Пролог

Так случилось, что никто чужой этого не видел. Но если б, например, среди сухой травы под кактусом валялся пьяный ковбой, и он успел очнуться, чтобы хоть что-то рассмотреть, увидел бы поразительную картину. И решил, что в виски подмешали лишнего.

Или что зря мешал плохое виски со скверной текилой.

Солнце опускалось на край ущелья, неправдоподобно огромное и дрожащее, и из этого оранжево-алого света один за другим выплыли черные силуэты семерых очень рослых всадников на тоже рослых и мощных лошадях.

Срань Господня, подумал бы воображаемый пьяный ковбой, там же обрыв! Вот это я допился! Откуда они взялись?

А всадники тем временем спустились ниже, перестали быть силуэтами в потоке света. Лошади застучали копытами по камням, со склона посыпались обломки. Зазвенела сбруя. Стало бы видно, что на всадниках длинные кожаные плащи вполне понятного вида и шляпы, а вот сапоги какие-то странные. Да и седла украшены непривычно. И нет ни ружей, ни пистолетов у всадников. Зато есть хорошие такие длинные ножи на поясах, из тех, какие и метнуть можно, и голову кому-то отрезать не стыдно.

А еще к седлам приторочены длинные свертки. И сумки. Небедные ребята приехали, на отличных рослых лошадях. И как эти лошадки гордо ступали, какая стать у них была, как играли мышцы! Высокие ноги, длинные шеи, сухие точёные головы! А всадники сидели в сёдлах, как будто родились так. И на одежде совсем нет пыли и грязи от долгой дороги. Все красавцы как на подбор, с гладкими незагорелыми лицами - и только светлые глаза горели пугающе и тревожно.

И воображаемый ковбой при виде них наверняка бы надулся и исполнился завистью, особенно к прекрасным лошадям.

— И что за, хм, балахоны на нас надеты? – вслух спросил один из семерых, самый светло-рыжий, глубоким и звучным голосом.

— Первое, что ты сообщил этому миру — что всем недоволен, — ехидно заметил другой. — Ветер! Как я давно его не чувствовал…

— Особенно сухой и жаркий!

— Не ворчи. Не отравленные земли и не пустыни – уже хорошо. Говорили, что в этой глуши живут люди.

— А мы на каком языке говорим? – спросил один из черноволосых, с голосом уж совсем чудным, как песня.

— На неблагозвучном и мяукающем, — бросил чуть смуглый, хмурый всадник, похожий на испанца, но без намека на усы или бороду. — Словно в нем было больше звуков, а теперь их надо глотать при выговоре.

— Знание языка нам тоже обещали, — сказал один из двух почти неотличимых друг от друга рыжих. Если присмотреться, волосы одного казались чуть темнее. — Ну и славно! Майтимо! Куда теперь? Майтимо?

Самый высокий всадник, весь такой суровый и ответственный, словно он ворочал тысячами или направлял целые отряды – подумал бы о нем воображаемый ковбой – посмотрел на эту банду задумчиво.

— Прямо, — сказал он. – Туда.

— Почему? – тут же спросил «испанец».

— Потому что в унылой пустыне с колючками все равно куда. А раз все равно – едем вперед, — сказал высокий.

Он не дергал поводья и не пришпоривал свою здоровенную гнедую лошадь – она сама двинулась вперед, будто угадала его желания. А за ней остальные всадники. К поводьям так ни один и не притронулся.

Сумерки еще не погасли, когда они въехали в городок со звучным названием Парадайз-Спрингс.

…И однажды это случилось. Греза расползлась облаком, туманом, паутиной под пальцами, в нее ворвался сухой горячий ветер, наполненный пылью. Вернулось осязание, и первое, что он почувствовал – жесткое седло, лошадь переступала, покачиваясь, и перед ним мелькали уши и черная грива. А впереди простирались их длинные тени. В лицо ударил горячий ветер, принес запахи пыли и полыни.

Степь запела голосами множества сверчков.

Он услышал и коснулся мыслями всех шестерых братьев разом, без усилия, и только потом увидел их рядом с собой. Вот они, едут верхом по обе стороны от него, в длинных верхних одеждах и широкополых шляпах, странных, незнакомых. А в остальном – такие же, как ему помнятся.

Все здесь.

Обещание, пригрезившееся ему последним, сбылось.

Братья уже перебрасывались шутками и смеялись, а он еще осматривался, ища подвох. Или врага. Но вокруг не было никого – только сухая степь, из которой местами вздымались колючие зеленые столбы, словно кто-то обкорнал несчастные деревья и заставил щетиниться, подобно ежам. Только склоны убегали вдали к возвышенностям с плоскими вершинами.

— Майтимо! — воскликнул один из младших, и тот посмотрел на всех разом. Только они – и никого больше. – Куда мы теперь?

— Прямо, — сказал Маэдрос и посмотрел вперед – туда указывали их тени. В пустыне почти все равно, куда. А еще впереди есть дорога, вернее, ее жалкое подобие. Тропа, выбитая лошадиными копытами и колесами повозок. Во время дождей превращается в изрядную грязь. – Едем вперед.

Солнце било им в спину. Днем должно палить безжалостно, не хуже, чем в Темной пустоши, только пыль вокруг светлая и местами красноватая. И скалы, что выступают из склонов, тоже были красны сами по себе, а не от вечернего света.

Он поднял правую руку – знакомо тяжелую, поднес к глазам. Блеснула бронированная перчатка работы Куруфина. Значит, увечье осталось, как прежде. Что ж, он привык.

— Здесь немало незнакомой мелкой живности и, похоже, змей, — заметил Келегорм, оглядываясь. – Не хотелось бы делить с ними постель, хотя бы в первую ночь.

— Это тебя, великий следопыт, надо спросить, есть ли надежда заночевать под крышей, — усмехнулся Куруфин.

— Следы в пыли свежие, проезжали здесь недавно, — начал вместо хмурого Келегорма рыжий Амрод, и тут Амрас, умчавшийся вперед всех, весело засвистел.

За склоном холма открылась им обжитая низина, где змеилась крошечная речка, опознаваемая лишь по кустам вдоль берега, и сидел на самом дне ее маленький городок.

— Вот ваша надежда на крышу, — вздохнул Маглор. – Тесная и пыльная, на две улицы. Поверьте, вы предпочли бы ночевать под звездами.

— Да ладно тебе ворчать, — засмеялся Амрас.

— Я знаю, что такое людские города.

— Кто-нибудь догадался осмотреть свои сумки? – спросил Карантир. – Я один такой умный? Чудесно. У меня на поясе мешочек с мелкими самородками, словно прямо из Пятиречья. Надеюсь, советы нам все запомнили? А то у меня чувство, что я лишь недавно проснулся, прямо как есть, верхом, и пытаюсь вспомнить последний сон.

— А вдруг советы были разные для всех? — невинно спросил его Амрод, и вот здесь братья слегка обеспокоились.

Карантир поспешно перечислил:

— Обменять золото на здешние деньги, купить здешнее оружие стрелков и научиться стрелять из него поскорее. И еще один совет для меня самого.

Остальные закивали. Что ж, три совета хотя бы совпадали.

— Много ли таких советов на одного? – начал Куруфин подозрительно, но Маэдрос его прервал:

— Поговорим об этом позже. Не наспех. Я хочу выполнить в этом городе хотя бы первый совет, а лучше два.

— Было бы из-за чего беспокоиться! – младший из братьев погладил притороченный к седлу налуч.

— Из-за вашей самонадеянности – вполне, — сказал Маэдрос сухо, и Амрас осекся.

В молчании они приблизились к окраине городка, окруженного покосившемся частоколом. Но ворота были распахнуты, и при них не было охраны. Один за другим братья въезжали внутрь, проплывая мимо первых обшарпанных домов, и люди на улице бросали на них тревожные взгляды, скрываясь за дверями. Лишь светловолосая девушка с ведром у самого крайнего дома смотрела на них с почти детским веселым любопытством, улыбаясь так, что невольно хотелось ответить ей тем же.

Словно котенок сидит на окне и доверчиво тянется к прохожим, подумал о ней Маэдрос.

В низине, поросшей кустарниками и чахлыми деревцами, на берегу грязноватого пруда сходились две улицы городка, и стоял большой щит с выцветшей и выщербленной надписью местными рунами: «В сентябре года 18... от Рождества Христова отыскали мы это райское место и основали наш прекрасный город Парадайз-Спрингс! Благодарение Иисусу!» На свободном месте была выведена мелом от руки еще одна свежая надпись: «Богослужение к Дню Всех Душ состоится утром 2 ноября».

За щитом над небольшим белым домиком высилась кривоватая башенка. Четыре дома гордо стояли здесь, на перекрестке. Вывеска одного изображала мешок с монетами, другого – скрещенные бутылки, а две другие вывески напрочь выцвели.

— Что ж, — Маэдрос осадил высокого гнедого на площади и поглядел на вывеску с монетами, — я вижу шанс выполнить первый совет прямо сейчас. — Привычно потрепал коня по шее.

Карантир молча спешился и двинулся к двери.

«Оставь это мне», — донеслась его мысль. — «И не подходите к дверям все вместе. Мы похожи на враждебный отряд».

Другие братья тоже спрыгивали наземь, и Маэдрос спешился последним.

А Карантир просто взбежал по трем скрипучим ступенькам, сощурился на закат и постучал дверным молоточком, рассчитывая, что меняла, как бы он здесь не назывался, ещё не оставил работу сегодня.

Внутри послышались шаги, в двери отворилось небольшое окошко, в нем появилось лицо — кривоватый крупный нос, пепельные усы ниже него, а выше — подозрительно сощуренные глаза.

— Чего тебе, парень? — спросил нестарый, но хриплый голос.

— Говорить с хозяином.

— Вас там компания, вот и разговаривайте, — отозвались из-за двери.

— Я пришел обменять то, что у меня с собой, а не угрожать. И говорить буду с хозяином, не с охраной.

— Я не буду беспокоить владельца из-за залетных бандитов.

— То есть, ты хочешь лишить его прибыли? Думаешь, он тебя отблагодарит? — Карантир усмехнулся в дверное окошко, скрывая злость. Вот только не хватало просить о милости нерадивого слугу!

— Он меня отблагодарит за то, — отозвалась дверь, — что я всяких подозрительных юнцов не пускаю, за спиной у которых ещё шестеро стоят.

— Могу попросить их отойти, — пожал плечами Карантир, и сам делая шаг назад. Из окошка цепко осмотрели его, словно ощупали, и на несколько мгновений взгляд прилип к мешочку у него, Карантира, на поясе. И к ножу возле него. Взгляд этот искал что-то ещё и не находил, и Карантир остро ощутил некую недостачу, которую точно видел слуга менялы, и которую он сам ещё не мог назвать.

— А ты, парень, всегда на перестрелку с ножом приходишь? — в человеке за дверью стремительно начинало клубится некое злорадство.

— Хозяина позови, — повторил Карантир холодно. — Не тебе решать, с кем ему вести дела.

— Ошибаешься. Именно мне решать, побеспокоить мистера Эдмонда или нет, — в голосе за дверью была уверенность, которой человек не испытывал на самом деле.

Люди, подумал Карантир, криво усмехаясь, очень плохо управляют мыслями. Их порой слышно, словно детей, неспособных ещё прочно закрывать свой разум и держать мысли в узде.

Он молча ударил в дверной молоток снова и снова.

— Кажется, ты меня не расслышал, парень. Вали отсюда по-хорошему!

За дверью, почуял он, приготовились убивать: привычно и деловито, даже с неким удовольствием. И потому, когда в окошке показалась стальная трубка, Карантир не стал гадать, что это, а шагнул снова вплотную к двери и броском перехватил чужую руку прямо в окне, как перехватил бы руку с ножом.

Свою руку он слегка ссадил о край окна — оно было все же маленьким, две руки едва уместились в нем. Слуга заорал, Карантир с силой вывернул его запястье и левой перехватил выпавшее наружу оружие.

«Механический игольный арбалет? — подумал он мельком. — Слишком мал...»

Внутри здания хлопнула дверь, послышались шаги, и донесся другой недовольный голос:

— Энди, черти тебя дери, ты что там вытворяешь?

— Кажется, твой охранник твердо решил, — Карантир повысил голос, — лишить хозяина вознаграждения за обмен. — С этими словами он выпустил руку противника, тот отскочил, сдавленно ругаясь.

— Так, джентльмены, давайте спокойно разберемся.

Загремела задвижка, дверь распахнулась. Человек на пороге был немолодым, длинноруким и длинноногим, одетым в нелепо плотный для жары наряд в три слоя: с верхней лёгкой курткой, безрукавкой под нею и нижней рубахой, что виднелась лишь в вырезе той безрукавки. И ему было действительно жарко и душно, пот блестел на его шее и лице, но он терпел. Охранник его, что прижимал сейчас к животу пострадавшую руку, и тот одевался легче.

Правую руку хозяин держал в кармане.

Изнутри пришла духота, запах людского пота мешался с запахом пыли и бумаг.

— Верните Энди оружие, — сказал хозяин лавки, глядя снизу вверх. Страха в нем не было, по меньшей мере, прямо сейчас.

— Нет. Я не люблю, когда меня пытаются убить за простой стук в дверь.

— Он угрожал мне! — заорал Энди.

— Если бы я угрожал, мы бы встали под дверью всемером.

Хозяин только теперь оглядел площадь, увидел шестерых поодаль и вздрогнул. Овладел собой довольно быстро, впрочем, для человека невоинственного. Осмотрел гостя — и сам нашел взглядом мешочек у него на поясе.

— Ты пришел менять...

— Золото, — кивнул Карантир.

— Энди, — сказал хозяин негромко, но веско, — ты здесь, чтобы отгонять явных голодранцев и бандитов, а не чтобы решать за меня, кто мой клиент, а кто нет. Я ведь могу попросить Большого Билла прислать мне человека поумнее. И не теряющего пушки.

Энди злобно сверкнул глазами, но в этот раз промолчал.

Только в этот. Когда Карантир позже выходил из душного и тесного дома менялы, охранник негромко сказал ему в спину:

— Мы запомним тебя, парень.

— ... Значит, «мы», — повторил Маэдрос, усмехаясь. Повертел в пальцах монету и спросил:

— Сильно ли тебя обсчитали?

— Я надеялся на лучшее, — признался Карантир нехотя. — И потому половину золота пока сохранил.

— Теряешь хватку? — поднял брови Куруфин.

— У тебя и такой не было!

— Кано, — прервал их Маэдрос, — найди нам ночлег. Морьо, в лавку оружейника я иду с тобой. И будьте внимательны. Я не сомневаюсь в наших талантах находить себе врагов.

Посмотрел на Келегорма с Куруфином, снова стоящих рядом.

— Особенно — в ваших.

Лавка оружейника была низкой, и в сумерках даже большое окно уже давало мало света. Маэдросу этого света было достаточно, но как справится сам хозяин?

Гремя замком, тот отпер им дверь, затем, долго щёлкая огнивом, зажёг масляную лампу. В низкой длинной комнате с дверью в задней части были развешаны по дощатым стенам длинные стальные предметы, подобные арбалетам без лучка и остро пахнущие масляной смазкой и чем-то ещё дымным и резким.

Это было оружие, несомненно. И совершенно им незнакомое.

Маэдрос перехватил сперва заинтересованный взгляд хозяина, а затем встревоженный — Карантира.

"Не стоит показывать свое незнание, — донеслась обеспокоенная мысль брата. — Если здесь многие владеют таким оружием, как тот охранник, мы станем лёгкой добычей без него!"

От необходимости снова лгать Маэдрос скривился. И вдобавок, задел головой потолок. Хозяин задумчиво посмотрел на него снизу вверх.

— А для вас, мистер, с вашим ростом я могу предложить только одно. Самую большую железку! — сказал он со странным неразборчивым выговором, будто что-то недожевал. Приходилось напрягать слух и ум разом, чтобы разобрать его речь.

А хозяин уже снимал со стены длинный недоарбалет с гладким и блестящим прикладом. Погладил его с улыбкой.

— Новейший карабин Шарпса! — провозгласил он. — Пятьдесят два дюйма. Казнозарядный. Новый, прямо с завода. Бьёт в цель на полмили! Прекрасная вещь для охоты, ну и для всего остального в жизни, — он усмехнулся. — Я вам этого не говорил, и если что, даже не слышал, но за то, что поставили одного наглеца на место, отрываю от сердца самое лучшее. И две, нет, три коробки патронов в хлопке!

— С таким новым оружием я дела не имел, — сказал Маэдрос совершенно честно.

— Я вижу, — ухмыльнулся хозяин. Карантир чуть напрягся, и Маэдрос взглядом остановил его: что бы тот ни собирался сказать, лучше подождать. — Поверьте, старина Такер хорошо разбирается в людях. Вы так удивлённо смотрите на карабин, как будто приличного оружия в руках не держали.

— Вы даже не поверите, что у нас раньше было, — усмехнулся Карантир в ответ.

— Э, молодой человек, вы меня ничем не удивите. Я видел и винтовки Кентукки, и мушкеты, и револьверные ружья. Говорят, есть даже люди, стрелявшие из индейских луков и самодельных арбалетов, но это уж точно байки, — махнул тот рукой.

Возможно, это значило, что он видел Младших с луками у седла, а возможно, и нет. Маэдрос предпочел не обсуждать.

— Покажете ли вы, как с ним обращаться? — спросил он сдержанно.

— Как же не показать товар лицом большому человеку, — Такер снова усмехнулся. — Откуда вы, джентльмены?

— Прямо с запада, — ответил Карантир с улыбкой, говорившей больше о том, как ему отчаянно не хочется напрямую лгать.

— Мимо нас обычно на запад едут, а не оттуда. Хорошо заработали в Калифорнии?

— Живы — это главное, — сказал Маэдрос, и на том расспросы прекратились. Такер поставил масляную лампу прямо на стол.

— Тогда, мистер Большая железка, смотрите внимательно, — сказал он, укладывая на стол "большую железку"... карабин и коробку с надписями. Его пальцы во въевшихся серых пятнах двигались легко, сдвигая тонкие металлические детали. Такер поднял вперёд и вверх фигурный крючок, отвёл вперёд и вверх скобу под механизмом недоарбалета, рядом с несомненным спусковым крючком, и часть задней трубки опустилась вниз, открывая небольшое отверстие впереди крючка. Достав из коробки маленький свёрток из пропитанной чем-то продолговатой ткани, из которого выглядывал вытянутый кусочек металла, он вложил его в отверстие металлической частью вперед. Вернув скобу в прежнее положение и закрыв этим отверстие, он затем насадил маленький медный с виду колпачок, также извлечённый из коробки, на шпенек под крючком. Маэдрос следил за ним с величайшим вниманием, представляя, как будет проделывать это левой рукой.

А еще он думал о том, как сложно устроены эти предметы. И не просто устроены… в них была своеобразная красота и деловитость устройства, над которым думали многие изобретатели и работали искусные руки. Это было очень неожиданно в бедном городе с домами из досок, где самым сложными изделием должны были быть работы местного кузнеца.

— Теперь наружу, — сказал Такер, подхватил карабин и ногой распахнул заднюю дверь. Длинный узкий двор тянулся за его домом, и в конце на заборе из выщербленных толстых досок были нарисованы мишени. Одним пальцем Такер привычно поднял прицел, приник к карабину, прицелился и нажал на спуск.

Выстрел почти оглушил чуткого Маэдроса. В помещении он бы оглушил безо всяких почти, а здесь звук выплеснулся наружу из двора, разнесясь, должно быть, по всему городу. От толстенной доски на заборе полетели даже не щепки, а клочья, ошметки дерева, крошечный железный снаряд выбил в нем внушительную дыру. Это значит, подумал Маэдрос в ошеломлении, скорость снаряда была огромной!

— Такер!! — завопил из-за стены голос низкий, но несомненно женский. — Ты какого дьявола там палишь после захода солнца, старый пьяница!?

— Остыньте, миссис Невилл, — заорал тот в ответ, нисколько не смущаясь гостей, — у меня клиенты! Я по делу!

Кажется, нравы здесь были простые...

— Можете попробовать, — заявил Такер, ловко перезаряжая оружие.

Маэдрос замешкался с ответом. Как бы справиться левой?

— Я первый, — тут же вмешался Карантир, — брат ещё успеет, а я хочу попробовать новое.

Он перехватил ружье, приложил к плечу и прицелился, медленно и вдумчиво повторяя действия хозяина. А Маэдрос следил за ними — и понимал теперь, как Карантиру повезло, когда он перехватил перед домом менялы ручное оружие. Брат просто не знал, что ему грозит. Может быть, и к лучшему.

Выстрел снова прозвучал неожиданно, Карантир замер посреди волны звука. Все его тело вздрогнуло при выстреле, ствол заметно повело в сторону. Брат едва удержал оружие и невозмутимый вид.

Куда попал Карантир, Маэдрос не увидел.

— Нет, парень, так не дело, — сказал оружейник. – Не знаю, из какой дряни ты стрелял дома, но я продаю хорошую надежную вещь для войны и для охоты, и с ней надо уметь обращаться. Найди кого-нибудь тут и потренируйся.

"Молчи", — приказал Маэдрос, видя выступившие на щеках брата красные пятна.

— Кого вы имеете в виду? – спросил он.

— Кого-нибудь, кто умеет хорошо стрелять, — ушел от ответа лавочник. – Просто стрелять даже девчонки умеют. Вот хорошо стрелять – это совсем другое дело. Берете пушку?

— Берем, и все необходимое тоже, — заявил Карантир.

И тут Такер назвал цену, которая Маэдросу не говорила ровным счётом ничего. Но Карантир ощутил себя в своей стихии и оживлённо с ним заспорил, пытаясь сбросить цену на десять сотых или около того. Вот только он не на того напал: хозяин стоял насмерть, ссылаясь на то, что продает новейшее ружье, да ещё показал гостям, как с ним обращаться, и не уступал ни монеты. Он чуть смягчился только когда Карантир пообещал прийти с ещё двумя братьями сразу после этого и купить оружие ещё для троих.

— Тогда я согласен вернуть вам... так и быть... один процент, — изрёк хозяин, и пообещал уступить лишь ещё одну сотую после нового спора. Он был несокрушим, как гном, он был уверен, что на много миль вокруг другого продавца оружия нет, и сдаваться не собирался. Карантир нашел себе достойного противника.

Когда же Карантир выложил на стол хозяина трофейное ручное оружие, тот впился в него глазами и явно испытал крайне противоречивые чувства.

— Я сам продал этот кольт Драгон Энди в прошлом году, — сказал хозяин хрипло.

— Я честно отобрал его за попытку выстрелить в меня без причины, и мне нужен чехол для него.

— Значит, так, — сказал хозяин, приняв решение. — Я этого не видел. Я не продам вам кобуры, но продам два снаряженных барабана к нему по хорошей цене просто за то, что вы прищемили Энди хвост. Но ходите осторожно, джентльмены. Энди человек Билла.

— Нам это ни о чем не говорит, — сказал Маэдрос, шагнув ближе.

— У Билла банда больше чем иной военный отряд. Переночуйте и уезжайте. И вы мне ничего не говорили об Энди. А я — вам. Ведите своих братьев, — пробурчал хозяин, торопливо разбирая на части хитроумный механизм для стрельбы и раскладывая детали по столу при свете лампы.

Оставив брата изучать свое приобретение и расплачиваться, Маэдрос вскоре вышел наружу с оружием в чехле, вновь сильно наклонившись в дверях. Со вздохом он подумал, что при среднем росте здешних людей ему придется кланяться так почти каждой двери...

Ещё его смущало отсутствие укреплений у поселения, которое опасается врага. Лёгкая ограда из жердей и досок никак не тянула на укрепления, и могла разве что задержать отдельных всадников, заставив их спешиться — чтобы отодвинуть или сломать ограду. Без стены в поселке посреди пустыни было неуютно.

Что ж, по крайней мере, это не Великий Враг и не его посланцы, а лишь люди. В этом... он помнил, что в этом их заверили твердо. В самом приземленном смысле, вероятно, это означало возможность спокойно выспаться и разобраться в здешней жизни, полагал Маэдрос.

Убывшая наполовину луна освещала дома из тонких бревен, или забранные местами досками, но поразило Маэдроса само светило. Меньше всего она походила здесь на лодку, нагруженную сиянием. Над его головой висел несомненный каменный шар, частью скрытый тенью, частью ярко светящийся. На внутренней границе тени он различал неровности и словно бы выхваченные светом макушки гор. Все это казалось одновременно близким и невообразимо далеким.

Карантир вернул его на землю, выйдя с мешком в руках. И они направились туда, где светились распахнутые двери гостиницы — или того, что здесь называли гостиницей. Маглор, стоявший у коновязи, призывно махал им рукой — должно быть, успел обо всем договориться. Не то, чтобы они нуждались в отдыхе, но в необходимости спокойно поразмыслить — несомненно.

*

Финниган сразу понял, что это вошли неприятности. Когда ты хозяин единственного в диком краю салуна, и к тебе приходят все, кроме индейской нечисти, да и та, наверное, только креста и железа избегает, научаешься с порога различать, что человек с собой приносит. Угрозу, деньги, проблемы, скуку, просто жажду или жажду приключений на свою отбитую о седло задницу.

Сегодня пришли большие неприятности. И даже не только потому, что неприятности были по шесть с половиной футов роста.

Они даже были вежливыми. Как-то старомодно вежливыми, будто в книжках. Первый говорил таким спокойным, мягким голосом, спросил о ночлеге для себя и братьев, спросил о том, куда поставить семерых лошадей. А Финниган чувствовал, как по спине бежит холодок и ловил себя на желании забраться под прилавок.

Он не был трусом, трус не потащился бы далеко на запад. Но и в неприятности лезть не хотел. Он был нормальным человеком, который ищет, где лучше, и как избежать беды. А перед ним стояло сейчас что-то такое, которое посмотрит на любую беду сверху своими жуткими светлыми глазищами, поздоровается с бедой своим мягким голосом — и выпустит беде кишки.

А то где вы видели белого человека, который ездит по этим пустошам без револьвера, только со здоровым ножом на поясе, и в ус не дует? В напрочь отсутствующий ус, даже щетины нет, словно только побрился этот высоченный. А волосы — на зависть мексиканским красоткам, длинные. А в зале, матерь Божья, сидят люди Билла, которые тоже ничего не боятся, и которым запах опасности — как запах виски, то ли пьянит, то ли бесит. И сейчас найдут, к чему прицепиться, обязательно найдут. Не к волосам, так к гладкой морде, как у девчонки. Не к этому, так к ушам странным.

А самое милое дело, конечно, покуражиться над человеком без револьвера. А человек, который без револьвера проехал эти богом забытые пустоши живым и здоровым, такое не спустит. Потому что не просто так жив остался. А когда их таких аж семеро...

Обязательно начнется, сказал себе Финниган.

По хорошему, надо было выставить их всех сразу. Но деньги... Всем здесь нужны деньги.

И потому Финниган сказал про две комнаты наверху. А затем, когда длинный гость отвернулся, тихо сгреб из ящика выручку, включая деньги длинного, ссыпал в мешочек, покашливая, чтобы скрыть звон — и сунул под доску пола.

Если начнется, сегодняшнее он сбережёт.

А спрятав выручку, он поймал себя на сожалении, что в его городе не живут такие большие и вежливые неприятности — может, некий Билл объехал бы Парадайз-Спрингс стороной.

Поначалу он увидел четверых: один разговаривал с ним, трое обихаживали лошадей в конюшне, разговаривая с ними так ласково, как не все с женами говорят. Финнегану показалось, что с лошадьми и между собой эти парни говорят на неведомом языке, слишком твердо звучали их слова. Потом из конюшни вышел красивый парень с роскошной косой этакого пшенично-рыжего цвета, на зависть всем девицам городка, и, обернувшись в ворота, произнес с отчётливым выговором богатых семей Восточного побережья:

— Я назову ее Осень.

Потом явились ещё двое, и один из них был выше всех, кого знал Финниган. А второй собрал часть братьев и увел в направлении оружейной лавки, и в этот момент Финниган смог разглядеть всех семерых, включая ещё одного откуда-то взявшегося черноволосого. Трое темно-рыжих, трое черных и один светлый, рыже-пшеничный, будто подкидыш. И все ростом на голову выше среднего парня в этих краях. Финниган помолился про себя, чтобы обошлось без неприятностей, хотя не рассчитывал давно уже, что Господь слышит голоса из этой дыры.

И поначалу казалось, что все обойдется. Трое рыжих прошли на второй этаж, самый первый подошёл, чтобы договориться о еде и расписаться в домовой книге, которую Финниган вел старательно и упорно, несмотря на цену чернил с бумагой. Задержал взгляд на настоящем стальном пере, задержал руку над страницей, вглядываясь в прежние записи — и вывел медленно, но твердо: "Мэглор сын Фаэнора и его братья". Тьфу, Фэйнора, прочитал Финниган правильно.

— Проходите, мистер Фэйнор, — сказал Финниган тихо, — я принесу наверх хлеба и воды. Не надо вам никому в зале сидеть. Мне проблемы с некоторыми посетителями не нужны, вам, наверное, тоже.

Этот Мэглор посмотрел чуть странно, но кивнул и поблагодарил, тоже этак книжно. И позже, когда из оружейного магазина вернулись ещё трое с чехлами, он сразу повел их к лестнице. Пшенично-рыжий и один из черноволосых уже поднялись наверх, и все могло бы обойтись, наверное, но в последний момент один из билловых людей, следивший внимательно за пришельцами, грохнул стаканом о стол и громко сказал:

— Смотри-ка, какие красавчики остроухие и длинноволосые появились в наших краях.

— Точно, — добавил другой. — А Финнегану как раз нужна красотка в салун. Работать.

И сделал неприличный жест рукой.

— Кому-то не нравятся длинные волосы? — обернувшись, спросил в пространство последний из черноволосых, не успевший ещё подняться наверх. На его щеках мелькнули красные пятна. — А я не люблю длинные грязные языки.

Финниган замахал ему руками из-за стойки, мол, иди и молчи, но было поздно. Четверо людей Билла были достаточно пьяны и самоуверенны, и теперь им дали повод.

— Ты смотри, наша красотка хорохорится! — воскликнул третий.

— А как она начнет петь, когда я буду ее объезжать! — снова вступил второй, и остальные захохотали.

"Началось" — тоскливо подумал Финнеган.

А в следующее мгновение черноволосый Фэйнор, только что стоявший у лестницы, оказался у стола. Неуловимо быстрый удар — и биллов парень грохнулся на пол, с силой треснулся головой о лавку, откатился к стене и скорчился там.

Загрохотали падающие стулья и защелкали затворы. Финниган, шепча богохульства, нырнул под барную стойку, нащупывая в нише снаряженный дробовик, а когда высунулся, увидел черноволосого и людей Билла друг против друга. На черноволосого наставили сразу три кольта. Но и он держал в руке кольт драгон и целился Марко прямо в грудь, каким-то чутьем найдя главного. И он был не один. Внизу у лестницы уже стояли двое его братьев, рыжеволосые и похожие до неотличимости, одинаково держа правые руки на отлете. В них блестели прямые ножи, и можно было не сомневаться, что прежде чем в них всадят пулю, ножи полетят в цель и ее найдут.

— А ну прекратите! — крикнул всем Финниган.

Никто даже не посмотрел на него.

"Сейчас начнется, и я всажу весь заряд в эту скотину Марко. А потом возьму деньги — и в бега. Здесь делать больше нечего, провались оно все в ад".

— Мы уходим, — вдруг сказал Марко, очевидно, взвесив шансы и поняв, что соотношение сил не в их пользу. — К вашему счастью, у нас ещё дела в городе. Вам время до завтра, чтобы убраться отсюда нахрен.

— Мы не ищем войны, — донесся громкий голос сверху с лестницы, и Финнеган понял, что самый высокий и очевидно старший из Фэйноров тоже здесь. — Но не приемлем угроз. Идите своей дорогой, и останетесь живы.

И эта книжность посреди хаоса упавших салунных стульев потрясла Финнигана чуть не больше самой драки.

Марко махнул стволом револьвера.

— Вы, берите тело и марш наружу.

Двое остальных подняли пострадавшего бандита. Лицо того было в крови, глаз заплыл; вторым глазом он с ненавистью смотрел на черноволосого, но так ничего и не сказал, пока его не вывели.

— Мы вернемся! — заявил Марко от порога и тоже вышел.

Ближний Фэйнор посмотрел им вслед такими же светлыми жуткими глазищами, как у брата, мазнул взглядом по самому Финнигану, он аж поежился, опустил револьвер и поднялся к спальням. За ним ушли и остальные. А зал салуна остался полупустым, и немногие оставшиеся люди в нем сидели очень, очень мрачные.

