голос накхини.

Жрец мысленно выругал себя за невнимательность. Где ухитрилась притаиться сестра Ширама? Но, припомнив поговорку насчет хвоста горного льва, вздохнул и повернулся.

Марга стояла прямо у него за спиной, в своем неизменном накхском наряде, одинаковом у мужчин и женщин, с рукоятями коротких мечей, видневшимися из-за спины, и боевым кинжалом на поясе. «Хорошо хоть лунную косу дома оставила», — выдавливая улыбку, подумал Хаста. За его спиной вновь послышался голос:

— Впереди никого! — И одна из подопечных Марги появилась на дороге.

Сестра Ширама кивнула, оставаясь неподвижной. Вскоре из окрестных ковылей раздался шорох, и вторая девица, появившись на дороге, так же негромко сообщила:

— Погони нет.

Марга вновь кивнула и спросила у Хасты, указывая на груженого мула:

— Вижу, ты с добычей. Продал наших пленников?

— Вот еще! Я помог им прийти в себя, промыл и перевязал их раны и сопроводил в крепость, откуда они прибыли.

— Сколько там воинов? — сразу подобралась накхини.

— Не о том думаешь, — укоризненно сказал Хаста.

— А о чем я должна думать?

— Послушай, мы ловко вывернулись из ловушки, в которую сами себя загнали. Но впереди нас ждет западня — не чета той. А значит, и жрец Хаста, и накхини должны исчезнуть.

— Это еще зачем? Ты только что видел, мы останемся незамеченными, даже если ты будешь в шаге от нас.

Хаста устало поморщился. Спорить с воительницей было все равно что засевать море камнями и ждать всходов.

— Так нужно. Это приказ, — добавил он для убедительности.

— Уж не твой ли? — зловеще спросила Марга.

Но Хасте уже надоело ее бояться.

— Если бы я отдавал приказы, вы бы сидели дома… Здесь, в тюках на спине мула, вы найдете женское платье для тебя и одежду для пары отроков. Это для них.

Жрец указал на юных накхини, которым на вид не было и шестнадцати. Те слушали его, и у них глаза лезли на лоб от удивления — как этот чужеземный жрец смеет столь дерзко разговаривать с их наставницей и почему она это терпит?

— Мне? Платье? — фыркнула Марга. — Может, еще косу расплести, подобно Шираму?

— Непременно. А еще там есть краска, которая превратит ваши черные волосы в рыжие — почти как у меня.

— Жрец, да ты рехнулся!

— С этого места жрец Хаста исчезает, — терпеливо принялся объяснять он. — Слишком многие на постоялых дворах и в храмах знают меня в лицо. Дальше отсюда поедет звездочет — предсказатель из далекой земли… гмм… из земли сурьев.

— Решил притвориться степняком? — с презрением проговорила Марга. — Ты хоть раз видел их? Они белокожи, рыжеволосы, сплошь покрыты веснушками, никогда не расстаются со своими конями, воняют дымом и навозом…

— Ты много знаешь о сурьях?

— Да уж побольше тебя. Земли моего рода граничат с Солнечным Раскатом.

— Прекрасно, — ответил жрец. — Значит, ты меня просветишь. Полная достоверность не так важна — сурьи ездят в наши земли, пожалуй, реже, чем саконы, — но хоть от грубых ошибок убережемся.

— Я не хочу притворяться степнячкой! Они отвратительны. У них мерзкие рыжие волосы и кривые ноги. Знаешь, что они говорят про накхов? «Трус прячется в башне, смелый человек живет в кочевой веже!»

Хаста усмехнулся и подумал, что сурьи уже ему нравятся, а вслух произнес:

— Итак, решено. Теперь мы семья — гадатель-звездочет из Десятиградия, его жена и двое сыновей.

— Эй, эй! С чего ты решил, будто я стану твоей женой?

— Звезды мне предсказали! — съязвил выведенный из себя Хаста, но тут же добавил спокойнее: — Нам нужно будет пройти через заставы, которые запирают все дороги на север. И уж точно никто не заподозрит жреца Исвархи в странствующем звездочете. Надо будет где-нибудь подобрать подходящую для гаданий кость…

— Наряжайся кем хочешь, но мы…

— Помнится, Ширам как-то поучал царевича: если хочешь спрятаться среди деревьев, сам стань деревом. Или это поучение годится только для арьев?

Марга нахмурилась. Должно быть, стрела попала в цель.

— Быть может, ты и прокрадешься мимо заставы, но я этого сделать не смогу, — примиряюще добавил Хаста. — Либо мы действуем вместе, либо каждый сам по себе.

Сестра Ширама сжала губы, подошла к мулу и начала отвязывать тюк.

— Э, да тут ношеная одежда. Ты кого-то ограбил?

— Не имеет значения, — отмахнулся Хаста. — Вы только поглядите, какую красоту я вам раздобыл…

* * *

Море высохших трав поглотила ночная темнота, глубокое небо усыпали колючие осенние звезды. В теплую пору степь была полна жизни, шорохов, странных звуков и мелькающих теней. Сейчас же тишину нарушали только свист ветра и треск костра.

Семейство «звездочета» расположилось на ночлег под склоном небольшого холма, который заодно прикрывал костер, делая его невидимым с дороги. Одна из девиц — подручных Марги, — устроившись на вершине холма, сторожила дорогу, а вторая шушукалась по-накхски со своей наставницей возле костра. Хаста, обрядившись в дикарский наряд кочевого сурьи, наполовину придуманный им самим, дремал неподалеку. Точнее, делал вид, что дремлет. Если бы накхини знали, как быстро он осваивает новые языки, они не были бы столь беспечны.

Девчонок, избранных сестрой Ширама в попутчицы, звали Яндха и Вирья. Хасте они поначалу казались совершенно одинаковыми, но когда он узнал их чуть ближе, то понял, что между девицами нет ничего общего. Изящная, надменная, зеленоглазая Яндха была племянницей Марги. Это был ее первый боевой поход, и она грезила о подвигах. Подражая своей наставнице, Яндха не упускала случая выказать свое презрение чужеземцу и простолюдину, вдобавок даже не воину — то есть двуногому существу, которое ни при каких обстоятельствах не могло зваться мужчиной.

Вирья, смуглая, черноглазая, с пышными темными волосами, показалась Хасте куда проще и веселее гордячки Яндхи. Она тоже мечтала о подвигах, но у нее была цель, о которой она тут же рассказала жрецу. Она влюбилась в некоего юнца из рода Афайя, и ей надо было заслужить право выйти за него замуж. Вирья уже ходила в набег — там-то она и встретилась с женихом. «Но славы я не добыла — меня никуда не пускали!» — с досадой жаловалась она.

Теперь Хаста лежал, завернувшись в плащ, и слушал, как Марга у костра шепотом рассказывает младшей родственнице об одном из самых известных деяний своего отца Гауранга. О том, как великий воин тайно провел отряд далеко вглубь земли вендов, захватил священный холм совета и убил там разом всех главных вендских вождей, которые злоумышляли против Накхарана…

— Я слыхала, воинам открыла ворота лазутчица — одна из жен саара, — почтительно произнесла Яндха. — Не твоя ли то была славная мать, госпожа?

Марга покачала головой:

— Нет. То была одна из младших жен. Говорят, вскоре она умерла от раны. Ее первый подвиг оказался и последним… А моя мать была из рода Зериг — Песчаной Змеи. Она правила башней, запирающей перевалы восхода на границе с землями сурьев. И не просто башней, а целым городом в предгорьях Накхарана. Я привыкла смотреть с городских врат, как солнце восходит над степями Солнечного Раската…

— Часто ли ты видела вашего с саарсаном великого отца? — затаив дыхание, спросила Яндха.

Марга призадумалась.

— Нет, не часто. Три-четыре раза в год он приезжал проведать семью и лично убедиться, что Врата Восхода содержатся в полном порядке. Весь город с замиранием сердца ждал его приезда. А больше всех я.

— О, я понимаю! — с завистью проговорила Яндха. — Что за бесценная награда Матери Найи — родиться дочерью такого воина!

Марга почему-то грустно усмехнулась:

— Все на свете я отдала бы в детстве, чтобы быть не дочерью, а сыном… Я выросла на песнях, воспевающих его доблесть…

Хаста едва удержался, чтоб не вмешаться в беседу. Он тоже мог бы кое-что порассказать о подвигах Ратханского Душегуба в охваченной голодными бунтами Бьярме. Перед ним яркой вспышкой промелькнули видения, которые он много лет желал бы, но не мог позабыть. Кровь, ручьями растекавшаяся по булыжникам, горы обезглавленных тел… Хаста зябко обхватил себя руками и подумал, что лучше уж помолчать: прежде чем он успеет всесторонне описать дочери Гауранга деяния «великого воина», одним обезглавленным телом станет больше.

— …Уже в твои годы я была в бою лучше многих мужчин, но отец почти не глядел на меня, — продолжала Марга. — Ему было дело только до наследника, до Ширама… Вот как ты смотришь сейчас на меня, я смотрела на старшего братца.

— Верно, Ширам был обласкан отцом?

— Да какое там! Его колотили с утра до ночи, закаляя тело и дух. Но я все равно поменялась бы с ним в любой миг.

— А правда… — Девчонка смешалась. — Прости, если спрашиваю запретное… Правда ли, что Гауранг и его сын прокляты?

— Что? — нахмурилась Марга.

— Люди шепчутся, и я не могу закрыть уши…

— Девица из рода Афайя не станет повторять подобных сплетен!

— Прости, я виновата!

Марга некоторое время сердито сопела, потом тихо произнесла:

— Я расскажу, в чем дело. Один раз. И больше ни слова об этом!

— Клянусь предками…

— Ну слушай. Говорят, после того как священный холм вендов обагрился кровью вождей, жрецы их бога-медведя, владыки царства мертвых, собрались там вместе и навели страшные чары на моего отца, чтобы его род прервался навеки. Правда это или нет, но после того набега у Гауранга рождались только дочери.

— О!

— Вот почему отец так носился с Ширамом. Он не отдал сына, как полагается, на воспитание многоопытным старцам, а везде возил его с собой, будто опасался оставить хоть на миг…

Хаста задумчиво прикрыл глаза. Он представил себе Ширама, всегда такого хладнокровного и будто чуждого людских слабостей, и почувствовал к нему сострадание. «Что бы я выбрал: с младых лет болтаться по дорогам, воруя и выпрашивая милостыню, или постоянно находиться при этом палаче и быть свидетелем его расправ? Исварха свидетель — я бы предпочел сдохнуть от голода в канаве! Бедный Ширам! Я-то думал, это со мной жизнь обошлась жестоко…»

— Все сходится, — прошептала Яндха, — ведь у саарсана тоже нет сыновей! Проклятие поразило весь род…

Из-за холма долетел протяжный крик ночной птицы.

Марга вскинула голову:

— По дороге кто-то едет!

Молча вскочив, обе накхини исчезли в высокой траве. Хаста поспешно выпутался из плаща и направился к дороге.

* * *

Хаста сидел, подогнув под себя ноги, в середине нарисованного им прямо на дороге хитроумного круга. Круг был разделен на доли, и в каждой горело по пахучей свече. Взгляд звездочета был устремлен в небо. Со стороны могло показаться, что этот странно одетый человек в ушастой остроконечной шапке просто сошел с ума. Купец, сидевший на облучке своего возка, именно так и подумал.

— Что ты тут творишь, чужеземец? — с опаской спросил он, натягивая поводья. — Уж не призываешь ли злых дивов?

Незнакомец произнес в ответ длинную фразу на причудливом языке, а после добавил, непривычно выговаривая слова:

— Я наблюдаю движение звезд!

— Наблюдай его в стороне от дороги, а то мне не проехать дальше!

— Вот этого тебе делать как раз не стоит! — вскинул голову звездочет. — Взгляни на небосклон! Разве ты не видишь, как часто нынче падающие звезды пересекают Небесную Дорогу?

Торговец мельком взглянул на усеянное звездами небо и пожал плечами:

— Даже если так, что с того?

Хаста укоризненно поглядел на собеседника и покачал головой:

— Зачем ты говоришь так, будто не знаешь, что это предзнаменование нехорошо для странствующих?

— Послушай, чего ты хочешь? Денег? — Купец запустил руку в суму, нащупывая мелкий бронзовый кругляш.

— Мне не нужны деньги. Я желал лишь помочь тебе, — грустно сказал Хаста, отходя на обочину. Две тени, возившиеся у заднего колеса возка, растаяли во тьме. — Я лишь хотел предупредить тебя о близкой неприятности.

— Если я опоздаю на постоялый двор к ужину, это будет весьма неприятно, — хохотнул купец.

— О нет, друг мой, ты не будешь сегодня ужинать.

— Скажешь тоже!

Купец хлестнул коней, повозка покатила дальше.

— Далеко не уедет, — провожая его взглядом, сообщила Вирья, показывая Хасте вытащенную чеку, удерживавшую колесо на оси.

И точно — едва повозка скрылась из виду, впереди послышался тяжелый удар и недовольное конское ржание.

— Ну вот. Звезды, они зря говорить не будут. Пошли, окажем ему помощь и утешение. Бедняге еще везти нас в столицу.

С помощью бродячего звездочета и его сыновей повозку удалось починить довольно быстро. Торговец лишь головой качал, глядя, как отроки ловко управляются с грузом и вместе с отцом подхватывают короб повозки и поднимают его, давая возможность приладить на место колесо.

— Помощники растут, — одобрительно сказал купец. — Давайте со мной, не в степи же вам ночевать! На постоялом дворе меня знают, ворота откроют. Так-то сейчас от престолоблюстителя Кирана приказ нынче прибыл — чужаков не пускать, обо всех незнакомцах страже докладывать…

Из-под войлочного головного убора жены звездочета блеснули колючие зеленые глаза.

— Ты знал? — тихо спросила Марга, когда возок тронулся и «семейство звездочета» зашагало вслед за ним.

— Да. В крепости услышал.

— А мне почему не сказал?

Хаста пожал плечами:

— Что бы ты сделала? Убивала всех на постоялых дворах? В чем они провинились?

— Нелепый вопрос. Они могут нам помешать.

— Исварха одинаково любит всех своих детей. Для всех он восходит, всем дарует пищу и насыщает силой. Разве он благословит никчемную резню? Разве его радует, когда один человек, лишь потому, что ему так хочется, гасит искру божественного огня в другом?

— Исва-арха! — насмешливо протянула Марга. — Конечно, ну как же иначе. — Она немного помолчала, затем вновь зашептала: — Кстати, ответь мне, почему ты удумал называться звездочетом, если ничего в этом не смыслишь?

— Я хорошо знаю звездное небо и движение светил, — удивился Хаста. — Святейший Тулум учил нас…

— Ха! Святейший Тулум даже не знает, что небо — это пристанище Великого Змея!

— Первородный Змей таится в земных недрах, — возразил Хаста. — Но уж никак не в небе.

— Я слышала эти бредни от ваших жрецов. Они полагают, что Река всех рек течет под землей и мир, где живут мертвые, раскинулся на ее подземных берегах. На деле же Река всех рек — вон она! — Марга указала в небо на яркие звезды Небесной Дороги. — Когда земля была еще пылающим камнем, — заговорила она, — Великий Змей решил поселить на ней свой народ. И он велел Реке всех рек выйти из небесных берегов. На землю хлынули потоки воды, остужая ее и даря жизнь. Потоки обратились в реки, озера, моря… И вот когда земля стала пригодна для жизни, он сотворил из себя Мать Найю, от которой пошли двенадцать великих родов накхов. А уж затем, чтобы облегчить людям жизнь, Предвечный Змей исторг из себя светило, искры которого живут в каждом из нас.

Хаста недоверчиво хмыкнул:

— Так ты утверждаешь, будто Исварха — порождение Змея?

— Это же ясно всем, у кого есть глаза. Как только Исварха, притомившись, идет спать, на землю вновь возвращается тьма. Значит, тьма была раньше.

Рыжий жрец слушал ее с недоверчивым недоумением. В храмовой школе о вероучении накхов рассказывали совсем иное. Но больше его удивило странное превращение: сейчас Марга была безмятежно спокойна, не рвалась никого убивать и не пыталась показывать жрецу, насколько она его презирает. Сейчас она была вполне добродушна. Хаста даже отметил, насколько она красива, когда рассказывает эту нелепую историю о Змее-прародителе…

И вдруг его обожгло, будто ударом кнута.

«Как же я раньше не догадался! Ширам говорил, что желает выдать за меня одну из сестер. Он мог послать со мной на поиски кого угодно, но выбрал Маргу. И вот мы идем вместе, и общее дело может нас сблизить… И бесится она как раз потому, что почитает меня для себя негодным мужем. Но да будет Исварха мне защитой — и я не желаю подобной жены! Да и никакой другой тоже!»

И вновь Хаста припомнил свою бедную Айху. Как там она сейчас? Он давно уже должен был вернуться к ней во исполнение клятвы. Интересно, что было бы здесь, если бы тогда на Ползучих горах он остался с ней? Ширам, конечно, погиб бы во время Битвы у излучины, и он, Хаста, не шагал бы в столицу рядом с его злобной сестрой.

— Так полагают у вас, — сказал он довольно прохладно. — А вот мохначи считают, что огромная мать-мамонтиха уносит с неба солнце и греется им всю долгую темную зиму. Стоит ли считать такие рассказы истиной?

— Ты что, сравниваешь накхов с мохначами? — снова зашипела Марга. — По-твоему, и мой рассказ нелепость? Узнай же, что после смерти каждого накха его душа разделяется на изначальную, данную Отцом-Змеем, и вечную искру Исвархи. Первая живет в змее, вторая возносится в небеса. Душа воина обитает на берегах Реки всех рек, отдыхая там от битв и ожидая времени, чтобы снова родиться. И когда это время настает, с неба падает звезда. Что толку изучать их движение? О чем они расскажут, кроме как о былой доблести?

Хаста смутно припомнил одну из песней Ясна-Веды, о золотых кораблях, которые во времена богов плавали по звездной реке. Они приходили из неведомой дали, отыскивая место, где будут обитать души избранных. Неужели эти сказания как-то связаны между собой?

— Давным-давно, — начал он неожиданно для самого себя, — в незапамятные времена одна безумная звезда сорвалась с неба и отправилась в долгий полет через темные бездны. Арьи тоже считают, что звезды — это души всех, кто был и будет рожден в мире… Но вот одна из них нарушила заведенный Исвархой порядок. Почему она это сделала? Чего искала?

Хаста с многозначительным видом умолк, как это делали лицедеи.

— Может, это была душа великого воина, жаждущего мести? — тут же предположила Вирья.

— Помолчи, я слушаю, — недовольно оборвала ее Яндха.

— Конечно то был воин! — тут же подхватил Хаста. В сказании все было куда суше и не совсем так, но его понесло. — Кто бы еще пылал так ярко, кто бы обладал столь могучей волей и столь разрушительной страстью! Но причиной была не месть… Слушайте дальше! Звездочеты древности проведали о блуждающей звезде и исчислили ее путь. Тут их обуял ужас, потому что стало ясно, что скоро она упадет на землю. Летописи говорят, что звезды порой падают и от этого происходят неисчислимые бедствия. Бушуют пожары, моря вздымают волны до неба, а в земле остаются ямы размером с целый город…

Хаста покосился на юных накхини — они слушали затаив дыхание, и даже их наставница подозрительно притихла.

— Ужас и отчаяние овладели миром. Лишь страшная звезда, приближаясь, с каждым днем все ярче разгоралась на небе… Но вот однажды к мудрецам пришла девушка. И сказала: «Звезда стремится сюда из-за меня! Это душа моего возлюбленного. Нас разлучили враги, предательски убив жениха прямо перед свадьбой. И вот он решил вернуться, хоть бы ради этого потребовалось уничтожить целый мир. Я узнаю его — он всегда был таков…»

— И что случилось дальше? — спросила Марга.

Хаста едва не расхохотался. С трудом согнав с губ улыбку, он продолжал:

— «Постройте крылатый корабль, — сказала девушка мудрецам и чародеям. — Я полечу на нем навстречу звезде, чтобы сгореть в ее пламени, если уж мне запретили разделить пламя его погребального костра…»

— Уверена, то были накхи, — решительно заявила Яндха.

Глаза девиц сверкали в темноте. Хаста забавлялся от души: «Ну дела! Свирепые накхини любят сказки!»

— Корабль был построен, и невеста отправилась на нем в плаванье по Небесной реке. Назад она не вернулась. Но и звезда не упала на землю.

— Встретились они? — нетерпеливо спросила Вирья.

— Кто знает? Может, девушка сгорела в пламени звезды и тем утолила ярость погубленного жениха. А может, он принял ее в объятия и успокоился… Я думаю, они и ныне где-то странствуют — бесстрашная дева на золотой ладье и воин-звезда…

Хаста возвел глаза к ночному небу, и накхини посмотрели туда же, будто ожидая увидеть прямо над собой проплывающий по небу крылатый корабль.

— Наши писания утверждают, что…

Хаста осекся. В Ясна-Веде говорилось, что так сошли в мир дети блуждающей звезды — прародители арьев. Стоит ли рассказывать об этом накхини?

— Эй, кончайте шептаться! — разрешил его сомнения голос с облучка. — Впереди уже постоялый двор! Я скажу, что вы моя родня, тогда к вам с расспросами не полезут. Но уж и вы помалкивайте. Оно ни мне, ни вам не нужно, чтобы стражи из вас души вынимали. Сейчас темно, глядеть никто не станет. На сеновале отоспитесь, а чуть свет тронемся дальше.

Глава 4

Старый друг

Длинный хвост из повозок, вытянувшийся на въезде в столицу, был заметен издалека. Стража в воротах Нижнего города не торопилась. Хмурые вояки, ошалевшие с утра от непрерывной ругани, допрашивали путников и тщательно досматривали каждый возок — искали лазутчиков.

— Надо что-то придумать, — глядя на Маргу, которая при свете дня даже в пестрой одежде сурьев ничуть не напоминала степнячку, пробормотал рыжий жрец. — Пожалуй, лучше, пока не поздно, скрыться. К ночи я как-нибудь один проберусь. А вы притаитесь за стенами и ждите моего возвращения…

Младшая сестра Ширама смерила Хасту взглядом, точно проверяя, не шутит ли он.

— Нет, — наконец мотнула головой она. — Мы пойдем вместе. Я не должна оставлять тебя без охраны.

— Если ты схватишься за оружие, вас сразу убьют, и меня заодно. Толку-то мне от подобной охраны? Только дело загубим.

— Нет, — снова повторила Марга. — Мы пройдем все вместе. Не переживай.

Она подозвала «сыновей», что-то прошептала им. Те кивнули и как ни в чем не бывало двинулись вперед, мимо длинной вереницы груженых повозок, прямо к воротам.

— Надеюсь, ты все продумала, — буркнул Хаста, провожая их взглядом и прикидывая в уме, что делать, если замысел накхини сорвется. Она даже не удосужилась поставить его в известность о своей задумке!

Время тянулось так же медленно, как возы к воротам. Их хозяева ворчливо огрызались на стражников. Те в ответ орали во весь голос. Прошло уже полдня, когда наконец над головой нависла городская стена.

— Может, расскажешь все-таки, что задумала? — не выдержав, тихо спросил Хаста.

— Покажу. Очень скоро. Будь готов действовать.

Огромный воз, груженный бычьими тушами, стоявший немного впереди, со скрипом вполз под арку ворот.

— Вот, сейчас…

Марга легко коснулась плеча Хасты.

Тому померещилось какое-то движение под возом. Вдруг обе оси с треском переломились, и громадина опрокинулась, загораживая ворота. В следующий миг Хаста заметил одного из ряженых «сыновей» — в руках у него был глиняный горшочек. Поравнявшись с ближайшей упряжкой, «сын» коротким движением метнул его, целя под хвост одному из волов. Тот взревел и ринулся вперед. В воздухе запахло паленым.

Стража, обступившая было опрокинутый воз, бросилась врассыпную, чтобы не угодить под копыта взбешенного животного.

— Теперь пора. — Марга потянула Хасту за собой. — Идем. Им сейчас не до нас.

Хаста без лишних слов повиновался. Убегать и прятаться ему было не внове. А стражникам и впрямь было чем заняться, тем более они не знали, за что раньше хвататься — то ли оттаскивать попадавшие с воза туши, то ли унимать ревущего и бьющего копытами вола, то ли отгонять бросившийся на помощь торговый люд, быстро сообразивший, что иначе им придется ночевать под закрытыми воротами.

— Сюда, сюда жердь подсовывай! — принялся громко распоряжаться Хаста, проходя мимо опрокинутого воза. — Давай поднимай! И ты сюда!

Он еще немного покричал, поглядывая, нет ли рядом стражников, пока рука Марги не дернула его за шиворот.

— Хватит! Идем!

Они повернули за угол, и рыжий жрец увидел лежащего у стены дозорного, над которым склонились юные накхини.

— Вы опять за свое? — вспыхнул Хаста.

— Не бойся, жрец, он просто без сознания, — ухмыляясь, ответила Яндха. — Шел, споткнулся, ударился головой о стену…

— Все это не имеет значения, — оборвала ее Марга. — Куда дальше?

— В главный храм Нижнего города, — сказал Хаста. — Его предстоятель — мой старый знакомец. Он нас укроет и договорится о тайной встрече со святейшим Тулумом.

— Почему ты думаешь, что он это сделает?

— Поверь, у меня есть для него убедительные доводы. Только в храм я пойду один. Вы там будете слишком на виду.

Марга исподлобья посмотрела на жреца. Хаста уже приготовился долго и утомительно доказывать ей свою правоту, но она вдруг кивнула:

— Хорошо. Так и сделаем. Но будь настороже. Если что-то тебя обеспокоит, пой благодарственный гимн Исвархе.

— Откуда ты узнаешь, что пою я? Это храм, там могут петь десятки жрецов…

— Не сомневайся, — оскалилась она, — твое кукареканье я ни с чем не спутаю.

Храмовый привратник опешил, узнав в позднем посетителе приближенного святейшего Тулума.

— В храме ли Агаох? — бочком протискиваясь в приоткрытую калитку, скороговоркой спросил Хаста.

— Да… Он, правда, не ждал… — Привратник осекся и закивал. — Я сейчас… Доложу ему.

Предстоятель Агаох появился в разрисованном золотыми полосами и кругами зале так скоро, как ему позволяло дородное чрево и осознание собственной важности. От вечно голодного скуластого мальчишки-бьяра, которого когда-то знал Хаста, в нем осталось весьма мало. Но при виде рыжего жреца он просиял и раскинул руки ему навстречу, точно сразу позабыв о своем высоком сане.

— Хаста, глазам не верю! Ты ли это!

— Я, праведный Агаох, конечно же я!

— Но откуда ты? На торжище рассказывали, будто накхи уволокли тебя в свое змеиное гнездо и скормили главному ползучему гаду.

— Эй, ты что, намекаешь, что я змеиное дерьмо?

— Хаста, как ты можешь произносить такое под сводами храма?!

— Поверь, в другом месте я бы сказал значительно больше… Но оставим пустые речи. Агаох, дружище, как я рад видеть тебя в добром здравии! Расскажи, что происходит в городе?

Предстоятель храма скривился и недовольно махнул рукой.

— А что тут происходит? Тулум заперся в главном храме и не желает ни слышать, ни видеть престолоблюстителя Кирана. Тот давно бы занял трон, но святейший не дает ему благословения… А тут еще бесконечные самозванцы — то там, то сям! Накхи точат на нас зубы и, как рассказывают, уже захватили Двару и прилегающие земли. В болотном краю тоже неспокойно… Словом, Исварха сильно прогневался на нас, несчастных! — благочестиво добавил он. — Я провожу дни и ночи, моля открыть путь к спасению державы. Ибо все нынче так шатко, так непрочно… — Агаох окинул Хасту цепким взглядом узких светлых глаз. — И тут появляешься ты в странных лохмотьях — точь-в-точь бродячий звездочет! И улыбаешься во всю пасть, будто опять кого-то облапошил на торгу…

— О нет, дотуда я пока не дошел. Поспешил увидеться со старым другом.

Предстоятель рассмеялся и, положив пухлую руку на плечо рыжему жрецу, повлек его в свои покои.

— Ладно, старый друг, проходи. Исварха нынче спит, да и ты, как я погляжу, еще не спал и не ел. Сейчас мы это исправим! А пока готовят пищу, я жду от тебя обстоятельного рассказа о твоих похождениях.

— Спасибо за радушие, — кивнул Хаста. — Но я пока воздержусь от рассказа. Я здесь не только для того, чтобы поесть и отдохнуть… — Он поднял руку, и на его пальце блеснул золотой перстень со знаком солнца. — Времени мало. Мне нужно как можно скорее встретиться с Тулумом. Ты можешь это устроить?

Добродушная улыбка сползла с лица Агаоха.

— Будет непросто, — сказал он, не отрывая взгляда от святыни.

— Если бы это было просто, я бы не стал тревожить тебя по пустякам. Но ты же у нас в храмовой школе был самым сообразительным. Ты наверняка что-нибудь придумаешь.

— Я сделаю что смогу, — задумчиво, точно вдруг позабыв о Хасте, проговорил Агаох. — В столице еще есть верные люди. — Он указал на лестницу, ведущую наверх. — Отдыхай и угощайся, тебе принесут все, что надо. Я покуда уйду. Нужно переговорить кое с кем… Вдобавок прикажу принести тебе медовых яблок. Сладких и хрустящих, как ты любишь.

— Все помнишь, — с улыбкой произнес Хаста. — С детства, как вижу такие яблоки, руки чешутся стащить!

— Здесь тебе ничего не нужно будет таскать. Ешь сколько пожелаешь. А правда, что и святейший Тулум любит их?

Хаста кивнул, с удивлением чувствуя, что доносящийся откуда-то легкий аромат сухих душистых трав, которыми был устелен каменный пол, кружит ему голову. Знакомые запахи, встреча с Агаохом — все напоминало о детстве, проведенном в храме. Чудилось, будто он наконец вернулся домой после долгой отлучки. Святое Солнце, как давно он в последний раз толком ел и спал в постели!

Агаоха не было долго — рыжий жрец успел уже отужинать и даже немного вздремнуть. Наконец предстоятель храма литейщиков вернулся. Тряхнув дремлющего Хасту за плечо, он прошептал:

— Идем. Нас ждут.

* * *

Как всегда в позднее время, улицы Нижнего города были пустынны. После того как пронзительные звуки труб призывали к тушению огней, мало кому дозволялось свободно ходить по городу. Хаста то и дело оглядывался, силясь понять, куда девались накхини. «Должно быть, крадутся по пятам», — подумал он, но на душе у него все равно стало тревожно.

Агаох расценил беспокойство друга по-своему:

— Тебе нечего бояться. У меня хватает высокопоставленных друзей. Мне выписано дозволение ходить по делам храма днем и ночью…

Когда они подошли к воротам Верхнего города, туда, где поднималась в небо красная скала, увенчанная златоглавым храмом, Агаох замедлил шаг.

— Здесь надо будет немного подождать, — тихо сказал он.

Хаста кивнул и поднял голову, стараясь разглядеть белые стены Верхнего города. Казалось бы, не так давно он слетел с огромной высоты вместе с сотней накхов, разъяренных, что тот вол, которому нынче сунули углей под хвост. Сколько всего изменилось с той поры! Что готовит его возвращение под своды храма?

— Вон, вон они! — радостно зашептал Агаох.

Хаста перевел взгляд туда, куда смотрел его приятель, и напрягся: вдоль стены двигались копейщики городской стражи.

— Не беспокойся, это верные люди, — пояснил жрец. — Я позвал их, дабы они сопроводили нас в Верхний город. Так нам будет куда спокойнее… Да и там, наверху, меньше вопросов…

Городские стражники с копьями и щитами, в черненой кольчатой броне, напоминающей снаряжение Жезлоносцев Полуночи, молча обступили Хасту с трех сторон, отчего тревога, вместо того чтобы утихнуть, только усилилась.

— Все, теперь идем. Но ты помалкивай! Разговаривать с охраной в воротах буду я сам. Тендар, новый Хранитель Покоя, отвечает за каждого, кого впускают в Верхний город…

Они двинулись вперед к «коридору смерти» — узкому крытому проходу, единственному пути в Верхний город. Дородный Агаох выступал в нескольких шагах впереди, подняв руку для благословения. Хаста видел, как один из стражников, охранявших ворота, о чем-то спросил его. Тот коротко ответил, привратник приказал открыть калитку, и пятеро ночных путников начали медленный подъем в гору.

Сегодня отрубленных голов на пиках не было. Повсюду горели факелы, освещая идущих, чтобы в случае чего арьям-лучникам, следившим из узких бойниц, было легче целиться. В этот раз Хаста куда острее чувствовал направленные на него взгляды невидимых стрелков. Быть может, ему лишь казалось, но он ничего не мог с собой поделать. От чувства близости гибели хотелось припустить со всех ног, шарахаясь зайцем из стороны в сторону. Однако, стиснув зубы, он шагал с достоинством, как подобало жрецу.

Наконец подъем закончился, и калитка в верхних воротах открылась перед ними. Спустя мгновение Хаста услышал, как двигаются железные засовы, вновь запирая ее, и этот звук показался ему на удивление зловещим.

Когда они шли мимо обугленных развалин накхской твердыни, Хасте показалось, что Агаох старается держаться от нее подальше.

— Уж не боишься ли ты призраков? — поддел его приятель.

Пухлого жреца передернуло.

— Люди рассказывают, среди этих каменьев завелось множество змей. Они полны ненависти к жителям столицы. Мне бы не хотелось помереть от укуса одной из них… Но может, все же расскажешь, как тебе удалось вырваться из логова Предвечного Змея?

Хаста открыл было рот, чтобы ответить, и вдруг непрошеная мысль уколола его, точно неосторожная игла в руках швеи. Никто никогда в столице не называл накхскую крепость логовом Предвечного Змея. Так порой — убедившись, что поблизости нет накхов, — именовали Накхаран.

«Откуда он знает, что я был в Накхаране? Кто вообще об этом здесь может знать? Никто! Хотя… Совсем недавно Агаох сообщил, что Тендар стал Хранителем Покоя. А ведь он видел меня в Дваре рядом с Ширамом… Так что же, получается, Тендар из тех „немногих верных“, кого упоминал Агаох? Да быть того не может!»

Мысли Хасты замелькали, носясь по кругу, будто охотничий пес, выискивающий след.

«Что-то еще… Там, в храме, я услышал, отметил, но не придал значения… Ну конечно — самозванцы!»

Рассказывая о новостях в столице, Агаох без малейших сомнений заявил, что на севере появляется не царевич Аюр, а множество самозванцев. Даже если это так — откуда ему об этом знать? Только от тех, кто желает поймать сына Ардвана! Кто готов будет объявить его самозванцем, даже если сам усопший государь восстанет из пепла и признает Аюра законным наследником.

«Похоже, я здорово влип…»

Хаста затравленно оглянулся.

«Где эти девчонки, когда они в кои-то веки и впрямь нужны?!»

— Дружище Хаста! — На перекрестке Агаох показал рукой направо. — Сейчас мы пойдем не к храму, а во дворец.

— Зачем? — делая вид, что он ни о чем не догадывается, спросил рыжий жрец. — Ты же сам говорил, что Тулум заперся в храме?

— Так и есть. Но пока я спрячу тебя у одного верного человека. А утром пойду к блюстителю престола и попрошу его дать мне возможность устроить шествие к храму, чтобы умолять верховного жреца открыть дом Исвархи для народа, исстрадавшегося без священного огня… И вот тогда ты сможешь войти в храм среди прочих жрецов.

— Отлично задумано, — похвалил Хаста. — Но знаешь что? У меня тут поблизости тоже есть одно местечко… Старая приятельница. Я, пожалуй, навещу ее. А когда ты пойдешь мимо со своим шествием, незаметно присоединюсь…

Хаста старался выглядеть безмятежно спокойным. Агаох резко остановился, будто Хаста стукнул его по спине:

— Приятельница? В такой-то час?!

— Очень хороший час. Может, даже лучший! Ее докучливый муж наверняка уже храпит в своей постели. А ей, уж конечно, не спится. Не обессудь, я здесь тебя покину, но завтра…

— Ну нет. Ты пойдешь с нами!

— Уж ты поверь — никто из вас не может мне дать того, что дает она. Так что не проси и не настаивай…

Хаста сделал шажок к ближайшей ограде, прикидывая, как перемахнуть через нее в один прием.

— Ты никуда не пойдешь! — прошипел Агаох. И, обернувшись, рявкнул: — Хватайте его!

Хаста рванулся было к каменной изгороди, но древко копья тут же подсекло его ноги так, что он с размаху шмякнулся носом о присмотренный булыжник, выступавший из кладки. Второе древко с силой ударило его по хребту. Хаста охнул, выгнулся и сполз на мостовую. Что творилось дальше, он едва успевал осознавать. Через несколько мгновений он вновь стоял на подгибающихся ногах, но упасть не мог — одно копье было продето сквозь его рукава, еще два привязаны вдоль спины.

— Вот так-то лучше! — услышал он рядом возбужденный голос Агаоха. — Так намного лучше!

Жрец храма литейщиков вцепился в правую руку Хасты и начал разжимать ему пальцы.

— Отдай! Какое право ты имеешь носить солнечный перстень?! — задыхаясь от ненависти, бормотал он. — Ты ничтожество, мелкий воришка! Даже здесь, в святом месте, ты обносил храмовые сады! Святейший Тулум когда-то привез десять мальчишек — нас десятерых — со всей страны. Я всегда был лучшим из учеников, а ты — бездельником и кривлякой! Ты просто-напросто потешал Тулума своими выходками. За это он и оставил тебя при себе. А я поднимался год за годом, пока не стал предстоятелем храма в Нижнем городе… И я утешал себя: «Агаох, ты многого сумел добиться! Ты рожден простолюдином, но на тебя смотрят с почтением, как на ария!» И тут являешься ты, лентяй и потешник, и трясешь у меня перед носом священным перстнем. А ну снимай! Разожми пальцы, или я велю отрубить их!

Агаоху наконец удалось стащить с руки Хасты перстень Тулума, и он тут же надел его себе на указательный палец.

— Вот так правильнее, Солнцем клянусь! А с тобой у ясноликого Кирана будет особый разговор. Ходят слухи, ты помогал саарсану взойти на престол? Киран пожелает задать тебе много вопросов. А он умеет добиваться искренних ответов, поверь… Эй, вы, что стоите? Волоките его за мной!

Глава 5

Выиграть войну

Стражники дружно схватили древки копий снизу и подняли их так, что Хаста перегнулся пополам, чуть не ткнувшись носом в землю. Он упал бы, если бы копья не удерживали его в столь неудобном положении. Затем кто-то за спиной толкнул его, и жрец вынужденно зашагал, сопровождаемый глумливым смехом предстоятеля храма литейщиков. Хаста увидел, как открывается одна из боковых дверей дворца и слуга, поклонившись Агаоху, ведет их по сводчатому проходу во внутренний двор. Он старался получше рассмотреть стены, ворота с опускной решеткой, мощенный камнем двор — вдруг как-то удастся вывернуться? Надо ведь будет отыскать путь назад. Куда же подевались проклятые накхини?!

Пройдя через двор, пленник очутился около небольшой двери, возле которой дежурили двое жезлоносцев. Один из них остановил стражников, приказав им вытащить копья, а сам ухватил Хасту и поволок вверх по лестнице.

Агаох с достоинством поднимался следом. Ему показалось странным, что не слышно лязганья тяжелого засова, как всегда, когда он приходил сюда по велению Кирана. Но в конце концов, это было не его дело.

Жезлоносец втолкнул Хасту в небольшой зал. Тот оглянулся, спеша получше рассмотреть место, куда попал: узкие окна-бойницы, стол, загроможденный трубками свитков, очиненные перья… За столом, положив руки на подлокотники, восседал молодой, богато одетый мужчина. Хаста не сразу узнал его — свет факелов придавал худому лицу жесткое и зловещее выражение. Однако жрец понял, кто перед ним. Любимец придворных красоток, щедрый на угощение и подарки, ясноликий Киран. Сейчас его лицо не было раскрашено по придворному обычаю. Оно казалось осунувшимся и нездоровым, — впрочем, может, то была лишь игра зыбкого света.

— Так вот ты какой, жрец Хаста, — протянул блюститель престола, не сводя с пленника изучающего взгляда. — Интересно, что такого нашел в тебе святейший Тулум? С виду ты похож на жулика с торжища, которого наконец поймали на горячем…

— Люди с разбитыми лицами вообще похожи друг на друга, — шмыгнув носом, заметил Хаста. — Возможно, в таком положении кто-то и нас с тобой не различил бы.

— Дерзкий, — ухмыльнулся Киран, вытащил из связки одно из гусиных перьев и пригладил его пальцами. — Знаешь, твоя дерзость сейчас меня повеселила, и я даже готов посмеяться твоим словам. Но тебя сюда привели не для этого. Либо ты расскажешь все, что я захочу узнать, либо я передам тебя в руки людей, которые совсем не понимают шуток. Порой мне кажется, что им просто нравится причинять людям боль… А это плохо — мне нужно, чтобы люди говорили, а не орали…Так что ты предпочтешь?

— Выбор скудный, — пожал плечами Хаста. — Но я ума не приложу, ясноликий, что ты хочешь от меня услышать. Выполняя приказ святейшего Тулума, я пришел в башню накхов, чтобы говорить о перемирии. Когда накхи уходили из города, прихватили меня с собой. Возможно, думали, их это защитит? Потом случилась жуткая битва. Мне удалось спастись. И теперь я вернулся, чтобы снова, как и прежде, служить моему учителю…

— Похоже, ты все же желаешь познакомиться с людьми, не понимающими шуток, — вздохнул Киран. — Я знаю, что ты был в Накхаране, когда мерзавец Ширам возлагал на себя змеиный венец. Мне рассказывали, будто ты даже благословил его именем Исвархи. Подумать только — благословить порождение Предвечного Змея священным именем Господа Солнца! — Блюститель престола закатил глаза в притворном ужасе. — А потом тебя видели в Дваре. Ты вновь стоял одесную Ширама, и накхи говорили с тобой уважительно. Небывалое дело! Накхи вообще никого из людей не считают равными себе. Прежде они были вынуждены признавать власть арьев, однако нынче ты им помог вернуться к прежней дикости. Как видишь, я очень много знаю. А потому, сделай одолжение, не утомляй меня ложью. Уже ночь, я бы не хотел провести ее, разбираясь в твоих выдумках. Говори правду, и мы поладим. Ты же знаешь, я не люблю пустого кровопролития… Итак — зачем ты пришел в столицу?

— Но я уже сказал — вернулся к учителю. Я исполнил его поручение как мог…

— Что это было за поручение?

— Я должен был склонить Ширама не поднимать оружие против государя. И я это сделал… но все оказалось ни к чему. Да, я стоял рядом с Ширамом, когда на его голову возлагали древний венец, но никто не спрашивал меня, хочу ли я там находиться… Я и впрямь был в Дваре, хотя не с войском Ширама. Я пришел туда один, чтобы искать помощи у тамошних жрецов. Хвала Исвархе, мне удалось упросить саарсана не причинять им зла! Потом я отправился в столицу, и добрые люди кормили меня по пути. Но ведь тебя не интересует, в какой день я ел брюкву, а в какой репу? Я лишь возвращался в свой дом…

— Ложь! — с непонятной радостью вскрикнул вдруг Агаох, воздевая украшенную золотым перстнем пятерню. — Гнусная ложь! На руке у Хасты был вот этот самый знак!

— Ты говоришь так, будто я знаю все ваши знаки, — скривился Киран.

— Это знак великой власти! Носящий солнечный перстень говорит устами верховного жреца, — объяснил Агаох. — В любом храме ему бы повиновались и оказывали высочайшие почести. Но я не слышал, чтобы кто-то в наших землях воспользовался такой властью, — а в мой храм приходят отовсюду…

— Я просто очень скромный, — ввернул Хаста.

— Вот оно что! — пробормотал Киран, пропуская мимо ушей слова рыжего жреца. — Дай сюда кольцо!

Он протянул ладонь через стол.

— Но это жреческое кольцо, — воспротивился Агаох.

— Вот я и вручу его тому жрецу, которого решу в свое время поставить во главе храма.

— Но ведь я же…

— Давай кольцо!

Предстоятель храма литейщиков сморщился и, едва не плача, начал стаскивать перстень с толстого пальца.

— Да… Такой маленький кусочек золота — и такая сила! — Киран повернулся к Хасте. — Расскажи мне, простодушный скромник, — это ведь при помощи священного перстня ты помог Шираму отворить врата Двары и взять город без боя?

— Можно подумать, прежде накхи никогда не брали крепостей, — возразил Хаста. — И для того чтобы открыть ворота, им нужна моя помощь! Скажу лишь одно — в тот день Исварха явно был на их стороне!

Киран вздохнул и протянул кольцо Агаоху:

— Ладно, покуда носи.

— О ясноликий! — Просияв, жрец попытался облобызать руку правителя, но Киран отвернулся от него и вновь обратился к Хасте:

— Мы с тобой друг друга явно не понимаем. Ты не веришь мне, я не верю тебе… — Он кивнул жезлоносцу, стоявшему наготове за спиной Хасты. — Ступай, приведи сюда родителей правды. Пусть они помогут этому несчастному забыть, что такое ложь.

* * *

Жезлоносец склонил голову, направился к двери, потянул засов — и тут же рухнул на спину, отброшенный слитным ударом трех копий. В следующее мгновение в комнату ворвались недавние городские стражники — только уже без шлемов, мешавших видеть в темноте переходов. Впрочем, их вернее было бы назвать стражницами. Агаох застыл на месте, раскрыв рот. Киран шарахнулся к столу, но Марга одним прыжком оказалась рядом с ним, коротко ударила его кулаком под ребра, и блюститель престола, выпучив глаза, рухнул на колени.

— Обоих раздеть до исподнего, — принялась распоряжаться сестра Ширама. — Этого, — она ткнула пальцем в Агаоха, — избить так, чтобы узнать было невозможно…

— Может, лучше сразу прикончить? — деловито предложила Вирья, извлекая онемевшего жреца из просторных златотканых риз.

— Нет, так нельзя! — вмешался Хаста, едва обретя дар речи. — Он жрец, на нем благодать Исвархи! Если его убить, на нас падет проклятие! Объясни им, Марга!

Та скривилась, будто Хаста случайно наступил ей на ногу, и процедила:

— Если помрет, значит Исварха оставил его. Когда закончите, переодеваем Кирана жрецом, забираем с собой и уходим…

— Смилуйтесь! — раздался крик Агаоха, тут же перешедший в вопль боли.

Хаста молча смотрел на юных девиц, ловко управляющихся с длинными, туго набитыми кожаными кошелями из воловьей кожи, которые в умелых руках становились страшным орудием расправы. Он ясно понимал, что Марга использовала его как наживку на большую рыбу. И, невзирая на все их задушевные разговоры в пути, если бы понадобилось, не просто разбила бы ему нос о каменную стену, а переломала все кости, не меняясь в лице.

— Погодите! — крикнул он, быстро подошел к скорчившемуся на полу Агаоху и стащил солнечный перстень с его пальца. «Бывало ли прежде, чтобы это кольцо трижды за день меняло владельца?» — невольно усмехнувшись, подумал он. Агаох с трудом приоткрыл глаза, узнал Хасту и прохрипел:

— А все-таки ты принимаешь его от меня!

Одна из накхини что есть силы пнула его ногой в лицо, и Агаох замолк.

— Хаста, выслушай меня! — раздался рядом отчаянный голос Кирана.

— По дороге выслушаем, — перебила Марга. — А у брата ты и вовсе защебечешь певчим дроздом, сидя в клетке над пропастью! Переодевайся быстрее, если хочешь жить!

— Да, я хочу жить!

Киран, отползая на четвереньках, пятился от грозной воительницы.

— Но если вы желаете найти Аюра, выслушайте сейчас! Вы же за этим явились, да? Иначе будет поздно!

— Если будет поздно, — возразила Марга, — ты не только запоешь дроздом, но и полетишь как коршун. Только цыпленка внизу не окажется — вместо него будут камни и быстрая река…

— Постой, Марга, дай ему сказать, — вмешался Хаста. — Говори, Киран!

Киран, охая от боли, с трудом встал и оперся о заваленный свитками стол.

— Погляди, все это — сообщения об Аюре. А здесь… — блюститель престола развернул один из свитков, — я зарисовал все места, где появлялись самозванцы. Все перемещения, подробные сведения о каждом случае появления «наследника». Смотри, вот самое интересное…

Он ткнул пальцем в землеописание. Хаста склонился чуть ниже, пытаясь разглядеть, о чем идет речь. В тот же миг Киран схватил его за волосы на затылке и с силой приложил лбом о столешницу. В мгновение, когда сознание оставляло жреца, он успел заметить, как Киран падает в свое высокое кресло. Сквозь уже помутившееся сознание ему послышался какой-то грохот и лязг цепей, кресло качнулось… Удара об пол он уже не почувствовал.

* * *

Очнулся Хаста оттого, что его лупили по щекам.

«Как же мне не нравится воевать, — горько подумал жрец, пытаясь разлепить веки, склеившиеся от засохшей крови, — я еще и в бой не вступил, а меня колотят все, кому не лень…»

— Хватит! — взмолился он, пытаясь закрыться рукой от оплеух.

— Ты пришел в себя? Отлично. На, тащи!

Марга протянула ему сооруженный из плаща мешок.

— Что там?

— Свитки — все, что было на столе.

— А где Киран?

Глаза накхини сузились, в них вспыхнула лютая злоба.

— Это тебя надо спросить! Если бы ты не полез, как последний недоумок, беседовать с ним, мы все спокойно ушли бы через ворота! Пятеро вошли — пятеро вышли. Мы могли нынче выиграть войну! Но по твоей милости этот кусок дерьма Киран сбежал, и теперь дворцовая стража наверняка ищет нас по всем кладовым и подвалам…

— А мы где?

Хаста приподнял ноющую голову, оглянулся и невольно вцепился в мешок со свитками, будто тот мог его защитить. Над головой, усеянное тусклыми звездами, простиралось бескрайнее черное небо. Острый клинок луны висел над Хастой, словно намереваясь обрубить нить его жизни.

— Мы на крыше, — презрительно бросила Марга. — Сейчас будем спускаться. Мои девочки уже устали тебя перетаскивать, будто куль овса. Сам идти сможешь?

Рыжий жрец, шатаясь, встал. После удара о стол его сильно мутило. Налетающий порывами ветер, казалось, готов был в любой миг сбить его с ног и сбросить в темноту.

— Пожалуй, смогу, — пробормотал он, стараясь не смотреть вниз.

— Вот и хорошо.

Марга указала в сторону края крыши, где юные накхини деловито разбирали черепицу. Яндха сняла широкий пояс и стала вытаскивать из него тонкую веревку, свитую из конского волоса. Вирья между тем с размаху вонзила в проделанную дыру одно из копий. Затем второе. «Должно быть, там стропила», — догадался Хаста. Тем временем Яндха разложила веревку кольцами на крыше, а ее подруга обвязала конец веревки вокруг копий.

— Что вы задумали? — настороженно спросил Хаста.

— Спускаться, — резко ответила Марга. — Или может, жрецов Исвархи обучают парить в небе, подобно дневному светилу?

— Увы, нет.

— Тогда помолчи. За этот вечер мне уже надоело спасать тебе жизнь.

— Вот это да! — Хаста даже присвистнул от удивления. — Так, выходит, ты все это время спасала мне жизнь?

— А разве нет? Когда ты пошел в храм, я оставила девочек наблюдать, не пожелает ли кто-нибудь подать оттуда условный знак. Очень скоро твой приятель выскочил из ворот как ошпаренный и помчался с докладом в Верхний город. Пробыл он там недолго, но после его возвращения к храму направился отряд стражников.

— Вам повезло, что их было всего трое. А если бы их оказалось больше?

— Их и было больше.

— Гм… Ну хорошо. Но зачем было разбивать мне нос о стену? Зачем ломать мне спину копьями?

— Ты шустрый малый, но ничего не понимаешь в воинском искусстве, — снисходительно улыбнулась Марга. — Если бы я не разбила тебе нос, ты бы снова попытался сбежать. Да и мы бы выглядели не так убедительно… Что касается копий — а как еще мы бы пронесли их во дворец мимо стражи? Они нам там весьма пригодились. Если бы не очередная твоя глупость, мы бы уже возвращались с победой и великой славой. Но ты позволил Кирану перехитрить себя. А потому не докучай мне больше бестолковыми вопросами. Нам нужно поскорее отсюда убираться. В Верхнем городе нас переловят, как птиц сетями.

— Э нет! — спохватился Хаста. — Мы не будем уходить из Верхнего города. Я должен попасть в храм, к святейшему Тулуму!

— Ты окончательно спятил! Когда б не приказ брата, я бросила бы тебя здесь на крыше. Но я должна сберечь тебя. А потому сиди и жди.

Она отошла к краю крыши. Вирья протянула ей копье с привязанным шнуром. Марга прицелилась, размахнулась, и копье быстрой тенью унеслось в темноту. Издалека вскоре донесся глухой стук, с которым острие вошло в почти невидимое дерево.

Сестра Ширама довольно кивнула, повернулась к Хасте и вытащила из рукава накхскую удавку-хаташ.

— Иди сюда и обними меня покрепче!

Хаста уставился на нее с подозрением:

— Надеюсь, ты не собираешься со мной попрощаться?

— Собираюсь, но не сейчас. Иди ко мне. Да прихвати мешок со свитками. — Она перекинула хаташ через веревку. — Зажми мешок между нами. И помни: если ты отпустишь меня, то пожалеешь, что жрецов Исвархи не учат парить в небе!

Хаста послушно обнял Маргу. Ему показалось, что он обхватил бронзовую статую, — таким твердым было ее тело. Но эта бронза была живой и теплой.

— Прижмись крепко и закрой глаза, — услышал он властный голос у себя над ухом.

Хаста лишь успел подумать, что впервые красивая девушка приказывает ему подобное, как крыша ушла из-под его ступней. Он стиснул зубы и обвил Маргу не только руками, но и ногами. Несколько мгновений стремительного скольжения сквозь тьму показались ему бесконечно долгими. Затем земля больно ударила его, и они оба упали в траву. Хаста продолжал лежать на спине, обнимая накхини; сердце его колотилось, руки вовсе не желали разжиматься.

— Да отпусти ты! — возмутилась она.

— Я не могу. У меня свело все тело.

— А, понятно.

Марга коротко ткнула жреца указательным пальцем под ребра, так что его спина выгнулась и руки сами собой разжались.

— У-у, как больно!

— Зато помогло.

Сестра Ширама встала, проверила, крепко ли сидит копье в древесном стволе, надежен ли узел, затем, сложив руки перед ртом, крикнула совой.

Очень скоро обе юные накхини тоже были на земле.

— Ты хорошо знаешь Верхний город? — спросила Марга жреца.

— Конечно. Я прожил здесь много лет.

— Тогда, может, скажешь, куда мы попали?

— Пожалуй. Это сад при дворце хранителя казны.

Марга задумчиво огляделась.

— Стоит поджечь дворец. Пока все будут его тушить, мы сможем спокойно уйти.

— Не надо ничего поджигать! — воскликнул Хаста. — А уходить тем более! Мы должны пробраться к святейшему Тулуму!

* * *

Бронзовые цепи звякнули в последний раз, своим весом высвобождая стопор, каменная плита над головой Кирана вернулась на свое место. Блюститель престола отпустил подлокотники и перевел дыхание. Сердце его трепыхалось, как рыба, попавшая в замет. Но дикий страх, владевший им еще мгновение назад, вдруг исчез. Киран расхохотался, сам не зная чему. Он смеялся, дергая цепи, удерживавшие резное кресло.

Подобных устройств во дворце было немало. Умельцы старины установили кресло еще в ту пору, когда в допросную приводили лютых разбойников, а с такими упырями зевать не следовало. Самому Кирану об этом приспособлении когда-то рассказал Артанак — поведал в шутку, добавив, что и сам не знает, действует ли хитроумное устройство или за древностью лет давно истлело и развалилось. Хвала Исвархе, чудесное кресло сработало! Ни скрытые в ножках цепи, ни стопоры, ни упрятанные в подлокониках рычаги не подвели.

Киран спрыгнул на каменный пол. Смех оставил его так же внезапно, как и напал. Это же надо было такому случиться! Накхи достали его даже здесь, во дворце, посреди столицы, в его тайных покоях! Ни стража, ни соглядатаи не смогли распознать и остановить их. Только что он был близок к смерти как никогда. Даже в бою рядом всегда были телохранители, готовые закрыть собой господина. А тут он оказался один на один с убийцами — и не оплошал. Сумел вырваться из пасти голодного змея!

Ему припомнились разбитые в кровь лица Хасты и Агаоха. Хаста, запрещающий накхини убивать жреца: «На нем благодать Исвархи…» Киран снова хмыкнул. Как же, благодать! Ряженые честолюбцы, только и знающие, что петь гимны и собирать пожертвования! Никого из них Господь Солнце не защитил в час беды.

«Он выбрал меня и спас меня».

Эта мысль так поразила Кирана, что он застыл на месте и принялся размышлять над ней, все больше проникаясь открывающейся ему истиной.

«Не это ли знак свыше, которого я ждал так долго?! По сути, мой родич Тулум и Светоч Исвархи из Северного храма — чем они лучше меня? Почему говорят с народом Аратты от имени Господа? Разве в их жилах больше крови Солнечной династии, чем в моих? Нет! Конечно, они прочли много старых книг — написанных такими же ложными мудрецами, как они сами. Они — лучина, горящая от чужого огня! Все их познания и умения — жалкий отблеск живого света истины! Они упиваются собственным могуществом и дурачат простолюдинов, зачастую при помощи нехитрых приспособ вроде этого кресла, — мне ли не знать…»

Киран вспомнил, как некогда Светоч, по обыкновению ехидно ухмыляясь, в двух словах объяснил ему великое чудо разноцветного сияния, возникающего над главным храмом Исвархи на каждый солнцеворот.

«Все они лжецы. Они дерутся между собой за власть, как псы за кусок мяса, — думал блюститель престола. — Исварха потому и отвернулся от нас, что ему противно смотреть на лгущих от его имени… А сейчас, вызволив меня из самой пасти Предвечного Змея, Исварха ясно дал понять, на ком его благодать!»

Он сделал шаг в темноте. Что-то зашуршало сверху, и на полу вдруг сама собой возникла цепочка зыбких отблесков света — точно от солнечных лучей, чудом пробившихся сквозь каменную толщу потолка.

— Небесный свет ведет меня, — прошептал Киран.

«А теперь нужно искоренить ядовитую язву, терзающую плоть моей державы. Обоих — и Тулума, и Светоча! Отныне все будет по-иному!»

* * *

— Пробраться в храм? — Марга устало поглядела на жреца. — Даже не знаю, когда с тобой больше хлопот: когда мы таскаем тебя на спине, но ты хотя бы молчишь или когда ты ходишь своими ногами, но вечно препираешься и все портишь!

— Меньше хлопот, если вы будете меня слушать. Киран уже наверняка добрался до начальника стражи, и все улицы, не говоря о воротах, перекрыты. Если вы ослушаетесь стражу или просто промедлите, вас вмиг утыкают стрелами, как ежей, не спрашивая имени. Но здесь, через сады, мы можем быстро добраться до храма.

— Что это нам даст? Мы окажемся там взаперти, как и твой Тулум.

— Если бы Тулум в самом деле пожелал оказаться вне стен храма, ему бы ничто не помешало. Из столицы есть и другие выходы, кроме ворот.

Марга внимательно поглядела на рыжего жреца:

— Я поняла тебя. Может, так и лучше. — Она обернулась к воспитанницам, которые уже сдернули веревку с воткнутых в крышу копий и теперь наматывали ее вокруг талии Яндхи. — Пойдем через сады. Будьте начеку. — Она выдернула копье из древесного ствола. — Поменьше следов. Пусть думают, что мы улетели.

Марга чуть отодвинула нависающую над каменным забором ветвь тутовника, вгляделась в костер, горящий неподалеку от храмовой стены, и поманила к себе одну из воспитанниц:

— Похоже, они наконец заснули. Сходи проверь. Если спят — не трогай.

— Может, надежней прикончить? — невинно спросила Яндха, кинув взгляд на Хасту.

Марга нахмурилась и сказала:

— Нет. Если они останутся живы, то будут клясться головой, что никого не было. А трупы с перерезанным горлом будут орать, что мы тут прошли. Так? — Она вопросительно взглянула на Хасту.

— Разумно, — кивнул жрец, немало удивленный тем, что она вообще к нему обратилась.

— Оставь метательные ножи Вирье, — продолжала Марга. — Мы будем сооружать лестницу…

— Не нужно лестницы, — сказал Хаста.

— Для жреца ты неплохо лазаешь через заборы, — хмыкнула Марга. — Однако этот все же высоковат.

— Нам помогут туда подняться.

— Ты снова бредишь! Видно, Киран слишком сильно ударил тебя по голове. Я наблюдала не только за воинами у костра. На стене никого нет.

— И все же нам помогут.

— В последний раз я прислушаюсь к твоим словам!

Сестра Ширама указала на Яндху, которая перескочила через садовую ограду и со щитом и с копьем направлялась в сторону храмовой стены к отдыхающим стражникам, — точь-в-точь их собрат, подошедший разжиться пивом.

— Сейчас она даст нам знак, и ты пойдешь туда. Как ты будешь убеждать эти камни помочь тебе — не мое дело. Если у тебя получится, мы последуем за тобой. Если нет — там и оставайся, потому что мы заберем свитки и будем возвращаться в Накхаран.

— Пустая угроза. Ты не сделаешь этого.

— Еще как сделаю! И когда я расскажу саарсану, что по твоей милости сбежал Киран, он не станет меня наказывать. А это, — она ткнула в увязанные в плащ свитки, — поможет ему утешиться.

— Что ж, я тебя понял. Кстати, если не увидимся — спасибо, что спасли.

— Все же идешь?

— Конечно.

Марга покачала головой и вздохнула:

— Пусть тебе повезет.

Стараясь унять дрожь в коленях, Хаста перелез через забор, быстро подошел к костру, вытащил из него горящую ветку. Пройдя мимо удивленной Яндхи, он приблизился к стене и поднял обе руки, освещая перстень на пальце. Тот вспыхнул во тьме как золотой огонек.

«Увидят, должны увидеть! Если я правильно запомнил место…»

Он ощущал спиной холодный требовательный взгляд Марги и неожиданно для себя осознал, насколько ему хочется, чтобы те, кто сидел сейчас в одной из башенок со зрительными трубами, поспешили. И эта высокомерная гордячка, с виноватым видом разведя руками, наконец признала бы его правоту.

— Исварха мой защитник! — шептал он. — Пусть они там не медлят!

Веревочная лестница с тихим стуком упала со стены и повисла, покачиваясь, между зубцами.

Глава 6

Горшок с молниями

Храмовый лекарь утер кровь с лица Хасты, одним резким движением вправил ему нос и принялся пахучим бальзамом смазывать ссадины и шишку на лбу.

— Трет его, трет, — скривив губы, ворчала Марга. — Это, по-твоему, раны? У нас мальчишки из-за такого от игры не оторвутся. Лопух приложил, и довольно…

Лекарь молчал, сжав губы, — такое пренебрежение высоким искусством врачевания донельзя раздражало его, однако спорить с накхини представлялось ему совершенно неразумным.

Жрец в расшитом золотой нитью алом одеянии, говорящем о его высоком сане, зашел в лекарские покои, поприветствовал Хасту, вежливо склонил голову перед Маргой и ее воспитанницами и объявил:

— Святейший Тулум ждет тебя, брат. Он велел тебе взять принесенные из дворца свитки…

— Эй, эй! — возмутилась Марга, выпрямляясь.

— Вам же, — повернулся к ней жрец, — будут предоставлены еда, теплая вода для купания и мягкие постели для отдыха.

— Заткнись и слушай. Это я захватила свитки. Они мои.

Жрец пожал плечами:

— Я исполняю приказ святейшего. Он не давал мне никаких иных распоряжений насчет наших гостей, кроме уже сказанного.

— Только притронься к мешку, — зловеще улыбнувшись, проговорила Марга, — и я предскажу тебе будущее до конца твоего дня.

Жрец в алом и золотом растерянно взглянул на Хасту. Тот кивнул, подтверждая, что предсказание будет кратким и правдивым.

— Высокородная госпожа, я не желаю обидеть тебя и не покушаюсь на твою боевую добычу. Но для всех нас важно узнать, что содержится в записях мятежника Кирана.

— Что ж, тогда я иду с вами.

— Женщины в храме Исвархи не занимаются делами мира и войны, — возразил жрец. — Если госпожа пожелает, я велю проводить вас туда, где на рассвете наши девы поют гимны, встречая светило.

— Гимны на рассвете будут звучать над тобой, если не прекратишь нести чушь, — пообещала Марга. — Только ты их не услышишь, потому что я отрежу тебе уши и запихну в пасть так глубоко…

— Погоди, погоди, — вмешался Хаста. — Твой брат некогда сказал мне, что накхи никогда не угрожают.

— Я и не угрожаю — просто рассказываю, чем намерена заняться в ближайшее время, если этот раскормленный фазан не прекратит меня оскорблять. Я — сестра саарсана накхов! Я правила родом Афайя, пока Ширам сидел в столице или носился сломя голову по всей стране, выполняя указы Ардвана. О чем кудахчет эта безмозглая птица?!

Высокопоставленный жрец поперхнулся от столь вопиющего непочтения и, пробормотав: «Я все изложу святейшему Тулуму!», вновь скрылся за дверью.

— Восхитительно, — усмехнулся Хаста, когда алое одеяние исчезло за дверью. — Твоя речь была весьма убедительна. По-моему, ты совершенно очаровала моего собрата.

— Еще бы! У меня большой опыт разговоров с мужчинами, разодетыми не столь пышно, но стоящими куда больше, — гордо расправила плечи сестра Ширама. — Всякий в Накхаране скажет тебе об этом!

— Да я уж и сам могу рассказать любому в Накхаране о твоем искусстве вести переговоры. Но все же уважь мою просьбу — не старайся изумить святейшего Тулума силой образов и красотой оборотов. Иначе он заслушается тебя и мы потеряем время.

— Ты полагаешь? — немного огорченно спросила Марга. — Что ж, если он не будет выставлять себя недоумком, я готова отнестись к нему с почтением.

— Благодарю и на этом, — смиренно ответил Хаста.

* * *

Бронзовые псы с негромким гудением повернули головы и уставились на идущих слепыми глазами. Марга застыла и дернула Хасту в сторону.

— Это западня, — тихо произнесла она.

— Нет, не совсем.

— У этих тварей в пасти трубки.

— Не волнуйся, можно идти спокойно.

— Да?

Она обхватила Хасту сзади, прижалась к нему всем телом и толкнула вперед:

— Тогда идем!

— Ты мне не доверяешь?

— Тебе доверяю. А тому, кто заставляет бронзовых псов поворачивать головы в мою сторону, — нет. Если вдруг что, у меня будет время спастись и спасти тебя. Ступай вперед!

Они сделали несколько шагов, прошли мимо бронзовых зверей, и только тогда Марга отпустила спутника.

— Какие ловушки нас ожидают дальше?

— Какие еще ловушки! Ты в храме!

— Что с того? Итак?

— Ах да — заходя в личные покои святейшего Тулума, склони голову.

— Вот видишь! Если что-нибудь вспомнишь, скажи мне заранее.

Хаста громко вздохнул и толкнул дверь.

— Входите скорей! — послышался изнутри звучный приветливый голос верховного жреца.

Хаста невольно расплылся в улыбке. Марга быстро огляделась, прижалась к стене, выставляя перед собой мешок со свитками в качестве щита. Немного помедлив, она перешагнула порог и, склонившись, поприветствовала главу храма.

— Душевно рад вас видеть!

Тулум поднялся с места и, выйдя из-за стола, направился к гостям.

— Почтеннейшая Марга! Я немало слышал о тебе от своих людей. И рад, что небо послало мне возможность лицезреть воочию грозную накхскую воительницу. Надеюсь, мой друг Хаста старался развлекать тебя в дороге.

— Уж точно скучать он не давал, — хмыкнула Марга, выпрямляясь.

Тулум с улыбкой поглядел на своего воспитанника:

— Не сказал бы, что ты хорошо выглядишь.

— Ну что ты, учитель! С головой на плечах я выгляжу значительно лучше, чем без нее!

Тулум вновь улыбнулся и указал на стол, за которым совсем недавно работал:

— Я предлагаю посмотреть, что за добыча вам досталась. Почтеннейшая гостья не против?

— Вообще-то, я хотела сперва показать эти записи Шираму… — начала Марга.

— Показать их Шираму — очень верное решение, — согласился Тулум, расчищая место на столе. — И оно наверняка принесет немалую пользу нашему общему делу. Однако, я думаю, оно принесет еще больше пользы, если я дополню то, что там написано, своими знаниями и сведениями, полученными от моих людей.

— Пожалуй, так и есть, — согласилась накхини, ставя мешок на стол.

Она распустила узел, и Тулум с Хастой в предвкушении уставились на гору свитков, заполнившую столешницу.

— Так, что тут у нас? — с охотничьим жаром проговорил верховный жрец, разворачивая ближайшее послание и быстро проглядывая его. — Донесение из Белазоры о появлении Аюра. Вероятно, одно из первых. Во всяком случае, тут нет упоминаний о том, что царевич появлялся в иных местах.

— Здесь еще одно сообщение об Аюре, — сказал Хаста, уставившись в очередной свиток. — Наместник Яргары просит прислать ему отряд, который проверял бы истинность слухов о появлениях Аюра, ибо они множатся, и если наместник будет посылать своих воинов, то их не останется для защиты города…

— А вот донесение уже от предводителя того самого отряда, некоего Каргая, — подхватил Тулум. — О том, что в местах, где появляется Аюр, остаются его указы. Каргай прислал их. Ну-ка глянь, они на бересте.

Хаста принялся разыскивать тугие берестяные свитки в горе посланий.

— Да, есть!

Рыжий жрец скользнул взглядом по процарапанным строчкам и заметно побледнел:

— Учитель, тебе лучше увидеть это!

Он протянул бересту. Святейший Тулум прочитал написанное, отложил в сторону и прикрыл глаза.

— Что-то произошло? — настороженно поинтересовалась Марга.

— На, читай сама.

Он протянул бересту сестре Ширама. Та неловко взяла ее, покрутила и отложила в сторону.

— Ах, прости, тут слишком мало света, — поспешно произнес Хаста. — Я расскажу тебе. Если, конечно, учитель позволит…

— Я сам расскажу, — перебил его главный жрец, пробегая взглядом новые сообщения. — Да уж, очень интересные дела творятся на севере… Здесь пишут, что совсем недавно в Белазору пришла большая волна. Город смыло вчистую. Часть жителей спаслась бегством. Иные укрылись в Северном храме, и спасением их руководил Аюр. Пишут, что он остановил море… хотя поверить в это невозможно. А еще прежде, как написано в другом свитке, он своими руками убил громадное морское чудовище… — Он мельком глянул на Маргу. — Люди называют его воплощением Зарни Зьена — так в местных племенах именуют дитя Солнца. Берестяной свиток, который ты держала в руках, сообщает, что Аюр отменил в Бьярме все подати и налоги, кроме тех, что собирает Северный храм. Он упразднил все прежние власти, конечно же кроме своей. Он же будет вершить суд…

Марга пожала плечами:

— Аюр объявил себя царем Бьярмы?

— Нет. Он, похоже, сам не знает, что творит, — если, конечно, указы принадлежат ему. Должно быть, он хочет сделать как лучше. Хочет, чтобы его любили и почитали как истинного сына бога. Но если эта вера в Зарни Зьена, который отменяет подати и разрешает не повиноваться властям, распространится по Аратте, скоро от страны не останется и воспоминания. А с этими грамотами она, несомненно, распространится. Пожелает ли твой брат, почтеннейшая Марга, признать, что ни купцы, ни поселяне больше не платят в казну? Пожелает ли принять, что он не имеет больше права собирать войска и вести их в бой именем государя?

— Нет, такого быть не может, — нахмурилась воительница.

— Я думаю, ты права. Прибавь сюда еще, что очень скоро с севера в наши земли хлынут толпы обезумевших бьяров, а за ними по пятам придут воды Змеева моря. Возможно, Аюр в самом деле убил какое-то морское чудовище… Возможно, он храбро вел себя во время наводнения…Но так не правят! Похоже, царевич позабыл, что является не только повелителем Бьярмы, но и государем всей Аратты… Впрочем, быть может, он не знает, что твой доблестный брат сражается, не жалея себя, дабы возвратить ему отнятый трон?

— Тогда ему надо сказать об этом, — резко ответила Марга. — И если придется, увезти его из Бьярмы, хоть бы и силой! Что за безумные указы? У него плохие советники? Значит, он или чересчур доверчив, или глуп.

— Аюр еще совсем молод…

— У нас говорят: если пьяный идет к пропасти, не стоит указывать ему дорогу. Лучше всего найти поскорее мальчишку и… — Она поглядела на Тулума, осеклась и закончила речь явно иначе, чем собиралась: — Найти его и доставить в Накхаран. И пусть брат решает, что делать дальше.

— Вероятно, и здесь ты права, — кивнул Тулум, вновь прикрывая глаза. — Если позволишь, мы поможем тебе в этом. Но прежде нам придется изучить все то, что ты добыла.

— Изучайте, — махнула рукой накхини и устало зевнула.

— Если пожелаешь, можешь отдохнуть здесь на скамье. — Тулум указал на застеленную пестрой шкурой узкую лежанку у стены. — Полагаю, сон в мягкой постели позволит тебе лучше отдохнуть, — добавил он. — Как только ты будешь готова продолжить путь…

— Я прилягу здесь, — оборвала его Марга. — Если найдется еще что-нибудь полезное для дела, будите без сожаления.

* * *

Хасту разбудил заунывный вой бронзовых труб. Он и прежде легко отличал на слух клич дворцовых трубачей от жреческих горнов и рогов стражи.

— Чего это им неймется? — сонно пробормотал Хаста, с трудом отрывая голову от стола.

Под утро он так и заснул, уткнувшись носом в свитки. Теперь он мог легко представить себе описание всех бьярских земель и живущих там племен, перечислить дороги и речные пути, храмы Исвархи и дикарские святые места бьяров, крепости и имена начальников стоящих там отрядов — вот только к тому, где на самом деле скрывался Аюр, они не приблизились ни на шаг…

Марга уже была на ногах и силилась рассмотреть происходящее снаружи в узкое оконце:

— Что там происходит?

Хаста огляделся — Тулума рядом не было.

— Отвратительные окна, — процедила Марга. — Для бойниц слишком большие, а так в них ничего не разглядишь, только небо.

— Они для этого и сделаны. Святейший Тулум исчисляет ход звезд, следя, как они перемещаются по небосклону. В каждом окне светила появляются точно в свое время.

— А то, что происходит на земле, его совсем не интересует?

Хаста еще раз огляделся:

— Идем. Кое-что тебе покажу.

Он схватил ее за руку и повлек к тяжелому кожаному пологу, каким обычно отделяли опочивальню от зала.

— Куда ты меня тянешь? — возмутилась Марга — впрочем, без своей обычной резкости.

— Сейчас сама все увидишь.

За пологом ложа не оказалось. Вместо него там выстроился целый хоровод устрашающих статуй — рогатых чудовищ с ушами-лопухами. Во лбу каждого из страшилищ красовался единственный закрытый глаз.

— Что это? — оторопело спросила накхини.

— Напоминание о том, что всякий дерзающий знать заглядывает в глаза чудовищ.

Хаста что-то прикинул в уме, посчитал, подошел к одному из дивов, схватил его за торчащие рога и с силой налег. Веко, прикрывавшее единственный глаз дива, поднялось, и уши повернулись внутрь. В комнате послышались отдаленные голоса.

— Стражники по ту стороны стены, — объяснил Хаста. — Погляди в глаз дива.

Марга приникла к диковинному устройству и увидела всадника перед строем ждущих приказа стражников.

— Я знаю этого воина! — не удержавшись, воскликнула она. — Ширам захватил его в Дваре, а потом зачем-то отпустил…

— Это Тендар, новый Хранитель Покоя.

— Он довольно храбро сражался там, когда пытался прорваться из горящей башни, — отметила Марга. — Дед говорил, что, если убивать храбрецов, останутся жить одни трусы. И в таком мире жизнь потеряет смысл. Но этого я бы все же убила.

— Тебе может представиться такая возможность. А пока давай послушаем, что он говорит.

— «Повелитель Киран объявляет, что ты забыл свой долг перед небом, осквернил благодать Исвархи, погряз в злокозненной ворожбе и навсегда утратил право говорить от имени Господа Солнца. Повелитель Киран требует открыть ворота. Тем, кто выйдет безропотно, будет сохранена жизнь. Повелитель Киран, коего нынче Хранитель и Податель всякого блага сохранил от накхских козней и озарил прозрением истины, по справедливости рассудит каждого и воздаст всякому по его делам. Те, кто неповинен в измене, смогут вернуться к прежнему служению. Прочим же казнь будет заменена выселением в окраинные земли Аратты…»

Хаста удивленно поглядел на Маргу:

— Это что же, Киран, удирая от вас, так ударился, что у него задница с головой поменялись местами? Он объявляет себя и правителем, и верховным жрецом?

— Похоже на то.

— Вот уж не ожидал! По какому праву?

— Может, завтрашней ночью попытаемся еще раз пробраться к нему?

— Погоди, вон Тулум на стене — послушаем, что скажет…

— Здравствуй, Тендар! — раздался мягкий голос верховного жреца. — Я слышал, ты стал Хранителем Покоя?

— Так и есть!

— Скажи, быть может, я что-то пропустил? Быть может, Киран ввел должность Хранителя Покоя дворца или своей опочивальни? Мне тут не докладывают.

— Что за глупые вопросы? Я — Хранитель Покоя Аратты!

Лицо Тендара стало высокомерным, а вернее сказать, надутым, но святейший Тулум не обратил на это внимания.

— Итак, Киран объявил, что нынче он возглавляет и царство, и храм. Что сам господь Исварха начертал ему этот путь. Но где же знак тому?

Тулум обернулся, будто надеясь прямо сейчас увидеть какое-нибудь небесное предзнаменование.

— Знак тому — его чудесное спасение от убийц-накхов. Которые прячутся у тебя!

— Накхи не прячутся у меня, — спокойно ответил верховный жрец. — Если мой родственник Киран желает в этом убедиться — я впущу его в храм. Но его одного. Ибо я доверяю ему не менее, чем он мне… Что до его требования открыть ворота, должно быть, Киран забыл, — голос Тулума вдруг стал громким и зазвенел, как бронзовый гонг, — что в отсутствие наследника, царевича Аюра, именно я, родной брат покойного государя, являюсь наместником царства. Если для Кирана мое преданное служение Исвархе не имеет ценности, я покорюсь, сложу с себя жреческий сан — и в тот же миг объявлю себя блюстителем престола. В таком случае я потребую от тебя, Хранитель Покоя, привести ко мне связанного, забитого в колодки изменника и мятежника Кирана! И да свершится над ним праведный суд!

Стража попятилась. Даже конь под Тендаром сдал назад.

— Если ты не сделаешь этого, то будешь сопричастен к мятежу. Выбор за вами. Ступайте!

Тулум повернулся спиной к опешившей страже и начал спускаться во двор.

— Стой! — в спину ему заорал Тендар. — Мне приказано, если ты посмеешь отказаться, войти в храм силой!

Тулум даже не повернулся, лишь бросил через плечо:

— Входи! Дзагай, — он обратился к предводителю храмовой стражи, — ты слышал?

— Да, святейший. Обрушить на мятежников Гнев Исвархи?

— Похоже, сейчас будет драка, — проговорила Марга, нащупывая метательные ножи на поясе. — Надо привести моих девочек…

— Подожди. Не драка… Сейчас будет представление.

Хаста указал на воинов дворцовой стражи, которые расступались в стороны, открывая взгляду нечто очень странное. Больше всего оно походило на большой глиняный горшок в рост ребенка, увенчанный страшной мертвой головой с оскаленными зубами. Горшок был сверху донизу расписан разящими молниями и загадочными надписями, а сверху запечатан черной смолой. По сторонам мертвой головы блестели светлые металлические рога.

Марга что-то быстро прошептала и коснулась запястья левой руки. Хаста давно приметил там знак переплетенных змей — такой же был у ее брата.

— Ваш храм переполнен колдовством! — пробормотала она. — Чую, то, что скрывается в горшке, похуже тех бронзовых псов!

— Это не колдовство, а Гнев Исвархи, — повторил Хаста. — Но здесь его опасаться нечего.

— Хорошо, что я здесь, а не там…

Судя по побледневшему лицу Тендара, он явно разделял ее мнение. Но удрать ему не позволяли гордость и полученный приказ.

— Яви им свой гнев, господь Исварха! — торжественно произнес Тулум и медленно погрузил свой посох в зловещий сосуд.

Раздался треск, что-то холодно и ярко вспыхнуло. Между рогами изваяния полыхнула и заискрилась извилистая молния.

Марга с проклятием шарахнулась от одноглазого дива. Хаста, не успевший зажмуриться, на миг ослеп. Когда зрение вернулось к нему, он обнаружил, что под стеной никого не осталось, кроме храмовой стражи и жрецов, — Тендар и его воинство ударились в бегство.

Хаста захихикал. Рукотворные храмовые чудеса с детства увлекали и завораживали его.

— Святейший Тулум возвращается.

Он обернулся к Марге, выглядевшей порядком ошеломленной случившимся. Возможно, впервые в жизни она преисполнилась глубокого почтения к жрецам Исвархи.

Придя в себя, накхини тут же принялась ходить от одного чудовища к другому, раскрывая каждому из них глаз. Пристально глядя в ошлифованные пластины каменного льда, она восхищенно цокала языком.

— Так вот почему не было стражи на стенах! А молнии, порождаемые тем рогатым дивом, — как далеко они могут лететь?

— Представления не имею. Прежде с помощью этой штуковины Тулум покрывал золотом серебряные чаши.

Марга искоса поглядела на него, явно не веря, затем кивнула:

— Не хочешь говорить? Понимаю тебя. Это тайное оружие. Но, — она перебила сама себя, — ты утверждал, что здесь есть выход из города.

— Есть. Полагаю, скоро мы пройдем по нему. Впрочем, не думаю, что ты его увидишь.

Когда святейший Тулум вернулся в свои покои, лицо его было сумрачно.

— Наверняка ты все слышал, — бросил он Хасте, поприветствовав накхини и ее спутника.

— Я счел разумным воспользоваться хороводом дивов, — кивнул рыжий жрец.

— Вот и отлично. Тогда я не буду тратить время на пересказы. Сегодня мы смогли напугать мятежников. Но если Киран все же решится на такое безумие, как осквернить нападением храм Солнца, то надолго наших сил не хватит. А значит, царевича нужно отыскать как можно быстрее, чтобы в Аратту вернулись мир и закон. — Верховный жрец склонил голову и обратился к Марге: — Я очень надеюсь на мудрость твоего брата. И то, что он выбрал именно тебя для столь трудного и опасного дела, заставляет меня думать, что я надеюсь не зря. Хаста! — Тулум по-отечески положил ему руки на плечи и притянул к себе ученика. — Я верю, что вместе вы сможете спасти Аратту. — Он коснулся щекой щеки воспитанника и чуть слышно прошептал: — И не дай Марге прикончить Аюра, когда вы его найдете.

Глава 7

Застывшая волна

Капли часто и дробно стучали по ставням. Для Аюра этот звук отдавался в голове грохотом прибоя. Он лежал, закрыв глаза, и сквозь опущенные веки, будто наяву, видел стоящую выше крепостных стен серую волну в клочьях пены. Она рвалась вперед, словно бешеный зверь, но не двигалась с места. Сколько бы ни пытался сын Ардвана отогнать ужасный морок, волна стояла перед его глазами. Клочья срывались с нависшего гребня, и молодой повелитель чувствовал, как зреет в чреве водяного вала неутолимая жажда смерти. Царевич явно различал в глубине мутной толщи очертания невероятно огромного змея с распахнутой пастью. Ужас сковывал тело Аюра. Он хотел отвести от волны взгляд, хотя бы моргнуть, но не мог сделать даже этого.

— Он так и не пришел в себя? — раздался над головой царевича полный тревоги голос Невида.

— Нет, — отозвался другой голос. — Он дышит… И порой, кажется, слышит нас. Однако глаз пока не открывал.

— Мы не можем потерять и его! — воскликнул Невид. — Сперва старший брат, теперь младший… О Исварха, зачем я потащил его с собой в город! Аюр был не готов… Последний носитель священной крови в этом поколении! Если он умрет — все кончено… Примени все свое искусство!

— В этом можешь не сомневаться, святейший. Однако мои знания — ничто по сравнению с волей Исвархи.

— Не может быть, чтобы Исварха вот так отобрал у нас последнюю надежду! Если бы только Аюр не вздумал тащить сына стражника… Кстати, как он там?

— Я наложил ему лубки на ногу. Мальчик уже начал вставать. Конечно, ходить еще не может, но прыгает, опираясь на клюку…

— Гляди! Похоже, у него дернулись ресницы!

— Да. Они время от времени шевелятся.

Аюр попытался рассмотреть, кто отвечает Светочу. Голос был незнакомый. Но перед глазами стояла лишь морская пучина. Даже веки отказывались подниматься. Он прежде и не знал, что они так тяжелы.

— Мне кажется, — продолжал говорить незнакомец, — что юный государь просто не хочет открывать глаза. Он жив, но жизненная сила оставила его. Душой он все еще там, у нижних ворот. Он продолжает удерживать волну.

— Подумай, что может вернуть его к нам! — потребовал Невид. — Аюр лежит уже пятый день. Этак он заморит себя голодом! А ведь благодаря ему спаслись сотни жителей Белазоры. Он явил силу, равной которой не видали уже много поколений. Если Исварха даровал ему столь великую мощь, Аюр просто не смеет оставлять этот мир! Он еще не исполнил того, что ему предначертано…

* * *

— Аюр! Отзовись! Во имя Исвархи, услышь меня!

Сухие горячие руки крепко сжимали его виски. Веки Аюра вроде бы стали легче. Он поднял их и увидел перед собой золотистые глаза Светоча в сетке морщин.

— Слава Солнцу, ты очнулся!

Невид вскочил, воздел руки, его лицо засияло. Но слабый голос царевича будто приморозил его к полу:

— Как умер мой брат?

— К чему сейчас об этом?! Я прикажу принести тебе теплого питья. — Старый жрец склонился над больным. — Ты сейчас слишком слаб, чтобы говорить о…

— Я хочу знать, как умер мой брат, — повторил Аюр, сам поражаясь, до чего тихо прозвучал его голос.

Царевич слышал то, что говорил, будто издалека. Будто он лишь думал, что сказать, а язык шевелился где-то совсем не здесь.

Невид поморщился.

— Твой брат умер из-за того, что испугался, — наконец сухо ответил он.

— Амар не был трусом. Я помню его. Со своей Великой Охоты он привез шкуру и череп саблезубца.

— Твой брат испугался не опасности. Он не боялся ни зверей, ни людей и вообще был куда лучше приготовлен к тому, чтобы править Араттой, чем ты… Но он испугался силы, которой завладел. И она сожгла его.

— Кольцо лучника, которое сейчас на мне?

— Да. Чтобы натянуть Лук Исвархи, стреляющий сквозь миры, нужно обладать нечеловеческой силой. Но тебе нечего бояться. Ты уже доказал…

Аюр снова в изнеможении закрыл глаза.

— Нет, послушай меня! — возвысил голос Невид. — Постой! Вернись! Ты можешь справиться!

Царевич уже не слушал его. Он вспоминал брата. В прежние годы во дворце ему говорили, что Амар погиб во время наводнения. Когда среди ночного празднества с песнями и огнями улицы города вдруг начала заливать молчаливая черная вода, старший брат, одетый в тяжелые златотканые одеяния, в чеканных браслетах на запястьях, с венцом на голове, не смог выплыть. Получается, все это было ложью? Ведь не мог же он утонуть там и сгореть здесь!

«Мне казалось, я все уже понимаю, — думал Аюр. — И мои познания о мире велики — вполне достаточны, чтобы взойти на отцовский престол! Но теперь мне кажется: все, что я знал, — лишь раскрашенная занавесь скомороха, над которой, кривляясь, дергаются куклы в царском платье и блестящих доспехах…»

— Все напрасно, — услышал он как будто издалека полный горечи, усталый голос Невида. — Я могу еще раз вытащить царевича, но стоит мне отпустить его, как он снова проваливается в оцепенение…

— Не беда, — бодро отозвался лекарь. — Если он смог прийти в себя с твоей помощью, то рано или поздно вернется и сам.

— Рано или поздно? У нас нет времени!

— Спешка тут не поможет, святейший. Ты только навредишь ему. Пусть выбирается потихоньку, а мы поможем окрепнуть…

— Надо открыть ставни, — услышал он над головой распоряжения Невида. — Вели держать наготове легкую пищу и питье. Если царевич очнется, надо сразу накормить его…

— Ставни, быть может, оставим закрытыми? — отозвался лекарь. — За окнами ветрено и дождь. Сырость может окончательно подорвать силы…

— Открой ненадолго! Воздух здесь уже почти вязкий. Немного ветра не помешает. Затем поднимись ко мне — я хочу посоветоваться.

— Как будет угодно святейшему.

Аюр услышал, как под напором ветра грохнули деревянные ставни. Послышался лязг, — должно быть, лекарь убирал запоры и вставлял крюк в петлю. Под своды ворвался холодный морской ветер, несущий капли дождевой воды. Аюру и впрямь почему-то стало лучше. Но глаз он так и не открыл. Зачем? Им овладело странное безразличие ко всему, будто он тихо лежал где-то на дне морском, готовый так пролежать века, будто пустая ракушка. К чему суетиться? Зима сменяет лето, море пожирает землю, человек рождается и умирает… Все катится своим чередом.

Он услышал, как хлопнула дверь, удаляются шаги.

«Если я поднимусь, если ко мне вернутся силы, Невид снова примется лепить из меня нечто, как он думает, нужное ему и миру. Не хочется быть глиной в его руках. Не хочется лезть в печь для обжига…»

Ему опять припомнилась обугленная рука брата.

«Не справился с наполнившей его силой… А я справился? Светоч говорит, что да… Но и Амару он наверняка твердил то же самое…»

За дверью послышался странный неровный стук и шлепанье по полу. Затем дверь приоткрылась — Аюр почувствовал это, когда резко потянуло сквозняком. Вскоре он услышал негромкое сопение. Затем мальчишеский голос неуверенно произнес:

— А ты и вправду наш царь? Ответь, ты ведь не спишь! Я же вижу.

Аюр чуть приоткрыл один глаз и поглядел из-под ресниц. Рядом с ним, опираясь на костыль, стоял тот самый беловолосый скуластый мальчишка, спасенный в Белазоре.

— Меня зовут Метта, — весело сообщил он. — Я сын Туоли. Отец говорил, ты наш государь? Неужто правда? О! Меня спас сын Исвархи!

Мальчик неловко поклонился, потом снова выпрямился, опираясь на костыль, глядя на Аюра и раздумывая.

— Ты в «мельницу» играешь? Я тут нашел поле и костяшки, а поиграть не с кем…

В «мельницу» Аюр прежде играл. Незамысловатую игру знали, пожалуй, все в Аратте. На расчерченном поле нужно было по очереди выставлять черные и белые костяные башенки так, чтобы выстроить прямую линию от одного края поля до другого и не дать того же сделать противнику. Как во всякой игре, здесь были свои хитрости, но в целом ничего сложного.

— Давай поиграем! Ты не против? Ну я пошел за доской…

Метта, расценив молчание царевича как согласие, запрыгал к двери.

Едва он приоткрыл ее, как раздался строгий голос:

— Придержи-ка дверь, малый! А теперь кыш отсюда! И не заходи — государь будет трапезничать.

Аюр вновь закрыл глаза, погружаясь в видения прошлого. Ему припомнилась далекая крепостица в землях ингри. И юный жезлоносец, казненный за его, Аюра, провинность. Сыну Ардвана навсегда запомнился взгляд, полный ужаса и мольбы… Как его звали — Арун? Он так надеялся, что царевич прикажет и ему не надо будет убивать себя! Этот взгляд снился Аюру много раз, мучительный, всегда один и тот же…

— Трапеза! — бодро объявил вошедший, должно быть младший жрец. — Государь желает, чтобы я помог ему сесть?

Аюр не пошевелился и не ответил. Его мысли были далеко. Он думал о том несчастном. Можно ли искупить смерть одного человека спасением жизни другого? Хотелось бы сказать «да». Однако по всему выходило, что нет…

Вошедший помедлил и спросил совсем иначе, без прежней почтительности:

— Ну что, есть-то будем? Или молодой государь решил еще поспать?

Ресницы Аюра не шевельнулись.

— Может, оно и к лучшему…

Кто-то с силой выдернул подголовник из-под затылка сына Ардвана. А в следующий миг мягкая тяжесть навалилась на его лицо, не давая дышать. Будто стена воды, нависавшая над ним все эти дни, наконец обрушилась на него…

Со стороны двери послышался пронзительный вопль Метты. Затем детский крик: «Получай!», глухой удар, грохот падающего тела, отборная ругань…

Подголовник отлетел в сторону. Убийца взвыл и куда-то исчез. Аюр, выпучив глаза и хватая воздух ртом, вскинулся на локтях. Сын Туоли лежал на полу, пытаясь дотянуться своим костылем до незнакомого царевичу жреца. Тот пнул мальчишку и бросился к выходу.

Но не тут-то было — в дверях появился сам Туоли. Обе его руки были заключены в лубки. Но едва жрец попытался проскользнуть мимо него, бывший стражник с размаху ударил его ногой в живот. Убийца отлетел и растянулся на полу недалеко от сына рассвирепевшего бьяра.

— Держи его, батюшка! — завопил Метта, вновь замахиваясь костылем.

Сгибаясь от боли, душегуб вскочил на ноги, опять шарахнулся к двери, но Туоли заступил ему дорогу. А за его спиной уже слышался топот множества ног и лязганье оружия храмовой стражи.

Ряженый жрец тоже это услышал. Он затравленно оглянулся, скрипнул зубами, метнулся через всю келейку, протиснулся в окно и с криком выбросился в море.

* * *

Светоч Исвархи раздвинул топтавшихся на пороге стражников, молча вошел и обвел взглядом собравшихся. Туоли выглядывал в окно, пытаясь рассмотреть море и скалы внизу. Его сын, шмыгая носом от волнения, пытался встать с пола. Аюр лежал на постели, широко открыв глаза. Но казалось, он никого не видел. «Я приношу людям только зло, — страдая, думал он. — Все, кто меня окружает, гибнут или становятся калеками. Отец… Несчастная Охота Силы… Потоп в Белазоре… Я как ядовитый цветок, аромат которого привлекает и губит. Зачем мне жить? Я не смогу быть царем. Я недостоин. От меня только беды…»

— Что здесь произошло? — прервал молчание Невид.

— Сын пытался остановить злодея, который желал убить нашего государя, — доложил Туоли. — Я подоспел на помощь.

— Чего ж ты сам не задержал его? — нахмурился верховный жрец.

Тот молча поднял руки в лубках.

— Что с того? Ты должен был сбить его на пол и сесть сверху! Зубами в него вгрызться! Взять живым!

— Я виноват, праведный Светоч, — потупился искалеченный стражник. — Я не успел…

В келейку, запыхавшись, вбежал храмовый лекарь. Это спасло Туоли от надвигавшейся грозы. Невид тут же обернулся к нему:

— Ты посылал сюда кого-то из своих подручных?

— Да, юного Ряпушку. Принести юному государю еды, как мы и говорили…

— Ряпушку, говоришь?

Невид прищурился, вспоминая.

— Это же дурачок с кухни? Кудлатый такой, пучеглазый…

— Он и вправду невеликого ума был, — подтвердил лекарь. — Но парнишка добрый и услужливый. Его всегда посылали отнести-принести… Что же это на него нашло? Может, чары кто навел?

— Осмелюсь вмешаться, — проговорил Туоли. — Я не знаю в лицо всех жрецов, но того парня время от времени встречал в городе, на торжище. Он туда часто ходил с корзиной. Да вот только мне вовсе не казалось, что он слаб умом. Когда я видел его последний раз, он разговаривал с приезжим торговцем. И мне почудилось, что молодой жрец дает торгашу распоряжения…

Невид поглядел на лекаря:

— Ты понимаешь, что это значит?

— Конечно, — тяжко вздыхая, отозвался тот. — Стало быть, лазутничал тут, прикидываясь кухонным недоумком…

Невид до хруста сжал пальцы:

— Он ловко нас провел!

— Но теперь Ряпушка мертв, — сказал лекарь.

— Или нет, — возразил Светоч, принимаясь ходить по келейке. — Скала под окном отвесная. Если он удачлив и хорошо плавает — мог и спастись… Но в любом случае этот соглядатай за стеной — а что здесь? Можем ли мы быть уверены, что парень был сам по себе? По своей ли воле пытался добить Аюра или получил приказ? Неужто измена гнездится у нас под боком? Ясно одно — царевичу оставаться здесь опасно. Он должен уехать.

— Если Аюр покинет храм, — задумчиво начал лекарь, — об этом сразу станет известно и наши враги поспешат за ним следом. Наместник Киран все отдаст, лишь бы заполучить Аюра живым или мертвым! А вот если бы молодой государь просто исчез…

Невид поглядел на Туоли:

— Я, пожалуй, знаю, как это можно устроить…

Глава 8

Ведьма Линта

Запряженная одвуконь крытая повозка ждала искалеченного Туоли и его сына за мостками на берегу. В разбитой волнами Белазоре добыть повозку было непросто. Однако храм не поскупился, щедро одарив воина, не единожды спасшего жизнь молодому государю. Стражники с нашитыми на одежду солнечными стрелами — знаками храма — переносили в возок запасы снеди, бочонки с пивом, тюки старых храмовых одеяний и целый сундук, набитый всяким добром для устройства на новом месте. Добра было так много, что сундук пришлось тащить вчетвером.

Напоследок глава храмовой стражи от себя лично выдал Туоли превосходный лук с пластинами из выгнутого турьего рога, с набором тетив в берестяном коробке, пучком стрельных древков и наконечниками на все случаи: хочешь — куницу бей, хочешь — лося.

— Куда уж мне, увечному, — отнекивался Туоли.

— Не тебе, так сыну, — спокойно отвечал старый воин, складывая в возок воинское снаряжение.

Были там и доспех из вощеной кожи, и обтянутый кожей щит, и изогнутый, будто крыло, бронзовый меч, и два копья — охотничье и боевое.

— Сынишка поправится, учи его как следует, — напутствовал Туоли начальник стражи. — Подрастет, сюда вернется. Что ему в лесной глухомани делать? К тому времени город отстроится. Такие невиданно большие волны, как последняя, все ж нечасто приходят…

— И то верно, — согласился Туоли, глядя на Метту, сидящего на козлах с поводьями в руках. — На сына вся надежда.

— Так, может, спросить у праведного Светоча подмоги? Хоть пару всадников, проводить до места…

— Уж спрашивал, — поморщился Туоли. — Говорит, люди ему здесь нужны. Сам знаешь, злодей пытался убить государя Аюра. После того дня Светоч вовсе покоя лишился.

— Это уж точно! На каждом углу охрана, к солнцеликому, кроме лекаря, вообще никого не пускают. Сверху донизу храм переворошили — убийц ищут… — Начальник стражи махнул рукой. — Ну да что там! Спасибо тебе и сынку, ко времени на месте оказались… В добрый путь!

Он помог Туоли забраться в возок и поднял раскрытую ладонь в солнечном приветствии.

Едва повозка въехала на уже расчищенную от ила и песка плотину, Туоли заглянул в возок, уперся ногой в крышку сундука и сдвинул ее.

— Надеюсь, мой государь не успел заскучать?

Ответа не последовало. Лежащий в ларе сын Ардвана глядел на серый полог из оленьих шкур, укрывавший возок, словно не услышав вопроса.

— Ну ничего, — пробормотал стражник. — Потерпи чуток. У Линты тебе полегчает…

Туоли кинул взгляд на приземистую башню стражи, что высилась среди развалин разоренного морем города. Крыша с нее была снесена, но все же башня устояла под ударом большой волны. Кроме этой башни, не уцелело почти ничего. И главное, если в прежние разы, дойдя до торжища, а то и затопив его, вода уходила, то нынче даже крыши лабазов едва торчали над водой. Кое-где из-под жирного ила и бурых водорослей торчали обломки стен. Молчаливые горожане там и сям пытались докопаться до погребенных жилищ — своих или брошенных, а значит, ничейных. Безучастными взглядами они провожали скрипучий возок беженцев. Изредка сторонились, освобождая дорогу. Лишь иногда кто-нибудь мерил взглядом широкие плечи Туоли, прикидывая, не отберет ли тот последнее. Но, увидев затянутые в лубки руки, успокаивался — не отберет.

Затопленные улицы остались позади, но до самых сопок бывший стражник не увидел ни одного целого дома. Волна захлестнула берег так высоко, как никогда прежде.

— Уезжаешь, государев человек? — заметив стражника, спросил один из горожан — с лопатой в руках и берестяным коробом за спиной.

— Как видишь.

— А куда?

— К родне.

— Оно хорошо, когда родня есть, — закивал горожанин. — А то зима скоро. Поутру на воде ледок стоял. Как дальше быть, неведомо — ничего же не осталось! Если праведный Светоч не испросит у Исвархи особую милость и если молодой государь чуда не явит — мало кто до весны доживет… — Горожанин уныло махнул рукой и оперся на лопату. — В море выйти не на чем. Да и как — берег няшистый, сплошная топь. И охотой всем не прокормиться… А тебе да сопутствует Исварха!

Он замолчал. Возок проехал мимо. Житель Белазоры глядел ему вслед отупевшим от безысходности взглядом, что-то шепча себе под нос.

— Слышишь, государь? Люди ждут от тебя чуда. Не время разлеживаться! — проговорил Туоли, когда развалины города наконец остались позади и возок выехал на лесную дорогу меж холмов.

Аюр молчал, глядя на серый полог. «Я жив, — думал он. — Как странно! За последнее время я столько раз мог умереть, но все еще жив. Что это — особая милость Исвархи? Но почему тогда он допустил смерть отца? Или может быть, мне все это чудится? Может, я умер тогда на мостках? Ведь дни идут, а мне ничего не хочется, и даже нет сил открыть глаза. Моя душа настолько срослась с телом, что ее донимает боль того, чего уже нет? Чего от меня хотят, зачем я им?»

Он закрывал глаза и чувствовал, как огромная волна подхватывает и несет его — ничтожную соринку; как рушится на крыши Белазоры и швыряет его, как и сотни таких же соринок, в кипящий водоворот…

А Туоли все бубнил над ухом:

— Вставай, светлый государь, сейчас в чащобы поедем. Не ровен час, нападет кто. Лук, стрелы есть — а стрелять некому. Метта пока тетиву не натянет, на тебя вся надежда!

Аюр вздохнул. Ему вдруг припомнился бой на Лосиных Рогах.

«Неужели там тоже был я?»

Того царевича больше не было… А кто остался?

Тракт был густо засыпан желтыми березовыми листьями. Под колесами потрескивал ледок в лужах, хрустели обломанные недавним ветром сучья. Кое-где у дороги лежали древесные стволы, — вероятно, те, кто ехал по ней ранее, расчистили заваленный бурей путь.

— По лесу-то как ехать, батюшка? — спросил Метта.

— Держи пока прямо. Увидишь останец, на кабанью голову похожий, дальше примечай — там дуб такой разлапистый будет. За дубом ельник, но ты туда не смотри, сразу за ним и поворачивай. Там поначалу узко будет, но это только сперва. Дальше дорожка выровняется.

— А там куда?

— Там сиди, по сторонам гляди. Вожжи можешь отпустить. Кони сами дорогу знают, не заплутают.

— Аюр, давай играть! Смотри, очень просто. Надо ходить прямо. Это только кажется, что поле большое. На самом деле ставишь костяшку, потом еще. Если туда хода нет — не страшно. Поворачиваешь и снова идешь прямо, но в другую сторону. Шаг… шаг… Глядь, уже и прошел все поле!

Ну давай. Что ты все время спишь?

— Батюшка, как же так? Ведь государь может встать, если пожелает. Когда ты его в лес по нужде отводил, он ведь сам худо-бедно шагал, хоть и на тебя опирался. Почему же дни напролет все лежит и не разговаривает со мной? Может, я его чем обидел?

— Не трогай его, Метта. Он в Белазоре такое совершил, что ни единому смертному не под силу. Я думаю, он потому и лежит, что его сущность человеческая подобного перенести не смогла…

— Так что же он, никогда не встанет?

— Может, и не встанет. Если это тело ему уже отслужило, когда-нибудь он родится заново и вернется к бьярам…

— Но ведь он же сын бога! Зарни Зьен! Он нужен всем здесь и сейчас!

— Ох, Метта! На это вся надежда.

Царевич, лежа в повозке, равнодушно глядел, как приближаются поросшие вековым сосновым лесом хребты. Полог был убран, и лесистые кручи нависли с обеих сторон. Царевичу вдруг с тревогой подумалось, что в таких местах удобно устраивать засады на врага — ударить, зажать в низине… Он пошевелился, хотел сказать об этом Туоли, но вместо этого вновь в изнеможении закрыл глаза. Кому здесь нападать? Да хоть бы и напали — какая разница…

Туоли сидел рядом с сыном на козлах, негромко рассказывая ему о здешних лесах. О камнях, что оживают в ночь полной луны и бредут неведомо куда. О медведях, что знают человечью речь. Одно радует — живут они далеко за горами. А тутошние медведи им почти как медвежата. Рассказывал он и о Замаровой пади, где жила нынче ведьма по имени Линта…

— Изгородь там из комлей сложена, — неспешно говорил покалеченный стражник. — Корнями наружу растопырилась — поглядеть страшно! Сказывают, тот Замара был чародей. Силища в нем такая жила, что он столетнее дерево с корнем выворачивал да надвое ломал, и при этом даже руками не трогал… Из стволов избищу себе сложил, а корягами ограду вывел. В прежние времена приедешь к нему, а там что ни корень — то череп на нем висит!

— Вражий? — затаил дыхание Метта.

— Человечьих не было, врать не буду, — усмехнулся Туоли. — Меня отец когда туда впервые взял, я как раз твоих лет был.

— Так ты и великана Замару живьем видал?

— Нет, не видал. Мы за тыном ждали. А уж потом, как Замара сгинул, бабка Линта на займище поселилась.

— А она откуда взялась?

— О том лишь праведный Светоч ведает. Бабка черепа поубирала и за ограду стала гостей пускать. Да только ты к ней с добрым словом, а что она говорит, того иной раз и вовсе не поймешь. Талдычит что-то — вроде и по-нашему, и толку? Но дело свое лекарское знает.

Метта насупился, о чем-то размышляя.

— Там, выходит, чародейское жилище? А как же светлый храм…

— Они не против Исвархи, — подумав, сказал Туоли. — Бабка и вовсе подле Светоча ужом вьется…

— Чудно, — с сомнением протянул малец.

— Зато в зельях, травах да кореньях лучше старухи Линты никто не сведущ… Еще она слово тайное знает — среди самых густых туч может солнце призвать. А может и скрыть его. Сам видел. Но только — тсс! Ее о том не спрашивай. Если разобидится, решит, что ты ее тайны выведываешь, плюнет на дорогу — и все. Куда ни иди, пути не будет. Так что, как бы бабка ни чудила, какие бы слова ни говорила, будь вежлив, улыбайся да кланяйся… Вон там… — Туоли поднял руку, указывая в распадок между хребтинами, — уже и изба виднеется.

Метта привстал на козлах и прищурился, вглядываясь в вечерние сумерки:

— Вижу, дымок над лесом вьется!

— Стало быть, дома бабка. Видно, травы сушит.

* * *

Как и обещал Туоли, ограда была сложена из вывороченных в сторону леса корней. Они торчали рогами диковинных зверей — не то чтобы угрожающе, но совсем не гостеприимно. Однако ворота стояли распахнутые настежь.

— Вот и гости пожаловали! — раздался из-за корявой изгороди скрипучий старушечий голосок. Он звучал довольно приветливо.

Хозяйка Замаровой пади показалась на дороге и уставилась на приехавших.

— Тебя, вояка, я помню. — Она вгляделась в лицо Туоли. — Рядом явно твой сынишка. А там, в возке, кто? Никак мертвяк? Чего сюда-то тащить?

— Не мертвяк там, госпожа Линта, — махнул рукой бьяр и скривился от боли. — Светоч Исвархи велел покуда тебе им заняться. А вскоре он и сам сюда пожалует.

Аюр увидел лицо старухи, которое нависло над ним, закрывая серое небо.

— Батюшка Светоч, значит, болезного послал, — с улыбкой повторила она, разглядывая юношу. — И сам прибудет, вот радость-то! Как вас издали приметила, так и его не пропущу…

— А как ты нас приметила, бабушка? — не удержался от вопроса Метта.

Хозяйка хрипло рассмеялась, будто раскаркалась, и в тот же миг на плечо ей спорхнул иссиня-черный ворон.

— У меня глаза тут далеко глядят, все видят!

Лесная карга была простоволоса, как настоящая ведьма, и совершенно седа. Аюр, глядя на нее, подумал, что таких женщин не встретишь в столице, где даже бедные горожанки стараются красить волосы если не в золотистый, так хоть в луково-рыжий цвет. При ходьбе старуха сильно волочила ногу и потому опиралась на длинный сучковатый посох, увенчанный козьими рогами. Однако взгляд у бабки был цепкий и быстрый, и голову она несла высоко.

— Ну давайте, ведите своего покойничка в избу… Эй, парнишка, — прикрикнула она на Аюра, — бока еще не отлежал? Поднимайся!

— Он арий, старая, — тихо произнес бывший стражник. — Язык бы придержала.

— Да по мне, хоть накх, — огрызнулась старуха. — В моем доме пусть меня слушает. Эй, ты, ноги есть — ходи ногами! А если нет, ползи туда…

Она повернулась и ткнула в сторону сложенной из толстых бревен избы.

В прежние времена Аюр бы, несомненно, возмутился непочтительными словами, брошенными дерзкой простолюдинкой. Но теперь он с помощью Туоли и Метты молча выбрался из возка и, пошатываясь от слабости, побрел через двор к низкому входу.

— Гляди-ка, впрямь арий, — слышал он совсем рядом бормотание старухи. — Ладен, строен, волос золотой, глаз… — Старуха осеклась и вдруг взвизгнула: — Ну-ка глянь на меня! Гляди, немочь!

Аюр повернул голову и в недоумении поднял взгляд на лесную бабку. Ту будто подменили. В ее лице больше не было насмешливости. Сейчас он видел в нем злобу и страх. Длинные сухие пальцы ведьмы впились в сучковатый посох, будто она изо всех сил удерживала себя, чтобы не перетянуть гостя дубиной поперек спины.

— Коль сам прислал, то дело знает, — забормотала она. — Он все разумеет, сквозь землю на десять локтей видит, чужие думы слышит… Нешто сам пришел? Откуда бы ему тут быть? Нет, не он это… Умолкни, дура старая! А ты не ругайся, лучше глаза себе промой…

Аюр растерянно глянул на Туоли. Тот был невозмутим, будто так и надо. В этот миг рядом оказался Метта:

— Бабулечка, цветочек лесной, скажи, где тут водицы испить?

Сведенное злобой лицо седой карги внезапно изменилось и разгладилось, будто оттаяло.

— Вон там, за баней меж берез, уступок видишь? Это родник бьет… Попей, воробышек. Ковшик возьми под навесом. И мне принеси — что-то в горле пересохло… — Она холодно взглянула на Туоли, минуя взглядом Аюра. — А ты веди гостя в избу. Если сам батюшка Светоч его прислал, так пуще комарья ему тут ничего не угрожает.

Глава 9

Золотой ящер

Дверь в избу была низкой — Аюру чуть выше пояса.

— Что встал? — фыркнула на него старуха. — На дворе ночевать думаешь?

Она с неожиданной силой ткнула юношу в спину так, что тот едва не ударился лбом о бревно над дверью.

— Поклонись соседушке, небось от тебя не убудет!

Царевич не понял, о чем говорит лесная бабка. Но похоже, она уже давно выжила из ума и не особо тяготилась этим. Он наклонился и влез в избу.

— Сразу-то не вставай! — послышалось снаружи. — Голова, может, у тебя и крепкая, да полати покрепче будут…

Аюр огляделся, моргая и пытаясь привыкнуть к сумраку. В светце, едва разгоняя темноту, тлела лучина, роняя в глиняную миску с водой пепел и рдеющие угольки. Слева от двери кучей закопченных камней высилась печь. Такие Аюр уже видал у ингри. Топили ее совсем недавно, и все в избе было пропитано уютным теплом. Напротив входа и справа от него вдоль стен тянулись широкие лавки, под ними громоздились плетеные короба. По стенам висела домашняя утварь и пучки сильно пахнущих трав.

— Проходи, чего встал, — ворчала старуха. — Садись к столу, потчевать буду…

Стол занимал большую часть избы. Потемневшая столешница была сплошь расчерчена какими-то знаками. Аюр удивленно моргнул, увидев знакомые буквы.

— Отвернись! — тут же раздался сзади новый окрик. — Нечего тут высматривать! Помоги-ка лучше колченогому мальцу в избу влезть… Да о полати голову не расшиби!

Аюр послушно повернулся и тут же треснулся лбом о деревянный настил прямо над дверью.

— Раззява безглуздая! С тобой говорить — что воду коптить.

Царевич потер лоб и наклонился помочь Метте.

— И вот еще что… — продолжала старуха. — Я приметила, у Туоли в возке лук со стрелами имеется. Ты бы завтра на заре сходил, последних уток настрелял, пока все не улетели. Я-то и брусникой наемся, и грибками, а вас, трех мужиков, чем кормить?

Аюр молча уселся на лавку. Ему не хотелось ни отвечать наглой старой карге, ни обсуждать охоту. В теплой, пропахшей сухими травами и дымком избе его снова начало клонить в сон. Впрочем, он проспал большую часть дороги и не всегда мог с ходу различить явь и морок.

Будто позабыв о нем, хозяйка хлопотала у стола. Он уже был накрыт самотканой скатертью. Аюру вдруг показалось, что причудливые цветочные узоры, бегущие по кромке, напоминают те, что когда-то в прежней жизни вышивали его сестры. Он вспомнил отца, Лазурный дворец, сад Возвышенных Раздумий… На душе стало больно и тошно. Он прислонился спиной к стене и крепко закрыл глаза.

— Что, не по нраву тебе здесь? — по-своему истолковав его движение, прошипела старуха. — А мне на то тьфу! Лишь бы ожил. А ты у меня оживешь. Потому как батюшка Светоч того желает.

Аюр ее уже не слушал — он впал в мрачное забытье. Будто через стену он слышал обрывки недобрых слов и посулов. Затем повеяло вареными грибами и чем-то еще, и вдруг, как по указу, злая речь сменилась воркованием:

— Потчуйтесь, гости дорогие, да славьте Исварху.

Царевич неохотно открыл глаза и увидел большую миску, наполненную чем-то мелко нарубленными, белесым, перемешанным с темными комками грибов. Туоли с сыном уже сидели за накрытым столом и с нетерпением ждали, когда юный государь первым приступит к трапезе.

— Это что? — тихо спросил Аюр, поглядев на Метту.

— Осиновая заболонь с сыроегами, — радостно сообщил мальчишка. — Ты отведай, вкусно! Я тут глянул под березами — вокруг сыроег видимо-невидимо. За боровым грибом, поди, дальше в лес идти надо. Как нога окрепнет, я прямиком туда пойду. А то вместе пошли! Знаешь, какие боровые грибы вкусные? Здоровенные — во! — Метта широко развел ладони. — Под ними иной раз зайчата от дождя хоронятся!

Осознав, что раньше его никто не начнет есть, Аюр через силу заставил себя попробовать варево.

— Ну как? — улыбаясь, спросил Метта.

Аюр лишь пожал плечами. Он вовсе не ощутил вкуса съеденного. Но спать захотелось еще больше.

— Что это ты носом клюешь? — тут же отозвалась хозяйка. — Ты, чай, не птица, и тебе тут не зерно рассыпано…

— Благодарю за трапезу, почтенная хозяйка, — выдавил царевич.

Старуха замерла с открытым ртом, так и не закончив говорить. Затем, смягчившись, бросила:

— Лезь на полати, заморыш. Там тебе самое теплышко, в самый раз отогреться. Ты ж не оттого сердцем застыл, что хвор, а оттого хвор, что сердцем застыл…

Куда-то взбираться Аюру совсем не хотелось. Он бы сейчас прилег тут же на лавке да и заснул, уткнувшись носом в бревенчатую стену. Но тогда бы взбираться наверх пришлось бы Метте с перебитой ногой или Туоли, которого сын кормил из рук. Ну или колченогой бабке. Аюр с надеждой глянул на старуху, но, судя по ее недвусмысленному взгляду, даже заговаривать с ней об этом не имело смысла.

Он тяжело вздохнул, встал, опираясь на стол, и направился к кривой лесенке о пяти ступеньках, ведущей на забросанный шкурами настил. Прежде ему легче было взобраться на гору!

На полатях было душновато, но тепло и мягко. Аюра окутал тонкий убаюкивающий аромат сушеной мяты. Юный государь вытянулся, уронил голову на шкуры и заснул так быстро, что даже не успел помянуть в уме Исварху, испросив его защиты в ночи.

* * *

Однако стоило сознанию провалиться в непроглядную тьму, как в нем снова, уже в который раз с того ужасного дня, издалека очень явственно начала двигаться волна, увенчанная пенной каймой. Аюр чувствовал, как вдруг усилившийся резкий холодный ветер несет стаи крошечных ледяных брызг. Они забиваются в рот, нос, глаза, мешают дышать, видеть. Серая переливающаяся стена воды надвигается, заслоняя тусклое солнце. Он чувствует движение там, внутри полупрозрачной громады, точно чье-то невозможно огромное тело извивается в водяной толще. Аюр видит лишь смутные очертания чудовища. Оно все ближе; кажется, вот-вот его голова покажется из воды. Громадная оскаленная пасть… Наверняка у него оскаленная пасть, как же иначе?

Царевичу кажется, что он воочию уже видит красные, налитые кровью глаза мстящего змея. Сорвавшаяся с клыков пена падает ему на грудь, с шипением растекается по коже, давит, печет… И в этот миг змей наконец вырывается из морской бездны.

Аюр резко выдохнул, открыл глаза, приподнял голову и вдруг застыл, покрываясь холодным потом. Грудь давило неспроста — на ней расположилось нечто увесистое и явно живое. Он скосил глаза, стараясь не потревожить незваного гостя. Усилиями Ширама за время путешествия в земли ингри царевич научился, как сказал саарсан, «для ария неплохо» видеть в темноте. Он разглядел — и обмер от ужаса. На его груди, свернувшись кольцом, лежала змея.

Аюр затаил дыхание, чтобы не спугнуть тварь. «Наверняка бабка подкинула, — думал он, стараясь унять накативший животный страх. — Сейчас только начни дергаться — гадина сразу ужалит. Потом старуха будет разводить перед Светочем руками, мол, не уберегла, спали, а тварь возьми да приползи…»

Нет — не могла она просто так сюда заползти!

Он прислушался. Старая карга не спала. Снизу он слышал ее неразборчивое бормотание. К слуховому оконцу под крышей тянулась струйка легкого сладковатого дыма. «Ворожит», — сообразил сын Ардвана, вслушиваясь в однообразные припевки. Когда же разобрал, что она поет, так удивился, что даже на миг забыл про змею. Колченогая подруга Светоча дребезжащим голоском негромко пела на самом что ни на есть чистейшем столичном наречии:

— Посмотри мне в глаза, Зарни Зьен. Потанцуй со мной, Зарни Зьен… Твои гусли звенят, будто сто ручьев, Твой голос поет сотней голосов…

Но сейчас Аюр лишь понял, что звать ее никакого смысла нет. Помощи не дождешься. Что же такое удумал Невид, зачем отправил его сюда, к этой ведьме?! Как справиться с проклятой змеей? Будь Аюр здоров, он бы просто скинул ее. Но сейчас ему казалось, что победить огромного водяного змея в Белазоре было легче!

Царевичу вдруг вспомнились рассказы Ширама о том, как накхи разговаривают со своими домашними змеями. Вдруг те и вправду мудры и в них вселяются души воинов?

Может, если он попытается заговорить со змеей, она поймет его? Ведь получается же у накхов!

Аюр постарался вообразить почтительную просьбу не трогать его и уползти восвояси, но не сумел и попросту тихонько зашипел:

— Уходи! Уходи!

Тяжесть на его груди шевельнулась. Змея приподняла голову и тихонько зашипела, уставившись на Аюра неподвижным взглядом. По лбу царевича поползли капли пота. Изо рта гадины выскользнул раздвоенный язык, коснулся его подбородка. Аюр огромным усилием удержался, чтобы с воплем не сорваться с места.

Нет, так ничего не выйдет!

Царевич представил себе, как Ширам смотрит на него, жалкого и перепуганного. «Я победил морское чудовище! — мысленно закричал он саарсану. — Да, это был тот же самый я!»

Аюр очень медленно поднял руки. Одну начал отводить назад, чуть покачивая растопыренными пальцами, чтобы привлечь внимание змеи. Другую завел сзади за ее голову.

— Сыграй мне еще, Зарни Зьен, — распевала внизу бабка, — ту песню, что слышит лишь ночь…

Аюр с силой ухватил змею у основания головы, рывком скинул вниз и упал на спину, тяжело дыша, чувствуя себя так, будто море наконец выкинуло его на берег. Берег был твердый. Волна с шипением уходила.

Пение внизу оборвалось гневным возгласом. Аюр перекатился на бок и уставился вниз.

На изрисованной столешнице, в глиняной жаровне краснели уголья. На них лежал плоский камень, усеянный тлеющими зернами. От них и тянулся в продушину тот сладковатый дымок. Рядом с противнем на столе извивалась змея. Старуха, вскочившая на ноги, злобно щурясь, смотрела на царевича. В руках у нее была высокая войлочная шапка.

— Ты что это, лиходей, вытворяешь?

— Я вытворяю?! — воскликнул возмущенный ее наглостью Аюр. — Это же ты убить меня захотела!

— Я?! Да что ты мелешь?

— А кто мне в постель гадюку подложил?

Старуха вдруг рассмеялась:

— Это не гадюка, а уж. Он тут везде ползает, мышей ловит. Ты молодой, кровь горячая, вот он и пришел к тебе погреться, как изба выстывать начала… А ты, я вижу, выспался наконец. Ишь как запрыгал!

— По тебе бы змея поползала, ты бы еще не так запрыгала, — проворчал Аюр, глядя, как старуха гладит извивающегося ужа, пришептывая что-то утешающее.

— Порой мне того очень хотелось, — вздохнула о чем-то своем бабка. — Чтоб приползла, ужалила, яда не пожалев… А этот-то безобидный.

Смущенный услышанным, Аюр вгляделся в старуху. Прежде он смотрел на нее безразлично, как сквозь туман, теперь же его зрение будто обострилось.

А бабка-то не бьярка! Здешний люд скуластый, круглолицый, а у этой лицо узкое, старушечий крючковатый нос когда-то, верно, был тонким и изящным. В сплошной седине, словно солнце в снегу, вспыхивали золотые нити. Да нет, быть того не может…

— Ты что, из арьев? — спросил Аюр, слезая с полатей на пол. Ноги его, коснувшись пола, чуть не подкосились, но он устоял.

— Ишь, подметил, — ухмыльнулась бабка.

— Что ж ты тогда славишь бьярских богов?

— А кто тебе сказал, что я их славлю?

— Я слышал, ты призывала Зарни Зьена. Бьяры так называют меня.

— Зарни? — Старуха рассмеялась, тыча пальцем в грудь Аюра. — Ты ничуть не похож на него. Он был высокий, синеглазый — редко встречаются такие красивые сурьи. Он играл на читре и гуслях так, что цветы, заслышав звон струн, расцветали, а коровы давали молоко, поднимавшее больных с ложа смерти…

— О ком ты говоришь, не пойму, — в замешательстве ответил Аюр.

— Если ты и впрямь сын государя — а что сказать, ты похож на молодого Ардвана так, словно отец подарил тебе собственное лицо, — неужели забыл его музыку?

— Да чью музыку?

— Зарни, царского гусляра. И впрямь не помнишь его?

— Ты что-то путаешь. При дворе никогда не было гусляров, — покачал головой Аюр.

— Твоя мать обожала его игру. Зарни приходил к ней каждый день, а она улыбалась и сияла от радости… Впрочем, — взгляд старухи вдруг затуманился, как тогда во дворе, когда она в первый раз увидела царевича, — ты и не мог его помнить. Его призвали еще до твоего рождения, ибо Аниран долго не могла зачать, а игра Зарни излечивала от сотни хворей. Ардван был милостив к целителю. Он и сам приходил его слушать, даже дозволял приходить в тайный сад….

Она вдруг осеклась и замолчала.

— Что было дальше? — нетерпеливо спросил Аюр. — Говори!

Взор седовласой ворожеи помутился, она съежилась и забормотала скороговоркой:

— Нет, не бей меня! Не бей, умоляю! Я сказала все, что знала! Меня там не было, меня отсылали, я ничего не видела, не слушала сплетен, мне нечего сказать…

— О чем ты?

— Не бей, умоляю! — По иссохшим морщинистым щекам старухи потекли слезы. — Я ни в чем не виновата! Зачем эти клещи?!

Аюр растерянно глядел на нее, не понимая, что делать, но чувствуя: еще немного — и бабка совсем потеряет рассудок.

— Змея-то твоя где? — не придумав ничего лучше, ляпнул он.

Как ни странно, старуха замолчала. Слезы текли по ее щекам, но в глаза медленно возвращался разум.

— Сказано, это уж, — сварливо проговорила она. — Так уполз… А ты чего не спишь? Лезь на полати, нечего тут скакать среди ночи!

Аюр забрался наверх, размышляя о диковинной старухе и ее сумбурных речах. Кто она такая, как очутилась в бьярской глуши? Неужто и впрямь прежде жила при дворе, знала отца и мать? Но что же там произошло? И кто этот синеглазый гусляр, о котором он никогда не слышал?

Раздумывая над мучившими его вопросами, Аюр незаметно для себя впал в сонное забытье. Ему казалось, он почти что-то понял, но мысли снова путались, порождая неясные смутные образы. Чудилось, будто поблизости впрямь звучат струны и приятный голос напевает нечто тягучее, обволакивающее…

И вдруг словно чья-то рука в клочья разорвала серый занавес. Аюр очутился в полном света и движения пространстве, дрожавшем от почти невыносимого грохота. Перед ним низвергались десятки водопадов, рушились скалы, и сквозь проломы рвались новые потоки, растворяясь в облаках водяной пыли. Аюру казалось, что грохот забивается к нему в уши, а низкий рев падающей воды отдается в костях. Он обратил взгляд вниз и увидел в разрыве водяных облаков зеленые равнины…

Что это? Конец мира?

«Ты видишь гибель Аратты, — раздался у него в голове насмешливый голос. — А я — рождение нового моря. Мне нравится и то и другое».

Аюр обернулся, но никого не увидел. Кто это сказал?

Тем временем в облаках внизу начало разгораться золотое сияние. В следующий миг перед царевичем возник удивительный воин в чешуйчатых золотых доспехах. Его лицо было полностью закрыто большеглазой золотой маской, которая ничем не напоминала человеческое лицо.

«Золотой ящер? — изумился Аюр. — И никакой это не доспех, а чешуя!»

Воин стоял на ладье с высоким носом, которая плыла по небу, будто плоскодонка по озеру. В руках у него был огромный лук, который Аюр сразу же признал, хотя никогда не видел. Вот он, Лук Исвархи!

«Ты должен исчезнуть», — раздался голос, легко перекрывший гром водопадов.

Воин поднял лук, полыхнувший как молния, и выпустил стрелу. Ослепительная вспышка…

Аюр зажмурился. Однако ничего не произошло. Он открыл глаза и увидел прямо перед собой золотую личину. В прорезях вспыхнули золотые глаза. Их зрачки сияли ярче смоляных факелов, и все же от них пробирал мороз. Лук Исвархи уже убран в налуч.

Выходит, стреляли не в него?

Не отводя леденящего кровь взгляда, золотой ящер протянул руку навстречу Аюру.

Тот закричал, шарахнулся, едва не свалившись с полатей…

— Тише, избу разнесешь! — раздался снизу старухин крик. — Вот прислали живчика на мою голову!

В волоковое окно уже сочился утренний свет.

— Что стряслось? — вскинулся Туоли, вертя головой в поисках неприятеля.

С дальней лавки вскочил Метта, мигом сообразил, в чем дело, и выпалил:

— Аюр очнулся!

— Все целы, все здоровы, — недовольно буркнула бабка. — А ты что заорал, болезный? Приснилось что?

Аюр молча шарил взглядом по темным углам избы.

— Этот, с луком… — еле выговорил он. — Я знаю его голос! Я его уже слышал!

— Знакомого, что ль, во сне увидел? А чего так напугался?

— Он летел по небу и сиял…

— Так тебе какой-то бог явился, — кивнула бабка. — Здесь, в Замаровой пади, такое частенько бывает. На новом месте, как говорят, приснятся добрые вести!

Аюр содрогнулся. Тоже мне, «добрые вести»! Брр!

— Не признал, который бог-то? — с любопытством спросила старая Линта. — Ну-ка, сколько у него было голов?

— Одна…

— На чем летел — на шестиногом лосе, белом лебеде или черном ящере?

— Нет, на ладье…

— Гм… тогда не знаю. Видно, не из бьярских…

— Он сперва стрелял, да, видно, не в меня. А мне потом руку протянул, — не слушая ее, скороговоркой произнес Аюр.

— Ну, раз протянул — стало быть, признал. Верно, и тебе доведется руку ему протянуть.

Мария Семёнова, Анна Гурова

Аратта. Книга 4

Песнь оборотня

Серийное оформление и оформление обложки Сергея Шикина

Иллюстрация на обложке Сергея Григорьева

Карта выполнена Юлией Каташинской

© М. В. Семёнова, А. Е. Гурова, 2020

© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020

Издательство АЗБУКА®

* * *

Пролог

Айха едет на юг

Айха терла маленькую косточку плоским камнем. Тот был покрыт мелкими, но все же хорошо заметными дырочками и быстро стирался. Зато кость становилась совсем ровной, белой и гладкой.

— Как звезды глядят с неба, — напевала девушка себе под нос, — так я гляжу на звезды… Жду, когда упадут, чтобы расшить ими одежду любимого…

Свадебная рубаха из шкуры белого оленя была почти готова. Айха шила ее уже очень долго, не спеша, но и не ленясь. Все должно быть сшито наилучшим образом, ведь это одежда к свадьбе — а до той уже не так долго осталось ждать. Скоро начнутся большие снегопады. Дорогу из полуденного края совсем занесет, и в земли мохначей будет не добраться до следующей весны. Так что Хаста, несомненно, вот-вот придет. Ведь он поклялся!

Обточив костяной кругляш так, чтобы тот стал плоским и совершенно круглым, Айха бронзовым граненым шилом из земель южан просверлила в нем отверстие и острым наконечником вычертила шестиконечный крест — знак солнца. Пусть добрый бог, которому служит ее Хаста, согревает и оберегает его от тьмы, ледяного ветра и мороза. Таких кругляшей-солнышек Айха выточила уже под сотню. И каждый новый, нашитый вокруг ворота и рукавов свадебной малицы, еще надежнее защищал того, кому она была предназначена. Продевая в отверстие костяной чешуйки тонкое сухожилие, девушка вновь запела:

— Как разукрасят твою рубашку знаки солнца — так будет сиять моя к тебе любовь! Как я крепко сшиваю жилами оленью кожу — так будет крепка твоя любовь ко мне!

По нижнему краю малица была обшита плашками из священного мамонтова бивня, призванными охранить от сглаза мужскую силу Хасты и даровать ему многочисленное потомство. Айха не пожалела драгоценной кости. Ведь ее нареченный, хоть и мудрец, каких свет не видывал, все же не могучий уроженец Ползучих гор, а слабосильный южанин. И как они, жители Аратты, только ходят на своих тонких ножках, — кажется, налетит ветер и унесет их! Айха, если бы пожелала, могла бы прихлопнуть Хасту даже не кулаком — ладонью. Но ей ничего такого вовсе не хотелось. Наоборот — мечтала, как станет всемерно оберегать любимого, чтобы в ее суровой земле он был здоров и счастлив. И остался бы с ней не на год, как обещал, а навсегда…

Девушка отложила шитье и залюбовалась делом своих рук. Теплая, добротная одежда, и такая красивая! Вот бы знать, какой свадебный дар принесет ей Хаста?

Айхе вспомнилось, как прошедшим летом, когда они только-только отправлялись в Затуманный край, молодой жрец просто так, по своей доброте и щедрости, начертил ей на руке обережный знак.

«Это „Ард“, первая, самая важная буква, запомни ее… Она означает чистое предвечное пламя, которое есть суть Исвархи и основа всего мира», — сказал он тогда. И Айха замерла, страшась его мудрости и восхищаясь ею.

Солнечный бог, которому служил Хаста, даровал ему дивное волшебство — отразить на тонкой скобленой коже душу любого существа. Будь то оберег — вместилище доброго аара, или нежный весенний цветок, какие распускаются в речных долинах, когда сходит долгий снег, или брат-мамонт, да такой похожий, что кажется, будто он вот-вот оживет и пойдет щипать траву.

Где он, ее нареченный? Отчего так долго не приходит? Неужели позабыл о ней?

Айха сердито мотнула головой, будто отгоняя мошку. Ядовитая мысль не в первый раз колола ей сердце. Нет, этого не может быть! Хаста клялся Солнцем. А когда шаман клянется, призывая в свидетели своих богов, он никогда не обманет. Да и не таков Хаста, чтобы обманывать… Наверняка что-то помешало ему…

Она обвела взглядом свадебную вежу, в которой находилась. Она сама ее сделала, обтянув основу из оленьих лопаток и мамонтовых бивней прочными шкурами; сама выложила священный круг очага и с той поры не давала угаснуть огню под сводом их с Хастой будущего зимнего дома.

Сородичи, впервые услышав, что она в самом деле, не в шутку, ожидает приезда рыжего шамана арьев, немало подивились, но промолчали. А между тем время шло. Снег вначале робко выпадал по ночам, изморозью покрывая пожухлые травы. И вот наконец, будто осмелев, начал валить не переставая, так что в двух шагах человека уже не было видно.

Утром, когда большой снегопад еще только начинался, в ее вежу заглянул дядя Умги, брат матери. Сердито сопя, оглядел ладное жилище. Айха надеялась, что он похвалит ее труд, но вид расшитой рубахи как будто еще сильнее разгневал родича.

— Уже и пояс чужаку сшила, — буркнул он, оглядываясь.

— И пояс, и рубаху, а как же, — гордо отозвалась его племянница.

— А оленя тебе кто добыл?

— Сама!

Умги заворчал от злости:

— Это он должен был принести тебе белого оленя!

— Но ведь его тут нет, а свадьбе скоро…

— Замуж тоже сама за себя будешь выходить?

Айха хмыкнула, взяла следующую костяшку и принялась тереть ее.

— Он не придет, — сказал умудренный годами мохнач. — Никто из солнечного племени не смог бы до нас добраться. А уж этот и подавно.

— Придет, — упрямо наклонив голову, возразила девушка. — Он обещал.

— Глупая! Что с того? Обещал — да и не пришел. Это же чужак.

Айха сделала вид, что не слышит. Дядя фыркнул, бросил кожаный полог и ушел. А девушка с еще большим рвением погрузилась в работу. Надо все приготовить к приходу суженого! Они в теплых землях ничего не знают о настоящих морозах. Откуда там взяться доброй одежде?

Тяжелый непроглядный снег валил стеной весь день. К вечеру снаружи немного прояснилось. Айха выглянула наружу, и что-то больно стиснуло ее сердце. Мир вокруг изменился. Теперь он принадлежал зимним аарам. Не осталось больше ни людских, ни звериных троп — все сменила безликая белая гладь. Еще день-два таких же метелей, и нельзя будет найти путь к югу даже вдоль реки…

Айха всхлипнула. Нестерпимое волнение охватило ее. Где Хаста? А если метель застигла его в пути? А если он ранен или попал в руки врагов?

Она вернулась в тепло, села у очага и уставилась в огонь, силясь увидеть в его пляшущих языках лицо нареченного. Но все впустую — все, что мог различить ее взгляд, было пламя да поднимающийся к отверстию в крыше дым.

— Что-то случилось, — прошептала Айха, на этот раз с полной уверенностью.

Она вытащила из-под вороха шкур обломанный кусок бивня. Когда-то он принадлежал одному из ее прародителей.

— Я не убивала тебя, — прошептала она, обращаясь к духу мамонта. — Я не ела тебя. Я не желала тебе зла. Я сказала тебе правду. Расскажи и ты мне все как есть…

Мохначка достала из поясной сумки пару рыжих волосков и привязала их к кости.

— Мать-Мамонтиха, — зашептала она, — только ты знаешь все! Тебе с высоты легко рассмотреть, что творится в самых дальних землях. Солнце ныне закатилось в твою небесную вежу, и ты, о Мать, не знаешь черноты долгой ночи. Скажи своей младшей дочери, где мой суженый! Скажи, что с ним! Скажи, когда его ждать!

С этими словами она сунула бивень в огонь и затаила дыхание. Вонь жженой кости черной дымкой потекла в небо, унося вопрос девушки. В глубокой тишине Айха почтительно ждала, пока Мать-Мамонтиха услышит вопрос и окинет своим всюду проникающим взором земные пределы.

Наконец послышался едва различимый треск. Айха палкой подцепила кость, столкнула ее с углей и жадно на нее уставилась. Кость с одного края почернела, но с другого осталась светлой.

— Между жизнью и смертью его дорога, — прошептала Айха, цепенея. — И эта трещина прямо посередине! Уж не война ли?

Сама она не застала войн, но дядька рассказывал, что бывает, когда род идет на род.

Она перевернула бивень. Трещины с наружной стороны указывали на тяжелый путь. Злые духи осаждали ее нареченного, впереди его ждали смертельные испытания… И да — у Айхи перехватило дыхание, — он действительно был где-то близко!

«Надо идти ему навстречу», — решила она.

За кожаными стенами ее жилища голодными голосами завывала метель. Даже мамонты собрались вместе и плотно жались друг к другу, чтобы не замерзнуть. А ведь зима лишь начиналась…

Но что-то там, внутри под ребрами, клокотало и требовало немедленно подниматься и отправляться в путь.

Айха, ни мгновения не колеблясь, оцарапала костяным ножом край ладони, и кровь часто закапала в очаг. Смешав кровь и золу, она вслепую прочертила себе на лице уберегающие от несчастья извилистые полосы. Это должен был сделать кто-то из старших. Вот только вряд ли кто-то стал бы помогать Айхе в таком опрометчивом, ненужном и опасном походе.

И тут ей пришлось все делать самой.

Девушка облизнула ранку, чтобы унять кровь, и закрыла глаза, втягивая носом знакомые запахи. Те, что помнила с детства, — запахи кожи, меха и теплого дыма. Теперь не скоро она вновь вдохнет их.

«Метель кончается, ночь будет ясная, — сказала Айха самой себе. — Я пойду по звездам».

Когда она уже привязывала к ногам лыжи, из темноты вдруг возник дядька.

Молча уставился на нее, опираясь на копье.

— Я гадала на зубе предка, спрашивала Мать-Мамонтиху, — объяснила Айха. — С Хастой беда… Я пойду.

Умги мотнул косматой головой:

— Никто не ходит долгой ночью так далеко. И уж подавно не ходит один.

— Я пойду, — насупившись, сказала девушка. — Хаста прошел долгий путь. Духи сказали, он почти добрался до Ползучих гор, когда что-то помешало ему. Но сейчас он в опасности. Ему нужна моя помощь.

— Какая помощь? — рассердился старый мохнач. — Ты и ему не поможешь, и сама пропадешь в снегах!

— А я пройду. У меня хорошие лыжи, и никто лучше меня на них не бегает. Мне нужна только еда. Всего на десять дней. Я доберусь до тропы в теплые земли, найду Хасту, мы вместе перезимуем на юге и весной придем сюда. Хаста — великий шаман, ты сам видел! Если он прикажет морозам и снежным бурям отступить, они не посмеют ослушаться.

— Ты не доберешься. Да может, уже и нет никакой тропы. Подземные аары изгрызли всю землю на полдень. Или сама не знаешь, что там творится? Хочешь угодить прямо в Воды Гибели?

Айха мрачно глянула на родича:

— Да. Там опасно. Но я все равно пойду. Духи предков не оставят меня. Я это знаю! Иначе зачем бы им открывать мне будущее?

— Хорошо. — Брат матери смерил девушку долгим тяжелым взглядом. — Если я скажу «нет», ты все равно пойдешь?

— Пойду, — прямо ответила Айха.

Он печально вздохнул:

— Ладно. Вижу, тебя не остановить. На, возьми.

Мохнач снял с плеча и сунул ей плотно набитый кожаный мешок.

— Что там?

— Еда на десять дней. Мы все собирали ее для тебя. Я каждый день буду говорить с предками и просить их защитить тебя. Но ты будь осторожна. Оружие у тебя есть?

— Да. — Она показала копье. — Прошу, присмотри за Айхо. Он будет очень грустить.

Дядька лишь хмыкнул:

— Я-то присмотрю. Да только Айхо еще упрямее тебя. Ладно, ступай. Найди своего шамана и притащи сюда, иначе ты не успокоишься. Но не иди на юг, все время забирай к восходу. Там, может, и пройдешь.

По свежему хрусткому насту, под сверкающими звездами Айха бежала на лыжах всю ночь, легкая, как олень. Ей было весело, и ее переполняло радостное ожидание чего-то хорошего. Перед рассветом, когда задула поземка, она нашла укрытую от ветра нишу под скалой, забралась туда, завязала рукава своей малицы, натянула ее широкий ворот на голову, свернулась клубком и крепко заснула.

Проснулась девушка от знакомого фырканья и прикосновения хобота к голове.

— Да чтоб тебя блохи закусали! — не открывая глаз, простонала она. — Ты зачем за мной увязался, дурак мохнатый?!

Айхо грузно топтался рядом, всем своим видом выражая бесконечное счастье от встречи.

— Там, куда я иду, очень опасно! Уходи домой!

Мамонт старательно делал вид, что не понимает. Айха вскочила и принялась яростно бранить его. Айхо внимательно слушал и не сдвигался ни на шаг. Он и в самом деле был еще упрямее, чем его названая сестра.

— Ладно же, — прошипела в конце концов мохначка, поняв, что ее побратим не намерен возвращаться. — Но пообещай меня слушаться! И если я скажу «туда не ходи» — значит ты туда не пойдешь!

Айхо, поняв, что его больше не гонят, весело затрубил.

«Исхудал, бедняга, — с болью отметила про себя девушка. — Звери уже голодают — а ведь только начало зимы! На наши обычные кочевья идти нельзя: их захватили подземные черви… Вся жизнь меняется к худшему на Ползучих горах!»

* * *

Айха дремала. Переход выдался тяжелый — после полудня снова повалил непроглядный снег, и высмотреть что-то дальше бивней мамонта было просто невозможно. Зарывшись лицом в густую бурую, длиной с человеческую ногу шерсть, укутавшись поплотнее, девушка предоставила своему побратиму идти по давно известной, хоть сейчас и едва различимой тропе вдоль речушки, где на них когда-то напал саблезубец. Душа ее витала у границ мира сновидений, желая высмотреть там душу ненаглядного Хасты.

Когда она пробудилась, вокруг уже начало смеркаться. Побратим неторопливо переставлял ноги, убаюкивающе покачиваясь со стороны на сторону. Лежа на его косматой спине, Айха чувствовала, как он, не замедляя шага, обрывает ветки с кустов, а то и выдирает их целиком и отправляет в рот. Голые березовые ветви и ивняк — не лучшая пища. Но там, где ее род устроился зимовать, и такая встречалась нечасто. «Целый день идем — ни зверя, ни птицы, — сонно подумала мохначка. — Тяжело будет пережить эту зиму. Надо все же просыпаться…»

С усилием поднимая веки, она заставила себя открыть глаза и приподняться. Метель вроде бы закончилась. Девушка с недоумением огляделась по сторонам.

Где они сейчас?

— Айхо, ты куда забрел? — возмутилась она. — Зачем ты ушел от реки? Ты же знаешь дорогу! Мы должны идти вон туда, через Загривок!

Она махнула рукой вправо, туда, где в сизом сумраке виднелась зубчатая стена горного хребта.

— Я понимаю, что ты голодный. Но я же предупреждала. Я не хотела тебя брать! Там нечего есть — только лед и снег да камни. Вернись, не то мы заблудимся!

Айхо как ни в чем не бывало шагал вперед. Айха стиснула зубы, соскользнула со спины побратима и встала перед ним, уперев в бока руки:

— А ну-ка, поворачивай! Ты обещал!

Мамонт неохотно остановился, покосился назад и фыркнул.

— Давай, давай! — подтолкнула она его. — Перейдем через хребет, а там уже и тропа. Куда тебя понесло? Мы не знаем там дороги. А еще трещина — не забыл? Надо будет ее непременно обойти. Надеюсь, она не поползла дальше…

Она задумалась, вспоминая время трав, дни Великой Охоты, когда они с дядей нанялись в проводники к царевичу, странствие с Хастой…

«Кто и что мешает ему вернуться?»

И вдруг она почувствовала, что падает.

Жуткое ощущение полета длилось совсем недолго — хватило бы, чтобы моргнуть или сказать «ах!». Земля под ее ногами дрогнула и будто бы чуть просела — совсем немного.

— Что это было? — пробормотала мохначка, вцепившись в древко копья и быстро оглядываясь. Однако вокруг на первый взгляд ничего не изменилось. Если земля куда-то и провалилась — то вся сразу. Айха медленно перевела дух. — Черви изгрызли все нутро Ползучих гор, и теперь его пучит, вот беда-то, — бормотала она, очень явственно ощущая зыбкую пустоту под ногами. — Ну, пошли, братец. Надо возвращаться к реке и идти дальше на полдень!

«Я очень боюсь, — почти услышала она мысли мамонта. — Там, где Загривок, что-то очень страшное…»

— Надо! — воскликнула она почти с отчаянием. — Да, я тоже чую! Гибель — впереди, гибель под нами! Но там тропа на юг!

Они вернулись к реке и шли вдоль нее до темноты. Спать легли на высоком месте, среди березового стланика. Айха пыталась отыскать место понадежнее, но ничего надежного не осталось вокруг. Твердая земля перестала быть твердой, она стала будто скорлупа яйца перелетной птицы.

В беспокойном сне душа Айхи снова летала, как отставший от стаи серый гусь, среди косматых темных облаков. В какой-то миг ветер разорвал облака, и Айха увидела своего рыжего жреца лежащим навзничь на поросшем жухлой травой холме среди елового леса. Над ним склонились черные тени…

— Хаста! — воскликнула она и проснулась.

То ли утро, то ли вечер был вокруг, она даже не успела понять. Небо было черным, лишь по краю его розовела светлая полоса. Все, что успела заметить Айха: ее побратим стоял, замерев неподвижно, и глядел куда-то в сторону Загривка. А потом она вдруг взлетела в воздух, подхваченная его хоботом. Мамонт забросил ее на спину так, что она едва успела ухватиться за шерсть, и припустил вверх по склону большого холма, на котором они ночевали.

— Что ты… — От его прыжков Айха подлетала в воздух и лязгала зубами, стараясь не откусить себе язык. — Эй, куда тебя понесло?! Зачем нам на эту гору?

Но Айхо упорно, будто не слыша ее слов, взбирался на поросший стлаником одиноко стоящий холм.

— Ну куда ты лезешь? Нам же не сюда!

Ее крик потонул в грохоте. Айха почувствовала, как содрогнулась и застонала земля. И снова, еще сильнее. А затем грохнуло так, будто небо со всеми его звездами рухнуло вниз. Утробный стон из глубин все нарастал и нарастал, земля под ногами ходила ходуном.

Бледно-розовая полоса в небе разом исчезла, будто на нее нашла туча. Айха невольно обернулась и открыла рот в бесконечном изумлении и ужасе. Там, где еще совсем недавно виднелся в сумраке скалистый Загривок, творилось что-то невозможное. Высокая гора в середине хребта, до которой она надеялась добраться к нынешнему вечеру, кренилась набок.

«Гора двигается! — осознала мохначка. — Нет… она проваливается!»

К оглушительному грохоту добавился далекий рокот, переходящий в низкий рев. Гора полностью скрылась из виду. А на ее месте обманчиво медленно начал вздыматься водяной горб. Он рос и рос, словно собираясь превзойти ту самую гору!

— Что это такое? — пробормотала мохначка, с ужасом глядя, как водяной горб обрушивается вниз, разбегаясь по заснеженной равнине и превращая ее в озеро. Широкий вал покатился во все стороны, ближе и ближе подбираясь к тому самому холму, где они сейчас оказались с Айхо.

— Воды Гибели вырвались на свет! — завопила девушка, сама себя не слыша. — Скорее, скорее! Беги наверх!

Словно в ответ на ее отчаянную мольбу, мамонт припустил что есть сил, мотая головой и трубя, будто призывая на помощь сородичей.

— Мать-Мамонтиха, спаси нас! — голосила Айха, слыша за спиной приближающийся рокот. — Дай нам силы, отведи гибель!

Наконец они достигли вершины холма. Айхо проломился сквозь кустарник и замер, дрожа всем телом, потому что выше взбираться было уже некуда. Мохначка вцепилась ему в шерсть и зажмурилась, ожидая, что вот-вот смертоносный вал настигнет их, захлестнет холм и смахнет так же легко, как смывает весеннее половодье сломанное дерево.

Но текли мгновения, а вода так не добралась до вершины. Айха открыла глаза и осторожно приподняла голову. Все вокруг было залито куда-то безудержно стремящейся мутной водой. В потоке мелькали выдранные деревца и кусты, проносились белые льдины. Холм, на который они едва успели вскарабкаться, теперь стал крошечным островком, едва ли в сотню шагов от края до края. Вдалеке, где еще недавно поднималась стена гор, теперь виднелось что-то вроде огромного русла меж двух устоявших отрогов хребта.

— Мать-Мамонтиха… — еле выговаривая слова, прошептала Айха. — Благодарю тебя за спасение. Но что же теперь делать дальше?!

Всю ночь они провели на островке. Айха не сомкнула глаз. Сердце ее колотилось, руки как будто примерзли к шерсти побратима. Лишь иногда она начинала задремывать, и ее голова тут же наполнялась грохотом бурлящего потока. Под утро ей начали мерещиться звуки костяной флейты. Чистые и ясные, они то и дело прорывались сквозь рев. Но когда Айха узнала их, каждая волосинка на ее теле встала дыбом.

Всякий раз, как рыжая девочка из племени ингри начинала играть на дудочке, случалось что-то ужасное…

Нет, Кирья, не играй! Остановись!

Она вскинулась, просыпаясь, и пение флейты растаяло в свисте ветра. Вокруг все неслись куда-то темные воды, а в них белыми вспышками мелькали осколки льда.

Наутро, к огромной радости Айхи, вода начала спадать. Она уходила не так быстро, как нахлынула, но все же не прошло и полдня, как озеро снова обернулось равниной — только та не была уже ровной и гладкой, а встала дыбом, словно шерсть мокрого, грязного, косматого зверя.

Айха с побратимом подольше выждали для надежности, не вернутся ли Воды Гибели, наконец спустились с холма и пошлепали по лужам среди развороченной потопом обледенелой земли — прочь от исчезнувшей горы.

Однако, как ни забирали они подальше к восходу, этого оказалось недостаточно. В сумерках, когда догорал закат и в глубоком синем небе одна за другой загорались звезды, они вдруг вышли к краю обрыва. Никогда на Ползучих горах таких обрывов не бывало. Отвесный, высоченный берег уходил вдаль и по правую руку, и по левую. А под ногами, далеко внизу, отражая уходящее солнце и небо, плескалось море.

«Какое оно? — вспомнила Айха давнишние слова жреца. — Море прекрасно и опасно. Сияние и блеск, хаос и смерть…»

Холодное сверкание голубого льда пробивалось через бурые стены обрывов. Вода блестела и переливалась, по ее поверхности ходили волны. Вдалеке виднелся другой берег, такой же обрывистый.

— Гора провалилась, и теперь вместо нее стало море, — сказала Айха. И тихо добавила: — Какие вы красивые, Воды Гибели…

Айхо подкрался поближе и утащил сестру от края обрыва — сама она не могла сделать и шагу, у нее кружилась голова и подгибались ноги.

Весь следующий день, обходя гигантский провал, они продолжали идти к востоку. Двигались очень медленно, с трудом выбирая дорогу среди завалов. То ближе, то дальше грохотали водопады — в море падали десятки и сотни потоков, ручьев и речек. Они несли с собой грязь, мох, траву и дерн. То и дело вниз срывались и падали с обрыва подмытые водой валуны. Всякий раз, переходя ручей, Айха тщательно выбирала место для переправы. Ей очень живо представлялось, как поток уносит ее туда, к краю пропасти, и она летит с него вниз в облаке водяной пыли…

— Что творится! — качая головой, говорила она мамонту. — Все стало чужое, ничего не узнаю!

Айхо был с ней полностью согласен. Всю землю перекорежило, не найти ни тропки, ни еды. От зарослей ивняка и стланика и следа не осталось. Где были горы, стали овраги, где было ровно — торчат острые камни. Что за сила вытолкнула их из чрева земли?

— Ползучие горы гибнут, — сказала Айха убежденно, когда они остановились передохнуть. — Теперь это место смерти. Проснулись древние аары — такие старые, что в их времена еще не было ни людей, ни зверей. Даже Мать-Мамонтиха еще не родилась тогда. Были только луна и звезды, солнце и темнота… Тогда верховные духи создавали мир, лепили его из огня, грязи и льда… А теперь они ломают мир и переделывают его заново. Лучше бы всем живущим в это время оказаться от них подальше!

Айхо дрожал и старался прижаться к ней плечом. Вот бы стать маленьким, как травяная мышь, и спрятаться в котомке у своей бесстрашной старшей сестры!

— Странно, что я, девица, веду шаманские речи, не правда ли, братец? Но что мне еще остается? Я прошу древних духов пропустить нас, но не слышу ответов. Боюсь, им нет никакого дела до людей и мамонтов… — Айха поглядела в сумерки исподлобья и добавила: — А я все равно пойду дальше. Где-то там Хаста. Он лежит на холме, и темные тени подбираются к нему. Я буду женой шамана, я должна быть смелой. Я должна пройти.

Побратим кивал. Айха казалась ему огромной и крепкой, выше неба и тверже скал.

Уже на самом закате, перебравшись через очередную гряду невысоких холмов, Айха вдруг увидела место, которое показалось ей знакомым.

— Тропа! — закричала она, ликуя. — Смотри, брат! Мы вышли на охотничью тропу!

Она поглядела вдаль, на уходящие в синюю дымку плоскогорья, счастливо улыбаясь:

— Дальше путь свободен!

Часть 1

Солнце над Бьярмой

Глава 1

Озеро Тарэн

Хаста лежал на увядающей траве, закинув руки за голову, и глядел в далекое бледно-голубое небо. День был не по-осеннему теплым. В его родных землях на берегах Змеева моря в эту пору можно было ожидать первого снега, а здесь, в южной Бьярме, лишь начинали желтеть листья да порою легкие паутинки носились в воздухе и липли на лицо.

Холм плавно поднимался над хвойным лесом, темно-зелеными волнами уходившим в синие туманные дали. С юга его огибала дорога. За этой дорогой, затаившись в сухой траве, следили две девушки в черном. Третья сидела рядом с Хастой и неспешно правила нож из небесного железа.

— Эй, звездочет! — насмешливо окликнула она лежащего. — Не рано ли ты уморился?

— Я не устал, — переводя взгляд с облаков на воинственную спутницу, ответил рыжий жрец.

Худощавый и невысокий, обряженный в пестрое, им самим придуманное одеяние бродячего гадателя, Хаста на первый взгляд казался чуть ли не подростком. Только морщинки в уголках глаз да внимательный цепкий взгляд выдавали его настоящий возраст.

— Тогда зачем эта остановка? — продолжала Марга. — Спасибо Тулуму, мы ловко выбрались из столицы и сейчас изрядно опережаем наших врагов. Но лучше бы нам не терять времени и уйти подальше от тракта, а не торчать у всех на виду на этом облезлом пригорке.

— Не такой уж он и облезлый. А кроме того, с «пригорка» открывается прекрасный вид…

— Ага, — ехидно ответила накхини, — только что ты внимательно глядел, не хмурится ли Исварха из-за того, что мы недавно учинили с одним из его слуг. Можешь не тревожиться о своем пухлом приятеле. Поверь, из наших рук он ушел почти нетронутым. Его предательство заслуживало куда более суровой кары, чем десяток-другой пинков…

Хаста припомнил честолюбивого Агаоха, возжелавшего подарить его голову Кирану. Конечно, затея была отвратительная, и все же рыжему жрецу было жаль старого знакомца.

— Господь Солнце явит свою волю, буду я искать взглядом его лик или нет. А вы лучше обратите свои взоры к дороге.

Смуглое лицо сестры саарсана от гнева потемнело еще сильнее.

— Может, наконец объяснишь, чего или кого мы ждем? — резко спросила она. — Утром ты попросил нас разобрать мост через лесную речку — мы это сделали. Но затем мы вернулись сюда и сидим тут уже полдня! Почему бы нам не перехватить тех, кого ты ждешь, у реки, пока они будут ладить переправу…

Хаста сел и сладко потянулся:

— Они не будут ее ладить. Благородные арьи не станут марать руки о грязные бревна…

— Во имя Отца-Змея, хватит загадок! Еще одна недомолвка, и я тебя стукну. Что расскажут тебе звезды, когда будешь смотреть на них подбитым глазом?

Юные накхини, лежащие в траве, захихикали.

— Можем и одежду на тебе для убедительности изорвать, — любезно предложила Вирья.

— Нам это совсем не трудно, даже приятно! — добавила Яндха.

— Спасибо вам, добрые девочки, — раскланялся жрец. — Ну, слушайте. Марга, помнишь ворох писем, который вы унесли со стола у Кирана? Мы со святейшим Тулумом читали их всю ночь. Порой встречались довольно любопытные сообщения. Например, доносы, которые нынешний наместник Бьярмы писал на военачальника Каргая…

— Кто такой этот Каргай?

— Глава особого отряда ловчих, которому Киран поручил отыскать и доставить в столицу истинного царевича Аюра. И заодно переловить и покарать всех самозванцев, которые ему попадутся. В последнее время «царевичей» тут больше, чем местных жителей…

— Да, я знаю. И что?

— Марга! — укоризненно покачал головой Хаста. — Подумай сама. Этот Каргай с «летучим войском» сидит в городишке Яргара — кстати, недалеко отсюда — и готовится перевернуть Бьярму вверх дном. Он уже столь ретиво взялся за дело, что одно его имя приводит здешнего наместника в бешенство. Надо сказать, тот не скупился на выражения, описывая дерзость и своеволие не в меру усердного ловчего…

— А нам-то до него какое дело? — поддержала наставницу Яндха. — Пусть себе слуги Кирана ищут царевича, ну а мы будем искать сами. Бьярма велика, царевичей на всех хватит!

Хаста вздохнул и закатил глаза.

— Яндха, помолчи, — недовольно сказала Марга. — А ты, Хаста, продолжай. Я еще в столице по твоему лицу видела, что ты придумал, как нам найти Аюра.

— Кое-какие мысли у меня, конечно, появились, — улыбнулся Хаста. — Вы навели на Кирана изрядного страха, но наверняка он уже догадался, что приходили мы во дворец не по его душу. Забрав свитки, мы четко дали ему понять, что охотимся на иную добычу. И уж конечно, блюститель престола пожелает оповестить о нас Каргая. Теперь, кроме Аюра, тому придется ловить еще трех накхини и одного вредоносного жреца… Ну а поскольку дело это тайное и государственной важности, то Киран, вероятно, пошлет к Каргаю не простого гонца, а кого-то из своих приближенных…

— Предположим. Что это нам дает?

— Возможность подобраться к Каргаю совсем близко и знать все, что знает он.

— Стало быть, мы поджидаем тут некоего «гонца из приближенных», — помолчав, отозвалась Марга. — Ну наконец-то дело прояснилось! И как ты намерен с его помощью подобраться к Каргаю?

— Прошу тебя, Марга! — Хаста сложил руки перед грудью. — Доверься мне…

— Можно я его стукну? — приподнялась с земли Вирья.

— А потом я? — подхватила ее подруга.

Сестра Ширама досадливо отмахнулась от воспитанниц:

— Умолкните — я думаю! Ты явно затеваешь что-то хитрое, но я никак не соображу, что именно… — хмурясь, проговорила она. — Хочешь, чтобы мы подкараулили его и убили?

Жрец отрицательно качнул головой.

— И то верно — мы могли бы это сделать у моста… А, поняла! Ты хочешь поймать его и сам переодеться гонцом!

Хаста хмыкнул:

— Боюсь, я не смогу убедительно изобразить знатного воина. Тут скорее подошла бы ты, но накхи сейчас не в почете. Впрочем, можно набелить тебе лицо, распустить твою косу и перекрасить ее в золотистый…

Пальцы Марги сомкнулись у него на горле.

— Ты вообще думай, что говоришь!

Хаста с трудом высвободился и потер кадык.

— Не стоит так горячиться, — кашляя, ответил он. — Это была шутка.

— Глупая шутка, — буркнула сестра Ширама.

— Согласен… — Он поднес руку к глазам, закрываясь от солнца. — А вот, кажется, и наш гонец!

По дороге, ведущей к Яргаре, быстро двигалась пятерка всадников. Четверо в обычных бурых плащах городской стражи, один в алом, со вспыхивающим по вороту золотом.

— Как я и думал, кто-то из придворных, — пробормотал жрец, быстро вставая и направляясь в сторону дороги. — Что ж, самое время познакомиться…

— А нам-то что делать? — крикнула ему в спину Марга.

— Вам… — Хаста поглядел на молодых накхини. — Надеюсь, твои девочки любят купаться в холодной, покрытой тиной воде?

* * *

Обогнув холм, всадники увидели одинокого путника, что брел по дороге, опираясь на длинный посох.

— С дороги! — нетерпеливо крикнул воин из свиты вельможи в алом плаще.

Хаста обернулся, из-под руки разглядывая гонца. Да, как он и предполагал, перед ним был один из тех знатных бездельников, которые вечно крутились около Кирана, во всем его поддерживая. Юноша был разодет с излишней в лесу роскошью, держался самоуверенно и величественно, как истинный царедворец. Впрочем, едва ли он был из высшей знати — в отличие от смуглых арьев царского рода, этот был светлокожим, и его длинные волосы были не золотистые, а просто рыжеватые. По виду гонца можно было сразу сказать, что его предками были степные сурьи, которые первыми склонились перед колесницами захватчиков с востока, несущих свет Исвархи на своих копьях и знаменах…

Хаста отпрянул и закричал поравнявшемуся с ним гонцу:

— Эй, путник, погоди! Ты что же, не знаешь, какие нынче дни?

Всадник в алом плаще натянул поводья, осаживая коня.

— Не спеши, добрый юноша, это опасно, — продолжал Хаста. — Нынче те, кто торопится, могут и вовсе не доехать до дому…

— Что ты хочешь сказать? — спросил молодой царедворец, пытаясь по виду странника понять, с кем имеет дело.

Причудливое одеяние, пестрый плащ, войлочный колпак… Бродячий прорицатель, звездочет? Но из каких краев?

— Не торопись, поезжай шагом, будь осторожен! Вчера наступили лунные дни у богини Тарэн…

— Что?!

Насторожившийся было юноша озадаченно поглядел на звездочета, а потом разразился хохотом. Следовавшие за ним воины из столичной городской стражи громогласно подхватили его смех.

— Ты в бьярских землях, — укоризненно отвечал жрец. — Лучше тебе знать, что в эти дни великая богиня злится на весь мир. Все, что попадается ей на глаза, раздражает ее. Бьяры в эти дни стараются со двора лишний раз не выходить. Даже едой заранее запасаются…

— Мы в землях Аратты, чужеземец, — резко отвечал знатный юноша. — Здесь один только Исварха имеет власть. Я вижу, ты явился издалека? Должно быть, ты лишен его света, потому и трепещешь перед всякой лесной нечистью. Знай же: злые духи бессильны перед ликом Господа Солнца! Это знает в Аратте всякий ребенок.

— Я-то, может, и знаю, — возразил Хаста, — да вот только Тарэн нет до того дела. Могу только посоветовать — не торопись! Да и ни к чему спешить — Мать Зверей нынче уже проявила свой дурной нрав. Она возмутила речные воды, и те снесли мост впереди.

— Откуда ты знаешь? — с подозрением спросил гонец. — Ты же сам идешь в ту сторону.

Хаста пожал плечами:

— Мне было видение.

Всадник в алом плаще вновь расхохотался:

— Вот и посмотрим, чего стоят твои видения! За мной!

Он махнул рукой своим воинам, повелевая им продолжать путь.

— Ишь каков, — хмыкнул Хаста, провожая взглядом всадников. — Даже плеткой наглого язычника не вытянул на прощанье, будто и не из столичных арьев… И запомни! — закричал он вслед гонцу. — Избегай соблазнов Тарэн! Нынче она коварна и прожорлива, как никогда!

Никто из всадников даже головы не повернул в его сторону.

— Что ж, главное, ты меня услышал, — прошептал Хаста и ринулся прочь с дороги, обратно на холм.

Анил из рода Рашны Отца Истины был раздосадован.

Стоя чуть в стороне от дороги, на обрывистом берегу неведомой лесной речки, он наблюдал, как местный люд возится у остатков моста, стаскивая к воде срубленные молодые деревья и налаживая новый настил. «Эти бьяры еле шевелятся!» — едва сдерживая нетерпение, думал он, и его рука сама собой сжималась и разжималась, будто нащупывая плеть. Подбодрить бы лентяев, а то ползают, будто зимние мухи! Но толку не будет — за время странствия по дорогам и постоялым дворам северного края юный царедворец уже усвоил: бьяры никогда никуда не спешат. А ведь солнце уже спустилось за кроны сосен, — чего доброго, придется ночевать в лесу…

Неужели прав был бродячий звездочет? Бьярская нечисть в этих землях в самом деле имеет силу противостоять воле Исвархи?

То, что сам он исполняет божью волю, Анил не сомневался. Киран, блюститель священного престола, так и сказал — от этого поручения, быть может, зависит судьба Солнечной династии и всей страны!

Анил верил ему всецело. С той поры, когда зять государя впервые пригласил его с собой на охоту, юноша был ему неизменным спутником в делах и развлечениях. А если высокородный дед Анила вдруг скупился на золото, Киран всегда готов был помочь друзьям… Внезапно на государева родича обрушились все тяготы власти в обезглавленной державе. Коварство заговорщиков, предательство накхов… Пришла пора на деле доказать свою преданность! Анил воспринял свое назначение с гордостью. Подумать только, ему всего девятнадцать, а он уже получил важнейшее назначение — стал особым посланником в Бьярме!

«Мы проводили дни в праздности и развлечениях, но то время прошло, — размышлял он по пути. — Сейчас все переменилось. Мы — те, кому при Ардване пришлось бы годами ждать за спинами отцов и старших братьев, — теперь спасаем Аратту!»

И вот ему предстояло как можно скорее явиться в Яргару к тамошнему начальнику «летучего войска» и получить под свою руку отряд в пару десятков всадников, дабы поймать важных преступников — мятежного жреца Хасту с пособницами. Конечно, два десятка — невелик отряд. Но главное сейчас — показать, на что он способен. Огорчало, что дело придется иметь всего лишь со жрецом и какими-то девчонками. Впрочем, все же это были не просто девицы, а накхини! Такой победой можно будет гордиться; никто не вздумает упрекнуть его.

И вот на́ тебе — бродячий предсказатель говорит ему о снесенном мосте и гневе Тарэн. А когда отряд доезжает до моста, выясняется, что и впрямь от него остались только забитые в дно сваи. Тут поневоле задумаешься.

Но Анил гнал от себя дурные мысли. Исварха велик, и он защитит его от злобных лесных божков.

— Скоро уже солнце зайдет, — как будто в никуда кинул один из его воинов, стоявших поблизости. — А эти все никак не закончат.

— Лесное мужичье давно заслужило хорошую порку, — поддержал другой. — Сколько времени копаются, а мост все не готов!

— И жрать охота, — добавил третий. — Я в обед всего-то лепешку с сыром умял, так это уже давно было…

Анил, как и положено потомственному воину, стойко переносил невзгоды, однако в животе у него ворчало, и это подрывало его решимость.

— Похоже, на ту сторону реки мы засветло уже не переберемся, — со вздохом признал он. — Надо бы, пока не стемнело, поохотиться да поискать место для ночлега…

Ведя коней в поводу, столичные воины направились в сторону от дороги. Когда они поднялись на поросший соснами взгорок, их взглядам открылось лесное озерцо, блестевшее среди деревьев внизу.

— Поедем туда, господин? — предложил один из стражей. — Там наверняка можно уток настрелять. Я вам таких уток в глине запеку — пальчики оближете!

Анил вдруг припомнил слова звездочета: «Бегите соблазнов Тарэн!» Поморщился, но все же махнул рукой:

— Идем!

Когда воины начали спуск, из кустов на взгорке осторожно вылез тот самый «звездочет». Убедившись, что стражники его не видят, он нацепил на посох свой войлочный колпак, поднял его и поводил в воздухе, подавая знак.

* * *

Анил соскользнул на землю с седла, с удовольствием потянулся, взглядом окинул туманный берег — и обомлел. У дальнего края лесного озерца, где над самой водой нависали раскидистые ели, плескались две совсем юные девушки. Их стройные тела отчетливо белели в подступающих сумерках.

— Эй, кто вы? — крикнул молодой арий.

Девицы захихикали, не делая даже малейшей попытки прикрыться или спрятаться.

— Плывите к нам! — закричал воодушевленный Анил.

Он замахал им руками. Незнакомки заулыбались, лукаво поглядывая в его сторону.

— Гляди-ка, бьярки!

— Холодно им там, наверное! — со смехом воскликнул кто-то из стражей.

— Ничего, сейчас согреем!

— Давайте сюда! — наперебой закричали столичные воины, бросая оружие и торопливо раздеваясь.

Девицы, уже хохоча во все горло, принялись манить разгоряченных вояк к себе. Длинные черные волосы облепили их точеные плечи, словно водоросли.

— А ну-ка, сплавайте на тот берег и притащите мне этих девчонок сюда, — приказал Анил.

Лесная тишина наполнилась плеском, руганью и хохотом — стражи один за другим прыгали в воду.

— Ух, водица студеная! — слышались веселые возгласы. — Аж обжигает!

— А ну, кто первый?

Вскоре только четыре головы темнели на поверхности озера, быстро удаляясь. Анил расстегнул алый плащ, снял пояс с мечом и сумкой со свитками, положил все это на прибрежную траву и принялся стягивать сапоги, собираясь последовать за своими воинами. Он уже стянул один сапог, как вдруг застыл, удивленно моргая. Голов виднелось только три! Еще не веря, что случилось несчастье, он пересчитал плывущих. Три, определенно три…

Тут прямо на его глазах под темной водой исчезла еще одна голова, потом еще… Анил застыл, пораженный происходящим. Потом, не раздумывая, бросился в воду на помощь воинам. Но едва он вынырнул, как позади раздался крик. Юный царедворец оглянулся — из леса появился давешний предсказатель, отчаянно размахивая посохом.

— Эй, эй! — вопил он, бегом спускаясь по пологому склону холма к озеру. — Назад, безумец! К берегу! Она приближается!

Анил растерянно глянул туда, где плескались девицы, но и там было пусто! Он остался посреди озера один.

Вдруг по воде совсем близко от него пошла рябь, будто нечто приближалось к нему из глубины.

Лицо юноши побледнело. Он развернулся и большими гребками поплыл к берегу. А Хаста все кричал:

— Скорее, несчастный! Она уже совсем близко!

Тут Анил почувствовал, как нечто схватило его за ногу и с силой рвануло вниз. Юный арий погрузился с головой и от неожиданности наглотался воды. Ногу пронзила боль, точно ее рванули клыками. Несказанный ужас охватил его, и он забился, как рыба, пронзенная острогой, в тщетных попытках освободиться.

— Она за тобой! — надрывался «звездочет», прямо в одежде вбегая в воду.

Зайдя по пояс, он поймал Анила за длинные волосы и, быстро накрутив на кулак, потащил к берегу. А неведомое чудовище, схватившее его за ногу, не желало его выпускать, тянуло в глубину и все сильнее сжимало челюсти…

Анил отчаянно брыкнул ногой, и ему наконец удалось вырваться. Вытащенный на сушу, он на четвереньках быстро отполз от берега, скуля от страха и боли.

— Свернись клубком, быстро! — приказал ему «звездочет», срывая с плеч дорожный плащ, отяжелевший от воды.

Молодой придворный как-то и не подумал ослушаться. Его спаситель размахнулся и целиком накрыл его плащом, оставив еле заметную щелку.

В следующий миг Анил прикусил губу, чтобы не заорать. Из-под воды с шумным плеском появилась ужасная морда с дырами вместо глаз и распахнутой щучьей пастью вместо рта. По сторонам жуткой хари свисали длинные плети буро-зеленых водорослей.

— Здесь никого нет! — крикнул Хаста, поднимая жезл. — Ты его не видишь, Мать Зверей!

Чудовище принялось водить мордой по сторонам, будто принюхиваясь. Потом, видно учуяв своего подранка, хрипло зарычало и прянуло на берег. У Анила от ужаса отнялись руки и ноги; он взобрался бы на верхушку ближайшей сосны, если бы был в силах хоть шевельнуться. Никогда он не считал себя трусом, но попробуй сохрани смелость, когда на тебя охотится хищная нечисть!

Предсказателю, впрочем, это пока удавалось.

— Ты не приблизишься, о Тарэн! — выкрикнул звездочет. — Во имя небесного мужа твоего, златокудрого Сола, сгинь в бездну!

Заклинания, видно, подействовали — чудище взвыло и начало медленно уходить в свои подводные владения. Вскоре лишь круги на воде говорили, что грозная Тарэн вообще здесь появлялась.

Хаста повернулся к лежащему на земле молодому воину и прошептал:

— Ползи.

— Куда? — шепотом спросил Анил.

— Вперед… И старайся не высовывать из-под плаща рук и ног. Под ним Тарэн тебя не увидит. Она ушла недалеко, она рядом… Она чувствует, как бьется твое сердце…

Подчиняясь прорицателю, Анил пополз по тропе в лес. В озере вновь громко плеснула вода. Хаста оглянулся, увидел, как из-под воды, держа в руках соломинки, выныривают довольные накхини, как Марга, отплевываясь, стаскивает с головы гнилую корягу, и беззвучно усмехнулся. Заставив высокородного гонца проползти еще с полсотни шагов, он наконец тихо сказал:

— Все, вылезай. Мы в безопасности.

Ошалевший юноша уселся на земле, вытаращив глаза и глотая воздух. Он поглядел на свою разодранную ногу и вскрикнул:

— Я ранен!

— Ерунда. Это лишь когти Тарэн. А вот если бы она вонзила в тебя свои ядовитые клыки… Твоим приятелям нынче повезло меньше. А ведь я говорил тебе, предупреждал! Зачем ты сошел с дороги? На ней Исварха видит тебя! А там, здесь, повсюду, — он ткнул в сторону озера, — владения Матери Зверей!

— Всему виной бьярские девки…

— Как! — Звездочет всплеснул руками. — Ты что, видел в озере обнаженных девушек?

— А ты разве нет? — с недоумением спросил Анил.

— Разумеется, там не было никаких девушек! И они вам что-нибудь сказали?

— Ничего… Только смеялись, манили…

— Бедолага, куда же ты полез! Это же бобрихи-оборотни. Любимые домашние зверьки Тарэн. Конечно, они ничего не сказали, ибо не умеют говорить. Все, что они могут, — это заманивать таких простаков, как вы, с дороги в чащу, где с ними расправляется их госпожа. А у нее сегодня, как я уже говорил, лунные дни!

— Какой же я был глупец, что не послушал тебя! — утирая лицо, пробормотал Анил.

— Теперь-то что говорить. Давай-ка я смажу твою рану целебной мазью. — Хаста полез в поясную суму. — А то ведь, не ровен час, Тарэн учует кровь и в самом деле пойдет по следу…

— Благодарю тебя, добрый человек! Я твой должник!

— Это уж точно. — Хаста окинул его взглядом. — Пока возьми мой плащ. Все равно он больше не защищает от нечисти. Все остатки его чудотворной силы я потратил на тебя. Но ты не переживай — когда мы дойдем до ближайшей деревни, я, так и быть, раздобуду тебе какую-нибудь одежонку…

— Постой, какая одежонка? — вскинулся арий. — Там на берегу моя одежда, наше оружие, кони… — Он запнулся. — Там моя сумка с письмами! Я должен во что бы то ни стало привезти ее в Яргару!

— М-да… — Хаста почесал затылок. — Ну тогда я, пожалуй, не буду переводить на тебя целебную мазь. Сейчас такую мало где достанешь. А там, на берегу, Тарэн все равно тебя сожрет, как твоих приятелей. У этой богини — ненасытная утроба! Она глотает людей, даже не жуя.

— Святое Солнце! Но что мне делать?!

— Да уж… — «Звездочет» покачал головой. — Связался я тут с тобой… Ладно, сделаю так — покуда заклятие действует, попробую раздобыть твою одежду. Если Тарэн еще не сожрала коней, попробую привести и их.

— И сумка! Там моя сумка!

— Если найду, прихвачу. А ты — на, сиди мажь ногу и призывай помощь Исвархи. Без нее нам придется туго.

Глава 2

Черные всадники

Хаста и Анил ехали верхом по лесной дороге. День выдался пасмурный, в воздухе висела сырость, и жрец дремал на ходу, время от времени резко дергая головой, чтобы в забытьи не свалиться наземь. Накануне он привел от озера двух коней и отдал счастливому Анилу его меч и сумку с письмами. Все остальное — одежду, оружие и коней утонувших стражей, — по всей видимости, забрала Тарэн.

Однообразный путь тянулся через густые еловые корбы, перемежавшиеся болотистым мелколесьем, петлял по гривам, гатям, сухим островам… Косматые колючие лапы, казалось, тянулись к путникам, норовя схватить за край плаща. Чем ближе к полудню, тем нетерпеливее становился Анил. Он рыскал взглядом по окрестным зарослям и наконец, не выдержав, осадил коня.

— Послушай, почтенный звездочет! — раздраженно сказал он. — Быть может, ты не заметил, но мы ничего не ели уже со вчерашнего дня. Может, тебя питает свет звезд, но даже их сейчас в небе нет… Ты ведь умеешь видеть грядущее. Так загляни в него и скажи, где нас ждет обед, а то у меня скоро так брюхо завоет, что кони разбегутся.

— Могу нарыть корней, — зевая, отозвался Хаста. — Вон на том болотце точно должна расти лапчатка. Ею лечат многие хвори, но можно и просто запечь ее корни.

— Лапчатка? — скривился Анил. — Предлагаешь мне есть болотную траву?

— Не хочешь болотную, поищи лопух, — устало ответил жрец. — Его корни тоже можно запечь в углях.

— Я что, кабан, чтобы питаться корнями?!

— Ну, если очень повезет, найдем дикую репу.

Тонкое лицо Анила приобрело страдальческое выражение.

— Репа — пища слуг!

— А еще было бы неплохо, — мечтательно протянул Хаста, — заварить отвар из желудей. Очень бодрит… — Он снова зевнул. — Мне бы это сейчас не помешало… Надеюсь, Исварха не даст мне вывалиться на ходу из седла…

И то сказать, прошедшей ночью он спал весьма мало. После того как измученный дневными волнениями Анил заснул мертвым сном, к месту их ночевки явилась Марга, видимо, наблюдавшая за ними из кустов.

Гревшемуся у костерка Хасте показалось, что за пределами выхваченного колеблющимся огнем круга чуть заметно шевельнулась ветка. Рыжий жрец мотнул головой, стараясь отогнать дремоту, но с той стороны послышалось настойчивое тихое шипение. «Ну конечно, — подумал он. — Марга или кто-то из ее девиц приползли проверить…»

Он на всякий случай оглянулся, прислушался к ровному дыханию спящего, бесшумно встал и отошел в лесную сырую темноту.

Накхини возникла у него за спиной, едва он сделал десяток шагов.

— Все в порядке, ты доволен? — негромко спросила она.

— Нет. Совершенно не доволен, — так же тихо ответил Хаста.

— Отчего же?

— Я попросил тебя сделать так, чтобы стражники мне не мешали разбираться с этим знатным мальчишкой. А ты как с ними поступила?

— Но ведь они тебе не мешали? — холодно усмехнулась она.

— Марга, вспомни. Я ведь сказал, что достаточно заманить их в воду, утащить одежду и увести коней. И пусть бы они бегали по лесу голые хоть до первого снега. С остальным я бы управился сам.

— Ты и управился. Давно я так не смеялась!

— А мне было вообще не смешно. Зачем ты убила воинов?

Марга с недоумением поглядела на него:

— Потому что они были воинами!

— А если бы они были рыбаками, ты бы их пощадила?

— Скорее всего. К чему убивать рыбаков?

— Не понимаю, в чем разница!

— Хаста, как это может быть непонятно? — спросила она с выражением высокомерного удивления, которое уже давно раздражало жреца. — Эти стражники были людьми оружия. Пусть скверными, а все же воинами. Погибли глупо, не разгадав западни, — но, считай, в бою. А ты предлагал опозорить их. Смерть куда лучше позора!

— То есть ты еще оказала им честь? — хмыкнул Хаста.

— Конечно. Я отнеслась к ним с уважением. Воин родится вновь и впредь будет повнимательнее. А позор — это клеймо. Жить с ним можно, но оно будет всегда жечь тебя. Ты никуда от него не уйдешь — так что и жить с ним незачем. Да и после смерти, прямо скажем, ничего хорошего не ждет…

Она помолчала, затем продолжила:

— Знаешь, какой худший позор для накха? Если враги возьмут его в плен живым и отрежут косу. Воин, который допустил такое… да лучше бы ему вовсе на свет не рождаться! Он обречен на жалкое существование, пока не отомстит врагу. И только после этого опозоренный получает право себя убить. Имя его будет предано забвению, зато дух освободится для новых перерождений!

Хаста мрачно промолчал, оставив при себе, что желал сказать по поводу накхских обычаев.

— Если это все, — продолжала Марга, — то ложись и отдохни: ты что-то бледноват. Я велю девочкам посторожить вас до утра.

Понимая, что спорить бесполезно, Хаста со вздохом кивнул и побрел к костру. Он улегся, стараясь отогнать мучившие его образы неудачливых вояк. «Господь Солнце, озаряющий наши пути, — беззвучно шептал он, — укажи им путь к твоему вечному престолу! Ты, видящий все скрытое, знаешь, что я не хотел их гибели! Но все же виновен в ней не меньше того, кто стреляет вслепую из лука и своей рукой поражает друга вместо врага…»

Он так и проворочался без сна до самого рассвета. А вскоре уже Анил тряс его за плечо, призывая вместе встречать Солнце и торопя выступать в путь…

— Отвар из желудей?! Да прекрати ты наконец! Я говорю о еде! Обеде!

— Обед можно было бы отыскать на постоялом дворе, — вздохнул жрец, возвращаясь к беседе. — Но по этой дороге их почти нет. Потерпи, ясноликий, может быть, уже к вечеру мы будем в Яргаре.

— Мне говорили, тут должна быть деревня, — упрямо гнул свое Анил.

— И много ты их видел по пути?

Юный царедворец обвел взглядом обочины дороги:

— Может, по пути и не видел. Но гляди… — Он ткнул пальцем в растущий неподалеку куст. — Ветка обломана. Туда недавно свернул всадник. И не один.

— Глазастый, — под нос себе пробормотал Хаста.

Анил уже спешился и рассматривал землю, выискивая следы на примятых листьях.

— Да, всадники. Пятеро… А вот там они вышли на дорогу обратно… Но здесь к верховым уже прибавились пешие.

— Может, разбойники? — предположил Хаста.

— Если здесь когда-то и водились разбойники, то они съели всю местную репу и ушли в края побогаче, — насмешливо ответил юноша. — Какая здесь добыча? До зимней пушнины еще долго… Пошли по следам! Там наверняка деревня.

Хаста неохотно кивнул. Сломанные ветки и следы он заметил уже давно. Анил был прав, но ему совсем не хотелось вести юношу к укрытому от чужих глаз селению. Он хорошо знал, что в прежние годы бьяры охотно принимали гостей и, хотя не закатывали пиров, все же угощали местными яствами и давали кров, искренне полагая, что всякий странник приносит в дом счастье и удачу. Но с тех пор как мужчин начали угонять на строительство Великого Рва, бьяры стали сторониться чужаков и прятаться по чащобам, стараясь забраться поглубже, чтобы никакой незваный гость их не нашел.

— Хороший след, — сказал юноша, разглядывая землю. — Я не собьюсь.

— Кто его знает, как далеко он тянется, — проворчал Хаста. — Не хотелось бы оказаться посреди чащи, когда стемнеет. Так мы и сами можем оказаться чьим-нибудь обедом…

— Я чую запах дыма! — радостно перебил его Анил. — Вперед!

Хаста втянул воздух, принюхался и нахмурился. И впрямь, дымом в самом деле откуда-то тянуло. Но не тот был это дым, ох не тот…

Здесь что-то неладно, подумал жрец. Не стали бы всадники просто так соваться в лес. Они явно знали, куда едут. И этот горький запах гари… Может, Анилу и не приходилось с ним прежде сталкиваться, а Хасте, к его большому сожалению, не раз. «Или я стал слишком мнительным и теперь ошибаюсь? — подумал жрец, следуя за юношей верхом по узкой тропинке и время от времени отгибая с пути нависающие ветви. — Иногда дым — это просто дым…»

Однако на этот раз он не ошибся.

Анил растерянно оглянулся. Место, где они находились, несомненно прежде было бьярской деревней, однако теперь таковой уже не являлось. Всадники стояли среди обугленных развалин. Все уже отгорело, но над тлеющими черными пожарищами еще тянулись в небо вонючие струйки дыма. Во всей деревне не осталось ни единого уцелевшего жилища, даже изгородь общинного загона для лосей была старательно порушена.

— Эй! — зычно крикнул наконец Анил. — Есть кто живой?!

Вскоре из окрестных кустов, будто повинуясь его зову, начали робко выбираться чумазые, оборванные люди. Их было совсем немного — с полдюжины лохматых стариков и старух самого жалкого вида.

Один из обитателей разоренного селения, сморщенный старик с жидкой седой бороденкой, увидев знатного воина в дорогом плаще, упал на колени у самых конских ног и запричитал, протягивая руки к сапогу Анила:

— Благородный господин! Не вели нас казнить, у нас больше ничего нет. Остались лишь старики, женщины и дети. Некому идти на охоту, некому бить рыбу острогой, некому тянуть сети! Не карай нас больше, у нас и так забрали всех, кого могли! Мой младший сын по недоумию подбил парней на непослушание. Позволь нам снять их и похоронить, как велит обычай…

— О чем ты бормочешь, старик? — хмурясь, спросил Анил. — Встань и расскажи по порядку.

— Черные всадники приехали утром и потребовали десять мужчин на работы в Длинную Могилу…

— Куда?

— Думаю, он имеет в виду Великий Ров, — пояснил Хаста.

— Они приезжают уже не первый раз и собирались забрать последних. Мой неразумный сын… — старик всхлипнул, — схватился за копье и сказал, что никто не пойдет.

— Что было дальше? — нахмурился Анил.

— Вон они, там…

Старейшина ткнул пальцем в сторону белеющей неподалеку березовой рощи, над которой вилась стая воронья. Анил пригляделся и побледнел. К верхушкам растущих у опушки деревьев были привязаны ошметки человеческих тел. Земля под деревьями почернела от крови.

— Что за разбойники это устроили?!

— Не разбойники, господин. Это воины благородного Данхара.

— Данхар? Накхское имя, — пробормотал себе под нос Хаста, не в силах отвести взгляда от оскверненного березняка. «Чуяла душенька», — подумал он, борясь с дурнотой. Его замутило, из пустого желудка к горлу поднялась желчь.

Анил тоже выглядел потрясенным.

— Накхи здесь?! В Бьярме? Но ведь у нас с ними война!

— Это на юге война, — ответил Хаста, отводя взгляд от казненных. — А тут как знать, может, о ней еще и не слыхали. Тебе, наверно, известно, что нахкская стража состоит на службе у наместников во всех землях, кроме вендских.

— И что, везде накхи творят подобное?

— Обычно нет. Но если прикажут… Я видал и похуже.

Они оба замолчали. Жители разоренной деревушки смиренно стояли вокруг, склонив головы.

— Это не государевы люди, а мерзавцы и душегубы! — гневно выпалил наконец Анил. — В чем бы ни провинились несчастные бьяры, они не заслужили подобной расправы! Поверь, мой дед — судья, и я знаю, о чем говорю. Неужели наместник Бьярмы мог отдать накхам такой приказ?.. Я, правда, слыхал о нем мало хорошего, — запнувшись, добавил он. — Но это! Он все же благородный арий, а не кровожадный лесной дикарь… Должно быть, он не знает…

— Гмм… — протянул Хаста. — Сколь я знаю накхов, они не большие любители бессмысленного разбоя, зато отличаются завидной исполнительностью. И если уж что-то начали, так непременно доводят до конца.

— Чепуха! — отрезал Анил. — Думай, о чем говоришь, звездочет, пока тебе не укоротили язык. Ни один из нас не отдаст подобного приказа. Мы ж не дикари какие-нибудь!

— Уж конечно, здешний наместник — мудрый и утонченный арий — понятия не имел, чем занимаются его воины, — смиренно поддакнул Хаста.

Анил подозрительно покосился на него. Уж не издевается ли чужестранец?

А Хаста вдруг впервые подумал, что приказ подавить с детства памятный ему голодный бунт в Ратхане тоже наверняка отдавал Гаурангу какой-нибудь надушенный златовласый вельможа в алом плаще. Который, возможно, даже не знал, где тот Ратхан находится…

— Разреши бьярам снять и похоронить родичей, — попросил он юношу. — Нельзя же оставлять тела вот так, лесным зверям на поживу…

— Без тебя знаю! — огрызнулся тот. — Эй, бьяры! Снимайте казненных!

— Но благородный Данхар запретил… — заикнулся было еще один старик.

— Что?! — взбеленился царедворец. — Какой-то мятежный накх что-то запрещает ближайшему сподвижнику ясноликого Кирана? Да если его разбойники попадутся мне в руки, я велю развесить их таким же образом! Я, Анил из рода Рашны, повелеваю снять и похоронить убитых!

— Когда вы подготовите тела к огненному погребению, — негромко обратился к старейшине Хаста, повернувшись так, чтобы не видеть жуткого места казни, — я могу проводить их души к Исвархе… — Он осекся, взглянул на Анила, мысленно обругал себя и быстро добавил: — Я много странствовал и знаю все положенные в таких случаях песни и молитвы.

Но Анил не заметил его промашки.

— Ты же язычник, — недовольно сказал он. — Это я мог бы проводить их души к Исвархе. Хоть я и не жрец, но в моих жилах течет малая доля священной царской крови, отпирающей небесные врата. Вот только погребальный костер разжигают на рассвете, а у меня нет ни времени, ни желания оставаться здесь так долго.

— Вы уже оказали нам огромную милость, добрые господа, — поспешно отозвался старый бьяр. — Давайте мы поделимся с вами всем, что у нас осталось. Правда, у нас почти ничего нет. Только ржаные лепешки, репа…

Анил покачал головой:

— Ступай, старик, и похорони поскорее своего сына. А мы продолжим путь.

Он с удивлением почувствовал, что сейчас кусок не полезет ему в горло.

— И правильно, — тихо сказал Хаста, когда они той же лесной тропой покинули разоренную деревню. — Я и позабыл: бьяры ведь тоже язычники. Вон их там сколько было — сидели по кустам, ждали, пока мы уйдем. Они похоронят родню по своим обрядам…

Анил, погруженный в задумчивость, его почти не слушал.

— Когда увижу наместника, непременно расскажу ему обо всем этом, — наконец пробормотал он. — Наверняка он не знает.

Глава 3

Великий Ров

Доверенный слуга низко склонился перед наместником Бьярмы:

— Шатер с угощением поставлен, господин!

— О, это хорошо. Это замечательно…

Ясноликий Аршалай, более десяти лет единолично правивший огромными северными пределами Аратты, благодушно улыбнулся и бросил взгляд на котлован, где сотни работников крепили скаты Великого Рва длинными сосновыми бревнами. За первым рядом надлежало забить в дно второй поблизости от первого, и, сшив их бревнами, забить доверху камнем. Слой валунов, глина, затем вновь валуны и опять глина… С высокого обрыва, над которым стоял наместник, строители, облепившие стены и дно рукотворного ущелья, казались муравьями.

«Превосходный вид, — отметил наместник. — И новый настил для шатра, надо признать, очень удобен. Даже перила поставили, чтобы я ненароком не сверзился вниз. Смотритель работ хорошо постарался. Не иначе как чем-то провинился…»

Аршалай был еще далеко не стар, но пухлые бока и толстые щеки прибавляли ему годов. Для знатного ария разъедаться подобным образом считалось позорным. А что поделать, если в этом суровом краю пиры — чуть ли не единственная радость в жизни? Конечно, наместник мог бы при необходимости послать стрелу из лука, но, хвала Исвархе, у него уже давно не возникало такой необходимости. У Аршалая было круглое приветливое лицо, обаятельная улыбка, голубые глаза с прищуром и длинные редкие волосы. Наместник очень гордился их благородным золотистым отливом. Картину несколько портили веснушки, но их можно было и замазать белилами.

— Все ли благополучно с подвозом бревен? — поинтересовался Аршалай у смотрителя работ, который топтался поблизости, ожидая слов повелителя Бьярмы.

— Все бы ничего, да вот с быками беда, — почтительно ответил тот. — Здешние туры неукротимы, а те, которых пригоняют из полуденных земель, тут не приживаются. Привыкли к иному корму.

— Нехорошо… Столица требует, чтобы мы управились поскорее. Да как управишься? — вздохнул наместник. — Земля слабая, глинистая — чуть дождь, все плывет, крепи валятся! Комары поедают живьем, спасу нет! А зимы такие, что невольно вспомнишь комарье добрым словом…

— Так и есть, господин!

Румяное лицо наместника на миг приобрело несвойственную ему жесткость.

— Разве я тебя о чем-то спрашивал?

— Прошу извинить меня. — Смотритель работ согнулся в раболепном поклоне.

— Дурак!

Аршалай отвернулся от него и раздраженно обратился к ждавшему своей очереди сотнику, возглавлявшему охрану Великого Рва:

— Твое дело — сторожить работников, не так ли? Так ответь — почему они у тебя разбегаются как зайцы?

— У меня неполных шесть десятков воинов, — принялся оправдываться тот. — На полдня пути, ясноликий господин! Я просто не могу уследить за всеми ссыльными. В последний раз землекопы сбежали вместе с надсмотрщиками. Кто бы мог подумать?!

— Если ты не можешь об этом подумать, я найду другого. Или тебе лучше работать там? — Он махнул рукой вниз, где, забивая сваи и вывозя в тачках землю, в будущем русле водоотводного канала копошились сотни людей. — С топором и заступом ты наверняка отлично справишься…

Сотник заметно побледнел. Работников на рытье Великого Рва слали со всех концов Аратты. Местные бьяры, которых тоже сгоняли сюда, хватая где ни попадя, между них числились самыми мирными и добродушными, хотя и от них можно было ожидать всяких каверз. А уж ссыльные — разбойники, бунтовщики, заговорщики… Спустись туда начальник охраны, хоть с топором, хоть без, — к утру, поди, уже и тела не найдут. Сбросят меж деревянных стен да каменьями закидают. Не раз уже бывало, когда вчерашние лихие люди выбирали день потемнее да поненастнее, такой, чтобы и носа своего не разглядеть, не то что следы, — и в лес. А леса вокруг бескрайние…

— Сколько убежало в прошлый раз? — ворчливо спросил Аршалай.

— Десять висельников, господин. Все из болотных вендов. В прошлом мятежники, душегубы. Двух стражников убили, оружие забрали…

Наместник покачал головой:

— Молись Исвархе, чтобы Данхар их поймал! Если нет, пойдешь туда, — Аршалай ткнул пальцем вниз, — и займешь их место.

Сотник отступил на шаг, продолжая низко кланяться и что-то виновато бормоча.

Но Аршалай уже потерял к нему интерес. Заложив руки за спину, он глядел на уходящее вдаль, сколько видел глаз, рукотворное русло будущего Великого Рва. По обеим сторонам головокружительного котлована на сотни шагов простирались одни пеньки — лес рубили на крепи. Ров уже был глубиной в пять человеческих ростов. Меж деревянными стенами, укреплявшими его берега, едва долетала стрела из охотничьего лука.

Как всегда, окидывая взглядом исполинское строительство, наместник Бьярмы испытывал гордость и такой восторг, будто за спиной его разворачивались незримые крылья. Возможно, в будущем, через сотни лет, его имя вспомнится лишь потому, что он свершил небывалое и воплотил дерзкий замысел святейшего Тулума. Подумать только — усмирить воды Змеева моря, направить их ярость по рукотворному пути, спасти от затопления целый край! Воистину богоравное деяние!

Аршалай вспомнил, как почти двадцать лет назад он прибыл в Бьярму из столицы — ничем не примечательный молодой чиновник при дюжине ученых жрецов из главного храма. Жрецы огласили приказ государя и представили тогдашнему наместнику Бьярмы чертеж, созданный лично Тулумом, а потом передали целый ворох свитков с описаниями и расчетами.

Конечно, дело тронулось с места не быстро. Одни твердили о дерзости вызова, брошенного Исвархе, и грозили небесными карами; другие указывали, что Страж Севера Гауранг уже строит защитную плотину; третьи нашептывали наместнику, что это невозможно, слишком грандиозно, слишком дорого… Но потом пришла большая волна и смыла незавершенную плотину вместе со строителями, Гаурангом и его войском. А затем Ратха вышла из берегов и затопила несколько городов, в одном из которых погиб царевич, старший сын Ардвана. Гибель наследника в потопе оказалась весьма убедительным доводом. Строительство Великого Рва началось.

Теперь Аршалаю уже казалось, что именно он подкинул святейшему Тулуму эту великую мысль. И уж во всяком случае он сделал для строительства куда больше, чем верховный жрец с его почеркушками. Знающий и расторопный юноша, отдававший Великому Рву все свои силы и умения, был отмечен тогдашним наместником Бьярмы. Спустя несколько лет Аршалай взял в жены его дочь, ну а впоследствии как-то так сложилось, что он унаследовал и должность наместника…

Так Великий Ров стал делом жизни Аршалая. Священный долг, спасение Аратты, доверенное ему самим Исвархой, его посмертная слава в веках… Да и что таить — его прижизненное благоденствие.

И вот где-то вдалеке уже забрезжил конец строительства! Еще два года, может, даже год, если очень постараться, — и Великий Ров достигнет южной оконечности Змеиного Языка. А там пройдет водораздел и соединится с полноводными реками и озерами дикого лесного края. Успеть бы до весны! Когда вновь придут воды Змеева моря — а они непременно придут, — они не устремятся уже на беззащитные побережья Бьярмы, сметая города и деревни, заставляя разливаться реки, а, смиренные крепкими стенами его Рва, будут питать озера и болота далеких, никому не интересных вендских земель…

Смотритель работ, ждавший в отдалении, все не уходил.

— Так и думал, что-то стряслось, — проворчал Аршалай, отрываясь от созерцания. — Ну, чем меня порадуешь?

— Я желаю этого всей душой, мой господин! Но порой Господь Солнце…

— Господь Солнце так устал от ваших жалоб, что уже который день не кажет из-за туч своего лика, — недовольно оборвал его наместник. — Придержи болтливый язык, не то я прикажу его вырвать. Говори лишь по делу. Итак?

— Мы наткнулись на камень. Огромная глыба…

— Надеюсь, это самородок горной сини? И ты просто не знаешь, как доставить его в столицу?

— Если бы, — сокрушенно вздохнул смотритель работ. — Обычный здоровенный валун. Торчит посреди рва, как последний зуб во рту старика! Мы докопались до его низа, пробовали сдвинуть… Но чтобы вытащить глыбу, нужен подъемник, какого у нас нет.

— Что же тебе мешает его построить?

— Мы пытались. Самые толстые канаты из крапивы рвутся, как гнилые нитки…

— И что ты думаешь предпринять?

— Придется разбивать валун. Но на это уйдет не меньше трех дней. В лучшем случае.

— Будем смотреть правде в глаза, — произнес Аршалай, складывая руки на груди. — Ты хочешь сказать, что дней пять, а то и больше, вы будете ковыряться с этим камнем. А сколько их там еще, ведает лишь Исварха… И все это время я должен кормить работников, давать им кров и, главное, держать ответ перед святейшим Тулумом, почему вы копаетесь тут, как дождевые черви, а рытье еле движется… Так и отписать ему?

— Я приложу все усилия…

— Очень на это надеюсь, — брезгливо поморщившись, кивнул Аршалай. — Иначе к тебе самому приложат усилия Данхар и его накхи…

— Позвольте, я пойду, — умоляющим голосом попросил смотритель работ.

— Конечно! Ступай, я жду от тебя скорейшего решения, как убрать глыбу.

Закончив говорить, Аршалай повернулся к слуге, ожидавшему у края настила:

— Ты говорил, обед уже накрыт? Проводи-ка меня, дружок.

— Доблестный Данхар только что приехал, — произнес тот. — Он ждет в шатре…

— И ты молчал? Нехорошо!

— Я не смел вмешиваться в беседу. Ясноликий был занят…

— Для Стража Севера я всегда свободен.

* * *

Длинную черную с проседью косу Данхара переплетала широкая серая лента — знак рода Хурз. Лицо воителя рассекали два шрама: один прочертил лоб и левую бровь, другой змеился по правой скуле, приподнимая верхнюю губу, как будто Страж Севера постоянно скалился. В остальном, невзирая на преклонный для накха возраст, ближайший сподвижник Аршалая не имел никаких изъянов. Он был строен, широкоплеч, легок в движениях, как юноша. О его искусном владении оружием ходили почтительные рассказы даже среди накхов.

Страж Севера молча прохаживался по широкому деревянному помосту, укрытому от ветра полотняным навесом и застеленному пестрыми мягкими шкурами. Короткие мечи за спиной, рукояти метательных ножей, торчавшие из-за наручей, острый граненый наконечник, вплетенный в косу, недвусмысленно намекали, чем именно недавно, впрочем, как и всегда, был занят глава личной стражи наместника. Жители Бьярмы дрожали от ужаса при одном звуке его имени, а каждый ссыльный из Великого Рва удавил бы его своими руками, если бы только посмел. Данхар об этом прекрасно знал и считал, что так и должно быть.

Страж Севера жил в Бьярме даже дольше, чем Аршалай. Он служил еще прежнему наместнику, а когда власть сменилась, без колебаний перешел под руку новому. Многие задавались вопросом: почему этот знатный накх покинул родные горы и явно не желает туда возвращаться? Многие из его племени служили по всей Аратте, однако никогда не порывали связи с родиной. Но Данхар будто и вовсе позабыл о Накхаране. Неслыханное дело! Ходили смутные слухи о его неладах с Гаурангом, но с тех пор минуло уже почти два десятка лет…

— Данхар, друг мой! Не представляешь, как я рад тебя видеть! — Аршалай вошел в шатер и, раскинув руки для объятий, устремился к накху. — Прости, что заставил тебя ждать! Присаживайся, ты наверняка проголодался.

Воин лишь небрежно кивнул и, не снимая мечей, уселся на шкуры. Аршалай сел напротив и сделал знак слуге подавать на стол.

— Полагаю, охота была удачной? — дождавшись, пока гость утолит голод, спросил наместник.

— Да, я привел семерых.

— Но ведь убежали десятеро?

— Трое подняли оружие на моих людей и были убиты на месте, — сообщил Страж Севера, быстро разжевывая вместе с косточками одну за другой небольших жареных птичек.

— Ну конечно, как же иначе, — вздохнул Аршалай. — Скажи, друг мой, ты умышленно сел напротив блюда с перепелками в меду и семи ароматных травах?

— Гм… это были перепелки? Я и не заметил!

— Даже не сомневаюсь в этом, — с болью в голосе подтвердил наместник. — Взгляни, вон там — жареная поросячья нога. Почему тебе было не сесть сразу возле нее…

Данхар пожал плечами, схватил окорок и принялся его обгладывать.

— Так вернемся к нашим беглецам. Скажи, дорогой друг, неужели беглые разбойники были такими невероятными бойцами, что твои люди не смогли их обезоружить, связать и притащить сюда?

— Зачем?

— Затем, что для рытья Великого Рва нужны руки… Нет-нет, я не призываю тебя вернуться и привезти мне их руки! Но ведь тебе же ничего не стоило взять их живыми. Теперь мне придется думать, где найти новых…

— Еще пришлют, — отмахнулся Данхар. — Мне важно, чтобы все здешние ублюдки знали: «поднять оружие на накха» и «умереть» значит одно и то же.

— Внушительно звучит! — восхитился Аршалай, едва пригубив вина. — Мне всегда нравилось, как ты выражаешься. В твоих речах веет дыхание роковой неизбежности… Но вот в чем беда — новых людей могут и не прислать.

— Как так? — поразился накх. — В Аратте перевелись воры и заговорщики?

— Скорее наоборот. Пока ты охотился за беглецами, я получил письмо из столицы с потрясающими новостями…

Аршалай многозначительно умолк, поглядывая на собеседника.

— Рассказывай уж, не томи.

— Случилось нечто неслыханное. Государь Ардван скончался — да воссядет его божественная душа на небесном престоле!

— Да воссядет, — повторил Данхар без особой скорби.

— Ты спросишь, почему он умер? Его убили, задушили ночью в постели, — продолжал Аршалай, не сводя глаз с соратника. — Его дети — Аюр и Аюна — пропали бесследно… К слову сказать, во всем этом обвинили твоих соплеменников — накхов.

— Мои соплеменники верно служат престолу, — возразил Страж Севера. — Никто из них и не думает о мятеже.

— Значит, они устроили его, не подумавши. Судя по тому, что Ширам у всех на глазах умыкнул дочь Ардвана прямо из ее покоев, так оно и было…

— Что? — хмыкнул Данхар. — Откуда ты берешь такие нелепые новости?

— Сам удивляюсь, друг мой. Но так сказано в письме, а у меня при дворе надежные глаза и уши. Саарсан потерял голову от любви и лично зарубил несколько десятков стражников, чтобы добраться до царевны… Кровь лилась ручьями по дворцовым мраморным полам…

— Будь ты сказителем, я бы бросил в тебя сейчас огрызком.

— Уж прости, что не усладил твой слух должным образом! Словом, Ширам увез царевну Аюну из дворца. А потом вместе с воинами и жившими в столице родичами сбежал в Накхаран.

— Экая ерунда! — презрительно произнес Страж Севера, снова принимаясь за еду. — Твой осведомитель давно не получал по своим хваленым ушам. У Ширама в столице было несколько сот человек, и все отменные бойцы. С таким отрядом при желании он мог вырезать Верхний город без остатка.

— Ты полагаешь? — поднял бровь наместник.

— Это так же верно, как и то, что я тебя вижу. Я не слишком высокого мнения о молодом саарсане. По мне, так он — лишь бледная тень своего отца. Вот тот был великий воин, хоть и редкий мерзавец. Однако мальчишку своего воспитал как должно. Ширам не стал бы убегать.

— Вот как?

— Уверен.

— Может, ты и прав. Однако Киран, нынешний блюститель престола, утверждает совсем иное…

— Киран? С трудом припоминаю.

Аршалай взглянул на него несколько удивленно:

— Разве ты его не знаешь? Ах да, ведь это я вел с ним дела по ссыльным… Тогда как бы тебе объяснить… Муж старшей дочери солнцеликого Ардвана.

— Это единственное его достоинство?

— Он был наместником у болотных вендов лет десять назад.

— А, этот… Не слишком-то он там преуспел.

Аршалай со вздохом возвел глаза к небу.

— Чем еще славен этот муж дочери государя? — спросил накх.

— Ну, он красив, речист и обходителен. Придворная молодежь в нем души не чает.

Страж Севера вновь презрительно скривился:

— Как по мне, эти придворные еще хуже разбойников, которых мы сегодня изловили. Те хоть могут копать землю и ворочать камни.

— Данхар, смири норов! Ты все же говоришь о благородных арьях.

— Аршалай, когда я увижу, как они вкапывают бревна и ставят крепи, я буду готов извиниться перед каждым из них лично…

— Кстати! — хлопнул себя по лбу наместник. — Совсем забыл! Мне же прислали приказ за подписью Кирана.

— Какой?

— Разоружить тебя и заковать в цепи.

Данхар пристально поглядел на старого друга. Потом от души расхохотался, хлопая ладонью по столу.

— И нечего смеяться! — еле удерживаясь, чтобы не прыснуть, с деланой укоризной воскликнул Аршалай. — Они там во дворце так и написали: «Разоружить и заковать в цепи!».

— А-ха-ха!

— И всех твоих накхов тоже…

Эти слова вызвали новый приступ хохота у Стража Севера, к которому присоединился и наместник.

— Похоже, столичные арьи еще глупее, чем я предполагал, — отсмеявшись, произнес Данхар. — И что же ты намерен делать, дорогой друг? Будешь меня разоружать?

— Друг мой, уж конечно, я не попытаюсь расстаться с жизнью столь причудливым образом. Я отпишу в Лазурный дворец, что ты со своими накхами заперся в лесной крепости, а я тебя там осадил. И попрошу, чтобы мне прислали подмогу.

— А если и вправду пришлют?

— Видимо, ты прослушал. Ширам из столицы направился прямиком в Накхаран. Полагаю, он не станет отсиживаться в горах, а наберет войско и вернется мстить. Блюстителю престола явно будет не до нас. Ну а если у накхов все пойдет настолько хорошо, что они захватят столицу… То я сдамся тебе в плен. Ты ведь меня не выдашь?

— Конечно не выдам.

— А пока они там в полуденных землях будут пускать друг другу кровь, мы найдем, чем заняться в Бьярме.

— Ты о чем это? — насторожился Страж Севера. — Уж не хочешь ли ты…

— Тсс! Если бы хотел сказать, то сказал бы. Не спеши. Пока мы будем делать то, что нам велено, — копать Великий Ров. И очень, очень внимательно прислушиваться к новостям с юга. Верю, в свое время Исварха подскажет нам, как поступить… А пока, друг мой, если ты уже насытился, следует поглядеть на твой улов.

— Что на них глядеть? Дать палок, и в котлован.

— Нет, ты не понимаешь, — вздохнул наместник. — С работниками так нельзя, иначе они обозлятся. Те, кто выживет после наказания, захотят сбежать вновь и на этот раз постараются быть хитрее. Знаю, ты найдешь их. Но мертвецы нужны воронью, а для работы они бесполезны.

Аршалай повернулся и окликнул ждавшего у помоста сотника.

— Веди сюда беглецов.

Глава 4

Огненный всадник

Семеро вчерашних бунтовщиков были приведены пред ясные очи наместника. Руки их были скручены за спиной так, чтобы соприкасаться локтями и запястьями, лица перекошены от боли.

— Ну что, набегались? — отпивая вина из чаши, спросил Аршалай.

Долговязый светловолосый бородач из болотных вендов поднял голову и оскалился, явно выражая общий настрой пленников. Лицо его было бурым от грязи и засохшей крови.

— Вижу, не набегались. Ладно. Вот ты, — он указал на бородача, — как тебя зовут?

— Звать не зовут, а кличут Варлыгой, — буркнул тот.

Аршалай кивнул, не выдавая удивления. Большинство вендов и двух слов связать не могли на языке Аратты, а этот говорил так же чисто, как он сам. Отметив для себя разобраться с этой странностью, наместник продолжил:

— Так вот, Варлыга. Поскольку милосердный Данхар не лишил вас завидной возможности разговаривать, предлагаю вам выслушать меня и дать ответ. Я понимаю и уважаю ваше желание быть свободными. Но и вы в ответ должны уважать мой долг наместника Бьярмы. Днем и ночью я радею о благе вверенного мне края и пекусь о его спасении. Ты же не хуже меня знаешь, что нас всех ждет, если Великий Ров не будет построен вовремя! Что же это получается — вы заодно с Первородным Змеем, насылающим воды проклятого моря на жителей Аратты? Или вам начхать на гибель тысяч невинных? Тогда вы не просто нарушили закон! Вы явили нечто худшее, чем жестокость, — равнодушие!

Аршалай воздел пухлые руки к небесам в порыве праведного возмущения. Данхар, глядя на него, откровенно ухмылялся. Беглый венд молчал, отлично понимая, что в его ответах тут никто не нуждается.

— Ну, коль мы достигли взаимопонимания, — переведя дух, продолжал наместник, — выбирайте, как мне с вами поступить — по закону или по справедливости?

Варлыга бросил несколько слов своим сотоварищам. На лицах смутьянов появилось выражение настороженной задумчивости. Что такое «по закону», каждый из них знал не понаслышке. Беглеца в обхват привязывали к колоде и начинали бить палками. Не слишком сильно — но вскоре спина бедняги превращалась в один сплошной кровоподтек, малейшее прикосновение к которому причиняло мучительную боль. А казнь не прекращалась. Удары сыпались без остановки, лишь палачи сменялись, чтобы передохнуть. Так могло тянуться очень долго — полдня, день… Порой избитый до полусмерти беглец уже не мог даже кричать и только молил добить его. Но когда не было приказа забить насмерть — били до потери сознания, потом обливали водой и спускали в ров. Если наказанный не умирал от невыносимой боли, вскоре он уже мог вновь работать…

— По справедливости, — прохрипел Варлыга.

— Что ж, хорошо. Мудрый выбор! Итак… — Аршалай переплел пальцы и возвел глаза к облакам. — Вы скитались по лесам пять дней. И все эти дни кто-то там, внизу, работал за вас. Итого вы должны пять дней работы. Не мне — вашим товарищам там, внизу. Далее… Эти пять дней Данхар и его люди ловили вас и тащили сюда. Стало быть, вы без толку потратили и дни их жизни. Это время тоже следует отработать… А что это вы так на меня уставились, будто хотите меня сожрать? Сами прекрасно знаете, что Великий Ров — не моя прихоть! Стало быть, вам следует отработать десять дней. Я даже не стану ничего прибавлять сверх того — ведь мы уговорились о справедливом наказании. Но это время вам придется наверстать… — Голос наместника, дотоле мягкий, приобрел внезапную жесткость. — И наверстать очень быстро. Там, во рву, торчит огромный камень. Если к следующему утру вы сумеете его убрать, я буду считать, что вы свое отработали. А если нет…

Аршалай в несколько глотков допил вино и поставил серебряную чашу на стол.

— Я буду вынужден казнить вас. Хотя, Исварха свидетель, мне этого совсем не хочется. И я от души желаю вам успеха.

Он поглядел на сотника и приказал:

— Уведите.

Когда наместник и Страж Севера вновь остались наедине, Данхар проговорил:

— Все же я тебя не понимаю. Зачем ты посылаешь их ворочать скалу? Всякому же ясно, что им не справиться. Всемером им никогда не поднять каменюгу…

— Так и есть. Но быть может, они додумаются выкопать яму величиной с этот камень и столкнуть его туда. Если так, я не просто сохраню им жизнь, а назначу того венда десятником строителей. Похоже, он толковый малый… Но оставим этих несчастных их судьбе. Как ты смотришь, не устроить ли нам охоту?

* * *

Варлыга мрачно поглядел на хохочущих стражников на краю рва. Затем перевел взгляд на скалу… Конечно, никакой надежды ни раздробить ее, ни вытянуть наверх не было. Огромный валун был широкий в основании, постепенно сужающийся к верхушке, высотой в два с лишним человеческих роста. Семеро беглецов столпились возле него, со стонами и оханьем разминая руки, затекшие от жестоких накхских пут.

— Да, братцы… — проговорил один из дривов, кривясь от боли. — Похоже, дела наши плохи… Это не камень, а целая скала! Нам его вовек не сдвинуть, не то что до завтрашнего утра.

— Вот угораздила его нелегкая залечь прямо на пути Рва. — Его сородич скрипнул зубами. — Чуть бы в сторонке лежал…

— Что уж рассуждать? Он здесь. И сам по себе никуда не уползет…

— А вот я слыхал, бьяры сильны в ворожбе. Может, попросим? Они пошепчут, он и поползет себе…

Дривы одновременно посмотрели туда, где по соседству с ними трудилась целая толпа бьяров. Лесные жители вяло втыкали кирки в глину, а по их отсутствующим лицам казалось, что душой они и вовсе не здесь, а где-то в родных чащобах.

Варлыга вздохнул. Надсмотрщики, несомненно нарочно, поместили беглецов подальше от соплеменников. На строительстве было много вендов, и, по правде сказать, их-то силами оно так споро и продвигалось. В последние годы их гнали сюда без передышки. Началось это еще во времена наместничества Кирана в болотном краю, и с тех пор поток ссыльных не иссякал.

Однако сейчас пойманных мятежников окружали сплошь обитатели местных лесов. Рядом с могучими дривами они казались особенно тощими, маленькими и несчастными. Если венды — те, что выживали, — как будто обрастали жесткой колючей броней, то бьяры вроде и не бунтовали открыто, а попросту потихоньку угасали. Варлыга и сам не раз видел, как тот или иной бьяр ронял свой заступ, ложился на землю, и никакие кары больше не могли заставить его вернуться к работе…

— Почему светлый Яндар от нас отвернулся? — с горечью проговорил один из беглецов.

— Потому что свой край от врагов не уберегли, — буркнул Варлыга. — Вон арьи наши дома захватили и священные болота подожгли, а мы что?

— Мы с ними бились, — возразил кто-то.

— Значит, плохо бились, раз мы тут…

— С бьярами-то арьи так не обходились, как с нами, — добавил еще один дрив. — Не обижали…

— До поры. А теперь видишь, что творится? И они здесь. Всех, кого нашли, сюда согнали, у всех семьи голодают.

— Скоро зима. И так работа непосильная, а уж когда земля замерзнет…

— Что встали, стервецы? — донесся сверху далекий окрик надсмотрщика. — Разбивайте камень!

— Чем? — выкрикнул ражий дрив по прозвищу Дичко, потрясая заступом. — Вот этой деревяшкой? Сам-ка поразбивай!

В воздухе просвистела стрела и вонзилась в черенок заступа, который парень держал в руке.

— Ладно, убедил, — хмыкнул Варлыга. — Руки у всех отошли? Тогда — к камню.

Бунтовщики сгрудились у скалы, делая вид, что ковыряют заступами ее основание.

— Бежать надо, — озвучил общую мысль Дичко. — Камень нам не сдвинуть. Ясно же, что наместник хотел поизмываться над нами напоследок. К утру мы будем здесь лежать без сил, и Аршалай велит устроить над нами расправу в назидание остальным…

Варлыга нахмурился. Нет, не просто поиздеваться хотел над ними Аршалай. Ну и это, конечно, тоже — но он дорожит каждым рабочим, а беглые венды — из лучших. Понимая язык Аратты, Варлыга знал о строительстве куда больше прочих. И что Аршалай торопится, и что ему остро не хватает средств… Хотел бы казнить, так и казнил бы.

И вдруг такое невозможное задание!

От раздумий вожака беглецов оторвал чей-то оклик. Он повернул голову, и его лицо просветлело. Варлыга выпрямился, шагнул навстречу подошедшему молодому бьяру и обнял его:

— Рад тебя видеть, друг Андемо!

— И я рад, — отозвался ссыльный бьяр на его языке, — хоть дела творятся нерадостные.

Андемо был невысокий, темноглазый, болезненного вида парень с двумя косицами на висках. Варлыга уже давно его приметил. И потому, что молодой бьяр говорил на языке вендов, который, по его словам, выучил уже тут, на строительстве. И потому, что прочие бьяры явно уважали его, невзирая на телесную немощь, — Варлыга пока не вызнал почему. Андемо держал себя очень скромно, даже чересчур, однако в нем ощущалась некая скрытая сила. У бьяра тут же, в котловане, работали два брата, но они были обычными землекопами из бывших охотников.

— Тут я слышал, стражники между собой говорили, — тихо произнес Андемо, — если не уберете камень, на нем-то вас утром накхи и казнят.

При слове «накхи» беглецы с ненавистью зашипели:

— Твари… Кровопийцы проклятые…

В памяти был еще слишком свеж их неудачный побег и то, как воины Данхара выслеживали их, будто развлекаясь охотой на беглецов. Это началось на третий день их побега — из лесной чащи внезапно полетели дротики, не убивая, а лишь нанося глубокие царапины. Найти тех, кто бросал дротики, оказалось невозможно, — казалось, их кидают невидимки или лесные духи. И куда бы дальше ни бежали венды, изо всех сил пытаясь оторваться от преследователей, дротики настигали их и больно жалили, заставляя только ускорять бег. Через два дня метаний по лесу совершенно измученные беглецы вышли на знакомое открытое пространство. Перед ними вновь был Великий Ров, а позади из лесу один за другим выходили хохочущие накхи.

Вот тогда-то трое из ссыльных в отчаянии схватились за оружие, и Варлыга не успел их остановить…

— Этот Ров, будь он неладен, — Дичко плюнул в грязь под ноги, — злее всякого колдовства! Он затеян ради нашей погибели! Думаете, куда он ведет? Куда потекут воды Змеева моря? К нам, в наши реки и озера! Или у нас своей воды мало? Холодная Спина сочится с каждым годом все сильнее! К северу все заболочено…

— Так и есть, — кивнул молодой бьяр. — У нас тоже поговаривают, будто светлые господа арьи хотят запустить к строптивым вендам Хула в змеином обличье…

Его слова вызвали новый всплеск негодования.

— И мы должны сами копать змею путь в наши земли!

Дичко схватил бьяра за плечо и тряхнул:

— Мы все слыхали о бьярских колдунах! Есть у вас тут колдун? Ну ведь есть, скажи! Пусть призовет ваших лесных духов! Слышишь меня, немочь?

Андемо ничего не ответил. Впрочем, судя по его виду, и не особо испугался.

— Отпусти его, Дичко! — с досадой приказал Варлыга. — Кого они тебе позовут? Да будь у них хоть какой колдун, неужели они тут помирали бы, копая ров?

— Это уж точно, — подтвердил еще один дрив. — О бьярском колдовстве только слухи ходят, а как до дела… Помню, хотели было этих заставить лес рубить, раз уж на земляных работах от них вообще толку нет, так вышло еще хуже. Один вцепился в дерево и орет: «Ах, не трогайте сосну! В ней душа моего прародителя!»

— Его послушали? — спросил Андемо.

— Да кто бы его слушать стал? Стражи оттащили его, дерево срубили. А этот, как сосна упала, лег и помер, так что, может, и не врал.

У бьяра на миг что-то промелькнуло в глазах.

— Тот, кто рубил дерево, свое получит, — сказал он.

Венды ему не ответили, только кое-кто из них пожал плечами. Грозиться всякий горазд, а ты докажи…

— Вы меня послушайте. Бьярские чародеи — самые сильные во всех земных пределах, — не отставал Дичко. — Сказывают, на далеком юге есть колдуны-облакопрогонники, те грозами повелевают и насылают вихри. Но бьяры-то зверям приказывают! Помню, когда нас сюда гнали, один стражник в бьярской деревне пнул старичка, да еще посмеялся над ним. А ночью того стражника медведь задрал. Из лесу вышел, будто его призвал кто… А может, старичок тем медведем и был!

— Да и я слыхал о бьярских оборотнях, — подтвердил еще один. — Еще когда в вендской страже служил, ходили слухи о священной роще к северу от столицы. Там жил оборотень-росомаха, и все его так боялись, что даже дорога мимо того леса заросла…

— Ну и где ваши оборотни? — возразил Варлыга. — Эти, что ли, доходяги, которые ковыряются в земле, не поднимая головы? Да они даже в малую змейку не способны обратиться, чтобы уползти отсюда! Будь тут настоящие колдуны, они бы уже давно обернулись медведями, росомахами или кем они там умеют, загрызли бы стражу и сбежали в леса, а не дохли с голоду вместе с прочими…

Он оборвал речь и покосился на Андемо. Тот стоял с отсутствующим видом, будто и не о его сородичах тут говорили.

— А что, если попробовать взбунтовать их? — предложил дрив, служивший в столице. — Вон их сколько!

Варлыга вновь бросил взгляд на безучастного Андемо, вздохнул и объяснил:

— Бьяры не способны действовать заедино. На воле они живут крошечными деревеньками в одну семью. Только по большим праздникам вместе сходятся, чтобы почествовать богов.

— Ну а еще как переполох устроить? Шуганем бьяров, они все бросятся наверх, стражу сомнут, а пока их будут разгонять, мы…

— Ха! Чем же ты их шуганешь?

— Надо подумать…

В этот миг за их спинами раздались крики, то ли испуганные, то ли удивленные.

— Что стряслось? — вскинулся Варлыга.

Закатное солнце еще висело над зазубренной кромкой леса. В разрывах туч полыхал алый раскаленный край светила. Длинные и прямые лучи клинками били точно в верхушку скалы; слюдяные прожилки, испещрявшие серый камень, полыхали золотым пламенем. Варлыга удивленно моргнул — ему показалось, на вершине скалы в золотистом блеске проступает образ всадника, выезжающего из огня.

— Это еще что? — пробормотал один из дривов. — Конь, что ли? Или паук?

— Какая разница, — оборвал его Варлыга. — Ты погляди на бьяров, как уставились! Эй, Андемо, что тут творится?

Тот не отрываясь смотрел на верхушку скалы. Кажется, он стал бледней прежнего. Губы его зашевелились, что-то еле слышно повторяя по-своему. А огненный знак, будто вслушиваясь в его речи, разгорался все ярче. Вскоре и дривы ясно увидели на камне образ всадника верхом на диковинном существе.

Вокруг раздавалось мерное бормотание. Бьяры оставили лопаты и заступы и обступили камень, простирая к нему руки.

— Кто это? — прошептал Варлыга, с недоумением и страхом взирая на огненное видение.

— Небесный всадник, наш Зарни Зьен, — отозвался Андемо. На его бледном лице, исполненном жгучей надежды, проступил румянец. — Сын солнца и мрака, покровитель и защитник людей, на шестиногом лосе явился из заоблачных чертогов, чтобы спасти нас!

— И впрямь, всадник! Смотрите, руку поднял!

— Он запрещает морю идти сюда!

— Нет, он запрещает дальше копать Ров!

Венды заволновались. Не каждый день увидишь знамение, да еще чужого бога. Кто знает, гнев или милость явит он иноплеменникам? Однако всем было понятно — огненный всадник вышел из скалы совсем не случайно!

— Он за нас! — воскликнул Дичко. — Это знак! Андемо, скажи бьярам, пусть хватают кирки и заступы и бьют арьев!

— Зарни уже явился, — тихо, но твердо отозвался Андемо. — Вот он, наш защитник. Зачем воевать?

— Что за бредни? Пусть убивают надсмотрщиков!

— Мы не станем никого убивать…

Дичко выругался. Солнце спряталось в облака, и видение медленно угасло. Варлыга пристально смотрел на камень. Чего же хотел от него Аршалай? В чем загадка? Вытащить камень нельзя. Разбивать тоже… Огненный всадник…

Он резко обернулся к Андемо:

— Переведи своим: Зарни Зьен вышел из этой скалы, его божий образ на ней запечатлелся. Давайте же спрячем священный камень от наших мучителей, пособников Змея! Бьяры, копайте яму!

Глава 5

Звездочет и ловчий

Высившаяся на утесе Яргара была самым старым городом в землях бьяров. В незапамятные времена земная твердь здесь сломалась, как засохшая лепешка, и ее края наползли один на другой, будто ледяные торосы. На самом краю вознесшегося в небо скалистого выступа, откуда было видать чуть ли не все окрестные леса, стояла добротная деревянная крепость, а при ней — небольшой посад. Над гремящей рекой, что срывалась с обрыва поблизости от Яргары, до самых морозов висело облако из мельчайших капель.

Какие силы вздыбили здесь землю? Всякому известно — горы медленно растут из земли, будто грибы, только рост их незаметен. Горам некуда торопиться. Всякий год они, как звери, белеют к зиме и обрастают новой пестрой шерстью весной. И так — столетие за столетием. Но утес, на котором построили Яргару, явно возник иначе. Что же здесь случилось? Сражались между собой ныне забытые боги? Вырвался из заточения могущественный древний дух? Кто знает!

Река, падавшая со скалы, дальше устремлялась в большое озеро, питавшее несколько мелких речушек. Считалось, что именно здесь находится исток Ратхи. Когда-то берег озера облюбовали бьяры для менового торга с арьяльцами. Позднее на скале над водопадом велением Аратты был выстроен укрепленный городок. Яргара стала последней настоящей крепостью в этих землях. Бьяры считались миролюбивым племенем, оттого постройку других укреплений в столице сочли излишней. Полторы сотни домов и складов, незатейливый частокол, чтобы медведи не заходили, одна надвратная башня и три сторожевые — вот и вся Яргара.

Местный городской голова сперва обомлел, когда к нему заявился Каргай со своим ловчим войском. В первый миг он решил было, что нагрянул неведомый враг, который разнесет его жалкие укрепления в мелкие щепки. «О Святое Солнце, что за жуткая рожа! — думал он, глядя на одноглазого маханвира самой свирепой наружности. — А еще говорят, бьяры не воинственны!» Однако, выяснив, что Каргай никакой не мятежный бьяр, а государев человек с особо важным поручением, градоначальник еще сильнее пригорюнился. Сотни воинов, десятки возов, волы, кони — поди все это размести и прокорми! Делать нечего — приказ блюстителя престола надо выполнять. К облегчению посадника, Каргай своих людей внутри городских стен размещать не стал. Он устроил стан на склоне горы и лишь изредка заезжал в город обсудить дела.

Огонек светильника едва позволял разглядеть буквы на тонкой коже тайного свитка. Впрочем, и в ясный день Каргаю проще было выстроить линию колесниц или усмирить неотесанных вояк, чем заставить буквы заговорить. Он поглядел на оттиснутую на воске голову вепря, сломал печать и привычным движением перебросил свиток сидевшему рядом старичку — жрецу Исвархи.

Седобородый жрец развернул свиток:

— «Киран, блюститель престола, — маханвиру Каргаю». — Нараспев прочтя обычные слова чествования, он откашлялся и огласил: — «Посылаю к тебе одного из моих ближних людей, благородного Анила из рода Рашны. Предписываю дать ему отряд в двадцать всадников, да изловит он злокозненного беглого жреца Хасту и сопровождающих его накхов, кои отправились в бьярские земли чинить разбой и разжигать пламя мятежа. Повелеваю, чтобы сей Анил имел в надлежащей мере боевое снаряжение для своих воинов и овес для коней…»

— Все? — без всякой радости глядя на юного посланника, спросил Каргай.

— Тут еще имеется приписка, что обо всем прочем посланец расскажет сам, — добавил жрец, с поклоном возвращая свиток.

— Можно подумать, меня это занимает, — буркнул военачальник.

Анил надменно вскинул голову и с неприязнью поглядел на маханвира ловчих. Прежде, в столице, он его не встречал и теперь понимал почему. «Ну и страшилище, — думал юный арий. — Один его вид оскорбил бы своды Лазурного дворца! Скуластый, рябой, одноглазый, да еще шрам распахал лицо сверху донизу… Уцелевший глаз — что у кабана, маленький, злобный… Дикий, как леса вокруг этого жалкого городишки! И чем этакая зверюга ухитрилась заслужить милость ясноликого Кирана?»

— О чем же таком он мне расскажет? — рявкнул Каргай, обращаясь к жрецу и будто нарочно не замечая знатного гонца. — О ценах на торгу в Нижнем городе?

— Я прибыл с важным поручением…

— Ах он прибыл! — Каргай наконец повернулся к юноше. — Скажи, о чем они думают в столице? Им там мнится, что я умею делать воинов из шишек? Подойду, тряхну елку, прочитаю заговор — и у меня двадцать лишних всадников! Может, они там уже научились так делать? Тогда иди потряси елку!

— Это приказ престолоблюстителя, — закипая с каждым его словом, процедил царедворец.

— А я-то сразу и не понял! Спасибо, что растолковал! Ты сам посуди — у меня четыре сотни всадников. Ими я перекрываю отмаши, — Каргай повел рукой, — пять дней налево, пять дней направо. Я должен отслеживать десятки бьярских селений, держать заставы на дороге, засады на тропах… И еще здесь оставить отряд, чтобы, если что стрясется, поспешить на выручку. А теперь еще двадцать всадников отдать тебе… А зачем тебе двадцать всадников? Сколько накхов в этой шайке?

— Не менее трех, — мрачно ответил Анил.

— Не менее… Хорошее словцо! Вот что я тебе скажу: уж не знаю, имел ли ты прежде дело с накхами или нет, но они вырежут двадцать всадников и тебя убьют вместе с ними, и никто ничего не узнает — вы просто исчезнете бесследно в здешних дремучих лесах… Расскажи лучше, парень, чем ты так прогневил ясноликого Кирана? И почему он не мог прикончить тебя прямо в столице? Кстати, ты ведь должен был прибыть с охраной. Ну-ка, расскажи, где ты ее потерял?

— По пути сюда с нами случилось несчастье, — едва удерживаясь, чтобы не наговорить ответных грубостей, ответил Анил. — Моих воинов погубила богомерзкая бьярская нечисть, и сам я едва выскользнул из ее когтей. Однако то же горестное происшествие подарило мне человека… Своего рода тайное оружие.

— Человека? — протянул Каргай. — Ну-ка, расскажи, чем нынче вооружают смертников в столице?

— Он не из столицы. Это бродячий звездочет, провидец и заклинатель.

Анил ожидал новых насмешек, но на лице маханвира неожиданно мелькнуло любопытство.

— Ему дано от богов истинное ви́дение, — воодушевился Анил. — Если бы я был поумнее и послушал его при нашей первой встрече, возможно, мои воины были бы живы, да и сам бы я избежал прикосновения зла…

— Слыхал я уже эту побасенку, — кивнул военачальник. — Дескать, какое-то лесное чудище напало на твой отряд, сожрало четырех стражников и двух коней и едва не откусило тебе ногу.

— Так и есть. Могу показать следы от когтей.

— А то я ран прежде не видел, — отмахнулся Каргай.

— Но только это было не чудище. Это была бьярская темная богиня… — Анил нахмурился, вспоминая, — по имени Тарэн. Она подстерегла меня в озере, обратила своих бобрих прекрасными девами моим воинам на соблазн, и когда б не помощь того доброго и знающего странника…

— Погоди, юный господин, — встрепенулся скромно стоявший рядом старый жрец. — Говоришь, Тарэн подстерегала тебя в озере?

— Так и было.

— Вот же диво! — покачал головой старичок. — Доблестный Каргай, позволено ли мне будет с глазу на глаз побеседовать с этим… премудрым звездочетом?

— Отчего ж нет? Анил, где твой спаситель?

— Ждет в моем шатре.

— «Моем», — передразнил Каргай. — В шатре, который я тебе выделил! Отведи-ка нашего славного жреца к твоему провидцу. Мало ли, какого колдуна или оборотня сдуру в лесу подобрал…

Молодой вельможа, стиснув зубы, склонил голову.

— А я пока буду думать, как выполнить приказ.

* * *

Анил приподнял кожаный полог шатра, пропуская сухонького седобородого жреца. Тот благодарно поклонился и вошел, оглядывая шатер изнутри. Хаста сидел в углу подле светильника, развернув на коленях свиток и что-то в нем тщательно зарисовывая.

— Да озарит Исварха твои дни! — поприветствовал его жрец.

— Да ниспошлет он всем нам свет и тепло! — ответил Хаста, поднявшись и вежливо склонив голову.

Жрец удовлетворенно кивнул и, указав на рисунок, спросил:

— Можно полюбопытствовать?

— Конечно.

Хаста протянул старичку свиток.

— Что это за точки и линии?

— Я лишь запечатлеваю плоды моих наблюдений.

Жрец покрутил рисунок, силясь понять его тайный смысл, недовольно нахмурился… Хаста не заставил себя расспрашивать.

— Перед тобой — звезды здешнего неба.

— Ах вот что. — Жрец вгляделся внимательнее. — Да, я вижу Лосиху. Но ты, видно, не слишком силен в рисовании. Ты изобразил ее совсем неправильно…

— «Лосиха», — повторил Хаста, улыбнувшись уголками губ. — Я будто воочию вижу сидящих у костра охотников, которые тщатся разглядеть в небе зверей, упущенных накануне… В наших землях эти звезды зовутся домом Семерых Мудрецов. Видишь ли, каждую звезду мы почитаем обиталищем того или иного бога либо богини. Семеро же взяты богами на небо за свою праведность…

— «Богами»? — поднял бровь старик. — Не ты ли только что призвал благословение Исвархи?

— Слава Солнцу, величайшему среди небесных домов, — невозмутимо ответил Хаста. — А начертание мое верно. Может показаться чудом, но в тех краях, откуда я родом, звезды стоят иначе. Здесь я как раз указываю точками место пребывания звезд в этой земле, а крестиками — то, как они расположены над моим царством.

— Где же твоя родина?

— Далеко на юге, за полуденными горами, вне пределов Аратты. В наших землях ходят удивительные рассказы о чудесах, происходящих тут и еще далее на севере. Я решил дойти до края земли, дабы убедиться в существовании этих чудес или в том, что это всего лишь выдумки.

— Что же у вас рассказывают? — с любопытством спросил жрец, возвращая свиток.

— Здесь, в Бьярме, на краю мира, — «звездочет» величаво повел рукой, — весь небесный круг жизни, проходимый Исвархой за год, состоит из одного дня и одной ночи.

— Как это?

— Полгода здесь царит ясный день, а полгода — непроглядная ночь, — пояснил Хаста. — Еще говорят, морозы этой долгой ночью порой такие лютые, что дыхание замерзает, а железо крошится, как песок… Лишь чудесные девы в прозрачных зеленоватых покрывалах танцуют в небе диковинный танец, призывая Исварху согреть их…

Старый жрец хмыкнул, однако ничего не сказал, внимательно слушая иноземца.

— Говорят, в тех краях проходит земная ось, соединяющая небеса с твердью. Что там водятся медведи белой шерсти… И много других чудес.

Старик покачал головой:

— Однако у вас немало знают о Бьярме.

— Увы, не так много, как мне хотелось бы, — со вздохом отозвался Хаста.

Жрец покосился на Анила, с широко распахнутыми глазами слушавшего рассказ звездочета о чудесах полночных пределов.

— Сходи поговори с людьми, юный господин. Тебе еще по здешним лесам рыскать, а они ох как опасны…

— Я опытный охотник! — возмутился тот.

— Накхи-то пострашнее секача будут, — продолжал жрец, еле заметно подмигнув ему.

Анил нахмурился и нехотя вышел из шатра.

— Так на чем мы остановились? — Старый жрец наморщил лоб, будто вспоминая, и вперил в Хасту острый взгляд. — Ах да! О познаниях. В твоем царстве мудрецов, где даже звезды на небе стоят иначе, хорошо знакомы с нравами Тарэн?

— Нет, об этой свирепой богине я узнал только здесь. Странствуя, я расспрашиваю местный люд о нравах и обычаях, слушаю в городах и весях сказки и песни…

— О! — Старый жрец расплылся в редкозубой улыбке. — Я тоже люблю слушать побасенки бьяров о всяких чудесах, диковинных обычаях и языческих суевериях! — Он вновь почесал затылок. — И вот теперь стою тут и думаю — кого же из нас обманули? Меня или тебя?

Хаста напрягся.

— Исварха уже двадцать с лишним раз обошел круг жизни с той поры, как я впервые услышал о Тарэн. Позволь, я немного расскажу тебе о Матери Зверей, которую бьяры именуют богиней. Они поклоняются ей как благой, хоть и яростной госпоже этого мира. Воины приносят ей кровавые жертвы, призывая поддержать их в битве. Есть и третье обличье богини — ночное, темное, неназываемое… Но, — старичок воздел палец, — нигде и никем не упоминалось, что Тарэн обитает в озере и поедает неосторожных купальщиков! — Негромкий, чуть скрипучий голос жреца вдруг окреп и зазвучал жестко. — Тебя кто-то обманул — или ты пытаешься обмануть меня?

— Ты, говоришь, двадцать с лишним лет здесь? — уклонился от ответа Хаста, разглядывая потрепанное жреческое одеяние собеседника.

— Так и есть!

— Стало быть, ты не явился в Яргару вместе с отрядом Каргая?

— Я служу тут Исвархе с младых ногтей, — гордо ответил жрец.

Хаста широко улыбнулся:

— Что ж, это к лучшему.

Он поднялся и сделал шаг к собеседнику. Тот попятился:

— Если ты удумал что-то недоброе, лучше позабудь об этом! На мой крик сбегутся десятки воинов! Тебя разорвут, как жареную куропатку!

— Думаю, жареную куропатку мы совместно разорвем нынче за ужином.

Хаста сунул руку за пазуху.

— Полагаю, нет нужды объяснять, что это? — спросил он, доставая и поднося к лицу собеседника золотой перстень с солнечной печатью.

Тот, осознав, что́ перед ним находится, вытаращил глаза.

— Внимаю и повинуюсь, почтеннейший, — низко склонился старик. — Уж прости, не знаю, как величать тебя…

— Я жрец Хаста, доверенное лицо святейшего Тулума и его голос в землях Бьярмы.

Глаза старика стали еще больше, а лицо побледнело.

— Постой, ты — Хаста?! Тот самый мятежник, которого прибыл искать юноша из столицы?

— Тот самый.

— А чудовищная Тарэн, выныривающая из озера, и ее бобрихи… это, стало быть, твои накхи?

— Мое сердце скорбит о том, что пришлось на это пойти.

Жрец молча покачал головой.

— Но как могло статься, чтобы святейший Тулум поддержал мятеж?

— Накхи — не мятежники. Они пытаются найти царевича Аюра и вернуть ему трон. А не убить его, как того желает Киран.

— Киран желает убить царевича? — нахмурился старик. — Я должен тебе верить?

— Верь, ибо это правда. И это не мои слова — я лишь голос святейшего Тулума.

— Я повинуюсь, — вновь склонил голову жрец. — Святейший Тулум безмерно мудр. Не нам сомневаться в его решениях. Я так понимаю, тебе понадобится моя помощь?

— Да, — кивнул Хаста. — Для начала подтверди Каргаю, что я не оборотень и познания дарованы мне Исвархой, а не зловредными дивами. Что касается Тарэн, подумай, какой озерный дух мог погубить стражников и едва не сожрать Анила? — Он усмехнулся. — Мало ли что могло перемешаться в голове у чужеземца…

— Хорошо. Я сделаю это. Что-то еще?

— Тут ведь есть другой жрец — тот, что пришел с отрядом Каргая?

Старик прищурил выцветшие глаза:

— Так и было, почтенный Хаста. Сюда пожаловал молодой, весьма самоуверенный жрец из столичного храма гончаров.

— Где он сейчас?

Старый жрец потупился:

— Гуляя по лесу, он нашел красивые грибы с белыми крапинками. Я рассказал ему, что с помощью отвара из них местные колдуны общаются с духами. Увы, он, похоже, поверил небылице.

Хаста поднял бровь.

— Я знаю, что бьярские колдуны варят из них зелье, но понятия не имею как, — продолжал старик. — Тот жрец тоже не ведал…

— И где он сейчас?

— Общается с духами! — развел руками жрец. — Ибо сам присоединился к ним.

Хаста хмыкнул:

— Вижу, не так уж я гонцу и солгал, — Бьярма в самом деле опасна для тех, кто не знает ее обычаев!

— Не окажись ты посланцем святейшего Тулума, ты бы вскоре в этом убедился, почтенный Хаста, — недрогнувшим голосом отозвался старичок. — Невежество здесь воистину убивает, причем быстро и болезненно. Но тебе я буду помогать всем, чем сумею. Только прошу — не причиняй вреда Каргаю и его людям…

— Если они не будут причинять вред мне и моим людям, — ответил Хаста.

— Вот за это поручиться не могу, — вздохнул старик. — Но сделаю все, что в моих силах.

* * *

Утром Хасту разбудил тяжелый гул и конское ржание.

— Что происходит?!

Он вскинулся на своем ложе. Анил, сидя на соседней лежанке, натягивал сапоги. Вчера, к изрядному удивлению Хасты, юный царедворец предложил ему разделить временное жилище. «Оставайся со мной сколько хочешь! Я буду кормить тебя и дам кров. Это меньшее, чем я могу отплатить тебе за спасение!» — пылко заявил он. Рыжий жрец, не без некоторых угрызений совести, тут же охотно согласился.

— Что стряслось? — спросил Хаста, лихорадочно пытаясь сообразить, не напал ли кто на Яргару.

— Каргай поднимает отряд в поход.

— Только этого не хватало, — покачал головой рыжий жрец и, наскоро одевшись, бросился наружу.

Каргай восседал на мощном буланом скакуне и орал на своих воинов так, будто они страдали глухотой:

— А ну, быстрее! Поторапливайтесь!

Хаста увидел, как Анил, поспешно поприветствовав воеводу, с волнением обратился к нему:

— Я вынужден напомнить достойному Каргаю, что приказано выделить два десятка воинов для поимки беглого жреца…

— Уйди с дороги, покуда не затоптали! — недовольно рыкнул могучий бьяр. — Вот управимся, вернемся, тогда и выделю.

Анил яростно сверкнул глазами:

— Но это приказ! Ты пренебрегаешь волей блюстителя престола?

— Послушай… — принуждая себя говорить мягче, произнес Каргай. — Мы целую луну готовили западню. Сегодня мы ее захлопнем…

Он наклонился с коня к Анилу, чуть не заставив того отскочить в сторону, и доверительно прошептал:

— Завтра тут неподалеку, около святилища Спящего Бобра, начинается праздник Пугала. Мои соглядатаи разузнали, что на этом празднике, возможно, появится царевич Аюр. Ну или одно из его ложных подобий.

— Что за «праздник Пугала»? — тоже приглушая голос, спросил Анил.

— Его еще зовут днем Последнего Колоса. Сотни бьяров со всех окрестных деревушек соберутся вместе на лесном лугу, чтобы восславить местных духов урожая, поблагодарить за то, что позволили собрать ячмень, не поморозив и не залив дождем. Половина явится в раскрашенных берестяных личинах. Мы сможем подобраться незаметно. А вот когда царевич, истинный или ложный, будет у нас в руках — тогда и лови своего беглого жреца сколько пожелаешь. Обещаю дать тебе не два десятка, а целую полусотню! — Тут он заметил Хасту, стоящего за спиной Анила. — Ага, это твой чудо-звездознатец? Ну что, провидец, — скажи мне, будет ли успешен нынешний поход?

— Смотря что достойный Каргай считает успехом, — усмехнулся Хаста. — Если я тебя верно понял, речь о поимке царевича Аюра? Нет, поймать его не удастся.

— Это еще почему?!

— На реке под стеной скачут солнечные зайчики. Поймай одного из них! И я первый скажу, что твоя затея будет успешна.

Брови Каргая сошлись на переносице.

— Много на себя берешь, звездочет!

— Ты спросил — я ответил, — пожал плечами Хаста. — Невозможно поймать лису там, где она не водится.

Каргай покосился на ждущих его приказа бьярских воинов с луками. Не услышали бы слова чужеземца…

— Поедешь с нами! — подумав, рявкнул ловчий. — Если говоришь правду — будет тебе от меня почет и награда. А если твои слова пусты, как собачий вой, — я велю всыпать тебе столько палок, сколько звезд на небе! Умеешь держаться в седле?

— Не слишком ловко. Я не воин…

— Ничего. Сядешь за спину своему приятелю из столицы.

Хаста поглядел на вспыхнувшего Анила. Того явно бесила взятая воеводой привычка распоряжаться его судьбой, но он не мог сейчас спорить с Каргаем, разве что недовольно ворчать.

— Седлайте коней!

* * *

Целый день войско Каргая двигалось вглубь бьярских лесов. Впереди ехали разъезды, хватая и отправляя в обоз всякого, кто имел несчастье идти или ехать сегодня по здешним дорогам и тропам. Хаста, трясясь в седле за спиной недовольного Анила, то и дело ловил на себе косые взгляды — весть о его предсказании уже распространилась в воинстве Каргая. Но тут где-то в чаще закуковала небывало поздняя кукушка, и все заулыбались — ведь эта примета была самая добрая.

Когда начало темнеть, Каргай велел остановиться на поляне у лесного ручья и призвал в свой шатер всех сотников, полусотников и десятников. Когда Анил вернулся к себе, Хаста уже ждал его.

— О чем можно столько разговаривать? — нетерпеливо воскликнул он. — Мне уже пора уходить!

— Куда? — с недоумением спросил юный воин.

— Как это «куда»? В лес!

— Зачем?

— Погляди, солнце уже зашло, на небо возвращаются звезды! Семеро Мудрецов проснулись и смотрят вниз. Я должен приветствовать их с верхушки самого высокого дерева, какое найду.

— С дерева?!

— А затем предаться созерцанию прочих светил, — внушительно добавил Хаста. — Ибо они суть знаки, являемые богами миру смертных.

— Но разве снизу звезды не видно? — озадаченно спросил Анил.

Хаста поглядел на него с показным изумлением:

— Анил, ты ведь хороший охотник?

— Конечно, — расправил плечи молодой царедворец.

— Разглядишь ли ты оленя в пятистах шагах?

— На пустоши разгляжу, в лесу — нет.

— А сможешь ли попасть в него стрелой?

— Нет, и никто не попадет. Слишком далеко.

— Вот ты сам и ответил на свой вопрос. Чтобы видеть судьбы, нужно быть как можно ближе к небу. Иной раз не заметишь камешка — да и расшибешь об него лоб. Не углядишь самую маленькую звездочку, ошибешься в предсказании — и вся судьба наперекосяк!

— Надо же… Давай я пойду с тобой!

— Хочешь обучиться чтению небесных знаков?

— Шутишь? — засмеялся Анил. — Этому же годами учатся. Но в лесу — хищные звери. К тому же без меня тебя не выпустят дозорные.

Хаста посмотрел на него чуть добрее и с нарочитым вздохом сказал:

— Что ж, в твоих словах есть доля истины. А по дороге, если пожелаешь, расскажи, о чем вам поведал Каргай. Ибо может статься, что его наилучшие замыслы ведут нас в западню.

В лес они зашли не слишком далеко. Когда огни костров пропали за деревьями, Хаста поднял руку и с важным видом заявил:

— Здесь оставь меня. Я чувствую близость лесных духов. Они могут покарать всякого чужака, посмевшего без спросу зайти в их владения.

— А как же ты?

— Я постараюсь с ними договориться.

Он сделал с дюжину шагов вперед и прислушался — да, мальчишка остался позади. После истории у лесного озера Анил не горел желанием излишне любопытствовать, особенно когда речь заходила о бьярских духах. Теперь главное — не пропустить место встречи.

Хаста шагал, пристально вглядываясь в каждое дерево, чтобы в сумерках не пройти мимо знака. Вроде ничего примечательного… Хотя сосновая ветка с тремя шишками, положенная на вывороченный пень недалеко от опушки, указывала именно в эту сторону. Значит, надо смотреть еще внимательней.

Вот! Из дупла росшего на краю узкой прогалины дуба торчала молодая сосенка. Хаста подпрыгнул, ухватился за нижний дубовый сук, подтянулся и полез вверх.

Из листвы послышалось тихое шипение. Хасту очень раздражала эта привычка накхини давать о себе знать. Особенно учитывая, что отличить их шипение от настоящего змеиного было невозможно.

— Привет, — тихо проговорил он, надеясь, что беседует не с какой-нибудь местной гадюкой.

— Ты знаешь, что желтоволосый тащится за тобой? — послышалось из листвы.

— Я оставил его шагов за сто отсюда!

— Значит, он решил выследить…

— Не надо его убивать!

В голосе накхини прозвучала насмешка.

— Как скажешь.

Хаста раздвинул дубовые ветви и оказался на довольно широкой сиже, устроенной в развилке ствола. Марга удобно устроилась там, вытянув ноги и прислонившись спиной к толстой ветке. Ее глаза ярко блестели в сумраке.

— Какие вести? — спросил Хаста, устраиваясь напротив.

— На лугу у Спящего Бобра собирается уйма бьяров. Многие в личинах, нам было легко пройти. Ты не поверишь, кого они там славят… А это что?

— Пироги, — ответил жрец, протягивая ей сверток. — Утащил с вечерней трапезы…

— У нас есть еда.

— Не очень-то похоже. — Хаста посмотрел на ее осунувшееся лицо. — Сама не хочешь, девчонкам отдай.

— Ишь какой заботливый…

Марга не глядя положила узелок с едой рядом с собой на помост.

— Давай к делу, — бросила она. — Царевича на лугу мы не видели. И никого хоть немного похожего на ария. А вот жрец Исвархи в грязно-рыжем рубище, как ты и сказал, там бродит. И ведь что забавно: люд готовится местных духов славить — а ему хоть бы хны. Того и гляди сам расписную личину нацепит.

— Очень может быть, — задумчиво пробормотал Хаста. — На всякий случай вам хорошо бы оказаться в толпе. Если вдруг Аюр появится — во что я, впрочем, не верю, — его надо будет умыкнуть из-под носа у воинов. Если нет, что куда вероятнее, — хватайте жреца. А я покуда соображу, как отвести глаза Каргаю…

— А с чего ему тебя слушать?

Жрец усмехнулся:

— А вот с чего. Каргай — отменный следопыт и опытный воин. Вдобавок он знает местные леса, потому его сюда и послали. Однако и у него есть один недочет. Он полукровка, его отец, как ни удивительно, был арием, а мать — из здешней знати. Я узнал, что Каргай воспитывался у материнской родни, пока отец не забрал его на столичную службу. Видимо, именно поэтому наш воевода с головы до пят набит бьярскими приметами и суевериями. Не так давно он уже собрался поймать Аюра в такую же западню в другом месте. Уже двинулся в путь, однако в последний миг остановил войско и вернулся в Яргару.

— Что ему помешало? — с любопытством спросила Марга.

— Заяц перебежал дорогу как раз тогда, когда Каргай с войском выезжал за городские ворота.

— И?..

Сестра Ширама посмотрела на него, ожидая продолжения.

— И все. Развернулся и сказал, что пути не будет. И вместо похода погнал все войско на ближайшее озеро — смывать порчу…

— О чем только думает этот бьяр! Он же военачальник! — возмутилась Марга. — Другое дело, если бы ему дорогу переползла змея. Но заяц! Это просто нелепо.

— Именно так было написано в доносе, который я прочитал среди прочих свитков — тех, что мы унесли у Кирана. Там еще говорилось, что Каргай всякое утро в небе жаворонка высматривает. Увидит, потом весь день радуется, а нет — ходит темнее тучи и на всех рычит. Ну а уж если ночью поблизости сова кричала, вовсе из дому не выходит… Ладно, пора возвращаться. Как бы Анил нас тут не услышал…

— Не услышит. Он за прогалиной лежит, — спокойно ответила Марга и, поглядев на застывшее лицо собеседника, снисходительно уточнила: — Живой. Девочки его слегка утихомирили, чтобы не шастал где не надо.

— Что ж вам все неймется, — проворчал Хаста, сползая с сижи. — А я его, значит, на спине обратно понесу?

— Ага. И сосну из дупла вытащить не забудь.

* * *

Анил лежал, свернувшись клубком и уткнувшись лбом в выпирающий из земли корень, словно, притомившись ждать, устроился на ночевку. Когда Хаста подошел, в кустах мелькнул рыжий лисий хвост.

— Эй! — Звездочет потряс лежащего за плечо. — Ты чего здесь устроился? Просыпайся!

Анил раскрыл глаза и с недоумением уставился на жреца.

— Что я тут делаю? — прошептал он.

— Это ты мне скажи.

Юный воин уселся, огляделся вокруг и задумчиво проговорил:

— Я пошел следом… Услышал шорох… Что-то коснулось моего затылка… А потом… потом ты начал меня трясти!

— Скажи мне, грозный воин, разве я не просил тебя оставаться там? — Хаста махнул рукой вдаль. — Разве я не говорил тебе, что в лесу полно нечисти? Это же бьярские чащобы! Я сейчас тут видел лису — хорошо, если это был обычный зверь. Тогда она просто отгрызла бы тебе ухо или откусила нос. А если это был оборотень? Задержись я чуток, и остались бы от тебя лишь сапоги да меч…

— Ты опять спас меня, — вздохнул Анил, поднимаясь на ноги. — Я перед тобой в долгу!

— Тем более береги свою голову — иначе как со мной расплатишься? Пойдем!

— А звезды? Что тебе сказали звезды?

— То, о чем я вам и раньше твердил. Царевича на празднике не будет.

Глава 6

Праздник Пугала

Притаившийся на вершине холма наблюдатель повернулся к Каргаю, поднял развернутую ладонь и быстро сжал ее в кулак.

— Едут, — довольно кивнул тот сам себе. — С уловом…

Вскоре на пригорке появились трое всадников, ведущие дюжину связанных бьяров. Рты бедняг были заткнуты деревянными кляпами.

— Это последние, — сообщил старший из всадников.

— Уверен?

— Мы обшарили все окрестности вокруг каменюки. На всякий случай я оставил людей следить за тропами.

— Если ты пропустил хоть одного, я распорю тебе живот и засуну туда крысу! Ну а если сказал все как есть — с меня полдюжины золотых.

— Можешь отсчитать, — осклабился лазутчик.

— Поглядим, — буркнул Каргай. — Ну-ка… — Он обвел взглядом пленников. — Кто из вас готов отвечать на мои вопросы?

Бьяры с ненавистью глядели на главаря ловчих, и то, что он был с ними на одно лицо, казалось, только усиливало их враждебность. Потом один из них, с проседью в бороде, замычал, показывая, что готов говорить.

— Дайте ему молвить слово, — приказал Каргай.

Избавившись от кляпа, бьяр сплюнул наземь сгусток крови, облизнул разбитые губы и резко бросил на местном наречии:

— Мы тебя знаем! Ты Каргай, сын Шиндэ — внучатой племянницы моей прабабки. Наш общий предок, могучий Яргай…

— Я его знаю не хуже, чем ты, — перебил его воевода. — Но речь не о предках. Ответь на мои вопросы, и тебя отпустят. Возможно, даже не станут бить.

Немолодой бьяр тряхнул головой и расправил плечи.

— В чем мы провинились, родич? — с вызовом спросил он. — Мы не душегубы, не грабители! Мы пришли чествовать наших богов, а ты напал на нас, как разбойник!

— Вы — мятежники! Мы доподлинно знаем, что вы ждете здесь самозванца и приготовили ему теплую встречу. А значит, я могу казнить тебя в любой миг, если пожелаю.

— Зарни Зьен…

— Молчи! — рявкнул Каргай, стискивая рукоять плетки. — Тот, кого вы тут собираетесь чествовать, — никакой не Зарни Зьен и не царевич Аюр. Он, как и все прочие ряженые, — бунтовщик, который возмущает народ против законного правителя. У меня приказ схватить его вместе с сообщниками и притащить в столицу в цепях, и я это сделаю! Ну, отвечай — сколько людей на лугу возле святилища? Сколько еще застав на тропах? Сколько людей в заставах?

— Каргай, ты же сам бьяр, хоть и по матери! — вместо ответа воскликнул его пленник. — Как ты можешь, как смеешь нападать на святилище Спящего Бобра?! Да еще привел с собой чужаков с оружием! Или ты не знаешь, что с вами сделает Мать Тарэн? Ты навлекаешь на себя и свой род проклятие. Светлый Сол с отвращением отвернется от тебя! Хул радостно распахнет зубастую пасть, примет вас всех в свои когтистые объятия и утащит в кровавое Озеро Пауков…

— Я верую в Исварху, — поморщился Каргай. — Чем ты грозишь мне, глупец? Да, я вырос среди вас, и что? Боги наших предков слабы! Они поселили бьяров в хижины из бересты и мха. Они заставляют тебя есть кашу из осиновой заболони, точно нечистого зайца. А теперь погляди на величие Исвархи! Наш бог дарует верным силу и власть. Чем же ты пытаешься меня напугать? Прекрати болтовню и отвечай — сколько застав вокруг святилища?

Бьяр исподлобья глядел на воеводу. Тот лишь вздохнул и кивнул лазутчику.

Первый удар заставил упрямца согнуться и застонать. Второй отбросил наземь.

— Когда он все расскажет, оповести меня, — велел Каргай. — Да не задерживайся. Пока лесные недоумки будут стучать и завывать, подберемся поближе — они в эту пору как токующие глухари. А как только вылезет самозванец — начинаем!

Он повернул коня и направился в лес, где у берега реки его ждала сотня всадников.

* * *

— Надо же, сколько народу! — прошептал Анил, глядя на луг сквозь листву из-за отогнутой ветки лещины. — А в столице Бьярму считают почти необитаемой…

Перед тем как окружить святилище, Каргай отдал под руку юноши пару десятков бойцов и велел затаиться в кустах на пригорке совсем рядом со священным камнем на краю луга. Юному арию было дано важное поручение — его, много раз видевшего Аюра при дворе, поставили с отрядом ближе всех, чтоб он опознал царевича и подал знак остальным воинам, скрывавшимся в лесу.

Луг раскинулся по обе стороны тихой и темной лесной речки. По правую руку, где он был шире, его ограждала обрывистая, заросшая лесом гора. И захочешь, не найдешь лучшего места для засады.

Под самой горой громоздился огромный, в два человеческих роста, замшелый валун, очертаниями похожий на лежащего зверя. Из-под валуна сочился прозрачный родник, тонкими струйками стекая по скале и пропадая в траве. В его сторону нескончаемым потоком тянулся народ. Празднично одетые бьяры в меховых безрукавках, расшитых пестрыми бусами и речным жемчугом, несли узелки, короба с жертвенной едой, туеса с пивом. Молодые парни с хохотом и прибаутками тащили круглые пироги — здоровенные, одному не унести. На многих были личины из древесной коры, раскрашенные так, что при виде них даже медведь спрятался бы в берлогу. Повсюду слышались приветственные возгласы — порой соседи не видали друг друга с прошлой осени.

— Да тут, наверно, десятки деревень собрались…

«Вот только обычно бьяры приходят на моление целыми семьями, а здесь почти нет ни женщин, ни детей. Да и стариков, кроме „говорящих с духами“, что-то не видать…» — отметил про себя Хаста.

— Так и есть, — отозвался он вслух. — На праздник Пугала люди со всех краев по нескольку дней идут. Вот на таких сборищах люди наместника их и ловили…

— Что за Пугало-то, расскажи?

— А вон оно, видишь — высокое чучело из соломы торчит, там, где складывают костры? Как стемнеет, его одарят, напоят, накормят, споют ему песен, а потом сожгут, чтобы дымом отправился на небеса и отнес дары предкам. Урожай собран, солнце на зиму поворачивает…

— Погляди, погляди! А что они сейчас делают?

Над толпой грянула торжественная песнь. Анил даже привстал, глядя, как седобородые бьяры в длинных белых рубахах, выйдя из толпы вперед всех, выливают из туесов хмельное питье прямо наземь.

— Приносят дары Спящему Бобру, — объяснил Хаста.

— Какие же это дары? Они просто делают лужу. — Анил принюхался. — Переводят хорошее свежее пиво…

«Звездочет» ухмыльнулся. Быстро же этот придворный приучился к здешнему простонародному пойлу.

— Я разузнал — это не просто камень, — продолжал Хаста. — Это ездовой бобер Тарэн, ждущий своего часа.

— Опять Тарэн! — скривился Анил.

— И опять бобры, — кивнул Хаста. — Говорят, что раз в две тысячи лет ярость Матери Зверей сокрушает все границы и поджигает землю и небо. И этот огонь не унять ничем. Реки обращаются в пар, озера выкипают до самого дна. Лишь одно может погасить неуемное пламя и спасти вселенную.

— Что?

— Струя этого бобра.

— Ты шутишь?

— Видишь родник? Местные считают, что его вода имеет великую силу и позволяет уберечься от гнева Тарэн.

Анил, поморщившись, поглядел на воду, струящуюся по каменному руслу.

— Дикари, — пробормотал он себе под нос.

— А чтобы бобер не умер, прежде чем ему в очередной раз придется спасать мир, благой бог Сол — как тут называют Исварху — до урочного часа обратил его в камень. Но потом, как всегда, вмешался Хул. Из злого озорства он сотворил еще десяток подобных камней и раскидал их по всем окрестным лесам. Теперь никто точно не знает, какой из Спящих Бобров настоящий. Каждое племя утверждает, что их бобер — самый что ни на есть истинный. Вот и сейчас сперва угостят Спящего Бобра, а уж потом…

— Погоди, — оборвал его Анил, приподнимаясь на колено. — Вон там, видишь?! От бобрового хвоста лезут!

Хаста и сам заметил — там, где из-под камня пробивался родник, на бобровую спину карабкалось несколько человек. Один из них — это было хорошо заметно — носил бурые жреческие одежды. Длинные волосы другого блестели знакомым темным золотом. Такие встречались лишь у самых высокородных арьев.

— Это же Аюр! — подавив порыв заорать в голос, прошептал Анил. — Я узнаю его!

— Его здесь нет, — отрезал Хаста.

— Да как же нет — вон он! Тащите «Путеводную Звезду»!

Один из воинов сноровисто развернул и поставил замысловатую треногу с выдолбленным деревянным желобом. Хаста поглядел, как еще двое несут голову «Звезды» и заполненный серой горючей мякотью чурбак, как соединяют их и обмазывают место соединения.

«Не так, — с тревогой подумал жрец. — Чуть высохнет — растрескается, пламя брызнет во все стороны. Не взлетит или взорвется в руках…»

— Быть может, мудрейший Анил позволит мне подготовить «Звезду» к полету? — не выдержал он.

— «Путеводная Звезда» — не твоего ума дело, — отмахнулся молодой вельможа. — Только жрец высокого посвящения может совладать с волшебными силами, что в ней сокрыты!

«Не моего ума, — горестно подумал Хаста. — Знал бы ты, кто ее изготовил!»

— Не волнуйся, в столичном храме меня научили с ней обращаться, — снисходительно добавил Анил. — Плотнее мажьте, дурачье, иначе вам глаза выжжет!

«Хвала тебе, Исварха!» — перевел дух самозваный прорицатель.

Тем временем золотоволосый и несколько крепких парней с копьями и топорами взобрались на покрытую белыми лишайниками спину каменного бобра. «Царевич» влез на голову любимого зверя Тарэн и, подняв руки, что-то закричал. Ветер доносил лишь обрывки его слов. Но было ясно — он требует внимания.

Разодетая толпа в берестяных масках замерла в почтительном молчании…

— Ну, Солнце с нами!

Анил чиркнул кресалом. Ворох искр просыпался на промасленный жгут, тот вспыхнул, и уложенная в желоб «Путеводная Звезда» с грохотом взмыла над лугом. Еще мгновение — и она рассыпалась тысячами ослепительных алых искр над головой застывших в изумлении бьяров.

В следующий миг из лесу послышался громкий протяжный вой трубы.

— Вперед! — вскакивая и выхватывая меч, закричал Анил. — Окружаем бобра! Никого не упускать! Парни, хватайте всех, потом разберем, кто там кто. Царевича никому, кроме меня, не трогать!

— Сказано, это не он, — с досадой вновь повторил жрец.

— Пошли со мной! — Юный арий дернул его за руку. — Я видел Аюра в столице много раз — это он! Сам убедишься!

— Когда убедишься, что звезды не лгут, — вспомни мои слова. И тогда я расскажу, где его искать…

Последних слов Анил уже не слышал — вместе с прочими воинами он, ломая кусты, с улюлюканьем ринулся вниз по склону.

— Ну чисто дети малые! — насмешливо покачал головой Хаста.

Между тем со всех сторон, грохоча и полыхая, взмывали такие же рукотворные звезды. Народ на лугу заметался, воздух наполнился воплями ужаса. Из лесу вылетел отряд в полсотни всадников во главе с Каргаем и понесся через луг прямо к камню — бьяры только успевали разбегаться. Они не были трусами и не зря славились как лучшие в Аратте охотники; у каждого из них на поясе висел длинный нож. Но в этот миг никто из них и не думал о сопротивлении. Они были совершенно ошеломлены грохотом и воем. Те немногие, кто все же хватался за топоры и ножи, выточенные из лосиных рогов, тут же получали по рукам и спине древками копий.

Отряд Каргая, распавшись на десятки, мигом раскроил толпу на части. Одни бьяры были сбиты конями, другие, крича от ужаса, падали ничком, чтобы защититься от огня падающих звезд. Третьи пытались бежать в лес, но тут же оказывались в сетях, со связанными руками и деревянным кляпом во рту.

Около дюжины человек, сорвав личины и выхватив из-под безрукавок длинные кинжалы, бросились к священному камню. Охранники «царевича» устремились им навстречу.

Хаста моргнул — вот только что он своими глазами видел смуглого юношу с золотистыми волосами, и вдруг тот будто растаял в воздухе! Только старый жрец в крашенной луковой шелухой одежде опрометью метнулся в сторону бобрового хвоста. А юноша — его будто ветром унесло, или он просочился в самое нутро камня! Стражи «царевича», не замечая, что творилось у них за спиной, продолжали отчаянно сражаться за своего бесследно пропавшего господина, покуда все до последнего не были перебиты воинами Каргая.

Наконец суматоха на лугу начинала понемногу затихать. Хаста уже собрался было спускаться с пригорка, как поблизости среди листвы послышалось тихое шипение.

— Марга, ты?

Кусты раздвинулись, и сестра Ширама молча поманила жреца.

— Там не было Аюра, — сказала она, когда Хаста оказался рядом.

— Ты сама это увидела?

— Да, мы с девочками стояли близко, под камнем. Но тот парень был похож. Только двигался иначе — лучники так не ходят. У них плечи разведены, а этот, верно, отродясь боевого лука не натягивал… Но это ерунда. А вот когда заревела труба, самозванец пропал, и на его месте появился какой-то белоголовый бьяр!

Хаста кивнул — нечто подобное он и ожидал услышать.

— Хорошо было бы расспросить того бьяра, — продолжала Марга, — но его убили вместе с другими. И знаешь, что скажу? Похоже, Каргай и не собирался брать Аюра живым.

— Значит, вот какой у него приказ, — пробормотал Хаста. — Киран желает закончить в Бьярме то, что начал в столице… Как я и предполагал. А что луковый жрец, где он? Я говорил, что он нам понадобится.

— Жрец у нас. — Сестра Ширама махнула в сторону леса. — Отвел глаза воинам и хотел удрать, но мои девочки изловили его. Завязали ему глаза, заткнули рот, привязали к дереву и ждут нас в лесу — вон там, ниже по ручью.

— Прекрасно, просто прекрасно! Что ж, пойдем побеседуем с ним…

— Эй, звездочет, ты тут? — послышался снизу оклик Анила. — Каргай желает видеть тебя! Проклятый жрец навел на нас всех морок!

— Я скоро вернусь, — пообещал женщине Хаста и начал спускаться к священному камню.

* * *

Каргай сидел на принесенной бьярами скамье неподалеку от поваленного пугала и мрачно пил свежесваренное пиво из берестяного туеска. Лицо его было усталым и, как показалось Хасте, отрешенным.

— А, чародей, явился…

Глава ловчих поставил опустевшую посудину на скамью и уставился на «звездочета».

— Да, ты не солгал, — буркнул он. — Царевича тут не было. Давай рассказывай, как об этом узнал.

— Ты знаешь, когда дует ветер, — возвел глаза к небу Хаста. — Он может дуть в одну сторону, а затем, хоть ничего и не произошло, задуть в другую. Но сможешь ли ты рассказать, как он дует?

— Опять ты за свое!

— Знамения светил…

— Ладно, не хочешь — не рассказывай. Говори, что тебе известно! Где искать корень этого злочинства?

— Вот сейчас ты задал верный вопрос, доблестный маханвир! Нет смысла ловить солнечные зайчики. Надо искать руку, которая держит серебряное зеркало.

— И тебе ведомо, чья это рука? — напрягся Каргай.

— Догадаться нетрудно. Рядом с самозванцем стоял жрец Северного храма. Все мы знаем, на какие чудеса они способны. Он навел морок, заставив людей поверить, что они видят царевича. Даже Анил признал в самозванце Аюра, а ведь он не раз видел его в столице. Но это значит, что и жрец видел настоящего царевича так же ясно, как ты меня. Стало быть, жреца и надо спрашивать!

Каргай скривился, будто раскусил незрелую клюкву:

— Когда бы Белазору не смыло большой волной, я бы тоже думал, что искать нужно там.

— Разве Северный храм разрушен?

— Не знаю. Можно было бы спросить у жреца, но он с помощью колдовства исчез у нас из-под носа!

— Если пожелаешь, — скромно сказал Хаста, — я постараюсь отыскать его.

Тусклые глаза Каргая мгновенно ожили и приобрели жесткий блеск.

— Пожелаю! Сколько людей дать тебе в подмогу?

— Сейчас не нужно. Но пусть Анил и его люди будут у меня под рукой.

— Хорошо, — кивнул Каргай. — Так и будет.

Анил догнал Хасту на самой опушке леса.

— Ты что удумал? — возмущенно напустился он на «звездочета». — Ты же знаешь, что у меня свой приказ! Меня сюда послали ловить мятежного жреца Хасту и его накхини! Зачем ты затребовал у Каргая мой отряд?! Я только-только получил людей, чтобы наконец заняться поисками, а теперь мне придется бегать по твоей указке!..

— Послушай, — миролюбиво сказал рыжий жрец, — ты говоришь, что должен поймать мятежника Хасту. Но кто знает, может, тот жрец, которого вы сегодня упустили, он и есть?

Анил озадаченно умолк.

— Вот-вот, поразмысли над этим хорошенько! Кстати, объясни, как он умудрился пройти мимо вас незамеченным?

— Откуда я знаю? — огрызнулся молодой вельможа. — Это все проклятое бьярское колдовство!

— Вот видишь? Без меня ты не сможешь поймать Хасту, даже если окажешься с ним нос к носу. Следуй за мной и поверь — в нужное время я укажу тебе, где скрывается этот дерзкий мятежник.

— Правда? — вновь обретая надежду, спросил Анил.

Хаста торжественно поднял обе руки к небу:

— Клянусь Семью Мудрецами!

— Если так, то хорошо, — милостиво склонил голову юный воин. — Я буду помогать тебе.

— А сейчас мне надо удалиться в лес. Побеседовать со звездами. И вновь прошу — не ходи следом.

— Но сейчас же день, звезд не видно…

— Есть такие места, где звезды можно увидеть средь бела дня. И тебе лучше туда не попадать… Выполни мою просьбу, а то я в другой раз могу и не успеть защитить тебя.

* * *

Хаста не поверил глазам. Марга имела вид смущенный и виноватый, что совершенно не вязалось с ее обычным резким и высокомерным поведением. Сейчас она больше напоминала ребенка, застигнутого во время поедания заготовленных на празднество сластей.

— Что-то случилось? — настороженно спросил он.

Сестра Ширама кивнула.

— Что-то с луковым жрецом?

Марга тяжело вздохнула и снова качнула головой.

— Вы его убили?!

— Не совсем…

И она пустилась в объяснения, чем снова привела Хасту в состояние оторопи.

— Сначала он умер…

— Умер? Постой, как это «сначала»? О чем ты говоришь?!

— Когда ты ушел, мои девочки заскучали и, чтобы не тратить время впустую, решили разговорить его. А он взял и умер. Они еще ничего и сделать не успели! Говорят, вдруг обвис у них в руках, и все — не дышит, сердце не бьется…

— Та-ак… — протянул Хаста с досадой. — Значит, совсем ничего не сделали, а он умер?

— Девочки поклялись тайным именем Отца-Змея, что так и было, — подтвердила Марга. — А потом он встал и ушел.

— Как это — ушел?!

— Я ждала тебя тут. Девчонки бросились ко мне. Молодые еще, неопытные — одной нужно было на месте остаться. Словом, мы вернулись на поляну — а жреца нет. Только следы и остались.

— Следы? — изумленно спросил Хаста.

— Да, его следы. Он ушел спиной вперед. По следу-то видно, что пятка в мох входит глубже, чем обычно. Мертвецы часто так ходят. Вот только это тряпье и осталось…

Она тихо свистнула сквозь зубы, и Яндха с Вирьей — бледные, без кровинки в лице, — вышли из-за кустов. В руках одной из них было рыжее жреческое одеяние.

— Он что, сам его сбросил?

Накхини замотали головой.

— Я же сказала, они этого колдуна разговорить хотели. Отвязали от дерева, раздели…

Хаста сдвинул брови:

— Эх, как скверно…

В этот миг юные накхини одновременно шагнули вперед, преклонили колено и обнажили клинки.

— Они не выполнили приказ, — с грустью в голосе пояснила Марга. — Убей их.

— Что?!

Хаста невольно отпрянул, едва не упав навзничь.

— Можешь сделать это сам или поручи мне. Или вели им самим покончить с собой — они это немедля исполнят.

— Святое Солнце! Вы, накхи, воистину безумны! Как насчет того, чтобы все остались живы?

— Они заслужили казнь и знают это.

Хаста глотнул воздуха, пытаясь вернуть самообладание. Вот уж пришла беда, откуда не ждали!

— Марга, послушай! Ты сказала, их жизни принадлежат мне?

— Да.

— Тогда я и буду решать их судьбу как пожелаю.

— Но они должны умереть, — требовательно напомнила накхини.

— В свое время, Марга, в свое время.

Марга, нахмурившись, долго молчала.

— Что ж, твоя воля, — сказала она наконец.

Девицы поднялись на ноги и вложили мечи в ножны. Хаста ожидал увидеть радость на их лицах, но скорее наоборот — они будто выглядели раздосадованными, что их готовность пропала впустую. Самому смелому человеку не так-то просто заставить себя смотреть в лицо смерти.

— Но если ты покуда сохраняешь им жизнь, — все еще хмурясь, вновь заговорила Марга, — мы должны решить, как защититься от ухра.

— От кого?

— Ходячего мертвеца. Он питается жизненными силами людей и зверей. И в первую очередь тех, из-за кого умер. Девочки уже проткнули острым железом все следы мертвеца, но этого мало…

— Погоди-ка! Куда вели следы?

— К ручью.

— Ходячие мертвецы терпеть не могут ручьев и рек! Марга, этот человек не умирал. Он своей волей остановил сердце, а потом вновь повелел ему биться. Жрецы Северного храма любят этакие проделки, я много о них слыхал. Он вас обманул.

— А если все же нет? — недоверчиво спросила Марга, но в ее голосе послышалась надежда. — Тут можно раздобыть мак?

— Зачем?

— Засыплем следы. Какое-то время ухр не сможет нас найти, а мы пока…

— Забудьте о маке! — прервал ее Хаста. — Я говорю вам — никакого мертвеца не было! Ловкий жрец обманул вас и сбежал по ручью. Но все время он не будет идти по воде — это неудобно, да и холодно. Где-то все же выйдет. Найдите следы — и убедитесь, что я прав. Ну а если нет — будем думать, как защититься от вашего ухра… Встречаемся на дереве, как обычно.

Хаста взял из рук накхини линялые обноски беглого жреца:

— А вот это мне, пожалуй, пригодится…

Марга неожиданно выдавила из себя улыбку. Потом вдруг на миг склонила перед Хастой голову:

— Я не понимаю, для чего брат велел мне присмотреться к тебе. Не знаю, что я должна была в тебе найти. Но теперь понимаю, что нашел он.

Она подала знак, и юные накхини опрометью бросились к ручью.

— Буду ждать вестей, — бросила Марга и скрылась из виду.

Хаста проводил ее растерянным взглядом:

— Да уж… Что он нашел, что я потерял…

Хасте вдруг живо представилась ждущая его в ледяных степях улыбчивая мохначка, добродушный белый мамонт, уютная хижина из звериных костей и шкур… Тихий приют — почти как родной дом, который он почти забыл. А может, и вовсе выдумал.

Ладно. До этой хижины еще нужно дойти. А пока нужно отыскать царевича.

В глубокой задумчивости он спустился к каменному бобру, рядом с которым ждал его Анил.

— Вот… — Хаста потряс добычей. — Все, что осталось от лукового жреца.

— Его что, звери сожрали? — удивился Анил.

— Почему — звери? Никто его не сжирал. Он сбросил это и сбежал по ручью. Теперь никто не отличит его от простого бьяра, ушедшего в лес за хворостом.

— Нужно поскорее отправляться в погоню!

— Вот еще. Теперь пусть те, кто прислал сюда самозванца и того ловкача, побегают за нами.

Анил сдвинул брови:

— О чем ты?

— Теперь ты будешь царевич Аюр, а я — жрец Северного храма.

Глава 7

Тайная крепость

Охота наместника умчалась за оленем-трехлеткой. Сам же Аршалай придержал коня и, дождавшись, когда стихнет топот копыт и хруст веток, свернул в сторону. Люди из свиты правителя Бьярмы знали, что у того есть обыкновение внезапно уединяться во время общего веселья. Но проверять, куда в это время тот направляет бег коня, не пытались. Рассказывали, что в прежние времена кто-то из дворцовой стражи осмелился последовать за господином — да только его и видели.

Аршалай пустил коня шагом, внимательно вглядываясь по сторонам и вслушиваясь в шорохи осеннего леса. Над острыми вершинами елей низко проплывали косматые серые тучи, в воздухе пахло сыростью и прелью. Наместник морщился, когда еловые лапы то и дело царапали его руки и лицо. Что за неприветливые места! То ли дело зеленые дубравы в окрестностях столицы или душистые цветущие степи его почти позабытой родины…

Конечно, за десятилетия службы Аршалай уже свыкся с обросшими мхом елями и березами в четыре обхвата толщиной, с полуночным солнцем в короткую теплую пору и бесконечно долгим зимним мраком. Когда в высоком голубом небе сияло солнце и листья наливались живым золотом, чащобы Бьярмы даже радовали глаз. Но стоило светилу скрыться в тучах…

Завидев по левую руку торчащий из земли валун, Аршалай остановился и начал напряженно оглядываться, особое внимание уделяя ветвям ближайших деревьев. Листва с них уже почти осыпалась, открывая взору то, что было спрятано летом.

— Скелет, — пробормотал себе под нос наместник. — Человеческий… В прошлый раз его, кажется, не было. Или я просто не заметил? Кому это так не повезло…

Скелет был привязан к стволу дерева среди ветвей росшей неподалеку старой березы. Судя по тому, что кости были дочиста объедены куницами, — уже довольно давно.

— Что за дикарские нравы! — вздохнул Аршалай. — Надо будет сказать Данхару, чтобы приструнил своих людей. Пусть уж зарывают… Или в болото сбрасывают…

— Почтеннейший наместник желает видеть маханвира? — раздалось прямо над ухом всадника.

Тот подскочил от неожиданности и гневно насупился.

«Как они это делают?! И ведь сколько раз говорено — не появляться за спиной! Нет же, как не слышат! Озорники!»

— Да, я хочу видеть Данхара, — сварливо отозвался он.

— Я проведу.

Накх в полном боевом облачении сложил ладони у рта и трижды каркнул вороном. Два раза, и затем, повременив, еще раз. Из лесу послышался перестук копыт. Вскоре рядом с провожатым возник гнедой конек излюбленной горцами легконогой породы. Едва коснувшись руками лошадиной холки, накх запрыгнул на спину скакуна и ударил бока пятками.

Ехать пришлось долго. Аршалай понимал, что его попросту дурачат и водят кругами, но ничего не мог поделать. Всякий раз, когда он пенял Данхару, тот кивал, соглашаясь, а в следующий раз все повторялось вновь.

Наконец вдали показался лесистый холм. На вершине среди деревьев виднелся остроконечный частокол. Неприметная тропа вела наверх, к воротам крепости.

Свое уединенное убежище Страж Севера выстроил любовно и тщательно. За частоколом поднималась башня вроде тех, какие возводили на кручах в Накхаране, — сужающаяся кверху, снизу каменная, сверху надстроенная из дерева. Видно, Данхар собирался выстроить себе дом, как на родине, но камней не хватило. Больше ничего снаружи видно не было, но Аршалай пару раз бывал внутри и знал, что там находится. Небольшая крепость была отлично устроена. Конюшня, кузница, сеновалы, амбары с припасами, колодец и даже подземная темница — ни о чем не было забыто. Такое укрепление можно было удерживать очень долго. Видел там наместник и столб из врытого комлем вверх соснового ствола, причем из этого комля был весьма искусно вырезан двенадцатиголовый Первородный Змей. Аршалай икнул, но сделал вид, что не заметил пакости, хотя змей нагло торчал прямо посреди двора.

Данхар поджидал гостя у края тропы, ведущей к воротам крепости.

— Мой друг желает отобедать? — Словно принуждая себя, он указал наверх.

Аршалай незаметно улыбнулся. Он знал, что для накха вводить чужака в свой дом — почти нестерпимое мучение. Даже одно приглашение расценивается как знак высочайшего доверия… Несколько мгновений наместник колебался, но, вспомнив об угощении, которое ему в прошлый раз подали накхи, все же решил отказаться от их гостеприимства. «Это жареная белка, нарочно для тебя ловили — кушай, дорогой друг! — содрогнулся он, вспоминая одну из худших трапез в своей жизни. — И ведь пришлось есть, иначе Данхар изобразил бы смертельную обиду. В этот раз, может, и жарить не станут — за хвост, об дерево, и пожалуйте за стол! А может, и не белка это никакая была, а вовсе крыса…»

— Благодарю тебя за приглашение, — любезно ответил Аршалай. — Я бы и рад, да в прошлый раз я видел у тебя на лавке здоровенную гадюку. Как бы мне по неловкости не сесть на нее!

— Дом без змеи — пристанище дивов, — ответил Данхар накхской пословицей. — Если в доме не живет змея-хранительница, а лучше несколько, он неуютен и пуст. По нему шастают мыши и призраки. Не беспокойся. Я попрошу ее тебя не кусать.

— Можно подумать, она тебя послушает, — проворчал наместник. — Нет уж, пошли лучше прогуляемся. Порадуемся лику Исвархи, который так редко является нам в здешних краях…

Как и прежде, он спокойно оставил коня пастись под присмотром невидимых стражей, и старые друзья направились по знакомой тропинке к небольшому лесному озерцу.

— Я слышал, ты прибыл прямо из Майхора, — заговорил Данхар после недолгого молчания. — Все ли благополучно в столице Бьярмы? Как здоровье твоей драгоценной супруги?

Аршалай дернул уголком рта и махнул рукой:

— Ты не мог спросить о чем-нибудь более занимательном? Например, о моих новых плавильных печах. Они беспокоят меня куда больше, чем здоровье драгоценной супруги. Вот недавно одна лопнула без всяких видимых причин! Я страшно переживаю, как бы и остальные…

Данхар усмехнулся.

— С чем ты приехал? — без обиняков спросил он.

— Я получил вести из Белазоры, — начал Аршалай. — Мой человек сообщает, что в Северном храме видели царевича Аюра. На сей раз не подменыша, а самого настоящего.

— Как это поняли? Его кто-то узнал?

— Он остановил большую волну.

— Совсем? — удивленно поглядел на него накх.

— Нет. Но все выжившие как один утверждают, что волна застыла на месте и стояла неподвижно, покуда царевич не отпустил ее.

— Разве такое возможно?

— Не забывай, сын Ардвана — из Солнечной династии. Одному Исвархе ведомо, на что они способны.

— Твой человек видел это чудо своими глазами или кто-то рассказал ему после третьей кружки?

— Он был там, смотрел с храмовой стены.

Данхар недоверчиво покачал головой:

— Мне сложно в это поверить. Ни мой отец, ни дед, ни дед моего деда не рассказывали о каких-либо чудесах, совершенных правителями Аратты. Но я верю тебе, если ты ручаешься за своего человека… Кстати, он сообщил, где сейчас царевич?

— Еще совсем недавно Аюр был в храме. Потом некто — вероятно, блюститель престола — подослал к нему убийцу.

На изуродованном шрамами лице накха появилась жутковатая улыбка.

— Занятно. Расскажи!

— В самом деле занятно, друг мой, — согласился Аршалай. — Когда убийца проник в покои царевича, тот спал — да так и не проснулся…

— Аюр мертв?

— Нет — он не проснулся, но, верно, силой мысли заставил убийцу выброситься в окно.

— Ты шутишь?

— Это правда, Данхар. Мой человек все видел своими глазами. Вскоре после покушения сын Ардвана в глубокой тайне покинул храм. С ним всего два человека свиты — раненый стражник и хромой мальчишка…

— И где Аюр сейчас?

— Об этом надо спросить у Светоча. Да только вряд ли он пожелает разговаривать с нами.

— Я могу его попросить, — оскалился Данхар.

— Лучше не пробуй. И, кроме того, не забывай, что он все же один из высших служителей Исвархи.

Накх промолчал, пренебрежительно дернув плечом.

— В любом случае, — продолжал Аршалай, — в храме царевича больше нет. Его отправили в тайное лесное убежище, известное только Светочу. После чудес с водами Змеева моря Аюр был очень плох, но сейчас быстро поправляется…

— Если все упирается в старикашку-жреца, давай я пошлю в Белазору накхов, — предложил Данхар. — Они притащат сюда этого Светоча, и ты сам побеседуешь с ним.

— Ты что, вздумал умыкнуть главу Северного храма? — возмутился Аршалай.

— Не думаю, что это будет сложно.

Наместник вздохнул, возведя глаза к небу, а Данхар продолжал:

— Даже если Светоч окружит себя храмовой стражей…

— Нет-нет, и не думай! Это никудышная затея! Во-первых, ты не представляешь, что такое «этот Светоч». Он способен убить человека, просто поглядев на него!

— Что ж, этак я не умею, — согласился Страж Севера. — Но я знаю сотни других способов. И уж поверь, с завязанными глазами и кляпом во рту ему будет крайне сложно убить кого-то взглядом… Или, может, ты сомневаешься в моих людях? Опасаешься, что их заметят и обвинят тебя?

— Речь совсем не об этом!

Данхар вдруг остановился, поднял руку, и из-за ало-золотистого куста боярышника, точно вырос на кочке, появился молодой накх.

— Семнадцать, — с поклоном сообщил он и вновь исчез в лесу.

— Могло быть и лучше, — заметил ему вслед Данхар.

— О чем это он? — изумленно спросил Аршалай.

Страж Севера хмыкнул:

— Пойдем, кое-что тебе покажу, чтобы ты не сомневался.

Данхар направился вперед быстрым шагом. Наместник последовал за ним.

На берегу озерца выстроился ряд накхов. Воины исподлобья глядели на стоящего перед ними собрата — того самого, который с загадочными словами появлялся на тропе. Накх, завидев выходящих из леса Данхара и наместника, устремил на маханвира вопрошающий взгляд.

— Начинай, — приказал Данхар.

Юноша неторопливо пошел вдоль строя, отвешивая каждому из стоящих накхов оглушительную пощечину. Было видно, как воины шатаются после удара.

— Что он делает?

— Бьет. Сам видишь, их семнадцать.

— Я уже сосчитал. Но зачем?

— Погоди, сейчас увидишь.

Вскоре из лесу один за другим начали появляться еще накхи. На этот раз наместник насчитал пятерых. Бивший остановился, тяжело вздохнул, поднял голову и завел руки за спину. Вновь прибывшие начали по очереди подходить к нему и наотмашь лупить по щеке его самого. Когда все пятеро закончили этот странный обряд, едва стоявший на ногах накх рухнул на прибрежный песок.

— А все же что это было? — озадаченно спросил Аршалай.

— Игра, — с улыбкой объяснил Данхар. — Мы называем ее «прятки». Несколько воинов уходят в лес и прячутся там. Но тот, кто ищет, никогда не знает, сколько именно. Он просто идет, слушает и глядит вокруг себя. Если кого-то заметил — указывает на него. Когда заканчивает путь — сообщает, сколько человек нашел. Дальше ты все видел сам. Те, кого он заметил, получают оплеуху. Те, кого пропустил, — сами ее дают. Если бы он упал раньше, чем получил бы все оплеухи, то потом их отвесили бы ему сначала.

— Веселые у вас, накхов, игры…

— Да. Эту я придумал, — не без гордости ответил Данхар. — Можешь поверить: после таких игр заметить моих парней в лесу невозможно, даже наступив любому из них на руку.

— Неужели никто из них не затаил зла? — с сомнением глядя на жестоко избитых друг другом накхов, спросил Аршалай.

Данхар неподдельно удивился:

— На что обижаться? Они прекрасно знают, что каждый дружеский удар позволяет им избежать гибели в бою. Они благодарны друг другу!

— И верно, тебе особенно?

— Как же иначе? Да хоть бы им не нравилась моя игра, они все равно повиновались бы. Верность долгу и своему вождю у накхов в крови.

— Гм… То есть прикажи ты им не поколотить, а убить друг друга…

— Они бы это сделали. Но зачем? Пусть парни играют. Зато потом, даже если они залезут в спальню к Светочу…

— То, что я увидел, достойно восхищения, — поспешно отозвался Аршалай. — Но послушай меня, Данхар. Мы не станем похищать верховного жреца — ни из спальни, ни из храма.

— Ну а как тогда мы будем искать Аюра?

Аршалай переплел пальцы:

— Мы несомненно будем его искать… Но будет намного лучше, если Аюр призовет нас под свои знамена сам, без принуждения. Тогда уже мы будем решать, что делать… А если ты притащишь сына Ардвана как пленника, перебив его людей, мы получим врага, которого нет смысла оставлять в живых. Мне что-то не нравится затея убивать наследника Солнечной династии — особенно такого, который способен приказывать морю…

— Для этого его сперва нужно найти, — напомнил Данхар.

— Да, конечно, но…

Друзья продолжили неспешную прогулку — на этот раз в обратную сторону. Аршалай шагал, задумчиво пиная сосновые шишки, что подворачивались ему под ноги. Наконец он поднял голову и спросил:

— Ты знаешь, что в Яргару прибыл человек Кирана с войском?

— Да, уже знаю, — кивнул накх. — Его зовут Каргай. Он привел с собой четыре сотни воинов.

— А о нем самом ты что-нибудь слыхал?

— Нет… — Данхар задумался. — Прибыл из столицы, а имя вроде бы местное…

— Каргай — бьярский полукровка, — объяснил наместник. — Когда нынешний блюститель престола правил болотными вендами, Каргай у него верховодил следопытами. Сам знаешь, Киран терпеть не может накхов, а без следопытов в тех краях никак не обойтись. Говорят, что когда-то Каргай выследил и заманил в западню верховного вождя болотных вендов…

Данхар одобрительно кивнул:

— Славный воин. И зачем же его сюда прислали? Ты уже узнал?

— Конечно.

— Гм… Как тебе это удалось?

— Хотелось бы сказать, что мои соглядатаи куда лучше твоих, — с хитрым видом ответил правитель Бьярмы. — Но по правде сказать, Каргай сам явился ко мне с грамоткой от Кирана. Ему поручено изловить самозванца и подавить зачатки мятежа.

— Вот как!

— Да. Мне предписывается оказывать ему всемерную помощь. Он имеет право даже забрать мои штаны, если те ему понадобятся, чтобы поймать ими царевича… Я попытался убедить его, что сам, без меня, он едва ли справится. Но он лишь посмеялся. Зачем ему я, если у него есть бьяры и войско? Здесь это важнее…

— К чему ты клонишь? Уж не боишься ли, что его сюда прислали на твое место?

— К чему говорить о страхах? — поморщился Аршалай. — Тем паче сам знаешь — все, что угрожает моей голове, и твоей не полезно… Но я пекусь о другом. Каргай наверняка кого-то выследит. Ибо в последнее время в наших краях действительно проросли зерна мятежа. Однако кто может сказать наверняка, что наш ловчий случайно не захватит истинного царевича? Как мне видится, Киран удобно расположился на престоле своего тестя и вовсе не горит желанием кому-то его отдавать.

— Тогда он сам бунтовщик!

— Ты сегодня проницателен как никогда, мой друг! Но за ним есть сила, а за местными самозванцами — нет. И что хуже всего, сейчас ее нет и за настоящим царевичем. За храмом тоже, иначе бы они его не прятали… А это значит, что Каргай может поймать настоящего Аюра и утопить его в болоте — и никто ему слова не скажет…

Данхар поглядел на него с недоумением:

— К чему ты ведешь?

— Как — к чему? Сейчас, когда Аюр слаб и одинок, первый, кто поможет ему, станет его лучшим другом и соратником!

— Но Киран все еще сидит на престоле, — напомнил Данхар. — Он объявит истинного Аюра самозванцем, а нас с тобой — бунтовщиками и назначит награду за наши головы.

— И об этом я тоже размышлял, — кивнул Аршалай. — Признаюсь, мысль о том, что моя голова, отдельно от всего остального тела, будет глядеть на въезжающих в Верхний город, совершенно меня не радует.

— И поэтому ты придумал…

— И поэтому я действительно кое-что придумал. Как ты помнишь, твой родич Ширам нынче провозглашен саарсаном и успешно воюет на юге. Когда царевич будет у нас, ты уведомишь его о том, что Аюр — здесь, в безопасности, окруженный надежным войском…

— Я не стану посылать Шираму письмо. И никаких дел с ним иметь не желаю.

— Слушай, мне нет дела до ваших семейных дрязг. Какие-то давние счеты не должны стоять на пути великих деяний!

— Я не стану, — раздельно ответил накх.

— Значит, найди, кто это сделает вместо тебя!

Голос Аршалая прозвучал резко, как удар кулаком об стол.

— Нет! — бросил Страж Севера.

С десяток шагов они шли молча.

— Ладно, — произнес наконец Аршалай, — не хочешь — не пиши. Когда Аюр будет в наших руках, всегда останется возможность войти в переговоры с Кираном. Скажем, что мы нарочно изловили царевича, чтобы передать ему из рук в руки. Но в любом случае этот наглый Каргай с его войском для нас — как заноза в заднице.

— Что мне с ним сделать? — спросил Данхар.

На губах вельможи вдруг заиграла лукавая улыбка.

— Раз уж он следопыт, то и пусть идет по следу!

— Какому следу? — в замешательстве спросил Страж Севера, тщетно пытаясь успеть за причудливым полетом мысли наместника.

— Который ты ему проложишь.

— О чем ты, не понимаю!

— Скоро я дам тебе того, кто на время станет Аюром. Твоя задача — пусть Каргай узнает о нем. И проследи, чтобы ловчий ушел за ним как можно дальше в чащобы, туда, где он перестает доставлять нам беспокойство… Можно, к примеру, завести его к южным отрогам Змеиного Языка. Говорят, там водятся такие жуткие твари, что можно помереть от одного их вида…

— Сделать так, чтобы он там и остался? — уточнил Данхар.

Наместник неопределенно пожал плечами:

— Я сказал «увести». Но ты волен понимать как пожелаешь. Я не стану останавливать тебя.

Страж Севера кивнул.

— А что потом, когда мы избавимся от Каргая? Начнем ловить Аюра?

— Ох, что ты такое говоришь?! Не «ловить Аюра», а искать молодого государя, чтобы верноподданнически предложить ему помощь и поддержку! Кстати, из Белазоры ведет не так много дорог. Советую твоим воинам следить за жрецами, которые отправятся оттуда в лесной край в одиночку…

— Угу, — ухмыльнулся накх. — А всех самозванцев, какие мне подвернутся в поисках, я, стало быть, побросаю в болото…

— Ну зачем же сразу в болото? Их тоже тащи ко мне. И непременно вместе со жрецами! — Аршалай воздел руки в притворном негодовании. — «Неужто Северный храм опустился до такого низкого обмана?!» Этот вопрос я задам Светочу при встрече. Ну а если мы с ним не договоримся, ложные Аюры и настоящие луковые жрецы в одной клетке отправятся к Кирану…

Тропа вновь вывела их на берег озера, возле заросшего камышом затона. Наместник и воевода остановились, наблюдая за полетом гусей, которые клином летели к югу, то появляясь, то исчезая в разрывах туч. Было слышно, как птицы еле слышно перекликаются где-то в вышине.

Наместник вдруг застыл на месте, невольно пригнувшись. Над пожелтевшими камышами плавно двигалась черная, по-змеиному длинная шея.

— Смотри! — зашептал Аршалай. — Святое Солнце, кто это там?

Через мгновение он получил ответ. Из камышей на чистую воду медленно выплыл огромный черный лебедь. У наместника перехватило дыхание. Ничего подобного он в жизни не видал. В Бьярме лебеди встречались редко, только белые и куда мельче.

— О свет Исвархи, впервые вижу такую птицу! — Аршалай, не разгибаясь, начал пятиться от озера в сторону крепости. — Скорее пошли кого-нибудь за моим луком, он у седла…

— Нет, — негромко ответил Данхар, крепко взяв приятеля за локоть. — В него нельзя стрелять. Один такой с луком уже сюда явился в начале лета, сидел вон в тех кустах, выслеживал… Это его скелет ты видел сегодня на березе.

— Вот как… — в замешательстве протянул наместник, провожая величественную птицу взглядом. — Однако странно, что бьяр решил поохотиться на лебедя, тем более на такого необычного. Скорее, принял бы его за местное божество…

— А это был и не бьяр.

Аршалай хотел было спросить «а кто», но промолчал, решив, что ответ в любом случае ему не понравится.

— Лебедь прилетел сюда еще весной, — тихо заговорил Данхар. — Один, без пары. Живет на нашем озере все лето. Мы его оберегаем, следим, чтобы никто его не тревожил…

Черный лебедь поднял голову, глядя вслед пролетающим гусям, вытянул шею и издал призывный клич, эхом раскатившийся над водой.

— В последние дни он что-то беспокоится, — добавил Данхар. — Все смотрит в небо, кричит… Мы думаем, он скоро улетит.

— Эх, — подавляя досаду, вздохнул Аршалай. — Но откуда он такой здесь взялся?

— Не знаю откуда. Но знаю зачем. Он прилетел за чьей-то душой, — спокойно ответил Данхар. — Кого-то из нас.

Глава 8

Побег

Аршалай закончил лакомиться белорыбицей, запил ее вином, утер губы и повернулся к десятнику:

— Зови следующего.

Тот поклонился и отправился на двор, где ждали самые молодые из пригнанных на Ров пособников заговорщика Артанака.

— Все не то!

Наместник, скривившись, повернулся к сидевшему рядом Данхару:

— Стая дворняжек! Поневоле пожалеешь, что мятежных арьев казнят в столице, а не шлют сюда…

— Позапрошлый парень вроде был похож на Аюра.

— Слушай, ему уже лет двадцать пять, а то и побольше. Мне нужен юнец лет шестнадцати.

— А если такой не сыщется?

— Должен сыскаться.

Дверь приоткрылась, и десятник втолкнул в просторную клеть изможденного подростка с большими, глубоко запавшими глазами. Тот затравленно озирался, но, заметив уставленный яствами стол Аршалая, застыл как околдованный. В животе у ссыльного заурчало, ноги подкосились, мальчишка качнулся вперед, схватившись за дверь.

В руке накха тут же возник метательный нож.

— Не надо, пощадите! — взмолился юнец. — Я ничего не сделал! Просто я давно не ел…

— Разве тебе поутру не давали лепешку? — строго спросил Аршалай.

— Половину я отдаю надсмотрщику, чтобы он не бил меня за то, что я медленно копаю… Но у меня нет сил копать быстрее…

— Эй, что ты такое несешь, лживый червяк? — возмутился десятник.

— Замолчи и выйди! — оборвал его наместник. — Когда нужно, я призову тебя.

Когда дверь за стражником закрылась, изучающий взгляд правителя Бьярмы снова устремился на мальчишку-ссыльного.

— Итак, ты давно не ел, — повторил Аршалай, накладывая серебряной ложечкой икру на тонкий ломоть хлеба. — Это легко поправить. Ты честно и без утайки ответишь на мои вопросы, и я накормлю тебя.

— Я скажу все, что знаю! — всплеснул руками тот. — Хотя, клянусь Исвархой, дарующим свет моим глазам, я уже говорил это много раз!

— Просто отвечай на мои вопросы. Как тебя зовут?

— Мать назвала меня Маганом, ясноликий господин.

— Судя по твоему выговору, ты вырос в столице?

— Да, мой отец был конюшим у мятежника Артанака, да будет проклято его имя! Отцу отрубили голову, а меня отправили сюда…

— Он был арием? — удивился наместник.

— Да, господин.

— А по тебе и не скажешь.

— Моя мать была полукровкой, служанкой в доме Хранителя Покоя.

— А ты, стало быть, решил вознестись над своей судьбой и примкнул к заговору ничтожных против государя?

— Поверь, господин, и в мыслях не было! — жалобно зачастил подросток. — Я ничего не знал до той поры, пока Жезлоносцы Полуночи не скрутили меня и не поволокли в пыточную…

— Ты хочешь сказать, — развеселился Аршалай, — что просто шел по улице и тебя схватили жезлоносцы?

Маган опустил голову и тяжело вздохнул:

— Нет, господин. При мне была записка. Мой высокородный отец велел передать ее начальнику городской стражи. Время от времени он приказывал мне относить послания. Но я же не знал, что в них! Не ведал, кто их писал… Откуда мне было знать, что Артанак — да пожрет его душу Змей! — задумал недоброе? Ведь он был близким другом государя!

Аршалай повернулся к Стражу Севера:

— Как думаешь, друг мой, заморыш говорит правду?

— К чему ему врать? — пожал плечами накх. — Дальше Великого Рва его уже точно не сошлют.

— Я говорю правду, милосердные господа! — воскликнул Маган, жадно глядя на стол наместника. — Да иссушит Исварха мое тело до последней косточки, если я соврал хоть словом!

— Выходит, ты почти невиновен?

— Так и есть, клянусь Солнцем!

— Хорошо, я готов тебе поверить. Сейчас тебя накормят.

Глаза сына конюшего блеснули, но затем его лицо вновь приобрело опасливое выражение.

— Но ведь не просто так… Какую службу мне надо будет исполнить?

— Самую привычную. Я дам тебе письмо…

— Опять письмо? — прошептал ссыльный, бледнея и отшатываясь к двери.

— Зато дело знакомое, — усмехнулся Аршалай. — Не скажу, чтобы оно было совершенно безопасным, но к тебе приставят охрану. А уж ты сделай все, чтобы выполнить мое поручение.

— Я могу отказаться, добрый господин? — осторожно спросил Маган, обнадеженный его улыбкой.

— Можешь, — добродушно ответил Аршалай. — Но тогда завтра тебе уже не надо будет делиться лепешкой с кнутобойцем.

Подросток замер, переваривая услышанное. Чем бы ни грозило поручение наместника, оно давало хотя бы несколько дней жизни. А уж там — будь что будет…

— Я повинуюсь, господин, — сдавленным голосом ответил он.

— Вот и замечательно. Сейчас тебя накормят, отмоют дочиста… Тебе придется несколько изменить внешность, чтобы не привлекать внимания. Мой брадобрей займется этим. Эй! — Аршалай хлопнул в ладоши, вызывая десятника. — Остальных можно вернуть на работы. Этому дайте есть. К моему отъезду он должен выглядеть как человек. И не вздумайте больше его бить. Обращайтесь с ним с высочайшим почтением.

Тот склонился и сделал мальчишке знак следовать за ним.

— Скажи, друг… — Данхар проводил их полным сомнений взглядом и обратился к наместнику: — Тебе прежде доводилось видеть царевича?

— Да, мельком. Много лет назад я приезжал в столицу и был принят государем. Его младший сынишка тогда скакал на деревянном коне и рубил кусты маленьким мечом. Уверен, с тех пор он несколько изменился…

— Наверняка, — буркнул Данхар. — Неужели ты думаешь, что Каргай, видевший Аюра много раз, спутает царевича с задохликом-полукровкой? Как по мне, мальчишка не похож ни на ария, ни на бьяра, ни на венда, ни тем паче на накха. Обычное никто из Нижнего города!

— Это и хорошо, — довольно отозвался Аршалай. — Мой брадобрей окрасит ему волосы. Но не в золотистый цвет, а в песочный или рыжий. Так, чтобы было издалека видно, что они крашеные. И парень — не тот, за кого себя выдает. Он почти одних лет с Аюром и держится совсем не так, как местные жители. Этого достаточно, чтобы пустить нужный слух.

— А глаза? Как же глаза? У юнца они серые.

— Я тоже это заметил, — кивнул наместник. — Но их цвет можно разглядеть только вблизи. Наша забота — сделать так, чтобы к парню было не так просто приблизиться… — Аршалай потянулся и поднялся из-за стола. — Ну а теперь, когда вопрос с «царевичем» решен, займемся его свитой…

Лицо Данхара вдруг исказила страшноватая гримаса, у прочих людей означавшая улыбку.

— Кстати, о свите; ты уже слышал, что учудил твой Каргай?

— Он такой же мой, как и твой, — брезгливо поджал губы Аршалай.

— Да плевать. Какая-то лесная птица насвистела ему, что Аюр со свитой объявится в святилище Спящего Бобра на празднике… что там у них чествуют? Последний сноп?

— День Пугала.

— Так твой Каргай решил стать самым лучшим пугалом для бьяров и заявился туда со всем войском. Когда его сородичи принялись поливать пивом тамошний священный камень, его свора набросилась на разряженных бьяров. Побросали людей в грязь лицом, кого-то порубили, но царевича не поймали. Сам Каргай призывает Исварху в свидетели, что Аюр там был, и его люди твердят, будто видели его собственными глазами. Но все это очень похоже на сговор. А у этого Каргая, как мне представляется, ума не больше, чем у дятла…

Аршалай в задумчивости глядел на накха.

— Не думаю, что все так просто. Каргай вовсе не глупец. Если кто-то провел его, значит мы имеем дело с хитрым и ловким противником. Проклятие… я совсем не хочу с ним враждовать!

— Ты намекаешь на Северный храм? — сообразил Данхар.

— На что же еще! Не на местных же росомах. Хотя, несомненно, они мерзкие твари.

— Жрецы?

— Росомахи!

— Так, может, не будем мудрить? Не хочешь похитить Светоча, как я предлагал, — напиши ему, что мы с ним заодно!

— А с чего ты взял, что мы с ним заодно? — хмыкнул Аршалай. — Ты пойми: Светоч и его люди — вовсе не то же самое, что ученый Тулум, сидящий над свитками в своем златокупольном храме. Эти не согласны на роль правой руки государя. Эти желают, чтобы государь был у них на посылках…

Дверь с грохотом распахнулась. На пороге, тяжело дыша, появился начальник стражи с обнаженным мечом в руке:

— Ссыльные взбунтовались! Доблестный Данхар, спасайте наместника, я задержу их!

* * *

В тот день Господь Солнце, кажется, решил не подниматься на небосклон вовсе. С самого утра небо заволокла косматая сизо-серая туча. Задул ледяной ветер, и свирепый снегопад обрушился на Великий Ров. Вмиг его грязно-желтые скаты стали белыми. Неужели в Бьярму пришла зима?

Но вскоре ветер изменился, и сразу потеплело. Снег таял прямо в воздухе, по дну котлована побежали мутные ручьи, быстро превращая глинистую землю на дне Великого Рва в липкую непролазную грязь. Снегопад перешел в затяжной ливень, который к полудню только усилился. Студеные струи бичами хлестали ссыльных по тощим спинам. Из онемевших рук выпадали заступы и лопаты. То один, то другой обессиленно валился наземь. И когда их обжигали удары кнутов, люди лишь дергались и стонали от боли, не в силах подняться.

— Бесполезно, — глядя на мучения землекопов, твердил начальнику охраны смотритель работ. — Они лишь месят грязь! Тачку невозможно закатить даже по настилам — слишком скользко…

— Но господин сказал, работы не должны останавливаться из-за какого-то там дождя, — возражал сотник.

— Господин не говорил, что ссыльные должны подыхать во рву без всякого толку! Там, наверху, тоже есть работа. Пусть дробят камень, раз нельзя копать…

— Смотри… — Начальник стражи ткнул собеседника пальцем в грудь. — Ты сказал — я услышал. Надеюсь, ты говоришь правду.

— Какой обман? Сам все видишь!

К сотнику подошел один из стражей и что-то прошептал на ухо.

— Я отлучусь на время, — бросил тот и повернулся к стражнику. — Пока меня не будет, остаешься главным. Если вдруг что — я спрошу с тебя.

Площадка на самом краю рва была обнесена наскоро поставленным частоколом. С его внешней стороны ходила стража. Утром каждого дня со всей округи бьяры свозили сюда найденные по округе валуны. Чуть свет повозки, запряженные парой невысоких мохнатых быков, с трудом вползали внутрь изгороди и разгружались неподалеку от места, где работали дробильщики.

Обычно здесь долго не заживались. Целыми днями бить камень, задыхаясь от висящей в воздухе серой влажной пыли, и все это впроголодь — даже самые крепкие через несколько лун начинали кашлять, плевать кровью и вскоре умирали. Тела сбрасывали между двух вбитых в днище Великого Рва стен, засыпали битым камнем и сверху замазывали глиной.

Но пока ссыльные были живы, они раз за разом наваливали крупные осколки в короб дробилки, носившей по своему изобретателю прозвище «Благословение святейшего Тулума». Те, кто посильнее, налегали на рычаги, поднимая и опуская закрепленную над ней бронзовую чушку, раскалывающую камень на части. Затем короб приподнимался, наклонялся, и осколки ссыпались вниз.

Мерные удары тяжелых молотов по камню заглушали все вокруг. Варлыга зыркнул на ближайшего стражника, затем наклонился к соседу и проорал ему в ухо:

— Как договаривались!

Тот кивнул. Оба засунули шесты под увесистый камень, чтобы свалить его в деревянный короб дробилки. Напряглись… В этот миг шест в руках вожака вендов треснул, камень сорвался… Приятель Варлыги едва успел отскочить в сторону.

— Ты что же делаешь? — закричал он, набрасываясь с кулаками на венда.

Варлыга встретил приятеля могучим пинком. Тот отлетел, поскользнулся в мокрой грязи, взвился на ноги и снова бросился в драку.

— А ну, прекратить! — подскочил к ним стражник.

И рухнул, хрипя, — в горло ему воткнулся острый обломок шеста. Варлыга сунул в рот два пальца и засвистел так, что было слышно даже сквозь грохот молотов.

Тут же, будто подчиняясь приказу, работники набросились на охрану. Воинов валили наземь, подцепив сзади под ноги, колотили шестами, добивали упавших тяжелыми молотами.

Завыл сигнальный рожок. Появившаяся на ограде стража была встречена градом камней, брошенных с помощью длинных лоскутов, загодя оторванных от собственной одежды.

В это время дробильщики с молотами подскочили к воротам и в несколько ударов разнесли засов.

— Вперед! Бегом! Все бегом! — кричал Варлыга.

Его соплеменники толкали упиравшихся работников в спину.

— Нас же всех казнят! — слышались вокруг перепуганные голоса.

— Вперед, не то я сам тебя прибью! А ну, встал и побежал!

Венд подхватил одного из ссыльных, пытавшегося спрятаться между убитыми, пнул его под зад и заорал:

— Бегом, скотина! Забирайте у стражников оружие! Вот теперь все будет как надо…

* * *

К вечеру дождь поутих, но все же продолжал накрапывать, повисая в ранних вечерних сумерках влажным облаком. Аршалай стоял посреди двора дробильни, с досадой разглядывая свои перепачканные сапоги из дорогой кожи и тела стражников, погибших во время мятежа. Начальник охраны хотел убрать их, но Данхар запретил трогать мертвецов до осмотра. Сейчас он бродил между ними, то и дело наклоняясь и качая головой.

— Есть что-то стоящее внимания? — спросил наместник.

— Пожалуй. — Накх выпрямился. — Среди ссыльных были воины?

— Откуда мне знать? — пожал плечами правитель Бьярмы. — Сюда присылают людей из разных мест. Кто-то из них наверняка поднимал оружие против Солнечного Престола.

— Нет. Я говорю о наших. Тех, кто учился воинскому делу в столице, под знаменами государя.

— Почему ты так решил?

— Смотри — вот лежит мертвый стражник. Остальные отбивались от бунтовщиков копьями, а у него был меч. Должно быть, он десятник — простых вояк не обучают работать мечом…

— Я не вижу у этого парня никакого меча, — возразил Аршалай.

— В том-то и суть. Меча нет, но остались ножны на поясе. А теперь гляди… — Данхар указал себе под ноги, — около мертвеца два обломка шеста. На одном зарубка. Но она идет не прямо, а косо. Значит, тот, у кого этот шест был в руках, не просто подставил деревяшку под удар, пытаясь закрыться, а увел клинок в сторону. А вторым обломком он нанес сильный и точный удар десятнику в висок — видишь рану? Потом мятежник отбросил палку и завладел мечом…

— Откуда ты знаешь?

— Ну, как ты верно заметил, меча у этого парня уже нет. — Данхар наклонился, выпрямился и поднял два обломка палки. — Видишь? У десятника проломлен череп, толстый конец палки в крови. Тонкий конец тоже в крови, он заострен — я бы сказал, искусно обломан. Там, у самой дробилки, лежит еще один бедняга. Ему воткнули древко в горло. Я уверен, то же самое древко. Но заметь — бунтовщик не позарился на копье. Он был совершенно уверен в своих силах. С легкостью убил двух вооруженных стражников сломанной палкой, забрал меч…

— Что ж, тонкое наблюдение, — похвалил Аршалай. — И что это нам дает?

— Многое, мой благородный друг. Очень многое. Окажись среди ссыльных накх, я бы не удивился столь ловкому владению оружием с обеих рук. Но мне известно еще одно племя, где подобное в чести. Это венды. Их с детства учат сражаться двумя руками, используя второй клинок вместо щита. Покуда не пришли арьи с конными лучниками, и нам, и им для войны этого вполне хватало. Лютвяги и сейчас умудряются отбивать палкой летящую стрелу… Итак, мы имеем дело с вендом. Он высокий — здесь остались его следы, — сильный, дерзкий, очень быстро соображает. И, судя по тому, что унес меч, он прошел обучение в столице, в войске государя. А теперь скажи мне, как его зовут.

— Варлыга, — с отвращением проговорил Аршалай. — То-то я думал, где он так хорошо навострился болтать по-нашему…

— Тот самый, которого ты поставил старшим над землекопами, — посмеиваясь, уточнил Страж Севера.

— Я, несомненно, сделал правильный выбор! — обиделся наместник. — Он прекрасно руководит людьми… Кстати, у меня имеется по его поводу кое-какая мысль…

— Порубить на куски и скинуть в ров?

— Для начала излови его. Живьем.

— Лучше бы мертвым, — буркнул Данхар. — Таких лучше в живых не оставлять.

Наместник покачал головой, улыбаясь:

— Не-ет. Варлыга мне еще пригодится…

* * *

Лесная речушка была не слишком широкой, но быстрой. Струи воды вскипали и пенились на перекатах, то и дело обнажая речное ложе, усеянное обломками дикого камня.

— Здесь пойдем, — внимательно осмотрев противоположный берег, промолвил Андемо.

— Уверен, что здесь? — с сомнением глядя на бурлящий среди камней поток, спросил Варлыга. — Не снесет?

— Я тут прежде ходил, — ответил бьяр. — А на той стороне, как пройдем, надо будет сразу греться. Вода студеная!

— До той стороны еще дойти надо…

— Дойдем. Все тихо. — Он обвел рукой густой окрестный ельник. — Арьяльцы про этот брод не знают.

— О прошлом ты говорил то же самое — а мы едва не столкнулись с ними нос к носу!

— Они, верно, и не знали, раз так шумели. Нас искали, вот и наткнулись на брод. Поди, и сейчас нас там ждут… — Молодой бьяр улыбнулся. — Мы-то их видели, а они нас — нет!

— Может, ты и прав…

Варлыга еще раз внимательно осмотрелся. Лес, казалось, спал долгим, беспробудным сном.

— Дам тебе трех вендов, — решил предводитель беглецов. — С ними вперед уйдешь. Осмотритесь там. Если и впрямь все как видится, дай знак. Мы пока подождем тебя здесь. И братья твои тоже.

— Братья-то чего? Не доверяешь?

— Когда б я вам не доверял — еще у первого брода прикончил бы, — мрачно ухмыльнулся Варлыга. — Не говори пустого. Сам подумай — а вдруг и тут арьяльцы уже засели? Как нам обратно в лес уходить? Нас тут же отыщут по горячему следу! А так, глядишь, твои братья уведут тайными тропами…

— Все-то предусмотрел, — покачал головой Андемо. — Значит, мне, если что, первому погибать?

— А ты как думал? Мы с тобой о том и рядились. Мои парни тебя с братьями на Великом Рву защитили? Защитили. Когда бы не они, вас бы там попросту затоптали.

— Защитили, — склонил голову бьяр. — Ты, верно, и сам не понимаешь, что для нас сделал. Милостью богов ты вызволил моих родичей из Длинной Могилы. Аршалай губит землю, разрушает обиталища духов, оскверняет священные места — и все это нашими руками! Гнев Тарэн зреет, как весенний паводок, чтобы внезапно прорваться, уничтожая правых и виноватых. Мы страдаем от этого ожидания больше, чем от голода и непосильного труда. Наместник, словно слепой или безумец, тащит всех прямо в трясину…

Варлыга с изумлением слушал приятеля. Никогда прежде он не слыхал от тихого и немногословного Андемо таких длинных речей.

— Мы все обязаны тебе больше чем жизнью, — продолжал тот. — И поможем всем, чем сумеем. Хочешь пройти через наши земли до Холодной Спины — значит тому и быть. Мы пойдем вперед, разведаем дорогу, проведем тебя и твоих людей, а потом вернемся по домам. И будем молить нашего небесного защитника Зарни Зьена снова явиться и остановить святотатство.

— Да услышат тебя ваши бьярские боги, — отозвался Варлыга.

Андемо кивнул и шагнул вперед. Вслед за ним трое вендов по приказу Варлыги вступили в холодную воду. Она обожгла их так, что даже на берегу было слышно тихое подвывание. Буруны крутились у самых колен, но крошечный отряд продолжал двигаться к дальнему берегу. Осторожно прощупывая ступнями мокрый камень, беглецы втыкали длинные шесты в еле заметные в клочьях пены трещины между камнями, опирались, делали очередной шаг. Варлыга не отрываясь глядел на соратников. Рядом с высокими плечистыми вендами Андемо выглядел совсем подростком. Но свои леса он должен знать прекрасно. Если он утверждает, что эту реку можно здесь перейти, значит так оно и есть.

Варлыга стиснул зубы, не желая показывать сотоварищам, как хочется ему уже оказаться в дривских лесах. Там земли его рода — вот только родовичей не осталось. Может, кто и уцелел, но об этом он узнает, только когда вернется в Мравец…

Наконец все четверо оказались на другом берегу. Разошлись и вскоре снова вернулись на берег, показывая: все спокойно.

— Сейчас иду я, со мной десяток и ты. — Вожак указал на младшего брата проводника. — Вы трое пока сторожите на этом берегу. Если недруг появится, орите во всю глотку…

Отряд выстроился цепочкой и, держась за плечи друг друга, вошел в ледяную воду.

Казалось, уже ничто не может задержать беглецов. Но в тот самый миг, когда они были посреди реки, берега вдруг ожили. Пушистые зеленые ели в единый миг будто взмыли в воздух, и из подземных укрытий на вчерашних ссыльных бросились накхи. Венды даже не успели изготовиться к бою. Их швыряли лицом на землю и скручивали, как лосят.

— Назад! — закричал Варлыга.

Однако едва оглянулся, как понял, что уже поздно. Накхи были повсюду.

Из лесу на берег вышел Данхар в сопровождении нескольких воинов.

— Стойте, где стоите! — насмешливо крикнул он. — Не заставляйте меня пожалеть, что вы еще живы! Ты, как тебя там, — Варлыга! Бросай оружие! Подчинишься — поживете еще немного. Если нет — никто из вас не выйдет из этой реки!

Глава 9

Песня об огневушке

Осенняя ночь опустилась на лес, окутала его холодной сырой мглой. Все так же накрапывал дождь, шелестел по опавшим листьям, капли срывались с хвои. Сквозь шелест еле слышно доносился плеск речки, на берегах которой стражи Великого Рва поймали Варлыгу и его людей.

Накхи на дождь и сырость не обращали внимания. Развели костры, наловили и нажарили рыбы и устроились на ночлег, сложив наметы из еловых лап… О пленниках накхи тоже позаботились — по-своему. Мокрые, избитые венды были крепко связаны по двое за локти спина к спине и так коротали ночь, сидя на поляне под присмотром дозорных. Кто-то из них перешептывался между собой, но большинство угрюмо молчали. Никто из них не сомневался, какая участь их ожидала. Это была вторая попытка побега, вдобавок, уходя, они убили охранников. В прошлый раз их вернули в ров — но дважды такой милости от Данхара не дождешься. А судя по тому, что не убили сразу, Страж Севера приготовил для них нечто особенное…

— Эй, Андемо… — прошептал Варлыга, косясь в сторону костра и сидящих возле него сторожей. — Слышишь меня?

Худые запястья бьяра, туго примотанные к рукам венда, казались тому совсем ледяными. Жив ли? Когда их вязали, Варлыга изо всех сил напрягал тело, но накхам эта уловка тоже была прекрасно знакома, и ослабить путы не удалось.

— Андемо!

— Что? — наконец хрипло отозвался тот.

— Если ты что-то смыслишь в ворожбе — сейчас самое время.

Молодой бьяр долго молчал.

— С чего ты решил, что я понимаю в ворожбе?

— Давно за тобой наблюдаю.

Андемо хмыкнул.

— Они нас не просто тут держат, — тихо, с нажимом заговорил Варлыга. — Я подслушал разговоры сторожей — утром сюда прибудет Аршалай. Он-то и приказал Данхару брать нас живьем и строго запретил калечить… до его приезда. Андемо, не молчи! Нет дела до нас, о братьях своих подумай!

Бьяр вздохнул:

— Хорошо, я помогу. Кто твой зверь?

— Мой зверь?

— От кого ведет начало твой род? Зверь-бабушка, зверь-дедушка у вас кто?

Варлыга в замешательстве ответил:

— Это вы, бьяры да изоряне, со зверями родичи, а у нас в небесных полях свой бог — солнечный Яндар…

— Что-то не очень до сих пор помог вам Яндар. Сейчас не его время, да и земля не его. Это бьярский лес, владения Матери Зверей. Я воззову к ней и попрошу прислать на помощь твоего зверя-предка. Думаю, такому, как ты, она не откажет.

— А почему ты не попросишь лесную мать-богиню прислать твоего зверя?

— Мой не придет, — с горечью ответил Андемо. — Думаешь, я не звал? Мы все непрестанно взываем к матери Тарэн, к ясному Солу и более всего — к другу и спасителю людей Зарни Зьену. Он всегда отзывается. Вот и теперь послал знамение, подал нам надежду, помог выбраться из Длинной Могилы… Но мы опять попались, и я не посмею вновь тревожить его. Мы, бьяры, и так сейчас неугодны богам.

— Почему? — удивленно спросил Варлыга.

— Мы склонились перед арьями, как перед зимней бурей, и накхи творят с нами все, что пожелают. Боги не любят слабых. Чем жалобнее мы стонем «спасите-помогите!», тем меньше они нас слушают. А вы, дривы, не сдаетесь — такие люди вышним по нраву… Давай зови своего зверя, а я укажу ему путь. Если он велик, пусть разорвет или отвлечет накхов, если мал — пусть перегрызет наши путы, и мы убежим.

— Какого такого зверя? — проворчал Варлыга. — Сказал же, мы…

И осекся, кое-что припомнив — давнее, убранное в самые дальние уголки памяти.

«Батюшка, меня кто-то ужалил! Ой, как печет, как больно!»

«Ничего сынок, потерпи. Пусть он запомнит вкус твоей крови. Сейчас поболит, потом весь век спокоен будешь…»

Варлыга глубоко вздохнул и смежил веки, мыслями возвращаясь в прошлое. Не такое уж и далекое, но теперь тот мир погиб навсегда. Когда не было в родном краю захватчиков-арьев, не стояли на месте родовых деревень вражьи крепости, не полыхало святотатственно подожженное нутро земли и уклад жизни был ясным, простым и незыблемым.

Вот он, четыре зимы назад, в лодке на озере, ставит сети. В небе, перекликаясь, вслед за уходящим солнцем клином летят гуси. Беловолосый мальчик, задрав голову, смотрит на птиц голубыми и чистыми, как осеннее небо, глазами…

При мысли о сыне, как всегда, что-то больно сжалось в груди. Эти воспоминания Варлыга старался не трогать вовсе. Где сейчас сын, где жена, где вся его семья, живы ли? Он не знал, и порой это казалось хуже всего. От избы осталось лишь пепелище, родичи пропали без следа. Один человек мог бы знать ответ, но он был мертв. Варлыга часто жалел, что убил его, не догадавшись спросить.

Раз пришло в болотный край половодье, Хлынули с Холодной Спины водопады, Воды вешние леса затопили. Плыл рыбак на лодке по разливу, Смотрит, дерево к воде накренилось, Сплошь красно от кусачих огневушек. Уж совсем то дерево погибло, Уже ветви в воде полоскались. Стало жалко рыбаку огневушек, Он подплыл и весло протянул им. Хлынули они с дерева потоком, Чуть лодку ему не перевернули. «Вот и смерть пришла, — рыбак испугался, — Ах, зачем я спасаю огневушек? Там на дереве небось наголодались, Сейчас мясо мое до костей обгложут И всю кровь мою выпьют до капли». Вдруг собрались перед ним огневушки, Обернулись человеком единым — Красным человеком без кожи. Говорит он дриву: «Спасибо! Мы теперь вовек тебе благодарны. Хочешь, нашу кровь с тобой мы смешаем, Будут дривы с мурашами побратимы, Зло придет, друг за друга мы встанем». Рассекли они тогда ладони, Руки крепко друг другу пожали. Тут распался человек без кожи, Сонмом мурашей разбежался. Когда лодка берега коснулась — Кинулись в траву огневушки, Только их потом и видали…

Варлыга забыл, где он, забыл и про Андемо. Молодой бьяр висел на веревках, будто тряпичная кукла, глаза закатились, голова упала на плечо…

Андемо тоже был не здесь. Внутренним взором он наблюдал окружающий лес так, будто тот стал прозрачным. Вот поляна и связанные венды, вот костер, накхи, речушка гремит на перекатах…

А по соседству, под сенью раскидистой ели, — муравейник, уже уснувший на зиму. Никто из накхов на него даже внимания не обратил — куча и куча под палыми листьями…

Андемо улыбнулся, открыл глаза и прошептал:

— Вправо, за деревом, погляди… Вон они, родичи твоих побратимов.

Варлыга вдруг вспомнил, как горел большой муравейник в лесу, из озорства подожженный арьяльцами, и на глаза навернулись слезы.

— Ради сына, — зашептал он. — Помогите избавиться от пут! Клянусь, кровью врагов напою вас вдосталь! А не хватит, и свою отдам…

Вскоре темнота вокруг наполнилась шорохами, которых прежде не было. По руке венда пробежали крохотные лапки.

— Не дергайся, — раздался сзади шепот Андемо. — Пусть их соберется побольше.

Варлыга замер. Он чувствовал, как по нему бегают муравьи, но странное дело — давно ему не было так спокойно.

— Слышь, Андемо, — спросил он через небольшое время, — почему ты никогда не зовешь меня по имени?

— Потому что Варлыга — не твое имя.