И они тоже бандиты и отморозки, и хорошо что их всего семь, подумал Финниган, и ему сделалось совсем грустно. Воспитанные, а такие же негодяи. Господь совсем забыл этот проклятый городишко, когда-то в насмешку названный Райским.

*

Последним вошёл в комнату Амрод, запиравший соседнюю дверь. Осмотрел дощатые крашеные стены и поморщился.

Маэдрос провел рукой по грубой ткани покрывала, по грубому же белью под ним — по крайней мере, оно было чистым. Сел на постель.

Остальные шестеро расселись следом за ним по кроватям.

— Не самый удачный первый день, но могло быть и хуже, — подытожил он.

— Охвостье дня, — фыркнул Карантир. — И то с нами попытались затеять ссору на ровном месте!

— То, что ты никого не убил, наша главная удача, — съязвил Амрод. — Нам и дальше тебя держать в четыре руки?

— Тихо, — сказал Маэдрос. — Мы не на войне, и ты будешь держать себя в руках, Морьо. Сам. Братья не обязаны каждый раз тебя останавливать.

— Ради чего? — с вызовом спросил тот. — Соблюдения условий? Внизу и так пахнет кровью, Старший, мы не сделаемся отличны от здешних, защищая себя от оскорблений! А защищаться от них необходимо, иначе нас сочтут ничтожествами и добычей!

— Мы достаточно пролили крови раньше. Я надеюсь, ты не объявишь мне, что пристрастился к этому?

— Нет, — бросил Карантир, выпрямляясь.

Маэдрос обвел всех взглядом.

— Я все же думаю, мы не оказались бы здесь, будь наше искажение настолько велико.

— Не больше, чем у них, — съязвил Куруфин.

— Не больше чем у них, — кивнул Маэдрос. — И не меньше. Потому мы и здесь, вероятно.

— Вероятно? — переспросил Куруфин.

— Есть что уточнить? Говори, — велел старший.

— Есть. Что делать дальше?

— Нам хватит ближайших забот с тем, чтобы найти способ освоить здешнее оружие, не выдавая своего незнания, чтобы не показаться дичью, — Маэдрос говорил это, а внутри нарастало чувство, что он упустил нечто очень важное.

— А потом? — спросил Куруфин настойчиво.

Маэдрос осекся.

— Кто-нибудь помнит что-то помимо правил и напутствия? — спросил вдруг Маглор очень медленно.

Шестеро посмотрели на него в упор.

— Ты хочешь сказать...

— Что от нас хотели? — перебил Маглор старшего брата. — Что нужно сделать?

В тишине было слышно, как скрежещет лапой собака на заднем дворе и как на кухне под перекрытиями гремит посуда.

— Разве это говорили не тебе? — спросил Куруфин.

— Я был уверен, что тебе!

— Да вы сдурели! Память как у адана!

— Мы только сегодня возродились, нам можно, — это Амрас зубоскалит. — Я так вовсе только в городе проснулся.

— Бабочка ты однодневка, и память такая же!

— А длинный язык тебе не жмёт, Турко?

— Тихо, — рыкнул Маэдрос негромко. Ставни брякнули. — Если никто ничего не помнит, это тоже неспроста.

— Думаешь, нас обманули, брат? — Куруфин смотрел в упор.

— И именно ты об этом спросил. Зачем бы им?

Тот промолчал.

— Перед тем, как мы заговорили, я был уверен, что ответ у нас был, — Маэдрос теперь смотрел Маглору в глаза. — Что он был хотя бы у тебя.

— Это значит, его нет ни у кого.

— Глупая шутка, — бросил Келегорм. И покосился вниз и вправо — коротко, почти незаметно. Но там никого не было. По-прежнему никого.

— Могло ли случиться, что мы забыли то, что собирались здесь делать? — спросил Старший, обводя взглядом всех шестерых.

— Каждый подумал, что помнит другой, — Куруфин сцепил руки. — Каждый положился на другого... И мы начали с того, что друг друга подвели!

Карантир залился краской от злости и смущения, которые у него вечно друг другу сопутствовали.

— Не будем продолжать унынием, — сказал ободряюще Маглор. — Если мы это действительно знали — мы это вспомним и довольно быстро. Например, после настоящего сна.

— А если так и не вспомним? — перебил его Амрод.

Медлить было нельзя.

— Тогда мы просто живём и занимаем здесь достойное место, — отрезал Маэдрос. — Попробуем вспомнить, каково жить, не воюя.

— Не то, чтобы место для этого удачное, — хмыкнул Карантир, но слово Старшего было сказано — и его решение приняли все. Братьев словно бы отпустила внезапная тревога.

— Не будем подводить друг друга наяву, — поспешно сказал Куруфин, — в незнакомом месте нельзя спать без охраны. Я первый.

Маэдрос хотел прервать его и назначить первым себя — но передумал и не стал портить несвойственную пятому брату заботу своими нравоучениями. Пусть заботится. Ему полезно.

— Тогда назначай остальных, — сказал он. Выглянул в окно — огромная луна клонилась к холмам, непривычно большая и пятнистая. Очертания самых ярких звёзд, казалось, тоже изменились... — А мое время будет в середине ночи, после захода Луны, — решил он. Хотелось посмотреть на звёзды без помех и подумать.

Братья ещё недолго посовещались, разделяя стражи между собой, затем трое средних ушли в соседнюю комнату, отделенную почти символической дощатой стенкой.

Маглор уже спал, свесив руку с лежанки. Старший занял место у окна, не раздеваясь, вытянулся и понял, что удобно разместить ноги он сможет, только забросив их на подоконник, так коротка оказалась ему кровать. Так он и сделал.

И попытался расслабиться и вспомнить, о чем говорили там... Перед тем, как дохнуло в лицо жаром степи и камни заскрежетали под копытами коня, и он проснулся прямо в седле.

— Значит, приехали семеро, и по мою душу, — сказал Большой Билл и повертел в руках сигару.

— Да чего ты вцепился в этих семерых? – спросил недоуменно Ник. – Да небось уедут они завтра из города, и черт бы с ними. А тебе припало их обязательно нагнуть?

— Нет у тебя, Ник, никакого политического мышления! – сказал Билл, поднимая палец. – Напряги мозги: откуда в этой богом забытой дыре возьмется вдруг такая банда? Это неспроста. А неспроста, сам понимаешь, в нашей дыре может быть только одно.

— Ты, босс, чего-то стал дергаться напрасно, а никакое не мышление. Кто ж против нас только семерых пошлет, будь они хоть десять раз дылды? Кто ж против нас всемером-то пойдет? Таких дураков нету, таких мы уже всех перестреляли, — сказал Дюк и заржал.

— А вот хлопот с ними будет немало, в самый раз, чтобы не связываться с этой семеркой здоровяков, — продолжил Ник, смутно чуя большие хлопоты тем самым местом, на котором сидел. – Если они до завтра отдохнут и уедут – и пусть проваливают.

— И стратегического мышления у тебя тоже нету, — сказал Билл с удовольствием. – И неудивительно, потому что ты глухой, как пробка. Слышал, что сказал Марко, который с ними сцепился в салуне? Что банковский охранник ему проболтался, что эти семеро приехали с Запада, зашли в банк и разменяли золото на доллары. А потом оставили большую часть наменянного в оружейной лавке. Вот что бы ты делал, если бы вез золото из Калифорнии?

— Держал бы наготове хорошие пушки наготове и никому бы ничего не светил.

— Да не заливай, ты бы весь вечер пьянствовал в салуне! — встрял Дюк.

— А они заехали, поднялись наверх, и все! — торжественно заявил Билл.

— У банды, едущей из Калифорнии, наверняка еще много золотишка, — заинтересовался Дюк.

— Этого мы знать не можем, — рассудительно заметил Ник. – Зато точно есть еще оружие и патроны. И какой нам интерес на них лезть, чтобы те патроны в зад поймать?

— Нет, ты не понял. А я тебе объясню, и поймешь. Первое, — Большой Билл загнул палец на левой руке. – Какие-то хрены почти без оружия приезжают в нашу дыру через пустыню, и при них золото. И они его не спустили, и никто по дороге их не грохнул! Значит – что? Значит, они это золото получили совсем недавно и недалеко.

Ник почесал в затылке и с сомнением хмыкнул.

— Два. Они как приехали, купили оружие, но не бухнули на радостях и не пошли по бабам, как все нормальные люди, у которых появились деньги! Значит, у них еще важные дела, и им нельзя расслабиться и выпить. Важные дела в наших краях – это я, сам понимаешь.

— А ты, Билл, не загибаешь?

— А ты что, сомневаешься?

Ник пожал плечами и замолчал. Если Билл закусывал удила, проще становилось с ним согласиться.

— И значит, надо их проверить на прочность. Предложить работу на меня. Они будут посговорчивее, если останутся без лошадей. Согласятся – значит, не по мою душу, скорее всего.

— Да на кой черт они нам нужны?

— Да не нужны они нам, — пояснил Билл и сделал выразительный жест, поясняющий, что с пришельцами сделать. – А если не согласятся – так точно за мной. Кто-то их нанял и передал им деньги совсем близко от наших мест.

— Чего-то больно заморочено… — засомневался Дюк.

— Угроза они, я говорю! Вот потому и вот поэтому, что я назвал! – повысил голос Билл. – А угрозу надо устранять заранее! А если повезет, у них найдется и еще золото, потому что моя голова стоит сильно дороже, чем несколько ружей. Вот я и говорю, — заключил он, — нету у вас никакого политического мышления!

Ник поднял руки, мол, сдаюсь, ты прав, босс.

— Так что скажи Марко, пусть прямо сейчас берет пару человек в помощь — и Дюка тоже — и отправляется обратно за их лошадками, которых он так нахваливал. Без лошадок они станут сговорчивее. Ну, или не станут, и нам будет проще.

Ник торопливо вышел и загрохотал вниз по деревянной лестнице.

Маглор услышал шаги в предрассветных сумерках. Небо едва начало светлеть, звёзды гасли, было серо и неожиданно очень холодно, и именно сейчас в конюшню входили чужаки — шагами одновременно тихими и уверенными, как люди, идущие по делу и имеющие на то право, не замышляющие ничего дурного. Едва слышно скрипнул дверной засов конюшни.

Вот только на памяти Маглора множество недобрых людей мнили себя вправе делать то, что делали.

Он ткнул Старшего в бок и, шепнув "я присмотрю", приоткрыл ставни и беззвучно выскользнул наружу прямо со второго этажа. Не слишком-то они были тут высокие! А вот тишину блюсти было надо — здешнее оружие слишком действенно против его ножа.

Тишина и незаметность сделались ему привычны за долгие годы, проведенные в одиночестве. Когда Маглор не хотел, его не могли заметить даже чуткие сородичи.

Он приземлился, как кошка, на четвереньки и бесшумно, встал и проскользнул в приоткрытую дверь конюшни, не скрипнув ни единой доской. А внутри уже тихо, но уверенно открывали стойла и пытались вывести их лошадей, а мальчишка-конюх, что ночевал здесь же, в пустом стойле, дрожал в нем, проснувшись, и Маглор слышал, как постукивают его зубы. Он встал, прижавшись к перегородке, и ждал. Очень деловито и уверенно тихие воры попытались первыми вывести тех, кого поставили в глубине конюшни — вороного жеребца, на спине которого сегодня очнулся сам Маглор, и рослую гнедую с рыжим отливом кобылу, на которой ехал Келегорм, и которой брат дал имя первым из всех.

Осень яростно взвизгнула, когда незнакомец попытался вывести ее из уютного стойла, ударила задом в дощатую стенку, вскользь задев чужака, и тревожно заржала. Остальные лошади тоже зашумели и заметались. А вороной даже ржать не стал. С коротким злым всхрипом он вытянул шею, схватил человека ровными желто-белыми зубами пониже плеча — и раздался сперва противный сухой хруст, а затем отчаянный крик. Переломленная как сухая ветка правая рука вора бессильно повисла, он отскочил, хватаясь за нее и продолжая орать. А снаружи донесся звух распахнутых ставень, и в конюшню, отбросив дверь и грянув ею о стену, ворвался Келегорм в совершенном бешенстве.

Маглор подождал ещё несколько мгновений — и увидел третьего человека, возникшего в дверях и поднимающего оружие. Вот его он и ударил, вынырнув из тени, безжалостно и с хрустом выворачивая поднятую руку в локте наружу, а потом выхватывая из нее револьвер. Раздался вопль, а за ним выстрел. Пуля продырявила стену где-то под крышей, а человек мгновенно бросился бежать, даже не взглянув, что с его спутниками.

Келегорм несколько раз с оттяжкой ударил в лицо лошадиного вора, затем промедлил, не желая бить не сопротивляющегося. Сорвал с него пояс с оружием, прежде чем тот потянулся к нему, и пинками погнал из конюшни прочь, приговаривая "руки оторву, если ещё раз к Осени протянешь!" Третий человек, держась за переломанную как бы не в двух местах руку, выбежал, шатаясь, следом.

— Кусака ты, Кусака, — весело сказал Маглор, подходя и гладя левой рукой черную бархатную морду. Жеребец и его опять укусил, ласково и едва ощутимо. Жизненная сила переполняла его, хлестала через край. — Ещё побегаешь с нами. Подожди.

Снаружи нашелся, кроме Келегорма, злой и заспанный хозяин гостиницы с коротким ружьем в руках.

— Конокрадов, пойманных с поличным, можно повесить, — с видимым удовольствием сказал он в лицо побледневшему вору.

— Пусть убираются, — заявил Маэдрос, наклоняясь из окна. — В другой раз я им своей рукой голову оторву.

Парень со сломанной рукой в ответ бросил злобно и отчаянно:

— Ты, дылда гривастая, думаешь, тебе это спустят?

— Вон пошел, — сказал Карантир из дверей, держа наготове свой револьвер. Брату отчётливо нравилось, как удобно лежит оружие в его руке.

— Ходи осторожней в этих местах, дылда, — ответил вор с распухшим и налитым кровью лицом. — Пукалка тебя не спасет.

Хозяин салуна потемнел лицом. Подождал, когда незадачливые воры отойдут подальше — те добрались до конца улицы и сели там на приземистых толстобоких лошадей — и с горечью сказал:

— Послушайте моего совета, не связывайтесь с этими. Такие вот здесь как-то убили парня за хорошие сапоги. Уезжайте утром же, вам лучше будет.

— Это ещё почему? — спросил Келегорм, усмехаясь.

— Это наверняка были люди Билла, и отпора они не простят.

— Кто такой? — спросил Маглор негромко.

— Большой Билл. Он хозяйничает в этих местах, как дома, а это его мерзавцы, — сказал хозяин, отворачиваясь, и пробормотал ещё ругательство себе под нос. — Повесить бы их, да некому.

— А... — Маглор ткнул Келегорма в бок и тот осекся.

"Не показывай своего незнания. У людей стражи порядка часто не справлялись с такими самозваными хозяевами".

"Ты ведь жил один..."

"Не все время. Я почти не жил с эльфами свои годы, это верно. А с людьми — доводилось".

"Похожими на этих?"

"Разными", — беззвучно вздохнул Маглор.

Братья поднялись в комнаты обычным путем, по скрипучей лестнице, но Маглор задержался. Вчера он уже приметил этот удивительный инструмент сложной формы, стоявший в углу большого зала за занавесом и защищенный от неприятных случайностей деревянными бочками. Сверху он был закрыт поверхностью из черного полированного дерева, и не было видно, как он устроен. Еще одна крышка прикрывала боковую поверхность, а рядом стоял стул.

Маглор поднял покрытую блестящим лаком крышку, посмотрел на ряд костяных и темного дерева пластинок, похожих на зубы огромного зверя. Коснулся их пальцами — белые пластинки легко продавились, и из недр инструмента вырвался глубокий низкий и гулкий звук, словно внутри что-то ударило по натянутой струне. Заворожённый, Маглор нажал на чёрную пластинку...

— Шли бы вы тоже спать, мистер музыкант, — хмуро сказал Финниган. — И так весь город перебудили.

Не то, чтобы братьям требовалось много сна, но тревожить их неумелыми звуками действительно не хотелось, и оттого Маглор поднялся наверх в особенно скверном расположении духа. Передавая стражу Маэдросу и растягиваясь на короткой кровати на набитом сеном матрасе, он уверился, что история со здешним самозваным хозяином ещё не закончена.

Он был уверен, что не заснёт, но нет — сон пришел сразу же. В нем не стреляли и не пытались убить. Во сне Маглор играл на том большом инструменте, с белыми и черными клавишами.

А проснувшись и еще не открыв глаза, он ощутил знакомое присутствие.

Братья были здесь. Все шестеро. Ему не пригрезилось, не приснилось.

Маглор лежал неподвижно, наполняясь потерянными и обретенными чувствами: ощущением своего тела, такого сильного и нового, ощущением присутствия себя здесь и сейчас, на тесной кровати с бельем из грубой ткани, ощущением, что они снова рядом и вместе, чтобы больше не расставаться.

Он слышал звуки проснувшегося человеческого городка, ясно и четко, вместе и каждый по отдельности: недовольные разговоры на кухне, лай собак, крики петухов и возмущенное кудахтанье кур.

Он открыл глаза и увидел чужую маленькую комнату с деревянными стенами, солнечные лучи, косо пробивающиеся через приоткрытые ставни, и Майтимо, который тут же повернул голову и улыбнулся ему.

И словно почувствовав это движение, на кроватях у двери зашевелились Младшие. И мягко прикоснулось к разуму утреннее приветствие Келегорма из соседней комнаты.

Маглор рывком сел и улыбнулся всем в ответ.

...Только спускаясь по лестнице, Маглор понял, почему он мешкал, почему ему так не хотелось выходить из комнат просить завтрак, а хотелось подольше подержать внутри себя утреннее счастье бытия.

Внизу его ждали.

Черноволосый, неровно стриженый усатый мужчина стоял у стойки со скучающим видом и цедил питье из низкого, неровного стакана. Тот самый, что вчера присутствовал при драке. Сегодня он был зол, и это виделось в его нетерпеливых жестах и в прищуренных глазах. Финниган за стойкой казался усталым и замкнутым, но искоса следил за каждым движением пришлеца.

— Кто главный в вашей банде? — спросил тот надменно. Намеренно надменно, понял Маглор сразу же.

— Говорите со мной.

— Я думал, ваш главный это длинный рыжий.

— Говорите со мной.

— Я Марко Фичино, меня к вам прислал с предложением мой босс, — пальцы этого Марко раздражённо сжались на стакане. Не был он доволен своим поручением, нет.

— После того, что случилось на рассвете?

— Не знаю, что у вас было, это не мое дело, бросил Марко пренебрежительно и зло. — Большой Билл предлагает вам семерым дело. Присоединяйтесь к нам.

— В чем именно? — спросил Маглор мягко.

— В больших делах. Нас много, но нам пригодится слаженный отряд из семерых.

— В какого рода делах?

— Не стройте невинность из себя! — Марко почти оскалился, потом заставил себя ухмыльнуться. — Серьезные дела для серьезных мужчин, не для всяких сопляков, впервые взявших в руки пушку.

— Это воровать лошадей, драться спьяну с гостями и убивать за сапоги? — уточнил Маглор.

— Кажется, ты не понимаешь, — теперь Марко улыбнулся почти весело. — Это не простое предложение. Билл предлагает один раз и отказов не любит. К тому же, парни, верните пушки хозяевам. Тогда договоримся. А если нет, больше вам в этом городе ни патрона не продадут без нашего разрешения.

— Кажется, вы тоже не понимаете, — сказал Маглор ещё мягче. — Мы не ищем ссоры, но командовать собой не позволим.

— Сдается мне, безбородый, ты издеваться пытаешься.

— Кажется мне, что вы не предложение нам делаете, а ищете предлог для ссоры.

Марко стиснул зубы.

— Хватит выкрутасов, — процедил он, — отвечайте уже, да или нет! Мне приказано привезти ваш ответ, и я его привезу, какой будет!

Его взгляд перебежал Маглору за плечо. Пригнувшись, по лестнице спускался Маэдрос, за ним виднелись сапоги Келегорма, и казалось, даже сапоги эти выражали его негодование. Маэдрос ступал легко, и лестница под его шагами скрипела куда тише, чем могла бы.

— Убирайся, — сказал он коротко.

Финниган за стойкой на мгновение ухмыльнулся и тут же усмешку спрятал.

— Ну что я могу сказать... — Марко удовлетворенно ухмыльнулся. — Уезжайте. Но до другого города вы не доедете. Уж это я вам обещаю.

Правая рука Марко дрогнула, словно он хотел схватиться за оружие. И Маглор вспомнил, что он спросонья без оружия, совсем, и Маэдрос тоже. Подумал о том, какие они все глупые и живые, и шагнул вбок, заслоняя Старшего.

Со стороны Финнигана донёсся металлический звук — он снова держал в руках свое короткое ружье. Со стороны лестницы тоже донеслось что-то такое.

— Уговор был, — сказал Финниган хмуро.

— Наплевать, — отозвался беспечно Марко. Развернулся и вышел, хлопнув дверью. А хозяин отвернулся, убирая оружие под прилавок, и в его ссутуленных плечах читалась тоска.

— Не смейте больше выходить без оружия, — прошипел им Карантир на родном языке, когда они поднялись наверх. Он сидел на лестнице рядом с Келегормом, изготовившись стрелять. — В отхожее место носите!

Опять оружие, подумал Маглор с тоской. Опять война. Опять тяжесть на поясе, которая чувствуется, даже когда штаны развязываешь. Этого ли он хотел, отвечая согласием на безмолвные вопросы там, в грёзах? На это ли он согласился — для братьев?

А хотел он — сесть за незнакомый инструмент, открыть его блестящую крышку, изучить устройство...

И в то же время он чувствовал, как привычная опасность заставляет его собраться, прислушаться к миру в поисках угроз. Но пока он слышал и видел лишь обеспокоенных братьев, да ещё топот копыт удаляющейся лошади.

— Верно ли я понял, — спросил Куруфин с тихой, медленной злостью, — что нас третий раз со вчерашнего вечера гонят отсюда прочь?

— Мы слишком хороши для этого жалкого поселения, — негромко сказал Амрод из комнаты.

— Может, подождем темноты? — добавил Амрас. — Мы получим преимущество и сможем обойти любую засаду.

— Да уж не жить тут устроиться, — фыркнул Келегорм.

— Проверьте оружие и снаряжение, — сказал Маэдрос. — Я не хочу здесь задерживаться, но мы должны быть готовы.

*

Билл почти успел доесть завтрак. На его тарелке дымился последний кусок яичницы и остатки бобов в томатном соусе. Но последнего движения ложкой он сделать не успел, потому что как раз вошли Марко и Дюк, и Дюк принялся сбивчиво и торопливо докладывать о событиях прошедшей ночи. А Марко мрачно молчал.

Ник, который завтракал рядом с Биллом, демонстративно вздохнул.

— Долбоебы, — сказал негромко Билл, отложив ложку, и Дюк замолчал враз.

— Кретины, — добавил Билл уже громче. — Уроды, Господь вас закопай. Тупые ублюдки ослицы и пьяного койота! Вы не смогли увести у них лошадей, так какого дьявола вы поперлись к ним с угрозами? Кто поверит сброду недотеп, которые даже с лошадьми справиться не способны? У вас голова совсем в задницу провалилась, дебилы рукожопые?

— Но мы подумали... — начал оправдываться Дюк.

— У вас в головах навоз, он думать не может, — заявил Билл и извлёк из кобуры кольт. — Говорите, кого из вас двоих теперь шлепнуть?

— Его, — дружно показали оба и злобно посмотрели друг на друга.

— Господи, — возвел Билл глаза к небу, — ну погляди на этих долбоебов. Они шли ко мне с плохими вестями и даже не договорились между собой, кто будет отвечать. Два придурка, — припечатал он и выстрелил.

Выстрелы в комнате звучали оглушительно. Пули рвали выглаженные доски под ногами провинившихся, и они прыгали, как на горячих углях, не смея, однако, выскочить в открытую дверь. Потом раздался щелчок, патроны кончились.

— Вон отсюда, тупицы задоголовые! — прорычал Билл вслед.

— А может, ну, всем нам отсюда поехать в город и грохнуть их там? — Дюк, выпрыгнув было за дверь, осторожно всунул внутрь нос.

— Дверь закрой!

Дверь грохнула.

— Думаешь, он бы правда кого-то из нас пристрелил? — озадачился Дюк, отдышавшись за дверью. Пуля Билла задела-таки его сапог, и Дюку очень хотелось выяснить, не задело ли ещё и ногу, но лучше бы без свидетелей.

— Нет, конечно! Мы нужны ему, дубина! — сердито сказал Марко. — И вообще он сегодня отходчив. Мог и дольше. Помнишь, он Гонсалеса по двору гонял? Высадил два барабана.

— Точно, — ухмыльнулся Дюк. — Весело было.

А внутри Ник задумчиво спросил:

— Нет, а действительно, нас тут восемь, чего бы не заглянуть в город? Покажем им, что нас много, они не посмеют.

— Ты так ничего и не понял, — покачал головой Билл. — Нет, я поеду в убежище. В город сейчас не надо. Мне — не надо. И на ферме этой несчастной сидеть не надо. А вот ты поезжай-ка туда, тихо, и скажи этому засранцу...

**

— Люди собираются, — сказал Куруфин негромко. Он сидел так, чтобы видеть улицу за окном, и вертел между пальцами нож, словно готовый метнуть его в любой миг. Эту привычку он принес из Нарготронда, и кто бы смог описать, как это бесило Маэдроса. Но сейчас Старший промолчал.

— Это не им угрожали, — Карантир тоже занимал руки, только иначе — револьвером, повторяя движения, показанные Такером вчера при разборе и сборке. Все быстрее и быстрее.

— Но если сюда придут за нами, они могут пострадать, — сказал Маглор. — Здесь нет ни каменных домов, ни укреплений, кроме частокола.

— Несмотря на поражающую силу оружия, — добавил Амрод. — Или глупы, или беспечны.

— Или нищи, — бросил Куруфин.

— Мы пока не сильно богаче. Нет даже дома из досок, — Амрас не устоял перед общим напряжением и ещё раз проверил, как раскладывается его составной лук со стальными накладками. Убрал за спину, затянул ремешки налуча. Привычному оружию он доверял больше.

— Наше оружие стоит всего этого жалкого города, — фыркнул Келегорм.

— Наше оружие против здешнего стоит совсем не так много, как ты привык, — вмешался Маглор, — твое самомнение может обойтись куда дороже.

— Они сейчас захотят говорить, — Куруфин усмехнулся. С его самомнением тоже все было хорошо.

— Главное, — хмыкнул Амрас, — пусть Турко молчит.

— Мальчишка!!

Куруфин поднял руку. Снаружи доносилось шарканье нескольких десятков ног, шелест одежд. Затем раздался низкий, хриплый голос, словно бы испорченный болезнью или постоянными выкриками:

— Эй, семеро смутьянов! Я Раф Уайлдер, шериф этого богом забытого... кхе... города Парадайз-Спрингс! Выходите, джентльмены, разговор есть!

Маэдрос тут же погрозил Куруфину кулаком. Тот перекинул ноги через подоконник и скользнул вниз, мгновение спустя Келегорм повторил это движение.

Маэдрос просто подошёл к окну и сел на подоконнике сам.

— Смутьяны? — поинтересовался он. — Мы?

На улице столпились люди, человек двадцать, больше мужчин, чем женщин, с оружием и без него. Некоторые попятились от Келегорма с Куруфином, спрыгнувших вниз и вставших у крыльца.

Мужчина, стоявший перед окном, не попятился, а только сильнее выпятил обтянутые клетчатой рубахой живот и грудь. К кожаной безрукавке у него была приколота массивная брошь в виде пятиконечной грубоватой звёзды. Той же формы, что звёзды на полосатой тряпке на доме менялы.

Служитель правителя?

— Вы, джентльмены... — повторил он, упирая руки в широкие бока. Люди Беора говорили про таких "поперек себя шире", и похвалой это было не всегда. — Вы приехали в наш мирный город, не прошло и суток, как нарываетесь на ссору и вот-вот затеете тут стрельбу!

— Мы? — повторил Маэдрос с интересом.

— А кто здесь поссорился с людьми Большого Билла, я, что ли? — вопросил мужчина. — Мне не нужны перестрелки на улицах города! И пострадавшие из-за вас тоже не нужны! Я тут должен соблюдать порядок в городе, типа того.

Вокруг зашумели, поддерживая говорящего.

— Не мы затевали ссору! — воскликнул Куруфин, делая шаг вперёд.

— Да какая нам разница! — отозвался Раф Уайлдер, расправляя плечи, словно старался стать ещё шире. — Проблемы начались из-за вас. Вали.. кхм... Уезжайте из города, да побыстрее, пока сюда не нагрянули. Не умеете держать язык за зубами, а кулаки в карманах — ваша забота.

Келегорм коротко засмеялся. Ближние к нему люди сделали шаг назад.

— Ты нас винишь в том, что мы посмели защищаться?

— Вы, парни, чего хотите, то и делайте, только не в городе! Деритесь, стреляйте, коней воруйте, хоть поубивайте друг друга. Но не здесь!

— Верно! — раздались голоса, в основном из задних рядов собравшихся. Маэдрос пробежал взглядом, выглядывая лица в толпе. Некоторые сразу опускали глаза. — Пусть проваливают! Нечего тут свары затевать!

— Да как вы смеете!...

— Припёрлись тут в чужой город и нос задирают...

— Под пули нас подвести хотите?

— Тихо!!!

От голоса возникшего на крыльце Маглора задребезжали ставни и стекла — в тех окнах, где стекла были.

Люди немного присели, ошеломлённые. Раф Уайлдер сделал шаг назад и явно на то обозлился.

— Спокойно, — сказал Маэдрос сверху. — Мы уедем. Стрельбы на улицах из-за нас не будет. Мы не станем подвергать опасности жителей.

— Все равно за вашими дощатыми стенами не спрячешься, — встрял весело Амрас, и внизу снова гневно загомонили.

— Вот только прежде чем мы уедем...

Куруфин поднялся на крыльцо к Маглору, и эти две ступени вместе с высоким ростом неожиданно приподняли его над толпой.

"Что ты хочешь?!"

"Кинуть камень в болото. Не хочу, чтобы мы сражались в одиночку, Старший!"

— Прежде чем мы уедем, — теперь голос Куруфина стал глубже и разнёсся над головами людей, — я хочу кое-что сказать! Это вам здесь жить! Рядом с вооруженным отрядом из десятков врагов. Мы готовы сражаться, а вы так и останетесь в своем покое и якобы безопасности? Будете годами терпеть, лишь бы не было стрельбы? Будете годами жить в страхе и платить им дань, я ведь не ошибаюсь? И вас даже не могут защитить!

Раф Уайлдер в несколько мгновений стал похож цветом на красный соус к вечернему хлебу.

— Вот только с нами этот ваш Большой Билл изрядно ошибся! — Куруфин тоже засмеялся так, что и от него шарахнулись. — Если нас назначают врагами без причины — тогда поверьте, эта причина появится! Мы уедем. Только не так, как вы думаете! И тем более, не станем ждать, когда нас найдут! Мы сами найдем его логово и разнесем его ко всем демонам! И всех, кому надоело бояться, я зову присоединиться к нам! — Он сделал рассчитанную паузу. — Мы поедем и убьем этого мерзавца!

Отзвучал этот голос, так похожий на голос отца — и стало очень тихо. Маэдрос вслушался в тишину — она была огромная, как гора, под ней клубилась темнота...

Недобрая тишина. Неуверенная.

"Это страх", — беззвучно сказал ему Маглор.

— Слышь, мальчишка, да ты совсем спятил, — вдруг раздался новый хриплый голос со стороны. Позади толпы возвышался на соловой лошади неожиданно чисто и аккуратно одетый для здешних мест жилистый мужчина.

Куруфин откровенно растерялся. Он явно ждал гнева, ещё лучше согласия и воодушевления — но не этого.

— Это тебе, сопляку гладколицему, умирать не страшно, — сказал жилистый. — А у людей семьи, жены, дети. Что они жрать будут, сложившись ради пафосных слов? Хочешь сдохнуть — иди и сдохни. Раскомандовался в нашем городе! Припёрся к нам весь из себя красивый, хрен с горы, и давай на смерть звать. Охота красиво умирать — вот и валите, умирайте. Без нас.

Руки Куруфина и Келегорма почти единым движением потянулись к поясам...

"Стоять!!" — крикнул Маэдрос Келегорму беззвучно. Маглор положил руку Куруфину на плечо, сжал.

— Вот как, — сказал Маэдрос с окна, глядя новому собеседнику в глаза. Он не был трусом, этот жилистый немолодой человек с обветренным лицом. Он, пожалуй, просто хотел, чтобы все стало как раньше. — Ну, а мы, видимо, слишком молоды, чтобы терпеть угрозы и оскорбления от разбойников. На том и сойдёмся.

Келегорм захохотал, в общей тишине это прозвучало очень глупо, но остановиться он никак не мог. Даже гневный взгляд Куруфина его не усмирил, Турко ввалился в двери гостиницы, сложившись от смеха пополам, и продолжал хохотать там, видимо, рухнув на стул.

Раф Уайлдер за это время попыхтел, сменил цвет лица на обычный, и теперь провозгласил:

— Мы ждем вашего отъезда!

Маглор и Куруфин отвернулись от толстяка, собираясь, видимо, угомонить Келегорма и подняться наверх. Некоторые горожане уже побрели прочь, другие остались, явно рассчитывая поглазеть на отъезд.

Скрипнула дверь поодаль справа, и низкий женский голос вдруг окликнул:

— Парни, подождите нас. Если насчёт Билла не шутите.

Тишина упала второй раз. И признаться, Маэдрос услышал в ней гораздо больше изумления, чем от Куруфиновой речи!

Все головы повернулись на голос словно одним движением. Соловая лошадь дернулась и замотала головой, словно седок зря дёрнул поводья.

Три женщины шли к ним по улице, и зеваки шарахались от них. Раздались недоуменные возгласы — "Донна, ты чего?", "Да вы шутите?", "Нэн, Ханна, рехнулись что ль?" Коренастая, почти седая немолодая женщина с волосами, забранными в узел, шла первой, за ней, как привязанная, деревянной какой-то походкой двигалась девица с мрачным и погасшим каким-то лицом, а замыкала это шествие широкоплечая, жилистая старуха, ещё довольно крепкая, но уже с лицом ссохшимся и изборожденным морщинами.

— Донна, хватит дурацких шуток, — сказал всадник.

Седая только отмахнулась досадливо, останавливаясь перед крыльцом и глядя поочередно то на Куруфина, то на Маэдроса. Старшего ищет.

Хватит ли этих троих, чтобы переломить общий страх?..

Подумав ещё о том, что ружья они удержать наверняка способны, и даже ещё три стрелка это лучше, чем только они семеро, Маэдрос соскользнул вниз, придержавшись рукой за подоконник.

Не то, чтобы высоко.

— Ну и здоров же ты, парень, — сказала Донна, запрокидывая голову. — Не голодал в детстве.

Смотрела она, хоть и снизу вверх, примерно так, как смотрела на них когда-то очень давно сестра деда. И без малейшего сомнения в праве так смотреть.

— Донна Диксон. Ты старший? Парни, если вы всерьез, вам пригодятся трое стрелков.

— Майтимо. Лошади есть?

— Староваты уже, но нам и не скачки устраивать. Сейчас заберём лошадь Нэн и поедем ко мне на ферму, соберёмся. Тут недалеко.

"Майтимо, ты с ума сошел!!!" — вспыхнуло голосом Куруфина у него в голове.

В ответ он мысленно погрозил кулаком ещё раз.

И тут вокруг загомонили разом. Потрясённо и негодующе.

Всадник соловой лошади кричал про бабью дурь, которая неизбежна. Раф Уайлдер — что это нарушение "общественного порядка". Ещё кто-то — что они на голову больны, и надо звать лекаря.

Донна хмурилась, ее широкое лицо застыло маской, губы сжались.

— А ну, хватит! — гаркнула она, наконец. — Я вам не девчонка на выданье! Своими женщинами командуйте!

— Донна, да что с тобой? Сама обезумела, и других с пути истинного сбиваешь?

Это ещё один человек выбрался из толпы, невысокий и плотный, и двигался он зажато и неверно, как тот, кто не владеет никаким оружием и плохо управляет даже собственным телом.

— Хватит, — согласился всадник на соловой лошади, проехав к ним сквозь толпу. — Хватит этого... Фарса. Ты храбрая женщина, но сейчас ты уже через край...

Этот тихий рычащий звук, наверное, никто из людей и услышать-то не мог в таком шуме. А вот соловая лошадь услыхала его даже очень хорошо. Даже лучше, чем Маэдрос. И дернулась прочь с испуганным визгом, потому что рычание гауров, даже отдаленное, пугало обычных коней ещё лучше волчьего или медвежьего.

Люди шарахались, всадник отчаянно ругался, стараясь справиться с лошадью и цепко держась в седле, но соловая рвалась прочь от опасности, и подчинить ее не удавалось.

Келегорм стоял снова в дверях гостиницы, наблюдая за безобразием с усмешкой. Маэдросу захотелось надрать ему уши за такое отношение к бедной лошади, но надо признать — удачно вышло.

Однако шум вокруг единственных людей, готовых разделить с ними опасности, начинал Маэдроса бесить.

— Достаточно, — сказал он, поднимая руку. — Никто не будет оскорблять моих стрелков. Никто не будет мешать свободным людям ехать с нами.

— В этом городе закон представляю я, — начал Раф Уайлдер, — и я ради безопасности запрещаю этим женщинам... Нэн, ты о дочери своей подумай!

Девушка с деревянной походкой, ни слова не говоря, сделала два шага вбок к Рафу Уайлдеру и молча плюнула ему под ноги. И двинулась за Донной все тем же скованным шагом.

— Ты, Раф, меня в кутузку в этом городе не посадишь, — сказала Донна. — Не пыжься.

*

Когда они вместе с тремя женщинами выезжали из города, Маглор придержал своего Кусаку и обернулся. Маэдрос тоже остановил Гнедого. Брат смотрел на молчаливую толпу позади них, и глаза его вдруг блеснули.

— Мы забираем лучших людей этого города. У нас все получится, — сказал Маглор вроде бы негромко, не так воодушевленно, как Куруфин, но этот голос было слышно словно отовсюду. А сказав это, он послал Кусаку вперёд.

Молчание за спиной у них налилось злостью — но так и не прорвалось ни единым голосом.

Маэдрос замыкал их маленький отряд, пока не убедился, что в спину ничего не полетит, а потом поравнялся с Донной на коротконогой рыжей в белых пятнах лошади. Ну как поравнялся — ее голова, конечно, была выше его седла...

— Вон там впереди наша... моя ферма, — сказала она, показывая рукой на пятно зелени поярче. Вся эта долина состояла сплошь из жухлой желтой травы и красноватой земли, с вкраплениями пятен тусклой зелени, но слева извивались полоски травы более сочной, чередуясь с небольшими пучками низких, уже желтеющих деревьев, и тянулись как раз куда показывала Донна. Ещё там стоял деревянный дом и при нем постройки без окон.

— Ручей? Родник? — спросил Маэдрос вслух.

— Да. У меня хорошая земля, из лучших в долине. Есть вода, родник бьет под скалами и течет через нее с зимы до середины лета. Сейчас вот ожил после дождей... Соберём припасы, патронов я набила много. Думала приехать к ним с оружием, все подкупала пороха и набивала патроны. Вам бы тоже лучше... приготовиться. Только быстрее, чтоб они первые не нагрянули, — Донна говорила чуть устало, не поворачивая головы. Маэдрос прислушался к ее чувствам, которые женщина не трудилась прятать — но нашел в ней лишь спокойствие, и что-то ещё под ним, подобное тихой радости, когда случается долгожданное или возвращается домой странник. Что-то вернулось в эту уставшую от потери и тяжёлой работы душу.

Стучали копыта по каменистой дороге, приближалась зелень и дом возле нее. Одноэтажный, с высокой крышей и окном под ней, он был обшит досками, как некоторые дома в городке, и вдоль одной стены тянулась галерея на деревянных столбах, а вверх торчала глиняная труба. Дом был меньше, чем показался издалека.

— Она говорила, будто это хороший дом, — тихо и недовольно сказал позади Куруфин, и Маглор также тихо ему ответил:

— Для здешних земель он хорош.

Правее дома стоял дощатый сарай с маленькими окошками, двери его были распахнуты. В большой загородке паслись одинокая чёрно-белая корова и другая лошадь, почти двойник Донниной. Куры бродили за домом и пили воду из крошечного не то прудика, не то глубокой лужи. А левее росли четыре молодые яблони, не потерявшие ещё листвы.

Вряд ли сам дом был из досок: эта деревянная обшивка скрывала, должно быть, тоже стены из тонких бревен, промазанных по щелям глиной. Но если вспомнить развалюхи из переломанных и растрескавшихся досок на окраине городка, косой и дырявый частокол вместо укреплений — этот дом будет лучше многих. Умеют ли тут вообще строить из камня?

— Заводите лошадей, — велела Донна, — пусть едят вволю. Несколько часов на сборы у нас есть даже в худшем случае. И то вряд ли он так сходу поднимет людей против вас.

— Скажи мне, — Маэдрос погладил доверчиво протянувшуюся к нему морду Гнедого, — как случилось, что в этих пустынных местах один человек собрал такой отряд? Здесь и четверо-пятеро должны быть силой.

— Я все расскажу в доме.

— Я оставлю кого-то дозорным, говори сейчас.

— Перескажете мне после, — отмахнулся Келегорм, хозяйски начиная расседлывать жеребца брата. — Идите в дом. Я о них позабочусь и посторожу. Не хочу в тесноту и под крышу.

Вздохнув, Донна расстегнула подпругу и сняла седло с лошадки. Пропустила ее в загон. Другие женщины тоже расседлали свою лошадь, пустили в загон и уверенно ушли в дом, прихватив свои мешки: не первый раз здесь были.

— Благодарю, — Маэдрос двинулся к дому сам, жестом зовя за собой и хозяйку, и братьев. Куры их не испугались, лишь уворачивались от их ног, и Донна заметила это и хмыкнула. Она была весьма внимательной, эта храбрая женщина, несмотря на всю душевную усталость. А значит, что-то придется ей вскоре объяснять. Но не прямо сейчас, сказал себе Маэдрос. Позже.

Входить внутрь ему пришлось изрядно нагнувшись.

Дом состоял почти весь из большой комнаты с камином, возле которого на полках стояла и висела кухонная утварь. Над ним на крюках висело ружье с двумя короткими стволами. Добротный квадратный стол, лавка при нем, несколько деревянных стульев с мягкими подушками, полочка с книгами и большой сундук с выдвижными ящиками составляли всю обстановку этого жилья. А, нет, в углу притаилась постель, сооруженная из дощатых ящиков. В обоих боковых стенах были закрытые двери.

А в полу посреди комнаты распахнулась крышка погреба, и две женщины деловито поднимали оттуда припасы — куски вяленого мяса. Ещё в доме пахло свежим хлебом, и Донна, едва войдя, выставила на стол корзину хлебных лепёшек, такого же жёлтого цвета, как вчерашние в гостевом доме.

— Надо поесть. Без завтрака же остались, — сказала она. — И вы тоже поешьте, — это было женщинам. На столе появился большой кувшин с потеками молока на боках.

— Мы же съедим все, — сказал Маглор, внимательно глядя на хозяйку.

— Ещё беречь тут, глупости какие, — отмахнулась она. — Сытыми надо действовать. Вытаскивайте все, там сыр и сухари.

Амрод, поймав взгляд Старшего, сделал жест второму рыжему и они, улыбнувшись женщинам, включились в работу. Молодая Ханна вздрогнула, едва не шарахнулась от них и, с трудом совладав с собой, принялась раскладывать по столу припасы. А там уже встал Маглор — скользнул туда незаметно, как у него теперь странно получалось. Подхватил корзину с хлебом у Донны, поставил на стол кувшин молока, нашел кружки и зачерпнул воды из ведра. Вышел бесшумно наружу, чтобы отнести хлеба Келегорму, вернулся, начал разводить огонь в камине.

От них шестерых в доме стало тесно. А ведь это был ещё не самый маленький дом, и он, Маэдрос, здесь стоял в середине комнаты, выпрямившись во весь рост.

Карантир нехотя занял место у стола и теперь резал своим охотничьим ножом на куски копчёное мясо, заворачивая куски в грубую бумагу, что подавала Донна.

А Маглор продолжал действовать с поразительной уверенностью, словно уже знал, как все устроено, и жить в незнакомой земле, в откровенно бедном человеческом доме для него было в порядке вещей. Он усадил Нэн в кресло и придвинул его к столу, чтобы там помогала и не мешала ему. Он дал в руки Ханне свои чресседельные сумки для укладки припасов и встал так, чтобы не мешать ей и не прикасаться даже случайно. Разведя огонь в камине, он подвесил над ним закопченный котелок, а затем ловко вымыл и вытер тарелки и чашки, ждавшие заботы в тазу с водой, попутно следя, чтобы у Карантира под руками были мясо и хлеб, которые тот резал привычными быстрыми движениями. Куруфин, замкнутый и напряженный, словно в ожидании нападения, подпирал стену возле двери, сжимая в руке нетронутый кусок хлеба. Близнецы заняли все место в погребе, и самым лишним Маэдрос сейчас ощутил себя.

Хлеб... за вчера и сегодня Маэдрос почувствовал себя самым живым теперь, с чувством пробуждающегося настоящего голода, с запахом сегодняшнего хлеба.

Он был живым меньше суток — и уже рассчитывал новый бой. Может быть, они сделали что-то неправильно по здешним меркам. Может быть, это Строители Мира испытывают их. Он надеялся, что жизнь, предложенная им, окажется не такой, как раньше... но если за нее сперва придется побороться, он был готов. Отойдя к сундуку с выдвижными ящиками, Маэдрос сдвинул стоявшие на нем мелкие фигурки и украшения в сторону и разложил свой оружейный припас. Повертел в пальцах трубочку из плотной ткани с головкой из металла. В каждой коробочке их было по десять штук, всего тридцать.

Словно в ответ Донна раскрыла один из сундуков и достала оттуда ещё одно ружье.

— Мне есть что предложить вашим мальчикам. У мужа тоже был карабин, постарше вашего, зато патрон можно к нему дома свернуть без затей. Вощеная бумага у меня тоже есть. Как поедите — сядете набивать. Тем более, вон у вас такой же Спрингфилд, как наш, — она кивнула на чехол, прислоненный Карантиром к стене. Выпрямилась и огляделась. — А сейчас давайте к столу сядем. Поедим по-человечески напоследок.

Младшие, выбираясь из погреба, переглянулись быстро. Но скорее всего, Донна ничего не угадывала, а лишь хотела сказать, что можно поесть, сидя за столом, а не на голой земле.

Они придвинули длинную лавку, сделанную, несомненно, то ли для большой семьи, то ли для гостей, и сгрудились вокруг стола всемером. Куруфин остался стоять возле очага, и был непроницаемо хмур. Он лишь взял со стола хлеба и сыра.

Маглор поднял с огня тяжёлую сковороду с торопливо обжаренным копчёным мясом, грубой вилкой разложил его по тарелкам и мискам и тоже сел. Женщины почему-то медлили приступать к еде, и Маэдрос, задумавшись, промедлил тоже, а глядя на него, не торопились и остальные.

Донна, Нэн и Ханна довольно дружно сложили руки над столом, и Донна заговорила, повторяя явно давно и прочно затверженные слова:

«Отец наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царство Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день, и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь нас от дьявола».

Это надо будет перевести на наш язык и разобраться, о каких долгах она говорит, обращаясь так напрямую к Всеотцу, подумал мельком Маэдрос.

Голос Донны сначала был монотонным, усталым, но затем налился внутренней силой, когда она заговорила уже другими, не заученными словами, свободнее и твёрже:

— Благослови эту трапезу, Господь наш, и поддержи на нашем пути. Взялись мы за опасное дело, и лишь на твою поддержку надеемся и верим, что ты не оставишь нас. И прошу, укрепи наши сердца и наши руки, чтобы держать ружья крепко и не поддаться страху.

Лишь после этого она позволила себе отпить из кружки и приняться за еду.

Укусив жёлтый бок лепешки, Маэдрос понял, что по-настоящему голоден. Он успел отвыкнуть от этого чувства, а прошлым вечером ел скорее из чувства необходимости, чем из настоящего желания. Желание пришло сейчас, вместе со свежим хлебом, полученным из женских рук, как принято дома, и с запахом мяса, наскоро приготовленного братом.

Казалось, вчерашняя поспешная еда из нескольких проглоченных кусков хлеба с сыром была не настоящей, и он впервые ест только теперь. Настоящий хлеб, пусть и непривычно жёлтый и странного вкуса. Мягкий сыр из тех, что готовят дома, чтобы быстро съесть. Ломти обжаренного в масле мяса, оставляющие на языке резкий, чуть сладковатый вкус. Молоко, сохранившее с утренней дойки немного пенки... Все показалось необычайно ярким и вкусным теперь.

— Хвала Господу за эту еду, — неожиданно церемонно сказала Нэн, когда еда на тарелках уже заканчивалась, и испытующе посмотрела на Амрода. Но ответил ей Маглор:

— Мы не привыкли обращаться к Создателю по мелочам.

Донна что-то беззвучно и грустно пробормотала одними губами, на вздохе. А затем, словно продолжая прерванный разговор, начала:

— Ну, так вы уже слышали, это Нэн, и стреляет она неплохо, это ее дочь Ханна, учительница наша, она стреляет похуже, но будет очень стараться. А я с молодости с ружьём обращаюсь привычно, муж хотел, чтобы я себя защитить могла, если что, и на охоту сходить. Ты, Майтимо, назови своих братьев, если хочешь, а потом я расскажу, что за Билл такой, с кем вы, парни, связались. Чтобы вы подумали ещё.

— Я Маглор, хотя для вас, наверное, Мэглор, — брат выговорил свое имя странно, но, возможно, так правильно на здешнем странном языке. — Музыкант и мастер на все руки. Брат Келегорм, который так не любит сидеть под крышей — охотник, лучший из нас. Мрачный брат, который не нашел себе места за столом — Куруфин, кузнец и мастер металла. Тот, что сидит справа от меня, зовётся Карантир, и он самый хозяйственный и жадный из всех.

— От растратчика слышу, — фыркнул немедленно тот.

— И эти двое неразлучников зовутся Амрод и Амрас, они мастера дерева и леса. Я это говорю затем, что ты, кажется, считаешь нас бродягами. Не то, чтобы прямо сейчас ты сильно ошибалась, но в целом это не совсем верно, — брат улыбался странной, непривычной улыбкой, какой раньше не было у него в разговоре с людьми.

Кажется, он их успокаивал.

Донна улыбнулась со вздохом.

— Все мы на земле странники, — сказала она. – Пройдем и уйдем, когда Господь определит. Теперь слушайте, парни. Этого негодяя зовут Билл Роджерс, по прозвищу Большой Билл, и он приехал из Техаса. Торговал там скотом. Говорили, что он там с конкурентом что-то не поделил, убил его и бежал сюда. Но приехал он уже при деньгах и с несколькими подельниками. Они заняли заброшенную ферму в стороне от города. Он сказал, что хочет честно вести дело, и поначалу правда скупал скот в окрестностях, а еще ему коров пригоняли с юга. А потом скот на фермах стали воровать, и все чаще и наглее.

Рик Дилан, он был командир волонтеров, и мой муж Александер стали искать воров – и поняли, что следы ведут к людям Билла. Мы подняли шум, но мэр заявил тогда, что во всем разберется и все решит. После этого Билл с людьми и скотом исчезли с фермы.

— Но из ваших мест не ушли, — кивнул Маэдрос.

— Нет. Они перебрались в каньоны к северу от города, и скоро скот продолжили воровать. И к Биллу тем временем пришли еще люди, и с юга все чаще пригоняли стада. А потом нашли убитыми двух наших коровьих парней, — ничего смешного в истории не было, но Маэдрос невольно усмехнулся забавному слову, явно означавшему погонщиков скота. Маглор же кивал, словно история развивалась именно так, как он предполагал. – Это было чуть больше года назад, в прошлом сентябре. Александер и Рик собрали людей на площади, ругались с мэром, требовали, чтобы шериф ушел, раз не справляется. Стали набирать мужчин в патрули. И вот тогда оно началось…

Донна вздохнула, справилась с собой и продолжила:

— Рика через два дня убили прямо на площади, выстрелом в спину. А потом Александера застрелили возле фермы. И еще убили нескольких человек, кто первыми в патрули записались. А других припугнули, у кого дети, или дочка, как у пастора, или дела серьезные. А потом мэр заявил… — Донна запнулась, рот ее стал жестким, — что они с Биллом как бы "сожалеют об инцидентах" и договорились, как он сказал, "жить мирно и не мешать друг другу".

— И теперь Билл хозяйничает во всех окрестностях, — кивнул Маглор. У него снова сделалось грустное лицо, словно он лишь слышал подтверждение своим мыслям. Смутно Маэдросу вспомнилось, как он прежде – там — пытался узнать об одинокой жизни брата, но тот делился мало и неохотно.

— Вот год так и живем, — сказала Донна. – К военным один ковбой доехал, но без толку: велели сидеть, пока серьезные люди разбираются, и выгнали взашей. С окружным шерифом у Билла тоже все схвачено, мы по истории с угонами узнали. А Рафа вы видели.

— А Рафу Билл приплачивает, — добавила Старая Нэн, скривясь, — чтоб не смотрел, куда Биллу не надо.

— Но что же правители? – спросил Амрас хмуро.

— Кто? Федералы из Вашингтона? – удивилась Донна с горькой усмешкой. – Да кому мы там нужны! Мы ведь даже не государство, мы свободная самоуправляемая территория Аризона, дыра в тысячах миль оттуда…

— Да и слава богу, — встряла Нэн, — одни проблемы от них.

Аризона. Вот как зовутся эти пустынные земли, не нужные даже правителям. Еще крупица знаний. И легкое удивление – что даже в такую глушь забрались жить люди, и по доброй воле.

— Вот так оно все, парни, — подвела итог Донна. – Я уже, считайте, сама готова была идти. Коров распродала за это время, не справлялась никак. Покупала порох, готовила патроны. Завещание втихую составила. Нэн меня поддерживала и помогала, но думалось, что одна пойду. Да вот теперь, хвала Господу, не одна.

«Одна против отряда. Смелая», — беззвучно одобрил Амрод, его высокомерное лицо смягчилось.

«Если бы я так управлял своими людьми, позволяя их грабить заезжим разбойникам, что я был бы за князь?» — прозвучала презрительно мысль Карантира.

«Возможно, людской», — отозвался Маэдрос хмуро. А вслух спросил деловито:

— Сколько при нем людей?

— Человек тридцать, а точного числа никто не знает, — отозвалась Донна. Братья коротко переглянулись. Три десятка таких, как оскорбители из гостиницы и лошадиные воры, были бы не слишком страшны. Если бы не новое оружие…

— Когда Билл явился, при нем было восемь человек, помощники и погонщики. Но он набрал еще, здесь и на юге. У его подручного Марко – отряд в дюжину бандитов.

— Уже меньше. Трое после вчерашней встречи не бойцы, — уточнил Карантир.

— Значит, десяток остался. От этих больше всего бед. Еще полтора десятка погонщиков скота, это народ попроще. И я слышала, еще кого-то он нанял в Мексике, но в город они не заходили.

— Оружие? – спросил Маэдрос.

— Вооружены все. У кого-то карабины, у остальных кольты, бандиты Марко при ножах. У мексиканцев еще мачете могут быть. Длинные ножи такие, — уточнила Донна после вопросительного взгляда, и показала руками. Не слишком большие.

— Пушка, — напомнила Нэн.

— Это слухи, — хмуро возразила Донна, — никто ее не видел.

— Пушка? – Маэдрос поискал в памяти, но для слова cannon не пришли никакие мыслеобразы. Такого предмета в его прошлом не было.

— Рассказывали, что у Билла есть пушка, — сказала Донна нехотя. В ней всплыл некий страх – но словно бы не предмета разговора она боялась. – Однажды он угрожал, что прикатит и разнесет из нее весь город. – Посмотрела на братьев и добавила: — Колесная пушка с мексиканской войны. Не понимаете?

«Пороховое оружие большого размера?» — услышал Маэдрос в голове обеспокоенный голос Куруфина. – Бывает и такое? Плохо! Слишком сложно для этих диких мест!»

«Значит, не такие дикие».

— Не встречались, — сказал Маэдрос коротко. Обязательно нужно будет расспросить об этом подробнее. – В этих пустошах выглядит пустой угрозой.

— Не хотелось бы с ней встретиться, — проворчала Нэн.

— Значит, разведаем заранее и будем осторожны.

— Не так у нас много шансов встретиться с этим арсеналом и уйти живыми, — сказала спокойно Донна, ее опасения вдруг пропали. – Но с Божьей помощью может получиться. Давайте набивать патроны, а потом надо уходить. Заночуем в безопасном месте.

— Насколько хорошо ты знаешь окрестности? Можешь это начертить? – спросил Маэдрос, торопливо перебирая в памяти увиденное вчера: тропа в пустошах, выбитая ногами, копытами и колесами, глубокая и широкая расщелина – «каньон», подсказала память слово здешнего языка – возле которой они на эту тропу ступили, непривычно красноватые скалы в отдалении.

— Сейчас сделаю.

Из комода Донна достала потрепанную бумажную тетрадь и короткую деревянную палочку с заостренным темным концом. Открыв пустую страницу и с усилием прижав бумагу, она начала чертить, поясняя:

— Вот тропа в Калифорнию с востока. Вот город и долина. И вот плоскогорье к северу от нас. В его стороне было две фермы в низинах, теперь забросили. На плоскогорье много каньонов, еще сразу и не заметишь их, вроде овраг начинается под ногами, а он потом повернет два раза, и целый каньон откроется. Вот где-то там Билл и сидит. А я предлагаю северо-западнее пойти, там земля не такая каменистая, как с востока, много холмов и небольших низин, и лошадям пройти проще, и нас заметить не так легко. С водой везде плохо, но я там знаю пару родников, есть где лошадей напоить. Там можно провести несколько дней, меняя ночевки.

Палочка оставляла на сероватой бумаге знакомый графитный след. Одноразовый деревянный футляр для графитного стержня, вот и сбоку по палочке тянется пробка, закрывшая отверстие для него. Где-то их должны делать, и много. Не так, как у них, где мастера и художники сами делали себе трубочки из кожи, чтобы вкладывать и держать графитовые и свинцовые стержни… Маэдрос отогнал непрошеное любопытство. Итак, он видел первый чертеж этой сухой каменистой земли: тропа с востока на запад, сжимающие ее на востоке склоны плоскогорий, долину городка и речушку в ней, холмы, уходящие на северо-восток и область каменистых возвышенностей и каньонов, где скрывался враг. Что ж, врагов больше, чем он предполагал, но и время на подготовку у них будет.

И патроны.

Земля, в которую они пришли, оказалась немирной. Все мужчины здесь ходят с опасным оружием, бросаются такими словами, в ответ на которые и прежние смертные союзники Маэдроса хватались бы за ножи, и готовы отвечать за них. Это дикая окраина большой земли, на которой бдительный мир сменяется войной, и это было бы привычно, вот только цели этой войны… ничтожны. А ставкой могут оказаться даже лошади. Он горько усмехнулся.

И теперь им придется воевать просто за право не быть дичью в этой новой земле. И вот, первая карта военных действий уже перед ним. Он требовательно протянул руку, Донна вырвала страницу и вложила чертеж в его левую ладонь.

— Что с твоей правой, Майтимо? – спросила она, сощурив внимательные глаза. – Как с оружием-то управляешься?

— Ее сделал Куруфин. Чтобы я управился со всем, — ответил Маэдрос. Привычно согнул послушные стальные пальцы левой рукой и вложил в правую руку ложку, поднял ее в пальцах. Ханна вздрогнула, Нэн присвистнула.

— Кузнец ваш сделал? Железную? – старуха посмотрела на Куруфина с восхищением и почти испуганно, не его самого боясь, а чего-то запредельного, чего она не понимала.

— Железную, — эхом откликнулся Маглор. – Займемся патронами.

«Нам придется все ей объяснить, — сказал он мысленно. – Возможно, прямо сейчас, если мы недостаточно быстро поймем, как сворачивать эти самые патроны».

«Я предпочту объясняться наедине, так что постарайтесь понять быстрее, не стоит ронять дух двоих других».

Женщины торопливо убирали посуду со стола, складывая в угол. Донна принесла жестяные коробки, в которых был гранулированный порошок для зарядов, а еще мешочек с заостренными пулями и вощеную бумагу.

— Сколько пушек у вас выходит? – спросила она Маэдроса. – Карабин твой новый вижу, хорош, жаль, к нему патроны только фабричные.

— Еще три карабина Спрингфилд у средних братьев. Еще три кольта. Но зарядов немного. И у каждого свои клинки.

— Спрингфилд мужа я отдам тебе, — обратилась Донна к Маглору. – И не возражай, у меня свое ружье, привычное. У Нэн тоже, Ханна возьмет двустволку. Кольты у вас? — обратилась она к Младшим.

— У нас свое оружие, — чуть улыбнулся Амрод и указал на сложенные у стены луки и колчаны со стрелами.

— Индейский лук? — удивилась Донна. – Ну, дела... Что ж, это будет истинное Провидение Господне, если ваши игрушки помогут нам.

«Не спорь», — приказал Маэдрос нахмурившемуся было Амроду. А вслух сказал:

— Оружие куплено только вчера, нам нужно к нему привыкнуть.

— Можно пристрелять ружья на заднем дворе, — кивнула Донна. — Но лучше бы вы, братцы, все-таки помогли с патронами.

…Куруфин не делал ничего. Он так и остался стоять у стены, и лишь вертел в руках коробку патронов для карабина Шарпс.

*

В дом Билл вошел, фальшиво напевая приставучий мотив песенки, которую пели внизу погонщики:

— Cielito lindo, los corazones... как трогательно, на хер!

— Приказать им заткнуться? — спросил поджидавший его Ник.

— Да пусть развлекаются, пока я работу не дал, — Билл развалился в кресле и глубоко затянулся сигарой. — Рассказывай, что нового.

— Банда ушла из города, — сообщил Ник. — Перед уходом всех переполошили, один сопляк выступил с пафосной речью, пообещал грохнуть тебя прямо в логове и позвал всех с собой. Потом тихо-мирно свалили. Без стрельбы, сами.

— Вот что я тебе говорил, дураку? — удовлетворенно отметил Билл и выпустил дым. — Думать надо политически! Мы их прищемили, и эти красавчики сходу раскрылись. Дня не прошло. Теперь их выставили из города, и осталось подловить их в удобном месте и грохнуть.

Ник закивал.

— И как, нашлись долбанутые пойти на нас?

— Мужчины — нет. Только три бабы.

— Ого, — удивился Билл. — Какие дуры. И кто они?

— Донна Диксон, Старая Нэн и ее дочь.

— Донна на меня давно нож точит, да руки коротки, — бросил Билл и помрачнел. — С Нэн тоже понятно, старость ума не прибавляет. Но училка-то почему? Я ее не обижал. Пальцем не трогал. Я даже ей денег дал на школьные учебники! Какая скотская неблагодарность!

Ник с энтузиазмом поддержал, что это действительно скотство и низкая неблагодарность, но было поздно: хорошее настроение босса улетучилось, как дым сигары.

— Марко позови, — оборвал его Билл. — Разговор есть.

Марко вошел через несколько минут и застал совершенно другого Билла: злого, нахрапистого и решительного.

— Собирай своих парней, проверьте пушки и все прочее, — мрачно скомандовал он. — Выбери троих-четверых поумнее, кто знает местность, и отправь по долинам искать эту банду. Не стрелять, только найти. Остальные остаются здесь и готовятся. В город не ездить. Никуда не отлучаться. Ясно?

— А где их видели в последний раз? — спросил Марко.

— Они уехали вместе на ферму Диксонов, — ответил Ник.

— Босс, так что бы нам не собрать всех и не устроить налет на ферму? — спросил Марко. — Прямо там всех положим, и конец проблеме.

— Дурак ты, Марко, — заявил Билл. — Во-первых, налетом на ферму ты разозлишь мне город. А город и так перебаламутили, сейчас там все нервные, им надо дать время успокоиться. А во-вторых, поверь моей чуйке — этих на ферме уже нет. — Он вытащил из кармана свою любимую мексиканскую монету с черепом и подбросил в руке. Поймал, мельком взглянул и спрятал. — Если они не дураки, а они вряд ли дураки, то еще днем ушли с фермы в пустыню, теряться. Кого ты там положишь, на пустой ферме — пару кур и драного койота?

Марко мрачно зыркнул, но возражений не нашел.

— Если вопросов нет, то иди! Хотя, стоп. Еще вопрос есть, — Билл выдержал паузу и медленно и негромко спросил: — Не было ли в последнее время у твоих парней каких-либо ин-ци-ден-тов с с этой девчонкой, которая типа учительницы?