— Это правда. Я свое имя дома оставил. А Варлыга — просто прозвище. Вроде упрямца или забияки… Сказать, как меня зовут?

— Погоди, — ответил бьяр. — Пока мы не на свободе, лучше мне твоего имени не знать…

Веревки ослабевали одна за другой. Варлыга начал осторожно шевелиться, стискивая зубы, — кровь возвращалась в перетянутые руки, было больно. Он поглядывал по сторонам. Родичи не спали, он слышал это по их дыханию. У костра накхов тоже было тихо. Двое дозорных недавно куда-то ушли, третий неподвижно сидел у костра спиной к пленникам, опустив голову, — должно быть, дремал.

«Пора», — подумал вожак беглецов. Тряхнул руками — веревки упали. Встал, дождался, пока кровь вернется в ноги, бесшумно отошел в сторону, к деревьям.

— Ты куда? — зашептал бьяр. — А развязать остальных?

— Займись этим сам. А я хочу поквитаться.

— Нет, не надо!

Варлыга не ответил, наклонился, подобрал давно уже присмотренную корявую сломанную ветку. Взял ее поудобнее и начал подкрадываться.

Он ступал тихо, прощупывая носком место, куда будет ставить ногу. Затем медленно опуская ступню. Ни шороха, ни хруста — чтобы не привлечь внимание дозорного у костра. Еще двое были где-то поодаль, но сейчас венда они не занимали. Главное было обезглавить змея. Прикончить Данхара. А уж там всем навалиться на спящих. Может, и удастся одолеть.

О том, что его людям не одолеть накхов в честной схватке, Варлыга прекрасно знал и не тешил себя надеждой. И потому старался обратиться в собственную тень, чтобы подойти как можно ближе к спящему.

Он еще вечером приметил место неподалеку от костра, где устроился на ночлег Страж Севера.

А вот и он! Сейчас беглец видел его совсем близко — закрытые глаза, ровное дыхание, глубокие шрамы на щеке… Варлыга поднял тяжелую суковатую ветку, занес ее над головой, метя стукнуть ею по темечку вражины. И вдруг…

Он сам толком не понял, что случилось. Одна нога Данхара зацепила его лодыжку, другая пнула в колено. Не ожидавший такого Варлыга, широко раскинув руки, рухнул навзничь. И тут же, кувыркнувшись, вновь оказался на ногах.

— Ты долго возился, парень, — услышал он насмешливый голос накха. — Я чуть не задремал, слушая, как вы там шепчетесь и елозите, стараясь выпутаться из веревок. — Данхар расхохотался. — Задумал повеселить меня на ночь глядя? Это славно!

Варлыга стиснул зубы. Удар в колено был болезненный, но в своей жизни ему доводилось получать и похуже. «Проклятые накхи видят в темноте», — вспомнил он. Ожидал, что Данхар сейчас бросится на него, но тот стоял неподвижно.

— Решил, что ты — самый опасный зверь здесь, раз бросил мне вызов?

Страж Севера стянул рубаху и кинул ее дозорному у костра, который тоже и не думал спать.

— Знаю, ты и впрямь сильный зверь. Но вовсе не так силен, как мнишь…

Варлыга поглядел сверху вниз на ухмыляющегося противника. Немолодой накх выглядел ловким и гибким, но в стати с могучим вендом ему было не равняться, а ростом он уступал Варлыге чуть ли не на голову.

«Он, верно, вдвое старше меня, — приободрившись, подумал вожак вендов. — И главное, он не взял мечи!»

— Ну, нападай, — высокомерно приказал Данхар. — Видишь, у меня в руках ничего нет! И ты брось свою палку. Зачем она тебе? Ты сам оружие!

Точно повинуясь его приказу, Варлыга отшвырнул ветку и ринулся вперед, резко выбрасывая кулак. Данхар стоял с беспечным видом, но мигом развернулся, и его правая рука по-змеиному скользнула вверх, как нападающая кобра. Еле заметным движением направив мимо себя летящий кулак, второй рукой глава накхов влепил Варлыге подзатыльник.

— Ты двигаешься так, будто умер еще вчера! Если настолько голоден или устал — не стоило и начинать!

Варлыга наклонил голову и напал снова, намереваясь схватить накха и перебросить через себя. Но того вдруг не оказалось на месте. Данхар возник сбоку и снова рукой, будто плетью, хлестнул противника по затылку — да так, что для того на миг погас костер.

— Эй, венд! Спишь, что ли?

Две оплеухи, слева и справа, обожгли лицо Варлыги. То, что это были не просто пощечины, венд понял мгновение спустя, когда поляна расплылась перед его глазами и исчезла во мраке. Что с ним сделал Данхар?! Времени на раздумья не было. Варлыга раскинул руки и вслепую бросился в бой.

В колышущемся сумраке раздался хохот.

— Ну, если хочешь обниматься — что ж, обнимемся!

Варлыга метнулся на голос и сжал накха, будто в капкане. Еще немного, и он услышит, как затрещит его хребет! Но Данхар ужом вывернулся из захвата, размахнулся и ударил обеими ладонями противника по ушам.

Варлыге показалось, что глаза выскочили у него из головы от боли. Рот открылся в немом крике. Не издав ни звука, вожак вендов рухнул лицом в траву.

— Живи пока, — насмешливо бросил Данхар. — И благодари наместника Аршалая, пожелавшего говорить с тобой перед казнью. Видно, боги улыбнулись при твоем рождении…

Двое накхов подтащили к костру Андемо. Тот был без сознания. Страж Севера внимательно поглядел на парня:

— Бьяр-то, похоже, колдун. Заткнуть ему рот, завязать глаза, привязать отдельно. И не к живому дереву, а то он, чего доброго, и его заговорит. А венда… — Данхар огляделся, выбирая дерево, — вон на ту березу. Сделайте из него сушеную рыбу.

* * *

Аршалай с содроганием глядел на черную, будто обугленную рыбину, которую протягивал ему один из накхов. Еще несколько таких же торчало вокруг костра, насаженных на склоненные над угольями прутья.

— Э-э-э… ты меня таким собираешься кормить?

— Да, — кивнул Данхар. — А что?

— Вон тут что-то серое прилипло… Мне кажется или она вся в золе? Скажи правду, ты уронил ее в костер?

— Нет, нарочно посыпал. С золой вкуснее.

— Ах, вкуснее. Я-то и не понял. Тогда второй вопрос — а чем ты будешь кормить пленников?

— Кто тебе сказал, что я собираюсь их кормить?

— Но почему ты не взял с собой припасов?!

— В лесу пищи и так хватает, — пожал плечами накх. — Зачем таскать лишний груз?

— Какой же это лишний груз? — всплеснул руками Аршалай. — Это та светлая часть жизни, которая дает силы мириться с ее темной стороной! А вот на тебе сейчас не меньше десятка видов оружия…

— Больше, — возразил Страж Севера.

— Но при этом ты можешь скрутить противника голыми руками. Зачем ты таскаешь все это бесполезное железо? Почему было не прихватить вместо ножей и кистеней пару корзин с пирогами?

— Если следовать твоим словам, ясноликий Аршалай, мое «бесполезное железо» — это и есть то, что отделяет светлую часть жизни от ее бесконечно темной части. И лучше, если оно будет у меня, а не у врага…

— Ладно, спорить с тобой — что пытаться выпить море, — отмахнулся наместник. — В конце концов, мой лекарь говорит, что время от времени стоит давать чреву отдых… Лучше расскажи, как ты догадался, что беглецы пойдут через реку именно здесь?

Данхар презрительно улыбнулся:

— Я и не думал ни о чем догадываться. Это я их привел сюда. Хотя, кажется, они и по сию пору этого не поняли.

— Я, честно говоря, тоже…

— Сейчас объясню. Как ты знаешь, сам Варлыга из вендов, и те, кто с ним убежал, — в основном его сородичи. Он хорошо позаботился о том, чтобы мы потеряли их след. Сбежал в дождь и направился прямиком к ближайшему ручью, по которому и пошел дальше со своими людьми. Как известно, на воде следов не остается. Однако потом ему все же пришлось выйти на берег. Если бы венды были в походе, то ступали бы след в след. Но сейчас они торопились и мерзли. Мне было совсем не сложно сосчитать их, а заодно узнать, что с вендами идут три бьяра.

— Довольно необычно, — заметил Аршалай. — Не замечал, чтобы эти племена были между собой дружны. Но что с того?

— Как ты думаешь, куда направлялся Варлыга?

— Куда глаза глядят?

— Вовсе нет! Я был уверен, что венды решили уйти в свои земли. Чтобы попасть туда, им нужно обойти Холодную Спину. В это время там уже совсем зима. Огромные болота, которые тянутся вдоль южной стороны хребта, должно быть, замерзли и стали проходимы. Но об этом пути Варлыге могли рассказать только бьяры.

— И эти трое…

— Вели их туда лесными тропами.

— Пусть так, — протянул Аршалай. — Но в лесу множество троп. Откуда ты мог знать, какой они пойдут?

— Да, троп тут множество, — усмехнулся Данхар. — А вот бродов — всего четыре.

— Вот оно что…

— Я не стал преследовать беглых в лесу. Выискивать сломанные ветки, ободранный мох и тому подобное — зачем?.. Если бы Варлыга шел только с вендами, он перебрался бы через реку где попало. Но у него были проводники, которые наверняка знали о четырех бродах! И поскольку конские ноги быстрее людских, я поспешил к той переправе, которую выбрал для засады. И разослал малые отряды к трем другим бродам, чтобы спугнуть беглецов. Венды шарахались от места к месту, теряя надежду вместе с силами. И наконец добрались сюда, где им была приготовлена встреча. Как видишь, я ничего не угадывал. — Данхар протянул старому другу прут с почерневшей тушкой. — Попотчуйся рыбкой! Она лучше на вкус, чем на вид. Только костей в ней много, не подавись.

— Ты, как всегда, гостеприимен, мой друг. Но ты даже не представляешь, какие важные вещи мне сейчас рассказал…

* * *

Варлыга висел на березе, скрючившись и едва касаясь пальцами ног земли. Руки его были связаны в запястьях, заломлены за спину и привязаны к торчащей у него над головой толстой ветке. Боль в вывернутых суставах заставляла венда чуть слышно скулить от безнадежной злобы, но он все же удерживался, чтобы не орать в голос. Раз за разом от усталости он начинал опускаться на всю ступню, и тогда ему казалось, что связки в вывернутых руках вот-вот лопнут. Обедавшие поблизости накхи поглядывали на него с холодным любопытством и бились об заклад между собой, скоро ли пленник начнет кричать.

— Больно?

Аршалай подошел к нему, сочувственно покачал головой.

— А ты попробуй, — прохрипел беглец.

— Я думаю, больно. Накхи иначе не умеют… Скажи, Варлыга, зачем ты опять убежал? Когда мне сообщили, что ты додумался выкопать яму и свалить туда камень, я — честно тебе скажу — от души обрадовался. Мне подумалось, что я нашел достойного человека, которому смогу поручить управлять работами в этой округе. Верю, ты бы справился.

— Высокая честь, — не разжимая зубов, процедил венд. — Да мне-то это зачем?

— Затем, что Великий Ров мы копаем не потому, что такая у меня блажь, а для спасения здешнего края от моря, пожирающего землю. Мы заботимся не о столице — до нее воды не дойдут, — а о вас, болотных вендах и бьярах! Но никто из вас не пришел рыть землю сам, по доброй воле. И не сказал: «Я желаю потрудиться, чтобы мой род, мое племя выжило…» Вы сами нас принуждаете к жестокости! — Аршалай тяжело вздохнул. — Исварха мне свидетель, я вовсе не жесток! Я люблю жизнь, и мне не нравится причинять людям боль…

— Тогда отвяжи меня!

— Я бы и рад — мне самому неприятно смотреть на человека, подвешенного на ветке, как копченый окорок. Но я однажды поверил тебе, и что из этого вышло? Давай пока оставим все так, как есть.

Варлыга промолчал, лишь презрительно вздернул верхнюю губу.

— Ты — один из тех бунтовщиков, каких во множестве присылал сюда Киран, — проговорил наместник, внимательно разглядывая пленника.

— Даже если так, что с того?

— Это был не вопрос. Тебя прислали сюда после того, как разгромили твою ватагу. Она орудовала на закатном тракте, который вел в Мравец.

— Было такое, — стараясь не шевелиться, отозвался Варлыга. — Знатно мы тогда вас, проклятые арьи…

— Впрочем, это дело прошлое, — не обращая внимания на его зубастую ухмылку, проговорил наместник. — А до того ты служил в вендской страже. Да, это тоже не вопрос.

— Служил, — не стал отпираться венд. — Много чему у вас научился. За то спасибо.

— Пожалуйста. Так вот, в ту пору вендской стражей верховодил некий Станимир. Сейчас он — один из главных вождей мятежных вендов. Можешь не отвечать, я все знаю.

— Хоть бы и так. Что с того?

— Я отвечу. А вот от того, что ты мне скажешь потом, будет зависеть твоя жизнь. Займутся ли тобой накхи или просто перережут твою веревку — и уйдут?

— Ты хочешь, чтобы я пробрался к Станимиру? Может, еще и убить его для тебя?

— Вот еще! Я наместник Бьярмы, лесные венды не в моей власти. Зачем делать чужую работу?

— Тогда что?

— Мне нужно отправить Станимиру тайное послание. Его понесет доверенный гонец. Ты и твои люди сопроводите его.

— Думаешь перехитрить меня? Решил, что я помогу убийце добраться до Станимира?

— И снова не угадал. Более того, — усмехнулся Аршалай, — если мой человек вздумает злоумышлять против твоего вождя, я разрешаю убить его.

Распухшее от побоев лицо венда приобрело озадаченный вид.

— Я говорю правду, — произнес Аршалай. — Ты сам мог убедиться: я не обманываю. Ты придумал, как убрать камень, — и стал десятником. А теперь ты ответь мне так же правдиво. Если я отпущу тебя, доведешь ли ты моего человека в вендские земли? Просто «да» или «нет». Да — ты и твои люди получаете свободу. Нет — я буду крайне огорчен тем, что с тобой сделает Данхар.

— Не стоит меня пугать, — огрызнулся Варлыга.

— Зачем мне тебя пугать? — с улыбкой спросил Аршалай. — Ты уже попался. Твоя смерть доест эту гнусную рыбу и займется своим привычным делом. Я даже не объясняю, что твоя гибель будет ужасной и совершенно бессмысленной. Не напоминаю, что перед тем, как ты отправишься к праотцам, перед тобой сложат кучкой головы всех, кто тебе поверил и пошел за тобой. А потом накхи будут убивать тебя. Долго и со вкусом.

Варлыга ничего не ответил.

— Я говорю тебе как разумному человеку, — мягко добавил наместник. — Сделай то, что я предлагаю, и это пойдет на пользу всем. Выбор за тобой.

Венд прикрыл глаза, обдумывая его слова.

— Ладно, согласен. Но имей в виду — только из любопытства!

— Я верил, что ты так ответишь.

Аршалай повернулся к главе накхов, сидевшему у костра:

— Освободи его и всех прочих беглецов.

Данхар выкинул рыбий хвост и нахмурился.

— Мои люди долго их ловили, — недовольно сказал он. — Уже дважды! Вся эта шайка — отпетые душегубы. Потом их снова придется искать по лесам.

— Освободи вендов, верни им оружие и поделись с ними рыбой!

— Может, еще штаны им отдать?!

— Штаны, так и быть, оставь себе. Выполняй.

Данхар нехотя поднялся, вразвалочку подошел к Варлыге, словно между прочим с размаху ткнул его кулаком в живот, выбив глухой стон из пленника, а затем перерезал веревку.

— От пут сам освободится, — буркнул он и бросил наземь отобранный у венда клинок. Затем Страж Севера обернулся к ожидавшим в отдалении накхам. — Тащите сюда мальчишку, которого привез наместник. Дальше он пойдет с этими.

Когда накхи и стража наместника переправились через реку, Аршалай остановил коня и обернулся на противоположный берег.

— Думаешь, они нам поверили? — спросил ехавший рядом Данхар.

— Уверен, что нет. Но со стоянки они ушли все вместе, забрав нашего крашеного «царевича». Стоило нам отъехать — порскнули в лес, как зайцы! — Аршалай хихикнул. — Впрочем, если не поверили, это даже к лучшему. Пусть Варлыга сам расспросит мальчишку и еще раз убедится, что я не лгу…

* * *

Колючие ветки хлестали по лицу, корневища норовили подвернуться под ногу. Маган уже несколько раз падал, и всякий раз крепкая рука Варлыги подхватывала его, рывком поднимала на ноги, и этот страшный, похожий на зверя человек рычал ему:

— Шевелись!

— Я не могу так быстро… — хрипел подросток, но тяжелая затрещина заставляла еще быстрее перебирать ногами.

В конце концов юнец упал ничком и, тяжело дыша, закатил глаза.

— Все, дальше не побежит, — заметил Дичко. — Может, приколем его тут? Зачем нам эта обуза?

Парень поудобнее взялся за древко копья.

— Нет, — остановил его Варлыга.

— Почему — нет? Что ты пообещал жирному тетереву в обмен на свободу?

— Довести мальчишку к Станимиру.

Беглецы обступили лежащего.

— Я вроде видел этого хлыща во рву, — раздался голос. — Он там еле-еле ковырялся, будто отродясь лопаты в руках не держал. Я сразу подумал, этот и до первого снега не дотянет…

— Так, верно, и не держал — он же из благородных.

— Не, арьев в ров не шлют, им в столице на площади головы рубят со всем почетом…

— Да какой он вам благородный!

Кто-то наклонился и подергал Магана за длинные волосы:

— Паклю приклеили, что ли?

— Ай! — взвыл подросток.

Вокруг расхохотались.

— Чучело крашеное! — Дичко презрительно пнул Магана в бок. — На что Станимиру может сдаться вот это? На корм псам?

— Помолчи, — вновь вмешался Варлыга. — Пусть немного очухается. А потом мы его самого спросим.

Маган съежился в траве, поджав руки и ноги, и в ужасе глядел на вендов. Косматые бунтовщики, которые что-то рычали над его головой на неведомом наречии, казались ему намного страшнее накхов, к которым он привык в столице. Юноше казалось, что бьярская ведьма, Калма-Смерть, уже распахнула над ним свою зубастую пасть…

— Аршалай — мразь, какую и поискать, не сыщешь, — вновь заговорил Варлыга. — Однако он ничего не станет делать без понятной цели.

— Кому понятной?

— Погоди чуток. Сейчас она и нам станет понятной… Эй, ты!

— Я все скажу! Только не бейте! — срывающимся голосом выдавил побочный сын конюшего.

— Да конечно скажешь, кто же сомневается, — хмыкнул вожак вендов. — Вставай!

Юнец с трудом поднялся на колени, опасливо глянул вокруг и медленно встал на ноги.

— Я тебя прежде видел, — разглядывая навязанного спутника, проговорил Варлыга. — Ты во Рву еду разносил.

— Да, да, это я! — радостно закивал Маган.

— Говори как есть, отчего это вдруг Аршалай назначил тебя гонцом к Станимиру.

— Сам не знаю, отчего меня. Но выбирал долго — спрашивал, откуда я родом, чей сын, бывал ли прежде во дворце государя, многих ли знаю придворных… Я сказал — знаю, бывал…

— Это правда?

— Чистая правда!

— Хорошо, а потом что?

— А потом господин наместник дал мне вот это… — Маган потянулся к плетеной кожаной опояске.

— Эй, не так быстро, — процедил Варлыга.

— Да мне только снять…

Дичко наклонился, развязал узел и снял с мальчишки пояс.

— А теперь что?

— Любой его конец распусти, и увидишь.

Венд проворно расплел косицу и насупился.

— Ага, да тут внутри кожаная лента. — Он вытянул ее наружу. — А на ней какие-то знаки…

— Что это? — указывая на ленту, спросил вожак беглецов.

— В столице таким образом тайнописные послания отсылают, — пустился в объяснения Маган. — У одного человека посох, и у другого такой же. Верхний край ленты прижмешь, и наматывай на древко — вот значки в слова и сложатся. На посохе отметка вырезана. Те буквы, которые напротив отметки окажутся, и читай, а остальные для отвода глаз.

— Ишь ты, хитро… Ты небось и читать умеешь?

— А как же!

— И где же тот посох?

— У господина наместника остался. А второй, видно, у Станимира… Я, когда Аршалай значки рисовал, слышал, как он Стражу Севера говорил, мол, это уже четвертое послание. И прежними он весьма доволен.

Варлыга и Дичко переглянулись.

— Ты что-то понимаешь?

— Выбор-то невелик, — задумчиво протянул вожак. — Либо наш друг Станимир тайно стакнулся с арьями… Либо наоборот… Ну, что еще Аршалай тебе приказал?

— Сказал, что как прочтет Станимир послание, будет меня спрашивать. И я должен ему все по правде рассказать.

— О чем спрашивать? — вмешался Дичко.

— Не ведаю.

— Врешь небось…

— Солнцем клянусь, не вру! — взвыл подросток.

— А если угольев в ухо насыпать?

Дичко несильно ткнул юнца в грудь раскрытой пятерней. Маган от неожиданности уселся наземь и зарыдал:

— Не надо, умоляю! Как есть все сказал!

— Вот и проверим. Память порой обманывает: кажется, все вспомнил, ан нет — кое-что еще осталось…

— Да погоди ты… — Варлыга оглянулся, ища взглядом Андемо. — Я слыхал, у бьяров есть такие травы, которые погружают душу в сон и могут разговорить любого молчуна?

— Есть такие, — кивнул бьяр. — Жечь нужно.

— Его?

Маган затрясся.

— Костер, — спокойно уточнил Андемо. — На угли бросать траву и семена. Кто дымом будет дышать, все, что хочет и не хочет, скажет.

— Сейчас вернутся дозорные, которых мы на берегу оставили, — ответил Варлыга. — Если Аршалай и накхи в самом деле ушли, то устроим здесь привал. Вот тогда свой колдовской костер и разведешь.

Глава 10

Ловушка на царевича

Хаста поправил расшитый золотом алый плащ на плечах Анила.

— Слушай и запоминай. Я выхожу на поляну, поднимаю руки и начинаю взывать к силам небесным. Верхушки сосен раскачиваются, ветер воет, налетает вихрь! Как только повалит дым, ты выходишь из рощи на опушку и встаешь у сосны. Местный люд таращится на тебя, раскрыв рот. Люди падают ниц, раздаются крики «Зарни Зьен»…

— А вдруг меня кто-то узнает? — напряженно спросил юноша.

— О да, всякий бьяр в этой глухомани знаком в лицо с царевичем Аюром!

— Мне все это очень не нравится!

— Если бы я занимался тем, что мне нравится, сидел бы в доме у теплого моря и читал свитки со сказаниями древних времен… Подумай лучше вот о чем — когда ты вернешься в столицу, тебе будет о чем рассказать придворным красоткам. Да и твои приятели — небось они вообразить себе не могут таких приключений!

Юный вельможа безрадостно кивнул.

— Ну а когда мы найдем настоящего царевича, — продолжал жрец, — ты, конечно же, станешь при нем правой рукой. А возможно, и левой. Речь-то выучил?

Анил опустил глаза и покраснел, вспоминая сочиненную звездочетом бесстыжую речь. Чего там только не было! Даже обещание перенести столицу в Бьярму, не говоря уже об отмене всех налогов и клятве собственноручно изгнать Первородного Змея в его логово под корнями мира…

— Да ты не бойся, — усмехнулся Хаста, глядя на его смятение. — Никто все равно не станет тебя слушать. Как только бьяры своими глазами увидят «царевича», можно говорить все, что угодно. Лишь бы не затоптали тебя, пытаясь на счастье прикоснуться к одежде, как тут принято…

— А где будут воины Каргая? — с тревогой вспомнил юноша. — Надеюсь, поблизости? Я не хочу, чтобы какие-то простолюдины хватали меня немытыми лапами!

Небольшое количество этих воинов особенно беспокоило Анила. Сам Каргай вместе с войском срочно отбыл куда-то на запад. Сразу несколько соглядатаев донесли ему, будто неподалеку от Великого Рва недавно видели царевича — на этот раз без жрецов, зато с отрядом бьярских и вендских наемников. Последнее обстоятельство показалось Каргаю таким убедительным, что он немедленно устремился в погоню, с крайней неохотой оставив Анилу только два десятка, выделенные ему для поимки Хасты.

— Ничего тебе бьяры не сделают, — вздохнул Хаста. — Воины будут рядом, наготове. Мы бы и вдвоем справились. Ну, Исварха нам в помощь… как у вас говорят. Идем, народ уже собирается у сосны…

Они пробрались через нетронутые заросли священной рощи к ее опушке, где на небольшом холме росла древняя изогнутая сосна, считавшаяся здесь обиталищем какого-то лесного божества. Ветви и ствол этой сосны были столь густо оплетены лентами, бусами и лоскутками, что дерево казалось одетым в пестрое платье. Из-за кустов доносился гул толпы. Хаста одернул грубое одеяние «лукового жреца», шагнул вперед на опушку, остановился и звучным голосом запел одно из храмовых песнопений, призывая Исварху взглянуть милостивым оком на своих детей.

«Как ты смеешь петь священные гимны, ты же не жрец!» — попытался возмутиться Анил, когда впервые услышал их. Хаста лишь пожал плечами.

«Мы с тобой — наживки в этой западне, — сказал он. — Подумай сам, разве, охотясь на дикого зверя, ты призываешь дворцовых поваров, чтобы приготовить ему приманку? Мы лишь видимость еды — и, надеюсь, таковыми и останемся…»

Сейчас Хаста был спокоен. Народу пришло много — он не напрасно несколько дней распускал слух о царевиче на торгу в Яргаре, чтобы местные жители разнесли весть по всем окрестным деревням. Вскоре стоит ждать гостей из Северного храма…

Он пел, наблюдая, как привлеченные его голосом бьяры приближаются к священной сосне, опасливо поглядывая на жреца и вертя головой в поисках царевича. Воины Каргая, переодетые в охотничью одежду, вооруженные топорами и копьями, расположились в стороне, стараясь не привлекать к себе внимания.

— Подойдите же! — протягивая руки к бьярам, воскликнул Хаста. — Земное воплощение бога, царевич Аюр, гостем явился к вам! Приготовьтесь узреть сияние Исвархи!

Хаста воздел руки к небу. Верхушки росших неподалеку сосен зашевелились, и в воздухе понесся заунывный, подобный волчьему вой.

— Зарни Зьен! — взволнованным вздохом разнеслось по толпе. — Сын Матери Зверей идет к нам!

— Неплохо, — под нос себе пробормотал Хаста и обернулся к ждущему знака Анилу.

Тот тайком вздохнул, набрал побольше воздуху и выступил вперед.

— Мой народ! — звонким голосом закричал он. — Я пришел выслушать каждого! Я пришел дать вам…

В этот миг Хаста явственно услышал где-то неподалеку глухой стук копыт. Из леса, ломая низкий кустарник, быстрой рысью вылетело несколько всадников в черном. Некрупные верткие коньки, раскрашенные змеиными пастями лица…

— Накхи? — не веря своим глазам, пробормотал Хаста.

Всадники мчались прямо к царевичу, даже не думая останавливаться. Рыжий жрец увидел, как некоторые из них раскручивают на пальцах большие кольца, за которыми, подобно знаменам, развеваются длинные сети. Бросок — первая сеть тут же развернулась в воздухе и упала прямиком на головы Каргаевых стражей. За ней вторая, третья…

Хаста, обомлев, застыл на месте. Все происходило очень быстро, но для него мгновения тянулись почти бесконечно. Он видел, как воины тщатся выпутаться из сетей, но те намертво прилипают к их коже и одежде. «Сети намазаны клеем», — догадался Хаста, и тут же рядом с ним раздался крик Анила:

— Бежим! Скорее!

Но было уже поздно — два всадника, не сбавляя хода, проскакали по обе стороны рыжего жреца, подхватили его под мышки и помчали невесть куда. В миг, когда Хасту перекидывали через седло, он увидел сбоку красный расшитый плащ Анила. «Откуда здесь взялись накхи? Уж не те ли самые, которые устроили расправу в бьярской деревне?» По спине Хасты пробежал озноб. «Ну ничего… Сейчас Марга и девочки спустятся с деревьев и со всем разберутся…»

* * *

Вояки Каргая, ругаясь на чем свет стоит, пытались выпутаться из сетей. Сидевшая на дереве Марга задумчиво наблюдала за их напрасными стараниями. Она хорошо знала эти снасти и могла поспорить на свою косу, что освободиться бойцам не удастся еще долго. Накхи часто использовали такие сети, охотясь на рабов в вендских землях. Прилипнув, сеть отрывалась с клочьями кожи, доставляя несчастным долгие мучения. Но те, кто промчался сейчас через поляну, пришли не за рабами. Они охотились на царевича и жреца.

«Накхи рода Хурз, — подумала она, начиная спускаться с сосны. — Вот уж не ожидала встретить их тут! Должно быть, это личная стража наместника Бьярмы… Стало быть, и тот занят ловлей самозванцев». Марга хмыкнула. Непохоже, чтобы наместник собирался почтительно пригласить царевича в гости!

«Что ж, ничто не мешает лично наведаться к моим родичам и расспросить их…»

Она, как ни билась, не могла вспомнить, кто возглавляет здешних накхов, но не сомневалась, что состоит с ним в близкой степени родства. Вся накхская знать через браки приходилась родней друг другу.

Схватив конец одной из веревок, с помощью которых раскачивались верхушки сосен, Марга стремительней куницы спустилась вниз. Ее подопечные, сидевшие на соседних деревьях, последовали за ней.

— Что будем делать? — возбужденно спросила Вирья.

Судя по ее всполошенному виду, она явно не ожидала встретить сородичей так далеко от дома.

— Вы готовьте ночевку, а я отправлюсь за Хастой. Поздороваюсь с маханвиром здешней стражи. Для начала прикажу ему отпустить пленников, а там поглядим…

— Отец-Змей любит нас, — заявила Яндха. — Как удачно, что мы встретили сородичей! Они помогут нам в поисках царевича.

Марга одобрительно кивнула:

— Я думаю о том же. Если придется иметь дело с Северным храмом, отряд умелых бойцов нам пригодится.

— А если ты не вернешься? — спросила Вирья.

— Что может мне помешать? — удивилась Марга.

— Не знаю. Но все же…

— Если не вернусь к ночи — начинайте меня искать. Однако не думаю, что это понадобится.

Она поправила вооружение и змеей скользнула в ближайшие кусты.

* * *

Кони перешли на рысь, а затем на шаг. Тряская езда вниз головой изматывала Хасту. Руки и ноги его были связаны под конской грудью, на голову нахлобучен плотный мешок, в котором раньше явно держали овес. Кляп во рту не давал говорить, да и дышать удавалось через раз. Да, похоже, идея выдать Анила за царевича была явно не лучшей! По всей видимости, они угодили в руки личной стражи наместника. А как эта стража обходится с мятежниками, он уже видел…

«Ничего, главное — сохранять присутствие духа! — думал он, задыхаясь в пыльной темноте. — Исварха не оставит меня в беде! Ведь я ратую о спасении его земного сына!»

Неутешительные мысли наперебой лезли в его голову, но Хаста гнал их, досадуя лишь о том, что не имеет никакой возможности понять, куда его везут.

Кони не спеша начали подниматься на холм. Сверху послышался обмен окликами. Хаста узнал накхскую речь. Затем раздался скрип открываемых ворот. Кони сделали еще десятка полтора шагов и остановились.

— Ну? Кого поймали? — услышал рыжий жрец чей-то властный голос и в который раз возблагодарил Исварху за светлую идею выучить язык Ширама.

— Мы сделали все, как ты велел, Данхар! Самозванцы и пискнуть не успели.

— Что ж, посмотрим на твой улов…

Хаста услышал неподалеку звук падающего тела и болезненный возглас и догадался, что один из накхов распустил веревки, стягивавшие щиколотки и запястья Анила. Затем черед дошел и до его пут.

— Поднимайся! — приказали ему сверху на языке Аратты. — Ты меня понимаешь? Быстро вставай!

Затекшие ноги отказывались держать, но Хаста, понимая, что здесь жреческое одеяние его не защитит, умудрился встать на колени. Кто-то сдернул мешок с его головы и рывком поднял на ноги.

Хаста быстро огляделся. Одного взгляда хватило, чтобы прийти в полное изумление. Он был во дворе небольшой деревянной крепости. За частоколом стеной поднимался лес, а вокруг виднелись одни только черные одеяния и смуглые лица. «Ба, да здесь одни накхи! — с недоумением подумал он. — А где наместник? Чья это крепость?»

— На меня смотри! — послышался совсем рядом жесткий окрик.

Хаста, стараясь выглядеть спокойно и величественно, повернул голову. Перед ним стоял жилистый немолодой воин, разглядывая его так, будто собирался немедленно им пообедать. Пара глубоких шрамов придавали его лицу устрашающее выражение. Хаста подумал, что перед ним один из самых неприятных накхов, каких он только встречал в своей жизни.

— Ты, значит, жрец? — пристально глядя на Хасту, спросил Данхар.

— Так и есть…

— Утреннюю хвалебную песнь Исвархе, ну-ка, быстро!

— Сейчас? Но уместно ли…

Острие уперлось Хасте в бок, проколов одежду.

— Кто колесницу света выводит в небесный простор… — поперхнувшись, завел он.

— Хватит. А теперь полуденную службу!

— Э-э-э… Стрелы твои, сияющий лучник, пронзают Змея Предвечного тьму! В бездне сомнений луч твой подмога…

— Да, ты жрец, — как показалось посланцу Тулума, удовлетворенно кивнул маханвир. — Это хорошо.

Острие исчезло, Хаста выдохнул.

— Ну а тут у нас кто?

Главарь накхов сдернул мешок с головы Анила и ухмыльнулся:

— В самом деле никакой не царевич. Похож на ария, но явно не царского рода. Верно, из полукровок…

— Да как ты смеешь?! — вспыхнул Анил.

Он попытался рвануться к наглецу, но тут же получил тычок кулаком под дых и, захрипев, рухнул на колени.

— Поговори мне тут, недоносок!

— Я требую отвести меня к наместнику!

Стоящие поблизости накхи захохотали.

— Он требует, — скривился Данхар. — Глупец! Ты здесь ничего требовать не можешь.

— Прошу выслушать меня, почтеннейший маханвир из рода Хурз, — вмешался Хаста. — Наше знакомство началось не лучшим образом, но еще не поздно все исправить. Возможно, мы окажемся полезными друг другу…

Данхар поглядел на жреца с нескрываемым любопытством. Не много могло бы отыскаться в Аратте жрецов, разбирающих накхские родовые знаки.

— Пригодиться, говоришь? — Он повернулся к десятнику. — Ставир, брось пока этих двоих в яму. Не будем торопиться. Я подумаю, что делать с вами, а вы покуда думайте, что можете мне предложить. И лучше бы ваше предложение мне понравилось!

* * *

Марга оглядела речной берег, выпрямилась и довольно кивнула сама себе:

— Ха! Такими хитростями только горожан обманывать!

Перебравшись через широкий ручей, накхи привязали к хвостам коней сосновые ветки, чтобы не оставлять следов на песке, и выстроились цепочкой, неспешно двигаясь один за другим. Однако и того, что оставалось от следов, Марге было вполне достаточно, чтобы различить, куда они держат путь. Стало быть, здесь уже начиналась их земля. Сюда просто так лучше не заходить — можно и не выйти.

В прежние времена в каждом наместничестве Аратты для охраны мира и порядка стоял такой вот отряд в полсотни, а то и в сотню ее сородичей. Лишь в краю болотных вендов их не было. С тех пор как Ширам объявил себя правителем вольного Накхарана, несколько сот накхов со всей Аратты где с боем, а где и без всяких помех покинули свои сторожевые крепости и вернулись домой. Только из Бьярмы никто явно не думал возвращаться. Почему? Быть может, в этот отдаленный северный край еще не докатились известия из Накхарана?

Марга тронула пятками бока своего коня, и тот неспешным шагом двинулся вслед похитителям. «Наши должны прятаться где-то поблизости, — прикидывала она. — Течение быстрое, вода холодная, а здесь как раз перекат — самое удобное место для переправы. Ну и где же засада?»

Проехав немного вперед, она остановилась и начала осматривать лес вокруг. «Пожалуй, тут, — размышляла она. — Большой отряд в погоню не послали бы, а пару десятков человек, которые могли бы увязаться за „царевичем“, здесь уже отрезали бы от реки, чтобы никто не смог вернуться назад…»

— Эй! — негромко крикнула Марга.

Она отпустила поводья, отбросила рукава и подняла обе руки так, чтобы были видны высеребренные змеи на ее наручах.

— Приказываю, выходите!

С обеих сторон дороги послышался негромкий шорох. Шестеро накхов, почтительно склонив голову, один за другим возникли перед ней, будто выросли из-под земли.

— Меня зовут Марга. Я — сестра Ширама, дочь Гауранга, саардас рода Афайя.

— Мы видим, почтеннейшая, и приветствуем тебя, — с поклоном отозвался старший из воинов, с голубой лентой рода Бунгар в косе.

— Кто возглавляет здешнюю стражу?

— Данхар, сын Равана из рода Хурз.

— Данхар? — чуть задумавшись, переспросила Марга. — Он мне самая близкая родня! Одна из жен моего отца была его младшей сестрой.

— Желаешь, чтобы тебя проводили?

— Да, можем вернуться все вместе. Погони за мной нет.

— Приказывай, саари, — ответил ее собеседник. — Позволь только, я вышлю вперед гонца.

Марга кивнула. Все шло прекрасно — именно так, как она и предполагала. «Надо было взять девочек с собой, — подумала она. — Негоже сестре саарсана являться без свиты. Ну да что уж там…»

Спустя несколько мгновений небольшой отряд двинулся к лесной крепости.

Глава 11

Тайна Анила

Яма в два человеческих роста глубиной была накрыта сверху деревянной решеткой, собранной из грубо отесанных стволов молодых сосен. Земляные стены дышали промозглой сыростью, а дно было усыпано серой прошлогодней хвоей, в которой копошились большие черные жуки.

— Ничего, ничего… — Анил метался по дну темницы, поглядывая наверх и бормоча себе под нос. — Это ненадолго! Как только мои воины доберутся до Каргая, он поедет к наместнику и потребует выпустить меня!

— Каргай сейчас где-то в лесах за Великим Рвом, ловит очередного царевича, — отозвался Хаста. — Твои воины долго будут догонять его, и я что-то сомневаюсь, что ради тебя он все бросит и помчится к наместнику. Уж скорее о тебе доложит глава его стражи — тот накх с располосованным лицом, который нас сюда бросил…

— Вот и прекрасно! Как только наместник узнает, что мы здесь, я немедля окажусь на свободе!

Хаста поглядел на юнца с любопытством:

— Могу я узнать почему? Что такого важного ты можешь сообщить наместнику, если это не тайна?

— Конечно тайна!

— Ну как скажешь. Но вдруг это поможет нам как-то выбраться?

— Мне — безусловно. Ладно, я и о тебе замолвлю слово.

— На том спасибо. Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь.

«Потому что мне очень, очень не понравился здешний маханвир», — добавил про себя Хаста. Он знал людей такой породы — они предпочитали разрубать узлы, а не распутывать их. А узел тут завязывался затейливый…

— Полагаю, большой опасности нет, — добавил он, чтобы успокоить скорее себя, чем Анила. — Если нас сразу не развесили по частям на соснах в священной роще, значит повезут на допрос и суд к наместнику. Ну а по пути всякое может случиться…

Анил перестал метаться и удивленно воззрился на Хасту:

— Ты о чем?

— У меня есть тайный союзник…

Хаста вдруг умолк и прислушался. В отдалении звучала накхская речь, но теперь среди мужских вдруг раздался гневный женский голос.

— Ты начал что-то говорить?

— Погоди! Кажется, вот и он…

Разговор внезапно стих. Сверху послышались выкрики, глухие удары, затем все смолкло. Решетка поднялась, и чьи-то руки бросили в яму связанную девушку в черном одеянии.

Хаста бросился вперед и поймал ее. Оба рухнули наземь.

— Да. Точно, он, — подтвердил он, приподнимаясь. — Вернее, она.

— Это же накхини! — воскликнул Анил, шарахаясь к дальней стенке.

— Так и есть. Марга, ты ли это? Похоже, сородичи оказали тебе не слишком радушный прием…

— Заткнись и развяжи мне руки! — процедила девушка, кривясь от боли и ярости.

Хаста сел поудобнее и принялся распутывать веревки на ее запястьях.

— Постойте… — вдруг медленно проговорил Анил. — Ты жрец, она накхини… Ты говоришь, она твоя союзница… Святое Солнце!

— Да, ты наконец догадался, — решив, что разводить таинственность уже ни к чему, подтвердил Хаста. — Знакомься, это Марга, сестра Ширама, ну а я жрец Хаста, которого ты так долго искал. Так что можешь считать, что ты меня нашел, если тебе от этого легче дышится…

— К чему все эти речи? — перебила его Марга, отталкивая рыжего жреца и накручивая на кулаки раздобытую веревку. — Сейчас дышаться перестанет!

— Погоди, не горячись, — остановил ее Хаста. — Нам еще есть о чем с ним поговорить. Но сперва, может, расскажешь, что произошло?

— Ничего! — огрызнулась накхини.

— Совсем ничего?

— Какая тебе разница? Ты же видишь — я здесь!

— Почему — сказать не хочешь?

— Нет!

— Поверить не могу, — все бормотал Анил, прижимая ладони к пылающим щекам. — Ты и есть Хаста? Выходит, все — обман? Вы убили моих людей… И все эти спасения… Они были подстроены?!

— Парень слишком много разговаривает, — и не думая отвечать, процедила накхини. — А я сейчас не в духе. Давай я просто задавлю желтоволосого. Он нам больше не нужен.

— Да что ж тебе так неймется его убить?! — Хаста поспешно встал между ними. — Я должен объяснить. — Он повернулся к Анилу. — Да, это действительно был обман. Но пойми — твой покровитель Киран несет гибель Аратте…

— Он защищает ее от врагов! — вспылил юноша. — От таких предателей, как ты!

— Пока Ардван был у власти, у Аратты не было тех врагов, от которых теперь якобы защищает ее Киран. Ты, наверно, захочешь сказать, что Ардвана убили накхи?

— Да! — запальчиво начал Анил. — Они проникли ночью…

— Не нужно мне рассказывать. В то самое время я стоял рядом с Ширамом на стене его осажденной крепости… Но ответь мне — если бы накхи убили Ардвана, что помешало бы им продолжить охоту, чтобы развить успех? Кто помешал бы им той же ночью вырезать всю столичную знать, начиная с Кирана? Что скажешь, Марга?

— Конечно никто! — рявкнула она.

— Если ты был тогда в столице, вспомни — повелитель Ардван заключил мир с накхами. Зачем бы им после этого убивать его?

— Киран велел мне изловить вас, — твердо сказал Анил. — И я сделаю это!

Хаста бросил взгляд на Маргу, увидел выражение ее лица и вскинул руку в останавливающем жесте.

— Послушай… — повернулся он к юноше. — С тех пор как мы встретились с тобой на дороге в Яргару, тебя могли убить каждый миг. Однако ты еще жив. Как думаешь — почему?

— Я служил вам щитом!

— Жрецы обходятся без щитов. Да и теням щит не нужен. Послушай — мы ищем царевича Аюра. И в отличие от прочих, мы его найдем!

— Чтобы передать в когти накхам!

— Чтобы вернуть ему престол. Да, мы сейчас в яме, но игра не окончена. Соратницы Марги на свободе и придут за нами… А теперь думай сам. Кто ты? Дворовый человек Кирана, которому царевич лишь помеха, чтобы самому занять престол? Или желаешь мира и процветания Аратте и ее законному государю?

— Опять пытаешься меня дурачить, хитрый звездочет? — начал Анил, краснея от гнева.

Но тут Хаста сделал ему знак молчать. Свет померк — наверху, против светлого пятна, возникла темная тень.

— Все спокойно? — послышалась сверху накхская речь.

— Да, — ответил кто-то из сторожей. — Жрец и мальчишка о чем-то спорили, но сейчас заткнулись.

— Хорошо, — бросил подошедший. — Открываем решетку.

— Подумай о том, что я тебе сказал, — торопливо прошептал Хаста.

Анил не ответил ему и с негодованием отвернулся. Решетка поднялась, и вниз спустилась веревка с узлами.

— Эй, ты, арий! Хватайся за веревку. С тобой желает говорить маханвир.

* * *

Накх с серой лентой в косе привел связанного Анила к причудливой башне на каменном подклете, заставил подняться по узкой лесенке и втолкнул в неуютную светлицу, больше напоминавшую темницу. Данхар сидел за накрытым столом, старательно обгладывал ногу жареной косули.

— Руки ему развяжи, — едва отвлекшись от еды, приказал маханвир.

Страж без лишних слов снял путы с запястий пленника.

— Иди, я тебя позову.

Анил услышал, как тихо закрылась дверь за спиной.

— Ну что, кушать хочешь?

— Хочу, — честно ответил юноша.

— Присаживайся.

Дахар вонзил нож в бок косули:

— Отрезай себе сколько влезет.

«Проверяет, — быстро смекнул Анил. — Попытаюсь ли я броситься с этим ножом на него…»

Сердце юноши стучало часто, но он старался не подавать вида, что взволнован. В конце концов, он не совершил ничего дурного… По крайней мере, не успел. Да и накх, несмотря на жутковатую рожу, был не какой-то лесной разбойник, а воевода на службе у наместника Бьярмы. На этот случай у юноши был припасен кое-какой важный довод…

Поэтому Анил почти спокойно сел за стол, отрезал кусок и принялся за еду.

— Ну, рассказывай, — любезно предложил Данхар. — Кто ты такой? Почему выдавал себя за царевича? Да — и ты там что-то кричал про наместника. Зачем он тебе понадобился?

— Это мое дело, — прохладно ответил Анил. — И наместника.

— А вот и нет, — так же холодно ответил накх. — Я — глава его охраны. Стало быть, покуда все не выложишь, будешь сидеть тут.

— За столом с яствами? Что ж, не возражаю!

— Брось мне свой норов показывать! — строго произнес Данхар. — Или думаешь, раз высокородный, на тебя управы не сыщется? Э, нет, тут ты прогадал. Ты был схвачен как самозванец. Стало быть, посягнул и на государя Аюра, и на Исварху, его небесного отца, и на порядок в державе. Коли так — будешь казнен… Ты, верно, в столице прежде не бывал?

— Это я-то?! Да я там всю жизнь прожил!

— Видел, как путь из Нижнего города в Верхний головами арьев разукрасили?

— Само собой!

— А я не видел. С удовольствием посмотрел бы, да жаль, ехать далеко…

Анил поднялся из-за стола и скрестил руки перед грудью:

— Я из столицы совсем недавно и все видел — головы, башню сгоревшую… А в Бьярму я прибыл не грибы собирать! Я сюда послан по личному повелению блюстителя престола Кирана с особым заданием.

— Ишь ты, особое задание! — оскалился Данхар. — Это все слова! Чем докажешь?

— Не для тебя мои доказательства, — высокомерно ответил Анил. — Отвези меня к наместнику — ему я их и предъявлю.

— Э, нет. Ты предъявишь их мне или отсюда не выйдешь.

— Ты не посмеешь запереть в темнице благородного ария!

— Вот как? Спасибо, а то я не знал. Итак, давай по порядку. Мои воины схватили тебя вместе со жрецом Северного храма, когда ты, собрав толпу, выдавал себя за Аюра. Пока ничто не смущает в моих словах?

— Я все могу объяснить!

— Конечно, потом объяснишь, а я продолжу. Итак, вас со жрецом взяли, когда ты призывал бьяров к бунту. Несомненно, это Киран поручил тебе смущать народ?

Анил покраснел, вспомнив речь, которую для него сочинил Хаста. «Хвала Исвархе, что я не успел ее произнести!»

— И в довершение всего, когда ты уже сидел в яме, в крепость явилась знатная накхини и потребовала отпустить вас со жрецом! Это что, тоже воля Кирана? Или он держит на службе сестру саарсана?

— Все было не так!

— Ну что, готов рассказать без утайки, кто ты такой? Что тебя связывает с Северным храмом и мятежниками Ширама? Как саарсан поддерживает связь со Светочем? И с кем еще тебе надлежало встретиться в Бьярме? Я жду!

Анил молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Этот накх что, действительно собирается обвинить его в измене и удерживать, пока он не признается?!

— Пойми, мальчик, — продолжал Данхар, — я уважаю твое происхождение. Если будешь молчать, я даже не буду тебя пытать. Просто верну в яму. Скоро пойдет снег… Порой он здесь бывает такой, что кони вязнут по грудь. День за днем он будет падать к тебе в темницу, пока ты не сдохнешь от холода… Ты этого хочешь?

— Нет, — буркнул юноша.

— Тогда говори — зачем ты пытался устроить мятеж в Бьярме?

— Никакого мятежа я не устраивал! Я здесь вовсе не за этим. О моих действиях все известно ловчему Каргаю, и письмо от Кирана обо мне тоже у него. Но он в походе и вернется не скоро.

— Это верно, не скоро, — довольно ухмыльнулся Данхар.

— А потому я требую… — голос Анила осекся, — я настоятельно прошу… Сообщи наместнику Аршалаю, что в твоей крепости находится его сын.

— Сын?

Данхар привстал, не веря своим ушам.

— Меня зовут Анил, и я сын наместника Аршалая, — подтвердил юноша. — Именно поэтому Киран меня сюда и направил. Поверь, так оно и есть.

Страж Севера опустился на скамью и принялся неспешно пережевывать мясо, не сводя глаз с молодого царедворца. По неподвижному смуглому лицу маханвира никто бы не догадался, о чем он сейчас размышляет.

«Сын Аршалая? Неужто правда? Да, дорогой друг пару раз упоминал, что в столице у него остался сын и сейчас он служит при дворе… И пожалуй, этот парень на него в самом деле похож… Вот же диво!»

Чем дольше Данхар обдумывал внезапную новость, тем более неприятной, даже угрожающей она ему казалась.

«То, что Аршалай втихую водит шашни с Северным храмом, известно давно. Мне он постоянно талдычил, дескать, просто не хочет ссориться — а вот оно как! Мало того что его сын разыгрывает игру с луковыми жрецами — а мне Аршалай про это ни слова не сказал, — так теперь выясняется, что с ними заодно и накхи Ширама! Ведь Марга здесь, конечно, не одна…»

Стражу Севера почти осязаемо почудилось, как под ним зашаталась башня, недавно казавшаяся такой прочной.

«Если Аршалай за моей спиной уже успел договориться и со Светочем, и с Ширамом — я долго не заживусь! В любом случае ни жреца, ни мальчишку к наместнику отпускать нельзя… Но и удерживать я их тоже не смогу — у Аршалая везде соглядатаи. Вот-вот ему станет известно, что мои люди поймали и увезли ряженых… Что же делать?!»

На этот вопрос у Данхара всегда было наготове простое решение. Приняв его, он поднял голову и улыбнулся.

— Что ж, я тебе поверю, — добродушно произнес он. — Скоро, может даже завтра, я поеду в Майхор и прихвачу тебя с собой. А покуда — извини, княжеских палат у меня здесь нет — поселю тебя здесь, в моей башне.

Повеселев, Страж Севера смотрел теперь на юношу почти с приязнью. Но напоследок он хотел выяснить кое-что еще.

— А скажи, эта накхини, Марга, тоже из твоих людей? — словно между прочим спросил он.

— Я вообще не знаю, кто она такая. Спрашивай про нее жреца, — желчно ответил Анил. — Они дружбу водят.

Данхар кивнул.

«Ну конечно. Именно поэтому высокородная накхини и ринулась спасать никчемного мальчишку. Юлишь, гаденыш. А жреца я спрошу, не сомневайся…»

— Ладно, время уже к ночи. Выпей со мной вина и поешь наконец, а то мы все о делах да о делах, — предложил он так приветливо, как только мог.

— Благодарю, — величественно кивнул Анил, вновь уселся на скамью и принялся срезать поджаристое мясо с бока косули. Если бы он видел взгляд Данхара, едва ли кусок полез бы ему в горло…

* * *

— Может, теперь объяснишь, почему не дал мне убить его? — напустилась Марга на жреца, как только решетка упала обратно. — Эта желтоволосая кочерыжка выложит все, что знает о нас!

— Прямо скажем, его рассказ будет довольно коротким, — усмехнулся Хаста. — А сейчас придвинься ко мне…

— Это еще зачем? — настороженно спросила накхини.

Хаста обнял ее за плечи, привлекая к себе.

— Еще одно такое движение, и я вырву тебе кадык, — предостерегла девушка.

— Уймись. Я просто не хочу, чтобы наш разговор слышали наверху. Пусть думают, мы влюбленная парочка и воркуем на прощанье…

— Пф! Да кто ж поверит!

— Один столичный поэт сказал: «Любовь родится без ума, а ум любви — она сама…»

— Звонкая трескотня, и ничего более! Ладно, можешь обнять меня. Но если вдруг вздумаешь…

— Да-да. Ты вырвешь мне кадык. Давай попробуем разобраться, что происходит.

— Мы сидим в яме! — резко ответила Марга.

— С этим не поспоришь. Но если рассматривать наше положение шире, то твоему сородичу Данхару тоже не позавидуешь. Он поймал тайного посланника Кирана, который выдавал себя за Аюра, а вместе с ним меня, явно принимаемого им за жреца Северного храма. Сейчас Анил объяснит ему, кто он такой, и Данхар поймет, что ему предстоит объясняться еще и с блюстителем престола, а заодно и с Каргаем… Конечно, он мог бы просто отослать нас к наместнику, на что я все еще очень надеюсь. Но тут появляешься ты!

— И что?

— Твой родич бросает тебя в яму, и все спутывается. Может, все-таки объяснишь? Данхар что, посватался к тебе и получил отказ?

— Очень смешно! — гневно процедила Марга, попытавшись отстраниться от рыжего жреца.

— Но согласись, его поступок необычен… Ты куда выше его по положению, ты сестра саарсана! Что ты ему наговорила?

— Да ничего! Пришла к Данхару и приказала отпустить вас, — нехотя ответила накхини.

— Так прямо и приказала?

— Полагаешь, я лгу? — возмутилась она. — Сам сейчас сказал — я сестра саарсана! Конечно, я имею полное право приказывать какому-то маханвиру деревянной крепостишки в диком лесу…

— Похоже, он так не считает.

— Значит, он изменник! — вспылила девушка.

— Тихо, тихо! А то стража решит, что это я изменник. Но поверь, здесь я могу изменить тебе лишь с белками и лисицами…

— Прямо тут — разве с крысами и жуками, — съязвила Марга. — И Данхар из рода Хурз — самый большой здешний крысюк!

Хаста задумчиво поглядел на нее. Сестра Ширама явно недоговаривала. Что же там между ними произошло?

— Мне Данхар, прямо скажем, тоже не понравился, — ответил жрец. — Но будь он самым гнусным из накхов, разве это причина, чтобы бросать в яму свою родственницу?

— Не твое дело, — отрезала накхини. — Я сама с ним разделаюсь.

— Да я уж понял. Но как бы в итоге нам всем здесь не остаться. Боюсь, наша общая могила мало чем поможет твоему брату в поисках Аюра…

— По-твоему, я должна снести такое оскорбление?

— Об одном прошу — не торопись. И перед тем как кого-то покарать, советуйся со мной.

— Вот еще, — фыркнула Марга и крепче приникла к рыжему жрецу.

— Что ты делаешь? — удивился тот.

— Так теплее.

Хаста прижал к себе девушку, положил ей руку на бок, и вдруг его ладонь ощутила что-то влажное и липкое.

— Это что, кровь? — нахмурился жрец.

— Да. Ерунда. Данхар ткнул рукоятью ножа.

— Вовсе не ерунда. В такой промозглой сырости рана легко может загноиться. То, что кажется всего лишь царапиной, убьет тебя не хуже любого вашего оружия.

Марга, недолго помолчав, тихо ответила:

— Если ты подставишь мне плечи, я дотянусь до решетки, соскоблю немного мха, нажую и залеплю им рану.

— Послушай, я ведь жрец. У меня есть при себе целебная мазь, я выхаживал твоего брата. Позволь, я обработаю рану.

Марга задержала дыхание, будто перед прыжком в холодную воду. Затем сдавленно прошептала:

— Хорошо.

Она чуть отодвинулась от него, откинулась к земляной стенке, размотала пояс и приподняла край рубахи. Хоть в яме было почти совсем темно, Хаста ясно разглядел на животе девушки черное пятно с глубокой распухшей ссадиной.

— По-родственному это он, — пробормотал жрец.

— Не напоминай.

Хаста достал из поясной сумки глиняный кувшинчик, вытащил зубами деревянную пробку, полил на пальцы остро пахнущей смесью и легкими движениями начал размазывать лечебное зелье вокруг кровоподтека. Живот накхини был твердый, как дерево. Однако ее кожа показалась Хасте настолько нежной, что он на несколько мгновений забыл, что лечит, а не ласкает. Закончив смазывать рану, он не спешил убрать ладонь. Марга молчала, приникнув к жрецу и положив голову ему на плечо.

— Ну хватит, все, — наконец прошептала она. — Боль уже прошла.

* * *

Последний бледный луч солнца дрожал, угасая, на самой кромке подземной темницы. В воздухе одна за другой начали вспыхивать крошечные ледяные искры. Кружась и порхая, они падали с неба и сквозь решетку плавно опускались во тьму ямы.

— А вот и первый снег, — пробормотал Хаста, чувствуя легкие холодные прикосновения к лицу. — Очень вовремя, прямо скажем!

Марга спала рядом, крепко к нему прижавшись. Хасте же не спалось. Анила в яму так и не вернули, что наводило на мрачные мысли. Говоря о «поворковать напоследок», Хаста почти не шутил. Если бы дело ограничилось поимкой очередного самозванца, он бы вывернулся. Но почему Данхар выступил против своих? Избиение и заключение в яму сестры Ширама означало прямое объявление войны саарсану. В этом случае они с Маргой обречены.

Хаста устремил взгляд на пятно света, и его губы зашевелились, еле слышно выпевая строки вечернего славословия Исвархе. В странствиях он часто пренебрегал жреческими обязанностями, и сейчас ему подумалось, что этот закат, возможно, последняя возможность обратиться к божеству, которому он посвятил жизнь. Как знать, может, завтра Господь Солнце узрит лишь бестелесную искру души своего жреца, возносящуюся к небесному престолу…

Понемногу мысли Хасты улетели, а песня, будто сама собой, начала превращаться во что-то совсем иное…

— Очи смежит Господь, И на землю сойдет вековечная мгла, Скроет свой лик, Расточатся живые лучи. Я лишь ничтожная искра В темной бездонной ночи, Я лишь дыханье твое, Отражение глаз, Твоя улыбка меня создала. Побудь еще миг со мной, Прошу, не уходи! Пока рука в руке, Пока следы на песке — Не покидай меня, Взгляда не отводи.

Глава 12

Дар Найи

Когда солнце зашло и все погрузилось в непроглядную тьму, наверху вновь раздались шаги. Заскрипела, поднимаясь, решетка. Внутрь ямы упала веревка с узлами.

— Жрец, вылезай! Твой черед!

Дремавшие в обнимку Хаста и Марга в один миг оказались на ногах.

— Не ходи, — быстро зашептала накхини. — Пусть попробуют спуститься и достать тебя отсюда, тогда я…

Хаста мотнул головой:

— Не станут они спускаться, бросят копье… Не беспокойся, я попытаюсь отболтаться. Надеюсь, Данхар — человек не самого тонкого ума…

— Тонкий ум ему не нужен, чтобы тебя прикончить. Он опасен, берегись его…

— А то я не вижу! Может, все же скажешь, почему он тебя сюда бросил?

— Не скажу, — упрямо ответила Марга. — О таком не говорят с чужаками. Это касается чести семьи…

Хаста закатил глаза:

— Ты меня погубишь! — Он ухватился за веревку. — Я готов, тяните!

* * *

Данхар обратил угрюмый взгляд на вошедшего в его покои тощего рыжего жреца в потрепанной бурой одежде. От вечерней трапезы на столе остались одни объедки, а от благодушного настроения маханвира — одно воспоминание. Отослав Анила, Страж Севера долго обдумывал предполагаемое вероломство Аршалая, и сговор наместника с Северным храмом и накхами Ширама казался ему все более вероятным.

«Аршалай уже получил предписание разоружить меня и заковать в цепи — сам рассказал. Конечно, ему это не по силам… Пока у него не было других накхов! А теперь есть — и я ему, значит, больше не нужен! — думал он, злясь все сильнее. — Почему бы не выдать меня блюстителю престола, как псу бросают кость? Конечно, я мог бы многое порассказать в столице о дорогом друге — особенно о том, как он дорвался до власти в Бьярме, — но кто будет меня слушать? Киран, люто ненавидящий детей Змея?»

— Как тебя звать? — бросил он, как только закрылась дверь за стражем.

— За свою жизнь я носил столько имен, что не упомню, какое было первым, — вздохнул Хаста. — И уж подавно не знаю, какое станет последним. Называй меня просто «жрец».

— Я желаю знать твое имя! — с угрозой в голосе проговорил накх.

— Имя — пустой звук. Если хочешь, можешь называть меня Столп Законности. Нет, лучше Сосуд Добродетели. Всегда мечтал быть Сосудом Добродетели, да как-то не складывалось…

— Издеваться вздумал, гаденыш? — взревел Данхар.

— О да! Именно для этого я засунул себя в сырую холодную яму, а тебе — исключительно чтобы поиздеваться — дал вкусного мяса.

— Ты чересчур языкастый жрец… — Страж Севера обошел стол и шагнул в сторону Хасты. — Я ведь могу и укоротить твой язык.

— Тогда наш разговор не удастся вовсе.

— А это не разговор, это допрос! Смотри, не будешь говорить то, что я желаю услышать, — скоро заплачешь кровавыми слезами…

— Возможно, тебе будет интересно узнать, — хладнокровно отвечал Хаста, — что в теле человека пять видов влаг и господь Исварха иссушит их все, если ты поднимешь руку на жреца!

— Ты мне угрожаешь? — изумился Данхар.

— Невозможно угрожать рассветом или закатом. Если кто-то ткнет тебе в живот ножом, из раны хлынет кровь, а не вино. Разве я сказал что-то, о чем ты прежде не знал?

Тяжелая оплеуха сбила Хасту с ног.

— Ты разозлил меня!

Отлетевший к двери жрец потер ушибленное место, подвигал нижней челюстью и кивнул:

— Этого можно было и не говорить. Сомневаюсь, что у накхов принято таким образом выражать радость от встречи…

— Ладно, — выдохнул Данхар, отходя к столу. — Не хочешь называть свое имя — не называй. Плевать мне на него.

Хаста вновь потер щеку — на этот раз чтобы скрыть улыбку. Пока допрос шел неплохо.

— Что ты делал в обществе юнца по имени Анил?

— Анил… — Жрец сделал вид, что задумался. — Приближенный блюстителя престола. Киран прислал его в Бьярму с неким тайным предписанием, о котором я, разумеется, не имею понятия… Впрочем, ты ведь не об этом спрашивал. Ты хотел узнать, что я делал в обществе Анила. Шел по дороге, ел, беседовал… Пересказать наши разговоры?

— Валяй.

— Я рассказывал ему о путях Исвархи. Ты и сам, конечно, замечал, что Господь Солнце покидает свой дом всякий раз в ином месте. Можно подумать, врата миров блуждают! Ведь не может быть, чтобы Исварха перелезал через стену собственного Небесного града, как вор через ограду…

— Замолчи! — рявкнул Данхар, ударив ладонью по столу.

— Но ведь это очень интересно! Послушай!

— Нет, это ты послушай. Тебя и этого юношу схватили, когда вы выдавали себя за царевича Аюра и сопутствующего ему жреца…

«Накх назвал его юношей, — подумал Хаста. — Не вонючим самозванцем, не лживым недоноском… Похоже, Анил как-то вывернулся!»

Хаста и сам удивился тому, как его порадовала эта догадка.

«И кажется, он не выдал меня. Иначе разговор шел бы совсем иначе и в другом месте… Почему? Да потому, что Анил не хочет рассказывать этому упырю, что им, посланцем Кирана, все это время крутили, как тряпичной куклой. Мальчишка — гордец и в таком ни за что не признается…»

— Я не мог выдавать себя за жреца! — вслух возмутился Хаста. — Ибо я и есть жрец! Я прибыл в Бьярму прямиком из главного храма столицы и могу поклясться в этом господом Исвархой и его священным неугасимым огнем. Что же касается моего спутника, я слишком ничтожен, чтобы вмешиваться в дела великих мира сего. Откуда мне знать, чего хотел блюститель престола, присылая сюда этого благородного юношу? Почему ему было приказано изображать царевича? Я не могу поверить, чтобы Киран умышлял что-то дурное! Во всяком случае, когда ясноликий призвал меня к себе несколько седмиц тому назад, он велел мне лишь помогать Анилу и, уж конечно, молить Исварху о даровании нам успеха…

— А почему за вами явилась сестра саарсана и назвала вас «своими людьми»?

Хаста развел руками:

— Понятия не имею, что эта достойная госпожа имела в виду! По правде сказать, тебе лучше спросить ее саму…

Данхар по-бычьи наклонил голову. Наглый жрец выкручивался и лгал, в этом не было никакого сомнения. Но даже если напыщенный мальчишка Анил в самом деле прислан Кираном, что это меняет? Да ничего! Понятно, юнец ничего не знает и не решает. Спрашивать надо не его, а Аршалая…

«Проклятие, — подумал накх, — и зачем я только послал людей в святилище под Яргарой! Вот же не было печали… Хотя нет — теперь у меня открылись глаза. И я не позволю врагам закрыть их раньше срока!»

— Так, говоришь, вы — люди Кирана? Стало быть, мои парни погорячились, — буркнул он, бросив на Хасту тяжелый взгляд. — Завтра тебя и твоего приятеля отправят к наместнику. Если бы вы заранее сообщили Аршалаю о ваших скоморошествах, мне бы не пришлось хватать вас как самозванцев.

— У каждой пары ушей обычно имеется язык, — заметил Хаста. — И порой чрезвычайно длинный.

— Это уже меня не касается, — отмахнулся накх. — Тебя накормят и положат спать в тепле. Завтра утром вы отправитесь в путь.

Хаста взглянул на него недоверчиво. С чего бы такая внезапная перемена?

— «Вы» — это я и Анил?

— Кто ж еще? Моя родственница останется здесь.

* * *

Как только Хасту подняли наверх, Марга вернулась на свое насиженное место у стенки и задумалась. До того она не спала, лишь делала вид. Дерзкий жрец, навязанный ей братом в попутчики, что-то едва слышно напевал, обнимая ее за плечи, — то ли песню, то ли гимн Исвархе, — и Марге было хорошо, как никогда. Мысли накхини то и дело возвращались к тому, как Хаста лечил ее ссадину, как ладони жреца скользили по ее коже… Новые, прежде небывалые ощущения — сладкий озноб пробегал по телу при одном воспоминании. Никогда еще руки мужчины не касались ее так нежно.

Как могло случиться, что его прикосновения были столь приятны? Хаста, несомненно, умен и хитер, но разве можно сравнить его с настоящими мужчинами? Любой накх, даже старый или увечный, в одно мгновение смог бы убить его…

«У него, верно, такие мягкие ладони, потому что он не держал в них ничего тяжелее камышинки для письма, — размышляла она. — Впрочем, это не важно. Свое дело он знает, боль в самом деле утихла. Надо будет приказать ему повторить, когда меня ранят в следующий раз… Если он будет, этот раз…»

Марга вспомнила свой разговор с Данхаром и нахмурилась.

Это в самом деле было семейное дело — давнее, нехорошее, очень темное дело.

Но до нынешнего разговора с дядюшкой она даже не представляла насколько…

Накхини закрыла глаза, вспоминая, как нынче днем она, не ожидая никакого подвоха, вместе с дозорными въехала в ворота лесной крепости…

…Данхар встречал гостью, стоя на пороге своей накхской башни.

— Вот неожиданная встреча! — широко улыбнулся он. — Здравствуй, племянница!

Однако Марга не заметила теплоты в этой улыбке.

— Уж и не думал, что мы когда-то свидимся. В последний раз, когда я имел счастье видеть тебя, ты едва начинала ходить, агукала и пускала пузыри…

— Все мы когда-то агукали и пускали пузыри. Я приветствую тебя, Данхар.

Марга спешилась и подошла к родичу.

— Что привело тебя в эти леса? — спросил маханвир.

— Дело.

— Что ж… О делах не стоит разговаривать во дворе. — Страж Севера гостеприимно распахнул дверь башни. — Пройдем в мои покои, отдохни с дороги…

Они поднялись по крутым тесаным ступеням и вошли в небольшую светлицу. Сквозь узкие бойницы едва пробивались блеклые лучи скупого бьярского солнца. В покоях Данхара почти ничего не было — только очаг, деревянный стол, скамьи, укрытые волчьими шкурами, да поставец в углу.

— Я тебя слушаю, Марга, — сказал Данхар, оборачиваясь к родственнице. — Если ты устала, садись, вон лавка…

— Я не устала, — мотнула головой Марга, оставаясь на месте. — Твои воины сегодня захватили двух моих людей. Отпусти их.

— Зачем?

— Они мне нужны.

— Хм… Я знаю еще людей, которым они нужны. Почему я должен считать тебя важнее их?

Взгляд накхини стал холодным.

— Потому что моими устами сейчас говорит Ширам. А значит, мои слова — это его воля.

Услышав это имя, пожилой накх скривился.

— Быть может, ты не заметила, дорогая племянница, — здесь не Накхаран.

— Какая разница? — подняла брови Марга. — Воля саарсана — закон для всех накхов. Род Хурз тоже признал власть моего брата и поднес ему священный боевой пояс у белого камня.

— Да-да, — задумчиво кивнул Данхар. — Род Хурз всегда был из ближних роду Афайя. Много раз саары обоих семей выдавали замуж своих дочерей и тем роднились между собой. Вот и мою сестру Ашью так выдали. Помнишь мою сестру?

— Когда она умерла, я была еще совсем мала.

— Это правда, — вновь кивнул Данхар.

— Я слышала, она была славной воительницей. Кажется, она умерла от раны.

— Да, от ужасной раны. Эта рана в клочья разорвала ее сердце.

— У нас не говорят об этом, — сухо ответила Марга.

— И в это я верю. — Данхар повернулся к двери. — Прикажу-ка подать обед…

Он взмахнул рукой, будто собираясь позвать кого-то с лестницы, и тут Марга заметила, как в его ладони сверкнуло лезвие ножа. Она вскинула руку, чтобы выбить его, но Данхар стремительно шагнул ей навстречу…

Потом, уже сидя в яме, Марга пыталась понять, что он сделал, — но, к своему стыду, так и не сумела восстановить в памяти весь бой. Миг — и ее правая рука оказалась вывернута самым мучительным образом. Еще миг — и резкий тычок под левую ключицу рукоятью из оленьего рога заставил враз онеметь всю левую половину ее тела. В голове затуманилось, свободная рука повисла плетью, ноги накхини подогнулись. Она бы упала, если бы дядюшка не продолжал удерживать ее в живом капкане.

— Теперь слушай! Твой отец обвинил мою сестру в супружеской измене. Причем, чтобы унизить мою семью, заявил, будто она спуталась с каким-то грязным рабом. Сестра пыталась в бою отстоять свою честь, но Гауранг сбросил ее в пропасть.

— Все было совсем не так… — прохрипела Марга, пытаясь пошевелить онемевшими пальцами.

— Молчи и не дергайся, или я сломаю тебе руку! Твой отец был в своем праве, и мы не могли мстить. Тогда я вымолил у старейшин дозволение отправиться на север, чтобы самому восстановить справедливость… Я прибыл в Бьярму, поссорился с Гаурангом из-за какого-то пустяка и вызвал его на бой. Увы, я был чересчур самонадеян! Твой отец легко одолел меня. Однако убивать не пожелал. Издевательски смеясь, оставил мне жизнь — лишь располосовал лицо. Видишь этот верхний шрам? Его работа! Второй я получил в ту ночь, когда Ашья в одиночку уничтожила вендских вождей и открыла ворота нашему войску. Как же я гордился тогда ее победой! Ни одна женщина Накхарана не превзошла ее в доблести. И она любила твоего отца — но чем он ей ответил? Оклеветал и убил! Ты слышишь меня, дочь Гауранга?

Пальцы Данхара сжались, будто челюсти, и чуть повернули запястье девушки. Марга чуть не потеряла сознание от боли.

— Едва оправившись от раны, я вновь пришел за ним. Но было уже поздно. Великий Змей решил поглумиться надо мной. За пару дней до того море взяло Гауранга к себе…

Марга едва не падала, неустойчиво изогнувшись. От малейшего движения темнело в глазах, левая рука по-прежнему не слушалась, но онемение сменялось быстро нарастающим жжением…

— С той поры не было дня, чтобы я не проклинал богов за эту гнусность. И вот теперь являешься ты… — Данхар обратил лицо к закопченному потолку. — Исварха, я ничтожный червь! Я не верил в твою мудрость! Благодарю тебя за этот дар! Теперь ответь, дорогая племянница, — почему я должен повиноваться тебе и твоему старшему брату?

Марга вдруг распрямилась, как нападающая змея, качнулась, сбила в сторону руку. Попыталась было взять на излом плечо родича, но не успела на самое крошечное мгновение. Старый воин скорее угадал, чем ощутил начало ее движения. Острый выступ на костяной рукояти ножа ударил Маргу справа под ребра. Накхини скорчилась, хватая воздух, и в тот же миг твердое, как полено, предплечье Данхара с размаху опустилось ей на затылок…

Девушка пришла в себя, когда двое накхов с серыми лентами в косах тащили ее через двор. Руки были крепко стянуты за спиной. Живот раздирала боль, рубашку пропитала липкая кровь. Воины подтащили Маргу к накрытой решеткой яме посреди двора.

— Эй, открывайте!

— Рехнулись? — изумился охранник. — Она же сестра саарсана!

— Делай, что тебе говорят. Это приказ маханвира!

«Тот, который встретил меня в лесу, был из Бунгар, — лихорадочно вспоминала Марга, пока ее перекидывали через край ямы. — Есть ли тут накхи из рода Афайя? Надо это узнать как можно скорее!»

* * *

Сумрачное небо стало беспросветно-черным. Снег сыпал все сильнее — вот уже дно ямы начало смутно белеть в темноте, будто на него накинули легкий пуховый покров. Теперь рядом с лесной крепостью можно было пройти вплотную, не заметив ее, — зажигать огни накхам вовсе не было нужды. Всех их с детства учили видеть в темноте.

Марга, обхватив колени, сидела в яме, время от времени стряхивая с себя снег. Здесь было холодно и промозгло — куда холоднее, чем наверху. Влажные земляные стены будто высасывали последнее тепло из тела. Полученная в потасовке с Данхаром рана снова начала противно саднить. В другое время накхини, может, даже внимания бы не обратила на эту мелочь. Но сейчас, когда она осталась в одиночестве, ничтожная ссадина немало досаждала ей. Однако еще больше воительницу донимал холод. Он проникал сквозь одежду и пробирал до костей.

— Марга, дочь Гауранга! — раздался тихий оклик сверху.

Девушка подняла голову — над ямой склонились двое.

— Прошу, не держи на меня зла, что говорю с тобой через решетку, — заговорил первый. — Я Ставир из рода Зериг, а это мой младший брат.

— Вы из рода моей матери! — с невольной радостью воскликнула она.

— Говори потише! Да, так и есть.

— Когда я вернулся из дозора, мне сказали, что Данхар велел кинуть сестру саарсана в подземелье, — взволнованно зашептал младший накх. — Мы смотрим своими глазами — и все же не можем поверить, что это наяву…

— Можете поверить глазам, — ответила Марга, расправляя плечи и поднимая к ним лицо. — Это такая же правда, как и то, что Накхаран теперь — вольное царство. Мой брат саарсан прислал меня сюда с этой вестью. Данхар же бросил меня в яму, а значит — он изменник! Его приказы стоят не больше чем завывания ветра. Лишь я имею право здесь распоряжаться.

Накхи над решеткой молчали, осмысливая услышанное.

— Сколько в крепости наших родичей? Есть ли воины рода Афайя?

— Афайя всего двое, а наших много… Они сейчас в лесу, стерегут тропу.

— Когда сменятся, присылай их сюда. И передайте всем, кроме воинов рода Хурз, то, что я сказала…

Воины замолчали и отошли от решетки. Марга глубоко вдохнула и улыбнулась занемевшими губами. Разговор с родичами обнадежил ее. Однако холод брал свое, и мыслей о Хасте было уже недостаточно, чтобы с ним совладать. «Вот и хватит думать о пустяках», — приказала она себе и резко выдохнула, отгоняя досужие мысли. Когда вернутся воины рода Зериг? Вернутся ли вообще, кто знает? Самое важное сейчас — согреться. Дядюшка Данхар будет очень рад, найдя ее поутру окоченевшей и едва живой. К чему доставлять ему такую радость?

Марга уселась поудобнее, выпрямила спину, чуть прикрыла глаза — совсем закрывать их было нельзя: уснешь — замерзнешь — и едва слышно запела:

— Найя-Праматерь себя сотворила из вод В мире пустом, где лишь волны бились о скалы. Сущее все проницало Первосознание Найи в черед: Волны на глади рождало, Придавало величье утесам — и вот Камень безжизненный сделало костью живой, Влагу же плотью воля Найи сгустила. Эта священная сила Скальную крепость нам дарит порой, Пара летучего пылом Обжигает — и холод приносит покой…

Марга сидела, вслушиваясь в свое тело. В каждую самую маленькую капельку воды, из которой Мать Найя некогда сотворила человеческую плоть. Сейчас важно было перестать управлять ею, слиться воедино с вечным сознанием Найи, чтобы несгибаемый огненный дух переполнил ее, вошел в бесконечное множество слитых воедино капель.

— Тот, кому в тягость великие Найи дары, Ропщет на бремя косной и слабой плоти, Век свой бредет, как в болоте, Тащит вериги до смертной поры. Мы же, в усердной работе Познавая себя, постигаем миры…

Она сидела и чувствовала, как кипящая страсть — та самая, которая подвигает кинуться в схватку, — сейчас разогревает ее.

Над одеждой Марги начал понемногу клубиться пар.

— Холод и жар в нашей сути, в основе основ. Их обращать на пользу себе без страха — Благословение накха. Милостью Найи согреется кровь, Сырость исторгнет рубаха, Не смущается дух, плоть не знает оков!

Долго ли она так просидела, Марга не знала, да ей было не до того. Клокочущий пламень в крови вознес ее дух так высоко, что Марга наблюдала за миром из-за облаков. Снизу простерлись темные просторы Бьярмы, над ними раскинулись поля колючих звезд, а она парила между небом и землей, вознесенная пылающим дыханием Матери мира, впитывая ее вечную созидающую силу. Накхини купалась в этой силе, чувствуя, как тело крепнет и досаждавшая боль уходит, будто ее и не бывало.

И в этот миг она увидела, как из-за окоема появляется слепящий край светила… Или светил?

Марга не поверила своим глазам. Их было два! Одно начинало свой дневной путь на востоке, как делало это обычно. Путь Исвархи предопределен до скончания времен.

Другое же всходило на севере!

Марга устремила взгляд прямо в нестерпимое сияние. Оно было иным, нежели свет Исвархи, и чем-то напоминало…

На краткий миг дочери Гауранга удалось разглядеть его источник. Вернее, лицо — совсем мальчишеское, преисполненное еще не осознаваемой силы. Это лицо было ей знакомо. Стройный большеглазый юноша с длинными волосами темного золота стоял на высокой скале над лесом, в середине огромной сияющей ладони, и смотрел на восток, где вставало солнце…

— Аюр? — с удивлением произнесла Марга, возвращаясь сознанием в яму.

В последний миг ей показалось, что мальчишка услышал и повернул голову. Затем видение исчезло. Все вновь погрузилось во тьму.

— Славнейшая Марга! — послышался голос сверху. — Отважная дочь Гауранга!

Она дернула головой и открыла глаза. Небо уже посветлело. В яме царил пронизывающий холод, стены исчертили стрелки инея. Деревянная решетка была убрана.

— Данхар уехал на заре, с ним люди его рода, — склонившись над ямой, сообщил накх с черно-рыжей лентой рода Зериг в косе. — Он увез с собой жреца и молодого ария. Доблестная Марга, поднимайся. Воины ждут твоего слова.

Глава 13

Тропинка через луг

Каморка, в которую на ночь поместили Хасту, вряд ли предназначалась для приема гостей. В ней хранились потрепанные седла, конская сбруя. Окон, как быстро выяснил жрец, не было вовсе, а единственная дверь была крепко заперта снаружи и выходила во внутренний двор, полный стражи.

Хаста вытащил из кучи хлама пару ветхих попон, расстелил их на дощатом полу, устроился как мог, закрыл глаза и задумался.

«Завтра ублюдок Данхар желает нас с Анилом куда-то отвезти… Выбор невелик. Будь Данхар в самом деле тем непримиримым поборником законности, каким себя выставляет, он отвез бы нас к Каргаю. Но скорее солнечный диск укатится с неба, чем накх пойдет извиняться перед полукровкой… Сам он говорил, что хочет доставить нас к наместнику. Это было бы неплохо… Даже слишком хорошо, чтобы быть правдой…»

Хаста и сам не очень осознавал, отчего ему настолько тревожно. То ли перед ним зловещей тенью стоял главарь накхов с его волчьей улыбкой, то ли потому, что он до сих пор не встретил Анила. На просьбу же поселить их вместе или хотя бы показать, где разместили юнца, накхов сразу одолевала глухота.

«Анил — человек Кирана. Если его отпустить, он тут же начнет строчить послания в столицу, жалуясь, что его схватили накхи. Зачем Данхару так себе вредить? То ли дело, если мы, к примеру, бесследно исчезнем! И вот третий жребий — до ближайшего укромного оврага… А Данхар потом скажет наместнику — дескать, на дорогу вывели, куда идти, указали. «Не наша вина, что они с пути сбились! Ничего, мы тебе еще самозванцев наловим!» Ну а если Аршалай с ним заодно, так и подавно спросит, зачем к нему чужаков притащил, не порешил на месте… Никогда не думал, что такое скажу, но себе, так и быть, можно: Марга с ее девочками сейчас бы очень не помешали…»

Ему припомнилась сестра Ширама, прижавшаяся к нему там, в яме. В тот миг она была совсем не похожа на ту грозную воительницу, с которой они впервые встретились в Нахкаране. «Надо же, как все оборачивается… Не о том думаешь, — предостерег он себя. — Интересно, хорошо ли ее обыскали родичи перед тем, как кинуть в яму? Или что-то все же упустили? Впрочем, если кто и способен отыскать все припрятанное в одежде змеиной дочери, так это другой накх…»

Хасте очень захотелось, чтобы, обыскивая Маргу, недруги пропустили ножик-другой. Или хотя бы неприметную заколку для волос… Ему живо представилось, что вот сейчас Марга откроет дверь и спросит: «Чего расселся? Уходить пора!»

Время шло, дверь не открывалась. Хаста усмехнулся. Да что там, глупо ждать чудесного спасения. Лучше самому позаботиться о том, чтобы соорудить Марге что-то напоминающее оружие. Дальше она сама придумает, как им воспользоваться.

Жрец обвел взглядом кучу седел, подпруг, рваных уздечек. Что, если попробовать сплести из кожаных ремешков нечто вроде накхского хаташа? Он поднял с пола длинный обрывок, подергал… «К утру вполне управлюсь. На рассвете начну стучать, скажу, что прихватило живот. Если получится, заболтаю стражника. Пройдем мимо ямы — глядишь, получится скинуть туда хаташ… Может, не особо хорошая мысль, но лучше-то нет… Интересно, чем сейчас заняты девчонки? Ждут в лесу или уже что-то предприняли?»

И Хаста принялся разгребать кучу седел в поисках подходящих ремешков.

* * *

Стучаться на рассвете не пришлось. Хасту разбудил звук отодвигаемого засова. Со двора послышался короткий окрик:

— Жрец, выходи!

— Мне бы в нужник, — изображая на лице страдание, попросил Хаста.

— В лесу найдешь, — оборвал его стражник.

— Но вдруг…

— Иди, не разговаривай!

Накх вытолкнул жреца из каморки, пихнул к воротам крепостицы. Хаста видел, что там уже седлают коней. Дюжина накхов — и все как один из рода Хурз… Когда жрец осознал это, живот стиснуло будто холодной рукой.

«Почему только они? Что задумал Данхар?»

Наконец во дворе появился и сам Страж Севера с любезной улыбкой, а рядом с ним заспанный Анил. Сегодня накх лучился благодушием. Хасте он почему-то напомнил весеннюю черную гадюку, вылезшую погреться на теплый камень.

— Я огорчен, что твой ночлег был не слишком удобен, — говорил юному арию Данхар. — Однако здесь, увы, совсем не дворец…

— Я расскажу отцу обо всем, что тут происходило. И упомяну, что ты принял меня не так плохо, как сперва показалось, — милостиво ответил Анил.

— Да-да, конечно, — кивнул накх. — Как только увидишь его, передай, сколь глубока моя печаль… А вот и твой спутник. Жаль, что вы шли пешим ходом. У меня здесь нет лишних коней. Но часть пути мы вас подвезем. А вскоре я и сам догоню вас, лишь расставлю людей…

Данхар повернулся к воинам:

— В седло!

— Вы же не будет настаивать, — он вновь повернулся к Анилу и Хасте, — чтобы вас вывозили так же, как привезли?

— В смысле, в мешке, перекинутом через спину коня? — уточнил Хаста.

— Вот именно, — широко улыбнулся Данхар.

— Вот еще! — возмутился Анил.

— Я почему-то так и подумал, — склонил голову Страж Севера. — В таком случае можете не беспокоиться. Мешки на голову вам надевать не станут.

«Вот это совсем скверно», — подумал Хаста.

Ехали через лес они шагом, довольно долго, по едва заметной тропе. Если в этих местах и имелась дорога, то накхи явно держались в стороне от нее. Наконец посветлело и они выехали на опушку леса. Данхар сделал знак своим людям остановиться.

— Дальше пойдете сами, — сказал он. — Вон через тот луг. Сразу за ним рощица, а за ней проходит большая дорога на Майхор. Я послал гонца еще ночью, так что, скорее всего, дальше у заставы вас будут ждать свежие кони.

— Ты разве нас не проводишь? — удивился Анил.

— У меня слишком много дел и слишком мало людей, чтобы идти к вам в провожатые. Но здесь совсем рядом. Видите горку? — Он ткнул пальцем в сторону мшистой скалы, одиноко торчащей среди кочковатого, покрытого увядшей травой пространства. — С нее наверняка уже видно заставу.

Хаста смотрел на луг не отрываясь. Редкие корявые деревья, торчавшие там и сям из рыжеющей травы, кусты с пожухлой листвой… Сказать, что этот лужок ему не нравился, значило ничего не сказать.

«Так вот что он затевает…» — кивая в лад словам Данхара и весьма правдоподобно изображая улыбку, думал рыжий жрец. Он с невольным содроганием глядел на заросли приметной травы, ковром раскинувшиеся в обе стороны от них, докуда видел глаз. У нее были необычные соцветия, похожие на легкий белый пух, так что издалека казалось, будто луг чуть припорошило снегом. Бьяры ее так и звали — пушица. Хоть стебли уже пожелтели и высохли, гроздья белых подсохших пушинок еще держались на них, колыхаясь под легким ветерком. Детские годы Хаста провел в Бьярме, а здесь мало кто не слышал о пушице и не знал, что как огня надо бояться мест, где она растет.

«Никакой это не луг. Это трясина. Когда бы мне прежде не доводилось жить в этих местах, может, и поверил бы. А так всякий бьяр, хоть среди ночи разбуди, скажет — где пушица, там в здравом уме лучше не ходить… Что же придумать?! Закричать, что идти нельзя, тут топь? А то Данхар этого не знает! Накхи мигом прикончат нас. А затем в это болото и побросают…»

Хаста бросил быстрый взгляд на конников. Они с любопытством глядели на них, удобно устроившись в седлах, и, похоже, предвкушали увлекательное зрелище. Улучив миг, когда на него никто не смотрел, жрец быстро смотал с пояса и сунул в рукав приготовленный для Марги самодельный хаташ.

— Ну, ступайте, — нетерпеливо приказал Данхар.

Анил, сидевший за спиной одного из накхов, спрыгнул наземь и обернулся к жрецу:

— Пошли?

Он сделал шаг, другой, и Хаста, не выдержав, схватил его за руку:

— Стой, не ходи туда! Это болото!

Позади он услышал легкий звенящий шорох, с которым выходит меч из ножен. Хаста резко отскочил и оглянулся. В руках Данхара блестел один из его парных кривых мечей.

— Ты испортил мне потеху, рыжий червяк! — с досадой произнес накх. — Впрочем, что это меняет? Вы все равно сдохнете.

— Да как ты смеешь?! — бледнея, закричал Анил. — Ты что, забыл, кто я и кто мой отец?

— Ты — корм для пиявок, — отозвался Данхар. — К вечеру они уже высосут всю вашу кровь и станут такими толстыми, что их можно будет поджарить на огне и славно отобедать.

Анил попятился, но вспомнил, где находится, и застыл на месте:

— Ты не осмелишься поднять руку на ария, чернокосый дикарь!

Данхар молча тронул пятками коня и двинулся на юношу.

— Постой, постой! — закричал Хаста, бросаясь наперерез. — Говоришь, я испортил потеху? Если ты так любишь игры — я предлагаю другую игру взамен!

— Что ты можешь предложить, замухрышка? — удивился Данхар. — Ты уже мертвец!

— Ты ведь хотел, чтобы мы тут потонули, верно?

— Ты весьма догадлив.

— Благодарю на добром слове. Значит, за той скалой дорога?

— Накхи не лгут.

— Я помню. Давай так: если мы доберемся напрямик через болото до скалы — получим свободу. А если не дойдем, — Хаста развел руками, — то и обсуждать нечего.

Данхар скривился, подумал, затем махнул рукой:

— Пусть так. На той стороне болота вы будете свободны. Можете выломать себе по шесту. Так еще забавнее… — Данхар оглянулся на своих накхов. — Поглядим, как они станут барахтаться, стараясь продлить свои никчемные жизни!

Воины ответили дружным смехом и отвели коней чуть подальше от края трясины, давая Хасте и Анилу выломать себе подходящие шесты среди росших у края топи тощих сосенок.

— Ты знаешь, как пройти через это болото? — с надеждой спросил Анил.

— Представления не имею! Но выбора у нас нет. Слушай! Постарайся найти жердь высотой с себя, а то и выше. Один край обломай, чтобы был острым. Если удастся найти лесину с веткой-крюком на конце, будет совсем хорошо. Когда будешь идти, тыкай острым концом перед собой. Если провалишься — не дергайся, сразу ложись плашмя и замирай, как бы ни было страшно. Старайся зацепиться крюком и выползай. И моли Исварху, чтобы этого оказалось достаточно. Одно скажу, — Хаста покосился на белеющие заросли пушицы, — такое болото почти непроходимо. Почти…

— Пошевеливайтесь там! — недовольно прикрикнул Данхар. — Не тяните время. У меня и без вас забот хватает.

— Вот и проваливал бы, — тихо буркнул Хаста, поднимая с земли обломанную бурей сосенку. — Никто не держит…

— Ты что там квакнул?

— Молю Исварху, чтобы наши дни были не короче ваших!

Рыжий жрец обломал со ствола несколько сухих веток и направился к краю болота.

— Я иду первым, — сказал он спутнику. — Ты за мной след в след. Не приближайся, но и не отставай. Держись так, чтобы можно было достать жердью.

Анил молча кивнул, бросив полный ненависти взор на довольного Данхара. Хаста видел, что мальчишка изо всех сил пытается не показывать страх. Но бледность и бегающий взгляд выдавали его.

— Видишь ту кривую сосну? — Хаста указал на одинокое дерево, что росло на полпути к торчащей среди пожухлой травы скале. — Сейчас идем к ней. Там передохнем и посмотрим, что делать дальше.

Шепча молитву Исвархе, Хаста шагнул в сырую поросль. Шаг, другой, третий… Почва, хлюпнув, просела под ногами, следы тут же заполнились грязной водой. «Это еще самый край, — стучало в висках Хасты. — Тут моховину держат корни. Дальше будет хуже…»

Он пошел медленно, ощупывая землю обломанной вершиной сосенки. Всякий раз, как палка утыкалась во что-то твердое, он нажимал, чтобы убедиться, не притопленная ли это коряга, которая, лишь наступи на нее, провернется под ногой. Пока шест, прорывая многолетние мхи, уходил неглубоко, чуть выше колена. Над болотными просторами тянуло холодной сыростью.

Хаста не обращал на это внимания. У него не было времени даже утереть вспотевший лоб. Шаг, еще шаг… Шест снова и снова уходил в обманчиво травянистую землю, пробивая ее и с каждым разом погружаясь все глубже. Унылая мошка, привлеченная движением, легкими тучками кружила над ними. «Слава Солнцу, уже осень! — думал Хаста, стискивая зубы, когда его шею и руки время от времени обжигали укусы. — Вот-вот начнутся первые заморозки, и эти твари окончательно исчезнут, да и сейчас они уже вялые и полусонные. Только это нас и спасает. Исварха, избавь и защити!»

Островок с кривой сосной был уже довольно близко, когда позади раздался вскрик. «Нет! — мелькнуло в голове жреца. — Только не это!»

Но солнечный бог на сей раз остался безучастен к его молению. За спиной послышался жирный чавкающий всплеск. С берега донесся слитный хохот. Хаста резко развернулся. Анил быстро погружался в болотную жижу, держа над головой свой шест и глядя на жреца безумными глазами. Прежде чем Хаста успел остановить его, Анил рванулся вперед и попытался опереться рукой о «землю», чтобы выпрыгнуть из западни, но только ушел в трясину еще глубже.

— Замри! — взмолился Хаста. — Слушай меня! Положи шест перед собой и ложись на него грудью. Да, вот так… Раскинь руки…

Он вытащил из рукава самодельный хаташ, быстро размотал его, превратив снова в веревку, размахнулся и метнул ее конец с грузиком в росшую неподалеку сосну так, чтобы тот обвился вокруг ствола. Подергал — ремни вроде бы держали.

— Теперь хватайся. — Он еще раз промерил дно перед собой и протянул Анилу свой посох.

Тянуть было тяжело — трясина вовсе не желала отдавать свою жертву. Хасте пришлось лечь в сырой мох самому и ползком выбираться к дереву, вытягивая за собой перепуганного юнца. Наконец оба оказались на крошечном твердом островке у корней сосны.

— Какие дивы понесли тебя с пути в сторону? — привалившись спиной к дереву и тяжело дыша, прохрипел Хаста.

— Мошка ужалила меня прямо в глаз! — жалобно отозвался перемазанный в грязи Анил, стуча зубами от холода и пережитого страха. — Я оступился и…

Хаста, скривившись, спросил:

— Может, хоть теперь ты расскажешь, почему Данхар решил нас утопить? Что ты сказал ему такого, чего не говорил мне?

— Да почти ничего! Только то, что наместник Аршалай — мой отец.

Хаста удивленно поглядел на юного ария:

— Наместник Аршалай — твой отец?

— Да. Он бросил нас с матерью в столице много лет назад, когда уехал в Бьярму. Мой высокородный дед Рашна проклял его и запретил мне носить имя предателя.

— Смешно… — Рыжий жрец криво ухмыльнулся. — Как бы то ни было, надо думать, как отсюда выбираться… — Он отмахнулся от примороженной мошки. — Мы прошли не более трети пути. Вот там, — Хаста показал на рощицу, темневшую позади замшелой скалы, — уже твердая почва…

Он задумался.

— Смотри-ка. — Хаста ткнул пальцем влево. — Видишь, вроде как лужи среди травы?

— Вижу, — кивнул Анил.

— Это самые гиблые места. Их там много. А теперь посмотри направо.

— Смотрю, и что?

— Здесь луж вовсе нет. Понимаешь, что это значит?

— Да, надо идти правее, но…

— Погоди, я о другом. Здесь когда-то было озеро, потом оно заросло. Но одна часть — куда быстрее, чем другая.

— Справа было мельче? — предположил Анил.

— И это тоже. Но еще я думаю, в этом озере имелся длинный мысок, деливший его на две части. И вон та скала, которая торчит перед нами, — оконечность того мыска…

— Может, и так, но что это нам дает?

— Если все получится, то очень многое. Возможно, даже жизнь. Бери шест, пошли.

— Куда?!

— Если я прав, то скоро поймем.

Хаста обошел дерево и двинулся вперед, прощупывая дно. Искать пришлось недолго. Как раз там, где можно было кратчайшим путем пройти до вожделенной скалы, шест уходил в мох едва на ладонь, упираясь в твердое дно.

Хаста сделал несколько шагов, повернулся и громко крикнул стоявшему возле сосны Анилу:

— Эге, дальше настелена гать!

Он небрежно закинул посох на плечо и зашагал по болоту, будто по столичной улице.

— Меня подожди! — заорал Анил, бросаясь следом.

Но, догнав, услышал тихое:

— Умерь прыть. Никакой гати тут нет. Видишь, до самой скалы ничего из мха не выпирает…

— Тогда зачем ты кричал? — нахмурился Анил.

— А вот зачем.

Он повернулся и указал на берег. Накхи, внимательно следившие за происходящим на болоте, дружно разворачивали коней. Повинуясь приказам Данхара, всадники сорвались с места и поскакали вдоль края трясины.

— А теперь обратно, как можно быстрее, — приказал Хаста, как только всадники скрылись в лесу. — Наши следы еще не затянуло. Старайся точно наступать в них. И помни, дерева рядом не будет. Если опять оступишься — мы пропали.

— Я же не хотел!

— Давай быстрее! Сейчас накхи умчались, чтобы перехватить нас с той стороны. Когда поймут, что я их провел, — вернутся. У нас совсем немного времени, чтобы попытаться дойти до берега и скрыться в лесу.

— Скрыться от накхов? — горько повторил Анил.

— Мне самому это не нравится. Но что ты предлагаешь?

— Если бы у меня было оружие, я бы принял бой!

— У тебя есть нож и палка — достаточно, чтобы принять смерть. Поторапливайся!

То и дело оглядываясь, они осторожно двинулись обратно к лесу. «Что же придумать? — напряженно размышлял Хаста. — Справиться с накхами нам не удастся. Как бы перехитрить их?»

Край болота был все ближе. Еще несколько шагов, и Хаста остановился, с наслаждением ощущая под ногами твердую землю.

— Они скачут обратно! — послышался за спиной встревоженный крик Анила.

— Быстрее в лес!

Хаста метнулся в сторону опушки. Но только он оказался под сенью раскидистой сосны, прямо над его головой раздалось шипение.

«Гадюка? Нет, змеи уже спят…» И тут ликование переполнило Хасту. «Ага, этих гадюк я знаю!»

— Поднимите руки, задержите дыхание, — послышался сверху тихий шепот.

— Анил! — заорал жрец. — Бегом сюда!

Юный царедворец подбежал к нему:

— Что такое?

— Прислонись к дереву и подними руки.

— Ну нет! Я буду драться!

Анил поудобнее перехватил жердину, не отрывая взгляда от всадников.

— Я сказал, прислонись к дереву!

Хаста поднял руки и, глядя на приближающихся накхов, нараспев возгласил:

— Исварха Всесветлый, отец и хранитель верных своих, защити и укрой нас от взора Змеевых отродий! Яви свою силу и спаси нас!

Четыре раскрашенные тыквы-горлянки ударились о землю почти у его ног. Раздался хлопок, повалили искры, опушку начало заволакивать густым дымом. В этот же миг Хаста ощутил, как его обвивают чьи-то руки и ноги и он птицей взлетает на дерево. Затем рядом, вытаращив глаза от изумления и хватая ртом воздух, возник Анил. Позади него красовалась довольная Яндха.

— А теперь помоги вытащить противовес, — приказала она.

В это время Вирья не отрываясь следила за дорогой. Делать это было непросто — мешали клочья дыма, — но все же в разрывах временами проглядывал берег.

— Есть! — быстро прошептала она. — Изменник и его люди остановились.

— Девочки мои! Как вы сюда попали?!

Хаста порывисто обнял каждую из накхини. Яндха фыркнула и отстранилась, Вирья расплылась в хитрой улыбке.

— Потом расскажу, — пообещала она. — Сейчас эти сюда не сунутся, но времени терять нельзя…

— Почему не сунутся?

— По берегу рассыпаны бронзовые колючки. Кони повредят копыта и захромают. Людям изменника придется спешиться и идти медленно, всякий миг ожидая нападения из засады. Нужно поскорее уйти. За мысом ждет лодка. Нас отвезут в безопасное место…

— Кто отвезет? — с подозрением спросил Хаста.

— Накхи, кто же еще! — радостно ответила Вирья.

— Погоди-погоди! Какие накхи?

— Накхи рода Афайя!

— Хватит болтать, уходим, — перебила ее Яндха.

— Спускаемся?

— Вот еще! Между деревьями перекинуты веревки. Следы на земле изменники сразу заметят.

Глава 14

Торжество справедливости

Данхар горячил коня. Он был в дикой ярости и, когда бы мог, отвел бы душу, растерзав проклятого жреца собственными руками. Да, убивать служителей Исвархи, а уж тем более пытать их считалось делом предосудительным. Но ведь сперва он и не собирался делать ничего такого. Эх, как хорошо все было придумано с трясиной! И гнев божий ни на кого не падет — ведь жрец потонет сам, — и ребята повеселятся. А если вдруг Аршалай потом спросит, куда девался его сын, можно будет с чистой совестью поклясться пред ликом Исвархи, что никто из накхов и пальцем его не тронул… Но это рыжий выродок, этот мелкий короед превратил его чудесные замыслы в труху!

Всадники рода Хурз следовали за своим маханвиром. Лишь двое отстали — их кони захромали, поранив копыта о бронзовый «репейник», раскиданный по берегу. Данхар нашел в траве несколько подметных шипастых колючек, очень хорошо ему знакомых. Злая накхская вещица извела немало коней, да и людей тоже. Порою незадолго до боя, перед тем как разбросать, их вдобавок совали в навоз. Наступишь, и конец ноге — почернеет, вздуется, а вскоре яд и до сердца дойдет.

Невзирая на все эти выходки с молением и воздеванием рук, Страж Севера ни мгновения не сомневался, что именно накхам жрец и сын Аршалая обязаны «чудесным спасением». Врагов возле болота было немного — он лично проверил следы. Но сколько всего людей привела с собой Марга? Вряд ли Ширам отпустил сестру в чужие земли без войска… Сколько тут Афайя? Сотня, полторы? «Если делают вид, что совсем мало, — стало быть, заманивают, — размышлял Данхар. — Хотят, чтобы я с дюжиной бойцов полез в западню… Ну нет! Надо поднять весь отряд и прочесать лес частым гребнем. А перед этим — побеседовать с Маргой…»

Данхар с досадой поморщился. Ему ли не знать: если милая родственница не пожелает говорить сама, то и выспрашивать у нее бесполезно. Накха пытать — что на волке пахать: и сам притомишься, и пользы никакой. Скорее Марга откусит себе язык, чем скажет хоть полслова…

Крепость была уже совсем близко. Частокол и бревенчатые стены показались из-за елей. Со стороны она казалась вымершей. Никто не торопился открыть ворота, никто не приветствовал маханвира. Тот встревоженно вскинул руку, подавая всадникам знак остановиться, и приблизился к воротам:

— Открывайте!

Собранные из бревен тяжелые створки даже не скрипнули в ответ. На площадке над воротами, где обычно стояла стража, появилась Марга. Она была во всеоружии, с лунной косой в руках, полностью готовая к бою.

— Данхар! — звонко закричала она. — Это моя крепость! Она подчиняется лишь приказам саарсана! А ты изменник и должен быть убит! Если ты и твои люди сложите оружие, я поклянусь не расправляться с тобой и с ними прямо сейчас. Вас отвезут в Накхаран на справедливый суд двенадцати сааров. Если нет — я найду и истреблю каждого из вас!

«Как хорошо, что среди них нет Аршалаева сынка, — промелькнула мысль у Данхара. — Этот бы сразу схватился за лук…»

Он развернул коня, не собираясь отвечать племяннице, — но ее следующие слова заставили его снова натянуть поводья.

— Где мои люди, Данхар? Где жрец?

Страж Севера поднял голову и по-волчьи ощерился:

— Твой жрец отправился прогуляться по болоту. Ума не приложу, с чего бы их с мальчишкой понесло в самую топь?

У Марги кровь отхлынула от лица. Данхар заметил это и улыбнулся еще шире и зубастее.

— Ступай налови пиявок, может, они расскажут тебе об их судьбе!

Увидев, что на воротах один за другим появляются воины, он оборвал глумливые речи и крикнул своим спутникам:

— Уходим!

— Бойцы рода Хурз! — опомнившись, закричала Марга вслед удаляющимся всадникам. — Если доставите мне Данхара живым или мертвым, будете помилованы!

— Не доставят, — заметил стоящий за плечом накхини Ставир, когда всадники исчезли за деревьями.

— Верно, не доставят, — сквозь зубы ответила Марга. — Но пусть Данхар думает: а вдруг?..

— Пускать людей вдогон?

— Нет. Только пару разведчиков — глянуть, куда направятся. У нас будет дело поважнее…

— Поважнее?

Накх озадаченно взглянул на сестру саарсана. С ней явно было что-то неладно.

— Да. Погоди…

Марге казалось, будто ее снова ударили под дых, причем так сильно и болезненно, что и не вздохнуть. «Да что со мной такое?» — думала она, изо всех сил стараясь мыслить спокойно и здраво.

— Я не верю, что Данхар убил Хасту. — Повернувшись, она в упор поглядела на собеседника. — Если бы просто хотел убить, то зарезал бы его прямо тут или в ближайшем перелеске… Но он завел его в болото, чтобы не пачкать рук кровью жреца. Боги мстительны и не любят, когда убивают их служителей…

Ставир слушал ее с удивлением, не понимая волнения сестры саарсана по поводу участи каких-то иноплеменников.

— Вероятно, так и было, — кивнул он. — Но неужто маханвир уехал бы оттуда, не убедившись в их смерти?

— Ты не знаешь того жреца, — через силу усмехаясь, ответила Марга. — Его очень непросто убить. Ты не представляешь, из каких передряг он умудрялся спастись… Что за болото упоминал Данхар?

— Тут неподалеку есть одно скверное место…

— Едем туда немедленно! Прикажи седлать коней.

Она хотела еще что-то добавить, но замерла и начала всматриваться в тропинку, шедшую по-над крепостью. Вдалеке, один за другим выходя из леса, ведя коней в поводу, по ней двигались несколько человек. Сестра Ширама подалась вперед, пытаясь рассмотреть идущих. Внезапно ее лицо просияло.

— Я вижу Хасту! — воскликнула она. — Да восславится Отец-Змей, да возрадуется Мать Найя! Рядом с ним Анил и мои девочки. А остальные, должно быть, ваши?

— Да, те, что ведут коней, из Афайя. Они были в дозоре. А эти, чьи кони хромают, — они из рода Хурз, те, что утром уехали с Данхаром.

— Что ж, поговорим и с ними. Вели открывать ворота!

* * *

Данхар спрыгнул с коня, обернулся к своим воинам и приказал:

— Ждите здесь!

Ярость переполняла его и требовала выхода. Не разбирая дороги, он зашагал в лес, кусая губы от злости. День начался неплохо, но продолжился хуже некуда, а уж окончание его и вовсе грозило гибелью.

«Как же я так оплошал?! Привык, что накхи слушаются беспрекословно… И утратил бдительность! Дочь Гауранга хитра, нельзя было оставлять ее с моими воинами…»

Маханвир представил утраченную крепостицу, и ему захотелось завыть с тоски. Но куда еще было девать проклятую Маргу? Она пришла сама, и все видели это. «Она сестра саарсана — прирезать ее прямо в воротах было невозможно…»

Трухлявый древесный ствол, укрытый густым плащом белесого мха, подвернулся ему под ноги, заставив споткнуться. У Данхара потемнело в глазах от ненависти. Сейчас он видел перед собой не обломок поваленной бурей сосны, а усмехающееся лицо накхини.

— Вот тебе! — прошипел он, с размаху опуская плеть. — Вот, получай! Вот так! Что, не нравится?!

Он бил и бил, покуда не устала рука. Когда остановился, тяжело дыша, от ствола осталась лишь куча сырых щепок.

«Все, все! Пора взять себя в руки. Что сделано, то сделано. Теперь надо решать, как поступить дальше. Погони, скорее всего, ждать не стоит. Невесть что соединяет Маргу с этим жрецом, но сейчас она ринется обыскивать болото. Иначе с чего бы девчонке спрашивать, где он? Здесь какая-то хитрая игра… Почему сын Аршалая вдруг решил изображать царевича? Неужели его и впрямь с этим сюда послали? Почему Аршалай не предупредил меня?!»

Данхара вновь начала душить злоба, и он поудобнее ухватил плеть.

«Но теперь сынок остался жив. Куда он сперва пойдет — к Марге в крепость или сразу побежит к отцу, жаловаться на злых накхов? Скорее всего, побежит сразу — ведь о захвате крепости он не знает. А значит, его нужно перехватить. Он не должен встретиться с отцом… Но что дальше?»

Данхар скривился. Ему вспомнился румяный, веселый Аршалай, который всегда так радовался его приездам и старался сделать их приятнее. Аршалай с его вечной шутливой болтовней, скрывающей изощренный холодный ум и сердце, не ведающее сострадания. Жена наместника в доверительной беседе как-то сказала Данхару, что ее муж никого на свете не любит. О нет, одного человека дорогой друг просто обожал — себя. И ради этой единственной любви был готов на все…

«Как бы теперь не пришлось избавляться и от самого наместника!»

Маханвир задумался, чувствуя, как темная ярость отступает, сменяясь ледяной готовностью. Так бывало всякий раз, когда он находил источник бед, который предстояло выкорчевать.

«В любом случае первое, что следует сделать, — поймать Аршалаево отродье и расправиться с ним. Перехватить его на подъезде к Майхору… А там поедем к Аршалаю — и поглядим…»

* * *

Марга встретила Хасту и его спутников в распахнутых воротах.

— Я знала, Данхару не удастся тебя утопить! — торжествующе воскликнула она, обнимая жреца за плечи и стискивая его так, что бедолага ощутил себя бочкой, на которую надели обруч. — Давай рассказывай, как тебе удалось выбраться из трясины.

— Мне б помыться, — прохрипел Хаста.

— Я прикажу, тебе сейчас нагреют воды, — кивнула накхини. — Я знаю, ты не любишь холодные омовения.

— Благодарю тебя, доблестная Марга…

— Ерунда.

Лицо девушки вдруг стало задумчивым.

— Я хочу поговорить с тобой о важном деле, — сказала она, отводя жреца в сторону.

Хаста насторожился:

— Что еще за дело?

— Ничего такого, с чем бы ты не мог легко справиться. Думаю, пока ты будешь купаться, ты с ним уже покончишь.

— Я не понимаю тебя.

— Что тут непонятного? Ты должен будешь сочинить песнь.

— Песнь?!

— Ну да. Воспевающую мои подвиги, а также славные деяния моих девчонок. Последнее особенно важно. Сегодня у них великий день. После заката я устраиваю праздник Заплетания воинской косы… — Она чуть помедлила. — По крайней мере для одной из них.

— Ах вот оно что…

— Так что, сам понимаешь, нужна будет достойная песнь. Мы прошли боевой путь от границ Накхарана до этой лесной крепости, отвоеванной у изменника. А я чувствую себя словно бьярка, которая все это время сидела дома и крутила прялку!

— Крутят не прялку, а веретено…

— Не придирайся. Ты понял, что я имела в виду. Если никто не воспевает мои подвиги, значит их все равно что не было!

Хаста вздохнул:

— Но я не умею сочинять хвалебные песни…

— Как так? — искренне удивилась Марга. — Вы, жрецы, только и делаете, что распеваете в своих храмах. Значит, и ты умеешь. Просто не хочешь. Это нечестно! Ведь богами так заведено в мире: простолюдины кормят воинов, а жрецы воспевают их подвиги, чтобы слава смелых оставалась в веках!

— Гм… А я-то, неразумный, всегда полагал, что высшее предначертание жрецов — петь хвалу богам, землепашцев — кормить, а воинов — охранять…

— Оставь жреческие мечтания и подумай лучше о той песни, которую нынче сочинишь. Тем более это ведь и твоя слава. Кому, как не тебе, найти верные слова? Стало быть, я жду.

Марга повернулась и собралась было уходить, оставив застывшего столбом Хасту посреди двора.

— И вот еще… — Она вдруг повернулась и устремила на жреца настолько проникновенный взгляд, что тому стало и вовсе не по себе. — Я начинаю думать, что мой брат все же был прав.

— Ты о чем? — с возрастающим подозрением спросил Хаста.

Но Марга уже повернулась и уходила прочь, направляясь к накхам своего рода.

— О чем ты?!

— Сам знаешь, — не оборачиваясь, ответила накхини. — Воду сейчас подогреют. К закату песнь должна быть готова.

Глава 15

Праздник Заплетания косы

Солнце уже ушло за лес, лишь над черными зубчатыми верхушками алела быстро угасающая полоса, бросая слабый отсвет на облака. В лесной крепости, однако, никто и не думал спать. Внутри было светло как днем от разведенных во дворе больших костров. В воздухе расплывался аромат жарящейся на огне оленины. Во дворе крепости толпились воины, о чем-то разговаривая. Все были снаряжены как в поход, с нарисованными на лицах клыкастыми змеиными мордами. От костров доносились смех и пение.

Хаста поймал себя на том, что тоже улыбается. Он чувствовал себя спокойно и безмятежно, чего давно уже с ним не бывало. Не нужно бежать, прятаться, придумывать хитрые уловки, искать выход из смертельной ловушки… И где — в логове накхов! «Змеевы дети нынче прямо-таки на себя не похожи, — думал рыжий жрец. — Неужто их так радует воинское посвящение наших девчонок? Ах да — мы избавили их от Данхара. Это ли не повод для праздника? Наверно, теперь думают, что их служба окончена, готовятся возвращаться домой…»

Если б еще не песнь, которую надо сочинить прямо сейчас! Вот не было печали…

Откуда-то слышалось мелодичное треньканье струн, будто кто-то подтягивал их и пробовал лады. Похоже, кто-то из накхов привез с собой на север читру. Здесь, в Бьярме, чаще встречались еловые гусли-самоделки с глуховато гудящими жильными струнами. Читра, под которую накхи пели свои героические песни, с их бесчисленными именами и кровавыми подробностями, была не так проста и более требовательна. Звук ее струн напоминал чистый холодный звон «горного льда»… «Надеюсь, Марга не захочет, чтобы я еще и сыграл! Или она считает, что раз жрецы поют в храмах, значит они должны уметь играть на накхской читре, бьярских гуслях и боевом барабане вендской стражи?»

Мысли о Марге снова заставили Хасту нахмуриться.

«Будь она неладна со своей песнью! И что она имела в виду под словами „мой брат был прав“? Надеюсь, не то, о чем я думаю…»

— Что тут творится? — раздался голос Анила.

Жрец оглянулся и не смог удержаться от смеха. В просторных, но слишком коротких для него черных одеяниях, выданных вместо перепачканной в болоте одежды, благородный арий выглядел сущим пугалом. Широкие штаны, которые накхи от колена до щиколотки туго обматывали полосками ткани, едва доходили ему до середины голеней, а рубаха казалась отобранной у младшего брата.

— Что ощерился? На себя посмотри! — буркнул Анил. — Рыжий накх! В твою рубаху влезет еще два-три тощих жреца!

— Накхи любят свободную одежду, — объяснил Хаста. — Она помогает скрывать движения. Но ты прав — мы оба выглядим нелепо.

— Так и есть! Что они затевают? Ты только погляди на нее!

Анил указал на Яндху. Та неподвижно восседала на колоде для колки дров, а накх с белой лентой в косе, склонившись, вырисовывал ей на лице змеиную морду. Рядом, опираясь на лунную косу, стояла уже снаряженная и раскрашенная Вирья и что-то оживленно им рассказывала.

«По крайней мере для одной из них», — вспомнил Хаста слова Марги, и ему почему-то стало тревожно.

— Нынче этим девицам предстоит пройти воинское посвящение, — сказал он Анилу. — Понятия не имею, в чем оно будет заключаться. Должно быть, их ждет некое испытание. Если они его выдержат, им заплетут косы, как прочим взрослым накхам.

Анил внимательно поглядел на девушек.

— Вон та, зеленоглазая, очень привлекательна, — неожиданно сказал он. — Зря они разрисовывают ей лицо. Клыки ее не красят.

Хаста хмыкнул.

— Лучше бы тебе держаться от нее подальше, — от души посоветовал он.

— Я вообще не желаю иметь с ними дела. Я их хорошо помню. Они купались голышом в озере, изображая оборотней-бобрих. В озере, где были убиты мои люди! А ты заманил нас туда!

— Вовсе нет! Вспомни, я изо всех сил отговаривал вас туда лезть, — возразил Хаста. — Я предупреждал о гневе Тарэн, но ты отказался слушать…

Анил досадливо махнул рукой, оглядывая крепость. Он понимал, что положение у него крайне двусмысленное. Он был среди бунтовщиков-накхов, и пусть никто вроде бы не обращал на него внимания, но юный придворный прекрасно понимал — покинуть крепость ему не позволят. Возможно, он не сидит сейчас в яме лишь благодаря заступничеству хитрого жреца, этого фальшивого звездочета… Юноша стиснул зубы. Он то и дело напоминал себе, что находится среди врагов и Хаста — первейший из них, однако не чувствовал к нему ненависти. Если честно, он испытывал к жрецу лишь огромную благодарность за то, что тот, рискуя собой, спас его от страшной и позорной смерти в болоте…

— Скажи своей накхини, мне надо встретиться с наместником, — тихо попросил Анил. — Я должен открыть ему глаза на Данхара! Этот змеев выродок узнал, что я сын Аршалая, и тут же решил убить меня! Его следует покарать…

— Погоди. Во-первых, один ты точно не доедешь. Зачем Данхару свидетель его поражения?

— Тогда я поеду к Каргаю.

— Каргай ловит самозванца, тратя время впустую. Послушай, разве ты не хочешь найти Аюра? Держись с нами, и как знать — встретишь царевича намного раньше, чем ожидал…

— Теперь-то я тебе зачем? — фыркнул Анил. — Заложник?

— Может, я просто не хочу, чтобы тебя убили.

— Неожиданно!

— Сам удивляюсь… — Хаста чуть подумал и добавил: — Многие здесь поклоняются Аюру как богу, но вот соратников у него, подозреваю, маловато. Скоро ему понадобятся смелые и верные люди — такие, как ты. Мне представляется, ты ему очень пригодишься…

Алая полоса над лесом погасла, и окончательно стемнело. Как только в небе показалась луна, где-то в глубине крепости раздались гулкие звуки барабана. Во дворе начали собираться увешанные оружием накхи в обличье готовых к бою змей. Как будто зная свое место, они молча выстраивались, образуя в середине двора широкий круг.

— Начинается! — прошептал Хаста, обращаясь к Анилу. — Послушайся доброго совета — уйди отсюда потихоньку.

— Не хочу, — заупрямился Анил. — Я собираюсь посмотреть!

— Тогда, по крайней мере, веди себя тихо, что бы ни…

В тот же миг чья-то тяжелая рука толкнула жреца в спину и выпихнула в озаренный кострами круг.

— Пой, — раздался сзади приказ Марги.

Хаста окинул взглядом ощетинившийся острым железом круг накхов, который вновь показался ему донельзя зловещим и жаждущим его крови. Набрал побольше воздуха — «Ну, помогай Исварха!» — и затянул во все горло:

— Взяли крепость мы, Эх, у переправы! Покатились головы Да в густые травы! Сзади враг прокрался, Чаял, что нежданно, Но Ширам смеялся — Пусть идут болваны! Копья просят крови, Руки просят боя! Марга наготове — С лунною косою. Как сошлись вплотную, Бились в лютом раже, Чтоб украсить сбрую Бородою вражьей…

Не будь Хасте так страшно, ему было бы стыдно. Он голосил первое, что приходило в голову, и всякий раз, оканчивая припевку, не знал, какие строки спрыгнут с его языка в следующий раз. Сказав Марге, что не умеет складывать песни, Хаста лукавил лишь отчасти. Да, слова порой сами приходили к нему, но он никогда не относился к этому иначе как к забаве.

Вдобавок он знал, что способен впопыхах насочинять такого, что потом как бы успеть сбежать от возмущенных слушателей. Но пока все вроде шло неплохо. Накхи молчали и внимательно слушали. Никто вроде даже не был против, что он поет хвалу воинам на языке их врагов.

— За реку ходила Марга ратью малой, Храбро разгромила Дворик постоялый. В песнях будет живо, Как мы погостили: Растекалось пиво, Лопались бутыли! Сломим об колено, Продырявим шкуру! Саарсан велел нам Отыскать Аюра!

Закончив насмешливый перепев крайне сомнительного побоища на постоялом дворе, Хаста выдохнул и невольно напрягся, готовясь к худшему. «Сейчас закидают грязью… Да лучше уж грязь, чем метательные ножи…» Однако вместо этого он вдруг услышал рядом звон читры — кто-то потихоньку ему подыгрывал.

«Ну чем я не сказитель!» — взбодрился Хаста и перешел к описанию главного подвига Марги и девчонок. Тут, по крайней мере, было что воспеть. Пусть захватить Кирана и не удалось, однако накхини пробрались в самое сердце Лазурного дворца, вышибли дух из блюстителя престола, напугали его до икоты и утащили мешок важных донесений.

— После до столицы Пробирались тихо: Зря предатель тщился Нам устроить лихо! Полонили накхи Самого Кирана: Никакого знака Не дала охрана…

Воспев Маргину военную хитрость с копьями, Хаста принялся обстоятельно живописать расправу над блюстителем престола, уделив внимание тому, кто, кого, сколько раз и куда пнул, — описания, особенно ценимые накхами в их воинственных песнях. По всему выходило, что Киран спасся исключительно милостью Исвархи, хотя совершенно непонятно, зачем Господу понадобился такой жалкий трус. В конце песни Киран с грохотом проваливался под землю — по всей видимости, от стыда.

— Пусть удрал, но все же Мы не прогадали, Исписали рожу, Грамоты забрали! Толку с жезлоносцев Как руна с теленка! Заплетем же косы Доблестным девчонкам!

Хаста умолк и закрыл глаза.

Круг молчал. Было слышно, как ветер качает сосны в лесу и те издевательски скрипят, будто вторя уже утихшей песне.

«Сейчас они порвут меня голыми руками, чтобы не марать свое любимое оружие… — затаил дыхание Хаста. — Вот сейчас…»

И точно — стоящие вокруг него грозные воины взревели в один голос так, что над горой с испуганным карканьем взмыла стая разбуженных ворон. Марга выскочила из толпы, подбежала к опешившему жрецу и порывисто обняла его:

— Вот это да! Я и не знала, что ты так можешь!

— Да я и сам не знал, — безуспешно пытаясь высвободиться, отозвался Хаста.

— Да, брат был прав, и я скажу ему о том при встрече в Накхаране! — с жаром проговорила Марга, под восторженные возгласы уводя певца из круга. — Только на обратном пути тебе непременно надо будет кого-нибудь убить.

— Зачем?!

— Не беспокойся, я все устрою. Тебе даже не надо будет выслеживать врага, мы тебе его подведем…

— Марга, послушай…

— У нас без этого нельзя! Какой ты мужчина, если никого не убил?

— Я ведь жрец, — безнадежно возразил Хаста.

— Это не помеха. Я попрошу Ширама, и мы оставим в наших владениях один храм Исвархи нарочно для тебя.

Хаста мысленно выругался, красочно помянув Первородного Змея, всех его родственников и потомков. Похоже, Марга вовсе не шутила. Он подумал, а не рассказать ли ей о клятве и ждущей его на севере мохначке, но прикусил язык, опасаясь навлечь на себя немедленную и свирепую грозу. В памяти возникла давняя беседа с Ширамом, когда тот намекнул, что желает выдать за него одну из своих сестер. Теперь намеки начинали приобретать чересчур устрашающие очертания.

«Но почему именно Маргу? Почему не какую-нибудь другую сестрицу, чья конская сбруя не украшена связками отрезанных вражьих бород? Да и вообще зачем мне его сестры?!» Хасте очень захотелось, воспользовавшись праздничной суматохой, прямо сейчас выскользнуть из крепости и затеряться в здешних чащобах. С голоду он не помрет — в осеннем лесу это невозможно, — а там, глядишь, выйдет к жилью… Но он вспомнил святейшего Тулума, подумал о скрывающемся невесть где царевиче и со вздохом отринул заманчивые мечты.

«Что бы там ни придумала себе Марга, спорить с ней все равно бесполезно, — решил он. — У нас общее дело, которое нужно выполнить. А там… До Накхарана путь неблизкий. Кто знает, что нам уготовила дорога?»

Между тем сестра Ширама ослабила железную хватку и кивнула ему:

— Ладно, ступай отдохни. Скоро мы начинаем обряд. Заплетание воинской косы — величайший день в жизни Вирьи и Яндхи. Сегодня они рождаются для взрослой жизни. Ты — первый из инородцев, кто его увидит…

— А как же Анил?

Хаста завертел головой. Может, стоит его отсюда увести, пока не поздно?

— О долговязом не беспокойся, — хмыкнула девушка. — Ему налили доброго вина. Все, что он сможет увидеть, будет во сне…

Марга оценивающе поглядела на буйные рыжие волосы Хасты и, недолго думая, запустила пальцы в его непослушные космы.

— Когда ты убьешь своего первого врага, я думаю, Ширам не будет против, если мы заплетем косу и тебе… Ух ты! Клянусь Змеем, здесь будет славная косища!

— Оставь! — взмолился Хаста, ошалевший от такого натиска. — На нас смотрят, а ты должна позаботиться о девочках…

— Ты прав, — кивнула накхини, с явной неохотой выпуская осчастливленного ею жреца. Она снова вышла в круг и подняла руку, призывая к тишине. — Родичи и соратники! Нынче мы приветствуем среди доблестных воинов Вирью из рода Зериг! Она прошла со мной путь от гор Накхарана до бьярской чащобы. Она была со мной в сердце Аратты, как пел о том мудрейший Хаста. Своей рукой она поражала врагов и у берегов Ратхи, и в стенах столицы. Покажи!

Девушка тут же достала из поясной сумы два клока волос и подняла их для всеобщего обозрения.

— Сегодня у болота Вирья из рода Зериг вновь доказала свою храбрость и ловкость. Она больше не дитя, а взрослая женщина. Она с честью войдет в наш круг. Я призываю Отца-Змея и Мать Найю в свидетели, что отныне Вирья — воин среди воинов! Дайте мне ленту!

Старший из воинов вышел в круг и с поклоном вручил Марге черно-рыжую ленту. Девушка склонила перед ним колени, и накх, не особо церемонясь, начал развязывать ее собранные в детский пучок волосы. Хасте было видно, что порой он делает Вирье больно, но, вероятно, так и задумывалось. Во всяком случае, юная накхини не проронила ни звука. Наконец, когда ее пышные черные волосы разбежались по плечам и спине до самого пояса, накх отступил и запел. Хаста, вслушавшись, удивился: песнь звучала как-то не по-накхски, будто две трети слов были искажены. Прочие накхи один за другим подхватили его пение. Лишь Марга сосредоточенно вплетала ленту в косу зардевшейся от гордости девушки.

Рев голосов стоял над крепостью все то время, пока Марга заплетала длинные волосы своей воспитанницы. Затем старший воин отцовского рода Вирьи протянул Марге серебряное граненое острие. Та вплела его в окончание косы и с силой хлопнула девушку по плечу, давая знак подняться. Из толпы в круг начали выходить старшие воины каждого из родов, а за ними все прочие. Они поочередно обнимали Вирью, поздравляя ее со вступлением в их ряды.

Хаста отвернулся, полагая, что обряд близится к концу. Дарение оружия и приветственные речи его мало интересовали. Да и неприятно ему было слушать добрые напутствия вроде пожеланий вспороть как можно больше животов при помощи этого ножа или вырезать столько вражеских сердец, чтобы ими можно было по кругу обложить башню мужа. Он отошел в сторону и вдруг заметил Яндху. Девчонка стояла неподалеку и с глубокой сосредоточенностью взирала на происходящее в круге. Она показалась жрецу очень бледной. Ее взгляд скользнул по жрецу, но, похоже, она даже не увидела его.

— Ты куда ушел? — послышался за спиной Хасты голос сестры Ширама. — Что, не по себе? Это, должно быть, потому, что здесь незримо присутствуют Отец-Змей и Мать Найя. Ты не можешь их видеть, но наверняка чувствуешь. Они явились среди нас, чтобы благословить свою меньшую дочь…

— Я не понимаю, зачем обкладывать сердцами чьи-то башни. Мне это кажется… — Хаста сдержался, чтобы не назвать накхские пожелания так, как ему действительно хотелось, — пустым делом.

— Как это «пустым»? — возмутилась Марга. — Ты сам подумай: душа человека там, где его сердце. Они будут вечно отпугивать наших врагов, крича им о боли и смерти! Это же понятно!

— Насколько я помню, накхи переходят из жизни в жизнь…

— Да, но разве речь о накхах? Все прочие не перерождаются. Они становятся гнилым мясом, а потом голыми костями. Только их души устремляются к своим богам, ожидая, когда жрецы откроют им врата небес… Но сестры Найи обладают полной властью над душами убитых врагов. Они могут заставить их служить накхам вечно.

От такого заявления у Хасты пробежали мурашки по коже. О чем другом он мог бы поспорить с Маргой, однако здесь речь явно касалась темного колдовства — своего рода незримого оружия. «Похоже, я еще очень многого не знаю о Матери Найе и ее детях», — подумал воспитанник Тулума.

— Как скажешь, — негромко буркнул он и указал в сторону Яндхи. — А с ней что творится? На ней лица нет!

— Как ты не понимаешь, — вздохнула Марга. — За весь поход Яндха никого не убила — по твоей, кстати, милости.

— Ну и что? Разве она показала мало ловкости и отваги?

— Нет. Ты правильно слагал о ней хвалебные строки. Яндха была хороша. И возможно, она тоже сумеет нынче обрести право заплетать воинскую косу.

— Что значит «возможно»?

— Обычай велит устроить ей испытание. Если она его выдержит, то получит заветное право на косу. Ну а когда убьет первого врага, сможет найти себе мужа — если захочет.

Хаста с невольным состраданием глянул на девушку. Едва ли продолжение праздника сулило Яндхе что-то приятное.

В этот миг голоса смолкли. Краем глаза Хаста увидел счастливую Вирью, покидающую освещенное кострами пространство в сопровождении воинов своего рода. Яндха встрепенулась, поглядела на сестру Ширама, та кивнула, и вторая накхини направилась в круг. Марга вышла вслед за ней, вытащила из-за пояса несколько тонких лучин и, развернув веером, протянула своей воспитаннице. Та не глядя вытянула одну из них. Марга спрятала остальные, зажгла выбранную лучину от ближайшего костра и, держа ее в руке, отступила в сторону.

«Что бы это значило?» — успел подумать Хаста.

Вдруг из толпы выскочил один из воинов и стремительно ударил Яндху в лицо. Девушка отшатнулась, нырнула под удар. Тут же с другой стороны возник новый противник. Он хлестнул ее ладонью по лицу, целя в глаза, и в тот же миг ударил кулаком под ребра. Накхини сумела отвести второй удар, но пощечина достигла цели. Хаста увидел, как ее щека окрасилась кровью.

Между тем сзади появился третий накх и что есть силы пнул девушку ногой в спину. Вернее, попытался пнуть. Будто почувствовав, как уплотняется воздух, она извернулась и вытянутой рукой, как палицей, ударила нападающего по затылку. Тот покачнулся, едва не упав. Яндха попыталась сбить его наземь, но сбоку явился четвертый воин, стараясь подсечь ноги девушки. Та отскочила… А противники все нападали, не давая роздыху. Они появлялись из круга, били и снова исчезали; на их месте возникали новые.

Легкость и стремительность, с которыми Яндха вступила в бой, быстро исчезли. Она оступалась и пропускала удары, но продолжала уворачиваться, а временами пыталась нападать сама. Кровь струйками стекала по ее лицу и рукам, пропитывая одежду. Хаста наконец заметил, что пальцы многих противников украшены боевыми шипастыми кольцами. Так вот в чем дело! Такие перстни накхи часто использовали для поединков и лазанья по деревьям. Каждый меткий удар «украшением» оставлял глубокие царапины. Разодранная одежда Яндхи уже свисала лохмотьями, она шаталась, но все еще была на ногах. Хаста кинул взгляд на Маргу. Почему она не остановит избиение?

Сестра Ширама стояла как ни в чем не бывало, держа в пальцах горящую лучину. Пламя уже почти доело ее, но все еще не облизывало пальцы.

Из толпы, обступившей круг, послышались громкие крики одобрения. Жрец перевел взгляд туда, где все еще продолжался бой. Яндха лежала на земле в луже крови, тщетно пытаясь приподняться на локтях. Над ней стоял молодой воин, с довольной улыбкой подняв унизанную шипастыми перстнями руку.

«Ну вот и конец…»

Хаста скривился, понимая, что его негодование здесь не понятно ни одной живой душе. Зачем все это? Зачем ее забили?! Марга все так же продолжала держать горящую лучину. Огонь уже спустился почти до самых пальцев. В кругу воинов послышались разочарованные возгласы. Но в этот миг распластавшаяся на земле девушка будто ожила и резко ударила противника ногой в колено. Не ожидавший такой прыти накх взмахнул руками и рухнул наземь. А Яндха, закричав от боли и ярости, рывком приподнялась, пытаясь встать.

— Атай! — крикнула Марга, отбрасывая догоревшую лучину. — Она на ногах! Ее колени не касаются земли! Она победила!

Не успели грянуть приветственные вопли, как Хаста бросился в круг, расталкивая толпу.

— Что ты делаешь? — вслед ему возмутилась Марга.

— Если не хочешь, чтобы ее раны начали загнивать и она умерла в муках, их сейчас же нужно промыть и смазать!

При этих словах едва державшаяся на ногах Яндха рухнула без сознания.

— А косу ей вы заплетете завтра! — рявкнул Хаста. — Теперь расходитесь. Представление закончено.

Среди накхов раздалось недовольное ворчание.

— Слышали? Расходитесь, — раздался властный голос Марги. — Это вам сказал ближний советник саарсана и мой нареченный! Приказываю повиноваться!

Она подошла к Хасте и положила руку ему на плечо:

— Все так плохо?

— Она молодая и крепкая, — нехотя ответил Хаста. Его трясло от несвойственной ему злости. — Она долго продержалась.

— Да, она из лучших, — вскинув голову, произнесла сестра Ширама. — Моя ученица. Я горжусь ею так, будто она моя дочь! Видел, как она в конце свалила того парня?

— Я вижу, что сейчас она лежит и еле дышит. У вас никогда не убивают подростков на испытаниях?

— Бывает. Но таков обычай. Он предначертан Матерью Найей и Отцом-Змеем. Мы не вправе что-либо менять. Сделай все, чтобы она выжила.

— Можешь не сомневаться.

— Но в следующий раз, прежде чем кричать на воинов, лучше спроси меня.

— Угу. Непременно. — Хаста поднял глаза на собеседницу. — Скажи, зачем ты назвала меня своим нареченным?

— Я все обдумала и решила, что ты достоин быть моим мужем. Что тут непонятного?

«Значит, не показалось», — тоскливо подумал жрец.

* * *

Со двора крепости доносились поднадоевший уже звон читры и протяжное пение, которому могли позавидовать окрестные волки. Хаста зевнул — время шло к утру. Жрец глядел на лицо лежавшей на лавке Яндхи — распухшее, покрытое множеством царапин и порезов. От ее утонченной красоты и следа не осталось. Конечно, раны заживут, но шрамы останутся надолго, если не навсегда…

Вода в котле уже покрылась мелкими пузырьками — значит совсем скоро можно будет заливать травы. У накхов, к счастью, нашлось все необходимое для изготовления целебного отвара. Хаста принялся растирать в плошке высушенные листья терпкой холоднянки и незамысловатой, но очень полезной бабьей травки. За его спиной приоткрылась дверь. На пороге появилась Марга.

— Как она? — мельком поглядев на израненную девушку, спросила сестра Ширама.

— Сейчас уснула. Переломов нет.

— Конечно нет. Ее же не пытались искалечить!

— Что ж, надеюсь, ее это порадует.

Марга удивленно взглянула на него:

— Ты мудр, но порой несешь сущую ерунду! Яндха прекрасно знала, на что идет. Мы могли подождать, пока она убьет первого врага. Ей оказали высокую честь, допустив к испытанию.

— Погоди… — Хаста осторожно снял котелок с огня и поставил на камень возле очага. — Этот отвар очистит раны, убьет заразу и поможет ей быстрее встать на ноги. — Он взял ковшик, зачерпнул воды и залил растертую смесь трав кипятком. — Пусть настоится, чуть остынет, тогда можно омывать.

— Я гляжу на тебя и удивляюсь. Так много знаешь и умеешь — но порой не понимаешь самых простых вещей…

— Так и есть, — согласился Хаста. — И я не хочу, чтобы эти вещи стали мне близки и понятны.

— Опять несешь чушь! Ладно, ни к чему ссориться, — примирительно продолжала накхини, садясь рядом на лавку. — Я пришла посоветоваться, что нам следует делать дальше. Я говорила с накхами. Они готовы хоть завтра покинуть крепость и отправиться домой, в Накхаран.

— Они полагают, что дойдут?

— Ха! Если уж мы добрались сюда вчетвером, то четыре десятка воинов смогут пройти через всю Аратту, как стрела сквозь платок. Смысла удерживать эту тайную крепостицу нет. Но выступать надо будет как можно быстрее — вот-вот ляжет снег. Если не успеем до сильных морозов, придется тут зимовать. И Данхар наверняка скоро вернется с подмогой…

— Мы прошли сюда через полстраны, чтобы найти царевича, — заметил Хаста. — Разве мы нашли его? Если ты решила вести накхов домой — твоя воля. Я продолжу поиски.

— Да я вовсе не собираюсь вести накхов домой! Завтра прикажу им начинать искать Аюра. Но все же хорошо бы объяснить родовым старшинам, что и для чего я делаю.

Хаста кивнул, помешивая остро пахнущий отвар.

— Данхар вернется… А что, если мы разделимся и направимся в разные стороны? Хватит ли у твоего родича войска, чтобы отыскать все следы? Думаю, он будет сбит с толку, а в условном месте мы вновь соберемся и двинемся дальше. Я полагаю, в Белазору. Это последнее место, где точно видели Аюра…

— Нет, — качнула головой Марга. — Аюр не там.

Хаста удивленно взглянул на нее:

— Ты что-то узнала?

— Думаю, да. Прошлой ночью в яме Мать Найя послала мне видение. Аюр стоял на вершине скалы, и я могла разглядеть каждую его ресницу.

— Гм… А скалу, на которой он стоял, ты разглядела?

— Да. Приметная скала. Она торчала из густого леса, будто разрубленная на две части, а на ее вершине пылала золотая рука…

Хаста недоверчиво слушал накхини. Вот уж от кого он не ожидал пророческих видений, так это от нее! Но странное дело — описанное ею место в самом деле существовало…

— Скала над лесом, с расколотой вершиной? — повторил он. — Это место зовут Замаровой падью. Когда я был маленький, меня пугали, что под той скалой стоит изба самой Калмы. Ее отец, огнедышащий змей Замара, летает над бьярскими землями. Увидев неслухов, без дозволения бабушки убежавших в лес по ягоды, он хватает их, уносит в свое логовище и съедает…

Марга оскалилась:

— Что ж, это место мне уже нравится! Знаешь туда путь?

— Я не был там. Но думаю, смогу его найти.

— Что ж, отлично. Пойду скажу парням, да уже пора и спать — солнце вот-вот взойдет…

Накхини встала, шагнула было к двери, но остановилась.

— Послушай, Хаста, — проговорила она, ласково взяв его за руку. — Когда нынче я объявила, что согласна видеть тебя своим мужем…

Он тайком вздохнул, что не укрылось от девушки.

— Ну вот опять! Ты как будто совсем не рад! Скажи, мне ведь почудилось? Ты, верно, просто устал?

— О Исварха… Любой мужчина был бы счастлив назвать тебя женой.

— Конечно, — без тени сомнения кивнула она. — Если бы ты знал, сколько почетных предложений замужества я отвергла!

— Тем более! А я — чужеземец, вдобавок жрец, не воин. Я никого не убивал и, скажу прямо, не собираюсь делать этого и впредь… Я недостоин тебя. Право же, это плохой выбор для такой знатной накхини. Ты и сама скоро так будешь думать, когда пройдет эта твоя прихоть…

Девушка пристально глядела на него, мрачнея на глазах.

— Мать Найя, мне не показалось! Ты в самом деле не хочешь… Как удивительно! Но почему? Я тебе не нравлюсь?

— Я бы солгал, если бы так сказал.

Сестра Ширама зарумянилась:

— Вот и мне казалось, я тебе по душе. Так в чем же дело? Только в том, что ты жрец?

— Нет. Дело вовсе не в этом.

Марга молча ждала, глядя на него пылающим взглядом.

— Ты, наверно, заметила, что я не провожу все время в отведенном мне храме, как большинство жрецов Исвархи? — медленно заговорил Хаста, подбирая слова. — И вообще редко провожу два дня под одной крышей? Марга, я живу так всю жизнь, сколько себя помню. У меня нет ни родины, ни племени, и я не нуждаюсь в них. Мой дом — вся Аратта, моя семья — я сам. Святейший Тулум никогда меня ни к чему не принуждал, и поэтому я служу ему — по своей воле. Ты решила взять меня в мужья — мне сложно этому препятствовать. Но боюсь, ничего доброго из этого не выйдет…

— Ясно, — резко ответила она. — Тогда забудь мои слова. Я не стану тебя принуждать.

Хаста искоса поглядел на нее.

— Не веришь? И зря! На что мне мужчина, которого нужно тащить в постель силком? Делай что хочешь!

Марга фыркнула, отпустила его руку и повернулась к двери. Хаста хотел было поблагодарить ее за понимание, но, сам того не ожидая, взял за запястье и притянул к себе. И через миг они уже сжимали друг друга в объятиях, как влюбленные после долгой разлуки.

Часть 2

Золотой кораблик

Глава 1

Старик из леса

Предутренний туман окутал Замарову падь, будто старушечьим косматым пуховым платком. Далекие птичьи голоса доносились из белого марева, как из-под воды. На почерневших от времени бревнах избы Линты блестела роса. Обрубки стволов с комлями, из которых была сложена ограда, казались растопыренными в воздухе когтистыми лапами хищных птиц.

Открылась низкая дверка, выпуская из теплого сумрака избы облако пара. Метта, опираясь на древко охотничьего копья, допрыгал до запряженной телеги и взобрался на козлы. Ехать за дровами — дело нужное. Тут хочешь не хочешь, а поднимайся и отправляйся в лес.

Вслед за мальчишкой вышел на крыльцо и Аюр. Выпрямился во весь рост, поправил перевязь тула, окинул округу хмурым взглядом.

— А вот и наше солнышко ясное взошло! — послышался позади ехидный голос бабки Линты. — Сейчас тучки-то развеет и весь мир собой озарит!

Царевич закатил глаза и горестно вздохнул. Подхватил стоявший у двери топор, тряхнул им, проверяя, не болтается ли топорище в проушине, и тоже направился к телеге.

Ему вспомнилось, как совсем недавно Линта пришла к нему, вручила этот самый топор и проскрипела:

— На! Ступай за дровами.

От такой наглости у царевича глаза на лоб полезли.

— Я сын Солнца, — напомнил он сквозь зубы. — Мне не подобает рубить дрова!

— Что же это я, старая, запамятовала-то! — Ведунья хлопнула себя ладонью по лбу. — Точно ведь — сын Солнца! Ну тогда-то и впрямь нам дрова не нужны. Ты нам избушку-то и без них обогреешь — сиди себе и свети! — Аюр стиснул челюсти, но бабка не унималась. — А вот кашу варить стану, как тебе сподручнее — котелок в руки давать или ты взглядом в нем воду вскипятишь?

— Не смей со мной так говорить!

— Да как скажешь. Могу вообще умолкнуть. Да только дрова-то сами на двор не придут. Или ты и деревьями, как водами, повелеваешь? Так чего попусту болтать — прикажи им, пусть из лесу сюда сбредутся, на дрова сами порубятся и в поленницу сложатся. А ежели нет — не обессудь. Кто за дровами пойдет? Метта колченогий или Туоли безрукий? А может, меня, старую, отправишь?

— А раньше кто за ними ходил? — буркнул царевич, с отвращением глядя на топор.

— Да как когда. Иной раз добрые люди за излечение отблагодарят. Иной раз сама за хворостом по ближнему лесу волокусь… Ну да хворост собирается медленно, а прогорает быстро… Ну а иногда, что мудрить, ежели ничего нет, и в холодной избе сижу, зубами стучу, корешки жую, ключевой водой запиваю…

— Ладно, давай сюда топор!

Аюр горько усмехнулся, подумав: «Видели б меня сейчас в Лазурном дворце!»

— Дрова, я тебе скажу, трижды греют! — с важностью объявила бабка, воздевая к небесам узловатый палец. — Первый раз — когда дерево рубишь, второй — когда поленья колешь, а третий раз — уже когда в печи горят. Так что ступай, дитятко. Тебе греться полезно…

С той поры сменилось уже две луны. Походы за дровами стали для Аюра делом привычным. И не только за ними он уходил каждый день в лес, но и за ягодами и за грибами, и с луком — промышлять пернатую дичь. Вот и сейчас он забрался в телегу и устроился позади мальчика. Метта тронул вожжами коней, понукая их идти со двора.

— Аюр! — повернулся к царевичу мальчонка, когда они отъехали от старухиного жилища. — Научи меня из лука стрелять, как ты!

— Ну ты сказал! — засмеялся тот. — Так, как я, — не выйдет. Это в крови должно быть.

— Да ну, в крови! Стрелы пускать всякий может — кто-то получше, кто-то похуже.

— Ну вот и пускай, — обиделся Аюр.

Как можно так пренебрежительно говорить о священном искусстве?! С детства царевичу внушали, что есть три высшие воинские доблести арьев — стрелять из лука, метать копье, править боевой колесницей, — и во всех наследники Ардвана должны быть примером для прочих! Аюр и сам не помнил, когда впервые отправил стрелу в цель, — как бы не прежде, чем научился ходить… Что он там понимает, этот сын стражника…

— Если всякий может, зачем у меня науки просишь?

— Коли так, — в свою очередь обиделся Метта, — я еще и тебя превозмогу!

Дальше они ехали молча, пока мальчик не натянул вожжи.

— Глянь-ка… — сказал он, оглядывая заросли. — Тут, по всему видать, вихрь прошел. Вон сколько деревьев изломано. Полную телегу валежника набрать можно. — Он обвел рукой окрестности и вдруг застыл. — Кажись, там кто-то прячется!

— Где?

Аюр с привычной ловкостью выдернул лук из налуча, стрела тут же легла на тетиву. И вдруг в его памяти, будто рыба, играющая в волне, сверкнуло воспоминание. Невиданное чудище в берестяной личине… Выскочивший из леса перепуганный сакон, которого Аюр убил просто так, без необходимости, — сейчас он это хорошо понимал. Ради того, чтобы показать Шираму свою удаль…

Аюр отпустил тетиву и буркнул:

— Может, там зверь?

— Какой же зверь близ человеческого жилья ходит? — усомнился Метта.

— Да хоть какой. Лось, к примеру…

— Лося издалека видно, — мотнул головой Метта, переложив сулицу на колени и пристально вглядываясь в бурелом.

— Может, росомаха?

— Отец сказывал, росомахи тут не водятся.

— Сиди, а я пойду гляну. — Аюр спрыгнул наземь. — Нет там никого, так хвороста насобираю. Если что, кликну — будь наготове.

Метта кивнул, расправил плечи и поудобнее перехватил копье.

Аюр неспешно, крадучись, чтобы не спугнуть неведомого зверя, двинулся туда, куда указывал приятель. Он двигался тихо, чтобы ни одна ветка не хрустнула под ним и никакая притаившаяся в траве лесная птица не вспорхнула, оглашая лес заполошными криками.

Приметное место и впрямь было удобно для укрывища. Вывернутая бурей старая толстая береза с прогнившей середкой торчала вверх разлапистыми корнями, а под ними виднелась глубокая промоина. Сейчас, когда листва прикрывавшей ее молодой березки пожелтела и осыпалась, яма неплохо просматривалась, но еще недавно мимо нее можно было пройти совсем рядом, не заметив.

Настороженно подняв лук, Аюр подошел чуть ближе. Ага! Метта был прав — в промоине под березой сидел человек. Впрочем, его легко можно было принять за лесного духа, какими бьяры щедро населяли свои чащобы.

— Вылезай! — сурово приказал Аюр. — Кто ты такой? Что здесь делаешь?

— Пощади, высокий господин! — раздался жалобный голос из-под косматых корней. — Я зла не умышлял, с лихими людьми не знаюсь. Брел себе, грибы собирал да ногу и подвернул. А тут вы едете… Ты, с позволения сказать, по виду и вовсе не из наших земель… Вот я и спрятался…

Аюр пристально смотрел на говорившего, который на четвереньках вылезал из своей норы. Ростом незнакомец был невысок, впрочем как почти все бьяры. Сутулый, узкоплечий старичок с морщинистым лицом и редкой седой бородой. За собой он тянул объемистый короб, доверху полный грибов.

Конечно, и такой мог бы в одно движение метнуть нож… На первый взгляд дедок выглядел совершенно безобидным и перепуганным. Однако Аюру вновь вспомнился бьярский оборотень в священной роще. После того как с него стащили личину, он тоже оказался таким вот ветхим старичком. Помнится, Хаста еще говорил — чем старше колдун, тем он опаснее…

«И что же, в каждого старого бьяра стрелять теперь?»

Аюр решительно опустил лук.

— Ты куда направлялся, дед? — спросил он, вкладывая стрелу в колчан.

— К ведунье Линте, высокий господин. Я ей грибочки приношу, она из них снадобья готовит… А я их потом в свою деревню ношу. Давно уже так ведется, много зим…

Царевич вспомнил вязанки сушеных грибов под крышей бабкиной избушки. И впрямь, сами они туда едва ли забрались.

— Если тебе к Линте, то нам по дороге, — ответил он. — Пошли, подвезу тебя.

Он мотнул головой, указывая в сторону телеги.

— Удача-то какая! — всплеснул руками старичок. — Да только вот беда, до телеги не дойду! Нога распухла как полено! Ступить больно!

Аюр поглядел на бьяра долгим взглядом:

— Может, на палку обопрешься?

Тот попытался было приподняться и охнул:

— Совсем плохо. Ступить не могу…

— Ладно, — с досадой сказал Аюр. — Видно, господь Исварха послал тебя мне навстречу с неким умыслом, ведомым лишь ему…

Он стащил налуч и колчан, наклонился, взвалил старика себе на плечи и медленно пошагал к телеге.

— Сейчас я помогу! — крикнул Метта.

— Сиди уж, — прокряхтел Аюр. — Куда тебе, хромому?

Щуплый и невысокий старикашка оказался на удивление увесистым. «Должно быть, — думал сын Ардвана, сгибаясь под ношей, — я еще не вошел в полную силу…»

Наконец он доволок старого бьяра до телеги и с помощью Метты перевалил его через край.

— Сейчас сухостоя нарублю, и поедем к бабке, — тяжело дыша, сказал он.

— Вот спасибо, высокий господин! Да пребудет с тобой свет господа нашего Исвархи!

Аюр удивленно вскинул брови. Конечно, местные жители на словах были обращены в истинную веру, однако царевич своими глазами видел, кому они на самом деле поклоняются. Услышать от лесного старичка подобное благословение было весьма неожиданно.

— Да выпрямит твои пути сын его, Зарни Зьен, — продолжал тот, — и да пребудет Мать Зверей твоей доброй защитницей! А как за валежником пойдешь, окажи милость, прихвати у ямы мой короб с грибочками, а то ведь без него мне ведунья снадобий не даст…

Аюр хмыкнул и отправился в лес.

За полдень груженная хворостом и дровами телега въехала в обнесенный оградой из комлей двор.

— Бабушка Линта! — спрыгивая наземь, крикнул Аюр. — Я тебе тут бьяра-подранка привез!

Старуха, согнувшись в три погибели, вылезла из избы, поглядела на юного государя, пытающегося снова взвалить на закорки охающего старика, всплеснула руками и завопила:

— Ты что удумал, старый ты насмешник? Для чего на мальца взобрался?

Аюр вздрогнул и тут же услышал у себя за спиной хихиканье. Затем старик соскользнул на землю и как ни в чем не бывало зашагал к избе.

— Но…

Сын Ардвана не мог поверить своим глазам. Совершенно другой человек — выше, стройнее, легче в движениях…

Да он даже не был бьяром!

Будто почувствовал на себе ошарашенный взгляд юноши, тот обернулся.

— Невид, ты?!

— А чему ты удивляешься? — ухмыльнулся глава Северного храма. — Я же обещал прийти — вот, пришел. Линта, ты славно выходила молодого государя. Я сам нынче это проверил. Он здоров и силен, вот только слишком доверчив, а потому неосторожен. Но этим я как раз собираюсь заняться… А сейчас…

Светоч опустил плечи, прищурился, съежился, сморщился… Аюр моргнул — перед ним вновь стоял ветхий старец-бьяр.

— Высокий господин, — дребезжащим голосом попросил тот, — окажи милость, занеси в дом короб! Там под грибами всякие яства упрятаны. Надо отпраздновать встречу!

* * *

— Это все от жителей Белазоры тебе подношения, — доставая из короба и выкладывая на стол копченую стерлядку, соленую семгу, пироги и пряники, приговаривал старец. — Ты уж не серчай, государь, на простые кушанья. Что добыли — то и прислали. Всего мне не унести было — так, по малости взял…

Аюр почувствовал, как заурчало у него в животе. После бабкиных каш из осиновой коры и сыроежек принесенные Светочем вкусности показались царевичу дворцовым пиршеством. Он поспешно сел за стол и уже протянул руку к яствам, но поглядел на стоящих у двери Туоли и Метту, и ему стало неловко от своей жадности.

— Садитесь, угощайтесь, — щедро предложил он. — Одному мне этого не съесть.

Невид удовлетворенно кивнул и продолжил выкладывать на деревянные блюда все новые и новые гостинцы, будто изнутри короб был куда больше, чем казалось снаружи.

— Как там, в Белазоре, после той волны? — спросил Аюр, уписывая за обе щеки пироги с нежной красной рыбой.

— Что сказать, непросто. Однако Исварха милостив. Море поднялось и затопило Нижний город, но до окрестных сопок вода не дошла. Горожане, кто уцелел, перебрались туда и теперь ставят там дома пращуров…

— Как это — дома пращуров?

— Те, что ты видел прежде, — каменные — при твоих деде и прадеде возводили арьи. Теперь эти дома все под водой. Пришлось бьярам вспомнить дедовские обычаи. Копают землянки, обмазывают глиной, а сверху настилают острую крышу на шестах. В давние времена такие дома даже из китовых ребер ставили, но сейчас охота не та, что прежде. Сверху шкуры накинут или берестой обложат — вот и дом готов.

— Котта, — вспомнил Аюр свое приключение по пути в Белазору.

Невид кивнул:

— Она самая. В середине очаг, вокруг людишки к огню жмутся.

— Так ведь зимой холодно!

— У костра терпимо. Все лучше, чем замерзать на берегу. Зима пройдет — те, кто ее переживет, бревенчатые избы выстроят. Прежней Белазоре с ее каменными хоромами уже не бывать. Но если Исварха смилуется, встанет новая, бьярская… — Светоч бросил острый взгляд на царевича. — Все там тебя благодарят.

— Почему? — удивился царевич.

— За живого бога почитают. Ты и змея победил, и волну остановил, и море заморозил…

— Море? Когда это я успел?

Старуха, устроившаяся под боком у Светоча, захихикала:

— Солнышко ты наше ясное! Покуда ты у меня здесь от хвори поправлялся, ты уже столько чудес по всей Бьярме совершил, что и десяти здоровых царевичей на то не хватило бы…

— Помолчи пока, Линта, — шикнул на нее Светоч. — Об этом мы с ним поговорим особо. А что касается моря — вскоре после вашего отъезда, как раз после того, как люди дома пращуров поставили, пришел с полуночи лютый холод. Утром горожане проснулись, глядь — море встало.

— Так ведь Змеево море не замерзает! — подал голос изумленный Туоли, тихо сидевший в присутствии верховного жреца. — Отродясь такого не бывало!

— Милостью Исвархи и волей сына его, нашего царевича, это случилось, — строго отозвался Светоч. — И не побоюсь сказать, спасло жителей Белазоры. Рыбачьи суда все разбило волной, берег в болото превратился — к воде не подойти… А сейчас рыбаки по льду ходят, лунки во льду долбят, рыбу прикармливают и бьют острогами. Все сыты, никто не голодает…

— Но я-то тут ни при чем, — фыркнул Аюр.

— Э, я вижу, ты тут совсем от рук отбился. Как это ни при чем?! Ты что теперь, обычный лесовик-охотник? Забыл, что через тебя в мир является наш Господь Солнце? Ну-ка, идем!

Аюр удивленно поглядел на Светоча.

— Идем, идем, — жестко повторил старец.

Ничего в нем больше не напоминало доброго деда, неторопливо рассуждавшего о домах пращуров и рыбной ловле.

— А вы сидите, ешьте… И да — скоро нас обратно не ждите. Может, к утру вернемся, а может, и того позднее.

Обитатели бабкиной избушки дружно закивали.

— Мне пряников оставьте! — крикнул Аюр, выходя во двор вслед за Светочем.

Глава 2

Огненная длань

— Туда пойдем.

Светоч ткнул пальцем в расколотую вершину скалы, что поднималась над лесистыми горными отрогами. Озаренная заходящим солнцем, она казалась раздвоенным языком пламени, застывшим в вечернем небе.

— Сейчас? — удивился Аюр. — Засветло же не доберемся!

— Что с того? — буркнул старик и зашагал в сторону деревьев по уже известной Аюру тропинке с таким видом, будто часто по ней ходил. Царевич подумал, что так оно наверняка и было. Он и сам уже излазил окрестности избы Линты и на гору взбирался, осматривая округу. Первый раз — едва почувствовав возвращение силы после той удивительной ночи, когда на грудь ему забралась бабкина змея, а потом явился во сне золотой ящер.

Аюр пытался выяснить у Линты, что значил тот сон, но старуха лишь бормотала невнятицу, поминая старого хозяина избушки — колдуна Замару, не то великана, не то змея огненного… На что надеялся тогда Аюр, еще не окрепшими ногами одолевая горные кручи? Что увидит с высоты сияние золотых доспехов в облаках? Или «старый хозяин» избы явится ему и все объяснит сам? Аюр не знал. Но тот сон долго не отпускал его…

Они начали подниматься в гору. Тропинка петляла среди сосен и валунов — таких больших, будто их сбросил с горы какой-то бьярский бог. Невид с царевичем поднимались молча, тяжело дыша, то и дело поскальзываясь на влажной земле, хватаясь за тонкие стволы росшей повсюду рябины. Аюр время от времени с сомнением поглядывал на старика. Пока они идут по лесу, еще ничего, а дальше будет сложнее. На почти отвесную расколотую скалу Аюр и сам пока не отваживался взбираться. Но Светоч поднимался бодро, как ни в чем не бывало.

Поднимались на гору долго — до поздних сумерек. На закате тропинка привела на скалистый лоб. С него, покато уходящего прямо в пропасть, открывались головокружительные дали: бесконечные леса и где-то там вдали, в туманной дымке, — синеватая кромка гор. Лучи солнца, вырываясь из-под низких облаков, заливали Бьярму слепящим огнем. Казалось, Исварха, отходя ко сну, желает благословить мир.

Аюр подошел к краю обрыва, протянул перед собой руки и погрузил в сияние немигающий взгляд золотых глаз. Светоч встал с ним рядом и запел вечерний гимн Исвархе. Аюр немного удивился — в столичном храме его пели иначе. Молитва Тулума, пожалуй, меньше походила на торжественный гимн, скорее на задушевную беседу. Но хотя слова были разные, смысл не менялся.

— Катится солнце за край миров, Свет его меркнет, тает тепло, Перворожденной бездонной тьмой Лик вековечный скрывает свой. Не уходи! Позволь мне гореть! Слаб мой огонь и недолог век. Силой своей меня одари, Властью из праха огнь сотвори!

Вместе они пропели славу уходящему солнцу, провожая его на покой, призывая вернуться поутру и взглянуть на свой мир оком милости. Здесь, на пустынном склоне, где были только они двое, единство с небесным отцом чувствовалось как нигде. У Аюра не было никаких сомнений, что Исварха смотрит на них так же, как и они на него, и внимает каждому их слову.

Закончив петь, царевич обернулся. Расколотая надвое, будто ударом молнии или божественного меча, вершина горы маячила уже прямо у них над головой. Она казалась обманчиво близкой.

— Нет. Еще долгий путь, — выслушав его, ответил Невид. — Сейчас пройдем немного, я знаю полянку, где можно заночевать. Отдохнем, а как взойдет луна, полезем дальше.

— Ночью, в темноте, лезть на скалу? — усомнился Аюр.

— Я могу забраться на нее с закрытыми глазами, — ответил старик.

Как сказал Светоч, так и оказалось — когда солнце совсем ушло и все окуталось тьмой, они вышли на ровную полянку в роще кривых горных сосен.

— Дальше деревьев уже не будет. Только кусты, ну а потом лишь голый камень, — переводя дыхание, сообщил Аюр.

— Смотрю, ты тут прекрасно освоился.

— Да, я поднимался досюда, и не раз, а дальше пока не ходил.

— Скоро местные белки при твоем появлении будут стрекотать от радости.

— Ты о чем? — насторожился юноша, уловив насмешку.

— Я хочу тебе напомнить, что ты — государь всего этого. — Невид обвел рукой темные пространства, озаренные лишь слабым светом восходящей луны. — И все, что ты увидишь с вершины, тоже твои владения — вернее, их крошечная часть. Ты уже вполне здоров. Пора возвращаться в столицу.

Аюр промолчал.

— Можно, конечно, надеяться, что Исварха возьмет тебя за шкирку и, как щенка, перенесет в Лазурный дворец, — раздраженно продолжал старец. — А там сожжет пламенем своего гнева душегуба и лжеца Кирана и усадит тебя на престол. Но летописания не упоминают, что такое бывало прежде. Так что ждать придется долго!

— Чего ты хочешь? — спросил Аюр, вытягиваясь на траве.

— Я хочу сидеть за столом в избе у Линты и ужинать. Полагаю, ты тоже. Но никто не исполнит должного вместо тебя.

— Послушай, Невид… — Царевич приподнялся на локте. — Вот ты говоришь о моем долге перед Араттой. Поверь, я тоже о нем все время думаю. А еще о том, что всего моего войска — два калеки и полоумная бабка. И если я прилюдно объявлю свое имя, то буду немедленно схвачен людьми Кирана как самозванец. Не ты ли сам это твердил, покуда я тебе не поверил? Да что говорить — убийца добрался до меня прямо в твоем храме!

— Убийца… — пробормотал Светоч, не отвечая на его вопрос. — Его звали Ряпушка. Никто толком не мог сказать, чем он занимался прежде, чем прижился на храмовой кухне. Его полагали безобидным дурачком — однако, как выяснилось, ошиблись. Ряпушка с детства побирался возле рыбного торжища. Там-то он и приметил, что глупцу подают больше. Вот тогда он сперва поглупел… а затем исчез. Говорили — ушел с торговыми гостями. Три зимы кряду о нем никто ничего не слыхивал. Вернее, почти никто… Потом он вернулся в Белазору, прибился к кухарям, а сам несколько лет лазутничал в храме, выведывая наши тайны. И вот, когда ему стало известно, что у нас скрывается сын Ардвана…

— Погоди, — перебил Аюр. — Откуда тебе все известно? Парень на моих глазах выбросился из окна в море! Его что, поймали?

— Его — нет. Но обнаружился еще один лазутчик. Храмовый лекарь, который за тобой ходил.

— Что?! Да он был рядом со мной каждый день! Я ел и пил из его рук…

— На твое счастье, — усмехнулся Светоч, — лекарь служил не Кирану, а наместнику Аршалаю.

— Наместнику Бьярмы? — в замешательстве спросил Аюр. — И он тоже хочет моей смерти?

— Насколько я знаю, Аршалай желает лишь одного — чтобы никто не мешал ему единолично править этими землями. Зачем ему твоя гибель? Но ее желает твой родич Киран. Эта, далеко не первая попытка тебя убить — его приказ. На твое счастье, Ряпушка был лишь худосочным пареньком из бьяров, а не каким-нибудь головорезом-накхом…

— Не говори так о накхах! Ты вовсе не знаешь их, они храбры и преданны…

Глаза Невида так блеснули в темноте, что Аюру стало не по себе.

— К слову сказать, — произнес жрец, — у Аршалая имеется свой отряд накхов. С его предводителем по имени Данхар наместник очень дружен. За много лет они ни разу не поссорились и во всем помогают друг другу. Особенно в разных темных делишках. В обмен на поддержку оружием наместник позволяет Данхару творить произвол везде, где тот появляется. Может быть, известные тебе накхи другие, но в Бьярме я не слышал об их племени ни единого доброго слова. Весь северный край боится и ненавидит личную стражу наместника. Детей Змея считают здесь кровопийцами, творящими расправу развлечения ради…

Лицо царевича стало упрямым.

— Зачем ты мне все рассказываешь? Хочешь доказать, что ни в столице, ни в Бьярме и нигде во всей Аратте у меня нет союзников? Так я знаю! Вот и делаю единственное, что могу, — прячусь!

Невид покачал головой:

— Это не ты прячешься. Это мы, жрецы Северного храма, помогли тебе, тайно увезли из Белазоры, поселили у Линты… Однако нельзя же прятаться вечно. Ах, Аюр! Ты так доверчиво посадил себе на спину старичка-бьяра. А ведь для того, чтобы воткнуть тебе в затылок длинную острую щепку, не нужно ни молодости, ни особой силы. Ты бы умер, не успев понять, что произошло…

Аюр хмуро промолчал.

— Тебе нужно перестать быть мальчишкой. Ты — повелитель Аратты и сам уже убедился, что именно тебе предопределено спасти державу. Так пойди и сделай!

— Но как? — вздыхая, спросил Аюр. — Я же сказал, у меня нет войска…

— Ты сын Солнца. А самое главное, — усмехнулся Невид, — не забывай, что ты Зарни Зьен.

— Бьярские богохульные выдумки, — поморщился Аюр. — Мне претит ими пользоваться…

— О нет. Сейчас в них — единственная твоя настоящая сила. Тебе, верно, кажется странным, что это говорит жрец Исвархи. Но за вздорными суевериями порой скрывается истина. Бьяры и сами не знают, какие грозные сокровища таятся в их землях… А у нас есть ключ к одному из них — твое кольцо лучника…

— А-а, — протянул Аюр. — Я помню, ты хочешь найти Лук Исвархи.

— Видел расколотую вершину над нами? По преданию, она стала такой после того, как Замара выстрелил в нее огненной стрелой из волшебного лука.

— Бьярские сказки! Где этот волшебный лук? Может, его и на свете-то нет!

Невид улыбнулся.

— Расскажи-ка мне о твоем вещем сне, — попросил он.

— Откуда ты о нем знаешь?.. — Аюр запнулся. — Ах, ну конечно, от Линты. Она, должно быть, посылала тебе весть… Да ты из-за него сюда и пришел!

— Рассказывай, Аюр.

— Ладно, слушай…

После того как сон был подробно пересказан, Невид встал и некоторое время расхаживал в темноте, бормоча себе под нос.

— Вот видишь? В руках у Замары был лук с огненными стрелами… Но ты говоришь, он стрелял в тебя?

— Мне сперва так почудилось, — помолчав, ответил Аюр. — Но потом я знаешь о чем подумал? Этот золотой то ли человек, то ли змей стоял прямо против меня. А я ведь помню, как он стоял, как он лук держал… Нам с сестрой в детстве, помнится, наставник говорил: умелого стрелка видно уже по тому, как он стрелу из тула достает… И он промахнулся по мне, стреляя в упор?

— Ты к чему ведешь?

— Я подумал — а может, он стрелял в кого-то за моей спиной?

Светоч остановился и поглядел на небо. Среди медленно плывущих по небу туч вспыхивали звезды.

— Уже совсем ночь, — сказал он. — Давай поспим, пока не начнет светать. А как чуть развиднеется, сразу пойдем дальше. Надо непременно успеть на вершину к рассвету.

* * *

Сон был беспокойным и рваным. Под утро путешественников разбудил холод. В синих сумерках они вновь начали карабкаться на скалы — теперь почти безжизненные, продуваемые студеными ветрами. Когда наконец взобрались на вершину, Невид бросил взгляд на розовеющее небо и встал неподвижно.

— Что дальше? — пытаясь отдышаться после быстрого подъема, спросил Аюр.

— Сейчас сам все увидишь. Когда взойдет солнце — оглянись назад.

Ждать пришлось недолго. Вскоре над черной кромкой далеких гор поднялась слепящая полоса. Аюр обернулся и обомлел. На сером камне один за другим вспыхивали золотые огни. Будто огненные капли, они были щедро разбросаны по всей вершине горы. Они мерцали, образуя огромную светящуюся ладонь. Аюр с Невидом стояли прямо в середине ладони.

— Что это? — ошеломленно спросил царевич.

— Место, о котором знают очень немногие. Говорят, Исварха оперся на вершину, оставляя землю. Обратись к нему, и он тебе ответит. Здесь не надо приветствовать его словами гимна. Задавай вопрос.

— О чем я должен спрашивать? — завороженно оглядываясь, пробормотал Аюр.

— Что за глупые речи? — нахмурился Светоч. — Кто из нас его сын? Твоим словам он и станет отвечать. Спрашивай о том, что у тебя на сердце.

Аюр еще раз поглядел на сверкающую ладонь. Он чувствовал, как на лбу у него выступил пот, а в горле пересохло, будто в жару. Он глядел на алый край солнца, медленно встающий над туманной Бьярмой. Даже захоти он сейчас спеть рассветную песнь, он не смог бы ее вспомнить.

— Здравствуй, небесный отец, дарующий свет и тепло, — наконец выдавил он, унимая дрожь. — Погляди на меня, ответь мне! Дай мне хоть крупицу твоей мудрости. Солнечная держава в беде. Страх и смута поселились в ее границах. Дай мне силы одолеть их! Я хочу спасти Аратту от гибели… Хочу, чтобы в мой дом вернулись мир и покой…

Аюр прерывисто вздохнул и умолк. Алый диск поднимался все выше, нестерпимо яркий, огромный… Царевич не отводил взгляда. Ему почудилось, что он видит в его сиянии лицо отца. Видение становилось все более явным. Теперь Аюр хорошо различал каждую черточку. Небесный отец улыбнулся. Губы его шевельнулись. Аюр перестал дышать, стараясь расслышать ответ. Но это было излишне. Единственное слово громко прозвучало в его голове:

«Пещера».

Затем лик исчез, скрылся в сизом мареве облаков. Сияние ладони погасло, и молодой государь обессиленно опустился на камни.

— Ну? О чем ты спросил? — Подошедший Светоч тряс его плечо, будто желая пробудить ото сна.

— Я спросил, как спасти Аратту.

— И получил ответ?!

— Да… Наверно, да. Я должен найти пещеру.

— Пещеру? — нахмурился старец. — И что дальше?

— Пока не знаю.

— И где она?

— И это мне неизвестно… — Аюр подумал и добавил: — Но я уверен, куда бы я ни пошел, я найду ее.

* * *

К Замаровой пади Аюр с наставником вернулись около полудня. Царевич принюхался и сглотнул — еще изба не показалась из-за леса, а в воздухе уже вкусно пахло рыбными пирогами. Линта встретила их у ворот:

— На гору лазили?

— Тебе-то что за дело? — отозвался Светоч. — Хоть бы и лазили.

Старуха не удостоила его ответом.

— Стало быть, уходить скоро будете, — проворчала она.

— Откуда ты знаешь, где мы были? — удивился Аюр.

— Мне о том птицы с утра насвистели. Да и самой догадаться несложно. Пять Пальцев не всякий день кажутся. Расскажете, что там пригрезилось? Или мне, старой, умолкнуть и язык не распускать?

— Вот именно, — нахмурился Светоч. — Умолкни и не распускай.

— Это легче легкого! А только как вы Замарову могилу искать будете, если я буду сидеть как мышь под веником да безгласно кашу вам подавать?

Аюр изумленно уставился на нее:

— Ты знаешь про пещеру?!

— Что знаю? О том, где она? Или о том, что тебя в нее потянет? — ехидно отозвалась Линта.

— Говори уж, — буркнул Светоч.

— Благодарю тебя, милостивец, за дозволение! — церемонно раскланялась старуха. — Ну слушайте, что люди сказывают. К Замаре, бывало, много людей ходило, особенно бьяры, что в берестяных коттах живут. Он многим помогал — кому делом, кому советом. Но как стал он стар, все реже людям показывался. И вот однажды пришло ему время помирать. Или не помирать, не знаю, он же не нам чета… Обернулся он змеем, лег в еловую колоду и заснул вечным сном. Замарова падь наполнилась чудными и жуткими знамениями. Что из того было правдой, что нет — не ведаю. Но вскоре пришли из дальних лесов дикие люди. Были они вроде бьяры, только здоровенные, как вот наш Туоли. Племя их зовется вурсами. Явились, будто знали, зачем пришли. Забрали домовину с чародеем да и унесли ее с собой, в пещеру на Черной горе…

— Куда? — в замешательстве спросил Аюр. — Погоди, ты сказала — вурсы?!

Царевич слыхал это слово давно, но оно врезалось ему в память — да и немудрено! Он резко обернулся к Светочу:

— Вурсы — это ж те наемники Кирана, которые хотели меня убить в столице! Помнишь, в подземелье? Ты тоже там был!

— Помню, а как же, — кивнул жрец.

— Словом, ушли они в леса, — продолжила старуха. — А потом слух пошел: дескать, с недавних пор завелось нечто там, на каменных хребтах… — Линта махнула рукой куда-то за лес. — Оно многим ведунам грезится. Великан, в сиянии, будто золотом облитый, и голова-то не человеческая, а змеева…

— Ох, Линта, выдумщица, — покачал головой Светоч. — Я ведь помню Замару. Не был он змеем, и сияние от него не исходило… А те, кто за ним пришел… да, есть в Бьярме такое племя, дикое и свирепое. Живут в горах у кромки Великого Льда, никого к себе не пускают…

— Мне почем знать, я Замару воочию не видела, — отозвалась старуха. — Зато дух его сюда порой наведывается, шепчет…

Светоч пристально поглядел на старуху:

— Может, и как до той пещеры пройти, знаешь?

— Да что ты, откуда? — замахала она руками. — Там же земли вурсов, те кого хочешь сожрут! Разве только сам Замара пропустить пожелает…

— Вот что… — вмешался Аюр. — Кто бы ни был этот Замара, умер он или не умер, а Господь Солнце сказал, что мне туда надо идти.

Он поежился, невольно вспоминая подземелье в особняке Артанака и трех убийц, рыскавших во мраке.

— Возможно, если тебя призвал сам Замара, стражи пещеры тебя не тронут, — мгновение подумав, заявил Светоч. — Однако я на всякий случай пойду с тобой.

— Благодарю, — склонил голову царевич.

В душе он, впрочем, сразу повеселел. Он отлично помнил, как Светоч в одно мгновение отвел глаза убийцам и заставил их сражаться друг с другом.

— А еще, — продолжала Линта, как будто всего предыдущего было мало, — охотники говорили, в тех горах неладно стало. Деревья поют, камни сами по небу летают…

Светоч пожал плечами. Аюру же сразу припомнилось каменное строение на вершине горы в Затуманном краю. Его тоже называли домом великанов. Местные ингри считали, что в нем живет бог ветра. Аюр бы и не поверил, когда б не видел своими глазами, как парят в небе валуны размером с быка.

— Так бывает, — коротко сказал он. — Я сам видел.

— Видел? — повернулся к нему Светоч, подняв бровь.

— Да, на Великой Охоте. Я был тогда ранен и не разбирал сна и яви. Но мои люди сказали, что вокруг святилища, где я лежал в бреду, летали камни. Я и сам потом видел обломки каменного дома, разбросанные на сотни шагов…

— Так-так… Значит, ты был ранен и вокруг тебя летали камни?

— Будь здесь жрец Хаста, он подтвердил бы мои слова. Мог бы подтвердить и Ширам, но те же неведомые силы скинули его со скалы. А сбить саарсана с ног непросто, я пробовал…

— Погоди ты со своим саарсаном, — чуть поморщился глава Северного храма. — Было ли что-то еще?

— Да. Мне тогда опять привиделись золотые корабли.

— Это хорошая новость, — тихо проговорил Невид.

— Ты знаешь, что это за корабли? — с любопытством спросил Аюр. — За последний год они уже несколько раз снились мне, когда я бывал ранен или болен…

— Быть может. Но об этом потом. А сейчас мы должны собираться. Линта! Ты можешь хотя бы рассказать, в какую сторону ушли тогда вурсы?

— Рассказать могу, отчего ж нет, — согласилась старуха. — А лучше птичку пошлю вам путь указать.

Она подняла руку. Ворон, будто ждавший знака, спорхнул с торчащего в небо комля ограды и опустился ей на предплечье.

— К хозяину лети, — потрепав его клювастую голову, шепнула она.

Глава 3

Пещера

Аюр устало шагал через черничник, выискивая не тропу — ее не было и в помине, — а хоть какие-то просветы среди уходящих к небу сосен и елей, широко растопыривших колючие лапы. Пятый день они с Невидом пробирались сквозь чащобы, а лесистые горы все так же маячили вдалеке. Места здесь были совсем глухие. Плохонькая дорога доходила только до Замаровой пади, а дальше начинались владения бьярских лесных богов.

Ворон Линты каждый день улетал далеко вперед. Потом, с удивлением понимая, что люди где-то приотстали, он возвращался, усаживался на ветку у них над головой и начинал недовольно каркать: дескать, хватит ползти, как две улитки, летите за мной!

Наконец, когда почти закончились собранные Линтой припасы и Аюр принялся поглядывать по сторонам в поисках дичи, местность начала понемногу повышаться. Среди столетних сосен колючими клубками зазеленел можжевельник, пышные мхи сменились сухими белыми лишайниками. Колючие заросли малинника заставляли путешественников то и дело петлять в поисках прохода.

Однажды, когда уже начало смеркаться, шедший чуть впереди молодой государь предостерегающе вскинул руку:

— Погоди…

Невид тихо приблизился. Его спутник молча указал на пролом в стене кустарника.

— Здесь шел большой зверь.

Светоч подошел к измятому и переломанному малиннику и наклонился, рассматривая ветки.

— Это верно, — кивнул он. — Большой зверь, мощный. Даже медведь вот так не ломится — тот внутрь залезает, чтобы полакомиться ягодами…

Невид замолчал, выпрямился, оглядел заросли и снял с веток несколько свалявшихся клочьев шерсти.

— Не знаю такого зверя, — признал он, помяв их между пальцев. — Похоже, их тут было несколько. Один шел впереди, пробивая дорогу. За ним, верно, шли детеныши. Вот погляди. Эти серые ворсинки — жесткие, а рыжие — мягкие как пух… — Он раздвинул носком сапога примятые ветки. — Экая мешанина следов… Но когтей не вижу. Впрочем, саблезубцы втягивают когти.

Аюр быстро оглянулся:

— А что, здесь живут саблезубцы?

— Я о таком не слыхал. Но в мире осталось еще немало уголков, где обитают древние звери.

Царевич покачал головой:

— Знаешь, давай сделаем крюк и обойдем эти кусты подальше…

Вечером, устраиваясь на ночлег, Аюр особенно внимательно выбирал место и набрал вдвое больше валежника, чтобы костер ярко горел всю ночь.

— Как мы найдем пещеру? — спросил он, положив лук так, чтобы его можно было схватить в любой миг. — Идем ведь, считай, наугад!

— Если предначертано Исвархой, мы найдем ее, — отозвался Светоч. — Не о чем беспокоиться.

— Не о чем?! Послушай, Невид… — дрогнувшим голосом произнес Аюр. — Линта говорила, из этих краев никто еще не возвращался…

— Теперь ты вздумал бояться? Стыдись, сын Солнца! — вздохнул Светоч. — Твой небесный отец сам повелел тебе искать пещеру…

— Это так, но…

— Никаких «но»! Верь, что Исварха с тобой, и будь тверд.

Аюр скривился и отвел глаза. Да, признаться, ему было страшно. Вспоминалось, как прошлым летом — а кажется, много зим назад! — один хитрый и подлый ингри спровадил его в глушь охотиться на медведя. Тогда царевич был уверен в себе и беспечен. Ведь его охраняли лучшие из жезлоносцев государя! Что ему звери, что лесные дикари? И чем все кончилось?

А теперь он идет один — искать какую-то Черную гору, под которой зарыт наводивший страх на всю Бьярму чародей, через лес, где на кустах висят клочья шерсти неведомых тварей. Ну ладно, все же не один, со Светочем. Конечно, глава Северного храма на многое способен — но сумеет ли он совладать со стаей хищников?

«Господь Исварха явил свою волю, — напомнил себе Аюр. — Отец Солнце, я пройду этот путь! Мне бы только храбрости…»

На следующий день они увидели Черную гору.

Круглая одинокая вершина, поросшая густым хвойным лесом, возникла впереди за перевалом, одним своим видом развеивая всякие сомнения в том, что она и есть их цель. Гора на самом деле была совершенно черная. Вскоре Аюр с Невидом узнали почему. Одна за другой им навстречу начали попадаться необычные ели. У них были гладкие серые стволы, покрытые смолистыми белыми потеками, и исчерна-зеленая хвоя. Ветви на этих елях начинались очень высоко, так что порой путешественникам казалось, будто они идут среди гладких серых колонн под черными сводами.

Чем ближе они подходили к Черной горе, тем чаще им встречались эти деревья. А вскоре появилось кое-что еще. Ночью, сквозь сон, царевичу начали мерещиться голоса. То ли далекое пение, то ли женский плач. Аюр вскидывался, вглядывался во тьму, но лишь елки качали ветвями и поскрипывали в темноте. Призраки, духи погибших? Светоча почему-то голоса не беспокоили. «Если бы здесь были люди или призраки, я бы их заметил. А если их тут нет, то и беспокоиться не о чем».

И вот наконец Черная гора оказалась прямо перед ними. Светоч с Аюром остановились, глядя вверх на колючую громадину. Оставалось только взойти наверх.

— А что это там, вдали? — спросил Аюр, указывая на перечеркнувшую небосвод белую размытую полосу.

Эту полосу царевич заметил уже несколько дней назад. Сперва он принимал ее за облака. Полоса, однако, не исчезала, наоборот, становилась все более отчетливой. Теперь уже Аюру чудилось, будто над отдаленными лесистыми отрогами поднимается отвесная ледяная стена до неба. Словно земля треснула, вздыбилась и устремилась ввысь, да вдруг застыла. Но разве такое возможно?

— Это Великий Лед, — ответил Светоч. — Насколько далеко он тянется, никому не известно. Я не слышал, чтобы хоть кому-то удавалось на него взойти. Смертным там делать нечего. Пойдем, Аюр. Наша цель лежит куда ближе…

На исходе дня, когда солнце уже начало скатываться вниз по небосклону, Аюр устало опустился у замшелого ствола высокой сосны и пробормотал:

— Все, передохнуть надо!

Светоч спорить не стал, уселся рядом и начал развязывать тощий мешок с припасами. Они остановились на небольшой прогалине, окруженной вековыми соснами вперемешку с черными елями. Под деревьями буйно раскинулись заросли папоротника.

— Вот и все, — сказал Светоч, вытряхивая из мешка тонкую скрученную полоску вяленого мяса и серые крошки. — Даже на вечер не хватит. А не пойти ли тебе поискать… — Он не договорил, обернулся, прислушался. — На нас кто-то смотрит.

— Кто? — распахнув глаза, выпрямился царевич.

Будто только и ожидая этих слов, папоротники качнулись, и совсем рядом, шагах в пяти от места их привала, из-за дерева бесшумно вышел зверь.

С какой непостижимой целью Исварха вздумал сотворить чудище, в котором запечатлелся сам нутряной свирепый ужас? Или, может, его породили здешние темные боги ради устрашения смертных?

Аюр глядел на зверя и не мог отвести взгляда как зачарованный. Он сразу узнал жуткую тварь. Ох не к добру он нынче вспоминал Великую Охоту! Господь Солнце, должно быть, пытался предупредить его — да только, занятый поиском троп и перелазов, царевич не внял его знакам. Перед ним стоял Зверь из Бездны. Правда, он был заметно меньше того, на которого тогда налетела царская охота, — всего лишь ростом со взрослого кабана.

В полнейшей тишине зашелестели папоротники, и вслед за первым чудищем появились еще два таких же — слева и справа, будто стремясь окружить путников с разных сторон. Аюр видел их очень явственно: клыкастые пасти приоткрыты, ярко-желтые глаза пристально глядят на незваных гостей.

В висках юноши застучало. Он воочию припомнил глаза «волчьего секача» из Затуманного края, горящие лютой жаждой его крови и мяса. Тогда Ширам отвлек древнюю тварь на себя, дав царевичу возможность собраться с духом и выстрелить. Но сейчас Аюр не мог даже выхватить стрелу — звери внимательно следили за каждым его движением. Вскинь он руку — и бросятся на него с трех сторон.

Аюр попытался медленно подняться, потянулся к налучу… Стоящий напротив него зверь чуть опустил голову и угрожающе фыркнул. Аюр вновь замер, а зверь поднял голову и завыл долгим, выматывающим душу визгливым воем. От этого звука хотелось бежать подальше, забиться в какую-нибудь яму, лишь бы не слышать его. А зверь все выл, и к его зову прибавлялись новые голоса. Вскоре Аюру уже казалось, что весь лес переливается этим жутким пением.

Сколько же здесь этих тварей?!

— Ты можешь их отвлечь? — прошептал юноша Светочу. — Мне нужен лишь миг, чтобы вытащить стрелу… Ближайшего сниму, заберусь на дерево, затащу тебя…

— Не надо, — отозвался старик. — Не успеешь. Если тебе даже удастся застрелить этого, остальные из леса не выпустят… Погоди-ка…

Светоч начал подниматься — плавно и неторопливо, как прорастает молодое дерево. Зверь тут же перестал выть и вдруг издал странный звук, похожий на скрежет. Две рыжевато-бурые клыкастые твари, стоявшие по сторонам, вышли на прогалину и замерли. Они не рыли землю, не пытались кинуться — просто смотрели.

Аюр почувствовал, как начинают холодеть его руки. Он живо вспомнил лесное святилище в землях ингри, куда хотел пробраться именно потому, что это было запрещено. «Чего хотят эти звери? — лихорадочно думал юноша. — Они ведь не охотятся! Иначе давно бы уже набросились и растерзали…»

Он облизал пересохшие губы. Сердце колотилось о ребра, но кровь в жилах казалась ему холодной, как вода в горном ручье.

— Выбери одного из них и смотри ему в глаза, — прошептал Светоч. — Не отводи взгляда.

— Если я буду смотреть в глаза, он решит, что я бросаю ему вызов.

— А если отведешь взгляд, он посчитает тебя за жертву. Пока ты на него смотришь, все остальные тоже будут знать, что ты готов к бою. Но не пробуй схватить оружие, ничего не делай, просто не отводи взгляда…

— Я буду смотреть на того, который вышел первым.

— Это правильно. Я займусь остальными.

Светоч долгим плавным движением воздел руки. Звери не отрываясь следовали взглядом за его движениями. Затем вдруг одновременно легли, подогнув под себя ноги и не спуская глаз с ладоней старца.

— Теперь дело за тобой, — тихо сказал глава Северного храма. — Ты уже дал знать вожаку, что ровня ему. Теперь докажи, что пришел с миром. Объясни зверю: если он не станет пытаться убить нас, мы не станем убивать его.

Аюр поглядел на зубастого секача. «Этот зверь совсем не такой, как тот, в землях ингри, — сказал себе юноша. — Он небольшой… И он не хочет нападать…»

Царевич протянул зверю открытую ладонь. Неспешно, будто перетек, сделал шаг вперед.

Хищник тоже чуть подался вперед, втянул длинным морщинистым рылом воздух…

Аюр скосил глаза на Светоча. Лицо того было спокойно. Лишь вздувшиеся на висках жилы выдавали напряжение. Звери по сторонам лежали не шевелясь. Судя по их мутным взглядам, уже засыпали.

И вдруг Аюр почувствовал странное беспокойство. Точно кто-то давящим взглядом посмотрел ему в затылок. Затем ощущение прошло так же быстро, как возникло. Но тут рядом раздался резкий вздох. Царевич вновь бросил взгляд на Светоча и увидел, как на лбу старика выступает испарина. Воздетые руки начали дрожать, будто жрец пытался выстоять под невыносимой ношей.

— Что с тобой? — ошеломленно пробормотал Аюр, оглядываясь.

И тут, среди колючих ветвей, прямо за спиной Светоча, он увидел еще одного зверя. Этот был огромен — выше лося, бурый, в сизых проплешинах. Его морда приходилась вровень с макушкой Аюра, а над ней возвышался колючий щетинистый горб. Чудовище стояло меж двух черных елей, низко опустив голову, и не отрываясь смотрело в затылок верховному жрецу.

— Постой… — ошарашенно зашептал Аюр, начисто забыв, что зверь не понимает его. Сейчас бы нужно взывать о помощи к Исвархе, но слова моления не шли на ум.

— Оставь нас, мы не враги…

В этот миг Светоч вдруг рухнул как стоял, лицом вниз. А колючее чудовище, всхрапывая, двинулось вперед.

— Постой! — в отчаянии закричал царевич, заступая дорогу зверю. — Исварха благословил нас искать пещеру…

Взгляд жуткого зверя впился ему между глаз, будто продавливая себе путь сквозь лобовую кость. Ноги царевича подогнулись, незримая тяжесть навалилась, придавливая к земле.

— Не трогай нас, — теряя сознание от боли и тошноты, выдохнул Аюр. — Мы не желаем зла…

Ему вдруг привиделось вздыбленное море, нависшее над головой, и сам он, стоящий на шатких мостках неподалеку от распахнутых ворот. Волна так же давила, стремясь разрушить, разметать…

От удара оземь Аюр очнулся. Вцепился скрюченными пальцами в опавшую хвою и поднял голову. Его овеяло смрадное дыхание зверя…

— Мы не враги, — задыхаясь, выговорил Аюр. — Мы идем в пещеру Замары! Он сам позвал нас!

Колючее чудище остановилось. Голова его чуть склонилась набок, болезненное давящее чувство в голове царевича вдруг исчезло.

«Да он же понял меня!» — подумал юноша и снова потерял сознание.

* * *

Аюр окончательно пришел в себя от холода, сырости и смрада.

— Где это я? — пробормотал он, открывая глаза.

Неподалеку слышался глухой грохот и стук камней, громкое тяжелое дыхание… Он приподнялся — наверху, сквозь щель над мощным завалом, виднелось темнеющее серое небо.

Просвет был величиной не больше двух ладоней. Сын Ардвана едва успел заметить огромные валуны, которыми завалили вход. Он перевел взгляд на стены — у одной из них без движения лежал Светоч.

«Это же пещера, — догадался Аюр. — Уж не та ли самая пещера Замары?!»

Как ни пытался он вспомнить путь сюда, все впустую. Точно и не было никакого пути, а чудовища ему пригрезились… «Уж точно не они нас сюда перетащили!»

Снаружи послышались звуки незнакомых голосов, снова грохот — и последнее отверстие исчезло. Лишь в еле заметные щели пробивались тонкие лучики.

«Скоро и того не будет, — подумал Аюр, прикусывая губу. — Похоже, мы у цели. Но делать-то теперь что?!»

По спине пробежала дрожь. Быть может, Замара и впрямь обитает в этой пещере? Никто ведь не видел его мертвым. Линта сказала, что он заснул… «Быть может, видения на расколотой горе лишь заманивали меня сюда? Сейчас выползет из скалы золотой змей…»

Аюру начало мерещиться, что каменные стены подрагивают, будто скала дышит.

«Это пасть!» — вдруг подумалось царевичу. Мохначи рассказывали об огромных червях, прогрызающих нутро гор… Взгляд уже привык к окружающей темени, и царевич как наяву увидел огромные клыки в глубине пещеры. Они тянулись сверху и снизу — белесые, острые…

«Сейчас как вздохнет, как сомкнет челюсти…»

Не задумываясь, царевич вскинул лук и спустил тетиву, посылая стрелу в один из ближайших клыков. Острие зуба отломилось и с мертвым стуком упало на камень. Яростное ликование охватило юношу. «Ага! Значит, тебя можно сразить!»

Он бросился вперед, выхватывая из ножен кинжал. Схватился за другой клык — и с растерянностью и стыдом понял, что это лишь камень. И стекал по нему вовсе не яд, а обычная вода.

Аюр смочил ею ладонь, вытер лоб. Кругом по-прежнему было темно и смрадно, но прежний страх оставил юношу.

«Обычная нора под горой, — подумал он, стараясь мыслить здраво. — Надо разведать, что тут к чему. Возможно, найдется другой выход — такое часто бывает…»

Он вернул лук в налуч, подобрал стрелу. Подошел к Светочу, склонился над ним, прислушался — старик тихо, ровно дышал. Аюр вновь встал и осторожно двинулся вглубь пещеры.

Проход заметно изгибался и уходил вниз. Вонь становилась все сильнее. Аюр ожидал, что сейчас окажется в кромешной тьме, но вокруг начинал брезжить блеклый свет. «Мерещится, что ли? — стараясь отвлечься от гнилостного запаха, подумал Аюр. — Наверно, глаза привыкли к темноте…»

Вдруг он понял, что в самом деле видит свет. Слабый, будто едва пробивающийся откуда-то издали. Но сомнений не было — где-то в глубине разгоралось золотистое сияние. Аюр ускорил шаг — сделать это было несложно. Узкий ход шел под уклон. Свет становился все ярче. Забыв о смраде, царевич побежал вперед и замер на полушаге. В каменном полу пещеры чернела глубокая расселина. Сын Ардвана чуть наклонился, глянул вниз и отпрянул — снизу на него, скалясь, глядели человеческие остовы. Видать, не первым он отыскал Замарову пещеру…

«Так вот оно что! Они, верно, спешили на свет, как и я. И не заметили этой проклятой щели… А дальше — если упасть и сломать ногу или руку, наверх уже не выберешься…»

Ну нет, он так просто в западню не попадется! Аюр отошел подальше от края расселины, примерился и легко перепрыгнул через провал.

Свет становился все ярче. Почти как вечером в зале, озаренном лишь светом очага.

Аюр осторожно прошел чуть-чуть дальше и едва не наступил на еще один скелет. Бесплотные руки были вытянуты, будто в последний миг гибнущий пытался схватиться за стену. Между иссохшими пальцами что-то блеснуло. Аюр присел и вгляделся в пятерню мертвеца. Казалось, костяная длань сжимала что-то вроде перстня. Но стоило его поднять — и «перстень» вдруг развернулся.

Это оказалась плотно свернутая золотая нить. Вернее, даже не золотая — теплая и легкая, почти невесомая, похожая на солнечный луч.

«Да что же это такое?» — озадаченно подумал юноша. Стараясь получше разглядеть находку, он поднес ее к глазам и принялся разворачивать.

«Клянусь Солнцем, нить в самом деле светится!»

В тот же миг туго свитый луч обернулся тонкой змейкой. Та обвила запястье царевича и, распахнув пасть, потянулась к лицу.

Не успев испугаться, Аюр отдернул голову. Первым порывом было отбросить змею. Но пальцы по-прежнему подсказывали, что он сжимает нить!

Змея вдруг исчезла. Аюр почувствовал, как начинает нагреваться дотоле холодный сырой камень. Стены и свод раскалялись и начинали наливаться красным, будто в кузнечном горне. Костяная рука схватила Аюра за сапог. А из глубины пещеры донеслись гулкие цокающие шаги. И дыхание — мощное, будто выдох священного храмового рога.

Царевич дрыгнул ногой, освобождая ее из захвата, отскочил. Пол под его ногами потрескивал, будто раскаленный. Будь он в самом деле таким горячим, как выглядел, Аюр бы давно сгорел…

«Заколдованное место! Бежать, скорее бежать отсюда!» — требовал мятущийся разум. Но в памяти встала жуткая трещина, из которой несло трупной вонью. Она ждала его, будто распахнутая пасть, и была куда реальнее, чем его видения.

«Те тоже пытались бежать», — сообразил Аюр.

Однако ноги будто сами продолжали тащить его к провалу. Царевич с силой ударил себя ладонью по щеке. Пол и стены угасли — но гулкая поступь и тяжелое дыхание не исчезли.

«Кто бы там ни шел сюда — я его встречу!»

Аюр снова изготовился к бою. Наложив стрелу на тетиву, он стал ждать появления врага.

Он появился внезапно — Зверь из Бездны, клыкастое чудовище, выше самого большого тура. Аюр узнал его — тот самый, с сизыми проплешинами, стоявший за спиной у Невида. Великий Зверь шел прямо на царевича. Его налитые кровью глаза светились бездонной яростью.

Пальцы Аюра задрожали. Стрела сорвалась и ушла в темноту, не причинив «волчьему секачу» ни малейшего вреда. Царевич выхватил новую стрелу, но, как ни силился, не мог натянуть тетиву. А чудище приближалось.

— Ширам, где ты? — пролепетал Аюр, как потерявшийся в лесу ребенок.

И снова перед ним возникла опушка леса в диких землях ингри. Нападающее чудовище… Угрюмый телохранитель бросается навстречу воплощенной смерти с лунной косой наперевес…

«Вот мне расплата за то, что присвоил чужую победу!»

Великий Зверь вернулся и жаждет расправы, и помощи теперь ждать неоткуда. Трясущимися руками Аюр вновь попытался наложить стрелу на тетиву, но пальцы, точно промерзшие, не слушались, совсем как тогда, в лесу. Страх превратил тело в мягкий, податливый камень…

Стыд, будто ушат ледяной воды, окатил Аюра. Ну нет! На этот раз все будет иначе!

Стрела будто сама собой встала на место. Тетива негромко тенькнула. Оперенное древко пролетело сквозь голову чудовища и, ударившись о камень где-то вдали, упало на пол.

— Ты ничего не сделаешь мне! — Аюр рванул вперед, выхватывая клинок из ножен. — Ты ничто — призрак, злой дух, — а я сын Исвархи!

Ему показалось, что тот самый свернутый в кольцо солнечный луч, который он надел себе на палец, ярко блеснул. Видение растворилось, как и не бывало. Аюр продолжал идти вперед, выставив перед собой кинжал.

— Я сын Солнца, — твердил он. — Кто осмелится встать против меня?!

Последние мгновения почти стерлись из его памяти. Проход закончился небольшим круглым чертогом. Аюр огляделся. Голова была странно легкой и пустой, будто налетел сильный холодный ветер и выдул из нее пугающие, обманные видения. Теперь он видел лишь то, на что глядели глаза.

Перед ним была небольшая пещера с черными каменными стенами, покрытыми белыми и зеленоватыми разводами плесени. Со свода свисали корни, — похоже, тут было совсем недалеко до поверхности. Посреди зала на небольшом возвышении, сверкая, лежало золотое изваяние.

Аюр глядел во все глаза. Пожалуй, то, что он видел, напоминало высокого могучего мужчину, облаченного в сияющий доспех и причудливый шлем. Тело определенно было человеческое, но голова напоминала морду чудовища, похожую на змеиную. Сыну Ардвана явственно представилось, как шея лежащего удлиняется, словно змей хочет выползти из человекоподобных лат, и его пробрала дрожь. Понемногу Аюру начало казаться, будто чудище дышит. «Линта была права, — подумал царевич, осторожно пятясь к выходу из пещеры. — Он не мертв, а просто спит… и вот-вот проснется…»

И тут Аюр почувствовал, что какая-то сила не выпускает его и не дает отвести взгляд от каменного ложа.

«Солнечная нить», — вдруг вспомнил юноша.

Преодолевая страх, он шагнул к каменному ложу и снял с пальца туго свернутый луч, чтобы оставить на темном камне возле руки золотого человека-змея.

— Я ничего не похитил, — громко сказал он. — И ничего не хотел здесь брать. Это твое.

Он раскрыл ладонь.

«Это твое… Это твое…» — отозвались внезапным эхом стены круглой пещеры.

Царевич явственно увидел, как глаза страшилища чуть-чуть приоткрылись…

Не в силах больше сдерживать страх, Аюр сжал ладонь и кинулся прочь. Мир смешался перед ним — так вихрь в одно мгновение превращает в ничто сложенную умелыми садовниками картину из разноцветных осенних листьев.

Лазурный дворец, сад Возвышенных Раздумий, Северный храм, наступающая волна… Ледяная расселина в безлюдных землях мохначей… Парящие камни в храме ветра… Все сейчас было с ним, и он был сразу везде.

Перескочив трещину, Аюр кинулся к выходу. Он совсем забыл, что тот завален, и вскоре налетел в темноте на кучу валунов. Царевич споткнулся, покатился кубарем, больно ударился головой о камень. Видения и явь вспыхнули, слились в одно, а потом погасли.

Глава 4

Поющий лес

Сознание медленно возвращалось к молодому государю. Сквозь забытье он почувствовал боль. Что-то теплое стекало по его лбу и щеке. Аюр поднял руку, пытаясь утереться. Лизнул свою ладонь и понял — кровь. Рассек голову, ударившись о камень, но, похоже, неглубоко.

Не приснилось ли ему все?

Царевич приподнялся и сел, прислонившись спиной к холодному камню. Он находился возле самого выхода из пещеры. Сквозь каменный завал сочились тонкие бледные лучи, озаряя лежащего рядом Светоча. Жрец, кажется, тоже очнулся и тихо стонал сквозь зубы, держась за голову. Сознание Аюра вспыхивало яркими пятнами. Он снова видел существо в золотом доспехе. Вспомнил, как приоткрылись глаза змеиной головы…

«Привиделось или нет? Может, я ударился о камень у входа в пещеру, а все остальное лишь морок?»

Он разжал кулак — на ладони свидетелем произошедшего светилось колечко золотой нити.

«Значит, все-таки явь…»

Светоч приоткрыл глаза и обратил на юношу мутный взгляд.

— Как ты? — спросил Аюр.

— Голова раскалывается… Кто это меня?

— Большой зверь. Он подобрался к тебе сзади.

— Я старый дурак, — страдальчески прошептал Невид. — Говорили же мне, будто вурсы почитают своими предками каких-то неописуемых чудищ. Мог ли я вообразить, что эти жуткие твари и сейчас живут рядом с ними…

— Так ты знал о зверях? Что ж мне не сказал?

Сын Ардвана прислушался. Из-за каменной кладки явственно доносились голоса и перестук бросаемых камней.

— Погоди… Кажется, разбирают завал!

Старый жрец кивнул, но потом, встрепенувшись, воскликнул:

— Ты успел осмотреть пещеру?

— Да… Кажется.

«Вот бы еще разобраться, что случилось во сне, а что наяву…»

— А лук?! Ты нашел Лук Исвархи?

— Нет, — покачал головой Аюр. — Только не думай, я смотрел очень внимательно! Рядом с Замарой не было ни сокровищ, ни оружия…

— Очень странно, — пробормотал Светоч.

— Зато я нашел вот это.

Сын Ардвана раскрыл ладонь, показывая свернутый в кольцо золотой луч. Сумрак словно попятился, когда под сводами разлилось его сияние.

— Перстень? — прищурился старый жрец.

— Нет, это что-то вроде нити. Она была в руках мертвеца, на полу. Один из расхитителей, видно, хотел ее утащить, но не добежал даже до той ямы, где лежат остальные… Я хотел вернуть сокровище Замаре. Но по-моему, он не принял его.

Аюр надел «кольцо» на палец и задумчиво уставился него.

— Дай-ка поглядеть, — попросил Невид. — Нет, я не буду трогать, разверни сам!

Царевич послушно размотал нить. Она оказалась не слишком длинна. На обоих ее концах обнаружились небольшие петли. Светоч увидел их, и его глаза вспыхнули.

— Да это же тетива от Лука Исвархи!

В этот миг один из камней, закрывавший вход, откатился в сторону. Снаружи хлынул свет, который тут же закрыли чьи-то косматые головы. Выше пламенело яркое закатное небо.

И вдруг, соприкоснувшись с зыбким солнечным светом, золотой лучик вспыхнул, озарив пещеру, каменную насыпь и лужайку перед ней.

* * *

Первыми в отверстии показались морды детенышей «волчьего секача». Звери толкались и порыкивали друг на друга, будто требуя поскорее убрать валуны, чтобы добраться до тех, кто сидел внутри. Но вурсы и без того торопились. Они с легкостью отбрасывали громоздкие камни, каждый из которых с легкостью проломил бы стену бьярского дома. Как только проход достаточно расширился, детеныши толпой устремились в лаз. Они радостно окружили ошеломленного Аюра, повалили его и начали вылизывать с фырканьем и хрюканьем. Про Невида звери забыли, словно его там и не было. Последним в пещеру втиснул башку огромный седой хищник. При его появлении остальные нехотя, чуть повизгивая, расступились. Могучий вожак повел плечами, раздвигая камни, шагнул к Аюру, легко ткнулся ему в плечо жесткой морщинистой мордой и выдохнул так, что по пещере пронесся порыв ветра.

Аюр, едва успевший подняться, вновь едва не упал от этого толчка. Но не испугался — внутреннее чувство подсказывало ему, что бояться нечего. Он протянул руку и дружески коснулся ужасной морды. Обернувшись, он хотел было сказать Невиду: вот зверь, что тебя в лесу одним взглядом свалил! Не успел — снаружи послышался голос, произносивший слова на незнакомом языке. Большой зверь попятился, детеныши один за другим выскочили в проход и куда-то умчались.

— Нас зовут, — произнес Светоч. — Пошли поприветствуем хозяев этого места…

Царевич никак не мог привыкнуть к манере лесовиков появляться беззвучно. Они будто сгущались из пожухлых листьев, серой хвои, древесных стволов, покрытых мхом. Люди, один за другим возникавшие на небольшой поляне перед пещерой, привели царевича в оторопь. Аюр, как и все знатные арьи, был рослым — макушки большинства бьяров приходились юноше чуть выше плеча. Однако обитатели Черной горы смотрели на него сверху вниз. Даже «потомок великанов» Туоли рядом с ними показался бы коротышкой.

Аюр с опаской огляделся. Так вот они какие, вурсы, — самое скрытное и дикое из племен Бьярмы! И вновь вспомнились трое убийц в подземелье… Однако лесные люди не проявляли никакой враждебности. Несмотря на сумрачные скуластые лица с нависшими бровями и косматые волосы, падавшие на плечи, лесовики казались скорее удивленными, чем готовыми растерзать незваных гостей. Царевич начал лихорадочно вспоминать северный бьярский говор, близкородственный языку Аратты, но все же от него отличный. Однако Светоч опередил его. Выступив вперед, жрец заговорил с вурсом, стоявшим впереди всех, рядом с «волчьим секачом». Великий Зверь тоже внимательно прислушивался к разговору. Аюру стало досадно, — похоже, все здесь понимали, о чем речь, кроме него!

— Он говорит: «Великий Дед приветствует золотоглазых», — перевел Светоч.

— Скажи, что и мы их приветствуем и не желаем им зла.

— Вурсы знают. Говорят, Великий Дед признал нас. Как я понимаю, они имеют в виду Замару. Они считают его своим предком и оберегают его владения…

Местный житель обернулся и сделал призывающий знак. Несколько вурсов, ждавших в стороне, не спеша двинулись к молодому государю и его спутнику. В руках у нескольких были короткие охотничьи копья с широкими, в локоть длиной наконечниками.

— Что это они замышляют? — настороженно спросил Аюр.

— Он говорит: «Великий Дед предлагает золотоглазым отдохнуть в жилище двуногих, пока он решает, что делать дальше».

— Гм… звучит зловеще… Погоди, как это — в жилище двуногих?

— А мне больше другое любопытно, — пробормотал Светоч. — Что это он собирается делать с нами дальше?

Самый здоровенный из вурсов повел копьем куда-то в сторону, явно приглашая следовать за ним. Аюр окинул взглядом поляну, невольно прикидывая, а не удастся ли сбежать в лес, и на миг встретился взглядом с «волчьим секачом». Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, потом царевич вдруг усмехнулся.

— Это он нас приглашает, а не Замара, — объяснил он Светочу. — Этот зверь и есть Великий Дед.

* * *

Недалеко от пещеры, в роще черных елей, обнаружилась деревушка. Аюр ожидал невесть каких чудес, однако увидел все те же бьярские островерхие котты, крытые широкими пластами серой коры, — только большие. В сумраке ельника они смотрелись как огромные муравейники. У жилищ хлопотали вурсы, женщины и мужчины, — по правде сказать, их сложно было отличить случайному взгляду. Все были высокие, мощные, безбородые, с длинными косами вдоль лиц, на вид приветливые и добродушные. Одевались вурсы в рубахи и толстые штаны из шкур мехом внутрь, расшитые костяными бусинами и пучками перьев. Аюр вспомнил — нечто подобное носили мохначи.

Да и вообще это племя очень напоминало ему обитателей Змеиного Языка. Прежде всего — их удивительной, почти волшебной связью с четвероногими побратимами. Как и мохначи с мамонтами, вурсы, несомненно, общались с «волчьими секачами» силой мысли. Зубастые звери бродили повсюду, то и дело возникая из зарослей. Аюр с опаской и любопытством следил за ними. Никогда прежде он не видел, чтобы свободно живущие дикие звери подходили бы к людям и настойчиво ловили их взгляд. Огромный колючий самец, чей призрак напугал Аюра в подземелье, был здесь такой один, все прочие — самки и детеныши, — видимо, составляли его семью. Вожак не отходил от незваных гостей. Аюр не сомневался, что Великий Дед слушает все их разговоры.

Чем дольше царевич наблюдал за здешними чудищами, тем сильнее ему казалось, что это не вурсы завели себе таких собратьев, а совсем наоборот. Как только страх отступил, юноша осознал, что жутковатые звери очень умны и общительны… И кажется, это они указывают людям, что делать!

А еще клыкастые секачи умели колдовать. Отводить глаза — так наверняка. Аюр несколько раз своими глазами видел, как звери возникали ниоткуда, чуть ли не из воздуха, а потом вновь пропадали, стоило лишь на миг отвернуться. Царевич бы не поверил, что такое возможно, если бы не вспомнил туманных волков в землях ингри. Те точно так же исчезали и появлялись, становясь совершенно невидимыми, когда желали того.

«Неужели все древние звери так умны, да еще способны к волшбе? — задумался царевич, вспоминая почти человеческие взгляды огромных лобастых волков. — Почему же они тогда прячутся в уединенных горах и лесах, если могут даже повелевать людьми? Верно, потому, что их осталось совсем мало…»

Пока Аюр дивился зверям, Светоч пытался расспрашивать местных старейшин. Но вурсы явно были не склонны к беседам — а может, Великий Дед запретил. Без лишних слов они привели чужаков к просторной котте с острой крышей и низкими бревенчатыми стенами. Внутри жилище устилали шкуры, в середине был выложен каменный очаг. Сделав гостям знак заходить внутрь, вурсы вскоре принесли царевичу и старцу пару туесков с толкушкой из мяса, орехов и ягод, разожгли очаг и удалились, задернув кожаный полог.

* * *

— Почему они все время называют нас золотоглазыми? — спросил Аюр.

Была уже глубокая ночь. Несмотря на полный волнений и испытаний день, царевичу не спалось. Усевшись возле очага, он наблюдал, как струйка дыма утекает в отверстие крыши, прямо в черное небо. Юношу снедало странное нетерпение. Будь его воля — ушел бы гулять по лесу, и не важно, что там полно чудищ…

Светоч, лежавший на спине по другую сторону очага, напротив, выглядел скверно. За один день он ослаб и зримо состарился. Все пережитое явно оказалось для него чересчур. Словно Великий Дед своим взглядом что-то сломал в нем…

— Замара тоже был золотоглазым, — не поднимая век, ответил глава Северного храма. — Вурсы, похоже, сочли нас его родичами.

— Откуда ты знаешь, каким он был?

— Я же говорил — я знал его. Нож, что я тебе когда-то показывал в храме…

— Который не тупится триста лет?

— Да, этот, — его мне тоже Замара подарил. Я думаю, ему самому было лет не меньше, чем тому ножу…

Аюр недоверчиво покачал головой:

— Это он рассказал тебе про Лук Исвархи?

— Волшебный лук, посылающий солнечные стрелы, упоминается в десятках священных песен и во множестве сказаний… Ты ведь учился в храме. Замаре не было никакой нужды рассказывать о нем: что толку повторять общеизвестное? Но он передал мне кольцо лучника.

— То самое?

— Да. Теперь понимаешь? Хвала Солнцу, Господь как будто ведет нас к цели кратчайшей дорогой…

Светоч понемногу переходил на шепот, а затем и вовсе умолк, будто у него не стало сил говорить. Аюр с тревогой посмотрел на осунувшееся лицо и запавшие глаза старца:

— Как думаешь — зачем лесовики нас кинули в ту пещеру?

— Вурсы, — улыбнулся Светоч. — Славное племя. Не знаю, для чего они этим зубастым страшилищам, но Замара не мог бы найти более преданных и внимательных сторожей для места своего вечного сна. И смотри, вурсы нас даже пальцем не тронули. Окажись ты не сыном Солнца, а случайным грабителем, искателем сокровищ, — пещера Замары убила бы тебя сама. Но ты сумел пройти прямо в сердце их земель, в недра этой горы, и остаться живым. Заодно с тобой выжил и я. А все прочие лишь получили по заслугам.

Аюру невольно вспомнилась зловонная трещина, полная костей и черепов.

— Но там нет никаких сокровищ, — возразил он. — Только эта нить…

— А доспех Замары? Его называют неуязвимым для любого оружия; он способен воссиять ярче самой яркой звезды, ослепляя всех, кто увидит; а еще он способен сделать хозяина незримым… и, может быть, даже продлить ему жизнь… Запомни — как знать, может, когда-нибудь он тебе пригодится… Когда-нибудь… — Как ни был слаб Светоч, он слегка приподнялся, глядя на царевича горящими глазами. — Главное сейчас — найти Лук Исвархи!

— Но его в пещере не было!

— Ну и что? Послушай, Аюр! Ты сумел взять кольцо лучника — и не сгорел. Ты остановил волну — и остался жив. Ради тебя вспыхнула Золотая Длань. Сам Исварха повелел тебе искать эту пещеру. Ты отыскал ее — и вышел живым. В конце концов, ты нашел тетиву!

— Знаешь, я сомневаюсь, что это тетива…

— А ты не сомневайся. До Лука Исвархи остался один шаг!

— Ну и где этот лук, по-твоему? — с сомнением спросил сын Ардвана.

— Где-то здесь, у вурсов. Больше негде. Я думаю, тебя ждет последнее испытание…

Аюр тяжко вздохнул:

— Опять…

— Ты пройдешь его, — едва слышно закончил старец.

— Эй! Невид! — встрепенулся царевич — ему показалось, что Светоч перестал дышать. — Не помирай! Ты мне нужен!

— Я давно готов к смерти, — прошептал глава храма. — Лишь бы ты завершил свой путь, лишь бы жила Аратта… Ты и сам будешь готов отдать за нее жизнь, когда придет твое время.

У Аюра мурашки побежали по коже.

— Пусть это время не придет никогда! Невид, ты бредишь? Тебе в самом деле так нехорошо? Давай я позову вурсов!

— Не нужно…

Светоч к чему-то прислушался, глубоко вздохнул и быстро заговорил:

— Тебе следует знать. Возможно, у тебя есть очень опасный враг.

— Кто? — с недоумением спросил Аюр.

— Много лет назад в столицу пришел один человек. Он был лучшим гусляром из всех, кого рождала земля Аратты. Своей игрой он зачаровывал людей, склоняя их и к добру, и к худу… Из-за него погибла твоя мать. Линта могла бы кое-что рассказать об этом, не сойди она с ума… А еще тот гусляр ненавидел арьев — всех до единого. В этой ненависти было что-то жуткое…

— Погубил мою мать? И что, этот человек еще жив? — хмурясь, спросил Аюр.

— Молись, чтобы нет. Он давно пропал. Куда — спроси своего дядю Тулума. Прежде чем стать верховным жрецом, он заведовал тайным сыском…

— Как звали того человека?

Губы Светоча искривились в усмешке.

— В прежние времена его тоже называли Зарни Зьеном…

Прежде чем Аюр успел что-то ответить, кожаный полог у входа колыхнулся и внутрь котты всунулось громадное клыкастое рыло.

— Похоже, это за тобой. — Старый жрец вновь закрыл глаза. — Ступай, Аюр, принеси искомое…

* * *

Аюр поднимался в гору. Ноги с каждым шагом глубоко погружались в многолетний слой прелой хвои. Рядом в темноте плыла косматая туша Великого Деда. Зверь и человек двигались почти бесшумно среди серых стволов, уходящих в непроглядную тьму. Только и слышно было, как где-то наверху ветер качает верхушки елей. Ничего иного здесь не росло, отчего лес казался той самой Кромкой, отделяющей мир живых от мира мертвецов, духов и богов.

Удивительное дело — Аюру было совсем не страшно. Он шагал невесть куда, направляясь в незнакомое место, бок о бок с самым ужасным существом, какое только рождалось на свете, и чувствовал себя совершенно спокойно. Наоборот, ему казалось, одно присутствие Великого Деда защищает его от любых угроз.

Чудище на ходу повернуло к нему морду и коротко всхрапнуло — как показалось царевичу, насмешливо. «А ведь не показалось, — сообразил юноша спустя миг. — Это он мне и сказал!»

Чем ближе к вершине горы, тем сильнее налетал ветер. Ели начали раскачиваться, и вместо привычного шороха и скрипа воздух наполнился… голосами? Аюр против воли начал вслушиваться, чувствуя, как сжимается сердце.

Ему чудились далекие крики жезлоносцев, схлестнувшихся с медвежьими людьми, звонкий стук камней по бронзовым латам… Такими он видел их в последний раз — вставших плечом к плечу, чтобы дать сыну государя время спастись. Порой царевичу казалось, что они все еще сражаются там…

…Терзающий душу плач толпы у погребального костра отца…

…Пение читры на дворцовом пиру, смех танцовщиц, подобный звону колокольчиков… Аюр почти мог разобрать слова песни, но в последний миг они ускользали от его слуха.

…Полузабытые голоса из детства. Старшие братья, отец… Где-то отзвуком эха — веселое пение матери. И еще чей-то берущий за душу низкий голос и… дивный перебор гусельных струн…

В ночной ельник словно бы слетелись души всех, кого он знал, кого забыл, но сейчас вспомнил. Всех, кого любил и потерял.

«Ты можешь спасти их всех — ты же Зарни Зьен!»

Кто это сказал? Аюр резко остановился, завертел головой.

— Как я их спасу, если они умерли? — воскликнул он.

Рядом раздалось недовольное фырканье косматого зверя. Аюр с силой провел рукой по лицу, зашагал дальше. Голоса духов, живущих в черном ельнике, отдалились и смолкли.

Они вышли на широкую проплешину на самой вершине. Здесь деревья уже не росли, и ветер гулял свободно. Над раскинувшимися во все стороны хребтами сияли россыпи звезд. Великий Лед белел вдалеке напоминанием о мире, в котором нет места смертным.

Зверь привел царевича на самую макушку и остановился. Аюр поглядел себе под ноги — там на сухой, покрытой изморозью земле лежало нечто завернутое в плотную шкуру. Затаив дыхание, юноша наклонился, развернул сверток и застыл в недоумении.

«Но это же не Лук Исвархи!» — явилась первая мысль.

А за ней и вторая:

«Что это вообще такое?!»

Сперва царевичу показалось, что перед ним игрушка. Пузатый продолговатый кораблик, выточенный из легкой золотистой древесины, с длинным, высоко задранным носом в виде журавлиной шеи. Шея, как и положено, заканчивалась искусно вырезанной птичьей головкой.

Аюр поднял кораблик и принялся его с недоумением разглядывать. Покачал в руках, постучал по деревянному ковчежцу и понял, почему игрушка показалась ему такой легкой, — внутри она была полая. На журавлиной шее, у самой головки, было просверлено три отверстия, в них сидели толстые деревянные гвозди.

«Ага, — нахмурился Аюр, — так вот зачем… Но это определенно не лук!»

Великий Дед переступил с ноги на ногу, повел мордой куда-то вниз.

«Отец сказал — тебе», — пришла очень четкая мысль.

«От Замары», — догадался Аюр, поняв, куда показывает зверь.

— Благодарю, — выдавил он.

«И все же где лук?!»

* * *

— А где Лук Исвархи? — встретил его вопросом Светоч.

Старик выглядел куда бодрей прежнего. Аюр порадовался — в глубине души он боялся, вернувшись, найти Невида мертвым. Но упрямый старец, видно, не пожелал уйти, не удостоверившись, что дело сделано.

— Вот… — Царевич вновь развернул шкуру, протягивая жрецу подарок вурсов. — По-моему, это читра. Только очень необычная…

— Никакая не читра! Это бьярский поющий кораблик.

Аюр огорченно развел руками. Светоч принялся вертеть деревянного «журавля», недовольно хмыкая.

— Вообще, бьяры поющий кораблик очень уважают, — заметил он. — Играют на нем лишь по большим праздникам, во славу богов. Говорят, его звуки способны зачаровать медведя…

— А нам-то что с того?

Царевич постучал по золотистому боку. Кораблик ответил звонким гулом, в котором Аюру вновь на миг послышались человеческие голоса.

— Какое это дерево? Волокон совсем не видно…

— Оно растет повсюду на этой горе, — ответил Светоч. — Его так и зовут — гусельная ель. Кряжи покупают за огромные деньги и точат самые сладкозвучные читры. Видишь, какая светлая и ровная древесина? Она вообще не гниет. Дорогое, редкое дерево…

— Но зачем нам бьярский кораблик? — разочарованно проговорил Аюр, вновь заворачивая находку в шкуру.

Светоч уныло кивнул:

— Понятия не имею! Я-то думал, наши поиски подошли к концу! Видно, поторопился… Там, в пещере, точно не было лука? Может, ты просто не заметил?

— Предлагаешь пойти проверить?!

— Прости…

Юный государь и глава храма смотрели друг на друга, не зная, что и сказать. Поющий кораблик загадочно золотился в свете рдеющих углей.

Глава 5

Долгожданная встреча

Растревоженный ворон кружил над Замаровой падью. Пару дней назад выпал снег, легкий и пушистый, и больше уже не таял. Время туманов кончилось — за одну ночь пришла запоздавшая зима. Карканье далеко разлеталось среди побелевших сосен в чистом холодном небе.

— Никак бродяги наши вернулись? — высунувшись из приоткрытой двери, крикнула старая Линта и поглядела из-под руки на чернокрылого вестника.

Однако Светоча с Аюром, входящих на двор, видно не было. Линта вышла на крыльцо, запахнула телогрейку, нахмурилась:

— Почему один прилетел? Что там приключилось еще?

Ворон спорхнул на край крыши и громко закаркал, недовольно раскатывая каждое свое утробное «ка-арр».

— Чужаки? Много? Кто такие?

Ворон слетел на заметенный снегом двор и запрыгал по нему, оставляя елочки следов.

— Так много?

Линта хотела еще о чем-то расспросить разумную птицу, но тут из леса появились всадники. Маленькие кони ловко пробирались по неглубоким еще сугробам среди сосен. Старуха, бледнея, пробормотала:

— Накхи? Здесь?!

Сомнений не было. Пятеро верховых быстро приближались к распахнутым воротам подворья. Линта попятилась, пытаясь укрыться в избе.

— Старуха, стой, где стоишь! — раздался резкий окрик. — Я тебя вижу!

— Сами стойте. Вам сюда путь заказан! — дребезжащим голосом отозвалась колдунья. — Те, кто нарушат покой этого дома, зиму не переживут!

Всадник в черном осадил коня и остановился в воротах. Поверх накхской одежды на его плечи был накинут подбитый волчьим мехом плащ.

— Тебя никто не тронет, если скажешь, где царевич!

— Здесь его нет.

— Лжешь, старая! Нам известно, что Аюр здесь!

Линта не мигая глядела на гарцующих за оградой воинов. Скрюченные пальцы вцепились в клюку, взгляд застыл.

— Кровь, вокруг кровь, — забормотала она. — Они убили всех, все мертвы! Не бейте меня! Меня с ней не было! Я только открыла калитку! Я не знаю, что там было, не бейте!

Колени ведуньи подогнулись. Она уселась на пороге и прижалась лбом к дверному косяку.

— Не бейте, меня там не было, — всхлипывая, бормотала она.

В дверном проеме показалось испуганное лицо Метты. В руках мальчик держал отцовский тяжелый лук.

— А ну, проваливайте! — крикнул он, выскочив на крыльцо и быстро доставая стрелу из тула. — Аюр показал мне, как стреляют арьи! Я прикончу каждого, кто посмеет войти!

Метта поднял лук и начал было оттягивать тетиву, но в этот миг густая сеть, тенью мелькнув над головой, упала на него и облепила, словно паутина. В следующее мгновение один из всадников резко повернулся на месте, привязанная к сети веревка натянулась, и Метта слетел с крыльца в снег.

— Стойте!

Из дома вслед за сыном, пригнувшись, появился Туоли.

— Оставьте его, он лишь мальчик! — закричал он. — Я скажу все, что вам нужно!

— Мы ищем царевича. Где он? — спросил накх с полосатой лентой в косе, подъезжая к крыльцу.

— Вам уже сказали правду — даже если вы нас убьете, она не изменится! Да, Аюр был здесь, но ушел еще до того, как лег снег…

— А ты сам кто такой?

— Храмовый стражник из Белазоры. То есть был им до того, как пришла большая волна…

В этот миг из лесу, охватывая дом широким полукольцом, появился новый отряд всадников — куда больше прежнего, с Маргой во главе.

Старший дозора повернулся к предводительнице:

— Эти люди говорят, что Аюра здесь больше нет. Похоже, не врут. Коней я не вижу, свежих следов тоже…

— Допроси их по одному, — приказала накхини. — Они должны знать, куда ушел царевич. Что там еще?

— Мальчишка пытался стрелять в нас из лука. Раньше мы сразу казнили всякого, кто поднимал на нас оружие. Прикажешь его вздернуть?

Лицо Туоли закаменело. Конечно, с едва начавшими двигаться руками он был не боец. Но и сдаваться без схватки не собирался.

— Погоди, — оборвал говорившего один из всадников. Разбежавшиеся по плечам рыжие космы и длиннополая бурая одежда выдавали жреца. — Мальчик просто испугался. Если бы к тебе во двор приехало этакое войско и, даже не поздоровавшись, принялось допрашивать твоих домочадцев, что бы ты сделал?

— Вырезал бы сердца ублюдкам, — пожал плечами накх.

— Вот видишь! А он собирался всего лишь в тебя выстрелить. По сути, вы мало чем отличаетесь… И если я верно понимаю — паренек, как и мы все, пытается защищать Аюра. Зачем же убивать храбреца?

Недовольный воин перевел взгляд на Маргу.

— Жрец прав, — коротко ответила та.

«Она тут главная?» — поразился Туоли, глядя на невысокую молодую женщину с гордой осанкой, отдававшую приказы. А что это за жрец, который ей советует? Могучий бьяр внимательно вгляделся в рыжеволосого, вступившегося за Метту. Судя по знакомому, крашенному луковой шелухой одеянию, он был из Северного храма. Туоли почувствовал, как внутри что-то разжимается и смертельная тревога за сына отпускает его.

— Прости, почтенный жрец, не ведаю твоего имени, — обратился бывший стражник к Хасте, присаживаясь возле барахтающегося в сети Метты, — ты верно сказал. Мы все служим государю Аюру. Недавно, во время потопа в Белазоре, он спас жизнь моему сыну. Неужто государь Аюр спасал мальчика для казни?

— Почему мы должны тебе верить? — спросила Марга.

— Сам верховный жрец Северного храма мог бы подтвердить истинность моих слов. Вот только они с государем Аюром ушли в горы по важному и тайному делу…

— Ах вот как… — протянул Хаста. — Светоч здесь!

— Да. Мы ждем их назад со дня на день…

Рыжий жрец склонился к Марге и что-то прошептал ей на ухо. Та кивнула и приказала отряду отъехать от изгороди.

— Может, тогда пригласишь нас в гости? — спросил Хаста. — Думаю, нам есть о чем поговорить.

— Можно подумать, если я откажу, что-то от этого изменится, — кланяясь, проворчал Туоли себе под нос.

* * *

Хаста оглядел съежившуюся на лавке старуху, послушал, бьется ли ток жизни на ее руке. Линта лежала тихо, перестав сотрясаться в рыданиях.

— Скоро она придет в себя, — сказал рыжий жрец, обращаясь к мальчику. — Сейчас я перечислю травы, нужные для отвара, который поставит ее на ноги…

— Бабушка и сама знает, — запальчиво сказал Метта, зыркнув из угла. — Нечего тут лезть с наставлениями.

Мальчишка уже вылез из кожуха и теперь сидел, отрывая от него липкие нити.

— Здесь сушатся разные травы, — покачал головой Хаста. — Я не вижу той, что нужна. Но об этом после… — Жрец повернулся к Туоли. — Я не буду спрашивать тебя, по какому тайному делу Аюр со Светочем отправились в горы. Скажу так: нам обязательно надо отыскать молодого государя. Я и все эти люди пришли сюда очень издалека. У меня есть для Аюра важное известие.

— Так язык у тебя вроде на месте, — буркнул Туоли. — Зачем нужно было еще и свору накхов с собой приводить?

Сидящая рядом на лавке Марга сжала кулаки и начала подниматься.

— Не будем ссориться, — остановил ее Хаста. — Этот воин заботится о безопасности государя. Должно быть, все накхи для него — головорезы вроде Данхара.

— И что? Это не дает ему права скалиться на моих людей! — огрызнулась Марга. — Ты слишком мягок с наглецом. Эй, бьяр! Если сейчас не расскажешь мне, где Аюр…

— Прекрати так с ним разговаривать! — оборвал ее Хаста.

От удивления сестра Ширама замолчала, оборвав речь на полуслове.

— Ты смеешь мне приказывать?

— Моими устами сейчас говорит твой брат. Этот человек — воин Аюра. К тому же при всем желании неспособный встать против тебя с оружием в руках. Много ли чести в твоих угрозах?

— Какая разница! — фыркнула накхини. — Мы не для того сюда пришли, чтобы рядиться, как на торгу, с каким-то бьяром! Нам надо узнать, где Аюр, и, клянусь Отцом-Змеем, он мне скоро все выложит!

Хаста застонал от досады:

— Послушай, Марга…

Туоли, затаив дыхание, следил за разгоравшейся перебранкой.

Накхини внезапно умолкла и напряженно прислушалась. Со двора долетело тревожное ржание коней. Затем раздались истошные крики.

— Что там?!

Марга вскочила на ноги:

— Засада!

Она выскочила из избы, едва не зацепив притолоку. Увиденное снаружи заставило ее замереть. Не ведающие страха накхи, которые только-только начали располагаться за воротами на привал, повскакав на коней, улепетывали кто куда, не разбирая дороги. Некоторые силились удержать несущих во весь опор коней, но большинство криками понуждали их скакать еще быстрее…

— Это еще что? — изумленно огляделась накхини.

Внезапно она увидела в воротах громадного зверя. Он был выше лося и стоял, низко наклонив голову. Бурая колючая холка возвышалась над торчащими комлями. Морда с оскаленными клыками принадлежала скорее злому духу, чем живому существу. Маленькие красноватые глаза неподвижно смотрели прямо на девушку. Казалось, чудовище нарочно ловило ее взгляд.

— О Мать Найя… — прошептала Марга.

Верно, ей мерещится, такого зверя быть не может! Рука медленно потянулась к рукояти меча. В следующий миг виски девушки пронзило будто раскаленной иглой. Марга упала лицом в снег и с воем начала кататься возле крыльца.

Если бы Хаста увидел этого зверя, то сразу же узнал бы его. Жрец не участвовал в самой Великой Охоте, но чучело «волчьего секача» хорошо рассмотрел и даже зарисовал. Но только он дернулся к двери вслед за Маргой, его остановил голос Туоли.

— Сидеть! — прорычал бьяр.

Рыжий жрец обернулся и застыл на месте. Мальчишка, отбросив сеть, целился в него из лука.

— Ты не жрец Северного храма, — вставая с лавки, проговорил Туоли. — Ты либо отступник, либо самозванец. Не знаю, как вы нас нашли, но ты привел сюда накхов, чтобы схватить моего государя. Только шевельнись, Метта стрелу в тебя всадит!

— Вот и поговорили, — уныло пробормотал Хаста, со вздохом поднимая руки и прислушиваясь к воплям снаружи.

Судя по всему, ничего хорошего там не происходило. Вдруг, перекрывая шум, со двора долетел знакомый юношеский голос:

— Эй, Линта, Туоли! Что тут делается? Вы живы?

Рыжий жрец подскочил на месте.

— Аюр! — вырвалось у него.

— Он самый, — буркнул Туоли. — Выходи на двор, самозваный жрец. И не вздумай бежать. Не родился еще человек, которому бы удалось обогнать стрелу.

— Клянусь Исвархой, я не стану бегать, даже если твой сын опустит лук!

— А если не опустит — тем более не станешь. Шагай себе да помалкивай!

— Весьма убедительно, — кивнул Хаста и, не опуская рук, направился к выходу.

Двор был снова пуст, только истоптан копытами. Накхи исчезли — все, кроме Марги, неподвижно лежавшей около крыльца.

Хаста с изумлением огляделся. Что стряслось? Отчего так орали накхи? Что с Маргой? И где Аюр? Не почудился же ему знакомый голос!

— Хаста, дружище! Как я рад тебя видеть!

Царевич, в пушистой дохе, появился в воротах и, оттолкнувшись длинной острой палкой, лихо въехал на двор. На ногах у него были широкие, подбитые оленьим камусом лыжи. При виде Хасты лицо Аюра озарилось широкой улыбкой и он замахал ему рукой в варежке.

— А уж я-то как рад, — отозвался Хаста. — Бросился бы к тебе навстречу, да только со стрелой в спине боюсь не добежать.

Аюр рассмеялся:

— Туоли, здравствуй! Метта, опусти лук, это мои друзья!

Он присел и принялся отвязывать лыжи.

— А Ширам с тобой? И что за накх лежит у крыльца?

— Ширам не смог явиться сам, — ответил Хаста, опуская руки. — Это его сестра. Если твои люди не возражают, я постараюсь выяснить, что с ней произошло.

— Да, конечно!

Аюр несколько удивленно поглядел на мрачного Туоли:

— Так что у вас стряслось?

— Ты опять ведешь себя чудовищно доверчиво, — раздался позади царевича резкий старческий голос, заставивший Хасту вздрогнуть. — Друзья, говоришь? Это накхи-то? И вот этот вражий соглядатай?

Во двор не спеша вошел невысокий щуплый старичок с редкой бородой и яркими желтыми, как у лесного кота, глазами. Хаста мгновенно понял, кто это. Он никогда прежде не видел главу Северного храма — зато вспомнил некую садовую беседку, услышал крики сгорающих заживо стражников…

— Ты называл другом лишь одного накха, — продолжал старик, обращаясь к Аюру. — Который прежде всего желал спастись сам и, чтобы не лишиться головы, спасал тебя. А этих ты не знаешь вовсе! И ты в самом деле думаешь, что они желают помочь тебе?

— Накхи — зло, — подтвердил стоящий на крыльце Туоли. — Когда в прежние времена я служил у наместника в Майхоре, всякий знал, кому поручают самую грязную работу. Бьяры, проклиная врага, говорят: «Пусть за тобой придет Данхар!» Вот эта злобная девка, — он указал на Маргу, — собиралась пытать меня, пока я не скажу, где молодой государь. А там, в избе, валяется сеть, какими они ловят беглецов. Хорошо, что Метта был в шапке, — когда такая прилипает к лицу, отрывается вместе с кожей! Если бы самозваный жрец не остановил накхини…

— С чего ты решил, что Хаста самозванец? — удивился Аюр. — Он самый настоящий жрец. Мой дядя Тулум доверил ему сопровождать меня в дни Великой Охоты, а это о многом говорит.

— Да, это говорит о многом, — пробормотал Светоч. Но в следующий миг добавил громко: — Говорит лишь о том, что святейший Тулум и впрямь в союзе с мятежниками! Скажи, Аюр, — кто первый наследник трона, если вдруг ты исчезнешь?

— Мой дядя Тулум. Однако он никогда не помышлял о престоле.

— По когтям узнаю льва, по ушам — зайца, — насмешливо отозвался верховный жрец. — Смотри сам: мы видим здесь ближнего человека твоего дяди в кругу накхов. И они явились сюда, разыскивая тебя! Призови на помощь здравый смысл…

Хаста, стоявший на коленях подле стонущей от боли Марги, при этих словах поднял голову.

— Кому, как не Светочу Исвархи, главе Северного храма, рассуждать о заговоре в столице? — воскликнул он. — Он ведает, кто открыл двери и кто вошел в них! Многое Господь открыл Светочу, и многое он знает так, будто видел воочию! Но и мне, при малости моей, великое Солнце дарует порой неясные образы. Вот, скажем, дом, на ограде которого — вепри, идущие в ряд. И легкая беседка в саду, а под нею — тайное жилище… — Хаста прикрыл глаза ладонью. — Я вижу, как человек, поразительно похожий на Светоча, выходит оттуда и беседует с хозяином того сада… Я вижу, как хозяин говорит, что в городе неспокойно и следует прятаться в ином месте, более надежном… Где же подыскать такое место? Уж не в доме ли Артанака, прежнего Хранителя Покоя?

Аюр, слушавший с любопытством, при этих словах широко распахнул глаза.

— А ведь именно у той изгороди следопыты Ширама, пытавшиеся вернуть государю Ардвану сына, потеряли его след, — продолжал Хаста. — Они утверждали, что тело перебросили через забор…

— Это в самом деле было так! — ошеломленно воскликнул царевич. — Перебросили мешок, а в том мешке был я! Идущие вепри — это же родовой знак Кирана! — Аюр с подозрением поглядел на Светоча. — Невид! Как это понимать? Вы что, вместе с Кираном подстроили мое похищение?

— Да кого ты слушаешь?! — рявкнул старик, еле сдерживая ярость. — Наглого проходимца?! — Светоч развернулся, ткнул пальцем в Хасту. — Ты! Если ты и впрямь жрец, как смеешь клеветать на меня? Как смеешь говорить со мной, не склонив головы и не спросив дозволения? Ты же знаешь, кто перед тобой!

Хаста встал и поглядел прямо на Светоча:

— Конечно знаю. А как смею… Исварха мне свидетель — без всякого труда и с немалым удовольствием!

Рыжий жрец снял с шеи висевший на кожаном шнурке золотой перстень и напоказ надел его на палец.

— Я здесь не жрец Хаста, нижайший из служителей храма, — властно произнес он, поднимая руку. — Я — глас святейшего Тулума. Все, что сказано мною, — сказано им, старшим и любимейшим из сынов Солнца! Склонись перед его волей!

Два жреца застыли, буравя друг друга взглядами.

— Так это… может, в дом? — выдавил Туоли, ошеломленно следивший за схваткой. — Что же о таких делах посреди двора горланить?

В этот миг короткая накхская стрела, пролетев между спорщиками, вонзилась в стену избы. Тут же Марга вскинула голову, приподнялась на локте, и в ее руке мелькнул клинок метательного ножа. Хаста, успев заметить движение, рухнул на нее сверху, хватая запястье девушки и всем телом вжимая ее в снег.

— Нет, не надо!

— Не смей мешать мне, или первым я убью тебя! — борясь с дурнотой, прохрипела накхини.

— Прошу, перестань! Вот перед тобой царевич, мы нашли его! Аюр, клянусь, она не хочет тебе зла! И все те, кого она привела, тоже…

— А стреляли они по доброте душевной, — ввернул Светоч. — То, что они промахнулись, меня не удивляет — накхи на редкость плохие стрелки. Но как можно после этого по-прежнему считать их друзьями?

— Там послание! — воскликнул Аюр, указывая на примотанный к древку лоскут. — Отпусти ее, — попросил он Хасту.

Хаста выпустил запястье накхини. Марга со стоном оперлась на руку и села в снегу.

— Не хватайся за оружие, — прошептал рыжий жрец, обнимая ее за плечи. — Дай мне со всем этим разобраться…

— Тяни время, — тихо отозвалась сестра Ширама, сжимая виски. — Я видела в воротах ужасное чудище…

— Чудище? — удивленно повторил Хаста. — Но здесь никого нет, кроме Аюра и Светоча… Ну да, Светоч. Думаю, он навел на тебя морок.

— Ах, тот старик. Теперь ясно… Скоро я приду в себя, и тогда…

Тем временем Аюр быстрым шагом направлялся к стреле.

— Стой, это наверняка вражья уловка! — вслед ему крикнул Светоч.

— Какая уловка? — отмахнулся царевич. — Хотели бы перестрелять, давно бы уже стрелами утыкали! Я не понял, почему накхи разбежались, но сейчас они наверняка сидят за деревьями и видят нас как на ладони.

— Говорю тебе, это хитрость. Дикари не ведают грамоты!

Аюр пожал плечами:

— В любом случае, если стрела торчит не из твоего горла, значит пославший ее хочет, чтобы мы прочли написанное.

Светоч нахмурился, но промолчал. «Как могло случиться, что Замарова падь обернулась ловушкой? — раздумывал он с бесконечной досадой. — Откуда здесь взялись воины Данхара? Неужто лживый трус Аршалай набрался храбрости и все-таки повел свою игру? Кто выдал заповедное место? Ясно одно: накхи лишь повинуются, а голова всему — рыжий заморыш, любимчик Тулума… Но мне-то что делать теперь? Попытаюсь одолеть его силой хварны — следующая стрела и правда в горле будет торчать. Значит, нужно покуда кивать и соглашаться… А там, глядишь, что-нибудь да изменится…»

— «Ублюдкам и колдунам, которые удерживают наследника престола! — прочитал вслух Аюр. — Вы окружены, и в грудь каждого из вас направлена стрела! Если не отпустите наследника, всем смерть! Если сам солнцеликий Аюр привел вас — склоните голову и сложите оружие. Если царевич Аюр, саари Марга, дочь Гауранга, и жрец Хаста подтвердят вашу преданность — мы оставим вам жизнь. Вам приказывает Ставир из рода Зериг…»

— Уж не знаю, кто таков этот Ставир, но почерк у него великолепный, — закончив чтение, озадаченно произнес Аюр. — Готов поклясться: писал человек, обучавшийся в столичной храмовой школе… Эй! — Он обернулся к воротам и замахал исписанным клочком ткани. — Возвращайтесь! Никто тут не желает мне зла!

— Я бы не зарекался, — негромко, но очень внятно проговорил Хаста, пристально посмотрев на верховного жреца Северного храма.

— Ты о чем? — спросил Аюр.

— Мой дед говаривал: «Камень, бьющий по ореху, не желает ему зла». И тот, кто держит камень, не желает зла ореху. Он просто хочет его съесть!

— Источая змеиный яд, мы не наполним чашу примирения, — заметил Светоч. — Наша встреча плохо началась, однако солнцеликий Аюр убежден, что все мы — на одной стороне. Стало быть, нам нечего делить. Доблестный страж, — он обернулся к Туоли, — проводи наших гостей в дом. Мы сядем за стол и обсудим, как поступать дальше.

* * *

Хаста глядел на Аюра, разом узнавая и не узнавая его. Перед ним, несомненно, был тот самый царевич, с которым они путешествовали в землях ингри — и уже не он. Куда подевался мальчишка в алом, расшитом золотом плаще, свысока глядевший на всех вокруг? Теперь перед Хастой стоял очень молодой и все же взрослый мужчина.

«Хоть благодари Светоча, право слово, — думал жрец. — За то время, что Аюр провел в его обществе, паренек изменился сильнее, чем за все пятнадцать лет в Лазурном дворце! Где заносчивость, где нелепое стремление все время лезть на рожон и непременно поступать по-своему? С ума сойти, старших слушает! И вообще кого-то слушает. Не пропускает мимо ушей все, что ему не нравится… И он притащил ведро!»

Последнее поразило Хасту больше всего: Аюр, направляясь к дому, увидел у родника берестяное ведро с водой, подхватил его и принес на крыльцо, будто так тому и следовало быть.

«У сестры Ширама лицо в крови, — сказал он. — Возьми, умой ее…»

Хаста даже не нашелся что ответить.

А еще — вспоминались слухи об остановленной большой волне, о поверженном морское змее и всякое прочее… В Яргаре, да и в других местах, сказания о чудесах, творимых Аюром, уже распевали под гусли на торжищах. Хаста счел бы их полной брехней, если бы своими глазами не видел летающих камней в святилище Вармы. И он хорошо помнил, что рассказал ему Аюр о падении в ледяную трещину. Но прежде все происходило без воли царевича, будто вышние силы оберегали его. А вот если юноша в самом деле приказал морю — и оно повиновалось…

«Надо будет непременно расспросить его, — решил Хаста. — А лучше — обоих! Если, конечно Светоч пожелает со мной разговаривать…»

Глава Северного храма нарушил затянувшееся молчание.

— Как старший, я скажу первый, — произнес он. — И буду честен: я не рад приветствовать вас всех в Бьярме.

— Признаться, это удивляет меня, — тут же ответил Хаста. — Исварха рад приветствовать всякого, кто верен ему. Аюр, его солнцеликий сын, радостно бросился мне навстречу. Но Северный храм чурается посланца святейшего Тулума. Разве мы не одной веры? Разве не стремимся мы все к величию Аратты?

— Что тебе ведомо о величии?

Рыжий жрец открыл было рот, но Марга накрыла его руку своей, призывая умолкнуть.

— Старик, я не знаю, кто ты, и не особо хочу знать, — властно заговорила она. — У меня нет никакого желания слушать тебя, кем бы ты ни был. Мой брат, саарсан накхов, — друг и соратник юного государя Аюра. Он объединил в своем знамени Предвечного Змея и лик Исвархи. Ширам послал меня и вот его, — она указала на Хасту, — чтобы найти царевича и доставить в безопасное место. Когда Аюр прибудет в Накхаран, вокруг него сомкнется нерушимая стена! И да услышат меня ваш Исварха, наш Отец-Змей и с ними Мать Найя — мы не остановимся, покуда Аюр не воссядет на трон своего отца! Такова клятва саарсана, и она должна быть выполнена. Если Аюр зачем-то пожелает, чтобы ты его сопровождал, — что ж, мы будем кормить тебя по дороге. Тебе дадут теплый плащ и коня. Не хочешь — оставайся здесь или возвращайся к себе в храм подобру-поздорову…

— Я не ослышался, ты мне угрожаешь? — улыбнулся Светоч.

— Где в моих словах была угроза? Я обещала тебя кормить!

Верховный жрец вперил в нее немигающий взгляд:

— Твоя щедрость не знает границ…

Марга вдруг поперхнулась, вскинула руку и схватилась за горло. Ее лицо побагровело.

— Неужели кусок в горле застрял? — посочувствовал Светоч.

Хаста вскочил на ноги и сдернул плащ, собираясь накинуть его на голову злокозненному старцу, но царевич опередил его.

— Остановись, Невид! — гневно крикнул Аюр. — Немедленно прекрати!

Накхини глубоко вздохнула, перестала кашлять и опустила руку. Но лицо ее оставалось багровым — теперь уже от ярости.

— И ты остановись! — потребовал Аюр, когда она выхватила из-за наруча метательный нож. — Именем Ширама приказываю повиноваться!

Марга скрипнула зубами и с размаху вонзила нож в столешницу.

— Я благодарен твоему брату и моему другу Шираму, — заговорил Аюр, обращаясь к девушке. — Я всегда верил ему, и он моего доверия не обманул. Я благодарен и тебе, Невид, за то, что увидел державу своими глазами, за все то, что узнал и прочувствовал за эти месяцы в Бьярме… И тебе, Хаста, я благодарен — за то, что ты всегда оказываешься рядом, когда нужно. Не знаю, как это у тебя получается, но, видит Исварха, это так. А теперь я скажу, как будет. Да, мне самое время вернуть священный престол. Но здешний люд верит в меня как в бога. И я уже защищал его от ярости моря. Я не могу просто бросить здесь все и уйти — Бьярма ведь тоже моя земля. А значит, Марга, я прошу и повелеваю — пошли весть Шираму: я жив и благословляю его знамя. Мы вместе пойдем на столицу — только с разных сторон — и встретимся там. Надеюсь, сама ты останешься со мной. Твои воинские умения наверняка мне пригодятся. — Аюр повернулся к Светочу. — Очень надеюсь, что ты, как и прежде, будешь сопровождать меня, оставшись мне добрым другом и советником. Нам следует еще немало потрудиться во спасение этого края и всей державы. Без тебя, полагаю, мне не управиться… — Светоч скривился, собираясь возражать, но Аюр уже обратился к молодому жрецу: — Хаста! Ведь ты не оставишь меня? — И, не дожидаясь ответов, закончил: — Я полагаю, все решено. Такова моя воля. А теперь позовите остальных. Я приму их присягу.

Глава 6

Слезы Змея

Аршалай окунул заточенное гусиное перо в чернила из дубовых орешков, расправил лоскут тонкой кожи ягненка и начал аккуратно выводить:

«Славнейшему блюстителю престола ясноликому Кирану — привет, пожелания здоровья и множества побед…»

Он снова окунул перо и задумался. Стоит ли писать, что присланный блюстителем престола Каргай ничего не добился в Бьярме? Царевича не нашел, его воины лишь творят разбой, как на недавнем празднестве у Спящего Бобра… Нет, пожалуй, так писать нельзя. На прошлые жалобы наместника Киран вовсе не ответил. Еще неизвестно, какие повеления дал своему ловчему блюститель престола на самом деле…

За окном виднелись ворота, остроконечные зубцы частокола, лес вдалеке… Крепость, возведенная Аршалаем поблизости от Великого Рва, была весьма необычна, и сейчас наместнику было особенно приятно осознавать, что он находится за ее крепкими стенами. Слишком быстро все менялось нынче в Бьярме; каждый новый день приносил известия, грозящие смертью. И если наместник не будет достаточно ловок…

Как понять, на чьей стороне сила? Киран далеко, царевич неведомо где…

«Господь Солнце, ты видишь с небес каждую былинку! Дай мне безопасно пройти над смоляными пропастями и горящими преисподними Хула по паутинке, сплетенной нашей доброй матерью Тарэн… Святое Солнце, что я несу… Но именно так молились бы бьяры и были бы правы — увы, все мы качаемся сейчас на той паутинке…»

Аршалай покусал кончик пера.

«Напишу-ка, что опрометчивые действия Каргая взбаламутили бьяров и мне теперь приходится использовать войско, чтобы усмирить их… Да, пожалуй, так! Если даже не удастся настроить Кирана против ловчего, то, по крайней мере, можно будет потом объяснить ему, почему я не заковал в цепи Данхара…»

Доверенный слуга из небольшого бьярского племени арсури, ценимый наместником за готовность решительно на все, постучал, чуть приоткрыл дверь и остановился на пороге.

— Чего тебе? — Аршалай недовольно повернул голову.

— Господин, приходил жрец Исвархи…

— Какой еще жрец?

— Из Яргары, господин. С ним в округе всякий знаком. Он много лет собирает сказки и предания…

— А, кажется, припоминаю, — откладывая перо, проговорил Аршалай. — Такой улыбчивый старичок… И с чем он ко мне явился?

— Сказал, ходил за ягодами…

— Что? — Наместник широко усмехнулся. — За ягодами?! В лесу снега навалило чуть не по колено! Не поздновато ли?

— И я его спросил о том же. Старый жрец на это сказал… — Слуга склонил набок голову, вспоминая: — «Для того, на чьей стороне Создатель самого времени, нет слов „слишком поздно“».

Аршалай перестал ухмыляться:

— И где сейчас этот жрец?

— Ушел. Но оставил подарок.

— Какой еще подарок? Туес с клюквой?

Слуга приблизился к столу и с поклоном поставил на столешницу простенький глиняный кувшинчик, заткнутый деревянной пробкой. Аршалай настороженно поглядел на вещицу, не торопясь брать в руки:

— Это что такое?

— Жрец сказал, лекарство.

— А разве я чем-то болен? — хмурясь, произнес Аршалай. — Он хоть сказал, от какой болезни это снадобье?

— Да, господин, — кивнул арсури. — От змеиных укусов.

Наместник озадаченно уставился на кувшинчик.

— Беги за жрецом! — выпалил он вдруг. — Догони его, приведи сюда!

* * *

Тем же вечером пронзительный звук рожка заставил Аршалая поднять голову и отложить перо. Весь день он просидел над расчетами, и сейчас у него ломило шею, а в глазах рябило от букв. Строительство пожирало деньги, как пламя — березовую кору. Наместник изо всех сил пытался изыскать пути сократить расходы, но не находил их — все, что можно, уже было урезано. Он с ужасом представлял, что будет зимой. Кто бы ни пришел в итоге к власти, строительство не должно останавливаться ни на день. Заминки просто нельзя допустить! Люди подождут, но Змеево море ждать не станет…

За окном послышался стук копыт по доскам. Аршалай перевел взгляд с тщательно вычерченного плана Великого Рва к узкому, вырезанному в бревенчатой стене слюдяному оконцу.

— Кого еще принесло в неурочный час?

Наместник свернул тонкую кожу с чертежом, встал, со стоном расправил затекшую спину и выглянул на двор.

— Данхар? — пробормотал он, глядя на въехавшего под свод ворот всадника. — Что бы это ему тут сейчас понадобилось? С виду зол, как голодный волк… — Он хлопнул в ладоши, и ждавший распоряжений слуга тут же возник на пороге. — Принеси угощение для меня и моего друга. Наверняка маханвир устал и проголодался.

Слуга удалился, Аршалай же старательно натянул личину радушного хозяина. За дверью послышался шум и звук удара, — должно быть, поднимавшийся по лестнице накх отшвырнул слугу со своего пути.

«Определенно что-то произошло», — подумал Аршалай, готовя улыбку.

Через мгновение Данхар вошел в светлицу.

— Друг мой! — сияя, направился ему навстречу Аршалай. — Ты не представляешь, как я рад, что ты приехал! Здесь решительно нечем заняться! Я тут совсем истосковался без наших веселых пирушек и охот… А в этой глуши не с кем даже умным словом перекинуться, не говоря уже о том, чтобы разделить трапезу. Я как раз приказал накрыть…

— Погоди ты с трапезой, — оборвал его Страж Севера. — Как бы нас самих тут не сожрали!

— Что такое? Ты меня пугаешь!

— Я никого и никогда не пугаю! — отчеканил собеседник. — Думал, спровадил Каргая в глухомань за крашеным царевичем и можно Исварху возблагодарить — да за пиры?

— Ну вот опять! — смутился Аршалай. — «Крашеный царевич»! Такого не следует говорить даже с глазу на глаз…

— Замолчи и слушай!

«Ого», — подумал наместник, но, сделав удивленное лицо, приготовился внимать.

— В Бьярму прибыла Марга, дочь Гауранга, сестра мятежника Ширама, объявившего себя повелителем Накхарана.

Аршалай задумчиво склонил голову:

— Важная новость…

— И тебе об этом, разумеется, неизвестно, — прищурился накх.

— Конечно нет, откуда бы? Боюсь ошибиться, но, кажется, она твоя родственница?

— Даже не вспоминай об этом, — скрипнул зубами маханвир. — Я кинул ее в яму, но она ухитрилась переманить моих людей. Эта тварь захватила мою лесную крепость! Со мной остались только воины рода Хурз. Я расположил их заставами. Если Марга вдруг решит идти сюда или на Майхор, дозорные предупредят нас…

— Друг мой, ты, несомненно, поступил разумно, — растерянно отозвался наместник. — Но отчего ты решил, что твоя… прости, что сестра Ширама решит идти на Майхор? А уж тем более сюда…

— Не прикидывайся, будто ничего не знаешь! — возмутился Данхар. — Ширам уже захватил все южное левобережье Ратхи. Его поддержал брат государя, верховный жрец Тулум. Теперь все вспыхнет и у нас! Марга наверняка пожелает взбунтовать здешние земли, чтобы прихлопнуть Кирана, точно комара меж ладоней…

— И впрямь, друг мой, ты привез очень скверные известия, — с дрожью в голосе ответил Аршалай. — Иной бы сказал — негодяй, как ты мог допустить такое?! Ты же Страж Севера! Почему не прикончил девицу, пока сила была на твоей стороне? Ты столько лет слыл грозой бьярского края, а на поверку оказался никчемным слизняком! — Аршалай покосился на побледневшего от гнева накха и с любезной улыбкой добавил: — Но я ничего такого не скажу — ибо знаю, как переменчива бывает судьба. Расскажи, друг мой, что же нам следует теперь сделать, чтобы спасти свои головы?

— Разве у нас есть выбор? Я вернусь и разнесу крепость по бревнышку! Я разорву деревьями каждого, кто поднял против меня оружие! А Маргу… — Данхар огромным усилием задавил приступ бешенства и угрюмо спросил: — Сколько людей я могу у тебя взять?

— Сколько сочтешь нужным! — Наместник развел руками. — Конечно, часть придется оставить для охраны Великого Рва, чтобы ссыльные не разбежались. Если они как-то прознают, что стражи не стало, боюсь, завтра все разбредутся по домам… Еще часть воинов следует оставить в городе. Ты, как воевода, сам бы отругал меня, если бы я оставил стены Майхора без защиты… Зато всех остальных можешь взять!

— Так сколько? — недобро глянул на него Данхар.

— Ну, всех прочих. Откуда мне знать, сколько их там? Ты же Страж Севера, не я…

В просторную светлицу заглянул слуга-арсури.

— А вот и обед, — обрадовался Аршалай. — Какие могут быть дела на пустой живот! Давай сперва потрапезничаем. Тем более у меня есть и добрые вести!

— Откуда?

— Из столицы. Но для начала отобедаем, выпьем славного накхаранского вина. Возможно, скоро оно станет редкостью…

Аршалай отошел в дальний угол, открыл резной поставец и вскоре вернулся с кожаной бутылью, искусно изготовленной из козьей ноги.

— Вот, из моих собственных запасов. Угощайся.

Наместник выдернул пробку и начал разливать вино по серебряным чашам.

— Послушай… — покосившись на собеседника, проговорил он. — Как я понимаю, саарсан поднял мятеж именем Аюра. Значит, Марга тоже ищет царевича, чтобы вернуть ему престол? Получается, мы с ней вроде как заодно?

— Не болтай о том, в чем ничего не смыслишь, — перебил Данхар. — Даже если бы она сама была воплощением Аюра, я бы прикончил ее!

— Вот как? — Аршалай, пропустив грубости мимо ушей, поднял чашу. — Что ж, не станем больше заводить этот разговор, если он тебе неприятен. Пусть же сбудется все, что благословлено Исвархой!

Он неторопливо отхлебнул вина. Данхар в пару глотков осушил кубок и утер рукавом губы:

— Даже если сам Исварха прислал сюда племянницу, она должна умереть!

— Ты говоришь страшные вещи, друг мой. Если бы я не знал тебя столько лет, я бы, пожалуй, решил, что ты от злобы лишился рассудка… Но мы слишком давно знакомы. Угощайся. — Аршалай указал на стоящие на столе закуски. — И все же я не могу понять — откуда такая ненависть? Это тайна?

— Какая уж теперь тайна, — буркнул Страж Севера. — Между нашими семьями кровь. Гауранг убил мою младшую сестру и обесчестил род Хурз. Были те, кто утерся и ныне продолжает служить Афайя. Старейшины решили: ссориться с Гаурангом себе дороже, и согласились замять это дело. Но мы, дети Равана, втайне решили мстить… — Он стиснул кулаки. — Увы, я был молод и глуп! Шираму в то время не было восьми лет, а его сестры были еще моложе. Я пожелал явить великодушие и сказал, что не стану брать с них кровь за отца. «Ты делаешь большую ошибку и еще поплатишься за нее, — сказала старшая сестра. — Ненависть дольше человеческой жизни, а дети вырастут быстро…» Как же права она оказалась! Годы пронеслись стрелой, и вот пришла Марга, чтобы ударить меня в спину. Но я отвечу на удар ударом…

Данхар поднял кулаки и вдруг поморщился.

— Что такое? — сочувственно глядя на друга, спросил Аршалай.

— Во рту какое-то жжение, — удивленно ответил накх.

Слова его прозвучали медленно и неуверенно.

— Да, — вздохнул наместник. — Жжение. И язык немеет, чувствуешь? Ничего, скоро рот онемеет полностью.

Дахнар вдруг затрясся, точно от блошиных укусов.

— Мурашки по всему телу, — продолжал наместник, быстро обходя стол, чтобы он оказался между ним и накхом.

Данхар шагнул следом и потянулся к рукояти меча. Аршалай резво отпрыгнул назад, отметив:

— Зрачки уже расширились.

Страж Севера еще раз шагнул, покачнулся и тяжело оперся о столешницу. Он пытался выхватить меч, но пальцы лишь скользили по коже рукояти.

— Вижу, мое вино не пошло впрок. Я почти удивлен. Неужели Слезы Первородного Змея тебе не по вкусу?

На лбу Данхара выступил пот. Он со стоном схватился за живот и рухнул на колени.

— Так-то, — холодно глядя на него, сказал Аршалай. — Как последнюю милость, по нашей старой дружбе я прикончу тебя до того, как тебя начнет рвать и ты перепачкаешь мне чистые скобленые полы. Негоже столь грозному воителю умирать в собственном дерьме и блевотине… Но послушай меня до того, как сдохнешь. Я всегда терпеть тебя не мог! Гадючий выродок, почти двадцать лет державший в страхе весь край! Ты стоял у меня за спиной, как смерть, занесшая свой меч! Каждый день я помнил, что ты можешь отправить меня на плаху… Ты тоже знал это — и делал в Бьярме все, что хотел, будто это ты, а не я, имеешь здесь власть! — Аршалай наклонился к искаженному судорогой, мертвенно-бледному лицу накха. — Но и я многое о тебе узнал, — прошипел он. — Я знал, как ты величаешь меня в разговорах со своими родичами… Знал, что ты спишь с моей женой, — не то чтобы мне было до нее большое дело, а все же как-то неприятно… Но я никогда не прощу тебе ту жареную белку! И гнусную рыбу, которую ты мне предложил, сперва изваляв ее в золе, я не забуду! «Уж я его попотчую», — мечтал я тогда. И вот настал мой черед. Что, не по нутру угощение? Ну прости! — Он протянул руку к корчившемуся от боли Данхару и выдернул из ножен один из его клинков. — Каково накху погибать от своего же меча? — Аршалай с любопытством оглядел сверкающее лезвие из небесного железа. — Признаюсь, никогда раньше не рубил голов. Однако, надеюсь, удара в два-три управлюсь. Я же не виноват, что у тебя такая бычья шея.

* * *

Спустя недолгое время Аршалай, почти такой же бледный, как еще недавно Страж Севера, распахнул дверь и крикнул слуге:

— Позови жреца!

Собиратель сказок из Яргары сразу появился на лестнице, будто только и ожидал приглашения.

— Данхар мертв, — объявил наместник. — Твое лекарство сделало свое дело. Можешь передать тем, кто тебя послал, что я неуклонно верен государю и готов исполнить любой его приказ.

Старый жрец молча кивнул. Потом спросил:

— Ты принял, что я тебе сказал?

— Да, — утирая со лба пот, ответил наместник. Руки его дрожали.

— Тогда все будет хорошо. На, выпей. — Старик протянул Аршалаю еще один небольшой сосуд. — Это зелье поможет твоему сердцу стучать сильно, как перед долгожданной любовной встречей. Весь нынешний день пей побольше подсоленной воды. И ничего не бойся.

— Легче сказать, чем сделать, — пробормотал наместник.

Он никогда не был слишком чувствительным человеком, но перед ним все еще стояло перекошенное лицо Данхара, в полузабытьи пытающегося уползти от его неловкого меча. На подкашивающихся ногах наместник начал было спускаться по лестнице, но вдруг, что-то вспомнив, остановился и махнул рукой слуге:

— Передай мой приказ страже. Здесь могут появиться накхи с серыми лентами в косах. Улыбаться, открывать ворота — вести себя как обычно. Но лишь они окажутся во внутреннем дворе — убейте всех. В бой не вступать! Стреляйте в спину — так надежнее.

Глава 7

Отец и сын

Три всадника неспешно ехали по дороге. Изредка встречавшиеся им навстречу возы сразу отворачивали в сторону, возницы спускались на землю и почтительно стягивали шапки. И неудивительно — один из всадников, богато разодетый, с длинными светлыми волосами, был явно из столичных арьев, каких редко видели в Бьярме. То был Анил, вновь везущий важное и тайное послание. Сопровождали его два накха — один из бывших воинов Данхара, хорошо знающий окрестности Великого Рва, и Вирья.

— Нынче к вечеру будем у наместника, — сообщил Анилу накх, оглядывая лес по обе стороны дороги.

— Хорошо бы! Я уже устал ночевать возле костров. Не знаю, как вам, но мне до колик хочется заночевать в тепле под крышей. Отведать горячей похлебки, а не глодать сухие лепешки и соленое мясо…

Средних лет накх, давным-давно ощущавший себя местным жителем, пожал плечами:

— Большинство здешних людей пекут лепешки из осиновой коры, примешивая к ним немного ржи. А мясо так и вовсе едят сейчас лишь по праздникам.

— Почему? — удивился Анил. — Леса полны дичи. А бьяры наверняка неплохие охотники…

— Верно, неплохие. Да только в селениях остались лишь колченогие старики и бабы с детьми. Всех мужчин согнали на Ров. Наместник очень торопится — ему надо непременно управиться с рытьем до весны. Уж не знаю, сколько народу он готов положить, — зимы здесь лютые… — Воин указал на уходящую в лес накатанную дорожку. — Вот сюда свернем. Если Гуляй-крепость наместника не перетащили дальше, значит она где-то здесь.

— Как это «перетащили»? — не понял Анил.

Накх усмехнулся:

— Известно как. У Аршалая на каждом бревне вырезан особый знак. Хоромы всегда стоят в середине, вокруг службы и частокол. Как дальше прокопают Великий Ров, всю крепость по бревнышку разбирают и везут на новое место. И там собирают заново. За считаные дни наместник уже сидит в новом месте, как будто и не выходил.

— Толково, — кивнул Анил. — Кто ж такое придумал?

Воин удивленно глянул на спутника:

— Аршалай и придумал, кому же еще? Он тут много чего придумал и построил. И мосты навел, и болота близ Великого Рва осушил… И как только все успевает! До него здесь была дикая чаща и шалаши из коры. А теперь где что построено — либо он сделал, либо он научил.

Юный арий с невольной гордостью приосанился, будто сам был к этому причастен.

Дорога вдоль Великого Рва выглядела поразительно ухоженной. Конечно, снег лежал и тут, но колея от постоянно ездивших возов и следы от саней наводили на мысль, что этот путь весьма оживленный. Укрыв землю снегом, низкие тучи еще вчера уползли куда-то на запад, и над лесами, точно желая напоследок порадовать жителей Бьярмы, голубело высокое небо.

Анил глядел вверх, возвращаясь памятью в совсем недалекие времена, когда вот так же он стоял во дворе дедовского дворца и думал о встрече с отцом. Теперь-то она уж точно будет скорой. Но как долог оказался путь, в ту пору представлявшийся простым и легким. Сколько всего пришлось пережить…

Юноша усмехнулся. Он сегодняшний, пожалуй, куда старше того Анила, которого Киран послал с письмом на север. Даже царевич — хотя нет, уже не царевич, а молодой государь — заметил это. Там, в прокопченной избушке старой колдуньи, где произошла их встреча. Когда юный вельможа, низко склонившись, вошел в сумрачную избу, Аюр уставился на него, будто не веря своим глазам, а потом радостно воскликнул:

— Я же знаю тебя! Ты Анил, внук судьи Рашны! Мы вместе учились в храмовой школе.

— Да, это я, солнцеликий, — в свою очередь пожирая глазами Аюра, ответил тот. — Я рад, что ты узнал меня.

— Ты сильно возмужал с той поры, когда мы встречались в Лазурном дворце, — разглядывая старого знакомого, отметил царевич.

Анил едва не выпалил: «И ты тоже».

Всю дорогу сюда у Анила нет-нет, а проскальзывала мысль — вдруг они едут к очередному самозванцу? Но сейчас перед ним действительно сидел Аюр. Уже совсем непохожий на того взбалмошного мальчишку, какого Анил последний раз видел в столице. Царевич был все тот же большеглазый красавчик с тонкими чертами, но теперь его лицо казалось твердым, взгляд — спокойным и уверенным. И казалось, появилась новая, властная складка в уголках губ…

Все то время, пока бывшее Данхарово воинство двигалось к Замаровой пади, Анилу представлялось, что он едет на верную гибель. Если накхи в самом деле как-то разведали, где скрывается настоящий царевич, тогда, убедившись в этом, Анил выхватит лук и одним движением пустит стрелу в Маргу. Конечно, потом его немедленно зарубят, порвут на части, как кусок мяса. Но, умирая, он успеет выкрикнуть: «Спасайся, государь!» Конечно, спастись от таких следопытов, как накхи, дело непростое, но Анил выполнит свой долг, а там уж Исварха защитит своего сына.

Однако при виде того, как склоняются перед государем высокородная Марга и ее воины, сердце юноши полнилось ликованием. Он видел, что Аюр обнимает рыжего жреца, будто старого друга. «Значит, Хаста мне не лгал! — думал Анил. — Накхи и впрямь на стороне государя! Что же это, выходит, накхов обвинили в измене зря? Тогда эта война — безумие! Какой же злодей ввел в заблуждение блюстителя престола? Ведь Киран больше всех желает возвращения государя, он сам говорил мне об этом! Надо как можно скорее вернуться в столицу и рассказать ему обо всем, спасти Аратту от бессмысленной распри! И я сделаю это! Ибо Исварха направляет мои стопы и укрывает незримым щитом…»

Анилу вспомнился разговор, случайно подслушанный в крепости накхов, перед самым отъездом. Ну как «случайно подслушанный» — сестра Ширама совершенно не трудилась понижать голос. Этот разговор запомнился Анилу от слова до слова, будто вбитый в голову молотком чеканщика.

«Что будем делать с желтоволосым? Давать провожатых, чтобы добрался до Каргая или в Майхор, я не намерена. Лишних воинов у меня нет. Отпустить одного — так он забредет в очередное болото или потеряется в лесу. Оставить в крепости? Данхар вскорости сюда явится с подмогой и наверняка запытает мальчишку насмерть…»

«Именно так», — задумчиво подтвердил Хаста.

«Поэтому я предлагаю его убить. Я сделаю это быстро и небольно. Он даже не почувствует, что умер…»

«Святое Солнце, зачем?!»

«Как — зачем? Я же тебе только что объяснила».

«Нет! Анил поедет с нами».

«Придворный? — хмыкнула Марга. — Он не выдержит зимней дороги. Арьи слишком любят тепло. У нас есть меховая одежда, которая подойдет тебе и моим девочкам, но она не налезет на этого дылду».

«Ничего. Дайте ему пока теплый плащ, а по пути что-нибудь добудем у бьяров».

«Зачем он тебе сдался?»

«Марга, он живой человек, как ты и я! Солнце радовалось, когда он пришел в этот мир. Часть священной силы Исвархи живет в этом юноше, как в тебе и во мне…»

«Никак не возьму в толк, о чем ты. Видно, что-то жреческое».

«Анил — хороший лучник!»

«И что с того?»

«А еще он сын наместника Аршалая. И это может нам пригодиться».

«Сын наместника? — фыркнула она. — Ну надо же! Данхар знал об этом?»

«Знал».

«И хотел утопить Анила в болоте? Ха! Мой родич совсем спятил! Но это ничего не меняет — мальчишка здесь не нужен».

«Пусть его жизнь будет твоим подарком мне», — пустил в ход Хаста последний веский довод.

«Мог бы с этого начать, — усмехнулась Марга. — Забирай. Но кормить и одевать его будешь сам».

Всю дорогу Анил ловил на себе холодный взгляд Марги. «Ты еще жив? Не сдох?» — как бы спрашивала она. Юный арий гордо отворачивался и представлял — вот одна его рука выдергивает лук, вторая — стрелу из тула, бросает на тетиву… Выстрел! Накхини со стрелой в затылке падает наземь. И тут же — мучительная, но славная гибель во имя государя…

* * *

Резкий голос Вирьи заставил Анила очнуться от воспоминаний и вернул из глубин бьярских лесов на окраину Великого Рва.

— Смотрите! У развилки — кровь на земле!

Всадники становились и спешились.

— Точно, — сказал накх, изучая пятна. — Пролита совсем недавно. Кровь сверху, снег выпал вчера. Чуть потемнела, но не впиталась…

— Здесь были всадники, — сказала Вирья, хмурясь. — Один конь накхский.

— Это по чему видать? — спросил Анил, наклоняясь над истоптанным снегом.

— Сам погляди, — сказал накх. — У местных лошадок копыта побольше. А наши будто пляшут на цыпочках, и копыта у них маленькие. Неужели Данхар опять ловил беглецов?

— О чем ты?

— Нас всегда посылали ловить беглых работников. Сейчас людей у Данхара почти не осталось — видно, местных набрал. Вон тело здесь лежало. Не просто кто-то нос расшиб.

— Выходит, Данхар тут поблизости? — напрягся Анил.

— Даже не сомневайся. Они с Аршалаем только что не побратимы. На все друг ради друга готовы.

— Тогда у крепости вы чуть приотстаньте, — подумав, сказал Анил. — Я вперед поеду.

— А если Данхар тебя схватит и меж согнутых берез подвесит? — спросила Вирья.

— Не подвесит. — Анил сжал кулаки. — Мне бы только до наместника добраться…

— Как скажешь, — кивнул накх. — Саари Марга велела нам доставить тебя к наместнику — значит доставим.

— Даже если придется ночью лезть и крышу разбирать, — усмехаясь, добавила Вирья.

Дорога начала медленно подниматься в гору.

— Туда, налево, ко Рву, — пояснил накх. — А прямо — наверх, к крепости. Сейчас вон до той приметной сосны доберемся, оттуда уже видны ворота.

Анил ударил пятками бока своего коня. Едва он проехал склонившуюся над дорогой сосну, на покатом холме и впрямь открылась ладная крепость. Ее окружал палисад из наклоненных заточенных кольев. За ним на расстоянии в половину полета стрелы возвышались деревянные стены. Анил чуть придержал коня. Сердце его взволнованно застучало. Неужели он сейчас увидит отца?

«Что он мне скажет? — мелькали мысли юноши. — Дед твердил, что он гнусный барсук: чуть зазеваешься — выскочит из норы, безжалостно искусает — и в бега…»

Но эта крепость была мало похожа на нору. Может, и отец вовсе не таков, как Анилу с детства твердили?

Юноша еще раз задумчиво смерил взглядом стены. Между зубцами в проемах бойниц вдруг замелькали вооруженные люди.

«Нас заметили, — подумал Анил. — Но мы уж точно не похожи на войско, которое пришло взять крепость в осаду! Зачем поднимать стражей, да еще тихо, без трубы…»

Он поднял руку, останавливая сопровождавших его всадников:

— Погодите. Похоже, тут засада. Если начнут стрелять — разворачивайтесь и скачите прочь.

— Как же ты? — нахмурившись, спросила Вирья.

— Я попытаюсь вступить в переговоры. Но если это не поможет, главное — дайте знать государю, что в крепости враг.

Анил широко развел руки и медленно направился к воротам.

— Аршалай! — закричал он, подъезжая к стенам. — Отец! Я твой сын, Анил! Я приехал из столицы, чтобы повидать тебя! Открой ворота, впусти меня!

* * *

— И еще один, — объявил стражник, вводя под уздцы гнедого маленького коня на задний двор Гуляй-крепости.

Конь хрипел, раздувал ноздри и упирался, норовя ударить копытом. Хозяин коня лежал поперек седла. Длинная черная коса с серыми лентами тащилась по земле. Спина была утыкана стрелами.

— Сбрасывайте, — приказал Аршалай.

Мертвец рухнул в грязный снег.

— Вроде последний, — пробормотал наместник. — Отведите этого смешного конька на конюшню и ступайте на стены.

— Не последний, — возразил один из стражников. — Еще один накх ушел в лес.

— Так почему его не ловят?!

— Ловят, господин, — склонился стражник. — Он ранен, и конь его тоже — далеко не уйдут.

— И не возвращайтесь, пока не отыщете его! Что встали? Поезжайте!

Аршалай, сердито сопя, глянул в сторону, где кучей лежали убитые накхи Данхара, ободранные до исподнего. Даже граненые шипы, которые они вплетали в косы, были вырваны и рачительно сложены в стоящую на крыльце корзинку.

Когда воины ушли, наместник кивнул стоявшему за спиной доверенному слуге:

— За дело.

Арсури наклонился, привычным движением взрезал короткий, подбитый мехом росомахи кожух.

— Хорошая вещь, — бормотал он. — Жаль, попортили… Смотри, господин, — все как и у тех. Там, где кольчуга, стрелы едва спину оцарапали. Вот тут стрела выше, в шею, прилетела — хороший выстрел! А здесь, видать, совсем с близи стрелу пустили — кольчугу не пробила, но в ребра вдавила вместе с подкольчужником. Похоже, сломанное ребро ему нутро проткнуло, он кровью и захлебнулся…

— К чему ты мне все это рассказываешь? — поморщился Аршалай. — Мне хватает того, что он мертв.

— Разве ж не любопытно, какую мы добычу взяли? — буднично сообщил подручный, работая ножом. — Кольчужка-то, господин, погляди — саконской работы! Она одна стоит столько, сколько те семьсот лопат, на которые нам в прошлый раз не хватило казны…

— Вот кольчугу и сними. И все оружие. — Аршалай наклонился, приподнял руку накха в блестящем наруче, разочарованно уронил обратно. — Нет, не серебро — бронза посеребренная… Хотя тоже пойдет. И накосник не забудь.

Створка ворот заднего двора приоткрылась. Один из привратных стражников появился в проеме:

— Ясноликий господин, у палисада всадники.

— Кто такие?

— Два накха и какой-то молодой арий.

Аршалай нахмурился:

— Еще два? И откуда они все лезут? Ладно, как велено — открывайте, улыбайтесь…

Стражник поклонился и повернулся, чтобы уходить, но вдруг спохватился:

— Молодой арий говорит, что он твой сын!

Лицо Аршалая перекосилось, будто в свежайшем, выпеченном нарочно для него хлебе он обнаружил дохлого таракана.

— Это еще что за вражьи уловки? — пробормотал наместник Бьярмы. — Не стрелять! Погляжу сперва.

Сквозь бойницы в надвратной башенке открывался прекрасный вид на засеку. Именно для того наместник и велел натыкать в землю заостренных кольев — чтобы кто попало не мог подобраться к стене вплотную. Аршалай выглянул в бойницу. И впрямь, дозорный говорил правду — возле узкого проезда между кольями гарцевал на прекрасном боевом коне рослый рыжеватый юноша. Позади него, едва заметные на спуске с холма, маячили двое накхов. Аршалаю показалось, что одного из них, нередко сопровождавшего своего маханвира, он даже узнал.

Хуже было другое… Аршалай вгляделся в юношу и прикрыл глаза, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Перед ним будто возник начищенный до ослепительного блеска серебряный диск и его собственное лицо, отраженное в этом диске. Не то, которое он видел там теперь, — обрюзгшее, с залысинами и мешками под глазами, — а то, какое являло ему зеркало лет двадцать назад.

«Исварха Всевидящий! Что же это происходит? Зачем его сюда принесло? Что мне теперь с ним делать?!»

— Отец, я знаю, ты слышишь меня! — долетел зычный голос из-за частокола. — Я проехал полстраны, чтобы встретиться с тобой! Что же ты держишь меня перед запертыми воротами?

«Проклятие! Если его мать жива, а уж тем паче если жив дед, милая выходка отпрыска может мне дорого обойтись!»

Аршалай весьма смутно помнил мать мальчишки — когда в последний раз он видел ее, она была в тех же годах, что нынче сын. Бывшего тестя наместник запомнил гораздо лучше: высокая стать, твердая размашистая поступь, надменное лицо, полное презрения к ничтожному зятю.

В памяти наместника зазвенели гневные слова…

«…Какой-то худородный сурья, охотник на сусликов из дикой степи, смеет входить в мой дом, спать с моей дочерью и заявлять, что он мне ровня?!»

«Мой отец усердно служил Ардвану, строя мосты и крепостные стены, — возразил молодой Аршалай. — И мне он передал это искусство. Я учился в храмовой школе у самого святейшего Тулума и был среди лучших. А что до худородности — разве твои предки, почтенный Рашна, не пришли в Аратту из степей восхода, точно так же как и мои?»

«Что?! Мои предки спустились с неба! Не смей равнять себя с царскими родичами, дерзкий выскочка! Государь Ардван обратил на тебя милостивый взор, ты был допущен в мой дом — и вот чем отплатил! Ты что же, думаешь, если моя дуреха вздумала в тебя влюбиться, и я заключу тебя в объятия? Ни крошки с моего стола не получишь!»

«Я и не прошу ни крошки!»

«Ты, подлец, мне еще и прекословишь?! Проваливай, видеть тебя не желаю!»

Это был их первый и последний разговор. Вскоре Тулум объявил о начале строительства рва для спасения от ярости Змеева моря, и Аршалай с радостью убрался из столицы в Бьярму. Тогда он и подумать не мог, что ее туманные леса станут ему домом на много-много лет. Конечно, он знал, что в столице у него растет сын, но ни разу его не видел, да, признаться, и не вспоминал о нем…

И теперь сын вдруг объявляется под воротами его крепости и дерет горло, требуя выйти и обнять его. «Исварха умудряющий и дающий силы! Как его хоть зовут-то… Ну да ладно, медлить дальше нельзя…»

— Открывай ворота, — приказал Аршалай начальнику стражи.

— А лучники?

— Пусть будут наготове.

Наместник Бьярмы спустился по лестнице и, едва приоткрылись створки ворот, вышел навстречу.

— Ты искал меня? — величественно спросил он. — Ты меня нашел.

Юноша глядел на него блестящими от волнения глазами:

— Здравствуй, отец! Я кое-что тебе привез.

«Хорошее начало, — подумал Аршалай. — Но как же тебя все-таки зовут?»

— Так и собираешься разговаривать со мной, сидя в седле? Спешивайся и заходи. Пусть твоя свита тоже приблизится.

Анил спрыгнул с коня на утоптанный снег и зашагал навстречу наместнику, ведя коня в поводу.

— Я привез тебе вести от повелителя.

— От кого? — поднял бровь наместник, чувствуя, как внутренности сжимаются в холодный ком.

— Вот письмо от блюстителя престола Кирана.

— Гм… Я немедленно ознакомлюсь…

— А это — от нашего государя Аюра, — добавил Анил, доставая еще одно письмо.

Аршалай на миг застыл, а затем распахнул объятия:

— Сынок! Приди ко мне на грудь!

Глава 8

Погоня Каргая

Маган упал в пожухлую сырую траву, уткнулся носом в прелые листья. Лежавшая на земле изморозь холодила лицо. В висках юнца стучало, разбитые в кровь ноги гудели, по щекам непрерывно текли слезы.

— Вставай, сопля! — послышался над головой резкий, как пинок, голос Варлыги.

Юнец привычно дернулся, но подняться не смог. Его ладони обреченно скользнули, сминая траву, и бессильно вытянулись.

— Все, не могу больше… — прохрипел он.

Варлыга кого-то окликнул на своем языке. Юноша почувствовал, что его подхватили, подняли за шиворот, как котенка, и потащили.

— Бросьте меня! — умолял Маган. — Я вам лишь помеха…

— Иди! — Варлыга больно ткнул его кулаком в спину. — И заткнись, чучело крашеное. Тошно от твоего нытья!

В голове юнца мутилось.

— Я не могу идти дальше, — шептал он. — Я помру, бросьте меня…

Он видел, как впереди него мелькает спина проводника-бьяра. Тот будто стелился по перелеску, быстро поглядывая то влево, то вправо. Вдруг он застыл и поднял руку.

— Всем стоять! — рыкнул Варлыга.

Бьяр беззвучно скользнул между деревьями и исчез в лесу. Маган вновь свалился в мох и замер, глотая слезы, радуясь передышке, что бы ее ни вызвало. «Господь Солнце, за что караешь меня? Чем я провинился, за что обрек ты меня на мучения?!»

Поблизости шепотом переговаривались его главный мучитель Варлыга и бьярский колдун Андемо. Маган попытался подслушать, не о нем ли, но эти двое, как назло, перешли на незнакомое наречие. Тут, в Бьярме, что ни племя, то отдельный народ; вроде все говорят на языке Аратты, а порой две соседние деревни друг друга не понимают. Зато каждому роду, помимо господа Исвархи, помогают его собственные боги. А в здешней глуши, куда из-за тяжелых дождевых туч все равно не достигает небесное око, это, может, и поважнее…

Мать, бывало, рассказывала Магану, что их предки были из племени рыболовов-ратхов, живших у берега огромной реки, которая звалась просто Река… Потом пришли арьи, заняли оба берега и объявили, что больше не будет никаких племен — один народ Аратты на земле, один господь Исварха в небесах. И ратхи покорно отринули своих богов и обычаи…

Маган всегда с досадой слушал матушкины рассказы. Какое ему дело до всеми позабытых ратхов? Будь его воля, Маган и вовсе не вспоминал бы своих предков-рыбоедов. Чем он гордился, так это солнечной кровью, частицу которой передал ему знатный отец. Единственный доступный мальчишке удел — стать таким же слугой в богатом доме, как мать, — радовал его, и он не желал для себя ничего иного.

Лежа в заиндевевшей листве и пытаясь разобрать слова полузнакомой речи, Маган впервые осознавал, как огромен мир, как много в нем разных народов. Страшно подумать — некоторые из них не только не жалеют, что рождены в дикости, но как будто и гордятся этим! А встретив на пути благородного ария, вместо того чтобы склониться перед ним, проникаясь сознанием своей ничтожности, скорее треснут его дубиной по темечку или ткнут копьем. «Зверье! — убежденно подумал Маган. — Вот же угораздило меня, несчастного…»

Из зарослей беззвучно, как лесной дух, возник разведчик.

— Дальше не пройти, — тихо сказал он, приблизившись к вожаку вендов.

— Что там?

— Впереди, на берегу ручья, круглоухие падаль жрут. Чуешь?

Бьяр повел носом. Варлыга принюхался, ничего не учуял, но нахмурился.

— Я же говорил, — зашептал бьяр. — Не нужно было сворачивать к Ползучим горам! Нельзя! Здесь — Хулово подворье…

— Сзади погоня, — сердито возразил Варлыга. — Впереди — северный тракт с конными разъездами. Что ж нам, взлететь, как птицам?

— Теперь уж делать нечего, — вздыхая, отозвался проводник. — Где круглоухие — там пещеры. В пещерах можно укрыться от погони. Главное, в ту не попасть, где они живут. Тогда конец…

— А если там медведь?

— Медведь — хорошо, — заулыбался бьяр. — Медведи уже спать легли. Круглоухие туда не сунутся, духу медвежьего боятся. А человек, если хозяина обижать не станет, так под боком у него хоть всю зиму греться может. Тепло с ним…

— Да ладно тебе, — фыркнул Варлыга. — Брешешь!

— И всадники туда не сунутся — кони не пойдут. Самое верное место!

Маган изо всех сил вслушивался в беседу Варлыги с проводником, понимая его через слово. Прежде ему казалось, что он уже утратил способность бояться, — наоборот, только и надеялся: вот бы все поскорее кончилось… Однако то, что он все же понял, наполнило его ужасом. Искать пещеру, где спит медведь?! Если его не загонит насмерть злобный венд, так скормят зверям безумные бьяры!

Юношу охватила нестерпимая жалость к себе. О Исварха, еще совсем недавно жизнь была так прекрасна! Солнце над столицей дарило свет и тепло. Благородный отец, любимец Артанака, обещал, что не оставит побочного сына без опеки. И где теперь Артанак, где отец?! И где он сам? Против воли блуждает по дремучим бьярским чащобам! Который день их преследуют ловчие — несомненно, чтобы схватить и вновь отправить копать Ров. Всего несколько дней назад Маган отдал бы все на свете, лишь бы не возвращаться в полный ледяной грязи котлован, где его ждала лишь скорая смерть от голода и изнеможения. Но то, что ждало их впереди, сейчас казалось юноше гораздо хуже…

Варлыга ткнул его ногой под ребро:

— Вставай!

«Опять, опять, — с болью подумал юнец. — Ну за что мне эта напасть?»

— Вставай — или сдохнешь!

Полукровка встал на четвереньки, затем, ухватившись за корявый ствол, поднялся и из последних сил побрел за беглецами в ту сторону, где на западе над лесом величаво поднимался белый, испещренный рыжими прожилками бок Змеиного Языка.

Венды шли быстро, не останавливаясь. Хватаясь за стволы, Маган плелся за ними. Одно хорошо — путь шел под уклон. Вскоре деревья остались позади, и беглецы вышли к руслу студеной речушки. Юноша чуть выдохнул. Он кинул тоскливый взгляд на воду, быстро текущую в отдалении, — то-то небось холодная, а ведь заставят идти вброд! — и остолбенел. Шагах в ста от него, сгрудившись вокруг чьей-то обглоданной туши, трапезничала стая хищников.

Прежде Маган никогда не видел таких зверей. Короткомордые, круглоухие, высотой в холке чуть ему не по пояс, со встопорщенной черно-рыжей шерстью, твари терзали исполинскую птицу. Порыв ветра, налетевший с той стороны, окутал беглецов омерзительной вонью. Маган зажал нос, его чуть не стошнило, но он не мог отвести взгляда от пиршества. Он явственно видел среди гривастых спин торчащую вверх птичью лапу — она была куда толще человеческой ноги, а когтями могла бы полностью захватить голову. Но сейчас птица была мертва, и гнусного вида создания пожирали ее, рыча и огрызаясь друг на друга.

— Не смотри, — раздался сзади него голос Андемо, замыкавшего цепочку. — Иди дальше! Заметят — решат, что мы хотим у них птицу отнять… Круглоухому тебе ногу откусить — только зубами щелкнуть…

Он напевно зашептал что-то по-бьярски, поминая Хула, видно призывал его защитить от тварей…

Но тут совсем рядом, в стороне, должно быть почуяв жуткий запах, заржал чей-то конь. Тут же отозвался другой.

— Ловчие совсем близко! — вскинулся бьяр.

В этот миг будто что-то лопнуло внутри Магана. Он толкнул в грудь опешившего бьяра, сбил его с ног, развернулся и помчался в лес, не чувствуя под собой ног и выкрикивая:

— Заберите меня! Я свой! Я не хочу к медведям! Меня заставили! Это все наместник придумал, не убивайте, я хочу жить!

Услышав жалобный крик мальчишки, Варлыга отпрянул за ближайшее дерево и обернулся. Крашеный юнец, спотыкаясь и вопя, несся в обратную сторону — туда, где среди деревьев уже мелькали кони преследователей.

«Упустил!» — с досадой подумал венд.

Он схватил за плечо прятавшегося рядом с ним Дичко:

— Сейчас — расходимся. Половину парней берешь ты, вторую — я. Пробежим немного в сторону круглоухих, а потом — как обычно, в разные стороны. Если повезет, ловчие в суматохе налетят прямо на вонючих зверюг. Встречаемся вон на той горе…

Варлыга указал на холм за спинами преследователей.

— Хочешь зайти к ним за спину? — удивился Дичко. — Зачем?

— У крысиного выкормыша на поясе тайнописное послание для Станимира. Его нельзя оставлять ловчим. Давай, бегом!

Маган убегал через лес недолго. Чей-то кулак, вылетев из-за дерева, пришелся ему прямо в лоб, и мальчишка рухнул наземь. Он уже не видел, как над ним склонился одноглазый бьяр в чешуйчатом доспехе.

— Ты что, пришиб его насмерть? — недовольно спросил одноглазый стоявшего рядом воина.

— Нет, маханвир Каргай, он без сознания.

— А где остальные грязееды?

— Удирают к горам. Прикажете догонять их?

— Зачем?

Каргай склонился над перебежчиком. Оглядел его, пощупал длинные волосы.

— Нам нужен был царевич. Вот этот изображал его. Прочие — не мое дело. Пусть их ловят воины Аршалая.

Ловчий задумчиво посмотрел на тощего юнца:

— Но что он там кричал о наместнике?

— Самозванец кричал… — нахмурился воин. — «Все это он придумал!»

— Я спрашиваю не тебя, — оборвал его Каргай. — Я спрашиваю небо! Что вообще происходит?! Аршалай решил заманить меня сюда, чтобы унизить? Или все значительно хуже: он-то и рассылает по всей Бьярме вот таких ублюдков?! — Каргай ткнул пальцем в полукровку. — Грузи его на коня. Позади нас вроде был пригорок. Дело к вечеру — там и заночуем, а завтра поедем прямиком в Майхор. Да выставь двойную охрану. В этих местах что люди, что звери слеплены из Хулова дерьма.

* * *

Боль выдернула Магана из глубокого забытья. Голова раскалывалась, будто он с размаху ударился об угол каменного дома.

«За что меня так? Я же им ничего не сделал!»

Ему вновь захотелось плакать, но горький опыт последних дней подсказывал, что это худшее, что можно сделать. Варлыга, едва заметив слезы «царевича», начинал отвешивать оплеухи и реветь медведем: «Слезы лить вздумал? На, получай! Теперь хоть буду знать, отчего ты тут хлюпаешь!»

Похоже, его «освободители» ничуть не лучше…

— Как он там? — услышал Маган чей-то резкий голос.

Он невольно дернулся от радости, услышав знакомый столичный выговор. Но следующие слова заставили его застыть мерзлой лягушкой.

— Пока не очухался, но дышит…

— Да мне плевать, дышит он или не дышит! Мне нужно, чтобы эта пивная отрыжка Тарэн заговорила. А там может и вовсе не дышать…

Маган прикусил язык. Кажется, здешний маханвир еще похуже вендов… Юноша вспомнил события последних дней. Обманчиво ласковые речи Аршалая… Пойманных и отпущенных с ним беглецов… Даже если рассказать все без утайки, разве этот одноглазый головорез ему поверит?

А раз не поверит — будут снова бить.

«Что же делать? Прикинусь, будто я без сознания, — подумал он, крепко жмуря глаза. — А там ловчие лягут спать. Хотя бы до утра меня никто не тронет… Может, что-то придумаю…»

— Славно ты его приложил, — чуть мягче проговорил маханвир, явно довольный подчиненным. — Хотя можно было и полегче. Как бы не сдох, жабий сын.

Маган дышал через раз, стараясь представить, что происходит по ту сторону опущенных век. Связывать его никто не стал — к чему? Только полному безумцу пришло бы в голову бежать из-под защиты вооруженных людей в предгорьях Змеиного Языка. Тем более ночью, когда просыпаются и выходят на охоту здешние чудища…

Время шло, в лесу стемнело. Маган все так же неподвижно лежал на земле и мерз, не открывая глаз и внимательно слушая, что творилось вокруг. То и дело до него доносились звуки родной речи, — видно, воины беседовали у костров. «Этот одноглазый маханвир — кажется, я видел его в столице, — принялся вспоминать Маган. — Надо встать и самому подойти к нему. Скажу, что я его земляк. Может, тогда он поверит в мою искренность?»

Неподалеку послышался тихий всхлип, а затем шорох, с которым обычно садится человек, не желающий кого-то потревожить. Рядом раздался шепот. Маган насторожился. Шептались на языке вендов. Один из голосов явно принадлежал Варлыге…

«О нет, опять!»

Маган не удержался от стона и приоткрыл глаза, надеясь, что ослышался. Ничего подобного. Возле сосны по соседству, завалившись на бок, сидел стражник — возможно, тот самый, что вышиб из него дух. Сейчас он был определенно мертв. Возле него возились двое чумазых беглецов — молодой венд Дичко и бьяр-следопыт. Они уже стянули с мертвеца пояс с оружием и теперь снимали сапоги. Варлыга стоял поблизости, прячась за толстой сосной и вглядываясь в сумрак.

— Очухался, гаденыш, — процедил Дичко, нависая над полукровкой. — Только вякни, я тебе язык в глотку затолкаю…

— Хорошо, что очухался, — кивнул следопыт, обшаривая мертвеца. — Тащить не надо, сам пойдет…

— Не торопись, — прошептал Варлыга. — Андемо обещал подмогу.

«Исварха, спаси меня! — мысленно взмолился Маган. — Что же делать? Позвать на помощь?!»

Злобный одноглазый маханвир вдруг показался ему почти родным по сравнению с дикарями, которые опять собирались тащить его в лес, в пещеры к медведям. Но что, если венды и ему перережут горло, как стражнику?!

— Дай-ка я его пояс на всякий случай сниму, — предложил Дичко. — Уж больно этот мозгляк шустрый да крикливый…

— Штаны-то не свалятся?

— Руками подержит.

Венд сдернул с Магана пояс с тайным посланием — и в тот же миг из леса со стороны Змеиного Языка донесся испуганный птичий крик. Затем другой, куда пронзительнее.

— А вот и Андемо, — ухмыльнулся Варлыга.

Бьяр-следопыт сложил руки у рта и тоже прокричал неведомой испуганной птицей.

И вслед за этим призывом — у Магана похолодело внутри — темнота наполнилась хохочущим воем круглоухих.

Чуть в отдалении пронзительно загудел рожок. Хохот вонючих тварей был ему ответом. У костров заметались тени, зазвенело оружие. Во мраке со всех сторон вспыхивали звериные глаза. Привлеченные птичьими криками, хищники водили в воздухе уродливыми мордами, ища запах лакомой добычи. Огонь пугал, но жажда крови и плоти была слишком сильна.

— Сейчас ловчим станет не до нас, — довольно кивнул Варлыга. — Вставай, парень! Хватит, отдохнул — пора идти дальше!

«Туда, к круглоухим в лес?! Ну нет!» — подумал Маган.

Он крепко зажмурился, оттолкнулся от земли руками, вскочил и, теряя штаны, бросился к ближайшему костру.

— Засада! — заорал он. — Тут венды!

— Ах ты!

Дичко с Варлыгой метнулись было за ним следом. От костра навстречу выскочил Каргай с несколькими ловчими. Увидев беглецов нос к носу среди собственного стана, воины на миг замерли, а потом с ревом кинулись вперед. Маган радостно свалился Каргаю под ноги. Варлыга, мигом оценив, что творится, крикнул:

— Уходим!

И лазутчики метнулись в разные стороны, исчезая за деревьями.

* * *

Каргай остановил коня у обрыва и покачал головой. Вчерашняя ночь все никак не отпускала его, стояла перед глазами. Еще хорошо, что круглоухие боялись огня. Горящие ветки и головни в руках воинов обратили их в бегство. Но каков был замысел!

И главное, он теперь знал чей…

Вчера главный ловчий собирался разворачиваться и ехать в Майхор, во дворец наместника. Поутру он уже ничего так не желал, как расправиться с наглыми вендами, выставившими его на посмешище. И вот теперь смотрел, как вверх по заснеженному склону Змеиного Языка, к зияющему впереди синеватому провалу пещеры, карабкались люди Варлыги.

Знать бы раньше, кто именно тащит с собой крашеного заморыша! Там, в столице, десятник вендской стражи напал на Каргая исподтишка — подкараулил в переулке, когда тот возвращался после веселой пирушки у Кирана. Что-то орал про свою семью, бросаясь с мечом, да Каргай спьяну толком не понял, чего тот хотел. В болотном краю ловчему и других хлопот хватало, кроме как охотиться на жен и детей мятежников. Тогда Каргай сумел вывернуться, схватился за кинжал, но венд успел ткнуть его раньше. А там и городская стража подоспела…

«Стало быть, этого десятника потом отправили сюда, на Великий Ров… Спасибо тебе, Господь Солнце, что снова свел нас вместе и дал возможность поквитаться за потерянный глаз!»

— Полезем за ними, господин? — спросил один из его ближних людей.

— Подождем. Если Варлыга не полный безумец, он туда не пойдет. Синие пещеры Змеиного Языка — гиблое место. Лучше погибнуть в бою или даже угодить в плен и претерпеть муки, чем самому спускаться в ледяную пасть. Мохначи говорят, в недрах гор живут пожирающие землю огромные черви. Еще я слыхал что-то о Водах Гибели — мохначи боятся их пуще смерти…

Люди, похожие на ползущих по склону муравьев, продолжали цепочкой подниматься к пещере.

— Остановится, отвернет, — следя за ними, бормотал Каргай.

Но Варлыга и его люди не остановились. Один за другим они исчезли в синеющем провале.

— Решил отсидеться, подождать, покуда уйдем, — сжимая рукоять плети, процедил ловчий. — Он же не собрался внутрь Змеиного Языка?

— Я слыхал, там столько подземных ходов, что можно в них войти, а выйти за многие дни пути, совсем в другом месте, — проговорил один из ловчих. — Если, конечно, знаешь дорогу. Заблудишься — там и сгинешь, во тьме и холодине.

— Да откуда им знать? — возразил другой.

— Так с ними же бьяры-проводники идут. Может, взялись их провести пещерами прямо в болотные земли?

Время шло. Беглые венды так и не появлялись.

— Спускаемся, — сердито приказал Каргай. — Сперва пойдем вон туда… — Он указал на широкий ручей в ущелье, шумевший на перекатах. — А затем полезем наверх, к пещерам. Задавим барсука в норе. Я не могу позволить ему уйти!

Склон был нехороший, глинистая земля скользила, а мелкие камни осыпались под копытами коней. Ловчие спускались медленно, проверяя каждый шаг. Это их и спасло.

На полпути к дну ущелья порыв ветра донес до слуха Каргая переливчатый нежный звук, напоминающий далекое пение флейты. Глава ловчих натянул поводья коня и с недоумением прислушался. Однако больше ничего подобного не доносилось. «Должно быть, показалось», — подумал Каргай.

Но только ловчие возобновили спуск, как под ногами у них задрожала земля. Теперь остановились все, вслушиваясь, всматриваясь, пытаясь понять, откуда исходит опасность.

А что опасность нарастала — сомнений уже не было…

В следующий миг со стороны Змеиного Языка долетел отдаленный рокот. Это напоминало грозу. Раскаты грома следовали один за другим, становясь все громче и ближе. К грохоту добавился низкий вой, скрежет, еле уловимый людским ухом визг… От низкого глухого гула завибрировали кости. Вокруг слышалось испуганное ржание коней — животные рвались, стараясь убежать обратно на гору.

Земля тряслась уже так сильно, что люди хватались за все, что попало, лишь бы удержаться на ногах. Сквозь грохот начали пробиваться звуки, похожие на отчаянные крики. Сперва Каргай подумал было, что это зовут на помощь погибающие в ледяных пещерах беглецы Варлыги. Но потом понял, что эти крики издают сами горы.

— Глядите, глядите! — вопили его люди, то ругаясь последними словами, то призывая богов. — Святое Солнце, что делается!

Горная вершина вдалеке раскололась надвое. Одна ее половина начала медленно проваливаться внутрь другой… А из разлома высунулась третья — ярко-голубая!

Грохот стоял такой, что никто даже себя не слышал. Чудо и ужас происходящего заставили людей оцепенеть. Казалось, проснулись древние боги и вступили в последнюю битву. Весь Змеиный Язык шевелился и менял очертания, будто ворочался во сне.

«Вот почему мохначи называют горы Ползучими! — стучало в висках у Каргая. — Будь я проклят, если та гора не ползет прямо к нам!»

Целый склон по ту сторону ущелья наклонился в сторону речки и с невообразимым грохотом рухнул, выплеснув откуда-то потоки черной, блестящей под мутным небом воды. Скалы, казавшиеся вечными, прямо на глазах ошеломленных людей превращались в грязное крошево и исчезали в этой воде. Теперь вместо заснеженного, поросшего редкими кустиками склона, по которому недавно лезли беглые венды, перед ловчими сверкала отвесная, как ножом отрезанная, ровная ярко-голубая стена. Под ней бесновались и кипели вырвавшиеся из подземелий воды.

Еще толчок, треск и грохот — голубой склон разом покрылся трещинами и начал медленно, торжественно распадаться. Сквозь трещины хлынула вода, устремляясь в ущелье…

«Нас сейчас смоет!» — сообразил Каргай. Оцепенение мгновенно пропало.

— Назад! — заорал он, дергая повод коня.

Ловчие, будто очнувшись, кинулись вверх по склону, скользя, спотыкаясь и падая. Земля тряслась, мимо катились камни, со скрипом падали деревья… Не помня себя, отряд Каргая выбрался на край ущелья и скучился поблизости от него на опушке леса. Никто не погиб, все успели выбраться. Прозрачная речушка, через которую они собирались переходить вброд, превратилась в полноводный, полный ледяной каши поток, кативший воды куда-то к югу, в обход Змеиного Языка.

Горы совершенно изменились. Ледяную стену, возникшую на месте плавного заснеженного склона, разрезало несколько ущелий. Из них рвались водопады, питавшие новую реку.

Каргай окинул взглядом ущелье. Конечно — ни следа Варлыги и его беглецов. Никто бы не уцелел в таком месиве.

Позади уже слышался смех. Люди переводили дыхание, садились на землю. Многие, в том числе сам Каргай, все никак не могли отвести взгляда от разрушенного склона и синеватых, будто светящихся изнутри скал.

— Все ж сбежали от нас бунтовщики, — с усмешкой заметил кто-то.

— Ну, им не позавидуешь, — ответил другой ловчий. — Что бы маханвир для них ни готовил, а этакая участь куда хуже. Их там небось размазало, как между жерновами…

— Только об одном жалею, — бросил главный ловчий, — не видал этого воочию! Отдохнули? Уходим! Пора возвращаться в столицу.

Глава 9

Быстрее смерти

Слуга-арсури внес в светлицу Аршалая большую глиняную корчагу, расписанную бьярскими колдовскими крапицами. Держа посудину на вытянутых руках и старательно отводя от нее взгляд, поставил на стол.

— Ты что, боишься мертвецов? — насмешливо глядя на слугу, спросил наместник. — За свою жизнь ты убил немало — тебе ли бояться?

— Тех, кого можно убить, я и не боюсь, — угрюмо отозвался приспешник. — Но мертвяк — он ведь уже мертвый! Не через день, так через год он из-за Кромки до своих убийц дотянется. Ему-то спешить некуда…

Наместник поморщился. Можно было бы напомнить об Исвархе, к которому возвращаются искры отлетевших душ. А кстати уж и о зубчатой линии вокруг горлышка корчаги, клыками преграждающей выход из-за Кромки у бьяров. Но доказывать что-то слуге?

— Ступай, — процедил он.

Слуга начал пятиться к двери, стараясь не поворачиваться спиной к зловещему горшку.

— Проваливай! — уже не сдерживаясь, крикнул наместник.

Когда дверь закрылась за подручным, Аршалай уронил серое лицо в ладони. В последние дни ему было плохо и жутко. Стоило лечь в постель и закрыть глаза, и перед наместником вновь появлялось лицо старого приятеля, искаженное болью и предчувствием смерти. То и дело ему казалось, что где-то поблизости слышится голос Данхара…

Часто ли вспоминал накх, как умер прежний наместник Бьярмы? Тогда ему, Аршалаю, чужая смерть была в новинку. Конечно, ему случалось выезжать в поле и пускать стрелы в бегущих оленей. Но чтобы живой человек, с которым Аршалай еще совсем недавно поднимал заздравный кубок, умер от его руки…

Прежний наместник желал лишь одного — пожить в свое удовольствие. При нем Майхор рос вширь и ввысь, все больше напоминая столицу, а не просто унылый острог среди северных лесов. Что же до «нелепой прихоти Тулума» — Великого Рва, — то наместник слал верховному жрецу сообщения, что готовится к работам, и просил денег. Небольшой котлован он все же выкопал, чтобы никто не уличил его в растрате. Место нарочно выбрал каменистое и все пенял — какая, мол, скверная почва в Бьярме… Туда-то наместник и сверзился с мостков, да прямо головой об камень. Все только руками разводили — то ли мостки прогнившие попались, то ли наместник спьяну оступился…

И лишь глава охраны Данхар тогда выцепил Аршалая из толпы скорбящих и процедил на ухо:

«Крови нет».

«Ты о чем?» — дрожащим голосом пробормотал тот.

«Вчера вечером вы с наместником вместе ужинали. Потом старик зачем-то потащился смотреть котлован, упал на камни и расколол голову, как глиняный кувшин. Все заляпал мозгами — а крови нет. Знаешь почему?»

Аршалай почувствовал, как пальцы Данхара сжимают его кадык.

«Потому что, падая туда, он уже был мертв…»

«Отпусти!» — прохрипел Аршалай.

«С чего бы?»

«А вот послушай. Если ты меня сейчас обвинишь — меня схватят и будут пытать. Я очень не люблю боль, а потому буду громко орать, что именно ты помог мне отравить наместника…»

«Ах ты, падаль…»

«Я не договорил! Но если ты меня не выдашь… Если завтра наместником стану я… Ты будешь не просто главой охраны, а Стражем Севера. Ты станешь моей правой рукой… Ну или я твоей…»

Сделав над собой усилие, наместник поднял деревянную крышку. Изнутри, из-под толстого слоя свежего меда, на него в упор глядела отсеченная голова накха.

— Я знаю, ты злишься, — откашлявшись, заговорил Аршалай. — И хочешь моей смерти. Когда-то я непременно умру, так прошу, не торопи этот день. Посуди сам, — конечно, я тебя прикончил… Но ведь, по сути, я помог тебе! Ты уже был мертвецом. Тебя обложили, как раненого волка. Тебе некуда было бежать, а я, увы, не мог защитить тебя… — Наместник смахнул слезинку. — Но ведь ты погиб от клинка — считай, в бою! А стало быть, отправишься прямиком к своему Отцу-Змею и родишься вновь. Я же знаю, что вы перерождаетесь. Видишь — я помог тебе ускользнуть от врагов! Не держи на меня зла! Ты бы на моем месте поступил так же, и я бы не стал тебе мстить… Договорились?

Данхар не мигая смотрел на него сквозь золотистый мед. Аршалай тяжело вздохнул и закрыл крышку.

Со стороны ворот Гуляй-крепости послышался скрип открываемых створок, затем стук копыт.

— Кого это принесло? — пробормотал наместник, поспешно приникая к оконцу бойницы.

Во двор крепости въезжал всадник — судя по виду, гонец. Аршалай впился в него взглядом, пытаясь догадаться, от кого и с чем он прибыл.

Наместнику было о чем беспокоиться. Во время недавней встречи с сыном он прилюдно объявил о своей преданности молодому государю Аюру и выразил готовность служить ему верой и правдой. Анила он всячески обласкал, окружил заботой и поселил у себя в походном дворце, попутно стараясь выведать у новообретенного сына как можно больше сведений о делах в столице, о том, где сейчас царевич, кто еще его поддержал и каковы вообще его дальнейшие намерения.

Однако почти сразу Аршалая начали изводить сомнения. А не поторопился ли он? Конечно, право Аюра на Солнечный Престол никто не оспаривал — по крайней мере, на словах, — но кто знает, каковы намерения Кирана? Согласится ли он просто так отдать власть мальчишке? Не объявит ли Аюра самозванцем, а его, Аршалая, — предателем и бунтовщиком?!

Аршалай наклонился к бойнице и прищурился, разглядывая гонца. Ну да, старый знакомый. Один из его же собственных вестовых, кого он прежде отсылал в Майхор. Но Аршалай не ждал никаких посланий из столицы. Значит, произошло нечто нежданное… А что, если они уже близко?!

Наместник Бьярмы даже не пытался уточнить для себя, кто такие «они». Враги, желающие его смерти! Кишки болезненно скрутило, колени враз ослабели — наместнику пришлось опереться о стену. Еле-еле взяв себя в руки, он снова приник к оконцу. Вестовой спрыгнул наземь и начал о чем-то расспрашивать подбежавшего конюха.

«О чем они там болтают? Узнать, здесь ли я, — одно мгновение!»

Аршалай вновь передернулся от гадкого ощущения в брюхе. А гонец продолжал разговаривать с конюхом, державшим под уздцы коня. Он явно что-то выяснял и под конец, как показалось наместнику, сделал жест, будто поправлял длинную косу.

«О накхах говорят», — подумал наместник, и ему стало так жутко, будто голова Данхара поднялась из горшка и посмотрела ему прямо в спину.

Между тем гонец направился к хоромам и вскоре уже стоял перед наместником, почтительно кланяясь:

— Приветствую, ясноликий господин. Твоя благородная супруга велела передать это послание.

Гонец протянул наместнику берестяной тул со свитком. Аршалай мысленно перевел дух, размотал кожаный лоскут и начал читать:

«Дражайший муж и господин мой, да осияют тебя лучи господа Исвархи! Спешу сообщить неприятные вести. В Майхор прибыл маханвир Каргай с изловленным им молодым самозванцем, выдававшим себя за царевича Аюра. Сей грозный воин, как мне представляется, невесть почему на тебя сердит. По правде сказать, он пребывает в неописуемой ярости и называет тебя такими словами, повторить которые в письме мне не позволяет женская скромность. По моему указанию глава городской стражи сообщил оному Каргаю, что ты находишься невесть где в дремучих лесах, у Великого Рва, и давно не давал о себе знать. Каргай с войском сейчас остановился в Майхоре, так что, если ты впрямь чем-то перед ним виноват, полагаю, ты можешь приехать и объясниться…»

— Вот еще, — прошипел Аршалай, с раздражением отбрасывая свиток. — Что несет эта полоумная? Мне объясняться с каким-то бьярским полукровкой? Пусть ждет меня в Майхоре хоть до пробуждения Великого Бобра! — Он повернулся к гонцу и внимательно поглядел на него. — Это все?

— Да, мой господин.

— Не смей лгать мне! Ты ведь еще что-то привез?

— Да, но…

— Давай сюда!

— Я должен передать из рук в руки…

— Ты что-то привез для накхов, я знаю!

— …маханвиру Дахнару!

— Давай мне, — ледяным голосом приказал Аршалай. — Я сам передам ему. К тому же он и читать-то не умеет.

Выражая сомнение всем своим обликом, гонец вытащил еще один берестяной тул.

— То-то же, — проворчал наместник. — А теперь ступай, тебя накормят.

Дождавшись, когда гонец уйдет, Аршалай поспешно вытащил новый свиток, начал читать, и его брови полезли на лоб.

То, что оба письма написаны одной рукой, не оказалось для наместника такой уж неожиданностью. Но вот содержимое…

«Мой дорогой! К нам прибыл столичный воевода Каргай и с ним отряд ловчих. Муженек подсунул ему зайца вместо горностая и едва не сгубил в предгорьях Змеиного Языка. Зайца Каргай все же изловил и теперь желает вырвать руки и ноги моему рыжему борову. Жалею лишь об одном — не смогу своими глазами на это взглянуть! Теперь Каргай полагает, что всех зайцев тут запустил мой муженек, и собирается обвинить его в государственной измене. Я знаю, что это не так, но разубеждать его не стала. Надеюсь, когда они встретятся, Каргай привяжет этого жирного хряка за ноги к седлу и волоком потащит в столицу. Опасаюсь, однако, что Аршалай слишком хитер и сумеет как-то оправдаться перед Кираном Прекрасноликим. А раз так, он останется жив и вновь будет терзать мое сердце, принадлежащее лишь тебе! Понимаешь, милый, к чему я клоню? Ловчее войско будет у вас со дня на день. Рыжий обжора наверняка вздумает сбежать, начнет сопротивляться, но ведь ты, храбрейший из воинов, не дашь ему избегнуть справедливого наказания? Жду от тебя сладостных и долгожданных вестей! Вечно твоя…»

Аршалай смял свиток и на миг прикрыл глаза. Теперь он понимал, что это было за жуткое ощущение взгляда в спину, — совсем близко от него прошла Калма-Смерть.

— Видишь, друг мой, как оно бывает? — назидательно проговорил он, повернувшись к корчаге на столе. — Я просто оказался чуть расторопнее. Подумать только, промедли я день-другой, и из горшка выглядывал бы я, а не ты! Ну а теперь времени терять нельзя… — Аршалай шагнул к столу, отыскивая взглядом телячью кожу и чернила. — Надеюсь, твоя голова будет хорошим подарком новому государю!

* * *

Каргай глядел, как вдали в утренней дымке появляется стоящая на утесе деревянная башня Яргары. Он чувствовал, как его радость передается всей едущей за ним длинной веренице уставших, оголодавших воинов, закопченных у походных костров.

«Еще немного, и мы дома. Конечно, это не священный материнский очаг, но все же обустроенный стан. Здесь и запасы еды, и сухие дрова, и мыльни…»

От одной мысли о мыльне у Каргая начинало чесаться все тело. Еще три дня тому назад он надеялся отмыться и распариться в Майхоре. По слухам, Аршалай там выстроил для себя великолепную мыльню — не хуже, чем в столице. Однако главный город Бьярмы ловчего не порадовал. По пути Каргай предвкушал, как явится во дворец наместника, волоча за собой на веревке крашеного самозванца. «Что за измену ты задумал?» — спросит он, взяв пухлого наместника за горло. Если не проделать это быстро и внезапно, примчится его дружок с рваной мордой — Страж Севера, — и тогда уже вопросы не позадаешь…

Каргай так желал встречи, так ярко представлял ее! Однако начальник стражи Майхора, завидев его воинов, хоть и распахнул им городские ворота, зато сам оказался похлеще всяких запертых ворот. По его словам, Аршалая в столице Бьярмы давно не было. Где он? В походном дворце, и где тот дворец, никому не ведомо — на то он и походный.

Но это еще полбеды. Начальник стражи потихоньку сообщил Каргаю поразительную новость — нашелся Аюр! На этот раз, похоже, настоящий. Его поддержали Северный и столичный храмы. Сейчас юный государь, собрав войско, идет к Майхору. А в той рати, говорят, полно накхов — и здешних, и тех, кого прислал Ширам.

Вот тут Каргай обомлел. В том, что накхи присягнут Аюру, он не сомневался, — не зря же саарсан поднял солнечное знамя рядом со своим Змеем. Но то, что истинный Аюр объявился именно тогда, когда его, Каргая, хитростью направили на ложный след, заставили погнаться за пустышкой… Ловчий вспомнил крашеного мальчишку Магана; сбивчивые рассказы о тайной переписке наместника с мятежными вендами…

«Как теперь мне быть?!»

Обдумав все обстоятельства и сделав выводы, Каргай быстро покинул столицу Бьярмы.

«Похоже, сейчас лучше оказаться подальше от наместника. Поеду к себе в Яргару. А там поглядим, как упадут кости…»

— Ясноликий Каргай! — Рядом с ловчим появился один из всадников, высланных в разведку. — Там толпа горожан. Бегут сюда, кричат, на помощь зовут…

— Что случилось?

— Говорят, Яргара захвачена!

— Кем?!

— А вон посадник сюда спешит, сейчас все расскажет…

* * *

Каргай недоверчиво слушал рассказ посадника, почему-то оказавшегося среди прочих беглецов. И чем дальше слушал, тем сильнее выпучивался его уцелевший глаз…

— Никто ж не ждал, никто не догадывался! — со слезой в голосе рассказывал городской голова. — Обычный день, ворота открыты. Возы ездят, люди ходят… И тут этот, чернокосый, на взмыленном коне. Стража при воротах решила, что гонец от наместника прибыл. Вышли ему навстречу… Так я их там потом и нашел — оба без головы. Видно, в один миг срубил — как стояли, так и упали. Торговцы кинулись прятаться от такой лютости. Этот спрыгнул с коня…

— А что делала городская стража?

— Так ее в городе всего шесть человек! Четверо как раз в сторожке сидели, только успели выскочить, и такое началось! Я сам не видел, люди рассказывали, что от них осталось. Один вроде за топор схватился, так рука с топором еще долго у крыльца лежала… — Градоначальник содрогнулся. — Охотник там был на торгу, шкуры привез. Сулицу метнул вражине в спину и даже попал — да только сулица отскочила, будто от заговоренного!

— Саконская кольчуга, вот и весь заговор, — поморщился Каргай.

— А злыдень развернулся, нож кинул — и нет больше охотника!

— Да понял я, понял. Дальше что?

— Ну, как стража полегла, я собрался с духом, вышел злыдню навстречу. Что, спрашиваю, тебе надо-то? А он: «Доброго коня — мой от раны помирает. Еды, теплой одежды…» И где я ему найду коня? Лося ему предложили, он только зашипел от злости. Найдите мне, говорит, коня, не то город сожгу! И ведь сожжет — что ему, упырю! Как только Исварха праведным огнем их змеиное племя еще не спалил!

— Потому вы все и сбежали? — хмыкнул ловчий.

— Я велел всем уходить — полыхнет еще! Решили до твоего приезда пожить за стенами. Ты уж спаси нас, славный маханвир! А мы для твоего войска все по самым лучшим ценам…

— Ступай. Разберемся…

Каргай неспешно поднимался к воротам, придерживая длинный кинжал, при каждом шаге колотивший по бедру.

— Эй, одноглазый! — раздался голос с надвратной башни. — Зачем пришел?

— Говорить с тобой. Если бы желал чего иного, пришел бы не один.

— Ишь, не один! Одно движение — и город запылает, как вязанка хвороста!

— Значит, будет где погреться, — равнодушно ответил ловчий. — Мне наплевать, сгорит Яргара или нет. До моего стана пожар не доберется.

— Твоего стана? Так, выходит, ты Каргай, главный ловчий блюстителя престола?

— Так и есть.

— И пришел сюда без охраны? — усомнился невидимый накх. — Я ведь могу убить тебя.

— Эка невидаль! Всякий живущий может убить другого. А тут мне бояться нечего. Лук вы, накхи, не уважаете, а мои люди как раз хорошо стреляют. Вот ты сейчас со мной говоришь, а может, с другой стороны к городской стене подползает этак сотня моих парней. Как думаешь, справишься?

— А ты попробуй!

— Надо будет — попробую, — оскалился Каргай. — А пока ты свою удаль показывать будешь, другая сотня в ворота войдет. И у меня еще две сотни за спиной останется… Хватит стращать друг друга, будто дети малые! Видишь — говорить с тобой пришел.

Башня промолчала. Каргай продолжил подниматься к городским воротам. Он шагал не спеша, стараясь не выдать волнения. Подошел под самую стену, толкнул створку. Та со скрипом подалась. Главный ловчий зашел внутрь и внимательно огляделся. Накхи были известными любителями смертоносных ловушек, но тут Каргай ничего не заметил.

Около ворот, как и рассказывал градоначальник, бревнами валялись два обезглавленных тела. Седой военачальник поморщился.

— Сам знаю, что надо было убрать, — послышалось сверху, с надвратной башни. — Да все недосуг.

— Зачем ты их вообще убил? Чем помешали? Семерых порешил ни за что ни про что! Злился на кого?

— А ты сам посуди, — хладнокровно отвечал накх. — Приезжаю я в Яргару — по уши в крови, голодный, несколько дней не спал… Еле держался в седле от усталости, конь тоже ранен… Попроси я добром — поесть, умыться, раны перевязать… И что бы сделал городской голова?

— Постарался бы усыпить твое внимание сытной трапезой, а затем велел стражам тебя схватить до разбирательства, — предположил Каргай.

— Вот и я так подумал. Ну и зачем укоряешь, что я их опередил?

Каргай хмыкнул.

— Я бы мог дать тебе коня — доброго, без изъяна, — сказал он. — И еды сколько пожелаешь. И плащ на лисах, чтобы в пути не мерзнуть. Да только к чему? До Накхарана ты все равно не доберешься.

— Это еще почему?

— Из крепости-то я тебя выпущу, да только потом буду обязан схватить как бунтовщика…

— Это я бунтовщик?!

— А кто ж? Думаешь, я не знаю, какую крамолу ваш Данхар с наместником задумали? Мне все известно!

Каргай повернулся, вышел за ворота и помахал рукой. Двое воинов начали подниматься по склону, таща с собой упирающегося Магана. Каргай открыл было рот, чтобы продолжить речь, но с башни раздался дикий хохот:

— Дошел подарочек!

Главный ловчий удивленно поглядел на Магана, затем на башню.

— Ладно, — послышалось сверху. — Поднимайся ко мне, будем разговаривать. Если не возьмешься за оружие, то и я тебя не трону.

— Слово на слово, — кивнул Каргай. — Исварха нас услышал.

* * *

Накха звали Шайн из рода Хурз. Захватив Яргару, он времени не терял и обустроил себе в башне настоящую крепость. Обложил ветошью и хворостом стены, заготовил факелы — теперь достаточно было искры, чтобы здесь все вспыхнуло. Еще он стащил в башню уйму еды и все оружие, сыскавшееся в домах и лавках поблизости.

Ходил Шайн прихрамывая — судя по толстой повязке под штаниной, прямо над высоким сапогом, обшитым бронзовыми накладками, стрела попала ему в бедро. Шея была повязана тряпкой с кровавым пятном. Каргай заметил, что молодой накх морщится, двигая правой рукой, — должно быть, третья стрела задела плечо. Бывший боец Данхара успел поесть и отдохнуть, но лицо оставалось бледным и изможденным. Лишь в глазах горел свирепый огонек, который ловчий вполне оценил.

Теперь Каргай сидел напротив накха и слушал его историю. И чем дальше тот говорил, тем мрачнее становилось лицо одноглазого бьяра, тем сильнее впивались ногти в ладони.

— …А Варлыгу мы для того и ловили, чтобы подсунуть ему для тебя гостинец, — заканчивал тот рассказ о хитрой затее наместника. — Опояску-то на мальчишке нашли?

— Не твоего ума дело, — процедил маханвир.

— Да уж конечно, не моего, — хмыкнул Шайн. — Хотел бы я поглядеть на того, кто прочтет, что там написано!

— Уж не сомневайся, прочтем.

— Не выйдет.

— Это еще почему?

— В тех значках нет никакого смысла. Я был на страже, когда наместник с Данхаром их рисовали. То-то потешались!

— Надо мной? — угрожающе спросил Каргай.

— И над тобой, и над Кираном, если ты к нему все это свезешь.

— Что ж, спасибо. Не повезу. А дальше что было?

— Дальше объявилась Марга, — вздохнул накх. — Сестра Ширама. Бо́льшая часть наших встала под ее руку. С Данхаром остались лишь мы, кровные родичи. Он разделил нас на заставы, перекрыл дороги, сам же помчался к Аршалаю за помощью… — Молодой воин умолк и нахмурился. — А вот что с маханвиром сталось дальше, я бы и сам очень хотел узнать…

— О чем ты?

— Как было условлено, мы дождались темноты и отправились к Гуляй-крепости. Со мной было еще двое. Стража, как всегда, любезно открыла нам ворота. Все улыбались, точно после долгой разлуки. Меня это насторожило. И когда я увидел, как быстро они кинулись закрывать ворота за нашими спинами, я понял, что это западня. Привратники редко так суетятся, если поблизости нет врага. Я крикнул: «Назад!» — и тут со всех сторон посыпались стрелы… Мой старший брат развернул коня и закрыл меня собой. Мы напали на стражу и под градом стрел смогли вырваться из крепости… — Шайн скрипнул зубами. — Если бы не кольчуги, нас бы утыкали как ежей. Но и так я был ранен трижды, а брат упал с коня и погиб на месте. Я должен сообщить старейшинам о том, что случилось, и отомстить Аршалаю за смерть родни! А скорее всего, и за самого Данхара. Коли уж Аршалай пошел на такое предательство, вряд ли он осмелился оставить маханвира в живых…

Каргай молчал. Дело прояснялось. Если Данхар выступил против саарсана и Аршалай коварством прикончил его — значит наместник уже выбрал свою сторону и вот-вот бросится присягать Аюру. И конечно же, поставит себе в заслугу, что убрал подальше тайное войско преданного Кирану ловчего, посланного в Бьярму, чтобы захватить, а может, и убить истинного государя. Поди отвертись от таких обвинений!

Главный ловчий припомнил свою многолетнюю службу. Служил ли он верно и безупречно? Да, без сомнений. Кому он служил все это время? Кирану или государю Ардвану? Конечно государю! Это столь же истинно, как лик Исвархи, сияющий на восходе. О чем тогда рассуждать?

«Надо опередить Аршалая, — вспыхнула мысль. — И присягнуть Аюру первым!»

— Скажи-ка, Шайн из рода Хурз… — наконец выдавил Каргай. — Если ты сначала отомстишь наместнику за предательство, а потом поведаешь о том старейшинам — это ведь будет правильно по вашим законам?

— Так даже лучше!

— Что ж, тогда я готов помочь. Почему бы тебе на какое-то время не пойти ко мне на службу?

Глава 10

Первый указ

Государево погостье неподалеку от святилища Спящего Бобра стояло у самой дороги. Впрочем, как это было принято в огромных землях Аратты, именно сюда дорога и вела. Со всех окрестностей сюда приходили охотники и рыболовы, чтобы снести пушнину и ценимую в столице копченую, соленую и вяленую рыбу, дичь и мед. Сюда же свозилась добытая соль, резная кость и прочее на обмен и продажу. Из Яргары на погостье везли охотничьи снасти, бронзовое и медное литье и много всего полезного и красивого. Кроме расположенных за частоколом складов, тут имелись палаты для сборщиков податей и их охраны.

Однако сегодня на государевом погостье оказалось сокровище, увидав которое местные обитатели просто лишились дара речи. В сопровождении отряда накхов и нескольких жрецов сюда пожаловал сам солнцеликий государь Аюр.

Онемевшие в первый миг сборщики и стражники быстро пришли в себя. Спустя время, едва ли достаточное чтобы пропеть утреннюю хвалу Исвархе, длинный приемный чертог в деревянных палатах был устлан дорогими мехами, в очаге вовсю горел огонь, а хозяева тщились придумать, чем услужить царственному, венценосному гостю: может, клюквенного кваса подать, мыльню истопить…

Аюр, отдыхая с дороги, полулежал на пушистых шкурах, горой наваленных подле очага. В руках он держал «поющий кораблик». Легкое и звонкое дерево, из которого он был выточен, в свете огня казалось в самом деле золотым. Царевич задумчиво перебирал жильные струны, и те отзывались негромким гудением.

«Не идет ни в какое сравнение с читрой, — размышлял Аюр. — Хаста сказал — тут в каждой второй котте простолюдины на „кораблике“ играют. Что же в нем такого особенного? Почему вурсы его сберегали?»

Один из сторожей, по виду житель срединной Аратты, с поклоном вошел и встал у двери:

— Солнцеликий государь! Прибыл гонец от наместника Бьярмы.

Аюр перевел на него взгляд, кивнул:

— Отлично — мы ждали вестей от Аршалая. Зови сюда гонца. Да пригласи Хасту, Маргу и Светоча.

Доверенный слуга наместника из племени арсури, сопровождаемый парой воинов, переступил порог зала. Марга, расположившаяся у самой двери, окинула гостей внимательным взглядом, но сочла их не слишком опасными и не шевельнулась, дозволяя приблизиться к Аюру.

— Вернейший Аршалай первым из наместников царя приветствует солнцеликого государя Аюра! Радость и ликование его безмерны! — возгласил гонец. — Он горд и счастлив стать первой ступенькой к восшествию законного государя Аюра на Солнечный Престол!

Гонец с низким поклоном протянул свиток.

— Разверни, — шикнула оказавшаяся у него за спиной Марга.

Слуга Аршалая обернулся, покосился на накхини, но покорно развернул послание. Аюр принял из его рук свиток, исписанный рядами ровных значков.

— Так… Да… — Он принялся бегать глазами по письму. — «Великолепный… Деяния превзойдут… Небывалое могущество…» Вот, о деле. Аршалай со всеми, кто живет и впредь родится в Бьярме, признает законной мою власть и будет рад служить не за страх, а за совесть, покуда бьется его сердце и сердца всех прочих моих здешних подданных… Козни врагов вынуждают его задержаться в Майхоре, но вскорости он прибудет лично, чтобы принести государю священную присягу. А пока в знак безусловной преданности посылает подарок…

Гонец повернулся к одному из сопровождавших его воинов и принял из его рук увесистый горшок.

— Наместник велел передать лично тебе, солнцеликий…

— Открой, — тем же ледяным голосом приказала сестра Ширама.

— Я не смею… Мне велено лишь привезти…

— Тогда поставь на стол и стой рядом, — очень тихо и четко проговорила Марга. — Хаста, открой. — Она посмотрела на рыжего жреца и едва заметно улыбнулась. — Окажи любезность.

Друг и советник государя с трудом вытащил широкую деревянную затычку, закрывавшую горлышко горшка. Светлица начала наполняться душистым медвяным запахом. Жрец заглянул внутрь и от неожиданности отпрянул в сторону. В следующий миг Марга подскочила к арсури. Миг — и его лицо едва не ткнулось в горшок.

— Я не виноват, — залепетал тот. — Я только привез! Наместник Аршалай велел доставить…

Захват ослаб. Марга, не говоря ни слова, отпихнула его и склонилась над «подарком». Из-под слоя прозрачного меда, обернутая косой, на нее глядела отрубленная голова сородича.

— Это Данхар! — сдавленным голосом проговорила накхини.

Аюр быстро встал, подошел к столу, на котором стояла корчага, и с любопытством принялся разглядывать мертвую голову ближайшего соратника Аршалая.

— Уж точно этот накх не так мыслил свою гибель, — пробормотал юный государь.

— На колья-то насадить или развесить вдоль городской стены — совсем другое дело, — заметил Хаста.

— Молчи. Как бы то ни было, в мое отсутствие здесь вершит правосудие наместник. А по словам Марги, да и твоим собственным, Страж Севера многократно заслужил смертную казнь…

Аюр призадумался.

— Выйди, — приказал он посланцу.

Когда арсури и воины, кланяясь, покинули чертог, царевич окинул взглядом присутствующих и неожиданно спросил:

— Стоит ли оставлять Аршалая наместником? Ведь Данхар был его ближайшим другом. Человек, способный так легко расправиться с тем, с кем много лет ел и пил за одним столом, кто был мечом в его руке, — будет ли он хранить верность кому бы то ни было? Сегодня Аршалай клянется служить, но откуда мне знать, не готовит ли он мне такой же прием, как ему? — Юноша кивнул на жутковатый горшок. — А кроме того, за время моих странствий по Бьярме никто о наместнике слова доброго не сказал…

— Вот послушай… — подал голос Светоч, подходя к столу. — Говоришь, тебе не нравится наместник. Что ж, неудивительно. Его в Бьярме мало кто любит. Аршалай измучил жителей непосильными поборами и повинностями, а его обожаемый Великий Ров — проклятие всего края… Но государь должен уметь встать над личными «нравится» и «не нравится». Я, например, всей душой презираю этого хитрого, двуличного корыстолюбца. Но при этом считаю, что никто лучше его не годится на эту должность.

— Почему? — озадаченно спросил Аюр.

— Прежде всего потому, что убери мы сейчас Аршалая — здесь все развалится. Хорошо или плохо, но он правил северными землями много лет. В это сложно поверить, но он немало изменил здесь к лучшему… Ну а то, что он не задумываясь отдал тебе голову человека, с которым дружил почти двадцать лет… — Светоч загадочно улыбнулся. — Откуда ты знаешь, что в самом деле между ними было? Аюр, я насмотрелся на подобных людей. Тебе будет несложно иметь с ним дело. Да, он убил накха, но ведь правильно же поступил…

— И он за это поплатится жизнью, — вставила Марга.

Светоч поперхнулся:

— Что?

— Я должна и буду мстить за Данхара!

Верховный жрец Северного храма с беспокойством посмотрел на сестру Ширама:

— Но разве Данхар не твой враг, почтенная саари? Я слыхал, он хотел убить тебя…

— Что с того? Он был моим дядей. Кровь взывает к мести!

Светоч покачал головой.

— Поразительно, сколь сложно изжить дикость в народе, — проворчал он в сторону. — Накхи уже триста лет на службе у Аратты и все так же…

— Сам ты дикарь! — презрительно фыркнула Марга. — А еще жрец! Вон борода седая, а сам как ребенок! Как ты не понимаешь: если не мстить за родичей, рухнет мир!

— Да ты сама его убить хотела!

— Ну, это другое дело. Если бы удалось, тогда род Хурз мог бы мстить мне…

Аюр хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание. Светоч и Марга тут же умокли.

— Советники, вы отвлеклись! Что мне ответить гонцу?

— Прими клятву верности Аршалая, — предложил Светоч. — Оставь его пока у власти. Можешь быть спокоен — Северный храм проследит…

— Ага, конечно, Северный храм, — буркнула накхини. — Вот оно в чем дело-то. Не вы ли надоумили Аршалая убить моего дядюшку?

Старый жрец взглянул на Маргу с еще большей неприязнью, чем до того.

— Оставь наместника у власти, — с нажимом повторил он, обращаясь к Аюру. — Но повели ему прекратить копать Великий Ров. Это снимет огромное бремя со всей Бьярмы. Люди, что надрываются на строительстве, уйдут по домам, их семьи не умрут с голоду во время грядущей зимы…

— Да! — воскликнул Аюр, вспомнив нищую бьярскую деревеньку, где его принимали за Зарни Зьена. — Это хороший совет. Если я не остановлю стройку, бьяры подумают — чем я вообще отличаюсь от Аршалая?

— Вот именно! — подхватил Светоч. — Простой народ тебя любит как бога-защитника и спасителя! Не надо уподобляться алчным чиновникам…

— Погоди, — вмешался Хаста. — Такие решения не принимаются росчерком пера. Когда святейший Тулум повелел строить Великий Ров, он явно хорошо подумал…

— Тулум здесь даже ни разу не был! Для него это лишь чертеж на телячьей коже. А я уже лет десять с болью наблюдаю, как бессмысленная стройка сосет кровь из народа…

— Ров строится на деньги столицы, — возразил Хаста. — И так ли уж бессмысленна стройка? Она должна послужить спасения Бьярмы от вод…

— Все эти годы она служила лишь набиванию сундуков Аршалая! Он, пожалуй, будет побогаче самого государя…

— Так, послушайте! — воскликнул Аюр. — Я принял решение. Рытье Великого Рва останавливается до весны. Пусть бьяры идут по домам и кормят свои семьи. Кого мы будем спасать весной, если никто не переживет зиму? Тем временем знающие жрецы изучат, как ведется строительство, обоснуют его полезность для Бьярмы и составят для меня отчет о расходах. Я желаю, чтобы среди этих жрецов были и северные, и столичные…

— Столичные? — недовольно поморщился Светоч.

— Да. Скоро — как только я вернусь в Лазурный дворец — я их пришлю, — сказал Аюр. — А пока мы отправляемся в Майхор. Там я приму под свою руку этого вашего Аршалая, хоть он мне и не нравится. До окончания расследования ни в чем обвинять его я не стану.

— Разумное, взвешенное решение, — чуть подумав, кивнул Светоч.

Хаста с сомнением покачал головой. Он прекрасно понимал резоны главы Северного храма, но не мог придумать, что противопоставить им.

Аюр тем временем повернулся к накхини:

— Марга, я жду ответа от Ширама. Ты ведь уже отослала ему письмо, в котором я благословляю его поход?

— Гонцы давно уехали, — нахмурилась Марга.

Она припомнила новости, полученные из Майхора. Смутные, наверняка запоздалые, но все равно тревожные слухи.

Войска Ширама захватили левобережье Ратхи — и остановились. Почему? Ничто не препятствовало им идти на столицу. Может, войска Кирана отбросили их? Нет, ничего подобного…

«Почему наши прекратили наступление? Выжидают? Лишь бы ничего не случилось с братом!» Марга, как никто другой, понимала, насколько шатко сейчас положение Ширама. «Лишь бы саары не перессорились между собой… Мать Найя, только не сейчас, когда все наконец сложилось как должно!»

Аюр тем временем говорил Хасте:

— Подготовь письмо Кирану. Напиши: я, Аюр, сын Ардвана, при полной поддержке обоих храмов и всех народов Аратты, возвращаюсь в столицу, чтобы воссесть на Солнечный Престол моих предков. Пусть Киран устроит торжественную встречу и праздник в мою честь. Пусть будет готов передать престол, который для меня хранил. Если он явит покорность, я… — царевич на миг призадумался, — обойдусь с ним как с родичем. Если нет — он будет казнен за бунт и измену.

— А как же убийство твоего отца? — спросил Хаста. — Есть свидетельства, что Киран может быть к нему причастен.

— Есть также свидетельства, что к нему причастны накхи, — возразил Светоч. — Но наш юный господин принял их на службу.

Аюр кивнул, помрачнев:

— Это гнусное преступление не останется безнаказанным. Оно будет расследовано — после того, как я верну престол.

Светоч вновь одобрительно кивнул:

— Правильно! Первым делом утверди свою власть. А уж потом расследуй. Это темное дело, и его можно повернуть по-разному…

— Всему свой черед, — ответил юноша. — В том числе и правосудию. Ну а когда мы получим вести от Ширама и Аршалай принесет клятву верности и соберет войска — выступаем на столицу!

* * *

Уединенная местность в окрестностях Майхора, которую жители Бьярмы нарекли Долиной Глиняных Кувшинов, пользовалась у горожан недоброй славой. Из-за высокой ограды постоянно валил густой вонючий дым. «Знающие» люди шептались, будто наместник Аршалай сжигал в огромных кувшинах бунтовщиков, принося их в жертву арьяльским огненным дивам. Каждый день в ворота въезжали возы с дровами, углем и какой-то красновато-бурой землей. Сам наместник тоже бывал в долине очень часто. Оставив охрану снаружи, он надолго уходил в это недоброе место.

Поначалу самые храбрые и любопытные бьяры забирались на деревья росшего вокруг долины леса, стараясь разглядеть, что творится за частоколом. Однако, заметив как-то раз соглядатая, Аршалай приказал без всякой жалости застрелить его. И смельчаки быстро перевелись. Рассказывали, что в этой долине стоит множество печей, напоминающих огромные кувшины. Одни врыты в землю, другие стоят прямо посреди двора. У каждого такого «кувшина» хлопочут чумазые люди, что-то засовывая внутрь, запечатывая горлышко, — впрочем, какое уж там «горлышко», если туда и впрямь человек влезет…

Еще рассказывали, что везде там пылают костры, а наместник ходит между ними, постоянно бранясь и чего-то требуя от работников. Даже проклятие среди местного люда появилось: «Чтоб тебе угодить в Аршалаев огненный кувшин!»

В этот день дым над высоким частоколом поднимался как обычно. Аршалай ходил туда-сюда, наблюдая за работой потных ссыльных и рабов. В лесу уже лежал снег, но здесь от жары не было никакого спасения.

— Воздуху, воздуху больше нагнетай! — покрикивал он. — Железу он нужен не меньше, чем тебе! Сколько раз я говорил, солома должна быть сухой, а у вас она как после дождя…

— Так ведь утром и прошел дождь, — осмелился напомнить черный, как головешка, работник, и тут же оплеуха отбросила его в сторону.

— Сказано, солома должна быть сухой — иначе твое лицо будет мокрым от крови и слез!

«Как сказал бы Данхар», — подумал Аршалай, почти въявь услышав свирепый окрик Стража Севера. Наместник горько вздохнул, думая об отправленной Аюру голове старого друга. Как ни удивительно, Данхара ему порой очень не хватало.

— Эй, парни, засыпайте уголь, да поплотнее! Хорошо, так хватит. Теперь руду и сушеную земляную кровь — до этой отметки. А теперь заделывайте.

Работники начали замазывать горлышко «кувшина» глиной. В этот миг к наместнику подошел один из надзирателей.

— Ясноликий господин, прибыл твой человек с письмом, — доложил он с поклоном.

— Зови сюда, — бросил Аршалай, не отводя глаз от плавильной печи.

Закончив делать пробку, работники принялись разводить костер вокруг «кувшина». Лишь тогда Аршалай удовлетворенно кивнул и повернулся к арсури, ждавшему поодаль:

— Что у тебя?

— Новые вести от государя.

Аршалай внимательно поглядел на доверенного слугу:

— Из столицы или от Аюра?

— От солнцеликого государя Аюра, господин.

— Очень хорошо… Столица молчит?

— В последние дни оттуда не было гонцов.

— И это хорошо. Идем. — Он еще раз смерил взглядом лежащую неподалеку гору древесного угля и приказал: — Еще давайте, этого мало. Мне нужно семь сотен новых лопат взамен деревянных, и, клянусь, они у меня наконец появятся! — Аршалай поглядел в небо и внезапно спросил: — Почему они ломаются? Почему саконское железо рубит мягкий камень, а мое ломается, наткнувшись на древесный корень? Эх, мне бы сюда хотя бы дюжину саконов…

— Но… — Арсури развел руками.

— Да сам знаю. Всякий, кто пожелает захватить их горную долину, будет вынужден сцепиться с накхами, а те сдерут с обидчика шкуру и нарежут ее на лоскуты для подтирки своих тощих задниц… Хотя кое-что у меня и у самого уже начало получаться. Пошли, покажу. — Наместник потащил за собой доверенного слугу куда-то за огнедышащие кувшины. — Вот новая печь — я сам ее изобрел. Здесь я обжигаю известняк и получаю совсем новое вещество, названия которому еще не придумал. Вот сюда, — Аршалай с гордостью указал на вкопанную в землю пузатую печь, похожую на закрытую чашу, — я кладу сырую глину. Затем лью воду, а сверху кладу мое тайное вещество. Представь, оно почему-то не тонет. Дальше — железная руда и древесный уголь. А вот железо, которое выходит из этой печи, наоборот, тяжелое — куда тяжелее обычного и намного крепче. Правда, вот беда: от сильных ударов оно раскалывается на части… Но вчера я попробовал перемешивать расплав шестом, как похлебку ложкой, — просто хотел, чтобы он быстрее остыл. Так вот — оказалось, что новое железо значительно легче и прочнее, чем прежде! Мои кузнецы выковали из него полосу — если ее согнуть, она не ломается, а выпрямляется снова! — Аршалай радостно вздохнул. — Если это не случайность, я на пороге настоящего прорыва! Ладно, давай сюда письмо. Негоже заставлять государя ждать.

Он взял опечатанный свиток, взломал воск с оттиснутым знаком Солнца и развернул его. Арсури почтительно застыл поблизости, не смея беспокоить господина.

Но чем дальше Аршалай углублялся в чтение, тем бледнее становилось его лицо.

— Исварха Всевидящий, скажи, что я спятил, — прошептал он. — Скажи, что мне темен смысл прочитанных слов! Скажи, что я умер вчера и все это лишь видения отлетающей души… — Он зажмурился и тряхнул головой, будто пытаясь развеять морок. — Нет, так нельзя! Это же гибель! Для арьев и бьяров, и больших, и малых — для всех! Мы все подохнем!

— Что-то стряслось? — осторожно спросил слуга.

— Солнцеликий Аюр, — насилу выдавил наместник, — повелел остановить строительство Великого Рва.

Часть 3

Земля ночных богов

Глава 1

Станимир, князь вендов

Всадники, сопровождаемые сворой огромных псов, рысью ехали по редколесью. Среди деревьев разносилось веселое гиканье и устрашающее завывание воинов Шереха.

Однако сейчас Аюне уже не было страшно. Еще там, у священного холма, когда Станимир так ловко отобрал ее у жрецов Когтистого Старика, она испытала небывалое облегчение. Так, будто все последние дни терзалась от ужасного морока, и тут ночной кошмар развеялся, и она проснулась радостным солнечным утром.

Царевна украдкой поглядывала на едущего рядом светловолосого князя вендов. Он сам предложил ей дорожного коня, сказав, что трястись в кибитке недостойно дочери государя. Да, она и сама это чувствовала! Если бы не Янди, всю дорогу загонявшая ее в душный пыльный возок, Аюна бы, пожалуй, и мгновения там не провела… Мимолетное воспоминание о телохранительнице промелькнуло в памяти царевны и тут же изгладилось. Мрачные дни и ночи, когда косматые дикари тащили ее через лес в неизвестность, остались в прошлом. Теперь она свободно едет через золотой осенний лес, и рядом с ней — синеглазый воин, полный почтения к богоравной дочери Солнца.

— Так, говоришь, ты служил в столице? — с улыбкой обратилась она к Станимиру. — Я не помню тебя — но очень хорошо помню вендскую стражу, хоть была тогда еще совсем девочкой. Как было ее не запомнить! Статные воины в бронзовых очельях и пестрых звериных шкурах — вы казались такими необычными и грозными! Мне казалось, жители столицы вас даже побаивались…

— Не казалось, моя солнцеликая госпожа, — усмехнулся Станимир. — Кстати, очелья и шкуры нам выдали уже во дворце, под залог будущего жалованья. Высокородный Киран сам придумал этот наряд. Он счел, что в нашей обычной тканине мы выглядим как не слишком удачливые разбойники…

Аюна удивленно посмотрела на него и рассмеялась.

— Киран учредил вендскую стражу лишь после окончательной победы над дривами, — продолжал князь. — Прежде до болотных жителей в столице никому не было дела. Грязные дикари, не понимающие, какую милость оказывает им великая Аратта, соглашаясь забрать их под свою руку! Но как только дривские земли были покорены, все поменялось. Много ли славы побеждать слабых и жалких врагов? — Станимир прищурился, глядя на облака. — Помнишь представление «Сын лесов»? Его одно время разыгрывали скоморохи на всех площадях столицы…

— О, конечно! — всплеснула руками Аюна. — Мы с сестрой и ее подругами смотрели его раза три. В главных героев все были просто влюблены, хоть они и были смертельными врагами… А помнишь, когда в конце военачальник арьев и вендский вождь протягивают друг другу руки и клянутся в вечной дружбе? Кто бы не заплакал, глядя на их трогательное примирение?!

Князь вендов задумчиво кивнул:

— Великое искусство — правильно поведать о славных деяниях… Не все владыки осознают, какой властью обладают над прошлым сказители и гусляры. В своих песнях они, считай, создают его заново… Вот ясноликий Киран это понимал.

— Мой зять умен и украшен всяческими добродетелями, — с гордостью кивнула Аюна. — Потому-то он и стал блюстителем престола. Да поможет ему Исварха одолеть злых накхов, отыскать Аюра и укрепить державу!

Станимир лишь молча склонил голову.

Лесок закончился, воины выехали на простор, на желтеющие луга, край которых терялся в голубой лесной дали. Стадо оленей, пасущихся вдалеке, при виде людей сорвалось с места и унеслось прочь большими прыжками. Лютвяги проводили их свистом и улюлюканьем, а потом дружно затянули песню. Станимир с удовольствием подхватил припев.

«Вот бы знать, о чем он поет? — поймала себя на мысли Аюна. И тут же одернула себя: — Какое мне дело до чужестранца? Впрочем, что мудрить — он хорош собой, и в нем чувствуется сила. Не такая холодная и жесткая, как у Ширама. Скорее мощная и раздольная, как разлив широкой реки…»

* * *

Так они ехали день, и другой, и третий. Нежаркое осеннее солнце озаряло их путь, расцвечивая увядающие леса во все оттенки пламени. Каждый вечер повелитель вендских земель останавливался на ночевку в каком-нибудь местном селении. Должно быть, он предупреждал о прибытии заранее, потому что повсюду их ждал радостный и торжественный прием.

К удивлению Аюны, ликование местного люда распространялось не только на вождя, но и на нее. Всякий раз ей оказывали поистине царские почести и заваливали подарками. Ее служанки уже не знали, куда складывать преподнесенные мед, яблоки, расшитые цветными бусинами очелья, красивую резную посуду…

Такое положение дел казалось Аюне хоть и очень приятным, но все же довольно-таки странным. Конечно, она — дочь Солнца, но власть Аратты на эти отдаленные лесные земли, как ни крути, не распространялась… Однако с недавних пор царевна зареклась удивляться. Жизнь ее вышла из привычного русла, и теперь каждый новый день будто открывал мир заново.

Аюне вспомнился Лазурный дворец, где прошли ее детство и юность. Еще совсем недавно, сидя в своих покоях, она сокрушалась о том, как однообразна и скучна жизнь любимой дочери государя. Скоро ей предстоит выйти замуж за вельможу, которого укажет отец, — но по сути мало что изменится. У нее появятся сыновья, они вырастут, станут наместниками отдаленных земель Аратты или военачальниками, расширяющими ее границы. А она все так же будет восхищать, очаровывать и — Исварха Великодушный, какая тоска! — олицетворять собой величие царского дома…

Новость, что ей в мужья предназначен наследник престола накхов, была лишь первой из ожидающих ее неприятных перемен. Невысокий, смуглый, мрачный воин, будто излучающий опасность, показался ей не просто отталкивающим, а жутким. Она умоляла отца изменить решение, но тот был непреклонен. А в разговорах с Ширамом лишь кивала или отмалчивалась, стараясь лишний раз не глядеть в его хищное лицо.

И тогда появился Аоранг — преданный, бесконечно ею восхищенный, во всем покорный. Необычный воспитанник Тулума своей бесстрашной откровенностью и добрым сердцем вызвал в душе Аюны сильный и живой отклик. Но теперь, глядя на Станимира, царевна вдруг подумала, что ее нежные чувства к Аорангу были лишь попыткой ускользнуть с назначенного ей пути.

То, что происходило в столице после возвращения Великой Охоты, и вовсе казалось царевне ужасным сном. Ширам полностью оправдал первое впечатление. Он сеял вокруг себя смерть и не ведал почтения к царской крови. Все, что было потом, — бегство из накхской твердыни, встреча с Кираном, осознание того, что мир вокруг рушится из-за нее, — окончательно выбило землю из-под ног Аюны. Она отринула всякие мечты о счастье, смирилась с возвращением в пасть Первородного Змея ради блага Аратты…

И тут венды!

Аюна вспомнила дорогу… Шереха с его убийцами…

А все же как могло случиться, чтобы веселый и заботливый Станимир послал за ней такого гнусного людоеда?

Вечерело. Дорога, по которой двигалось вендское воинство, неспешно взбиралась на широкую кручу. Из темневшей поблизости дубовой рощи вышли несколько охотников, волокущих подстреленного оленя. Завидев Станимира, они, видно, узнали его, поскольку сразу начали махать руками, приветствуя князя. Вождь остановил скакуна, спрыгнул наземь, обнял старшего из охотников и заговорил с ними, беззаботно улыбаясь. Незнакомцы рассмеялись, а Станимир вновь поднялся в седло.

— Это что же, твои подданные? — спросила Аюна.

— Нет. Это туричи — большой, сильный род. Вечером они зовут нас на пир к себе в селение, обещают попотчевать олениной. Я сказал, что мы так голодны, что понадобятся самое меньшее еще два оленя…

Аюна тоже рассмеялась, а потом задумалась:

— Выходит, деревни, куда мы заезжали в последние дни, — не твои?

Станимир поглядел на нее с удивлением:

— Что значит — мои? Конечно нет! Я из рода лютвягов, ехать до наших земель еще очень далеко. Однако сейчас почти все лесные венды признают меня военным предводителем. Если речь пойдет о том, чтобы собирать войско, они без промедления приведут людей под мое знамя.

«Зачем тебе собирать такое большое войско?» — хотела спросить Аюна, но тут кони достигли наконец вершины большого холма.

Станимир натянул поводья и указал вдаль:

— Погляди, о солнцеликая! Видишь, там вдалеке бревенчатые стены? Вон она, крепость рода Тура. Охотники, которых мы сегодня встретили, как раз оттуда. Конечно, нас очень много, но Шерех — племянник их вождя и мой побратим. Туричи будут только рады принять нас…

— Нас — или тебя? — не слушая его объяснений, уточнила Аюна.

— Разве я не понятно сказал?

— Понятно, однако я бы хотела прояснить… Я — твоя пленница?

— Исварха Светозарный! Как ты могла такое подумать?!

— Знаешь, — искоса взглянула на него царевна, — когда Шерех захватил меня и моих людей, у меня было много времени для раздумий…

На лице Станимира появилось страдальческое выражение.

— Не злись на Шереха. Он груб и жесток, но верен, как никто. Конечно, ты не пленница — ты моя гостья. Я счастлив, что могу показать тебе вендские земли. Не те измышления, которые сочиняли при дворе государя. Не дикарей в пестрых шкурах, а настоящих вендов. Скоро ты поймешь, о чем я… — Станимир наклонился в седле и вперил в царевну проникновенный взгляд. — И поверь — с того мига, как три года назад я увидел тебя в Лазурном дворце, я считаю, что небо не создало девушки столь же прекрасной, как ты. Отец-Солнце щедро наделил тебя своими дарами. Я даже представить не могу душегуба, который осмелился бы сделать тебя пленницей. Будь моей гостьей, солнцеликая Аюна! И прошу, не хмурься. Твоя улыбка дарит счастье всем, кто способен ее видеть. А уж мне-то…

«Так и думала, — прикрыв глаза, с замиранием сердца подумала Аюна. — А Шерех — просто неотесанное бревно! Ну ничего, я ему еще припомню…»

— Кстати, скажи, моя госпожа, — не припомнишь ли, как звали накха, который пел, пока Шерех сдирал с него кожу?

Царевна вздрогнула и открыла глаза:

— Н-нет…

— Очень жаль.

— Почему? — спросила она, пораженная вопросом князя. — Зачем тебе его имя?

— Я бы назвал так моего следующего сына. Имя сильного врага — лучший оберег!

— Вот как? — протянула царевна. — А у тебя много сыновей?

— Да. И дочерей, — с гордостью отвечал Станимир.

— Гм… И жен?

— Как же иначе? Я вождь… Но ты не думай об этом, солнцеликая, — добавил он. — У нас говорят — не стоит мерзнуть на вчерашнем морозе…

Аюна кивнула с пониманием, хотя этакие новости не слишком ей понравились. Но конечно, у дикарского вождя должно быть много женщин. У ее бывшего нареченного, Ширама, тоже шесть жен, и ее это нисколько не беспокоило. «Дочери Солнца нет дела до босоногих лесовичек, — подумала она. — Есть они, и есть я! Станимир прав — здесь даже и думать не о чем».

* * *

В тот вечер ей преподнесли кожаный доспех. Аюна приняла его с некоторым изумлением. Потом сделала знак Суви, которая заученно открыла ларец с подарками, заготовленными для будущей накхской родни. Царевна достала оттуда золоченую застежку и протянула старейшине туричей. Тот расплылся в улыбке и тут же начал вплетать заколку для плаща в свою длинную седую бороду.

— Что он делает? — прошептала царевна, украдкой бросив вопрошающий взгляд на Станимира. — Он не знает, для чего застежки? Вон же у него на плаще костяная…

— Бороды для вендов священны, — пояснил вождь лютвягов. — Украшая бороду, старейшина показывает, насколько высоко ценит твое расположение.

— Скажи ему, что я благодарна за великолепный дар, — с должной вежливостью сказала Аюна, про себя подумав, что из всех даров, которые она получила в землях вендов, кожаный доспех — самый бесполезный.

Станимир принялся переводить слова Аюны старейшине. Прочие туричи тоже выглядели довольными, что гостье пришелся по нраву их подарок. Однако стоявший поблизости Шерех бросил на девушку взгляд, полный чего-то худшего, чем просто неприязнь.

— Почему Шерех так ненавидит меня? — спросила Аюна князя, когда они вышли из общинного дома в сухой холод ясной осенней ночи.

— Не тебя, — задумчиво ответил Станимир. — Он — из тех, чьи отцы погибли на священном холме. После гибели вождей в землях вендов началась смута. Их детям пришлось несладко… Нынешний глава туричей — дядя Шереха. Сам же он вышел из своего рода и присоединился к нам, лютвягам.

— Разве так можно?

— Это было очень непросто для него… — Станимир запнулся, будто прикидывая, что говорить, а что — нет. — Шереху пришлось пройти суровые испытания, чтобы стать угодным Медейне.

— Кому?

— Богине, которая правит лютвягами.

Аюна приготовилась слушать про богиню, но ее собеседник не прибавил больше ни слова.

* * *

Служанки Аюны хлопотали вокруг постели, стараясь придать незатейливой лежанке вид, достойный дочери Солнца. Тем временем царевна, позвав Суви, вышла из жарко натопленной избы на крыльцо. Поплотнее запахнувшись в подаренный ей прежде плащ на куньих шкурках, она подняла глаза к небу, усеянному великим множеством ярких звезд. Казалось, Исварха щедро разбросал по всему пространству горсти мерцающего скатного жемчуга.

Где-то невдалеке послышался переливчатый звон струн, и низкий мужской голос начал выводить слова торжественной песни.

Аюна прислушалась, затаив дыхание. Конечно, сказитель вел свое повествование на здешнем наречии, но Аюне казалось, что ей многое понятно без слов. Грозные, воинственные видения проносились перед ней, против воли горяча ей кровь и заставляя сердце колотиться чаще. «Какая жалость, что я не знаю языка вендов, — впервые подумала она. — Надо будет непременно его выучить! Надеюсь, Станимир поможет мне в этом…»

Голос гусляра, вначале негромкий и будто задумчивый, понемногу окреп, а затем к нему присоединились десятки иных, среди которых царевна узнала красивый голос Станимира.

«А меня не пригласили! — решила было обидеться она. — Видно, Станимир считает меня малым дитятей, раз отправил спать! Или я недостойна присутствовать на этом увеселении?»

Царевна повернулась к Суви:

— Ступай погляди, что там. И найди князя. Скажи ему — я тоже хочу послушать гусляра.

— Как прикажешь, солнцеликая.

Девушка скользнула с крыльца. Вскоре она вернулась — да не одна, а с толмачом Власко.

— Тебя прислал Станимир? — горделиво вскинув голову, спросила Аюна.

— Нет, царевна, — покачал головой венд. — Хорошо, что я заметил Суви, когда она подбиралась к воинскому кругу. Женщине там делать нечего. А чужачке и подавно.

— Вот как? — Аюна, нахмурившись, кивнула. — Ну хорошо. Скажи, Власко, о чем поется в этих песнях, если даже мне туда не следует ходить?

Толмач чуть замешкался с ответом.

— Это песни о былых временах. О том, как мужали наши воины. Как много они пережили, прежде чем победить врагов и обрести славу…

— Что же в них тайного? — удивилась Аюна.

— Песни о кровавых битвах — не для женских ушей, — уклончиво ответил Власко. — Полагаю, вам обеим лучше вернуться в избу, а мне — в круг.

Он поклонился и отступил в темноту.

Искры костров летели в звездное небо. Только отзвучала песня, а Шерех уже вновь начал перебирать струны. Лютвяги и туричи, узнавая наигрыш, приветствовали его одобрительными возгласами.

Станимир встал со своего места. Он собирался навестить царевну и пожелать ей добрых снов. Но, остановившись, невольно заслушался, вспоминая недавнее прошлое — страшное и славное…

Нам досталась от пращуров гордая стать, И отвага, и доблесть, и сила Стоя жить! А пора подойдет умирать — Без упрека шагнуть за могилу! Так велось с незапамятно темных времен, Что преданьям лишь ведомы древним, Но однажды великий и горестный стон Полетел от деревни к деревне. Увели нас в оковах от милых границ В чужеземные хмурые дали, Перед Солнечным троном простертые ниц, Мы жестокой судьбы ожидали. Мы послушно клялись именами богов, В беспредельности сущих над нами, Признавать беспощадных вчерашних врагов Свыше данными нам господами. Мы в плену постигали науку войны, Тайны лука и ратного строя, Лишь нечастые вести с родной стороны Заставляли яриться порою. Ликовала Аратта на буйных пирах, Торжествуя во власти и силе, Ну а наши поля только пепел и прах Без отцов и мужей приносили. Наши семьи косила беда за бедой, Так и стерлось бы имя лютвяга, Но задумал вернуться наш князь молодой И постылую сбросил присягу! Пусть в пределах Аратты послышится плач! Пусть прольются сыновние слезы! Ведь семьей дорожит даже лютый палач, Нашим женщинам резавший косы! Так покрепче обнимем дождавшихся жен, Чтоб качались в домах колыбели, Чтоб наследники славных и страшных времен Нашу память однажды воспели! * * *

Когда затихли песни и погасли костры, Станимир решил все же зайти и пожелать доброй ночи дочери Ардвана. Он был почти уверен, что царевна давно спит, но обнаружил ее одну в холодной клети при входе в избу. Аюна стояла, завернувшись в плащ, и задумчиво рассматривала доспех, повешенный на обрубок бревна.

— Он похож на еловую шишку, — сказала она, оборачиваясь к князю.

Станимир на миг замер и вдруг заразительно рассмеялся.

— Разве я сказала что-то смешное? — удивилась Аюна.

— У нас полагают, что доспехи арьев напоминают блестящую скорлупу ореха. А накхские кольчуги — змеиную кожу. Но ты сказала, и я сейчас увидел. Впрямь похоже. Однако поверь, это воистину драгоценный дар.

— Неуклюжая рубаха, собранная из кусочков бычьей кожи?

Станимир утвердительно кивнул:

— Туричи делают лучшие кожаные доспехи во всех наших землях. Лишь они могут совладать со злыми и непокорными потомками лесных быков. Нрав у этих тварей чуть получше турьего, но не намного. Если стадо бежит, то на пути лучше не становиться. Однако с помощью бычьих псов здешние жители все же управляются с ними. Пробить шкуру такого быка копьем очень сложно…

Станимир открыл дверь, выглянул наружу и окликнул ждавшего его у крыльца воина. Взял у него бронзовый меч и с размаху рубанул по доспеху. Колода вздрогнула, доспех качнулся, едва не слетев наземь. Поперек толстых кожаных лепестков пролегла чуть заметная бледная полоса — и только.

— Сюда привозят уже выделанные шкуры, — продолжал Станимир. — Выделкой занимаются в удаленных местах — думаю, понимаешь почему. Родичи Шереха изготавливают такие доспехи…

— Я хочу померить, — перебила его Аюна. — Ты готов стать моим оружничим?

Станимир улыбнулся:

— Покуда я просто готов тебе помочь надеть доспех. — Он снял с подставки дорогой подарок и поднял над головой царевны. — Надевай, я затяну все ремни.

Аюна скинула плащи и просунула голову в ворот. Вождь вендов принялся подгонять доспех. Поправил оплечья, затянул ремешки на боках…

— А что, неплохо получилось, — негромко промурлыкал он. — Этакий маленький лютвяг… — Он нахлобучил ей на голову небольшую войлочную шапку. — При случае она смягчит удар.

Затем последовал шлем из толстой кожи, увенчанный тисненой волчьей мордой.

— Теперь боевой пояс…

Станимир почти обнял царевну, обхватывая ее талию широкой, изукрашенной тиснеными узорами кожаной полосой.

Аюна вдруг смущенно осознала, что ей самой хочется обнять синеглазого венда. Станимир совсем не походил на знакомых ей царедворцев. Да, время от времени он говорил вещи, которые вгоняли ее в оторопь. Но все же — она сейчас поняла это совершенно ясно — ей было на редкость легко с этим дикарским вождем. Впрочем, пожалуй, в нем не было ничего дикарского. Разве только короткая ухоженная борода, однако это поправимо… Возможно, царевна привыкла к дикарям, но это показалось ей даже по-своему привлекательно…

Она, замерев, глядела в его чуть насмешливые глаза и с недоумением осознавала, что не может оторвать взгляда.

Венд что-то рассказывал… Какие-то истории о том, что означают узоры на ее поясе, какой защитной силой они якобы обладают…

Вдруг ей вспомнились другие, такие же яркие, морозно-синие, глубоко сидящие глаза. Аоранг — где там он сейчас? Что с ним? Почему не пришел на помощь, когда был так нужен?

Аюна выдохнула и чуть отстранилась от повелителя вендов.

— Помочь надеть поножи? — спросил тот.

— Нет, — порывисто прошептала она. — Не сейчас. В другой раз. Сейчас я устала и хочу спать.

— Как пожелает светозарная царевна, — склонил голову Станимир. — И само наше светило каждую ночь скрывается за Кромкой. Я рад, что дар лютвягов пришелся тебе впору.

— Я тоже, — чуть слышно ответила Аюна, провожая уходящего воина взглядом.

Ей очень хотелось окликнуть его, остановить — но она никак не могла придумать, зачем бы ему останавливаться.

Когда дверь за ним затворилась, она осела на лавку и закрыла лицо руками. И сидела так, пока верная Суви не решилась заглянуть в клеть.

— Тебе нездоровится, госпожа?

— Да. Я очень устала. Помоги мне снять доспех.

— Какая все же красота… — проговорила служанка, разглядывая тисненые кожаные лепестки. — А тут царапина…

— Не важно.

Суви опустилась рядом на колени и принялась распускать ремешки.

— Между прочим, Шерех совсем недавно чуть не схватился со Станимиром из-за этого подарка, — заметила она.

— Вот как? — вздрогнула Аюна.

Она попыталась сделать вид, что ей нет особой разницы и склока между побратимами интересна ей лишь для поддержания беседы. Но то, что красавец Станимир в который раз вступился за нее перед этим живодером, чрезвычайно ее обрадовало.

— Так что же произошло?

Суви с удовольствием принялась рассказывать:

— Началось с того, что Шерех стал укорять своего вождя — мол, знаки на доспехе взывают к здешним богам, прося защитить того, кто его носит. А ты, царевна, чужестранка — а значит, чужая и для богов. Станимир в ответ: «Это боги тебе о таком рассказали?» Шерех брови сдвинул: «Я привез тебе пленницу, так и поступай с ней как с пленницей! Зачем народ мутить?» А красавчик-лютвяг: «Я сам решу, что с ней делать…»

— Он тебе не «красавчик-лютвяг»! — вспыхнула Аюна.

— Как скажешь, госпожа, — опомнившись, съежилась Суви.

— Ступай прочь и больше не распускай язык!

— Повинуюсь, солнцеликая госпожа…

Глава 2

Конь и стрела

Утром Аюна, проснувшись, обнаружила доставленную по приказу Станимира плотную поддоспешную рубаху. Отчего-то несказанно радуясь, царевна призвала служанок, чтобы те помогли ей облачиться подобно настоящему вендскому ратнику.

— Что вы прячете глаза? — спросила Аюна, глядя на кислые лица своих девушек. — Суви, ну-ка, погляди на меня! Давай говори, я не рассержусь!

Та вздохнула и, набравшись смелости, тихо ответила:

— Разве годится дочери государя Ардвана снаряжаться как вендскому воину? Лютвяги — наши враги, мы в плену…

— Что ты понимаешь? — возмутилась царевна. — Вчера мне подарили доспех, каждая чешуйка которого молит богов о сохранении моей жизни! Еще совсем недавно лютвяги впрямь были нам врагами, но все изменилось. Разве вы не видите, как нас здесь встречают? Князь и подвластные ему вожди стараются угодить мне всем, чем могут! Скоро я сделаю так, что венды сами, по доброй воле, склонят голову перед Солнечным Престолом!

Служанка вновь вздохнула, стараясь не глядеть на Аюну.

— Ты что, не веришь мне?

— Я верю всему, что ты скажешь, — не глядя в глаза, произнесла та. — Как я смею не верить дочери государя?

— Значит, не веришь… Что ж, сама скоро увидишь! Застегни пояс.

Девушка торопливо принялась затягивать ремешки. Аюна почувствовала, что начинает краснеть. Ей вдруг вспомнилось вчерашнее ощущение, когда этот самый пояс в одно движение затянули крепкие руки Станимира.

— Ну что ты возишься? — сердито прикрикнула она.

— Все готово, госпожа.

Аюна расправила плечи и вышла из избы на крыльцо. В жестком кожаном доспехе она казалась себе одновременно и воинственной, и немного смешной.

Дом был зачем-то поставлен на помост, который поддерживали четыре столба. Возле дверей уже поджидал Станимир со свитой. Увидев царевну, он склонил голову и приложил руку к груди. Аюна вспыхнула — так приветствовали государя Ардвана воины вендской стражи.

Вождь лютвягов хлопнул в ладоши. Светловолосый юноша подвел к помосту, где стояла царевна, оседланного тонконогого коня. Шерсть цвета топленого молока переливалась при каждом движении, играя золотым блеском на ярком, но уже почти не греющем утреннем солнце. Двурогое степное седло покоилось на шкуре барса. Слева и справа к седлу были приторочены отнятые у царевны еще по ту сторону Даны ее собственные колчан и налуч.

— Это Осветко. — Станимир потрепал коня по длинной гриве. — Он быстрый, как сокол, и верный, как пес. На таких скакунах ездят только самые знатные сурьи. Теперь он твой.

Аюна восхищенно глядела на драгоценного коня, хотя не однажды видела подобных красавцев. В царской конюшне, разумеется, имелись лошади этой редкой породы. Они казались хрупкими и легкими, будто выточенными из желтоватой мамонтовой кости, но не было ничего обманчивее этой хрупкости. Даже сильные кони, которых запрягали в колесницы, не могли сравниться с золотистыми конями сурьев в резвости и выносливости — а также своенравии и упрямстве. Жеребчик искоса глядел на нее бледно-голубыми умными глазами, точно присматриваясь к будущей хозяйке и раздумывая, чего от нее ждать.

— Лишь такой скакун достоин ходить под седлом солнцеликой царевны, — произнес Станимир, передавая поводья. — Но ты должна убедить его, что он твой, и больше ничей. Если он тебе не поверит, никто не сможет его заставить повиноваться.

Аюна оглянулась. Стоявший рядом мальчишка-конюх достал из-за пазухи яблоко и передал девушке. Царевна подержала его в руке и протянула на открытой ладони. Конь мягко переступил и потянулся к подарку.

— Это тебе, Осветко, — тихо проговорила Аюна. — Я никогда тебя не обижу…

Нежные губы коснулись ладони, яблоко тут же исчезло.

Проходивший поблизости Шерех остановился, насмешливо скривил губы и бросил что-то короткое, явно пренебрежительное, глядя на царевну и степного коня. Станимир покачал головой и произнес несколько слов, как показалось Аюне, в ее защиту.

— Кажется, Шерех говорит, что ты расшибешь себе лоб, — шепнула Суви. — Во всяком случае, там были слова «голова» и «смерть»…

— Ну это мы еще посмотрим…

Царевна улыбнулась и погладила изогнутую золотистую шею. Ей уже доводилось ездить на степных жеребцах. Иногда солнцеликий Ардван в знак великой милости жаловал одного из них своим вельможам — но никогда не дарил кобылиц, чтобы ни у кого не было даже мысли завести собственный табун. Шерех, конечно, знал, о чем говорил. С таким конем можно ждать любого подвоха. От первой встречи, от знакомства, зависит, будет ли скакун послушен и верен до последнего мига. Он может быть другом, но не рабом.

Ну ничего. Как показал ей когда-то Аоранг, с любым зверем можно договориться. «Они куда умнее, чем притворяются перед людьми», — говорил он…

Продолжая гладить конскую шею, Аюна протянула вторую руку конюху за новым яблоком. Ей вдруг почудилось, что она ощущает мысли животного. Тому явно было не по себе. Чужое место, избы, многолюдство, запахи, шум — все это совершенно не походило на привычный ему свежий простор заливных лугов.

— Мы с тобой поладим, — шепнула коню девушка.

Конь глянул на нее ясными голубыми глазами, ткнулся носом в ладонь, выпрашивая еще яблочко. Царевна почувствовала, что он и впрямь ей верит.

— Пойдем туда, где простор, — ласково позвала Аюна. — Там ты сможешь пуститься вскачь…

Конь, будто соглашаясь, нагнул голову и радостно фыркнул. Аюна ухватилась за переднюю луку седла. Станимир тут же шагнул к ней и подставил руки. Но Аюна привычным движением взлетела в седло с края помоста. Жеребчик тут же взвился на дыбы. Царевна прильнула к его холке, обхватив шею и мягко уговаривая коня:

— Не гневайся, я легкая! Идем, там много травы и простора…

Золотистый скакун прислушался. Танцуя, переступил с ноги на ногу и пошел, будто повинуясь словам царевны.

* * *

Вереница конников двигалась шагом. По обе стороны дороги простирались пестрые увядающие луга. Справа зеленела опушка соснового леса, слева блестели воды широкой реки, плавной дугой уходившей к югу. Солнце то и дело выглядывало из облаков, вспыхивая в зеркале вод и обливая золотым сиянием окрестные рощи. Казалось, сами боги радуются яркому и щедрому осеннему дню.

Впереди княжьего поезда, примерно на расстоянии полета стрелы, виднелся конный дозор. Не то чтобы Станимир кого-то опасался. Но кто-то должен был оповестить прохожих и проезжих: едет вождь лютвягов, освобождайте путь!

Аюна ехала во главе воинов, рядом с Станимиром. Князь развлекал царевну забавными историями из своей жизни, заставляя девушку то и дело смеяться, а порой и хлопать в ладоши от восторга. Нарочно для него Аюна не стала снимать кожаный доспех и шлем. Хоть ей было с непривычки неудобно в жесткой кожаной рубахе — не натереть бы кожу к вечеру! — она ощущала себя красивой и грозной воительницей. И главное, всякий раз, как Станимир останавливал на ней взгляд, Аюна ясно видела, что князь любуется ею.

Однако всякий раз, когда она улыбалась, то непременно чувствовала на себе обжигающе неприязненный взгляд ехавшего по левую руку от вождя сумрачного Шереха.

— Чем он опять недоволен? — наконец не выдержала Аюна.

Станимир перевел ее слова соратнику. Тот заговорил, через слово кивая на царевну, но при этом глядя куда-то сквозь нее. Речь его звучала так жестко, что даже с лица вождя вендов сошла обычная легкая улыбка.

— Что он сказал?

— Говорит, что я оскорбляю воинов, добывших тебя в бою. Храбрые лютвяги, мол, погибли не ради того, чтобы я обращался с тобой как с высокой гостьей… Шерех считает, что пленнице подобает идти в путах, держась за хвост коня, а не разъезжать в доспехе и уж тем более с оружием. Если бы он хотя бы на миг допустил, что ты сможешь им воспользоваться, непременно решил бы, что я совсем спятил…

— И ты позволяешь кому-то говорить себе такие слова?! — возмутилась Аюна. — Ты же их царь!

— Не царь, лишь военный вождь, — терпеливо повторил Станимир. — А Шерех — первейший из моих воинов. Да, его не всегда приятно слушать, но в его словах не бывает лукавства.

— Вот как? Ну раз он считает, что я не умею пользоваться луком, то… — Аюна оглянулась. — Полагаю, ему хватит отваги встать у во-он того дерева и взять в руки шишку?

Она указала на раскидистую сосну, растущую у опушки леса шагах в ста от всадников.

Станимир поглядел на нее с любопытством и, посмеиваясь, пересказал Шереху предложение царевны. Тот скрипнул зубами и что-то прошипел.

— Он говорит, что не подряжался играть в девичьи игры, — немедля перевел князь. — А я, пожалуй, сыграю!

Воины остановились. Князь спешился и неторопливо зашагал к стоящей в отдалении раскидистой сосне. Среди воинов послышался ропот, но князь взмахом руки призвал их к молчанию. Шерех метнул свирепый взгляд на Аюну и напоказ положил пятерню на рукоять саконского клинка.

«Ждет, чтобы я промахнулась и поранила Станимира, — подумала Аюна. — И тогда этот зверь с удовольствием меня зарубит! И ведь никто не шелохнется, чтобы встать на мою защиту… Но я не промахнусь. С чего бы?»

Она открыла налуч, вытащила лук, привычным движением снарядила тетиву, убедилась, что та хорошо села, наложила стрелу. Кинула взгляд на стоящего у дерева Станимира. Тот стоял, держа в поднятой руке большую сосновую шишку. С того места, где остановились воины, цель была еле видна. «Может, не надо было так далеко… Мало ли случайный порыв ветра…»

Аюна призвала Исварху, моля дать точность выстрелу. Станимир расслабленно стоял возле дерева и, как обычно, улыбался.

Царевна подняла лук, прищурилась и потянула тетиву к щеке…

Учитель стрельбы был из сурьев. Он казался маленькой Аюне редкостно некрасивым: бритоголовый, кривоногий, сутулый… Но все менялось, когда он садился на коня или брал в руки лук.

«Умелого стрелка сразу видно уже по тому, как он достает стрелу и кладет ее на тетиву…»

Учитель, даже не повернув головы к тулу, опускает руку к бедру, делает еле уловимое плавное движение. Стрела будто сама выпархивает из тула и послушно ложится на тетиву, словно прирученная птица.

У Аюны невольно перехватывает дух. Ее учат танцам, и она уже способна оценить красоту и изящество движений. А ведь учитель еще даже не выстрелил… Крошка Аюр ничего не замечает — он с удовольствием разглядывает маленький лук в своих руках, дергает тетиву.

«В бою или на охоте у вас не будет времени копаться в туле, выбирая подходящую стрелу, — говорит учитель. — На каждом древке должны быть зарубки или иные метки, чтобы вы не глядя могли мгновенно достать нужную стрелу. Выбор вам подскажут ваши пальцы. У всякой стрелы своя цель. Острые граненые — для вражьей брони, срезни — для охоты на крупную дичь…

Царевич, не бросай натянутую тетиву — так ты портишь лук! Ведь это священное оружие самого Исвархи! Всякому луку следует оказывать почести и относиться к нему с уважением. Именно с луком наш Господь выезжал во главе войска на битву с Предвечным Змеем, именно его золотые стрелы изгнали Врага обратно в вековечную тьму. Поклонимся же Господу Солнцу, прежде чем начать урок, и посвятим ему свои помыслы! Пусть наши луки разят без промаха!»

Учитель-сурья, держа свое оружие обеими руками, поворачивается к увенчанному солнечным диском жертвеннику, на котором, тихонько потрескивая, горит священный огонь Исвархи, и склоняется перед ним. Дети Ардвана торжественно повторяют его движение.

«Умелого стрелка видно уже по тому, как он встал для стрельбы. Ну-ка, оба сюда! Царевич, не наклоняй голову вбок, от этого ты не станешь более метким. И высовывать язык тоже не обязательно…

Царевна, не откидывайся всем телом назад, ты же не змея! Тебе, верно, кажется, что так удобнее, но на самом деле твой выстрел теряет всю силу. Запомни: ты натягиваешь тетиву не рукой, а спиной. Рука — лишь упор.

Вы — дети, и в ваших руках еще нет настоящей силы. Но для стрельбы из лука арьев большая сила не нужна. Он легкий и мощный, склеенный из двух пород дерева, самим Исвархой именно для лука и сотворенных…

Нет, Аюна, „лук поменьше“ я тебе не дам. Запомни: чем длинней плечи лука, тем легче из него стрелять. Мы, сурьи, делаем тугие луки из турьих рогов, с ними вам было бы куда сложнее. Они для стрельбы с седла, на скаку. Со временем научу вас и этому искусству. Но и там главное — правильно взяться.

Стойте прямо, совершенно прямо. Все на одной линии — ваше тело, лук, стрела, взгляд».

«Стрела убегает с тетивы!» — плаксиво заявляет Аюр.

«Так не хватай стрелу пальцами, и не будет убегать! Держи лишь тетиву, без всяких усилий… а теперь разожми руку!

Умелого стрелка видно по тому, как он спускает тетиву. Он делает это легко — как птицу отпускает в полет. Стрела будто обретает свою волю.

Главное — правильно взяться. Если ты правильно взялся, стрела полетит далеко и сильно и, несомненно, придет в цель».

Короткий сухой щелчок… Стрела ушла в полет. Царевна различила, как Станимир дернулся, будто пытаясь закрыться. Затем принялся напоказ разглядывать сосновую шишку, которую держал в руке. Но впустую! Аюна даже с дороги видела — стрелы в ней не было…

«Но как? Этого не может быть! — колотилось в ее голове. — Я должна была попасть!»

Окружавшие ее всадники Станимира разразились дружным хохотом. Щеки Аюны запылали от досады.

— Я не могла промахнуться! — прошептала она.

— А ну, тихо! — крикнул Станимир, возвращаясь к своему коню. — Вот стрела! — Он поднял над головой руку с зажатым в кулаке древком. — Если бы я не поймал ее, стрела пригвоздила бы шишку к дереву!

Теперь вокруг Аюны раздались громкие приветственные крики. Лишь Шерех, насупившись, уехал вперед, не желая обсуждать увиденное.

Глава 3

Две засады

Дремлющий саблезубец настороженно повел ушами, распахнул яркие желтые глаза, вскинул голову с колен Аоранга, поднял дыбом шерсть на загривке и зарычал. У него уже сменились зубы и начали расти те длинные острые клыки, по которым и звались эти хищники. К зиме это будут два смертоносных костяных клинка. Но пока только их кончики виделись из-под верхней губы.

«Вот же несуразная зверюга», — подумала Янди, выглядывая из-за кустов.

Однако вслух лишь негромко окликнула Аоранга.

— Это я! Уйми Рыкуна.

Мохнач погладил питомца, что-то шепнул ему. Тот немедленно перестал рычать и начал тереться о его ногу, радостно задрав короткий, будто обрубленный хвост.

— Ну что, видела царевну? — нетерпеливо спросил воспитанник Тулума.

— Нет.

С лица Аоранга вмиг сбежала вся краска.

— Как — нет? Ты же ходила к дороге!

— Ходила, — кивнула девушка. — Станимир движется с большим отрядом в сторону реки. Все как всегда. Вот только Аюны рядом с ним сегодня не видать…

— Что он с ней сделал? — зарычал Аоранг так, что саблезубец прижал уши и попятился от хозяина.

— Да уймись ты! Ничего он не сделал. Царевна ему очень нужна, иначе бы он не стал с ней нянчиться, — захихикала лазутчица. — И распускать перед ней хвост, вместо того чтобы распустить руки! Все его улыбочки — лишь видимость…

Она вытянулась на куче листьев, закинула руки за голову и прикрыла глаза. Аоранг, вскочивший на ноги, остался стоять, хмуро глядя на девушку.

— Станимир — жестокая, лживая тварь, — заговорила Янди спустя недолгое время. — Я помню его там, в столице. Вендская стража не знала ни сна, ни отдыха. Он гонял своих ратников с утра до ночи. Только и думал, как еще выслужиться и показать Кирану свою верность… Теперь он будет красоваться перед Аюной. Верно, собрался стать при ней тем же, кем стал Киран при ее сестре…

— Но ты сказала, что не видела Аюну?

Янди пожала плечами:

— И что? Скорее всего, они поссорились. Думаю, Станимир решил ей объяснить, для чего весь этот праздник, Аюна оскорбилась и теперь едет в возке.

Лицо Аоранга просияло, вмиг утратив мрачную угрюмость.

— Исварха развеял чары хитрого венда!

— Погоди радоваться, — хмыкнула лазутчица. — Если ты думаешь, что Станимир в столице учился лишь приветствовать государя, стуча об пол копьем, то ты ничего о нем не понял. Он обходителен, как истинный царедворец. Даже если сейчас Аюна зла на него, к завтрему он все исправит… — Она задумалась. — Похоже, уже начал исправлять…

— Почему ты так думаешь?

— Рядом со Станимиром из селения туричей ехал молодой воин. Судя по тому, что Шерех от него не отходил, думаю, это его сын. На дороге Станимир устроил себе развлечение — парень на скаку стрелял в него из лука. А князь стоял у дерева с беспечным видом, похваляясь отвагой. Потом сделал вид, будто ранен, а оказалось, что он поймал стрелу в полете. Могу поспорить, все это было устроено нарочно для Аюны. Она наверняка наблюдала за развеселыми мужскими забавами из возка. И уж верно, ее сердце дрогнуло, когда мальчишка пустил в Станимира стрелу…

Слушая ее, Аоранг вновь начал мрачнеть.

— Кроме того, — продолжала Янди, — царевна должна понимать, что Станимир — ее единственная защита в этих землях. Если с ним что-то случится, сперва ею займутся Шерех и его люди, а потом она попадет к жрецам Когтистого Старика… — Янди резко села, пристально глядя перед собой прозрачными зелеными глазами. — Стало быть, пока царевна не простила князя вендов, нам следует действовать.

— Что ты задумала?

— К вечеру Станимир доедет до реки. Не помню, как она зовется, но точно знаю, что за ней начинаются владения лютвягов. На той стороне добраться до царевны будет куда сложнее… Да и захочет ли она бежать с нами? — Девушка окинула Аоранга оценивающим взглядом. — Я бы, пожалуй, не захотела.

— Я бы сам на тебя не глянул, — фыркнул мохнач.

— Не злись — лучше слушай, что нужно сделать. Ты был у реки? Осмотрел мост, как я просила?

— Да. Бревна связаны лыком. Уложены просто на землю, чуть прикопаны сверху.

— Отлично. Мы сейчас направимся туда. Ты же сможешь приподнять их?

— Конечно смогу.

— Отлично. Перережешь лыко…

— Зачем?

— Чтобы Станимир с людьми заночевали с этой стороны реки! А дальше сделаем так: когда стемнеет и венды устроятся на ночлег, ты подкрадешься к стану вместе со своим клыкастым котом. Пусть он там поорет в свое удовольствие…

— Ты же прежде говорила, что мне надо держаться подальше в лесу, чтобы Рыкун не привлекал псов…

— Так то нужно было раньше, а теперь другое дело. Бычьи псы поднимут лай, венды забегают… — Янди улыбнулась. — А в суматохе я позабочусь о том, чтобы Аюна исчезла. Ступай, займись мостом. Я пока немного посплю. Ночка будет веселая…

* * *

День понемногу клонился к вечеру. Пользуясь возможностью, Янди дремала, соорудив себе нечто вроде люльки из плаща, закрепленного на двух ветвях. Все, что ей сейчас надлежало сделать, было сделано. А уж с бревнами Аоранг вполне управится и сам.

…Ей снилось, что она скачет по камням, казавшимся ей огромными. Ее отец бежит впереди, таща ее за руку. Он мог бы двигаться куда быстрее, но Янди не поспевает за ним. Она оскальзывается… «Не ступай на землю! — кричит отец. — Оставишь след!» Она старается изо всех сил…

Но камень в ее сне вдруг становится рыхлой землей, ноги вязнут. А где-то совсем рядом, сверху, слышится стук копыт и издевательский хохот…

Янди оглядывается и в ужасе глядит на приближающихся накхов. Впереди — всадник на черном коне. Его лица не разглядеть, оно будто меняет черты…

Но она знает, что это Ширам.

Пробившаяся сквозь дремоту мысль кольнула ее: «Ширам тогда был совсем мальчишкой…»

Но сейчас она точно знала, что это он.

Янди распахнула глаза. Несколько мгновений она лежала, тяжело дыша, бездумно глядя на переплетение веток над головой. Все ее тело будто бы свело судорогой. «Хвала Исвархе, это всего лишь сон!»

Подобные сны посещали ее нередко. То она будто выходила из купальни и едва наклонялась, чтобы взять оружие и одеться, как за ее спиной оказывался Ширам с занесенной для удара лунной косой… То среди глубокого сна она вдруг открывала глаза и видела его склонившимся над собой, с насмешливым оскалом на хищном лице. Каждый раз это было что-то новое. И каждый раз отогнать терзавшие ее видения не было никакой силы.

Янди вдруг припомнила недавний разговор с Аорангом. Здоровенный мохнач часто раздражал ее именно тем, что оказался вовсе не тем неуклюжим, туповатым простофилей, за которого Янди принимала его вначале. Подчас его вопросы были столь остры и глубоки, что заставляли лазутчицу не просто задумываться, а по-настоящему страдать от необходимости искать на них ответ.

Тогда, на берегу Даны, когда они целый день просидели в засаде, мохнач задал ей вопрос…

«Ну хорошо — что ты будешь делать после того, как тебе удастся прикончить Ширама?»

«Скорее всего, и меня в тот миг прикончат», — привычно отмахнулась Янди.

«А если нет? — не отставал Аоранг. — Если тебя не убьют и не покалечат и ты вернешься в столицу живая и здоровая? Расскажешь Кирану, что его смертельный враг мертв…»

«В первую очередь он мой смертельный враг!»

«Тем более. Представь — вон саарсан лежит бездыханный. Ты сделала то, ради чего жила все эти годы. А дальше?»

«Что за глупые мысли? — огрызнулась Янди. — Думаешь, не найду чем заняться? У меня хватает золота, чтобы купить имение неподалеку от столицы. Заведу себе красавцев-любовников, стану веселиться, охотиться, устраивать пиры… А когда мне захочется бесед об умном и вечном, буду приглашать тебя».

Аоранг покачал головой.

«Тебе недолго будет этого желаться. Твоя кровь отравлена, она не даст тебе покоя. Она станет жечь тебя, требовать новых убийств…»

«Вот еще! — возмутилась девушка. — Да что ты обо мне знаешь? Как смеешь так говорить?!»

«Не кричи на меня, — вздохнул мохнач. — Ты и сама знаешь, что я говорю правду, оттого и злишься. Жизнь ради смерти — пустая жизнь…»

«Тебе не понять», — буркнула Янди.

«Это верно, — согласился Аоранг. — И я рад этому».

— Эй! — послышалось снизу. — Проснись!

Янди тут же вскинулась, ухватилась за ветку, подтянулась и спрыгнула наземь.

— Я не сплю!

Девушка оглянулась. Уже смеркалось — значит она продремала довольно долго.

— Ты разобрал мост?

— Нет, — покачал головой мохнач.

— Почему?

— Похоже, кто-то уже разобрал его до нас.

— Что?!

— Лыко, которым связаны бревна, перерезано, — объяснил Аоранг. — А к стволам привязаны веревочные петли с продетыми через них палками. Если за них дернуть — мост рассыплется по бревнышку.

— Хочешь сказать, мы не одни присмотрели это место для засады? — усмехнулась Янди. — Вот, значит, как! Кто бы это мог быть?

Новость, впрочем, не показалась ей такой уж забавной.

— Тебе лучше знать, — пожал плечами Аоранг. — Я не устраиваю засад.

— Станимира пока не видно?

— Нет. Но уже смеркается. Значит, Станимир скоро будет у реки.

— Что ж, пойдем глянем. Но не вздумай даже соваться к мосту…

Двигаясь легко и по-волчьи незаметно, Янди и Аоранг приблизились к дороге, спрятались в зарослях багровеющей бузины и начали пристально оглядывать безучастно молчавшие окрестности. Местность казалась совершенно безлюдной.

— Видишь, там дальше лесистый пригорок? — прошептала Янди. — Дорога изгибается вокруг него, затем спускается к реке. Если бы у меня был отряд, я бы именно там устроила засаду…

В этот миг Рыкун вдруг приподнялся, настороженно поглядел куда-то вбок и тихо зарычал.

— Там уже засада! — вскочил мохнач.

Янди схватила его за руку:

— Молчи! — Она быстро обернулась к Аорангу и одними губами прошептала: — Уходим, пока нас не заметили! Очень тихо… Я, кажется, знаю, кто это…

* * *

Пятеро всадников передового дозора Станимира, обогнув заросший лесом пригорок, начали спускаться по дороге, ведущей к мосту. Старый ольшаник, росший по берегу, переплетался над тропой так густо, что летом даже в полдень здесь царил полумрак. Сейчас бурая листва густо устилала землю. Лишь ели, напоминающие наконечники огромных копий, темнели среди голых древесных остовов. Листва, впитавшая влагу прошедших дождей, уже не шуршала под копытами.

Должно быть, поэтому человек, сидевший на корточках у самых мостков, не сразу заметил приближение конников. Но прежде чем он оглянулся, всадники увидели, что неизвестный расталкивает бревна моста.

— Хватайте его! — закричал передовой всадник, ударяя пятками по конским бокам.

Незнакомец тут же вскочил и со всех ног кинулся в лес.

В то же мгновение бревна моста с грохотом покатились в воду, будто все это время чужак удерживал их от падения.

— Хватайте!.. — еще громче взвыл всадник — и тут же вылетел из седла.

Натянутая между деревьев тонкая веревка ударила его по горлу и выкинула на дорогу. Вслед за этим в других всадников полетели метательные ножи. Еще трое вендов рухнули наземь. Лишь последний успел развернуть коня и помчался обратно, голося во все горло:

— Засада! Впереди засада!

Ошибался он лишь в одном. Засада была вовсе не впереди.

Покрытый кожаным оболоком возок царевны остановился. Снаружи послышался резкий окрик и недовольное ржание коней. Затем надоевшие однообразные звуки дороги — стук копыт, скрип колес, понукания возниц — сменились боевыми кличами, лязгом клинков и отчаянной руганью.

Наконец стало пугающе тихо.

— Что там случилось? — пролепетала Суви, глядя на подруг-служанок, съежившихся у стенок возка на деревянной лавке.

Казалось бы, только что они неспешно ехали по лесной дороге, хихикая и зубоскаля по поводу вендского толмача Власко, который, кажется, не на шутку влюбился в Суви…

И вдруг ленивая болтовня прервалась на полуслове. Повозку тряхнуло, на козлах послышался жуткий сдавленный хрип. Все стихло… В следующий миг кожаный полог, закрывавший возок, распахнулся. В сумерках девушки увидели нечто ужасное — змеиную голову с распахнутой пастью. Лишь потом Суви разглядела под ядовитыми клыками человеческие глаза.

— Где царевна?! — резко спросил змееголовый, буравя взглядом лица застывших в страхе девиц.

— Ее тут нет, — пискнула Суви, затравленно глядя на раскрашенного воина и чувствуя, как ужас перехватывает дыхание. Она наконец сообразила, с кем они столкнулись. Это же накхи! Но откуда здесь, в сердце владений вендов, эти исчадия Первородного Змея?!

— Всем сидеть тихо, не то сожгу возок! Ты со мной! Будешь голосить — убью!

Раскрашенный схватил Суви за шиворот и выдернул из возка, как репку, — она и ахнуть не успела. Бросил себе на плечи и метнулся в лес. Краем глаза девушка заметила еще две темные тени и повисшего на козлах возницу с перерезанным горлом.

А служанки еще долго сидели, онемев и на всякий случай боясь даже шевельнуться.

Едва дорога исчезла из виду, змееголовый сбросил девушку с плеч наземь, будто мешок, и приказал своим молчаливым спутникам:

— Тащите ее к коням. Я прослежу, чтобы за нами не увязались.

Дальнейший путь Суви проделала с торбой из-под овса на голове и заткнутым тряпкой ртом. Время от времени тащивший ее на плече разбойник менялся, пока наконец пленницу без всякого почтения не сбросили в сухую траву. Девушка вскрикнула, но тут же получила пинок под ребра.

— Молчать!

Суви замерла, опасаясь лишний раз вздохнуть, чтобы не рассердить похитителей. Наконец кто-то рывком сдернул торбу с ее головы, и над ней раздался уже знакомый жесткий голос змееголового:

— Ты кто?

— Суви, служанка царевны…

— А где сама царевна?

— Солнцеликая была впереди, с князем Станимиром…

Похититель стиснул кулаки, обернулся к воинам и злобно зашипел что-то на своем языке. Затем вновь обернулся к Суви и угрожающе навис над ней:

— Мои воины говорят, что рядом с князем не было царевны! Решила меня обмануть? Говори правду, чтобы мне не пришлось вытаскивать ее из тебя вместе с языком!

— Я и говорю правду! — жалобно пролепетала Суви. — Царевна — рядом с князем, в кожаном доспехе. Утром я сама помогала ей снарядиться.

Раскрашенное лицо накха исказилось от досады.

— Зачем?! Для чего она напялила доспех?

— Вчера его подарили царевне в селении туричей. А утром Станимир преподнес солнцеликой прекрасного коня. Наверно, она хотела порадовать вождя…

— О Мать Найя! — Предводитель накхов устремил взгляд к небесам. — У этой желтоволосой царевны цветочная пыльца вместо разума!

— Что будем делать, Даргаш? — спросил один из воинов на родном языке.

— Вы двое, отправляйтесь к стану вендов. Следите за тем, что там происходит. Найдите мне царевну!

— Вендов около сотни, — напомнил накх. — А нас — дюжина…

— Умолкни и выполняй приказ!

— А если царевны нет? — спросил другой воин. — Если девка тебе солгала? Может, спросить ее как следует, раз уж она у нас?

Предводитель накхов схватил Суви за шкирку и поднял над землей.

— Признайся, ты сказала нам правду? — прорычал он. — Ничего не придумала?

— Я… сказала правду, — жмурясь от страха, прохрипела девушка.

Ей казалось, что распахнутая пасть с ядовитыми зубами сейчас сомкнется на ее шее. «Исварха Всесветлый, сохрани искру моей души!» — взмолилась она, уверенная, что настает ее смертный час.

— Если соврала, лучше сознайся сейчас. Иначе придется причинить тебе боль. А мне, видит Мать Найя, этого не хочется…

Слова накха звучали очень искренне. По лицу Суви потекли слезы.

— Я знаю лишь то, что видела! Прошу, поверь мне!

— Ладно, я тебе поверил.

Даргаш отпустил руку и несколько мягче посадил девушку на землю.

— Жди и не пробуй убежать, — бросил он, отходя в сторону.

Суви лишь горько усмехнулась сквозь слезы. Он в самом деле думает, что горожанка сумеет убежать от кого-то в лесу? Тем более от отряда накхов, взбешенных неудачей?

Змееголовый подошел к своим воинам и заговорил на шипящем наречии, над которым слуги любили тайком посмеяться при дворе. Судя по резким голосам и кривым ухмылкам, накхи остались не слишком довольны допросом. Однако никто не стал перечить вожаку. Закончив беседу, Даргаш вновь повернулся к девушке и поманил ее к себе:

— У тебя хорошая память?

— Каждый вечер я должна была рассказывать госпоже занятные истории, чтобы ей приятнее было отходить ко сну.

— Вот и хорошо. Теперь тебе надо будет рассказать занятную историю Станимиру. Запомни ее от слова до слова… — Предводитель накхов приосанился и медленно заговорил: — «Я, Даргаш из рода Афайя, и мои люди находимся в твоих землях по велению саарсана накхов Ширама, сына Гауранга. Мне приказано найти и вернуть царевну Аюну, принадлежащую моему повелителю. Если ты отдашь ее добром, я покину твои владения, не причинив ни тебе, ни твоей родне какого-либо ущерба. Если же нет — готовься находить на пути головы своих сородичей, покуда не настанет и твой черед!» — Даргаш умолк, покосился на одобрительно кивающих сотоварищей, довольно улыбнулся и добавил: — Если Станимир готов отдать царевну, пусть просто оставит ее на дороге и уйдет. Ты все запомнила?

— Да, — кивнула служанка. Поколебавшись, она робко произнесла: — Мне будут задавать вопросы. Венды захотят найти и убить вас…

— Удивлюсь, если не захотят, — хмыкнул Даргаш. — Можешь рассказать им все. А сейчас тебя отнесут обратно на дорогу. К полуночи доберешься до вендского стана. Надевай на голову мешок.

Глава 4

Порубежная река

Люди Шереха — Аюна уже научилась отличать их от всех прочих по острым волчьим клыкам, вышитым у горловины рубах, — окружили царевну и, не выпуская из рук оружия, пристально всматривались в ночь. Аюне даже казалось, что они по-волчьи тянут воздух носом, пытаясь учуять, где притаился враг. Служанки, все еще не отошедшие после встречи со змееголовым, робко сбились вокруг госпожи и наперебой рассказывали о пережитом ужасе.

Аюна молчала, стараясь осмыслить произошедшее. Трескотня служанок раздражала ее, но все же царевна не мешала им выговариваться. И без их слов она уже поняла, что на отряд Станимира напали накхи. Когда вождь потом подтвердил ее догадки, царевна ничуть не удивилась.

Удивительно было другое. За событиями последних дней Аюна почти не вспоминала о Шираме и совсем позабыла, что направлялась к нему, чтобы стать его женой.

А саарсан, выходит, ни о чем не забыл…

— Кто был рядом с Суви? — спросила она, прерывая служанок.

— Я, солнцеликая, — тут же отозвалась одна из них.

— Как выглядели разбойники?

— Там один только и был! Головы нет вовсе, вместо нее змея скалится! Тело вроде человеческое… Я так испугалась, чуть не померла на месте… А он возок взглядом обшарил, рявкнул: «Где царевна?» Суви ответила, что госпожи здесь нет. Змей сразу ее хвать — и уволок в лес!

Сомнений не было: Ширам послал людей по ее следу.

Но зачем ему это? Ведь расстались жених и невеста хуже некуда. Царевна вспомнила, как надменный накх в приступе ярости увез ее из дворца, перекинув через седло. А последнее, что она ему пожелала, — увидеть его голову в корзинке палача. И после такого саарсан все же мечтает ее вернуть? Он готов рисковать людьми, чтобы освободить ее?

«Неужели он впрямь настолько в меня влюблен?»

Аюна и вообразить подобного не могла… Эта мысль отчего-то взбудоражила ее. Не то чтобы царевне вдруг захотелось увидеть отвергнутого нареченного. Но оказывается, под обличьем угрюмого убийцы скрывалось пылкое и преданное сердце…

Однако у подобной преданности была и оборотная сторона. «Насколько я знаю накхов, они ведь теперь не отстанут, — с тревогой размышляла царевна. — Они нашли меня и будут красться следом, вновь выжидая удобного случая, чтобы напасть…»

Лютвяги расступились, и к Аюне быстрым шагом подошел Станимир.

— Ну, нашли Суви? — подалась ему навстречу царевна.

— Нет. — Вождь мотнул головой. — И не искали.

— Почему?!

— Ее похитили, верно перепутав с тобой. Мне это удивительно, но что возьмешь с накхов? Видно, все столичные девицы для них на одно лицо! Они утащили ее в лес. Искать ее там ночью — дело бесполезное. Лучше уж сразу перерезать себе горло. Но одно могу сказать точно… — добавил он мягче, заметив расстроенный вид Аюны. — С собой они ее, конечно, не потащат. Убедятся, что она — не ты, и отпустят…

— Или убьют!

— Или убьют, — кивнул Станимир. — В этом случае искать ее тоже незачем. Если же накхи ее отпустят, твоя служанка скоро придет сама…

Вождь умолк, глядя перед собой. Аюна покосилась на него, пытаясь догадаться, о чем он думает. Станимир выглядел спокойным, как всегда. Но ей все же казалось, что он встревожен.

— Если бы хоть знать, сколько их там в лесу! — вырвалось у него.

— Накхов?

— Да. Они разобрали мост, желая, чтобы мы заночевали на этом берегу, — мы так и сделали. Терпеть не могу плясать под чужую дудку! Стало быть, ночью надо ждать неприятностей…

Он поразмыслил еще немного, вскинул голову, будто что-то придумав, и схватил Аюну за руку.

— Идем со мной, — тихо велел он.

— Куда?

— К реке.

— Зачем?!

Венд, не отвечая, потянул царевну за собой:

— Идем!

Удивленная Аюна не нашлась что ответить и последовала за ним.

Проходя мимо служанок, вождь вдруг остановился, внимательно оглядел их и приказал:

— Эту, высокую, переодеть. Обрядить в царские одежды. Пусть издали выглядит как Аюна.

— Что ты задумал? — с любопытством спросила дочь Ардвана.

— Сейчас сама все увидишь…

* * *

С берега реки доносился треск, стук топоров, перекличка голосов… Воины споро рубили подлесок, стаскивали к берегу кусты и складывали их ветвями наружу. Конечно, от настоящего нападения такая ограда не спасла бы, но всякий, кто попытался бы пробраться внутрь устроенного на скорую руку стана, наделал бы немало шума.

Устроившись за высокой травянистой кочкой, Янди наблюдала, как тянущаяся дугой колючая стена у берега становится все выше. Она и раньше встречала подобные укрепления. У жителей здешних мест было принято так ограждаться от лесного зверья и чужих людей, когда им приходилось ночевать под открытым небом. На связанные ветки лютвяги вешали бубенцы: если даже удастся подойти с наветренной стороны, чтобы не почуяли собаки, бесшумно пролезть не получится…

— Непросто будет пробраться, — пробормотал притаившийся рядом Аоранг, который думал о том же самом.

— Не уверена, что нам вообще надо туда пробираться, — с досадой отозвалась лазутчица. — Скорее всего, Аюны там нет. Накхи сунулись за ней, думая, что она в возке, но утащили лишь одну из служанок. Ты же сам видел…

— А вдруг за ней-то они и приходили?

Лазутчица насмешливо глянула на спутника:

— Ну конечно! Влюбленный накх решил похитить свою красотку! Представить такое сложно, но в столице какой-нибудь гусляр мог бы сочинить об этом замечательную песню! Там вообще любят сказки о том, как утонченная дева путается с каким-нибудь дикарем… — добавила Янди, ухмыляясь.

Мохнач бросил на нее взгляд исподлобья, но промолчал, лишь заметил:

— Похоже, накхов совсем мало. За царевной бы прислали отряд побольше.

— Большой отряд оставляет много следов. Венды — охотники, они умеют читать следы не хуже, чем ты. А теперь рассуди сам. Накхи напали быстро и с разных сторон. У них было одно мгновение. И уж точно они не перепутали бы царевну с одной из ее служанок. А это значит что?

— Да, похоже, ты права — в возке Аюны не было, — кивнул Аоранг. — Но в таком случае где же она?

— Понятия не имею. Царевны не видно с самого утра… Может, она осталась в селении туричей?

— Если так, — воспрянул Аоранг, — мы должны скорее туда вернуться!

— Или люди Шереха могли заметить накхов еще с утра, — продолжала рассуждать Янди. — Предположим, Станимир решил увести врагов за собой — а царевна могла поехать позднее, по лесным тропам, с небольшой охраной…

— Но как мы найдем ее теперь?

— Похоже, надо идти к селению. И как можно скорее. Если Станимир решит заняться ловлей накхов, скоро в здешнем лесу соберется больше вендов, чем блох в собачьей шкуре…

Тихо, пытаясь не шуршать, они выбрались из кустов на дорогу и двинулись прочь от реки. Шли быстро, прислушиваясь к каждому звуку. В лесу быстро темнело. Вскоре окрестности погрузились в непроглядные, промозглые осенние сумерки.

Вдруг Янди остановилась, и на ее лице отразилось удивление. Откуда-то из-за деревьев доносился нежный голосок, тихо напевавший на языке Аратты:

— Исварха, озари мне дни! Меня в дороге сохрани, Зажги мне в полночи огни, Домой верни…

Аоранг невольно заулыбался. Немудрящей песенке в столице учили с детства. Считалось, что с ее помощью заблудившийся ребенок всегда отыщет путь к родному порогу.

— Это еще что? — насторожилась Янди. — Откуда здесь… — Она осеклась и прыснула в кулак. — Это же Суви! Что она тут делает?

— Идет к царевне, — предположил Аоранг.

— Хочешь сказать, она умудрилась сбежать от накхов? Вот отчаянная девчонка — прогуливается по вендским чащобам, да еще и песни распевает! Даже я бы так не смогла. Пожалуй, стоит с ней поздороваться… А теперь быстро в кусты!

— Зачем?

Лазутчица молча схватила мохнача за руку и утащила с дороги в густой подлесок.

— Нет! Конечно, она не сбежала, я пошутила, — зашептала она. — Накхи наверняка ее отпустили и теперь за ней следят. Нельзя, чтобы они нас заметили!

— Как же ты собираешься здороваться?

Янди прищурилась:

— Она сама к нам придет. С небольшой помощью одного зубастого кота…

Суви шагала по натоптанному большаку, негромко мурлыча песенку-молитву, услышанную когда-то еще от бабушки. В давящих сумерках пение помогало бороться со страхом. Небо было затянуто низкими облаками. Хоть глаза девушки и привыкли к темноте, но она едва могла разглядеть дорогу под ногами. Лес по обе стороны дороги и вовсе казался непроницаемой стеной.

«Здесь наверняка водятся звери… Но говорят, осенью их бояться нечего — они сытые…» Суви не могла вспомнить, где это слышала, — сама она впервые попала в лес, только когда ее вместе с царевной утащили туда лютвяги.

То, что с ней недавно случилось, казалось делом прошлым, и даже накхи — не такими уж страшными. Да, в первый миг она перепугалась до полусмерти, но ведь в конце концов они отпустили ее! Суви думала, как расскажет царевне о разговоре с их вожаком по имени Даргаш.

«Исварха Лучезарный, лишь бы Станимир не вздумал отдать нас всех накхам!» При воспоминании о змеелицем предводителе у Суви снова начинали трястись поджилки, но в то же время невесть почему разбирал смех — может, потому, что легко отделалась…

Вдруг в придорожных кустах раздалось очень недвусмысленное рычание.

Девушка, мгновенно взмокнув, медленно повернула голову. Прямо напротив нее у края дороги чернела тень высотой с молодого бычка и таращила на нее желтые глаза…

Суви завизжала так, что Рыкун попятился, и опрометью бросилась в лес. Сообразив, что с ним наконец играют, саблезубец устремился следом. Лишь донесшийся из леса окрик Аоранга заставил его повернуться в другую сторону. Но сейчас, кажется, и любимый хозяин был не прочь поиграть — ломая сухие ветки, мохнач бросился в чащу, а радостный саблезубец большими прыжками поскакал за ним.

На другой стороне дороги едва мелькнули две черные тени и тоже скрылись в лесу.

Суви бежала, не чувствуя под собой ног, спотыкаясь, царапая лицо и обрывая платье о низкие ветки. Ей казалось, что вот еще немного — и ужасная тварь догонит ее; что она чувствует горячее дыхание желтоглазого чудовища… Но тут из за ствола дерева, мимо которого она пробегала, появилась рука, зажала ей рот и дернула в сторону.

— Тихо, Суви, тихо! — раздался жаркий шепот возле уха. — Зверя нет!

— Ты кто?! — придушенно пропищала служанка.

— Успокойся, это я…

— Янди! — Девушка осмыслила услышанное и чуть не расплакалась от облегчения. — Вот так встреча! Какая радость-то!

Лазутчица, видя, что ее узнали, отпустила девушку. Суви принялась оправлять истрепанное о ветки платье.

— Ты идешь за нами… Госпожа так беспокоилась о тебе!

— Конечно иду! — резко ответила лазутчица. — Мой долг — охранять царевну. Я собираюсь освободить ее. Ты готова мне помогать?

— Да, конечно! Но… — Суви нахмурилась. — Знаешь, госпожа сама не своя с тех пор, как встретила Станимира. Она глаз с него не сводит. А он такой ласковый, такой заботливый…

— Тебя это тревожит? — прищурилась Янди.

— Конечно! Нас всех это тревожит! Разве не он велел нас захватить? Куда он везет царевну? Что собирается сделать с ней?

— Эти вопросы должна бы задавать сама Аюна, а не ее служанки, — хмыкнула Янди. — Ладно, теперь отвечай подробно и постарайся ничего не забывать. Где сейчас царевна?

— Утром Станимир подарил ей красивый доспех и золотистого коня. Весь день она провела рядом с вождем.

— Она ехала рядом со Станимиром в новом доспехе и шлеме?! — переспросила Янди, чувствуя, как щеки начинают гореть от стыда.

«Святое Солнце, какая глупая промашка!»

— Так и было, — подтвердила Суви. — А накхи думали, что царевна в возке. Напали и захватили меня…

— Да, я знаю. Чего они хотели?

— Чтобы я передала Станимиру послание от Даргаша из рода Афайя…

Девушка принялась пересказывать требования накха.

— Вот он что задумал, — пробормотала Янди.

«Ловко! Немудреная, но верная затея. Будь на месте Станимира какой-нибудь иной вождь, он наверняка бы выслал бо́льшую часть своих воинов в лес — охотиться за змееголовыми. Накхам это лишь на руку. Они старательно раздергивают отряд Станимира. Часть воинов возится у моста, налаживая переправу, часть сторожит Аюну… Если придется еще и сюда людей отослать, накхам не составит труда проникнуть ночью в стан и похитить царевну! Тем более враг полагает, будто после вечерней засады накхи укрылись в чаще… Как учат сестры Найи, „если ты близко, заставь врага думать, что ты далеко…“. Сколько людей у этого Даргаша? Суви наверняка всех не видела, но вряд ли больше пары дюжин… Вполне достаточно, чтобы снова налететь, схватить царевну и быстро уйти. Но вести бой у них не выйдет… Особенно если враг нападет внезапно…»

Губы Янди растянулись в хищной улыбке.

— Ты такая смелая, — с уважением сказала Суви. — Одна, в лесу… Настоящий воин! Я бы так не смогла. Госпожа точно захочет наградить тебя за верность.

Лазутчица кивнула.

«Вот если бы кто-то помог вендам обнаружить накхов… А что, если это буду я?»

— Янди… — окликнула ее девушка. — Что мне делать?

— Ступай и выполни приказ Даргаша.

— А как же тот жуткий зверь?

— Зверь сейчас заводит в болото тех, кто следил за тобой… Расскажешь Станимиру о накхах. А потом шепни госпоже, что мы с верным Аорангом тоже здесь, поблизости. Мы идем за ней, чтобы защитить ее. И вытащить из плена, если она прикажет.

— Она не прикажет, — с сомнением ответила Суви. — Раньше, пока нас тащили разбойники Шереха, — да, солнцеликая позвала бы тебя на помощь. Но теперь они со Станимиром…

— Они со Станимиром! — раздраженно повторила Янди. — Предупреди ее, что красавчик-венд — совсем не тот, за кого себя выдает. Я давно его знаю. Уж поверь, скоро он себя покажет…

— Госпожа не станет меня слушать, — печально ответила Суви.

— А ты все равно скажи. И да, если мы с Аорангом ей не нужны — пусть царевна скажет нам об этом в лицо. Мы прошли половину Аратты, оберегая ее. Аюна — дочь царя и сама знает, как следует ценить преданность, — а все-таки скажи и об этом…

* * *

У порубежной реки, несмотря на поздний час, горели костры и кипела работа. Из-за колючей изгороди неотрывно вглядывались в ночную темень вооруженные стражи. Все остальные быстро, точно не в первый раз, разбирали на доски телеги и сколачивали настилы. Одни трудились на берегу, другие бродили у берега по пояс в воде, прощупывая дно и втыкая в него длинные колья. Шум стоял, как ясным днем на торжище, — громкие голоса, выкрики, забористая ругань, стук топоров, треск дерева… Венды перетаскивали собранные настилы к воде, сопровождая каждый шаг размеренным заунывным пением.

— Зачем ты меня сюда привел? — спросила Аюна.

— Невозможно пересечь реку, пока не дошел до нее, — усмехнулся Станимир. — Мы вот уже дошли…

— Но моста нет! И похоже, до утра они не управятся.

— Точно не управятся, — кивнул вождь. — Я им запретил.

— Как же мы тогда переберемся?

Станимир улыбнулся и ткнул в темную, едва освещенную отблесками костров воду:

— Человек — не телега, ему мост не нужен…

— Что? Нет! — возмутилась Аюна, попятившись. — Я туда не полезу!

Ей вдруг очень явственно припомнилось, как черные воды вышедшей из берегов Ратхи захлестывали ночной город. Как барахталась она, цепляясь то ли за опрокинутую скамью, то ли за выдавленную потоком дверь…

— Ты что же, боишься?

— Я не желаю туда идти!

— Ну да, припоминаю… Дривы рассказывали мне, что светлый Яндар правит лишь там, где светят его лучи. А под водой царство холодного Ячура…

— При чем тут какие-то дривские боги?!

— Я не допускаю, чтобы та, в ком течет священная солнечная кровь, та, кого Исварха защищает как свою любимейшую дочь, боялась воды.

— Я не боюсь воды! Я же пью ее.

— Тогда идем. Эту даже и пить не нужно будет.

Аюна помотала головой. Речка была невелика — до другого берега рукой подать, — но она не могла заставить сделать себя и шага.

Станимир подошел к ней вплотную. Царевна невольно сжалась. Ей вдруг подумалось, что могучий венд запросто может схватить ее и бросить в воду, как котенка. Тут уж сколько ни кричи, ни вырывайся — не поможет.

Но вождь лишь положил ей руки на плечи и заговорил негромко, увещевая:

— Я знаю, тебе страшно. Я никому не скажу. Просто доверься мне. Я же поверил, когда встал под твой выстрел… Думаешь, мне не было страшно?

— Бояться было совершенно нечего, — вспыхнула Аюна. — Я училась стрелять из лука с трех лет!

— А я в детстве пособлял жрецам, пока отец учил моих старших братьев владеть оружием. Но, как видишь, не больно-то мне это пригодилось… Зато когда я вырос, научился кое-чем другому… — Станимир заглянул в лицо Аюны, одним взглядом будто выжигая ее страхи. — Хочешь узнать, каково оно — быть оборотнем?

В стороне от костров, шума и суеты, под свисавшими над рекой ивами, вождя поджидал один из лютвягов с двумя объемистыми мешками.

— Что там? — с подозрением спросила царевна.

— Такая вещь, о которой я ни в коем случае не должен тебе рассказывать…

Аюна хмыкнула:

— Заколдованная шкура?

Станимир широко улыбнулся и что-то сказал лютвягу. Тот принялся сноровисто распутывать завязки на одном из мешков. Затем рывком вытащил из него нечто очень странное.

«Да это и в самом деле шкура!» — с внутренним холодком подумала Аюна, разглядывая нечто похожее на широкую рубаху из темного меха невиданного зверя.

— Уж не знаю, насколько она заколдованная…

Князь вендов наклонился, и его помощник начал ловко натягивать шкуру на вождя. Сразу после этого лютвяг достал из мешка длинные куски такой же шкуры и, продев их в петли, начал плотно обматывать ими руки и ноги Станимира. Аюна следила за ним, внутренне поеживаясь. Зачем бывший глава вендской стражи рядится этаким чудищем? К чему говорил о реке? Зачем упоминал, что прежде назначен был служить богам?

Заметив ее взгляд, вождь усмехнулся, явно довольный замешательством царевны.

— Это одеяние сшито из шкурок выдры, — объяснил он наконец. — Его швы промазаны пчелиным воском. В нем можно спуститься под воду и не промокнуть. Ну почти не промокнуть…

Помощник тем временем подал вождю нечто вроде кожаного шлема с устрашающей личиной то ли человека, то ли зверя — да такого, что встречи с ним можно было пожелать лишь врагу.

— Снимай свой доспех. Мой человек поможет тебе обратиться водяным зверем, — гулко прозвучало из-под диковинного шлема.

Станимир заправил кожаную бармицу под ворот и дернул утяжки с обеих сторон. Его помощник-лютвяг, не говоря ни слова, подошел к Аюне и принялся снимать с нее доспех. Аюна поглядела на Станимира в обличье диковинного зверя, и ей отчего-то стало не страшно, а смешно. Будто бы он стал одной из раскрашенных статуй праведных дивов, стороживших врата столичного храма. «Хвала Исвархе, это не колдовство — скорее, нечто вроде доспеха, только для хождения под водой, — сказала она себе. — Представляю, как перепугаются враги, если из-под воды внезапно вылезут такие „выдры“!»

Она вспомнила, что сейчас им обоим предстоит лезть с головой в черную холодную воду, и вновь задрожала. Будто почувствовав ее сомнения, Станимир протянул ей руку:

— Мы просто прогуляемся по дну. — Он вытащил из мешка веревку с привязанными камнями и обернул ей вокруг пояса. — Это поможет не всплыть раньше времени. Если водяные не решили тебя прибрать к себе, утонуть — дело непростое.

Затем Станимир взял длинную полую камышинку. Когда лютвяг закончил облачать Аюну, она последовала его примеру. Помощник отошел к кострам, что-то крикнул, и тут же воины, шумя и переругиваясь, потащили к реке очередные куски настила.

— Теперь идем. — Станимир потянул царевну за собой. — Те, кто выслеживает тебя, не смогут увидеть ничего, кроме суматохи на берегу.

Около самой кромки воды они остановились. Давешний лютвяг вытащил из поясной сумы кусок лепешки и, выговорив нечто нараспев, бросил хлеб в воду.

— Ты же говорил, что ворожбы не будет!

Собственный голос из-под звериной личины показался Аюне чужим.

— Какая ж это ворожба! Мой человек попросил водяных не мешать нам и предложил им угощение. Ночью водяные бывают опасны. Хорошо еще, что сейчас не полнолуние…

Царевна снисходительно улыбнулась. Дикарь останется дикарем, хоть бы он и служил в столице.

— Это и есть ворожба!

— Ну тогда считай, что он покормил рыб.

Они вошли в воду. Ноги Аюны сразу погрузились в вязкий глубокий ил. Она испуганно дернулась, пытаясь высвободить их. Станимир крепче сжал руку царевны. Аюна вдруг призналась себе, что ей это приятно. Медленно переступая, две «выдры» бесшумно погружались в реку. Когда вода, постепенно обволакивая холодным коконом, дошла до горла, девушка бросила на своего провожатого испуганный взгляд, но взяла себя в руки, и через миг темная вода сомкнулась над ее головой. Все вокруг погрузилось в душный мрак, где единственными звуками были дыхание и частое биение сердца.

На миг царевне стало так страшно, что она чуть не выскочила обратно на берег. Верно, она так и сделала бы, не обними Станимир ее за пояс. Кажется, он что-то говорил — под водой было не слыхать, — но его близость и поддержка подействовали на девушку куда сильнее любых слов.

Сколько длилась эта прогулка в колышущейся тьме, Аюна не поняла. Наконец Станимир остановился. Сбросил увешанный камнями пояс, помог избавиться от тяжелой ноши Аюне, и спустя миг их головы оказались над водой. Девушка оглянулась — ярко озаренный кострами строящийся мост остался на другой стороне.

Едва они выбрались на берег, из лесу появился Шерех, ведя в поводу коней.

— Приветствую тебя, солнцеликая, в землях лютвягов, — сообщил Станимир, снимая с головы звериный шлем и помогая избавиться от него Аюне. — Что, люди готовы?

— Скоро будут, — кивнул его побратим.

— Мы будем ждать вон в той роще. Привези побольше теплой одежды. Видишь — царевна замерзла!

— Как велишь, — холодно отозвался Шерех.

Глава 5

О чем поет кукушка

Прятаться в куче валежника было довольно уютно. Если бы не комары, решившие устроить себе поздний ужин, Янди посчитала бы место, выбранное для слежки, безупречным. Стан вендов просматривался как на ладони. Лазутчица хорошо видела и тех, кого Станимир отрядил валить деревья для починки моста, и стражников, бдительно следивших за подступами к ограде.

«Ничего-ничего! Ближе к рассвету они внушат себе, что враг уже далеко, утомятся таскать бревна… Казалось бы, уж сколько раз нападение перед рассветом собирало кровавую жатву, а все едино: стража хранит бдительность всю ночь, а затем, когда до восхода осталось совсем чуть-чуть, решает, что сойдет и так… Значит, есть время хорошенько изучить, как лучше подойти к шатру…»

Девушка лежала, накрывшись ворохом сорванных осенними бурями еловых веток, и наблюдала, как у разбитого для царевны шатра суетятся служанки. Наступило время совершения обряда отхода дочери Солнца ко сну. Девушки вносили в шатер Аюны бронзовые курильницы с благовониями и пели гимн дневному светилу, восхваляя его величие и выражая надежду, что на другой день Солнце вернется и дарует людям свет ясного дня.

Звуки торжественного песнопения доносились до тайной лежки. Янди поначалу даже не вслушивалась. Потом вдруг насторожилась.

«Что-то не так, — царапнуло ее. — Нет слитности и лада в голосах. Каждая будто поет без старания, сама по себе. Они словно и не пытаются угодить своим молением дочери бога. Почему? Как такое может быть?»

Служанки закончили петь и, о чем-то оживленно переговариваясь, стали выходить из шатра.

«Они болтают, точно там внутри никого нет!» — осенило Янди.

Последняя из девушек вышла и как ни в чем не бывало направилась вслед подругам. Полог шатра остался приоткрытым.

— Неужели? — прошептала Янди, кожей чувствуя, как очередная стая комаров сменяет уже вкусивших ее крови.

«Считаю до десяти — если после этого взбешенная Аюна с бранью не выскочит наружу, значит ее там попросту нет!»

На счет «десять» полог как ни в чем не бывало оставался распахнут. Из шатра не доносилось ни единого звука. Наконец бегом вернулась одна из служанок, задернула полог и удалилась вслед за подругами.

«Исварха Испепеляющий, ее там действительно нет!»

Улучив миг, когда стражник отвлечется, Янди приподняла еловые лапы и, пригнувшись, скользнула за ближние кусты. Отходить следовало очень тихо. По ночному лесу это непросто. Впрочем… Янди сложила руки у рта и завыла, подражая кличу волчицы.

Венды тут же переполошились. Стан наполнился свирепым собачьим лаем. Из-за возов послышались голоса воинов и знакомые щелчки тетив, натягиваемых на луки. «Самое время — они вспугнули волчицу!» И Янди, не особо таясь, со всех ног бросилась в лес.

— Что случилось?

Аоранг встретил ее в условленном месте.

— Царевны в шатре нет, — тяжело дыша, ответила лазутчица. — Скорее всего, она уже на том берегу… Ох уж этот Станимир, вот хитрец! — Янди махнула рукой в сторону реки. — Нам тоже стоит там оказаться, пока ее не увезли еще дальше в земли вендов. Идем скорее, переберемся вплавь!

Накх прильнул к стволу дерева, стараясь как можно плотнее слиться с шершавой корой. Затем каркнул недовольным старым вороном — раз, другой. Из развилки мощного раскидистого дуба по соседству раздалось такое же карканье, и тут же свесилась веревка с узлами и петлей. Быстро юркнув к дубу, разведчик ухватился обеими руками за петлю и взбежал по стволу.

— Ну что там? — спросил Даргаш.

— Все спокойно. Царевна отошла ко сну. Я видел, как ее служанки пропели гимны и окурили шатер от комарья. Люди Станимира наводят мост. Стражи не смыкают глаз. Тут рядом завыла волчица — такой шум подняли…

— Что ж, ожидаемо, — кивнул предводитель. — До утра наверняка управятся. Перед рассветом спускаемся ниже по реке и переплываем на тот берег. Когда люди Станимира пойдут через мост, мы должны быть уже там, готовые к бою. Ты и ты, — он ткнул пальцем в зачерненные лица, — пойдете пораньше, осмотритесь и найдете место для засады. Думаю, к полудню после ночных трудов их так разморит, что они не заметят, даже если мы им спящим бороды обрежем. А сейчас отдыхайте…

* * *

Рыкун вылез из реки на берег и брезгливо отряхнулся от холки до кончика хвоста. Брызги ливнем хлынули во все стороны. Янди, только-только натянувшая на мокрое тело рубаху, в бешенстве выругалась:

— Да будь ты неладен, дурной кот! Хоть бы какая польза от тебя была!

Аоранг, стоявший по колено в воде, расхохотался. В руках он держал узел с одеждой. Вода была ледяной, дно — илистым, течение — быстрым, но обоих опытных путешественников это ничуть не смутило. А вот саблезубец едва не сорвал Янди весь ее замысел…

— Лучше бы порадовалась, что Рыкун здесь. Ты же знаешь, он боится воды и терпеть не может плавать, — сказал Аоранг. — Если бы он не решил, что я собираюсь его бросить, так и вовсе остался бы на том берегу.

— Жаль, что не остался!

Саблезубец вдруг замер, настороженно поднял уши и потянул воздух носом. Шерсть на его загривке вздыбилась, короткий хвост раздулся. Янди, пригнувшись, метнулась за ближайший куст.

— Тише! — Аоранг положил ладонь на холку Рыкуна, заставляя того лечь.

Успокоенный прикосновением вожака, саблезубец улегся на траву, опустил голову на толстые передние лапы и недовольно фыркнул.

— Чужака почуял, — прошептал мохнач.

— Я уже поняла, — кивнула Янди, принюхиваясь. — Чувствуешь запах?

Аоранг прикрыл глаза, его ноздри зашевелились.

— Да. Пахнет дымом… Во-он с той стороны…

— Пойду разведаю. Спрячьтесь получше!

Девушка скрылась в зарослях ивняка. Вернулась она очень быстро. На лице тлела хищная улыбка.

— Идем! — приказала она. — Исварха нынче к нам на редкость милостив! И Рыкуна бери.

— Что там?

— Сам увидишь…

Идти через лес пришлось недолго. Вскоре среди стволов замигал огонек. Дымом потянуло отчетливее, послышались голоса. Янди и Аоранг беззвучно подкрались и спрятались поблизости.

На лесной прогалине горел небольшой костерок. Возле него на поваленном дереве, зябко обхватив руками плечи, сидела Аюна. Чуть поодаль возле кучи сушняка хлопотал Станимир.

— Я проверила — они тут вдвоем! — быстро зашептала Янди. — Не знаю, куда подевались его воины, но времени терять нельзя. Делаем так: пускаешь на Станимира свою кошку, пусть сцепятся. Пока они будут рвать друг друга, хватай Аюну и тащи в лес. Я управлюсь с вендом и тоже приду…

В этот миг, набрав охапку хвороста, вождь лютвягов подошел к костру, уселся рядом с Аюной и начал подбрасывать ветки в огонь. Пламя радостно взметнулось. Станимир приобнял девушку за плечи, тепло улыбнулся ей и что-то сказал. Аюна тихо засмеялась в ответ, даже не пытаясь отодвинуться.

Аоранг перестал дышать. В голове звенели колокола, он ничего не слышал и ничего не видел, кроме сияющего лица своей царевны. Янди тоже замерла, стараясь не упустить ни единого слова…

— Весело было, — проговорила царевна, протягивая руки к огню. — Там, в столице, думала ли я, что однажды прогуляюсь по дну реки в шкуре выдры, будто по городской улице?

— Все самое занятное происходит за стенами дворцов, — кивнул бывший сотник вендской стражи.

— И все же именно в них решаются судьбы мира…

— Ой ли? Значит, это в столице было решено, чтобы мы с тобой встретились и странствовали вместе? Чтобы сражались против накхов и переходили реку по дну, скрываясь от чужих глаз? Нет! — ответил Станимир на собственный вопрос. — Прежде и впрямь многое вершилось в Лазурном дворце. Вот только прежнего мира больше нет. Он закончился со смертью твоего отца. Может, земляные люди, что кормятся со своих наделов, еще не осознали этого. Но и мне, и тебе это уже понятно. Остается лишь признать очевидное.

— Так и есть, — со вздохом подтвердила Аюна. — Я сама уже о том думала.

— Ты не только прекрасна, как солнечный день, но умна и проницательна. Раз мир неумолимо меняется, что нам остается? Молить Исварху, чтобы он остановил время и обратил необратимое? Или же признать его мудрость и вести корабль в новой воде? Не искать той, что уже утекла.

— Ты и сам поразительно мудр для ди… Для вождя лесного народа, — покраснев, быстро поправилась царевна.

— Когда я служил в столице, мои глаза и уши были открыты для вековой мудрости арьев, — пропустив мимо ушей оговорку, ответил Станимир. — Я приходил в храм и слушал, как твой дядя рассказывает о тайнах Исвархи, о судьбе и предназначении, о путях небесных духов и людей. И теперь я знаю — Господь Солнце свел наши жизни не случайно. Он желает, чтобы мы дали миру новый порядок. Такой, какого не было прежде. Мы вместе перешли эту реку. И вместе мы сможем свершить любую его волю!

— У нас говорят — Исварха любит смелых! — сверкнув глазами, ответила воодушевленная Аюна.

— Так и есть, моя прекрасная госпожа… — Князь подбросил в костер сухую ветку и, глядя в пламя, произнес: — Когда меня избрали военным вождем лесных вендов, я взял новое имя. Станимир — устроитель, тот, кто созидает. Я хочу строить, а не воевать. Но если придется…

— А что означает другое твое имя? — тихо спросила царевна.

— Вейлин? Оно очень древнее. Гусляры поют, что некогда все венды были единым родом, пришедшим с заката. От тех времен почти не осталось памяти. Они говорили на другим языке, от которого уцелело лишь несколько слов и имена вождей, что передаются по наследству… — Он поднял взгляд на девушку. — Ты тоже можешь звать меня Вейлин, если хочешь.

Аюна жарко покраснела, сама не понимая почему.

— Станимир — имя для всех. Вейлин — для братьев и родичей. Для своих.

— …Эй, Аоранг! Ты меня вообще слушаешь?

— Нет, — мрачно ответил мохнач.

— Так послушай, бестолковый мохнач! — зашипела ему в ухо Янди. — Сейчас у нас случай, который может больше никогда не представиться. На теле Станимира увидят следы когтей Рыкуна и решат, что дикий зверь убил князя и унес Аюну. Искать ее никто не будет. Скоро вернутся воины, твою царевну увезут, и больше ты ее не увидишь! Не теряй времени!

— Нет, — вновь покачал головой Аоранг. — Она улыбается. Ей хорошо. Зачем я буду стирать радость с ее лица?

— Ты рехнулся?! Ты проделал весь путь, чтобы поглядеть, как чужак обнимает твою любимую?

— Без толку принуждать птицу петь в неволе.

— Уж лучше она помрет в клетке у Станимира! Или ты хочешь дождаться, пока сюда явятся накхи? Они и сейчас наверняка прячутся где-то поблизости. Уж не сомневайся, эти прикончат Станимира, как оленя, и утащат твою царевну к Шираму. И ты ей ничем помочь не сможешь! Самое глупое, что можно сейчас делать, — это сидеть в кустах и вздыхать! Встань, защити ее!

Аоранг упрямо наклонил голову:

— Спасать кого-то силком — неправильно это…

— Умолкни!

Янди прислушалась, приложила к земле руку…

— Так и есть, — с досадой сказала она. — Сюда движутся всадники. Много. Уходим, мы опоздали. Теперь вовсе неведомо, получится ли тебе снова встретиться со своей ненаглядной царевной! Идем, пока Рыкун коней не переполошил…

* * *

— Ну конечно, ты же все решил! — не умолкая, шипела Янди, когда они уходили все дальше в лес, отыскивая место для ночевки. — Аюне так радостно с этим вендом, он ее оберегает, с ним она в безопасности! А еще он князь, в отличие от тебя! И уж куда привлекательнее внешне — тут и говорить не о чем…

— Не поучай меня! — огрызнулся Аоранг, сумрачный, как грозовая полночь. — Я смотрел своими глазами. Их сердца глядят друг в друга, словно летние зори…

— Может, еще песню о них сложишь?

— Царевна вольна сама выбирать судьбу. Кто я такой, чтобы ей мешать?!

— И что ты теперь будешь делать?

— Не знаю. Но дальше с тобой не пойду.

— Ах, он не пойдет!

— Да. У каждого из нас теперь свой путь. Я не хочу идти с тобой. Ты вся сочишься ядом!

— Что ж, иди! — бросила Янди. — Не знаю, далеко ли уйдешь! Для любого в этой земле ты не просто чужак — урод с зубастой кошкой! Но мне нет дела, сколько ты проживешь! Однако, прежде чем мы расстанемся, я хочу кое-что рассказать тебе о красавчике Станимире.

— Я не хочу слушать. Ты отравишь каждое слово…

— Правду, только правду! — ехидно протянула лазутчица. — Ведь ты же чуешь, где правда, где ложь. Как только услышишь, что я лгу, — разворачивайся и уходи…

Аоранг мрачно посмотрел на девушку:

— Ладно, говори.

— Ты ведь знаешь, что Станимир был сотником вендской стражи?

— Был, и что с того?

— А почему при дворе больше нет вендской стражи, ты знаешь?

— Святейший Тулум как раз тогда отправил меня в дальнее странствие…

— Тогда я тебе расскажу. Был в вендской страже десятник по имени Варлыга. Уж не знаю, чего он не поделил с главным ловчим Кирана, но между ними завязалась схватка. Варлыга выбил ловчему глаз, но и сам был ранен. Ему бы к сотнику своему за помощью броситься — тот бы его, может, спрятал… Однако Варлыга после той схватки попросту исчез. Сперва, видно, в Нижнем городе схоронился, а потом, как раны зажили, по-тихому вернулся в вендские земли. Потом, много позже, его разбойничью ватажку разгромили под Мравцем… Сейчас где-то на Великом Рву кайлом машет и тачку катает…

Это исчезновение очень встревожило Станимира. О том, что Варлыга лишь случая ждет, чтобы поквитаться с Каргаем, он наверняка отлично знал. А вот куда десятник пропал потом? Уж не в дворцовые ли пыточные подвалы угодил, и что он там расскажет? Видно, было что рассказать. Станимир вовсе не хотел, чтобы его голова приветливо улыбалась въезжающим в Верхний город…

Но тут, на его удачу, настала осень. В это время в столице гостила родня Кирана — мать, сестры, племянники… Когда пошли затяжные дожди, Киран решил отослать их домой, в южные земли. Для безопасности он выделил им стражу. Самую надежную, из вендской сотни. Такой возможности Станимир, уж конечно, упустить не мог. Родичи Кирана не сразу заметили, что везут их вовсе не на юг…

— Откуда ты обо всем этом знаешь? — недоверчиво спросил Аоранг.

— Погоди, я все расскажу. Когда из Двары не пришло вестей о прибытии знатного семейства, Киран обеспокоился и послал ловчих искать следы. Каково же было удивление царского зятя, когда он узнал, что вендская стража проследовала прямиком в свои исконные леса! Мать, сестры и племянники Кирана стали заложниками. Их оставили на крошечном островке среди огромной топи. Найти их было несложно — отчаянными криками они оглашали всю округу… — Янди горестно вздохнула, бросив украдкой взгляд на угрюмого мохнача. — Когда погоня Кирана нашла их, все еще были живы. Однако в этом-то и заключалась ловушка. Ловчие попытались навести гать, но тщетно. Искали тропу, но лишь потеряли в трясине нескольких человек. Хотели отойти подальше, чтобы добыть крепких деревьев для гати, но тех, кто ушел на поиски, потом самих нашли с перерезанным горлом. А крики с островка становились все тише, все слабее… Потом и вовсе замолкли… Ловчие, теряя людей в засадах, с огромным трудом выбрались из того леса. Последние, дойдя до столицы, рассказали обо всем Кирану. Предводитель вендов велел передать ему — либо пусть больше не шлет войска в вендские земли, либо пусть приходит сам. Как ты уже понял, этот вождь и был Станимир.

— А что было дальше?

— Дальше Киран вызвал меня и хорошо оценил головы десятников и сотника бывшей вендской стражи. За кое-кого из остальных мне, кстати, тоже неплохо перепало…

— Гм… Выходит, ты собираешься убить Станимира?

— Сейчас у меня уже другое поручение, — хмыкнула Янди и добавила: — Ну сам рассуди: если я его прикончу, кто отнесет Кирану голову? Не ты же? А убивать просто так, без смысла — что может быть гнуснее! — Янди передернулась в притворном негодовании. — Так что, когда мы расстанемся, вспоминай, в чьих руках оставляешь свою Аюну. Все, иди с моих глаз! Надеюсь, никогда больше не увижу тебя и твою мерзкую кошку!

Аоранг долго молчал.

— Я пойду с тобой, — наконец буркнул он, глядя в сторону.

Янди не сдержала презрительной улыбки, но ответила мохначу вполне дружелюбно:

— Забудь то, что я наговорила. Я ведь служу Аюне и беспокоюсь о ней, как и ты.

— Надо все ей рассказать!

— Только что у тебя была такая возможность, но ты не пожелал мешать ее счастью! Эй, не сверкай на меня глазами! Она все равно не стала бы нас слушать. Сейчас царевна не поверит даже призракам убитых, если те явятся обличить Станимира… Впрочем, надеюсь, — промурлыкала Янди, — что ей откроют глаза и без нас. Далеко не все в вендских землях рады Аюне так, как ей кажется…

* * *

Аюна и не думала, что будет так радоваться обновкам. Все платья ей пришлось оставить на другом берегу, где служанки, должно быть, продолжали делать вид, что их госпожа еще в шатре. В самом деле, не считать же достойным царевны нарядом пропахшую по́том и дымом костра поддоспешную рубаху, в которой царевна провела целый день верхом, а потом перешла реку по дну. Аюна уже начала опасаться, что ей предстоит вступить в родное селение Станимира в шкуре выдры! В сущности, какая разница, что о ней подумают лесные дикари? А все же…

После того как прибыли воины, они всю ночь в молчании ехали через лес, уходя все дальше в земли лютвягов. Аюна сперва сидела за спиной у князя вендов, потом, когда начала засыпать прямо в седле, он пересадил ее вперед. Проснулась девушка, только когда уже рассвело. Отряд Станимира как раз добрался до небольшой деревни, где ненадолго остановился на отдых. Здесь князь приказал принести Аюне лучшую одежду, какая найдется. Конечно, она оказалась очень простонародной и незамысловатой, зато удобной и чистой.

Две юные девушки с длинными русыми косами помогли царевне обрядиться в расшитое речным жемчугом платье и подвели крепкого буланого конька, на каких ездили многие венды. Вначале тот удивленно разглядывал новую хозяйку, а затем ткнулся губами ей в ладонь и фыркнул.

Аюна легко вскочила в седло и направила коня к Станимиру, что-то обсуждавшему с сородичами. Заметив ее, мужчины умолкли. Станимир обернулся и несколько мгновений глядел на девушку.

— Наше платье тебе очень к лицу, — улыбаясь, произнес он.

Все присутствующие закивали, подтверждая слова вождя.

— Благодарю, — величаво произнесла царевна, склоняя голову. — Но к чему мне этот конь? Ведь скоро переправятся прочие, и мой Осветко будет здесь…

— Прочим я велел не спешить с переправой — а мы будем дома нынче к вечеру. Возьми еще это, — князь протянул ей подбитый лисьим мехом плащ, — чтобы тебе не замерзнуть в лесу и выглядеть как подобает, когда мы будем въезжать в столицу.

— В столицу? — удивилась царевна.

— В мою столицу, — с нажимом проговорил Станимир.

Аюна тихо хмыкнула и отвернулась, стараясь из вежливости поскорее согнать насмешливую улыбку с лица. Надо же! Свою деревню синеглазый лесовик зовет столицей! Но ведь правда смешно! Даже в Аратте, где было несколько весьма больших городов, вроде Двары или Майхора, ни один из них не мог и подумать тягаться мощью и красотой со столицей Солнечного Престола. А уж здесь-то…

— Если ты готова, мы можем отправляться, — сказал Станимир.

— Вполне.

— Тогда в путь.

* * *

Следующие полдня Аюна вновь дремала в седле. День был не по-осеннему теплый. Хотя листва уже вовсю облетала с деревьев, Господь Солнце все-таки пожелал явить милость земной дочери, щедро обогрев и озарив ее путь — быть может, напоследок перед холодными дождями осени и грядущими первыми снегопадами.

Царевна уже привыкла к проезжим лесным тропам, которые с большой натяжкой можно было именовать дорогами. Эта была не лучше и не хуже прочих. Сородичи ее Станимира, прибывшие ночью, что-то наперебой спешили ему рассказать. Он кивал и отвечал на своем чудно́м наречии. Лицо его было ясным и спокойным, он даже не глядел на Аюну, будто вовсе позабыл о ней. В другое время Аюна, может, и разобиделась бы. Но после ночного «купания», после задушевной беседы у костра, когда славный вождь помогал ей отогреться, она чувствовала себя сонно и расслабленно. Что ей за дело до вендов и их косых взглядов? Станимир все решит и распутает. Это его земли, здесь его власть, он позаботится о своей гостье…

Где-то поблизости вдруг закуковала кукушка. Один из сородичей вождя лесных вендов сделал знак остановиться и совсем по-птичьи прокуковал в ответ. Три раза, потом два, потом снова три…

— Зачем это он делает? — обратилась царевна к едущему чуть впереди Станимиру.

— Удлиняет наши годы жизни, — усмехнулся он. — У нас считают, что кукушки отмеряют людям их срок. Воин убеждает пичугу, что не наш век она мерит, а с подругой разговаривает.

— У вас, вендов, даже кукушки грозные! — с улыбкой заметила Аюна. — А у нас полагают, что кукушка поет о любви.

— Что же она поет?

— Она поет о том, кто улетел далеко-далеко. Неведомо, жив он или нет. Кукушка желает ему удачи в дороге, рассказывает о том, как любит и ждет. И чтобы возлюбленный мог отыскать путь в родное гнездо, она поет свои красивые и грустные песни…

Станимир усмехнулся:

— Погляди, уже падают листья. Скоро пойдет снег.

— Что с того?

— Обычно кукушки заводят свои песни о любви в теплую пору года.

Улыбка исчезла с губ царевны.

— Но как же… А почему тогда поет эта?

— Я же сказал — она отмеряет век. Или сокращает его.

Он поднял руку, развел пальцы… Щеки Аюны коснулось дуновение ветра, и в ствол дерева неподалеку от тропы вонзилась стрела. Девушка вздрогнула, глядя на ее чуть подрагивающее оперение. Потом отвернулась, желая скрыть краску на щеках.

Дальше они ехали молча. Аюна была раздосадована: Станимир не пожелал ее услышать, хуже того — посмеялся над ней! Или нет? Весь вечер девушка раздумывала, стоит ли ей обидеться на князя. А тот вновь о чем-то беседовал с сородичами, будто позабыв о гостье.

Когда дневное светило начало клониться к закату и в лесу стало холодать, Аюна наконец решила вновь потревожить предводителя вендов и напомнить ему, что хорошо бы остановиться на обед.

— Незачем, — отозвался тот. — Мы уже скоро приедем.

— Но я устала и хочу есть! — возмутилась царевна.

Станимир оглянулся, негромко окликнул одного из сородичей, сказал ему что-то. Тот достал из поясной сумы кусок ячменной лепешки и протянул девушке.

— Это все?!

— Это позволит унять муки голода. Настоящая еда будет чуть позже. Нет смысла останавливаться. Вот увидишь — мы совсем близко.

«Совсем близко» вместило похожую на причитания бесконечно долгую песнь. Как пояснил вождь, в ней рассказывалось об истории рода лютвягов, начиная с праматери-волчицы. Мрачную песнь по очереди заводили окружавшие ее воины. Затем один умолкал, другой подхватывал и снова выводил с таким свирепым напором, что в конце концов Аюна ощутила себя посреди волчьей стаи. Время от времени соплеменники Станимира начинали размеренно стучать в округлые щиты рукоятями длинных кинжалов, и лица их в этот миг были полны угрозы и гнева.

Аюна уже собралась было попросить вождя лютвягов прекратить эти пугающие песнопения, но тут лес вокруг явно стал светлее, а затем дорога и вовсе вынырнула на открытое место. Вдалеке поднималась мощная стена из вековых дубовых бревен. За ней виднелась большая крепость, стоявшая на высоком холме.

Царевна застыла на месте, глядя на крепость во все глаза. Таких построек она прежде никогда не видела. Да, это вам не лесная деревушка за колючей изгородью! Она помнила каменные стены столицы, слышала рассказы о накхских башнях, прилепившихся к отвесным скалам, словно ласточкины гнезда. А здесь перед ней высились сложенные из толстенных бревен укрепления, ярус за ярусом взбирающиеся на скалистый утес в слиянии двух рек. Высокие башни на углах внутренней крепости, и самая большая — должно быть, надвратная, поднимались над частоколом. Острые крыши золотились свежей еловой дранкой. Над всем царила белая каменная башня, выстроенная на явно насыпном холме.

— Вот мы и приехали, — с гордостью глядя на крепость, сказал Станимир. — Добро пожаловать в мою столицу, царевна Аюна.

Глава 6

Песнь о великом подвиге

В отведенных Аюне покоях потрескивала жаровня, дыша уютным теплом. Широкая лежанка, стоявшая неподалеку, была застлана собольими шкурами. Уставшая с дороги царевна, сняв с помощью здешних служанок верхнее платье, улеглась, радуясь возможности наконец выпрямиться и вытянуть ноги. Дремота навалилась, едва она смежила очи. Деревянный дворец повелителя вендов растаял, будто марево, Аюна вновь ощутила себя дома…

Вот она подле отца — могущественного сына Исвархи, солнцеликого Ардвана, — сидит лишь на одну ступень ниже его золотого трона. Важно выпрямившись, Аюна наблюдает за торжественным подношением даров, привезенных из недавно покоренных вендских земель. Бобровые шкуры, резные лари, изукрашенные деревянные чары с лебяжьими шеями, тонкой работы саночки, на которых так весело съезжать зимой с горки… Впереди шествия — ее родич Киран, с глазами, подведенными темной краской, набеленным лицом и подвитыми золотистыми локонами, разметанными по широким плечам. За ним — верная стража, юноши из лучших вендских родов.

Аюна вглядывается в незнакомые лица, и вдруг будто молния пронзает ее. Конечно! Сразу за спиной Кирана — высокий русоволосый красавец. Как же она сразу не вспомнила этот взгляд? Юноша завороженно глядит на юную царевну, словно не может оторвать от нее глаз. Будто меж ними вмиг пролегла незримая тропка и только они здесь живы… А все, что вокруг, — лишь бестелесная навь… «Да ведь это он, Станимир! Куда моложе, еще безбородый, но точно он… Неужто уже тогда он полюбил меня?!»

Аюна заворочалась во сне, пытаясь там, в сумеречном мире наваждений, встать и шагнуть навстречу юноше. Однако подняться с золоченого престола никак не удается. Она будто срослась с ним, стала его частью, способной говорить и улыбаться, смотреть — но не двигаться. Царевна вновь попыталась подняться — и снова ей это не удалось. Она захотела проснуться, чтобы понять, было ли такое когда-то прежде, или сонный морок в насмешку рисует ей небывальщину.

— Просыпайся, госпожа! — послышался над головой негромкий девичий голос. — Время вставать.

Слова звучали на родном языке Аюны, но выговаривала их служанка на диковинный лад. Царевна скорее догадалась, о чем речь, чем поняла девушку.

Вендка что-то добавила, указывая на разложенные на сундуке одеяния. Аюна встала, потянулась и принялась перебирать их.

«И где они понабрали этакого старья? Я буду похожа на собственную бабушку! В столице такое уже давно не носят. Скорее бы уж прибыли мои служанки! Конечно, разбойники Шереха растащили мое приданое, но кое-что сохранить удалось…»

— Желает ли госпожа поесть?

Аюна пока не решила, голодна ли она. И спросила о том, что ее волновало больше:

— Где князь Станимир?

— Там. — Служанка махнула рукой в сторону оконца, выходившего на просторный двор. — Готовится к пиру.

— Ах, к пиру? Прекрасно. Веди меня к нему!

Девушка бросила на нее удивленный взгляд, но подчинилась.

Резные балки пиршественного чертога поддерживались деревянными столбами. Их тоже сверху донизу покрывали яркие росписи, изображавшие битвы воинов с зубастым лесными зверями и неведомыми чудовищами. Вдоль стен были расставлены столы, застланные белым полотном. Возле них хлопотали слуги, накрывая деревянные скамьи шкурами и расставляя посуду.

Аюна вошла, оглядела чертог и без труда отыскала самое почетное место в зале — за отдельным столом, на возвышении, против входа. Царевна подошла поближе и принялась задумчиво разглядывать необыкновенно красивые резные кресла с высокими спинками, пытаясь найти подсказку. Где же ее место? В столице, на отцовских пирах, все знали свои места — порой они передавались по наследству из поколения в поколение. А как рассаживают у вендов?

«Если по знатности, то я, дочь государя Ардвана, конечно, сяду вот здесь… — Она погладила самую высокую спинку в виде солнечного колеса. — Прочие же должны стоять, пока я не разрешу им сесть и присоединиться к трапезе… Но все же Станимир — хозяин этого дворца и верховный вождь, а я у него в гостях. Тогда для меня приготовлено вот это кресло по правую руку от него…»

Она обернулась к служанке:

— Кликни распорядителя и приведи его сюда.

Та вновь удивленно взглянула на нее, а затем нерешительно подошла к тучному бородачу, который распоряжался слугами, выносившими утварь, и с поклоном ему что-то сказала. Тот что-то буркнул и остался на месте.

«Должно быть, она меня не поняла, — удивилась Аюна. — Или это челядинец не уразумел ее слов?»

— Пусть немедленно подойдет ко мне! — громко повторила она.

«Пожалуй, стоит выучить язык сородичей Станимира. Если уж предстоит повелевать ими, это будет разумно…»

— Почтенный тиун сказал, что занят, — вернувшись, сообщила служанка.

— Да как он смеет, невежа! — возмутилась царевна и крикнула: — Эй, ты, подойди!

— Чего надо? — с недовольным видом спросил подошедший управитель.

— Я желаю знать — где мое место на пиру?

Аюна указала на застланные шкурами высокие сиденья. Распорядитель в первый миг так и замер с открытым ртом. Затем отвернулся и, подозвав служанку, начал сердито ей выговаривать.

— Что он говорит и почему не отвечает мне сам? — вспылила Аюна.

Смешанное чувство гнева и тревоги охватило ее. Что-то шло не так, но понять бы — что?

— Господин велел больше не беспокоить его глупыми шутками.

— О чем он?!

— В начале пира за столом сидят лишь мужи, — смущенно пояснила служанка. — Юные девы, если допущены на пир, стоят у них за спиной, подавая яства, подливая хмельной мед и ячменное пиво…

Аюна в онемении слушала, глотая воздух и не веря своим ушам. Может, она неверно понимает слова этой дикарки? Да кто такое мог вообразить? Она, царевна, станет подавать кому-то еду и наполнять кубки?!

— Лишь потом, ближе к ночи, девам будет позволено сесть за стол… — продолжала вендка, с опаской поглядывая на закипающую от ярости знатную чужестранку.

— Да я лучше буду голодать и иссохну от жажды! — выпалила наконец царевна, отпихнула с пути дерзкую служанку и направилась к двери, чтобы удалиться в отведенные ей покои.

— Вот уж ни к чему, — послышался голос Станимира, который как раз входил в чертог. — Дочь государя Ардвана — почетная гостья в моем доме. Она будет сидеть по правую руку от меня.

— Это не по обычаю… — краснея, начал распорядитель.

— Такова моя воля, — оборвал вождь.

Тиун разразился возмущенной речью на языке вендов, но властителя это нисколько не смутило. После недолгой резкой перепалки тиун замолчал и насупился, собрав бороду в кулак. Наконец, бросив на Аюну крайне недружелюбный взгляд, он вернулся к своим делам.

Станимир подошел к царевне, ясной улыбкой прогоняя ее тревогу.

— Садись, солнцеликая, и ни о чем не беспокойся. Скоро я присоединюсь к тебе, и мы начнем пир.

* * *

Праздничный чертог был полон народу. Аюна сидела в резном кресле во главе стола с видом гордого достоинства, не обращая внимания на неприязненные взгляды гостей. Те же не скрываясь рассматривали ее, будто диковинного зверя, выставленного в клетке на потеху черни. Конечно, вокруг нее не было прутьев клетки, да и собравшиеся за столом явно были не последними людьми в своих землях, но легче от этого не становилось.

Внезапно ропот стих — в дверях показался Станимир. Его алое одеяние было расшито множеством вызолоченных блях, покрытых затейливой тонкой чеканкой. Плечи накрывал плащ, подбитый соболем и разукрашенный золотым шитьем. Больше всего внимание царевны привлекло очелье, которым были схвачены длинные волосы вождя, — с него на мир глядели десятки волчьих головок. Оскаленные пасти зверей недвусмысленно намекали, что произойдет с тем, кто осмелится заступить путь вождю лютвягов.

За вождем вышагивали нарядные отроки с бронзовыми топориками.

«Где-то я уже видела нечто подобное, — подумала Аюна, разглядывая топорики. — Ну конечно — жезлы Полуденной стражи! По сути, все здесь перенято с нашего Лазурного дворца… Неужели Станимир и впрямь думает создать в своих лесах державу, подобную великой Аратте? Конечно, замысел очень дерзкий — но ведь он и сам не из робких. Если Станимир желает стать моим мужем…»

Аюна нахмурилась, внезапно усомнившись. Ведь он, несомненно, этого хочет? Конечно, прямо они никогда не говорили, но все поведение князя указывало именно на это!

«…Если я соглашусь взять его в мужья, то он войдет в царскую семью, станет одним из нас — как стал мой благородный брат Киран, как того желал мерзкий Ширам… Но сейчас Станимиру очень сложно…»

Царевна обвела взглядом насупленных вендов в дорогих плащах. Они, как совсем недавно дородный распорядитель, явно не были рады видеть ее во главе стола.

«Да, ему будет очень тяжело справиться с ними… Я должна ему помочь».

Впустив Станимира, двери затворились. В чертоге по-прежнему царила тишина. Повелитель вендов подошел к почетному месту на помосте во главе стола, повернулся к сородичам и поднял руки, приветствуя их. Лесная знать ответила гулом и выкриками, суть которых Аюна понять не смогла.

Наконец шум утих. Из-за стола, стоявшего по правую руку, встал кряжистый седоватый венд и, из-под бровей глянув на гостью, обратился к Станимиру на своем родном языке. Однако тот лишь покачал головой и прервал его на полуслове:

— Я тоже рад видеть тебя, почтенный Бурмила. Но среди нас — высокая гостья! Если ты хочешь говорить о ней, говори так, чтобы она тебя понимала… — Молодой вождь оглядел собравшихся. — Это касается всех.

Над столами пролетел ропот. От Аюны не укрылось сердитое недовольство, отразившееся на многих лицах.

— Хорошо, — переходя на язык Аратты, процедил тот, кого вождь назвал Бурмилой. — Как понимать твою причуду, Вейлин, сын Айрелла? За твоим столом, среди мужей — чужеземная девица, да еще и на почетном месте! Или я уже выжил из ума и мне это грезится? Или, быть может, ты позабыл о старых обычаях? Что бы сказал твой доблестный отец, когда бы увидел такое?

— Мой отец был мудрый человек, — спокойно ответил Станимир. — И храбрый — каждый здесь может это подтвердить. — Он воздел руку и обвел взглядом зал. — Однако мудрость его и храбрость сгорели в огне на священном холме. Там же, как подсказывает мне память, покоится и прах твоего старшего брата, Бурмила. Желаешь ли ты повторить их судьбу? Я — не желаю. И не хотел бы видеть мертвым тебя и любого из вас. Вы все нужны здесь, чтобы наша земля обрела силу и величие. Гляньте на небо! Каждый день за его край скатывается дневное светило, а затем поднимается вновь — но уже с другой стороны. Спросите нашу гостью — она знает! Ей ведомы пути того, кого арьи именуют Исвархой! — Рука Станимира вдруг указала на царевну, и на нее устремились все взгляды — на этот раз не злобные, скорее недоумевающие. — Со смертью властителя Ардвана закатилось солнце Аратты. И пока неведомо, взойдет ли новое. Мы можем сделать так, чтобы оно взошло в наших землях… Ты спрашивал, Бурмила, не грезится ли тебе, что перед тобой девица? Я отвечу — грезится! Ибо сам Сварга, как бы ни величали его по ту сторону реки, сегодня послал луч своего сияния в этот дом. Царевна Аюна, дочь Ардвана, — воплощенная милость небес. Почтим же в ее лице подателя тепла и света. Послав нам свою земную дочь, Сварга подал великий знак! — Станимир пристально взглянул на собеседника. — Я ответил на твой вопрос, мой друг и сородич. И полагаю, сказал достаточно для пира…

— Прекрасная речь, Вейлин, — ощерился ничуть не убежденный Бурмила. — Мы все знаем, как ты умеешь красиво говорить. Но если царевна — дар богов, отчего же ты не отдал ее жрецам?

— Или, может, все проще: тебе приглянулась эта златовласая девица и ты нарек ее светом Сварги? — громко спросил еще кто-то.

Над столами пролетели смешки.

— Жрецы лишь служат богам, — ничуть не смущаясь, заговорил Станимир. — А военный вождь — их избранник и любимец. И раз вождю, а не жрецам была дарована солнечная царевна, значит это их воля и знак. Разве твое дело, Бурмила, обсуждать волю богов? Я сказал, и довольно!

Бурмила мрачно зыркнул на князя лютвягов, положил на стол тяжелые ладони с узловатыми пальцами и молча сел на место.

Аюна настороженно глядела на вендов, едва удерживая на лице надменное выражение. Она не подавала виду, но происходившее в пиршественном зале пугало ее. Она-то полагала, что ее беды остались позади, но, оказывается, все только начиналось! Не удержавшись, она кинула быстрый взгляд на Станимира. Он выглядел безмятежным и улыбался, как всегда. Но царевна уже не обманывалась по поводу этого спокойствия.

Речи князя сделали свое дело — никто не осмелился говорить после Бурмилы. Хотя, судя по виду присутствующих, недовольных осталось еще много.

Едва стих ропот, давешний распорядитель громко провозгласил:

— Посланцы из земель дривов и изорянского края!

Двери вновь распахнулись. В зал вошли двое. Один, дородный, богато одетый муж, как показалось царевне, почти ничем не отличался от всех прочих сидящих за столами бородачей. Другой же — костлявый, узколицый, в расшитой роговыми бляшками рубахе, — верно, изорянин. Таких людей Аюна прежде не видела. Длинные прямые волосы, собранные в хвост, были почти белыми, но вовсе не седыми. Глубоко сидящие глаза — странно-светлые, чуть темнее прозрачной воды. На запавших щеках нового гостя едва пробивалась борода, хотя изорянин явно уже не был отроком. Но почему-то, стоя рядом с могучим вендом, он производил впечатление куда более гнетущее. Возможно, причиной тому был его мертвенный взгляд, не выражающий ни страха, ни почтения, ни приязни.

Станимир вдруг широко улыбнулся, встал, обошел стол и распахнул объятия одному из вошедших:

— Илень, старый друг! Как же я рад видеть тебя!

Воевода заулыбался и шагнул навстречу.

— А кто твой спутник? — выпуская старого знакомца, спросил Станимир.

Изорянин, услышав, что говорят о нем, поклонился князю и медленно заговорил, будто цедя слова.

— Это Марас, брат Учая, сына Шкая, — принялся переводить Илень. — Учай, стало быть, вождь всех изорянских родов и племен. Как он сам себя называет — повелитель Ингри-маа. Он отправил своего младшего брата послом ко двору Станимира, князя лютвягов… Учай, сын Шкая, желает поведать тебе, князь, о своей доброй воле…

Аюна насторожилась. Учай? Ей показалось, она прежде уже слышала это имя. Что-то в нем было неприятное — вспомнить бы что? Она разглядывала чужака, покуда не поймала ответный взгляд — холодный, от которого по ее коже пробежали мурашки. Таким глядят на рыбу, прикидывая, как бы ее приготовить. «Что же за Учай такой?» — вновь задумалась царевна.

— Я приветствую посланника вождя изорян и непременно приму и выслушаю его, — ответил Станимир. — Однако мы не говорим о делах на пиру. Здесь нужно веселиться и славить наших предков и богов, позволивших нам дожить до этого радостного дня…

— Песнь! — закричал кто-то.

— Песнь! — поддержали многочисленные голоса.

— Я привез с собой умудренного богами гусляра, — объявил Бурмила. — Он знает все сказания нашей земли и умеет восславить подвиги предков достойными их словами. А поет он так, что лучше не слушать его голодным — не то можно помереть, не дождавшись конца песни!

Станимир улыбнулся шутке могучего вождя.

— Гусляр — это хорошо. Зови его!

Бурмила поднялся с лавки и велел слугам позвать песнопевца. Прославленный гусляр, только и ждавший приглашения, вошел в праздничный чертог. Собравшиеся дружными кличами приветствовали его появление. На лице того мелькнула довольная улыбка. Он сделал несколько шагов и вдруг остановился — длинная рука Шереха преградила ему путь.

— Стой.

— Эй, ты что вздумал! — рявкнул Бурмила.

— Сейчас я спою. Дай-ка гусли! — процедил воин, отбирая у оторопевшего гусляра берестяной короб.

От негромкого голоса княжьего побратима присутствующие разом умолкли, а некоторые даже поежились.

— Ты же не умеешь петь, Шерех, — сурово глянул на побратима Станимир.

— А вот умею.

Шерех стащил крышку с короба и достал длинные «крылатые» гусли.

— Прежде думал, что не умею, а оно вот как оказалось!

— Ты о чем это?

В голосе вождя лютвягов послышалась тень угрозы.

— Дни сейчас такие, — невозмутимо отвечал Шерех. — Все меняется! О чем раньше подумать не могли — ан оно и случилось!

Он прошелся узловатыми пальцами по колкам.

— Хвалебная песнь в честь моего друга и побратима Вейлина, рекомого также Станимиром!

Он ударил по струнам и хриплым, свирепым голосом запел:

— Вышнему слову внемлю От родовых корней: Тот, кто пришел в нашу землю, Должен остаться в ней…

— Шерех! — перекрыл пение резкий окрик Станимира. — Если уж взялся веселить нас на пиру, так спой что-то более подходящее, чем песнь о кровавой мести!

— Очень даже подходящее! — встрял Бурмила. Лицо его заметно оживилось, недовольства и след простыл. — Это же песнь о том, как ты вершил месть, Вейлин! Мы все гордимся тобой! — И добавил громко, уставившись прямо на царевну: — Думал ли я, ведя тогда отряд к тебе на помощь к островку в болоте, где подыхали родичи Кирана, что за нашим столом будет угощаться дочь Ардвана?

— Подыхали… кто? — переспросила ошеломленная Аюна.

Лицо Станимира исказилось от досады. Шерех, ни на кого не глядя, вновь грянул по струнам и заревел:

— Бей! Раздавай удары! Сердце земли храня, Пепел отцов убитых Жжет нас до смертного дня. Подлый не будет смелым, Сотни даря смертей, И обратятся в стрелы Слезы малых детей…

Сидящие за столами воины дружно подхватили слова. Это была известная и любимая многими песнь — может, слишком мрачная для пира, но сразу берущая за душу. Для многих же то, о чем в ней пелось, было их собственным недавним прошлым…

— Встретишь — убей арьяльца! Спроса нет с мертвеца! Клятвой над кровью Мравца Скреплены наши сердца! Месть нас вела в столицу. Месть создала отряд. Месть выбирала лица, Смертный копила яд. И наплевать на раны, Радостна смерть в бою! Стоны родни Кирана В сердце моем поют!

Аюна, застыв и подавшись вперед, внимала грозному пению. Она мало что понимала, но среди вендских слов то и дело поминались Вейлин, арьи, столица, а особенно часто звучало имя Кирана.

«Что там сказал седой вождь? Пока родня Кирана подыхала в болоте…»

Ей живо припомнилась темная история, наделавшая в столице много шуму. Матушка Кирана, ее дочери и племянники отправились из столицы в свои южные поместья, да так и не доехали — исчезли бесследно по пути… Совсем как она сама…

Она повернулась к Станимиру, который уже не пытался прервать пение соратника, а сидел и слушал с новым для нее выражением мрачной гордости на лице.

— О чем поет Шерех? Это же неправда, что ты погубил семью Кирана?

— Правда, — кратко ответил он.

Аюна, не веря своим ушам, уставилась на князя:

— Но как же так?! Это же… это…

Она не находила слов, чтобы высказать обуревавшее ее возмущение и ужас.

— Как ты мог?!

— Тебе в самом деле хочется это знать?

— Конечно же! Или ты думаешь, я просто болтаю?

— Тогда говори потише, а я тебе расскажу.

Улыбчивое лицо Станимира стало холодным и жестким.

— Мой отец погиб на том самом холме, возле которого мы с тобой встретились в первый раз. Накхи по приказу государя Аратты не посчитались с тем, что это святое место, и коварно истребили цвет вендской знати. Кстати, среди тех, кто попал в плен на том холме, был и Шерех. Он несколько лет провел в рабстве у накхов, прежде чем ему удалось сбежать… Но я продолжу о себе. Когда отец погиб, лютвягами стал править его младший брат. По обычаю он предложил моей матери выйти за него замуж, но она не желала даже думать о новом муже. Вскоре мы уехали погостить к деду в земли дривов — так мы называем болотных вендов. Мой дед был их князем. Думаю, он прочил меня себе в наследники. Я прожил там несколько лет, подрос, но еще не вошел в воинскую пору…

И тут появились арьи. Дед был славным правителем. Это он построил Мравец — арьи потом лишь окружили его высокими стенами. Когда враг подступил к городу, дед вывел своих воинов в поле. У вендов прежде не было принято отсиживаться в крепости. Если один род шел войной на другой, мужчины сходились лицо в лицо.

— Разве у вас не было луков? — спросила Аюна.

— Конечно были. Венды — прирожденные охотники, а в землях дривов великое множество озер, рек и ручьев, где можно охотиться на птиц. Однако сама мысль о том, что на человека можно охотиться, как на птицу, вендам была глубоко противна. Если ты желаешь гибели своему врагу — порази его своей рукой, а не трусливо, издалека. Кстати, накхи считают точно так же. Много поколений мы вели с ними кровавые и жестокие войны. Но мы воевали честно… Так вот, когда арьи окружили Мравец, дривы встали в виду врага, готовые к схватке. Я сам это видел. Дед не взял меня, считая, что я еще слишком мал, но вместе с другим мальчишками я прятался в окрестных кустах, надеясь, а вдруг понадобится наша помощь. Рассказывать, что было дальше?

— Говори, — тихо сказала Аюна.

Она, впрочем, представляла, что он расскажет. Ей ли было не знать, как у арьев принято вести бой…

— У дальнего конца поля стоял десяток колесниц. На одной из них я увидел Кирана. Он приказал, и с обеих рук на стоящих среди чистого поля дривов устремились конные лучники. Мой дед и все его люди там и погибли, даже не сдвинувшись с места. Накхская Битва Позора повторилась — только у нас не нашлось своего Афая, который кинулся в ноги арьям и вымолил жизнь своему народу… В то время я этого не знал — лишь видел, как венды падают, утыканные стрелами. Спаслись лишь мы — подростки. Киран отдал Мравец на разграбление. Среди пленников мужчин не было — лишь женщины и малые дети, — но и их Киран продал в рабство. Когда он вывел их и погнал к тракту, мы крались следом. Во время ночевки напали. Тогда я убил трех своих первых арьев — они спали и даже за оружие не успели схватиться. Клянусь, я испытал лишь невероятную радость, втыкая сулицу в их тела!

Станимир произнес это с вызовом, но, видя, что Аюна смотрит на него застывшим, непонимающим взглядом, пояснил:

— Мы, венды, прежде считали недостойным нападать на спящих. Теперь, как видишь, у нас есть и высокие стены, и боевые луки. Когда Киран объявил о наборе вендской стражи, я был первым, кто вступил в нее. И я привел мальчишек из Мравца. Вон погляди, воевода Илень — один из них. Потом, если пожелаешь, он расскажет тебе свою историю. Я удивлюсь, если ты не будешь плакать навзрыд… И что же, после всего этого ты упрекаешь меня, что я заморил голодом родню Кирана? Отчего же? Семья за семью!

— Так поступают только дикари, — пробормотала Аюна.

— Ладно, скажу иначе. Ты хорошо слушала песню? За нами в погоню был послан отряд. Но вместо того чтобы ловить нас, они потратили время, пытаясь вытащить мать и сестер Кирана из трясины. А мы тем временем собрали войско, вернулись и истребили их всех. Это называется в Аратте военной хитростью. Ты же не хочешь сказать, что военные хитрости придумали дикари? Я был не просто хорошим учеником — я был лучшим! И благодарен за все, чему научился…

— Но ты же присягал! Ты же клялся Кирану в верности перед алтарем Исвархи! Его предвечный огонь превратит тебя в пепел!

— Над трупом моего деда я поклялся отомстить за убитых защитников нашей земли. Эта клятва превратила в пепел все следующие.

Аюна молча глядела на Станимира, не зная, что и сказать. Ее переполнял ужас и отвращение. Неужели все это правда? Неужели это тот самый ласковый, заботливый Станимир, который оберегал царевну по пути через вендские земли, внимательный к каждому ее слову и пожеланию? Как теперь разговаривать с ним, как вообще оставаться с ним рядом?!

Глава 7

Медвежий праздник

Прошедший вечер Аюна вспоминала с ужасом. Не то чтобы хмельное ударило ей в голову, но через какое-то время после начала пира свирепые лица вендов слились для нее в одно огромное лицо. Оно глядело на нее с хищным прищуром и скалилось, будто желая перекусить ее пополам, точно птичью кость. До нее то и дело доносились обрывки вендских фраз. Она не понимала их, но, судя по обращенным к ней взглядам, ничего доброго вчерашней ночью о ней сказано не было. И Станимир! Ладно — все прочие, но он…

Когда царевна наконец отправилась в постель, сон еще долго не шел. Ей все казалось, что злобные дикари притаились за дверью и ждут, только когда она заснет, чтобы ворваться. На пиру она сколько могла не показывала страха, но он пропитывал ее от пальцев на ногах до кончиков золотистых волос. Зарывшись с головой в пушистые шкуры, съежившись в комок, она глотала слезы и мечтала о родном доме, куда ей, похоже, не суждено было вернуться.

Ясным солнечным утром все эти темные страхи показались ей далекими и беспричинными. Однако когда, одевшись и отослав служанок, царевна решила было прогуляться по двору, то у порога своей горницы вдруг остановилась, понимая, что не желает далее ступить и шагу. «Бояться нечего, — пыталась убедить она себя. — Венды хоть и были недовольны, а все же склонились перед волей Станимира! Он заставил их замолчать… Значит, они не так уж и страшны. Пусть себе присматриваются и ворчат — ничего, привыкнут… Лишь бы он сам…» Что «он сам», царевна не могла определить даже для себя. Стал таким, каким она желала его видеть? Но ведь это невозможно…

Пока Аюна стояла перед дверью, убеждая себя выйти, с другой стороны послышался стук.

— Ступай, мне ничего не нужно! — воскликнула царевна, бросив взгляд на засов и невольно прикидывая, долго ли он выдержит натиск.

— Это я, — послышался снаружи голос Станимира.

Что бы Аюна себе ни думала о князе, а все-таки тяжесть сразу свалилась с ее сердца. Она быстро отворила дверь, впуская предводителя вендов.

— Рад видеть тебя в добром здравии, — поклонился тот.

— И тебе поздорову, — искоса глянув на него, склонила голову Аюна. — Проходи, к чему на пороге стоять?

Вождь прошел в горницу, встал у окна и поглядел на Аюну так, что у нее часто застучало сердце.

— Мне бы стоило тебя спросить, понравился ли тебе вчерашний пир, — заговорил он. — Однако полагаю, что он не принес тебе радости. Сперва Бурмила оскалился на меня… Потом Шерех вздумал петь… — Станимир вздохнул. — Я думал, всем понятно, что ты — не просто знатная девица, захваченная в набеге… Но они и не желают понимать!

— Ты ответил им вчера как должно, — тихо ответила царевна. — И мне тоже…

— А что мне оставалось?! Шерех очень надеялся посеять между нами рознь. Он считает, что я теряю себя… Что забыл о мести ради прекрасной дочери царя арьев…

— А это не так? — дрожащим голосом спросила Аюна.

Станимир не стал ей отвечать — лишь впал в мрачную задумчивость.

— Все это может кончиться скверно, — пробормотал он наконец.

— Исварха все видит, — холодея, ответила царевна. — Он защитит меня от людской злобы. Но скажи, отчего ты позволяешь своим людям возвышать голос в твоем дому? Мой отец никогда бы не допустил ничего подобного!

Станимир вздохнул:

— Что до твоего отца… Прости за прямоту, моя прекрасная гостья, — его удавили спящим, и он не смог этому помешать. А власти у него было куда больше, чем у меня. Твои предки царствовали над Араттой — дед твой, и прадед, и многие поколения в глубь времен…

— А ты?

— У нас, вендов, нет царей. Я лишь военный предводитель, первый среди равных, — напомнил вождь лютвягов. — Причем на время. Многому я научился в ваших землях, многому здесь. Удача доселе не оставляла меня в бою. Но только род лютвягов признает меня своим вождем по праву рождения. Над прочими же я стою по общему выбору, да и то пока за моей спиной боги.

— То есть если завтра все эти… — Она вовремя прикусила язык, чтобы не назвать сородичей Станимира так, как они заслуживали. — Если меня решат принести в жертву — отдать богам, ведь так они вчера предлагали? — ты что же, будешь стоять и глядеть, как оскверняют мое тело и душу?!

— Погоди! — На лице Станимира промелькнуло волнение. — Для того я и пришел, чтобы навсегда отобрать кость у волка!

— О чем ты?

— Те, кто вчера мутил воду на пиру, и многие другие считают, что ты лишь пленница, которой не место за столом с вождями. Однако ты из рода земного воплощения Исвархи — бога солнца, чтимого во всех землях. Смерть твоего отца породила смуту и грозит нашему миру гибелью. Твой брат, наследник престола Аюр, похищен, и никто не ведает, жив ли он. Да, ходят слухи, что он появляется то там, то сям, — но всякий раз это лишь пустые толки. Твой бывший жених Ширам объявил себя царем Накхарана и сейчас идет с войском на столицу. Даже если твоему зятю удастся остановить его, в землях Аратты не останется никого, кто сможет оживить ее кровоточащий труп…

— Чего же ты хочешь?

— Спаси тебя и спасти Аратту. Спасти весь наш мир.

— Но почему ты смотришь на меня так? — растерянно спросила царевна. — К чему клонишь?

Станимир шагнул к ней навстречу и крепко сжал ее запястье:

— Пришло время действовать! Объяви меня карающим мечом в своей руке! Думаешь, тебя отдали на съедение Шираму ради того, чтобы установить мир? О нет! Накхи бы не приняли тебя. Даже пожелай саарсан видеть тебя своей женой, они лишь окропили бы твоей кровью свои каменные жертвенники. В моих силах — поднять знамя Солнца и сплотить вендов против общего врага…

— Я с тобой… Но все же не пойму, чего ты желаешь, — в замешательстве пробормотала Аюна, отнимая руки. — Назначить тебя наместником лесного края?

— Лесные земли не принадлежат Аратте, — напомнил Станимир. — Я и так ими правлю. Я хочу вернуть тебе отцовский престол.

Царевна отшатнулась, побледнев:

— Мне?! Но у меня нет прав на престол! А как же Аюр?! Да и блюститель престола — Киран, муж моей старшей сестры…

— Это пока, — усмехнулся Станимир. — Завтра, когда его войска сойдутся в бою с накхами, кто останется жив? И останется ли кто-нибудь? Тут придем мы — и сбережем то, что эти двое пытаются разрушить своей рознью…

«Когда это венды что-то сберегали?» — чуть не вырвалось у Аюны.

Теперь, когда она наконец уразумела смысл предложения Станимира, ей стало еще страшнее, чем давеча в пиршественном чертоге. Она молчала, не зная, что ответить. За окнами послышался скрип открываемых ворот. Станимир вмиг оказался у оконца и выглянул во двор.

— Власко? — удивленно произнес князь вендов. — Так скоро? Что-то случилось… — Он повернулся к Аюне. — Прости, царевна, мне нужно идти.

Аюна едва сдержала вздох облегчения.

— А ты все же подумай над моими словами, — с неожиданной резкостью произнес Станимир. — Только думай быстрее. Нельзя держать волка за шкирку, заговаривая ему зубы, — рано или поздно он вырвется, и тогда никому не сдобровать!

Когда дверь за Станимиром затворилась, Аюна подскочила к окну. Во двор один за другим въезжали оружные воины — те самые, которых князь вендов оставил на другом берегу, при обозе. Царевна заметила, что многие были ранены. Впереди ехал старый знакомец — толмач Власко — с рукой на перевязи. Снаружи за стеной виднелся хвост обоза. Но как ни пыталась царевна разглядеть возок со своими служанками, ничего не выходило.

Наконец во дворе показался Станимир. При виде его Власко спешился и быстро склонил голову. Затем они обнялись, и Станимир спросил:

— Что там случилось?

— Мы их нашли, — ответил воин. — Вот они.

Он сделал знак. Двое следовавших за ним всадников отвязали от седла большой короб, подошли к вождю и вывернули его содержимое наземь. Аюна невольно отпрянула от окошка — под ногами Станимира очутилось шесть отрубленных голов, измазанных кровью. Длинные черные косы не оставляли сомнений, кому принадлежали головы.

— Это все?

— Все. Мы напали на их стан. Они были не готовы.

— Небывалый случай! — хмыкнул Станимир. — Как вам удалось найти их?

— Почти случайно. Мы встретили на пути травницу. Она указала нам место.

— Что еще за травница? — удивился Станимир.

Власко обернулся к стоящему позади воину и приказал привести помощницу.

— У нас было время приготовиться, — добавил он, погладив ожерелье из волчьих клыков. — Мы принесли жертву Матери, призвали малых братьев и навалились всей силой.

«Что еще за малые братья?» — подумала Аюна, внимательно вслушиваясь в беседу.

— Велики ли наши потери?

— Убито трое, семеро ранены. Малых тоже потрепали. Мы им отдали всех накхских коней — будет у серой родни славная тризна!

— Шестеро… — Станимир толкнул носком сапога одну из голов. — Шестеро — это мало… Верно, есть еще.

— На стоянке были только эти. — Власко оглянулся. — А вот и помощница наша.

Увидев подходившую к вождям русоволосую девушку в скромной вендской одежде, Аюна от неожиданности чуть не вскрикнула, но вовремя зажала ладошкой рот.

«Янди?!»

— Я прежде уже видел тебя? — донеслось до царевны.

— У доблестного Вейлина замечательная память!

Ошибки быть не могло — этот звонкий, уверенный голос принадлежал именно Янди.

— Где же мы встречались? — спросил вождь вендов, внимательно рассматривая травницу.

— У меня на родине, в землях дривов.

Станимир прищурился:

— А, я узнал тебя, красотка. Ты была любовницей ублюдка Кирана.

— В то самое время, когда ты был сотником его стражи, — ничуть не смущаясь, ответила девушка.

Станимир помолчал. Затем до Аюны долетел раскатистый хохот.

— Верно, так все и было! А теперь ты какими судьбами в моих землях?

— Шла к тебе — как и многие прочие. Со всех вендских земель в твою столицу стекаются ненавидящие арьев и мечтающие о мести за родичей! Все, кто узнал, что ты собираешь войско для похода на Аратту…

«Она была наложницей Кирана?! — мысленно повторила пораженная Аюна. — И уж верно, не только в дривской земле — если потом жила в его доме в столице! Знает ли об этом сестра? Но что она там сказала о войске, которое Станимир собирает „для похода на Аратту“? Не может быть! Ведь он сам только что просил меня объявить его „карающим мечом“… Выходит, он уже и войско собрал?! А мое согласие ему нужно, чтобы придать набегу видимость справедливого деяния? Как же я замечталась! — с горьким стыдом подумала царевна. — Как могла поверить в его любовь и преданность…»

Пока эти мысли мелькали в ее сознании, Аюна с надеждой смотрела на вождя вендов. Быть может, Станимир сейчас возмутится? Какие, мол, войска?

— И с чем ты ко мне явилась? — донеслось со двора. — Ты, кажется, не воительница?

— Ты, как всегда, зорок, храбрый Вейлин! Однако вчера в схватке с накхами семеро твоих людей получили раны. Моими усилиями ни одна рана не загноилась, ни один раненый не умер. Кто раньше, кто позже, все они вернутся к тебе на службу.

— Что ж, полезное умение. Лекарки мне понадобятся. Есть ли у тебя еще какие-нибудь дарования?

— Об этом тебе лучше спросить ублюдка Кирана, — последовал лукавый ответ.

* * *

Дверь приоткрылась.

— Солнцеликая госпожа!

В светлицу, позабыв о дворцовых правилах, вбежала Суви.

— Прости, я так счастлива снова видеть тебя! Мы все здесь, все целы и ждем распоряжений…

Девушка склонила колени перед Аюной и поцеловала ее тонкие пальцы.

— Вчера был ужасный день! — без умолку лепетала она. — Мы натерпелись такого страха — особенно я…

— Однако, хвала Исвархе, все кончилось благополучно, — прервала царевна, невольно улыбаясь при виде любимой служанки. — Не стрекочи как кузнечик, говори по порядку.

Суви глубоко вздохнула. По знаку царевны они обе сели — Аюна на лавку, Суви примостилась у ее ног.

— Сначала меня захватили накхи… — начала девушка.

— Да, я знаю, — кивнула Аюна. — Они приняли тебя за меня. Я упрекнула князя Станимира, что он не послал людей выручать тебя, а он сказал, что незачем, — скорее всего, тебя отпустят…

— Он был прав, госпожа. Накхи, хоть и раскрасились как змеи, ничего плохого мне не сделали. Их вожак отпустил меня, велев передать Станимиру требование вернуть тебя саарсану…

Аюна лишь горько улыбнулась.

— Когда я вернулась к ночной стоянке, — продолжала Суви, — тебя уже не было. А наутро Власко, который остался за старшего, объявил, что обоз поедет другой дорогой. Я должна была надеть царское платье и подменять тебя. Лишь только мост навели заново, мы двинулись на другой берег. Но далеко отъехать не успели. Власко вдруг забегал, остановил обоз, собрал десяток воинов, и они вместе ушли куда-то в лес, оставив коней. А потом, о святое Солнце! — оттуда послышался такой ужасный вой, будто дивы вылезли из-под земли, чтобы пожрать нас! Девушки прижались друг к другу почти без памяти от страха и уже думали, что пришел наш последний час. Но это было лишь начало!

— Начало чего?

— Со всех сторон полезли волки! Много, наверно десятки. Мы стояли на дороге, а волки бежали прямо между возами, будто и вовсе нас не видели. Лошади чуть с ума не сошли… А волки все шли на зов, дорога стала серой от их спин… — Суви перевела дыхание, стискивая ладони. — Затем где-то в лесу разгорелся бой…

— Откуда ты знаешь?

— Так Власко рассказал. Он тоже бился там и был ранен. Сперва на накхов напали дикие звери. Накхи отдыхали, их застали врасплох. Власко говорил, схватка была безжалостная. Лютвяги убили шестерых…

— Да, я видела головы, — медленно проговорила Аюна.

— Но накхов было не шестеро, а больше. Когда меня похитили, я насчитала не меньше дюжины. Потом Власко вернулся из леса к дороге. Он забрал почти всех стражников и возчиков, чтобы перенести к дороге раненых и убитых. А пока они ходили — откуда ни возьмись появилась Янди в одежде вендской простолюдинки. Она забралась к нам в возок, вытащила из рукава нож и заявила, что мы ее впервые видим. Если хоть одна служанка проговорится — она прирежет всех… — Суви прерывисто вздохнула и прошептала: — Я ее очень боюсь. Мы все боимся. Она даже страшнее, чем те волки…

— Ну, не преувеличивай, — рассмеялась царевна. — Она опасна лишь для моих врагов. Янди верно мне служит, как и все вы. Она способна на многое…

Аюна осеклась и нахмурилась, вспомнив о Киране. Прямо скажем — куда на большее, чем она предполагала!

Суви склонила голову и ничего не стала отвечать.

* * *

Небо над столицей вендов в тот день было хмурым, окрестные леса затянул туман. Зима приближалась, с деревьев ливнем сыпались желтые листья, обнажая черные ветви. Небо точно ждало, пока Аюна со Станимиром доберутся до места, чтобы окончательно усмирить летнее буйство холодом и унылыми дождями.

Однако после полудня морось прекратилась, в разрывах туч проглянуло солнце. За крепостной оградой послышались смех, веселые голоса и выкрики, а затем — звуки гусельных наигрышей. Когда стало вечереть, к Аюне вновь пришла Суви и прочие служанки. Они принесли жаркую душегрейку из бурой медвежьей шкуры и меховую шапку с медвежьими ушами, которую Аюна нашла очень забавной.

— Станимир велел передать, чтобы сегодня ты надела их вместо соболей, — объяснила девушка. — Начинаются дни Проводов медведя. Это у вендов большой праздник…

— А сам он где? — спросила царевна. — Почему не пришел?

— Князь сказал, чтобы сегодня его не ждали. К завтрашнему полудню вернется.

— Мне он ничего не говорил… Ты сама его видела?

— Да, госпожа.

— И что же, он был взволнован? Встревожен чем-то?

— Вовсе нет. Как я поняла, они с воинами собираются в лес, что-то там праздновать…

Аюна поджала губы, почувствовав себя уязвленной. Не предупредил, ничего не объяснил…

— Что ж, обойдемся без него! — наконец сказала она, скрывая невольную досаду. — Вот только как мы будем говорить со здешним людом?

— Мой Власко будет переводить, — зарумянилась Суви. — Он был подранен во вчерашней схватке — один из накхов резанул по руке. Поэтому Станимир на мужской праздник его с собой не взял.

— Вот и отлично. — Аюна лихо нахлобучила на голову медвежью шапку. — Идем, я готова!

Над окрестными лесами и башнями стольного града догорал закат, а царевна со свитой гуляла по обширной площади, где обычно располагалось торжище, а теперь горели костры и шумела веселая толпа вендов. Досада на Станимира быстро прошла, да и тревога отступила. Гуляя от лотка к лотку, от котла к котлу, Аюна была готова признаться себе, что давно так не веселилась. Чего стоил один столб с бочонком меда наверху, куда тщетно пытались взобраться вендские парни, да все соскальзывали вниз под хохот и вопли зевак! Аюна с девицами тоже кричали и хлопали в ладоши, подбадривая молодцов. Потом, когда глазеть надоело, они пошли купить себе медовых сластей. Со всех сторон пахло дымом, медом, свежей выпечкой, пряными травами и почему-то вареным мясом.

— Не хочешь ли медвежатинки отведать? — предложил ходивший с девицами Власко. — Утром был еще один обряд, но он не для всех…

— Что за обряд?

— А внучка к предкам отправили. Целый год его растили, кормили, ублажали, чтобы он пошел к своим дедам и рассказал, как ему хорошо жилось у лютвягов…

— Внучка?!

— Медвежонка! — расхохотался венд. — Вон, видишь?

Власко указал на поводыря, окруженного толпой детишек. Поводырь вел подросшего медвежонка — нарядного, в красивом наморднике, всего в бусах, лентах…

— Этот маленький еще — на следующий год отправится к дедушке… Видишь, как ему весело?

— Да уж… — Аюна повернулась туда, где у котла с медвежатиной несколько мужчин и женщин, помешивая бурлящее варево, пели протяжную песню. — Что они поют?

— «Не мы тебя убили — копье тебя убило! — перевел Власко. — Не мы твое мясо едим — сороки его едят!»

Завершив песню, женщины начали всем желающим наливать в миски густую мясную похлебку. Венды толпились вокруг со своими посудинами, готовя липовые ложки.

— Сердце и печень отдали воинам, а остальным мясом по кусочку угощают всех. Хочешь, царевна? Кто медвежатины вкусит — в того войдет дух медведя, его сила… Того Лесной Старик за своего примет и весь год будет к нему милостив…

— Нет, я не буду, — решительно отказалась Аюна. — Что мне ваш Лесной Старик? Мой бог — Исварха! — Она оглянулась на своих служанок. — Лучше давайте накупим сдобных «медвежат» на меду! Возьмем сбитня, сядем вон там на завалинке и будем смотреть на пляски! Власко, чем платить? Тут ходят деньги Аратты или беличьи шкурки?

— Царевна, бери что хочешь, — широко повел рукой толмач. — Ты же в гостях у князя.

Солнце зашло. Небо становилось все темнее, костры — ярче, а веселье — шумнее. Дети и старики ушли спать, а прочий люд толпой повалил туда, откуда раздавался визг дудочек и гудение струн.

— А там что?

— Там медвежья борьба в обхват, — объяснил Власко. — Самые могучие мужи силой мерятся.

— Идем глянем! Верно, Станимир там?

— Нет, — сдержанно ответил толмач. — Бороться на торгу — не княжье дело. А глянуть можно… — Он повернулся и сделал девушкам знак следовать за ним. — Ну-ка, расступись!

Завидев Власко, местные жители почтительно освобождали ему путь. Должно быть, лютвяжского грамотея здесь хорошо знали.

В кругу, огороженном вервием, друг против друга стояли два силача, упершись и крепко обхватив противника за плечи. Хоть вокруг уже смеркалось, было видно, как напряжены их ручищи. По полуобнаженным телам стекал пот. Они рычали сквозь зубы и пучили глаза, а вокруг стоял неимоверный крик, свист и улюлюканье. Борцы топтались на месте, стараясь хоть немного сдвинуть друг друга, но силы их были примерно равны, и потому ни одному из них не удавалось одолеть.

— Что они делают? — прокричала толмачу Аюна. — В чем смысл?

Приветственные крики вокруг заглушили ее вопрос.

— Каждый пытается вытолкнуть другого из круга или сдавить так, чтобы противник свалился без памяти либо запросил пощады, — послышался прямо за ее спиной знакомый, чуть насмешливый голос.

Аюна резко повернулась и увидела Янди в скромной одежде вендской простолюдинки.

— Ты здесь! — обрадовалась было царевна.

— Тихо, тихо, — одними губами шепнула та. — Для здешних дикарей мы с тобой незнакомы. Я лишь знахарка при войске твоего красавца… Как по мне, — вновь возвысила голос она, глядя на силачей, — довольно унылое зрелище. Конечно, в этакие медвежьи лапы лучше не попадать, но, думаю, в настоящем бою от них толку мало…

Заметив, что толмач смотрит на них, Янди ласково улыбнулась ему:

— Храбрый Власко, и ты здесь! Как твоя рука, не болит ли?

Обменявшись приветствиями с толмачом, Янди что-то зашептала на ухо царевне. Затем перевела взгляд на прильнувшую к лютвягу сияющую Суви.

— Сердце радуется, на вас глядя! Кстати… — Она подхватила служанку под руку и тихо сказала: — Я тут снимаю тихий домик на дривском подворье… Если устанете с милым гулять, можете там отдохнуть…

Суви покраснела, с беспокойством поглядела на Янди, а затем на царевну.

— Ступайте, — с улыбкой кивнула Аюна. — Я что-то устала, пойду спать. Тут же совсем близко, вон башня! Да и девушки со мной. Мы сами дорогу найдем…

— Я провожу, — поспешно добавила Янди.

— Только до самого крыльца доведи, не оплошай, — почти умоляюще попросил Власко, прижимая к себе Суви.

— Да уж не сомневайся.

Глава 8

Ночь Медейны

Пройдя деревянную надвратную башню вместе с толпой спешащих на ночлег вендов, Аюна огляделась и увидела впереди у обочины ждущую ее «знахарку». Та вышла чуть раньше, чтобы стражники не заподозрили, будто они идут вместе. Молча пройдя по дороге до леса, они свернули с большака, и Янди перевела дух.

— Наконец-то можно говорить без лишних ушей, — негромко сказала она.

Царевна скинула с головы вендский плат, который Янди дала ей еще в городе.

— Ну теперь рассказывай, что задумала! Для чего я отсылала служанок и выбиралась из дворца, как воришка? Только поспеши — скоро Власко начнет искать меня…

— Не скоро, — хмыкнула Янди. — Слушай — Аоранг со своим зверем здесь неподалеку. Если хочешь, можем скрыться прямо сейчас.

— Аоранг здесь? — в замешательстве повторила Аюна, остановившись. — Так ты для этого меня позвала за ворота?

— Кажется, мои слова не обрадовали тебя, госпожа, — заметила Янди, внимательно наблюдая за растерянной царевной.

— Конечно обрадовали! Но…

Аюна пыталась понять, что она чувствует, но отчетливо вдруг осознала лишь то, что злится.

«Где ты был раньше?! Сколько раз я вспоминала тебя, с тех пор как нас захватили венды? Почему не пришел, не спас, когда меня тащили через лес, когда везли через реку?! И вот теперь Исварха услышал мои мольбы — ты явился! Аоранг, что мне теперь с тобой делать? Как поступить?»

— Я встретила его за рекой, — будто вторя мыслям царевны, сказала Янди. — Дальше мы шли вместе. Аоранг готов на все ради тебя, госпожа…

— Я знаю, — буркнула царевна, отводя взгляд.

Янди скривилась, глядя на нее. Затем согнала ухмылку с лица и кротко сказала:

— Ты — госпожа, я — лишь служанка. Мое дело предложить. Желаешь ли ты сейчас бежать?

Царевна задумалась.

— Нет, — ответила она. — Я сейчас не желаю бежать.

И невольно замерла — такой ответ даже ей показался чересчур резким и необдуманным. Вчера она отказалась бы увереннее. До их последней беседы со Станимиром все было иначе. А теперь…

— То, что у меня было с Аорангом, было в прошлой жизни, — сумрачно произнесла она, глядя в темный лес. — Я была дочерью повелителя и самоуверенно считала, что могу делать все, что пожелаю. Ты помнишь, к чему все это привело. После гибели отца я приняла решение не думать больше о своем счастье, но лишь о благе Аратты…

— Я пыталась ему это объяснить, — кивнула Янди. — Но если мохнач что-то вбил себе в голову — убеждать его бессмысленно. Хорошо бы тебе самой ему все это сказать. А то ведь пока ты направлялась к Шираму, твоя великая жертва имела смысл. Ну а здесь-то тебе оставаться зачем? — Янди развела руками. — Выбор невелик. Либо ты поведешь этих бородатых дикарей истреблять твой народ и грабить твои же земли. Либо тебя принесут в жертву, как того требуют жрецы Лесного Старика и кое-кто из местной знати. Ну или попросту станешь одной из наложниц Станимира…

Царевну передернуло.

— Нет, все не так!

Она понимала, что Янди говорит то, что думает, но верить в это не желала. Лазутчица судит по себе и по своему опыту. Она воительница и всех вокруг считает такими же хищными зверями…

— Станимир предан мне, — твердо сказала Аюна. — Он лишь хочет моим именем восстановить мир в Аратте…

— Это ты так думаешь или он тебе сказал? — прищурилась Янди.

— Конечно он!

— Святое Солнце! Я его недооценивала. Сотник вендской стражи нацелился на престол! И как же далеко пойдет дочь повелителя, чтобы угодить честолюбивому венду?

Аюна высокомерно вскинула голову:

— Какое ты имеешь право укорять меня?

— Никакого, — пожала плечами Янди. — Если прикажешь — я буду наблюдать со стороны, как все покатится к голодным дивам.

— Ты что, пытаешься насмехаться?

— Ну что ты, пресветлая госпожа! Ты же дочь государя. Как бы я посмела?

— Так же, как посмела забраться в постель к мужу другой его дочери! — выпалила Аюна.

Янди лишь расхохоталась:

— Хорошая шутка! Если тебе и впрямь любопытно, мне не понадобилось залезать в его постель. Он овладел мной прямо на полу, а уж на постель мы перебрались потому, что доски показались нам слишком жесткими…

— Замолчи! — гневно оборвала Аюна.

— Надеюсь, Станимир не столь изыскан в любовных утехах…

— Довольно! — рявкнула царевна и замахнулась, что отвесить Янди пощечину.

Та со смехом уклонилась.

— Как, неужели венд до сих пор не прикоснулся к тебе? Ха! Ну до чего коварен!

— Не смей обсуждать меня!

— Царевна, прошу, потише! Ты кричишь на весь лес! — Янди указала клокочущей от ярости спутнице на уходящую в заросли тропку. — Если вдруг на нас нападут разбойники, для них не будет особой разницы, кто твой отец, а кто мой. Нас могут убить сразу или с собой утащить. Вся разница между нами лишь в том, что тебя сейчас хотят принести в жертву, а меня — нет.

Аюна тяжело дышала, стараясь успокоиться. «Я прикажу тебя казнить», — хотелось заорать ей. Однако она понимала, что эти слова будут пустыми и жалкими здесь, в вендском лесу, бесконечно далеко от столицы, где ее приказы что-то значили.

— Солнцеликая, я же стараюсь тебе помочь, — укоризненно продолжала Янди. — А ты мне указываешь, чего я смею, а чего нет. Так вот, не смею я лишь одного — убить тебя. Потому что тогда все уже сделанное и то, что предстоит сделать, превратится в ничто. Ну что, пресветлая госпожа, желаешь остаться у вендов или мы вернемся к делу, ради которого ты была готова рисковать жизнью и бросила Аоранга с его клыкастой кошкой? Кстати, он славный парень, хоть простак, каких свет не видывал… Давай, тебе решать.

— Я и решаю, — упрямо наклонив голову, ответила Аюна. — Ты что, думаешь, все то время, пока мы ехали сюда, я не присматривалась к Станимиру? Да, он временами ведет себя как сущий дикарь — ну так он ведь и есть дикарь! Несправедливо было бы порицать его, что он мстит за родню, как принято в его племени… Да, князь вендов честолюбив — так чем же это плохо? Посуди сама. Мой отец мертв. Жив ли Аюр — никому не ведомо. Я верю, что жив. Если так, Станимир займет высокое место, подобающее ему по уму и доблести. Если же Аюр не найдется — значит я взойду на престол, а Станимир будет моим мужем и полководцем. Да, такого не случалось прежде. Значит, будет впервые…

Аюна прервалась: не насмехается ли над ней Янди? Но та, склонив голову набок, молча слушала.

— Если Станимир станет моей правой рукой, мы заключим долгожданный мир между Араттой и вендскими землями. Вместе мы сможем дать достойный отпор злодеям-накхам и всем прочим, кто пожелает попробовать Аратту на зуб.

— А что ты намерена сделать с Кираном?

— Он лишь блюститель престола. И, судя по всему, плохо справляется. Моя сестра будет только рада, если ее супруг станет почаще бывать в женских покоях. Я выделю им обширные земли…

— Я восхищена, — проговорила Янди. — Ты все отлично продумала. Вот только Станимир…

— Что — Станимир?

Лазутчица вздохнула:

— Он не станет плясать под твою дуду.

— С чего ты так решила? Ты его совсем не знаешь!

— Никто ни о ком всего знать не может. Но сейчас, моя госпожа, ты сможешь узнать о своем избраннике кое-что новое. Затем я тебя и позвала… — Янди указала на уходящую в чащу тропинку, возле которой они стояли. — Пойдем. Только тихо.

* * *

Тропинка петляла между деревьями, едва различимая в кромешной тьме. Если бы на небе в разрывах туч не проглядывала луна, озаряя чащобу мертвенным светом, Аюна бы спотыкалась на каждом шаге. «Куда она ведет меня? — гадала царевна, и ее гнев на дерзкую охранницу понемногу угасал, сменяясь беспокойством. — Я же сказала, что не хочу бежать!»

Наконец Янди, бесшумно шагавшая впереди, остановилась и подняла руку.

— Остановимся здесь, — тихо сказала она. — Вон там, в стороне, поваленная сосна — видишь надломленный ствол? Взберемся по нему повыше и затаимся. Дальше идти опасно.

— Почему опасно? Зачем ты меня пугаешь?

— Лучше уж бояться и оставаться живым, чем бесстрашно подохнуть. Идем, но очень тихо! Следи, куда ступаешь. Им не до нас, но они все же могут услышать…

Царевна с удивлением огляделась. Вокруг царила тишина, лишь ветер тихо шевелил кроны сосен. Ночной лес казался совершенно безлюдным.

— «Им»? О ком ты?

— О Шерехе, его людях. И твоем Станимире.

Янди белкой взлетела по наклонному стволу упавшей сосны. Царевна значительно медленнее вскарабкалась следом. Девушки притаились среди густых колючих ветвей. Янди придирчиво оглядела убежище, особое внимание уделив тому, откуда дует ветер. Аюна осторожно раздвинула мелкие ветки и выглянула наружу.

Лесная прогалина была залита лунным светом. Посередине стоял обнаженный по пояс светловолосый воин. По обе стороны поляны сидели его соратники. Царевна увидела, как с противоположной стороны прогалины молча появился Шерех, ведущий человека со связанными руками. Можно было разглядеть, что это белобрысый молодой парень в домотканой вендской одежде. Его вытаращенные глаза блестели, ноги подламывались…

Возле высокого мертвого пня с облезшей корой, торчащего у самого края, Шерех на мгновение остановился, вытащил из ножен клинок и с силой вогнал его в ствол.

— Что он делает? — прошептала Аюна.

— Погоди. Сейчас увидишь. Кажется, мы как раз вовремя.

Доведя пленника до середины поляны, Шерех остановился, размотал путы и что-то приказал. Аюне не было слышно что, но она увидела, как двое вендов поднялись и подали пленнику пару заточенных турьих рогов. Парень затрясся так, что было видно даже с дерева, и попытался отбросить самодельное оружие. Шерех тут же с размаху влепил ему увесистую оплеуху и толкнул вперед, навстречу воину, неподвижно стоявшему в середине поляны. Пленник с бессвязным криком ринулся вперед, но его противник и глазом не повел. Лишь развернулся, пропуская мимо себя нападающего, и отвесил тому мощный подзатыльник. Юноша пробежал еще несколько шагов и рухнул на колени.

— Я здесь! — крикнул светловолосый, оборачиваясь.

— Станимир? — прошептала царевна.

— Он самый, — змеей прошипела Янди.

Пленник затравленно оглянулся, вскочил и снова бросился вперед. Вождь лютвягов в последнее мгновение скользнул у него под рукой и ударил противника под колено. Тот вскрикнул и с размаху рухнул на спину. Станимир между тем неторопливым шагом отправился к высокому пню, из которого торчал нож. Разозленный парень вскочил и, хромая, бросился за ним, целясь одним из рогов между лопаток. Но вождь вендов шагал, как будто позабыв о неприятеле.

— Он же сейчас убьет… — в отчаянии зашептала Аюна.

Она чуть привстала, но Янди схватила ее за плечо и надавила, заставляя оставаться на месте. Расстояние между поединщиками все сокращалось. В тот миг, когда казалось, что турий рог вот-вот вонзится в спину, Станимир рывком выдернул клинок из пня, развернулся и полоснул недруга по горлу.

Кровь из рассеченной яремной вены с силой ударила, заливая все вокруг. Пленник выронил оружие и упал бы, когда б грозный лютвяг не схватил его за волосы, удерживая над землей. Затем левой рукой, будто ковшом, он зачерпнул крови и провел ею по своему лицу и груди.

— Ч-что он делает? — заикаясь, пробормотала Аюна.

— Начинает обряд.

— Так?!

— А как иначе? Погоди, сейчас будет следующий.

Янди не ошиблась. За первым противником последовал еще один, потом еще. С каждым перерезанным горлом на теле Станимира оставалось все меньше незакрашенных мест. Аюна уже видела, что в стороне за деревьями навалена куча бездыханных тел. Лицо и руки Шереха, да и прочих воинов, сидевших вкруг поляны, также были покрыты черными пятнами и полосами — теперь царевна поняла почему.

— Кого убивают лютвяги? — тихо спросила Аюна.

— Тебе-то что? — фыркнула Янди.

— Их пленники похожи на вендов…

— Это и есть венды — хлапы-землепашцы с той стороны реки. Лютвяги считают их трусами и предателями, продавшимися арьям за землю и скот. После набегов они отбирают сильных и ловких парней, потом готовят к обряду.

Аюну колотила дрожь. Ее радовало, что Станимир снова и снова выходит победителем из опасных схваток. Однако измазанное кровью тело бывшего сотника вендской стражи наводило на нее ужас.

— Зачем они это делают? — чуть слышно спросила она.

— Я же сказала — готовятся. Когда луна встанет высоко, они будут взывать к Медейне, Матери-Волчице. Скоро упадут последние листья, медведь заляжет в берлогу. Наступит волчья пора — время их силы, — до нового пробуждения Когтистого Старика…

— А для чего все это кровопролитие?

— Ты когда-нибудь видала голодную волчицу? — Янди поглядела так, что царевну почему-то пробрала дрожь. — Дружине Станимира нужна мощная защита от Медейны, иначе они сами займут место жертв. Свежая вражья кровь даст им такую защиту и позволит остаться в живых во время обряда…

— Что за обряд?

— Мы не будем его смотреть. Поверь, с тебя и этого хватит… Так, что это там?! — Янди с интересом подалась вперед. — Твоему Станимиру привели нового противника. И он явно не из хлапов…

— Исварха Всемогущий, я его знаю, — быстро зашептала Аюна, вглядевшись в стройного юношу, чьи волосы золотились даже в холодном свете луны. — Это же Ишан, племянник Артанака! Мы были знакомы еще детьми… После того как раскрыли заговор его дяди, он сбежал из дворца и бесследно исчез…

— Как видишь, нашелся, — хмыкнула Янди. — Уж и не знаю, что для него было бы лучше — сложить голову там или здесь…

Тем временем молодой арий спокойно вышел в середину утоптанной поляны, взял из рук Шереха турьи рога, примерился к ним и замер, не двигаясь с места. Шерех попытался было его пихнуть вперед, но Ишан мигом развернулся и коротко ткнул одним рогом. Опытный воин быстро отпрыгнул и что-то недовольно проворчал. Но это недовольство вызвало лишь ухмылку на лице знатного юноши.

То, что происходило дальше, больше напоминало не поединок, а танец. Станимир пытался обойти ловкого и быстрого противника, но тот не подпускал его к воткнутому в пень ножу, всякий раз оказываясь у него на пути с острыми рогами наготове. В какой-то миг Станимир изловчился, толкнул противника, а когда тот попробовал было отступить на шаг, бросился ему в ноги, подхватил под колени и опрокинул на спину. Затем кинулся к пню.

Но едва он выдернул нож из ствола, едва развернулся, как острый рог выбил оружие у него из рук. Еще движение — и обезоруженный Станимир еле увернулся от смертоносного удара…

Что произошло спустя мгновение, Аюна не успела разобрать. Все на поляне на миг потеряло свои очертания, будто царевна смотрела сквозь поросшее ряской болотное оконце. Она лишь заметила большую черную тень, метнувшуюся к Ишану. Тот упал, пронзительно закричал и затих. Марево тут же развеялось. Над мертвым арием на корточках сидел Станимир. Он тяжело дышал, бездумно глядя на растерзанное тело противника. Затем, отдышавшись, провел по его горлу ладонью, набирая крови, и вновь измазал свое лицо.

— Идем. — Янди потянула царевну за руку. — Хватит, пора уходить…

— У Станимира не было ножа, — медленно, едва находя слова, прошептала оцепеневшая Аюна. — Он что, загрыз Ишана?!

Аюна вдруг почувствовала, что у нее темнеет в глазах. Она схватилась за горло, подавляя рвоту, и начала соскальзывать со ствола. Янди поймала ее, беззвучно выругавшись, и крепко прижала к дереву.

— Успокойся! Никого он не загрыз, это был волк… — Янди оборвала себя и замерла как изваяние, бледнея прямо на глазах. — Проклятие… Они, кажется, услышали…

Аюна приподняла голову и чуть снова не потеряла сознание — от страха. Станимир и Шерех смотрели в их сторону. Одинаковым движением они подняли голову, закрыли глаза, начали принюхиваться…

Янди отпустила царевну и потащила нож из рукава. Но в этот миг венды отвернулись и о чем-то тихо заговорили.

— Они нас не учуяли. Хвала Исвархе, все-таки ветер не от нас! — прошептала лазутчица. — Идем отсюда скорее. Больше нам здесь делать нечего…

Почти волоком она потащила царевну прочь. Аюна не помнила, как они спустились на землю, как возвращались через лес к большаку. Она пришла в себя только у городских ворот.

— Солнцеликая, ты убедилась, что отсюда нужно бежать?

— Я должна поговорить со Станимиром, — пробормотала Аюна. — Завтра тебе отвечу…

Янди нахмурилась:

— Поутру ты с ним не поговоришь: лютвяги будут отсыпаться. А вечером может уже быть поздно…

— Я никуда не уйду, пока он все мне не объяснит!

— Что ж, поговори, моя госпожа. Только прошу, не упоминай, что это я отвела тебя в лес. И вообще обо мне молчи. Иначе останешься тут одна среди волков.

Глава 9

Волчий оберег

Илень хмуро глядел на ряженых, с протяжным пением водивших хоровод вокруг костра. На тех были медвежьи головы и лапы, украшенные разноцветными лентами, которые так и мелькали в отблесках пляшущего пламени. После тихих, уже заснеженных дривских лесов здешние яркие краски и неуемное веселье раздражали его, а удалые песни гулко и болезненно отзывались в голове, как в пустой бочке. Особенно после вчерашнего княжьего пира. Илень и сам не помнил, сколько выпил ночью, и сейчас понимал, что хватил лишку. А лютвяги, чтоб им пусто было, все никак не угомонятся!

— Что грустен, воевода? — послышался рядом нежный голосок.

Илень удивленно повернулся. Стоявшая перед ним незнакомая светловолосая девушка произносила слова так, как на его родине.

— Я тебя знаю? — сипло спросил он.

— Нет. А я тебя знаю. Ты Илень, родич прежнего дривского владаря.

— Ты что, из наших? — оживился воевода. — Вроде твое лицо мне знакомо…

— Здесь меня зовут Векша. Ты мог меня видеть в Мравце, когда наместник Киран забрал меня к себе в дом. Мою деревню арьи пожгли… — Янди прерывисто вздохнула. — Мне в ту пору и четырнадцати не было. Помню, возвращались мы с братцем домой и вдруг из лесу выехали всадники. Я таких людей в жизни не видывала — смуглые, златовласые… В первый миг они показались мне прекрасными, как боги! Но потом они начали убивать… Я помню, как горели избы… Помню крики, что неслись из пламени…

— Я тоже помню, — сквозь зубы процедил Илень, сжимая кулаки.

— А златовласые сидели в седлах и смотрели. И лица у них были… этакие скучающие…

Дривский воевода скрипнул зубами.

— Я не выдержала, закричала, бросилась к родной избе… Тут меня и схватили. Думала, тоже бросят в огонь, но старший из арьев велел привязать меня к седлу и отвез к наместнику Кирану. Тот счел, что я вполне пригожая, чтобы греть его постель… — Девушка вновь вздохнула, опустив глаза. — Когда я прискучила наместнику, мне удалось сбежать. Одна ведающая женщина приютила меня и выучила понимать силу трав и корений. Ныне я врачую раны воинов Станимира… Вижу, ты занедужил?

— Пустяки. — Илень угрюмо кивнул и тут же поморщился. — Перебрал чуток.

— Если пожелаешь, дам тебе снадобье от этой хвори.

— Приму с радостью.

Янди достала из поясной сумы полую кость, заткнутую древесным сучком и залитую воском.

— Добавь в пиво, перемешай и испей.

— Сперва сама испей, — опасливо покосившись на «землячку», буркнул Илень.

— Отчего ж с тобой-то не испить, славный воевода, — с улыбкой отвечала та. — Пошли, вон там как раз из бочки наливают…

Предложенное девушкой зелье обладало резким и не слишком приятным вкусом, однако вскоре Илень в самом деле почувствовал, что тяжесть в голове отступает и мысли проясняются.

— Добрая настойка, — утирая вислые усы, кивнул он. — Ишь, сразу как пробило!

— Только часто к ней прибегать не стоит, — предупредила лекарка. — Нутро пожжешь.

— Чего уж там, — отмахнулся воевода. — В наших землях с этим делом нечасто побалуешь. Учай порядок завел, что как в дело, так хмельного ни-ни. А с Учаем лучше не шутить.

— Учай? Кто это? — насторожилась девушка. — Прежде о таком не слыхивала!

— Никто прежде не слыхивал. Еще в том году на торжище в Ладьву ездили, никто и имени его не знал. Ныне слава о нем гремит по всем изорянским землям, а теперь и по нашему болотному краю покатилась.

— Он изорянин, что ли?

— Так и есть.

— Вот диво! Те дикие лесовики жили потаенно и отродясь не воевали… Расскажи, коли не торопишься!

Векша взмахнула длинными ресницами и почтительно поглядела на Иленя. Тот, довольный возможностью явить осведомленность миловидной собеседнице, сдвинул брови.

— Люди сказывают, араттский наследник Аюр, путешествуя с охотой, назначил Учаева батюшку наместником всех изорских земель. Потом что-то случилось, и арьяльцы того вождя погубили, а Учай поклялся о мести.

— Сулился комар быка закусать, — горько усмехнулась девушка.

— Многие так думали, да ошиблись. Учай соколом в небо летит, волком по земле рыщет. Дружина у него молодец к молодцу, сам умен да грозен не по летам. Если кого невзлюбил, пощады не даст. И ведь что чудно — по виду в нем лютого воителя нипочем не признаешь…

Янди внимательно слушала, широко распахнув зеленые глаза.

— А каков он из себя, этот князь изорянский?

— Юнец тощий, белоголовый, даже бородка не выросла. Этак глянешь — тьфу, чихом с ног сбить можно. Но мысли его как стрелы бьют в цель, ни одна промаху не дает. Если что сказал — так оно и выходит.

— Ишь ты!

— Так и есть. Сколько мы в дривских землях против арьяльцев бились, сколько наших полегло да казнено было! Изгара уж на что храбр да умел, но осилить врага не смог. А пришел Учай — и одним махом, за осень управились!

— А этот, хмурый такой, который тут вчера бродил по торжищу, — проговорила Янди. — Он из людей Учая? На дрива-то совсем не похож…

— Да, это Марас, его побратим. Учай желает одним плечом с нами выступить против Арьялы. В знак чистоты помыслов он все взятые мечом земли дривов отдает Станимиру.

— Да разве такое бывает? — хмыкнула Янди. — Мечом взял и за так отдал? И что же, ничего взамен не хочет?

— О том у Мараса спрашивай, ему больше ведомо, — уклончиво ответил Илень.

— Ты ведь привез его — и не знаешь?

— Я одно знаю: Учай себе царевну Аюну забрать желает.

— Вот как… Значит, земли отдает Станимиру, а взамен хочет его царевну в жены? — призадумавшись от таких новостей, протянула Янди.

— Мнится, не о женитьбе там речь…

* * *

Янди неторопливо шла по рядам, рассматривая товары на лотках и прилавках и раздумывая над услышанным. Память услужливо подсказала, где прежде ей уже доводилось слышать имя нового вождя изорян. Не так давно — а вроде бы жизнь назад. В путевой веже по дороге из полуночных земель к столице, где она устроила засаду на царевича и ненавистного ей Ширама.

Рыжий жрец из столичного храма, беседуя с Аорангом, рассказывал о невзгодах Великой Охоты и худшим из бедствий называл молодого Учая. По всему видать, этот изорянин — очень опасный враг, если перебил отряд жезлоносцев и заставил спасаться бегством самого саарсана накхов. И не просто воитель, а хитрец, каких поискать! Иначе бы не стал просить одну девчонку, пусть и царскую дочь, в обмен на огромный болотный край…

«Понять бы, что он задумал? Ну да это, может, и не важно… Главное — как теперь поступит Станимир…»

— Девица-краса, глянь, какие бусы!

Янди подошла к прилавку с украшениями и принялась пропускать сквозь пальцы нитку стеклянных бус, явно привозных.

«Отдаст Станимир царевну изорянам или не отдаст? Аюна ведь ему и самому нужна. Да и дурак он будет, если поведется на эту игру! Однако как не отдать? Дривы ему — самая ближняя родня. Мать Станимира из дривских владарей. Оттолкнуть руку, которая возвращает ему земли дедов, взамен на какую-то чужеземную девчонку, пусть и царского рода? Решится ли Станимир на такое, если останется один против всех? Ох и хитер Учай! Не получит царевну — так посеет рознь между дривами и лютвягами…»

— А вот кому вареные раки? — раздался крик с другой стороны.

«Ну а если все же Станимир откажет ему? Тогда…»

Янди ухмыльнулась и положила нитку бус на место.

«Тогда самое время для оленьих боев. Как там звали старого буяна, который пытался выгнать с пира Аюну и со Станимиром разлаялся на пиру…»

Она припомнила ходившие на торгу сплетни. Кажется, Бурмила… Что ж, самое время ему постоять за единение вендских земель!

Кто-то с силой дернул Янди за рукав. Она с трудом удержала себя от желания ткнуть невежу пальцем в глаз и только улыбнулась в ответ на слова зазывалы:

— Свет-ясна девица, о чем задумалась, что на мое узорочье не глядишь? Если бусы арьяльские не по нраву, так погляди на литые перстни и зарукавья! А вот еще птички изорянские: ты идешь, они звенят — песенки поют… А вот очелье, крытое жемчугом… И так ты глазам отрада, а уж с ними краше всех станешь! Выбирай, для тебя цена и вовсе не цена, так лишь, малость, мне на память. Я ведь от души — не всякий день такая прелестница у меня наряжается…

— Красно говоришь, — промурлыкала Янди, вновь склоняясь над разложенным на широких досках товаром. — Вот это ожерелье из алатыря давай…

— Добрый выбор — алатырь от всех болезней тебя обережет!

— И вон те серьги из златоискра.

— И это славно выбрала, красавица! Кто златоискр на себе носит, тому каждый день любовные речи слышать доводится…

— И еще вон тот оберег с волчьими клыками.

Торговец опешил:

— Для чего тебе, дева, воинский оберег?

— Не себе, любушке моему.

— А, — с опасливым уважением покосился на нее купец. — Тогда иное дело. Не всякий воин такое на себя надеть решится…

Он с подчеркнутой осторожностью взял лежащий отдельно тяжелый кожаный, усаженный острыми клыками подвес.

— Эта вещица не абы какая, ее просто так даже лютвяги не носят. Только перед боем надевают. Сказывают, если вражьей кровью не напоить, оберег с хозяина ее требовать начнет… Я этакую страсть сам ни в жизнь не надену, но тебя предупредить должен, чтобы ты себе зла не наделала. И любушке своему передай.

— Будь покоен, — кивнула Янди, выкладывая на прилавок арьяльский золотой из приданого Аюны. — Непременно передам.

* * *

Найти Бурмилу оказалось делом несложным. Тот сидел в кружале поблизости, одну за другой осушая чары. Рядом расположились несколько воинов его рода. Янди устроилась поблизости и прислушалась. Разговор крутился вокруг Станимира. Вождя лютвягов вполголоса ругали: дескать, чересчур много себе власти забрал, ведет себя не как от предков заповедано. Упоминали и царевну: мол, а ну как пожелает Станимир ради златовласой чужачки Аратту к рукам прибрать, пойдет губить своих и чужих, не щадя родичей и друзей…

Соваться в мужскую беседу девушке показалось неразумным. Но по всему видать, Бурмила собирался сидеть в кружале весь день до самого заката. А значит, оставалось лишь подождать, когда нужда заставит его покинуть застолье. Выждав миг, когда тот завозился, поднимаясь с лавки, Янди выскочила во двор, огляделась, бросила на землю приманку и укрылась за углом.

Старый вождь, прогулявшись в задок, неспешно возвращался к столу. Вдруг на земле перед ним что-то ярко блеснуло. Бурмила наклонился и увидел золотой кругляш. Но только протянул руку, чтобы поднять ее, наперерез ему бросилась девушка:

— Нет, остановись! Не трогай!

Бурмила выпрямился и с удивлением взглянул на незнакомку:

— Твоя, что ли? Так забирай…

— Не моя, да брать ее не надо! — Девица пугливо оглянулась и взволнованно зашептала: — Это колдовство! Изорян на торгу видел? Это они все! Испокон веку так от своих бед избавляются. Добрый человек поднимет, злосчастье на него и перейдет!

— А ты откуда знаешь? — спросил изумленный Бурмила, переводя взгляд с девушки на золотой и обратно.

— На севере жила, рядом с ними — что же не знать. Только сейчас видела, как один такой проходил, нашептал и бросил…

— Ну спасибо, что от порчи уберегла…

— На здоровье, — фыркнула Янди. — А ты запомни, вождь, — где изоряне, там беды и несчастья…

— А ты сама-то кто такая? — спросил вождь, внимательно разглядывая пригожую северянку.

По годам ей давно пора быть замужней, с выводком детей, но волосы убраны по-девичьи. Речи смелые, взгляд дерзкий…

— Здесь меня Векшей зовут. Я знахарка, пришла сюда из дривских земель, — назвалась девушка. — А тебя здесь все знают — ты Бурмила, нарочитый муж. Позволь спросить тебя об одном деле?

— Ишь, спросить… Что ж, говори, коль хотела.

— На торгу тебя все хвалят, — дескать, вчера ты у Станимира на пиру против чужестранки за весь наш род да за отцовские и дедовские обычаи выступил?

Бурмила вспомнил пир, Аюну, отповедь вождя лютвягов — и помрачнел.

— Что я сказал — дело мое, — ответил он сварливо. — Тебе-то, девка, что за дело до княжеских бесед?

Янди склонила голову, чтобы скрыть презрительную ухмылку. Этот пьяный старый тюк с сеном решил, что он здесь за главного? Ну что ж, даже тряпичная кукла в руках лицедея может представлять владыку Аратты.

— Прости, что спрашиваю, однако дело касается моего родного дома…

— Да говори уже, мне недосуг тут торчать!

— Еще я нынче на торгу слышала, будто приехал посол из земель изорян. Хочет царевну за тамошнего повелителя взять. А Станимиру в обмен сулит отдать наши дривские земли. Я ведь из тех самых земель, и сердце мое всякий день туда рвется! А Станимир, как сказывают, царевну отдавать не желает…

— Царевна! — злобно скрипнул зубами Бурмила. — Не изорянину ее надо отдать, а волкам на поживу! Да и теперь еще не поздно…

— Вот и я о том, заступник ты наш, — закивала Янди. — Станимир, говорят, из-за нее сам не свой. Со старшими, с именитыми ссорится! Присушила она его, что ли? А прочие молчат, будто так и надо, — пригорюнилась она. — Так что же, не видать нам дривских вотчин?

Затуманенный взгляд Бурмилы на мгновение обрел ясность.

— Кому это — вам? Ты что ж, думаешь, я воинские дела с девкой возле кружала обсуждать буду? — рявкнул он. — Да скорее вода из Даны в небо потечет! Пошла отсюда!

— Как скажешь, Бурмилушка, — пристально глядя на него, процедила Янди. — Ты умный, тебе видней. Куда уж мне, с моей девичьей косой, до твоей бородищи! Я свои никчемные слова при себе придержу. А там уж Сварге виднее, чему быть…

Она развернулась и направилась прочь со двора.

— Эй! — послышалось за ее спиной. — Как там тебя… Векша, а ну, стой!

Янди остановилась, на всякий случай потянувшись к ножу в рукаве.

— Вроде как ты девица пригожая… Да и порчу от меня отвела…

Бурмила, пошатываясь, подошел к ней, повернул к себе и приподнял толстым пальцем ее подбородок. Янди молча ждала, что будет дальше.

— Бойкая не в меру, но для красной девки это разве изъян? — довольно продолжал вождь. — А приходи, как стемнеет, в мои палаты. Внакладе не останешься!

Янди улыбнулась и нащупала за поясом волчий оберег.

— Чего ж темени-то ждать? — игриво спросила она. — Мой домишко тут под стенами, недалеко… Если пожелаешь, так и тянуть не будем…

Бурмила шагнул к девушке, с силой облапил ее и впился в губы смачным поцелуем. Янди выгнулась, чуть отстраняясь.

— Ты муж сильный, видный, — проворковала она. — По всему видать, с девицами в обращении искусен. Ступай за мной. Я чуток впереди, а ты не отставай.

— Идем, — с жадностью глядя на нее, отозвался вождь. — Ух как ты мне по нраву, Векша…

* * *

Той ночью Аюна почти не спала. А когда глаза ее наконец смыкались, ей снился все тот же ужасный сон. Ишан, приятель ее детских игр, стоит подле постели с собственной головой в руках. Голова шевелит губами, зовет царевну по имени, ищет взглядом… Аюна вскакивает, пытается укрыться, но, куда бы она ни бежала, везде ее встречает обезглавленный юноша.

«Зачем ты меня преследуешь?!» — кричит наконец она.

И тут же понимает — зря она это сделала. Мертвец останавливается, голова теперь смотрит прямо на нее.

«Аюна, я пришел за тобой».

«Я никуда не пойду!»

«Это воля богини. Ты нарушила запрет. Ты должна идти».

«Именем Господа Солнца — развейся!»

«Исварха ночью покидает мир. Ты не дозовешься его. Идем со мной…»

Мертвая рука тянется к ней. Царевна с криком просыпается.

А когда спустя долгое время она вновь начинает задремывать, то обнаруживает себя в лесу — у той самой сломанной сосны, где прятались они с Янди.

…Неведомая сила тянет ее на поляну, где Станимир убивал жертв. Аюна видит широкие ступени, ведущие в никуда. Перед ними темнеет гора мертвых тел. Вокруг неподвижно стоят мужи, измазанные в крови. Лица их закрашены так, что Шереха от Станимира не отличить.

«Так вот зачем они пачкали лица кровью, — понимает вдруг Аюна. — У них теперь нет ни имен, ни лиц. Богиня не узнает их…»

На верхней ступени лестницы, ведущей в никуда, как будто прямо из косматых еловых ветвей, возникает высокая — вдвое выше обычного человека — женщина. Она в черном платье, на голове плат, низко надвинутый на лицо…

Лютвяги склоняют голову и становятся на колено. Из-под черного покрывала богини светятся зеленые точки. Аюна запрокидывает голову, широко распахнутыми глазами глядя прямо ей в лицо…

Лицо?! Вместо него у женщины — волчья морда!

Распахивается клыкастая пасть. Аюна кричит и просыпается…

Окончательно проснулась царевна уже на рассвете, измученная так, будто всю ночь и в самом деле провела в лесу. На робкий вопрос Суви, что произошло ночью, она лишь молча скривилась, будто от зубной боли, и приказала немедленно принести ушат с холодной водой для умывания. Едва служанки одели и причесали царевну, она нетерпеливо приказала Суви:

— Ступай к Станимиру на подворье, передай, что я жду его.

Суви вернулась очень скоро.

— Не вели казнить, госпожа, князь еще почивает…

Царевна засопела от гнева.

«Да как он может спать?! После того, что натворил ночью…»

Поймав любопытные взгляды служанок, она заставила себя успокоиться. Их это не касается! Что ж, спит так спит… Она потребовала завтрак и велела Суви ждать пробуждения Станимира, а как только проснется — сразу звать на разговор.

День тянулся невыносимо медленно. Вождь лютвягов появился, лишь когда уже начало смеркаться, — свежий и радостный, с белозубой улыбкой на лице.

— Ты звала меня, солнцеликая? — склоняясь перед дочерью Ардвана, спросил он.

— Да, я хотела с тобой говорить. И это очень важно!

— Что ж… — Станимир подал знак служанкам выйти из горницы и закрыть дверь. — О чем хочешь спросить меня?

Аюна пристально посмотрела на него, но вождь лютвягов не опускал взгляда. Как он спокоен, как возмутительно безмятежен!

— Я видела тебя этой ночью! — обвиняюще заявила она.

— Во сне?

— Я бы очень желала, чтобы увиденное было сном! Хотя и тогда это был бы ужасный сон… Но я видела тебя своими глазами в лесу!

Станимир явственно напрягся:

— Ты была в лесу? И долго?

— Не знаю. Но мне хватило!

— Должно быть, недолго, иначе бы мы с тобой сейчас не беседовали, — пробормотал он. — Люди могут кого-то не заметить, но от взора Медейны ничто не укроется… Что же именно ты видела ночью?

— Ты убивал людей и мазал себя их кровью!

Как ни удивительно, но царевне показалось, что на миг на лице лютвяга мелькнуло облегчение. Затем он вперил в царевну тяжелый изучающий взгляд. Затем кивнул:

— Да, убивал. Я был быстрее и ловчее. И если ты все видела своими глазами, то знаешь, что каждый из моих противников в начале поединка был вооружен, а я — нет. Все они тоже могли убить меня. Это был честный бой.

— Ты это называешь честным боем?!

— Но если я ответил на твой вопрос, ответь и ты на мой, — холодно произнес Станимир. — Как ты попала ночью в лес?

— Это не важно, — отрезала Аюна. — Главное — что я видела.

— Ты видела древний обряд. В наших лесах — свои боги. Если я и далее желаю вести свой народ, то обязан почитать их всех. Так все же ты не ответила. Кто отвел тебя в лес?

— Меня отвели мои ноги. Я шла за тобой…

— Нет, не шла. Я очень хочу узнать, кто и зачем надоумил тебя за мной следить.

— А я тоже очень хочу узнать, кто надоумил тебя приносить в жертву арьев! — закричала Аюна. — Что ты скрываешь от меня? Какой ты на самом деле? Я поверила твоим словам о том, что мир меняется и мы рождены, чтобы обновить его… Это и есть твое обновление?

— Там был один арий, это верно, — нахмурился Станимир, будто пытаясь что-то вспомнить. — Он был ловкий боец, весьма ловкий… Мне все же удалось его осилить, — правда, я не помню как…

— Ты лжешь! — воскликнула царевна, и ее золотистые глаза потемнели. — Ты загрыз его!

— Загрыз? — удивленно повторил вождь лютвягов. — Должно быть, ты что-то путаешь.

— Я говорю о том, что видела сама. Не пытайся юлить!

— Я говорю как есть. Не помню ничего такого.

От беспомощности и отчаяния глаза царевны вдруг наполнились слезами.

— Ишан был моим родичем, — срывающимся голосом выговорила она. — Мы знали друг друга с детства…

— Мне, право, жаль, — склонил голову молодой вождь. — Если бы я только знал…

Царевна отвернулась, уткнулась лицом в ладони и разрыдалась, сама не зная отчего. То ли от жалости к Ишану, то ли от жалости к себе. Ее синеглазый Станимир, которому она была готова довериться всей душой, — такой же кровожадный оборотень, как Шерех, а все его слова — ложь…

Станимир чуть помедлил, а затем шагнул вперед, привлек девушку к себе и начал гладить по голове. Аюна уткнулась ему в грудь, заливаясь слезами.

— Мы — лютвяги, дети Матери-Волчицы, — заговорил он. — Когда Исварха уходит в дальние пределы небесных полей, землю укрывает темнота и сковывает лед, а леса наполняются нечистью, алчущей тепла человеческих жизней. Кто защитит людей, как не я и мои воины? Чтобы сражаться с тьмой, надо и самому быть страшным… Это так, царевна, и тебе придется это принять. Не прячь лицо, Аюна! Только ребенок при виде зверя закрывает глаза и считает, что теперь он в безопасности. Открой глаза и посмотри на меня. Для тебя я не опасен.

— Откуда мне знать? — всхлипнула царевна. — Ты убил семью Кирана… Ишана загрыз… Может, ты и меня…

— Клянусь Солнцем, я никогда тебя не обижу!

Руки князя скользили по ее спине и волосам, лучше всяких слов убеждая царевну в его правдивости и любви. Аюна подняла на него взгляд и улыбнулась сквозь слезы:

— Я тебе верю… Вейлин.

В этот миг дверь открылась без стука. На пороге горницы возник Шерех — еще мрачнее обычного.

— Что-то стряслось? — повернулся к нему Станимир, выпуская Аюну из объятий.

— Да, — кратко ответил тот.

— Только что из лесу принесли мертвого Бурмилу. Тело нашли у самой дороги, возле тропинки… — Шерех исподлобья взглянул на вождя. — Горло разорвано волчьими клыками.

Станимир стиснул челюсти. Аюна вспомнила свой сон, и ей стало так жутко, что даже в глазах потемнело, как тогда ночью на сосне. Что же это? Неужели и это ее вина? Лесная богиня мстит?!

— На торжище шепчутся о Волчьем круге, — продолжал Шерех. — Болтают, дескать, только Бурмила правду на пиру тебе в глаза сказал, а ныне уже за это поплатился…

— Ты видел тело? Клыки на горле и впрямь волчьи?

— Клыки-то волчьи, да только прикус не волчий.

— Значит, так поступим. Возьми своих людей, по торжищу пройдешь. Может, люди что видели или слышали. Бурмила не пичуга, упорхнуть не мог.

— Уже начал, — буркнул Шерех. — Под вечер Бурмила сидел в кружале с сородичами, глаза заливал. А потом по нужде вышел, да так и не вернулся.

— Не вернулся — ладно… Раз мертвым за стенами нашли, стало быть, отчего-то сам ушел, — быстро обдумывая положение дел, проговорил вождь лютвягов. — Небось через ворота его силком не тащили. Надо узнать, с чего это он вдруг, не попрощавшись, подался из города. Кто с ним был, налегке ушел или нет. Не ограбил ли кто. Все разузнай! Тот, кто Бурмилу прикончил, целил в нас… Ступай.

Шерех наклонил голову и молча вышел из горницы.

Станимир повернулся к царевне:

— А ты мне ничего не хочешь рассказать?

— О чем? — настороженно спросила царевна.

Хотя Шерех и его вождь говорили на своем языке, она уже поняла, что случилось нечто очень нехорошее.

— О смерти Бурмилы — того самого, кто вчера против тебя на пиру речь держал.

— Я об этом ничего не знаю! Да и какое мне дело до злобного дикаря?

— За этим… дикарем стоит большой и сильный род, — сухо заметил вождь. — Сильней моего!

— Я не убивала его!

— И не догадываешься, кто бы мог это сделать?

— Откуда бы?

— Понятно…

Станимир открыл дверь:

— Шерех, вернись!

Хмурый верзила, ушедший было из терема, снова поднялся по лестнице.

— Подбери кого-нибудь из своих людей, — заговорил Станимир, переходя на язык лютвягов. — Завтра поутру отвезите царевну на мою охотничью заимку. Но только тихо, чтобы никто не прознал.

— Отвезу, — кивнул тот, бросив хищный взгляд на девушку.

— Все, ступай. — Станимир повернулся к недоумевающей Аюне. — Я отошлю тебя, пока не уляжется шум. Побудешь в одном тихом, уединенном месте.

— Но…

— Не сомневайся, о тебе позаботятся.

Брови Аюны сошлись над переносицей.

— А меня ты решил не спрашивать?!

— Если желаешь, могу спросить. Но завтра ты все равно туда отбудешь.

Глава 10

Излом

Станимир сидел один в большом чертоге своего дворца, погруженный в раздумья. Помимо прочего, чертог предназначался для приема послов. Конечно, он не мог сравниться с тронным залом Лазурного дворца. Но для тех, кто не видел убранства царских покоев, здешние резные столбы и расписные балки с узорами, исполненными глубокого и тайного смысла, казались настоящим чудом.

Однако Марас, посланник и родич изорянского вождя Учая, на красоты Станимирова дворца даже не взглянул. Уставившись прямо на вождя своими рыбьими глазами, бесстрастно изложил предложение Учая — такое неслыханно щедрое на первый взгляд, но по сути больше походившее на хитрую и подлую ловушку…

Выслушав Мараса, вождь лютвягов, как много раз прежде, сделал суровое лицо и сообщил, что хорошо обдумает его слова, а затем даст ответ. По разочарованному виду изорянина было ясно, что тот ожидал совсем иных речей, и Станимира это порадовало. Однако перечить Марас все же не посмел, лишь нахмурился и вышел.

Илень, служивший толмачом в беседе, намеревался было уйти вслед за ним, но Станимир попросил его вернуться. И вот теперь ждал. От их беседы зависело очень многое…

Когда дривский воевода вновь появился в резном чертоге, Станимир поднял голову и с улыбкой подозвал к себе:

— Иди сюда, Илень. Садись рядом, вот кресло… Я тут велел на торжище порасспросить о вашем Учае, и кое-что меня удивило…

— Что же?

— Правду ли говорят, что он, хоть и совсем юн годами, хитер, как седой лис?

— Истинная правда, — кивнул Илень, садясь в кресло. — Такого быстрого и изворотливого ума, как у этого парня, я отродясь не встречал. Все свои победы, а их было уже немало, Учай одержал более хитростью, чем силой и доблестью.

— А правда ли, что при Учае состоял жезлоносец по имени Джериш?

— И это правда. Именно Джериш обучал его войско.

— Так и мне рассказали, — пробормотал Станимир. — А еще говорят, будто этот Учай поныне называет себя наместником Затуманного края. И будто бы Джериш был к нему приставлен из столицы, дабы присматривать и наставлять…

— Это уловка, — отмахнулся Илень. — Она помогла нам взять Мравец. Тамошние арьи были уверены, будто мы идем к ним на помощь.

— Хитро… А еще мне поведали, будто жена Учая открыто жила с тем самым Джеришем. А Учай, зная о том, даже вида не подавал…

— Ишь… — буркнул Илень. — И о том прознал!

— Это было несложно. Отвечай, да или нет.

Илень долго мялся, будто думая, говорить или нет. Станимир молча ждал.

— Тут видишь какое дело… Учай, он парень непростой. Слыхал, как его величает Марас? «Учай, сын Шкая». А отца-то его на самом деле звали Толмай.

— Гм… А кто такой Шкай?

— Это у них бог грозы. Стало быть, Учай сам себя зовет сыном бога и другим велит. Оттого земными девками вроде как брезгует. Ходят слухи, что к нему благосклонна некая изорянская богиня. Ясное дело, после богини даже царевна, не говоря уже о жене, соломенным чучелом покажется…

— И что же за богиня? — с любопытством спросил Станимир. — Кто-то видел ее?

— Нет, но он носит ее лик на груди и после всякой битвы жертвует ей кровь врагов… — Илень, невольно оглянувшись, добавил шепотом: — Болтают, он и жену свою той богине отдал… — Он откашлялся и сказал громко: — А может, и ерунда все это. Да уже и не важно. Мина с Джеришем в битве за Мравец оба голову сложили…

— Ну да, конечно, — кивнул вождь лютвягов. — А теперь выслушай меня, друже. И если я вдруг околесицу какую понесу, ты, как в прежние времена, честно о том скажи.

— Давай, — удивленно ответил Илень.

— Стало быть, Учай завоевал для нас с тобой, для всех тех, кого арьяльцы именуют вендами, дривские земли. И теперь желает отдать их под мою руку…

— Верно.

— Погоди, я не закончил. Нынче там у вас, поди, уже снег лежит.

— Да, когда уезжали, вовсю мело.

— Пока холода да метели, арьяльцы к вам не сунутся. Да и не до того им сейчас, на них с юга накхи лезут… А вот представь — снег сойдет, половодье схлынет, дороги высохнут, и придут из столицы войска отбирать Мравец. И кого они там встретят?

Илень почесал в затылке:

— Нас?

— То-то и оно. Учая там уже нет, — рассуждал молодой вождь. — Вместо него — ты. Да может, и я, если соглашусь принять земли. Как дальше дело складываться будет?

— Понятно как — вновь сойдемся в сече.

— Во-от, — протянул Станимир. — Ясное дело, без боя родную землю не отдадим. Но одним управиться будет трудновато.

— Ну так у нас же Учай будет в союзниках, — возразил дривский воевода.

— И то верно. Но если б ты сказал, что союзником будет Изгара, я бы в тот же миг поверил. А Учай, как мы помним, хитрее седого лиса… Как придет с войском под Мравец да как ударит не по арьяльцам, а по нам! Ведь он все еще арьяльский наместник Затуманного края.

— Гм… Как-то оно все…

— А если мы еще и царевну ему отдадим, — продолжал Станимир, — так он явится под стены не один, а с Аюной. И будет рассказывать, как хитростью освободил ее из наших рук.

— Ох ты елки мохнатые, — пробормотал Илень, хватаясь за голову. — Как оно у тебя все скверно складывается! Как рыбья чешуя, одно к одному!

— Вот и мне так представляется. Я бы еще поверил, что Аюна изорянину сама по себе надобна. Может, он видел ее или слышал о ее небесной красоте от Джериша. Но только, как ты сам подтвердил, Учай на девок вовсе не глядит. А раз так — зачем она ему? Тут явно какой-то расчет…

— Расчет тоже имеется, — подумав, ответил воевода. — Учай на царевича Аюра ужас как зол. Тот вроде как его батюшку на охоте загубил. Думаю, месть он задумал.

— Мстить тоже по-всякому можно… Вот что тебе скажу. Как бы то ни было, царевну ему отдавать нельзя. Однако и от его предложения отказываться неразумно. Надо выждать — а тем временем разведать получше, что наш новый союзник затевает на самом деле… — Станимир наклонился в кресле и негромко сказал: — Поступим так. У Аюны есть служанка, смышленая и схожая с ней ликом, с красивой золотистой косой. Она хорошо знает порядки государева двора, сумеет прикинуться царевной…

— Но Марас уже видел царевну!

— Марасу скажем так: мы с радостью готовы выполнить условия Учая, но для столь высокой гостьи нужно устроить должный прием. А пока вперед самой царевны мы посылаем часть ее свиты. И намекни ему, что я пытаюсь одурачить вендских вождей. Марас на это пойдет — куда ему деваться? Сама Аюна до времени поживет у меня, в тайном месте. А мы устроим царевне пышные проводы в изорянские земли. Так мы выиграем время, чтобы разобраться, друг нам Учай или хитрый враг. Заодно успокоим родню Бурмилы.

— Ну а когда Учай узнает, что вместо царевны ему отправили челядинку? — нахмурился Илень. — Ох, не завидую я девке… Что он с ней сделает?

— А нам какое дело? Куда важнее, чтобы он не разгадал нашу игру.

* * *

Власко кипел от ярости и какого-то нового жгучего чувства, которому не мог найти названия. Вот уже несколько лет, как он пошел под руку Станимира и вполне заслуженно считал себя ближником князя. Как же мог Станимир, почитаемый им как отец, так поступить?!

Когда тот призвал Власко к себе, потребовал доставить к нему Суви и объяснил зачем, у толмача аж волосы на загривке зашевелились. Заметив, насколько ошарашен соратник, Станимир удивленно смерил его взглядом:

— Что происходит?

— Не губи, владче!

— Да вроде и не думал.

— Не отдавай в изорянскую землю Суви! Любую другую возьми из свиты. Вон их сколько…

— Ты, Власко, все ж не заговаривайся, — недовольно ответил вождь. — Накх тебя по руке полоснул, а не по голове. Я что, совет с тобой держать буду, как мне надлежит поступить? Если я сказал, что поедет Суви, то перед тем всяко подумал.

— Ясное дело, подумал! Но мне она дороже жизни!

— Похоже, по голове все же прилетело, — вздохнул Станимир. — Власко, ты что, с умом поврозь? Как она может быть тебе дороже жизни? Она пленница. Наша добыча, как и все они. Вот эта золотая пряжка — тоже добыча, пояс твой — добыча… И Суви ничем не лучше.

— Ясное дело, что добыча. Мне ее Шерех еще там, в лесу, отдал. Я иного себе и не спросил…

— Э, нет, так не пойдет, — нахмурился Станимир. — Царевна и все, что при ней — платья, гребни, зеркала или девки, — это моя добыча. Уже я от щедрот могу ими наделять.

— Разве плохо я тебе служил, разве прогневал чем? — Толмач устремил молящий взгляд на князя. — Прошу, не отнимай Суви. Люба она мне.

— Ты, брат, не дури. Нынче эта люба, завтра иная. Вот скоро пойдем в земли арьев, хоть десяток себе наловишь…

— Мне эта нужна.

— Уйди с глаз моих, не зли! Сказано — поедет к Учаю, стало быть, поедет. Ступай, умишко проветри. Экую блажь себе забрал! Ни одна девка жизни твоей не стоит. Запомни это. Не для того я тебя в прежние годы от казни в столице спас, чтобы нынче ты мне такой навозной кучей расплылся… — Станимир вдруг оборвал себя. — Как же я сразу-то не сообразил! — Он вплотную подошел к воину. — Мне ли не знать, как могут увлекать арьяльские девы! Неужели тебя совсем лишила разума златовласая чаровница?

— Разум при мне, — буркнул Власко.

— А лучше бы ты сказал — да, лишила… — В голосе вождя лютвягов больше не слышалось сочувствия. — Стало быть, разум был при тебе в ту ночь, когда ты потерял вверенную тебе царевну? — Станимир вонзил взгляд между бровями соратника; тот невольно попятился. — Вчера, перед тем как уйти из города, не поручил ли я тебе сопровождать Аюну и ни на шаг от нее не отходить?

— Я был с ней, — пробормотал Власко. — Мы ходили на торжище, царевна и ее девушки веселились там, отведали медовых пряников…

— И как, понравились ли ей пряники? — зловеще спросил Станимир.

— Понравились…

Князь сгреб Власко за ворот рубахи, синие глаза стали ледяными.

— А мне не нравится, когда мой приказ забывается ради прекрасных глаз столичной девчонки! Вчера ночью — ты слышишь, ночью! — Аюна оказалась в лесу. И не просто в лесу, где на нее мог наткнуться какой-нибудь упившийся стражник или задрать кабан. Она видела обряд — ты понимаешь?

Власко явно услышал, поскольку побледнел как мертвец.

— К счастью, не весь, — добавил Станимир. — Где ты был в это время? А точнее — с кем? Ну да, глупый вопрос! Ты ведь проводил ночь с этой самой Суви?

— Да, — выдавил толмач.

— И ты хочешь, чтобы после этого я оставил ее здесь? Ее стоило бы казнить, и тебя вместе с ней!

— Если я и отлучался на время, с царевной оставался надежный человек…

— Что еще за надежный человек?

— Травница Векша — та, что сдала нам убежище накхов.

— Травница? Любовница Кирана? — изумился Станимир. — С чего ты решил, что она надежна?

— Она врачевала наши раны…

— Это лишь способ проникнуть в город, не привлекая внимания. — Станимир принялся ходить взад и вперед по чертогу. — Где она сейчас? Ее следует немедленно найти!

— Но ты же сам взял ее в войско!

— Да. У нас были раненые, а она назвалась травницей. Кто знает, как бы она поступила, если бы мы ее прогнали. Она хитра и изворотлива, как куница… Ее надо найти, и как можно быстрее!

— Я сделаю это!

— Прежде иди простись с Суви.

— Вейлин, не губи! Прошу тебя…

— Власко… — сквозь зубы процедил Станимир. — Я могу тебе дать с ней проститься — или ничего не дам. Суви поедет к изорянам. А ты должен изловить Векшу. Не найдешь — берегись! Ступай.

Станимир повернулся спиной к соратнику, всем видом показывая, что разговор закончен.

— Не губи, — еще раз тихо произнес Власко.

Но повелитель лютвягов не оглянулся.

Толмач, понурившись, вышел из резного зала и побрел со двора. В памяти его всплывали образы былого. Вот он совсем мальцом взят в прислуги в особняк знатного ария. Вот местная детвора глумится над ним, презираемым чужаком из лесу. И драки, драки каждый день… Сперва побои, затем яростные схватки до кровавых соплей, и драное рубище вместо одежды. Когда ему исполнилось тринадцать, хозяйский сын вздумал плетью поучить вендского волчонка. Но едва свистнула плеть, едва ожгла его плечи, мир заволокла пелена… А когда Власко снова начал различать свет и тьму и услышал вокруг человеческие голоса, то увидел хозяйского сына, лежащего с разорванным горлом…

Не видя и не слыша ничего вокруг себя, он шел через торжище. Накхская рана на предплечье жестоко саднила. Проклятый саконский клинок прорубил наруч из воловьей кожи, будто домотканый рукав. Не успей венд в последний миг повернуть руку — валялась бы, отсеченная, там, на лесной поляне.

«Будь она неладна, эта травница, — думал Власко. — Ее снадобья хорошо помогают. А как ни крути, придется ее задавить…»

Неужели Векша в самом деле была лазутчицей Кирана? После всего, что он с ней сделал? Быть не может! Скорее уж Аюна пожелала узнать, куда подевался среди ночи Станимир. А травница — она от снега до снега по лесу бродит. Вот и решила услужить царевне, отыскать след да проводить…

«Теперь ей конец. Станимир спуску не даст, пока не вытянет все. Лучше уж быстро ее прикончить… Но сперва пусть промоет рану. Накхи своим клинкам еще и змеиного яду порой добавляют…»

Толмач свернул в проулок между лавками и зашагал к дривскому подворью, где в укромной клетушке поселилась Векша.

— Эй, волколак! — услышал он совсем рядом. — Куда прешь, людей перед собой не видишь?

Власко поднял глаза — перед ним, загораживая путь, стояли трое дюжих парней из рода Бурмилы и смотрели на него с откровенной ненавистью.

— Я гляжу, ты руку поранил? Не с Бурмилой ли на тропе схлестнулся? Ну-ка, зубки покажи! Сейчас проверим, не ты ли нашего дядю загрыз…

— Проваливайте, — процедил Власко, чувствуя, как накипавшая в груди ярость вот-вот отыщет себе выход.

— Слышь, ты, вымесок собачий…

Один из парней попытался было толкнуть толмача в грудь. Власко почувствовал даже какую-то благодарность к этому ражему детине. Чуть отклонившись назад, Власко с размаху ударил лбом вражину в переносицу и тут же отпустил его, не мешая падать наземь с разбитым лицом. Опешившие было приятели его жертвы ринулись вперед. Мощный пинок остановил первого, и тот с воем упал, держась за сломанную ногу. В то же мгновение локоть толмача саданул по скуле второго парня, едва не угодив тому в висок. Чуть выше, и не носила бы его уже земля. Но и того хватило, чтобы преграждавший дорогу обеспамятел.

Власко оглянулся — не видел ли кто расправы. По всему получалось, что не видел. Да и кто бы заметил, вряд ли успел бы понять — так быстро все произошло.

— Ваше счастье, что я уже отобедал, — прорычал толмач. — А то бы ваши обглоданные кости по торжищу псы гоняли!

Не дождавшись ответа, он зашагал дальше, чувствуя, что ему несколько полегчало, и борясь с гложущим желанием вернуться и добить недругов.

На дривском подворье толмача узнали и впустили без вопросов.

— Векша дома? — спросил он у одного из слуг, возившихся на конюшне.

— У себя. — Юнец указал на дальний конец обнесенного частоколом двора, примыкавшего к городской стене.

— Одна?

— Нет, гостья у нее, не из наших…

— Гостья? — недовольно пробормотал Власко, направляясь к клетушке травницы.

Временное жилище Янди на подворье числилось одним из самых захудалых. Но по мнению травницы, оно было просто замечательным. В дальнем от ворот конце двора никто из прибывших дривов селиться не желал, так что поблизости не было лишних ушей и глаз. Кроме того, ветхая крыша легко разбиралась. Заметив это, Янди радостно вселилась в клетушку. Впрочем, с чего бы бедной травнице привередничать?

Из-за двери слышался негромкий женский голос:

— Царевна волнуется… Ее хотят увезти куда-то в лес. Царевна сказала, что ее повезет Шерех. А он, как известно, давно на госпожу зуб точит…

— У него и так зубы острые, — хмыкнула Янди. — Можешь поверить, сама видела.

— Вольно тебе шутить! Погоди, сюда идут…

Сердце Власко замерло — он узнал голос Суви.

— Эй, это я! — отозвался он.

Наперсница царевны вскочила и приоткрыла дверь.

— Хорошо, что ты здесь! Векша, перевяжи мне рану! А я пока рассказывать буду.

Он вошел внутрь и запер дверь на засов.

— Хорошо, что ты здесь, — вновь повторил он, глядя на Суви.

— Я пришла за снадобьем для царевны, — чуть запинаясь, проговорила Суви. — Разволновалась она.

— Ей бояться нечего. — Толмач скривился, когда Янди принялась деловито разматывать повязку. — Кто-то прикончил Бурмилу. Род его лезет на рожон, требует выдать им душегуба головой. На Станимира указывают, на царевну косятся. Вот ее и решили пока спрятать… Другое плохо. Да что там плохо… — Власко нахмурился и сжал кулаки. — Хуже некуда.

— Что стряслось? — испугалась Суви.

— Станимир вздумал обвести родичей Бурмилы вокруг пальца. Сказать, что царевну отдает изорянам в обмен на дривские земли, как того их вождь, Учай, пожелал. А на деле вместо нее… он тебя решил туда отослать.

— Меня? — пролепетала изумленная челядинка. — Но почему меня? Как же так?

Власко почувствовал, как на его загривке вновь вздыбилась шерсть.

— Я им не отдам тебя, Суви. Волчьим солнцем клянусь, не отдам! Кто бы мне что ни повелел. Ты мне только верь, я все сделаю!

— Я тебе верю, — глухо отозвалась Суви. — Я не хочу в изорянские земли! Там всегда зима, там дикари на лосях скачут. Изоряне нашего царевича Аюра едва не загубили, хотели медведям скормить…

— Я все сделаю. — Власко с силой привлек девушку к себе. — Ничего не бойся.

— Не хотела бы мешать вам, — вклинилась Янди, — но мне нужно приготовить отвар. Я пока в лес схожу за корешками. А вы, если желаете, тут оставайтесь.

— Не выйдет тебе сейчас идти в лес, — возразил Власко. — Велено никого не выпускать без дозволения Станимира.

— Но я-то при чем! — всплеснула руками Янди. — Куда уж мне с Бурмилой справиться? Это, видать, воинов касается…

— Помолчи и меня послушай… — Толмач понизил голос. — Станимир меня за тобой послал!

— Никак захворал? — обеспокоилась травница.

— Захворал. И от той хвори одно лекарство — выдать тебя головой.

— Нешто князь о бревно ударился? Я-то ему зачем?

— А ты глаза большие не делай. Наш князь кто угодно, но не глупец. Ты зачем царевну в лес водила?

Янди промолчала. «Неужто Аюна меня выдала? Святое Солнце, как можно быть такой дурой?!»

— Да ты на меня так не пялься, — хмыкнул Власко. — Князю все ведомо.

— А ты чего желаешь? — чуть слышно вымолвила девушка, прикидывая, как унять визг Суви после того, как ее красавчик-толмач рухнет здесь с проломленной гортанью. Пожалуй, ее тоже придется убить…

Власко поглядел на травницу и вздохнул. Отплатить черной неблагодарностью этой хрупкой девушке, которая лечила его раны?

— Бежать тебе надо, — сказал он. — И как можно скорее. Пойдем к воротам, стражу я отвлеку. Уходи и не объявляйся здесь больше.

Глава 11

Гибель Шереха

Следующим утром спозаранку Станимир с ближними отправился проводить посольство Учая и «царевну Аюну» со свитой, отбывающую в изорянские земли. Среди толпы набежавших поглядеть на отъезд было полно лютвягов и дривов, попадались и туричи, но особенно много сородичей Бурмилы, желавших лично убедиться, что Станимир пошел на попятный и ненавистная им чужачка отправляется в полуночные земли. Где, по слухам, солнце поднимается лишь для того, чтобы оглядеть неприютный край и быстро спрятаться за окоем!

Скромный царский поезд выехал из ворот столицы вендов и неспешно двинулся по дороге на Мравец. Дорога эта шла до ближайшей большой реки, где посольству Учая предстояло пересесть на ладьи. Станимир верхом на иноходце шагом ехал рядом с возком царевны. Хоть князь и улыбался, как обычно, но то и дело хмурил брови и озирался, невольно выдавая свое беспокойство. Зеваки, стоя по обе стороны дороги, таращились на изорянского посла Мараса — тот с надменным видом ехал впереди всех, восседая верхом на огромном ездовом лосе с раскидистыми сохами рогов.

Власко стоял за спинами людей, стараясь держаться подальше от толпы, чтобы никто случайно не толкнул его раненую руку. Впрочем, местные и сами не стремились жаться к хмурому лютвягу, а уж заметив его взгляд, и вовсе отходили подальше. Толмач следил за удаляющимся возком, шепча себе под нос крайне недружелюбные пожелания и изорянскому послу, и всем его людям.

— Болит рука? — послышалось совсем рядом.

Власко повернулся — рядом с ним, улыбаясь, стояла Янди.

— Ты что здесь делаешь? — зашипел толмач. — Тебя же ищут! Зачем пришла, глупая?!

— Помочь тебе, зачем же еще? На вот, целебную мазь тебе приготовила. Утром и вечером втирай — рана быстро затянется, а боль уже завтра уйдет… — Она протянула Власко завернутую в мох глинянку, пахнущую медом. — Вот тебе еще рябиновый настой — как почувствуешь, что силы на исходе, испей, снова прибудут. А вот это… — Янди вытащила холстяной мешочек. — Это от меня вам с Суви подарок, — шепнула она.

— Что тут? — с подозрением спросил толмач.

— Приправа к еде. — Янди распустила горловину мешочка, и оттуда сразу пахнуло терпкой смесью сушеных трав. — Если, скажем, мясо жарить да потом в подливу добавить, то и вкус приятный будет, и сон легкий…

Власко молча слушал, гадая, к чему клонит травница.

— Долгий, да такой крепкий, что спал бы и спал… Иные могут день и ночь проспать, а другие и по два дня… Я ведь понимаю, что ты за своей милой потянешься. Но одному такую свору тебе не одолеть. Если Суви мои травки изорянам в еду подмешает, то, покуда все спят, вы и уйдете…

— Вот спасибо тебе! — Власко тут же цапнул мешочек. — Не знаю, чем отдариться…

— А ничего не надо, — умильно отозвалась «травница». — Я за вас с Суви порадуюсь, уж так вы друг друга любите! Пусть к вам будут милостивы Яндар и Ячур и ясным днем, и долгой ночью…

— Так, может, и ты с нами? — Толмач прищурился. — Гляжу, ты девица ловкая. Вчера мимо стражи в лес ушла — любо-дорого поглядеть, не всякий воин так сумеет…

— У меня здесь иные дела.

— Царевну вызволять?

— Отчего так решил? — Улыбка Янди застыла на губах.

— Ты же из ее свиты. Идешь за нами с самой дороги. Я все не мог вспомнить, где тебя видел, а вчера припомнил. Когда Шерех напал на царский поезд, ты была рядом с Аюной. Потом двое тебя в кусты потащили, да не вернулись. И после ты на дереве пряталась, когда с накха кожу спускали. Думаю, ты Кирану служишь, еще со времен Мравца — так ведь?

Янди внимательно поглядела на раненого. Стоит ли оставлять в живых столь наблюдательного венда?

— Можешь не отвечать, — хмыкнул Власко. — И тебе врать не надо будет, да и мне до твоего ответа дела нет… Послушай, что скажу. Я Станимиру верой и правдой служил, ради него жизни не жалел. А он мою женщину чужакам отдал. Но теперь и я у него женщину отберу. Пусть и он подергается, как заяц в силках…

— О чем ты?

— А вот о чем. Сегодня после полудня Шерех с отрядом уедет из города — якобы искать убийц Бурмилы. На деле же среди прочих там будет и твоя царевна, в том кожаном доспехе, какой ей в пути подарили. Шерех повезет ее на Станимирову охотничью заимку. Это полдня пути в обратную сторону по той же дороге и дальше по левой руке в лес. Поищи, ты искать хорошо умеешь. Найдешь тропку меж двух больших берез, что сплелись ветвями. Сбиться с пути сложно — пойдешь по ручью, на его слиянии с рекой рыбная запруда, там большая изба со службами стоит… Только помни: с Шерехом в драку лезть — очень себя не любить. А он там не один будет…

* * *

Даргаш выворотил из земли разлапистый гнилой пень, тщательно прикрыл им костровую яму. Оглядел землю — не осталось ли следов.

— Кто будет искать следы в такой глухомани? — буркнул кто-то из его воинов.

— Если б я знал кто! Однако остальных наших отыскали и убили. А там тоже не зеленые юнцы сидели.

— Может, случайно наткнулись? — предположил один из накхов.

— Скорее ты плюнешь, отбежишь на десять шагов и плевок прилетит тебе в лоб, чем кто-то сможет случайно наткнуться на нашу стоянку. Ее выследили — и не просто выследили. Это сделал кто-то, понимающий наши тайные знаки и обошедший западни. У вендов на это не было ни людей, ни времени. Всю ночь они занимались наведением переправы — а потом отряд воинов отделился от них и явился прямехонько в наше логово.

— Кто-то привел…

— Скорее всего, — мрачно ответил Даргаш. — И я очень хочу узнать кто.

— Думаешь, кто-то из наших?

— Это невозможно! И потом, за все время, что мы следим за лесовиками, никто из нас не видел рядом с ними хоть кого-то, напоминающего накха…

— О чем спорите? Их волки по запаху привели, — вмешался еще один воин. — Волки-оборотни!

Накхи переглянулись.

— Страшные враги, — пробормотал кто-то.

— Венды не смогут перекидываться и призывать зверей часто, — проговорил Даргаш. — Мать Найя дает своим детям силу, но и взамен немало берет. Почему боги лесовиков должны быть щедрее?

— Однако нас оборотни не нашли. Даже не искали. Значит, не подозревают о нашем существовании!

— Стало быть, у нас есть время, — подвел итог Даргаш. — Надо его не потерять. Ладно, займемся делом.

Давным-давно пересохшая река некогда проточила меж холмов змеистый ход и исчезла без следа. Остался лишь едва заметный родник в стороне от дороги, проложенной по бывшему руслу. Янди смотрела на тихо булькающий ключ из-за высокого ивняка. Порой сюда, наполнить ледяной водой мехи и баклаги, заходили купцы. Сейчас все было тихо.

Девушка повернулась к Аорангу:

— Отпусти Рыкуна. Пусть бежит к воде. Если кто объявится, сам к роднику не полезет и пугать не придется. Затем я пойду, а потом уж ты.

— Почему я потом?

— Ты наблюдай, чтобы никто не зашел со спины.

— Да кому ж тут заходить?

— Здесь, может, и некому. Но если перестанешь беречься, в другой раз голову сложишь и даже не поймешь, как такое случилось. Ступай.

Радостный саблезубец, почуяв воду, резво подбежал к источнику и начал жадно лакать, урча от удовольствия. Вскоре к нему присоединилась Янди. Напившись, девушка наполнила сулею студеной водой, подняла глаза и замерла: на сучке росшего неподалеку дерева рогами вниз красовался обломок ветки. Янди быстро обернулась и помахала рукой Аорангу, чья рыжеватая копна волос виднелась над ивовыми кустами.

— Ты спрашивал, за чем наблюдать? — Она подошла к дереву и указала на рогульку. — И что с того?

— А ты приглядись.

Аоранг подошел и оглядел обломок.

— Хочешь сказать, что ветка кем-то обломана, а затем тут подвешена?

— Зачем мне это говорить? Ты уже все сам сказал.

— Не знаючи, не заметишь, — покачал головой Аоранг. — Если бы зверь какой обломил, она бы в сторону отлетела. А если бы сама, то вниз упала…

— Здесь ветка не просто сверху повешена, — добавила Янди, — а чуть выше, чем человек смотрит. Это накхский знак. По таким приметам они своим объясняют дорогу. — Она прислонилась спиной к дереву и прикрыла глаза. — Значит, волколаки не всех растерзали… Уцелевшие накхи где-то тут, поблизости. И уж верно, не грибы собирают…

Девушка задумалась.

— А может, все к лучшему! Они-то нам и помогут.

Аоранг удивленно поглядел на спутницу:

— Накхи — помогут? Да когда ж такое бывало?

— Значит, будет в первый раз, — мурлыкнула Янди. — Дальше так — я пойду с ними знакомиться, а ты с Рыкуном держись в отдалении. На рожон не лезь. Но и совсем не отставай, а то вдруг знакомство не задастся… Ступай вперед — я тебя скоро догоню…

— Что-то случилось?

— Просто ступай!

Янди и впрямь появилась очень скоро, держа в руках хитро завязанный узелок:

— На, подержи, а я пойду. Не развязывай. Если дела пойдут плохо… Впрочем, тогда уже не важно.

Когда над тропой в старом русле начала со скрипом клониться сосна, Янди уронила корень, с которого как раз очищала землю, и подняла было голову, но слишком поздно. Девушка успела лишь различить держащегося за ветку человека. А в следующий миг тот уже оказался у нее за спиной. Янди испуганно вскрикнула, и тут ее крепко стукнули кулаком по затылку…

Она очнулась лишь тогда, когда ей на голову напялили пахнущую овсом конскую торбу и, связав руки и ноги, поволокли куда-то вверх по песчаному склону. До девушки доносились отрывистые приказы на отлично знакомом ей шипящем наречии. Она почувствовала, как сильные руки шарят по ее телу, ничего не пропуская.

— Оружия нет, — раздался рядом голос. — Только поясной нож.

Янди ухмыльнулась под холстиной — ее уловка удалась. Дальше ее тащили молча, через подлесок, судя по царапающим одежду и кожу веткам. Лазутчица слабо трепыхалась, пытаясь вырваться, и жалобным голоском причитала:

— Что за напасть такая?! За что вы меня? Щедрый Яндар, кому я что плохого сделала? Сызмальства людей травами лечу, ни единого не загубила! Хотите обобрать — зачем в лес волочь? Я бы все добром отдала!

Наконец ее бросили наземь. Янди думала, с нее сейчас снимут мешок, и с любопытством ожидала, когда увидит лица своих похитителей.

— Не убивайте! — всхлипывая, завела она. — Если вам что нужно, все забирайте! Тела моего белого хотите, так я сама дамся… А ежели у вас тут кто болен или ранен…

В тот же миг ее вновь подхватили и привязали за руки и за ноги в обхват древесного ствола. Потом наконец сдернули с головы торбу, но, кроме шероховатой коры, лазутчица ничего не увидела.

— Будешь говорить — останешься жива, — послышалось за спиной. — Будешь молчать — умрешь.

Накх говорил на языке Аратты, почти не коверкая слов. Янди поспешно ответила ему на том же наречии:

— Что знаю, все скажу! Не губите!

— Кто такая? Почему ходишь одна?

— Я травница из дривских земель, от лютых арьев утекая, сюда перебралась…

— Из Станимирова града идешь?

— Да, оттуда, с торжища. Но с вождем знакомства не водила, лишь издали видела.

— Говори то, о чем спрашиваю, — оборвал похититель. — Царевна Аюна у Станимира?

— Да, у него была.

— Где ее держат? Сколько человек охраны? Какая стража у ворот?

— Да откуда ж мне знать-то? — плачущим голосом воскликнула Янди. — Я ж не воин! Да и нет больше царевны в стольном граде!

— Морочить меня вздумала, ведьма? — зашипел спрашивающий.

— Клянусь пресветлым Сваргой, клянусь Ячуром, болотным батюшкой! Да не видать мне их милости! Да пусть у меня на ладонях колючки вырастут!

— Где царевна?

— Нынче поутру ее отправили на Станимирову лесную заимку.

— А ты откуда знаешь? — с подозрением спросил накх.

— Так у меня один из его ближников от недавней раны лечится. Он сказал, вечером его не ждать, ибо он с малой дружиной царевну в тайную лесную избушку повезет. Недалеко отсюда — сперва по большаку на восход, в земли туричей, а там по левую руку тропинка между двумя приметными березами… Все как есть говорю, на что мне лгать?

— Хорошо, — процедил похититель. — Я тебе поверю. Если правду сказала — мы за тобой вернемся. Если нет — так и останешься зверям на поживу!

— Да что ж вы делаете?! — заголосила Янди. — Отвяжите, изверги! Я лучше с вами пойду…

Невидимый собеседник ухватил ее за волосы и с силой ударил лбом о дерево.

Пришла она в себя оттого, что Рыкун вылизывал ей лицо шершавым, как точильный камень, языком.

— Прекрати, дурень, — пробормотала девушка, отстраняя зверя.

— Вот это шишка так шишка, — раздалось над ее головой. — Не шишка, а целый рог!

Янди открыла глаза и бросила яростный взгляд на широко улыбающегося Аоранга:

— Еще пошутишь, у самого такой вырастет! Ты их видел?

— Издали — мы не приближались.

— И правильно. Сколько тут было накхов?

— Четверо.

— Прекрасно… Отдавай мой узелок, и идите к дороге. Я скоро догоню.

* * *

Шерех ехал по лесной дороге рядом с царевной. Двое спутников держались слева и позади. Еще один, отъехав на полсотни шагов вперед, осматривал, прислушивался и, казалось, обнюхивал тропу, по которой шли кони.

Шерех кидал на Аюну неприязненные взгляды, и его ладонь то и дело поглаживала рукоять висящего на поясе кинжала. Аюна все это прекрасно видела. Казалось бы, могучая стража в этом полном дикого зверья и нечисти лесу должна была ее успокаивать, но молчание страшного лютвяга пугало сильнее. Вдобавок Станимир так ничего и не объяснил. Зачем он тайно отправил ее в лес? Да еще с Шерехом?

Царевна напряглась, вспоминая данные ей Станимиром уроки языка, и медленно, стараясь правильно выговаривать слова, спросила по-вендски:

— Почему ты не любить меня так?

Предводитель волколаков скрипнул зубами и отвернулся.

— Почему? Я хотеть знать!

— Ты должна молчать, — процедил Шерех.

— Не ты будешь указывать царевне великой Аратты! — выпалила Аюна на родном языке.

— Не говорить! — рявкнул венд. И с нажимом заговорил по-своему, нимало не заботясь, понимает его пленница или нет: — Твои слова — яд! Надо было сразу отдать тебя жрецам Хозяина Зимы. Или вовсе прирезать там, у большой дороги. Вейлин бы разгневался — ну что ж? Я принял бы наказание. А теперь ты отравила его ум и сердце, околдовала его! Из-за тебя он навлек на лютвягов немилость богов. Поссорился с ближниками, подвел под удар Бурмилу, обманул изорян, и это лишь начало бед…

Аюна изо всех сил вслушивалась в быструю грубую речь Шереха, стараясь выловить из нее знакомые сочетания.

— Я… хотела отравить Станимира?! Что за чушь! Ни ему, ни тебе я не хотела зла. Я хочу, чтобы наши народы…

Она взмахнула рукой, пытаясь показать, что имеет в виду.

— Арьи и лютвяги… — попыталась она перейти на вендский. — Жить мирно!

— Вы враги, — отрезал Шерех. — Мы никогда не будем жить мирно. Станимиру предложили вернуть дривские земли в обмен на тебя! Надеюсь, он согласится. Говорят, изорянский князь Учай — сущий зверь…

— Станимиру предложили обменять… — побледнела царевна, скорее угадав, чем поняв его речи. — Ты что, везешь меня в Затуманный край?!

— Скоро ты попадешь туда, не сомневайся, — мстительно улыбаясь, посулил Шерех. — Вот тогда ты и расплатишься за все. И надеюсь, не только ты! За всех, кто по вашей вине и от рук ваших псов-накхов погиб в этих землях…

Из сказанного Аюна поняла лишь название народа накхов. Но лицо волколака дышало ненавистью, объясняя все без слов.

— Я тоже не любить накхов, — попыталась объяснить она.

— Трусливая ложь! Ты невеста саарсана. Его лазутчики идут за тобой, убивают наших людей!

Шерех полоснул себя пальцем по горлу. Аюну бросило в дрожь.

— Я не делать тебе зла! — воскликнула она.

— Твой отец велел накхам истребить мой народ! Мой отец сгорел заживо на священном холме. Меня самого подарили, будто щенка, накхской девчонке. Но я убежал, и я всем вам буду мстить, покуда хватит сил.

Аюна слушала его, пытаясь хоть что-то понять.

— Не знаю, о чем ты, но, похоже, жизнь была к тебе неласкова, — пробормотала царевна. — Послушай, Шерех…

— Замолчи! — прикрикнул тот. — Мне с тобой не о чем говорить. Ты — дочь Ардвана, ты должна ответить за все!

Аюна опять ничего не поняла, кроме имени своего отца. Но то, как были сказаны эти слова, наводило на мысль, что ничего хорошего ей это родство не сулит.

Она вздохнула, думая, стоит ли спорить дальше со злобным вендом, но Шерех вдруг напрягся, наклонился в седле и зажал ей рот рукой.

— Молчи! — Он кинул взгляд на передового воина, пробормотав: — Тоже чует…

И действительно, всадник, ехавший неспешным шагом впереди, внезапно решил почесать затылок. Аюна удивленно моргнула — она явственно увидела, что он показывает вожаку четыре пальца.

— Да, их четверо, — прошептал Шерех. — С разных сторон. — Он потянул воздух носом. — Не разбойники, чужаки… Накхи! — Он прикрыл глаза, принюхиваясь. «Сзади еще трое, но запах другой…» — Сомкнуться! — крикнул он, уже не скрываясь. — Убивайте всех!

Того, что произошло дальше, Аюна не успела даже осознать. Только что осенний лес спокойно шелестел полуголыми ветками, и вдруг он взорвался движением, криками, воем и звоном оружия. Царевну кто-то схватил за волосы, холодный металл коснулся горла.

— Тебя забирать — я тебя убивать, — пояснил Шерех на языке Аратты, упирая ей в горло нож.

Голова царевны была запрокинута, и она плохо могла видеть происходящее. Только и различила несущихся вперед коней, лишенных всадников, серый мех и жуткий звериный вой, от которого хотелось зажмуриться и зарыться в листья, теряя разум от страха. Из леса будто со всех сторон появились накхи — Аюна успела заметить их неизменную черную одежду. Волчий визг, звуки ударов, рычание…

И вдруг кто-то с невероятной силой толкнул жеребца, на котором сидел Шерех. Да не просто толкнул — свалил наземь! Пытаясь удержаться, Шерех отпустил косу Аюны, но ему это не помогло — он слетел с конской спины, упал и покатился по траве. Царевна вцепилась в гриву своего коня, чудом удержавшись в седле.

Но только царевна успела облегченно выдохнуть, как перед ней предстал разъяренный Аоранг. Волосы его стояли дыбом, зубы были оскалены — таким она еще никогда не видела добродушного мохнача. Никакого оружия у него в руках не было. Аоранг бросился на лежащего на дороге Шереха, стараясь схватить его за горло.

— Нет! — закричала царевна. — Аоранг, не подходи к нему…

Но поздно. Предводитель волколаков наискось ударил мохнача ножом, зацепив плечо и грудь. Аоранг, обливаясь кровью, отскочил к краю дороги. Спустя мгновение Шерех уже стоял во весь рост, тяжело дыша и отыскивая взглядом противника.

Воздух вокруг него вдруг задрожал и будто стал быстро затягиваться туманом. У Аюны зазвенело в ушах, небо будто надвинулось и почернело… Она беспомощно глядела, как жутко меняется голова Шереха…

В этот миг Аоранг схватился за ствол росшей поблизости молодой сосенки, рванул ее, выдрал с корнем из земли и, рыча, двинулся на врага.

Разглядев наконец противника, Шерех лишь презрительно хмыкнул. Он тряхнул головой, и дрожащий туман вокруг него исчез, будто его и не было. Аюна глотнула воздуха, чувствуя себя так, словно вынырнула из-под воды. Аоранг с ревом воздел сосну над головой. Шерех легко скользнул под его руку, оказался сзади и коротко замахнулся, чтобы вонзить нож между лопаток мохнача.

Тут в соседних кустах раздалось хриплое яростное мяуканье, переходящее в злобный рык. Саблезубец, ошалев от происходящего, ринулся на помощь Аорангу. Он собрался в комок, высоко прыгнул и, раскинув могучие передние лапы, обрушился на плечи Шереха. Тот еще пытался развернуться, поднимая кинжал, но длинный клык с ужасной силой ударил его в висок, проламывая кость, а затем могучие челюсти сомкнулись на затылке оборотня.

На дороге творилось что-то страшное. Будто в тумане, мелькали черные и серые тени; накхи и огромные звери рвали друг друга. Но Аюна всего этого уже не видела. Ее золотистый конь с испуганным ржанием кинулся прочь, стараясь поскорее покинуть место кровавого побоища.

Вдруг царевна почувствовала, как кто-то с силой ухватил поводья.

— Бежим отсюда, пока всем не до тебя, — раздался совсем рядом голос Янди. — Скоро все закончится… — Лазутчица решительно потянула жеребца с дороги в лес. — Хвала Солнцу, ты наконец свободна!

* * *

Станимир похлопал по холке своего коня, успокаивая его:

— Тихо, тихо… Скоро мы отсюда уйдем.

Конь беспокойно переступал ногами, да оно и неудивительно — лесная дорога была усеяна мертвецами. Причем часть из них растерзана в клочья. Вокруг воняло кровью и требухой.

Подошел следопыт и молча поглядел на Станимира, ожидая разрешения рассказать о своих наблюдениях.

— Что нашел? — кусая губы, спросил вождь лютвягов.

— Что-то диковинное тут творилось, владче. Накхи бросились со всех сторон одновременно, однако Шерех и его люди их уже ждали. Одного нашего змееголовые убили еще до начала боя… — Следопыт поднял руку и показал окровавленный метательный нож. — Он и дернуться не успел. Но остальные наши в долгу не остались…

Станимир бросил взгляд на окровавленные черные лохмотья, раскиданные среди травы.

— Что же, только двое нападали?

— Нет, четверо. Двое накхов тяжело ранены, но все же ушли. Клыки одного из наших в крови, живот вспорот, сломан хребет. Скорее всего, он свалил врага в тот миг, когда тот воткнул кинжал ему в брюхо. А другой ударил его чем-то тяжелым по шее… Но кровавый след остался. Мы скоро найдем их.

— Найдите, — процедил Станимир. — И притащите их ко мне за косы. Я сам хочу с ними расправиться на тризне по Шереху… — Он посмотрел на мертвого соратника, ничком лежащего в кровавой луже. — Что с ним случилось?

— Вот тут как раз самое диковинное, — озадаченно проговорил следопыт. — Он вступил в бой с человеком неведомого племени…

— Не накхом?

— Нет. Должно быть, этот неизвестный был невероятно силен — он выворотил из земли молодую сосну. Вон она валяется. Но убил Шереха не он, а неведомый зверь с необычными следами. Мы уже видели такие следы на берегу Даны, когда пропала пограничная стража. Не знаю, что за зверь такой, но клыки у него огромные. Он прыгнул Шереху на спину и раскусил ему голову, как тыкву!

— А царевна?

— На земле нет ее следов — значит она усидела в седле.

— Так где же она?

— Все кони разбежались по лесу. Часть мы уже поймали…

— Ее кто-то увез? — раздраженно спросил Станимир. — Оборотень, убивший Шереха? Раненые накхи? Уехала сама?

— Не могу сказать, — развел руками следопыт. — Но мы пойдем по следу коней.

— Найдите царевну во что бы то ни стало! Даже если придется вырубить весь лес и запрудить реки. С ее головы не должен упасть ни один волос. Прочие… должны быть живы. Ступайте. — Князь подошел к лежащему Шереху и, присев над ним, начал гладить его изогнутую предсмертной мукой спину. — Прости, брат… Прости, что не уберег тебя. Твои враги живыми пойдут на твой костер… Я верю, ты сделал все, что мог. Остальное сделаю я. Прощай, брат. — Он встал и повернулся к ждущим его воинам. — Надеюсь, теперь люди Бурмилы поймут, что убийство их родича — не наших рук дело. Заберите тела и отвезите в столицу. Я остаюсь здесь ждать вестей.

Глава 12

Беглецы

— Куда мы идем? — оглядываясь вокруг, спросила Аюна.

Вокруг был лишь незнакомый лес. Царевну все еще трясло от пережитого и увиденного. Вот бы снова стать маленькой, уткнуться в колени матери и заплакать навзрыд! Однако рядом с Янди она почему-то опасалась пролить даже слезинку. А на Аоранга она и глядеть боялась. Впрочем, мохнач старательно отводил глаза, держась в отдалении позади девушек. И неудивительно. После того, как он проделал такой путь, чтобы спасти любимую, — а та от него отвернулась…

— Я чую воду, — послышался голос мохнача.

Янди на миг остановилась, прислушиваясь:

— Да, шумит. Тут рядом должен быть ручей. Пошли туда скорее!

Они свернули на звук, пробираясь через кусты лещины: впереди Янди, за ней Аюна, ведущая своего коня в поводу, позади Аоранг. Рыкун скрывался где-то в лесу, стараясь не попадаться на глаза хозяину. Убив Шереха, он с перепугу спрятался и не желал выходить, сколько мохнач ни звал его.

Лазутчица обернулась, выискивая взглядом Аоранга:

— Ты как, держишься?

Мохнач хмуро кивнул. Он был очень бледен; кровь все еще сочилась из порезов на груди и плече. Янди быстро оглядела его раны:

— Ерунда. Набери мха, пожуй и залепи, чтобы кровь не капала наземь. Не хватало еще, чтобы нас по ней выследили! Даже когда трава поднимется, кровавые пятна останутся.

— Знаю, — буркнул Аоранг, тут же удаляясь в лес на поиски мха.

Аюна едва заметно вздохнула с облегчением.

Где-то за подлеском уже отчетливо слышался шум и плеск воды.

— Мы будем переходить реку? — спросила царевна.

— Нет — пойдем по ней. Иначе следопыты твоего Станимира обнаружат нас, не открывая глаз. Но идти придется с опаской — кто знает, какое там дно…

Вскоре они выбрались из зарослей на поросший камышом топкий берег широкого ручья.

— Вода-то холодная, — заметила Янди. — Ну, ничего не поделаешь — пройдем сколько сможем… — Она вдруг замолчала и покосилась на золотистого коня. — Копыта у него подкованы?

— Это мой Осветко, — встревожилась Аюна. — Что ты задумала?

Она попыталась загородить собой прядающего ушами жеребца.

— Тебе придется его отпустить.

— Нет!

— Прогони его! — резко сказала Янди. — Копыта оставят хорошо заметный след и помогут сбить врага с толку. В такой суете лютвяги едва ли разберут, что конь стал полегче, и потянутся за ним… Пока будут его ловить — мы спокойно уйдем.

— А если я не хочу его отпускать?

— Тогда я сейчас убью Аоранга и себя! — рявкнула Янди. — Если Станимир поймает нас, мы будем умирать долго и мучительно. А тебя заставят за этим наблюдать! — Она помолчала и добавила тихо: — Прошу тебя, царевна. Речь идет о нашей жизни.

На глаза Аюны навернулись слезы. Она отвернулась, чтобы не дать лазутчице увидеть их, и зашептала, гладя коня:

— Прости меня, Осветко… Исварха велик — он защитит тебя, мы еще встретимся… — Она хлопнула коня по крупу. — Давай, беги!

Не понимая, чего хочет хозяйка, жеребчик продолжал стоять рядом.

— Аоранг! — позвала Янди. — Зайди-ка в воду!

Мохнач пожал плечами и вошел в ручей. В тот же миг из кустов показался Рыкун и тревожно замяукал. Конь взвился свечкой, громко заржал и опрометью ринулся вглубь леса. Опешивший саблезубец испуганно попятился и большими прыжками устремился в другую сторону.

— Вот и от клыкастого наконец появился толк, — удовлетворенно сказала Янди. — Аоранг, ты бы хоть похвалил его!

— За то, что напугал коня?

— Смеешься? Он убил оборотня!

Аоранг лишь тяжело вздохнул.

— Да что с тобой? Или ты в самом деле надеялся вырастить из него домашнего кота?

Янди зашла в ручей и окликнула Аюну, которая тоскливо смотрела в сторону зарослей, где скрылся конь:

— Идем, царевна! Нет времени на сожаления!

Беглецы поспешно уходили вглубь леса вдоль ручья, то перескакивая с камня на камень, то шлепая по воде. Аоранг снова шел последним. Аюна попыталась пропустить его вперед, но Янди все испортила: начала объяснять, что могучий следопыт должен идти последним, чтобы в случае опасности принять первый удар на себя… И теперь Аюна брела по ручью, чувствуя, как взгляд мохнача обжигает ей спину. Когда печаль от разлуки с конем отступила, перед царевной снова встал мучивший ее вопрос. Что же делать с Аорангом? Как вести себя с ним дальше?

В тот первый миг, когда царевна увидела верного мохнача, ее сердце наполнилось ликованием. В это мгновение ей уже не было дела до свирепого, ненавидящего ее Шереха. За столько дней пути от столицы Аратты увидеть родное лицо — можно ли желать большего?

Однако, когда первая радость прошла, схлынуло возбуждение от чудесного спасения, царевна лишь украдкой поглядывала на Аоранга и не могла заставить себя вымолвить ни слова. Аюна понимала, что ей нужно поговорить с ним, объясниться, что он ждет ее слов, — но те будто застряли в горле.

Как сказать ему, думала царевна, что все бывшее когда-то между ними в столице — лишь морок?

«Он мне дорог, очень дорог, но лишь как друг. Быть может, единственный на свете, кто слышал, понимал и чувствовал меня… Но ведь я все ему объяснила тогда, очень давно… Так зачем он пришел?!»

Сапожки Аюны были полны ледяной воды, кожаный доспех будто стал втрое тяжелее. Она остановилась, переводя дух. Это «очень давно» уместилось всего в несколько лун. А казалось, минули годы. Совсем недавно она мнила себя вершительницей судеб, почти государыней Аратты, милостиво снисходящей до военного вождя одного из сопредельных народов. Полагала, что очень скоро ее усилиями вендские земли будут присоединены к державе арьев. Она выполнит свой долг, ее имя будет возвеличено в веках…

Царевна поморщилась. Все это пустое. Зачем обманывать себя? Глядя на синеглазого венда, она думать не думала о судьбах державы. Красавец Станимир занял в ее сердце столько места, что для остального его уже не осталось… Она прощала ему все, оправдывала ужасные вещи… И как будто того мало — позорная сделка с ингри! Шерех сказал, Станимир продал ее за какие-то леса и болота, как корову на бойню. Все так же широко улыбаясь, будто и не делая чего-то зазорного…

Аюна ступала с камня на камень, чтобы не оставлять на песке следов, и ощущение упершегося в спину взгляда не исчезало ни на миг. Нога соскользнула, Аюна споткнулась, упала на колено и застыла, чувствуя, что не может подняться.

— Солнцеликая, не время отдыхать! — послышался раздраженный голос Янди.

— Меня ноги не держат, — пробормотала царевна. — Я промерзла до костей.

— Потерпи еще немного, — отозвалась лазутчица. — Здесь плохое место, чтобы выйти на берег. Мокрая земля едва покрыта травой, след будет виден.

Аюна стиснула зубы, пытаясь встать. Ног она уже совсем не чувствовала. «Господь Солнце, я твоя дочь, я не могу быть слабой!»

Вдруг она почувствовала, как крепкие руки подхватывают ее и ставят на ноги. Царевна стиснула зубы, выпрямилась и пошла дальше. Необходимость разговаривать со своим верным защитником угнетала едва ли не больше, чем леденящая речная вода.

— Давайте я разложу костерок, — послышался глуховатый голос Аоранга. — Скоро тут все затянет туманом, мы сможем отдохнуть до рассвета…

— Нет! — резко ответила Янди. — Ручей ведет нас к той самой заимке, где собирался спрятать царевну Станимир. Наверняка там можно найти еду и теплые вещи. А возможно, и лодку…

— Но как мы туда сунемся, ведь Станимир…

— Думаю, это последнее место, где он будет нас искать.

* * *

Как и обещал Власко, идти пришлось не слишком долго. Шумный ручей сливался с глубокой, мутной лесной рекой, образуя длинную острую стрелку. На ней над частоколом виднелся покрытый затейливой резьбой конек двускатной крыши. Возле широкой дощатой пристани покачивались на быстрой волне несколько длинных челнов.

— Наконец-то, — вздохнула Аюна, предчувствуя желанный отдых.

— Погоди! — застыла Янди.

— Что такое? — нахмурилась царевна.

— Створка ворот приоткрыта.

— Что с того?

— Если бы ждали гостей, ворота были бы распахнуты, — пояснил Аоранг. — А если нет, то заперты.

— Верно, — кивнула Янди. — Если они приоткрыты, значит в них вошел тот, кому недосуг было заботиться о таких мелочах… Я думаю, там накхи. И скорее всего, они ранены.

— Значит, нам туда путь заказан? — расстроилась царевна.

— Отчего же? Я с ними нынче уже познакомилась… — Янди приложила ладонь к шишке на лбу и ухмыльнулась. — Может, новая встреча будет приятнее, чем первая. Сейчас им травница пригодится… Будьте здесь. Я подам знак — крикну совой.

По широкой дуге она начала обходить заимку так, чтобы сбоку заглянуть в приоткрытые ворота. Предосторожность оправдала себя — на земле, опираясь спиной на одну из створок, полулежал человек с окровавленной бородой.

«Вот оно что, — подумала девушка. — Должно быть, здешний сторож…»

Она прикрыла глаза, внутренне снова превращаясь в травницу Векшу. Поправила сумку на поясе, двумя пальцами тронула рукоять ножа, проверяя, не мешает ли ему что-нибудь выходить из ножен.

«Ладно…»

Янди поднялась во весь рост и направилась прямо к воротам.

— Эй, дедуля, спишь ты, что ли? — закричала она.

Из-за ворот не слышалось ни звука.

— Это я, Векша! Ты где там? Выходи встречать! Опять ворота не запер, старый дуралей?

Она вошла во двор, застыла рядом с мертвецом и ахнула, прижимая руки ко рту:

— Да что же это?! Люди добрые…

— А ну, умолкни, — негромко послышалось поблизости. — Вздумаешь верещать — и тебя рядом положу…

Сзади мелькнула тень, и горла Янди коснулось остро отточенное лезвие накхского меча.

— Ты зачем дедулю убил, изверг? — горестно всхлипнула она. — Он же отродясь никому зла не делал!

— Сама-то кто?

— Кто-кто… Виделись уже нынче! Я тебя по голосу признала… Травница я! Или забыл, как вы меня к дереву привязали? Я же вам сюда дорогу и указала.

Клинок исчез. Накх развернул девушку лицом к себе.

— И впрямь травница, — проворчал он. — Ты-то нам сейчас и нужна.

Янди внимательно поглядела на воина. Крепкий доспех из бычьей кожи на его груди был вспорот, будто полотно. Восемь длинных кровавых следов на груди и плече говорили о том, что встреча с волколаком не прошла для чернокосого бесследно.

— Эк тебя порвали! Ну ничего, у меня от ран верное снадобье есть. Ты не волнуйся, пяток дней полежишь, потом здоровее прежнего будешь…

— Мои раны потом, — оборвал ее накх. — У старшего рана похуже. Его зверь зубами терзал… — Он повернулся и окликнул соратника: — Даргаш, здесь травница! Сейчас…

Воин хотел еще что-то добавить, однако Янди одной рукой зажала ему рот, а второй выхватила нож и прижала сбоку к его шее, надрезав кожу.

— Брось меч, — прошипела она. — Поговорим…

Накх попытался укусить девушку за пальцы, но острие ножа вошло еще глубже.

— Не озоруй, — предупредила Янди. — Еще чуток, и кровь родником хлынет — не остановить. Я ведь лесовичка. Мне не только спасать жизни доводилось. Да только не люблю я это дело… — Янди попыталась вообразить, что на ее месте сказал бы Аоранг. — Гнусное непотребство — делать живых людей мертвыми! Я знаю, вы в леса за царевной пришли. На что она вам — не спрашиваю. Только девица она добрая и славная, а потому убивать ее не дам. Сама видела, как вы с волколаками схлестнулись. Жуткое побоище, глаза б не глядели! Люди вы недобрые. Вон дедулю ни за что ни про что прирезали. Но я вас все же от ран излечу — если своими богами поклянешься царевне и ее стражу зла не причинять.

Накх попытался тряхнуть головой.

— Ты думай, да только побыстрее. Нет хуже ран, чем от звериных укусов. У дикого зверья на зубах смертный яд. Если ваши раны нагноятся — могу и не выходить…

Воин перестал дергаться и медленно кивнул.

— Вот и хорошо. Я ж не глупая, понимаю — вот отпущу тебя, и ты захочешь меня убить. Да только и вам после этого жить недолго…

— Мы не собираемся убивать царевну, — с досадой ответил посрамленный накх, когда Янди убрала нож. — Нас послал саарсан, чтобы спасти свою невесту от похитивших ее вендов. Пойдем покажу, что со старшим…

Рана Даргаша оказалась тяжелее, чем ожидала Янди. По сути, лишь чудо спасло его от гибели — да стальная кольчуга. Янди, мысленно повторяя с детства привычные слова молитвы Матери Найе, бережно вытаскивала из раны колечки, вдавленные в плоть мощными челюстями волколака. Крепкое железо и войлок подкольчужника защитили воина от рваной раны, однако яростный зверь будто вбил колья в плечо и грудь накха. Ключица тоже была сломана, да как бы не раздроблена…

«Лубок нужно будет накладывать, — раздумывала Янди. — Для этого надо снять кольчугу. Руку трогать нельзя — может, и она сломана, — а как не трогать? Надо бы еще и ребра пощупать, их тварь тоже могла проломить… Кровь изо рта не идет, стало быть, ему повезло… Будь это кожаный доспех, можно было бы отрезать рукав, но саконское железо ничем не разрежешь…»

Даргаш лежал бледный, намертво сцепив зубы.

«Должно быть, волколак прыгнул на него сверху, целясь в шею, однако этот принял его на кинжал и сбил в сторону. Иначе бы тварь перекусила яремную жилу, а то и просто вырвала кусок плоти, и тогда быстрый конец… А так зверь малость промахнулся…»

Янди попробовала приподнять острием ножа вдавленный в рану войлок. Накх застонал и приоткрыл глаза.

— У тебя есть маковый отвар? — чуть слышно прошептал он.

— Есть, но мало. А потому не сейчас. Пока терпи. Хочешь, дам палку прикусить?

— Дай.

— Я тут пока рану очищать буду, кое-что тебе скажу. Ты не говори «да» или «нет», лишь кивни. Хорошо?

Даргаш кивнул.

— Твой человек сказал, что вы пришли сюда за царевной. Дескать, она — невеста вашего саарсана. Правда? Так, хорошо…

Янди сделала вид, что раздумывает.

— Если б ты был цел — пришлось бы держать совет… Сама-то царевна чего желает? Я вон в городе на нее с князем Станимиром смотрела и налюбоваться не могла — ну чем не пара?

Накх пошевелился, выплюнул зажатую в зубах палку.

— Да ты лежи, побереги себя… — Лекарка решительно сунула палку обратно. — Если выживешь, успеешь наговориться. Сейчас рядом с царевной — ее телохранитель с ручным зверем. Жуткая тварь, я скажу, этот саблезубец… И оба за Аюну готовы жизнь отдать. Как думаешь — если я объявлю этому парню, что вы силком потащите царевну в Накхаран, что он с вами сделает?

Янди умолкла, давая возможность накху осмыслить ее слова. Даргаш стиснул челюсти так, что палка захрустела.

— Мне-то это все без разницы, но ты сам посуди, — продолжала лекарка, — когда вы меня поймали в лесу, я же просила, умоляла: отпустите! Нет, к дереву привязали, да еще головой об ствол приложили… Ну да я добрая, зла не помню. А вот на добро у меня память долгая. Этот телохранитель, Аоранг, меня от дерева отвязал, а значит, от смерти спас. Что-то мнится мне, вы бы за мной не вернулись… Так что ж мне с тобой делать? Лечить — ох как непросто! Могу дать легкую смерть…

— Чего ты хочешь? — прохрипел Даргаш, снова вытолкнув изо рта палку.

— Если желаешь дальше жить, — наклонившись к его лицу, зашептала травница, — ни в чем мне не перечь… Вот на ноги встанешь — как хочешь царевну уговаривай, с ее стражем рядись… А до того и ты, и человек твой будете делать то, что я велю… Ты кивни, не изводи себя.

Глава 13

Против течения

Когда Янди исчезла в воротах заимки, Аюна глубоко вздохнула и повернулась к стоящему поблизости Аорангу.

— Давай я пока промою твои раны, — собравшись с духом, начала она.

— Кровь я остановил, — буркнул мохнач. — Ничего, сама затянется…

— Аоранг…

— Солнцеликая, не мучай себя, — тихо промолвил он. — Ты не рада, что я здесь. Я чувствую…

— Погоди, не говори так, — перебила царевна. — Я очень рада. Ты даже не представляешь, как я рада и насколько благодарна тебе… Но… — Аюна запнулась. — Я не знаю, что делать дальше…

— Если желаешь, я уйду. Буду держаться в стороне. Понадобится моя помощь — всегда окажусь рядом. Я не хочу, чтобы ты страдала из-за меня.

— Нет же, я не из-за тебя страдаю! — пылко воскликнула Аюна и покраснела.

— Из-за Станимира? — печально спросил Аоранг. — Не грусти о нем. Он того не стоит. Ты не знаешь, что это за человек. Иной волк более человечен, чем он…

— Он и есть волк. Да только я не из-за него — уж скорее из-за себя… Из-за той глупой Аюны, которая поверила сладким речам Станимира, придумала себе его любовь и преданность… — Царевна спрятала лицо в ладонях. — Я точно заблудилась в жизни и не знаю, куда идти. Все, что было раньше, — кончено. А что впереди — не знаю, не вижу…

От заимки послышался крик совы.

— Это Янди, — поспешно сказал Аоранг. — Она зовет нас. Путь свободен.

— Свободен, — кивнула Аюна. — Да только куда?

Аюна внимательно оглядывала дом, который еще недавно должен был служить ей тюрьмой. Пожалуй, в другое время она бы сочла его удобным и даже приятным, особенно когда вокруг зелено и холодный ветер не рвет с деревьев осыпающиеся листья. Расстелив на столе найденный здесь же крепкий плащ, Аоранг таскал из холодного погреба снедь, которую предстояло взять с собой в дорогу. Он старался не смотреть на царевну, будто ее и вовсе здесь не было.

Невесть почему Аюну это очень раздосадовало.

— Почему ты все время молчишь? — наконец не выдержала она.

— Я тоже не знаю, что говорить. — Аоранг остановился и поглядел на девушку. — Всю дорогу я знал, что нужен тебе, что должен защитить тебя. А сейчас не знаю. Глупо, правда?

— Когда Янди сказала, что ты с Рыкуном идешь за мной, я почувствовала себя как-то уверенней. У вендов мне нужно было постоянно что-то делать, принимать решения — и то, что ты рядом, очень помогло… Однако почему ты последовал за мной? Откуда вообще узнал, где меня искать?

— Исварха направляет пути людей, — задумчиво ответил мохнач. — Когда мы распрощались, я тоже не знал, куда мне податься. Думал даже уйти к своему народу, на Ползучие горы. Если бы твой зять не сказал, что тебе понадобится моя помощь, я бы так и сделал. Но его слова побудили меня последовать за тобой. И видишь, я тебе пригодился…

— Мой зять?

— Да, Киран. Его очень беспокоила твоя участь. Он был добр ко мне — рассказал, куда тебя повезли, помог покинуть столицу… Не могу сказать, что мне повезло встретить Янди. Но без нее отыскать тебя было бы намного сложнее…

— Погоди. Хочешь сказать, что это братец Киран отправил тебя за мной?

— Я так и сказал.

Аюна замолчала и уставилась перед собой невидящим взглядом.

— Если б не засада лютвягов, — сказала она наконец, — я бы давно уже добралась до Накхарана. И саарсан Ширам, верно, был бы уже мертв. Убила его Янди или я — неизвестно. Но именно для этого Киран отправил к нему свадебный поезд… — Она вновь задумалась. — А спустя несколько дней после того, как мы оказались в Накхаране, туда бы пришел и ты. Как думаешь, долго бы ты остался незамеченным?

— Просто так я бы накхам не дался, — хмуро ответил Аоранг.

— Конечно! Но ты сегодня видел, как они сражаются. Тебя бы взяли живьем, притащили к Шираму…

— Когда-то я спас жизнь ему и царевичу.

— Что ж, тогда саарсан убил бы тебя быстро.

— Почему? — неподдельно удивился следопыт. — Я провел с ним довольно много времени на Ползучих горах. Он малоприятный человек. Но за время нашего пути ни на кого просто так не поднял руку…

— Да потому, что я бросила в лицо Шираму, что он мне никто, а мое сердце принадлежит тебе! И чтобы забрать это сердце, он порубил бы тебя в куски!

Аоранг застыл в замешательстве, подыскивая слова. Царевна подняла взгляд и посмотрела на мохнача в упор:

— Киран хотел избавиться от всех нас. Быть может, уцелела бы Янди — она опытная лазутчица, — но ради своей цели он готов был пожертвовать и ею…

Аоранг глядел на любимую и не узнавал ее. Сейчас это была совсем не та девочка, которая отважно забралась вместе с ним в клетку к детенышу саблезубца. Не та, с кем он беседовал о своих приключениях в дальних краях, чей сон охранял от страшных видений…

— Что ж, Киран хотел превратить меня в оружие мести — ему это удалось, — продолжала Аюна. — Даже жаль, что Станимир поторопился продать меня вождю ингри за кусок земли. Он мог бы получить нечто куда большее… Но как мне поступить теперь? — Она нахмурилась. — Я как можно скорее должна попасть в Накхаран. Ширам так Ширам! Вместе мы сломим хребет раскрашенному лжецу…

В этот миг дверь открылась, и вошла Янди.

— Аоранг, мне нужна твоя помощь, — заговорила она. — Мне надо промыть рану, а для того снять с накха кольчугу.

* * *

Даргаш лежал на столе. Лицо его было покрыто капельками пота, губа закушена.

— Подкольчужник-то я разрежу, — деловито говорила Янди, — а вот с железной рубахой так не получится. Не знаю, как и поступить. Шевелить его сейчас нельзя.

— Вижу, — сказал Аоранг. — У него сломана ключица. И перелом нехороший…

— Вот и придержи его, чтобы не дергался. А я кольчугу потихоньку сверну, с другой руки сниму и через голову стащу…

Аоранг посмотрел на Янди с нескрываемым удивлением. На его памяти она отправила к пращурам немало всякого люда. Но сейчас ее точно подменили.

— Погоди, — остановил ее мохнач. — Дай-ка я погляжу.

— Гляди, — дернула плечом травница. — Что нового углядишь?

Аоранг склонился над раненым, простер над ним ладони и закрыл глаза. Сейчас он видел значительно больше, чем даже если бы пристально всматривался в спрятанные под доспехом раны.

Четыре довольно глубоких, но внешне небольших следа от клыков — даже и не раны вовсе, царапины, уберегла кольчуга. В другой раз и говорить о них не стоило бы. Да вот только одному Исвархе ведомо, что за слюна у волколака, попала она в кровь воина или нет. Если попала, может пойти заражение, лихорадка, а там выживет или нет — лишь накхские боги знают…

Руки следопыта скользили над кольчугой, почти касаясь ее. Что там еще? Все плечо распухло и горело — кроме боли, накх сейчас там ничего не чувствовал. Ни рукой шевельнуть, ни толком рассказать, что его тревожит…

Аоранг сдвинул ладонь чуть выше. А вот это плохо. Совсем плохо… Ключица сломана, да так, что чуть руку вверх подай — и острый обломок кости проткнет подключичную жилу. И поминай как звали…

— Ну как, увидел что? — насмешливо спросила Янди.

Аоранг кивнул:

— Плохая рана.

— Это я и без тебя знаю.

Мохнач даже не посмотрел на нее, лишь процедил очень тихо:

— Погоди…

Став за головой Даргаша, мохнач наклонился и начал водить руками над лицом накха.

— Ты что делаешь?

Он не ответил, продолжая водить и шептать.

— Эй… — В голосе Янди слышалось удивление — но через миг оно сменилось изумленным выкриком: — Как это?!

Глаза воина был закрыты, ресницы не шевелились, учащенное дыхание сменилось ровным и глубоким.

— Он заснул? Как ты это сделал?!

— Ты все видела.

— Ты и раньше так мог?

— Мог.

Янди покраснела, что-то хотела сказать, но оглянулась на стоявшую позади Аюну и осеклась.

— Хорошо. Пока спит — нужно снять кольчугу.

— Это верно, — кивнул мохнач. — Только с раненого плеча тянуть придется вниз. Я его чуть подвину, а ты очень тихо, не торопясь, стаскивай. Главное — не сдвинуть кость. Иначе помрет.

— Ишь ты… Это ты все руками увидел? Хорошо, будь по-твоему, а дальше как?

— Дальше я ему плечи разверну и такую повязку наложу, чтобы они и все время развернуты были. У тебя есть среди снадобий сушеный белоцвет?

— Найдется, а как же.

— Там под железом ранки от клыков. Совсем небольшие, но промыть нужно.

— Разумно, — улыбнулась Янди. — Почему ты раньше-то скрывал, что такой умелый лекарь?

Аоранг лишь пожал плечами.

— Ну и помалкивай себе. Ладно, приступим, пока он спит…

* * *

Врачевать вдвоем у Аоранга и Янди получалось на удивление споро и ловко. Вскоре на помощь пришла и Аюна, вспомнившая, чему училась когда-то в храме. Бережно придерживая руку раненого, они наконец закончили с перевязкой. Мохнач удовлетворенно оглядел разведенные плечи воина. Тугая повязка вернула ключицу на место и не даст ей проткнуть вену при случайном неловком движении.

— Вот теперь все будет хорошо, — тихо сказал Аоранг. — Самое время ему прийти в себя.

Он поднес ладони к лицу Даргаша.

— Сейчас принесу меховой плащ, — сказала Аюна. — Его стоит накрыть. Святейший Тулум учил, что в тепле тело само борется с хворью, а на холоде все жизненные токи замирают… — Царевна метнулась в соседнюю клетушку и вернулась с широким зимним опашнем на куньем меху. — Вот так. — Она укрыла раненого.

Глаза накха уже были открыты, сознание понемногу возвращалось в них. Увидев перед собой золотоглазую девушку, Даргаш попытался улыбнуться и прошептал:

— Царевна Аюна… Наконец-то я нашел тебя. Саарсан велел… — он запинался от боли, — сопроводить тебя в Накхаран…

— Тебе это будет трудно сделать, — покачала головой дочь Ардвана. — Я сама доставлю тебя и себя в Накхаран. И как можно скорее!

Рядом послышался горестный вздох Аоранга. Янди же, услышав слова царевны, поспешно отвернулась, чтобы скрыть торжествующий блеск в глазах. Лазутчица уже который день обдумывала, как убедить царевну вернуться к прежним замыслам. Однако, пока рядом с ней все время торчал велеречивый красавец Станимир, это казалось совершенно невозможным. Не тащить же ее через полстраны силком, в самом деле…

И тут вдруг такая удача! Уж неизвестно, о чем они поговорили с Аорангом, но, похоже, именно его надо было благодарить за внезапную перемену в настроении Аюны. Правда, судя по несчастному виду, мохнач был тому совершенно не рад. Однако Янди и в прежние времена не было никакого дела, что там радует или не радует Аоранга.

— До Накхарана путь отсюда неблизкий, — представляя себе знакомые ей вендские земли, сказала Янди. — Нужно будет взять с собой побольше еды и теплой одежды. Наверняка все это здесь найдется…

— Еду я уже собрал, — буркнул Аоранг.

— Вот и отлично…

Янди хотела еще что-то добавить. Но тут дремавший у порога Рыкун вдруг поднял голову. Затем вскочил, насторожил куцые уши и зарычал, глядя куда-то в сторону леса.

— Чужаков почуял, — быстро сказал Аоранг.

— Уж скорее, хозяев заимки… Надо уходить!

Со двора вбежал остававшийся в дозоре накх:

— Сюда едут венды во главе со Станимиром!

— Много? — спросила Янди.

— Две дюжины всадников.

— Много… — с досадой пробормотала девушка. — Скорее к реке! Помоги нам перенести раненого в лодку.

На лице накха отразилось напряженное раздумье.

— Мой старший родич будет жить?

Янди украдкой бросила взгляд на Аоранга.

— Теперь будет, — подтвердил тот. — Только мы должны перенести его очень бережно. Сейчас главное — не растрясти раны…

Накх поглядел на плечистого телохранителя Аюны.

— Скажи, — негромко сказал он, — вы с царевной доберетесь до Накхарана?

— Да, — со вздохом кивнул мохнач. — Она повелела выступать немедля.

— Это хорошо. — Воин улыбнулся. — Доставьте живыми Даргаша и царевну…

— А ты?

— А я приму вендов тут. Сегодня у них будет кровавая трапеза!

— Мы же можем уйти все, — нахмурившись, возразил Аоранг.

— Вам нужно их обогнать, иначе все погибнем. Я подпер ворота, но этого хватит ненадолго. Когда Даргаш придет в себя, расскажите ему, что я умер в бою. Это очень важно.

* * *

Аоранг греб против течения. В запруде оно почти не чувствовалось, но река все норовила унести длинный челн обратно. Накх следил, как неспешно, однако уверенно вендская лодка одолевает стремнину. Страж царевны был нечеловечески силен — это было видно даже издали. Однако, чтобы выгрести, одной силы не хватало. Травница как могла помогала ему. Накх видел, как та сидит с длинным шестом, то и дело отталкиваясь от берега, к которому вода старалась прибить челн.

Позади со двора послышались голоса и тяжелые удары.

«Ворота пытаются высадить, — буднично подумал накх. — Засова и подпор надолго не хватит…»

Он вздохнул, наклонился к краю деревянного настила. Здесь были привязаны еще шесть челнов.

«Ничего, успею…»

Воин достал из рукава нож и начал перерезать свитые из конопляных волокон крепкие веревки. Вот один челн заскользил по воде, уносимый течением, второй, третий…

Накх поднял голову. Аюны и ее небольшой свиты уже не было видно на реке.

«Хорошо», — кивнул воин, принимаясь за следующую веревку. Четвертый, пятый челн…

За спиной его послышался треск, слитный топот и лязг оружия. Деревянный настил задрожал от множества шагов. Накх глубоко вдохнул и с силой выдохнул.

«Все», — мелькнуло у него в голове. Он стремительно выпрямился, развернулся, метнул нож. В такой толчее промахнуться было сложно. Один из вендов рухнул на влажные доски пристани.

Два клинка с шорохом вышли из ножен.

«Жаль, никто не узнает, что я умер, нападая», — подумал воин.

И, обгоняя собственную мысль, ринулся в бой.

Эпилог

Кирана знобило. Он кутался в меховую шубу, хотя в столице лишь совсем недавно начало холодать. Да и можно ли это назвать морозом? Конечно, ветер уже давно сорвал с веток пожелтевшие листья и поутру на ветвях серебрился иней, а по берегу дворцовых прудов стоял тонкий ледок. Однако днями было солнечно и, казалось, даже тепло. Стало быть, этот холод блюститель престола носил в себе. Он не видел солнца, не чувствовал его ласковых прикосновений.

Дворцовая стража приветствовала его, подняв копья. Он кивнул и, не поднимая головы, прошел мимо. Куда пойти? С недавних пор Киран не любил появляться в своем тайном покое. Стоило ему сесть за стол и углубиться в чтение посланий, в каждом скрипе, в каждом шорохе ему чудились крадущиеся накхини. Теперь-то они знают о его хитрой уловке с креслом, и больше воспользоваться ею вряд ли удастся…

Порой целыми днями Киран в задумчивости бродил по Лазурному дворцу. Слуги, если их удавалось застать врасплох, низко кланялись, но чаще старались не попадаться на глаза блюстителю престола. Иногда Киран выезжал к войску. Лично проверял, готовы ли для похода и боя колесницы, в достатке ли стрел, здоровы ли кони. Здесь, среди войска, он чувствовал себя куда спокойнее. Суровые колесничие, равным которым не было в Аратте; ловкие всадники, что ежедневно упражнялись в искусстве выездки; молодые арьи, беззаветно верящие в Кирана и только ждущие приказа выступить в поход. С ними, младшими сыновьями знатных и не очень семейств, Киран себя ощущал уютнее всего. Он и сам когда-то прибыл в столицу таким вот младшим сыном — не имея за душой почти ничего, кроме полузабытых царственных предков.

«И ведь я добился! — уверял он себя. — Я же смог!»

Но в душе звучал чей-то насмешливый голос:

«Что ты смог? Чего добился? Все твои победы обратились прахом. Твой успех… он как одуванчик. Пока желтый, он похож на солнце, но лишь похож. Придет время, дунет ветер, и что тогда останется от цветка, возомнившего себя возлюбленным сыном Солнца?!»

Да, не так он представлял себе начало правления, которое он так и не решался пока назвать царствованием! Сейчас ему хотелось, как в недавние, но уже такие далекие времена, собрать друзей, устроить шумную пирушку, хоть ненадолго забыть обо всем… Но следовало заниматься государственными делами.

Киран направился в Сад Возвышенных Раздумий и устроился там в одной из беседок, стараясь хотя бы изображать ту неколебимую уверенность, которой от рождения обладал его тесть Ардван.

— Ясноликий Киран! — услышал он голос Тендара, Хранителя Покоя. — Насилу отыскал тебя! Утром пришли вести…

— Дай угадаю. Ширам в Дваре отравился тухлой рыбой?

— Увы, это не так, — вздохнул Тендар, подходя к беседке.

— Каргай изловил всех самозванцев в Бьярме и развесил их на деревьях?

— И об этом ничего не ведомо…

— Тогда зачем ты меня тревожишь? Для чего отвлекаешь от размышлений?

Тендар замялся, стоя на пороге.

— Есть известия, достойные внимания блюстителя престола.

— Ну что там?

— Прибыл Анил.

— Мой славный Анил? — встрепенулся Киран. — Привез вести от главного ловчего?

— Полагаю, он сам расскажет, — уклончиво ответил Хранитель Покоя и на всякий случай попятился.

Обрадованный государев зять не заметил этого и махнул рукой:

— Зови скорее!

* * *

Анил предстал пред ясные очи блюстителя престола так скоро, что тот едва успел произнести благодарственную молитву Исвархе. Любезно улыбаясь, Киран оглядел юношу и цокнул языком:

— Я вижу, путешествие пошло тебе на пользу! Ты повзрослел — пожалуй, даже раздался в плечах! Давай рассказывай, как там в Бьярме. Я хочу узнать все. Последнее, что сообщал Каргай, — ты отличился в каком-то Бобровом святилище и лично прикончил одного из самозванцев…

Анил озадаченно поглядел на повелителя, припомнив шумный и неудачный налет на бьярское мольбище.

— Если будет позволено, о ясноликий, — заговорил он, — сначала о деле. А потом я с радостью поведаю о собственных похождениях.

— Что ж, давай так.

Анил достал из-за пазухи обтянутый кожей тул и протянул его блюстителю престола.

— Что это? — спросил Киран, снимая плотно насаженную крышку.

— Послание тебе от государя Аюра.

— От кого?! — не веря своим ушам, переспросил Киран. Он быстро вытащил из чехла свиток, развернул его, начал читать: «Я, Аюр, сын Ардвана, милостью Исвархи государь Аратты и покровитель сопредельных земель, повелеваю…»

Глаза блюстителя престола начали медленно наливаться кровью. Ему захотелось скомкать и отбросить свиток, Анила же — немедля казнить, но он пересилил себя и продолжал читать.

«…открыть ворота, принять меня как подобает… Устроить праздник…»

Киран прикрыл глаза и даже задержал дыхание, стараясь задавить рвущуюся наружу жгучую ненависть.

«Исварха, за что караешь?! Разве желал я державе твоей зла?»

Ему представилось нижнее поречье Ратхи — мирные, богатые, плодородные земли, захваченные войсками Ширама. Теперь порождений Змея оттуда не выжечь. А поречье — это хлеб, это кони, да и всадники-сурьи, которые радостно становятся под знамена присягнувшего саарсану наместника Двары.

«Гнусный изменник! С накхами мало кто пожелал бы иметь дело, а он вроде как власть…»

Когда Киран впервые услышал, что на сторону Ширама во множестве переходят арьи, он просто не поверил своим ушам. Как такое вообще может быть?! Но потом понял, в чем дело. Против блюстителя престола выступили жрецы Исвархи. Во всех храмах юга Аратты призывали поддержать накхов, воюющих за праведного государя Аюра, против изменника, цареубийцы и святотатца Кирана…

«Проклятый Тулум, это все он виноват! Надо было убить его сразу, пока он не заперся в своей крепости!»

До вчерашнего дня у Кирана еще оставалась надежда на Янди. Задумка с Аюной была всем хороша. Блюститель престола много раз представлял, как порадуется известию, что саарсан убит, а оставшиеся без правителя накхи сцепились между собой в борьбе за престол Накхарана. Но царевна и вся ее свита пропали по пути, где-то в лесах. А вчера прибыл гонец с потрясающим известием. Пропавшая царевна нашлась, и не где-нибудь, а рядом с ненавистным предателем Станимиром!

«Вряд ли это был изначальный сговор, однако кто знает? Сотник вендской стражи умел находить правильные ключи к сердцам столичных красавиц. Немало их и по сей день по нему вздыхает… Что, если и Аюна была среди них? А теперь, заполучив ее в свои руки, хитрый ублюдок может заявить, что равен мне, и тоже пойти войной на Аратту, заявляя, что защищает престол от изменника… От меня! — Блюститель престола заскрипел зубами. — Почему нет? Соглядатай утверждал, Станимир таскает с собой Аюну по всем вендским землям, оказывая ей царские почести. Теперь еще и это…»

Киран взял себя в руки и снова вернулся к чтению послания. Впрочем, суть его была ясна. Ему предлагали сдаться.

Он кинул взгляд на прикрепленные к свитку печати. Первой стояла знакомая каждому в столице печать святейшего Тулума. И сразу за ней — хорошо ведомый Кирану оттиск Светоча.

«Сколько десятилетий столичный храм не мог ни о чем договориться с Северным! А тут — на́ тебе, будто и не было вражды…»

Дальше красовалась печать Аршалая, всемогущего наместника Бьярмы.

«Еще один предатель…» — с тянущей смертной тоской подумал Киран, мысленно выбирая казнь для Анила.

Вместо следующей печати к свитку был приложен большой палец, надпись около которого гласила: «Марга, дочь Гауранга, саари рода Афайя». Киран зажмурился. Ему захотелось завыть по-волчьи и начать биться головой о резную колонну беседки.

«А я-то думал, отчего накхи остановились? Отчего не лезут вперед, в степь, где я мог бы, не утруждая войско, встретить их колесницами… А вот оно что! Сговорились… Окружают меня… Загоняют, точно зверя в западню…»

Так что же, самое время выполнить указ Аюра и начать готовить торжественную встречу? Обнять щенка по-родственному и со счастливой улыбкой передать престол?

«Не поможет, — обреченно подумал Киран. — Светоч наверняка уже рассказал Аюру, кто приказал его похитить и подослал убийц. Как бы после такого и самому не исчезнуть! Выйти из дому — и пропасть навсегда… В пыточной умеют развязывать язык. Станут спрашивать, отчего на самом деле умер государь Ардван…»

Голова Кирана кружилась, колени подкашивались. Стараясь не подавать виду, он сел на скамью. Глянул на ждущего ответа Анила.

— Аюр жив, — слабым голосом проговорил блюститель престола. — Слава Исвархе! Едва держусь на ногах от радости! Друг мой, ты принес поистине замечательную весть! Я прикажу щедро наградить тебя и передам дорогие подарки всем, кто поддержал моего царственного брата в тяжкий миг…

Лицо Анила осветилось счастьем и гордостью.

— Ты, верно, уже присягнул государю Аюру? — спросил Киран.

— Конечно, ясноликий, как иначе! Сразу, как узнал его!

— Хм-м… А кстати, как там Каргай?

— Он все рыщет по лесам в поисках самозванцев, как ты и велел. Как раз когда я уезжал, принесли известия, что одного поймал…

— Я верил… — «что он будет до конца предан мне», — хотел сказать Киран, но, осекшись, продолжил: — Что Каргай будет в Бьярме как рыба в воде. Я дам тебе послание и для него… На словах же передай моему дорогому брату и государю Аюру, что вскоре я лично пожалую в Яргару — этот древний, священный город, — чтобы приветствовать законного повелителя Аратты и лично сопроводить его в столицу. А сейчас, друг мой, ступай, отдохни с дороги. — Он встал и порывисто обнял Анила. — Я никогда не забуду твоей преданности… Эй! — окликнул он стоявшего в отдалении Тендара. — Распорядись, чтобы, покуда наш славный Анил отдыхает в столице, его повсюду сопровождали четверо воинов. Не ровен час, враги пожелают его гибели.

«Что ж, если Каргай мне верен — не все потеряно…»

— Будет сделано, — поклонился Хранитель Покоя. — Ясноликий, там к тебе еще один посланец…

«Да что ж за день такой, — подавляя раздражение, подумал Киран. — Впрочем, после вестей об Аюне и вот этого письма уже сложно произойти чему-то худшему…»

— Что там за посланец? — спросил он, когда Анил удалился и они с Тендаром остались наедине.

— От Учая, наместника Затуманного края.

— От кого?! — Киран чуть не спросил: «А где это?» — У нас там разве есть наместник?

— Да. Во время Великой Охоты Аюр удостоил этой должности одного из тамошних племенных вождей по имени Толмай. Об этом есть запись в описании его странствий. Толмай погиб на охоте. Учай — его сын и наследник.

— Гм… Ты ознакомился с посланием?

— Нет, оно предназначено лично для тебя. Но я говорил с посланцем…

В голосе Хранителя Покоя послышалась странная растерянность.

— С ним что-то не так?

— Да. Это совсем мальчонка. Но он рассказывает удивительные вещи…

— Какие же?

— Говорит, этого Учая наставлял в военном искусстве твой родственник Джериш. И вдвоем они создали в землях ингри сильнейшее воинство…

— Джериш?! — Киран слушал с нарастающим изумлением. — Я полагал, он сгинул еще во время Великой Охоты, в схватке с медвежьими людьми! Так рассказывал Аюр…

— Выходит, тогда Джериш спасся, — продолжал Тендар. — Он хорошо обучил наместника Затуманного края и его войско. Впоследствии это оказалось очень кстати. Болотные венды, пользуясь смутой в Аратте, подняли мятеж. Они захватили Мравец, казнили тамошнего наместника, убили всех арьев… Но в это время Учай вместе с твоим родичем привел туда войско ингри и разгромил неприятеля. Джериш погиб в сражении, а Учай теперь, как я понимаю, — властитель всех земель к западу от Змеиного Языка. Он склоняет колени перед блюстителем престола и почтительно предлагает помощь в борьбе с любыми бунтовщиками и самозванцами, какие тревожат твой покой.

Лицо Кирана просияло.

— И ты лишь сейчас сообщаешь мне об этом?!

— Я полагал, Анил важнее…

— Немедля зови сюда мальчишку!

Мария Семёнова, Анна Гурова

Аратта. Книга 5

Зимняя жертва

Пролог

Синие пещеры

Двое стояли на краю ущелья и молча глядели вниз. Крутой заснеженный склон спускался к речушке со странной молочно-голубой водой, весело журчащей среди окатанной гальки. Дальше, по ту сторону реки, представало устрашающее зрелище. Казалось, некий злой бог истерзал склон горы, расшвыряв во все стороны осколки и обломки. Каменный завал тянулся несколько сот шагов, пока не упирался в ровную, будто срезанную, скальную стену, уходящую ввысь. «Молочная» речка казалась кромкой, отделяющей мир людей от мира духов.

— Чтоб мной ненасытный Хул подавился! — озадаченно произнес немолодой одноглазый бьяр в медвежьем плаще поверх пластинчатого доспеха. — Куда девалась половина горы? Тут должна быть куча камней! Осенью она прямо на моих глазах сползла в эту реку. Никто и охнуть не успел, как поднялась такая волна, что моих парней едва не смыло к голодным дивам…

— Любопытно, — отозвался второй, снимая соболью шапку и утирая пот со лба. — Помнится, ты прекрасно описал тот обвал на приеме у государя Аюра: «Половина горы рухнула, будто отрубленная незримым мечом…»

— Да, именно так все и было!

— Однако я вижу здесь лишь мелкий ручей и никаких остатков горы…

— Значит, Хул ее забрал. И сожрал. Надеюсь, она застряла у него в кишках. Или его отродья тут плясали в полнолуние и растоптали гору в каменное крошево…

— А может, она попросту уползла? — усмехнулся второй, разглядывая разрушенное паводком ущелье. — Говорят, тут такое порой случается…

Ясноликий Аршалай, наместник Бьярмы, весь путь от Майхора проделал в золоченом расписном возке, поставленном на полозья, и не слишком переутомился. Однако санный обоз пришлось оставить на опушке и последнюю часть пути через лес проделать на лыжах, к чему знатный арий совершенно не привык. Его круглые щеки раскраснелись от непривычной ходьбы, но глаза сверкали предвкушением. Наконец он был там, куда так долго стремился попасть.

Эти плоскогорья в Аратте называли Змеиным Языком, поскольку они, будто раздвоенный язык Первородного Змея, тянулись из полуночных земель к дривским лесам и болотам. Мохначи, исконные жители Змеиного Языка, прозвали свои горы Ползучими, и, кажется, неспроста. Что-то неладное в последние годы творилось на их родине. Землю внезапно рассекали бездонные трещины, уходили прочь стада мамонтов и косматых быков. Сами горы меняли привычные очертания, будто впрямь куда-то ползли.

— Значит, вот он каков, Змеиный Язык! — склонив голову набок, произнес наместник. — Я много слышал о нем скверного, и, похоже, все правда… Однако, если Исварха к нам по-прежнему милостив, именно под этими горами может таиться спасение Аратты!

— Под этими горами, — мрачно отозвался глава ловчих, — только вода, грязь, голодные духи, черви-землегрызы и размазанные в тонкий блин останки беглых каторжников!

— Не только, доблестный Каргай, не только! Кстати, напомни-ка, что ты говорил перед троном государя Аюра? О здешних пещерах, где пытались спрятаться упущенные тобой беглецы?

— Непременно, ясноликий, — язвительно ответил Каргай. — Но может, сперва объяснишь, за каким Хулом мы сюда притащились?

Аршалай загадочно улыбнулся:

— В свое время, достойный Каргай, ты все узнаешь…

Глава ловчих скрипнул зубами. Святое Солнце, доколе ему терпеть эти издевательства? Он-то предвкушал, как голова Аршалая будет улыбаться ему с высокого кола, на который ее насадят после торжественной казни, а вместо этого вынужден быть у него на побегушках, служить проводником! Почему так получилось? Каргаю живо припомнилось, как они с наместником столкнулись в чертогах юного государя. Аршалай едва не помер с перепугу, увидев их вместе с Маганом — «крашеным царевичем». Тот миг был прекрасен!

Однако проклятый наместник все равно сумел вывернуться! Даже свидетельство слизняка Магана только сыграло тому на руку. Аршалай представил свою интригу с лжецаревичем как искусную западню сразу и на бьярских, и на вендских мятежников. Все враги государя якобы должны были слететься на этого мальчишку, точно мухи на мед! И несомненно, так бы и произошло, не опереди их излишне усердный «доблестный Каргай»… Глава ловчих и опомниться не успел — а он уже не герой, а туповатый вояка, разрушивший тонкую игру правителя Бьярмы. Вместо торжества — во всем виноват. Аршалай тут же этим воспользовался и предложил ему «искупить промашку», оказав наместнику услугу в важном и тайном деле…

И вот теперь они стоят на бровке ущелья в самом отдаленном и опасном из всех медвежьих углов Бьярмы, а наместник по-прежнему ни слова не сказал, зачем им понадобилось ломать ноги по Хуловым непролазным трущобам. Да притом ранней зимой, в самое темное время, когда добрые люди сидят по домам и стараются не соваться в лес. Какую новую игру он затевает?

— Маханвир Каргай задал наместнику вопрос, — раздался вдруг тихий шипящий голос за спиной Арлашая. — Не пожелает ли ясноликий ответить на него?

Правитель Бьярмы резко обернулся. В паре шагов от него стоял молодой накх в полушубке из меха росомахи.

— Да чтоб тебя, Шайн! — Наместник повернулся к ухмыляющемуся Каргаю. — Вот так они постоянно подкрадываются ко мне. Уверен, изменник Данхар нарочно их подучил…

Шайн был главой личной стражи Каргая и повсюду его сопровождал, мозоля наместнику глаза. Аршалай не подавал виду и даже любезно улыбался Шайну, но его передергивало всякий раз, как он видел серую ленту рода Хурз в черной косе юноши.

— Да позволено мне будет напомнить ясноликому, что соратники на государевой службе, делающие одно дело, должны доверять друг другу и не утаивать своих замыслов, — продолжал накх скромно и вежливо. — Иначе какие же они соратники? Может, и не соратники вовсе?

Аршалай скривился. Проклятый Шайн начал портить ему кровь еще в тот вечер после памятного приема у Аюра. Выбрал время, когда наместник оказался один, неслышно подошел и заговорил…

«Не расскажет ли наместник, что случилось с моим маханвиром?»

«Кто ты такой и как смеешь обращаться ко мне без дозволения?» — недовольно спросил Аршалай.

«Наместник меня знает, — глядя на него в упор, ответил молодой накх. — Меня зовут Шайн из рода Хурз».

«Гм… А, припоминаю, — медленно проговорил Аршалай, чувствуя, как кровь леденеет в жилах. — Так ты спрашивал о Данхаре…»

«Он вошел в твой дом, но не вышел оттуда».

«Увы, Данхар оказался изменником и врагом государя, — ответил правитель Бьярмы, быстро оглядываясь в поисках своей охраны. — Закон суров и равен для всех…»

«Его казнили по твоему приказу? — спросил Шайн, приближаясь к нему. — Ходят слухи, будто ты самолично отрубил ему голову, — это правда?»

Аршалай вспомнил, как у покойного Данхара в миг опасности нож будто вырастал из руки, и живот аж скрутило. Наместник понимал: чернокосый, стоит ему захотеть, не меняясь в лице, прикончит его так быстро, что и «ой» сказать не успеешь. Он через силу улыбнулся:

«Скажи, славный юноша, ты присягнул нашему государю Аюру?»

«Конечно, вместе с маханвиром Каргаем, которому сейчас служу».

«Это прекрасно! — взбодрился Аршалай. — Слыхал ли ты о том, что знатная накхини по имени Марга дерзко объявила мне кровную месть?»

«Марга, дочь Гауранга, — племянница Данхара, — кивнул накх. — Они были врагами с дядей, но долг велит мстить за родичей…»

«А слыхал ты, что государь Аюр прямо запретил ей мстить? Ибо все присягнувшие ему — соратники и потому не смеют враждовать между собою. Ты услышал меня?»

«Да, — помолчав, ответил Шайн. На его смуглом лице промелькнуло разочарование, и он отступил на шаг. — Я склоняюсь перед волей сына Солнца. Впрочем, судьба может перемениться…»

…И вот теперь этот Шайн постоянно маячил где-то рядом, будто тень воронова крыла, грозящая гибелью. Аршалай кинул выразительный взгляд на Каргая.

— Не лезь, Шайн, — лениво бросил воевода. — Без тебя разберемся.

— Как прикажет маханвир, — склонился тот, уходя к деревьям.

— Наглец, — не удержавшись, проворчал Аршалай, когда глава телохранителей удалился. — Признаться, порой кажется, что вот сейчас мне кишки выпустит…

— Это накхи, — пожал плечами Каргай. — Кто знает, что на уме у змеепоклонников? А уж кровная месть для них святое.

— К счастью, не святее долга перед государем.

— Как знать, ясноликий! Я бы не удивился, узнав, что он убил кровника, после чего во искупление нарушенного запрета зарезался сам…

— По счастью, мы сейчас делаем одно правое дело, — с досадой ответил Аршалай. — И старые счеты можно отложить на далекое, неопределенное будущее… Ну давай, друг мой, расскажи, что случилось осенью. А затем я открою, зачем мы здесь. Итак, бунтовщики попытались сбежать от тебя на Змеиный Язык…

— Туда удрали, за речку, — показал рукой Каргай. — Успели подняться на склон и войти в одну из пещер. Потом гора начала рушиться…

— Ясно… но где же пещеры?

— Да вон они синеют.

Аршалай изумленно уставился на дальний склон, испещренный синеватыми пятнами:

— Так это все пещеры?! Их тут как дыр в сыре!

— Угу. Во время обвала оттуда хлестали настоящие водопады. Видел бы ты, как мгновенно вздулся тот ручеек! Потом, должно быть, вода ушла… Ясноликий, что ты затеваешь?

Аршалай деловито отвязывал лыжи.

— Пройдусь к пещерам, — небрежно сказал он. — Загляну в ту, что поближе.

— Недоброе ты задумал, — обеспокоенно произнес Каргай. — Входить в эти пещеры — все равно что сунуть голову в пасть Первородному Змею!

— Арьи — дети Солнца, — надменно вскинув пухлый подбородок, отозвался Аршалай. — Господь Исварха этого Змея узлом завяжет!

— Но не в его же собственном логове!

— Да хоть в его собственной заднице! Один взгляд Господа Солнца — и от Змея Тьмы останется лишь зола…

Правитель Бьярмы принялся неспешно спускаться по каменистому склону. Каргай, вполголоса поминая Хула и всех его подземных родственников, последовал за Аршалаем. На опушке вновь появился Шайн, молча поднял руку. Из-за деревьев с опаской выступили охранники-бьяры.

— Лучше бы господину наместнику вернуться, пока не поздно, — бледнея, пробормотал один из них. — Он там сгинет, и мы с ним…

— Вперед! — прошипел накх. — Не то здесь умрете!

Четверо сняли лыжи и поплелись за наместником, как на казнь.

Аршалай, не обращая на охрану никакого внимания, по камням перешел ручей и углубился в завал. Пробираться среди осыпи было нелегко. Каргай с неприязнью смотрел, как изнеженный вельможа то с кряхтением перелезает через каменную преграду, то неловко перепрыгивает с обломка на обломок. «Вот бы поскользнулся», — подумалось ему. Затем воеводу посетила тревожащая мысль: если уж наместник себя не жалеет ради каких-то неведомых, но важных целей, то других и подавно не пощадит…

Ближайшая пещера, издалека казавшаяся невзрачным пятном в грязно-белой скале, вблизи оказалась вовсе не маленькой. Из отливающего синевой зева тянуло великой, медлительной стужей. Аршалай остановился у входа, задрав голову. Над ним неестественно гладким, будто полированным, козырьком нависал свод. Почва под ногами была неровной и сырой, источенной потоками воды. Приглядевшись, наместник понял, откуда синий отсвет и накатывающие волны мороза: свод огромного подземелья был ледяным.

— Ясноликий! — предостерегающе крикнул Каргай, глядя на нависающие лазоревые пласты. — Ты бы не заходил глубоко!

— У нас говорят, — добавил позади один из бьяров, — лед что новый друг: обманчив да ненадежен…

Но владыка Бьярмы, не слушая, вступил под мерцающие своды и медленно пошел вперед. По мере того как глаза его привыкали к сумраку, пещера открывалась ему во всей своей жутковатой красе. Казалось, чем глубже она уходит в недра Змеиного Языка, тем выше поднимается свод, тем шире раздвигаются стены. Скользкий пол подземелья медленно уходил вниз. Где-то во тьме журчало, капало…

Каргай неохотно вошел в ледяной чертог и остановился. Ноги просто отказывались идти. За спиной слышалось учащенное дыхание стражников-бьяров.

— Повсюду лед! Все нутро гор обледенело! — раздавался впереди бодрый голос Аршалая. — Похоже, Змеиный Язык насквозь пронизан пещерами и пропитан льдом, как пирог вареньем! Тогда и ползающие горы находят объяснение… Когда солнце начинает пригревать, — владыка Бьярмы повернулся и воздел указательный палец, — лед в южной оконечности гор тает. Недра хребта освобождаются от воды, она течет дальше, в вендские земли, и разливается болотами! Вот в чем разгадка тамошних опустошительных паводков! Поразительно, как связаны между собой природные явления в отдаленных областях нашей державы… Надо будет непременно послать разведчиков — выяснить, далеко ли простираются пещеры. Это может оказаться жизненно важным…

— Если мудрейший наместник выйдет наружу, его будет слышно намного лучше!

Аршалай рассмеялся. Синие глубины отозвались причудливым эхом.

— Все дорогу, доблестный Каргай, ты только и гадал, зачем я стремился сюда. Признайся, надеялся, что Маган спрятал где-то в предгорьях тайное послание к Станимиру, которое погубит меня? А вот и нет. Мне нужны были эти самые пещеры. Как только ты впервые упомянул их в своем докладе государю, передо мной словно вспыхнул ослепительный свет!

Воевода ошеломленно глядел на собеседника.

— Я будто услышал глас свыше, — вдохновенно продолжал наместник. — Господь Исварха раскрыл надо мной небеса и изрек: «Вот спасение Аратты…»

Аршалай вдруг поскользнулся, взмахнул меховыми рукавами, вскрикнул… и исчез.

Каргай метнулся было к нему, но куда там! Крик Аршалая, отражаясь многократным, устрашающе искаженным эхом, летел откуда-то снизу, становясь все тише. Вскоре донесся отдаленный всплеск, и крик смолк. Глава ловчих с ужасом уставился на то место, где только что находился наместник. Оказывается, тот стоял на самом краю ледяного желоба, вместе с полом круто уходившего вниз, в непроглядную подземную тьму.

— Ах ты ж, Хулово дерьмо! — Каргай повернулся к подскочившему Шайну. — Где охрана?! Наместник провалился!

Однако при виде ледяной бездны, поглотившей Аршалая, бьяры, кинувшиеся было на помощь, дружно отшатнулись и упали на колени.

— Пасть самого Предвечного Змея! — бормотали они. — Сожрет и тело, и душу! Прикажи казнить…

— И прикажу! — рявкнул Каргай.

Он стоял, сжимая кулаки и ругаясь, быстро думая, что делать дальше. Когда глава ловчих мысленно желал наместнику поскользнуться, он имел в виду вовсе не это! Как-никак Каргай сейчас отвечал за него головой. Если он не убережет Аршалая, останется только уйти в разбойники…

С невольным содроганием Каргай заглянул в пропасть. «А ведь и я мог туда… Один лишний шаг… Воистину глотка Предвечного Змея!»

— Маханвир считает, что наместника надо оттуда достать? — раздался рядом голос накха.

— Само собой, будь я трижды проклят!

Шайн кинул вниз небольшой камень, прислушался к звуку падения и молча соскользнул по ледяному желобу во тьму.

* * *

Стремительный полет закончился именно тем, чего и ожидал Шайн, — падением в воду. Он погрузился с головой, нащупал ногами дно, оттолкнулся и встал во весь рост, насмешливо улыбнувшись. Глубина лужи оказалась едва по грудь.

Молодой воин огляделся. Как все накхи, он прекрасно видел в темноте, а здесь она была вовсе не кромешная. Рядом с шумом и плеском барахтался наместник, явно намеренный потонуть. Просторная шуба держала Аршалая на воде, но и мешала ему выбраться. Шайн схватил вельможу за воротник и выволок из воды на скользкий край промоины. Аршалай упал на холодные камни, надрывно кашляя.

— Ч-что случилось? — прохрипел он, едва придя в себя.

— Ты упал в воду, ясноликий.

— Это я заметил… — Взгляд наместника понемногу становился осмысленным. — Шайн? Почему ты? Где Каргай? Охрана?

— Трусливые бьяры будут казнены, когда мы отсюда выберемся, — презрительно отвечал накх.

Аршалай сбросил с себя шубу — и так тяжелая, она стала неподъемной, с нее потоком лилась вода — и, постукивая зубами, принялся стаскивать отяжелевшие от воды сапоги.

— Что случилось? Я упал в трещину?

— В промоину. — Телохранитель указал на скользкий желоб, по которому они съехали в лужу.

— Как ты намерен выбираться отсюда?

— Думаю, маханвир Каргай пошлет за факелами и веревками.

— Пока они будут бегать туда-сюда, мы тут к скалам примерзнем!

Шайн, в своей кожаной одежде и перетянутых у голени мягких сапогах, в отличие от наместника, даже не очень промок. Он внимательно посмотрел на промоину, затем на вельможу, что-то обдумывая.

— И как ты отважился сунуться сюда? — покачал головой Аршалай. — Бьяры до смерти боятся этих подземелий, считают их логовом Первородного Змея…

— Мне ли бояться Отца-Змея?

— Ах да, про вас рассказывают, что вы опять поклоняетесь ему…

Накх не ответил.

— Ты смелый и верный воин! Я щедро награжу тебя.

— Я не приму от тебя награды.

— Ты вытащил меня из воды, Шайн! Ты спас мне жизнь!

Лицо юноши, обычно выученно-бесстрастное, исказилось от гнева.

— Я не спасал тебе жизнь! — зашипел он. — Я лишь выполнял приказ маханвира Каргая!

— Все равно я теперь твой должник…

Шайн резко и весьма непочтительно отвернулся.

«Почему я его вижу? — запоздало сообразил вдруг Аршалай. — Мы ведь под землей!»

Наместник оглянулся, поднял глаза — и онемел.

Они находились в огромной, погруженной в голубоватый сумрак пещере. Пожалуй, это подземелье могло бы вместить целый город! Склон, усыпанный темными, с металлическим отливом каменными обломками, плавно уходил вниз, постепенно спускаясь к обширному неподвижному озеру с молочно-голубой водой. Высокий блестящий свод напоминал застывшие волны и чуть сквозил лиловым на просвет. Там и сям сумрак пронизывали бледно-розовые лучи, — видимо, это сочился дневной свет из многочисленных выходов, которые Аршалай с Каргаем заметили, стоя на краю оврага.

— Святое Солнце! — Наместник тут же забыл и о накхе, и о своем плачевном положении. — Да сюда же влезет целое море! Хвала Исвархе, что сподобил меня рухнуть в эту бездну!

Шайн бросил косой взгляд на наместника: «Головой ударился, что ли?»

— С тех пор как государь Аюр остановил рытье Великого Рва, мое сердце не знало покоя, — быстро говорил Аршалай, потирая руки. — И когда я почти отчаялся, Господь Солнце послал мне дурня Каргая с его беглыми каторжниками… Я закончу строительство еще до конца зимы, если поведу Великий Ров сюда, в пещеры Змеиного Языка! Не надо будет тратить целый год на преодоление водораздела…

— Накхам нет дела до вашего Великого Рва, — равнодушно отозвался Шайн и указал на пятно света неподалеку. — Похоже, там можно выбраться. Ты и в самом деле можешь не дождаться помощи от Каргая. Нам надо двигаться, иначе замерзнем.

— Ты прав. — Аршалай неохотно оторвался от созерцания подземного простора. — Идем скорее!

«Забавно: гнусный накх спас мне жизнь, хотя уже давно мечтает ее отнять, — подумал он. — Надо будет почаще напоминать ему об этом…»

Выбраться наружу оказалось не так просто. Каменные завалы на дне пещеры — холодные, скользкие, покрытые коркой льда обломки скал — измучили обоих. Когда в глаза наконец ударил дневной свет, заставляя жмуриться, даже молодой накх остановился, тяжело дыша. Что до Аршалая, тот еле стоял на ногах. Соболья шуба давно осталась где-то позади, шапка тоже, одежда обледенела и хрустела на ходу. Редкие золотистые пряди липли к покрытому испариной лбу наместника, сердце бешено колотилось.

— Иди за помощью, за Каргаем, — задыхаясь, прохрипел он. — Я сам, боюсь, не дойду…

Шайн, прикрывая от света глаза ладонью, огляделся. Глава телохранителей рассчитывал, что они выберутся из-под горы примерно там же, где и вошли, но место было незнакомое. Несомненно, это Змеиный Язык — длинный заснеженный склон, редкие сухие травы качаются на студеном ветру, — но где именно? Как далеко от ручья?

— Мы вышли севернее, чем вошли, — сказал накх. — Придется прогуляться. Давай, ясноликий. Стоять на морозе — верная смерть.

Аршалай со стоном выпрямился, сделал шаг и рухнул на колени. Шайн бросил на упитанного ария недобрый взгляд.

«Не дотащу, — подумал он. — А если оставлю здесь и пойду за подмогой — так он быстро замерзнет…» Накху вспомнилось, как на строительстве Великого Рва ссыльные, бывало, падали без сил. И каким образом надсмотрщики поднимали их на ноги. Палки под рукой нет, но есть нож, способный очень больно колоть… Чего не сделаешь ради спасения жизни! Особенно того, кто тебе задолжал…

После пронизывающей стужи пещер серенький зимний день казался теплым и ясным, но Шайн не обольщался. Стоило остановиться, как жгучий холод будто струйками воды начинал растекаться по коже. Ветер крепчал, налетал злыми порывами. Закружился легкий снег, с каждым мгновением становясь все гуще.

Шайн вздохнул, наклонился к наместнику, потянул за плечо, пытаясь помочь встать, но добился лишь того, что Аршалай грузно упал ничком. Накх скрипнул зубами… и вдруг застыл. Глаза его широко распахнулись, рука оставила нож и потянулась к рукояти меча. Сквозь метель двигалось нечто огромное, белое, косматое — будто холм, раскачиваясь, шагал прямо к нему.

Молодой воин медленно опустил руку — клинком с такой зверюгой все равно было не сладить. Шайн был наслышан об этих огромных существах, но никогда не видел их. Громадина приблизилась и остановилась, шумно выдохнув пар из длинного хобота. По сторонам торчали два огромных бивня. Затем из метели появился человек в меховой одежде. Он лишь мельком взглянул на накха в топорщившемся ледяными иглами полушубке, подошел к лежащему в снегу Аршалаю и склонился над ним.

— Вам быстро надо в тепло, — произнес он на языке Аратты. Голос был отчетливо женским.

— Наш стан тут недалеко, — торопливо отозвался Шайн. — Прошу, помоги добраться. Тебя щедро наградят…

Мохначка кивнула, окликнула своего исполина:

— Айхо!

Могучий хобот вмиг обхватил наместника и без всяких усилий закинул на холку. Следом, не успев и глазом моргнуть, взлетел наверх Шайн, затем — хозяйка зверюги.

— Показывай дорогу, — приказала она.

* * *

Над лесной поляной поднимались дымки костров и стоял гул голосов. Сани огораживали ее кругом, лоси паслись в наспех построенном загоне. Внутри санного круга зеленели наметы из еловых лап, расположенные вокруг длинных костров, способных медленно гореть целую ночь. Бьяры, сняв широкие, подбитые камусом лыжи, в каких только и пройдешь по лесному бездорожью, собрались у расписных саней, где суетились слуги, стараясь поудобнее устроить чудом обретенного наместника. Удивительный зверь, который его привез, привлекая всеобщее внимание, топтался на опушке по соседству, поджидая хозяйку.

Аршалай, укутанный в пушистые шкуры, сидел в раскладном кресле и пил подогретое вино. Стоявший рядом Каргай смотрел на своего высокопоставленного подопечного со смешанным чувством. Он испытывал громадное облегчение оттого, что Аршалай нашелся живым и невредимым. Но — Хулово дерьмо! — не каждый день бывают такие встряски! Он вспомнил, как рычал на следопытов, подгоняя их, заставляя искать веревки и факелы. При этом сам он вовсе не был уверен, что суеверные бьяры добром пойдут в пещеры. Придется заставлять, а то и подвигнуть собственным примером…

Но вот наконец отряд выдвинулся на помощь — и тут вдалеке послышался громкий треск и начали падать молодые сосны. Как раз в той стороне, где находились ненавистные горы! «Уж не оползень ли опять?» — в тоске подумал Каргай, готовясь уводить людей и про себя окончательно прощаясь с Аршалаем… И тут заметил, как через лес, хрустя подростом, с легкостью проламывается грязно-белый мамонт.

В тот же миг поляна наполнилась шумом, топотом, лязгом. Воины, забыв про обед, вскакивали с мест, хватались за копья и луки. Косматый исполин выломился из сосняка и замедлил шаг. Стало отчетливо видно, что на спине у него кто-то сидит. «Не стрелять! — заорал Каргай. — Там погонщик!»

Огромный зверь остановился. Дикарь в одежде из шкур соскользнул по его боку, держась за шерсть. За ним столь же ловко спустился второй — невысокий, в буром полушубке. «Шайн?!» — едва поверил собственным глазам Каргай. А в следующий миг уже орал свирепо: «Развести костер! Вина подогреть! Шубы сюда!»

И вот теперь его люди кольцом окружали спасенного Аршалая, во все глаза уставившись на стоящего перед ними диковинного человека. Мохначей в Аратте видели очень редко. Все знали, что они почти никогда не покидают своих плоскогорий.

— Это ж баба! — раздался возглас.

По толпе пролетел шепот и смешки:

— Страшная-то…

— А воняет…

Молодая женщина была невысокой, коренастой, очень крепкой и сильной с виду, с пышными рыжеватыми волосами и крупными, резкими чертами лица. Аршалай рассматривал дикарку со смесью любопытства и отвращения, которое, впрочем, постарался скрыть. Он совершенно не помнил, как его подобрали на заснеженном склоне и привезли к Каргаю. Поистине эту встречу устроил сам господь Исварха!

— Благодарю, что спасла меня, славная девушка, — сипло произнес он. — Будь моей гостьей!

Он не думал, что дикарка его поймет, но надеялся, что той будет внятно доброе намерение. Однако мохначка поглядела на него разумным взглядом глубоко сидящих голубых глаз и медленно ответила на его языке:

— И я рада, что помогла тебе, человек с равнин. Теперь я попрошу твоей помощи в поисках.

Аршалай на миг онемел.

— В каких поисках?..

Гостья невозмутимо продолжала:

— Я ищу жреца, его зовут Хаста. Он мал ростом и худ, его длинные волосы ярче солнца… Вы не встречали его?

— Жрец Хаста? — недоверчиво переспросил Каргай.

Мохначка склонила голову и добавила горестно:

— Мы ждали до большого снега, но мой Хаста не пришел! Тогда я сама пошла искать его.

— Хаста… Уж не тот ли рыжий жрец из столицы, что состоит при государе Аюре? — спросил Аршалай, поворачиваясь к главе ловчих.

— Он самый, Хул его задери! Этот Хаста прибыл в Бьярму осенью вместе с твоим сыном, ясноликий, и с тремя накхини и такого наворотил…

— А, припоминаю… — Аршалай обратил взгляд на мохначку. — И зачем тебе Хаста?

— Он обещал на один год стать моим мужем, — с гордостью произнесла девушка.

Над толпой пронеслись смешки. Каргай громко расхохотался.

— У этого столичного жреца поистине изысканные вкусы, — заметил Аршалай, вызвав новый приступ хохота у ловчего.

Мохначка поглядела на бьяра и нахмурила широкие брови:

— Что ж, смейся! Хаста выше меня во всем, как звезды выше гор. Но он меня выбрал, это была его воля и его слово. Вы знаете, где он?

— Конечно знаем, — кивнул Аршалай, отпивая горячего вина. — Хаста — человек известный. Мы проводим тебя к нему. А скажи, девушка, ты прибыла сюда с гор по охотничьей тропе?

— Мы с побратимом шли по пути охотников только последние дни. Дальше дороги нет.

— А что есть? — подался вперед Аршалай.

— Воды Гибели, — мрачно ответила мохначка. — Страшные, сверкающие и прекрасные. Я видела, как ползли и падали скалы. Как водяная гора выросла, упала и затопила большую долину…

— Нам надо будет непременно поговорить о твоем путешествии! — возбужденно воскликнул наместник. — Слыхал, Каргай? Как я и предполагал, подземные льды тают по всему югу Змеиного Языка! Слава Солнцу — мои расчеты оправдались, и мы можем возвращаться! Прикажи своим людям собираться в обратный путь. Мне срочно надо к Аюру!

Каргай, так ничего и не поняв, мрачно спросил:

— Так я больше не нужен наместнику?

— Сопроводи меня до Майхора, а дальше ты свободен, если у тебя нет иных поручений от государя.

— Конечно есть! — резко ответил ловчий. — Только не от государя, а от блюстителя престола Кирана. Я должен поехать в Яргару и подготовить их встречу с государем Аюром, где блюститель торжественно передаст ему власть над Араттой.

— Вот и займись встречей, — укутываясь в шкуры, ответил наместник. — А я отвезу к государю эту красотку. То-то жрец Хаста порадуется…

Часть 1

Дом огня

Глава 1

Призрак в снегопаде

В тихом предзимнем лесу, затянутом паутиной, окутанном сырой дымкой, не чуешь никакой грани между сном и явью. Особенно на рассвете, когда свет едва брезжит сквозь туман. Голые ветви деревьев блестят от росы. Опавшая листва уже не золотится победно, а лежит мокрыми бурыми пластами, готовясь стать землей.

Тускло-серая гладь лесной реки среди сухих камышей выглядела почти неподвижной. У берега движение воды едва шевелило плавучие листья, но на стремнине быстро скользил длинный долбленый челн. Двое с веслами — на носу и на корме — следили, чтобы тяжелую лодку не развернуло и не прибило к берегу.

С кормы вдруг раздался резкий окрик. Задремавшая царевна Аюна вскинула голову, и как раз вовремя — сидящий перед ней Аоранг начал клониться набок. Аюна метнулась к нему, сильно качнув лодку, выхватила падающее из рук весло. Аоранг тяжело оперся рукой на борт и принялся тереть глаза. Взгляд из мутного и пустого стал просто бесконечно уставшим.

— Правь к берегу! — послышался с кормы голос Янди. — Хватит на сегодня! Уже светлеет…

— Я еще могу грести… — начал мохнач.

— Нет, — опередив служанку, сказала царевна. — Он не может.

Аюна не сводила глаз с бледного лица друга. Тот через силу улыбнулся ей, стараясь не обращать внимания на боль еще не зажившей раны.

— Тебе надо передохнуть, — негромко произнесла она.

— Ничего, я почти не устал.

— На тебе лица нет!

— Что с того? Все равно грести больше некому.

Сидевший на корме Даргаш отвернулся, чтобы никто не заметил, как исказилось его лицо. Рана его не воспалилась, и он выжил, но челюсти волколака жестоко искалечили его. Одна рука накха была намертво примотана к телу, а другой он не мог даже ложку поднести ко рту. Расколотую ключицу сложили, однако всякое неловкое движение могло стать для него последним. Вожак тайного отряда, наводившего ужас на лесные земли, стал тем, чего больше всего опасается любой воин, — беспомощной обузой. Травница Янди и сведущий в целительстве мохнач говорили, что ключица срастется, лишь бы не тревожить ее. Но доживут ли они все до того времени?

Янди, не слушая препирательств царевны и мохнача, принялась внимательно осматривать берег, выбирая место, чтобы причалить. Аоранг не обманул ее ожиданий: даже раненый, он был неутомим и бесконечно терпелив. Но лазутчице было совершенно ясно: как ни силен мохнач, еще одной ночи похода он не выдержит.

Впрочем, пока все шло неплохо. Сбежав от воинов Станимира, они не стали сплавляться по реке, а, напротив, поднялись по ней вверх, спрятали лодку и укрылись в лесу. Пока Станимир в ярости обшаривал берега, они сидели тихо и выжидали. В какой-то миг князь лютвягов наконец догадался, что ловит ветер. Янди сама видела, как вечером к его заимке один за другим возвращались посланные в погоню челны. Той же ночью беглецы тихо проскользнули мимо пристани и двинулись по течению так быстро, как могли.

С той поры уже минуло три дня. Днем они отсыпались, а едва темнело, спускали челн на воду. Даргаш, отлично видевший в темноте, воспрянул было, наконец чувствуя себя полезным, однако скоро приметил, что «травница» справляется ничуть не хуже его, и крепко задумался… Аоранг греб за четверых, не давая стремнине прибить судно к берегу или опрокинуть его на перекатах. Чуть рассветало — лодку вновь прятали на берегу или в камышах, и мохнач валился без сил.

Заметив разрыв среди камышей, Янди немедля переложила весло и направила челн к берегу. Вскоре нос лодки мягко уткнулся в прибрежный ил. Аоранг и Янди сразу спрыгнули в воду и поволокли челн на берег.

Вытащив суденышко наполовину из воды, Аоранг опустился на траву, тяжело дыша.

— Перевернись! — тут же склонилась над ним царевна. — Опять раны открылись! Янди, дай скорее мха…

Аюна закатала повыше его рубаху, выкинула набухший от крови мох и принялась прокладывать кровоточащие раны свежим.

— Не тревожься обо мне, солнцеликая, — шептал Аоранг, — я просто полежу и встану…

— Ну-ка тихо! Не то как стукну — не погляжу, что истекаешь кровью!

Янди посмотрела на хлопочущую царевну и хмыкнула. При первой встрече Аюна и мохнач были смущены и держались скованно, однако прошло всего несколько дней, и они снова стали неразлучны. Совсем как когда-то в столице, где их вызывавшая всеобщее недоумение дружба наделала столько бед. «Аоранг почитает ее как богиню, и Аюна почитает себя как богиню — какое сердечное согласие! — посмеивалась Янди. — Если они и во дворце Ардвана так ворковали, неудивительно, что по всей столице пошли сплетни об их связи… Пригляделись бы поближе! Даргаш и тот сразу понял: беспокоиться не о чем. Нет, конечно, мохнач влюблен в царевну без памяти, но он слишком почтителен, чтобы распускать руки, а Аюна… Ей подавай героя, статного красавчика вроде подонка Станимира… Небось в глубине души жалеет, что сбежала…»

Однако тут Янди оставалось лишь гадать. Гордая Аюна ни словом, ни вздохом не выдавала печали от разлуки с князем лютвягов, который хладнокровно обменял ее на новые земли, пока она мечтала о его прекрасных синих глазах…

Даргаш сидел в лодке, скорчившись и опустив голову, стиснув зубы. Он пытался выбраться наружу сам, но не мог.