— Нет, босс, — ответил Марко, глядя прямо в глаза Билла честными карими глазами. — Не знаю ни о каких инцидентах. Никто ее пальцем не трогал.

Билл с минуту буравил Марко взглядом.

— Так какого же хера она с ними пошла? — заорал он.

— Не знаю, босс.

— Так вот! Скажи своим головорезам, и чтобы слово в слово! Нельзя срать там, где живешь! В собственном доме не срут! Поэтому в городе вести себя прилично! Чтобы не было никаких инцидентов, блядь! Узнаю, пристрелю к дьяволу! Передать, как я сказал! Понятно?

— Да.

— Пошел, — сказал Билл, и когда Марко закрыл за собой дверь и скатился по лестнице, добавил глухо: — Тут замешан кто-то из его сброда. Вот только кто кому врет — они Марко, или Марко мне?

На этот раз Ник предпочел промолчать.

*

Они ехали неспешно – низкорослые лошадки женщин не могли бы выдерживать быстрого шага их коней. Вечернее солнце высвечивало все складки этой пустынной, каменистой земли, которую даже осенние и зимние дожди не могли досыта напоить – трава росла островками и клоками. На возвышенностях свечами торчали колючие зеленые столбы, поднимая к нему боковые отростки, похожие на руки. В низинах рос колючий кустарник – разный, но сплошь колючий — и низкорослые деревья с узловатыми стволами, с их ветвей иногда свисали сухие плоды-стручки. Солнце днем поднималось невысоко, и это указывало на вторую половину осени, но день был на удивление теплым. Впрочем, северный ветер нес прохладу и обещал зябкую ночь.

Донна описала выбранный путь так: сделать крюк по холмам, чтобы из деревни видели их едущими на северо-запад, затем свернуть восточнее, пройти каменистой низиной, чтобы их следы потерялись, и сухим руслом подняться к маленькому источнику, скрытому камнями. Перед ними поднимется склон плоскогорья, в глубине которого обосновались противники. Здесь много расселин, поднимающихся вверх, отследить их все невозможно, а скрыться в них легко. Переходя постепенно севернее и восточнее, можно без труда скрываться несколько дней – а дольше тянуть не следовало, прокормить себя в этой непривычной пустынной земле будет сложно.

— Они храбры, но слабы, — бросил Келегорм на родном языке в сторону женщин. Пузатая, немолодая лошадь Нэн так и норовила притвориться хромой, чтобы идти помедленнее, и сперва Нэн щедро бранила ее словами, которые Маэдрос не всегда понимал, а затем Донна одергивала Нэн, требуя не сквернословить. Немного времени спустя все повторялось.

— Выбора нет, — ответил Маэдрос сухо.

Во второй половине дня они остановились, чтобы дать лошадям поесть. Сухой воздух вызывал жажду, но Маэдрос пил свою воду скупо, и предпочел напоить из фляги Гнедого. Казалось, их бедные четвероногие товарищи были в недоумении, оказавшись в царстве колючек и жесткой полусухой травы, и щипали ее с опаской. В то время как лошади женщин привычно объедали даже листву с некоторых колючек и, казалось, не страдали от нехватки воды.

Небольшую металлическую флягу Нэн сняла с пояса уже после того, как все напились, да еще извлекла из сумки вырезанный из дерева неровный маленький стакан. Плеснула в него из фляги, выпила одним духом и выдохнула. Разнесся запах перегонки с примесями тяжелых масел.

— Что это? – спросил Куруфин мрачно — он оказался рядом, Нэн с морщинистой улыбкой протянула флягу ему, и по его лицу сделалось понятно – он считает это невезением.

— Мое собственное виски! Своими руками варила и гнала, — заверила его Нэн. Маэдрос уже решил, что брат оттолкнет угощение, но тот неожиданно взял флягу и отпил изрядный глоток. Скривился.

— Очистка никуда не годится, — сказал Куруфин, резко выдохнув.

— И много ли ты, парень, гнал виски в свои лет двадцать? – спросила насмешливо старуха.

— Мне нужна перегонная машина, и будет гораздо чище.

Подъехал Келегорм, бесцеремонно протянул руку за флягой и тоже отпил. Закашлялся под удивленными взглядами всех трех женщин.

— Выдыхай после глотка, — бросил Куруфин хмуро.

— Редкая гадость, — сказал Келегорм с чувством. Теперь интересно стало Младшим, и фляга пошла по рукам.

— Так говоришь, словно впервые пробуешь, — здесь Нэн откровенно удивилась.

— Мы не пьем такое, — фыркнул Келегорм, и словно в ответ ему тяжело задышал Амрас после глотка слишком крепкого напитка. Амрод тоже успел отхлебнуть и фыркнуть не хуже лошади, а затем Донна подошла и твердой рукой отобрала у него флягу.

— Старая ты греховодница, — воскликнула она, впихивая флягу в руки Нэн, — парни не курят, не сквернословят, виски не пробовали — так ты их совращаешь на моих глазах!

— Не пьют виски, не курят… Вы, случайно, не святые? – хихикнула Нэн, но флягу заткнула и убрала.

— Кто? – переспросил Амрас весело, и Нэн осеклась.

— Святые или нет, а праведнее нас с тобой, грешниц, — отрезала Донна. – Убери свое пойло, оставь на ночь согреться.

Лицо Куруфина после этих слов будто окаменело.

После отдыха Младшие привычно и быстро скрыли следы стоянки, присыпав землёй лошадиный навоз и заметя следы копыт там, где они остались. Направление их пути изменилось, теперь они двинулись восточнее, к видневшемуся впереди красноватому краю возвышенности. Коротконогие лошадки временами переходили на рысь, стараясь угнаться за рослыми конями братьев, и маглоров Кусака все чаще фыркал и крутил головой: ему было скучно.

Куруфин поначалу замыкал их отряд, но вот он перебросился несколькими словами с Келегормом и поторопил свою светло-гнедую кобылу. Та беспокоилась, перебирала ногами и порывалась бежать невесть куда. А сам Куруфин был с виду невозмутим, но в нем бродило напряжение, и глаза лихорадочно блестели.

— Нужно поговорить, — коротко сказал Курво, поравнявшись с ним и коснувшись плеча Старшего. — Наедине.

Маэдрос придержал коня, и они пропустили вперёд Карантира на его караковой кобыле, обфыркавшей невозмутимого Гнедого, и Келегорма на темно-рыжей Осени.

— Я ошибся, — голос Куруфина скрежетал ржавчиной, словно после возвращения из Нарогарда во главе маленького отряда вместо войска.

— Поясни, — велел Маэдрос.

— Здесь незнакомая война. Мы ее не знаем, мы не умеем так воевать. Здесь новое оружие. Орудие больших размеров. А если стреляющее как револьвер? Я ошибался, Майтимо! Нам не справиться, — Куруфин ухватил его за плечо, цепко и яростно. — Не надо приходить на эту чужую войну! Надо уезжать! Я не хочу снова потерять тебя и никого из вас!

— Вот как? — сказал Маэдрос медленно. — Именно ты? Именно сейчас?

— Именно сейчас! — пальцы Куруфина скрючились, впиваясь больнее. — Пока все живы! Пока живы эти дурные женщины, будь они неладны! Они просто вернутся домой, но хотя бы живые!

— То есть, мы должны не просто отступить…

— Уедем, Майтимо! Немедленно! Пока моя ошибка не стала непоправимой для нас всех! — Казалось, Курво бросило в жар, глаза его покраснели. — Мы ничего не знаем об этой земле! Мы не понимаем, во что ввязались! Мы… ты не понимаешь! Ты поддержал меня — и лучше бы этого не делал! Я не рассчитывал идти в бой всемером с грузом из двух смертных старух и девчонки за плечами!

— То есть, бросить их и бежать? — спросил Маэдрос спокойно.

— Да, — выговорил Курво с усилием. — Чтобы все остались живы. Ты понял меня?

Маэдрос стиснул его запястье левой рукой.

— Я понял тебя. Но эти старухи и девчонка вряд ли теперь отступят. У них нет пути назад.

В его голове вихрем неслись воспоминания из бывшей жизни, и не только они.

Вот Куруфин и Келегорм лежат друг напротив друга на каменном полу подземного дворца — один пронзенный мечом, другой стрелами.

Вот Карантира приносят из стычки на поверхности, стрела пронзила его глаз, всего одна, но ее хватило, и уцелевшая половина лица кажется сердитой до сих пор.

Вот несут на плащах два изрубленных тела, залитых кровью так, что Маэдрос не сразу их узнает и не может различить в смерти — грязь и кровь уравняли их волосы до одного темно-багрового цвета.

…И вот они мчатся между алыми скалами, отступая по незнакомой красной земле, и выстрелы из нового оружия раскатами грома звучат со скал, потому что враги знают эту землю и скалы, а они — нет. И кто первый упадет на красную землю теперь на его глазах?..

— И я не отступлю, — говорит он. И лицо Куруфина стремительно теряет краски, словно вся кровь отхлынула от него. — Потому что наш выбор — не между сражением и бегством. Наш выбор между сражением по нашему выбору — и сражением по выбору врага. Потерять вас будет больно и в открытом бою, и при бегстве, если на нас нападут из засады в незнакомой земле.

— Ты обезумел? — спрашивает Курво прямо.

— Не больше, чем прежде. Мы не отступили тогда, когда надежды не было — и не отступим сейчас, когда перед нами всего лишь люди.

— Какая мне разница, — горячечно просипел Курво, цепляясь за его руку, — убьют вас теперь всего лишь люди или морготовы твари?!

— Ты только сейчас осознал это, верно? — Маэдрос снова заговорил мягко. — Каково потерять всех? Спроси у Кано. Он знает. А ты сейчас поедешь с нами, и весь вечер вы будете осваивать наше новое оружие. Наши стрелки нам помогут. И Морьо покажет, что запомнил. Едем.

Он ободряюще похлопал Курво по плечу, разрываясь между желанием обнять его и утешить — и ударить в челюсть, как порой поступали людские союзники со впавшими в панику.

Курво был прав.

И он сам тоже был прав.

К вечеру они поднялись по лощине с сухим, каменистым руслом на дне, и она вывела их к подножию красного склона, волнами уходившего на север и снижающегося к югу. По расщелине в склоне бежал скудный ручей, наполняя промоину у ее выхода и уходя после нее в песок и камень. Лошадей напоили вволю, но становиться на ночлег здесь было нельзя: внезапный дождь мог захлестнуть потоком воды всю лощину, и ветер стекал сверху, обещая стать ночью холодным и сильным. И потому они обосновались поодаль, немного повыше, в седловине между небольших холмов. Отсюда будет не очень заметен огонь.

А внизу в лощине можно ружья ваши пристрелять, сказала Донна — в согласие с мыслями Маэдроса, что звук отсюда выплеснется вверх, меньше расходясь в стороны.

Разбойник должен был уже получить вести, что против него выступил отряд из города. Но он вряд ли вышлет погоню. Разумнее ему оставаться в крепости… в укрытии, поправил себя Маэдрос, с некоторым трудом расседлывая лошадь, в этих местах маловероятна настоящая крепость, в краю дощатых домов, частоколов и землянок!

Келегорм молча подошёл и помог Старшему, удобно сложил его снаряжение на землю. Да, слуг здесь будет не хватать, и это не семейная пирушка в лесу, где без них обходятся лишь несколько дней!

Итак, укрытие врага в каньоне — в худшем случае это небольшое укрепление из бревен, а может быть и простые дома, и даже пещера, да загоны для передержки краденого скота, которые не стоит оставлять без охраны. Разбойник не будет его преследовать, зачем. Он разошлет разведчиков и будет ждать. Время работает на него в этом незнакомом скудном краю. Несколько дней — и придется добывать себе пропитание охотой, а по здешним меркам это значит выдать себя выстрелами. Положим, об оружии близнецов здесь не думают как о серьезном, враг его не учтет. Зато есть где-то в этих землях вскользь упомянутые «индейцы», быть может, тоже недобрые. Итак, враг будет выжидать и рассылать разведчиков, и даже пропавший разведчик укажет ему их положение. И его логово нужно найти как можно скорее. И найти ответ на вопрос, как выманить его на бой — или как совершить налет на его убежище и уничтожить в нем.

— Присмотри за Курво, — сказал Маэдрос, придержав Келегорма за рукав. — Он слишком хорошо понимает сложность. Ему тяжело.

…Курво будет легче, когда он займётся делом.

— Справимся, — Келегорм коротко улыбнулся, словно бы говоря разом обо всем. Расправил плечи и повернулся к брату.

Маэдрос окинул взглядом маленький лагерь. Женщины успели развести небольшой огонь из собранного братьями колючего хвороста, и Ханна взбалтывала простое тесто на воде для лепёшек, а Нэн, которую оттеснили от готовки, удивлённо смотрела на близнецов: Амрод бросал на сковороду ломти копчёного мяса, Амрас установил на камнях котелок с водой и теперь спрашивал, из чего здесь можно приготовить взвар для питья.

— Хозяйственные у тебя братья, — сказала Донна.

Маэдрос посмотрел ей в глаза — она другое ведь хотела сказать, да начала с похвалы, должно быть, привычно.

— Как в душу ведь глядишь, Май, как там тебя дальше, — сказала она неловко.

— Спрашивай прямо, — предложил он. — Не гладь словами перед тем.

— Вы совсем чужие здесь, парни, верно?

— Я не сверну с дороги. Не бойся. Каким бы чужим не был.

— Чего боится твой средний? Чего хотел?

Маэдрос подумал мгновение.

— Все мы боимся терять близких. Некоторые — сильнее прочих. Не потому, что поддаются страху, а потому, что ясно видят опасности. Яснее прочих.

— Будто ты не боишься.

— Я отвык бояться.

— С ружьём-то новым управишься, Железная рука? Твое ружье у Такера лучшим было.

— Вот после ужина спустимся вниз и пристреляем. И поговорим, — добавил Маэдрос веско. Поколебавшись, женщина кивнула, дрогнул серебристый узел волос на ее затылке.

Ее доверие походило на пригоршню горячего серебра, отвешенную щедро, и руку сейчас оно жгло. Знакомо жгло… Всего лишь старая смертная, она пошла за ним поперек всей толпы сородичей… Это заслуживает правды. Хотя бы той, которой он готов делиться.

А ещё ему нужна помощь. И не только для себя.

В ожидании ужина он достал и развернул спрятанную под рубашкой карту, всмотрелся в нее и задумался. Каково должно быть ущелье, пригодное для убежища людей и скота разом? Широкое, чтобы его не заливало водой, или с несколькими уступами по берегам. С запасом воды на дне: озером или подпрудой. С несколькими выходами, чтобы не попасть в ловушку, если перекроют главный путь. В него потянутся тропы с разных сторон. Выслать разведчиков ночью, чтобы разминуться с дозорами врага — и возможно, завтра они поймут, где его искать. И лучше представят, что делать.

Он нашел взглядом Амраса, который с видимой беспечностью сыпал в котел порошок от Старой Нэн. От котелка потянуло терпким и горьким запахом.

— Кто у вас караулить будет? — спросила старуха, ухмыляясь. — Вот ему кофейку на ночь, взбодриться.

«Вы будете нужны мне ночью», — позвал Маэдрос беззвучно.

«Я думаю о том же, — коснулась его ответная мысль Амраса. — Ваше новое оружие слишком грохочет и воняет. Мы найдем его логово тихо, и разбойников станет поменьше».

«Вы найдете его логово или путь к нему тихо, и тихо вернётесь. Вы мне нужны целыми».

«Старший…»

«Вы мне нужны живыми», — сдержать горечь не удалось.

Амрас очутился рядом одним прыжком. Коротко обнял за плечи. А говорить и думать ничего не стал.

Еда вышла на сей раз торопливой, словно хотелось поскорее с ней покончить и перейти к действительно важному. И все же снова вкус мяса, копчёного и обжаренного, и кисловатый вкус лепёшек, торопливо испечённых на камнях, взбодрил Маэдроса, стал ещё одним прикосновением к жизни. Горький отвар из котелка был на вкус неприятен, но согревал и бодрил. Тепло разлилось по его жилам, а с ним окрепла уверенность. Они справятся.

Маглор с жёлтой лепёшкой в руке кивнул ему с другой стороны костра. Пора.

— Мы с братьями побеседуем, — проглотив остатки, сказал Маэдрос Донне, — а потом я хочу поговорить с тобой.

Она кивнула молча и погладила ружье в чехле рядом с собой. Старая Нэн, которая, судя по ее движениям и бодрости, была вовсе не так ещё стара, как казалась, только закивала и отхлебнула из своей фляги. Эта будет спать крепко. Ханна куталась в одеяло, опасливо посматривая на братьев, словно боялась и их тоже. Ее волосы спутались, на лице остались сухие мазки теста, а на лбу размазалась сажа, и казалось, ее это не беспокоит.

Маглор бесшумно возник неподалеку, подошёл к ней, присел. Девушка вздрогнула.

— Я обещаю тебе, — Маглор говорил тихо, и если бы Маэдрос не прислушался, даже он не расслышал бы, — ни я, ни мои братья не причиним тебе вреда. Ты наш стрелок и воин, наш товарищ. Ты в безопасности. Даю слово.

Страх и надежда попеременно отразились на ее лице, и продолжали бушевать внутри, когда Ханна справилась с собой. Она кивнула медленно, почти нехотя. Мысли ее метались, их можно было бы легко прочесть сейчас — но Маэдрос подавил в себе неуместное любопытство. То, что он там прочтет, догадывался он, ему не понравится.

Нэн тоже косилась туда, прислушиваясь.

Какая насмешка судьбы, если поглядеть со стороны — он, водивший многотысячные армии, сейчас командует отрядом из братьев, двух старух и запуганной девицы…

Не запуганной, поправил он себя. Свой страх она переломила. А он… Он будет ценить каждого, кто верен и кто способен стрелять.

Внизу, у иссякающего ручья, его ждали. Маглор спустился за ним, след в след. Казалось, не по себе уже всем средним, и даже Келегорм, перебирая гриву своей кобылы, успокаивал словно бы не только её, но и себя.

— Младшие вызвались на ночную разведку, — сказал Маэдрос на родном языке. Люди слышат не так хорошо, но лучше быть осторожнее. — Они поищут тропы к вражескому убежищу. Если повезёт, утром мы будем знать, где искать врагов.

— Что ты хочешь делать дальше? — Куруфин был с виду спокоен.

— Изучив их укрытие, мы поймём, что сделать дальше. Выманить ли наружу или пробраться внутрь…

— Зачем? — ох, эти скрещенные на груди руки и взгляд снизу вверх. Атаринкэ, «Маленький отец»…

— Затем, что если нас собираются убить, приходится действовать.

— Я говорил тебе и скажу снова при всех: я ошибался! — глаза Куруфина нехорошо блестели, как в лихорадке после раны. — Я призвал к сражению, рассчитывая на помощь людей, а не на то, чтоб в одиночку идти на смерть! Куда ты ведёшь нас, Майтимо? И ради чего? Победить ценой своей жизни свору разбойников на дороге?

— Времена, когда мы командовали десятками тысяч, прошли, — сказал Маэдрос. — Ни войска, ни крепостей. Придется справляться самим.

— Не смей, Старший! Не смей делать вид!.. — Куруфин вдруг почти задохнулся. — Мы ещё не владеем этим оружием — и ты хочешь выйти на бой с врагом вот так? Недоучками? Зачем, повторяю я, ради чего?

— Чтобы на нас не охотились, как на дичь, Курво. Потому что мы не дичь, — Маэдрос добавил холоду в голос.

— Ты не понял меня, Старший. Мы здесь — зачем? Чтобы сложиться в бою с разбойниками, едва снова прикоснувшись к жизни? Ради этого мы пустились в этот путь? Чтобы с позором вернуться обратно в смертную темницу?

— Говори яснее, Курво, — мягко попросил Маглор, сидевший теперь на каменном обломке.

— О, я скажу яснее, и пусть Младшие слышат меня тоже!

— Остынь, — Келегорм положил руку брату на плечо. Тот ее оттолкнул.

— Я не хочу потерять и тебя снова! В бессмысленной драке со скотокрадами где-то на краю света, в пыльных пустошах! Я не хочу видеть тебя снова в крови, под колючками и камнями вместо синдарских пещер! И особенно не хочу — самому привести вас в эту подстроенную нашими тюремщиками ловушку!

Настала тишина.

— О, — фыркнул Амрод, — ты и впрямь думаешь, что Строители мира озаботятся тем, чтобы натравить на нас разбойников?

— Достаточно было лишь привести нас туда, где разбойников хватает… Ладно! Нет, я не думаю, что нас отправили умирать. Но мы и сами неплохо с этим справимся! Как это глупо — погибнуть в первых же боях с чужими людьми, чьих имен мы не знаем, и которых через день забудут! Да, я виновен, я втравил вас в эту глупую затею, теперь я же говорю вам: уходим! Прочь отсюда! Пусть за стадо скота сражаются другие глупцы!

— Хватит, Курво, — сейчас потрясти его, чтобы справился со скачущими мыслями, или подождать… — Да, сам бы я не стал призывать смертных к восстанию. Они слабы и трусливы, и мы ничего не знаем об этом мире. Я поддержал тебя, потому что ты был прав — от врага нельзя бежать. Бить в спину беглецам — куда уж проще? Вдобавок, теперь с нами едут женщины, которым я обещал защиту и помощь. Они поверили нам, поверили тебе, поверили моему слову. Они заплатят жизнью, если мы его нарушим. Так ли мы хотим начать наш путь в этой земле? С побега? С бесчестья? С предательства?

— Отдай бесчестье мне! С бесчестьем можно жить!

Вскинул голову Келегорм, неверяще фыркнул Карантир, а Младшие переглянулись. Молчание прервал Маглор.

— С потерей тоже можно жить дальше, поверь, — тихо заметил он. — Даже если сначала кажется, что нет.

Маэдрос заставил себя смотреть только на Куруфина. Не сейчас. Потом. Они все останутся живы, и потом можно будет говорить. Или молчать, если так будет легче.

— Курво, я не верю своим ушам… И это говоришь ты, столько раз бросавшийся в самую жаркую схватку?!

— Тогда у нас был смысл! У нас была цель! Высшая цель! У нас была Клятва и память об отце, мы должны были вернуть себе единственные в Арде камни, в которых хранится изначальный Свет…

— Ты не так это говорил, — прервал его Маглор. Он чуть наклонил голову, будто вслушиваясь. — Тогда — не так.

— Что?..

— Ты не так звучал. В твоих словах была истина, в твоем голосе — вера, и ты весь был огнем и яростью. Я помню. А теперь — ничего. Просто слова.

— Но тогда… — голос Курво упал и охрип. — Если ничего нет… нет Изначального Света… Зачем тогда — все?

Настала тишина. Было слышно, как свистит ветер в скалах, и как одна из женщин тихо напевает у костра. Потом и голос пропал.

И сквозь эти звуки, как из-за зыбкой занавеси, проступила пустота.

…Посмотри же на меня. Ты бежал от меня ночь и день, а уйти не смог. Смотри же. Вглядись. Прислушайся. Слышишь слова Курво? За ними нет ни страсти, ни жизни, за ними — я. Сияющих камней больше нет в твоей жизни, вместо них — я. И разве освещал когда-либо Изначальный Свет эту пустошь, эту бесплодную, бесполезную, уродливую землю? Больше нет цели, за которую напрасно гибли эльфы по твоему приказу. Ничего больше нет. Только я. Смотри же на меня. Я — теперь все, что ты есть…

Казалось, весь мир погрузился в серую, вязкую тень, а лица братьев сделались далёкими, бледными и погасшими, будто у мертвецов — о, как хорошо он помнил их такими!

Вдруг ветер затих, и отчётливо донёсся неожиданно мягкий, с хрипотцой, женский голос:

Когда же плоть моя умрёт,

Придёт борьбе конец,

Меня в небесном доме ждёт

И радость, и венец…

Куруфин поднял руку, коснулся горла, словно искал нечто — и не находил его.

— Курво, — Келегорм обнял замершего брата за плечи. Для него, простого и воинственного, все было яснее. — Мы справимся. Поверь.

— Это бессмысленно, — повторил Куруфин, и отчаяние в его голосе было страшно знакомо. — Ради чего?

Маглор вскинул голову, казалось, в его глазах блеснули слезы. Маэдрос шагнул к Курво, встряхнул его за плечи несколько раз, а затем прижал к себе, словно в детстве. Словно долго его не видел — и ведь так и было, если вдуматься…

— Ради нас. Нет у нас больше сокровища, Курво. Только мы сами. Если мы сейчас отступим — будем ли это ещё прежние мы? Снова бежать, снова прятаться? Разве перед нами Моргот? Перед нами лишь разбойники, что обещали нас убить. Не бойся за нас, Курво. Мы справимся.

…Потому что он должен был сказать именно это, понял Маэдрос в тот самый миг. Чтобы удержать их. Чтобы не утерять веру хотя бы в себя — сейчас, когда в душе раскрылась пустота, и смысла не было ни в чем больше.

Просто Курво встретился с этим — первым из них.

Маглор бесшумно появился рядом, его руки легли поверх ладоней Маэдроса. Карантир, Амрод, Амрас — они все шагнули друг к другу сейчас.

Они молчали, но это больше не было пустотой.

Фыркали неподалеку лошади. Шумно чесалась одна из них, и перебирал ногами вороной Кусака. Журчала, переливаясь по темно-розовым камням, вода.

…Наверху тоже сделалось тихо.

— А женщины нас научат, — сказал Маэдрос тихо и веско, разжимая стиснутые на плечах Куруфина пальцы. — Позже я пришлю ее вам помочь. Отправляйтесь, — он посмотрел на Младших. — Вздумаете не вернуться, я вас сам убью. Морьо, бери свой… Спрингфилд, вспоминай, как с ним обращаться, показывай братьям. Я иду учиться.

Он ещё на мгновение стиснул пальцы на плече Кано. А потом повернулся и двинулся наверх, в лагерь, где женщины ожидали завершения споров. Нужно было торопиться, пока не стемнело, и они не перестали различать мелкие предметы. Люди же.

— …Идиот. Болван… — прошептала Донна, даже не пытаясь орать и предупреждать своих спутниц, и от того ее ужас и ошеломление делались еще глубже. — Тупой самонадеянный кретин! Господь милосердный, а я обрадовалась!..

— Стой, — тихо сказал Маэдрос, перехватывая ее занесенную в ярости руку. — Слушай. Я дерусь коротким и длинным клинком. Стреляю из арбалета. Я воюю много лет. И я очень быстро учусь. Это всего лишь разновидность арбалета, я к ней приспособлюсь. Успокойся. Перестань бояться и учи меня.

— Воюешь много лет — и не умеешь стрелять? Как может быть такое? — Донна выдернула руку с трудом, и лишь потому, что Маэдрос сам разжал пальцы, не желая ее принуждать. — Силен ты, однако…

Странным образом, это успокоило ее. Она взяла свой Спрингфилд и начала неспешно заряжать, давая снова рассмотреть каждое движение. Ее руки еще вздрагивали.

— Откуда ты взялся на мою голову?

— Издалека, — сказал коротко Маэдрос. — Из очень дальнего угла мира.

— Господь, дай мне терпения… — она шумно вздохнула, переводя дух. — Ты всерьез думаешь научиться стрелять за одну ночь?

— Не стрелять, а пользоваться ружьем, — напомнил Маэдрос. — Стрелять я умею хорошо.

Он не стал повторять про железную руку. Только вспомнил, как пришлось после лука приспосабливаться к гномьему арбалету, когда одна рука может лишь поддерживать и направлять. Он смотрел на движения женщины, давно заученные и бездумные, которые она замедляла сейчас лишь усилием воли, и мысленно раскладывал, как повторить это левой.

Прозвучал оглушительный выстрел. Одна из трёх вершин колючки в конце лощины отлетела прочь, разбрасывая куски зелёной плоти. Взвизгнули и захрапели лошади поодаль, донёсся громкий уверенный голос Келегорма, который их успокаивал.

— Повторяй, — Донна сунула ему карабин. — Я поправлю.

Мысленно держа образ ее рук перед глазами, Маэдрос стал воспроизводить ее движения. Медленно, чтобы не сбиваться. Утром он сделает это быстрее.

— Правильно, — сказала она с удивлением. — И снова правильно… Господь милосердный, ты меня что, нарочно напугал?

— Нет. Зачем мне это?

— Вдруг ты решил, что это смешно.

— Ты мой стрелок. Ты учишь меня. Зачем мне смеяться над тобой?

— Потому что я всего лишь женщина, например? — сказала Донна невесело.

— Женщинам с непривычки может требоваться больше храбрости, чтобы сделать то, что привычно мужчине. Это достойно уважения. Над чем здесь смеяться?

И все же она сама рассмеялась и закрыла лицо руками.

— Господи, для чего ты мне послал проповедника, да еще такого красивого и так поздно? — сказала Донна скорее самой себе. — Если мне суждено умереть, я умру, хохоча как никогда.

Маэдрос ее не понял. Почувствовал лишь, что она боялась уже не больше, чем обычно, просто подбадривала себя такими словами.

— Мало что в мире суждено. Не пугай себя преждевременно, — предложил он.

— Все в этом мире уже предписано Создателем нашим, — сказала Донна назидательно. — Мы просто не знаем, что именно он нам предписал. Жизнь или смерть, ад или рай… Слушай, Май… а христианин ли ты вообще?

Здесь осталось только порадоваться внимательности, с которой он слушал местных вчера и утром и саму Донну за обедом.

— В Создателе я не сомневаюсь, если ты об этом, — сказал он сдержанно.

Хотя бы потому, мысленно добавил он, что своими глазами видел тех, кто строил и хранил этот мир… Вслух этого говорить не стоило. Во-первых, здесь что-то произошло с верованиями, во-вторых, за прошедшие тысячи лет смертные об этом все равно напрочь забыли.

— А, так ты просто невежда, как иные мужики, — ввернула Донна с заметным удовольствием. — Завоевался в своем дальнем углу… Хм, а где у нас такой дальний угол?

— На севере, — сказал он наугад. — Допустим, я невежда…

Перехватив ружье так, как доводилось когда-то держать арбалет, и как держал его Карантир в лавке оружейника, он поискал глазами подходящую цель. Донна тоже огляделась, прищурясь.

— Правую верхушку того кактуса, — предложила она, указав пальцем. — Нажимать на спусковой крючок надо плавно, медленно. Будь готов к сильной отдаче. С севера, говоришь? Индейцы канадские вас, что ли, вырастили?

Назначение маленькой петли наверху ружья — для прицеливания — он понял сам.

— Нет, стой. Не шевелись… — Донна деловито обошла его кругом. — В плечо упри получше, понадежнее. — Поправила сама. — А то отдачей выбьет плечо, или замком в зубы твои ровные, то-то будет весело. Вот так. Нажимай плавно.

В плечо мощно ударило. Значит, если стрелять долго, плечо заболит, особенно с непривычки, понял он. Зато выстрел идет совсем по прямой, по крайней мере, на таком расстоянии, и поправки на ветер и тяжесть не нужны вовсе. Если стрелять на дальность, пожалуй, могут понадобиться… позже он это проверит.

Колючка чуть вздрогнула. Но макушка осталась на месте.

— Хорошо для первого раза, — Донна внимательно на него смотрела, словно проверяя, не шутит ли он все-таки.

— Допустим, я невежда, — повторил Маэдрос, тщательно перезаряжая карабин. — Как из этого следует предопределенность?

— Может, ты и Библию не читал, рыжая твоя голова? И в церковь не ходил?

— Я или воевал, или работал, — как бы постараться ей напрямую не соврать? — Знания о том, что Создатель существует, мне было вполне довольно. Так что тебя смущает?

— Господи… — повторила Донна уже в который раз, всплеснув руками. — Да ты католик, что ли, рыжая голова? За что мне это все? Мало того, что стрелять не умеет, так еще небось и католик, Святого Писания не читавший!

Маэдрос тщательно прицелился, промедлил, не решаясь, затем снова выстрелил. Отлетела оставшаяся верхушка кактусовых лап. Медленно повторил все движения ещё раз, готовя Спрингфилд к бою. Огляделся, подыскивая новую цель.

— Вон тот, — ткнула зло пальцем Донна в кактус, отстоящий в два раза дальше. — Попади для начала.

Он медленно и тщательно отмеривал порох из маленького сосуда.

— Ты не ответила.

— Я, положим, не проповедник, — сказала Донна хмуро, когда дальний кактус вздрогнул. — Низко взял.

— Ну, ты же не мужик и не невежда, — вернул Маэдрос ее слова.