— Давай помогу, — подскочила Янди. — Обопрись о мое плечо…

С трудом вытащив Даргаша из лодки, она помогла ему добрести до сухого берега и осторожно усадила на землю. Накх молча корчился от боли. Воин привычен к страданию, для него это повод явить силу духа. А вот смотреть, как надрывается его хрупкая спасительница, оказалось совершенно невыносимо.

«А ведь всего несколько дней назад я привязал ее в лесу и оставил на потраву волкам!» — подумал накх, и от этого ему стало еще горше…

Аоранг вдруг приподнялся на локтях, вытянул шею и начал принюхиваться по-звериному. Аюна поглядела на него, прислушалась, побледнела:

— Слышите?! Как вчера! Вот опять!

Из туманного леса донесся далекий, бесконечно тоскливый вой — голос то ли ветра, то ли зверя. У всех, не исключая и Янди, мурашки пробежали по коже.

— Может, это Рыкун потерялся и завывает вдалеке? — с усмешкой предположила лазутчица, прогоняя морок. — Хитрый кот страшно боится, что мы снова засунем его в лодку. Он крадется за нами по берегу, но уже второй привал, как его не слышно и не видно…

— Это не голос Рыкуна, — сказал Аоранг. — И вообще не голос живого зверя.

— А что тогда?

— Мертвецы, — глухим голосом сказал Даргаш. — Убитые нами лютвяги-оборотни. Они следуют за нами. Неужто не чуешь?

Аюна содрогнулась:

— Храни нас ясное Солнце!

— Конечно оно хранит, — сказал Аоранг. Его взгляд, остановившись на царевне, потеплел. — Ведь с нами его земная дочь. С тобой никакие порождения мрака не страшны нам, солнцеликая.

— Как знать, — вздохнула Аюна. — Сейчас предзимье, самое темное время. Когда Исварха редко смотрит на землю, твари из бездны смелеют, лезут наружу…

— Ты не сознаёшь силы, которой наделена от рождения, — возразил Аоранг. — По твоему слову отец Исварха испепелит любого, самого страшного из злых дивов…

— Ох, опять он о богах и благости! — вскочила Янди. — Царевна, пошли поохотимся! Аоранг, разведи костер!

Мохнач лишь усмехнулся.

— Будь так любезен, — скорчив гримасу, добавила лазутчица.

Когда девушки, взяв луки, отправились в прибрежные ивняки, Аоранг сказал, глянув на накха:

— У Янди скверный норов, однако она много знает и умеет. И главное — она верно служит царевне. Это благодаря ей Аюну удалось вырвать из лап Станимира. Янди вовсе не простая служанка…

— Это я заметил, — буркнул Даргаш.

— И она очень хорошо знает эти земли.

— Хотелось бы понять откуда… — Накх помолчал и добавил с горечью: — Я не могу грести, не могу охотиться, не могу развести костер или разведать окрестности… Если на нас нападут, проку от меня будет, как от дохлой рыбы. Все, что я сейчас могу, — дойти до кустов по нужде. Я не могу даже сам завязать штаны!

— Вчера ты не мог и того, — успокаивающе произнес мохнач. — Ты со временем поправишься, если будешь беречь себя.

Накх скривился:

— Если все время беречь себя, зачем вообще жить?

В реке, играя, плеснула рыба. Аоранг прислушался, взял свое любимое короткое копье:

— Посторожи костер. Я пойду на рыбалку.

Даргаш, тяжело вздохнул, сел поближе к костру и забормотал себе под нос, глядя в огонь:

— Матерь Найя, как ты меняешь по весне кожу, сбрасывая мертвое ради живого, так и мне дай новую силу…

* * *

Аюну разбудили холодные прикосновения, легкие, но обжигающие лицо. Царевна приоткрыла глаза, пытаясь понять, день сейчас или вечер. Беглецы спали в наспех построенном шалаше, тесно прижавшись друг к другу, чтобы сберечь тепло. Аюне было уютно дремать под боком Аоранга, но сейчас ее бросало то в жар, то в холод. «Не заболеть бы», — с тревогой подумала она, приподнимаясь. И тут поняла, что за прикосновения жалили ее кожу. В воздухе порхали снежинки.

Первый снег! Царевна вновь прикрыла глаза. Вот они с Аюром носятся по внутреннему дворику, топча хрупкие белые кружева, устлавшие каменные плиты. Наконец-то кончились холодные затяжные дожди, пришло время праздника! Отец смотрит на них, зябко пряча руки в широкие рукава. Он улыбается…

Да, не так она представляла встречу первого снега в этом году…

Собравшись с духом, Аюна вылезла из теплого шалаша и некоторое время, моргая, вглядывалась в пляску снежинок. Не понять, скоро ли вечер? Может, пора уже в путь? Она подошла к кострищу, чтобы раздуть угли, которые почти погасли, и вдруг застыла от ощущения пристального взгляда в упор. Царевна медленно подняла голову и увидела перед собой знакомые глаза, полные ненависти. Косматый серый волк стоял по другую сторону костра и глядел на нее. За ним маячили тени других зверей. Царевна вскочила… Тени исчезли. Никого, кроме нее, у костра не было.

«Почудилось», — подумала она. Но знала — нет.

И что за волк к ней пришел, Аюна сразу поняла. Ни в ком она не встречала такой упорной и яростной ненависти к себе, кроме одного человека. Или не совсем человека.

Во рту пересохло от волнения.

— Шерех! — дрожащим голосом окликнула девушка.

Никто не отозвался, ничья тень не промелькнула в снегопаде, но ощущение присутствия только усилилось.

— Зачем преследуешь нас? Это была честная битва! Ты проиграл бой, так смирись и забудь о мести!

«Я ненавижу вас, арьев, и всех, кто вам служит, и буду убивать вас, покуда хватит сил…» — как прежде, зазвучал хриплый голос у нее в ушах.

— Ты сам напал на Аоранга! Ты убийца, а не он!

«Пустые слова, дочь Ардвана! Мой дух успокоится, лишь когда враги сгорят на моем погребальном костре…»

— Уходи, во имя Солнца! — воскликнула она. — Сгинь, нежить!

— Что за крик? — Из шалаша, зевая, высунулась Янди.

Аюна выдохнула и огляделась, прислушалась. Ни призраков, ни голосов — только елки поскрипывали в лесу, да шелестел у реки мертвый тростник.

— Он ушел, — устало сказала царевна. — Но думаю, еще вернется.

Глава 2

Дом огня

Осенней порой темнело быстро. Не успел растаять выпавший снег, как речную гладь затянуло вечерним туманом, и челн с беглецами снова пустился в путь.

Ночь прошла спокойно, однако под утро, когда лодка уже скользила в густой серой мгле, движения Аоранга вдруг замедлились. Весло едва не выпало у него из рук, на рубахе вновь проступили темные пятна крови. Беглецы поспешно подгребли поближе к берегу, где течение не было таким сильным, и Аюна занялась его ранами. Пока она меняла набухший от крови мох, тихо выговаривая ему, мохнач молча сидел, положив руки на колени, и глядел застывшим взглядом куда-то поверх ее головы, точно высматривая там нечто, ему одному видимое.

— Плохо дело, — проворчала Янди, удерживая лодку на месте. — Нам всем нужен отдых в тепле. Холод и сырость легко сделают с нами то, что не смогли враги…

— Смотрите! — воскликнул вдруг Даргаш, едва удержавшись, чтобы не вскинуть руку.

На высоком правом берегу, прямо напротив лодки, стоял волк и смотрел на них в упор неподвижным взглядом чуть светящихся глаз.

— Стреляй! — вскрикнула Янди. — Вон он, не видишь, что ли?!

Аюна схватилась было за лук, но волк в тот же миг исчез, словно призрак.

— Думаю, это разведчик, — сказал Даргаш. — Один из волколаков Станимира. Я-то гадал, почему он их не послал за нами сразу? Они могли найти нас в тот же день… Но видно, их лесная богиня требует слишком большую цену за дар оборотничества, а они слишком часто обращались к ней в последние дни…

— Проклятье… Нас выследили! — с досадой проговорила Янди, выгребая на середину речки. — На правый берег больше ни ногой — они легко возьмут нас на дневке. Да и на левый лучше не соваться…

— Что там? — спросила царевна.

— Земли рода Бурмилы. Помнишь такого?

— А как же! — Аюна вспомнила враждебный взгляд пожилого вождя. — Он гостил у Станимира и таинственно погиб…

— В том-то и дело. Его люди наверняка уже вернулись домой и все рассказали. Если к ним в руки попадется «невеста Станимира», то-то они порадуются! Ну а живой накх для всех, кто живет по эту сторону Даны, — это просто подарок судьбы…

— Стало быть, живого накха они не получат, — усмехнулся Даргаш.

Янди не ответила ему, глубоко задумавшись. Вдруг она оживилась:

— Есть одно местечко, недалеко отсюда… Не назвала бы его укромным, скорее наоборот… Но может, сейчас это и к лучшему. — Она ухмыльнулась, будто о чем-то вспоминая. — Одно скажу — мы там точно не замерзнем!

По сторонам снова потянулись темные берега, то заросшие лесом, то потерявшиеся в плавнях. В какой-то миг ветерок принес с левого берега слабый запах дыма.

— Ни звука! Ни плеска! — шепотом предупредила Янди.

Вскоре лес по левую руку расступился, сменившись заливным лугом. За ним на косогоре спала большая деревня. Они проплыли мимо так тихо, что не обеспокоили даже ночных птиц в камышах.

— Скоро покажутся мостки. — Янди пристально вглядывалась в сумерки. — Проплывем мимо, а дальше за рощей греби к земле. Там будет тропка.

Аоранг кивнул… и начал заваливаться на борт.

— Держи его!

Вместе они успели подхватить потерявшего сознание мохнача и положили его на дно лодки.

— Смени меня! — Янди оставила царевне рулевое весло. — Держись стрежня, я скажу, когда поворачивать. Хвала Исвархе, мы уже рядом…

* * *

Аюна и сама не поняла, как ей все же удалось привести неповоротливый челн к берегу. И как невысокая, хрупкая Янди с ним справлялась?! Наконец он проскреб днищем по дну и остановился, накренившись набок.

— Помоги, солнцеликая! — Янди повернулась к царевне. — Мне одной его не поднять…

Девушки с трудом вытащили тяжеленное тело мохнача на прибрежную траву и уселись рядом, переводя дыхание. В это время на другом берегу затрещали камыши и раздалось громкое встревоженное мяуканье.

— Гляди-ка, кто пришел! — протянула Янди. — Давно не виделись!

Рыкун высунул морду из камышей и замяукал еще громче и требовательнее.

— Что, причалили не к тому берегу? — сочувственно спросила лазутчица. — Вот огорчение-то! Похоже, сегодня одному коту предстоит немного поплавать! Или, может, останешься там и перекусаешь наших врагов? У тебя неплохо получалось!

С дальнего берега донеслось жалобное повизгивание.

— Он тревожится, не видишь, что ли? — тихо сказала Аюна. — Не понимает, почему его двуногий отец лежит без движения…

— Раз волнуется, так набрался бы храбрости и переплыл сюда! Царевна, надо решать, что делать дальше. До тайного места, о котором я говорила, отсюда не слишком далеко, но в гору. Нам вдвоем не затащить туда Аоранга. Придется оставить его здесь, пока не встанет.

— Но как же он тут один? — разволновалась царевна. — Идите, я с ним посижу…

— Если ты останешься с ним, значит все остаемся, — ответила Янди. — Да ладно, мы же не бросим его прямо здесь, на сыром песке. Оттащим в сторону, построим шалаш, укутаем потеплее…

— Нехорошо так, — покачала головой Аюна.

— Верно, нехорошо — а иначе как? Нам тоже нужен отдых.

Вместе они оттащили Аоранга под сень деревьев, укутали его в прихваченные на заимке теплые плащи и принялись ставить шалаш. Аюна с тревогой смотрела на друга. Что за обморок такой долгий? Но дыхание его было ровным, — похоже, он уже просто крепко спал… «Как только доберемся до убежища, о котором говорит Янди, и устроим там ночлег, я вернусь за тобой», — пообещала она ему мысленно.

Вскоре мохнача спрятали под ворохом лапника и сухих листьев так хорошо, что иной в шаге мимо прошел бы и не заметил его. Рыкун на другом берегу, потеряв хозяина из виду, тоже приутих, но никуда не ушел — Янди слышала, как он возится в камышах. Потом Янди, не теряя времени, повела царевну и накха куда-то через лес. Вскоре невидимая тропа отчетливо пошла в гору.

И вот чудно́: по обеим сторонам лес стоял стеной, а тропа будто сама стелилась под ноги — ни корней, ни кочек, ни молодых деревьев. Янди и Даргаш поднимались быстро и легко, как по улице. Аюна, которая шагала вслепую, все же споткнулась, оперлась рукой о твердую землю и застыла в изумлении. «Быть того не может!» — подумала она. Никакой земли тут уже и не было — они шагали по скальному выступу, который разрезал лес и плавно уходил куда-то вверх. Но не это поразило царевну. Камень, на который она опиралась, тихо дрожал под ее рукой. Туманной осенней ночью он был сухой — и отчетливо теплый.

* * *

— Княже, я видел царевну, — с поклоном сообщил разведчик.

— Наконец-то! — воскликнул Станимир. — Сколько с ней людей?

— Всего трое. Двое мужчин и молодая женщина. Я ее узнал — это травница Векша, что ходила с твоим войском…

— Она такая же векша, как ты байбак! Но славно, что эта тварь с царевной. У нас с ней будет долгий разговор… А что за мужчины? Накхи?

— Один из них — главарь накхов, второй — северный оборотень, что убил Шереха. Оба ранены. Я следил за ними с их последней дневки. Накх совсем плох, не смог даже сам выбраться из лодки…

— Лишь бы змеиный сын дожил до костра… Его зовут Даргаш, я давно наслышан о нем. Его люди нам очень много задолжали… А что этот парень, оборотень с севера, — тоже ранен?

— Да. Гребет из последних сил… — Разведчик покачал головой. — Поглядеть на него в человечьем облике — сущий увалень! Кажется, младенца не обидит… Но зверем он был ужасен. Убить такого воина, как Шерех, одним укусом…

— Почему он с тех пор ни разу не перекинулся? — пробормотал Станимир. — Может, не хочет пугать царевну? Или не владеет собой в боевой ярости?

Разведчик пожал плечами:

— Я не мог выслеживать их долго. Духи наших мертвых братьев тоже их преследуют. Я их видел и чуял и слышал их голоса. Они подсказали мне путь, но живому рядом с ними долго находиться опасно…

— Добро, — прервал князь, — готовьтесь выступать! Завтра мы схватим их. А потом вернемся домой и устроим честную тризну!

* * *

Деревья остались внизу. По извилистой тропе беглецы поднимались на холм — точнее, на одинокую, торчащую среди леса длинную скалу. Будто подземный змей, рожденный жаром недр, высунул голову из вендских чащоб, да так и застыл… Однако огонь все еще бился под каменной кожей. Каменистая тропинка из едва теплой стала почти горячей. Когда серое небо перегородила зубчатая вершина скалы, подсвеченная пляшущими багровыми отсветами, Аюна услышала негромкий гул, от которого дрожали кости и душу начинала томить непонятная тревога. «Что-то недоброе наверху, — подумала царевна. — Зачем Янди ведет нас туда?»

— Куда мы лезем? — спросила она с подозрением.

С недавних пор все, что бы ни затевала Янди, казалось царевне очередной коварной уловкой.

— Место здесь заповедное, — не оглядываясь, бросила провожатая. — Венды говорят, тут поселились чужеземные духи…

— Откуда ты знаешь?

— Доводилось прежде ночевать, — уклончиво бросила Янди.

— Много же где тебе доводилось ночевать, — усмехнулась царевна.

— И то правда. Но ведь не всем же расти во дворце…

Аюна вздернула подбородок и хотела резко ответить. Впереди вдруг полыхнуло, путников окатило волной жара, как из печи. Даргаш и царевна застыли на месте, Янди же как ни в чем не бывало взбежала до конца тропы и проскользнула меж двух стоячих скал прямо туда, где гуляли багровые отсветы.

— Ну вот мы и пришли, — послышался ее голос. — Ишь, подрос огонек-то! Видать, хорошо кормили!

Царевна нахмурилась и последовала за телохранительницей.

Впереди, примерно в десятке шагов, меж камней полыхал столп пламени. Язык чуть выше человеческого роста извивался, будто на порывистом ветру. Но самое удивительное — Аюна не видела его источника. Огонь плясал над голой скалой, вырастая прямо из нее, словно переливающийся лепесток — то прозрачно-алый, то золотистый и слепящий, как солнце, то лиловый…

— Дом огня! — послышался позади нее голос Даргаша.

Накх добавил еще что-то по-своему и почтительно склонил голову перед пламенем.

Царевна, прикрываясь ладонью от жара, осторожно подошла ближе. Это место и впрямь напоминало дом, вернее, пещеру, которую за долгие годы пламя выжгло себе в горе. И теперь обитало, порождая в людях непонятное, однако вполне ощутимое чувство разумности.

Аюна глядела на огонь как завороженная. Нечто подобное она прежде видела в храме у святейшего Тулума, и это было высочайшее таинство нисхождения огня небесного — дар Исвархи солнечной династии. Точно как здесь, язык пламени взвивался без хвороста или угля и плясал в каменной чаше святилища. Но здесь — в лесу, в землях дикарей — пламя вырастало само, без молений, без жрецов… Неужели это чудо происходит на самом деле?!

Янди стояла ближе всех к огню, протягивая к нему руки. «Молится?..» — удивилась было царевна, но сразу поняла свою ошибку. На лице Янди не было никакого почтения, она просто грелась.

— Огненные духи поселились здесь не так уж давно, лет десять назад, — сказала она. — Говорят, молния в скалу ударила… Сперва был всего один огонек, с ладонь. Начали ему требы приносить, а он и рад — вон как отъелся! Бурмиличи почитают это место и боятся его как огня… Как огня, ха-ха! Можете быть спокойны — никто не сунется сюда…

Едва проговорив эти слова, она осеклась и резко повернулась. В неглубокой нише под одним из каменных зубцов, окружавших священное пламя, послышалось хриплое кряхтение… И то, что телохранительница приняла за кучу валежника, вдруг зашевелилось и встало в полный рост.

Глава 3

Пламя на ладони

В первый миг все — и царевна, и бесстрашный накх, и даже Янди — застыли, бледнея от представшего зрелища. А кто бы не побледнел, лицом к лицу встретив дива из преисподней? Существо в драных обносках напоминало человека, но смотрело на незваных гостей жуткими бельмами. От голой макушки по лицу и шее к плечам змеились багровые шрамы. Руки напоминали обгорелые ветви, а черты лица оплыли, как воск от невыносимого жара.

— Исварха Всеблагой! — пробормотала Аюна.

— Ты кто такой? — резко спросила Янди, хватаясь за нож.

Неведомый отшельник, не подавая вида, что услышал, поднял узловатые руки, протянул их в сторону девушек, зашевелил пальцами и забормотал по-вендски:

— Две с дальней стороны… Рыбий путь…

— Что он говорит? — опешила царевна.

— Не пойму, — настороженно отозвалась Янди. — По-моему, он безумен.

— Это не дух и не упырь, — раздался позади голос накха. — Я слышу дыхание. От него тянет живой болью. Я думаю, это просто больной старик…

— А если он не безумец, а вещий? — возразила Аюна. — Этот старик ведь живет в святом месте! Я не разумею языка вендов. Скажи ему, Янди: «Мы пришли с миром. Отогреемся и пойдем дальше. Мы хорошо накормим тебя…»

Отшельник хрипло рассмеялся неведомо чему.

— Хе-хе-хе! Старый долг!

— О чем он говорит? — Аюна наклонилась к Янди и прошептала ей на ухо: — Может, нам уйти? Не опасно ли…

— Сейчас нам везде опасно, — возразила та.

— Были у меня прежде дом и очаг, — прохрипел обгорелый безумец вполне внятно. — Теперь дома нет, а очаг есть. Грейтесь, он горит для всех… Огонь все видит, все помнит!

Костлявые руки спрятались в лохмотья. Старик попятился, наклонился, будто сворачиваясь в клубок, и вновь скрылся в своей нише.

— Да что же он там бормочет? — шепотом спросила царевна. — Не чары ли наводит?

— Вроде как приглашает остаться, — ответила Янди, хмурясь. Что-то в бормотании старика показалось ей знакомым. Не голос ли? А может, выговор? «Он не венд», — подумалось ей.

И, будто отвечая ее мыслям, раздался голос Даргаша:

— Старик, ты сакон?

У Янди перехватило дыхание — то, что ее смущало, стало вдруг ясным. Из ниши, в которой скрылся отшельник, не доносилось ни звука.

— Ты сакон? — Даргаш перешел на родной язык.

Отшельник лишь захохотал клокочущим безумным смехом и ответил на том же наречии:

— Тебе что до того, сын Змея? Или у тебя нет других забот? Иные замечают, как по листу прошла муха, но не видят, что прошла их жизнь!

Даргаш нахмурился — слова слуги огня смутили его. Янди тоже смолчала. У нее мороз пробежал по коже, когда из-под скалы зазвучало саконское наречие. Она искренне желала больше никогда не слышать его снова.

— Лучше бы нам и впрямь уйти отсюда, — пробормотала она, касаясь руки накха.

— Куда? — угрюмо спросил Даргаш. — На землю уже лег иней, а здесь тепло. Хочешь, я убью старика, если он тебя тревожит?

— Никого не нужно убивать! — решительно вмешалась Аюна. — Чего вы испугались? Это всего лишь несчастный, безумный старец.

— Он сакон, — буркнул Даргаш. — Саконы никогда не уходят из своих земель. Верно, он совершил у себя дома нечто ужасное, если его изгнали…

Глаза Янди на мгновение затуманились. Она прикусила губу, разглядывая отшельника. Красные шрамы змеились по голому черепу, по щекам, шее, уходили под лохмотья. Ни волос, ни бороды, ни даже бровей. Белые глаза слепо смотрели во тьму. «Кто сотворил с ним такое? А верно, когда-то был чернобородым, черноволосым… Не может быть! Исварха и Мать Найя, неужели…»

* * *

Когда беглецы осмотрели вершину скалы и убедились, что, кроме старика, тут больше никого нет, Аюна напомнила Янди о покинутом на берегу товарище.

— Пойдем за Аорангом, мне неспокойно.

— Я одна схожу, — сказала лазутчица. — Прости, царевна, ты мне лишь помеха. Я вижу впотьмах, а ты нет. Еще ноги поломаешь…

— Но надо помочь ему подняться сюда!

— Если мохнач уже пришел в себя, он и сам поднимется. А если нет, нам его и втроем не притащить.

— Ладно, ступай, — неохотно согласилась Аюна. — Я займусь ночлегом.

— А я обойду святилище, погляжу, нет ли рядом чужих глаз, — сказал Даргаш.

Он дал Янди длинный нож:

— Вот, возьми. Не порежешься?

— Лес многому учит, — ответила она, подавляя предательскую усмешку.

После согретой подземным огнем горы в лесу было особенно холодно и сыро. Янди зябко передернула плечами. Да, плащ сейчас был бы весьма кстати… На траве и тонких, склонившихся к земле ветвях поблескивал иней. «Еще несколько дней — и ляжет снег, — размышляла девушка, звериной поступью пробираясь по еле заметной тропинке. — Как там Аоранг? Как ни крути, из нас четверых он сейчас — главная сила… Впрочем, что с ним станется? Конечно, крепко спит. Если так, стоит его разбудить и хотя бы вытащить лодку подальше на берег. Приткнули ее кое-как — течением не снесет, но с воды прекрасно видно…»

Вскоре деревья расступились, показался берег. Янди направилась прямо к шалашу. Аоранг тихо сопел в нем, свернувшись клубком, будто залегший на зиму медведь. Дыхание было ровным и глубоким. Янди улыбнулась. Несколько дней могучий следопыт почти не спал. Всю дорогу он являл пренебрежение к простому человеческому отдыху. И вот теперь неодолимый сон срубил мохнача. Янди тихо окликнула его. У Аоранга даже не сбилось дыхание, но в ногах у него шевельнулось нечто темное, и во тьме блеснули желтые глаза саблезубца.

— А, ты набрался смелости и все-таки переплыл к нему, грозный котенок, — засмеялась Янди. — Может, ты не так уж бестолков!

Узнав девушку, Рыкун лишь зевнул, обнажив длинные клыки, и вновь уложил мощную голову на лапы.

Янди повернулась и направилась обратно. Рассчитывать на подмогу мохнача пока не приходилось…

«Мне нужна подмога? — поймала она себя на непривычной мысли. — Я что, боюсь этого ветхого, еле живого сакона? Я могу убить его в любой миг, если пожелаю…» Нет, не старика она боится, но чего же? Прошлого? Мести богов?

Девушка тряхнула головой. Прочь, страх! Она справится, как всегда.

* * *

Когда Янди вернулась в святилище, там царила полная тишина. Лишь столп огня бесшумно плясал, отбрасывая причудливые тени и покачиваясь, как танцующая змея, каких Янди видела в святилище Найи.

«Почему так тихо? — вдруг встревожилась девушка. — Прежде пламя гудело… И ветра нет, а огонь колышется…»

И будто в ответ на ее мысли, возле выгоревшей в скале ямы, в которой плясал столп огня, послышалось монотонное, подвывающее пение. Янди бросило в жар — это было саконское заклинание над клинком. Много лет назад ей приходилось часто слышать подобные песни — в священной кузнице, где ее названый отец и братья творили оружие. Саконы называли себя Братьями Огня — так и переводилось название их народа. Люди говорили, они могут вить из пламени веревки и плести сети, оживлять огонь и заставлять его повиноваться своей воле.

«Неужели действительно он? Тогда он, несомненно, узнал меня… Конечно узнал, — крутилось в голове Янди. — Как может быть иначе?! Он слеп, но слышал мой голос. А огонь нашептывает ему правду, которую хотелось бы скрыть…»

Вот и отшельник: стоит перед пламенем и поет, протянув к нему руки. Стоит так близко, что любой другой уже отшатнулся бы — но не сакон…

Что он затевает? Хочет скормить ее вечному пламени? «Саконы — лишь искры Великого Огня, — припомнился ей старинный рассказ. — Они сотворены из этих искр — вылетают из горна божественного Кузнеца и гаснут…»

Рука Янди сама собой потянулась к ножу и бесшумно извлекла его из ножен…

— Давай, давай, — насмешливо, без малейшей тени страха проговорил слепец. — Убей своего названого отца!

* * *

— Каждый день возносил я моления Брату-Огню! И вот ты здесь…

— Чем ты грозишь мне? — прошипела Янди. — Уж не смертью ли?

— Не тебе ли знать, что пламя бессмертно?

Янди вложила клинок в ножны и отступила на шаг:

— Значит, я не ошиблась. Это в самом деле ты. Что ты делаешь здесь, старик? Чего ты от меня хочешь?

Отшельник опустил руки и обратил к ней слепые бельма на жуткой храмовой маске.

— За что ты погубила мой род? — заговорил он тихо. — Какое зло мы причинили тебе? Разве я не дал тебе кров и защиту, поддавшись на уговоры найин? Разве мои сыновья не были тебе верными братьями? Где они теперь? Пламя открыло мне их пути, и я пошел следом. Здесь, в этом священном месте, я узнал, что дальше идти некуда и незачем, — они мертвы…

— Нет, — ответила девушка. — Двое и впрямь сложили головы. Но я не виновата в их смерти!

— Ты сманила их на верную гибель!

— Они сами решили уйти со мной, — возразила Янди. — Я никого не приневолила!

Несколько мгновений они молчали. Потом слепец тихо произнес:

— Ты сказала, двое?

— Так и есть. Думаю, твой старший сын жив и предан Брату-Огню. Мне неведомо, где он сейчас, — мы давно расстались. Однако я видела в северных землях один нож… Отличный саконский клинок, но выкован не в горах, и рукоять у него из лосиного рога…

Жуткая личина исказилась, будто обожженный человек пытался удержаться от слез.

— Ты говоришь правду? — прохрипел он.

— Спроси у огня! Ты сказал: все открыто вечному пламени!

Отшельник на мгновение призадумался. Потом протянул руку и бестрепетно сунул ее прямо в столп огня. Когда он извлек ее, над его ладонью плясал огненный лепесток.

— Возьми. — Он протянул его девушке. — И поклянись, что не солгала.

Янди нахмурилась. Пламя в ладони ее не удивило — видала она у саконов и не такие чудеса. Вот только принуждения она отродясь не терпела. И еще… Лазутчица рассказала старому сакону далеко не все, что ему следовало знать, а в клятвах перед лицом богов не лукавь — выйдет боком. Но и отказаться невозможно…

Янди протянула ладонь:

— Пусть пламя пожрет меня, если я вру!

Жар огненного лепестка опалил ее кожу. Янди с криком отдернула руку…

…и проснулась.

* * *

Даргаш удивленно смотрел в лицо травницы, которая вскинулась от легкого прикосновения так, будто ее ткнули ножом.

— Твое время сторожить, — проговорил он.

Янди быстро села, тряхнула головой, прогоняя остатки сна.

— Старик!.. Где старик?!

— Спит, — пожал плечами накх. — Вон он, в своей норе.

Девушка перевела дух и уставилась на ладонь. На коже не было и следа ожога.

— Все тихо? — спросила она, успокаивая дыхание.

— На той стороне реки выли волки…

— Волки? — подняла бровь Янди.

— Я еще не выучил всех Станимировых оборотней по голосам! — насмешливо ответил накх. — Может, они; может, нет. В любом случае — далеко. А вот вокруг холма полно следов. И старых, и свежих. Люди тут бывают часто.

— Да, я тоже заметила… — начала Янди и осеклась, вспомнив, что ходила под гору во сне. Или не во сне? Может, она и Аоранга не проведывала? Или проклятый сакон навел на нее чары уже потом, когда она вернулась на гору?

— Наверняка деревенские наследили, — зевнула она. — Надеюсь, они сюда не каждый день с требами ходят…

— Если что, сразу буди меня.

Даргаш улегся поближе к огню, завернулся в плащ, закрыл глаза и почти сразу заснул. Янди, склонив голову, смотрела на него — полностью перед ней беззащитного. Жесткое лицо воина, казалось, сбросило привычную маску прирожденного убийцы. Сейчас он был обычным молодым парнем, страдающим от раны и очень уставшим.

Аюна давно спала крепким сном — она всегда сторожила на рассвете. В святилище вновь стало тихо, но на этот раз пламя тихо гудело, рождаясь где-то глубоко под горой…

«Неужто приснилось? — все думала Янди, чувствуя, как растет в ней холодная, лютая ярость. С ней такое редко бывало — она гордилась своим самообладанием. — Нет, это был не сон! Слепец околдовал меня, вынудил поклясться пламенем! Да кем бы он ни был — как посмел?!»

Она встала и крадучись направилась к нише, в которой спал — или притворялся спящим — отшельник. Пусть тут дом огня — Янди не позволит себя дурачить!

Однако она не сделала и двух шагов, как накх вдруг открыл глаза и вытащил из-за наруча метательный нож.

— Сюда идут люди, — сообщил он. — Много. Слышишь топот?

Взгляд Янди метнулся в стороны, но вокруг было тихо, лишь пламя бросало отсветы на темные скалы.

— Помоги мне встать! — потребовал Даргаш. — Надо разбудить царевну Аюну — ее лук и стрелы нам скоро понадобятся…

Янди метнулась к двум стоячим скалам — выходу из святилища — и осторожно выглянула наружу. Так и есть! Внизу, среди деревьев, мелькали огни, множество огней!

Позади прошуршали по камню легкие шаги, и послышался встревоженный голос Аюны:

— Где Аоранг?

Глава 4

Волчата

Две легкие лодки-берестянки скользили по течению, смутно светлея в темноте. Молодые лютвяги гребли споро и почти беззвучно, греясь движением. Тот, что сидел на носу в передней лодке, цепким взглядом окидывал берега. Непроглядная ночная темень ничуть не смущала его. В дружине Станимира таких звали сумеречниками — тех, кто видел впотьмах так же хорошо, как средь бела дня, даже и в человеческом обличье. Этот юноша, впрочем, еще не удостоился чести войти в княжью дружину, как и его сотоварищи. Самому старшему было не больше четырнадцати лет — уже не отроки, еще не воины. Безбородые лица горели предвкушением битвы. Вождь и отец Станимир подарил им великую возможность испытать себя в настоящем бою. Все были готовы погибнуть со славой, но собирались победить, и никак иначе. Нынче ночью они прольют кровь врагов и станут мужчинами. Одни потом будут простыми ратниками, кого-то князь возьмет в дружину. А двое — если заслужат благосклонность Медейны и не побоятся подземного пламени — смогут уже сегодня обрести дар оборотничества.

— Они укрылись на огненной горе, — тихо говорил товарищам сумеречник Вуйко, не забывая обшаривать взглядом камыши. — Никому не трогать жреца, что там живет, — он мой! Я убью его, и мы с Улаем поделим его сердце…

— Нет уж, я его убью, — долетело с головной лодки. — И вот тогда мы поделим его сердце! Поджарим его на проклятом огне да и съедим…

— А про северного оборотня не забыли? — напомнил один из гребцов. — Князь сказал, он в человечьем облике безобиден. Прибьем, пока не перекинулся, или сперва поглядим, что за зверь? Говорят, у него передние лапы больше задних…

— Чужеземным оборотнем займемся мы с Вуйко, — отозвался сумеречник Улай с первой лодки. — Ваше дело, волчата, — раненый накх и женщины. Глядите, чтобы змеиный сын остался жив! Князь сказал — за живого будет большая награда! Царевну суньте в мешок, но бережно, чтобы ни волосок не помялся! При ней красотка-служанка — князь предупредил, что она хитра и коварна, держите ухо востро…

— Уж со служанкой-то мы как-нибудь сладим, — захихикали гребцы.

Проплыла слева темная, спящая деревня, вновь потянулись заросли. Теперь сумеречник осматривал берег особенно внимательно. Когда разведчики лютвягов, ведомые мстительными духами павших оборотней, нашли место прошлой стоянки беглецов, мудрый князь Станимир сразу понял, куда те направлялись. Он так подробно описал волчатам путь до огненной горы, будто сам там бывал. Этой ночью лютвяги должны были настигнуть царевну и ее свиту.

И вот — наконец-то! — среди унылых, облетевших прибрежных кустов мелькнуло длинное тулово лодки. Та, едва вытащенная на берег, четко виднелась меж голых ветвей.

— Вот они! — тихо проговорил сумеречник, поворачиваясь к гребцу. — Правь к берегу!

Вскоре первая легкая берестянка ткнулась в сырой песок. Рядом с долбленым челном беглецов она казалась почти детской игрушкой, однако при слабой волне обогнала бы его, как стоячий. Улай ухватился за борт челна и легко перепрыгнул в него.

— Весла оставили. А вон копье лежит… Совсем, видать, из сил выбились!

Тем временем пристала вторая лодка. Вуйко тут же принялся искать следы.

— Ну натоптали! — бормотал он, рассматривая примятую траву. — Девки глупые да раненый — что с них взять…

— Они рядом, — добавил старший сумеречник. — Я чую их запах…

Он повел носом. Что-то тревожило его. Уж не остался ли кто в засаде?

Гребцы тем временем вынесли легкие лодочки на песок.

— Спихни челны в воду, — приказал одному из гребцов Вуйко. — На всякий случай…

В этот миг серая тень поднялась из тростников, и прямо перед сумеречниками возникла клыкастая морда. Саблезубец вздыбился, оскалил громадные клыки и издал низкий мяукающий вой.

Улай и Вуйко одновременно выхватили мечи и завыли по-волчьи. Их боевой клич тут же подхватили товарищи. Рыкун зашипел, шарахнулся в сторону и огромными прыжками унесся в лес.

— Видели, видели?! Чужак оборотился!

— На огненную гору побежал!

— За ним! — закричал Улай.

Молодые лютвяги кинулись за удирающим зверем. На берегу снова стало тихо.

Лишь тогда из шалаша донесся шорох и наружу вылез Аоранг. Волчий вой, выкрики на языке лютвягов, злобное мяуканье Рыкуна пробудили его от мертвого сна, которым он проспал бы день и ночь, если б ему только дали. Что произошло? Где царевна, где Янди и накх? Следов борьбы не видно… Мохнач еще не вполне пришел в себя. Последнее, что мог вспомнить, — как греб, еле держась, чтобы не потерять сознание, и, видимо, все же потерял его…

Аоранг снова огляделся — вокруг никого. Но вот их челн вытащен на берег, и кто-то построил шалаш… А рядом на траве — две чужие лодки-берестянки.

Тревога за Аюну сжала сердце мохнача. Он достал со дна долбленки свое любимое короткое копье, прислушался, окинул взглядом берег и пошел по следам чужаков.

* * *

Аюна всматривалась в предрассветные сумерки. В серой мгле уже довольно ясно проступали деревья у подножия скалистого холма. Темный лес вспыхивал огнями факелов, которые, будто болотные светляки, приближались, кольцом окружая огненное святилище. Судя по всему, к ним решили наведаться бурмиличи из ближайшей деревни. Из леса слышались голоса — гости особенно не скрывались. Насколько могла понять царевна, кто-то призывал убить всех прячущихся на холме. Мороз пробежал по спине и рукам девушки. Никогда прежде Аюне не приходилось участвовать в настоящем бою.

Янди помогала хозяйке зашнуровать доспех. Царевна старалась подавить дрожь, чтобы не показать телохранительнице, насколько ей страшно. Аюне вдруг вспомнилась та давняя лесная дорога, на которой ее свадебный поезд угодил в засаду лютвягов. Тогда царевна уже пыталась выстрелить в человека, но у нее сразу выбили лук — и, признаться, в тот миг она испытала облегчение… Потом Аюне припомнились служанки в руках воинов Шереха. Она уже видела, что делают с пленницами, когда битва закончена. Царевну передернуло. Нет, ей, конечно, не грозит подобная участь! Даже дикие венды понимают, чья она дочь…

— Надо будет стрелять, — сказала Янди, почувствовав ее дрожь. — Сейчас от тебя толку больше, чем от нас всех…

Аюна невольно оглянулась, разыскивая взглядом Даргаша, но тот, как назло, куда-то исчез.

— Я никогда не убивала людей, — тихо призналась девушка.

— Но ведь ты охотилась, солнцеликая?

— Да, но…

— Поверь, все то же самое. Кроме того, зайцы и косули не делали тебе ничего плохого. А эти, едва сюда залезут…

— Я знаю, — хрипло перебила царевна. — Давай лук и колчан.

«Я буду бить метко, — думала она, натягивая тетиву. — Моя рука тверда, глаз верен, лук силен и испытан. Мои стрелы — как солнечные лучи, что разят порождений ночи. Я — царская дочь, защитница подданных. Я не дам врагам добраться до нас!»

Голоса и огни приблизились, меж деревьями замелькали тени. С замиранием сердца Аюна вскинула лук и наложила стрелу на тетиву.

— Не торопись… — начала было Янди, но тут же замолчала.

Перед ней больше не было нежной царевны, рожденной, чтобы радовать небеса и землю своей красотой. За расколотым стоячим камнем застыла наготове смертоносная лучница — кровь от крови прирожденных воинов.

Толпа вендов, вооруженная охотничьими копьями, вилами-рогулями и топорами, заводя себя воинственными криками, вывалила из леса и хлынула вверх по склону холма. Впереди, размахивая бронзовым арьяльским мечом, карабкался рослый бородач в кожаном доспехе и захваченном некогда шлеме.

— Окружайте холм! — Вожак вскинул руку, призывая за собой сородичей. — Их там всего четверо! Берите живыми!

Янди услышала, как коротко щелкнула тетива, затем сразу же еще раз. Две стрелы в единый миг вонзились в поднятую руку вожака — одна в запястье, другая ближе к локтю. Бородач взвыл и согнулся, обронив меч. Внезапно стоявший рядом с вожаком воин рухнул ничком. От глаз Янди не укрылось то, что она и предполагала увидеть, — торчащую из основания черепа рукоять метательного ножа. «Вот и калека наш на что-то сгодился», — одобрительно подумала она.

Бурмиличи, догадавшись, что кто-то убивает их из засады, отхлынули под защиту деревьев, унося с собой раненого вожака и убитого воина.

Едва укрывшись в лесу, венды тут же схватились за луки. В камень, за которым стояла Аюна, ударило несколько стрел.

И тут же послышался крик раненого главаря:

— Не сметь! Они нужны живыми!

Стрельба прекратилась. Аюна опустила лук и перевела дыхание. Янди незаметно улыбнулась. Вот эта жизнь была по ней!

За ее спиной скользнула тень, пригнулась, небрежно пропуская пару свистнувших ей вслед стрел, и тут же ушла под защиту камней.

— Даргаш! — воскликнула Аюна. — Ты цел?

Смуглое лицо накха в предрассветной мгле казалось серым.

— Со мной все хорошо, — процедил он. — Там внизу шесть рук вендов и еще трое. Двоих я оставил лежать. Сейчас лесовики обложат холм и притащат щиты-плетенки. Перед рассветом полезут вновь. Я слышал их разговоры: это люди из рода медведей. Они знают о тебе, царевна. Они радуются, что ты здесь…

— Да, это точно люди Бурмилы! — воскликнула Аюна. — Но как они узнали о нас?

— Пока не поздно, надо отсюда выбираться, — продолжал накх. — Возможно, венды еще не нашли челн… А насчет того, как они узнали, что мы здесь, — спроси его!

Он обвиняюще указал на старого сакона. Тот сидел у порога своей пещерки, невозмутимо прислушиваясь к беседе.

— Давайте я подожгу старого ублюдка и спихну вниз! Пока они будут с ним возиться, у нас будет время уйти…

— Нет! — отрезала Янди, заступив ему путь.

Черные глаза Даргаша полыхнули.

— Это он выдал нас! Венды следили за нами с самой реки… Слепая тварь наверняка послала вестника в деревню…

Накх вытащил нож и обернулся к старику. В тот же миг клинок вылетел из его руки и птицей перепорхнул в руку Янди. Граненое навершие рукояти ударило воина по запястью, острие уперлось в кадык.

— Ты его не тронешь!

— Ты что, заодно с ним?! — зашипел накх. — Ты привела нас сюда на гибель, хитрая вендка?

— Ты не тронешь старика, — угрожающе повторила Янди, не опуская ножа. — Он нам нужен! Он вытащит нас отсюда, если дело пойдет совсем плохо. Или, может, тебе больше нравится сдохнуть, подвешенным за косу?

Они буравили друг друга взглядами, и ни один не желал первым отвести глаза. Старый сакон, все так же спокойно сидевший у своей пещеры, презрительно улыбнулся.

— Смотрите, смотрите! — Голос Аюны был полон изумления. — Они убегают!

Внизу, у опушки, творилось что-то странное. Из леса неслись вопли ужаса. Бурмиличи разбегались во все стороны, словно забыв о том, что совсем недавно в них стреляли с холма. Огни факелов гасли один за другим или метались среди деревьев, удаляясь в темноту. Вскоре у края леса стало темно и тихо. Затем послышался скрип каменистой почвы под тяжелыми шагами. Аюна вновь подняла лук.

— Это я! — раздался снизу знакомый голос Аоранга. — Все живы?

— Ты цел! — Аюна радостно бросилась к мохначу и порывисто обняла его.

Янди внезапно тоже почувствовала удививший ее саму приступ нежности к могучему недотепе. Накх лишь брезгливо поморщился, глядя, как невеста его государя обнимается с полудиким телохранителем.

— Что там творится под горой? — спросила Янди, втаскивая обоих под защиту скал. — Почему сбежали венды? Это ты навел на них такого страха?

— Не я — Рыкун, — с улыбкой сказал мохнач. — Кот ворвался сзади прямо в толпу, раскидал вендов и понесся дальше… Кто-то сильно напугал его у реки… Рыкун! — прокричал Аоранг, повернувшись в темноту. Ответа не последовало. — Ничего, успокоится — прибежит…

— И кто ж его так напугал? — пробормотала Янди.

— Не знаю. Но на песке рядом с нашей лежат две чужие лодки.

— Проклятье! — прошипела лазутчица. — Должно быть, это люди Станимира… Оборотней нам еще не хватало!

И вдруг осеклась, чувствуя, как ее охватывает необъяснимая тревога…

* * *

Если бы кто-то из беглецов следил за пламенем, то давно уже заметил бы, как огненный столп замигал, задергался в воздухе и, кажется, даже чуть приугас. Здешний огонь так же не любил оборотней, как и они его.

Что-то коротко свистнуло в воздухе, раздался глухой звук удара. Небольшой камень отскочил к скале и покатился по склону, а Даргаш, не издав ни звука, рухнул на землю. Янди подхватила его, одновременно им прикрываясь.

«Проклятье, да они уже здесь!»

Аюна даже не заметила, что накх упал, — ее внимание привлекло движение у края тропы. Кто-то крался в их сторону по границе света и тени. Незнакомец двигался очень быстро и плавно, как призрак. Аюна даже не была уверена, что видит его все время, — он порою будто исчезал.

Опомнившись, царевна вскинула лук и выстрелила, однако ночной гость без особых усилий уклонился от стрелы и вдруг возник прямо перед Аюной. Глаза его будто светились в темноте, а пламя огненного столпа заставило их вспыхнуть вдвое ярче. На мальчишеском лице застыл жутковатый оскал. Юный воин вышиб лук у царевны и отбросил ее в сторону — она отлетела как пушинка, не успев наложить новую стрелу на тетиву, хотя враг ростом был едва ей по плечо.

Вслед за ним внутрь святилища влетели два подростка. Они кинулись на неподвижного накха и прижали его к земле.

— Улай, мы его держим!

— Это я, я его камнем!

— Вяжите! — бросил Улай, осторожно огибая пляшущее пламя. — Эй, потише, задавите!

Все происходило очень быстро. Аоранг едва успел поднять копье, как за спиной кто-то приказал по-вендски:

— Не двигайся!

В затылок мохначу клинком впился взгляд. Аоранг все же обернулся — за его спиной светились глаза Вуйко. Сумеречник устроился на одном из стоячих валунов и беззвучно усмехался, держа в руках самострел.

— Плохо змее без зубов! — заметил он, косясь на неподвижного накха. — А служанка где? Князь сказал, беглецов четверо.

— Где-то спряталась, — отозвался лютвяг, вязавший Даргаша. — Сейчас поищем.

— А слепой жрец?

— Вон он, в норе. Даже не убегает — совсем ошалел от страха… Ну и страшилище, вы только посмотрите!

— Ладно, старик подождет. Сердце, так уж и быть, разделим на четверых. А пока…

Взгляды волчат скрестились на мохначе.

— Оборотень, — позвал его Улай, — что ж ты не превращаешься?

— Мы убьем тебя и в этом облике, — подхватил Вуйко. — Но если дашь нам свою шкуру, князю в подарок, — убьем быстро…

Аоранг стоял молча, лишь взгляд метался по сторонам. Не зная языка вендов, он не понимал, чего добивались юнцы, но не думал об этом. В самом деле, где же Янди?

— Он даже не пытается перекинуться. Похоже, уже растратил все силы, пугая лесовиков, — разочарованно протянул Вуйко. — Много ли чести в таком убийстве?

— Давай, чужак! Соберись! Подари нам шкуру зубастого кота!

Один из подростков, увлеченно следивший за собратьями, вдруг охнул и упал ничком. В его глазах застыло недоумение. В тот же миг из сумрака позади Улая возникла Янди и одним движением перерезала юноше горло. Вуйко тут же выстрелил в нее, но его стрела лишь чиркнула по камню. А в следующее мгновение он и сам свалился с валуна со стрелой, вылетевшей из мрака. Янди, перескочив через тело Улая, бросилась к последнему оставшемуся в живых лютвягу. Тот еще не осознал, что происходит, и пытался поднять упавшего товарища, но удар ножом прекратил его старания.

Янди выпрямилась, стряхнула кровь с клинка и обернулась. Бледная Аюна стояла у края тропы с луком в руках.

— Отличный выстрел, — похвалила телохранительница, с удовольствием оглядывая побоище.

Вправду лютвяги! Ох, хитрец Станимир! Послал мальчишек, не витязей, чтобы потом иметь возможность поклясться перед богами: нога его воинов не ступала на земли Бурмилы…

— Мой брат им почти ровесник, — пробормотала Аюна, рассмотрев наконец убитых подростков.

— Ха! Моя мать убивала лютвягов и помоложе. Твой брат — почти царь. А эти — уже почти воины. Не повезло им, ну что ж, бывает. Погибнуть в бою — не худшая участь.

«Вот только в небесную гридницу на воинский пир их вряд ли пустят», — хмыкнула она про себя.

Янди испытывала заслуженную гордость. Всего несколько ударов сердца — и четверо юнцов, уже праздновавших победу, отправились к предкам. Янди легко справилась бы и одна — мальчишки были слишком самоуверенны и самую опасную противницу посчитали безобидной служанкой. Впрочем, царевна оказалась даже полезной; мохнач хотя бы не мешал; но вот накх…

— Зачем полез в бой? — напустилась она на раненого. — Жить надоело? Я бы все сделала сама!

Даргаш ничего не ответил — он корчился от боли, раздиравшей плечо и грудь.

— Покажи, куда попал камень. Ого, какая шишка! Впрочем, таким броском из крепкого воина дух не выбить. Да, рановато Станимир выпустил своих волчат на охоту…

Ее перебил Аоранг:

— Я слышу внизу голоса. Похоже, венды возвращаются.

Глава 5

Слово огня

Бурмиличи и самом деле возвращались — с подмогой, решительные и злые. Когда неведомый зверь возник позади них из ночной тьмы, люди побежали прочь, не разбирая дороги. Но, опомнившись, устыдились своего страха. Они горели боевой яростью и были полны желания выбить чужаков из огненного святилища, раз уж боги не торопятся сами это сделать.

— Надо уходить! — быстро сказала Аюна. — Немедленно!

— Как? — скривилась Янди. — Тропа занята. С другой стороны круча — шею свернуть. Да и там венды, поди, внизу ждут… — Быстро перебирая в уме пути к спасению, она повернулась к мохначу. — Где бегает Рыкун? Может, кликнешь его и он еще раз их пугнет?

Аоранг покачал головой:

— Я звал — не откликается; наверно, огня боится. Думаю, он у берега…

— Где нас наверняка поджидают лютвяги, — пробормотала Янди. — По реке-то они нас и выследили!

— Их нам нечего боятся, — заметила Аюна.

— Надеешься, тебя спасет Станимир? — съязвила лазутчица.

— Нет, — холодно ответила царевна. — Станимир как-то обмолвился, что род Бурмилы сильнее и воинов в нем больше. Если повелитель лютвягов вздумает напасть на здешних обитателей в их собственной земле, завтра он перестанет быть общим военным вождем. В засаде у лодок Станимир не сидит и на бурмиличей войной не пойдет.

— Я бы на это не рассчитывала. Ты ему очень нужна, солнцеликая, — больше, чем союз с Бурмилой. Да и не стал бы он вождем, когда бы шел на попятную!

— Значит, будем воевать, — отозвалась Аюна.

С той стороны, где лежал накх, послышался шорох и сдержанный стон. Даргаш пытался приподняться, хотя от удара по голове его мутило, а плечо отзывалось так, что больно было даже дышать.

— Пробивайтесь с солнцеликой к берегу, — проговорил он, устремив на Янди взгляд, полный печали. — Я сумею отвлечь их. Умоляю, пообещай спасти ее. Не лезь волку в зубы…

— О чем он? — спросила Аюна.

— Я все равно не смогу спуститься по крутому склону, — продолжал Даргаш. — Но пока я здесь, враги сюда не поднимутся. Это даст вам немного времени…

Янди чуть подумала и кивнула:

— Может, ты и прав.

— Хорошо. Ступайте.

— А ты? — удивился Аоранг.

— А я останусь здесь, — вскинул голову накх. — Об одном прошу, солнцеликая, — он обернулся к Аюне, — расскажи потом саарсану, как я погиб на этой круче…

— Вот еще, — нахмурилась Аюна. — Даже не думай! Мы уйдем все или не уйдем вовсе.

— Второе куда вероятнее, — ввернула Янди. — Соглашайся, царевна. Накх погибнет со славой, а мы попробуем проскользнуть к лодке.

— Ну нет! Здесь святое место. Божественное пламя поможет нам…

— А ведь и правда, — встрепенулась Янди.

Она обежала огненный столп и склонилась к сидящему слепцу.

— Помоги нам выбраться! — требовательно сказала она по-саконски. — Ты умеешь приказывать пламени, я знаю. Повели ему сжечь наших врагов и расчистить нам путь!

— С чего бы? — ядовито усмехнулся тот.

— Если сейчас те, кто прячется там под холмом, получат наши головы — ты никогда не узнаешь, где твой старший сын. И твой внук!

Сакон, только что равнодушно глядевший в пламя слепыми глазами, резко повернулся к девушке:

— У меня есть внук?!

— Мне ли о том не знать, — ухмыльнулась Янди. — Да, у тебя есть внук. Сильный, здоровый, черноволосый. Похожий на сакона, как первый сотворенный из искры сакон…

— Где он? — прохрипел старик.

— Прячется на севере вместе с отцом. Я тоже давно их ищу. И найду… — добавила она недобро.

Сакон надолго замолчал, будто прислушиваясь к голосам в пламени, внятным только ему. Янди ждала с нетерпением. Ее беспокоили куда более реальные голоса вендов, что доносились снизу и звучали все ближе и ближе.

— Когда найдешь Тхери, — наконец произнес он, — передай ему мою волю. Пусть они с моим внуком возвращаются домой.

— Передам…

— И поклянись святым огнем, что не убьешь их.

— Ты считаешь, я способна убить собственного сына? — удивилась Янди.

— Ты способна и не на такое. Но я говорю о его отце.

Янди прищурилась:

— Он обидел меня!

— Клянись, или вы все здесь умрете, — жестко ответил слепец. — А мне давно уже все равно, жив я или нет.

Янди закусила губы от досады. Однако деваться было некуда. Она повернулась к огню и протянула руку:

— Клянусь дыханием прародителя, раздувающего пламень в кузнечном горне! Клянусь искрой первозданного пламени, дарящей мне жизнь! Я найду твоего старшего сына, передам ему твою волю и не причиню ему вреда…

Огонь, до того вздымавшийся ровным столбом, вздрогнул, будто услышал ее клятву, и гудящим вихрем взвился в угрюмое небо. Аюна и Аоранг с трепетом и почтением наблюдали, как боги говорят свое слово.

— Твоя клятва услышана, — кивнул старый сакон. И указал в ту сторону, где между скал росло молодое дерево. — Ступайте туда. Там тропа. Скверная, но до берега доведет.

— А бурмиличи?

— Скоро им будет не до вас… Пойдете дальше по реке — следите за правым берегом. Ниже по течению будет перекат, а дальше протока. Узкая — если высокий мужчина руки разведет, от берега до берега достанет. Протока вьется, словно змея, понемногу расширяясь, пока не впадет в реку Дану. Там думайте, что делать. Сунетесь на дальний берег — могут и молниями, как меня, разукрасить. Но если примут — вендов вам больше бояться нечего…

— Ты о чем это? — нахмурилась Янди. — Молниями? Как тебя?

— Поторопитесь, — через силу пробормотал сакон. Протянул руки к огню и сгорбился, будто на него вдруг навалилась огромная тяжесть.

Еле ощутимая нутряная дрожь земли, которая не давала людям покоя, внезапно резко усилилась. Казалось, земля проснулась и ворочается, потягиваясь.

— Бегите! — воскликнул вдруг Аоранг, хватая царевну и толкая ее в сторону тропинки в скалах.

Янди со всех ног кинулась за ней. Рвущийся из-под земли ужас подгонял ее, словно плетью. Камни шевелились под ногами, снизу накатывали волны жара. Спихнув замешкавшуюся Аюну в заросли, густо укрывавшие склон, Янди на миг обернулась. То, что она увидела, навсегда отпечаталось в ее памяти. Вся поверхность святилища вокруг чаши с огнем вдруг вогнулась, покрылась паутиной пылающих трещин и провалилась внутрь горы. Старого сакона мгновенно окутало взвившееся пламя — и так, полыхая, он низвергся в огненную бездну.

«Матерь Найя!» — сорвалось с губ лазутчицы, и она бросилась со склона вслед за царевной. Внизу оказался колючий малинник, но Янди даже не заметила этого. Гора дрожала, не давая встать на ноги, рядом барахталась царевна. Янди, кое-как поднявшись, схватила ее за руку и потащила за собой, подальше от исполинского факела, бьющего в серое небо.

— Аоранг! — закричала вдруг Аюна, вырываясь. — Там Аоранг!

На краю неба, подсвеченный потоком пламени, вырос черный силуэт мохнача. Держа на руках накха и крепко прижимая его к груди, Аоранг спрыгнул со скалы вслед за девушками. Темноты вокруг уже не было — все озаряло подземное пламя. Скала в последний раз содрогнулась и с глухим грохотом начала разрушаться. Беглецы этого уже не видели. Больше не оглядываясь, продираясь сквозь кусты, даже не вспоминая о возможной встрече с вендами, они бежали через лес к берегу.

* * *

Станимир стоял на высоком берегу лесной речки и задумчиво наблюдал, как вдалеке все выше поднимается слепящее пламя — будто великаны разожгли невероятный костер.

Князь вендов знал это место. Он вообще много знал о соседских землях, об их богах, реках, тайных тропах, семейных распрях… Станимир даже когда-то бывал на священной горе и своими глазами видел первые ростки огня, пробивавшиеся среди голых скал. За прошедшие годы огненные побеги явно подросли…

Князь был почти уверен, что беглая царевна Аюна непременно попадет в это святилище. Огонь призовет ее — потому что она ему родная, а родню положено защищать.

Получится ли добыть ее оттуда, из дома огня, с вражеской земли?

— Княже, зачем ты послал юнцов? — с тревогой спросил стоявший рядом Илень, которого владыка лютвягов пока оставил при себе. — Почему не отправил опытных воинов? Уже скоро рассвет, а их и след простыл…

Станимир с досадой покосился на дривского воеводу. Илень — надежный друг и отважный воин. Но до чего же князю не хватало Власко! Тому не нужно было разъяснять каждый шаг…

— Пошли на подмогу дружину, пока не поздно, — не унимался Илень. — Пусть разнесут это логово подземных дивов! Притащат тебе и царевну, и ее свиту… А если под ноги полезут местные людишки…

Князь качнул головой.

«То-то и оно. Они там все разнесут — а мне потом рядиться и с людьми Бурмилы, и со здешними богами…»

— Младшие заслужили священное право…

Далекий огонь на вершине горы среди туманных лесов вдруг вспыхнул косматой звездой. Ветер донес отзвук тяжелого грохота, под ногами дрогнула земля. В небо потянулся дымный хвост.

— Княже! — снова воззвал к нему Илень, в ужасе глядя на полыхающую звезду. — Как же это? Пошли воинов…

— Только схватки с людьми Бурмилы мне сейчас не хватало, — сквозь зубы проговорил князь лютвягов. — Волчата или приняли смерть славных, или победили и возвращаются. Мы подождем их здесь до света. Если не вернутся — уйдем.

Станимир еще раз поглядел на полыхавший среди бескрайнего леса костер, и тот отчетливо показался ему погребальным…

* * *

Аоранг с накхом на руках, царевна и необычно молчаливая Янди спустились с холма к берегу. Тут ничего не изменилось — берестяные лодки разведчиков лежали там, где их и оставили, челн тоже был на месте.

— Пустите лодки волчат по течению, — прошептал Даргаш, едва мохнач уложил его на дно долбленки.

— Следопыты все равно найдут это место, — буркнул мохнач.

— Берег длинный — поди угадай. Пусть воины Станимира поищут…

Вскоре легкие берестянки уже уплывали по течению, скрываясь в утреннем тумане. Аоранг спихнул челн в воду, Аюна и Янди поспешно забрались внутрь, и беглецы вновь пустились в путь.

— Главное — не пропустить протоку, — бормотала Янди, держа рулевое весло.

Им повезло: когда серые клочья тумана почти растаяли, в стене камышей справа появился узкий, шириной с древко копья, разрыв.

— Вон она, вот! — обрадовалась Аюна.

Аоранг налег на короткое весло, ставя лопасть поперек течения. Челн, удерживаемый почти на месте, начало разворачивать. Янди помогала рулевым веслом, пытаясь удержать тяжелую лодку.

— Есть! — тихо воскликнул Аоранг. — Давай загребай…

Еще немного — и лодка вошла в камыши. Поначалу и впрямь узкая, вившаяся между свисавших над водой голых ивовых кустов, дальше протока заметно расширялась. В какой-то миг мохнач почувствовал, что их челн, медленно шедший по темной воде, будто бы скользнул вниз с подводного уступа и его подхватило невесть откуда взявшееся течение.

— Куда мы сейчас плывем? — спросила царевна, когда лесная река осталась далеко позади и беглецы перевели дух. — Старик объяснил вам путь?

— Все лесные реки и речушки земли вендов рано или поздно впадают в Дану, — ответила Янди. — Как выйдем к ней, переправимся на другой берег. Не очень-то мне этого хочется, но другого выхода не вижу. Насколько я знаю Станимира, он не отвяжется…

— Перебраться через Дану — правильное дело, — тихо отозвался Даргаш.

Накх понемногу приходил в себя. Хотя мохнач спас его, Даргаш, измученный постоянной жестокой болью, не чувствовал к нему никакой благодарности. Гибель в бою казалась ему облегчением. Однако накх остался жив, и поручение, данное ему саарсаном, не было завершено.

— Люди, что живут на южном берегу Даны, не враждебны моему народу. А с саконами, — Даргаш, не удержавшись, кинул косой взгляд на Янди, — они и вовсе торгуют. Переправимся, бросим челн — против течения нам не выгрести. Дальше пойдем вдоль берега. Оттуда уже близко и до Накхарана…

— Ты ведь говоришь о земле Великой Матери? — уточнила Янди. — Стране колдунов, властных над вихрями и грозами? Я слыхала о ней. Туда заказан путь всем чужакам. И старик говорил про молнии…

— Что за земля Великой Матери? — с любопытством спросила Аюна.

В былые времена дядя Тулум часто рассказывал ей о сопредельных землях и их диковинных обычаях, но об этом крае она ничего не могла припомнить…

— Ее называют еще землей колдунов, — выговорил Даргаш. — Говорят, там правят женщины. Чужаков там не терпят. Но уж лучше колдуны, чем оборотни Станимира!

— Неужто они откажутся помочь дочери Исвархи? — вслух подумала царевна.

— Не откажутся, солнцеликая, — раздался вдруг голос Аоранга. — В этой земле превыше всего почитают богиню Дану, мать живущих. Но уважают они и Исварху, ее небесного супруга. Правда, мне припоминается еще и Господин Туча… Должно быть, у Великой Матери много мужей…

— А ты откуда знаешь? — развернулась к нему царевна. — Ты там бывал?

— Нет. Однако не так давно в столице гостил чародей Ашва, один из тамошних главных жрецов. Святейший Тулум вел с ним переговоры о помощи и защите от вендов — в обмен за право поселить в их степях переселенцев из Бьярмы… Святейший Тулум рассказал мне это, — пояснил мохнач в ответ на изумленные взгляды Даргаша и Аюны. — Если бы переговоры оказались успешны, я бы еще летом отправился в те края с Ашвой, чтобы осмотреть и выбрать земли для бьяров. Но потом в столице случился мятеж… — Аоранг глянул на царевну и со вздохом добавил: — И все пошло совсем не так, как хотелось…

Лежа на дне лодки, Даргаш из-под полуприкрытых век пристально глядел на косматого мохнача. Матерь Найя, что за диковинная свита у царевны! Даже полузверь с далекого севера оказался совсем не прост. Итак, Аоранг годен не только для гребли и переноски тяжестей… Впрочем, — он бросил взгляд на подозрительно притихшую у кормового весла Янди — после того, что произошло на огненном холме, он уже ничему не удивлялся. А вот разобраться бы стоило…

Аоранг молча греб, погрузившись в свои мысли. Воспоминания о прежней жизни вдруг заставили его задуматься о нынешней. «Кто я, зачем живу? — вновь нахлынули на него давние сомнения. — Господь беседовал со мной из пламени костра, благословив мой путь, — но как понять, какой из путей мой? Прежде я был причастен к высшему жречеству и его великой мудрости, помогал отцу и учителю Тулуму — а теперь скитаюсь по лесам, как зверь, и здешние дикари меня за человека не считают… Впрочем, какая разница? Главное, кем меня считает Господь Солнце… — Аоранг поглядел на царевну. Но даже созерцание любимой не смогло прогнать тревогу. — Хвала Небу, я нашел царевну, но что дальше? Мы ведь идем в Накхаран, а значит, разлучимся с ней навсегда… Господь Исварха, открой мне глаза! Приведи туда, где я буду нужен, где перестану чувствовать себя чужим и лишним, а жизнь сделается осмысленной!»

Аоранг со вздохом опустил голову и сильнее заработал веслом.

Глава 6

Ночной разговор

К вечеру беглецы остановились у пологого берега и занялись ночлегом. Небо было ясным, решили обойтись без шалаша. Пока Янди разводила костер, Аюна с Аорангом отправились на охоту. Аюна уже успокоилась после побоища на огненной горе и вновь стала весела и беспечна. Глядя на царевну, мохнач старался не выдавать счастья, распиравшего грудь. Вдобавок их догнал Рыкун, о котором Аоранг уже начинал беспокоиться. Едва стемнело, саблезубец выбрался из зарослей и принялся радостно рыскать по лесу вокруг охотников, вспугивая дичь.

Раздувая огонь, Янди краем глаза увидела, как смотрит на нее накх. Весь день он молчал, лишь иногда отвечал невпопад на редкие вопросы. Что он задумал? В том, что даже раненым накх может быть смертельно опасен, лазутчица ничуть не сомневалась. Сегодня и так немногословный Даргаш казался особенно замкнутым и скрытным, и это настораживало Янди. «О чем он догадался? — размышляла она. — Надеюсь, не о том, кто навел на его отряд лютвягов. Тогда дело плохо…»

Через некоторое время охотники вернулись с серым гусем, не долетевшим до зимовья. Птицу запекли в углях, обмазав накопанной тут же у берега глиной.

После ужина маленький отряд расположился на отдых. Уставший за день мохнач упал на шкуру возле костра и мгновенно заснул — управлять тяжелым, неповоротливым челном было делом почти непосильным для обычного человека, Аоранг и так греб за шестерых. Янди вызвалась сторожить первой, за ней Даргаш, и уж под утро, когда тьма сменяется туманной мглой и восходит солнце, — Аюна. Она сама настояла, чтобы нести дозор наравне с прочими.

Солнце ушло за лес, черное небо усыпали яркие осенние звезды. Янди сидела у костра, подбрасывая хворост в ненасытное пламя. Сейчас ей вспоминался совсем иной огонь — тот, взметнувшийся, как живой, при словах ее клятвы.

По коже девушки волной прошел мороз. Всю свою взрослую жизнь она старалась держаться подальше от подобных мест. Именно потому, что с детства помнила, каково оно — жить бок о бок с опасным и жестоким божеством. Не принадлежать себе; осознавать, что в любой миг она может стать жертвой в игре, которую не знает и не понимает… Всякий раз, покидая изукрашенный резными змеями пещерный храм, Янди чувствовала невольное облегчение, будто выбралась из западни. Похоже, теперь, сама того не желая, с этой клятвой она опять угодила в силки. Кто принял ее клятву? Саконский Брат-Огонь или господь Исварха? Или в здешних лесах они не имеют силы? И там, на холме, заправляет неведомый ей подземный дух?

«Зачем я только поклялась пощадить Тхери? — с досадой размышляла она. — Разве он щадил меня? Подумать только, я когда-то верила, что мы будем всегда вместе…»

Взгляд Янди застыл. Глупые детские мечты! Как быстро она тогда от них избавилась! И все же в том, что он ушел, не простившись, и унес в никуда ее сына, было что-то непростительно обидное… Нечто такое, что годы не избывают…

Янди вскинула голову, скорее ощутив, чем услышав чье-то присутствие рядом. Даргаш сидел на корточках в нескольких шагах от нее.

— Ты подпустила меня совсем близко, — произнес он с удивлением.

Янди хотела простодушно ответить, что задумалась, но лишь дернула плечом.

— С того места, где ты лежал, достаточно одного легкого движения запястьем, чтобы метнуть нож. Либо я тебе верю, либо нет.

— И ты мне веришь?

— Если бы не верила, ты бы не проснулся. Вернее, не очнулся — еще там, на заимке Станимира…

— Верно, — кивнул накх. — Но я все же хотел бы понять, кто ты, прежде чем смогу решить, верить тебе или нет.

— Глупости, — отмахнулась Янди. — Накх верит своим отцу и матери, саару, теперь вот — саарсану. А чужеземной девушке накх не поверит никогда. Он всегда будет подозревать ее, ведь так?

— Так. Но сама посуди. Разве могу я не подозревать тебя? Прежде я знал тебя как вендскую травницу. Но вчера ты говорила со стариком на его языке… Никто не знает язык саконов, кроме саконов! Лишь накхи понимают их, ибо наши племена в родстве. Тогда же ты бросилась на меня с ножом…

— Я не хотела причинить тебе вреда, — мягко ответила Янди. — Но не могла допустить, чтобы ты тронул старика.

— Хотела, не хотела… Думаю, в этой земле не нашлось бы воина, кроме разве оборотней Станимира, который, прежде чем сунуть острие к моему горлу, на время отсушил мне другую руку. А ты это сделала запросто, будто иначе и быть не могло. Тогда я понял, что ты не та, за кого себя выдаешь… Потом ты убила волчат-лютвягов… Кто ты, Янди?

— Вендская травница, — не моргнув глазом ответила девушка. — Кстати, пришло время сменить тебе повязку. Иди сюда, помогу снять рубаху!

— Чего ты сейчас хочешь? — с ухмылкой спросил Даргаш. — Излечить мою рану или прервать мне дыхание?

— Здоровый воин в пути полезнее, чем мертвый, — вернула улыбку Янди. — Ты задал вопросы… Что ж, мне скрывать нечего. Я отвечу на них. Сам знаешь: если я попытаюсь солгать, рука моя дрогнет. Ты сразу почувствуешь это…

— Хорошо. Говори.

Янди встала, подошла к Даргашу, осторожно помогла ему избавиться от рубахи и принялась за дело. Бережно сматывая тугую повязку, разворачивающую плечи накха, она начала рассказ:

— Я почти не помню родных земель. Родители мои погибли от рук лютого врага, когда я была совсем мала. Меня спасла тетка, сестра матери. Она увела меня из разоренного дома в тайное место в глуши. Там мы жили много лет. Среди моих воспоминаний — пещера, очаг, в котором горит обложенный камнями огонь… Кажется, я любила смотреть в пламя… Кроме меня, там жили другие женщины. Они не были моими родичами. Моя тетка, так и не заменившая мне мать, была суровой женщиной, не знавшей мужа. Однако она многому меня научила… — Янди глубоко вздохнула.

— Однажды в наш дом явились саконы. Мужчина с троими сыновьями. Парни были еще совсем юнцы, однако хорошо знали кузнечное дело и ловко охотились…

— Саконы? В здешних лесах? — хмыкнул Даргаш. — Да легче научить медведя плясать, чем заставить сакона уйти из дома!

— Венды и медведей учат… Но речь не о том. Не знаю, что заставило их прийти в наше тайное обиталище, но с тех пор наши жизни оказались связаны. Ты спрашивал, кто научил меня обращаться с оружием? Пожалуйста — тот самый старик, чью жизнь это умение спасло вчера на заре. Сакон учил сыновей, а заодно, будто для смеху, и меня.

— Иные саконы ловко управляются с клинками, — признал Даргаш.

— Как же иначе? Они куют мечи и не знают, как с ними управляться? Постепенно юные саконы заменили мне старших братьев, а их отец стал отцом и мне. Так прошло несколько зим. И вот однажды мои названые братья вдруг осознали, что из девчонки-замарашки я превратилась в девушку…

— Братья влюбились в тебя? — спросил накх, испытывая невесть откуда взявшуюся досаду.

— Да, особенно старший. И я влюбилась в него. Впрочем, больше никого достойного поблизости и не было… Тогда произошла ссора. Когда мы вместе пришли к отцу и заявили, что будем жить семьей, тот взвился, точно сел в осиное гнездо. Кричал, что мужчины его рода не смеют мешать чистую саконскую кровь с мутной кровью какой-то чужеземки… — Янди усмехнулась. — Мой избранник был не менее упрям, чем его отец. Он объявил, что ему не нужен никто, кроме меня. Младшие братья тоже встали на мою защиту. И тогда отец выгнал нас всех из дома.

— Еще бы! — одобрительно кивнул Даргаш. — Сыновья посмели сказать слово поперек отца! Мог и убить.

— Думаю, он на самом деле не хотел ни убивать, ни прогонять сыновей. Так, припугнул. Однако те были не менее горячими и яростными, нежели отец. Так мы и ушли, все вчетвером.

— Что же было дальше?

— Прошло еще две зимы… — Янди отложила в сторону моток холстяной ленты. — Осторожно, не своди плечи. Сейчас я сделаю тебе свежую примочку. — Она оглядела подживающую рану. — Все идет хорошо, скоро ты сможешь двигать и другой рукой. Но помни — ты должен беречься, пока окончательно не выздоровеешь.

Даргаш нетерпеливо произнес:

— Ты отвлеклась. Итак, прошло два года…

— Да. Тяжелое было время, скажу прямо. Мы много странствовали. Иногда находили себе кров в вендских селениях, и везде на чужаков глядели искоса, чуть что — гнали прочь. Братья занимались ремеслом, я лечила. Тетка сызмальства научила меня разбираться в травах и готовить зелья. Затем у меня родился сын… — Янди замешкалась, подбирая слова. — Как-то так все пошло, что мы с моим избранником стали смотреть в разные стороны. Он все чаще говорил, что виноват перед отцом, что зря ушел со мной. Даже — что я проклятие его рода… Тот, кого я считала супругом, начал глядеть на меня как на врага… И вот однажды он взял сына из колыбели, собрал котомку — и ушел.

— А ты?

— В ту пору у меня была лихорадка, — сухо ответила Янди. — Несколько дней я пролежала без сознания. Братья как раз охотились. Вернувшись, они нашли меня едва живой. Старшего и след простыл. Он удачно выбрал время, чтобы сбежать… Когда я выздоровела, мы решили идти в Мравец и наняться на службу к арьям.

— После того, как арьи истребили твою семью?

— Разве не то же самое когда-то сделали накхи после Битвы Позора?

Даргаш нахмурился.

— Не дергай плечом! — строго сказала Янди, и продолжила: — По воле Исвархи я неплохо живу последние годы. Сам видишь — нахожусь в услужении солнцеликой царевны, а не сижу в промозглой землянке среди болот. За все приходится чем-то платить… Когда мы с моей возлюбленной госпожой доберемся до саарсана, то будем со смехом вспоминать наши лесные странствия…

— А где сейчас твои братья?

— Увы, младшие погибли. А где старший — я и сама очень хочу узнать. И как представится случай — непременно выясню… Ну что, ты услышал довольно?

— Да, вполне.

— Тогда я попрошу тебя молчать. Ты воин и не запятнаешь себя сплетнями о маленькой травнице…

Даргаш обернулся, стараясь заглянуть в лицо девушке:

— Почему ты сразу не сказала, что служишь царевне?

— Когда твои люди схватили меня, ударили головой о дерево и привязали, оставив в пищу волкам?

— Прости, кто же знал…

— А поговорили бы со мной добром — возможно, сейчас были бы живы! — укоризненно ответила Янди. — Я-то знала, что служу дочери Ардвана, а вот зачем ее преследуют накхи, для меня было загадкой! Откуда мне знать, что Ширам послал вас спасти его невесту? Быть может, он хотел просто захватить царевну арьев и надругаться над ней?

— Как ты смеешь подозревать саарсана в таких вещах?! — вспыхнул накх.

— Ширам умыкнул солнцеликую из Лазурного дворца, перекинув через седло. С той поры я не знаю, чему верить, чему нет. Однако мне хочется считать, что он сделал это из страстной любви к моей госпоже.

— Несомненно, так и было!

По правде сказать, многие в Накхаране ворчали, что на саарсана нашло безумие. Из-за своей непонятной прихоти он навлек беду на целый народ. И почему для него свет сошелся на какой-то девице, пусть даже и царевне? Чтобы человек так стремился завладеть женщиной, что начинал вредить своей семье и самому себе… да разве такое может случиться без самого вредоносного колдовства?! Но теперь Даргаш почему-то чувствовал, что куда лучше понимает своего саарсана, чем прежде.

— Что ж, любовь многое извиняет, — с улыбкой ответила Янди. — А сейчас помолчи — я затяну узел…

Глава 7

Вихри и молнии

Едва взошло солнце, Аоранг спихнул длинный челн на воду и, забравшись в него, протянул руку царевне. Последним в лодку с явной неохотой запрыгнул Рыкун. Пребывание в покачивающейся лодке не шло на пользу саблезубцу: его вскоре начинало мутить, он принимался глухо стенать и едва ли не плакал, требуя пристать к берегу и выпустить его.

Подгоняемый течением челн двинулся в сторону Даны. Поток начал понемногу слабеть, и Аоранг снова принялся грести. Янди орудовала кормовым веслом. Вдвоем они едва справлялись с неуклюжей долбленкой, которая то и дело норовила развернуться поперек русла и уткнуться в прибрежные камыши.

По сторонам однообразной стеной тянулся лес, сменяясь иногда длинными луговинами. Аюна задумчиво глядела на берег, думая о своем. Впрочем, будь она повнимательнее, то заметила бы, что он изменился. Давно уже не встречались ели и сосны, их место заняли ивы и незнакомые деревья со светлыми стволами и тонкими ветвями. Непроходимые прежде заросли словно понемногу растворялись в наступающей со всех сторон травянистой равнине.

Но Аюна, погруженная в воспоминания о произошедшем на огненной горе, не глядела по сторонам. Там она впервые убила человека, юного лютвяга, выстрелив в него почти в упор, — и поди ж ты, его дух не приходит к ней по ночам. Может, пребывание среди дикарей изменило ее и она понемногу становится похожей на Янди, убивающую легко, без раздумий и жалости? Царевна содрогнулась. Ей вдруг привиделось, будто с каждым новым врагом ее телохранительница губит и часть себя, становясь все меньше, пока не исчезнет вовсе.

Аюна перевела взгляд на Даргаша, и ее сердце невольно тронуло сострадание. Может, за эти дни она успела привыкнуть к нему, но молодой накх больше не был для нее безликим кровожадным хищником, как прежде — все его соплеменники. «Рана мучает его днем и ночью, но Даргаш и виду не подает, — думала царевна. — Страдает лишь оттого, что считает себя обузой…»

Аюна вспомнила, как на холме у негасимого огня Даргаш без колебаний бросился в бой и как сияло его лицо, когда он вернулся назад, доказав, что и с одной рукой может быть опасным. Как он предложил отдать жизнь, чтобы позволить царевне спастись, — будто среди теплого дня похолодало и он протянул ей плащ… Скоро они доберутся до Накхарана, и Даргаш, воин из рода Афайя, станет одним из ее подданных. «Может, зря я считала всех накхов лишь свирепыми убийцами? — задумалась Аюна. — Или же не зря?»

Перед ее внутренним взором тут же встала картина кровавой резни, которую некогда учинил Ширам в ее покоях. Разве знатный арий позволил бы себе подобную дикость, даже если бы невеста отвергла его?

Царевне вдруг припомнился давний случай из детства, уже надежно позабытый, но сейчас всплывший в памяти, будто закрашенный штукатуркой рисунок из-под верхнего слоя. Какое-то великое празднество в Верхнем городе. Они с братом и отцом едут на колеснице. Верно, это их самый первый выезд, когда Аюр после смерти брата был объявлен наследником престола. И вдруг что-то происходит — движение в толпе, хлопок, дорогу затягивает темное облако вонючего дыма… Вооруженные люди с закрытыми лицами рвутся к царской колеснице… И на пути у заговорщиков становится совсем юный воин. Тогда она еще не знала, кто это, — ей рассказали намного позднее. Ширам, единственный сын Стража Севера Гауранга, прибывший в столицу, чтобы вступить в ряды Жезлоносцев Полуночи…

Аюна осторожно перебралась вдоль челна поближе к Даргашу и попросила:

— Расскажи мне о Шираме.

Лицо раненого просветлело. Он попытался приосаниться, но только скривился от боли.

— Мир не знает другого такого воина, как наш саарсан, — торжественно начал он. — Он — гордость рода Афайя, подарившего Накхарану немало великих правителей…

— Никто и не сомневается в доблести Ширама, — перебила его царевна. — Но что он за человек? Добрый или злой? Милостив ли он к подданным? Сострадателен ли он?

На лице накха возникло озадаченное выражение.

— Мне предстоит стать его женой, — пояснила Аюна. — Когда Ширам еще был маханвиром Полуночной стражи, я видела его во дворце довольно часто. Но сейчас вдруг поняла, что совсем его не знаю.

Даргаш удивленно глядел на златовласую красавицу. Разве он сказал мало?

— Что желает узнать солнцеликая?

— Каков Ширам в кругу семьи? Ведь у него есть семья? — Царевна едва не проговорила «отец и мать», но вовремя вспомнила, что отец Ширама погиб, а мать сгорела на его погребальном костре. — Сестры, братья?

— У саарсана нет братьев. Старшая из его сестер, саари Марга, долгие годы правила землями, крепостями и башнями рода Афайя, пока саарсан служил в столице. Она — великая воительница, погибель вендов, воплощенная Мать Найя в ее самом смертоносном обличье! Если же ты хочешь узнать побольше о шести женах саарсана…

— Нет-нет, — поспешно отказалась Аюна. — Лучше поведай вот о чем. Об отце Ширама ходили слухи, что тот был человек весьма жестокий. А что он сам?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду под «жестокостью», царевна, — с сомнением протянул Даргаш. — После битвы у излучины, где наше войско попало в засаду, Ширам приказал не брать пленных, а всем уцелевшим колесничим отрубить руки и ноги и в таком виде отослать в столицу. Думаю, арьи могли бы назвать это деяние жестоким…

— Еще как могли! — возмущенно воскликнула царевна. — Калечить безоружных!

— А ты видела, моя госпожа, что делает с пешцами и лошадьми боевая косящая колесница арьев? — послышался с кормы ехидный голосок Янди.

— С другой стороны, когда Ширам хитростью взял Двару, он запретил нам грабить и жечь город, — продолжал размышлять вслух Даргаш. — Это было поистине жестокое решение, ранившее сердца многих смелых воинов! Какой смысл в войне, если нельзя взять добычу?

— Расскажи что-нибудь веселое, — отчаявшись, предложила Аюна. — Какой-нибудь забавный случай с ним!

Молодой накх задумался. Впрочем… Он кое-что вспомнил и усмехнулся:

— Сейчас я расскажу тебе, солнцеликая, забавную историю. Вскоре после того, как пали стены Двары, коварный червь, зовущийся Кираном, вновь отправил в степи полудня войско против саарсана. Во главе его он поставил лучшего из своих военачальников…

— Кого? — с любопытством спросила Аюна.

— Кажется, его звали Сандар.

— А, я его знаю! Он возглавил Жезлоносцев Полудня после того, как пропал Джериш…

— Сто колесниц было у воеводы Сандара, тысяча всадников, ну и всяких пешцев без счета, — продолжал накх. — Пообещал Кирану: «Привезу тебе голову саарсана или сложу свою, если не будет ко мне милостив Исварха!» Во главе войска Сандар-воевода пошел к поверженной Дваре. Однако и двух дней не прошло, как его дозоры заметили в степи конников. Но сколько ни посылал он войска против храбрых накхов — те ускользали от него как вода сквозь пальцы…

— Ах, не хватает сладкозвучной читры, — вновь послышался с кормы насмешливый голос Янди.

— Разгневался Сандар-воевода и послал в погоню за накхами колесницы и всадников при них, а сам дальше поехал, — ничуть не смущаясь, продолжал Даргаш. — Велел им нагнать войско, как только накхи будут повержены. Можете себе представить?

— Вполне, — кивнула Аюна, легко представляя себе златовласого красавца Сандара, на гнедом коне, в позолоченных бронзовых доспехах выезжающего из дворцовых ворот. Сколько восхищенных женских глаз любовалось его гордой статью!

Но накх явно имел в виду что-то другое.

— Стоит ли говорить, что ни колесницы, ни всадники больше не вернулись? А на рассвете следующего дня с другой стороны появился отряд моего старшего брата. Сыны Змея бросились вперед; их стрелы дождем поливали вражье войско. Однако едва войско арьев построилось, мои собратся развернули коней. За ними была отправлена погоня — и она тоже не вернулась…

— Смешно-то когда будет? — спросила царевна.

Даргаш запнулся, взглянул на нее с недоумением:

— Погоди, солнцеликая, дальше будет еще веселее. Так продолжалось три дня. Войско Сандара уходило все глубже в степь и редело, не дождавшись боя. Военачальник злился и проклинал саарсана — да все попусту! Он потерял едва ли не всех — а нашел лишь выжженную степь да облака пыли где-то вдали. И вот наконец на закате впереди показался большой холм. Частым лесом вокруг того холма стояли наши всадники, а с вершины глядел на измотанного врага сам саарсан…

— Разве в этом есть что-то смешное? — нахмурилась Аюна.

— Конечно. Сандар-воевода без боя потерял войско, да еще и сам угодил в западню. Разве не забавно?

— По-моему, это грустно. Множество храбрых арьев погибли ни за что.

— Как — ни за что? За царский венец твоего брата, солнцеликая. А кроме того, лишь немногие из них погибли, большинство мы взяли в плен. Я же сказал, это смешная история. Слушай дальше.

— Говори, — с сокрушенным вздохом кивнула Аюна.

— Ширам лично поздоровался с противником и пожелал ему долгих лет жизни. А затем сказал: «Ты обещал изменнику Кирану мою голову?» Сандар гордо ответил: «Да, обещал!» — «Меня позабавили эти пустые слова, — ответил ему саарсан. — Сам видишь, я могу истребить твой отряд до последнего человека, прежде чем ты увидишь стены Двары. Но я не хочу этого делать. Ибо не желаю мести, а верно служу законному государю Аюру. У тебя два пути, Сандар: сложи оружие или умри от жажды и голода, потому что я не выпущу тебя из степи, а пока мы с тобой беседуем, мои люди как раз захватили твой обоз. Но чтобы не обижать тебя злой насмешкой, я дам тебе возможность испытать волю богов. Мы выйдем с тобой без оружия, сам на сам. Если сможешь одолеть меня, я отпущу тебя и отдам весь полон, взятый мной за эти дни. А если я тебя одолею, ты признаешь законного государя Аюра и пойдешь служить под мою руку во главе своих людей».

— И что Сандар? — спросила Аюна. — С негодованием отказался?

— И был немедля растерзан в клочья, — подхватила Янди. — На том и завершилась эта веселая история…

— Нет, — торжествующе отозвался Даргаш. — Все было не так. Сандар, разумеется, принял вызов. Он гордился своей ловкостью и силой и, как все арьи, считал себя непобедимым. И, как это часто бывает, совершенно не думал, что его противник будет двигаться. Чтобы одолеть его, Шираму понадобился один удар и один захват.

— Не может быть, — вспоминая старого знакомца, проговорила царевна.

— Мой брат сам это видел. Когда жезлоносец бросился на саарсана, Ширам ударил его в колено, а затем прихватил горло предплечьем и чуть придушил. На этом бой и закончился, — с довольной улыбкой сказал Даргаш. — Как и было решено прежде, войско арьев признало законного государя Аюра и теперь верно служит ему под началом нашего саарсана. По-моему, это забавная и очень поучительная история.

Царевна вздохнула. Судя по всему, пока она не встретится с Ширамом и не взглянет ему в глаза, она так и не узнает, что за человек ее будущий муж…

* * *

К вечеру кусты и деревца, росшие по обе стороны протоки, совсем поредели. Налетел ветер, вдали послышался плеск воды, затем пошли унылые, бесконечные заросли рогоза. В небе с резким криком пронеслась речная чайка. Но вот плавни расступились, и перед беглецами раскинулись сырые и ветреные просторы. Река разливалась здесь куда шире, чем в верховьях, зато и течение несколько замедлилось. Вдалеке маячила рыжая полоса другого берега.

— Вот и Дана, — радостно сказал Даргаш. — Отсюда до наших гор всего пять дней пути! — Он помолчал и добавил: — Это если верхом. Так-то побольше. Но если повезет, там дальше, — он кивнул на восток, — можно встретить наши разъезды. Главное, до них добраться. Саарсан ждет свою нареченную, так что всякий накх сделает все, чтобы ускорить их встречу. Но для начала следует перебраться на другую сторону.

— Ты знаешь эти места? — негромко спросила его Янди.

— Именно эти — нет. Не доводилось тут бывать.

— Жаль. Сейчас тут частые дожди, а значит, нужно искать возвышенность. Иначе увязнем в болотине.

— Верно, — кивнул Аоранг. — Но вон там… — он указал веслом на травянистую горушку, высившуюся на дальней стороне впереди по течению, — похоже, можно пристать.

Янди вгляделась в холм, на который указал мохнач. Утес, напоминающий тура, пришедшего напиться воды, далеко вдавался в русло Даны. У подножия опытным глазом угадывалась отмель, а на вершине смутно виднелась какая-то постройка.

— Тогда стоит поторопиться, — проговорила Аюна. — До полной темноты хорошо бы успеть переправиться и развести костер.

Аоранг устало прикрыл глаза и тайком вздохнул. Дубовый челн прекрасно годился для охоты, с него можно было стрелять из лука, стоя во весь рост без страха опрокинуться, или метать дротики в речного зверя. Его сложно было перевернуть — но управлять им было еще сложнее. Особенно на открытой воде, там, где волны и ветер! Каждодневная гребля вконец измотала Аоранга. В схватке с Шерехом он потерял много крови, и его рана, хоть неопасная, все время ныла и никак не заживала.

Однако спорить с Аюной мохнач не хотел. Стиснув зубы, он сделал широкий гребок, выводя челн из плавней. Их сразу же подхватило мощное течение и понесло, стараясь развернуть. Приходилось грести изо всех сил, чтобы направлять ее куда следует. С трудом удерживаемая на быстрых волнах лодка раскачивалась, то и дело норовя зачерпнуть бортом воду.

— К утесу правь! — не оглядываясь, крикнул мохнач.

— Я правлю! — отозвалась Янди, налегая на рулевое весло.

Испуганный качкой саблезубец жалобно завывал, не желая и не умея скрыть обуревавший его страх.

— Ну тихо, тихо! — уговаривал его Аоранг. — Потерпи немного, скоро выберемся.

Лодку вдруг сильно качнуло. Краем глаза мохнач глянул за борт и увидел нечто темное, проступающее из-под воды. В первый миг он принял это за подводный камень, мимо которого удачно пронесло челн. Но через миг понял, что ошибся, — темное и блестящее двигалось, не отставая от челна. Хуже было другое — «камень» заметил Рыкун.

— Стой! Назад! — закричал Аоранг, угадав его намерение.

Но было уже поздно. Стремясь поскорее спастись от качки, саблезубец перепрыгнул на «камень». В следующий миг над водой взметнулась огромная плоская голова с распахнутой пастью. Вдоль головы извивались два длинных, похожих на вервия уса. Затем голова исчезла, и тяжеленный хвост с размаху ударил по челну, разворачивая его поперек течения.

Стараясь удержаться на громадной рыбине, саблезубец выпустил когти и впился в мокрую скользкую спину. Вопль его стал вовсе отчаянным. Но людям было не до того. Разъяренный болью сом ударил головой в борт, будто тараном. Лодка подскочила над водой, едва не перевернувшись. Аоранг, увидев совсем рядом тупые, налитые мрачной злобой глаза чудища, с размаху ударил его широким веслом. Затем еще и еще раз. Рыбина, насчитывавшая в длину никак не меньше дюжины шагов, пронырнула под челном. На миг Рыкун скрылся из виду, но вскоре, ошарашенно отфыркиваясь, появился вновь. Теперь он плыл к берегу, загребая лапами.

— Сейчас чудище бросится на саблезубца! — закричала Янди. — Аюна, стреляй!

Ошеломленная не менее других царевна только сейчас вспомнила о луке. Мигом она вытащила его из налуча, одним движением поставила тетиву и наложила на нее стрелу. И тут же увидела прямо за бортом распахнутую рыбью пасть.

— Получи!

Широкий наконечник срезня впился в голову длинноусого страшилища.

— И вот еще!

Стрелы запели, втыкаясь в сома одна за другой. Можно не сомневаться — каждая из них могла бы свалить большого зверя. Однако этот враг не подавал и вида. Он лишь отвлекся от Рыкуна, сделал круг под водой, норовя вновь пронырнуть под челном — должно быть, собираясь опрокинуть его. Но едва он приблизился, Аоранг еще раз с ревом ударил яростную рыбину веслом. Та раззявила пасть и, будто тростинку, перекусила крепкую деревяшку. Аоранг потерял равновесие и едва не свалился в воду.

Аюна успела выпустить в упор еще пару стрел, но уколы лишь обозлили Хозяина реки. Уродливая голова ударила в борт челна как раз там, где находился Даргаш. Накх ухватился за край борта и, взвыв от боли, с размаху всадил нож в глаз твари.

Должно быть, этот удар наконец оказался ощутимым. Рыбина отдернулась в сторону, плеснула хвостом и ушла в глубину. И накх, не успевший отпустить рукоять, — вместе с ней.

— Даргаш! — воскликнула Янди, метнувшись было ему на помощь.

Но больше сказать ничего не успела. В воду совсем рядом с бортом челна ударила молния.

Янди вскинула взгляд к небу. Прямо над ними нависала низкая клубящаяся туча. Откуда она взялась? Совсем недавно небо было совершенно мирное и безоблачное! Верхний край ее угрожающе светился, наливаясь яростью грядущих молний.

— На дно! Падайте все на дно! — закричал Аоранг. И, схватив опешившую царевну, навалился сверху.

Раздался удар грома, сухой треск, и новая молния бичом хлестнула по реке.

«А ведь нас предупреждали… — уткнувшись носом в мокрое дно челна, думала Янди. — Проклятье, нет ничего хуже, чем оказаться в грозу на воде! Господь Солнце и Матерь Найя, спасите нас от злобы здешних колдунов!»

Вздувшиеся невесть откуда волны понесли лишенную весел лодку, брошенную на произвол судьбы. Каждый раз, когда небо у них над головой начинало глухо рокотать, Янди шептала моления о спасении, вспоминая имена всех известных ей богов. Сквозь раскаты грома она слышала срывающийся голос Аюны и надеялась, что мольбы дочери Исвархи защитят их от близкой гибели. И всякий раз молния с шипением гасла в воде где-то поблизости, не тронув легкую добычу. А потом вдруг качка прекратилась. Захрустев мокрым песком, челн мягко выскочил на отмель и замер.

Янди перестала шептать мольбы и заклинания, подняла голову и огляделась. Ни ветра, ни грозы больше не было. Над рекой снова мирно розовело закатное небо. Колдовская туча будто растаяла в нем…

— Поднимитесь! — раздался поблизости резкий незнакомый голос.

Часть 2

Зимняя жертва

Глава 1

Дозорная башня

— Кто вы такие? Что привело вас в земли Двуликой Матери?

Речь говорившего напоминала язык Аратты, но звучала по-иному, будто бы мягче.

Стоящие рядом с лодкой двое мужчин выглядели чрезвычайно странно. Царевна пыталась осознать, на кого они похожи, и не могла вспомнить ничего подобного. Длинные волнистые волосы распущены по спине, обнаженные руки покрыты мелким синим рисунком — извивающимися полосами и спиралями, от которых рябило в глазах. Даже на пальцах росписи покрывали всю кожу до самых ногтей. С густо раскрашенных лиц, будто сквозь маски, неприветливо глядели светлые глаза.

Царевна вскинула голову:

— Я — Аюна, дочь государя Ардвана. Я следовала на встречу со своим женихом в Двару, однако по пути лесные разбойники похитили меня. С помощью друзей я смогла освободиться и сбежать. Мы надеемся, что вы примете меня и моих людей почетными гостями в ваших землях. Мой брат Аюр — новый живой бог на престоле Аратты, — несомненно, щедро одарит вас, когда я невредимой вернусь в столицу… — Царевна указала на спутников. — Эти люди — моя свита. С нами был еще воин-накх, он пропал и, возможно, погиб, защищая нас от водяного чудовища. Однако, если Исварха милостиво оставил его в живых, прошу оказать ему должный прием.

Незнакомцы переглянулись. Тот, что был постарше с виду, кивнул.

Янди с колотящимся сердцем разглядывала незнакомцев — узоры, покрывавшие их руки и лица, пробудили в ней воспоминания далекого, полузабытого детства…

Аоранг, напротив, помрачнел и набычился. Хозяева этой земли не нравились ему. Мохнач нутром чуял в них чуждую и опасную силу и был готов, если понадобится, закрыть собой царевну. А когда они заговорили, он понял — худшие его предчувствия подтверждаются…

— Теперь понятно, почему вы живы, — произнес старший из чужаков, обращаясь к Аюне. — Если ты не лжешь о своем небесном родстве, то это оно уберегло вас от стрел Господина Тучи. Но Сварга-Знаменосец здесь не правит. Что значишь ты сама — решит Двуликая, когда взглянет на тебя всепроницающим оком. И от этого будет зависеть, следует ли предать смерти вас всех или оставить кого-то в живых…

Аоранг мельком глянул на Янди, ожидая, что сейчас та сделает неуловимое движение запястьем и один из негостеприимных хозяев этой земли рухнет с ножом в горле. Еще движение — и второй последует за ним. Однако, к его удивлению, Янди точно забыла свои прежние привычки. Она глядела как зачарованная на говорившего, кажется и вовсе его не слушая. Аоранг начал медленно приподниматься… Один из чужаков свел брови — и тут же невесть откуда взявшийся вихрь взметнул длинные волосы мохнача.

— Лишь двинься — и этот ветер поднимет тебя над скалой, как опавший лист, — посулил разрисованный. — А затем так ударит о камни, что останется лишь липкое пятно.

Аоранг ничего не ответил: он понял, кто перед ним. «Исварха Всесветлый, это же облакопрогонники!»

А Янди в этот миг вспомнился названый отец-сакон. Похоже, здесь-то его и попотчевали вдоволь небесным огнем, превратившим могучего мужа в безликое существо, страшное и жалкое.

— Мы пришли с миром, — с достоинством произнесла Аюна, понимая, что ее слова не слишком убеждают стражей этой земли. — Мы лишь желаем…

За спинами разрисованных послышался грозный рык. Те одновременно оглянулись — в нескольких шагах от них припал к земле саблезубец. Вода ручьем текла с его шерсти, лапы по самое брюхо вымазаны в буром прибрежном иле. Желтые глаза неотрывно глядели на собеседников Аюны. Зверь приподнял верхнюю губу, обнажая клыки-ножи. Из пасти вырывалось глухое рычание.

Ошеломленные облакопрогонники замерли. Впрочем, страха на их лицах не было. Увидев, что старший ловит взгляд саблезубца, сводя брови, Аоранг вскочил, намереваясь броситься защитить Рыкуна.

— Нет! — воскликнула Аюна, хватая его за руку. — Остановись, не надо!

Она повернулась к стражам:

— Рыкун не тронет вас! Он ручной!

Лишь Янди, обычно столь стремительная и безжалостная, продолжала смотреть на чужаков, будто и вовсе не заметив саблезубца.

Детские воспоминания, прежде являвшиеся лишь в кошмарных снах, вдруг нахлынули наяву. Она бежит через лес, покрывающий дно ущелья, — перепрыгивает с камня на камень, плачет от страха и жалости к себе. Время от времени она оскальзывается, падает… Впереди бежит ее отец — настоящий отец. Она не знает ни его имени, ни рода: ей памятны лишь ласковые синие глаза да узоры на руках и лице. Никогда прежде — до сего дня — она не встречала таких сходных узоров. И вот теперь эти чужаки, едва не погубившие их на реке, — Янди была готова поклясться, что именно такими росписями был покрыт ее отец…

— Это ваш зверь? — медленно и очень внятно спросил один из стражей границы.

— Да, — решительно ответила Аюна. — Прошу, не причиняйте ему вреда!

Стражи снова принялись шептаться. Аоранг отметил непонятное волнение на их лицах.

— Идемте с нами, — наконец произнес облакопрогонник. — Вам нужно отдохнуть и согреться. Никто не причинит вам зла.

* * *

Аоранг медленно шагал вслед хозяевам здешних берегов, неспешно, обстоятельно разглядывая окрестности. Раскрашенные стражи карабкались по узкой тропинке вверх в обход скалы, даже не оглядываясь на «гостей». Аоранг глянул под ноги. Земля была каменистой, но все же тропка виднелась довольно отчетливо.

«Не могла же стежка возникнуть сама собой? — подумал он. — Значит, зачем-то люди ходят к воде, и нередко. Вот только зачем? Не подкармливать же водяное чудище?»

Мысль о Хозяине реки не добавила мохначу доброго отношения к чужакам. Он чувствовал их силу и опасность. Не такую силу и опасность, какая, скажем, исходила от Даргаша — ядовитой змеи в человеческом облике. И не такую, какая чувствовалась в Янди, — та была точно гибкая плеть, которая перешибает хребет, не испытывая по этому поводу ни ярости, ни сострадания. Облакопрогонники были сродни черным тучам, полным затаившихся молний. Не злые сами по себе, они могли стать безжалостными, если нахмурит брови Двуликая…

Но прямо сейчас раскрашенные и впрямь не собирались причинять им вреда. Они явно сами не понимали, кого встретили. Похоже, они желали, чтобы с незваными гостями разобрался кто-то более сведущий.

Тропка выбралась на самую вершину утеса. Налетел ветер, качнулись желтеющие травы… Аоранг замер в опасливом недоумении. Чуть в отдалении от отвесного, будто срезанного, обрыва красовался явно насыпанный курган. На кургане стояла одинокая бревенчатая вежа. А вокруг были густо натыканы колья, на каждом из которых скалился человеческий череп.

Аоранг оглянулся на Янди. Ее движения замедлились, стали мягкими и плавными… Если бы мохнач знал ее меньше — вовсе бы не обратил внимания. Сейчас же следовало опередить Янди.

— Куда вы нас привели? — резко спросил он, вклиниваясь между лазутчицей и стражами. — Кого вы тут убиваете?!

— Никого, — удивился страж.

— Тогда кто это? Незваные гости?

Собеседник Аоранга мельком глянул на черепа и вдруг расхохотался, будто услышал нечто невероятно забавное:

— Это те, кто обрел право дожидаться Перерождения близ домовины огненосного Ятры. Не ждешь ли ты, чужак, что удостоился бы подобной чести?

— Погоди, — остановил его второй проводник. — Откуда им знать наши обычаи? Ведай же, дочь Знаменосца, — торжественно начал он, повернувшись к Аюне, — что погребенный здесь Ятра был величайшим из нас, верных Господа Тучи…

— Так здесь похоронен жрец-облакопрогонник, — догадался Аоранг.

— И что же, он плохо гонял облака? — пробормотала Янди.

Оба раскрашенных стража поперхнулись от такой непочтительности. Небо стало быстро затягиваться серой дымкой.

— Не слушайте ее, — вмешалась Аюна, — она лишь служанка с длинным языком! Прошу, продолжайте!

Страж мрачно поглядел на хорошенькую служанку, фыркнул, насупленные брови разгладились. Налетел ветерок, небосвод опять просветлел.

— Не шутите о детях Щедрого, ибо он щедр не только на благо, но и на гнев! Ятра был лучшим из лучших, его называли воплощенным огненным копьем в руке Господа. Теперь он лежит в домовине, оберегая границу наших земель. Душа его впитала твердость этой скалы и проросла молниями!

Аоранг и Аюна невольно бросили взгляд на курган. Аюне даже на миг показалось, что в пустых глазах черепов промелькнул синеватый отблеск небесного пламени.

— Так вы принесли в жертву вашего верховного жреца… — задумчиво проговорил Аоранг.

— Принесли в жертву?! — вновь изумился раскрашенный страж. — Что за нелепые слова?

— Мой спутник вовсе не хотел никого оскорбить! — опять вмешалась царевна.

— Нам известны заблуждения твоего народа, дочь Сварги, — снисходительно ответил жрец. — Сама посуди — как можно принести в жертву сильнейшего? Огненосный Ятра обратился с молением к Богине, и она согласилась взять его в мужья. Тогда он спустился в домовину и возлег на брачное ложе, соединившись с нею навеки. А мы укрыли их курганом.

— Вы что же, похоронили его заживо? — недоверчиво спросила Аюна.

— А как иначе? Сама посуди, зачем Богине мертвый супруг? — усмехнулся жрец. — Семя само по себе ничего не значит. Но, брошенное в борозду, оно принесет урожай стократ!

* * *

Деревянная вежа, до которой они наконец добрались, была куда больше, чем казалась снизу. Войдя, Янди увидела сидящих у обложенного камнем очага двух парней с едва пробивающимися бородками и куда более скромной раскраской. Один из облакопрогонников, приведших «гостей», негромко что-то сказал сидевшим у очага. Те кивнули, встали и вышли.

— Грейтесь, — будто приказал раскрашенный бородач. — Сейчас вам принесут лепешки и смородиновый настой. Отдыхайте.

Он направился к выходу, однако на миг остановился в дверях и строго добавил:

— Не отходите от башни после заката!

Янди поглядела на царевну: та уже стягивала мокрые сапожки, готовясь насладиться теплом. На сидящего подле очага Аоранга с прикрытыми от усталости глазами… Когда внутри остались только свои, Янди бесшумно встала и скользнула к скрипучей, связанной веревками лестнице. Насколько она успела приметить, лестница вела на крышу башни.

Солнце низко висело над краем степи, полыхая в разрывах облаков. Левобережье Даны простерлось во все стороны, похожее на пеструю шкуру, озаренную огненно-рыжим огнем уходящего светила. Ветер волнами пробегал по ней, ероша шерсть. Правый, вендский берег уже затянуло голубоватой дымкой, край леса потонул во тьме. Янди, прищурившись, повернулась к югу. Несмотря на то что равнина быстро погружалась в тень, лазутчица разглядела две колеи.

«Здесь часто ездят на телеге, — отметила она, проследив взглядом две четкие линии, уходящие в степь. — Так, а вот и развилка…» Дорога расходилась надвое — одна сворачивала на полдень и терялась в полях, другая шла на восток по берегу Даны, повторяя плавные изгибы большой реки. В той стороне было уже совсем темно, однако Янди показалось, что вдали она видит одинокий холм с мерцающей искрой на вершине. «Готова поспорить, что на нем — такая же сторожевая вежа, — подумала она. — И в ней тоже сидит колдун, который следит за вендским берегом и бьет молниями нарушителей границы…»

Кто из тех двух разрисованных жрецов едва не убил их на реке? Кто вызвал тучу и наслал речное чудовище? Должно быть, старший, с таким раздражающими холодными глазами…

Янди бросила взгляд вниз, на курган и частокол с черепами. Видит Мать Найя — внимание богов ничего хорошего смертным не сулит! Даже самому нечувствительному и далекому от божественного человеку стало бы не по себе возле этого места. Само небо тут, кажется, давило на плечи вдвое сильнее; рядом с курганом было тяжело дышать — так угнетала его сокрушительная мощь.

«Высший жрец соединился с Богиней… Зерно, брошенное в землю, приносит урожай стократ…»

Теперь, когда стемнело, девушка ясно видела — синеватые огоньки в глазах черепов вовсе ей не померещились.

«Господин Туча… Не про него ли рассказывают, что на юге есть синеглазый бог дождя, который очень любит человеческие слезы? И его жрецы стараются устроить так, чтобы жертвы плакали как можно дольше… А потом их кровь, словно весенний ливень, насыщает пашни…»

Янди, нахмурившись, отвернулась от частокола, и ее мысли снова обратились к раскрашенным жрецам. Каким причудливым путем ведет ее судьба! Зачем боги послали ей встречу с названым отцом-саконом? В душе Янди шевельнулось нечто, о чем она давным-давно позабыла, — кажется, это звалось совестью… Много лет назад сакон приютил осиротевшее дитя, маленькую чужеземку, — и чем она ему отплатила?

…А теперь боги привели ее в землю Великой Матери. С каким прошлым ей суждено встретиться здесь? Когда Янди увидела разрисованные руки жрецов, у нее перехватило дыхание. Она будто на миг вернулась в те бесконечно далекие времена, когда она еще знала, что такое быть в безопасности, что такое любить… Впрочем, Янди уже забыла, как это. Помнила лишь, что это было…

«Те, кого ты любила, давно мертвы, — напомнила она себе. — И ты мертва».

* * *

Спустившись вниз с башни, Янди обнаружила, что Аоранг с Аюной устроили трапезу. Молодые жрецы принесли им кувшин с ароматным ягодным напитком и несколько толстых сырных лепешек.

— Ну как, — спросила царевна, — не нашла накха?

— Что? — удивилась Янди.

— Ты же Даргаша высматривала? Я тоже думаю о нем, — вздохнула Аюна, — все никак не могу перестать надеяться — вдруг он выплыл? Быть может, господь Исварха все-таки протянул ему руку…

— Нет, я не искала Даргаша. — Янди уселась перед огнем. — Я смотрела, куда ведут здешние дороги и тропы… О, да тут целая корзинка пирогов!

— А я говорил тебе, солнцеликая, — заметил Аоранг.

— Увы, ты был прав… — Аюна нахмурилась и с укором сказала телохранительнице: — Признаться, я думала, судьба Даргаша тебе небезразлична! Ты столько сил вложила, чтобы вылечить его… Так и любящая жена не ходила бы за раненым супругом!

Янди лишь усмехнулась и запустила зубы в поджаристый край лепешки.

— Вы все время шушукались у костра — как это следовало понимать? Я прекрасно видела, как он на тебя смотрит…

— Накх-то смотрел, — подтвердил Аоранг. — А Янди что до того? Она убила бы его при первом же сомнении, верно, Янди?

— Или он меня.

— Даргаш был отважен и предан! — возмутилась Аюна. — По правде сказать, с каждым днем я все больше радовалась, что моему нареченному служит такой славный юноша… Как жаль, что он погиб впустую, почти случайно…

— Накхи не бывают славными юношами, — возразила Янди. — Накхи вообще не люди. Они всего лишь двуногие змеи. Говоришь, впустую погиб? О нет! Так рассуждали бы арьи. Смерть в бою, с оружием в руках — счастье для накха! Не беспокойся за него — он уже переродился в какую-нибудь гадюку и ползает в траве среди развалин Старого Накхарана, мечтая закусать до смерти беглого раба и тем заслужить себе новое рождение среди воинов!

— Да ты сама рассуждаешь, как накхини! — гневно бросила Аюна.

Янди вновь ухмыльнулась и ничего не ответила.

* * *

Аоранг почти пропустил мимо ушей спор царевны с ее телохранительницей. Одна мысль не давала ему покоя. Он задумчиво посмотрел на рдеющие угли, встал, хлопнул по спине дремавшего рядом Рыкуна и вышел. Саблезубец бесшумно последовал за ним.

Оглядевшись, не следят ли за ним, мохнач вышел за украшенный черепами частокол и уселся на травянистом склоне, откуда был хорошо виден плавный изгиб реки, мерцающей в темноте. Небо густо усыпали звезды. Время от времени они срывались и катились вниз — то по одной, то целыми гроздьями.

— Ложись, Рыкун, — тихо приказал Аоранг. — Сейчас ты должен вспомнить…

Мохнач обнял зверя за шею и закрыл глаза.

Образы прошлого наполнили Аоранга. Придворный зверинец… Жертвенный скот, диковинные звери из-за окраин Аратты — со всеми нужно было договориться, одних успокоить и утешить, других приготовить к радостной встрече с господом Исвархой… А были еще гадательные звери. Жрецы годами учились понимать их волю, но мохначу было проще — он мог попросту с ними разговаривать. Но обычно не требовалось и слов…

— Вспоминай, Рыкун!

Саблезубец недовольно пошевелился, пытаясь стряхнуть руку хозяина. Ему не хотелось вспоминать. Даже мыслями он не желал возвращаться в ту лодку! Аоранг ощутил тошноту, от которой страдал его бедный питомец.

Рыкун ненавидел воду! Долбленое бревно качается, пляшет на волнах, норовя ускользнуть, стряхнуть в пучину, — как все это вынести!

И как будто того мало, из мутной воды прямо перед носом возникает распахнутая пасть водяного чудовища! Острые зубы, холодная кровь… опасное существо! В другое время Рыкун удрал бы от него, не жалея лап, но сейчас бежать некуда — остается смертный бой! Как не ударить тварь когтями, как не впиться в отвратительную усатую морду?!

«Нет!» — почти как тогда шевельнулись губы Аоранга. Но Рыкун уже бросился на огромную рыбину. Лодка — последняя опора — ушла из-под лап. Белый свет исчез в бурлении холодной воды. Льется в уши, брр, как противно… Тяжелая намокшая шерсть тянет ко дну…

Скользкое чудовище дергается, бьет хвостом где-то рядом, слышен яростный вскрик накха.

Рыкун, перебирая мощными лапами, гребет к берегу. Течение тащит в сторону, но он сильнее! Он бы легко выбрался, если бы только кто-то не виснул непомерной тяжестью у него на хвосте… Рыкун оглядывается и в ужасе видит большого черного зверя…

— Волк? — озадаченно пробормотал Аоранг, едва не потеряв мысленную связь с саблезубцем. — Откуда взялся волк?

Потрясение придало Рыкуну невероятные силы. Не помня себя, он рванулся к берегу. Вот наконец илистое дно. Он проламывается сквозь тростники, выбирается на твердый берег, отряхивается. И за хвост больше никто не хватает!

«Оглянись», — приказал Аоранг.

Рыкун неохотно оглядывается. Волка позади нет. Только у края воды, в грязи и поломанных камышах, ничком лежит чернокосый воин…

— Довольно, малыш, — ласково сказал Аоранг, ероша густую шерсть на загривке.

Рыкун вскочил, встряхнулся и убежал в степь, подальше от неприятных воспоминаний. Аоранг некоторое время сидел и размышлял. Затем встал, отыскал взглядом жрецов. Уступив башню гостям, они сами расположились у костра под холмом. Их осталось трое — старший, видимо, куда-то ушел.

— Накху удалось выплыть на берег, — утвердительно произнес Аоранг, подходя к костру.

Стражи границы с удивлением поглядели на него. Младший из жрецов спросил:

— Это тебе Великий Кот поведал?

— Почему вы не сказали царевне, что накх спасся? Что вы собираетесь делать с ним? Отдать вашей Богине?

— На что Богине этакая падаль? — презрительно произнес жрец. — Мы отдаем ей лучших мужей, это честь…

— Вы ведь можете его исцелить, — полуутвердительно проговорил мохнач. — Я чую — здесь, на этой горе, средоточие силы. Жрец Ашва в столице Аратты показывал чудеса, порой почти равные деяниям господа Исвархи…

Молодой жрец смотрел на мохнача с откровенным любопытством.

— Ты, похоже, и сам служишь Богине, — протянул он. — Так ты знаешь Ашву? Еще скажешь, он удостаивал тебя беседы?

— Нет, — не стал врать Аоранг. — Но я слушал их беседы со святейшим Тулумом и помогал гостям освоиться в столице. Думаю, Ашва вспомнит меня.

Страж кивнул и задумался.

— На что тебе змеиный человек?

— Мне — ни на что. Но солнцеликую огорчит его гибель.

Страж хмыкнул.

— Его судьбу не мне решать, — сказал он. — Наше дело — не пускать чужаков из-за Даны. Их обычно забирают себе стражи реки. Волчьи или змеиные людишки не нужны здесь. Дикари глухи к вещему голосу Господина Тучи, они хотят лишь убивать, грабить, угонять скот, воровать женщин… Но вас страж реки взять не сумел, и наши молнии отклонились. Поистине чудо! Мы думаем, дело в вашей божественной царевне. Хоть и дочь младшего из небесных богов, она все же хранима им. Она станет благословением для нашей земли. Не так часто ее посещают дети богов в телесном обличье…

— Станет благословением? — нахмурился Аоранг. — Что ты имеешь в виду?

— Явление дочери бога было предсказано, мы давно ждали ее. Не опасайся, твою госпожу не обидят. Она будет жить в священном месте, окруженная почетом, ежегодно благословляя посевы и жатвы…

У Аоранга мурашки побежали по коже. Его худшие предчувствия сбывались.

— Ежегодно? — пробормотал он.

— Завтра прибудет сам огненосный Ашва, — добавил страж. — Спроси его. Я знаю лишь о пророчестве и дочери бога. Как он распорядится твоей судьбой, мне неведомо.

Глава 2

Путь через степи

Лежавший поперек входа Рыкун насторожился, поднял голову и грозно зарычал. Спавший рядом Аоранг тут же открыл глаза и положил широкую ладонь на загривок зверя:

— Тише…

В распахнутую дверь сторожевой башни лился утренний свет, но воздух был еще очень свеж — значит рассвело недавно.

— Уйми большого кота, северянин, — послышался голос одного из жрецов. — Прибыл Ашва, высший из слуг Господина Грозовой Тучи.

Аоранг поднялся, отошел к дальней стене башни и позвал саблезубца. Тот, видя, что любимый хозяин спокоен, подошел к нему и принялся тереться о ногу мохнача. Разбуженные голосами Аюна и Янди, спавшие на шкурах возле очага, стряхнули остатки сна и оглядывались, стараясь понять, что их ждет. Со двора послышалось незнакомое приветствие, и высокая тень на миг затмила поток света, озаряющий нутро сторожевой башни.

— Благо тебе, огненосный, — почтительно склонились перед вошедшим стоявшие у входа жрецы.

Тот молча кивнул и повернулся к царевне, давая ей время рассмотреть себя. Это был высокий старец, и, хотя его длинные кудрявые волосы и борода подернулись сединой, в осанке и стати не было заметно и следа дряхлости. Как и у всех прочих жителей этой земли, которых видела Аюна, его лицо и руки до самых кончиков пальцев покрывал тонкий узор. Смысл их царевне показался вполне внятен. Изломанные линии наверняка означали молнии, а идущие по кругу завихрения — жестокий ветер, вздымающий волны.

Старец устремил пристальный взгляд на царевну. Краем глаза она заметила, как напряглась Янди…

— Я тебя знаю, друг! — послышался вдруг рядом радостный возглас Аоранга. — Прошедшим летом ты приезжал в столицу и был принят моим названым отцом и учителем святейшим Тулумом. Тебя зовут Ашва, так ведь? Ты жрец-облакопрогонник…

— Меня и впрямь так называют, — внимательно разглядывая мохнача, проговорил старик. — Я тоже припоминаю тебя. Верховный жрец Сварги сказал, что ты следопыт и пойдешь с нами. Но это было еще до того, как отец этой златовласой девы вознесся на небеса. Она и впрямь на него похожа… Да, многое изменилось с тех пор…

— Когда ты был в столице, то разыскивал сына, пропавшего в наших землях много лет назад, — припомнил Аоранг и участливо спросил: — Удалось ли тебе найти его следы?

Седовласый нахмурился. Должно быть, обсуждать столь близкие его сердцу вопросы с чужаками не входило в его намерения.

— Я не спрашиваю, что привело вас сюда, — будто не расслышав вопроса, заявил он. — Сейчас вы отправитесь со мной в храм Двуликой Матери. И поблагодарите своего Сваргу, что я оказался рядом! Дочери Небесного Знаменосца здесь будут оказаны почет и уважение.

Старец повернулся и вышел.

— Готовьте повозку! — донеслось снаружи.

Молча наблюдавшая за всем этим Янди чуть заметно прикусила губу. Заметив ее смятение, Аюна нащупала ее руку и крепко сжала.

— Не бойся, я не дам тебя в обиду, — прошептала она.

Янди ничего не ответила. В ее ушах эхом звучали слова Аоранга: «Ты искал своего сына, пропавшего в землях Аратты много лет назад…»

Молодой крепкий мужчина, расписанный такими же узорами, как и старик, и такой же синеглазый, убегает от погони, уводя за собой врагов, прочь от маленькой дочери — от нее, Янди… А она, затаившись, лежит в кустах, боясь даже дышать…

— Много лет назад… — тихо проговорила она.

* * *

Запряженный волами двухколесный возок медленно катил по степи. Кроме возницы и девушек, в нем никого не было. Ашва неутомимо шагал рядом, с таким же надменным лицом, и даже дыхание его не учащалось. Аоранг с Рыкуном держались поодаль, чуть позади — могучие волы при виде саблезубца ревели и наклоняли рогатые головы, угрожающе поворачиваясь в его сторону. Мохнача никто не охранял, — впрочем, он и не думал куда-либо бежать. Шел по натоптанной дороге между колеями, стараясь не терять возок из вида.

Аоранг дышал полной грудью, чувствуя, как кружится голова от раздольного ветра. Эта равнина волновала его, пробуждая далекие, полузабытые воспоминания. Она была очень похожа на родные плоскогорья мохнача. Такое же море травы и простор небес над ним. Только тут не бродили стада косматых быков и мамонтов, а лишь изредка вдалеке пробегали дикие козы… В это время на Ползучих горах давно уже выли зимние бури, а здесь, похоже, еще даже не пришла пора ночных заморозков. Однако мохначу казалось — если зажмуриться и вдохнуть терпкий запах сухих, нагретых солнцем трав, то как будто вернулся на родину предков, в короткое буйное лето.

Дорога шла все дальше на юг, изредка петляя вокруг больших курганов. На вершинах некоторых из них Аоранг заметил башни, похожие на ту, в которой они провели ночь. «Зачем они здесь? — задумался он. — Та сторожила границу, а эти?» Когда они объезжали один такой курган, над которым ветер свистел и завывал на разные голоса в развалинах, мохнач не удержался и задал Ашве вопрос.

— Эта башня ничего не сторожит, — удивленно ответил тот. — Как и та на берегу. Это священное место, где в трудный час для нашей земли был заключен брак сильнейшего из верных Господа Тучи и земного воплощения Богини…

— А-а, — протянул Аоранг, хмурясь и вспоминая рассказ давешнего жреца. — Жрец и Богиня возлегли на ложе, и вы укрыли их курганом… И много ли таких курганов раскидано по вашей земле?

— Немало. — Ашва косо посмотрел на юношу. — Понимаю, вам, жителям Аратты, сложно осознать смысл великой жертвы. Ваше поклонение Знаменосцу давно выродилось в красивую, но пустую обрядность. Ты ведь и сам жрец, Аоранг, — или ты не понимаешь, что, ничего не отдавая, не обрести истинное благо? Лишь тот, кто готов пожертвовать нечто дорогое, может рассчитывать на отклик богов…

— Мы жертвуем наше почитание и благодарность, — возразил Аоранг. — Мы возжигаем огонь перед алтарем…

— И получаете дым в ответ, — усмехнулся Ашва. — Несчастный отец твоей царевны — тому пример… А священный брак Земли и Неба пробуждает величайшие силы, невидимо разлитые в самой ткани мира. Ярость молний сливается с мощью земли и порождает источник жизни, который многократно сильнее любой тьмы. Или ты сам не чувствуешь?

Аоранг бросил взгляд на курган, и по его телу пробежала дрожь. Конечно, он чувствовал — и это пугало его. С тех пор как мохнач вступил на эту землю, его не оставляло ощущение постоянной незримой близости чего-то огромного, непостижимого, грозного. Ему виделись синие отблески невидимых молний, пробегающие по метелкам ковылей…

Вдруг Аоранг вздрогнул и открыл глаза.

— Слышишь? — с тревогой обернулся он к старому жрецу. — Кто-то кричит!

— Не слышу, — удивился тот.

— Точно, кричит! Женский голос! Она зовет на помощь… Оттуда, из башни!

Оба уставились на потемневшую от времени бревенчатую вежу, что венчала курган.

— Башня давно заброшена. Это морок, — сказал Ашва. — Полуденница.

Аоранг хмыкнул и вновь прислушался, но вежа молчала. И молнии больше не пробегали по верхушкам трав. Ашва наблюдал за мохначом, даже не скрывая своего интереса.

— Да, ты способен видеть невидимое, — сказал он. — Я приметил тебя еще в столице, ученик Тулума. Звери слушались тебя, будто ты говорил с ними на одном языке. У нас нет таких людей… Расскажи, как тебе удалось приручить Великого Кота?

* * *

Солнце медленно плыло по небу, то пригревая, то прячась за облаками, и так же неторопливо двигался через бесконечную степь скрипучий возок. Около полудня дорога привела к общинным выгонам, где паслись рыжие коровы. Затем в стороне потянулись домики под соломенными крышами. Янди внимательно глядела и дивилась: ни частоколов, ни стен, ни даже обычных плетеных изгородей. Длинные хижины, казалось, вырастали прямо из той же белесой грязи, которая в пыль крошилась под ногами и колесами. Все дома выглядели почти одинаково, разве что иные были побольше. Их обитатели издалека наблюдали за процессией, не пытаясь приблизиться, но и не выказывая никакого страха.

— Похоже на гнездовья скальных чаек, — сказал Аоранг, когда Янди поделилась с ним своими наблюдениями. — Они селятся на обрывах, куда не добраться никаким хищникам, а потому никого не боятся и вьют гнезда прямо на земле. Хватит духу забраться на кручу — ходишь себе, собираешь яйца в сумку, а чайки только глазами хлопают.

— Как можно быть такими беспечными? — хмыкнула девушка.

— Так ведь здешняя граница под защитой колдунов.

— И то верно…

Янди рассеянно кивнула. Солнце пригревало, однообразная дорога убаюкивала. Хотелось забраться в возок и подремать, как и сделала Аюна. Но все ее мысли были сосредоточены на другом. Она огляделась, высматривая Ашву, и потихоньку направилась в его сторону.

На дневном привале возница взял палку и ушел в степь, но вскоре вернулся, неся добытую неподалеку дрофу, ощипал ее и занялся готовкой. Пользуясь остановкой, Янди подошла к жрецу, молча созерцавшему, как ветер клонит высохшие травы, и тихо проговорила:

— Дозволь спросить, почтенный Ашва!

— Служанка, не я решаю твою судьбу, — равнодушно бросил Ашва через плечо. — И я уж точно не отпущу тебя — ни саму, ни, разумеется, с царевной…

— Я хотела говорить не о том, — возразила Янди. — Ты и впрямь искал сына в столице?

Жрец повернулся и смерил девушку тяжелым взглядом:

— Что тебе за дело до этого?

Янди села рядом:

— Мне просто вспомнилось одно старое предание. О давних временах, о потерянных детях, о запретной любви и наказании за нее…

— Ступай рассказывай сказки царевне!

— Эта баснь, — не унималась Янди, — начинается со знаменитой резни на священном холме, учиненной накхами четверть века назад. Порой кажется, что отсветы тех погребальных костров видны до сих пор…

Ашва явственно вздрогнул.

— Ладно, говори, — буркнул он.

— Даже не припомню, где я слышала эту баснь, — начала девушка. — Верно, у одного из лесных племен… Да, у волчьих людей! Они называют себя лютвягами… Так вот, их князь, отец нынешнего правителя Станимира, имел обычай брать заложников из соседних народов, чтобы быть уверенным в их верности слову. Вскоре у него собралось множество чужеземных мальчишек, которые росли с его сыновьями, приучаясь в свою очередь считать их старшими братьями…

Ашва лишь молча кивнул. Янди отметила про себя, как напряженно тот слушает, и неспешно продолжила:

— Был среди тех заложников синеглазый мальчик из неведомо какого племени. Лютвяги прозвали его Вайда. В ночь, когда накхи истребили вождей вендов, тому мальчишке выпала судьба уцелеть. Многих из княжьей свиты взяли в плен, и Вайда был среди них. Он стал рабом накхини по имени Ашья — одной из жен Гауранга, саара рода Афайя…

— И это тебе поведали предания волчьих людей? — угрюмо спросил облакопрогонник.

— Прошли годы, — как ни в чем не бывало продолжала Янди. — Любовь Ашьи к свирепому повелителю накхов угасла, и она обратила милостивый взор на того, кто был всегда рядом и почитал свою госпожу как богиню. Вайда был красив и умен, а еще у него был дар повелевать грозами, столь редкий у вендов, но, похоже, обыкновенный в ваших краях… Несколько лет они были счастливы. Но потом о них узнал Гауранг… — Янди вздохнула. — О том, что было дальше, позволь мне досказать кратко. Вайда пытался скрыться. Накхи поймали его и казнили лютой смертью. Ашья бросилась в пропасть…

— Почему я должен верить тебе? — чуть слышно проговорил старый жрец.

— Разве я могу заставить тебя верить? Но если позволишь, скажу еще кое-что.

— Говори.

— Когда Вайда убегал, он спасал не свою жизнь, а жизнь своей дочери…

— Ты можешь чем-то это подтвердить?

— Нет, — покачала головой девушка. — Но я перед тобой. Погляди на меня внимательно.

Ашва отшатнулся, как от удара. Несколько мгновений он пристально разглядывал светловолосую девушку.

— Я тебе не верю, — после долгого молчания холодно проговорил он. — Да, я вижу, что ты полукровка. Но в столице Аратты много полукровок. Ты всего лишь хитрая служанка.

— Не веришь — твое дело. Я лишь рассказала побасенку.

— Ты просто хочешь, чтобы я отпустил вас, вот и сочинила эту небывальщину!

Янди на миг призадумалась.

— Ты уже прежде видел мохнача и, наверно, знаешь: они никогда не врут…

— О чем ты?

— Вас здесь двое — ты и возница. Спроси Аоранга, много ли времени мне нужно, чтобы расправиться с вами обоими! Я могла бы уйти и увести с собой Аюну в любой миг. Но я хочу, чтобы ты услышал меня.

— Пустые слова, — с усмешкой ответил жрец. — Ступай к царевне в повозку и сиди там тихо. Я буду думать.

— Ты велик и мудр, почтенный Ашва, — с притворным смирением склонила голову Янди. — Я верю, ты примешь верное решение.

* * *

Аюна нежилась в возке на мягком сене, покрытом пушистой овечьей шкурой. Над ней сквозь плетеный полог виднелось синее небо с мелкими кудрявыми облаками. Это казалось почти невозможным… Царевна вспоминала, как всего пару дней назад они изо всех сил гребли в протоке среди мрачного сырого леса, готового погрузиться в зимний сон. На левом берегу Даны был другой мир — и теплее, и светлее. Это представлялось царевне добрым чудом. Будто Исварха, наконец разглядев свою потерянную дочь, сжалился и прислал ей этот солнечный праздник.

Аюна вдруг почувствовала, насколько устала. Все те дни после бегства от Станимира она не могла толком перевести дух. Даже когда все вокруг казалось спокойным, ей чудилось за спиной тяжелое дыхание погони. Это чувство порождало безотчетный ужас, от которого не было передышки ни в лодке, ни на привале. Когда скрывать его уже не оставалось сил, царевна начинала смотреть на спутников — неутомимого, спокойного Аоранга; Янди, похожую на тетиву лука, натянутого для выстрела… Она видела, как измученный раной Даргаш пытается отвлечь ее, позабавить рассказом… И царевне становилось стыдно — так стыдно, что и ужас отступал.

А теперь здесь, в тепле, на ароматном сене, Аюна ощутила позабытое уже спокойствие и огромную усталость — такую, что и руки не поднять. Да что там руки, даже глаза разомкнуть — и то немалый труд…

Полог дернулся, отлетел в сторону, и в повозку по-беличьи легко заскочила Янди:

— Похоже, я не вовремя? Солнцеликая госпожа изволит почивать?

Слова травницы звучали почтительно, однако Аюне почудилась скрытая насмешка в ее голосе. Впрочем, царевна уже достаточно знала Янди, чтобы знать — ей вовсе не показалось. Дочь Ардвана приподнялась на локте:

— Ты хотела говорить со мной?

Янди сбавила голос до шепота:

— Нам здесь не стоит задерживаться.

— Почему? — неподдельно удивилась царевна. — Я как раз подумывала остаться в этой благословенной стране подольше. Смотри, как здесь почитают женщин! Нам дали повозку, чтобы не марать ног о землю, при этом их главный жрец с Аорангом идут пешком. А меня, как дочь Исвархи, почитают особо…

— Моя повелительница, если ты дозволишь, я изложу тебе свои мысли. Быть может, они покажутся тебе неглупыми.

И вновь Аюне послышалась насмешка, уже почти нескрываемая. Царевна насторожилась. Обычно Янди говорила просто и резко, не строя из себя покорную служанку.

— Что ты задумала?

— Надо отсюда бежать, и чем быстрее, тем лучше.

— Зачем? — устало вздохнула Аюна. Ей вовсе не хотелось снова от кого-то убегать. — Нас здесь хорошо принимают! Не убили и не пленили, хотя на берегу мы были совершенно беспомощны. Приняли в башне, дали кров, накормили, одели… И даже сейчас мы едем на этой удобной повозке…

— Куда? — ехидно поинтересовалась Янди.

— Что «куда»?

— Куда мы на ней едем? Нас не убили — но и не отпустили. Этим людям от нас что-то нужно. Я не знаю что, однако уж верно — что-то очень важное для них. Я пыталась спросить у Ашвы, но он отмахнулся от меня, как от мухи. А это может означать одно: он не желает, чтобы мы загодя были готовы к тому, что нас ждет в их столице.

— Думаю, твои опасения напрасны, — покачала головой царевна. — Что плохого они могут желать дочери бога? Ты ведь слышала — они почитают господа Исварху.

— Да… правда, ставят его куда ниже своей Великой Матери и какого-то Господа Тучи…

— Они заблуждаются, как всякие дикари, — пожала плечами царевна. — Если помнишь, лютвяги тоже почитают своих племенных божков выше Солнца, что светит для всех.

Янди помолчала, подыскивая верные слова, и заговорила вновь:

— Солнцеликая, ты ведь желала поскорее оказаться в Накхаране? Тут сейчас тепло, но в горах уже выпал снег. Если мы задержимся, перевалы может замести и мы не успеем добраться до твердыни Ширама. Вообрази! Бесконечные месяцы в убогой башне какого-нибудь окраинного саара, где ветры ругаются меж собой, заглушая людскую речь… И это в лучшем случае. В горах порой метели заметают всадника вместе с конем! Так что если мы промедлим…

Царевна чуть заметно улыбнулась:

— Спасибо, что сказала об этом. Если небольшая задержка в пути сделает меня заложницей скал и снегов, то тем более лучше перезимовать здесь! Местный люд явно миролюбив. Мы едем уже целый день и не видели ни единой крепости. Я даже ни разу не заметила оружия у здешних мужчин! В каждой деревне нас спрашивают, не устали ли мы, не желаем ли отдохнуть и поесть… — Аюна на миг возвела взгляд к небу, сквозившему в переплетении полога. — Думаю, мне удастся настоять, чтобы здешние властители послали гонцов в Накхаран. В конце концов, я царевна, едущая к жениху, а не оборванка, что мечется с места на место в поисках крова и куска хлеба! Пусть Ширам вышлет свиту, пусть пришлет воинов, чтобы сопровождать меня в свой дворец. Жаль, Даргаш погиб! Уж он бы с этим делом справился. А заодно и поведал бы Шираму о том, что мне довелось пережить и преодолеть по дороге к нему… — Царевна вздохнула, вспоминая преданного накха. — Что поделать! Лишь Исварха знает, кого одарить милостью, а для кого настало время вернуться в его вечное сияние…

— Накха скорее порадовала бы тьма, в которой обитает Предвечный Змей, — заметила Янди.

Аюна пожала плечами, не собираясь отвечать на слова охранницы.

— Все же разузнай получше, куда нас везут, — приказала она.

Глава 3

Глиняный город

Когда начало смеркаться, вдали появился город. Впрочем, ни крепостных стен, огораживающих его, ни высоких башен, ни дворцовых крыш, возвышающихся над домами простого люда, видно не было. И вообще город в привычном понимании встающее вдалеке диво ничем не напоминало. Казалось, все встреченные по пути домишки вдруг решили взобраться на крыши друг друга и склеиться в стену, испещренную ходами наподобие исполинского муравейника. От дороги, входящей в это огромное селение, и влево и вправо можно было трижды выпустить стрелу из лука, прежде чем кончилась бы эта стена. Царевна откинула полог и высунулась наружу, держась руками за край возка и глядя по сторонам широко распахнутыми от любопытства глазами. Из чего сделаны местные жилища? Не камень, не бревна…

— Из чего тут дома? — спросила она возницу.

— Из глины, госпожа, — отозвался тот.

— Как — из глины?! — не поверив, засмеялась дочь Ардвана. — Это же не печные горшки! Как можно слепить целый город?

— Из глины, — повторил возница, слегка подгоняя волов. — Всё тут из глины.

Аюна вертела головой, впитывая чужую, ни на что не похожую жизнь. В поле у края дороги, не обращая внимания на божественную гостью, хлопотали местные обитатели. Они грузили в высокие плетеные корзины что-то круглое и плоское.

— Что они собирают? — вновь обратилась к возчику Аюна.

— Коровьи лепешки, госпожа, — равнодушно ответил тот.

— Зачем?!

— Топить печи.

— Коровьими лепешками? — расхохоталась царевна.

Ее собеседник не слишком почтительно поглядел на нее, как на скорбную умом:

— Чем же еще?

Царевна оглянулась. Следом за повозкой в непривычной задумчивости шла Янди. Позади двигались, тихо разговаривая на ходу, верховный жрец Ашва и Аоранг. Мохнач что-то оживленно доказывал старику. Тот порой удивленно вскидывал брови, иногда, соглашаясь, кивал.

Аоранг трепал по холке спокойно шагающего рядом Рыкуна, приглядывая за ним. На саблезубца жители обращали куда больше внимания, чем на всех остальных прибывших, включая Аюну. Ее это даже немного обижало.

Возок теперь ехал по широкой и прямой улице, стуча колесами по твердой, как камень, чисто выметенной глине. Аюне показалось, таких улиц здесь было совсем немного — может, всего одна, — а прочие дорожки извилистыми крытыми ходами уводили в лабиринт громоздящихся друг на друга домишек.

— Возница правду сказал, что вы топите печи скотьим пометом? — спросила жреца дочь Ардвана.

— Именно так, дочь Сварги.

— Но ведь дровами лучше! Они не воняют…

— У нас здесь нет лесов, — ответил Ашва. — Когда-то мы заключали мир с лесными людьми — с условием, что сможем ходить на ту сторону реки за деревьями для строительства и прочих нужд. Но с дикарями невозможно ни о чем толком договориться. Они — потомки хищных зверей, и природа все равно рано или поздно являет себя… Впрочем, для тебя, — продолжил он, отбрасывая воспоминания, — я велю принести сбор душистых трав. Ты не почувствуешь зловония.

— Спасибо, — милостиво склонила голову царевна. — Да пребудет с тобой Исварха!

Ашва смерил ее взглядом и согласно кивнул.

— Неужели в царском дворце у вас тоже греются сушеным пометом? — не унималась царевна.

— Нет, царевна.

— Тогда чем?

— Здесь нет дворца.

«Так и думала!» — отметила Аюна и спросила:

— А где живет ваш божественный повелитель? Или повелительница?

— У нас нет повелителей.

— Быть может, военный вождь, князь? — уточнила Аюна, вспомнив Станимира.

— Мы не воюем, — пожал плечами Ашва. — Зачем нам князь?

— Но как же так? — недоверчиво спросила царевна. — А кто решает, как будет жить страна?

— Конечно же боги. Двуликая Мать, ее небесные мужья, ее огнерожденные дочери, живущие среди нас… Мы, жрецы, выслушиваем их волю и передаем людям. Чаще всего люди следуют этой воле. Если нет — боги гневаются и наказывают их. И тогда наступают засухи, суховеи, лютые морозы, изнуряющая жара, которая губит посевы…

— И что вы тогда делаете?

— Умираем, — пожал плечами Ашва. — Мы все — лишь зерна на ладони всемогущих богов. Они могут бросить семена в борозду или на истоптанную дорогу либо просто сжечь. Каждый человек здесь понимает это. — Ашва указал на одну из лачуг, прилепившихся к другим таким же. — Вот мы и прибыли. Пока будем жить здесь.

— В этой хижине? — Аюна недовольно свела тонкие брови. — А получше жилья для дочери бога у вас не найдется?

— Есть храм, но нынче мы туда не доберемся. А ночью дочери Солнца подобает отдыхать, так ведь?

— Так, — кивнула Аюна, продолжая недоумевать. — Но тогда хотя бы дворец одного из вельмож…

— У нас нет вельмож, — терпеливо объяснил Ашва. — Эти дома, — он обвел рукой глиняные соты, озаренные багровыми лучами заката, — принадлежат моей семье. Вон тот — мой. В этом должен был жить мой старший сын… — старый жрец умолк и кинул долгий, пронизывающий взгляд на Янди, — когда б не погиб. Сейчас дом пустует — живите в нем. Я распоряжусь, вам принесут воду для омовения, кашу с медом и настой хмеля, чтобы снять усталость…

Вдруг что-то вокруг изменилось. Под ногами дрогнула сухая земля. Прохожие, стоявшие по обочинам и с любопытством смотревшие на повозку с царевной, начали пятиться, пряча глаза и сгибая спину. Послышался негромкий перезвон колокольчиков, шлепанье босых ног и мерная, сотрясающая землю поступь упряжных волов.

Из-за поворота появилась крытая повозка вроде той, в которой привезли Аюну. Только царевну сопровождали Ашва и его жрецы, а по сторонам этой повозки шли одни женщины. Янди невольно отметила, как двигаются шагающие по бокам повозки крепкие раскрашенные смуглянки. «Телохранительницы, — подумала она. — Вон дубинки у бедра…»

Янди отлично знала, что подобной с виду небольшой дубинкой умеючи легко разбить сустав или проломить голову.

«А сзади идут просто служанки… Хотя…»

Она вгляделась в толпу молодых женщин, что следовали за повозкой. В длинных безрукавых домотканых платьях, разрезанных по бокам, с распущенными длинными волосами, они были разрисованы почище жрецов Ашвы — только не молниями и вихрями, а стеблями и колосьями. Одинаково строгое выражение лиц женщин сразу показалось Янди знакомым. Ей вспомнилось детство, храм Найи…

«Это жрицы, — поняла она, насторожившись. — А я говорила царевне — зря мы не сбежали еще на берегу, пока земли вендов были рядом…»

Янди шмыгнула за спины слуг Ашвы, стараясь быть как можно незаметнее.

Не доезжая десятка шагов до царевниной свиты, повозка остановилась. Жрицы подняли плетеный полог и помогли выбраться наружу худой беловолосой женщине. Ее бледная кожа была густо расписана, но морщины не давали рассмотреть знаки. Одета она была в такое же некрашеное платье без рукавов, как все прочие. Узловатые руки казались выбеленными временем сухими корнями.

— Кто это? — негромко спросила Аюна, во все глаза рассматривая прибывших.

— Владычица Полей, — склоняясь в поклоне, ответил Ашва. — Старшая из ныне воплощенных дочерей Даны и ее верховная жрица. Она лично выехала нам навстречу, чтобы увидеть тебя, царевна. Какая честь!

— Что ж, я приветствую ее, — милостиво сказала Аюна, оглядываясь. — Аоранг, помоги сойти на землю!

Беловолосая, которую почтительно поддерживали под руки две младшие жрицы, вышла вперед. На первый взгляд она показалась царевне просто старой женщиной. Но когда Аюна пригляделась, холодок пробежал по спине. Белая жрица в самом деле выглядела бескровной — бледное, как мукой осыпанное, лицо, белые брови и ресницы, будто тронутые изморозью. Легкие длинные волосы окутывали ее, словно язык тумана. Глаза, также полностью белые, с розоватыми прожилками, глядели прямо, не моргая.

«Она слепая, — поняла Аюна. — И кажется, вовсе не старая…»

— Зачем ты призвал меня сюда, погонщик ветра? — раздался громкий женский голос.

Аюна вздрогнула от неожиданности — судя по голосу, эта женщина была в самом деле молода. И говорила уверенно, как облеченная властью.

— Свершилось предначертанное, — выпрямляясь, ответил Ашва. — В наши земли явилась земная дочь Сварги. Ее сопровождает Великий Кот, чтобы нам не усомниться в исполнении пророчества.

— Дочь Знаменосца? — Слепые глаза безошибочно повернулись в сторону Аюны. — Ты уверен?

— Да, дочь государя Ардвана, его земного воплощения. Я видел царевну в столице Аратты и свидетельствую, что это она.

Владычица Полей отстранила жриц, подошла к Аюне и протянула руку, словно желая прикоснуться к ее лицу.

Царевна напряглась.

— Меня нельзя касаться! — предостерегающе сказала она.

Но беловолосая и не собиралась. Она медленно провела рукой по воздуху на небольшом расстоянии от лица Аюны и удовлетворенно улыбнулась:

— Да, это дочь Солнца, младшая богиня, воплотившаяся в смертной девушке. Славно, очень славно! Ты — благословение, посланное в нашу землю. Я чувствую твой страх, но бояться нечего…

— Я ничего не боюсь! — надменно ответила Аюна.

— Вот и правильно. Тебя примут здесь с почетом…

Верховная жрица опустила руку и повернулась в сторону Ашвы. Янди застыла и даже задержала дыхание, когда по ней скользнул невидящий взгляд жутких розоватых глаз. Но слепая не удостоила вниманием служанку царевны. Ее занимало другое.

— Есть еще кто-то? — спросила она Ашву. — Я чувствую, он здесь!

— Да, Владычица Полей, — не очень охотно ответил на этот раз Ашва. — Дочь Сварги сопровождает необычный мужчина…

— Ну конечно, — снисходительно отозвалась женщина. — Дочь Солнца и не может сопровождать обычный мужчина. Кто же он?

— Его зовут Аоранг. Он родом с далекого севера, из полуночных пределов. Его племя называет своими кровными братьями огромных косматых зверей, что живут в снегах. Говорят, у зверей длинный извивающийся нос, а из-под него растут длинные рога, и эти рога куда длиннее, чем у наших волов…

— А! — В голосе женщины послышался жгучий интерес. — Так этот мужчина — из Первых Людей! Предания утверждают, что их вовсе не осталось на свете… Вот так удача! Хвала богам, приведшим одного из них в наши земли именно сейчас! Подведите его ко мне!

Ашва поймал взгляд Аоранга и глазами попросил его приблизиться к жрице. Тот подошел, спокойно позволяя изучить себя. На этот раз Владычица Полей не просто водила руками по воздуху, но ощупала грудь и плечи гостя с нарастающим восторгом.

— Какая мощь! — прошептала она наконец. — Да, это древняя кровь Первых Людей! Младшая богиня, в этом воплощении ты избрала очень хорошего мужа!

— Мужа? — удивленно повторила Аюна. — Аоранг вовсе не…

Ее перебило низкое ворчание Рыкуна. Саблезубцу совсем не нравилось, что кто-то трогает его названого отца. «Отойди», — говорили жрице его прижатые уши и грозный рык.

— Аоранг, прошу, уйми зверя, — поспешно попросил Ашва. — Госпожа, Великий Кот гневается, благоволи отступить…

— Великий Кот и впрямь так огромен и свиреп, как мне сказали? — с любопытством спросила жрица.

— Он вдвое больше горных львов, что водятся на снежных кручах Накхарана, — подтвердил Ашва. — Его клыки подобны двум мечам!

— Он опасен? Что он ест?

— Рыкун ловит сусликов в степи. Не так уж он и свиреп, — добродушно сказал Аоранг. — Не беспокойся, госпожа. Он привыкнет и даст погладить себя.

Весь этот осмотр его только позабавил. А вот Ашву внимание жрицы к мохначу, очевидно, раздосадовало. Янди, которая внимательно следила за происходящим, показалось, что Ашва вообще пожалел, что они встретились…

— Что ж, да возрадуется Мать, — негромко проговорила Владычица Полей. — Младшая богиня с мужем и Великим Котом…

— Аоранг мне не муж, — перебила Аюна. — Я направляюсь в Накхаран на встречу с саарсаном накхов — женихом, которому меня предназначил мой отец. Я уже говорила Ашве об этом.

— Можешь не говорить, я вижу твои мысли, дочь Солнца. Они ложны, тебя сбивает с толку твоя двойственная природа, — снисходительно произнесла жрица. — Думай как богиня, не как женщина. Какое тебе дело до человеческих войн? Твой сияющий отец владеет бескрайним небом! И, о боги, зачем тебе муж — накх?! От союза солнца и змеи может родиться лишь оборотень. А вот брак Неба и Земли способен дать корень новой поросли людского рода…

— Брак Неба и Земли? — озадаченно повторила Аюна. — Твои речи темны, жрица. Я плохо понимаю тебя.

— И это я вижу.

Внимательно оглядев Аюну, Владычица Полей что-то тихо бросила в сторону одной из младших жриц. Янди напрягла слух, но услышала лишь обрывок: «…не беременна… даже хорошо…»

«О чем это они?» — с тревогой подумала лазутчица.

— Повелительница… — обратился к слепой Ашва, косясь на Аоранга. — Дозволь побеседовать с тобой…

— Не сейчас, — отмахнулась та. — После заката. Нам все равно надо будет встретиться, чтобы обсудить зимний обряд. Будь нашей гостьей, царевна, — повернулась верховная жрица к Аюне. — Нынче ты переночуешь здесь, а завтра на заре мы примем тебя как должно в священном доме нашей Матери Даны. Твой муж и твой кот — наши гости, как и ты…

— Ты вынуждаешь меня повторять, — недовольно сказала Аюна. — Мохнач мне не муж…

Но Владычица Полей, не слушая ее, рассеянно улыбнулась и подняла руки. Жрицы тут же подхватили ее и под звяканье колокольчиков почтительно повели к повозке.

Глава 4

Подслушанный разговор

Оглядев глиняное жилище, выделенное для ночевки, Аюна недовольно фыркнула. Пожалуй, оно и впрямь походило на нутро большого кувшина! Только стены куда толще. Впрочем, что мудрить — последние дни ей доводилось ночевать и в менее уютных местах. Царевна вспомнила хлипкие шалаши и наметы, которые наспех строили ее спутники, и еще сильнее захотела упасть в набитую лебяжьим пухом перину, укрыться покрывалом из собольих шкур… Ничего этого тут не было — зато имелась жаровня посреди комнаты и дыра в потолке, куда уходил дым. И глиняные лежанки у стен, закиданные пыльными подушками.

«А где Аоранг?» — спохватилась вдруг царевна. Последнее, что она видела, — воспитанник Тулума о чем-то увлеченно спорил с Ашвой, будто совсем позабыв о ней. Царевна даже ощутила укол ревности. Всю дорогу Аоранг окружал ее ненавязчивой заботой, и Аюна уже успела снова привыкнуть к тому, что он всегда рядом и готов сделать все, что она прикажет. «Чем он там занят? — недовольно подумала она. — Впрочем, мне безразлично!»

— Янди, — приказала она, — приготовь мне постель, я хочу спать.

Непривычно тихая Янди, как подобает хорошей служанке, помогла царевне отойти ко сну. А когда та блаженно вытянулась под овчинным одеялом, попросила разрешения немного погулять.

— Хочу посмотреть этот диковинный город, — объяснила она.

— Не опасно ли это? Возьми с собой Аоранга!

— Я как раз собираюсь найти его, госпожа.

Получив разрешение, Янди с видимым облегчением выскользнула из «кувшина» в сгустившиеся за дверьми сумерки.

* * *

«Чего они от нас хотят? — думала Янди, оглядываясь. — Что нужно сородичам моего кровного отца — о которых я, впрочем, знаю меньше, чем о любом из племен Аратты? Для чего тащили нас в такую даль? Судя по всему, обычно они убивают чужаков на месте…»

Эти вопросы не давали ей покоя весь день. И не находилось ничего, способного дать какую-то зацепку.

«Я стала слишком подозрительной», — подумалось ей.

Как говорила дорогая тетушка, «не надо видеть змею в каждой ветке. Ветка есть ветка, змея есть змея».

— Но опытная змея легко притворится веткой, — пробормотала себе под нос Янди.

Лазутчица покосилась на соседний домишко — принадлежащий, как уже она выяснила, самому Ашве. Наверняка это убогое жилище изнутри мало чем отличалось от того, где поселили царевну. «Возможно, это мой отчий дом!» — подумала Янди, прислушиваясь к себе. Но нет — ничего внутри не екало и не отзывалось.

«Я же сама хотела этого! — напомнила она себе. — Сколько раз за прошедшие годы я представляла, что будет, если я встречу кровных родичей… И вот пожалуйста: жрец Ашва, скорее всего, мой родной дед! И при этом мне чужой. Похоже, я ему совсем неинтересна. Он не верит мне… А надо, чтобы поверил!»

Как ей убедить старика, что она в самом деле его родная внучка? Как заставить его помочь им?

Она медленно направилась в сторону дома Ашвы, все еще пытаясь пробудить в глубине души родственные чувства. Ведь должны же они там быть!

У порога, загораживая вход, лежал саблезубец. При виде Янди он приподнял голову и насторожил уши. Девушка плавно подняла руку, призывая его к тишине. Узнав старую знакомую, Рыкун потерял к ней всякий интерес и вновь прижмурил желтые глаза.

«Вот Аоранг показался жрецу интересным! Они весь день разговаривают о чем-то, спорят… А меня будто и не существует! Может, я ошиблась и Ашва вовсе не мой дед? В конце концов, мало ли заложников сгинуло в чужих землях? Когда моя мать захватила священный холм вендов, там были и другие мальчишки…»

Дверь открылась. На пороге стоял жрец. Вслед за ним появилась кряжистая широкоплечая фигура мохнача. Янди бесшумно отступила в тень соседнего дома.

— Отдыхай здесь, места хватит, — сказал жрец. — Я скоро вернусь. Если еще не будешь спать — продолжим разговор.

— Конечно продолжим! — с жаром кивнул Аоранг.

Янди почувствовала невольную досаду. А седобородый как ни в чем не бывало прошел мимо, не заметив Янди, и зашагал куда-то вниз по извилистой ступенчатой дорожке между прилепившимися друг к другу глиняными домами.

«Куда это он на ночь глядя? Так-так… Он же собирался побеседовать со слепой жрицей…»

Янди дождалась, пока Аоранг закроет дверь, выступила из тени и двинулась вслед за жрецом.

* * *

Огромное селение с закатом солнца погрузилось в сон. Исчезли прохожие с улиц, развеялся дым очагов, затихли звонкие голоса детей… Лишь кое-где во дворах виднелись дрожащие огоньки масляных светилен. Однако Ашва куда-то быстро и уверенно шагал. Лазутчица легкой тенью скользила за ним, удивляясь отсутствию сторожевых псов. Вот котов, столь редких и драгоценных в столице Аратты, она здесь видела во множестве. А собаки — ни единой. Отчего бы? Она на миг задумалась. Котов здесь явно почитали. Их глиняные статуи, украшенные бусами и венками, виднелись тут едва ли не повсюду — на перекрестках, у дверей, на возвышениях под соломенными крышами, сильно напоминающих алтари.

«Должно быть, когда Рыкун вылез из камышей там, на берегу, местные просто обомлели! — мысленно посмеялась Янди. — Небось приняли его за кошачьего бога — и сразу поверили, что Аюна настоящая дочь Солнца. Кого еще может сопровождать этакий котище?»

Между тем Ашва, сворачивая с одной дорожки на другую, незаметно дошел до калитки в глиняном заборе. Дальше вновь начиналась степь, по которой, сгибая высокие сухие травы, гулял ветер. Неподалеку, на пологом холме, черной громадой высилось необычного вида строение. Тяжелое, с покатой двускатной крышей, оно напоминало огромный амбар. Поверху, у самой крыши, здание опоясывали тонко сделанные кошачьи личины. Внутри у каждой, должно быть, горела светильня, так что снаружи казалось, будто кошки глядят на прохожих огненными глазами.

— Занятно, — прошептала Янди, выглядывая из калитки.

Ашва вышел из города, прошел с полсотни шагов и остановился, глядя вдаль. Кажется, он чего-то ждал. Янди выскользнула вслед за ним, невольно оглянувшись. Глиняный город был совершенно темным и тихим, как разом уснувший с закатом солнца улей. Над степью догорала полоса заката, высокое небо уже усыпали звезды.

Янди поглядела в спину Ашве. Тот прогуливался у обочины, не спуская глаз с дороги.

Янди вдруг ощутила, как чуть дрогнула земля под ногами. Судя по тому, как встрепенулся Ашва, он почувствовал то же самое. «Ага, это ступают упряжные волы, — быстро подумала Янди. — А вот и жрица явилась…»

Она прошмыгнула за спиной Ашвы и, пригнувшись, метнулась в сторону освещенной кошачьими глазами храмины.

«Наверняка они пойдут сюда, — подумала она, пробираясь в шелестящей траве. — Не станут гулять на холодном ветру…»

Тяжелый воловий шаг продолжал сотрясать землю. Янди уже была у входа. В глубокой нише по обе стороны от него высились статуи в человеческий рост из обожженной глины. Одна изображала длинноволосую женщину с большим котом у ног, держащим в пасти мертвую крысу. Другая отличалась лишь тем, что вместо крысы в зубах кота была птица. Янди окинула их любопытным взглядом, однако долго разглядывать статуи времени не было. Лазутчица скользнула под своды храма. Духота, полная пряных и терпких запахов, сдавила ей грудь. Вдоль стен рядами стояли огромные кувшины, корзины, запечатанные горшки… «И в самом деле словно амбар», — подумала Янди, забиваясь в щель между двумя кувшинами, в каждый из которых она могла бы поместиться целиком.

И вовремя. Снаружи послышались голоса. Янди узнала голос Ашвы — он что-то торопливо говорил, будто боялся, что его прервут. Лазутчицу поразил его почтительный, даже заискивающий голос.

— …Не просто муж невероятной силы, как тебе, верно, подумалось. Аоранг очень умен и знающ. Его ребенком нашел на далеком севере жрец Тулум, о котором я рассказывал тебе, — верховный слуга Знаменосца из столицы Аратты — и воспитал как родного сына. Аоранг образован, как дети арьев. По поручению своего наставника он побывал в самых отдаленных пределах земли. Все, что видел, он запомнил так, будто и сейчас наблюдает давно ушедшее. Кроме того, он в куда более близком родстве со зверями, чем наши дикие соседи с другого берега Даны… Сам Великий Кот слушается его, будто понимает каждое его слово. Этот необыкновенный юноша может быть нам чрезвычайно полезен…

— Полностью с тобой согласна, погонщик ветра! — промурлыкала в ответ верховная жрица. — Каждое твое слово доказывает великую ценность этого Аоранга. Мать и ее Старший супруг благоволят своему народу! Снег не выпадал так долго! Я уже начала опасаться, что мы снова навлекли на себя гнев вышних. А вот чего они ждали…

— Снег?! — воскликнул Ашва. — Как ты можешь говорить сейчас о снеге! Да хоть бы он не выпал вовсе, хоть бы земля обратилась в промерзлый камень! Или у нас в амбарах не хватит запасов зерна, чтобы пережить одну мертвую зиму? Неужели ради того, чтобы дотянуть до весны без лишений, мы должны вернуть богам ниспосланный ими же дар?

— Ишь как заговорил, — прошипела жрица. — Смотри, как бы Мать не разгневалась на твою неуместную жадность! Думал ли ты, погонщик ветра, о том, что новая весна может и вовсе не настать?

Янди затаила дыхание, прислушиваясь. Два служителя богов говорили о темных и страшных вещах, но лазутчицу занимало лишь одно — как это касалось ее спутников?

— Тебе ведомо многое, Владычица Полей, что от меня скрыто, — дрогнувшим голосом произнес наконец Ашва. — Не хочешь ли поделиться? Знамения пугают уже давно, но ничего точно не было известно…

— Это ни к чему. Во всяком случае, пока. Просто поверь — говоря о том, что весна, может, и не придет, я вовсе не шутила… Но я чувствую, ты хотел мне сказать еще о чем-то.

— Так и есть, владычица, — с тяжким вздохом сказал Ашва. — Я хотел попросить тебя о помощи.

— Ты просишь меня о помощи? — хмыкнула собеседница. — В чем же?

— Сотвори обряд Призвания, — смиренно попросил седобородый жрец.

— Вот как? И о чем ты хочешь спросить Мать Дану?

— У дочери Сварги есть верная служанка, — негромко проговорил Ашва. — Она утверждает, что ее отцом был мой Вайда.

— Твой пропавший сын?!

— Именно так. Я должен удостовериться, иначе мне вовек не будет покоя.

— Дочь Вайды… — настороженно протянула жрица. — Внучка самого Ашвы!

— Она не будет претендовать на твое место, — поспешно проговорил жрец. — Она всего лишь полукровка. Ее мать, судя по всему, была из змеиных людей…

— Не тебе судить! — резко оборвала его собеседница. — Ты понятия не имеешь, чего эта девица на самом деле хочет! Змеиные люди, надо же! Сестры Найи знающи и весьма опасны, хоть их знание ущербно…

— Вот ты и наставишь ее на истинный путь, — поспешно произнес Ашва.

Слепая недовольно фыркнула:

— Ладно, завтра доставь сюда всех троих на рассвете. Поговори с Аорангом из Первых Людей, объясни, что от него потребуется, подготовь его! На вечерней заре все должно быть уже готово к зимнему обряду. А что касается Великого Кота… Подсыпь ему в пищу вот это.

Янди услышала шуршание, будто нечто доставали из корзинки и передавали из рук в руки.

— Зелье не навредит ему, лишь усыпит. Он не должен помешать!

— Прошу тебя, во имя тайного имени Двуликой, — будто через силу произнес Ашва. — Оставь мне Аоранга! Разве я не привез тебе дочь Солнца? И мою внучку…

— Еще никто не подтвердил, что она твоя внучка, — фыркнула слепая. — Скорее всего, хитрая девица лишь выдает себя за нее. С тех пор как в столице Аратты узнали о твоем горе, я ожидала появления подобных самозванцев. Возможно, это лишь коварная уловка твоего приятеля Тулума, чтобы сместить меня!

— Арьям нет дела до столь удаленной от них земли, — горько усмехнулся Ашва. — Они сейчас заняты своими бедами…

— О нет! Дети Солнца всегда были одержимы властью. Все их помыслы и устремления направлены на то, чтобы и дальше расширять свою безмерно огромную державу. А я — помеха в их алчных замыслах…

— Я чувствую, что эта девушка — моей крови!

— Без обряда Призвания ты можешь чувствовать лишь ломоту в суставах, а не голос крови. Не забывай, кто ты и кто я! А что касается Аоранга из Первых Людей… — Тут резкий голос женщины вновь сменился вкрадчивым мурлыканьем. — Не беспокойся о его участи. Мы распорядимся им с такой пользой, какая вам, погонщикам ветра, и не снилась! Теперь прощай, старик. Возвращайся к себе, в селение мужчин, к реке. Ты все сделал правильно.

* * *

Обтянутая воловьей кожей дверь, сплетенная из лозняка, хлопнула под напором ветра куда тише, чем обычная дощатая. Однако некрепко спавшая Аюна вскинулась:

— Кто тут?!

— Я, солнцеликая госпожа. Кому же еще быть?

— Тут где-то я видела лопатку… — сонно проговорила царевна, закутываясь в мягкое одеяло до самого носа. — Пошевели угли, становится холодно…

Лазутчица, прекрасно видевшая в темноте, оглянулась и увидела глиняный ковш с водой, в котором торчала деревянная лопатка. Поворошив ею рдеющие уголья в очаге, Янди подсела к очагу, протягивая к нему онемевшие руки. Только сейчас она осознала, как замерзла, прячась в кошачьем храме на краю степи.

— Моя госпожа, не хотелось бы печалить тебя, но холод — самая меньшая из возможных угроз, — проговорила она через некоторое время.

— Что еще? — недовольно спросила Аюна, только начавшая снова засыпать.

— Я только что подслушала разговор жреца Ашвы со слепой верховной жрицей — хозяйкой полей, или как ее там… Она распоряжалась им, будто сотник — безусым новобранцем. Завтра нас отвезут в храм, чтобы подготовить к участию в каком-то обряде. Я не знаю, что это за обряд и в чем его суть, но нутром чую — ничего хорошего нас не ждет. Ашва умолял эту женщину оставить ему хотя бы Аоранга… Не знаю, что он имел в виду под «оставить»…

Аюна села на лежанке.

— Зажги светильню! — резко произнесла она, вглядываясь в лицо Янди. — Что ты такое рассказываешь? Нас отвезут в храм? Что ж, оно и понятно! Ты ведь сама слышала — в этой земле нет ни царей, ни князей. Все, что у них есть, — это дома богов. Куда же еще им везти меня — дочь Исвархи? И раз уж они признали меня дочерью бога, можешь не сомневаться — я не дам в обиду ни Аоранга, ни тебя. Пригрожу им, что я… не стану благословлять их посевы! Я отвращу от них лик, и они померзнут!

Янди хмыкнула:

— Звучит очень грозно, госпожа. Но полагаю, твоя воля ничего здесь не значит.

— Верховная жрица лично вышла поклониться мне. Ашва, который явно пользуется здесь почетом, предоставил нам покои в своем доме. Пусть этот дом больше похож на кувшин, но других здесь попросту нет…

Янди невольно оглядела скудное убранство выделенного им жилища — дома ее отца. «Ашва почти поверил, что я его внучка, — припомнила она подслушанный разговор. — Что там за ритуал Призвания он хочет провести? И чем грозит мне то, что слепая жрица знает теперь о моем родстве с Ашвой? Ее эта новость явно дернула, будто удар кнутом! А бедный старик против жрицы не посмел и слова молвить…»

— Заклинаю тебя, солнцеликая, — вновь заговорила Янди. — Доверься моим предчувствиям! Они не раз спасали меня. Я всегда заранее чуяла засаду. Нам надо как можно скорее исчезнуть отсюда и добраться до Накхарана…

— И как ты намерена это сделать? Опять собираешься поубивать всех, кто будет тебе мешать? — сердито спросила Аюна. — Чего ты опасаешься? Сама видишь — здесь нет воинов! Совсем нет! Эти люди — мирные пахари и пастухи, добрые, приветливые… Нас никто даже не сторожит! А ты твердишь о засадах!

— Станимир принимал тебя с еще большими почестями, чем все эти улыбчивые земляные люди, — напомнила Янди. — Но затем нам пришлось бежать, спасая жизнь.

— Хочешь сказать, что здешние жрецы тоже намереваются, прикрываясь моим именем, захватить Аратту? — расхохоталась царевна. — И кто же этим займется? Пахари с мотыгами против боевых колесниц и конных лучников? Это просто смешно!

А Янди вспомнились молнии, бившие рядом с их челном в волны Даны. И выдавить улыбку в ответ не получилось.

— Ты же сама хотела поскорее добраться до жениха, госпожа, — напомнила она, решив зайти с другой стороны. — Ты собиралась отомстить Кирану и поддержать саарсана. Ширам прилагает столько усилий, дабы вернуть престол твоему брату…

— Да, ты права, — вздохнула царевна.

И вдруг осеклась, с подозрением уставившись на Янди при свете пляшущего огонька масляной лампадки:

— Постой! Да, я решила поддержать Ширама… Однако тебе-то что до того? Ведь это Киран послал тебя со мной, чтобы я убила повелителя накхов. А если у меня не получится — чтобы это сделала ты. Ведь так?

Голос царевны зазвучал твердо и решительно.

— Так, — подтвердила Янди, с досадой вспоминая беседу в шатре неподалеку от столицы.

Кто же мог подумать, что все обернется этаким образом?

— Может, теперь моя верная Янди скажет, что раздумала убивать Ширама?

«Может, так и сказать? — подумала лазутчица. — А с чего бы ей мне верить?»

Она молчала, пристально глядя на госпожу.

— Но я тебе все равно не поверю, — запальчиво продолжала та. — Знаешь почему? Потому что ты была любовницей Кирана!

«А вот здесь есть за что зацепиться».

— И впрямь была, — не стала отпираться Янди. — Потому что хотела жить, а не умереть от голода и ран, как прочие мужчины и женщины моего рода. Вот только слово «любовница» тут подходит мало. Киран хотел обладать моим телом — и он им обладал. А потом расхотел… Как ты думаешь, если бы я выполнила его волю и убила Ширама, получилось бы у меня уйти от накхов невредимой, а паче того — добраться до столицы и получить награду?

Аюна озадаченно посмотрела на телохранительницу.

— Скорее всего, нет, — признала она.

— Вот и я так думаю. У меня был не слишком большой выбор. Остаться в столице значило умереть в застенках, куда блюститель престола непременно кинул бы меня, чтобы я молчала. Бежать? Куда? Моя родня мертва. А жить зайцем, вечно удирающим от погони, даже хуже, чем умереть…

— Значит, теперь ты не желаешь смерти Ширама? — уточнила Аюна с легким удивлением.

— Я что, разбойник, который выходит на большую дорогу, чтобы пустить кровь прохожим? Чужая кровь не пьянит меня, госпожа. Да, я умею быстро убивать. Это мой дар. Но я делаю это, лишь когда иначе нельзя. Ты и сама не раз это видела. Я умею излечивать раны — это другой мой дар… Пообещай, что защитишь меня от Кирана, как я всегда защищала тебя, и можешь быть спокойна. Я стану служить тебе и Шираму или любому другому — кому ты прикажешь.

— Ты говоришь правду?

— Разве я когда-то обманывала тебя?

— Поклянись, — тихо потребовала Аюна. — Принеси мне клятву перед ликом священного пламени, что будешь предана мне, а не Кирану!

Янди не колеблясь протянула руку к жаровне и повернула ладонь к полыхающим углям:

— Пусть испепелит меня пламень Исвархи, если я когда-нибудь предам тебя! А Киран… Да будет он проклят, да сотрется его имя в небесном свитке жизни!

Аюна даже побледнела, услышав такое страшное проклятие. В этот миг она вполне убедилась, что Янди не испытывает к Кирану не то что любви, но и малейших добрых чувств. Царевна зачарованно глядела на пляшущие среди углей синеватые огоньки. Ни один из них не взметнулся, чтобы обжечь ладонь Янди.

— Хорошо, — медленно проговорила дочь Ардвана. — Я принимаю твою клятву.

— Так что? — с надеждой спросила Янди. — Нынче ночью мы уходим?

— Как, куда? Давай не будем принимать поспешных решений. Мы даже не знаем, чего от нас хотят! Сейчас мы выспимся, потом поедем в храм, выслушаем, что предложит их верховная жрица, — а дальше я уже буду решать, что делать. И можешь не сомневаться — дочь Исвархи не даст в обиду ни себя, ни тех, кто ей верно служит!

* * *

— Аоранг!

Мохнач открыл глаза, но чья-то ладонь тут же зажала ему рот. В почти кромешной темноте глиняного дома он видел только склонившуюся над его постелью тень и слышал тихое дыхание.

— Это я, Янди! Проснись…

— Я не сплю. — Аоранг приподнялся на локте. — Что-то случилось?

— Нет, но может. Я сегодня следила за твоим Ашвой и вот что узнала…

Янди приблизила губы к уху мохнача и быстро пересказала ему разговор Ашвы со слепой жрицей.

— Ты уже рассказала царевне? — забеспокоился он.

— Да, но она не желает меня слушать! Не понимает, что надо немедленно отсюда бежать. Думает, небесное происхождение защитит ее…

— С чего ты решила, что госпоже угрожает опасность?

— Что? И ты туда же?!

— Послушай, Янди… — вздохнув, заговорил Аоранг. — Ашва был здесь и недавно ушел, я говорил с ним…

— Он рассказал тебе про обряд, который они затевают?

— Да, — мрачно ответил мохнач. — Царевне нечего бояться. Это касается только меня.

— И что за обряд?

— Я не вправе разгласить, — сдавленным голосом ответил Аоранг. — Об одном попрошу тебя, Янди: хорошенько охраняй царевну, пока она не доберется, куда желает. Вам идти по опасным землям, а, кроме тебя, рядом с ней никого не будет…

— Ты на что это намекаешь? — встревожилась Янди.

— Ладно, скажу… Мне придется остаться здесь — тогда царевне позволят уехать. Это было их единственным условием. Ашва поклялся своими богами, что так и будет.

— Вот как, — протянула Янди, выпрямляя спину и задумываясь.

Значит, Ашва решил оставить Аоранга при себе…

Нечто подобное она начала подозревать еще в сторожевой башне, заметив откровенный интерес чародеев-облакопрогонников к мохначу. Что ж, в каком-то смысле так даже удобнее. В Накхаране мохнача ждала бы только верная смерть — ведь именно он послужил причиной разрыва помолвки Аюны и Ширама, да и многих прочих ужасных событий. Но что ждет его в земле Великой Матери?

«И смирится ли Аюна с тем, что Аоранга придется бросить здесь? Она опять крепко привязалась к нему, хоть сама того, похоже, не осознает. Стоит этим двоим оказаться рядом, как они становятся близки, как правая и левая рука… Что, если сказать Аюне, что Аоранг догонит их на берегу? А там уж будет поздно возвращаться…»

Янди тряхнула головой и нахмурилась. Когда даже ближайший шаг окутан тьмой, не стоит забегать так далеко вперед… Никто не знает, что принесет завтрашний день… Девушка вдруг с удивлением поймала себя на том, что беспокоится за Аоранга. Янди не лгала Аюне — она в самом деле безразлично отнеслась к гибели Даргаша, как и многих других прежде него. Даже смерть братьев-саконов вызвала у нее лишь досаду. Но когда она думала о мохначе, ей почему-то не хотелось, чтобы упрямый увалень тут пропал.

«Но что я могу сделать? Аоранг все решил! Он думает, что жертвует собой… Но что именно задумала слепая жрица и чем был так раздосадован Ашва?»

Когда плетеная дверь бесшумно затворилась за Янди, Аоранг вытянулся на лежанке, закинул руки за голову и горько усмехнулся. Он давно уже не спал и не думал, что нынче вообще уснет. Из мыслей не шел разговор с Ашвой и его предложение, которое на самом деле было недвусмысленным приказом…

— …Зимняя жертва — священный брак Земли и Неба, обряд, который дарует плодородие полям, призывает на них благодать Матери Даны. Когда-то я сам его проводил, но я уже немолод… Нам нужен мужчина в расцвете юности, такой, как ты. Мужчина, в животворящей силе которого невозможно усомниться…

— Так и думал, — буркнул Аоранг. — Еще когда эта слепая ощупывала меня на улице, было ясно, что́ у нее на уме… Но ведь она старуха!

— Вовсе нет. Летами она не намного старше тебя. Когда мы впервые увидели ее младенцем — слепую, беловолосую, белоглазую, — мы сразу поняли, что нам дарована новая Владычица Полей. Так и вышло: когда девочка подросла, она оказалась мудра не по годам, вдобавок у нее открылся дар предвидения… Увы, она очень быстро стареет — намного быстрее, чем обычные люди. Боюсь, скоро она покинет народ Матери Даны. Но до той поры нам нужно получить наследницу…

— О Исварха… Скажи по правде, мудрый Ашва, это обязательно должен быть я или это просто ее блажь? Разве в ваших землях недостаточно молодых и сильных мужчин?

Облакопрогонник усмехнулся:

— Владычица Полей избрала тебя, а ты еще и недоволен? Неужто она в самом деле так неприятна тебе… или ты настолько предан другой?

— Так и есть, — сердито ответил Аоранг. — И даже не спрашивай ее имя.

— Тоже мне тайна… Что ж, преданность достойна уважения… — Ашва на миг призадумался. — Хочешь, мы наведем морок и вместо Владычицы ты узришь на ложе ту, кого любишь всей душой и сердцем? И обнимешь ее без смущения…

Аоранг слегка покраснел.

— Это незачем, — отрезал он. — Я все исполню. Но прежде скажи, что будет с царевной.

— Ее не обидят.

— Прости, но этого недостаточно. Ее отпустят? Ты можешь поклясться перед лицом своих богов?

— Да, — почти не колеблясь, сказал Ашва. — Дочь Ардвана здесь чужая. Когда она станет не нужна, ее отпустят с миром.

— А меня?

Они молча смотрели друг на друга.

— Так я и знал, — прошептал Аоранг. — Хорошо, я согласен.

Глава 5

Начало жатвы

Поутру царевну и Янди разбудили петухи. Они начали перекликаться еще затемно, так что привыкшая даже во сне ловить непривычные звуки Янди вскинулась и начала оглядываться. Но ничего сколько-нибудь опасного не было. В их глиняном домике, греясь у теплой жаровни, как ни в чем не бывало лежали три кошки. Одна из них подняла голову от неожиданного шороха, поглядела на девушку сверкнувшими во тьме белыми глазами, проговорила «мур!» и, как показалось Янди, улыбнулась.

— Почудится же, — проворчала Янди, снова ложась и заворачиваясь в овечью шкуру.

Но сон уже ушел. Лазутчица вновь и вновь вспоминала подслушанный ею разговор в храме неведомой богини. И все сильнее убеждалась: ничего хорошего ждать не приходится. Причем опасность грозила не столько Аюне, сколько Аорангу — и, похоже, ей самой.

Наконец круглое отверстие дымохода посветлело — снаружи рассвело. Один из молодых жрецов принес крынку парного молока и большую круглую лепешку.

— Ашва уже ждет вас, — сообщил он.

Жрец и впрямь самолично сидел на козлах запряженной повозки, глядя куда-то вдаль неожиданно усталыми глазами.

— А где Аоранг? — спросила царевна, оглядываясь.

— И где Рыкун? — подхватила Янди.

— Мохнач ушел вперед, — коротко сказал жрец. — Решил дать побегать большому коту. Здесь его все же опасаются. Но мы скоро их догоним…

Он помог царевне забраться под плетеный полог.

— А где давешний возница? — спросила Янди.

— Без него управимся, — резко ответил жрец. — Садись, не тяни!

Янди устроилась рядом с ним на козлах, чтобы по возможности хорошенько рассмотреть дорогу. Кто знает — возможно, обратно придется добираться без провожатых… Если вообще придется…

Вскоре повозка тронулась с места. Деревянные колеса грохотали по застывшим от ночного холода колеям. Ворота селения остались позади, по сторонам потянулась степь, озаренная бледным утренним солнцем. Ашва, прищурившись, поглядел на небо и вздохнул.

— Снега все нет, — пробормотал он.

— И Аоранга нет, — заметила сидящая рядом с ним Янди.

— В самом деле. — Аюна приподняла одну из циновок, закрывавших стороны возка, и выглянула наружу. — Ни Аоранга, ни Рыкуна нигде не видать! Они точно ушли прогуляться?

— Значит, они уже в храме, — буркнул Ашва.

— В храме? Где же он?

— А вон там, — подсказала Янди. — Ведь это храм? Мы туда едем?

— Болтай поменьше, языкастая девица, — буркнул старый жрец, поворачивая повозку к высокому строению, что поднималось на покатом холме неподалеку. При свете солнца оно показалось Янди куда больше, чем ночью. Стены его были разукрашены узорами, которых она в темноте не заметила. Аюна с любопытством разглядывала росписи — на ее вкус, грубые и дикарские, но волнующие воображение. Женщины в длинных платьях, с распущенными волосами, с человеческими и кошачьими головами, засевали или жали поля, шествовали с дарами в процессиях, возносили моления каким-то страхолюдным существам… Значение многих рисунков было царевне непонятно, и она попросила Ашву объяснить их, пока повозка медленно ползла вверх по склону пологого холма.

— Кому молятся те девушки на росписи? Святое Солнце, у нее два лица и шесть грудей! Так у нас изображают дивий…

— Это Великая Матерь, Двуликая, наша госпожа Дана, — сухо объяснил Ашва. — В начале времен она пришла, чтобы заселить этот мир. Потому мы все и поклоняемся ей.

— В Аратте знать не знают никакой Даны.

— Эка невидаль, — дернул плечом жрец. — Если все время только и глядеть на солнце — ничего иного вокруг не увидишь.

— А почему так много кошачьих мордочек?

— Это долгая история.

— Расскажи!

— Когда Мать Матерей создавала зверье, — неохотно начал рассказывать Ашва, — она породила и тех, кому надлежало править им для прославления ее имени и исполнения воли. Все это были мужчины, в которых человеческого и звериного было поровну…

— Но эти существа — мужчины — очень скоро позабыли, для чего были созданы, — подхватила вдруг Янди. — Они начали враждовать между собой. Они погибали в схватках столь часто, что Мать Матерей обеспокоилась, выживут ли творения ее рук. Тогда она создала из себя и послала в наш мир Первоматерь Дану, благую и милосердную… А в помощь ей дала Великого Кота…

Ашва уставился на девушку изумленным взглядом:

— Откуда ты все это знаешь?! Это древнее сказание, известное лишь в наших землях…

Янди вскинула голову и посмотрела старику в лицо:

— Отец рассказывал мне, когда я была ребенком. Он знал много чудесных сказок, они врезались мне в память…

Старик явственно побледнел:

— Если ты говоришь правду…

Однако поговорить им не дали. Повозка уже подъезжала к воротам храма, где толпились встречающие царевну жрицы. Янди насчитала три дюжины женщин — от служанок, что подхватили Аюну под руки и помогли выбраться из возка, до крепких телохранительниц в безрукавых рубахах до колен, перехваченных кожаными ремнями. Раздалось слаженное пение, вперед выступили молодые жрицы в белом и принялись кидать под ноги Аюне горсти зерна из корзин. Царевна приосанилась и милостиво улыбнулась.

— Наконец-то достойная свита, — удовлетворенно заметила она, оглядевшись.

— Будь она неладна, — пробормотала Янди, пересчитывая взглядом телохранительниц.

Тех оказалось не меньше десятка. Она оглянулась, но Ашвы с повозкой уже не было видно рядом. Тогда Янди протиснулась вперед в толпе, догнала госпожу и последовала за ней, опустив голову, изображая скромную служанку. На нее никто не обращал внимания, никто не пытался задержать, даже не глядел в ее сторону. «Ну хоть что-то складывается к нашей выгоде, — подумала Янди. — Но куда они ведут царевну… и где Аоранг с его блохастым котом?!»

Шествие миновало ворота и вступило под тень низкого свода. Внутри храма царил полумрак. Янди, по-прежнему не поднимая глаз, поглядывала по сторонам. Она узнала ряды огромных глиняных сосудов, среди которых пряталась прошедшей ночью. Темный проход вел в большой чертог, куда свет проникал сквозь продушины под самой крышей. Жрицы остановились и все как одна склонились в поклоне перед стоящей на алтарном возвышении краснолицей улыбающейся богиней. Тела богини было почти не видно — так густо его увивали бусы и ленты. У подножия статуи теснились корзины и расписные запечатанные горшки. Янди заметила на алтаре множество толстых русых и рыжих кос, свисающих до самой земли. «Похоже, женщины жертвуют богине свои волосы, — мельком подумала она, пока жрицы обходили чертог вдоль стены, направляясь дальше. — Но что-то я тут не видела стриженых…»

Они снова долго шли полутемным проходом. Никто по-прежнему не мешал Янди следовать за Аюной, но вокруг плотным кольцом шагали крепкие девицы с дубинками, не сводя с царевны глаз. Наконец откуда-то повеяло сладкими благовониями, и они вошли в небольшой и довольно уютный зал, устланный коврами. Очевидно, это была трапезная: в середине стояли низкие столы, блюда на них источали дразнящие ароматы. Под ногами служанок крутились пестрые кошки. Дым сизыми клубами поднимался над большими глиняными курильницами, так что у Янди даже защипало глаза.

При появлении Аюны служанки, разносившие кушанья, разом склонились перед вошедшей. Одна из них с улыбкой повела царевну на возвышение между двумя курильницами — очевидно, самое почетное место. Аюна оглянулась, отыскивая взглядом Янди.

— Только посмотри, сколько тут кошек! — воскликнула она. — Помнишь нашу придворную кошку в Лазурном дворце? Очевидно, ее привезли из этих краев…

— Госпожа, кошки — это хорошо, но я не вижу верховной жрицы… — начала было Янди.

Но тут ее отодвинули — на этот раз явно нарочно. Новая служанка выступила вперед, держа перед собой сверток. За ней следовала девушка, которая несла большую миску с водой.

— Божественная, соблаговоли поесть, — проговорила одна из молодых жриц. — Потом мы заплетем тебе волосы и оденем в платье, достойное дочери Небесного Знаменосца…

Аюна приветливо улыбнулась говорившей и с любопытством потянулась к свертку в ее руках.

«Аоранг ночью говорил, что в обряде будет участвовать только он, — с нарастающим беспокойством подумала Янди. — Впрочем, ему Ашва так сказал, а кто поручится, что это правда…»

Две служанки развернули платье. Оно оказалось длинным, белым, сверху донизу покрытым вышитыми узорами. Янди сразу не понравилось это одеяние. У накхов в белое одевали только мертвых. Но погребальные рубахи были без вышивки, а это платье расшито колосьями, полными зерен… «Да оно же свадебное, — догадалась Янди. — Что они тут затевают?!»

Дым благовоний клубами поднимался к потолку и расплывался под ним сизым ароматным туманом. Янди отпихнула в сторону невесть как оказавшуюся перед ней белобрысую жрицу… «Знакомый запах! — подумала лазутчица, втягивая носом горько-сладкий аромат. — Откуда я могу его знать?»

Сестры Найи тоже очень любили разнообразные курения. Одни прогоняли грусть, очищали разум и придавали сил, а другие могли вогнать в сон, да такой, что и не проснешься… Ну конечно!

— Госпожа! — Янди рванулась вперед. — Отойди от курильниц…

Однако не успела царевна обернуться, как Янди с силой ударили сзади по голове, и все погрузилось во тьму.

* * *

Янди очнулась в незнакомом, темном и зловонном месте, на твердом глиняном полу. Девушка чуть приоткрыла глаза и из-под ресниц быстро огляделась. Кажется, ее заперли в какой-то каморке. Никого, кроме нее, здесь не было. Янди тут же села, зашипев от боли, — резкое движение отозвалось болью в затылке. Она прикоснулась к голове и обнаружила большую шишку именно там, куда ударила бы сама, чтобы надежно оглушить врага. Впрочем, она и не сомневалась, что храмовые стражницы умело владеют своими дубинками.

«Не убили сразу — уже хорошо, — думала Янди, внимательно изучая свою тюрьму. — И даже не потрудились связать… Добрый знак! Они думают, я обычная служанка, — вот и пусть дальше думают…»

Каморка, в которой заперли Янди, сперва показалась ей просто пустым чуланом. Но чем дольше она изучала ее, тем меньше ей тут нравилось. Гладкие выбеленные стены без окон — только продушины под самым потолком. Через них еле-еле сочился свет. В дальнем углу — дыра в полу, у другой стены — длинный низкий стол с каменной столешницей, при виде которой Янди передернуло. Пустая каморка пахла страхом и кровью. Янди хорошо знала эти запахи…

Преодолевая боль в затылке, она поднялась на ноги и принялась изучать дверь. Однако, в отличие от плетеных дверей в глиняных домах, эта была собрана из досок и обита бронзовыми полосками.

«Вряд ли меня тут заперли надолго, — подумала Янди, прислушиваясь. — Белая ведьма проведет свой проклятый обряд, вернется и займется мной. Стало быть, у меня есть время до вечера, чтобы убраться отсюда. Эх, Аюна, если бы ты только мне поверила! Аоранг, бедняга, вряд ли мы с тобой еще увидимся…»

За ней пришли куда раньше, чем она ожидала. Янди как раз прикидывала, как бы ей добраться до крыши, чтобы попытаться разобрать ее, когда за дверью послышался звук множества шагов. Янди тут же спрыгнула на пол со стола, опустилась на колени и съежилась, опустив голову.

Снаружи послышалось лязганье засова, дверь отворилась, и внутрь вошли две стражницы. За ними последовали две молодые жрицы — они вели под руки Владычицу Полей. Янди заметила, что дверь затворили снаружи, — стало быть, там остался еще кто-то. Слепая была в просторном белом платье, расшитом золотом и бисером так густо, что жрица едва переставляла ноги под его тяжестью. «Да она совсем слабая. Больна, что ли?» — с удивлением отметила Янди. Белые волосы еще пахли горько-сладким дымом, которым одурманивали царевну.

— Поднимись, девка! — раздался приказ.

Янди поспешно встала. Худая как плеть рука с длинными пальцами коснулась головы девушки и провела по ее волосам. Янди огромным усилием удержалась, чтобы не скинуть эту руку.

— Смотри мне в лицо…

Взгляд нечеловеческих глаз с розовыми прожилками под белыми ресницами уперся в лоб пленницы. Жрица не говорила больше ни слова, только дыхание ее чуть участилось, но у Янди вскоре возникло отвратительное ощущение щекотки под лобной костью. Казалось, жрица забирается своими паучьими пальцами ей прямо в голову. «Как бы не высмотрела лишнего», — встревожилась Янди, всплеснула руками и дрожащим голосом воскликнула:

— Что вы сделали с солнцеликой царевной?!

— Молчать, пока не спросили! — рявкнула одна из стражниц.

Дубинка с силой ударила служанку Аюны по плечу. Янди вскрикнула и согнулась от боли.

— Значит, внучка Ашвы? — даже не моргнув, протянула слепая жрица. — Что-то непохоже! Где он, зов крови? Я не слышу его! Твой дед — избранный Господина Тучи, говорящий его голосом, взывающий к его силе. Ты хоть понимаешь, что это означает?

— Нет, госпожа, — дрожащим голосом отвечала Янди.

— Разумеется, — с презрением фыркнула та. — Неужто за два поколения такое великое наследие бесследно растворилось в крови дикарей? Уж не знаю, кто была твоя мать, но я вижу перед собой обычную девицу без всяких признаков божественного избранничества… Впрочем, нет, не обычную — хитрую, очень хитрую лазутчицу из Аратты…

Янди заломила руки:

— Я не лазутчица, я ничего не знаю! Прошу, проводите меня к солнцеликой…

— Хватит скулить! Забудь о своей госпоже, лживая девка. Ваши пути разошлись.

— Вы ведь не убьете ее?! И меня…

Слепая жрица усмехнулась зубастой улыбкой, в которой Янди очень ясно прочитала свою судьбу.

— Ты сама не знаешь, что несешь, глупая служанка. Как можно убить богиню? — проговорила слепая. — Пути богов и людей различны. Дочь Солнца принесет на нашу землю благо, ради которого и была сюда послана, и только затем отправится к Отцу вслед за мужем. А ты — никто, ты просто сдохнешь.

Янди невольно сделала резкое движение, и тут же несколько крепких рук повалили ее и прижали к полу.

— Я не нахожу в тебе никакой пользы. Убейте ее! Впрочем, волосы у нее хороши. Не повредите волосы, — строго сказала жрица. — Отрезайте аккуратно, вместе с кожей…

Подобрав подол почти негнущегося от вышивок платья, слепая медленно развернулась и вышла. Когда дверь за ней и молодыми жрицами затворилась, оставшиеся в каморке стражницы тут же принялись за дело. Заломив руки упирающейся Янди, они потащили ее к столу.

— У тебя есть при себе нож? — деловито спросила та, что помоложе.

— Конечно нет! — огрызнулась вторая, видимо более опытная. — Нельзя проливать кровь в доме Матери!

— А как мы отрежем ей волосы?

— На стене в зале Ночного Лика висит Серп Луны. Потом схожу за ним, как прикончим ее…

Стражница крепко схватила Янди за косу и прижала голову к каменной столешнице. Ее напарница резко и коротко замахнулась дубинкой, собираясь проломить жертве висок… В тот же миг она взвыла от боли, дубинка вылетела из вывихнутой руки. Вторую девицу Янди пнула в живот, заставив со стоном скрючиться, вскочила и кинулась к двери. Больше всего она боялась, что стражницы снаружи догадаются, что происходит, и успеют задвинуть засов. Но те сами ринулись внутрь, держа дубинки наготове. Янди, возблагодарив Мать Найю, ударила одну противницу в горло, другую в колено, проскочила между ними и бросилась бежать куда глаза глядят.

Она пронеслась коротким темным ходом, чуть не сбив слепую жрицу, а позади уже слышался нестройный топот преследовательниц. Янди свернула в первую попавшуюся низкую арку — за ней оказался еще один непроглядно-темный проход.

«Проклятый храм! Чтоб ему быть в десять раз меньше… Чтоб изо всех его горшков разом черви полезли…»

Янди устремилась в темноту, изо всех сил напрягая глаза. Пару раз вездесущие кошки с воплями выскакивали прямо у нее из-под ног. Храм Найи, где Янди провела детство, был таким же темным и запутанным. Разница была только одна. Здешние жрицы знали тут каждый зал и каждый поворот, а она — нет.

Наконец очередной проход вывел ее в сумрачный чертог. Впрочем, сюда хотя бы отчасти сочился свет из пробитых под самым потолком окошек. В середине на возвышении среди корзин и горшков стояла черная статуя грудастой женщины, увешанная бусами, с жутким выражением лица. С ее алтаря свисали девичьи косы.

«Не видать тебе моей косы, страхолюдище!» — подумала Янди, лихорадочно озираясь в поисках выхода. Быстрые шаги врагинь раздавались где-то уже совсем близко.

Вдруг взгляд Янди упал на нечто узкое, лунным лучом блестевшее на стене среди раскрашенных личин. Она пригляделась — и ее глаза вспыхнули радостью узнавания. Там висел накхский короткий изогнутый меч, невесть как попавший в эти края. Подобные мечи, только парные, в Накхаране носили лучшие воины, с детства обученные сражаться обеими руками. Янди кинулась к мечу, как ястреб на добычу. Небесное железо потемнело и запылилось, однако было хотя бы чем-то смазано. Еще здешние жители приделали к саконскому клинку длинную костяную рукоять, так что кривой меч начал походить на большой серп или короткую косу.

«Они и решили, что это серп, поэтому и повесили его сюда!»

Стражницы, влетев в зал, застыли на месте при виде широко ухмыляющейся Янди. В руках беглянки мертвенно отсвечивал меч.

— Что уставились? Хотите поглядеть, как косят накхи?

Янди глубоко вздохнула, чуть прикрыла глаза, покачнулась…

Охранницы тоже обучались драться с детства, однако ни одна из них не сталкивалась прежде с подобным колдовством. Чужеземная девица — тощая, белобрысая, ростом по плечо самой невысокой из них — вдруг будто начала расплываться в воздухе. То ли время замедлилось, то ли сами они вдруг стали медленными и неуклюжими… А девица взмахнула Серпом Луны, завертелась на месте — и сверкающее лезвие замелькало в воздухе, вспыхивая, как стрекозиное крыло…

Так в чертог Ночного Лика явилась смерть.

…Янди никогда не сомневалась в безграничной воле богов, повелевающих судьбами людей. Боги были всемогущие и жестокие, немилостивые и мстительные. Их можно было попытаться подкупить или перехитрить, однако это редко помогало. По своей прихоти боги в одночасье безжалостно ломали все, с таким трудом выстроенное человеком. Часто Янди и сама бывала проводником их произвола.

«Кто ты, ведущий меня сквозь тьму? Отец Исварха, Мать Найя, саконский Брат-Огонь? Я не вижу твоего лика, но знаю, что ты ведешь меня, словно слепую, по тропе через неведомую чащу. Я чувствую твою руку на плече. Ты привел меня на огненный холм, к старому сакону, с которым я надеялась никогда больше в этой жизни не встречаться. Если у меня и был в жизни отец, то он — и что я сделала с ним, его родом, его сыновьями, с его добрым именем?»

Янди прекрасно знала, что она сделала, и не то чтобы ее это когда-то заботило. «Эти люди мне чужие», — рассуждала она. Настоящая родня, если она еще осталась, — в Накхаране и в неведомой земле Великой Матери…

«И вот судьба привела меня к моему родному деду, а толку? Он даже не смог защитить меня, и мне опять приходится самой позаботиться о себе… Неведомый бог, зачем ты привел меня в эту землю? Я всего лишь искала семью, но вот я снова убиваю! Как понять твою волю?»

Янди опустила меч и остановилась, закончив танец. Все заняло лишь несколько ударов сердца — ни единого лишнего движения, все точно и красиво, залюбуешься. Тело с наслаждением вспомнило все, чему его учили много лет. Оно желало разить еще, но Янди решительно приказала себе успокоиться. Дело сделано, и теперь ей понадобится не острый клинок, а быстрый, здравый разум. Лазутчица обвела взглядом пол, залитый кровью. Равнодушно поглядела на чью-то отрубленную руку, что валялась в темной луже под ногами. Четыре стражницы догнали ее в этом зале, и ни одна не ушла живой от ее оружия.

Янди перевела взгляд на статую богини на алтаре:

— Эта жатва для тебя, Двуликая!

Она и сама не знала, почему эти слова сорвались с ее губ. Черный лик богини безмятежно улыбался в ответ.

Лазутчица на миг склонила перед ней голову, стряхнула кровь с клинка и легким шагом побежала искать Аюну.

Глава 6

Спящий в Борозде

Ветер пролетел над степью, вороша ее рыжую, начинающую седеть шерсть. С резкими криками пронеслись и исчезли птицы. Мертвые травы перестали колыхаться, огромный простор застыл в неподвижности, словно чего-то ожидая.

Летом такое темно-сизое, низкое, набухшее небо бывает лишь перед грозой. Сейчас тучи неподвижно нависали над священным озимым полем, словно собирались раздавить его. Сотни пришедших сюда из Глиняного города людей невольно понижали голос, а то и вовсе помалкивали, не в силах преодолеть трепет и страх перед тем, что будет. Слишком много зависит от Зимней жертвы, чтобы нарушить действо случайной ошибкой.

Пришло время самых коротких, самых темных дней. В полуночных землях, где вечный холод, в эти дни солнце скрывается до самой весны. В вендских лесах славят предков, медведи ложатся спать, приходит волчья пора. Здесь, в стране Богини, зимний излом означает встречу с ней. Одни об этой встрече молят, другие ее страшатся. В эти дни истончаются границы между мирами. Боги и люди, живые и мертвые как никогда близки друг другу. Самое время обратиться к Богине с просьбой, и особенно опасно чем-то прогневить ее.

После полудня на священном поле собралась огромная толпа. Пожалуй, все женщины из города и окрестных деревень явились принять участие в обряде. Мужчин здесь не было: всякого, кто посмел бы явиться на поле тайно, ждала бы скорая и лютая смерть. Вдалеке, у стен города, толпились те, кого не пустили и кто не смог дойти сам, — мужья и братья, дети, старики, калеки, — чтобы хоть издалека увидеть, как заключают брак Небо и Земля.

— Посмотрим, сестры, на ясное небо!

Глядите, с неба падает огненная стрела!

Поклонимся стреле, помолимся стреле!

Сотни нарядных женщин, взявшись под руки и раскачиваясь, разом запели, обратив взгляды к небу. Песня летела над головами, будто пела себя сама, и не петь ее было невозможно…

— Сестры, стрела пала с неба!

Матери, стрела пала с неба!

Дочери, стрела пала с неба!

Среди озимого поля, на невысоком холме, был возведен шалаш — скорее даже небольшой домик с округлой крышей, напоминающий стог, обмазанный глиной и покрытый соломой. Путь к нему выстлали пестрыми циновками. Владычица Полей, с распущенными белыми волосами, увешанная тяжелыми золотыми украшениями, стояла возле подножия холма, вознося моления Матери Дане.

— Двуликая, Родительница, Великая Кошка! — разносился над полем ее голос, и казалось, эхо вторило ему с небес и из-под земли. — Благослови брак, что нынче заключается ради твоей славы! Услышьте, жены и девы, — к нам явилось новое воплощение Даны и ее смертный муж из Первых Людей! Великий Кот — вот знамение того, что сбывается предсказанное! Пусть же свершится вечный союз Тучи и Пашни! Пусть он благословит озимь, насытит и защитит детей вечной Матери…

По левую руку от слепой жрицы стоял Аоранг — единственный мужчина, допущенный к участию в обряде. Мохначи вообще редко раздевались и уж тем более никогда не делали этого прилюдно. Аорангу же велели снять одежду, оставив только штаны, и разукрасили, как статую для храмового праздника. Он стоял, развернув широченные плечи, чувствуя, как его слишком бледная, не знавшая прикосновений солнца кожа покрывается мурашками. Его спокойное лицо казалось даже надменным, если бы это не была попытка скрыть, насколько ему не по себе. Даже не от холода — к морозу-то он привык, — а оттого, что на него таращатся тысячи жадных женских глаз.

— Сестры, стрела пала с неба!

Матери, стрела пала с неба! Дочери, стрела пала с неба! Поклонимся стреле, помолимся стреле!

Припев все повторялся и повторялся, все сильнее завораживая поющих. Казалось, песня, обращенная к Богине, околдовывает их самих. Одна за другой женщины вдруг выпрямлялись, глаза их вспыхивали, голос становился громче и звонче, словно обретал новые силы, а тела начинали двигаться в танце сами по себе, будто их пронзило, обожгло той самой небесной стрелой.

— Куда ты полетела, стрела? В дальние дали, в ковыльные степи! Воротись, стрела, ударь туда, куда мы скажем! Поклонимся стреле, помолимся стреле! Вот юный муж — ударь в его горячее сердце, Вспыхни в ясных очах, становую жилу возвесели…

Аоранг прислушивался к пению, стараясь разобрать слова, и сам не замечал, как заклинание понемногу захватывает и его. Он слышал в воздухе, среди туч, звенящий, зовущий голос стрелы, и холод волнами пробегал по его телу — теперь уже от возбуждения и странного чувства близкой опасности. Чутье охотника подсказывало ему, что угроза близка, но он не видел ее источника. А повторяющийся напев давил, убеждая не думать, а подчиниться ему и отдаться видениям. Аоранг прикрыл глаза, у него закружилась голова. На миг ему в самом деле почудилось, что он огромен и достигает макушкой холодных синих туч, что он способен одним шагом преодолеть все это рыжее поле до самого горизонта. Ощущение невероятных, нечеловеческих сил на миг опьянило его, будто он в самом деле стал богом…

«Богом?! — опомнился мохнач. — Господь Исварха, прости мне это кощунство! Это все ради твоей дочери, только ради нее! Ради нее я и от тебя отступил бы, господь Исварха! Что я сейчас и делаю, похоже…»

Худая рука подтолкнула его.

— Пора? — повернулся он к жрице.

— Да, ступай, — тихо сказала она.

— А ты?

Слепая вдруг слегка покраснела.

— Иди, — прошептала она. — Супруга сейчас присоединится к тебе.

Под громовое пение Аоранг прошел по дорожке из циновок, нагнулся и забрался в шалаш.

Там царил полумрак. Свет тонкими стрелками сочился сквозь щели в наспех собранной кровле. Мерзлая земля была устлана воловьими шкурами. По четырем сторонам света стояли снопы с необмолоченными зернами, горшки с кашей, кувшины с пивом… Аоранг глубоко вздохнул и сел на шкуры, слушая, как снаружи волной нарастает крик.

Тем временем толпа расступилась, и несколько жриц под руки вывели — почти вынесли — к подножию холма Аюну. Разукрашенная и наряженная на местный лад царевна была на себя не похожа. Лицо ее было выбелено и укрыто вуалью. Аюна послушно переставляла ноги, по привычке держа спину прямо, но явно не осознавала, где она и что вокруг происходит. Прикрыв глаза, она мечтательно улыбалась.

— Иди за мной, богиня, — торжественно произнесла Владычица Полей. — Прими своего мужа на этом священном поле, и пусть ваш брак благословит землю.

Шествие направилось к шалашу, а вокруг вновь грянула песнь:

— Сестры, стрела пала с неба, стрелу хороним! Матери, стрела пала с неба, стрелу хороним! Дочери, стрела пала с неба, стрелу хороним! Поклонимся стреле, помолимся стреле!

В толпе вдруг началось движение. Кто-то полез в поясные сумки, кто-то принялся расплетать косы… А затем, будто подчиняясь неслышному приказу, женщины начали браться за руки и собираться в огромный хоровод. Исполинской змеей хоровод пополз по спирали, завиваясь вокруг шалаша. Казалось, ничто не может остановить это движение, заступишь нечаянно дорогу — затопчут, и под ноги не глянут, и даже петь не перестанут.

* * *

Отворилась дверь, внутрь шалаша хлынул свет. Аоранг поднял голову и поморгал, вглядываясь в стоящую перед ним женщину. Он по-прежнему не чувствовал границ своего «я»: они то выплескивались далеко за пределы шалаша, захлестывая все поле и нависающее над ним грозовое небо, то съеживались до пределов его земного тела. Мир расплывался перед глазами — Аоранг мог четко видеть лишь то, что находилось прямо перед ним, а все, что по краям, тонуло в разноцветном тумане. Сердце бешено колотилось. Он стискивал кулаки, чтобы руки не дрожали.

Аоранг сосредоточил внимание на женщине, что опустилась перед ним на колени. Она также пристально смотрела на него. Смотрела? Да, мохнач был уверен, что жрица его видит. Чем она смотрит — сосудами, что проросли сквозь ее белки, или вечно зрячими глазами своей Богини, он понятия не имел. Владычица Полей смотрела на него с непонятным ожиданием и глубокой печалью. За ее спиной двигались тени.

— Хочешь остаться здесь со мной? — спросила она вдруг. — Ашва так хвалил тебя, и я сама вижу: все, что он сказал, правда. Ты можешь стать нашим царем, мы будем править вместе…

Аоранг усмехнулся:

— Не все ли равно, как это будет называться? Я уже сказал Ашве: если вы отпустите царевну, я останусь здесь, и довольно.

— Я бы не хотела держать тебя на этакой привязи, — качнула головой жрица. — Душой ты будешь не здесь, а она нам тоже нужна, ничуть не меньше, чем тело. Посвяти себя Богине по доброй воле — и мы изменим сегодняшний обряд…

— Мое место рядом с царевной, — напомнил Аоранг.

— Твоя царевна собирается выйти за владыку накхов.

— Тогда я провожу ее и вернусь в столицу.

— Где к тебе относились как к прирученному животному? Ашва многое о тебе рассказал. Ты перерос ледяной мир, в котором родился, но и в Аратте тебе места не нашлось… Впрочем, это не важно, потому что Аратта скоро погибнет, — об этом поведали нам степные вихри… Увы, она слишком велика и, падая, может похоронить под собою и нас… Однако не случайно боги прислали сюда тебя и царевну! — Слепая жрица наклонилась вперед. — Видно, Знаменосец, безвременно вернувшись в небеса, умолил Господина Тучу сохранить для смертных каплю его крови…

— Нет.

Аоранг не особенно понимал сейчас, о чем говорила жрица, да и не желал понимать.

— Не уговаривай, госпожа. Дикарь или прирученный зверь, я — верный Исвархи и никогда не стану служить вашей Богине. И я не хочу здесь править — ни без тебя, ни с тобой.

Беловолосая жрица выпрямилась, и печаль пропала из ее глаз.

— Как скажешь, чужак, — холодно ответила она. — Тогда твоя кровь нам иначе послужит. Ты готов выполнить уговор?

— Готов, — кивнул Аоранг.

— Тогда выполняй.

Владычица Полей легла на шкуры, вытянулась, закрыла глаза… и превратилась в Аюну.

Сердце Аоранга пропустило удар.

— Зачем? — пробормотал он. — Я же просил, не надо…

Он прижал ладонь к глазам, крепко зажмурился и снова поднял веки, но перед ним по-прежнему была царевна. Разодетая в тяжелое вышитое платье, она лежала и мирно спала. Аоранг осторожно прикоснулся к набеленной щеке. Царевна приоткрыла сонные глаза.

— Аоранг? — с улыбкой прошептала она. — Ты здесь… Как я рада…

Мохнач не знал, что и думать. Голова шла кругом, все тело вдруг онемело так, будто он замерз в зимней степи. Да, Ашва говорил, что возможно придать Владычице Полей облик его любимой, но ведь он отказался! Или они думают, слепая жрица настолько непривлекательна для него, что иначе он не справится? Аоранг снова закрыл глаза и склонился над спящей. Провел ладонью по ее щеке, запустил пальцы в пушистые волосы. Опьяняющий морок стал еще сильнее. Это была Аюна, ее запах, тепло ее тела, нежность и мягкость ее кожи… «Как они это сделали?» — подумал Аоранг, а тем временем его руки уже обнимали царевну и губы касались ее губ. Перед его внутренним взором на миг вспыхнуло видение: ветер треплет нежные зеленые ростки озими, подобные чуду среди покрытых инеем комьев земли и студеного осеннего мрака…

В небе ослепительно полыхнуло. Вспышка захлестнула весь мир, пламя целиком затопило Аоранга и лишило мыслей. Удара грома он уже не услышал. А дальше не было ни царевны, ни мохнача — только тем, кто способен был видеть незримое, открылось, будто вспыхнула в сухих зимних полях спустившаяся с неба звезда.

Все же остальные, подняв головы, глядели в небо, где в сизых тучах сверкали отблески зарниц, и пели, хлопая в ладоши:

— Бей, бей, громовая стрела! Растите, колосья новой жизни!

Зарокотал гром, извилистая молния пробежала по изнанке туч и ударила рядом с холмом. Люди с визгом шарахнулись в стороны, попадали ниц… Но когда свечение в тучах погасло, толпа снова прихлынула к шалашу. Опять поплыл кругом хоровод, зазвучали новые песни:

— Проводим молодца на поле спать, Усни крепко, молодец, в поле, в борозде, Да будет мирным и спокойным твой сон, Да будут твои корни глубоки и сильны; Когда весной вернется солнышко в небо, Ты к нам придешь молодым ростком…

Теперь каждая проходящая мимо шалаша женщина нагибалась и бросала на него пригоршню земли. Многие развязывали принесенные с собой мешочки с житом и горстями бросали зерна, распевая славицы двум ипостасям Богини — милостивой и карающей. Другие кидали припасенные бусины, загадывая заветные желания, выдергивали цветные нитки из одежды, бросали яркие плетеные пояски. Молодки молили о детях, девицы просили женихов. Старухи, вечно скрюченные у печи или над стиркой, особенно усердствовали в хороводе, веря, что танец во славу Богини исцелит больные спины, а юная озимь поделится жизненной силой.

— Нет больше Аоранга из Первых Людей. Отныне прозвание твое — Спящий в Борозде! — провозгласила Владычица Полей, глядя на растущий земляной холм. — Мы хороним тебя, как зерно на ниве! Да прорастет оно в иной, вышней стране! Тело твое истлеет, но незримые силы возрастут, как колосья! Возвращайся сам-сотый, сам-тысячный!

Хоровод тянулся и тянулся. Уже солнце вновь ушло за тучи и поле начало погружаться в сумрак, а люди все шли и бросали комья земли и зерна. Шалаш постепенно превращался в курган. Вот уже и вход пропал из виду, вот и крыша спряталась под желтоватой мерзлой землей… А люди все текли мимо, сыпали землю и пели:

— Мать сыра земля, щедрая Дана! Все тобой рождено, все к тебе и вернется, Древо стоячее, вернись в матушку-землю, Звери рыскучие, вернитесь в матушку-землю, Птицы летучие, вернитесь в матушку-землю, Дети, чей срок настал, — вернитесь в матушку-землю. Расколи, громовая стрела, матушку-землю! Пусть легко взойдут травы, когда солнце вернется!

* * *

Солнце рано закатилось за угрюмые тучи, и страну Великой Матери окутала тьма. Холод первых заморозков сковал землю, степь заснула глубоким сном. Однако возле храма Двуликой после заката собрались несметные толпы. Пылали костры, слышался грохот бубнов и звон струн. Булькала в котлах священная поминальная каша, шипело в глиняных кружках пиво, повсюду звучали пение, выкрики и смех. На вечерний праздник были допущены и мужчины, так что под стены храма явились чуть ли не все жители города.

В гуще толпы, у одного из котлов с кашей, суетилась девица в неброской одежде служанки. Ее волосы были скрыты под низко повязанным по лбу платком. Она проворно орудовала черпаком, накладывая всем желающим дымящуюся сладкую кашу, однообразно улыбаясь разгоряченным людям, тянущим к ней миски. Вдруг она остановилась, схватилась за голову, передала черпак другой служанке и отошла от котла. Цепкий взгляд быстро обежал толпу, но вокруг бурлило веселье, и никому не было дела до невзрачной служанки. Губы девушки скривились в недоброй усмешке.

— Поглядим, кто это, — прошептала она.

У главного входа в храм Двуликой никого не было — все веселились возле костров. Девушка сунула руку под передник.

— Поосторожнее с Серпом Луны, — послышалось из темноты.

Из-за высоких кувшинов выступила длинная худая фигура.

— Так и думала, что это ты меня призывал, — ответила Янди, доставая из-под передника накхский меч. — Вряд ли мне самой внезапно захотелось бы все бросить и пойти вернуться к храму… Как ты меня нашел, Ашва?

— Я многое умею… внучка.

— Внучка? — оскалилась она.

— Думаешь, как отсюда выбраться, не так ли? — спокойно спросил Ашва. — Ждешь, когда все угомонятся, а сама прикидываешь, как добраться до реки?

— Какой догадливый! Значит, не только внушаешь мысли, но и читаешь? А проклятая жрица тоже так может?

— Не так, как я, — качнул головой старый жрец. — Иначе она бы давно тебя нашла. К счастью, Владычица Полей отдыхает после обряда. Он отнял у нее немало сил…

— Что тебе надо, Ашва?

— Я хочу помочь дочери моего Вайды.

— Да неужели? А не поздно ли ты спохватился?

Вдруг Янди застыла — с улицы послышались шаги и голоса. К ним приближались, беседуя между собой, две стражницы. Янди поудобнее перехватила меч, но Ашва быстро сжал ее запястье, пристально взглянул на стражниц, что-то прошептал — и те прошли мимо.

— О! Как ты это делаешь? — прошептала Янди, когда звук шагов затих вдалеке.

Старик хмыкнул:

— Ничего сложного. Даже у вас в Аратте, где забыто и утеряно все, что можно забыть и утерять, я встречал людей, умеющих отводить глаза…

— Научи меня!

— Ты не способна к чародейству. Так сказала Владычица, и я тоже это вижу. Но ты унаследовала другой дар. Твоей матерью была накхини-воительница, не так ли? А вот Владычица не поняла этого.

— Хвала Исвархе, что не поняла, иначе они зарезали бы меня сразу, — проворчала Янди. — Утром им удалось застать меня врасплох…

— В этих стенах лучше поминать Матерь Дану. Пошли-ка со мной, девочка…

— В храм? Ну нет! Я там уже побывала, хватит!

— Ты ведь хочешь спасти свою госпожу?

— Аюну? — Лазутчица недоверчиво уставилась на деда. — Но разве ее не похоронили в кургане?

— Идем, — повторил Ашва.

Они прошли под низкими сводами и вышли в уже знакомый Янди зал. Полдюжины светильников горело на алтаре Матери Даны, озаряя улыбающийся лик и пышную грудь. Пространство позади статуи тонуло во мраке.

— Это чертог Двуликой, и он также двойствен, — заговорил Ашва. — Мы стоим в той его части, что обращена к востоку. Она посвящена Дневному Лику Матери — милостивому, дарующему жизнь всему, рожденному на земле — и по утрам озаряется солнцем. А за ее спиной, — старик покосился на клинок в руках Янди, — другая, обращенная к западу половина чертога. Она посвящена Ночному Лику Матери. Той, что ходит с косой и срезает зрелые колосья, а сухие травы и бурьян бросает в огонь…

— А, поняла, — кивнула Янди. — Я думала, что это два разных чертога, а оказывается — один… Ты знаешь, что я побывала тут утром?

— И не просто побывала, насколько я слышал.

— Да, я убила четырех стражниц, — с гордостью сказала Янди. — Вот этим мечом! Впрочем, я бы справилась и без него. Но с ним это было еще и приятно, и красиво…

— Красиво? — поднял бровь старик.

— Да, моя тетка-найина говорила мне: когда мастерство становится совершенным, оно обретает красоту.

— Она имела в виду искусство убивать?

— Конечно, что же еще!

Ашва только покачал головой.

Вместе они обошли алтарь Богини и оказались перед темным ликом, также озаренным мигающим светом нескольких глиняных светильников. Янди довольно ухмыльнулась, заметив перед статуей Богини четыре новые длинные косы.

— Они хотели отрезать мне косу, — сказала она, — но не прошло и полдня, а их собственные волосы уже лежат на алтаре! Воистину Великая Мать любит посмеяться! Зачем они их сюда положили?

— Знаешь, — задумчиво ответил Ашва, — убийство пред Ночным Ликом, да еще совершенное священным серпом, не является кощунством. Напротив, это жертва Темному Лику. Принесенная правильным образом, она будет воспринята особенно благосклонно. Если бы ты не просто резала глотки, защищая свою жизнь, а проводила обряд, то уже нынче заняла бы высокое место среди верных Матери Даны… Но увы, Владычица Полей ревнива. Что бы там она ни говорила, она служит не Матери, а себе…

— Все же почему ты выступил против нее?

— Владычица Полей слишком много на себя берет, — проворчал Ашва. — Она перестала считаться с кем и чем бы то ни было, кроме своих пророческих видений. Я умолял сохранить жизнь Аорангу, но она отказалась. Она не могла не понимать, что он, его знания и умения нужны всей нашей земле, — и все равно отдала его Богине! Она хочет блага, но нарушает свои же законы. Конечно, рано или поздно она за это поплатится — но как бы из-за нее не поплатиться всем нам…

Янди уже не слушала его.

— Здесь царевна! — взволнованно воскликнула она. — Святое Солнце, это в самом деле она!

Аюна, укутанная в расшитые ткани, лежала перед алтарем. Она казалась очень бледной, лицо ее застыло. Неужели все-таки мертва? Янди сама удивилась, как болезненно ее задела эта мысль. Она ведь была не самого высокого мнения о своей госпоже. Часто Аюна невыносимо раздражала упрямством и непоколебимой верой в свою божественность, которая должна была спасти их от всех бед, да что-то не спасала… Янди считала, что она умнее и привлекательнее своей солнцеликой подопечной; она умела постоять за себя и заставить — хитростью или силой — других людей вести так, как ей нужно, — а царевна не могла даже разобраться, где враги, где друзья… Да и по знатности, если уж на то пошло, они были почти равны. Допустим, отец Аюны был государем Аратты, ну а мать Янди была дочерью саара. И за ее сводного братца Ширама эта бестолковая царевна собиралась замуж…

«Может, в этом и дело? Мы могли стать с ней почти сестрами… Или дело в том, что я поклялась служить ей? И не смогла спасти…»

Такие мысли мелькали у Янди, когда она вдруг увидела, что ресницы Аюны дрогнули.

— Она спит! — радостно воскликнула лазутчица.

— Да, ее одурманили, чтобы без помех провести обряд, — подтвердил Ашва. — Ты ведь уже поняла, ради чего все затевалось? Владычице нужен ребенок, наследник или наследница. Она бы родила его сама, если бы могла… Однако она увядает и скоро умрет. Сегодня по воле Матери Даны должно быть зачато необычное дитя, ребенок Земли и Неба. Если все получилось, то царевна проживет здесь до родов, а потом ее отправят к отцу.

— Но государь мертв!

— Да, Владычица об этом знает.

— Ах вот как… — Янди помолчала и все же спросила: — А что с Аорангом?

— Увы, — вздохнул Ашва. — Мохнач остался на брачном ложе там, под курганом…

Янди прикусила губу:

— Ты уверен? Может, еще не поздно…

— Мне жаль. После окончания обряда, когда Аюну унесли обратно в храм, пришли мужчины с лопатами и забросали шалаш землей как следует. Теперь там большой курган. Это поистине великая жертва! Дух Аоранга и сила его крови будут оберегать нашу землю, станут ей щитом против страшной беды, которая идет с севера и с юга…

— Что еще за беда? — мрачно спросила Янди.

— Мы сами толком не знаем. Но знамения являются уже давно, и все они ужасны. Гибель мира придет с севера и с юга! С севером все понятно — это ненасытная Аратта, которая уже зарится на наши земли. Но что на юге? Там только море…

Ашва оборвал себя и шагнул к алтарю:

— Ладно, не будем терять время.

Он легко подхватил Аюну на руки.

— Иди за мной, — приказал он внучке.

Глава 7

К Рассветным Водам

Янди с досадой глядела на стрекало, которое Ашва ей оставил вместе с возком. Лучше бы тут подошел тяжелый хлыст, хотя кто его знает? Казалось, мохнатые рыжие бычки, запряженные в повозку, вообще не чувствуют боли от уколов — шагают себе, как им вздумается. Янди оглянулась — погони видно не было. «Это ненадолго, — подумала она. — Надо проехать как можно быстрее и дальше, пока Владычица Полей не обнаружила исчезновения Аюны… А ленивые быки еле плетутся!»

Полоса заката давно погасла, позади осталась темная громада Глиняного города. Во все стороны, раскинувшись под звездным небом, тянулось травяное море. Главное — не потерять дорогу, если можно так назвать две еле-еле наезженные колеи среди бурьяна. Янди в который раз добром помянула наставницу, выучившую ее видеть в темноте.

— Если не будешь двигаться быстрее, я отрежу от тебя кусок и поужинаю им! — пригрозила она правому быку, который явно считал себя в упряжке главным.

Но тот даже большим ухом не повел, переставляя ноги так неспешно, словно в мире не было ни единой причины заставить его поторопиться.

Янди скрипнула зубами и сердито пнула быка, чего он даже не заметил.

— Будь ты неладен, толстяк, пешком я дошла бы быстрее!

— Янди… — послышалось из возка.

Лазутчица оглянулась. Царевна лежала на спине, глядя мутным взглядом на полог.

— Янди… Куда мы едем?

— Домой, госпожа.

— Это хорошо, — вздохнула Аюна, снова обессиленно закрывая глаза.

Янди дернула плечом и принялась опять бранить и колоть стрекалом быков, надеясь заставить их хотя бы немного пробежаться.

Глубокой ночью Янди поняла, что вот-вот уснет и свалится под колеса. Да и быки уже совсем медленно плелись, то и дело норовя остановиться. Янди спрыгнула с козел, отвела упряжку в сторону от дороги к зарослям ползучего лоховника, темневшим неподалеку. Сняла с быков ярмо, не забыв покрепче привязать животных, чтобы ночью никуда не убрели. После долгих сомнений решила развести костер. Конечно, Янди умела сложить скрытый костер, чтобы дым стелился по земле, а огонь был почти не виден, но и такой был опасен. Янди совсем не знала эту землю. А вдруг тут где-нибудь рядом село или пастухи со стадами, которые могут учуять запах дыма? Но ночь была слишком холодной.

Из возка выбралась Аюна и, пошатываясь, направилась в кусты. Вернувшись, вытащила две овечьи шкуры из возка — на одну уселась, стараясь устроиться как можно ближе к костру, другую набросила на плечи и завернулась в нее, дрожа от студеного ветра.

— У нас есть что-нибудь попить? Во рту пересохло…

Янди искоса посмотрела на свою госпожу. Аюне явно было нехорошо. Под глазами залегли тени, в нечесаных волосах торчали соломинки. Ничего божественного сейчас не было в дочери Ардвана. Помятое праздничное платье напоминало погребальный саван — которым, по сути, и являлось. Даже в плену у вендов Аюна не выглядела такой потерянной. Янди протянула царевне бурдючок с медовухой, оставленный ей Ашвой. Подумав, достала большую, уже подсохшую ковригу, отломила от нее четверть. Остальное надо было приберечь на завтра.

— Янди, куда ты меня везешь? — спросила царевна, утолив жажду. — Я ничего не понимаю. Уже ночь… Я помню, как мы готовились к обряду в храме… Было так весело…

— Это уж точно, госпожа, — веселее некуда! Тебя одурманили дымом из курильниц. Почему ты не послушала меня? — не удержалась от упрека Янди.

Аюна с жалобным видом потерла лоб.

— Я не помню, — призналась она. — Так обряд… состоялся?

— Да. — Телохранительница бросила на царевну острый взгляд. — Кстати, как ты себя чувствуешь, солнцеликая?

— Ох… Все болит…

— Оно и неудивительно, — съязвила Янди.

И помрачнела, вспомнив свежий курган над брачным ложем… Итак, царевна понятия не имеет, что с ней произошло. Стоит ли рассказать ей? «Конечно нет, — тут же решила Янди. — Никому не будет радости от этаких новостей! Особенно в Накхаране… А уж если она в самом деле зачала…»

Янди не смогла удержать широкой ухмылки и быстро отвернулась, пока царевна ничего не заметила.

«Ради такого, пожалуй, даже не буду торопиться прикончить Ширама! Я просто должна увидеть его лицо, когда ему принесут новорожденного! Боги, как же это будет прекрасно! Такого позора не было еще ни у одного саарсана. Ширам превзойдет даже своего бесславного предка Афая! Царевну и мохначенка, конечно, сразу убьют…»

Усмешка сползла с лица Янди. «Я поклялась защищать ее… Нет, это дело следует повести более тонко. Может, она еще и не беременна. А рассказать царевне — или кому-нибудь другому — об этом „священном браке“ я всегда успею…»

— Так ты видела обряд? — спросила после долго молчания Аюна. — Что там было?

— Не видела — была слишком занята в другом месте, — тонким голоском ответила Янди. — А обряд… ну что обряд? Собрались на поле огромные толпы баб, водили хороводы, много пели, потом много пили…

— Хороводы? Для чего же нужно было меня одурманивать? — пожала плечами Аюна.

— Понятия не имею, солнцеликая.

— А где Аоранг и Рыкун? — встрепенулась вдруг царевна.

«Наконец-то вспомнила», — подумала Янди, а вслух сказала:

— Аоранг решил остаться.

Аюна вскинула голову. Казалось, с нее разом слетели все остатки дурмана.

— Что?!

— Да, Ашва предложил ему остаться в земле Великой Матери. Твой мохнач согласился. Они решили сделать его царем или вроде того. В общем, важным и значимым человеком…

— Не может быть! — резко ответила Аюна. — Он никогда бы меня не бросил!

— Ему здесь будет лучше. Представь, солнцеликая, как бы его встретили в Накхаране. Хоть раз в жизни подумай не о себе!

— Я всегда думаю не о себе! — возмутилась царевна.

— Для тебя Аоранг лишь безотказный слуга, но ведь на самом деле он — нечто большее. Боги ведут его неторными путями, он необычный, щедро одаренный человек… — Янди едва удержалась, чтобы не сказать «был». — Здесь его очень высоко оценили…

— Я тоже высоко его ценю, — запальчиво сказала Аюна. — Он вовсе не просто слуга… Он вообще не слуга, он друг, самый близкий, верный, любимый друг! Мы немедленно возвращаемся! Я поговорю с ним, постараюсь объяснить, как он для меня важен…

— Никуда мы не вернемся, — бросила Янди.

— Нет, вернемся! Сейчас же, я приказываю! Он должен передумать! Надеюсь, мы отъехали от города не слишком далеко…

Царевна хотела вскочить на ноги, но позеленела, качнулась и бессильно плюхнулась обратно на шкуру. Янди с насмешкой наблюдала за ней.

— Не хотела тебе говорить, но, видно, придется! Как ты думаешь, солнцеликая, почему мы с тобой вдвоем едем по разбитой дороге, скрываясь под покровом темноты? Почему я развела маленький скрытый костер в эту холодную ночь? Не потому ли, что не хочу выдать нас дымом? Вот повозка Ашвы, но где он сам?

— Янди! — воскликнула Аюна. — Ты все-таки устроила побег? Без моего позволения?

— Не я. Ашва. Он вынес тебя из храма, отдал нам свой возок и рассказал, как добраться до реки. Эта дорога ведет на восток, к притоку Даны, который здесь называют Рассветными Водами. За ним начинаются владения накхов…

— Ашва пожелал, чтобы мы тайно уехали? — в замешательстве проговорила царевна. — И Аоранг решил остаться? Прости, я никогда этому не поверю!

— Аоранг мертв, — оставила околичности Янди. — Вот тебе вся как есть правда! По приказу слепой жрицы его похоронили заживо в кургане. Потом там возведут еще одну чародейскую башню, чтобы охраняла здешние земли. Ты видела такие башни и такие курганы, их тут много. Ну а тебя они заточили бы в этой башне до конца твоей жизни… который не заставил бы долго ждать. Все это мне рассказал Ашва, прежде чем мы расстались…

— Мертв, — медленно произнесла Аюна. — Не может быть!

— Очень даже может. Они и мне собирались отрезать голову, да не подумали, что я буду возражать… А Аоранга они, похоже, просто обманули. Он пошел на этот проклятый обряд по доброй воле… Прости, Аюна, что говорю тебе все это так прямо. У нас сейчас нет времени на плач, надо спасать твою жизнь, госпожа.

— Аоранг мертв, — повторила царевна, словно прислушиваясь к этим словам.

Слезы одна за другой потекли по щекам, но лицо оставалось все таким же недоверчивым и ошеломленным. Она даже не заметила, что телохранительница назвала ее по имени. Янди стиснула зубы.

— Сейчас мы поспим, пока не начнет светать, — заговорила она. — Это непременно надо сделать, иначе завтра у нас не будет сил, а они нам понадобятся. Нам ехать на восток почти целый день. К завтрашнему вечеру мы должны достигнуть Рассветных Вод. Дорога приведет к башне облакопрогонников. Ашва сказал, что уже послал туда весточку. Стражи границы помогут нам — дадут лодку, припасы и переправят на другую сторону, в накхские земли. Там встречаются конные разъезды, они подберут нас… Царевна, ты меня слышишь?

— Ложись спать, Янди, — отозвалась та бесцветным голосом. — Я посторожу. Какой теперь сон… Ты ведь не солгала насчет Аоранга? Ты твердо уверена? Что он… он…

Янди кивнула, с глубоким изумлением чувствуя, как у нее самой на глазах выступают слезы.

* * *

Весь следующий день, от зябкого туманного рассвета до ослепительно многоцветного заката, слился для Аюны в одну сплошную тряску, приправленную бранью Янди, пытавшейся заставить быков двигаться быстрее.

«Что будет, если нас догонят? — неспокойным потоком текли мысли царевны. — Янди убьют, меня вернут и… заточат в башне на вершине кургана… где похоронен Аоранг…» Аоранг мертв? Такой сильный, добрый, всегда готовый помочь, как он может быть мертв? Он ведь обещал никогда не оставлять ее — и теперь нарушил обещание…

Аюна то начинала плакать, то вновь замирала в ужасе, осознавая случившееся, то злилась невесть на что, и слезы все текли по щекам. «Разве я никого не теряла в своей жизни? — уговаривала она себя. — Вся моя семья уже в вечном сиянии Исвархи, кроме малыша Аюра. Мама, братья, отец… Как можно сравнивать прежнее горе с новой потерей? Аоранг не был мне ни братом, ни мужем — всего лишь другом… Но почему же я чувствую себя так, будто меня рассекли надвое и от меня осталась лишь окровавленная половина?» Теперь она осознавала, что и понятия не имела, насколько дорог ей был верный мохнач. Она ведь отказывалась от него уже дважды, в столице и у Станимира. Готова была отказаться и в третий — а он ни разу не предавал ее…

Янди тяготили совсем другие мысли. Она уже утомилась оглядываться, но все равно при каждом непривычном звуке или вспорхнувшей среди полей птице вскидывала голову. Всякий миг она ждала появления преследователей. Она не сомневалась, что погоню уже выслали. Конечно, Янди надеялась, что быки у слуг Владычицы Полей такие же ленивые, как и у Ашвы, — но вдруг у них есть всадники или скороходы? Только вид Серпа Луны, что поблескивал в соломе на дне возка, несколько успокаивал. Даже если их догонят, взять ее будет совсем нелегко! И в самом худшем случае, уходя к Матери Найе, она заберет с собой немало вражьих душ…

Ашва, видно, знал, куда направлять беглянок, — дорога пролегала по пустынным, безлюдным местам. Лишь под вечер местность понемногу начала меняться. Справа и слева земля вздыбилась холмами, чаще стали попадаться деревья. Вскоре дорога уже вилась среди облетевших рощ. Кое-где Янди заметила остатки плетней, огораживающих выпасы. В небе с резким криком пронеслась белая птица. «Это же чайка, — поняла Янди. — Похоже, река совсем близко!»

— Госпожа, — сказала она, — спрячься в возке и опусти занавески. Должно быть, река рядом. Мы можем встретить рыбаков…

— Так, может, попросим переправить нас на тот берег? — предложила Аюна.

— Попросим? — хмыкнула Янди. — Добыть лодку-то дело нехитрое… Но здешние воды сторожат облакопрогонники или такие же водяные твари, как тот огромный сом. Думаю, надо поступить не так. Ашва объяснил, что эта дорога приведет нас к сторожевой башне и что надо там сказать, чтобы нам помогли…

— А если нет? Если это еще одна ловушка?

— А у нас есть выбор? Впрочем, я могу сперва пойти туда сама и разведать, что да как…

Возок тем временем выехал на пересечение двух дорог — старой и заросшей, по которой ехали они, и широкой, хорошо наезженной, что шла вдоль берега реки. С высокого косогора открывался вид на извилистую полосу Рассветных Вод и широкие луга на той стороне. А в самой дали, по краю неба, тянулась зубчатая линия гор Накхарана с полыхающими в лучах заката ледниками.

— Странно, — заметила Аюна. — Солнце еще не зашло, а людей совсем не видать! Где же рыбаки, ставящие сети?

— А вот и башня! — воскликнула Янди, указывая стрекалом влево.

Там на холме чернела высокая постройка. Янди вспомнила курган, где похоронили Аоранга, и ее передернуло. Башня показалась ей зловещей, и не только потому, что там не горело ни огонька, — в конце концов, здешние жители огонь не слишком жаловали. Лазутчицу насторожила тишина и полное безлюдье и около самой башни, и в ее окрестностях. Она еще не успела осмыслить свои предчувствия, как оба быка вдруг встали.

— Эй, мохноногие лентяи! — потыкала их тростью девушка. — Вперед!

Однако быки только мотали головой, фыркали и даже пытались пятиться под ярмом.

— Похоже, быки чего-то боятся, — сказала Аюна, выглядывая наружу.

— Похоже на то, — кивнула Янди, пристально вглядываясь в черную башню.

— Так ведут себя кони на охоте, когда чуют рядом волка, — заметила царевна.

— Ашва ни о чем подобном не предупреждал. Гм… ладно…

Янди спрыгнула с козел на землю и помогла вылезти Аюне.

— Царевна, ты подожди здесь, у повозки, — сказала она, доставая из соломы Серп Луны. — А я схожу в башню, разведаю… Что-то тут неладно…

— Думаешь, там что-то опасное? — Царевна кивнула в сторону башни.

— Почти уверена…

— Пойдем вместе!

— Нет. Прости, госпожа, — если дело дойдет до драки, ты мне только помешаешь…

— Хорошо, ступай! Но если что, зови на помощь! Храни тебя Господь Солнце!

— Воистину, — буркнула Янди, поудобнее перехватывая Серп Луны.

На его защиту она полагалась сейчас куда больше.

* * *

Подойдя к основанию холма, где высилась сторожевая башня, Янди убедилась, что ее скверные предчувствия полностью оправдываются. Прямо посреди дороги распростерся труп длинноволосого мужчины с кожей, с ног до головы расписанной вихрями и молниями. Янди, не теряя из виду темнеющий впереди вход в башню, подошла сбоку к телу и быстро оглядела его. Увиденное ничуть ее не порадовало. Горло облакопрогонника была разорвано, словно его терзал дикий зверь.

Янди втянула носом воздух. Движения ее стали плавными, обманчиво неспешными. Теперь она подкрадывалась к башне, как к логову горного льва. Она уже не сомневалась, что внутри враг, — как и в том, что он ее уже заметил и следит за ней из темноты.

Шагах в двадцати от входа лазутчица заметила еще одного облакопрогонника. Тело валялось у обочины, разорванное почти пополам. Воздух был пропитан гнилостным сладковатым запахом уже начинающей разлагаться плоти. Может, из-за этого или по другой причине Янди показалось, что темнота вокруг нее медленно сгущается, будто весь мир затягивает мутная пелена. В ушах зазвенело, башня на миг потеряла четкость…

«Чары!» — поняла она. Причем, кажется, с подобными чарами она уже сталкивалась. Не замедляя шага, Янди направилась к двери, ведущей в темное нутро башни. Все ее чувства были обострены до предела; Серп Луны стал продолжением руки, ее смертоносным когтем.

— Ну, выходи, — процедила она. — Иначе я войду к тебе, и мало не покажется!

Медленно поднимая меч, она вонзила взгляд в дверной проем. Да, он там, тот, кто наводит чары… Она уже различала черный силуэт, скрытый мраком и пеленой колдовства, от которого дрожал воздух. На миг Янди примерещились светящиеся зеленые глаза — причем намного ближе, чем она ожидала!

Она молниеносно вскинула клинок, готовясь встретить нападающего встречным ударом…

— Янди? — раздался знакомый хриплый голос.

Темная завеса, из-за которой девушке было тяжело дышать и видеть, лопнула, как паутина. Янди вздохнула и застыла на месте с занесенным мечом, не веря своим ушам.

— Даргаш? — прошептала она.

Из темной арки бесшумно возник невысокий смуглый воин с точно таким же изогнутым мечом в руке, как у нее.

«Не поддавайся, это морок! — замелькали мысли. — Он же утонул!» Но Даргаш уже стоял перед ней, пожирая ее взглядом.

— Это ты или твой призрак? — выдавила она.

— Янди, милая!

Он шагнул к ней и прижал к себе с такой силой, что у нее перехватило дыхание. На миг все мысли исчезли вместе с осторожностью, словно их разметало вихрем. Янди, конечно, знала, что Даргаш к ней неравнодушен, и сама за время пути сделала все, чтобы исподволь разжечь его чувства. Правда, прежде накх всегда был сдержан и ограничивался лишь взглядами. Но странным образом именно эти объятия без всяких слов убедили Янди, что накх в самом деле жив, что он — не морок и не упырь, поднятый из реки колдовством, а все тот же Даргаш. Девушку охватила жгучая радость. Она вскинула голову, нашла его губы и впилась в них поцелуем, отвечая и его желанию, и своему.

— Что здесь творится? — прерывисто прошептала она, когда у них закончилось дыхание. — Там внизу мертвецы… облакопрогонники…

— Да, это я их убил.

— Зачем?

Янди отстранилась и поглядела ему в лицо. Что-то все же с накхом было не так, как раньше…

— Ты изменился!

— Сильнее, чем ты думаешь, — сумрачно ответил Даргаш, выпуская ее.

— Там внизу ждет царевна Аюна. Мы сбежали, за нами погоня. Надо как можно скорее переправиться через реку…

— Царевна? — повторил Даргаш. Лицо его просветлело. — Хвала Отцу-Змею! С ней все благополучно?

«Святое Солнце, а где его повязка?!» Янди наконец сообразила, что было не так. Когда она обнимала его, то не нащупала и следов перевязки. Но как же рана, которую они с Аорангом полагали почти смертельной? Куда она подевалась? Его сломанная ключица, всякий миг грозившая ему гибелью, теперь была… здорова?

— С царевной все хорошо, — сказала Янди. — Но объясни, что здесь произошло? Откуда ты здесь взялся? Зачем…

Она указала на растерзанное тело жреца у обочины. Даргаш хмуро поглядел на него, словно пытаясь что-то припомнить.

— Они сами навлекли на себя смерть, — буркнул он наконец. — Говоришь, за вами погоня?

— Да, надо поскорее найти лодку и переправиться. Тут, как я понимаю, нам уже никто не помешает?

— Ты понимаешь правильно…

— Но все же… — проговорила Янди, когда они вместе спускались с холма к возку. — Расскажи, что здесь случилось? Зачем ты убил колдунов? Как тебе это удалось? И почему ты жив? Это они тебя спасли?

— Не совсем…

В памяти Даргаша пронеслись события последних дней. Когда он упал в воду и решил, что настал его последний бой, накх возблагодарил Отца-Змея за бесценный дар — смерть в битве — и приготовился к новому рождению. Но здешние боги рассудили иначе…

Глава 8

Оборотень

Облакопрогонник склонился над глубоким мокрым следом в прибрежном песке:

— Ишь ты! Стало быть, не пригрезилось…

Он вспомнил огромного кота с непомерно большими клыками, рыжеватой шерстью и куцым хвостом. Тот выбрался на берег в решающий миг, когда молнии били по лодке чужаков, что пыталась пересечь запретную реку. Зверь был мокрый от лап до макушки, перемазанный в тине. Облакопрогонник мог поклясться, что прежде подобного страшилища не видал ни в здешних степях и холмах, ни в лесах диких северян с той стороны реки. Кошек — хранительниц урожая, любимиц Богини — глубоко почитали в земле Великой Матери. Настолько ужасный и огромный кот, несомненно, мог принадлежать лишь богу или богине…

— Ишь ты, — еще раз произнес он, качая головой.

Облакопрогонники следили за битвой с холма и видели все довольно ясно. Вот исполинский кот прыгнул на спину сома, защищая дочь Солнца; затем один из людей — судя по одежде и черной косе, накх — ударил Хозяина реки кинжалом, но вскоре выпал из лодки, и что стало с ним далее — разглядеть не удалось. Вода клокотала под ударами огромного плоского хвоста. Он то исчезал в пучине, то снова выныривал. В какой-то миг облакопрогонники решили, что огромный кот и накх навечно ушли под воду. Однако вот здесь зверь выбирался на берег. И в следах его внимательный жрец заметил не только воду, но и кровь…

«Своя бы текла, заполняя следы, — раздумывал он. — А здесь вмятины от лап и все вокруг них усеяно мелкими пятнами, будто на кукушкиных яйцах… Будто зверь замарался кровью из чужой раны и отряхивался…»

Жрец выпрямился и пошел по следам огромных лап. Есть там человек, жив ли он, или битва с Хозяином реки оборвала бег его дней — стоит проверить. С накхами вражды нет, однако и привечать их незачем. Змеиные дети — народ злой и опасный…

Накх отыскался довольно быстро. Он лежал, уткнувшись лицом в мокрый песок, уцепившись одной рукой за ветку торчавшего из воды куста вербы. Другая тоже была сжата в кулак, и в ней облакопрогонник разглядел клок шерсти.

— Вот оно как, — пробормотал он себе под нос, представляя картину происшедшего.

Верно, там, в воде, змеиный человек успел мертвой хваткой вцепиться в шерсть кота — и тот, сам не желая, выволок его на берег. А здесь накх в последнем усилии ухватился за первое, что попалось. Интересно, жив ли?

Облакопрогонник приблизился к неподвижному телу.

«Дышит…»

Жрец наклонился над «утопленником» и, прикрыв глаза, начал водить ладонями над распластанным телом, время от времени кивая своим наблюдениям. Накх был очень силен, крепок, будто дубовая плаха, однако и досталось ему изрядно. Особенно не нравилась жрецу рана в плече. Хотя видно было, что лекари над ней хорошо потрудились, сросшаяся было ключица вновь надломилась, грозя гибелью от горячки.

Шепотом взывая к Матери Дане, облакопрогонник водил руками над обеспамятевшим воином, заговаривая кровь.

— Лежи тут пока, — убедившись, что раненый вне опасности, пробормотал жрец. — Вроде и ростом невелик, а без волокуши не обойтись… Лежи, я скоро…

* * *

Когда Даргаш пришел в себя, было уже светло. Он не мог сказать, долго ли валялся без сознания. Однако по всему выходило, что долго. Дневной свет сочился сквозь щели низко нависающей плетеной крыши. Рядом слышалось однообразное бормотание. Накх скосил глаза и увидел, что над ним склонился разрисованный синими узорами загорелый чужак. Он водил ладонью над его плечом и выпевал непонятные заклинания. Заметив, что накх очнулся, колдун спросил, заметно смягчая привычную речь Аратты:

— Кто ты?

— А сам не видишь? — проговорил накх, приподнимая голову и рассматривая незнакомца.

— Лежи, змеиный человек, — требовательно произнес чужак. — Ничего не опасайся. Мы не враждуем с твоим народом.

Даргаш едва удержался, чтобы не оскалиться. Неужели разрисованный лекарь всерьез полагает, что его опасаются?

Снаружи слышались голоса, выкрики, фырканье и мычание… То, что он принял за плетеный шалаш, вдруг качнулось и сдвинулось с места. «Так это повозка», — подумал Даргаш, невольно стискивая зубы, — каждый поворот колеса, каждая кочка отдавалась вспышкой острой боли в плече. При этом накх в покое почти не чувствовал раны, — видно, действовали чары здешних колдунов.

— Куда меня везут? — спросил он.

— Туда, где тебе помогут, — ответил чужак, опуская ладонь на лоб накха. — Спи…

Когда Даргаш вновь проснулся, вокруг уже царил вечерний сумрак. Повозка стояла на месте, и это порадовало его. Сломанная ключица глухо ныла, — видно, сегодня ей досталось немало. «Так я проспал целый день, — подумал Даргаш. — Может, и хорошо — иначе, глядишь, рехнулся бы от боли… Но где я? Куда они меня привезли?»

Накх, подавив стон, приподнялся на локте и принялся оглядываться. Он смутно помнил реку, переправу, скользкое водяное чудовище едва ли не больше их лодки. Кажется, он вонзил кинжал твари в голову… А дальше? Раскаты грома, вспышки, вода со всех сторон: холодная, проникающая в нос и горло, тянущая вниз… Удалось ли спастись царевне и Янди?

Пока не вернулся лекарь, Даргаш принялся ощупывать себя, чтобы проверить, не пропало ли оружие. С детских лет его учили — лучше выйти из дому голым, чем безоружным. Штаны и рубаху с него действительно сняли, однако кожаные наручи со спрятанными в них метательными клинками оставили. Одежда обнаружилась в изголовье, свернутая в тюк и уже почти высохшая. Даргаш вздохнул с облегчением. Верно рассказывают в его родных горах об этой странной земле, где безмерно чтут полевых богинь: взять чужое здесь — значит обречь себя на духовную гибель. Поговаривали также, будто от здешних колдунов ни одной мысли не утаишь, а преступников живьем закапывают в землю. Впрочем, это лишь слухи…

Даргаш кое-как натянул штаны и рубаху, подпоясался. В тот миг, когда он натягивал еще влажные мягкие сапоги, плетеная занавеска поднялась и внутрь заглянул его лекарь.

— Вижу, змеиный человек, тебе уже полегче, — быстро оглядев раненого, проговорил он. — Если смог одеться, сможешь и идти. Давай вставай, идем за мной.

— Куда? — настороженно спросил Даргаш.

— За мной, — уклончиво ответил тот. — Все увидишь.

* * *

Они шли берегом реки, понемногу поднимаясь на косогор, — не слишком долго, однако еще не вошедший в силу накх быстро начал уставать. Он во все глаза смотрел вокруг, запоминая приметы и изучая новые для себя места. Они сильно отличались от того, что совсем недавно окружало беглецов по ту сторону Даны. Сырой осенний лес здесь уступил место голым холмам, переходившим в раздольные степи. Время будто остановилось здесь — а быть может, и вовсе повернуло вспять. Высокие желтеющие травы казались едва подсохшими, точно солнце совсем недавно начало опалять их. И все же, как видел Даргаш, темнело здесь быстро. Уходившее в облака солнце казалось по-осеннему окутанным туманом.

Вместе с провожатым они поднялись на высокий берег и вышли к явно насыпанному округлому холму. Холм венчала неразличимая с воды башня.

«Так вот оно что, — тут же догадался молодой воин. — Из такой же башни нас и заметили, стоило нам выйти на стрежень! Я чуял, что за нами следят, но никак не мог понять, где они притаились? Видно, такие башни у них вдоль всей границы понаставлены…»

Лекарь указал рукой наверх:

— Туда идем.

Даргаш кивнул, продолжая внимательно осматривать каждую ложбинку и каждый торчащий из травы серый камень. Все, что могло пригодиться, доведись ему захватывать или оборонять эту вежу…

Рядом со входом Даргаша встретили двое долговолосых юношей в таких же, как у лекаря, нелепых рубахах. Расписанные извивающимися узорами мускулистые руки по плечи торчали из холщовых безрукавок. «Где их оружие?» — подумалось Даргашу. Не считать же за таковое ножи на поясах? Ни луков, ни копий, ни мечей… Не сторожевая башня, а пастушья хижина! Что-то тут не то…

Не подавая виду и не выказывая удивления, накх прошел в двери башни. В его родных землях чужака внутрь уж точно не пустили бы. Высочайшее доверие — пускать под собственный кров возможного недруга. Или же неописуемая беспечность… Даргаш незаметно огляделся. Кто бы ни строил эту вежу, для обороны она определенно не годилась. Пожалуй, кроме холма, на котором она была воздвигнута, больше ничто ее и не защищало. Посреди зала был выложен круглый каменный очаг, в нем рдели угли. У очага на овечьей шкуре сидел совершенно седой, однако могучий с виду долгобородый старец.

— Как тебя зовут, змеиный человек? — исподлобья глядя на гостя, спросил хозяин башни. — Садись.

— Меня зовут Даргаш, — ответил молодой воин. — Я из рода Афайя — слыхал о таком?

Старик кивнул:

— Слыхал. Не всякий станет гордиться подобным родством.

Накх, опустившийся было напротив старика, от неожиданности резко выпрямился и сжал кулаки:

— Верно ли я расслышал тебя, старик?

Но его собеседник не обратил внимания на его гнев.

— По приказу огненосного Ашвы тебя доставили сюда, к Рассветным Водам, — заговорил он равнодушно, явно не слишком заботясь о том, что подумает «гость». — Теперь я должен решить, как поступить с тобой… Поведай же мне: для чего твои боги надоумили тебя убить Хозяина реки?

— Он нападал — я защищался, — с недоумением ответил Даргаш.

— Ты тяжело ранен. Одно неосторожное движение — и ты мертвец. Однако у тебя нашлись силы, чтобы прикончить стража переправы, и при этом ты все еще жив. Кто из богов и для чего помогал тебе?

— Отец-Змей и Мать Найя защищают меня и дают силы, — гордо ответил Даргаш. — А поскольку я сопровождал царевну Аюну, дочь государя Ардвана, то уж верно и господь Исварха укрепил мои руки.

— Мать Найя, — протянул жрец. — Ну конечно! Похоже, ваша богиня сейчас сильна как никогда, если защищает своих детей даже в чужих владениях… Что до Исвархи, Небесного Знаменосца, — это все чепуха! Время его власти над миром уже проходит, хотя арьи не понимают этого. Может статься, когда-нибудь Солнце и вовсе перестанет быть богом…

Даргаш недоверчиво хмыкнул. Что такое несет старик? И ведь не боится!

— Да, некогда арьи в самом деле были сильны. Они явились из степей восхода, со своими колесницами и бесчисленным войском, поработили народы, заставили их забыть свои имена, изгнали их богов. Они запретили вам, накхам, даже упоминать имя Отца-Змея. Однако они ничего не добились этим. Не то им следовало запрещать! Всякому известно, что мужчина первым вступает в бой лишь потому, что он менее ценен. Корень жизни, истинная и безграничная власть — всегда у женщины. Арьи тогда не способны были этого понять, это их сейчас и губит…

— Послушай, жрец… — прервал его Даргаш, впиваясь взглядом в морщинистое лицо старика. — Ты много и занятно говоришь о богах, об арьях и их заблуждениях, но ни слова не сказал о царевне Аюне и ни о чем меня не спрашиваешь. Стало быть, знаешь, где она и что с ней. Значит, она жива… Скажи, что с ней и где она? Жива ли ее служанка, травница Янди?

Старик поднял голову и переглянулся с лекарем, что привез Даргаша в башню. Накху почудилось, что два колдуна мгновенно обменялись мыслями.

— Обе живы, — помолчав, ответил старик. — Но какое тебе дело до них?

— Я сопровождаю царевну в Накхаран, — ответил Даргаш.

— Уже нет. Она останется здесь. Великая Мать решит ее судьбу. Что касается тебя — я принял решение. Вижу, ты не злоумышлял против народа Матери и стража реки погубил волей своей богини. Поэтому я отпускаю тебя. Завтра я велю переправить тебя через Рассветные Воды…

— Ты забыл спросить, желаю ли я этого, — заметил Даргаш.

— Я не собираюсь тебя спрашивать. Мы могли бы убить тебя в любой миг, а не возиться с раненым. Но мы не воюем с накхами. Отправляйся к своему саарсану и передай ему: мы, как в прежние времена, готовы возить вам зерно и плоды наших садов…

— Зачем? — невольно удивился Даргаш. — Все это мы испокон веку берем у хлапов — как дань.

— Ты хочешь сказать — брали? — рассмеялся жрец. — Война пожирает ваши земли. Скоро хлапам самим придется есть мышей и лягушек. Ни в столице Аратты, ни в ваших скудных горах не будет достатка. У нас есть что вам продать… А не согласитесь, — помолчав, добавил он, — так нашим зерном с вами будут торговать саконы. Но уже намного дороже. Расскажи все это своему повелителю. Ходят слухи, что нынешний саарсан неглуп. То, что он восстал против Аратты, это доказывает. По крайней мере, он искупит позор своего предка Афая…

Даргаш вскочил.

— Уже второй раз ты оскорбил мой род, — прошипел он. — Ты же не думаешь, что я смолчу? И знай: я не собираюсь никуда отсюда уплывать, пока не найду царевну Аюну! Говори, где она, и я не стану причинять тебе боль…

Старый жрец от души расхохотался. Его смех подхватили молодые жрецы и лекарь.

— Ты смеешь мне грозить? Ты, который носит в груди свою смерть, кто все еще жив лишь неслыханной милостью Богини?

Старец резко выбросил перед собой руку ладонью вперед. Между ним и Даргашем был очаг, но накху показалось, что его ударили прямо по раненой ключице. Что-то явственно хрустнуло. Горячая, раздирающая боль хлынула во все стороны, заполняя тело. Даргаш задохнулся и упал на колени, почти теряя сознание.

— Неблагодарный! — слышал он далекие голоса жрецов над головой. — Угрожать жрецу…

— Вот уж поистине змеиный сын!

— Зачем сохранять ему жизнь? Никто не знает, что он здесь, — и не узнает. Смотрите, он и так умирает. В мешок его да и в реку…

Даргаш глотал воздух, рука его хваталась за плечо, как будто пытаясь вырвать невыносимую боль и отбросить ее прочь из тела. Но пальцы лишь царапали рубаху. Боль рвалась наружу и наконец вырвалась, сметая границы сознания. Все, что он мог сделать, — это завыть… и завыл, пронзительно, по-звериному, сам изумляясь этому. «Это ведь не я», — успел подумать он — и больше ничего не помнил…

Когда Даргаш пришел в себя, он далеко не сразу понял, где находится и что с ним. В памяти остались какие-то сполохи — слепящие, почти выжигающие глаза, грохот и удушающий дым, чьи-то дикие крики и опьяняющий запах крови. Накх приподнялся и увидел, что лежит на пороге черного, выжженного чертога. Дым клубами выплывал в дверной проем над его головой и таял в темно-синем небе. Даргаш провел рукой по лицу и увидел, что рука тоже почернела. Его начало трясти невесть почему. Он встал на ноги и огляделся.

— Будь ты проклят… — послышался еле слышный голос откуда-то изнутри башни.

Даргаш оглянулся и увидел старого жреца. Тот лежал на полу возле очага, окровавленный, похожий на изломанную куклу.

— Мы спасли тебя, — прохрипел старик. — И чем ты отплатил? Ты погубил верных Господина Молний… Неужели ты не боишься?

— Я всегда готов к смерти, — ответил Даргаш, удивленно оглядывая разгромленную башню. Что же здесь случилось? Пожар?

— Тебе отомстят…

— Нашел чем пугать, — пожал плечами накх. — Желающих много — жди своего череда…

Он вдруг осекся, сообразив, что́ кажется ему неправильным. Попробовал осторожно двинуть раненым плечом, и лицо его застыло от изумления: повязка, державшая сломанную ключицу, исчезла. Ноющая боль слегка отдавалась при движении, однако это было дело знакомое — так болит старая, почти зажившая рана.

«Я, должно быть, умер, — догадался он. — Вот почему моя рана исчезла!» Ему вспомнились похоронные песнопения, которые распевали сестры Найи, провожая в посмертие старых накхов, что не удостоились гибели в битве. «Там, по ту сторону темноты, вас встретит Мать Найя и исцелит ваши раны, — пели они, — там глаза откроются, силы вернутся, боль прекратится…»

— Значит, так тому и быть, — прошептал Даргаш.

Невероятная усталость вдруг навалилась на него. Больше не думая, где он, за что его проклинает старик и куда подевались остальные жрецы, юноша опустился на закопченную овечью шкуру рядом с очагом и через миг уже крепко спал…

— …А потом я проснулся, — закончил рассказ Даргаш. — Это было сегодня около полудня. Я проспал ночь и день, а может, и еще полдня… Меня разбудил лютый голод. Тут я и догадался, что еще жив… Я нашел в башне немного еды и стал думать, что делать дальше. Как раз решил, что надо идти вас искать, — и тут ты…

Они стояли под горой, в тени башни. Солнце уже почти ушло. Янди слушала Даргаша с огромным любопытством.

— Не говори ничего царевне, — попросил он. — Я пока сам толком не пойму, что там произошло…

— Конечно! Зачем ей знать, что доблестный Даргаш из рода Афайя стал волколаком?

— Я? Оборотнем?!

— Я почти уверена. Тот укус Станимирова витязя-оборотня, едва тебя не убивший, — он же тебя и исцелил. Милостью волчьей богини ты переродился, Даргаш! Лучше такое держать в тайне, пока мы не полностью уверены…

— Скверное дело, — озабоченно произнес Даргаш. — Если ты угадала верно, значит я убил жрецов, впав в ярость, когда они оскорбили мой род и напали на меня… Так не должно быть! Воины Найи тоже умеют отрешаться от человеческого в бою, но лишь когда сами взывают к богам, а не когда на них находит безумие. Не хотелось бы стать волком… да еще и вендским…

— Не печалься раньше времени, — потрепала его по руке Янди. — Ты станешь только сильнее, когда приноровишься к своему новому дару! Ну, теперь пойдем к Аюне. То-то она обрадуется, когда увидит тебя!

* * *

На берегу, возле удобной заводи, расположилась небольшая рыбачья деревушка. Повсюду были развешаны сети, на берегу рассыхались плоскодонки. И при этом — ни одной живой души.

— Смотри-ка, все сбежали, — заметила Янди. — Изрядно вы, видно, шумели там, в башне! Колдунам оказалось непросто сладить с оборотнем!

Даргаш хмыкнул:

— Судя по тому, что башня выжжена изнутри, они призывали на мою голову молнии. А я, похоже, еще и выл на всю степь…

Янди расхохоталась:

— Жаль, я этого не видела и не слышала! Помню я тот вой в вендских лесах…

Опомнившись, она понизила голос и оглянулась на Аюну. Царевна шагала вслед за ними к реке, погруженная в навязчивые, тяжелые мысли. Радость, вызванная появлением Даргаша, быстро покинула ее.

Янди быстро оглядела лодки, выбирая подходящую. Здесь, в отличие от вендских земель, предпочитали не долбленки, а плоскодонки. В волнах бурной Даны такая лодка сразу бы перевернулась, но Рассветные Воды струились тихо и медленно среди пожелтевших плавней. Янди подумала, что летом спокойная, полная заводей протока, похоже, почти зарастает.

Вскоре они нашли подходящую лодку и потащили ее к воде.

— Сюда бы вашего здоровяка, телохранителя царевны, — заметил Даргаш. — Где он?

— Его убили, — покосившись на Аюну, ответила Янди. — Видишь, царевна скорбит о нем… Ты умеешь грести?

— Нет. В Накхаране нет рек, годных для плавания на лодке.

— Что ж, придется мне. Ну ничего, тут недалеко. Вы, главное, сидите спокойней…

Они спустили лодку на воду. Янди встала на корме, Аюну усадили в середине. Даргаш с сожалением поглядывал на царевну. Солнцеликая будто погасла. Скорбь поглотила ее целиком. Впрочем, накх полагал, что все сложилось весьма удачно. Он еще в вендских лесах пригляделся к этим двоим и понял, что появление рядом с царевной влюбленного в нее мохнача сулит большие неприятности.

— Госпожа моя, — кашлянув, проговорил он, — я лью слезы вместе с тобой. Ты потеряла преданного человека. Но сама подумай: разве не лучшая судьба для мужчины — отдать жизнь за то, что тебе дорого?

Однако Аюна, вместо того чтобы почувствовать себя утешенной, уткнулась в ладони и расплакалась навзрыд. Смущенный Даргаш, ожидавший совсем не того, отвернулся, поднял взгляд… и вдруг его лицо совершенно изменилось.

— Там люди! — воскликнул он.

Янди, которая как раз отпихивала лодку от берега, вскинула голову. В самом деле, на высоком берегу один за другим вырастали черные силуэты. Они махали руками, указывая в сторону реки.

— А вот и погоня, — прошипела лазутчица, орудуя веслом.

Длинная, совсем неглубоко сидевшая плоскодонка легко скользила по черной воде, однако угрожающе кренилась при малейшем движении.

— Помогай, царевна! — Янди сунула Аюне второе весло. — Только очень осторожно!

Вскоре лодка вышла из заводи, но течение и здесь почти не ощущалось. Преследователи разделились — несколько человек побежали вниз, на берег. Остальные встали на косогоре и одновременно воздели к небу руки.

— Сейчас вызовут грозу! — прорычал Даргаш.

— Нет, — бросила Янди. — Это всего лишь жрицы Двуликой. Они не умеют приказывать ветру и молниям…

Слабый порыв ветра донес со стороны берега отзвуки согласного пения.

— Колдуют, — тихо сказала Аюна, оглядываясь. — Защити нас, Исварха!

Видно, и в самом деле жрицы Матери не были властны над небом — легкий ветерок, то и дело пролетавший над рекой, не только не усилился, но и вовсе утих. Лодка выплыла на стрежень, и ее повлекло ленивое течение. «Слава Солнцу, что это не Дана! Нас бы уже перевернуло», — подумала Янди, взбодрившись. Глядишь, еще немного усилий — и они доберутся до темного, поросшего ивняком дальнего берега…

— В воде кто-то есть! — раздался встревоженный возглас Даргаша.

В самом деле, только что совершенно спокойная гладь воды начала дрожать и волноваться. Казалось, прямо под поверхностью резвится целая стая рыб…

— Держитесь подальше от бортов! — крикнула Янди, вглядываясь в воду. Да, там что-то двигалось, причем со всех сторон. Сперва девушке почудилось, что к ним устремилось множество змей. Длинные мохнатые тела, извиваясь, всплывали и кольцами сворачивались на поверхности. Лодка вздрогнула и пошла значительно медленнее. Янди поддела веслом ближайшую «змею» и воскликнула: — Эге, да это же водоросли! Аюна, греби, а то увязнем…

— Не могу, — растерянно ответила царевна. — Что-то держит весло…

Словно в ответ на ее слова, весло выскочило у нее из рук и поплыло по воде, удаляясь от лодки. Янди выругалась. В следующий миг бурые косматые ленты обвились вокруг ее собственного весла, словно щупальца, и поползли по нему вверх, стараясь достать до запястья. В темноте блеснул клинок Даргаша, отрубленная водоросль мокрой ветошью плюхнулась за борт.

— Отдай, зараза! — взвизгнула Янди, пытаясь вытащить из воды весло.

Но не тут-то было — водоросли держали весло под водой мертвой хваткой. Янди, проклиная все на свете, нашарила на дне лодки Серп Луны и принялась рубить все, до чего могла достать. Лодка вдруг качнулась, раздался испуганный возглас Аюны. Янди едва успела обернуться, отсечь обвивавшееся вокруг руки царевны щупальце и удержать уже падающую госпожу. Серп Луны упал за борт, булькнул — только его и видели. Еле-еле удалось восстановить равновесие и не перевернуть лодку — но теперь и второе весло уплывало вдаль.

— Они тащат нас назад, — хрипло сообщил Даргаш.

Янди бросила на него взгляд и изумилась бледности обычно смуглого накха. Глаза его позеленели и блестели, как в лихорадке. «Не обернулся бы прямо сейчас», — подумала она.

— Очнись, не время! — резко крикнула она. — Ладно, пусть эти бабы подтянут нас поближе, а уж там…

Что-то свистнуло в воздухе, ударило в дерево. Плоскодонка качнулась: в борту дрожала, глубоко вонзившись, большая черная стрела.

— Только этого не хватало, — прошипела Янди.

Новый удар — в борт вонзилась еще одна стрела.

— Нет, Янди! — встрепенулась Аюна. — Это с другого берега бьют!

В самом деле, стрелы летели из густого ивняка на другой стороне реки, и к каждой была привязана веревка. Даргаш при виде их вскочил на ноги, едва не перевернув плоскодонку, и что-то закричал на своем языке. Нечто непонятное Аюне, зато вполне ясное ее телохранительнице.

«Братья, скорее!» — звал молодой накх.

Веревки натянулись, и лодка, накренившись, остановилась.

Жрицы на своем берегу не сразу заметили, что беглецы ускользают от них. Но после нескольких мгновений растерянности вода вскипела, и бурые косматые змеи опять устремились за лодкой…

— Держитесь! — крикнула Янди, хватаясь за борта.

Лодка вновь дернулась, заскрипела, затрещала…

«Боги, только бы она не развалилась пополам тут, посреди реки!» — молилась Янди, кромсая ножом все, что пыталось шевелиться в ее досягаемости.

Наконец, почти на середине протоки, хватка водорослей ослабла, и «змей» начало сносить по течению. Видимо, здесь их уже не держали корни или они хуже подчинялись воле служительниц Двуликой. Лодка, освободившись из живых пут, быстро устремилась к дальнему берегу. От очередного рывка она черпнула воду бортом, накренилась еще сильнее и начала быстро наполняться холодной водой.

Но это уже не имело значения. У самого берега беглецы выскочили из полузатопленной плоскодонки, оказавшись по пояс в воде. Их там уже ждали — подхватили, вытащили на песок. Черные одежды, длинные косы, смуглые лица…

Они были среди накхов.

Часть 3

Свадьба в Накхаране

Глава 1

Крепость в снегах

Аюна стояла у окна и смотрела наружу, приоткрыв тяжелый деревянный ставень. Бойница была узкой и глубокой, и, хотя снаружи тянуло холодом, ветер почти не задувал внутрь. Мир погружался в синие сумерки, но еще можно было разглядеть заснеженную долину, по дну которой глухо грохотал неумолкающий поток. За рекой поднималась заросшая лесом гора, похожая на исполинского спящего медведя. А еще выше, словно грозящие небу клинки, белели ледяные вершины Накхарана. Самый высокий зубец скрывала от глаз сизая снеговая туча. И долина, и окружающие горы выглядели мрачными и безлюдными.

«Святое Солнце, какой же в этой башне холод! Могу поспорить, снаружи теплее, несмотря на снег!»

Царевна обхватила руками плечи. Плотный шерстяной платок, в который она куталась, почти не помогал от пронизывающих сквозняков. Сколько ни запирай ставни, от воздушных токов не было никакого спасения.

«Кажется, будто каменные стены и своды высасывают тепло… Скорее бы уже приехал Ширам и забрал меня! Янди говорила, его замок куда больше этого. Хотя… прогреть большой зал еще тяжелее, чем каморку, которую здесь по ошибке зовут гостевыми покоями…»

А ведь сперва Аюне даже понравилось в Накхаране. Захватившие их накхи с черно-рыжими лентами в косах быстро поняли, с кем имеют дело. Один краткий разговор главаря с Даргашем — и царевну окружили молчаливой заботой. Аюне вспомнилось недолгое путешествие от Рассветных Вод через степи и предгорья. Стремительная скачка в скошенных полях кружила голову царевны, уже забывшей, какое это удовольствие — нестись во весь опор, ни о чем не думая. Даже неотвязные мысли об Аоранге на какое-то время были оставлены: она радостно смеялась навстречу бьющему в лицо ветру, подгоняя быстроногого буланого конька.

Путь до крепости занял два дня. Первую ночь они провели в маленькой хлапской деревеньке среди полей. Накхи разошлись на ночлег по разным избам так уверенно, будто делали это не в первый раз. Принимали здесь гостей с чрезмерным, по мнению царевны, подобострастием. «Эти земледельцы гнут спину перед накхами так, будто всякий миг боятся потерять голову, — недовольно заметила царевна, устраиваясь на ночлег в доме деревенского старосты. — А ведь все они, и хлапы, и накхи, — равно подданные Солнечного Престола. Тут, похоже, об этом забыли».

«Более того, солнцеликая, тут об этом и не слыхали, — насмешливо ответила Янди. — Аратта далеко, а вот Накхаран уже совсем близко…»

За ужином Аюна заметила, что Янди внимательно слушает разговоры накхов, но к ней и Даргашу обращается лишь на языке Аратты, а еще больше помалкивает. Ночью царевну вновь одолела грусть. Она долго не могла заснуть, ворочаясь на единственной в доме кровати. В памяти всплывали все новые воспоминания об Аоранге, и каждый раз боль потери снова жалила ее, вызывая горькие слезы.

Янди же, вместо того чтобы утешать и поддерживать госпожу, куда-то скрылась и вернулась лишь на рассвете, с темными кругами под глазами. На другой день Аюна невольно поглядывала на нее и Даргаша, однако оба вели себя как обычно, вот только накх постоянно, когда надо и не надо, оказывался рядом. И то непонятно, ради кого. Аюна уже достаточно хорошо знала Даргаша, чтобы догадаться, что тот чем-то обеспокоен. Сперва Даргаш вроде как очень обрадовался встрече с родичами. Однако со временем радость явно поубавилась…

К полудню второго дня пути горы оказались уже совсем близко. Дорога пошла вверх. Аюна любовалась поросшими пестрым лесом склонами, когда туча, перевалив через горный хребет, быстро затянула ясное небо.

Снег пошел сперва хлопьями, затем стеной. Рыжие степи, кое-где еще зеленеющие луга мигом запорошило, и вскоре вокруг стало совсем белым-бело.

Аюна была ошеломлена — она прежде не видала такого снегопада. Однако накхи явно не сочли снег помехой в пути. Они и не подумали остановиться или хотя бы ехать медленнее, только натянули куколи плащей на голову. Аюне выдали чей-то запасной полушубок, что было очень кстати после еще прогретых солнцем степей. Задул ветер, наезженная дорога превратилась в страшноватую тропу, идущую по краю обрыва.

— Сейчас, солнцеликая, ты увидишь воочию, что такое накхская крепость, — поддела ее Янди. — Примерно в такой ты поселишься после свадьбы…

Аюна вздохнула — она была немало наслышана о легендарном неудобстве накхских башен, — а все же вздрогнула, когда Янди указала ей на высившийся впереди мрачный утес.

— Святое Солнце, — пробормотала царевна, разглядев наконец, куда показывает ее телохранительница. — Я надеялась увидеть нечто вроде крепости, а не жилище горных дивов…

Янди расхохоталась. Царевне же было не до смеха. Она вспомнила, как потешались придворные в Лазурном дворце над безобразием городской твердыни накхов. И вот теперь перед ней, словно прорастая из скалы, поднималась глухая, почти черная стена. Ни ворот, ни окон, ни знамен — мрачный, неприветливый утес в зимних горах, каменное гнездо над пропастью.

— Это ты еще не видела крепости рода Афайя, — прищурившись, заметила Янди. — Туда попадают по подвесному мосту, который, говорят, время от времени обрывается… А здесь, я вижу, такой мост ведет лишь в одну из башен…

Когда они подъехали под самые стены, Аюна наконец разглядела низкие ворота, укрытые выступом стены, и появившихся будто из ниоткуда воинов.

— Это пограничная крепость рода Зериг, — произнес Даргаш, ехавший по правую руку от царевны. — Сейчас род возглавляет доблестный воин, близкий родич нашего саарсана Аршаг, сын Ашгарана. Самого саара здесь нет, но мне сказали — его ждут со дня на день. Он, говорят, собирался приехать поохотиться. А если ему уже сообщили о тебе, госпожа, так он примчится сюда как на крыльях. Такая неслыханная удача для него…

— Удача? — с недоумением повторила Аюна. — Ты имеешь в виду — честь? Или что ему повезло угодить саарсану?

Даргаш замялся.

— Аршаг будет очень рад, что именно его люди нашли тебя первыми, солнцеликая, — уклончиво ответил он.

— На ловца и зверь бежит, — промурлыкала Янди.

— Что? — повернулась к ней Аюна.

Ответ телохранительницы заглушило гулкое эхо от стука копыт — отряд въехал под каменные своды. В замок вел длинный узкий проход, верно удобный для обороны, но оставивший в душе царевны самое неприятное впечатление. Оно не развеялось ни во дворе, больше напоминающем каменный мешок, ни в горнице под самой крышей главной башни, куда ее сопроводила совсем юная, но очень надменная накхини.

…И вот теперь Аюна стояла у бойницы и глядела, как вечер окутывает синей тьмой заснеженные леса и горы.

Прошло уже несколько дней. Царевна пыталась привыкнуть к своему холодному, сырому и на редкость неуютному обиталищу. Впрочем, Янди сказала, что это лучшие покои в замке. По ее просьбе в горницу принесли охапку шкур и даже жаровню, причем юная саари, которая этим распоряжалась, поглядывала на царевну с нескрываемым превосходством. В горнице стало куда суше и теплее, но царевна все равно мерзла.

— Неужели тебе не холодно? — пожаловалась она Янди. — Эта жаровня только чадит. Да и то жалкое тепло, что она из себя исторгает, тут же уносят эти ужасные сквозняки…

Пока царевна отдыхала, почти все время проводя у себя наверху, Янди бродила по крепости и всюду совала нос. Кое-что она рассказывала царевне, но бо́льшую часть узнанного оставляла при себе. Сейчас она сидела, уютно устроившись на волчьей шкуре около жаровни, и занималась шитьем, подгоняя и надставляя женскую одежду, выданную хозяйкой крепости.

— Внизу, в зале, — большой очаг, — рассказывала она. — Обычно его тепла хватает, чтобы обогреть спальни наверху…

— Не чувствую никакого тепла, — сердито отвечала царевна. — Ну вот, опять!

Угли в жаровне вспыхнули под порывом ветра с узкой крутой лестницы.

— Солнцеликая, дозволь войти? — послышался голос Даргаша.

— Входи, — разрешила Аюна.

Дверь отворилась. Даргаш поклонился царевне, кинул быстрый взгляд на Янди и еле заметно улыбнулся. Янди ответила ему нежным взглядом. В глазах накха на миг вспыхнуло пламя, которое он тут же постарался спрятать.

— Здравствуй, Даргаш, — ласково сказала Аюна, с улыбкой наблюдая за ними. — Садись вон туда, погрейся!

— Верхнее платье для царевны почти готово, — заявила Янди, оглядев шитье.

— Накхское платье? — одобрительно заметил Даргаш, усаживаясь на покрытый шкурой ларь.

— Платье? Скорее, мужской кафтан, только долгополый и вышитый цветами, — фыркнула Аюна. — Не поверишь, мне еще и штаны принесли…

— Не штаны, а ноговицы, — поправила ее Янди. — Все накхини их носят.

— И в это я должна вырядиться, чтобы угодить какому-то дикому…

Она прикусила язык, опасаясь ненароком обидеть Даргаша, и вместо готового вырваться слова спросила:

— Кто он, князь этих земель? Ты вроде упоминал, что он близкий родич моего жениха…

— Более чем близкий, — кивнул Даргаш. — Понимает ли царевна, что это за родство?

— Честно сказать, я накхов и в лицо не всегда различаю…

— Очень жаль! Если госпожа не научится разбираться в родственных связях накхов, как она будет ими править? Да и вообще здесь жить…

— Ну хорошо, расскажи мне про здешнего князя.

— Аршаг, сын Ашрагана, — глава рода Зериг, по силе и многочисленности второго после Афайя, — неспешно начал Даргаш. — Он получил высшую власть два года назад по смерти отца и полон желания прославить свое имя. Аршаг — шурин саарсана: одна из его сестер — старшая жена Ширама, и в то же время его сводный брат — его тетка была второй по старшинству женой Гауранга, отца саарсана… Саари Марга, дочь Гауранга, единокровная младшая сестра Ширама и двоюродная сестра Аршага, долгое время единолично правила родом Афайя, пока Ширам служил твоему отцу в столице…

— О Святое Солнце, как все это сложно!

— Вовсе нет! Все просто и ясно, — удивленно ответил Даргаш. — Разве арьи не знают наизусть всех своих предков и родичей вплоть до духов-прародителей?

— Знают, конечно, — но у нас нет вторых, третьих и шестых жен, причем одновременно!

Янди отложила шитье и кашлянула.

— Даргаш хочет сказать, — заговорила она, — что Аршаг — один из самых знатных и могущественных людей в Накхаране. И это очень плохо для нас, госпожа.

— Почему же плохо?

— Потому что лучше бы нам было угодить в гости к какому-нибудь другому саару… Видишь ли, госпожа, за Ширамом стоит могущественный род Афайя и поддержка Аратты, но сам он здесь почти чужак, всю жизнь проведший в столице. А здешнего саара многие в Накхаране почитают образцом правителя. Аршаг мог бы сам претендовать на престол саарсана…

— Он это уже однажды сделал, — вставил слово Даргаш.

— Я не знала, — насторожилась Янди. — Когда?

— Недавно. Когда Ширам с боями прорвался из столицы на родину и заявил о своих правах, Аршаг вызвал его на поединок… Даргаш мечтательно возвел глаза к закопченному каменному своду. — Мне выпала честь при нем присутствовать, и я не забуду этого зрелища до самой смерти! Оба саара были подобны горным львам! Они сражались с завязанными глазами в священном месте, чтобы духи змей-прародителей вошли в них, придавая неслыханную силу…

— И Ширам победил?

— Разумеется. Он не просто сбил противника с ног, но и сломал ему нос. Аршаг признал поражение, и Ширам стал саарсаном. Но если бы дело обернулось иначе, могла бы начаться междоусобица…

«Она и так может начаться в любой миг…» — хотел добавить Даргаш, но решил не огорчать царевну, которая и без того выглядела изрядно растерянной. Зачем ей все это знать? Ее никто и никогда не подпустит к власти. Ее задача лишь одна — родить наследника…

— Слушай, Даргаш… — сказала вдруг царевна. — Если междоусобица все же начнется и Ширам проиграет, что будет со мной?

— Если, избавь нас боги, он проиграет — его убьют. А ты, госпожа… Ну, я не знаю, как принято у арьев, но жены сааров восходят на костер вместе с мужьями…

Аюна молча кивнула, хотя у нее даже руки похолодели. «Так и знала», — подумала она.

Ей вспомнился давний разговор с сестрой. «Когда захочешь полакомиться жареным мясом, сестрица Аюна, помни о том, что ждет вдову саарсана…» Веселая пустая болтовня вдруг обратилась настоящей угрозой…

— Что ж, будем надеяться, что Аршаг и не думает об измене и правление саарсана будет долгим и славным! — бодро произнесла она.

Молодой накх промолчал, однако про себя подумал, что права Янди, а не царевна. Он уже осмотрелся в крепости и понял, что накхи рода Зериг им вовсе не друзья. Однако от недоброжелателей до врагов — большая пропасть, и не всякий пожелает или осмелится перешагнуть ее…

— Даргаш, — вновь заговорила Аюна, отгоняя видения погребального костра, — почему моего будущего мужа не любят в Накхаране? Для меня это новость… — «Причем из тех, которые хорошо было бы знать заранее…» — подумала она. — Чем он плох? Чем лучше этот Аршаг?

Накх в замешательстве запустил руку в волосы, подыскивая слова.

— Аршаг в самом деле многим нравится больше, — запинаясь, начал он. — Саар рода Зериг — удачливый вождь, лихой, веселый, щедрый… Он умеет ладить с людьми. А наш саарсан — прости, госпожа, — суров и порой даже жесток — и к своим, и к чужим… Вдобавок саарсан полжизни провел на службе у арьев… Ширам часто нарушает обычаи, но не настолько располагает к себе людей, чтобы они согласились принять это из любви к нему…

— О каких обычаях ты говоришь? О женитьбе на мне?

— Да, но не только. Например, он не позволяет грабить земли хлапов… Может, оно и разумно — ведь теперь это его владения, — но отталкивает от него всех воинов, которые рассчитывали на добычу… — Даргаш тяжело вздохнул, подбираясь к самому неприятному. — Никто не сомневается, что сааран — славный воин. Но в Накхаране много славных воинов… И еще слова его почитаемого деда, что Ширам не годится в правители, — уж поверь, никто их не забыл…

— …и Шираму приходится все время доказывать, что это не так! — резко закончила за него Аюна.

Царевну разбирала досада. Почему никто не рассказал всего этого раньше?

— А еще ходят слухи, — заметила Янди, поднимая глаза над шитьем, — дескать, Ширам проклят.

— Что?!

— Дело в том, что у Ширама нет ни одного сына. От всех шести жен.

— Вот как…

— Так и есть, — подтвердил Даргаш. — Это одна из причин, почему саарсан желал брака с тобой, госпожа. Никакое проклятие не выдержит сияния Господа Солнца. Ширам ожидает, что ты, дочь живого бога, родишь ему долгожданного сына…

Аюна не нашлась что ответить. Кто же может обещать? Одна мысль о том, что придется делить постель с накхом, ввергала царевну в оторопь. Но таков ее долг… Хотя вот Янди это вообще не смущало. Каждую ночь телохранительница потихоньку уходила из покоев царевны. Аюна делала вид, что не замечает ее исчезновений. Царевне было даже немного завидно, с какой неудержимой силой этих двоих влечет друг к другу. Сама она никогда не испытывала ничего подобного. Разве что когда-то давно, в Лазурном дворце, когда только-только встретилась с Аорангом…

«Ну-ка перестань грустить, — оборвала себя царевна. — И вообще перестань о нем думать! Ты в Накхаране, у тебя нет права на слабость!»

Невеста угрюмого, жестокого вождя. Не любимого своим народом. Живущего под проклятием. Неспособного зачать сына…

— Солнцеликая, разреши удалиться, — встал с ларя Даргаш. — Попробую разговорить кого-нибудь из свиты саара, вдруг удастся выведать новости…

— Свиты саара? — вскинула голову Янди. — Так он уже приехал? А чего молчишь?

— Приехал, около полудня. Сейчас там внизу вовсю идет пир.

— Пир? — недоверчиво повторила Аюна. — То есть этот Аршаг приехал еще днем и не поднялся приветствовать меня? Он не слишком-то почтителен… — Царевна медленно заливалась краской, осознавая нанесенное ей оскорбление. — Так, Янди, давай сюда это смешное платье! Помоги мне одеться — я спущусь вниз. Я желаю поговорить с сааром.

— Госпожа, тут так не принято… — заикнулся Даргаш.

— А мне какое дело?

* * *

Снаружи окончательно стемнело. В ледяной тьме свистела и завывала пурга, порывы ветра сотрясали ставни и загоняли дым очага обратно в дымоход. Пробивавшиеся внутрь снежинки, кружась, опускались и таяли на земляном полу.

В большом зале крепости было несколько дымно, но тепло и довольно светло от множества зажженных повсюду факелов. Над большим очагом посередине зала жарилось на решетке мясо подстреленной по дороге косули. До песен дело еще не дошло, но завернутая в овечью шкуру читра уже лежала на скамье, ожидая своего часа и своего слова. Во главе длинного, уставленного блюдами стола, на возвышении, под знаменем с вытканной на нем полосатой гадюкой — прародительницей рода Зериг, — сидел саар со своими ближними людьми. За столом уместилось человек двадцать из его свиты, остальные устроились на скамьях вдоль стен. По залу ходили светловолосые рабы и рабыни, разнося блюда. Женщин за столом было совсем немного, и те — из воительниц. Хозяйка замка, очень нарядная в честь приезда супруга, ходила туда-сюда, распоряжаясь и подгоняя рабынь, но за стол не садилась.

Когда Аюна, особенно тонкая и стройная в стянутом на талии накхском кафтане, вошла в зал, ее встретило общее молчание. Десятки черных и зеленых глаз уставились на нее без всякого стеснения. Никто не встал, не говоря уж о том, чтобы приветствовать царевну поклоном.

— Здравствуй, саар, — прозвучал в чертоге ее звонкий голос. — Я пришла приветствовать тебя и поблагодарить за гостеприимство.

Аршаг поднялся ей навстречу, сверкнув улыбкой. Склонил голову — довольно небрежно, — а впрочем, Аюна никогда не видела, чтобы накхи кому-то низко кланялись.

Она с удивлением разглядывала саара. Аршаг был невысок и одет очень роскошно для накха — с ног до головы в черном и золотом. На груди его золотился искристый камень в причудливой оправе. Аюна еще в столице заметила, что обычно его сородичи не носят ни бород, ни усов, — как гласила их поговорка, «у змей бород не бывает». Но лицо Аршага украшали длинные усы, которые казались вызолоченными. Черная коса от макушки переплетена полосатой черно-рыжей лентой. «Золото — царский металл, воплощенный солнечный свет», — учили Аюну с детства. Может, Аршаг ее единоверец?

— Здравствуй, дочь Ардвана, — произнес саар. — Твое сияние озаряет зимнюю ночь. Будь гостьей в моем доме.

Говорил он на языке Аратты, но изрядно коверкал слова.

— Я ехала на встречу с моим женихом, но путь оказался слишком долгим, — вновь заговорила Аюна. — Я рада, что меня нашли люди его близкого родича и соратника. Теперь, милостью Исвархи, моя встреча с будущим супругом уже совсем близка!

Аршаг устремил на царевну острый взгляд:

— Так и есть, царевна. Видно, Господь Солнце следил за тобой недремлющим оком, храня на пути через земли оборотней и чародеев. Появление твое в моих владениях подобно чуду. Ширам полагал, что ты пропала в вендских лесах, и долго искал тебя…

— Люди саарсана нашли меня, — подтвердила Аюна, пытаясь успевать за непривычно звучащей речью. — Один из них сейчас в моей свите. Ты, верно, уже говорил с ним…

К Аршагу бесшумно подошла молодая накхини. Прищурилась, глядя на Аюну, и что-то сказала саару на ухо. Тот посмотрел на запястья царевны, хмыкнул.

— Да, это обручальные браслеты, которые надел на меня мой будущий супруг в столице Аратты, перед ликом священного пламени, — с гордостью сказала Аюна, поднимая руки. — Я сохранила их сквозь все невзгоды моего пути…

— Ширам желает породниться с Солнцем, — кивнул Аршаг. — Однако солнце восходит и заходит, Межзвездная Тьма же вечна. Наши Отец и Мать увенчали саарсана в Старом Накхаране. Кто мы, чтобы спорить с их волей?

Аюна нахмурилась, пытаясь вникнуть в смысл слов. Надо будет непременно выучить язык накхов! Без него она здесь все равно что калека…

— Отдыхай, дочь Ардвана. Моя младшая супруга устроит все так, чтобы ты ни в чем не нуждалась.

— Когда же мы поедем к саарсану?

— Гонцов я отправил еще несколько дней назад. Верно, скоро он прибудет.

— О! — в замешательстве протянула Аюна. — Так Ширам сюда приедет? Я полагала, ты отвезешь меня к нему или отправишь с достойной свитой…

Аршаг лучезарно улыбнулся:

— Нет, он сам приедет за тобой.

Саар помолчал, словно не зная, что бы еще сказать.

— Ты любишь охоту, царевна? — спросил он вдруг. — На днях мы едем к перевалу Арза Эреди, охотиться на пожирателя змей. Хочешь присоединиться?

— Я с радостью принимаю приглашение, — склонила голову Аюна, хотя не поняла ни куда, ни на кого собирается охотиться саар.

Аршаг вновь склонил перед ней голову и сел на место. Аюна наконец сообразила, что за стол ее никто и не думает приглашать. Она вскинула голову, повернулась и неспешно вышла из зала, изо всех сил скрывая нарастающую ярость.

Возле каменной лестницы Аюна остановилась, задыхаясь от гнева. Из тени выступила Янди, потянула ее за рукав:

— Пошли наверх, госпожа. Саар вовсе не желал тебя обидеть… У накхов женщины не сидят с воинами. Даже жена Аршага ни разу не присела, если ты заметила. Пошли, госпожа. Скоро нам пришлют лучших блюд со стола…

— Но Станимир усадил меня рядом с собой!

— Станимир имел на тебя виды, а этот саар, на твое счастье, не имеет. Я внимательно за ним следила. Он вел себя как должно…

— Он вел себя мерзко! Его воины не встали, чтобы приветствовать меня!

— Не сравнивай их с Полуночными Жезлоносцами из Лазурного дворца! Эти парни отродясь не бывали в столице. Для них ты просто красивая чужеземная женщина.

— Красивая? — хмыкнула Аюна. — Уж скорее — диковинная зверушка из государева зверинца! Верно, я для них так же «привлекательна», как они для меня! Подумать только, я раньше сокрушалась, что Ширам низкорослый! Но этот Аршаг мне росточком и вовсе едва по плечо! Тоже мне князь!

Янди едва подавила смех.

— Если Аршаг о тебе того же мнения, это прекрасно, госпожа! Может, он и в самом деле не затевает ничего дурного. Даргаш разузнал, что, пока мы шатались по вендским лесам, Ширам одержал несколько крупных военных побед. Возможно, саарсан настолько укрепил свое положение, что ссориться с ним теперь опасно…

— Ну и слава Солнцу, — устало сказала Аюна. — Ладно, пошли в наши покои. Надеюсь, ужин будет вкусным.

— Вкусным — возможно, но на разнообразие не рассчитывай. Хотя вино тут неплохое…

«Значит, Аршаг хочет, чтобы Ширам сам приехал за невестой, — размышляла Янди. — Для чего ему это нужно? Что он затевает?»

Глава 2

Охота

Несколько дней спустя в покоях Аюны раздался стук в дверь. Бледный свет едва-едва сочился в щели ставней.

— Тебя зовут, ясноликая, — послышался с лестницы голос Даргаша. — Охотники уже собрались.

Аюна со вздохом зарылась в пушистые шкуры, готовясь выбраться из-под них в стылую тьму. Жаровня не спасала от холода, которым тут дышал каждый камень. По утрам же мороз был вовсе невыносимым. От плит пола веяло такой стужей, будто они были вырезаны изо льда.

Янди, спавшая рядом с царевной, вскочила и затеплила огонек масляной светильни.

— Возьми. — Даргаш вошел и протянул ей объемистый сверток.

Это оказался просторный меховой плащ, теплый и мягкий.

— В горах будет очень холодно, — объяснил он. — Но под плащ советую тебе, госпожа, надеть что-то полегче.

— Еще холоднее, чем здесь? — вздохнула Аюна, выпрастывая ноги из-под мохнатой шкуры.

Янди тут же принялась натягивать на нее высокие кожаные сапоги.

— Аршаг наверняка захочет испытать тебя, — шепнула она, затягивая ремешки. — О нет, он тебя не обидит, но с удовольствием позволит тебе опозориться самой…

— Почему? — неподдельно удивилась Аюна. — Потому что я дочь Ардвана?

— Какое дело Аршагу до государя Аратты? — фыркнула Янди. — Потому что ты невеста Ширама, его соперника. Будь бдительна…

— А ты разве не поедешь?

— Конечно нет, — в свою очередь удивилась Янди.

— Даже если я прикажу тебе сопровождать меня?

— Взять служанку на горную охоту? Чего-то вот такого они от тебя и ждут.

— Я поеду с госпожой, — вмешался Даргаш. — И прослежу, чтобы все было как должно.

Царевна кивнула, задумавшись. Снова борьба за власть, игры князей, а она лишь беспомощная кукла в этих играх. Эта мысль разозлила ее. Скорее бы приехал Ширам! Если он в самом деле так любит свою нареченную, как утверждает Даргаш, то будет служить царевне так же, как служил прежде, когда был главой Полуночной стражи. И вот тогда все изменится…

* * *

В большом зале царила почти ночная тьма, которую разгоняли лишь факелы на стенах. Накхи Аршага собирались на охоту быстро, привычно. Аюна заметила, что накхи, которые почти всегда носили черное, на этот раз все были или в таких же бурых плащах, как у нее, или в серых, пятнистых полушубках.

— Славное утро, царевна, — с довольным видом подошел Аршаг. В руках он держал лук. — Ловчие сообщили, что на горе возле перевала Арза Эреди видели матерого пожирателя змей и трех его жен. Если нам повезет, мы вернемся с отменной добычей. Его голова украсит эту стену…

Аршаг мечтательно огляделся, как будто уже выбирая место, но потом спохватился и протянул царевне лук. Она приняла его, невольно подивившись его тяжести. Лук был короткий, с сильно выгнутыми плечами. Сперва Аюна подумала, что их покрывают костяные накладки, но потом поняла, что каждое плечо изготовлено из цельного рога.

— Но ведь это боевой лук, — с недоумением произнесла она. — Не охотничий!

— Так и есть, — кивнул саар. — Эти луки нам привозят из Солнечного Раската — никто, кроме сурьев, не умеет делать такие же. А с другим пожирателя змей не взять. Он так осторожен, что не подпустит к себе и за двести шагов, и у него такая шкура, что тростниковая стрела просто не пробьет ее…

Аюна заглянула в тул, который саар передал ей вместе с луком: так и есть, там вперемешку лежали тяжелые стрелы с орлиными перьями — узкие и тонкие, против брони, и срезни против бездоспешных воинов.

— Вы снарядились на охоту, как на войну…

— Тебя что-то смущает? — поднял бровь Аршаг. — Это превосходное оружие, мощное и точное.

Аюна со вздохом протянула ему лук обратно:

— Лук великолепен, но, прости, князь, мне такой просто не натянуть. Благодарю, что пригласил, и удачной вам охоты…

Аршаг посмотрел на нее испытующе. Потом окликнул кого-то, и вскоре ему принесли куда более привычный Аюне охотничий лук.

— Хорошо, возьми этот. По мне, так он почти бесполезен. Но вы, арьи, славитесь как искусные стрелки.

— И это правда, — рассеянно ответила Аюна, изучая принесенный ей лук. — О, я знаю клеймо мастера! Хорошо, что этот лук сделан в столице, а не…

Аюна прикусила язык. Накхи были как раз известны по всей Аратте как отвратительные стрелки, а луки местного изготовления — как убогие поделки, но говорить этого она не стала, чтобы не обижать хозяина.

— Но тебе надо будет стрелять очень точно! — продолжал Аршаг. — Не в голову, не в шею. Попасть надо прямо над лопаткой, иначе подранок уйдет, а преследовать его в горах — дело пустое… Но если боги будут к нам благосклонны и пожиратель змей подпустит нас поближе, хотя бы шагов на сто…

Аюна фыркнула. Этот накх будет учить ее стрелять!

— Что такое сто шагов? — громко произнесла она. — Я еще в детстве попадала точно в цель за триста…

Аршаг перевел ее слова остальным. На Аюну тут же устремилось несколько десятков недоверчивых, откровенно насмешливых, любопытствующих глаз.

— Будем надеяться, что с детства ты не растеряла своего мастерства, — произнес саар. — Я, пожалуй, уступлю тебе свой выстрел…

Аюна взглянула на него с вызовом. Накхи думают, она хвастается. Что ж, их ждет немало открытий…

* * *

Охотники выехали, когда небо над горами на востоке только-только начало светлеть. Несмотря на пронизывающий холод, было очень сыро. Долину окутывал туман. Над разрезавшим ее надвое шумным ручьем висело облако. Только когда тропа пошла вверх, туман начал рассеиваться. Накхи ехали через лес в полной тишине. Черные, лишенные листьев деревья то и дело возникали из тумана, словно когтистые горные дивы, заставляя Аюну всякий раз невольно вздрагивать.

— Даргаш, — шепотом спросила она, не осмеливаясь нарушать тишину, — расскажи мне наконец, кто такой пожиратель змей!

— Пожиратель змей? По-нахкски его зовут мархуром. Это большой горный козел, госпожа. Едва ли ты его видела: он не водится нигде, кроме Накхарана. Рога у него закручены кверху, словно два вихря. — Даргаш повертел в воздухе ладонями, показывая как. — Большой, сильный зверь, хорошая добыча. Не так-то просто взять его.

— А, козел. — Аюна сразу повеселела. — Это дело мне знакомое. Я не раз охотилась на серн и косуль…

— В степях, не в горах.

— В чем же разница?

— Скоро сама увидишь, госпожа…

Тропинка петляла среди деревьев, небо постепенно бледнело, наливалось сапфировой голубизной. Туман растаял, сменяясь сухим морозцем. Опавшие листья хрустели под копытами коней.

— А хищники тут водятся? — снова завела разговор царевна.

— Да, горные львы. Здесь их называют снежными призраками.

— Почему же Аршаг не поехал охотиться на льва? Кажется, это больше пристало княжеской охоте?

Даргаш усмехнулся:

— Это почти невозможно. Горный лев неуловим, как призрак, недаром его так прозвали. Он учует охотников еще из соседней долины и сразу убежит. Или спрячется так, что ты не увидишь его, пока не наступишь ему на хвост…

* * *

Лес уже начал сменяться зарослями кустарника, когда навстречу охотникам из ниоткуда вдруг поднялись люди. Они возникли так внезапно и бесшумно, что Аюна успела лишь подумать: «Привидения!» Но Аршаг ничуть не удивился их появлению. Он соскочил с седла и тут же вступил с «призраками» в беседу. Прочие накхи также остановили коней, начали спешиваться, снимать и скатывать пушистые плащи.

— Это ловчие, — тихо объяснил Даргаш. — Дальше мы пойдем пешком…

Оставив лошадей под присмотром нескольких слуг, охотники молча зашагали вслед за ловчими по едва заметной тропке, вверх по каменистому, осыпающемуся под ногами склону. Казалось, все эти нагромождения слоистых камней держат лишь корни растущих там и сям кустов. Лес остался внизу, теперь путь лежал через припорошенную снегом каменистую пустошь, над которой сияли в рассветном небе снежные вершины окрестных гор.

Скоро Аюна поняла, зачем Даргаш посоветовал ей надеть под плащ что-нибудь полегче. Она взмокла так, словно искупалась в горном ручье. Невольно она поглядывала с завистью на Аршага в атласной рубахе, который поднимался легко, будто гуляя по собственному саду. Обжигающе сухой воздух при каждом вдохе царапал горло изнутри, так что все время приходилось подавлять кашель…

«Когда я успела так быстро устать? — сердясь на себя, думала Аюна. — Да что со мной? Неужели я так разнежилась в землях вендов? Быть того не может… Это какое-то злое горное колдовство… Или не колдовство, а мертвенный воздух тянет из меня силы и заставляет задыхаться…»

Солнце поднялось над горами, не принеся и крохи тепла, а охотники все так же неутомимо шагали по длинному пологому склону. Они хранили молчание и старались наступать только на камни, избегая снежных пятен, под которыми могло оказаться все, что угодно. Над скалистыми пустошами нависала заснеженная горная седловина меж двух вершин, уходивших в облака.

— Погляди туда, госпожа. — Даргаш указал на седловину. — Это и есть перевал Арза Эреди, самый короткий путь во внутренний Накхаран… Но он опасен даже летом, потому что почти всегда закрыт облаками. Чудо, что мы видим его сегодня целиком. А уж зимой, когда навалит снега и начнут сходить лавины, туда по доброй воле никто не сунется. Уже сейчас им никто не ходит, даже Аршаг прибыл другой дорогой, в объезд…

Один из ловчих зашипел на него, призывая к тишине, и Даргаш умолк.

Время шло, путь продолжался. Аюна не помнила, сколько они так бродили в полной тишине по пустошам. Она так устала, что все вокруг казалось ей ненастоящим — холод, чистота красок, звенящая синева неба. Все сухое, ломкое, твердое…

Вдруг идущий вперед ловчий остановился, и все застыли вслед за ним.

— Вон он, — прошептал Аршаг, оборачиваясь к царевне и одними глазами указывая на лежащий перед ними склон.

Но как ни вглядывалась царевна, она видела лишь камни, пятна снега, редкие кустики…

— Да где же?!

И вдруг небольшая часть склона шевельнулась, перепрыгнула с места на место и вновь скрылась… Аюна, не веря глазам, уставилась туда, где только что видела промелькнувшую тень. И постепенно, словно проступая из пятен снега и серых осыпей, перед ней предстал пожиратель змей — в царском венце из двух огромных, закрученных спиралями рогов, с гордо посаженной головой на мощной шее, с длинной, почти белой свалявшейся шерстью на боках. Он стоял в одиноком дозоре, а чуть дальше спокойно паслись несколько коз, добывая из-под снега редкую сухую траву.

Ловчий вновь двинулся вперед. Теперь он даже не крался, а будто плыл над камнями. Остальные безмолвными тенями следовали за ним. Однако шагов за двести козел повернул голову в сторону охотников. Все вновь пригнулись и замерли.

— Все, — шепнул Аршаг, бесшумно подойдя к Аюне. — Ближе не подпустит — ветер от нас. Надо стрелять. Попробуешь?

Аюна кивнула, достала лук из налуча, надела тетиву на рога, выбрала стрелу.

— Мархур живуч, как див, — предупредил Аршаг. — Способен ускакать даже с перебитым хребтом…

— Я поняла, — рассеянно отозвалась царевна, плавно поднимая лук. Быстро прицелилась, задержала дыхание и разжала пальцы.

Козел подскочил на месте, издал болезненный крик и поскакал вдаль так легко, будто рана подарила ему крылья. Козы последовали за ним.

Аршаг выругался. Накхи один за другим выпрямлялись, бормоча проклятия и недовольно глядя на царевну.

— Промахнулась!

— Нет! — воскликнула Аюна, внимательно следя за убегающим мархуром.

Вот он исчез за длинным горным отрогом…

— Как же нет, если промахнулась? Мы все видели!

— Нет! — гневно крикнула Аюна. — Я попала куда надо. Он убегает, потому что ты дал мне тростниковые стрелы. Он скоро умрет, его надо преследовать по кровавому следу…

— Я же сказал, в горах подранка не догнать! Сколько мы будем за ним идти, до ночи?!

— У него стрела в сердце, — настаивала Аюна, сверкая глазами. — А даже если и нет, то точно пробито легкое. С такой раной далеко не уйдет!

— Ну хорошо, иди, — махнул рукой Аршаг.

— И пойду!

Аюна почти бегом устремилась вперед, к тому месту, где ее стрела настигла пожирателя змей. Сердце ее колотилось, она не чувствовала холода, и горный воздух больше не пил из нее силы. В этот миг ей казалось, что она способна лететь над землей, не зная устали, хоть до самого заката.

Даргаш устремился было за ней, но Аршаг остановил его:

— За подранком всегда идет тот, кто стрелял.

— Я знаю, но…

— Если мархур в самом деле упал близко, она скоро позовет нас. А если нет… — саар повернулся к своей свите, — что ж, пусть побегает.

Охотники смотрели, как девушка с луком в руках легким шагом спускается в распадок, идет по нему и тоже пропадает из виду.

Тянулось время. Аюна не звала их — но и не возвращалась…

Даргаш нахмурился, кинул взгляд на саара. Ему почему-то стало тревожно, хотя вокруг ничего не изменилось.

— Похоже, царевна все же промахнулась, — проговорил Аршаг. — Жаль. Идем за ней.

* * *

Аюна шла по следу, легко находя кровавые пятна на камнях. Ей уже не раз приходилось преследовать раненую добычу, которая в агонии уносится вдаль, тщетно пытаясь убежать от подступающей смерти. Она знала, что попала точно. Должно быть, слишком легкая стрела не достала до сердца или у козла оказалась слишком толстая шкура, потому он и ускакал так далеко. Но это ничего не изменит: мархур не жилец. Аюна взобралась на длинную каменную осыпь, утерла лоб и несколько мгновений постояла, успокаивая дыхание и озираясь. Пятна вели в низину, к журчавшему среди валунов и голых кустов ручью. Аюна предполагала, что там она и найдет свою добычу, скорее всего уже мертвой.

«Аршаг не стал стрелять сам, хотя козла выслеживали для него, — подумалось ей. — Он уступил право выстрелить мне. Неужто был так уверен, что я промахнусь? Или наоборот — поверил в меня?»

Раздумывая о тайных замыслах саара, она спустилась к ручью — туда, где в переплетении голых ветвей уже виднелась неподвижная косматая туша. Спрыгнула с большого камня, сделала шаг — и вдруг угрожающий рык приморозил ее к земле. Прямо перед ней над распоротым брюхом мархура возникла окровавленная клыкастая пасть.

Аюна шарахнулась назад и уперлась спиной в валун. Горный лев не сводил с нее взгляда, готовый вступить в битву за мясо. Его короткая рыжеватая грива вздыбилась на загривке, задние лапы напряглись для прыжка.

Подумать о чем-то Аюна не успела — ее руки все сделали сами. За один удар сердца она кольцом лучника выдернула из тула стрелу наугад, кинула ее на тетиву и всадила прямо в распахнутую пасть зверя за миг до прыжка.

Появившиеся вскоре у ручья охотники застали льва уже мертвым, а царевну — сидящей под скалой неподалеку от него. Распадок наполнился громкими возбужденными возгласами. Обычно сдержанные накхи толпились вокруг зверя, размахивая руками и обмениваясь словами изумления и восхищения.

— Ты не ранена, царевна? — спросил Аршаг, подходя к Аюне. — Да на тебе лица нет! Не послать ли за сменными штанами?

Та хотела едко ответить, но потом сообразила, что вопрос саара может быть и не праздным.

— Не-ет, — выдавила она, прислушиваясь к своим ощущениям.

Аршаг посмотрел на нее, то ли сочувствуя, то ли любуясь. Видя, что девушка не может встать, он поднял ее и поддержал за талию, помогая устоять на ослабевших ногах.

— Ты была права, — сказал он, — попала мархуру прямо в сердце.

Охотники, не теряя времени, принялись разделывать добычу. Одни отрезали голову пожирателя змей — никто не собирался тащить под гору всю тушу, а вот его великолепным рогам суждено было украсить стену пограничной крепости саара рода Зериг. Заодно отрезали задние ноги козла, чтобы зажарить их по пути домой. Другие занялись львом, сноровисто снимая с него шкуру. Хищник был серым, пятнистым, с рыжеватой гривой и темной полосой вдоль хребта. Его, сидящего в засаде, и в самом деле невозможно было отличить от покрытого лишайниками камня. Свернутую шкуру Аршаг торжественно протянул Аюне.

— Потом, когда ее выскоблят и высушат, положишь вместо попоны на спину коня. Когда въедешь в крепость своего жениха, восседая на шкуре горного льва, старейшины рода Афайя забудут имена своих предков…

Аюна весело рассмеялась. Когда прошел первый миг потрясения, мир вокруг расцвел удивительно свежими и яркими красками. Даже усатый коротышка-саар с его сломанным носом на миг показался ей красавцем.

Их отвлек от беседы возглас одного из накхов. Тот указывал куда-то вверх, в сторону нависающих над плоскогорьем заснеженных пиков. Аюна прищурилась, всматриваясь в затянутую дымкой седловину. Там что-то двигалось! Вернее, кто-то. Черные точки одна за другой появлялись из облака и ползли вниз. Да как много!

Теперь уже все накхи стояли, повернувшись к горам, всматриваясь в рассыпанные по белому склону точки.

— Конники, — пробормотал Даргаш. — Клянусь Змеем, целое войско! Кто бы осмелился пройти через Арза Эреди в начале зимы?

Вдруг его глаза сверкнули от радости.

— Я знаю кто! — воскликнул он.

Глава 3

Старушка

Сияющим зимним утром Аюна вновь стояла у окна своей башни. Заснеженные пики нестерпимо сияли в вышине, но царевна смотрела будто сквозь них. Перед глазами вновь и вновь, ряд за рядом проезжали конные воины в черных плащах, с мечами за спиной, с белыми лентами в косах. Звонко стучали копыта по мерзлой земле, и шкура змеи развевалась на древке копья, раздуваемая ветром… Сперва царевне — да и не только ей — показалось, что Ширам привел настоящее войско. Потом, правда, оказалось, конников было всего полсотни. Впрочем, у Аршага вместе с теми, кто приехал с ним на охоту, набиралось почти столько же. Да больше маленькая сторожевая крепость у границы западных степей и не вместила бы.

Аршаг со свитой встречал долгожданного гостя снаружи, у ворот. Ширам спешился и протянул обе руки, приветствуя родича. Саары обнялись с братской сердечностью. Воины Афайя и Зериг, сперва настороженно поглядывавшие друг на друга, при виде такого взаимного расположения своих вождей тоже оставили подозрительность. Вскоре в крепости стало так оживленно и многолюдно, как не бывало уже долгие годы. Рабы сбились с ног, стараясь устроить и накормить с дороги всех прибывших. А после заката Аршаг закатил в честь саарсана такой пир, что эхо здравиц и песен до глубокой ночи отзывалось в окрестных горах…

Аюна вздохнула. Ей бы радоваться приезду долгожданного жениха — а она наконец нашла смелость признаться самой себе, что ей попросту страшно.

Пока она видела Ширама только со стены, когда он во главе своего отряда въезжал под змеиным стягом в ворота крепости. Издалека она толком и не разглядела его. Ей только показалось, что он стал намного старше. И должна была признать — выглядел царственно. Ничего похожего на молчаливого юношу-жезлоносца из Лазурного дворца, которого она помнила. И которого, наверно, была бы рада увидеть — в память о прошлых днях…

Тогда Аюна так разволновалась, что почти бегом удалилась со стены к себе в покои. И долго ходила туда-сюда, пытаясь справиться с сумбуром в мыслях и чувствах. Однако сумбур этот только усилился, когда ни вечером, ни на следующее утро Ширам не явился, чтобы приветствовать невесту. Все время он уделял своему родственнику Аршагу. С ним-то он был куда любезнее, с досадой думала Аюна. Вечером, на очередном пиру, куда царевну снова не пригласили, они даже песни вместе распевали. Аюна тщетно пыталась заснуть под этот протяжный, поистине волчий вой…

«Похоже, я и довольна, что наша встреча откладывается», — подумала она вдруг со стыдом.

— Ты становишься настоящей накхской женой, госпожа, — заметила Янди смиренным голоском, в котором царевна давно уже научилась различать ядовитую насмешку. — Все время, не отданное управлению землями мужа, накхини проводит, глядя из окна самой высокой башни, не едет ли ее супруг…

— Вот что, Янди, — внезапно сказала Аюна, отворачиваясь от окна. — Мне надо поговорить с саарсаном. Иди и позови его сюда… Хотя нет…

В памяти Аюны промелькнул их с Ширамом разговор, когда он вот так пришел в ее покои во дворце отца, — и чем это закончилось?!

— Нет, не сюда. Скажи, что я буду ожидать его в полдень на западной стене.

— Госпожа, пусть лучше Даргаш сходит, — потупила взор Янди. — А я помогу тебе одеться покрасивее.

Аюна пристально посмотрела на телохранительницу и хмыкнула:

— Что, тоже прячешься? Неловко появляться перед тем, кого тебе было приказано убить? Ха-ха! Ладно, пусть сходит Даргаш.

— Правда, он и так не отходит от своего саарсана, будто пес, — заметила Аюна. — Я и не видала его таким счастливым… Даже не заглянул ко мне вчера…

— Вот и хорошо, — отрезала Аюна. — Значит, все уже рассказал Шираму о наших странствиях и мне не надо будет пересказывать ему заново то, что вообще не хочется вспоминать… Иди — но прежде достань все мои украшения. Я хочу выглядеть как истинная дочь Солнца, а не как беглянка, которую накхи выловили из реки…

* * *

Западная стена крепости была обращена к предгорьям и дороге, ведущей в степи. Когда-то этот край принадлежал свободным землепашцам, но давно уже стал лишь источником рабов, зерна и всего, что только могло понадобиться детям Змея для удобной и сытой жизни. В другой раз Аюна задумалась бы, как так вышло, что один подвластный Аратте народ держит других, точно таких же ее подданных в столь жалком и притесненном положении. Но сейчас ей было не до того. Царевна смотрела вдаль, на заснеженные горы, двумя отрогами обнимающие долину, погружала взгляд в голубое сияние, где земля сливалась с небом, и думала лишь о грядущей встрече.

Порыв ветра заставил Аюну поплотнее закутаться в пушистый охотничий плащ — такой большой и теплый, что в него хотелось спрятаться с головой. Она надела на встречу с женихом все уцелевшие украшения и жалела лишь о том, что их осталось так мало… А ведь царевна должна всегда ходить в золоте — священный металл хранит от скверны и является зримым свидетельством ее божественного происхождения. Ожерелья, серьги, кольца… и пара змеиных браслетов. Царевна почти сроднилась с ними и не замечала их, совсем позабыв, что когда-то в столице назвала их грубыми и дикарскими. Сейчас она нарочно надела их поверх узких рукавов накхского платья. «Ширам будет рад, когда увидит браслеты, которые сам надел мне на запястья. То-то он подивится, как я сумела их сохранить! Они будут знаком моей верности клятвам… Знаком, что я всегда помнила о нем, несмотря ни на что!»

Аюна откинула полы плаща, перебросила косу на грудь. Не время прятаться. Время идти навстречу.

Она и не заметила, как Ширам черной тенью появился на стене. Только когда он подошел и склонил голову, Аюна вздрогнула и уставилась на него во все глаза.

Да, ей не показалось: бывший жезлоносец теперь выглядел старше и еще суровее, чем прежде. В волосах появилась первая седина, в чертах лица — резкость и властность, каких прежде не было… И, как показалось Аюне, привычная усталость. Словно невидимая ноша все время лежала на плечах саарсана и, чтобы не согнуться под ней, ему постоянно приходилось прилагать усилия, выматывающие до смерти…

— Здравствуй, госпожа.

Он приветствовал ее вежливо и почтительно, но даже не улыбнулся. И попытка Аюны приветливо улыбнуться в ответ увяла под его взглядом, в котором не было ни капли тепла.

— Сколько всего произошло с тех пор, как мы виделись во дворце твоего отца, — тихо сказал он. — Сколько душ ушло в сияние Исвархи… Великая Аратта раскололась на части…

— Увы… — вздохнула царевна. — Когда я, направляясь к тебе, покинула столицу, судьбе было угодно повести меня неторными тропами. Я угодила в плен к лесным вендам. Мне приходилось сражаться за свою жизнь, убегать и вновь попадать в ловушки… — Аюна обхватила плечи руками, словно пытаясь унять дрожь. — И я знаю, что ты все это время провел в битвах. Но, несмотря на все беды, Господь Солнце сохранил нам обоим жизнь и привел в эту крепость. Разве наша встреча — не истинное чудо?

— Чудо? Я получил письмо Аршага, — буркнул Ширам. — И счел возможным принять его приглашение. В горах и лесах наступает зима, заметает тропы и перевалы, арьи не выводят колесниц в заснеженные степи, битвы прекращаются до весны. Хорошее время, чтобы наконец разобраться с делами своего рода. И вот я здесь.

— И я этому рада! — Новая попытка Аюны улыбнуться разбилась о каменное бесстрастие саарсана. — А ты, похоже, нет? Неужели ты все еще таишь против меня обиду, Ширам? Да, наш последний разговор в столице прошел не слишком гладко…

— Помнится, ты пожелала увидеть мою голову в корзинке палача, — с усмешкой напомнил саарсан.

— К чему вспоминать прошлое?

— И сказала еще кое-что…

— Про Аоранга? — с усилием выговорила царевна. — Не думай о нем. Он мертв.

— Знаю, — кивнул саарсан. — Даргаш подробно рассказал мне о том, как искал тебя в лесах. И про то, что с тобой был мохнач и как он погиб в земле колдунов. Но я о нем и не думал.

Аюна глубоко вздохнула:

— Послушай, раз уж ты заговорил о том, с чего все началось… Мы оба были не правы…

Она усилием воли протянула руку и коснулась его запястья, но ощутила лишь металл чеканного серебреного наруча.

— Я тогда наговорила тебе лишнего… Ты разъярился… И то, что мы натворили, принесло неисчислимые беды Аратте… Но теперь у нас есть возможность начать все сначала. Господь Солнце редко дает смертным вторую попытку. Значит, он считает, что для нас есть надежда?

Ширам внимательно слушал царевну. Про себя он отметил, что за время своих странствий Аюна изрядно поумнела и, похоже, смирила свой скверный нрав. И затаенная печаль в ее золотистых глазах невольно растрогала его. Но на лице саарсана не отразилось ничего.

— Если ты знаешь про Аоранга, то, наверно, знаешь и про Станимира, — продолжала Аюна, отважно заговаривая о том, о чем предпочла бы не напоминать жениху. — Именно его люди разгромили мой свадебный поезд и убили почти всю мою свиту. А меня князь вендов хотел сделать своим знаменем в войне против Аратты. Но я решительно отказалась…

— И его это остановило? — с сомнением спросил Ширам.

— Мне удалось сбежать. Потом я угодила к степным колдунам… Да, я могла десятки раз погибнуть у вендов и в степях… Исварха сохранил мне жизнь, чтобы я смогла исправить ошибку.

— Ошибку?

— Да, я совершила ошибку, воспротивившись воле отца, — и своим отказом разрушила все, что он строил. Теперь я готова выйти за тебя замуж и сделаю это с охотой. Я надеюсь, что этот брак скрепит твой союз с моим братом Аюром и ты поможешь ему вернуть наследство…

— Это и так уже происходит, царевна, — перебил Ширам. — Я был верен клятве Солнечному Престолу и никогда не отрекался от него. Даже когда меня обвинили в убийстве твоего отца.

Аюна набралась храбрости и всмотрелась в лицо саарсана. Обветренная смуглая кожа, запавшие щеки, черные следы въевшейся боевой раскраски, зеленые глаза прямых потомков Змея… «Такие же, как у Янди, — вдруг подумала она. — Что я делаю? С кем пытаюсь договориться? Как там говорила Янди: „Накхи не люди, они всего лишь двуногие змеи!“»

— Я думаю… это был не ты, — твердо сказала она. — Если бы ты решил кого-то погубить, не стал бы тайно подсылать душителей…

Лицо Ширама чуть смягчилось.

— В столице этому никто не поверил, — едко сказал он. — Так удобно было обвинить во всем накхов — единственных, на кого государь мог положиться… Ты знаешь, что мы с Аюром объявили войну твоему деверю Кирану?

— Я думаю, вы поступили правильно, — отводя глаза, сказала Аюна. — Если понадобится, я скажу это прилюдно. У меня есть доказательства…

Она прикусила язык, сообразив, что чуть не выдала Янди.

— Доказательства чего?

— Того, что Киран… желает твоей смерти.

— Это не новость, — усмехнулся Ширам. — Он трубит об этом во всех указах и давно назначил награду за мою голову. Или ты имеешь в виду нечто иное?

Аюна качнула головой.

— Итак, ты теперь стал саарсаном — уже не только по имени, а по воле сородичей и благословению богов, — быстро перевела она беседу в другое русло. — Ты вождь многочисленного, сильного народа. Но до меня доходили слухи, что не все накхи хотят снова вернуться под руку государя Аратты…

— Накхи много чего хотят, — резко сказал Ширам, — но важно, чего хочу я. Воля Отца-Змея, говорящая через меня, весит больше, чем стенания иных сааров о свободной — а вернее, беззаконной — жизни. Дай им волю, они разделились бы на двенадцать княжеств и принялись воевать друг с другом, как это и было триста лет назад. Однако я не позволю им этого сделать. Накхаран — свободная, но единая страна. Когда все саары признают это и когда я закончу войну — начну говорить с Араттой об условиях союза и о новой клятве.

— Условиях союза? — озадаченно повторила Аюна. — Клятве?

— Сейчас у меня с твоим братом только договор о военном союзе против Кирана. Я помогаю ему вернуть Солнечный Престол, а он поддерживает власть рода Афайя в Накхаране и в новых землях, которые я захватил этой осенью. А дальше поглядим… Прежняя клятва моего предка Афая разрушена предательством арьев. На каких условиях будут новые клятвы…

Аюна слушала саарсана, смотрела на его сложенные на груди руки, и ей становилось не по себе — как будто твердая земля начала уплывать у нее изпод ног. Что такое говорит Ширам? Свободная страна… Так он больше не хочет служить Аратте? Но тогда зачем ему царевна?

«А где его обручальные браслеты? — вдруг сообразила царевна, похолодев. — Он что, не носит их больше?»

— Если брак со мной поможет тебе в твоих начинаниях… — выдавила она.

— Я еще не знаю, поможет мне наш брак или помешает. В моем роду определенно тебе не рады… — Теперь Ширам неотрывно глядел ей в лицо, так что Аюна начала краснеть неведомо почему. — Когда твой богоравный отец сказал, что желает выдать за меня дочь, признаюсь, я был окрылен подобной честью… У меня голова шла кругом при одной мысли о том, чтобы породниться с Солнечным Престолом… Однако времена изменились. Твоего отца больше нет, в столице засел гнусный лжец и цареубийца, твой брат собирает войска далеко на севере, и пока еще ничего не решено…

— Я вижу, к чему ты клонишь! — выпалила Аюна, надменно вскидывая голову. — Если ты передумал на мне жениться, так и скажи!

Ширам невольно улыбнулся. Вот такую Аюну он запомнил очень хорошо.

— Царевна, я больше не Жезлоносец Полуночи, не придворный твоего отца. Я — государь страны, где подобные браки запрещает обычай. Накхи не женятся на чужеземках. Однако я дал слово взять тебя в жены, и я его сдержу. А древние обычаи… что ж, значит, пришло время их изменить…

Аюна вновь залилась румянцем — на этот раз от гнева. Это что же, он ей одолжение делает?!

Тот образ Ширама, который создало ее воображение, — да, жестокий и кровожадный, как все накхи, но преданный и страстно в нее влюбленный — таял в воздухе прямо на глазах. Влюбленный? Да как же! Даже Аршаг был с ней более приветлив!

Ширам, видя, что она молчит, сказал:

— Госпожа, мне пора идти.

Он поклонился и ушел, не дождавшись ответа. Аюна же еще долго стояла на стене, бурно дыша и пытаясь успокоиться. И это ее будущий муж? Да как с ним… не то что жить, как с ним вообще находиться рядом?

«И он ничего не сказал про мои браслеты, будто и не заметил», — горько подумала она.

* * *

Пока на стене невеста и жених вспоминали былое и вновь приглядывались друг к другу, в одном из малых залов крепости происходил совсем другой разговор.

— Ступай, Рати, — приказал Аршаг своей младшей жене. — Оставь нас наедине. И пригляди, чтобы слуги не ошивались поблизости…

Накхини кивнула и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. А приведенная ею согбенная старушка степенно поклонилась, сложив перед собой руки и ожидая, когда с ней заговорят. Несмотря на крайнюю бедность платья, старая женщина стояла перед могущественным сааром с достоинством, без всякого подобострастия. Впрочем, среди накхов подобная гордость была обычным делом. Да и не был Аршаг уверен, что перед ним простолюдинка. Одежда ничего не значила.

Юные накхини бывали очень красивы тонкой, воинственной красотой, но с возрастом часто начинали выглядеть как настоящие горные ведьмы. Одна из таких как раз стояла перед Аршагом. Костистое морщинистое лицо, острые скулы, крючковатый нос, выступающий подбородок, ввалившиеся, глубоко сидящие глаза — а взгляд режет без ножа… Одежда нищей вдовы без дома и семьи, что из милости живет по родственникам, потеряв на войне мужа, а может, и сыновей: черный платок на седой голове, телогрейка из овчины поверх заношенного платья, узкие ноговицы, мягкие кожаные чуни — и тонкие руки с длинными, ловкими пальцами…

Эту старушку прислали к саару сестры Найи. Жрицы Матери-Змеи каким-то образом разузнали о найденной царевне и скором приезде Ширама чуть ли не раньше, чем Аршаг отправил саарсану письмо с приглашением. Впрочем, это Аршага совсем не удивило. Сестры Найи все и всегда узнавали первыми.

«Посылаю тебе помощницу в благих начинаниях», — гласило устное послание, только что переданное этой самой старухой. И теперь Аршаг раздумывал, что могла означать эта весьма многообещающая фраза. Все зависело от того, как много знали найины о замыслах саара рода Зериг. Если достаточно — старушки стоило опасаться…

— Итак, сестры Найи готовы поддержать мои начинания… — с расстановкой произнес саар, наблюдая за вдовой. — И ты утверждаешь, что можешь мне в них помочь… Что ты умеешь?

— Что угодно саару, — проскрипела старуха.

— Ха! Саару может быть угодно многое.

— Я могу сделать многое.

Аршаг оглядел ветхую посланницу с головы до ног, и по спине скользнул холодок. В том, что найины способны на все, что угодно, он даже не сомневался. Что за искусница прибыла в его крепость?

Аршаг припомнил давнюю беседу со Старшей сестрой главного храма Найи, что возле Старого Накхарана. Тогда, после воцарения Ширама, он был так раздосадован, что во время праздничного пира наговорил много лишнего, да еще поминая богов и призывая их сказать свое слово! Ведь если Отец и Мать Змеи избрали нового государя, во всеуслышание рассуждал он тогда, то могут и низвергнуть его, буде он окажется негодным и не оправдает их доверия. Как же он был ошеломлен, когда все его воины вдруг уснули, а он оказался у костра наедине с женщиной с властным взглядом и лицом, покрытым шрамами…

Из последовавшего разговора он уяснил для себя одно, самое главное. Хоть Старшая сестра и даровала Шираму священный поцелуй Найи во время обряда в Старом Накхаране, она, точно так же как он, считает, что на престоле ему не место. И теперь она прислала эту зловещую бабку… Так, значит, время пришло?

— Что ж, — заговорил он без обиняков, — давай подумаем, что мы можем сделать ради славы Матери Найи и спасения Накхарана, который нынешний саарсан увлекает прямо в пропасть. Сама видишь — Ширам привел с собой большой отряд. Сейчас у него воинов немного меньше, чем у меня, но это ничего не решает. Что особенно неприятно, при нем воины не только из Афайя, но и из других союзных родов, а я не хочу оказаться в кровниках у половины Накхарана…

— Ширам допустил одну ошибку, которая погубит его, сколько бы воинов он ни привез, — бесстрастно отозвалась старуха. — Он приехал. Судьба его решена.

Аршаг опять поежился:

— Тогда как он умрет? Я не собираюсь устраивать кровавую резню под своей крышей, имей в виду! Иначе меня не изберут новым саарсаном, даже с вашей поддержкой…

— Резать гостей — скверное решение, — согласилась старуха.

Саар принялся прогуливаться по залу, сжимая внезапно вспотевшие ладони.

— Но и травить его нельзя! — воскликнул он, останавливаясь. — Если Ширам внезапно помрет от несварения за моим столом, найдется ли в Накхаране хоть один человек, который не обвинит меня?! Что же делать?

— Сделать так, чтобы никому не пришло на ум обвинить тебя.

— Но как?! А что, если Ширам не умрет, а заболеет? — оживился саар. — Долгой, мучительной болезнью, чтоб все его внутренности вытекли наружу с дерьмом и кровью! А умрет потом, когда уже вернется в свои земли…

Старуха ничего не ответила — лишь посмотрела на Аршага так, что он почувствовал себя круглым дураком.

— Да, я знаю, что вы хотите не этого, — зло сказал он. — Вы могли бы избавиться от него в любой миг, если бы пожелали, хоть в его собственной твердыне! Вы затеваете нечто иное. Так скажи — что?

— Все должно иметь смысл — особенно смерть саарсана. Давай подумаем вместе, мой господин, — смиренно произнесла старушка, склонив голову к плечу. — Ты не хочешь, чтобы люди рода Зериг были замешаны в гибели Ширама. Это понятно и разумно. Кто же будет тем злодеем, от руки которого падет наш государь?

Аршаг нахмурился. Вдруг его лицо просияло.

— Чужак! Ну конечно! Мы обвиним чужака. Например, этого Даргаша, сидящего у меня в печенках…

— Мысль вроде бы и неплоха, господин, но в ней нет ни смысла, ни пользы. Даргаш — никто, обычный дозорщик с лесного пограничья. Мы не сможем посеять смуту в роду Афайя и не развеем подозрений, которые неизбежно возникнут в отношении тебя. Да и с чего бы ему убивать Ширама? Ведь он не метит на его место!

— Тогда… — Аршаг так напряженно думал, что пропустил этот укол мимо ушей. — Служанка царевны! Белобрысая тихоня, которая вертится повсюду, вынюхивая наши тайны… Судя по всему, царевна привезла ее с собой из столицы… О! Я объявлю ее лазутчицей Кирана! Скажем людям, что она тайная убийца, которую блюститель престола включил в свиту царевны, чтобы она подобралась поближе к Шираму и прикончила его!

Старушка еле заметно вздрогнула. Саар радостно потер ладони:

— Так и сделаем! А мои люди уж постараются, чтобы она во всем призналась…

— Эта мысль значительно лучше, — склонила голову посланница. — Она не лишена остроумия, и в нее могут поверить. Однако сомнения все равно останутся. Признания, выбитые плетью, не многого стоят… Скажи, Аршаг, сын Ашгарана, как ты относишься к царевне Аюне?

Саар удивленно поглядел на старую женщину:

— К царевне? Мне нет дела до желтоволосой долговязой зазнайки. И что Ширам в ней нашел? Впрочем, она смелая охотница и у нее милая улыбка. Я, пожалуй, сделал бы ее своей наложницей на какое-то время, просто из любопытства…

— То есть ты не будешь сильно страдать, если тебе придется ее казнить?

— Казнить?! — остолбенел Аршаг. — За что?

— За убийство ее жениха Ширама…

Глава 4

Святые кости

— Сперва восславим, братья, вечную, милостивую и грозную Мать Найю! — провозгласил Аршаг.

Саар стоял на возвышении под ковром, на котором была выткана огромная, свившаяся в кольцо черно-рыжая горная гадюка — предок-прародитель рода Зериг. Неподалеку на почетном месте сидел Ширам, чуть ниже на скамьях расположились самые именитые из воинов Зериг, Афайя и других родов.

Главный зал крепости, битком набитый народом, замер в глубоком молчании, лишь потрескивали горящие факелы.

— Арьи, что согнули шеи наших предков и на долгие века лишили нас царства, памяти и наших богов, как они поступают со всеми подвластными им народами, все же не посмели поднять руку на нашу Мать Найю! Она осталась с нами — в утешение и как обет грядущих перемен! Взгляд ее согревает любовью и испепеляет гневом, руки ласкают и отнимают жизнь…

Аршаг повернулся к изваянию двенадцатиголовой Матери Найи слева от возвышения и поклонился ей. Все присутствующие в зале встали, поклонились статуе и снова затаили дыхание, слушая слова саара. Умение красиво говорить они ценили почти так же высоко, как умение красиво убивать.

— Но затем арьи, неразумно и слепо признающие богом лишь Господа Солнце, возревновали к истинному Отцу мира, господину вод и Надзвездной Тьмы, Предвечному Змею…

Накхи вновь единым движением склонили голову и прижали правую руку к груди.

— Захватчики разрушили его храмы и алтари. Они стерли его образы со стен наших домов и разбили его статуи. Они даже запретили упоминать вслух его имя! Однако верные сохранили Отца-Змея в своих сердцах. Наследие его — в нашей крови, память о нем — на нашей коже…

Аршаг бросил взгляд на Ширама. Саарсан неторопливо расстегнул наруч и вскинул руку, обнажая черную спираль на запястье. Многие накхи, тоже тайно посвятившие себя Отцу-Змею, повторили его движение.

— Наши жизни, нашу силу, наше оружие мы навеки жертвуем тебе, Первородный! — закричал Аршаг, вскидывая меч.

Его крик потонул в громовом реве множества глоток. Заблистали выхваченные клинки, пламя факелов забилось под сводами. Проснулись и заржали кони, испуганно съежились рабы в своих темных каморках. Пытающаяся заснуть в своей башне царевна Аюна застонала с досады и зарылась глубже в пушистые шкуры. Опять у накхов веселье, и снова ее не позвали! Никто о ней не думает!

Но Аршаг очень даже думал.

— Я пригласил тебя, брат, не просто так, — заговорил он, обращаясь к Шираму.

Тот, уже опустившись на свое место, поднял бровь:

— Разве не ради моей невесты ты позвал меня, Аршаг?

— Если бы речь шла только о том, чтобы встретиться вам с царевной, я отвез бы ее к тебе сам или отправил с достойной свитой. Нет, речь вовсе не о ней… Точнее, не совсем о ней…

— О чем же? — спокойно спросил Ширам.

Аршаг слегка повернулся, обращаясь уже не к нему, а ко всем присутствующим:

— В крепости много гостей издалека… Все ли здесь знают сказание о прекрасной Рейн, ее беспримерном подвиге, змее-хранительнице и святых костях Тридцати Двух Праведниц?

В зале вновь поднялся шум. Раздались крики «Да!», «Нет, расскажи!», «Лучше спой!».

Только Ширам не выглядел радостным. Он сжал и разжал кулаки, вздохнул и произнес:

— Поведай же нам эту историю, Аршаг. Вижу, тебе не терпится.

Аршаг почтительно склонил перед ним голову, чтобы скрыть ухмылку, и начал:

— Есть в наших землях одна святыня, почитаемая как место подвига, равного которому не знают ни люди, ни боги. Сила духа, явленная там, способна останавливать реки и сокрушать горы… Много лет назад — то было время, когда Накхаран еще не весь покорился арьям, — враги напали на сторожевую крепость рода Зериг. Находилась она не там, где сейчас, а подальше, выше по реке, на плече скалы, над глубоким ущельем. Враги были многочисленны и безжалостны. Коварством они заманили в засаду и убили почти всех воинов. Защитников в крепости осталось совсем мало…

Рассказ длился и длился. Аршаг цветисто расписывал гибель попавшего в засаду воинства, героическую защиту крепости, голод, жажду и недостаток стрел, выдержку и стойкость женщин и детей.

— Но вот, — подобрался наконец Аршаг к самому главному, — наконец стало ясно, что помощь не придет и войско не вернется. Вскоре почти все воины рода Зериг полегли на склонах. Ни у кого не осталось ран на спине, и на клинке у каждого краснела кровь врага. Лишь несколько воинов смогли вернуться в крепость, принеся с собой голову саара. А осаждавшие уже подступили под самые стены! Они сносили туда хворост и поджигали его, чтобы дымом выкурить последних защитников и заставить их сдаться…

И тогда Рейн, гордая и прекрасная саари, сказала слугам: «Я должна похоронить моего мужа так, как он того достоин! Пусть его твердыня станет ему погребальным костром. Несите дрова!»

Вскоре все дрова, какие были в крепости, — а это было начало зимы, их запасли достаточно — снесли в главный зал и сложили там огромный костер. Прекрасная Рейн, взявши в руки голову мужа, взошла на костер и легла там, как на брачное ложе, положив отрубленную голову к себе на грудь.

«Зажигайте!» — приказала она.

Но тут другие вдовы, рыдая, закричали: «Позволь нам присоединиться к тебе, госпожа! Мы не смогли похоронить наших мужей, их тела гложут волки на поле битвы — так пусть хоть наши души проводят их к Отцу и Матери!»

Так взошли на костер все женщины, потерявшие мужей в этой битве, а было их тридцать две. Им неслыханно повезло — ведь обычно таких похорон удостаиваются лишь жены владык. Ничего подобного прежде не бывало в Накхаране! Слуги подожгли костер с четырех сторон, и вскоре запылала крепость рода Зериг, ставшая священной крадой всем, кто в ней был…

Голос Аршага оборвался, и он провел ладонью по лицу, словно смахивая слезу.

Его слушатели молчали, завороженные рассказом. Кто-то, не скрываясь, утирал глаза; кто-то сжимал рукоять меча, скрежеща зубами; кто-то смотрел перед собой невидящим взором, а в глазах плескалось пламя горящей крепости… Однако некоторые накхи, особенно из рода Афайя, сидели смущенные и встревоженные и поглядывали на невозмутимого Ширама, ожидая его слов.

— Прошли годы, пролетели столетия, — продолжал Аршаг. — Обгорелые руины крепости заплели терновник и плющ. Но люди рода Зериг и всех окрестных земель помнили, что там произошло. Истлели тела, место священной крады заросло бурьяном, но слава деяния святой Рейн и праведных жен все росла и крепла. И вот однажды пастухи, которые принесли дары на место подвига, увидели, как из развалин выползает огромная полосатая гадюка…

Все подняли голову и посмотрели на ковер с вытканной черно-рыжей змеей над головой саара.

— От головы до кончика хвоста в ней было тридцать две полоски. Таких больших полосатых гадюк здесь отродясь не видели! Пастухи сразу поняли, что змея непростая. Собравшись с духом, они предложили ей молока, и змея приняла дар. Так люди поняли, что возрожденная душа прекрасной Рейн стала духом-хранителем наших мест. Змея прожила на развалинах тридцать лет. Ее кожа и поныне считается святыней. По приказу моего деда были собраны кости праведниц и помещены в каменную башню, а сверху поставлена стела с отпечатками ладоней по числу праведных жен. Такой стелы нет ни у одного рода Накхарана! — Аршаг обвел слушателей гордым взглядом. — Там же построена кумирня, хранящая шкуру змеи-хранительницы. И со временем возник обычай: люди, вступающие в брак, приносят там обеты быть вместе в жизни и смерти, как прекрасная Рейн и ее супруг, как мужчины и женщины рода Зериг, не дрогнувшие перед врагом… — Аршаг уставился на саарсана. — Не хочешь ли и ты, Ширам, поклониться святому месту и принести там брачные обеты?

Ширам, подбирая слова, чуть замешкался с ответом.

— Я подумал, — быстро добавил Аршаг, — царевна арьев, которую ты объявил своей невестой, чужая здесь, брать ее в жены — против всяких обычаев. Сам понимаешь… Особенно помня о том, как поступили арьи с нашей страной… Однако царевна убила на охоте горного льва, застрелив его в упор. Подобная отвага достойна уважения! Вот почему я призываю тебя принести обеты у святыни рода Зериг. Если вы заслужите благословение змеи-хранительницы…

— Благодарю тебя, брат, — прервал его Ширам, вставая. — Такая трогательная забота обо мне и моем браке согрела мое сердце теплом истинной дружбы. И хотя у рода Афайя есть свои святыни, где души героев благословляют живущих, я, разумеется, не стану отказываться от такой чести…

Над толпой пролетел ропот. Саарсан обвел взглядом темный зал и громко произнес:

— Все накхи, погибшие со славой, равно угодны Отцу-Змею, к какому бы роду они ни принадлежали при жизни. А значит, угодны и мне — ведь именно через меня вершится воля Отца-Змея в Накхаране. Знайте об этом, воины рода Зериг, запомни и ты, Аршаг. И прикажи готовиться к обряду.

* * *

— Обряд? — скривилась Аюна. — Что, опять?

Они сидели у жаровни в ее светлице и только что выслушали Даргаша, который пришел поделиться новостями.

— Я бы не назвала это обрядом, — отозвалась Янди, переплетая косу царевне. — Так, прогулка к святому месту. Слыхала я эту историю о праведнице Рейн, кто ж ее не слышал… Давно было дело, еще во времена Афая. Тогда крепости горели по всему Накхарану — порой со всеми, кто в них был…

— Но только хозяева этой твердыни сожгли себя сами, — добавил Даргаш, — и тем снискали славу в веках.

— Мне больше понравилась бы история, где в последний миг пришла подмога и всех женщин спасли, — возразила Аюна. — И детей. Там ведь наверняка и дети были, да? Почему же сказание о них молчит?

— Дети разделяют судьбу матерей, — пожала плечами Янди. — К чему упоминать их отдельно?

Аюна содрогнулась:

— Не понимаю я этого накхского упоения смертью… Башня с обгорелыми костями… брр… Вот и Даргаш со мной согласен!

— Я? — удивился Даргаш.

— Да, я же вижу, какую ты скорчил рожу при словах «праведная Рейн»!

— Госпожа, дело вовсе не в моем согласии. Аршаг собирался устроить саарсану грязную ловушку и прилюдно опозорить его. К счастью, благородство Ширама одолело козни недостойного родича. Как хорошо наш саарсан сказал о павших героях! Я бы в жизни так не додумался! Даже воины Зериг прониклись…

— Так в чем дело?

— В том, что злые враги, осаждавшие крепость прекрасной Рейн, были воинами Афайя, — посмеиваясь, ответила Янди. — Они первые принесли клятву верности Аратте и помогали усмирять остальной Накхаран. Род Зериг сопротивлялся дольше всех, и его борьба против захватчиков была самой упорной… Пожалуй, если бы не Афайя, арьи и вовсе не добрались бы до здешних круч — попросту не нашли бы их…

— Вот как, — хмыкнула царевна. — Что ж, значит, накхи Афайя оказались самыми мудрыми. Они прежде всех поняли, на чьей стороне истина… Так расскажи мне про этот обряд! В чем моя роль на этот раз?

— Вы с Ширамом поклонитесь башне с костями, принесете дары змее-хранительнице, а затем должны будете накормить друг друга…

— Накормить?

— Да, пищей, которую вы добыли и приготовили сами, — в знак того, что ваши земные жизни теперь связаны. Обычно это жареное мясо и каша из разных зерен, дарующие силу и сулящие изобилие и плодовитость брачному союзу. Ширам, видимо, в ближайшие дни поедет охотиться, а тебе надо будет сварить кашу…

Аюна рассмеялась:

— Кашу я еще не варила! Ты научишь меня, Янди? Можно попробовать даже сегодня! Как закончишь плести косу, ступай на кухню и все для меня подготовь!

— Нынче же займусь этим, госпожа.

* * *

У Янди, помимо каши, была и другая причина побывать на кухне.

Вообще, ей нравилось это место — одно из самых оживленных и теплых в крепости. Янди часто бегала туда с разными поручениями, иногда сама их себе придумывая. Она продолжала прикидываться вендской рабыней, не знающей языка накхов, но это не мешало ей собирать на кухне сплетни обо всем происходящем во всей крепости, от конюшен до кладовых, от спальни саара до конурок рабов. Большая сумрачная кухня располагалась в отдельно пристроенном к крепости чертоге и той стороной, где хлебные печи, выходила в хозяйственный двор. Там все время клубился пар над огромными котлами, жарились куски мяса на вертелах, что-нибудь чадило и пригорало, на кого-то бранились, отвешивали подзатыльники, таскали за волосья… Словом, можно было и посмеяться, и угоститься чем-то вкусненьким.

В последние же дни на кухне было просто не протолкнуться. Жене Аршага не хватало слуг, чтобы готовить на полсотни вечно голодных воинов, и она кликнула клич — из соседних деревушек сошлись помогать жены и матери тамошних пастухов и охотников. Теперь на кухне мелькали не только русые косы рабынь, но и черные платки местных накхини, желающих помочь с готовкой и стиркой, поглазеть на саарсана и на его златовласую царевну и заодно набраться новостей и сплетен на годы вперед.

Никому и дела не было до некоей неприметной старушки, а меж тем она весьма заинтересовала Янди.

Лазутчица приметила бабку еще несколько дней назад и теперь украдкой следила за ней, все сильнее утверждаясь в своих подозрениях. Казалось бы, обычная бедная вдова на подхвате, сутулая, кривобокая, в облезлой телогрейке и стоптанных чунях… Но что-то со старухой было не так.

То, что шаркающая ногами древняя старуха постоянно появлялась то здесь, то там, шныряя по крутым лестницам не хуже девчонок-рабынь, еще ладно. Накхини были сильны и выносливы. Суровая земля рано убивала красоту, но и не давала разнеживаться.

То, что под вопли хозяйки «Шевелитесь, саару угодно пирогов с кизилом и олениной!» старуха пластала мясо с ласкающей глаз сноровкой, Янди также могла допустить. Как знать, может, в девичестве была лихой воительницей и нарезала ломтями не только оленей. Тело ветшает, но боевые навыки остаются…

Но вот руки бабки не давали Янди покоя. Худые, покрытые старческими пятнами руки, которые так ловко управлялись и с ножом, и со скалкой, лепили пирожки и отделяли сухожилия от костей…

Спустившись в кухню, Янди сразу поняла, что явилась не вовремя, — там полным ходом шла подготовка к очередному вечернему пиршеству. В котлах булькало пряное варево, от запаха которого рот наполнялся слюной. Под навесом, где стояли хлебные печи, в воздухе висела дымка из муки, как на мельнице, а из мучного тумана слышались крики саари, распекавшей кого-то из поварих. Янди решила потихоньку убраться, пока ее не приставили к работе, но тут опять приметила подозрительную бабку. Та сидела на колоде у растопленной печи в обществе целой стаи таких же старух в черном и вместе с ними лепила круглые хлебы, сразу же отправляя их в печь. Янди тут же уставилась на бабкины руки, и у нее глаза полезли на лоб. Никаких бурых пятен, примеченных ею раньше, на них не было! Видимо, стерлись от пота или из-за долгой возни с сырым тестом. Теперь было очень хорошо видно то, что смущало Янди и что она не могла прежде осознать. У прочих старух, лепивших хлеб, пальцы были старческие, узловатые, с не до конца разгибающимися суставами. У этой — ровные и гладкие…

Жена Аршага подскочила к старухе и принялась ее за что-то распекать. Бабка тут же поднялась с колоды, с льстивой улыбкой поклонилась…

«Больше ты меня не обманешь», — довольно подумала Янди.

Стало быть, у Аршага завелась лазутчица! Любопытно, кто ее подослал? Ширам едва ли, — скорее, в игру вступил еще какой-нибудь саар. Их ведь двенадцать, и все готовы глотки друг другу перегрызть ради верховной власти… «Что она тут затевает? Просто вынюхивает или явилась по чью-то душу? А, не мое дело! Да пусть хоть отравит Аршага, нам-то что… Если она, конечно, не собирается кинуть яд в общий котел…»

Вдруг Янди обнаружила, что саари уже снова исчезла в кухонном чаду, а бабка стоит у печки и пристально смотрит на нее.

— Бабушка, помочь тебе? — тут же предложила Янди на языке Аратты. — Вижу, ты устала…

Старуха презрительно скривила губы, что-то ответила по-накхски и замахала рукой, отгоняя докучливую девчонку. Стряпавшие по соседству старые накхини хрипло захихикали. Янди стоило больших усилий сделать вид, что она не поняла ответ.

«Ступай прочь, рабыня, половинка женщины, только испортишь хлеб. Когда он поспеет, тогда достанешь его и сложишь в корзины…»

Глубокой ночью Янди вновь спустилась в кухню. Сердце стучало от волнения так, как оно не колотилось даже в храме Матери-Кошки. В сумрачной кухне уже никого не было, только при свете масляных плошек двое рабов чистили котлы и выгребали золу из очагов, а третий подметал пол. Косматый, хромой подметальщик поднял голову, осклабился при виде светловолосой девушки:

— Не спится, красотка? Иди ко мне! Денек был тяжелый, подсластим его!

— Сгинь, чучело! — огрызнулась Янди. — Пока я тебе метлу не засунула…

Она осеклась, увидев в дальнем конце кухни еще одну тень.

— Все вон! — раздался из темноты резкий приказ на языке накхов.

Рабы подскочили и, кланяясь темному углу, убрались за дверь. Никто даже не усомнился в праве говорившей выгонять их.

Когда затих звук убегающих шагов, согбенная тень вышла из темноты и выпрямилась, став заметно выше и тоньше.

— Как я сразу-то не поняла? — сказала Янди по-накхски. — Найина!

Поддельная старуха склонила голову:

— Да восславится Мать Найя вовеки!

Янди знала правильный отклик, но произносить его не стала.

— Вижу, ты меня знаешь, — произнесла она, — а я вот тебя что-то не узнаю…

— Раз не можешь узнать — значит тебе и незачем, — последовал насмешливый ответ.

— Но я хочу знать, кто ты!

— Так догадайся, половинка. Уж на это твоих способностей должно хватить!

Янди прищурилась, чувствуя, что начинает злиться, а этого как раз делать не следовало.

— Думаешь, если я полнакхини, то я вдвое слабее тебя?

— Всего вдвое? — расхохоталась жрица Найи. — Прежде ты не была такой самонадеянной. Может, следовало назвать тебя четвертинкой?

Глаза Янди полыхнули. Еще зайдя в кухню, она незаметно подобрала двузубую вилку, которую спрятала в рукаве. И теперь почти без замаха метнула ее прямо в горло неведомой жрице.

«Старуха» вскинула руку… и что-то сверкнуло прямо возле глаз Янди. Лазутчица едва успела отклониться. Вилка, зазвенев, ударилась о стену и покатилась по полу.

— Прежних навыков ты не растеряла, — довольно сказала жрица. — Уже хорошо. Спросить бы, чему научилась за годы, проведенные на чужбине… да мне какое дело? Ты больше не одна из нас.

— И не была никогда, — прошипела Янди. — Потому и ушла!

— Уходи не уходи, а никуда ты от нас не денешься. Все-таки ты полнакхини, и эта половинка тебя не отпускает… И убери кухонный нож из второго рукава: левой рукой ты всегда владела хуже, чем правой, — еще порежешься…

— Тетушка? — недоверчиво произнесла Янди. — Неужели ты?!

— Тсс! — приложила та палец к губам. — Я слышала, царевна послала тебя разузнать, как правильно варить священную кашу? Вот и займись этим. Пошли в кладовку, выберем нужные крупы, а заодно поговорим…

Глава 5

Ты — мой огонь

Утреннее солнце заливало горную долину. Заснеженные склоны гор рдели червонным золотом в его лучах. Ущелья, куда не проникал свет, казались кромешно-черными. На высоком уступе над обрывом, где ветер сдул снег, шелестела на ветру сухая трава. И повсюду из травы и снега торчали руины каменных стен. Куда ни кинь взгляд, напоминали о себе останки былой твердыни рода Зериг.

«Пожалуй, прежняя крепость была побольше нынешней», — отметил Ширам.

Обернувшись на ходу, он поглядел вниз. Дорога, по которой они прибыли к святилищу Праведных Жен, выглядела как брошенная среди горных отрогов серая лента. Лошадей пришлось оставить внизу. Все поднимались к святому месту пешком — так было заведено.

Где-то на дне пропасти глухо грохотал поток. Облака ползли, отбрасывая на искрящийся снег исполинские синие тени.

— Какая красота! — невольно прошептал Ширам.

Рядом раздался хриплый смешок Аршага:

— Если ты способен любоваться красотой гор, брат, значит ты еще не окончательно вымотался…

— По тебе того же не скажешь, — заметил Ширам, внимательно глядя на родича.

Аршаг, поднимавшийся к башне Костей рядом с ним, выглядел скверно. Глаза бегали, он то и дело утирал пот со лба. «Занемог, что ли? Или перепил вчера? Так-так… Опять что-то затевает…»

За себя Ширам не волновался: он взял с собой на обряд всех своих людей. Кольчуги напоказ они надевать не стали — все ж не на войну приехали, — однако были готовы к любым неприятностям. Разумеется, Аршаг сделал то же самое, да еще одни боги ведают, сколько понабежало местных пастухов со всех окрестных селений. Но саар рода Зериг еще не обезумел, чтобы прилюдно нападать на родича в святом месте. По крайней мере, Ширам на это надеялся.

Тропа привела на обширную расчищенную площадку перед одинокой полуразрушенной башней, возведенной на самом краю головокружительной пропасти. При виде шагающих бок о бок саарсана и его родича люди расступались, встречая владык почтительными поклонами. Ширам прикинул, что тут собралось не меньше трехсот человек, и народ все подходил.

В шаге позади Ширама шли накхи из его ближников, в том числе и Даргаш. Ему было доверено нести угощение для обряда — запеченный кусок мяса добытого Ширамом горного барана, положенный между двумя свежими лепешками.

Башня Праведных Костей на самом деле не была возведена нарочно для захоронения. Ширам сразу понял, что это просто уцелевшая дозорная башня, некогда располагавшаяся на краю утеса превосходной сторожевой крепости. Прадед Аршага починил строение, заложил бойницы, настелил крышу. И теперь башня, как века назад, поднималась над бездной, среди зарослей ежевики и терна, такая же неприступная, как прежде, но никому уже не нужная.

Перед башней была выстроена небольшая кумирня, где за узорной решеткой хранилась выцветшая кожа огромной полосатой гадюки. Пестрые скрученные полоски ткани, привязанные к решетке, шевелились, как живые, на ветру.

Перед кумирней располагалась плоская каменная плита — алтарь. На нем уже были разложены дары, принесенные сюда со всех земель рода Зериг. Среди давно увядших венков лежали украшения, оружие, даже игрушки. Посередине было расчищено место под новые дары, которые преподнесут змее-хранительнице саарсан и его невеста.

У алтаря Ширама встречала прибывшая загодя Аюна — в том же сером охотничьем плаще, в котором саарсан видел ее на стене крепости. Голова ее была не покрыта, и волосы отливали золотом, соперничая сиянием с горными вершинами и самим восходящим солнцем. На миг Аюна показалась саарсану невозможно прекрасной — такой же, какой он видел ее когда-то в столице, когда он стоял в оцеплении, а она на царской колеснице проезжала мимо. Дочь бога, полная жизни, она будто сама освещала все вокруг. Воплощение того небесного огня, готового озарить его полную ежедневной борьбы жизнь, исправить все, что искажено ложью и ненавистью, сделает его тяжелую и запутанную дорогу легкой и прямой. «А я, наверно, кажусь царевне ночной тенью, заступившей ей путь…»

Аюна увидела нареченного и неуверенно улыбнулась ему. Позади царевны стояла невысокая служанка в низко надвинутом на голову плаще, держа в руках горшок с кашей.

— Как здесь красиво! — заговорила царевна. — Признаться, я даже не ожидала…

— Да, мои предки умели выбирать красивые места. И строить умели, — ответил Аршаг. — Но так уж ведется: одни создают, а другие разрушают…

Ширам поморщился.

— Ладно, ладно, молчу! — примирительно махнул рукой Аршаг. — Просто здесь невольно приходят на ум такие мысли… В этом святом месте, где наши славные предки обороняли свои земли…

— Разве это имеет значение? — громко спросила Аюна.

Знатные накхи, столпившиеся у алтаря, озадаченно замолчали.

— В Аратте тоже есть смутьяны, лелеющие обиды трехсотлетней давности. Их цель одна — сеять рознь в стране, — продолжила она, глядя в лицо Аршагу. — Но какая разница, что здесь случилось в давние времена смут и междоусобиц? Лучше возблагодарим богов, что те времена миновали! Новый государь получает в наследство древние распри, готовые уничтожить будущее страны. Если владыки земель желают народу величия и процветания, им следует отложить междоусобную вражду и обиды, дабы помочь тому, чей венец всех тяжелее! Мир и согласие в стране — вот что важно!

Аюна умолкла, удивленная тишиной вокруг. Почему эти накхи смотрят на нее, словно внезапно заговорил горшок с кашей в руках Янди?

— Прекрасно сказано, царевна, — ответил наконец Аршаг, усмехнувшись. — Говоришь ты так же хорошо, как и стреляешь. Жаль, на сей раз ты промахнулась — здесь вашим языком владеют не многие… Не начать ли нам обряд? Ширам, ты готов поклониться костям Тридцати Двух Праведниц?

— С величайшей охотой, — медленно проговорил Ширам.

Слова Аюны всколыхнули его, он чувствовал, что в его мыслях происходит нечто важное. То, что он долго обдумывал, пытаясь сложить так и этак, внезапно сложилось само в единый узор. То, к чему он так долго шел, чего искал в потемках, стало ему ясно как день.

«Не мысли как накх! — с волнением приказал он себе. — Арьи мыслят совсем иначе! За то время, что ты прожил в столице, ты многое у них перенял, кроме главного — думать как они. А без этого не построить новое царство. Ты ведь на самом деле не хочешь править Накхараном, где веками ничего не меняется, где нерушимо завещанное от предков. Ты задумал построить новую Аратту, Ширам!»

Саарсан взглянул на ничего не подозревающую царевну почти с благоговением. Аюна стояла напротив синеющей снеговой тучи, солнце горело в ее золотых волосах, коронуя девушку лучистым венцом.

«Да, построить новую Аратту, соперницу прежней, — и не в Накхаране! Нет, начать можно и с Накхарана, но к чему ограничивать себя? Арьи никогда не ставили себе никаких границ и по сей день не ставят. Их власть простирается туда, куда способны добраться золоченые колесницы… Не Накхаран — совсем новое государство, населенное множеством народов, и я возглавлю его!»

Ширам поймал взгляд царевны, слегка кивнул ей и прошел к алтарю. Царевна перевела дух. Ну хоть ее нареченный остался доволен тем, что она сказала…

Ширам остановился у каменной плиты, воздел руки и громко произнес:

— Мы собрались в месте, святом для каждого накха! Да славятся украшенные подвигом праведные жены! Они показали нам всем, как надо защищать свои земли! Слушайте, воины Афайя, слушайте, воины Зериг! Как Отцу-Змею дороги все его дети, так Накхаран чтит своих героев, к какому бы роду они ни принадлежали! В той давней битве с обеих сторон были храбрецы и герои, и теперь они в чертогах Отца и Матери пируют за единым столом. Я, Ширам, сын Гауранга, говорю: да будет между нами вечное согласие, ибо раздор среди сыновей приносит горе нашим Отцу и Матери!

Он шагнул к Аршагу и протянул ему руку. Тому не оставалось ничего другого, как пожать ее на глазах у всех.

Подошли накхи с дарами, положили их на алтарь. Наступило время брачных клятв. Ширам принял у Даргаша мясо в лепешке и обратился к Аюне:

— Мы уже принесли клятвы в столице перед неугасимым огнем, чтобы искры наших душ были вечно связаны. Теперь мы просим у змеи-прародительницы этого славного рода благословения нашего брака, многочадия, изобилия наших пастбищ, полей и виноградников. Пока я жив, я буду заботиться о тебе, Аюна. Ты — солнце, что озаряет мою жизнь, ты — вода, что питает ее, ты — пламя в моей крови. Я буду кормить тебя и наших детей, да не узнаете вы голода…

Аюна приняла из его рук лепешку, запустила зубы в поджаристое мясо.

— Вкусное, — заметила она с лукавой улыбкой. — Готовь его почаще, Ширам!

Настал черед невесты. Служанка с низким поклоном протянула горшок, сняв с него крышку.

— Пока я жива, я буду заботиться о тебе, Ширам, — медленно и четко заговорила Аюна. Клятву на языке накхов она выучила заранее. — Ты — солнце, что озаряет мою жизнь…

Аюна зачерпнула полную ложку рассыпчатой каши.

— Ты — вода, что питает мою жизнь… Ты — мой огонь…

Маленькая служанка вдруг подняла голову и выступила вперед.

— Остановитесь! — громко сказала она. — Еда отравлена!

Аюна застыла с ложкой в руке:

— Что ты такое говоришь?!

— Каша отравлена! — громко повторила Янди по-накхски, в упор глядя на Аршага.

Вокруг все замерли, не веря своим ушам.

— Я была на кухне и видела, как старуха что-то сыпала в котел, бормоча заклинания, — объявила Янди в мертвой тишине. — И я видела, — добавила она, переводя взгляд на Ширама, — как саари Рати, жена саара Аршага, лично приказала ей сделать это!

«Я знаю девчонку!» — осознал вдруг Ширам, глядя на служанку. Раньше он почти не обращал внимания на нее, как и на прочих слуг. Но теперь понял, что уже, несомненно, видел эту девушку. Чувство близкого и неотвратимого несчастья охватило его. «Я уже видел эти глаза, и совсем близко…»

Но тут саари Рати, благопристойно державшаяся чуть позади Аршага, вылетела вперед, схватила Янди за косу и швырнула на землю. Горшок с кашей покатился под ноги Аюне.

— Как ты смеешь обвинять меня, наглая рабыня?! — Задыхаясь от ярости, саари выхватила висевший на поясе длинный кинжал. — Господин, я отрежу ее лживый язык…

Но прежде чем побагровевший Аршаг успел что-то сказал, Янди ловко вывернулась из рук накхини и крикнула:

— Я могу доказать!

Она выхватила из рук опешившей Аюны ложку с кашей, которую та все еще держала в руке, сунула в рот и проглотила. Через миг ее лицо побелело, на лбу выступила испарина. Янди уронила ложку, схватилась за горло, захрипела, ноги ее подкосились. Девушка упала на землю и начала биться в корчах.

Застывшую над святилищем тишину разорвал дикий вскрик Даргаша. Забыв обо всем, он бросился к возлюбленной, подхватил ее, прижал к себе. Янди бессильно лежала в его руках, закатив глаза. Губы ее быстро синели.

— Она не дышит! — выдохнул Даргаш, разжимая руки.

Тело Янди мягко упало наземь.

В тот же миг от тишины не осталось и воспоминания. Воздух наполнился криками, засверкало оружие. Накхи, пришедшие мирно любоваться обрядом, оказались вооружены до зубов. Ширама окружили телохранители, готовые вступить в бой; то же самое сделали воины Аршага.

— Смерть отравителю! — неслись яростные крики накхов рода Афайя.

— Он нарочно все подстроил — под своей крышей убивать не хотел!

Первым порывом Ширама тоже было схватиться за оружие, но один взгляд на Аюну — оцепеневшую, глядевшую на тело Янди — отрезвил его и помог взять себя в руки.

— Какой позор, Аршаг, — процедил он. — В собственных владениях!

— Нет, Ширам! — воскликнул Аршаг, протягивая к нему руки.

На саара рода Зериг, с багровым, перекошенным лицом, жалко было смотреть.

— Поверь, это не я! Ради Отца-Змея, не обвиняй меня напрасно! Я никогда не стал бы… в святом месте…

«В самом деле, это едва ли Аршаг… — стремительно замелькали мысли Ширама. — Если бы он пожелал отравить меня — мог бы это сделать в любой миг, на любом пиру… Но именно сейчас, прилюдно, при стечении народа… Кто-то устроил это, чтобы навсегда поссорить нас! Кто-то хотел если не убить меня, так опорочить Аршага… А может, и не только Аршага…

Ответ пришел быстро — и откуда Ширам совсем не ожидал.

— Мой супруг ни в чем не виновен! Это все она! — пронзительно закричала Рати, указывая на Аюну.

— Я?! — изумленно повторила царевна.

Все взгляды обратились на нее — и взгляды эти были вовсе не доброжелательные.

— Вы видели — это она протягивала саарсану отравленную кашу! — продолжала кидать обвинения молодая саари. — Да, она — чужеземка из народа арьев, наших исконных врагов! Все помнят, как арьи обвинили саарсана в убийстве их царя Ардвана! Вот царевна и явилась сюда, чтобы отомстить за отца! Она долго ждала этого часа и наконец дождалась!

«Похоже, я понял, кто все устроил», — подумал Ширам, быстро делая шаг к оторопевшей Аюне.

— Послушайте меня! — загремел его голос.

Возле башни Костей постепенно воцарилась тишина.

— Нечто страшное случилось сейчас перед лицом богов и предков, — заговорил саарсан. — Обряд был прерван и осквернен. Священная пища, что дарует долголетие и плодородие, принесла смерть! Мы все видели это!

Накхи, и Афайя, и Зериг, вполне с ним согласные, тем не менее слушали его в недоумении. Что тут еще обсуждать? Разве что-то не ясно? Время говорить клинкам!

— Однако мы не знаем причин произошедшего, — продолжал Ширам, взглядом не давая своим людям сдвинуться с места. — Мы лишь слышали слова, много разных слов, много тяжких обвинений… Я не могу сейчас назвать виновных. Но знаю одно — Отец-Змей не допустит несправедливости! Он всегда судит в духе истины и карает безжалостно… Мы не знаем… — он мельком поглядел на простертое у его ног тело Янди, — а что, если эта рабыня умерла оттого, что кощунствовала? Или оттого, что дерзко вкусила священной каши, на которую ей и смотреть-то запрещено?

Накхи озадаченно замолчали, смущенные словами саарсана. Яростный порыв, что подталкивал людей на кровопролитие, угасал.

— Не будем спешить с выводами. Время покажет, были ли это козни моих врагов, колдовство… или предательство…

— Предательство? Ширам, послушай! — возвысил голос Аршаг. Когда он понял, что резня не начнется прямо сейчас, к нему сразу вернулось самообладание. — Неужели ты поверил грязным наветам вендской рабыни? Мы же почти братья! Ты женат на моей сестре! Это какой-то заговор… с целью поссорить нас…

— Может, и так, — холодно ответил Ширам. — Но как ты допустил на своей земле непотребство?

— Вернемся в крепость, — уговаривал Аршаг. — Выпьем вина, все спокойно обсудим, вместе обдумаем, кто посмел…

— Я в твоей крепости больше ни крошки не съем и ни капли не выпью, — отрезал Ширам. — Тебе придется очень постараться, Аршаг, чтобы вернуть мое доверие… Но сейчас надо завершить обряд!

Он огляделся:

— Каши больше нет… Но остался хлеб.

Ширам взял с алтаря лепешку, что накрывала кусок мяса, и протянул Аюне.

— Продолжай, — тихо сказал он.

В глубокой тишине, на глазах ошеломленных накхов, Аюна произнесла окончание священной клятвы и протянула лепешку Шираму. Он откусил от нее, не спеша прожевал, повернулся, встретился взглядом с раздавленным позором Аршагом.

— Мы уезжаем из твоих земель, — сказал он. — Благодарю за прием, Аршаг. Не буду мешать тебе искать виновных. Верю, ты скоро обелишь свое имя.

* * *

Когда отряд Ширама скрылся из виду за поворотом дороги, уводящей на юг, Аршаг топнул ногой и выругался.

— Будь прокляты сестры Найи с их тайными замыслами, — прошипел он, поворачиваясь. — Они не считаются ни с кем! Порой мне кажется, что власть сааров — ничто по сравнению с их незримой властью…

— И ты будешь прав, господин! — гневно отозвалась саари Рати. — Найины приходят к нам, когда мы больны или грустны, когда старики сбрасывают ветхие тела, когда обретают новые тела юные души. Они знают слишком много о вещах, творимых в тени. Иногда люди умирают от болезни, и мы все понимаем — это произошло чересчур вовремя. Но то, что произошло сегодня, — это попытка одним ударом погубить и саарсана, и тебя. Прости, если я сказала лишнего…

— Ты пыталась спасти нас всех. — Аршаг положил руку на плечо младшей жене. — Ты вела себя как должно, Рати. Отраву Шираму должна была подать царевна арьев, — добавил он еле слышно. — Откуда служанка все узнала? Это не случайность…

— Я прикажу отвезти тело вендской девки в крепость, — сказала саари. — Там мы попробуем разобраться, чем именно ее отравили…

«Старуха, которая все это придумала, смогла бы просто назвать яд», — с горечью подумал Аршаг. Но конечно, коварной бабки и след простыл… Лютый гнев вновь закипел, требуя выхода.

Ширам, разумеется, воспользовался предлогом, чтобы немедленно уехать с царевной. Хитрец! Он еще перед обрядом велел своим людям взять с собой все, что нужно для долгого пути, значит в чем-то подозревал своего родича… Уж не он ли приказал служанке царевны обвинить хозяев и попробовать кашу?

«Ширам во всем и виноват! — Эта мысль захватила саара рода Зериг с неудержимой силой. — Он должен заплатить!»

И Аршаг придумал, как именно.

Забыв о жене, саар нетерпеливо оглянулся, подзывая одного из своих доверенных людей.

— Возвращайтесь в крепость, — приказал он тихо. — Поднимитесь на северную дозорную башню, где на крыше сложены дрова. Зажгите их. Да не жалеть масла!

Молодой накх взглянул на князя с изумлением — на его памяти костер на дозорной башне над рекой не разжигали ни разу. Кому предназначен этот знак? Что за приказ он несет?

— Выполняй! — рявкнул Аршаг.

Ярость, бурлившая внутри его, сменилась злобным торжеством. Саарсан, может, и перехитрил его, но далеко он не уйдет!

* * *

Тело Янди еще долго лежало в сухой траве у подножия башни Змеи-Прародительницы. Никому не было дела до мертвой вендки. Затем кто-то подхватил его, как мешок, перекинул через спину вьючной лошади и повез в крепость рода Зериг. Там тело сбросили на землю под стеной в хозяйственном дворе, словно падаль, где оно и валялось до самого вечера. Только потом, повинуясь властному оклику, двое грязных рабов в бронзовых ошейниках отнесли его в темную холодную хоромину, где в горном льду хранились запасы мяса с прежних охот.

— А теперь идите все прочь! — приказала накхини. — Кто будет подглядывать, тому дивы высосут глаза — уж я о том позабочусь!

Убедившись, что рабы ушли, женщина в черном заперла покрепче дверь, со вздохом поглядела на Янди, достала нож и мешочек с порошком, издающим сильный запах сушеных грибов. Разжав ножом зубы Янди, она всыпала ей в рот порошок, уселась рядом и начала ждать.

Через некоторое время окоченевшее тело начало подавать признаки жизни. Дернулись ресницы, чуть порозовели синеватые губы… Дыхание, бывшее прежде почти неуловимым, стало сильнее и чаще. Наконец Янди зашевелилась, перевалилась на бок и мучительно закашлялась, распахнув невидящие глаза…

Накхини, устало глядя на девушку, протянула ей мех с водой. Янди жадно выпила его до дна.

— Ну, тетя… — прохрипела Янди, пытаясь встать. — Знать бы заранее… что ты всыпала в кашу…

— Вижу, в землях солнцепоклонников ты растеряла остатки ума? — резко спросила найина.

Женщина стащила с плеч грубый шерстяной платок и завернула в него Янди.

— А если бы ты умерла?!

— Нет, я знаю это зелье, — ответила та, дрожа и кутаясь в платок. — Распознала по запаху. Ты же и учила меня им пользоваться. Наперстянка и еще кое-какие травки, что приказывают сердцу биться редко и слабо, а дыханию — остановиться, почти как у мертвого. Я бы так и спала, все крепче и крепче, пока не умерла, если бы ты не дала мне противоядие… Вам зачем-то нужен живой Ширам, да? Чтобы все думали, что он умер, — а он у вас?

Речь Янди оборвалась на полуслове, когда тетка схватила ее за горло и сжала так, что глаза девушки вновь полезли на лоб.

— Я тебе что велела сделать? — прошипела сестра Найи. — Как ты посмела меня ослушаться? Зачем решила спасти своего врага? Очень хорошо думай, что сейчас скажешь…

— А зачем ты хотела погубить царевну? — просипела Янди.

— Царевну?! — От удивления тетка отпустила горло племянницы. — Так дело в ней? Вот чудеса! Тебе-то что до нее?

— Я… поклялась… ей служить, — выдавила Янди, отдышавшись. — Конечно, она всего лишь глупая девчонка, воображающая себя богиней, но она не заслужила такой подлой смерти. Аршаг велел бы разорвать ее деревьями…

— С каких пор ты полюбила арьев?

— А почему я должна любить накхов? — с вызовом спросила Янди. — Что хорошего они мне сделали? Мой сводный брат участвовал в убийстве моего родного отца! Вот если бы я родилась дочерью саара, другое дело — но сейчас я никто! И всегда останусь здесь никем. А царевне я нужна, она пропадет без меня…

— Твоя царевна никому не нужна, — отрезала накхини. — Она всем здесь только мешает, даже своему жениху — ему особенно… Что за чушь ты несешь, Янди! Да что с тобой? Раньше ты твердо знала, чего хочешь. Или ты передумала мстить?

— Конечно нет!

— Хвала Найе! Я уж думала, тебя подменили!

— Сидха, пообещай не трогать царевну, и я сделаю все, что ты скажешь.

Найина долгим взглядом смотрела на племянницу, будто пытаясь проникнуть в ее тайные помыслы.

— Судьба царевны меня нисколько не занимает, — наконец сказала она холодно. — Но ее смерть принесла бы пользу Накхарану. Все складывалось так красиво! Аршаг казнил бы царевну за отравление жениха, и противоестественный союз Накхарана с Араттой распался бы навсегда! Род Афайя был бы покрыт позором; потеряв своего главу, он погряз бы во внутренних склоках и скоро утратил бы свое влияние, ушел в тень… Ну а мы забрали бы Ширама. Подменить тело на огненной краде несложно… А теперь придется придумывать что-то еще. Из крепости Афайя его будет выманить сложнее… Впрочем, думаю, саарсан сделает бо́льшую часть работы за нас, когда притащит туда свою желтоволосую дочь Солнца…

— Тетя, зачем вам Ширам? — с искренним любопытством спросила Янди. — Что вы собираетесь с ним сделать?

— Поверь, тебе понравится…

— Тетя!

— Я расскажу тебе, когда мы выберемся отсюда. Нам тут больше делать нечего. Ширам уехал и увез царевну, Аршаг клокочет от ярости, и пока всем не до тебя. Но когда накхи успокоятся, саари вспомнит о том, что собиралась тебя распотрошить, и тогда тебе придется объясняться, почему ты вдруг ожила… Давай пошли, хватит прохлаждаться!

Две женщины в черном выскользнули во двор из холодной кладовки и, ничуть не скрываясь, направились к главным воротам. В переполненной окрестным людом крепости, взбаламученной бесславным возвращением саара, никому не было до них дела. Вскоре они уже шагали по дороге — две накхини, старая и молодая, после дневных трудов возвращаются домой в свою деревню, мирно беседуя между собой.

— Погляди-ка, тетя! На башне огонь!

Янди, которой все чудилась нацеленная в спину стрела, обернулась, чтобы окинуть прощальным взглядом крепость Аршага. Там, на вершине нависающей над пропастью одинокой башни, полыхало пламя костра.

— Это еще зачем? — пробормотала Сидха.

— Видно, Аршаг кому-то послал весть.

— Это понятно! Хотелось бы знать кому — в той стороне только деревни козопасов…

— Может, там застава. Думаю, Ширама хотят перехватить по дороге.

— Что ж, пусть попытаются… — Найина отвернулась от башни. — Так что ты спрашивала? Зачем нам саарсан? Ну слушай! Ты, верно, знаешь, что в последние годы земли Аратты и сопредельные края страдают от бедствий, насылаемых богами. Трясется земля, со Змеева моря приходят огромные волны, реки выходят из берегов, порой превращая в озера целые равнины…

— Конечно слышала, а кое-что видела сама. Об этом уже давно твердят в столичных храмах, — дескать, люди разгневали господа Исварху…

— Не люди! Арьи! — оборвала тетка. — И не Исварху они разгневали. Напротив, неумеренным почитанием Солнца, пренебрежением всеми прочими богами арьи создали страшную опасность для мира. Они не понимают этого, просто не способны. Страшно подумать — сильнейшего и древнейшего из богов, Предвечного Змея, они объявили нечистым и порочным существом, имя которого надо стереть, а самого — загнать в темные бездны небытия. Разве не удивительно, что Отец и Мать страшно разгневаны?

— Надо же, — протянула Янди. — В земле Матери Даны я тоже все время слышала болтовню о какой-то подступающей большой беде. Они не понимают причин, но чуют приближение несчастья. Они хотели отвратить его великой жертвой, для которой наметили нашу царевну…

Сестра Найи фыркнула:

— Толку-то! Кровь арьев скоро польется реками, в этом нет сомнений, но ни единая капля ее не сможет отвратить гибель мира. Тут надо действовать совсем иначе. Колдуны из равнинных земель многое предвидят, но они трусы, не воины. Когда приходит враг, надо сражаться, а не откупаться! Не бежать от потопа, а направить его воды в нужное русло…

— И поэтому Ширам…

— Поможет нам воззвать к Отцу-Змею. Арьи при помощи своего Исвархи изгнали его из нашего мира. Пришло время ему пробудиться!

Янди озадаченно поглядела на тетку. О чем это она?

Седеющие волосы Сидхи шевелил ветер, зеленые глаза почти светились на смуглом лице, рассеченным грубым шрамом. Когда-то из-за этого шрама — и еще одного, искалечившего ногу, — Сидха ушла к жрицам Найи. А ее младшая сестра Ашья вышла замуж за бывшего жениха сестры. «Она бы могла быть моей матерью, — подумала Янди далеко не в первый раз. — И тогда я была бы саари и не тащилась бы теперь пешком в обносках, а ехала во главе своего войска…»

Издалека, со стороны гор, донесся глухой, долгий грохот. Он длился и длился, сперва медленно нарастая, потом понемногу угасая. Женщины остановились. Янди показалось, что земля на миг качнулась у нее под ногами.

— Где-то сошла лавина, — вслух заметила она. — Вот и зима настала!

— Рановато! — нахмурилась Сидха. — Сильных снегопадов еще не было…

— И так близко, — добавила Янди, всматриваясь в сумерки.

Сидха вдруг вскинула сжатые кулаки. Потрясая ими, она разразилась отборной бранью, проклиная Аршага, всех его предков, потомков и родственников.

— Что случилось? — изумилась Янди.

— Найя, Мать справедливости! Пусть Ширам уцелеет!

Глава 6

Снежный дракон

Высоко, очень высоко, почти на границе снегов, выше леса, там, где раскинулись лишь горные луга и каменистые пустоши, под отвесной каменной стеной горного лба пряталась маленькая бедная деревенька. Несколько домишек из обмазанных глиной камней, с плоскими крышами, напоминали не человеческие жилища, а скорее каменные норы. Между ними выше крыш поднимались рыжие стога запасенного на зиму сена, уже присыпанные первым снегом. Все, что можно, было обложено камнями, чтоб не унесли горные ветры; воздух пропитан запахом козьего и коровьего навоза.

Люди, которые здесь поселились в давние времена, почти все время проводили на пастбищах, лишь несколько раз в год спускаясь в долину. Да и что там делать, на полоске земли, стиснутой двумя стенами гор? То ли дело здесь, где раскинулся простор и на закат, и на восход. Вся долина оттуда была на виду. Глядя вниз, можно было легко разглядеть и заросшие лесом склоны, и белую извилистую нитку реки, и тянущуюся вдоль нее серую нитку дороги.

На завалинке у крайнего дома сидел бедно одетый старик с тощей седой косицей на затылке. Он поглядывал вдаль — туда, где солнце уже почти скрылось в синей дымке. Снизу, с пастбищ, доносилось глухое звяканье колокольчиков. Когда облака затягивали горы, в деревне было своей руки не разглядеть. Но нынешний вечер выдался прозрачным и ясным.

Перед стариком топтались двое малышей — грязные, лохматые, в измятой и порванной одежде. У мальчика было исцарапано лицо, у девочки распух нос, а под глазом наливался синяк. Оба смотрели на деда исподлобья, мрачно сопя.

Брови старика были грозно нахмурены, однако слова звучали ровно и спокойно. Всякий накх скорее убил бы ребенка, чем повысил на него голос.

— Бить слабого недостойно! — говорил он встрепанному мальчику. — Вот ты подбил глаз младшей сестре и вывозил ее в пыли. Понимаешь ли ты, что сделал?

— Наказал за наглость! — буркнул мальчик.

— Нет — ты унизил ее. Подумай, кем вырастет униженный человек? Разве станет он гордым и смелым? В нем могут появиться презренные черты: привычка затаивать обиду, мстить исподтишка… И самое страшное: когда сильный бьет маленького и беззащитного, он может заронить в его душу трусость. А трусу лучше и вовсе не рождаться на свет — рано или поздно он опозорит весь род…

— Я не трусиха! — возмутилась девочка.

Дед повернулся к ней и еще сильнее свел седые брови:

— А теперь о тебе. Ты зачем дразнила брата? Знаешь, как люди-то говорят? Женщину красят не шрамы, а сдержанность…

Девочка отвела взгляд в сторону… и вдруг воскликнула:

— Дед, смотри, что это там?

Все трое повернулись к западу.

— Огонь на башне! — воскликнул мальчик.

Старик щурился, пытаясь вглядываться, но тщетно — даль уже давно погрузилась для него в вечный туман.

— Да, огонь! — подтвердила внучка. — На самой высокой башне, в крепости нашего саара Аршага. Уж не пожар ли?

Дед поднялся на ноги.

— Нет, это не пожар, — медленно проговорил он. — Это добрая весть. Наконец-то!

На губах старого накха появилась хищная улыбка. Рассказывают, в былые времена огни на башнях зажигали чаще. Сам он видел этот знак лишь раз в жизни, в далекой молодости… И перед его глазами встали воспоминания: вот крепкие руки нажимают на колья, выдавливая опоры из-под шаткого нагромождения валунов; вот белоснежный склон весь сразу покрывается узором трещин и приходит в движение…

— Все-таки дожил, — пробормотал он. — Пришло и наше время. Бегите за отцом, за братьями! Смерть врагам рода Зериг!

* * *

Погруженный в глубокую задумчивость Ширам во главе своего отряда ехал по тракту, пересекающему владения рода Зериг с запада на восток. Пока дорога шла вдоль реки, изгибаясь вместе с ней, но скоро свернет к северу. Это была наезженная, удобная дорога, которая шла через предгорья, не забираясь на кручи. Там, несомненно, стояли заставы Аршага. Более того, дорога проходила неподалеку от главной крепости его рода. Словом, хуже пути, чтобы быстро и безопасно покинуть владения рода Зериг, и придумать было невозможно. Однако такой путь существовал…

При мысли о нем Ширам поднимал голову и смотрел вправо — на скалистый хребет, подобный каменной заснеженной стене, тянувшийся по ту сторону реки. Эта горная цепь была самой высокой в Накхаране. В северной части страны, где раскинулись владения рода Афайя, горы были лесистыми и невысокими. Здесь же острые заснеженные вершины словно скалились, предупреждая: «Не суйся сюда!» Где-то за ними таилась долина саконов, с ее горячими источниками, удивительно плодородной землей и бесчисленными месторождениями самых разных руд. Но Ширам не знал туда пути, да и беспокоило его совсем другое. Арза Эреди, Орлиная дорога, — самый высокий и опасный из перевалов в этой части Накхарана. Этот путь Шираму был знаком, он проходил им уже раза четыре в разное время года. Последний переход был самым опасным из всех. Лишь милость Матери Найи уберегла их от густых туманов, обычных на седловине в конце осени, и от страшного снегопада, накрывшего перевал днем позже. Если удастся пройти Орлиной дорогой еще раз, они срежут путь и скоро окажутся в безопасности. Если пройдут…

Быстро темнело. Зубчатая стена по правую руку алела в лучах заходящего солнца. В небе загорались первые звезды.

— Ширам… — послышался рядом голос Аюны. — Прости, что отвлекаю от дум…

Саарсан повернулся к невесте. Царевна, ехавшая верхом рядом с ним, должно быть, давно хотела заговорить. Всю дорогу она молчала, глядя перед собой неподвижным взглядом. Ширам покосился на застывшее лицо девушки, чувствуя легкое беспокойство. Как повела бы себя накхини, он знал — но солнцеликая царевна… С виду она неплохо держалась, хотя, казалось, все еще не осознала, что произошло возле башни Костей. Саарсан понятия не имел, что делать, если она вдруг начнет причитать, или биться в рыданиях, или еще что-нибудь, что обычно вытворяют столичные девицы, попадая в неприятности.

— Я слушаю, госпожа, — мягко сказал он.

— Как ты считаешь, Аршаг в самом деле хотел убить тебя?

Ширам украдкой перевел дух.

— Чем дольше я об этом думаю, тем меньше понимаю, что произошло, — признался он. — Аршаг, несомненно, что-то затевал. Я это знал, еще когда он прислал мне письмо с приглашением. А уж когда он затеял благословение у могилы Тридцати Двух Праведниц, все стало ясно… Я наблюдал за ним, мои люди были готовы ко всему. Но кажется, у башни Костей что-то пошло не так…

— Аршаг выглядел растерянным, — кивнула Аюна. — И напуганным… ну, насколько может быть напуган накх.

— Ошеломленным — так точнее. Я было заподозрил его саари, особенно когда она принялась во всем винить тебя. Аршаг, может, даже ничего и не знал — уж очень он убедительно все отрицал, взывая к моим братским чувствам. Впрочем, он хитрец, который может разыграть все, что угодно… Я даже на миг восхитился, как ловко это было задумано: я принимаю яд из твоих рук, род Зериг ни в чем не замешан, вина за мою гибель — на арьях…

— И убийство свершилось не под крышей Аршага, а значит, проклятие не падет на его дом, — добавила Аюна, вторя его мыслям.

— Так и есть. Но тут выскочила твоя служанка…

Ширам резко помрачнел, вспоминая маленькую вендку, на которую до того мига не обращал внимания. Нет, он точно уже смотрел в эти прозрачные зеленые глаза, но когда, где?

— Съела ложку отравленной каши и умерла… Это самое непонятное во всей истории. Откуда взялась служанка? Давно ли она с тобой?

— Янди сопровождала меня из самой столицы. Очень умелая, очень преданная. Мало таких… — Царевна прерывисто вздохнула.

— Янди? — озадаченно повторил Ширам.

Он долго прожил в столице, но не смог припомнить ни знатных женщин, ни простолюдинок с таким именем.

— Да. Она иногда была дерзкой, слишком много себе позволяла, порой даже спорила со мной. Но сколько раз она спасала мне жизнь! Только когда теряешь верных людей, понимаешь, чего они стоили…

Тут Аюна вспомнила Аоранга и надолго погрузилась в печальные воспоминания.

Ширам тоже ехал молча, задумавшись о своем. Непонятным образом раздумья о зеленоглазой служанке пробудили в нем знакомое и очень неприятное чувство пристального взгляда в спину. Это чувство никогда его не обманывало. Сейчас, впрочем, смотреть на Ширама было просто некому — наметанный взгляд говорил, что тихая долина совершенно безлюдна. Но саарсан нутром чуял, что охота на него вовсе не закончена и опасность не миновала. Ему вдруг вспомнилась поговорка деда: «Тебя съест не тот горный лев, которого ты видишь». Ясно уже было, что горный лев — вовсе не Аршаг. Но кто?

Где-то вдалеке, за снежными горами, прокатился глухой рокот, похожий на гром далекой грозы. Вскоре один из воинов издал резкий возглас, указывая рукой на седловину меж двух зубцов по ту сторону реки, над которыми медленно росло белое облако.

— Где-то сошла лавина!

Ширам быстро оглядел поросшие лесом склоны.

— Далеко, — сказал он наконец. — Опасности нет.

Всадники снова растянулись вереницей по дороге, все же поглядывая вправо. Облако над горой клубилось, становясь все больше и больше. Глухой грохот также нарастал. Внезапно седловина будто провалилась внутрь себя, и в долину ворвался снежный вал.

Он был одновременно и бурлящим облаком, и мощным потоком, багрово вспыхивающим в закатных лучах солнца. Ледяные глыбы текли в нем, то переливаясь плоскостями, то сверкая гранями, словно чешуя огромного дракона. Лучинами мелькали стволы вырванных с корнями деревьев…

Люди зачарованно наблюдали, как снежный дракон рушится с гор, то взмывая в воздух, то со страшным ревом падая на лес. Ширам увидел, как гнутся и ломаются огромные ели, попадающие под брюхо дракона. И тогда он понял, что это смерть — и она сейчас будет здесь.

Он обернулся к своим людям и замахал рукой, стараясь перекричать накатывающий грохот. Перепуганные кони, не дожидаясь приказов, понесли во весь опор. Грохот становился непереносимым. Клубящееся облако снега росло и ширилось, заполоняя землю и небо.

Когда лавина достигла дна долины, на дорогу обрушился страшный порыв ветра, сбивая всадников наземь, снося их вместе с конями. В воздухе летели ветви, камни, куски льда. Вал из снега и грязи пропахал реку, не заметив ее, и ударил в дальнюю стену ущелья, похоронив под собой людей и животных.

Когда грохот затих и снежное облако стало оседать, Шираму удалось остановить обезумевшего коня. В голове у него гудело, горы плясали перед глазами. Его закидало снегом и оглушило ударом ветра, но он остался невредим и теперь медленно осознавал случившееся. Позади слышались голоса и мелькали чьи-то тени, но ни дороги, ни отряда больше не было. Тихая зимняя долина обратилась в месиво из снега, поломанных деревьев, огромных льдин и камней. И где-то под ним остались его люди.

В этот миг солнце зашло, последний раз уколов вспышкой глаза, и долина погрузилась в глубокую тень.

Ширам стиснул зубы, развернул коня и поскакал назад, скликая уцелевших.

Их набралось не больше десятка — тех, кто ехал сразу за ним и успел ускакать от снежного дракона. Больше спасти не удалось никого — обратный путь перегораживали завалы снега и льда в человеческий рост высотой. Родичи — те, кто был способен держаться на ногах, — тут же поспешили туда, выкрикивая имена пропавших, надеясь, что кого-то снежный поток выкинул на поверхность…

— Святое Солнце, да как же это… — послышался рядом с ним дрожащий голос Аюны.

Ширам вдруг почувствовал, что ноги его не держат. Долина пошла кругом перед глазами, желудок подскочил к горлу. Тогда он опустился на землю и сжал голову руками, думая, что делать дальше.

— Саарсан… — раздался рядом угрюмый голос Даргаша. — Кто мы, чтобы спорить с богами или сетовать на их волю? Наших родичей ждет новое рождение. Но мы можем решать за себя, пока живы…

Ширам поднял голову. С того мига, как умерла Янди, следопыт и звука не проронил. Всю дорогу он ехал отдельно от прочих. Аюна, которая было захотела ему посочувствовать, заглянув Даргашу в лицо, не отважилась к нему приблизиться. Но теперь несчастье словно разбудило его.

— У нас девять человек, включая царевну. Одного ветром бросило на скалу, сломало ноги и спину — его я отправил к Найе… Все прочие успели проскочить вперед. Они невредимы и сохранили коней. Что теперь, саарсан? Куда дальше?

Ширам встал и бросил взгляд на горные вершины. Те уже не пылали закатным огнем, а призрачно светились во тьме.

— Едем на Арза Эреди. Больше некуда. Там на перевале есть охотничий домик — попытаемся до него добраться…

* * *

На них напали в поросшем лесом ущелье, когда луна поднялась уже высоко, заливая светом заснеженные склоны и превращая голый лес в безумное переплетение теней. К тому времени остатки отряда Ширама уже закончили напрасные поиски, ушли с тракта и ехали по каменистой тропе в сторону перевала Арза Эреди. Хотя люди были измучены, Ширам принял решение не останавливаться на ночевку в лесу, а ехать прямо на перевал. Внутренний голос настойчиво подсказывал как можно быстрее покинуть земли рода Зериг. Не будь саарсан так подавлен гибелью родичей, он прислушался бы к нему еще внимательнее и не повел бы людей в тихую, застывшую в ночи теснину.

Когда отряд въехал под тень вздыбленных скал и правая стена ущелья поднялась почти отвесно, Ширам как раз подумал, какое прекрасное место здесь для засады. И вдруг чувство опасности полыхнуло: враг уже здесь!

В тот же миг в темноте засвистели стрелы.

— Спешиться! — приказал Ширам. — Укрыться за лошадьми!

Конь под саарсаном вдруг заржал, взвился на дыбы и завалился на бок. Ширам успел соскочить и припал к земле, пытаясь понять, откуда стреляют.

Как только большинство накхов оказалось на земле, стрелы сразу полетели кучнее. На дороге слышались крики боли, лязг железа, удары падающих тел. Черные стрелы летели спереди и сзади, разя коней и всадников. Несколько воинов кинулись вверх по склону, пытаясь добраться до леса, но не добежал ни один. Уцелевшие накхи вжались в землю, прячась за телами убитых коней, вглядываясь в заросли на склоне.

— Пусть только спустятся, твари… — прошипел кто-то.

— Они не станут, — раздался тихий голос Аюны.

В отличие от накхов, она толком ничего не видела во тьме — лишь озаренную луной полосу горной тропы и непроглядно-черный лес, из которого летели стрелы. Зато очень хорошо понимала, что происходит. «Мазилы, — невольно подумалось ей. — Арьи расправились бы со всеми за один залп…»

Не поднимая головы, она повернулась к Шираму и прошептала:

— Стреляют оттуда, с горы… И оттуда… — Она указала назад. — Пропустили нас, чтобы стрелять в спину…

— Ублюдки! — прошипел Даргаш. — Не посмели вступить в честный бой! Да постигнет их участь трусов, да не удостоятся они перерождения!

«Значит, вот как», — думал Ширам, еле справляясь с охватившим его бешенством. Не ножи, которые обычно кидали накхи, прежде чем сойтись в поединке лицом к лицу, а стрелы, с которыми охотятся на зверей и рабов. «Похоже, Аршаг решил, что после позора с отравлением ему терять уже нечего…»

Усилием воли Ширам подавил вспышку гибельной ярости. Глубоко вздохнул, изгоняя намеки на любые чувства, пока внутри не осталось ничего, кроме спокойного, безжалостного холода. Лес вокруг внезапно словно озарился белым светом, наполнился шорохами, причудливо искаженными эхом. Стал виден каждый сухой лист, каждая застывшая капля воды на древесной коре. Время замедлилось. Теперь саарсан отчетливо видел, как по краю ущелья, во мраке среди деревьев бесшумно крадутся тени-невидимки. Много теней.

«Да их раз в десять больше, чем нас! И подходят все новые!»

— Я их отвлеку, а ты попробуй увести царевну, — шепотом приказал он Даргашу, вставая на ноги. — Бегите в лес…

Саарсан с тихим шорохом вытащил из-за спины свои парные мечи, готовясь к бою — вероятно, последнему.

— Аршаг, иди сюда! — закричал он. — Тебе сегодня не везет! Отравить меня не вышло! Лавина и та мимо прошла! Что ж ты меня так боишься? Ты саар или вендский грязеед?

— Ты недостоин того, чтобы тебя убили мечом! — послышалось с горы. — Ты губишь Накхаран, ты продался арьям! Ты больше не накх, Ширам! А значит, и честной смерти не заслужил. Стреляйте!

Ширам легко отбил свистнувшую стрелу. Вторую, третью… Четвертая стрела ударила ему прямо в грудь и отскочила.

— Да ты сам трус! — раздался сверху глумливый хохот. — Пошел в святое место, надев кольчугу!

— Так знал, к кому ехал! — выкрикнул саарсан, отбивая шестую стрелу. — Ты ведь тоже на обряде был в кольчуге, признайся!

— Конечно! Стреляйте! Убейте его!

Стрелы летели то справа, то слева. Седьмая, восьмая, девятая…

Ширам вскрикнул и согнулся, зашипев от боли. Сразу две стрелы вонзились в его тело: в бедро над коленом и в плечо пониже кольчуги. Даргаш, увидев, что саарсан ранен, развернулся и кинулся ему на помощь.

В тот же миг стрела воткнулась ему прямо в раненую ключицу. Даргаш упал на колено, схватился за шею и взвыл — сперва от боли, но почти сразу его вой стал совершенно нечеловеческим. Ночной воздух, только что прозрачный, как родниковая вода, помутнел. В глазах уцелевших зарябило, словно внезапно поднялась метель, да только снег все так же лежал на ветвях и склонах. А в гуще этой метели на месте коленопреклоненного накха возник косматый черный зверь.

— Волколак! — после первых мгновений заминки раздались вопли из леса. — Оборотень!

Огромный волк встряхнулся, оскалился и большими скачками понесся вверх по склону. Горный лес наполнился пронзительными криками, хрипом, хрустом хрящей и жутким рычанием. Ширам успел заметить, как ближайший к нему стрелок увернулся от прыжка волка и мигом всадил стрелу ему в холку. Но оборотень даже не заметил раны. Он метался темной молнией среди врагов, в полете выдирая куски мяса, стараясь отыскать предводителя…

— Бежим! — Пальцы Аюны вцепились саарсану в запястье. — Пока они бьются с Даргашем…

Ширам быстро огляделся. Его воины, утыканные стрелами, неподвижно лежали среди трупов лошадей на почерневшем от крови снегу. Волколак был поистине страшен — но он был один, а накхов на горе много, и убивать вендских оборотней им уже доводилось… Ширам поискал взглядом уцелевших лошадей. Нескольких подстрелили, другие отбежали в сторону. Одни хромали, наступив на «репейник», но другие казались невредимыми. По ним лучники Аршага стрелять не стали, видимо собираясь потом забрать их себе, — и это давало надежду вырваться.

— Если Даргаш выживет, он догонит нас, — торопливо говорила Аюна.

— За мной! — Ширам схватил ее за руку и кинулся к лошадям.

Вслед беглецам полетело несколько стрел, но все прошли мимо. И вскоре саарсан с невестой уже уносились прочь по знакомой Аюне горной тропе в охотничьи угодья Аршага, на заснеженные пустоши.

Глава 7

Орлиная дорога

Возле развилки, отмеченной сложенным из камней путевым знаком, Ширам свернул на боковую тропу и пустил лошадей шагом, чтобы дать им отдохнуть.

— Куда ты нас ведешь? — с тревогой спросила царевна. — Ты знаешь дорогу?

— Да, мы прибыли этим путем во владения рода Зериг. Мы сейчас пойдем на Арза Эреди. Надеюсь, люди Аршага туда не полезут.

Вскоре лес начал редеть, а затем и вовсе остался внизу, сменившись зарослями колючего кустарника. Потом пропали и они. Теперь саарсан с невестой ехали через безжизненное каменистое плоскогорье. Где-то здесь совсем недавно и состоялась охота на мархура. Так же нависали над длинными пологими склонами два пика, а в седловине между ними лежало тяжелое облако. Ширам прищурился: там, где Аюна видела лишь заснеженный склон, он старался рассмотреть тропу, что тянулась вверх, исчезая в этом самом облаке.

— Святое Солнце, нам что, туда?! — воскликнула Аюна, осознав, куда он смотрит. — Но там же огромная туча!

— Вот и хорошо — нас в ней не найдут.

— Мне не нравится эта дорога. Даже если мы не заблудимся в туче — посмотри, какой крутой подъем и сколько снега! А если опять сойдет лавина?

— Другой дороги нет, — кратко ответил Ширам.

Когда прошла горячка боя, начали все сильнее болеть раны, которых саарсан в ущелье почти не заметил. Рана в бедре отдавалась при каждом шаге, хотя стрелу из нее он выдернул еще внизу. А в плече стрела так и торчала, покачиваясь, пока Ширам не обломил ее, зарычав от боли.

Стылая каменистая пустошь, исчерченная бессчетными ледяными ручьями, шла все круче вверх. Вначале снег едва припорошил камни, потом сменился жестким, слежавшимся настом, какой не тает и летом. Облака клубились вокруг, будто пар над кипящим молоком. Аюне порой казалось, что она вот-вот услышит в тумане позвякивание колокольчиков пасущихся овец, да вот только никакие овцы не стали бы забираться так высоко.

Царевне было совершенно непонятно, по каким приметам Ширам находит тропу, но возникающие время от времени в тумане каменные вешки, торчащие из снега, указывали, что они все еще на верном пути.

Охотничьи пустоши остались внизу. Теперь устрашающая седловина, затянутая густым облаком, нависала прямо над головой. Вдобавок в воздухе начали кружиться снежинки. Аюна поглубже нахлобучила на голову куколь мехового плаща.

— Ширам, снег пошел! Мы точно не заблудимся?

— Не должны. — Ширам поглядел наверх. До брюха тучи, казалось, можно дотронуться вытянутой рукой. — Снег — не страшно, лишь бы не метель…

Над самым склоном вдруг змеей пронеслась поземка. Раздался глухой треск, и большой кусок наста вперемешку с мелкими булыжниками вдруг пополз вниз прямо из-под ног коня царевны. Ее буланый конек испуганно заржал, шарахнулся в сторону. Не ожидавшая такого царевна вылетела из седла и свалилась в снег. А конь умчался вниз и вскоре исчез в снегопаде.

Ширам натянул поводья, спрыгнул на землю, кинулся к царевне, подхватил ее и оттащил с опасного места. Аюна, в снегу с ног до головы, вцепилась в Ширама, словно он спас ее, утопающую, из реки. Холод проникал ей в рукава и за ворот, но она сидела неподвижно, глядя, как уползает вниз кусок склона. «Мы только что там были! — стучало у нее в мыслях. — Мы могли тоже…»

— Ты цела? — вырвал ее из оцепенения голос саарсана.

— Да…

— Тогда идем дальше. Нечего тут рассиживать. Похоже, скоро начнется метель. Прежде снегопада надо добраться до убежища.

Он помог Аюне взобраться на своего коня и, прихрамывая, повел его в поводу наверх, прямо в снежную круговерть.

— Я помню дорогу, — беззвучно шептал он то ли царевне, то ли себе. — Мы пройдем…

Прозрачное кружево летящих снежинок превращалось в колышущуюся белую завесу. Вскоре Аюне начало казаться, что на свете нет ничего, кроме снега. Воздух был сухим и холодным. Каждый вздох давался с трудом. Голову царевны будто стянули железным обручем. В ушах у девушки зазвучали странные, нездешние голоса. Она то и дело оглядывалась, думая, что ее кто-то окликает из снегопада, но никого не видела. Потом она смотрела на черную голову Ширама, который мерно шагал, ведя лошадь вперед, и голоса отступали. Но от тревожных мыслей избавиться было куда сложнее.

«Куда мы идем? Может, мы давно заблудились?! Может, мы идем в обратную сторону и сейчас попадем прямо в руки Аршага!»

Впрочем, теперь Аюне даже казалось, что это было бы не так плохо по сравнению с тем, что творилось вокруг. В лесном ущелье в них летели стрелы — а здесь убийцами стали сами горы, снег, мороз и ветер.

В какой-то миг царевна ощутила, что ей нечем дышать. Она глотала воздух, как вытащенная из воды рыба, и все равно задыхалась. Снег теперь летел то сбоку, то снизу; она не понимала, едет ли она, летит или давно уже умерла. Потом вдруг Аюна осознала, что лежит в снегу, хотя думала, что едет верхом. Конь куда-то пропал; Ширам пытался поднять ее, а она лишь улыбалась ему под вой пурги, проваливаясь в сон…

— Осталось недалеко, вставай, царевна! Надо выйти к охотничьей хижине на перевале, и мы спасены…

— Я иду, — закрывая глаза, отвечала Аюна.

Ей казалось, что ее тело стало легким как перышко, что она летит вместе со снежинками…

Жесткая рука Ширама вытащила ее из этого сладкого забытья, резко встряхнула. Аюна нехотя открыла глаза… и увиденное мгновенно вернуло ее в явь. А может, и в ночной кошмар.

Что делает саарсан?! Конь, который принес их в эти гиблые места, неподвижно лежал на боку с разрезанным горлом. Под головой его уже натекла лужа крови, над раной склонил голову Ширам. Зачем он прижимает лицо к конской шее? Ширам поднял голову, повернулся, и Аюна вскрикнула от ужаса — лицо и руки саарсана были испачканы в крови.

— Иди сюда, царевна, — сказал Ширам, утирая кровь, стекающую по подбородку. — Надо напиться конской крови, иначе мы умрем здесь. Это наша единственная надежда добраться до убежища.

— Нет! Я не буду!

Саарсан схватил царевну за шиворот, поднял и ткнул лицом в еще горячую конскую шею:

— Пей! Не заставляй меня думать, что я убил его напрасно!

Бешеная ярость в его голосе заставила послушаться. Аюна приникла к ране и принялась глотать горячую соленую кровь. Ей казалось, что ее вот-вот стошнит. Но как ни удивительно, вместо этого Аюна вдруг ощутила небывалый прилив сил. Она вскочила на ноги:

— Идем!

— Хорошо, — выдохнул Ширам. Он схватил ее за руку, увлекая за собой. — Продержись еще немного, царевна, уже недалеко…

Он сделал шаг, резко побледнел, выпустил ее руку и свалился ничком в снег. Аюна стояла над ним и над мертвым конем, чувствуя себя так, словно осталась одним-единственным живым существом на всем белом свете в этом жестоком, ненавидящем ее мире.

Ветер прекратился, и холодное слепое облако опустилось на перевал. Снегопад прекратился, но с каждым мгновением становилось все холоднее. Аюна не понимала, то ли это перевал выпивает из нее силы, то ли рана Ширама, которая шаг за шагом высасывала из него жизнь, так действовала на нее. Они медленно брели дальше в густом ледяном тумане. Куда, в какую сторону — теперь было совсем непонятно. Аюна лишь старалась идти вверх. Теперь уже не Ширам поддерживал ее, а она сама тащила вождя накхов, закинув его руку себе на плечо. Тот лишь скрипел зубами, наступая на раненую ногу, и с каждым шагом как будто становился все тяжелее.

— Давай, Ширам, — твердила царевна. — Сам же сказал: если догонят, убьют. Нельзя останавливаться!

Она волокла саарсана сквозь туман, думая лишь о том, чтобы не упасть в сугроб. «Проклятый накх! — с ненавистью думала она. — Такой мелкий — и такой тяжелый! Как он посмел дать себя ранить! Это он должен нести меня на руках в убежище, а не я его!» А в следующий миг ее начинала разбирать злость на себя и терзало чувство вины. Почему она не заметила, что Ширам хромает? Как только позволила ему отдать ей коня и идти пешком с раненой ногой?

Ширам оступился и упал на колено. Аюна застонала от злости и отчаяния — она вовсе не была уверена, что сможет поднять его. А останавливаться нельзя — это она очень хорошо понимала. Смерть витала рядом, меняя обличья. Та смерть, что гналась за ними с воинами Аршага, была быстрой и жестокой. Та, что сторожила их на перевале, беззвучно летела рядом, глядя синими глазами и улыбаясь. Она была тихой, медленной и, пожалуй, даже приятной…

Аюне вдруг почудилось позади в метели ржание лошадей, и от ужаса ее окатило волной то ли мороза, то ли жара — она и сама не поняла. Что будет с ней и саарсаном, если их поймают? Ширама, разумеется, убьют — и повезет, если быстро. Аюне вспомнилось, как венды срезали кожу с пленных… Она была уверена, что накхи способны и на худшее. «Они — не люди, а всего лишь двуногие змеи…»

Ну а она, солнечная царевна, дочь Исвархи на земле, — ничто, пустое место для змеепоклонников. Злобные сестры Найи, пожалуй, будут рады отдать ее жизнь в жертву их ядовитой Матери. Или Аршаг оставит ее среди своих женщин исключительно ради того, чтобы хвастаться другим саарам новой рабыней — сестрой государя Аратты… Какой позор!

— Вставай! — зашипела она, дергая саарсана за руку. — Не время отдыхать!

Ширам, хоть и едва понимая, что происходит, услышал ее. Упрямо склонив голову, он приподнялся, вставая на ноги. Аюна, за плечо которой он при этом с силой ухватился, чуть не упала под ломающей спину тяжестью. Какой-то миг ей казалось, что Ширам не поднимется, но она недооценивала его силу и упорство. Саарсан отпустил ее плечо и зашагал в белое облачное марево с таким видом, будто твердо знал, куда идти. Царевна поспешила за ним. «А если он умрет? — промелькнула у нее мысль. — Отец Исварха, что будет со мной?!»

Тишину не нарушало ничего, кроме скрипа снега под их ногами. В то же время начали редеть окутывавшие перевал облака. Сплошной мутно-белый сумрак сменился вихрем стремительно летящих куда-то клочьев. Налетел порыв ветра — и последние остатки облаков сдуло прочь, а перевал залил ослепительный свет луны. Аюна и Ширам стояли в снегу под усыпанным звездами небом. Со всех сторон понимались к небу заснеженные горные пики. Никто прежде не осмеливался подниматься на Арза Эреди в начале зимы.

Ширам повернулся к царевне и поднял руку, куда-то указывая.

— Там… — едва выговорил он.

Совсем недалеко от них, чуть выше, напротив сияющего россыпями звезд неба, темнел силуэт приземистой, похожей на каменный склеп хижины с плоской крышей. Аюне бы обрадоваться — но царевна не ощутила ничего, кроме невероятной усталости.

* * *

Казалось, до убежища было рукой подать, но путь до него через снежную целину показался царевне бесконечным. Она даже не подозревала, что можно так уставать. Мертвенный, пустой воздух как будто вовсе не годился для дыхания. Наконец они достигли неведомо кем сложенного домишки без окон. На крыше лежал огромный сугроб, низкую дверь пришлось откапывать. Аюна с трудом разгребла снег у входа и, дергая дверь, сумела открыть ее настолько, чтобы можно было протиснуться внутрь. Святое Солнце! Внутри было, кажется, еще холоднее, чем снаружи! Но по крайней мере, тут не было ветра.

— Дрова и огниво, — послышался шепот накха.

— Ширам, я никогда…

Больше саарсан не сказал ни слова — упал ничком на земляной пол и потерял сознание, а может, и умер. Сколько ни тормошила его Аюна — не отзывался. Пришлось ей оттащить безвольное тело в угол, на подобие лежанки, еле заметной в темноте, и самой разводить занемевшими руками огонь в обмазанной глиной печке. Это заняло куда больше времени, чем она надеялась. К счастью, кто-то оставил в хижине запас дров, как это было принято у пастухов и охотников. Правда, дрова больше напоминали обледеневшие бруски и не желали разгораться. Искры напрасно сыпались из-под кресала на мох, который от тепла не загорался, а лишь оттаивал и размокал. Слезы отчаяния сочились из глаз царевны, и только одна мысль понуждала ее не оставлять попыток: если она не разожжет огонь, то они точно не переживут эту ночь.

Наконец язычки пламени перестали гаснуть, едва родившись, и дрова неохотно начали тлеть. По стенам побежали отблески пламени, темнота расступилась. Аюна опустилась на колени у печки и замерла, протягивая ладони к огню. В окоченевшие пальцы медленно возвращалась кровь, обжигая болью, но это было знаком, что руки оживают. Она долго сидела, почти обняв печку, пропитываясь теплом. Она сидела так, пока не ощутила, что засыпает.

«Ширам… Как он?» Спохватившись, она встала и присела на край низкой лежанки у противоположной стены, на которой ничком лежал накх… Жив ли он еще? Аюна попробовала перевернуть его на спину и задела обломок стрелы, торчащий из раны в плече. Ширам застонал, так и не очнувшись. «Надо вытащить наконечник и перевязать рану, — подумала девушка. — Иначе горячки не избежать…»

В хижине между тем понемногу становилось теплее. Изо рта еще вырывался пар, но уже можно было снять плащ. Аюна набросила его на саарсана, нашла глубокую плошку на каменном подобии полки, набрала в нее снега, поставила на печку. Рядом отыскался небольшой масляный светильник.

Снег растаял, но вода так и не закипела, лишь нагрелась. Аюна отпила немного, жмурясь от удовольствия. В домишке пахло дымом и мокрыми шкурами. Стены уже не покрывала изнутри белая изморозь, по ним сочились капли воды. Дым из печки ел глаза, неохотно уходя в вытяжное отверстие, — ветер загонял его обратно. Аюна выглянула наружу, и ей в лицо ударила колючая снежная крупа. «Опять метель! Как вовремя мы сюда добрались, — подумала царевна, крепко закрывая дверь. — Задержались бы на перевале — замело бы, нашли бы нас только весной…»

Она поставила масляный светильник поближе к лежанке Ширама и занялась его раной.

Дело было ей знакомое. Царевну учили врачевать не только болезни, но и раны, нанесенные оружием. Ей даже приходилось вынимать случайную стрелу, угодившую в невезучего загонщика на степной охоте, — правда, там оказалось достаточно просто протолкнуть ее сквозь плоть, срезав оперение. И конечно, это происходило не в горной хижине, темной и дымной.

Разрезав рукав и оглядев рану, Аюна прикусила губу. Наконечник, на их удачу, был гладким, без зазубрин, но крепко застрял в кости. Царевна достала нож, вздохнула и быстрыми, четкими движениями сделала два глубоких разреза рядом с наконечником. Теперь оставалось лишь раздвинуть мясо и ухватить покрепче обломок стрелы. Главное, чтобы наконечник не соскочил с древка. Как его доставать в этом случае, она знала, но нужных щипцов у нее при себе не было. Взявшись за обломок стрелы как можно ближе к железу, она принялась осторожно раскачивать его, надеясь, что наконечник не засел слишком глубоко и Ширам в беспамятстве не свалит ее ударом с ног, — видела она и такое. Но саарсан лишь резко дернулся, распахнув невидящие глаза, когда окровавленный наконечник вышел из раны.

Аюна перевела дух, вознося благодарность Исвархе. Она промыла рану и перевязала ее, оторвав кусок своего подола. На миг ей стало тревожно — уж слишком тихо лежал Ширам. Но накх дышал ровно, и Аюна решила, что на сегодня с нее хватит. Она забралась на лежанку, крепко прижалась к жениху, накрылась с головой меховым плащом и мгновенно заснула.

* * *

Аюну разбудило холодное дуновение, коснувшееся ее лица. Она сонно приоткрыла глаза, не сразу осознав, где она. Вокруг было темно, в печке уютно подмигивали угли, но откуда-то упорно тянуло стужей. Царевна приподнялась на локте и увидела, что дверь открыта и ветер уже намел у порога небольшой сугроб. В следующий миг она поняла, что на ложе одна, — Ширам исчез.

Девушка вскочила с лежанки, наспех накинула на плечи плащ, бросилась к двери, выглянула наружу. Там вовсю мела пурга.

— Ширам! — крикнула она, озираясь.

Вокруг никого не было. «Что же делать? — думала она лихорадочно. — Отойти от хижины, поискать его? А если потеряюсь в метели?»

Аюна все же решилась выйти наружу. Ветер тут же подхватил полы ее плаща, разметал пряди волос. Ночь была пронизана странным серебристым светом, словно полная луна светила сквозь летящий снег. Аюна встрепенулась — ей почудилась черная тень, стоящая шагах в пяти от нее.

— Госпожа… — раздался негромкий голос. — Солнцеликая Аюна!

Ее сковало ужасом. Это был не Ширам.

Когда тень приблизилась и Аюна смогла ее как следует рассмотреть, у нее волосы зашевелились. Она не отрываясь глядела в лицо стоящего перед ней молодого накха. Царевна сразу его узнала, хоть последний раз видела очень давно — еще в столице, в городской крепости Ширама, лежащим на могильной плите. Плоский прямоугольный камень, неподвижное тело на нем, рядом разложено оружие и мех с вином, чтобы веселее было идти к предкам… Мармар из рода Зериг, друг и родич Ширама, стоял перед ней, словно живой. Аюна вспомнила, как он украдкой поглядывал на нее в переходах Лазурного дворца. А потом убил себя, разрываясь между преданностью саарсану и клятвой государю…

Призрак поманил ее. Аюна, сама не зная, что делает, шагнула ему навстречу.

— Зачем ты пришел? — шепотом спросила она.

— Ты унесла мой лук и плащ, — знакомым голосом ответил мертвец.

— Но у меня их давно уже нет… Их отобрали сразу, как я выбралась из крепости накхов…

— Это не страшно, — улыбнулся Мармар. — Дай руку…

— Исварха, защити меня, — забормотала Аюна, пытаясь нашарить на груди солнечный диск. — Да сгинут духи лжи и скверны…

Однако призрак не рассеивался. Напротив, протянул ей руку:

— Пошли со мной, солнцеликая. Я отведу тебя туда, где тепло…

Аюна в ужасе оглянулась и поняла, что не видит хижины. Все-таки она отошла дальше, чем следовало, и потеряла ее в снегопаде!

— Где Ширам? — воскликнула она, пятясь. — Ты погубил его?!

— Я здесь, — раздался неподалеку голос саарсана.

Ширам, с трудом ступая в глубоком снегу, подошел к Аюне и сорвал с нее плащ.

— Ты хотел вернуть плащ? — обратился он к мертвому собрату. — Забирай!

Он швырнул плащ в метель, и тот исчез, будто его и не было.

— И оружие, — напомнил призрак.

— У меня нет лука…

Взгляд Ширама остановился на дрожащей царевне. На миг ей показалось, что он и ее сейчас толкнет в метель, в дар самому любимому из родичей. Тому, кто расстался с жизнью ради него. И, как ни крути, по ее вине!

Но саарсан вытащил из ножен один из своих парных мечей:

— Возьми! Мой меч — за твой лук. Это хорошая замена!

«Не подходи к нему!» — хотела закричать Аюна.

В детстве она слышала много сказок про горных духов, что заманивают людей в пропасть, принимая облик их детей, жен или возлюбленных. Ширам, несомненно, должен был тоже знать эти сказки. Однако он направился прямо к призраку, протягивая ему меч вперед рукоятью. Родичи, живой и мертвый, оказались так близко, что казалось, их протянутые руки соприкоснутся. Но когда Ширам разжал пальцы, меч упал в снег и мгновенно пропал в нем. В тот же миг исчез и Мармар. Серебристый туман медленно погас, сменившись обычным снегопадом.

— Брат, не спеши, вернись! — вырвалось у Ширама.

Он еще что-то крикнул, Аюна не поняла что. Когда исчез Мармар, она пришла в себя и кинулась к жениху. Тот стоял, глядя перед собой, и что-то бормотал по-накхски. Потом опустил голову и прижал руки к лицу.

— Пошли, — потянула его за собой царевна. — Нечего тут стоять, надо найти дом…

Как только пропал призрак, метель стала ослабевать, и Аюна увидела слабую полосу света, что пробивалась из приоткрытой двери их убежища.

— А вот и наш дом! — воскликнула она. — Пошли, тепло уходит!

Вернувшись, Ширам долго сидел у печи и смотрел на рдеющие угли, односложно отвечая на вопросы Аюны о самочувствии. Царевна косилась на жениха с изумлением и состраданием. О Мармаре она спрашивать его не решилась. Похоже, встреча с призраком родича нанесла саарсану не менее болезненную рану, чем стрелы воинов Аршага. «Уж не плакал ли он? — думала она, вглядываясь в его лицо. — Да нет, мне мерещится!»

— Я виноват перед ним, — сказал вдруг Ширам, поворачиваясь к царевне. В его голосе звучало острое горе. — Мармар погиб по моей вине. Этого нельзя исправить. Теперь его дух бродит по земле, не обретя перерождения, — и в этом тоже виновен я! Что я должен сделать, чтобы искупить вину? Отдать ему свою жизнь? Я готов — но он исчез!

«Мармар приходил не за тобой. Он желал забрать мою жизнь в уплату долга, — подумала царевна. — Ты мог бы отдать меня ему… но не захотел».

Непонятное волнение вдруг охватило ее. Аюна чувствовала, как кровь шумит в ушах, как горят ее щеки. Ей захотелось что-то сделать для Ширама, но она не знала, чем можно его утешить.

— Если это в самом деле был Мармар, — робко произнесла она, — сегодня ты вернул ему долг, и он его принял. Думаю, он больше никогда не придет…

Но ее слова вовсе не утешили Ширама. Он стиснул челюсти, встал, перебрался на лежанку и лег, отвернувшись к стене. Аюна глядела ему в спину, на черную косу с серебряным граненым шипом, на толстую белую повязку на руке пониже плеча.

«Я думала, ты умеешь только сражаться и убивать…»

Если бы ее спросили, что она сейчас чувствует, она бы не сумела ответить.

Глава 8

Долина мертвых

Утро выдалось ясным и безветренным. Выглянув за дверь, Аюна едва не ослепла от сияния заоблачных вершин в розовом небе. Все было в снегу, хижина охотников почти исчезла под огромным сугробом. С порога открывался головокружительный вид на западный Накхаран с его заснеженными пустошами, бурыми и рыжими зимними лесами. Долина, которой они с отрядом ехали накануне, была едва заметна среди ледников и скалистых кряжей.

Метель бушевала всю ночь, грозя похоронить под собой хижину, но к утру ветер сдул с открытых мест бо́льшую часть снега. Саарсан и его невеста вышли в путь с рассветом. Поначалу Аюне казалось, что она даже с лежанки подняться не сможет, не то что идти, так болела каждая жилка в теле. Но, поглядев на Ширама, который без единой жалобы пробирался с больной ногой среди заснеженных камней, царевна устыдилась. «Ты будешь женой накха, — сказала она себе, — хочешь не хочешь, придется стать сильной. Иначе тут, похоже, не выжить…»

Они быстро миновали седловину перевала и начали спуск. В глаза светило солнце, не давая толком рассмотреть земли, в которые лежал их путь.

— Отсюда до ближайшего жилья два дня верхом, — говорил Ширам, то и дело переводя дыхание. — Дойдем, дальше будет легче. Там уже владения рода Сарга… Они давние и верные союзники Афайя. Окажут помощь… Дадут лошадей, припасов…

Аюна, щурясь, окинула взглядом уходящие вдаль горы. Едва заметная тропа, так же как на западном склоне, отмеченная каменными башенками, уходила вниз… куда?

— Я не вижу и намека на человеческое жилье, — сказала царевна.

— Здесь всего одна деревня… Мы обойдем ее стороной, — тихо ответил саарсан. — В долине, что внизу, никто не живет. Там — земли предков…

Аюна поглядела на своего нареченного с беспокойством. С накхом определенно творилось что-то нехорошее. Он выглядел бодрее, чем накануне, и шагал, почти не хромая, но его глаза будто провалились, а смуглое лицо приобрело оттенок пепла. «Как же я так поздно вспомнила о его раненом бедре», — корила себя Аюна. Утром она промыла и перевязала рану, но все это следовало проделать еще вчера. А переход им предстоял тяжелый. Они захватили с собой немного конины, причем Ширам приказал оставить часть в хижине для следующих путников — так требовали неписаные правила. О том, что этими следующими путниками вполне могут оказаться люди Аршага, царевна предпочитала не думать. Да, обычно никто не совался на этот перевал зимой, в снегопад, — но ведь они прошли! Значит, могут пройти и другие…

«Три, может, четыре дня на одной конине, — сокрушенно думала царевна. — И не поохотиться… Ну что ж, с помощью Исвархи мы преодолеем и это!»

Сперва все шло неплохо, тропа плавно вела вниз. Вот уже и снежные склоны остались позади, с обеих сторон потянулись заросли терновника, появились первые приземистые деревца… Однако после полудня Аюна начала замечать, что Ширам отстает. Он то и дело останавливался, вытирая испарину, однако не жаловался и лишь отмахивался в ответ на ее встревоженные расспросы.

«Может, мне просто мерещится, — думала Аюна, со страхом глядя на него. — Господь Солнце, пусть мне мерещится…»

Но когда солнце, понемногу краснея, начало клониться к горам, саарсан уже не мог скрывать, как ему худо. Он вновь начал хромать, все сильнее и сильнее, и кривиться, ступая на раненую ногу. Наконец он неловко ступил на камень, нога его подогнулась. Ширам покачнулся, ухватился за корявое деревце и остановился, тяжело дыша.

— Что с тобой? — кинулась к нему Анюа. — Обопрись на меня! Может, отдохнешь?

Она заглянула Шираму в глаза, и они показались ей черными, а не зелеными — так расширились зрачки.

— Да ты едва стоишь от боли! — Царевна схватила его за руку и едва не отдернула. — Ты весь горишь, Ширам! Сядь, покажи свои раны!

Смотав повязки, Аюна схватилась за голову. Рана, что в плече, хоть была и тяжелее, но, судя по виду, заживала. А вот раненое бедро воспалилось, кожа вокруг раны покраснела, натянулась и распухла.

— Зачем ты терпел, почему не сказал раньше?! С такой раной идти нельзя!

— А у нас был выбор? — устало спросил Ширам.

— Что же нам теперь делать?!

— Надо пройти еще немного… — пробормотал Ширам. — Там, в долине… Можно найти кров…

Силы вконец оставили саарсана посреди соснового леса. После ночного снегопада каждая ветка гнулась под тяжестью пухлой белой шапки. От малейшего дуновения с деревьев сходила снежная туча, окутывая лес серой метелью. Повсюду, словно косматые звери, вставшие на задние лапы, поднимались кусты можжевельника. Это показалось Аюне добрым знаком — можжевельник, если его заварить в кипятке, очищал раны, а его дым отгонял нечистую силу.

Под вечер закат разукрасил небо желтыми и розовыми разводами. Пока не стемнело, царевна нашла укрытую от ветра поляну, разложила костер и постаралась устроить Шираму лежанку из сосновых веток, наломанных ночной метелью. Ей живо вспоминалось, как они плыли в вендских лесах и Аоранг так же загнал себя чуть не до смерти, продолжая целыми ночами грести с открытой раной. Но мохначу оказалось достаточно просто хорошенько отоспаться — а сейчас дела обстояли куда хуже. Лихорадка сама не уйдет, ее надо лечить, но чем?!

Вот уже и алые вершины погасли в небе. Саарсану становилось все хуже. Он метался в жару и бредил, выкрикивал какие-то приказы на языке накхов. Аюна попыталась его разбудить, но Ширам схватил ее за плечо и чуть не вывихнул руку. «Он этак и убить меня может и даже не заметит, — в отчаянии подумала царевна. — Надо искать подмогу! Ширам говорил, что здесь поблизости можно найти кров… Может, здесь живут какие-нибудь пастухи? Отнесут его в тепло, и я попробую еще раз промыть рану…»

Аюна встала, огляделась. Закат догорал за вершинами гор, в небе одна за другой загорались звезды. Причудливые можжевеловые кусты окружали поляну, словно сборище леших. Царевна пошла через лес вниз по тропе. «Пока еще не стемнело, пройду немного, — может, мы совсем близко от деревни…»

Царевна не успела отойти далеко. Ей послышался звук легких, быстрых шагов где-то среди деревьев. Аюна остановилась и прислушалась. Так и есть — кто-то бежал в ее сторону. Аюна оглянулась и застыла, тщетно пытаясь нашарить нож на поясе. По склону к ней прыжками неслась огромная тень…

Царевна все же успела выхватить нож, и в следующий миг тень упала на нее, повалив на землю. Девушка прокатилась по камням и колючкам, а над ней навис косматый зверь, жарко дыша ей в лицо. В первый миг Аюна обмерла от ужаса, но в следующий догадалась, кто это. Смеясь и плача от радости и облегчения, она вскинула руки и обняла могучую мохнатую шею:

— Даргаш! Даргаш…

* * *

— Я не знаю этих мест, — произнес Даргаш. — Да и знать не хочу.

Накх взобрался на крупный обломок скалы, в незапамятные времена, должно быть, сброшенный землетрясением с одной из ближайших гор, и теперь стоял на нем, хмуро вглядываясь в темноту. Аюна смотрела на него снизу, нетерпеливо ожидая, что он скажет.

— Но ты видишь деревню? Хоть что-то видишь? Ширам сказал — тут за лесом селение есть…

— Я что-то вижу, — неохотно отозвался Даргаш с валуна. — Там дальше, за лесом, большой луг на склоне. За ним, кажется, хижины…

— Прекрасно! — обрадовалась царевна. — Ты сможешь отнести туда Ширама?

— Мне не нравится эта деревня, — ответил Даргаш, спрыгивая с валуна. — Я не слышу собак, не чую печного дыма. Я не бывал тут прежде, не ездил этой дорогой. Давай я сперва схожу туда сам, а ты, госпожа, ступай к саарсану…

— Ладно, иди, — вздохнула Аюна. — Только возвращайся скорее…

Сказали бы ей полгода назад, что она будет ощущать себя в безопасности рядом с оборотнем! Но так и было. Как только Даргаш исчез среди деревьев, Аюне опять стало не по себе. Да и Ширам, кажется, упоминал какую-то деревню, которую лучше обходить стороной… Прогоняя страх, она пошла вверх по склону, туда, где между стволами мигала искра разведенного ею костра.

Накх ушел на разведку в своем человеческом обличье. Оно вернулось к нему мгновенно, стоило Аюне окликнуть воина по имени. Похоже, Даргаш был глубоко поражен тем, что с ним произошло, и сам теперь не был уверен, человек он или волк и какое из обличий истинное. «Лютвяги с отроческих лет посвящают себя волчьей богине, — раздумывала Аюна. — Они знают, как стать волком и как вернуться обратно, и это их не смущает и не пугает. Но Даргаш разберется, я верю в него…»

Она всей душой сострадала его горю. Потерять возлюбленную, да еще оставить ее тело на поругание врагам… Но если накх и страдал из-за гибели Янди, он умело прятал свои чувства под личиной привычного бесстрастия. Аюна с грустью подумала, что она никогда не поймет, что́ накхи чувствуют на самом деле, и эта печаль относилась не только к Даргашу…

Ширам спал беспокойным сном. Жар у него, кажется, только усилился. Аюна села у костра, подбросила веток и принялась ждать, тщетно пытаясь отогнать тревожные мысли.

Даргаш вернулся быстро — бесшумно выступил из тени сосны, сам словно тень.

— Плохо дело, госпожа, — глухим голосом сказал он, подходя к костру.

— О чем ты?

Накх наклонился над саарсаном, положил руку ему на лоб, втянул ноздрями воздух.

— Мое чутье стало намного острее в последнее время, — словно извиняясь, сказал он. — Похоже, стрела отравила кровь саарсана. Наверняка лучники втыкали стрелы в землю. Мы не сможем вылечить его здесь…

— Я знаю! — воскликнула Аюна. — Но что делать?!

— Я могу его укусить, — задумчиво предложил Даргаш. — Вспомни, я ведь тоже умирал от раны, но исцелился…

— Нет, нет! — Царевна ужаснулась, представив саарсана еще и оборотнем вдобавок ко всему прочему. — Богиня лютвягов проявила к тебе милость, но как знать — может, ты попросту убьешь Ширама! Давай оставим это на крайний случай! Пусть Ширам очнется и сам скажет, желает ли он такого…

— Он не очнется, — мрачно ответил Даргаш. — Госпожа, мы пришли в очень плохое место. Нам самим надо думать, как пережить ночь!

— Да о чем ты? Ты дошел до деревни?

— Дошел, — ответил воин. — Там нет ни собак, ни скотины, ни людей. А у домов — ни окон, ни дверей. Это деревня мертвых, госпожа.

— Мертвых?..

— Да, царевна. Место, где хоронят прах сожженных.

Аюна отрывисто рассмеялась:

— Уф, всего лишь кладбище! Я уж подумала, что деревню поразило моровое поветрие!

— Прости, ты не понимаешь! Нет ничего хуже, чем оказаться в подобном месте ночью…

Аюна действительно заметила, что Даргаш оглядывается на каждый шорох и не сводит глаз с леса. Не будь он накхом, презирающим страх, царевна сказала бы, что воин смертельно напуган…

— Объясни, чем накхские покойники опаснее прочих? И разве вы не перерождаетесь в змей?

— Не сразу и не все…

Взяв себя в руки, дозорник встал, вытащил меч и обошел поляну, очертив костер защитным кругом. После этого он, несколько успокоившись, подсел к костру и принялся подкидывать в него сухие ветви, стараясь разжечь посильнее.

— Порой души остаются витать над полем битвы, взывая об отмщении, — принялся рассказывать он. — Или у своих жилищ, если родичи предаются неумеренной скорби… Есть призраки побежденных врагов, попавшие во власть сестер Найи, — иногда найины насылают их на того, кого пожелают свести с ума… Но это еще не самые опасные мертвецы. Худшие из всех — это те, кто не обрел перерождения. Отягощенные злодействами убийцы родичей, предатели, нечестивые колдуны, те, кто струсил на поле боя… Как при жизни, так и после смерти они полны злобы и смертельно опасны. Их называют ухрами…

Последние слова Даргаш произнес еле слышным шепотом, чтобы не накликать.

— Ночами ухры вылезают из могил, чтобы пить кровь живых и глодать их плоть…

— Слушай, ты теперь сам оборотень! — рассмеялась Аюна. — Тебе ли бояться мертвецов?

Даргаш укоризненно посмотрел на нее:

— Какая ухрам разница, волк перед ними или человек? Лишь бы живая кровь!

«И в самом деле, — подумала вдруг Аюна. — Я не видела в этом лесу ни птиц, ни белок…» Мурашки пробежали у нее по коже. Басни о вылезающих из могил накхских упырях уже не показались такими забавными.

— А с нами раненый в горячке, — продолжал Даргаш. — Саарсан и так сейчас на кромке миров… Притягивает темных духов, как огонь в ночи…

— Перестань, Даргаш, довольно! Исварха сильнее любой нечисти, — резко сказала царевна. — Смотри, видишь — с нами лик Исвархи!

Она сняла цепь с тяжелой золотой подвеской и надела на шею Шираму.

— Вот так-то! Горная нечисть даже взглянуть не посмеет на саарсана, не то что тронуть!

Даргаш проводил золотой круг взглядом, полным одновременно недоверия и зависти.

— Как же теперь ты без защиты? — спросил он.

— Я сама — оберег. И все золото на мне — знаки солнца. Хочешь, дам тебе серьгу в ухо?

— А поможет? — с сомнением спросил воин. — Я в храм Исвархи в Дваре заходил всего один раз, и то просто зимой погреться…

Аюна опять едва не расхохоталась. Но потом случайно подняла взгляд…

— Там… там! — пронзительно вскрикнула она, вскакивая на ноги.

Среди деревьев, через снежный сероватый сумрак, в их сторону медленно двигалась темная фигура.

— Вот и пришла наша погибель, — прошептал Даргаш, выхватывая меч. — Мать Найя, лишь на тебя надежда! Избавь от участи быть пожранным заживо…

— Да кто там?!

— Ухр, кто ж еще, — безнадежным голосом ответил воин.

Он держал в руках клинок, но всякий накх знал: оружие против ходячих мертвецов было бессильно.

Неизвестный подходил все ближе. Теперь Аюна видела, что это худой старик в белом одеянии. При жизни этот человек, верно, был накхом, но она еще ни разу не видала накхов с длинными седыми волосами, свисающими редкими прядями почти до пояса. Вокруг шеи у старца обвивалась кольцом блестящая белая змея…

Не успел Даргаш взмахнуть мечом, как ухр поднял руку, что-то прошептал — и молодой воин свалился на землю, словно из него вынули все кости.

— Что ты сделал? — воскликнула Аюна.

— Ничего, — ответил ухр на языке Аратты. — Он будет спать.

— Имей в виду, на мне знак солнца!

— На мне тоже, — усмехнулся ходячий мертвец.

Он распахнул ворот длинной неподпоясанной рубахи, показывая царевне висящую на груди серебряную тройную спираль — древний знак Змеиного Солнца, запрещенный в Аратте.

— Я ничего не понимаю, — пробормотала Аюна. — Кто ты?

Старый накх, ничуть не опасаясь очерченного круга, подошел к костру и склонился над Ширамом.

— Я не знаю, как тебе ответить, — сказал он царевне, бережно проводя ладонью по голове раненого. — У меня давно уже нет имени… Бедный мальчик! Так молод — и седеет… Ты знаешь, что Ширам уронил на землю факел во время похорон отца? Он должен был, как старший в роду, поджечь погребальный костер, на который взошла его мать… Старейшины были очень недовольны. Такой скверный знак…

Аюна помотала головой, не найдя слов.

— Ширам намного больше похож на мать, чем на отца. Старшая жена Гауранга всегда слишком много на себя брала. Она и думала лишь о долге. Зная, что супруг к ней совершенно равнодушен, посчитала должным взойти на его костер, чтобы показать пример дочерям…

Старик поднял голову, глядя во тьму, словно в далекое прошлое.

— Пойдем со мной, царевна, — неожиданно властно приказал он Аюне, поднимаясь и зажигая фонарь. — Не бойся. Я тебе кое-что покажу. И расскажу.

«Мне все это только снится», — окончательно уверилась Аюна, когда ноги будто сами понесли ее в лес вслед за загадочным старцем.

Они молча спустились по тропе и вскоре вышли на опушку. Зимний луг был еще тише зимнего леса, только ветер еле слышно перебирал сухие травы. Теперь и Аюна могла разглядеть острые крыши домов мертвых, рассеянных по голому склону. Перед домиками блестели в лунном свете плиты жертвенников.

— Эта деревня мертвых — одна из самых древних в Накхаране, — заговорил старик. — Здесь хоронят прах сааров и их жен. По правде сказать, при жизни иные из этих сааров были таковы, что твой спутник неспроста опасался встречи с ухром…

— А ты…

— Я просто приглядываю за мертвыми. Чтобы лежали тихо.

Они подошли к одному из крайних домов. Аюна остановилась, с удивлением заметив перед собой статую. Это было первое изваяние человека, встреченное ею у накхов. Вырезанный из черного камня мужчина с красивым надменным лицом стоял перед ней как живой.

— Я думала, накхи не делают статуй, — проговорила она в замешательстве.

— И верно, не делают. Это моя работа. Перед тобой — Гауранг, отец Ширама, — произнес старик. — Ты ведь наверняка слышала, царевна, что Гауранг не стал саарсаном после смерти своего отца… Знаешь почему?

— Я не задумывалась…

— Потому что дед Ширама прямо запретил передавать сыну змеиный венец… Гауранг был злой див, а не человек. Чужие им восхищались издалека, но свои знали, каков он на самом деле. Он не знал сострадания, человеческая боль доставляла ему наслаждение… След его злодеяний не остыл до сих пор… Он был жесток и к Шираму, притом что сын был единственным человеком, который хоть что-то для него значил. Гауранг пытался сделать его своим близким подобием. К счастью, это не удалось…

Старик двинулся дальше меж глухих стен домов мертвых. Аюна в глубочайшем изумлении следовала за ним.

— А это кто? — шепотом спросила она, присмотревшись к статуе воина в непривычного вида доспехах.

— Это Афай, предок Ширама. Ты ведь слышала о Битве Позора?

— Да, конечно, — кивнула царевна. — Афай кинулся к ногам правителя Аратты, умоляя помиловать накхов. То было разумное решение, единственно возможное…

— Вовсе нет, — возразил старец. — Если бы не род Афайя, арьи бы до нынешних времен выкуривали накхов из горных убежищ. Сейчас об этом многие говорят — особенно Зериг и их сторонники. Из-за предательства Афайя был уничтожен Великий Накхаран и другие большие города, обратились в руины храмы Первородного Змея, а сам наш Праотец объявлен извечным врагом Исвархи…

— Но Змей и есть его…

— Да, так сейчас говорят жрецы. Но триста лет назад их предшественники вовсе не поминали Первородного Змея как первейшего из врагов. Царевна, ты должна знать много гимнов Солнцу. Вспомни: хоть в одном из них упоминается Змей?

— «Отец-Солнце выводит свое воинство в небо, и дивы бегут от его огненных копий…» — пробормотала Аюна.

— Дивы — да, но не Змей.

— Ты кощунствуешь! — не удержалась царевна.

— Вовсе нет, — хмыкнул старик. — И ваши гимны — лучшее тому подтверждение. Святейший Тулум сказал бы тебе то же, что и я. Он тоже знает: хула на Первородного Змея скоро обойдется арьям очень дорого… А род Афайя просто принял сторону сильного… и продолжает делать это по сей день.

— Разве накхам плохо жилось в Аратте? — запальчиво продолжала Аюна. — Они сами пожелали заключить тот договор!

— Времена изменились, — грустно покачал головой старец. — Никто больше не хочет блюсти древнюю клятву, кроме Ширама и его союзников, да и тех с каждым днем становится все меньше…

— Что ж… — Аюна задумалась. — Если накхи отвергнут Ширама, я знаю, кто наверняка его примет!

— О чем ты, царевна? — Старик впервые взглянул на нее с любопытством. — Кому нужен низложенный саарсан?

— Аюру! Ширам спас Аюра от убийц, когда тот был еще ребенком, и с тех пор всегда был рядом. Потом он сопровождал моего брата на Великую Охоту, а это особая связь… И сейчас между ними военный союз. Их жизни и судьбы связаны! Аюр поддержит Ширама во всем. Если понадобится утвердить власть или усмирить бунтовщиков…

Старик задумчиво смотрел на девушку. Его длинные седые волосы тихо шевелил ночной ветер, белая змея на шее медленно двигалась, скользя по плечам.

— Неужели в моем роду появится новый Афай? — пробормотал старый накх. — Но если Ширам открыто пойдет против своих — что от него останется?

— Все, чего желает сам Ширам, — быть лучшим из саарсанов, вопреки никчемному пророчеству деда! — твердо проговорила Аюна. — А я собираюсь стать его женой и помогать ему во всем.

— Ты — камень на шее, стремительно приближающий его гибель.

— Я хочу быть не гибелью, но жизнью Ширама! Он ничем не заслужил бесславной кончины! Раньше я боялась его…

— А теперь нет? — усмехнулся старик.

— Теперь перестала.

Выговорив эти слова, Аюна поняла, что ее прежнее настороженное отношение к Шираму в самом деле совершенно переменилось. Еще в горном домике она смутно ощутила: произошло нечто важное. Еще понять бы что…

— Да, не боюсь, — повторила она. — И доверяю ему.

Старик задумчиво смотрел на царевну арьев.

— Может, ты и права, — протянул он. — Время от времени любому надо менять кожу… Некоторые умудряются проделать это еще при жизни…

— Ширам сейчас очень болен, а мы тратим время на разговоры! — спохватилась царевна. — Ты ведь здешний могильщик, как я понимаю? Я прикажу сейчас перенести его в твой дом. У тебя есть снадобья, чтобы унять лихорадку?

— У тебя они тоже есть, и получше моих. Ты сама — такое средство.

Аюна озадаченно поглядела на старика. Потом ее лицо вспыхнуло понимающей улыбкой. Не попрощавшись, царевна бегом кинулась обратно к лесу. Старик, сидя на краю полированного камня, проводил ее насмешливым, но в целом одобрительным взглядом.

Добежав до костра, Аюна сразу бросилась к Шираму. Села рядом, осторожно переложив его голову себе на колени, положила ладонь саарсану на горячий лоб и победно взглянула на изумленного Даргаша. К тому времени оборотень уже проснулся и разрывался между обязанностью сторожить раненого и разыскивать Аюну, утащенную ухром.

— Госпожа, где старик? Что произошло?!

— Я дочь бога и государя, — не отвечая на расспросы, произнесла царевна. — Наши прикосновения животворны! В столице во время больших праздников к отцу приходили страждущие, моля прикоснуться и отогнать насланную злыми духами хворь. Позор моей памяти! И благословение старику, ее пробудившему, кем бы он ни был — могильщиком, колдуном или призраком… Пусть теперь духи смерти только попытаются забрать у меня Ширама! Никто не приблизится, пока я держу его!

Близился рассвет. Ночь медленно отступала, прячась в складках гор, в пропастях и ущельях. В небе разливалась холодная малиновая заря. Угли в костре давно остыли. Аюна крепко спала, прислонившись спиной к сосне. Голова ее покоилась на плече Даргаша, дремавшего рядом вполглаза. Ночь выдалась нелегкой для царевны. Она так долго боролась со сном, что в конце концов уже и сама не могла отличить сон от яви. В небе метались тени — видно, души бесчисленных врагов, убитых ее женихом; оживали камни, и кусты можжевельника подкрадывались к костру, чтобы похитить ее нареченного. Корни сосен шевелились и начинали ползти, подобно змеям, окружая костер, а в черном лесу горели ненавистью чьи-то глаза… Тогда Аюна принималась о чем попало разговаривать с Даргашем, тоже вымотанным до предела после всего, что ему пришлось пережить накануне, — и засыпала на полуслове. Все это время она просидела неподвижно, обеими руками обхватив спящего Ширама, хотя от неподвижности и холода ломило все тело. В конце концов оба заснули.

Их разбудили голоса. Из сумрачного леса одна за другой появлялись темные фигуры, окружая поляну. Даргаш первым вскинул голову и схватился за оружие. Аюна испуганно вцепилась в Ширама — ей все казалось, это ночные духи подбираются, чтобы забрать его.

Один из лесных пришельцев, не приближаясь, что-то спросил по-накхски у Даргаша. Тот ответил и с явным облегчением повернулся к царевне:

— Это воины рода Сарга, госпожа. Они помогут нам.

— Слава Солнцу, — выдохнула царевна.

…И содрогнулась от внезапного ужаса. Ладонь, лежащая на лбу Ширама, уже не чувствовала жара…

Она наклонилась, вглядываясь в лицо, и бессильно откинулась на сосновый ствол. По ее щекам потекли слезы. Ширам крепко спал. Лихорадка прошла.

Глава 9

Белая кобра

Твердыня рода Афайя ничем не напоминала приграничную крепость Аршага. Аюна, невольно ожидавшая увидеть нечто подобное, была не то что поражена — скорее даже раздавлена ощущением мрачной мощи, исходившим от крепости. Ей вспомнилось, как некогда они с сестрицей Джаяли насмехались над «дворцом» Ширама в Накхаране. «Дворец, в самом деле? Наверно, так накхи, раздуваясь от важности, именуют свои подобные ласточкиным гнездам хижины на склонах гор…»

Она хорошо запомнила тот миг, когда перед ней возникли уходящие в небо башни на крутом утесе посреди грохочущей белопенной реки. Остров пятью ярусами опоясывали высокие стены. В сердце твердыни высилась угловатая громада — почти такая же, как в столице, но вдвое больше. Ее глухие стены лишь кое-где прорезали черные щели бойниц. С южной стороны — там, где отвесная скала незаметно переходила в каменную кладку, — стены крепости были просто исполинской высоты. Над пропастью парили казавшиеся невозможно хрупкими подвесные мосты — единственный путь внутрь. Ветер медленно влек по ущелью легкие облака, и Аюне на миг почудилось, что крепость летит среди туч.

— Невероятно! — вырвалось у нее.

Провожатые из рода Сарга уже рассказывали ей, что гнездо рода Афайя возводилось несколько поколений и каждый новый саарсан достраивал и укреплял его. Все равно казалось невозможным, чтобы обычные люди смогли возвести могучие стены и башни на таких кручах. Не иначе как им помогал сам Первородный Змей!

Вокруг твердыни, на обеих берегах шумной реки, раскинулся посад. Слободки ремесленников, скорняков и оружейников, мастерские, лавки и постоялые дворы, торжище, где можно было встретить гостей из всех народов и племен Аратты, а также то, чего в столице не водилось, — рынок рабов…

Глядя по сторонам, Аюна все яснее понимала, что по своему высокомерию недооценивала Ширама, как, впрочем, все в столице недооценивали накхов. За что и поплатились.

Внутри крепость Афайя почти не уступала Лазурному дворцу. Ее чертоги были просторны и величественны, хоть и обставлены с суровой строгостью, навевающей мысли скорее о воинском храме, чем о жилище правителя. Единственным украшением каменных стен было разнообразное оружие да изображения двенадцатиголового Первородного Змея на каждом шагу.

А сколько тут было народу! Похоже, в твердыне сейчас кормилось целое войско. Аюне, куда бы она ни шла, все время попадались навстречу накхи с белыми, черными, крапчатыми, красными, голубыми лентами в косах. Как она понимала, все это были союзники Афайя. Среди них быстро затерялись всадники из маленького рода Сарга с подвешенными к косам наконечниками стрел в знак почтения к змее-прародительнице. Они привезли раненого Ширама во владения Афайя, передали его толпе женщин в черном, и с тех пор царевна видела жениха лишь пару раз. Ее саму приняли весьма холодно и попытались, так же как у Аршага, запереть в удаленных покоях. Но с царевны было достаточно. В конце концов, это ее будущая столица!

«Скоро Ширам поправится, и мы наконец сыграем свадьбу. Я стану здесь хозяйкой и первым делом выгоню вон всех этих злобных накхини. Ишь, смотрят, будто стая голодных волчиц! Да еще смеют делать вид, будто не понимают языка Аратты!»

Она вспомнила, как после многих настойчивых требований, неохотно, ее все же отвели в покои к Шираму. Тогда он еще не вставал, но уже был куда крепче, чем в горах. При встрече она рассказала ему удивительную историю про деревню мертвых и встреченного там старца.

«Прости, госпожа, тебе наверняка все привиделось, — почтительно, но твердо ответил Ширам, выслушав ее. — Старец, который не заплетает косу и не носит никакого оружия? Такого просто не может быть! Каких бы преклонных годов ни достиг накх, он остается воином до конца… Тем более ты говоришь, будто видела там статуи… Мать Найя, мы же не в столице Аратты! Накх, высекающий статуи, так же невозможен, как и накх, взявшийся лепить горшки или пахать землю. Есть те, кто создает священные изображения Отца-Змея и Матери Найи, но это деяние ради богов… Не знаю, откуда на кладбище взялись статуи. Может, они тоже тебе почудились…»

Вторая встреча состоялась совсем недавно. Ширам встретил ее уже на ногах. Он слегка прихрамывал, что не мешало ему двигаться быстро и легко. Саарсан сильно исхудал и осунулся, — казалось, даже широкие плечи сделались у́же, но запавшие глаза горели решимостью.

— Готовься, солнцеликая, мы поженимся очень скоро, — торопливо сказал он ей, отвлекшись от беседы с воинами, чтобы поклоном приветствовать невесту. — Сегодня вечером я буду говорить со старейшинами пяти главных семей рода Афайя. Они должны засвидетельствовать наш брак перед людьми и богами…

Аюна молча склонила голову, чувствуя, как по спине побежали ледяные мурашки. В последние дни у нее не шел из мыслей давний разговор с Янди. Тот, что случился в первую ночь их путешествия, когда новая телохранительница пришла к ней в шатер, чтобы предупредить госпожу о своеобразных свадебных обрядах накхов…

«Саарсан заключит с тобой священный брак… Он овладеет тобой в своей крепости, на ложе, вокруг которого соберутся главы семейств рода Афайя, дабы потом своим словом подтвердить перед людьми, что брак состоялся…»

Царевна содрогнулась, провожая взглядом своего нареченного. Ей хотелось попросить его о помощи и защите, но она понимала, что никакой помощи от Ширама в этом деле ей не дождаться.

«Неужели это все правда и нам придется… При всех! И старые накхи будут смотреть… О Святое Солнце! На что я только не иду ради тебя, братец Аюр!»

* * *

— Мы не придем и не встанем у твоего брачного ложа, Ширам, — с достоинством сказал старейшина Астхи. — Мы не желаем свидетельствовать твой брак.

Астхи был одним из самых старых мужчин не только в роду Афайя, но и во всем Накхаране — ему стукнуло восемьдесят. Лицо Астхи бороздили глубокие извилистые морщины. От былой косы — гордости воина — остался лишь беленький мышиный хвостик на затылке. Как ни старался старец выпрямиться, его спина неумолимо гнулась к земле. И узловатые руки, сложенные перед собой на навершии палки, дрожали — не от страха перед саарсаном, а от груза лет. Однако выцветшие глаза прямо глядели на Ширама, и в них саарсан ясно видел вызов.

Накхи редко доживали до столь преклонного возраста — да и не стремились к долгожительству. Каждый из них мечтал погибнуть в битве, с руками по локоть в крови врагов, и не мыслил для себя иного удела. Впрочем, в жизни так везло далеко не всем. Одни умирали уже потом, от ран и горячки, другие оставались жить калеками, третьих смерть просто обходила стороной. Однако у стариков, чей век сражений был позади, оставалось важнейшее дело — воспитание детей. Отцов, проводящих время в походах и набегах, маленькие накхи обычно видели редко и почти не знали. Стоящие теперь перед Ширамом пятеро старцев воспитали целое поколение молодых воинов — защитников рода, и одним из тех воинов был сам саарсан.

«Старый пень забыл, что я больше не тот малец, которого он мог огреть палкой по спине или отправить бегать вокруг крепостной стены под проливным дождем, — подумал Ширам, чувствуя, как внутри закипает гнев. — Понимает ли Астхи, с кем говорит? Уж не выжил ли он из ума?»

Однако прочие четверо старейшин согласно кивали, стоя за спиной дерзкого старца.

— Почему? — подавив раздражение, спросил Ширам. — Откуда такое неуважение, почтенный Астхи?

— Это ты проявляешь неуважение! — громко ответил вместо Астхи другой старейшина, тоже седой и морщинистый, но державшийся прямо, увешанный оружием и разукрашенный боевыми шрамами. — Ты пытаешься втянуть нас в лицедейство, которое нанесет роду Афайя несмываемое оскорбление!

Шираму вдруг вспомнилась лавина — рушится прямо на него, и он ничего не может с этим сделать…

— Я желаю заключить брак по законам Накхарана…

— Брак по законам Накхарана заключают с благородной накхини, а не с желтоволосой северной девкой!

— Это дочь и сестра повелителей Аратты!

— А нам какое дело до Аратты? — Астхи, защищенный своим возрастом, уставился саарсану прямо в глаза, презрительно усмехаясь. — Для сыновей Змея любая чужестранка — не более чем рабыня. Развлекайся со светлокожими девицами сколько пожелаешь, Ширам, — семьи это не касается. Но помни, кто ты! Саарсан оберегает обычаи, а не оскверняет их…

Ширам глубоко вздохнул.

— О Мать Найя! Мне не почудилось, почтенный Астхи, — процедил он. — Похоже, мудрость не поспевает за бегом твоих лет. Тебе, верно, и в голову не пришло, что я заключаю этот брак не для своего развлечения, а ради блага всего Накхарана?

Старейшины насупились, задетые тоном саарсана.

— Вы поглядите на этого юнца! — сварливо заметил покрытый шрамами старик. — Он уже издевается над старшими! Это проклятые арьи сбили его с толку!

— А я всегда говорил, что нашим молодым парням нечего делать в столице! — подхватил четвертый старик. — Они там только учатся плохому и забывают обычаи! Уже свои девицы им не нравятся — дескать, неласковые…

— А теперь я скажу, — перебил Ширам.

Старейшины ошеломленно смолкли под его пылающим от гнева взглядом.

— Хватит говорить со мной, как с мальчишкой! Времена, когда вы могли мне указывать, миновали пятнадцать лет назад. Или вы забыли, как сами увенчали меня в Старом Накхаране, как отдали мне полную власть? Я ведь могу просто приказать вам прийти к моему брачному ложу…

— А мы глаза закроем! — величественно ответил Астхи.

Остальные четверо вновь закивали, соглашаясь.

Ширам скрипнул зубами. Он с детства был вспыльчив, однако полагал, что давно победил в себе этот порок, так мешающий воину и правителю. Но эти старцы, нежданно объединившиеся против него, пробудили такой гнев, что руки сами потянулись к оружию. Мог ли он ждать удара в спину от былых наставников и учителей?.. Ширам переводил взгляд с одного морщинистого лица на другое и не видел ни единого дружелюбного взгляда. Старейшины смотрели на него кто неодобрительно, кто сердито, кто-то прятал глаза… И это его собственный род Афайя! Чего тогда ждать от чужих?!

— После заката я созываю совет Двенадцати Змей в главном зале, — процедил он. — Я желаю, чтобы вы тоже там были. А теперь ступайте!

Он сделал им знак выйти, едва сдержавшись, чтобы не наговорить лишнего.

* * *

Главный зал твердыни Афайя был скудно протоплен, зато ярко освещен. Огромный двенадцатиглавый Первородный Змей, вырезанный из черного камня, распахивал зубастые пасти, следя с возвышения за делами своих смертных детей. В глазах из полированного горного хрусталя отражалось пламя факелов, пляшущее от дуновения блуждающих под сводами зала зимних сквозняков.

В дальней от двери части зала, на возвышении под сенью Змея, стоял высокий престол, где восседал Ширам. На голове саарсана блестел венец из сцепленных между собой змеиных пастей, которым его короновали в Старом Накхаране, на груди среди загнутых серебряных лучей Змеиного Солнца тускло светился огромный опал. За спиной Ширама стояла почетная стража из бывших Жезлоносцев Полуночи, с серебристыми жезлами-топориками в руках. Это тоже был новый, занесенный из Аратты обычай, уже вызвавший свою долю недовольства со стороны стариков. Саары и прибывшие с ними знатные накхи из двенадцати родов, главы семейств Афайя и все, кому дозволялось говорить на совете, по старшинству расположились по обе стороны от саарсана на длинных скамьях. Все они разоделись с той же мрачной роскошью, что и Ширам. Свита и телохранители князей стояли у них за спиной вдоль стен.

Совет уже начался; все подобающие жертвы Отцу-Змею, змеям-прародительницам и предкам-хранителям были совершены, приветственные и хвалебные речи уже отзвучали. Наступала пора переходить к делу, ради которого Ширам созвал сааров в крепость Афайя. Однако разговор сразу же пошел вкривь. Могучий седеющий Нимай, саар рода Пама, первым взял слово и теперь все никак не мог или не желал прекратить речь. Она началась вроде бы как с похвалы победоносному саарсану, но чем дальше, тем меньше напоминала славословия.

— …Ненасытная Аратта, что устремляется к пределам мира, не зная никакой меры в жадности, встретила наконец достойный отпор — и за то хвала нашему саарсану! Он остановил многовековой разбой, который арьи лицемерно называли управлением. Он вернул жизнь в развалины, оставленные захватчиками на месте великих городов нашей древности! Ширам, сын Афайя, прекратил позорный обычай забирать наших лучших молодых воинов в столицу, чтобы делать из них презренных цепных псов солнечного государя…

За спиной Ширама послышался тихий шипящий вздох, будто кто-то пытался выдохнуть сквозь стиснутые зубы. Саарсан поморщился, внимательно оглядывая сумрачный чертог. Зал был полон. На зов Ширама прибыли десять сааров из двенадцати, и это было очень хорошим знаком. Внезапная выходка старейшин выбила Ширама из равновесия, и теперь он был рад видеть, что его союзники по-прежнему верны клятвам.

«От рода Зериг, разумеется, никто не приехал, — усмехнувшись, отметил он. — И почему меня это не удивляет? А вот то, что никого нет от рода Хурз, — непонятно и подозрительно…»

Род Хурз был одним из самых древних и почитаемых в Накхаране, но всегда держался особняком. А в последние годы там и вовсе творилось что-то странное. Прежний саар Раван, хоть и не выступал открыто против рода Афайя, тем не менее одну за другой оборвал с ним все связи. Данхар, наследник Равана, и вовсе уехал в Бьярму, безмерно удивив этим поступком весь Накхаран. «По слухам, Данхар искал смерти моего отца, — промелькнуло в мыслях Ширама. Он кое-что слышал о давней неприятной истории с одной из жен его отца, но не вникал в подробности. — Надо бы разузнать получше… Но не сейчас…»

Внимание Ширама привлек юноша лет восемнадцати. Тот сидел рядом с сааром рода Пама и поглядывал на верховного правителя довольно дерзко. Это был один из сыновей Нимая. Его звали Харза — этим родовым именем Афайя паренька наградила мать, родная тетка Ширама и старшая жена Нимая. Харза, несмотря на юные годы, уже приобрел славу лихого бойца — даже, пожалуй, чересчур лихого. Уже несколько раз он встревал в такие смертоносные стычки, что спасала его явно лишь воля богов, и тем приобрел ореол избранности, выделявший его из прочих. Однако мудростью или красноречием сын Нимая не славился никогда. Так зачем же отец привел его на совет?

— Да, Ширам, и ты был одним из жезлоносцев Аратты, мы все это знаем. — Зычный голос Нимая разносился по всему залу, эхом возвращаясь из-под сводов. — Но мы забыли об этом! И пусть ты, прожив полжизни в столице, против воли набрался там противных накхскому духу обычаев… Пусть даже притащил с собой из столицы советника — жреца Исвархи, нанеся тем самым жестокую обиду Отцу-Змею и Матери Найе… Мы всё забыли, когда ты принял змеиный венец из наших рук и объявил себя государем вольного Накхарана! Старики радовались, видя твои победы, а молодые мечтали разделить с тобой славу… — Нимай пробежал быстрым взглядом по лицам слушающих и воздел руки. — Да вот где теперь тот Ширам? Я не вижу его! Где доблестный воитель, громивший войска арьев на севере и орды волчьих людей на западе? Только пес, вкусив свободы, не ценит ее и вновь лезет под хозяйскую руку…

— Довольно, Нимай, твоя речь слишком красочна и начинает терять суть, — недовольно прервал его Ширам. — Еще немного — и я мог бы подумать, что ты сравнил с псом меня… Давай ближе к делу. О чем ты сейчас говоришь?

— О твоем новом договоре с Араттой, конечно, — ничуть не смущаясь, ответил Нимай. — Нам стало известно, что ты ждешь посольство из столицы для заключения мира. Ты объявил об окончании войны, отправил часть воинов по домам — не уведомив старейшин, не посоветовавшись с двенадцатью саарами…

— Разве я должен отчитываться перед двенадцатью саарами в каждом шаге? — поднял бровь Ширам.

— Не должен — однако, не сделав этого, ты огорчил и обидел своих союзников. Решение о начале войны принималось сообща, на совете…

— Для ее окончания совет мне не нужен, — пожал плечами саарсан. — Я вел наших воинов к победам — так кому, как не мне, всех виднее, когда следует остановиться?

Нимай громко вздохнул:

— Остановиться… Разве нас разбили в Битве Позора, как твоего предка?

— Разбили не моего предка, а нас всех! — резко ответил Ширам. — Афай спас накхов от полного уничтожения…

— Нет, мы лишь проиграли одну битву, — громко заявил со скамьи сын Нимая, — Афай же на триста лет отдал страну арьям!

— Так вот, значит, как теперь это поворачивают, — сквозь зубы процедил Ширам. — Я-то думал, Афай выиграл для нас триста лет передышки! Воистину, боги теперь не только творят будущее, но и прошлое изменяют!

Со своего места встала Арза-Бану, саари рода Бунгар, с длинной седой косой и строгими серыми глазами. На душе Ширама потеплело, когда он увидел саари и услышал ее голос. Арза-Бану уже много лет во всем поддерживала его, и саарсан с охотой прислушивался к ее советам, поскольку они были мудры и женщина никогда их не навязывала. Кроме того, Ширам знал, что Арза-Бану тоже не видит смысла в продолжении войны.

— Перестаньте спорить, храбрецы, — тем более что и спорить-то не о чем! Мы сейчас сильны как никогда — благодаря тебе, Ширам! Ты добыл нам великую славу. Самое время насладиться ее плодами… Объясни только, зачем опять приносить клятву верности государю Аратты? Зачем ты привез царевну, будь она неладна? Погоди, не гневайся. Да, мы все знаем, что ты по ней с ума сходишь. По всей Аратте о твоей великой любви поют песни — но какое значение имеет вся эта музыка для саарсана накхов?

— Певцы, по своему обыкновению, взяли то, что порадует простых воинов у костра, — хмыкнул Ширам. — Прозорливой саари следовало бы заметить, что мы готовим союз царских домов. Бывало ли прежде, чтобы Накхаран разговаривал с Араттой на равных?

— Ты принимаешь желаемое за действительное, Ширам, — покачала седой головой Арза-Бану. — Ты много лет жил среди арьев — неужели тебе вправду стало казаться, будто они способны признать кого-то равными себе? Мы тоже бывали в столице. Накхов, вендов и всех прочих они считают немытыми дикарями! Хуже — мы для них не многим отличаемся от зверей! Арьи полагают, что сошли с неба, а мы созданы Солнцем им в услужение! Неужели золотые волосы лишили тебя зоркости? О каком равенстве ты говоришь?

Арза-Бану мельком переглянулась с Нимаем, и Ширам вдруг понял, что они все это обсудили еще до совета.

— До сей поры боги нам благоволили, — возвысила голос саари рода Бунгар. — Они наделили силой твою руку, Ширам, и под твоим водительством наши воины отобрали у арьев огромные земли. Даже твой хитрый плюгавый жрец пригодился — благодаря ему за нас выступили служители Исвархи, отчего многие крепости и городки поречья Ратхи не оказывали сопротивления. И после этого — присягать, как младшие старшим? Зачем?

Ширам почувствовал, как под повязкой заныло раненое бедро. Престол, холодный и жесткий, был страшно неудобен для долгого сидения. «Предки явно не любили затягивать советы, — подумалось саарсану. — Мой предшественник повелевал, остальные внимали. А мы чем заняты? Спорим, как на деревенской сходке. То ли мы стали слабыми и болтливыми, то ли времена изменились…»

— Пропавший царевич Аюр, именем которого ты захватил все земли до самой Двары, давно нашелся, — продолжала Арза-Бану. — Более того, мальчишка ухитрился как-то объединить вокруг себя весь север Аратты. А блюститель престола Киран, с которым ты вел войну, оказался на поверку слабым полководцем и никудышным правителем. Следует ждать, что со дня на день он утратит власть…

— Все верно! Именно поэтому я прекратил войну. — Ширам не спеша поднял руку. — Ты усомнилась в моей зоркости, Арза-Бану. Но так ли остер твой собственный глаз? Многое в твоих словах справедливо, однако понимаешь ли ты сама, что́ свидетельствуешь? События, о которых ты нам напомнила, изменили казавшееся незыблемым. Сегодняшней Аратте не подходят вчерашние мерки, а завтрашняя Аратта рождается в сегодняшних смутах и потрясениях… Государю Аюру несвойственна спесь, направлявшая решения царя Ардвана. А наше место под небом будет зависеть от того, поймем ли мы, что мир стал другим.

Арза-Бану задумалась, и Ширам успел понадеяться на ее разум, но кто-то выкрикнул:

— Наше место очерчено нашим мечом! И всегда будет!

— Правда ли, — громко спросил Нимай, — будто ты собираешься вернуть арьям все поречье Ратхи?

— Правда.

— Ты, Ширам, верно, полагаешь, что нам их не удержать, — снова вскочил с места Харза, сын Нимая. — Не суди всех по себе! Если воевать, как воевали славные деды — жечь крепости и деревни, наводить ужас на тех, кто смеет сопротивляться, убивать дерзких, забирать в рабство сильных, — настанет наш черед смотреть свысока! А дети Солнца уподобятся жалким хлапам — те тоже были когда-то наглым племенем вроде лесных вендов…

— Ты подобен разбойнику, живущему одним днем, — оборвал Ширам, не обращая внимания на одобрительное бормотание сааров, сопроводившее слова юного воина. — Или ты забыл? Мы не в набеги ходили — мы отвоевывали земли у предателя Кирана. Да, я не жег городов! Я освобождал их, чтобы люди славили стяги Змея и Солнца!

— Нет! Чтобы подарить их арьям ради золотых кос царевны!

— Ты глупец. Сядь и помолчи! — сурово приказал Ширам. — Нимай, ты зря привел сюда сына. Ему еще рано говорить на совете.

Черные глаза Харзы полыхнули.

— Никто не смеет оскорблять…

Отец схватил отпрыска за плечо, заставил сесть и принялся тихо выговаривать ему.

От Ширама же не укрылся тяжелый взгляд саара рода Пама… и еще множество взглядов. Раненое бедро горело огнем, и саарсана охватила печаль. «О Предвечный, когда уже твои потомки научатся слушать, думать и понимать? — с горечью обратился он к образу, осенявшему престол. — При моих внуках в десятом колене?»

— Хоть кто-нибудь здесь способен заглянуть чуть дальше собственных крепостных стен? — вырвалось у него.

— Так научи нас, — мягко предложила Арза-Бану. — Что открывается тебе с высоты престола, саарсан?

— Я вижу союз с Араттой, — осторожно подбирая слова, начал Ширам. — Новый и небывалый. Братский. Быть может, на первых порах не вполне равный…

— Вот какую славу добыл нам саарсан! — ввернул Харза.

— Я сказал — на первых порах, потому что три столетия в один день не изживешь. Все равно этот союз сулит выгоды, каких еще не знал Накхаран!

— Выгоды! — буркнул кто-то из стариков. — Ты бы еще торговлю припомнил.

Арза-Бану вновь взяла слово.

— Мы, двенадцать сааров, готовы скрепить с Араттой завет, — сказала она. — Только это будет не договор младшего со старшим, а условия сдачи.

Ширам вскинул голову:

— Что?

Глаза накхини были холоднее небесного железа.

— Условия сдачи Аратты. Мы ведь выиграли эту войну, значит мы и будем ставить условия. Никаких союзов! Побежденные убираются со всех захваченных нами земель и навсегда отказываются от них. Кроме того, Аратта облагается данью, возмещая все разрушенное и разграбленное в нашей стране. За века унижения платить придется много и долго…

Ширам спросил с обманчивым спокойствием:

— И какие же земли к нам отойдут?

— Левобережье Ратхи до Восходного тракта и богатые пшеницей хлапские земли, включая, разумеется, столицу юга — Двару.

Чертог совета загудел возгласами одобрения. Ширам провел рукой по лбу. Он устал, раны, кажется, готовы были открыться, по телу растекалась мерзкая слабость. Было все сложнее следить за тем, что говорилось, и, хуже того, он чувствовал, что начинает злиться.

— Вы, презирающие выгоду, вы, живущие ради славы, ради тех самых выгод толкаете меня на вероломство? Надумали отобрать половину Аратты у союзного государя? Причем лучшие, самые плодородные земли!

— Так это же прекрасно! — раздалось множество голосов.

— Величие и мощь Накхарана саму Аратту затмит…

После главы рода Бунгар один за другим вставали саары, и все они говорили одно и то же. Саарсан уже стал великим завоевателем, зачем же он хочет все потерять? Из-за клятвы? Из-за клятвы, данной наследному врагу?..

У Ширама кружилась голова от боли и скорби, но все, что он мог сделать, не подавая виду, — это откинуться на спинку престола и прикрыть глаза.

— Царевну, конечно, лучше бы сразу отослать восвояси, — снова взялся рассуждать неугомонный Нимай. — Пусть ее братец утрется! К тому же и здесь из-за нее сплошной раздор… Но если ты, Ширам, еще не натешился, оставь ее себе. Посмеемся, глядя, как арьи локти кусают! А вздумают пойти на нас войной — у нас будет заложница…

— Слушаю я вас, саары, и изумляюсь. — Ширам поднял голову, открыл глаза. — Я уже молчу о том, что подобный договор будет заключен, когда камень поплывет, а на ладонях вырастут волосы. Я не хочу объяснять — ибо это и так должно быть каждому из вас ясно, — что следующей же весной колесницы арьев с легкостью пролетят из конца в конец приречные поля и степи. Скажите мне, саары, только одно. Неужели в Накхаране слово «честь» утратило смысл? От ваших слов разит подлостью. Вы ждете, что я предам союзника и друга…

— Иначе ты предашь Накхаран, — без обиняков заявил Нимай.

— Думаешь, мы тут не слышали, что произошло у Аршага? — нахально спросил Харза. — Многие полагают, что он задумал доброе дело, жаль, до конца не довел…

Ширам смотрел мимо.

«Почему этот Харза здесь? — думал он, чувствуя, как удары сердца отдаются болью в правом виске. — Зачем Нимай привел его?»

— А я повторяю, — слышался упрямый надтреснутый голос одного из старейшин. — Мы запрещаем тебе жениться на царевне! Иначе ты не Афайя!

Ширам встал и поднял руку, призывая к тишине.

— Не хотите слушать вами же избранного саарсана, — произнес он устало, — так прислушайтесь к голосу богов! На моей стороне — Отец и Мать, вставшие за меня в священном поединке! Может, боги все-таки видят дальше нас с вами? Вспомните, Отец-Змей вселился в меня, чтобы моей рукой повергнуть тщеславного Аршага!

Нимай ухмыльнулся. Уж очень у него улыбка довольная, отметил про себя Ширам. Ни дать ни взять саарсан сам заговорил о том, к чему Нимай старательно подводил беседу.

— Аршаг, позорище… Весь Накхаран смеется над его попыткой отравить Ширама. После такого ему саарсаном не бывать точно. Кто его изберет?

«Так вот к чему ты клонишь», — понял Ширам.

— Все уже слышали «Песнь о каше и лавине»? — продолжал веселить сааров Нимай. — Я привез сказителя, так что на ближайшем пиру…

— Это ли не свидетельство, что меня хранят боги? — заметил Ширам. — Удача все так же на моей стороне!

— Кто знает, кого и для чего хранят боги? — ушел от ответа Нимай. — Впрочем, порой бывают знамения ясные и понятные, как солнце в полдень. Например, по пути сюда с моим младшим сыном произошло нечто поразительное… Ты ведь дозволишь ему рассказать, Ширам?

«Ты в самом деле надеялся, что я испугаюсь и велю мальчишке молчать?» — подумал Ширам, неторопливо кивая.

Юный воин вскочил, вышел на середину зала.

— Когда мы проезжали Старый Накхаран, — начал он, — на дорогу впереди отряда неожиданно выползла змея. Она свернулась, подняла голову и поглядела, словно желая со мной говорить…

— Что это была за змея? — спросил один из сааров.

Харза чуть помедлил и ответил сдавленным голосом:

— Белая кобра.

В чертоге совета застыло молчание. Эта самая редкая и священная из змей водилась лишь в Старом Накхаране. И почти никогда не показывалась на глаза людям.

— Я спешился, подошел и приветственно поклонился. И тогда… И тогда она подарила мне поцелуй.

Стало совсем тихо. Харза закатал рукав, показывая всем припухшие кровавые точки — следы от змеиных клыков пониже локтя.

— И ты остался жив? — удивился Ширам. — Ты уверен, что это была кобра, а не уж или полоз? Или, может, клопы покусали тебя на постоялом дворе?

Пара смешков потерялась в общем укоризненном молчании.

— Такими вещами не шутят, Ширам, — сдвинул брови Нимай. — Там был и я, и все мои воины! Это была белая кобра, клянусь тайным именем Матери Найи! Все мы знаем, что мой Харза — любимец богов. А как только что мудро изрек саарсан — лишь их воля имеет значение!

«Будь ты проклят!» — подумал Ширам.

Он видел, как меняются лица сааров, глядящих на бледного и торжествующего Харзу.

— Да, это великое знамение, — склонил голову Ширам, ибо ничего другого ему не оставалось. — Только никак не возьму в толк, что оно означает?

— И это нас ты упрекал в неумении видеть суть? — вскричал Харза, прежде чем отец успел вставить слово. — Услышь же, Ширам! Поцелуй белой кобры коронует истинного правителя накхов! Ты ведь и сам прошел этот обряд, только вместо настоящей кобры призвал переодетых найини…

— Стало быть, истинный правитель накхов — это ты? — вкрадчиво осведомился Ширам.

— Так сказали боги, — подбоченился Харза.

— И я должен передать тебе змеиный венец?

Быстрым движением Ширам вновь встал с престола. Прежде чем хоть кто-то успел понять, что он задумал, прежде чем Нимай успел призвать сына умолкнуть, он сорвал с головы венец. Короткий взмах руки… В сумраке зала полыхнула серебристая молния. Звонкий удар — и Харза мешком рухнул на пол. Змеиный венец покатился с переливчатым звоном, возвращаясь к Шираму. Саарсан легко спрыгнул с возвышения, наклонился, поймал сверкающий обруч.

— Прежде чем претендовать на венец, убедись, что способен его удержать! — резко прозвучал его голос. — Харза поспешил, и, возможно, об этом тоже будет сложена веселая песня. Как знать, что ему хотела открыть белая кобра? Дескать, его время еще настанет. Лет через пятьдесят, когда ума наберется…

Ширам обвел чертог взглядом, от которого даже саарам стало не по себе.

— Ты хотел знамения? Получи! — Он обращался к белому, как простокваша, Нимаю, стоявшему на коленях рядом с сыном. Под головой юноши натекала кровавая лужица. — Это ведь твоя была затея, Нимай! Наказать бы тебя, но ты сам себя уже покарал… Ну так что? Есть еще желающие поведать мне о воле богов?

Саары угрюмо молчали, отводили глаза. Ширам понял: многие заранее знали, что произойдет на совете. Сердце забилось глухо и тяжело, наполняясь гневом и горечью.

— Пойми, Ширам… — тихо произнесла Арза-Бану. — Мы в самом деле не ведаем, куда ты нас ведешь. Мы пытались осмыслить, но твои намерения чем дальше, тем темнее…

Ширам понял, что одержал победу. Однако чувствовал себя так, словно по нему пробежал табун лошадей. Ломило все тело, он смертельно устал, даже язык отказывался шевелиться.

— Я не собираюсь отменять ни договор с Араттой, ни свадьбу, — сказал он и сел на престол, просто чтобы не упасть. — Это мое последнее слово. Совет Двенадцати Змей закончен.

— Как нам чтить тебя и верить тебе, Ширам? — вздохнула Арза-Бану. — Смотри, боги быстро отворачиваются от правителей, растерявших веру народа…

«У меня здесь не осталось друзей», — эхом отдалось в душе саарсана.

— Грозить вздумали? — проговорил он тихо и очень зловеще. — Меня даже арьи не оскорбляли, как вы! Хотели заменить меня безмозглым мальчишкой, прикрываясь знамением… А знаете, почему не вышло? Вы боитесь!

Худшей оплеухой сааров наградить было невозможно.

— Здесь многие забыли приличия, но и тебе не все позволено, Ширам, — нахмурилась Арза-Бану.

Однако саарсан больше не собирался выбирать слова.

— Да, — повторил он, — боитесь! Я-то гадал, поглупели вы или ослепли? Не-ет, вы прекрасно все понимаете, просто перетрусили. Вы цепляетесь за старые обычаи, как житель равнин — за веревки на мосту через пропасть. И зажмурили глаза от страха, чтобы не видеть будущего! — Он бросал обвинения в полной тишине. — Злобствуете? Правда глаза колет?

Долго сдерживаемый гнев расправлял крылья, и саарсан с наслаждением отдавался ему. «Ну?! Выступит еще кто-нибудь открыто, как Харза?»

Все молчали. Только смотрели на него с ненавистью.

— Итак, совет Двенадцати Змей состоялся. Завтра я начинаю готовиться к свадьбе и приему араттских послов.

Ширам первым покинул как будто вымерший зал. Он уходил, храня внешнюю невозмутимость, но душа клокотала. Хотелось убивать, просто убивать, не думая ни о чем. Жаль, саары так и не посягнули…

— Как бы не подослали убийц, — шепнул Даргаш, когда вышли за дверь. — Они в спину тебе смотрели, будто целились!

— Где царевна? Срочно приведи ее ко мне.

— В твои покои?

— Да. Иначе ей не пережить эту ночь. И глаз с нее не спускать!

Глава 10

Под Ночным Оком

Они ужинали перед глубоким закопченным камином, похожим на черный провал пещеры. Жар догоравшего в камине соснового бревна уносился в дымоход, почти не согревая покои саарсана. Воины, расположившиеся у дверей, накинули на плечи подбитые мехом плащи; что уж говорить о тех, кто сторожил на лестнице?

— Клянусь Змеем, чувствую себя в осаде в собственной крепости, — пробормотал саарсан, обгладывая кусок жареного мяса на кости.

— Что же дальше будет? — спросила Аюна, с тревогой вглядываясь в его лицо. — Может, мне в самом деле надо уехать?

Ширам посмотрел на нее искоса:

— Бросить меня в разгар сражения? Полагаешь, именно так должна поступить хорошая жена?

— Нет, что ты! Только ради того, чтобы не злить твоих родичей… Если они настолько не хотят нашего брака…

— Никуда ты не поедешь.

Ширам вернулся к трапезе. Закончив с мясом, потянулся было к лежащему поблизости меху с вином, но передумал и окликнул одного из молодых воинов, приказав принести кувшин воды.

— Они примут тебя и покорятся мне, — продолжил Ширам. — Поверь, госпожа, я хорошо их знаю. Саары просто испытывают нас. Да, и тебя тоже. Они ведь в самом деле боятся… Хотя, наверно, зря я им об этом сказал… Саары просто хотят увериться, что я прав. Им нужен знак богов… На самом деле он сейчас нужен всем. Нимай это очень хорошо понял, потому и притащил на совет своего мальчишку…

— Знаки богов бывают и другого рода, — заметил Даргаш, подходя к саарсану с кувшином. — Иногда их молчание значит намного больше! Как в сказании об Ангре Огненном и его друге Синем Змее…

Воины, сидевшие у двери, сразу оживились и повернулись к Даргашу. Разумеется, все с детства знали это сказание, но лишний раз послушать его не отказался бы ни один накх.

— Что за Синий Змей? — с любопытством спросила царевна.

— Расскажи, Даргаш, — приказал Ширам.

— Случилось это задолго до прихода арьев в наши земли, — начал следопыт. — Ангра Огненный был сааром, и у него был лучший друг — верховный жрец Первородного по имени Синий Змей. В те времена жрецы были в силе, — пояснил Даргаш для царевны, — их слово весило куда больше, чем слово любого из вождей. Ангра и Синий Змей дружили с детства. Казалось, ничто не могло их поссорить. Однако со временем Ангре начало казаться, что люди куда охотнее слушаются верховного жреца, чем его самого. И эта была правда. «Правитель властвует лишь над нашими жизнями, — так рассуждали люди. — А верховный жрец может проклясть целый род, навлечь ужасное посмертие…» И возносили хвалу Синему Змею, Ангра же не видел подобающих почестей. И молчал — до поры.

И вот однажды Синего Змея пригласили в гости к другу. Но не успел жрец перешагнуть порог башни, как Ангра собственными руками снес ему голову. Вождь сделал это быстро, чтобы Синий Змей не успел проклясть его. А потом взял эту голову, вышел во двор и поднял ее, показывая людям.

«Видите, умер как обычный человек, — сказал Ангра пораженным сородичам. — А разговоров-то было!»

Шли дни. К месту, где сожгли тело Синего Змея, все тянулся и тянулся народ из дальних и ближних долин. На словах — чтобы поклониться памяти жреца. А на самом деле — поглядеть, как боги покарают саара Ангру. Никто не хотел пропустить миг, когда это случится, чтобы потом рассказывать внукам и правнукам.

Однако шло время, саар жил себе и здравствовал. Понемногу пошли разговоры, что Ангра забрал себе силу Синего Змея, и слава его стала расти. Вскоре власть Ангры намного превзошла жреческую. Ибо люди непременно будут поклоняться тому, кто имеет отвагу выступить против обычаев и силу настоять на своем. Если, конечно, боги подтвердят, что он был прав. Впоследствии Ангра Огненный завоевал множество окрестных земель. Кажется, само слово «Накхаран» появилось именно при нем. Он же стал первым саарсаном, — торжественно закончил Даргаш.

Ширам с благодарностью кивнул ему, а воины у двери поддержали рассказчика одобрительными возгласами.

— А все же если боги так ничего и не скажут? — спросила Аюна.

— Тогда будет воля против воли, — ответил Ширам. — Как сегодня на совете.

— Ты очень смелый человек, — тихо сказала она. — Отчаянный.

Ширам глянул на нее удивленно:

— Отчаянный? Вовсе нет. Я очень хорошо продумал то, что делаю.

Саарсан отпил из кувшина и задумчиво уставился на рдеющие в очаге угли. Аюна посматривала на него, но ее мысли были невеселы. «Он совсем в меня не влюблен, — думала она. — И почему люди столько болтают о велениях сердца? Ширам живет лишь битвой за власть, для него это опасная игра, что пьянит почище вина…»

Царевна и сама не ожидала, что это так огорчит ее. Она начала вспоминать, как Ширам всегда был заботлив; как отдал ей коня, а сам шел раненый; как откупился от призрака бесценным мечом… Но в памяти тут же всплывало, как на нее смотрел Аоранг — как на божество, на источник жизни. А что в ней видит Ширам? Прекраснейшую из женщин Аратты? Сокровище Лазурного дворца, отданное ему залогом будущего союза?

«Этот жестокий накх был всегда так добр ко мне — но лишь потому, что я дочь государя… Нет, неправда! Он и в самом деле добр — к тем, кого считает своими. Значит, я стала для него своей, и это, наверно, хорошо. Но великая любовь, сокрушающая мир, — с сожалением заключила Аюна, — похоже, существует лишь в песнях…»

На лестнице послышались голоса. Ширам тут же поставил кубок на стол и развернулся к двери.

— Саар Нимай уехал, маханвир, — раздался голос дозорного. — Забрал с собой сына и всех родичей.

— Жаль, — обронил Ширам, вновь поворачиваясь к столу. — Впрочем, Нимая можно понять.

— Поехал собирать войска? — спросила Аюна. — Будет война?

— Давай подождем.

«Так Ширам не просто коротает время беседой. Он чего-то ждет», — сообразила царевна.

Через некоторое время вновь раздались шаги и приоткрылась дверь.

— Там двое… гм… людей хотят тебя видеть, маханвир! Впустить?

— Интересно, кто явился первым… Пусть заходят.

В покои саарсана бесшумно вошли два невысоких даже по мерках накхов человека в черном. Лица их были также полностью зачернены. Эти двое казались ожившими ночными тенями, пока не подошли к Шираму и не склонили головы. Потом один из вошедших поднялся и заговорил внезапно звучным женским голосом:

— Ширам, сын Гауранга! Нас послала Сидха, старшая из преданных Матери Найи. Мы приветствуем хранителя и защитника нашей земли, чьи потомки прославятся в веках!

— Я не ожидал увидеть найин, — произнес Ширам, переводя взгляд с одного зачерненного лица на другое. — Однако Сидху давно знают и уважают в роду Афайя… С чем она вас послала?

— Вещей Сидхе было откровение, — заговорила вторая найина. — Ей явилась Мать Найя и указала на тебя, Ширам, как на священного правителя Накхарана, способного провести державу сквозь все испытания грядущего… Также было явлено, что ее сын, — взгляд найины метнулся в сторону царевны, — будет великим правителем. Он объединит земли арьев и накхов в единое царство, равного которому не было и не будет…

Лицо Ширама вспыхнуло от волнения.

— Хвала Матери Найе! Я щедро отплачу вам за эти слова! — воскликнул он. — Вот знак, которого не дождались саары! Завтра я еще раз соберу совет, и вы объявите об этом пророчестве во всеуслышание…

— Мы непременно так и поступим, — склонила голову первая найина. — А пока сестра Сидха желает вручить тебе, саарсан, непобедимый духовный щит от стрел несогласия…

— Я слушаю.

— Мы приглашаем тебя заключить священный брак в храме Матери Найи. Ты сможешь нынче же сочетаться с царевной перед взором Ночного Ока. Такой брак нерушим, и старейшинам придется смириться с ним. Тогда они примут и все остальное.

Аюна затаила дыхание. Перед ее внутренним взором возникло давнее видение: каменные своды подземелья, пение в темноте, множество огней и повсюду — змеи…

Ширам молчал, не спеша с ответом. Сестры Найи застали его врасплох. Не то чтобы он не доверял им — он и в самом деле давно знал Сидху и многих других обитательниц пещерного храма, да и от борьбы за власть они всегда держались в стороне. Тем более странным и неожиданным стало это предложение…

— Хорошо, — решился саарсан и повернулся к своим воинам. — Готовьтесь! Выезжаем прямо сейчас.

* * *

Отряд Ширама цепочкой двигался по дороге вдоль шумящей в темноте реки. Аюна, ехавшая рядом с нареченным, старалась хоть что-то рассмотреть, но видела лишь смутно белеющие в темноте заснеженные склоны окрестных гор. То и дело казалось, что склон расступается и вместо обрывов и осыпей прямо из скалы возникают колонны и арки. Но стоило подъехать ближе, и мороки рассеивались.

— Мать Найя — старшая из богинь, извечная супруга Первородного Змея, — вполголоса рассказывал ей Ширам по пути. — Она создала этот мир из огня и водяного пара; она правит всем, что в тени, что скрыто. Когда жрецы Исвархи запретили накхам поклоняться Первородному Змею, его храмы пришлось снести. Однако служительницы Матери Найи ускользнули от гонителей, словно вода: ушли в горы и пещеры, скрылись на женских половинах домов. Найя покровительствует семье и особенно рождению детей, найины — наши лучшие лекарки и повитухи. По слухам, они даже мертвецов порой оживляют…

— Ты сказал — старшая из богинь; значит, есть и другие?

— Да, богини-хранительницы великих родов. Например, Афайя, что воплощается в этом мире в облике пятнистой эфы. У каждого рода своя богиня-змея… Сегодня же мы предстанем перед самой Найей.

— Как она выглядит?

— Как белая кобра. А еще — как синеглазая женщина с длинными черными волосами… Порой во время битвы мы видим ее и слышим ее смех. Мать Найя собирает души воинов, она веселится, ступая босиком по крови героев…

— На севере, у бьяров, есть богиня Тарэн, — задумчиво сказала Аюна. — Она тоже очень жестокая, но бьяры чтут и любят ее…

— У всякой матери есть ласковый и гневный лик. Вспомни Мать Дану…

— Меня посчитали ее воплощением, — усмехнулась Аюна.

Ширам бросил на невесту долгий взгляд, подумав про себя, что ничуть этим не удивлен. Его сердце колотилось, хоть он и был внешне спокоен. Он видел, что царевна тоже волнуется, и был благодарен ей за выдержку.

— Дозволь спросить, маханвир, где твой второй меч? — обратился сзади к саарсану Даргаш. — У тебя в ножнах за спиной всего один клинок…

— Я отдал его мертвым, чтобы пройти через перевал Арза Эреди, — ответил Ширам не оборачиваясь.

За его спиной полетел взволнованный шепот. Ширам улыбнулся, представив новую песнь, который наверняка сочинит кто-нибудь из его воинов. В последнее время саарсан окружал себя почти исключительно своими бывшими соратниками по Полуночной страже. Многие из них в Накхаране тоже столкнулись с осуждением и неприятием родичей. Бывшие жезлоносцы даже заикнуться не могли, что скучают по жизни в столице. Они через многое прошли; все пережили страшную Битву у излучины, когда смерть была в одном шаге… И потому до сих пор старались держаться вместе. Ширам привел в Накхаран из столицы около двух сотен. Четверть недавно погибла под лавиной, но и полторы сотни оставались грозной силой. В эту ночную поездку Ширам взял с собой половину отряда, вторую оставил в крепости — на всякий случай…

Проехав длинным, узким ущельем, заставившим Аюну невольно высматривать на скалах лучников Аршага, воины оказались перед каменной стеной, уходящей к небесам. Аюна, приглядевшись, наконец увидела то, что ожидала: темные провалы арок и сбегающие к самой реке каменные ступени. Под скалой расположилось окруженное колючей изгородью подворье.

— Кажется, храм совсем невелик? — тихо спросила царевна, разглядывая домишки у реки.

— О нет, это лишь гостевые дома и конюшни, — объяснил Ширам. — Сам храм — там, в пещерах. А как глубоко тянутся подгорные ходы, не знает никто, кроме найин.

На длинной каменной лестнице, ведущей к главным воротам храма, ждали жрицы Найи с факелами в руках. Лица их были разукрашены черными, белыми, зелеными узорами. Навстречу Шираму и царевне спустились пятеро, во главе с немолодой прихрамывающей женщиной. Извилистые полосы на ее лбу и щеках не могли скрыть толстых уродливых шрамов. Аюна с сожалением поняла, что Сидха, верховная жрица пещерного храма, была когда-то красавицей. Саарсан опустился перед женщиной на колено, а та коснулась его склоненной головы:

— Приветствую, Ширам, сын Гауранга. Ты пришел на мой зов, как и подобает мудрому правителю.

— Мне передали пророчество, — ответил Ширам. — Если оно сбудется, значит в этом воплощении я прожил жизнь не напрасно.

— Оно сбудется, — кивнула найина. — Мать Найя не просто видит грядущее — она создает его. Наше дело — не мешать ему сбыться. — Жрица перевела взгляд на Аюну. — Приветствую, дочь Ардвана. Боги милостиво смотрят на ваш союз с саарсаном. Это поистине начало великого родства, должного пережить века. А то, что люди слепы… ну так ведь это всего лишь смертные…

Под ее пристальным взглядом Аюна невольно напряглась. «Смотрит, словно из лука целится», — подумалось ей. Такой же взгляд она раньше иногда замечала у Янди, и в эти мгновения телохранительница пугала ее…

— Твои люди, Ширам, пусть останутся там. — Найина махнула рукой в сторону подворья. — Их устроят и накормят.

— Я полагал…

— Вы с царевной пойдете в храм одни.

Ширам нахмурился.

— А ты собирался взять в брачный чертог своих ближних воинов? — с легкой насмешкой спросила Сидха. — Мне не говорили, что ты похитил царевну… Она знает, что ее ждет?

— Что меня ждет? — заинтересовалась Аюна.

— Пустое, — смутившись, отмахнулся Ширам. — Хорошо, мы пойдем вдвоем.

В сущности, ничего необычного в этом не было. Но с того самого мига, когда в спальню Ширама вошли две найины, его что-то смутно беспокоило, а он привык своим предчувствиям доверять. «Засада? В храме? Невозможно…»

— Видите вон то окно? — словно услышав мысли саарсана, спросила Сидха. И указала на вырезанную в скале узкую стрельчатую нишу прямо над главным входом в храм. — Именно там — чертог, где пройдет обряд. Оттуда видно и слышно все. Если кто-то явится в нашу долину и вздумает напасть на твоих воинов, ты узнаешь об этом даже раньше, чем они сами.

Ширам кивнул, недовольный тем, что выдал свои сомнения.

— Сколько продлится обряд?

— Сколько ты сам его продлишь, — с улыбкой ответила Сидха.

* * *

Брачный чертог залит голубоватым светом Ночного Ока.

Ширам и Аюна стоят друг против друга. Их правые ладони сомкнуты и связаны белой, трижды скрученной ниткой. Опаловые глаза Матери Найи неотрывно смотрят на них с жертвенника.

В чертоге такой жгучий холод, словно в бойницу дышит сама зима. Ноги жалят промороженные каменные плиты.

Перед обрядом жениху и невесте велели снять верхнюю одежду. Ширам стоит в атласной рубахе. Аюне холодно даже смотреть на него, однако саарсан, как всегда, не подает вида. Царевна и сама почти не чувствует тела. Ей хочется щипать и трогать себя, чтобы убедиться — она все еще здесь. Единственный источник тепла во всем мире — это ладонь Ширама, связанная с ее ладонью священной нитью.

Вокруг изваяния белой кобры стоят и поют найины. Они поют по-накхски. Аюна понимает лишь отдельные слова — только слышит часто упоминаемые имена богов.

— О чем поют жрицы? — еле шевеля губами от холода, спрашивает царевна.

Ширам еле заметно усмехается:

— Все песни накхов об одном и том же. О смерти.

— Даже на свадьбе?

— Да — чтобы песней зачаровать и отогнать ее.

— Истолкуй мне…

— Эта песня о том, что Найя забирает души и вновь приводит их в этот мир. О том, что череда перерождений не случайна и не напрасна. О том, что некоторые души могут, милостью Найи, пройти этот путь вместе. Именно ради этого мы здесь. Наша свадьба отличается от обычных.

— Я не понимаю…

— Клятва под Ночным Оком считается нерушимой ни в этом мире, ни в следующих перерождениях. Поэтому мало кто отваживается заключить такой брак…

Пение затихло.

— Слава Матери Найе! — раздался голос Сидхи. — Да почтит она ваш союз своим присутствием! Да будет она стоять незримо у вашего ложа, свидетельствуя ваш брак перед Предвечным Змеем. Как скручена эта священная нить, так переплетет она ваши души навечно во всех будущих жизнях! Мы уходим… — она кивнула на широкую, застланную шкурами лежанку на полу, — вся ночь ваша.

Найины одна за другой начали бесшумно покидать чертог. Аюна взглянула в глаза Шираму, и ее затрясло. Руки мужа сжали ее плечи, и царевну, которая только что дрожала от холода, бросило в жар.

«Ты — мой огонь…» — застучало у нее в висках.

Последняя из уходящих найин вдруг остановилась, бесшумно вернулась к Шираму и легко коснулась его шеи. Саарсан замер, словно прислушиваясь; затем его руки разжались и он рухнул на пол. Перед Аюной в сумраке возникло раскрашенное женское лицо. Оно ухмылялось.

— Ч-что случилось? — пробормотала царевна.

— Это я, госпожа, — голосом Янди ответила жрица Найи. — Все будет хорошо.

Аюна поняла, что видит призрака. Наверно, она все-таки замерзла тут до смерти и ее душа отправляется в странствие по нездешним мирам, а Янди ждет ее в начале пути?

— Госпожа, я жива, — рассмеялась Янди, глядя в ошеломленное лицо Аюны. — Тот яд в каше меня не убил.

— Что с Ширамом?! Зачем ты его…

— Приказ верховной жрицы, — спокойно ответила Янди, поднимая руку и показывая царевне кольцо с шипом. — Яд мокриц. Ширам еще жив, но это ненадолго. Его жизнь пойдет в жертву Отцу-Змею.

Аюна в ужасе глядела то на умирающего Ширама, то на ожившую телохранительницу.

— Янди, но почему?! За что? Ты обманула меня? Все-таки служишь Кирану?! Ты использовала меня, чтобы подобраться…

— Ты ничего не знаешь, солнцеликая. Я помню клятвы. И я давно не служу Кирану. Это, — она указала под ноги, — семейное дело. Видишь ли, Ширам — мой сводный брат… — Она толкнула саарсана носком мягкого сапожка. — Слышишь, Ширам? Ты и не знал, что у тебя есть еще одна сестра? Знаешь, как звучит мое родовое имя? Яндха, дочь Гауранга из рода Афайя! Вот как меня звали бы, если б не твой проклятый отец!

Ширам широко распахнутыми глазами смотрел сквозь нее. Он еле слышно хрипел, сражаясь за каждый вздох…

— По вине Гауранга погибли мои родители, — продолжала Янди. — Собственно, он и убил обоих. Довел до гибели мать, а отца порубил на части заживо, своими руками! И Ширам в том убийстве участвовал!

— Но… ты только что сказала — Гауранг твой отец…

— Долго объяснять, — отмахнулась Янди. — Да и недосуг. Я тебе потом расскажу, если захочешь. Пока знай лишь, что с тобой все будет хорошо. Тетя мне обещала. Я отвезу тебя в столицу к брату…

Аюна вдруг кинулась к охраннице, схватила ее за руки:

— Янди, умоляю, пощади его!

Брови Янди поползли вверх. Девушка и не предполагала, что царевне есть какое-то дело до саарсана.

Позади раздались шаги возвращающихся найин.

— Горжусь тобой, Янди, — послышался довольный голос Сидхи. — Все идет как должно! Забирайте его…

— Тетя! — негодующе воскликнула Янди.

Верховная жрица поглядела на Ширама, и ее изуродованное лицо оскалилось в жутковатой ухмылке.

— Я помню, Янди. Много лет мы с тобой ждали этой ночи… Ты хочешь побеседовать с сыном Гауранга, пока он еще способен тебя слышать… Что ж, говори. А мы пока пойдем готовиться к жертвоприношению… Я пошлю за вами, когда Ночное Око уйдет за вон ту гору… Царевна тебе здесь нужна?

— Ты обещала не причинять ей вреда!

— И я сдержу слово, — промурлыкала верховная жрица. — Ведите ее в нижний храм, к священному озеру!

Найины с раскрашенными лицами обступили Аюну. Царевна оттолкнула ту, что схватила ее первой, но остальные вцепились будто клещами и поволокли из чертога. Все, что она смогла, — оглянуться и бросить отчаянный взгляд на Янди.

* * *

Оставшись наедине с Ширамом, Янди перетащила его на постель, зажгла стоявший на алтаре небольшой светильник и поставила рядом, хотя Ночное Око и так светило ярко. Удобно устроившись рядом с саарсаном, она принялась задумчиво водить ногтями по его коже — по лицу, шее…

— Как долго ты являлся мне в ночных кошмарах, — приговаривала она. — И вот теперь я — твой кошмар. Правда же тебе все это кажется лишь страшным сном? Ах да, ты не можешь говорить… Так странно! Вчера на совете сааров ты был в короне, грозный, словно сам Предвечный Змей. Саконская кольчуга всегда казалась твоей второй кожей, стальной чешуей… А сейчас ты лежишь в постели, без всякой брони, в тонкой рубашке. — Пальцы Янди проникли за ворот и скользнули по груди саарсана. — Совсем как тот, другой правитель. Ардван…

Ее передернуло.

— Иногда мне кажется, что в этом перерождении во мне воплотилась чья-то богиня смерти, — пробормотала она.

Янди отодвинулась от саарсана, вытащила из поясной сумки пузырек с зельем, вылила Шираму в рот и принялась ждать.

Спустя недолгое время он сумел хрипло подать голос:

— Кто ты такая?

— Ну надо же, он кое-что слышал, — удивилась Янди. — Хорошо, я расскажу подробнее. Давным-давно саар по имени Гауранг взял в жены деву из рода Хурз…

Пока Янди пересказывала историю своего детства, Ширам мало-помалу возвращал себе свое тело. Сведенные мышцы отпускало, ушло мучительное удушье; он подвигал шеей, попробовал незаметно сжать и разжать пальцы… Янди, рассказывая, внимательно следила за ним.

— Нет-нет, — наконец улыбнулась она, — хоть ты и выпил противоядие, оцепенение продержится еще долго. К рассвету ты мог бы полностью прийти в себя — если бы дожил, конечно. Яд мокрицы страшен и прекрасен. Именно им моя мать отравила вождей вендов на том холме, а потом сожгла их живыми… Моя тетка готовит тебе участь похуже.

— Сидха?

— Видишь ли, в чем дело, — проговорила Янди, — она полагает, что пришло время пробудиться Отцу-Змею, изгнанному арьями три века назад. Проснуться, возмутить воды и уничтожить Аратту — и с нею полмира. С чего она это решила, я не знаю. Может, ей было видение, а может, просто помутился рассудок. Однако это не помешает ей скормить тебя змеям… Ну и самое главное — ты, конечно, не знаешь, что верховная найина тоже из рода Хурз? Да, найины отрекаются от имени и родства… Но тут случай особый: убитая твоим отцом Ашья была ее младшей сестрой, а тетя всегда отличалась хорошей памятью… как, впрочем, и я…

Ширам молчал. Ноготки Янди, едва касаясь, скользили по его коже, но ему чудилось, что сама смерть трогает его острыми когтями. Он наконец вспомнил, где видел эту девушку, и проклинал себя, что не узнал ее намного раньше.

Служанка из бьярской путевой вежи — после беседы с ней у саарсана остался памятный шрам на щеке…

«…А вот говорят, у накхов есть обычай. Когда парень с девицей женятся, то их в храме вместе связывают крепко-накрепко и так целую ночь они возносят моления Ночному Оку… Как это бывает? Ты мне покажешь, доблестный маханвир?»

Вендка в столице, ее насмешливый взгляд с площади, когда саконы — то ли ходячие мертвецы, то ли нет — засунули Аюра в мешок. Тогда Ширам видел царевича в последний раз…

— Ну, что скажешь? — Ноготки больно впились в его щеку. — Ты ведь помнишь, как убивал моего отца?

— Я помню чужеземца, которому отрубил руку, — хрипло сказал саарсан. — Мне было десять лет. В тот день отец вершил воздаяние…

При слове «воздаяние» взгляд Янди стал неотличим от змеиного.

— Полагаешь, твой отец был прав?

— Как я могу осуждать отца?

— На его месте ты тоже казнил бы жену? Расскажи, как бы ты ее покарал?

Ширам чуть промедлил с ответом.

— Я никогда не грозил своим женам прогнать их, если они не сумеют родить мне сыновей. Все они живут в почете…

— …хотя сыновей тебе так и не родили.

Янди перестала водить ногтями и села рядом, подогнув под себя ноги.

— Знаешь, Ширам, — заявила она внезапно, — я решила не убивать тебя. Слишком просто! Я десятки раз могла это сделать… Даже не представляешь, как близко я подбиралась к тебе… — Она вдруг схватила его за волосы, запрокидывая голову. — А если я отрежу тебе косу? Живи дальше без чести — как все эти годы жила я!

— Если ты так сделаешь, — прохрипел саарсан, — то сразу же меня убей, потому что после этого не будет жизни ни тебе, ни мне…

— Ну хорошо. — Янди разжала руку. — Чем ты готов заплатить за кровь моих родителей? Чем готов выкупить свою жизнь? Давай поторгуемся!

— Поистине ты больше дочь Гауранга, чем я его сын! — выдохнул Ширам. — Удивительно, его свирепый дух возродился в той, кто по крови ему даже не дочь!

Янди вспыхнула, сама не понимая, польстило ей это сравнение или оскорбило ее.

— Тебе ведь страсть как хочется начать резать меня по частям, как резали твоего отца! Ну так не тяни, приступай…

Ширам закрыл глаза, готовясь к смерти. Его лицо понемногу обрело спокойствие спящего.

— Есть одна сказка, — сказала Янди, помолчав. — Я слышала ее в детстве здесь, в храме. Последнее время она мне часто вспоминается… Жил-был один накх, не желавший почитать змей. Как-то поехал он в набег. Решил срезать путь через овсяное поле да и растоптал случайно змеиную кладку в борозде. Когда мать-кобра вернулась с охоты и увидела мертвых детей, она решила отомстить. След копыт привел ее к дому накха. Его семья — жена и малые дети — безмятежно спали. Всех их кобра убила. Потом она узнала, что старшая дочь того накха вышла замуж и живет в соседней долине, и отправилась туда, чтобы убить и ее. Но что она увидела там? Перед крыльцом дома стояло блюдце с молоком и сластями, украшенное цветами. Молодая женщина не пыталась откупиться от мести — она просто чтила змей. И кобра сменила гнев на милость. Жажда убийства угасла в ее сердце. Она вернулась в дом нечестивого накха и воскресила его жену и детей. Ибо это была одна из змей-прародительниц, что карают и награждают по заслугам…

Ширам напряженно слушал, пытаясь понять, к чему клонит Янди. Конечно, мужественная смерть под пытками в руках врагов несла высшую и самую трудную славу. Однако сказка заронила в его душу зерна надежды на иной исход.

«Она сомневается, — понял Ширам. — Она хочет чего-то иного — но чего?»

Впрочем, саарсан отлично понимал, что все это могло говориться и нарочно, чтобы помучить его.

— Я был бы рад воскресить твоих родителей, Яндха, но не могу, — сказал он. — А молоко и цветы тебя едва ли устроят.

Янди хмыкнула:

— Раньше меня всегда злило окончание этой сказки. Кобра должна была довершить свою месть и со славой вернуться на овсяное поле. Но потом я подумала: а может, это я чего-то не вижу? За время, что мы путешествовали с царевной, мои мысли незаметно изменили свой ход, и я пока не пойму, хорошо это или плохо. Аоранг — помнишь его? — как-то сказал мне: «Ты летишь сквозь чужие жизни, как отравленная стрела». Так вот, я больше не хочу быть стрелой. Я хочу быть тем, кто стреляет… — Янди вздохнула. — И я не хочу стать новым Гаурангом… хотя бы во мне и воплотился нечаянно его дух. Скажи, братец, о чем эта сказка? О неудавшейся мести?

— Нет, — отозвался саарсан. — Она о том, что судьба бывает жестока ко всем — и сильным, и слабым. А еще о том, что в мире есть высшая справедливость и даже худшее из зол можно искупить.

— Я не знаю, что такое искупление, — пожала плечами Янди. — Если ты знаешь — расскажи.

Ширам приподнялся на локте. Янди подобралась, готовая ударить, если понадобится.

— Я тебя почти не знаю, сестра. Однако твои деяния говорят о тебе красноречивее слов. Ты уберегла мою невесту в землях вендов и в степях колдунов. Ты спасла жизнь и мне — там, у Аршага. Если ты хочешь искупления за отца — клянусь тайным именем Отца-Змея, ты получишь его.

Они не сводили глаз друг с друга, словно стараясь расслышать тайные мысли. Но услышали лишь топот множества ног за дверью чертога.

Глава 11

Искупление в Накхаране

Царевну тащили все вниз и вниз. Найины шли быстро, в полной темноте. Тут, под землей, ни единый огонек не разгонял кромешного мрака. Слышались лишь быстрые шаги и неровное дыхание множества женщин. Все они были ростом чуть не на голову ниже Аюны и казались тонкими, как девочки, но все попытки вырваться приводили лишь к резкой боли в вывернутых руках и злым окрикам на чужом языке. «Плохо дело», — только и успела подумать Аюна, прежде чем ее отпустили, швырнув на колени. Затем часть женщин куда-то ушла, а остальные встали вокруг нее и, глядя перед собой, кому-то низко поклонились.

Несколько чадящих факелов озаряло неровную сырую площадку, нависавшую над молочно-голубым подземным озером. Даже огонь не мог исказить холодного света, струившегося от воды. Из озера вздымалась стоящая на хвосте каменная кобра в два человеческих роста. Клыкастая пасть была широко распахнута; бирюзовые глаза смотрели, казалось, прямо на Аюну.

— Исварха, оборони, — невольно прошептала царевна — и немедленно получила жестокую оплеуху от стоявшей рядом найины.

— Не смей здесь упоминать имя врага!

— Чего вы от меня хотите?!

Аюна попыталась вспомнить, как звали верховную жрицу. Сидха? Царевна приподнялась и завертела головой, пытаясь найти знакомые шрамы, но вторая пощечина снова бросила ее на камень.

— Мать Найя дала нам откровение!

Одна из найин повернулась к царевне, и Аюна сразу узнала немолодую женщину с изуродованным лицом. Сидха подошла к краю обрыва и повелительно протянула руку. Одна из жриц подала ей корзину, в которой что-то попискивало и шевелилось. Сидха начала размеренно доставать голых зверят из корзины и одного за другим бросать в озеро, сопровождая действо заунывным протяжным пением. Прочие найины негромко подхватили его. Аюну схватили за плечи и подтащили к краю скалы. То, что она увидела внизу, заставило царевну вскрикнуть и отшатнуться. Под водой извивалось множество змей. Их было так много, что они покрывали все дно сплошным шевелящимся ковром. Там, куда падала живая кормежка из корзины, вода бурлила и кипела.

— День за днем, ночь за ночью Мать призывала меня сюда, — вновь заговорила Сидха на языке Аратты, явно для Аюны. — Я глядела в синие глаза Предвечной и слышала голос, повелевавший: «Разбудите его! Разбудите! Довольно ему спать, свернувшись кольцом на дне океана! Пришло время водам проснуться и смыть скверну с лика земли!»

— Ты говоришь о Первородном Змее? — с ужасом спросила Аюна.

Руки сами потянулись к золотому диску на шее, губы зашептали молитву, взывающую к помощи Господа Солнца. Беда только, отрезанная от света Исвархи, отделенная от него немыслимой толщей камня, Аюна чувствовала себя покинутой не только людьми, но и небесным отцом.

— Напрасные старания, — хихикнула верховная найина. — Здесь тебя не услышат. Твои предшественники тоже взывали к Исвархе, когда дети Найи начинали лакомиться их жизнями. А потом уже просто орали во весь голос… Да-да, царевна, не гляди на меня так! Ты не первая из арьев, кто удостоился чести попасть в это святилище. Сперва я лила кровь арьев, пытаясь разбудить Отца-Змея. Но я ошибалась. Ваша кровь ему, конечно, по нраву, но, чтобы открыть глаза Змея, нужно снадобье посильнее. И однажды я поняла — мне нужна кровь тех, кто их и закрыл. Кровь Афайя! И вот он, Ширам, — худший из предателей своего народа. Всю жизнь он отдал службе нашим врагам — и даже теперь не хочет успокоиться! Мало того что он поднял знамя Солнца над своим собственным войском — он привез еще и тебя!

— Я слышала, — как можно спокойнее заговорила Аюна, — что сестры Найи — мирные целительницы и повитухи, стоящие в стороне от вражды сааров…

Сидха расхохоталась.

— Знаешь, почему ты до сих пор не там? — Она указала на озеро. — Мы ожидаем Ширама. Думаю, Янди успела достаточно растравить ему душу… Я хочу, чтобы ты увидела, как твой супруг корчится от змеиного яда, — это именно то, что он заслужил. А потом и ты с ним соединишься. Если Мать Найя в самом деле связала нити ваших жизней — нынче же вы вместе отправитесь в ледяной ад!

— Это вы все отправитесь в ледяной ад! — закричала Аюна, вскакивая на ноги. — Змеепоклонники! Убийцы! Вы все прокляты!

— Где Ширам? — недовольно проговорила Сидха. — Эта девица раздражает меня, я уже готова отдать ее детям Найи первой… А, наконец-то! Почему так долго, Янди?

Янди, в одеянии найины, легким шагом появилась из темноты.

— Что ты делаешь, тетя? — укоризненно спросила она.

— Я не вижу саарсана, — холодно произнесла Сидха.

— Отпусти Аюну, и я скажу, где он.

— Что я слышу, Янди? — опешила верховная жрица, пораженная словами племянницы. — Опомнись! Или ты забыла: мы вырастили и воспитали тебя, полукровку, дочь раба…

— Как не повезло! — притворно огорчилась Янди. — Дочери рабов коварны, неблагодарны и лишены всякого благородства. То ли дело высокородные найины! Те никогда не лгут…

— Довольно! — рявкнула Сидха. — Выкиньте ее отсюда!

— Кто же это сделает? — послышалось у входа в пещеру.

«Даргаш!» — узнала знакомый голос Аюна, мгновенно переходя от отчаяния к ликованию. Один за другим на берег подземного озера выходили воины Афайя. Они были готовы к бою, но, увидев перед собой лишь нескольких женщин, столпившихся вокруг верховной жрицы, остановились и опустили оружие.

— Ты спросила, где Ширам, — заговорила Янди. — Так вот, он сейчас на подворье у реки. Ему еще малость не по себе, но…

— Дрянь! — закричала Сидха. — Это ты показала мужчинам дорогу в запретный храм?

Верховная жрица повернулась к воинам, и ее голос вновь зазвучал властно и резко:

— О чем вы только думали, несчастные?! После такого кощунства Мать Найя отвернется от вас навечно! Немедленно удалитесь, а я буду молить ее, чтобы она простила ваше неразумие…

— Там, снаружи, кроме воинов саарсана, большой отряд Арза-Бану, — заговорил выступивший вперед Даргаш. — Саари утверждает, что найины этого храма одержимы злыми дивами. Сам Храваш, владыка ледяного ада, внушил им мысль принести в жертву саарсана. Все вы будете казнены, чтобы ваши чудовищные обряды не навлекли несчастье на Накхаран!

— Кто посмел обвинить нас?!

Даргаш прижал правую руку к груди и чуть склонил голову:

— Верховный жрец Отца-Змея.

— Но… Его никогда никто не видел…

— Я видел. — Даргаш подумал и добавил: — Уже дважды.

— Помилуйте нас! — воскликнула вдруг одна из найин, простирая руки к воинам.

— Молчать! — закричала Сидха.

Она отступила на самый край обрыва и окинула воинов таким взглядом, что все попятились. Каждый из них потом клялся, что глаза верховной найины озарились холодным синим огнем. Чужим, незнакомым голосом Сидха прорычала:

— Я сама разбужу Змея!

И сделала шаг назад.

* * *

— Сегодня счастливый день, — переводя взгляд с Даргаша на Янди, проговорила Аюна. — Меня не бросили к змеям, а еще я смотрю на вас, и на душе делается тепло. Поистине Исварха улыбнулся нам и развеял мрак! Даргаш, разве я не права?

— Ты права, госпожа, — ответил накх. Он не сводил глаз с Янди, словно боясь, что сейчас отвернется на миг — и девушка исчезнет. — Я молил Мать Найю, чтобы она позволила нам встретиться в будущих жизнях. Признаюсь, я желал, чтобы это произошло поскорее. Но милость Найи беспредельна! Я искал в храме саарсана, но нашел тебя, родная…

— Кстати… — ввернула Янди. — Скажи, Даргаш, как ты это сделал? Кто указал вам путь к брачному чертогу?

— Но разве не ты привела воинов? — удивилась царевна. — Я думала, ты лишь притворялась и тянула время, чтобы потом бежать за подмогой…

Янди замешкалась с ответом.

— Это я нашел и свадебный чертог, и пещеру со змеями, — сказал Даргаш. И добавил, усмехнувшись: — Мне помогло чутье.

— Ах да, ты же теперь…

Они шли по темным коридорам пещерного храма, направляясь к выходу. Даргаш шагал первым и вел остальных. Воины Афайя следовали позади. Лишь легкое дыхание сквозняка указывало, что выход уже недалеко. Коридоры сходились и расходились, своды поднимались все выше. Воины проходили через залы среди каменных сосулек, напоминающих змеиные клыки, мимо стен, покрытых искусной резьбой, славящей богиню во множестве ее ипостасей и воплощений. В другое время Аюна непременно принялась бы расспрашивать Даргаша и Янди об этих воплощениях, но сейчас ее одолевало нарастающее нетерпение. Она думала только об одном — как увидит Ширама. Янди рассказала о противоядии, но Аюна все еще видела въяве, как ее муж, задыхаясь, падает на пол. «Я должна убедиться, что Ширам жив и невредим», — думала она, ускоряя шаг.

Наконец ледяной свет Ночного Ока затопил предвратный зал, и в арку снаружи ворвался студеный ветер. Даргаш первым сбежал со ступеней, сделал шаг в сторону подворья… И вдруг застыл на месте.

— Ворота закрыты, — изменившимся голосом пробормотал он.

В самом деле, ворота подворья, широко распахнутые к их приезду, были закрыты, да еще чем-то подперты изнутри. Двор казался совершенно безлюдным.

— За мной, — тихо приказал Даргаш, быстро оглядевшись, и метнулся в сторону домов.

Не прошло и мгновения, как все укрылись за стеной конюшни.

— За оградой накхи рода Бунгар, — сказала Янди, осторожно выглядывая из-за угла. — Очень много… Они сторожат ворота…

— Где же Ширам? — прошептала Аюна.

Что ж, улыбка Исвархи оказалась кривой ухмылкой: подворье было в осаде.

Прячась за задними стенами конюшен, они добрались до ближайшего гостевого дома и в самом деле обнаружили там нескольких воинов и Ширама, сидящего на лавке у стены. Он держал на коленях оставшийся без пары меч из небесного железа и был мрачен так, словно только что похоронил всю родню. Кинувшаяся было к нему Аюна остановилась, едва взглянув в лицо мужу. Она вдруг осознала: ничего не изменилось. Такого Ширама она боится, как прежде.

— Что тут произошло? — набравшись смелости, тихо спросила она.

Саарсан поднял на нее взгляд. Аюну потрясло, сколько ненависти было в его глазах.

— Там, снаружи, Арза-Бану, — медленно произнес он. — Я сперва подумал, что она приехала ко мне на помощь…

— Я здесь, чтобы передать тебе волю двенадцати сааров. Ты низложен, Ширам.

Они стояли в воротах — два вождя, один с черной косой, другая — с белой. Их воины ждали в отдалении, в темноте шумела река. Глава рода Бунгар смотрела саарсану прямо в лицо, не тратя времени на пустые выражения сожалений. Такие глаза, как у нее сейчас, Ширам часто видел перед собой в битве…

— Почему приехала именно ты? — спросил он. — Остальные что, побоялись?

— Потому что я так решила. Я чересчур долго поддерживала тебя, Ширам. Это было ошибкой, а ошибки надо исправлять. Но теперь Отец-Змей открыл нам глаза. Накхарану не нужен такой саарсан.

Ширам смотрел на нее, борясь с собой. Если бы на ее месте был Нимай или любой другой саар, он знал бы, как ответить. Но сейчас у него просто опускались руки. «Почему ты, Арза-Бану? Столько лет ты была рядом, помогая мечом и советом! Никому я не верил так, как тебе…»

— И кому же вы задумали отдать змеиный венец? — спросил он. — Мальчишке Нимая?

— Посмотрим, что скажут боги! Новый саарсан будет точно не из Афайя. Этот род запятнал себя навеки…

— А то, что сейчас творишь ты, не пятнает твой род?!

В глазах Арза-Бану на миг промелькнуло сочувствие.

— Жрецы Отца-Змея сказали свое слово. Смирись с волей богов, Ширам. Тебе не суждено править Накхараном.

— Жрецы Змея?!

— Да. Как и ты, мы все знали о них лишь то, что они есть… Иногда мы получали от них вести и приказы… Но сегодня… — Арза-Бану на миг склонила голову и прижала руку к груди отлично знакомым Шираму движением, — они пришли к нам сами. Верховный жрец Отца-Змея поведал мне о черной волшбе, творимой здесь, в этом храме. Он сказал — ты не должен стать жертвой безумной найины. Тебя ждет другая участь.

— И какая же? — сквозь зубы спросил Ширам.

— Мы поедем в Великий Накхаран, к священному белому камню. Там ты будешь лишен сана, извергнут из рода и отрешен от племени накхов. Ты примешь волю богов и своего народа как мужчина и воин. Ну а потом — делай что хочешь. Можешь броситься в пропасть, можешь забрать свою царевну и уехать в Аратту. Никто тебя не тронет — ведь для всех нас ты умрешь.

Как Ширам ни держал лицо, а все же земля покачнулась у него под ногами. Он не ожидал, что саары в противостоянии с ним зайдут настолько далеко. Жрецы Отца-Змея? Что такое говорит эта женщина? Впрочем, какая разница! Вчера сына Нимая поцеловала белая кобра, сегодня жрецы, которых триста лет никто не видел, вдруг пришли к Арза-Бану — а завтра в Старом Накхаране белый камень человечьим голосом возвестит, что Ширам, сын Гауранга, должен уйти!

Весь Накхаран вдруг показался саарсану ямой со змеями, готовыми жалить друг друга до смерти. Ему стало тошно и невыразимо противно.

— Значит, вы объявили меня низложенным, — тяжело роняя слова, проговорил он. — Что ж, я, саарсан, объявляю вас бунтовщиками и изменниками и приговариваю к смерти. Ты была мне почти как мать, Арза-Бану! Когда я сожгу твою крепость, обещаю: ты умрешь от моей руки. Это все, что я могу для тебя сделать — в память о том, что нас прежде связывало…

Арза-Бану смотрела на него так, словно находилась не в паре шагов, а где-то бесконечно далеко.

— Раз так, никто из вас не выйдет отсюда живым, — бесстрастно отвечала она.

— Их там сотен пять, — сообщил разведчик, входя в дом. — И подходят все новые.

— А нас и восьми десятков не наберется, — заметил Даргаш. — Мы можем только умереть со славой…

— Мы умрем за тебя, саарсан! — послышались голоса со всех сторон.

— Нет, — процедил Ширам, поднимая голову.

Он быстро прикидывал, что можно предпринять прямо сейчас, пока враги готовятся к нападению или все еще надеются, что он сдастся. Отступить, укрыться в храме Найи? Там можно продержаться долго. Заставить найин открыть, где находятся тайные выходы из храма, ибо, несомненно, они там есть… Уйти в горы, оповестить род Афайя, попытаться заново собрать союзников… И погибнуть где-нибудь в одиночестве, окруженным, затравленным, среди родных снежных пиков… Или, если повезет, переломить судьбу о колено — и тогда он зальет Накхаран кровью. Пощады не будет никому. Каждый род, каждая семья предателей зажжет свой погребальный костер!

Ширам случайно поймал взгляд Аюны. Царевна глядела на него с откровенным ужасом. Саарсан вдруг увидел себя в ее глазах, словно в серебряном зеркале. «Отец, ты гордился бы мной сейчас, — подумал он с горечью. — Вот таким ты и хотел меня видеть…»

Ширам всегда знал, что в нем крепко сидит отцовская тьма. Он старался загнать ее как можно глубже, но она была всегда наготове, ждала своего часа. Сейчас он ощущал себя истинным сыном Гауранга, готовым лить кровь без жалости. Если он вступит на этот путь, вскоре любые сомнения исчезнут — останется лишь ненависть…

— Саарсан, они двинулись к воротам!

— Там не только Бунгар, — севшим голосом сообщил Даргаш. — Там наши, Афайя…

Нерушимая готовность погибнуть за своего вождя на лицах воинов сменялась растерянностью и болью. В прежние времена саары порой воевали друг с другом, но поднять оружие на кровных родичей — такого в Накхаране отродясь не бывало!

Кровавый морок, одолевший было Ширама, вмиг развеялся. Он встал, поглядел на одинокий непарный меч в своей руке. «Так вот почему Мармар забрал один меч, а второй оставил мне. Скоро мы встретимся, брат…»

Саарсан знаком приказал воинам стоять на месте и пошел к воротам один. Единственное, что его сейчас занимало: кто попытается выйти против него первым? Или они нападут все вместе?

Он вышел с подворья и остановился, глядя в темноту, готовясь уйти в нее навсегда.

— Ширам! — окликнул голос, от которого у сарсана волосы встали дыбом.

Перед ним стоял старый накх в длинном неподпоясанном одеянии. Седые волосы свисали на грудь и спину. На плечах, словно тяжелое ожерелье, лежала белая кобра.

— Дед? — пробормотал Ширам.

Несколько мгновений он глядел на старца, не веря своим глазам. Потом опустился на колено, прижал правую руку к груди и склонил голову.

— Я думал, ты давно умер…

— Я и умер, — ответил старик. — Все равно что умер. Когда были разрушены храмы Предвечного Змея и запрещены жертвы, что ждало его верных? Все мы тоже покинули этот мир. Оставили семьи, отдали мечи братьям и сыновьям. Накхам запретили чтить Отца-Змея — что ж, они перестали быть накхами, но поклоняться ему не прекратили…

— Ты же был саарсаном! — воскликнул Ширам. — Лучшим на памяти поколений! Зачем…

— Я давно уже не саарсан, у меня нет ни имени, ни рода — я лишь дух, я голос Отца-Змея, проводник его воли в этом мире. Я сам выбрал эту участь, Ширам. Мое сердце рвалось от горя — я старел и слабел, видя, что оставить Накхаран мне не на кого. Ни ты, ни твой отец не годились в правители, а впереди была пора жестоких испытаний… И тогда я расплел косу, снял оружие и ушел к Отцу-Змею, чтобы не оборвалась связь, благодаря которой Накхаран все еще существует…

— Что я делал не так? — тихо спросил Ширам.

— Все, Ширам. Союз с Араттой, ради которого ты ломаешь свою страну, гибелен…

— Нет, — упрямо сказал Ширам, вскидывая голову. — Это Накхаран ждет гибель, если он замкнется в себе. Еще век, два — и снова каждый маленький саар будет править в своей долине…

— Именно поэтому мы с тобой и стоим здесь. Ты думаешь, что смотришь вперед, но ты слеп — да еще и не хочешь признавать своей слепоты. А слепой саарсан Накхарану не нужен.

* * *

Великий Накхаран — древняя столица, полностью разрушенная по приказу арьев еще во времена Афая, — в тот день словно ожил. Казалось, вернулись те времена, когда на его площадях, торжищах, во дворцах и храмах кипела жизнь, а не змеи ползали среди колючих кустов и каменных руин.

День был ветреный и ясный, солнце резало ползущие по небу тучи. Снежные вершины, окружающие долину, нестерпимо сияли в небе. Сквозь Львиные ворота — два постамента с обломками огромных когтистых лап горных львов — потоком двигались всадники. Отряд за отрядом, род за родом ехал по широкой прямой дороге, мимо развалин башен, к пологому холму, к белому камню, светившемуся на вершине. То был престол Великого Накхарана, сплошь покрытый причудливой резьбой. Лишь жрецы Отца-Змея знали, что она означает.

Возле белого камня стоял Ширам. Его окружали несколько воинов в полном вооружении, с зачерненными лицами. Сам же бывший саарсан был без боевой раскраски. Ни венца, ни Змеиного Солнца на груди, ни мечей за спиной.

К полудню под холмом гудела огромная толпа. Люди прибыли со всех концов страны, из всех двенадцати родов, чтобы увидеть своими глазами низложение и изгнание саарсана. Приехал и Аршаг, однако стоял за спинами остальных и вел себя тихо. От рода Хурз приехали несколько мрачных стариков, державшихся, как всегда, в стороне. Все отметили, что на обряде не присутствовало ни одной жрицы Найи. Зато рядом с камнем стоял беловолосый старик, на которого смотрели со смесью ужаса и почтения, как на горный призрак, явившийся средь бела дня.

Воины рода Афайя тоже стояли под холмом. В толпе шептались, что боевая раскраска на их лицах скрывала краску стыда.

Почти все накхи молча осуждали Ширама. Не стоило ему отдавать себя и свой род на такой позор! Он же вполне мог пасть в битве, или скрыться в горах, или, в конце концов, перерезать себе горло… Многим было жаль Ширама, но те подавно помалкивали. «Не приведи меня боги когда-нибудь оказаться на его месте!» — думал каждый.

Уже закончился обряд возвращения царских сокровищ. Каждый из сааров забрал обратно то сокровище, что веками хранилось у него в роду. Змеиный венец, лунная коса, кольчуга, пояс, поножи, щит, боевой пояс…

— Мы возвращаем тебе, Предвечный Отец, твою шкуру и твое жало! — торжественно провозгласила Арза-Бану, получая из рук угрюмого старейшины Афайя кольчугу и меч в посеребренных ножнах и передавая их жрецу Змея. — Отдай их достойнейшему, которого нам укажешь…

Наступал черед бывшего саарсана.

Первыми поднялись на холм пятеро старейшин рода Афайя.

— Мы делили с тобой хлеб, — дребезжащим голос провозгласил древний Астхи, кидая лепешку в сухую траву. — Да сгинет память о нем! Ты больше не Афайя, ты больше не накх!

— Мы делили с тобой вино. — Покрытый шрамами старейшина вылил под ноги вино из меха. — Да вернется оно в землю! Ты больше не Афайя, ты больше не накх!

Следом вышли шестеро жен саарсана. Лица их были закрашены черным без узоров, все украшения сняты, косы разлохмачены в знак скорби. Может, ночью они и лили слезы, но сейчас стояли с каменными лицами, и глаза смотрели куда угодно, только не на бывшего мужа. Старшая из жен торжественно взяла полынную метлу и взмахнула ею у ног Ширама:

— Мы стираем твои следы. Да не отыщет мертвец пути назад!

— Ты больше нам не муж, ты больше не Афайя, ты больше не накх! — подхватили остальные жены.

Ширам втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Он думал, что сумеет все перетерпеть спокойно, но его охватил гнев от несправедливости происходящего. Он бросил презрительный взгляд на Арза-Бану, стоящую поблизости.

— Что еще? — громко воскликнул он, расправляя плечи. — Может, косу отрезать захотите? Подходите — кто первый?

Он смотрел вниз, пытаясь разглядеть знакомые лица, но накхи отводили глаза. Его слова смутили многих.

— Веди себя достойно, Ширам! — прошипела Арза-Бану. — Не позорь звание саарсана, которое тебе выпала честь носить…

— Ты говоришь о чести? Я не щадил своей жизни, я одерживал победы, я расширил наши земли втрое — и чем вы отплатили мне, люди Накхарана? Боги не любят неблагодарных. — Ширам возвысил голос: — Здесь и сейчас вы воткнули клинок себе в горло, накхи!

Никто не ответил ему. Зачерненные маски вместо лиц, змеиные пасти змей на лбу… На миг Шираму показалось, что он не узнаёт никого из стоящих. Все, кто смотрел на него, стали чужими.

— Я не желаю быть одним из вас, — бросил он. — Я больше не Афайя, я больше не накх!

Ширам повернулся в сторону нескольких воинов Афайя, стоящих ближе всех к вершине холма. Невысокая накхини с густо закрашенным лицом, ожидавшая знака, бросила ему изогнутый меч из небесного железа.

Ширам поймал меч на лету и шагнул к белому камню. Прежде чем кто-то успел остановить его или хотя бы понять, что он задумал, бывший саарсан положил правую руку на престол Великого Накхарана, резко замахнулся и отсек ее одним ударом.

Белый камень разом окрасился красным, отрубленная пясть упала на землю.

— Кровь за кровь, — проговорил Ширам, покрываясь смертельной бледностью. — Я больше ничего здесь никому не должен.

Он пошатнулся. Двое воинов Афайя кинулись к нему на помощь. Даргаш подхватил, не давая упасть, Янди мигом перетянула культю тугим ремнем.

Никто даже не пытался им препятствовать. В первый миг над холмом и его окрестностями застыла мертвая тишина. Потом она наполнилась ропотом, возбужденными возгласами, и наконец вся долина загремела восторженными воплями, стуком и звоном от ударов рукоятями мечей о щиты. «Теперь о Шираме будут складывать легенды!» — думал каждый.

Смотрите, люди Накхарана, каков он, опозоренный и изгнанный вами саарсан! А те, кто нынче не пришел к престольному камню, пусть вырвут себе глаза с досады — потому что ничего подобного они не увидят, проживи хоть триста лет!

— Ты получила свое искупление? — тихо спросил Ширам у Янди, вместе с Даргашем помогавшей ему спуститься с холма.

Лазутчица лишь кивнула, не находя слов.

— Не совершили ли мы ошибку? — подумала вслух Арза-Бану, провожая взглядом уходящего Ширама и его людей. — Не изгнали ли своими руками великого правителя?

Нимай, стоявший рядом, даже не услышал ее.

— Боги, — шептал он, — какую песнь будут петь об этом дне!

Глава 12

Возвращение домой

В Накхаране настало время скорби. Ширама оплакивали как мертвого, поскольку он и был теперь мертвым для накхов. Хуже того — он все еще ходил по земле, вызывая в людях ужас и отторжение. Ибо никого так не боялись бесстрашные накхи, как неупокоенных мертвецов. Они могли воспевать красоту поступка низвергнутого саарсана, помогать ему, восхищаться — и при этом гнать от своих дверей.

Впрочем, род Афайя всегда заботился о своих покойниках. Шираму и его людям было дано все необходимое для того, чтобы уехать из Накхарана. Неподалеку от крепости Афайя, в роще при въезде в долину, для него разбили большой шатер. Правда, когда Ширам добрался до него, никто из Афайя не встречал бывшего родича. А из всей его свиты остались лишь волколак Даргаш и полукровка Янди. И конечно, царевна Аюна.

Первые несколько дней после обряда прошли для Ширама словно в бреду. Там, на холме, он почти не почувствовал боли, но потом она нахлынула огненной волной. С тех пор он не спал ночами, баюкая жестоко дергающий обрубок руки. Настои, которыми его поила Аюна, едва помогали. Стоило ненадолго забыться, и вот уже он рубился с кем-то насмерть — и обе руки были при нем. Просыпаясь, Ширам снова видел обмотанную повязками культю и чувствовал, что как никогда близок к отчаянию.

Боль мешала думать, Ширам целыми днями молчал. По всему выходило, что пора ему умереть, и эта мысль, пожалуй, даже утешала его. Он сделал, что собирался, раздал все долги, и теперь, как ни крути, его жизнь кончена. Ему было жаль только Аюну. Они ведь успели заключить брак, а значит, останься царевна у накхов, после смерти мужа ее участь была бы незавидной. Ширам с грустной и непривычной нежностью глядел на ее, когда она, выстирав засохшие повязки, засыпала в его шатре. Он нужен ей, нельзя просто бросить ее и уйти… И будущее снова казалось ему туманным и безнадежным.

Они заночевали в роще, не имея возможности даже взглянуть издали на башни его родной крепости. А утром следующего дня в шатер заглянул Даргаш и сказал:

— Маханвир, там пришел Харза, сын Нимая, и с ним целая толпа воинов…

— Что ему тут надо? — нахмурился Ширам. — Ладно, пусть войдет… Если не побоится.

Харза смело вошел в шатер и слегка поклонился, во все глаза уставившись на Ширама. Голова у него была перевязана, но во всем прочем юный избранник белой кобры выглядел таким же дерзким, как прежде.

— Мои люди останутся снаружи, — сказал Харза. — Прости их невежливость, они опасаются порчи. Я принес тебе меч, Ширам.

Он развернул кусок замши, который держал в руках, и показал Шираму короткий изогнутый меч, сверкающий, как горный лед.

Ширам на миг потерял дар речи. Он узнал этот меч — в точности его собственный, один из пары, отданный Мармару.

— Откуда он у тебя?!

— Его изготовили по моему приказу, — гордо ответил Харза. — Еще на совете Двенадцати Змей я заметил, что у тебя всего один меч вместо двух. Потом твои воины рассказали, как ты отдал второй, чтобы пройти через перевал Арза Эреди… Вчера я пошел в посад возле твердыни Афайя и потребовал показать мне самого искусного кузнеца-сакона. Я объяснил ему, что, если он к утру не выкует такой меч, какой мне нужен, я сожгу его вместе с кузницей. Затем мы заперли его с подмастерьями и стали ждать рассвета. — Харза усмехнулся, вспоминая. — Всю ночь этот сакон крыл нас самыми страшными проклятиями, какие только породило их племя! Он призывал гнев Брата-Огня и ярость всех подземных демонов на наши головы, однако к рассвету меч был готов. — Юноша покосился на обрубок правой руки, туго примотанный к груди Ширама. — Пусть у тебя теперь одна рука, но небесных мечей должно быть два. Не дело воину ходить с пустыми ножнами. Возьми, он твой.

Ширам глядел на меч, чувствуя, как глаза ему застилают нахлынувшие слезы. Он подался вперед, поднимая руку…

Харза быстро отступил:

— Э нет, с мертвецами обниматься не стану! Сам знаешь, трогать покойника — дурная примета. Этак и сам скоро за ним уйдешь. А я пока не собираюсь… Мне еще многое надо сделать…

Юноша положил меч на войлоки под ноги Ширама.

— Впрочем, — добавил он, выпрямляясь, — мне сказали, ты мертв только в Накхаране. Когда пересечешь границу Аратты, снова станешь маханвиром тамошнего государя. Хотя, по мне, лучше уж быть самым распоследним накхом! Прощай, мертвый саарсан, удачи в Аратте!

Харза удалился; Ширам поднял меч и глубоко задумался.

Вскоре Аюна заметила, что после того разговора Ширам вышел из угрюмой мрачности, в какой пребывал все эти дни.

А потом приехала Марга.

— Привезла ли я посольство? Ну, если этого жреца можно назвать посольством…

— Меня и послом называть не стоит, — ввернул Хаста. — Сейчас назваться послом Аратты в Накхаране, похоже, самый верный способ остаться без головы…

Марга и Хаста сидели в шатре за накрытым столом. Ширам, однако, видел, что саари ничего не ест и постаралась сесть от него подальше.

— Нет, брат, я привезла не посольство, — сказала девушка, с глубоким сожалением глядя на искалеченного Ширама. — Я привезла войско.

— Шесть сотен отличных воинов, маханвир! — заметил Даргаш, стоявший у двери. — Там и Афайя, и Бунгар, и самое удивительное — множество накхов рода Хурз. Кажется, теперь они решили служить нашей саари…

— Так и есть, они присягнули мне, — кивнула Марга.

— А еще в войске и арьи, и жители поречья, и какие-то узкоглазые иноземцы с севера…

— Бьяры. Я потом отошлю их обратно.

«Что-то она затеяла, — подумал Ширам. — Вернее, они с Хастой…»

— Ты стал ходячей легендой Накхарана, Ширам, — произнес рыжий жрец. — Правда ли, что ты теперь вместе с конем обращаешься в шестиногого змея, распахиваешь черные крылья и летишь впереди войска? Я слышал, тебя не берут ни яд, ни клинок, а если обрушить на тебя лавину, ты отводишь ее в сторону одним взглядом. Выпущенные в тебя стрелы разворачиваются в полете и обращаются против трусливых врагов. Царь горных волков сам пришел к тебе и попросил принять его на службу…

— Только не вздумай нести эту ахинею при накхах, — строго сказал Ширам. — Опять песнь сложат!

— А ты думаешь, откуда я все это узнал? В крепости Афайя сейчас только и делают, что поют и плачут, плачут и поют…

Ширам расхохотался. При виде Хасты он вдруг подумал, что жизнь, похоже, все-таки продолжается.

Марга вновь взглянула на брата и быстро смахнула слезы:

— Что они сделали с тобой! Ну вот почему я не прибыла чуть раньше! Клянусь, мы отомстим за тебя…

— Кому? — горько спросил Ширам. — Самим себе?

— С тобой поступили подло, ты потерял власть — и все равно победил. Хаста прав: ты уже стал легендой! Пусть сейчас тебя изгнали, но когда-нибудь ты еще станешь сильнейшим из духов-защитников Накхарана…

— И не подумаю, — бросил Ширам.

— Ты простишь их когда-нибудь.

— Марга, ты сама понимаешь, что мое прощение никому здесь не нужно. Попытайся я сейчас вернуться, мне сразу же вцепятся в глотку, несмотря ни на какие песни о царе волков и шестиногом крылатом змее…

— Ну конечно, — кивнула Марга. — Как ты можешь вернуться? Ты же мертвый.

Ширам вздохнул:

— Расскажи лучше, как воевала в Бьярме. Как отыскала Аюра. Я слышал, что ты его нашла, но хочу знать все…

— С радостью, брат. — Марга ткнула в бок Хасту. — Начнем с «Песни о походе Марги за реку», а я потом доскажу остальное…

Рассказы затянулись надолго. Перед закатом Марга, спохватившись, поднялась на ноги.

— Не грусти, брат, — сказала она. — Тебя ждут в столице. Аюр будет счастлив, и не важно, сколько у тебя рук — две или одна. В Бьярме он постоянно вспоминал о тебе и печалился, что ты не рядом. Ты снова займешь место рядом с ним, станешь его правой рукой…

— Или левой, — добавил Хаста, заметив, как вздрогнул Ширам.

— Это и есть твоя судьба, брат! — торжественно закончила Марга. — Ну а я останусь тут, чтобы править за тебя Накхараном…

Ширам покачал головой:

— Это будет не так легко. Многое здесь поменялось, Марга. Ты знаешь, что вожди уже готовятся избрать нового саарсана? На мое место наметили Харзу, сына Нимая. Мальчишка считается избранником богов, он любит только битвы, управление страной его не занимает вовсе. Старикам будет очень удобно с таким саарсаном… Главное, чтобы не сложил голову раньше времени…

— Вот еще! — фыркнула Марга. — Никаких мальчишек из рода Пама на престоле Накхарана! В крайнем случае я возьму его в мужья. Но следующим саарсаном будет твой сын, Ширам.

— Мой сын? — в замешательстве повторил Ширам. — У меня нет сыновей.

— Теперь есть, — твердым голосом произнесла Марга.

— Но как…

Хаста кашлянул.

— Ты не поверишь…

Глаза Марги сияли, как два зеленых солнца, озаряя сумрак зимнего бьярского дня. Хаста тотчас преисполнился подозрений, которые немедленно подтвердились. Его суровая возлюбленная никогда не любила ходить вокруг да около.

— Хаста, я беременна. Мать Найя послала нам ребенка!

«Спаси меня, господь Исварха, о нет, только не это, только не сейчас!» — в тоске подумал рыжий жрец, чувствуя себя так, будто накхская удавка затягивается вокруг его шеи. Даже когда Данхар собирался утопить его в болоте, он ощущал себя как-то свободнее…

— Пришло нам время кое-что решить.

— Я слушаю тебя, любовь моя, — обреченно произнес Хаста.

Марга отвела взгляд:

— Я знаю, насколько я тебе дорога, и потому моя просьба может показаться слишком жестокой… Я знаю, ты не захочешь… Может, даже оскорбишься…

— Оскорблюсь? — Хаста озадаченно взглянул на накхини. — О чем ты?

— Откажись от меня. Не бери меня в жены.

— Что?!

Жрецу показалось, что он ослышался.

— Видишь ли, в Накхаране соблюдаются непривычные для вас, жителей Аратты, обычаи наследования. Наш закон мудр. Ты знаешь, что не все накхини торопятся найти мужа, а некоторые и вовсе не хотят для себя брака. Так вот, ребенок, родившейся у незамужней, остается в семье отца девицы и считается сыном старшего мужчины в роду.

— Ах вот оно что…

— Да. Мой сын — а я не сомневаюсь, что будет сын, — станет зваться сыном Ширама. Понимаешь, к чему я клоню?

— Святое Солнце, — пробормотал Хаста.

— Не пойму, что тебя удивило? Я — саари рода Афайя, я правила им много лет — между прочим, куда дольше, чем Ширам. Я не могу наследовать ему, поскольку обычай не велит. Но мой сын сможет. — Марга ласково тронула руку Хасты. — Наш сын.

— Мой сын будет саарсаном?

Хаста разразился отчаянным хохотом.

— Не смешно, — обиделась Марга. — Я думала, ты обрадуешься.

— И ничего страшного, что он только наполовину накх?

— Как это — наполовину? Его мать — накхини, его законный отец — Ширам — тоже накх…

— А представь, любовь моя, — что, если он родится рыжим? Рыжий саарсан!

— Ты опять несешь чушь! — рассердилась накхини. — Всегда поражало, как это такой умный человек, как ты, порой не понимает самых простых вещей!

— Видишь, ты довела меня до слез! — пожаловался Хаста, утирая глаза.

— Ну-ну! — Марга обхватила его за плечи. — Держись. Я понимаю, как тебе обидно. Прости, я все обдумала и поняла, что мы никогда не сможем пожениться. Ведь тогда наш сын будет считаться твоим, а в этом нет никакого смысла: он родится бесправным полукровкой, я ничем не смогу помочь Шираму…

«И потеряешь власть и влияние в Накхаране, — мысленно добавил Хаста, — а тебе этого ой как не хочется…»

— Но я обещаю назвать сына Хастой — в твою честь.

— Хаста, сын Ширама, саарсан накхов, — проговорил Ширам, пытаясь переварить новость. — Боги, как странно! Впрочем, я уже отвык удивляться…

— Сегодня после заката я собираю совет сааров, — объявила Марга. — Хочу порадовать их новостью о будущем саарсане из рода Афайя, при котором я буду править, пока он не вырастет. Кроме того, им следует кое-что узнать о новом договоре, который я от их имени заключила с Араттой. Надеюсь, им понравится. Аратта оставляет Накхарану все хлапские земли. У Аюра новая большая война, ему недостанет сил, чтобы воевать на севере и на юге… Двару, правда, придется отдать арьям — но мои сородичи все равно не знают, что делать со столицей юга, кроме как разграбить и сжечь…

— Погоди, Марга, — прервал Ширам. — Ты сказала, у Аюра новая война…

— Да, война на севере, с какими-то ингри, — нетерпеливо отозвалась саари. — Мне пора идти, Хаста расскажет остальное. Ты, Хаста, не ходи со мной на совет, незачем. Прощай, брат.

— Что ж, род Афайя в надежных руках, — сказал Ширам, проводив сестру. — Марга не отдаст власть просто так… Но ты-то хоть вернешься со мной в столицу?

— Конечно, — сказал Хаста.

— Тогда садись, поешь, наконец, и расскажи мне, что происходит в Затуманном крае!

* * *

Небо над горами было усыпано звездами. Хаста глядел на них, и каждая звезда казалась ему буквой неведомого языка, на котором боги записывают судьбы всех живущих. Огромная книга была распахнута над головой жреца, и он сожалел, что ему не хватает знаний прочитать ее.

«Скоро я уеду из Накхарана, — думал Хаста. — Вероятно, навсегда. А Марга останется. Едва ли мы еще увидимся… Я всегда знал, что рано или поздно это произойдет. Отчего же мне так грустно?»

Ночной холод исподволь пробирался под одежду, жалил кожу, заставляя зябко ежиться. Хаста подумал, что Накхаран всегда был для него неприветливым местом. Однако при мысли, что скоро придется покинуть эти заснеженные горы, жрец чувствовал печаль и огромную усталость.

«Наверно, я в самом деле устал все бросать и начинать сызнова. Право, мне порой кажется, что я прожил несколько жизней и все они висят на моей шее, как мельничные жернова… Раньше уходить было намного легче… Уж не старость ли это?»

Хаста тряхнул головой, прогоняя тоскливые мысли.

«А с другой стороны, поглядеть на нового саарсана будет невероятно забавно! Может, когда-нибудь, когда он подрастет, ему понадобится учитель, который расскажет ему о свете Исвархи и о том, как устроен мир».

* * *

— Я позвала тебя сюда, Янди, ибо мне нужен совет, — смущаясь, сказала Аюна.

Они стояли в роще, среди поникших под тяжестью снега горных сосен, и глядели на озаренный светом шатер саарсана. В темноте он казался зажженным среди спящих гор фонарем. Внутри двигались тени.

— Ширам уже не так мучается от раны, как в первые дни. Ты ведь знаешь, поначалу я просиживала с ним целые ночи, но теперь вижу, что ему много лучше. Сегодня я спросила, не хочет ли он, чтобы я перешла спать в другой шатер… может, я мешаю ему… — Аюна слегка зарумянилась. — И ты знаешь… он сказал «нет».

— Ну так не переходи, солнцеликая, — хмыкнула Янди. — Вы же супруги. Сегодня постелю вам вместе.

— Да, но…

— Если хочешь, расскажу, что следует делать, чтобы ночь стала радостью для обоих…

— Нет, Янди, — краснея, перебила царевна. — Я хотела тебя спросить совсем о другом. Понимаешь ли, у меня уже дважды не приходили лунные дни. Такого прежде не бывало. Может, я чем-то больна?

Янди во все глаза уставилась на царевну:

— Святое Солнце! Я и забыла… Ох, царевна, тебе не следует терять время. Нынче же ложись со своим супругом. Будь ласкова, но осторожна, чтобы рана не помешала ему совершить требуемое. Конечно, это следовало сделать раньше, но иногда дети рождаются и семимесячными…

— О чем ты, Янди? — удивилась Аюна.

— Думаю, солнцеликая, тебе кое о чем стоит знать, — хмурясь, сказала лазутчица. — Помнишь Зимнюю жертву, обряд в земле Великой Матери? Ах да, тебя же одурманили, и ты все проспала…

— Зимняя жертва? Та свадьба Земли и Неба?

— Да. Ты была Землей, а знаешь, кто был Небом? Аоранг!

— Я не понимаю…

— Что уж тут понимать? Ты беременна, царевна.

Аюна решительно помотала головой:

— Этого не может быть, Янди! Аоранг никогда не посмел бы…

Янди пожала плечами:

— Понятия не имею, какой морок на него навели в том домике на поле. Может, он видел перед собой саму Матерь Дану или вовсе Кошку-Хранительницу… Словом, поверь: твое девичество забрал Аоранг — и теперь ты ждешь от него дитя.

Аюна растерянно глядела на Янди. Ее лицо пылало.

— Беременна… — повторила она. — Но что же теперь делать, Янди?

— Я же тебе объяснила — иди к Шираму…

— Ни за что! Это подлое вранье… И ты только вообрази, Янди, кто у меня родится!

— Да, пожалуй, выдать мохнача за накха будет сложновато, — согласилась Янди. — Что ж, тогда можно просто рассказать Шираму правду.

— Рассказать правду? И что он со мной сделает?!

Аюна спрятала лицо в ладонях, раздавленная неожиданной новостью. Чем дольше она думала о последствиях, тем страшнее ей становилось. И то, что она ни в чем не виновата, не имело никакого значения.

— А что он сделает с ребенком? — поднимая голову, прошептала царевна.

Янди скривилась. Они надолго замолчали.

— Это какой-то жуткий сон, — проговорила Аюна, изо всех сил сдерживая слезы. Голос ее дрожал. — Знаешь, Янди, я очень часто думаю об Аоранге, но он мне ни разу не снился. Даже удивительно… А вчера, представь, в ночи я увидела… только не его, а Рыкуна.

— Рыкуна? — Янди и думать забыла о саблезубце.

— Да… худой такой, облезлый, лапы все в глине… Он что-то тащил по земле, по распаханному полю, засыпанному снегом, что-то тяжелое… — Аюна прерывисто вздохнула. — Теперь я понимаю, к чему был тот сон! Казалось, нечто осталось в прошлом, давно и прочно забытое… Но на самом деле прошлое всего лишь затаилось в засаде, чтобы потом вдруг выскочить перед тобой, когда не ждешь! Что же мне теперь делать, Янди?

Мария Семёнова, Анна Гурова

Аратта. Книга 6. Черные крылья

© М. В. Семёнова, А. Е. Гурова, 2022

© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство АЗБУКА®

Пролог. Недопетая песня

Он стоял на лесной дороге, усыпанной телами павших. Убитые оружием и зубами, разорванные и порубленные… Вырванное с корнями дерево брошено поперек дороги… Косматые серые волчьи шкуры и клочья черной ткани, втоптанные в грязь…

Что здесь произошло?

Власко перевел дыхание и шагнул вперед. Он шел между мертвецами, переступая через пятна крови. Взгляд бывшего толмача скользил по лицам убитых братьев-волколаков, узнавая их одного за другим, наполняя сердце горем и гневом.

Кто их убил?

Мокрая гниющая листва под ногами глушила шаги. Деревья стеной поднимались по сторонам дороги, склоняя над ней голые ветви, словно черные мертвые руки. Ничто, кроме едва слышного шуршания дождя, не нарушало тишину.

Первым на пути толмача ничком лежал молодой лютвяг из рода Шереха. Он остался в человеческом обличье — видно, погиб одним из первых. На его теле не было заметно ран, только из затылка торчал метательный нож — очень знакомый. «Проклятые накхи, — понял Власко, — братья попали в засаду…»

А вот и змеевы дети, вернее, все, что от них осталось. Не слишком много… Эти схватились уже с оборотнями и, разумеется, погибли.

«Я знаю эту дорогу, — подумал Власко, чувствуя, будто холодная рука сжимает его нутро. — Тайная тропа к Станимировой заимке…»

Рядом с вырванной из земли сосной толмач увидел огромного худого мертвеца и сразу узнал его, хоть лицо было изуродовано, а голова расколота, как кувшин. Длинные полуседые волосы, мощные плечи… «Сам Шерех! — изумленно понял Власко. — Но кому и как удалось его убить? Он же первым оборачивается в бою…» В руке предводитель волколаков все еще сжимал окровавленный кинжал. Даже его меч остался в ножнах.

Что тут произошло?!

…Власко проснулся и еще долго лежал неподвижно, смотрел невидящими глазами в темноту душной гостевой избы и думал. Вернее, мысли его ходили по кругу, словно боясь свернуть с тропы в трясину.

— Если все это правда — надо возвращаться, — пробормотал он, когда в узком оконце забрезжил белесый осенний рассвет. — Если сон был вещий…

Путевая вежа стояла у единственной наезженной дороги, ведущей из этой части лесного края в дривские земли, в Мравец. Власко еще не нагнал посольство изорян и оттого беспокоился. Он уже несколько дней был в пути, а никаких следов посланников Учая пока не встретил. Власко винил раненую руку: разболелась, покраснела, распухла, начало бросать в жар, пришлось задержаться… Целительное зелье Векши закончилось, нового взять было негде. Рана мучила, не давала покоя ни днем ни ночью — и вот теперь эти сны…

Вместо того чтобы с рассветом пуститься в путь, Власко просидел все утро в кружале, расспрашивая и слушая. Вскоре оказалось, что как он ни спешил, а слухи по вендским землям разлетались быстрее. Будь Власко, как прежде, одним из ближников Станимира, он бы посетовал на людскую болтливость: подобные новости были, прямо скажем, не к чести князя. Теперь же все, кому не лень, трепали Станимировы сокровенные замыслы по постоялым дворам и кружалам.

Началось все с того, что Станимир торжественно, при всем народе, отослал солнцеликую царевну Аюну изорянскому князю в обмен на дривские земли. И не было никого, кто не восславил бы княжью мудрость. От чужеземной царевны одно беспокойство, раздор и порча — а дривы лютвягам самая близкая родня. Последним дривским князем был родной дед Станимира. Так что нынче, когда истерзанные и ограбленные дривские земли с помощью изорян вырвались из-под власти Аратты, нет ничего разумнее и очевиднее, чем объединить оба больших племени в одно княжество. Как не порадоваться, что молодой правитель изорян Учай попросил в уплату за освобожденный им край всего лишь царевну…

Однако на деле Станимир лишь сделал вид, что отсылает Аюну. Видно, златовласая красавица похитила его разум! Князь обманул изорян, вместо царевны отдав им какую-то пригожую девку; саму же царевну отправил под охраной в укромное место. Однако Аюна до места не доехала, угодив в засаду накхов. Там сложила головы охрана, а царевна исчезла. И теперь Станимир уехал куда-то на юг: то ли ловить ее, то ли мстить накхам…

Болтали еще о чудище с севера, которое накхи привели с собой. Ходит оно на задних лапах, отводит людям глаза, а зубы у него как мечи. Это страшилище и убило вождя оборотней, великого воина Шереха. Впрочем, в чудище не слишком-то верили, а тех, кто про него трепал языком, поднимали на смех. Власко тоже недоверчиво хмыкал, но внутри все морозной коркой покрывалось. Он-то отлично знал, о каком чудище речь.

«Зверюга с разными лапами кралась за нами от самого тракта, убивая людей Станимира по одному… Так мы ее и не выследили, и даже не смогли увидеть ни разу… Все правда, сон вещий был: Шерех погиб, и братья с ним! Какая потеря для Станимира! Как опечалит богиню гибель верных… Гибель, которая могла не случиться, если бы…»

После полудня, рискуя заночевать на дороге, Власко выехал в сторону Мравца. Его окружал лес поздней осени, уже скованный первыми заморозками, но пока еще не тронутый снегом. Дорога была пуста, и как ни вглядывался толмач, он не видел широких отпечатков лосиных копыт и следов возка. Куда же подевались изоряне?

Мысли Власко все время возвращались к страшному сну. Образы мертвых братьев стояли перед глазами, и в сердце нарастало беспокойство, понемногу превращаясь в невыносимую тревогу. И он уже нашел ее источник…

Власко мотнул головой. Нет, не может быть! Это лишь совпадение. Накхи давно ждали случая захватить царевну. Пару раз даже попытались, но ничего не вышло. В третий раз лютвяги напали на них сами — рана на руке Власко осталась памятью о той стычке. Получается, накхи все же выследили воинов Шереха и Аюну… Но как?

«Да, это я сказал Векше, когда, куда и какой дорогой повезут царевну! Я знал, что Векша никакая не травница, а лазутчица на службе у арьев. Для того и рассказал — чтобы выкрала царевну с заимки и сбежала с ней вместе! Но я не хотел, чтобы змеевы дети вырезали охрану! Неужели ловкая девка была заодно с накхами? Быть того не может! Она же сама нас на них навела!.. Хотя почему нет? Кирану что лютвяги, что накхи, едино…»

— Я хотел расквитаться с князем, — бормотал Власко, не замечая, что говорит вслух, пока его конь шагом плелся по лесной дороге. — Женщина за женщину… а не братьев губить…

На миг ему примерещилось, что дорога, по которой он едет, усеяна мертвыми телами волколаков. Власко вздрогнул, провел ладонью по лицу, прогоняя морок, и поспешно забормотал:

— Прими их, Мать Медейна, на свои колени, приложи к груди, укрой новой шкурой…

Когда он произнес вслух имя богини, над дорогой будто холодом исподнего мира потянуло.

Власко ехал до темноты. Когда ранний закат догорел и лес погрузился во мрак, в воздухе полетели редкие снежинки. Власко мерз, раненую руку то и дело дергало болью, — похоже, жар возвращался. Дорога была пустынна, но безлюдье нисколько не тревожило бывшего толмача. Он был в своих землях; ему, ближнему человеку князя, тут ничто не угрожало; скорее, он сам был тут опасностью. Встречные и люди на заставах, видя волчьи обереги, замолкали, низко кланялись и старались угодить всем, чем могли. Никто не хотел гнева зимней богини, имя которой даже вслух старались лишний раз не произносить, чтобы невзначай не накликать…

Увидев в стороне от дороги чье-то подворье, Власко обрадовался — в предзимнем лесу ему ночевать совершенно не хотелось. Однако, едва въехав в ворота и спешившись, он замер на месте — посреди двора красовался нарядный возок! Очень знакомый! Вот только… где изоряне? Где ездовые лоси? А главное — где ряженая царевна?

— А тебе, проезжий человек, какое дело до чужого добра… — ощетинился было хозяин подворья в ответ на нетерпеливые расспросы чужака.

Однако, разглядев Власко, изменился в лице, согнул спину и принялся оправдываться, будто его в чем-то обвиняли:

— Чужаки бросили возок у обочины, мы нашли и притащили к себе. Мы понимаем, господин, — возок-то княжеский, так пусть у нас пока постоит, мы за ним приглядим… Сами отвезем, куда скажут… Ну а если не нужен, так…

— Почему же его бросили? — пробормотал Власко, едва слушая его.

«Что с Суви?» — обожгла мысль.

Итак, посольство Учая тут проезжало намного раньше его. Известны ли изорянам новости о засаде? Перед Власко как живое встало худое лицо Мараса, его рыбьи глаза. Если до главы посольства тоже дошли слухи, что настоящая царевна похищена накхами, в этой подмене нет больше смысла. И скорее всего, Суви просто убьют — для послов она бесполезная обуза…

— Так в лес ушли, господин, — не замечая смятения гостя, отвечал хозяин подворья. — Свернули тропкой к Струге, к своему перевозу. Впрочем, ты их быстро догонишь. Сейчас к ночи подмораживает, ехать хорошо, сухо. Вот санный путь пока не встал, но ждем снега со дня на день. Говорят, у дривов уже вовсю снегопады…

Власко незаметно перевел дух. Похоже, Марас пока не знает о побеге царевны. Он верит, что Суви еще что-то значит. Нельзя терять время!

* * *

Этот вечер выдался не таким холодным, как накануне, но к ночи жухлая трава покрылась белой изморозью. Впрочем, у костра было тепло и сухо и пахло ухой — изоряне, перебираясь через лесной ручей, несколькими ударами копий добыли пару толстых рыбин. Выбрав место ночлега, послы распрягли лосей и выпустили их пастись, нарубили еловых лап, на диво быстро сложили несколько шалашей.

«Послы… Пристало ли называть диких лесных людей таким высоким словом?» — думала Суви. Уж на что дикими и страшными ей поначалу казались лютвяги, но эти — совсем родня зверям. Даже доспехи у них не железные, а собраны из нашитых на кожу костяных плашек. Да и говорят изоряне не по-людски. Порой ей казалось, что она их понимает — их язык немного напоминал говор простолюдинов Аратты, — но потом знакомые слова терялись в потоке дикарского лопотания.

Суви вздохнула и завернулась в суконный плащ, искоса поглядывая на изорян. Лесовики, готовя ночлег, разговаривали и перешучивались, вовсе не обращая на поддельную царевну внимания. Напротив, через костер сидел Марас, по обыкновению устремив застывший взор в пламя. При взгляде на него у девушки мурашки побежали по коже. Молчаливого вожака изорян она начала бояться еще в первый день, и чем дальше, тем сильнее. Порой она уже вообще сомневалась, живой ли он человек. Иногда Суви наблюдала за тем, как он сидел, закрыв глаза, положив руку на грудь, и слушал… А то бормотал под нос, словно кому-то отвечая. В эти мгновения Мараса как бы осеняла тень огромного черного крыла, и губы девушки сами начинали шептать молитву Исвархе, отгоняя зло.

Где же Власко? Сколько еще ей томиться у северных дикарей? А может, что-то случилось и любимый вовсе за ней не придет? Суви погнала прочь слишком страшную мысль. С тех пор как свадебный поезд царевны Аюны захватили на южном тракте, ей казалось, что она угодила в жуткий сон. Но ведь рано или поздно он закончится? Господь Исварха явил милость — послал ей Власко, защитника в чужой земле, где служанка царевны была лишь дешевой добычей. Суви вспомнила, как попала в плен к накхам, и содрогнулась — там ее жизнь в самом деле висела на волоске… Где же милый, почему на выручку не спешит? В укладке, которую ей позволили взять из возка, на самом дне таился заветный мешочек, который дала ей с собой травница Векша. «Подсыпь в пищу, и все, кто отведает, уснут крепким сном…» Суви покосилась на котелок с булькающей ухой. Подсыпать-то не шутка — а дальше что? Изоряне потому и не следят за ней особо — понимают, что никуда она одна не убежит…

Что-то свистнуло, быстрая тень промелькнула в пламени костра. Беловолосый парень, сидевший рядом с Марасом, как раз потянулся, чтобы проверить, готова ли уха, — и тут же безмолвно упал наземь. В его шее торчала стрела.

Все вскочили на ноги, похватали плетеные щиты, кинулись к лесу, прочь из круга света.

— Откуда стреляли?!

— Вон оттуда!

— Ты и ты — быстро вон туда, — приказал Марас, пристально вглядываясь во мрак.

Двое ингри, прикрывшись щитами, бегом устремились в чащу. Однако едва они успели исчезнуть среди елей, как из темноты донесся звук тяжелого удара, крики и стоны.

Поспешившие им на помощь обнаружили двоих сородичей, корчащихся на земле. Ингри угодили в ловушку — незамысловатую, но действенную, они и сами знали в таких толк. Стрелявший из темноты загодя согнул молодое дерево и установил распорку, чтобы ингри непременно сшибли ее, кинувшись за ним в погоню. Дерево, распрямившись, хлестнуло их так, что вышибло дух, а одного еще и покалечило нарочно срезанными и заостренными сучками.

— Э, да он, похоже, один, — прошипел Марас. — Чтоб его болотник сожрал!

— Почему так считаешь?

— Был бы не один — нас бы уже со всех сторон расстреляли. Мы у костра были как на ладони. Возвращаемся…

— А если он опять начнет стрелять из темноты?

— Тогда ему придется обходить костер очень далеко! Слушайте хорошенько и поглядывайте на лосей — они почуют его раньше, чем мы услышим. А я кое-что сделаю…

Марас пропустил всех вперед себя, а сам задержался на границе светового круга. Ингри с опаской глядели, как он поднимает руку к груди и воздевает над головой черный оберег, висящий на ремешке. Подобный оберег носил только сам владыка Учай. Хоть повелитель Ингри-маа и называл себя сыном громовика Шкая, ни для кого не были тайной его особые отношения с богиней, имя которой он избегал называть даже во время жертвоприношений. Вот и этот оберег был совсем не Шкаю посвящен… Марас что-то шептал, и казалось, что черное пятно в его руке разрастается, обволакивая поляну вместе с костром. Огонь забился, потускнел и припал к земле; стало темнее, будто туча накрыла луну.

— Пусть теперь попробует вернуться, — злорадно произнес Марас.

Словно в ответ ему, из леса понесся переливчатый волчий вой.

— Это что еще? — зашептали лесовики. — Оборотень! В земле лютвягов их полно! Отец Хирва, защити нас!

Лишь Суви радостно встрепенулась, но тут же снова опустила голову, пряча глаза и надеясь, что невольного движения никто не заметил.

— Издевается, — буркнул Марас. — Что ж, и мы наготове…

* * *

Власко, посмеиваясь про себя, снимал тетиву с лука. Один убитый, трое раненых — славно! Можно и отдохнуть. Времени достаточно, чтобы выспаться. А его противники будут всю ночь настороже, вздрагивая от каждого шороха, пока их не сморит сон. Вот тогда, перед самым рассветом, он навестит их снова…

Да, их шестеро, а он один. Но как раз это Власко беспокоило меньше всего. Пятеро изорян — обычные лесные охотники, воины по случаю. Только главарь, Марас, вызывал у толмача подспудное беспокойство. Почему не удалось попасть в него, стреляя почти в упор? Конечно, пляшущее пламя костра могло сбить прицел, да и белобрысый юнец наклонился за ухой и закрыл вожака именно в тот миг, когда Власко спустил тетиву… Конечно, бывают всякие совпадения, однако…

Покружив около поляны и выпустив для острастки еще пару стрел, Власко ушел на заранее примеченное для ночевки место. Это был невысокий холм, увенчанный большим, вросшим в землю камнем. Плоский валун вздымался над покатой вершиной — словно древнее чудище из-под земли начало лезть, да передумало и вновь заснуло на века. Даже в лучах заходящего солнца толмач отметил необычный синеватый оттенок валуна. На замшелой, покрытой мокрыми листьями спине камня отчетливо виднелась выемка, наполненная дождевой водой.

С высоты холма было видно, как за деревьями поблескивает в лунном свете широкая река. Власко прежде в этих краях не бывал, но благодаря расспросам на последнем подворье вполне представлял, где он. Река Струга текла с севера, как почти все реки в землях дривов, понемногу сворачивая на закат. По этой реке испокон веков проходила граница, разделяющая земли вендов и иноязычных племен. Впрочем, между племенами шла торговля, на реке имелись перевозы и броды. К одному из таких бродов и направлялось посольство. Как только Власко узнал об этом, он сразу понял, что времени у него в обрез. Переправившись на другую сторону, изорянские послы окажутся среди своих, и достать их станет сложнее…

Что ж, к утру все будет закончено. Устроившись так, чтобы холм оказался между ним и привалом изорян, Власко убедился, что ветер не от него, разложил маленький костер, устроил себе лежанку из лапника, завернулся в плащ и крепко заснул.

* * *

Толмач проснулся раньше, чем предполагал, от жгучего холода. Высоко над деревьями сияла полная луна, обведенная туманным красноватым свечением. Каждая хвоинка топорщилась и льдисто блестела в ее свете. Дыхание облаком пара вырывалось изо рта, лицо и все тело онемело от внезапной ночной стужи. Власко с трудом приподнялся и потянулся к гаснущему костру, чтобы подбросить дров. Угли еще тлели, но сырой валежник, который толмач наспех собрал накануне, не желал разгораться. Вдруг Власко поднял голову, мгновенно собравшись и забыв о пронизывающем морозе. Краем глаза он уловил движение на вершине холма.

Остатки сна мигом слетели с лютвяга. Несколько мгновений Власко, замерев и почти не дыша, вглядывался и вслушивался в ночь. Затем схватил сулицу и крадучись направился туда, где среди черных, покрытых блестящей коркой стволов и ветвей беззвучно двигались тени.

Словно призрак, он бесшумно поднялся на холм, не хрустнув ни единой веткой. Признаков чужого присутствия Власко больше не замечал, но это лишь заставило его удвоить бдительность. Когда же достиг вершины, то остановился в замешательстве. Здесь все было совсем не так, как при свете солнца! Власко — волколак — хорошо видел в темноте. Где синеватый камень, усыпанный гниющей листвой? На вершину холма вели широкие ступени. Они напоминали крыльцо, только не к дому, а к домовине. На срезанной вершине был сложен погребальный костер. Лицо Власко застыло — он увидел на краде собратьев по Станимировой дружине, тех самых, что сложили головы в битве с накхами.

«Почему они здесь? — испуганными белками запрыгали суматошные мысли. — Почему их сжигают, будто простолюдинов? Почему дрова не политы кровью врагов? Кто проводил братьев к Медейне? Неужто Станимир так и не отомстил?»

Власко помотал головой. Должно быть, он все еще спит. И в этот миг…

Огромная фигура поднялась над крадой, устремив на него взгляд рдеющих во тьме глаз. Женщина в черном плаще, с волчьей головой, вдвое выше его пристально глядела на толмача. Власко так и сжался под ее взглядом.

«Ты виновен, — сказали огненные глаза. — Мои верные погибли впустую».

Толмачом овладел смертный ужас. Охватило постыдное желание бежать, не разбирая дороги… Власко знал: это бесполезно. Он кинулся к Богине и упал на колени.

— Прости меня, о Мать Медейна! Каюсь, я виноват, я предал братьев, я предал своего князя! — сдавленным голосом зашептал он, протягивая к ней руки. — Но я не хотел, это вышло случайно… Братья ведь и раньше убивали друг друга — ты не вмешивалась…

Женщина с волчьей головой — или же волчица с женским телом, — не отвечая, опустила взгляд на погребальный костер, воздела руки и испустила раскатистое рычание. Пальцы ее заканчивались хищными кривыми когтями, острые клыки блестели в свете луны. Власко, похолодев, увидел, как зашевелились мертвые тела, как поползли в разные стороны, извиваясь, меняясь с каждым мгновением. Тьма наполнилась стонами, переходящими в звериное ворчание и заунывный вой.

Цепенея от ужаса, Власко видел, как волки — оборотившиеся мертвецы — разбредаются по холму, как рыщут вокруг, нюхая воздух и землю.

«Они мертвы, мертвы! — мысленно повторял толмач, словно убеждая сам себя. — Им меня не найти!»

Но все лишь начиналось. Подняв убитых, Богиня снова повернулась к предателю. Приблизилась и наклонилась, нависая огромной тенью. Всем существом Власко ощутил — настал его последний час.

— Как мне искупить вину?! — взвизгнул он, едва владея собой. — Я твой духом и телом! Повелевай — я сделаю все, что угодно!

Косматая волчья голова оказалась прямо над ним. Из пасти пахнуло смрадом падали. Когтистая лапа сжала его запястье, обжигая то ли холодом, то ли огнем. Власко едва не потерял сознание, в глазах помутилось, а когда пришел в себя, Богиня уже отпустила его руку. Из нескольких ран в тех местах, где когти пронзили кожу, сочилась кровь. И чем больше капель падало в сырые листья, тем оживленнее и беспокойнее становились волки. Они замирали, принюхиваясь, тихое рычание вырывалось из пастей, шерсть на загривках становилась дыбом…

Богиня отдала его мертвецам. Выдала с головой.

И тут раздался голос Богини. Оскаленная пасть Медейны смотрела прямо на толмача, а в его голове сами рождались слова:

«Накорми братьев, напои кровью!»

— Напои кровью? — бездумно повторил за ней Власко.

Единственное, чего ему хотелось, — потерять сознание, чтобы этот ужас наконец прекратился.

Волчья богиня то ли оскалилась еще шире, то ли улыбнулась, поглядела ему за спину и вдруг оказалась по другую сторону погребального костра. Свечение рдеющих глаз медленно погасло. Огромная фигура начала погружаться в ночную тень. Призрачные волки оставили поиски живой крови и устремились вслед за ней. Красный ореол вокруг луны потускнел, по небу, затягивая светило, поползли облака.

Один Власко даже не заметил, что Богиня уходит. Он так и стоял на коленях, пытаясь совладать с вихрем мыслей.

Напоить братьев кровью? Чьей? Если бы Богиня хотела его крови, так уже взяла бы ее. Кровью накхов? Но те, кто устроил засаду, почти все там и полегли… Кровью северного оборотня? Да где ж его искать… Подлая Векша?

Вдруг кто-то легко тронул его за руку. Власко аж подпрыгнул, затем резко обернулся.

За его плечом стояла Суви — любимая, теплая, с пушистой косой, которая так ему нравилась. Коса была почти как у царевны, только не золотая — знак дочери бога, — а медовая. Эта коса послужила причиной всего: и ее горькой участи, и, скорее всего, их скорой гибели.

— Милый, я боюсь, здесь так темно…

Власко хотел обнять ее, но руки его не послушались.

* * *

Когда толмач проснулся, а вернее, очнулся у костра, он долго не мог понять, на каком он свете. Он насквозь промок от пота, хотя костер действительно почти погас и ночь была морозной. Наконец он немного успокоился, сел и принялся подбрасывать ветки в огонь. На востоке уже начинало едва заметно светлеть. Пора было вставать и идти к поляне — заканчивать охоту. Но Власко медлил, охваченный страхом и отчаянием.

Приказ Богини прозвучал яснее некуда. Он молил ее позволить ему искупить вину. И она указала способ. Ее выбор вовсе не удивил Власко, наоборот, сейчас он казался самым очевидным. И вполне в духе беспощадной Медейны. Если он отдаст Суви — будет прощен.

«Это всего лишь сон, наваждение», — попытался убедить себя толмач.

Власко хотел воскресить в памяти образ Суви, ее облик и голос, и вдруг ощутил, что не так уж и любит ее. Власко гнал прочь недостойные мысли, но они вползали в его сердце, словно черви в трухлявый пень. Нет, конечно, он не станет приносить в жертву свою любимую! Да, ради нее он отрекся от родни, предал князя, ради нее он, по сути, потерял все… Власко почти въявь представилось, как стая гонится за ним по пятам под луной, окружает, настигает… «А стоила ли того девка?» — шепнул голос глубоко внутри. Власко аж передернуло от отвращения. В любом случае Суви ни в чем не виновата. Но если бы знать заранее, как далеко все зайдет…

«Тогда оставь девчонку в покое — у изорян она в большей безопасности, чем с тобой! — нашептывал внутренний голос. — А сам беги как можно дальше, в чужие земли, спасайся, ищи новых покровителей, кланяйся иным богам — более сильным, чем Медейна…»

Власко скрипнул зубами, встал, поднял сулицу и направился в сторону поляны.

* * *

Предрассветная тьма окутывала поляну. Костер едва тлел. Марас сидел перед ним, изредка подкидывая сухие ветки, и тогда над углями снова начинали ненадолго плясать язычки пламени. Все прочие изоряне спали. Даже те, чья очередь была сторожить, клевали носом, не в силах преодолеть тяжкую дрему. Окрики, а затем и тычки главаря не оказывали на сонных парней никакого воздействия. Это казалось Марасу странным и тревожным. Да, поляна сейчас опутана чарами — но что, если он здесь не единственный, кто способен их наводить?

— Почему не спишь? — неожиданно спросил он у Суви.

Бывшая служанка вздрогнула и вскинула голову, искоса взглянув на бледного изорянина. Его глубоко сидящие глаза были двумя провалами на лице, а третьим черным провалом глядел оберег на груди.

Марас оглядел поляну, бросил гневный взгляд на совсем заснувших сторожей, пнул ближайшего, но тот только что-то невнятно промычал. Суви съежилась. После того как Марас не заснул с остальными, она стала бояться его еще больше. Почему он не спит, как ему это удалось?

Тем временем Марас закрыл глаза, снова взял в руки свой амулет, начал втягивать студеный ночной воздух.

— Мать Зверей, — произнес он вдруг, поднимая голову и оглядывая лес. — Матерь Зверей здесь!

Суви бросила на Мараса изумленный взгляд.

— Я чувствую присутствие великой богини, — продолжал Марас, говоря то ли с девушкой, то ли сам с собой. — Этот, который стрелял, — оборотень, правда?

Суви промолчала.

— Ты должна знать! — с ноткой угрозы произнес изорянин.

— Я лишь служанка царевны…

— Служанка… — Марас поймал ее взгляд. — Станимир послал за нами в погоню своих оборотней? Неужели всего одного? Где другие? Ждут в засаде? Князь лютвягов коварен, но сына Шкая ему не обмануть!

— Я плохо понимаю твою речь! — жалобно отозвалась Суви. — Мне велели занять место царевны. Я повиновалась…

— Почему они спят? — резко спросил Марас. — Кто-то зачаровал их? Ты…

У Суви вся кровь отхлынула от лица. Она приподнялась, словно собираясь кинуться в лес.

— Ты хорошо поешь. Пой.

— Петь? — пролепетала Суви. — Что… петь?

— Пой для Матери Зверей!

— Но… Наш бог — Исварха, Господь Солнце…

— Солнце, — кивнул Марас. — Солнце — хозяин неба. А хозяйка?

«Никакой хозяйки неба нет, это ересь!» — вспомнила Суви одно из заученных начал веры, но прикусила язык. Немного помедлила, вспоминая хоть что-то подходящее, и запела:

— Заря моя, заря вечерняя! Игра моя, игра веселая! Вы во саду играйте, девушки, Играйте во саду у матушки…

Незатейливая песенка полилась над поляной. Суви пела, надеясь, что Марас не настолько хорошо знает язык Аратты, чтобы понять смысл.

— Ступай домой, покличет матушка, Да я не гляну в ее сторону. Игра моя ведь не доиграна, Ведь не допета моя песенка…

Но кажется, главе посольства песня понравилась. Он слушал внимательно, а когда Суви умолкла, склонил голову, будто присоединяясь к молитве.

— Тебя слушал лес, — глухо проговорил он. — Не только я. Кто-то еще. Может быть, Матерь Зверей…

«Надеюсь, что не только ты! — подумала Суви. — Где же Власко?!»

После того как изоряне отбили нападение, ее возлюбленный куда-то исчез. Не сдался же он? Здесь их пятеро — он один… Какая чепуха! Он не бросит ее, он придет…

Словно в ответ на ее мысли, от черных деревьев отделилась тень и через пару шагов превратилась в лютвяжского воина. Это был Власко. Казалось, он плывет в воздухе, словно клок тумана. В руке наготове — поднятая сулица. Он остановился на опушке, озираясь и совершенно не пытаясь укрыться. Марас заметил его первым. Он было схватился за рукоять ножа, но через миг Суви с ужасом увидела, как по лицу изорянина расплывается широкая довольная улыбка.

— Он не видит нас, — подмигнул он Суви. — И не слышит. Мать укрыла нас своим крылом…

Увидев ее изменившееся лицо, сурово шикнул:

— Молчать, не мешать! Я все сделаю сам…

Марас встал и вытащил нож, не сводя взгляда с врага. Власко все еще стоял, оглядываясь по сторонам. Морок, наведенный на поляну, сбивал его с толку; он знал, что находится там, где надо, но видел только пустую прогалину и пытался понять, где заблудился. Изорянский чародей шагнул ему навстречу, занося нож для смертельного удара… И заорал от резкой боли — Суви изо всех сил толкнула котелок с ухой, горячая гуща хлынула Марасу на ноги. Власко вскинул сулицу.

— Я здесь! — пронзительно закричала Суви.

Марас, покачнувшись, ринулся на противника. Но чары уже разрушились; Власко увидел его, поляну, спящих изорян, девушку у костра… И нанес мгновенный удар. Марас захрипел, оседая на землю. Сулица пронзила ему горло. Власко выдернул копье и перевел дух. Суви бросилась к нему, но он ее оттолкнул.

— Где остальные?

— Вон они — спят! — выкрикнула она. — И будут спать долго — я опоила их сонным зельем!

Кивнув, Власко подошел к спящим и одного за другим заколол их.

Суви молча таращила глаза.

— Во имя Твое, Матерь Медейна, — мрачно сказал Власко. — Прими эту кровь, Зимняя Госпожа!

Завершив дело, он воткнул в землю сулицу и сел у огня на то место, где прежде сидел Марас. Суви хотела кинуться ему в объятия, но не смела.

«Я свободна! — подумала она. — Наконец-то мы с Власко вместе! Теперь все будет хорошо…»

Но почему-то она не чувствовала радости — скорее страх. Возможно, потому, что Власко сам не радовался. Он смотрел на нее почти так же холодно и отстраненно, как и на убитых им изорян.

— Надо решить, что делать дальше, — сказал он, помолчав. — Куда идти.

— Конечно домой, в столицу!

— Это твой дом, — напомнил Власко. — А я лютвяг, у нас с арьями война.

Суви смешалась. Вспомнила царевну Аюну, оставшуюся у Станимира, и устыдилась, поняв, что все эти дни думала только о себе и возлюбленном. Конечно, князь царевну не обижает, но почетный плен все равно остается пленом, а долг служанки — быть с госпожой до конца… Выходит, надо вернуться? Но Власко сразу убьют…

Девушка молчала, не зная, что сказать. Молчал и Власко. Мир, прежде казавшийся ему беспредельно огромным, оказался не так уж и велик для предателя. В родных землях он приговорен, и к дривам ему нельзя, а путь в земли изорян он только что закрыл себе сам. В самом деле уйти в Аратту? На службу к Кирану? Власко горько усмехнулся…

— Надо найти молодого государя Аюра! — выпалила вдруг Суви, чьи мысли блуждали сходными путями. — Найти истинного государя и попросить его взять нас под свою руку. Мы расскажем ему о сестре-царевне, мы много знаем о Станимире…

— Если жив твой молодой государь, — буркнул толмач. — Никто даже не знает, где он.

— Господь Исварха направит нас!

Суви ласково положила руку на плечо любимому, но он раздраженно скинул ее ладонь:

— Исварха? Исварха здесь не властен! Там, — Власко указал на высокое черное небо в ледяных гвоздях звезд, — Морана ткет ледяной саван, чтобы накрыть весь мир до солнцеворота. Когтистый Старец удалился под землю, в царство мертвых — да, он охотно нас примет! А здесь, в лесах, пришло волчье время…

«Время Медейны», — мысленно закончил он. Но вслух имя богини произнести не осмелился.

«Теперь тут правит она… И остался еще один выход…»

Власко поднял взгляд на Суви и смотрел до того долго, что ее начала бить дрожь.

— Милый, что ты так смотришь на меня?

— Ничего, — ответил он.

Суви стало так страшно, как не было даже рядом с Марасом. Она чувствовала: происходит нечто скверное, но не могла понять что.

— Надо поторопиться, — сказал наконец Власко, переведя взгляд на чуть светлеющее на востоке небо. — Пора перебираться через реку. Пошли искать перевоз.

— Сейчас? Еще так темно…

— Прямо сейчас. Может, успеем. Там владения чужих богов, туда не достигает власть…

Зрачки Суви вдруг расширились. Она смотрела за спину Власко, не в силах даже крикнуть от ужаса.

Толмач резко повернулся и прямо перед собой увидел огромного седого волка.

Зверь стоял в десятке шагов, пристально глядя на Власко. В ярко-желтых глазах не было ни гнева, ни нетерпения. Он уже нашел того, кого искал.

Суви думала, что Власко схватит сулицу и метнет ее в хищника. Но толмач лишь встал и оскалился по-звериному. Из его рта вырвалось рычание…

«Шерех?! Ты мертв! Тебе раскроили череп, твое тело сгорело на краде! Ты лишь призрак. Ты ничего мне не сделаешь!»

Верхняя губа волколака приподнялась, пасть приоткрылась. Можно было бы подумать, что оборотень смеется, если бы не огромные клыки, говорившие совсем о другом.

«Медейна своей милостью даровала мне новую шкуру, — услышал Власко очень знакомый хриплый голос. — В благодарность я накормлю ее плотью врагов досыта…»

«И сколько же ты должен убить?»

«Я буду убивать арьев и их приспешников, пока Мать не прикажет остановиться. Ты — первый».

«Первым будешь ты сам!» — прорычал Власко.

Шерех, не отвечая, наклонил голову к земле и, не сводя с противника взгляда, начал медленно подкрадываться к нему.

Будь на месте Власко обычный человек, Шерех не тратил бы времени — просто прыгнул бы, сшиб и в одно движение перегрыз горло. С бывшим собратом-волколаком все было иначе.

«Он меня опасается! — взбодрился толмач. — Знает, на что я способен! А я много раз видел, как сражается он, и знаю его уловки…»

Плечи Власко поникли, он сгорбился, согнул колени, словно собираясь опуститься на четвереньки. Он заранее знал, как волчий дух станет менять его тело. Вот-вот накатит ощущение ломающей все существо боли — и в то же время опьяняющее чувство всемогущества, которое охватывало его всякий раз, как он перекидывался…

…но огненная волна прокатилась и растаяла бесследно, оставив лишь тупое недоумение. Власко обнаружил, что по-прежнему стоит согнувшись. Не волк. Человек.

«Что случилось? — заметались мысли. — Почему не смог? Ну конечно… Конечно. Медейна отвернулась от меня!»

Сила, которую он считал своей, была лишь дана ему в долг — и теперь Медейна забрала ее обратно.

Власко пошатнулся. Ему броситься бы к костру, подхватить сулицу, но он так и стоял с пустыми руками, все еще не веря, что дар оборотничества покинул его. Вот, значит, как чувствует себя преданный? Беспомощность, ярость, отчаяние, ненависть; мир уходит из-под ног, рушится — и ты вместе с ним…

Толмач даже не попытался закрыться, когда Шерех сделал выпад. Словно лесной дух, оборотень метнулся к его ноге, распахнулись и сомкнулись челюсти, вырывая из бедра кусок мяса. Хлынула кровь. Шерех мгновенно отскочил назад. Власко завыл; ноги его подкосились, и он упал на колени.

За спиной раздался крик Суви. Девушка, оцепеневшая было при виде оборотня, пришла в себя и кинулась на помощь любимому.

— Прочь, — сквозь зубы прошипел Власко. — Беги…

Он смотрел, как Шерех в стороне жадно глотает кусок его плоти, как желтые глаза оборотня наливаются кровью, и понимал, что не отобьется. Собравшись с силами, он все же подобрал сулицу и с трудом поднялся на одно колено. Власко понимал: времени у него мало. Кровь хлестала из бедра, и с ней его покидали силы. Еще немного — и…

Шерех снова подбирался — медленно, делая короткие ложные выпады то в одну, то в другую сторону. Власко, у которого от боли и слабости мутилось в голове, не успел угадать направление очередного броска. Разверстая пасть возникла справа, словно из воздуха. Власко успел ударить, но лезвие скользнуло по густой шерсти, даже не добравшись до кожи. «Конец», — подумал он, когда острые клыки впились в его плоть.

Однако Шерех не торопился. Рванув зубами бок врага, он снова отскочил, глядя, как Власко пытается подняться на колени, зажимая рану. В глазах у толмача меркло, вокруг плавали серые тени, в ушах стоял звон. Ничто не помешало бы волколаку добить его — но вместо этого Шерех поднял морду к небу и завыл. Тоскливый зов полетел над ночным лесом. И вот понеслись ответные кличи: один, другой, третий…

«Сейчас они придут. Плоть твоя достанется братьям, а дух да будет жертвой Медейне!»

Это было последнее, что услышал Власко, прежде чем упал наземь. Шерех обошел потерявшего сознание предателя и направился к Суви.

Девушка так и стояла в нескольких шагах от места битвы. Ноги не повиновались ей. Оборотень приближался, словно сама смерть.

— Не надо, — прошептала она одними губами. — Я ни в чем не виновата…

Волколак остановился. Девушка не поняла, откуда раздался голос — то ли заговорил страшный зверь, то ли речь зазвучала у нее в ушах. Суви уже слышала этот голос раньше и непременно узнала бы его, не будь она так напугана.

«Ты хорошо поешь, служанка. Спой мне песенку».

— Ч-что?

«Ту, которую ты пела изорянам. Во славу Матери. Я слушал из кустов. Мне понравилось, хочу послушать еще».

Надежда шевельнулась в сердце Суви. С тех пор как они с царевной очутились в этих проклятых лесах, она уже много раз попадала к людям, что были хуже зверей, и всякий раз чудом оставалась невредима. Даже находила защитников. Исварха в самом деле хранил ее. Она сумеет порадовать оборотня, и тот ее не тронет…

— Заря моя, заря вечерняя! Игра моя, игра веселая! — дрожащим голосом завела Суви.

Седой зверь сидел и слушал, склонив голову набок.

— Игра моя не доиграна, песня моя не допета…

Суви замолчала и поклонилась оборотню, стискивая перед собой дрожащие руки.

«Умница, — раздался довольный хриплый голос. — Красиво петь — радовать Богиню».

Суви перевела дух, и в этот миг Шерех прыгнул.

Глава 1. Огонь под ледником

Жители лесного края, называемого Ингри-маа — Прекрасная земля, — не слишком-то любят соседствующие с ними горы, прозванные Холодной Спиной. Казалось бы, всякий ингри должен с детства привыкнуть к виду плоскогорий, что вздымаются над лесами там, где восходит солнце. Однако спроси кого угодно, и тебе ответят — добрым людям на Холодной Спине делать нечего. Это родина страшных древних зверей и диких мохначей, которые с этими зверями в прямом родстве. Там все еще правят чуждые боги. И духи, которым тысячи лет назад следовало бы уйти из этого мира.

Издалека Холодная Спина выглядит как исполинский спящий медведь, летом покрытый короткой рыжей шерстью, зимой — косматый, призрачно-белый. Порой и не поймешь, то ли это облака громоздятся на востоке, то ли снежные вершины. Однако, когда путник приближается к предгорьям Холодной Спины, его все сильнее охватывает чувство какой-то странной робости. То самое, всем знакомое чувство, когда приходишь в святилище, приносишь жертвы и вдруг ощущаешь присутствие богов.

— Вот так и поймешь, почему все беды приходят с полуночи, — буркнул Мазайка, окидывая взглядом заснеженные громады.

Двое подростков стояли на берегу озерца, в которое из трещины в скале с шумом и плеском изливался водопад. Задрав головы, они смотрели на стену из камня и льда, уходящую в небеса.

Их окружали серые валуны — каждый с избу величиной, — лежащие там и сям среди рыжей травы. Выше вздымалась изрезанная трещинами, распаханная оползнями круча. Поломанные горные сосны из последних сил цеплялись корнями за скалы. Под обрывами громоздились завалы снега и огромные глыбы льда, грязно-коричневого на поверхности и ярко-голубого на сломе.

— Смотри, Кирья. — Мазайка указал туда, где из рассекающей стену трещины вырывался искристый шумный водопад. — Если это исток Вержи, тогда понятно, откуда весь этот лед ниже по течению…

— Вержа тут ни при чем, — мрачновато отозвалась Кирья. — Разве не видишь? Тут случился обвал. Смотри, целый склон съехал и запрудил реку. Вон какое озеро натекло.

— И впрямь, — задумчиво кивнул Мазайка, глядя, как воды реки пробивают себе путь среди синеватых глыб. — Надо же, сколько тут льда! Я думаю, если бы растаял весь лед, покрывающий Холодную Спину, как знать — может, и гор бы не осталось!

— Хвала богам, этого никогда не случится, — хмыкнула его подруга. — Иначе все земли ингри попросту смыло бы в Закатное море…

Несколько мгновений они вглядывались в дикое нагромождение серых и голубых обломков вперемешку с поломанным лесом у подножия гор.

— А помнишь, арьяльцы рассказывали? — заговорил Мазайка. — Как они шли по охотничьей тропе через земли мохначей, а земля у них под ногами тряслась и трескалась…

Кирья кивнула:

— Помню. Рыжая мохначка еще говорила, что это под землей ползали огромные черви-землегрызы…

Мазайку передернуло.

— Хвала богам, что наш змей — не один из них, — тихо сказал он, невольно оглянувшись. — Этот хотя бы холода боится…

Дети переглянулись, вспоминая ночь на Лосиных Рогах — одинокой скале, на вершине которой высился Дом Ветра. Как они жгли ночью костер в развалинах храма Вармы, уничтоженного неведомой чудовищной силой. А огромный змей, посланный за ними ведьмой Калмой, сторожил внизу. Тогда казалось, что друзей загнали в ловушку и никакого выхода нет.

Кирья могла бы рассказать и еще кое-что насчет той ночи, но оставила при себе. Пока Мазайка спал, ей явилась ее бывшая наставница, Высокая Локша. Предлагала отдать друга змею в жертву — а самой спастись…

«Если мы спасемся, так вместе, — ответила ей Кирья. — Лети прочь…»

Ответом ей был лишь ядовитый смех. Обе добродеи, старая и молодая, знали, что это пустые слова. Кирье не по силам изгнать змея из-за Кромки, а Мазайке не улететь по воздуху. Они заперты на скале — ни еды, ни воды, и помощи ждать не от кого…

Однако, видно, Варма не отвел взгляда от детей, нашедших приют в его доме. Заполночь, когда уже погас костер, повеял холодный ветер с востока. Небо начало затягивать тучами, и вскоре в воздухе закружились снежинки.

Снег валил все гуще, а потом по черной ночной Верже поплыли глыбы льда. Белые льдины становились все крупнее, они громоздились, наползая одна на другую, выпихивая друг друга не берег. Кирья следила за белым потоком, пока ее не сморил сон.

Утро было студеным, словно внезапно настала зима. Весь мир был припорошен тонким снежным покровом, Вержа забита льдом. Змей исчез бесследно.

— Боги нам помогли, Кирья! — радостно заявил тогда Мазайка. — Недаром я просил Господина Ветра и батюшку-Хирву…

Кирья хмыкнула. Она никого не просила о помощи.

— Пока весь этот лед не унесло дальше по реке, надо идти вдоль Вержи к Холодной Спине, — сказала она. — Туда зима приходит раньше, чем в Ингри-маа. Это единственная безопасная для нас обоих дорога. Там мы избавимся от змея и подумаем, куда идти дальше…

…И вот теперь они стояли, глядя на изуродованный оползнем склон, и думали.

— Где-то здесь должна начинаться охотничья тропа, — наконец сказал Мазайка. — Арьяльцы рассказывали, как входили в наши земли вдоль Вержи.

— И что нам с того?

— Как что? Мы пересечем Холодную Спину и окажемся в Бьярме. Ты же помнишь — оттуда родом и мой дед, и Калма, и ее отец, волшебник Замара! Найдем его, попросим спасти деда…

— Так он и согласится, — хмыкнула Кирья. — Это огромный путь, Мазайка! Даже арьяльцы смогли пройти его только с помощью мохначей! Да и как мы найдем волшебника в бескрайней Бьярме?

— Арьяльцы прошли — и мы пройдем, — упрямился Мазайка. — Охотники рассказывали, дорога совсем не тяжелая…

— Если едешь на мамонте — да!

Кирья решительно помотала головой:

— Нет, Мазайка, не можем мы сейчас идти через Холодную Спину! Мы не дойдем, заблудимся, замерзнем по пути… Понимаю, ты хочешь спасти деда — но мы не можем. Однако я знаю, кто может.

— Кто?

Кирья чуть покраснела.

— Локша не раз упоминала о нем, — буркнула она. — И проклятая Калма отзывалась о нем со страхом и почтением. Мой отец. Настоящий — не Толмай.

— Отец? — изумился Мазайка. — Какой еще отец?

— Помнишь, меня нашли в корзинке на болоте? Тот, кто меня туда положил, и был моим отцом. Так сказала Локша. И еще добавила, что он — могучий чародей. Дескать, он следит за мной, тайно направляет меня… Я вот думаю: а может, и к Локше я неспроста попала? Может, ей было велено приглядывать за мной?

— Отец — чародей, — озадаченно повторил Мазайка. — И где же его искать?

— Я знаю, как разведать.

Кирья прикоснулась к кожаному тулу на поясе, в котором скрывалась костяная дудочка, похищенная во владениях Калмы.

— Я призову дух древнего летучего зверя, — сказала она. — Помнишь, я подчинила его себе? Локша говорила, некогда этот зверь служил моему отцу. Так пусть дух отведет нас к нему! Если я нужна своему отцу — я попрошу его спасти твоего деда.

— Дудка Калмы… — проворчал Мазайка. — Ты уверена, что стоит на ней играть? Помнишь, как ты играла на глиняной «сойке» — и начался паводок? А тут — ведьмина костяная дудка. Из чьей кости ее сделали?

— Она меня слушается, — возразила Кирья.

Мазайка поднял взгляд на небо. Острая кромка ледяной стены чуть розовела, намекая, что день начал угасать, однако до заката было еще далеко.

— Думаешь, крылатый дух придет сейчас, при свете солнца? — спросил он с сомнением.

— Он должен приходить всегда, когда я его призову!

— А он знает об этом?

Вместо ответа Кирья поднесла к губам дудочку, глубоко вдохнула, закрыла глаза…

«Приди, защитник! Я ищу отца — укажи к нему путь!»

Ее дыхание превратилось в звук — долгую трель, такую звонкую и холодную, словно ее издали сами ледяные горы. Сознание мгновенно слилось с этим звуком; он раздавался одновременно повсюду, в небе и под землей. На миг девочка будто воочию увидела лабиринт пещер, пронизавших Холодную Спину насквозь, подобно причудливым ходам жуков-короедов. Некоторые были заполнены водой, от других веяло мертвенным холодом; одни были озарены волшебным синим свечением, другие затаились в кромешной тьме. И все они звучали, словно одна огромная дудка с тысячью отверстий или одно огромное существо с тысячью слаженных голосов. Кирья замерла, не смея дышать, отдаваясь ощущениям. Если бы она могла приказать сердцу не стучать, чтобы не спугнуть видение, она бы так и сделала.

Небо на миг закрыла быстрая тень.

Пальцы разжались, костяная дудка упала в траву. Уже не сомневаясь, Кирья вскинула руки, распахнула их, словно крылья, и взмыла в небо. Древний дух ринулся к ней, они встретились в воздухе, соединились — и вот уже единое крылатое существо кругами поднималось над заснеженными плоскогорьями, все выше и выше падая в закатное небо.

Мазайка смотрел на подругу во все глаза. Он видел лишь то, что Кирья, выдув из ведьминской дудки певучую трель, уронила ее, раскинула руки в стороны и застыла с закрытыми глазами, будто окаменев. Внук Вергиза понимал: Кирья духом сейчас где-то бесконечно далеко.

«Лишь бы только с ней не случилось ничего плохого!» — с тревогой думал он.

Да, Кирья умная и очень смелая девочка — но те, кто желает ей зла, старше и неизмеримо сильнее. Да и Локше Мазайка ничуть не доверял. Что еще за «отца» придумала добродея? Не обман ли это, чтобы вернуть Кирью в кереметь? Ни о каких «великих тайных колдунах» в краю ингри отродясь не слыхали…

«Пусть она вернется из своего полета невредимой! Пусть дух укажет ей верный путь!»

Тянулось время. Закат окрашивал алым острые зубцы, под ледяной стеной залегли мрачные сизые тени. Кирья все стояла, раскинув руки, — ни один человек не смог бы простоять так долго. Мазайка переминался поблизости. От напряженного ожидания парень уже и сам еле держался на ногах, а у Кирьи даже дыхание не участилось. Внезапно девочка вздохнула и упала в рыжую траву так, словно все ее кости вдруг стали мягкими. Мазайка тут же кинулся к ней, перевернул на спину, уложил поудобнее, накрыл своим кожухом. Вскоре ресницы Кирьи шевельнулись. Темно-синие глаза бездумно уставились в небо.

— Ты здесь, Кирья? — прошептал волчий пастушок, пытаясь поймать ее взгляд. — Где ты была? Что видела?

Взгляд Кирьи скользил по далеким облакам, словно она все еще пыталась разглядеть невидимое.

— Через горы пути нет, — наконец медленно проговорила она. — Я видела такие трещины, что туда вся наша деревня провалится… Видела обрывы в десять раз выше вот этого — а под ними плескались темные воды, и ледяные глыбы размером с дом Вармы плавали там, качаясь на волнах…

Кирья приподнялась на локтях и поглядела Мазайке в лицо.

— Думаю, никто и никогда больше не пойдет к нам из Арьялы через Холодную Спину.

Мазайка молча кивнул, стараясь мысленно смириться с тем, что путь в Бьярму заказан.

— Потом мы летели к югу, — продолжала Кирья. — Там я увидела, что Холодная Спина разделяется на два огромных отрога, подобных раздвоенному языку змеи. Над бесчисленными водопадами висят радуги… Потоки бегут повсюду, разливаются озерами, мертвые деревья торчат из воды…

— Должно быть, ты видела Мокрый лес, — пробормотал Мазайка. — Стало быть, он совсем подмок… А чудовища были?

— Я не видела.

— Наверно, зимой они спят. Прекрасно! Пожалуй, там можно пробраться на лодке. Хотя лучше немного подождать — вот-вот начнутся морозы, воды встанут…

— Нет! — оборвала его Кирья. — Нам там делать нечего. Слушай дальше. Я тоже подумала — уж не это ли путь, ведущий к моему настоящему отцу? Ведь именно оттуда принес меня в корзинке Толмай… Однако полет все длился. Мы пересекли холодные топи и мертвый лес и устремились к закатному отрогу Холодной Спины. Его рассекла огромная трещина, над которой поднималось облако горячего пара. Будь я в своем смертном теле, я бы и близко не подошла к этакому страшному месту — но дух вел именно туда. Мы сложили крылья и ринулись прямо в клубящийся туман…

— И что там было?

— Я не знаю, — помедлив, ответила Кирья. — Никогда прежде не видела подобного. Мы спускались все ниже, и все громче становился рев. Шум стоял невыносимый! Наконец мы оказались в пещере — такой большой, что даже стен не видать. Вместо пола в той пещере была вода. Она кипела, как уха в котле!

— Под Холодной Спиной кипит вода? — не веря ушам, повторил Мазайка.

— Да, кипит ключом!

По спине парня пробежали мурашки. Невесть почему, эта диковинная новость показалась ему жуткой, угрожающей.

— Там, среди клубов пара, — продолжала Кирья, — я увидела огромное черное чудовище. Его острый хребет поднимался над бурлящей водой. Оно выдыхало пламя и истекало огненной кровью. Кровь лилась в воду, мгновенно застывая черной чешуей…

— Храни нас предок Хирва! Оно живое?

— Не знаю — но оно шевелилось, ревело, плевалось огнем… и поднималось все выше над водой! — Кирья устремила взгляд на расщелину, откуда изливался водопад. — Знаешь, Мазайка, что я думаю? Если пойдем выше по течению Вержи, рано или поздно придем в ту пещеру с кипящей водой, к чудовищу…

— Поэтому твой дух и указал ее? Наш путь лежит туда?

Мазайка с невольным содроганием поглядел в сизый сумрак, уже укутавший водопад и озеро.

— Вот не знаю. Дух вернул меня сюда и покинул… Наверно, счел, что показал достаточно. А я не поняла, что он хотел сказать…

Она умолкла, ощутив вдруг нечто не поддающееся определению. Низкий звук, пришедший из-под земли, отозвался прямо в сердцевине костей. А через миг Мазайка вскочил на ноги с криком:

— Вода поднимается!

Теперь уже оба отчетливо чувствовали дрожь земли. С крутых склонов сорвались и покатились вниз несколько камней. Заскрипел, застонал, затрещал лед. А вода в озерце под ледяной стеной действительно быстро поднималась! Кирья и Мазайка на миг застыли, пытаясь понять, откуда приближается опасность.

— Бежим! — Кирья дернулась, Мазайка поймал ее за руку.

— Нет! Вниз нельзя — смоет!

Вода прибывала все быстрее. А глухой рев, доносившийся из расщелины, ясно говорил о том, что это лишь начало…

— Туда!

Парень указал на скалистый выступ в стороне от реки. Раньше рядом с ним проходила охотничья тропа. Именно с него Аюр и Джериш когда-то впервые озирали Затуманный край. Друзья быстро полезли вверх, карабкаясь по трясущейся под ногами каменной осыпи. Кирья, еще не до конца пришедшая в себя, то и дело оступалась. Мазайка торопил и подталкивал ее, оглядываясь на растущее на глазах озеро. Он видел, как шевелятся глыбы льда, как между ними сочатся струйки воды, быстро превращаясь в потоки… Лишь одного он боялся — что крутой склон под ними сейчас так же поползет вниз и похоронит их под собой или скинет в разлив.

Они успели — добрались до безопасного выступа и упали, тяжело дыша и с высоты глядя, во что за считаные мгновения превратилась мирная Вержа. Из ущелья хлестала ревущая струя воды, увлекая за собой валуны и кроша льдины. Мазайка перевел дыхание:

— Фух! Спаслись…

Кирья вдруг вскинула голову и закричала:

— Там люди!

В самом деле, в бурлящем потоке чернели головы. То исчезая, то снова выныривая на поверхность, неизвестные отчаянно боролись за жизнь. Кого-то волокло по камням, кто-то попал под льдину и больше над водой не появился… Мазайка сорвался с места и, скользя по осыпи, метнулся вниз. Прыгая с камня на камень, он добрался до темноволосого человека, который из последних сил цеплялся за валун. Общими усилиями они одолели течение и выбрались на мелкое место. Мазайка заметил, что сила паводка ослабевает. «Хвала предкам, иначе бы нас снесло обоих, а так я сейчас помогу и остальным!» — обрадовался он. К счастью, спасенный был мал ростом и худ. Мазайка оттащил его на отмель, где вода уже не шумела, унося все с собой, а тихо сочилась меж камней. Незнакомец был почти без сознания, все его тело онемело. Едва придя в себя, он вцепился в руку спасителя и принялся о чем-то его умолять, указывая назад, в сторону озера.

Мазайка поднял голову и увидел еще двоих. Белобрысый верзила с трудом брел к берегу по колено в воде, поддерживая товарища. Тот кое-как перебирал ногами, его голова была разбита. Юный ингри поспешно бросился на помощь.

* * *

Солнце уходило за лес, окрашивая ледяную стену алым. Основание ее тонуло в сизом сумраке. Костер казался искрой, едва мигающей у края бесконечных ледяных плоскогорий.

Трое спасенных из паводка грелись у огня. Одежду они сняли и развесили сушиться поблизости. Подростки отдали им свои плащи и все, что подошло из сменных рубах и портов. Впрочем, их одежда налезла только на невысокого тощего чужака, которого первым вытащил Мазайка. Молодому парню с разбитой головой было не до переодевания. Когда его дотащили до берега, раненого стошнило и он даже в сознание пришел, но сидеть не мог — все валился на бок. Старший товарищ, косматый верзила, быстро переодел его во все сухое, что нашлось в дорожных коробах у ингри, поверх укутал плащом и уложил поближе к костру. А сам уселся рядом в чем мать родила, только накинул плащ Кирьи на плечи и принялся за еду.

Мазайка следил за тем, как верзила поглощает их пищу, испытывая смешанные чувства. Они с подругой хорошо подготовились, уходя в странствие. Не знали, куда поведет путь, но голод первое время им не грозил — до этого вечера. Хорошо, что у них оказалось достаточно еды, чтобы поделиться с попавшими в беду людьми. Но теперь придется думать, как пополнить припасы…

Кирья устроилась в стороне от костра, предпочитая наблюдать за чужаками, а не вступать в беседу. Мазайка же, наоборот, подсел поближе. Он охотно порасспросил бы пришлых о том, кто они такие и чего ищут в землях ингри. Тем более он уже понял, что по крайней мере один из них говорит на их языке.

Но спасенные оказались неразговорчивы. Молодой парень с перевязанной головой лежал тихо, с закрытыми глазами, изредка что-то бормоча слабым голосом. Худой коротышка, напротив, был охвачен беспокойством. Несмотря на озноб, он ушел обратно к озеру сразу, как только смог встать на ноги. Мазайка с любопытством наблюдал, как тот бродил у водопада и у нагромождения льдин там, где оползень запрудил реку, то и дело нагибаясь и что-то выкликая. Наконец, когда стемнело, коротышка вернулся к костру и молча сел, уткнув лицо в ладони, будто собрался плакать.

Третий был суровый мужчина лет тридцати, высокий, бородатый, с угрюмым взглядом. Его кожу покрывало множество шрамов — светлые, давно зажившие, а поверх них — свежие. «Он, должно быть, воин, — размышлял Мазайка. — Из какого он племени?»

Краем уха он слышал, как верзила что-то приговаривал, перевязывая младшего товарища, но ни слова не понял.

«А этот, невысокий, очень похож на ингри, только волосы темные и длинные…» Парню казалось, что он уже видел похожих людей.

Кого же они вытащили?

Длинноволосый коротышка вдруг поднял голову, прерывисто вздохнул и произнес, глядя перед собой в пространство:

— Где же брат? Я не смог отыскать его! Я звал, но он не откликнулся… Мы боролись с потоком бок о бок, а потом льдина перевернулась и он исчез…

— Смирись, Андемо, твой брат погиб, — мрачно ответил ему на том же наречии лохматый бородач. — Его затянуло под лед на моих глазах. И он не плыл, вода просто тащила его тело.

— Может быть, его выбросило где-то ниже по течению! Я пойду…

— Сиди. Его не протащило бы через ледяной затор, а там ты все обыскал.

Андемо обхватил руками виски:

— Один брат погиб в пещерах, а теперь и второй! Что я скажу матушке?

Лохматый промолчал, бросив на собеседника выразительный взгляд, которого тот не заметил, а Мазайка вполне понял. «Ты так уверен, что сумеешь добраться до своей матушки?»

— Здешние боги сильны и безжалостны, — не смолкал Андемо. — Нас осталось всего трое! Змеиный Язык забирал нас одного за другим…

— Не гневи богов жалобами, друг. Мы прошли синими пещерами, мы видели рождение огненного чудища и все еще живы…

Мазайка молча подкидывал дрова в костер. Чужаки в самом деле говорили на языке ингри — но коверкали его очень знакомым образом. Внук Вергиза помнил — именно так изъяснялись охотники из Арьялы. Так вот, значит, откуда явились спасенные! Но бородатый воин и парень с разбитой головой ничем, кроме разве что роста и стати, не напоминали надменных златовласых арьев… «А длинноволосый Андемо похож на арьяльских слуг — на бьяров! — вдруг сообразил мальчик. — Но кто эти двое? Его хозяева? Нет, они общаются как равные… И арьяльский язык им, похоже, неродной — этот здоровый говорит, словно каши в рот набрал…»

В раздумьях он не заметил, что бородач за ним внимательно наблюдает.

— Где мы, парень? — спросил он.

Мазайка смешался. Бородач ухмыльнулся:

— Ты перестарался, притворяясь, что не понимаешь нас. Вы с бьярами, похоже, родичи. Ну, давай познакомимся. Люди называют меня Варлыгой. Это Андемо, мой друг и побратим. Парень с разбитой головой — Дичко, мой родич.

— Меня назвали Мазаем, — не слишком охотно ответил подросток. — А это Кирья. Мы из рода Хирвы, что за Вержей…

Варлыга бросил взгляд на рыжеволосого паренька, сидевшего поодаль от костра. Тот ответил сумрачным взглядом — дескать, ты кто такой, чтобы выспрашивать?

— Рода Хирвы? — переспросил он.

— Да, рода Хирвы, дедушки-Лося. По ту сторону Вержи — земли большого, сильного рода Кабана…

— Что это за племена? — удивленно спросил Андемо.

— А я понял, кто это! — воскликнул Варлыга. — Мы называем их «изоряне». Лесные люди с севера. Я знаю лишь то, что они живут за Змеиным Языком…

— Мой дядя возил мед изорянам, — послышалось с лежанки раненого. — У них есть торг на священном озере… Ладьва, кажется…

— Далеко же нас занесло! Как это мы умудрились взять так сильно к северу?

— Восхвали богов, что они вообще сохранили тебе жизнь, — проворчал Андемо.

И снова помрачнел, вспомнив брата…

Варлыга между тем повернулся к Мазайке:

— Что вы тут делаете вдвоем с другом? Почему ушли из родного селения?

Мазайка вздохнул и принялся рассказывать. Он говорил о напастях, что обрушились на род Хирвы; о чудовищах, что завелись в лесу; о том, что все родичи сбежали за реку, а они замешкались и едва унесли ноги от страшной ползучей твари… Варлыга слушал, а больше смотрел. Двое подростков, одеты удобно и тепло. Старший — беловолосый, с очень светлыми глазами, похож на бьяра. Младший — рыжий, и выглядел, и вел себя странно. Его внешность и повадки чем-то раздражали Варлыгу. Будь они в Аратте, он бы сказал, что перед ним арийский полукровка. Но откуда взяться арьям в этом забытом богами полуночном краю?

Чудовища, колдовство… По пути через Змеиный Язык беглецы навидались такого, что уже устали бояться. Не велеть ли мальчишкам отвести их в ближайшее изорянское селение? Но Варлыга еще сам не был уверен, что ему туда нужно.

— Вы из Арьялы? — рискнул спросил Мазайка.

— Да, — кивнул Андемо. — Я бьяр, а они дривы.

— Дривы?

Слово было знакомое; но тут раздался голос Кирьи:

— Бьяры живут за Холодной Спиной. Что вы делаете так далеко от родных земель? Вы заблудились?

Варлыга и Андемо одновременно обернулись, услышав голос рыжего парня. Да это же девчонка!

— Именно что заблудились, — кивнул Варлыга. — Мы бежали из Аратты, потеряли путь на Змеином Языке. И сейчас ищем дорогу домой.

Глава 2. Призывание змея

Невыносимый грохот раздавался отовсюду — сверху, снизу, изнутри… Весь мир стал грохочущей синей тьмой. Дрожали и трескались ледяные стены пещеры, земля под ногами ходила ходуном, так что даже кости внутри живых тел начинали вибрировать, словно пытаясь разрушить плоть… И куда ни глянь — все двигалось.

Особенно страшно было смотреть вверх. Андемо глянул лишь раз и чуть не лишился последних остатков самообладания, а вместе с ними и разума. Своды пещеры превратились в низкое, нависшее над самой головой кипящее грозовое небо. Тяжелый синеватый потолок двигался прямо над ними, полз куда-то, опускаясь все ниже и ниже. Будто, вращаясь, смыкались жернова, а зерна в тех жерновах — они сами!

Свод разрезала трещина, словно просвет среди туч, внутрь хлынул дневной свет. Андемо мельком увидел перекошенные лица мятежных строителей Великого Рва. Варлыга кричал, но его голос совершенно тонул в неописуемом шуме. Встретившись глазами с товарищем, Варлыга замахал руками, указывая в дальний конец пещеры. Одного взгляда хватило, чтобы понять: это их шанс на спасение. Вслед за вожаком беглецы, шатаясь и падая, стараясь опередить неумолимо опускающийся свод, бросились в уходившую куда-то вниз расселину…

Андемо вскинул голову, распахнул глаза. Перед ним рдели и переливались сполохами угасающие угли костра. В ясном небе, над синеющей во тьме стеной ледника, раскинулась россыпь звезд. «Хорош сторож!» — криво усмехнулся бьяр, оглядываясь. С одной стороны храпели дривы; с другой доносились тихие разговоры.

— Мой дух-защитник послал нам проводников! — горячо шептала рыжеволосая девчонка. — Мы пойдем с ними, и они приведут нас к моему отцу!

— Кирья, какие проводники? — с досадой возражал ей приятель. — Это чужаки, они сами не знают дорогу! А если бы и знали — с чего бы им брать нас с собой? Зачем им лишняя обуза? Да мы и сами ничего о них не знаем. Куда идут, от кого убегают? Мне кажется, те двое, дривы, — страшные, отчаянные люди! Особенно этот лохматый, весь в рубцах… Такому тебе или мне шею свернуть — что почесаться… Бьяр, верно, их проводник, да тоже сбился с пути…

— А если мы вместе вернемся по Верже? — упрямилась девчонка. — Если те двое, как ты сказал, люди отчаянные — пусть защитят нас…

— От огромного змея, который лося сожрал с рогами и копытами? Ха! Разве что он проглотит их первыми, пока мы будем убегать… Да и о прочих чудовищах не забывай. Кто знает, сколько их еще напустила Калма на земли Ингри-маа…

— А куда еще?! Пойдем к югу вдоль Холодной Спины — попадем прямо в Мокрый лес. Болота пока не замерзли, мы там просто потонем, прежде чем нас съедят…

— Тсс! Сторож проснулся!

Разговоры сразу смолкли. На Андемо уставились две пары настороженных глаз.

— О каком змее вы говорите? — спросил он. — Тут, под горами, по слухам, водятся огромные ледяные черви-землегрызы. Они прогрызают ходы, и земля рушится под ногами…

Беловолосый мальчик помотал головой:

— Нет, наш змей вылез из болота. Он несколько дней преследовал нас. К счастью, создания Калмы боятся холода. Обвал и паводок отогнали его…

— Рано радоваться — еще вернется, — резко сказала девочка. — Его послали не просто так! Ему нужна…

Андемо заметил, что мальчик сжал руку своей подруги, словно призывая замолчать. Непростые дети, подумал бьярский ведун. И неспроста оказались тут одни. Значит, преследует змей… Девчонка, переодетая парнем, похоже, не чужда колдовства. Андемо понял это сразу же, как ее увидел. А подспудно ожидал встретить еще раньше — когда в первый раз услышал пение дудочки в синих пещерах…

Вон она, эта дудочка, у девки в руках. Дудка из кости твари, не принадлежащей этому миру. Андемо был уверен: если услышит звук, то сразу узнает. Нежные, звонкие, переливчатые звуки — и горы сдвинулись с места… Уже дважды беглецы слышали голос дудки, и всякий раз после этого начиналось нечто ужасное.

— Мой товарищ правду сказал, — заговорил Андемо. — Варлыга с родичем в самом деле возвращаются домой. Но не я — моя родина осталась в Бьярме. Думаю, я никогда ее уже не увижу. Мы беглецы. Мы едва ускользнули от смерти. Ушли от погони под Змеиный Язык и решили, что спасены.

— Кто же вас преследовал? — спросил Мазайка.

Андемо помешкал, думая, с чего начать.

— Много лет назад Аршалай, повелитель Бьярмы, повелел копать Длинную Могилу.

— Что это?

— Огромное рукотворное ущелье. Можно много дней идти вдоль него, а оно все не кончается. Сейчас оно протянулось от моря почти до гор Холодной Спины… Когда оно будет выкопано, в него хлынут воды Змеева моря и оно превратится в новую реку…

— Зачем? — озадаченно спросил Мазайка.

Он пытался представить подобное ущелье, но ни образ его, ни смысл не укладывались в сознании.

— Со всех подвластных Аратте земель туда присылают несчастных, — продолжал бьяр. — Они копают и долбят землю, пока не погибают. Мужчины падают от непосильного труда, их семьи умирают от голода… Однако повелитель Аршалай безжалостен. Он говорит — это священный труд для спасения от вод Змеева моря! Но это неправда. Боги очень рассержены на арьев. Скоро грядет возмездие — и не хотелось бы оказаться там, где грянет гром!

— А! — догадался Мазайка. — Так вы были среди тех, кто копает это ущелье, и вы убежали, да?

Бьяр кивнул:

— Нас было больше. Арьи не любят марать руки убийствами — для таких дел у них есть накхи, змеиные люди. Те отвергают всех богов, кроме Первородного Змея. Это само по себе скверно, ибо Змей правит морем, а море — темная бездна, равнодушная ко всем живущим на суше. Накхи сторожат ров и убивают тех, кто хочет сбежать. Однако нам удалось обмануть их, спутать следы и оторваться…

Андемо с тоской поглядел во тьму.

— Нас было больше, — повторил он. — Со мной было два брата. Одного мы потеряли, как только вошли в пещеры. Второго погубил подземный огонь…

— Огонь?

У Мазайки мурашки побежали по спине. Он бросил быстрый взгляд на Кирью, вспомнив рассказ о ее видении. Уж не погубила ли она брата Андемо игрой на костяной дудке? Всякий раз, как Кирья берется на чем-нибудь играть, вокруг все рушится!

— У Варлыги остался хотя бы Дичко, — печально продолжал бьяр. — Все его прочие соплеменники тоже сгинули в подземельях один за другим. По правде говоря, когда начали рушиться своды пещеры, мы были уверены, что нам всем конец…

…Трещина уходила вниз. Из темной глубины веяло смертельным холодом. Люди спотыкались и скользили по ребристому полу. Гладкие стены трещины обросли застывшими наледями, словно некогда прежде струился поток, а потом мороз сковал его. Невыносимый грохот понемногу отдалялся, разлитое в воздухе синее свечение угасало. Дальше беглецы спускались на ощупь в полной тьме. Кто-то поскользнулся, упал в воду и выругался, — как-то незаметно оказалось, что по дну трещины бежит ручей. Вскоре он разлился от стенки к стенке. Пришлось шлепать по воде, и вскоре никто уже не чувствовал ног.

«Куда мы идем?» — спросил кто-то, когда они остановились отдохнуть.

Беглецы потеряли счет времени и понятия не имели, где находятся. Воздух обжигал холодом, ледяные стены высасывали силы.

«Вперед», — ответил Варлыга.

Больше сказать было нечего. Мог бы только добавить — как можно дальше от рушащихся гор и ползущего над головой свода. Позади — верная гибель. Впереди… Он просто следовал за ручьем. Опыт подсказывал: текучая вода рано или поздно найдет себе выход на поверхность. Но когда и как и смогут ли они пройти этим путем — знают лишь боги…

«Мы заблудились! — надрывно крикнул один из дривов. По голосу было ясно, что он находится на пределе сил. — Мы погибнем здесь… Надо возвращаться!»

Его поддержали и другие голоса. Позади грозил гибелью обвал и сторожили ловчие Каргая — но все это уже не казалось людям таким уж страшным по сравнению с черной ледяной бездной впереди…

«Нет, надо иди дальше, — решительно поддержал вожака Андемо. — Мы сейчас пойдем через вековые льды. Здесь все ручьи текут на полдень. Вода точит ходы во льду. Будем просто следовать за водой. Если боги будут к нам милостивы — мы пройдем насквозь и выйдем с другой стороны гор».

«Боги? — угрюмо повторил кто-то. — У бьяров есть подходящий бог, чтобы помолиться ему? Или надо воззвать к богам мохначей?»

«Я воззову к любым богам и пообещаю любые жертвы, если они помогут нам выбраться из этой ледяной преисподней, — рявкнул Варлыга. — Вперед!»

Андемо вдруг застыл, ощущая, как волосы становятся дыбом. Издалека, из тьмы, хрустальным эхом отражаясь от выглаженных водой и морозом стен, лились нежные, чистые звуки…

Не прошло и мгновения, как земля затряслась у них под ногами. Заплескала вода, с потолка острым ливнем посыпались сосульки… В недрах гор снова начал нарастать глухой грохот.

«Боги ответили нам! Вперед!» — заорал Варлыга, пока страх нового обвала не лишил его людей остатков разума.

Треск льда, шум потока…

— …так мы бежали во тьме, — говорил Андемо, то ли рассказывая, то ли просто вспоминая вслух. — Падали острые ледяные осколки, катились камни, бурлила вода. Нас становилось все меньше, но мы даже не знали об этом; каждый думал лишь о том как спастись самому. Мы бежали, словно в полубреду, не чуя от холода ни рук ни ног. Шум затих, и земля перестала качаться, но мы даже этого не заметили. В конце концов мы увидели свет.

Когда мы перевели дух и немного отогрелись, то поняли, что подземные боги приняли жертву и выпустили нас. Мои братья узнали место, куда мы вышли, — они бывали здесь прежде. Только ходили в эти края поверх Змеиного Языка, а не под ним…

Андемо ладонью расчистил кусок земли возле костра и принялся чертить, изображая нечто вроде змеиной головы, держащей в пасти острый камень.

— Глядите: южная оконечность Змеиного Языка разделяется на два извилистых отрога, огибая Алаунские горы. Люди редко заходят туда, но это не совсем необитаемые земли. В горах гораздо теплее, чем на Змеином Языке, из-за сотен горячих источников. В тамошних долинах водится множество жутких тварей. Между южным краем Змеиного Языка и Алаунскими горами — сырые заболоченные равнины. Неплохое место для охоты. Там пасутся стада оленей с самыми большими рогами, какие только можно вообразить… Наши охотники ходят туда по весне на промысел за молодыми, еще мягкими оленьими рожками — это волшебное средство от многих болезней… Водятся там и дикие кони, косматые и злые. Варлыга думал было поймать их, но это пустое дело…

— А что там, в Алаунских горах? — негромко спросила Кирья. — Ты сказал — чудовища?

— О да! Те, кто туда ушел, обратно уже не вернулись. Но даже издалека мы видели ужасающих птиц. Да и птицы ли это? Сущие нетопыри, только огромные. У них нет перьев, перепончатые крылья обтянуты черной кожей. У тварей длинная пасть, полная зубов, они могут растерзать любого… Раз мы вышли прямо к скале, где они гнездились… Ох как мы оттуда улепетывали!

Андемо содрогнулся, вспоминая, и не заметил, с каким жадным любопытством его слушает Кирья.

Некоторое время бьяр помолчал, подкинул валежника в огонь. Где-то вдалеке прогрохотал обвал. Должно быть, еще один склон подался и теперь сползал вниз, увлекая с собой травы, камни и лед.

— Что-то очень плохое происходит со Змеиным Языком, — сдавленным голосом сказал Андемо. — Мохначи неспроста прозвали эти горы Ползучими. Я подозреваю, горы ползут так быстро, что разрушают сами себя. Когда мы пересекали равнину между отрогами, мои братья не узнавали их. Там все изменилось! Звери уходят, реки разливаются… И обвалы… Каждую ночь меня мучили страшные видения. Казалось, вокруг черепа исполинских зверей…

— Великие звери? — спросил Мазайка. — Они иногда забредают в Ингри-маа! Один такой древний зверь пришел к нам из Мокрого леса… Мы прозвали его волчьим секачом. Он убил ее названого отца, — кивнул на Кирью. — А потом арьяльский царевич застрелил его на охоте. Попал стрелой прямо в глаз!

— Нет, те, что мне снились, были размером с горы, — продолжал рассказ Андемо, сделав мысленную пометку насчет «арьяльского царевича». — Как знать, может, в незапамятные времена тут водились зверобоги выше гор! Порой мне кажется, что Змеиный Язык — такой уснувший зверь…

«И он просыпается», — мысленно закончил Мазайка, косясь на вздымающуюся в небо ледяную стену.

— Как же вы сумели выйти сюда? — спросила Кирья.

— Выйти? — хмыкнул Андемо. — Уж скорее нас выкинули сюда злые дивы! Слушай. Когда мы пересекли равнину и вышли к западному отрогу Змеиного Языка, мы стали думать, что делать дальше. Идти через горы на запад — мы бы не дошли. У нас ни припасов, ни теплой одежды, а в горах водятся саблезубцы… Спускаться к югу вдоль хребта, чтобы выйти в земли дривов напрямую, — о, об этом спросите Варлыгу. Он расскажет вам о муравьиных лесах…

— О чем?

— Потом узнаете. Словом, мы сидели и спорили. Наконец Варлыга принял решение — идти через горы. Но ушли мы недалеко. Это произошло сегодня утром. Едва мы пересекли хребет, затряслась земля. Из трещин в небо поднялись облака пара. Все плоскогорье заволокло туманом. Мы заблудились во мгле — а потом я снова услышал звуки дудочки. И не успел я сказать «Прощайте, друзья», как земля разверзлась прямо под нами…

Андемо перевел дух, кинул взгляд на Кирью и сказал:

— Мохначи рассказывают о Водах Гибели… Всю дорогу я гадал — о чем они? Под Змеиным Языком все пропитано водой. Но в этот миг я понял, что они имеют в виду! Точнее — увидел своими глазами. Мы упали в подземное озеро, озаренное багровым светом. В центре этого озера высилась огненная гора. Вода вокруг нее кипела ключом. По склонам горы изливались раскаленные потоки, мгновенно застывая, а поверх них уже ползли новые. Огонь рвался вверх, растапливая своды, и нам на головы непрерывно лился горячий дождь. Все вокруг было наполнено ядовитым паром… Вот так судьба — свариться заживо под ледяными горами!

— Что же случилось потом? — спросила Кирья.

— Нас подхватил поток и повлек куда-то с неудержимой силой. Нас несло в багровом сумраке, в ледяной трубе. Вода, поначалу обжигающе горячая, остывала с каждым мигом. Огненная гора осталась позади. Там же, во тьме, сгинули все наши товарищи, кроме троих. И наконец нас выкинуло наружу — в это самое озеро…

Андемо кивнул в сторону истока Вержи и вдруг спросил девочку:

— Это ведь все ты устроила?

Кирья даже не моргнула, будто вопрос совсем не удивил ее.

— Почему ты так решил?

— Я, знаешь ли, немного смыслю в волшбе. Твоя дудка — кость существа из-за Кромки, верно? Она открывает проходы между мирами. Никому не следует пользоваться такой вещью, а уж тем более необученной девочке. Откуда у тебя эта дудка? Ты нашла ее?

Кирья гордо вскинула голову:

— Унесла… у одной ведьмы.

Андемо покачал головой:

— Возможно, ты опытнее, чем кажешься. Но лучше бы тебе никогда не играть на ней.

— Послушай, бьяр, — заговорила девочка. — Прежде чем указывать, на чем мне играть, а на чем нет…

Мазайка дернул ее за руку и что-то зашептал на ухо. Андемо смотрел на маленькую чародейку в замешательстве. Поначалу ее дерзость, немыслимая для подростка, изумила его. Но потом он и сам увидел то, что сразу бросилось в глаза служившему в столице Варлыге. Андемо видел арьев всего пару раз в жизни — на строительстве Великого Рва они появлялись нечасто, — однако те встречи врезались ему в память. Златовласые любимые дети бога Сола, хоть среди лесов, хоть среди снегов, вели себя так, словно мир был создан именно для них и ничто в нем не могло ни навредить им, ни устрашить. Эта девочка из диколесья держалась с тем же спокойным и гордым бесстрашием.

— Дело вот в чем, Андемо из Бьярмы, — заговорил ее приятель. — Не хочу тебя пугать, но нас преследует по пятам огромный змей. Он вылез из болота далеко за Вержей, полз за нами по пятам несколько дней. Едва не догнал у реки — мы успели забраться на высокую скалу. Думали, там и помрем от голода, но, к счастью, похолодало, выпал снег. Змею это пришлось не по вкусу, и он уполз в лес. Потому мы и торчим здесь, у Холодной Спины. Когда начался паводок, мы как раз думали, не отправиться ли в Бьярму…

— Это она вызвала паводок? — перебил его Андемо.

Мазайка сокрушенно кивнул:

— Не нарочно… И дело вовсе не в костяной дудке. Помню, как-то раз слепил я глиняную «сойку», и Кирья решила на ней сыграть — такое началось…

— Что ж, спасибо, что рассказал, — пробормотал бьяр. — Так вот о каком змее вы шептались… И вы говорите, он вас преследует… С этим надо что-то делать!

— Что же с ним сделаешь?! Он шагов тридцать от головы до хвоста! А толщиной со старую сосну!

— Не важно…

Андемо ненадолго задумался, а потом улыбнулся:

— Я попробую с ним поговорить.

— Как?! — изумились оба подростка.

— Я уже сказал — я кое-что смыслю в чародействе. Особенно во всем, что касается зверей. Могу призвать зверя, могу отогнать его…

— А я говорила, эти люди посланы нам богами! — торжествующе заявила Кирья.

— Но змей не обычный зверь, он злой дух из-за Кромки, — усомнился Мазайка.

— Тогда… что ж, меня и этому обучали, — чуть замешкавшись, сказал Андемо. — Хоть и не мое это дело, однако отправлять духов за Кромку мне тоже приходилось. Ночь ясная, луна стоит высоко — сейчас мы и призовем вашего змея. Если он живой — я с ним договорюсь. А если злой дух — я его изгоню. В любом случае за спиной мы его не оставим.

* * *

Они отошли от костра шагов на сто, пока огонь не исчез из виду. Теперь им светили лишь звезды и луна. Отдельные корявые сосны и ели росли там и сям среди огромных валунов, некогда скатившихся с крутых склонов Холодной Спины. Когда впереди показалась черная стена леса, Андемо выбрал ровную, свободную от камней и льда полянку и остановился.

— Зачем мы ушли от озера? — с тревогой спросил Мазайка. — Лес слишком близко. Если змей нападет…

— Не нападет, — ответил Андемо и повернулся к Кирье:

— Играй на костяной дудке! Зови его!

Кирья переглянулась с другом.

— Хорошо, пусть колдун попробует, — тихо сказала она. — Если у него не получится, будет сам виноват.

Мазайка хмыкнул, покосившись на невысокого бьяра. Однако тот будто не услышал насмешливых слов Кирьи — лишь, не мигая, смотрел куда-то в сторону леса. Мазайке показалось, что под его взглядом успокаивается ветер и холодный ночной воздух становится особенно прозрачным.

Кирья поднесла к губам дудку, и над поляной полилась незамысловатая песенка. Андемо быстро поймал распев и начал в лад размеренно хлопать в ладоши. Веки его сомкнулись, губы зашевелились, выпевая строки заклинания призыва.

— О ты, кто таится во тьме, Зверь или дух, Тот, кто скрывается, Тот, кто преследует, Тот, кто выслеживает, Услышь меня — вот я! Тот, кого ты искал, Тот, кого преследовал, Тот, кого выслеживал…

Порыв ветра согнул вершины елей на опушке. Мазайка стоял, затаив дыхание. Звуки дудочки казались ему вспышками огня в ночи — и лучше бы не жечь этот огонь, привлекающий опасных гостей! Однообразное пение Андемо и его хлопки в ладоши погружали Мазайку в странный полусон, в котором он, однако, видел все гораздо четче и ярче, будто и сам стал ночным хищником. Подросток всякий миг ожидал появления змея. Ему уже мерещились огромные, тускло светящиеся желтые глаза среди ветвей.

Внезапно Андемо оборвал пение, поднял руку, давая Кирье знак перестать играть, и позвал:

— Выходи, старик!

— Старик? — удивленно спросил Мазайка, на всякий случай готовясь удрать. — Кого ты зовешь?

— Старый человек стоит за деревьями у самой опушки и смотрит на нас. Странно… Я звал змея — но на зов дудки явился… Впрочем, пусть выйдет, и мы поговорим.

— Он идет, — сказала Кирья, опустив дудочку.

В этот миг у самого края леса зажглись круглые желтые глаза, и появился змей.

Мазайка кинулся назад, в сторону костра и ледяного озера. Опомнившись, метнулся обратно, схватил за руку Кирью и потащил за собой. Андемо же не сделал ни шага. В первый миг опешил, но быстро пришел в себя. Бьяр шагнул навстречу змею и вежливо поклонился ему.

— Здравствуй, старый человек!

Услышав голос, убегающие дети обернулись — как раз чтобы увидеть, как огромное туловище змея кольцами оборачивается вокруг бьяра. Морда змея оказалась прямо напротив лица Андемо.

Мазайка зажмурился. Он даже не сомневался, что чудовище сейчас проглотит Андемо с той же легкостью, как до того проглотило лося.

Но текли мгновения, а змей и бьяр оставались неподвижными. Затем Андемо вдруг раскинул руки и начал кружиться. Это было так странно, что дети застыли на месте, глядя на его танец как зачарованные. А чародей кружился и кружился внутри колец змея. Его длинные темные волосы летели по воздуху, рукава рубахи развевались, словно крылья… Мазайка моргнул — ему показалось, что ноги Андемо не касаются земли…

— Что за дивьи происки тут творятся? — послышался рядом хриплый шепот.

Дети оглянулись: из-за ближайшего валуна выглядывал Варлыга. Он сжимал топор, которым Мазайка рубил дрова. Ответить дриву никто не успел — Андемо прекратил кружение и остановился. Глядя перед собой белыми закатившимися глазами, не своим, но очень знакомым голосом произнес:

— Заставил за собой побегать, внучек!

Варлыга опустил топор, который только что готовился метнуть в чудище. У Мазайки же стало горячо в груди. Забыв обо всем, он кинулся к бьярскому колдуну, стоящему среди змеиных колец.

— Дед Вергиз! Дедушка-а-а!

* * *

— Ведьма Калма, будь она проклята, похитила меня на Бобровом ручье… — рассказывал дух старого волчьего пастыря, которого Андемо на время впустил в свое тело. — Щучий ящер унес меня за Кромку. Моя плоть погибла во время перехода, а душа была заключена Калмой в тело одного из созданных ею чудовищ…

— Так вот почему ты выбрался из болота рядом с твоим дубом! — воскликнул Мазайка. — Ты охранял его!

— Я охранял вас. Но вы бежали от меня…

Бьярский чародей все еще стоял среди змеиных колец. Змей лежал на земле и казался уснувшим. «Сейчас бы подойти и рубануть его топором», — думал Варлыга. Он не вполне понимал, что происходит и почему Андемо говорит чужим голосом, на здешнем наречии. Кто кого зачаровал — змей бьяра или бьяр змея? Однако Варлыга не понаслышке знал, что Андемо — умелый чародей. Его умение призывать зверей однажды спасло от смерти их обоих. Поэтому предводитель дривов оставался в стороне, прислушиваясь. Странные подростки же, словно и вовсе не боясь, забрасывали одержимого вопросами.

— Дед, как выручить тебя? Как вернуть?!

— Внук, думай, как спастись самому. Из-за Кромки видно дальше и больше. Тебе грозит большая опасность.

— Но что мне делать? — в замешательстве спросил Мазайка.

— Тебе нужно найти Дядек и обрести над ними власть. Тогда уцелеешь…

— Как мне это сделать? Ночные Гости больше не приходят на мой зов! Я даже не знаю, где они!

— Мертвые волки помогут тебе их найти.

— Мертвые… кто?

Но белые глаза Андемо обернулись в сторону Кирьи.

— Дедушка Вергиз, ты сказал, из-за Кромки видно дальше! Поведай, я найду своего отца? — выпалила она.

— Это неизбежно. Судьба ведет тебя к нему, Кирья! Но будь очень осторожна и никому не верь на слово…

— Но как я его узнаю?!

— Твой отец — чародей, его оружие — песни. Ту же судьбу он готовит и тебе. Однако знай, не дочь ему нужна… Заклинаю тебя, Кирья! Никогда не показывай ему то, что вы унесли из моего дома, никогда не упоминай…

Кирья сунула руку за пояс, вытащила коробок со струной.

— Ты об этом?

Андемо дернулся, вскинул руки, и одновременно по телу змея прошла волна дрожи.

— Да!

— Там золотая нитка, — сказала Кирья. — Что это?

— Великое сокровище. Береги его, не говори о нем никому, никому не отдавай. И помни: оно принадлежит лишь твоему брату.

— Брату? — озадаченно повторила Кирья.

Учайке, что ли? Или Вергиз имеет в виду своего внука?

— А как же ты, дед?! — не выдержал Мазайка. — Как нам вернуть тебя? Ты ведь не останешься навсегда змеем?

— Я больше не вернусь в мир живых, внук. Подойди, простимся.

Мазайка подбежал к одержимому колдуну и с рыданием кинулся ему на шею.

— Дед, не бросай меня!

— Змей укажет вам короткую дорогу. Следуйте за ним и ничего не бойтесь. Это все, что я могу для вас сделать… И последняя просьба, прежде чем я уйду. — Андемо повернулся к Кирье. — Сыграй еще раз на дудке Калмы!

Девочка послушно поднесла дудку к губам и подула. Нежный звук, словно дуновение ветра, пролетел над поляной и вдруг оборвался коротким треском. Кирья отдернула голову, озадаченно глядя на два неровных обломка кости в своих руках. В тот же миг в глаза Андемо вернулся разум — а змей исчез, словно его и не было.

Глава 3. Зимовка в Ладьве

Учай обвел взглядом снежное поле, простиравшееся от торжища до ближнего леса. Посередине, сбившись ватажками, переминались с ноги на ногу парни из разных родов ингри. Тут были хирва и карью, дети Щуки с берегов огромного озера на западе и потомки матери-Лягушки с окраин Мокрого леса. Заслышав о громких победах, особенно о сожжении Мравца и взятой там огромной добыче, ингри охотно шли к удачливому предводителю.

Облаченный в просторные бронзовые доспехи поверх мехового полушубка, Учай вглядывался в лица новобранцев, растерянно озирающихся по сторонам. И полугода не прошло, как он сам и его побратимы являли такое же неказистое, жалкое зрелище! А теперь он и сам как будто глядел на них глазами Джериша. Учаю часто вспоминался арьяльский великан, такой самоуверенный и недогадливый, но так хорошо научивший его, на свою же голову, военной премудрости. А теперь обучать новую рать предстояло ему самому.

Учай сошел с крыльца и неспешно направился к ждущим его слов землякам. Один род выставил десяток парней, другой — полдюжины, третий вовсе пару человек… В четвертом заметны опытные охотники, а в пятом молодые ребята вооружены кто во что горазд. Все родичи стоят кучей и держатся друг за друга, как в стае. Еще бы — брат встанет за брата, если понадобится.

И вожаков каждая ватажка сама себе выбрала…

Нет, так дело не пойдет.

— Вы чего пришли? — глядя исподлобья на будущее войско, спросил Учай.

— Так за тобой на войну идти, — отозвался один из вожаков.

— Ты кто?

— Люди зовут меня Тармо из рода Горностая.

— Вожак, стало быть? И как же вы драться полагаете?

— Как всегда, — удивленно отвечал тот. — Как деды наши дрались. Когда скажешь в бой идти — я первым встану, а за мной братья.

— Ишь ты. Ты, значит, в своем роду большой воин?

— Не последний, — гордо расправил плечи Тармо. — Кое-что умею.

— Это хорошо. А кто же у тебя самый нескладный?

Тармо задумчиво оглянулся и ткнул в одного из парней.

— Вот этот. Он вовсе молодой. Совсем недавно копье в руки взял.

— Ах вон оно как… А ну выстройтесь, как в бой пойдете!

— Это для чего?

— Что там для чего, я еще расскажу.

Учай положил руку на рукоять своего знаменитого кинжала:

— А тебе впредь урок — вопросы будешь задавать, когда я тебе разрешу. Стройтесь!

Тармо недовольно фыркнул, но приказал сородичам встать гусиным клином — он, как самый сильный, встал впереди, остальные за ним, прикрывая по бокам. Так испокон веку становились на бой ингри, если приходилось, объединившись с соседями, идти на кого-то третьего. Дюжина парней из рода Горностая, выставив вперед копья, стала ждать, что такое задумал легендарный сын Шкая.

Учай невозмутимо прошелся мимо строя, дошел до того самого юнца, которого вожак назвал самым нескладным. Тот, как это принято у ингри, топтался в самой дальней части клина. Еще почти совсем мальчишка, он настороженно глядел на полководца. Учай вдруг с силой толкнул его ладонью в грудь так, что бедняга уселся в снег. В тот же миг клинок Учая покинул ножны, и сын Шкая с устрашающим воем напал сзади на клин. Он схватил за ворот и опрокинул одного, ударом рукояти свалил второго, оттолкнул третьего… Лишь в этот миг Горностаи сообразили, что происходит, и начали поворачиваться. Но поздно — Учай уже стоял, уперев острие кинжала в шею Тармо.

— Вот как бывает, если по-старому воевать!

Учай вернул клинок в ножны.

— Ну так ты ж мимо всех хитростью прошел, — обиженно возразил вожак.

— Но я был один против двенадцати и никого не убивал.

Бойцы прочих родов, с любопытством следившие за уроком, принялись было насмешничать, величая опростоволосившихся сородичей снежными бабами, но Учай обвел их сердитым взглядом и шикнул:

— Все умолкните! С вами было бы точно так же. Запомните — по-старому, своими родами, вы больше воевать не будете. Арьяльцы с такими, как вы, давно научились справляться. Этакие гусиные стайки они в пинки разгоняют.

— А как же тогда? — спросил кто-то из рода Бобра.

— Ну-ка все перемешались! — не утруждая себя ответом, заорал Учай. — Давайте не спите! Что непонятного?

Ингри нехотя разбредались по полю, выполняя странный приказ.

— Быстрее! Отойти всем от родичей! Когда снег растает, я хочу видеть войско, а не толпу с кольями. Мальчишки вроде вот этого, — он указал на сбитого им с ног паренька, — пусть отойдут в сторонку.

— Чего? Мы тоже хотим! — послышались обиженные голоса.

— Еще слово вякнешь — и пойдешь домой. Зрелые мужи, бывавшие в бою, отойдите в другую сторону.

Полтора десятка бородатых мужчин, с недоумением глядя на Учая, отошли к краю поля.

— Неплохо, неплохо!

За спиной повелителя ингри послышались громкие хлопки в ладоши. Учай обернулся. На краю поля, наблюдая за загадочными перемещениями новобранцев, стоял Киран. Вокруг бывшего блюстителя престола толпилась многочисленная свита — с некоторых пор Киран не ходил в одиночку даже по нужде. Высокие смуглые арьи из домашнего войска Кирана, в сияющих кирасах и алых, подбитых мехом плащах, смотрелись на заснеженной околице Ладьвы совершенными чужаками, пришельцами из иного мира. Киран был одет роскошнее всех — он тщательно следил за тем, чтобы выглядеть по-царски в глазах здешних дикарей.

Учай скользнул взглядом по бледному лицу бывшего придворного с темными кругами вокруг глаз и слегка усмехнулся. «Опять всю ночь пил», — подумал он, небрежным поклоном приветствуя того, кого прилюдно величал истинным государем Аратты.

— Вижу, Джериш хорошо тебя обучил! — продолжал Киран. — Он даже успел познакомить тебя с правильным строем…

— Джериш тут ни при чем, — ответил Учай, движением руки отпуская новобранцев. — Я наблюдаю и делаю выводы, ясноликий Киран. Предсказуемость недопустима. Что ингри, что дривы строятся на битву всегда одинаково — эдакой пилой, где самый острый зуб — вожак ватаги. Никудышный строй, один человек может его сломать. Я показал им как…

— Полагаешь, они поняли?

— Если не поняли, покажу еще раз. Непросто менять вековые обычаи.

— Тебя они послушают охотнее, чем кого-либо другого, — заметил Киран. — Здешний люд считает, что ты благословлен небесами…

Учай надменно поджал губы и ничего не ответил.

— Считает? — хохотнул стоящий рядом Вечка, младший побратим Учая. — Конечно благословлен! Ведь Шкай, господин Небесный Гром, — родной батюшка нашего повелителя!

Киран с той же любезной улыбкой склонил голову. Однако в душе ему было не до смеха. Он глядел на стоящих перед ним нахальных ингри — двух юнцов, по сути, мальчишек-дикарей, один из которых величал себя сыном бога и повелителем Ингри-маа, — и не мог отделаться от мысли, что где-то крупно ошибся.

Даже себе он не хотел признаваться в том, что этой ошибкой было само согласие принять на первый взгляд спасительное предложение Учая.

Да, конечно, в столице его положение было отчаянное. Когда нашелся настоящий царевич Аюр, от блюстителя престола отвернулись все. Оставалось лишь передать законному государю власть — и ждать своей участи… Или бежать — но куда?! И вдруг, нежданно-негаданно — этот самый Вечка с посланием от молодого наместника Затуманного края. Учай — единственный — клялся ему в верности и предлагал войско! Киран ухватился за этого неизвестного ему Учая, как за соломинку. Если бы у него было время подумать, он никогда бы не принял столь опрометчивого решения. Но тогда блюстителем престола руководило лишь желание спасти голову от топора.

Только оказавшись в окрестностях сожженного Мравца, Киран начал понимать, во что ввязался. Действительность сильно отличалась от того, что он себе представлял в столице. «Многотысячное войско», которое сулил Учай, существовало только в переписке. А то, что имелось, состояло из ополчения — дикарей верхом на лосях — и кучки наемников. Да еще дривы, будь они неладны! Едва узнав о том, что в их земли прибыл бывший наместник, дривы, словно хищные муравьи, полезли из своих землянок и старых пожарищ, требуя крови.

Приглашая блюстителя престола в Затуманный край под свою защиту, Учай писал, что земли дривов ему покорны, мятеж подавлен и Кирану там ничего не угрожает. Это тоже оказалось не то чтобы правдой… По сути, никакого мятежа и не было! Учай и не думал воевать с дривами. Хуже того, он находился с ними в союзе. Да и Мравец, собственно, сожгли именно по его приказу…

Осознав весь ужас своего положения, бывший блюститель престола простился было с жизнью. Однако в намерения Учая его гибель вовсе не входила. Хитрый ингри сразу же послал его на север, в Ладьву, подальше от жаждущих мести дривов. Киран сбежал из столицы не один — его сопровождала свита и личное войско из тех, кто по разным причинам не особо рассчитывал на помилование от государя Аюра. Но даже тут, в Ладьве, арьи устроили себе отдельный стан и жили почти в осаде, пока дривы бродили вокруг, будто голодные волки.

«Я иду по тонкому льду, — думал Киран. — Надо следить за каждым словом и не показывать слабости. Все дикари как лесные звери. Заметят страх — сожрут…»

— Если ты полагаешь себя сыном божества, вождь ингри, то знай — с тебя и спросят как с бога, — спокойно сказал он, не удостоив взглядом Вечку.

— Кто спросит? — недобро прищурился Учай.

Что-то в его голосе заставило вельможу поежиться. Ох, не нравился ему этот Учай! Годами вождь совсем молод, но голова уже седа и взгляд далеко не юноши. Местные почитали Учая за сына бога; арьи из домашнего войска, не скрываясь, называли безумцем. Но от этого безумца зависели их жизни…

— Небо и спросит, — вывернулся Киран. — От своего сына оно ждет только удачи!

— Это понятно! У меня и не будет неудач. Зачем ты пришел, ясноликий? — нетерпеливо спросил Учай. — Посмотреть, как я обучаю войско? Так мы уже закончили…

— Меня опять пытались убить! Нынче ночью двое дривов пробрались прямо в мой стан. Орали что-то про месть за родичей… Конечно, их прикончили, но был ранен один из моих людей…

Учай скривился:

— Твоя вражда с дривами — большое неудобство для меня, Киран! Главы родов почти каждый день приходят, пытаясь выпросить или выкупить твою голову. И между прочим, рассказывают такие ужасы о твоих деяниях, что даже я не могу найти слов. Дружба с тобой обходится дороговато… Если бы знал, что тебя здесь так ненавидят, трижды подумал бы, прежде чем предлагать тебе помощь…

«Лицемер проклятый! — подумал Киран, свирепея. — Не знал он, гадюка болотная…»

— Что это за повелитель, — процедил он, — если его гости подвергаются опасности прямо у него дома?

Учай закатил глаза.

— Ты полагаешь, это так просто? Оберегать тебя, владыка, и поддерживать союз с дривами — все равно что карабкаться на ель без порток и надеяться не ободрать седалище! Ладно те, кто лезет тебе мстить по своему почину. Ты их убил — это твое право. А вот явится за твоей головой, к примеру, воевода Илень — и что мне делать?

Киран молчал, полыхая от ярости.

«Только бы пережить зиму», — подумал он.

— Твое войско будет готово к весне?

Учай неопределенно кивнул.

— Так будет или нет? Я не могу прятаться здесь вечно!

Повелитель ингри, будто и не слушая жалобы ария, смотрел вдаль рассеянным взглядом. Вдруг он встрепенулся, подхватил Кирана под руку и повлек за собой в сторону деревни. Свита Кирана после мгновения замешательства толпой последовала за вождями.

— Ты и не будешь прятаться, — доверительно сообщил Учай, придвигаясь к собеседнику. — Ты будешь нападать!

— Нападать? На Аратту?! — Киран расхохотался от неожиданности. — О да — мы, несомненно, захватим столицу сразу, как сойдет снег! Учай, ты, верно, полагаешь, что Аратта — это нечто вроде твоей Ладьвы, только малость побольше? Даже если ты соберешь вдесятеро больше людей…

— Я не собираюсь нападать на столицу, — ответил Учай. — Я что, похож на самоубийцу? Я много думал, ясноликий, как употребить твое домашнее войско к нашей общей пользе, и вот что пришло мне на ум…

— Прошу, поделись нашим замыслом относительно моего войска, — не удержавшись, съязвил Киран.

— А вот послушай, — как ни в чем не бывало продолжал Учай. — Ты привел около сотни неплохих бойцов. И насколько мне известно, прихватил изрядную часть казны…

— Казна? Скажешь тоже! — напрягся вельможа. — Я несчастный изгнанник…

— Этой казны, — не обращая внимания на его слова, продолжал Учай, — хватит, чтобы к весне набрать в твое войско всех, кому по нраву вольная жизнь. А такого отчаянного народу — твоими стараниями — сейчас шатается по окраинам Аратты предостаточно. Принимай всех. Пусть знают — у тебя можно все! Грабить, жечь, убивать…

— Гм. Предлагаешь мне стать разбойником?

— Сперва ты будешь платить им, — продолжал Учай. — А потом они сами начнут брать добычу. Наверняка ты лучше меня знаешь, какие земли Арьялы самые богатые и беззащитные…

— Ну и чего мы добьемся тем, что зальем кровью окраины Аратты?

— Как чего? Ты будешь сеять ужас и разрушения — а расплачиваться за них придется Аюру. Именно его — нового государя — станут укорять, что он не способен навести в стране порядок! Когда повсюду будут тлеть разоренные деревни и города, когда волки обожрутся человечиной, тут-то людишки и вспомнят прежнее царствование. Тут-то и скажут: при Ардване такого не было…

— Занятно придумал, не то слово!

— Благодарю. И заметь, Джериш мне ничего такого не рассказывал. Вместе мы уничтожим врагов и достигнем подлинного величия!

Учай обнял ария за плечи:

— И кстати — совсем забыл про Станимира!

— Станимир? Начальник вендской стражи? Изменник и убийца?

— А также военный вождь лютвягов и законный наследник земель дривов. Да, он самый. Станимир будет нашим союзником в войне против Аюра.

Киран на миг замер, не веря ушам.

— Он сам это предложил?!

— Нет. Это предложил я.

«Но почему ты не спросил меня?» — чуть не выпалил Киран, но прикусил язык. Ответ тут не требовался.

— И ты тоже подумай, ясноликий. — Учай отпустил плечи Кирана, давая понять, что разговор окончен. — Что ты предложишь Станимиру от имени Солнечного Престола?

* * *

Когда Учай вернулся в свою избу — вернее сказать, избу старосты, лучшую в Ладьве, — там его ждал не только накрытый старостихой обед, но и побратим Хельми. Младший из детей Грома сидел на лавке, баюкая в руках гусли. При виде старшака он вскочил на ноги:

— Братец, меня прислал вещий Зарни…

— Садись поешь со мной, — махнул ему рукой Учай, стаскивая кожух.

— Премудрый Зарни сказал, дело не терпит отлагательства…

— Ох уж этот Зарни, — проворчал Учай, садясь за стол. — Ему, конечно, лучше знать, что там терпит, а что не терпит. Не много ли он на себя берет? Ладно, тогда я буду есть, а ты рассказывай. Или, может, споешь, словно скоморох бродячий?

— Я так и собирался, — с улыбкой ответил Хельми. — Обедай, братец, а я начну…

Юный певец положил пальцы на струны, прикрыл глаза. Насмешку он будто не заметил. А может, и в самом деле не заметил, подумалось Учаю. Хельми всегда был малость блаженным. Пошлешь на разведку, а он возвращается и давай расписывать, какие на торгу на горшках красивые узоры. Ну а с тех пор как гусляр Зарни забрал мальчишку к себе в ученики, похвалив его девчоночий голосок, Хельми вовсе стал для старшего брата бесполезен. Из пяти побратимов, что прошли вместе с Учаем путь от изгнанников с Вержи до братьев бога, в живых осталось всего трое. А может, и двое. Кежа погиб в битве за Мравец. Ошкай пал в поединке с чудовищем из-за Кромки — по крайней мере, так рассказывали уцелевшие защитники острога. А вот куда пропал Марас, Учаю и самому очень хотелось бы знать…

— Поведай, с чем тебя послал Зарни! — приказал Учай, отпивая горячей медовухи.

— Учитель велел мне переложить для тебя на язык ингри песню, которую сейчас поют повсюду в землях дривов. Песня совсем новая…

— Песня? Я ждал новостей о посольстве Мараса.

— Там есть и про наше посольство. И про Станимира, и про царевну, и про оборотней…

— Каких еще оборотней?

— Дозволь, спою?

— Ладно, пой!

Пальцы Хельми забегали по струнам, исполняя длинный красивый наигрыш с тревожными нотками. Так учил его Зарни — прежде всего надо подготовить слушателей, настроить на нужный лад.

— Было дело в земле лютвяжской, В славном граде Станимировом…

Хрустальный голосок Хельми звенел под потемневшими стропилами, струны подпевали. Учай рассеянно слушал, отхлебывая медовуху. Вскоре, однако, он забыл и про нее, и про густую похлебку с мясом, хотя пришел с поля очень голодным. Когда Хельми перестал играть, поднял веки и замолчал, Учай сидел прямо, стиснув кулаки, впившись в певца взглядом.

— Вот так новости, — прошептал он. — Это все?

— Нет еще, — переводя дух, ответил Хельми. — Дальше — плач Станимира по погибшим собратьям и песнь о том, как он ходил мстить. Но поскольку он вернулся ни с чем, там не будет красивого окончания… Кстати, учитель Зарни велел тебе передать: князю лютвягов эта песня не понравилась. Настолько, что он запретил ее исполнять в землях лютвягов. Кого поймают, тому пальцы рубят, язык режут…

— Ну да, ну да, — пробормотал Учай. — Лучший способ добиться, чтобы песню пели в каждой веси, — запретить ее.

— Премудрый Зарни так и сказал, — кивнул Хельми.

— Иди сюда, отобедай.

Хельми, не заставляя себя упрашивать, положил гусли на лавку и накинулся на еду. Учай сидел напротив, стуча пальцами по столешнице. Любопытно, кто из врагов Станимира приказал сложить песнь? Кому выгоднее, чтобы вести о неудаче владыки лютвягов разнеслись по всем вендским землям так далеко и так быстро?

Так вот что все это время творилось у Станимира… Кое-что Учай и так знал от своих лазутчиков в столице лютвягов — например, о подмене царевны. Но похищение Аюны накхами было новостью.

«Но все же почему так задержалось посольство? Куда пропал Марас с подменной девкой? Когда прибудут, надо будет решать, как с ней обойтись. Не объявить ли самозванкой ту, что у накхов? А Киран подтвердит, что наша Аюна — настоящая… Скорее бы вернулся Марас!»

Чем дальше, тем больше повелитель Ингри-маа ценил этого побратима. Вечка — правая рука и помощник, ловкий, умный, полезный. Хельми — славный певец… Но Марас — нечто большее. На нем — особая милость Богини. Как он мог исчезнуть? Конечно, он вернется!

— Что там за чепуха про чудовище с ножами-зубами? — хмыкнул Учай.

— Не знаю, так дривы поют. «Вышло из лесу да чудище косматое…»

— Слышал, слышал! Ладно…

Учай знал: слухи распространяются мгновенно, обрастая самыми дикими и нелепыми подробностями. Суть песни — царевна исчезла. У Станимира ее больше нет.

Где ж она теперь? У накхов — или у тех, кто сложил песню? А кто ее сложил? Бурмиличи? Вряд ли. Медвежьим детям Аюна не нужна — разве что принести ее в жертву. Накхи сейчас достаточно сильны и без царевны арьев — зато она запросто посеет среди их князей раздор, как это уже началось среди сторонников Станимира…

«И то, что Станимир этак опозорился, сыграет мне на руку — проще будет с ним договариваться… Вот только где же Марас?»

За дверью послышались шаги и голоса. Внутрь заглянул староста Вилюг:

— Повелитель, дозволь побеспокоить! Тут к тебе от премудрого Зарни…

— Опять от Зарни? Ну пусть войдут!

В избу крадучись вошел ученый раб-летописец Варак. Не поднимая глаз на Учая, низко поклонился:

— Повелитель, батюшка, Зарни прислал меня, недостойного раба, с новостями. Он велел передать, что нынче к его дому на озере вышли пречудесные странники…

Летописец отступил на шаг, пропуская людей в избу. Первый гость вошел, поклонился Учаю и, сверкая улыбкой, стащил с головы тканую шапочку. Огненные косы разбежались по плечам.

Учай аж с лавки привстал.

— Кирья, ты?!

Глава 4. Старые раны

— Ширам, замри! — шепнула Янди, резко останавливаясь.

Бронзовые псы, охраняющие вход в покои святейшего Тулума, повернули головы в сторону входящих одним и тем же наводящим жуть плавным движением. Слабое гудение, наполнившее пространство, заставило Ширама окаменеть. Он кое-что слышал о храмовых чудесах. Некоторые из них могли устрашить даже бывалого воина. Всякий готов со славой погибнуть в бою, но мало кто пожелал бы сгореть, корчась в каменном колодце, облепленный огненной смолой, которая не погаснет, пока не прожжет насквозь плоть и кости…

— Маханвир Ширам! Саари Яндха!

Гудение смолкло. Оба бронзовых пса опустили морды и замерли. Двери внутренних храмовых покоев распахнулись, и навстречу гостям вышел Тулум.

— Входите, — приветливо кивнул он. — Рад, что вы немедленно откликнулись на мое приглашение…

Знатные накхи вошли в тайные покои верховного жреца.

— Ты кого-то ищешь, маханвир? — спросил Тулум, жестом приглашая их пройти к широкому столу, заваленному свитками и уставленному причудливыми приборами.

— Признаюсь, надеялся встретить здесь Хасту, святейший, — сказал Ширам. — Давно не видел его…

— И не увидишь, думаю, еще долго. Хаста с моим поручением отбыл на север, в Бьярму. Ему поручено важное и деликатное дело в Северном храме. Учитывая наши непростые отношения со Светочем Исвархи, пожалуй, только Хаста и способен его уладить…

Ширам кивнул, не выдавая разочарования. Стоящая на полшага позади него Янди глазела по сторонам, рассматривая тайное убежище верховного жреца. Поистине мало кто из людей Аратты побывал здесь, и еще меньше отсюда вышло…

Тулум жестом предложил им занять места в креслах и сам уселся за стол, внимательно глядя на вошедших. Бывшего саарсана накхов он знал едва ли не с его детских лет и вполне представлял себе, чего от него ожидать. Правда, когда стало известно, что Ширам возвращается во дворец, Тулум сомневался: будет ли толк от низложенного и искалеченного владыки накхов? Дружеские чувства Аюра понятны — но пригодится ли Аратте тот, кого лишили власти и имени, руки, отрубленной на священном камне, и объявили «мертвым саарсаном»? Однако, вопреки ожиданиям, пережитое не сломало Ширама. Он стал еще более молчаливым и замкнутым, чем прежде, но без колебаний выразил желание служить Солнечному Престолу и уже не раз проявил себя в деле. Отрубленная рука, кажется, ничем не мешала ему. Кроме того, с Ширамом прибыл немалый отряд накхов — все они прежде служили в Полуночной страже и вернулись в ее ряды, словно и не покидали их. А еще — Аюна, их будущий ребенок…

А вот «саари Яндха» пока оставалась для Тулума загадкой. Ширам привез эту женщину с собой из Накхарана. С недавних пор она повсюду его сопровождала. Он называл ее своей сестрой. Молодая, светлокожая, с жестким взглядом, одетая и вооруженная как жезлоносец Полуночи, с черно-белыми лентами Афайя в длинной русой косе, она возникла словно из ниоткуда. Хоть она и не появлялась во дворце без черной боевой раскраски на лице, Тулум отлично видел, что никакая она не накхини.

— Что скажешь, Ширам, об итогах государева малого совета? — без каких-то предисловий спросил верховный жрец. — Не правда ли, они были неожиданными? Особенно то, что ты сказал о зимнем походе в земли ингри…

Ширам сжал губы. Его «сестра», напротив, широко улыбнулась.