— Ну, хорошо, пропащая ты душа. Вот я скажу, что Господь наш Иисус и Отец его уже все в нашей жизни рассудили и выстроили, наперед решено, попаду я в ад или рай, и что я в жизни натворю, и остается только прилежно трудиться, делать, что должно, и надеяться. Легче тебе стало?

— Нет, — сказал Маэдрос. — Зачем тогда ты выступила со мной против Большого Билла, если ему все равно суждено быть убитым? Почему не сидишь дома и не ждешь, когда его убьют?

Теперь перезарядить побыстрее. С четвертого раза у него получилось ускориться.

— Потому что я хочу хоть попытаться эту сволочь пристрелить за Александера! Может, это я или вот ты, и будем орудием Господа, которое его поразит!

— Но это ты решала, ехать или нет. Никто не примет решения за тебя.

— Господь наперед знал, что я решу, — отрезала Донна. — И уж, наверное, он знал, что в наш город занесет таких сумасбродов, откуда не ждали. Не знаю уж, зачем Господь выбрал таких… невежд как вы, ружья в руках не державших. Точно, индейцы вас украли и вырастили, хорошо хоть ума сбежать хватило. Ты братьев-то зови, что ли. Пусть тоже стреляют.

Кажется, спорить с ее странными идеями было бессмысленно. А с ее идеями об их происхождении даже не надо было. Еще немного она так поразмыслит вслух — и готовая легенда сложится.

— Позову чуть позже.

— Так стемнеет совсем.

— Мне не мешает.

— Вот же ж упертый! Зови братьев, пока я хоть что-то вижу! — сказала она с негодованием. — И что, твои братцы такие же невежды?

— Слушай, Донна, — сказал Маэдрос сквозь зубы. — Мы все владеем оружием и ремеслами. Я еще посмотрю, кто здесь невежда. Какого… рожна тебе от них еще надо?

— Зови своих обормотов, — повторила женщина и вздохнула. Ее воинственная вспышка уходила, сменяясь терпеливой усталостью. — И главное, девчонкам не говори ничего, не пугай. Пусть думают, что вы новые ружья пристреливаете.

…Потом Келегорм очень возмущался. Выстрелы пугали их лошадей отчаянно, ему пришлось приложить все силы и всю волю, чтобы удержать их и запретить спасаться бегством.

А коротконогим здешним лошадкам, оказалось, все нипочём, лишь бы стреляли не над самым ухом.

Младшие без него выпили на двоих больше половины котелка этого горького отвара под названием кофе и умчались. Остальное Нэн оставила «нарочно для караульных»: даже горький запах этого варева бодрил. Братья разделили стражи на четверых, и Маэдрос взял себе первую, потому что знал — сразу не заснёт.

И если в первую ночь они засыпали, словно дети, то сейчас каждому найдется, о чем подумать в звёздном сумерке.

Он сидел, всматривался неотрывно в небо, где уже и звёзды исказились, сдвинулись со своих мест, где созвездие Серпа сузилось и сделалось ковшом, а Луинамирэ сдвинулась далеко в сторону, и вокруг нее больше не вращался небесный свод. Ему хотелось бы думать о том, что это значит. О том, что сделало мертвым камнем Луну. А думалось все больше о тяжести карабина в руке, и о том, что ствол при выстреле дёргает чуть вверх, и нужно подправлять его.

Когда Келегорм сменил его, Маэдрос опустился на попону, завернулся в плащ — и, сам того не ожидая, ушел в глубокий сон.

*

Чаще всего он видел-слышал в этой Грезе Маглора. С тех пор как тот здесь все же появился, он не оставлял Маэдроса одного слишком надолго, и иногда его звучание напоминало дружескую брань.

Двое средних держались вместе, как и до последнего, и даже Маэдросу был слышен диссонанс их песен. Они держались друг друга, держали друг друга — и поддерживали неким образом в себе этот разлад, эти вплетенные в них резкие ноты.

Встречать их было тяжело. Всегда приходили воспоминания, а потом мысли, что он не сделал, чтобы они не стали такими. Они, эти мысли тоже были диссонансом, подсказывал ему разум, но он сжился с ними — как можно было действительно счесть их фальшивой нотой?

Легче было с младшими, простыми и ясными. Он видел-слышал их поющими вместе, как два языка пламени, то злого, то ласкового. Они повторяли здесь, как и там, друг за другом все разлады своей мелодии, не особенно задумываясь, принимая ее как есть и повторяя дальше. Приближаясь, он слушал их — и не вмешивался.

Одинокая песня Карантира, похожая на звон гонга и охотничьего рога, встречалась вблизи Маглора или неподалеку от двоих средних. Карантир радовался созвучию-соприкосновению, когда оно случалось, но нечасто стремился к нему сам.

И только в Маглоре Старший не мог расслышать неверных нот. Он просто был, притягивал к себе одним видом и звучанием своим, а потом исчезал, чтобы вернуться, и разбудить, и сказать что-то о других…

Лишь к отцу у них не получалось приблизиться. Его вспышки голоса и света оставались далёкими и раскалёнными, словно окутанными пеплом. Словно отталкивающими всех. И каждый раз, пытаясь к нему подобраться и отступая от жара и пепла, Маэдрос надолго оставался наедине с чувством своей слабости и бесполезности. И оттого пытался все реже и реже.

К ним приходили иногда… обитатели грезы, звал их Маглор. Их звук-образ был ясным и простым, они пытались порой заговаривать с ними — но Маэдрос не чувствовал, что ему есть о чем говорить с ними.

И так длилось очень долго. Собственная память и соприкосновения с братьями заполняли эту длительность, и было смутное понимание некоего ожидания от них — и усталого своего отторжения, вызванного чужими ожиданиями.

Что вы ещё от нас хотите, думал он иногда, когда эти чужие чувства доносились до него отзвуками и отблесками. Мы уже все сделали и гораздо больше, чем хотели.

Однажды… что-то собрало их вместе, а это бывало нечасто. Здесь было время и место разговоров наедине — в те времена, когда не говоришь с собственной памятью.

Потом пришла эта музыка, печальная и спокойная, тихий свет удивительной глубины звучания. Таковы Строители Мира — их настоящий облик, не тела, в которые они одеваются. Пришла, чтобы…

Кажется, они спорили об этом. Принимать ли их предложение.

Маэдрос лучше всего помнил, как спросил об отце — предложат ли ему такой выход? Предложат ли ему отправиться с ними вместе? И ему ответили — он выбрал другой путь, один.

Зачем вам это, спросил тогда Куруфин, выкрикнул, спел, задребезжал голосом в сумраке, вам ведь нужно, чтобы мы оставались здесь и не мутили воду!

Не нужно, грустно отозвалась музыка со всех сторон. А вам разве нужно — это?

Нам не нужны подачки, зазвучал тогда трубно Келегорм. Отпустите нас или оставьте в покое.

Я ещё не могу открыть для вас ворота домой, отозвалась печальная свет-песня-музыка. Но я могу открыть их на другой путь. Может быть, вы захотите отправиться в путь, а не бродить и грезить здесь. Грезы покоя оказались бесполезны для бурных и беспокойных. Мы не знали, что так бывает. Теперь знаем.

Мы знаем, что вы не собирались нас выпускать, спели двое младших на один голос. Это же мы затеяли третью усобицу. Мы сожгли город. Но возможно, вы не прочь избавиться от нас вовсе. Мы согласились бы. Жаль только, что не увидим больше мать.

Я не говорю, что не увидите, прошептала музыка. Я лишь предлагаю третий путь вместо двух прежних.

Что от нас за это захотят, сухо зазвенело со стороны Карантира. Он звучал сомнением и недоверием.

Мы дадим вам советы. Попробуйте выполнить их. Но сперва, пропела свет и музыка, я обращаюсь к одному из вас. Ты можешь вернуться домой. Ты — сможешь.

И Маглор ответил ей тихим и чистым звоном: снова одним из семерых? На сколько лет? Нет, пропел он совсем живым голосом, я иду с ними вместе. Я не смогу в одиночку вынести горе матери по остальным, да и ее радость тоже.

Сумерки отступали, пока они звучали. Теперь под их ногами была земля, устланная сухой травой. Из теней выскальзывали отблески света, простые и игривые, и обращались лошадьми, касаясь сухой травы. Самый темный и грозный скользнул к Маглору, укрылся блестящей черной шкурой, потянулся к нему головой. Большой и медный манил к себе сильнее всего, Маэдрос невольно потянулся к нему мыслью и памятью о теле, коснулся его — и услышал спокойную и сильную жажду жить и бежать вдаль.

Они согласились быть вашими товарищами, прозвенела музыка с чуть меньшей грустью, словно тихо улыбаясь вдалеке. Вас не отправят беспомощными в пустоту. Вы будете знать речь.

И что же теперь, спросил Маэдрос последним из всех, прозвучав своей медью и сталью. Что нам нужно будет сделать для вас? Что же нужно вам самим, строители и хранители мира?

Свет-звук-музыка приблизились, охватывая его со всех сторон…

Сейчас он вспомнит.

Сейчас.

Под ним зашуршала постеленная попона, захрустела сухая трава. Память беспощадно ускользала сквозь веки, сквозь пальцы, сквозь ощущения шерстяного колючего одеяла, наброшенного поверх неснятой одежды, запаха дыма, кожи седельной сумки под головой…

Он снова упустил ответ. Пальцы левой руки Маэдроса сжались, но лишь наскребли полгорсти сухой красноватой земли.

Заброшенная старая тропа облегчила лошадям путь наверх. Когда-то люди ходили здесь чаще, а теперь остались лишь светлые полосы на камнях от их ног и несколько почти смытых водой рисунков зверей на стене, в выемке. Отдохнувшие и соскучившиеся кобылы шли бодро, и амродова, с похожей на цветок отметиной во лбу, все прихватывала его зубами за рукав. Хотела быстрее. Хотела бежать и играть. Глупая, думал он, ноги здесь поломать ещё!

Наверху было прохладно. Лёгкий ветер дул с северо-востока, обещая холодную ночь. Когда они выбрались наверх, только всходила Луна, этот изрытый отметинами круглый небесный камень, такой непривычный в этих смещенных и перекошенных небесах. Амрод осмотрел ещё раз звездный купол над головой, нашел взглядом знакомые звёзды и положил себе разобраться с этой загадкой позже. А сейчас в звёздном и лунном сумраке он видел старую тропу, ведущую на восток, и уверенно направил по ней лошадь. На этой скудной земле растения и травы должны возрождаться долго, а значит, чужие пути будут им приметны даже в темноте.

— Курво сильно накрыло, — задумчиво проговорил позади Амрас. — Он даже не подначивал нас сегодня.

— Не сейчас. Смотри лучше вперёд.

— Думаешь, нас ждёт хорошая драка?

— Нас ждёт нечто интересное, будь уверен.

— Даже на Больших Лугах редко бывал такой звездный свод...

Воздух был сухим. Северный ветер нёс ночной холод, но успел растратить влагу по дороге и не размывал очертания звёзд, особенно холодных и далеких теперь. Они ехали в этом жемчужном свете молча, Луна бросала их тени на каменистую землю и клочки сухой травы. Иногда подобие других старых троп пересекало их собственную, и Амрод, оглядевшись, выбирал более явную, запоминая приметы на обратный путь, а дважды даже создал их сам, начертив камнем на земле руну "Ф" едва заметно.

— Хороший следопыт заметит, — Амрас был недоволен.

— А среди скотокрадов и грабителей он есть?

...Прежние люди на их землях долгое время решали свои дела сами, и лишь в годы после Битвы Слёз, когда вокруг Амон Эреб, почти смешавшись, жили эльфы двух народов и остатки смертных беорингов и людей Бора, они столкнулись с этой стороной людской жизни. Воровство. Отчаяние, переходящее в злобу. Обездоленные люди сами сбивались в малые отряды ради обороны и добычи еды — и случалось, они не только сражались с врагами, но и отбирали последнее у соплеменников. Себе в награду. Сами люди были к таким безжалостны. Но разве здесь, в этом нищем краю, была война? Донна не упоминала о таком. Значит, не отчаяние толкнуло этих людей грабить и убивать.

— Или грабитель тебе всегда глупец?

— Слепец. Хороший следопыт найдет себе другое применение.

— Они не в отчаянии, — Амрас усмехнулся его мыслям. — И не глупцы.

— Затер бы уж сам!

— Следы.

...Два свежих лошадиных следа тянулись на северо-восток, вперекрестье с их путем. Братья осмотрелись, надеясь увидеть вдалеке всадников, но здешний простор был изрыт низинами, промоинами и небольшими оврагами, и скрыл от них вражьих разведчиков.

Все снова делалось просто сейчас. Позади свои, впереди враги.

Амрас вытащил револьвер, который отдал ему Маглор перед выездом. Взвесил в руке, улыбнулся, спрятал. Оружие ближнего боя, не более.

Не сговариваясь, они развернули безымянных ещё лошадей и пустились в погоню.

Цель свою они увидели в лунном свете — две серых фигуры всадников в широкополых шляпах, их приземистые лошади неспешно брели по гребню невысокого холма, и всадники временами привставали на стременах, оглядываясь. Братья разом соскользнули на землю и почти бесшумно ринулись в погоню. Под ногами Амрода хрустели мелкие камни: подошвы его сапог были из жёсткой плотной кожи, в то время как он привык к мягкой, в которой можно двигаться бесшумно. Амрас бежал рядом и бессловесно жалел, что здесь нечем обмотать копыта лошадей, чтобы бесшумно подобраться.

В лунном свете люди видят хуже, земля, кусты и живые существа сливаются в их глазах в неясные серые силуэты. Если всадники оборачивались, братья припадали к земле и замирали, а затем незамеченными спешили дальше.

В воздухе уже висел запах курительной травы, которой один из всадников пропах насквозь.

— Ей-богу, Гарри, там позади лошадь, — донеслось от них. Голос приближался, и братья плавно отклонились к востоку, куда враги почти не оборачивались. — Вон там, у ложбины стоит!

— Ты лучше уши насторожи, — сказал второй. — Под луной всякое померещится.

— А если от них сбежала?

— Они что, совсем безмозглые, перед дракой лошадей упускать?

— Давай проверим!

— Не валяй дурака. Я хочу вернуться скорее и пожрать.

В этой пустыне было не так легко прятаться: пучки травы и колючек, разбросанные по земле колючие столбы с протянутыми к небу руками отростков — братья скользили в сером свете от одного укрытия до другого, почти бесшумно, и Амрод все досадовал на здешнюю обувь. Даже лук натягивал с этой мыслью. Повернул стрелу ребром, чтобы не блеснула на ней Луна.

— Зверьё что ли тут шарится? — сказал недовольно Гарри, отворачиваясь и доставая револьвер. Амрод спустил тетиву, и оба вражьих разведчика развернулись к нему. Гарри успел выстрелить в его сторону, и пуля со шлепком угодила в кактус, а потом в груди у него возникла стрела, и он повалился с раскинутыми руками. Другой выкрикнул "Индейцы!" и ударил пятками в бока лошади, но тут из-за груды камней немного впереди вырвался звериный рев — и безобидная серая лошадь, взвизгнув от ужаса, встала на дыбы, порываясь мчаться назад. Даже умелому всаднику не удалось с ней сладить сразу... А когда человек ее удержал, Амрод уже скользнул к нему и с разбегу вскочил на круп его лошади. Приставил левой рукой нож к горлу, правой — перехватил его руку с револьвером.

Человек замер. Только вырвались у него несколько невнятных слов. Затем его прошибло потом, и запах сделался испуганным и резким, смешиваясь с табачным.

— Тихо, — велел Амрод, отбирая револьвер и кидая возникшему рядом Амрасу. Брат перехватил, свистнул своим лошадям. Амрод выдернул ещё нож, висевший у человека на поясе, отшвырнул. А затем не очень умело, но тщательно связал пленного его же собственным ремнем. Спрыгнул, перехватил повод. Человек стучал зубами, косился на них испуганно.

Позади раздался топот, и лошади примчались радостно на зов. Та, что с бутоном на лбу, ткнулась радостно бархатной мордой Амроду в ухо и фыркнула. Ей было очень весело и хотелось бежать и играть ещё.

— Показывай дорогу, — приказал Амрод и взлетел в седло. Перехватил поводья серой лошади.

— А потом? — буркнул человек, стараясь справиться со страхом.

Амрод приблизился, направив лошадь вплотную к серой, посмотрел ему в глаза сверху вниз. Запах страха усилился.

— Дорогу, — повторил он холодно. Вновь достал нож, невольно поморщился от отвращения.

— Прямо и... направо на развилке, — буркнул человек, отворачиваясь. У врага должно было быть обозначение на здешнем языке, вспомнил Амрод. Bandidos. Бандит. Да.

Амрас посмотрел на лежащего, ещё вовсе не погасшего, выдернул стрелу, отвернулся и тоже вскочил в седло.

Теперь под Луной ехали трое. Амрас рассмотрел ещё один отобранный револьвер, тяжёлый и неуклюжий, потом осторожно завернул и убрал в седельную сумку. Амрод нехотя думал о том, что придется сделать ему, как старшему, и о том, что в этой стычке была и доля везения. Бандит оказался неплохим стрелком. Быть может, они ошиблись, так решительно отвергая людское оружие?

А бандит рядом с ними со всей силой боролся со страхом и метался от надежды к отчаянию, и чувства его читались и слышались отчётливо, будто в раскрытой книге. И сказать ему было нечего. Временами он хриплым голосом указывал дорогу.

Индейцы, отвлекаясь, думал Амрод. Кто же это? Он спросит, только позже. Ещё не сейчас.

Когда более стражи спустя одна из ложбин, в которую нырнула тропа, поднялась справа и слева стенами каньона, Амрас остановил их.

— О чем задумался? — спросил он с упрёком закрывшегося брата.

— И верно, — кивнул Амрод. — Вернёмся и поднимемся наверх.

Человек злобно покосился на них, напрягся было, но Амрод снова взмахнул ножом перед его лицом — и тот не издал ни звука. Поверху братья и их невольный проводник обходили каньон ещё некоторое время, пока он не раздался вширь и не озарился впереди сиянием костров на его дне.

И все это, подумал Амрод хмуро, не так уж далеко от их стоянки, если ехать напрямую. То ли удача, то ли наоборот.

Ссаженный с лошади бандит то потел от страха, то надеялся на что-то, то просто злился.

— Сколько вас там, внизу? — спросил Амрод.

— Три дюжины, — буркнул тот.

— Из кого состоят ваши три дюжины? Какое оружие?

— Из самых крутых парней в округе! — оскалился бандит. — Оружие хорошее, драться умеем. И пушка у нас есть. Не воображай о себе слишком много, ловкач.

— Что за пушка? — спросил немедленно Амрас.

— Пушка — это пушка, дикарь! Стреляет чем угодно, хоть гвоздями! Увидите, сразу поймете! А не надо было вам и этим дурам из города с нами связываться! Теперь Билл вам из пушки головы посносит, а скальпы на стену повесит!

...Люди-волки — звали разбойников прежние людские союзники братьев.

— Где стоит стража? — продолжал спрашивать Амрод.

— Расскажу, если отпустишь, — близость лагеря придала бандиту злости, он определенно думал о побеге, но пока Амрод за ним следил, у него не было шанса. — А нет, сам полезешь под пули. Ну, давай! Решай уже скорей!

— Кто такие индейцы?

Человек хлопнул глазами, удивление сбило его злость.

— Ты придуриваешься? Они тут везде!

— Или ты отвечаешь, или ты нам больше не нужен, — холодно произнес Амрод.

— Да и вы мне ни к чему! — выдохнул тот отчаянно.

Амрод развернул его от себя резко, сильным взмахом ножа разрубил ременный узел.

— Чего это?.. — с надеждой пробормотал мужчина, потирая руки.

Амрод снова дёрнул его за плечо, разворачивая лицом к себе, и сделал быстрый выпад. Нож вошёл точно между ребер — человек захрипел, втягивая воздух от боли, и осел на землю. На лице его застыло недоумение.

Закрыв шляпой ему лицо, Амрод отвернулся.

Чуть позже они осторожно спустились на край каньона, стараясь не тревожить мелкие камни. В плотных сапогах с твердой подошвой ноги не чувствовали землю, и Амроду казалось, что он движется медленно и неуклюже. Но вот они уже лежали на краю, осторожно выглядывая из-за камней, и стоящая высоко Луна заливала серебристым светом этот разруб в земле, а навстречу ей светил большой костер и неслась негромкая хриплая песня.

Во все глаза братья высматривали людей на стенах и на дне каньона, но видели лишь четверых мужчин, собравшихся кругом у костра. Один из них, в цветастом шерстяном плаще, играл на лютне сложной формы, остальные трое подпевали ему, хрипло, но слаженно; слова песни братья разобрать не могли. Еще один человек был чем-то занят в стороне под стеной. Наверху никто не караулил.

«Один страж на въезде».

«Хорошо за камнями устроился».

«Можно достать сверху».

Выше и ниже убежища каньон сильно сужался, создавая здесь природную крепость с двумя выходами; через верхний вход шла утоптанная тропа, а над ней за насыпью из камней неподвижно сидел одинокий часовой с ружьем. За его спиной тлел маленький очаг.

«Второй вход не охраняется».

«Это значит, с той стороны нет удобных троп. Оттуда никого не ждут».

«Стены крутые, спускаться будет трудно».

«Женщины не смогут».

Примерно треть дна каньона занимало ложе ручья под другой стеной из скал, и сейчас он почти пересох, лишь отдельные лужи блестели на дне, переливаясь друг в друга среди камней. Остальную его часть занимали обнесенные жердями загоны, где толкались коровы — рослые, плотные, длиннорогие. В отдельной выгородке стоял здоровенный бык и дремал, положив морду на жердь. Выше загонов вдоль стены каньона стояли шатры и палатки из одинаковой светлой ткани, кое-где залатанной. Некоторые шатры подпирали доски. Пожалуй, две дюжины людей уместились бы в них…

«Неплохое место для обороны. Вход узкий, спрятаться сложно. Мы будем мишенями для их оружия».

«Напасть со стен? Мы будем сверху, это даст нам преимущество».

«Нас мало. А они укроются под скалами и будут стрелять оттуда. У них припасов больше. Не годится».

«Со входа нельзя. Оборонять вход можно долго».

«Зайти через второй вход? А если у них там секрет? "

«Ты видишь хоть один секрет?» — беззвучно спросил Амрас, в голове Амрода возник и рассыпался его смех. — «Они беспечны, как бабочки! Единственный страж почти спит, а у костра поют и ничего не слышат. Было бы нас здесь десяток, и никто из них не увидел бы рассвета!»

«Смотри!»

Самый большой шатер, из плотной ковровой ткани, стоял высоко на уступе, над загоном, и возле него скучал еще один охранник. А подальше него, над палатками, виднелась лестница к скале и дощатое крыльцо с навесом, опиравшееся на каменную кладку. В темноте угадывалась тяжёлая дверь, ведущая куда-то под скалы.

«Шатер вожака», — подумал Амрод. — «А если…»

Они переглянулись и беззвучно засмеялись, блеснув зубами в сумерках.

«Майтимо велел вернуться. И мы вернёмся. Чуть позже».

Расщелина, пригодная для спуска, нашлась в стороне — узкая дождевая промоина, глубоко врезавшаяся в стену. Будь на них привычая обувь на мягкой кожаной подошве, они слетели бы вниз мигом, но жёсткие подошвы здешних сапог скользили и потребовалась изрядная ловкость, чтобы спуститься в них на дно. Но без них здесь ходить не стоило — обломки и сколы камня были острыми, а толстые колючие кусты росли везде и встречались даже на уступах стен. Амрод слегка рассадил ладонь, неосторожно схватившись за такую удобную ветку. Чувствовать боль снова было очень странно… Словно она придавала яркость жизни и предостерегала разом.

Амрас посмотрел вверх, на колючие кусты в трещине. На загон с коровами, на быка. Снова улыбнулся — и потянулся к колючим ветвям у себя над головой.

…Бык был ещё молод, здоров и мощен. Ему предстояло вырасти в настоящее чудовище, но и сейчас он был здесь крупнее всех, с вытянутыми в стороны мощными рогами. Отблески костра играли на его пыльных коричневых боках. Амрод скользнул под жердями и встал перед мордой, глядя в удивлённо выпучившиеся глаза.

— Привет, рогач, — сказал он тихо на родном языке. — Нам нужна твоя помощь.

Мысли в этой голове текли очень неспешно. Это создание было глупее и злее своих сородичей с полян Белерианда, словно его предков долго отбирали именно по этим признакам. Договариваться он не хотел. Он был маленьким хозяйчиком здешних маленьких коровьих жизней, центром крошечного мира, и возникший чужак его лишь раздражал.

— Понятно, — Амрод быстро оценил траты сил и времени. — Ты не хочешь. Но тебе придется. — И дал знак брату.

Глаза быка внезапно выпучились ещё сильнее, наливаясь кровью. Внезапная боль в самых нежных местах под хвостом ошеломила его и стремительно бросила в ярость. Амрод взмахнул рукой перед его глазами и метнулся к воротам, а бык ударил задом по невидимой боли, но было поздно.

Ревя и подбрасывая зад, чтобы сбить с него цепкую колючку, бык устремился к воротам загона за врагом — но врага уже не было видно, зато оказались открыты ворота! Из соседних ворот неспешно выходила любопытная корова, она шарахнулась прочь, а бык устремился за ней, не разбирая от обиды, кто перед ним. Рев летел, умножаясь о стены каньона. Люди у костра вскочили, заорали. Ослепленные огнем, они не сразу разглядели опасность. Потом корова промчалась мимо них, и в круг света ворвался бык, наклонив рога. Человек с лютней едва успел отскочить, защищаясь инструментом, и бык отбросил разбитую лютню прочь, оглушительно ревя.

Перепуганные коровы разбегались из загона во все стороны, топча жерди ворот, палатки, из которых выбегали мужчины в нижней одежде с оружием и без него, а из-под рухнувших шатров раздавались вопли и ругань.

Братья беззвучно смеялись, пробираясь вдоль стены к местному шатру. Охранник шатра, что забавно, смеялся тоже, глядя сверху на бычье буйство, будто беды товарищей не задевали его. Это его и погубило: он смотрел на разбросанный костер и скачки быка вокруг него, и совсем не оглядывался. Амрас скользнул вдоль стены первым, взлетел на тропу с ножом в зубах, опираясь о камень лишь носками сапог и кончиками пальцев, и вмиг перерезал ему горло. Отпустил — тот упал вниз, свернувшись клубком, незаметный в суматохе, унеся с собой ценное оружие.

Лезвие ножа блестело серебряным и черным в лунном свете, а из шатра не доносилось ни звука. Подойдя беззвучно и обтерев нож о покров шатра, Амрас решительно отбросил ткань входа и первым нырнул в темноту.

*

— Да что бы ты понимал, болван!

Большой Билл грохнул кружкой по столу, и прислуживающий мексиканец мрачно подошёл наполнить ее снова.

— Да я с моими деньгами давно мог уехать на Юг! Купить ранчо или вискокурню, а то и банк с управляющим, построить богатый дом! Ездить на лучших лошадях! Все эти сраные богатые джентльмены здоровались бы со мной за руку!

Он опьянел и уже распалялся.

— Я ходил бы в цилиндре и костюме! Завел бы черного дворецкого, чтобы прислуживал за обедом! А то и женился бы на богатенькой мисс из хорошей семьи! Вместо того, чтобы смотреть в этой дыре на ваши дурацкие рожи!

С третьей попытки Билл, наконец, высек искру и закурил, развалившись за столом. Дешёвая сигара дымила и воняла, как целый камин палых листьев.

— Н-но! — Тут Большой Билл назидательно поднял палец.

— Вот допустим, переехал бы я на Юг. Женился бы. Так там надо себя вести как джен-тиль-мен! Жена будет чего-то требовать! Аппетитную девицу за задницу не прихвати! В церковь ходи! Жри красиво! Баб домой не таскай! Даже черных, небось! Понимаешь?

Ник старательно закивал и налил себе ещё пива. Пиво у Билла сейчас нашлось хорошее, ради этого можно было потерпеть и покивать.

— Никакой, понимаешь, свободы человеку там нету! — сказал Билл тоскливо. — Роскошь есть. Богатство есть. Красота. А свободы нету. Давай, Ник, за свободу!

Ник приналег на бекон.

Билл выпил, пожевал сигару.

— А что это за вопли раздаются снизу, а, Ник?

Тот нехотя прислушался и расслышал то, что быстро его взбодрило: вопли «бычару гони, лови быка, уйдет!».

— А это какие-то кретины быка выпустили, — ответил Ник, поднимаясь и распахивая дверные створки пещерного дома. Билл нашарил пистолеты, застегнул ремень и вышел на уступ.

Внизу царил бедлам. Метались телята, метались мексиканцы с лассо в руках, горели факелы, бегали коровы, стремясь явно уйти от этого безобразия подальше, а по дну каньона скакал призовой бык, на рогах которого уже болталась чья-то кожаная куртка.

— Боже милостивый, — сказал Большой Билл почти благодушно, — какая срань Господня! Почему вокруг меня такие идиоты?..

Ник молча развел руками и со вздохом допил остаток пива. Хмель стремительно выветривался. Спокойной ночи никому больше не светило.

*

Внутри оказалось темно и пусто. Амрод понял, что они ошиблись, ещё не заходя внутрь. Но изнутри слабо вскрикнули, и он ринулся следом за братом. Лунного света сквозь входной проем ему хватило.

Две женщины прижимались друг к другу у задней стенки шатра. Внутри не было почти ничего, лишь постели и ещё лежала охапка вышитых покрывал. Пахло свечами, немытым человеческим телом и ещё чем-то, неуловимо неприятным.

— Да, — грустно сказал Амрас, — не вожаки.

Тряхнул головой, перекинул косу на спину. И женщины вдруг уставились на него, щурясь, чтобы лучше разглядеть. А затем та, что меньше ростом, бросилась к ним, что-то бормоча на неизвестном языке. Совсем неизвестном, отметил невольно Амрод, ни единого сходного корня с выученным здешним.

— Я не понимаю, — сказал Амрас мягко. — Я не причиню зла.

Женщина схватила его за руку, даже от ножа в правой не отодвинулась.

— Уходить отсюда! И мы! И мы! — твердила она, резко выговаривая явно непривычные слова.

— Вожак. Предводитель. Глава, — Амрод выговорил медленно, чтобы его поняли. Но уже пришли невесёлые мысли, что они упустили время и удачу, чтобы найти вожака. Снаружи тем временем, судя по звукам, воцарился хаос, и найти в этом хаосе одного врага будет нелегко…

— Билл, — уточнил Амрас, и женщина, вернее молоденькая ещё девушка, скривилась. Была она черноволосой, широколицей и скуластой, совсем непохожей на женщин из городка. Две косы падали ей на грудь.

— Там, — показала она с мстительной радостью вдоль стены, безошибочно. — Пещера и дверь.

…Коровы и люди носились теперь по всему дну каньона, люди с факелами старались согнать их обратно, и людей теперь было много. А на площадке у дверей в дом, утопленный в скале, толпились разные люди, то появляясь, то исчезая. Вот широкий в плечах и в животе мужчина махнул рукой и исчез внутри дома, ещё один махал руками и кричал оттуда ловцам. Амрод вытащил лук из-за спины, снова натянул… На площадку взбежал другой человек и заспорил с первым. Факела заливали все ярким светом, доходившим уже и до этого шатра.

— Стой, — велел Амрас, перехватывая его руку. — Упустили время. Нужно вернуться, а не сложиться тут, отбиваясь. Даже если это вожак. А если нет?

— Не Билл, — подтвердила снизу девушка, подглядывая из шатра.

Проклятье.

Он забросил лук за спину, убрал стрелу. Первую уже не вернуть.

Повернулся, чтобы уйти…

— И мы! И мы! — вскрикнула девушка, цепляясь с отчаянием за Амраса. — Уходить домой!

Вторая девушка тоже подошла и заговорила на своем языке, но с такой горечью, что не понять ее было невозможно. И даже… Она отчаянно хотела, чтобы ее услышали, ее мысли и чувства были открыты — и Амрод понял ее без слов. Его передёрнуло. Есть вещи, которые он о людях знал, но предпочитал засунуть это знание в дальнюю часть памяти, а сейчас его снова ткнули в него лицом.

— Кричать, — со слезами уже, но твердо сказала первая, не отпуская Амрасовой руки. Той самой, с ножом. Плевать ей было на нож. — Или идти!

Братья вздохнули одинаково.

Потом Амрод вспоминал этот подъем: камень крошится под пальцами и режет их новыми острым гранями, носки жёстких сапог еле удерживаются на камне под двойной тяжестью, колючки норовят уцепиться за него или его груз, пахнет пылью, смолой колючек, и немытым телом, за плечи цепляются маленькие руки, и ноги обвивают его пояс, как сосну, отчаянно сжимаясь, когда он задевает ее коленями камень, прижимаясь к скале, но девушка не кричит и не жалуется. Только пот ее течет по его спине, смешиваясь с его собственным.