— Святейший, если желаешь, я повторю свои слова еще раз, — сказал накх. — Изучив все сведения, что принесла разведка, я пришел к выводу — поход в Затуманный край не нужен. Он принесет лишь вред. Дривы не воюют зимой. Они попрятались по своим лесным норам, и мы не найдем их. Все, что мы можем сейчас вернуть, — это развалины сгоревшего Мравца. Что касается ингри, наши соглядатаи все как один сообщают, что эти дикари и подавно не готовы к войне. Их якобы огромное войско — всего лишь скверно вооруженная толпа, неопытная, ничего не знающая о войне. Возможно, Учай смог бы что-то сделать из них к весне. Но до весны еще очень далеко…

Тулум слушал и кивал, словно все приводимые Ширамом доводы не имели значения. Янди внимательно следила за верховным жрецом. То, что говорил Ширам, она и так знала — это было верно, предсказуемо, а потому неинтересно. Куда больше ей хотелось узнать, зачем их призвал Тулум.

— Так ты полагаешь, Ширам, что этот дикарь Учай не стоит внимания? — рассеянно спросил Тулум.

— Я все сказал на совете. Он опасен. Я отлично его помню. Учай умеет повести за собой людей, он умен и хитер. Но его войско… Ингри живут родовыми общинами в раскиданных по лесам селениях. При первом же ударе они разбегутся по своим землянкам, растекутся, как вода сквозь пальцы… Надо готовиться к тому, что будет весной.

— Боюсь, весной нам всем будет не до войны, — хмуро заметил Тулум, глядя куда-то сквозь собеседников.

Ширам взглянул на него с недоумением:

— О чем ты?

— А может, и вовсе не будет никакой весны…

— Я тебя не понимаю, святейший!

Тулум вздохнул:

— Именно для этого я вас сюда и пригласил… Послушай, саарсан…

— Не зови меня так.

— Извини, Ширам, — печально усмехнулся Тулум. — Никак не привыкну. Ты — муж моей племянницы, а значит, мой родич, член семьи. Я буду говорить откровенно, а если ты услышишь странные вещи, не стесняйся переспрашивать.

Гости выжидающе уставились на Тулума. Внешне ничего общего — смуглый накх и маленькая русоволосая девушка, похожая на вендку. Но верховному жрецу стало не по себе от одинаковых взглядов немигающих зеленых глаз. Некогда он уже знавал одного жуткого накха с точно такими же глазами… «А может, они и в самом деле брат и сестра?» — впервые подумал он.

— Я позвал вас, чтобы сообщить волю государя, а затем добавлю кое-что от себя. Войны не будет — однако ты все же отправишься в Мравец, — негромко заговорил жрец. — Так решил государь Аюр. Возьми с собой достаточно большой отряд, чтобы устрашить лесных жителей. Возьми своих накхов или кого посчитаешь нужным сам…

— Но воевать…

— …ты не будешь, да это и не нужно. Задача твоего похода будет совсем иная. До меня дошли очень тревожные слухи об одном человеке. Опасном для Аратты человеке… Некогда он сбежал из столицы и много лет скитался по окраинам. И вот мне вдруг сообщают, что тот человек объявился возле Учая… Более того — что он и есть настоящий вдохновитель его завоеваний!

— Если ты о том, чтобы отыскать и притащить сюда изменника Кирана, святейший, — промурлыкала Янди, — с этим не будет никаких хлопот. Мы похитим его и притащим к тебе — живого или мертвого, как сам пожелаешь.

Ширам бросил на сводную сестру быстрый взгляд. Хотя порой Янди внушала ему нечто вроде ужаса, он привык к ней. Более того — она понемногу становилась ему необходимой. Она была умной, коварной и поистине смертоносной в битве. Ближе узнавая Янди, Ширам не мог не признаться себе, что Янди — один из лучших воинов, кого он встречал в жизни. Порой он ловил себя на том, что общается с ней так же, как в свое время с Маргой. Да и Янди быстро заняла при нем и в его войске то же место, которое прежде занимала Марга. Янди на удивление легко освоилась среди его воинов. Ее слушали, ее уважали. А если кто и узнал в ней неприметную служанку Аюны, тот держал язык за зубами… Конечно, в Накхаране никогда бы не приняли как равную какую-то светловолосую полукровку. Но Лазурный дворец был далеко не Накхаран.

— Если государь желает выкрасть изменника Кирана, то лучше моей сестры это никто не сделает, — подтвердил Ширам. — Яндха, дочь Гауранга, — прекрасный воин. Порой мне кажется, что в ней воплотилась сама Мать Найя. Мы считаем, что она рождается среди смертных…

— Ширам, оставь эти накхские выдумки, им не место в доме Исвархи! — замахал руками Тулум. — И Кирана тоже оставьте в покое. Государь же предельно ясно высказался на совете. Изменник сам себя загнал в ловушку. Пусть Кирана покарают его собственные злодеяния. Кроме того, я дал ему небольшую возможность выпутаться и теперь хочу поглядеть, как он извернется… Я вовсе не о нем.

— А о ком, святейший? — спросила Янди.

— Сейчас объясню. Так вот, Ширам, — Тулум повернулся к маханвиру, — ты приведешь малое войско в Мравец, и там вы зазимуете. Мои люди докладывали, что этот Учай сжег только крепость, а сам город остался невредим… Постарайся связаться с вождями дривов. Пригласи их на переговоры. Обещай им все, что посчитаешь нужным…

— Ясно. Ты предлагаешь мне тянуть канитель и отвлекать на себя внимание, — кивнул Ширам. — А в это время…

— А в это время славная саари Яндха и те, кого ты дашь ей в помощь, отыщут для нас одного человека, — продолжал верховный жрец. — Жизненно важно для всей Аратты, чтобы вы захватили его и привезли в столицу, прежде чем он натворит бед.

— Что же это за человек такой? — с любопытством спросила Янди.

— Скажем так… Он способен на вещи, недоступные обычным людям. Пусть он выглядит беспомощным калекой — поистине смертельно недооценивать его…

— Это чародей? — в лоб спросила жреца Янди.

— Его можно так назвать, — уклончиво сказал Тулум.

Накхи переглянулись.

— Ехать в земли ингри ловить чародея. — Янди вновь улыбнулась. — Смертельно опасного чародея! Братец, вот это мне по душе!

* * *

Зарни поднял лицо к небу, с удовольствием подставил чуть теплым лучам солнца.

— Ну, рассказывай.

Варак поспешно шагнул вперед и почтительно поклонился, хоть гусляр его и не видел, и даже голова слепца была повернута в другую сторону. Плот слегка покачнулся под ногами раба. Хотя земли ингри уже укрыл снег и болота покрылись коркой льда, озеро Встающей Воды и не думало замерзать. Где-то в его недрах изредка пробуждался кипун. Он бил в небо, повергая народ в священный трепет. Берега озера затягивало паром, а на поверхность всплывали серебристые тушки мертвых рыбин. Из-за источника священное озеро стояло безо льда всю зиму. Какой еще человек, кроме Зарни, осмелился бы поселиться в таком месте?

Причем устроился даже не рядом с сердитым озером, а прямо на нем. Два больших плота стояли у берега, привязанные к склонившимся над водой березам. На одном плоту высилась теплая палатка из бугристой шкуры неведомого зверя. На другом Зарни любил проводить время, размышляя, наигрывая на гуслях или занимаясь вовсе неведомо чем. Как, например, сейчас.

Варак опасливо косился на хозяина. Тот сидел, выпрямив спину и положив ладони на бедра, на самом краю плота. Белые глаза неподвижно глядели прямо на солнце. Кажется, чуть пошевелись слепой — и свалится в воду. Варак, однако, знал, что и без глаз Зарни видит получше многих, да и студеная вода его вовсе не пугает. Ожидающая поблизости на берегу дривская девка с полотенцем в руках — тому свидетельство. А Зарни будто и в самом деле пригрелся на солнышке! Даже шубу расстегнул, словно ему жарко…

— Как ты велел, я остался и слушал, господин, — негромко заговорил бывший дворцовый раб. — Повелитель Учай вовсе не замечал меня, пока я к нему не обратился, потом уж выгнал…

— Хорошо, — промурлыкал Зарни. — И что же сказал Учай, когда увидел девочку?

— Мне показалось, он растерялся, господин. И не был так уж рад встрече… Мне думается, он не знает, что с ней делать…

— Тебе думается или он сказал?

— Нет-нет, прости, господин, — забормотал Варак, съеживаясь. — Повелитель Учай так и сказал: дескать, ну и куда тебя девать, рыжая? Жены, чтобы приглядывать за девчонкой, у меня больше нет… Замуж выдать — еще мала, да и не за кого…

— Так и сказал? — захихикал Зарни. — Значит, уже прикидывает за кого и скоро ведь найдет. Ты сказал ему, что я тебе велел?

— Сказал, господин. Если будет на то воля повелителя, вещий Зарни пока научит девочку играть на гуслях.

— А что Учай?

— Посмеялся. Дескать, не девичье дело на гуслях играть… И про тебя, господин, изволил сказать всякого…

— Что я сдурел?

— Ну-у… Не совсем такими словами…

Слабое тепло зимнего солнца еле ощутимыми ручейками растекалось по коже. Зарни неспешно стянул кожух, положил рядом на настил плота, оставшись в одной рубашке. Варак поглядел на него, вчуже поежился от холода. Вспомнил, как они так же сидели на плоту — Зарни говорил, он записывал, — когда на той стороне озера показались чужаки. Два свирепых косматых дрива, по виду сущие разбойники; тощий, еле живой с виду молодой бьяр; мальчишка-ингри и девочка с огненной копной волос. Ох как перекорежило Зарни при одном звуке ее голоса! На миг Вараку показалось, что слепой гусляр вот-вот потеряет сознание…

— Так, а что мальчишка? Этот, как его… Мазай? Кирья к нему очень привязана, не так ли?

— Это правда, господин. Они как брат с сестрой. Вроде вместе росли…

Варак поколебался, добавил:

— Мальчишка очень испугался, когда увидел повелителя. Аж прочь из избы шарахнулся.

— Любопытно…

— Но повелитель ему ничего плохого не сделал. Наоборот, улыбнулся этак по-доброму… Спросил, как здоровье деда…

— Деда?

— Да, я тут поспрашивал: его дед Вергиз считался у ингри чародеем. Волчьим пастырем его прозвали.

— Откуда такое прозвище?

— Прости, еще не знаю, господин…

— Так узнай! — строго сказал Зарни, стягивая рубашку.

И снова застыл, словно изваяние, подставляя голый торс морозу и бледному зимнему солнцу. На шее сверкнуло солнечное колесо, вызывавшее неизменное любопытство Варака. В Аратте тоже носили знак Солнца — гладкий золотой круг на цепи. А у Зарни лучи загибались посолонь, словно Господь Солнце бежал по небу, подобно восьминогому скакуну или катящемуся колесу…

Варак мельком оглядел могучие плечи слепца и мысленно ядовито усмехнулся: «Учай-то, похоже, считает моего господина выживающим из ума старцем — а гусляру ох как далеко до старости! И вовсе не годы выбелили его огненные косы…»

— А что там дривы, с которыми пришла Кирья? — спросил Зарни, разминая руки.

— Эти сразу нашли в Ладьве сородичей. Старшего, Варлыгу, повелитель уговаривал остаться. На службу к себе звал. Тот сказал, что подумает, но сперва хочет поискать своих — может, кто выжил…

— Я вроде слышал об этом Варлыге…

— Да он знатный разбойник! Ну, то есть по-здешнему герой-избавитель, борец с проклятыми арьяльскими захватчиками, — ухмыльнулся Варак. — В те времена, когда Киран тут был наместником, того дрива Варлыгой прозвали. Говорят, он успел даже в столице в вендской страже послужить. Оттуда его сослали на Великий Ров, потом, видно, сбежал. Через Змеиный Язык с товарищем прошли, зимой — неслыханное дело! Тут на торгу болтали, будто сперва-то беглецов побольше было, а дошли всего двое — ох, неспроста…

Зарни зевнул:

— Все, ступай.

Гусляр оперся на руки и почти без всплеска соскользнул с края плота в воду. Варак проводил его неодобрительным взглядом, собрал одежду с настила и понес в палатку — греть над жаровней. Он уже не первый раз присутствовал при купании Зарни и всякий раз изумлялся, зачем тому нужно так себя мучить. Сам Варак все время кутался и мерз и опасался не пережить здешней суровой зимы.

* * *

Зарни дважды переплыл озеро и теперь медленными гребками возвращался к плоту. Изредка из глубин, лаская кожу, пробивались к поверхности горячие струи и тут же растворялись в студеной зимней воде. Хоть озеро и не покрывалось на зиму льдом, теплым его никто бы не назвал. Вода обжигала кожу, но Зарни это даже нравилось. Он мог бы плавать так еще долго, наслаждаясь своей выносливостью и свободой движения. Пожалуй, даже в прежние, куда лучшие времена гусляр не был таким сильным. Руки-то уж точно стали как у кузнеца — раньше было просто незачем. Зарни любил плавать, любил лес и воду. Они дарили ему множество звуков, запахов и ощущений и позволяли ненадолго забывать о своей ущербности.

Подплывая к плоту, он вытянул руку, безошибочно нашарил край бревна, подтянулся, выбрался из воды. Плечи и голову тут же окутало полотенце, женские руки принялись бережно вытирать длинные волосы. Местные бабы наперебой стремились услужить знаменитому гусляру, который вдобавок пользовался славой колдуна. Только успевай выгонять, не то поселились бы прямо в палатке! Уж чего Зарни не ожидал, так этого. В давние времена, когда он был красавцем, от женщин отбоя не было. Потом с горечью думал, что женщины будут относиться к нему, безногому слепцу, с отвращением. А вышло все наоборот. К прежнему восхищению добавилось почитание и преклонение, будто перед святыней. По всей Аратте ходили легенды о боговдохновенных певцах, которые пожертвовали частью себя за великий дар. Кто глаз отдал, кто оба, кто и жизнь — да ладно, если свою… Никто даже не сомневался, что страшное увечье гусляра было священной жертвой богам.

Зарни порой думал, что Тулум и это предусмотрел.

Насухо вытертая кожа, обдуваемая холодным ветерком, так и горела. Но Зарни, как всегда, наслаждался ощущением безупречной чистоты, которое дарило ему купание. Он до болезненности любил это ощущение. Как он сам сильно подозревал, оно появилось после зловонных подвалов государевой тюрьмы…

* * *

Жителям столицы сияющий Лазурный дворец кажется небесным градом, плывущим над пестрыми городскими крышами. Золоченый купол главного храма Исвархи в ясные дни слепит глаза, будто само солнце. Никто даже и не подозревает, как скверно пахнет в его темных подвалах глубоко под землей. Особенно в некоторых…

Зарни давно потерял счет дням. Все они были одинаковы — погружены во тьму и наполнены болью. Боль не проходила очень долго. Если бы ему просто выкололи глаза острым раскаленным прутом, как другим заговорщикам, раны давно уже зажили бы. Но жуткое зелье, которое влили ему в глазницы, разъело все, оставив незаживающие нарывы. Раны подсыхали и снова лопались, по лицу днем и ночью сочилась сукровица. Все, о чем поначалу мечтал Зарни, — поскорее умереть, лишь бы прекратилась боль. Но палачи, вовсе не заботясь о том, чтобы облегчить мучения осужденного, внимательно следили, чтобы раны не загноились. И вот понемногу муки начали отступать. Вчера Зарни наконец смог проспать целую ночь, не просыпаясь ни от боли, ни от кошмаров…

А следующим утром — или вечером, он уже не знал — его снова притащили в тот подвал. Зарни издалека учуял знакомый запах — благовония, которыми пытались перебить вонь крови и испражнений, — и едва не лишился разума от ужаса.

— Проходите сюда, святейший! Вот он, злыдень!

— Ну и запашок тут у вас, — брезгливо произнес вошедший.

Это был голос святейшего Тулума. В последний раз Зарни слышал этот голос как раз перед тем, как жгучая отрава полилась ему в глазницу.

— Уж простите, святейший, — раздался голос одного из палачей, — каждый день наводим чистоту, а все никак не избавиться! Видно, такое место…

— Мне надо осмотреть раны.

Зарни потащили, подняли на стол. Холодное железо сомкнулось на запястьях и щиколотках. Послышались шаги, шелест длиннополого одеяния. Слепец ощутил тепло на щеке, — видимо, к лицу поднесли факел. Он смог различить мутное пятно света, — стало быть, глаза умерли не совсем. Но какое это имело значение? Зарни знал: после того, что с ним сделали, былое зрение никогда к нему не вернется.

— Отлично, отлично! — Прохладные пальцы коснулись его щеки, поворачивая лицо. — Все чисто, гноя нет… Сукровица больше не сочится? Как ты себя чувствуешь, Зарни Зьен?

Гусляр не ответил. Однако Тулума это не смутило.

— А ты знаешь, что перестал моргать? — спросил он с любопытством. — Как интересно! Человек, видишь ли, не осознает, что моргает. Полагаю, мозг по привычке пытался смачивать глаза слезами, хотя слезные железы были полностью выжжены… Но этак наверняка было только хуже — одна раненая поверхность терлась о другую… Моргание причиняло тебе большие страдания?

Зарни стиснул зубы и опять промолчал.

— Несомненно причиняло! Но твой мозг наконец понял, что слез нет. Способность человеческого тела привыкать ко всему поразительна! Хочешь знать, как сейчас выглядишь? Совершенно белые глаза. Ни зрачка, ни радужки… Жутковатое зрелище, прямо скажем…

Тулум говорил ровным, даже доброжелательным голосом — ни дать ни взять многоопытный лекарь, вызванный к больному. Ни малейшего злорадства Зарни не слышал — разве что удовлетворение от хорошо проделанной работы. Мягкий тон ученого жреца пробуждал в гусляре жгучую ярость. Показывать которую отнюдь не следовало.

— Как он себя ведет? Не буянит?

— Нет, господин, тихо сидит, — ответил один из тюремщиков. — Все прислушивается к чему-то… Дергается от каждого шороха…

— Это обычное дело. Я наблюдал за ослепленными людьми. Пока они не привыкнут, пока прочие их чувства не обострятся, они все время как на раскаленных иголках. Могут даже умереть от страха, услышав рядом с собой резкий или пугающий звук…

— Какая богатая идея для следующей пытки, — хрипло произнес Зарни. — Уже обдумываешь ее?

— Я никого не пытаю, — строго ответил Тулум. — Лишь помогаю нашему государю Ардвану вершить правосудие.

Одеяние прошелестело с другой стороны — Тулум обошел стол и встал позади слепца.

— Что ж, глаза у тебя зажили. Пришло время опять делать выбор.

Хоть Зарни и ожидал услышать нечто подобное, а все же голова у него закружилась, уши наполнились звоном. «Только не терять сознание!» — приказал он себе, стараясь черпать силы в сжигающей ярости.

— Помнится, в прошлый раз ты уже предлагал мне выбор, — прохрипел он. — Оскопить или выколоть глаза…

— То, чем грешил, — или то, чем посмел смотреть на царицу, — подтвердил Тулум. — Между прочим, государь Ардван вовсе не собирался предоставлять тебе какой-либо выбор. Это я выговорил отсрочку…

— Благодарю за милость, святейший, — язвительно ответил Зарни. — За что же мне благодарить тебя в этот раз?

— Благодарить? А, ты хочешь узнать новый выбор. Что будем рубить — руки или ноги?

Зарни рванулся в оковах, чувствуя, что теряет над собой власть. Пожалуй, в этот миг он порадовался, что Тулум выжег ему слезные железы.

— Ну, скажем, я выберу ноги! — закричал он. — А потом ты придешь опять! И скажешь, выбирай: руки или оскопить! Да?! Или надо будет выбирать руку — левая или правая?!

— Лучше сказал бы спасибо, что тебе вообще дают выбор, — холодно ответил невидимый Тулум. — Даже не хочу говорить вслух, как с тобой жаждал поступить государь Ардван. Мне этими устами еще молитвы Исвархе возносить…

— Ах, какие мы праведные жрецы! — заорал Зарни. — Не ты ли своими руками выжег мне глаза?!

— Да, я тебя ослепил, — подтвердил Тулум. — Исполнил приговор государя. И мне тебя ничуть не жалко, певец Зарни Зьен. Более того, каждый день прошу Исварху избавить мое сердце от недостойного злорадства…

— Проклятые арьи, — зашипел гусляр. Слова рвались наружу сами, он больше не пытался сдержаться. — Украли нашу землю, наше прошлое, украли само наше имя! Мои предки приняли вас, приютили беспомощную кучку беглецов! Вы втерлись к нам в доверие! А потом глядь — уже не мы, а вы солнцеликие арьи, повелители мира! А мы — грязные дикари-сурьи! По всему Солнечному Раскату понастроили крепостей для защиты нашей собственной земли от нас же!

— Даже спорить с тобой не желаю, — устало бросил Тулум. — Потрясающая неблагодарность! И безграмотность. Мы принесли вам свет знаний, но вы как были темные и злобные твари, так и остались. К счастью, не все сурьи такие, как ты…

— Вы принесли смерть, — перебил его Зарни. — Это из-за вас, проклятых нелюдей, море топит Аратту, а земля корчится в муках! Она пытается извергнуть ваши золотые корабли и не может! Придет господь Тигна Кара, вас не станет — и земля успокоится!

— О, а вот подобного я от тебя еще ни разу не слышал, — проговорил Тулум. Послышалось шуршание разворачиваемого свитка. — Похоже на учение для внутреннего круга посвященных. Так учат ваши жрецы, верно? Как там называют ваше ложное божество, которым вы подменили господа Исварху? Тигна Кара — Гневное Солнце? Или Сурья Викартан — Свет Расчленяющий? Видишь, и я кое-что знаю о ваших тайных… Ты ведь и сам жрец высокого посвящения?

— Разумеется! — рявкнул Зарни. — Мы, истинные арьи царского рода, — правители и жрецы. Нам ведомы тайные имена Сурьи Исвархи! Ты знаешь это не хуже меня! Но вы, арьи, похитили наши знания, исказили их…

— А что ты там сказал о золотых кораблях?

Зарни молчал.

— Хорошо, — миролюбиво сказал Тулум. — Об этом мы побеседуем отдельно, вдумчиво… Кстати, почему ты ни разу не спросил, что с царицей?

— Мне нет до нее дела. Хоть бы вы, желтоглазые, все отправились в ледяной ад!

— А дите?

Слепец расхохотался во весь голос, скривившись от боли.

— Опять ты об этом? Послушай, жрец, ты ведь меня допрашивал, и не раз! Если бы я знал, где ребенок, я бы все рассказал твоим умельцам. Куда бы я делся? Но я понятия не имею, куда ее унес крылатый зверь, и говорить мне нечего. Не знаю даже, жива ли она…

— Да уж ясно, что не знаешь, — проворчал Тулум. — На то и расчет был — чудище тебя потом само найдет. Только никакого «потом» для тебя не будет.

Зарни пожал плечами, давая понять, что ему уже все едино.

Тулум, глядя на бледное, покрытое каплями пота лицо бывшего придворного гусляра, внутренне лишь посмеивался. Нет, этому человеку еще очень далеко до безразличия. Он будет цепляться за жизнь до последнего.

— Почему ты не покончил с собой? — задумчиво произнес он. — Ардван мечтает четвертовать тебя и ждет того мига, когда я скажу, что ты мне больше не нужен. Если бы не мое заступничество, тебя бы уже медленно пилили деревянной пилой…

Ответом был новый взрыв злобного хохота.

— Потому что хочешь жить! — уверенно сказал Тулум. — Хоть каким. Ну что, ты выбрал? Руки или ноги?

— Что бы ты ни задумал, желтоглазый див, ты сделаешь со мной все, что пожелаешь. Я не буду помогать тебе в этом.

— Если ты не выберешь, я отрежу тебе все, — ровным голосом отвечал Тулум. — Крылатому зверю ведь все равно, мужчина ты или нет и сколько у тебя конечностей. В последний раз спрашиваю, руки или ноги?

Верховный жрец повернулся и бросил куда-то в сторону:

— Займитесь им.

Зарни взвизгнул:

— Руки оставьте!

Тулум усмехнулся. Зарни услышал эту усмешку, и его аж перекосило от ненависти.

— Что с царицей-то? — глумливо выкрикнул он. — Ардван ее уже казнил? Наверно, страдал и мучился, глядя, как она умирает, а потом ночью плакал в одинокой постели? Может, еще песенки бездарные об этом складывал? Хотел бы я их послушать!

Тулум вздохнул:

— Затяните оковы потуже. Настойку красавки уберите, не понадобится…

По полу со всех сторон зашлепали шаги. Зарни завыл и забился в оковах. Больше он ничего не мог сделать…

— Вещий Зарни! — послышался с берега голос Варака. — Дозволь побеспокоить!

Воспоминания отхлынули, тускнея и отдаляясь. Слепец перевел дух и повернулся на звук.

— Что тебе?

— Пришла девочка… Ну та, Кирья. Звать на плот?

Глава 5. Незримые стрелы

В просторной палатке, обтянутой голой морщинистой шкурой неведомого зверя, было тепло и уютно. В вытяжное отверстие краем заглядывал дневной свет, и выскобленная шкура, казалось, тоже мягко светилась. Гусляр и его именитый гость сидели на пушистых мехах. В жаровне рдели угли. Варак принес подогретую душистую медовуху на травах и с поклоном поднес всем по очереди — Учаю, Зарни и Кирье. Та, скромно устроившись поближе к выходу, в беседу мужей не лезла, но так и пожирала гусляра взглядом.

— Вот, свалилась мне на голову, — рассказывал Учай, кивая на девочку. — Представь, с таким же мальцом шли сам-друг по лесам и болотам от самой Вержи. Хорошо хоть дривов по пути встретили. Те, узнав, чья она сестра, предложили сопроводить Кирью до Ладьвы в целости и сохранности. Странно, от награды отказались. Я предложил старшему, Варлыге, вступить в мое войско, сразу десятником, — не захотел. Видно, мало предложил… Или честь слишком велика…

Зарни слушал и кивал. Пальцы его, как всегда, блуждали по струнам лежавших на коленях гуслей, извлекая едва слышные мягкие созвучия.

— Вот теперь думаю, что с ней делать. Я к походу готовлюсь, к чему бы ее приставить? Женской работы много, да пристало ли сестре повелителя готовить и стирать с прочими бабами? Отослать домой? Мне все время шлют вести о каких-то чудищах за Вержей. Брат Ошкай пропал…

— Я слыхал, — произнес Зарни, — твоя сестра обучалась на Ивовом острове у добродей?

— Кто это тебе сказал?

— Слухами земля полнится… Позволь, однако, заметить, что ведунья-добродея, даже недоученная, куда полезнее, чем просто стряпуха или даже лекарка…

Сын Толмая кивнул:

— Вот и я так подумал. Ты, Зарни, ведь и сам не чужд колдовства.

— Милостью богов, кое-что могу.

— Еще как можешь! Помню, как ты навел чары на вождей ингри и открыл им мою божественность…

— То не я — то сам Шкай явился, — сказал Зарни. — Я лишь помог людям узреть его волю.

— О да… Твои вещие песни…

Взгляд Учая затуманился. «Богиню свою вспомнил», — подумал Зарни.

Несколько мгновений Учай сидел молча.

— Любимая, где же ты… — прошептал он. — Как давно я не видел тебя…

Затем тряхнул головой, прогоняя воспоминания, и сказал гусляру:

— Словом, вот тебе Кирья. Хочешь учить — учи. Авось выйдет толк.

Лицо Зарни обратилось к девочке. Белые глаза уставились прямо на нее.

— Кирья… — проговорил он, словно пробуя слово на вкус. — Что значит это имя на языке ингри?

Девочка замешкалась с ответом — она во все глаза смотрела на слепого гусляра. Изборожденное морщинами худое спокойное лицо. Гордая осанка; пугающе-неподвижные белые глаза; седые с рыжиной пряди, свисающие вдоль лица… Ноги укрыты пятнистой рысьей шкурой, но даже под ней заметно, что их нет выше колен… Так это он и есть — великий чародей, о котором ей твердила Локша, которого так почтительно поминала сама Калма? Тот, кто посылал ей на помощь дух черного крылана? Тот, кого обе чародейки назвали ее настоящим отцом…

— Кирья — «солнечная», — спохватившись, ответила девочка. — Так назвал меня отец, Толмай. Видно, за рыжие волосы.

— Занятно, — пробормотал Зарни.

Пальцы на струнах заметно дрогнули, издав неожиданно резкий звук.

— Ты хочешь учиться у меня, Кирья?

«Да», — хотела ответить она сразу. Но, чуть подумав, спросила:

— А чему ты будешь меня учить?

Зарни улыбнулся и поднял руку, подзывая Варака. Когда тот подошел, гусляр прошептал ему что-то на ухо. Ученый раб быстро вышел.

Вскоре Варак вернулся и откинул полог входа, пропуская входящих. Трое юношей — вернее, подростков, возрастом немного постарше Кирьи, — вошли в палатку, почтительно поклонились Учаю и Зарни и встали перед входом. Двое были тощие, длинноносые мальчишки-дривы, третий — белокурый красавец Хельми. Каждый держал в руках маленькие незатейливые гусельки.

— Вот мои ученики, будущие певцы и сказители, — объяснил Зарни. — Они сами выдолбили гусли, сами натянули и сладили струны. Песни им, правда, слагать еще рано. Это великое искусство, дар богов. Его надо заслужить упорным трудом. Сейчас они разучивают те, которым учу их я…

— Твой слуга говорил, что ты хочешь учить Кирью играть на гуслях, да я не поверил, — с сомнением повторил Учай. — Ее, девчонку? Гусляры воинов в бой ведут, богам славу поют. А она что? Затренькает, запищит — курам на смех!

С места, где сидела Кирья, донеслось возмущенное фырканье.

— Если только, как твои мальчишки, станет соглядатаем — по кружалам бренчать да сплетни собирать. Но это не дело для дочери и сестры вождя.

— Выслушай меня, Учай. Эти трое отроков, — невозмутимо сказал Зарни, — лучшие из лучших. У них особый дар — петь так трогательно, что никто, даже самый черствый вояка, не останется равнодушным. Скоро они будут знать множество песен, которые я складываю нарочно для тебя и твоего будущего похода. Песни о любви к родному краю, разоренному войной… О скорби и праведной мести… О том, что арьи злее зверей и тварей из-за Кромки. О том, что кровь самозваных детей Солнца — лучшая жертва богам…

— Так-так, — кивнул Учай. — Задумано весьма неплохо! Но насколько я вижу, эти мальчишки — дривы. И поют они наверняка на своем языке. А такие полезные песни должна запеть вся Аратта!

— В дривах столько ненависти к арьям — как не воспользоваться ею ради благого дела? Надо с чего-то начинать. Ну а уж потом…

Повелитель ингри кивнул:

— Хорошо. Пусть покажут, на что способны.

Зарни мгновение подумал и сказал отрокам:

— Стоян, Белко! Пойте песню о явлении Матери Битв.

Повернувшись к Учаю, он пояснил:

— Эту песнь я сочинил на языке дривов. Она — воинская. Песнь посвящена великой богине. Здесь она выступает в облике Матери Битв.

— Правильно! — одобрил Учай. — Пусть дривские воины тоже учатся поклоняться моей Богине. Но чтобы полюбить ее всем сердцем, они должны ее узреть!

— Воистину ты прав, мудрый сын Шкая, — склонил голову Зарни. — Ради этого все и затевается. Итак, в этой песне мы видим Богиню глазами раненого воина, потерпевшего поражение в страшной битве. Он лежит среди мертвых тел друзей и врагов. Он понимает, что битва кончена, и тщетно мечтает о мести, на которую ему не хватает сил…

— Дривам такое положение будет особенно близко, — осклабился Учай.

— В этот миг над полем битвы является Богиня…

Учай вновь ушел в себя. Он вспомнил Богиню — как она явилась ему на черных крыльях над погребальным костром арьев в день, когда был сожжен Мравец. В груди молодого вождя что-то болезненно сжалась. Как же давно он не видел свою небесную возлюбленную! Как пусто без нее, как одиноко!

Двое отроков-дривов выступили вперед, дружно грянули по струнам. Звонкое гудение враз перенесло Учая туда, где все возможно, где нет той невидимой, но нерушимой препоны, в обыденности разделяющей людей и богов…

— Когда солнце не встало днем, Словно ветер задул светило, И земля пылала огнем, Пожирающим все, что было. Когда кровь залила жнивье, Урожай воронью богатый, Я упал — и узрел ее В миг отчаянья и расплаты. Мрак ночной в ее волосах В небе северный вихрь нес, И чернели ее глаза, Что не знали горечи слез. «Поднимись!» — велела она. Ее голос звучал, как гром. «Назови врагов имена, Чтобы стал победой разгром!» Я сдержал в своем горле стон, Вспоминая лица врагов: «Зверь не носит людских имен И не ведает славы богов! Вой понятнее их речей, Радость стоит множества слез! Дай лишь меч — лучший из мечей И коня, чтобы в битву нес!» «Крови зверя хлебнувши всласть, Зверем станет и человек. Жажды крови всесильна власть: Не насытишься ей вовек…» Так живительная гроза Дальней молнией шлет гонцов, Сквозь зажмуренные глаза Я увидел ее лицо…

Вдохновенные глаза подростков, слаженные юные голоса, грозное гудение гуслей — все это невольно захватило Учая настолько, что он почти не вслушивался в слова. Образы вставали перед его внутренним взором сами собой. Когда отзвучала песня, Учай вздохнул с сожалением…

— Очень хорошо! — громко заявил он, когда певцы умолкли. — Однако я желаю, чтобы в первый раз ты сам спел эту песнь, Зарни! Я буду при этом присутствовать, чтобы видеть лица моих воинов. И вот еще что — нужен важный повод, чтобы собрать всех: и дривов, и ингри, и, может быть, даже арьев Кирана… Все должны узреть Матерь Битв и полюбить ее, как я!

— Повод за тобой, сын Шкая, — склонил голову Зарни. — Если он будет достаточно весомым — как знать, может, и сама Богиня явится послушать песнь…

— Я знаю, что ей по нраву, — промурлыкал Учай, прикрывая глаза.

Зарни скривил узкие губы и махнул отрокам рукой:

— Ступайте!

Юные дривы направились к выходу. Кожаный полог уже опустился за ними, когда чуткий слух Зарни уловил обрывок насмешливой фразы:

— Что ж ты заплачку свою не спел? Убоялся повелителя до слез довести?

Тот, к кому обращались, ответил неразборчиво. Однако Зарни услышал довольно.

— Эй! — крикнул он. — Хельми, ну-ка вернись!

Младший побратим Учая послушно возвратился в палатку.

— Ты на что посягнул? — строго спросил гусляр. — Не я ли говорил, что рано вам еще сочинять, не по умениям!

— Да это же безделица, — покраснел Хельми. — Она не о воинстве, не про подвиги вождей или деяния богов… Она про девушку.

— Девушку?

— Да, замученную. Стоян и Белко недавно взяли меня к дривам на пирушку. Я там такого наслушался, потом ночь не спал — вспоминал да плакал. А к утру жальная песенка сама сложилась…

— Ладно, спой. Если хорошо вышло, браниться не буду…

Тонкие пальцы Хельми пробежались по струнам, и те зажурчали, словно весенний ручей, — Учай и не подозревал, что гусли могут звучать столь нежно. Но при этом такой скорбью веяло от напева, что у повелителя ингри даже в носу зачесалось неведомо почему. И чем дольше Учай слушал жалобную песнь, тем сильнее осознавал то, на что с самого начала намекал ему Зарни. Эти отроки вовсе не для того, чтобы развлекать воинов у костра или шататься по сопредельным землям, собирая слухи. Они его незримые стрелы, непревзойденное оружие в войне с Араттой.

— Ехали арьяльцы из лесов в столицу, Утащили Айну, милую девицу. У реки гуляла и венок сплетала, Ах, зачем ты, Айну, в руки им попала? Айну моя, Айну, ты не позабыта! В грязь венок втоптали конские копыта… Плачет Айну громко, слезы льет ручьями: «Отпустите, люди, меня к милой маме!» Щерится арьялец, с Айну рвет рубаху: «Нет у тебя мамки, померла со страху, Как ее топили, как избу сжигали, Как отца рубили, голову снимали…» Привязали Айну средь густой дубравы, воронью потеха, волку для забавы… Уходила Айну за отцовской тенью, Выкликала братьям смертные моленья: «Заклинаю, братья, кровушкой моею: Повстречал арьяльца — убивай злодея!» * * *

Ранние зимние сумерки окутали Ладьву. Темно-синее небо усыпали колючие звезды. Снег звонко скрипел под ногами. Воздух обжигал при каждом вдохе. Когда все погрузилось во тьму и в окошках зажглись огни, над лесом взошла огромная луна, окутанная красноватым туманом.

— Ох и морозно нынче, господин! — заявил староста Вилюг, заходя в избу, где расположился Киран со свитой. — Насквозь пробирает! Всего-то по улице прошелся — любо-дорого! Велю-ка еще раз хорошенько протопить на ночь…

— И всегда у вас так? — мрачно спросил Киран, глядя, как люди старосты заносят в избу и складывают в углу короба с припасами.

— Всяко бывает. На зимний солнцеворот порой и бревна в стенах лопаются. Но ты, господин, не тревожься. Мы по первым холодам все щели навозом промазали и водой залили, до весны простоит!

Из угла за печью раздался слабый стон Тендара, бывшего хранителя покоя. Придворный ухитрился простыть на пустом месте: прогулялся по морозу в нарядном плаще, побрезговав «вонючей и блохастой» шубой, предложенной Вилюгом. Теперь вместе со здоровьем Тендар утратил всякую силу духа. Киран, сперва радовавшийся обществу самого преданного из своих соратников, уже едва терпел его нытье.

Вилюг откинул крышку ближайшего короба:

— Извольте смотреть, все ли на месте, не забыли ли чего? Может, что еще нужно — так я прикажу доставить…

Домашнее войско Кирана занимало в Ладьве несколько больших богатых дворов. Эту часть деревни местные уже прозвали арьяльской слободкой. Хозяева — по большей части богатые купцы — охотно пускали к себе постояльцев. Арьи были щедры, платили золотом, а в Ладьве с недавних пор весьма научились его ценить. Еще год назад ингри предпочитали брать товары на обмен, с подозрением относясь к чужеземным блестящим кругляшам, однако быстро поняли свою выгоду. Только одно беспокоило Вилюга и других старейшин — как бы неугомонные дривы не подпалили арьяльскую слободку, а вместе с ней и всю Ладьву.

Носильщики поклонились и вышли. Киран бегло оглядел короба. Спору нет, устроились арьи на зимовку вроде бы и неплохо. Местные дикари живут большими, огороженными со всех сторон подворьями, считай, каждое — небольшая крепость. После нападения дривов Киран усилил охрану, сторожа менялись всю ночь до рассвета. Казалось бы, спи спокойно. Однако бывший блюститель престола все равно чувствовал себя как в осаде. Стоило скрипнуть половице или треснуть угольку тлеющей лучины — и он невольно сжимался, ожидая ножа в спину или удавки на шее…

— А в столице, наверно, еще дожди, — послышался сиплый голос Тендара из-за печи. — Или первый снег порошит… Помнишь, ясноликий, первый снег в саду Возвышенных Раздумий?

— Умолкни, — сердито бросил Киран. — Без тебя тошно.

— Словно белая кисея на листве и поздних цветах… Лазурные стены, золотые крыши…

«Скоро умрет, — подумал Киран, с отвращением слушая гаснущий шепот соратника. — Даже не пытается цепляться за жизнь! Решил ускользнуть отсюда — хотя бы в сияние Исвархи… Проклятье, мне здесь тоже тошно! Но разве это причина сдаться?»

Он сел на лавку и глубоко задумался. Нынешняя беседа с Учаем многое прояснила, и это многое вовсе не порадовало царедворца. Вот что приготовил ему правитель ингри? «Я, значит, на свои деньги набираю всяческое отребье, делаю из него войско, навожу ужас на окраины Аратты… А когда запятнаю свое имя всеми возможными преступлениями, явится доблестный Учай и предложит государю Аюру восстановить порядок… Будь проклято твое хитроумие, дикарь!»

Киран поднял голову и заметил, что староста все еще торчит в избе.

— Ступай, — махнул он рукой.

Однако Вилюг, вместо того чтобы выйти, повел глазами в сторону угла, где лежал Тендар.

«Хочет поговорить со мной наедине», — понял Киран и сказал устало:

— Не обращай на него внимания. Ну, что у тебя?

Вилюг выложил на стол небольшой берестяной тул.

— Сегодня мне передал его один торговец, — тихо сказал староста. — Кто — прости, господин, не скажу. И молю, никому ни слова. Повелитель Учай с меня живого кожу снимет — и с меня, и со всех, кто может что-то знать…

— Это еще что? — подобрался Киран.

— Послание из далеких краев.

— Так-так! Ну-ка открой!

— Почему я? — удивился староста.

— Откуда мне знать, что ты мне притащил? Может, дривы гадюку подсадили!

— Гадюку — в такой мороз? Скажешь тоже, господин, хе-хе…

Вилюг снял крышку с берестяного тула и перевернул его над столом. Наружу выпал другой тул — поменьше, изящный, обтянутый кожей. Киран осторожно взял его в руки, и царедворца бросило в жар. Он увидел на боку печать — идущего кабана. Письмо из столицы, запечатанное его же собственным оттиском!

Дрожащими руками Киран открыл кожаный тул. В воздухе слабо повеяло благовонием. Сердце вельможи застучало быстрее прежнего.

Вилюг все не уходил.

— Я щедро награжу тебя, — торопливо сказал Киран. — Зайди погодя…

Староста неохотно вышел. «Так я тебе и показал, где храню казну», — подумал вельможа, вытаскивая свиток. Аромат стал сильнее. Киран не понаслышке знал, что даже с помощью обычного письма можно убить — скажем, пропитать его ядом и окурить благовонным дымом, чтобы спрятать запах отравы. Однако этот запах он сразу узнал. Его очень любила солнцеликая Джаяли, его супруга. Старшая дочь государя Ардвана, сестра государя Аюра…

Киран невольно прикрыл глаза. Аромат будто перенес его домой. Вот перед ним Джаяли, словно наяву, — гордая, нарядная, с искусно накрашенным лицом, с золотыми косами, уложенными солнечной короной, смотрит на мужа сияющими от счастья глазами. Как она любила его!

Все эти годы Киран вполне осознавал, какой огромной удачей для него обернулась безрассудная страсть к нему дочери государя. Хотя удачей — нет. Киран отлично знал, что делал, когда искал с ней встреч в коридорах дворца и на садовых тропинках. Взбалмошная царевна вознесла его к самой вершине власти. Да, она частенько раздражала его своей надменностью, незамутненным высокомерием «дочери бога». Как Джаяли ни пыталась сдержать язык, а все равно то и дело напоминала супругу, кому он всем обязан… Особенно в последние годы, когда Кирану надоело обхаживать ее.

Сейчас он об этом жалел. Как и о том, что, не задумываясь, бросил ее в столице во время своего поспешного бегства. А ведь она умоляла… Что, впрочем, не помешало ей закатить ему на прощание смешную сцену ревности к лазутчице Янди — как будто в тот миг блюстителю престола было дело хоть до чего-то, кроме того самого престола, который из-под него выдернули…

Но может, еще не поздно? Раз Джаяли пишет — значит еще любит его. Возможно, стоит призвать ее сюда. Заложница из государевой семьи не помешает… Хотя о чем речь — конечно, ее не выпустят из столицы… Удивительно, что она ухитрилась отправить письмо и его не перехватили…

Тут Кирана охватили такие подозрения, что он едва не отбросил свиток подальше. Но в тот же миг его озарило. А может, это Аюр что-то хочет через нее передать? Предлагает переговоры?!

В душе Кирана вспыхнула безумная надежда. Он даже сам себе не хотел признаваться, как ему хочется вернуться в столицу. Как тошно в холодных лесах, где каждый дикарь жаждет его смерти, а единственная защита — безумец Учай, воображающий себя сыном какого-то божка…

Киран поспешно вытащил письмо и развернул свиток. Пробежал глазами несколько строк, и его брови сошлись к переносице, а тонкие губы сжались в тонкую линию…

«…невозможно передать всю глубину моего разочарования в тебе, о мой супруг! Сколько лет я была слепа, по доброте и чистоте души закрывая глаза на твои подлости! Вся моя жизнь была отдана тебе — ты же ответил черной неблагодарностью. Словно змей, ты вполз в нашу семью и в мое девичье сердце и отравил все, к чему прикоснулось твое жало… К счастью, небесный отец, господь Исварха, вернул брату Аюру все, что он по твоей милости едва не утратил. Благодарный народ объединился вокруг истинного государя, его враги сокрушены. Да будет царствование моего божественного брата овеяно славой, да продлится оно тысячу лет! Доброта Аюра безгранична. Он простил мои заблуждения и ни единым словом не упрекнул за многолетнюю слепоту…»

— Она полагает, что мне есть до этого дело? — прошипел Киран.

«Но как ты мог предать государя? Чего тебе не хватало? Ты и так был на вершине власти — а теперь обвиняешься в покушении на власть и похищении законного наследника престола. Ты лишен титулов, состояние твое отошло в казну, а за твою голову назначена щедрая награда…»

— Я все это и так знаю, — пробормотал Киран, быстро проглядывая изящные строки.

Неужели Джаяли пишет ему только ради того, чтобы излить на беглого мужа всю накопленную желчь? Нет, даже она не настолько глупа!

«Если государю будет угодно тебя казнить, мой долг — молиться за твое благое посмертие. Я даже прощу тебе измену с ничтожной распутницей Янди. Как ты только посмел годами держать эту девку в нашем доме?»

Пальцы Кирана впились в надушенный пергамент и смяли его.

— Ревнивая дура! — прошипел он, борясь с искушением разорвать бессмысленное послание в клочья.

В углу замигала, зачадила догорающая лучина. Бранясь про себя — он, повелитель Аратты, вынужден делать работу слуг! — Киран воткнул в светец новую щепку и вернулся к письму.

И уже следующая строка вознаградила его усилия:

«…однако я всего лишь слабая женщина. Властитель же наш Аюр стоит выше будничных чувств. Лишь благо державы заботит его. В недавней беседе со мной Аюр заметил, что любое преступление можно искупить, если выкуп будет соразмерен причиненному вреду. Обдумай хорошенько слова государя, супруг мой! Я осмелилась спросить его, какая участь ждет искупившего преступления. „Он должен затвориться в своем имении и никогда не посещать столицу“, — ответил солнцеликий. Только подумай, как это отрадно! Сейчас, когда с накхами заключен мир, путь в наши поместья снова стал безопасен…»

«Воистину радостная весть! — перевел дыхание Киран. — И что особенно приятно — ни жена, ни Аюр даже словом не помянули загадочную смерть государя Ардвана… Можно надеяться, что в этом меня не обвинят, если я смогу „искупить“… А вот примирение с накхами — это новость…»

Последней вестью из Накхарана, которую получил блюститель престола, было покушение на Ширама во владениях рода Зериг. Наверняка та попытка убийства была не последней. Ширама не любили в Накхаране, слишком многие саары были им недовольны. Даже если он ухитрился удержать власть — ему точно не до внешних завоеваний…

«Змеиные дети откусили, сколько смогли сожрать, и решили остановиться, — раздумывал Киран. — Но в таком случае у Аюра развязаны руки на юге, и весной он непременно обратит свой взор на запад…»

Киран быстро дочитал письмо:

«Посему призываю тебя, Киран, чем попусту скитаться по лесам, вернись в столицу! Принеси достойный выкуп за свое предательство и пади ниц перед государем Аюром! Ибо груз злодеяний тянет тебя прямо в ледяной ад, а раскаяние спасет душу и позволит ей очиститься в пламени Исвархи. Справедливый суд — не бесчестье для благородного ария. Солнечный государь Аюр не только справедлив, но и милостив…»

— Солнечный государь Аюр? — хмыкнул Киран, сворачивая свиток. — Или те, кто правит сейчас от имени мальчишки? Может быть, проклятый Светоч. Но вероятнее — если Аюр сейчас в столице, — проклятый Тулум…

Можно ли иметь с ним дело? Тулум — его враг. Однако, если это он дал совет Аюру и позволил Джаяли отправить этакое письмо, значит он готов к сделке…

Какой же выкуп Тулум счел бы «достойным»? Должно быть, нечто чрезвычайно важное… Сопоставимое с ценой жизни блюстителя престола…

Киран сел на лавку и погрузился в раздумья. Будущее представлялось ему путаницей едва заметных тропинок в темном лесу, полном чудовищ.

От затянутого пузырем окошка по стене, вспыхивая искрами в мигающем свете лучины, расползалась изморозь. Больной снова жалобно застонал в своем закутке.

Где-то далеко в лесу раздался еле слышный волчий вой.

Глава 6. Красная луна

Кирья с Мазайкой сидели в жарко натопленной избе. Друзья разговаривали и рукодельничали, подгоняя по росту зимнюю одежду: протыкали кожу острыми толстыми шильями, продевали и затягивали кожаные тесемки. На такую холодную зиму одежды у них с собой припасено не было, но все недостающее им дали дривы.

Хоть время было и позднее, на дривском подворье народ не спал. Здесь, в Ладьве, болотные венды, как и арьи, жили своей общиной. Дривские купцы, возившие товар в земли ингри, и те, кто пошел на службу в войско к Учаю, вместе заняли два больших подворья, объединявшие несколько принадлежавших одной семье домов. Конечно, тесно и шумновато, но в тесноте не в обиде. Мазайку очень утешало общество дривов, их разговоры, дружеские шутки и смех. Хорошо быть в тепле, когда за стенкой — полные дровники, а рядом — сильные, веселые друзья. С ними царивший снаружи ледяной мрак отступал и казался совсем не страшным.

За прошедшие дни Мазайка привязался к дривам. Хоть Учай и не угрожал ему больше и вообще, казалось бы, не обращал на него внимания, волчий пастушок по-прежнему не доверял брату Кирьи. А рядом с дривами, в особенности с Варлыгой, он чувствовал себя в безопасности.

Кирья была по-прежнему неразлучна с другом. Однако ей не давали покоя мысли о слепце Зарни. Первая встреча с ним глубоко поразила ее. Тут одного взгляда хватит, чтобы понять — да, чародей! Досадно, что не удалось побеседовать с ним, задать давно гложущие вопросы. Да как поговоришь при брате? И вообще, мала еще лезть в разговор взрослых. Отроковице следует помалкивать и ждать, пока спросят…

«Теперь ждать, пока гусляр позовет? Или попробовать напроситься на разговор? А если прогонит? Нет, если сам меня сюда привел, не прогонит! — размышлял она, примеряя теплую рукавицу — та села на руку чуть ли не по локоть. — Ну и ручищи у дривов! Эта как раз для Варлыги…»

Кирью и Мазайку удивляло, как быстро беглец Варлыга стал одним из первых людей среди дривов Ладьвы. Потом уж Дичко им рассказал: этот дрив и раньше был непрост.

«Он прежде был вождем из первых, да рода его больше нет, — объяснил парень. — Все в наших краях знают Вереса, до последнего оборонявшего Мравец. Или Варлыгу, который на большаке мстил арьям за убитых…»

— Видали, какая нынче луна взошла? — спросил один из дривов, входя в избу и сразу устремляясь к горячей печке. — Словно в крови плавает! Аж смотреть жутко!

— Да, тут нечасто такую увидишь, — кивнул другой, торговавший в Ладьве не первый десяток лет. — Местные говорят: то Ячур взглянул на мир своим кровавым оком. Такая луна означает раннюю зиму, суровую и многоснежную.

— Ох, завалит нас выше крыш, — покачал головой его товарищ. — А что весной начнется — не приведи боги! Реки разольются, все долины затопит! Хоть в муравьиные леса уходи…

— Почему бы и не уйти? — подначил Дичко. — Там хоть сухо!

Вновь послышались смешки.

— А жрать что? Тебя? Там же ни зверей, ни птиц!

— Весной братцы голодные проснутся — думаешь, станут разбирать, чье там мясо само прибежало?

Кирья с Мазайкой переглянулись. Обоим вспомнились пройденные пути-дорожки, куда забредают разве что колдуны, отпуская душу в странствие. Да и то опасаются соваться без провожатого. «Мы прошли вдоль Кромки, по самой границе», — подумала Кирья. Привиделась белая стена ледника, сияющая в ночи. Грохот водопадов, то нараставший, то затихающий. Шум близких обвалов из темноты, порой — жутковатый рев неведомых хищников. Дривы хватались за копья, но змей — то есть дед Вергиз — не сбавлял хода, и они поневоле следовали за ним. Никогда бы сами они не осмелились пойти таким путем.

«Посмотрите на небо», — как-то тихо сказал Варлыга, указывая вверх. Оно было не черное, а беззвездное, красноватое…

Шли бесконечно долго — кто его знает, сколько длится ночь за Кромкой? — пока Кирья и Мазайка не свалились от усталости. Утро же застало беглецов совсем не там, где они устраивались на ночлег. Их окружала зимняя дубрава. Должно быть, летом она была великолепна — даже голые, лишенные листьев деревья внушали почтительный трепет. Мазайке сразу вспомнился дуб, в котором его дед устроил себе жилище. Тут таких были десятки, возвышавшиеся над молодой порослью. Здесь уже выпал снег, хоть еще и неглубокий. Он не скрывал звериных скелетов, валявшихся там и сям среди этого древнего леса. Мазайка узнал скелеты лося, медведя, множества существ поменьше… Попадались и вовсе неизвестные твари. Некоторые выглядели настолько пугающе, что даже представлять не хотелось, каковы они были при жизни.

Целый день до сумерек беглецы шли через этот лес. Подмороженные сухие листья хрустели под ногами. И нигде — ни зверя, ни птицы. Лес казался мертвым. Ближе к опушке кости встречались часто, но чем дальше, тем реже, — видно, зверям не удавалось зайти далеко. Что же их погубило?

Оказалось, Варлыга и Дичко знали.

— Повезло нам, что уже зима! — широко улыбаясь, заявил Дичко. — Братишки страсть как снега не любят, сразу в муравейники прячутся. Встретили бы их — пришлось бы уговаривать вас пропустить. А послушаются или нет — только Ячур знает…

— Вот радость-то, — содрогнулся Мазайка, когда понял, о каких «братишках» толкуют дривы. — Да хуже этого леса на свете нет! Приди мы сюда до снега — нас бы живьем тут сожрали!

— Никогда не брани огневушек, — строго сказал ему Варлыга. — Они — наши родичи, побратимы. Они стерегут земли дривов с севера, оберегают нас от чудищ с Алаунских гор. Огневушки прекрасно различают, где свои, где чужие, — и с чужаками безжалостны…

— А мы — свои! — радостно объявил Дичко. — Уже недалеко осталось!

Так и вышло. Когда муравьиная дубрава закончилась, ее сменили обычные березняки и ельники. И вот наконец путешественники вышли на берег большого озера. Несмотря на холода, оно почему-то не замерзло. У дальнего края того озера Мазайка сразу заметил плот, а на нем — диковинный домик…

— Ох и жутким же мне показался этот Зарни!

Голос Мазайки вырвал сестру Учая из власти видений.

— Ничего не жуткий! — тут же запальчиво объявила Кирья. — Он такой… такой…

Она умолкла, не найдя слов.

— Твой друг прав, Кирья, — сказал незаметно подошедший Варлыга. — Зря Учай с гусляром надумал водиться. Никто здесь не знает, кто этот непростой слепец, откуда взялся и чего на самом деле хочет. Мне рассказывали, как он игрой на гуслях мороки наводил…

Варлыга подумал и вдруг сказал, глядя перед собой в пространство:

— Надо бы нам уходить отсюда.

Разговоры затихли. Взгляды дривов устремились на вождя.

— Ты хочешь уйти, Верес? — огорченно спросил старшина купцов.

— Да, к своим, в Мравец. И вам бы тоже лучше отсюда убираться.

— Почему?

— Нутром чую, — задумчиво ответил Варлыга. — Уж поверьте, чутье меня не раз выручало. Скоро тут, в Ладьве, начнется нехорошее…

— Что именно? — послышались обеспокоенные голоса со всех сторон.

— Не знаю. Но добра не будет, это точно. Ноги бы унести!

— Я никуда не пойду, — прошептала Кирья.

— А я бы ушел с дривами, — тихо сказал Мазайка. — Помнишь, как Учайка мне на прощание нож в спину кинул? Я едва увернулся! А до того требовал, чтобы я призвал Дядек и натравил на арьяльцев…

— Дядек? — поднял бровь Варлыга, снова как бы случайно оказавшийся рядом.

— У рода Хирвы были верные хранители — волчья семья…

В глазах дрива зажглось любопытство.

— И ты можешь их призывать?

— Я нет, дед Вергиз умел. Вот Учайка и решил, что я тоже могу.

— Да ничего тебе брат не сделает, — встряла Кирья. — Он уже понял, что ты ему ни на что не гож. Он о тебе и не думает…

— Учай-то? Этот ничего не забывает, — фыркнул Мазайка. — Особенно если ему выгодно…

— Погоди, — прервал Варлыга. — Неужто дед не научил тебя призывать волков?

— Научил, да я не сумел, — признался Мазайка.

Разговор со змеем крепко врезался ему в память. Устами Андемо дед сказал, что Дядьки не бросили его и еще могут вернуться.

— А вот и попробую, — заявил он, решившись, и встал с лавки.

— Сейчас? — удивилась Кирья.

— Да. Раньше я их мог издалека услышать. Не ушами — словно бы в голове… Сразу понимал, где они, по голосам их всех узнавал…

— Пойду-ка я с вами, посторожу, — встал с лавки Варлыга. — Мало ли!

Тепло одевшись, они втроем вышли на крыльцо. Огромная красная луна висела, казалось, прямо над Ладьвой. Снег на крышах и на улицах искрился в ее свете.

Мазайка вдохнул и закашлялся — морозный воздух перехватил горло. Эта застывшая, озаренная красноватым светом ночь вдруг показалась ему не предназначенной для людей. Она была полна чужих, пугающих чар. «Хорошая ночь для ворожбы!» — подбодрил он себя, внутренне собираясь.

Если бы остался манок! Мазайка понимал, что дело вовсе не в манке, а все же звать Дядек привычным способом было бы, наверно, легче.

«Где вы, родичи? — мысленно обратился он к Дядькам. — Вспомните нашу гору в лесу рядом с Вержей! Вспомните, как я принимал роды у ваших волчиц и согревал ваших волчат почти такими же холодными зимами!»

Вот сейчас явятся Ночные Гости — словно серые, размытые тени, какими они приходили раньше…

Кто-то с силой схватил волчьего пастушка за руку. Он открыл глаза и с удивлением обернулся.

— Не надо! — воскликнула Кирья. — Не зови их!

— Почему?

— Варлыга был прав, — быстро заговорила она, окидывая взглядом заснеженное подворье, окруженное постройками и частоколом. — Что-то скверное здесь готовится. Нехорошее, опасное! Ты зовешь Дядек — и открываешься. А нынче ночью лучше спрятаться. Смотри, какая страшная луна!

— Не двигайтесь, — послышался вдруг сзади шепот Варлыги. — Кто-то сейчас пробежал за конюшней, двое или трое…

Все трое застыли, почти не дыша, всматриваясь и вслушиваясь в дыхание ночи. Вдруг Кирья молча вскинула руку, указывая на крышу избы на соседнем подворье. То подворье стояло через улицу — одно из тех, где расположились на зимовку арьи из домашнего войска Кирана. Белая, укрытая снегом крыша напоминала огромный сугроб. На вершине этого сугроба чернели силуэты двух косматых волков. Видно, они только что забрались туда. Один сразу принялся копать, другой оглядывался по сторонам, словно высматривая стражников. «Звери так себя не ведут!» — с изумлением подумал Мазайка. В тот же миг в темноте загорелись зеленые глаза — волк уставился прямо на него. Шерсть на его загривке поднялась дыбом, обнажились белые клыки…

В следующее мгновение Варлыга схватил обоих подростков, втащил в избу, захлопнул дверь и накинул засов.

— Тревога! — крикнул он дривам. — Оборони нас, светлый Яндар!

Будто в ответ, снаружи раздался ужасный крик, затем с другой стороны — еще один. Спящая Ладьва наполнилась криками. Казалось, они доносятся со всех сторон. Словно кто-то, более не скрываясь, отдал приказ вступить в бой.

— Ясноликий! — заглушая прочие вопли, пробился откуда-то совсем уж пронзительный, полный предсмертного ужаса визг. — Пощади!

— Отец Хирва, что же это? — пробормотал Мазайка. — Неужели это я… из-за меня…

— Ты-то при чем?! — рявкнул Варлыга среди общей суеты — дривы поспешно одевались и вооружались. — Это оборотни!

* * *

Учай, снаряженный, как на битву, с мечом в руке стоял в избе Кирана. Под ногами растекалась кровавая лужа. «Тот, из кого выпустили эту кровь, пожалуй, уже не жилец, — мельком подумал вождь, осматриваясь. — Но где тело? И где нападавшие?»

Тут догадаться несложно. Дверь, ведущая в избу, где жили Киран и его свита, распахнута, пол засыпан снегом и испятнан кровавыми отпечатками лап. Следы были знакомые, однако такие большие, что вгоняли в дрожь.

— Волчьи? — пробормотал Учай. — Или нет?

Лишь однажды ему довелось видеть таких огромных волков — на севере, по ту сторону Вержи. Ингри звали их Ночными Гостями. Или, по-родственному, Дядьками…

В избу заглянул воин.

— Повелитель, все кончено! — крикнул он. — Твари сбежали в лес.

— Хоть одного волка убили? — спросил Учай.

— Пока ни одного мертвым не нашли, — развел руками воин. — В той избе, где шла пирушка, арьяльцы успели схватить оружие — там клочья шерсти на полу, кровь аж на стенах! Кого-то из волков вроде подранили…

— Так ищите! — раздраженно приказал Учай. — Я хочу знать, кто посмел напасть на мое владение!

Один за другим в избу приходили воины, докладывая, что видели. Постепенно у повелителя ингри складывалась в уме безрадостная картина.

Набег тварей из леса был стремительным и кровавым. Точно можно было сказать одно: звери вели себя уж слишком по-человечески! Подобравшись к Ладьве с разных сторон, они по двое, по трое проникли в деревню. Стража на деревенских воротах ничего не заметила. Что любопытно, ни один здешний пес даже не пикнул — все попрятались и сидели тихо, поступив куда умнее некоторых местных жителей. Только оборотни внушали животным такой страх.

Ночную стражу арьев волки быстро и бесшумно загрызли. А затем, будто получив единый неслышный приказ, ворвались одновременно на четыре подворья, где жили воины Кирана, и начали убивать. В одном из домов с десяток столичных вояк той ночью устроили себе пир — вот там произошла настоящая битва. Несколько воинов получили рваные раны, однако здесь волкам удалось хотя бы дать отпор.

Больше похвастаться защитникам Ладьвы было нечем. На одном подворье оборотни просто вошли в дом — как им удалось отпереть дверь, осталось тайной — и убили во сне всех, кто там жил, включая семью хозяина-ингри. На другом твари разобрали крышу, проникли внутрь и унесли через пролом двух арьяльцев — их тел так и не нашли. Третье, четвертое подворье, везде одно и то же: растерзанные, загрызенные мертвецы. Погибли также и несколько ни в чем не повинных жителей Ладьвы, попытавшихся вмешаться или просто подвернувшихся на пути…

Когда подсчитали потери, оказалось, что из шести дюжин арьяльцев уцелела примерно половина. Прочие были убиты или исчезли, — видно, оборотни унесли их с собой в лес. Киран был среди тех, кто исчез. Как и его бывший Хранитель Покоя Тендар. И теперь Учай стоял в опустевшей избе, мрачно разглядывая растекшуюся по полу лужу крови и пытаясь справиться с закипавшей в груди яростью.

Кем бы ни были твари из леса — как они посмели вторгнуться в его владения, в его Ладьву?! Только сын Шкая смеет решать, кому здесь жить, кому умирать!

— Надо искать, — вслух проговорил Учай, отвечая собственным мыслям. — Эй, Вечка!

— Да, старший брат? — тут же отозвался побратим.

— Зови старосту. Я, кажется, видел его на дворе. Пусть собирает народ, пойдем в лес!

Вечка кивнул и вышел.

«Найти утащенных, — мысленно продолжал Учай. — Убить оборотней. Выяснить, кто их сюда послал!»

Однако староста Вилюг, услышав слова повелителя ингри, разразился жалобами и причитаниями.

— Искать оборотней в лесу? — восклицал он, с ужасом глядя то на кровь под ногами, то на перекошенное от злости лицо Учая. — Нас же там сожрут! Ночь бы продержаться, а завтра всем миром будем заливать водой тын вокруг Ладьвы…

— Я от врагов не прячусь — и вы не будете! — рявкнул Учай. — Собирай людей, и пошли, пока следы не замело!

Вилюг заломил руки:

— Ох, помоги нам предки! Погибель наша настала!

— Хватит голосить! Где Киран? Он же на твоем подворье жил!

— Не знаю, господин! — всхлипнул староста. — Мы с женой ночевали в гостевой избе. Вдруг слышу — бубух! Аж изба качнулась! А потом крик… — Староста содрогнулся. — Отродясь такого не слыхал! Словно человек свою смерть увидел!

— Верно, так оно и было, — криво усмехнулся Учай. — Кто кричал? Киран?

— Нет, тот — больной арьялец. Орал как безумный: «Ясноликий, пощади!»

— «Пощади»? Странно… А Киран что-то ответил?

— Да ничего. Потом еще что-то внутри будто хлопнуло — а дальше все затихло…

— Ясно, — мрачно проговорил Учай.

Стало быть, Киран для него потерян. Не то чтобы Учай стал по нему горевать. Но теперь все замыслы, связанные с бывшим блюстителем престола, пошли прахом…

В этот миг Вечка, внимательно осматривавший избу, подошел к ним и кашлянул.

— Старший брат, глянь-ка вон туда!

Учай посмотрел туда, куда указывал побратим. В дальнем углу избы, за печью, валялась на полу залитая кровью постельная мякоть, на которой в последние дни лежал больной Тендар.

— Вижу, и что?

— Нет, ты подойти и послушай…

Учай подошел к запечному закутку и прислушался. Несколько мгновений стоял тихо, затем резко повернулся:

— Там кто-то есть!

— Оборотень в подполе! — пискнул староста, сделав быстрое движение в сторону двери.

— Подпол? — воскликнул Учай. — Ах вот оно что! Вечка, открой крышку!

Побратим, поколебавшись лишь мгновение, выполнил приказ. Перед ними открылась яма, тесно заставленная бочонками, кадушками и коробами. В родном селении Учая таких погребов не копали, иначе бы он догадался и сам. В яме, поверх припасов, скорчился Киран. Ингри не сразу узнали его — бледного как смерть, забрызганного кровью, со всклокоченными волосами. Он лежал неподвижно, прикрывая голову руками.

— Кто его туда засунул? — ошалело пробормотал Вилюг.

Учай несколько мгновений всматривался в окровавленное тело, потом ухмыльнулся, схватил за плечо и поволок наружу. Тело издало жалобный стон и принялось слабо отбиваться. Учай бросил вельможу на пол, презрительно глядя, как тот в полубеспамятстве пытается уползти от него.

— Арьялец сам туда залез, — с холодной усмешкой сказал он. — Успел спрятаться от оборотня. А дружок его, Тендар, не поместился. Это его кровь тут повсюду.

Киран со стоном поднял голову, приподнялся на локте и окинул избу диким взглядом.

— Где… чудище? — прохрипел он.

— Убило твоего приятеля и унесло в лес доедать. А теперь расскажи мне, ясноликий, кто это приходил по ваши души?

— О Исварха! — простонал блюститель престола.

— На Ладьву нынче напали враги, — принудив себя к внешнему спокойствию, произнес Учай. — Волки, оборотни, другая нечисть — пока не знаю. Все они ушли, ни одного не удалось убить. Зато они прикончили больше половины твоих людей. Мои тоже пострадали. Если есть догадки, кто наслал тварей, — самое время сказать!

Киран с трудом сел и застыл, обхватив голову руками.

— Так-то ты охраняешь меня и моих людей? — надрывно закричал он вдруг, впившись горящим взглядом в Учая. — Это твоя обещанная защита?! Я предупреждал, что меня хотят убить! Не раз, не два предупреждал! И что ты сделал, бесполезный дикарь?!

— Да ты, похоже, лишился разума от страха, — изумленно глядя на него, проговорил Учай. — Как смеешь на меня орать, арьялец?

— Ты во всем виноват! Не можешь меня защитить — и я не буду иметь с тобой никаких дел! Я знаю, что ты задумал!

Киран, опираясь на лавку, встал и устремил на вождя ингри взгляд, полный жгучей ненависти.

— Ты ведь хочешь сесть на Солнечный Престол, да? Станимир был такой же! Все вы хотите одного и того же! Так вот — не видать тебе Солнечного Престола, никогда Аратта тебе не покорится! Без меня, без моих советов, без моего войска — останешься главарем кучки грязных дикарей!

— Что ты от меня сейчас-то хочешь? — огрызнулся ошеломленный подобной наглостью Учай.

— Отомсти моим врагам — тогда и поговорим!

— Каким еще врагам? Волкам?

— Дривам, кому же еще?! — выкрикнул Киран и потерял сознание.

* * *

Оставив блюстителя престола на попечение старосты, Учай со своими людьми вышел на улицу. Красная луна плыла над застывшим миром. Кажется, стало еще холоднее. Ночная Ладьва была полна народу. Повсюду слышались крики, плач, горели факелы, бегали люди. Суета только раздражала Учая.

«Поздно бренчать оружием, — злобно думал он. — Раньше надо было спохватиться, а не глазами хлопать, пока по деревне разгуливала стая волков!»

— Бранил тебя главный арьялец, конечно, с перепугу, — сказал Вечка, шагавший рядом с побратимом, — но, может статься, кое в чем он прав.

— В чем же?

— Насчет дривов. Знаешь, брат, когда приходили докладывать об убитых, я слушал и про себя считал. Похоже, волки впрямь приходили именно за арьями.

— Да я сам видел там у забора парня-ингри с перегрызенным горлом!

— Были убиты несколько ингри — те, кто полез в драку. Но ни один дрив не погиб…

Учай резко остановился:

— Кто сейчас у дривов главный?

— Прежде был Илень, но он сейчас в Мравце, — подумав, сказал Вечка. — Надо говорить с Варлыгой.

— Этим громилой, который отказался пойти ко мне на службу?

— Да. Я узнал, что он и прежде был одним из вождей дривов.

«Приказать, чтобы ко мне явился? Нет времени!»

— Идем к нему, — бросил Учай. — Прямо сейчас.

На дривском подворье, конечно, никто не спал. Двор был полон вооруженных людей. Учай столкнулся с Варлыгой в воротах, когда тот выводил на улицу отряд.

— А, Учай, сын Толмая! Я как раз собирался искать тебя. Помощь нужна?

— Уже нет, — желчно ответил вождь ингри, отдельно отметив «сына Толмая». — Долго же вы собирались на бой — как раз к самому концу вышли! Наверно, крепко спали…

Варлыга поглядел на него сверху вниз:

— Ты на что намекаешь?

— Я не намекаю, а прямо спрашиваю — что сегодня произошло в Ладьве?

— А мне откуда знать? Наши по домам сидели. Какой дурак сунется на улицу в такой собачий холод?

— Стало быть, вот почему никто из дривов нынче не погиб…

— Не понимаю, вождь ингри, чем я перед тобой провинился, — холодно отвечал Варлыга. — Все мои люди были на подворье, свидетель тому — светлый Яндар! А если тебе не нужна помощь, так мы пойдем досыпать.

— А то, что волки только к вам на подворье не полезли, — может, тоже неспроста? Всякий знает, что вы хотели арьяльцам смерти…

— Я, что ли, напустил волков на арьев? Слыхали, ребята? Какой я, оказывается, умелый колдун!

Во дворе послышались смешки. На Учая уставились множество дерзких глаз. Вождь ингри скрипнул зубами. Он уже слишком привык к людской покорности и забыл, насколько своевольны дривы, какие это ненадежные союзники.

— Слухи разные ходят, Варлыга, — сказал он, скрывая злость. — Говорят, дривы умеют во время боя в волков обращаться…

— Не дривы. Лютвяги, — поправил Варлыга. — Им волк — прародитель, а Медейна, зимняя богиня, — праматерь оборотней. А у нас… другая родня. Ладно, постой, сейчас поспрашиваю…

Он обернулся и перекинулся с воинами несколькими словами.

— Ну что я тебе скажу, сын Толмая! Наши все тут. Кто послал волков, я не знаю. Оборотни или нет — мне доподлинно неизвестно. Может, и оборотни… — Варлыга уставился на Учая неподвижным взглядом светлых глаз. — Всяко-разно, если они пришли за арьями, меня это ничуть не печалит!

— Но мне нужны эти арьи! — зашипел Учай, не отводя взгляда. — И мне совсем не нравится, когда вендские оборотни лезут в мою деревню и убивают моих людей — или тех, кого я посулил защищать…

— Ну а я-то что могу сделать? — пожал плечами Варлыга. — Обвинять меня не в чем…

— Тебя, может, и не в чем…

«Значит, лютвяги!»

Выводы, которые молниеносно сделал Учай, были неприятными, однако все складывалось одно к одному. «Неспроста не вернулось посольство Мараса! Скорее всего, Станимир и не собирался отправлять ко мне царевну Аюну. Тянул время, притворно вел переговоры, а сам выведывал и разнюхивал, — вернее, для него это делали дривы… Что ж, я и сам бы так же поступил. О чем тогда говорит нынешнее ночное нападение? Что Станимир выбрал войну? А дривы, конечно, пальцем не шевельнут против него. Ох как скверно… Дривы — мои союзники лишь до тех пор, пока мы все против Аратты. А лютвяги им родня…»

— Ну так что, нужна помощь или мы — спать? — нетерпеливо спросил Варлыга.

— Да, помощь нужна, — сказал Учай. — Идите за мной.

* * *

В сопровождении личной стражи и отряда дривов Учай покинул Ладьву и направился прямо к лесу. С черного неба веяло стужей. Повсюду царила полная тишина, только поскрипывал снег под ногами. Пройдя утоптанное поле, где днем обучались будущие бойцы, отряд двинулся к темнеющей впереди опушке.

— Вон, тут полно следов! — слышались негромкие возгласы. — Кровь на снегу повсюду… А тут, видно, тела тащили…

Шагавший рядом с Учаем Варлыга вдруг усмехнулся и остановился.

— Что? — буркнул Учай.

— Подумал, люди скажут — вот же межеумки, поперлись ночью в лес оборотней ловить!

— Боишься?

— С чего бы?

Вождь ингри покосился на Варлыгу. Тот в самом деле выглядел подозрительно спокойным. «Будто знает, что родичи их не тронут», — сразу явилась мысль.

— Не хочу я туда ребят вести, — пояснил Варлыга. — В чаще небось снегу по колено, а мы впопыхах вышли без лыж и снегоступов. Давай уж завтра, по свету, соберемся и пойдем. Думается мне, арьяльцев твоих выручать уже поздно…

Учай молча поднял глаза к усыпанному звездами небу. Давно ему не было так скверно. Одолевали ярость и ощущение бессилия — словно он опять стал тем маленьким Учайкой, над которым насмехались красивые девки и старшие парни…

«Госпожа моя! — воззвал он, вглядываясь в небесную бездну, надеясь уловить движение черных крыльев или ощутить пронзительный взгляд. — Мое бесчестье — и твоей чести урон! Неужели попустишь?..»

Звезды мигнули и будто шевельнулись. Может, облачко на миг накрыло луну, а может, и в самом деле развернулись во тьме невидимые крылья… Никто из дривов ничего не заметил, но на бледных щеках Учая вспыхнули пятна румянца.

— Так! — хрипло воскликнул он. — Все оставайтесь здесь!

— Один решил идти? — с любопытством спросил Варлыга.

— Брат, куда же ты? — всполошился неотлучный Вечка. — Погоди, хоть я с тобой…

— Нет, братец, — отстранился Учай. — Там, в лесу, меня ждут. Меня одного. Кто со мной пойдет — назад не вернется!

Он окинул воинов таким взглядом, что в поле сразу стало вдвое холодней. Даже Варлыга, бывший весьма невысокого мнения о злобном коротышке-ингри, в этот миг подумал, что здесь происходит нечто необычное. На дрива повеяло потусторонним, рука едва не потянулась к оберегу под одеждой…

Учай, увязая в снегу, направлялся к лесу.

Идти пришлось недолго. Вскоре он вошел под сень деревьев. Ельник обступил его глухой заснеженной стеной.

«Я иду», — беззвучно прошептал Учай своей Богине.

Среди черных стволов и раскидистых еловых лап ему мерещились зеленоватые огоньки волчьих глаз. «Моя госпожа меня защитит», — подумал повелитель ингри, пробиваясь вперед. Еще десяток шагов, и ельник расступился. Учай вышел на прогалину. Десятки огоньков вспыхнули во мраке. Черные и серые тени в один миг застыли, оторвавшись от кровавого пира.

Нет, это определенно были не Ночные Гости из-за Вержи! Волки-защитники рода Хирвы, умные и осторожные, напоминали предутренние тени. Эти же, косматые, зубастые твари, даже не пытались скрываться. Огромный светло-серый волк, нависший над трупом златовласого арьяльца, обернулся и предупреждающе зарычал.

Вождь ингри на своем недолгом веку успел повидать уже всякое, но тут разом отказались слушаться руки и ноги. Он застыл на месте, чувствуя, что вот-вот подогнутся колени.

— Привет тебе, старший брат, — услышал он знакомый голос.

Не обращая внимания на чудовищ, пожиравших тела арьев, навстречу Учаю вышел тощий бледный человек.

— Марас! — воскликнул Учай, невольно шагнув навстречу.

Стоявший перед ним человек — или призрак — поднял руку, призывая остановиться.

— Не подходи, брат, ни шагу вперед! Я, как и прежде, служу госпоже, избравшей тебя и меня, — но уже за Кромкой…

— Кто тебя убил?! — выдохнул Учай. — Станимир?

— Нет. Призываю тебя, старший брат, не препятствуй мести лютвягов, уйди с их пути. Кровь арьев угодна Богине. Гибель врагов веселит ее.

— Но…

— Отдай нашей госпоже их всех.

— Но они мне нужны, особенно Киран! — заспорил Учай. — Конечно, я сам их прикончу, но потом, когда достигну искомого…

— Ты сам себя слышишь? — бесстрастно произнес мертвец. — Они нужны ей. Она подарила арьев своим верным, и те пришли забрать дар — вот и все. Выдай волколакам остальных, и госпожа будет довольна.

— Госпожа не станет рушить мои замыслы, — с вызовом ответил Учай. — Уж не знаю, кто тебя вызвал из-за Кромки и кому ты теперь служишь. Ступай прочь, не хочу тебя слушать!

— Ты пожалеешь! Поистине страшно лишиться милости Богини…

— Я не могу лишиться ее милости — я сын бога! И я не раб ее, а возлюбленный. — Учай вскинул голову к небу. — Мы с моей женщиной договоримся. А если она будет упрямиться — я отыщу средство ее переубедить!

— Ты безумен! — покачал головой Марас.

— Тут многие так говорят, да потом об этом жалеют, — оскалился Учай. — Сгинь, умертвие!

Марас пожал плечами и вдруг растаял во тьме. В тот же миг погасли волчьи глаза, косматые звери рассыпались поземкой. Исчезли, словно мгновенно погрузившись в снег, тела арьев. Перед Учаем лежала пустая прогалина, озаренная луной, и не было на ней ни единого следа, ни волчьего, ни человеческого.

Учай побрел по целине обратно к своим воинам, продираясь через ельник. Затылок горел, словно его прожигал взгляд с неба.

Глава 7. Ловчий венец

— Варлыга уехал в Мравец, — сообщил Вечка, подходя к Учаю. — И людей с собой увез.

Повелитель ингри похаживал в одиночестве по берегу озера Встающей Воды. Охрана держалась в отдалении, чтобы не мешать раздумьям сына бога. Вдоль берега проходил наезженный санный путь, выше белела нетронутая снежная целина до самого леса.

— Уже знаю, — рассеянно кивнул Учай.

— А известно тебе, что среди тех дривов, что с ним уехали, были несколько человек из твоей стражи?

— Не несколько, а все.

— Все? — опешил Вечка.

— Да. И молодых парней Варлыга с собой увез. Остались только несколько купцов, у которых давно уже дома в Ладьве.

— И ты так спокойно об этом говоришь?!

— Это все не важно, — равнодушно ответил Учай.

Вечка покосился на старшего побратима с недоумением. Он привык бесконечно доверяться уму и дальновидности Учая. Но сейчас с сыном Шкая творилось нечто странное. С тех пор как Учай вернулся из ночного леса, его будто подменили. Перестал обучать войско, все о чем-то думал…

— Своевольный человек этот Варлыга, — тем временем говорил Учай, оглядывая пологий, ведущий к озеру склон. — Пожалуй, и хорошо, что он уехал. От дривов в последнее время одно беспокойство…

Вечка вновь устремил на побратима пристальный взгляд, пытаясь проникнуть в его мысли. Странно, что Учай после нападения волков ни разу не вспомнил Станимира, словно забыл о нем. А ведь союз с князем лютвягов — главное, что сейчас должно беспокоить повелителя ингри. Вечка знал, как его побратим рассчитывал на Станимира в будущей войне с Араттой. О чем же Учай сейчас думает?

— Брат, — наконец не выдержал он, — ты так и не сказал, что случилось в лесу. С тобой говорили боги?

Учай, не глядя на него, кивнул.

— Мы так и знали! Что они тебе сказали? — жадно спросил Вечка.

— Я видел мертвых арьяльцев — их пожирали волки… Я говорил с Марасом…

— Марас?! Так он вернулся?! Но где…

— Он уже мертв.

Вечка ошеломленно распахнул глаза:

— Великий Шкай! Так ты говорил с мертвым? И что он? Просил отомстить убийцам?!

Учай вновь медленно кивнул.

— И указал их?

— Да.

— Кто?!

— Пока тайна, — сурово ответил Учай.

И мысленно усмехнулся, глядя на побратима. По горящим глазам Вечки было ясно: еще до вечера слухи о том, что вождь говорил с богами и мертвецами, разнесутся по всей Ладьве.

— А может, Хельми сложит песню? Дозволишь, брат?

— Что ж, расскажи…

Слова о песнях внезапно навели Учая на мысль.

— Где сестра? — спросил он. — И внук Вергиза, который за ней таскается?

— Они оба у вещего Зарни.

— Парню-то что там делать?

— Сестру твою сторожит.

— От кого, хотелось бы понять, — хмыкнул Учай.

— От Зарни, повелитель. Дривы считают его злым колдуном. Мазайка хотел было уйти с Варлыгой в Мравец, но остался ради Кирьи…

— И прекрасно, что остался, — пробормотал Учай.

Он вновь повернулся к склону, словно измеряя взглядом расстояние от берега озера до опушки. Вечка искоса следил за ним. «Высматривает, высчитывает… Что же на самом деле случилось в лесу? — думал он. — Учай не хочет рассказывать… Что-то он задумал новое… Более важное, чем союз со Станимиром… Ох, берегите нас, боги!»

Вечка лучше, чем кто либо, понимал, что за человек его побратим. Многие завидовали его близости к повелителю и тому доверию, которое донельзя подозрительный Учай оказывал сметливому младшему брату. Но никто и не догадывался, как неизменно бережется Вечка, разговаривая с побратимом. Как взвешивает каждое слово, как будто омут переходя по тонкому льду…

— Куда-то собираешься? — спросил он, увидев, что Учай решительно направился по санному пути в сторону Ладьвы. — Мне сопроводить тебя?

— Пойду к Зарни, — отозвался тот. — Разговор будет с очей на очи. А ты проследи, чтобы никто нас не беспокоил.

Вечка лишь молча кивнул.

* * *

— Что вы знаете о вселенском устроении? — спросил Зарни.

Кирья и Мазайка удивленно переглянулись. Чего угодно они ожидали, но не таких вопросов. Получив долгожданное приглашение Зарни на беседу, Кирья пришла в восторг. Накопившиеся вопросы давно жгли ей язык. Она даже рассердилась на Мазайку, который упрямо следовал за ней, хотя его к гусляру никто не приглашал. Однако Варак позвал в шатер их обоих. И вот теперь…

— Всякий знает, что мира — три, — откашлявшись, начал Мазайка. — Первый — вышний мир, Голубые леса. Живут там боги: Шкай — Солнышко, Варма — Ветер и прочие, хвала им! За Кромкой — исподний мир, полный чудищ. Посередине же…

— Вот про срединный и рассказывай.

Мазайка растерянно улыбнулся и почесал в затылке.

— С чего бы начать… Ну, вот есть Ингри-маа. Здесь живут ингри — добрые люди. Много родов: Лоси, Лягушки, Кабаны, Щуки, Росомахи… Все между собой в ладу, никто ни с кем не враждует. Что еще сказать про Ингри-маа? Леса шумят, реки текут…

— Куда текут? — спросил Зарни, оборачиваясь к Кирье.

— Да все в одну сторону, — ответила она. — С Холодной Спины в Закатное море.

— Про Холодную Спину что знаешь?

— Из-за нее солнце встает, — ответила Кирья. — Там, на горах, живут мохначи и косматые огромные звери. А еще, говорят, полно нечисти… Ну да это про все чужие земли рассказывают.

Зарни одобрительно кивнул.

— К югу от Холодной Спины — Мокрый лес, — продолжала она. — До самых дривских чащоб тянется. Из того леса всякая погань лезет…

— А дальше на восход от Холодной Спины что?

Ребята призадумались.

— Бьярские земли! — вспомнил Мазайка. — Оттуда как раз Варлыга с друзьями утекли. А еще вроде как…

Мазайка запнулся. «Мой дед Вергиз оттуда родом», — хотел было сказать он. Но тут кто-то словно в бок толкнул его: молчи! Уж не дед ли?

— Ничего я о тех землях больше не знаю, — неловко закончил он.

— А что на полночь от Ингри-маа? — спросил гусляр.

— Лес, — в один голос ответили подростки.

— Старики говорили, пойдешь на север, так с края земли вниз и свалишься, — сказал Мазайка. — И про закатные земли такое говорили: что Вержа прямо в бездну падает…

— А разве не так? — улыбаясь, спросил Зарни.

— Почем мне знать? Раньше деды и про полуденные леса говорили, что в них лишь нечисть живет. Отцы наши пригляделись — не нечисть, а дривы!

— А еще к северу живут зверолюди, — добавила Кирья. — Арьяльцы поехали на них поохотиться — никто живым обратно не вернулся.

— А как же Джериш? — спросил Мазайка. — Тот воевода, что твоего брата сражаться научил? А потом погиб под Мравцем…

— Джериш? — встрепенулся Зарни. — Я слыхал о нем! Жаль, страшно жаль, что не довелось нам поговорить. Если бы я знал, что он вернулся живым из земли медведей…

Мазайка и Кирья сидели, притихнув. Вид слепца поразил их. На бледных щеках гусляра вдруг проступили два пятна румянца.

— Что арьялец рассказывал о той земле? Не приносил ли оттуда добытых сокровищ?

— Мы не знаем, — уклончиво ответила Кирья. — Нас ведь здесь в то время не было. Ты лучше Учая спроси, вещий Зарни.

Гусляр немного помолчал. Выпростал руки из-под шкуры и спросил прежним, спокойным голосом:

— Ну хорошо. Что лежит на полдень от Ингри-маа?

— Ладьва! — дружно ответили подростки.

— И дорога в дривские земли, в стольный город Мравец, — добавил Мазайка. — А уж из дривских земель ведут пути к другим племенам…

— Не к племенам, — уточнил Зарни. — Все дороги из Ладьвы ведут в Аратту. И Бьярма — часть Аратты, и земли дривов — тоже, что бы сами дривы об этом себе ни думали. Да и ваша Ингри-маа, или Затуманный край, теперь часть великой Аратты. Вы называете эту страну Арьялой. Ну-ка, что вы о ней знаете?

Ребята озадаченно примолкли. «Ох неспроста эти расспросы», — подумала Кирья.

— Арьяльцы — большое племя с юга, — сказал Мазайка. — Очень сильное, очень богатое! Многие народы им подвластны…

— Не многие, — уточнил Зарни, — а все, какие есть на свете. Вольность сохранили только малые племена, подобные людям-медведям. Арьи в такую глухомань пока просто не добрались.

Кирье живо вспомнился златовласый царевич Аюр и его огромная свита, как снег на голову свалившиеся в земли рода Хирвы прошлым летом. Вержане сперва с перепугу решили, что к ним явилось войско захватчиков, а то и целый народ, вздумавший переселиться! Но им объяснили, что это всего лишь младший сын арьяльского вождя выехал поохотиться…

— Значит, арьяльцы всех умнее и сильнее? — спросила она. — Почему перед ними склоняются?

— О чем ты? — не удержавшись, воскликнул Мазайка. — Они враги, душегубы! Помнишь, приехали к нам, подарки дарили… А потом что началось?

— Вообще-то, Учайка первый начал, — возразила Кирья. — Его люди напали на арьяльский стан…

— Да по вине арьяльского царевича твой отец погиб!

— Отца убил зверь на охоте.

— А охоту кто затеял?

Запальчивый спор оборвался — Зарни чуть громче обычного пробежался пальцами по струнам. Подростки пристыженно умолкли, опустив головы.

— Нет стыда в поиске истины, — добродушно ухмыляясь, сказал гусляр. — Послушать вас весьма занятно… Что касается ингри — с вами арьяльцы обошлись еще милостиво! Вы настолько доверчивы, что с вами даже воевать не нужно. Немного лести, горсть подарков — и вы отдали чужакам землю сами. Причем толком не поняли, что случилось… А вот дривы не захотели земли просто так отдавать. И тогда арьи показали свое истинное лицо…

— Знаю, — сверкнул глазами Мазайка. — Наслушался, что арьяльцы здесь творили. Вначале тоже вроде друзья, дары подносят — а потом этот друг уже у тебя за столом сидит, из твоей миски ест и твою жену обнимает…

— Не знала, что ты так не любишь арьяльцев, — удивилась Кирья.

— Ты хоть раз дривов послушай, сама все поймешь!

Зарни кивнул:

— Говорят, что во вражде всегда виноваты двое. Но это только если сравнимы в силе. На свете много народов — и с каждым арьяльцы поступили примерно как с вами или с дривами. В сущности, они всегда действуют одинаково. Приходят со словами дружбы и мира, приносят щедрые дары, а потом… в живых остаются лишь те, кто готовы стать рабами. Златовласые арьи кажутся мудрыми и прекрасными, как боги. Как заподозришь в жестокости таких существ? Но они убивают, пока жертва не покорится — или не исчезнет с лица земли. Даже свирепые накхи были ими завоеваны и стали их верными псами… А сколько исчезло малых племен! Арсури, ратхи — кто сейчас помнит эти имена? Но бывает доля и пострашнее забвения.

— Что же это за доля? — удивилась Кирья.

— Ложная память. Слыхали вы о сурьях?

Подростки дружно помотали головой.

— В Аратте сурьев считают дикими степняками с восточных окраин. Говорят, это был первый народ, которому арьи принесли закон и порядок, научили строить крепости и мосты, вразумили грамоте… Да вот только на самом деле не было никаких сурьев.

— Как это?

— То племя и было настоящими арьями. Пока его имя не украли пришельцы… Думаете, зачем я вам все это рассказываю?

«Да, зачем?» — подумала Кирья.

И тут же получила ответ:

— Ты ведь хотела разузнать о своей настоящей, кровной родне? Кто вышивал одеяльце, найденное с тобою в корзинке?

— О кровной родне? — изумленно повторила Кирья.

В этот миг, отодвинув полог, внутрь шатра заглянул Варак.

— Господин, пришел повелитель Учай.

Зарни тут же взмахнул рукой, отпуская подростков.

— Ступайте!

Мазайка вскочил и потянул за собой Кирью. Та, ошеломленная словами Зарни, даже не услышала его приказа.

— Кровные родичи? — подумал Мазайка вслух, оказавшись на улице. — О ком это он?

* * *

— Мне нужен твой совет, вещий Зарни, — сказал Учай. — Я заблудился. Мои пути стали темны предо мной.

— Конечно. — Гусляр позволил себе подпустить в голос чуть насмешки. — У кого же спросить путь во тьме, как не у слепца? Я-то к темноте привык…

— А я нет, — резко отозвался вождь. — Мои пути всегда озарял свет Шкая. А теперь я блуждаю в потемках. Выслушай меня и скажи, чего я у себя под носом не вижу.

— Говори, повелитель.

— Когда на Ладьву напали оборотни… Известно ли тебе, что лютвяги умеют принимать волчье обличье?

— Разумеется, — кивнул Зарни. — Но ты убедился, что это были именно лютвяги? Я слышал сплетни о других здешних волках, отвечающих на зов…

— То были оборотни-лютвяги, — твердо сказал Учай. — Я убедился в этом, увидев с ними Мараса. Мое посольство не вернулось, потому что было убито во владениях Станимира. У Мараса — вернее, у его тени — следы от клыков на шее… Даже мертвым брат сказал мне намного больше, чем ему было позволено!

— Так вот почему ты всех прогнал и пошел в лес один? — с любопытством спросил Зарни. — Об этом гадает вся Ладьва! Тебе было видение?

— Да. Но я услышал вовсе не то, что ожидал…

Учай быстро пересказал гусляру события той ночи — все, что видел на лесной прогалине, а также беседу с Марасом, в которой тот предостерегал его идти против воли богини.

— …и тогда мой взор и разум затуманились. Я не понимаю, что происходит, Зарни! Лютвягов привела моя Богиня! У них она носит имя Медейны и почитается как матерь волков. Марас подтвердил, что это та же самая богиня, которая призвала и его, и меня — не какая-то другая. Но скажи, почему она пустила оборотней в мою землю и дозволила им убивать моих пленников? Почему устами Мараса велела мне выдать волкам арьев? Она больше не хочет моей победы? Она не любит меня?

— Что за предположения, повелитель? — вздохнул Зарни. — Ты сам веришь своим словам?

— Но тогда откуда немилость?! Ты мудр, Зарни. Ты сведущ в делах богов. Расскажи, насколько причудливы богини в любви?

— Так же как и все женщины, полагаю.

Учай скрипнул зубами:

— Недаром захожие потешники восхваляют мужскую стать князя лютвягов! Я слышал, Станимир на голову выше меня и вдвое шире в плечах. Говорят, в его синих глазах тонут сердца жен и дев…

Зарни изо всех сил пытался не захохотать, но не сдержался.

— Смейся, смейся, — с горечью воскликнул Учай. — А я думаю, так все и было! Богиня узрела славного воина, красивого мужа — и забыла меня! Приняла его сторону… Изменница…

— Погоди, не горячись, повелитель! — Зарни торжественно поднял руку. — Ты забыл о главном. Станимир, будь он хоть вправду красивейшим из мужей, всего лишь смертный. А ты — сын бога. Ты ей ровня.

— Да, я сын бога, — повторил Учай, сжимая кулаки. — Я не стану игрушкой, которую можно выкинуть, когда наскучит!

— Чего же ты хочешь, вождь ингри? — мягко спросил Зарни.

— Я хочу, чтобы моя Богиня по-прежнему была на моей стороне. Хочу, чтобы она поддерживала меня всегда, не раздумывая, прав я или нет…

— Так поддерживает только жена, — заметил гусляр. — Возлюбленная приходит и уходит, когда ей вздумается. Она с тобой, пока ты ей угождаешь. А добрая супруга жизнь положит за своего мужа…

— Значит, мне надо взять ее в жены, — сделал вывод Учай. — Расскажи о свадьбах богов!

Зарни призадумался.

— Мне сейчас вспомнилась песня о сватовстве Тарка, Небесного Кузнеца…

— Никогда не слыхал о таком боге!

— Это верховный бог саконов — народа, живущего далеко на юге, в горах Накхарана. Возможно, в ней ты найдешь ответы. Ну, слушай…

* * *

С тех пор как кузнец Тхери согласился ковать мечи для войска Учая, он ни в чем не знал нужды. Работы, конечно, стало намного больше — ну так повелитель прислал сакону в помощь четырех крепких парней. Тхери уже подумывал строить новую кузню, побольше прежней раза в два, а то и в три. Теперь ему не нужно было делать ножи из болотного железа ради того, чтобы получить взамен на торгу немного еды. Нынче, переложив черную работу на помощников, он мог заниматься тем, что любил больше всего: превращением ржавой болотной грязи в сверкающий слиток, блестящий, как серебро, и твердый как камень. В его родной стране подобные преображения металлов считались великим и тайным искусством, дарованным богами. Тхери свято верил, что так оно и есть. Раздувая огонь в горне или вставая с молотом и заготовкой у наковальни, он словно оказывался возле жертвенника саконских богов. Порой Тхери воочию видел их взгляды, обращенные на него из пламени, и Брат-Огонь говорил с ним на только ему слышимом родном языке.

Однако в тот день священную беседу с богами пришлось отложить — в гости к кузнецу пожаловал сам повелитель. Учай явился в гости к кузнецу торжественно: на санях, запряженных могучим лосем, с четверкой охранников. Однако им в избу входить запретил.

— Подождут в санях, или пусть в кузне греются. Не хочу лишних ушей…

И вот теперь повелитель сидел на застеленном плетеными половиками полу в скромной избушке кузнеца. Жилище выглядело непривычно: вместо лавок — шкуры и пыльные подушки, вместо божницы — меч блестит на стене, по углам — огромные нелепые кувшины, печь устроена причудливо, не по-людски… Но Учай знай себе угощал кузнеца яствами, которые неразлучный Вечка одно за другим выкладывал из короба на низкий, покрытый скатертью настил.

— Ну как, попробовал наших пирогов? А теперь гляди-ка, что у меня есть!

По знаку Учая его побратим достал из короба длинную флягу, выделанную из козьей ноги. Тхери только языком прищелкнул:

— Вино Накхарана!

— Уж прости, саконского достать не сумел, — скромно ответил Учай. — Говорят, его даже в столицу Аратты не возят…

— Это правда. Мы не торгуем с Араттой. Однако накхское вино здесь, в лесах! Ты слишком добр ко мне, повелитель…

Вечка налил обоим кроваво-красного вина. Учай отхлебнул и милостиво улыбнулся, подумав про себя: «Кислятина! Куда ей против нашей медовухи!»

— Расскажи о своих родных горах, Тхери! Я видел только Холодную Спину. И слышал, что горный Накхаран совсем не похож на нее…

— Непременно расскажу, — пообещал Тхери, бросив недоверчивый взгляд на гостя. — Могу даже спеть. Если мои россказни будут достаточной платой за столь щедрое угощение…

Учай рассмеялся:

— Не обижай меня словами о какой-то там плате! Мне просто захотелось тебя порадовать — так же как меня радует твое непревзойденное оружие! Мало кому из властителей повезло иметь такого оружейника…

— Счастлив, что железные мечи пришлись тебе по сердцу, господин, — вежливо ответил Тхери, подозрения которого только усилились. — Так ты желаешь заказать мне что-то еще?

Учай с задумчивым видом отхлебнул вина:

— Пожалуй, да… Хотя это сложно назвать заказом. Для начала хотелось бы самому осознать, что именно мне нужно. Потому-то я и хотел сперва обсудить это с тобой.

На смуглом лице Тхери недоверие сменилось любопытством.

— Повелитель задумал нечто необычное, — протянул он. — Это славно! Я-то уж опасался, что ты косящую колесницу захочешь…

— А ты бы отказался? — прищурившись, спросил Учай.

— Вражье оружие! — фыркнул кузнец. — Оно уподобляет сражение бойне, лишая его красоты и славы. Да и годны колесницы лишь для степей и безлесных равнин… Так чего же ты от меня хочешь на этот раз, вождь ингри?

— Знаешь ли ты, что мне благоволит великая богиня?

Учай коснулся кончиками пальцев черного оберега на груди.

— Все об этом знают, — осторожно ответил Тхери. — Даже тут, на торгу в Ладьве, долго говорили о великом жертвоприношении у Мравца. Только вот имя богини, прости, запамятовал.

— Вам ее имя знать и не следует. Важно то, что меня, сына Шкая, она избрала и ведет по пути славы…

Учай замолчал, подбирая слова. Тхери терпеливо ждал.

— Однако в последнее время у нас с возлюбленной возникли… разногласия. Богиня вроде как избегает меня. Не является в видениях, не дарит огненных поцелуев… Уж не знаю, как это понимать! То ли скверное настроение, то ли любовная причуда…

— Прости, повелитель, чем дольше я слушаю, тем меньше понимаю, — покачал головой кузнец. — Как могут возникнуть, как ты выразился, разногласия, у богини и обычного смертного… А, ну да.

— Рад, что ты понял. Так вот, сейчас мне, как никогда, нужна ее поддержка, ее мощь. С ней я непобедим!

— Ума не приложу, чем тебе в этом могу помочь я?

— Очень многим… Но дослушай. Я пошел за советом к вещему гусляру Зарни. Я рассказал ему о своей беде — а он спел мне песню.

— Какую?

— Петь я не мастак, так что перескажу своими словами. Высоко над снежными горами, над ледяными пиками жил-был грозный бог по имени Тарк. Целыми днями он работал в небесной кузнице и горя не знал. Но вот как-то раз взглянул он с небес на землю. Глядь — в горной реке купается прекраснейшая дева. Плещется в студеной воде, белеет в струях ее нежное тело.

«Она будет моей!» — объявил Тарк. Обернулся молнией и прянул из туч на землю. Однако, как ни стремителен был его полет, дева оказалась еще шустрее. Не успел Тарк принять истинный облик, как дева обернулась серебристой рыбкой и нырнула в воду. Смотрит Тарк и видит стаи рыбок в глубине. Какая из них его красотка?

Но не был бы Тарк богом кузнецов, если бы не нашел выход. Он вернулся в небесную кузню и принялся за дело. Долго трудился он и наконец сковал волшебную сеть. Тоньше и крепче ее не было ни на земле, ни на небе. Закинул он эту сеть в реку, потащил в небо. Тянет, рыбешки трепыхаются… И вдруг одна обратилась девицей — и давай кузнеца бранить. Дескать, куда ты меня тащишь?! Вот так грозный Тарк и раздобыл себе жену.

Тхери кивнул:

— Слыхал я эту песню, еще в детстве. Но откуда слепец…

— Погоди. Это была лишь присказка. Итак, добыл Тарк себе жену. Но с тех пор не стало ему покоя. Уж слишком речная дева оказалась своевольной и непослушной! Совсем Небесного Кузнеца измучили подозрения. И решил он сковать ожерелье, которое будет душить ее, если она вздумает ему изменить. Так он и сделал: сковал волшебную цепь, дождался, пока жена уснет, и надел ей на шею! А потом решил сковать башмачки…

— Что же ты пропустил все про ожерелье? — спросил Тхери. — Видно, гусляр Зарни забыл часть песни! Ожерелье Тарку не пригодилось. Ни разу оно не душило его супругу, поскольку она была всегда ему верна! Однако со временем речная дева так устала от придирок мужа, что решила сбежать…

— Я так и рассказывал, — недовольно прервал его Учай. — Вот тогда Тарк и сковал волшебные башмачки. С тех пор, куда бы ни направлялась его жена, эти башмачки всегда приводили ее домой!

— Это наша, саконская песня, — сказал Тхери. — Любопытно, где гусляр Зарни ее услышал. В наших землях чужаков не слишком-то жалуют. Тем более сурьев, которые зачем-то дерзко присвоили себе имя бьярского бога…

— При чем тут имя бога? — фыркнул Учай. — Зарни — бродячий гусляр. Он всю жизнь странствовал и знает песни со всего мира. Он спел мне эту песню и сказал: «Ступай-ка ты к чужеземному кузнецу Тхери. Я много слышал о нем. Он — искусник и чародей, он тебе поможет».

— Да чем же помочь?

— Ох, Тхери, не прикидывайся дурачком. Моя богиня совершенно ясно дает мне понять, что я должен завоевать ее. Для этого мне нужно средство.

Несколько мгновений в избушке кузнеца царило молчание.

— Верно ли я тебя понял, повелитель ингри? — наконец спросил Тхери. — Ты хочешь, чтобы я выковал узы, способные пленить богиню? Хочешь посадить жену на цепь?

— Как же иначе я покажу ей свою силу и власть?

Тхери даже рассмеялся, хотя в его смехе было больше растерянности, чем веселья.

— Но это всего лишь песни, господин!

— А Зарни утверждает, что не только. Саконы — родные братья огня, а огонь — земной брат самого Исвархи. Железо, что они куют в его священном присутствии, наделено великой властью…

— Но сеть, ожерелье и башмаки, упомянутые в песне о Тарке, сковал бог!

— А я кто? Ты разве не знаешь, что я сын Шкая?

Тхери заметно побледнел. Лишь теперь он вполне осознал, что Учай не шутит.

— Это святотатство, — прошептал он. — Ты навлекаешь на себя гнев богов! Они покарают тебя — и меня вместе с тобой!

— Ничего подобного, — отрезал Учай. — Да, не спорю — дело опасное. Моя богиня могущественна, вдобавок любит человечью кровь. Однако, если один бог с помощью волшебных пут приобрел себе жену, что мешает то же самое проделать другому? Хей, об этом еще сложат песню! Не бойся, кузнец, — ответ за деяние только мой! Твоя задача — лишь сковать волшебную цепь… или сеть… а лучше — венец! Мы ведь боги — значит, должны носить на челе знак высшей власти! Скуй мне ловчий венец!

Тхери сидел мрачный, не прикасаясь больше ни к вину, ни к пище.

— Я щедро награжу тебя, — уговаривал Учай. — Мне нужна эта богиня, очень нужна…

— Полагаешь, можно кого-то принудить к любви, посадив на цепь? — угрюмо спросил Тхери.

— Она упрямится, вредничает! Непослушных женщин наказывают.

— А если она разгневается и захочет отомстить?

— Так для этого мне и нужен волшебный венец!

Тхери тяжело вздохнул:

— Ладно, повелитель… Ты меня порадовал саконской сказкой — дозволь, я тебе расскажу вашу, ингрийскую.

— Ну расскажи.

— Жил-был кузнец. Раз встретил он деву воздуха, прекрасную Ильман-Импи. Полюбили они друг друга. Однако любовь воздушной девы — что летнее облачко. Подует, и нет его. «Не мил ты мне больше, — сказала однажды Ильман-Импи. — Прощай!» Обозлился кузнец, да как ударит ее молотом! Упала дева воздуха бездыханная, обернулась легким туманом и растаяла.

Кузнец, конечно, загрустил. Подумал — да и выковал себе новую Ильман-Импи. Всем хороша удалась железная жена, и станом, и ликом, да вот беда — уж больно холодна! Начал тогда кузнец молить Варму, Господина Ветра, вдохнуть душу в новую жену. Да видно, позабыл, что Ильман-Импи была Варме родная дочь…

«Хорошо, — ответил Варма. — Будь по-твоему, только потом не жалуйся!»

Ожила железная дева. Огляделась и молвила: «Иди сюда, муженек! Дай-ка я тебя обниму крепко-прекрепко!»

Чем дело кончилось, рассказывать?

— И к чему же ты мне рассказал эту побасенку? — холодно спросил Учай.

— К тому, что не буду я ковать тебе ловчий венец. Не хочу ссориться с богами.

— Ты уже с ними ссоришься, кузнец!

— Каким образом?

— Ты ссоришься со мной!

— Ах, прости, — съязвил Тхери. — Все время забываю, что ты именуешь себя сыном бога. Но тогда зачем тебе, сын Шкая, зачарованные узы? Или ты так не уверен в себе? Призови свою богиню, схвати ее за косу и запри в амбаре!

— Не смей пачкать Богиню подобными словами! — вспыхнул Учай.

— Ты сам ее оскверняешь своими намерениями! Сковать волшебными узами богиню — это же надо додуматься!

— Ах вот ты как! Что ж, я услышал твои слова…

Учай поднялся из-за стола. Кузнец тоже встал на ноги, глядя на него с настороженным ожиданием. Ему не верилось, что повелитель так легко оставит свой неслыханный замысел.

— Не можешь принудить женщину — придется подкупить, — продолжал Учай, выходя во двор. — Прибегну к щедрым дарам…

Ожидавшие воины вскочили с саней.

— А что любят женщины? Во-первых, конечно, песни! Хвалебная песня у меня уже есть, спасибо Зарни…

— Я готов сковать все, что ты прикажешь, — мягко сказал Тхери. — Кроме того, что оскорбляет богов.

— Ничего ковать уже не нужно, — столь же вкрадчиво отозвался Учай. — Я порадую богиню изысканным лакомством. Ребята, хватайте его!

Воины, видно предупрежденные заранее, без колебаний бросились наперерез кузнецу. Не успел тот добежать до кузни, как его повалили наземь. Завязалась ожесточенная драка, но силы были неравны.

— Рот ему заткните, пока никого не проклял, — предупредил Учай. — Этот кузнец — сильный чародей, осторожно с ним!

Тхери, скрученный по руками и ногам, повернул голову в сторону кузни и что-то выкрикнул на своем языке.

— А, про мальчишку своего наконец вспомнил? — Учай обернулся к кузне. — А вот я о нем и не забывал…

Из кузницы показались помощники, которых Учай прислал кузнецу еще осенью. Они тащили брыкающегося смуглого мальчика.

— Учай, мы же делили с тобой хлеб! — выкрикнул Тхери, пытаясь разорвать путы. — Как ты мог…

Кузнецу наконец заткнули рот, связали и швырнули в сани.

— Обычаи смертных не властны над нами, богами, — величаво произнес сын Шкая. — А впрочем, пока будем ехать до Ладьвы, ты еще поразмысли насчет ловчего венца…

Глава 8. Огненная изба

— Давай поговорим, — предложил Учай, движением руки приглашая Кирана сесть рядом с собой на лавку.

Киран сел, бросив на вождя ингри неприязненный взгляд. Придя в себя, он со стыдом вспоминал свой припадок. Учай выволок его из подпола, будто мешок с репой, — какой позор! Надо же было так потерять лицо перед дикарями! Впрочем, о том, что оставил Тендара на съедение оборотням, Киран ничуть не жалел. В другой раз он поступил бы так же. Главное — сам остался в живых.

А вот то, что волки-оборотни за одну ночь уничтожили половину его домашнего войска, вселяло в душу блюстителя престола леденящий ужас. Словно стена, отделявшая его от гибели в этих заснеженных лесах, враз стала вдвое тоньше. Кроме того, уцелевшие арьи начали вести себя подозрительно. Киран чувствовал: что-то скрывают. Именно теперь, когда надо сплотиться, чтобы продержаться еще немного… Всего лишь до весны!

— Грядет встреча нового солнца, — дошел до его сознания голос Учая. — Год начинает поворачивать на весну. Я устраиваю большой праздник — хочу почествовать солнце нового года — и мою Богиню. Сдается, в последнее время я уделял ей мало внимания и она мной немного недовольна. Сам понимаешь — женщину нельзя оставлять одну надолго, даже если она богиня… Тем более если она богиня! Если обычная баба просто заскучает и разозлится, от гнева богини, глядишь, лес вспыхнет…

Кирин кивал, подавляя раздражение. Он, повелевавший Араттой, вынужден выслушивать дикарские бредни, да еще поддакивать!

— Праздник начнется на закате и продлится всю ночь до рассвета, — рассказывал Учай. — Я устраиваю его в священном месте, у источника Встающей Воды. Вы, арьи, другой веры, но тоже славите Солнце. Окажи нам честь — приходи со своими людьми. Костры, песни, угощение — будет весело…

— Благодарю, повелитель ингри, — склонил голову Киран. — Я там буду.

— Ты и твои люди, — с нажимом произнес Учай. — Я хочу, чтобы пришли все… И еще мне нужны два твоих лучших воина.

— Зачем?

— Для участия в обряде.

— Каком еще обряде? — насторожился Киран.

— А что непонятного? Это священный пир в честь Богини. Чем мы будем радовать Матерь Битв? Тем, что она любит больше всего…

— Да ты рехнулся, Учай! — вскинулся Киран, позабыв о должном обращении к «сыну бога». — Я не позволю!

— …жертвенной кровью, — невозмутимо закончил Учай. — Причем не любой, а кровью лучших, кровью героев, пролитой в битве…

— Нет! Забудь!

— Всего двоих. — Голос Учая был обманчиво кроток. — Набег оборотней на Ладьву сильно смутил местный люд. Знаешь, что могут подумать? «Лесные твари напали на сына бога в его собственном доме, а он ничего не смог поделать!» Какой позор, какое унижение! Дривы, например, уже потихоньку убрались из Ладьвы. Почему? Что задумали? Я пока не знаю, поэтому не стал им препятствовать… Но если буду бездействовать — начнут разбегаться ингри. А как только они уйдут, тут-то дривы и вернутся. Догадайся, что с тобой будет дальше?

Учай сочувственно поглядел на красного от гнева вельможу.

— Огненные ямы на болотах не гаснут и зимой… А я прошу всего лишь двоих. Назначь их сам, или пусть тянут жребий — мне все равно.

— Полагаешь, сможешь заставить их сражаться? — угрюмо спросил Киран, внутренне смиряясь.

— Конечно, — спокойно ответил вождь ингри. — Только я не буду никого заставлять. Богине по нраву неподдельная ярость, боевое беспамятство. Каждый из них должен желать смерти противника, словно это наивысшая цель его жизни…

— Ну и как же ты этого достигнешь?

— Увидишь. Мы договорились?

Не дожидаясь ответа, Учай вскочил с лавки.

— Так, о забавах позаботился, — пробормотал он, выходя из избы, — пора заняться дарами…

* * *

Мазайка вытачивал из кости маленькую свистульку и думал. Мысли скакали, словно зайцы, вспугнутые лесным пожаром. «Зря я все-таки не ушел с Варлыгой, — думал он. — Хотел ради Кирьи остаться, защитить ее, да она, похоже, и сама не хочет, чтобы ее защищали! Целыми днями сидит у Зарни. Шутка ли сказать — девчонка на гуслях тренькать учится! Верно говорят про слепого, что он злой колдун!»

Мазайка поглядел на свистульку, попробовал дунуть — косточка отозвалась смешным писклявым голоском. Да уж, на такой зов и мышь лесная не прибежит, не то что Дядьки…

«Кого собрался защищать? Чародейку, сестру повелителя? — будто услышал подросток ехидный голос. — Себя лучше попробуй защити!»

— Уйду отсюда, — пробормотал Мазайка, откладывая свистульку.

— И далеко ли собрался? — прозвучал знакомый голос.

Подросток вскинул голову и увидел перед собой Учая, незаметно вошедшего в избу.

— Манок — чтобы волков призывать, да? — спросил повелитель ингри, не сводя глаз со свистульки.

— Да я так, балуюсь…

— А зря. Мы ведь с тобой в последнюю встречу не договорили. Помнишь, на Верже? Возле Лосиных Рогов? Не забыл, чего я от тебя хотел?

Конечно, Мазайка помнил! Он бросил отчаянный взгляд в сторону двери, — может, удастся проскочить? Но Учай, усмехаясь, стоял прямо у него на пути. А за дверью, во дворе, наверняка его стражники. Повелитель ведь без свиты и по нужде не ходит.

— Мне нужны твои волки, — без обиняков сказал Учай. — Они должны подчиняться мне — как тогда, когда на охоте загоняли для меня арьяльцев. Мои люди сказали, что ты уже пытался их позвать — в ту ночь, когда пришли оборотни. Понимаешь, что я могу просто обвинить тебя? А дальше мне даже делать ничего не надо — арьяльцы сами тебя убьют…

— Я ни при чем! — воскликнул Мазайка. — Про оборотней я ничего не знаю! А Дядьки от меня ушли после смерти деда. Если бы я мог их призвать…

— А что мешает? — ласково спросил Учай. — Может, просто не очень старался? Так я тебе помогу!

Мазайка вскочил с лавки. Учай повернулся и позвал кого-то в сенях. В избу вошли двое стражей.

— Не трогай меня! — закричал мальчик.

— А то что? Варлыга уехал в Мравец, тебя тут бросил. Соберись, внук Вергиза. Мне нужна своя стая. Волки ингри против оборотней Станимира! Вон, ты уже и манок сделал — молодец! Осталось только, чтобы они тебя услышали и пришли…

— Я не могу их призвать! Я еще на Верже сказал — мне это не по силам!

Учай на миг задумался.

— Но они же не бросят тебя в беде? Они же почуют, если тебе будет страшно? Или больно?

По знаку Учая воины схватили Мазайку и потащили на богатое подворье, где жил сам Учай. Там его привели к холодному погребу во дворе, едва заметному под огромным сугробом, подняли крышку и сбросили подростка вниз. Мазайка, едва успев выставить вперед руки, больно стукнулся о твердый земляной пол. Над головой хлопнуло, осыпав снегом, и погреб погрузился во мрак. Мазайка попытался вскочить и тут же ударился головой.

— Выпусти, Учай! — закричал он.

Ему никто не ответил. Голоса и шаги удалились. Мазайка, вытянув руки вверх, попытался нащупать крышку, но не дотянулся. Хуже того, снаружи раздался стук, будто лопата задела дерево. Что-то застучало по крышке. «Закапывают, что ли?» — Мазайка, ощутив приступ внезапного ужаса, закричал:

— Не надо!

— Да пусть, — раздался голосок прямо рядом с ним. — Набросают снега — теплее будет.

Мазайка резко повернулся:

— Кто здесь?!

— Сам первый назовись, — осторожно ответили из темноты.

Мазайка перевел дыхание. Сообразил, что голос совсем детский.

— Меня зовут Мазаем из рода Хирвы, — сказал он. — А ты кто?

— А я рекусь Шарканом, сыном кузнеца Тхери.

Мазайка понятия не имел, о ком идет речь.

— Кто тебя сюда посадил?

— Повелитель Учай. Он приказал схватить отца и меня. Нас привезли в Ладьву еще вчера. Отца заперли где-то в другом месте, а меня бросили сюда. Тут не так уж и плохо. Мне дали тулуп. А в кадушках, — из темноты донесся стук по дереву, — рыба и моченые яблоки.

— Откуда знаешь? — невольно удивился Мазайка. — Тут же темнотища, хоть глаз выколи!

— Я вижу в темноте. Отец научил.

— И меня видишь?

— Угу. Сейчас тебя за руку возьму.

Кто-то положил руку на плечо Мазайке. Тот поймал руку — очень твердую, маленькую. И теплую. «Не мерзнет», — отметил Мазайка. Его-то самого холод зимнего погреба пробирал насквозь.

— Меня тоже Учай сюда бросил, — сказал он, шмыгнув носом. — Приказал кое-что сделать, а я отказался.

— Как и мой отец, — проворчал невидимый мальчик. — Повелитель Учай к нам приехал, долго с батюшкой беседовал. Уговаривал что-то выковать — поди знай что. А потом схватили нас. Знаешь, как повелитель меня назвал? «Угощение»! В толк не возьму…

Мазайка не ответил — его нутро пробрало таким холодом, что даже подземный погреб показался теплым.

* * *

До ночи погреб открывали всего раз. Кинули вниз подсохший пирог и для Мазайки — теплый тулуп и шапку. Это было очень кстати — парень так замерз, что уже не чаял дожить до утра.

За то краткое время, что была поднята крышка погреба, Мазайка успел бросить взгляд на товарища по заточению. Это был смуглый темноглазый мальчик с лохматыми черными волосами — точно уголек, выкатившийся из очага. «Такой маленький! — удивился Мазайка. — А говорит как взрослый и будто совсем не боится…» В самом деле, за то время, что узники провели вместе в темноте, голос мальчишки ни разу даже не дрогнул.

— Мы с отцом только-только начали спокойно жить подле Ладьвы, — рассказывал сын кузнеца. — А до этого всё переходили с места на место. Отцу нигде не нравилось. Он вообще людей не любит. Раньше, бывало, спим, вдруг он как вскинется: «Кого еще несет?!» — и за оружие! А снаружи никого. Я сперва пугался, потом привык…

— Из каких же краев вы пришли?

— Ох, я не знаю. Отец говорил, наша родина в горах Накхарана, но я гор никогда не видал. Мы жили в лесу, в большие города никогда не совались…

— А что значит твое имя?

— Шарканом у меня на родине называют огненного змея. Он летает в тучах и выдыхает пламя. Батюшка рассказывал, что шаркан — сильнейший из горных дивов Накхарана. Такое обережное имя мне придумала мать. А кроме имени, у меня от матери ничего не осталось, — вздохнув, добавил сын кузнеца. — Отец никогда не говорит о ней. Пару раз я пытался его расспрашивать, так он меня чуть не побил. Думаю, она умерла.

— Сильное имя, — кивнул Мазайка. — Видно, родители считали, что тебе очень нужна защита.

* * *

Долго тянулся бесконечный день во тьме, а потом поднялась крышка, и крепкие руки вытащили мальчиков наружу. Узники жмурились — их слепил снежный блеск, — хотя через двор уже протянулись синие тени и небо по-вечернему розовело над крышами.

— Шевелитесь! — подгоняли их слуги Учая. — Повелитель ждать не любит!

К удивлению Мазайки, их повели не в дом, а прочь со двора. Мальчики плелись по главной улице Ладьвы, с трудом переставляя ноги. Удивление Мазайки понемногу переходило в настороженность. «Что случилось? — думал он, вертя головой по сторонам. — Ладьва как вымерла! Где же люди?»

Вскоре он понял — когда стражи привели пленников на просторный пологий берег озера Встающей Воды. Там, где прежде белел нетронутый снежный покров, теперь было черным-черно от множества народу. Кажется, все окрестные ингри явились на гулянье. Стоял гомон и шум, пищали дудки, гудели бубны. Там и сям полыхали высокие костры. У одних плясали, у других грелись, подле третьих народ толпился вокруг вездесущих лоточников с пирогами и горячей медовухой.

— Ух ты! — пробормотал невольно оробевший Шаркан. — Никогда не видел столько людей сразу…

— Учайка, что ли, в самом деле торг сюда из Ладьвы перенес? — подумал вслух Мазай. — Дривы говорили, он давно грозился…

В гаснущее небо ясного зимнего дня поднимались сизые столпы дыма. В воздухе носились вкусные запахи: давно не евший Мазайка невольно сглотнул слюну. Будь он свободен — беспечно отдался бы всеобщему веселью. Но куда же их тащат стражники? Должно быть, к тем подвысям и странной постройке рядом с ними?

Они прошли через строй стражников, охранявших подходы к высоким помостам. На них удобно устроились старейшины, именитые жители Ладьвы и богатые купцы-дривы. Самую красивую и удобную, устеленную шкурами подвысь занимал Учай с приближенными. Цепкий взгляд Мазайки выхватывал рядом с повелителем ингри все новые знакомые лица. Вот неизменный Вечка что-то шепчет на ухо побратиму… Вот высокомерный арьялец Киран в златотканой шубе, бледный и будто больной с виду. Внизу расположились остатки домашнего войска. Впрочем, хоть от него и осталась едва половина, воины-арьи в начищенных бронзовых доспехах и алых плащах выглядели, как всегда, великолепно.

«И Дичко здесь, — удивился Мазайка, заметив очередного знакомого. — Неужели дривы вернулись? А где Варлыга?»

Однако, как он ни смотрел, вождя дривов не нашел, только увидел рядом с Дичко нескольких белобрысых длинноносых незнакомцев. Если дривы и вернулись из Мравца, то не все.

«Надо же, и Зарни явился! Я-то думал, он никуда со своего плота не выбирается…»

Слепец восседал на краю помоста, положив на колени гусли. Ветер слегка шевелил длинные седые пряди. Неподвижное лицо вещего гусляра отражало то ли бесконечное спокойствие, то ли глубокую сосредоточенность, то ли полную отрешенность от мира. Между гусляром и Учаем сидела Кирья. Новый лисий полушубок, спина гордо выпрямлена — настоящая сестра вождя! Буйные рыжие волосы она распустила по плечам, перевязав только ремешком на лбу. Кирья казалась яркой, словно вспышка солнца в пасмурный день. А еще Мазайка заметил, что Киран то и дело косится на нее, будто пытаясь что-то разглядеть…

Учай сидел, возвышаясь над всеми, — нарочно для него на помосте соорудили что-то вроде престола. С плеч вождя ниспадал алый арьяльский плащ, укрытый пятнистой шкурой рыси. Под плащом блестел бронзовый нагрудник, увешенный оберегами. Золото сверкало на шее и запястьях. Даже на собственную свадьбу он не был одет так нарядно. Повелитель ингри сидел, оглядывая полный народу берег и перекидываясь шутками с приближенными. Узкие губы весело улыбались, на обычно бледных запавших щеках пятнами выступил румянец. Лишь пальцы, сжимавшие подлокотники, выдавали волнение. Да горящие глаза то и дело устремлялись на необычную постройку по соседству.

«Это что еще такое?» — Мазайка тоже принялся рассматривать непонятное сооружение. На четырех высоких столбах поднималась над землей то ли изба, то ли клеть. Странная изба — окошек нет, вместо бревенчатых стен — толстые жерди, уложенные крест-накрест. Так иногда строили сенники. Сверху крыша, подклет забит под завязку блестящими от масла дровами и хворостом.

«Нет, это не сенник — больше похоже на дом предков, только очень большой, — раздумывал Мазайка, пока их вели мимо помостов. — В таком можно целое семейство похоронить… А дрова снизу зачем? А, вот оно что — туда мертвецов кладут, а потом поджигают! Это где ж такие обычаи? Ни разу не слыхал… Учайке, что ли, его богиня подсказала? И кого тут будут хоронить с такими причудами?»

Вдруг молча шагавший рядом Шаркан заорал что-то по-своему и рванулся прочь. Укусил за руку одного стражника, лягнул другого — почти было улизнул, но третий сшиб его с ног. Сына кузнеца скрутили, отвесили подзатыльник и потащили дальше — прямиком к дому мертвых.

На помосте неподалеку от Зарни смуглый бородатый человек дернулся, попытался вскочить, но стоявшие за его спиной стражники тут же надавили ему на плечи, сажая на место.

Через миг и Мазайка, сообразивший наконец, в чем дело, рванулся прочь, но его держали крепко. Последние шаги его почти пронесли на руках — только и мог что перебирать ногами в воздухе и смотреть, как приближается лестница, ведущая к двери дома мертвых.

Глава 9. «Милая пришла!»

Учай проводил одобрительным взглядом стражников, задвигавших засов на двери и убиравших лестницу, а потом наклонился к Тхери и прошипел:

— Сиди спокойно! С твоим сыном ничего не случится!

Кузнец едва ли слышал его: глаза вытаращены, зубы оскалены…

— Если Богиня примет дар, что ты сковал, — отпущу его. Идите на все четыре стороны! Если же ты обманул меня…

Тхери что-то прохрипел, но больше не рвался как безумный. Убедившись, что кузнец услышал его, Учай неторопливо поднялся. Он шагнул вперед, к краю помоста, и воздел руки. Шумная толпа разом затихла, подчиняясь его движению. Над вечерним лесом, над заснеженным берегом воцарилась мертвая тишина, лишь потрескивали костры.

— Сегодня особый день, особая ночь, — понесся над берегом звучный голос, заставляя каждого слушать, не отрывая глаз от вождя. — Новое солнце восходит, утро нового года грядет! Позади — холод и тьма, где мы были разрозненны и беспомощны. Впереди — рождение нового мира. Мы победили врагов, мы стали другими — мы едины, мы сильны! Шкай озаряет наш путь, Варма наполняет ветром крылья!

«Безумец или нет, а в даре слова ему не откажешь, — думал Киран, кисло глядя на затихшую толпу. — Ладно эти, но ведь и мои слушают… И молчат… Почему молчат?»

Арьи домашнего войска расположились все вместе возле самой подвыси. Каждый был неизмеримо знатнее любого из ингри и, в сущности, должен был бы сидеть здесь выше всех, в том числе и самого Учая. Однако по неизвестным Кирану причинам воины отказались занять выделенный для них помост, предпочтя устроиться поближе к блюстителю престола. Кирану хотелось бы думать, что они тревожатся о его безопасности. Однако он не привык себе врать.

«Что-то замышляют, — думал он, поглядывая на зловеще-спокойных арьев. — Даже не перешептываются — значит, все уже решили…»

Он вспомнил, как передал им слова Учая о двух воинах, которых следует избрать по жребию для жертвенного поединка. Как убеждал, что другого выхода нет; доказывал, что при малейшей попытке сопротивления их попросту перережут во сне или выдадут дривам… Арьи сперва возмутились, накинулись с обвинениями. Припомнили и Тендара, и много недостойных, по их мнению, уступок. Но потом, о чем-то посовещавшись, вдруг согласились. Уж слишком легко…

Кирану въяве представилось, как его воины разом выхватывают мечи, вскакивают на помост. Вспышка клинка — и голова Учая, заливая кровью шкуры, катится, падает на снег… Он прикрыл глаза и отвернулся, надеясь, что повелитель ингри не видит сейчас его лица. «Почему я сам не отдал им такой приказ? — думал он. — Сразу как письмо прочитал? Учай не ждал подвоха, можно было прикончить его и скрыться. А дальше — на прорыв, через проклятые дривские леса, домой, в Аратту!»

«Почему-почему? Побоялся!» — признался себе Киран.

Кого? Беловолосого дикаря Учая? Что их разорвут сразу, как только дикарь будет убит? Дривской расправы, если арьи попадут им в руки? Или что с арьями сделают дривы, если попадут им в руки? Оборотней, несомненно поджидающих в лесу…

«Надо как-то подать знак воинам… предостеречь от необдуманных решений… Лучше уж отдать двоих, чем потерять всех!»

Пока Киран пытался выбрать лучшее из скверных решений, Учай продолжал говорить. Он восхвалял предков рода и всех богов неба, леса и вод, что возвысили народ ингри над прочими племенами, а его, любимого сына Шкая, привели к славе и могуществу. Он говорил так складно, что даже те, кто давно знал вождя ингри, невольно подпадали под обаяние его слов. Даже сидевшая рядом Кирья поглядывала на старшего брата с невольным восхищением. «Какой же Учайка молодец! — думала она. — Прежде был злой, вредный, а теперь совсем как наш отец — мудрый, заботливый вождь! Объединил всех ингри, вернул земли дривам, от злых арьяльцев нас защищает…»

Тем временем Учай вдруг на миг запнулся и умолк. Коснулся рукой груди, накрыв ладонью оберег с черным ликом. Когда он вновь заговорил, голос его задрожал, однако стал еще слышнее в мертвой тишине, — кажется, люди перестали даже дышать, чтобы не пропустить ни полслова вождя.

— Услышь же меня — ты, кому мы все обязаны нынешним счастьем и процветанием! Взгляни на меня, незримая защитница! О ты, что вела меня дорогой славы, а мой народ — к братству и благоденствию! О Мать Битв! Мы воевали, и лишь одно из твоих имен, самое грозное, было нам открыто! Но сегодня я, сын Шкая, стою перед тобой как твой земной супруг — так яви же нам свой любящий лик, госпожа!

Учай поглядел в небо, будто надеясь увидеть богиню среди звезд, и многие повторили его движение. Кому-то померещился крылатый силуэт в столпах дыма над кострами, кто-то почувствовал на себе жгучий взгляд из-за грани миров…

— Приди, о возлюбленная, о небесная супруга! Да родится на празднике нового солнца новый союз богов!

Повелитель ингри умолк. На берегу царила озадаченная тишина — люди ждали, что будет дальше. По знаку Учая стражники начали расталкивать толпу, освобождая пространство между помостом вождя и огненной избой.

— Что же угодно тебе, Матерь Битв, какое угощение тебе всего больше по нраву? Знаю — ничто тебе так не мило, как поле кровавой сечи! Там ты пляшешь среди павших, там выбираешь себе лучших! Позволь же напоить тебя жертвенной кровью героев!

Учай повернулся к Кирану и хлопнул его по плечу так, что тот едва не свалился с помоста.

— Наши славные гости из Арьялы, великолепные воины, сами предложили подарить свои жизни Матери Битв! Поистине многоценный дар! Да приведет нас кровь арьяльцев к победе!

Толпа отозвалась одобрительными воплями. Больше всех усердствовали дривы.

— Скажи воинам напутственное слово, Киран! Богиня ждет!

Киран смотрел на ухмыляющегося Учая и только раскрывал рот, онемев от такой наглости. Краем глаза он увидел, как его воины один за другим вытаскивают мечи из ножен. «Вот и конец нам всем настал», — промелькнула мысль.

— Что же ты молчишь, Киран?

Бывший блюститель престола вздрогнул, увидев, что к нему обращается маханвир его домашнего войска.

— Предатель! — загрохотал знатный арий, направляя острие меча в лицо Кирану. — Продал нас лесным дикарям, выкупил нами свою жалкую жизнь! А теперь желаешь, чтобы мы поубивали друг друга на радость чужим богам?!

Охрана Учая мигом сомкнулась вокруг него, ощетинившись копьями. Арьи как один выхватили мечи. Над толпой поднялся крик; ингри из рода Хирвы и Карью, из нового войска Учая и все те, кто верил в него, устремились на помощь своему божественному повелителю. Губы Кирана сами зашептали прощальную молитву Исвархе Вечернему…

…И тут сквозь крики, топот, лязг оружия, словно ручеек через бурелом, пробился звон струн. Слепец Зарни, не обращая ни малейшего внимания на то, что вот-вот окажется в сердце схватки, заиграл на гуслях.

Спустя несколько мгновений звуки битвы отдалились, арьи и ингри словно пропали в тумане. Каждый слышал лишь необычайно красивый, глубокий, околдовывающий голос вещего певца.

— Если небо откроет глаза, где найдешь ты укрытие,                                                               смертный? Если небо откроет глаза, как снесешь его                                                пристальный взгляд? Если небо откроет глаза, бесполезен будет доспех, Нет спасенья от вышних глаз. Помни, смертный,                                                            защиты нет!

— Ты вернулся?! — раздался вдруг яростный рев, полный страха и ненависти. — Опять ты?

Маханвир арьев, зрелый, опытный воин, служивший Кирану еще во времена его наместничества в земле дривов, остановившимся взглядом смотрел прямо перед собой, на одного из своих товарищей.

— Я же своеручно сжег тебя!

— Меня? — Молодой арий побледнел, глядя в лицо одержимого. — Что ты несешь?!

— Да, тебя! Бросил в огненную яму и слушал твои вопли… Как ты сумел выбраться?!

— Кого он видит? — ошеломленно зашептались в толпе.

Сверкнул меч, хлынула кровь — и не ожидавший ничего подобного молодой воин, даже не попытавшись закрыться, упал на землю. Тело его было рассечено от ключицы до грудины.

— Сгинь в преисподнюю! И больше не возвращайся! — тяжело дыша, прохрипел маханвир.

После чего, не тратя ни единого лишнего мгновения, развернулся и глубоко вонзил меч в незащищенное горло еще одного соратника.

Толпа отхлынула во все стороны, издав дружный вздох потрясения. Оставшиеся арьи опомнились и сомкнули строй. Учай сел на деревянный трон и наклонился вперед, жадно наблюдая за священным действом.

Зарни продолжал тихонько петь. И с каждым пропетым словом озаренный кострами берег озера становился все более зыбким, словно расточалась граница между мирами, и сквозь Кромку смотрели на смертных алчущие глаза существ с той стороны.

— То, что спрятано, станет явным. То, что мертво, возродится. То, что живо, под взглядом Богини Обратится тленом и пылью…

— Умри, Изгара! — Маханвир отсек руку еще одному из своих воинов. — Слава Солнцу!

— Он видит Изгару, прежнего князя дривов! — понеслись выкрики из толпы. — Он тот самый арьялец, что сжег его в огненном болоте…

— Киран! — гневно воскликнул один из арьев, оборачиваясь к помосту. — Продал нас князю дикарей, да еще и наши души подарил их темным богам! Будь ты проклят!

Это были последние слова в его жизни — острый меч рассек его шею, и воин упал, окрашивая хлещущей кровью утоптанный снег.

— А ну-ка все прочь!

Путь обезумевшему маханвиру заступил опытный воин — его правая рука в домашнем войске. В отличие от остальных, охваченных гневом и ужасом, он сохранял спокойствие.

Собираясь на праздник, арьи снарядились, как на войну. Не взяли только щиты, но у каждого на бедре висел меч «соколиное крыло» с изогнутым бронзовым клинком. Воин, вышедший против околдованного маханвира, уже понял, что тот даже не глядит, сопротивляются ему или нет, и теперь стоял на месте, выжидая. В тот миг, когда маханвир попытался ткнуть врага мечом в лицо, воин легко отвел клинок и шагнул в сторону, пропуская удар мимо себя.

— Во имя Исвархи!

Ответом был только звон его собственного панциря, в который угодил второй удар. Опытный воин занес меч, целя в руку маханвира. Тот вскинул локоть, принимая клинок наручем. В тот же самый миг нападающий нанес снизу длинный удар под руку, рассекая сосуды и сухожилия. На снег хлынула кровь. «Соколиное крыло» выпало из руки маханвира. Он пошатнулся, ноги подогнулись…

Его противник опустил меч, полагая, что поединок закончен. Но тут же громко вскрикнул и упал, корчась от боли. Прежде чем потерять сознание, маханвир собрался с силами, успел подхватить с земли «соколиное крыло» левой рукой и вонзил его в не прикрытое ни панцирем, ни поножами бедро врага.

А Зарни все играл и пел:

— Всем отмерится полной мерой, Не обманешь словами небо, Всем воздастся полной мерой — Помни это, взывая к богам!

Учай горящими глазами глядел на арьев, умирающих в лужах крови, и облизывал губы. «Великолепно! Как я и хотел! Не подвел Зарни! Тебе, все тебе, возлюбленная!»

Толпа ревела. Со стороны озера подул ветер. Дым от костров расползался по берегу, ел глаза, заставлял людей кашлять.

— Смотрите, смотрите! — раздался вдруг пронзительный женский крик. — Богиня! Здесь богиня!

— Где, где?!

Люди заметались в сизом дыму. Многие смотревшие в небо потом клялись, что видели, как великая богиня спускалась из звездных пределов, раскинув огромные вороновы крылья. Другие утверждали, будто она прилетела верхом на черном крылатом волке. Одно было несомненно. Когда Зарни перестал играть, развеялся морок и ветер сдул дым к лесу, на открытом пространстве перед помостом Учая все увидели женщину в черном.

Подобной красоты не видали прежде в Затуманном крае. Длинные черные волосы достигали колен. На шее, на запястьях сияло золото и серебро. Ветер шевелил темные, похожие на крылья многослойные одеяния. Кожа женщины была бледна, а подведенные черным немигающие зеленые глаза — прекрасны и холодны, словно зимние звезды. Левая рука лежала на холке огромного косматого волка.

В мертвой тишине раздалось хриплое покашливание Учая.

— Госпожа моя, — пробормотал он, вставая с престола. — Благодарю, что удостоила вниманием скромные дары… Милая, ты пришла!

— Подойди же, мой верный! — раздался над толпой голос, сильный и сладкий как мед.

Никто не заметил, как покачнулся при звуке этого голоса кузнец Тхери. Учай же спрыгнул с помоста и подошел к богине, неподвижно стоящей в пустом круге. Их глаза встретились, богиня улыбнулась. От ее улыбки у повелителя ингри вскипела кровь. Мысли помутились. Устраивая жертвоприношение арьев, приказав Тхери выковать венец, Учай, конечно, надеялся привлечь внимание своей небесной возлюбленной… Но увидеть богиню вот так, среди толпы, прямо перед собой, словно обычную женщину?!

Что-то смущало сына Шкая. Крылатая богиня из его видений выглядела очень похоже, но немного иначе. «Зеленые глаза… А как раньше? Они были черными… Я не помню, я терял память сразу, как встречал их взгляд… Но какая разница?! Внешность разная, но суть одна… Может, потому, что она во плоти… Во плоти! О, моя возлюбленная богиня!»

— Здравствуй, суженый, — ласково проговорила богиня. — Ты пригласил меня на праздник — и вот я пришла.

Она подняла руки, словно собираясь обнять Учая, но тот быстро отступил назад и низко поклонился.

— Позволь сперва поднести тебе дар! Тхери…

Кузнец сполз с помоста, держа в руках что-то завернутое в дорогую ткань, и на подгибающихся ногах подошел к повелителю.

— Прости, — еле слышно бормотал он. — Пощади сына…

— Твоего сына?

Богиня повернулась к кузнецу, ее лицо на миг исказила ненависть. Тхери зашатался, встретившись с ней взглядом.

— Пощади…

Учай нетерпеливо вмешался:

— Давай сюда!

Учай выдернул из рук сакона сверток, развернул ткань и достал блестящий железный венец. Те, кому доводилось видеть царскую корону Накхарана, несомненно усмотрели бы сходство в очертаниях и способе ковки. Только накхский венец был сплетен из перевитых змей, а этот напоминал паутину или сплетенные ветви терна…

Или сеть.

— Я всегда говорил тебе и повторю снова — я твой, — проговорил Учай дрожащим от волнения голосом, поднимая венец к небу обеими руками. — Но мне мало просто твоей милости — я хочу большего. Сама мысль о том, что ты благосклонна к другим владыкам, мне ненавистна… Прошу — стань моей супругой, назови меня своим мужем, и мы будем принадлежать лишь друг другу! Ведь я не просто какой-то князь, я сын бога Шкая! Вся моя жизнь посвящена лишь тебе…

— Что ж, — улыбаясь, отозвалась богиня. — Ты — лучший из моих верных — достоин того, чтобы стать моим мужем!

— Тогда стань же моей навсегда!

С этими словами Учай, обмирая от собственной смелости, шагнул к богине и надел ей на голову железный венец.

— Свершилось! — воскликнул он, крепко взяв ее за руку. — Вот моя небесная супруга — со мной навсегда! Будем же праздновать!

— Ты подарил мне этот прекрасный венец и напоил мой дух кровью арьев, — отозвалась богиня, — но я хочу еще кое-что.

— Все, что угодно, для моей прекрасной госпожи!

Учай проследил за ее взглядом, устремленным на огненную избу.

— Ах это? Зажигайте!

— Нет-нет, — рассмеялась богиня. — Я заберу только сына кузнеца. Кузнец угодил мне, создав этот прекрасный венец, поэтому и я дарую ему награду: его сына пожрет мой волк.

Учай расхохотался:

— Теперь я вполне узнаю тебя, госпожа! А второй мальчишка?

— Там еще один? Тот мне не нужен…

Стоило стражникам открыть дверь дома мертвых, как огромный волк сорвался с места. Вскочив в избу, закинул смуглого мальчишку на спину и умчался в лес.

Вслед за волком, унесшим Шаркана, наружу выпрыгнул Мазайка. Спрыгнул на землю, на миг растерялся, думая, куда бежать. Из-за спин стражников возник Андемо, схватил мальчика за руку, и оба исчезли в толпе.

— Ну, когда же мы будем пировать, мой возлюбленный? — спросил богиня и улыбнулась так нежно, что Учай, подобно кузнецу, чуть не лишился сознания.

— Да начнется свадебный пир! — прохрипел он, вцепившись в руку своей небесной супруги так крепко, словно боялся, что вот отпустит ее — и она исчезнет.

И веселый пир начался, чтобы длиться всю ночь до рассвета. При первых лучах зари, когда те, кто еще стоял на ногах, радостно встречали солнце нового года, Зарни сыграл последнюю, лучшую песню. Трое учеников подыгрывали ему, запоминая на будущее слова. На этот раз вещий слепец не колдовал — просто пел. Или не просто? Его слова создавали видения новой жизни, где ингри — самый древний, мудрый и справедливый народ на земле — объединятся в единый кулак и отправятся бить врагов. Всех, кто мешает воцариться на земле правде; кто приходит в чужие дома и забирает добро… Одним словом, арьяльцев. Никто не подпевал, не было слышно воинственных возгласов — лишь грозное, свирепое сопение. И каждый, кто слышал эту песню, чувствовал себя готовым к великой войне во имя справедливости.

Глава 10. Небесная кровь

Загорелись прозрачным золотом облака в сумрачном утреннем небе. Солнце нового года всходило в сияющей дымке. Тихая, укрытая снегом Ладьва казалась крепко уснувшей до самой весны. Все отсыпались после празднества, угомонившись лишь под утро.

Киран быстро шагал через пустое торжище, погруженный в свои мысли. Никто не охранял его, никто за ним не следил. В другое время вельможа задумался бы — где все? Почему Учай настолько беспечен? Но сейчас все мысли Кирана были заняты кое-чем более важным.

«Если я прав — как знать, может, и письмо Джаяли было ненапрасным…»

Перед внутренним взором Кирана мелькали события прошедшей ночи. Явь и мороки совершенно перемешались у него в памяти, как, впрочем, и у всех, кто был на празднике. Как отличить правду от видений, насланных чародеем-гусляром? Что еще за черноволосая богиня явилась под конец обряда? Киран не рассмотрел ее в затянувшем берег дыму. «Должно быть, ряженая — уж слишком кстати возникла…»

Однако гибель воинов была вовсе не мороком! Считая околдованного маханвира, погибли пятеро. Киран попытался было поговорить с оставшимися воинами, объяснить, что он ни в чем не виноват… Но арьи отказались с ним разговаривать. Молча прошли мимо, собрались в общей избе, захлопнув дверь у него перед носом! Отвергли того, кому присягали на верность именем Исвархи! Клятвопреступники!

«Что ж, они сами себе враги, — думал Киран. — А ведь я мог бы помочь им спастись!»

То, что он сейчас обдумывал, касалось сестры Учая, рыжеволосой девчонки.

Поначалу Киран не обращал на нее никакого внимания, мельком отметив цвет волос, необычный для ингри. Девчонка появилась недавно и большую часть времени проводила с колдуном Зарни. Но вечером, на помосте, Киран невольно присмотрелся к соседке — и его как молнией ударило…

«Позволь обеспокоить тебя, Кирья… Ты ведь сестра повелителя?

«Почему ты спрашиваешь?»

«Просто думаю, как сестрой вождя ингри может быть сурья?»

«Не понимаю, о чем ты!»

«Конечно не понимаешь… Но ответь — должно быть, у вас с Учаем разные матери?»

«Я — дитя, посланное богами, — вздернув подбородок, ответила Кирья. — Толмай, глава рода Хирвы, воспитал меня как родную дочь. Матери своей я не знаю».

Она кинула на вельможу косой взгляд и добавила:

«Я слышала, ее убили арьяльцы».

«Если ты та, о ком я думаю, ты, возможно, и права», — подумал Киран, чувствуя, как сердце от волнения начинает колотиться быстрее.

«Сурьи — это и есть настоящие арьи, верно?» — неожиданно спросила девочка.

Киран аж поперхнулся.

«Кто тебе такое сказал?»

«Премудрый Зарни, мой учитель».

«Слепой гусляр взял тебя в ученицы?»

«Да. Он вещий, он знает все на свете!»

Больше Киран ни о чем не спрашивал сестру Учая. Целый рой мыслей и давних воспоминаний всколыхнулся в памяти, словно кто-то возмутил темные, спокойные придонные воды. Всю ночь он вспоминал, обдумывал, сопоставлял. Перед его глазами разворачивались свитки с допросами почти пятнадцатилетней давности…

И вот теперь он спешил к берегу Встающей Воды, словно на последний бой. Если предположения окажутся верными, значит среди множества ведущих к гибели тропинок он все же нашел путь домой.

* * *

— Премудрый Зарни отдыхает, ясноликий!

Путь к сходням перегородил долговязый Варак, слуга гусляра.

— Я тебя знаю? — прищурился Киран.

— Прежде недостойный раб служил в Лазурном дворце, — склонился Варак.

— Но как ты сюда попал?

— Остался после Великой Охоты, ясноликий! Меня бросили, посчитав мертвым. Когда повелитель Учай приказал вырезать слуг царевича Аюра, я успел спрятаться, а потом вещий Зарни взял меня под крыло…

«Так это Учай приказал убить свиту Аюра? Вот так новость! Надо будет поговорить с этим слугой…»

Мысли Кирана перебил голос Зарни, донесшийся с плота.

— С кем ты там распускаешь язык, Варак?

— Это я, почтенный гусляр, — громко ответил вельможа. — Киран, блюститель престола Аратты. Я пришел поговорить с тобой о лунных кочевьях и о небесной крови.

Варак уставился на ария с изумлением. А с плота после небольшой заминки донеслось:

— Проходи, будь моим гостем, блюститель престола…

Зарни выглядел смертельно уставшим — оно и неудивительно! Однако встретил Кирана вежливо, можно даже сказать — почтительно. Кирана усадили на мягкие шкуры, налили ароматной подогретой медовухи. Делая глоток за глотком, Киран ощутил, что грызущая его днем и ночью тревога чуть отступила. «Не время для отдыха!» — напомнил он себе. Вельможа глубоко вздохнул, отдал чашу слуге и заговорил:

— Дозволь спросить, из каких ты краев, мудрый Зарни?

— Я родился очень далеко отсюда, на краю земли, — ответил слепец. — Едва ли такой высокий господин, как ты, даже слышал о тех диких краях.

«Не хочет говорить», — подумал Киран и продолжил:

— Но ведь ты не бьяр. Я гостил в Бьярме и хорошо знаю тамошних жителей… Почему я спрашиваю? Всего лишь праздное любопытство. Меня удивило твое имя. Зарни — это ведь имя какого-то бьярского бога, не так ли?

— Имя — лишь эхо ветра среди скал.

— Так и есть. Красивое, звонкое эхо. Зарни Зьен… — произнес Киран, будто пробуя звуки на вкус. — Когда-то при государевом дворе все девицы распевали: «Побудь со мной, Зарни Зьен! Твоя песня звонче тысячи голосов…» Как там дальше-то… Подскажешь?

— Откуда мне, господин, знать придворные песнопения?

Киран пристально вглядывался в неподвижное скуластое лицо.

— Я и сам толком не знаю, — пояснил он. — Когда-то видел слова в записях допросов. Много лет назад — еще до моего прибытия к государеву двору — там случилось нечестие. Оказалось замешано чуть ли не все окружение царицы Аниран, младшей супруги ныне покойного государя Ардвана…

Зарни слушал безо всякого выражения.

— Видишь ли, одно время я руководил тайной службой… Разбирал старые дела — и кое-что обнаружил. Святейший Тулум наверняка записал не все, что разузнал…

— Почему это должно быть интересно мне, ясноликий? — спросил Зарни.

Киран развел руками:

— Тот придворный гусляр, которого тоже звали Зарни Зьен… Вы, случаем, не родичи?

Слепец усмехнулся:

— Любой волен взять имя почитаемого им бога. Не всякому по силам нести его!

— В записях допросов была какая-то ерунда, — продолжал Киран. — Я читал одни показания за другими и не мог сложить цельной картины… Чаще всего допросчики спрашивали, не состоял ли гусляр с царицей в преступной связи. Но ответы… они звучали так, словно связь, даже если и была, не имела никакого значения по сравнению с… С чем?

Зарни молчал, едва слышно перебирая струны.

— Тогда я начал собственный розыск, — не дождавшись отклика, заговорил Киран. — К тому времени и царица, и почти все замешанные уже вернулись в вечное пламя Исвархи. Так что мной двигала исключительно любовь к истине. И вот что я нашел… Тебе все еще неинтересно?

— Всякий рад случаю послушать мудрого и знающего.

Киран понизил голос:

— Того, что ты сейчас услышишь, не знает никто, кроме меня. Я сказал — почти все замешанные, ибо одному семейству все же удалось сбежать в земли вендов и затаиться в глухих лесах. Следуя за рассказом о «желтоглазом колдуне», я неожиданно нашел старого знакомца. Это был дядя царицы, трусливый старик. Трусость побудила его сбежать первым и на какое-то время сохранить жизнь. Но на мои вопросы он ответил исчерпывающе… Так вот: гусляр Зарни — я говорю, конечно, о придворном гусляре — втерся в доверие к царице совсем не просто так. У него была цель очень необычная… Как вспомню — аж в горле сохнет! Прикажи слуге подать еще медовухи…

Утолив жажду, Киран заговорил снова:

— Это случилось около пятнадцати лет назад. Казалось, тень злого рока пала на Лазурный дворец! Один за другим погибли оба старших наследника престола. Наводнения, мятежи… Господь Исварха явно разгневался на Солнечную династию! При дворе тогда постоянно ошивались всякие чародеи, гадатели, ясновидцы и пророки. Двери открывались перед каждым, кто заявлял: «Я вижу будущее!» Вскоре Лазурный дворец наводнился проходимцами. Так появился и тот гусляр.

Кто такой, откуда — известно мало. Ходили слухи, что он сурья знатного рода, отринувший власть ради того, чтобы петь. Вернее — колдовать. Ибо то, чем он занимался, больше напоминало злые чары. Вскоре и царица, и все ее окружение, и даже отчасти сам государь — все подпали под его влияние. Чего же хотел этот Зарни? Вероятно, навредить царской семье? Однако он не устраивал переворотов, не травил государя… даже то, что он вскружил голову царице, было лишь одним из шагов в его замысле… Знаешь каком?

Киран наклонился к Зарни и тихо сказал:

— Он создал новую веру. Ну разве не прекрасно?

— Да, весьма необычно, — признал Зарни. — И что это была за вера?

— Мир близится к гибели. Совсем уже близок конец великой Аратты. Однако надежда все-таки есть. Старый мир неминуемо погибнет — однако на его руинах возродится новый. И надежда эта кроется в священном союзе. Когда смешаются небесная и древнейшая кровь, родится тот, кто возродит мир…

— Так и сказал? Слишком выспренно, — неодобрительно заметил Зарни. — Похоже, тот гусляр любил звонкие пустые слова.

— Выспренно или нет, но эта вера вспыхнула при дворе, как пожар. Пророчество трактовали по-разному… Большинство полагало так: небесная кровь — это арьи. Ведь предки царской семьи, как всем известно, явились с неба. Древнейшая кровь — тоже несложно. В летописях сказано, что первым народом, кого арьи встретили, спустившись с небес на землю, были сурьи…

— Если уж так рассуждать, то древнейшая кровь этого мира — мохначи, — усмехнулся Зарни. — Они были здесь задолго до того, как вообще появились летописи!

Кирану вдруг вспомнилась смешная взаимная привязанность царевны Аюны и ученика Тулума, мохнача Аоранга. Может, не случайно тянуло их друг к другу? Если бы у них родился ребенок, он стал бы сбывшимся пророчеством! «Но этому не бывать, — подумал он, — я сам послал мохнача на гибель, он давно исчез в вендских лесах…»

— Так вот, гусляр-чародей по имени Зарни — и царица… Когда стало известно, что жена государя ждет ребенка, уже ходили слухи об измене — я видел множество свитков с доносами… А когда она родила, в тот же день исчез Зарни, и все приближенные царицы разом угодили в застенки. Царица вскоре умерла — весьма сомневаюсь, что своей смертью, — и новорожденная дочь вместе с ней… Та история давно забылась, конечно. Я тоже не вспоминал о ней много лет. Как вдруг — о чудо! — в глухих дривских лесах я встречаю гусляра по имени Зарни… И девочку Кирью. Когда я впервые ее толком разглядел, то был поражен. «Сурья, несомненная сурья! — подумал я. — Их знать ведет род от Небесного Кузнеца и гордится огненными волосами и небесно-синими глазами. Так же как накхи гордятся зелеными глазами, даром Змея-прародителя…»

Киран впился взглядом в лицо слепца:

— Кровь сурьев в этой девочке так сильна, что даже мешает увидеть, насколько она похожа на своего брата Аюра!

— Прости, ясноликий, но я не возьму в толк, о чем ты говоришь.

— Нет, так просто ты от меня не отделаешься, — оскалился блюститель престола. — Что ж, не желаешь говорить о небесной крови — давай побеседуем о чем-нибудь другом. Например, о лунных кочевьях.

На этот раз пальцы Зарни чуть дрогнули, заставив гусли издать нестройный звон.

Киран самодовольно улыбнулся:

— Неужели не слышал? Тайные подземные храмы первых арьев — у вас в Солнечном Раскате их называют лунные кочевья, или лунные стойбища… Они раскиданы по всей Аратте — от Змеиного Языка до полуденных степей… Вход в них запечатан царской кровью. Лишь прямой потомок Исвархи может войти туда и выйти живым. Любой другой будет испепелен невыносимым жаром. Никто точно не знает, что за сокровища внутри. Однако священные книги упоминают…

Зарни молчал.

— Нет, я не буду говорить, что именно, — насмешливо сказал Киран. — Это тайное знание! Да если бы я и сказал — тебе это ничего не даст. Ты все равно не сможешь попасть внутрь. Тебе нужен наследник царского рода, чтобы проникнуть в храм и взять то, что там спрятано. Но Кирья — арий лишь наполовину. А я — нет! Мои предки были родичами царей. Во мне есть доля небесной крови…

— Снились ли тебе золотые корабли? — внезапно спросил Зарни.

— Какие еще корабли? — запнулся Киран. — О чем ты?

— Бывший блюститель престола, бывший зять Ардвана, бывший наместник земли дривов, — равнодушно произнес гусляр. — Ты и понятия не имеешь, что я ищу. Благодарю за беседу, а теперь ступай себе. Я устал…

Киран несколько мгновений вглядывался в бесстрастное лицо собеседника. Потом, вспыхнув, процедил:

— Вы с Учаем слишком рано решили, будто я ничего не значу! Давай ищи свое лунное кочевье! Наверняка оно где-то рядом — иначе зачем бы ты забрался в подобную глухомань! Я бы с удовольствием посмотрел, как оружие богов сожжет тебя до костей и рыжую полукровку вместе с тобой!

Зарни, не удосужившись ответить, принялся наигрывать на гуслях.

Киран в бешенстве выскочил из палатки.

* * *

Еще не перестал качаться плот после ухода Кирана, как с лица Зарни исчезло сонное, отстраненное выражение.

— Варак, — резко окликнул он раба, — созывай слуг. Пусть собирают вещи и готовят лодки. Сам найди и приведи сюда Кирью. И вот еще что — вели явиться ученикам.

— Сейчас? — ошеломленно спросил Варак. — Но все еще спят…

— Я больше не стану повторять.

— Осмелюсь спросить, что случилось, господин?

— Мы уходим. Немедленно.

Варак, ничего не поняв, поклонился и кинулся к двери.

— Варак! — ударил в спину резкий окрик.

— Да, господин?

— Ты сейчас гадаешь, почему я отпустил Кирана живым?

Лицо ученого раба застыло.

— Ч-что?

— Ты ведь подслушивал, — ласково сказал Зарни. — Как обычно.

— Батюшка Зарни! — бледнея, взвыл Варак. — Да я никогда… Я не посмел бы!

Слепые глаза смотрели прямо в душу Варака. Капли пота поползли по лицу раба. Хоть он и знал, что Зарни не всемогущ и не может видеть чужие мысли, однако ноги подкашивались от страха — вдруг все же увидит? И что тогда?!

— Никто не знает, куда в итоге приведет его судьба, — напевно произнес Зарни. — Тропа жизни вслепую петляет в темном лесу будущего. Но тропу Кирана я вижу очень отчетливо. А знаешь почему?

— Потому что она короткая, господин, — еле слышно отвечал Варак.

Первыми пришли ученики: Хельми, Стоян и Белко.

— Время пришло, — сказал им Зарни. — Вы трое отправитесь в Мравец. Будете петь там — и по пути, и везде, где будут уши, чтобы слушать. Пойте песни про кровь арьев, которым я вас научил. А ты, Хельми, пой заплачку про Айну.

Глаза мальчишек засверкали предвкушением.

— Да озарит Шкай твой путь, Хельми! Да благословят тебя предки! Ступай собирайся в путь!

Гусляр провел ладонью по пепельным волосам паренька, дождался, пока тот вышел, и обратился к юным дривам:

— А вы немного задержитесь. Мне надо вам кое-что сказать отдельно…

Глава 11. Путь к последней реке

Киран бродил по берегу озера — не там, где накануне шла гульба, а поодаль, в березняке, где в уединении можно было собраться с мыслями. Лютые морозы отступили, снег потемнел и набух от воды, лес дышал промозглой сыростью. Однако Киран не замечал ни сырого ветра, ни слякоти. Он снова и снова обдумывал разговор с Зарни и с каждым разом все отчетливее понимал: дела его плохи. Догадки насчет Кирьи подтвердились, а толку? Ему, Кирану, это уже ничем не поможет…

Если только он не доберется до столицы.

«Вернуться любой ценой! Сочтет ли Тулум сведения о Зарни и его дочке достаточным выкупом? Несомненно! Родная сестра Аюра жива!»

Но как они упустили Зарни? Дали ему сбежать нарочно или хитрый калека сам умудрился зачаровать стражей и удрать?

Что задумал слепец? Неужто в самом деле нашел где-то здесь тайный храм и собирается проникнуть туда с помощью своей полукровки-дочери? Знает ли гусляр, что ищет? Киран смутно представлял, что может храниться в подобных храмах. У него волосы встали дыбом при одной мысли, что находка попадет в руки таким людям, как Зарни или Учай…

«Храни нас, Господь Солнце! Вот тут и наступит конец Аратте! Да и всему миру, пожалуй! Стоит положить жизнь, чтобы предотвратить такой ужасный исход!»

Внезапно осознав, что в кои-то веки тревожится о судьбе Аратты, а не о своей голове, Киран невольно рассмеялся и вернулся мыслями к более насущным бедам.

«Итак, надо уходить отсюда как можно скорее, иначе я покойник, — думал он с холодной ясностью. — С войском или нет — уже не важно… Так, казну мне одному не унести — придется ее бросить. Бежать прямо сейчас, пока Учай милуется с „богиней“… Когда он поговорит с Зарни, моя участь будет решена. Стану следующей жертвой во славу „Матери Битв“…»

Киран глубоко вздохнул и остановился, опираясь о березу. Что ж, по крайней мере, ему теперь есть что рассказать Тулуму. Уже хорошо, что не придется пробираться по лесам с протухшей головой Учая в котомке. Остается только понять, как добраться до столицы…

— Эй, высокий господин! — раздался голос за его спиной.

Киран резко оглянулся. Неподалеку стоял светловолосый парень с двумя объемистыми тюками.

— Ты кто?! — вскрикнул арий, нашаривая меч на поясе.

— Это я, Дичко.

— Не знаю никакого Дичко!

«Дрив… Проклятье, они следили за мной и наконец дождались, когда я буду один… Зачем же я сюда пошел без свиты?!»

Он быстро оглянулся, ожидая увидеть толпу дривов, притаившихся за каждой елкой. Сейчас кинут в озеро, да и все… Но пока никого не видел.

— Что тебе нужно? — отрывисто спросил он, сжимая рукоять меча.

— Твои воины сбежали, — без предисловий сообщил Дичко. — Еще ночью. Заставили сторожей открыть ворота Ладьвы и уехали по дороге на Мравец.

— Сбежали? — пробормотал Киран, пытаясь осознать случившееся.

Значит, уцелевшие арьи решили не ждать, пока их тоже отдадут богам. Верно, удрали сразу после праздника… Именно это хотел предложить им Киран, но бывшие соратники обошлись без его предложений. И без самого Кирана…

«Бросили меня, предатели! — метались мысли вельможи. — А может, дрив лжет?! Но зачем? Я могу вернуться в Ладьву и все увижу своими глазами…»

— Твои беды скоро закончатся, — сказал Дичко, наблюдая за арьяльцем. — Я пришел помочь тебе.

— Чем ты можешь мне помочь? — с горечью спросил Киран. — Вы, дривы, меня ненавидите!

— Если бы я хотел тебя убить, так уже убил бы, — хмыкнул Дичко. — А хотел бы похитить, так пришел бы не один… Не нужно меня бояться, я не причиню тебе вреда. Я лишь посланник. Большой человек желает видеть тебя. Самый главный, самый сильный в наших землях! Я отведу тебя к нему.

— О ком ты… Станимир?!

— Мне не разрешено называть его имя, — подмигивая, ответил Дичко.

«У дривов сейчас верховного вождя нет… Значит, Станимир — больше некому! Станимир послал ко мне гонца!»

В сердце Кирана вспыхнула надежда. Внезапное известие показалось не таким уж и удивительным — скорее ожидаемым и понятным. Ну конечно! Теперь, когда Станимир потерял царевну, чьим именем собирался вести войну против Аратты, ему понадобится другое «знамя». Как иначе придать вид законности вторжению? А то, что князь лютвягов готовился бросить полки на Аратту, Кирану было отлично известно еще осенью…

«Я прощу ему все, — с воодушевлением думал Киран. — Забуду жестокое убийство сестры и племянников. Соглашусь на все условия! Глава моих войск — пожалуйста! Хранитель Покоя — сколько угодно! Усыновить его, сделать наследником? С превеликим удовольствием — лишь бы выбраться отсюда…»

Блюститель престола перевел дух и деловито спросил:

— Когда выходим?

Дичко снял с плеча один из больших тюков и плетеные снегоступы.

— Прямо сейчас, господин. Возвращаться в Ладьву нельзя. Тебя уже начали искать. Вот теплая одежда, доля припасов и «лапки» для ходьбы по глубокому снегу…

— Но как мы доберемся до Станимира? — встревожился Киран. — Вендский тракт наверняка перекрыт!

— Об этом не беспокойся. Мы пойдем в обход. У дривов свои тайные тропы, — обнадежил Дичко.

* * *

Так начался самый тяжелый поход в жизни Кирана. Он и так-то был не большой любитель пеших путешествий. Если куда и приходилось ездить, так в удобном возке, в крайнем случае верхом. Но никак не тащиться сквозь нехоженые чащобы, уминая снегоступами глубокий снег. А уж ночевки! Первую ночь они попросту забрались под раскидистую ель, словно в живой шалаш, где смертельно уставший Киран даже не уснул, а мгновенно провалился в забытье на ложе из слежавшейся хвои. Весь следующий день он еле плелся, преодолевая боль в теле. Ноги ломило от непривычной ходьбы, плечи — от веса тюка, горло саднило… А Дичко не просто прокладывал тропу, так еще и напевал при этом.

Следов на снегу попадалось много: заячьи, лисьи, лосиные… Птичьи: от куропаток до тетеревов с глухарями… Кирана удивляло, почему его проводнику нет до этих следов никакого дела. Припасов у них с собой было не слишком-то много — точно не хватит до владений Станимира; тертая походная еда отвратительна на вкус — так почему бы не поохотиться? Но видно, дрив что-то знал — недаром шагал через лес, как через собственный двор.

Следующим вечером подходящей елки им не подвернулось, и Дичко выстроил шалаш.

— Что это за нора? Ты полагаешь, в этом можно спать?! — расхохотался Киран, глядя, как парень обкладывает скаты из лапника кусками льда, а потом сверху засыпает снегом. — Мы же замерзнем насмерть!

— Там тепло! — удивился Дичко. — Главное — не спать прямо на снегу…

Они сделали настил из веток, закидали его еловыми лапами, и, к изумлению Кирана, оба отлично выспались. Только перед самым рассветом арию помстилось жуткое: будто они отдыхают у костра на привале и вдруг к огню подсаживается человек с содранной кожей. От такого зрелища Киран подскочил с воплем — сна как не бывало. Но тяготы дневного пути понемногу стерли страшный сон из его памяти.

Через пару дней оттепель закончилась и вновь ударил морозец. Дичко выстроил еще более занятный шалаш. Он поставил большой намет, с одной стороны обложил его лапником, а с другой пристроил два бревна и развел под ними огонь.

— Ночью мы сгорим, — убежденно сказал Киран, разглядывая тлеющие бревна прямо у своих ног.

— То замерзнем, то сгорим… Как ты боишься смерти, арьялец, — посмеивался Дичко.

Той ночью их разбудил многоголосый вой из глубины леса.

— Волки? — вскинулся Киран, поспешно натягивая сапоги.

— Волки, да непростые, — протянул Дичко, прислушиваясь. — Знаем мы таких волков… Похоже, за тобой!

— За мной?! Так ты… ты… завел меня…

Киран затрясся от ужаса. Вот в чем дело! Все-таки ловушка! Как он мог довериться дриву?!

Не помня себя, вельможа в одном сапоге вылетел из шалаша.

— Куда? — крикнул ему в спину Дичко. — Шапку надень! Меч забыл!

Киран кинулся к ближайшей березе, потом к другой, подпрыгнул, пытаясь достать нижнюю ветку.

— Ты чего скачешь, арьяльец? — хохотал Дичко. — Замерз?

Вельможа не слушал его. Может, он еще успеет вскарабкаться на дерево и тем самым отсрочить неизбежное…

Волчий вой раздался совсем близко. Колени Кирана подломились, и он упал в снег, смиряясь с неизбежной гибелью. Дичко поглядел на него с брезгливой жалостью и поднял голову, испуская долгий ответный вой.

Киран застыл ни жив ни мертв. Лес тоже молчал.

— Ушли, — произнес через некоторое время Дичко. — Ступай в шалаш, арьялец. Или собрался спать в сугробе?

— Оборотни… послушались тебя? — недоверчиво пролепетал Киран.

— Да. Это ж наши родичи. Не бойся детей Медейны. Мы скоро пойдем безопасными местами — такими, где тебя волки точно не тронут…

* * *

Они шли на восток, держась лесных ручьев, забирая все дальше к северу. Киран предполагал, что Дичко нарочно уводит его от вендского тракта по большой дуге, обходя на всякий случай даже дривские селения. По крайней мере, по пути они не встретили ни одного.

Через пару дней диколесье поредело, прокладывать тропу стало легче. Чаще начали встречаться лесные озера. Потом потянулись широкие заснеженные болота, которые можно было опознать лишь по торчащим из снега трухлявым березовым стволам. Дичко тщательно обходил стороной такие места.

— Видишь черные и рыжие проплешины — вон там, где снег стаял? — указывал он вдаль рукавицей. — Там земля горела — а может, и по сей день горит. Не приведи боги угодить в такую яму! Она порой тлеет годами… Огонь ползет, ползет под землей, а потом как вырвется!

Киран промолчал. Горючие дривские болота были ему хорошо знакомы еще со времен наместничества. В свое время, выкуривая дривов из тайных убежищ в этих самых лесах, он приказал поджечь немало торфяников. В сердце ария начало опять пробуждаться недоверие к насмешливому, скрытному Дичко. Куда парень его ведет? Возьмет да и спихнет в огненную яму — и горелых костей не найдут…

«Может, убить его? Подождать, пока отвернется, и мечом в спину… А дальше? Как выбираться отсюда? Я даже не знаю толком, где мы! А если волки вернутся?»

Поэтому Киран ощутил большее облегчение, когда огненные болота остались позади и снова начались леса. Дичко почему-то свернул к северу — впрочем, сказал, что это ненадолго и скоро они окончательно повернут на юг. Теперь их путь пролегал через холмы, гряда за грядой поднимавшиеся до окоема. Каждая следующая гряда была выше предыдущей, а в раздольях росли леса — как ни странно, не ельники и даже не березняки — дубравы.

— Вроде идем на север, но снега все меньше, — заметил Киран. — Вон, смотри, там вдоль речки вообще снега нет, и вода не замерзла…

Они отдыхали на вершине холма, где остановились перевести дух и поесть. Киран уже который день с радостью ловил себя на том, что устает куда меньше, чем прежде. Обвыкся, приноровился, даже начал получать удовольствие от самого ощущения, что идет… Кроме того, на ходу отлично думалось. Постоянную мучительную тревогу, отупение как рукой сняло; за время пути Киран успел до тонкостей продумать, как понемногу, со всей осторожностью начнет свое возвращение ко двору, в новые влиятельные круги Аратты…

День уже клонился к вечеру. Перед ними раскинулась небольшая лесистая долина, обрамленная двумя скалистыми хребтами, рассеченная шумной изумрудно-зеленой речкой. Над рекой клубился пар, оседая инеем по берегам.

— Тут вишь, в чем дело, — теплые реки землю греют, — объяснил Дичко. — Дальше к северу — Алаунские горы, там полно горячих источников. А вода оттуда бежит сюда и дальше в наши болота. Каждый год такие паводки, оборони нас, Ячур! Вот они, Алаунские горы, уже видны!

Дичко указал вдаль, где у самого края неба в синей дымке виднелась изломанная линия гор. Киран смотрел на нее и чувствовал, как крепнет его надежда выжить.

— Я щедро награжу тебя, когда мы дойдем до Станимира, — пообещал он.

— То, что меня избрали вести тебя, и есть лучшая награда!

Если бы Киран повнимательней слушал проводника, он подивился бы, с какой гордостью это было сказано. Но он столько раз слышал, какая это честь — просто служить ему, что воспринял слова Дичко как должное.

* * *

Закончив трапезу, Киран хотел спуститься в уютно выглядевшую долину, но Дичко настоял, чтобы они заночевали здесь же, на холме. Рано утром следующего дня они пустились в путь и к полудню уже шагали среди деревьев, направляясь к изумрудной речке.

Лес был светлый, чистый — не утомлявшие путников косматые ельники, а сухая дубрава. Покров из опавшей листвы, чуть присыпанной снегом, хрустел под ногами. В тенистых низинах намело сугробы, но чем ближе к речке, тем чище была земля. Дичко шел первым, внимательно глядя под ноги, тщательно обходя гнилые стволы деревьев и оттаявшие, пригретые солнцем места.

— Уже за полдень, скоро начнет холодать, — сказал дрив, остановившись в тени огромного, широко раскинувшего корявые ветви дуба. — Надо бы подумать о ночлеге. Я пойду вниз, к реке, наберу воды. А ты походи тут вокруг по косогору, набери хвороста и дровишек для костра. Вроде вон там, на пригорке, я видел сухостой…

Киран, не чинясь, отправился в указанную сторону; за время похода он уже привык относиться к Дичко как к товарищу, а не как к слуге.

Путники разошлись в разные стороны. Киран неторопливо поднимался на пригорок. В воздухе не было ни ветерка, и вельможе казалось, что озарявшее его зимнее солнце ощутимо пригревает. На самой вершине холма лежали останки древнего дуба. Исполин сгнил много лет назад — лишь торчали в небо остатки огромного пня, из которого тянулся к небу тонкий ствол правнука. Почти рассыпавшийся ствол лежал, распавшись на несколько больших кусков, ниже по склону, окруженный молодой порослью. «Да тут на десять костров хватит», — довольно подумал Киран, присаживаясь на толстую сухую ветку и подставляя лицо солнцу.

Он глубоко вздохнул, чувствуя, как уходит накопившаяся за дни тяжелого пути усталость… И вдруг подскочил, невольно вскрикнув, — что-то обожгло его ногу. В следующий миг кожу опалило так, словно кто-то сунул ему в штаны ворох раскаленных углей. Киран взвыл от неожиданной боли, дергая пояс, и понял, что произошло. По его ногам, рукам, животу бегали десятки крупных красных муравьев.

«Проклятье, тут муравейник!»

Киран кинулся в сторону от неудачного места отдыха, ругаясь по-черному и стряхивая с себя кусачих тварей, однако только получал все новые жгучие укусы. Да эти твари просто кишели у него под одеждой! Теперь Кирану чудилось, что их там сотни, что они у него под рубашкой, в сапогах, в волосах… Он сорвал с себя кожух и начал выпутываться из рубахи. Но когда наконец скинул ее, шипя от боли, и огляделся — вот тут ему стало по-настоящему страшно. Вся земля вокруг шевелилась. Пригорок, словно красным движущимся ковром, был покрыт муравьями. И все они широкими потоками текли в его сторону, прямо к нему!

Киран заорал от ужаса и бросился вниз, не разбирая дороги. Через несколько шагов он споткнулся и упал ничком прямо в полчище муравьев. Спустя миг они облепили его с ног до головы. Киран принялся с воем кататься по земле. Исчез блюститель престола — осталось обезумевшее от ужаса животное, забывшее обо всем, кроме боли. Ему казалось, что муравьи уже не только на коже, но и под кожей; что они у него в ушах и во рту. Что прогрызли живот, ползают у него в кишках и кусаются прямо там! То ли в бреду, то ли въявь Киран видел, как твари отгрызают от него, еще живого, куски кожи и деловито утаскивают в свои подземные норы…

Дичко стоял у подножия холма, слушая крики, вой, визг… Выражение его лица было строгим и возвышенным.

— Собор старейшин присудил отдать арьяльца тебе, большой человек, — торжественно произнес Дичко, когда вопли почти затихли. — Он был худшим из всех врагов дривов. Он привел убийц на нашу землю. Он разорил ее и обезлюдил. Он губил дривов без счета, как половодье губит твоих детей, наших любимых братьев. Возьми же его, большой человек!

В последнем предсмертном видении Кирану вновь явился страшный образ из сна — красный человек без кожи. Только теперь арий понял, что это был вовсе не человек. Ужасное существо подошло вплотную к Кирану и распалось сонмищем муравьев. И красная волна поглотила бывшего царедворца.

* * *

Дичко вернулся ночевать на вершину холма — братья братьями, а незачем попусту их дразнить. Следующим утром он снова пришел к старому дубу. Очень осторожно, шаг за шагом поднялся на пригорок, к остаткам старого пня. Что удивительно, Кирана на прежнем месте не оказалось. Неужели арьялец в последнем усилии смог уползти из смертельной ловушки? Впрочем, даже доберись он к реке, вода не спасла бы его — тысячи укусов уже сделали свое дело.

«А, вот он!»

Дичко заметил красное пятно ниже по склону. Тело арьяльца было полностью покрыто живым ковром. От него к пню тянулась широкая муравьиная тропа. Непрерывным потоком братики двигались туда и обратно, перенося в подземные хоромы богатые запасы на долгую зиму.

«Быстро они его, — отметил Дичко, не приближаясь. — Видно, скоро и тут морозы ударят. Братики всегда заранее холода чуют, вот и торопятся. А тут такой подарок…»

Подумал, не подойти ли поближе, но решил не искушать судьбу. Вдруг рассердятся братики, решат, что хочет забрать часть припасов себе.

Что-то блеснуло среди палой листвы. Дичко поколебался, подошел к муравьиной тропе и увидел, что кучка муравьев тащит отъеденный палец. На пальце блестело золотое кольцо со знаком Господа Солнца — знак высшей власти над Араттой. Дичко осторожно протянул руку, снял кольцо, а палец вернул муравьям.

— Это мне, а это — ваше, мне чужого не надо. Да пошлют вам Яндар и Ячур сытую зиму!

Судили боги: Да будет вовек Предателя проклята участь! Хуже нет, чем в спину ударить Того, кто поверил, Того погубить, Кто, веря тебе, идет за тобой. Тому, кто предан, — теплый хлеб из печи, Тому, кто предал, — холодный путь в ночи, Тому, кто верен, — объятия любимых, Тому, кто предал, — постель из крапивы, Тому, кто верен, — плечо друга в бою, Тому, кто предал, — горькую участь                                              оплакать свою. Тот, кто предан, — угоден богам, Тот, кто предал, — прах под ногами, Бешеный пес, храм разоренный, нечистый дух, Видеть его — не к добру, Говорить с ним — к несчастью. Сгинь, пропади, предатель! Да сгниют твои кости, Да тело твое расточится, Да забудется имя, Да прервется твой род, Да изгладится память о нем!

Глава 12. Поцелуй волчицы

На первый взгляд это место казалось заснеженным полем, со всех сторон окруженным серой каймой леса. Однако, приглядевшись, становилось видно, что поле как будто медленно движется, плывет куда-то. Словно туман струился, колыхался, полз над землей… Когда же начинало тянуть запахом торфяного дыма, всякому становилось ясно, что это за туман. Каждый дрив знает: лучше даже близко не подходить к подобному месту. Особенно когда среди мертвой травы то и дело вспыхивает ослепительно-яркий язычок пламени. Взвивается вверх, а потом снова прячется в невидимой сверху огненной яме. Никогда не угадаешь, как далеко уже успел расползтись подземный огонь. Сверху — все еще кочковатое мерзлое поле, а под ним — пылающая бездна…

Посреди затянутого дымом пространства высился одинокий, поросший лесом холм. В землях дривов такие лесистые холмы среди болот называли «островами». Через горящее болото к холму вела тропа, известная лишь избранным. На вершине, окруженный ельником, стоял самый большой в этих краях храм Ячура.

Над могучими воротами частокола скалилась ужасная зубастая морда — вытянутая, со вздернутым носом, свирепыми глазами и острым гребнем на голове. Такие же морды глядели на четыре стороны света, отгоняя враждебных духов и иных незваных гостей. А на самом верху деревянной хоромины, вдоль конька двускатной крыши, расположился Ячур в самом угрожающем обличье. Когтистый, зубастый, чешуйчатое тело усажено острыми клинками по хребту, длинный хвост прорастает острым шипом. Храмы светлого Яндара полагалось окружать тройным кольцом из костров; здесь же сама земля сторожила подступы к священному месту.

Этот храм, хоть и располагался недалеко от Мравца, не был разорен арьями. Захватчики попросту не смогли добраться до него. Сам «остров» обнаружить было несложно, но арьи так и не смогли найти предателя, который показал бы им путь через топи. Тогда они просто подожгли болота, надеясь, что огонь сделает все за них. Но и это им не удалось. Ячур ли хранил свой земной дом или сама мать-земля — храм остался невредимым.

Два человека неспешно поднимались на вершину холма. Им нужно было многое обсудить, прежде чем они доберутся до храма и принесут требы. В таких делах, как жертва богу во имя общего дела, нужно единомыслие.

— Как же я рад, что ты вернулся! Что я — все рады! — горячо проговорил Илень. Широкое лицо дривского воеводы раскраснелось от долгого подъема. — Нам тебя тут очень не хватало. С тех пор как погиб Изгара, мы без вождя — как плечи без головы…

— А ты чем не князь? — спросил идущий рядом Варлыга.

— Да я что? Я всегда был при Изгаре. Власть не по мне — а ты наш вождь по праву. Вспомни Мравец…

Варлыга поморщился — вспоминать времена владычества Кирана ему было тошно.

— А чем старейшинам не гож изорянин Учай? Разве не он изгнал арьев из Мравца? Почему он бросил все и вернулся в свою Ладьву?

Илень утер пот со лба:

— Тут дело непростое. Известно тебе, что Учай, изгнав арьев, сразу же отписал Станимиру и предложил взять наши земли под свою руку?

— Так прямо и предложил? И ничего не пожелал взамен?

— Считай, ничего. Только арьяльскую царевну.

— Точно ловушка!

— Вот и Станимир тоже так подумал. Ну, как вышло с царевной, ты небось слышал. Про это уже и песни сложены…

— Слышал, — усмехнулся Варлыга. Подумав, добавил: — Забери Станимир земли дривов под себя, это бы и неплохо. Он нам родня, и он сильный вождь. Жаль, далеко он. Приедет княжить к нам — а лютвягов на кого оставит?

— Вот ты бы ему с этим и помог управиться! — тут же подхватил Илень. — Станимир мне предлагал в свое время присягнуть ему и княжить в Мравце, но я не хочу. Я не тот человек…

Варлыга посмотрел на соратника в упор:

— Ты мне это предлагаешь от себя или от него?

— От имени всех дривов. — Илень приосанился, подпустил в голос торжественности. — В этом самом храме тайно собирались старейшины всех дривских родов! А тебя не позвали, потому что…

— Да понятно, — кивнул Варлыга. — Потому что обо мне и решали.

Он призадумался. Предложение было почетное, но и трудное. Впрочем, Варлыга, возвращаясь в родные края, наполовину ждал чего-то подобного.

— В любом случае надо будет точно узнать, чего желает Станимир, — сказал он. — Поссориться с лютвягами нам совершенно ни к чему… А еще этот безумный изорянин Учай! Сперва я думал, с ним можно иметь дело. Но после нападения волков на его деревню все изменилось. Что это были за оборотни? Лишь боги знают! Но Учай внушил себе, что это лютвяги. Теперь он, похоже, считает, что Станимир объявил ему войну. И дривам тоже верить перестал. Я потому и уехал оттуда, и людей увел. Не хотел дожидаться, пока начнется резня…

— Намедни гонец прибегал. Из самой Ладьвы, — заметил Илень. — Знаешь, что на этот раз учудил вождь изорян? На празднике нового солнца призвал богиню, которая якобы ему покровительствует, и женился на ней!

— Во как! — с любопытством покосился на него Варлыга. — Стало быть, Учаю теперь и боги повинуются… В Ладьве живет слепой чародей, насылающий видения. Не он ли сводит с ума вождя изорян?

— Свихнулся Учай или нет, а опасаться его стоит. Говорят, на той свадьбе он хотел принести в жертву богине двух мальчишек. Чуть заживо не сжег — да она не приняла! Где такое слыхано?

— Что за мальчишки-то?

— Один сын чужеземного кузнеца, другой — из его собственного рода! Видно, совсем плохи дела Учая, если он хотел отправить к богам родича…

Варлыга покачал головой.

— Или, наоборот, затевает что-то невозможное. Ох, надо нам быть с ним поосторожнее… Если заручится помощью богов и вздумает предъявить права на Мравец…

Глаза соратников встретились.

— Самого-то главного не рассказал! — встрепенулся Илень. — В Мравец пришло войско из Аратты!

Варлыга вскинул голову:

— Что?!

— Малое войско, — уточнил Илень. — Мравецкий кром стоит пустой — вот там они и устроили себе стан. Людей пока вроде не обижают…

— Арьи, сейчас? — недоверчиво повторил Варлыга, осмысляя новости. — Зимой арьи никогда не ведут войну.

— Там конники, человек двести. В основном накхи.

— Ах накхи!

— А во главе — Ширам.

— Бывший глава Полуночной стражи? Так он опять служит Аратте?

— Да. Он воевал с проклятым Кираном, но как только на трон сел Аюр, Ширам вернулся из Накхарана и присягнул ему.

— Ишь ты как, — пробормотал Варлыга. — Сам Ширам, ну надо же! Что ему здесь надо?

— Он вроде желает переговоров. Разослал гонцов, ищет встречи с нашими вождями. Говорит, дескать, ему нужен только Учай. Собор старейшин уже думал, может, согласиться на встречу с накхом да там его и…

— Нет, — оборвал его Варлыга. — Не надо.

— Почему? — удивился Илень. — Разве не благо — выбить меч из рук правителя Аратты?

— Если Ширам хочет договариваться — что ж, пусть будет так.

Илень возвел глаза к небу:

— С Араттой — и о чем-то договариваться? Ох, Верес! Тебя ли слышу! Не тебе ли знать, что арьи нас за людей не считают, клятвы не держат…

— Они сейчас слабы. Молодой государь неопытен, Солнечный Престол неустойчив. Арьям не до завоеваний. Уж поверь, Илень.

— Ну вот сейчас бы и ударить!

— Зачем враждовать с Араттой, если она и так готова идти на уступки? Поезжай в Мравец и договорись с Ширамом о встрече. Послушаем, что он предложит…

Илень недовольно промычал нечто невнятное.

— Пусть сюда и придет, — с нажимом произнес Варлыга. — Храм Ячура — святое место. Того, кто прольет здесь кровь, покарают боги.

— Придет один? — уточнил Илень.

— Ну, один он, конечно, не придет. Передай — пусть берет с собой столько воинов, сколько пожелает…

Илень набычился и ничего не ответил.

Вскоре дорога нырнула в ворота, и соратники остановились перед высоким резным крыльцом.

— Пойдем принесем жертву вместе, — предложил Варлыга. — А потом поезжай к Шираму и передай ему мои слова.

Лучи вечернего солнца алыми копьями пронзали сумрак храма. Пламя, пляшущее в глиняных светильнях по обе стороны алтаря, бросало багровые отсветы на статую владыки этого места и на людей, что пришли ему поклониться.

— Благо тебе, батюшка Ячур! Да вернутся в земли дривов мир и процветание!

Варлыга поднес братину со священным пивом к деревянному резному изображению Ячура — на сей раз в облике человека-ящера. Он стоял в алтаре: воин в полтора человеческих роста с плоской зубастой мордой, в кольчуге и шлеме, с мечом в руке. Отблески мигающих язычков огня в светильниках оживляли его лик, заставляя холодок пробегать по хребту. Под сводами храма то и дело проносился налетавший со стороны леса ветер. В стонах пахнущего дымом ветра, скрипе и шелесте леса опытные жрецы умели слышать и толковать голос божества.

Перед Ячуром темнела глубокая каменная чаша. Обычно туда лили жертвенное пиво. Но бывало, и кровь — звериную, а в особых случаях и человечью. Произнеся положенные слова, Варлыга плеснул в каменную чашу пива и передал братину стоявшему справа от него Иленю.

— Благо тебе и твоему небесному брату! — возгласил тот. — Помоги нашему оружию! Да сгинет Аратта вовеки!

Илень вылил остаток пива в каменную чашу, поклонился деревянному Ячуру и направился к выходу. Варлыга поглядел ему вслед и покачал головой. Ветер засвистел и застонал в сумраке под крышей, то ли жалуясь на судьбу, то ли призывая на битву.

* * *

Кузнец Тхери всегда был человеком осторожным. Кроме дома при кузне, у него была выкопана землянка неподалеку от заболоченного озера, где в оконцах с ржаво-рыжей водой рождалась и вызревала руда. И еще одна землянка — совсем в глухой чащобе. Там Тхери копал особые ямы, обкладывал их камнями, обмазывал глиной. В эти ямы помещал глинянки с рудой, туда же клал волчьи и медвежьи клыки и множество прочих добавок, известных лишь саконам. Затем доверху заполнял ямы нарубленной кусками горючей болотной землей.

О необыкновенных свойствах той земли Тхери узнал случайно, подслушав однажды разговор ватаги дривов в путевой веже. Мятежники, промышлявшие разбоем на закатном тракте, обсуждали казни своих соратников в огненных ямах. Дескать, что арьи удумали — спихнут туда человека, а тот сразу вспыхивает, как сухое полено в очаге! Проклинали на все лады ненавистных арьев, а Тхери сидел, навострив уши, — это что же за земля такой жар дает?! Теперь в подземных печах кузнеца огонь горел днем и ночью, очищая и пробуждая истинную сущность железа, превращая бурые пористые комки в сверкающий металл.

К той лесной землянке сакон прежде никого никогда не водил, охраняя тайны своего искусства. Никого, кроме сына, разумеется. И вот теперь…

— Что зыркаешь? — ухмыльнулся молодой накх, сидевший на пороге потаенной землянки. — Я все равно ничего не понимаю в кузнецких ухватках. А каша-то неплоха! Я возьму еще добавки? Пока за зайцем бегал, проголодался…

Накх зачерпнул каши из котелка и принялся за еду. Кузнец мрачно наблюдал за незваным гостем, что уплетал его кашу из его же миски. Сам Тхери поесть не успел. А теперь и вовсе не знал, придется ли ему когда-нибудь трапезничать в этой жизни…

В сущности, ничего плохого ему этот накх не сделал — ну, кроме того, что сперва предложил проводить в укромное место, а потом взял да и привязал к дереву… Зато он вытащил Шаркана из огненной избы. Правда, когда Тхери увидел, как огромный волк уносит его сына в лес, у него чуть сердце не разорвалось. Столько лет хранить первенца, прятать чуть не на краю света — и все равно потерять внезапно и страшно! Поистине боги безжалостны!

Однако потом, когда Тхери, немного придя в себя, устремился по следам чудовища в лес — может, еще не поздно?! — на звериной тропе его встретили двое. Сын, целый и невредимый, — и этот накх… И вот теперь Шаркан сидит, запертый, в землянке, а сам он, привязанный к сосне, ждет своей участи…

«Накх-оборотень! — все никак не мог привыкнуть кузнец. — Добро бы еще в змею превращался… Он же не лютвяг, чтобы волком оборачиваться!»

Накх покосился на него поверх миски:

— Скоро дыру во мне взглядом прожжешь, сакон!

— Зачем связал меня?

— Надо!

— Хоть мальца выпусти! Он без меня все равно никуда не уйдет…

— Не могу. Мне было сказано вас сторожить, я и сторожу. Скоро придет она и все тебе как есть растолкует.

Одна мысль о ней заставляла Тхери цепенеть от ужаса. Как знать, может, сыну его было бы даже безопаснее остаться в заложниках Учая…

— Твоя «богиня» же нынче супруга повелителя… Учай ее не отпустит.

— «Не отпустит»? По-твоему, ее кто-то способен остановить?

Тхери невольно подметил гордость, прозвучавшую в словах молодого накха, и подумал про себя: «Нашел чему радоваться, парень! Я тоже когда-то гордился, что она со мной. И готов был ей служить до последнего дыхания, и был счастлив этим… Пока не дошло, что не гордиться надо, а ноги уносить, пока жив…»

Накх вдруг встрепенулся, словно что-то услышал. Или учуял волчьим нюхом? Уж на что был бдителен Тхери, но вокруг определенно ничего не изменилось.

— Отойду-ка я кое-кого встретить, — сказал накх, вставая. — А ты пока здесь подожди…

— Да уж никуда не уйду, — язвительно отозвался кузнец.

— Ты постарайся. Я все равно вас отыщу, ты же понимаешь. Не для того я унес мальчишку, чтобы он опять к Учаю попал.

«Да уж ясно, для кого ты утащил Шаркана, цепной пес, и теперь глаз с него не сводишь», — подумал Тхери.

И снова холод пробежал по коже кузнеца. Что теперь будет с сыном? Что станется с ним самим?

* * *

— Ну здравствуй, новобрачная!

Зеленоглазая красавица ответила зубастой улыбкой, полной глумливого веселья. Одеяние богини, как и длинные черные волосы из конского хвоста, лежало в заплечном кузовке; сейчас женщина была одета по-дорожному, тепло и удобно. Полушубок из росомахи, черные ноговицы, мягкие сапоги — именно так обычно одевались зимой накхи.

— И ты здравствуй, Даргаш! Ох устала! Всю ноченьку не спала…

— Что ж тебя так притомило, Янди?

Красавица хмыкнула, словно думая продолжать перепалку, но потом согнала ухмылку и сказала укоризненно:

— Ты что, в самом деле ревнуешь? Не я ли тебе клялась, что постель вождя ингри останется холодной?

— Клялась, — с каменным лицом кивнул накх.

— Не веришь мне?

— Верю каждому твоему слову. Но все равно полночи не спал.

— Сторожил кузнеца с сыном? — одобрительно отозвалась Янди. — И правильно!

— Не только поэтому, — буркнул Даргаш.

По его лицу пробежала тень. Губы дрогнули, словно воин хотел что-то рассказать, но передумал. Янди заметила, но истолковала по-своему:

— Не ревнуй! Уж было бы к кому…

— Иди ко мне, любимая.

Даргаш крепко обнял Янди.

— Ну, рассказывай!

— Сперва Учай долго собирался с духом. — Янди ехидно заулыбалась, вспоминая. — Потел, краснел — весь извертелся! Видно, ждал, что я его сама обниму и в постель позову… Ладно, проводили нас в клеть, песни спели, зерном осыпали — все как положено. Думаю, сейчас руки распустит, начнет губы тянуть… А он, смотрю, вертится как на углях, с духом собирается… Нешто ждет — сама играть позову?

Янди покосилась на Даргаша:

— Так он знаешь что понес? Дескать, хранил себя в чистоте! Для меня! Ни единого раза с девкой не лег, чтобы, стало быть, мне свое сокровище поднести!

— Да он же вроде был женат, — удивленно сказал накх.

— Клялся, что даже и к жене не прикасался — все ради меня!

Даргаш хмыкнул:

— Говорили мне, что Учай безумец, но чтоб такое…

— Словом, болтал он, болтал, потом вдруг застыл, вскочил с постели да как бросится наружу в одних портках! Ну, я за ним. Смотрю — стоит на крыльце, таращится перед собой, взгляд неподвижный, сам весь трясется, бормочет что-то… Хотела его окликнуть — не слышит… Ну, что делать? Стоять до утра и смотреть, как нареченный инеем покрывается? Я плюнула, собралась, да и пошла к тебе…

Даргаш, слушая, посмеивался, но, когда Янди закончила рассказ, заметно помрачнел.

— Скажи, милая, — произнес он, — может, там был кто?

— Где?

— Возле свадебной клети. С кем разговаривал Учай? Кто позвал его наружу?

— Да не было там никого!

Даргаш вздохнул и внезапно произнес:

— Не следует ли тебе остеречься?

— Чего я должна стеречься? — удивилась та.

— Святотатства. Гнева богини, за которую ты себя выдавала. Я кое-что знаю о ней. Она любит воинов и оборотней, войну и жертвенную кровь…

— Гляжу, мы с ней похожи! Милый, какое нам дело до лесных богинь? Нас хранят Господь Солнце и Отец-Змей!

Даргаш бросил на нее полный тревоги взгляд. Когда у Янди возникла мысль выдать себя за небесную возлюбленную Учая, Даргашу все это тоже казалось забавным. Конечно, он волновался за Янди, но и верил в нее не меньше, чем в себя. Пока этой ночью ему не приснился сон…

Тот сон не давал накху покоя. Хотя был вовсе не страшный, а скорее приятный. Даже сейчас по спине Даргаша от удовольствия пробегали мурашки, когда он вспоминал, как нежные пальцы погружались в густую шерсть на загривке… Как улыбалась страшная зубастая пасть, как прямо в душу смотрели яркие зеленые глаза богини-волчицы…

«Медейна?!» — Даргаш хотел вскочить, обернуться человеком и преклонить колено. Поблагодарить за дар жизни, за исцеление от смертельной раны…

«Тихо, волчонок. Лежи. Хороший, красивый волчонок…»

В тот миг никакой преграды не было между его мыслями и мыслями богини-волчицы. Или он видел лишь то, что она желала ему показать? Он по нраву богине — кто его знает, почему? Да и в самом деле, имело ли это значение? Тогда — ни малейшего. Богиня улыбалась ему, ласково трепала по хребту, чесала за ухом — а он растворялся в этой ласке, как настоящий лесной пес…

Но Янди так легкомысленно о ней отзывается…

«Ко мне Богиня милостива — хвала Змею! Но Янди…»

— Почему ты не убила Учая? — спросил Даргаш, меняя течение беседы. — Один удар, и война окончена!

— Ширам не давал мне такого приказа, — спокойно ответила Янди.

— Мне не следует спрашивать?

— Да, это между мной и братом. Ну что! Не пойти ли мне переговорить с кузнецом?

— Этот трусливый сакон… — протянул накх. — Ты знаешь, что он тебя боится до беспамятства?

— Еще бы ему не бояться, предателю! Ты ведь помнишь, как он со мной обошелся?

— Не умер бы со страху во время беседы.

Янди недобро улыбнулась.

«Да он за сына боится больше, чем за себя», — подумал Даргаш.

Сакон всю жизнь прятался, и вот наконец его настигли. А загнанный человек способен на что угодно.

«Хватит тревожиться за Янди. Она может за себя постоять», — напомнил он себе.

Но перестать беспокоиться все равно не мог. Даргаш и сам не понимал, чего опасается. Словно кто-то целился в них из чащи, но никак не понять, откуда именно прилетят стрелы…

Они вместе направились к землянке кузнеца.

— Сейчас кашей тебя накормлю, — сказал Даргаш. — И ложись спать. Небось всю ночь пробегала.

Янди помотала головой:

— Не время спать. Я вернусь к Учаю…

— Зачем? Мальчик же у тебя!

— Я же сказала — это между мной и Ширамом. Ладно, объясню Учаю, какой великий подвиг ему надо совершить, чтобы милость богини навсегда осталась с ним… И вот тогда уже уйду. А ты тем временем ступай за гусляром.

— Гусляром?

— Да, старый скоморох, за которым нас сюда послал верховный жрец, Тулум. Я вчера видела гусляра близко, как тебя. Он мало того что слепой, так еще и безногий! Как мы потащим его до Мравца?

— Обернусь волком и заброшу его на спину, как лосенка, — пошутил Даргаш. — А потом кинем на волокушу. Авось не растрясем по пути!

— Ты все же посторожнее с ним! Он чародей, наводит мороки. Нападай быстро, чтобы он не успел тебя заколдовать. Гусли сразу же разбей… Дом слепого — у озера, на плоту. И поторопись. Солнце высоко…

— Куда старик денется без ног? — отмахнулся накх.

Когда Янди и Даргаш вернулись к землянке кузнеца, их ожидала крайне неприятная новость. Возле сосны валялись куски разрезанной веревки, Тхери исчез. Даргаш, ругаясь, принялся обшаривать окрестные заросли, но кузнец как провалился. Янди кинулась к землянке. Дверь была заперта снаружи, но когда девушка откинула засов и ворвалась внутрь, то и там никого не оказалось.

— За печкой был тайный лаз! — процедила она сквозь зубы, выходя. — Проклятый Тхери, все продумал! Ищи их, Даргаш! Отыщи моего Шаркана!

Позабыв и об Учае, и о слепом скоморохе, лазутчики кинулись на поиски беглецов.

— Я убью тебя, Тхери, — шипела Янди. — Ты давно это заслужил! Я обещала твоему отцу щадить тебя, но, клянусь Змеем, такой хитрый, трусливый слизняк, как ты, недостоин жить! Подумать только, когда-то я любила тебя! Даргаш, если найдешь кузнеца — убей его на месте! Иначе он воспитает моего сына таким же ничтожеством, как он сам!

* * *

Тем же днем в Ладьве, в сенях большой избы старосты нетерпеливо теснились посетители. Столпившись перед дверью, ведущей в теплую часть дома, они вполголоса препирались с Вечкой. Младший побратим повелителя решительно перегораживал дверь. Выглядел он измотанным, словно не спал всю ночь.

— Скоро полдень, а господин все почивает, — понизив голос, выговаривал староста Вилюг. — Как так-то? Люди пришли по важным делам, ждут, носы отморозили! Повелителю уже известно, что арьяльцы сбежали? Или не известно?

— Не мешайте, — твердил Вечка, — повелитель устал!

В толпе, набившейся в сени, послышалось хихиканье и скользкие шутки. Дескать, после ночи с богиней-то да… Тут надо дня два-три отдохнуть! Изнемог, поди, заступник наш пред богами!

— А где богиня? — шепотом спросил кто-то.

— В надзвездных чертогах, где еще? Думаете, ей теперь в избе хлопотать, словно обычной молодице? Они с повелителем провели ночь, ну а на заре она вернулась… — Вечка неопределенно помахал рукой над головой, — в свои горние выси. А господин ушел в избу и отдыхает.

— Ну да, как же иначе-то? — почтительно закивали все. — Богиня же! Стало быть, повелитель отдыхает… Ладно, еще подождем…

— Вот именно. Ступайте, добрые люди, ступайте!

Выпроводив просителей, Вечка утер пот со лба. Глубоко вздохнул, оглянулся, зачерпнул в сенях ковш студеной воды и вошел в избу. В нос шибануло перегаром. Учай не спал, причем давно. Сидел в исподнем за столом, смотрел перед собой стеклянными глазами. «Он хоть раз моргнул с тех пор, как я вышел?» — невольно подумал Вечка.

Перед повелителем стояла кружка с пивом. Несколько пустых пивных корчажек валялись на полу.

— Братец… водички испить? — осторожно спросил Вечка. — Может, хоть умоешься?

Учай не ответил и не подал виду, что слышит побратима. Он выглядел как человек, чья душа сейчас где-то далеко. Вечка хотел было тронуть его за плечо, но не осмелился — острый меч работы Тхери валялся там же под столом, рядом с пивными корчажками.

Вечка поставил кувшин на стол и уселся в углу на скамью, горестно глядя на побратима.

«Что она сделала с тобой, брат?»

Проще всего убедить себя — как и жителей Ладьвы, — что Учай все еще не пришел в себя после волшебной ночи, проведенной с богиней. Что испытанное блаженство все не отпускает его… Однако Учай не выглядел счастливым.

«Он словно чем-то смертельно напуган, — размышлял Вечка. — Дух его сокрушен… И хотел бы залить хмельным, да не помогает…»

Вечка вспомнил нелюдской вопль, донесшийся под утро со стороны свадебной клети. Ужасный крик, перебудивший жителей Ладьвы. Тогда они с ближними воинами Учая еще зубоскалили о страсти, достойной богов… А что на самом деле произошло в брачном чертоге?

Учай шевельнулся, одним глотком допил то, что оставалось в кружке, рыгнул и потянулся за новой корчагой. Вечка подскочил, помог поставить на стол.

— Брат, худо тебе? Чем помочь?

Учай поднял на подростка запавшие, больные глаза. Вечка едва не шарахнулся от его взгляда.

«Где его оберег?» — подумал вдруг Вечка.

Черный лик, с которым Учай никогда прежде не расставался, который так любил накрывать ладонью и прижимать к сердцу, вспоминая о небесной возлюбленной, исчез.

— Что же она с тобой сделала? — вырвалось у него.

Тусклые глаза Учая вдруг вспыхнули. Он схватил побратима за ворот рубахи и с неистовой силой рванул к себе.

— Никогда не спрашивай, слышишь?! Никогда больше не говори о ней!

Придушенный Вечка только кивал, тараща глаза.

* * *

Что-то пошло не так…

Когда же дорожка свернула в овраг? Когда сани-то опрокинулись?

«Да с самого начала», — подумал Учай. С того мига, когда из облаков дыма, затопивших берег озера Встающей Воды, появилась черноволосая богиня, невозможно прекрасная, с чарующей улыбкой и ледяными глазами…

Учай проснулся среди ночи и несколько мгновений лежал неподвижно, крепко зажмурившись. Он не помнил, когда уснул, но знал главное: сейчас он поднимет веки и увидит лежащую рядом женщину, от красоты которой у него мутится рассудок. Он сам привел ее сюда, сам снял с нее обувку… По обычаю полагалось, вообще-то, наоборот — жене разувать мужа, — но, когда богиня смотрела на него, воля повелителя ингри превращалась в расплавленный воск. И теперь она рядом с ним, отданная в его власть ловчим венцом, и ему достаточно лишь протянуть руку…

Страха, который одолевал его весь вечер, Учай не ощущал — страх изгнало закипающее желание. Он открыл глаза, повернулся…

На ложе рядом с ним никого не было.

«Ушла?!» — Сын Шкая подскочил как ужаленный. И услышал нежный голос, зовущий из-за двери, с улицы. Не раздумывая — куда, зачем? — взвился с ложа и вышел на крыльцо, в морозную ночь.

Двор избы Вилюга был залит мерцающим голубоватым светом. Учай, весь напряженный, стоял на крыльце. Сейчас он чувствовал себя бесконечно сильным и прекрасным. Таким же холодным и смертоносным, как его стальной меч, как эта ледяная ночь.

Ну где же ты, возлюбленная небесная супруга?

Вождь ингри не заметил, как прямо перед ним начала сгущаться тень. Она понемногу становилась все плотнее, вырастала все выше, будто впитывая в себя голубоватый лунный свет. От этого вокруг становилось все темнее, словно луна зашла за тучи.

Учай вздрогнул, когда в глубине двора загорелись зеленые глаза.

— К-кто ты? — пролепетал он.

Тень приблизилась, нависая над крыльцом. Теперь он отчетливо видел перед собой призрачную женщину с головой волчицы под длинным темным покрывалом.

Тело Учая превратилось даже не в лед — в кисель. Где ощущение красоты и силы? Он снова был слабым, тощим, замерзшим и беззащитным… и очень голым.

Дверь была прямо за спиной — всего один шаг, чтобы открыть ее и укрыться внутри, — но повелитель ингри не мог шевельнуться. Взгляд Богини приковал его к месту. Пасть была приоткрыта, клыки блестели, суля гибель.

Учай услышал ее голос в своей голове.

«Ты хотел любви богини?»

— Да, хотел… — глотая воздух, с трудом ответил Учай. — Но что в этом плохого?.. Ты гневаешься?

О да, она гневалась. Учай видел это по ее горящим, жаждущим крови глазам.

Когда он понял это, то неожиданно возмутился.

— Но почему? — воскликнул он. — Что я тебе сделал?! Я служил тебе! Я прославлял тебя! Я поил тебя кровью врагов!

«Не лги себе, ничтожный. Ты покусился на власть над своей госпожой!»

— Я… Я хотел лишь того, чтобы мы принадлежали друг другу без остатка! Разве не этого хочет всякий мужчина, который любит женщину больше жизни?!

«Не лги. Ты хотел лишь власти. Ты пытался овладеть мной обманом».

— Я — сын бога! — вскинул голову Учай. — У нас, богов, особый обычай! Ты сама это отлично знаешь! Богам дозволено больше, чем смертным. Ты добровольно надела на себя венец. Теперь ты должна слушать меня!

Богиня разразилась смехом, больше напоминающим рычание. Из ее пасти текла слюна.

«Ты не бог, ничтожный. Ты будешь наказан. Как и всякий, кто пробовал надо мной посмеяться!»

Учай понимал — ему следует упасть на колени и молить богиню о милости. Но он не хотел. Он зашел слишком далеко. Сейчас он либо одолеет ее, либо погибнет.

А может, она его испытывает?!

— Ты не имеешь права меня наказывать, — твердо сказал он. — Ты моя жена. Ты должна любить меня.

«Что ж, отведай моей любви, глупый смертный!»

Богиня-волчица, рыча, опустилась на четыре лапы, широко распахнула пасть. Бросилась на Учая, сшибла его на спину. Волчьи зубы лязгнули возле промежности, вгрызаясь в беззащитную плоть…

Вот тогда над Ладьвой и полетел разбудивший все селение нелюдской вопль.

Глава 13. Тварь из Бездны

Учай шел один по лесу. Ельник был пропитан гнилой сыростью. Затянувшаяся оттепель съела почти весь снег, а оставшийся превратился в темный пористый наст. Возле серых замшелых стволов чернела оттаявшая земля.

Учай не знал верной дороги. Старейшины Ладьвы подробно объяснили ему, куда идти, но проводить не рвались. По их лицам Учай видел, что даже говорить об этом месте им страшновато, не то что туда идти. Конечно, он мог бы просто приказать отвести себя в нужное место, но на сей раз ему хотелось побыть одному. Даже неотвязный Вечка остался в Ладьве, хотя для этого пришлось рявкнуть на него, чуть не доведя до слез. Учай не думал, что промахнется и пройдет мимо храма, если это можно было назвать храмом. Учай все еще верил: боги ведут его и следят за каждым его шагом. Правда, теперь он не знал, к добру это или к худу.

Едва заметная тропа, по которой явно ходили не слишком часто, привела его в самую глушь, к странной постройке на поляне среди мрачного сырого ельника. Постройку окружал частокол, поставленный тоже очень подозрительно — колья наклонены внутрь. И никаких ворот тоже не было.

Учай хмыкнул, обошел частокол кругом — даром что тот был невелик. Вскоре нашел место, которое заделали последним. Перед частоколом были сложены приношения — какие-то узелки, крынки, кости… Правитель ингри отметил про себя, что подношений немало и некоторые из них — свежие. Одобрительно кивнул и принялся расшатывать ближайший кол. Вскоре проделал лаз — узкий, крупному мужу, пожалуй, и не пробраться. Однако тощему Учаю он пришелся в самый раз. Проскользнув внутрь, сын Толмая оказался на подворье лесного храма. Может, кто-то назвал бы его попросту сараем с заколоченной снаружи дверью. Но Учай знал, что неспроста люди боятся заглядывать туда. Подойдя поближе, он рванул на себя заколоченную дверь. Створка со скрипом отворилась, выпуская облако прелого воздуха и впуская внутрь поток бледного зимнего света. Учай, не колеблясь, вошел внутрь, остановился, поднял голову, взглянул в маленькие, тусклые, сделанные из слюды глаза щетинистого чудовища.

— О ты, на чьих клыках пребывает погибель, — произнес он, склоняясь. — Я пришел к тебе, Великий Зверь.

После бегства арьев никто не знал, что делать с чучелом волчьего секача, которое заказал для своего прославления Аюр. В свое время Учай, занятый множеством других важных дел, велел сохранить его, да и забыл. Однако жители Ладьвы добросовестно выполнили его приказ — кому нужен поблизости неупокоенный дух из-за Кромки? Великий Зверь был должным образом умилостивлен и препровожден в лесной храм, построенный нарочно для него как можно дальше от деревни. Вокруг храма возвели частокол и постарались об этом месте не вспоминать. Однако совсем выкинуть его из памяти тоже не получалось. Уж больно страшен был облик чудища и уж слишком живым казалось чучело! Начали таскать приношения к частоколу — так, просто на всякий случай. Чтобы дух хищника, несомненно витавший рядом, оставался доволен…

— Великий Зверь, — проговорил Учай, рассматривая застывшее чудовище. — Я пришел к тебе, потому что… Потому что только ты у меня и остался. Я молился предку Хирве, но он молчит… Я взывал к Шкаю, который назвал меня сыном… Прежде он являлся мне в видении среди синих молний… Но и он тоже не ответил мне. Стало быть, вышние боги отвернулись от меня. Я совершил страшную ошибку…

«Я доверился женщине. И то, что она богиня, — ничего не меняет. Никогда нельзя полагаться на женщин. Они предадут в тот миг, когда ты особенно беззащитен. Когда ты открыт перед ними. Я верил в нее… Я полюбил ее… И как она со мной обошлась!»

Учай стиснул руки так, что побелели костяшки пальцев.

«Я сходил с ума по тебе, моя прекрасная! В каждой женщине я видел твой лик, но все они были лишь твоим слабым подобием. Ты виной всему, что я творил в побежденных землях, и все мои победы — твоя заслуга! Как ты могла так безжалостно, так несправедливо поступить со мной? Я ли не был тебе предан? За что?!»

Взгляд повелителя ингри на миг затуманили слезы. Но когда он овладел собой и вновь поднял взгляд на Великого Зверя, в его взгляде не было ни капли слабости — лишь холодная ненависть и бесконечная жестокость.

— Я обращаюсь к тебе, Зверь из Бездны. Ты убил моего земного отца Толмая, и теперь мы с тобой навеки связаны его кровью. Дух его смотрит сейчас на нас из-за Кромки, взывая о помощи и справедливости. Я совершил ошибку — и поплатился за это. Меня унизили, искалечили, выкинули, словно падаль! От меня осталась лишь тень человека — о сыне бога нечего и вспоминать… Но я еще не побежден. Теперь я — как ты! Теперь я тоже тварь из Бездны! Помоги же мне! Дай мне силу — и я не останусь в долгу…

Учай отвернулся от ужасной морды волчьего секача и поглядел в сторону двери — туда, откуда лился бледный зимний свет, — словно видел там кого-то еще.

— А ты, женщина, больше не моя богиня, — резко сказал он. — Я отрекаюсь от тебя. От меня ты больше жертв не дождешься. Я не хочу больше воевать за тебя. Я буду искать лишь собственной чести. Я ничего не боюсь. Я пройду такими дорогами, куда заказан путь смертным…

— Господин… — послышался вдруг негромкий, неуверенный зов из-за дверной створки.

В глаза Учая мгновенно вернулся разум. Опустив руку на рукоять меча, он повернулся ко входу в лесной храм.

— Кто здесь?!

— Это я, Тхери. — Внутрь заглянул встрепанный чернобородый кузнец. — Я принес тебе весть… о твоей супруге — богине…

— Что?!

Учай подскочил к кузнецу, схватил его за плечо:

— Говори!

— Поклянись защитить от нее меня и моего сына. Тогда я скажу тебе, кто она такая на самом деле. И где ее найти…

Учаю кровь бросилась в лицо. Он повернулся и воскликнул:

— Благодарю, Великий Зверь! А ты, кузнец, выкладывай все, что тебе ведомо!

— Много лет назад в южном Накхаране, — заговорил кузнец, — мой отец подобрал на дороге маленькую девочку…

* * *

— Вот, значит, как! Обман!..

Глаза Учая горели торжеством.

— Итак, просто хитрая девка… да еще, верно, засланная из Аратты! Понятно, почему так разгневалась моя богиня! Ведь я ей чуть не изменил!

— Защити меня от Янди, — умоляюще повторил Тхери. — И поверь, она далеко не «просто хитрая девка». Она — злой див, змея в человеческом обличье. Ты далеко не первый, кто пострадал от нее, повелитель. Она сеет смерть всюду, где появляется…

— Надо придумать, как искупить невольную вину перед моей богиней…

— Возблагодари богов, что остался жив, повелитель! Ты провел рядом с Янди целую ночь, и она тебя не убила… Но ты все еще не в безопасности. Янди ничего не забывает, никогда не останавливается… Мы расстались больше десяти лет назад. Я пересек полмира, чтобы от нее укрыться, и все-таки она меня нашла…

Учай тряхнул головой.

«Да, поймать самозванку! Это главное, а там поглядим. Значит, бывшая жена кузнеца? Ха-ха! И с ней оборотень-накх… Они, несомненно, следили за мной — иначе как бы узнали о том, что я собираюсь устроить свадьбу?.. Возможно, у них есть свои люди в Ладьве… Но если эта Янди меня не убила — тогда зачем ей все это было нужно?»

— Значит, пока она отводила мне глаза, ее оборотень унес твоего мальчишку, — протянул Учай. — Твоего и ее, так ведь?

Учай уставился в полное смятения лицо сакона.

— За ним-то она и приходила, верно? Где он сейчас?

— Не знаю…

— Конечно знаешь! Он у тебя. Иначе ты бы не был так спокоен. Отвечай, где его спрятал?

Тхери побелел.

— Я не отдам Шаркана! — закричал он, хватаясь за нож.

Учай лишь рассмеялся:

— Ох, кузнец! Кто пытается влезть сразу на две березы — того они разорвут пополам… Послушай. Я хочу поймать эту женщину и расквитаться с ней. Она нужна мне — а твой сын даром не надобен. Самозванка, несомненно, вернется за сыном. Тут-то мы ее и схватим. Ну?

— Если поклянешься не причинять вреда моему сыну…

Учай торжественно воздел руки:

— Клянусь Великим Зверем, да заберут меня его сородичи прямо в Бездну! Я не сделаю мальчишке ничего плохого. А теперь говори, где он.

Тхери стиснул зубы. Клятва была произнесена, но кузнец не первый день знал Учая. Своими руками отдать ему сына в заложники?

— Есть и другой выход, — хрипло произнес он. — Ловчий венец.

— Ты хочешь сказать…

— Янди по доброй воле надела ловчий венец. И тем предала себя в руки повелителя, хоть и не знает об этом…

* * *

«Красивый был дворец», — подумал Ширам, разглядывая пожарище.

В сиянии яркого зимнего дня сгоревший кром Мравца выглядел особенно безобразно. Почерневшие балки торчали из снега, словно обгоревшие кости. Даже сейчас здесь витал сильный запах гари. Огонь пожрал все, что находилось внутри стен. Видно было, что дривы очень постарались, уничтожая всякую память о присутствии арьев на их земле. Чертог наместника и придворный храм пострадали особенно сильно. Бывший наместник Мравца, тоскуя по столице, постарался выстроить на высоком холме уменьшенное подобие Лазурного дворца. Ширам, окидывая взглядом торчащие из сугробов обгорелые, покосившиеся останки стен и башен, подмечал знакомые черты.

Воспоминания о столице обратили его мысли к недавнему разговору с Янди.

Это было несколько дней назад. Войско накхов двигалось по полузаброшенному дривскому тракту. Накануне прошел снегопад, все было засыпано рыхлым снегом. Коней пустили шагом, чтобы не утомлять понапрасну. Янди, одетая воином-накхом, в черной боевой раскраске — она наносила ее каждое утро, чтобы никто из дривов случайно не узнал ее, — неторопливо рассказывала родичу о братьях-саконах, о старшем из них, кузнеце по имени Тхери, и о своем сыне, которого не видела почти с рождения.

«Я знаю, что Тхери скрывается в землях ингри, — говорила она. — Многие воины из тех мест носят мечи его работы. Думаю, он служит Учаю, вождю ингри, — тот был бы дурак, если бы прошел мимо такого искусника. Я найду Тхери и заберу сына. Мы воспитаем его как должно. Позор, что мой сын, внук сааров, вынужден работать ради куска хлеба и скитаться по лесам вместе со своим трусом-отцом!»

«Твой сын все же наполовину сакон, — напомнил Ширам. — Для них работать в кузне — не позор, а священнодействие. Однако я доволен, что ты вспомнила о сыне».

«Благодаря тебе, брат, я наконец обрела род и семью. Прежде я и не понимала, чего была лишена. Теперь многое, о чем я раньше и не думала, становится для меня важным…»

Янди покосилась на Ширама и неожиданно спросила:

«Ну а ты — ответь, что ты ищешь в этих заснеженных лесах? На совете ты сам сказал, что в зимнем походе нет смысла. Но когда Тулум передал нам тайный приказ Аюра, я видела, что ты был рад. Почему? Этот поход не сулит славы. По сути, ты лишь прикрытие для меня и Даргаша. Пока все будут трепетать перед грозным Ширамом, никто не заметит одну скромную накхини с ручным волком…»

«Ты слишком наблюдательна, — хмыкнул Ширам. — Когда я в прошлый раз побывал в здешних местах, мне пришлось крайне бесславно уносить ноги…»

«Ах вот оно что!»

«Да. Молодой Учай, еще не вождь ингри и даже не воин, чуть не убил меня тогда. Правда, я был искалечен и едва стоял на ногах…»

Ширам невольно бросил взгляд на культю. В столице ему предлагали отлить бронзовую кисть, но он отказался — хотел, чтобы люди всегда помнили о его руке, оставленной в Накхаране.

«Я уже готовился к позорной смерти… Меня спас Хаста — помог ускользнуть в последний миг. Помню, как он увозил меня, беспомощного, а Учай орал вслед, что поединок не закончен…»

«И теперь ты хочешь закончить его?»

— Маханвир!

Голос молодого накха отвлек Ширама от воспоминаний.

— Пришел князь вендов, маханвир.

— Не князь, — буркнул Ширам, отворачиваясь от развалин дворца. — И не вендов. Зови его сюда.

Вскоре подошел Илень. Ширам приветствовал его как знакомого.

— Я спешу к тебе, воевода, — поклонился Илень, — чтобы передать волю наших старейшин. Мы готовы разговаривать с тобой.

— Рад, что дривы решили не хвататься за оружие, а прислушаться к голосу разума, — кивнул Ширам.

В свою очередь, Илень с недоверчивым любопытством рассматривал невысокого однорукого накха. Во времена наместничества Кирана накхов здесь не было — Киран их не любил, — поэтому ничего скверного они тут натворить не успели. Однако об этом народе воинов Илень слышал, пожалуй, даже слишком многое. Ширам привел всего пару сотен конников — слишком мало для войны. Зачем же он здесь?

— До меня дошли слухи, что Учай собрал войско и ведет его сюда, к Мравцу, — сказал Ширам.

Илень взглянул на него с невольным изумлением. Это была правда — но как она стал известна накху? Дривы и сами-то лишь пару дней назад выяснили, что к чему!

— Да я понятия не имею…

— Пусть Учаю передадут мои слова. Если он тотчас отступит в земли своего народа, его не будут преследовать. Но если хоть один вооруженный ингри появится под стенами Мравца — начнется война. И дривам не удастся отсидеться по домам…

— Почему ты мне это все говоришь, маханвир Ширам? Я же не изорянин!

— Ты здесь старший сейчас, верно?

— Я лишь следую воле схода старейшин, — осторожно ответил Илень. — Князь наш, Изгара, погиб. А вашего наместника Учай отдал богам…

— Знаю. Учай изгнал арьев и сжег город. С вашей помощью и при вашем участии. И ты понятия не имеешь, что он ведет сюда войско, не так ли?

Илень смущенно покашлял.

— Найти Учая непросто. Пока он в Ладьве сидел…

— А ты найди. И передай мои слова.

— Добро, — буркнул дривский воевода.

Ширам повернулся и принялся разглядывать остатки сгоревшего храма Исвархи. Одинокая обгоревшая стена торчала из кучи обломков. На ней виднелись остатки росписи, которую богомаз так и не успел подправить. Где арьи видели Исварху, попирающего Змея, дривам виделись Яндар и Ячур, священные братья.

— Ты, верно, заметил, что я не говорю о Киране, — продолжал Ширам, вновь обращаясь к Иленю. — Мы оба знаем, что он сейчас у Учая. Я мог бы потребовать его выдачи либо предложить дривам выкуп за его поимку… Однако не стану.

— Почему?

— Киран не просто изменник. Он преступно управлял дривскими землями. Он заслужил суда и казни здесь, в своем бывшем наместничестве. Попадись он мне, я бы передал его вам… Да-да, можешь не верить…

— Кому же верить, как не тебе, славный сын Гауранга?

Ширам усмехнулся:

— Опасаетесь, что я прибыл сюда карать мятежников, как мой отец в Ратхане?

Илень неопределенно повел глазами.

— Аратте вовсе не нужно, чтобы этот край лежал в руинах, — продолжал Ширам. — Я останусь тут до весны, начну восстанавливать Мравец. Прикажу снова открыть торг… Мои люди будут следить за порядком… Я принес вам мир — верите вы или нет. Готовы ли ваши старейшины встретиться со мной?

— Готовы, — склонил голову Илень. — Я с тем и пришел к тебе, воевода. Здесь поблизости — вон там, в лесу за рекой, — стоит храм грозного Ячура… Старейшины будут тебя ждать через два дня. Бери с собой свиту — сколько пожелаешь. Только приезжайте не раньше, чем зайдет солнце.

«Да кто это у вендов после заката солнца судил и решал? — удивился Ширам, немного знакомый с обычаями лесовиков. — Хотя храм Ячура…»

— Кстати, — будто вспомнив, произнес он, — ходят слухи, будто живет в ваших краях некий удивительный гусляр. Кто его пение раз услыхал, вовек не забудет…

Илень в замешательстве почесал пегую бороду:

— Чудо-гусляр? Должно быть, слепой певец Учая. Тот его все время с собой таскает.

— Как бы послушать его?

Глава 14. После заката

Низкий рев пастушьего рога летел над зимним лесом.

Взвился вихрь, заскрипели сосны, сорвались с веток снежные шапки, осыпая Мазайку сверкающими искрами снежинок. В свете луны все казалось призрачным, синеватым: и снег, и лица, и глаза волков, что смотрели на него из чащи. Как много их тут! Кажется, все волки Ингри-маа пришли на его зов!

Мазайка поднял рог к губам, набрал воздуха, и над заснеженными чащобами снова понесся гулкий рев…

— Эй, парень, просыпайся, — разбудил его негромкий голос Андемо. — Слышишь?

Мазайка вскинул голову, озираясь. Над головой низко нависали еловые лапы собранного наспех шалаша. Андемо на корточках сидел у входа, настороженно прислушиваясь. Увидев, что Мазайка проснулся, бьяр прикоснулся пальцем к губам, призывая к тишине.

— Вроде собаки лают? — неуверенно проговорил Мазайка.

— Не только…

Теперь уже оба услышали откуда-то издалека зов охотничьего рога.

— Загонщики перекликаются, — подтвердил Андемо. — Где-то в лесу, похоже, облава… Вот принесла нелегкая!

— А может, это дривы? — оживился Мазайка. — Может, мы уже в их землях?

Бьяр покачал головой:

— Рог трубит на севере. Это за нами. Вернее, за тобой.

— Учай?

— Конечно. После того, что ты мне рассказал о стае волков, служивших вашему роду… Неужто думаешь, он тебя так просто отпустит?

Мазайка молча полез из шалаша.

— Погоди, — тихо сказал Андемо. — Поглядим, кто это.

* * *

Уже несколько дней Андемо и Мазайка пробирались лесами в дривские земли. Бьярский колдун загодя приготовился к дальнему пути, так что они ни в чем не нуждались.

«Когда Варлыга уводил своих людей после набега оборотней, он попросил меня остаться в Ладьве, — рассказывал Андемо на привале. — Весьма удачно, что Учай так и не пригляделся ко мне. Эка важность, жалкий бьяр… И даже слепой чародей прохлопал меня. А гусляр ох как силен! Ох как страшен! Видел, Мазайка, как на празднике он наводил морок на арьев? И богиню, думаю, тоже именно он нам явил…»

Мазайку тревожило другое.

«А волк?! Тот, что унес Шаркана из огненной избы?»

«Не знаю, дружок. Может, кузнец наворожил… Видел чужеземного кузнеца рядом с Учаем, черного, как головешка? Он тоже непрост. Тот железный венец, что Учай надел на богиню, — я бы такой и в руки брать остерегся, не то что чело им увенчать… Тут все перепутано, как в буреломной чаще. А самое худшее — в этот узел тесно увязаны боги».

«Какие боги?»

«И здешние, и чужие… Те, именем которых убивали невинных, которыми клялись и нарушали клятвы. Боги такого очень не любят… Боги мстительны… Они не прощают смертным слабости, а паче того — не терпят предательства. Поверь, я-то знаю. Ведомо мне: будет расплата. Может, скоро, может, нет, но ее не избежать никому…»

Андемо помешал еду в котелке и добавил:

«А впрочем, думаю, все это не наше дело. Нам с тобой надо попросту убраться поскорее да подальше от Учая. Мы пойдем в земли дривов…»

«К Варлыге?»

«Да. Он объяснил, где его ныне искать. Недалеко от Мравца есть большой храм Ячура…»

«К Варлыге! Славно!» — с невольной радостью выпалил Мазайка.

При одной мысли, что они скоро встретятся с суровым предводителем дривов, стало спокойнее на душе. Но он вновь встрепенулся:

«А как же Кирья? Нешто бросить в змеином гнезде?»

Андемо развел руками:

«Твоей подруге ничего не угрожает. Она ведь сестра самого Учая. Кто посмеет причинить ей вред?»

О других своих мыслях относительно рыжеволосой сестры вождя Андемо, впрочем, умолчал. Он давно уже понял, что Кирья обладает могучим колдовским даром, с которым не умеет управляться. А пристальное внимание, которое проявлял к девочке зловещий слепец Зарни, не сулило ей ничего хорошего. Однако Андемо здраво себя оценивал и понимал, что с Зарни ему не тягаться.

«У Кирьи своя судьба, — задумчиво добавил он. — Ее ведут боги…»

«Да ведь она сама много раз говорила, что бродит в потемках», — возразил Мазайка.

«Рано или поздно судьба ей откроется. И знаешь что, Мазайка, не завидую я тому, кто вздумает перейти ей дорогу!»

* * *

Сидеть и ждать в шалаше им пришлось недолго. Звук рогов и лай собак становились все громче, явно приближаясь. Вдруг среди сосен промелькнуло что-то черное, и на полянку вылетел невысокий лыжник. Промчавшись по той самой тропе, которой шли Андемо и Мазай, он вновь скрылся в лесу. Даже не взглянув в сторону шалаша и явно не заметив его.

— Да это же Шаркан! — вырвалось у Мазайки.

Прежде чем он успел добавить что-то еще, с той стороны, где исчез маленький сакон, донеслись громкие торжествующие выкрики. Похоже, сын кузнеца угодил в ловушку.

— Надо помочь!..

Мазайка ринулся на помощь приятелю, однако Андемо поймал его за руку и рывком вернул на место.

— Сиди! Там же ловчие…

В этот миг Шаркан вновь появился на прогалине. Красный, запыхавшийся, он едва переводил дух. Быстро оглядевшись, он присел, сбросил лыжи и белкой взлетел на ближайшую сосну. Мазайка, хоть и выросший в лесу, даже не подозревал, что можно так ловко лазать.

Несколько мгновений было тихо. Затем лес наполнился выкриками и лаем, и на поляну повалили ловчие. Это были ингри из Ладьвы, молодые парни из Учаева войска — большинство из них Мазайка узнал в лицо.

Но прежде чем кто-то из них успел заметить шалаш и замерших рядом с ним беглецов, Андемо сам шагнул вперед, выставил обе руки перед собой и хлопнул в ладоши.

Все взгляды обратились на него.

— Вот растет в лесу большая сосна! — запел Андемо, прежде чем кто-то успел сказать хоть слово. — Медные ветви, золотая крона! Рядом вторая сосна растет, поменьше! Тянутся к небу две сосны — большая и малая, — и ветер их качает — туда-сюда!

Размеренные хлопки ладоней заворожили парней. Они слушали, затаив дыхание.

— Много в лесу сосен, больших и малых. — Голос Андемо гудел, как зимний ветер в кронах. — И все их ветер качает — туда-сюда!

Мазайка поморгал — на миг почудилось, что вместо бьяра рядом с ним в небо тянется высокое дерево…

Один за другим ловчие Учая отводили взгляды от поющего и, словно забывая о нем, начинали бродить по поляне, обсуждая, куда мог подеваться Шаркан.

— Отступай к лесу, — быстро прошептал Андемо, не прекращая хлопать и петь про сосны.

Медленно пятясь, они ушли с опушки и притаились за старым заснеженным выворотнем. Лишь тогда Андемо умолк и бессильно привалился к обледеневшей коре.

— Они нас не увидели! — восторженно зашептал Мазайка. — Ты отвел им глаза!

— Да — а теперь сиди тихо и дай мне передохнуть…

Андемо опустил веки, стараясь унять дрожь в руках. Мазайка чуть высунулся из-за корявых корней и принялся наблюдать, что происходит на поляне.

Там уже нашли, куда подевался Шаркан. Две маленькие лайки, встав передними лапами на одну из сосен, громко лаяли. Ингри обступили дерево кольцом. Мазайка насчитал около десятка загонщиков. Возглавлял их один из десятников Учая — Тармо из рода Горностая.

— Эй, малец, слезай! — крикнул он. — Попался, так уж попался!

Шаркан, удобно устроившись в ветвистой сосновой кроне, молчал.

— Слазь, не тяни время! А не то смотри, стрелой снимем!

В воздухе что-то сверкнуло среди ветвей, пролетело вниз и вонзилось в плечо Тармо. Тот крутанулся на месте и схватился за плечо, разразившись проклятиями. В плече у него торчал один из тех отличных ножей, которыми так славилась кузница Тхери. Остальные загонщики гневно зашумели.

— А ну-ка сбей его оттуда! — сердито приказал Тармо, обращаясь к парню с луком в руках.

— Охотно!

Тот взвел самострел, прицелился. В воздухе свистнула стрела. Из ветвей донесся слабый вскрик.

— Сползает! Ловите, ловите! — закричал Тармо.

В следующий миг раненый Шаркан свалился вниз. Его тут же подхватили, окружили плотной толпой.

— Ничего, не расшибся, идти сможет, — послышался голос Тармо. — Молодец, хорошо попал! Убить-то не боялся?

— Так стрела ж затупленная, на белку, чтобы шкурку не портить, — довольно отозвался стрелявший.

— Вяжи чернявого, парни. Пора возвращаться. И так лишних три дня пробегали…

— Андемо! — зашептал Мазайка, высовываясь из-за выворотня. — Надо помогать Шаркану!

— Ох, дружок, погоди, не до тебя…

— Ну как же «погоди»! Они ведь сейчас утащат его!

Мазайка сжал кулаки, глядя, как ловчие, весело переговариваясь, уводят за собой его друга. Скоро они снова отдадут его Учаю, а что сделает тот — понятно. Огненная изба еще стоит целая, непригодившаяся…

Андемо вдруг поднял голову, будто о чем-то вспомнив.

— Хочешь помочь ему — помогай сам!

— Ты о чем?

Бьяр сунул руку в поясную сумку и достал оттуда нечто напоминающее обточенный обломок кости.

— Помнишь, Кирья у ледника сломала и выбросила свою костяную дудку? Это ее обломок. Я решил — пригодится… Дуй, если не боишься.

Мазайка отшатнулся:

— Обломки той дудки? Кость исподней твари…

— Это очень сильный манок. Его услышат.

— Кто? Мертвецы и чудища из-за Кромки?!

Андемо пожал плечами и потянулся убрать костяной манок обратно в суму. Мазайка выхватил обломок дудки из рук бьяра, поднес к губам и дунул что было сил. Над поляной пронесся высокий пронзительный свист.

Уже скрывшиеся было за деревьями ловчие остановились и в недоумении обернулись. Мазайка стоял во весь рост и растерянно глядел на них, сжимая в кулаке манок.

— Вы только гляньте, — раздался чей-то возглас, — а вот и второй мальчишка! А ну-ка стой где стоишь!

«Вот я дурак», — успел подумать Мазайка.

Что-то мягкое, словно пух, коснулось его голой руки. Рядом ахнул Андемо. Подросток опустил взгляд и увидел прямо рядом с собой вожака Дядек.

Сумеречный волк поменял на зиму шубу и теперь стал светло-серым с серебристым отливом, почти сливаясь с блеском снега и тенями пасмурного зимнего дня. Он глядел прямо в лицо Мазайке холодными, желтыми, по-человечески разумными глазами.

— Здравствуй, братец, — одними губами прошептал подросток.

Зверь быстро лизнул его руку, а затем поднял голову и испустил долгий вой. Через миг множеством голосов завыл весь окрестный лес. Ловчие Учая застыли, хватаясь за копья и самострелы, не понимая, откуда идет угроза. Вдруг огромный сугроб взвился в воздух и бросился на двоих парней, держащих Шаркана. Визг лаек и вопли словно пробудили всех остальных от оцепенения:

— Волки! Тут повсюду волки!

— Лесные духи!

— Помогите, предки!

Вскоре у опушки не осталось никого, кроме лежащего ничком в снегу Шаркана. Ловчие уносили ноги, волки подгоняли их. Увидеть Ночных Гостей даже при свете дня было не так просто; в темноте они вообще казались невидимками, а в заснеженном лесу внезапно являлись призраками прямо за спиной.

— Они наконец пришли! — повторял Мазайка, крепко сжимая манок. — Андемо, получилось!

Бьяр обнял его, а затем поспешил к лежащему на прогалине Шаркану. Тот, сбитый с ног вместе с державшими его ингри, уже вертелся, пытаясь снять веревку. Мазайка подбежал и помог ему сесть.

— А где волки? — пробормотал Шаркан. — Я видел белого волка…

— Это мои Дядьки! — восторженно ответил Мазайка. — Они услышали меня и вернулись!

Он огляделся — вокруг никого не было.

— Дядьки не любят солнечного света, — объяснил он. — Они приходили днем очень редко, только если долго их звать и дело неотложное, как вот сейчас. После заката я позову их еще раз. Или, может, сами придут…

Мазайка вдруг призадумался.

— Как они тут оказались? — Он повернулся к Андемо, который выглядел нимало не удивленным. — Они что, следовали за нами?!

— Именно так, — спокойно подтвердил бьяр. — Твои волки уже несколько дней за нами идут. Охраняют. Напади на нас ингри, думаю, и звать бы не понадобилось…

Мазайка опустил взгляд на обломок дудочки.

— Спасибо, Андемо! — Он протянул кость колдуну.

— Забери себе, — отказался тот. — Еще не раз пригодится. Да и вторая половина у меня осталась…

Вместе они помогли подняться на ноги Шаркану. Тот, впрочем, быстро пришел в себя и заявил, что готов идти с ними. Куда? Куда угодно, лишь бы подальше от владений Учая!

— Отец велел — беги! — говорил мальчик. — А сам остался… Дескать, Учаю он нужен и тот его не тронет… Сердце болит за него!

— Твой отец прав, — кивнул Андемо. — Учай его не тронет. Идем с нами, Шаркан, в земли дривов. Там тебя не обидят.

— Да, мешкать незачем, — подхватил Мазайка. — Вдруг ловчие опомнятся, наберутся храбрости и решат вернуться за нами?

Они шли через лес до самого заката. Когда солнечный свет начал меркнуть, а тени стали глубже и длиннее, деревья расступились. Беглецы неожиданно оказались на широкой, наезженной санной дороге. Чья она? Куда ведет?

— Думаю, здесь уже дривские земли, — предположил Андемо. — Надо искать место для ночлега.

Пройдя по дороге с полсотни шагов, Андемо высмотрел в стороне густой ельник.

— Вон там заночуем! И шалаш строить не надо. Я пойду выберу ель пораскидистей… А вы, ребята, походите вокруг, пособирайте валежника для костра…

Мазайка и Шаркан пошли вдоль обочины, высматривая торчащие из снега сухие ветви и вспоминая праздник нового солнца.

— Помнишь, как на празднике меня унес волк? — спросил сын кузнеца. — Так вот потом в лесу он обернулся человеком…

— О! Это был оборотень?

— Да. И знаешь что чудно? Он, похоже, одного со мной рода! Этот человек-волк ничего плохого мне не сделал. Он тоже из Накхарана, как мой отец! Но батюшка потом сказал, что у него нет веры накхам… И увел меня и снова спрятал… А потом вернулся и говорит — беги! Ох, боюсь, что по его следам и пришли ловчие… Глянь!

Шаркан внезапно остановился:

— Кажется, твои волки снова пришли…

Мазайка вгляделся туда, куда указывал его друг, и застыл на месте.

— Нет, — прошептал он, глядя на крадущиеся со всех сторон черные тени. — Это не мои…

* * *

— Смотри, вон там! И там!

По обеим сторонам дороги среди заснеженных кустов в последних отблесках заката вспыхивали звериные глаза.

— Окружают. — Мазайка сжал рукоять ножа, хоть и понимал, что нож тут ничем не поможет. — Отец Хирва, да сколько же их тут?!

— Тарк огнерукий! — еле слышно отозвался Шаркан. — Волки так себя не ведут…

В памяти Мазайки вдруг возникла сияющая в лунном свете крыша избы и два огромных черных зверя на ней.

— Это оборотни! — вскрикнул он. — Те самые, из Ладьвы!

Прямо перед ними на дорогу, не таясь, вышел большой седоватый волк. Встряхнулся, припал на передние лапы — и встал, выпрямляясь, расправляя плечи. Он словно вырастал на глазах. У Мазайки зарябило в глазах, а через миг перед ним уже стоял огромный худой венд с косматыми волосами и седой бородой, с ледяным взглядом.

— Кто вы? — хриплым голосом спросил он.

— По… поздорову тебе, добрый лесной пес, — пролепетал Мазайка, вспоминая, чему его учил дед. — Никогда я не обижал твоего роду-племени… А если ты, стар-человек…

— Изорянин? — ощерился венд, делая шаг вперед. — Учай подослал?

«Что у него с лицом?! — пронеслось в уме у Мазайки. — Будто разбито и криво склеено…»

Подростка замутило — он как-то вдруг понял, что стоящий перед ним человек мертв.

— Погоди, славный Шерех, — раздался возглас позади мальчиков. — Мы не враги тебе!

Мертвый венд поглядел туда, откуда доносился голос. Из лесу вышел Андемо. Он поспешно выбрался на дорогу и поклонился главе оборотней.

— Откуда знаешь меня?

Мурашки забегали по коже Мазайки: голос Шереха звучал словно из-под земли. Шаркан стоял рядом тихо, как мышь.

— Вы — оборотни-лютвяги, — произнес Андемо, не показывая страха. — Кто ж не слышал песнь о том, как князь Станимир потерял в подлой засаде чуть ли не всю свою старшую дружину? Имя грозного Шереха гремит по всем вендским землям…

Шерех подошел вплотную к Андемо и по-звериному обнюхал его.

— Колдун, — пробормотал он. — Так это ты призвал детей Медейны?

— Я никого не призывал!

— Но мы услышали зов из-за Кромки — и пришли.

— Это был я, — на подгибающихся ногах выступил вперед Мазайка. — Вот, дудочка. Но я звал не вас…

— А пришли мы, — ухмыльнулся оборотень. — И что мне с вами делать?

— Мы на одной стороне, славный Шерех! — вновь вмешался Андемо. — Горе лютвягов — наше горе! Враги лютвягов — и дривам враги! Мой вождь Верес…

Шерех вдруг скривился:

— Верес? Ох, не то имя ты вспомнил, колдун. Но ладно, пока живите… Ступайте за мной.

Шерех повернулся и пошел, не оглядываясь. Беглецы последовали за ним — выбора у них все равно не оставалось.

Они шагали вдоль дороги, пока лес окончательно не окутала ночная тьма. Снег поскрипывал под их лыжами; Шерех ступал совершенно бесшумно, словно не касался ногами земли. Волки темными призраками скользили по обочинам. Внезапно глава оборотней свернул в сторону. Еще несколько десятков шагов, и лес поредел. Все четверо вышли на пригорок. Андемо вдруг запнулся на полушаге и вскинул руку в знаке, отвращающем зло.

— А, почуял, — хмыкнул Шерех.

— Кого? — шепотом спросил Мазайка, оглядываясь: ни на пригорке, ни вокруг него не было заметно никакого движения.

— Здесь вьются духи павших, — сдавленным голосом ответил Андемо. — Очень много… А вот и сами мертвецы…

Он повел перед собой рукой. Теперь Мазайка и сам заметил, что припорошенные снегом кочки — никакие и не кочки вовсе. Где-то при свете луны блестела еще не успевшая потускнеть бронза доспеха…

— Домашнее войско Кирана не добралось до Мравца, — произнес Шерех. — Мы нагнали их на дороге и проводили сюда. Вот они — все здесь, и люди, и лошади. Вкусные были лошади. А люди еще лучше!

Взгляд Мазайки скользил по обглоданным трупам. Он замечал все новые и новые снежные кочки, и голова у него пошла кругом, а живот сдавило, как будто его стиснула чья-то рука. Приходилось ему видеть уже всякое, но не столько мертвецов сразу.

— Зачем ты нас сюда привел? — спросил Андемо.

— Подождите. И скоро увидите, как Шерех вершит правосудие!

Глава оборотней поднял голову и принялся нюхать воздух.

— А! — довольно протянул он. — Уже приближаются…

Где-то в отдалении за стеной деревьев заржала лошадь.

* * *

Отряд накхов ехал по лесной дороге. По обеим сторонам тянулись к звездам столетние ели. Колючие лапы сводом смыкались над головой, местами превращая дорогу в глухой коридор. Это ничем не мешало воинам — все они были с детства обучены видеть в темноте.

Ширам ехал шагом, отпустив поводья, глубоко задумавшись. Что-то не давало ему покоя с того самого мига, когда он со свитой в двадцать человек выехал из только что восстановленных ворот Мравца.

В сущности, предложить в качестве места для переговоров главный храм местного божества было хорошим, верным выбором. Присутствие бога, несомненно, освящало встречу. Клятвы, произнесенные перед алтарем, считались нерушимыми. Устраивать засады в храме, обнажать клинок для чего-то, кроме жертвоприношения, а уж тем более вступать в драку там, где обитают боги, у всех народов и племен было несмываемым бесчестьем.

Кроме того, Ширам кое-что разузнал про Ячура. Дривы поклонялись богам-близнецам: светлому Яндару, которого арьи упорно старались заменить своим Исвархой, и болотному Ячуру. В нем Ширам усмотрел несомненное сходство с Отцом-Змеем и еще больше порадовался мудрому выбору дривов.

Так в чем же дело? Что за червь глодает нутро?

«Назначать встречу после заката — да, это необычно… Но, судя по всему, этот Ячур, темный близнец солнечного брата, как раз повелитель ночи… Как знать, может, он незримо посещает свой храм именно по ночам…»

— Кони беспокоятся, маханвир, — послышался вдруг тихий голос за спиной. — Что-то неладно…

Чувство направленного на него пристального взгляда возникло внезапно и почти болезненно. Ширам резко выпрямился в седле. Затем поднял руку, подавая знак едущим позади воинам остановиться.

— Нас окружают справа и слева, маханвир, — прошептал второй накх. — Уже обошли сзади… И один — вон там, впереди на дороге.

— Вижу, — процедил Ширам, движением коленей пуская коня шагом вперед.

Посреди дороги молча стоял высокий худой венд с длинными волосами. Он казался серым призраком в темноте. Шираму показалось, что он где-то видел его. В руках венда не было никакого оружия. Лишь явственно веяло угрозой — и чем-то жутким, чему не было названия. Конь Ширама захрапел и попятился, словно боялся приближаться к чужаку.

— Какой великолепный дар Медейне! — хрипло проговорил венд. — Двадцать накхов, а двадцать первый — сам Ширам, сын Гауранга!

— Имел ли я счастье биться с тобой? — спросил Ширам, оглядывая седого воина.

— Могли и встречаться… За свою жизнь я подарил Матери немало ваших. Много их, со снятой кожей, гниют на дубах от Даны до самого вендского тракта!

— Я не помню тебя, старик, и речи твои безумны, — холодно сказал Ширам. — Я еду в храм на встречу с вашими старейшинами. Отойди и не перегораживай мне путь.

— Я не могу поехать с тобой, — издевательски отвечал седой венд. — Храм Ячура стоит на холме среди заболоченного озера. А мне нельзя пересекать воду!

За спиной Ширама пролетел шепот ужаса. Лицо маханвира застыло: как и прочие накхи, он отлично знал, для кого вода служит непреодолимым препятствием.

— Прочь с дороги, мертвец, — угрожающе произнес он, усилием воли отогнав страх. — Я приехал в эти земли не для того, чтобы воевать. Не вынуждай убивать тебя еще раз!

— Двадцать накхов! — смакуя каждое слово, повторил Шерех. — О Медейна, это даже лучше, чем полсотни арьев! Братья, разорвите их!

Лес наполнился воем. Перепуганные лошади ржали, вставая на дыбы, пытаясь ускакать прочь. Среди деревьев загорелось множество волчьих глаз…

Впереди, за поворотом дороги, вдруг послышалось ответное ржание. Замелькали факелы. При виде огней волки сразу отпрянули и скрылись в придорожных зарослях, словно лесные духи.

— Остановитесь! — раздался громкий возглас. — Приказываю тебе, Шерех, — отзови своих оборотней!

Шерех оглянулся и в бешенстве оскалился. Со стороны храма быстро приближались всадники: небольшой отряд дривов под предводительством Варлыги. С ними был Илень, крайне раздосадованный с виду.

— Хвала богам, успели! — воскликнул Варлыга, увидев накхов с клинками наголо.

Ширам устремил обвиняющий взгляд на Иленя:

— Ты знал, что здесь будут сторожить умертвия! Зазвал нас в ловушку!

Илень пожал плечами и ничего не ответил.

— Я узнал об этом замысле совсем недавно, воевода, — заговорил Варлыга, обращаясь к Шираму. — Иначе ни за что не допустил бы нечестия…

Над дорогой вдруг промчался порыв ветра такого студеного, что всех пробрало морозом до самых костей. Факелы в руках дривов взметнулись и погасли.

— Кто ты такой, чтобы что-то допускать? — вновь зазвучал загробный голос оборотня. — Как ты посмел вмешаться в мою войну с Араттой?

— Уходи, Шерех! — резко сказал Варлыга. — Это не твоя земля! Дривы сейчас не ведут войну. Убивай арьев в землях лютвягов, если хочешь. Я знаю, что Станимир не посылал тебя. Значит, ты просто разбойник!

— Мне не нужен приказ Станимира, чтобы мстить, — ответил Шерех. — За мной — воля Медейны! А если не хочешь убивать арьев, значит ты предатель!

— Послушай, Варлыга, — вмешался Илень. — В самом деле, зачем вмешиваешься? Я тебя не узнаю! Разве сам ты и твой род не пострадали от Аратты? Разве не благое дело — избавиться от такого опасного слуги арьев, как Ширам, сын Гауранга?

— Этот накх приехал с миром, — возразил Варлыга. — Если сейчас убьете его — война снова начнется. И тогда уже погибнут все, причем погибнут напрасно! Разве я не говорил, что к весне арьям будет не до нас? Зачем дразнить саблезубца, который и так умирает? Чтобы вместе с собой он забрал к предкам еще и нас?!

— Мы слышали достаточно, — прорычал Шерех.

Он поднял голову и издал утробный раскатистый вой. На лесную дорогу пала тень, словно в небе разом погасли луна и звезды. Тьма казалась такой вязкой, что люди начали задыхаться в ней. Крики, ржание лошадей, рычание волков — все доносилось будто издалека…

…Но тут плотную тьму прорезал свист мазайкиного манка. Колдовская тьма начала рваться и расползаться, словно туман. Свистулька пропела раз, другой, и свист оборвался — подскочивший Шерех схватил подростка за шкирку и так встряхнул, что у того лязгнули зубы, а манок отлетел далеко в снег.

— Ты посмел выступить против своих?! Знаешь, что делают с предателями?

— Я за Варлыгу, — отозвался Мазайка почти не дрожащим голосом. — Я тоже не хочу напрасной войны…

— Сейчас сюда явятся Ночные Гости, — раздался голос Андемо. — Они уже идут, я чую их!

— О Богиня! — взревел Шерех. — Не оставь своих верных! Дай свершиться мести!

Черный туман, витавший над дорогой, сгустился и стал совершенно непроглядным. Над дорогой повисла пугающая тишина. Каждый, кем бы он ни был, — дривский воин, оборотень-лютвяг или приготовившийся к нападению накх — все ощутили себя потерянными, бесцельно блуждающими в тумане. Не стало сплоченных отрядов, исчезли товарищи рядом и враги в засаде — лишь одинокие люди и тьма вокруг.

Ширам спрыгнул с лошади и стоял с мечом в руке, настороженно прислушиваясь. Вдруг душная мгла раздалась в стороны, и прямо перед ним возникла женская фигура в полтора человеческих роста. Глаза ее светились зеленым во мраке.

— Кто ты? — сдавленным голосом спросил Ширам, уже понимая, что имеет дело с сущностью не этого мира.

Женщина наклонилась к нему, обеими руками сдвинула темное покрывало с головы. Прямо перед Ширамом оказалась огромная волчья морда.

«А ты тоже любимец богов! — услышал Ширам женский голос прямо в своей голове. — Я вижу на твоих губах следы поцелуя Матери-Змеи!»

— Медейна! — прошептал предводитель накхов, опуская клинок. Он не раз слыхал о грозной богине лютвягов, покровительнице оборотней.

Итак, Шерех воззвал — и она пришла…

— Ты хочешь забрать мою жизнь? — спросил Ширам, вскинув голову.

Вот, значит, какова его судьба! Похоже, боги Накхарана больше не защищают его. Вся его прежняя жизнь погибла, а новая, в Аратте… Ну, значит, новой жизни уже не будет. Сама богиня извечных врагов явилась, чтобы забрать его душу. Что ж, не худшая гибель!

«Твоя жизнь, супруг Змеи, — щедрый дар, — раздался голос богини. — Однако ты можешь ее выкупить».

— Чем же? — изумился Ширам.

«Один вождь возомнил о себе и вознамерился пленить меня. Убей его — и Медейна будет довольна… А если он сумеет убить тебя, супруг Змеи… Что ж, Медейна тоже возрадуется. И возьмет его в мужья, как он того желает…»

— Назови имя!

«Учай, вождь ингри».

— Учай?! — повторил Ширам.

И, не в силах удержаться, громко расхохотался.

Его смех словно разогнал колдовскую мглу. Вновь воссиявшая в небе луна, заблестевшие в ее свете снега заставили внезапно прозревших людей прикрыть глаза. А когда они вновь обрели способность видеть, оборотней Шереха и след простыл.

Глава 15. Мравецкий Вешатель

Учай поднял крышку подпола, наклонился, крикнул:

— Кузнец, вылезай!

Когда встрепанный сакон выбрался наружу, то сразу наткнулся на острый, как клинок, взгляд Учая. Двое воинов из рода Горностая стояли за спиной у вождя ингри.

— Мои люди догнали твоего сына.

Смуглое лицо сакона стало серым. Учай глядел на него и молчал.

— Где он? — не выдержал Тхери. — Что вы с ним сделали?!

Учай не спешил отвечать. За миг до того, как сакон готов был броситься на него, повелитель ингри проговорил:

— Я мог бы сказать, что его застрелили. Вообще говоря, мальчишка это заслужил. Три дня напрасно бегал по лесу, ранил одного из моих воинов… Они, знаешь ли, были очень злы, когда догнали его… Но ладно, скажу как есть. Твой сын сбежал.

Тхери лишь глотал воздух, держась за грудь.

— Видишь, я откровенен с тобой. Твой сын, как ты и задумал, продолжает удирать куда-то на юг. Уж не знаю, куда ты его отослал… Но это уже не важно. Время настало, Тхери. Что ты говорил про ловчий венец?

— Венец для богини? — понемногу приходя в себя, пробормотал сакон. — Да… Он обладает великой силой… Только ее надо пробудить…

— Что для этого нужно? Говори, я все доставлю.

— Нужен венец… И огонь… И кровь.

— Чья кровь?

— Моя… В Ладьве есть кузница?

— Ведите его туда, — приказал Учай «горностаям». — Немедленно!

Пламя гудело в горне.

Тхери смотрел в огонь так, словно не мог наглядеться, словно хотел выпить его взглядом. Он чувствовал, как священное пламя выжигает последние следы страха, боли, тревоги. Как успокаивает его и наполняет великой силой. Сейчас он пребывал в присутствии родных богов, и души предков незримо витали вокруг него. И даже жуткий Учай около дверей кузницы, не сводивший с него глаз, казался сейчас сакону лишь бледной, бессильной тенью.

Тхери наклонился и поглядел в пылающее чрево горна. Там, в огне, постепенно накалялся ловчий венец. Когда металл засиял белым огнем, Тхери вытащил заколдованный венец клещами и поставил на наковальню.

Венец источал невыносимый жар. Сакон, словно не замечая его, встал напротив наковальни, будто перед алтарем, и воздел руки к закопченному потолку кузни.

— О Тарк огнеглазый, взгляни оком милости на своего младшего сына! Брат-Огонь, помоги мне, поддержи руку! Твой дух, Брат-Огонь, дарует жизнь саконам! Прими же ответный дар! Даруй мне власть над этим ловчим железом…

Тхери надрезал мякоть ладони, и на венец обильно закапала кровь. Алые капли испарялись, не долетая до металла, словно дрожащий раскаленный воздух вокруг венца всасывал их. Кузница наполнилась шипением, шепотом множества голосов. Стоявшие в дверях ингри попятились, бормоча заклинания против зловредных саконских духов. Лишь Учай не шевельнулся, внимательно слушая, как Тхери скороговоркой перечисляет имена богов, полубогов, горных дивов — всех, кого вселил в зачарованное железо, когда ковал ловчий венец. Как заклинал обитающих в каждом завитке железной паутины.

Кровь кузнеца мерно капала на остывающее железо — еще имя, еще капля…

— Проснитесь, услышьте меня, поклонитесь мне, огненные дивы, подземные дивы! Пошлите сны по моему велению той, что уже отдала себя в вашу власть…

Ловчий венец быстро остывал. Белое свечение понемногу превращалось в тусклое, кровавое.

Тхери схватил венец клещами и начал медленно опускать в кадку с водой, призывая Тарка. Засвистел пар, кузница потонула во мгле…

* * *

Янди проснулась среди ночи в пахнущей углем и окалиной темноте лесной землянки Тхери. Выскользнула из-под руки Даргаша и потихоньку выбралась во двор, в безмолвие глухой зимней ночи. Глубоко вздохнула, зачерпнула полные горсти снега и погрузила в них горящее лицо…

— Не спится?

Янди оглянулась — накх стоял у нее за спиной на пороге землянки.

— Мне уже третий раз подряд снится один и тот же сон. Мой сын, Шаркан… Он зовет меня…

Даргаш подошел, обхватил Янди за плечи:

— Ложись спать, милая. Что попусту изводить себя? Надо признать — кузнец с сыном ухитрились сбежать. Скоро мы вернемся в Мравец…

— Мы ничего не добились здесь, Даргаш! — с ожесточением воскликнула Янди, отталкивая его. — Что за неудачный поход! Мне так стыдно! Все шло так хорошо, а потом словно господь Исварха отвернул от нас свой лик. После стольких лет поисков отыскать подлеца Тхери и допустить, чтобы он исчез из-под носа! Успеть в последний миг спасти Шаркана от гибели в огне — и вот он приходит ко мне во сне и зовет меня, а я не знаю, где он! Даже безногий слепой старикашка-гусляр ухитрился исчезнуть, словно растворился в воздухе!

— Все оттого, что мы нарушили свой долг, — мрачно сказал накх. — Занялись семейными делами, не выполнив сперва приказ захватить Зарни… Казалось, куда денется старый калека? Но как знать, не сидел ли колдун на плоту, потешаясь над нами, пока мы рыскали вокруг озера?

— Ох, Даргаш, не трави душу!

— Ну а что до кузнеца с сыном — уверен, они сейчас со всех ног бегут через лес на лыжах в сторону дривских земель. Ради спасения своих жизней им сейчас надо как можно быстрее убраться из владений Учая… — Накх призадумался. — Думаю, они побегут к лютвягам — больше некуда. И не переживай: если их не догонят люди Учая, рано или поздно мы получим о них вести. Они слишком заметны, чтобы скрыться бесследно. Рано или поздно на каком-нибудь лесном торгу снова появятся замечательные клинки…

— Все так, — кивнула Янди, ежась, — но что мне делать с моими снами? А что, если их посылают мне господь Исварха или Мать Найя?

— Что именно тебе снится?

Янди нахмурилась:

— Я вижу холм, поросший лесом… Вижу высокий частокол среди деревьев… За этим частоколом живет чудовищный див. Он подобен змею, покрыт чешуей, но у него четыре когтистые лапы и острый гребень от головы до хвоста. Видно, этот див огнедышащий — его жилище, весь лес и все окрестности затянуты зловонным дымом. И вот оттуда, из самого логова, я слышу голос Шаркана: «Матушка, я здесь! Приди… матушка…»

Голос Янди дрогнул. Неожиданно для себя она всхлипнула.

Даргаш, слушавший очень внимательно, уже некоторое время улыбался.

— Скажи, милая, — спросил он, — чье, по-твоему, имя носит твой сын?

— Горного дива шаркана, живущего в огненных источниках, что кипят в саконских горах, — с недоумением ответила Янди. — Но почему ты…

— Не находишь, что описанное тобой существо очень напоминает этого дива?

Янди моргнула:

— Да, но…

— Твой сын нашел себе защитника в этих землях, — торжественно сказал Даргаш. — Или защитник простер над ним свое крыло. Твой сын сейчас в безопасности, Янди, под защитой могущественного божества. Я бы сказал, что это Отец-Змей, но поскольку мы сейчас на севере, то, судя по всему, это дривский бог Ячур.

— Да! — с загоревшимися глазами воскликнула Янди. — Найти это место — и забрать Шаркана!

— А как же колдун Зарни? — нахмурился Даргаш.

— Мы вернемся к поискам гусляра, — отрезала Янди, — как только сын будет со мной.

* * *

— Готово, — хрипло произнес Тхери, протягивая Учаю остывший ловчий венец. — Возьми его, повелитель. Всегда вози его с собой. Постарайся не прикасаться к нему голыми руками, чтобы случайно не уколоться о шипы. И ради всех богов, никогда не надевай!

— А что тогда будет? — с любопытством спросил Учай, осторожно принимая зловещую корону.

— Станешь видеть сны саконских богов, господин. А тот, кто видит сны богов, не долго проживет в здравом рассудке…

— И что мне дальше делать?

— Отважусь посоветовать повелителю направиться в дривские земли. Там, недалеко от Мравца, есть храм Ячура. Эта женщина тоже очень скоро будет там. Корона, заклятая на мою кровь, приведет самозванку туда, куда повелят ей сны. Она не сможет противиться…

— Ты внушил ей такое стремление?

Учай с невольной опаской взглянул на кузнеца:

— Не я, а огнерукий Тарк, благословивший мое искусство.

— Значит, храм Ячура в землях дривов, — с расстановкой повторил Учай. — С дривами мы пока еще друзья… На днях я получил некие сведения из Мравца и уже несколько дней не могу решить, что с ними делать. Ты знал, Тхери, что сейчас в Мравце стоит малое войско из Аратты?

— Нет, откуда бы?

— А привел этот отряд Ширам… Сам Ширам! Мы с ним старые знакомые. Он ведь уже был здесь. Строительство крепости у нас на Верже — это его заслуга. Да и Великого Зверя, по сути, добыл именно он… Видишь этот кинжал у меня на поясе?

— Трудно не заметить столь благородный клинок…

— Ширам подарил мне его. А еще, — Учай впился взглядом в лицо кузнеца, — он убил моего старшего брата Урхо.

Повелитель ингри впал в задумчивость.

— Мне нужен меч! — сказал он внезапно. — Лучший из всех, что ты делал. Меч, заклятый на кровь, способный убить проклятого накха. Ты скуешь мне такой меч. Приступай прямо сейчас. Как только он будет готов, я вновь поведу войско на Мравец!

* * *

Зимнее утро выдалось ярким и радостным. В сиянии солнца и свежем, чуть теплом ветерке уже ощущалось дуновение далекой весны. Под стать было и настроение Ширама. Взяв с собой четверых воинов свиты, он поехал прокатиться вокруг крепостной стены Мравца. И теперь, глубоко вдыхая пахнущий оттепелью воздух, Ширам вспоминал то, что произошло на лесной дороге. Засада вендских оборотней; кровожадный седой мертвец — несомненно, он так и не отказался от намерения сожрать его; и главное — Богиня! Думая о ней, Ширам испытывал волнение и трепет, а еще — чувствовал себя польщенным. Не каждый день боги являются, чтобы лично заговорить со смертными!

По правде сказать, явление Матери-Волчицы глубоко потрясло Ширама. «Стало быть, все не случайно, — размышлял он. — В эти края меня привела воля богов, а вовсе не стремление попасть на войну, чтобы ощутить себя хоть кому-то нужным… Верно говорил тогда Хаста: пусть в Накхаране я объявлен мертвым, но жизнь не кончена. Вчера вендская богиня дала мне это понять очень ясно…»

Ширам кинул взгляд на обрубок правой руки и, кажется, впервые не испытал при этом душевной боли.

«Да свершится воля богов!» — с торжественным смирением подумал он.

Хотя богатую часть Мравца в основном сожгли, нижний город остался целым и невредимым. Мравец, лишившийся крепостных стен и палат наместника, по сути, превратился в большую деревню. На чужаков там смотрели с подозрением. Понятно, что отряд из Аратты никого не радовал. Хотя Ширам нарочно приезжал туда вместе с Иленем, собирал народ и объяснял, что никому не желает зла, он понимал, что слов недостаточно. Впрочем, откровенно враждебных взглядов накхи не видели — скорее уж опасливые, недоумевающие. Зачем приехали смуглые чужаки? Тут помнили и ненавидели златоволосых арьев, а эти кто? Ширам знал: местные внимательно следят за каждым их шагом, готовясь в любой миг либо схватиться за оружие, либо удрать в лес…

«Хорошо хоть здешние вожди готовы разговаривать, — раздумывал Ширам. — По крайней мере некоторые из них… Но каков Илень! Со всем соглашался, а потом попытался в ловушку меня заманить… Впрочем, со вторым вождем — как его, Варлыгой? — вроде бы можно иметь дело…»

Посад, где обитали ремесленники, по-прежнему был полон народу, просторная торговая площадь никогда не пустела. Вот и сейчас Ширам издалека увидел большую толпу, обступившую помост, на котором кто-то… играл на гуслях и пел?

Вспомнив о поручении Тулума, Ширам направил коня в сторону площади.

Еще подъезжая, маханвир накхов понял, что ошибся в своих подозрениях. Мравецких жителей развлекал не слепой старец, а совсем молодой мальчишка. Его звонкий и чистый, словно серебряный колокольчик, голос был слышен издалека. Красивый, похожий на переодетую девчонку белоголовый паренек пел что-то жалостное, берущее за душу, — по крайней мере, полная площадь народу слушала его, затаив дыхание. Прокладывая в толпе дорогу к помосту, Ширам невольно обратил внимание, как напряженно слушали дривы. Они едва обращали внимание на теснивших их конников, неохотно расступаясь в стороны.

«Жаль, что я не знаю их языка», — подумал Ширам. Ему поневоле сделалось любопытно — что за песня так захватила внимание зевак?

Он прислушался и вдруг с удивлением отметил, что более-менее понимает. Это был язык ингри, очень схожий с говором простолюдинов Аратты. Здешние жители, видно, тоже владели им. Ширам натянул поводья, остановившись неподалеку от помоста. Да, беловолосый был из племени ингри. Накху даже показалось, что он его прежде видел. Неужели в племени Хирвы? Но ингри никогда прежде так далеко от дома не уходили…

— Айну моя, Айну! Ты не позабыта! — звенел над торжищем завораживающий, сильный и нежный голос.

В толпе рядом с конниками слышались всхлипы. Какие-то румяные девки уже утирали глаза уголками платков. Видно, гусляр оплакивал свои любовные страдания так умело, что они живо отзывались в сердцах слушателей…

Ширам начал благодушно прислушиваться к жалостливой песенке — и вот тут вдруг у него волосы зашевелились на голове. Песня рассказывала вовсе не о любовной тоске! В ней подробно описывалась жестокая расправа, совершенная захватчиками-арьями над беззащитной девицей. И оттого что о злодеяниях пелось нежным голоском, они казались лишь страшнее…

Каждые две последние строки мальчик пропевал дважды, и толпа подхватывала их: дружно, сосредоточенно, на едином вздохе.

— Заклинаю, братья, кровушкой своею! Повстречал арьяльца — убивай злодея! — гремело над площадью.

Ширам с застывшим лицом дослушал песню до конца.

— Маханвир, — донеслось сзади среди шума одобрительных выкриков. — Нам сейчас лучше уйти…

Ширам, не оборачиваясь, тихо приказал:

— Когда парень закончит петь, проследите, куда пойдет. Схватить — и ко мне. Да смотрите, чтоб никто не заметил.

Мальчишка запел новую песню — что-то о проигранной битве, о справедливости богов. Ширам развернул коня и направился прочь, провожаемый уже не настороженными, а откровенно злобными взглядами дривов.

* * *

Пойманного мальчишку притащили уже в темноте.

— Прямо из-за стола добыли, — усмехнулся накх, выталкивая навстречу Шираму ошалевшего Хельми. — Песню допел, вышел во двор проветриться — да и не вернулся. Дружки его небось до сих пор ищут…

— Что за дружки? — нахмурился Ширам.

— С ним за столом какие-то мальцы сидели, вроде местные…

— Надо бы и их взять.

— Там остались мои люди, — поклонился накх. — Следят за ними.

— Хорошо…

Ширам повернулся к Хельми и принялся рассматривать его. Тот стоял, тараща глаза и крепко прижимая к себе короб с гуслями.

— Вроде мне твое лицо знакомо, — прищурился Ширам. — Ты ингри?

Хельми только сильнее вжал голову в плечи. До того он накхов не видел и сперва вообще не понял, кто эти темнолицые и куда его волокут. Но тут он наконец сообразил, с кем разговаривает, и ему стало еще страшнее. Царская охота! Зловещий воин, что всегда был при царевиче! Убийца Великого Зверя… Злейший враг божественного Учая!

И этот-то враг смотрит на него, словно змей на лягушку, и от его взгляда кишки смерзаются в ледяной комок.

— Как твое имя? — тихим, ровным голосом спросил Ширам.

— Люди зовут меня Хельми из рода Хирвы, славный воевода…

— Это ведь ты пел песню на торжище?

— Пел, — подтвердил Хельми.

— Песня про Айну… Красивая песня. Кто сочинил?

— Я и сочинил.

— Самородок, значит… Неграненый самоцвет…

Ширам встал с лавки. Хельми попятился.

— Можешь сочинить еще такую песню? — внезапно спросил накх.

— Я… Г-государь в-воевода…

— Давай. Я слушаю.

— Я… так не могу, — растерявшись, пролепетал Хельми. — Мне нужно, чтобы… сперва что-то увидеть или услышать… а потом уж про это спеть…

— Как про девушку Айну, которую арьи замучили? Ты сам это видел?

— Нет, хвала богам! — испуганно отозвался Хельми.

— Где-то услышал? Тебе рассказали?

Хельми кивнул.

— Кто?

— Люди…

— Какие люди? Где? Кто там был?

— Дривы, — пролепетал Хельми. — Обычные… А где? Не помню, в избе сидели…

— В Мравце? — подсказал Ширам. — Или в Ладьве? Ты ведь из Ладьвы пришел, не так ли?

Хельми вытер вспотевший лоб:

— Ну там, в Ладьве…

Ширам забрал из ослабевших рук подростка короб, достал оттуда гусли и принялся вертеть.

— Ингри не играют на гуслях. Где ты их взял?

— Сам сделал.

— Нет, каков самородок! — усмехнулся Ширам. — Сам песню сочинил, сам гусли сделал! Кто тебе показал, как ладить гусли?

Хельми покраснел и буркнул:

— Не помню. У дривов подсмотрел…

— Кто-то показал тебе, как сделать гусли, научил заплачке про Айну и отправил сюда, петь на торжище, в Мравец… Вот он, наш настоящий самоцвет неграненый… И кто же это? Кто он, твой наставник?

Хельми мрачно смотрел в пол.

— Ты хороший певец. Боги улыбаются, слушая твое пение. — Ширам положил руку на плечо подростка, и тот задрожал. — Но ты хоть понимаешь, что творишь, когда поешь подобные песни?

— Да… Не хочу, чтобы невинных обижали…

— А понимаешь, что испытывают люди, когда слушают тебя?

— Жалость к Айну…

— Ненависть. Ты пробуждаешь в людях ненависть.

— Вы, арьи, моего отца убили! — стуча зубами, проговорил Хельми. — Я пою правду. Надо, чтобы люди знали, какие вы…

— Твой отец, верно, был одним из тех, кто подло напал на царскую охоту? Тех, кого подбил на злодеяние Учай?

— Арьи — зло…

Ширам взял мальчишку за подбородок, вытащил кинжал и, едва касаясь кожи, провел острием под нижней челюстью.

— Хорошо поешь, — тихо проговорил он. — Такой красивый голос. Жаль, больше не будет песен. Тяжело петь без языка…

Хельми покачнулся. Изба поплыла перед глазами.

— Я сам песню сочинял, — пробормотал он. — Сам, один…

Ноги у подростка подкосились, и он упал без чувств на пол.

— Обмочился, — заметил один из накхов, подходя к мальчишке. — Куда его?

— Отпустить, — бросил Ширам. — Выдайте новые портки. Гусли отдайте. И пусть идет.

Предводитель накхов прошелся туда-сюда по избе.

— Проследить за ним. У певца тут дружки — те самые, с которыми он пришел в Мравец. Он сейчас к ним на постоялый двор побежит. Узнать, кто таковы. Сторожить, чтобы ночью не удрали. Если лягут спать — просто наблюдайте. А завтра поглядим…

Ширам проводил взглядом накхов, уносивших мальчишку, сел на лавку и задумался. На душе было скверно. Вроде все правильно сделал, как надлежало. Но чутье подсказывало, что беды только начинаются…

* * *

Его разбудили рано утром, когда небо едва посветлело.

— Маханвир, тревога!

Чутко спавший Ширам вскочил с лавки. Перед ним с сокрушенным видом стояли двое накхов, которых он накануне отправил следить за товарищами певца Хельми.

— Что случилось?

— Это парень, гусляр… Мы всю ночь сидели в засаде. Было тихо, все спали… А перед рассветом внутри постоялого двора поднялся крик… Словом, он мертв.

— Что?!

— Его повесили — или он сам повесился. На балке под крышей, прямо в кружале. Служанка утром пошла топить печь и нашла его…

— А дружки?

Накх смешался:

— Их сейчас ищут.

Ширам посмотрел на него тяжелым взглядом:

— Ради вашего блага, пусть найдут. Поехали в посад!

— Маханвир, не стоит! Сейчас там народ бушует…

Когда Ширам поглядел с холма на посад, ему стало ясно, что туда сейчас в самом деле лучше не соваться. Сверху было отлично видно, как на торговую площадь со всех сторон стекается народ. Собралась большая толпа, словно на улицы высыпало все оставшееся население Мравца. Казалось, весь город поднялся на рассвете, узнав о гибели маленького гусляра.

— Они идут сюда, — сообщил один из воинов. — И тащат мальчишку…

Толпа огромной змеей ползла к воротам крома. Впереди несколько человек несли Хельми. На шее его все еще болталась петля веревки, на которой его повесили. Толпа бурлила, слышались гневные выкрики:

— Проклятые арьи, все беды от них! Где они, там горе, там смерть!

— Да они люди вообще?

— Хоть бы князь Учай скорее вернулся и прогнал их!

— На что нам изоряне? Вот когда придет наш родич, Станимир…

— Зачем ждать Станимира? Убьем их сами!

«Да это же откровенный бунт, — думал Ширам, не сводя взгляда с толпы. — Я готов был разговаривать с дривами… Но с этими что делать?»

Поступить, как положено маханвиру Полуночной стражи, как он поступил бы прежде, даже не задумываясь? Оружием разогнать мятежную толпу? Это совсем несложно. Когда десяток-другой бунтовщиков погибнет от ударов лунными косами и под копытами коней, остальные сами разбегутся по домам. Ему ли не знать, как это делается? Но что дальше?

При виде накхов, стоящих в воротах крома, толпа остановилась и притихла.

— С чем пришли? — мрачно спросил Ширам, выходя вперед.

— Он еще спрашивает! Убийца детей! — понеслись крики. — Вешатель проклятый!

Ширам язвительно улыбнулся.

«Иду по твоим стопам, отец, — подумал он. — Сын Ратханского Душегуба — Мравецкий Вешатель! Подумать только, сколько врагов я убил без всякой жалости и обрел лишь славу! Но стоило пожалеть одного мальчишку…»

— У нас тут злодеяние свершилось, воевода… — выступил вперед один из старейшин.

— Покажите тело.

Ширам склонился над мертвым Хельми. На шее у певца все еще болталась веревка, на которой его повесили… Или нет? Предводитель накхов повернул голову мальчишки, оглядел черные синяки на тонкой коже…

— Этот узел вязали не накхи, — сказал он. — Не узел, а позорище. Я и одной рукой лучше завяжу. И веревка не наша.

Толпа вокруг загудела. Ширам видел — ему не верят.

— Я вообще не уверен, что парень умер в петле, — громко сказал он, выпрямляясь. — Сдается мне, его подвесили уже мертвым. Мне сказали, его нашли в кружале… Вешать человека — дело хлопотное, шумное, небыстрое. И как это никто не проснулся? А вот задушить потихоньку, да если еще и вдвоем…

— Айну моя, Айну! Ты не позабыта! — взвился в толпе звонкий молодой голос.

Через миг песню подхватили десятки глоток.

«Не о чем с ними разговаривать. Все равно не слышат. Не желают слышать!» — стиснув зубы, подумал Ширам.

— Отступить в кром! — приказал он. — Закрыть ворота!

Толпа, видя, что накхи уходят в остатки крепости, разразилась торжествующими воплями.

Двое дривских мальчишек, устроившись несколько в стороне, позади взбудораженных посадских жителей, не отрывая глаз следили за происходящим.

— Поистине Зарни — вещий! — благоговейно произнес Стоян.

— Да! — подхватил Белко. — Как мудрый Зарни предсказал, так все и вышло!

— Только Зарни говорил, что арьи сами захотят казнить Хельми. А воевода его отпустил…

— Нет, — поправил Белко. — Зарни сказал: «Хельми должен умереть во имя торжества правды».

Подростки старались не встречаться взглядами.

— Жаль Хельми, — буркнул Стоян.

— Жаль, — вздохнул Белко. — Как же мы теперь?

— О чем ты?

— А если начнет по ночам являться? Скверной смертью умер Хельми, нечистой… За гуслями-то точно вернется…

— Молчи, Белко! — резко оборвал его приятель. — Разве ты не помнишь, что сказал Зарни? Боги — на стороне правых! А правые — мы!

Белко тяжело вздохнул:

— Ну а если порча? Охрипнем, гусли потрескаются, струны полопаются… Как дальше петь будем?

— Да хоть бы и никак! Хотел остаться чистеньким? Так на войне не бывает! — с презрением бросил Стоян. — Ты видел Зарни, что с ним сделали арьи? Помнишь, как он сказал?

— Да…

— Ну и как?

— «Жизнь одного — плата за свободу каждого».

— То-то же. О, слышишь, как громко про Айну запели? А ну-ка давай подхватим!

И оба певца принялись прыгать, размахивать руками и орать вместе с прочими:

— Убей арьяльца! Убей! Убей!

Глава 16. Воля богов

— Я желаю поклониться вашему богу, Ячуру, — объявил Учай. — И ничего более! Чего вы так на меня уставились?

Жрецы Болотного Брата лишь глядели на него, не зная, что и сказать. Учай явился как снег на голову. И не то чтобы с войском, но вооруженные парни из его свиты и их лошади, не спрашивая дозволения, уже заняли весь нижний двор храма…

— Разве вы почитаете Братьев? — промолвил наконец старший жрец. — Какая духовная нужда привела к нам князя изорян?

— Я почитаю могучего и страшного Ячура, владыку Изнанки, — веско сказал Учай. — Мне вскоре предстоит великий бой… и важное жертвоприношение. Я хочу положить мой меч к ногам Ячура и просить его о благословении. Хочу, чтобы незримая рука бога коснулась моего оружия и освятила его. Разве это запрещено?

— Добро, — отозвался жрец, все еще глядя на Учая с подозрением, но не находя никаких убедительных отговорок. — Войди в храм, владыка изорян, освяти свой меч… А твои воины пока пусть…

— Эй, Тармо! — не дослушав, принялся распоряжаться Учай. — Размести всех так, чтобы снаружи было не видно. Поставь дозоры на въезде, у дороги. Пока я буду в храме — никого не впускать и не выпускать. Вечка, где кузнец?

— Здесь, — подскочил младший побратим. — Развязать его?

— Даже не думай. И рот ему заткни, а то еще проклянет, чего доброго… Погоди немного. Мне пока нужен только меч… Но будьте готовы. И вот еще что, — Учай вновь повернулся к Тармо, — как только появится одна женщина — ее впустите без проволочек. Ловчий венец подсказывает, что мы опередили ее не больше чем на полдня…

— Женщина? — ошеломленно повторил жрец, не успевая следить мыслью за незваным гостем. — Какая женщина?

Но Учай уже направлялся к дверям земного дома Ячура. Жрецы толпой поспешили за ним, в изумлении оглядываясь по сторонам.

— Не дело ты затеял, правитель изорян! — строго произнес верховный жрец. — Зачем раздаешь тут приказы, как у себя дома? Кто-то мог бы подумать, что ты вздумал захватить храм…

— А хоть бы и хотел, — осклабился Учай, — так что?

Тут уж онемели все жрецы. Неслыханное дело! Да еще в такое неудачное время — на подворье никого из дривских вождей, способных попытаться остановить изорянского князя. Все уехали в Мравец, где разразилась внезапная смута…

— И не боишься гнева богов?

— Нет, конечно! Я же сам бог!

Верховный жрец прикусил язык и больше вопросов не задавал. Учай и несколько ближних воинов из его свиты прошли под сумрачные своды. Вскоре повелитель ингри уже вглядывался в раскосые очи Ячура — воина со змеиной головой, что смотрел на него с высоты алтаря. Пламя в двух высоких масляных святильниках плясало по обе стороны Ячура, делая его взгляд пугающе живым. Однако Учай только улыбался. Он чувствовал, что пришел куда надо.

Стражи Учая стояли за его спиной, отсекая от повелителя толпившихся позади жрецов и заодно приглядывая за ними.

На самом деле со времени праздника нового солнца у повелителя ингри заметно поубавилось преданных воинов. После свадьбы с богиней Учай как будто забыл о своем драгоценном войске, которое с такими усилиями старался собрать, выучить и удержать до весны. Видя подобное равнодушие, многие ингри целыми родами начали понемногу, потихоньку расходиться по домам.

А еще все шире расползался слух, что у повелителя не ладится с его богиней-покровительницей. Многие заметили, что после свадьбы Учай совсем перестал поминать вслух свою возлюбленную. И ее темный лик он на груди больше не носил. Шептались, что священный брак не состоялся; что Учай не совладал с богиней; и даже что он теперь и вовсе не мужчина… Откуда пошел этот слух, никто не знал, но повторяли его охотно — хоть и шепотом, с оглядкой. Да и чародей Зарни, что прежде во всем поддерживал Учая, наверняка сбежал от него не просто так…

Однако Учая по-прежнему боялись — и даже сильнее, чем прежде. В последнее время он словно с цепи сорвался, перешел некую грань. Те, кто его хорошо знал, теперь ждали от него чего угодно…

— Гляди, жрец! — Учай вытащил из ножен блеснувший в свете пламени меч. — Уклад для него сварен на костях Великого Зверя. Ты ведь слыхал о Звере из Бездны, на которого прошлой осенью в наших краях охотился арьяльский царевич?

— Гм, да. Кто ж о нем не слышал!

— Я приказал сжечь его чучело, а золу всыпать в расплавленный металл. Теперь этот меч — мои зубы и клыки! Но это еще не все. Мне нужно благословение покровителя всех исподних тварей — вашего болотного Ячура!

Учай шагнул вперед, взял меч двумя руками и поднял его, протягивая змееголовому воину.

— Взгляни на меня, дривский бог! Вот я стою пред тобой — кровь от крови твоих созданий! Великий Зверь убил моего земного отца и тем самым занял его место! Помоги мне отомстить за самого грозного из твоих сыновей, чья плоть заключена в этом клинке! Помоги мне уничтожить Ширама — нашего исконнейшего врага!

Резной раскрашенный Ячур лишь бесстрастно глядел на него с высоты.

— Я пришел не с пустыми руками! — Голос Учая эхом отозвался в темноте храма. — Приведите сюда кузнеца!

Из-за дверей послышались звуки борьбы. Несколько парней ингри втащили в храм связанного, сопротивляющегося Тхери с заткнутым ртом.

— Недавно я присутствовал при дивном обряде, — повернулся Учай к оторопевшим жрецам Ячура. — Мне было явлено саконское огненное колдовство!

Вождь ингри взмахнул мечом над светильником, рассекая пламя.

— Я наблюдал, как этот кузнец оживлял железо с помощью собственной крови…

Тхери замычал и принялся вырываться еще отчаяннее. Учай снова погрузил меч в пламя, подержал там, а затем повернулся к сакону:

— Ты сам назвал себя братом огня! Огонь — в твоих жилах! Во имя твое, Ячур, мой божественный собрат, да напьется меч огненной крови!

С этими словами Учай вонзил меч в грудь кузнеца. Страшный крик хлестнул по ушам и сразу же оборвался. Раздалось шипение, запахло горелой кровью. Учай глядел в угасающие глаза сакона, не спеша выдергивать меч. Ему казалось, с каждым толчком сердца клинок высасывает из кузнеца жизнь. Лишь раз он ощущал нечто подобное — когда зарезал наместника Мравца у погребального костра павших арьев. Учай чувствовал себя всесильным, беспредельным, выше леса, быстрее и смертоноснее пламени… Верно, даже ночь любви с богиней не принесла бы ему такого же наслаждения.

— Я смотрю, этот меч очень любит кровь жителей Накхарана, — хрипло произнес Учай, отталкивая наконец тело Тхери и отступая назад.

Мертвец бессильно свалился ему под ноги. Живые стояли, словно окаменев. Нечто более сильное, чем обычный ужас, заставило людей хранить молчание.

— Святотатство! — пробормотал верховный жрец, дав голос общему чувству. — Горе нам всем! Гнев богов…

— Хватит! Я сам сын бога! — рявкнул Учай. — Мы, боги, живем иной правдой, законы смертных людишек нам не указ! Богиня предала меня — так пусть приползет ко мне на коленях, когда увидит, кем я стану, когда убью Ширама!

Жрецы глядели на чудовищного богохульника так, словно ожидали, что он вот-вот провалится сквозь пол там, где стоял. Даже воины Учая начали поглядывать в сторону двери, чтобы успеть выскочить, прежде чем разгневанный Ячур обрушит крышу на их зарвавшегося вождя. «Да он безумен! Погубит себя и нас вместе с собой!» — думал каждый.

Учай скользнул взглядом по бледным лицам и отрывисто рассмеялся.

— Погодите! Скоро грядет еще одна жертва. Вам понравится. И ему. — Он кивнул на Ячура. — Наверняка владыка Бездны давно не получал достойных его подношений! Вечка, ловчий венец мне сюда!

Младший побратим протиснулся сквозь толпу со свертком в руках. Учай сорвал ткань, обхватил железный венец ладонями и зажмурился.

— Она уже близко, — прошептал он. — Приготовьтесь!

* * *

— Вот, должно быть, и храм, — сказал Даргаш, указывая на холм вдали. — Видишь, крыша расписная торчит из-за деревьев?

Они стояли на краю обширной равнины, бывшей некогда заболоченным озером. Даргаш с недоумением и опаской оглядывал затянутое дымом пространство.

— Что за дым? Земля горит?

— Болота, — ответила Янди, вглядываясь в даль. — Тут, вокруг Мравца, они повсюду тлеют. Киран постарался…

— Надеюсь, нам не придется искать дорогу в этом дыму. Не хотелось бы мне лезть туда, где горит земля под ногами!

— Люди как-то попадают на храмовый островок, — пожала плечами Янди. — Значит, попадем и мы.

Даргаш повернулся к подруге:

— Я вот о чем думаю, милая. Твои сны, несомненно, посланы богами, и все же… Не идем ли мы прямо в засаду?

— С чего ты решил?

Накх огляделся. До заката было еще далеко, хотя неподвижные облака уже начинали алеть с изнанки. Что-то в этом неприветливом еловом лесу смущало накха. За весь день они не встретили ни единой живой души, однако…

— Я постоянно чувствовал взгляд в спину.

— Я тоже, и мы говорили об этом. Даргаш, это был волк!

— Да, но…

Даргаш вспомнил промелькнувшую в подлеске черную тень. То был в самом деле волк. Непростой волк — крался за ними, выслеживал из-за кустов…

— Обычно волки так себя не ведут, — буркнул он. — Если их только кто-то не послал…

— Даргаш, ты ворчишь, словно старый дед, — отрезала Янди. — Чего добиваешься? Чтобы мы застряли здесь дотемна? В темноте я точно не полезу через торфяник!

— Поступим вот как, — принял решение Даргаш. — Пойдем вдоль опушки — я направо, ты налево — и поищем тропу или дорогу, по которой можно добраться до храма. А уж там…

* * *

Янди быстро пробиралась вдоль края болота и вдруг, к своему удивлению, вышла прямо на дорогу. Это была не какая-то лесная тропа, а настоящий, широкий санный путь, покрытый следами людей и отпечатками копыт. Дорога переходила в добротную гать, ведущую через задымленный торфяник прямо к храму.

«По этой дороге ездили сегодня, — отметила она, разглядывая следы. — Два отряда… Утром со стороны храма проехали конники, и немало, а совсем недавно… Так-так! Клянусь Солнцем, это не конские копыта, а лосиные!»

Мысли Янди замелькали вдвое быстрее.

«На лосях в здешних лесах ездят только ингри! Значит, отряд ингри зачем-то явился сегодня в храм Ячура… Куда ведут меня сны, где скрывается мой сын!»

Неспроста Даргаш твердил о засаде…

«Никакая это не засада, — подумала Янди. — Откуда ингри знать о том, что я ищу Шаркана? Они считают, что я — ну, то есть богиня — провела ночь с их повелителем и удалилась в свои сумрачные надзвездные пределы…»

Но почему Учай отправил отряд своих воинов в храм? Да потому что и сам ищет Шаркана и Тхери. Как-то проведал, что они там скрываются… и теперь пытается опередить ее?!

Янди резко выпрямилась. Ну уж нет! На этот раз Учаю не удастся отнять у нее сына!

«Пойду туда прямо сейчас, пока Даргаш опять не вздумал мне мешать или, того хуже, оберегать, — решила она. — Ингри знают меня как богиню своего полоумного властителя. Увидят — небось, попадают ниц… А если и сам Учай там? Что ж, так даже лучше. Устрою ему новое чудесное явление!»

* * *

Даргаш даже не заметил, в какой миг снова ощутил на себе чужой взгляд. Чем сумрачнее становилось в лесу, тем сильнее делалась подспудная тревога. Воспоминания о волке не уходили. А если зверь тут был не один? Да и волк ли это был? Даргаш сильно сомневался. Он вспоминал слухи про оборотней, разоривших Ладьву; рассказы об арьях, что уехали от Учая и бесследно исчезли в этих самых лесах… Внезапно накх остановился — он понял. «Они ждут заката! — с внутренним холодком подумал он. — Ну конечно! Следят за нами и ждут! Вот почему эти леса такие безлюдные… Так, надо поспешить! Оборотни не явятся до захода солнца…»

Даргаш устремился обратно к опушке, собираясь поскорее отыскать Янди. Вдруг он услышал за спиной насмешливый голос:

— Накх не заметил меня в десяти шагах? Вот чудно! Или Великий Ров сторожили накхи другой породы?

Воин резко оглянулся и увидел, как из-за дерева выходит Варлыга. Позади него из-за дерева выглядывал Андемо.

— Видно, здешние болотные духи ослепили меня ядовитым дымом, — проговорил Даргаш, доставая мечи. — Но это еще не поздно исправить.

Варлыга поднял руку.

— В тебя сейчас целятся мои люди, так что лучше стой и слушай, — спокойно сказал он. — Повезло тебе, накх, что ты встретил первыми нас, а не Шереха. Его волки бы вовсе не стали с тобой беседовать. Впрочем, они и так недалеко. Скоро зайдет солнце, тут-то ты их и увидишь…

— Так и думал, что это был не волк, — буркнул Даргаш.

— Говори — что ты делаешь в этом лесу?

— А ты кто такой, чтобы допрашивать меня?

— Дозволь, Варлыга, я объясню, — выступил вперед Андемо. — Это один из разведчиков воеводы Ширама, которых тот посылал в земли ингри. А лучше пусть малец скажет…

Бьяр вытолкнул вперед Шаркана.

— Это он! — радостно воскликнул мальчик, узнав Даргаша. — Мой спаситель!

Прежде чем его успели остановить, Шаркан выскочил вперед и низко поклонился накху.

— Благодарю, что спас меня из огненной избы! А где моя мать? Она ведь была с тобой!

— И ты здравствуй, Шаркан! Твоя мать думает, что ты в храме Ячура, — ответил Даргаш, тоже обрадованный, однако и сильно озадаченный встречей. — Ей снились вещие сны, они и привели нас сюда… Но разве ты не с отцом?

— Нет, батюшку схватил Учай, — ответил мальчик, — мне удалось сбежать от ловчих.

— Учай сейчас как раз в храме Ячура, — добавил Варлыга. — Он с домашним войском явился туда после полудня. Мы следим за ними. Я пока не понимаю его замыслов. Должно быть, он проведал об арьях в Мравце и решил напасть на них. Но почему оставил в Ладьве всех остальных воинов? Разве он сам не понимает…

Даргаш неожиданно сорвался с места и, прежде чем кто-то из дривов успел снова натянуть лук, исчез в подлеске. Варлыга проводил его озадаченным взглядом. Андемо схватил его за руку и начал быстро объяснять, что к чему.

Даргаш несся через лес, не разбирая дороги. Он нашел источник своей тревоги: это был страх за Янди. Отыскать, остановить ее!

* * *

— Богиня, — летел почтительный шепот под сводами храма. — Матерь Битв, великая богиня явилась…

Янди вошла в храм, высоко неся голову. Подворье выглядело почти пустым, но сам храм Ячура оказался полон народу. Там были и местные жрецы в длинных, покрытых обережными вышивками рубахах, и воины Учая — все с одинаковым выражением глубокого потрясения на лице. Лазутчица самодовольно улыбнулась. Пока все шло именно так, как она и задумывала.

Толпа вдруг шарахнулась в стороны, и навстречу ей выбежал Учай. Янди запнулась на полушаге: повелитель ингри был с ног до головы забрызган кровью. Запах гари пропитывал его одежду, а глаза пылали нездешним огнем.

— Возлюбленная! — заорал он, падая к ее ногам. — Ты не забыла меня! Какое счастье! Ты пришла вдохновить меня на битву?

Он схватил Янди за руки и молитвенно сжал ее запястья.

— Ты ведь полетишь у меня за плечом, осеняя черными крыльями?

— Или, может, отправишься прямо за Кромку? — Учай рванул Янди на себя, заламывая ей руку. — Замолвишь за меня словечко перед хозяевами Исподнего мира?!

Янди обвила вождя ингри обеими ногами и резко повернулась, опрокинув его наземь. Учай покатился по полу, но в следующий миг вскочил и выхватил меч. Янди уже стояла, устремив ему в лицо указующий перст.

— Ты посмел поднять руку на богиню?! Познай мой гнев, ничтожный!

Вокруг раздался единый вздох ужаса. Напасть на богиню прямо в храме… Воины-ингри и жрецы Ячура кинулись прочь от алтаря. Под напором тел хрустнул дверной косяк.

Учай лишь презрительно расхохотался:

— Не грози мне гневом богов, самозванка!

Он шагнул к лазутчице.

— Могучий Ячур, прими еще одну жертву — и укрепи руку в завтрашней битве!

«Еще одна жертва? — Осознав его слова, Янди на миг словно заледенела. — Где Шаркан?!» Она кинула быстрый взгляд в сторону алтаря, но там лежало только скрюченное в предсмертной судороге тело Тхери. В тот же миг рядом с ее лицом сверкнуло лезвие. Янди молниеносно уклонилась, отскочила назад и выхватила накхский короткий меч.

— Прыгай не прыгай, девка, ничто тебе не поможет!

Учай нанес еще удар. Янди вновь уклонилась безо всякого труда и усмехнулась, чуть расслабляясь. Она начала понимать, что противнику до нее далеко.

— Если б ты знал, мозгляк, — насмешливо ответила она, — сколько раз меня уже пытались принести в жертву!

Но если сражался Учай и посредственно, то думал он куда быстрее.

— Эй, не бойтесь ее, она самозванка! — закричал он воинам. — Хватайте девку!

Никто ему не ответил: храм уже опустел. Учай зарычал от злости.

Янди расхохоталась:

— Ну и кто из нас самозванец? Говори, где мой сын!

Меч Янди сверкнул серебряной молнией. Учай едва успел отразить удар…

Но когда клинок из небесного железа столкнулся с зачарованным мечом вождя ингри, что-то произошло с миром. У Янди на миг помутилось в глазах… а потом она увидела перед собой не перекошенное яростью лицо Учая, а жуткую морду неведомого зверя. То был не ящер, не волк и не кабан. Этому существу в мире даже имени не было… Чудище распахнуло пасть…

«Вот и все», — отстраненно и медленно подумала Янди.

Из потустороннего далека доносилось слаженное пение жрецов. Янди померещилось имя Ячура… Пение завершил тяжкий удар, словно на храм обрушилась скала. Крыша затрещала, бревна в стенах расселись…

…Даргаш, выскочивший в этот миг на опушку, застыл на месте, глядя, как над крышей храма, над дымом торфяников все выше поднимается в небо косматый язык огня, подобный раскинувшему крылья огненному ящеру…

Пол дрогнул и накренился под ногами у Янди. Вокруг скрипело, трещало, грохотало. Она покатилась, едва не выронив меч. Что творится? Некогда в горах Накхарана Янди довелось угодить в землетрясение. Она на всю жизнь запомнила это чувство всемогущества божественных сил и своей полной беспомощности перед ними. Вот и здесь что-то происходило с храмом, с самой твердью под ним, а она могла лишь ждать гибели…

«Это суд богов, — с глубокой убежденностью подумала Янди, прикрывая голову руками, чтобы хоть как-то уберечься от падающих обломков. — Сюда пришли боги…»

Ближняя стена застонала и разошлась, впустив сумрачный свет. Извернувшись ужом, Янди выкатилась наружу. Бревна лишь чудом не придавили ее. Убедившись, что жива и цела, девушка вскочила на ноги. Половины храма не было, над остатками полыхал огонь. К багровому вечернему небу вихрем летели пепел и искры.

«Где чудище?!»

Янди сжала рукоять меча, быстро огляделась, и в огненной тьме разрушенного храма уловила движение огромной туши с острым гребнем на спине. Ужасный зверь, хрипя, выбирался из-под рухнувшей балки… Не дожидаясь, пока он освободится, Янди кинулась вниз по склону, прочь, прочь!

Достигнув края торфяника, она остановилась. Осторожно вступила на подтаявший дерн, прошла пару шагов — и сразу же провалилась по колено. Из-под земли ей навстречу вырвался язык пламени. Янди едва успела отскочить, вскидывая руку, чтобы прикрыть лицо.

В спину ударил ужасающий вой. Янди оглянулась и встретилась взглядом с Великим Зверем. Тот выбрался из-под обломков и смотрел прямо на нее, будто сама смерть. Теперь она узнала его, хотя никогда не видела. Так вот кого призвал Учай!.. Или сам обратился?

«Что ж, теперь ты доволен! — подумала Янди. — Хотел быть самым страшным — и стал… Но мне-то что делать?»

Она быстро осмотрела кочковатое дымящееся поле, прикидывая, где болото дымит послабее, как пройти среди черных и рыжих пятен, где еще лежал снег, а где топорщилась прошлогодняя трава…

«Вот тут я, с помощью Исвархи и Матери Найи, пожалуй, проскочу!»

Когда Зверь из Бездны спустился к торфянику, Янди была уже далеко. Она перелетала с кочки на кочку, будто мотылек, избегая ровных полянок и мест, откуда сочился дым, стараясь нутром чувствовать идущий из-под земли жар. Глаза Янди были закрыты, лицо безмятежно — зрение только помешало бы ей сейчас… Иногда она, замирая, ощущала, как земля с тихим хрустом начинает проседать под ступней, но внутреннее чувство подхватывало ее и несло вперед, словно на крыльях. Главное — не останавливаться!

Порыв ветра сдул большое облако дыма. Янди жадно вдохнула чистый воздух. «Прошла?» Она открыла глаза и увидела прямо перед собой — даже ближе, чем ожидала, — опушку леса.

Под деревьями стояли люди и что-то кричали, махая ей руками. Кто они? «Даргаш», — скорее догадалась, чем узнала она. А рядом…

— Шаркан! — закричала Янди и сразу закашлялась от дыма.

Рычание чудища раздалось прямо за спиной. Близко. Слишком близко.

«Догнал!»

Янди развернулась, вскидывая меч. Она понимала, что этот бой будет последним. «Ну хоть с собой заберу. Надо попасть в горло… в глаз…»

Вдруг рычание Зверя заглушил другой, глухой, заполонивший все пространство звук. Янди почудилось, будто утробно заворчала сама земля. Торфяное болото зашевелилось, земля вспучилась горбами. Потом один из горбов раскрылся. На миг Янди увидела перед собой раскосые глаза идола Ячура: такого же, как в храме, только исполинского. И не рукотворного, а огненно-живого. Бог-Змей раскрыл пасть — и все исчезло в пламени.

* * *

— Где она?!

Даргаш моргал, но перед глазами лишь плавали пятна. Вот он только что видел, как маленькая фигурка скачет по болоту, а потом рядом с ней из-под земли вырывается столп огня…

— Ого, в храме-то что делается! — раздался рядом голос Варлыги. — Глядите, крыша провалилась! Народ по дороге бежит…

— Где Янди?

Ветер уже сдувал облако бурого дыма, но на том месте, где только что находилась Янди, никого заметно не было.

— Шаркан… — донесся далекий крик.

Даргаш, ни мгновения не сомневаясь, устремился на голос.

— Стой, опасно! — закричал ему вслед Варлыга.

Накх даже не обернулся.

— Я с тобой! — сорвался с места Шаркан. — Покажу, как пройти!

— Эх, пропали ни за что! — махнул рукой Варлыга, глядя, как двое исчезают в окутавшем болото дыму.

Однако спустя недолгое время он снова увидел их, идущих через торфяник в сторону леса. Впереди шел Шаркан. Мальчик петлял, тщательно выбирая дорогу. За ним шагал Даргаш, неся на руках Янди.

— Поистине лишь милостью богов вы уцелели! — выдохнул Варлыга, когда двое ступили на твердую почву.

— Мы с отцом часто ходили за горючей землей, — дрожащим от волнения голосом ответил Шаркан. — Он меня научил, как ходить через болотный пожар…

Одного взгляда на Янди Варлыге хватило, чтобы понять — дело плохо. Почерневшее, обожженное тело, сгоревшие волосы — все, что осталось от прежде прекрасной женщины. Глаза Янди были распахнуты — неподвижные, слепые…

— Не выживет, — мрачно сказал дрив.

— Выживет, — возразил Даргаш. — Правда, Шаркан?

— Правда, — кивнул мальчик. — Мы ее выходим, и она выживет.

Следующим утром, когда догорели остатки храма Ячура и люди вернулись на пепелище, то обнаружилось, что Учай исчез бесследно. Даже костей не нашли. Только искореженный, погнутый меч…

Глава 17. Вещие сны

Ширам сидел на крыльце уцелевшей избы внутри Мравецкого крома и смотрел на звезды. Хотя на дворе была глубокая ночь, ему не спалось. Он видел безмолвную стражу, ходящую вдоль остатков стен. Он знал, что ворота тоже под охраной. Можно было, конечно, обойти кром, проверить посты, но Ширам доверял сородичам, как самому себе. Если какие-нибудь особенно отчаянные дривы вздумают забраться ночью в накхский стан, они сильно об этом пожалеют…

Так что Ширам просто смотрел, как медленно двигаются в небе звездные дороги, и думал об Аюне. Вспоминал, как обнял ее на прощание и как холодно было ее ответное объятие. Или ему показалось? Ширам частенько раздумывал об этом и в конце концов признался сам себе: он не слишком хорошо понимал, что у женщин на уме. А уж собственная жена-царевна и вовсе была для него загадкой.

Порой Ширам с какой-то странной тоской вспоминал их совместное бегство через горы зимнего Накхарана. Карабкаясь на заснеженный перевал, убегая от погони, они были много ближе друг к другу, чем потом, в Лазурном дворце. Да, теперь Аюна — его жена, она носит его ребенка… Но она как будто закрыта от него, всегда насторожена и печальна. И чем круглее становится ее живот, тем явственнее эта совершенно непонятная тревога. Иногда Шираму даже мерещился страх в глазах царевны — не перед родами, а перед ним… «Жена боится меня? Чушь!» — убеждал он себя, сам не признаваясь, как его это ранит.

Ширам слыхал, что порой женщины во время беременности становятся плаксивы и с причудами. Но ни одна из его жен в Накхаране такого себе не позволяла. Всякая из них и на сносях взялась бы за лунную косу, подойди враги к ее башне. Ширам был в этом уверен — по крайней мере ни разу бабьих жалоб не слышал…

Что же делать с Аюной? Ширам понятия не имел, поэтому не делал ничего. И вообще старался не смущать ее своим присутствием, пореже попадаться на глаза. Хотя иной раз мечтал: вот бы супруга хоть иногда улыбалась ему! И была бы с ним так же весела, как со своими служанками, и так откровенна, как со своим братом Аюром… Порой, лежа с ней рядом в постели, Ширам чувствовал себя так, словно находился на другом конце света…

И вот теперь Ширам сидел на крыльце, глядя на звезды, и думал о разбудившем его тревожном сне. Ему приснилась Аюна — и поток, уносящий его супругу прочь, словно сорванную весенним разливом ветку… Воды заливали низины, реки выходили из берегов. Где была степь, стало море — от края до края земли…

«Хвала господу Исвархе и Отцу-Змею, это всего лишь сон! — размышлял Ширам. — Моя супруга в полной безопасности в Лазурном дворце. Даже если Ратха, не приведи боги, выйдет из берегов и затопит нижний город, обитателям дворцового холма ничего не грозит…»

За раздумьями Ширам и сам не заметил, как вновь задремал на крыльце. И ему приснился еще один сон — хуже прежнего.

Он стоит среди степи, перед невысоким холмом, увенчанным странным изваянием. Господь Исварха? Или нет? Приземистый, тяжелый, грубо вырубленный из камня идол. Широко расставленные ноги, угрожающе воздетые короткие руки. Из головы, словно острые прямые рога, торчат во все стороны короткие лучи. Зубы оскалены, красные глаза без зрачков смотрят перед собой с бессмысленной злобой. Неведомый бог — или див? — весь, от ног до растущей прямо из плеч головы, вымазан чем-то красным. Ширам очень хорошо знает, что это за краска… Он опускает взгляд и видит, что холм, на котором стоит жутковатый бог, окружен глубоким рвом, доверху полным человеческих тел. Смуглая кожа, длинные золотистые волосы — это мертвые арьи…

«Тигна Кара, — всплывает вдруг в памяти имя. — Гневное Солнце».

Ширам дернулся и вновь проснулся. Он по-прежнему сидел на крыльце и даже замерзнуть не успел — его сон длился не дольше мгновения.

«Что за имя такое — Тигна… как его там? — хмурясь, задумался он. — Откуда я его знаю? Клянусь Змеем, никогда прежде не слышал! И этот коротышка, алчущий мяса и крови арьев, — что это за бог? Какое племя ему поклоняется?»

Тень отдалилась от края избы и шагнула вперед, подставляя себя лунному свету. Ширам одним движением вскочил на ноги и выхватил меч. Как он мог подпустить врага так близко?!

Перед ним стоял Учай. Вождь ингри сильно изменился с тех пор, как Ширам видел его в последний раз. Тогда это был яростный мальчишка-охотник — теперь же при одном взгляде на повелителя ингри брала оторопь. Учай выглядел много старше своих лет. Забрызганный грязью и кровью, он словно явился прямиком с поля битвы. Длинные белые волосы свисали вдоль страшного лица, покрытого то ли бугристой маской, то ли коркой ожога. Он жадно глядел на Ширама, скаля зубы в довольной ухмылке.

— Если боги глаза откроют, где найдешь ты укрытие, смертный? — проскрипел он.

Ширам прищурился:

— Что-то многовато бродячих мертвецов стало в здешних лесах! Именем Отца-Змея — сгинь-пропади, нечистый ухр!

— «Сгинь»? — притворно возмутился Учай. — А поединок закончить? Или забыл, как улепетывал от меня через всю Холодную Спину? Как твой дружок увозил тебя на мамонте, а ты лежал полудохлый, не в силах и рукой пошевелить? Ах да, куда тебе сражаться — ты же теперь калека!

— А ты и вовсе призрак.

— Думаешь, меня это остановит? — захохотал Учай.

— А меня?

Два клинка, призрачный и железный, со звоном встретились во тьме. Хохот Учая превратился в звериный рев, и Ширам понял, что сражается уже не с человеком, даже не с мертвецом, а с тем, кого один раз уже смог победить. «Неужто боги хотят, чтобы я опять убил Великого Зверя?» — мимолетно удивился он.

А еще рядом не было Аюра, готового выстрелом из лука добить хищника.

«На этот раз никто не заберет мою добычу», — подумал Ширам.

Зверь из Бездны кинулся на него, разевая клыкастую пасть. Ширам поднырнул под нижнюю челюсть зверя, перекатился и мгновенно отсек волчьему секачу переднюю ногу — слишком тонкую для такой туши. А когда зверь с визгом рухнул наземь — вонзил меч по рукоять прямо чудищу в глаз…

— Ну что, доволен? — Ширам отскочил от бьющегося в агонии зверя. Он даже не успел запыхаться. — Теперь мы закончили?

Великий Зверь в последний раз лязгнул зубами, уцелевший глаз закатился… и Учай исчез.

Ширам открыл глаза, вскинул упавшую на грудь голову. Что ж такое-то — снова задремал на крыльце! Да еще с мечом в руке? Ширам, хмыкнув, убрал клинок в ножны. Встал, потягиваясь, расправляя затекшие суставы.

Над Мравцем занималась бледная утренняя заря.

* * *

Тем же днем в Мравец прибыли Илень и Варлыга. С ними приехали Даргаш и Шаркан, привезя едва живую Янди. Никто уже особо не ждал ее выздоровления. Только Даргаш не терял надежды.

— Все мы слышали о том, что произошло на торгу, — сказал Варлыга, когда Ширам пригласил его на разговор. — Темное это дело с мальчиком-гусляром! Я обещаю, что самолично займусь им и доподлинно разузнаю, кто и зачем его убил…

— Благодарю, — ответил Ширам, качая головой, — и особенно за то, что помог успокоить Мравец. Но боюсь, зло уже совершено. Мне сообщают, что могила певца становится местом поклонения, а песню про Айну поют в каждом кружале, проклиная при этом арьев…

— И то верно, — кивнул Варлыга. — К чему искать убийцу мальчика, если он и так нам известен? Своими или чужими руками, его погубил слепец Зарни. Ведь это он отбирал и обучал мальчишек в Ладьве…

— Ах вот оно что. — Ширам, поколебавшись, сказал: — Меня ведь за колдуном сюда и прислали.

— А мы-то все гадаем, зачем к нам прибыло войско посреди зимы!

— Я послал людей отыскать и поймать Зарни. Но они вернулись ни с чем.

— Думаю, мы еще о нем услышим, — задумчиво протянул Варлыга. И добавил: — Я тоже благодарен тебе, государь-воевода, что ты не допустил кровопролития. Мало кто смог бы удержаться… Если бы земля дривов была ввергнута сейчас в новую войну с Араттой, это была бы не просто жестокая, но и бессмысленная схватка, в которой проиграли бы все. И я не только от себя говорю. Станимир думает так же.

— Станимир?

— Да. Я согласился возглавить Мравец, став младшим братом под рукой князя лютвягов.

— Насколько мне известно, Станимир собирался объявить Аратте войну.

— Он не станет этого делать.

— Почему ты так уверен?

— Это было моим условием.

— Гм, — промычал Ширам.

Такие новости требовалось крепко обдумать. И прежде всего — подать весть в столицу. Ширам как раз со дня на день ждал гонца с письмами из Лазурного дворца.

— Теперь что до изорян, — продолжал Варлыга. — О гибели Учая ты уже, верно, знаешь?

— Знаю, — помолчав, кивнул Ширам. — Догадывался…

— Вчера в храме Ячура разразился страшный пожар. Ходят слухи, что Учай настолько перешел всякую меру в богохульствах, что Болотный Брат пробудился и сам забрал его душу.

— И в это верю, — вспомнив ночное видение, ответил предводитель накхов.

— Теперь у изорян, как и раньше, не будет единого вождя. Они снова хотят жить, как деды завещали: каждый своим родом.

— А родичи Учая? Не захотят отомстить?

— Рода Хирвы больше нет, — развел руками Варлыга. — Толмай и его сыновья ушли на суд предков, уцелевшие разбежались. Говорят, в угодьях вержан теперь водится лишь нечисть. Ни один изорянин в здравом уме не поселится на другом берегу Вержи…

— А что Киран? Я слышал, его оборотни загрызли?

Лицо Варлыги стало вдруг возвышенно-строгим.

— Не оборотни.

Он сунул руку в поясную сумку и выудил золотое кольцо с печатью.

— Вот, возьми. Передай это кольцо твоему государю Аюру.

— Я узнаю это кольцо, — склонил голову Ширам, — а все же где сам Киран?

— Полагаю, это все, что от него осталось…

Ширам внимательно поглядел Варлыге в лицо:

— Кое-чего я не могу понять. Почему ты оставил мысли о мести арьям? Киран убил всю твою семью…

— Киран свое получил, — пожал плечами дрив. — А мстить Аратте… Она погибнет и без нас. Ее судьба предрешена — и не людьми, а богами.

Ширам нахмурился:

— С чего ты взял?

— Еще когда я копал Великий Ров, не мог избавиться от чувства, что эта работа напрасна… Но точно я понял это, когда шел ледяными подземельями под Змеиным Языком. Смертные и их царства — лишь пылинки на ветру богов… И ветер уже поднимается.

Варлыга поднял голову, словно прислушиваясь.

— Там, внизу, очень хорошо слышен его нарастающий рев…

Ширам содрогнулся, будто откуда-то и впрямь повеяло нездешним морозом.

— Что ж, увидим, — ответил он. — Пути богов нам неведомы. Моя судьба принадлежит Аратте и государю Аюру. Если они погибнут — и я с ними. Но прежде сделаю для них все, что могу.

— А мы останемся здесь, — ответил Варлыга. — И будем жить.

* * *

Мазайка и Шаркан сидели на остатках городской стены, глядя на реку и лес вдалеке. Никто при виде этих безлюдных заснеженных далей и помыслить не мог, что совсем недавно именно там разыгралось страшнейшее сражение, решившее судьбу дривского края.

— Отца убили, — проговорил Шаркан. — Повторяю сам себе все время, а поверить не могу… Я всю жизнь был с ним. Мы стояли вдвоем против всех. Работали, убегали… снова прятались и снова работали — вот и вся наша жизнь. А теперь совсем иначе. Я потерял отца и нашел мать.

— Мать?

— Помнишь богиню на празднике нового солнца? Это она и была.

— Такая красивая!

— Больше нет, — вздохнул Шаркан. — Учай едва не убил ее. И огненное болото… Но Даргаш говорит, она выживет — у него есть средство… И еще он сказал, что отец от нее-то и бегал всю жизнь… А я все равно ее не боюсь. Ей так больно… Знаешь, сперва я был мал, и отец заботился обо мне. А теперь я вырос и буду заботиться о матери. Думаю, это правильно. Что скажешь?

— Эх — вздохнул Мазайка. — Если б дед Вергиз вдруг сбежал из-за Кромки, я бы вообще ни о чем не думал. Просто обнял бы его крепко-крепко! И больше никогда не отпускал!

— А как же твоя сестра, которую ты все время вспоминаешь, — Кирья?

— Она мне не сестра… то есть не по крови сестра… но все равно! Тот мальчик, которого здесь убили, — гусляр Хельми… Варлыга верно сказал — Зарни нарочно послал его на смерть. А я этому злодею должен Кирью оставить?! Она же, дуреха, им восхищается, доверяет ему…

Мазайка решительно начал сползать со стены на землю.

— Ты куда? — удивленно спросил сын кузнеца.

— Собираться. На север пойду — сестренку искать!

Глава 18. Путь за Кромку

Кирья стояла на берегу и смотрела на быстрые воды Вержи. Круглый год река бежала с востока на закат — как и в дни ее детства, как сотни и тысячи лет назад. Среди множества речушек и ручьев, что питали леса Ингри-маа, Вержа считалась полноводной, широкой и даже опасной. Не всякий мальчишка осмелился бы ее переплыть, особенно когда вода несла куски льда, как теперь. Однако вещий Зарни открыл Кирье глаза на величие, простор и бесконечное разнообразие мира. Если подняться в небо, выше облаков, так высоко, как не летают даже птицы, и взглянуть оттуда, то Вержа — всего лишь серебристая нитка среди белого покрова, укрывшего Затуманный край.

На дальнем, высоком берегу виднелись ряды снежных горбов — крыши селения рода Хирвы. Ни одного дымка не поднимается над крышами, тропинки не протоптаны, на берегу не видать рыбаков… Печальное, пугающее безлюдье! Кирья из-под руки вгляделась в холм с частоколом, опоясавшим его вершину, — брошенный арьяльский острожек. Когда-то они с Мазайкой прибежали к тому острожку, взывая о помощи, а их прогнали. Спасибо хоть в спину стрелять не стали! Кирья хорошо помнила бледные перепуганные рожи, торчавшие над частоколом. И где теперь те парни? Кирья знала, что один из побратимов Учайки так и остался за Вержей. «Обзывал меня нежитью — а сам теперь кто?»

— Я не вижу реки, только слышу ее, — раздался рядом с ней голос Зарни. — Зато я вижу кое-что поважнее.

Вещий гусляр, по пояс укрытый медвежьей шкурой, сидел в длинной берестяной лодке. Эта лодка почти ничего не весила, служа гусляру и носилками, и ложем, и шатром во время непогоды. Обычно через лес ее несли четверо преданных слуг-дривов, сопровождавших Зарни уже много лет. Дойдя до подходящей речушки, озера или ручья, дривы спускали лодку на воду и дальше гребли, а потом снова поднимали ее на плечи.

— Что ты видишь? — спросила Кирья.

— Здесь, прямо по реке, проходит Кромка, граница миров. Мир треснул, расколовшись на явь и изнанку.

Кирья впилась глазами в дальний берег, но с виду он ничем не отличался от ближнего.

— Говорят, там видели отроковицу, игравшую на костяной дудке…

— Меня? — в замешательстве уставилась на него Кирья.

— Кого же еще? Калму отроковицей называть поздновато…

— Всегда, когда я начинала на чем-то играть, случалось несчастье, — призналась Кирья. — То река разольется, то камни с горы покатятся… Отец даже водил меня к Ашегу, жрецу Вармы. Но жрец только твердил о подступающей беде…

Зарни кивнул:

— Мне рассказывали про жреца бога ветра, который сошел с ума, не вынеся взгляда богов. Но он ничем и не сумел бы помочь. Того, что таится в тебе, ему не осилить. Думаю, своей игрой ты пробудила то, что веками спало в здешних лесах. Оно проснулось — и пошла трещина… Сперва начали перерождаться люди и звери…

— Люди?

— А кто, по-твоему, старая Калма? Она давно мертва и в то же время живет, потому что за Кромкой все иначе… Я не раз проходил через тени, я знаю, о чем говорю. Там не имеют значения расстояния — день пути или год, все едино. И время там другое. Древние звери заново рождаются в этом мире…

— Дозволь спросить, учитель, — не удержавшись, прервала его Кирья. — Ты сказал, что проходил Кромкой… но ведь это было очень давно? Значит, трещина была и раньше и я ни при чем?

— Твоя заслуга лишь в том, что Кромка сдвинулась к Верже, — терпеливо пояснил слепец. — Но есть в Аратте места — да те же Алаунские горы, — где явь искажается, словно в кривом зеркале. Уверен, — пробормотал он, — и там кое-что скрыто. Но я еще не сошел с ума, чтобы лезть туда по доброй воле. А вот в землю людей-медведей мы, пожалуй, сумеем пройти…

«Медвежью землю? Но она ведь как раз за рекой», — с беспокойством подумала Кирья.

— Учитель, ты сейчас сказал, будто явь дала трещину…

— Так и есть.

— И мы собираемся на ту сторону Вержи…

— Да, Кирья, уже сегодня.

— Значит, мы пойдем за Кромку?

Зарни улыбнулся.

— Но там же чудовища, — встревожилась Кирья. — Мы с Мазайкой их видели своими глазами, вот как тебя! Нас чуть не сожрали!

Яркие образы их полного опасностей осеннего путешествия замелькали в ее памяти. Страшное чудище ползет к Верже, ломая лес… Владения Калмы, похожие на горячечный сон… Змей, что вынырнул из болота рядом с Вергизовым обиталищем в дупле старого дуба… Девочка невольно коснулась висевшего на шее деревянного оберега с запрятанной внутри золотой нитью. Они-то думали, что страшный змей хочет их убить, а он их охранял!

— Мы тогда еле спаслись, — закончила девочка. — А ты снова меня туда…

— Ты не хочешь? — спросил гусляр. — Боишься?

— Конечно боюсь!

— А я не боюсь. Знаешь почему? — Зарни вытащил из-под шкуры гусли и принялся слаживать струны. — У меня есть не только сила, но и знание.

Кирья нахмурилась, обдумывая его слова.

* * *

Солнце зашло, берега Вержи погрузились во тьму. Однако Зарни не приказал слугам разводить костер и ставить шатер, не призвал Варака, чтобы готовить ужин. Вместо этого слепец устроил на коленях гусли и начал негромко играть, что-то нашептывая так тихо, что нельзя было разобрать ни единого слова. Дривы, хорошо знавшие привычки своего хозяина, молча пересели подальше.

— В воде могут быть перерожденные звери, — предупредила девочка, вспомнив щучьего ящера, охранявшего Ивовую кереметь. — Как бы не полезли на берег!

— Да забудь ты про зверей, — отмахнулся Зарни. — Нас никто не тронет. Лучше сиди тихо и не мешай.

Кирья послушно уселась поблизости от берестянки, искоса поглядывая на гусляра. Что он там наигрывает? Колдует, небось? Кирья знала, что Зарни ничего не делает просто так. Ее одолевало множество чувств — от любопытства до недоверия, — но вот зашевелившийся где-то в кишках страх в самом деле исчез. «Вот чудеса, — думала девочка. — Зарни знает о чудищах, но не боится — и все вокруг перестают бояться, глядя на него. Безногий, слепой, а все его слушаются. Как он так делает? Верно, потому, что чародей!»

Казалось бы, за время житья в Ладьве Кирья должна была привыкнуть к нему, но все оказалось совсем наоборот. С каждым днем гусляр казался ей все более таинственным, более могущественным. Зарни всегда пребывал в ровном, спокойном расположении духа, никогда не пугал приближенных, как ее брат, и тем не менее Кирья все тщательнее подбирала слова, обращаясь к гусляру с вопросами…

«Ты ли тот неизвестный „настоящий отец, великий чародей“, которого я так долго ищу? — размышляла она. — Почему не говоришь мне ничего, не признаешь своей дочерью? Может, я ошиблась?»

— Зачем я тебе, учитель? — Вопрос сорвался с ее губ прежде, чем она успела подумать.

Пение струн оборвалось нестройным созвучием. Кирья испуганно зажала себе рот ладонью. Однако Зарни лишь улыбнулся:

— Забирайся в лодку, Кирья. Сядь рядом со мной. Видно, пришло время нам поговорить начистоту.

У Кирьи мурашки пробежали по коже, но она тут же забралась в лодку, готовясь не упустить ни слова.

— Спрашиваешь, зачем ты мне… Ну слушай. Скоро начнется великая война с Араттой. Собственно, она идет уже давно. Этой осенью, с убийством Ардвана, Аратта могла — и должна была — рухнуть сама. Но есть незримые силы, которые ее хранят.

— Ты говоришь о богах?

— Ты понятлива, — довольно кивнул Зарни. — А против богов должны выступать — кто?

— Другие боги. Мой брат Учай теперь всем говорит, что он сын Шкая, — чуть подумав, сказала Кирья. — Он собирает войско против Аратты. Он призвал богиню с волком…

— Учай не бог, — усмехнулся гусляр. — Он лишь ловкий парень из леса. Вернее, был, пока мечты о собственной божественности не затуманили его разум. Про «богиню» я вообще молчу… Я твержу тебе о настоящих богах. Живых богах Аратты, детях Солнца. В Учае нет ни капли небесной крови… А вот в тебе есть.

— Моя мать… — запинаясь, пробормотала Кирья. — Ты говорил, она из Аратты… Так это правда?

— Не просто родом. Она принадлежала к высшим арьям. Они зовут себя первородными детьми Солнца — и правда, я не раз видел, на что они способны…

— Верно, по крови я не ингри, — волнуясь, сказала Кирья. — Я звала отцом Толмая, и он в самом деле был мне как отец. Но всякий в роду Хирвы знал, что Толмай нашел меня в корзинке на болоте. Отец рассказал, как это было. Он охотился и вдруг увидел черного крылатого зверя. Этот зверь нес корзинку. Отец подстрелил его, и корзинка упала в воду. Теперь мне служит призрак того летуна…

— Мне, — уточнил Зарни. — Он служит мне. Это я послал его в Затуманный край, чтобы спасти тебя… когда понял, что себя уже не спасу. И в корзинку положил тебя я.

У Кирьи перехватило дух. Она устремила сияющий взгляд на гусляра.

«Значит, это все же ты? Ты — мой отец?!»

Как долго она представляла себе этот миг! Мечтала, как кинется на шею обретенному отцу. Как укроется за его широкой спиной и все ее беды останутся позади… Но от Зарни веяло таким холодным могуществом, что Кирья не осмелилась даже его руки коснуться, не то что обнять… Вместо этого перед ней как живой встал Толмай — теплый, близкий и родной…

— Беглый сановник Киран увидел нас рядом и сразу обо всем догадался, — продолжал Зарни. — Но твой брат и все прочие оказались слепы. И они еще называют слепцом меня!

— У… учитель… — хрипло спросила Кирья, так и не набравшись смелости назвать Зарни отцом. — Я не понимаю… В Ладьве ты говорил, что мою мать убили арьи. А теперь говоришь, что она и сама одна из них…

Зарни вздохнул:

— Ладно, видно, пришло время тебе сказать. Мы с твоей матерью полюбили друг друга — и поплатились за это. Ее убили. А со мной сделали вот это. — Он указал на глаза и провел рукой по шкуре, под которой скрывались обрубки ног. — И оставили в живых — не из милосердия, а чтобы я подольше страдал…

— Но почему?! Если люди хотят быть вместе, зачем убивать и калечить?

— Им, золотоглазым, запрещено мешать кровь, — объяснил Зарни. — Считается, как только кровь будет осквернена, мир погибнет. Так что тебя, Кирья, посчитали бы порченой. В Аратте ты была бы желанна, как у вас, северян, — пригульное дитя, рожденное посреди голодной зимы… Напомнить, как поступают с такими?

Кровь прилила к лицу девочки. Она молчала, не зная, что и сказать.

Зарни тоже молчал, прислушиваясь к ее дыханию, тихонько водил пальцами по струнам и улыбался.

* * *

Никто не заметил тот миг, словно между сном и бодрствованием. То ли рыба хвостом плеснула, то ли кто-то вздохнул в вечернем сумраке. Только Зарни вдруг перестал шептать и играть. Кирья завертела головой, но вокруг был лишь заснеженный берег.

Лишь когда плеск воды стал размеренным, дривы подняли головы и немедленно схватились за копья. И было чего испугаться! Черные, блестящие спины бесшумно появлялись и исчезали под водой, приближаясь к берегу. Лунный свет вспыхивал на чешуе и отражался в круглых желтых глазах. Одна за другой неведомые твари вылезали на берег, обламывая наросшую корку льда. Сопели, встряхивались, поводили длинными зубастыми мордами. Дривы, бормоча молитвы Ячуру, преградили тварям путь к берестянке.

— Расступитесь, — резко приказал Зарни слугам. — От вашей суеты столько лишнего шума! Локша, убери своих ползучих щук!

Повинуясь окрику с воды, перерожденные щучьи ящеры один за другим нырнули в реку. Как только исчез под водой последний, в прибрежный лед уткнулся острый нос длинной долбленки. Высокая женщина с длинными седыми волосами встала во весь рост и величаво поклонилась гусляру.

— Благо тебе, о Зарни Зьен! Ты звал меня, и я пришла.

— А где старая Калма? Почему не явилась, чтобы приветствовать и сопроводить меня?

— Она на той стороне, — повела рукавом в темноту добродея. — Свет этого мира для нее смертелен. Но если твой путь будет пролегать по Изнанке мира…

Притаившаяся в лодке Кирья незаметно перевела дух. Она вспомнила Калму, эту полную злобы упыриху… Брр! Вот уж с кем ей совсем не хотелось встречаться!

— Вот как, — хмыкнул Зарни. — Значит, Калма теперь не может посещать явь даже по ночам… Трещина между мирами расширяется — или продолжается перерождение моей старой подруги?

— Полагаю, и то и другое, о учитель, — отозвалась Локша. — С прошлого лета тут многое изменилось…

— Вот новости я бы послушал.

Тем временем две молодые добродеи сложили весла, спрыгнули в реку и, шагая по колено в воде, вытащили нос лодки на сушу. Лишь тогда Локша сошла на берег и еще раз склонилась перед Зарни. На Кирью добродея лишь бросила острый взгляд. Кирья, хмурясь, посмотрела на нее исподлобья. Вот сейчас бывшая наставница скажет какую-нибудь гадость. Или воскликнет: «Ага, вот и ты явилась, беглянка!» — да и заберет нерадивую ученицу обратно в святилище! Нет, Зарни, конечно же, вступится… На миг девочку обожгло страхом — а вдруг гусляр ее для того сюда и привез? Да ну, путешествовать за тридевять земель ради такой мелочи…

— Не желаешь ли отдохнуть в Ивовой керемети, вещий Зарни? — спросила Локша. — Каждая женщина на моем острове будет счастлива лицезреть тебя и слушать твои мудрые речи…

— Нет, мы пойдем на север сразу. Чем быстрее мы найдем искомое, тем лучше.

Локша выпрямилась и вновь бросила пристальный взгляд на Кирью.

— Позволь спросить, вещий Зарни, — проговорила она, недобро улыбнувшись, — узнал ли ты, что за сокровище таится в пещере богов?

Зарни качнул головой:

— У меня, конечно, есть догадки. Но истина откроется лишь тому, кто сумеет войти…

— Тогда я, возможно, помогу тебе.

— Чем же?

— Твоя дочь тебе подскажет.

— Я? — изумилась Кирья.

— Я не стала ее возвращать, когда она сбежала, как ты и велел, — продолжала Локша. — Но я внимательно приглядывала за ней все это время, наблюдая, куда она пойдет, — по твоему приказу, о Зарни. Помнишь ли, что их с мальчишкой преследовал огромный змей?

— Конечно помню.

— Знаешь, зачем чудище их преследовало?