Обе ни слова не сказали, узнав, что их собираются поднимать по скале без веревки.

А вот отцепились обе наверху далеко не сразу.

— Не бойся, не бойся, — приговаривал Амрас, словно успокаивая испуганную лошадь, когда расцеплял судорожно сжатые руки своей ноши. А лица у обоих девушек словно окаменели.

Когда выбрались уже пешком наверх, к лошадям, первая девушка при свете луны рассмотрела, наконец, их обоих. Улыбнулась нерешительно.

— Не пайуте, — сказала она и присмотрелась к косе Амраса. — Не апачи. Зуни? Навахо? Кто? — и указала пальцем поочередно на косы братьев и на их лица.

— Кто это — пайуте, апачи? — спросил Амрас весело. — Мы не знаем!

Улыбка исчезла. Она ещё раз посмотрела ему в лицо.

— Чужой, — сказала грустно. — Совсем.

— Хватит разговоров, — Амрод подозвал лошадь, осмотрел ее, убедился, что она не пыталась съесть колючку и не поранилась здесь ни обо что. Рассаженные коленки второй девушки были для него немым укором, но ничего для лечения с собой не было. — Садись уже.

Лошадь приласкалась, обнюхала его ворот и фыркнула на чужой запах. Попыталась зажевать конец косы.

— Красивые, — заключила вдруг радостно первая. — Не противные!

Амрас фыркнул. Амрод вздохнул и посмотрел на небо. Оттуда на него укоризненно посмотрела каменная Луна, уже изрядно клонящаяся к закату.

Он взлетел в седло, поднял за руку свою невольную добычу. Его не покидало чувство, что они упустили возможность победить из-за его — Амрод уже приписал все себе — ошибки в выборе цели.

Богатые дома-шатры были у союзных им племен людей. И у первых переселенцев — до того, как те осели и начали строить дома — и у поздних. Только украшались на разный лад. Вот он и решил, что большой шатер будет в этом стойбище жильем вожака.

Амрас добродушно коснулся его мыслей.

«Мы возвращаемся, — подумал он. — Это главное. А их стало меньше».

«Придется возвращаться напрямик», — Амрод все хмурился. — «И беречься от разведчиков…»

«А по дороге я ее расспрошу, кто такие эти индейцы, пайуте и апачи!»

На востоке небо начинало чуть светлеть, и Амрод послал вперёд свою лошадку. Она побежала весело и уверенно, несмотря на второго всадника. И горечь от неудачи начала отпускать его.

Потом уведенная девушка обняла его за пояс, уже не испуганно и с силой, а бережно. Она больше не боялась.

В этот раз револьвер лежал на столе перед Биллом. А за столом сидел сам Билл — собранный, абсолютно трезвый и очень злой. И дотянуться до револьвера он мог за одну секунду.

Ничем хорошим на памяти Ника это не заканчивалось.

Солнце уже встало и поливало светом верхушки скал, а Ник, не садившийся с середины ночи и сорвавший глотку, мечтал только о том, чтобы немного вздремнуть. И их с Марко отчет он с удовольствием отложил бы на несколько часов, а лучше дней, но у Билла было другое мнение.

— Итак?

— Мы переловили стадо, почти всех, и быка тоже, — начал Ник с самого простого. — Не хватает трех коров и одной лошади. Они, наверное, сбежали в долину. Поймаем и приведем.

— Дальше.

Телеграфный стиль разговора тоже обещал неприятности.

— У нас трое раненых погонщиков, но... ну... — простое закончилось, и Ник вздохнул, — ну вот, значит, убили наших двоих, часового стрелой в шею, а второму...

— Знаю. Дальше.

— У меня вернулись патрули, кроме одного, — подал голос Марко. Он тоже был мрачен, предвидя дальнейшие неприятности. — Двух человек все еще нет.

— Поиски ведешь?

— Да.

— Те двое скорее всего тоже трупы, — сказал Билл. — Дальше.

— Ммм...

— Главное! — рявкнул Билл.

— Что, босс?

— Кто это сделал, идиоты? Сколько их было?

Это было самое сложное. Ник помешкал, надеясь про себя, что кто-то из людей Марко видел нападавших, и Марко не упустит случая похвастаться. Но мерзавец издевательски молчал, и Ник осторожно начал:

— Мы... — он не отрывая взгляда смотрел на биллов револьвер, но тот пока был на столе. — Мы... никого не видели.

— Никого не видели и ничего не знаете. Я так и думал, — Билл уставился на Марко, как тигр перед прыжком. — Так я вам скажу, кто это был. Банда пришельцев, которую мы ищем. Пришли малыми силами, провели разведку, убедились, что перед ними именно такие долбоебы, как они думают, и ушли. Обвели твоих профи, как детей. А пара трупов и разгромленный лагерь — это сопутствующий ущерб. Ну?

У Марко сжались кулаки, а Ник выдохнул — не на него, кажется, в этот раз сорвется лавина.

— Босс, я разберусь. Мои парни еще со вчера хотят порвать этих...

— Твои парни? Щенки, ты хотел сказать? Ты с ними еще в драку не вступил, а у тебя уже трое не бойцы! Ты точно отбирал своих головорезов по боевым навыкам? Или это навыки жрать виски и ходить по девкам?

Марко злобно молчал.

— Кстати о девках. Кто-то их проверял?

Ник и Марко переглянулись.

— Но босс... ты же сам запретил заходить туда без разрешения, — попытался возразить Марко.

— Дебилы! — рука Билла дернулась к револьверу, но он ее удержал. — А ну пошел и проверил! Разрешение ему подавай!

Марко стремглав выскочил наружу. Дверь хлопнула.

Револьвер все еще лежал на столе и притягивал взгляд, как свернувшаяся гадюка с немигающим глазом дула.

— Танцы кончились, — сказал Билл спокойно, и это было хуже чем ор и ругань. — Твой проеб.

— Мой, — согласился Ник. Отмалчиваться было хуже, знал он по чужому опыту.

— Ты мне нужен, — доверительно сказал Билл. — Держать всю эту банду с ее главарем в узде, чтобы они делом занимались, а не всякое... Но ты помни: я за такие проебы пускаю пулю в лоб.

Ник кивнул и облизнул пересохшие губы.

В прошлый раз он при этом присутствовал и все еще хорошо помнил.

А трупы он оставил ждать похорон возле остатков костра. И стрела в шее караульного не была похожа ни на одну индейскую.

— Зашли, значит, как к себе домой, навели шороху и ушли.

— Все нормально было потому что всегда, — Ник отвёл глаза от дула и постарался о нем не думать. — Ты сам считал, что индейцы не полезут даже за девками.

— Это не индейцы, — пальцы Билла пробежали по граненому стальному наконечнику стрелы. — Краснокожие не самоубийцы — к нам лезть. Говорю, это наши психи-пришельцы. У двоих были луки, шериф сказал ясно. И они пришли за нами. А ты не уследил.

— Никто еще не спускался по нашим стенам, — Ник решил стоять на своем.

— А где были часовые? И почему ты решил, что если я сказал людям Марко смотреть в оба, к твоим это не относится?

Дверь распахнулась. Марко и ещё один его парень втащили Тощего Гарри, бледного как сыр и наскоро перевязанного поперек груди. Из-под повязки торчала скомканная кровавая тряпка, рукава рубахи Гарри были оторваны.

— Это они, — сказал Марко, кивая на Гарри. — Двое их было. Мика увезли дорогу показывать и замочили где-то, а Гарри недострелили. С востока пришли.

— Девчонки?

— В шатре никого нет, — сказал Марко, и прозвучало это вдруг очень удовлетворенно. — Украли твоих девок, Билл.

— Двое, значит, — Билл сам посмотрел на револьвер задумчиво. — Значит, так. Сейчас все отдыхают. Потом сборы и в полдень выходите все вместе. Нечего ждать, когда вас перережут по углам.

— Выходите? — Марко вдруг зло прищурился. — В смысле, Билл? Ты отсидеться тут собрался, что ли?

Билл посмотрел на Марко с ненавистью.

— Ты что, босс? У тебя девок украли, ты же это не оставишь просто так?!

Пауза была чуть длиннее, чем стоило бы, по мнению Ника. Нехорошая такая.

— Само собой, я с вами, — ответил Билл спокойно. — И ты, Ник, мне должен. И пойдешь со мной. Иди, боевая единица, готовься. А заряды для пушки я приготовлю сам.

Ник вышел, вытирая холодный пот.

— А тебе не показалось... — начал Марко, подходя.

— Нет, — отрезал Ник и отвернулся.

А отвязавшись от собеседника, он мысленно возблагодарил Господа и своего босса за то, что его оставили жить.

*

...Нельзя ехать, был он уверен.

"Не делай это, дай им уйти", твердил внутренний голос необычайно назойливо и разборчиво, он будто слышал его в ушах.

Но он вспоминал лицо Марко, его довольную, почти ехидную улыбочку, которой тот сопроводил свой последний вопрос — и знал, что остаться не может.

«Других девчонок наживешь», — словно и правда голос в голове прозвучал. — «Другую банду. Новые деньги. Жив будешь — наживешь».

Билл поджал губы, отпустил индейскую монету в кармане — и пошел в пороховую пещеру.

Пушку он им не доверит. После сегодняшнего — особенно.

**

Солнце поднялось уже высоко и припекало, словно забыв о ночном холоде, а младшие все не показывались. Уже приготовил завтрак Маглор, поднявшись раньше всех и без уведомления взяв на себя хлопоты по их скудному хозяйству. Казалось, он за долгие одинокие века сделался привычен к подобной кочевой жизни, и Маэдрос захотел сесть рядом с ним у огня и долго, подробно расспросить обо всем. Но не при чужих. Не сейчас.

Замоченные ночью бобы и обжаренный бекон успели насытить всех, остаток в котелке выглядел тревожно.

— Что делать будешь, если они не приедут? — спросила Донна негромко. Впрочем, Нэн и Ханна смотрели во все глаза, от них не спрячешься.

— Сердце подсказывает, что с ними все хорошо. И я их дождусь.

Но беспокоился Маэдрос больше, чем показывал, и потому он приказал одному из братьев подняться на плато и высматривать близнецов, а остальным — упражняться в стрельбе, и сам подал к тому пример.

Теперь он взялся за карабин Шарпса. Донна здесь ничем не могла ему помочь — не имела дело с таким ружьём, в чем ещё раньше призналась. Оставалось положиться на память. Казалось, в его голове разворачивается свиток с рисунками, что не выцветают от времени. Иногда Маэдрос об этом жалел. Теперь — лишь позволил развернуться в памяти движениям и рукам торговца Такера, который в свете яркой масляной лампы уверенно открывает замок оружия, вкладывает в отверстие обернутый вощеной тканью патрон, а затем насаживает крошечную медную чашечку капсюля.

Здесь и теперь Маэдрос медленно повторял эти мелкие движения, запрещая себе торопиться. Затем он примерился к ружью, приложил его к плечу, как и прежнее. Все верхушки кактусов вблизи уже пострадали от них, он мимолётно пожалел эти нелепые создания. Будь на его месте лесные сородичи — ни за что бы не опустились до такого варварства. Но кто он теперь такой по меркам своего народа, как не дикарь, который мыслит прикладной пользой?

Больной, полузасохший кактус поодаль вновь стал его целью. Вчера ему уже удавалось в него попасть. Но карабин весит чуть иначе и лучше лежит в руках...

"Я исход долгого пути", — без слов говорили его устремлённые вперёд очертания и скруглённые, удобные линии ложа. — "Я исход множества размышлений и улучшений. Сотни людей трудились надо мной и надо всем, что мне предшествовало. Сотни и сотни людей трудились над тем, как лучше убивать себе подобных". Казалось, он гордится собой и тем, как удобно лежит в руках...

Выстрел, и от полузасохшего кактуса отлетает маленький кусок сбоку, правее и ниже цели.

"Двадцать девять".

Следующий патрон.

Он медленно и тщательно расстрелял семь. И поднялся к лагерю, чтобы сменить Шарпс на Спрингфилд и продолжить тренировки. Сверху, сквозь расщелину, доносились приглушённые выстрелы: Маглор тоже решил не тратить время зря. Карантир больше внимания уделил револьверу: он спустился на другую сторону холма и упражнялся там. Келегорм избавил их от заботы о лошадях, и сейчас поил двоих из источника. Лишь Куруфин, понурившись, сидел на камне возле лагеря.

Все изменилось почти мгновенно. Вот только все было спокойно — а сейчас Донна целится из Спрингфилда вниз, в Келегорма, и от волнения у нее побелели щеки и напряжённые пальцы, а Куруфин, подобравшись и чуть ли не выгибая спину, крадётся к ней с ножом... А внизу Келегорм отпустил лошадей и словно бы играет ножом в пальцах, глядя в сторону и вниз, и несётся оттуда тихий треск непонятно чего.

— Уйди, дурень, убить же могу, — шептала Донна, пытаясь выцелить внизу нечто, — куда ты выделываешься...

Келегорм сделал быстрый выпад вниз, мелькнуло лезвие ножа — и он встал и повернулся к братьям, триумфально подняв нож и улыбаясь весело и солнечно, а возле его ноги забилась в агонии змея с отрубленной головой. Узоры в виде ромбов, очерченных светлыми линиями, покрывали ее тело, а полосатый хвост утолщался к концу. Донна громко выдохнула сквозь зубы и опустила ружье, а Куруфин замер рядом, уже почти коснувшись ножом ее шеи. Она его даже не видела.

А приземистая буланая лошадка Нэн с визгом шарахнулась от бьющейся змеи и рванула прочь, через лужицу и по тропе вдоль каменной стены. И звук от ее бега был неровный, тревожный... Келегорм вскинул руку, громко приказывая ей остановиться, и лошадка действительно остановилась. Оберегая левую переднюю ногу.

— Да чтоб тебя! — простонала Донна. Куруфин поспешно спрятал нож, она так и не обратила на него внимания. Женщины смотрели на это с ужасом — они тоже не успели ничего сделать.

— Что это было? — спросил Курво хмуро.

— Да гремучка же! Вот нечистая же сила, и лошадь напугала...

— Опасная? Ядовитая?

— Опасная, ядовитая, истинный бич Божий. Я бы убила ее, даже будь она последняя гремучка на свете... Но зачем он так?.. Укусила б вашего брата, как бы мы его на ноги ставили?

— Благодарю, — Маэдрос шагнул к ней и сжал ее плечо. Теперь Нэн и Ханна шумно перевели дух позади него — змеи они не видели, а Курво, кажется, их напугал своей выходкой до холодного пота. И тут, в довершение суеты, сверху засвистел Маглор, давая знать, что пропажа возвращается, и на душе разом стало легче у всех.

Старую кобылу не укусила змея, как испугалась Донна. Она просто и обидно подвернула ногу на скользких камнях и теперь хромала. Вредное животное притом и не думало беспокоиться и спокойно обьедало скудную траву. Келегорм утверждал, что кобыла и вовсе довольна и не хочет никуда тащиться, надеясь на отдых. Должно быть, такое уже случалось, и хозяйка ее потом выхаживала. Но теперь им было не до того. Совсем.

— Как же я свою помощницу тут брошу, койотам на съедение? — заупрямилась Старая Нэн, когда Маэдрос велел собирать вещи и оставить кобылу у источника: либо вернётся домой как-нибудь, либо продержится здесь у воды до тех пор, пока все разрешится.

— Перед нами может быть выбор, съедят ее или нас, — бросил Келегорм, которому тоже было жаль глупую старую кобылу.

— Отобьется она от койотов, не волки же! — убеждала подругу Донна, одновременно сноровисто укладывая свои седельные сумки. Отряд торопился сложить вещи до возвращения разведчиков, чтобы сразу тронуться в путь.

— Глупая змея, — досадовал Келегорм вполголоса, — столько хлопот из-за нее! Пугливая тупица! Нет бы сбежала!

— Но красовался ты сам, — отозвался Маэдрос. — И глупо рисковал, играя.

— Хватит опеки, мы не дети! Я жив, Старший, и острее себя живым давно не чувствовал! — брат тряхнул головой, мотнулась бледно-рыжая коса. — Не смей говорить, что не понимаешь!

Маэдрос вздохнул и хлопнул его по плечу. Келегорм склонился над его вещами, помогая уложить быстрее, и Маэдрос поймал себя на глухой досаде: что с ним не так, почему даже здесь и сейчас он по-прежнему однорук? Это было так привычно за пять сотен лет войн и обороны, что даже мысли о том, что это неправильно, пришли только сейчас... Он снял перчатку и снова рассмотрел свою железную руку, ее искусно выкованные тяжи и рычаги, прикрытую узорной пластиной тыльную сторону ладони и искусные сочленения пальцев. Все было знакомо, все в точности, как изготовленное когда-то Куруфином. Только новое и безупречное. И... Маэдрос поискал слово. Послушное. Привычное. Подобно тому, как он привык к воинской жизни, он привык к своей железной руке, и сейчас ощущал ее словно бы частью себя, не столь точной и послушной, как живая рука, и все же настолько неотменимой, что лишь сейчас ей удивился. Иных шрамов и следов на его теле не осталось, о том свидетельствовала безупречно целая левая ладонь, без следа ожогов от благословенного Камня. А это — осталось.

Стук копыт и шорох ног по камням донеслись из расщелины. Звука шагов было даже слишком много, и хоть Маглор и не подал сигнала опасности, все братья насторожились.

И потом они показались одни за другими в устье расщелины: высокие и рыжие, ведущие на спуске коней в поводу, а между ними — невысокие и черноголовые, с растрепавшимися косами, чужаки. Чужачки. И Маглор со Спринфилдом за плечом, словно уже привычен, замыкал маленькое шествие, и на лице его была глубокая задумчивость.

— Господь мой, это ещё кто? — всплеснула руками Нэн. — Индейских девчонок никак притащили! Зачем ещё?

Маэдрос надел перчатку и спустился к озерцу. Братья выполнили его приказ и вернулись живыми. А все остальное...

Лошади младших жадно прильнул к воде, а чуть выше них две черноволосые и темноглазые девушки черпали ладонями и глотали воду. Они старались казаться серьезными и невозмутимыми, только получалось это не очень хорошо. Им было явно страшно, и они косились на мужчин вокруг, как молодые лошадки, готовые шарахнуться от резкого движения.

— И откуда они взялись? — Донна спросила первая, и что-то знакомое почудилось в ее голосе.

— Забрали из лагеря Билла, — спокойно отозвался Амрод и повернулся к старшему. — Лагерь недалеко. И это плохо. Мы их растревожили, надо уходить.

— Я просил вас разведать, где его лагерь, а не тревожить их.

— Мы пытались убить его, — коротко сообщил Амрас. — Не получилось. Не повезло.

— Вместо него в богатом шатре были эти двое, пришлось забрать их с собой. Мы ошиблись и сбежали.

— Сумасброды, — вздохнул Маглор. Лицо его дрогнуло на мгновение.

— Они самые, — кивнул Маэдрос.

— Сумасшедшие! Господь дал вам редкую храбрость, но лучше бы он вам ума послал побольше! — не выдержала Донна. — Богатый шатер! Да вы это Билловых наложниц и украли! Да понимаете, как он сейчас взбесится?

— Вы ж его в самые яйца пнули! — поддержала ее Нэн. — И при всех! — Ее морщинистое лицо прямо засветилось от восторга. — Эх, славно было бы грохнуть его сразу! — она даже руки потерла. Ханна позади нее кивнула.

— Нет, если мы хотим его выманить из укрытия, то вы сделали самое то, — продолжала Донна, — только они же всеми силами придут! А мы готовы?

— Его укрытие в ущелье, — продолжал спокойно Амрод. — Вход узкий, но мы смогли спуститься сверху, вот только после нас повторить так просто не удастся. Мы их растревожили, чтобы выманить вожака, но не удалось. Я ошибся, определяя, где жилище вожака.

— Я ошибся, — немедленно уточнил Амрас.

— Безумцы!

— Женщина, придержи язык, — велел Куруфин.

— Тихо, — велел Маэдрос. Убедился, что исполнено — даже девушки у воды притихли — и продолжил: — Действуем, исходя из того, что имеем. Враг выйдет из укрытия — это хорошо. Мы знаем, где он — хорошо. Знает ли он про нас?

— Если сможет прочесть по следам, — нехотя отозвался Амрас. — Наши подковы приметны и следы от двойного груза яснее.

Маэдрос посмотрел поочередно на хмурого Маглора и мрачного Куруфина.

— Тогда исходим из худшего, — решил он. — Будь мы одни, было бы проще скрыться в пустыне, наши лошади лучше. Но нашим лошадям тяжело без воды, и с нами три вторых всадника за спинами.

— Два! — удивился Амрод.

— Теперь три, — обрадовал его Маэдрос.

— И хромая лошадь, — добавила Нэн.

— Только если она угонится за нами без груза. Итак, нам нужно место, куда можно отступить. С хорошим обзором, чтобы видеть врага. Холм, пещера, любое укрытие. Это ущелье не годится. Что здесь есть на расстоянии половины дневного перехода? — обратился Маэдрос к женщинам.

— Заброшенный дом, — ответила Донна. — В нескольких часах пути.

— Здесь? В этих безводных пустошах?

— Там был источник поблизости. И один мужчина с молоденькой женой попробовал там обосноваться. Низина зелёная с маленьким родником, а дом над ней на холме. Это со стороны большой долины. Поверху будет быстрее, снизу обходить долго, почти возвращаться.

— Я против, — Куруфин скрестил руки. — Мы рискуем залезть в ловушку добровольно.

— Твой недобрый брат кое в чем прав, — хмуро кивнула Донна. — Без нас вы легко уйдете от погони на ваших славных конях. И сможете нападать на Билла по ночам, по индейски, как ваши су... младшие братья.

Куруфин поднял брови и посмотрел на Донну с лёгким оттенком уважения.

— И да, и нет, — сказал им Маэдрос. — Мне нужно убежище для вас на ночь. Ночью мы нападем на них сами, оставив кого-то вас охранять. Ослабим его отряд. Заставим их искать нас ночью и совершать ошибки. А потом атакуем их всеми силами или дадим бой возле убежища, все вместе.

— Если только они не найдут нас раньше, — бросил Куруфин.

— Предлагай, — сказал Маэдрос коротко. Куруфин помедлил — и покачал головой. — Или отослать женщин подальше в пустыню, или сделать то, что предложил ты.

Маэдрос обвел взглядом братьев. Младшие теперь ждали его решения, Карантир кивнул, Келегорм смотрел на Курво, а Маглор грустно усмехнулся.

"Мы не для того их брали с собой, чтобы бросать в пустыне", — мысленно сказал ему Маэдрос, а вслух ответил:

— Второе. Выходим.

Он обернулся к увезенным девушкам и увидел, что Ханна отвела их выше по ручью, и теперь загораживает сброшенным своим плащом с рукавами, а девушки торопливо и почти яростно ополаскиваются за этим скудным прикрытием.

— Поторопи их, — велел он Донне. — Турко, повезешь Нэн. Распредели ее поклажу между нами.

Келегорм возвел глаза к небу — и двинулся исполнять.

Из-за этого они задержались ещё немного: раскладывали добавочные сумки, ждали беглянок, которым Ханна позволила вымыться, и которые о чем-то пытались говорить с Донной как старшей из женщин. В ответ Донна отцепила от пояса нож и отдала одной из них, а потом подтолкнула обоих к лошадям.

И ещё одна задержка была перед самым выходом: Келегормова Осень заартачилась и отказалась пускать к себе Нэн вторым седоком! Она фыркала и чихала, без слов показывая, как ей не нравится старая женщина и запах от ее одежды. Кажется, лошадь Келегорму досталась упрямая и себе на уме, и запах курительной травы ее бесил. Маэдрос успел развернуть к ним лошадь, но тут Курво швырнул Келегорму доставшуюся ему сумку женщины, а потом протянул руку и одним движением поднял Нэн на круп своей спокойной соловой.

— Ох и славно! — воскликнула Старая Нэн, от души веселясь. Обхватила Куруфина за талию и добавила: — Как славно напоследок обнять такого красивого парня! Теперь и помереть не страшно!

Куруфин точно как Келегорм до того возвел к небу глаза и послал лошадь вперёд.

По узкой расщелине поднялись они наверх и очутились на иссеченной оврагами и холмами каменной равнине. Трава здесь росла ещё реже, чем внизу. Донна указала направление, и маленький отряд вереницей двинулся по бездорожью вдоль края плато. На удивление уверенно себя чувствовали здесь Кусака и караковая кобыла Карантира, словно им приходилось скакать по таким каменным пустыням и раньше. Маэдрос отправил их в голову отряда, прокладывать путь. Затем Донна снова догнала его.

— Девочки попросили ножи, если они здесь не рабыни, — сказала она негромко. — Пусть твой брат Росс даст нож своей девчонке , если ему не жаль, — и она указала на Амраса. — Говорят, чтобы защититься и... Зарезаться, если что.

...Можно годами разбирать споры людей между племенами, которые не смогли решить вожди, а беглецы вокруг их последней уцелевшей крепости Амон Эреб жили скученно, и споров там было немало. И все равно не понимать, а только признавать, что их союзники делают такие вещи: порой берут женщин силой, а иногда их же потом зовут опозоренными. Так, что женщины порой убивали себя, а иногда сперва насильника, а потом себя. Убийство насильника Маэдрос хотя бы понимал. Но если уже довелось выжить... Потом он понял, что речь не о прошлом, а скорее о будущем, которого беглянки боялись. Махнул Амрасу рукой.

"Дай своей беглянке нож", — попросил он мысленно. — "Пусть сможет защититься".

"Лишь бы мне в спину не ткнула", — даже мысль Амраса была ворчанием. И все же он достал из сапога малый нож и подал за спину, девушке.

Донна проследила взглядом — и вздрогнула от удивления. Но промолчала и вернулась к Ханне, в середину цепочки.

Замыкал их отряд Келегорм. А за ним упорно ковыляла хромая старая кобыла, понемногу отставая, но не теряя их из виду. Временами брат оглядывался и тихим свистом подбадривал ее, такую же упрямую, как хозяйка.

Маглор и Карантир небыстро, но упорно вели их, лавируя по этой горной пустоши от низины к низине, стараясь искать возможность отгородиться от запада и севера. Остальные зорко всматривались в холмы, ища, не появится ли где-то вражеский разведчик. Отчасти всем помогало и то, что края плато немного опускались, прежде чем оборваться крутыми ступенями. Однажды они приблизились к краю обрыва почти вплотную, так, что камни катились из-под копыт и срывались с него, и шли так больше тысячи шагов. Здесь, на юго-востоке пустоши, появилось немного больше травы и зелени, в низинах встречались деревья, которые Донна назвала мескитовыми. И казалось, что им сопутствовала удача — до некоторых пор. До того времени, когда не удалось найти пути вдоль края и через низины, и они вынуждены были с трудом подняться по осыпи до твердой поверхности, где оказались, увы, открыты взглядам издалека. Они поспешили пересечь это место, и это им почти удалось . Маглор уже повел отряд на спуск в новый овраг, когда вдалеке на севере, между холмов, мелькнул силуэт всадника. Донесся далёкий выстрел, и всадник немедленно исчез. Келегорм тут же сорвался с места и карьером пустил Осень наверх, а потом спустился назад, сквозь зубы называя вражьего разведчика "проклятым пронырой" и "неумытым хорьком": тот скрылся среди холмов, которые наверняка хорошо знал.

— Что будем делать? — спросила Нэн тихо из-за спины Куруфина.

— Здесь не будет спуска до самого заброшенного дома, — не дожидаясь вопроса, уточнила Донна.

— Едем быстрее, — приказал хмуро Маэдрос. — Хуже будет, если нас застанут на переходе.

Теперь его вновь посетило чувство, что он совершает большую ошибку. Что иногда нужно отступить. Что их раскрыли, и хитроумные планы бесполезны — все бесполезно в мире, где нет Истинного Света...

Он вздохнул, отбросил эти мысли, как много прежних лет отбрасывал мысли о поражении, командуя остатками прежних войск из Последней Крепости Амон-Эреб. И повторил:

— Едем быстрее. Оставим женщин под защитой стен и попробуем сделать вылазку. Маглор, Келегорм, возьмите беглянок к себе.

Подъехав к Куруфину и протянув руку, он позволил Нэн ухватить себя за предплечье и пересадил ее к себе за спину. Соловая кобыла брата тряхнула головой, всем видом выражая облегчение. А старая женщина цепко обхватила его за пояс и засмеялась.

Теперь лошади женщин пошли рысью, прилагая все силы, чтобы угнаться за братьями. Сколько они ещё выдержат эту скорость? Уж не до вечера точно! Хромая кобыла совсем скрылась из виду, коротконогие лошади покрылись потом и тяжело дышали, тысячи шагов сменяли одна другую — но вот вдруг Донна вскрикнула, указывая вперёд, и они, перевалив небольшой гребень, оказались над низиной, дно которой покрывала сухая, пыльная трава, перемежаясь с участками красноватой пыли, а на другой стороне поднимался холм, увенчанный коробкой стен без крыши. Вокруг него стоял — а кое-где уже падал — неровный примитивный частокол.

— В том году крыша ещё была! — объявила немедленно Нэн из-за спины.

— Главное, стены, — сказал Маглор, направляя коня туда.

— Здесь нет воды, — Маэдрос внимательно осмотрел обширную низину. — Как они тут жили?

— Вода ушла. Оттого и бросили.

Старые лошади взбодрились и поспешно одолели остаток пути, чтобы остановиться возле самого частокола, тяжело дыша и поводя пыльными мокрыми боками. Ханна молча отправилась вываживать их.

*

*

...Последний раз на памяти Ника пушка была в деле три года назад. Она была с Биллом дольше, и пользовался тот ею для охраны своего дела и решения проблем тоже не раз. Историю же о том, как Билл заполучил ее со склада списанного военного имущества, Ник слышал, наверное, раз десять, и мог пересказать ее в подробностях любому слушателю, будь то даже федеральный маршал.

В тот раз они привезли пушку на площадь маленького городка в северном Техасе, к северу от Форт Уорта и восточнее Альбукерке, у границы с территориями команчей. Билл навел ее на дом местного банкира и потребовал вернуть некий долг в течение четверти часа, чтобы избежать неприятных последствий. После чего оперся о пушку и закурил сигару.

Банкир побелел и кинулся лично искать должника. К исходу первой сигары должник нашелся и лихорадочно договаривался о перекредитовании. К исходу второй сигары деньги в виде нескольких неаккуратно сложенных пачек были вручены Биллу.

Билл пересчитал купюры и положил их в сумку, после чего раскурил остаток сигары и поджег фитиль. Ко всеобщему потрясению, пушка выстрелила; ядро снесло столб галереи второго этажа, разбило окно в комнату и проделало здоровенную дыру в крыше, после чего исчезло в пустыне.

"Успели бы вы за четверть часа, ничего бы не было. А теперь сами виноваты," — сказал Билл в тишине и уехал вместе с деньгами и пушкой.

Нику хотелось думать, что Билла выставили из Техаса именно за эту шуточку, хотя это, возможно, было и не так. Факт, однако, что с тех пор Билл пушку не применял: ни в Нью-Мексико, несмотря на сложные отношения ее хозяина с тамошними торговцами и скотокрадами, ни здесь в аризонской пустыне. Только постреливал иногда ради удовольствия.

А теперь пушка стояла рядом с Ником, готовая к бою. Это короткое шестифунтовое орудие отлили из чугуна на заводе в Коннектикуте еще до рождения Ника, и с тех пор оно изрядно устарело. Но из него можно было стрелять ядрами и почти чем угодно в качестве картечи, а перезарядка хоть и требовала времени, но не каких-то специальных знаний.

Пушка стояла на двух больших деревянных колесах с железными ободами. На соседней телеге лежали четыре ядра и большой ящик с картечью, вернее, всякой рубленой железной дрянью в роли нее.

И лошадь уже запрягли, и она беспокойно перебирала копытами.

— Куда спешишь, дура? — спросил вслух Ник. — Пожалеешь.

Сам он уже много раз пожалел.

Билл еще не вышел, несмотря на полдень, и Ник раскурил сигарету. Оперся на пушку.

— Хороша красотка? — услышал он голос Дюка и тихонько чертыхнулся.

Дюку приказали охранять лагерь в отсутствие основных сил, оставив ему в помощь двух погонщиков-мексиканцев и всех недолеченных раненых. Дюк был недоволен и искал собеседника, а все занимались сборами и посылали Дюка с глаз долой.

— Я только чего не понимаю — зачем вам пушка в каньонах? — допытывался Дюк. — Там только по кактусам стрелять!

— Я разве знаю, зачем? — огрызнулся Ник. — Иди сам спроси Билла, зачем ему пушка. Я исполняю приказ.

— Пушка нужна каждому хорошему ганфайтеру, чтобы стрелять по врагам и уродам всяким! — назидательно произнес Дюк, и на минуту Ник решил, что тот пьян. — Поедете и как жахнете по ним, вот веселье-то будет!

— Поедем и жахнем, — послушно согласился Ник. "Только отстань от меня, и без тебя дрянь дело."

— А чего это босс тебя взял в помощники вместо меня? — продолжил Дюк. — Так тупо сидеть в ущелье с коровами и подбитыми, когда все веселье у вас.

Ник потер задницу, некстати подумав, что получить туда оперенную стрелу должно быть ничуть не веселее, чем пулю.

— Так поменяйся со мной, — Ника вдруг осенило. — Чистить ствол и класть внутрь заряд совсем не сложно. Поедешь вместо меня, будешь ублюдков из пушки херачить и шляпы с голов из кольта сбивать. Может, косу чью-то себе заберешь. А я тут коров постерегу.

— Хм... — Дюк засомневался. — А он согласен?

— Может согласиться, ты только будь убедительным. Меня он слушать не будет, а тебя почему нет? Давай, сходи к нему!

Дюк обескураженно посмотрел на Ника, но возражений не нашел и неохотно кивнул.

— Только иди сейчас! — поторопил Ник. — Пока он не скомандовал выход!

Дюк отправился, всей спиной выражая негодование, что Ник не договорился за него, и Дюку ничего бы делать не пришлось.

Когда он вернулся, Ник уже докурил.

— Послал он меня на хрен, едва с лестницы не спустил, — пожаловался Дюк. — Нужен ты ему зачем-то.

И очень жаль, подумал Ник, а вслух сказал:

— Тогда не ворчи и соглашайся охранять лагерь, если жить хочешь.

*

Не расседлав Гнедого, Маэдрос оставил его за частоколом, перешагнул покосившиеся жерди и подошёл к дому. Он надеялся, что ошибся, но увы, он все верно разглядел из долины — стены дома по большей части были из грубых досок, по стыкам промазанным глиной для прочности. Лишь в нижней части стены укрепили наваленными камнями. Дверь была распахнута и висела на одной, верхней, ременной петле. Изнутри валялись обломанные жерди и доски крыши, обрушившиеся под какой-то исчезнувшей тяжестью. Словно под снегом, подумалось ему, но бывает ли здесь столько снега?

Сам дом держался на каркасе из нетолстых бревен, почти жердей, вроде тех, что в ограде. В мирное время даже людские землепашцы на их прежних землях строили добротнее. Все это казалось временным, собранным наспех, словно люди были готовы в любой момент сорваться с места и ехать дальше. Похоже, так и случилось. Быть может, потому и в городе строят так непрочно? Зачем, если даже не на короткую свою жизнь рассчитывают, а могут сорваться и уехать по тропе, идущей через город, на запад или восток?

Он потрогал рассохшиеся доски. От стрел бы они защитили. От пуль на излёте — тоже. А вблизи? Проверить бы, но это риск. Искать другое укрытие — он сомневался, что на это есть время.

Маленькие окна походили на бойницы крепости, а дверь была из тех же досок, что и стена.

— Итак, поблизости ничего более подходящего вы не знаете? — спросил он, выйдя наружу.

— На юге и востоке — нет пещер и нет других укрытий, — отозвалась Нэн, которая уже собрала свои вещи со всех и сложила их под стеной. — А про северную часть у нас и не знают.

Тем временем Карантир и Келегорм осматривали частокол, и Келегорм уже ухватился за покосившиеся жерди в одном месте и с усилием выпрямил их.

— Полная глупость, конечно, но напасть с наскока не даст, — Карантир обвел частокол рукой, — а если подпереть вот здесь и там, можно выставить концы наружу, чтобы не пролезть быстро.

Куруфин показался из-за угла дома.

— Там позади уступ, куда можно завести лошадей, и кажется, для них и приспособлен, — сказал он хмуро. — Есть остатки поилки. Дом прикроет их от выстрелов. Иначе пришлось бы согнать их всех вниз, на на равнину. И с той стороны начинали строить жалкое подобие сарая, основу для стен устроили. Там при нужде может уместиться двое стрелков.

— А по нужде, по нужде-то куда ходить, — мрачно хихикнула Нэн.

— Пей меньше, — дернула ее Донна. — И воды тоже.

Ханна молча взяла мать за руку и увела куда-то за дом, к лошадям.

Солнце одолело больше половины пути по небу. И хорошо, и плохо.

— Можно подправить частокол поскорее, — Карантир с сомнением оглядел линию холмов на северо-востоке. — Отправить бы младших наверх, последить, их лошади отдохнули без груза.

— Да, — Маэдрос снимал седельные сумки с Гнедого. Придется сложить их в углу дома, чтобы облегчить ход коню. И меч тоже оставить.

— Мы устроили поилку лошадям, — сообщил, тоже появляясь из-за дома, Амрас. — Воды осталось немного.

— Напоите своих и затем отправляйтесь наверх. Приглядите.

— Вопрос прост, — дополнил Амрод, подходя, — появятся они быстро или очень быстро?

— Вот вы мне и найдите ответ. Я думаю, поправим частокол и отправимся им навстречу. Кто-то останется здесь, охранять стрелков. Если удастся протянуть время до сумерек — преимущество за нами.

— Вот только, боюсь, люди это понимают не хуже нас, — сказал Маглор, снова возникнув рядом.

— Что бы ты счёл нужным сделать? — спросил Маэдрос.

— Добраться до них. Если доберёмся — просто не мешайте, — глаза Маглора на мгновение похолодели, и он показался вдруг старше их всех. Как и должно быть на самом деле...

— Ты ли это? -Амрод посмотрел недоверчиво и удивлённо. — Ты ли тот единственный, кому предлагали вернуться домой?

— Я, — Маглор развел руками и грустно улыбнулся. Больше он ничего не сказал — снова появилась Нэн. Она вышла из-за дома, улыбаясь, и провозгласила:

— А что я нашла! Тут перчики растут! А давайте, пока время есть, я еды сварю? Халапеньо в котел отлично пойдет!

...С южной стороны дома росли с десяток небольших кустов. Два из них ещё цеплялись за жизнь, и среди листьев на них висели с десяток небольших ярко-красных плодов.

— Никаких костров, — Маэдрос снова обвел взглядом линию холмов. — Дым может нас выдать. Нас и так легко найти, не стоит помогать бандитам.

— Тогда я хлеб с мясом порежу, к ним тоже хорошо пойдет, — кивнула женщина и сорвала пару вытянутых плодиков. С другой стороны подошёл Келегорм, с интересом оглядел выжившие кусты, сорвал один из плодов, принюхался — и откусил сразу треть.

— Ой, — вырвалось у Ханны.

Глаза Келегорма внезапно округлились. Краска бросилась ему в лицо, он покраснел отчаянно, как в детстве, и с шумом втянул воздух. Ханна сорвала с пояса флягу с водой и поспешно сунула ему в руки.

— Запейте скорее, — пробормотала она. Келегорм припал к фляге и сделал несколько жадных глотков. Глаза его покраснели.

— Что это? — выдохнул он наконец.

— Ну ты парень даёшь, так даже мексиканцы не делают! — сказала Нэн с каким-то восхищением. — Кто ж в рот целый халапеньо тащит! Ты прямо как ребе... В общем, его по крошке едят или в котел одну штуку кладут для остроты!

Тяжело дыша, Келегорм молчал, у него покраснели даже уши. Амрод отобрал у него плод, осторожно лизнул кончиком языка и зашипел.

— Да тут хватит нож испачкать в этом и мясо им порезать, — предупредил он.

Нэн, сдерживая хихиканье, отправилась резать хлеб и мясо, а коварный плод пошел по рукам. Даже Маэдрос не утерпел, с любопытством принюхался — гладкий и пустой внутри плод почти ничем не пах — а затем коснулся его языком — и на языке словно расцвел язычок пламени, вцепился в него и начал менять оттенки, все разгораясь. На мгновение нестерпимо захотелось получше изучить эту удивительную красную землю, где растут огненные плоды и так ценна вода. Если бы им не мешали, они бы могли сейчас читать здешние книги и пробовать новую еду... Снова радоваться жизни! Чувство мелькнуло и исчезло, оставив после себя стойкую ярость, похожую на вкус халапеньо на языке. Они сделают это. Они справятся с этими разбойниками — и смогут спокойно взглянуть на здешнюю жизнь. Выбора больше нет. Они справятся.

— Ступайте, — кивнул он младшим, чувствуя, как медленно гаснет пряный вкус. — Сейчас.

На узком уступе ниже лошади сгрудились вокруг поилки. Маэдрос осмотрел его, но счёл ещё менее удобным, чем дощатый дом: виден сбоку, на откосе будет неудобно лежать, единственное место, где удобно разместиться одному стрелку — на уклоне тропинки сюда. Что ж, в худшем случае кто-то может залечь и здесь, но пока дом — единственное подходящее место для обороны за всю дорогу.

Амрод вывел лошадей и кивнул ему, Амрас коротко обнял — и вот они уже помчались по долине вверх, поднимая пыль, а Маэдрос вернулся к ограде перед домом. Там Карантир, пропустивший все изучение халапеньо, затачивал обломанные жерди частокола своим боевым топором на длинной рукояти, и перед ним высилась кучка уже готовых, а чернокосые девушки и Донна вытаскивали из дома сломанные жерди и подносили ему самые длинные. Девушки смотрели на большой топор с восхищением, Донна скорее недоумевала, но молчала. Куруфин, Келегорм и Маглор уже подправляли ограду, скинув верхнюю одежду. Они чуть наклоняли колья наружу, и это смотрелось угрожающе для всадников, по крайней мере, на местных невысоких лошадях. В тени стены Нэн резала еду на расстеленной скатерти. Все были при деле, кроме него, подумал Маэдрос, тоже сбрасывая кожаный плащ. Настало самое жаркое время дня.

Одна из беглянок вдруг заговорила, показывая в долину. Потом повторила медленно:

— Следы. Видеть. Все, — и помела выразительно руками перед собой.

— И верно, — Келегорм прервался, вытирая лоб. — Их могут увидеть. Пусть заметут следы, все польза будет.

— Индейцы, — вздохнула Донна непонятно. Но кивнула и обратилась к девушке с несколькими непонятными словами.

— Кто такие индейцы? — негромко и с любопытством спросил Карантир разом у Донны и обоих чернокосых.

Донна подняла брови, но не успела ответить, как черноволосая девчонка вскинула голову:

— Мы не говорить индейцы! Мы пайуте! Мы говорить пайуте, апачи, зуни! Вы белые, говорить индейцы!

— Значит, мы для вас белые, вы для нас индейцы, — медленно сказал Карантир. Он больше не улыбался.

— Мы пайуте! Мы жить там. Где большая река, — она махнула рукой куда-то в сторону холмов на северо-западе. — Белые идти. Мы говорить, белые жить рядом. Белые идти. Мы говорить, много белых, не жить рядом. Белые идти и убивать. Мы уходить. Белые идти вслед. Почему? Ты хороший белый. Помогать. Почему белые идти?

Карантир растерянно обернулся к Донне.

— Вернётесь домой, когда мы победим, — сказал Маэдрос, вложив в эту фразу побольше уверенности.

— Верно, — хмуро сказала Донна. — Давайте поедим и за дело.

Черноволосая отошла к подруге и они заговорили тихонько на своем языке.

А Донна шагнула к Маэдросу и тоже негромко сказала:

— Боюсь и подумать, чего вы ещё не знаете.

— Уже знаем самое главное, — успокоил он ее, — но здешних жителей — нет. Кто они? Много ли их? Они враждебны?

Донна вздохнула.

— Немало, — ответила она. — Одни враждебны, другие нет.

— Почему "белые идут вслед за ними"?

— Потому что мы селимся на земле, где они жили до нас, — услышал Маэдрос Ханну. Он так сосредоточился, что не заметил, как она вышла из дома и прислушалась. — Мы приезжаем, чтобы поселиться здесь и построить дома, а они уходят. Но на Восточном побережье десятки тысяч других людей мечтают о своей земле и своем доме, и они тоже приедут сюда искать землю. И нам жить рядом...

— И хватит пока, — отрезала Донна. — Спроси меня потом. И у Ханны книги есть.

— Непременно, — сказал он обеим. Он обязательно подумает об этом. Позже.

...Если бы не халапеньо, мясо с жёлтой лепёшкой показались бы ему теперь пресноватыми. Но маленькая долька красного плода, оставленная поверх них, обожгла губы и взбодрила. Они все стояли в одном кругу и торопливо ели — эльфы, женщины и беглянки, и фляги с водой переходили из рук в руки. Нужно было спешить, и лишь Донна упорно и спокойно повторила свою благодарность Создателю за трапезу, проглотив остаток хлеба.

А потом братья вернулись к работе, и даже полторы руки Маэдроса здесь оказались вовсе не лишними. Женщины подтаскивали камни, укрепляя ими свежевыправленный частокол. А сверху на это смотрело горячее солнце, и Маэдрос мрачно думал, каково же здесь летом в середине дня, если так жарко поздней осенью. Карантир, Келегорм и Куруфин быстро сбросили и рубахи, чтобы их не пачкать, да и Маэдросу мешала это сделать лишь мысль, что одеваться ему дольше других.

Девушки пайуте вернулись из долины, где заметали следы пучками жестких трав, и все косились на них, то опасливо, то восхищённо. Ханна отворачивалась, и Маэдрос вдруг понял, что заставило ее пойти в поход, и вздохнул — кажется, он догадался ещё утром. Возможно, далеко не все беды, причиненные разбойниками, стали известны в городе, подумал он. Но и это лучше выбросить из головы, оставив лишь дело.

Солнце опустилось немного ниже, ограда ощетинилась новыми жердями, наклоненными к северу, когда что-то сверкнуло на краю зрения, и Маэдрос резко выпрямился, оглядывая кромку холмов, а рядом Келегорм повторил его движение. Указал рукой:

— Вот они.

Блеск повторился.

— Что такое? — удивилась Донна, подойдя. Сощурившись, она взглянула в ту же сторону. — Ничего.

— Я вижу. Прячьтесь за стены. Там чужак.

Женщины подхватили сумки, что ещё оставались снаружи, и поспешно утащили в укрытие. Братья поспешно оделись и тоже ушли под прикрытие стен. Внутри теперь было просторнее, сломанные доски сложили вдоль стен, а кое-где и прибили к ним, укрепив стены под окнами и в углах.

— Благодарю вас, — сказал Маглор очень серьезно, оглядев поочередно уже не троих, а всех пятерых.

— Это меньшее, что мы можем сделать, — отозвалась Донна грустно. — Что там было? Как ты понял про чужака?

— Младшие подали сигнал отражением солнца от клинка.

— Ничего не видела.

— Мы видели. Ждём.

Недоумевая, женщины подчинились, и прошло ещё некоторое время, но вот на переломе склона дальнего конца долины возник всадник, которого разглядели уже все. Настороженно озираясь, он спустился по тропе в долину и остановился, осматриваясь. Он был далеко и от дома, и от скал, где прятались Младшие, и ещё можно было надеяться, что он уйдет, не заметив восстановленную ограду — в конце концов, это был человек с несовершенной памятью, и смотрел он издалека. Некоторое время всадник разглядывал долину и постройку; солнце светило ему прямо в лицо, прикрытое полями шляпы, и тоже мешало разглядеть перемены. Но он не уходил. Вместо этого пришелец направлял лошадь то вперёд, то назад по долине, осматриваясь и словно бы что-то выискивая на земле.

Из окна на всадника посмотрело дуло Спрингфилда Донны.

— Далековато уже. Промахнусь или не добью, — сказала она. — Шарпс мог бы достать.

Маэдрос молча достал из чехла свой карабин и зарядил. Если всадник просто уедет, они выиграют ещё немного времени, но если нет...

Он приложил Шарпс к плечу и прицелился.

Живая цель, как в прежние времена, танцевала вокруг прицела, уходя то в одну, то в другую сторону — совсем не как неподвижный кактус, жертва учебных выстрелов Маэдроса.

Всадник остановился. Вгляделся в пыльную землю в стороне от себя, в стороне от тропы. Потом привстал и посмотрел внимательно на дом.

"Он понял, где мы," — прозвучал в голове голос Маглора.

И, словно в ответ, всадник резко развернул коня и галопом помчался прочь.

Первым выстрелил Спринфилд.

— Мимо, — сказала Донна, тут же перезаряжая ружье. — Надо было тоже поупражняться.

Маэдрос поймал мечущегося по долине всадника в прицел: тот скакал во весь опор, бросая лошадь то вправо, то влево. Правая рука послушно двигалась, не упуская врага. Он прижал плотно приклад к плечу, дал упреждение на прицел и нажал на курок.

Он почти почувствовал, что промахнулся. Даже раньше, чем увидел. Должно быть, он взял слишком вперед, а пуля летит быстрее, чем стрела из арбалета...

Дым рассеялся. Всадник мчался вверх по дальнему склону долины изо всех лошадиных сил, поднимая за собой пыль. Затем из-за камней далеко слева, оттуда же, откуда блестел клинок, взвилась едва видимая стрела. Она летела нестерпимо долго, и упала сверху, наконец, клюнув лошадь в круп. Но всадник вырвал неглубоко ушедшую стрелу и помчался дальше, безжалостно подгоняя взвизгнувшее от боли животное.

— Двадцать два, — сказал Маэдрос. — Дальше надо стрелять наверняка.

Они посмотрели вслед вражескому разведчику, но клубы пыли скрывали от них человека, пока он не исчез за переломом склона.

Стреляли бы младшие сразу — достали бы. Но они тоже надеялись, что разведчик уйдет, не заметив их.

Убивать людей из предосторожности все ещё казалось неправильным. Даже после многих лет войны. Хотя его война была не с людьми...

Даже после боёв с собственными сородичами.

Или грёза сделала его вновь слишком чувствительным?

Накануне.

Шон Мерфи по прозвищу Борода въехал в Парадайз-Спрингс поздним вечером.

Закат уже догорел, от дня остался только густо-синий вечерний свет. Шон подъехал к конюшне у салуна, спешился и заглянул внутрь — проверить, не стоят ли там чужие лошади.

Чужие обычно означали, что в салуне есть кто-то из Билловых людей. А их он видеть не хотел. И вообще терпеть их не мог — но был вынужден, и мог лишь сторониться, избегать их и мест, где они собирались.

А то однажды начнется ссора, Шон кого-нибудь пристрелит, потом бандиты приедут к нему толпой — и пропадет Шон, как дурак, один и напрасно, разве что кого-то из мерзавцев с собой на тот свет возьмет. Да потом ещё могут отыграться на горожанах...

Но в конюшне незнакомых лошадей не было. И мерина Энди не было тоже.

Шон дал мальчишке-конюху мелкую монетку за постой и еду для Толстонога и прошел в главный зал, рассчитывая, что сегодня наконец-то можно будет спокойно посидеть, не видя ни одной бандитской рожи и не испытывая соблазн пристрелить кого-либо на месте.

Но вот чего он не ждал — что салун окажется полон.

В зале было душно и отчаянно накурено, Финниган за стойкой стоял раскрасневшийся и потный. А вокруг сидели все свои. Оружейник Такер, булочник Пит, почтмейстер Дэнс, Миллер и даже торговец Берт — все они были тут, и перед ними стояли стаканы, и от всех разило виски, и лица у них были похоронные совершенно.

Парада городского общества, да еще в таком виде, Шон совершенно не ожидал. Такое могло произойти только в одном случае: были новости, и такие, что их требовалось безотлагательно утопить в спиртном.

— Убили кого-то из наших? — спросил Шон осторожно, боясь услышать ответ. Потому что знал, кто из жителей покупает пороха больше, чем надо. Такеру иногда тоже надо было выговориться.

— Пока нет, — не поднимая головы, отозвался Пит. — Но боюсь, недолго ждать осталось.

— Седая Донна, Нэн и ее дочка сошли с ума, — сказал Финнеган. — Сегодня с утра отправились воевать с Биллом вместе с семерыми чужаками.

— Поехали воевать с Биллом?..

— Ты выпей. Мы все тут... тоже...

Финнеган налил Шону самогона из открытой бутылки, и пока тот медленно цедил напиток, пересказал вполголоса события последних суток.

Временами прерываясь, чтобы подлить ещё кому-нибудь. Про семерых высоченных парней, которые вчера на закате с запада приехали. Как один дал по морде Энди — у Шона аж тепло на сердце стало — и как они оставили изрядно денег у Такера, покупая ружья. Как ночью у них пытались увести лошадей, а утром припёрся Марко их вербовать и угрожать и был послан — тут Пол красочно описал, куда и как. И как у него самого от этих парней мурашки по спине бегали. И как с утра шериф с какими-то мутными парнями припёрся их выставлять из города, а они возьми да объяви Биллу натурально войну, хотя у них даже огнестрел не у всех, и новых ружей в руках не держали, Такер подтвердил...

— ...Сам видишь, что теперь творится со всеми, — Пол выдохнул, тоже с изрядным запахом самогона: не только от духоты и работы он так раскраснелся. — Берт еще тогда их хорошо осадил, мальчишку того приезжего прервал, который на войну взялся звать. Потому что нечего всяким соплякам без семьи, без дома людей баламутить, им легко, сегодня здесь, завтра там... А Донна вышла прямо там и сказала при всех, что, мол, если нужны стрелки, она с ними, и Нэн с Ханной, и никто ей тут командовать не будет... и они уехали, и один из этих напоследок еще заявил, что забирает лучших людей города... И правда лучших. Не уберегли мы Донну...

— Ты знал? — спросил Шон, отставив — с некоторым усилием — недопитый стакан. Потом все же схватил, допил и грохнул кверху дном на прилавок, чтоб больше ни-ни.

— Чего знал?

— Что Донна делает?

— Не знаю, про что ты.

— Такер! — крикнул Шон через весь зал. — Это же у тебя Донна порох и патроны покупала с каждой продажи коровы? Ты знал, зачем?

— Да зачем угодно, — пьяным голосом отозвался Такер. — Ее личное... дело...

— Конечно, ее личное дело, — хмуро согласился Шон. — И у Ханны тоже.

— Чего Ханна? Почему Ханна? — обозлился Финниган внезапно. — Что за чертовы секреты? На хрена разводить секреты в нашей богом забытой дыре? Ничего из них хорошего!

На них обернулись несколько человек. Лица были красные, глаза мутные, и друг на друга они не смотрели. Ох, не хотелось им друг на друга сейчас смотреть...

— То, что Ханна с сентября совсем не улыбается, — сказал медленно Шон. — И на занятия заплаканная приходила. И в салун не ходит, ни играть, ни вообще. Я не знал, что у нее там, молчал. А теперь думаю — обидели ее Билловы люди.

— Что? — мутно спросил сидевший почти у самой стойки Берт.

— То, что у всего причины есть. Это не я развожу тайны. Это вы рядом живёте, а ничего не видите. Кто были эти чужаки?

— Совсем не здешние, — сказал Пол задумчиво. — Не бандиты... Убийцы. Молодые совсем. А глаза у них, как у убийц.

Шон встал.

— Держи, Пол, за выпивку и сделай мне сэндвичей в дорогу, что ли. А то с вашими новостями пожрать не успеваешь.

Финнеган спрятал монетку, а потом внимательно посмотрел на Шона.

— Подожди, Борода. Ты куда собрался?

Шон окинул взглядом салун, посмотрел на пьяного вусмерть и совершенно бесполезного сейчас Такера, на раскрасневшегося Берта, недвижно смотрящего в свой стакан, и решительно ответил:

— Как это — куда. Вот туда и собрался — за ними.

— Ты рехнулся? — тихо и напряженно спросил Финниган. — Где ты их искать будешь? В темноте?

— Знаю пару мест для ночевки, которые Донна знает тоже, — ответил Шон. — И полная луна дорогу покажет. Ты мне пожрать сделаешь или нет?

— Получишь ты сэндвичи, посиди немного, — раздраженно бросил Финниган и ушел на кухню.

Шон сел и попытался собраться с мыслями, но тут Берт вцепился в услышанное со всей силой пьяного, цепляющегося за опору.

— Ты что такое сказал, Борода... — бормотал он, мотая головой. — Про Ханну-то...

— Что слышал, то я и сказал, — Шон отвернулся, не желая ввязываться в пьяные споры.

— Ханна, может, и не получала образование, — бормотал Берт, силясь одолеть самогонную одурь, — но она наша... Наша учительница... Какая есть наша... Нельзя же...

Шон отвернулся.

Сам он нередко бывал в таком состоянии, и сейчас ему очень хотелось хорошенько оглушить себя виски после таких новостей, но в дорогу ему хотелось больше. Найти, поговорить. Увидеть мальчишек-чужаков, которые, пока он болтался по лесам, пришли, сцепились с бандой по щенячьей храбрости и сманили с собой Донну. А кому, как не ему, было знать, что за планы вынашивает Донна, для чего она копит порох, если он не первый год уже на нее засматривался, ещё на замужнюю, ещё на счастливую? Он, одинокий ирландец, здесь мало кому нужен был, и Донне он нужен не был, он знает, он проверял... Но до какого отчаяния надо было дойти, чтобы пойти с заезжим отрядом драться с бандитами и, скорее всего, погибнуть там...

А он сидит в салуне с виски, разумный весь и осторожный. Вот советовал ей быть осторожной... Вот и сидит. А Донна, значит, там, в пустошах, с чужаками, идет мстить. И Ханна тоже с ней, идет объяснять, что с ней так нельзя, и Нэн идёт с дочкой. Доверились чужакам больше, чем им, столько лет живущим рядом...

Никак нельзя было ее отпускать туда одну.

Он хватал стакан, вертел в руках, нетерпеливо и зло отталкивал прочь и снова хватал, пока Финниган за стеной возился с сэндвичами. А по залу ползло бормотание, он его старательно не слушал, а бормотание подрастало и становилось недобрым таким гудением.

Финнеган вернулся с сэндвичами, упакованными в бумагу, и Шон уже был готов выходить и седлать едва отдохнувшего коня, как Берт привстал и крепко схватил его за локоть.

— Стой!..

— Чего тебе?

— Стой, говорю... выслушай меня! — Берт встал, покачиваясь. — Я... Я знаю, что я дерьмо. И ты это знаешь, потому что это правда... Но! — Берт качнулся, ухватился за стойку. — Но даже такому дерьму... можно дать шанс, верно? Один шанс, больше не прошу... Шанс стать человеком снова...

— Берт... — начал было Финниган, но Шон жестом попросил его замолчать.

— ...Я пойду с тобой, — сказал Берт. — У нас больше шансов вместе... а если я там сдохну, то сдохну человеком! Слышите!

В зале слушали.

— Потому что так нельзя! — крикнул Берт. — Женщины с мальчишками на войне... защищают свою честь... а мы тут наливаемся виски, трусливое дерьмо! Кто еще не хочет быть дерьмом?..

— Заткнись, Берт, — громко сказал Пит. — Берем ружья и пошли.

— То-то дело! — хлопнул ладонью по столу Такер.

— Так, стой! — рявкнул Финнеган и силой усадил Берта на стул. — Никто никуда сегодня не идет! Во-первых, вы пьяны в задницу! Какие из вас бойцы, если вы нажрались, как рыбы в реке виски? Проспитесь сначала! А во-вторых, начинать надо с людей Билла в этом городе!

Финнеган перевел дух. Теперь он выглядел неожиданно грозно, раскрасневшийся и злой.

— Завтра на рассвете мы собираемся тут и идем задавать вопросы мэру и шерифу, — сказал он. — И соберите остальных, кто не пил. Пусть все придут.

Берт кивнул.

— А ты, Борода, пока не уезжай один, — попросил негромко Финнеган. — С Донной за ночь вряд ли что случится. А ты завтра будешь нужен.

Спал Борода, что не слишком удивительно, плохо, ворочался всю ночь на соломенной постели в общей комнате, и спустился вниз, как только услышал голоса оттуда. Он сильно подозревал, что с утра люди проспятся и передумают, а он тут зря потерял время. С другой стороны, может, хоть Пол Финниган с ним поедет? Полу все это давно смертельно надоело, вдобавок он жил один и регулярно видел рожи Билловых людей — а то и разнимал их с посетителями, когда те совсем уж задирались.

Однако, спустившись по скрипучей лестнице, он нашел и Пола, трезвого и злого, и Берта, разящего перегаром и ещё более злого, и Такера, и Пита. При оружии. На его глазах пришел тощий банкир Хью Грант, щупая свой револьвер, пошептался с Такером и о чем-то договорился, потому что оба сделались очень довольны. Бегали сонные мальчишки, которых мужчины куда-то отправляли.

— Я, грешным делом, думал, вы проспитесь и осадите назад, — пробурчал в бороду Шон, садясь на последнюю ступеньку со стаканом воды.

— Это чтоб, может, моя Бекки следующей плакать стала? — бухнул в ответ Пит. — Ну нет. Делать, так сейчас. Вот Алан пороху и пуль принесет, все как надо оформим, и за дело.

— Что значит "оформим"?

— Сделаем все по закону, — отозвался Берт из угла. Облил голову водой, выпил жадно этой же воды. — Мы не бандиты какие-нибудь.

— Мэра и шерифа надо смещать, — перевел Финниган. — Сход соберём, проголосуем, всё по процедуре.

— А не много ли чести?

— Сделаем как положено, — повторил Пол упрямо.

Тем временем, мужчины в зале раздвинули столы по углам, чтобы в зал уместилось побольше народа. Дверь сняли с петель и распахнули все окна, чтобы выветрился дух вчерашней попойки.

Мокрый и взъерошенный Берт вернулся к стойке. Вчерашняя вспышка в нем вроде бы погасла, а вроде бы и осталась: он смотрел зло, но глаза его блестели, и двигался он бодро, будто помолодел.

— А где Мордатый Энди? — спросил Берт у Хью, вытирая голову. — Я думал, он с тобой увяжется, и придется позволить ему голосовать.

— Видишь ли, охранник без оружия для меня совершенно бесполезен, — объяснил Хью. — Поэтому вчера я выставил его за дверь. Отдыхать и искать себе новую пушку взамен той, что он потерял.

В зале расхохотались.

— Энди, небось, возражал, — сказал Пит, отсмеявшись.

— Энди не возражал, — ответил Хью. — У меня-то кольт остался.

Вбежал один из мальчишек и начал что-то докладывать Финнигану, тараторя и глотая слова.

— Эдит передаст? — переспросил Пол. — Отлично. А где Миллер и Старый Том?

Но тут в салун ввалились сразу полдюжины мужчин, уже с оружием и в шляпах, и в зале слелалось громко и тесно. Мужчины столпились у стойки, и Финниган поставил на нее высокий кофейник со свежесваренным кофе. Глаза его блестели.

"Останусь жив, поблагодарю этих мальчишек и Донну," — подумал Борода. — "Какую кашу заварили!"

— Все в сборе? — спросил Берт громко, когда пришли еще несколько групп поменьше, и в зале стало совсем негде сесть. — Никого больше не ждем, начинаем сейчас.

Финниган снял с гвоздя шляпу.

— Так.. — сказал он, собираясь с мыслями. — Сегодня, четвертого ноября тысяча восемьсот пятьдесят... а, черт с ним! В общем, мы голосуем за прекращение полномочий нашего шерифа Рафа Уайлдера...

— И мэра Джо Уайта! — сказал Берт громко и встал. Залез на стол, чтобы его лучше было видно и слышно. — За систематическое невыполнение своих обязанностей. Мы выбрали их, чтобы они поддерживали в городе закон и порядок! Во благо граждан! А они открыто спелись с преступниками из всем известной банды Билла Роджерса! Бандиты живут здесь не один год, крадут скот и убивают людей, ведут себя в городе так, словно это их собственность — а шериф с мэром делают вид, что все в порядке! Нет, не в порядке! Настолько не в порядке, что вчера самая уважаемая жительница нашего города, Донна Диксон, взяла оружие в руки и сама отправилась восстанавливать справедливость! Так быть не должно!

— Не ты ли вчера выставлял из города залетных мальчишек? — проскрипел Старый Том. — А сегодня говоришь, как они.