— Никакое не чудище! Это был Вергиз, Мазайкин дед! — выпалила Кирья, не в силах сдерживаться.

«И ты всегда знала об этом! — думала она, сжимая кулаки. — Калма украла его, утащила к себе за Кромку и превратила в змея. Но он вернулся, чтобы нас охранять!»

— А что, Вергиз не мог вас преследовать? Вы ведь кое-что стащили в его доме, — язвительно ответила ей Локша. — Нечто такое, что трогать вам не следовало…

— Кирья, о чем говорит Локша?

Девочка с удивлением услышала, как дрогнул голос гусляра. Сама разволновавшись неведомо почему, она сняла с шеи оберег и протянула Зарни.

— Наверно, об этом. Открой… отец.

Пальцы Зарни быстро ощупали вместилище. Золотая нить выпала наружу и тут же развернулась с тихим звоном. Зарни вытянул ее в разведенных руках, измеряя длину, нащупал петли на концах нити.

— Ах вот как, — прошептал он. — Ну что ж, теперь я догадываюсь, что мы ищем! Но как это попало к Вергизу? Впрочем, уже не важно. Скоро Кирья войдет в храм, и тайна раскроется… или останется там навсегда.

— Думаешь, девчонка готова? — с сомнением спросила Локша. — Мы наблюдали за ней много лет. Ты помнишь мои опасения…

— Помню. Но у нас нет выхода. Осталась всего одна попытка. И я верю, что моя дочь справится.

— Тебе лучше знать, о вещий Зарни, — поклонилась Локша. И, как показалась Кирье, поглядела не нее то ли с притворным, то ли с искренним сочувствием.

Зарни свернул золотую нить и вернул ее Кирье. Затем тряхнул головой, окликнул дривов:

— Привал окончен! Собирайтесь, мы отправляемся на другой берег. Там и заночуем… Эй, Кирья! А ты куда?

От слепца не ускользнуло то, что девочка выпрыгнула из лодки на берег.

— Учитель, — почтительно, но твердо сказала Кирья. — Я поплыву, но сперва все же ответь на мой вопрос. Ты ведь так и не ответил на него. Зачем я тебе?

Локша гневно воздела руки:

— И правда, что толку со строптивой девчонки, не умеющей повиноваться отцу?

— Уймись, Локша, — рассмеялся Зарни. — Моя дочь из рода тех, кто повелевает, а не повинуется. Она имеет право знать. Я дам тебе ответ, Кирья. Мы вступаем в войну. Люди воюют против людей, боги — против богов. А у бога должно быть и оружие под стать ему. Ты с этим согласна?

— Да, но…

— Там, в земле медведей, есть тайный храм. Его построили твои далекие предки. Я всю жизнь изучал подобные храмы — сурьи называют их лунными стойбищами — и знаю, что арьи сокрыли там волшебное оружие невиданной силы. Ты сильная, смелая девочка; в твоих жилах течет небесная кровь; ты и сама оружие, Кирья. Я верю, ты сможешь туда войти и принести то, что нам нужно.

— Нужно… зачем?

— Уничтожить Аратту! Отомстить за твою мать! За Толмая, вырастившего тебя!

Видения детства вихрем пронесли у Кирьи перед глазами. Корзинка, дите в болоте, отцовская ласка Толмая и его мертвое тело, привезенное с охоты… Муки и слепота Зарни… И словно эхо далекого крика — зов гибнущей матери, которой она не знала и никогда уже не узнает… Что там войны богов, великая Аратта, небесная кровь?! Месть за родителей, родных и приемных, — вот что имеет значение!

Пошатнувшийся мир встал на место. Кирья произнесла с удивившей ее саму жгучей решительностью:

— Войти в храм, забрать оружие, отомстить Аратте за мать и за тебя. Я сделаю все, что могу, отец!

* * *

Лодки были спущены на воду, добродеи и дривы взялись за весла. Вскоре Кирья вступила на землю рода Хирвы. Раньше тут жизнь хлопотала, слышались песни… а теперь лишь поземка сухими тростниками шуршит…

Локша не стала сходить на берег, лишь проводила их и отбыла восвояси. Пока длилась переправа, Кирья слушала, как хозяйка Ивовой керемети тихо разговаривала с Зарни. Причалив во мраке, путешественники молча обошли покинутое селение. Хотя было бы разумно переночевать в одной из изб, Зарни почему-то не захотел там оставаться. Кирья поймала себя на том, что даже рада этому. Глядя на родную деревню, ставшую обиталищем призраков и воспоминаний, девочка испытывала глубокую печаль, смешанную с каким-то нутряным страхом. Видения прошлого следовали за ней, пока дривы, привязав к ногам снегоступы, прокладывали тропу через заснеженный луг. Шагая вслед за ними к черневшему вдалеке лесу, Кирья затылком ощущала чьи-то взгляды, но, оглядываясь, видела лишь тьму и безлюдье.

— Нет хуже таких мест, — заметил гусляр, когда деревня осталась позади и они вошли под сень соснового леса. — Стоит отвлечься мыслями, как будто издалека — вздохи, плач…

— Я тоже их слышу, — буркнула Кирья, шагая рядом с лодкой.

— Ты хорошо умеешь слушать, — одобрительно сказал Зарни. — Гусляр зрит незримое, внимает голосам бессловесных… Тебе это скоро пригодится.

— О чем ты, учитель?

— Я не хотел говорить при Локше. Она-то мне не навредит, но за мной следят те, кто хорошо умеет задавать вопросы. Узнают, куда я ушел, — отыщут и Локшу…

— За тобой следят? — удивилась Кирья.

— О, поверь. Даже сейчас. Но мы перешли реку, и теперь я могу говорить смелее. Я догадываюсь, что́ там, в запретном храме. Я предполагал и раньше, и найденная тобой золотая струна явилась подтверждением. Там волшебные гусли.

— Гусли? — недоумевающе повторила Кирья.

— Страшное оружие, — кивнул слепец. — Способное поразить даже богов.

Кирья, обдумав его слова, мысленно согласилась. Силу песни она знала прекрасно. И не понаслышке…

Зарни поднял лицо к ночному небу, словно вглядываясь в узор созвездий. Кирье вдруг померещились на его скуластом лице широко распахнутые синие глаза, какие, верно, были у Зарни много лет назад.

— Идущий по звездам… — проговорил он задумчиво. — Это было оружие того, кого называли Идущий по звездам. Арьи царского рода пользуются очень странными титулами. Никто уже не понимает их значения. К сожалению, я тоже. Могу лишь предположить, что некоторые из них принадлежали повелителям нездешних морей…

— Кому?

— Не важно. Так вот, его оружием были гусли — вернее, то, что называлось «поющий кораблик». В Ясна-Веде он описан весьма подробно. Он был сделан из необыкновенного дерева с золотистой древесиной: говорилось, что оно звонкое, певучее и такое прочное, что «поющий кораблик» невозможно уничтожить, даже если сбросить его с обрыва на камни. На нем натянуты три золотые струны…

— А! Ты думаешь, что у нас одна из них?

— Именно.

Слежавшийся снег поскрипывал под снегоступами, еле слышно хрустел, когда его сминали «лапки». Над лесом всходил месяц, заливая сосновые холмы голубоватым сиянием. Дривы время от времени поглядывали на Зарни, ожидая, чтобы тот дал приказ устраиваться на ночлег. Но Зарни все сидел, запрокинув голову, а Кирья шагала рядом и задавала вопросы:

— И как же ворожили те волшебные гусли? Что они умели?

— Об этом я поведаю тебе позднее. Видишь ли, первые арьи, похоже, вовсе не были людьми…

— Они были богами?

— Или дивами. Добро и зло распознаешь по плодам. Боги несут миру благо — арьи же вредили этому миру с самого начала. Они были ему чужды, они несли ему гибель… Едва оказавшись здесь, они начали переделывать мир под себя. Мир сопротивлялся как мог, но когда арьев это останавливало! Ничто для них не имеет значения, кроме их собственной воли!

Кирья промолчала, ошеломленная прорвавшимся в голосе Зарни ожесточением.

— Некогда наш мир был куда холоднее и суше, чем сейчас, — уняв гнев, продолжал Зарни. — Север был скован льдом, все эти леса, — он повел рукой вокруг, — выросли, по меркам богов, недавно. Думаю, тут повсюду были такие же ледяные горы, как Холодная Спина… Ты ведь знаешь, что Холодная Спина целиком состоит изо льда?

— Нет, — ошалело глядя на него, ответила Кирья.

— И никто в Аратте не знает. Но скоро узнают…

Зарни усмехнулся так, что Кирью пробрала дрожь. Ей на миг почудилось, что сквозь черты гусляра проступило совсем другое, свирепое, даже не совсем человеческое лицо.

— О чем ты, учитель?

— Расскажу, когда найдем волшебные гусли.

— А откуда ты вообще о них узнал?

Слепец вдруг захихикал:

— Прочитал в Ясна-Веде, священной книге арьев! В самых полных, самых древних ее списках, что хранятся лишь в главном храме Исвархи в Лазурном дворце… Вход туда дозволен только жрецам высших посвящений. Спросишь, как я туда попадал? Был такой жрец, Тулум… Впрочем, почему был? Он жив и сейчас. Наверно, постарел, облысел, стал еще важнее, чем раньше, — он нынче верховный жрец Аратты… А когда-то мы были с ним так дружны! Он-то потом говорил, что нарочно старался подобраться ко мне поближе, чтобы выведать мои намерения… Но я помню: Тулум был, как все мы, околдован открывшимся ему знанием… Тем, что арьи забыли, а я им напомнил!

Кирья внимательно слушала — впрочем, понимала не слишком много.

— Но если арьи забыли свое прошлое, как тебе удалось его узнать?

— О, я же сурья! Сурьи помнят очень многое. Мы были первыми, кого встретили арьи, — тогда они еще не прятались за божественностью и щедро делились знаниями. Кроме того, в степях Солнечного Раската два известных лунных кочевья. Про одно из них мы знаем, но туда просто так не войти. А второе открыли еще в древние времена, и сурьи при этом присутствовали…

— И что за диво там скрывалось? — с горящими глазами спросила Кирья.

— Колесница для езды по небу.

— Ух! А где она сейчас?

— На ней улетел один из первых царей древних арьев. Он хотел привести воды в засушливые земли Аратты. Сказал, не вернусь, пока не найду источник вод! Ну и не вернулся. Хотя… судя по тому, что сейчас творится на севере Бьярмы, мог и найти…

— Небесные колесницы, волшебные гусли! — зачарованно повторила Кирья. — Но скажи, учитель, неужели эти сокровища древних ищем только мы с тобой?

— Мне нравятся твои вопросы! — усмехнулся гусляр. — Конечно нет! Тулум был бы дураком, если бы сейчас не бросил все силы на поиски этих тайных храмов. И кстати, у него тоже есть отпрыск перворожденных… Я даже знаю, что именно они могут искать. В главном храме Белазоры много веков хранится кольцо лучника…

Глава 19. Снежный зверь

Месяц плыл в ясном небе, синие тени от сосен расчертили снег. Время перевалило за полночь, а Зарни все не приказывал остановиться. Первое время Кирья и прочие шагали с опаской, напрягаясь от каждого шороха или треска. Но лес как вымер. Не только чудищ с Изнанки — даже и обычных звериных следов не было видно.

Наконец, когда закончились с детства знакомые Кирье лесистые холмы и пошли поросшие ивняком овраги, путешественники устроили привал.

— Господин, — обратился к Зарни один из дривов, — надо ли ставить сторожей?

— Вот чудной вопрос! — удивился гусляр. — Разве я велел вам не спать ночью? Чтобы завтра вы сонные уронили меня на какой-нибудь кочке? Или вы перестали верить, что мое искусство защищает вас?

— Как же нам не верить? — всплеснул руками дрив. — Если б мы не верили, неужто пошли бы с тобой во владения нежити? Но ты устал, мы же видим. Тебе надо выспаться…

— И вы боитесь, что я просплю всю нежить? — рассмеялся Зарни.

— Мы за Кромкой, господин, — ответил другой слуга. — Здешних чудищ не видно, но они не спят. Мы уверены, что они следят за нами от самой реки.

— Чудища из-за Кромки боятся холода, — вставила слово Кирья. — Вот помню…

Но дривы едва взглянули в ее сторону.

— У нас рассказывают — в полуночных лесах водятся страшные твари. Летом они спят в ледяных пещерах под землей, а морозными ночами вылезают наружу из своих нор…

— Ладно уж, — зевнул Зарни. — Хотите — сторожите ночью по очереди, если вам так страшно. Завтра с утра отоспимся…

«Чудовища? — подумала Кирья, оглядывая неподвижный заснеженный лес. — Трусливые дривы! Я никого не видела. Хотя уж кому, как не мне, увидеть их первой!»

Вскоре отблески костра озарили выбранную для ночлега поляну. Варак повесил над огнем набитый снегом котелок, чтобы поскорее оттаял в кипятке мороженый приварок. Зарни улегся в лодке, с головой накрылся меховой полстью и задремал.

Кирья подошла к раскидистой ели, растущей у края поляны. Хмыкнула, заметив, что дривы, явно опасаясь отходить далеко от лодки гусляра, не пошли на поиски сухостоя, а просто оборвали сухие еловые лапы. Вот же трусы! Девочка зашла за ель и принялась развязывать гашник меховых штанов. Присела все же так, чтобы одним глазом видеть пламя костра сквозь густые ветки.

Над головой взвыл ветер, заскрипели древесные стволы, закачались кроны.

— Батюшка-леший, прости, если побеспокоила! — пробормотала Кирья.

С еловых ветвей полетел пушистый снег — такой густой, что на миг и костер пропал из виду. Кирья вскочила, одергивая кожух, и бросилась обратно на поляну. Однако, когда обогнула ель и выскочила на открытое место — костра не было! Снегопад прекратился так же внезапно, как начался, и теперь перед девочкой была лишь ложбина, укрытая сугробами.

«Это еще что?! Где все наши?»

Кирья медленно вышла на открытое место, настороженно оглядываясь. Поляна была вроде похожа, но совершенно пуста — ни людей, ни огня… Девочка сделала еще шаг вперед — и вдруг снежный покров с хрустом провалился под ее ногами.

Кирья взмахнула руками, теряя равновесие; ей показалось, что она падает куда-то вниз — намного глубже, чем можно было бы представить. В один миг она оказалась в сугробе по пояс, ноги обожгло — то ли холодом, то ли жаром. Это ощущение Кирье было знакомо — ей уже доводилось слишком рано выходить на тонкий осенний лед…

«Под снегом вода!» — Кирья зашипела от досады и принялась карабкаться наружу. Но снег рассыпался и проседал. Чем дольше она барахталась, тем глубже проваливалась в сугроб.

«Да что ж такое?!» — в гневе и страхе подумала она, обнаружив, что снег забивает ей рот и нос. А ноги тем временем жгло уже до колена.

«Может, там трясина? Но почему так больно?»

— Помогите! — закричала она, совершенно явственно ощущая, как непонятная сила всасывает ее под снег. Не иначе как снежные духи пытались слопать ее!

Кирья принялась пинаться, но тут правая нога отозвалась такой резкой болью, будто угодила в острые зубы.

«Да оно мне этак ногу откусит!»

Девочка чувствовала, как подкатывает тот самый, лишающий разума страх, из-за которого увязший в трясине человек начинает метаться, убивая сам себя…

— Держись, царевна!

Всплеск воды, громкое шипение — слишком громкое для тающего снега! Кирью окутало облако пара. Она заорала от боли — на руку ей попали брызги кипятка, который выплеснул в снег Варак. В тот же миг неведомая тварь, тянувшая девочку под снег, словно разжала челюсти. Кирья схватила протянутую руку ученого раба и на четвереньках проворно вылезла наружу.

— А вот тебе еще, получи!

Варак выплеснул остатки кипятка в сугроб. Изнутри донеслось недвусмысленное бешеное шипение. Края ямы провалились внутрь, и через миг на снегу осталась лишь большая вмятина.

— Это был снежный див!

Ноги девочки болели, словно их придавило бревном, однако слушались, значит кости уцелели.

— Куда тебя в лес-то понесло, царевна? — сокрушался рядом Варак. — Дривы неспроста твердили о чудищах…

— Это Калма послала его за мной! — бормотала Кирья, стуча зубами. — Звери Бездны снова переродились, они теперь не боятся холода!

— А, вот она где!

Из-за той самой елки появились двое слуг.

— Спаслась, спаслась! — замахал руками Варак.

— Куда ее понесло в лес?! Сказано, от костра не отходить!

Кирью подхватили под мышки, поставили на ноги. С ее штанов текла вода, сапоги стремительно покрывались белой изморозью.

— Тут, видно, болотце или ручей под снегом, — сказал один из слуг. — Угораздило же забраться в такое место!

— Пошли скорее отсюда, — торопил Варак. — А мне опять воду кипятить, эх…

Опираясь на плечи дривов, Кирья похромала к костру.

Позже, переодевшись в сухое и получив выволочку от Зарни, Кирья отошла к костру, где занимался стряпней ученый раб, и тихо сказала:

— Спасибо тебе, Варак!

— Мы в расчете, царевна, — отведя глаза, сказал тот. — Ты когда-то спасла меня, а теперь я тебя.

— Я тебя спасла?

— Да, после резни, что устроил твой брат в арьяльском стане, во время Великой Охоты.

— А, так ты слуга, который прятался в яме! Я помню ту страшную ночь… — Кирья содрогнулась. — Я тогда совсем не запомнила твоего лица. Надо же, столько раз видела тебя у Зарни и не узнала…

— Да, это я, царевна. Хотя порой мне думается — лучше бы меня в ту ночь убили!

— Почему?

— Порой мне кажется, что я как попал в эту яму, так до сих пор в ней и сижу…

Кирья взглянула на него с недоумением:

— Разве боги не любят тебя? Они спасли тебя одного, из полусотни арьяльских слуг! Тебя забрал к себе сам Зарни! Разве это не везение?

— Э-хе-хе, — вздохнул Варак. — Те, кто считает, что любая жизнь лучше смерти, согласятся с тобой, царевна. Но я любил столицу — а теперь вынужден влачить существование лесного дикаря. Ты даже не представляешь, что такое Лазурный дворец…

— Так расскажи! — потребовала уязвленная «лесными дикарями» Кирья.

— Тот, кто его видел, не забудет вовек, — начал Варак. — Представь огромный холм — намного выше этого леса! — что высится над целым морем белых стен и черепичных крыш. Когда поднимаешь взгляд к вершине холма, кажется, что тебя ослепило солнце! А на самом деле это золотые терема Лазурного дворца. Его зовут Лазурным за цвет стен, — добавил он, — а крыши тех теремов — из ослепительного золота. Царских теремов — десятки. Можно целый день переходить галереями из одного в другой и ни разу не оказаться на улице. Но если захочешь пройтись — в сердце дворца раскинулся сад Возвышенных Раздумий, где собраны самые прекрасные цветы и деревья со всего мира. Обычно там прогуливается сам государь, но и царевен туда пускают. На женской половине дворца — еще один сад…

— Погоди-ка, — прервала его Кирья. — Я мало что поняла, но у тебя аж глаза горят, когда ты рассказываешь. И что же, все это построили арьяльцы?

— Конечно, кто же еще?

— А Зарни говорит, что они — кровопийцы и мучители. Что они разрушают все, до чего добираются…

Варак затряс головой:

— О нет! Арьи, конечно, завоеватели — но по праву, данному им господом Исвархой. Он отдал своим перворожденным детям эту землю во владение, и они правят ей мудро и справедливо. Арьи прекращают войны и умиротворяют мятежников. Они учат, и учатся, и постигают мир. Да солнцеликие господа — лучшее, что в нем есть! А какие волшебные здания они строят! Помню, был я с покойным царевичем Амаром в храме Тысячи Звезд…

— А вот дривы не считают арьяльцев мудрыми и справедливыми, — запальчиво возразила Кирья. — Арьяльцы разорили их землю!

Варак покосился на слуг Зарни и буркнул:

— Дривы всего лишь глупые дикари, не понимающие собственного блага.

Кирья фыркнула:

— А ты всего лишь арьяльский лизоблюд!

— Хотел бы я им быть! Да боюсь, моя судьба — закончить век в этих проклятых чащах…

Варак вдруг опустился перед Кирьей на колено и низко поклонился девочке.

— Прошу, царевна, — если однажды вернешься в столицу, возьми меня с собой!

— «Вернешься»? — озадаченно повторила Кирья. — Куда? И почему ты все время называешь меня царевной? Мой брат не царь, а просто военный вождь…

— Потому что…

Варак вдруг умолк. Его лицо в единый миг застыло, взгляд погас, а на губах возникла угодливая улыбка.

— Что такое? — удивилась Кирья.

Но вскоре она и сама услышала поскрипывание берестяной лодки и шуршание отодвигаемых шкур. Зарни проснулся и ворочался на ложе.

— Варак, иди-ка сюда, — послышался его тихий голос.

Ученый раб подскочил и, не глянув на собеседницу, кинулся к лодке.

«Как сильно он боится Зарни! — подумала Кирья, провожая его взглядом. — Почему?»

Еще недавно она подумала бы с презрением: «Да он просто трусливый арьялец!» — а теперь задумалась.

* * *

Рано утром путешественники отправились дальше. Зарни велел идти строго на полночь, словно знал путь, хотя дривы между собой шептались, что на их памяти гусляр никогда не бывал в этих лесах. Прошел день, другой. Вокруг все тянулась древняя, насквозь промерзшая чащоба. По-прежнему им не попадались ни звери, ни птицы. Дривы, надеявшиеся поохотиться в пути, были разочарованы и встревожены; Варак начал тщательнее считать припасы.

После того как Кирья угодила в ловушку у ручья, никто больше не ходил в лес один. Дривы жались к Зарни, словно тот был их оберегом от всех бед. Да и Кирья стала куда осторожнее. Один только гусляр выглядел по-прежнему спокойным, даже беспечным. Но Кирья, уже зная, как хорошо тот владеет собой, замечала в движении его пальцев, в звоне струн признаки нарастающего волнения.

А тревожиться стоило — лес был нехорош. Однажды на голом пологом холме они увидели валун высотой в три человеческих роста. Казалось, валун висит в воздухе, парит на локоть над землей, отбрасывая глубокую тень на снег. Это зрелище едва не повергло дривов в бегство. Но когда, набравшись смелости, они все же подобрались к камню, то увидели, что на самом деле валун стоит на трех небольших камнях.

— Того не легче! — шептались слуги. — Какие нечистые духи поставили на маленькие подпорки эдакую глыбу? Может, знак — не ходить дальше? Или жертвенник неведомых лесных богов?

Прежде чем уйти, они оставили «летучему камню» изрядную долю быстро скудеющих припасов.

В другой раз путники вышли на странную просеку — будто здесь пронесся вихрь, выкорчевав и повалив на своем пути деревья. Однако лесное диво, устрашившее слуг, совсем не напугало робкого, вечно всем недовольного Варака.

— Здесь летом прошли мамонты солнцеликого царевича, — объявил он. — Мы сейчас идем по следам охотников, что отправились в землю людей-медведей.

— Мы на верном пути! — довольно кивнул Зарни.

«Или тут ломился какой-нибудь древний зверь», — подумала Кирья, вспомнив ящера, которого они с Мазайкой встретили осенью неподалеку от острога.

Впрочем, просека была засыпана глубоким снегом — значит, кто бы ни проложил ее, прошел здесь давно.

После того как обнаружилась проложенная мамонтами «дорога», идти стало значительно легче. Вскоре просека вывела к широкому лесному ручью. На первый взгляд он казался спящим подо льдом, но оказалось — ничего подобного. Вода, тихо журча, струилась между обледенелых камней, где-то показываясь на поверхность, а где-то прокладывая путь под глубокими сугробами. «Верно, и я провалилась в такой ручей», — думала Кирья, разглядывая гладкое с виду пространство между деревьями.

Когда Зарни рассказали про ручей, он был очень доволен.

— Этот ручей течет с севера — значит, берет начало в земле медведей, — сказал он. — Следуя ему, мы должны прийти к неприступным скалам и водопаду. А вот что дальше — известно лишь по слухам. Земля медведей подобна чаше, окруженной горами. Зима там много мягче, чем здесь, благодаря теплому озеру, которое согревает землю, и высоким каменным стенам, что берегут ту долину от холодных ветров…

— Если ручей вытекает из теплого озера, вода в нем не замерзает! — добавила Кирья.

— Господин, дозволь сказать, — подал голос один из носильщиков. — Как мы поднимемся на скалы? Ты говоришь, они неприступны…

— И что люди-медведи? Они будут стоять и смотреть, как мы туда карабкаемся с лодкой на плечах? — подхватил второй.

— Мы туда и не будем подниматься, — ответил Зарни. — Нам там делать нечего, да мне вас всех там и не защитить. В землю медведей пойдет одна Кирья.

— Что? — Кирья вскинула голову. — Я одна?

— Именно так. Ты поднимешься на скалы — вроде охотники видели там тропу неподалеку от водопада. Ну а дальше — вдоль ручья до самого озера. Долина невелика — если все будет хорошо, ты выйдешь на рассвете и к закату вернешься.

— Но медведи!

— О них не думай, я буду защищать тебя. Поверь, медведи тебя даже не заметят…

— Ладно, — с сомнением протянула Кирья.

Вот так новости!

А Зарни, как нарочно, добавил:

— Не медведей тебе надо бояться. Намного важнее то, что ждет тебя в храме.

— Расскажи, что за храм!

— Те лунные стойбища, что я видел, располагались в подгорных пещерах. Думаю, и это не будет исключением. Ручей приведет тебя куда надо.

Кирья кивнула:

— Что ждет меня внутри?

— О, это самое важное. Все лунные стойбища зачарованы на небесную кровь. Расскажу о том, которое я видел в юности на родине. Это холм в безводной степи. Сурьи называют его храмом Солнечного Змея. — Зарни ухмыльнулся. — Любого арья перекосило бы от такого святотатства, хе-хе! При входе в храм на стене — круг, а в нем — отпечаток ладони. Он вдавлен в скалу, словно кто-то прикоснулся к камню раскаленной ладонью и расплавил его. Когда ты входишь под арку ворот, раздается голос. Он спрашивает, кто ты и зачем пришел. Ты отвечаешь и прикладываешь руку к отпечатку. А дальше храм или пропускает, или убивает тебя.

— Что же внутри?

— Это-то я и хочу узнать!

— Но почему ты думаешь, что храм меня пропустит? — с тревогой спросила Кирья. — Ты ведь сам сказал, что моя кровь порченая, что я полукровка! А что, если я не справлюсь?

Зарни скривился:

— Дочь, мы с тобой идем сейчас неторным путем, на котором можно умереть в любой миг. Это путь силы, он всегда пролегает рядом со смертью. Однако тот, кто от него откажется, проживет свою жизнь как во сне, без всякого смысла. Я давно выбрал этот путь — или путь выбрал меня, как и тебя… А что касается опасности… Ты не раз слыхала о своем невероятном колдовском даре. Ты и сама в него веришь, я вижу.

— Конечно, я верю в свой дар, — кивнула Кирья. — Как же иначе?

— Ну вот. Ты легко одолела свою наставницу Локшу — а она опытная чародейка, намного более умелая и знающая, чем ты! Ты отобрала мальчишку и похитила костяную дудку у ее наставницы Калмы, перерожденной ведьмы, отказавшейся от человечьей сущности ради власти! И главное — ты моя дочь.

— А ты — колдун, который пошел за Кромку в одиночку.

Зарни широко усмехнулся:

— Все истинно сильные считают себя бессмертными и непобедимыми. Они сомневаются в чем угодно, только не в своем превосходстве! Понимаю, пора бы уж мне отучиться от этой самонадеянности, но не могу преодолеть себя… Верно, Кирья? Да о чем я? Ты и сама такая же.

Кирья фыркнула, но возражать не стала.

— Впрочем, это и хорошо, — продолжал рассуждать Зарни. — Слишком разумный, чересчур осторожный не сумеет взять то, что лежит в запретном храме. Будь он даже царской крови. Тому свидетели — два старших сына бывшего правителя Аратты.

— А в меня ты веришь? Считаешь, я достойна войти в храм?

Зарни положил ей руку на голову:

— Конечно, дочь Солнца.

* * *

На пятый день пути над верхушками елей замаячила серая стена скал. Едва завидев ее, Зарни приказал устраивать привал.

— Сегодня ночью, пожалуй, выставим сторожей, — приказал он. — Мне надо выспаться. Завтра будет очень непростой день. Мы бросаем вызов богам Аратты, и тратить силы на то, чтобы отгонять от ночлега медведей…

— Господин! — донесся из ельника полный страха голос одного из дривов. — Здесь звериные следы! И кости! Огромные! Оборони нас Ячур, что это за тварь?!

Зарни с досадой пробормотал:

— Сколько крику! Ладно, несите меня туда, разберемся, что за кости…

Место, обнаруженное слугами, в самом деле выглядело крайне зловеще. Словно ураган изломал там деревья и расшвырял во все стороны. Даже глубокий снег не скрывал расщепленных, поваленных стволов, наполовину вывороченных пней… Сухие ветви торчали из снега, словно раскинутые руки. Среди всего этого разорения белели кости очень большого зверя. Дривы смотрели на них в священном ужасе. Из снега торчала лишь клетка ребер, увенчанная остроконечным гребнем, да вокруг валялось несколько обглоданных, расколотых тонких костей — но и того хватило, чтобы устрашить людей.

— Ну, рассказывайте. Что вы видите? — Зарни положил руки на струны.

— Кости неведомой твари, господин. Похоже, тут был страшный бой…

— Мы не знаем этого зверя, — добавил другой дрив, — но на деревьях вокруг полно следов когтей. Эти — медвежьи. Однако не хотел бы я встретить такого медведя, даже и с целой ватагой охотников…

Зарни поднял ладонь и безошибочно направил ее на ребра убитого существа. Подержал немного, потом повел в сторону и сказал:

— Вон там, за пнем в снегу, череп зверя.

Двое слуг тут же направились раскапывать сугроб. Вскоре раздались их голоса, призывающие богов на помощь.

— Это было настоящее чудище, господин, — дрожащим от волнения голосом принялся рассказывать один из слуг, вернувшись к Зарни. — Его череп подобен волчьему, но огромен, увенчан гребнем, а на каждой челюсти у него костяной нарост…

— Хотите знать, кто это? Волчий секач, — перебил Зарни. — Сородич того Зверя из Бездны, которого убил арьялский царевич на своей Великой Охоте.

Дривы, откопавшие череп, переглянулись. О той охоте по всему северу ходили байки и пелись песни. Однако мало кто видел страшилище своими глазами. Ходили слухи, царевич желал изготовить из него чучело, а Учай его то ли сжег, то ли спрятал. Так что многие, особенно среди дривов, втайне считали, что никакого зверя и не было.

И вот его кости — здесь, прямо под ногами…

— Я за десять шагов чую ваш страх, — насмешливо сказал Зарни. — Вы же сами охотники! Эти кости лежат тут с осени.

— А если еще такого встретим?

— Говорю вам — ничего и никого не бойтесь… — Зарни оглянулся. — Кстати, где Кирья? Не пошла смотреть кости чудища? Странно…

— Девочка осталась у костра, — ответил один из слуг.

— И Варак с ней. — Зарни прищурился. — Ну разумеется…

* * *

— Скажи, ты ведь раньше служил в этом, как его, Лазурном дворце?

Искры звездопадом сыпались из-под кресала на бересту. Кирья помогала — дула на тлеющие полосы коры, пока те темнели и скручивались. Наконец береста вспыхнула, и Варак сунул ее в ворох хвороста и сухих веток.

— Служил, а как же.

— И царя видел?

— Много раз, — гордо ответил Варак, раздувая пламя под котелком.

— А царевну видел?

— Еще чаще, чем царя. Они с братом были такими озорниками…

— Расскажи, какая она была.

— Царевна Аюна? Почему же была? Ее недавно вроде замуж выдали.

— Нет, Варак, я про ту царевну, которую казнили.

— Ах вот ты о ком. Только она была не дочь царя, а его жена, царица Аниран.

— Как — жена? — Кирья чуть подумала. — А Зарни говорил… Хотя ладно, так еще понятнее, почему ее убили, а его искалечили…

— Прошу, не будем говорить о Зарни, — едва слышно попросил Варак.

— Хорошо, не будем. Но ты упомянул о царевне — значит у той царицы были еще дети?

— Да, двое. Солнцеликие Аюна и Аюр.

— Аюр? — подскочила Кирья. — Тот увешанный золотом мальчишка, что приезжал к нам охотиться?

«Так он мой брат?!» — чуть не выпалила она вслух.

— «Тот мальчишка» нынче стал государем Аратты, — засмеялся Варак.

Кирья потянулась почесать в затылке, но рука наткнулась на толстую шапку. Десятки вопросов теснились на языке, но она не знала, с чего начать. «Значит, у меня есть старший брат! Настоящий, не как Учайка… И этот брат — правитель Аратты? Той самой Аратты, которую Зарни считает величайшим злом и мечтает погубить?»

— Ты так сильно скучаешь по дому, Варак, что все время только о нем и говоришь? — неожиданно близко раздался голос Зарни.

Варак посерел от страха и упал на колени.

— Я не сказал ничего такого, господин! Я желаю лишь служить тебе!

— Ну-ну, — ласково проговорил гусляр. — Разве это порок — мечтать скорее вернуться домой? Все мы сейчас далеко от родных краев. Не грусти, Варак. Твои мечты сбудутся раньше, чем ты думаешь…

* * *

Несмотря на уверения Зарни, что бояться нечего, дривы не сомкнули глаз до утра. Однако ночь прошла спокойно. Когда рассветное солнце озарило лес, прогоняя ночные страхи, проснулся Зарни и немедленно приказал собираться в путь.

— Выступаем, выступаем! — торопил он носильщиков. — Надо как можно скорее добраться до водопада!

Шум потока походники заслышали издалека. Скалы здесь круто уходили в небо, на гребне рос сосновый лес. Снега у подножия почти не было. Над местом, где рождался ручей, в облачке водяной пыли дрожала радуга. Рядом, среди валунов, вилась крутая тропа, уходя в расщелину, из которой падала вода.

Почти сразу раздались возгласы дривов:

— Глядите, кострище! А вот там котел валяется!

— Мы вышли на место последней стоянки Великой Охоты, — кивнул Зарни. — Именно здесь на арьев напали люди-медведи. Поищите под скалами — наверняка найдете все, что осталось от стражи Аюра.

Вскоре и в самом деле под обрывом, в стороне от тропы, обнаружилась кучка истлевших человеческих костей в позеленевших бронзовых доспехах.

— Жезлоносцы Полудня! — воскликнул Варак, едва увидев панцири с чеканным солнцем на груди. — Да, помню, ясноликий Джериш часто рассказывал, как медвежьи люди убивали воинов, разбивая им головы огромными валунами и швыряя со скал…

— Лучше бы он хоть раз поведал, как выжил сам, — проворчал Зарни. — Нам бы это сейчас весьма помогло. Но люди говорили, даже пиво не могло развязать ему язык…

Его речь перебили полные страха крики дривов:

— Господин! Господин! Они здесь!

Носильщики кинулись к лодке, как цыплята под крыло наседки. Выставляя перед собой острия охотничьих копий, они жались к Зарни, со страхом глядя, как поляну у водопада окружают косматые создания. Полумедведи-полулюди, ростом в полтора раза выше любого дрива, возникали, словно рождаясь прямо из воздуха или камня. Кирья, выросшая в лесу, даже не думала, что можно так умело скрываться. Никакого оружия у медвежьих людей при себе не было, однако некоторые держали в лапах камни размером с человечью голову. На мохнатых мордах не отражалось ничего — ни гнева, ни удивления, ни даже любопытства.

— Господин, их тут десятки, — прошептал один из дривов. — Сделай что-нибудь…

— Погодите.

Зарни спокойно сидел в лодке. Хоть гусли и лежали наготове у него на коленях, он не издал пока ни единого созвучия. Гусляр как будто чего-то ждал.

Земля вдруг слабо дрогнула.

— А вот и он, — прошептал слепец.

В облаке водяной пыли Кирья заметила движение — и в следующий миг прямо перед ними возник, вставая на дыбы, исполинский светло-серый медведь. В мертвой тишине было лишь слышно, как стукнуло о камень выпавшее из рук копье. Таких огромных медведей лесовики не то что не видели — и вообразить себе не могли. Страх перед неведомым, поглотивший людей, дошел до своего предела и обратился в священный трепет.

— Древний зверь, — прошептал другой слуга.

Он отбросил копье, рухнул на колени и уткнулся лбом в землю, приветствуя одного из зверобогов-прародителей. Его примеру последовали и прочие дривы.

— Мы в твоей земле, древний зверь! Мы в твоей воле!

Предок всех медведей поднял морду к небу, принюхиваясь, а затем испустил громовой рев, от которого со скал дождем посыпались мелкие камни. Дривы еще сильнее вжались в землю, словно пытаясь раствориться в ней. Даже медвежьи люди как-то притихли, жадно таращась на чужаков настороженными темными глазами.

Зарни пробежался пальцами по струнам, подкрутил колок…

— Почему ревет большой медведь? — прошептала Кирья.

— Нетрудно понять. Он говорит, что мы нарушили границу, и вызывает нас на бой, — ответил Зарни. — Но мы не будем сражаться. Зачем? Мы не враги медвежьим людям, нам не нужна их земля. Нам просто надо пройти до пещеры, кое-что взять и уйти… Думаю, мы с ним договоримся. Варак!

— Да, господин? — дрожащим голосом пробормотал раб.

— Ты, кажется, скучал по дому?

Пальцы Зарни опустились на струны и быстро-быстро забегали по ним. Кирье показалось, что руки гусляра окутались туманом, а пальцев на них стало вдвое больше, чем раньше. «Словно два паука», — подумала Кирья, глядя, как пляшут на струнах длинные пальцы слепца. Прежде она часто, затаив дыхание, любовалась их танцем, а теперь ее вдруг передернуло от непонятного отвращения.

— Иди домой, Варак!

— Нет!!!

Отчаянный вопль Варака перекрыл глубокий, раскатистый голос Зарни, отозвавшийся эхом в скалах:

— Ты скучал по дому — так ступай! Вот же он!

Плечи Варака поникли, голова опустилась, словно из арьяльского раба вынули кости. Теперь он выглядел безвольным и вялым, как тряпичная кукла. По его лицу потекли слезы.

— Иди, иди, — говорил Зарни, а его пальцы бегали по струнам, творя волшбу. — Иди в Лазурный дворец, по которому ты так скучал. В Лазурный дворец, куда отправлял весточки, донося обо мне…

Гусли звенели. Варак вдруг встрепенулся. Спина его расправилась, губы растянулись в счастливой улыбке.

— Я вижу! — воскликнул он. — Милый дом, солнце сияет на твоих золотых воротах! Святейший Тулум стоит в них, призывая меня к себе!

— Вот и иди к нему, дружок, — с ужасной улыбкой проговорил Зарни.

Варак, сияя, быстрым шагом устремился прямо к водопаду.

Медведь снова заревел и вскинул лапу, пугающе похожую на человечью, но с длинными когтями. Кирья зажмурилась…

Звук могучего удара, хруст — и на поляну вернулась тишина. Кирья приоткрыла один глаз. Медведь стоял, держа в лапах все, что осталось от Варака. Серое мохнатое брюхо зверя от горла до паха было густо залито кровью; окрестные валуны были сплошь покрыты красными пятнами. В следующий миг предок всех медведей опустился на четыре лапы, послышалось довольное чавканье. Кирья зажала рот, борясь с тошнотой. Дривы по-прежнему лежали как мертвые — то ли сомлев, то ли боясь пошевелиться. Зарни перевел дух и поднял обе руки над струнами, стараясь унять дрожь. Пальцев его вновь было столько, сколько даровано людям богами.

— Древний зверь принял жертву, — произнес он звучным, спокойным голосом. — Теперь сам владыка этого места будет охранять тебя, Кирья. Ни один из людей-медведей тебя не обидит. Вон тропа в скалах слева от водопада. Ступай по ней — и возвращайся с победой!

Глава 20. Оружие Исвархи

Кирья карабкалась по крутой тропе, хватаясь за корни и кусты. Рядом грохотал водопад, обдавал моросью. Камни были мокрые и скользкие — хорошо хоть не обледенели. Кирья старалась не думать о сером медведе, пожиравшем сейчас свою добычу где-то прямо внизу. Получалось плохо. «Если поскользнусь или споткнусь — свалюсь прямо на него!»

Ветер донес снизу еле слышный звон гуслей. Должно быть, Зарни, как обещал, пел заклинания, оберегая дочь от медвежьего племени.

Кроны сосен шумели уже над самой головой. Кирья одолела последний крутой подъем, выпрямилась и огляделась. Налетевший порыв ветра заставил ее пошатнуться. Но вот что удивительно — ветер был теплый! И отчетливо пах тухлятиной.

Перед девочкой раскинулась почти безупречно круглая долина, окаймленная кольцом гор. Долина поросла густым лесом. На зиму здешние деревья сбросили листву, однако снега в долине Кирья не заметила вовсе.

Ну и где же гора, в которой ее ждет таинственная пещера?

Ровно в середине долины Кирья увидела плотное облако тумана. Так-так! Присмотревшись, девочка заметила выглядывавшую из тумана вершину одинокой скалы.

«Вот оно! Туда-то мне, похоже, и надо!»

Вдоль ручья, падавшего со скал в южные леса, змеилась хорошо заметная, утоптанная тропа. Кирья, недолго думая, спустилась к ручью и пошла по тропе. Страшно пока не было — скорее, внутри нарастало странное нетерпение, какое она не раз наблюдала у сыновей Хирвы перед опасной охотой. Рука невольно тянулась к ножу на поясе — ее единственному оружию. На миг Кирья пожалела, что сломалась костяная дудка Калмы.

«Я сама себе оружие», — мысленно повторила она слова Зарни.

Стены ущелья расступились, ручей и тропу обступили деревья. Кирья оказалась в лесу. Палая листва шуршала под ее ногами, в ветвях посвистывали птицы. Солнце пригревало совсем по-весеннему. Лес выглядел мирным, никакой слежки Кирья не ощущала. Однако сердце у нее так и колотилось — и не только от быстрого шага.

«Праотец Хирва, поддержи свою внучку…» — привычно шептали ее губы.

«Но на самом деле отец Хирва вовсе не мой предок, — подумала она, оборвав молитву. — Может, надо воззвать к богу-Солнцу, которому поклоняются арьяльцы?»

Не просто же так она носит гладкий золотой кругляш на шее, рядом с кусочком священного лосиного рога!

— Светлый Исварха, взгляни на меня… — начала она — и снова умолкла.

«Арьяльцы — враги, мы хотим воевать с ними — так с чего же их бог станет мне помогать? Но моя мать… царица… Арьяльские цари считают себя детьми Солнца… Значит, этот их Исварха — и мой божественный отец тоже…»

Кирья почувствовала, что окончательно запуталась.

«Нет, боги мне сегодня вряд ли помогут. Придется полагаться лишь на себя. И на Зарни…»

Едва она подумала о слепом гусляре, как вновь мурашки побежали по коже.

«Да я боюсь его, что ли?! Своего родного отца!»

Кирья постаралась ответить себе как можно честнее.

«Боюсь или нет — не знаю. Если мою мать убили — должно быть, хотели убить и меня. Зарни спас меня, положил в корзинку, спрятал в Ингри-маа, на краю земли… Велел Локше приглядывать за мной, учить меня. Потом появился здесь сам… Он меня все это время к чему-то готовил! К чему? Вот к этому? Принести ему оружие богов, чтобы он уничтожил Аратту? Откуда родом моя мать…»

В ушах Кирьи вновь зазвучали предсмертные крики Варака. Она зажмурилась и потрясла головой, чтобы прогнать их.

«Да, Зарни поступил безжалостно, отдав его медведю. Но Варак следил за нами, доносил арьяльцам… Зарни все равно убил бы его».

Кирья вдруг споткнулась на ровном месте — она кое-что вспомнила.

Давным-давно, когда они с Мазайкой нашли золотую нить в доме Вергиза, Мазайка сказал, что его дед не был ингри по крови. Вергиз был родом из Бьярмы, где ходил в учениках у какого-то чародея…

«А может, Вергиз из Бьярмы и нить эту принес? Кажется, они с Калмой обобрали ее отца-колдуна, прежде чем сбежать…»

Эта мысль так поразила Кирью, что она даже остановилась. Выходит, если золотая струна не из медвежьей земли, то, может, Зарни ошибается и в пещере вовсе не гусли!

Но тогда что?

«Эх, был бы со мной Мазайка! — в отчаянии подумала Кирья. — Вместе мы бы точно пробрались туда и унесли эту вещь — чем бы она ни была!»

* * *

Путь через тихий, пустынный, озаренный солнцем лес был долгим и однообразным. Кирья устала ждать неприятностей и успела даже немного заскучать. Но вот около полудня она начала замечать, что лес мало-помалу меняется. Сперва умолки птицы. Затем тропу стал понемногу затягивать туман. Сначала появилась легкая, чуть желтоватая дымка. Потом дымка сгустилась, и к ней прибавился запах тухлых яиц.

Через некоторое время Кирья обнаружила, что идет в густом тумане. Под ногами зачавкала грязь — грязно-желтая жижа, похожая на ил. В мареве по сторонам тропы что-то жирно булькало. Совсем рядом вдруг надулся большой пузырь и лопнул, распространив волну зловония.

«Похоже, я зашла в болото, — сообразила она, оглядываясь и утирая пот. — Так и есть. Деревьев не видать, одна грязь вокруг! И жарко-то как! Видно, тут прежде было озеро, а теперь выкипело…»

Глядя на то и дело надувающиеся пузыри, Кирья осознала, что тропа привела ее в весьма неприятное место.

«Надо бы вернуться за жердиной, — с тревогой подумала она. — Не хотелось бы утонуть в этой горячей трясине…»

Девочка обернулась — позади стояла глухая стена тумана. Под ногами, кажется, было твердо, но как угадать, где края тропинки?!

Дальше Кирья двигалась, прощупывая каждый шаг. В тумане, больше напоминавшем пар, едва можно было дышать. Грязь ощутимо жгла сквозь сапоги…

Однако тропа под слоем грязи все шла вперед, прямая, как нацеленное копье.

Наконец впереди выступила из тумана громада скалы. Кирья, воспрянув духом, устремилась к ней и вскоре выбралась на твердый камень у основания. Преодолевая головокружение, девочка взобралась на самый верх и жадно вдохнула чистый воздух. Прежде на этой скале росли деревья и кусты, но теперь вокруг торчали лишь голые, сгнившие стволы и ветки.

Переведя дыхание, Кирья вновь спустилась к основанию скалы и сразу увидела вход в пещеру. Ровный, явно рукотворный, он вел куда-то вглубь. Кирья стиснула зубы и вошла внутрь — как с кручи в реку нырнула.

Когда глаза привыкли к полутьме, она обнаружила, что стоит в круглом сумрачном зале. Там не было ничего, кроме множества медвежьих черепов, рядами расставленных вдоль стен. Перед отрезанными головами были уложены передние лапы, словно медведи прилегли отдохнуть да и уснули навсегда. Древние, пожелтевшие от времени, и более свежие, с остатками облезлой шерсти, черепа смотрели на Кирью пустыми глазницами и скалились. «Кто ты? Зачем сюда пришла?»

Оглядевшись, Кирья выдохнула и даже ощутила некоторое разочарование. «Прямо как наш Дом древних зверей, только попроще. В нашем-то хранились черепа разных чудищ, а тут — только медвежьи…»

Кирья принялась считать черепа. Их было двенадцать. Ну и что делать дальше?

Вдруг под сводами пещеры зазвучал голос.

Кирью бросило в жар; ей показалось, что с ней заговорили эти самые черепа. Она не поняла вопроса, но язык был смутно знаком. Где она могла его слышать? В детстве, во сне?

— Я Кирья, — произнесла она, вспомнив слова Зарни. — Я пришла… пришла…

Вопрос прозвучал еще раз. Кирье послышалось в конце нечто вроде «аста накшатра».

«Я почти понимаю! Этот язык похож на язык ингри, но звучит иначе… Уж не арьяльский ли? Конечно, ведь это их храм! Ах, если бы Зарни был здесь!..»

Молчание затянулось. Кирья ощутила смутную, быстро нарастающую тревогу.

«Беги отсюда!» — явилась мысль, словно извне. Ноги девочки сами собой сделали шаг к выходу.

«Ну уж нет! — Усилием воли Кирья прогнала непрошеную мысль. — Я не затем сюда пришла, чтобы убегать!»

Вопрошающий голос прозвучал в третий раз, и под сводами пещеры повисла напряженная тишина. Кирья вдруг отчетливо поняла: больше ее спрашивать не будут.

— Я Кирья! — воскликнула она. — Меня прислал сюда отец!

Прямо перед ее глазами вспыхнул свет, заставив зажмуриться. На дальней от входа стене сам собой загорелся световой круг. В камне, будто вдавленное раскаленной рукой, виднелось углубление в виде раскрытой ладони.

Кирья протянула руку и приложила свою ладонь к выемке.

В тот же миг круг света исчез, и ее окружили двенадцать огненных столпов. Приглядевшись, она поняла, что на самом деле это фигуры, облеченные в яркое золотистое пламя. Смотреть на них было невыносимо — они ослепляли, как полуденное солнце. Каждая фигура была увенчана медвежьим черепом.

Затем Кирья снова услышала голос. Теперь он звучал прямо в ее голове, и все слова стали понятны.

«Ты назвала имя, но не сказала, по какому праву вошла сюда».

— Я вошла… вошла сюда… по праву небесной крови!

«Зачем ты пришла, дочь Солнца?» — спросил второй череп.

— Отец послал меня сюда, чтобы забрать… — Кирья чуть не сказала «волшебные гусли», но потом вспомнила свои сомнения на тропе и закончила уклончиво: — Волшебное оружие!

«Назови имя отца!» — потребовал третий череп.

— Зарни Зьен!

«Такое имя нам неизвестно».

Кирья застыла, не зная, что и сказать.

«Ну конечно! — промелькнула мысль. — Зарни не арьялец, он сурья… Может, удрать, пока не поздно?!»

Кирья быстро оглянулась и увидела перед собой еще одни горящие глазницы медвежьего черепа. Никакого выхода позади нее и в помине не было. Она оказалась в ловушке…

«Да ведь страж сам только что назвал меня дочерью Солнца!»

— Мой отец — господь Исварха, — гордо заявила она.

Пылающие черепа единым движением склонились перед ней.

«Приветствуем, дочь Исвархи!»

Кирья возликовала. Получилось!

— Приветствую вас, стражи. А теперь дайте мне волшебное оружие, — потребовала она.

«Прежде назови тайное имя твоего отца, которым заклято оружие его гнева».

Кирья сжала кулаки. Зарни ни о чем таком не предупреждал! Откуда ей знать тайные имена Исвархи?!

— Идущий по звездам? — предположила она.

Огненные фигуры стояли неподвижно.

«Да как же так?!»

Разве что… Девочке вспомнилось моление, которое Зарни пел на Учайкином празднике у озера. Моление было длинное, полное витиеватых воззваний к нарождающемуся новому солнцу.

— Озаряющий мир, — напрягшись, вспомнила она.

Ответом была тишина.

— Прогоняющий холод… Источник жизни… Питающий земных детей…

Черепа молчали. Кирья продолжала перебирать упоминавшиеся гусляром образы и проявления божества.

— Иссушающий посевы… Убийца Змея Тьмы… Небесный Лучник…

Кирья так увлеклась перечислением, что даже не заметила того мига, когда слепящие фигуры разом погасли. Пещера погрузилась в сумрак. Больше не было никаких огненных призраков — лишь черепа, лежащие вдоль стен, да каменное возвышение посередине.

На нем, источая слабое сияние, лежал воин, с ног до головы закованный в золотистые доспехи. Тело у него было обычное, человеческое, хоть и больше обычного. Но Кирья, как зачарованная, глядела на его голову — страшную голову змеи. Какой-то миг ей казалось, что если сейчас эти круглые плоские глаза откроются, то она не выдержит и с криком убежит прочь. Но Солнечный Змей спал вечным непробудным сном. По правую руку от него лежал длинный изогнутый лук, по левую — колчан со стрелами.

— А где волшебные гусли? — пробормотала Кирья, обходя кругом спящего.

Никаких гуслей видно не было.

«Эх, шишки еловые, — подумала девочка с тревогой. — Все как я опасалась! Зарни будет недоволен… Ладно, возьму то, что есть…»

Как только Кирья подняла с каменной столешницы лук и колчан, золотистое сияние погасло и пещера погрузилась в сырой жаркий сумрак. Кирья вдохнула зловонный, пропитанный болотными испарениями воздух и закашлялась.

«Пора выбираться», — подумала она.

Она повернулась и шагнула в туман. Желтоватое марево задрожало и отхлынуло в стороны. Кирья повесила колчан за спину, поудобнее перехватила длинный лук и, не мешкая, отправилась в обратную дорогу. Почему-то сейчас она совсем не боялась случайно сойти с тропы. Та и в самом деле будто стелилась ей под ноги, и туман разбегался двумя волнами в стороны, указывая верный путь.

* * *

— Спящее существо в золотых доспехах со змеиной головой!

Голос Зарни звенел от волнения.

— Так я и знал! Я читал об этом и сам говорил другим, но до конца не верил. Все подтверждается — они не люди! Конечно, арьи умеют принимать человеческий облик, но это лишь морок. В обмане они достигли совершенства, но естество не спрячешь. Достаточно взглянуть в их отвратительные желтые глаза, чтобы это понять! А теперь ты видела одного из них своими глазами…

— Вообще-то, змеиная морда могла быть просто личиной шлема… — начала Кирья, но гусляр перебил:

— Ты принесла то, что мы искали?

— Да, но…

— Давай сюда, скорее!

Слепец протянул вперед руки. Кирья, внутренне замирая, вложила в них лук. Руки Зарни скользнули по плечам лука и задрожали так, что едва не уронили оружие на землю.

— Что это?!

— Похоже на лук, — выдавила Кирья. — Золотой такой. При нем еще колчан со стрелами. Только тетивы не нашла…

— Лук?!

Пальцы Зарни еще раз пробежались по оружию, и на его лице отразилось бескрайнее разочарование.

— Там точно не было гуслей или чего-то подобного?

— Нет, отец, — со вздохом сказала Кирья.

— Все пропало! — вырвалось у слепца. — Все! Столько десятилетий поисков, столько усилий! Мне нужны гусли! Они должны были найтись там! Где они?! Зачем мне этот лук?!

Пальцы Зарни бессильно разжались, лук упал на землю. Кирья подхватила его, бережно положила на шкуру рядом с гусляром. Нужен или не нужен — а вот так отбрасывать волшебное оружие не следует.

— Может, лук нам тоже пригодится? — осторожно спросила она. — Это ведь оружие богов!

«Хотя на самом деле мне даже не натянуть его, — подумала она, взглядом измеряя разлет плеч. — Это лук для высокого, сильного мужчины с длинными крепкими руками…» Ей вспомнилась давняя бесславная попытка бегства из керемети, когда она приглядела себе в сокровищнице лук и даже утащила его, но не смогла натянуть…

— Думаю, я читал об этом луке, — проговорил Зарни, сжимая и разжимая кулаки, чтобы успокоиться. — Лук Исвархи — если это он — довольно часто упоминается в Ясна-Веде. Якобы сам Господь Солнце выезжал во главе небесного воинства, огненными стрелами поражая Змея Бездны… Однако считалось, что это оружие хранится в тайном храме где-то в северной Бьярме, чуть ли не на границе вечного льда…

Зарни говорил, а Кирья пожирала глазами лук. Как же он ей нравился! Никогда в жизни прежде она не видела ничего прекраснее. Все в нем дышало совершенством. Грозное, изящное оружие! Его смертоносная красота завораживала. Что это за дерево, из которого он сделан? Такое ровное, гладкое, сияющее, будто лук был не вырезан, а создан богами сразу вот таким — безупречным…

— Будь он проклят, бесполезный, бессмысленный!

Возглас Зарни оторвал Кирью от созерцания.

— Отец, чем ты так сильно огорчен? — спросила она. — Почему говоришь, что этот великолепный лук для нас бесполезен?

— Не просто бесполезен — он вреден и опасен. Не в пример гуслям, на поиски которых я потратил полжизни, этот лук нельзя использовать в обе стороны…

— Как это?

— Гусли Исвархи способны менять саму материю этого мира, причем так, как угодно играющему. Все зависит от того, что ты играешь. Можно сыграть сотворение мира, а можно — гибель мира.

— Сыграть… гибель мира?! Я не понимаю.

— Это правда, Кирья, — устало сказал Зарни. — Я знаю, где записаны нужные песни. Древнейшие в мире песни, что родились еще до того, как солнце стало богом. Мы, сурьи, сохранили это знание. Потом арьи похитили его и извратили… Ну а этот лук, если верить Ясна-Веде, был создан позднее — для войны с Предвечным Змеем. Но для чего мне с ним сражаться? Я бы сказал, сейчас Первородный Змей, повелитель вод, скорее уж мой союзник…

— Тогда что мы сделаем с луком?

— Уничтожим, — мрачно ответил Зарни.

— Как?! — Кирья и сама не ожидала, что слова гусляра так поразят ее. — Зачем?! Это же великое сокровище!

— Хотя бы для того, чтобы он никогда не попал в руки арьев! — резко перебил ее гусляр. — Конечно, оружие богов так просто не разрушить. Но его можно спрятать так, что никто никогда не найдет. Лук потеряется на столетия, а может, и на тысячелетия…

Зарни достал гусли.

— И я знаю, где его спрятать…

Он дернул струны, издав несколько резких, ранящих слух созвучий, и запел тягучую песню на неведомом языке. Таких песен Кирья прежде не слышала. Зарни не пел, а скорее говорил нараспев все одно и то же, будто настойчиво звал кого-то. Слова повторялись, переплетаясь, словно пряжа на спицах, вплетая в реальность новые нити — или разрывая их…

«Калма? — Кирья уловила знакомое, то и дело повторяющееся имя. — Он призывает Калму?!»

В глубинах земли послышался далекий гул, прошлогодняя хвоя зашевелилась, как живая. Дривы с криками шарахнулись прочь, охваченные туманящим разум страхом, какой порождает лишь уходящая из-под ног твердь. Кирью тоже коснулась тень этого страха — но страх не смог одолеть охватившего ее гнева.

— Не делай этого! — крикнула она.

Зарни пел, не обращая на нее никакого внимания.

Земля треснула, словно сухая кора. Из трещины пахнуло ветром иного мира. Кирья задрожала — она помнила этот ветер. Страх и отвращение перед Калмой и ее чудищами переполняли ее, но еще сильнее было негодование.

Нельзя уничтожать золотой лук! Он не должен попасть к Калме!

Недолго думая, Кирья подскочила к Зарни. Лук все еще лежал рядом с ним на шкуре. Девочка схватила оружие и отбежала в сторону.

— Кирья, что ты делаешь? — резко спросил Зарни, обрывая пение. — Зачем ты взяла лук?

— Я не хочу, чтобы ты отдал его Калме, — ответила она, холодея от собственной дерзости. — Я не для этой ведьмы его добывала!

— Положи лук на место, — ледяным голосом приказал гусляр.

— Нет! Это я его принесла. Он принадлежит мне… по праву небесной крови! Я и буду решать, как с ним поступить!

Зарни махнул рукой, призывая дривов:

— Быстро хватайте девчонку! Отберите у нее лук!

Кирья бросилась наутек. За спиной послышался топот и тяжелое дыхание слуг. Кирья, словно белка, по знакомой уже тропе вновь полезла на кручу. Она карабкалась, помогая себе лишь одной рукой, а в голове билась единственная мысль: «Что дальше?!»

— Господин, мы туда не полезем, — раздался виноватый голос снизу. — Там логово большого медведя! Ее-то он не тронет, а за наши жизни ты не платил…

— Я приказываю!

Слуги неохотно двинулись к скале. Кирья положила лук наземь, с трудом подняла большой камень и закричала:

— Только суньтесь!

— Последний раз говорю тебе, отродье арьев, — послышался снизу угрожающий окрик Зарни. — Отдавай лук, или пожалеешь!

— Не отдам!

— Ладно же. Не хочешь по-хорошему…

Внизу вновь зазвенели гусли, и из длинной извилистой трещины в земле, сотворенной колдовством Зарни, хлопая перепончатыми крыльями, вылетел черный крылан.

Дривы как один кинулись в сторону леса. Да и было отчего! Кирья с изумлением глядела на знакомую тварь из Бездны. Крылан — если это, конечно, был он — вырос вдвое. Чудище, распахнув крылья, описало круг над скалами, уселось над водопадом, распахнуло длинную пасть и издало крик, способный распугать всех медведей в Затуманном крае.

— Возьми ее! — раздался властный голос Зарни.

Кирья съежилась, рука ее скользнула к поясу, напрасно пытаясь нащупать костяную дудку. И лук, оружие богов, сейчас ничем ей не поможет — на нем даже тетивы нет… Вот сейчас летучая тварь кинется на нее…

— Убей ее! Ну!

Однако черный крылан все сидел и чего-то ждал. В груди у Кирьи вдруг стало жарко, глаза защипало от горячих слез.

— Ко мне, древний дух, мой хранитель! — закричала она. — Ты вырос, это хорошо! Лети ко мне, переродимся вместе!

Крылатое существо взмыло в воздух и ринулось прямо на Кирью, а она, подхватив с земли лук, прыгнула со скалы ему навстречу. Они встретились в полете, и мир перевернулся. Кирья вновь ощутила то, что впервые испытала, когда проникла во владения Калмы в поисках Мазайки. Не стало ни Кирьи, ни летучей твари — лишь единое крылатое существо, принадлежащее двум мирам. В прошлый раз это вышло почти случайно, а теперь Кирья вполне владела и собой, и летучим духом. Они стали одной сущностью: это ее крылья, ее золотой лук в руках!

— Будь ты проклята! — неслись снизу крики Зарни. — Лживая, хитрая рыжая ящерица! Отродье нелюди с порченой кровью! Будьте вы прокляты, арьи! Злые дивы, погибель мира! Не надейся скрыться, я найду тебя даже в ледяном аду!

Кирья взмахнула черными крыльями и взмыла ввысь.

Эпилог

Часть 1. Путешествие на юг

Аоранг стоял на одиноком холме, словно парящем над зимней степью, и щурился, подставляя лицо солнцу и ветру. Ветер был теплым, он пах сухим разнотравьем, пылью и еще чем-то, что пробуждало в душе мохнача множество полузабытых образов и ощущений. Кажется, это был запах очень далекого моря…

В бледно-голубом небе над холмом с резким криком пронеслась речная чайка. Откуда она тут взялась, так далеко от оставшейся позади Даны? Впрочем, никто толком не составлял землеописаний этой безлюдной окраины Аратты. Возможно, тут протекали еще какие-то крупные реки, кто же знал? Но запах моря…

«Землепроходцы могли пропустить реку, но уж моря не проглядели бы, — подумал Аоранг. — Степные земли Великой Матери уходят далеко на полдень, огибая Накхаран. Ходят смутные слухи, что где-то на юге равнины упираются в непроходимую горную цепь. Или море — дальше, за горами?»

Озаренная солнцем степь радовала глаз переливами рыжего, бурого, золотого. В пути Аоранга пару раз накрывало снежной бурей, но снег, едва примяв травы, сразу таял. И теперь мохнач любовался, как ветер гонит волны по высохшей траве, треплет метелки, словно седые пряди.

Повернувшись, он устремил взгляд на восток. Там вдалеке, вдоль окоема, тянулась синеватая линия гор. Это был Накхаран.

Глаз мохнача поймал движение вдалеке. Табун диких лошадей! Аоранг уже не в первый раз встречал их на пути. Степи были полны дичью. Какая тут была бы царская охота! Однако людей мохнач не встретил пока ни разу.

Зато Рыкун пропадал в степи днями и ночами, почти каждое утро с гордостью принося хозяину добычу. Саблезубец начал охотиться самостоятельно намного позднее диких ровесников. Прежде для него охотился Аоранг, зато теперь Рыкун наверстывал упущенное. Кот быстро рос, входя в полную силу: раздался в плечах, отрастил тяжелую морду, заматерел. Белые клыки почти на ладонь выглядывали из-под верхней губы. Прежнее изящество юнца заменили сила и мощь. Это уже был не домашний питомец жреца, а настоящий хищник. Нрав его тоже изменился — Рыкун перестал голосить по всякому поводу, распробовал независимость. Аоранг даже немного скучал по прежним временам, когда Рыкун постоянно липнул к нему и чуть что бежал к «отцу» за помощью и утешением.

А вот и Рыкун — разумеется, уже увидел диких лошадей и подкрадывается к ним! Аоранг заметил саблезубца лишь тогда, когда тот поднял голову, нюхая воздух. Рыжеватая, в бурых пятнах шерсть была совершенно неразличима среди сухой травы. Сейчас огромный кот медленно подбирался к табуну, двигаясь плавно, словно переливаясь с лапы на лапу. Уши прижаты, каждая мышца напряжена перед прыжком…

Аоранг замахал руками, закричал:

— Э-ге-гей! Не время охотиться, Рыкун!

Табун сорвался с места и понесся вдаль, поднимая облако пыли. Рыкун длинными прыжками рванул за ними. Как и Аоранг, он прекрасно понимал, что лошадей ему не догнать, но удержаться не смог.

Аоранг захохотал, хлопая себя по бедрам. Потом лег на спину, раскинул руки и уставился в небо, чему-то улыбаясь.

Он и сам не мог бы сказать, почему у него так легко на душе — чуть ли не впервые за последние месяцы, с тех пор как его вытащили из кургана. «Может, я просто слишком долго не был один?» — подумал он. В земле Великой Матери он всегда был на людях — днем и ночью ему прислуживали, угождали, а заодно и приглядывали…

Аоранг с содроганием вспоминал, как проснулся в кромешной, пропитанной благовониями тьме, долго пытаясь понять, что произошло, где он, куда подевалась Аюна, почему в голове такая мутная тяжесть и где грань между явью и сном… Помнил смертельный ужас, пришедший с пониманием, что произошло… Как, с трудом овладев собой, начал раскапывать курган изнутри, устроил обвал и едва не похоронил себя под рыхлой землей… Как начал задыхаться и помраченным сознанием завладели безумные видения, несомненно насланные злыми дивами этой страны. Молнии, бьющие в курган и сжигающие его плоть; клубящиеся тучи, в которые обращалась вспаханная земля; выходящая из этих туч огромная женщина с четырьмя грудями. Богиня увлекала его в борозду, в жирную землю, душила в неодолимых объятиях…

Перемазанную в грязи морду саблезубца Аоранг тоже сперва принял за предсмертное видение. А звуки голосов и удары лопат уже и вовсе прошли мимо него — мохнач окончательно лишился сознания…

Потом, когда верховный жрец Ашва все рассказал ему, Аоранг понял, что Рыкун-то его и спас. Той ночью саблезубец явился к кургану, под которым похоронили хозяина, и начал раскапывать землю, яростным рычанием разгоняя всех, кто пытался ему помешать.

Кто знает, чем бы это все закончилось, если бы не побег Аюны. Как только Ашве доложили, что царевна ускользнула во владения накхов, жрец Господа Тучи сразу понял, как надлежит действовать.

«Я во всеуслышание объявил, что Великому Коту — а значит, и Матери, коей он принадлежит, — неугодна принесенная жертва, — рассказывал старик. — И приказал раскапывать курган».

«И люди не возражали?»

«С чего бы? Они спасали тебя с такой же радостью, с какой и хоронили, — ведь это воля богов! Хвала Матери, мы пришли вовремя! Ты не успел задохнуться, хотя был близок к этому. Теперь, когда мы лишились дочери Солнца, потерять еще и тебя было бы непростительным упущением…»

«А что же Владычица Полей? Ведь это она осудила меня на смерть?»

«Она с величайшей охотой поспешила вернуть тебя к жизни. Теперь, когда нет царевны Аюны, ты вновь принадлежишь не дочери Солнца, а всем нам… Не опасайся, Аоранг. Больше никто здесь не попытается бросить тебя в борозду. Боги вернули тебя — значит твоя земная жизнь священна…»

Ашва не обманул. За Аорангом ревностно ухаживали, но это все равно не уберегло его от долгой болезни. Прежде здоровый как мамонт мохнач тяжело переживал предательство тела, и к болезни прибавился глубокий душевный упадок. Силы долго не возвращались к нему, как и радость, и вкус к жизни. Целые дни Аоранг проводил, лежа в своем домике, похожем на глиняный горшок, прячась от солнечного света и не желая никого видеть. Ашва часто навещал его, но и с ним мохнач разговаривал неохотно. Даже Рыкун приходил нечасто, пропадая в степях…

Лишь раз Аоранг оживился — когда старый жрец завел речь об Аюне.

«На случай, если ты еще мечтаешь, поправившись, уйти на поиски своей царевны, сообщаю — она жива и здорова. И насколько я могу судить, вполне счастлива в браке с бывшим саарсаном накхов…»

«С чего ты удумал, что она вышла замуж? — резко спросил Аоранг, садясь в постели. — Откуда вообще знаешь, что с ней?»

«Я слежу за всем, что происходит в пределах Аратты, — усмехнулся жрец. — Это Владычице Полей нет дела до чужих краев, ее заботят только земли Богини. Я же полагаю, что все взаимосвязано и у нас, ныне живущих, одна судьба. Тем более что накхи и вовсе наши ближайшие соседи…»

«Стало быть, царевна замужем за Ширамом? А почему ты назвал его бывшим саарсаном?»

«Потому что он потерял власть в Накхаране. Впрочем, там теперь правит его сестра Марга, так что род Афайя сохранил верховенство. Ширам же вернулся в столицу Аратты. Он теперь правая рука государя Аюра и начальник его войска. Пока Аюна наслаждается покоем во дворце своего отца, Ширам подавляет мятежи на рубежах страны… Ах да, царевна ожидает ребенка…»

Аоранг опустил голову и зажмурился, пытаясь не показать слез. Каждое слово Ашвы ранило, как острый нож.

«Итак, все сложилось, как и должно было с самого начала, — думал он. — Ширам получил обещанную ему дочь государя. Государь теперь другой, но слово исполнено… Похоже, смута в Аратте благополучно завершилась. Мир встряхнуло, и теперь он успокаивается… И только я остался тут, на краю земли, один, никому не нужный…»

Свет солнца внезапно померк, словно облако набежало. Над лежащим мохначом нависла косматая голова, и горячий шершавый язык лизнул щеку. Аоранг протянул руки, обнимая за шею своего единственного друга.

— Пойдем дальше, Рыкун. Нам сегодня предстоит еще немалый путь. Только сперва мне надо кое-что сделать…

Отстранив ластящегося саблезубца, Аоранг встал, повернулся к югу и принялся вглядываться в горизонт. Наконец он высмотрел то, ради чего и поднимался на холм, — еще один такой же на самой границе земли и неба, а на нем — едва заметную сторожевую башню.

«Я на верном пути. Выполню поручение Ашвы, а дальше… Буду свободен».

* * *

На закате Аоранг добрался до холма, увенчанного сторожевой башней. Она была сложена из глины пополам с дробленой соломой и напоминала высокогорлый кувшин. У подошвы холма, по берегам заросшей камышом речушки, расположилось селеньице. Оно напоминало тот глиняный город, где мохнач едва не распростился с жизнью, но был куда меньше: даже и не селение, а один большущий земляной дом, напоминающий дом белых муравьев, с десятками ходов, дверей и дымовых отверстий.

Аоранга заметили издалека. Он шагал по утоптанной тропе вдоль озимых полей, положив руку на холку трусившего рядом саблезубца, и видел, как люди мечутся возле домов, сбегаясь к башне. Когда мохнач вошел в селение, его уже встречала полная любопытства настороженная толпа во главе с местным жрецом. Молодой жрец, изукрашенный синими вихрями и молниями, вышел навстречу незваным гостям и почтительно приветствовал их, поклонившись сперва Рыкуну.

— Я держу путь во исполнение воли почтенного Ашвы, — сказал Аоранг. — Он сказал, тут я могу рассчитывать на кров, помощь и нужные мне сведения. Я иду в южные земли с важным поручением. Не бойтесь Рыкуна — он никого не тронет.

— Мы примем Великого Кота как подобает, — склонился перед ним жрец. — И тебе окажем должный почет, посланник тучегонителя Ашвы, кем бы ты ни был. До нас доходили необычайные слухи о зимнем жертвоприношении в великом храме. Ты, видно, и есть тот самый священный муж Богини, из Первых Людей?

Аоранг поморщился:

— Мне нужны ночлег и пища. И Рыкуну. Он сегодня толком не охотился — только нору суслика раскопал…

— Я прошу тебя отдохнуть под моим кровом, — предложил жрец. — Очаг растоплен, внутри хватит места и для Великого Кота, и для тебя. Ужин и воду для омовения вам принесут.

— Благодарю, — склонил голову мохнач. Он был доволен — все устроилось проще, чем он ожидал.

Хорошо все же, что здешние жители совсем не боятся Рыкуна! Аоранг уже знал, что его тут считают любимым ездовым животным Богини. Хотя попытки оказывать саблезубцу божественные почести всегда смешили верного Исвархи.

— Скажи, почтенный, — спросил мохнач, пока они шли мимо напоминающих соты, слепленных вместе глиняных домиков. — Здешняя сторожевая башня охраняет южную границу земли Великой Матери?

— Так и есть, муж Богини.

— А что дальше к югу?

Молодой жрец пожал плечами:

— Там уже не наша земля. Мы никогда туда не ходим.

— Живут ли там люди?

— Какие-то оборванцы кочуют, но никогда не приближаются к границе, боясь молний… Какое нам до них дело?

— Вам-то, быть может, и никакого, — проворчал Аоранг, — но Ашва послал меня именно к ним.

— Зачем? — искренне удивился жрец.

— Узнать волю богов.

Услышав о богах, жрец многозначительно покивал и больше вопросов задавать не стал.

«Стало быть, завтра я пойду в неизвестность», — с досадой подумал Аоранг.

* * *

После долгого дня пути и сытного ужина утомленный Аоранг уже готовился провалиться в сон, когда его разбудило негромкое рычание саблезубца.

— Кто там, Рыкун? — спросил он, приоткрывая глаза.

Снаружи донеслось хихиканье, и женский голосок окликнул его:

— Дозволь войти, муж Богини! Большой Кот не пускает меня!

— Рыкун, свои! — приказал Аоранг, спуская ноги с низкой лежанки.

В дверном проеме возник огонек, озарявший только держащую его руку, плечи и улыбающееся лицо.

— Доброй тебе ночи, муж Богини!

Девица с длинными черными волосами, в домотканой рубахе без рукавов проскользнула внутрь и по-хозяйски поставила светильник на возвышение, служившее в глиняных домах столом.

— Старейшины назвали меня достойной согреть твое ложе, — деловито сообщила гостья, начиная развязывать поясок. — Мы понимаем, ты устал после долгого пути, поэтому я не буду слишком утомлять тебя…

— Ступай прочь, — процедил Аоранг.

Девица замерла, изумленная прорвавшейся в его голосе злостью.

— Почему? Что не так?

— Уходи, — буркнул Аоранг, вновь укладываясь на лежанку и отворачиваясь к стене.

За его спиной раздалось обиженное фырканье, затем быстрые удаляющиеся шаги. Аоранг лежал, глядя в стену. Сонливость пропала бесследно — душила злоба. Кроме того, уже зная обычаи этой страны, он понимал, что в покое его так просто не оставят.

В самом деле, вскоре снаружи снова раздалось предупреждающее рычание саблезубца и сердитые голоса. Аоранг тяжко вздохнул, встал и выбрался во двор. Там уже ждало целое семейство обиженных, во главе со жрецом. За спинами, напоказ утирая слезы, сверкала глазами черноволосая девица.

— Ты оскорбил наше гостеприимство! — сурово заговорил жрец. — Что заставило тебя столь грубо нарушить священный обычай? Тебя, мужа Богини! Наши девушки чуть не подрались за честь провести с тобой ночь, а ты…

— Я не буду спать ни с одной женщиной в этой проклятой земле, — отрезал Аоранг, чувствуя, как вновь подступает ярость.

Судя по насупленным, красным от гнева лицам стоящих во дворе, их одолевали сходные чувства.

— Не будь ты послан самим Ашвой, — начал жрец, — не будь ты священным мужем…

— Тот, кто нанес нам столь тяжкое оскорбление, не должен встретить рассвет! — крикнули из толпы.

Остальные подхватили выкрик одобрительными возгласами.

— Не угрожайте мне, — холодно ответил Аоранг. — Я был похоронен и вернулся к жизни. Я ничего не боюсь, и вы ничего мне не сделаете. Благодарю вас за кров и пищу. Я переночую и уйду.

Вернувшись в дом, он еще долго слышал громкий спор во дворе. Наконец веское слово жреца оказалось последним, и обиженные разошлись. Рыкун вновь улегся на пороге. Аоранг завернулся в одеяло, задумчиво поглядел в сторону дымового отверстия над очагом. Не попытаются ли убить его во сне? Да уж куда им…

«Как смеешь ты говорить, что никому на свете не нужен? — зазвучал в ушах вдохновенный голос Ашвы. — Ты нужен нам здесь — в земле Матери! Ты послан нам свыше!»

О да, он был им нужен! Вскоре ему объяснили, для чего именно боги предназначили ему жить. Как только Аоранга сочли выздоровевшим, к нему явилась Владычица Полей и сразу завела речь о священном браке.

«Опять?!» — вскипел мохнач.

«Теперь все будет совсем по-другому, — принялась уговаривать его слепая жрица. — Ты — живой бог, ты неприкосновенен! Больше никаких жертв, никаких праздников! Мы предлагаем тебе выбрать невесту — а может, двух или трех, сколько сам пожелаешь. Наши девушки красивы и плодовиты, они будут почитать тебя как высшее существо…»

«Так вот что вы задумали? — скривился Аоранг. — Стать племенным быком для вашего стада?»

«А что плохого в том, чтобы стать отцом целому народу? Да, мы хотим от тебя много детей, Аоранг из Первых Людей! Наши пророчества говорят, что твоя могучая кровь способна даже остановить гибель мира!»

Сперва Аоранг хотел язвительно посмеяться над предложением Владычицы Полей. Ему, жрецу Исвархи, пойти на поводу у лжеучения, наплодить «детей бога» в угоду дикарским поверьям? Но потом он вдруг вспомнил про Аюну. Царевна не вернулась спасти его, погребенного заживо. Спокойно вышла замуж и теперь ждет ребенка от другого мужчины, наверняка даже не вспоминая о преданном мохначе… Эта мысль привела Аоранга в такую ярость, что он ответил жрице согласием.

Невеста, которую ему прислали тем же вечером, ему неожиданно понравилась. Ее длинная золотистая коса и медово-карие глаза напомнили ему Аюну. «Наверняка жрица нарочно так подстроила», — подумал он, обнимая девушку. Та с жаром прильнула к нему, лепеча то ли молитвы, то ли заученные восхваления.

— Как я счастлива быть с тобой, муж Богини! Как горда, что избрали именно меня!

— Да замолчи уже, — бормотал Аоранг, целуя пухлые губы.

— А как я буду рада забеременеть от тебя! Какой праздник мы устроим, когда будем хоронить дитя в борозде! Жаль, не успею к весеннему севу, но, может, хоть к озимым…

— Погоди! — Аоранг так и отшатнулся — Что ты сказала?!

— Начиная сев, мы приносим жертву, — объяснила непонятливому девушка. — Это праздник Первого Зерна. Лучшее весеннее дитя уходит к богам. Оно и есть первое зерно, которое бросают в борозду. Ты муж Богини, значит все твои первенцы к ней и отправятся. И лучшую из твоих жен закопают с ними на священном поле…

— Так, пошла прочь отсюда!

Прогнав рыдающую невесту, Аоранг отправился искать Ашву.

— Я сыт по горло! — рявкнул он с порога, разбудив старика. — Каждый проведенный в этой земле день — оскорбление Исвархи! Вы здесь все безумны! Кормите своих богов кровью невинных…

— Боги должны получать лучшее, — строго возразил Ашва. — Иначе они гневаются и карают уже всех, без разбора. Или ты не видишь, во что превратилась Аратта, отказавшаяся от правильного уклада жертвоприношений…

— Ашва, я ухожу, — зарычал Аоранг. — Можете меня убить, но без Аюны у меня не осталось ни единой причины здесь оставаться!

— Ты нужен нам! Твоя кровь, твои знания…

— Я чуть не поверил, — горько засмеялся Аоранг. — По счастью, Владычица Полей объяснила мне, что к чему. Ваше почитание богов — скверна! Ваши обряды суть святотатство!

— Умолкни, пока не наговорил лишнего, — нахмурившись, оборвал его Ашва. — Да, теперь я вижу, ты не годишься стать мужем Богини. Она отторгла тебя. Но кроме напрасно пропадающей древней крови, у тебя есть еще кое-что, способное нам пригодиться.

— О чем ты?

— Ты — ученик многознающего Тулума, прославленного многими путешествиями ради изучения мира. Вот к ученику Тулума я сейчас и обращаюсь с одной, последней просьбой.

— Я слушаю тебя.

— Мне известно, что по поручению верховного жреца Исвархи ты побывал в странствии к южным горам, лежащим за пределами Солнечного Раската. Более того — ты пересек эти горы и вернулся живым. Ты опытный и бесстрашный разведчик, способный увидеть то, чего все прочие не заметят или не поймут. Поэтому я прошу тебя отправиться в путешествие. Ты пересечешь степи земли Великой Матери, обойдешь южные отроги Накхарана и выйдешь в местности, о которых мы ничего не знаем. Нам следует понять, что там происходит, пока не поздно…

— А, угроза с юга, — кивнул Аоранг, поняв, куда клонит старик. — Эти ваши знамения и предсказания о гибели мира…

— Да. Страшная беда, грозящая с юга. Никто из наших не пойдет туда по своей воле. Я мог бы отправить туда жрецов Господина Тучи, но они увидят лишь то, что явят им боги. А наши боги давно уже не желают нам ничего являть… Ты же — другое дело! Может, именно ради этого тебя привел в наши земли Небесный Знаменосец! Не только ради нас, но и всей Аратты. И ради твоей Аюны!

Спустя недолгое время Аоранг отправился на юг. Его и Рыкуна провожал весь глиняный город. Женщины плакали и махали вслед, жрицы пели благословляющие заклинания. Аоранг широко шагал, не оборачиваясь. «Отойду подальше, сверну к реке, — думал он. — Выберу место, где течение не такое сильное и нет рядом проклятых башен. Переплыву как-нибудь на ту сторону, а дальше…»

Что будет дальше, мохнач и сам плохо представлял. Лишь бы поскорее убраться из ненавистной страны!

Однако он не пошел к Дане. Той же ночью ему приснился сон.

Перед Аорангом раскинулось бескрайнее море. Вернее, сперва он подумал, что это море, пока не заметил торчащие из воды макушки деревьев и холмы, превратившиеся в острова… «Затопленная равнина, — понял он. — Должно быть, весенний разлив какой-то большой реки…»

Крики о помощи привлекли его внимание. Он увидел нечто странное — то ли полузатонувший плот, то ли унесенный водой домик. Изнутри, в отчаянии призывая на помощь, выглядывала женщина с младенцем на руках. Но когда Аоранг пригляделся к домику, волосы у него на голове встали дыбом. То были носилки, которые держали торчащие из воды руки. Лишь руки — все прочее было скрыто быстро прибывающей водой.

Часть 2. Черные воды

Проходили дни за днями. Аоранг шагал через степи, все дальше на юг. Воздух становился теплее день ото дня. Солнце грело уже совсем по-весеннему, хотя в вендских лесах за Даной наверняка еще лежали снега. Единственная снежная буря, налетевшая с севера с холодным, влажным ветром, обернулась проливным дождем — снег таял, не долетая до земли. Степь раскисла, и Аоранг уже опасался, что его путешествие замедлится, но дневное солнце все высушило к полудню. Мохнач видел, как сквозь мертвые прошлогодние травы начинают потихоньку пробиваться зеленые ростки.

Слева, понемногу удаляясь к востоку, тянулись горы Накхарана. Потом пропали и они. Больше ничего не нарушало однообразия степи. Разве что влаги становилось чем дальше, тем больше. Аорангу часто приходилось перебираться через ручьи, а потом даже обходить топкие, заросшие тростником пространства. Дикие лошади, косули и прочая живность встречались все реже. Путешествие было бы совсем унылым, если бы не странная тревога, поселившаяся в душе Аоранга после того давнего сна. И хотя с тех пор мохначу больше ничего подобного не снилось, тревога не желала развеиваться, а наоборот, нарастала. Чем дальше он продвигался вглубь этой огромной сырой низины, тем меньше она ему нравилась. «Это место похоже на гигантскую глотку, — подумал он как-то, переходя вброд раздувшийся после очередного дождя мутно-желтый ручей. — И мы с Рыкуном словно мошки в ней…»

Спустя девять дней пути Аоранг неожиданно вышел к цепи холмов, за которой поднимался невысокий, уже зеленеющий кряж. Постепенно становясь выше, она уходила на запад. «Это уже не Накхаран — тот на востоке, — озадаченно думал мохнач. — Но что за горы? Ни на одной карте их нет!»

Несмотря на усталость, Аоранга охватила радость первооткрывателя. Чувствуя прилив сил, он устремился вверх по склону холма. Мохнач и сам удивился, насколько был рад убраться с равнины на высокое место. «Совсем как в Ползучих горах, — неожиданно сообразил он. — Идешь вот так и нутром чувствуешь — под снегом трещина, надо обойти! И хоть бы раз я ошибся…»

Той ночью мохнач впервые за долгие дни спал крепко. Как будто твердый камень, на котором он лежал, сам по себе источал покой. Только один раз, глубокой ночью, его разбудил докатившийся подземный толчок. Аоранг распахнул глаза, всем телом ощутив, как дрогнула земля. Над холмами раскинулось усыпанное звездами небо, и ветер с юга отчетливо пах морем. Аоранг напрягся в ожидании, но толчки больше не повторились. «Это где-то очень далеко», — подумал мохнач, вновь погружаясь в сон.

Проснувшись на рассвете, Аоранг полез дальше вверх по склону и вскоре уже стоял на вершине, обозревая окрестности. Позади осталась равнина, пронизанная ручьями и речушками. Пятна заводей блестели в лучах восходящего солнца. А по другую сторону гор, теряясь в утренней дымке, тянулись к югу леса. Судя по темной с просинью зелени крон, они были сосновыми — или то были другие вечнозеленые деревья, с какими путешественник прежде не сталкивался.

«Я, кажется, открыл целую новую страну!» — подумал Аоранг.

Студеный воздух кружил голову, пьянил, сердце колотилось от волнения и радости. Вот то, что ему по душе! Кажется, всю жизнь провел бы, странствуя и прокладывая пути для тех, кто пойдет следом…

«А что там за ослепительная полоса вдалеке, у самого окоема? Не то ли море, запах которого доносит ветер?»

Но сколько Аоранг ни вглядывался, так и не сумел ее толком рассмотреть.

* * *

На второй день, уже в сумерках, Аоранг наконец встретил людей.

Лес в самом деле оказался сосновым. Но сосны были не такие, как на севере, — у этих длинные мягкие иглы росли пучками на раскидистых ветвях, а огромные шишки напоминали осиные гнезда. Спускаться по ровному, некрутому склону под сенью этого леса было сущим удовольствием. Аоранг легко шагал, вдыхая аромат сосновой смолы, когда спереди потянуло дымом костров. Вскоре он услышал беспокойное мычание скота, увидел повозки на больших колесах, кострища и шалаши среди деревьев.

— Рыкун, лежать! И помалкивай, — шепотом приказал Аоранг саблезубцу.

Мохнач хорошо представлял себе, какой переполох может устроить в кочевом стане большой кот. Аоранг не раз замечал, как сильно боятся его зверя быки и коровы. «Должно быть, это сурьи забрались так далеко к югу, — подумал он. — Если они перегоняют скот — только Рыкуна им тут и не хватало! Одно непонятно, зачем же их понесло в горный лес…»

Аоранга заметили, когда он вышел к самым кострам. Лишь тогда залаяли собаки, всполошились, бестолково забегали люди. Даже за оружие никто не схватился. Дети кричали, женщины причитали, громко жалуясь на несчастья и гнев богов… Аоранг стоял на месте, давая себя рассмотреть, и сам внимательно наблюдал и слушал, пытаясь разобраться, к кому попал. Он уже понял, что перед ним никакие не кочевники. Тут, скорее, переселялось то ли большое семейство, то ли маленькая деревенская община. Наверняка даже не переселялось, а убегало. Аоранг смотрел на лица, бледные от усталости и страха, на кое-как побросанный в телеги домашний скарб и видел, что перед ним люди в большой беде. «Сорвались с места и ушли, — думал он. — Собрали то, что успели, увели кое-какую скотину…»

Навстречу Аорангу вышли трое рыжебородых меднолицых мужчин в ушастых колпаках. Старший заговорил с ним на языке сурьев, который Аоранг неплохо понимал. Предводитель хотел знать, кто таков чужестранец и что ему нужно.

— Я следопыт, — сказал мохнач, показывая короткое копье, — мое племя послало меня на разведку новых угодий. Но чем дальше я иду, тем реже мне встречаются звери…

— Дальше их не будет вовсе, — ответили ему. — Беда идет оттуда…

Мужчины единым движением указали на юг.

— Там уже никто не живет, — добавил один из них. — Ни звери, ни люди. Не ходи туда, охотник, если тебе дороги жизнь и разум. Смертным там места больше нет!

— Там вершится воля богов! — сказал второй.

— Там Отец Гнева пожирает землю, — закончил третий.

«Похоже, предсказания-то не лгали», — подумал несколько ошарашенный Аоранг.

— Я бы все же хотел узнать, что творится на юге, — сказал он вслух.

Сурьи переглянулись и пожали плечами.

— Пусть чужеземный охотник идет, — сказал старший. — Каждый человек — владыка своей судьбы.

— Пусть прежде поговорит с пророчицей, — возразил второй. — Пусть узнает, что его ждет.

— Она безумна, и каждый, кто с ней говорит, становится безумен, — добавил третий. — Она видит то, что способны вынести лишь боги.

— Проведите меня к ней! — не скрывая любопытства, попросил Аоранг. — Я тоже попытаюсь услышать голос богов!

Посовещавшись, сурьи согласились. Аоранга провели мимо костров, мимо войлочных веж и повозок в темное уединенное место среди скал, где не было никого, кроме рыжей девочки-подростка, крепко привязанной врастяжку к двум соснам. Аоранг было подивился, зачем так жестоко связывать худую невысокую девочку, но потом заметил, как глубоко протерта веревками сосновая кора, и остерегся подходить слишком близко.

— Спроси ее, — зашептали укутанные в покрывала женщины, стараясь даже не заходить в стиснутую скалами щель. — Мы ее не понимаем и не хотим понимать, ее слова темны и ужасны…

Аоранг спустился вниз и встал напротив пророчицы. Он уже видел подобных несчастных. Порой их, скрученных и воющих, словно пойманных зверей, люди приводили в храм Исвархи. Там жрецы читали над ними моления, чтобы Господь Солнце возвратил им утраченный разум. Получалось не всегда…

«Ей свыше было открыто некое знание. Оно сокрушило ее», — подумал он, с состраданием глядя на связанную.

— Скажи, что тебе явили боги?

Девочка подняла на него незрячий взгляд глубоких темно-синих глаз.

— Я видела водопад, — зашептала она. — Небо сломалось — третье небо… То, что полно водой…

— Говори, — кивнул Аоранг.

Он слыхал: сурьи верят, что небес несколько. По одному катаются солнце и луна, сквозь второе, сплошь дырявое, сочится свет звезд, а на третьем хранятся все воды мира. Их излишек проливается вниз дождем.

— Дождевое небо расколола трещина, и воды хлынули наземь, — бормотала девочка. — Вода с небес проливается огромным водопадом. Она не остановится, пока не выльется вся! Даже боги смотрят в ужасе и плачут, не в силах прекратить потоп…

— Ваши боги, может, и бессильны, — мягко заметил Аоранг. — Но я знаю — господь Исварха всемогущ…

— Исварха? — Взгляд девочки на миг стал осмысленным. — Господь Солнце — всего лишь один из богов! Я видела водопад от неба до земли. Боги вились вокруг него, точно мухи, — и силы в них было не больше, чем в мухах! От грохота потока я оглохла, от водяной пыли ослепла, от дрожи земли у меня все еще трясутся кости — вот, осязай!

Девочка резко двинула вперед рукой, и сосна, обмотанная веревкой, заскрипела и затрещала, сгибаясь от рывка. Аоранг невольно попятился.

— Я не понимаю, почему я еще жива, — печально прошептала девочка. — После всего, что я видела…

— Потому что тебе все это лишь приснилось, — сказал Аоранг, делая шаг вперед.

Больше не колеблясь, он подошел к ней и крепко обнял. Прижимая ее голову к груди, он зашептал слова утешения, рассказывая, что никакого водопада нет, а если и есть, ее это никак не касается. Дела богов — это дела богов, и пусть боги их решают. Порой смертные видят ужасающие сны, но наступает миг пробуждения, и сны забываются.

Девочка дернулась, пытаясь вырваться, но мохнач держал крепко. Постепенно он ощутил, как нечеловеческое напряжение отпускает пророчицу.

— Это был сон, — проговорил Аоранг, гладя ее по голове. — Сейчас ты проснешься и подумаешь: «Хвала Исвархе, это был всего лишь сон!»

— Всего лишь сон, — послушно повторила за ним девочка, бессильно повисая на веревках.

Аоранг дождался, чтобы пророчица заснула в его руках, а затем позвал ее сородичей.

— Можете ее отвязать, — сказал он. — Дайте ей хорошенько выспаться. Проснувшись, она будет знать, что боги всего лишь послали ей страшный сон, и даже не сможет толком вспомнить его…

— Мы не можем ждать, пока она выспится, — возразил старейшина в ушастом колпаке. — Мы положим ее на телегу и уйдем. Каждый лишний день приближает смерть!

— Вы убегаете на север так, словно дивы гонятся за вами по пятам, — не удержался Аоранг. — Что вас преследует?

— Ты ведь туда идешь? Значит, скоро увидишь сам, — ответил рыжий сурья. — Только будь настороже, чтобы тебя не настиг гнев богов!

* * *

Сурьи, убегающие от неведомой напасти, направились на север, а мохнач — на юг. Его путь пролегал в предгорьях, среди все тех же сосновых лесов. Чем дальше, тем сильнее веяло весной. Аорангу начали попадаться целые поляны белых и синих первоцветов. Они тысячами пробивались к солнцу сквозь слежавшуюся хвою и прошлогоднюю опавшую листву. В кронах вовсю свистели птицы, приветствуя первое тепло. Вот только зверей тут совсем не было. Рыкун два дня рыскал по лесу и вернулся недовольный и голодный. Аоранга это не особенно обеспокоило — саблезубец мог легко обходится без еды и дольше, — но вот пустота этого прекрасного леса начинала его настораживать.

На второй день к вечеру он вдруг вышел к озеру. Вернее, это можно было, пожалуй, назвать разливом: из воды повсюду торчали стволы и ветви деревьев. На высоком берегу виднелись хижины под соломенными крышами. Аоранг, недолго думая, направился прямо туда. Однако, подойдя поближе, обнаружил, что селение брошено.

«Уж не отсюда ли сбежали те бедолаги, что встретились мне в лесу? — задумался Аоранг, заходя в один домишко за другим и видя повсюду одни и те же признаки поспешного бегства. — Клянусь Солнцем, да тут брошен котелок с кашей! Они даже не задержались, чтобы доесть ее…»

Обойдя дома, Аоранг вышел на берег озера, уселся на сухую траву и глубоко задумался. Ничто ни в деревне, ни в ее окрестностях даже не намекало, что именно вызвало столь поспешное бегство. Мохнач задумчиво глядел на алеющую в лучах заката гладь озера с торчащими из нее голыми деревьями. Вдруг он вздрогнул, мгновенно собравшись, словно перед прыжком. Под водой что-то виднелось — нечто такое, чему там находиться никак не следовало… Аоранг встал, пригляделся и нахмурился.

— Вот, стало быть, как… — пробормотал он.

Под водой виднелись дома — такие же, как и на высоком берегу. Похоже, часть деревушки затонула, причем очень быстро. «Значит, это вовсе не весенний разлив, — думал Аоранг. — Тут было наводнение… А что, если подземный толчок, который я ощутил на холме несколько дней назад, и это наводнение связаны?»

Любопытно, почему жители просто не перебрались из затопленной части деревни в уцелевшую?

Солнце ушло за деревья, берег озера накрыли сумерки. Аоранг решил заночевать в одном из домов, а завтра, как рассветет, оглядеться. Он нашел удобный дом, растопил там очаг, поискал оставленные припасы и устроил себе горячий ужин. Настоящая постель, теплое одеяло — все это согревало душу и тело, особенно после ночевок в холодной и сырой степи. Вот только Рыкун наотрез отказывался ночевать под крышей. Он упирался как мог, но в дом не шел.

— Не хочешь — спи на улице! — заявил наконец выведенный из себя Аоранг.

Если бы не усталость после долгого пути, мохнач дважды подумал бы, прежде чем оставаться на ночлег в подобном месте. Когда Аоранг засыпал, ему явилось странное видение: будто лежит он на самом краю бездонной пропасти и достаточно одного неловкого движения, чтобы свалиться… Но Аоранг лишь завернулся в одеяло, отвернулся к стене и мгновенно заснул.

Пробуждение было ужасным. Аоранга разбудил хриплый вой Рыкуна, доносящийся почему-то сверху. Мохнач распахнул глаза и ощутил, что его сковывает мертвенный холод. Он рывком сел на постели и обнаружил, что в хижине полно воды. Вода прибывала очень быстро и совершенно беззвучно. Аоранг вскочил с постели, плюхнулся в воду, с трудом добрался до двери и распахнул ее. Тяжелый накат волны втолкнул его обратно в дом. Мохнач уцепился за косяк, огляделся, и волосы у него встали дыбом. В свете луны раскинулось гладкое пространство огромного озера — уже без намека на торчащие из воды деревья и даже на прибрежный лес. Черная вода быстро наполняла деревню. Аоранг едва успел оглядеться, как она уже поднялась ему по грудь.

Вой Рыкуна с крыши дома привлек его внимание.

— Рыкун! — крикнул Аоранг. — Сюда!

Поток воды подхватил его и повлек вдоль стен, по улице. Позади раздался громкий всплеск — это спрыгнул с крыши саблезубец. Аоранг в несколько гребков подплыл к нему и ухватился за мокрую шерсть.

— Вытаскивай нас отсюда! Ищи берег!

Саблезубец терпеть не мог воду и плавал, лишь когда не оставалось другого выхода. Вот и теперь все, чего желал Рыкун, — поскорее оказаться на твердой сухой земле. На это и рассчитывал Аоранг.

— К берегу, дружок!

Рыкун мощно загребал лапами, пробираясь между затопленными по крышу домами и плывущими деревьями. Тело Аоранга начало понемногу неметь в холодной воде. Он мог продержаться долго — куда дольше обычного человека, — но в конце концов совсем перестал чувствовать руки и ноги.

По сторонам из темноты выступали стволы деревьев. В какой-то миг ноги Аоранга нащупали землю. Рыкун с удвоенной силой устремился вперед. Через несколько мгновений он выбрался на пригорок и принялся яростно отряхиваться. Аоранг с горем пополам выполз вслед за саблезубцем и в изнеможении уткнулся лицом в землю.

Утром восходящее солнце озарило страшную и удивительную картину. Ничего подобного Аоранг в жизни не видал. Весь лес, через который он шел накануне, был затоплен. Куда бы ни падал взгляд мохнача, везде между деревьями блестела вода, и не было ей ни конца ни края. Пригорок, на котором они заночевали, превратился в остров.

«Святое Солнце, что же здесь творится?! Спокойно, спокойно! — приказал себе Аоранг, пытаясь совладать с вгоняющим в оцепенение ужасом. — Такое случается и на Змеевом море! Вода наступает на сушу и заливает ее на целые дни пути, а спустя несколько дней уходит обратно. Видно, землетрясение вызвало небывалый разлив. Надо просто подождать, и вода уйдет…»

Однако время тянулось, а никакого движения вод заметно не было. Когда солнце поднялось выше, Рыкун принялся нетерпеливо рыскать по островку.

— Держись, дружок, — похлопал его по холке Аоранг. — Я тоже голоден и не знаю, что будет дальше. Поплыли — другого выхода все равно нет…

Они спустились с холма, и тут у мохнача снова мурашки пробежали по спине. За ночь вода не схлынула, а напротив, поднялась, и сильно. Аорангу стало жутко от этого тихого, неуклонного наступления на берег. Пожалуй, задержись они на пригорке еще на ночь, и его залило бы целиком…

«Не иначе, сурьи уже знали, что вода может нахлынуть быстро, потому и сбежали, — подумал он. — Похоже, половину их деревни затопило в один миг…»

Аорангу вспомнилось еще одно удивительное и страшное явление, присущее Змееву морю: оно быстро отступает от берега, а потом вздыбливается стеной, захлестывая рыбачьи деревни. Может, и тут произошло нечто подобное?

«Но откуда берется вода? Не с третьего же неба выливается, в самом деле!»

Мохначу вспомнилось видение безумной девочки о великом водопаде, один вид которого свел ее с ума. «Спаси нас, господь Исварха!» — невольно прошептал он.

Нет, это слишком страшно, чтобы быть правдой!

«Я ничего не знаю, — думал он. — Откуда пришла вода? Что там, на другом берегу? В любом случае — надо скорее возвращаться к горам! Пока еще не слишком глубоко и остались возвышенности, где можно отдохнуть…»

— Вперед, Рыкун! — со вздохом приказал Аоранг. — Тебе придется снова помочь мне…

Вскоре они уже плыли бок о бок через затопленный лес. Мохнач то и дело переводил дух, ухватившись за шерсть питомца. Заметив удобное дерево, залезали на него, чтобы перевести дух, затем продолжали путь. Аоранг с тревогой поглядывал на безмятежное голубое небо. Что, если не удастся найти место для ночлега?

Наконец после полудня Аоранг вновь нащупал дно, и вскоре они выбрались на берег. Но отдохнуть не удалось — почти сразу Аоранг с проклятием вскочил, обнаружив, что снова лежит в воде.

— Она преследует нас, Рыкун! — в сердцах воскликнул мохнач. — Подбирается потихоньку, чтобы утопить во сне!

Пришлось вставать и брести дальше.

Весь день Аоранг и Рыкун уходили от воды — а она ползла за ними следом, словно хищный ящер, неторопливо преследующий смертельно раненную жертву. Наконец начались предгорья спасительного кряжа. Поднимаясь по склону, мохнач то и дело оглядывался, окидывая взглядом оставшийся позади лесной край. Подумать только! Совсем недавно он стоял на вершине, радуясь тому, что открыл новую землю. И что же — не прошло и нескольких дней, как леса ушли под воду, и теперь на их месте синеет море! Озером Аоранг больше не мог его называть — оно было слишком велико. Кроны ближайших сосен еще торчали из воды, над ними метались возмущенные птицы. Но чуть дальше блестела на солнце нетронутая водная гладь…

«Будто неспешно наполняется гигантская чаша… Что будет, когда она перельется через край? Когда этот огромный разлив соединится с полноводной Даной?»

Представить, что тогда произойдет, было несложно. Болотистая равнина, которую недавно пересек Аоранг, очень скоро окажется под водой. Море достигнет подножия гор Накхарана. А потом пойдет дальше, заливая степи Великой Матери, подтапливая вендские леса…

«Святейшего Тулума бы сюда! — думал мохнач. — Он бы точно высчитал, с какой скоростью поднимается вода. Предсказал бы, когда она преодолеет водораздел и хлынет на равнины… Но как это все исчислить, если мы по-прежнему не знаем, откуда потоп? А уж если разлив захватит и Дану с Ратхой…»

Аоранг запустил пальцы в косматые волосы и сжал голову руками, словно она была готова вот-вот разлететься на части.

«Если великие реки Аратты выйдут из берегов — конец всему! По берегам — десятки городов, сотни деревень! А мы-то думали, беда придет с севера! Зачем Великий Ров, зачем все усилия? Что разливы Змеева моря по сравнению с этим?!»

Аоранг отвернулся от сияющих вод и начал быстро карабкаться в гору.

«Надо спешить в столицу! Как можно скорее рассказать о потопе святейшему Тулуму! В столице должны узнать: бесполезно строить рвы и плотины, это пустая потеря времени. Немедленно спасать людей, уводить подальше от рек…»

Рыкун первым достиг вершины хребта. Поднял голову, огляделся, понюхал воздух и издал недовольное ворчание. Он давно уже был голоден, но поросшие лесом склоны опустели, и ему не на кого было охотиться. Все звери ушли из этих краев давным-давно. Они чуяли приближение смертельной опасности намного лучше, чем люди.

— Да, дружок, — сказал догнавший его Аоранг. — Похоже, мы с тобой последние, кто тут еще задержался… Да и нам пора уносить ноги…

Так он себя и чувствовал — последним человеком, выжившим в опустевшем мире.

Мария Семёнова, Анна Гурова

Аратта. Книга 7: Золотые корабли

Карты выполнены Юлией Каташинской

© М. В. Семёнова, А. Е. Гурова, 2023

© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Азбука®

Пролог

Весенний свет

Белые цветы трепетали на ветру. Бьярма еще утопала в глубоких снегах, в лесах вендов только начинали темнеть проталины, а в столице Аратты уже разворачивались листья и бутоны. В саду Возвышенных Раздумий голые красноватые ветви медовника в одну ночь покрылись белыми соцветиями. От пьянящего аромата, разлитого в воздухе, кружилась голова. В нежном шелесте слышались отзвуки струн…

Аюр, отдыхавший в увитой цветущими ветвями Весенней беседке, крепко зажмурился. Затем распахнул глаза и вновь уставился на лежащий у него на коленях поющий кораблик. В последнее время государь проводил с ним много времени — прямо сказать, таскал с собой повсюду, вызывая удивление царедворцев. «Нашел себе юный государь новую игрушку — бьярские гусельки», — шептались некоторые. Аюру передавали эти слова, но он не сердился. Он и сам не мог понять, почему трехструнный кораблик так запал ему в душу.

Аюр никогда не был особенным любителем музыки. Разумеется, в детстве, как всякого благородного ария, его помимо прочего обучили азам игры на читре. Вспомнив давние уроки, Аюр велел натянуть на кораблик струны и даже подобрал несколько наигрышей к песням… Но это все было не то.

«Что за чепуха лезет в голову! Это просто гусли!»

Тонкие пальцы государя забегали по струнам.

— Для слов любви нет времени. Оно Несется прочь крупица за крупицей. Но сердце нам для нежности дано — Не для того, чтоб горем заходиться! Лишь ласки просит шелк златых волос…

Аюр перестал играть, ощущая странную робость — будто невольно совершил кощунство и не понимал, в чем оно заключается. Словно он — малый ребенок, который самонадеянно дергает струны гуслей знаменитого на всю страну певца. Может, дело в совершенстве кораблика? В этой невесомой, словно впитавшей солнечный свет древесине, на которой даже не видно годовых колец?

Аюр тряхнул головой, прогоняя грусть, заиграл и запел дальше:

— Целуй, пока уста еще красны! Пока тепло не поглотила вьюга, Пока он не шагнул за рубежи, А грудь его не спрятала кольчуга…

Однако модная нынче в столице песня о любви, войне и разлуке звучала все так же неуместно и невесело…

«Может, в ней-то и дело, — подумал Аюр, вспомнив, чем закончилась попытка переселить его подданных подальше от потопа, в безопасное Десятиградие. — Сколько златовласых исчезло, и судьба их все еще темна… И сестра… Бедная сестра…»

Государь со вздохом отложил поющий кораблик.

«Он не для таких песен. Я искал божественное оружие против Змея Бездны, а вместо него Исварха даровал мне эти гусли. Ну и что мне с ними делать? Я, остановивший море, не могу разобраться с каким-то корабликом!»

Еще год назад Аюр просто с досадой выкинул бы гусли с глаз подальше и забыл о них. Но пережитое сильно изменило его. Аюр все еще бывал и высокомерным, и нетерпеливым, но внутри его как будто поселился наблюдатель — спокойный и строгий. «Не спеши с выводами, — подсказывал ему этот наблюдатель. — Не торопись, вглядись, подумай». И Аюр учился вглядываться и не спешить — и мир начинал открываться ему новыми гранями…

Поэтому Аюр не приказал послать за танцовщицами, а продолжал думать.

«Кораблик найден в храме древних арьев… Вот бы узнать, какие песни играли на нем мои предки — первородные дети солнца… Может, Светоч знает? Или Тулум? Наверняка в их огромных хранилищах найдутся свитки с самыми древними песнями… А может… Гимны Ясна-Веды?»

Пальцы Аюра вновь забегали по струнам. Он перебирал в памяти гимны Солнцу, множество которых знал наизусть. Но пока ни один не казался ему подходящим для исполнения здесь, среди первоцветов. Гимны Исвархе поют перед алтарем с неугасимым пламенем или воздевая руки навстречу восходящему светилу…

Аюр уныло взглянул на кораблик. Тот весело золотился, казался теплым и живым.

«Зачем ты нужен?» — молча спросил Аюр.

«А ты зачем?» — будто наяву ответил ему кораблик.

— Солнцеликий, дозволь обеспокоить, — послышался за живыми стенами беседки голос невидимого слуги. — Пришел святейший Тулум!

Аюр обрадовался. Бесплодные размышления утомили его.

— Пусть святейший идет прямо сюда!

* * *

Верховный жрец Исвархи подошел к ступеням беседки и склонился в ритуальном поклоне.

— Приветствую, государь! Да озарит солнце твои следы…

— Здравствуй, дядя! Оставь церемонии, поднимайся, садись рядом со мной. Я прикажу подать угощение… — Аюр осекся, увидев выражение лица Тулума. — С чем ты пришел? Плохие вести?

— Даже не знаю, что тебе и сказать, Аюр… — Тулум бросил взгляд на два свитка, которые держал в руке. — Вести есть, и они… весьма необычны. И скверные, и странные. Обычно я не утомляю тебя повседневными докладами моих жрецов и осведомителей. По большей части они не стоят твоего внимания. Но, пожалуй, эти донесения тебе стоит услышать…

— Да не тяни уже, дядя! — воскликнул Аюр, невольно подумав: «Интересно, сколько важных сведений прошло мимо меня? Чего я не знаю о происходящем в Аратте?»

— У меня здесь два письма из Бьярмы… Первое, — Тулум развернул свиток, — из Белазоры.

— От Светоча?

— Нет. Это письмо прислал мой осведомитель — молодой жрец из ближнего окружения Светоча.

— А! — Аюр хмыкнул. — У тебя есть осведомитель в Северном храме?

— Конечно, государь, и не один.

— Гм… А у Светоча в нашем храме тоже есть свои соглядатаи?

— Несомненно. Однако, возможно, они ему больше никогда не пригодятся.

Аюр нахмурился:

— Что-то стряслось со Светочем?

Тулум медленно склонил бритую голову.

— В Белазоре, как ты знаешь, этой зимой было неспокойно, — сказал он, разворачивая свиток. — Беспорядки вылились в голодный бунт переселенцев. Аршалай утверждал, будто подавил бунт. Он писал нам, что все закончилось благополучно, но, очевидно, ошибся. Или солгал намеренно… В конце зимы дела пошли так, что я, право, не знаю, что и сказать, кроме «это какое-то безумие»… Этим письмам уже больше месяца — и в них мы видим совсем иную картину, нежели из донесений Аршалая…

— Читай же!

Тулум пробежал глазами свиток.

— С твоего позволения, пропущу ритуальные формулы и титулы… «Святейший… Да озарит Исварха…» Доклад большой, буду пересказывать главное. Наводнение в Бьярме… Ты ведь помнишь, что Змеево море не замерзает? Так вот, в конце зимы оно словно задалось целью пожрать половину Бьярмы. Лед вздувался и лопался, реки выходили из берегов… Воды устремились в озеро Ярга. Оно переполнилось, теперь разлив грозит и Ратхе. Пока еще великая река лишь немного полноводней обычного. Срединные области Аратты не страдают — но Бьярма пропитана водой, как морская губка… Все клянут Аршалая — его недостроенный Великий Ров оказался совершенно бесполезен…

Аюр покосился на Тулума:

— А ведь это мы велели остановить строительство!

— Аршалай все равно не успел бы до весны. Слушай дальше, государь. «Люди Бьярмы взволнованы и раздражены. Сотням и тысячам пришлось покинуть свои дома, затопленные паводками. Беженцы и переселенцы со всей Бьярмы скапливаются в Белазоре, рассчитывая на милость главы великого храма…»

Тулум поднял голову:

— Понимаешь, чем это плохо?

— Чем же?

— Всем! Скопище беженцев, угроза голода, болезней, недовольство властями… А еще мой человек пишет, что среди беженцев ходят самые дикие слухи. И конечно, нашлись те, кто нарочно смущает людей.

— Даже так? — удивился Аюр. — Но кто, зачем? Киран мертв…

— Мертв.

— Но тогда кто?

Тулум скривился:

— Надеюсь, не тот, о ком я думаю. И это был обычный выплеск негодования оголодавших, потерявших дома людей. Однако, по моим сведениям, проклятый гусляр отправился из вендских земель как раз на север…

— А, тот смутьян-гусляр, который так тебя беспокоил зимой? Его ведь так и не поймали?

— Он намного больше, чем просто гусляр… А теперь — прежде чем читать до конца — покажу тебе второе письмо. Вернее, записку. Найдена в дупле, устроенном нарочно для тайной жреческой переписки на бьярском тракте…

Тулум развернул полоску бересты и протянул Аюру.

— Ничего не понимаю, — фыркнул тот, изучая записку. — Какие-то каракули! И подписи нет…

— Подписи не нужно, — сказал верховный жрец. — Я отлично знаю руку Хасты.

Аюр аж подскочил на месте.

— Хаста?! Он же пропал!

— Так и есть.

— Ты говорил, что отправил его к Светочу с посланием… Так он нашелся?

— Нет. Нашлось лишь это письмо.

Тулум скользнул глазами по неровным строчкам:

— Судя по всему, Хаста очень торопился…

Аюр снова схватил полоску бересты и, не без усилия разбирая кривобокие буквы, прочитал:

«Арьев режут, чтобы остановить море. Северный храм исчез. Мы с Анилом уходим искать небесную лодку. Берегитесь Зарни Зьена!»

— И он еще нацарапал вот этот рисунок, — указал Тулум.

— Рисунок? — пробормотал государь в изумлении, глядя на пририсованный внизу письма проломленный череп, из которого рос цветок. — Что за ахинея? «Берегитесь Зарни Зьена?» Но Зарни Зьен — это я!

— Гм… Боюсь, уже не ты.

— Прикажи Хасте вернуться и объяснить эту чепуху!

— Это письмо пролежало в дупле ползимы. Хаста пропал, и с ним Анил…

— А что значит — «Северный храм исчез»?

Тулум устремил задумчивый взгляд в пространство.

— С твоего позволения, я вернусь к докладу моего осведомителя. Он многое объясняет. Но не все.

Верховный жрец вновь развернул первый свиток.

— Итак, кто-то распустил отвратительный слух, что потоп колдовством устроили арьи. И теперь нарочно морят бьяров голодом. Люди поверили, начался бунт. Толпа разграбила богатые кварталы, попыталась прорваться в храм. Началась резня… Часть храмовой стражи перешла на сторону восставших… Мой осведомитель был среди приближенных Светоча, а потому успел скрыться за стенами храма… Мятежники устремились на приступ и сумели прорваться за первую стену… А вот концовку письма я тебе, пожалуй, зачитаю:

«…хвала Солнцу, что я не успел вбежать во внутренний храм! Когда, прячась от обезумевших бьяров, я укрылся под большой корзиной на хозяйственном дворе, то еще не понял, какую великую милость оказал мне Исварха! Ибо началось потом нечто, чего не вмещает рассудок. Белая башня дрогнула, и поднялся вокруг превеликий гром. Мятежники, решив, что идет новая большая волна, кинулись вон… Башня же в единый миг окуталась золотым сиянием, нестерпимым для взора. Затем Северный храм распахнул два лебединых крыла, воспарил и скрылся в небесных высях…»

— В смысле, Северный храм… воспарил?

Аюр взглянул на Тулума, неуверенно усмехнулся…

Но верховный жрец не улыбнулся в ответ.

Часть 1

Пропавшая башня

Глава 1

Зарни очищает мир

Три лесных бьяра стояли на перекрестке, там, где каменная главная улица переходила в настеленную по густой грязи гать, и глазели на Белазору.

Рослый детина-охотник, с мрачным лицом, в меховом плаще и низко надвинутой на глаза шапке, с копьем и огромным луком за спиной. Мальчик-подросток, опирающийся на посох. И щуплая остроносая женщина средних лет, с рыжими косами и быстрыми светлыми глазами.

Рослый охотник оказался в Белазоре впервые и теперь озирался в глубочайшем изумлении. Рыжекосой приходилось бывать тут прежде. А мальчик и вовсе тут вырос. Но и он не мог узнать знакомый город.

Все тут переменилось с осени. Вода после большой волны так и не ушла — низина при гавани осталась затоплена, из мутной воды поднимались стены и крыши. Впрочем, здешний народ не унывал и насиженное место явно бросать не собирался. На высоких берегах, по склонам окрестных сопок уже торчали острые крыши изб. На каменных подклетах, оставшихся от богатых домов, ставились новые — бревенчатые, крытые еловой дранкой и проконопаченные сухими водорослями. Повсюду истоптанный снег, грязища…

И жители новой Белазоры мало напоминали прежних. Сколько ни высматривай — не увидишь в толпе бьяров ни единой золотой головы. А ведь раньше здесь, у моря, жили сплошь арьи — вон до сих пор торчат из соленой трясины башенки и галереи их нарядных особняков…

— Исварха Всесветлый, что же тут случилось? — пробормотал детина, осеняя себя священным знаком. — Сам Змей Бездны на берег вылезал? Святое Солнце! Клянусь, не видал ничего подобного…

— Не Святое Солнце, а ясный Сол! — негромко перебила рыжая женщина, тревожно оглянувшись. — Сол! Или хотя бы Хул!

— Да хоть сам Храваш!

— Даже не могу сказать, что хуже: впустую поминать божество или призывать князя дивов составить тебе компанию в твоем изумлении! Прошу, потише, любезный Анил. Кого бы ты ни призывал, Исварху или Сола, по твоему столичному выговору сразу слыхать знатного ария. А ваших тут, похоже, совсем не жалуют…

— Что бы я делал без твоих придирок, почтенный Хаста? — огрызнулся молодой царедворец, поправив мохнатую шапку.

— Лежал бы мертвый в придорожной канаве, причем еще где-нибудь на подходах к Белазоре. А еще вернее — болтался бы на березе. Вернее, на двух…

— У нас так не казнят, — фыркнул подросток. — Это все ваши арийские штучки.

— А вон там кто висит, друг мой Метта?

Хаста указал на торчащую в конце улицы лебедку. На ней покачивались двое повешенных, заботливо обмазанных смолой для сохранности. Длинные золотистые волосы шевелил ветер. Над мертвецами с резкими криками вились чайки.

— Вот они, арьи! А я уж думал, их в Белазоре вовсе не осталось…

Метта с любопытством уставился на казненных. Хаста заметил: мальчишка даже не вздрогнул. В последнее время Метта видел слишком много мертвецов и привык к ним. «Как ожесточились нравы, — с удивившей его самого печалью подумал Хаста. — То ли еще будет…»

— Мяса уже почти нет, — заявил подросток с видом знатока. — Все начисто склевали. Недели две висят. Представляю, что тут творилось в первые дни после казни. То-то было птичьего крику и драк…

Рослый охотник стиснул челюсти.

— Похоже, слухи о резне в Белазоре были правдивы… Остались ли выжившие? — пробормотал он. — Тут же были целые кварталы наших!

— Боюсь, что нет, — скривился Хаста. — Думаю, нас ждут находки и похуже. В любом случае, Анил, надвинь шапку поглубже на лоб. Если в тебе опознают ария — мы ничего не сможем сделать…

Негромко беседуя, троица продолжала спускаться, держа путь полузатопленной улицей в сторону бывшей гавани. Быстрый взгляд Хасты скользил по преображенной Белазоре. Он наконец понял, что его так смущало. Где главная башня Северного храма? Лишь синева моря мелькает среди развалин… Может, башню закрывают дома? Или вздорные сплетни все же были правдивы?

Внезапно на скулах жреца проступили желваки.

У края дороги на каменном парапете рядком стояло около десятка черепов. Судя по уцелевшим золотистым прядям, они тоже принадлежали ранее казненным ариям. У каждого черепа было проломлено темя. Из каждой дыры тянулся к небу нежный белый первоцвет.

— Это что еще за садовые украшения? — пробормотал Хаста. — Мне это очень не нравится!

Анил расслышал дрожь в голосе жреца и съязвил:

— А ты бы предпочел увидеть арьев на кольях?

— Возможно, да, — буркнул Хаста. — С кольями обычно все ясно… А в этих цветочных горшках заложен какой-то смысл, и я не понимаю его. А меня очень настораживает то, чего я не могу понять… Метта, не знаешь, зачем из черепов растут цветы? Может, у бьяров это что-то означает?

— Понятия не имею… О, вот и мой бывший дом! — Метта указал на торчащую из воды стену с кольцами и стрелой на фасаде. — Ой… А где же…

Хаста и Анил уставились туда, куда вела бревенчатая гать. Спускаясь на набережную, она переходила в плавучие мостки, подводившие к Северному храму. Вернее, к тому, что от него осталось.

Храм, как и все прочее, изменился до неузнаваемости. Сам остров остался на месте, как и внешние стены. Над ними поднимались крыши гостиницы для паломников и хозяйственных построек. У распахнутых ворот толпились вооруженные люди — судя по всему, храмовая стража… Но где же сам храм? Где его средоточие — белая башня, чей острый купол рвался к облакам, розовея навстречу восходящему солнцу?

— Сплетни-то не врали, — пробормотал Хаста, чувствуя, как мурашки бегают по коже. — Храм исчез!

— Может, в море обрушился? — предположил Анил. — Во время осад и не такое бывает. А тут не крепость какая — храм господа Исвархи! Помню, святейший Тулум раз на храмовом празднике вызвал гром и молнию прямо из большого бронзового горшка…

— Хм… — задумался рыжий жрец. — Здесь тоже болтали о слепящей вспышке, страшном грохоте, землетрясении…

У Анила загорелись глаза:

— Надо пойти туда и осмотреть место!

— Надо бы… — Хаста огляделся. — Если нас туда пустят.

Путешественники один за другим пробрались по мосткам над ржаво-мертвой соленой трясиной бывшей гавани и вскоре вышли к воротам храма. Вход охраняли с полдюжины скучающих городских стражников. Заметив посетителей, стражники оживились и закричали, требуя подойти ближе.

— Дядя Туган! — вдруг завопил Метта и, хромая, устремился вперед, к одному из стражей.

— Метта! — воскликнул тот. — Вот так встреча! Как твой отец?

— Отец… уехал к родне лечиться. У него же были сломаны обе руки…

— Помню, помню! Ну иди сюда, обниму!

Среди стражников оказалось много сослуживцев Туоли. Метта радостно здоровался со старыми знакомыми.

— Хвала матери Тарэн, ты жив, — радовался десятник Туган. — С тех пор как вы с отцом пропали, уж зима прошла! Мы и не чаяли тебя увидеть снова… А это кто с тобой?

— Добрые люди из-под Яргары, — ответил Метта, вспомнив придуманную Хастой легенду. — Я у них проводником. Это тетушка Хаста, она обо мне заботится. А этот парень, он сын ее, охотник, — хотел наняться в храмовую стражу, да, видно, уже не надо…

Все взгляды устремились на Анила.

— Благо вам, доблестные воины! — Хаста поспешно выступил вперед. — Да благословит вас мать Тарэн! Мой старший сын — вот этот славный парень — наделен богами силой и удалью. Да вот беда — с детства глухонемой. Однако Северный храм славился как место, где лечат самые разные хвори. Мы надеялись, что его здесь исцелят и возьмут в стражу. Ну а если нет — так послужит жрецам трудником…

— Мерзким колдунам! — сплюнул Туган. — Сколько лет они наводили на нас свои гнусные чары! А мы-то еще и служили им…

— О чем будем вечно просить прощения у отца Сола и матери Тарэн! — благочестиво ввернул другой стражник.

— Да как воспротивишься такому страшному мороку? — воздел руки Туган. — Хорошо, что явился спаситель наш, заступник, праведный певец Зарни — и развеял чары!

— И мы увидели истинное обличье луковых жрецов, — подхватил благочестивый, — и тех, кому они служат — чудовищным ящерам-арьям…

— Ящерам? — озадаченно повторил Хаста. — Мы-то — ох! — люди простые, живем в лесу, ничего такого не слыхали. Думали, арьи — такие же люди, как мы… а тут вон оно как! Я сама когда-то была служанкой в знатном доме и не видела в господах ничего такого уж страшного…

— Ничего-то ты не знаешь, тетушка, — вздохнул Туган. — Арьи, оказывается, вообще не люди. Поверь, мы всё увидели своими глазами. Когда святой певец заиграл на гуслях и развеял чары, арьи, стоявшие в толпе, явили свой истинный облик…

Тугана передернуло от отвращения. Прочие стражники взволнованно заговорили наперебой:

— Головы как у змей!

— Чешуя!

— Сзади хвосты!

— А на лапах — во-от такенные когти!

— Да вы что! — Хаста оглядел скелеты повешенных. — А с виду — обычные мертвяки…

— Это потому, тетушка, что ты не слышала песни, разрушающей чары, — снисходительно сказал благочестивый. — А мы, как увидели их, сперва напугались до смерти. Народ чуть друг друга не передавил, убегая! Зато после опомнился — да и поднял гадов на копья!

— А жрецов? — Хаста невольно бросил взгляд в сторону исчезнувшего храма.

— И жрецов… Они сперва пытались людей стыдить, потом карами грозили. А как начали их хватать и на воротах вешать рядом с змеелюдами, живо побежали к себе, под защиту стен.

— Прямо сказать, не много и добежало, хе-хе…

— Бо́льшая-то часть луковых вон там лежит.

Туган указал на трясину с торчащими из нее обломками стен.

— Но хоть кто-то добежал? — спросил Метта. — Там ведь и в самом храме народу наверняка немало было!

Туган взлохматил ему волосы:

— Конечно, кто-то унес ноги. Там жрецов-то — чуть ли не с целый городок! Заперли было ворота — но люди к тому времени так завелись, что вынесли створки с разбегу, не щадя собственных жизней.

— Ибо, когда за твоей спиной великий праведный певец, силы удесятеряются, а страх пропадает! — ввернул благочестивый страж.

— И вы тоже ворота ломали? — спросил Хаста.

— Ну-у… Мы там были… гм… как бы сказать-то… с неправедной стороны.

— Мы тогда на стенах в храмовой страже стояли, — со вздохом уточнил третий воин.

— Словом, как снесли первые ворота, все, кто уцелел, отступили за вторую стену, — продолжал рассказ Туган. — Ее уже наскоком не взять. Народ вроде как устал, отрезвел, начал расходиться… Но тут вынесли вперед святого, праведного певца Зарни…

— Зарни, — повторил Хаста, и его спину продрало морозом. — Тот самый… Зарни Зьен?

— Он, он, святой наш покровитель, защитник бьяров! — нестройным хором подтвердили стражники.

— Погодите, славные воины, я запуталась! Разве Зарни Зьен — не юный государь Аюр?!

— Мы ошибались, — не моргнув глазом заявил страж. — Проклятые арьи нас заморочили! Хотели подменить своим змеенышем истинного Небесного Всадника! Горе нам! Очень многие повелись на обман…

— Многие?! — всплеснул руками Хаста. Ему не приходилось играть изумление. — Да вся Бьярма на царевича молилась!

Вот так новости… Пробираясь к Белазоре через охваченные мятежом земли, Хаста постоянно слышал хвалы Зарни Зьену, Небесному Всаднику, посреднику между небом и землей. Слушал и радовался, что во взбаламученной Бьярме хоть любовь к государю не угасла… Он и понятия не имел, что бьяры имели в виду совершенного другого человека!

— Вишь, какое оно сильное, арийское колдовство, — развел руками Туган. — Так вот. Зарни, божественный певец, устроился напротив ворот храма. Мы, грешные, со стен стреляем — и то ли попасть не можем, то ли ничто его не берет… А потом он на гуслях как заиграет! И в тот же миг мы все прозрели. Как сейчас помню: глянул на Светоча, а на меня ящер скалится! Я лук вскинул, чтобы стрелу ему в глаз всадить, а ящер лапу поднял, пальцами щелкнул — и исчез, колдун проклятый!

— Да, да, — загомонили прочие, вспоминая чудо. — Мы все прозрели!

— Ящеров со стен побросали…

— Ну а потом сами ворота людям открыли!

— За это Зарни праведный нас простил.

— И что, все, кто был в храме, погибли? — спросил Метта.

— Не все, — огорченно произнес Туган. — Часть змеелюдов заперлась в главной башне. Ну а потом такое началось, ох, храните нас Сол и Хул, вместе взятые!

И стражники наперебой принялись рассказывать то, что Хаста уже неоднократно слыхал по дороге в Белазору: о золотой вспышке, трясущейся земле, облаке пыли выше облаков… С одной лишь разницей — эти люди все видели своими глазами.

«Так, значит, правда», — думал Хаста, старательно ахая и всплескивая руками.

— …И башня исчезла, скрылась в небесах!

Анил ткнул Хасту в бок и что-то промычал, поведя глазами в сторону моря.

— Чего? А, ясно… Тут сынок любопытствует: куда она полетела-то?

Туган удивленно поглядел на остроносую женщину:

— Сказал же — в небеса!

— А в сторону-то какую?

— В сторону… — Туган призадумался. — А куда-то на закат, к Змеиному Языку.

Анил снова что-то промычал «матери» на ухо.

— Сынок думает, может, упала где-то поблизости? А там ведь сокровищ-то сколько! — объяснил Хаста любопытство немого, вызвав общий смех.

— Если где и упала, то в Змеевом море. Сокровища ему, ишь!

«Охотник» еще раз выразительно ткнул Хасту в бок:

— А можно то место посмотреть, где башня стояла?

— И мне! — выскочил Метта, сопровождаемый добродушными смешками.

— Там уж до вас все исхожено! Такими же искателями сокровищ!

— Ну пусть парни сходят, — махнул рукой Туган. — Жалко, что ли? Если порчи не боятся… А ты, матушка, с нами побудь, негоже тебе…

Анил и Метта, не тратя времени, устремились во внутренние ворота в сторону бывшего храма. Хаста, с невольным вздохом зависти проводив их взглядом, уселся рядом со стражниками и принялся забрасывать их вопросами.

Парни вскоре вернулись.

— Нет там ничегошеньки, — разочарованно сказал Метта. — Ни развалин, ни сокровищ. Только трещина на том месте, где прежде храм стоял. И чайки повсюду, все загадили…

— Ладно, вечереет! — Хаста вскочил на ноги. — Пора нам идти.

— Может, отужинаете? — предложил десятник. — А ты, Метта, оставайся-ка с нами! Будешь при страже, мы тебя не бросим…

— Да нет, я уж лучше с ними, — попятился подросток. — С тетей… Хастой! Она мне как родная!

— Ну, как пожелаешь.

Путешественники, попрощавшись со стражниками, уже двинулись по мосткам в сторону города, когда их догнал Туган:

— Задержись-ка, тетушка, на пару слов…

Хаста остановился, держась за веревочный поручень. Десятник вполголоса сказал:

— Ты, видно, добрая женщина, раз Метта к тебе прикипел… Вот что — сына своего отсюда забери поскорее. Не нужно ему здесь околачиваться. Уж не знаю, в каком знатном доме ты служила в девках, но рожа у твоего сынка самая что ни есть арийская…

Хаста так резко отшатнулся, что чуть не свалился с мостков в трясину. Туган подхватил его за руку, вернул на место и тихо продолжил:

— Уходите скорее. Ступайте отсюда прямо на юг, по Яргарской дороге. Первые две деревни пройдете стороной, затем повернете налево по проселку в лес. Там деревушка малая, друг мой старый там живет… Тихо, глаз немного… Посидите там, пока тут все не успокоится. Да ты чего так напряглась-то, тетка? Что мы тут, в Белазоре, полукровок не видали? Говорят, сам воевода Каргай наполовину арий, хоть по нему и не скажешь… Сама пойми: время нынче такое, что даже просто рыжим быть опасно. Кому дом соседа приглянется, тот и крикнет: тут змеиные отродья, бей-убивай! А толпа не разбирает…

Хаста, овладев собой, низко склонился, прижимая руку к груди:

— Вот слова сострадательного человека! Век тебе буду благодарна!

— Ступай с миром, тетушка! А ты, Метта, слышь, береги ее!

Хаста поспешно направился к берегу. Но вдруг остановился и окликнул Тугана:

— А скажи, добрый страж, — тот святой, праведный певец, что развеял чары, он сейчас где? Я бы сходила, поклонилась чудотворцу. Может, он от немоты сыночка излечит…

Туган молитвенно поднял глаза:

— Кто ж знает? Праведника боги носят по воздуху на руках. Он — везде. Недаром его имя — Зарни Зьен!

Глава 2

Охота на змеелюда

Отыскать уводящий с тракта проселок в сумерках оказалось непростой задачей. Даже местный житель Метта с трудом заметил петляющий среди сугробов санный путь.

— Хорошо еще, что снегопада не было, — заметил он, — не то бы точно промахнулись.

— И что тогда? Так и шли бы до следующего кружала? Где оно, уж не в Яргаре ли? — мрачно спросил Анил.

Юный арий был недоволен. Он бы предпочел остаться на ночевку в Белазоре, где, несмотря на потоп, уцелело несколько неплохих гостиниц. Но Хасту невесть почему трясло от волнения. Он и не помнил, когда прежде так волновался. Плохие предчувствия начали гнести его сразу после беседы со стражником Туганом — и жрец решил им довериться.

Покинув Белазору, путешественники надели лыжи и почти бегом устремились по южной дороге. День сменился вечером. Они миновали одну деревню, потом другую, а Хаста все подгонял товарищей. Ворчание проголодавшегося Анила он вовсе пропускал мимо ушей. Хуже того — завел разговор с Меттой, умеет ли тот строить шалаш из лапника. Дескать, северяне могут и под елкой на ночлег устроиться, не опасаясь утром не проснуться…

— Да ты не задумал ли в лесу заночевать? — возмутился арий.

— Я бы заночевал, — ответил Хаста.

— Не надо, — неожиданно сказал Метта. — Видите, какая в небе луна яркая, белесая? Это к сильному морозу!

— Ох уж эта бьярская весна! — простонал Анил.

Холодно им пока не было, грела быстрая ходьба, но стоило остановиться, как мороз начинал покусывать за носы и щеки. Когда путешественники свернули на проселок, солнце окончательно село и лес окутал сумрак. Снег громко скрипел под лыжами, деревья стояли в инее, впереди — ни огонька. Анил перестал ворчать и шел молча. Теперь и ему становилось тревожно. А если они свернули не туда? Заснеженный лес представлялся южанину вратами в царство смерти…

— Дымом пахнет! — принюхавшись, объявил Метта.

Мальчик, с его недавно зажившей сломанной ногой, устал сильнее прочих, но не жаловался. Он слышал, что сказал Хасте стражник, и понимал, почему жрец старается уйти как можно дальше от Белазоры. Путешествовать в компании ария сейчас было все равно что нарисовать на себе мишень.

Вдалеке залаяли собаки. А вскоре и деревня показалась. Она в самом деле была невелика — несколько дворов, с полдесятка изб и разбросанные вокруг котты, похожие на высокие островерхие сугробы. Над сугробами и крышами поднимались дымки.

— Нам, верно, туда! — приободрившийся Хаста указал на самую большую избу.

Деревушка показалась ему совсем захудалой — как раз то, что надо. «Тут бояться нечего, — подумал жрец. — В темноте, в зимнему лесу, нас никто выслеживать не станет. Вокруг глухомань — вон, сова ухает…»

Но что-то изнутри все равно точило: уходи, прячься! А если не только Туган оказался таким глазастым? А если еще кто-то заметил, что Анил — арий?

Нужная изба вскоре нашлась — жарко протопленная пятистенка. Хозяин, пожилой могучий бьяр, верно из бывших стражников, вышел им навстречу. Когда Хаста объяснил, кто их послал, нахмуренные брови бьяра сразу разошлись в стороны.

— Что ж, заходите, добрые люди, — открыл он низкую дверь. — Мы тут друзьям моего побратима завсегда рады!

В избе было тепло и сумрачно. Из божницы в красном углу на вошедших глядел сам Сол — вернее, блестящая пластина с его изображением. Перед ликом был устроен алтарь с дарами: монетки, обереги, кусочки сушеного мяса…

— Ого! — хмыкнул Анил, стаскивая с головы шапку. — Золотой истукан? В такой глухомани?

Хозяин бросил косой взгляд на юного ария.

— Да какой там золотой — бронза начищена, вот и блестит, — поспешно произнес Хаста.

Дружба дружбой — но не погонит ли старый бьяр ненавистного ария на мороз? Однако тот промолчал и принялся возиться у печи, развешивая на просушку одежду гостей. Видно, до этой деревни учение Зарни о змеелюдах еще не добралось.

Вскоре хозяин выставил на стол горшок с кашей и приступил к непременной беседе. Хаста отвечал как мог — обстоятельно, борясь с усталостью, Анил же откровенно зевал. Заметив это, хозяин прекратил расспросы и ушел спать на другую половину избы, задернув за собой повешенную вместо двери лосиную шкуру. Для гостей были застелены укрытые шкурами лавки.

— А если бы мы остались в Белазоре, — заметил Анил, уныло глядя на лавку, — мне бы уже баню истопили!

— Зато здесь ты заночуешь в тепле, а не под наметом из веток и снега, — хмыкнул Хаста. — Как ты верно заметил, ближайшее кружало, возможно, в Яргаре…

После ужина Анил и Метта сразу ушли спать, а Хаста устроился около очага.

«Хоть Анил и ворчит, а я так скажу: спасибо тебе, добрый Туган, что указал это место! — думал жрец. — Сюда, не зная, и дороги не найдешь…»

Жрец стащил с головы платок и принялся расплетать бабьи косы. С непривычки они его очень раздражали. Но замужние и вдовые бьярки носили по две косы, а «тетушка Хаста» была почтенной вдовой. Не следовало об этом забывать. Хорошо хоть бьярки имели обыкновение ходить в штанах, а не подолами мести по земле.

«А у накхини — одна коса, — подумалось Хасте, — и право на нее непросто заслужить…»

Жрец вспомнил Маргу и невольно вздохнул.

«Там все давно кончено, — напомнил он себе. — Забудь ее… Святое Солнце, это что — седина? Дожили! Эх… Уже и волосы седеют — а меня господь Исварха все не сподобит своего угла завести…»

Переплетя заново косы и убрав их под шапочку, Хаста задумчиво уставился на рдеющие угли. С лавки послышался голос Анила:

— О чем думаешь, жрец?

— А ты чего не спишь? Вроде собирался…

— Не знаю. Не спится. Тревожно мне…

«И мне, — подумал Хаста. — Хотя сейчас-то с чего бы?»

— Я думал сейчас о черепах арьев — черепах, из которых растут цветы, — ответил он вслух. — И наконец понял смысл этого.

— Ну?

— Очень просто. Смерть и возрождение. Одно умирает, другое появляется на свет. Из костей арьев возродится мир. Чтобы это произошло, арьи должны умереть. Все арьи. Понимаешь?

— Не понимаю, — буркнул Анил.

— Это нечто совсем новое. Такого прежде не бывало. Новая вера. То, что несет людям новый Зарни Зьен.

— Бред какой-то! — зевнул Анил. — Как арьи могут быть виновными во всех бедах? Почему именно мы?

— Потому что арьи — не люди, а ящеры, пробравшиеся в этот мир, чтобы погубить его. Слышал, что стражники говорили?

— Но это же чушь! Как люди могут в такое верить?

— Люди верят, потому что очень боятся. И чем сильнее будут разливы и потопы, тем сильнее будут верить… Ибо страх уничтожает разум. И арьев будут убивать — с радостью, ликованием и надеждой на новую жизнь…

Анил надолго умолк, призадумавшись.

— Но это совсем никуда не годится! — заявил он. — Такое учение преступно! Получается, они будут убивать всех арьев, включая женщин и детей? А что же владыка Бьярмы — мой отец, Аршалай? Почему он ничего не предпринимает?

Хаста покачал головой. Он не знал, что ответить. Точнее, знал, но не хотел огорчать Анила. Победный доклад Аршалая о подавленном мятеже, по сути, и привел к таким плачевным последствиям. А теперь Лазурный дворец и не взглянет на север, пока тут все окончательно не полыхнет!

Пока дойдет до столицы… Пришлют войска…

«Вероятно, Аршалай не представлял себе, с чем столкнулся, — раздумывал Хаста. — Кто бы ожидал подобного от Бьярмы, мирного лесного края, где так любят Зарни Зьена?..»

Хаста вспомнил, как они прибыли в Бьярму в середине зимы. Анил с пышной свитой, с поручением от государя к отцу-наместнику — и при нем скромный жрец с полной сумкой тайных грамот для Светоча…

Сперва они явились к воеводе Каргаю, а затем отправились дальше в Майхор. Однако Аршалая они там не нашли. То ли он продолжал строить Великий Ров, то ли обретался вовсе неведомо где… В столице севера уже было неспокойно, — видимо, проклятый гусляр к тому времени добрался до Бьярмы, и его учение понемногу начинало отравлять умы. Среди арьев Майхора ходили пугающие слухи о бунте в Белазоре, о каком-то странном «празднике очищения» в Яргаре. Потом пошли байки о чуде с улетевшим в небеса Северным храмом. Аршалай все не возвращался. Тогда Хаста решил, что пора исполнить поручение и посетить Светоча. Анил, больше от скуки, увязался за ним. Ему хотелось своими глазами увидеть, лгут слухи или нет…

Что ж, они увидели.

«Где же Аршалай? — уже не в первый раз задумался Хаста. — Укрылся в своей Гуляй-крепости, пренебрегая обязанностями наместника? Или его череп уже стоит где-нибудь на пне, с цветком, растущим из пробитого темени…»

— Твой отец — тертый калач, его врасплох не застанешь, — сказал он Анилу. — С чего ты взял, будто он ничего не предпринимает? Не тратить силы зря, выжидать — это вполне в его духе.

— Надо его найти и все ему рассказать!

— Может, и надо…

Хаста вновь задумался.

— Спорим, я знаю твои мысли? — спросил Анил, садясь на лавке. — Ты вовсе не хочешь искать наместника. Ты думаешь, как отыскать этого, как его, Зарни Зьена! Тебе до смерти охота на него посмотреть!

Хаста хмыкнул.

— Даже и не знаю, хочу ли я встретиться с гусляром, — признался он. — Или, скорее, бежать от него, как от огня…

— Разумеется, надо его отыскать! — подскочил Анил. — Разве не ясно, что именно в нем корень всех бед?! Какой-то слепой колдун, насылающий видения, мутит народ хуже сотни самозванцев, выдававших себя за Аюра! Давай отыщем его! Один меткий выстрел из лука, и…

— …ты услышишь его пение — и примешься служить ему не за страх, а за совесть, дорогой Анил. Веря ему всей душой, как некогда верил предателю Кирану.

Анил насупился и умолк.

— Не обижайся. Если этот колдун так овладел искусством подчинять себе волю других людей, то не приведи Исварха тебе — а тем паче мне — попасть ему в руки. Подумай, в какое оружие против Аратты он нас обратит!

— Ну и что ты предлагаешь?

— Не знаю, — с досадой ответил Хаста. — Мне не поручали искать и уж тем более ловить Зарни Зьена. Меня всего лишь отправили с письмами к Светочу… А об этом гусляре я, кстати, слышал и раньше — от святейшего Тулума. Еще зимой, отправляя нас в Бьярму, он обмолвился, что в дривском крае появился слепой певец, который очень сильно его беспокоит. Помнится, я еще вызвался разузнать о нем, но Тулум сказал — у тебя будет другое задание, а гусляром займутся накхи… Не знаю, чем дело кончилось, но если слепец здесь, похоже, накхи не слишком преуспели… Ну а если даже Светоч не сумел с ним сладить — куда уж мне?

Рыжий жрец помолчал и пробормотал:

— Хотя, конечно, было бы очень любопытно поглядеть, как он это делает…

— Один выстрел — и бунт закончен, — проворчал Анил. — Поспорим?

— Я тебе запрещаю именем государя на полет стрелы приближаться к этому Зарни!

Анил обиделся и отсел подальше от Хасты. Тот, погруженный в раздумья, даже не заметил этого.

Метта, молча слушавший спор взрослых, вдруг сказал:

— Бабушка Линта знает.

— Что знает? — повернул голову Хаста.

— Много знает про Зарни. Помню, она всё песни пела: «Потанцуй со мной, Зарни Зьен…»

— Вот как?

Зимой Хаста не слишком приглядывался к хозяйке лесной избы, где прятался и лечился Аюр. Было много других забот. Задумался только теперь. Что связывало главу Северного храма и старушку из леса? Почему Светоч настолько доверял ей, что спрятал у нее Аюра?

Эти вопросы Хаста задал вслух, не ожидая ответа. Тем сильнее его поразило услышанное.

— Бабушка Линта — младшая сестра владыки Светоча, — объяснил Метта. — Они в старые времена вместе в Бьярму из столицы приехали…

— А ты откуда знаешь?!

— Я ж не слепой. Мы с ней и с Аюром целую осень прожили. Когда Аюр и Светоч к вурсам за Замаровым кладом отправились, мы с отцом с ней остались. Линта на рассвете и закате молилась господу Исвархе… Как я понял, наш государь Аюр им обоим чуть ли не внучек…

Хаста покачал головой. Вот это новости! Тут намешано куда больше, чем он даже подозревал!

Конечно, таинственные поиски Аюра от него не ускользнули. Но Хаста не был особенно склонен к мистике. Ученый жрец верил лишь тому, что видел своими глазами. Все эти вещие сны, видения, путешествие к гробнице колдуна за… А кстати, что они искали?

Метта, оказывается, и это подслушал. Хаста подумал, что из мальчишки вышел бы отличный соглядатай. А вот в своем доме держать бы его поостерегся.

— Значит, они искали Лук Исвархи! Но Аюр ведь вернулся без него…

— Там не было лука, — объяснил Метта. — В Замаровой гробнице Аюр со Светочем нашли гусли — поющий кораблик.

— Все это очень странно…

Легенды о Луке Исвархи Хаста, конечно, слышал. И кольцо лучника на пальце Аюра видел — только не знал, что оно от легендарного лука, способного убить Мирового Змея… Так вот, значит, чем тут был занят Светоч!

О накшатрах — лунных стойбищах — Хаста тоже знал, хоть ему и не полагалось.

«Все эти арийские чары меня не касаются, — думал он недовольно. — Их магия — для своих, она завязана на крови золотоглазых. Тайные храмы, убивающие незваных гостей; волшебное оружие из древних сказок… Значит, Аюр со Светочем искали такой храм!»

И Линта что-то знает…

— Есть у меня мысль, — сказал Хаста, поднимая голову. — Мы не будем искать Зарни — это слишком опасно. Пойдем лучше в Замарову падь, к старухе Линте.

— Я знаю туда дорогу, — ввернул Метта.

— Вот-вот. Расспросим ее…

— А я бы на твоем месте занялся своими прямыми обязанностями, — возразил Анил.

— Это чем же? — удивился Хаста. — Помолиться за вас Исвархе?

— Попытался бы выяснить, куда улетела башня! Это же ваше жреческое колдовство!

— Ха-ха! Ты сильно преувеличиваешь…

Анил вдруг поднял руку, призывая к тишине:

— Слышите? Лошадь заржала!

Он вскочил, скользнул к узкому, прорубленному в бревне окошку, приоткрыл ставень…

— На улице люди и кони, — еле слышно прошептал он. — Много людей!

* * *

— Там они, внутри! — раздался голос, в котором нетрудно было опознать хозяина избы.

Ему отозвалось множество возбужденных голосов:

— Братцы, окружай дом! Змеелюды на стрелы не полезут, задами побегут, там их и схватим!

— Близко не подпускать, бросайте сети!

— Да тут, похоже, вся деревня собралась, — хмыкнул Метта, надевая тетиву на охотничий лук. — И не только…

— А ну заткнулись все! — раздался начальственный голос. — Не лезьте под ноги, мужичье! Отошли за тын!

— О, храмовая стража подтянулась…

— Помните о награде! — снова раздался крик хозяина избы.

— Вот так бьярское гостеприимство, — с досадой произнес Хаста. — Хорошо хоть не отравил…

Мучившая тревога его внезапно исчезла. Ожидание беды закончилось — теперь надо было быстро решать, как из этой беды выпутаться.

Анил чуть приоткрыл дверь и замер, вглядываясь в мелькание теней и огненных пятен во дворе.

— Змеелюд, я тебя вижу, — раздался еще один очень знакомый суровый голос. — Хватит прятаться, как ящерица под камнем! Сдавайся!

— Эх, дядя Туган… — упавшим голосом проговорил Метта.

Анил выглянул наружу, выпустил стрелу и тут же отпрянул назад. Раздался вскрик, и через миг в дверь впились несколько ответных стрел.

— Один готов, — сказал арий. — Остальные отступили и укрылись за воротами. Этих я не подпущу, пока есть стрелы. Метта, здесь где-то есть черный ход — через него хозяин сбежал…

— Я его уже нашел и заложил изнутри, — отозвался Хаста, возвращаясь с хозяйской половины. — Но если начнут ломать — дверь хлипкая, долго не выдержит… Надо думать, что делать. Сколько там стражников?

— Я заметил только пятерых. Видно, остальных не взяли, чтобы не делиться…

— Да еще бьяров десятка два…

— Эй, змеелюд, выходи! — снова послышался зычный голос Тугана.

— С чего бы? — удивился Анил.

— Деваться тебе все равно некуда — затравят, как зайца! Вас, оборотней, в Бьярме осталось раз-два и обчелся. Выходи, все равно тебе погибать!

— Ты, Туган, видно, совсем богов не боишься? — крикнул Хаста. — Предать человека, который тебе доверился…

— А кто тут человек? Ящер-оборотень, что ли? Зря ты, тетка, с ним связалась! Да еще мальчишку втравили! Намекал же — оставьте его в городе…

— За голову ящера нынче дают серебра по весу… — доносились разговоры со стороны задней двери. — Даже если стражники нам только десятину отдадут — разбогатеем…

— Уже делят нас, — усмехнулся Анил.

Наложил новую стрелу на тетиву и крикнул:

— Ну давайте, дикари, выковыривайте нас отсюда!

Снаружи возникла заминка — никто не хотел идти первым. Стражники вполголоса советовались за воротами.

— Не выйдете добром, — послышался наконец грозный голос одного из них, — подожжем избу!

— Эй, мы так не договаривались! — взвыл хозяин откуда-то со стороны черного выхода.

— Молчи, тебя не спросили!

— Не подожгут, — сказал Метта. — Им нужна голова ария целенькая. Волосы, кожа обгорят — ловцы серебра не получат.

— Похоже, змеелюд им нужен живым, — добавил Хаста.

— Если им нужен только я, — начал Анил, — то могу потянуть время, а вы уходите.

— Нет, — сказал Метта. — Я тебя не брошу.

— Да всех прибьют, — отмахнулся Хаста. — Сперва еще и помучают. Вдруг вас, змеелюдов, где-то тут целое гнездо? Если за каждого кошель серебра дают… Так! Я придумал!

Анил выпустил в дверную щель еще стрелу, отступил за косяк и обернулся к жрецу.

— Метта, держись позади, — принялся распоряжаться Хаста, опускаясь на колени у очага. — Анил, прикрывай меня стрелами. Когда начнется, будь готов стрелять в стражников, бьяры сами разбегутся…

— Почему? Что начнется?

Хаста, не отвечая, сгребал в корзину с растопкой еще пылающие угли. Корзина тут же затлела, и жрец, не тратя времени, высыпал содержимое у двери. Скрученные полоски березовой коры, попав на угли, мгновенно полыхнули, пламя взвилось чуть не до потолка, повалил дым. Анил шарахнулся в сторону, прикрывая лицо локтем:

— Что ты творишь?!

Хаста распахнул дверь и гневно закричал сквозь рвущийся наружу дым:

— Зачем вы избу подожгли, злодеи? Как мы теперь выйдем?!

— Мы так не договаривались! — раздался отчаянный вопль хозяина.

— Да, зачем жечь-то? — поддержали соседи.

Снаружи началась перебранка.

— Ищи потом костей на пожарище! Кто тут арий, кто нет, Хул его разбери!

— Сам сказал — змеелюда брать живьем!

— Это не мы! — заорал Туган. — Они сами дом подожгли!

В ответ раздалась площадная брань.

— Ящеры сами себя сжечь решили? — съязвил кто-то.

— Они сейчас побегут! — надрывался десятник. — Парни, к воротам! Двое, к черному ходу!

Дым валил все сильнее. Внутри становилось тяжело дышать.

— Крыша горит!

Анил указал наверх. Вспыхнули сушившиеся под стрехами пучки трав. Кажется, теперь пожар разгорался по-настоящему.

— Чтоб тебя, — кашляя, пробормотал Хаста. — Анил, Метта, за мной на выход! Когда призову богов — зажмурьтесь покрепче!

Он огляделся, схватил с жертвенника бронзового Сола, а другую руку сунул в поясную сумку с лекарствами. Поднял пластинку повыше и в клубах дыма вышел во двор.

— Остановитесь, нечестивцы! — закричал он. — Страшитесь гнева Исвархи!

Стражники и выглядывающие из-за углов бьяры в изумлении уставились на рыжеволосую женщину с золотистым солнечным ликом в руке.

— Уберите тетку! — крикнул Туган. — Парни, стреляйте в ария, он прячется за ней! Только не в голов…

Увидев направленные на него стрелы и ринувшихся с двух сторон бьяров, Хаста понял, что ждать уже нечего. Выхватил из сумы маленькую запечатанную тыкву-горлянку, выдернул вощеный шнур и швырнул ее под ноги набегающим стражникам.

Грохнуло так, что окрестный лес отозвался многократным эхом. В воздухе заметались разбуженные птицы. Двор окутался вихрем слепящих, обжигающих розовых звезд. От вспышки на миг лишились зрения все, кто смотрел в сторону взрыва. Бьяры со стонами повалились в снег, зажимая ладонями глаза и уши. Однако хуже всего пришлось стражникам: они корчились на земле, их лица покрывались язвами в тех местах, куда попали жгучие искры. Кто-то пытался подняться, нашаривая выпавшее копье или меч на поясе… Анил добивал их из лука — одного за другим.

Не прошло и нескольких мгновений, как двор опустел. Стражники замертво лежали в снегу, бьяры сбежали. Хаста стоял и моргал, ожидая, когда погаснут плавающие перед глазами огненные пятна.

— Ты бы хоть предупредил, — раздался у него за спиной голос Анила.

— Всякий раз думаю, надо взять в дорогу что-то новое, — довольно сказал Хаста. — Но зачем, если и Гнев Исвархи прекрасно срабатывает!

— Ох уж эти ваши храмовые штучки…

Анил подошел к лежащему ничком Тугану и перевернул его. Тот пострадал от взрыва сильнее прочих стражей, однако был еще жив.

— Погоди, не надо, — остановил приятеля Хаста, видя, что тот вытащил нож.

Он склонился над оглушенным, обожженным десятником:

— Вам было велено взять ария живым. Кем велено? Скажи правду, и я помогу тебе.

— Провалитесь, колдуны проклятые, оборотни… — хрипел Туган, силясь приподняться.

— Ах, я оборотень? — оскалился Анил. — А ведь это ты пытался меня убить, не я тебя! Говори! Кто тебя послал?

— Кто-кто? Конечно, Зарни, — отозвался Хаста. — Где сейчас гусляр? Где его логово? Ну? Ты ведь знаешь?

Туган не отвечал. Он смотрел на Анила в таком ужасе, будто над ним и впрямь нависла распахнутая пасть ящера. Несколько раз судорожно глотнув воздух, десятник вдруг уронил голову и затих с остановившимся взглядом.

— Притворяется, что сомлел, — фыркнул Анил. — Видали мы таких…

— Нет, — хмуро ответил Хаста, приложив стражнику два пальца к шее. — Он умер.

— Умер?! Но… Я ему ничего не сделал!

— Он сам себя убил. Точнее, его убил Зарни. Приказал стражнику умереть, если попадет в плен, — и тот умер.

— А так бывает? — усомнился Анил, недоверчиво глядя на мертвого десятника.

— Угу. Я знал одного человека, который так мог… И даже не одного…

Множество образов в один миг промелькнуло в памяти Хасты. То, что ему рассказывали, и то, что он видел сам… Светоч, умевший убивать и взглядом, и словом…

«Эге, — подумал он, чувствуя воодушевление. — Да этот Зарни, похоже, из наших! Если он сам — не бывший жрец высокого посвящения, значит точно имел доступ к тайнам храма Исвархи!»

— Уходим, — встал он, — пока бьяры не пришли в себя и не вернулись.

— Какое! — отозвался Метта. — Убежали, сверкая пятками! Сидят, небось, по избам, трясутся…

— Ну и Хул с ними. Лошади не разбежались?

К счастью, стражники догадались привязать лошадей, и вскоре трое всадников исчезли в ночном лесу.

Глава 3

«Говори правду»

Ранней весной лес в Бьярме не так уж отличается от зимнего, а все же разница есть. Сугробы темнеют и сглаживаются, вокруг деревьев протаивают лунки. Снег оседает, становится рассыпчатый, льдистый. Торчащие из него ветви кажутся какими-то особенно черными и голыми. Еще немного — и настает время оттепелей, а затем и половодья. Снег, укрывший лес, начинает темнеть, становится пористым и рыхлым. То, что вчера казалось ровной белой полянкой, на самом деле долина ручья, а если совсем не повезет, то и болото. Наступишь в сугроб — и провалишься в воду по пояс…

— Говорил же, надо было взять сани и упряжного лося, — ворчал Метта, с трудом переставляя ноги.

Ему никто не ответил — Хаста и Анил тоже устали до смерти. Длинные, подбитые камусом лыжи казались втрое тяжелее, чем на самом деле, из-за налипшего на них снега. Обменяв коней на припасы в ближайшем кружале, трое путешественников снова надели лыжи и углубились в лес. Сейчас они шли по обочине санной дороги, ведущей к Замаровой пади. Хаста предпочел бы по целине, подальше от случайных глаз, — он все еще опасался погони. Но снег набух от воды, став почти непроходимым. По ночам все еще морозило, но когда солнце выходило из-за облаков, то било в лицо и грело вовсю. На дороге в полозновицах стояли лужи.

— А народ-то к Линте все ездит, — отметил Хаста, рассматривая следы. — Стало быть, жива и здорова и лечит, как раньше.

— Угу, — подтвердил Анил. — Совсем недавно проехали на лосях. А вот это что-то странное — будто лодку тащили…

— Это, верно, кережа бьярская, — предположил Хаста. — Их на севере больше любят, а в здешних краях я их не встречал…

— Кто-то едет навстречу! — перебил Метта.

Все трое замерли.

— Это не лошади, — произнес подросток, прислушиваясь. — Лоси.

— Двое верховых, — добавил Анил.

— Угу, едут от Линты… — пробормотал Хаста. — Так, Анил, спрячься вон в том овражке и не высовывайся!

— Зачем? Это ж просто бьяры.

— Хочешь, чтобы местные тоже устроили облавную охоту на змеелюда?

— А ты что будешь делать? — буркнул Анил, сворачивая к указанному овражку.

— А я — тетушка Хаста, мне не терпится поболтать с путниками.

Очень скоро на дороге показались двое всадников на лосях, с виду — обычные бьяры, с охотничьими луками за спиной. Ехали они не спеша, беседуя между собой. На Метту едва взглянули, но при виде рыжекосой женщины оживились.

— Ага! Баба! Вот ты-то нам и нужна!

— Я вам нужна, добрые люди? — опешила «тетушка Хаста». — Чем же это я вам, старая и убогая, пригожусь?

— Стряпать умеешь?

— Так-то да…

— Поехали с нами! У нас беда со стряпухой, готовить некому. А хозяин наш любит разносолы. Послал нас в ближайшую деревню, но Хул знает, где эта деревня… Ты же все равно к старой Линте шла?

— Ну да… У меня сыночек хромает…

— Перебьется. Бабка сейчас никого не лечит — умом тронулась, — объяснил один из всадников, — а готовить, стирать, прибирать избу некому! Полезай, тетка, на лося мне за спину! Парня, так и быть, сажай к товарищу…

— А вы, добрые люди, кто бабке Линте будете? — с подозрением спросил Хаста, не спеша отстегивать лыжи. — Родичи? Сынки?

Бьяры разразились хохотом.

— Гляди, боится! Небось за разбойников приняла!

— Мы живем у ведуньи Линты, — объяснил второй. — Ждем, пока она в себя придет… Залезай на лося, тетка, тебя не обидят. Может, еще и наградят. А если хорошо стряпаешь, наш хозяин тебя может на постоянную службу взять.

— Ему служить — великая честь! — подхватил первый.

«Хозяин» они произнесли с таким придыханием, будто это был сам Аршалай.

«А может, и Аршалай! — подумал вдруг Хаста. — Эти парни — явно слуги какого-то вельможи, который приехал лечиться к Линте. Если вельможа, значит арий. Верно, прячется тут от ловчих… Уж не Светоч ли?»

У Хасты разгорелось любопытство.

«Что случилось с Линтой? Сошла с ума, значит…»

Жрец отлично помнил, как ловко бабка прикидывается выжившей из ума, когда не особо рада гостям. Стало быть, не Светоч…

— Поехали, — решился он. — Стряпухой так стряпухой, дело привычное…

Уезжая, Хаста успел обернуться и показать кулак Анилу, отчаянно махавшему ему из оврага.

Едва увидев подворье, Хаста заподозрил неладное. Раньше ворота всегда стояли нараспашку и запирали их лишь на ночь, а теперь они были закрыты. Над торчащими в небо корнями выворотней, из которых была сложена ограда Замаровой пади, поблескивали наконечники копий и кожаные, обшитые железными полосками шлемы бьяров.

Въехав внутрь, Хаста окончательно убедился, что никаких арьев тут нет. Ни коней — арьи на лосях никогда не ездили, — ни возка. Ничего говорящего о том, что здесь скрывается знатный вельможа.

Зато Хаста сообразил, какой такой след они увидели на дороге. У крыльца вверх днищем лежала берестяная лодка, накрытая медвежьей шкурой.

«Зачем она нужна? Тут ни реки, ни озера…»

Жрец заметил еще несколько бьяров, занятых по хозяйству. Но где же хозяин?

Хасту провели в избу, и там он наконец все понял.

— Господин, мы тут бабу на дороге встретили — к нам стряпухой согласна!

— Пусть подойдет, — ответил сидящий на помосте гусляр, глядя перед собой слепыми глазами. — Поговорим…

* * *

«Так вот ты какой, Зарни Зьен!»

Белые глаза на загорелом лице, знак солнца на лбу; длинные седеющие волосы, разбросанные по плечам; укрытые шкурой обрубки ног…

Хаста смотрел только на руки, скользившие по струнам. Руки были красивы и двигались с завораживающей легкостью и точностью. Однако, глядя на них, жрец не мог сдержать дрожи.

«Да что со мной? Успокойся!.. А он… погодите-ка… Святое Солнце, он сурья!»

Зарни молчал. Хаста вдруг понял, что тот слушает его дыхание, и едва не закашлялся.

Гусляр чуть заметно улыбнулся:

— Слуги сказали мне, что встретили в лесу женщину с мальчиком, шедших к знахарке Линте…

Голос у Зарни был глубокий, хрипловатый. Хаста очень ярко представил, как он способен зачаровывать тех, кто его слушает.

— Так и было, славный Зарни Зьен, — почтительно подтвердил он. — Я шла к знаменитой знахарке Линте… Только я ее что-то не вижу. Твои люди сказали, ведунья прихворнула…

— Выжила из ума, — уточнил Зарни. — Что ж… Вы действительно шли к Линте. И понятия не имели, что здесь я. В твоем голосе и дыхании звучит изумление, которое очень трудно подделать… Одного не пойму: почему ты говоришь «шла», если ты, несомненно, шел? Или это и есть та самая беда, с которой ты направлялся к лекарке?

Издевка в голосе слепца была совершенно нескрываемой.

У Хасты ослабели коленки.

«Слепой видит меня насквозь. Тонкий слух… Он в самом деле способен по голосу отличать правду от лжи?»

— Почему ты трясешься, как осенний лист? — внезапно спросил Зарни. — Может, потому, что ты лазутчик? И хорошо знаешь, как поступают с лазутчиками? Итак… Судя по выговору, ты вырос в столице…

«Ему нельзя врать, он сразу поймет…»

Хаста стиснул зубы, пытаясь совладать с собой.

— Если я и лазутчик, то только свой собственный, — ответил он почти спокойно. — Не буду скрывать, я желал с тобой встречи, Зарни Зьен, ибо слыхал о тебе много необычного. Вот почему наша встреча — судьба это или случайность — лишает твердости мой голос…

— И что же ты обо мне слыхал, жрец Исвархи из столичного храма? — вкрадчиво спросил Зарни. — Много ли рассказывал обо мне святейший Тулум?

У Хасты перехватило горло так, что он какое-то время не мог вздохнуть.

Зарни захихикал.

— Святейший Тулум никогда не упоминал о тебе! — воскликнул Хаста, все ясней понимая, что от этого разговора зависит его жизнь. — Да, я в самом деле жрец из столицы, но ранг мой весьма невысок. Кто я такой, чтобы святейший обсуждал со мной свои замыслы? Зато в Яргаре, в Белазоре и прочих местах, где пролегал мой путь, я о тебе слышал немало. Все славят Зарни, все рассказывают о невиданных чудесах…

— А что ты делал в Яргаре, в Белазоре и прочих местах?

— Вез письма из столицы в Северный храм, — совершенно искренне ответил Хаста.

Зарни призадумался.

— Наклонись ко мне, — приказал он.

Хаста повиновался. Гусляр протянул руку и быстро ощупал лицо жреца.

— Ты старше, чем я думал, — пробормотал он. — Много странствуешь… И ты умен: быстро понял, что врать мне вовсе не следует… От писем, конечно, давно избавился… Ну, вот он я. И что же ты обо мне думаешь?

— Я думаю, — медленно заговорил Хаста, — что ты — жрец Исвархи, распоясанный или беглый…

— Я?! — изумился Зарни. — Жрец Исвархи? — Он расхохотался, но тут же умолк и потребовал: — Продолжай, это очень занятно! Почему ты так решил?

— Чудеса, подобные твоим, умеют творить посвященные в столице, а также и Белазоре. Такие, как Светоч…

— Или Тулум.

— Я не видел, чтобы Тулум являл чудеса, кроме рукотворных.

Зарни принюхался:

— Угу, погремушки вроде Гнева Исвархи, что у тебя в сумке… Ну, продолжай.

— Я думаю, что ты — бывший жрец, изгнанный из храма за некую тяжкую провинность, — продолжал Хаста. — Даже не могу вообразить какую. И кто мог в наказание так искалечить тебя.

— В самом деле, кто бы? — фыркнул Зарни. — Столько умельцев в столичных пыточных!

— Ты был наказан и изгнан и теперь желаешь отомстить храму. Именно затем ты провозгласил новую веру и повсюду насаждаешь ее. Ибо как лучше отомстить врагам, нежели уничтожить то, чему они поклоняются?

— Ну что ж, прекрасно, — одобрил Зарни. — С тобой интересно беседовать, жрец. Но тебя ведь что-то смущает? Я слышу в голосе некое сомнение…

— От тебя ничего не укроется, мудрый Зарни. Я был уверен в своих предположениях, пока не увидел, что ты сурья. Порой сурьи достигают весьма высоких рангов — наместник Аршалай тому пример, — но все же главный храм, тем паче внутренний…

— Ладно, — поднял руку Зарни. — Я услышал достаточно. Спасибо, жрец.

«Это что же — я вообще не угадал? — потрясенно подумал Хаста. — Он не был жрецом? Но где он тогда приобрел подобные знания?!»

— Да, беседа доставила мне удовольствие, — повторил Зарни. — Не поверишь, до сего мига я и сам не осознавал, какая тоска, когда вокруг лишь говорящие орудия… Ты останешься при мне, жрец. Мы иногда будем беседовать.

— Это честь для меня, — склонил голову Хаста.

— Не прикидывайся. Ты, похоже, ловкий плут, а я — загадка, которую тебе неймется разгадать. Да, ты наткнулся на меня случайно. Но при первом же удобном случае сбежишь и помчишься с докладом к своему любимому Тулуму… Ты ведь любишь Тулума?

Зарни наклонился вперед. Хасте стало жутко от выражения его лица.

— Люблю, — сдавленным голосом сказал он. — Как же не любить его, нашего мудрого отца и наставника…

— Конечно, — съязвил Зарни. — Помню, как на него пялились молодые жрецы в храмовой школе! Будто столичные девки на наследника престола!

Он откинул рысью шкуру, показывая культи:

— Вот это сделал Тулум. Собственными руками.

Хаста отшатнулся. Он в самом деле был поражен.

— Тулум? Быть не может…

— Еще как может, — прошипел Зарни. — И глаза… Потом расскажу, как это было… Теперь ступай. По двору можешь ходить свободно. За ворота — запрещаю. Слуги тебя устроят и накормят… Что там за мальчишка с тобой?

— Я его не знаю. Проводник из местных, — не думая, соврал Хаста. И прикусил язык.

Но утомленный допросом Зарни не заметил промашку.

— Приставим его к готовке, а то Линта совсем стала бесполезна… Знаешь, у меня был раб… Образованный раб из столицы, Варак его звали.

— Варак? — озадаченно повторил Хаста. — Я знал его. Он был распорядителем Великой Охоты… Я думал, Варак давно погиб…

— Погиб, но не так уж давно. Не выдержал суровой северной зимы. Только сейчас я понял, как мне не хватает ученого слуги.

«Ну спасибо», — чуть не ляпнул Хаста.

Но вместо этого робко спросил:

— Я пойду?

— Ступай… Хотя погоди-ка. Ты ведь был в Белазоре? Видел исчезнувшую башню? Что думаешь об этом?

— Понятия не имею! — с полной искренностью заявил Хаста. — Все это сущий бред и дивье наваждение!

Зарни досадливо скривился.

«Ну что ж, — подумал Хаста. — Хоть башню отправил в небо не он… Но тогда кто?»

Глава 4

Жар звезды

Метта вылил в котел берестяное ведерко воды. Подождал, пока она зашумит и пойдет пузырями. Всыпал туесок сушеных грибов, помешал плетеной ложкой…

— Отойди, — не выдержал Хаста. — Сам все сделаю…

Уже шестой день пленники жили в Замаровой пади. Бьяры из свиты Зарни на удивление равнодушно восприняли «превращение» Хасты из женщины в мужчину. Никто к нему не лез, вопросов не задавал — все вели себя с рыжим жрецом как с еще одним слугой. Впрочем, по приказу Зарни следили за ним в оба. Хасте уже опостылело постоянно чувствовать на себе чей-то пристальный взгляд. За ограду его не выпускали — да жрец и не думал о побеге. Явной опасности для себя или Метты он пока не видел. А загадок тут было столько, что он не ушел бы, даже если бы его погнали прочь…

Главной из здешних загадок был, конечно, сам Зарни. Чем чаще Хаста беседовал с ним, тем больше его интересовал этот необычный калека. Таинственное прошлое, огромные знания, неведомые цели, чародейский дар — все это завораживало жреца. Пожалуй, за всю свою жизнь Хаста ничего и никого подобного не встречал…

За Меттой тоже приглядывали, но не так, как за жрецом. Подросток ходил на ручей — за водой, стирать, мыть посуду. В сопровождении одного из слуг — в окрестный лес за хворостом. Бьяры, которых Зарни, судя по всему, нанял для охраны и как носильщиков, радостно свалили на мальчишку всю мелкую грязную работу.

Анил за все прошедшие дни не объявлялся. Хасту это очень радовало. «Как бы дать знать арию, чтобы тот и дальше сидел в лесу тихо и ждал до поры?»

Какой такой поры? Вот бы знать…

Густое варево — то ли каша, то ли похлебка с мясом и грибами — забулькало, над котелком поплыло облако пара. Метта принюхался, сглотнул:

— Как ты это делаешь? Вроде все то же самое, что я…

— Жизнь научила, — отмахнулся Хаста.

— Если Зарни понравится твоя стряпня, он тебя никогда не отпустит.

— Он и не собирается меня отпускать, — пожал плечами жрец.

Метта склонился над котелком, будто помешивая еду, и вполголоса сказал:

— Я тут все слушаю разговоры слуг, расспрашиваю, выведываю, как ты просил… Бьяры страсть любят сплетничать. А уж от скуки-то чего только не сболтнут! Перед Зарни они, конечно, благоговеют, но сидеть в глухомани без дел уже им поднадоело…

Хаста кивнул. Он и сам это видел. Слуг у гусляра было много, все набраны недавно. Самые обычные лесные охотники. Гусляр им не платил — работали они ради чести служить самому Зарни Зьену.

— Когда гусляр появился в Бьярме, с ним были другие слуги, — продолжал Метта. — Бьяры говорят — из чужого племени, дривы, что ли…

— И где те дривы? Я их тут не видел.

Метта понизил голос до шепота:

— Их всех убили.

— Кто?

— Да эти самые бьяры. Ночью забили насмерть по приказу Зарни.

— Зачем? — удивился Хаста.

— Кто же знает? Зарни приказал — бьяры сделали. Провинностей за дривами никаких не водилось…

— Мм… — промычал Хаста.

Рассказ мальчика смутил его. Зарни казался человеком мудрым, проницательным и сильным духом. Жестокий и бессмысленный приказ никак с этим не вязался.

— А про Варака слыхал? — продолжал Метта.

— Да, гусляр его часто вспоминает. Дескать, далеко мне еще до него!

— Зарни его скормил медведю. Живьем.

Хаста не нашелся что ответить. Он вдруг осознал, что ему неприятно слушать Метту; ему хочется, чтобы мальчик замолчал. А через миг понял причину — и испугался. «Я не хочу знать про Зарни плохое, — понял жрец. — Эге, да он меня исподволь очаровывает… Еще немного, и восхищаться им начну!»

Вслух он небрежно спросил:

— Чем же ему Варак не угодил?

Метта развел руками:

— Понятия не имею!

— Ладно, к делу. Ты выяснил, давно они сидят в Замаровой пади?

— С первого весеннего полнолуния.

— Почти месяц! — покачал головой Хаста. — Получается, после резни в Белазоре Зарни направился прямо сюда… А до того?

— Зарни пришел сюда из Яргары. Тамошний правитель Каргай сперва схватил его как бунтовщика. Точнее, Зарни сам ему сдался. А потом глядь — и Каргай уже всей душой ему предан!

— Ну конечно, — пробормотал рыжий жрец.

Вот, значит, откуда все пошло! Хаста вспомнил, как сам морочил голову правителю Яргары. Даже у него это получилось безо всякого труда — а уж у Зарни! Хитрый, но невежественный и суеверный Каргай оказался для чародея-гусляра легкой добычей. И отличной первой ступенью к власти над Бьярмой…

— Дальше — больше, — продолжал Метта. — К весеннему солнцевороту Каргай на Зарни чуть не молился. Приказал тот всех арьев в озере утопить — так и сталось… Видно, вести дошли до Аршалая, и тот нагрянул в Яргару лично, с изрядным войском. Как раз на праздник очищения и прибыл, когда последних добивали. Народу тьма, песни, пляски, угощение; тут хороводы водят, там арьев топят… И тут Аршалай — да прямо к нашему гусляру. «Ты, говорит, мятежник и колдун, я тебя раскусил. Стража, убейте его на месте!» Каргай не успел и за меч схватиться, как Зарни воскликнул: «Хватайте ящера!» — и на гуслях волшебную песню заиграл. И вот тут пошла потеха! Народ кинулся на Аршалая, его собственное войско против него обернулось! Бьяры говорили — даже не подозревали, что наместник Бьярмы умеет бегать, да еще так быстро…

— Как же он спасся, если вся Яргара его ловила?

— Аршалая телохранитель-накх на себе унес. Из всего войска только на него чары Зарни не подействовали…

«Вот оно как, — подумал Хаста. — Теперь ясно, почему Аршалай где-то спрятался и носа не кажет. Понял, что такое этот Зарни… Любопытно, чем наместник занят сейчас?»

Хасте представилось, как темной ночью Замарову падь окружают смуглые парни в черной одежде и воздух наполняется свистом метательных ножей… Хорошо бы… Но это лишь мечты. С тех пор как Аршалай приказал убить Данхара, накхи больше не служат ему. Все они покинули Бьярму — ему ли не знать?

— После этого Зарни поехал в Белазору, — продолжал Метта. — Тогда и началась настоящая резня. В Яргаре-то арьев жило немного, а вот в Белазоре прямо ужас что творилось, вчуже слушать страшно. Зарни туда уже под конец прибыл — и сразу к храму…

Хаста кивал, вспоминая рассказ стражников. Все совпадало.

«Чего он искал в Белазоре? Получил ли то, что хотел?»

Должно быть, нет. Храм-то улетел.

И тогда Зарни отправился в Замарову падь…

— Мм, как пахнет!

Хаста вздрогнул, возвращаясь мыслями во двор. Вокруг кипящего котла, облизываясь, уже похаживали прочие слуги.

— Рыжий, дашь пробу снять?

— Скоро, скоро, — усмехнулся Хаста.

Метта молодец, много вызнал! Теперь Хаста кое-что знал о прошлом гусляра, о том, чем он занимался в Бьярме. Да только это все не главное…

«Зачем он здесь? — вертелось в голове. — Какого Хула торчит в этой пади? И… что с Линтой?»

Старая Линта была второй загадкой, которая не давала Хасте покоя. Прежде бодрую, ехидную бабку было не узнать. При встрече она явно не признала ни его, ни Метту — да и вообще едва ли понимала, кто она и что творится вокруг. Сильно постаревшая, иссохшая Линта бродила то по двору, то вдоль опушки леса, подбирала хворостинки, дребезжащим голосом распевая какие-то бьярские песни. Порой сидела на завалинке, что-то бормотала себе под нос. Хаста давно уже не верил, что она притворяется. Он видал людей, сошедших с ума, и видел, что со старухой очень неладно. И с каждым днем все хуже…

Вместе с Меттой они сняли кипящий котел с очага. Хаста налил миску похлебки, обернул полотенцем и понес к Зарни в избу. В солнечные дни тот обычно сидел во дворе, подставив лицо солнцу. Нынче было ясно, хоть и холодно, однако гусляр почему-то остался в доме.

Проходя мимо прорубленного в бревне оконца, Хаста услышал голос гусляра и застыл на месте, едва не выплеснув обед на землю.

Зарни что-то говорил на высоком наречии арьев.

«Я, верно, сплю! — опешил Хаста. — Или здешнее безумие заразно? Этак скоро я с бабкой Линтой под ручку гулять начну…»

У высших арьев был свой тайный язык, на котором говорили их предки, прибывшие в земли восхода. Всем прочим его учить запрещалось. По сути, этим языком владела лишь царская семья и столичная знать. Читать — но не говорить — на нем учили жрецов. Хаста в юности тайком немного поучил этот язык, но почти все забыл.

«Та… таара… Дальше не понял… Святое Солнце, да Зарни там не один!»

Теперь говорила женщина. Хаста сразу узнал голос. Линта? Они разговаривают?!

Однако, прислушавшись, понял — нет. Говорил лишь Зарни, старуха просто бормотала себе под нос свою обычную бьярскую околесицу.

Зарни тихо, с угрозой в голосе что-то спросил. Потом медленно, с расстановкой повторил вопрос. Хаста почти разобрал:

«Сатта… накшатра?»

— Эй, жрец! — раздался оклик из окна.

Хаста резко выпрямился, горячая похлебка все-таки выплеснулась ему на руки.

— Хватит уши греть, — насмешливо продолжал Зарни. — Хоть ты и затаил дыхание, но аромат похлебки просто с ног сносит. Вернее, снес бы, если бы они были. Иди сюда!

Хаста, обливаясь холодным потом, поспешил в избу.

Однако Зарни вовсе не сердился.

— Что трясешься? Здесь все подслушивают, — произнес он с добродушным презрением. — Я уже привык. Это рабская и жреческая сущность — подслушивать, вынюхивать, сплетничать. Поэтому я время от времени и заменяю всех слуг на новых… Ты понял, жрец?

Хаста кивнул, ставя перед ним миску. Зарни вытащил из тула на поясе ложку, зачерпнул похлебку…

— Кстати, я распознаю яды по запаху, — прибавил он. — Все известные в Аратте. Я неплохо в них разбираюсь, как, верно, и ты. Есть яды совершенно без запаха и вкуса, но они наперечет и слишком дороги. К большинству из них я невосприимчив…

— Да я и не думал!

— Вот и не думай.

Зарни принялся есть, явно наслаждаясь каждой ложкой. Хаста было решил, что тот его отпустит, но Зарни не спешил.

— Много ли ты понял из того, что подслушал? — внезапно спросил он.

Прежде чем рыжий жрец ответил, гусляр наклонился через стол и поймал его за руку. Хаста ощутил его пальцы на запястье, где билась жилка.

«Опасность! Опасность!» — застучало в висках.

— Почти ничего, мудрый Зарни… Я просто шел мимо и услышал обрывок…

— Почти, — хмыкнул гусляр. — Очень интересное слово! Ты ведь не арий, тебе запрещено знать этот язык. Впрочем, я тоже не арий… Ты самый любопытный жрец, кого я встречал. Любишь совать нос в чужие дела, да?

— Есть такое, — со вздохом признался Хаста. — С детства терплю страдания через свою тягу к знаниям…

Зарни хмыкнул, отпустил его руку и вернулся к еде.

«Он задавал Линте очень важные вопросы, — подумал Хаста. — Уж не ради нее ли он тут торчит?»

Его охватило нехорошее предчувствие.

«Ох, жаль, что Зарни меня заметил… Ох, не вовремя я оказался у того окна… Не пора ли бежать отсюда?»

Он не успел. Только было пошел предложить помощь Метте, чтобы вместе с ним тащить грязный котел на ручей и там попытаться ускользнуть в лес… В этот миг бьяры молча кинулись на него всей толпой. На жреца обрушился град жестоких ударов. Хасту сбили с ног; он скорчился, закрывая руками голову… Не помогло — кто-то пнул его в висок, и Хаста сразу потерял сознание.

Жрец пришел в себя от острой боли в голове, ощущения тяжести и удушья. Когда мир перестал плавать перед глазами, Хаста обнаружил, что прикован толстой цепью к столбу коновязи. Шею оттягивал заклепанный обруч. «Похоже, я тут надолго», — подумал он, пытаясь приподняться, но упал набок, и его вывернуло. Мир снова потемнел, покосился и поплыл по кругу…

* * *

В небе сияли яркие, колючие звезды, словно узорчатой рамкой окруженные еловыми верхушками.

«И это у них называется весна», — думал Хаста, скорчившись и обхватив себя руками. Ему дали две вытертые шкуры — подстелить под себя и укрыться, — но толку от них было немного. Хасте невольно вспоминалась ночь в яме, в крепости у накхов. Там он тоже лежал на мерзлой земле, избитый и беспомощный, и смотрел, как сквозь решетку на него падает первый снег… Но там рядом была Марга…

«Накшатра, лунное стойбище… — думал Хаста, стуча зубами. — Зарни ищет накшатру…»

Слепой гусляр не просто мстит жрецам Исвархи. У него есть и другая цель.

Но зачем ему накшатра? Он, сурья, даже не сможет войти туда… Всякий, кто слышал об этих храмах, знает, что они убивают чужаков…

«Должно быть, Зарни откуда-то прослышал о „бессмертном колдуне“ Замаре… А Линта много лет жила при Замаре и наверняка все о нем знает… Уж не Зарни ли довел ее до безумия?»

Со стороны овина, где устроили себе жилище слуги, приблизилась невысокая тень.

— Хаста, как ты? — послышался голос Метты. — Я тебе одеяло принес… За мной приглядывают, я должен вернуться…

— Так иди, — с трудом проговорил Хаста, онемевшими руками наматывая на себя грубое шерстяное одеяло.

— Слуги шепчутся: ты подслушал то, что нельзя, и будешь наказан.

— Зарни меня убьет?

— Нет… Завтра тебе подрежут сухожилия. Зарни хочет, чтобы ты остался при нем и никуда не сбежал.

Хаста тихо выругался, поминая Хула.

— А глаза он мне выколоть не собирается?! Вот будет парочка!

— Хаста, что делать? — тоскливо спросил Метта. — С меня глаз не сводят. Я думаю, Зарни и меня убьет… Но сперва сведет с ума допросами, как Линту… Может, как-то дать знак Анилу?

— Слушай, — перебил его Хаста, — я пока не знаю, но мы непременно выкрутимся. Веди себя тихо, будь наготове…

— Я в тебя верю, Хаста, — серьезно ответил Метта. — Ты любимец судьбы. На тебе — благословение богов.

— Бога, — поправил Хаста. — А, ладно, богов так богов. Чем больше богов на моей стороне, тем лучше…

Ночь длилась бесконечно. Звездный рисунок медленно сдвигался в черном небе, холод лишь усиливался. Хаста уже не чувствовал ни рук, ни ног. Оставалось только размышлять.

Теперь он обдумывал то второе слово, которое успел услышать и понять.

«Таара» — «жар звезды».

Это сложное понятие Хаста слышал на уроках богословия в храмовой школе. Оно означало звездный огонь как высшее проявление силы Исвархи. Богословие Хаста терпеть не мог, считал бесполезным умствованием. Но никогда не знаешь, что пригодится в жизни! Будущим жрецам рассказывали о том, что огонь Исвархи имеет множество видов и проявлений в этом и иных мирах. Низшие виды огня видимы глазами и осязаемы телами — как обычный жар очага. Высшие — просвещают душу и преображают мир. Звездный огонь, таара, был одним из самых высоких уровней божественного пламени. Он давал свободу от законов видимого мира, выход за его пределы, когда материя становилась слишком грубой, словно крупноячеистая сеть, и теряла власть над бессмертным духом.

Откуда вообще бродячий гусляр знал о «жаре звезды»? И главное — чего хотел от Линты?

«Я должен узнать!»

— На, возьми!

Хаста открыл глаза и увидел призрак. Поморгал, потряс головой. Призрак никуда не делся.

Бледная тень в лохмотьях стояла рядом с коновязью. Кажется, ветер дунет — и унесет.

— Линта?

В свете звезд старуха выглядела прозрачной. Как она постарела, как иссохла!

— Бери, говорят тебе! — сварливо приказала она.

— Что это?

Хаста прищурился. Линта совала ему в руки большую, грязную и рваную кожаную рукавицу. Хаста вроде даже видел ее на полу в дровяном сарае. Еще подивился, какая здоровенная…

— Рукавица — или совсем ослеп? Батюшка Замара в ней изгородь собирал…

Хаста покосился на торчащие в небо сосновые комли и сунул внутрь руку. Половина пальцев сразу выглянула сквозь дыру.

Линта усмехнулась ввалившимися губами:

— Ну дела! Голова рыжая — а небесной крови ни капли нет! Жаль… Ладно, арию своему бестолковому отдашь. Рука его к голове приведет…

— Какой голове?

Хаста решил, что безумный разговор ему снится. Вот сейчас он ущипнет себя, откроет глаза, и Линта растает…

Старуха быстро забормотала, словно стараясь рассказать побольше прежде, чем собеседник проснется:

— Зарни может заставить говорить даже камень. Я все ему рассказала, что помню, — куда мне против него? Но он мучает меня, чтобы вытащить даже то, что я забыла… Мы ведь давно друг друга знаем — еще с тех времен, когда его тайно обнимала царица… Я уже и тогда боялась его. Никогда я не была тверда духом… Он роется в моих воспоминаниях, будто разбойник в разоренном дворце… Там еще есть тайные комнатки, но он найдет их… он найдет все…

«Не такая уж она и сумасшедшая, — подумал Хаста, чувствуя внезапный прилив сил. — „Твой арий“ — это она про Анила. Она знает, что он прячется в лесу, — конечно, ее-то не запирают!»

— Как я отдам рукавицу, если сижу на цепи? — спросил он. — Ты можешь освободить меня?

— Арий может. Ты только рукавицу не забудь…

Линта обернулась и слабо помахала рукой. Из-за сарая появилась другая тень — на этот раз высокая и широкоплечая, с мечом в руке.

— Хаста, ты? Старуха нашла меня в лесу, — тихо проговорил Анил, настороженно оглядываясь. — Я за вами уже несколько дней слежу. Это не ловушка?

— Надеюсь, нет. Вот, возьми.

— Что за рвань? — удивился юноша.

— Не знаю. Рукавица Замары. Надевай!

Анил взял рукавицу, брезгливо сунул внутрь руку — и вдруг все окуталось золотым светом, таким ярким, словно среди ночи вдруг взошло солнце.

— Что за… — донесся изумленный возглас из средоточия сияния.

— Скорее, — закричал Хаста, прикрывая глаза рукой, — сейчас слуги проснутся!

— Что делать-то?!

— А-а-а, не знаю! Освободи меня!

Анил, не думая, схватился за цепь, дернул — и она порвалась, как нитка.

— Ого! — восхитился Анил, рассматривая руку, а точнее, нечто, видимое только ему одному. — Красота какая!

Хаста попытался разглядеть, чем там любуется Анил, но тут же зажмурился от сияния.

Дверь овина распахнулась, наружу один за другим начали выбегать полуодетые слуги.

— Что такое? Пожар?!

Подворье наполнилось голосами. Анила заметили, в воздухе просвистело копье. Арий вскинул руку, чтобы отбить его, — древко разом вспыхнуло и упало на землю двумя половинками.

— Змеелюд! — раздался общий крик. — Здесь змеелюд!

— Найди Метту, и бежим отсюда, пока не проснулся Зарни! — приказал Хаста. — А я пока…

Он метнулся к Линте, схватил ее за руки:

— Что такое таара? Почему о нем говорил Зарни?!

— Жар звезд может и творить миры, и разрушать их! — неспешно, словно на храмовом празднестве, заговорила Линта. — Звезды падали с неба; одни вспыхнули, другие нет. Там, где вспыхнули, — мир исказился. Ступайте в землю вурсов, к могиле Замары! Вам нечего бояться — там нет звезды, она упала далеко, в Змеевом море… Замара был один-единственный, кто спасся. Видно, золотой кораблик вывел его из водной бездны! Кораблик у царевича, хвала Солнцу… но еще осталась голова!

— Я ничего не понимаю! — взвыл Хаста.

— Пусть твой арий заберет голову… пока ее не забрал Зарни!

К ним подбежали Анил и Метта. Целая толпа бьяров заполонила двор, но держалась на отдалении. Никто не хотел приближаться к змеелюду, одетому в золотое пламя.

— Слышишь? — крикнул Анил. — Началось!

В избе, родником пробиваясь сквозь вопли и топот, зазвенели струны. Проснувшийся Зарни взялся за дело.

— Бежим! Метта, скорее! Линта, беги!

Через миг трое исчезли за сараем. Метта еще с осени помнил, что там по ручью можно было уйти в лес. Вдруг будто солнце погасло, и на мир снова обрушилась ночная темнота — Анил снял рукавицу…

Линта проводила их глазами. Бросила торжествующий взгляд на избу, откуда доносились гусельные переливы, вытащила из рукава длинный кинжал и с размаху воткнула его себе в горло.

Глава 5

Шлем Исвархи

— Вот она, черная гора! — воскликнул Метта, указывая куда-то вниз.

Хаста, Анил и Метта стояли на краю обрыва. Под ними раскинулся головокружительный простор. Расчерченные резкими тенями, отрог за отрогом уходили вдаль укрытые снегом горные гряды. Вершины их озаряло заходящее солнце, а подножия утопали в сизой дымке. А над ними, обнимая все небо, белой стеной поднимался Великий Лед.

— Видите вон там черные деревья, похожие на копья? Это знаменитые гусельные ели. Бабушка Линта рассказывала: когда дует ветер, ели раскачиваются и вся роща играет не хуже ватаги гусляров…

— Что ж, — буркнул Хаста, глядя на круглый черный холм у них под ногами, в самом деле разительно выделявшийся среди заснеженных гор. — Значит, Анил, можно тебя поздравить. Непонятно как, мы вышли куда надо.

— А я говорил! — вскинул голову арий. — Я знал, куда идти. Она указывала путь. — Он похлопал по заткнутой за пояс чудо-рукавице. — Иду и чую — идем верной дорогой!

— Что ж, возблагодарим Исварху, что тебе не казалось! Иначе мы бы промахнулись и уперлись прямо в Великий Лед…

Все трое устремили взгляды вдаль, на белую отвесную стену. Невообразимо огромное и высокое плоскогорье нависало над лесистыми грядами, словно передний край другого мира. При виде его все слова исчезали; хотелось лишь смотреть в немом благоговении, ощущая себя пылинкой среди гор, снегов и льдов.

«Что там, за окоемом? — подумал Хаста. — Похож ли Великий Лед на Змеиный Язык? Никому еще не удавалось подняться на эту стену… Может, там тоже живут мамонты и саблезубцы? Или вовсе неизвестные существа? Или даже люди вроде мохначей?»

Жрец покосился на товарищей. Метта беспечно глазел вдаль. А вот Анилу не было никакого дела до Великого Льда. Держа в левой руке рукавицу Замары, он разглядывал ее с восторженной улыбкой, какую Хаста ни разу прежде не видел на лице молодого ария. Разве что разок, когда тот на празднике Заплетания Косы заметил, как красива юная Яндха…

Эта нежная улыбка, обращенная к ветхой почерневшей рукавице, вселяла в сердце Хасты непонятную тревогу.

Анил не замечал пристального взгляда жреца — все его внимание было приковано к рукавице. До чего же она ему нравилась! Это было нечто большее, чем просто радость от обладания волшебной вещью. Анил испытывал скорее чувство родства с ней. Когда он надевал рукавицу, то как будто становился настоящим собой. А когда снимал — его охватывала печаль, как от разлуки с любимым другом.

Сыну Аршалая казалось крайне забавным, что спутники не разделяют его восхищения. Все, что они видели, — старую рукавицу из сгнившей кожи. Когда же Анил надевал ее, друзья прикрывали глаза или отворачивались, будто золотое свечение причиняло им боль. Арию же хотелось пить это свечение, вдыхать его, словно аромат цветов…

— Пойдемте! — возглас Метты оторвал Анила от созерцания. — Если начнем спускаться прямо сейчас — успеем добраться до горы к закату.

— А я бы не торопился, — ответил Хаста. — Не хочется влететь с разбегу в ловушку, как с нами один раз недавно уже случилось…

— Нет там никакой ловушки, — рассеянно ответил Анил.

«Что ему еще сообщила рукавица?» — раздраженно подумал Хаста.

— Вряд ли там ловушка. Просто могила колдуна Замары, — сказал Метта. — Осенью туда ходили Светоч с государем Аюром и вернулись невредимыми…

Подъем в горы на снегоступах по заснеженным склонам был тяжел для подростка. Он снова начал прихрамывать, но не жаловался, — лучше уж терпеть боль, чем снова угодить к Зарни. Но всей душой желал, чтобы их поиски скорее завершились.

— Гм… А вдруг в той могиле осталось что-то еще? — с надеждой спросил Анил. — Может, вторая рукавица?

Хаста невольно усмехнулся и спросил:

— Кстати, вы не забыли о вурсах? Об их любимых домашних зверюшках?

— Вурсы нам не враги, — заметил Анил. — Они очень помогли государю.

— Надеюсь, они об этом еще помнят…

— Вурсы страшные, но добрые, как и их звери, — подтвердил Метта. — Я полюбил их, когда они гостили в Замаровой пади. Они нас не обидят. Если только с ними все хорошо.

— О чем ты?

— Мы уже совсем близко к их владениям, а я ни разу не видел ни следов волчьих секачей, ни помета, ни клочьев шерсти на деревьях…

— Так и есть, — подтвердил Анил. — По правде говоря, этот край выглядит вовсе необитаемым.

Рыжий жрец устало закатил глаза:

— Святое Солнце! Почему вы не сказали раньше? Мы все-таки заблудились, и это совсем не та гора… Анил, твоя рукавица никуда нас не вела! И хватит на нее пялиться! Ты похож на одержимого!

— Я, может, и в самом деле малость одержим, — признал Анил. — Ты ведь видел, что она может? Ух! Я чувствую себя так, словно сам Исварха подарил мне свою правую руку!

— Главное, чтобы Исварха не отобрал у тебя при этом голову, — буркнул Хаста. — Анил, можно тебя кое о чем попросить? Не надевай ее без важной причины.

— Почему?

— Мы ничего о ней не знаем. Что это за вещица и — главное — для чего? Да, мы знаем, что она дает тебе необычную силу. А что берет взамен?

— Ладно, — не слишком охотно отозвался Анил, пряча рукавицу в сумку.

«Эта вещь не для простых смертных… Сколько еще таких штук спрятано у Линты? И что она там говорила про голову Замары?»

* * *

Однако гора оказалась та самая. Просто вурсы там больше не жили.

На закате путешественники спустились к поселению, которое, очевидно, было давно брошено. Среди ельника темнели огромные островерхие котты — в каждой такой разместилась бы целая деревня бьяров. Но дым не поднимался из вытяжных отверстий, и между домами лежал глубокий снег. Ни людей, ни зверей…

— Что ж, есть одна хорошая новость, — сказал Анил, когда они обошли все селение. — На вурсов никто не нападал. Нет никаких следов сражения. Они собрались и ушли сами.

— Причем давно, — добавил Метта. — Думаю, сразу, как вернулись с Замаровой пади. Снег, кажется, с осени никто не тревожил.

— Поглядели на накхов и поняли, что от людей надо держаться подальше, — усмехнулся Хаста.

В сущности, это могло оказаться и правдой. Великаны-вурсы, вопреки их устрашающей внешности и чудовищам-секачам, были самым добродушным народом из всех, кого он встречал. Они жили в мире и согласии между собой и в глубоком духовном родстве со своими полуразумными секачами. Возможно, мудрые звери и приняли решение уйти…

— Или, — добавил Метта, — им стало нечего охранять. Государь Аюр ведь унес поющий кораблик!

— То есть в гробнице ничего не осталось? — помрачнел Анил. — Но зачем тогда старуха нас сюда послала?

Хасте вдруг вспомнилась Великая Охота. Долгое странствие через опустевший, безлюдный Змеиный Язык… Растерянный Варак, лепечущий разгневанному Шираму: «Я не знаю, где звери, господин! Они были, но ушли!»

Ушли на север звери, ушли мохначи — а потом землю рассекли бездонные трещины. Они дышали ледяной смертью. В одну такую трещину на обратном пути провалился Аюр…

Жрецу даже на миг почудилось, что гора вздрогнула под ногами. А если вурсы тоже что-то почуяли?

— Ну что, где эта знаменитая могила колдуна? — спросил неунывающий Анил. — Не пора ли ее осмотреть?

— Спать пора, — возразил Хаста. — Завтра пойдем.

Они выбрали для ночлега самую маленькую котту, развели огонь в очаге и впервые за долгие дни крепко заснули под призрачный звон черных елей. Ничто не тревожило их сон. Только Анилу в предутренней дреме помстился голос, который громко произнес прямо над ухом: «Круче к ветру!»

— Кто здесь?! — подскочил юноша.

В протопленной котте было темно и тихо. Только одна далекая золотистая звезда заглядывала в вытяжное отверстие.

Наутро, едва рассвело, они отправились на поиски.

* * *

Могила Замары нашлась около полудня. И вовсе не на вершине горы, в поющей роще, как предполагал Хаста, а внизу под горой, с противоположной стороны холма.

Они бы, наверно, и вовсе не нашли ее, если бы Анил не застыл у каменной осыпи, почти полностью укрытой снежным пологом, и не ткнул пальцем:

— Туда!

— Туда? — Хаста поглядел на едва заметный под снегом завал. — Да это же просто груда валунов. И я не вижу никакого входа…

— Он там — но засыпан. Вурсы, уходя, нарочно завалили его.

Хаста еще раз обозрел завал:

— Ну тогда все зря. Нам никогда не откатить этакие каменюки.

— Ха! Пустите, слабаки!

Анил потянулся за рукавицей.

— Хаста, это же та самая «важная причина»?

— Зажмурься, Метта, — со вздохом сказал жрец.

Вспышка ослепила даже сквозь сомкнутые веки. Послышался стук и скрежет и затем, очень скоро, оклик Анила:

— Я ее снял. Глядите!

Среди раскиданных валунов, в склоне поросшей кривыми соснами горы, открылся низкий темный ход. Оттуда волной накатила отвратительная вонь.

— Да там и впрямь могильник. — Хаста попятился, зажимая нос. — Анил, нам точно туда?

— Туда, — подтвердил юноша уже не таким уверенным голосом.

— Что ж… Полезай.

— Почему я?!

«Потому что если это в самом деле накшатра, то из нас троих войти и выйти живым сможешь только ты. Может быть…»

— Ты ведь, насколько я помню, из очень знатного рода? — спросил Хаста вслух.

— Не совсем, — сказал Анил. — По отцу я даже не арий. Но отец моей матери, Рашна Око Истины, был верховным судьей в столице. Один из наших родовых титулов — Идущие по звездам, а его носят только самые…

— Ладно. Авось в тебе хватит небесной крови.

Анил хмыкнул и направился к норе. Хаста проводил его полным сомнений взглядом.

Да уж, не так он представлял себе храм древних арьев! Величественное здание среди священной рощи… Вырубленный в скале лабиринт… Но никак не зловонная яма на задворках дикарской деревни!

«Может, это и не храм никакой, — с упавшим сердцем подумал Хаста. — Просто могила какого-то колдуна. А все остальное — бред выжившей из ума старухи…»

— Иди, Анил, — вздохнув, сказал он. — Вот еще что: если увидишь оттиск ладони — приложи к нему свою руку и произнеси… э-э-э… Ну, скажем: «Именем Солнца, впусти меня по праву крови, лунное стойбище!»

— Запиши, я выучу, — проворчал Анил, заглядывая в нору. — Фу-у, ну и вонь…

— Рукавицу не надевай! — крикнул Хаста ему вслед.

* * *

Хаста и Метта ждали так долго, что успели замерзнуть. Солнце ушло за тучи, все погрузилось в серую тень. Низкие тучи плыли по небу, кружились редкие снежинки. Метта топтался, переступая с ноги на ногу от холода и нетерпения. Он начал уже поглядывать на вход, но рыжий жрец строго запретил ему даже подходить к пещере.

— Чувствуешь, пахнет? Весьма вероятно, что это останки предыдущих гробокопателей!

— Как думаешь, Анил в порядке? — спросил Метта, попятившись от темной ямы. — Он что-то долго… И ничего не слыхать оттуда…

Хаста только вздохнул.

«Исварха Всесветлый, направь нас на истинный путь! — мысленно взмолился он. — Я не часто беспокою тебя просьбами, всегда предпочитал справляться сам. Но сейчас мы идем на ощупь во тьме. Каждый шаг грозит гибелью, а на кону — судьба Аратты. Помоги же нам не испортить то, что зависит от нас, и довериться тебе в том, что зависит от тебя! И главное, не перепутать первое и второе…»

Будто в ответ на его молитву, из норы послышался кашель и громкий шорох.

— Помогите! — раздался слабый голос молодого ария.

Хаста, забыв о собственных предостережениях, кинулся на помощь товарищу:

— Давай руку! Ты цел?

— Цел… Погоди, тут тесно… Неудобно-то как!

Анил, щурясь от дневного света, выполз из норы. Юноша с ног до головы был весь выпачкан в земле, паутине и пыли. За собой он волочил нечто большое, завернутое в его собственный плащ.

— Вы сейчас с ума сойдете, — тяжело дыша, пообещал он. — Хаста, разверни…

Метта сунулся к свертку первым, но жрец схватил его за руку:

— Погоди. Анил, что ты видел в норе?

— Мертвецов, — пожал плечами Анил, с удовольствием распрямляясь во весь рост и стряхивая клочья паутины. — Сперва нора вниз шла — ход темный, сырой, все костями завалено. Едва не свалился в какую-то яму — оттуда сильнее всего мертвечиной воняло… Обошел ее по стенке, топаю дальше. Вошел в склеп — там было уже посветлее, воздух почище. Глядь — на возвышении лежит истлевший скелет в бронзовом доспехе…

— И только? А отпечаток ладони видел? Слышал голоса? Жар ощущал?

— Ничего подобного.

— Вот как, — пробормотал Хаста, испытывая нарастающее разочарование. — Значит, там больше нечего охранять, кроме старых костей. Вурсы завалили вход и ушли, Аюр со Светочем забрали гусли, и больше там…

— А вот и осталось, — торжествующе заявил Анил. — Давай-давай, разворачивай!

Хаста развернул плащ. Его взгляду открылся позеленевший бронзовый шлем. Некогда этот шлем, должно быть, был очень впечатляющим. На темени перепончатый гребень, маска в виде морды змея, закрывающая лицо…

— Снял со скелета, — объяснил Анил. — Там еще много осталось — нагрудник, поножи, вторая рукавица, — но сразу все не унести. Отдохну, еще слазаю… А теперь глядите!

Юноша протянул руку, прикоснулся к древней бронзе — и она вспыхнула слепящим пламенем.

— Перестань! — закричал Хаста, прикрывая глаза ладонью.

Он чувствовал себя так, словно взглянул прямо на солнце.

— Видали? — воскликнул Анил, убирая руку и укрывая шлем краем плаща. — Я как увидел мертвеца, сперва решил, что это просто старые кости… Но едва прикоснулся к доспехам, как все озарилось! И скелет изменился. Он на самом деле выглядит как спящий в золоте…

— Скорее всего, только ты его таким видишь, — ответил Хаста, смахивая выступившие слезы.

— Он такой и есть! Старый воин, примерно как мой дед…

— Ну не настолько, — возразил Хаста. — Замара прожил лет четыреста. Может, именно благодаря этим латам…

— Да, бабушка Линта говорила, что он в последние годы надевал доспех и спал в нем целыми месяцами, — подтвердил Метта.

— А ну-ка я попробую…

Хаста осторожно потрогал змеиное забрало. Ничего не произошло.

— А сплетничали, что мой отец мог быть арием, — хмыкнул он. — Что ж! Думаю, это та самая голова Замары, о которой и говорила Линта. Мы ее нашли!

— Предлагаю назвать его Шлем Исвархи! — торжественно произнес Анил.

— Остается понять, что с ним делать…

— Как что?

Прежде чем Хаста успел остановить его, юный арий водрузил древний шлем себе на голову. Рыжий жрец не успел зажмуриться — а потом то, что он увидел, заставило его замереть на месте.

— Исварха Всесветлый!

Анила целиком окутывало золотое свечение. Шлем будто прирос к его голове, изменились даже очертания тела. Не доспех — скорее, новая кожа, новые конечности, новое лицо. Не человек в волшебном доспехе, а совершенно иное существо…

— Золотой змеелюд! — выпалил Метта.

— Сам ты змеелюд, — послышался из сияния голос Анила.

— Ты бы себя видел!

— А я вижу, — сияющее существо повертело головой, поднесло к глазам руку. — Да я же великолепен!

— У тебя сейчас вместо лица — змеиная морда, а глаза горят, как два факела! — воскликнул Хаста. — Ты нас видишь?

— Еще как! — сияющий человек оглядел себя. — Святое Солнце, я весь в огненной чешуе! Господь Исварха окутал меня своей солнечной броней! Глядите, это же свет! Я одет в свет! А ну-ка, Метта, возьми мой меч и ударь! Ну давай!

— Метта, не надо… Хотя ладно, бей! — разрешил Хаста.

Сердце его прыгало в груди от волнения.

Подросток осторожно приблизился и ткнул мечом в сияние. Раздался треск, бронзовый меч вспыхнул как деревянный. Метта с криком отбросил его в сторону.

— Так и думал — я неуязвим! — раздался ликующий крик Анила.

— Снимай-ка шлем, — приказал Хаста. — Потом изучим. Пока достаточно… И вот еще что… Ты владеешь вашим тайным языком? Ничего на нем не произноси!

— Почему? — озадаченно спросил Анил. — А, я понял! Ты хочешь сказать, что шлем может слушаться моих приказов?

— Нет, не надо! — заорал Хаста.

Но Анил уже что-то произнес на языке арьев.

И взлетел.

Хаста и Метта ахнули, глядя на сияющий призрак, висящий в воздухе на уровне еловых верхушек. Призрак помахал им рукой и плавно спустился вниз.

— Пожалуйста, сними шлем, — дрогнувшим голосом попросил Хаста.

— Дай мне! — протянул руки Метта. — Я тоже хочу примерить!

— Хочешь, чтобы он поджарил тебе голову?! — рявкнул Хаста. — Анил! Я прошу…

Анил двумя руками снял шлем. Свечение сразу погасло; золотая змеиная голова обернулась старым бронзовым шлемом, который он притащил из склепа. На этот раз всем троим показалось, что мир погрузился в сумерки.

— Видали?! — усмехаясь, спросил Анил.

— Как ты? — подбежал к нему Хаста.

— Словно я родился в этом божественном шлеме!

«Верно, и Замара так себя чувствовал, — подумал жрец, — если даже завещал себя в нем похоронить…»

— Вот и отлично! А теперь отдай его мне. Нам всем надо перевести дух, успокоиться…

Анил протянул было ему шлем, но вдруг замер:

— А что, если…

Он вновь надел шлем и произнес несколько слов.

Что-то случилось с миром, почувствовал Хаста. Нечто такое, чего прежде не бывало; что-то изменилось в самой ткани мироздания. Жреца охватил ужас, какого он в жизни не испытывал. Окаменев, он видел, как дрожит окутывающее Анила золотистое сияние. Как сквозь чешуйки солнечной брони пробиваются тончайшие лучи света. Они тянулись во все стороны, словно что-то пытались нащупать, словно что-то искали…

Через один бесконечный миг Хаста понял — они искали его.

Золотые лучи проникли в его тело, и оно вспыхнуло, будто в него ударила молния. На мгновение Хаста испытал то же самое, чем, верно, упивался Анил: тело его больше не было плотью этого мира, оно превратилось в чистый, безупречный свет Исвархи. Дикий восторг обрушился на Хасту…

А потом все прошло.

Больше никакого свечения — только мир вокруг изменился.

Хаста не успел заметить, как это случилось. Просто только что вокруг был хвойный лес, каменная осыпь, сосны… Золотистая рябь… Мир изменился, застыв в совершенно иных формах.

Теперь вокруг тоже был серый зимний день и летели редкие снежинки.

На этом сходство заканчивалось.

Глава 6

Идущий по звездам

Они стояли в распадке среди двух заснеженных склонов. Справа в небо круто уходила ледяная стена. Слева в глубоком ущелье шумел бурливый ярко-голубой поток. Неподалеку виднелся полузасыпанный снегом то ли каменный лоб странной формы, то ли огромный череп какого-то диковинного зверя.

Больше здесь не было ничего.

— Ч-что случилось? — послышался рядом дрожащий голос Метты.

— Клянусь Хравашем, он меня слушается! — выпалил Анил.

Шлем вновь был у него в руках. Юный арий оглядывался с восхищенным и одновременно ошеломленным видом, словно что-то пытался найти взглядом.

Хаста пошевелил губами, глубоко вздохнул. Тело стало прежним, золотые лучи больше не пронизывали его. Удивительно, но он ощутил огромную печаль…

— Хаста, как думаешь, где мы? — спросил Анил.

— Это тебя надо спросить, — ответил жрец. — Что ты приказал шлему, дуралей?

— Отнести нас туда, куда улетела башня Северного храма!

Жрец, проглотив проклятие, обвел взглядом ледяное ущелье. Дикие скалы, ледяные склоны, грохочущий поток…

— Святое Солнце! — севшим голосом пробормотал он. — Похоже на Змеиный Язык. По крайней мере, хочется думать, что это не Великий Лед… Анил, что ты наделал!

— Мы же хотели узнать, где башня! Вот я и подумал…

— Я не вижу тут никакой башни. Не знаю, куда нас занесло по твоей вине. Почему ты меня не слушался?! Дай сюда этот проклятый шлем, пока не натворил новых бед!

Хаста, разгневанный как никогда в жизни, шагнул к арию — и вдруг сильный удар отбросил его в снег.

— Пошел прочь, жрец!

— Не смей бить его! — раздался крик Метты.

— Стойте! — заорал Хаста, видя, что подросток схватился за нож. — Метта, остановись!

Рыжий жрец поднялся из сугроба, охнув от боли: тычок в плечо вышел жестким. Анил стоял, глядя на него исподлобья и закрывая шлем локтем:

— Ты его не получишь!

— Анил, за что?

— Тебе нельзя трогать шлем, — буркнул юноша. — Ты не арий…

Хаста укоризненно посмотрел на него:

— Можно подумать, арию ты бы его отдал!

Анил смутился, но быстро пришел в себя.

— Прости, что оттолкнул тебя, — ответил он с вызовом, — но ты сам напросился.

— Чем же?!

— Ты хотел взять мой шлем!

— Он не твой! Это шлем Замары…

— Нет, Хаста, теперь он мой — как и весь его доспех. Держись от него подальше!

«Если я еще раз попробую тронуть шлем, Анил меня попросту убьет, — подумал Хаста, глядя на искаженное лицо юноши. — Ох мы и влипли…»

— «Отдай шлем», — ворчал Анил, стараясь успокоиться. — Ты бы еще сказал: «Отдай ногу!» Да и зачем тебе шлем? В твоих руках он все равно бесполезен…

Дыхание его понемногу выравнивалось, но взгляд неотрывно следил за товарищами, за каждым их движением.

— Ладно, с доспехами Замары потом разберемся, — поднял руки жрец. — Сперва верни нас назад!

— Зачем? — удивился Анил. — Мы даже не осмотрелись!

— Друг мой, — заговорил Хаста, стараясь говорить спокойно. — Я же не просто так просил не надевать шлем. Я видел, как тебе нравится рукавица, но не придал этому значения и теперь жалею… А с этим шлемом все в сто раз хуже…

— Не хуже, а лучше! — хмыкнул Анил. — Я чувствую себя богом! Может, я им стал?

— Ты парень, который надел шлем бога, и теперь он сводит тебя с ума!

Анил вскинул голову:

— Я не просто «парень» — во мне небесная кровь! Этот шлем был создан для таких, как я! Ты ничего не понимаешь, потому что ты не арий!

— Ах, прости, ясноликий! Куда уж мне…

Их перепалку прервал громкий возглас Метты:

— Глядите!

Подросток указывал на то, что на первый взгляд напоминало полузанесенный снегом огромный череп неведомого существа.

— Это же купол башни, — воскликнул мальчик. — Узнаешь, Хаста? Купол главного храма! А сама башня — там, под снегом!

Позабыв о ссоре, друзья устремились к краю ущелья. Когда они подошли поближе, их взглядам предстала башня — или то, что от нее осталось. Судя по всему, падая, она с такой силой ударилась о лед, что расколола его и сама почти целиком провалилась в огромную трещину. Прошедшие с тех пор снегопады почти погребли ее под толстым слоем снега.

— Осторожно! — призвал Хаста, поняв, что тут случилось. — Не подходите! Под снегом могут быть еще трещины…

Он вглядывался в пространство вокруг башни, но не видел ничего, кроме нетронутого снежного покрова. «Башня лежит тут давно, ее уже снегом засыпало… Разрушилась? На первый взгляд нет… Однако наружу никто не выходил… Неужели все погибли при падении?»

И Светоч?

Башня прилетела сюда случайно — или ее сюда привели? Как теперь узнать? Хасте приходилось бывать внутри, когда башня еще стояла на храмовом острове в Белазоре. Он помнил, что вход находился внизу — но сейчас подножие башни погребено глубоко подо льдом…

— Анил, ты куда?!

Оклик Метты отвлек Хасту от размышлений, и он увидел, что Анил направляется прямиком к куполу. Опасность угодить в трещину как будто совсем не тревожила его: арий шел так уверенно, будто знал дорогу.

Метта рванулся вслед за ним:

— Стой, Анил!

— Остановитесь оба, бестолочи! — заорал Хаста.

Анил, не слушая его, легким шагом подошел к самому куполу. Издалека было видно, как велик на самом деле купол и как малы человечки рядом с ним. Вот Анил поднял руки, надел шлем… Вспышка; прозрачная золотая волна пробежала по белым стенам башни. Когда сияние погасло, обе фигурки пропали.

Только ветер выл над ущельем и вихрем неслась поземка, занося следы.

* * *

— Что же делать? — в отчаянии бормотал Хаста, обхватив себя руками. — Что делать?!

От пронизывающего ветра он укрылся за выступом скалы, но согреться не было никакой возможности. Ни деревца, ни кустика, чтобы развести костер, — ничего, кроме снега и льда.

Рискуя провалиться в трещину под снегом, он добрел до башни — а толку? Ни входа, ни окна — лишь каменные стены. Куда подевались Анил и Метта?

«Разумеется, они внутри! Но раз уж они внутри — их не смущает, что их друг остался снаружи? Почему бы Анилу не забрать и меня в башню? Уж не знаю, что там есть, но могу точно сказать, чего там нет — этого проклятого ветра!»

Время шло, башня лежала, все такая же неподвижная, тихая, мертвая…

«И что дальше?! Торчать здесь, пока не замерзну насмерть? Готовиться к встрече с Исвархой? Ждать дальше, пока Анил не вспомнит обо мне? А если не вспомнит?»

На самом деле такие опасения у Хасты были. Он вовсе не исключал, что Анил, надев шлем, позабыл обо всем — и о государе Аюре, и об их поисках, и о своем друге Хасте, замерзающем на неведомом леднике…

«Светлый Сол, какой же мороз! — стуча зубами, подумал Хаста. — Если буду стоять на месте — точно околею еще до темноты… Может, слазать на тот холм? Осмотрю окрестности… Ну а если ничего не увижу, так хоть согреюсь…»

Жрец поглубже натянул шапку и побрел прочь от башни. Ветер сдул сугробы с пологого склона холма, подниматься будет несложно. Едва ли в этом есть смысл, но вдруг? Если это Змеиный Язык — тут могут оказаться мохначи. Их тропы часто пролегают вдоль рек…

«Все лучше, чем торчать у этой башни и замерзать…»

— Анил, — прошептал Хаста немеющими губами. — Вспомни обо мне!

* * *

Анил стащил шлем и зажмурился, пытаясь прийти в себя. Голова шла кругом, перед глазами плавали золотые пятна. Странно, но то ли шлем стал тяжелее, то ли голова увеличилась, но шлем никак не хотел слезать… Правда, когда юноша осознал, что шлем не снимается, он струхнул и рванул его так, что едва не оторвал вместе с ним половину волос.

И теперь стоял со шлемом в руках, изумленно оглядываясь и пытаясь осознать, что произошло. Кажется, сперва Метта воскликнул: «Смотрите, это же башня!» — а потом тело само приняло решение за юного ария. Руки водрузили на голову шлем Исвархи, ноги понесли его прямо к куполу, торчащему из разлома. Позади раздавались крики Хасты: что-то там про трещины и «вернись»… Метта дергал его за руку и тараторил… А купол был все ближе. Он сиял в зимнем сумраке, словно золотой слиток; кажется, он сам был соткан из света. И Анил без колебаний шагнул в этот свет.

И вот теперь…

— Святое Солнце! Где я?!

Юноша обнаружил, что находится в просторном круглом зале. Пространство заполняло рассеянное свечение, но источника видно не было. Анил поднял взгляд к внутренней поверхности купола, покрытой искусным узором в виде ночного звездного неба. В середине милостиво улыбался солнечный лик Исвархи. Анил поглядел вниз. Под ногами, на мозаичном полу, была выложена карта Аратты, со всеми ее лесами, горами, степями и реками, городами и омывающими границы морями…

А на карте лежал Метта — то ли без чувств, то ли мертвый…

Анилу мгновенно стало не до подробностей карты. Он опустился на колени возле подростка, тормоша его, окликая… Но Метта его не слышал. Он лежал спокойно, с улыбкой на лице. И кажется, даже не дышал…

Что с ним могло произойти?!

Анил поднял голову и застыл, ошеломленный. Весь пол башни был завален человеческими телами. Опознать их было несложно: луковые жрецы, храмовая стража…

«Все, кто успел затвориться в главной башне во время бунта… Прежде чем она взлетела… Это что же — они все погибли?»

Но почему? Что их убило? Удар, когда башня рухнула на ледник? Или сам полет, или что-то еще? Тела валялись в беспорядке, словно упали там, где стояли, но лица большинства были безмятежно-спокойны…

Юноша встал и медленно пошел через зал, обходя тела, глядя под ноги.

О, вот и знакомое лицо…

«Бедный Метта! Вот ты и нашел своего отца! Гордись, он был со Светочем до конца…»

Анил вдруг застыл на полушаге. Он кое-что сообразил.

Башня улетела из Белазоры больше месяца назад. Мертвецы же выглядели так, словно погибли вчера!

«Они не мертвы! Здесь творятся какие-то чары, — подумал охваченный волнением юноша. — Без жрецов не разобраться… Может, Хаста поймет? Нет — если приведу его сюда, он упадет бездыханный, как и все прочие… Нет, надо понять самому… Где же Светоч? Не вижу Светоча!»

В самом деле, верховного жреца нигде не было. Обойдя зал, Анил обнаружил небольшую дверь и за ней винтовую лестницу, ведущую куда-то вверх. Сунув шлем подмышку, он без колебаний начал подъем.

Узкая лестница привела юношу в чертог, расположенный под самой макушкой купола. Здесь не было спящих колдовским сном людей. Тут вообще никого не было. Только тот же непонятный рассеянный свет… И нечто вроде лодки с высокой кормой, стоящей посередине зала.

Анил осторожно подкрался поближе и увидел, что это не лодка вовсе, а ложе.

«А вот и Светоч!»

Да, в «лодке» несомненно находился Светоч — не живой и не мертвый. Он не дышал, но казалось — вот сейчас откроет глаза.

«Совсем как Замара в гробнице», — подумалось Анилу.

Верховный жрец Белазоры был весь опутан чем-то вроде слабо светящейся сети. Внутри прожилок, мерцая, тек золотистый свет, который Анил сперва принял за свечение тела. Кажется, эта сеть вырастала из самого ложа. Часть волокон была оборвана и свисала бесцветными мертвыми клочьями.

«Эге, старику тоже пришлось несладко…»

Рассматривая верховного жреца, Анил заметил следы крови на лице и шее. Похоже, кровь текла из ушей и глаз…

«Верно, волшебное ложе помогло Светочу выжить, — раздумывал Анил. — А сеть порвана оттого, что башня со всей дури грянулась об лед… Жив, нет — главное, очнется ли. Не шутка — с неба упасть…»

Внезапно Светоч открыл глаза.

Анил аж отпрянул. И от неожиданности — и от того, что предстало его взгляду. Прежде Светоч был золотоглазым, как и дед Анила, как весь царский дом Аратты. Но сейчас глаза верховного жреца были красными, словно налитыми кровью.

Кажется, Светоч ослеп…

— Аюр? — прохрипел он, протягивая к Анилу трясущуюся руку.

— Ты не узнаешь меня, Светоч Исвархи? — спросил Анил, пожимая холодную сухую кисть. — Перед тобой Анил, сын Аршалая, из свиты государя Аюра. Вспомни, мы виделись прошедшей зимой у ведуньи Линты…

— Аюр… Я звал тебя, и ты пришел… Поистине, связь между детьми Солнца прочнее ткани этого мира…

Анил тяжело вздохнул:

— Я не Аюр, святейший! Я нашел твою башню с помощью вот этого шлема. — Анил достал шлем из-под мышки и показал старику. — Почему храм улетел из Белазоры? Это ты приказал ему?

Светоч улыбнулся, силясь приподнять голову. В углах рта выступила кровь.

— Башня Тысячи Звезд, — прошептал он. — Сейчас ты узнаешь…

Жрец шевельнул рукой, что-то шепнул — и в тот же миг стены и купол исчезли. Это произошло так внезапно, что Анил пошатнулся, хватаясь за край ложа, борясь с головокружением. Как Светоч это сделал?! Только что их окружали плотные стены и свод — и тут вместо них только черное, усыпанное звездами небо.

Совладав с дурнотой, Анил выпрямился и огляделся. Повсюду, куда достигал взор, поднимались укрытые снегами горы и сияющие голубоватым светом ледники. Над ними сияли звезды.

«Хаста там, внизу», — промелькнуло в памяти.

Но тут Светоч заговорил снова:

— Твоих предков именовали Идущие по звездам?

— Да, святейший, — изумленно ответил Анил. — Откуда ты знаешь?

— Мне ли не знать, — усмехнулся Светоч, устремив пустой взгляд кровавых глаз в темные небеса. — Если я — Видящий путь! — Он вдруг захихикал: — Видящий путь знает тропы небожителей и не видит лица сородича… Ложе Кормчего сохранило мне жизнь, но падение погасило для меня земной свет. Я еще могу прожить сотни лет, но не увижу твоих детей, солнцеликий Аюр…

— Ложе Кормчего?

Анил решил, что старик от удара повредился рассудком.

— Вспомни корабли, летящие среди звезд, что снились тебе с детства. Вспомни, как ты вел их через темные бездны!

Анилу стало жутко. Откуда Светоч знает? Он был подростком, когда его посетил яркий сон. В этом сне он вел корабль сквозь звездное небо. Звезды текли сияющим потоком, свивались в пляшущие вихри… Он держал в руках золотое рулевое весло. И летучий корабль подчинялся легчайшим его движениям… Это было лишь раз, но Анил долго не мог забыть тот сон.

«Не хочу ничего знать! Меня все это не касается!»

— Я не государь Аюр, — безнадежно напомнил он. — Я даже не совсем арий! Я ничего не знаю о небесных кораблях!

— А у меня нет времени уговаривать и объяснять, — отозвался верховный жрец. — Встань вон туда и возложи длань на кормило!

Анил с недоумением оглядел то, что сперва принял за высокую корму лодки. Перед ним была выраставшая прямо из изножья, затейливо украшенная золоченая рукоять рулевого весла.

— Я — Видящий путь, у меня власть над сердцем корабля. Я могу пробудить его, но не могу вести, — шелестел Светоч. — Это вы, Идущие по звездам, стояли у руля…

— Я так и не понял, святейший, чего ты от меня хочешь? — с подозрением спросил Анил.

Держа в левой руке шлем, правой он осторожно потрогал золоченую рукоять.

— Я хочу, чтобы ты поднял корабль в небо.

— Я?! — Анил отдернул руку от кормила. — Я не имею права…

— Молчи!

В гаснущем голосе Светоча вдруг зазвенел металл.

— Время сомнений прошло. Ты рожден, чтобы поднять корабли в небо и спасти Аратту! Ты готов?

— Нет! — заорал Анил. — Я не Аюр! Я вообще никто!

— Ты — Идущий по звездам. Ты наделен властью вести золотые корабли по дорогам Исвархи! Приведи же его туда, где все началось!

Светоч закрыл глаза… и вдруг запел. Анил знал эту красивую «Песню о небесной тропе» из Ясна-Веды. Никогда прежде она не вызывала в нем такого ужаса.

— Смотри, небесный корабль летит по тропе Исвархи, в стране облаков, в высях, где реют орлы…

Башня вздрогнула от основания до макушки. Будто спала — и начала просыпаться, медленно вздыхая и потягиваясь. Анил ощущал это всем существом.

«Башня двигается, — трепеща, понял он. — Она поднимается!»

Снаружи донесся оглушительный треск и скрежет лопающегося льда.

— Подобный летней зарнице, подобный огненному облаку, он повинуется велениям мысли, — доносилось слабое пение Светоча.

— Там мой друг! — закричал Анил. — Хаста снаружи!

Его голос потерялся в грохоте. По стенам пробегали золотые сполохи. Башня сильно качнулась, потом еще раз. Светоч раскачивался в своей оплетенной золотыми нитями люльке… Анил уже не слышал его, но по губам старика видел — тот продолжает петь… Грохот превратился в невыносимый рев.

Цепляясь одной рукой за кормило, другой Анил кое-как нахлобучил на голову Шлем Исвархи. Это казалось ему самым разумным, что можно сделать.

Тут же все вокруг изменилось.

Ужас и растерянность юноши пропали, сменившись покоем, уверенностью и нарастающим чувством восторга. Золотое сияние облекало его, делая единым с кораблем. Они оба были созданы из этого света, который был и силой, и образом, и сокровенной сутью.

Анил глубоко вздохнул и взглянул вверх. Океан звезд вдруг показался ему черными водами, полными плавающих огоньков. Однажды он такое уже видел — то ли на осеннем празднике в храме Тысячи Звезд, то ли в своем волшебном сне. Он уже водил корабль по этому морю!

Руки юноши крепко взялись за рулевое весло. Кровь предков подсказывала ему, что надо делать. Одно движение — и корабль, легче пушинки, оторвался от черной глади, устремляясь ввысь — к горящим впереди огням.

Звезды текли потоком, свиваясь в мерцающие вихри. В лицо Анилу ударил нездешний ветер. Вихри огней превращались в звездный снегопад…

— Круче к ветру! — властно приказал кто-то.

«Да это же мой голос!» — понял в восторге Анил.

И, с силой налегая на кормило, направил свой корабль в звездные просторы.

* * *

Хаста не успел взобраться на холм. Едва он начал подъем, как земля дрогнула у него под ногами. Он обернулся и увидел, как оживает башня Северного храма.

Обледенелые скалы дрожали все сильнее. От низкого гула, отзывавшегося внутри костей, Хасту затошнило. Навалился звериный страх, требующий одного — бежать прочь!

По белому куполу упавшей башни начали пробегать золотистые извилистые молнии.

«Я схожу с ума, — подумал жрец, сжимая голову руками. — О Исварха, отец живущих…»

Но слова молитвы не шли на язык; невыносимый страх мешал думать и действовать.

Хаста упал на колени — ноги не держали его. Над ним, медленно поднимаясь из трещины, вырастала пробужденная башня. Святое Солнце, он и не подозревал, что башня Тысячи Звезд настолько огромна! Она поднималась все выше, пока целиком не показалась из разлома. Теперь Хаста отчетливо видел, что она висит в воздухе…

Внутренним чувством поняв, что сейчас будет, рыжий жрец упал ничком, закрывая голову руками, вжимая лицо в снег.

Солнечная вспышка ослепила даже сквозь закрытые веки. Низкий гул превратился в рев и оглушительный треск. Хаста приподнял голову и увидел, что башня исчезла — а мир рушится. Ледяные стены ущелья, из которого взлетела башня, обманчиво медленно расходились в разные стороны. Длинные трещины рассекали их сверху донизу, превращая в скопища шатких ледяных столпов. Каждый качался отдельно от прочих; иные сталкивались, разрушая друг друга; одни величественно росли, другие неотвратимо оседали…

Склон, на котором находился Хаста, вдруг весь пошел трещинами. Жрец осознал, что и сам оказался на верхушке такого столпа. Ледяные стены устремились вверх, а сам он — вниз. Рев усиливался. Жрец увидел, как вскипает пена и навстречу ему поднимается водяной вал.

— Вот теперь, — пробормотал он, мельком удивляясь тому, как спокойно звучит голос, — пожалуй, можно начинать молиться…

Глава 7

Танец солнца

Зарни довершил бесконечно длинный, глубокий вдох и задержал дыхание, выравнивая биение сердца, впуская в себя звуки и запахи невидимой весны.

Нежные прикосновения солнечных лучей к щеке… Запах талого снега, хвои, дыма очага… Попискивание воробьев под стрехой… Напряженное сопение слуг со стороны амбара…

Слепец невольно усмехнулся. Бьяры уже знают: нельзя отвлекать хозяина в такие мгновения. Но их аж распирает от любопытства — чем занят божественный Зарни? Что за странный, пугающий танец ведет на положенном на крепкие козлы бревне? Что означают все эти причудливые движения рук, тела, шеи, пальцев, глаз? Наводит чары? Вызывает духов?

Танец назывался сурья-сана — круг солнца. Зарни обучался ему с детства, как все знатные сурьи. Он был одновременно и молением Сурье Исвархе, и отличным способом держать тело и дух в полной боевой готовности. Только очень сильные, выносливые, гибкие люди могли выполнить весь солнечный танец целиком. Конечно, Зарни был теперь не из таких. Но старикам, новичкам и калекам дозволялось исполнять ту часть танца, которая была им по силам. Ведь Сурья Исварха светит всем!

Ощутив, что сердце бьется мерно и ровно и душа наполняется спокойствием, Зарни начал медленный долгий выдох. Завершив его, он снова остановил дыхание и приступил к первой, самой легкой части — танцу восхода. Эта часть не требовала полного погружения — при должном навыке тело выполняло ее само, — зато помогала думать.

«Итак, жрец сбежал, — размышлял он, пока его искалеченное тело, словно невесомое, скользило над бревном. — А все жадность моя…»

Надо было убить жреца. Теперь Зарни отлично это понимал. А прежде — выбить из него все, что он знает! И чего не знает — тоже…

«Жрец пришел сюда, конечно, не случайно. Он явился к Линте. И не один, а с неким арием… А у того при себе было оружие — вероятно, добытое в одном из тайных храмов…»

«Почему же арий не помог жрецу сразу, как только того поймали?» — спросил себя Зарни, вставая на руки.

Эта поза требовала спокойствия и равновесия — в том числе и в мыслях.

«Потому что жрец ему не велел. Он еще не получил желаемого. Он готов был рисковать собой ради того, зачем пришел… Очень умный, хладнокровный мерзавец! Жаль, что для меня потерян такой ценный раб…»

Зарни на миг потерял равновесие и едва не сорвался с бревна.

«Хватит, — оборвал он себя. — Пустые, вредные сожаления! Не раб он был, а враг — хитрый, тонкий льстец, знаток человеческих душ. Он притворно дрожал за свою шкуру, очень правдоподобно восхищался мной… И я — о стыд! — начал важничать перед ним, любоваться собой… Вообразил себя всезнающим. Вот что достойно сожаления!»

Зарни прошелся на руках по бревну туда и обратно, напряг мышцы и подпрыгнул, совершив полный оборот в воздухе. Со стороны амбара послышались восхищенные ахи и охи.

«Не задумай я его искалечить — жрец до сих пор терся бы тут. Льстил, выведывал, высматривал…»

А еще Зарни догадывался, что неправильно оценил ранг жреца. Его сбило то, что хитрец не был арием. Обычно в столице простолюдины не поднимались выше настоятелей храмов Нижнего города. Этот же был явно из приближенных Тулума, прошедший особое обучение. Зарни понял это по тому, как жрец обошелся с Линтой. Подслушав допрос, лазутчик понял: лекарке известно нечто важное. И убегая, внушил ей желание убить себя. Старуха, утратившая разум и волю, покорно перерезала себе горло…

В самом приказе умереть Зарни ничего необычного не находил. Он сам так много раз делал.

— А я даже толком ни разу не допросил его! — пробормотал он сквозь зубы, садясь на бревно верхом.

«Мне бы и не удалось его допросить, — утешал он себя. — Такие ничего не рассказывают. Он бы просто приказал сердцу остановиться и умер… А потом — как знать? — запустил его заново…»

Пора было переходить к полуденной сурья-сане — танцу с оружием. Но он требовал полной уравновешенности и безмятежности. А какая уж тут безмятежность, когда внутри все кипит от ярости?

Вместо этого Зарни сел на бревно, разведя руки в стороны, поднял лицо к небу и так застыл, глубоко дыша.

— Господин заснул, — еле слышно, как ему казалось, прошептал кто-то из слуг.

Зарни подавил ухмылку.

«А вот то, что жрец не попытался меня убить, — ни он сам, ни его арий, ни бьярский мальчишка, сбежавший вместе со взрослыми, — говорит очень о многом… И прежде всего о том, что у него не было такого приказа…»

Зачем же Тулум послал в Бьярму своего доверенного человека, если не с целью найти и убить Зарни?

«Жрец искал не гибели моей, а сведений… Что ж, все сложилось. Эту парочку послали искать то же, что ищу я. Тайный храм, накшатру!»

Наверняка именно поэтому жреца и сопровождал тот молодой арий, выскочивший из лесу, словно лешак из пня. Небесная кровь, открывающая храм избранным… Что ж там за огненный меч, о котором орали бьяры? Как теперь узнать?

«Никак», — признал Зарни.

Надо было ловить ария сразу — но кто бы этим занялся? Бьяры перепугались до смерти, никто не хотел гоняться по лесу за змеелюдом с волшебным мечом. Потом начался снегопад, завалил следы…

Самое смешное, что про Замарову падь слепому гусляру рассказал именно Тулум. Давным-давно, когда они были еще друзьями, соратниками в поисках истины, будущий верховный жрец пересказал придворному гусляру любопытные слухи. Дескать, в Бьярме, в глухом лесу, живет трехсотлетний арий. Местная деревенщина считает его могущественным колдуном. А еще у того ария есть золотой гроб. И когда Замара спит в том гробу, он не старится…

У Зарни были кое-какие мысли, что это за гроб и как он может пригодиться ему в будущем. Возможно, у Замары найдется и что-нибудь еще, такое же полезное.

А вот насчет Северного храма в Белазоре Зарни знал наверняка. Но одно дело — знать, а другое — оказаться рядом, когда взлетает башня! И теперь гусляр в душе холодел от страха, понимая: колдовская башня может в любой миг возникнуть из пустоты и свалиться ему на голову…

Поначалу, после исчезновения храма, Зарни попросту хотел убраться подальше от Белазоры и спрятаться в глуши. Но потом опомнился, пришел в себя и решил продолжать задуманное. Так он и оказался в Замаровой пади. Здесь его ждали две новости, плохая и хорошая. Бессмертный Замара все-таки умер и был похоронен в своем золотом гробу под какой-то горой. Зато обнаружилась его ученица, лекарка Линта, в которой Зарни с изумлением узнал старую знакомую — служанку своей бывшей возлюбленной…

Устроившись на подворье колдуна, Зарни первым делом приказал бьярам перебить старых слуг. Он давно решил это сделать, еще в Ингри-маа, когда от него сбежала подлая Кирья, прихватив Лук Исвархи. Гусляр не хотел оставлять в живых свидетелей своего поражения. И вообще, эти дривы были с ним слишком давно и чересчур много о нем знали. Да, они были ему преданы всем сердцем; да, они вместе прошли огромный путь… Но, избавившись от них, Зарни ощутил только облегчение.

Одно радовало — старая знахарка еще не окончательно выжила из ума, и гусляру удалось выудить из ее памяти множество нужных сведений. Линта всегда была болтуньей. Теперь Зарни узнал про Замару все, что требовалось. Никакой накшатры тут не было: разрушенная, она находилась на дне Змеева моря, порождая чудищ и приливные волны. Замара единственный спасся оттуда в древние времена благодаря тому самому золотому гробу. Значит, то был не гроб, а крылатая лодка…

Линта рассказала гусляру и о том, что осенью тут жили глава Северного храма, Светоч Исвархи, и тогда еще наследный царевич Аюр. Светоч, судя по всему, занимался тем же, что и Зарни, и шел тем же путем, но опережая его. Старый жрец с царевичем добрались до могилы Замары и принесли оттуда нечто, прозванное Линтой золотым корабликом.

Про этот «кораблик» Линта твердила не переставая — особенно после того, как Зарни взломал ее память и тем окончательно свел с ума. Понятно — именно «кораблик» Линта и хотела от него скрыть, а потому все время о нем думала и говорила. Зарни ее зацикленность только раздражала. Он был уверен, что речь о том самом золотом гробе.

«Ради крылатой лодки я не стану гоняться за царевичем. Это лишь меньшее из сокровищ…»

Бурный поток мыслей начал наконец успокаиваться. Гнев и досада отступили. Все ненужное, суетное и бренное опустилось на дно, на поверхность поднялось лишь важное.

Губы гусляра зашевелились, беззвучно повторяя «Слово о Четырех, Шести и Тридцати двух» — одну из самых тайных, тщательно скрываемых от всех древних книг. Едва ли даже государь Ардван о ней знал…

Подумать только — тот свиток ему тоже показал Тулум!

— Есть четверо летящих тропою богов в стране облаков, в высях, где реют орлы. Первым — лодка крылатая, подобная молнии, — быстрее мысли гонца донесет. Вторым — огненный ливень, слепящая туча, небесная колесница Исвархи…

Сокровенное пение Зарни было прервано самым неприятным образом. Слуги, решив, что он спит, некоторое время назад ушли за амбар, и теперь оттуда доносилось нестройное треньканье.

Зарни скривился. Он уже не раз слышал это ноющее гудение жильных струн, которые тщетно пытались сделать звонче, натянув на корытце, выдолбленное в цельном еловом стволе.

«Еще и не настроили», — подумал он раздраженно.

— Перестаньте! — крикнул он. — Слушать противно!

Треньканье сразу затихло.

— Прости, господин! — послышался испуганный голос. — Мы думали, ты задремал… Мы же потихоньку… А то уж больно скучно…

— Ах, вам скучно? Так я вам найду занятие.

— Прости, господин! — взвыло сразу несколько голосов. — Старый, убери свой кораблик с глаз подальше…

— Кораблик? — медленно повторил Зарни. — Какой еще кораблик?

— Поющий кораблик, господин. Так по-нашему гусли зовутся. Старый, тащи сюда…

Вскоре в руки гусляра вложили еловое корытце с высокой шейкой. Зарни огладил его ладонью. Занятно устроено — короб длинный, а шейка торчит вверх, будто в самом деле острый нос корабля. Струны натянуты, словно канаты. В самом деле кораблик…

И тут в сознании Зарни вспыхнул свет.

«Я дурак! В могиле Замары — не крылатая лодка! Поющий кораблик — вот они, гусли Исвархи, которые я ищу!»

Пальцы Зарни с силой сжалась, — казалось, шейка бьярских гуслей вот-вот затрещит в его руке.

«Аюр со Светочем нашли мои гусли!»

Зарни начал лихорадочно вспоминать все, что прежде пропускал мимо ушей.

Итак, гусли Исвархи у Аюра. Царевич забрал их и уехал в столицу. И, судя по всему, понятия не имеет, что с ними делать. Иначе потоп по всей Аратте уже пошел бы на спад — а он только усиливается.

«Мне нужны эти гусли!» — одна мысль билась в голове Зарни.

— Собирайтесь! — резко приказал он. — Здесь дела завершены. Завтра уезжаем.

Бьяры радостно загомонили. Замарова падь всем порядком надоела.

«Куда? Для начала — в Яргару. Надо закончить с Бьярмой. Объявлю Каргая богоизбранным правителем бьяров. Он разорит недобитое арийское гнездо в Майхоре. А когда это будет сделано — провозглашу священный поход на столицу!»

Глава 8

Последнее убежище

— Накхаранское кончается, ясноликий!

Слуга-арсури вылил в кубок остатки вина из выделанной козьей ноги. Встряхнул ее хорошенько, будто надеясь выдоить еще хоть полчарки. Багровые капли разлетелись и усеяли скатерть, словно брызги крови.

Сидящий за накрытым столом Аршалай брезгливо взглянул на красные точки на кафтане, обтягивающем его чрево, и содрогнулся. Сразу вспомнил, как некогда здесь, в этой самой горнице, все было в точно таких же брызгах… И почти наяву услышал над левым ухом тихий вздох…

«Только не сейчас, пожалуйста, хоть сегодня не торопись!»

— Криворукий! — наместник Бьярмы вместе с креслом отодвинулся от края стола. — Смени скатерть немедленно!

— Сейчас-сейчас, ясноликий, — засуетился арсури, — я же от усердия, прости дурака…

Аршалай скривился, схватил кубок и выпил темно-багровое вино одним глотком, едва ощутив вкус.

— Мало! — буркнул он. — Что, в самом деле больше нет?

— Увы…

— Ну и Хул с ним! А что есть?

— Бьярская настойка на морошке, ясноликий. Но достойно ли…

— Тащи!

Настроение Аршалая сразу улучшилось. Наместник представил себе жену и довольно усмехнулся: «Видела бы меня сейчас благородная супруга! Заклевала бы, — дескать, жирная свинья хлещет пойло простолюдинов, совсем опустился! Хорошо, что я бросил ее в Майхоре. Надеюсь, ее уже повесили на воротах…»

Желтоватая настойка полилась из бочонка в кубок. Аршалай схватил кубок, не дожидаясь, пока тот наполнится доверху:

— Ну, во имя Исвархи, за удачу, да хранит меня небо!

С недавних пор Аршалай предпочитал трапезничать в одиночестве. Поначалу он приглашал на застолье избранных приближенных, чтобы сплотить беглецов из Майхора и поднять их боевой дух. Однако скоро стал замечать в глазах сотрапезников сперва недоумение, а потом и презрение. На том приглашения закончились.

Морошковая настойка обожгла горло и почти сразу затуманила разум наместника. Вскоре в этом тумане начали таять угнетавшие Аршалая беды и тревоги. Надо было сразу с нее и начинать! Кстати, и в окнах посветлело — сквозь облака проглянуло нечастое в эту пору солнце.

Ну чем не знамение Исвархи? Может, Господь наконец обратит на наместника Бьярмы око милости?

— Вынеси кресло наружу! — приказал повелитель Бьярмы. — Желаю склониться пред ликом господа Солнца…

С кубком в руке Аршалай неторопливо вышел на висячую сенницу. Что и говорить — место для Гуляй-крепости на этот раз он выбрал просто загляденье. Внизу, под утесом, на котором сложили передвижную крепость, волнами простирались заснеженные дали еловых лесов. Над ними вздымались белые кручи гор. То был Змеиный Язык — совсем близко!

— Чуть-чуть не хватило, — пробормотал Аршалай, устремив на него мутный взор. — Еще бы пару лун…

Он приказал перенести Гуляй-крепость в предгорья Змеиного Языка совсем недавно, в начале весны, — и не уставал себя хвалить, что успел вовремя…

Аршалай перебрался сюда сразу после ужасной поездки в Яргару. Перевез часть придворных, новую охрану, почти все оставшееся городское войско Майхора… Брал только арьев и их слуг, привезенных из южных областей Аратты, — тех, от кого точно не стоило ждать удара в спину…

Остальных бросил в Майхоре и больше о них не вспоминал.

Гуляй-крепость была поставлена на скальном выступе прямо над Великим Рвом. Место удачное и для обороны, и для наблюдения за строительством. Взгляд Аршалая скользнул по исполинскому рукотворному оврагу, рассекающему вечный лес. В прежние дни его стенки напоминали растревоженный муравейник. Сейчас — ни единого шевеления ни внизу, ни наверху. Не грохочут камнедробилки, никто не забивает бревна, укрепляя стены. Внизу валяются брошенные тачки. Лопаты, окованные драгоценным железом, ржавеют в снегу…

В начале зимы, получив приказ остановить строительство, Арлашай после долгих тягостных раздумий решил продолжить рытье Великого Рва за свой счет. Точнее, за счет казны Бьярмы, что, в сущности, было одно и то же. В любом случае Аршалай рассчитывал вернуть золото с лихвой.

Следуя советам мохначки Айхи, разведчики Аршалая исследовали предгорья и обнаружили огромные пещеры — намного ближе к стройке, чем те, в которых пропал Варлыга с его беглыми вендами.

Вот тогда Аршалай и принял решение. Ни с кем не советуясь и даже не уведомив Солнечный Престол, он переделал чертеж и изменил направление Рва. Его «хуловы печи» давали превосходное железо, и лопаты больше не ломались, даже вгрызаясь в мерзлую землю.

Всю зиму, несмотря на морозы и снегопады, работа продвигалась очень быстро. Арлашай хорошо кормил землекопов, не изнурял, лечил — понимал, что новых ссыльных ему уже не пришлют…

Ничего — когда весной придут воды Змеева моря, наместнику возместят все расходы и назовут спасителем Аратты!

А потом… Ясный Сол, что же началось потом!

Аршалаю было так тягостно вспоминать о тех днях, что он едва не прослезился прямо на глазах у слуг. Только щедрый глоток настойки, спешно поднесенной верным арсури, сумел не то чтобы вернуть ему прежнее самообладание, но хотя бы помог ненадолго забыть о гложущем его невыносимом страхе…

Итак, весной случилось внезапное: сошли с ума бьяры. Обезумели сразу всем народом!

«Зарни Зьен опять явился! Он идет спасти нас от потопа!» — донесения о подобных разговорах начали приходить постоянно и со всех концов Бьярмы. Аршалай сперва не придавал им значения. Бьяры обожали своего Небесного Всадника и считали, что на этот раз он воплотился в государе Аюре. А с ложными царевичами было покончено еще осенью.

Потом наместнику сообщили, что Каргай поймал новое воплощение Зарни Зьена и это вовсе не царевич, а какой-то старый слепой калека. Аршалай только пожал плечами и посмеялся над правителем Яргары. Дескать, тот так вошел во вкус охоты за ложными царевичами, что все никак не может остановиться…

Тут взбунтовались переселенцы в Белазоре. Аршалай подавил бунт без всякого труда. Видно, новый Зарни еще не успел влить яд в уши местных жителей — и Аршалай, вдохновленный легким успехом, расслабился.

А зря…

В один далеко не прекрасный день бьяры в одночасье, словно следуя приказу, взяли — и ушли… Причем не только подневольные землекопы с Великого Рва, но и наемные слуги, и стряпухи, и дровосеки, и брадобреи — вообще все! Аршалай был страшно зол. Велел срочно нанять новых, старых вернуть и примерно наказать…

Но и тогда он еще не ощутил смертельного вкуса той каши, что заваривалась в его владениях.

Когда ни один бьяр не соглашался служить арьям, шарахаясь от прежних господ, словно от злых дивов…

Когда в Майхоре начались убийства арьев — такие необъяснимые, жестокие и нелепые, что первое время в них просто не верилось…

Когда наемных рабочих стало слишком мало, ссыльные начали разбегаться и пришлось остановить строительство Рва…

Вот тогда Аршалай наконец понял, что происходит нечто очень, очень скверное. И решил прибегнуть к суровым средствам.

И поехал в Яргару…

Руки Аршалая задрожали, давний ужас наполнил слабостью колени.

И снова за левым плечом, уже намного ближе, раздался вздох…

— Эй, чего стоишь? — дребезжащим голосом закричал наместник. — Чаша пустая!

Арсури подскочил с бочонком и быстро налил кубок до краев.

Аршалай жадно выпил, проливая половину — так дрожали руки при одном воспоминании о празднике на поле у Каргая.

Никогда еще он не был так близок к смерти!

Наместник был вовсе не глуп, да и разведка у него была хороша. Очень скоро выяснилось: источник всех бед — слепой колдун Зарни Зьен. Непонятно, чего он хотел, зачем мутил бьяров, но его просто необходимо было немедленно убить. Причем при всем народе, чтобы не ходило потом слухов о чудесно воскресшем или спасшемся Небесном Всаднике…

Судя по доносам, Каргай полностью подпал под влияние нового Зарни. Он точно не захотел бы отдать его просто так. Но Аршалай и не собирался с ним спорить.

«Как подойдем поближе, стреляйте по моему приказу», — велел он охране, въезжая на поле.

Застрелить Зарни Зьена, этого ложного бога, — жестоко, у всех на глазах. Раз и навсегда прекратить почитание земных воплощений сомнительного сына Сола…

Да, все свершилось очень быстро. Каргай не успел и рта раскрыть. Зато Зарни успел…

— Так вот ты каков, гусляр, — произнес Аршалай, с любопытством разглядывая слепца одесную изумленного Каргая. — Не знаю, кто ты таков на самом деле, но…

— Я — Зарни Зьен, — громовым голосом, раскатившимся над притихшим полем, ответил слепец. — Убейте змееголовых!

Тогда Аршалай понял, что́ ощущает дичь, затравленная на охоте. Никогда в жизни он не ощущал такого ужаса и обреченности, как в тот миг, когда против него разом обернулось все праздничное поле. На добродушных, оживленных лицах бьяров — мужчин, женщин, детей — при взгляде на ария появлялось одно и то же, почти нечеловеческое выражение. Так смотрят на ядовитую гадюку, прежде чем ударить ее палкой…

— Убьем тварь! — понеслось со всех сторон. — Убьем змеелюда!

И толпа бросилась на правителя Бьярмы.

Почти вся его свита была растерзана в клочья прямо там, на праздничном поле. С огромным трудом уцелевшая горстка охранников пробилась к лесу, увозя наместника.

— Где, где змееголовый? — лепетал Аршалай, озираясь в седле, пока кровавое поле не скрылось далеко за поворотом дороги.

— Это ты, ясноликий, — холодно ответил ему Шайн.

Из всей свиты лишь телохранитель-накх сохранил спокойствие. Разве что выглядел несколько мрачнее обычного.

— Я?!

Аршалай схватился за голову, ощупывая лицо.

Шайн хмыкнул. Эта насмешка отчасти вернула наместника в разум.

— Колдун навел морок?

— Ну да.

— А ты? Или накхов мороки не берут?

— Отчего ж не брать? Что мы, не люди, что ли?

— И ты видел меня в облике змеелюда?

— Видел.

— И спас?! А, я понял! Вы же поклоняетесь Змею…

— Да мне все равно, что там у тебя с головой, ясноликий, — весьма непочтительно ответил накх. — Я тебе присягал.

— Похвальная верность… — еле ворочая языком, выговорил Аршалай и упал в обморок…

Аршалай перевел дух, одним глотком выхлебал кубок и упал в кресло. Его трясло, как тогда, на лесной дороге. Честно сказать, тот страх не прошел до сих пор. Наместник опасался, что теперь он не пройдет никогда…

Вернувшись в полный пугающих слухов Майхор, наместник сразу заперся у себя. Просидел один всю ночь, потом собрал всех ближников, кто мог быть полезен, взял казну, припасы, домашнее войско — и скрылся в лесах, бросив город на произвол судьбы…

Что там сейчас, в Майхоре? А Хул его знает! Может, бьяры уже всех перерезали. Аршалаю не было до того дела — и даже не стыдно.

Какой стыд, когда речь идет о спасении его драгоценной, единственной жизни?!

«Надо спасать себя — остальное неважно, — в тысячный раз подумал Аршалай. — В столицу! Мне надо в столицу!»

Мысль о возвращении в столицу была для Аршалая единственным просветом в непроглядном ужасе этой весны. Да, придется признать — Бьярму он потерял. Здесь у него нет союзников, а одному против безумных бьяров не выстоять.

Но как попасть в столицу?

В Гуляй-крепости достаточно войска и припасов, чтобы продержаться хоть до лета. А дальше что? Пробиваться в Аратту с боями? Это верная гибель. Идти в обход, вдоль Змеиного Языка? Бьяры вроде бы знают тропы… А толку?!

Трубный рев внизу заставил правителя Бьярмы вздрогнуть и открыть глаза. За ревом последовал взрыв хохота, лай, звуки шумной возни…

«Кому там так весело?»

Аршалай не без труда поднялся на ноги и подошел к перилам. Внизу, во внутреннем дворе, топталась гора свалявшегося грязно-белого меха, размахивая хоботом и топая так, что стены ходили ходуном. Вокруг мамонта, заливисто лая, почти кидаясь ему под ноги, прыгал мохнатый сторожевой пес. Чуть подальше стояли молодые псари, крича и подначивая пса. Огромный пес притворно нападал на мамонта, будто пытаясь схватить его за ноги. Мамонт пятился, отмахиваясь хоботом. Вдруг хобот стремительно упал вниз, а в следующий миг пес с визгом подлетел в небо и упал в глубокий сугроб. Под хохот псарей выкопался из сугроба, отряхнулся, подняв вихри снежной пыли, и снова с лаем принялся скакать вокруг мамонта.

Недовольная гримаса у следившего за игрой зверей Аршалая понемногу сменялась добродушной улыбкой. Белого мамонта Айхо сперва побаивались — уж очень велик! — но понемногу привыкли. Теперь же его любила вся Гуляй-крепость, от косматых псов до важного ария-управляющего, который поначалу ежедневно подавал Аршалаю записки с просьбой убрать огромную скотину из крепости в отдельный загон. Айхо оказался послушным, безобидным, сообразительным, игривым, дружелюбным… Куда более дружелюбным, чем его дикая хозяйка.

Аршалай навалился на жалобно скрипнувшие перила, высматривая Айху. Что это не играет со своим «братцем»? А, вон она — сидит в стороне, подперев голову руками, с мрачным, насупленным видом.

Что это с ней? Опять, что ли, животом мается? Мохначка очень страдала от негодной для нее доброй человеческой еды. Но не уходила.

Уже и зима прошла, но Айха все еще была при Аршалае. Все ждала, когда тот выполнит обещание — приведет ее к нареченному, обожаемому жрецу Хасте.

Любая другая женщина давно бы поняла, что ее дурят и никто ее никуда вести не собирается. Но не мохначка. Страхолюдная девица свято верила, что сказанное пред богами слово не может быть ложным и надо просто еще немного подождать.

Аршалай ее не разубеждал. Она была ему очень нужна — и могла еще пригодиться в будущем.

— Эй, Айха, иди сюда! — закричал Аршалай, перегибаясь через перила. — Время для песен!

Мохначка подняла лицо. «Плакала, что ли? — изумился наместник. — А она умеет?»

— Иду, — буркнула Айха, вставая на ноги и направляясь к высокому крыльцу.

Путевые песни Айхи были первым из тех сокровищ, которые у нее удалось выудить Арлашаю. Якобы в награду за то, что в будущем наместник отведет ее к Хасте, мохначка день за днем рассказывала ему о тропах мохначей через весь Змеиный Язык — на летние кочевья и обратно.

Вернее, не рассказывала, а пела.

«Мы идем и поем песни — так и вспоминаем дорогу, — рассказывала Айха. — Истинные люди все время ходят, не сидят на одном месте. Солнце ходит по небу, звери идут за солнцем, а мы за зверьем.

Наши путевые песни очень древние. Их пели еще предки-мамонты! А мы научились у них. Однако в пути часто происходит нечто новое. То ручей переменит русло, то рухнет ледяная гора, то тропу пересечет трещина… Тогда племя идет новой дорогой. И мы прибавляем к песне новые слова…»

«Впервые слышу про такой диковинный способ землеописаний, — хмыкал Аршалай, — но ты пой, пой…»

Айхе сперва не хватало слов, но они так много беседовали, что к весне она уже совсем неплохо говорила на языке южных людей.

Аршалай же заполучил отличные карты Змеиного языка, каких не было ни у кого в Аратте…

Мамонт, заметив, что хозяйка уходит, сунулся было за ней к крыльцу. Но псари закричали, замахали руками, пес залаял, и мамонт, радостно затрубив, вернулся к игре.

Аршалай представил, как едет на нем в теплом домике через Змеиный язык на юг, в земли вендов. А потом земля под ними трескается и все они проваливаются в ледяной ад…

— Мы все равно спасемся и будем счастливы. Не так ли, друг мой? — повернулся он к тому, кто тенью маячил за левым плечом.

Мертвый Данхар улыбнулся в ответ и растаял в воздухе.

* * *

— Большой человек, — твердым голосом произнесла Айха, стоя перед Аршалаем, — я узнала нечто важное.

— Что же, моя красавица? — милостиво спросил Аршалай, пытаясь остановить на гостье плавающий взгляд.

— Я узнала, что моего Хасты здесь нет.

— Что ты такое…

— Нет и не было!

Аршалай моргнул и напрягся, враз почувствовав себя значительно менее пьяным, чем мгновение назад.

— Девица, ты ошибаешься! Хаста был здесь, но мы разминулись. Он отправился в столицу по важным делам. Мы непременно туда поедем! И может быть, очень скоро…

— Нет, — перебила его Айха. — Хаста не в столице.

— Кто тебе сказал? — с подозрением спросил наместник. — Не верь наговорам врагов! Я же поклялся, что рано или поздно…

Мохначка вскинула руку ладонью вверх, призывая к тишине. Аршалай от неожиданности сбился на полуслове.

— Я гадала, — торжественно произнесла она. — Вчера была подходящая ночь. Очень страшное, очень сильное гадание! Я дала духам огня напиться не только своей крови, но и крови моего побратима… Это великая жертва, ты же понимаешь? Айхо согласился, потому что любит меня. Но мне было больнее, чем ему, когда я вонзила нож в его хобот…

— Да-да, понимаю! — с глубокомысленным видом покивал Аршалай, про себя подумав: «Ишь, великая жертва! Если надо, я бы твою скотину изжарил и съел и не поперхнулся!»

— И что же тебе сказали духи? — спросил он вслух.

— Хаста — там! — Айха размашистым движением указала в сторону заснеженных шапок Змеиного Языка на горизонте. — Пока я искала его в землях Аратты, мой возлюбленный вернулся ко мне на север, чтобы исполнить клятву!

— Э-э-э… И что?

— Я ухожу.

Аршалай впился в нее взглядом:

— Никуда ты не уходишь! Ты, между прочим, обещала…

— Тебе я ни в чем не клялась, — отрезала Айха и развернулась, собираясь выйти из горницы.

Аршалай, забывшись, схватил ее за руку, однако Айха вырвалась, лишь поведя плечом. Наместник запоздало вспомнил, что мохначка, хоть и юная девица, на деле раза в два сильнее любого из здешних мужчин.

— Стража! — заорал он. — Остановите ее, заприте в погреб! Арсури, зови псарей! Пусть стреножат мамонта и посадят на цепь!

Арсури метнулся вниз. Вслед за ним, развернув плечи, неторопливо вышла мохначка.

В спину ей неслась самая черная ругань наместника.

На призыв долго никто не шел. Так долго, что Аршалай решил выйти на висячую сенницу и поглядеть вниз — куда подевались все, включая его неотлучного слугу?

Едва взглянув во двор, он насторожился. Там собралась целая толпа, включая изрядную часть домашнего войска, и подходили все новые. Кто-то оживленно спорил, но большинство молчало, что беспокоило еще сильнее.

Пока наместник пытался понять, что означает это внезапное сборище во дворе, появилась Айха. Она шагала со стороны хозяйственного двора, неся на плече здоровенный кожаный вьюк. Толпа перед ней расступалась. Мохначка подошла к воротам и кого-то окликнула. В ответ радостно протрубил Айхо.

«Почему мамонт за воротами? Его не приковали? Почему девка уходит?!»

В сущности, все было ясно, но Аршалай не мог поверить очевидному.

«Я еще понимаю — бьяры, но это же арьи и наши слуги из столицы, это свои! Почему?!»

Ответ наместник получил очень скоро. На лестнице раздался топот множества ног, и в горницу вошли полтора десятка человек. Во главе смутьянов обнаружились управляющий крепостным хозяйством и воевода домашнего войска.

— Аршалай, мы уходим, — заявил последний без всяких предисловий.

— Это бунт?! Вы посмели…

— Из Майхора дошли очень скверные вести, — вмешался управляющий. — Город полностью обезлюдел. Вскоре после того, как мы ушли, вернулись бьяры. Они вырезали жителей в их домах — всех, кто не успел сбежать, даже женщин и детей! Крепостная стена увешана сотнями проломленных черепов!

— Весьма прискорбно, — пожал плечами Аршалай. — Но как связаны горести Майхора и ваше наглое заявление?

— Ты бросил свою столицу на гибель, наместник Бьярмы! — рявкнул воевода.

— Ты сам отлично знаешь, что у нас недостаточно сил! — заорал в ответ Аршалай. — Нас тут полсотни, а бьяров тысячи! Я поступил единственным возможным образом…

— О да — сбежал! — съязвил управляющий. — И теперь мы тут как в ловушке — сидим и ждем неизвестно чего! Припасов на всех хватит до первой оттепели, и дальше что? А ты бездействуешь!

— Я спасал наши жизни!

— Мы все видим, что ты струсил, — бросил начальник охраны. — Но мы-то нет! Мы хотим жить. Бьяры очень скоро явятся сюда, и мы не будем ждать. Мы решили пробираться лесами в Аратту. Дикая женщина сказала, что доведет нас до Змеиного языка. Потом она уходит к своим соплеменникам, а мы пойдем вдоль гор на юг…

— Вы не знаете пути!

— Милостью Исвархи как-нибудь пройдем.

— Дурачье! — расхохотался Аршалай. — Без проводников вас сожрут чудища с Алаунских гор! Хотя о чем я? Вы даже и до гор не дойдете! Бьяры переловят вас в лесу, как зайцев!

— А тут нас передавят, как крыс. Пусть Исварха пошлет тебе легкую смерть, Аршалай!

— И вам того же, да поскорее!

После полудня Гуляй-крепость обезлюдела. Ушли почти все — и придворные, и воины, и слуги. Впрочем, кое-кто остался. Преданный слуга-арсури. Шайн, молчаливый накх-телохранитель. И около десятка воинов — видно, самых верных. Аршалай обещал их осыпать золотом и сулил высокие должности в столице. Они лишь молча усмехались.

Глава 9

«Мы всегда будем вместе»

Скрипнула ступенька, потом еще одна. Тот, кто поднимался в покои наместника, был невидим во тьме. Лишь крошечный огонек масляного светильника плясал в руке.

— Далеко собрался? — раздался шипящий голос.

Невидимка застыл на верхней ступени. Потом, видно узнав голос, перевел дух.

— Шайн, ты? Тьфу, чуть штаны не намочил! Это я, арсури, — иду господина проведать…

— А нож зачем?

Арсури быстро спрятал нож за спину, но опомнился и, злобно фыркнув, опустил руку.

— Чего один пришел? — насмешливо спросил накх. — Остальные побоялись?

— Слушай, ну зачем ты в это лезешь? Или не понял — все кончено?

— Так зачем явился, говори!

— В спальне у господина малый сундучок спрятан…

— Вот оно что. А все остальное вы, значит, уже выгребли…

Слова Шайна не были вопросом. По звукам, доносившимся со двора, он уже давно понял, что «самые верные» грузят добычу в сани.

Арсури нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Зачем ты защищаешь наместника, накх? — с досадой спросил он. — Убийцу твоих родичей!

— Ты говоришь о Данхаре?

— О нем и об остальных. Их всех убили по приказу наместника. А ты его охраняешь!

— Это мой долг, — бесстрастно произнес Шайн. — Моего родича казнили за измену по приказу государя.

— Да как же! — возмутился арсури. — Я сам слышал, как наместник отдавал приказ стрелять во всякого накха с серой лентой в косе, буде какой въедет в ворота… А перед этим пригласил к себе на трапезу Данхара, Стража Севера. И своими руками отравил его.

— Ты откуда знаешь? — глухим голосом спросил накх.

— Я там потом прибирался. Ох и кровищи было повсюду, еле отмыл!

— Кровищи?

— Так Аршалай голову Данхару отсек. Еще живому, пока тот в муках корчился на полу…

Некоторое время Шайн молчал. Потом спросил:

— Почему?

— О, — хохотнул арсури, — если бы ты знал, сколько между этими двумя было личных счетов! От супружеской неверности до измены государю! А ведь их считали лучшими друзьями во всей Аратте! Дай пройти! Или пошли вместе. Убьешь его, а я заберу сундук.

— А что мне помешает самому забрать сундучок?

— Тебе-то он зачем? — удивился слуга. — Вам, накхам, до золота дела нет, вам лишь бы резать кого-то. Тебе месть, мне богатство — все довольны… Ну, или, если хочешь, поделюсь. Там есть что делить, хе-хе…

— Пошел вон, — холодно сказал Шайн.

— Ах вот как! Решил все себе забрать?! Воспользовался моим доверием! А если я сейчас парней позову?

— Зови, — накх сверкнул зубами в темноте.

— Да ну тебя к Хулу! — с горечью воскликнул арсури. — Ну и ладно, мы и так столько набрали, что сани еле едут. Забирай сундук и гори в огненном болоте вечно!

— Уходи, предатель.

Арсури, бормоча проклятия, начал спускаться вниз по лестнице. Шайн проводил его взглядом, полным презрения.

Он выждал, пока звуки сборов снизу полностью умолкнут и скрип санных полозьев затихнет вдалеке, и бесшумно вошел в спальню.

* * *

Аршалай проснулся оттого, что кто-то аккуратно вынул у него из рук кинжал в ножнах, в обнимку с которым он спал.

Накануне вечером, пытаясь справиться с одолевавшими его яростью и страхом, наместник хорошо угостился остатками морошковой настойки. Только благодаря славному напитку он кое-как уснул. Но легкое прикосновение мгновенно вырвало его из беспокойной дремы. Аршалай вздрогнул, попытался вскинуться на постели, но тяжелая рука надавила на плечо.

— Лежи пока…

Аршалай, с перепугу не узнав знакомый голос, облился холодным потом.

— Кто тут?!

Над ним нависала черная тень. И это ему не снилось…

«Стража!» — хотел заорать он, но лишь жалобно пискнул и обмяк в постели.

— Никого нет, — ответила тень. — Тебя никто не услышит. Крепость пуста. Все покинули тебя, властитель Бьярмы…

— Это ты, Шайн? — Аршалай глотнул воздуха. — Зачем ты меня держишь?

Рука отпустила его плечо.

— Мне тут кое-что рассказали. О Данхаре.

Аршалай резко сел в постели:

— Ты опять об этом?! Но послушай, ты же все давно знаешь! Я рассказал тебе все, в мельчайших подробностях. Данхар был изменником, его постигла справедливая кара. Он был предан суду, во всем признался и был казнен…

— А мне сказали, что все случилось иначе. Не было ни мятежа, ни измены, ни суда. Лишь давняя вражда, подлость и предательство…

— И ты поверил, простофиля? — воскликнул наместник Бьярмы. — Кто тебе сказал? Кто-то из этих, сбежавших? Тебе ведь не надо объяснять их побуждения? Они ослушались моего приказа и до смерти боятся справедливой расплаты. А ты лишь оружие для них, глупый накх!

— Твои слова справедливы, — отозвался из темноты Шайн. — У того человека была прямая выгода оклеветать тебя. Но он мог сказать и правду. И есть лишь один способ это узнать…

Не успев осознать зловещие слова, Аршалай почувствовал, как вылетает из постели на пол. В следующий миг в спину его уперлось колено, и Шайн резко рванул его за волосы, запрокидывая голову назад. Наместник захрипел, задергался, пытаясь вырваться. Неужели Шайн хочет сломать ему шею?! Но тот лишь сунул ему в рот какой-то горький порошок. Аршалай попытался вытолкнуть зелье языком, но накх лишь сильнее запрокинул ему голову:

— Глотай!

Плача, наместник проглотил жгучий порошок. Только тогда Шайн отпустил его. Аршалай скорчился на полу, схватившись обеими руками за горло. Внутри палило, как огнем.

— На, запей. — Шайн протянул ему стоявший у постели кувшин. — Полегчает.

— Ты меня отравил…

— Как ты Данхара? Нет, это не яд.

Рот сводило от горечи. Что за дрянь в него впихнул накх? Аршалай сел на полу, схватил кувшин и принялся жадно пить. Через некоторое время горло перестало драть словно когтями, но по всему телу разлилась непонятная слабость.

— Все же отравил… — с трудом ворочая языком, проговорил наместник.

— Это не яд, — повторил накх. — Давай-ка обопрись спиной на край постели. А теперь поговорим. Я буду задавать вопросы. Ты отвечай.

Допрос прошел как в тумане. Аршалай не запомнил ни одного вопроса — они возникали перед ним и исчезали, порой прежде, чем он успевал что-то вспомнить или придумать. Наместнику запомнилось лишь собственное удивление — куда так торопится его мучитель? Или ему совсем не нужны ответы?

Накху и в самом деле нужно было нечто другое.

Не дождавшись ответа на очередной вопрос, Шайн отодвинулся от наместника и встал на ноги:

— Да, это ты его убил.

— Нет! — вяло возразил Аршалай.

— Ты слишком долго тянешь, собираясь соврать. Пытаешься сочинять ответы, а полынный порошок мешает думать. И ты молчишь… Полынный порошок — очень простое и хорошее средство понять, врет твой враг или нет… Итак, ты в самом деле пригласил к себе главу моего рода. Усадил за стол, налил отравленного вина… И прежде чем он умер от яда, отрубил ему голову…

— Клянусь, я не…

— Ты поступил хорошо, — неожиданно сказал Шайн. — Это отрадная весть для всего рода Хурз. Умереть от меча — достойная смерть для накха. Намного лучше, чем сдохнуть от яда… Ты, верно, не думал об этом? — усмехнулся Шайн, глядя в изумленное лицо наместника. — Тебе просто хотелось его крови и не пострадать самому. Но Отец-Змей заботится о своих лучших сыновьях. Сам того не желая, ты даровал моему вождю возможность перерождения. А потому умрешь быстро… не так, как я собирался убить тебя сначала…

Аршалай со стоном перевернулся и на четвереньках пополз прочь от накха.

— Куда? — с недоумением спросил Шайн. — Твой меч припрятан под кроватью. Ты ползешь не туда.

Аршалай полз к двери.

— Помогите… — еле слышно сипел он. — Кто-нибудь…

Шайна передернуло от отвращения.

— Ну и слизняк! Я-то хотел отрубить тебе голову, как ты — Данхару. Но твоя кровь не стоит того, чтобы пачкать ею железо…

Он вытащил из-за пояса хаташ и накинул наместнику на шею.

* * *

Аршалай проснулся от холода и долго не мог понять, что вообще происходит, где он и что вокруг — сон или явь. Он лежал на полу собственной спальни, продрогший насквозь. Горло горело, каждая попытка сглотнуть вызывала боль. В окошки били лучи утреннего солнца, озаряя спальню золотистым светом.

«Почему не натоплено? — ворочаясь на полу, сердито подумал наместник. — Где арсури, будь он неладен? Святое Солнце, это ж сколько я вчера выпил?!»

Аршалай сделал попытку позвать слугу, но из горла вырвался лишь хрип. Это уже совсем не напоминало привычное похмелье…

«Да что же со мной?» — встревожился наместник.

Держась за край постели, он кое-как поднялся на ноги, бросил случайный взгляд на стол и окаменел. На столешнице, словно черная змея, лежала накхская удавка-хаташ.

При виде ее Аршалай сразу вспомнил события прошедшей ночи, которые еще миг назад казались ему смутным ужасным сном.

Так это был не сон!

Наместник быстро огляделся — в спальне, кроме него, никого не было. Он метнулся к постели, достал меч, выхватил клинок из ножен. Подкрался к двери и осторожно выглянул наружу. Никого…

Ни слуг, ни стражи у дверей…

«Все ушли. Все бросили тебя, властитель Бьярмы», — зазвучали у него в ушах слова Шайна.

Так это все правда? Все ушли, остался лишь Шайн — чтобы отомстить…

Аршалай ощупал горло.

«Почему он меня не убил? Вмешательство богов? Что-то отвлекло проклятого накха?»

Сжимая меч, наместник начал вспоминать все с самого начала. Прямо скажем, запомнилось ему немногое, и явь мало отличалась от морока. Аршалай еще с вечера был изрядно пьян. Потом Шайн заставил его проглотить какое-то горькое зелье. Вдобавок наместник был до беспамятства напуган, а под конец и вовсе потерял сознание от удушья… Где правда, где предсмертные видения? Сперва накх затягивал удавку… потом отпустил ее… потом вроде что-то говорил…

«Нет! — встрепенулся Аршалай. — Он с кем-то разговаривал!»

Точно — там был кто-то еще! Он говорил с Шайном. Скрипучий голос показался наместнику знакомым… И вот накх положил веревку на стол и ушел…

«Может, в самом деле боги вмешались? — почти всерьез задумался Аршалай. — Неужто сам Исварха? Да нет, быть того не может… Уж скорее Первородный Змей явился, чтобы остановить накха. Кого бы еще беспрекословно послушался этот выродок?!»

Глаза Аршалая вдруг расширились, руки задрожали. Он зажал ладонью рот, чтобы не вскрикнуть.

Он понял, кого послушался накх! Кто явился ночью в его смертный час и остановил мстителя…

Да, теперь понятно, почему тот голос показался ему знакомым!

Аршалай поднял глаза и обвел взглядом спальню, ощущая непривычное чувство изумленного благоговения.

— Данхар, друг мой, — прошептал он. — Ты пришел и спас меня! Ты велел своему родичу уйти… Я знал, что ты меня не забыл!

Взгляд Аршалая продолжал блуждать по стенам спальни, губы что-то бормотали, то ли уговаривая, то ли оправдываясь… Если бы его сейчас увидел арсури — сразу бы понял, что правитель Бьярмы снова видит призрака.

Страж Севера являлся Аршалаю частенько, и чем дальше, тем чаще. Обычно Аршалаю мерещился его голос. Но порой он и видел Данхара — краем глаза, в сумерках… Поэтому наместник и начал зимой столько пить. Было слишком страшно оставаться одному вечерами, тем более — по ночам…

— Друг мой, — бормотал Аршалай. — Раз ты мне помог, значит ты больше не сердишься?

Но вокруг было ясное утро — и никаких призраков.

Понемногу Аршалай успокоился и даже взбодрился. Ужасы прошедшей ночи отступили, его охватил душевный подъем. Он наконец осознал, что побывал на самой Кромке — и чудом спасся!

Аршалай положил меч на скамью, поискал глазами таз для умывания. Вспомнил, что слуги сбежали. Эх… Как неудобно! Неужели даже арсури сбежал? Кстати, надо проверить тайник с казной…

«А я-то осыпал его милостями, — с обидой подумал наместник. — Вот она, человеческая благодарность!»

Аршалай решительно отогнал обиду. Он не собирался портить себе такое прекрасное утро.

«Да ну их всех к Хулу в огненную топь! Главное — я жив!»

От этой мысли наместник ощутил голод. Надо бы спуститься в кухню, поискать еды на завтрак. «И думать, что делать дальше», — явилась новая непрошенная мысль, изгнанная вслед за первой.

Аршалай вышел на висячую сенницу. С хрустом потянулся, оглядел лесные просторы. Голубело небо, снежные шапки Змеиного языка сияли вдалеке. Утро было ясным, солнечным, прохладным.

«Красота-то какая!» — по привычке подумал Аршалай. Опустил взгляд… и аж горло перехватило. Глаза правителя широко распахнулись от изумления, пальцы вцепились в перила.

Во Рву блестела вода!

Шумный поток бежал по дну рукотворного ущелья.

В первый миг Аршалай обрадовался невесть чему.

И тут же мысли заметались: откуда вода? Неужели начался паводок на Змеевом море? Но почему так рано? Целая сеть каналов поменьше должна была собирать воду, направляя ее в главное русло. Примерно через месяц Аршалай собирался сам поехать туда, чтобы под его руководством были разрушены последние перемычки и открыты створы шлюзов. Неужели кто-то посмел нарушить его приказ? Или паводок в этом году настолько сильный, что воды Змеева моря снесли перемычку и…

И тут волосы зашевелились на голове правителя Бьярмы.

Вода текла в неверную сторону.

«Хулова бездна! Почему вода идет не из моря, а к морю?! Откуда она попала в Великий Ров?!»

Это было совсем непонятно! Во-первых, Ров еще не достроен, а во вторых — откуда вообще вода? Может, со Змеиного Языка? Но там не было ни одной крупной реки. Все, что там протекало, — мелкие речушки, ручьи… Правда, дикарка Айха рассказывала о каких-то трещинах, разливах, Водах Гибели, но все это было очень далеко отсюда, намного южнее — там, где раньше пролегала охотничья тропа…

И тут Аршалай заметил еще кое-что, отчего ему стало совсем жутко.

Вода быстро поднималась.

Понемногу нарастал шум. Широкий ручей, бежавший по дну сухого русла, на глазах превращался в бурлящий мутный поток. Пенные волны быстро неслись к северу, в сторону Змеева моря, подмывая крепи, унося бревна и брошенные тачки.

А вот там мелькнуло что-то белое… и еще, и еще…

«Льдины, — понял Аршалай. — Да, это вода со Змеиного языка. Там что-то прорвало… Но что? Разве что те пещеры… В них огромные озера, но уровень воды в них был невысок…»

Грохочущий поток поднимался все выше, разливался все шире. Аршалай видел, как обваливаются незакрепленные края Рва, как волны выхлестывают наружу, смывая все на своем пути…

«Что я неправильно сделал? Где ошибся в расчетах? Нет-нет, меня тут не достанет… Даже если вода заполнит Великий Ров до краев, она не подмоет крепость…»

Аршалай не мог отвести взгляда от стремительно несущейся воды. Сам того не желая, он быстро просчитывал скорость подъема паводка и понимал, что худшее впереди — и это худшее настанет очень скоро.

Вдалеке, там, где Великий Ров терялся среди еловых лесов, появилось что-то белое. То ли вал, то ли гребень… словно нечто очень большое приближалось со стороны Змеиного Языка прямо к Гуляй-крепости.

Аршалай услышал далекий зловещий гул, перекрывающий грохот потока. Ощущение неотвратимой беды охватило правителя. Что за гул?

Ответ пришел очень быстро. В русле Рва теснились, клокотали, пихались синеватые ледяные глыбы. Вода несла их через лес, увлекая за собой валуны, землю, выдранные с корнями деревья…

«Ледники Змеиного Языка рушатся, — обреченно подумал Арлашай. — Мне конец. Всем конец…»

У него уже не осталось душевных сил, даже чтобы бояться.

Он отвернулся от ужасного зрелища… и увидел перед собой Данхара.

Страж Севера, в полном боевом облачении, глядел прямо на него, улыбаясь своей жутковатой кривой улыбкой. Срубленная голова вернулась на плечи.

— Я за тобой, — произнес он.

Наместник на миг замер, потом всплеснул руками и бросился накху на шею, плача от счастья:

— Дорогой друг! Как я по тебе скучал! Мне тебя так не хватало!..

Данхар, ухмыляясь, похлопал его по плечу:

— Ну-ну! Полно! Мы больше с тобой не расстанемся. Давай-ка, обними меня и закрой глаза.

Аршалай уткнулся ему в плечо и крепко зажмурился.

Поток вырвался из границ Рва, заливая лес. Ледяная гора ударила в частокол, разнося его по бревнышку. Очень скоро на месте Гуляй-крепости не осталось ничего, кроме погибающего леса и бушующего моря.

Глава 10

Алаунские горы

Чернокрылый летун метался в облаках. Словно жуткая ночная птица, резал крыльями воздух, то кидался вниз, то снова взмывал вверх. Но вокруг, сверху и снизу, была сплошная мгла.

«Я потерялась, — в отчаянии думала Кирья. — Повсюду эти тучи!»

Сперва, улетая от Зарни, она думала только об одном — быстрее, быстрее, как можно дальше от взбешенного колдуна! Но теперь осознала, что совершенно не понимает, где она… И куда лететь дальше?

«Что я наделала? — метались мысли. — Ослушалась отца, которого сама же так долго искала!»

«Он тебе не отец! Он хотел уничтожить Лук Исвархи, — произнес кто-то над ухом. — Никому нельзя губить золотой лук!»

Этот голос Кирья раньше не слышала. Он звучал очень твердо и определенно.

«Лук Исвархи — великое сокровище! Надо беречь его любой ценой!»

Девочка даже немного взбодрилась: ну ладно, хоть что-то она сделала правильно.

«Надо улететь в какое-нибудь безопасное место и все обдумать», — понемногу успокаиваясь, решила она.

Черные перепончатые крылья мерно взмахивали, разрезая облачное марево. Ее летучий зверь-защитник тоже успокоился и больше не метался в небе. «Как же мы с ним связаны!» — подивилась Кирья.

— Лети в безопасное место, — приказала она ему.

«В гнездо?» — родился в сознании вопрос-намерение.

— Да, в гнездо! Домой!

Они летели долго, на полдень. Время от времени в разрывах облаков Кирья видела проплывающие внизу заснеженные плоскогорья Змеиного Языка. Затем потянулись леса, потом пропали и они. Что-то блестело, словно от края до края земли разлилось серебро… «Вода, — поняла Кирья. — Все затоплено! Уже начался весенний разлив?»

Она слышала об этих разливах, — дескать, весной к югу от Холодной Спины тают снега и вода все топит… Но, увидев своими глазами, невольно ужаснулась. Прежде тут был лес — вон кое-где торчат верхушки елей… А как же звери? А люди? Ведь наверняка тут живут люди?

Потом все снова заволокло облаками — и вдруг слева, совсем рядом, будто из тумана, выступила острая скала. Крылан шарахнулся в сторону, огибая ее; затем другая скала возникла справа…

«Где это я? А, верно, это уже Алаунские горы! Какие крутые! Помнится, Зарни называл их непроходимыми…»

Под самым брюхом крылана проплыл скалистый хребет. За ним открылась круглая долина среди гор — словно чаша, полная тумана.

«Я такое уже видела… Похоже на тайную долину людей-медведей, но намного больше!»

Кирье вспомнился и другой полет — самый первый, когда Вергиз отправил ее на поиски Мазайки. Она тогда впервые летела, слившись духом с еще небольшим черным крыланом. Как же было сложно с ним управляться! Но именно тогда она подчинила его своей воле.

Чернокрылый нырнул вниз, целя куда-то в укрытый мглой лес. Навстречу из тумана выступили верхушки огромных незнакомых деревьев. Кирье стало не по себе. Она слышала много страшного об Алаунских горах… Ведь именно оттуда лезут всяческие чудища, пробираясь в Мокрый лес и дальше, в Ингри-маа…

«Ну и что? Подумаешь, чудища? Я — чародейка! Я повелеваю одним из них! Глядишь, и с остальными как-нибудь подружусь…»

Крылан нырнул в чашу тумана, словно в неспокойное море. По сторонам замелькали кроны деревьев. Непривычно огромные листья, бурые и багровые…

«Я их уже видела!» — холодея, поняла Кирья.

Эти извилистые корни высотой с целый ствол… Свисающий красный мох, похожий на лохматые окровавленные волосы…

Среди деревьев мелькнула прогалина, и девочка отчетливо разглядела на ней чью-то гребнистую спину…

«Чудища из-за Кромки! Я во владениях Калмы!»

Испугавшись, Кирья забила крыльями, пытаясь вернуться в безопасную вышину. Но было слишком поздно — черный зверь наклонился и прянул вниз, к самой земле.

Через миг они рассоединились духом и телом. Крылан с резким криком умчался в тучи, Кирья кубарем покатилась по сырой траве.

* * *

Удар оземь вышиб из девочки дух, лук отлетел в сторону. Но вскоре Кирья пришла в себя. Когда она поднялась на ноги, чернокрылого и след простыл. Вокруг было очень тепло и сыро — словно в бане. Лес окутывал зловонный туман. В желтоватой дымке проглядывали влажно блестевшие стволы. Пахло гнилью, прелыми листьями, тухлыми яйцами…

Кирья подняла взгляд выше. Над лесом к небу почти отвесно поднимались густо оплетенные плющом скалы.

«Где же я? — задумалась Кирья. — Или Алаунские горы и есть владения Калмы? Может, здесь — вход за Кромку?»

Подлесок неподалеку качнулся, затрещал. Кирья напряглась, схватила Лук Исвархи и стиснула его в руках, словно дубину. Вот сейчас из чащи выломится то гребнистое чудище, над которым только что пронеслась в падении! Но существо, ворочаясь, обернулось к ней задом и быстро скрылось. Девочка увидела лишь исчезающий в лесу толстый хвост.

«Убежал… Чего-то испугался? Не меня же?»

Деревья перестали качаться, лес успокоился, выдохнула и Кирья. Оглядевшись, она направилась туда, где среди деревьев блестела вода. Вскоре она вышла на болотистый берег речушки, которая тоже показалась ей знакомой. От воды несло тухлыми яйцами и пыхало теплом, как из натопленной печи.

«Видно, один из тех самых горячих ручьев, что текут с гор в Мокрый лес…»

В грязи на берегу речки нежились старые знакомцы — щучьи ящеры. При виде Кирьи они резво попрыгали в воду, прежде чем она успела рассмотреть чудищ или хотя бы испугаться их.

«Что это от меня все разбегаются? Боятся, что ли? — обрадовалась девочка. — Ха-ха, так-то! Но почему?»

Кирья неторопливо пошла вдоль воды, обходя топкие места. Она понятия не имела, куда идти. Но Лук Исвархи в руке придавал ей необъяснимую уверенность в себе и в будущем.

Ручей уводил в ущелье, где две отвесные скалы смыкались в узкую каменную щель. Кирья вошла в густую тень, отодвигая свисающие лианы, и наконец заметила под ногами тропу, что вилась вдоль ручья. Следов заметно не было — но ведь кто-то здесь проходил до нее…

Когда скалы разошлись в стороны и Кирья вышла на свет, в первый миг она не поняла, куда ее привела тропа. Явившееся перед ней не походило ни на что, виданное прежде. Девочка застыла на месте. Что это? В ее мире таким вещам не было названия…

Среди каменных осыпей и острых скальных выходов виднелись увитые ползучими растениями обломки чего-то, напоминающего… развалины?

Если бы Кирье довелось побывать в селениях побольше Ладьвы, она бы назвала увиденное разрушенным городом. Причем городом, с которым произошло нечто очень нехорошее… Следы той давней беды были настолько явными, что у Кирьи от волнения забилось сердце.

«Успокойся, чародейка! — приказала она себе. — Ты повелеваешь чудищами, а это всего лишь мертвые обломки… чего?»

Лук Исвархи отчетливо грел ладонь. «Может, ты отсюда родом?» — мысленно обратилась к нему Кирья. Она почти не сомневалась, что у волшебного орудия есть душа и разум. Вот и сейчас девочка чувствовала, что солнечный лук не ощущает угрозы, — напротив, он рад оказаться здесь.

«Ну а если он рад, то чего мне бояться?»

Кирья завертела головой, высматривая проходы среди замшелых валунов и зарослей. Ручей, что привел ее в долину, поблескивал среди пышной травы, едва слышно журча по камням. Здесь он оказался совсем мелким. Кирья пошла прямо по воде, то и дело поскальзываясь на камнях. Скоро она промочила ноги, но едва заметила это — вода была совсем теплой. Да и не до того ей было — такое творилось вокруг!

Селение, развалинами которого была усыпана вся долина, точно постигло какое-то ужасное несчастье. То ли землетрясение, то ли камнепад — ну а потом и время взяло свое. По берегам ручья, там и сям из-под бурой растительности виднелись искореженные обломки крыш и стен.

Чем ближе к середине долины, тем крупнее становились обломки.

«Похоже на соты, — думала Кирья, изумленно рассматривая куски построек. — Эта деревня — словно гнездо лесных пчел, которое сняли с дерева да ка-ак швырнули с размаху об скалу!»

Ее взгляд упал на кусок «сот», в которых, кажется, кто-то лежал… Девочка выбралась из ручья и заглянула внутрь расколотого дома. Все заросло зеленым и бурым мхом, а в сгнившей, почерневшей постели, словно в ракушке, скорчился зеленый мохнатый скелет. О пращур Хирва! Да там же мертвец! Кирья, призывая духов-защитников, шарахнулась назад.

«Тут, верно, в каждой такой скорлупке по мертвецу, — думала она, поспешно возвращаясь к ручью. — Гнев богов обрушился на эту несчастную деревню! Может, уйти отсюда? Вон темнеет. Солнце зайдет, покойники как встанут…»

Страх боролся в ней с любопытством. Но тепло Лука Исвархи в руке дарило покой и уверенность. Пусть у нее пока ни тетивы, ни стрел, но она все равно под защитой… Откуда приходили эти мысли? Кирья была почти уверена — их внушал ей сам лук.

Солнце и впрямь вскоре ушло за горы. Долина постепенно тонула в глубокой синей тени. Кирья, прищурившись, взглянула вдаль:

— Ага! Вот оно!

Впереди, среди бурой травы зарослей, покрытых мхом валунов и ползучих растений, виднелось нечто похожее на заболоченное озеро. Оттуда и вытекал теплый ручей. Над водой висела плотная шапка тумана. А над туманом поднималось нечто вроде высокой круглой крыши…

Кирья сразу догадалась, что это храм. Она бывала в святилищах на Лосиных Рогах и в Ладьве и много слышала об огромном и страшном дривском Доме Ячура, хоть ей и не сильно верилось в россказни. Но сейчас девочка застыла в почтительном молчании, чувствуя желание склонить голову. Перед ней было величественное жилище бога — или место, куда приходят боги, святое место.

Похоже, дело было так: гнев богов разрушил селение, но храм уцелел! И в отличие от обломков, почти пожранных болотом и лесом, его стены и крыша блестели, не тронутые ни мхами, ни плесенью. Кирья без колебаний устремилась туда, шлепая по ручью. Лук Исвархи почти жег ее руку, но девочке не было дела. Она не думала о местных чудищах, что могли поджидать ее в воде заболоченного озера. И даже возможная встреча с Калмой, так пугавшая совсем недавно, испарилась из ее мыслей.

Когда Кирья, стряхивая с себя скользкие побеги, вышла к берегу озера, вокруг почти стемнело. Однако чем темнее становилось, тем ярче разгоралось вокруг бледное золотистое свечение. Светилось, кажется, все — и вода, и колышущийся в ее глубине ил, и подводные камни — или то были и не камни вовсе? Но ярче всего светился храм неизвестного бога.

«Это храм Солнца, — без всяких сомнений подумала девочка. — Конечно же, это храм Солнца! Оно уходит на ночь за Кромку, чтобы светить мертвым, но никогда не гаснет. Все здесь пропитано его живым дыханием…»

Перепрыгивая с камня на камень, Кирья направилась прямо к храму. Расколотые замшелые валуны то поднимались над водой, то уходили вглубь, теряясь в зеленоватом сумраке. Поглядывая вниз, чтобы не угодить ногой в какую-нибудь щель, девочка поняла, что в самом деле под ногами у нее не камни, а те же расколотые соты, что были раскиданы неведомой силой по всей равнине. Под рябью воды ей мерещились такие же постели, в какой она нашла скелет, только эти были целы и в них спали люди с прекрасными, безмятежными лицами. Кирья на миг запнулась — ей показалось, что она видит Аюра. «Глупости какие, Аюр в столице!»

Ей вспомнились удивительные рассказы Варака о Лазурном дворце. Может, здесь тоже был дворец?

Какой же бог в слепой ярости разрушил дома и убил жителей? Чем они его так разгневали? Верно, то был враг Солнца… Уж не Змей ли тут бушевал?

Таинственно мерцающая в сумраке крыша храма была совсем близко, нависала над головой. Кирья заставила себя опустить взгляд и перестать таращиться с открытым ртом на дивное строение. «Надо поискать вход», — подумала она.

В этот миг она ощутила на себе чей-то взгляд.

Кирья резко развернулась, взмахнула луком…

Прямо за ее спиной из воды поднималась огромная змеиная голова, все выше и выше…

— Дед Вергиз! — завопила Кирья, едва не выронив лук. — Дедушка!

Она кинулась к чудищу навстречу, протягивая руки. Желтые светящиеся глаза змея оказались прямо напротив ее лица. Кирья, смеясь от радости, обняла чешуйчатую морду.

— Я ждала тебя, — сияя, заторопилась она. — Как решила сюда лететь, так и ждала, что ты явишься. Дед, скорее отведи меня к Калме! Мне надо с ней поговорить…

* * *

Двери у храма не было. Змей привел ее к трещине в стене. Кирья на миг задержалась, прежде чем пробраться в извилистый пролом. Девочка с любопытством коснулась пальцами стены храма — от нее исходило слабое свечение, но внутри царила тьма.

— Калма там, внутри? А ты не пойдешь со мной?

Огромное тело змея почти без всплеска ушло под воду.

«Наверно, ему нельзя…» — подумала девочка. Она отлично помнила, что Калма отняла у старика человеческое тело и подчинила его себе, мстя за какие-то незапамятные обиды. Но само присутствие поблизости Вергиза, пусть и заколдованного, помогло бы ей. Да еще лук…

«Волшебный лук без стрел… Старый колдун, проигравший битву, — Кирья горько усмехнулась. — И девчонка, которая сама не знает, куда и зачем лезет…»

«Ты все делаешь правильно», — пришла мысль.

«Благодарю». Кирья сжала пальцы на теплой рукояти.

Она проскользнула в трещину и оказалась в пустом сумрачном зале. Где-то капала вода. Каждый шаг отдавался эхом под сводами.

«Вот сейчас Калма как набросится из темноты!»

Но никто не преграждал ей путь, и Кирья шла вперед. Понемногу глаза привыкали к полутьме. Снаружи казалось, что гнев богов миновал этот храм, но теперь стало видно, как звезды светят сквозь проломы в куполе. Кирью это почему-то огорчило. Под ноги то и дело попадалось то, что сперва она приняла за сухие ветки, но приглядевшись, поняла, что это человеческие кости… На миг ей представилось, как раскаленные обломки рушатся с неба… Как люди, укрывшиеся в святыне, гибнут с именем бога на устах…

«Здесь не просто случилась большая беда, — снова раздался тот голос над ухом. — Она и сейчас еще продолжается!»

Пройдя насквозь через большой зал, Кирья неожиданно уперлась в стену. «Это все?»

В священной пещере людей-медведей ее встречали говорящие медвежьи черепа. И там был отпечаток ладони в стене… А здесь — только кости… Кирья нахмурилась. Получается, этот храм уже совсем мертвый? Но откуда тогда свечение снаружи?

Впереди на полу что-то темнело. Кирья подошла поближе. Из мрака выступило нечто вроде большого гнезда, полного серой ветоши. Девочка остановилась, всматриваясь. Внезапно ветошь зашевелилась, встала на дыбы…

Кирья шарахнулась назад, выставив перед собой лук. В его слабом свечении она увидела длинные тонкие лапы, вытянутые в ее сторону.

— Калма?!

Да, это была она — некогда женщина, теперь жуткое существо, покрытое длинными, встопорщенными белыми иглами. В прошлый раз Кирья видела ведьму лишь издали и то ее передернуло от страха и отвращения. Теперь ведьма стояла прямо перед ней. Но страха Кирья не испытала вовсе. Она вновь замахнулась луком, готовясь драться.

— Не трогай меня! — раздался жалобный скрипучий голос.

При виде Лука Исвархи перерожденная ведьма забилась обратно в гнездо, закрываясь руками-плетьми и вжимая голову в плечи, словно паук от яркой лучины.

Кирья мрачно рассматривала ее.

— Ну здравствуй, — буркнула она. — Бабушка.

— Тебя послал отец? — дрожащим голосом отозвалось существо. — Ты пришла убить меня?

— Отец? — повторила Кирья, опуская лук. — Мой истинный отец — Толмай из рода Хирвы. А Зарни, мой кровный отец… он просто злой чародей. Он хотел уничтожить Лук Исвархи и приказал своим людям напасть на меня. Разве отцы так поступают с дочерьми?

Куча ветоши снова пришла в движение, руки-плети опустились. Теперь на Кирью смотрели белесые недоверчивые глаза старухи.

— Ты убежала от Зарни? Хе-хе! Как тебе это удалось? Почему ты еще жива?

Кирья вскинула голову.

— Меня не так-то просто убить, — надменно ответила она.

— Это я знаю. Ты сильна, очень сильна… Дудка-то моя где?

— Я ее сломала, — сказала Кирья. — Мне такая дудка не нужна. Она годна только нечисть из-за Кромки звать.

Калма снова захихикала, кивая, будто это и ожидала услышать.

— Меня никто за Кромку не посылал, я пришла сама, — продолжала Кирья. — Черный крылатый дух привел меня сюда. Я прошла через разрушенное селение, где в развалинах гниют мертвецы. Потом — через озеро, где люди спят под водой заколдованным сном…

— Какое ж это селение? — отозвалась Калма, выбираясь из гнезда. — Много сотен лет назад здесь погиб золотой корабль…

— Корабль?

Кирья видала лодки на Верже, и даже очень большие, вроде ладьи Локши. Ничего похожего на развалины, усеявшие всю долину!

— Что-то не похоже на корабль!

— Прямо скажем, немного от него осталось…

Но откуда взялся корабль в горах? Разве что… Кирью вдруг охватило волнение. Ей вспомнились полузабытые сны из детства. Голос, произносящий заклинания на неизвестном ей языке, и золотые ладьи, плывущие под звездным ветром в ночном небе…

— Он был летучий? — догадалась она.

— Угу, — кивнула Калма. — Видно, не сумел пристать. Может, в бурю угодил… Пошли, покажу тебе кое-что…

Калма вразвалку поковыляла через зал, легко перескакивая через завалы костей. Ростом она была Кирье едва ли по пояс. Однако девочка не обманывалась жалкой внешностью старухи. Она уже видела, на что способна перерожденная ведьма.

«Видно, в этой долине нет зверей, потому что они ее боятся…»

Калма привела девочку к извилистому разлому в дальней стороне купола. Выбравшись наружу, они оказались внутри чего-то переломанного, перекрученного…

— Ты наружу не лезь, не надо, — остановила ведьма девочку. — Просто загляни туда!

Калма указала на воду подступавшего к храму озера. Ткнула пальцем:

— Видишь, вон там… где глубже всего — светится…

— Вижу, — прошептала Кирья, зачарованно глядя, как под красноватой болотной водой мерцает живым огнем нечто круглое, размером с добрую поляну.

— Что это?

— Зеркало. Весь корабль разрушился, люди погибли, а зеркалу — хоть бы хны. Хоть и треснуло, но живое. Думаю, оно будет светиться до тех пор, пока солнце горит в небе…

Лук в руках Кирьи вспыхнул, словно факел, и золотое пятно под водой полыхнуло ему в ответ.

«Калма права, — поняла девочка. — Зеркало — живое. И оно ранено…»

— И корабль был живой, — прошептала она, не замечая, что говорит вслух.

— Да не слишком здоровый! — хмыкнула Калма. — Это все из-за него тут, в Алаунских горах, и творится… — Калма обвела длинными руками невидимый круг. — Болен он, уж несколько веков, и ему все хуже и хуже. Разрушается, догнивает и чарами мир вокруг себя искажает… Ему бы упокоиться — да сила солнца все идет и идет, не дает ему умереть!

Кирья слушала древнюю ведьму, затаив дыхание.

— Помню, батюшка говорил, в Алаунских горах бьют горячие ключи и на них всякая нечисть плодится.

— Нет, это все оно. — старуха указала на пульсирующее под водой пятно света. — Солнечное зеркало воды греет, чудища из-за него родятся и наружу прут…

— А разве не ты их создаешь?

Кирья вспомнила, как Калма слепила из двух чудищ одного, а потом подселила в него человеческую душу.

— Нет. Но кое-что я умею, — усмехнулась Калма. — Я, знаешь ли, немного сродни этому кораблю. Моим отцом был чародей Замара. Вон там наши родичи спят вечным сном… — Ведьма кивнула на мерцающую воду. — Я-то уж в Бьярме родилась… — Она покосилась на Кирью и вдруг завистливо скривилась: — Жаль, что я не царского рода. Тогда до сих пор была бы юной, как ты… Вечно юной и прекрасной… Я бы владела зеркалом, а не оно мной…

Кирья недоверчиво слушала, что бормочет старуха. Так, выходит, Калма здесь не хозяйка, а такое же чудище, как прочие?

— Почему ты мне все это рассказываешь? — не выдержала она. — В прошлый раз ты меня погубить хотела!

— Тогда я не знала, а теперь знаю. Ты — царевна, — склонила косматую голову Калма. — Ты сюда пришла как госпожа. Могучий крылатый дух, служивший твоему отцу, отвернулся от него и покорился тебе. Я посылала щучьих ящеров, чтобы остановили тебя, но они отказались меня слушаться. Я отправила Вергиза преградить тебе путь, а он сам провел тебя сюда, прямо ко мне! И у тебя в руках оружие великой силы. Корабль узнал его, зеркало его признало… Оно признало и тебя, царевна. Много лет я пыталась подчинить его себе! Я достигла очень многого в чародействе — но его источник мне так и не дался. Он тут правит, он меняет всех, как пожелает… Но тебя он не изменит. Я склоняюсь перед тобой. Ты хочешь забрать мои владения себе?

Кирья удивленно моргнула:

— Гм… Нет. Если хочешь, пусть Алаунские горы и дальше будут твоими. Моя земля — Ингри-маа.

Склоненная голова Калмы поднялась, белесые глаза испытующе уставились на девочку.

— Тогда зачем ты здесь? Чего хочешь?

Кирья призадумалась.

— Вот чего хочу. Первым делом — верни деду Вергизу его облик и освободи его. Хватит мстить!

— Я не могу, — вздохнула Калма. — Его человечье тело разрушено. Я могу отпустить его на волю, но он теперь змей на веки веков.

— Что ж, пусть пока так, — недовольно проговорила Кирья. — Ну а Мазайку моего найти можешь?

— Мальчишку Вергизова? Если он вблизи от моих владений — могу. Да на что он тебе?

— Это уж мое дело! И вот еще что… Расскажи, что знаешь, про этот лук.

Калма приблизилась к девочке и принялась разглядывать золотой лук. Но Кирья заметила, что ведьма даже притронуться к нему не попыталась.

— Откуда он? Из земли медведей?

— Ага. Я его добыла, — не без гордости добавила девочка. — Зарни назвал его Лук Исвархи.

— Знаменитое оружие! Арьяльцы считают, что оно способно убить Предвечного Змея… Так ты добыла Лук Исвархи и не отдала слепому злыдню, оставила себе? Аха-ха! — Калма вдруг пронзительно расхохоталась. — Вот такого он не ожидал! Хотя ему ли не знать, чем могли кончиться его поиски…

— О чем ты?

— Ну-ка, дай мне лук! — потребовала ведьма.

Кирья отскочила и замахнулась, прежде чем осознала, что делает.

— Вот видишь, — довольно заметила Калма.

— Мне захотелось тебя ударить, — изумленно проговорила Кирья, опуская лук.

— Это оружие богов. Оно сводит с ума тех, кто не готов его взять. Почему ты не поставила на него тетиву?

— У меня нет тетивы.

— Ну как же нет? А на шее-то что ты носишь?

Рука Кирьи дернулась вверх, коснулась Вергизова оберега, в котором носила золотую нить с петлями. Поколебавшись, она сняла оберег с шеи, развернула нить и показала Калме:

— Мы с Мазайкой нашли ее в дупле, где жил Вергиз…

— Знакомая вещица! Принадлежала моему отцу, Замаре. Он их на гусли свои натягивал… Потом мы с Вергизом ее украли и сбежали… Потом ее у меня украл Вергиз, а потом ее унесли вы.

— Так это струна или тетива? — запуталась Кирья.

— Струна, тетива — неважно, если есть челнок… Умеешь ставить тетиву?

— Да, но…

— Перед боем поставь.

— Но я все равно не смогу натянуть такой большой лук — я пробовала! И стрел нет.

— Стрелы не нужны. Его стрелы — солнечные лучи.

— Как это?

— Увидишь, если найдешь того, кому этот лук по силам.

Кирья недоверчиво глядела то на золотой лук, то на Калму.

— Почему ты мне помогаешь? Мы не друзья с тобой!

— Дитя, — махнула рукой ведьма. — Ты ведь любишь свою землю? Вот и я тоже люблю свою. Я верно служила Зарни, пока он был силен. Но ты сильнее его. Ты сможешь защитить меня от него, ты сумеешь нам помочь…

— Помочь? — в недоумении повторила Кирья. — Нам?

— Гибель угрожает и твоей земле, и моей. Моим Алаунским горам и твоей Ингри-маа. Когда разрушится Холодная Спина и пойдет вода, смоет всех. У меня-то, в горах, может, кто и уцелеет… Но Ингри-маа вся станет холодным морем.

По коже Кирьи пробежали ледяные мурашки.

— Зарни все время твердил, что хочет уничтожить Аратту, — проговорила она. — Но я думала, что он говорит о царстве злых арьяльцев…

— Он хочет, чтобы всю Аратту поглотили Воды Гибели, — ответила Калма. — И самое скверное, он знает, как это сделать. Для этого ему нужна была ты, твоя сила. Если бы он нашел, что хотел, мир сейчас уже исчезал бы под волнами… Но твой побег — лишь задержка для Зарни. Он найдет другой путь…

— Что я могу сделать? — воскликнула Кирья. — Ай, погибнет моя Ингри-маа!

— Я научу тебя, — сказала Калма. — Слушай. Когда-то мы с Вергизом были учениками у колдуна Замары. Отец единственный выжил после падения огненной башни в Змеево море, и помогли ему в этом волшебные гусли…

Часть 2

Гневное солнце

Глава 1

Водяной змей

Аоранг стоял на краю обрыва. Неподвижным взглядом он взирал на раскинувшуюся до края земли болотистую долину, которую еще в начале своих странствий неспроста прозвал Глоткой. Лишь одна мысль ходила по кругу в его сознании: «Господь Солнце любит меня!»

Иначе как исключительной милостью Исвархи нельзя было объяснить, почему они с Рыкуном остались живы. Один неправильный выбор — и сейчас он был бы там, внизу…

Он вспоминал, как несколько дней назад, сидя на склоне безымянного холма, выбирал дорогу. Сперва мохнач думал, пройдя южной окраиной земли Великой матери, переплыть как-нибудь через Дану и дальше пробираться в столицу через вендские леса. Ему ужасно не хотелось возвращаться туда, где его едва не похоронили заживо. Но потом Аоранг подумал, что это неправильно.

«Надо предупредить Ашву, — решил он. — Жители его страны послушны воле жрецов. Ашва прикажет — все снимутся с места и уйдут в один день. И я, может быть, спасу от потопа целый народ! Да, они богохульники, они закапывают в борозде матерей и младенцев… Но господь Исварха равно смотрит с небес на всех людей. Ему и судить их, не мне! Не смогу себе простить, если просто обойду их земли и не предупрежу о подступающих водах… Пусть они хотели меня убить — я не буду отвечать злом на зло…»

Глотка простиралась перед ним, блестя ручьями и болотцами, маня возможностью короткой дороги. Аоранга мутило при одной мысли спуститься туда. Как лучше обойти долину — с восхода или заката? Слева, вдоль Даны, путь был хотя бы знаком. Аорангу живо вспомнилось приграничное селение, черноволосая девка и ее крикливые родичи. Он поморщился. Уж лучше ночевать в голой степи, чем всю ночь отгонять от себя желающих согреть ложе «мужа Богини». Да, он больше не мог быть с той, которую полюбил, — но если полюбит в другой раз, то выберет сам!

И Аоранг обратил взор к восходу, где вдалеке синела неровная кромка гор — южный Накхаран.

Когда-то давно, в долгом путешествии на поисках древней родины арьев, он уже обходил южный Накхаран, но с другой стороны, через Солнечный Раскат, — и кромка гор синела не по левую, а по правую руку. Тогда проводники-сурьи отзывались о грозных накхах безо всякого почтения. «Смелые люди кочуют по степи, — насмехались они, — трусы прячутся в каменных башнях!»

И то правда, накхи никогда не ходили в набеги на земли сурьев. Конечно, дело было вовсе не в трусости. Накхам ничего не было нужно в выжженных степях Солнечного Раската — как и сурьям в их заснеженных горах. Все крупные поселения Накхарана находились намного севернее, ближе к богатым торговым городам Аратты и изобильным зерном и рабами землям хлапов.

О южном Накхаране мохнач знал лишь то, что горы там высоки и неприступны — кручи, пропасти да ледники. А людей — совсем мало.

«Я дойду до закатного кряжа и направлюсь вдоль него на север, пока не наткнусь на одну из сторожевых башен Господина Тучи, — решил Аоранг. — И если повезет, не встречу вообще ни одного накха».

В тот же день мохнач свернул на восход, к синеющей кромке гор.

Этот выбор спас ему жизнь.

…И теперь Аоранг стоял на краю обрыва, наблюдая движение вод, быстро и тихо заполнявших Глотку.

Никаких прорывов, никакой большой волны, косматой и мутной, сносящей все на пути, — только бесшумно исчезающая в разливе огромная равнина. Вот лишь верхушки трав поднимаются над водой, а вот и они пропали.

Аоранг уже несколько дней готовился увидеть нечто подобное, и все же зрелище заставляло его леденеть. Одно дело — догадываться, предполагать, даже проводить расчеты… И совсем другое — видеть своими глазами, как земля становится морем.

Мохнач очень хорошо понимал, как близка была гибель.

Шагая в сторону Накхарана, он видел, как летят к северу стаи птиц, как беспокоится голодный Рыкун… Аоранг чувствовал, что вода догоняет его. Он старался не удаляться от череды ведущих на восток холмов и для ночевки выбирал непременно возвышенные места. Лучше уж стыть всю ночь на ветру, чем проснуться по уши в жиже! Травянистые холмы между тем становились все больше — будто земля пошла пузырями. Когда среди первой весенней зелени начали появляться скальные выступы, синее марево вдалеке понемногу превратилось в крутые, поросшие лесом горы. За ними поднимались скалистые хребты, укрытые облаками. А еще выше призрачные снежно-белые вершины пронзали самое небо.

Когда Аоранг добрался до подножия гор, он всем существом чувствовал — время вышло. Совсем. Забыв прежние намерения идти к северу вдоль предгорий, он полез на кручу. К вечеру дня, целиком потраченного на подъем, он свалился без сил, даже не сложив шалаша. А утром, проснувшись, глянул вниз и понял, что все это время Воды Гибели следовали за ним по пятам. Он опередил их не более чем на день.

«Если бы я остался на ночлег под горой, угодил бы прямо в разлив, — думал он с отрешенным спокойствием. — Хвала Господу Исвархе, что направил меня на верный путь! Знать, придется идти через Накхаран. Ох, как мне этого не хотелось…»

Скальный карниз, на который взобрался мохнач, тянулся на восток — не совсем туда, куда надо. Земля тут некогда словно бы разломилась, и один ее край приподнялся над равниной. Вот по этому карнизу Аоранг и пошел дальше, поглядывая вниз. У подножия скал серебрились воды разлива. Как мохнач и предполагал, море затопило Глотку целиком. Впрочем, судя по торчащим наружу кронам колючих деревьев с узкими листьями — единственных, что росли в этих степях, — вода прибывала не слишком быстро.

«Если потоп остановится или хотя бы замедлится, я успею предупредить Ашву!» — приободрился Аоранг.

Он шел уже несколько дней — медленно, поскольку горы казались совсем необитаемыми, а звериные тропы в чаще петляли как попало. Зато здесь хватало дичи, и повеселевший Рыкун наконец наелся досыта.

Однажды около полудня тропа вновь вывела Аоранга на скальный карниз. Цепляясь за ветви деревьев, он подобрался к самому краю и радостно вздохнул: он обогнал потоп! Внизу снова нежно зеленела весенняя степь.

Пора было спускаться в долину, искать ближайшую сторожевую башню.

— Ну что, Рыкун, пойдем? — окликнул саблезубца Аоранг. — Эй, Рыкун!

Тот, как нарочно, не отзывался.

— Я понимаю, тебе в горах и сытнее, и спокойнее. А там опасно! Но нам надо, дружок…

День выдался прямо не то что теплый, а жаркий. Как хороша весна в южном Накхаране! Небо голубеет совсем по-летнему. Невидимые птицы распевают среди колючих вечнозеленых деревьев с жесткими, словно лакированными листьями. Вместо травы землю сплошным ковром покрывает ползучий плющ… Аоранг решил пока отойти от края обрыва и вернуться в лес.

И неожиданно вышел на дорогу.

Мохнач быстро огляделся, еще не решив, радоваться или беспокоиться. Дорога была явно проезжая, с глубокими колеями от тележных колес. Плавно огибая скалистый уступ, она сворачивала куда-то вниз.

«Такие места обычно охраняют», — насторожился Аоранг.

Неподалеку от дороги, в лесу, раздавался шум бегущей воды. На дороге виднелись засохшие лепешки. «Тут ездят на быках. Причем часто. Последний раз ехали недавно — может, даже вчера…»

Последнее, чего хотел Аоранг, — это нарваться на накхов. Даже на тех, кто мирно ехал по своим делам. И уж тем более на пограничную стражу.

«Надо уйти с дороги, тут может быть опасно…»

Почти решившись, мохнач внезапно осознал, как ему надоело карабкаться по лесным зарослям и ежевичникам. А дорога вела как раз куда надо.

«Наверно, она идет к пограничной заставе, — подумал мохнач. — К броду или, может, торжищу. Потому и быки, и тяжелые груженые телеги…»

Аоранг немного подождал, — нет, поблизости никого не было. Тогда он решил рискнуть. Вышел на дорогу и направился вниз, прислушиваясь к каждому звуку.

Рыкун выскочил из леса, принюхался, фыркнул и убежал обратно в чащу.

Аоранг спускался с горы, пока вдруг деревья не расступились в стороны. Открылась залитая солнцем поляна у обочины. Поляна заканчивалась обрывом, однако он был совсем невысок — локтей тридцать. Внизу Аоранг, как и ожидал, увидел торжище. Впрочем, сейчас там никого не было. Мохнач быстро оглядел пустые прилавки и коновязи и обратил все внимание на то, что находилось на краю обрыва, прямо перед ним.

Четырехугольная постройка с острой крышей, на высоком подклете, могла быть только придорожным храмом. Такие ставят по всей Аратте, чтобы помолиться, испросить удачного путешествия, оставить дары и ехать дальше.

«Повезло, — думал мохнач, оглядывая коновязь у храма. — Еще вчера тут были люди — вон как все истоптано…»

Аоранг взбежал наверх по крутым деревянным ступеням, вошел под крышу — и остановился, озадаченный. Он ожидал увидеть двенадцатиглавого змея, но ничего подобного тут не было. Над алтарем возвышался раскрашенный деревянный идол, изображающий сурового бородатого мужчину. Длинные косы истукана были черные, борода — огненная, глаза блестели серебром. В прижатой к груди руке бог держал вызолоченный молот.

Перед грозным мужем стояла каменная чаша с золой и обгорелыми птичьими костями. Еще несколько узелков, видимо с дарами, стояло около ног идола.

«Тарк Молниерукий!» — догадался Аоранг, глядя на золотой молот.

У него отлегло от сердца и в то же время охватило любопытство. Слава Солнцу, это не владения накхов!

Похоже, он забрел в земли саконов. Прежде Аоранг не бывал здесь — да и никто не бывал. Саконы чужаков не жаловали и к себе никого не пускали.

«Саконы торгуют с накхами, — вспоминал мохнач, — видно, сюда они в торговые дни привозят свои изделия… Тут их храм, значит и дорога ведет к ним…»

Аоранг наклонился и развернул один из узелков. Внутри оказались лепешки, которые еще даже не успели зачерстветь. Рот мохнача наполнился слюной, в животе заурчало.

«Нехорошо забирать еду у бога! Хотя — о чем я, какого бога? Странствуя в землях дикарей, я сам начал рассуждать как дикарь! Есть лишь один истинный бог — Исварха, а все прочие — лишь его отсветы в невежественных умах…»

Однако, поедая дары, Аоранг чувствовал смущение. Будто в самом деле кого-то обокрал, а не съел лепешки, оставленные у деревянного идола на поживу птицам и лесным мышам.

Вдруг в храме резко потемнело. Аоранг едва не поперхнулся. Оглянулся — снаружи словно сумерки настали!

Торопливо дожевывая лепешку, мохнач выскочил наружу. Из-за зеленой горы величественно выплывала сизая косматая туча. Вот она закрыла солнце, и сразу стало сумрачно, тяжко и душно. Даже птичье пение приумолкло в лесу.

«Рыжебородый Тарк на меня все-таки разгневался, — хмыкнул про себя Аоранг. — Хорошо, что я под крышей — иначе бы до нитки промок…»

Туча затянула все небо. Вскоре не осталось ни одного синего просвета. За облаками гулко прогрохотал гром. Ох сейчас и хлынет!

Чувство необъяснимой тревоги охватило Аоранга. Что-то было не так с этой грозой!

Он вышел на крыльцо храма, спустился и огляделся.

А это еще что?

Вдалеке, за горами, в небо поднимался темный столп.

Его подножие явно находилось где-то в землях Великой матери, а вершина терялась в облаках. Узкий внизу, вверху он расширялся, спиралью уходя в тучи.

Снова ударил гром. На этот раз грохнуло так, словно небо разорвалось надвое.

У Аоранга волоски на руках встали дыбом.

«Какой же он высоты, если его из-за гор видать?!»

Мохначу в его странствиях прежде уже приходилось видеть подобные смерчи. В жаркие дни они изредка возникали над морем, взвиваясь, а потом распадаясь водопадом. Но они были намного меньше!

— Исварха, пронеси, — забормотал Аоранг, не отрывая взгляда от темного столпа. Он был будто бы окутан дымкой и непрерывно раскачивался.

«Он движется! — содрогнулся мохнач. — Он приближается!»

И следом явилась мысль, не слишком достойная ученого жреца: «Первородный Змей пробудился!»

Огромный смерч надвигался. Вот он переполз через предгорья… В воздухе нарастал низкий, наводящий неизъяснимый ужас рев. Теперь уже было отчетливо видно, как воздух вращается с бешеной скоростью и силой, всасывая в себя все, что попадалось ему на пути…

Аоранг стоял на крыльце и смотрел. Что он мог сделать?

Губы его повторяли имя Аюны.

Налетел тяжкий удар ветра, деревья пригнулись и застонали. Аоранг невольно зажмурился и вцепился в столб, на котором держалась крыша.

Он ждал, но ничего не происходило. Напротив, низкий вой понемногу становился тише. Мохнач открыл глаза и увидел, что смерч прошел стороной. Теперь он удалялся куда-то в горы южного Накхарана.

Аоранг выдохнул и разжал кулаки. Он провожал взглядом Первородного Змея. Тот висел над горами, поднимая в воздух тучи обломанных ветвей… И внезапно рассыпался.

Рев мгновенно умолк. Стало очень тихо…

«Не к добру это», — вновь напрягшись, подумал Аоранг.

Ему на миг привиделся тот водопад от земли до неба, который свел с ума девочку-сурью.

«Змей ушел в горы и там излил всю воду, всосанную на равнине! Она же сейчас хлынет вниз!»

Взгляд мохнача упал на дорогу — готовое удобное русло. Не медля ни мгновения, он бросился по ступенькам обратно в храм. А за его спиной уже клокотал, несясь по ущелью, бурлящий поток.

Речка, что журчала рядом с дорогой, мгновенно вышла из берегов. Один миг — и дорога сама превратилась в стремительную горную реку. Храм дрогнул под ударом воды, заскрипел, но сваи выдержали. Аоранг держался за опорный столб, глядя, как мимо несется мутная пенистая вода.

«Надеюсь, Рыкун удирает в горы со всех лап, — думал он. — Саблезубец до смерти боится воды — сейчас этот страх может спасти его… Ох, лишь бы сваи выдержали!»

Вдруг Аоранг резко подался вперед — ему показалось, что в потоке мелькнула чья-то черноволосая голова. Нет, не показалось! Вода протащила мимо храма перевернутую телегу, за которую цеплялись люди, и сбросила ее с обрыва в водоворот, что кипел на месте торжища. Среди пены мелькнули копыта упряжного быка…

Аоранг на четвереньках выполз на крыльцо и ухватился покрепче, продолжая вглядываться в воду. Потом резко свесился вперед, схватил за волосы немолодого мужчину и выволок его на крыльцо. Тот хрипел и кашлял. Аоранг оттолкнул его подальше от края крыльца и снова метнулся к воде. На этот раз его уловом стал юноша — глотая воздух, тот сам вцепился в протянутую руку.

Больше, сколько Аоранг ни вглядывался в поток, спасать было некого. Ярость воды вскоре начала стихать. Бурый поток замедлился, обмельчал и превратился в жидкую, полную всяческих обломков грязь.

Глава 2

Застольные песни

Как только стало возможно, Аоранг спустился на разрушенное торжище и долго бродил там по щиколотку в грязи, раскидывая доски прилавков и вырванные потоком деревья и кусты, пытаясь отыскать выживших. Младший спасенный сакон быстро пришел в себя и искал вместе с ним. Позднее к ним присоединился и старший.

Вместе они быстро нашли мертвых упряжных быков. От телеги и вовсе ничего не осталось.

Наконец Аоранг нашел третьего сакона. Попытался откачать его, но было поздно — тот уже захлебнулся. Позднее в придорожном лесу нашли и четвертого. Он тоже был мертв.

Как ни странно, оба выживших сакона, на которых прежде лица не было, заметно успокоились.

— Да примет их к себе Пала, госпожа пепла, — мрачно и торжественно произнес старший сакон, повернувшись к Аорангу.

Тот аж вздрогнул от неожиданности. Он-то предполагал, что саконы не знают никакого языка, кроме собственного.

— Хорошо, что мы нашли тела. Они не сгниют, подобно падали. Мы сожжем их в Доме Пепла, как подобает. Искры их душ вернутся к отцу-Огню.

— Ты говоришь на языке Аратты?

— Наша семья несколько поколений торгует с Дварой, — кратко объяснил сакон. — Только нынче утром мы передали большой груз тамошним купцам…

— Ехали обратно пустые, — добавил младший, — а то сейчас собирали бы мечи и кольчуги по всему лесу!

— У меня дом и кузня в Менди-Саконе, — продолжал старший. — Тот, кого ты спас, — мой сын. Двое погибших были людьми моего очага.

— Милостью Тарка ты спас наши жизни, чужестранец, — с еще большей торжественностью произнес старший сакон. — Теперь они принадлежат тебе. Мое имя — Чаухан, владей им.

— Мое имя Симах, — поклонился юноша.

Аоранг был тронут. Он хорошо знал обычаи окраинных народов Аратты, — в сущности, он и его народ были такими же. Саконы щедро отблагодарили его. Назвав имена незнакомцу, они отдали себя в его власть.

Это обязывало — и в то же время создавало сильную, почти родственную связь. Мысль о ней обеспокоила Аоранга. Он вовсе не желал ничем быть привязанным к земле саконов. Только пройти предгорьями и направиться дальше, в столицу, причем как можно скорее.

Словно вторя его мыслям, старший сакон сказал:

— Наше селение не очень далеко отсюда. Прошу, пойдем с нами. Войди в наш дом, омойся, раздели с нами трапезу!

— Вы чересчур добры ко мне. Я лишь помог путникам в беде. Так поступил бы любой на моем месте… — начал Аоранг.

Но по непроницаемым смуглым лицам саконов понял, что отвертеться от гостеприимства не удастся.

Мохнач вздохнул и склонил голову.

— Я войду в ваш дом и разделю с вами пищу.

— Восславим Тарка! Твоими руками, чужеземец, он спас нас сегодня, — произнес Чаухан, внимательно разглядывая мохнача. — Двадцать лет я торгую с Араттой, но ни разу не видел таких странных людей, как ты…

— А ты точно человек? — осторожно спросил Симах, разглядывая мохнача во все глаза. — Может, ты и есть Огнерукий? Почему ты явился из его святилища?

— Я прятался там от потока, — хмыкнул Аоранг. — Каждому краю — свой небесный владыка. Но я — жрец господа Исвархи. Именно его я буду славить за то, что он дал мне спасти вас.

— Исварха так Исварха, — благодушно согласился Чаухан. — Мы тоже чтим солнечного бога арьев.

— Чью золотую колесницу и солнечное копье выковал Огнерукий Тарк, — уточнил Симах.

Аоранг решил, что для богословского спора сейчас не место и не время.

«Чуть не посчитали меня за бога! Что они еще скажут, когда вернется Рыкун?» — усмехнувшись, подумал он.

* * *

Идти в гору по размытой дороге не понадобилось. Аоранг как раз прикидывал, выдержит ли подъем старший сакон, как увидел толпу, спешившую в сторону торжища. Уцелевших едва не задушили в объятиях; крики радости чередовались с плачем по утонувшим. Настороженные и даже недобрые взгляды на чужака сменились широкими сердечными улыбками, когда Чаухан объяснил, кто такой Аоранг и что произошло на дороге.

— Люди из Менди-Саконы очень встревожились из-за водяного вихря, — переводил мохначу Симах. — Опять над Гремящей горой пролился, да такой большой — прежде не бывало! Я думаю — Змей море выпил, стал тяжелый, полетел на Гремящую гору и немного воду не донес. Вот и пошел поток не в ущелье, как раньше, а по дороге… Родичи по нам уже погребальные песни складывать начали…

— Так водяной Змей уже не первый раз к вам летает? — с любопытством спросил Аоранг. — И все в одно и то же место?

— Бывает, — ответил вместо сына Чаухан, кинув суровый взгляд на юношу.

Симах смущенно умолк и больше не проронил ни слова.

Дорога привела в каменистую горную долину, где гулял ветер. Повсюду бродили козы, объедая первую листву на колючих кустах. Аоранг не сразу заметил селение. Приземистые каменные дома с плоскими крышами словно вырастали из скалы. На солнечных склонах зеленела трава и цвели плодовые деревья. Пахло дымом — и не только сухим пометом, которым топили очаги. Аоранг повел носом, узнавая знакомые запахи кузницы.

Мохнач сразу угодил в заботливые руки. Ему натопили баню, приготовили одежду взамен грязной и мокрой. Новая одежда, к удивлению Аоранга, оказалась ему впору — коренастые саконы были схожи телосложением с мохначами.

Пока он мылся и переодевался, в саду уже накрыли стол. Когда позвали обедать, Аорангу показалось, что во дворе собралось все селение. Как позднее узнал мохнач, ничего необычного в этом не было — выставить угощение и созвать род на посиделки, по радостному ли поводу или по печальному, было любимым делом у саконов.

Нынче были причины и для печали, и для радости. Двое погибли — а двое чудесным образом спасены. Следовало возблагодарить богов.

Встав во главе стола, Чаухан высоко поднял чашу во имя Тарка Молниерукого, приглашая его за стол — незримо разделить трапезу.

Все сидящие за столом тоже поднялись и сдвинули чаши, глядя в сторону Гремящей горы. Аорангу на миг померещилось, что они и в самом деле видят Тарка, что возникает из воздуха, подходит и садится пировать с людьми.

Следующую чашу Чаухан поднял за предков. На этот раз гости повернулись в другую сторону, к горам на другой стороне долины, и каждый плеснул на землю немного вина.

— В той стороне стоит башня Пепла, — тихо объяснил мохначу Симах. — Там мы храним священный прах предков. Непременно надо угостить их, не то обидятся…

Аоранг покивал. Как же не почтить дедов? Вольные мохначи тоже оставляли им часть с каждой охоты.

Потом, кряхтя, поднялся самый древний из родичей. Он поднял чашу за здоровье и долголетие всех живых.

А дальше говорили здравицы все по очереди. Почтили Господа Солнце, восславили Аоранга, провожали души утонувших, выпили за спасение Чаухана и его сына…

Торжественные речи чередовались полными чашами сладкого вина. Симах шепотом объяснял Аорангу происходящее. Тот вслушивался и пил, и с каждой новой чашей ему казалось, что он все лучше и лучше понимает язык саконов.

— Мы из младшего Огненного рода, — рассказывал Симах. — Три Огненных рода — самые древние и почтенные в Менди-Саконе. Тарк своими руками создал нашего предка прямо из священного огня на Гремящей горе.

— Той, куда летает водяной Змей?

— Да… Но ты лучше послушай наш сказ. Так-то это очень красивая песня, но я переложу своими словами… В древние времена, когда людей на свете еще не было, богам приходилось самим добывать себе еду. Ты ведь знаешь, что боги питаются жертвенным дымом? Ах, ну да, ты ведь жрец… И тогда Тарк решил создать людей. Спустился с небес на Гремящую гору, сложил там жертвенник, спел священные песни творения, вырезал из дуба человечка и кинул в огонь. Тут в огне возникла пылающая тень с мечом в руках. Так появился первый из саконов. Он оказался воином.

— Воином? — удивился Аоранг.

— Слушай дальше! Тарк остался не вполне доволен. В мире и так было довольно тех, кто разрушает. Бог наклонился к пламени и дохнул на него. Из его дыхания возникла тень со свитком в руках. То был Знающий. От него пошли люди второго Огненного рода, им ведомы все тайны земного мира и некоторые небесные…

А потом Тарк понял, что не хватает главного! Есть тот, кто владеет знанием, и тот, кто сражается, — но нет того, кто создает! И тогда он высек из камня третьего человечка и назвал его Чаухан — «Четырехрукий». Это имя дается за великие умения. С тех пор наш род славится кузнецами…

За длинным столом сидели только мужи: старшие, самые важные, во главе, молодежь — на дальнем конце.

— А где женщины и дети? — подивился Аоранг.

— Вон у них свой стол. — Симах указал в сторону цветущего сада за домом, где среди зелени слышались звонкие голоса и пестрели яркие тканые юбки. — Сюда им нельзя.

Аоранг молча покачал головой.

— Думаешь, это неуважение? — догадался Симах. — Я такое слышал от ваших. Однажды побывал на застолье у хлапов, там сидели все вместе.

— А разве не так должно быть? Не пускать за стол тех, кто сготовил пищу…

— Таковы уж наши обычаи! Ведь женщины и мужчины… ну, они совсем разные. Женщины и думают, и чувствуют по-другому. У них свои занятия, свои песни… У женщин даже язык не очень похож на наш, мужской!

— Вот чудно! А как же любовь, дети?

— Да, конечно, когда парни и девушки входят в возраст, родители устраивают им свадьбы. У меня тоже есть невеста, хотя я ее видел всего пару раз… Но после свадьбы все становится как раньше. Мальчиков растят мужчины, девочек — женщины. Всякий дом состоит из двух половин, разделенных стеной…

— Вы как два разных народа, что живут по соседству, — подивился Аоранг. — Много где я странствовал, но такого не встречал.

Симах развел руками:

— У нас вот так, и это правильно и хорошо. Так боги заповедали! А если нарушать заповеди богов — начинаются страшные беды! Было у нас одно семейство, жило торговлей с накхами. Отец часто ездил в Накхаран по делам. Однажды вернулся оттуда с девочкой-сироткой — подобрал из жалости на дороге…

— И что?

— А ничего. Нет больше той семьи, — буркнул Симах, кинув боязливый взгляд на отца. Явно сообразил, что опять сболтнул нечто запретное.

«Экие скрытные», — фыркнул про себя Аоранг.

Потом он узнал, что саконы в самом деле все такие — особенно кто постарше. Говорят ровно столько, сколько нужно, а прочее клещами не вытянешь. Симах же был еще молод и доверчив. К тому же успел повидать мир — ну, хотя бы побывал на застолье у хлапов…

Аоранг, пользуясь тем, что старейшины поглощены разговором и здравицами, пересел от них поближе к молодежи и снова принялся выспрашивать юного сакона.

— Так что за гора-то это? Как ее — Гремящая? Что в ней особенного?

— Это священная гора, — сдержанно ответил Симах. — Люди верят, что некогда Тарк метнул в нее свой молот. Может, в Змея целил.

— Если в Змея, то это был Исварха! — со смехом отозвался кто-то из юношей. — И не молот, а солнечное копье!

— Звезда туда упала, — с важностью заявил третий юнец. — Звезды иногда падают в горах. Потом мы находим в том месте небесное железо. Оно не ржавеет, клинки из него почти не тупятся…

— Это правда, — подхватил Симах. — Из небесного железа куют великое оружие! Знаменитые парные мечи рода Афайя — из такого металла. Мой прадед их сковал. Им нет цены в мире…

— Уже не парные, — вмешался его приятель. — Один из этих мечей бывший саарсан Ширам отдал мертвецам, чтобы пройти в снежную бурю через Арза Эреди. Ну а второй, верно, и ныне при нем…

— Да и зачем ему два меча, однорукому? — подхватил кто-то, уже подпивший.

— Погодите… — дрогнувшим голосом попросил Аоранг, когда Симах перевел ему слова родичей. — Однорукому? Я ничего об этом не знаю!

— Не знаешь? — в свою очередь удивился Симах. — Да об этом всю зиму горы гудят! У накхов такое творилось! Хотя откуда вам знать, в вашей Аратте…

— Я слыхал, что Ширам потерял власть…

— И власть, и руку, и родню! Все из-за жены своей, царевны арьев. Вот послушай…

Рассказ длился долго. Сотрапезники дергали Симаха, добавляли что-то на своем языке, временами принимались хором петь нечто мрачно-торжественное… Уединенно живущие саконы были тем не менее прекрасно осведомлены о том, что творилось у их воинственных соседей. Страсти минувшей зимы были переложены в песни и разлетелись по всему Накхарану. Аорангу спели и жутковатую песнь о брате-мертвеце, и почти сказочную — о царе волков, присягнувшем Шираму. А еще — о предательстве Аршага, о совете Двенадцати Змей и белой кобре… Закончили же совсем новой песнью о том, как саарсан спорил за жену-чужеземку с самой Матерью Найей в ее подземном дворце. Мать Найя, конечно, была недовольна таким попранием обычаев. Она едва самолично не пожрала царевну Аюну, но Ширам выкупил ее, пообещав отречься от престола и навсегда покинуть родину…

«Бедная Аюна, сколько ей довелось перенести! — ужасался Аоранг, слушая пересказы Симаха. — И если правда то, что сказал Ашва… что она еще и беременна…»

Переживая за Аюну, мохнач поймал себя на том, что чувствует за нее гордость. Среди тяжелых испытаний она повела себя так, как должно солнцеликой царевне. И преданность Ширама — тому доказательство. Аоранг знал саарсана как человека жесткого, безжалостного, едва ли способного на любовь. Однако сейчас не мог отрицать: накх повел себя как человек чести. Он готов был стоять за супругу против родичей и всего мира, даже против богов.

«Они поистине заслужили друг друга, — с печалью думал Аоранг. — Теперь Ширам снова при дворе государя… Что ж, пусть Исварха дарует им счастье…»

На миг мохначу совершенно расхотелось возвращаться в столицу. Но он вспомнил о наступающих с юга водах, и решимость мгновенно вернулась к нему. Там же Аюна! Он должен спасти ее!

Очередная полная чаша словно сама собой возникла перед мохначом. Смеркалось, небо усыпали звезды. Застолье за женским столом давно закончилось, за мужским же вовсю продолжалось. Песни, то грустные, то веселые… Хоровод смуглых лиц…

В какой-то миг Аоранг обнаружил, что лежит на траве, заботливо укрытый чьим-то плащом. «Какие славные люди», — засыпая, подумал он. Яркие звезды висели совсем низко, подмигивая ему с небес.

Глава 3

Тайна Гремящей горы

Аоранг стоял перед наковальней, сжимая в руках тяжелый кузнечный молот. Сердце его стучало от волнения. Только что Симах сложил железные пластины, ухватил клещами и сунул в горн. Нажал ногой на рычаг, нагнетая воздух в мехи. Подождал, пока металл запылает так же ярко, как само пламя в горне, густо посыпал каким-то черным порошком и снова опустил в пламя.

И вот разгорается сияющий слиток огня — поковка, как назвал ее юный сакон. В скором будущем ей предстоит стать таким же дивным кинжалом, какой Аоранг вчера увидел в доме Чаухана. По поводу которого, не желая ничего дурного, сказал нечто очень неудачное… А ведь хотел похвалить…

«Какая изысканная рукоять, — заметил он тогда, разглядывая висевший на стене кинжал в ножнах. — Вероятно, и клинок ей не уступает…»

Чаухан, усмехнувшись, снял оружие со стены и показал лезвие, вытащив его на несколько пальцев.

«Какая благородная форма, — принялся восторгаться мохнач. — Какие красивые накладки…»

«Накладки?» — поднял бровь Чаухан.

«Я имел в виду вот эти узоры на клинке — тут полосы, там извивы… Наверно, непросто было нанести на железо такой сложный орнамент?»

Чаухан тогда ничего не сказал — лишь переглянулся с сыном. А на другой день Симах позвал названого родича в кузницу.

«Хочешь поработать подмастерьем? Кое-что увидишь своими глазами…»

Аоранг с охотой согласился.

…Симах достал из горна полыхающую поковку, положил ее на наковальню. Ударил молотом и приказал:

— Бей!

Они принялись бить по очереди: сакон молотом поменьше, Аоранг — тяжеленной кувалдой. Мохнач внимательно смотрел, куда ударяет молот Симаха, и наносил удар туда же. Если немного промахивался с непривычки — сакон точным ударом исправлял огрехи подмастерья. В перерывах между ударами было слышно, как Симах что-то тихо поет — должно быть, заклинания…

Пылающий брусок понемногу уплощался. Искры летели во все стороны, прожигая черные точки в кожаных передниках, оставляя мелкие укусы на незащищенной коже.

— Бей, Аоранг!

Несколькими ударами сакон сложил заготовку вдвое, густо посыпал угольным порошком, снова сунул в горн.

— Сейчас — бей изо всех сил!

Аоранг обрушил кувалду на поковку. Во все стороны брызнули снопы искр. По раскаленному металлу текли огненные капли…

— Хорошо! — крикнул Симах. — Железо плачет — очищается!

Он снова сложил заготовку пополам, и снова, и снова. Пламя в горне гудело, взвиваясь. Аоранг бил и бил. Мохнач скоро потерял счет, сколько раз складывали металл. Раз пятьдесят, наверно. Аоранг обливался потом; его руки, чуть ли не впервые в жизни, дрожали от усталости. «Как саконы терпят такой жар? Они ведь тут целыми днями… Ух, как прожгло!» Он поглядывал на Симаха, но тому будто дела не было до жара и ожогов — только пламя плясало в черных глазах.

— А теперь не бей!

Аоранг, тяжело дыша, опустил кувалду.

— Бери вороток!

Симах положил на наковальню раскаленную поковку. Багровая на дальнем конце, ближе к Аорангу она начинала светиться желтым, а ее ближняя треть пылала, словно полуденное солнце.

— Надевай вороток! — приказал Симах. — А теперь крути! Крути! Медленней! Медленней… Стой! Готово!

Аоранг перевел дух, глядя на скрученный в тугую спираль металл. Кажется, ему удалось все сделать правильно и не испортить Симаху целый день труда.

Теперь он начинал понимать, откуда на кинжале Чаухана взялись «узоры»…

— Дальше тебе нельзя, — весело сказал тот, откладывая остывающую заготовку. — Дальше уже будет работать отец, а я буду ему помогать. Ну а сейчас пошли отдохнем…

* * *

Возле кузницы под навесом стояла бочка с водой. Аоранг вышел, глотая воздух, снял кожаные рукавицы и принялся плескать водой в горящее от жара лицо. Отняв руки от лица, расхохотался, — кажется, он только сильнее вымазался. Весь в грязи, поту, копоти, мелких ожогах, волосы паленые… Настоящий кузнец!

«Пора отправляться в путь, — подумал он. — Я и так тут задержался. У саконов хорошо, но потоп ждать не будет… Да и Рыкун… Сколько он еще будет меня ждать?»

Аоранг знал, что Рыкун бродит в горному лесу поблизости от селения. Он слышал его тоскливый зов вчера ночью. К сожалению, саконы тоже его слышали и очень насторожились. В Накхаране водились горные львы. Как бы саконы не решили, что в их долину забрел такой лев… А если Рыкун еще вздумает таскать их коз…

— Потом покажу тебе, как снимать окалину… — начал Симах, но вдруг осекся и с тревогой посмотрел вдаль.

— Слышал? За горами гремит!

Аоранг выглянул из-под навеса, всматриваясь в горы на западе долины. Но небо было ясным, лишь кое-где тронутым легкими облачками.

— А что такое? Думаешь, опять водяной смерч?

— Не хотелось бы! Вот только он нас в последнее время часто навещает… Только с начала весны уже трижды, да каждый раз все сильнее! Лишь бы снова речку не раздуло…

Аоранг задумчиво почесал подбородок. Борода у него, как у всех мохначей, росла еле-еле, и он даже не подпалил ее в кузнице.

— А где эта ваша Гремящая гора? — внезапно спросил он. — Далеко?

— Вон она. — сакон с поклоном указал на куполообразный холм в южной части долины.

Аоранг мысленно измерил расстояние. До холма было не то чтобы рукой подать, но дойти и вернуться обратно дотемна вполне получилось бы. Холм выглядел весьма необычно — этакий наклонный конус с плоской вершиной. Вокруг все уже начинало зеленеть, но на ровных склонах холма не росло ни травинки — он стоял голый, угольно-черный. Аоранг приметил этот холм давно, еще когда они только пришли в долину, но подумал, что он рукотворный, вроде огромного кургана. Так это и есть их знаменитая Гремящая гора! И какая странная у нее верхушка, словно срезанная…

— А что там наверху? — спросил мохнач.

— Откуда ж мне знать? — удивился Симах. — Это священная гора, туда нельзя подниматься!

— Почему?

— Мы же тебе рассказывали. Сам Тарк разводил там огонь и творил людей из пламени. Это место для богов, не для смертных! Так сказали наши Знающие — а им известно все!

Аоранг хмыкнул и вновь погрузился в раздумья, не сводя взгляда с холма.

— А вот скажи, Симах, не бывало ли такого, чтобы туда часто били молнии?

— Вроде нет…

— И саконы не находили вокруг таких маленьких железных капелек?

— Понимаю, к чему ты клонишь, — кивнул юноша. — Думаешь, туда звезда упала? Нет там небесного железа! Еще мои предки все вокруг обошли с лозой. И молнии туда не бьют.

«Но даже если бы и били, — подумал Аоранг, — это никак не объясняет, почему на священную гору повадился летать водяной Змей…»

— Змей летит туда и над горой рассыпается, — задумчиво проговорил он вслух. — Видно, его что-то туда притягивает…

— Или кто-то его посылает! — добавил Симах.

Еще некоторое время названые братья молча смотрели на холм. За горами снова глухо пророкотало, но небо оставалось безоблачным.

— Мы уже и Кузнецу молились, — проговорил Симах. — Просили — избавь нас от Змея! Ходили к Знающим, носили дары. Те велели на гору не ходить и от Тарка отстать. Дескать, это его место, ему и Змея гонять, а вы, кузнецы, не лезьте. Но делать-то что? Кажется, Тарку до наших бед вовсе дела нет…

— А вы помолитесь Исвархе, — не удержался Аоранг. — Он бог среди богов!

Симах покосился на мохнача.

— Старейшины тут давеча держали совет, — заговорил он. — Обсуждали, не послать ли за помощью к накхам, раз уж Знающие от наших бед отмахнулись. Тут есть подземный храм Матери Найи — не очень далеко, во владениях рода Хурз. Сказать им — ваш Предвечный Змей на нас водяные вихри насылает, сделайте что-нибудь! Но с чего бы найинам перечить воле Отца-Змея? А вот ты, Аоранг…

— А что я?

— Сам же говорил, что ты жрец Исвархи.

— Бывший!

— Не бывает бывших жрецов, — строго сказал Симах. — Исварха или слышит тебя, или нет.

— Ты к чему клонишь? — насторожился Аоранг.

— К чему, к чему… Вот и яви нам силу солнечного бога! Арьи же говорят, что Исварха царь богов — поэтому мир и принадлежит им, а не другим народам. В этом есть смысл…

— Ты ведь не сам это придумал!

Симах отвел глаза:

— Верно, не сам. Но и старейшины мне ничего не поручали. Я ж говорю — вчера был совет. Одни говорили: неспроста в наши земли явился чужеземец! Это боги его послали, чтобы спасти Менди-Сакону. Нам богами запрещено на гору подниматься — а ему-то нет! Другие возражали: вот пошлем туда чужака, Змей еще пуще разгневается и вовсе нас затопит! А утром батюшка мне и говорит…

— Ясно, — усмехнулся Аоранг. — Хотите, чтобы я взошел на гору, но как бы по своему почину. Тогда и отвечать перед богами не вам, а мне.

— Тебя привела дорога, она же и уведет, а нам тут жить, — развел руками Симах. — Вдруг получится? Ты реку одолел, кузнечный огонь был к тебе милостив — вдруг, по воле Исвархи, ты сумеешь прогнать Змея? Уж поверь, саконы такое великое добро вовеки не забудут!

— Верю, — широко улыбнулся Аоранг. — И на гору вашу заповедную поднимусь. Если что, я и так туда хотел пойти. Прогоню Змея, не прогоню — а поглядеть, что там такое, ужасно любопытно!

— А то! — глаза юного сакона вспыхнули. — Я провожу тебя. Наверх не полезу, но внизу постою… — Он оглядел горизонт на западе. — Небо чистое, грозы не будет. Пошли собираться!

* * *

— Ого, какая высокая! — с почтением и страхом выдохнул Симах, задирая голову. — Я так близко никогда не бывал. Издали-то она поменьше…

Черный конус застилал солнечный свет. В воздухе висело нечто давящее, словно перед грозой, дышалось с трудом. Аоранг был уверен, что источник этих ощущений — именно Гремящая гора. От нее веяло смутной угрозой — как будто в ней скрывалось нечто пусть не враждебное, но очень опасное.

«Может, их Знающие в чем-то и правы», — подумал Аоранг.

Вслух же, чтобы подбодрить Симаха, беспечно сказал:

— Не такая уж и большая — локтей сто, не больше… Теперь понятно, почему тут не растут деревья!

Вблизи холм оказался нагромождением будто раздробленного черного камня. Между крупными глыбами уже набралось порядком земли. Кое-где пробивались кустики.

«Как он возник? — подумал мохнач, измеряя взглядом холм. — Будто его тут нарочно насыпали!»

— Ну что, полезешь? — дрогнувшим голосом спросил Симах.

— Давай-ка для начала обойдем этот холм по кругу!

Юноши пошли вокруг холма. Шли неспешно, пробираясь через низкий кустарник, обходя вросшие в землю черные валуны.

— Вон там, — указал Симах, когда они огибали холм с запада, — видишь, опушка леса? Там протекает та самая речка, которая нас чуть не погубила. Значит, вода с Гремящей горы течет прямиком туда…

— …по вот тому руслу, — добавил Аоранг, указывая на промоину в западном склоне холма. — Видишь, выемка на вершине? Это вода, которую изливал Змей, проложила себе ход!

В самом деле, с западной стороны холма вершина была размыта. Длинный грязный язык протянулся по склону, уходя в долину.

— Ого! Там наверху что-то вроде чаши! — взволнованно воскликнул Симах.

— Даже не сомневался, что она там есть, — кивнул Аоранг. — Ну что, полезли?

— Нет-нет! — попятился юный сакон. — Мне нельзя! Я тебя тут подожду, посторожу…

— Чего посторожишь? — рассмеялся Аоранг. — Чтобы Змей незаметно не подлетел?

— Не знаю… Тарку помолюсь…

— Ладно, я полез.

По западному склону Аоранг решил не подниматься, хоть тот выглядел более пологим, — опасался увязнуть в грязи размыва. Карабкаться было непросто. Камни все время осыпались под ногами, со зловещим шорохом катились вниз. Время от времени Аоранг наклонялся, внимательно рассматривая булыжники. Их форма тоже о многом говорила…

Наконец мохнач поднялся на самый верх и огляделся.

«Ага! Так я и думал!»

Он стоял на бровке небольшого круглого кратера глубиной локтей десять. Дно было ровным, тоже усыпанным черными булыжниками. На дне стояли лужи, камни блестели, словно отполированные.

«Конечно, вода все смыла… Стало быть, удар пришелся прямо сверху — если бы скользящий, кратер остался бы вытянутым, а не круглым. Камни оплавлены… Удар огромной силы, невероятный жар…»

— Ну чего там? — донесся слабый крик снизу.

— Поднимайся, сам увидишь!

Аоранг был почти уверен, что Симах наверх не полезет, и спокойно спустился в кратер. Но вскоре с веселым удивлением заметил над краем выемки лицо молодого сакона.

— Да я вижу, тебя не разразило молнией и подземный жар не сжег, — смущенно объяснил тот. — Но внутрь, в эту яму, я не полезу, даже не думай.

— Как хочешь, — пожал плечами мохнач.

Он поднялся на кромку, и они уселись рядом. Аоранг думал, Симах пыхтел от волнения.

— Ты когда-нибудь видел места, где падали звезды? — спросил Аоранг.

Симах помотал головой.

— Звезда, падая, оставляет в земле яму. Большая звезда — очень большую яму! Все эти камни были выбиты наружу при ударе. Смотри, там камни аж спеклись…

— У нас в южном Накхаране есть огненная гора, — сказал Симах. — Из нее иногда валит черный ядовитый дым и льется расплавленный камень…

— Не, не похоже… Не видно, чтобы здесь текла и застывала лава. Это был удар, Солнцем клянусь… Ты меня слушаешь? — спросил Аоранг, с тревогой поглядев на сакона. — Тебе нехорошо?

Тот так резко побледнел, словно собирался вот-вот потерять сознание. На лбу выступили капли пота. Застывший взгляд был устремлен на запад.

— Там… — беззвучно прошептал он, вытягивая руку.

Из-за гор, клубясь в небе, надвигалась черно-синяя туча. Вернее, целое войско туч, одна страшнее другой. Внутри то одной, то другой вспыхивали синеватым светом молнии, делая черноту прочих еще непрогляднее. Налетел влажный шквал, словно выдох исполинского существа. Даже Аорангу стало жутко. В своих странствиях он никогда не видал ничего подобного. Туча казалась хищником, который выбрал жертву и устремился к ней, выпустив когти и распахнув пасть…

— Это гроза, просто сильная гроза, — бормотал он, пытаясь взять себя в руки. — Идет сюда… очень быстро! Бежим!

— Прости, Тарк! — вырвался вопль у Симаха. — Мы пропали, мы совершили кощунство, мы погибнем! Гнев богов идет на нас!

— Бежим, пока нас не смыло, к дивам!

Аоранг схватил сакона за плечо, пытаясь заставить встать на ноги. Тот бессильно повис, пытаясь пасть ниц перед наступающей грозой. Взгляд его блуждал, изо рта вырывались бессвязные возгласы. Аоранг, ругаясь, перекинул его через плечо и в туче катящихся камней начал спуск.

— Змей нас пожрет…

— Это не Змей!

Все звуки потонули в стремительно нарастающем грохоте ливня. Стена дождя обрушилась на святотатцев. Струи лупили по голове и плечам, пригибая к земле, ветер сбивал с ног. На обоих юношах были плотные саконские войлочные плащи, в каких можно ночевать на снегу, но даже они промокли насквозь и только тянули к земле, мешая движениям. Аоранг уже не спускался, а скользил, пытаясь удержаться на ногах. «Хорошо, что не пошли по западному склону, — промелькнула мысль, — нас бы уже смыло, к дивам…»

Прямо перед ними возник блестящий от дождя черный валун. Мохнач едва успел выставить руки, чтобы не расшибиться о камень. Зато хоть скольжение остановилось. Аоранг скорчился у подножия валуна, крепко держа потерявшего сознание сакона. Из опыта он знал — такой сильный дождь должен пролететь быстро.

Так и оказалось. Ливень прекратился так же внезапно, как начался. Грохот резко затих, превратившись в шелест, тяжесть падающих струй ослабла, а потом и вовсе превратилась в морось. Аоранг поднял голову. В низком сером небе тучи очень быстро неслись на восток. В их разрывах уже проглядывало голубое небо.

— Кажется, все, — прошептал Аоранг. — Эй, Симах, просыпайся! Гроза миновала…

В этот миг расходящиеся тучи пронизал луч солнца. Он возник лишь на миг, но в ответ ему из кратера ударил десятикратно более яркий свет!

Потом тучи накрыли солнце, и мир снова окутала тень.

Аоранг несколько раз моргнул, ослепленный вспышкой.

— Что это было? — пробормотал он. — Дружок, полежи-ка пока здесь…

Он осторожно уложил Симаха около камня и полез наверх. Более тяжелого подъема у него давно не бывало — хуже только подниматься по ледяной горке. Но вот он наконец выбрался на бровку и осторожно поглядел внутрь кратера.

— Так-так… Что это там?

Ливень еще сильнее повредил западную сторону кратера, унеся часть камней в долину. В самом глубоком месте кратера, посреди каменной россыпи, что-то обнажилось… Что-то, ранее скрытое.

Аоранг, не раздумывая, съехал вниз. Вскоре он уже стоял, наклонившись, над странной вещью — а это была именно рукотворная вещь…

«Откуда это здесь? — думал он, рассматривая торчащий из гравия округлый край чего-то вроде колеса, перемазанного в черном крошеве, глине и земле. — Уж точно не с неба упало. Тут при ударе камни плавились… Видно, кто-то принес позже… и закопал…»

Аоранг принялся раскапывать находку. Вскоре он извлек из земли странный дискообразный предмет. Извлек не без труда — вещь оказалась очень тяжелой.

«Это не колесо и не щит, — думал Аоранг, выдыхая. — Ни один воин не поднял бы этакую тяжесть! Видно, бронзовое…»

Он сгреб горсть мелкого гравия и принялся тереть боковую грань. Вскоре из-под грязи сверкнул знакомый металл.

«Да это же золото! — понял потрясенный Аоранг. — Золотой диск размером с тележное колесо!»

Он все еще глядел на находку, когда в небе вновь разошлись тучи. Мир озарился теплым светом… А дальше Аоранг ничего не понял. Ему показалось, будто у него в руках взорвалось солнце. Невыносимая вспышка ослепила его. Полыхнуло жаром, земля дрогнула под ногами. Наощупь, вслепую, Аоранг сорвал с себя войлочный плащ, набросил на сияющий диск и упал рядом, зажимая ладонями глаза и взывая к Исвархе.

Его привел в себя встревоженный голос Симаха.

— Аоранг! Ты живой?! Что случилось?

— Не разворачивай, — бормотал мохнач. По его щекам текли горячие слезы, — по крайней мере, он надеялся, что это слезы, а не кровь. — Главное, не разворачивай!

Глава 4

Башня знающих

Зрение начало возвращаться к Аорангу через два дня.

Все это время он пребывал в смертельном страхе, что оно не вернется вовсе. Все, что он мог видеть, — расплывчатые пятна света. А когда жмурился, перед ним возникал черный круг.

Впрочем, все могло закончиться намного хуже, если бы не Симах. Мохнач был невероятно благодарен названому брату. Он очень хорошо понимал, чего стоило сакону переступить через свой страх, забраться в кратер и помочь ему, слепому, выбраться оттуда.

Симах тащил Аоранга за собой, подсказывал, куда ставить ногу, когда мохнач оступался. И при этом не переставая бранил его. Боги уже наказали Аоранга, лишив его зрения, а тот все равно не желает расстаться с золотым диском! Завернутый в два шерстяных плаща, крепко перемотанный веревкой, которую запасливый Симах взял с собой, диск был до ужаса неудобен и тяжел. Только нечеловеческая сила мохнача позволяла нести его.

— Проклятый кусок золота! Видно, дивы отлили его в своих адских кузнях! — спотыкаясь, стонал Аоранг.

— Не ругай божественную вещь! — едва не плача, уговаривал мохнача Симах. — Раз уж унес его, так хоть не кощунствуй!

— Да почему ты думаешь, что этот диск принадлежит богам?

— А что еще могло лежать на вершине священной горы?!

— Он совершенно чуждый и горе, и, возможно, этому миру! — остановившись, воскликнул Аоранг. — С неба упало нечто, от удара превратившееся в пыль, — а на диске ни царапины! Гора пыталась избавиться от него, смыть его с себя — неужели не ясно?!

Симах озадаченно умолк.

Когда они спустились, — а точнее, съехали с горы, — силы оставили мохнача. Почти теряя сознание, он всей тяжестью повис на плече сакона, но диск так и не отпустил. Симах, ругаясь, дотащил его до тропы, по которой они шли к горе. В это время как раз начало темнеть. Симах оставил названого брата под деревом у обочины и побежал в селение за подмогой.

Аоранг не помнил, как ждал его и сколько прошло времени. Ему становилось все хуже. К слабости прибавилась лихорадка — мохнача трясло так, как никогда в жизни. Волнами накатывала тошнота, перед глазами вновь и вновь в ослепляющей вспышке возникал черный круг…

— Что ты такое? — бормотал он, сжимая находку. Должно быть, то были уже видения — но Аорангу казалось, что диск понемногу нагревается. Под конец мохнач готов был поклясться, что слышит биение сердца внутри свертка — хотя, скорее всего, то было его собственное сердце.

«Он живой, — плыли мысли, то ли рождаясь в недрах помраченного сознания, то ли приходя извне. — Он не хочет зла, но причиняет его… Он причинял боль и страдал сам… Он голодный, очень голодный! Он тянет из меня силу… Еще немного, и он попросту убьет меня…»

В миг просветления в памяти Аоранга возникла притча, еще из тех времен, когда он мальчишкой учился в храмовой школе.

«Некий жрец имел заветную мечту: узреть господа Исварху в его истинном облике. Много лет он молился об этой милости. Наконец господь Исварха внял его дерзкой просьбе и явился ему во всем своем грозном величии. В тот же миг глаза жреца лопнули, а потом священный звездный жар спалил его на месте. И осталась от самонадеянного жреца лишь кучка пепла…»

Если бы Аоранг осознавал окружающее, то понял бы — Симах с подмогой вернулся очень быстро. Родичи, зная, куда пошли парни, сразу после внезапного ливня устремились к ним на помощь.

Лишь когда Аоранга начали трясти, пытаясь разжать окостеневшие на свертке руки, он очнулся.

— Что ты натворил, названый сын?! — услышал он расстроенный голос Чаухана. — Вот уж воистину все беды от чужаков!

— Аоранг не виновен! — возмущенно отозвался Симах. — Вы бы видели… Ливень размыл гору и явил на свет нечто ужасное!

— Мы все видели вспышку!

— Если бы не Аоранг, неизвестно, что сталось бы с нами всеми дальше. Гремящая гора пыталась исторгнуть из себя эту вещь, что сейчас укрыта плащом. Она опасна… Ее надо показать Знающим!

Чаухан помолчал, пошептался с родичами.

— Сын, ты прав. Находку надо показать жрецам. Аоранг, дай сюда…

Аоранг вцепился в сверток:

— Только не смотрите на него! На него не должен упасть луч солнца!

— Мы не будем смотреть, — пообещал Чаухан. — Давай сверток и вставай. Мы отведем тебя домой.

* * *

…На пятый день Аоранг уже мог видеть, но его глаза все еще не могли перенести дневной свет. Он сидел в спальне с закрытыми ставнями и менял успокаивающие травяные примочки на веках. Симах каждый день приходил к нему, сидел рядом, рассказывал всякие истории.

— Где диск? — первым делом спросил Аоранг. — Вы его не разворачивали?

— Нет конечно! Не беспокойся, брат. Старейшины сразу отвезли его в соседнюю долину. Там есть башня Знающих — помнишь, саконский род, появившийся из дыхания Тарка? Они хранители имен, они знают прошлое и порой видят будущее. Тамошняя башня — одна из самых древних в Менди-Саконе. Им и отдали золотой диск — пусть разбираются.

Аоранг вздохнул:

— Как бы на месте той башни не появилась новая Гремящая гора с вот такенным кратером посредине!

— Уже шесть дней прошло. Пока тихо, — задумчиво ответил Симах. — Ни вспышек, ни землетрясения… И знаешь что — с тех пор ни разу не было ни грозы, ни ливня! И водяной Змей не прилетал!

— И не прилетит, — кивнул Аоранг. — Ваша гора очистилась.

На следующий день, пользуясь тем, что день выдался пасмурный, Аоранг прогуливался по двору, приучая глаза к свету. Там к нему подошел Чаухан.

— Нас зовут на беседу Знающие, — кратко сказал он. — Тебя и меня. Завтра.

— Гм, это не слишком похоже на приглашение…

— Можешь так считать, — буркнул кузнец. — Знающие могут себе позволить не выбирать выражений. Впрочем, ты не сакон и не обязан слушаться их по первому слову…

— Но ты ведь пойдешь?

— Конечно.

— Тогда и я пойду. — И Аоранг, усмехнувшись, добавил: — Одно хорошо — если Знающие зовут нас завтра, значит башню не разорвало и они еще живы. Чего они от нас хотят? Надеюсь, не потребуют, чтобы я развернул диск? Так вот, я не буду.

Чаухан лишь молча пожал плечами.

На другой день на рассвете они вышли в путь. Пошли пешком по извилистой тропе, уводящей в горы, к перевалу на севере. Аоранг уже заметил, что саконы предпочитают пешие путешествия. Были у них упряжные быки, но их использовали только для перевозки тяжелых грузов. По сути, и настоящая дорога в Менди-Саконе была всего одна. По ней все время тянулись запряженные быками возы. Дорога вилась из долины в долину, время от времени разветвляясь — то в земли накхов, то в Аратту…

Путь занял полдня. Пройдя через перевал, путешественники спустились в соседнюю долину. В середине ее высился пологий, сплошь застроенный холм. У Аоранга зарябило в глазах от множества черепичных крыш. Холм венчала круглая, толстая каменная башня с плоской крышей.

— Вон она, башня Знающих, — указал Чаухан.

Они вошли в большое селение и снова долго поднимались, петляя в лабиринтах узких улочек. Башня нависала над горой, будто росла с каждым шагом.

— Это же настоящая крепость, — отметил Аоранг, глядя на нее. — Вместо окон — бойницы…

— Никто и никогда не нападал на башни Знающих, — строго ответил Чаухан. — Мы уж и не вспомним, когда саконы воевали между собой. А внешних врагов у нас нет. Это накхи вечно делят власть: то рубятся клан на клан, то травят друг друга в гостях, то засады устраивают… А у нас все спокойно. Мы другие люди — не дети Змея…

— И что, даже не бывает распрей между родами? — удивился Аоранг.

— Отчего ж, бывают. Но у нас так принято: старейшины обоих родов собираются, судят по справедливости и всех мирят. Лет пятнадцать назад была скверная история. Один юнец из чужого рода влюбился в женщину из нашего селения и решил ее украсть. Да не смог увести потихоньку, его догнали… и в драке погиб муж украденной женщины. Что началось! Два рода едва друг друга не перерезали! Но старейшины собрались и все решили. По их приговору убийца был сброшен в пропасть. Все жители обоих селений пришли смотреть на казнь. Я тоже там был. А сбрасывали парня со скалы его собственные братья, так-то…

— А с женой что стало?

— Э-э, как-то не задумывался…

Глухая стена закончилась каменной аркой без всякого признака ворот или решетки. Аоранг подумал, что авторитет Знающих здесь настолько высок, что ворота попросту не требуются. Путешественники вошли в первый двор, больше напоминающий каменный мешок. Никого там не встретив, они прошли глухим каменным коридором во второй двор, поменьше. Там Аоранг резко остановился.

Вход в башню тоже был просто темной аркой без ворот и запоров. Над входом, раскинув крылья, склонился бронзовый орел. Он нависал над аркой, хищно скосив вниз глаза и распахнув клюв. Будто, паря в небесах, заметил зайца в траве и собирался броситься вниз.

— Великолепное литье! — произнес Чаухан, заметив, что мохнач не сводит с орла взгляда. — Каждое перышко видно. И глядит, как живой! Ну, идем?

— Погоди, — тихо сказал Аоранг.

— Ты чего?

— Да вот напомнил он мне кое-что… В столичном храме Исвархи перед входом в покои моего наставника, святейшего Тулума, стоят бронзовые псы необычайно искусной работы…

— Может, их создали те же мастера, что отлили этого орла? — предположил Чаухан.

«Этого-то я и боюсь», — подумал Аоранг.

— Давай подождем здесь, — предложил он. — Пусть нас пригласят войти.

— Вполне разумно, — согласился сакон.

Гости остановились перед входом в башню, рассматривая зловещего орла. Ждать пришлось недолго. Вскоре в сумраке мелькнуло что-то белое, и во двор вышел молодой сакон. Его длинная, до земли, рубаха с широкими рукавами сразу говорила о том, что он не кузнец и не воин. На поясе у него висел бронзовый тул для пергаментов и чернильница, борода заплетена в косички, а длинные волосы распущены и перехвачены по лбу серебряным обручем.

Чаухан поклонился вышедшему почтительно, но не слишком низко:

— Мы прибыли по зову Знающих!

Сакон поклонился в ответ и протянул им две плотные ленты.

— Завяжите себе глаза, — приказал он. — Я проведу вас к престолу Огнерукого.

— Ну вот, — проворчал Аоранг, — мог бы сразу сюда пойти — не понадобилось бы и завязывать…

Знающий бросил на него острый взгляд, но лицо его осталось невозмутимым.

— Возьмитесь за руки, — сказал он. — И если входите с чистыми сердцами и помыслами — не беспокойтесь ни о чем.

Они долго шли, вслушиваясь в темноту, но не слышали ничего, кроме собственных шагов и дыхания. Иногда Знающий предупреждал о ступенях, и они то спускались, то поднимались. В конце концов у Аоранга возникло чувство, что их водят по кругу.

Наконец шаги зазвучали гулко, отдаваясь эхом под невидимыми сводами.

— Снимите повязки и склонитесь перед Тарком Огнеруким!

Перед взором гостей предстал большой зал без окон, с высоким сводчатым потолком, освещенный лишь несколькими факелами. А прямо перед ними высилось, сияя, огромное золотое колесо.

«Нет, не колесо! — тут же поправил себя Аоранг, пожирая глазами диковину. — Но как это назвать? Да никак оно в самом деле из золота?!»

Перед ним высилось нечто вроде алтаря. Его венчали две дуги, смыкаясь на чем-то вроде стержня, увенчанного огромным рубином.

«А-а-а, это же молот! — догадался Аоранг. — Значит, эти дуги — как бы руки, держащие его, а вон тот бородатый лик, отлитый в основании алтаря, — сам Тарк Огнерукий!»

Рубин начал медленно вращаться, постепенно разгораясь во мраке. Он вспыхивал и угасал, будто во тьме билось огненное сердце.

Чаухан стоял затаив дыхание, с глубоким восхищением разглядывая причудливый алтарь. То ли это был трепет перед дивным творением человеческих рук, то ли благоговение верующего — Аоранг не понял. Да и понимал ли сам Чаухан? В сущности, божественно прекрасное творение могло — и должно было — являться вместилищем нездешней красоты…

Так размышлял мохнач, но сам он не был особенно тронут. Видал он в столице и более впечатляющие рукотворные чудеса.

«Очень красиво — но ничто перед светящейся стеной из хрусталя в покоях Тулума. И уж тем более — перед золотыми вратами Исвархи в главном храме…»

Аоранг вспомнил изумительные Небесные Врата, что распахивались, выпуская сияющий солнечный диск… Серебряные птицы раскрывали крылья и пели, на бронзовых деревьях, играя самоцветами, распускались цветы, звучала неземная музыка… Тулум разрешал запускать Врата не чаще четырех раз в год. Дескать, поломается механизм, а чинить его потом кто будет?

«Неужели жрецы Исвархи заказывали священные Небесные Врата у огнепоклонников-саконов?»

Между тем к вращению золотого молота добавилось и вращение дуг — в противоположную сторону. Движение совершалось бесшумно и плавно, понемногу ускоряясь. Аоранг ощутил, что его самого вдруг повело вбок, будто он заснул стоя.

«Эге, а этот алтарь не так-то прост…»

Вдруг пульсирующий рубин ярко мигнул и погас. Зал погрузился в полную темноту.

Почти задремавший Аоранг вскинул голову. Это что еще такое?

— Эй! — окликнул он.

Никто ему не ответил, и больше никаких вспышек не было.

Наконец медленно, сами собой зажглись факелы на стенах. Пламя с тихим гулом выходило из железных рожков, понемногу усиливаясь, — такие чудеса Аоранг тоже видал.

Зал был пуст — ни Чаухана, ни молодого жреца. Алтарь тоже исчез.

— Ты прошел испытание, — раздался хриплый голос.

Из темноты вышел другой Знающий — заметно старше первого, с седой бородой и с золотым обручем на волосах.

— Какое? — спросил Аоранг. — Не заснул?

Знающий усмехнулся:

— Ты правильно опознал суть Стража. Конечно, он не испепелил бы вас, суньтесь вы в башню без дозволения. Честно говоря, мы даже не заливаем сейчас в его горло Слюну Тарка — она слишком дорогая, да и нет необходимости…

— Слюна Тарка?

— Липкая огненная жидкость, что горит, пока не сожжет все дотла… А у вас в храме Исвархи как ее называют?

Аоранг замешкался с ответом. Вообще-то, само существование жидкого огня было строжайшей храмовой тайной.

Знающий смотрел на него с насмешливым одобрением.

— Твое молчание делает тебе честь, Аоранг. Если бы мой воспитанник вздумал обсуждать с чужаками подобные вещи — быстро лишился бы языка!

— Ты меня знаешь? — с изумлением спросил мохнач.

— Тебя — нет. Но я знаком с твоим наставником Тулумом, верховным жрецом Аратты. И о тебе я наслышан… Пойдем, покажу тебе кое-что.

Они покинули зал и спустились по винтовой лестнице в подвал. То, что сейчас они находились под землей, Аорангу подсказало чутье мохнача.

— Благодарю, что пришел, — говорил Знающий, шагая впереди по сумрачному коридору. — И что догадался завернуть зеркало в плащ, укрыв от солнечного света. Ты спас всю долину от большого бедствия…

— Зеркало?

— Да, и очень хорошо, что ты сделал это быстро. Иначе оно, напитавшись света, прожгло бы плащ, а потом сожгло бы тебя самого. Поистине Исварха послал тебя сюда, Аоранг. Так говорят кузнецы, и я повторю вслед за ними — тебя привела судьба, чтобы спасти нас…

Коридор внезапно закончился деревянной, окованной железом дверью. Аоранг невольно напрягся — это была чуть ли не первая дверь, которую он встретил в Менди-Саконе.

Знающий обернулся к мохначу:

— Ты жрец Исвархи и ученик самого образованного человека во всей Аратте — а значит, наш собрат. Тебе стоит это увидеть, а нам — услышать твое слово…

Вслед за Знающим Аоранг, пригнувшись, вошел в темный зал, освещенный лишь одним маленьким светильником, горящим перед установленным на треноге золотым диском.

Когда мохнач узнал этот диск, он тут же зажмурился и закрыл глаза ладонью. Однако ничего не случилось, и он осторожно разжал пальцы. Зеркало рдело в темноте слабым золотистым огнем. Изредка по нему пробегали сполохи, словно ветер покачивал язык пламени, хотя никакого ветра в подземелье не было.

«Пламя-то в самом деле качается, — подумал мохнач, глядя, как язычок тянется и льнет к гладкой поверхности. — Зеркало будто всасывает его в себя…»

— Сейчас опасаться нечего, — тихо сказал Знающий. — Мы подкармливаем его. Понемногу, иначе снова…

— Ясно. — Аоранг убрал руку от глаз, подошел к диску, внимательно оглядел его.

Значит, зеркало? В тусклой поверхности отражалось мутное пятно его лица. Мохнач наклонился ближе, рассчитывая увидеть какие-то знаки, может быть, письмена. Однако зеркало было совершенно гладким. Ни сколов, ни царапин — безупречная полировка…

— Только не прикасайся, — предупредил жрец. — Оно может тянуть таару и из живой души. Дыхание Исвархи оживляет все, а зеркалу все равно, чем питаться. Сейчас оно насытилось, но это ненадолго…

— Что вы о нем знаете? — спросил Аоранг, выпрямляясь.

— Не так много, как хотелось бы.

— Оно и раньше вас беспокоило?

Знающий кивнул:

— О том, что внутри Гремящей горы лежит что-то очень опасное, известно более четырехсот лет. Начать с того, что никакой горы раньше не было — она возникла в одну ночь, когда с неба упала звезда…

— Ага-а! Я так и знал!

— Это далеко не первая звезда, упавшая в Накхаране, — усмехнулся Знающий. — Но лишь с Гремящей горой сразу стало неладно. Наши предки, что отправились туда на поиски небесного железа, ничего не нашли, но вскоре заболели и умерли от неизвестной хвори. А вскоре в Менди-Саконе начались землетрясения, источником которых, несомненно, был именно тот черный холм. Поначалу он еще и светился во тьме — по крайней мере, так гласят наши летописи… Один из Знающих, что потом умер, в предсмертном бреду твердил об огненном облаке под землей. Видно, эти мороки внушило ему зеркало… Люди начали переселяться подальше от того места. Мы объявили Гремящую гору заповедной. Впрочем, последние лет сто гора спала и ничем нас не беспокоила. Однако недавно снова проснулась…

— Не гора, — поправил его Аоранг, — оно проснулось.

Они вместе поглядели на золотой диск и содрогнулись — обоим показалось, что диск слушает их…

— Стало быть, вы говорите людям, что на горе — кузница Молниерукого, где он творил людей, — произнес Аоранг. — Или что господь Исварха ударил там в землю огненным копьем, целя в Предвечного Змея… Но почему вы не рассказали людям правду?

— Не хотели. Им незачем об этом знать.

— И вы позволяли им гибнуть от водяных смерчей!

— Водяных смерчей больше не будет.

— А, значит, я верно догадался… Позволите дать вам совет? Никогда не выносите этот диск на солнце!

Знающий молча кивнул.

«Они и это знали, — с досадой понял Аоранг. — И бездействовали, пока вода размывала гору, подвергая опасности целую долину!»

— Не бойся, жрец Исвархи, — ответил жрец, словно читая его мысли. — Мы спрячем его глубоко в недрах горы. Оно больше не причинит людям вреда.

— Тогда прячьте его подальше отсюда, если не хотите, чтобы всю Менди-Сакону разнесло, как Гремящую гору, — съязвил Аоранг. — Что будет, если зеркало снова начнет стремиться к солнцу?

— Будет землетрясение, — со вздохом ответил Знающий. — Что там гадать-то…

— Так зачем вы решили мне его показать?

— Копье Исвархи, Аоранг! Зеркало не имеет никакого отношения к Тарку Молниерукому. Это ваша вещь, не наша. А ты учился у верховного жреца Аратты и наверняка можешь помочь нам с этой бедой… Хотя ты ведь не из арьев, они крепко хранят свои тайны…

— Так! — насторожился мохнач. — Вы считаете, зеркало как-то связано с арьями?

— Мы в этом убеждены, — твердо сказал Знающий.

Он снял с пояса бронзовый тул, достал оттуда ветхий пергаментный свиток, развернул его и прочитал:

— «…Небо вспыхнуло и горело всю ночь до рассвета. Звезды сыпались, словно снегопад, полыхая в небе. Иные падали на скалы, иные в долины… На рассвете явился сам господь Исварха на золотой крылатой колеснице. Он пытался остановить звездопад, но небесный поток подхватил его и бросил в самое сердце Менди-Саконы. Подобно молнии, небесная колесница ударилась оземь. И настала тьма, которая окутывала мир еще день и еще ночь. На третий день солнце взошло в небе, как обычно. А там, где прежде был лишь склон горы, люди нашли черный холм, над которым поднимался столп пламени…»

— Значит, сам господь Исварха не удержал тут поводья солнечных коней? — с сомнением протянул Аоранг.

— Нет, — ответил Знающий, сворачивая свиток, — мы считаем, что у нас разбилась небесная колесница древних арьев.

Мохнач хмыкнул:

— Это же легенда. Конечно, все знают сказки о бегающих по небу колесницах и крылатых золотых кораблях. Помню одну такую песню, мы по ней еще читать учились: «На своей ужасной, грозной поднебесной колеснице он разрушил славный город, и врата его, и башни он сравнял с землей и выжег…»

— Вот перед тобой — часть подобной колесницы. — Знающий торжественно указал на диск. — Что за часть — я не знаю. Но она уцелела при страшном падении, после которого от колесницы не осталось и пыли… Что скажешь, Аоранг?

Мохнач задумался.

— Я ничего не знаю о небесных колесницах, — сказал он. — Ни о чем подобном мне святейший Тулум не рассказывал. Если они и существовали когда-то, это либо великая тайна, либо просто выдумки. Но вот что я думаю насчет этого, как ты назвал его, зеркала. Оно много столетий спало в горе, а недавно проснулось. Что его разбудило?

— Не могло ли оно получить приказ? — подумал вслух Знающий.

— Кто знает? Но за последний год в Аратте произошло множество бедствий. Разливы рек, огромные волны, землетрясения, наводнения… Мы не знаем причины. Одни говорят — Предвечный Змей пробуждается…

— Может, и зеркало было им растревожено? — предположил жрец. — Неспроста же именно водяной Змей освободил его…

— А что, если наоборот? — перебил Аоранг. — Смотри — одно маленькое зеркало, пробудившись, чуть не натворило столько бед. Представь, что бы устроило большое! А ведь его не укроешь плащом!

Тут Аорангу стало жутковато. Он вспомнил сразу несколько песен о битвах Исвархи с дивами. Там упоминались крылатые корабли, способные переносить целые армии. Да что там — у Исвархи был собственный летающий город!

— Мы думаем, это зеркало — источник огромной силы, — заговорил Знающий. — Оно ловит солнечный свет, превращая его в жар и пламя…

— Низшие формы таары, — кивнул Аоранг.

— Некогда оно носило по небу колесницу, но теперь колесницы нет, и нерастраченная таара превращается в разрушающую силу, вызывая возмущение в воздухе, земле и воде…

— Если бы зеркало просто разрушало! Но ведь в его действиях есть какой-то смысл…

— Так и есть! Оно будто разумное, и это пугает нас больше всего.

— Зачем оно вызывало на гору водяного Змея? — думал вслух Аоранг. — Хотело освободиться? Стремилось к Солнцу, своему отцу? А может, желало охладиться, чтобы не перегреться и не лопнуть?

Знающий нервно усмехнулся:

— У нас много устройств с водяным охлаждением, но такая мысль мне на ум не приходила! Так что же нам ждать? Землетрясения? Или зеркало взорвется и вся Менди-Сакона вместе с ним?

— Честно сказать, я думаю, это только дело времени, — признался Аоранг.

Несколько мгновений они молчали, глядя на мерцающий золотой диск.

— Отправляйся в вашу столицу, Аоранг, — сказал Знающий. — Пусть Чаухан проводит тебя до границы Солнечного Раската. Там большие торговища, где ваши купцы закупают коней для столичной знати и войска арьев. С ними ты доберешься до дома быстрее всего. Ступай к Тулуму, расскажи ему все, что видел. Я уверен — он знает, что это за зеркало и как успокоить его.

Глава 5

Холм первоцветов

— Святое Солнце, какая красота!

Солнце, наливаясь светом, в туманной дымке восходило над горизонтом. С каждым мгновением оно становилось все ярче, озаряя степи. Синие тени таяли, уступая место торжествующему весеннему многоцветью.

Аоранг уже бывал в степях Солнечного Раската и однажды даже проезжал через тот самый город, куда они сейчас направлялись. И оглядывать просторы с горных круч ему не раз приходилось. Но никогда он прежде не видал такого моря первоцветов. Розовые, сиреневые, желтые, белые, голубые лепестки… Самые нежные цвета, тончайшие оттенки переливались один в другой. Само воплощение мимолетной красоты! Аоранг знал, что скоро это цветение закончится. Весна войдет в полную силу, жесткое степное солнце спалит цветы вместе с зеленью — и снова будут лишь сухие, выжженные травы до самой зимы…

— Красотища! — эхом повторил Симах, глядя на степь с такой гордостью, словно это расцвел его собственный сад. — Это еще что! Вот потом, когда маки зацветут, тут все будет словно красным шелком застелено. А как он под ветром играет! Видишь, Аоранг, там дорога вьется в холмах? Нам туда! Дальше, за теми двумя холмами, лошадиный торг. А вон там…

Сакон приложил ладонь козырьком ко лбу, всматриваясь в даль.

— …на востоке, видишь, башни в тумане? Это Эрех, самый южный из городов Десятиградия. Но мы туда не поедем. Сейчас спустимся на торжище, там я отведу тебя к барышникам из Аратты, и расстанемся. Ты с купцами на север, а я домой…

Путь к восточным предгорьям занял несколько дней. Владения саконов протянулись полосой вдоль всего южного Накхарана. Симах и Аоранг шли из долины в долину, от селения к селению, везде встречая радушный прием. Аоранг не уставал дивиться на этих людей, что считались лучшими оружейниками в Аратте и при этом были настолько миролюбивы. Конечно, появление мохнача вызывало глубочайшее изумление — и в каждом селении Симаху приходилось раз за разом рассказывать всю историю с самого начала. От водяного Змея до загадочной волшебной находки с Гремящей горы, что теперь хранится в башне Знающих. А потом долго, до поздней ночи, отвечать на вопросы…

— Скоро начнут говорить, что я нашел на Гремящей горе молот самого Тарка, — ворчал Аоранг.

Он подозревал, что всякий раз Симах добавляет что-то от себя. Тот не отпирался.

— Еще и песню сложу!

Род Чаухана проводил Аоранга с почетом и щедрыми дарами. Однако мохнач заметил облегчение на многих лицах. Пусть чужак — спаситель долины и посланник богов, но лучше без него!

— Видишь ли, у нас в роду неспроста считают, что чужестранцы приносят лишь беды, — решил потом объяснить Симах, испытывая некоторую неловкость за родичей. — Помнишь, я на застолье начал было рассказывать почему, а батюшка велел замолчать? Давай расскажу, чего уж там… Была у нас одна почтенная семья, торговали с накхами. Сыновья работали в кузнице, отец часто бывал в разъездах. Однажды поехал он к накхам с товаром, а вернулся не один — привез красивую девочку-сиротку… Он принял ее в свой дом как родную дочь. Поистине она оказалась хуже ядовитой змеи! Вместо того чтобы жить, как положено, на женской половине, она все время вертелась около мужчин. Названый отец все прощал ей, даже обучил владеть оружием… Закончилось бедой: все трое братьев в нее влюбились! Знаешь, что она сделала?

— Сбежала, — мрачно сказал Аоранг. — И братьев с собой сманила.

— Как ты догадался?!

— Я не догадался. Я был знаком с той девицей. И знаешь, что скажу: повезло вам, что она погубила всего одну семью, а не весь род!

Симах вытаращил глаза на мохнача.

— А теперь ты послушай…

Пришел черед Аоранга рассказывать все, что он знал о Янди и братьях-саконах. Не умолчал и о том, что одного из них он по несчастливой случайности убил в лесу.

Симах нахмурился и задумался.

— Я расскажу отцу всю историю, — наконец сказал он. — Про девчонку расскажу и про братьев, а что ты случайно убил сакона — не скажу. Иначе тебя проклянут и прикажут мне забыть твое имя. А ты мой брат, и я хочу, чтобы ты им и остался.

Аоранг обнял юного сакона:

— Ты навсегда останешься мне братом, Симах!

— А ты мне. У тебя здесь есть семья в Менди-Саконе, и наши двери всегда открыты для тебя!

— Я этого не забуду, — торжественно ответил мохнач.

— И что бы там ни говорил людям страх, ты нас спас, — добавил Симах. — Я это очень хорошо понимаю, хоть и не Знающий. Да скует тебе Тарк золотую тропу до самой столицы!

* * *

К полудню названые братья спустились с гор. Теперь они шагали по разбитой возами дороге, окутанные пьянящим ароматом цветов, слушая жужжание насекомых и птичий щебет в зеленеющих кустах.

— Что-то я не вижу ни одного воза, — с беспокойством заметил Аоранг. — И быки тут давно не проходили — ни одной свежей лепешки… А что, если барышников из Аратты не будет? Когда я уходил из столицы, начиналась война…

— Будут! — беспечно сказал Симах. — Сурьи с Араттой никогда не враждовали, а для армии лошади особенно нужны. Причем сурьи продают не просто отличных коней, а обученных — и для всадников, и для колесниц…

— Но ведь мы сейчас в самой южной области Десятиградия. Неужели купцы поедут за лошадьми в такую даль?

— Конечно поедут! — Симах даже удивился невежеству мохнача. — Чем дальше от столицы — тем дешевле кони. В Эрехе за доброго коня спрашивают втрое меньше, чем за такого же на севере, в Манхе…

Однако уверенность Симаха оказалась напрасной. Когда путешественники обогнули холм, их взорам предстало пустое, заброшенное торжище. Аорангу сразу вспомнилось такое же, где его застал потоп, только это было вчетверо больше.

— Никого! — изумленно восклицал Симах, обежав пустые ряды. — Оно брошено! Все ушли! Причем давно…

Аоранг испустил глубокий вздох:

— Что будем делать?

— Пойдем дальше, в Эрех, — развел руками сакон. — Уж его-то точно не бросили! Городок небольшой, но несколько десятков семей там живет постоянно: кожевенники, седельники, кузнецы…

Аоранг кивнул. Города Десятиградия были весьма необычным местом. Все они были расположены на одинаковом расстоянии, какое можно с рассвета до заката одолеть верхом. Всякий город был выстроен в виде солнечного колеса и окружен высокой глиняной стеной, за которой селились ремесленники и торговцы. Подавляющее большинство сурьев в городах не жили и приезжали туда только по делам. Никогда бы они не согласились обменять свою волю, колесницы и войлочные вежи на дымные и темные глиняные домишки.

— Да, я помню Эрех, — сказал мохнач. — Там был вполне приличный постоялый двор. Если хочешь, ступай домой, я доберусь…

— Нет уж, я тебя провожу!

И друзья отправились на восход, углубляясь все дальше в степи.

Они шагали, разговаривая о том о сем, а солнце двигалось в противоположную сторону — к горам Накхарана. Вот оно уже начало светить им в спину, бросая на дорогу длинные тени. А до Эреха все еще было далеко…

— Пожалуй, сегодня не дойдем, — оглядываясь, заметил Симах. — Надо думать о ночлеге.

— А что там думать? — пожал плечами Аоранг. — Выберем лощинку, чтобы укрыться от ветра, завернемся в плащи и проспим до утра. Людей тут нет, а от зверей нас Рыкун устережет…

— Может, есть кто похуже зверей, — проворчал сакон, снова озираясь.

— Да что ты все вертишься? — не выдержал Аоранг. — Скоро голову открутишь!

— Горы, — вздохнул юноша. — Все дальше и дальше! Уже еле видны…

— Как — еле видны? Да вон они!

— Далеко, — упрямо повторил сакон. — И как это люди вообще могут жить на равнине?! Укрыться негде, ты как на блюде — налетай и ешь! Недаром сурьи гордятся своей доблестью. Для житья в таком месте и впрямь нужна отвага!

Уже на закате дорога вывела друзей к одинокому кургану. Тот высился шагах в ста от дороги. На вершине его торчал идол в островерхом шлеме. К удивлению мохнача, Симах низко поклонился ему.

— Это же ваш Господь Солнце, — объяснил он Аорангу. — Как не почтить его?

— Этот истукан? — скривился Аоранг. — Поистине оскорбление для господа Исвархи!

Они подошли поближе к кургану и остановились, рассматривая каменного идола. Вблизи он выглядел таким же неказистым, но достаточно грозным. Взор его был обращен на закат, к горам.

— Сурья Викартан! — произнес Симах, приглядевшись к идолу. — Ну, понятно!

— Ты неверно говоришь, — поправил его Аоранг. — Здешние жители называют солнце «Сурья Исварха».

— Ничего подобного, — хмыкнул Симах.

— Нас так учили в храме!

— А я сюда третий год вожу наконечники стрел на продажу. Сурьи поклоняются солнцу, но совсем не так, как в Аратте. Тут на каждый случай жизни — свой Исварха. У них и нрав отличается, и облик, а порой и пол…

— Верно ли я тебя понял? Сурьи считают Исварху женщиной?!

— Ну гляди: в холодное время года здесь правит Сурья Химават — Согревающий, иначе Зимнее солнце. А как начинает пригревать, Химават уходит в Накхаран, на ледники, и там засыпает до зимы. На смену ему приходит юная, светлая и нежная Сурья Васанта…

— Богохульники, — проворчал Аоранг. — А это что за чучело на горке?

— Сурья Викартан, бог полуденного солнца, а по сути — войны. Он охраняет рубежи Солнечного Раската. Уж не знаю от кого. Может, от накхов.

— Бог войны, надо же! — усмехнулся Аоранг. — Как думаешь, он не испепелит нас, чужаков?

— Зачем? — удивился Симах. — Мы ведь не с дурными намерениями, мы сурьям не враги…

— Тогда давай под этим холмом и заночуем. Пусть этот божок охраняет нас. Как знать, может, и в нем есть частица солнечного огня…

* * *

Когда зашло солнце, Аоранг и Симах уже сидели и ужинали, греясь у костра. Сухой кустарник сгорал быстро, но живой огонь пришелся очень кстати: после заката похолодало так, будто Сурья Химават вернулся с ледников.

В последнем селении, где они ночевали, Симаху выдали целый мешок припасов, так что ужин получился сытным и вкусным. После еды Аоранга начало сразу клонить в сон.

Но Симаха как будто что-то беспокоило. Он снова принялся оглядываться, вздрагивая при каждом шорохе.

— Ты чего ерзаешь? — зевая, спросил мохнач.

— А знаешь, сколько по ночам в степи шастает нечисти?

Аоранг удивленно взглянул на сакона и рассмеялся.

— Ты не смейся, а то как бы не заплакать! — обиделся Симах. — Кто предупрежден, тот, знаешь ли, дольше проживет…

И юный сакон принялся рассказывать страшные байки о степных дивах. У Аоранга от них даже сон прошел. Конечно, во всякой земле есть свои темные дивы — но, похоже, самые злобные и жуткие собрались именно тут, в Солнечном Раскате.

— …зимний див приходит морозными ночами. Он настолько страшен обликом, что при виде его птицы замертво падают с неба. Травы чернеют, вода высыхает, земля покрывается трещинами… Все гибнет при его приближении. Людей охватывает тоска, они ложатся наземь и умирают. А потом путники находят лишь высохшую кожу… К счастью, огонь может его отогнать!

— Значит, мы в безопасности. — Аоранг подбросил в пламя сухую ветку.

— Но есть кое-кто пострашнее зимнего дива. Ее и огонь не берет…

— Ее?

Симах огляделся, понизил голос:

— Женщина-скорпион! Она тоже пробуждается после заката. Вылезает из своей песчаной норы и отправляется на охоту. А охотится она исключительно на мужчин…

Аоранг хмыкнул.

— На тех, кто над ней насмехается, — сурово продолжал Симах. — С ними она обойдется особенно жестоко…

— За что же?

— А вот послушай. Жила-была одна женщина в земле сурьев. И очень ей хотелось стать богиней. Не в добрый час кто-то сказал ей: чтобы обрести божественность, надо переспать с богом. Женщина долго искала хоть кого-то, но богов не просто отыскать, если они сами того не желают! Тогда она отправилась в безлюдные сухие степи, в самую глухомань, где водится лишь нечисть и ядовитые твари. Там ей встретился тот самый зимний див, о котором я тебе рассказывал. «Я хочу провести с тобой ночь», — сказала ему женщина. Тогда див поцеловал ее в плечи, и из каждого ее плеча выросло скорпионье жало. «Ну ты и уродина, не стану я с тобой спать», — сказал зимний див и исчез в пыльном вихре. Так женщина и не стала богиней. Теперь она веками бродит по степи и мстит всем мужчинам за того, кто обманул ее. Она завлекает их в свои объятия, а потом убивает…

— Жуткая история! — Аоранг зевнул. — Мурашки по коже!

— Поглядел бы я на тебя, если бы ты ее встретил, — обиженно сказал Симах.

— Давай спать! И не забивай себе голову пустынными дивами — мы как-никак под божественной защитой…

Аоранг указал в сторону невидимого в темноте идола Сурьи Викартана.

Но то ли «неправильный Исварха» плохо справлялся со своими обязанностями, то ли не пожелал защищать иноземцев…

Мохнач проснулся среди ночи оттого, что ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Он обернулся и увидел, что в сумраке, куда еле достигает отсвет костра, стоит смуглая женщина с рыжими волосами.

— Иди сюда, путник, я тебя поцелую, — позвала она голосом горько-сладким, как дикий мед.

«Это тот див — женщина-скорпион!» — понял Аоранг.

— А ну-ка, покажи свои плечи! — потребовал он.

Та повела плечами, сбрасывая шаль. Плечи были великолепны, и никаких скорпионьих жал на них мохнач не заметил. Женщина шагнула из тьмы, прильнула к Аорангу, закинула руки ему за шею и впилась в губы поцелуем. У мохнача голова пошла кругом — а в следующий миг женщина вспыхнула изнутри темным пламенем, жалящим, словно рой пчел!

«Она создана из огня! Это же огненный див!» — успел подумать Аоранг, прежде чем боль поглотила его…

…Он распахнул глаза и рывком сел. Никакого дива поблизости не было. Солнце уже взошло, его багровый край рдел над горизонтом. По другую сторону погасшего костра похрапывал Симах, с головой завернувшись в шерстяной плащ.

«Святое Солнце, какой холод!»

Аоранг встал на ноги, повернулся на восток и запел молитву восходящему солнцу, чего давно уже не делал.

* * *

— Что-то мне тревожно, — сказал Симах, останавливаясь посреди дороги.

— Почему?

Аоранг быстро огляделся. Они были в пути уже полдня. Вскоре должны были появиться глиняные стены Эреха, но пока дорога все так же вилась среди пологих, поросших колючими кустами холмов.

— Здесь что-то не так, — проговорил Симах. — Я же не первый раз иду в Эрех этой дорогой… Тут все как вымерло. Ни одного путника за весь день не встретили, не бывает такого!

— А может… и вправду вымерло?

Юноши переглянулись, и каждый ощутил, как глубоко в животе шевельнулся страх. А бояться было чего. В Аратте иногда случались моровые поветрия, и всякий раз они приходили именно из Солнечного Раската… Никто, даже могущественные арьи, не знал, что с ними делать. Только перекрывать дороги, запирать городские ворота, запрещать переправы… Или бежать от болезни — как можно скорее, как можно дальше.

— Тогда были бы трупы у обочин, — сдавленным голосом сказал Симах. — Или дым от костров, на которых их жгут…

— Может, и жечь уже некому, — пробормотал Аоранг. — Ветер не со стороны Эреха?

— Нет, с гор, — с облегчением сказал Симах. — Знаешь, Аоранг, если до самого города не встретим живого человека, я внутрь не пойду!

Дальше они шли в молчании.

«Что же это творится по всему миру? — думал Аоранг. — Потопы, землетрясения, теперь еще это! Осталась ли хоть одна страна, где все благополучно?»

До Эреха оставалось уже совсем недалеко, когда справа от дороги, на высоком холме, Аоранг заметил какие-то развалины. Они заинтересовали его — каменная постройка принадлежала явно не сурьям.

— Что там? — спросил он.

Симах развел руками:

— Должно быть, заброшенный храм. Никогда туда не лазал.

— Давай поднимемся? Думаю, оттуда уже должен быть виден Эрех. Поглядим на него сверху.

— Это разумно, — быстро согласился сакон. — Даже если ветер переменится, дотуда не достанет.

Вскоре они уже поднимались на холм. К развалинам вела тропа — к удивлению путников, вовсе не заброшенная.

— Кто-то сюда ходил, — сказал Симах, глядя под ноги. — Все в следах!

Аоранг тоже поглядел на следы и хотел что-то сказать, но промолчал и задумался.

Чем ближе к вершине, тем чаще начали попадаться желтоватые, обработанные каменные блоки. Часть из них была расколота, будто по ним лупили кувалдой.

— Такое чувство, будто там наверху стоял великан и швырялся камнями, — удивлялся Аоранг. — Ладно, эти, большие, явно скатились. А вон те, поменьше, похоже, прилетели! Диковинное место!

— Да землетрясение тут было. — Симах указал на глубокую трещину в земле. — Ничего особенного…

Когда друзья поднялись на вершину, удивление их только усилилось. Перед ними предстала древняя каменная постройка — скорее не храм, а сторожевая башня. Осталось от нее не слишком много. Неведомая сила расколола вершину холма пополам, так что разлом прошел ровно посередине башни. Две ее половины торчали в небо, между ними угадывался провал.

«Словно нечто вырвалось из вершины холма и разорвало его надвое», — подумалось Аорангу.

— Гляди-ка! — указал Симах, показывая на останки башни.

На уцелевшем куске стены прямо над провалом виднелся необычный знак — отпечаток ладони, будто вдавленной в камень. Аорангу этот знак показался знакомым, — кажется, он о нем слышал или читал… А поверх ладони чем-то бурым был намалеван неровный круг с острыми короткими лучами. Видимо, пытались изобразить солнце, но рисунок больше напоминал рабский ошейник.

Аорангу сразу чем-то не понравился этот знак. Перешагивая с камня на камень, он направился в ту сторону, чтобы лучше рассмотреть его, — и ощутил запах.

Когда к вони добавилось жужжание мух, Аоранг уже понял, что́ найдет в разломе.

— А вот и трупы, — процедил он.

— Что там, мертвецы? — тревожно спросил Симах. — Проклятие! Ветер не к нам?

— Нет. Но все равно, давай-ка уйдем отсюда!

— Погоди, я взгляну, — неожиданно возразил Симах. — На торжище могли быть саконы…

Он взобрался на высокий каменный блок, осторожно заглянул в яму и ахнул:

— Аоранг, ступай сюда! Тебе надо это увидеть!

Зрелище, открывшееся мохначу, было ужасным — но ему сразу стало ясно, зачем его позвал Симах. Яма была доверху полна полуразложившихся трупов. Не меньше пары дюжин мертвецов, прикинул мохнач. И все — безголовые…

— Хвала Солнцу, это не мор, — сдавленным голосом произнес мохнач. — Их убили. Смотри, как порублены тела! Эх, а я ведь заметил — наверх следов вело намного больше, чем вниз! Еще думал, что бы это значило… Их привели сюда и убили. А уже потом кто-то отрубил им головы…

— Они тут давно уже лежат, — еле сдерживая тошноту, проговорил Симах. — Не меньше месяца… И там в яме не сурьи.

— Вижу, — мрачно ответил Аоранг. — Это люди из Аратты.

Кафтаны и сапоги с мертвецов сняли, но и по оставшейся одежде можно было догадаться, откуда те родом.

— Эти из столицы, — Аоранг оглядывал трупы, — вон те — с поречья Ратхи… Должно быть, это те самые барышники, которых мы искали. Купцы, их слуги, охрана… Все-таки война добралась и сюда!

— Или грабеж, — возразил Симах. — Гляди, как их обчистили. Небось и товар забрали.

— А головы зачем рубить?

Симах пожал плечами и спрыгнул с камня наземь.

— Одно могу сказать точно, — продолжал Аоранг, присоединяясь к нему. — Что-то произошло между сурьями и моими соотечественниками. Сурьи пригнали купцов сюда, убили, ограбили, отрубили головы… и сбежали в степи. Поэтому и людей нет ни на торжище, ни на дороге. Боятся расплаты!

— Ладно хоть не мор, — заметил Симах. — Думаю, лучше нам сейчас в Эрех не ходить.

— А я думаю, там тоже никого нет, — сказал Аоранг. — Искать сурьев по всей степи — дело бесполезное, а городок — вот он. Приезжай и наказывай…

Юноши отошли подальше от зловонной ямы.

— Что дальше делать будем? — спросил Аоранг.

— Возвращаемся, — со вздохом ответил Симах. — Поедешь домой другой дорогой, через владения накхов. Сейчас у Аратты с ними вроде мир…

— Этак я только к лету доберусь до столицы, если вообще доберусь… Погоди-ка!

— Что? — вскинулся Симах.

— Ты чувствуешь запах цветов?

— Смеешься? Конечно нет! Только мертвечины.

— Мертвечина — понятно…

Аоранг поднял подбородок и начал принюхиваться. Симах смотрел на него с любопытством. Мохнач сейчас напомнил ему дикого зверя на охоте.

— Первоцветы, — произнес Аоранг, опуская голову. — Много, вон там!

— Первоцветы — здесь? Да тут только колючки…

— Ну-ка пошли!

Они обошли расколотую башню, каменные завалы и выбрались на площадку, вымощенную каменными плитами. Аромат цветов усилился.

— Это что еще за…

Симах умолк на полуслове.

Перед ними зеленела цветущая поляна. Посередине ее на каменной глыбе стоял незнакомый божок — приземистый, тяжелый, грубо вырубленный идол. Короткие ноги широко расставлены, руки угрожающе воздеты. Острые лучи торчали из головы, словно рога. Оскаленные зубы, красные глаза… Весь он, с ног до головы, был вымазан чем-то бурым. На плечах накинут очень странный плащ…

— Святое солнце, — прошептал Аоранг, рассматривая цветочную поляну.

Именно она, а не идол повергла его в ужас. Площадка была уставлена отрубленными головами. У каждой было проломлено темя, и оттуда наружу тянулся к небу весенний цветок. Две головы с нарочно оставленными длинными золотистыми волосами были торжественно поставлены под ноги зубастого идола.

— У этого дива на плечах, — заикаясь, произнес Симах, — человеческая кожа… Что все это значит?

Аоранг не мог найти слов, и ответа у него не было.

Глава 6

Половодье

Аоранг шел на север. По левую руку от него то появлялась, то снова скрывалась в туманной дымке голубая полоса гор Накхарана. Справа, на восток, простирался бесконечный Солнечный раскат.

Мохнач шагал по торговому тракту, что тянулся вдоль гор до самой Ратхи. Дорога была изрядно разбита колесами повозок и копытами быков, но сейчас пуста. Насколько помнил Аоранг, ему предстояло миновать несколько небольших торжищ и обойти еще один город ремесленников. А затем, когда белые вершины Накхарана останутся позади, он выйдет к широкой, медленной Ратхе. Там его ждет перевоз, в прежние времена очень многолюдный, и наконец — Двара, столица юга.

День выдался теплый и ясный. Пригревало солнце, но до летней жары было еще далеко. Все вокруг цвело и пело. Среди первоцветов уже поднимались синие звезды диких тюльпанов. Небо звенело от пения жаворонков. На обочинах, свернувшись кольцом, грелись пятнистые змеи. Аоранг полной грудью вдыхал аромат оживающей земли, в то время как его взгляд подмечал каждое движение в степи. Вот в траве мелькают дрофы; вот орел медленно кружит в высоте. Изящные рыже-серые сайги, заметив мохнача, отбежали подальше и замерли, развернув в его сторону большие уши.

«Где сейчас Рыкун? — весело подумал Аоранг. — Уж не лежит ли в траве позади этого табунчика, выбирая себе обед?»

В щедрой степи сурьев Рыкун отъедался за все предыдущие голодные дни. Шерсть его лоснилась, морда стала еще шире. В последнее время он завел новую привычку — днем спать в каких-нибудь кустах, а охотиться по ночам. Аоранг никогда не учил его этому. С каждым днем в саблезубце будто просыпалась память предков. Мохнач почти ожидал, что однажды Рыкун уйдет на охоту и не вернется. Однако тот все равно каждую ночь нагонял «отца».

«Как здесь хорошо! — думал Аоранг на ходу. — Как будто и не существует ни ямы с трупами, ни расколотых голов… Ни зубастого дива, завернутого в человеческую кожу…»

Но они были — и могли встретиться снова. Так что мохнач среди всей этой красоты каждый миг оставался настороже.

«Словно мало необъяснимых, ужасных бед творится в мире, — размышлял мохнач. — Неужели теперь и людьми овладело то же безумие, что и природой? Право, мне все чаще кажется, будто мир сломался, а я в одиночку пытаюсь починить его… Куда я иду? Неужели верю, что святейший Тулум, услышав о водах на юге, сразу найдет решение? Не веду ли я себя как ребенок, который в миг опасности бежит к отцу?»

Аоранг нахмурился.

«А ну-ка прекрати! — одернул он себя. — Ты — жрец, который несет важные сведения главе храма. Это все, о чем следует думать!»

В сущности, мохнач понимал, почему его мучают подавленность и недовольство собой. Все из-за Симаха. Они расстались не слишком хорошо.

Молодой сакон повел себя как наседка! «Я не хочу, чтобы ты шел один через степи! — кричал он. — Я не пущу тебя, это верная гибель! Твоя кровь будет на моих руках! Сказано — пойдем через Накхаран!»

«Чепуха, — возражал Аоранг. — Я уже ходил торговым трактом и знаю эти степи. Обойду город и торжища — никто меня не заметит. И со мной Рыкун!»

«Рыкун умеет уворачиваться от стрел?! Тебя расстреляют с коней, даже близко подходить не станут!»

«А если я доберусь до столицы месяца через три, то, может, уже и столицы никакой не будет! — вспылил мохнач. — Нет времени, понимаешь?! Все, прощай!»

И вот уже восьмой день Аоранг шел на север. Припасы закончились, мохнач жил охотой, благо дичи было в изобилии. Он миновал уже два торжища — также заброшенных. Поспешно уходил с дороги, едва замечал вдалеке облачко пыли, и прятался за какой-нибудь кочкой или корягой, пропуская отряды сурьев. Их было много — вооруженных всадников, и все тоже ехали на север. Каждый род ехал со своим знаменем — конским хвостом на шесте, разукрашенным разноцветными шнурами и лентами. Каждый раз, провожая всадников взглядом, Аоранг с горечью убеждался: да, сурьи вступили в войну с Араттой. И судя по тому, как обошлись с купцами под Эрехом, арьев об этом предуведомлять не стали…

«Наверняка такие же ямы с мертвецами сейчас по всему Десятиградию…»

Мысли Аоранга снова и снова возвращались к расколотым черепам с растущими из них цветами. Что за бог сурьев требовал таких жертв? Он не мог припомнить, как ни старался. Похоже, все то, чему его учили в жреческой школе, не годилось для толкования наступивших времен…

На третий день пути Аоранга на рассвете разбудил отдаленный лай собак. Он вскочил и поспешно отошел подальше от тракта. Но вскоре с тревогой понял, что дела складываются не самым лучшим для него образом.

«Это не обоз и не отряд воинов… Множество коней, собак едут не по дороге, а прямо через степь… Какой-то местный вождь отправился на охоту!»

Лай приближался. Россыпь темных точек усеяла степь. Сайги неслись прочь от охотников прямо на Аоранга. За ними следовали всадники.

«Они сейчас налетят на меня! Вот не повезло!»

Аоранг огляделся — ни кочки, ни ямки. Впрочем, от собак они бы его не укрыли… Мохнач упал в траву. Через несколько мгновений мимо, чуть ли не перескакивая через него, пронеслись легкие серо-рыжие сайги…

Крики, улюлюканье и лай раздавались совсем близко. Свистнула стрела, ушла в небо…

Вдруг неподалеку раздался громоподобный рев. Сайги шарахнулись в сторону и исчезли так быстро, словно на них дохнул ураган. А шагах в пятидесяти из травы поднялась клыкастая голова и могучие плечи очень недовольного Рыкуна.

На миг над степью застыла ошеломленная тишина. Рыкун испустил еще один устрашающий рык и огромными прыжками помчался в степь.

Охотники закрутились на месте, осаживая коней. Послышались громкие возгласы, перебранка. Затем охота сорвалась с места и понеслась за невиданным зверем. Свист, лай, замелькали стрелы… Лошади пролетели в нескольких десятках шагов от Аоранга. Тот выждал, пока кони и собаки удалятся на достаточное расстояние, вскочил и устремился в противоположную сторону.

Мохнач знал, что саблезубец может бегать очень быстро, но недолго. «Надеюсь, Рыкун сумеет оторваться… Проклятие, вот же я зашел! Недаром в этой степи столько зверья, — видно, угодья какого-то князя… И где прятаться, непонятно — они могут появиться откуда угодно…»

До вечера Аоранг с охотниками не встретился. На закате он снова вышел на дорогу и уже в сумерках ощутил, как дрожит под копытами земля. В последний миг успел спрятаться в сухой яме недалеко от дороги. Сурьи, возвращаясь с охоты, ругались на чем свет стоит. Наречие сурьев, напоминающее испорченный древний язык арьев, было Аорангу в целом понятно. Погоня за незнакомым зверем закончилась ничем — тот растерзал нескольких догнавших его собак и исчез в степях. Теперь охотники обсуждали, не злой ли див это был в зверином облике, и склонялись к мысли, что див. «Конечно, так проще оправдать неудачу», — ехидно подумал Аоранг.

Всадники уехали, но Аоранг все еще лежал в траве и думал. Из подслушанных отрывков беседы он уяснил, что где-то поблизости — ставка местного владыки. Аоранг знал, что общество сурьев устроено примерно так же, как у вендов: в мирное время каждый род жил сам по себе, но во время войн союзные племена собирались под рукой сильного вождя.

Кто сейчас правит Солнечным Раскатом? Кто собирает племена сурьев в единое войско против Аратты?

Этого Аоранг не знал. Слышал только, что старый правитель сурьев, считавшийся почетным правителем Десятиградия, умер около года назад и его место занял то ли сын, то ли внук.

«Дело ясное, — размышлял мохнач. — Новый вождь, молодой хищник, которому надо утвердить свою власть среди таких же степных волков… Видя, что Аратта шатается, он не удержался и тоже набросился на нее, как прочие. Словно падальщики — на завязшего в болоте мамонта… Надо как можно скорее уходить из этих мест. Не то еще наткнусь на сторожевой разъезд. Они и разговаривать со мной не станут — сразу выпустят стрелу… Это в лучшем случае…»

Однако Аоранга ожидало нечто похуже.

* * *

На другой день поутру дорогу пересекло русло неглубокой реки. Даже моста тут не было: чахлую речушку вполне можно было не то что перейти вброд, а проще — перешагнуть.

«Река течет с запада на восток, — прикинул Аоранг. — Должно быть, из Накхарана. Да, вон и галька на дне, несомненно, принесена течением… А пойду-ка я по руслу! И от дороги, и от охотников подальше…»

Довольный, что представился удобный случай уйти с дороги, Аоранг зашагал по каменистому речному дну в сторону далеких гор. Но радость его была недолгой. Еще солнце не перевалило за полдень, как мохнач заметил, что вода в русле понемногу прибывает.

Поначалу Аоранг даже обрадовался, умылся и напился. Потом обнаружил, что идет по воде — ручей разлился от стенки до стенки речного ложа. Мохначу пришлось поспешно вылезать оттуда, чтобы не промокнуть насквозь.

А вода все поднималась.

Когда поток начал переливаться через края русла, подмывая берега, Аоранг понял, что все это может обернуться очень скверно. Степь вокруг, как назло, была ровная, как блин, — ни холма, ни деревца.

«Где-то идет паводок… Хорошо, если обычный весенний, а если нет?! Вода течет с гор, уже хорошо… Может быть, просто в Накхаране тают снега, наполняя сухие русла…»

Потом Аоранг сообразил, что его встревожило. Выходя из берегов, становясь все шире и полноводнее, поток не становился быстрее, наоборот, он замедлялся.

«Дальше по течению — какое-то препятствие, — понял мохнач с нарастающей тревогой. — Надо скорее уходить от этой речки!»

Уже не думая о возможной встрече с сурьями, он напрямик через степь устремился в сторону гор. По его прикидкам, до них было дня два пути. Но есть ли у него эти два дня?!

«А может, Ратха разлилась? — с внутренним холодком подумал Аоранг, шлепая по мокрой грязи, в которую понемногу превращалась земля. — Если великая река выйдет из берегов, ее воды хватит, чтобы затопить половину Солнечного Раската!»

Он помнил, что Ратха протекала где-то на востоке. Где именно — мало кто знал. Южнее Двары по берегам Ратхи находилась еще пара торговых мест, устроенных купцами Аратты для торговли с сурьями, — и все. Дальше берега реки были необитаемы, а степь понемногу превращалась в безжизненную пустыню. Может, Ратха растворялась в песках… Или впадала в то самое море, которое сейчас пожирает землю Великой Матери?!

«Но тогда вода наступала бы с юга!»

Аоранг продолжал гадать, понимая, что это бессмысленно и ничем не поможет его спасению. Он шагал уже по колено в воде, постоянно оглядываясь в поисках хоть какой-то возвышенности. Сайги мчались прочь, птицы выпархивали из гнезд, улетая вдаль, и он завидовал им. Вода понемногу поднималась. Она несла пучки трав, ветви кустов… Течение все замедлялось — пока не случилось именно то, чего боялся мохнач. Вода поменяла направление. Теперь она текла не с севера, а с юга…

«Да, это разлив Ратхи, — обреченно подумал Аоранг. — Видно, та речушка в нее впадала… Исварха, помоги мне выбраться отсюда!»

Темнело. Мутные воды понемногу затапливали всю обозримую долину, стремясь на северо-запад. Аоранг, по пояс в воде, упорно брел к далеким горам. Одно несколько обнадеживало мохнача — вода прибывала очень медленно. Аоранг даже суму с вещами не замочил. Но до гор еще шагать и шагать…

«Надеюсь, Рыкун в безопасности, — думал он, борясь с мягкой силой потока, толкающей его под колени. — Лишь бы не поплыл искать меня! Святое Солнце, как холодно! Нельзя останавливаться… Хуже всего, что нигде ни холма, ни деревца…»

Течение становилось все сильнее. Вода поднялась уже по грудь, когда мимо мохнача пронесло деревянные обломки. Аоранг опознал их как остатки телеги. Потом медленно проплыла кверху брюхом лошадь. Аоранг проводил ее взглядом, остановился и хлопнул себя по лбу.

На дне его дорожной сумы лежали два меха для вина. Вино они выпили по пути еще с Симахом, а меха запасливый мохнач прибрал на всякий случай и забыл о них. И вот сейчас этот случай настал!

Вскоре мохнач уже плыл на двух надутых мехах по течению, изредка отталкиваясь от дна посохом, чтобы направляться в нужную сторону, и чувствовал, как отходят сведенные долгой борьбой с потоком мышцы.

«Если поддувать меха — ночь продержусь легко, — повеселев, думал он. — Рано или поздно вынесет или к людям, или на отмель, или хотя бы дерево попадется на пути… Теперь главное — не замерзнуть…»

Уходящее за горы солнце озарило багрянцем снежные вершины, превращая воды разлива в кровь. Еще немного, и бывшая степь начала погружаться в сумрак.

Внезапно впереди Аоранг увидел нечто темное над гладью вод.

«Неужели островок? — воспрял он. — Нет, скорее какая-то постройка… Или…»

Со стороны темного пятна донесся звук, заставивший Аоранга вскинуться, забыв обо всем. Это был плач младенца.

Мохнач, рассекая грудью напирающую воду, направился к темному пятну. Жалобный плач то умолкал, то возобновлялся.

Вблизи пятно оказалось крытыми носилками. Видно, их несло течением, а потом они зацепились за дерево и повисли, покосившись, над самой водой. Аоранг подошел вплотную, непослушной от холода рукой отдернул плетеную занавесь. На дне, среди мокрых подушек, ничком лежала женщина. Одной рукой, стараясь то ли согреть, то ли удержать, она крепко прижимала к себе сверток, из которого и доносился плач. Другая рука была по плечо опущена в воду. Женщина была такой бледной и холодной, что Аоранг сперва подумал о самом худшем.

— Эй! — он попытался перевернуть ее на бок. — Ты жива?

В ответ послышался неразборчивый шепот. Женщина, явно не осознавая, что перед ней незнакомец, звала кого-то по имени. Аоранг взял ее за плечо, чтобы вытащить из воды руку, потянул — и невольно ахнул. Пальцы женщины крепко сжимали запястье утопленника.

Аоранг сжал зубы и принялся разгибать окостеневшие пальцы. Разжав, вытянул за руку из воды подростка… Поглядел на него, вздохнул и отпустил. Мертвец медленно исчез под водой, уплывая к горам.

Избавившись от груза, носилки, вопреки его ожиданиям, не выпрямились, а накренились еще сильнее. Аоранг заглянул под них, чтобы посмотреть, на чем они держатся… и отшатнулся. Не было никакого дерева. Все, что держало носилки, были торчащие из воды мертвые руки.

Губы Аоранга сами зашептали молитву. Он подхватил кренящийся край носилок и приподнял, неосознанно стараясь разделить их тяжесть с теми, кто стоял под водой. И словно дождавшись помощи, мертвецы один за другим начали погружаться, исчезая в пучине. Носилки тут же набрали воды и накренились — мохнач едва успел вытащить из них женщину с младенцем.

Через несколько мгновений не осталось ничего — лишь гладь воды. И женщина с плачущим младенцем на руках у Аоранга.

«Святое Солнце, что это было?! — с изумлением и трепетом думал мохнач. — И что мне теперь делать?»

Особого выбора у него не было. Меха и его-то лишь поддерживали, а для трех человек их было слишком мало. Аоранг привязал к ним женщину так, чтобы ее голова и плечи находились над водой, на спину ей примотал сверток с младенцем.

«Пойду дальше, пока хватит сил, — подумал он. — Пока не онемеют окончательно руки и ноги… А там… Рано или поздно я упаду, а женщину с младенцем дальше понесут воды разлива. Если мертвецы спасли ее от гибели, значит у нее особая судьба… Пусть Исварха начертает ее имя в свитке жизни и осенит ее крылом спасения…»

К тому времени уже почти стемнело. Дальше путь Аоранга пролегал во тьме. Каждый новый шаг давался ему со все большим трудом. Ноги путались в травах, он начал спотыкаться и падать. Все чаще закрадывалась даже не мысль, а крик всего измученного тела: «Зачем идти? Куда? Дороги не видать, вокруг лишь тьма. Остановись и отдохни…»

Аоранг стискивал зубы и шагал. Он очень хорошо знал этот зов. Он слыхал его и прежде, пробивая путь сквозь метель в Ползучих горах. Это был голос смерти.

Аоранг знал: нельзя его слушать. Знал и то, что рано или поздно послушается все равно. Человек может быть очень силен, но не сильнее богов…

Сражаясь с понемногу предающим его телом, мохнач поначалу даже не заметил, что уровень воды начал падать. Все, что его занимало, — сделать шаг и еще шаг… Даже когда впереди замелькали огни, он с досадой отвернулся. Вспышки, голоса, плеск воды и ржание коней лишь отвлекали его, мешали идти…

Наконец, когда его окликнули, Аоранг поднял голову и осознал, что окружен всадниками. Вода достигала до брюха их коней, но люди понукали их идти вперед. Мохначу показалось, он узнает охотников, вспугнувших Рыкуна.

— Помогите ей, — прохрипел мохнач, подталкивая к всадникам привязанную к мехам женщину.

Она уже давно не шептала и никого не звала; умолк и младенец, и мохнач даже не знал, живы ли они.

Когда женщину достали из воды, со всех сторон понеслись радостные, возбужденные крики.

«Они ее и искали», — понял Аоранг.

В следующий миг его самого подхватили крепкие руки и без церемоний затащили на спину лошади. Мохнач было дернулся, пытаясь освободиться, но навалившаяся бесконечная усталость шепнула: «А зачем?»

«В самом деле, зачем?» — покорно отозвался Аоранг, уронил голову на конский бок и мгновенно заснул.

Глава 7

Солнце убивающее

 — Восславим ту, что восходит над горизонтом, Ту, что первая разрушает тьму, Ту, что всякий день создает мир заново. О ты — сияющий рассвет, сверкающий на волнах! О ты — добрый дар отца твоего, Сурьи Исвархи! Ты едешь в колеснице, запряженной рыжими котами, Ты выпрямляешь все пути, Ты разрушаешь все препятствия, Твои лучи, не зная преград, достигают края небес! Твоя красота — бесценное благо, о Сурья Дара!

«Это возмутительно, — думал Аоранг, слушая пение. — Очень красиво, и гимн похож… я даже знаю, откуда они его взяли… Но это просто возмутительно!»

Торжественное пение умолкло, вперед вышла юная женщина.

— Восславим Солнце! — голосом, звучащим словно пение струн, воскликнула она.

Приняв из рук служанки чашу с белесым травяным настоем, она поднесла его к стоящему на возвышении жертвеннику, увенчанному золоченым изображением сидящей богини. Лучи восходящего солнца озаряли ее, и золото казалось пылающим, а богиня — живой. Губы ее улыбались, руки покоились на коленях. Над головой нимбом расходились солнечные лучи.

— О благая Сурья Дара! Прими нашу жертву во избавление твоих детей от Гибельных Вод! Твоя красота словно стрелой поражает тьму!

Каждый призыв к богине подхватывали сотнями голосов окружавшие жертвенник сурьи. В обширной долине среди холмов их собралось великое множество, и прибывали все новые. Мужчины и женщины, юные и зрелые, красочно одетые и богато снаряженные — все они были всадники, все воины.

Взгляд стоящего в первых рядах Аоранга то и дело останавливался на женщине, проводящей обряд. Тогда, в сумраке, в темных водах потопа он толком ее не рассмотрел, зато теперь любовался и изумлялся. Какая гордая осанка, какая легкость и сила в каждом движении! Стройный стан, усыпанная веснушками кожа, необыкновенные темно-синие глаза. Где-то Аоранг уже видел подобные глаза…

И какая сила духа! Совсем недавно эта женщина перенесла ужаснейшие бедствия, едва не погибла, потеряла близких… И вот она уже, убранная, сияющая, возносит благодарственные молитвы, и целое войско смотрит на нее с восхищением.

Голову женщины венчала тяжелая золотая тиара с изображением дерущихся львов. Шесть огненных кос, перевитых лентами, украшенных золотыми подвесками, спускались до колен. Золото — на груди, на шее, на поясе и запястьях — вспыхивало и звенело при каждом движении. Только одна знакомая Аорангу девушка так же легко носила на себе столько золотых украшений, как будто родилась в них.

И она тоже была царевной…

Мохнач перевел взгляд вправо, где среди нескольких великолепно разодетых воинов стоял владыка здешних земель, по приказу которого и проводился обряд. Молодой князь, супруг той самой женщины, что славила сейчас Сурью Дару.

Правителя сурьев звали Тилла. Аорангу это имя ничего не говорило. Раньше мохнач о нем не слыхал.

Князь был хорош, под стать жене. Высокий, рыжеволосый, стройный и жилистый, словно свитый из медных прутьев. В худом с виду теле угадывалась огромная сила, кожа была сплошь разрисована наколотыми зверями. Из-за ворота выглядывала оскаленная пасть льва — чтобы даровать хозяину ярость хищника; на левой руке виднелась рыба — чтобы плавать без устали… Посередине покрытого веснушками лба голубело солнечное колесо с загнутыми лучами… Узкое лицо с резкими чертами, темно-синие глаза. Снова эти знакомые глаза…

Царевна сурьев поднесла супругу чашу с белесой жидкостью. Тот принял ее с ответным поклоном, коснулся напитка кончиками пальцев, повернулся к золотому идолу и принялся мазать ему губы.

— О Сурья Дара! Взгляни на нас, прими нашу жертву!

Где-то поблизости пахло вареным мясом. Аоранг втянул ноздрями запах, покосился влево. Там неподалеку в освященном котле старухи-жрицы варили жертвенное мясо. Чье именно, Аоранг знать не желал — он все равно не собирался его есть. Его и так коробило от происходящего на его глазах кощунства. Мохнач не считал себя нетерпимым — долгие странствия научили его уважать чужих богов, пусть даже ложных. Однако то, что он наблюдал сейчас, вызывало в нем глубокую неприязнь. «Прочие дикари всего лишь заблуждаются, — думал он. — Что понятно и простительно… Но это — просто издевательство над Исвархой! Что еще за дочь ему придумали сурьи?»

— Благодарим тебя, о Судья Дара, исправляющая пути тех, кто плутает во тьме!

Голос князя был красив и звучен, но древний язык арьев звучал в его устах так же искаженно, как и сам обряд поклонения Солнцу в этой земле.

Закончив кормить идола, Тилла повернулся и сам сделал глоток из чаши. Затем оглядел толпу и остановил взгляд на Аоранге:

— Подойди, чужестранец, причастись сияния Сурьи Дары!

Мохнач попятился:

— Ну уж нет…

Губы Тиллы сжались в узкую линию. Вокруг стало очень тихо.

— Я ведь не сурья, — попытался отвертеться Аоранг. — Мне не подобает…

Взгляд князя чуть потеплел.

— Я — Тилла, сын Аурвана, стою за свой народ перед лицом Сурьи Исвархи! — внушительно произнес он. — Это я здесь решаю, что и кому подобает. Священная хаома — напиток, соединяющий нас с богами. Доверься мне, и я отворю очи твоей души!

— Но…

Прежде чем Аоранг успел возразить, князь махнул его по губам белесым зельем. Оно оказалось очень терпкой травяной настойкой. Кое-какие травы Аоранг сразу узнал и даже успел испугаться — в Аратте они считались ядовитыми… Затем мир будто вспыхнул и стал вдвое ярче, чем прежде. Мысли понеслись вскачь, словно легконогие сайги.

— Ты — Тилла, сын Аурвана Облачного! — выпалил Аоранг, мгновенно вспомнив наконец, где слыхал это имя. — Прежнего верховного вождя сурьев.

— Так и есть, — кивнул юный вождь.

— Стало быть, ты — нынешний правитель Десятиградия?

Тилла усмехнулся его изумлению:

— Добро пожаловать в Солнечный раскат, чужестранец!

Обряд явно близился к завершению. Чаша с хаомой передавалась из рук в руки, постепенно пустея. Толпа пришла в движение, зашумела. Аоранга подвели к котлу, в котором булькало мясо, и сунули в руки дымящуюся плошку с варевом. Пришлось взять, — оказалось, оленина.

— Пойдем со мной, — приказал князь. — Вон туда, в большой шатер. Мы почтили Сурью Дару, а теперь — пир. Будем беседовать, пить, веселиться! Эй, где же певцы с игрецами?

* * *

Пир Аоранг запомнил плохо. В памяти всплывали только яркие обрывки видений. Вот он сидит на жестких подушках за низким столом, ломящимся от блюд, и завороженно следит за танцем совсем юных парня и девушки. Подростки пляшут посреди шатра, перебрасывая друг другу острые кинжалы, а гости хлопают, подбадривая танцоров восхищенными выкриками.

Вот мохначу суют в руки огромную чашу с мутным ароматным пивом, которая уже явно не первый раз обходит вокруг стола. Аоранг, едва коснувшись губами ее края, передает чашу дальше. Хмельного мохнач не любил и даже опасался. В храме его с детства обучали держать в узде дикую часть своей природы. Аоранг умел управлять ею — но отлично знал, что на самом деле она никуда не делась… Хаома и так подействовала на него слишком сильно — мир, ставший поразительно ярким в первый миг, теперь ускользал и расплывался…

— …их было тридцать два — тех, кто нынче в небесной степи, на Третьем Небе, — послышался рядом знакомый женский голос.

Жена князя сурьев сидела рядом, рассказывая о своих злоключениях. Насколько знал Аоранг обычаи диких племен с окраин Аратты, история будет рассказана еще раз сто, пока не превратится в песнь, которую начнут петь по всему Солнечному Раскату.

— …там и мой брат, и вся свита, и служанки, и доблестные телохранители… О, если бы мы сразу поняли, какой бедой грозит разлив! Но я приказала идти вперед, потому что всем сердцем стремилась воссоединиться с тобой, мой супруг! По колено в воде, мы шли целый день до самого заката, но настала ночь, а вода лишь прибывала. Мы провели тяжелую ночь без сна на сыром взгорке, а на рассвете увидели, что половодье окружает нас со всех сторон… Возвращаться или идти вперед? Я вновь приказала идти дальше.

Мы шли, вода поднималась… К вечеру мои люди начали падать от усталости. Сперва служанки — одна за другой опускались в воду и исчезали. Потом слуги, носильщики… В конце концов остались лишь я, четверо стражей и мой младший брат. Сперва он помогал нести носилки, потом просто шел рядом… Наконец он начал цепляться за край и спотыкаться… И вот он споткнулся — и не смог встать. Я схватила его за руку… — царевна запнулась, помолчала и тихо продолжила: — Я держала его очень долго. Понимала, что он уже мертв, и все равно не отпускала…

К тому времени мои стражи уже не могли идти. Они остановились и стояли, держа носилки над водой, пока хватило их сил. Сурья Исварха спустился за горы, и я простилась с ним в этом мире. В сумраке я слышала голоса моих стражей. Они окликали меня, и я отвечала им… А потом они начали замолкать, один за другим… Наконец настал тот миг, когда я позвала и мне никто не ответил. Только мой сын плакал и просил грудь, не зная, что настает наш смертный час…

— Слава твоим стражам, Фраван! — взволнованно произнес Тилла. — Поистине они достойны сопровождать солнечную колесницу Сурьи Исвархи в степях Третьего Неба! Даже в смерти сохранившие верность… Это знак великой милости небес! Добрая Сурья Дана сохранила мою семью их руками. — князь повернулся к Аорангу: — И твоими, чужестранец.

Мохнач вскинул голову. Узкое лицо Тиллы казалось бесстрастным, непроглядно-синие глаза смотрели, будто из мира богов.

— Я приношу тебе благодарность, Аоранг! Уже не перед ликом божества, а как мужчина — мужчине. Ты спас мою жену, Фраван Благословенную. Она родила нашего первенца в доме матери — так у нас принято — и спустя сорок дней возвращалась домой, спеша показать мне сына. Я не спал двое суток, разыскивая ее среди затопленной степи…

— Я ехала в носилках лишь потому, что недавно родила! — сочла нужным пояснить Фраван. — А все прочие шли пешком, чтобы не возвышаться надо мной. Ребенка должен посадить на коня отец. Таков обычай.

— Этот обычай едва не погубил тебя, — добавил Тилла, глядя на нее с нежностью. — Уверен, нашего сына ждет необычная судьба! Жрецам надо будет очень хорошо подумать над его именем… Ну а ты, Аоранг…

Князь сурьев внимательно оглядел его, и мохначу показался странным его испытующий взгляд.

— Я прежде не встречал таких людей, как ты. Ты из Аратты?

— Да, с далекого севера, из небольшого племени, прозванного мохначами, — сказал Аоранг. — Мой народ живет на плоскогорье, известном как Змеиный Язык…

— Не знаю такого, — отмахнулся Тилла. — В Аратте сотни народов. Главное — ты не один из желтоглазых арьев. Ты говоришь на их языке, но сам — не один из них, я это вижу. Поэтому ты будешь желанным гостем в моей стране. Живи в моей столице, сколько сам пожелаешь. Ни один сурья не обидит тебя. А за спасение моей семьи — проси что хочешь.

— Даже так? — Аоранг не смог удержаться от недоверчивого взгляда.

Тилла величественно наклонил голову:

— Награда должна соответствовать благодеянию, иначе Сурья Исварха накажет меня за неблагодарность. Я выполню любую твою просьбу, какая будет в моей власти. Ну а ты, прежде чем просить, сперва хорошо подумай и не торопись.

Аоранг низко поклонился. Слова князя сурьев впечатлили его. Но прежде он хотел кое-что уточнить.

— Прости, князь… Ты произнес слова «один из желтоглазых арьев…».

— Ложных арьев, — уточнил Тилла. — Истинные арьи — это мы, народы Солнечного Раската.

— А если бы я оказался «ложным арьем», то…

— Если бы ты оказался одним из желтоглазых, пришлось бы отдать тебя жрецам Тигна Кары.

«Тигна Кара», — мысленно повторил Аоранг, запоминая имя, а вслух спросил:

— Тем, что пробивают черепа и снимают кожу?

— Им самым.

— Несмотря на то, что я спас твою жену и сына?

— Именно так, — спокойно кивнул князь. — И Сурья Исварха не наказал, а похвалил бы меня.

* * *

Всю ночь Аорангу являлись безумные видения. Хаома широко отворила двери его разума, впустив ночных дивов, и сон вместо отдыха превратился в бешеный полет из одного ночного удушья в другое. Он снова лежал, похороненный в кургане, задыхаясь под тяжестью земли; огненная женщина обнимала его и сжигала, жидким пламенем растекаясь по телу. Последнее видение заставило его проснуться, тяжело дыша. Он, как наяву, увидел Аюну. Глаза царевны были широко распахнуты, губы шевелились, повторяя его имя, а тело… Тела не было! Осталась лишь голова, прочее стало деревом, срослось с прозрачным золотистым стволом в единое целое…

Аоранг, чувствуя себя совершенно разбитым, путался в одеялах до света, пытаясь заснуть, но так и не смог. Потом его пришли будить по приказу Тиллы и звать в княжеский шатер.

— Раздели со мной трапезу! — пригласил князь, указывая на подушки перед накрытым столом. — А потом поехали гулять! Я хочу показать тебе мою столицу, побеседовать о том о сем… Ты умеешь ездить верхом? Или сидишь на коне, как сакон? Я раз видел, как богатый сакон приехал в Эрех верхом, — чуть со смеху не помер!

— Моя езда, наверно, тоже развеселит тебя, — с сомнением сказал Аоранг. — Хотя, если конь будет спокойный, я вполне удержусь в седле.

— В седле? — хмыкнул Тилла. — Ты еще про стремена вспомни. В седле пусть ездят изнеженные жители Аратты. Мы просто покрываем конскую спину звериной шкурой.

— Тогда прикажи своим воинам еще раз затащить меня на коня. А можно и привязать покрепче для надежности!

Закончив трапезу, они выехали на прогулку — шагом, из сострадания к чужеземцу. Однако все равно Аоранг то и дело ловил на себе насмешливые взгляды сурьев.

Укромная долина в холмах, где устроил свою ставку Тилла, пестрела островерхими шатрами. Их тут было великое множество: от роскошных вроде княжеского до потрепанных путевых веж, покрытых выцветшими на солнце воловьими кожами. Повсюду дымились костры, варилась еда, паслись кони…

— Это и есть твоя столица, государь сурьев? — спросил Аоранг. — Но скажи, почему ты называешь столицей скопище шатров в степи? Разве столица Десятиградия не Манх?

— Город — всего лишь место, — нахмурившись, ответил Тилла. — А моя столица там, где мое знамя… Или ты хочешь спросить, почему я не в Манхе? Потому что его захватили желтоглазые дивы.

— Ложные… арьи?

— Они самые. Ты небось думаешь, это я начал войну? Как бы не так — это они сюда вторглись. Целое войско явилось из Аратты, едва в степи сошел снег. Уже месяц, как они разоряют Солнечный Раскат.

— Но почему? — удивился мохнач.

— Ищут своих сородичей, ха-ха! Переселенцев, бежавших от разливов закатных рек, — объяснил Тилла. — Пусть ищут дальше! Наверняка кое-кого уже нашли. На священной горе подле Манха я устроил знатное жертвоприношение Тигна Каре! Поэтому они так и бесятся… — Тилла помрачнел, в глазах полыхнула молния. — Я еле ушел от проклятого однорукого накха!

Отогнув ворот, он показал мохначу свежий шрам на шее:

— Это он метнул в меня нож. Клянусь, я не верил, что нож может лететь так далеко и точно! Человек, как бы его ни учили, не может так кинуть нож. Но однорукий уже и не совсем человек. Он продался желтоглазым дивам за ведьму-царевну, едва не сгубившую Накхаран. Дивы одурманили его разум, и теперь он служит им, предав свой народ. И кидает ножи через целое поле битвы!

— А! — сообразил Аоранг. — Так войско привел Ширам?

Князь сплюнул, услышав ненавистное имя:

— Да, однорукий выродок Ширам, Мертвый Саарсан, чтоб дивы пожрали его печень! Он захватил Манх, и Шен, и Сур и предал их огню. Но он может захватить и разрушить хоть все Десятиградие — это не поможет ему вернуть жену. Война прекратится лишь тогда, когда погибнут все арьи… Ты что-то совсем не слушаешь меня?

У Аоранга мир качнулся перед глазами.

— Что… ты сказал, его жена?

— Желтоглазая Аюна, — усмехаясь, произнес Тилла. — Такая дерзкая, такая надменная… Но красивая, не поспоришь. Будь она женщиной, а не дивьим отродьем, я бы забрал ее себе…

— Царевна Аюна… — пробормотал мохнач, — она тоже… у вас?!

— Была у нас, — уточнил Тилла. — Она-то и привела сюда первых переселенцев.

Аорангу вспомнились расколотые черепа, и красная пелена заволокла мир перед его глазами. Их разинутые рты звали его — а он не услышал! А что, если это из ее черепа тянулся к небу цветок? Что, если ее кожа была на идоле?! Если да… Кулаки мохнача сжались, мышцы напряглись. Еще немного, и он схватил бы князя за горло… Но дальнейшие слова вернули Аоранга в разум.

— Хочешь узнать, как у нас оказалась царевна арьев? — довольно усмехаясь, спросил Тилла. — Что ж, охотно расскажу! А могу кликнуть гусляров, они споют…

Аоранг мотнул головой — говорить он был не в силах.

— Ты прав, не надо гусляров — лучше расскажу сам. Это необычная история. Сейчас проедемся вокруг столицы, и можно будет перекусить, выпить вина, послушать песни…

За обедом Аорангу кусок не шел в горло. Несколько раз он хотел спросить князя, что тот сделал с Аюной, и всякий раз язык не слушался его.

А Тилла ел за двоих и рассказывал.

— Честно говоря, придумал эту ловушку не я, а дядя, брат моего отца. Он великий человек, мудрец, чародей и прозорливец. Он давно предсказал, как пойдут события.

«Когда неисчислимые беды обрушатся на Аратту, когда со всех сторон к нашим врагам подступит гибель — а рано или поздно это случится, — предложи им Солнечный Раскат как надежное укрытие. Пусть твои послы скажут: „Десятиградие просторно, наши города опоясаны крепкими стенами, нас не беспокоят гибельные воды. Вернитесь на свою прародину, и мы примем вас как братьев!“»

Мой отец много лет ждал, когда придет время отправить в Аратту послов. Умирая, он завещал ожидание мне. И я дождался. Как завещал мой мудрый дядя, я предложил Аратте помощь. И знаешь что — они согласились!

Глаза Тиллы блеснули свирепой радостью.

— Они благодарили меня и называли спасителем, — с усмешкой продолжал он. — «Ты воистину мой младший брат», — в ответном послании написал мне государь Аюр. Он полагает, что мне это льстит — быть младшим братом нечистого дива! Ха-ха! Желтоглазые так простодушны в своем высокомерии!

На миг лицо Тиллы стало неописуемо злым.

— Они в самом деле все забыли! — прошипел он. — Все зло, которое они причинили за прошедшие века! Они в самом деле верят, что облагодетельствовали нас, украв у нас страну, язык, само наше имя!

Аоранг, изумленно глядя на него, выговорил:

— Прости, князь… Я не понимаю, о чем ты.

— Ха-ха! Видишь, и ты туда же! Эти дивы опоили напитком забвения все народы Аратты!

— Почему ты все время называешь арьев дивами?

— Потому что они и есть дивы. Порождения бездны, змеелюды, принявшие человеческий облик. Из-за них все беды, приходящие в мир! Мы, истинные арьи, всегда это знали. А теперь, когда Тигна Кара пробудился от сна, об этом узнают все. Мы — острие копья Исвархи, бьющее в Змея Тьмы! Мы очистим мир от скверны, и он возродится обновленным из крови этих нечистых тварей! Теперь ты понял?

— Кажется, начинаю понимать… — пробормотал Аоранг, вытирая пот со лба.

Тилла откусил кусок сырной лепешки.

— Слушай дальше. Когда мы получили согласие государя Аюра, то начали готовиться к встрече переселенцев. Я приказал всем вождям, всем главам родов выкопать из земли изваяния Тигна Кары, зарытые в древние времена. Мы воздвигли жертвенники, вырыли ямы, наточили жертвенные ножи для снятия кожи и приготовили сосуды для крови тварей. Пришло время Солнцу явить свой гнев!

— Кто это — Тигна Кара? В Аратте такого бога не знают…

— Ну еще бы! Это самый грозный лик Сурьи Исвархи — Солнце Убивающее. Тигна Кара ужасен и праведен. Он приходит, когда миру грозит гибель, чтобы выжечь всю тьму, чтобы не осталось ничего, кроме света.

— Но убийства невинных… Убийство целого народа! — Аоранг как ни старался, не смог сдержать возмущение. — Это вы называете светом?!

— Не невинных, а желтоглазых дивов, которые губят наш мир, — с ледяным спокойствием произнес Тилла. — Вот не будь ты спасителем моей жены и сына, Солнцем клянусь, я бы сейчас разгневался! Впрочем, ты всего лишь невежественный чужестранец, чей разум затуманили ложные арьи. Открой сердце, и услышишь правду…

И Тилла принялся рассказывать то, что Аоранг слышал еще в храмовой школе — однако с совершенно иной стороны…

— Однажды мои предки встретили в безводной пустыне на востоке небольшое умирающее племя. Те люди выглядели необычно, они были смуглыми, словно солнце пыталось их сжечь, да не смогло. Глаза у них были желтыми, как у пустынных хищников и злых дивов… Почему же мои предки приняли их? Из милосердия! Оно и погубило нас — ибо чужеземцы оказались хитрыми и жестокими колдунами. Очень скоро они обманом захватили власть в Солнечном Раскате… И вот уже нас стали звать сурьями, и мы сами не заметили, как стали рабами в собственной стране…

— Насколько я помню, все было немного не так, — заметил Аоранг. — Присоединив к себе это необычное племя, с помощью их знаний и умений сурьи вскоре достигли невероятного могущества. Вчерашние кочевники начали строить в степи города и понемногу овладели всем Солнечным Раскатом, а потом и поречьем Ратхи.

Тилла посмотрел на него насмешливо:

— Даже если так — какая теперь разница? Овладев поречьем Ратхи, ложные арьи устроили там новую столицу — Солнечный Престол. Говорят, она возникла на холме у реки за одну ночь! Соседние племена начали платить им дань, перенимать их обычаи… И отдали себя в полную власть злых дивов.

— Почему ты так считаешь?

— Праведные люди живут своим родом, как завещали предки, а дивы, колдуны и торговцы заводят царство, чтобы кормить своих богов, высасывая кровь и золото из подвластных племен…

— Я никогда об этом не задумывался, — признался Аоранг.

— А ты подумай! Это тоже слова моего мудрого дяди. Я сам долго их осмыслял, пока не понял… Вот тогда наши пути с ложными арьями и разошлись. Желтоглазые пошли по пути обмана, могущества и порабощения соседей. А мы вернулись в степи. Мы не делаем запасов золота, мы не считаем своего царя живым богом. Мы — праведные люди, не грешники… Тогда нас и стали в Аратте звать сурьями, немытыми дикарями с окраины…

Аоранг мрачно кивнул. Теперь ему было, пожалуй, все ясно.

— А этот твой великий дядя, которого ты все время вспоминаешь… Если он еще жив, я почел бы за честь с ним побеседовать!

— Он жив, но побеседовать с ним не получится, — развел руками Тилла. — Он сейчас в Аратте — сражается с врагами в их логове. Его имя Зариан, брат царя Аурвана. В Аратте его прозвали Зарни Зьен.

Некоторое время оба молчали. Князь, устав от разговоров, ел и пил. Аоранг думал.

— Послушай, князь, — наконец произнес он. — Я решил, чего хочу попросить у тебя в награду.

— Слушаю тебя, — наклонил голову Тилла.

— Я прошу милости. Пощади переселенцев, оставь им жизнь… Ты ведь не всех…

— Всех, — несколько разочарованно ответил Тилла. — Переселенцы уже приняли от меня последнюю милость. Сейчас я уже думаю, что немного поторопился — рабы бы нам не помешали. Но не беспокойся, слуг и простолюдинов мы убили быстро.

— И женщин, и детей?

— Без исключений, — отрезал князь. — Ты все еще не понял! Я же не бешеный волк, мне претит бессмысленная кровожадность. Но арьи должны быть уничтожены ради спасения мира. Когда умрет последний арий, прекратится потоп — так сказал мой мудрый дядя…

— А ты понимаешь, что Аратта придет мстить?

— Ха! Уже пришла. Но пусть сперва найдут нас! — Тилла откинулся на подушках. — Некогда возникла у нас вражда с накхами из-за предгорных торжищ. Их князь разорил Эрех и Сур, а потом спросил, долго ли мы будем бегать от него по всей степи? И не пора ли нам выйти на честный бой и сразиться, как подобает мужчинам? Знаешь, что ему ответил мой прапрадед? «Я не бегаю от тебя, — сказал он. — Я делаю только то, что мне нравится. Хочу, еду туда, а хочу — сюда. Если ты разоришь пару городов, от этого пострадают только купцы и ремесленники, а прочие… Попробуй поймай ветер! Ну а когда я решу сразиться с тобой — это ты узнаешь по торчащей из глаза стреле!»

Аоранг смотрел на него с глубокой скорбью.

— Хотя бы скажи, где вы закопали тела переселенцев, — попросил он тихо.

— Да хватит ходить вокруг да около! У тебя кто-то был среди них, я же вижу. Ты уже давно хочешь спросить, но боишься.

— Да, был, — глухим голосом ответил мохнач.

— Я же сказал, что сожалею о том, что мы убили слуг! Если хочешь, мои люди укажут, где они похоронены. Ты можешь совершить погребальный обряд и оплакать того, кого искал.

— А… что вы сделали с арьями?

— Их кожа пошла на плащи для Тигна Кары. Их черепа стали вместилищем весны нового мира. Требуху и кости мы выбросили в степь на поживу шакалам.

В глазах у Аоранга потемнело. Он оперся руками на стол, чтобы не упасть.

Тилла, глядя на него, неодобрительно покачал головой.

— Прости, я покину тебя, — с трудом пробормотал Аоранг, — мне надо побыть одному.

Тилла равнодушно махнул рукой — дескать, ступай — и вернулся к трапезе. Когда молодой князь понял, что Аоранг скорбит по кому-то из желтоглазых дивов, его сочувствие к спасителю жены сразу иссякло.

Аоранг ушел далеко в степь и до темноты сидел там один. Горе его было так велико, что он пока и сам не мог увидеть его пределы. Даже ярость, охватившая его нынче днем, стала бы облегчением — однако и она ушла и не возвращалась. Мертвенное оцепенение понемногу захватывало все существо мохнача, засасывая, словно трясина. «Аюна умерла», — повторял он и не верил самому себе.

Травы неподалеку раздвинулись, и перед Аорангом возникла голова Рыкуна. Мохнач даже не повернулся в его сторону. Саблезубец озадаченно поглядел на хозяина, подошел поближе и боднул его головой. Аоранг, не сознавая, что делает, потрепал его по холке. Потом крепко обнял косматую голову зверя и разрыдался.

Над степью заходило солнце. Издалека слышалось пение: войско сурьев возносило хвалу Тигна Каре.

— Он бредет по степи, И шаги его трав не тревожат. Воду пьет из озер, На горючие слезы похожих. Он идет из пустынь, Что песчаною бурей объяты, На плечах его солнце — Кровавое солнце заката. Под призывы рогов Мы несем ему красные жертвы. Облачаем его В одеянья из кожи умертвий. Под ногами его Засыхающей крови разливы. И страшна, и желанна Святая его справедливость. На плечах его солнце — Багровое солнце заката. Под призывы рогов В бой уходят герои Раската. Быть пожарам в ночи И стервятникам над мертвечиной! За кровавым огнем Скачут воины, скачут мужчины.

Глава 8

В кольце огней

«Это ты, Аоранг?! Как я же рада видеть тебя… Именно тебя! О, я знала, что это будешь ты! Что ты будешь ждать меня!»

Глаза Аюны полны счастья, все ее лицо дышит нежностью.

«Не поверишь — перед смертью я молилась Исвархе… о тебе. Когда навсегда погаснет солнце и я перейду последнюю черту, оставив тленному миру свое тело, пусть Аоранг будет первым, кто встретит меня с той стороны! Рука об руку мы пойдем дальше, в вечный свет Исвархи! Да, у меня есть муж — но он остался там, в мире живых…»

— Ты умерла? — спрашивает Аоранг.

Спрашивает — и сам себе не верит, ощущая тепло ее рук.

«Да, мы оба умерли».

— И я?

«Да, а ты не знаешь? О, бедный Аоранг! В начале зимы тебя заживо похоронили в кургане, в стране Великой Матери. А я умерла недавно — здесь, в Гнезде Рассвета. Мое тело стало частицей храма, а душа летала над Араттой, словно сбившаяся с пути перелетная птица… Но теперь мы будет вместе в вечности, навсегда…»

Аоранг открыл глаза и уставился на светлеющее небо в вытяжном отверстии шатра, желая, чтобы новое утро никогда не наставало.

Мысль о смерти Аюны придавила его, будто каменной плитой. «Я не хочу просыпаться, — думал он. — Хочу уснуть навсегда и остаться там, с ней, — куда она зовет меня… Где? Как она назвала это место?»

Откуда-то долетал запах похлебки, но Аоранг едва почувствовал его, хоть и не ел уже второй день. Жизнь в мире, в котором нет царевны, была для мохнача полностью лишена смысла.

«Уснуть и не просыпаться! Вернуться туда, где она все еще жива. Где смотрит на меня с любовью. Поистине я видел ее — а она меня! Ее душа звала меня к себе! Может, так бывает всегда, когда умирает любимый?»

Весь следующий день до вечера Аоранг вновь бродил в степи между холмами. Распускались цветы, но Аоранг их не видел — потому что их больше не увидит Аюна. Пели птицы, но он не слышал их — ведь их больше не услышит его любимая… Горе навалилось на него с неодолимой силой. Во всем мире осталось только оно, больше ничего не имело значения. Никто не искал мохнача, никто не любопытствовал, зачем он бродит как безумный. Вероятно, если бы он вздумал уйти — даже не заметили бы.

«Или, наоборот, убили бы, сразу как я покину владения Тиллы, — думал Аоранг. — Вот и хорошо… Может, так и сделать?»

Вечером, когда сурьи запели хвалу заходящему солнцу, Аоранг вернулся к шатру князя.

— Что такое Гнездо Рассвета? — спросил он, дождавшись, когда князь обратит на него внимание.

— Откуда ты знаешь про него? — резко обернулся к нему Тилла. — Где слышал это имя?

Аоранг не знал, что сказать, а потому сказал правду:

— Мне было видение. Царевна Аюна явилась мне во сне и сказала: «Приходи, будем вместе в Гнезде Рассвета!»

— Гм… мм… — промычал Тилла, впадая в глубокую, непонятную Аорангу задумчивость. — Гнездо Рассвета, — произнес он после долго молчания, — это место, где исполняются желания. Это вечно цветущая степь, начало и конец пути…

Аоранг печально кивнул. Так он и думал. В языке арьев это место называлось Небесный Сад. Туда его и призывала чистая душа Аюны…

— А еще, — добавил Тилла, — так называется одно запретное место к востоку от Манха. Именно там наш народ впервые повстречал желтоглазых.

— И Аюна… Там-то ее и убили? — с трудом выговорил Аоранг.

Язык едва слушался его, словно он был пьян.

Тилла не ответил, внимательно разглядывая мохнача.

— «Аюна», говоришь? Ха! Так вот кого ты искал! А мы-то все думаем — какие силы привели тебя сюда… А ты, стало быть, шел за царевной… Что ж, тогда твое появление здесь совсем не удивительно. Все связанное с этой странной женщиной поистине отмечено знаком Исвархи…

Аоранг с недоумением поглядел на юного князя — и вдруг понял. Нахлынувшие чувства заставили его пошатнуться.

— Вы ее не убивали! — вырвалось у него.

Тилла кивнул.

— Так Аюна жива?!

— А вот этого никто доподлинно не знает.

— Говори! Где это Гнездо Рассвета?! — Аоранг, забывшись, схватил его за руку. — Не скрывай ничего, прошу!

Хватка Аоранга способна была раздробить кости. Однако Тилла и виду не подал, что ему больно.

— Если твои чувства столь же сильны, — спокойно произнес он, — неудивительно, что дух царевны является к тебе во сне!

Мохнач, опомнившись, разжал пальцы. Тилла, словно решив что-то про себя, вскочил на ноги:

— Мужу следует достойно нести свое горе. Не уходи никуда, жди меня здесь!

* * *

Время до заката показалось Аорангу самым долгим в его жизни. Тилла не появлялся, пока не стемнело. Наконец явился от него посланник, передал приказ, и Аоранга повели за пределы города, куда-то в холмы. «Я был неучтив с вождем, — подумал Аоранг. — Может, меня ведут на смерть? Что ж — хвала Исвархе!»

Наконец, когда в небе уже зажигались первые звезды, а равнину окутала тень, впереди блеснул огонь. Затем второй, третий… Вскоре перед Аорангом предстала поляна, окруженная кольцом костров. В огненном кольце сидели полдюжины знатных сурьев в расшитых золотом войлочных одеждах. Аоранг опознал Тиллу и его самых приближенных вождей. Их высокие шапки — знаки знатности — были сняты и переданы слугам, находившимся в темноте, за кругом огней. Перед Тиллой стояла большая чаша с ручками в виде бараньих рогов, полная белой жидкости, в которой Аоранг сразу узнал хаому. Стало быть, вожди собрались здесь, чтобы провести какой-то обряд…

«А где жрецы, о которых говорил Тилла? Ах да, сурьи сами и вожди, и жрецы…»

Аоранга провели за костры и указали место подле старой седовласой женщины с пронзительными светлыми глазами. На коленях у нее лежали диковинные гусли, выточенные из половинки человеческого черепа, с высокой шейкой. Аоранг вдруг вспомнил ее: на пиру несколько дней назад старуха веселилась, плясала и дурачилась, едкими шутками поддевая сотрапезников. Аоранг тогда еще порадовался за нее и всех сурьев, не запирающих своих женщин, подобно саконам. Теперь же старая женщина была полна достоинства и величия, словно высшая жрица.

Старуха покосилась на мохнача, подмигнула ему. Затем обвела неподвижным взглядом всех присутствующих и звучным голосом произнесла:

— Нынче прозвучало имя Гнездо Рассвета. Однако о божественных вещах подобает говорить языком богов…

Она подняла свои гусли, и Аоранг увидел, что череп покрыт тонкой резьбой, а на теменной кости у него — такое же бегущее солнечное колесо, как у Тиллы и у самой старухи. «Должно быть, это череп великого гусляра, — подумалось ему. — Теперь музыка звучит в нем вечно…»

— О божественном подобает петь! — возгласила старая женщина.

Тихо зазвенели струны. Потрескивание костров мешалось с нежными переливами, шелест ветра — с тихим речитативом жрицы. Вожди начали передавать по кругу чашу с белесым зельем. Когда ее сунули в руки Аорангу, он без колебаний сделал большой глоток. Мир сразу же куда-то покатился — мохнач даже не запомнил, как передал чашу дальше…

Звон струн превратился в разноцветные лучи. Они переливались, сплетаясь в причудливом танце. Когда созвучия соткались в единый узор невероятной красоты, Аоранг уже не понимал — то ли это поет свет, то ли светится звук. Потом он решил, что это неважно.

— Аоранг! — услышал он оклик.

Пляска лучей поблекла и отдалилась. Мохнач, услышав свое имя, завертел головой.

Святое Солнце! Он сидел в огромной веже, обтянутой шкурами белых мамонтов. По стенкам блуждали отсветы зимних огней, что пляшут в небе севера особенно холодными ночами.

— Аоранг!

— Кто зовет меня?!

Мохнач опустил взгляд и увидел перед собой старуху-жрицу с гуслями на коленях.

— Это я, сынок, — ответила она, перебирая струны.

Аоранг прищурился, пытаясь понять, что его смущает. Потом сообразил и изумленно воскликнул:

— Ты говоришь на языке моего народа?!

— Как же иначе, сынок? — улыбнулась та.

Пламя в очаге полыхнуло нестерпимым светом. Аоранг взглянул на него и сразу догадался, где он.

— В очаге — солнце! Почему ты сразу не сказала, что ты — Мать-Мамонтиха?!

Мохнач хотел упасть ниц перед прародительницей, но старуха вскинула руку, останавливая его:

— Сиди, сынок! Я хочу поговорить с тобой. Ты прошел долгий путь… Расскажи, кого ты ищешь?

— Я ищу царевну Аюну, о мать! Единственную женщину, ради которой бьется мое сердце…

— Ты начал путь задолго до того, как встретил царевну…

Мохнач нахмурился, собираясь с мыслями.

— Себя, — сказал он. — Я искал себя.

— Надолго же затянулись твои поиски! — ухмыльнулась старуха. — Похоже, ты обошел всю Аратту в поисках себя. И как, нашел?

Аоранг помотал головой:

— Когда-то я хотел вернуться к моему народу. И даже попытался. Но понял, что там мне места уже нет… С тех пор я брожу, сам не зная, куда несет меня судьба…

Старуха пожала плечами:

— Никому еще не удавалось втиснуться в колыбель, даже если в младенчестве там было очень хорошо! Ты не смог — и пошел дальше. Так поступают те, кто вырос…

— Но я по-прежнему не знаю, куда идти, не знаю, чего искать! Я всюду чужой. Да, я повидал мир… Я был похоронен заживо и вернулся к жизни. Однако тот новый Аоранг, что родился на священном поле матери Даны, тоже не знает, кто он…

— Ты бы давно нашел свой путь, — вздохнула Мать-Мамонтиха, — если бы все твои мысли не были заняты царевной арьев.

— Как же мне не думать о ней?! С тех пор как я ее встретил, я был уверен, что служить ей, заботиться о ней — и есть смысл моей жизни… Я снова ошибся. Судьба развела нас. Я даже толком не знаю, жива она или нет! И что ей до меня? У нее есть царственный супруг… их ребенок…

— Разве не тебя звала царевна, чтобы вместе шагнуть за порог этого мира?

— Да, звала, — встрепенулся Аоранг. — Что с ней, где она? Ты мне скажешь, о мать? Я пойду за ней куда угодно. Она звала меня с того света — я и опять готов туда пойти!

— Вот как? А сможешь вывести ее обратно к живым?

— Если возможно… — Аоранг затаил дыхание. — Конечно! Себя выкупом положу…

Старуха кивнула:

— Что ж… Я вижу твою душу, она не лжет.

Отложив певчий череп, она несколько раз хлопнула в ладоши. От резких хлопков мир пошел трещинами. Пляска лучей оборвалась. Погасли зимние огни, распалась ледяными осколками вежа Матери-Мамонтихи. Затем мир собрался заново.

Вокруг снова была ночная степь, кольцо костров и напряженные лица вождей, несомненно слушавших этот странный разговор…

Все так же ехидно улыбалась только старуха с гуслями на коленях.

Аоранг вытер пот со лба. Его мутило.

— Скоро ты найдешь свою Аюну, — сказала старуха, с довольным видом убирая в разукрашенный чехол драгоценный череп. — Мы сами отвезем тебя.

Глава 9

Гнездо рассвета

Они ехали на восток пять дней, и степь словно вымирала под копытами их коней.

Цветущая степь превращалась в каменистые россыпи. Бесконечные ковры колышущейся травы понемногу сменились отдельными зелеными островками, потом исчезли и они. Ветер свистел, бросал в лицо песок. После заката небо вспыхивало россыпями звезд. Ночной холод не давал спать, а сложенный из сухих колючих кустов костер прогорал так же быстро, как и вспыхивал.

— Мы едем в стороне от всех дорог, — рассказывал Тилла. — Тут нет городов, сюда не ходят торговцы. Думается мне, раньше здесь тоже все цвело. Прежде я уже бывал здесь и видел остатки стен среди холмов. Мои предки жили здесь в счастье и изобилии. Но пришли ложные арьи и сглазили эту землю…

— Никаких городов тут раньше не было, — перебила гуслярша, ехавшая бок о бок с вождем. — Ни городов, ни храмов!

Колдунья, что наводила чары на мохнача, тоже отправилась с ними. Аоранг теперь знал, что ее зовут Мирта. Вождю сурьев она приходилась теткой по матери. Она и сама некогда правила большим родом, но отказалась от власти, чтобы отдать все силы звукам и видениям. «Желая обрести власть над людьми другим способом, — раздумывал Аоранг, глядя, как она, закрыв глаза, перебирает струны черепа на стоянках. — Совсем как тот мудрец или злой мудрец… Как его? Зариан, прозванный Зарни Зьеном…»

Кроме родственницы-чародейки, Тиллу сопровождали два десятка всадников — дружина и слуги.

— Прежде чем появилось Десятиградие, — продолжала Мирта, — наш народ вольно кочевал по всему Солнечному Раскату. Степи беспредельны, мы и сами не знаем, где их край! На закате они упираются в Накхаран. На севере, если ехать очень долго, начинаются холодные, лесистые горы. Делать там нечего. А что на полдень и на восход — кто знает?

— С восхода, — вмешался Тилла, — и явились желтоглазые. И понастроили городов.

— Так и есть, — кивнула Мирта. — Десять городов, и каждый назван именем звезды. А если мысленно взглянуть сверху — они складываются в созвездие Небесной Колесницы.

— Вот как! — пробормотал Аоранг, с любопытством слушая колдунью.

— Большинство городов и ныне процветает — желтоглазые умели выбирать места, где пересекаются пути… Но один, самый древний, уже много столетий в руинах.

— Туда никто не ходит, — подхватил князь. — Кто пытался — сошел с ума или вовсе не возвратился.

— Почему?

— Я как-то подобрался опасно близко… С соседней горки глядели. Высокие стены, четыре башни по углам, на стенах — стоячие камни. В каждом отверстие. Ветер дует — камни поют! Солнцем клянусь, слышишь голоса! Пытаешься понять, но никак. Кажется, вот-вот, еще немного, а смысл ускользает…

— Иные, заслушавшись, хотят подойти поближе, — добавил один из ближних воинов Тиллы. — Их кости до сих пор лежат там под стеной, обугленные…

— Обугленные? — нахмурился Аоранг. — Почему?

— Скоро увидишь, — ответил Тилла.

На шестой день пути древняя дорога понемногу пошла вверх, изгибаясь среди скалистых холмов. По-зимнему холодная ночь обернулась паляще-жарким утром. А солнце все карабкалось в небо, разгораясь, словно погребальный костер. «Что же тут творится летом, — невольно думал Аоранг, утирая пот. — Верно, камни плавятся от жары…»

Они миновали сухое русло, еще одно… Ни намека на воду. Вспоминая разлив, мохнач даже и не знал, радоваться или огорчаться.

— Воды тут нет с тех пор, как ушли желтоглазые, — объяснил Тилла. — Это место смерти. Тут нет ни людей, ни зверей, ни птиц…

«Должно быть, здесь обиталище дивов, о которых мне рассказывал Симах», — подумал Аоранг.

— Уже недалеко, — сказал князь. — Поднимемся на тот перевал — и сам все увидишь…

Однако Аоранг ничего не увидел. Сколько он ни вглядывался в серые, рыжие, желтые складки мертвых гор, в каменистые гребни и сухие ущелья — везде простиралась все та же безотрадная местность.

— Да вот она! — Тилла ткнул пальцем прямо под ноги.

— А, вижу!

Аоранг наконец увидел остатки то ли города, то ли крепости, то ли храма. Вытесанные из того же желтого камня, они были почти незаметны. Два кольца стен опоясывали круглый холм в середине долины, куда спускалась дорога. Внешнее, менее высокое кольцо украшали те самые стоячие камни с отверстиями. Сейчас камни молчали. Ветер и тот спрятался от жары.

Второе кольцо стен поднималось выше наружного. Что там за ним — рассмотреть с перевала было невозможно.

— Вот оно, Гнездо Рассвета, — почтительно сказал Тилла.

«Не так я представлял себе Небесный Сад Исвархи…» — подумал Аоранг.

Перед ним — священное место, где скрывается Аюна… Если, конечно, сурьи не дурачат его! Однако эти мертвые стены вызывали разочарование. В них не было ничего величественного, опасного, священного или таинственного. Таких развалин Аоранг видал немало во время странствий. Просто давно заброшенная сторожевая крепость в пустынных горах, на краю мира…

Но Тилла так явно не считал.

— Еще немного подъедем, до вон того камня, — и больше ни шагу, — строго сказал он. — Дальше — владения дивов.

Они начали спуск в долину и остановились там, где дорога огибала большой валун и резко ныряла вниз, направляясь прямиком к стенам. До арки, ведущей внутрь крепости, оставалось несколько сотен шагов. Аоранг отметил — чем дальше, тем лучше выглядела дорога. Похоже, тут ее никогда не разбивали ни колеса, ни копыта…

Всадники спешились. Тилла отдал поводья телохранителю и сделал знак Аорангу следовать за ним. Они обошли валун и остановились на краю склона, глядя вниз.

— Видишь, вон там? — указал молодой князь.

— Да…

У подножия склона, полузасыпанный песком, лежал скелет. Плоть полностью истлела, пустынные ветры выгладили костяк. Некогда на нем были латы, от которых остались лишь рассыпанные бронзовые пластинки и черный, будто обугленный, шлем.

— Доспехи почернели, — прошептал Аоранг. — Почему?

— Закоптились, — сухо ответил Тилла. — Ты видишь, как он лежит? Головой к нам! Он шел со стороны крепости. Убегал, старался уйти как можно дальше, пока его несут ноги! Но упал и умер на дороге, не успев подняться на склон… — Он задумчиво посмотрел в сторону крепости. — Наверняка там, под стенами, лежат его менее выносливые товарищи. Этот бедолага просто прожил дольше прочих.

— Но что его убило?

— Злые чары, — резко сказала Мирта, подходя к мужчинам. — Гнездо Рассвета убивает незваных гостей невидимым жаром. Много кто хотел попасть туда в поисках сокровищ или колдовских тайн. Никто не вернулся живым…

— А я, значит, вернусь, — пробормотал Аоранг.

— Мы на это надеемся, — ответил Тилла. — Тебя звала царевна — ну, или ее дух. Но пока не войдешь — не узнаешь.

— Она жива, — уверенно сказала Мирта. — Мои духи видели ее там. А вот переселенцы уцелели едва ли…

— Что за переселенцы? — насторожился Аоранг.

Тилла и его пожилая родственница переглянулись.

— Когда первые желтоглазые из столицы прибыли в Манх, мы уже ждали их, — начал Тилла. — Ножи наточены, жертвенники убраны цветами… Однако Мирта сказала мне — не спеши, не трогай царевну. Духи не велят торопиться. И я приказал не трогать Аюну и сопровождавших ее людей — из уважения к Мирте и ее могущественным духам.

— Да, Тилла просто послушался меня, хоть и ворчал, — кивнула старуха. — А я сразу увидела, что царевна Аюна — необычное существо. Поняла по ее глазам. Они будто смотрели в другой мир. И видели совсем не то, что прочие смертные. Переселенцы были как потерянные, а она спокойно вела их куда-то… будто зная куда!

— Да, это было весьма удивительно, — подтвердил Тилла. — Мы подумали, верно, дивы ей шепчут. И решили не нападать ни на царевну, ни на переселенцев, что держались подле нее… В сущности, они и так готовились сами погубить себя. Пока другие желтоглазые обустраивались в Манхе, Суре и северных городах вдоль тракта, царевну некие силы увлекали все дальше на восток. Многие из переселенцев отстали по пути, особенно когда стало ясно, что Аюна стремится прочь от городов, в пустынные горы… Этих мы убивали во славу Тигна Кары и дальше следовали за царевной. Мы проводили ее и оставшуюся кучку самых верных до этого самого места. — Тилла топнул ногой. — А дальше они пошли одни. Миновали вон те ворота… и больше их никто не видел.

Аоранг взглянул на желтую крепость, и мурашки пробежали по его телу.

— Что там? — тихо спросил он. — Вы ведь знаете? Что говорят ваши предания?

Тилла и Мирта вновь обменялись взглядами.

— Пора ему сказать, — кивнула колдунья. — Аоранг, слыхал ли ты о лунных стойбищах?

— А-а-а! — медленно протянул мохнач.

Вот оно что! Конечно, Аоранг слыхал о накшатрах. Некогда сам святейший Тулум, отправляя своего воспитанника в странствие на юг, просил его по случаю примечать подобные храмы, не брезгуя даже самыми вздорными слухами… Впрочем, Аоранг, хоть и прошел через Солнечный раскат дважды и побывал во множестве иных земель, ни разу такого храма не встретил. И втайне считал их всего лишь легендой.

Значит, подобная легенда взяла и спасла жизнь Аюне…

— По преданию, эти храмы впускают в себя лишь арьев царского рода, — сказал мохнач. — Всех остальных они убивают…

— Так и есть. Вон тому свидетельства! — Тилла указал на обугленный скелет.

— Давно ли переселенцы вошли в крепость? — спросил Аоранг.

— В середине зимы.

У Аоранга упало сердце. Несколько месяцев в заброшенном храме?! Без еды, без воды!

— Мирта верит, что царевна жива, — напомнил князь, наблюдая за его лицом.

— Духи подсказали мне это, — кивнула колдунья. — Когда я была дерзкой, остроглазой девицей, то подобралась к этим стенам на полет стрелы. И разглядела под аркой вот такой знак на стене. Во-он там, за вторыми воротами… — Мирта подняла растопыренную ладонь. — Желающий войти должен приложить свою руку к этому знаку. Если храм признает тебя — двери откроются. Верно, ты не арий — но ты призван! Сама царевна сказала тебе в видении: «Будем вместе в Гнезде Рассвета»…

Мохнач устремил взгляд на развалины.

«Ты там, любимая? Ответь! Ты звала меня — вот я, здесь!»

Желтые стены были мертвы и молчаливы.

— Так ты идешь? — нетерпеливо спросил Тилла. — Мне уже голову напекло!

Аоранг, не отвечая, направился в сторону крепости.

* * *

Он спустился со склона и пошел дальше по дороге. Обогнул полузасыпанный песком скелет в доспехах. Дорога, вымощенная каменными плитами, сама стелилась под ноги.

«Господь Исварха, укрепи меня, — шептал он. — Аюна, я к тебе…»

Ближе к крепости, у обочины, мохнач заметил еще один скелет, потом еще один… И перестал их замечать. Душа парила на крыльях… ноги не касались земли… Он радовался, что избавился от Тиллы, что остался наконец один. Вот есть он, идущий к цели, — и солнце, и неподвижный жаркий воздух, и дорога, и стены впереди…

Аоранг был спокоен и даже весел, сам не понимая почему. «Вот он я, — думал он. — Приди, незримый огонь, и сожги меня, если сможешь, я тебя не боюсь!»

Ему казалось, что он уже перешел незримую черту, за которой человеческие страхи не имеют значения.

«Просто я иду к Аюне, — решил мохнач. — Вот в чем дело. Я иду к Аюне — и земная участь не имеет значения!»

Вскоре развалины уже нависали над головой, отбрасывая короткие тени. Аоранг вошел под арку внешней стены, невольно порадовался укрытию от палящего полуденного солнца. Дальше, за глубокой аркой, снова резал глаза слепящий свет, не давая рассмотреть, что находилось за воротами.

Тут, около самой крепости, обугленных костей не было. Видно, у тех, кого накшатра не впустила, оставалась возможность убраться подальше.

Аоранг огляделся, разыскивая то, о чем говорила Мирта. А вот и пятерня!

Справа под аркой в каменной стене виднелась вмятина — отпечаток ладони. Как будто некто приложил к стене раскаленную руку, оставив след в камне…

Аорангу невольно вспомнились развалины на расколотом холме под Эрехом, где они с Симахом нашли яму с мертвецами. Там тоже была раскрытая ладонь. Измазанная кровью, оскверненная знаком кровавого солнца — но точно такая же!

Какая же невероятная сила расколола тот холм и разорвала надвое храм, вырвавшись наружу? Уж не пытался ли туда войти недостойный?

«Вот и поглядим. Хотя бы проверим догадку», — весело подумал он и решительно приложил ладонь к вмятине.

Широкая ладонь мохнача никак не вписывалась в отметины пальцев. Он невольно напрягся…

Однако ничего не произошло.

— Гм… — хмыкнул мохнач, оглядываясь.

Вокруг ровно ничего не изменилось. Не распахнулись прежде незримые ворота… Не раскрылась стена, не возникла лестница… Да и сам он не ощущал описанного в легендах убивающего жара.

«Аюна уже прошла здесь и провела людей… Может, лунное стойбище так и стоит открытое? В таком случае сурьям нечего бояться…»

У Аоранга мелькнула мысль выйти из ворот и помахать рукой Тилле, но он передумал. А если все же нет? Зачем ему на совести сожженный отряд? Тилла поклоняется ужасному богу, но Аорангу он ничего плохого не сделал…

— Ладно, — пробормотал мохнач и вошел в крепость.

Прикрывая глаза рукой, он сделал два шага по залитой солнцем пустой площади, а на третьем мир вокруг него внезапно изменился.

Аоранг обнаружил, что стоит в храме Исвархи.

В первый миг ему показалось, что неведомые силы перенесли его в столицу и перед ним — жертвенник главного, самого большого и великолепного храма Солнца. Там настоятелем был святейший Тулум, а по праздникам божественный огонь возжигал сам государь Ардван — а сейчас, надо думать, новый государь Аюр.

Мохнач поднял голову. Над ним парил высокий купол, разукрашенный звездным узором. Солнце сияло в зените, а вокруг плыли созвездия. Опустив глаза, Аоранг увидел перед собой сверкающие золотым кружевом Небесные Врата, преддверие Сада Исвархи. Только в столице они были отлиты из металла и открывались с помощью хитрого механизма, а тут казались живыми, словно сами выросли, переплетаясь побегами и выпуская соцветия.

Аоранг изумленно вздохнул. Ноги сами понесли его вперед. Он вышел из притвора, направляясь к жертвеннику…

Тут он и нашел переселенцев.

Как же их много! Тилла пренебрежительно сказал, что за Аюной дошла до крепости лишь горстка самых верных, но в храме было несколько сотен. Арьи и простолюдины, придворные и слуги и просто горожане столицы — мужчины, женщины, дети… Аоранг быстро оглядывал лежащие на полу тела. Сердце его быстро застучало. Неужели все напрасно? Они все мертвы?

Он присел возле лежащего на полу ребенка, взял за руку, приподнял ее — рука была мягкой и теплой. Но биения сердца или тока крови мохнач так не уловил, как ни старался. С этими людьми определенно случилось нечто странное…

«Они спят? Или умерли? Если умерли — то совсем недавно. Они теплые, но не дышат… Но эти люди вошли сюда месяцы назад!»

Аоранг выпрямился и пошел дальше, и желая, и боясь отыскать среди лежащих повсюду людей Аюну. Царевны нигде не было.

Удивительные Небесные Врата манили мохнача. Он поднялся по широким ступеням, с восторгом глядя на переплетение золотых лоз. У жрецов считалось, что за Небесными Вратами начинается путь на небеса, что это место может посещать сам Исварха в своем истинном облике. Поэтому туда с величайшим почтением заходили лишь избранные жрецы во время богослужений. Аоранг, остро ощущая свою неуместность, медленно вошел внутрь… и остановился, пораженный, охваченный священным трепетом.

Так вот он какой, Небесный Сад! Деревья и цветы, сотканные из живого света, сплошной завесой оплели священное место. На лозах, благоухая, цвели неведомые цветы. Было видно, как свет течет внутри стеблей, словно живительный сок…

«Поистине тут выход прямо на Третье Небо, где живут фраваши и сам Исварха!» — думалось Аорангу.

Спохватившись, он затаил дыхание и опустил глаза, чтобы не осквернить божественный свет человеческим взглядом.

«Я всего лишь бродяга, — в смущении думал он. — Я недостоин видеть красоту дома Исвархи. Мне нельзя здесь быть!»

Он попятился, уставившись под ноги… И вдруг его имя — «Аоранг!» — прозвучало прямо у него в голове.

Мохнач вскинулся и прямо перед собой увидел лицо Аюны.

Незрячие золотые глаза смотрели прямо на него, губы шептали его имя.

Над жертвенником росло ветвистое дерево, опутанное золотыми лозами. Стволом этого дерева и было тело царевны. Живые стебли оплетали ее тело, пронзая его и питая светом, будто водой жизни.

Как и в его сне, Аюна стала цветком небесного сада.

* * *

Сперва Аоранг застыл, словно пораженный громом. Потом опомнился, шагнул к жертвеннику, протянул руку и коснулся ее щеки.

В тот же миг в его голове снова раздался милый голос царевны.

Широко распахнутые глаза Аюны блуждали в пространстве. Видела ли она его? Мохнач не был в этом уверен. Но точно знал теперь одно: он все время был в ее мыслях! Это наполнило сердце мохнача восторгом и нежностью.

«Это ты, Аоранг! Ты пришел, какое счастье! Я знала, что ты придешь. С тех пор как я стала богиней, я ищу твою душу по всем Семи Небесам. Я летала над Араттой, словно птица! Я видела все, что есть на земле и в небесах. По небу катилась Солнечная колесница, ее отражение сияло среди гор, степей и лесов… Вся Аратта светится, словно вспыхнули десятки новых солнц!»

— О чем ты, любимая? — спросил Аоранг. — Я не понимаю. Ты стала богиней?

«Да, богиней рассвета! Разве ты не знаешь, что я дочь Исвархи? Когда я умерла, я по-прежнему осталась его дочерью… Знаешь, когда сурьи предложили помощь, я прибежала к дяде Тулуму и первая вызвалась повести людей в степные города. Они думали, я забочусь о будущем ребенке, но я просто хотела скорей покинуть столицу… Прежде чем туда вернется Ширам…»

— Ширам? — нахмурился мохнач. — Он обижал тебя?

«Нет, нет! Слушай дальше! Когда мы пересекли Ратху и вступили в степные земли, на нашу прародину, со мной что-то случилось. Предки выходили из древних развалин и ночами говорили со мной… „Ступай в Гнездо Рассвета! — вещали они. — Там — спасение, там — заря новых дней!“

„Там ничего нет, — говорил мне князь сурьев. — Только камень и песок, змеи и скорпионы“. Он хотел, чтобы мы поехали в Манх и там восславили Солнце… Но я слушала голоса предков, звавшие меня на восток! Мы ехали долго; многие отстали в пути… И когда мы наконец дошли, я увидела сияющий золотой дворец среди гор!

„Мы его не видим“, — сказали сурьи и не поехали со мной… А я и мои люди — мы вошли в Небесные Врата! Сам Исварха встретил меня и увенчал огненной короной… Ты видишь ее, Аоранг? Ее лучи не ослепляют тебя?»

— Нет, — печально сказал Аоранг.

«И тогда я полетела на поиски твоей души… Войди же в Небесные Врата, Аоранг, не бойся! Я так рада, что мы будем с тобой вместе в посмертии! Ты — тот, с кем бы я желала провести вечность. Ты, я и наш нерожденный ребенок…»

— Что?! — задохнулся Аоранг.

«Я ношу твое дитя, зачатое на священном поле, на празднике Зимней Жертвы. Поэтому я и убежала в Солнечный Раскат из столицы. Поэтому я здесь…»

— Иди сюда, — прошептал Аоранг, обнимая ее и притягивая к себе.

Лозы пришли в движение. Стебли потускнели, отпуская тело царевны, — и тут же вспыхнули, поднимаясь и распускаясь, выбрасывая новые побеги, раскрывая соцветия.

Через миг, освободив Аюну из золотых зарослей, Аоранг уже сжимал ее в объятиях.

Царевна моргнула, в золотые глаза вернулся разум. Их глаза встретились, и мохнач понял, что теперь царевна в самом деле видит его.

— Аоранг, — прошептала она. — Мы умерли? Я не понимаю…

— Мы не умерли, — сказал он. — Это был просто сон, а теперь мы проснулись.

— Поистине удивительный сон! — проговорила Аюна, растерянно озираясь. — Я была богиней рассвета и летала под облаками на розовых крыльях!

— Похоже, быть мужем богини — моя судьба, — усмехнулся Аоранг.

Аюна нахмурилась, освобождаясь из его объятий:

— Где мои люди? Я вела в Гнездо Рассвета триста человек! А потом мы зашли в ворота, и больше я ничего не помню…

— Они все здесь. — Аоранг оглянулся. — Кажется, они тоже просыпаются…

«А припасы? Где тут брать воду? Всех надо будет кормить! И чтобы сурьи не заметили! Наверняка Тилла все еще ждет на пригорке… Как бы не началась резня похуже той, что была в Манхе…»

Аоранг поймал себя на том, что уже волнуется о переселенцах. А как же не волноваться? Ведь это подданные Аюны!

«Мудрый Ашва говорил мне когда-то, что моя судьба — стать мужем богини и отцом ее народа…»

— Останься здесь, любимая, я скоро вернусь, — сказал Аоранг, усаживая Аюну на ступеньки и устремляясь к выходу из храма.

«Я скажу Тилле, что Аюна стала богиней, — думал он, пробираясь наружу между просыпающимися людьми. — Скажу, что храм испепелит любого, кто попытается причинить вред ей или кому-то из ее верных… Я скажу им — пора снова зарыть в землю кровожадного Тигна Кару! Исварха сказал: пришло время ему уйти!»

Думая так, Аоранг выбежал из ворот крепости — и остановился, остолбенев.

На повороте дороги не было ни Тиллы, ни его воинов. На горах зеленел молодой лес. А вся долина превратилась в луг, покрытый ковром первоцветов.

Часть 3

Золотые корабли

Глава 1

«Слово о Четырех, Шести и Тридцати двух»

Святейший Тулум сидел в своих сокровенных покоях за просторным столом, заваленным свитками и чертежами. Взгляд верховного жреца был устремлен на лежащее перед ним письмо. Письмо выглядело весьма необычно для Аратты. Вся столичная знать писала на тонкой выделанной коже. На севере Аратты для частной переписки предпочитали бересту. Письмо же, в чтение которого был погружен Тулум, больше всего напоминало плоский глиняный кирпич. Мелкие угловатые черточки, складываясь и так и этак, испещряли его столь тесно, будто кирпич растрескался в печи или упал в золу. Несведущий человек, пожалуй, и не догадался бы, что перед ним послание. Но Тулум быстро скользил взглядом по путанице точек и черточек, привычно вычленяя слова. Письмо было на языке Аратты, а глина… Что ж, почему бы не слепить из нее и письмо, если она повсюду под ногами?

«Обильные жертвы Матери не помогли, как и наша кровь, добровольно пролитая во славу Господина Тучи. Гибельные воды идут с полудня неудержимым потопом. Наши провидицы давно предсказывали великую беду. Горе нам всем, настали последние времена! Затопило огромные пространства, от предгорий Накхарана до наших южных поселений по правому берегу Даны. Это не обычный весенний разлив — наступающая вода имеет соленый привкус. С южных пределов нашей земли народ бежит, бросая дома и пашни. Часть людей перебралась в Накхаран, однако накхи, сперва охотно впускавшие новых данников, теперь выставили заставы на горных дорогах и убивают тех, кто пытается войти в их владения. Другие беженцы в отчаянии переправились через Дану на высокий вендский берег. Лютвяги ненавидят и боятся детей Господа Тучи, так что судьба этих беженцев, скорее всего, плачевна. До города и храма Матери-Кошки вода пока не дошла, но это лишь вопрос времени. Госпожа Полей отказалась покидать храм. Судя по всему, она утонет с ним вместе…»

Тулум поднял взгляд и устремил его в пространство. В его памяти мелькали бескрайние холмистые долины земли Великой Матери.

Итак, то, чего он так боялся, случилось. Дана в нижнем течении разлилась и затопила окрестные земли. К юго-западу от Накхарана возникло новое море…

Усилием воли Тулум загнал поглубже подступающее отчаяние и вернулся к чтению глиняного письма:

«…тебе будут интересны известия об Аоранге. Он прибыл в наши земли, сопровождая царевну Аюну, бежавшую от нежеланного брака с князем вендов. О судьбе царевны, ставшей супругой саарсана, тебе несомненно известно от нее самой… Я же напишу пару слов о твоем ученике, которого ты оплакиваешь. Не скрываю, я очень желал бы, чтобы он остался у меня. К несчастью, его высокие достоинства оказались замечены не только мной. Хозяйка Полей — воплощенная Мать Дана — избрала его в супруги. Затем он удостоился высшей чести, возглавив обряд Зимней Жертвы…»

Тулум тяжело вздохнул. Он знал, что это означает. Да он и слышал уже об участи Аоранга от царевны и с тех пор часто вспоминал его. Потеря умного, преданного, любящего ученика ранила его сильнее, чем он думал.

Однако последующие строки заставили его чело разгладиться:

«…но богиня отвергла сей великий дар. Видно, Аоранг всем своим существом принадлежит вашему Господу Исвархе. Впрочем, предстояли еще и весенние торжества, также требующие жертв… Так что как только Аоранг оправился после обряда, я немедленно отослал его разведчиком в южные земли. Он ушел и обратно не вернулся. Понятия не имею, что с ним теперь. Там, куда я его послал, сейчас море. Но если Исварха будет так же ревностно хранить его жизнь, как прежде, твой воспитанник еще вернется к тебе…»

Тулум отодвинул письмо. Где сейчас Аоранг, какие вести он нес, было уже, скорее всего, неважно. Но вести о том, что он жив, были словно маленький теплый огонек в огромной обступающей тьме…

В последнее время верховный жрец все чаще ловил себя на каком-то странном безразличии к происходящему. Наверно, это было скверным признаком.

В дверь бесшумно вошел младший жрец, объявил с поклоном:

— Государь Аюр!

Тулум встал из-за стола. Первыми вошли двое накхов из Полуночной стражи, черными тенями встали по обе стороны от двери. Вслед за ними легким шагом ворвался Аюр. Глаза государя блестели, щеки разрумянились. Наверняка опять устраивал скачки наперегонки с телохранителями от дворца до храма, как уже не раз бывало.

— Ты меня звал, дядя?

«Как ему весело, этому мальчику», — с сожалением глядя на него, подумал Тулум.

— Сегодня у нас будет необычная встреча, государь. Сперва я тебе кое-что расскажу, потом кое-что покажу, а потом мы кое-куда сходим.

— Куда же? — спросил Аюр, широко улыбаясь. — Что я еще не видел в твоем храме?

— Прикажи своим стражам ждать снаружи. Таинства Исвархи не для накхов.

— Вы слышали?

Движением руки отпустив стражу, Аюр повернулся к дяде.

— Ты так мрачен, — наконец заметил он. — Что-то опять произошло? Потоп? Восстание? Заговор? Что на этот раз?

— А ты предпочел бы и дальше не знать, проводя дни в мальчишеских забавах?

Улыбка сбежала с лица Аюра.

— Верно, случилось нечто очень скверное, если ты позволяешь себе так говорить с государем!

Тулум лишь молча поглядел на племянника.

— Вижу, произошло, — обреченно проговорил Аюр, садясь в резное кресло. — Рассказывай!

Верховный жрец вернулся за стол и развернул красочную, подробную карту Аратты. Аюр с любопытством наклонился к ней, вглядываясь в леса, горы и реки.

— Что это? — спросил он, указав на рассеянные по всей карте золотые точки.

Они были повсюду — и в Солнечном Раскате, и Накхаране, и в Бьярме, и даже в самом Змеевом море. Аюр насчитал их около дюжины.

— Об этом чуть позднее, а пока послушай. Ты уже знаешь о новом потопе на севере, — заговорил Тулум. — В Бьярме произошли страшные, но в целом, увы, предсказуемые события. В нынешних обстоятельствах я им, пожалуй, даже рад. Весеннее таяние снегов и некие странные обрушения на востоке Змеева Языка вызвали неслыханный паводок на севере Бьярмы. Судя по всему, в этом потопе погиб Аршалай…

— А что же его Великий Ров?

— Оказался бесполезен, как я и предполагал.

Аюр нахмурился:

— Но чему же тут радоваться?

— Потоп пришел на отравленную землю и очистил ее от скверны. Не снеся постигших их бедствий, жители Бьярмы сошли с ума и обвинили во всех бедах нас — арьев. Дескать, мы накликали потоп умышленно и вообще мы никакие и не люди, а злые дивы…

Аюр не выдержал и расхохотался:

— Бьяры поистине беспросветно глупы!

— О нет, — грустно сказал Тулум. — Это не глупость, а страх. Перед лицом верной гибели люди всегда ищут виноватых и находят их. А потом начинают откупаться от гнева богов их кровью…

— Я что-то припоминаю, — произнес Аюр. — Ты говорил, что из Бьярмы давно нет вестей, и показывал записку на бересте с черепом и цветком.

— Знак страшной ереси. «Из крови арьев родится новый мир» — вот его значение. Теперь мы это знаем…

— Эту ересь создал тот гусляр, Зарни Зьен?

Тулум поднял на племянника удивленный взгляд. Он не ожидал, что Аюр вообще помнит имя гусляра.

— Меня некогда предостерегал против него Светоч, — объяснил Аюр. — Нет у арьев врага хуже его.

— А Светоч сказал почему? — чуть дрогнувшим голосом спросил жрец.

— Нет. Едва ли он сам это знал.

Тулум склонил голову, пряча глаза:

— Светоч был прав. И ересь в самом деле принес в Бьярму этот проклятый слепец. Может быть, не он один — но никто не доставил Аратте столько вреда! Посланные Первородным Змеем бедствия привели людей в смятение. Оставалось только направить их страх и отчаяние в нужное русло — и он это сделал. Человек сотворен Исвархой так, что будет биться за свою жизнь до последнего, даже если в этом нет никакого смысла. А тут бьярам предлагают всего лишь убивать желтоглазых…

— Я слыхал, Зарни родом из Солнечного Раската, — добавил Аюр. — Якобы по крови он — один из тех сурьев, что так подло ударили нам в спину. Не заодно ли они?

— Сурьев понять несложно, — презрительно сказал Тулум. — Жалкие шакалы, ищущие воспользоваться нашей временной слабостью. Ширам расправится с ними. Мне докладывают, сурьи разбегаются от одного вида его войска и он без труда берет город за городом. Скоро Десятиградие вернется под руку Аратты. Жаль только погибших переселенцев — и бедную Аюну…

Аюр печально склонил голову. Дядя и племянник помолчали.

— Так что, — вернулся к беседе Тулум, — котел страха и гнева кипел и до Зарни — гусляр лишь подкинул дров в огонь…

— И немало, — заметил Аюр. — Но меня одно удивляет: почему чародей все еще жив? Неужели вся армия Аратты не может справиться с одним калекой?

— Погоди, — произнес Тулум. — Возможно, тебе еще придется воевать с ним самолично. Я уверен, что на Бьярме Зарни не остановится.

— Что ж, — вскинул голову Аюр, — если вздумает мутить народ — мы его встретим! Пусть приходит прямо сюда со своими волшебными гуслями и колдовскими песнями. Мои лучники превратят его в ежа, не успеет он дойти до городских ворот!

— Он никуда не придет — он безногий, — усмехнулся Тулум. — Но я еще не сказал тебе самого худшего, государь. Я получил письмо от Ашвы, верховного жреца Господина Тучи, из земли Великой Матери. Оно подтвердило то, что мне и так со всех сторон сообщают мои соглядатаи. На юге Аратты начался великий потоп.

— На юге? — изумился Аюр. — Но там нечему разливаться!

— Я тоже не понимаю! — развел руками его дядя. — Сообщают об огромном разливе, что идет с юга, пожирая степи. Слухи говорят, у подножия Накхарана уже плещется соленое море! Право же, тут поверишь дикарям, будто треснула небесная твердь…

Тулум вдруг осекся на полуслове. Взгляд его застыл и помутнел. В углах рта заблестела слюна.

— Дядя! — испуганно привстал Аюр. — Тебе плохо?

Верховный жрец помотал головой, опираясь ладонями на карту. Недавний сон вновь вторгся в его сознание, норовя ввергнуть его в бездну ужаса? Огромный водопад, от неба до земли, — и боги вьются вокруг него, словно мухи…

— То, чего мы не понимаем, сводит нас с ума, — пробормотал он, пытаясь взять себя в руки. — И чем мы лучше жалких бьяров?

— О чем ты?

— Неважно. — Тулум выпрямился. — Пришло время действовать, Аюр. Ждать больше нечего. Козни чародеев, кровавые восстания, даже разливы рек — со всем этим Аратта справлялась. Но что мы можем против моря, наступающего с юга? Когда соленые воды подойдут к подножию дворцового холма — что ты будешь делать, государь?

Аюр глядел на него растерянно, не вполне веря, что дядя говорит всерьез.

— Так что же… мир гибнет?

— Нет, надежда есть. Ты спросил, что это за золотые точки на карте. Это то единственное, что еще сулит нам спасение…

Тулум подошел к стене с росписью позади стола, легко прикоснулся — и часть стены исчезла, оставив темный прямоугольник прохода.

Аюр затаил дыхание. Он десятки раз бывал в личных покоях Тулума, но и не подозревал, что прямо за высоким креслом верховного жреца устроена тайная дверь!

— Иди за мной, — позвал Тулум, входя в узкую дверцу и исчезая во мраке.

* * *

Они долго поднимались по винтовой лестнице. Время от времени в воздухе ощущалось дуновение ветра из скрытых продушин, и бледные лучи света рассеивались под потолком. Лестница привела дядю и племянника в круглый чертог, раза в три больше того, откуда они ушли. Впрочем, он казался меньше из-за загромождавших его многоярусных полок и сундуков.

— Ого! — оглядываясь, восхитился Аюр. — Так у тебя есть еще и тайные скрытые покои, кроме обычных скрытых?

— Это сокровищница, — объяснил Тулум. — Хранилище сокровищ древности… Я, как ты понимаешь, не о храмовой казне, а о сокровищах знания.

— Вижу, вижу, — взгляд государя скользил по полкам, забитым чехлами со свитками. — Клянусь Солнцем, некоторые из этих сокровищ не просто запылились, но и вовсе распались в прах! Тут, верно, есть записи еще тех времен, когда и Аратты на свете не существовало… А это что?

Некоторые полки, видимо с особенно ценными свитками, были забраны бронзовыми решетками. Аюр приблизил лицо к ближайшей, вглядываясь в матово блестящее в сумраке нечто, напоминающее чечевичное зерно с половину ладони.

— На свиток не похоже… Там игрушка! Золотая лодка?

При слове «лодка» верховный жрец вздрогнул:

— Нет, не лодка. Пожалуй, это можно назвать челноком.

— Челнок из золота? Ты имеешь в виду ткацкий челнок? Гм, ну да, вон там что-то намотано…

— Нить мироздания, — бесстрастно ответил Тулум.

— Ты шутишь? — Аюр отдернул руку.

— Все мы — лишь нити на ткацком стане Исвархи. Не вздумай к ней прикасаться. Решетка там не просто так.

Аюр с подозрением покосился на золотой челнок, так и не поняв, пошутил дядя или нет.

Тем временем Тулум прошел на возвышение в середине чертога, к высокому столику с наклонной столешницей. Чего-то коснулся — и сумрачное хранилище залило ярким дневным светом. Аюр задрал голову, но, кроме свода, ничего не увидел.

— Э-э… зеркала? — предположил он.

— Конечно, — кивнул Тулум. — Иди сюда.

— Будем читать Ясна-Веду? — предположил Аюр.

Высокий столик живо напомнил ему храмовую школу: на всех прочих уроках разрешалось сидеть, но священные книги, из уважения к ним, полагалось читать только стоя.

— Нет, — верховный жрец положил перед ним ветхий свиток.

Аюр мельком успел увидеть какие-то чертежи, но Тулум быстро свернул пергамент, оставив на виду только небольшую часть текста в начале книги.

— Это «Слово о Четырех, Шести и Тридцати двух», — сказал жрец.

— Какое странное название! Никогда прежде не слышал.

— Это тайная книга, ее не читают на богослужениях. Одна из древнейших в Аратте. Она была создана при наших первых царях, когда Накхаран сохранял вольность, в Бьярме лишь хищные звери рыскали по тайге, а что творилось за Даной, никто и вовсе не знал… Похоже на то, что творится сейчас, не так ли? Шли годы, Аратта разрасталась и расцветала, строила города, побеждала в сражениях… И наши предки решили сохранить знания, чтобы в войнах с дикарями не утратить память и не уподобиться варварам…

— Так о чем книга?

— О золотых кораблях.

Аюр недоверчиво поглядел на Тулума, а потом немедленно склонился над свитком.

«Честь стоять у кормила небесного корабля велика. Умение взывать к божественной хварне, обращая ее в движение, звук, свет, полет, — важнейшее в нашем наследии…»

— Дядя, так это правда? Небесные корабли — не просто сон?

— Нет, не просто сон. Золотые корабли помнят нас. Они приходят в снах, чтобы и мы их не забыли, — подтвердил Тулум. — Господь Исварха даровал эту честь нашим предкам, которые были во всем выше нас. И в знаниях, и в способностях, и в праведности…

— Погоди, ты сказал, что корабли «помнят»… Где они? Говори скорее — где они?!

Верховный жрец горько рассмеялся:

— Теперь ты понимаешь, почему я не давал тебе эту книгу раньше? И почему дал сейчас?

— Это просто, — не раздумывая, ответил юноша. — Сперва не было нужды, да и старшие братья мои были живы. Потом ты считал, что я не готов. Ну а теперь решил: хотя я по-прежнему не готов, терять уже нечего…

Тулум уставился на племянника, нахмурившись.

— Да не надо на меня так смотреть! — хмыкнул Аюр. — Все это я слышал в Белазоре, от Светоча. Когда он предложил мне попытаться снять кольцо с мертвой руки брата Амара.

Аюр поднял руку, показывая кольцо лучника.

— Все сокрушался: время вышло, придется идти на риск…

— Что ж, поблагодарим Светоча, ибо он тебя подготовил и испытал твои силы, — помолчав, сказал Тулум. — Иные знания убивают не хуже, чем зачарованные предметы. Ну, читай!

— «Знание о полете — среди самых древних — это великий дар Исвархи. Он был ниспослан нам во имя спасения многих жизней.

Есть четыре летящих тропою богов, в стране облаков, в высях, где реют орлы.

Первая — лодка крылатая, подобная молнии, — быстрее мысли гонца донесет.

Вторая — огненный ливень, слепящая туча — боевое знамя Исвархи.

Третья — крылатая башня, плывущая по небу, подобно лебедю. Переносит малое войско.

Четвертая — город, подобный луне, вмещающий тысячи.

Все они сияют, как солнце в полдень. То они есть, то нет. Взгляд смертного не способен вынести их мерцания.

Вечно живые, они везде и нигде. Ни жар звезд, ни холод преисподней не одолеют их.

Хварна — их движущая сила, источник жизни…»

— Достаточно! — Тулум положил ладонь на пергамент. — Дальше тебе пока не нужно.

— То есть у нас есть еще время, чтобы я мог побыть в неведении? — Аюр недоверчиво поглядел на дядю. — Я узнал о летающих кораблях, об их видах — и что же дальше? Где они?

Тулум задумчиво разглядывал племянника.

— Вспомни-ка титулования нашей самой высшей знати.

— Я отлично их помню, — с недоумением сказал Аюр. — Видящий путь и прочие. Всегда думал, что за ними стоит…

— Что ж тут странного? Наверняка корабелы со Змеева моря такими бы их не сочли, — ответил Тулум. — Видящий путь — тот, кто определяет и задает курс. Идущий по звездам — тот, кто ведет корабль. Пронзающий облака — тот, кто выводит судно из земной гавани в звездные просторы… Вот я и думаю, государь, — а на что годен ты?

— На что годен?! — гневно воскликнул Аюр и призадумался.

— Вот-вот, — кивнул его дядя. — Порой мне думается — уж прости, дружок, — что ты рожден жертвой, как и твой несчастный отец. Ты мог бы, наверно, стать выдающимся правителем — но у тебя нет времени. Однако у тебя есть хварна, и куда более сильная, чем обычно у младших царевичей… Ты творил чудеса в Затуманном крае, останавливал волну в Белазоре… Может, ты сумеешь спасти и свой народ или хотя бы часть его…

— …ценой своей жизни, — закончил за него Аюр.

— Гм… Это тоже говорил тебе Светоч?

— Нет, но он так думал. Он предупреждал меня, когда повел в подземелье, где хранилось кольцо… Слушай, дядя. Если все, на что я годен, — отдать жизнь за Аратту, я это сделаю! Какой смысл жить государю, если его царство погибло? Ну а вдруг нет? Что, если я еще раз смогу остановить волну?

— И то верно, — кивнул Тулум. — Конечно, все мы — лишь тени наших божественных предков. Но и нас порой слушаются накшатры.

— Заколдованные пещеры, наподобие той, где я нашел поющий кораблик?

— Не совсем. Насколько я помню, там твоим испытанием были лишь видения. Накшатра защищена получше… Впрочем, ты сам это скоро узнаешь. Ты спрашивал, где золотые корабли. Вот тебе ответ — они здесь.

Аюр вскинул голову:

— Где — здесь?

— Здесь, в подземелье под храмом, скрыто хранилище золотых кораблей. Этим знанием обладает лишь самое высшее жречество. Сейчас эта тайна известна лишь мне — а теперь и тебе. Пойдем со мной, и ты их увидишь. Но для этого тебе надо будет открыть накшатру.

Юный государь прищурился:

— Я не верю, дядя! Неужели накшатра всегда была здесь и ты не попытался войти в нее? Ты ведь тоже царской крови, ты брат государя!

Тулум со вздохом опустил взгляд:

— Как я мог даже подумать об этом, пока был жив Ардван?

— А после смерти Ардвана, когда меня похитили?

— Я долго думал над этим… И понял, что не смею. Аюр, я всегда был младшим братом. Я должен был объявить себя блюстителем престола вместо скользкого, худородного Кирана… Однако я этого не сделал, предпочтя и дальше быть жрецом. Полагаю, у меня от рождения не хватает хварны властителей…

— Я тоже младший сын, — буркнул Аюр.

— Твои дела свидетельствуют: ты — государь, рожденный, чтобы спасти всех нас, — возразил Тулум. — Наследие предков — твое. Значит, твоя судьба — идти первым.

Глава 2

Лодочный сарай

На этот раз они спускались долго, очень долго. Аюр прикинул, что лестница увела их не просто в подвалы, а глубоко под землю. Световые колодцы пропали, сменившись редкими светильниками в нишах на стенах. Тулум взял один из них, и дальше они спускались при его мигающем свете.

Наконец лестница привела их в неосвещенный круглый зал. Там не было ничего, кроме ведущих в разные стороны узких, низких ходов.

— Экая паучья нора, — озираясь, пошутил Аюр.

— Сюда, государь. — Тулум без колебаний выбрал один из ходов.

Теперь Аюру приходилось идти почти вслепую, да еще и пригнувшись.

— Не будь ты моим дядей, я бы начал волноваться!

— А ты еще не начал? Кстати, предатель Киран был твоим зятем, — ворчливо отозвался Тулум. — Ты слишком доверчив, Аюр, когда-нибудь это выйдет тебе боком…

— Светоч тоже так говорил…

Проход внезапно закончился. Ни двери, ни лаза — только вмятина в стене в виде распахнутой ладони.

— Ну, иди. — Тулум прижался к стене, пропуская вперед племянника. — Твой черед!

— Это и есть путь к кораблям? — с сомнением проговорил Аюр. — Знаешь, в этот коридор даже я с трудом прохожу…

— Возможно, этим путем после молитвы в храме приходил Видящий путь. Приложи руку к отпечатку, Аюр! — Голос верховного жреца дрогнул, выдавая волнение.

— Ты боишься? — спросил Аюр.

Сам он ничего не ощущал. Впрочем, нет — кое-что чувствовал, и его это огорчало.

— Не очень. Если не ты, то кто?

— Ты боишься, — со вздохом сказал Аюр. — Знаешь, дядя, я думаю, ты просто не захотел входить к кораблям. Ведь если эта ладонь впустит тебя — надо дальше что-то делать с тем, что внутри… А ты даже не захотел брать на себя обязанности блюстителя, когда престол опустел…

— Я отвечаю за души жителей Аратты, — возразил Тулум. — Не за тела. Это забота государя.

— Государь отвечает за все, — холодно поправил Аюр.

«Можешь меня презирать, мальчик, — подумал Тулум. — Но я знаю больше тебя. Тебя защищает твое самоуверенное невежество. Ты понятия не имеешь, что там, но готов войти. Весь в отца… А я чувствую — там смерть. Твоя — не знаю. Но моя точно…»

Аюр подошел к стене и без колебаний приложил ладонь к отпечатку. Коридор озарился ярким светом, хлынувшим из-под пальцев, будто Аюр сдавил в руке светильник. Тулум взглянул в строгое лицо юноши, невольно любуясь его отвагой: юный государь даже не моргнул, спокойно ожидая дальнейшего.

«Из него в самом деле вышел бы выдающийся правитель, — подумал он. — Жаль, нет времени…»

В воздухе из ниоткуда раздался голос, говорящий на древнем языке Аратты. Он требовал назвать себя.

— Аюр, сын Ардвана, государь Аратты, приказывает впустить его! — громко произнес Аюр.

«Назови тайное имя своего отца, которым заклят вход», — отозвался голос.

— Господь Исварха, Убийца Змея Тьмы, Колесничий, Небесный Лучник… — зашептал Тулум.

Аюр повторил его слова, — впрочем, он и сам отлично знал титулования Господа Солнца. Слепящий свет под его рукой погас. А затем юноша и вовсе ощутил, что прикасается ладонью к пустоте. Стены больше не было — проход вел дальше.

— Так просто? — пробормотал он.

— Тебе — да, — улыбнулся Тулум. — Идем же! Взглянем на то, что спасет нас всех!

Они почти бегом устремились дальше. Оба, и старик, и юноша, даже не пытались скрыть волнение. Они забыли друг о друге, думая лишь о том, что ждало впереди. Аюр — о том, что с детства привык считать сказкой или странным сном; Тулум — о том, во что верил и тщетно искал всю жизнь…

— Что это?! — воскликнул Аюр, резко останавливаясь.

Перед ними раскинулась уходящая в темноту низкая, сумрачная пещера. Отблески огня от светильника Тулума выхватывали из сумрака черные каменные стены, плясали на позолоте. Весь пол занимали длинные плоские лодки, во всех смыслах очень старые. Некогда в них, возможно, катались по Ратхе, но теперь эти облупленные, потрескавшиеся деревянные посудины явно не годились вообще ни на что. В пещере их было около двух дюжин.

Аюр подбежал и толкнул одну из лодок. Она покачнулась и со стуком вернулась на место, подняв в воздух тучу пыли.

— Что это за хлам? — воскликнул он. — Куда ты привел меня, Тулум? Это же просто лодочный сарай!

Тулум стоял, схватившись за горло, — ему было трудно дышать. Взгляд его бегал по пещере, стараясь заметить нечто важное, что они оба упустили.

— Зря смотришь — тут больше ничего нет! Эти облезлые посудины и есть твои золотые корабли? Я не вижу на них крыльев!

Тулум что-то шептал.

— Что ты говоришь?

— Зеркало, — пробормотал верховный жрец.

— О чем ты?

— Там есть зеркало? Паруса? Кормило?

Аюр заглянул в ближайшую лодку:

— Только пыль и древесные жучки. Ни крыльев, ни зеркал… Ничего, только тлен!

— Здесь должно быть зеркало!

Тулум сорвался с места и начал метаться между лодками, что-то приговаривая про зеркало, словно безумный.

Аюр стоял и следил за дядиной беготней, повесив голову. Никогда прежде в жизни он не ощущал такого разочарования.

* * *

— Просыпайся, Аюр! Я нашел его!

Аюр вскинул голову с подушки, ошалело оглядываясь. Была еще глубокая ночь, — на это указывал огонек ночника, рассчитанного так, чтобы гореть до утра. Никто не смел беспокоить сон государя, если тот сам не призовет слуг. Однако сейчас над постелью нависал неведомо откуда взявшийся святейший Тулум и тряс Аюра, словно куклу.

— Нашел! Вставай!

Аюр гневно отпихнул его и сел в постели:

— Дядя, что ты себе позволяешь? Ты как сюда попал?!

— Вот отсюда. — Тулум указал на стену с росписью в виде цветущего дерева. — Здесь у тебя дверь в тайный ход.

— Ведущий из храма?!

— Да, этот — прямо из моих покоев.

— Что?!

Накануне, после бесполезного похода в хранилище кораблей, они расстались молча, уничтоженные и опустошенные неудачей. Тулум остался в своих покоях и зарылся в священные книги, собираясь сидеть за ними до утра. Аюр же, сердитый и расстроенный, уехал во дворец и сразу лег спать.

И что это такое происходит теперь?

Аюр вскочил с постели:

— Клянусь всеми дивами ледяного ада, это неслыханно!

Он подошел к стене и принялся ее ощупывать, пытаясь рассмотреть малейшие следы потайной двери.

— И кто еще про тайный ход знает? А главное, почему про него не знаю я?!

— Это уже не имеет значения, — отмахнулся Тулум. — Смерть ждет нас всех, если ты не сумеешь поднять в небо золотые корабли!

— Дядя, что тебе надо? — устало спросил Аюр.

Ему стало бесконечно досадно и в глубине души — очень страшно. Он привык полагаться на мудрого, спокойного, всезнающего дядю Тулума и не знал, как вести себя теперь с ним — явно теряющим рассудок.

— Какие золотые корабли? Ты говоришь о тех рассохшихся лодках в подвале храма?

— У них не было ни парусов, ни весел, — проговорил Тулум, словно и не слушая его. — Как летучая лодка будет двигаться без крыльев? Я думал день и вечер. Потом вернулся и снова начал искать… и нашел зеркало!

— Какое еще зеркало?

— Ах, ты же еще не знаешь…

Тулум достал из поясной сумки знакомый ветхий свиток «Книги о Четырех, Шести и Тридцати двух» и сунул в руки племянника:

— Читай! Может, Исварха откроет тебе в ней то, что не увидел я. Можешь оставить ее у себя и изучать на досуге.

— Но ты же говорил, что это книга — запретная, тайная…

— Скоро она станет лоскутом кожи, плывущим по течению. Мы все станем лоскутами кожи, плывущими по течению! Вот, это место, — Тулум ткнул пальцем.

— «Управляют ими, — с трудом разбирая строки при свете ночника, прочел Аюр, — хварна властителя — их живая душа, кости, суставы и жилы. И зеркало — бесконечный источник силы…»

— Понимаешь? Без него все напрасно! Без него золотые корабли так и останутся мертвой рухлядью…

— Я ничего не понял!

— Потом, неважно! Проклятие! Опять этот водопад… — Тулум сжал ладонями виски.

— Призови Ширама из земли сурьев, пусть возвращается в столицу, — глухим голосом заговорил он. — Он будет тебе надежной опорой, когда дела пойдут совсем скверно… И держись подальше от Зарни. Не говори с ним, не слушай его игру, не приближайся к нему!

— Дядя, что это за напутствия? — теперь Аюр встревожился не на шутку. — Ты будто прощаешься… Ты что, болен?

— Мы все больны. Я хочу, чтобы ты исцелил этот мир. Одевайся, пошли!

— Куда? Зачем?!

— Я же сказал тебе. Я нашел зеркало. Ты должен его увидеть. А оно — тебя.

Аюр, недовольный и встревоженный, быстро оделся. Вслед за дядей он еле-еле протиснулся сквозь узкий тайный ход. Но, спустившись по тесной лесенке, оказался в просторном прямом коридоре с множеством ответвлений.

— Да здесь еще один дворец внутри дворца! — возмущенно воскликнул Аюр, оглядываясь. — Неудивительно, что отца задушили во сне! Поистине это мог сделать кто угодно! Куда ведут все эти ходы?

— Много куда, — отозвался Тулум. — Неважно…

Верховный жрец шагал молча. От его горячечной разговорчивости не осталось и следа. Гнев Аюра понемногу сменялся волнением и любопытством.

Что еще за зеркало нашел Тулум и почему так важно, чтобы государь его увидел немедленно, среди ночи?

Путь оказался неблизким. В какой-то миг повеяло ночным холодом, стены покрылись каплями воды: видно, ход шел под улицами Верхнего города.

Затем сквозняк донес еле уловимый аромат благовоний. «Мы уже под храмом», — догадался Аюр.

Очередной проход и длинный спуск привели их в уже знакомое подземелье. Тулум быстро прошел мимо рядов длинных лодок, чья растрескавшаяся позолота тускло поблескивала в сумраке.

— Дядя, я подумал, — сказал Аюр, — почему мы решили, что эти лодки имеют такое значение? Может, корабли совсем не здесь…

Но Тулум, не слушая его, шагал дальше, в глубину подземелья. Аюру ничего не осталось, как следовать за ним, пока оба не уперлись в глухую стену.

— Мы тут уже были, — напомнил юноша. — Дальше прохода нет.

— И не нужно. Подойди и поднеси к стене светильник.

Аюр поднес огонек к стенке и удивленно хмыкнул: та заиграла всеми оттенками темного золота.

— Она из металла, — сказал он.

— Это еще не все. Подержи рядом с ней огонь подольше…

Аюр так и сделал — и увидел, что язычок пламени удлиняется и вытягивается, отчетливо наклоняясь в сторону стенки, словно та притягивала его.

Государь постучал по стене костяшками пальцев — она отозвалась глубоким, мелодичным «бом-м-м», уходящим будто к сердцу земли…

— Что это? — тихо спросил он.

— Это и есть зеркало, — ответил Тулум. — Представь исполинский золотой диск, больше, чем сам храм! Он висит под землей, не опираясь ни на что, кроме собственной силы. Земля будто расступилась, не в силах вынести его соседство…

— Какое огромное! Но откуда ты знаешь…

Аюру вдруг вспомнились строки, которые он прочитал совсем недавно.

— Хварна и зеркало — движущие силы небесного корабля! Так вот о чем там было написано! А я-то думаю, что за зеркало… Но где же тогда сам корабль?!

Тулум раскинул руки, словно пытаясь обнять пустоту:

— Мы в нем! Храм Исвархи — это и есть золотой корабль!

— Храм Исвархи? — с сомнением повторил Аюр, представляя себе с детства знакомое величественное здание, увенчанное золотым куполом. — Но он не похож на корабль.

— Ты же читал главу о Четырех! Вспомни улетевшую башню в Белазоре!

Аюр широко распахнул глаза:

— Башня в Белазоре? Ах вот что… И ты знал?

— Конечно. А еще знал, что там некому встать к кормилу. Светоч — не Идущий по звездам, даже не Пронзающий облака. Увы, золотой корабль Белазоры для нас потерян. Светоч смог поднять его в небо, но дальше тот полетел, словно камень из пращи, брошенный наугад… Вероятно, он сейчас лежит на дне Змеева моря. Возможно, его падение и вызвало тот новый потоп на севере…

Аюр жадно разглядывал зеркало, но видел лишь тусклые металлические стены, уходящие в темноту. Он попытался представить его себе целиком и ощутил страх невесть почему.

— Хорошо, мы нашли его, — произнес он. — Что делать дальше?

— Пока не знаю. Оно спит во тьме. Чтобы зеркало пробудилось, надо чтобы на него упал луч солнца. Для этого его надо извлечь на поверхность.

— И как это сделать?

— Понятия не имею, — развел руками Тулум. — Попробуй приказать ему.

Аюр прикоснулся ладонью к металлу и закрыл глаза.

«Ты меня слышишь?» — мысленно позвал он.

Зеркало молчало.

Тулум стоял и смотрел, как беззвучно шевелятся губы юного государя. «Исварха Всемилостивый, помоги своему младшему сыну! — взмолился он. — Помоги нам всем!»

Аюр открыл глаза.

— Оно крепко спит, — сказал он. — Спит и видит сны и не хочет просыпаться.

— Священные книги говорят, что такое зеркало не может долго существовать без солнечного света, — глухим голосом ответил Тулум. — Оно начинает страдать и разрушать мир вокруг себя…

— Но это зеркало вовсе не страдает, — заметил Аюр. — Почему? Может, тут есть источник света? Или огня, который никогда не гаснет…

Тулум резко вскинул голову:

— Ну конечно! Главный жертвенник храма с его негасимым огнем!

* * *

Небо едва посветлело на востоке, когда Аюр и Тулум поднялись в храм. Их шаги гулким эхом отдавались среди пустых ночных чертогов под каменными сводами. Они шли мимо складов и мастерских, мимо сокровищниц и молелен. Мимо росписей, славящих все блага, что даровал этому миру господь Исварха, и мимо росписей, живописующих сражения Небесного Лучника со Змеем Бездны.

Они прошли через пустое пространство под куполом в главном храме, причем Аюру вдруг показалось, что он очутился на Змеином Языке и идет по ледяной корке, которая вот-вот лопнет у него под ногами. И то, что пол был сложен из толстых гранитных плит, вовсе не успокаивало.

В восточной части храма находилось возвышение, увенчанное неописуемой красоты золотыми Небесными Вратами, ведущими в символический Сад Исвархи. По обе стороны от Врат стояли статуи Высших Огней — святых помощников Господа Солнца. Даана-Будущее, держащая в руках яйцо еще нерожденного мира, и Асха-Прошлое, со свечой мировой памяти в руках. Между ними, за Вратами, поблескивал и дрожал язык пламени.

Тулум, сделав шаг в сторону, надавил носком сапога на неприметный выступ, и пустота храма наполнилась звоном колокольчиков и пением механических птиц. Небесные Врата сами собой распахнулись, впуская верховного жреца.

— Вот он, негасимый огонь, — сказал он, указывая перед собой на каменный стол жертвенника.

Над ним, не касаясь камня, плясал язык огня.

— Это пламя горит здесь уже больше четырехсот лет, — сказал Тулум. — Думаю, оно появилось здесь вместе с храмом. По легендам, сам храм появился в одну ночь…

— Да, — прошептал Аюр. — Я чувствую — это и есть огонь, питающий зеркало!

Глаза его сами собой закрылись. Он подошел к жертвеннику, протянул руки и погрузил их в пламя…

Тулум невольно ахнул. Однако священный огонь не причинял государю Аратты никакого вреда. Пламя лизало руки Аюра, а тот гладил его, рассеянно глядя вдаль, и будто к чему-то прислушивался…

Вскоре это услышал и Тулум. А вернее, почувствовал — мелкая дрожь, от которой сперва заныли кости, потом застучали зубы… Дрожал пол, стены, золотые Врата и статуи Дааны и Асхи… Не дрожал лишь огонь, пляшущий над жертвенником.

Вскоре к дрожи прибавился низкий рокот. Мощно пахнуло холодным ветром. Тулум поднял взгляд и увидел, как медленно раскрывается главный купол. Прямо над ними в темно-синем небе сияла и переливалась, как самоцвет, утренняя звезда.

Гул, доносящийся из-под земли, медленно нарастал. Вдруг длинная, извилистая трещина расколола гранитные плиты пола.

— Аюр! — крикнул побледневший Тулум. — Что-то идет не так! Оставь, бежим отсюда!

Государь открыл глаза. Они показались верховному жрецу похожими на два пылающих солнца.

— Послушай, — спокойно ответил Аюр, даже не шевельнувшись. — Мой брат Амар сгорел заживо в Белазоре, пытаясь овладеть кольцом лучника. Я спросил Светоча, что его погубило, и Светоч ответил: «он умер оттого, что испугался. Он испугался той силы, к которой прикоснулся, — и она пожрала его». Я сын Солнца! Я не испугаюсь!

— Ты не справишься! — простонал Тулум.

Он едва мог удержаться на ногах — пол под ним ходил ходуном. Еще одна трещина расколола ступени, что вели к жертвеннику. Статуя Дааны закачалась, рухнула и разбилась вдребезги.

— Я не отступлюсь! — послышался сквозь грохот и рев голос Аюра.

Тулуму вдруг стало тяжко дышать, словно вокруг пропал весь воздух. Словно нет больше никакой преграды между земным миром и миром богов. Тулум глядел в небо, и ему казалось, что на него извне смотрит огромный пылающий глаз. «Сейчас мы умрем», — со всей неотвратимостью понял он.

Верховный жрец сжал лязгающие зубы, бросился к племяннику и что было силы толкнул в плечо. Оба они упали и покатились по прыгающим каменным плитам.

В тот же миг пол в главной части храма раскололся надвое и провалился внутрь, а из возникшей пропасти ударил в небо огромный столп белого пламени.

Пламя в мгновение ока поглотило золотые Врата, своды и стены, росписи и статуи. Тулума смело, как пушинку, угодившую в костер. Язык негасимого пламени в последний раз ярко вспыхнул и растворился в огненном потоке. Жертвенник разорвало на части.

Аюр почувствовал, что летит. Волна жара ударила, закрутила его, швырнула в небо. На миг он увидел в предутренних сумерках ожидающий восхода Лазурный дворец. «Какая красота!» — успел подумать он.

Затем волна жара бросила его вниз, прямо на лазурную крышу одного из крыльев дворца. Государь, больно ударившись, упал на черепицу и покатился по ней вниз. Свалился на другую крышу, пониже, а с нее соскользнул прямо в изящно подрезанный куст в саду Возвышенных Раздумий.

Когда исцарапанный, покрытый копотью Аюр, шатаясь, выбрался из куста, к нему уже бежали садовники.

— Государь?! — раздались изумленные крики.

— Стойте! — Аюр поднял руку и оглянулся в сторону храма.

Главного купола больше не было. Из того места, где он прежде находился, бил в небо столп пламени — словно извергалась огненная гора.

— Дядя Тулум… — прохрипел Аюр. — Он там! Спасите его, он все еще там!

Глава 3

Черные следы

За высокими окнами шумел дождь. Вечерело. Слуги закрыли ставни и разожгли огонь в жаровнях, но по Лазурному дворцу все равно гуляли сквозняки, а в углах притаились серые тени. Аюр все утро и день провел, беседуя с высшими советниками, и теперь пытался забыться чтением. Перед ним был развернут свиток тайной книги о золотых кораблях. Ее вторая часть — «О Шести Блистательных» — повествовала о шести самых знаменитых небесных судах, что прославились в неведомых Аюру землях, под совсем другими звездами. Она была поучительной и занимательной, но… Увы, описанные в ней чудесные корабли ничем даже близко не напоминали те жалкие лодки, что нашлись в подземелье сгоревшего храма…

«Подобный зарнице в летнюю ночь, явился грозный Хмара, и гнев его обрушился на город. Огонь разрушения из его небесной колесницы ливнем пролился на дворцы, площади и торжища…»

— Так, тут все ясно…

Взгляд Аюра скользнул дальше, где описывался некий знаменитый путешественник, которого, как в свое время Аоранга, посылали с разведкой в неведомые земли.

«Так он и странствовал из мира в мир, подобный ветру, что веет где хочет, не зная преград. Передвигаясь по воздуху в своей сияющей крылатой башне, послушной его воле, он превзошел даже полубогов…»

Аюр дочитал про путешественника и отмотал еще часть свитка.

«Небесный город, сияющий, подобный луне, то возникая, то исчезая, опускался на равнину…»

«Сдается мне, — подумал Аюр, откладывая свиток, — с этими кораблями дело обстояло так. Сперва рассылали во все стороны света крылатые башни — те самые, „летающие далеко“. Они разведывали новые пути и находили подходящие земли. Потом — боевые небесные колесницы, чтобы все приготовить и обезопасить место. И лишь тогда появлялся летающий город… Да, я бы делал именно так. Ну и чем мне все это поможет?»

Взгляд Аюра невольно метнулся к окну, в которое прежде был издалека виден золотой купол храма. Сейчас ставни были закрыты — да если бы и открыть их, зрелище там ожидало совершенно безрадостное. Храм Исвархи сгорел почти целиком. От купола не осталось ничего, устояли только почерневшие каменные стены. Пострадали также соседние храмовые постройки — общежития, мастерские, зверинец… Внутри главного храма все выгорело, как в печной трубе. Те из служителей, кто посмел заглянуть внутрь, потом говорили, что на месте жертвенника тлела огромная яма. Хорошо хоть пожар не перекинулся на Верхний город. Страшное пламя довольно быстро угасло само собой, но дым поднимался к небу еще много дней…

Ущерб, нанесенный храму, был неизмерим. Причем не только обширному храмовому хозяйству, не только его прекрасным зданиям. Сама вера в благоволящего людям господа Исварху будто бы пошатнулась.

Хуже того — и положение самого государя без поддержки святейшего Тулума вдруг оказалось весьма неустойчивым…

Аюр вспомнил последнее заседание высшего совета. Глаза его закрылись, свиток выскользнул из рук.

Верно ли было принятое решение?

…Замещая погибшего Тулума, высший совет возглавлял Рашна Око Истины — один из старейших и самых знатных сановников Аратты. Аюр и сам не помнил, когда его назначил, — первые дни после произошедшего в храме прошли как во сне. Впрочем, Рашна, при всей своей древности, сохранял острый разум и был сведущ в государственных делах. Аюр испытывал большое искушение переложить на этого худого старика с угрюмым взглядом все скучные рутинные обязанности правителя, которые раньше столь же легко перекладывал на дядю.

Ясноликий Сандар, глава Жезлоносцев Полудня, второй член совета, являл собой образец высокородного ария и доблестного воина. Высокий, широкоплечий, златовласый, в золоченых бронзовых доспехах — хоть рисуй с него господа Исварху во всем величии! Аюр когда-то мечтал стать именно таким, когда вырастет. Однако теперь он ловил себя на том, что блистательный Сандар вызывает в нем смутное раздражение. Может, тем, как непринужденно этот военачальник занял место подле Солнечного Престола, хотя его никто особо не звал… Некогда Сандар был дружен со старшими братьями Аюра и явно стремился занять при юном государе их место. Однако Аюр не был уверен, что нуждается сейчас в старшем брате.

Аюра также весьма смущали натянутые отношения между Сандаром и Ширамом. Корни их были вполне понятны — именно Сандар возглавлял некогда поход против мятежного саарсана и потерпел позорное и даже смешное поражение. Сейчас Ширам, как родственник государя, стоял выше. Но кому на самом деле подчинялось войско?

Ширам должен был стать третьим членом совета. Но он воевал в Солнечном Раскате, и его место временно занимал неприметный воин в черном по имени Накта. «Считайте, что я — глаза и уши маханвира», — заявил он и с тех пор слова в совете не вымолвил. Оба знатных ария, убедившись, что накх не пытается вмешиваться, быстро перестали обращать внимание на его присутствие.

В тот день собрание совета было посвящено докладу Дзагая. Этого опытного воина Аюр знал много лет: тот возглавлял храмовую стражу.

— Я просил о встрече с тобой, солнцеликий, потому что есть вещи, которые тебе следует знать, — говорил Дзагай. — Почтенный Сандар считал, что не стоит отвлекать государя от забот такими мелочами, как уличные беспорядки. Однако если бы это были мелочи, мы бы справились силами городской стражи. Как мне представляется, нам грозит беда посерьезнее…

— Что случилось? — вздыхая, спросил Аюр. — Чем недовольны мои подданные?

— Столица полна пугающих слухов. С южного поречья Ратхи, особенно из Двары, прибывает все больше переселенцев. Они утверждают, что со стороны хлапских земель идет небывалый разлив… Если им верить, уже затоплены многие области в низовьях Даны, а все их жители или погибли, или стали рабами накхов…

— Вздорные слухи, которые надо жестко пресекать, а не собирать и приносить государю! — заявил Сандар.

— Это не слухи, а правда, — возразил Аюр. — То же самое говорил дядя Тулум незадолго до гибели.

Он покосился на Рашну. Старец медленно склонил голову, давая понять, что согласен с государем. «Он тоже знал о потопе, — подумал Аюр, — и не сказал мне».

— Скоро в городе будет много беженцев, — произнес он вслух. — Надо принять их, разместить и накормить. И следует усилить стражу на улицах.

— Это дела городской управы, а не Лазурного дворца, государь, — сухо сказал Рашна. — Они не должны занимать твой божественный ум.

— Если позволишь, солнцеликий, это еще не все, — вновь заговорил Дзагай. — Опустошительный и таинственный пожар в храме Солнца очень смутил жителей столицы. Молва говорит, что Исварха разгневался на арьев за их грехи и отвернулся от нас, послав знамение и уничтожив негасимый огонь…

— За какие это «грехи» Исварха разгневался на арьев? — резко спросил Сандар.

Дзагай покосился в сторону царедворца и замялся, будто подбирая слова. А у Аюра невесть отчего мурашки побежали по коже.

— Больше всего слухов ходило, конечно, среди простолюдинов, в Нижнем городе. Народ даже в храмы перестал ходить, настоятели жаловались на уменьшение пожертвований… А потом на стенах домов и храмов начали появляться странные знаки. Череп — а в нем цветок.

Аюр похолодел.

— Череп и цветок? — хмыкнул Сандар. — Что за чепуха?

— Удалось ли поймать тех, кто малевал черепа? — проскрипел Рашна.

— Поймать — не поймали, но кое-что я разузнал, — сказал Дзагай. — Есть в квартале литейщиков один храм, настоятелем в нем — некий Агаох. Он запятнал себя службой изменнику Кирану, что не мешает ему повсюду предъявлять следы пыток, утверждать, что он пострадал за правду, и клясться в бесконечной преданности святейшему Тулуму и Солнечному Престолу. Этот двуличный человек всегда был источником полезнейших сведений. Этот Агаох сообщил мне, что в столице появилась новая, быстро растущая секта.

— Что за секта? — брезгливо спросил Сандар.

— Они называют свою веру учением о возрождении мира или чем-то в этом роде. Возглавляет секту пророк из Бьярмы, почитаемый на севере живым богом и новым, истинным воплощением Исвархи…

— Зарни Зьен? — наклонившись вперед, медленно проговорил Аюр.

— Так его зовут, — удивленно подтвердил Дзагай. — Государю все ведомо и без меня…

— Рассказывай! — нетерпеливо перебил Аюр. — Где он? В столице?

— Нет, государь. Однако и не столь далеко, как хотелось бы. Этот Зарни Зьен, как его величают бьяры, — слепой безногий гусляр, пользующийся славой могучего чародея и провидца. Он прибыл с большой свитой, а вернее, с целой толпой верных и поселился в заповедном лесу к западу от столицы, в двух днях пути отсюда…

— Я знаю этот лес, — кивнул Аюр, мысленно скривившись. Ему вспомнилась «короткая дорога», нападение оборотня и путевая вежа, где его едва не похитили. — Скверное, про́клятое место.

— Местные жители считают его священным. И отыскать там слепца будет не так-то просто!

— Что ты несешь? — не выдержал Сандар. — Почему мы вообще обсуждаем при государе поимку какого-то бродячего проповедника? Почтенный Рашна, этот человек тратит наше время…

Старец поднял костлявую руку.

— Пусть говорит, — проскрипел он мрачно.

— Ясноликому Сандару с высоты его происхождения, разумеется, виднее, что происходит в столице и ее окрестностях, — с непроницаемым видом ответил Дзагай. — Но думаю, вам следует знать, что учение Зарни Зьена объявляет всех арьев, особенно царской крови, нечистыми дивами, проклятыми Исвархой. Случилось так, что пожар в храме как бы подтвердил это, притом очень не вовремя. Как только погибнут все желтоглазые дивы, говорит Зарни, потоп немедленно прекратится. Люди верят ему, ибо больше им верить не во что. И сторонники его множатся день ото дня…

— Ясно, — кивнул Аюр. — Благодарю, Дзагай, ты можешь идти.

Начальник храмовой охраны поклонился и вышел.

— Что будем делать? — спросил Аюр, когда двери за ним затворились.

— О чем думать? — рявкнул Сандар. — Я пошлю малое войско в чародейскую рощу. Они поймают колдуна, и мы повесим его на главных воротах Нижнего города. Можно заодно и лес сжечь. Давно пора!

— Каргай рассуждал так же, — заметил Рашна. — «Захватить, разорить…» И чем дело кончилось? Теперь он — правая рука колдуна и его верный раб. Его стараниями проклятый слепец и сидит сейчас в безопасности под самыми стенами столицы…

«Правитель Яргары принял сторону Зарни?» — хотел спросить удивленный Аюр, но промолчал. Ему было досадно, — кажется, он меньше всех тут знал о том, что творится в его державе!

— Каргай был бьяром, — ответил Сандар. — Слепец может околдовать простолюдинов, но на ария его чары не подействуют. Я пошлю Жезлоносцев Полудня…

— И потеряешь их безо всякого смысла.

— А ты что предлагаешь, почтенный Рашна?

— Пригласим колдуна на переговоры, — произнес старик.

— Переговоры? — презрительно скривился глава жезлоносцев. — Не много ли чести?

«Анил пропал в Бьярме, — сообразил Аюр. — Рашна надеется узнать у гусляра о судьбе внука…»

— Выманим его из рощи на условленное место и расстреляем из луков, — спокойно закончил Рашна. — Этот Зарни очень опасен. Куда опаснее, чем вы представляете.

Сандар нахмурился. Шумный разгром гнездилища колдуна и резня среди его приспешников нравились ему куда больше.

— Надо показать силу, — упрямо произнес он. — Простолюдины забыли, кто ими правит. Они увидят силу арьев и вспомнят о своем месте. Надо просто припугнуть их!

— Не надо пугать людей, которые и так напуганы, — раздался вдруг тихий голос Накты, о котором все успели забыть. — Я согласен с Рашной — посылать малое войско в священный лес нельзя. Оно просто перейдет на сторону колдуна. Зарни Зьен уже прославился подобными шутками.

— Ну а ты что предлагаешь? — повернулся к нему Аюр.

— Послать накхов. Пары лазутчиков достаточно, чтобы тайно пробраться в рощу и задушить гусляра во сне.

— Согласен, — склонил голову Рашна. — Пошлем накхов. Но сперва пригласим гусляра на переговоры, чтобы вся столица увидела нашу добрую волю…

— Да, пусть будет так, — оживленно кивнул Аюр. — Это надежнее всего!

Сандар же помрачнел и оскорбился.

— Прошли времена величия, — процедил он сквозь зубы, недобро косясь на соседей. — Араттой нынче правят робкие старики и коварные инородцы…

— Ступай, Сандар! — строго приказал Аюр.

Глава жезлоносцев встал, отвесил преувеличенно глубокий поклон и удалился, лязгая золочеными латами.

* * *

«Накта послал лазутчиков три дня назад, — подумал Аюр, открывая глаза. — Три дня…»

Он встал, подобрал упавшую на пол книгу, свернул ее и убрал в кожаный тул. Подошел к окну, приоткрыл ставень. Снаружи уже совсем стемнело.

«Ого, как темно! — отметил Аюр, потягиваясь. — Похоже, я тут задремал…»

Дождь лил с неослабевающей силой со вчерашнего дня. Аюр задумался — поможет это лазутчикам или помешает?

Аюр отлично понимал, что накхи вот так сразу не полезут убивать Зарни. День, два, а то и больше они будут, словно тени, таиться в священном лесу и наблюдать. Где живет Зарни, сколько выходов в его жилище… Сколько при Зарни слуг, сколько охраны и когда она сменяется. Когда он ест, когда его выносят подышать воздухом; в какой час ему топят печку, в какой — приносят ужин, а в какой — выносят ночной горшок.

И только изучив все это, выбрав самый удобный миг, ночные тени покинут лес и проникнут в жилище колдуна…

«Почему же мне так тревожно?»

Он зевнул и кликнул слуг, собираясь начинать укладываться спать. Отход государя ко сну считался обрядом, исполненным глубокого смысла. Вершили его неторопливо, блюдя каждую мелочь и сопровождая молитвами Уходящему Солнцу. Впрочем, Аюр уже привык, что вся его жизнь во дворце окружена обрядами, и не сомневался, что вместе с ним — живым воплощением Исвархи — пробуждается и засыпает Вселенная.

«Где слуги?..»

Неслыханное дело! — они не спешили на зов. Аюр, очень удивленный, позвал еще раз. Потом подошел к двери опочивальни, открыл ее — но и в сенях, на особой скамеечке для слуг, тоже никого не было. Аюр нахмурился, прошел сквозь сени и выглянул в просторную, тускло освещенную сводчатую галерею.

Обычно она была полна народу, но сейчас — пуста, словно глубокой ночью.

«Где моя стража?» — его обожгло страхом. Стражников у дверей не оказалось.

Аюр очень хорошо понимал, что́ это могло означать.

Рука метнулась к поясу, нашаривая отсутствующий кинжал.

«Вот так, наверно, и мой отец… Один среди ночи — и те, кто пришел за ним!»

Аюр сделал движение назад, чтобы запереться в покоях, но в этот миг услышал хриплый шепот:

— Государь!

Один из стражников, совсем молодой накх из Полуночной стражи, стоял возле стены на колене, опираясь на рукоять лунной косы. Он пытался подняться, но не мог. Аюр прикусил губу, глядя, как по беломраморному полу расплывается черная лужа крови.

— Прости, солнцеликий…

— Что здесь случилось? — Аюр быстро огляделся, но галерея была пуста. Однако он заметил черные полоски на каменных плитах…

— Где второй страж?

— Там, на лестнице… Мертв…

— Кто его убил?

— Ухры, — прошептал накх и упал ничком, теряя сознание.

«Кто?» Аюру было незнакомо это слово.

Государь вынул из руки стражника лунную косу, перехватил ее поудобнее и с осторожностью направился по галерее в ту сторону, куда тянулись черные пятна на мраморе.

Следы привели его к лестнице, ведущей из личных покоев государя вниз, туда, где находились караульные палаты. На лестнице Аюр нашел еще одного накха из Полуночной стражи — на этот раз мертвого. Под лестницей — еще одного.

Теперь черные пятна вели прямиком в караульню. Тел на полу становилось все больше и больше…

Волосы шевельнулись на голове государя. Он вдруг вспомнил, кого накхи звали ухрами и боялись до умопомрачения. Неупокоенных мертвецов — вот кого!

«Что случилось с накхами?! Их тут на части рвали, что ли? — думал он, крадучись проходя мимо убитых. — Нет… тут, похоже, была отчаянная битва. Раны от оружия… Хотя вот тому, кажется, перекусили горло… Но кто с кем сражался? Я вижу только мертвых накхов…»

Если бы Аюр услыхал хоть один звук, он, верно, не выдержал бы и побежал прочь сломя голову. Но всюду кругом царила тишина, что в конце концов начало пугать государя еще сильнее.

Двери в стражницкую были распахнуты настежь. Аюр собрал все свои душевные силы и, сжимая лунную косу, заглянул туда.

«Похоже, у меня больше нет Жезлоносцев Полуночи…» — вертелось у него в голове, пока глаза быстро обегали забрызганные кровью палаты.

Пара факелов все еще горела, озаряя место резни. У дальней стены Аюр увидел Накту. Временный глава Полуночной стражи висел позади широкого стола начальника караула, приколотый к стенке, словно жук. Кто-то вонзил ему кривой накхский меч прямо в глаз.

«Клянусь Солнцем, люди так не убивают! — судорожно озираясь, думал Аюр. — И здесь тоже — только накхи! Междоусобица у них вышла, что ли? Нет, дело было не так… Накта с кем-то беседовал тут, за столом, а потом тот, второй, внезапно убил его, пригвоздил к стене… Потом, верно, на помощь маханвиру бросились прочие жезлоносцы — и тоже погибли…»

Под ногами Аюр вдруг ощутил слабое движение — как будто кто-то пытался схватить его за щиколотку. Он быстро отступил, поднимая лунную косу для удара. Под ногами государь увидел незнакомого накха, порубленного едва ли не на части. Аюра чуть не стошнило от ужасного зрелища — воина будто пытались освежевать заживо. Вдруг мертвец распахнул глаза и вскинул переломанную в нескольких местах руку, пытаясь схватить государя.

Аюр бездумно вонзил в оскаленный рот лунную косу и отскочил так далеко, как смог.

«Ухр, — думал он, глядя, как чудище дергается, а его пальцы скользят по древку, пытаясь вытащить оружие. — Они называют это „ухр“…»

И тут новая мысль заставила Аюра подскочить на месте. Кого мог допрашивать Накта в караулке? Как раз пора было вернуться лазутчикам!

Что, если им не удалось убить Зарни, а наоборот — гусляр поймал их?

«Каргай только взглянул в глаза Зарни и стал его рабом… — вспомнились Аюру слова Рашны. — Если это были лазутчики… То где сейчас второй?!»

Глава 4

Выстрел в темноту

Аюр стоял на крепостной стене и смотрел на свою столицу, как никогда напоминавшую подожженный муравейник. На извилистых улицах кипело непрерывное движение: народ стекался к воротам Верхнего города. На миг Аюру показалось, что Нижний город уже затоплен. Гибельные воды снесли ворота, прорвались внутрь и пожирают город — улица за улицей, круша жилища, гоня перед собой пену и грязь… «Вот так оно, наверно, и будет, — думал он, чувствуя, как вместо тревоги и стремления действовать уже подкрадывается то самое пугающее безразличие, которое он в последние дни наблюдал у дяди Тулума. — Очень скоро…»

— Вон он, колдун. Там, где толпа гуще всего, — произнес стоявший рядом с ним Сандар, словно выплюнул. — На руках его несут, проклятого дива! А орут-то как — отсюда слыхать!

Золотистые глаза ария сверкали яростным огнем, но на его лице не осталось и следа прежней красоты: лоб и верхняя губа рассечены, скула опухла, подбитый глаз почернел и заплыл.

Глава Жезлоносцев Полудня порывисто шагнул к Аюру:

— Дозволь, государь! Я достану его отсюда, как только они выйдут на открытое место, Солнцем клянусь! Всажу стрелу прямо в поганый рот, которым он народ смущает!

— Сандар, успокойся, — проскрипел Рашна. — Если простолюдины наставили тебе синяков, это еще не причина им уподобляться.

— Но переговоры с бунтовщиком и убийцей… Позор!

— Все решено, — оборвал его Аюр и повернулся к старому судье: — Мне по-прежнему не нравится место, избранное для переговоров. Разве не лучше было бы принять его в Лазурном дворце?

— Как верно говорит маханвир Сандар, — хмыкнул Рашна, — слишком много чести бунтовщику! Кроме того, Зарни не согласился бы… Или хуже того — согласился.

— Почему хуже?

— А представь, солнцеликий, если бы Зарни вошел бы во дворец и не вышел оттуда? — Старик повел рукой в сторону Нижнего города. — Уже к завтрашнему утру в столице не осталось бы ни единого живого ария…

— Ха! — вмешался Сандар. — Пусть попытаются подняться сюда! Я забью телами грязеедов тоннель смерти до самой крыши!

— Ты-то готов воевать против собственной страны, доблестный маханвир, — а готов ли государь? Пока ведь никакого бунта нет. Если лишь безмерное обожание Зарни… который, заметь, молчит и ни к чему не призывает.

— В таком случае вообще не следовало приглашать его в город, — заметил Аюр.

— Солнцеликий, его никто и не приглашал, — злобно сказал Сандар. — Колдун явился из леса во главе огромной толпы бьяров и здешних голодранцев. Жители Нижнего города встречали его у распахнутых ворот с гирляндами первоцветов и вопили от счастья. Поверь, я там был. Вывел отряд на помощь городской страже — а она радуется колдуну вместе с прочими! Потом все дружно накинулись на нас. Мы еле ноги унесли…

— Еще повезло, — буркнул Рашна, покосившись на его распухшее лицо.

— Если все так плохо, — с тревогой произнес Аюр, — зачем, почтенный Рашна, ты согласился на встречу у внешних врат Верхнего города? Разве это не опасно? А кроме того, мне выйти навстречу какому-то гусляру… Все равно что сразу признать поражение!

Рашна Око Истины пожал плечами:

— Почему — поражение? Разве против нас кто-то воюет? Твои подданные, солнцеликий, любят тебя. А еще они обожают пророков и безумцев. Помнишь, в прошлом году тоже объявился вещий чудотворец…

— Точно, был, — подтвердил Сандар. — Повсюду твердил, что во всех бедах виноваты накхи! Забыл, как его…

«Светоч, — мысленно ответил Аюр, ощутив внезапный приступ грусти. — Светоч его звали…»

— А потом исчез так же внезапно, как и появился, — добавил жезлоносец.

— …и через несколько дней о нем все забыли, — закончил Рашна. — Тот пророк тоже умел увлечь толпу видениями гибели мира. Его обличения накхов были на руку очень многим знатным арьям, недовольным их влиянием при дворе. Опрометчивое поведение благородного Ширама помогло им навсегда изгнать накхов из столицы, а затем и из Аратты… Ты ведь помнишь, что сделал тогда Ширам, государь?

— Начал войну, — мрачно сказал Аюр.

— Вот именно. Не повторяй его ошибок, солнцеликий. Не поднимай оружия, пока не исчерпаешь все возможности слова. Ты — государь, тебе мало чести прятаться от собственного народа. Ты выйдешь к подданным и побеседуешь с их новым любимчиком… Внешние врата — хорошее место для подобного разговора. Там ты будешь и с народом, и сможешь отступить, если дела пойдут плохо. Помня о власти гусляра над толпой, не следует отбрасывать такую возможность… Но не твоя жизнь ему нужна, Аюр.

— О чем ты? — удивленно взглянул на старца государь Аратты.

— Этому Зарни что-то очень нужно от нас, — задумчиво произнес Рашна. — Настолько нужно, что это даже пугает. После разгрома Полуночной стражи я ожидал самых дерзких требований. Но гусляр не только не отверг переговоры, но и смиренно согласился на все наши условия. Без возражений принял время и место, согласился прийти один, оставив сторонников в отдалении. Он даже согласился не брать гусли, с которыми никогда не расстается!

— В самом деле, это ведь орудие его ворожбы, — кивнул Сандар. — Но хоть одно-то свое условие он выдвинул?

— Да, — кивнул Рашна. — И оно смущает меня больше всего…

Рука Аюра сама легла на кожаный чехол. В нем вместо прежнего берестяного он теперь носил бьярский поющий кораблик.

— Видишь, я его взял. Ты сказал, Зарни хочет поведать о нем нечто важное.

— Так он утверждает, солнцеликий. А на деле? Зачем Зарни попросил принести бьярские гусли на переговоры? Что особенного в твоих гуслях?

— Я не знаю!

— А вот слепой знает. Откуда он вообще проведал о том, что у тебя, государь, есть эти гусли?

— Так от лазутчика, — предположил Сандар. — От второго мертвого накха. Вот вам и ответ, куда он подевался: вернулся к Зарни!

Той ужасной ночью, когда Аюр обнаружил, что остался без Жезлоносцев Полуночи, второго лазутчика так и не нашли, хотя потом обыскали весь дворец. Зато утром в государевой спальне обнаружились кровавые следы на полу. Видно было, как ухр бродил кругами вдоль стен…

— Не сходится, — возразил Аюр. — Тогда бы мертвец и гусли унес!

— Нечистый упырь не дерзнул прикоснуться к священному дереву!

— Или у околдованного накха не было такого приказа, — добавил Рашна. — Глядите, гусляр приближается…

Огромная, шумящая, словно море, толпа, разливаясь волной, начала заполнять площадь перед внешними воротами Верхнего города. А на гребне волны плыла лодка — самая настоящая лодка, вознесенная на руках слуг и почитателей гусляра. В лодке восседал Зарни: спина прямая, лицо спокойное. Рыжие с сединой косы спускаются на плечи, руки на бедрах. Казалось, сам воздух расступается, пропуская его…

— В самом деле не взял гусли, — хмыкнул Рашна. — Вот бы сейчас отдать приказ лучникам…

— Они держат его на прицеле, — отозвался Сандар. — Все то время, пока он будет говорить с государем, с него глаз не спустят.

Аюр провел рукой по лицу. На миг вспомнилось, как они бежали по мосткам в Белазоре, пытаясь опередить волну, а море вздыбливалось перед ними черной стеной. И как, сдаваясь, остановился Светоч. «Мы не успеваем. Помолимся…»

«Нет, еще ничего не кончено, — ощущая прилив внутренних сил, подумал Аюр. — Все как раз начинается!»

— Пора спускаться, — приказал он. — Сандар, иди первым, выводи жезлоносцев. Помоги нам, Исварха!

* * *

Громада красной скалы, увенчанная золотыми и лазурными крышами дворцов и храмов, нависала над городом. Она была словно напоминание о Небесном Саде, куда непременно попадут души праведных, исполнявших законы Исвархи и его земного воплощения — государя Аратты. Узок и полон препятствий путь души в Небесный Сад, и так же непросто достичь Верхнего города по единственной дороге — знаменитому тоннелю смерти. Стрелы незримых лучников настигнут любого, самовольно вступившего на этот путь!

Под скалой, против каменной стены, раскинулась мощеная площадь, откуда лучами расходились все близлежащие улицы. На этой площади был поставлен легкий полотняный шатер на жердях, устроенный так, чтобы со всех сторон было видно все, что происходит внутри. Настил внутри шатра был застелен коврами. Стража, городская и дворцовая, выстроилась двумя цепями, не позволяя горожанам подходить слишком близко.

Толпа напирала, шумела, раздавались выкрики, пение… Весть, что Зарни пытались убить накхи, успела распространиться, и сторонников у него только явно прибавилось. Столица была переполнена беженцами, они прибывали каждый день, доставляя вести одна другой страшнее. Ратха вышла из берегов и затопила окрестности Двары, сгоняя с насиженных мест целые деревни. Сама крепость на острове не пострадала, вода пока не добралась до нее, но она переполнена людьми, а чем кормить их? И где взять лодки на всех? Ждать, пока вода схлынет? А если не схлынет — что делать, если в закромах покажется дно?

«Скоро и у нас то же будет, — говорили на каждом углу. — Ратха затопит Нижний город, и арьи нас к себе на гору не пустят!»

Арьев ругали повсюду. Вспоминались всяческие их жестокости, настоящие и только что придуманные. Ходил упорный слух, будто в Бьярме избавились от всех арьев до единого — и потоп немедленно прекратился! Теперь все там живут в мире и благоденствии. Вот бы и тут поскорее… И ждали, замирая, приказа от Зарни.

Зарни был уже без памяти любим в Нижнем городе — даже не как чародей и провидец, а как новое, спасительное воплощение Исвархи. Многие, не таясь, так и говорили. Жрецы в храмах Нижнего города снова начали запрещенные было проповеди о хварне Черного Солнца, о том, что господь Исварха отвернулся от государя Аюра, как и от его отца…

Перед оцеплением толпа неохотно остановилась и раздалась в стороны, пропуская носильщиков. Шестеро парней-бьяров вынесли на руках берестяную лодку, в которой восседал Зарни. Занесли ее под навес, помогли колдуну пересесть на подушки и, послушные его жесту, отошли прочь.

Вскоре из ворот в каменной стене, ограждающей Верхний город, показался отряд Жезлоносцев Полудня. Воины выстроились улицей и застыли, держа в руках топорики. Вслед за ними появилась группа вельмож, во главе которой шагали Аюр, Рашна и Сандар. При полном молчании толпы они втроем пересекли площадь, вошли под навес и уселись напротив Зарни.

— Эй, слепой! Перед тобой государь, — резко сказал Сандар. — Тебе подобает пасть ниц!

— Я приветствую государя арьев, — склонил голову Зарни. — Но на колени не встану. Уж простите, коленей у меня нет…

— Я принимаю приветствия этого человека, — кивнул Аюр. — И желаю его выслушать.

Первым снова заговорил Сандар:

— Ты — Зарни Зьен, гусляр, пророк и чародей. Ты мутил народ в землях дривов и способствовал мятежникам в Бьярме. Ты повсюду распускаешь богопротивные слухи об арьях и, возможно, причастен к убийствам в Белазоре, Майхоре и других местах. Ты пожелал встретиться с государем. Что ж, он тебя слушает. Чем ты оправдаешься в своих преступлениях?

Зарни едва ли слушал его. Аюру почудилось, что по лицу слепца скользнула легкая улыбка.

— Ты не помнишь меня, Аюр? — спросил он внезапно. — Ты так любил слушать мои песни! Ты и царственная матушка?

— Что за обращение к государю?! — подскочил Сандар. — Или ты совсем дикарь? Тебе следует отрезать язык!

— О да, в Лазурном дворце умеют резать, — язвительно отозвался слепец. — Все, что ты видишь перед собой, Аюр, сотворил со мной святейший Тулум. Он лично выжег мне глаза. Не поспоришь, сделал это очень умело…

Сандар резко повернулся к Аюру:

— Государь, только прикажи, и этот наглец…

— Погоди, маханвир, — взволнованно оборвал его Аюр, с неожиданной силой схватив Сандара за плечо. — Помолчи пока… Ты хочешь сказать, Зарни Зьен, что ты был при дворе? И ты знал мою матушку?

Зарни улыбнулся уголками рта:

— Да, Аюр… Царица была добра и прекрасна. Великим счастьем было петь для нее, смотреть на ее божественную красоту…

— И ты говоришь, что мой дядя Тулум лишил тебя глаз?

— Увы! Своими руками, Аюр. И ног тоже.

— Такого не могло быть, — возразил Аюр. — Дядя был жрецом, он не мог…

— Тулум — не смог? Он был одним из лучших целителей в Аратте. Мало кто справился бы с этаким делом лучше его. Даже придворный палач не сравнился бы с ним в умениях…

— И поделом тебе, пройдоха! — не выдержал Рашна. — Поистине жаль, что и язык тебе тогда не отрезали! Надо было с него и начать!

— Так это правда? — повернулся к нему Аюр. — Но почему? За что с ним это сделали?

Вспышка гнева старого судьи сразу же погасла.

— О таком не говорят на улице… — поджав губы, начал он.

— Отчего ж — очень даже говорят. И поют, причем именно на улице, — едко проговорил Зарни, отвернувшись от Аюра. — Я вновь слышу знакомый голос! Он стал старческим, но его важный тон не слишком изменился. Я помню тебя, Рашна. Ты тоже участвовал в том судилище, если его можно был так назвать — поскольку все было решено заранее. Видишь ли, Аюр, меня обвинили в заговоре против твоего отца, хотя никакого заговора не было. Я никогда не желал власти над Араттой. Моим единственным желанием была любовь…

— Рашна, о чем он? — спросил Аюр, хмурясь. — Какая любовь?

— Не слушай его, государь, — проскрипел старик, держась за горло. — Не слушай лжеца…

— А может, наоборот, мальчику пора узнать правду? — подхватил Зарни. — Да, я полюбил твою царственную мать. А она удостоила любовью меня… Вот моя единственная вина, вот и все мое преступление!

— Да как ты смеешь порочить память матери государя, грязный сурья? — взвился Сандар. — Государь, я не могу это слушать! Этот человек уже трижды заслужил смерть!

Покрасневший Аюр растерянно молчал.

— Вранье! — проговорил он дрогнувшим голосом. — Моя мать любила отца!

— Нет, она любила меня, — мягко сказал Зарни. — Рашна тебе только что подтвердил, что это правда. То же самое скажет множество других стариков, если на них как следует надавить. Все знали правду. Именно за это меня искалечили, а ее убили!

— Что? — Аюр покачнулся. — Мою мать убили?!

— Ее тайно казнили по приказу твоего отца. А ты не знал?

Зарни возвысил голос, и теперь его было слышно по всей площади. Казалось, каждый человек затаил дыхание, чтобы не пропустить ни слова.

— И вы еще спрашиваете, чем я оправдаюсь? Да, я хотел отомстить за увечье! За разлуку с любимой и за ее смерть! Вот это, — Зарни указал на свои культи, — была их месть, а все остальное — уже моя месть. Я мстил государю Аратты много лет. Да, я вредил ему, я смущал народ… Мы, сурьи, вечно помним и добро, и зло! Однако я не безумец…

Взгляд белых глаз остановился на Аюре, и тому стало жутко, как будто слепец мог увидеть его сокровенные мысли.

— Ты понимаешь, почему я здесь, Аюр? Когда гибнет мир, человеческие распри должны быть оставлены. Боги разгневались на Аратту, они словно хотят погубить ее. От страшных паводков страдают все — и арьи, и бьяры, и сурьи… Ты слышал о том, что с юга наступает новое море?

Аюр кивнул, забыв, что гусляр его не видит.

— Что́ мы, наша любовь и наша месть перед вечным морем, которое грозит поглотить всех? Мы должны сделать все, на что способны, чтобы остановить потоп!

— Но что мы можем сделать? — вырвалось у Аюра.

— О, многое! Сперва я хотел предложить Тулуму объединиться. Хоть я и не арий, никто в мире не знает больше меня о священных гимнах, накшатрах и золотых кораблях.

— Дядя погиб, — глухим голосом сказал Аюр.

— А ты снова лжешь, гусляр, — вмешался Сандар. — Лжешь от первого до последнего слова!

— Можете не верить мне и сдохнуть, — равнодушно ответил Зарни. — Причем очень скоро. Разлив идет сюда, через несколько дней Ратха начнет подниматься… А можете поверить — и мы все сумеем выжить.

— О чем ты? — спросил Аюр.

— О том, что брякнуло у тебя на бедре, когда ты садился. Я говорю о гуслях Исвархи. Ты держишь в руках спасение Аратты!

— Откуда ты о них знаешь? — спросил Рашна.

— Я сведущ в древних песнопениях. Аюр, ты обладаешь великим сокровищем. Не знаю, где ты обрел гусли Исвархи — прежде во дворце их не было, — но поистине сама судьба послала их в твои руки! Это великое и благое орудие. Игра на них целительна для мира. Она способна успокоить возмущение вод и исцелить раны земли. Дай мне их, Аюр!

— Что? — государь невольно отшатнулся. — Тебе?!

Само предложение отдать кому-то гусли едва не вышибло из него дух. Его бросило в жар, руки сами сомкнулись на чехле.

— О, не опасайся! — воскликнул Зарни, услышав и по-своему истолковав сбивчивое дыхание юноши. — Тебе нечего бояться, я не обращу их силу во зло. Помни, я ведь не арий. Волшебное орудие бесполезно в моих ничтожных руках.

Аюр глубоко вздохнул, стараясь вернуть спокойствие:

— Допустим. Тогда зачем они тебе?

— Я научу тебя одной песне. Сыграю ее — а потом ты ее повторишь. Это очень древняя песня. Она старше Ясна-Веды, — вернее, с нее и следовало бы начать священную книгу…

— И зачем нам эта песня?

— Она остановит потоп.

Аюр молчал. В нем боролись огромное недоверие и вспыхнувшая надежда. Так вот зачем Исварха послал ему эти гусли! Но то, что спасительную песню знает именно Зарни — если он, конечно, не лжет, — это какая-то очень жестокая усмешка Небес…

— Тут должны быть три золотые струны, — сказал он наконец. — А у меня всего одна. У тебя есть еще две?

— Одной хватит. Три струны могут создать новый мир. Одной хватит, чтобы исцелить этот.

— Что же это за песня?

— Дай гусли — я покажу.

— Не хочешь говорить? — прищурился Аюр. — А если я прикажу тебя пытать?

— О, ты весь в отца. Узнаю сына Ардвана!

Аюр сжал кулаки. «Нельзя гневаться, не время!»

— Разве мой облик еще не убедил тебя, что пытать меня бесполезно? — с насмешкой продолжал Зарни. — Я могу умереть по своему желанию в любой миг. Это не так сложно — приказать сердцу остановиться. Спроси своих накхов.

— Тогда я не дам тебе золотой кораблик!

— Тебе решать, Аюр. Ты можешь спасти Аратту, а можешь погубить ее своими руками — если не примешь средство, которое я тебе предлагаю. Я научу тебя песне, ты сыграешь. Если ничего не произойдет, можешь меня убить. Все равно это будет уже неважно: вы тоже умрете через несколько дней, когда придут Воды Гибели. Как и столица, а за ней — вся Аратта… А если нет — мы спасем этот мир. Мы с тобой.

— Тебя следует убить в любом случае, хитрый лжец, — не выдержал Сандар. — Государь, это ловушка!

— Убивайте, — спокойно сказал Зарни. — И приготовьтесь смотреть, как тысячи людей, веривших государю, в отчаянии карабкаются на стены, сталкивают друг друга в волны и тонут!

Аюр хмуро молчал, глядя на чехол с гуслями.

— Государь! — Рашна поднял руку, призывая к вниманию. — Нам следует обсудить предложение чародея Зарни.

— Уж простите, не могу встать и удалиться в сторонку, — смиренно сказал Зарни. — Кликнуть моих слуг, чтобы унесли меня?

— Мы сами уйдем, — сказал Аюр, стряхивая оцепенение. — Рашна, Сандар, следуйте за мной…

Втроем они отошли от навеса к воротам.

— Поверить не могу, — пробормотал Аюр. — Этот слепец и моя мать! Немыслимо!

— Он не всегда был слепцом, — проворчал Рашна. — Ох и хитер же этот Зарни!

— Рашна, ты должен рассказать мне все!

— Право же, государь, сейчас не время…

— Не верь гусляру, солнцеликий! — воскликнул глава жезлоносцев. — Не соглашайся на его предложение. Это лишь уловка, чтобы выманить твои гусли!

— Согласен, это ловушка, — подтвердил Рашна. — Я-то гадал, зачем он предложил переговоры… А ему нужны твои гусли — да так сильно, что он готов рискнуть жизнью, чтобы заполучить их.

— Неужели эти гусли настолько могущественны? — недоверчиво произнес Аюр. — Но даже если это так, Зарни не соврал — они в самом деле для него бесполезны. Дядя Тулум говорил, что лишь арий царской крови может своей хварной оживить волшебное оружие… И вероятно, гусли тоже. А Зарни, насколько я помню, сурья.

Рашна пожал плечами:

— Он что-то задумал, это ясно. Но что толку гадать? Вопрос в том, как поступишь ты.

— А что бы ты посоветовал?

— Дай ему гусли, солнцеликий, — проговорил судья. — Пусть он научит тебя этой песне… Погоди, не бушуй, маханвир Сандар, дай договорить!

— А если он захочет повредить гусли? — гневно предположил арий.

— Их невозможно повредить, — ответил Аюр.

— А если слепец захочет зачаровать нас?

— Непременно захочет.

— А если научит государя не целительной песне, а какому-нибудь зловредному заклинанию?!

— Это все неважно, — отмахнулся Рашна. — Зарни не знает никакого заклинания. Но он объявил, что прибыл сюда, чтобы заключить мир и спасти землю. Весь город это слышал! Так пусть все увидят великодушие государя. Мы отдадим ему гусли, чтобы он попытался спасти державу. А когда он попытается их похитить — а он, разумеется, попытается, — мы законно убьем его.

— Как убьем? — хищно прищурился Сандар, сразу перестав злиться.

— Ты говорил, лучники держат его на прицеле?

— Разумеется! Я велел им заткнуть уши, чтобы гусляр не зачаровал их. Вот только не придумал, что делать, если он зачарует меня…

— Отдай им приказ заранее. Как только Зарни попытается сбежать с гуслями — пусть стреляют.

— А если не попытается? — с сомнением спросил Аюр.

Рашна усмехнулся:

— Ты полагаешь, он в самом деле явился сюда спасать Аратту? Он, который столько лет делал все, чтобы она погибла?

— Но потоп…

— Какое дело Зарни до потопа? Вот если бы он мог вызвать воду — он бы это непременно сделал! Я полагаю, гусли в самом деле могущественны и Зарни хочет попросту выбить опасное оружие из твоих рук.

Аюр нахмурился. То, что Зарни сказал о необходимости вместе выступить против беды, показалось ему весьма убедительным. А вдруг он в самом деле знает песню, которая останавливает потоп?

«Ты слишком доверчив», — вспомнились ему слова Тулума.

«Государь не имеет права быть таким доверчивым…» — а это, кажется, говорил Светоч…

«Что ж, я не буду доверчивым, если это порок для государя», — решил Аюр.

— Хорошо, — сказал он. — Рашна, я дам ему гусли. А ты, Сандар, отдай приказ лучникам.

* * *

Зарни провел дрожащей рукой по гладкому дереву, пробежал пальцами по струнам. Золотая струна сверкнула вспышкой солнца среди облачного неба.

Аюр напряженно глядел на гусляра, не сводя взгляда с его рук. Неужели Зарни попытается сейчас зачаровать их всех? Если да — поддастся ли чарам он, царевич, сын бога? Да, вся столица затаила дыхание, ожидая песни, — но это пока не волшебство, это лишь его предчувствие…

Сердце Аюра стучало так громко, что он не услышал, когда заиграл слепец, и воздух наполнился серебристым шепотом струн.

— Вот мои дрова, вот кремень, о Исварха, — очень тихо запел Зарни. — Я возношу тебе хвалу в своем сердце…

«Так просто?» — удивился Аюр.

— Кто, родившись сам, первой мыслью породил мир?                                          Ты, о Исварха! Кто своей грядущей яростью мир уничтожит?                                          Ты, о Исварха!

«Я, кажется, знаю этот гимн, — подумал Аюр. — Или его песня похожа на все гимны разом? В любом случае это благочестивое пение…»

Надежда вновь ожила в его душе. Неужели Зарни не солгал?

Где-то в вышине послышался глухой рокот. Аюр поднял взгляд и увидел, что небо над столицей быстро затягивают тучи. Благоговейный страх охватил юного государя, заставив кожу покрыться мурашками. Господь Исварха откликался на пение гусляра! Что же будет, когда священные строки будет петь он, Аюр — его земной сын?!

«Пой, Зарни! Я запомню твою песню с одного раза!»

И слепец пел все громче, заполняя пространство глубоким, звучным голосом:

— Кто раскачал землю и зажег огненные горы?                                          Ты, о Исварха! Кто своей волей обрушит небо? Ты, о Исварха! Слава тебе, разрушителю мира!

В небе вновь загрохотало, громче и ближе. Уже не только Аюр, но и многие другие с тревогой глядели вверх, где бурлили и клубились темные облака. Погасли золотые крыши Верхнего города, площадь окутала глубокая тень.

«Разрушителю? — напрягся Аюр, осмыслив последние пропетые слова. — Да как же разрушителю, если Исварха — создатель миров? Что он такое поет?»

В тот же миг давний непонятный и тревожный сон вдруг ярко встал у него перед глазами. Он стоит в летящей по небу лодке. Под ним, то появляясь, то исчезая в разрывах облаков, проплывает земля. Далекие зеленые леса, блестящие полосы рек, гладь озер… И какой-то колоссальный шум, все ближе, все громче…

А Зарни пел:

— Кто убил Змея, кто освободил воды? Кто пустил их струиться вольно? Кто отпустил реки, словно коней на волю? Ты, о Исварха, ты — разрушитель мира!

— Остановись! — закричал вдруг Аюр, словно очнувшись от сна. — Не смей петь, замолчи!

Пение Зарни доносилось будто издалека, пробиваясь сквозь грохот налетающей бури. Сырой ветер хлестнул по лицу Аюра, холодные капли дождя застучали по кровле шатра, коврам, земле… Полотняный полог задрожал и прогнулся под ударом ветра. Рыжие с проседью волосы Зарни взметнулись в воздух, но он даже не пошевелился, продолжая свою торжественную песнь.

— Кто одной стрелой расколол третье небо?                                          Ты, о Исварха! Пусть воды, что наверху, изливаются вниз —                                          да, о Исварха! Слава тебе, о Исварха, уничтожающий мир!

«Это никакой не гимн, — понял Аюр. — Он проклинает!»

Юноша вскочил на ноги, метнулся к гусляру и попытался выхватить у него из рук гусли. Однако у него ничего не вышло — калека держал гусли железной хваткой. Он не то что не выпустил их, но даже не перестал играть. Тогда Аюр, сжав зубы, одним резким движением оборвал все три струны. Боль пронзила его пальцы, звон струн оборвался нестройным созвучием. Только тогда Зарни перестал петь.

— Я в самом деле не арий царского рода, — тихо сказал он, придвинувшись к Аюру. — Я могу лишь вызывать видения. Я не могу разрушать миры. А вот ты, сын Солнца, — ты можешь…

Аюр едва услышал гусляра. Его мутило так, словно в нем самом нечто лопнуло, разорвалось надвое. Забыв о гуслях, он упал на ковры и скорчился, хватая воздух. Мир вокруг исчез: Аюр снова стоял на летающей лодке, глядя на горный хребет, увенчанный снежными шапками. С крутых склонов хребта в долину низвергались тысячи водопадов, больших и малых. Радуги дрожали над водами — целая страна радуг! И сам хребет дрожал изнутри от невыносимого напряжения, словно перетянутая струна.

«Стреляй!» — резко сказал кто-то невидимый прямо ему в уши.

Аюр опустил взгляд и обнаружил у себя в руках огромный золотой лук. Стрела, словно солнечный луч, пламенела на тетиве.

— Ну вот и конец, — раздался рядом отчетливый голос Зарни.

Перетянутая струна лопнула. На какой-то миг Аюр ощутил невероятное облегчение. А потом горный хребет зашевелился. Снежные вершины задрожали, ледники поползли, словно настоящие реки. Все радуги пришли в движение, сливаясь в одну длинную единую радугу. Она плясала, дрожа, над исполинским водопадом, возникшим на месте рухнувших гор. Едва можно было разглядеть его края, — казалось, океан низвергается с края земли в звездную пропасть.

«Да стреляй же!» — вновь раздался нетерпеливый, мрачный голос.

Голос был женский, а вернее, девчоночий. Он показался Аюру знакомым.

Держа лук наготове, Аюр повернулся в сторону голоса и увидел в грозовых облаках крылатый силуэт.

«Не дай ему допеть до конца!»

— Конец проклятой Аратте, — послышался торжественный голос Зарни из клубящейся тьмы. — Пусть воды смоют ее и очистят место для…

Аюр вскинул лук и выстрелил на голос.

Речь гусляра оборвалась болезненным вскриком. Видение огромного водопада пропало мгновенно, как сонный морок, тьма развеялась. Аюр снова стоял под навесом, по которому стучал весенний ливень. В руках у него был незнакомый золотой лук. Зарни лежал на спине с искаженным от боли лицом, пытаясь правой рукой вырвать засевшую в левом запястье полыхающую огнем стрелу.

Мгновение не было слышно ничего, кроме шума дождя.

— Арьи убили святого Зарни! — раздался вопль.

Не успел отзвучать крик, как толпа взорвалась ревом. Еще миг — и она смела оцепление, словно сорвавшийся с горы камнепад.

— Лучники! — проревел Сандар.

Воздух наполнился мельканием стрел. Арьи стреляли быстро, спокойно, метко… Со всех сторон понеслись крики раненых. Кто выл, кто-то пытался уползти…

— Государь, уходим! К воротам!

Кто-то подхватил Аюра под руку, потянул за собой.

— Нет! Гусли!..

Аюр вырвался, подскочил к стонущему Зарни и попытался выхватить гусли из его рук. Но пальцы лишь скользнули по гладкому, залитому кровью дереву. Огненная стрела пронзила руку Зарни насквозь, пригвоздив ее к бьярскому кораблику.

Потом вдруг толпа оказалась со всех сторон. Никогда еще Аюр не видел своих подданных так близко. Перекошенные лица, вытаращенные глаза, оскаленные орущие рты… Государя сбили с ног, кто-то схватил его за волосы… Но тут же вокруг засверкали бронзовые клинки Полуденной стражи. Аюра подхватили на руки, затащили в тоннель смерти, и ворота Верхнего города захлопнулись.

Глава 5

Огненная стрела

На следующий день с рассветом начался разлив Ратхи. Медленно, неотвратимо могучая река выходила из берегов. Ее воды поглощали обширные плавни, потом заливные луга и, наконец, приречные деревушки, еще вчера снабжавшие столицу свежей рыбой. Переполнился водой широкий приток Ратхи, на котором и стояла столица, вздулись старинные каналы для доставки в город товаров, еды и дров. К полудню покрытое водой пространство стало так обширно, что великая река больше напоминала море. Ее дальний берег терялся вдалеке, а ближний оказался возле самых городских стен.

А затем вода устремилась внутрь. Сперва лазейками для воды стали речные ворота для лодок и кораблей. Ворота, которыми те перекрывались на ночь, ничем не смогли помочь. Обращенная к Ратхе городская стена пока сдерживала напор воды, однако там и сям подмытые течением куски стены рушились в реку, и ближайшие переулки оказывались затоплены. Дом за домом, улица за улицей, Ратха заходила в Нижний город. Это напоминало вражеское нашествие — вот только в роли врага выступала река, подательница жизни! Воды неотвратимо поднимались, люди спасались бегством. Все дороги, ведущие из столицы прочь от реки, были забиты беженцами. Речной простор пестрел от бесчисленного множества лодок. Уплывали и уезжали кто на чем. Самые предусмотрительные уехали уже давно и увезли все добро. Те же, кто до последнего надеялся на Исварху, Зарни или на авось, шлепали по колено в мутной воде, тащили на себе мешки с самым ценным, проклиная судьбу — и, разумеется, арьев.

Теперь уже никто не сомневался, что именно змеелюды накликали потоп на столицу.

— Слыхали? Святой Зарни пытался спасти город волшебной песней! — слышались повсюду разговоры на городских улицах. — А государь Аюр застрелил его!

— И где теперь наш спаситель?! Спаси нас, Исварха! Избавь от бед, Небесный Лучник!

— Убили праведника, змеелюды проклятые! Теперь точно нам всем конец!

— Говорят, ранили… Святого так просто не застрелишь…

— Слуги унесли его в лодке, я сам видел! В лес понесли, в дубраву заповедную…

— Куда ты тащишься с козой, тетка? Тут людям не пройти!

— Собаку забыли! Чья собака воет?

— Ничего, пойдет в жертву реке!

Верхний город молчал. Ворота были затворены, решетки опущены, на стенах стояли лучники. Попытка взломать ворота и ворваться внутрь, предпринятая самыми ярыми сторонниками Зарни, окончилась плачевно. А без колдовской поддержки никто не рвался обрести верную гибель в тоннеле смерти. Арьям не о чем было беспокоиться — Верхний город стоял на высокой скале, неприступной ни для людей, ни для вод.

— Это неправильно, — пробормотал Аюр, глядя с балкона на усеянный лодками простор разлившейся Ратхи. — Я должен быть там, с ними!

«И тебя немедленно убьют», — отвечал внутренний голос.

— Мой долг правителя — открыть ворота, убрать стрелков из тоннеля смерти и впустить людей в Верхний город!

«И начнется резня, как в Белазоре… И у тебя больше нет храма, который улетит в небеса, раскинув лебединые крылья…»

Обгорелые, черные остатки купола храма Исвархи торчали над лазурными крышами дворцовых построек, как напоминание о тщетной надежде на золотые корабли. Только кучка рассохшихся лодок в подвале, исполинское зеркало, которое больше никогда не увидит солнечный свет, и пепел Тулума — единственного человека, который хотя бы приблизительно представлял, что делать…

«Что я сделал не так? — билось в сознании Аюра. — Что я вообще сделал?!»

Он не вполне осознал, что произошло накануне на площади у ворот. Он угодил в хитроумную ловушку Зарни — но в чем она заключалась? Аюр смутно понимал: произошло нечто страшное, и, кажется, — по его вине…

«Но я разорвал струны, чтобы остановить проклятие! Как вышло, что после этого где-то рухнули горы и водопад устремился… куда?!»

Аюр мрачно смотрел на воды Ратхи. Прежде ее можно было разглядеть только издалека, в ясный день. Теперь великая река стала полновластной хозяйкой повсюду.

«Зачем я родился? Люди страдают, Аратта гибнет — а я тут сижу, как в осаде! Пусть они ненавидят меня, пусть хотят убить — но это все равно мой народ! Клянусь Солнцем, я согласился бы умереть ради них, лишь бы в этом был хоть какой-то смысл!»

Государь развернулся и ушел с балкона в малый тронный зал, где обычно проводились встречи с чиновниками. Сейчас там никого не было. Сандар стоял на стене, возглавляя своих жезлоносцев, Рашна укрылся в своем дворце. Аюр уселся на край помоста, на котором стоял малый престол, искоса посмотрел на лежащий возле него большой золотой лук.

Лук этот возник из видения, насланного гусляром. И почему-то не исчез, когда развеялся морок. Глядя на него, Аюр, как и прежде, ощутил приступ страха. Он не помнил, как лук лег в его руку, — только девичий голос, кричавший «стреляй!» и росчерк крылатого силуэта в тучах. Аюр до сих пор не был уверен, что великолепный лук не развеется от прикосновения… Одно точно — именно из него Аюр подстрелил Зарни.

«И чем я стрелял? Где колчан? Откуда стрела?» — подумалось Аюру.

Дверь приоткрылась, внутрь с глубоким поклоном вошел слуга из приемной.

— Солнцеликий, прибыл саар… маханвир Ширам.

— Хвала Исвархе! — подскочил Аюр. — Пусть скорее идет сюда!

Вскоре в малый тронный зал вошел бывший саарсан накхов. Аюр, не дожидаясь церемониального поклона, быстрым шагом подошел к зятю и крепко обнял его.

— Как ты проехал через город? — спросил он, оглядев родича. — Тебя не пытались задержать? Убить?

Ширам пожал плечами:

— На нас не обращали внимания. Кому нужен вооруженный отряд, когда вокруг полно добычи попроще?

— Все так плохо? — нахмурился Аюр.

— В столице сейчас пиршество дивов в огненном аду. Одни бегут, другие грабят, там и сям уже что-то горит. Думаю, к ночи заполыхает повсюду. Приречные кварталы в воде, на улицах давка. Мой отряд проехал Нижний город насквозь, но не заметил и признака городской стражи. Сложнее всего оказалось попасть в Верхний город…

— Там на воротах Сандар с лучниками, — объяснил Аюр.

— Это я заметил, — холодно усмехнулся Ширам.

Он был в полном боевом облачении. Даже мечи не оставил за дверью. Прежде входить к государю с оружием не дозволялось никому, но для Ширама давно сделали исключение — Аюр желал подчеркнуть, что полностью доверяет ему. Черненая саконская кольчуга, облегавшая тело накха, была Аюру давно знакома. Раньше Ширам надевал ее на битву, теперь же, кажется, не снимал вообще никогда. Сроднился с железной чешуей, как со второй кожей.

В последние месяцы Аюр не перестал доверять родичу и любил его как прежде — однако сам себе не хотел признаться, что маханвир начал внушать ему страх. Известие о жуткой смерти переселенцев в Десятиградии, принесенных в жертву ложному солнцу, сильно изменило Ширама. Им овладело устрашающее спокойствие. Казалось, с тем же ясным взглядом и прохладной улыбкой он приветствует государя, а в следующий миг, не меняясь в лице, прикажет сжечь город. В сущности, это Ширам и делал в степях Солнечного Раската. Слишком многие, в том числе и ни в чем не повинные, поплатились там жизнями за восход Гневного Солнца.

На голенище правого сапога Ширама были закреплены необычные ножны. Маханвир велел переделать подаренный Харзой саконский клинок, приклепать его к кожаному наручу и снабдить ременными креплениями. Одного движения хватало, чтобы сунуть обрубок руки в ножны. Особая пружина стягивала ремни — и Ширам снова становился в бою обоеруким.

Аюр смотрел на родича, сам не зная, что чувствует. Он испытывал огромное облегчение оттого, что Ширам наконец рядом. И был искренне рад, что к его зятю вернулось здоровье и воинская сноровка. Но лицо накха, ставшее бронзовой маской, вызывало у юноши глубокую грусть. Рад ли Ширам их встрече, или теперь бывшего саарсана радует лишь смерть врагов? Не умер ли прежний Ширам, оставив лишь мстящий дух ходить вместо себя по земле?

— Ты призвал меня, государь, я оставил войско и приехал, — сказал Ширам. — Что мне следует сделать?

«Помоги мне справиться со всем этим, старший брат!» — подумал Аюр.

— Желаешь, чтобы я навел порядок в столице?

— Нет. В этом нет смысла. Завтра-послезавтра не будет никакой столицы — только вода и торчащая из нее скала с Верхним городом. Я хочу, чтобы ты вернул гусли.

— Гусли, государь?

— Да, мой бьярский поющий кораблик. Ты же помнишь его?

Ширам кивнул.

— Он сейчас у колдуна Зарни. Надо отыскать его и вернуть кораблик. Это самое важное! Только знай — Зарни очень опасен! Он…

— Я уже знаю, что слепец сотворил с Полуночной стражей, — произнес Ширам, и впервые с начала беседы в его лице что-то дрогнуло. — Сегодня же ночью я пойду в лес и убью Зарни.

У Аюра стало холодно в животе.

«Не послал ли я его на верную смерть? И зачем мне кораблик? Я ведь по-прежнему толком не знаю, что с ним делать! А если Ширам погибнет?!»

Бывший саарсан внимательнее посмотрел на него и слегка улыбнулся.

— Не беспокойся, — проговорил он. — Принесу тебе гусли, брат.

— Иди, Ширам, — сдавленным голосом проговорил Аюр. — Да пребудет с тобой Господь Солнце!

Ширам развернулся и направился к дверям. Аюр проводил его взглядом, чувствуя, что глаза вот-вот обожгут слезы.

* * *

Три всадника на вороных конях ехали по ночной дороге среди полей и перелесков. Когда дорога взобралась на пологий холм, тот, что ехал впереди, сделал знак остановиться. Он вглядывался в даль, и безлунная ночь не была ему препятствием. Слева все так же тянулись бескрайние поля срединной Аратты, справа длинным мысом чернел лес.

— Костры, маханвир, — сказал другой всадник, указывая вдаль — туда, где среди темноты леса искрами вспыхивали еле заметные огоньки.

— Вижу, — отозвался Ширам. — Спустимся с холма, повернем направо, в распадок. Там будете ждать меня до рассвета. Хотя, думаю, я вернусь раньше.

— Дозволь спросить, маханвир, — почтительно спросил третий, — почему ты приказал нам остаться? Лес полон людей, у колдуна большая охрана, и мы не знаем, где он прячется. Разумнее идти вдвоем, а одного оставить с конями…

— Я пойду сам, — отрезал Ширам.

Накхи молча склонили головы.

— Если не вернусь к рассвету — возвращайтесь в Лазурный дворец с докладом.

Они спустились в овраг, который Ширам приметил еще с холма. Оставив там людей и коней, Ширам вернулся на дорогу и пешком направился дальше, в сторону леса.

Он вполне понимал скрытое недовольство своих воинов. У накхов было принято ходить на подобные дела по двое, страхуя друг друга, и, по их мнению, Ширам сейчас подвергал себя ненужной опасности. Однако Ширам уже не раз слышал о том, как Зарни отводил людям глаза, понуждая соратников биться между собой. И ему вовсе не хотелось повторения того, что случилось в Лазурном дворце… А кроме того, Ширам просто хотел пойти один. В последнее время все люди, даже родичи, раздражали его. И только одиночество неизменно несло покой.

Темная стена леса приближалась. Этот лес, подобный лапе хищного зверя, вытянутой в сторону Аратты, был хорошо знаком маханвиру. Некогда Ширам проехал его насквозь. Там он сражался с бьярским оборотнем-росомахой, там его едва не убила сестра. Бедная Янди…

Хоть лес находился недалеко от столицы — всего лишь в дне пути, — местные жители никогда не заходили дальше опушки. Лес внушал страх, он считался про́клятым. Поговаривали, в прежние времена там находилась кереметь Матери Зверей — Тарэн и до сих пор воля Исвархи не проникла сюда. Кленовое и березовое редколесье быстро переходило в непролазную еловую чащобу.

Где-то в глубине леса, как утверждали слухи, все еще скрывалось святилище. Может, заброшенное — а может, и нет. В сердце его якобы стоял огромный дуб, увешанный человеческими кожами. Ширам, вспомнив о дубе, усмехнулся. Видел он тот дуб, и никаких кож там не было. Но это прежде — пока в лесу не обосновался колдун Зарни…

Мысль о колдуне не слишком тревожила Ширама. От вредоносных чар маханвира защищали могучие силы — Исварха, земному воплощению которого он присягнул, и Предвечный Змей, его прямой предок. Тем более ему сказали, что слепец тяжко ранен. Аюр выстрелил в него из необычного золоченого лука, который Ширам отлично рассмотрел, хоть и увидел лишь мельком. Зная Аюра, его навык и силу, он понимал — выстрел в упор из такого мощного лука должен был пронзить Зарни насквозь. Так что, скорее всего, Зарни уже мертв — а если и жив, то разве милостью помогающих ему злых духов…

Куда больше заботило Ширама, как отыскать Зарни среди обширной и местами непроходимой чащи. Но и на этот счет у него имелись кое-какие мысли.

Когда огни костров стали заметно ярче, а в воздухе повеяло дымом и запахом еды, Ширам сошел с дороги и начал забирать вправо. Стоянка длинной полосой растянулась вдоль опушки — вглубь леса никто заходить не дерзал. Ширам выбрал место потемнее и скользнул под сень деревьев. Черной тенью он крался мимо костров, шалашей и палаток, слушая долетавшие до него обрывки разговоров. Тут расположились верные последователи Зарни, что пришли с ним из Бьярмы, и другие, что присоединились уже по пути. Хватало и тех, кто явился из столицы, спасаясь от наводнения. В их речах было много тревоги, жалоб, страха перед будущим, слепой надежды на Зарни — и очень мало полезных сведений. Единственное, что узнал Ширам, — раненого гусляра по его собственному приказу унесли вглубь леса, в священное место. Там он, видно, надеялся с помощью духов леса залечить свою рану.

Ширам так и предполагал. Обойдя лагерь беженцев, он углубился в чащу. Вскоре голоса смолкли, и его вновь окутала тишина ночного леса. Чутье и память вывели его на дорогу, ведущую сквозь березняк на запад. Это был тот самый старый тракт — заросшая, но широкая дорога, по которой возвращались остатки Великой Охоты. Прошлой осенью, а казалось — в прошлой жизни…

Впереди послышалось журчание воды, вокруг посветлело. Ширам вышел к броду через небольшую лесную речку. На другой стороне виднелась знакомая сторожевая вежа, окруженная частоколом. Из трубы валил дым, сквозь щели в ставнях пробивался свет. Во дворе заржала лошадь. А вот и люди Зарни!

Ширам быстро оглядел крепостицу, высматривая дозорных на стене, однако не увидел ни одного. Что за беспечность? Вскоре маханвир, перемахнув через частокол, затаился среди дворовых построек. Посреди двора горел жаркий костер, кругом столпились люди. Только бьяры, крепкие парни — верно, те самые доверенные слуги, что повсюду носили слепца на плечах. А где же носилки? Ширам окинул взглядом двор, но длинной лодки, служившей носилками, не нашел.

Бьяры вели себя и впрямь странно. И не подумав выставить сторожей, они сгрудились у костра, боязливо поглядывая в сторону чащи. Ширам уже начал прикидывать, кого бы из них поймать для допроса, когда услышанный обрывок разговора заставил его отбросить эту мысль.

— …и рану перевязать не позволил, и стрелу трогать не дал! Почему? Хоть под крышей помер бы, на постели…

— Ты что несешь? Какое «помер»? Сейчас услышит святой — поганый язык тебя изнутри и сожжет!

— Ну, пока только его самого огненная стрела жжет…

— А вот сейчас явится матушка Тарэн и вынет ее!

Бьяры снова зашептались, придвинувшись еще ближе к огню. Ширам хорошо помнил, как они боятся своей Тарэн, считая ее самой сильной и страшной из богинь. Ему это было вполне понятно: Мать Найя могла и убить, и одарить, а гнев ее был внезапным и непредсказуемым, как у всякой женщины. Итак, бьяры лечить колдуна не стали. Надеются лишь на помощь богини. Стало быть, у Зарни совсем плохи дела.

— Когда пойдем глядеть? — долетали голоса от костра.

— На рассвете, не раньше… Храни нас ясный Сол, мне еще жить охота! Ты видел, что под дубом творилось?

— Молчи, накличешь…

Голоса перешли в бормотание. Ширам отступил в тень, вновь преодолел частокол и исчез в лесу, никем не замеченный.

Он долго шагал по дороге, обходя поваленные деревья, прислушиваясь и приглядываясь, но вокруг царила тишина. В какой-то миг Ширам ощутил смутное беспокойство. Когда он понял причину, глаза его вспыхнули предвкушением, хотя шаг не сбился и дыхание осталось ровным. Пройдя еще немного, он внезапно остановился. Ни шевеления среди еловых лап, ни лишней тени у корней…

— Спускайся, — произнес он. — Я чувствую твой взгляд.

Из темноты долетел смешок, однако никто не появился.

— Ты вон на той ели, — добавил Ширам. — Слезай — или тебя снять?

Еловые лапы даже не дрогнули, однако у Ширама вдруг зачесались глаза. Он моргнул и увидел, как в воздухе понемногу проступает парящий над землей крылатый силуэт.

«Теперь ясно, почему я не слышал ни шагов, ни дыхания, — подумал Ширам. — Это не человек!»

— Я тебе не враг, — произнесло крылатое существо.

Сложив нетопыриные крылья, оно опустилось на землю и двинулось навстречу накху, с каждым шагом будто выходя из тени на свет и обретая телесность. Вскоре перед ним на дороге уже стояла рыжеволосая девочка-подросток, в мужских портах, кожухе и вышитой по вороту рубашке. На груди угадывался золотой знак солнца.

— Я тебя знаю, — вдруг сказал Ширам. — Ты — дочь вождя из деревни ингри, из Затуманного края!

— Меня зовут Кирья, — сказала девочка. — Я тоже тебя помню, воин. Ты был с царевичем.

— Что с тобой произошло? — спросил Ширам. — Как ты стала крылатым дивом? Тебя убили?

— Нет, я жива. Хотя я уже сама не знаю, див я или человек, — со вздохом добавила она. — Иногда я чувствую, словно меня куда-то несет буря, а иногда — что я и есть буря. Старая Калма говорит, это мое наследие… Золотое зеркало треснуло, разрушилась граница миров. Сила зеркала теперь у меня!

— Все это поистине удивительно, и честно сказать, я мало что понял, — ответил накх. — Что ты делаешь здесь, в этом лесу, Кирья из Затуманного края?

— Я пришла за гуслями Исвархи.

— Гм-м…

— Ты тоже? А ты знаешь, что Зарни — мой отец?

«Ах вот как», — подумал Ширам, незаметно сдвинув руку к метательному ножу.

Ему прежде уже доводилось сражаться с мертвецами и призраками. Даже изгонять их из мира живых…

— Я провожу тебя к отцу, — продолжала Кирья. — Он там, на поляне у священного дуба. Огненная стрела пронзила ему руку вместе с гуслями. Он не может вытащить ее и тяжко страдает. Мне кажется, он не сможет вытащить ее никогда…

— Я не собираюсь ему помогать, — сказал Ширам, наблюдая за каждым движением девочки-дива. — Я пришел, чтобы убить его.

— Знаю, — кивнула Кирья.

— И тебе не жаль отца? — поднял бровь маханвир. — Ты не станешь защищать его?

— Его уже нельзя защитить, — покачала головой Кирья. — Зарни совершил страшное и был за это наказан. Судьбу его решают уже не люди, а боги. Если убьешь его — для него это станет освобождением.

Ширам пристально вглядывался в лицо девочки, пытаясь уловить признаки лжи, но оно казалось неподвижной маской, словно он смотрелся в зеркало. «Мы оба уже за Кромкой», — подумалось ему.

— Почему ты идешь против отца?

— Он растил меня как живое оружие — да только я не стала ему служить. Знаешь, чего он хочет? Погубить этот мир, чтобы родился новый — без арьев. Его племя верит, что арьи — не люди. Когда они явились сюда на своих золотых кораблях, мир начал отторгать их. И вот боги наслали потоп, чтобы смыть арьев с лица земли, словно болезнь. Исчезнут арьи, и мир исцелится. Так говорит Зарни, и многие ему верят.

— Ты тоже веришь ему?

— Как я могу, если моя мать была царицей арьев? Во мне говорит ее кровь, и волшебное оружие слышит меня. Я могу взять гусли Исвархи, сыграть на них — и, может быть, исправить зло, которое натворил мой отец…

— Но и я пришел за гуслями, — напомнил Ширам. — Меня послал за ними государь Аюр.

— Это не беда, — кивнула Кирья. — Забирай гусли и возвращайся к Аюру — и я с тобой.

— В таком случае я бы хотел знать, на что ты способна и что из этого нам пригодится.

Девочка усмехнулась:

— Со мной тебе не грозят видения, что наводит Зарни. Только он сам. Идем. Увидишь, что с ним стало…

* * *

Дальше они пошли вместе. Ширам косился на шагающую рядом рыжую девочку и невольно думал: не привиделось ему диво с перепончатыми крыльями?

Вдруг он застыл на месте: откуда-то из леса донесся далекий, пронзительный, жуткий вой.

«Что за зверь? Не знаю такого… Снова оборотень?»

Вой отзвучал и угас вдалеке.

— Идем, воин, — буркнула Кирья. — Не то еще будет…

Дорога понемногу забирала вверх. Ширам заметил, что елки начали чередоваться со старыми замшелыми березами, а затем и вовсе остались позади. Затем по обеим сторонам дороги начали появляться из темноты деревья-великаны с корявыми сучьями. Каждый исполин стоял по отдельности, угрожающе растопырив скрюченные пальцы, будто не подпуская собратьев.

— Священная дубрава, — шепотом сказала девочка-ингри. — Мы уже близко.

Ширам запнулся. На миг ему показалось, что он стоял в толпе врагов, не зная, с какой стороны ждать удара.

— А вот дуб-дедушка, — почтительно произнесла Кирья. — Поприветствуй его…

Маханвир повернулся туда, куда показывала спутница, и вновь застыл на месте, нашаривая мечи. Огромный дуб нависал над холмом по правую руку от дороги. С каждой его ветви свешивалась змеиная шкура. Под деревом сидел слепой мудрец, играя на гуслях, и змеиные шкуры танцевали, раскачиваясь в лад его наигрышам…

Кирья поглядела на накха и резко хлопнула в ладоши.

Видение развеялось, будто его унес ветер. Змеиные шкуры оказались длинными выцветшими косами, сплетенными из полосок ткани. Никакого мудреца под дубом тоже не было — лишь чьи-то кости белели в прошлогодней листве.

Ширам оглядел поляну вокруг старого дуба:

— Я вижу следы становища…

— Здесь прежде жил Зарни с ближними слугами, — объяснила Кирья. — Да теперь они от него все сбежали.

— Где же сам Зарни?

Ответом накху был вой — тот же самый, нечеловеческий, полный бешенства, страха и боли. Теперь он звучал много ближе.

— А вот он, — мрачно сказала Кирья.

Колдун нашелся под горой, с другой стороны дуба. Видно, он долго тут метался, разворошив весь склон. Зарни лежал ничком, подогнув под себя обе руки, словно пытался что-то спрятать. Ширам осторожно приблизился, — он видел, что колдун прерывисто дышит. В воздухе тянуло горелой кожей…

— Отец! — окликнула Кирья. — Мы пришли помочь тебе!

Зарни со стоном упал на бок. Что-то ярко вспыхнуло, заставив Ширама прикрыть глаза ладонью. Приглядевшись, он не смог сдержать возгласа изумления.

Стрела Аюра пронзила руку гусляра вместе с гуслями и высунулась из спины. Но что это была за стрела! Шираму она показалась отлитой из расплавленного золота. А может, и вовсе из живого огня. Пламенеющий луч ярко горел, и с ним горела рука. И словно костер, дыша жаром, сияли гусли.

— Он хотел этими гуслями убить весь мир, — прошептала Кирья, — а теперь они убивают его…

Одежда на Зарни тлела, руки, грудь и лицо покрывали ожоги. Он был явно без сознания, но губы непрерывно шевелились, что-то еле слышно то ли бормоча, то ли выпевая.

— Что он шепчет?

Кирья и Ширам подошли поближе и склонились, прислушиваясь.

— Кто утвердил землю и горы поднял?                                          Ты, о Исварха… Кто своей волей небо воздвиг? Ты, о Исварха…

— Это гимн, который он пел на площади, — хмурясь, подняла голову Кирья. — Только там он будто вывернул его наизнанку… Вот почему Аюр разорвал струны — он понял, что заклинание настоящее! Не трогай его, Ширам, пусть поет…

— От его гнева семь миров сотряслись — Слава тебе, о творец Исварха! Кто успокоил землю, кто укрепил горы, Кто измерил небесную твердь и поддержал ее — Тот — создатель миров. Тот, о люди, Исварха!

Голос Зарни угас, тело обмякло.

— Он, кажется, умер, — дрогнувшим голосом проговорила Кирья.

— Нет, — коснувшись его шеи, сказал Ширам. — Но он больше не страдает. Я заберу гусли.

— Погоди, — сказала девочка. — Надо достать стрелу…

Обеими руками она взялась за древко огненной стрелы. Ширам невольно напрягся, глядя на пробегающие по древку огненные сполохи. Но они явно не причиняли вреда Кирье. Она с силой дернула стрелу, вырывая ее из золотого корытца гуслей и из обожженного тела Зарни. В тот же миг стрела погасла и рассыпалась в руках девочки черным пеплом, а бьярский кораблик упал в гнилую листву.

Кирья наклонилась, бережно поднимая его. Золотистое дерево светилось, переливалось изнутри.

— Гляди, воин! Они поистине волшебные! — с восторгом произнесла она. — Огненная стрела не причинила им ущерба! Думаю, Исварха сотворил их не из дерева, а из чистого света! Надо только перетянуть струны…

Зарни лежал на спине, тяжело дыша. Внезапно все его тело свело судорогой, а губы растянулись в жуткой улыбке. Кирью бросило в холод. Она уже один раз видела, как Зарни улыбался таким вот образом, отправляя Варака в пасть медведю. Прежде чем она успела что-то сделать, хотя бы крикнуть, здоровая рука слепца взметнулась и нанесла удар. Холодным лунным отблеском сверкнул металл…

В следующий миг Ширам оттолкнул девочку и с размаху вонзил колдуну кинжал прямо в сердце. Рывком выдернув клинок, он взглянул на Кирью горящим взглядом, а потом упал на бок, раздираемый внезапно хлынувшей болью. Из живота накха торчал его собственный клинок с ременным креплением, который Ширам носил на голенище. Никакая кольчуга не могла противостоять звездному железу…

— Не умирай, воин! — опомнившись, пронзительно закричала Кирья. — Надо сперва перетянуть струны!

Кирья обняла Ширама, распахнула черные крылья, взмахнула ими так, что ветер прокатился по всей дубраве, и взвилась в воздух.

Слуги Зарни, что ночевали в сторожевой веже, первыми увидели, как нечто полыхнуло до самого неба там, где прежде был священный дуб. А потом и беженцы у опушки, щурясь, глядели, как в небе разгорается золотая звезда.

И спустя много лет рассказывали в бывшей Аратте, как святой пророк Зарни сгорел изнутри, а его огненный дух вознесся в небо языком пламени, возвращаясь на свою небесную родину.

Глава 6

Небесный лучник

«Есть шесть источников хварны, пробуждающих золотые корабли. Огонь, земля, воздух, вода, свет Исвархи, жар звезд. Используй их сообразно месту и времени, и твой корабль обретет возможности, недоступные смертным. Сила воздуха делает твой корабль невидимым и порождает мороки: одни узрят вместо него множество лун в небе, вторые — блуждающий блеск, третьи — ничего. Свет Исвархи проникает повсюду, он способен разрушать любые препятствия и лететь в любом направлении. Жар звезд — таарра — проникает в ткань мира и разрывает ее, позволяя быть сразу в нескольких местах. Взывай к нему с крайней осторожностью…»

Взгляд Аюра быстро скользил по строкам, едва воспринимая их смысл. Государь лихорадочно читал древнюю книгу, будто надеясь отыскать в ней волшебные слова, которые достаточно произнести, чтобы все беды закончились сами собой.

«Есть тридцать две тайны полета, ведомые лишь наставникам. Пронзающий облака научит тебя первым трем…»

— Бесполезно! — прошипел Аюр, отбрасывая свиток. — Все бесполезно, все напрасно!

«Что за пустые тайны? У меня нет больше наставников! Я один, совсем один! Даже Ширам и тот бросил меня! Ширам?.. Святое Солнце, что я такое думаю…»

В спальне послышались шаги. Аюр подскочил, забыв о свитке.

— Говори! — бросился он навстречу придворному лекарю. — Рана опасна?

Тот поманил его рукой:

— Подойди, солнцеликий.

Вместе они вошли в спальню, где на царской постели лежал Ширам. Аюр едва помнил, как маханвир здесь оказался. Кажется, его принесли, но почему сюда? «Зарни мертв, — сказал ему кто-то. — Вот твой воин. А вот твои гусли…»

«На что мне гусли? — заорал Аюр, едва взглянув на мертвенно-бледного Ширама. — Скорее лекаря сюда!»

И вот теперь Ширам лежал в его постели, по-прежнему без сознания. Придворный лекарь с помощниками сняли с него кольчугу и наложили повязку.

— Рана очень тяжелая, государь, — тихо сказал лекарь. — Клинок проник глубоко…

— Он выживет?

Лекарь еще не успел ответить, а государь по его заминке уже все понял. Он сел на постель рядом с раненым, окликнул:

— Ширам…

Накх лежал вытянувшись, с закрытыми глазами. Его лицо осунулось, смуглая кожа выглядела сероватой, черты заострились, на лбу выступила испарина. Он дышал медленно, с трудом. Казалось, все силы уходят на то, чтобы сделать вдох, а потом еще вдох…

Аюр притронулся к его запястью и едва удержался, чтобы не отдернуть руку. Кожа у раненого была холодная, словно у мертвеца.

Леденящий страх охватил Аюра. Будто смерть уже явилась за его родичем и забирает его по частям…

Аюр стиснул зубы. Тоже мне, живой бог! Не может спасти лучшего друга!

Он положил руку Шираму на лоб. Ну, где ты, царская хварна?!

Через некоторое время веки раненого дрогнули. Ширам открыл глаза. Его зрачки были сильно расширены.

— Позовите Аюну, — хриплым шепотом попросил он.

У Аюра вновь прихлынули слезы.

— Ширам, она… Ее здесь нет.

— Аюр… это ты?

Ширам смотрел на него, но не видел…

— Завтра важный день… Будь спокоен… Целься твари прямо в глаз…

«Он думает, что мы на Великой Охоте», — подумал Аюр.

— Я тебя не подведу, — сказал он, сжимая его руку.

Ширам, словно все его силы ушли на эти слова, закрыл глаза и больше уже не открывал их.

Аюр, еле сдерживая слезы, вышел из спальни.

* * *

Над столицей сияли звезды. Они отражались в воде, и это, пожалуй, было бы даже красиво…

«Стена Нижнего города еле сдерживает разлив, — думал Аюр, глядя с балкона на раскинувшуюся до самого края неба Ратху. — Сколько она простоит? А если вода поднимется еще выше?»

— Эй, Аюр! — окликнул его кто-то из темноты.

Государь повернул голову и увидел крылатый силуэт, висящий в воздухе над дворцовыми крышами. Диковинное существо приблизилось, опустилось на каменные плиты балкона, сложило черные крылья и превратилось в рыжую девочку, одетую по-мужски.

«Я сплю, — подумал Аюр. — Или, наоборот, давно не спал…»

— Ты кто? — спросил он, сжимая виски ладонями.

— А ты меня не узнал? Мы виделись во время твоей Охоты Силы, в Ингри-маа. Люди зовут меня Кирьей, а иногда еще — дочерью Толмая.

— Дочерью кого? — туповато повторил Аюр… и вспомнил.

Великая Охота: волчий секач, тело, взметнувшееся в воздух…

— Толмай… вождь ингри, который погиб…

Аюр наконец взглянул на Кирью с удивлением:

— Что ты здесь делаешь?

— Я принесла твоего воина и гусли.

— Ты? — Аюр потряс головой. — Я точно сплю. Или брежу.

— Нет, Аюр. — Кирья подошла к нему и встала рядом. — Смотри.

Она сняла с шеи оберег — золотой круг с лучами — и показала ему.

— У меня такой же, — нахмурился государь. — Откуда ты взяла царский оберег?

— От матери остался. От нашей матери. Я… ты же знаешь про Зарни, Аюр? Он сам тебе все рассказал, прежде чем выманить гусли. Зарни и царица любили друг друга, у них родился ребенок. Это была я.

— Ты — моя сестра?!

— Ну да! Вот послушай…

И Кирья принялась рассказывать ему обо всем, что не так давно узнала сама от Зарни и от Калмы. О том, как Зарни задумал погубить Аратту. Как ему нужен был ребенок царской крови, чтобы добыть волшебные гусли… И как Зарни, просчитавшись, раздобыл не гусли, а лук Исвархи.

— Я нашла этот лук в земле людей-медведей. Но Зарни искал не его. Много лет он искал волшебные гусли. Ты чуть не погубил своими руками весь мир, когда отдал их ему.

— Лук Исвархи, — повторил Аюр. — Помню, Светоч все время твердил… Дескать, я должен его найти и убить Змея… И вот он здесь — а я не знаю, что с ним делать! К тому же у меня нет стрел…

— Его стрелы — солнечные лучи. Так Калма рассказывала. Я бы оставила лук себе, но мне не натянуть его. Может, поменяемся? Мне — гусли, тебе — лук? Тебе небось он сгодится. Ты — воин, сын Солнца. А меня Зарни учил на гуслях играть.

Аюр рассматривал Кирью со все возрастающим изумлением.

— Но почему ты стала… Ты же была обычной лесной девчонкой! Ты человек или див?

Кирья развела руками:

— Я училась у колдуньи. Как положено, призвала древнего зверя-покровителя… И однажды меня научили, как сливаться с ним духом и телом…

Она распахнула перепончатые крылья, и все светильники на балконе и в царских покоях вдруг потускнели. Аюру на миг почудилось, что тьма наполнилась множеством голодных глаз…

— Видел? — Кирья сложила крылья, и светильники вновь ярко вспыхнули, а глаза тварей из-за Кромки погасли.

— А почему я стала такая… Калма говорит, это все зеркало. В Алаунских горах есть долина, там разбился золотой корабль. Я видела треснувшее зеркало в озере. Я видела людей и зверей, ставших чудищами. Там нет грани между этим миром и Кромкой. Страшное место… Но и чарующее. Думаю, я туда еще вернусь… И сыграю на гуслях, — подумав, добавила Кирья. — Поглядим, что будет. Только сперва надо перетянуть струны.

— Точно, струны… Я же их оборвал!

— Калма сказала — неважно, струны или тетива. Все это солнечная нить!

— Я ничего об этом не знаю. Хотя…

Аюр вскинул голову — он кое-что вспомнил.

— Нить мироздания, сказал Тулум. Я думал, он шутит…

Резко развернувшись, он метнулся с балкона в покои. Подобрал с пола бьярский кораблик, сунул в чехол, схватил Лук Исвархи…

— Пойдем!

* * *

— Смотри, вот он…

Пройдя подземным ходом из спальни прямо в покои Тулума, брат и сестра сразу поднялись в хранилище древностей. Аюр остановился перед бронзовой решеткой, за которой поблескивал золотой челнок.

— Что это?

— Тулум сказал, это челнок от ткацкого станка Исвархи. Я думал, что он шутит. Разве можно соткать мир? Хотя в Ясна-Веде есть один очень древний и непонятный гимн… Это не струны — просто золотая нить… Но вдруг подойдет?

У Кирьи загорелись глаза.

— Ничего себе — «просто нить»! Про нее-то и говорила Калма! Есть нить — из нее и гусельные струны, и тетива твоего лука, и, наверно, весь мир спрясть можно! А ну-ка дай…

— Не боишься вот так хватать?

— А, нет времени бояться!

Аюр открыл решетку, Кирья тут же схватила челнок. Он был тяжелым и теплым, почти горячим.

— Так, где тут кончик нити… Ага…

Кирья нашла конец, потянула за него… И вдруг замерла.

— Эй! — с тревогой окликнул ее Аюр. — Что с тобой?

Все вокруг исчезло. Затем перед взором Кирьи возник огненный отпечаток ладони. Он висел прямо в воздухе, остальное скрывала тьма.

«Хе, я такое уже видела в пещере людей-медведей! Надо приложить руку, да?»

«Да. Прикладывай».

«В прошлый раз со мной заговорили черепа!»

«А сейчас тебе покажут небо и землю».

Тьма забурлила, будто Кирья оказалась внутри огромного грозового облака. Затем облака стали светлее, поредели…

И в разрывах туч Кирья увидела всю Аратту. Многоцветным ковром под ней раскинулись леса, степи, реки и снежные горы. И повсюду, от Змеева моря до нового моря на юге, сияли золотые звезды, складываясь в созвездие, что в землях ингри звалось Лосихой, а в Аратте — Небесной Колесницей.

Кирья, забыв обо всем, открыла рот. «Какая же красота!»

«Видишь звезды, что были сокрыты по всем землям, а ныне проснулись? Это накшатры. Все они готовы, все они ждут…»

«Чего?»

«Приказа, разумеется! Они ждут от тебя приказа!»

Кирья, едва слушая, увлеченно рассматривала просторы Аратты. Так вот какой видят землю боги! А где тут Ингри-маа?

Вдруг девочка нахмурилась.

Где Холодная Спина?

Там, где должны были белеть плоскогорья, творилось нечто зловещее. Пространство пребывало в непрерывном движении, разбегаясь сетью трещин, распадаясь, растекаясь…

«Где горы? Почему там вода?!»

Видения замелькали перед глазами девочки. Огнедышащая гора в ледяных пещерах; кипит вода, пар разрывает вековые льды… Трещины, рассекающие горы, — русла новых рек…

У Кирьи вырвался пронзительный крик. Видения поблекли и угасли, сменившись полками тайного хранилища и встревоженным лицом Аюра.

— Что с тобой?!

— А-а-а, гибнет Холодная Спина, гибнет моя Ингри-маа!

Кирья огляделась, схватила чехол с гуслями Исвархи, распахнула крылья.

— Я должна быть там!

— Стой, а как же я?!

— У тебя лук! Рази Змея!

Черные крылья с силой ударили, унося их хозяйку прямо за Кромку. Нездешний вихрь сбил с ног Аюра. Древние свитки, словно стая птиц, сотнями полетели с полок. Когда государь Аратты, ругаясь, выбрался из вороха книг, в хранилище не было ни Кирьи, ни бьярского кораблика.

* * *

Аюр долго стоял среди рухнувших полок и раскатившихся свитков, и внутри у него был такой же беспорядок, как и вокруг.

«Похоже, я теперь совсем беспросветно один», — подумал он наконец.

Дядя Тулум погиб. Ширам умирает… И даже сестра-чародейка покинула его ради своей дикарской страны. Улетела, прихватив чудесные гусли.

«Хотел бы я иметь такие же крылья! — позавидовал Аюр. — Одно мгновение — и ты там, где пожелал быть! Как у нее это получается? Не иначе, царская кровь силу дает! Искажение хварны помогло ей слиться с древним чудищем и стать получеловеком-полудухом. Но эти ее молниеносные полеты… Совсем как в книге „О Четырех, Шести и Тридцати двух“! Как там было сказано — жар звезд разрывает ткань мира?»

Сердце Аюра застучало быстрее.

«Но ведь и у меня есть царский дар! Я упал в трещину на Холодной Спине — и остановил падение… В храме ингри вокруг меня летали камни! А еще я удержал море…»

Аюр вспомнил, как волна черной стеной нависла над храмом и в ее глубинах ему примерещилась распахнутая пасть Змея…

«А что, если…»

Аюр сорвался с места и устремился по винтовой лестнице вниз.

Подвал с ветхими лодками никуда не пропал — все тот же сумрачный, пахнущий тленом, лишившийся чар. Великое зеркало поблескивало в глубине, неподвижное, неподвластное ни людям, ни дивам.

«Как там в книге: управляют кораблем две силы, хварна и зеркало…»

Аюр забрался в ближайшую лодку, надеясь, что она под ним не развалится. Затем встал и воздел руки, взывая к Исвархе, чувствуя, как сила пробуждается, нарастает, рвется наружу.

Подземелье наполнилось скрипом, треском, стуком. Лодки зашевелились, задвигались, сталкиваясь бортами. Повинуясь движению рук Аюра, они все одновременно оторвались от пола и поднялись в воздух. Аюр развел руки в стороны, и лодки расступились, пропуская его. Лодка государя поплыла на локоть от пола вглубь пещеры, пока не достигла металлической стены, и остановилась, почти касаясь ее носом.

— Пришло время, — проговорил Аюр, наклоняясь и поднимая со дна лодки лук Исвархи.

Оружие древних вспыхнуло в его руках золотым пламенем, отражаясь в металле. Мутное светящееся пятно отражения начало разгораться, словно впитывая свет лука. Аюр стоял и смотрел, как границы золотого пятна ползут во все стороны, пока не засияла вся стена.

— Я теперь знаю, зачем родился, — проговорил Аюр. — Чтобы сказать: поднимайтесь на борт!

Еще мгновение, и все висящие в воздухе лодки и стоящий в одной из них Аюр вспыхнули золотым светом, сами превращаясь в свет.

* * *

Незадолго до рассвета в ближайшей к реке части города поднялся радостный крик:

— Вода уходит!

Люди, которые трудились всю ночь, укрепляя городские стены, таская мешки с землей, насыпая временные валы, ликовали, глядя, как вода отступает от городских стен. Словно поспешно отступающая армия, воды Ратхи, бурля, устремились обратно в свое ложе, оставляя обломки и грязь.

— Слава Исвархе! Вода уходит!

Горожане готовились к самому худшему и теперь готовы были плакать от счастья. Вода уходила, словно некто, напустивший ее на земли Аратты, всасывал хляби обратно. Даже приток обмелел, даже каналы показали дно. Вот уже и лодки лежат на оголившихся берегах… И только те немногие, кому приходилось бывать на Змеевом море, вместо шумного ликования со всех ног устремились в высокую, господскую часть города.

А вода все уходила и уходила…

Еще повсюду лежали синие тени, еще солнце не показалось в розовеющем небе, но столица уже не спала. Люди столпились на восточной стене, наблюдая великое чудо. Исварха ли услышал молитвы, волшебная ли песня Зарни обратила вспять потоки — а несчастье было отвращено, погибель отступила.

Вода отступала все дальше, пока не исчезла совсем, оставив лишь немного сырой грязи в каналах и на дне притока. Кто-то уже смеялся: жрецы перестарались с молитвами, оставьте хоть немного воды!

Только в самой дали еще блестели воды Ратхи, и дрожала у горизонта едва заметная белая полоса.

Мало кто обращал внимание на эту странную полосу, пока она не вытянулась во весь небоскат. Тут уже встревожились даже те, кто сроду не бывал в Белазоре и не видел, как со Змеева моря приходит большая волна.

— Вода возвращается, — крикнул кто-то неуверенно.

Тревожный крик был подхвачен сотнями голосов. Люди словно очнулись от оцепенения. Толпы потекли прочь от стен в город, надеясь отсидеться на крышах домов или уже ни на что не надеясь, просто убегая в смертельном ужасе от того, от чего сбежать невозможно.

Чудовищная волна, увенчанная пенным гребнем, подобно грозовой туче, надвигалась с юга. Великий обвал, вызванный кощунственной песней Зарни и разорванными струнами божественных гуслей, вздыбил морские воды и бросил их на равнины Аратты. Волна прошла через земли Матери Даны, сметая все на своем пути, разбилась об утесы Накхарана и устремилась на север. Она снесла островную цитадель Двары, оставив на месте ее стен, башен и торжища лишь голый камень. И покатилась дальше по Ратхе, затапливая прибрежные степи, дальше — на столицу, — понемногу теряя силу и разбег, но все еще оставаясь ужасной и смертоносной.

— Она захлестнет стену! — закричал кто-то.

Тут уж началось всеобщее бегство. Но куда людям убежать от Первородного Змея? Когда начало темнеть небо и воздух наполнился ледяным, порывистым ветром, все поняли — вот она, гибель всем и всему.

Багровый край солнца показался над горизонтом, но в то утро никто не вознес ему приветственных молитв.

Внезапно все озарилось светом столь ярким, словно взошло еще одно солнце — прямо в городе. Отчасти так оно и было. Задрожала земля, и над обгорелыми развалинами храма Исвархи медленно взлетел исполинский золотой диск. Он повис в воздухе над лазурными крышами, медленно развернулся в сторону восходящего солнца, поймал его первый луч и ослепительно вспыхнул.

Люди — те, кто остался погибать в городе, и те, кто пытался спастись; арьи, укрывшиеся в Верхнем городе, и простолюдины, убегавшие по вендскому тракту, — смотрели, как из сияния золотого диска выплыла длинная узкая лодка.

На лодке стоял воин, с ног до головы облаченный в сияние, с золотым луком в руках. Лодка повисла в небе над городской стеной, дожидаясь волны, словно яркая звезда в синем утреннем небе. Стена черной воды, дыша смертью, надвигалась на столицу, подобно хищному, голодному змею. Когда пенный гребень ее взмыл над стеной, Небесный Лучник натянул тетиву и на ней вспыхнула огненная стрела. Воин разжал пальцы, и стрела устремилась в цель.

Те, кто в тот миг находился за городской стеной и выжил, позже клялись, что над столицей взорвалось солнце. Весь город исчез в ослепительной вспышке. Большая волна прокатилась и понеслась дальше, вверх по Ратхе. На том месте, где прежде была столица Аратты, осталась колыхаться водная гладь.

Глава 7

Солнечный шаман

Ледяной столб провалился куда-то вниз так быстро, что у Хасты дух захватило. Стенки ледяного ущелья завертелись, пространство меж них наполнилось скрежетом, визгом, грохотом. Потом треск, удар — и Хаста вместе с осколком ледяного столба рухнул в воду. Глубоко погрузился, вынырнул в каше осколков, судорожно вдохнул и вновь оказался под водой, увлекаемый бешеным потоком неведомо куда. Его крутило, швыряло так, что он не успевал даже испугаться. Он сталкивался то с дном ледяного желоба, то со стенками, то с проплывающими льдинами, получал удары, которых даже не ощущал, думая лишь об одном — воздуху, еще глоток воздуху! В те мгновения, когда его голова оказывалась над водой, он жадно хватал ртом воздух пополам с ледяным крошевом, кашлял, захлебывался, и очередной водоворот затягивал его вниз. Потом вдруг дно исчезло у него под ногами, и поток с оглушительным ревом рухнул в бездну.

Хаста сорвал голос воплем, совершенно потерявшимся в громе водопада. Несколько мгновений падения, жестокий удар о воду, выбивший из жреца весь дух, — и бешеная гонка прекратилась. Хаста вынырнул в спокойной воде, под грохот водопада в несколько гребков подплыл к обледенелому краю озерца, вырытого потоком у подножия скалы, и с трудом выбрался на берег.

Он еще и сам не понимал, цел ли он, но сразу начал раздеваться. Кровь гудела в его жилах, сердце колотилось, кожа горела. Однако жрец отлично понимал, что очень скоро это закончится и времени у него почти нет. Раздевшись догола, он старательно отжал все исподнее и вновь натянул на себя — сырое, сразу начавшее покрываться ледком. Затем принялся отжимать верхнюю одежду. Ничего не вышло — руки слушались все хуже, немея с каждым мгновением. В конце концов Хаста кое-как натянул насквозь мокрые штаны и кожух и, лязгая зубами, побрел куда глаза глядят — лишь бы двигаться, пока слушаются ноги.

Через некоторое время он с радостью ощутил, что начинает согреваться, причем довольно быстро. Сообразив, в чем дело, Хаста порадовался, что не успел отжать верхнюю одежду. Вся она залубенела, покрылась коркой льда. Благодаря ей Хаста оказался как бы в ледяном доспехе, отлично защищавшем от жгучего ветра.

«А неплохо получилось, — приободрившись, подумал он. — Теперь — идти дальше, пока не высохнут тельница и подштанники. Идти… Куда идти?»

Хаста, сбавив шаг, наконец огляделся. Позади высилась белоснежная отвесная стена ледника, с которой низвергался водопад. Впереди до самого горизонта простиралась холмистая тундра. На вершинах холмов ветер сдувал снег, и было видно, как качаются торчащие из снега сухие травы. Бешеный поток водопада здесь превратился в быструю мелкую речку с голубоватой водой, что текла куда-то к югу.

«Ну я приплыл так приплыл! — подумал Хаста. — Впрочем, это уже в самом деле похоже на Змеиный язык. На его северную часть, куда заходят разве что мохначи…»

И все же безотрадные просторы тундры пробудили в его сердце надежду.

Ледник — место смерти. Там ничего нет, кроме снега, льда, ветра и мороза, и выжить там невозможно. Тундра — другое дело! Если Исварха и здешние аары явят милость, тут можно отыскать и пищу, и укрытие. Тут водятся звери… и тут живут люди.

Впрочем, Хаста очень хорошо понимал: без лыж, оружия и припасов, в одной лишь сырой одежде, неведомо где, один-одинешенек, в зимней тундре он обречен.

— Всяк умрет, как смерть придет! — пробормотал рыжий жрец. — А мы еще поборемся… Кто знает, что уготовил Исварха?

И Хаста пошел дальше — уже не куда глаза глядят, а к югу, держась речки, выбирая путь так, чтобы холмы прикрывали его от ледяного ветра.

«Я не превратился в сосульку прямо там, в озере под водопадом, потому что Исварха еще видит меня, — думал он. — Погибнуть после такого — значит оскорбить Господа Солнце. Как же быть? Я потратил слишком много сил, чтобы согреться, а восстановить их нечем. Еще немного, и у меня просто подогнутся ноги. Надо непременно найти убежище, чтобы укрыться от ветра и развести костер…»

Костер больше всего беспокоил Хасту. У него было при себе огниво — но где взять дрова среди заснеженной равнины?

Проходя мимо гряды холмов и внимательно оглядывая их пологие склоны в поисках стланика, Хаста наконец заметил нечто необычное, наполовину занесенное снегом. Он подошел поближе, раскидал снег и обнаружил под ним кучу оленьих костей.

«Гм… тут, похоже, пировала стая хищников… Кости разгрызены, расколоты…»

Хаста помнил, что кости неплохо горят, но прежде надо было чем-то развести костер.

Оставалось найти растопку. Жрец опустился на колени и принялся раскапывать снег вокруг костей. Здесь он был совсем неглубоким, и вскоре Хасте удалось добыть некоторое количество мха.

«Еще бы олений помет найти, он отлично горит, — думал он, раскидывая снег. — Да не может быть, чтобы оленей не пронесло от страха, когда на них напали те хищники… Кстати, кто это был? Волки, саблезубцы или еще кто похуже? Вон как берцовые кости раздроблены… Кто бы это ни был, не хотел бы я его встретить…»

Внезапно Хасте повезло: он извлек из сугроба огромную обледеневшую лепешку — судя по ее размерам, принадлежавшую мамонту.

— Спасибо тебе, Исварха, что послал мне эту лепешку! — воздел руки к небесам Хаста. — Поистине причудливый облик принимают твои дары!

«Кто бы подумал, что именно дерьмо мамонта встанет между мной и смертью!»

Выбрав подветренную сторону холма, Хаста острой костью вырыл нишу в снегу и, устроившись там, принялся стругать мамонтовую лепешку. После долгих усилий опилки удалось просушить и поджечь.

Когда солнце ушло за холмы, Хаста уже грелся у жаркого, на редкость вонючего костра из мха, помета и костей. Но это был лучший костер в его жизни — поистине алтарь Исвархи! Молитва, произнесенная возле такого алтаря, на легких крыльях летела к Солнечному Престолу.

Растопив снег в черепе оленя, Хаста нагрел воду, бросил туда горсть сморщенной брусники вперемешку с листьями.

«Жизнь-то налаживается, — думал он, попивая настой. — Теперь предстоит переночевать в этой снежной норе. Мороз довольно мягкий, ветра нет, оленьих костей еще много… Пожалуй, ближайшую ночь я переживу. А вот что дальше…»

Выбор был невелик: или дальше шагать на юг вдоль реки, пока несут ноги или пока на пути не подвернется какой-нибудь саблезубец, либо сразу лечь в сугроб и умереть.

«С этим мы пока подождем», — зевая, решил Хаста, нагреб костей, обрывков шкур, мха и принялся мастерить себе чрезвычайно неудобную, но совершенно необходимую лежанку. Если лечь спать прямо в снег — можно и не проснуться…

Всю ночь Хаста вертелся, то и дело просыпаясь. То его мучили кошмары, то будили странные голоса. Жрец вставал, разминался, осматривался — вокруг никого не было, только звезды горели и ветер свистел в холмах. В одно такое пробуждение он увидел, что костер почти погас, и едва успел подкинуть мха и мелких костей.

Утро следующего дня выдалось ясным и безветренным, солнце сияло в чистом небе. Хаста, не выспавшийся, но неплохо отдохнувший, бодро отправился в путь. В прежние годы он немало странствовал, в том числе и по совершенно диким местам, и прикидывал, что даже без пищи дня на три его хватит. А за это время уж что-нибудь он раздобудет. В тундре еды полно, надо лишь постараться и разрыть снег. Кто только там не спит в норах до весны…

Обглоданных костей Хасте больше не попадалось. «Как бы к вечеру не пожалеть, что ушел оттуда, где была растопка и укрытие, — размышлял он. — Надо было взять с собой хотя бы лепеху! А что в ней толку, если не найду дров? Надеюсь, дальше к югу будет больше стланика…»

Солнце поднималось все выше, почти не грея, но ослепительно сияя, заставляя плотно щуриться. Время от времени Хаста смахивал слезы, но не думал об этом, пока вдруг не осознал, что ощущение постоянной чесотки в глазах превратилось в резь. И эта резь начинает его беспокоить. Глаза так и норовили закрыться сами собой.

«Скорее бы уже сумерки, — с досадой подумал жрец. — Ужасно надоел этот слепящий свет… Вот подкралась беда, откуда не ждали!»

Что-то ярко вспыхнуло впереди, — видно, луч солнца попал на обледеневшую скалу, — и Хаста ослеп.

На миг его охватил дурнотный ужас. Хаста принялся яростно тереть глаза, но все также ничего не видел — только плавающие перед глазами пятна. Он постоял, стараясь успокоиться и зажимая глаза ладонями, пока не утихла боль. Попытался приоткрыть — резануло так, что Хаста взвыл. Кажется, теперь боль вызывал малейший луч света!

«Нет, только не это! — стучало у него в голове. — Мне нельзя слепнуть! Мне надо идти!»

Кое-как проморгавшись, Хаста, наполовину ощупью, то и дело спотыкаясь, побрел дальше. Снежная равнина то возникала, то исчезала у него перед глазами, и он уже сам плохо понимал, куда идет.

Вдруг нога его поехала по льду, он взмахнул руками и упал на бок.

Несколько мгновений полежал неподвижно, прислушиваясь к себе, — вроде цел… Но стоило шевельнуться — и ногу пронзило болью.

«Упал в трещину, свалился в водопад, тонул в ледяном озере — и ничего, — ядовито подумал Хаста. — А теперь поскользнулся на камне, и вот пожалуйста!»

Попытался ползти — нога стреляла болью при каждом движении. Глаза не желали открываться. Видно, им было противно смотреть на этот свет.

«Да что ж такое?! Исварха, за что отвернулся от меня?!»

Хаста уронил голову в снег, кусая губы, и долго лежал, ни о чем не думая. Потом поднял голову и ощутил, что глаза уже не так болят.

«Я поправился?! А, нет — просто солнце ушло…»

Над тундрой раскинулся великолепный сиренево-розовый закат, расчерченный зеленоватыми извилистыми линиями. Они колыхались в небе, то вспыхивали ярче, то гасли…

Хаста горестно вздохнул. Он помнил, что означают эти пляшущие в небе огни. Подступал лютый мороз…

«Этак я ночи не переживу, — подумал Хаста. — Надо бы выкопать нору в снегу…»

Но он не стал ничего копать. Вместо этого жрец перевернулся на спину и начал смотреть на небо, прощаясь с солнцем.

Он уже не первый раз прощался с ним.

Перед внутренним взором встала яма в бьярском лесу… прижавшаяся к нему Марга…

Край солнца ушел за горизонт, и сразу стало темнее. Небо усыпали звезды. Хаста закрыл глаза, чувствуя, как холод расползается по спине, начинает пробираться под одежду.

Вскоре он заснул.

Во сне он вмерз в глыбу льда, и она поплыла, качаясь, по голубой реке, впадавшей прямо в звездное море…

Хаста благодарно ждал, чтобы плавание сменилось невесомым парением, но чьи-то сильные руки перехватили глыбу, вытащили из реки. Потом руки обняли его, начали тормошить, возвращать к жизни и бодрствованию. Они были теплыми…

Хаста недовольно приоткрыл глаза — и снова ощутил тяжкий удар, от которого дрогнула земля. Затем еще и еще…

«Мамонты… — подумал он сонно. — Мамонты идут!»

Он лежал в снегу, не чувствуя тела. Небо искрилось от звезд, вдоль окоемов змеями пробегали зеленые сполохи. Над ним, фыркая, нависал огромный мохнатый зверь… И это был не мамонт.

Хаста никогда прежде не видал таких существ, но читал о них в храме, когда готовился сопровождать царевича на Великую Охоту. За годы прежних охот был составлен длинный список зверей, могущих встретиться наследнику. Где водятся, насколько опасны, стоит ли искать их или, наоборот, избегать. Этот возглавлял список тех, с кем лучше не встречаться. «Ибо он свиреп и неуязвим и убить его возможно, лишь загнав в большую яму, — было написано в примечании к рисунку. — Одно хорошо — зверь этот обитает на севере Змеиного Языка и в охотничьих угодьях встречается крайне редко…» Огромным мохнатым туловищем и ногами-колоннами существо весьма напоминало мамонта. Оно было приземистей, зато мощнее и длиннее, с могучим загривком и низко наклоненной небольшой головой. А вместо добродушной морды с умными глазами и длинным хоботом над жрецом нависало что-то вроде тарана, увенчанного двумя острыми рогами. Передний, размером с самого Хасту, покачивался прямо над его головой.

«Святое Солнце, ну и чудище! Ну ладно хоть перед смертью я увидел нечто необыкновенное… А что это у него на горбу? Неужто всадник? Ну ясно — у меня предсмертный бред… Эх, а я уже обрадовался, что в самом деле встретил мохнатого двурога…»

Всадник соскользнул с бока своего чудища, подошел к лежащему в снегу жрецу и склонился над ним. И это был не мохнач. Хаста увидел смуглую женщину средних лет с яркими синими глазами. Тонкое лицо испещрено шрамами. Одежда как у мохначей, на шее — необычная гривна: золотая змея…

— Кто ты? — прохрипел жрец.

— Я ищу своего мужа, чтобы спасти его, — ответила женщина, разглядывая лежащего. — Но ты — не он.

— Определенно не он, — согласился Хаста. — Хотя я тоже чуть не женился на накхини. Но и она — не ты.

— Многие думали, что он силен как никогда; что вот-вот вся Аратта склонится перед ним… Но Небесный Лучник уже сделал выстрел. И теперь его судьба — изгнание и забвение на века…

«Точно брежу», — уверился Хаста.

— Я буду идти до самого моря, его моря. Там, на берегу, я поставлю вежу и буду ждать его, пока он вновь не вернется в мир. И вот тогда настанет наше время. Так я поклялась — и пока не исполню клятву, мой путь не закончится…

— Я тоже кое-кому дал клятву, — отозвался Хаста. — Но, судя по всему, не сдержу ее. Разве что в другой жизни…

— Клятвы должны исполняться, — строго сказала женщина. — Или ты хочешь стать бродячим духом и блуждать по тундре вечно?

— Н-нет, не хотелось бы…

— Тогда дай руку.

Хаста хотел поднять руку, но она не послушалась его. Тогда странная женщина подняла его, перекинув через плечо. Поврежденную ногу пронзило болью, и Хаста лишился чувств — или уснул еще крепче…

Жреца разбудили громкие хриплые голоса. Кто-то раздевал его, быстро и грубо. Стаскивая обледеневшие штаны, задели ногу — Хаста взвыл и очнулся. Над ним шатром нависала крыша кочевой вежи, в вытяжное отверстие лился дневной свет. Потом свет перекрыла мрачная рожа мохнача в ореоле лохматых волос, показавшаяся Хасте очень знакомой.

— Я тебя знаю, — рявкнул мохнач на языке Аратты. — Ты — Хаста, солнечный шаман. Муж моей племянницы Айхи!

Обернувшись, он что-то прорычал соплеменникам, которых набилась целая вежа. Те взволнованно загомонили. Две могучие женщины невозмутимо продолжали раздевать Хасту — вернее, извлекать его из задубевших, примерзших к коже одежд.

— Я Хаста, — подтвердил жрец, озираясь. — А ты Умги, проводник охотников!

Мохнач осклабился, явно довольный, что жрец помнит его имя.

— Ты откуда здесь взялся, шаман?

— Гм… Как я оказался на Змеином языке, объяснять бесполезно — я и сам не понимаю. А к вам меня, видимо, привезла женщина на мохнатом двуроге.

Слова Хасты вызвали новый приступ волнения среди сородичей Умги.

— Мы не видели никакой женщины, — буркнул мохнач. — Ты лежал в снегу, со сломанной ногой, обмороженный. Тебе повезло, что мы наткнулись на тебя. Женщина на двуроге, фр-р! Двуроги — гордые, злые. Они ходят своими тропами и никогда не слушают людей. Что там была за женщина?

— Не знаю. Она сказала, что ищет мужа. И что едет к морю…

— К морю? — На лице Умги промелькнул страх. — Море — далеко на севере, в стране ааров, чудищ и мертвецов. Она либо была мертвячкой, либо богиней!

За спиной Умги зашептали, что-то подсказывая.

— Верно, тебя подобрала богиня, — проворчал тот. — Ты же шаман.

Охотник нахмурил косматые брови.

— Сколько чудес творится на Ползучих горах! Над вечным льдом зажглась новая звезда. Другие звезды падают вниз — а эта улетела в небеса! Неведомая богиня приехала на двуроге… И теперь еще ты!

Умги помолчал и сказал уже мягче:

— Впрочем, тебя мы ждали, Хаста. Ты молодец. Я даже не верил, что ты сдержишь клятву…

«Какую клятву?» — чуть не спросил Хаста, но вовремя прикусил язык. Все его тело начинало наливаться болью, понемногу отогреваясь в теплой веже.

— А где Айха? — спросил он. — Почему я не вижу ее?

— Айха ушла искать тебя в Аратту, — объяснил Умги. — Мы боимся за нее. Ползучие горы разрушаются. К югу от охотничьей тропы нет ничего — только Воды Гибели. Они пожирают земли лесных людей. Потому мы и ушли так далеко на север. Тут мало еды, зато земля крепко стоит под ногами…

«Потоп в Аратте! Змеиный Язык разрушается, а я тут лежу…»

— Я должен вернуться! — Хаста попытался приподняться и со стоном боли упал обратно.

— У тебя сломана нога, — сурово ответил Умги. — Ты будешь жить у нас, пока не вернется Айха. Мы будем хорошо заботиться о тебе, солнечный шаман. Ты доказал, что достоин стать ее мужем.

* * *

Мазайка вышел на берег реки и остановился, с радостным удивлением оглядывая родные земли. Как же долго он здесь не был!

Вержа, более полноводная, чем обычно, быстро несла воды на запад. Сейчас они были чисты от льдин, что невольно обрадовало Мазайку: во-первых, это значит, нечего бояться паводка, а во-вторых, проще будет переправиться. Снег кое-где уже сошел, и на пригорках белели первоцветы. Первая зеленая травка пробивалась сквозь прошлогоднюю листву. По оврагам же все еще лежал глубокий снег.

Мазайка приложил ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь в селение рода Хирвы. Никого не видать… «А ты ожидал увидеть там Кирью? — спросил он себя ехидно. — Думал, придешь домой, а она и встретит тебя у порога?»

С тех пор как чародей Зарни сбежал, уведя с собой Кирью, прошло несколько месяцев. Сейчас беглецы могли оказаться где угодно. Мазайка знал, что они направились на север, но куда…

«Надо спросить Локшу!» — озарило его однажды.

Старшая добродея была наставницей Кирьи, она даже забирала ее на обучение в Ивовую кереметь. Неужели Локша не знает о Зарни? Конечно знает!

И вот теперь Мазайка стоял на берегу, высматривая лодку. Прошлой осенью, убегая от чудищ, тут много лодок побросали, но, видно, их унесли паводки… Ага, вот одна! Мазайка выволок из кустов длинную плоскодонку, спихнул на воду, поднял со дна весло-лопатку. Приготовился уже оттолкнуться от берега, когда увидел на взгорке большой туманно-серый призрак. Повел глазами вправо — ну точно, вот еще один… Дядьки!

Ночные волки следовали за подростком, словно тени. То ли охраняли, то ли просто шли по пятам. В последнее время они появлялись все чаще. Приходили и вот так молча смотрели… Мазайке начало казаться, что Дядьки беспокоятся… Хотят о чем-то предупредить его.

— Я в Ивовую кереметь и обратно! — крикнул он, отпихивая лодку от берега. — Не бойтесь, дотемна вернусь! А то полезайте сюда!

Волки смотрели на него так, что Мазайка чувствовал себя круглым дураком. Потом исчезли, бесшумно, один за другим — будто растаяли в воздухе.

Быстрые воды Вержи подхватили лодку и понесли ее вниз по течению — Мазайка только успевал подгребать, чтобы не развернуло поперек. Быстро осталось позади пустое селение рода Хирвы. А вот уже и Ивовая кереметь выплывает из-за излучины. Краем глаза Мазайка успел увидеть, как Дядьки скачут по берегу, следуя за ним. Вскоре лодка уткнулась в сухие камыши. Мазайка вытащил нос на берег и пошел вглубь острова, искать добродей.

Ему было не по себе: он уже бывал на этом острове, и ничем хорошим это для него не закончилось. Локша, прямо скажем, отдала его в жертву. И если бы не Кирья, он, верно, и сейчас пребывал бы за Кромкой, в теле какого-нибудь чудовища — как его дед Вергиз…

«Кирья за мной не побоялась за Кромку пойти! — напомнил себе подросток. — А я что, ради нее к добродеям побоюсь?»

Вот и крыши изб показались — целая деревня, а не святилище. Добродеи жили богато, это Мазайка еще с прошлого раза запомнил. Но дым не тянулся из волоковых окошек. Не было слышно ни мычания дойных лосих, ни кряканья уток…

«Да их тут нет! — понял удивленный Мазайка, обходя пустой двор. — Тоже сбежали… Как и вержане!»

Он быстро проверил все избы: так и есть. Добродеи покинули Ивовую кереметь.

«Что ж тут такое творилось-то? — задумался Мазайка. — Понятно, почему родичи убежали при виде чудищ Калмы… Но Локше-то Калма чуть ли не мать родная!»

Издалека донесся дружный волчий вой. Мазайка уже умел распознавать Дядек по голосам. Это были они — но почему-то вой доносился с северного берега Вержи.

Мальчик спустился к берегу, вышел на мостки и расхохотался.

— Уже переплыли? Ну молодцы! И что мне теперь делать — плыть к вам?

На берегу лежали оставленные добродеями лодки. На одной из них Мазайка быстро переправился на северный берег Вержи. Волки сидели на берегу и смотрели на него светлыми мудрыми глазами. Их пушистая серая шерсть, напоминающая предрассветную дымку, слиплась и торчала иголками.

— Будем сушиться? — весело спросил Мазайка. — Погодите, сейчас разведу вам костер…

Мазайка огляделся, выбирая место поровнее и прикидывая, где насобирать хвороста. Вожак стаи подошел к нему и поддел носом под руку.

— Что тебе?

Большой волк сел напротив и принялся ловить взгляд мальчика.

— Да что?

«Скала, — вдруг прозвучало в голове Мазайки настолько отчетливо, словно он услышал речь волка своими ушами. — Большая скала…»

— Что за… А! Лосиные Рога?

Волк фыркнул.

— Кирья на Лосиных Рогах! Ну конечно… Идем туда завтра же!

Вожак еще раз ткнул его носом и снова начал ловить взгляд.

«Сейчас», — услышал Мазайка.

— Почему сейчас? Туда ведь идти целый день. Может, к ночи доберусь, а может, и вовсе к утру! Не лучше ли вернуться на остров и переночевать под крышей, а как рассветет…

Стая, не дослушав, растворилась среди зарослей.

Мазайка хмыкнул. Ведь даже не сомневаются, что он послушается!

Конечно, он не стал возвращаться на остров, а сразу направился вдоль берега вверх по течению, в сторону Лосиных Рогов. Не слушай он волков, не уважай их лесной мудрости — они бы никогда не вернулись к нему. Мазайка знал — они не стали бы теребить его понапрасну.

Он шел через лес весь остаток дня. Вечером добрался до родного селения и, не заходя в него, поспешил дальше. Теперь Мазайка уже понимал, почему беспокоятся Дядьки. Он и сам тревожился, и с каждым шагом — все сильнее. Лес был совершенно пустой — ни зверей, ни птиц. Не бывает так весной! Куда все подевались? Поначалу Мазайка боялся наткнуться на древнего зверя или чудовище из-за Кромки, но к вечеру он уже начал почти мечтать о встрече с ними. Пустота пугала куда сильнее, чем любое чудище.

«Что же тут творится-то? Ладно, скорее на Лосиные Рога!»

На закате Мазайка вышел к берегу Вержи и поднялся на холм, где стояли развалины заброшенной крепости Учая. Оттуда уже должны были быть видны Лосиные Рога. Мазайка и в самом деле их увидел…

Но где же Холодная Спина?!

Волчий пастушок не верил своим глазам. Холодная Спина всегда была отлично видна на закате, подсвеченная заходящим солнцем. Но теперь ее попросту не было. Она пропала!

— Как же так? — пробормотал Мазайка. — Где горы?

Из леса впереди вновь донесся переливчатый вой Дядек.

«Быстрее!» — отчетливо говорил он.

Мазайка опустил взгляд на реку и вздрогнул. По воде белым потоком шел лед.

Это означало только одно — вот-вот хлынет паводок.

«Ах вот оно что! Вот зачем гора…»

Он ощутил разочарование — дело было не в Кирье. Волки беспокоились о нем самом.

Мазайка уже собрался спускаться с холма, когда земля дрогнула и откуда-то издалека ветер донес далекий низкий рокот. «Успею ли дойти до Лосиных Рогов? — с тревогой подумал мальчик. — Может, остаться тут, на высоком берегу?» Вдалеке, у самого горизонта, что-то зашевелилось. Мазайка уставился в ту сторону, не понимая, что происходит. Колени внезапно ослабели. От бывшей Холодной Спины надвигалось нечто мутно-серое, подобное стене, ломая лес, подминая вековые деревья…

Из леса вылетели Дядьки, молниями устремились на холм. Вожак стаи схватил Мазайку, перекинул его через спину, словно лосенка, и огромными скачками понесся навстречу мутно-серой стене. Стремительной скачки через лес Мазайка почти не запомнил. Лишь когда волк начал подниматься вверх по склону, он побежал медленнее. Потом и вовсе сбросил Мазайку — дескать, дальше иди сам! — и остановился рядом, тяжело дыша и вывалив язык. Мазайка огляделся. Этот поросший соснами, усыпанный огромными валунами склон он хорошо знал. Когда-то здесь за ним гонялся Учай. Это были уже Лосиные Рога, самое их основание. Где-то тут прежде жил Ашег, жрец бога ветра… Мазайка помнил — дальше, до храма Вармы, надо было карабкаться по очень крутой скале.

Глухой грохот между тем понемногу нарастал. Отдыхавший волк вскинул голову, прислушиваясь, затем сорвался с места и метнулся на гору. Мазайка поспешил за ним, пробираясь сквозь каменный завал. Поднявшись над лесом, он поглядел на восток, и у него кровь застыла в жилах. Огромная мутная волна, широко разливаясь, шла со стороны Холодной Спины. Сносила деревья, топила лес. Впереди — стена пены, позади — месиво из деревьев, камней, грязи… Мазайка не чуя ног устремился наверх. Он карабкался, цепляясь за корни деревьев, все выше — и все же не успел. Волна ударила в скалу Вармы, когда мальчик был еще на полпути к вершине. Он лез быстро, но вода поднималась еще быстрее. Пена захлестнула его по пояс — Мазайка едва успел ухватиться за ветку сосны. А в следующий миг саму сосну потоком наполовину вывернуло из скалы, за которую та цеплялась корнями. Огромное дерево застонало и накренилось, Мазайка с воплем повис вверх ногами над стремительно несущейся водой. Голова закружилась от этого мелькания, он чуть не разжал руки. Однако переждал припадок слабости и быстро полез по стволу вверх — на вершину горы.

Когда Мазайка, еле дыша, выполз на ровное место, он некоторое время просто лежал, ни о чем не думая. Постепенно в его сознание возвращались звуки — грохот воды, вой волков… «хвала предкам, они спаслись!»

И еще чей-то вой…

И звуки струн…

Мазайка кое-как поднялся и направился к бывшему храму Ветра. Некогда храм окружали продырявленные поющие камни. Землетрясение раскидало большую часть камней, но сейчас, под сильным холодным ветром с востока, оставшиеся пели слаженно и жутко.

Среди камней, на каменной площадке возле бывшего храма, Мазайка увидел Кирью.

Его подруга сидела, подогнув под себя ноги, выпрямив спину. На коленях у нее лежали незнакомые золотые гусли, схожие с диковинной лодкой. Глаза Кирьи были закрыты, лицо отрешенное — только пальцы бегали по струнам.

Мазайка застыл. Им овладела внезапная робость. Кирья сейчас пугающе напоминала Зарни.

Губы ее шевелились — она пела. Мазайка начал слушать, но понимал с трудом. На каком языке она поет? Верно, на языке Аратты — не просто же так она все время поминает Исварху?

— Кто — полдневное солнце, кто — утренняя заря, Кто повелитель вод — тот, о люди, Исварха! Кого призывают два сходящихся войска, Кого даже те, кто вместе, порознь призывают —                                          тебя, о Исварха! Кто видит зло и карает его мгновенно —                                          ты, о Исварха! Слава тебе, о Исварха, творящий мир!

Глаза Кирьи открылись. Сперва устремленные в незримое, они затем остановились на Мазайке.

— Ну что? — спросила она его, не переставая перебирать струны. — Потоп спадает?

Мазайка обернулся к розовеющему на востоке небу. Когда успела пройти ночь? Неужели Кирья пела до самого рассвета?

— Я не знаю, — ответил он. — Вода затопила весь лес. Вся Ингри-маа утонула…

— Ничего, — ответила Кирья. — Вода скоро уйдет. Я приказала ей уйти.

— Что ты пела?

— Это песня спасения. Она о том, как Исварха создает мир. Я ее выучила от своего отца, Зарни. Подслушала, как он пел ее в священной роще, пытаясь заштопать себя. А теперь я штопаю ткань мира.

Мазайка поглядел на Кирью долгим взглядом.

— Ты стала другой, — тихо сказал он.

— Да, — не стала спорить она. — Я теперь такая же, как Калма. Может, я даже и не человек. Ты боишься меня?

— Вовсе нет, — фыркнул Мазайка. — Мне все равно, человек ты, див или оборотень. Я все равно буду всегда с тобой. Кто еще остался от рода Хирвы? Только мы с тобой… Это мы теперь — род Хирвы!

— Так и есть, — кивнула Кирья. — Садись рядом, Мазайка, отдохни. Мне еще многое надо сделать. Я буду играть до рассвета и дальше. Мне надо согнать воды и вылечить Алаунские горы. Мне надо закрыть проход за Кромку, чтобы чудища больше не лезли оттуда на нашу землю. Ингри-маа еще благословится под солнцем!

— Пока там только грязища и бурелом…

— Ничего! Воды схлынут, и эту землю можно населять заново. Пойдем в Ладьву, позовем ингри и карью обратно на берега Вержи! Пусть возвращаются — чудищ больше не будет. Пусть заново стоят избы и распахивают поля. Вержа станет новой, широкой рекой. Скоро вырастет новый лес, вернутся звери и птицы…

— А ты? — спросил вдруг Мазайка. — Уйдешь к арьям? Куда зовет тебя твоя кровь?

— Накшатра Солнечного Престола погасла, — непонятно ответила Кирья. — Где она вспыхнет в будущем — никто не знает… Я мечтала увидеть Лазурный дворец, и я его увидела. Ингри-маа — моя родная земля. Я останусь и буду жить здесь. Тут есть чем заняться.

Эпилог

Хаста сидел на высоком берегу Ратхи, любуясь плавным течением ее могучих вод. В этом месте великая река была особенно широкой — взгляд едва достигал ее дальнего берега.

«Знать бы еще, что это за место… Проклятие, здесь все совершенно изменилось!»

Хасте было досадно, и печально, и даже несколько смешно. Он, бывший жрец главного храма Исвархи, проживший в столице почти всю свою жизнь, не может найти место, где прежде находился великий город!

Шумный тракт, что некогда вел к воротам Нижнего города, теперь заканчивался пристанью, вокруг которой выросли большая деревня и торжище. Там шла почти такая же оживленная торговля, как и в прежние, допотопные времена… Только вот куда подевалась столица?

«Ну предположим, окрестности, пригороды и кварталы простолюдинов затопило, но Верхний город?! Он же стоял на высокой скале! Не могла же она разрушиться или улететь… Или могла? Вот так, называется, вернулся в столицу…»

На самом деле Хаста был давно уже подготовлен к тому, что увидит. О чудесах в исчезнувшей столице рассказывали по всей бывшей Аратте.

А Хаста добирался долго. Несколько месяцев он провел, кочуя с мохначами. Потом, в конце лета, в племя вернулась Айха. Они поженились и прожили вместе год — как Хаста когда-то и обещал. Но как только год завершился, рыжий жрец засобирался домой — в столицу.

Путь был опасным и извилистым. Как и предупреждали мохначи, вся южная часть Змеиного языка стаяла, превратившись в огромное озеро. Одно радовало — весной разрушение ледника то ли остановилось, то ли значительно замедлилось.

Земли дривов прикрыли от потопа Алаунские горы. Но страшно подумать, что творилось в низинном Затуманном крае…

И вот теперь Хаста сидел, глядя на волны, и думал: «Что же здесь случилось-то? Клянусь Солнцем — я опять все пропустил! Хотя… Если бы оставался в столице — был бы сейчас там же, где все. Мой государь Аюр… Мой названый отец — Тулум… Мой побратим Ширам… Все погребены в бездне вод… Или нет?»

Люди, утверждавшие, что были свидетелями чуда, рассказывали удивительное. Если им верить, над столицей сперва навис огромный вал. Потом появился небесный стрелок на крылатой лодке… И наконец — слепящая вспышка, золотое облако, на миг окутавшее город… И столица исчезла!

А затем нахлынула волна и скрыла под собой все.

Хасте эти истории весьма напоминали то, что он сам слышал в Белазоре об исчезновении Северного храма. И конечно, то, что он сам пережил на леднике в тот день, когда последний раз видел Анила.

Тоже — страшный грохот, золотое сияние, ослепительная вспышка… Расколовшийся Змеиный Язык!

«Где же они сейчас?»

Хаста устремил взгляд на воду, словно надеясь получить ответ. Местные жители уже рассказывали небылицы, будто из-под воды порой слышится звон гонгов и величественное пение, славящее Исварху…

На миг в отблеске солнца на волне Хасте померещился золотой купол главного храма.

«Может, они живы… где-то там?»

Позади Хасты привычно дрогнула земля.

— Ну что, — спросил он, не оборачиваясь, — покормила мамонта?

— Да, тут у берега трава сочная, сама бы ела! — весело отозвалась Айха. — Хаста, едем дальше?

— Едем, милая. — Хаста встал на ноги, потянулся.

— Куда?

«А в самом деле, куда? — вдруг задумался бывший жрец. — Ниже по течению, в Двару? Говорят, ее смыло целиком… Или, может, пойти дальше — в Накхаран?»

Такая мысль у Хасты мелькала. Там жил его сын, которого жрец ни разу не видел.

«Мой сын? Он наполовину накх и воспитан накхами. А тут вдруг явится какой-то бродячий жрец: „Здравствуй, я твой отец!“ Обрадуется мальчик? А мать его? Ой-ой…»

А что, если Марга его на порог не пустит или вовсе не признает?

А если, наоборот, обрадуется отцу своего первенца? Учитывая, как ревнива Айха, еще неизвестно, что хуже…

Куда еще поехать? Может, в Десятиградие, в степи Солнечного Раската? Там творились жуткие вещи во времена потопа. Однако в кружалах рассказывают, что сурьи давно закопали в землю свое кровожадное Гневное Солнце и живут мирной жизнью, как прежде. А что не жить? Арьев в тех краях не осталось. Ну и зачем туда ехать?

Хаста вдруг понял, что ему попросту надоело странствовать.

«Я хочу домой», — сказал он сам себе, бесконечно удивленный.

Это было совершенно новое чувство. Хаста даже немного испугался.

«Странствия всегда были самой моей сутью! Я был свой везде и нигде — то там, то сям, словно носимый ветром лист… Ну и кто я теперь? Может, все же устал? Старею?»

Рыжий жрец прислушался к себе.

«Нет, не устал и не старею. Просто былая жизнь кончилась, начинается новая».

Хаста вскочил на ноги, чувствуя себя полным сил, как никогда прежде.

— Айха, поехали на север, — крикнул он, — домой!

* * *

— Давай, сынок, — проговорил Аоранг. — Забирайся в лодку!

Мохнач ободряюще улыбался, но его сердце колотилось от волнения. Лежащая на плоской крыше дворца длинная узкая лодка, покрытая растрескавшейся позолотой, казалась ему самой страшной вещью на свете. «Сколько ей веков?! Да это старье наверняка давно съели жучки! Дунет ветер посильнее, она и развалится…» Аоранг с усилием оторвал от лодки взгляд и посмотрел на жену, стоявшую возле другого борта.

Аюна безмятежно улыбалась, держа сына за руку. Удивительно, рядом с этой рухлядью царевна чувствовала себя совершенно счастливой. Аюна совсем не боялась летать, напротив — чувство родства с небесной лодкой окрыляло ее. Порой Аоранг даже ревновал, когда его прекрасная жена, сияя от счастья, стремительной зарницей проносилась в небе над Гнездом Рассвета. Жители долины провожали ее поклонами, вознося хвалы своей богине-хранительнице, дочери Солнца, милостиво живущей среди смертных.

Аоранг с Аюной уже давно обнаружили хранилище лодок в тайном чертоге позади главного храма, частью которого когда-то едва не стала царевна. Аоранг диву давался, кому понадобилось столько лодок в пустынных безводных горах. Однако Аюна быстро разобралась, для чего предназначены золоченые кораблики. «Ночь за ночью мне снилось, как я, распахнув крылья, уношусь за облака, — рассказывала она мужу, — пока однажды я не поняла — это их голос, это небесные лодки зовут меня!»

Без тени страха царевна забралась в одну из лодок и, к глубочайшему ужасу мужа, взлетела над городскими крышами. Совсем немного времени ей понадобилось, чтобы научиться править небесной лодкой так же уверенно, как некогда легкой колесницей.

Много раз Аюна предлагала покатать мужа по небу над долиной, но Аоранг отказывался. Его мутило от одного вида небесной лодки, — а может, летучее судно само отвергало его, не желая принимать на борт чужака. Подчинялись лодки только Аюне. Она понятия не имела, какая сила поднимает их в небо. Аоранг подозревал, что источники этой силы — царская кровь и главный храм с его необыкновенным, внушающим трепет золотым деревом.

Впоследствии выяснилось, что лодки могут свободно летать только в пределах долины. Чем дальше от города, тем хуже они слушались приказов. И тем неувереннее становилась Аюна, которая в конце концов разворачивала небесную лодку обратно…

А вот сына Аюна в лодке катала. Малыш обожал полеты и ничуть не боялся. Глядя на это, Аоранг однажды задумался: «А любопытно, способен ли Дани сам поднять лодку в небо?»

— Мама, когда я уже полечу? — нетерпеливо спросил мальчик.

Ему исполнилось четыре года. В этом возрасте царевичам Аратты дарили первый лук и начинали обучать стрельбе по целям.

Конечно, Дани не был настоящим царевичем арьев. Смуглой золотистой кожей он пошел в мать, однако куда сильнее напоминал отца крепким телосложением, резкими чертами лица и яркими голубыми глазами. Буйная копна волос была светло-рыжей, как у всех полукровок. Во всем прочем сын правителей Гнезда Рассвета был обычным ребенком…

Но возможно, этому ребенку могла подчиняться небесная лодка.

— Ступай! — Аюна отпустила руку сына, и Дани с радостным возгласом устремился к лодке.

— Что мне делать? — взволнованно спросил он, перелезая через борт.

— Я говорила. Сперва воззови к Исвархе, твоему божественному деду…

— Не старайся сразу поднять лодку высоко, — не удержался Аоранг. — Скажи ему, милая, — пусть взлетает так, чтобы я мог до него дотянуться!

— Я подниму лодку до самого солнца! — дерзко заявил Дани.

— Не беспокойся, — сказала Аюна мужу, — все лодки будут слушаться меня, а уж потом — его… может быть. Я разрешу Дани подняться не выше двух твоих ростов, чтобы ты мог поймать его, если он кувыркнется через борт.

— Если лодка вообще взлетит, — проворчал Аоранг.

— В отличие от тебя, лодки его признают, — хмыкнула Аюна. — Но вот сможет ли он подчинить их…

Дани забрался в лодку, уселся на дно.

— Нет, встань прямо! — строго сказала ему мать.

— Но я упаду!

— Я же не падаю!

Аоранг представил, как лодка поднимается над городом и перед Дани разворачивается, будто свиток, их родная долина — цветущая, полная зелени. Ее сердце — крепость Гнездо Рассвета. За стенами — город, окруженный садами и полями. Дальше — горы, поросшие заповедным сосновым лесом.

В этом лесу живет дух — хранитель долины, удивительный зверь с огромными клыками и песочно-рыжей шкурой. Местные жители поклонялись бы ему, как богу леса, если бы Аоранг не запретил. Никому нельзя заходить в тот лес, да никто бы и не осмелился. Зверь-хранитель подолгу охотится далеко в горах, но всегда возвращается в долину. И тогда правитель Аоранг идет в лес, чтобы встретиться с ним…

— Кто разделил небо и воды — ты, о Исварха… — запел Дани.

Глаза его сверкали от предвкушения.

Аюна обычно взмывала в небо, едва обратившись к Господу Солнцу, но сейчас лодка не шевелилась.

«Может, не полетит?» — не без облегчения подумал Аоранг.

— Давай помогу поднять, — тихо предложила Аюна.

— Нет, я сам! — воскликнул Дани.

Лодка резко качнулась, мальчик ухватился за борт.

Аюна вдруг побледнела. Давнее воспоминание вдруг ярко встало перед ее глазами. Она — чуть старше Дани, рядом Аюр, тоже совсем ребенок. Какой-то большой праздник, столица полна народу. Царские дети едут через Верхний город в золоченой колеснице, словно плывут над толпой… И вдруг — хлопки, облака дыма, сверкание клинков заговорщиков…

«Ширам тогда спас нас обоих, — подумала Аюна, проводя рукой по лицу, чтобы прогнать наваждение. — А здесь нет Полуночной стражи, чтобы защитить Дани…. И вообще никакого войска нет…»

Соседи — кочующие сурьи — опасались даже заходить в долину Рассвета. Ее называли обиталищем колдунов, а больше всех боялись ее — Аюну…

…Что тогда с ними произошло? Сколько лет промелькнуло словно сон, пока Аюна была частью золотого древа? Жители долины, что иногда ездили на торг к сурьям, рассказывали, что те словно потеряли память. То ли они не желали даже вспоминать Гневное Солнце и то, что творилось его именем… То ли и памяти об этом не сохранилось.

— Вспомни, как делала мама, — произнес Аоранг, подхватив растерявшегося сына. — Не спеши, медленно тянись к солнцу. Словно ты — цветок на стебле, словно лодка — твое продолжение…

— Лодка и есть его продолжение, — сказала Аюна. — Ты это чувствуешь, Дани?

— Еще как! Она меня будто щекочет за пятки!

Аюна рассмеялась. Ее давний страх исчез от одного вида сына.

— Тогда призови Исварху — и взлетай!

Дани зажмурился, взялся обеими руками покрепче за борта и снова запел:

— Кто повелитель небесного войска — ты, о Исварха…

Аюна обошла лодку и взяла мужа за руку.

«Она тоже волнуется, — подумал Аоранг, сжимая ее влажную ладонь. — Но отчего?»

Вскоре он узнал.

— О, как жаль, что невидимый якорь держит нас в этой долине и не дает лететь, куда мы пожелаем! — шептала Аюна. — О, как бы я хотела поднять лодку высоко, за облака, за третье небо, до самых звезд!

— Хвала Исвархе, снабдившему эти посудины невидимым якорем, — проворчал под нос Аоранг.

Аюна, усмехнувшись, ответила:

— Знаешь, любимый, я прежде тебе не говорила, а теперь скажу. Порой я чувствую зов издалека. Словно нечто или некто видит меня и зовет к себе. И я знаю: если отдамся этому зову, моя лодка полетит как стрела или даже еще быстрее — как солнечный луч!

— Но ты же не собираешься… — с тревогой начал мохнач.

— Нет, что ты! Я не боюсь — небесная лодка не причинит мне вреда. Но что, если я не смогу вернуться?

— Вот именно, — содрогаясь, ответил Аоранг. — Что, если ты не найдешь пути назад? А как же мы? Твой народ… твой сын…

— И ты, — сжала его руку Аюна. — Я не хочу больше терять тебя.

— Он полетит на тот зов, — неожиданно сказал Аоранг, указывая на Дани. — Когда-нибудь, когда вырастет.

Они вместе посмотрели на мальчика, который со счастливой улыбкой стоял, больше не боясь упасть. А лодка, подчиняясь движению его раскинутых рук, медленно поднималась в небо.