— Да! Вчера я их выставил! И ничерта я был неправ! — гулко отозвался Берт. Выпрямился и показался даже выше ростом. — Потому что испугался! Мести бандитов испугался, и за горожан! И за себя! А теперь понимаю — мальчишки были правы, потому Донна с ними и пошла! Может, они юны и неосторожны, но зато храбры и решительны. А нашу страну ведь создали храбрые и решительные люди, верно, Том?.. Итак, я призываю голосовать за немедленное прекращение полномочий Рафа и Джо. Мы берем закон и порядок в городе в свои руки.

— Пишите записки и кладите в шляпу, — сказал Финниган. — Вот тетрадь.

— Да ну тебя, — отозвался Пит. — Просто руки поднимем.

— Слышишь, Пол? Потом результат запишешь.

Финниган пожал плечами и нахлобучил шляпу на голову.

— Нет, ты постой! — Старый Том вышел вперёд. — Джо нас прикрывал это время перед Биллом! И тебе все было нормально! Ты сам соглашался с этим, что главное, чтобы больше не было убийств и люди целы остались. Джо все так и делал, а теперь он тебе нехорош? Давайте прогоним его за то, что он с Биллом общался и уговаривал его не буйствовать? Старину Джо, который терпел и договаривался, чтобы наши жизни оберечь?

— Вот и дотерпели! — воскликнул Берт. — До того дотерпели, что даже Ханна взяла в руки оружие — вместо нас! Хватит уже терпеть!

— Какой ты смелый заделался, — буркнул Мэтт Землянка. — А вчера наоборот говорил, мол, нечего смуту устраивать, мол, сопляки явились, выметайтесь из нашего города. И Донну сумасшедшей называл.

Берт покраснел и сжал кулаки.

— Да, называл, — сказал он с вызовом. — Вчера так и думал, потому что. А сегодня думаю — дурень я был, что их останавливал! И полное дерьмо, что с ними не пошел!

Удивленный Шон почесал в затылке, и тут Землянка выкрикнул:

— Да ты просто по пьяни сдурел!

...И покатилось.

Три десятка мужчин сцепились словесно в тесной зале, ругаясь, перекрикивая друг друга. На Берта орали сразу несколько ковбоев из крайних домов, что вчера он был нормальный мужик, а сегодня совсем голову потерял. А Том кричал благим матом, что не даст старого друга Джо в обиду просто потому, что Берт решил тут попутно еще и мэрское кресло освободить, не для себя ли старается.

Ну, началось, вздохнул Шон. Нет, вчерашний порыв зря не прошел, но сейчас возник риск, что все проругаются до самого вечера. Не лучше ли отправиться все же в дорогу сейчас, а они пусть как хотят?

Пользуясь тем, что Пол был по уши занят, Шон прошел на кухню и сам занялся сэндвичами в дорогу, положив потом рассчитаться за них. Пол будет ругаться за самоуправство, но чего уж тут, пусть ругается.

Уже с кухни он услышал, как Финниган громко грохнул чем-то тяжелым и железным, и крикуны кое-как утихомирились.

— А ну заткнулись все!!! — проорал он. — Кому есть чего сказать, полезай на стол и говори! Две минуты! А то мы до заката не управимся!

Когда Шон вышел со свертком еды, обстановка заметно изменилась. Берт, Хью Грант, Алан Такер, почтмейстер Дэнс, Пит Барнс и Миллер стояли стеной по одну сторону салуна, и вокруг них плотно собирались люди. Старый Том стоял с другой стороны, возле него, набычившись, встал торговец Риверс, а может уже и наоборот, Том возле Риверса; за ним возвышался Мэтт и еще несколько мужчин — но их было меньше, чем за Бертом и остальными.

Шон, не раздумывая, прошел к своим.

Может, ещё и управятся.

— Голосуйте уже, мать вашу, прости Господи! — слегка хрипло велел Финниган. — Сначала поднимайте руки, кто за смещение мэра!

И начал считать вслух, чтобы все вышло по-честному. Сосчитал, записал мелом на грифельной доске на стене, где записывались то долги, то ставки в карты.

— А теперь — кто против!

И снова взялся считать, вслух, старательно, как мальчишка в школе. Мысли про школу Шон отогнал.

— Теперь шериф! Поднимайте руки, кто за смещение шерифа!

На этот раз руки поднялись с двух сторон. Проголосовал даже Старый Том.

— Что-то я не понимаю, — недоуменно спросил Шон вполголоса. — Только что же были против?

— Это они смещать мэра — против. А против Билла пойти некоторые очень даже не против! — объяснил Грант, посмеиваясь.

— Подождите...

В центре залы обнаружился пастор Томпсон, и вид у него был потерянный.

— Вы немного опоздали, пастор, — сказал Финниган, записывая на доске результат. Три голоса против отставки шерифа, увидел Шон. Всего три. И это было хорошо, еще вчера Шон бы в такое не поверил. — Но я готов учесть ваш голос.

— Подождите, — повторил пастор, собираясь с мыслями. — Не торопитесь, подумайте еще. Мы не можем, не должны затевать такое опасное дело! Что если вы не вернетесь!.. Сколько ещё могил?..

— Минутку, Пол, — сказал Миллер и отвел пастора за локоть в сторону, что-то вполголоса втолковывая.

Лицо у пастора на глазах стало меняться, делаясь из мягкого и растерянного — окаменелым и неожиданно жёстким. На губах появились трагические складки.

— Голосуйте, пастор, — сказал Финниган, когда они закончили.

— Согласен. Да... Согласен, — сказал Томпсон. Голос его звучал неуверенно.

Финниган повернулся к остальным.

— Решение принято, джентльмены. За смещение шерифа Рафа Уайлдера и мэра Джо Уайта проголосовало большинство, — произнес он торжественно.

— Джо не трогать! — хрипло потребовал Том.

— Никто его не тронет, — твердо сказал Финниган. — Мы не бандиты какие-нибудь.

— Вот и отлично — подытожил Пит. — Теперь берем пушки и шляпы — и пошли.

…Шериф Раф Уайлдер завтракал. В комнате , служившей ему разом кабинетом и жильем, он неторопливо ел приготовленную хозяйкой дома яичницу с ветчиной, сидя за грубым столом из досок — одновременно рабочим и обеденным. Рядом на столе лежала потертая шляпа.

Это все Шон увидел, когда они постучали в дверь, изнутри донеслось "заходите", и Берт и Шон одновременно вошли в шерифово жилье. За ним последовали Пит, Хью и Дэнс.

Раф посмотрел на вошедших, слегка приподняв брови, и снял со стола шляпу. Под ней лежал револьвер.

— Чем обязан визиту, джентльмены? — спросил он и сунул в рот ещё кусок яичницы. Зашевелил челюстью.

— Шериф Раф Уайлдер, — неторопливо сказал Берт, покосившись на револьвер. У него в руках оружия не было. — Сегодня утром мы провели собрание горожан, и город сказал свое слово. Подавляющим большинством голосов ты уволен с должности шерифа — за неисполнение своих обязанностей по защите граждан. Так что, будь любезен, сними звезду с куртки и положи на стол.

Раф отставил в сторону тарелку и медленно оглядел собравшихся.

— Вы делаете ошибку, джентльмены, — начал он.

— В самом деле? — спросил Берт с иронией.

— Большую ошибку, — продолжил Раф с нажимом. — Я отвечаю в этом городе за спокойствие и порядок, и он есть. Разве у нас недавно кого-то убили, или, может, ограбили? Нет! Буквально вчера я выставил отсюда компанию сопляков, чтобы не устраивали бои прямо здесь. В чем проблема?

— В людях Билла, Раф. Они тут хозяйничают, а ты смотришь в сторону.

— Я делал все, чтобы вас от них прикрыть! Чтобы они поменьше появлялись тут! Что мог, то делал! Я не чудотворец, мать твою!

— Никто не ждал от тебя чудес! — не выдержал Шон. — Но ты должен был знать, что в городе творится!

— А что творится-то? Донна свихнулась? Это не преступление. В других городах каждую неделю в салунах стреляются, у нас, что ли, так?

— Ты правда не знаешь, или держишь нас за дураков? — спросил Шон.

— Что творится? — рявкнул Берт, лицо его покраснело. — А ты хоть одного скотокрада нашел, что скот на юге десятками ворует? А кто Рика и Александера тогда застрелил, знаешь уже? Или, может, они на виселице болтаются, а мы всем городом не заметили?! А кто лошадей пытался украсть прошлой ночью? А Ханну кто...

Берт осекся.

— Короче, Раф, Билловы люди нам в городе больше не нужны, — тяжело произнес Пит. — Мы их терпели долго, а больше терпеть не будем. А то знаешь, у нас жены и дочери.

Раф обвел глазами гостей. Шон неотрывно следил за его руками, не потянется ли тот к револьверу; но Раф пока вел себя благоразумно.

— Что вы с людьми Билла сделаете, ненормальные? — спросил Раф. — Вам охота своих женщин вдовами и сиротами оставить?

— Нам охота взять оружие и пойти разбираться с Биллом, — сказал Берт. — Раз у женщин с мальчишками на это пороху хватило, то и мы сидеть больше не будем.

— Мальчишки! Идиоты! — взъярился Раф. — Нашли кого слушать, рехнувшуюся бабу и юнцов, пороху не нюхавших! Ты сам вчера меня поддерживал, что тебе в башку втемяшилось?!

— Я! — заорал Берт. — Да, я! А потом я передумал, мать твою! Человек имеет право передумать! Билловы люди здесь задираются, воруют лошадей, убивают кого хотят, женщин обижают — а ты ни хера не знаешь, в небо смотришь и гусей считаешь, лишь бы не видеть бандитов и шерифские обязанности не выполнять! Сидишь и жрешь!

— Тихо, тихо, — Пит положил руку на плечо Берта. — Держим себя в руках, джентльмены. У нас все по правилам. Отдай значок, Раф, тебя сместили. Можешь у Финнигана узнать, сколько против тебя голосовало.

— Сними звезду и освободи помещение, — добавил Шон.

— Я вам вот что скажу, — Раф прямо и плотно уселся на своем тяжёлом стуле. Звезду он снимать явно не хотел. — Я свой хлеб ел недаром, и не потерплю, чтобы меня оскорбляли. Я и так сделал невозможное, договариваясь с Биллом, чтобы он не трогал никого в городе! Ни у кого другого это не получалось, даже у старины Джо — он слишком мирный для такого. И я не тот человек, которому можно сказать "пошел вон", если у кого-то из вас вожжа под хвост попала. Хотите по-настоящему с бандитами связываться? Снова кладбище городское пополнить, да? — он опёрся о стол и обвел всех тяжёлым взглядом. — Так я вот что скажу — Раф Уайлдер вам ещё понадобится, чтоб договариваться снова. Не обещаю, что условия будут хороши, но сделаю все, что смогу. В такой ситуации, парни, плохая идея мне на дверь указывать. Скверная идея.

— Скверная идея, Раф, цепляться за шерифское кресло, — Берт взял себя в руки. — Мы тебя не для переговоров выбирали со всякими, с той стороны закона.

— И вообще не для переговоров, — добавил Пит. — Сами выбирали, сами и выставим.

— Не, парни, я и уйти могу, — согласился Раф, все также плотно сидя в кресле и не делая ни движения наружу. — Только вот когда вернётесь, ну, те, кто останется, вам переговорщик-то пригодится. И вдовам некоторым тоже. И что вы без меня делать будете? Меня там хотя бы слушают. А вас — не будут. А дорога из города длинная и в обе стороны хорошо просматривается. Не доедете же. Живыми.

— Ты нас билловыми бандитами пугать вздумал? — разозлился Шон. — Так-то ты свое дело делаешь?

— Я свое дело хорошо делаю, — Раф набычился. — Раз вы живы и спорить сюда пришли.

— Давно я не видел, — раздался голос Хью Гранта, — чтобы люди так цеплялись зубами за свое место. Придется добавить аргументов.

И он вынул маленький револьвер из кармана — очень запросто, будто трубку или табак.

— Ты хочешь, чтобы тебя отсюда вынесли ногами вперед на кладбище? Не думаю, что даже очень хороший дубовый гроб стоит шерифского кресла, — сказал Хью. — Положи звезду на стол, Раф. Я даже готов сказать — пожалуйста.

— Ты хоть раз в живого человека стрелял, бумажная душа? — Рафу сделалось неуютно, но он держался.

— В наших местах человек с деньгами должен уметь стрелять в другого человека, — пальцы у Хью побелели от напряжения, но голос остался спокойным. — Предлагаю не проверять.

Шон сбросил с плеча карабин, выразительно перехватил поудобнее. Раф обвел взглядом всех присутствующих — и медленно начал отцеплять значок от жилета. Казалось, он это делал долго. Но вот, наконец, застёжка поддалась, и звезда шерифа легла на грубый дощатый стол.

— Большая ошибка, джентльмены, — сказал Раф.

— Ты — наша ошибка, — буркнул Шон.

Тяжело поднявшись, Раф ещё раз медленно обвел взглядом всех вошедших, кто поместился в его кабинете. Посмотрел и на Шона.

И моргнул.

Кажется, он только сейчас понял, что снаружи стоят ещё люди, и немало. Или выказал, что понял.

Потянулся к револьверу.

— Только без глупостей, Раф, — сказал Пит.

Раф медленно взял со стола револьвер и заткнул его за пояс.

Берт шагнул вперёд и забрал со стола значок. Подбросил на ладони.

— И что делать будете? — спросил обыденно Раф, будто про вечер в салуне.

— Как вернёмся, другого шерифа выберем.

— Если будет из кого.

— Не тебя.

— Мы тут выезжать собрались, — добавил Хью, — будет правильно, если ты до полудня съедешь отсюда.

— Не беспокойтесь. В безнадёжные предприятия не ввязываюсь. Рад был работать с вами, джентльмены, и жаль навсегда расставаться, но так уж вышло, — развел руками Раф и отвернулся. Подчёркнуто неторопливо он снял с сундука чресседельные сумки, раскрыл его и начал перебирать вещи.

Шону смутно хотелось чего-то другого — злости, обиды, чтобы Раф ругался на чем свет стоит. Но главное было сделано.

Он мельком глянул на тарелку с недоеденной яичницей, развернулся первый и вышел наружу. Дал волю досаде и сплюнул на землю.

— Ну, чего там? — спросили его. Шон кивнул и махнул рукой.

Берт шагнул из дверей следом за ним. Потер руки.

— Дело сделано, — сказал он и тронул Шона за плечо. — Возьми пока звезду. Будешь вместо шерифа до выборов.

К мэру заходили втроём — Старый Том, Финниган и пастор Томпсон, и пастору было невесело. Финнигану, в общем, тоже было невесело: шерифа он не любил куда больше, а мэр-то и не должен бегать с револьвером за бандитами, особенно когда мэру уже за шестьдесят. Но мэру надо направлять шерифа и всех остальных...

В доме мэра было три комнаты, но в одной из них жила пожилая пара Бертонов, которые однажды застряли в Парадайз Спрингс из-за болезни, да так и остались. Бертон был мастером на все руки, миссис Бертон обслуживала мэра, который жил во второй комнате, а в третьей был его кабинет, где они сейчас все и собрались. За боковой дверью мелькало обеспокоенное лицо миссис Бертон.

Финнигану сделалось неловко, и он только обрадовался, что Старый Том взял разговор на себя. Потому что в салуне было легко говорить, что думаешь, а вот старику, который хорошо управлял городом восемь лет, и вообще много для них сделал, в лицо требовать уходить — куда неприятнее.

Мэр встретил их в кабинете, в наскоро и криво застегнутом жилете и со встрепанными ещё седыми волосами.

— Мы тут к тебе с плохими новостями, Джо, — сразу взял быка за рога Старый Том. — Тебя низложили народным собранием. Я голосовал против.

— Спасибо, — хмыкнул в ответ Уайт. Его руки нервно потянулись к подтяжкам штанов, чтобы за них подергать, но он себя сдержал. — Это все, или что-то поважнее в городе произошло со вчерашнего?

— Шерифа мы тоже сместили. Люди ему не доверяют больше.

— Я спросил — поважнее, — уточнил Уайт.

— Народ идёт на Билла, — у Финнигана получилось хрипловато.

— Вчера вы дружно поддержали Рафа в борьбе за порядок и покой, мне же не показалось?

— Это было вчера, — сказал Финниган твердо. Много чего было вчера и ещё позавчера вечером.

— За мальчишками пойдете?

— И за Донной.

— Боюсь, джентльмены, я староват для того, чтобы вести войну, — Уайт как-то обмяк на стуле. — Возможно, я и вправду засиделся на этом месте.

— Я считаю, Джо, ты делал что мог, — Том набычился больше от неловкости. — Но людям теперь нужно... Что-то другое.

— Я боюсь, джентльмены, что многих из вас не досчитаюсь по возвращении, — мэр отвёл глаза. — Это вчерашние мальчишки легко могут рисковать жизнью... Поэтому револьвер я вам, извините, не отдам. Если потом за вами придут сюда, в город, постреляю уж как-нибудь.

— Мне тоже страшно, мистер Уайт, — сказал Томпсон. — Да поможет нам всем господь. Но приходит время, когда терпеть становится уже нельзя.

— В общем, считайте, что кресло я вам освободил, — Уайт ещё сильнее взъерошил себе волосы. — А может, и раньше стоило это сделать... Если вам удастся задуманное, я возмещу Такеру часть трат на порох, вы ж его запасы наверняка хорошо подчистите.

"А если не удастся, это будет уже неважно", — повисло в воздухе.

— Думаете, они ещё живы? — спросил вдруг Уайт, по-прежнему глядя в сторону.

Финниган вспомнил светлые, пугающе пронзительные глаза, смотревшие на него с гладких молодых лиц вчерашних гостей.

— Мальчишки непростые, — сказал он уверенно. — Я думаю, они даже если сложатся, Билла при этом ещё как потреплют. А может, мы и успеем ещё.

*

Если беспокойно — займись делом, говорила мама. Беспокойно Эдит было со вчерашнего дня, а теперь отца позвали на собрание, он велел оставаться дома, и беспокойство хлынуло рекой. И Эдит взялась за щетки и тряпки. К беспокойству примешивалось неясное чувство вины: как ее обрадовали позавчера вечером новые люди в городе, красивые и храбрые с виду — и вот, их появление только все взбаламутило, а она, глупая, радовалась..

Когда послышались знакомые шаги и постучали в дверь, дом был вымыт весь. Завтрак ждал отца на столе, прикрытый салфеткой, и посуда после готовки была вся отдраена. Воду Эдит извела, но не отправлялась за ней — ждала. То, что по беспокойству она разбила хорошую тарелку, решила не говорить.

Открыв дверь, она молча обняла отца.

— Мэр и шериф низложены, — помолчав, сказал он. Повесил пиджак, тяжело сел за стол.

— Нам может понадобиться чудо, Эдит, — сказал он, сжимая руки. — Даже мне сейчас очень сложно в него поверить. Люди вдохновлены, но опасность велика... Да поможет нам всем Господь. Скажи, — вдруг спросил отец, глядя в сторону, — давно ли ты говорила с Ханной?

— Она меня избегает... Уже немалое время. Я всё думала, чем могла её обидеть.

— Вчера я молился о том, чтобы Донне, Нэн и Ханне Господь вернул разум. Сегодня молиться нужно за всех наших мужчин. Просто чтобы они остались живы.

— Ты жалеешь, что отверг оружие, отец? — спросила Эдит, помолчав. Отец мог не ответить, он и вправду долго молчал. Но наконец вздохнул и негромко ответил:

— Иногда.

Билл выехал на перелом склона, с которого уже было виден заброшенный дом, в котором, по уверению разведчика, скрылись противники. Прищурился, приглядываясь. Потом потянулся к сумке, и достал ещё одно наследие армейской службы — очень старую подзорную трубу, лет которой было сильно больше, чем старому майору, у которого он ее купил.

— Это что ещё за грёбаный форт, мать твою? — спросил он в пространство, не ожидая, впрочем, ответа.

Ник и Марко, ехавшие возле него, поглядели на вожака с одинаковым недоумением.

— Какой болван сказал, что они сюда ехали в полдень? — спросил снова Билл у долины перед собой. — Да они тут со вчерашнего строились, не меньше!

— Это же развалюха, — посмотрел туда Ник.

— Развалюха без крыши, двери, ограды и всего прочего, — пренебрежительно фыркнул Марко. — Такая же, как и была все время!

— Черта с два, — Билл сунул ему трубу. — Посмотри своими глазами.

— Надо же, дверь повесили, — присмотрелся Марко и хохотнул. — Это их точно спасет!

Ник отобрал трубу и тоже пригляделся.

— Дверь есть. И ограда стоит как будто, — заметил он.

— Дверь, мать твою! Сразу видно, что никто здесь в армии не служил! Дверь! Ха! Да ты, дурень, носом будешь тыкаться и не заметишь! — рявкнул Билл. — Дверь — раз. Ее вообще не было, а теперь она поставлена, укреплена поперечными досками, и я вижу темное пятно, уверен, это бойница для стрельбы. Ограда починена, и кое-где колья направлены наружу — кто-то нарочно ее укрепил против всадников, и кто попробует ее перескочить сдуру, посадит кол лошади в брюхо. У входа барьер из кольев, тоже от всадников. На стенах местами набиты доски. Окна чем-то заслонены изнутри, тоже, небось, досками забиты. Если это доски с крыши, их уже так просто насквозь не прострелить... Где только гвозди взяли, сволочи? Из крыши, может... Короче, они готовились к нашему налету. Будь у вас хороший армейский офицер из рейнджеров, он бы живо научил вас различать такие вещи!

— Так он у нас есть, — сказал Ник терпеливо.

— И должен за вас все видеть, должно быть, — буркнул Билл, несколько теряя запал. Настроение у него и без того было паршивое от того, что они тащились под солнцем по каменистому плоскогорью за наглыми парнями и за проклятыми девками, чтоб они передохли. А тут ещё такие сюрпризы!

Солнце тем временем уже заметно склонилось к западу, и светлого времени оставалось все меньше. А нужно было успеть. Билл стиснул монету в кармане — сколько она ему помогала, сколько предчувствий и хороших идей приходило к нему, когда он ее вертел! Но теперь ничего нового ему в голову не пришло: все то же желание удрать, уйти самому и дать уйти противникам, портило ему настроение, будто вытье в ушах. И еще очень было надо успеть покончить с делом до темноты. Словно это все решало. Словно от этого зависел успех всего их дурацкого похода!

...Возможно, и вправду зависел, раз эта мысль не отпускала его. Обложить наглецов со всех сторон и расстрелять. Не дать выйти из чертова форта, в который они успели превратить руину с рухнувшей крышей! Чтобы они не смогли, как прошлой ночью, нанести удар из темноты, теперь уже всеми силами.

— Поздно мы пришли, — сказал Билл вслух. — Вперед, не теряем времени.

*

…Поодаль от стен, дальше расстояния выстрела и заметно ниже по склону, скапливались орки. Маэдрос без труда различал их командиров, рослых и крупных, которые руководили подъемом метательных машин по дороге. Единственная дорога вилась по каменистому склону, и время от времени доносился издали рев волов, тянущих машины. Судя по гладким ещё бокам и иссеченным спинам, волов согнали с ограбленных людских хозяйств на равнине, и к такому обращению они не привыкли.

На стенах Химринга стояла бы тишина — но люди, которых теперь в крепости было много, долго молчать не привыкли. От их стоянок во дворах и на улицах доносились разговоры и невесёлые смешки.

Эльфы почти все молчали, глядя, как чужое войско, словно грязный паводок, затапливает нижние ярусы поселений за стеной.

Маглор подошёл тихо. Его изукрашенный доспех, дар Куруфина, был теперь отмечен следами пропущенных ударов. Прорубить доспех они не могли, но некоторые, особенно сильные, оставили вмятины даже на этом металле.

— Не торопятся, — сказал он сквозь зубы.

Торопиться оркам действительно было некуда. До заката оставалось ещё две стражи, а до того, как скопятся перед воротами враги числом, достаточным для попытки штурма — ещё больше.

— Гляди.

Боевая рукавица Маглора указала на одну из стрелометных машин, ползущих по дороге. Фигуры рядом с нею были рослыми, возвышаясь над орочьим войском.

Стреломет сопровождали люди в кожаных одеждах. Высокие и темноволосые, они казались родичами тем, кто сейчас там, внизу за стеной, ждали нападения бок о бок с эльфами.

— Не только к нам, значит, пришли союзники с востока, — кивнул Маэдрос.

— Я жил со смертными рядом полторы сотни лет, а теперь убиваю тех, кто выглядит их родичами. Навевает дурные воспоминания.

— Тем, кому доводилось убивать собственных сородичей, не привыкать, — усмехнулся Маэдрос криво.

— А ты уже привык? Так быстро? — Маглор отразил и вернул ему усмешку, словно удар. Маэдрос только отмахнулся.

— Шел бы ты спать. До темноты время есть.

— Если прикажешь постелить здесь.

— Под орочьи песни спится плохо, — ветер с севера, из-за спины, донес холод и обрывок плясовой. Кто-то из людей играл на дудочке, разгоняя напряжение несложной мелодией в несколько нот. Дудочка была высокая и резкая, Маглор невольно поморщился. — Да и под людские не слишком уснёшь.

Маэдрос посмотрел на юг — за горизонт, туда, куда отступил Карантир после падения своей крепости. Он должен был уже соединиться с Младшими.

Должен.

Они живы — хоть в этом Маэдрос мог быть уверен. Пусть никто сейчас не дотянется мыслями так далеко через затененные земли, но на сердце у него все ещё тепло, когда он думает о них, словно соприкасается с ними, далеко и едва ощутимо.

Низкие облака, похожие на клочья дыма, закрывали бледное зимнее солнце, но оно упрямо прорывалось в дыры, делая светлые высокие стены Химринга бледно-розовыми. И этот же свет выхватывал дороги и тропы, по которым шли и шли вереницы орков. Они были везде, и на соседних холмах тоже, разведывая и заполняя собой чуть припорошенное снегом пространство.

Он перевел взгляд назад. Нижний ярус Химринга был заполнен спокойствием ожидания. Ждали эльфы-стражи на стене, опираясь на копья. Ждали лучники на площади и улицах, готовые подняться на крыши домов и стену. Ждали люди, переминаясь от холода и греясь горячим питьем. Небо нависало над ними всеми, огромное, низкое, с дырами в рваных облаках и в них — бледная, холодная синева.

…А здесь даже синева неба была иная — глубокая и теплая, несмотря на невысокое осеннее солнце. Солнце опускалось, и тень от стен заполнила собой маленькую постройку, которую какой-то смертный раньше называл своим домом. В прежней жизни Маэдроса такое укрытие от ветра постеснялся бы назвать домом даже диковатый лесной эльф из Семиречья. Нет, лесной эльф сложил бы зимний дом из прочных бревен, а над ним на старом дереве устроил бы летний терем просторнее этого!

Даже последние их, разбитых беглецов, приюты в лесах были надёжнее и прочнее…

Он вновь поглядел в маленькое окно. Всадники рассыпались на дальнем склоне, а то устройство, что везла за собой лошадь, и повозка следом за ней, неспешно спускались вниз, и пыль взвивалась от колес и копыт.

Разглядев эту железную, в пятнах ржавчины, трубу на колесах, Ханна побледнела, Нэн выругалась и попросила Создателя их защитить, и только Донне удалось сохранить спокойствие.

— Он уже привел нас сюда, — сказала она, коротко обняв Ханну. — Он и здесь нас не оставит. Смотри, они сами боятся нас так сильно, что притащили пушку против нас, будто против отряда мексиканцев! А ещё мужчины!

Новые всадники выезжали ещё из-за перелома склона, и только один, грузный, широкоплечий, на такой же крепкой и ширококостной лошади, все стоял на месте, оглядывая долину из-под ладони.

— Вот кого мы упустили ночью, — сказал Амрод с досадой.

Невидимая линия, которую Маэдрос провел для себя и своего оружия, пролегала дальше середины долины. Если он правильно определил здешние расстояния, его карабин мог стрелять и дальше, вот только попасть с непривычки было сложно. И потому он положил себе ту дальность, на которой попадал в третий из несчастных колючих столбов.

Кактусы, напомнил он себе здешнее слово. Такое угловатое, перекатывающееся на языке.

Маглор положил руку ему на плечо.

— Подпустим.

— Он вряд ли подойдёт близко.

— Но вряд ли он знает, что у нас есть Шарпс, — поправила Донна. — Вдруг получится его достать.

— Насколько бьёт эта их… Вещь? — Куруфин прищурился. — Если ещё не проржавела насквозь. Я приказал бы перелить это на сковороды и котлы.

Карантир, сидевший у стены, вытянул ноги и толкнул его. Посреди четырех дощатых стен вдруг стало особенно тесно от набившейся в них дюжины говорящих.

— Не знаю, — Донна вздохнула. — Господь уберёг видеть это в деле. Может, видела — боялась бы меньше.

Пришло молчание, а с ним донеслись далёкие выкрики и ржание лошадей. Вражеское войско пыталось заполнить собой хотя бы часть долины, и не очень успешно. Маэдрос насчитал пока тридцать четыре человека. Обычные люди в пыльных кожаных и суконных куртках, все до единого в шляпах, словно здесь совсем было не принято ходить с непокрытой головрй. Без суеты и без особого интереса они выискивали себе безопасные места на склоне. Безопасность казалась условной, но, судя по их спокойствию, туда выстрелы точно не доставали.

Лошадь и чугунная труба на колесах спустились на дно долины. Повозка ещё медлила. Тронулся с места и начал спускаться крупный всадник сверху.

Братья ждали.

Амрод неприкрыто жалел сейчас, что отверг ружья, и не отводил глаз от карабина в руках Маэдроса. Маглор поглаживал пальцами приклад своего ружья, словно вслушиваясь, что оно рассказывает ему о своих создателях. Амрас вертел в руках добытый револьвер, и Карантир беззвучно, жестами и, несомненно, мыслями, объяснял, как с ним обращаться.

Донна обнимала свое ружье ласково и губы ее беззвучно шевелились.

Чернокосые девушки выглядывали в окно поочередно, насколько позволяло место. Они старались быть невозмутимыми и спокойными, но живое любопытство брало верх над выучкой.

Ханне было неприкрыто страшно, и руки ее беспрестанно вздрагивали и сжимали оружие.

Убежище их показалось игрушечной крепостью, построенной детьми. Вот сейчас снаружи крикнут — сколько можно прятаться, пора начинать! Выходите!

— Скучно? — усмехнулся Келегорм, его зубы блеснули в тени.

— Уже нет, — отозвалась немедленно Нэн. — Рядом с такими красавцами разве заскучаешь! — Вытащила флягу и поболтала ею.

Келегорм только рассмеялся, откинув голову на стену.

А Куруфин вдруг протянул руку к фляге Нэн.

— Решился, да? — хмыкнула та, а Донна сжала губы.

Но Куруфин не отпил, а лишь принюхался.

— Слишком много горьких масел. Что в основе?

— Кукурузное сусло, конечно же. И напрасно кривишься, мое виски сам мэр пьет и не жалуется. Можно подумать, ты лучше сваришь!

— Я сварю лучше, — уверенно кивнул Куруфин, и Келегорм захохотал опять. — Мне нужен лишь рецепт и твой прибор перегонки.

— Я тебе за полцены продам, когда вернёмся! — захихикала Нэн и приложилась было к фляге, но после грозного взгляда Донны поспешно ее убрала. — Но с условием. Сделай так, чтобы я похвалила!

— Здесь платят, чтобы забыться? — подал голос Карантир.

— Не забыться, а душу согреть, — отрезала Нэн. — Ну и живот, конечно, тоже.

— Сама-то не забывайся, — сухо бросила Донна.

— А тебе, глядишь, легче было бы! — и старшие женщины отвернулись друг от друга, словно давно устали об этом спорить.

Там, в долине, всадник на хорошей гнедой лошади выехал вперёд остальных, что-то прокричал и выстрелил из ружья. Взвилось над ним облачко дыма. Раздался стук — пуля на излёте клюнула в стену.

Маэдрос узнал этого всадника — тот, что приходил прошлым утром с угрозами. Он уже пересёк невидимую линию, но раскрывать только ради одного разбойника секреты было слишком рано. Большой всадник подъехал к трубе на колесах, что-то приказал — и погонщик снова направил лошадь вперёд. Ещё два человека держались рядом.

Маэдрос взял карабин наизготовку и подумал, что придется первой целью выбрать ни в чем не повинную лошадь.

Враги совсем рассыпались полукругом, и вот лошадь с трубой на колесах медленно приблизилась к невидимому рубежу. Всадники заспорили было, но высокий махнул рукой, отмерил некое расстояние ладонью, и все они снова двинулись вперёд.

Позади слышалось настороженное дыхание и шелестел беззвучный шепот Ханны, повторявшей молитву.

Маэдрос приник к карабину, вжал его в плечо. Поймал высокую широкую фигуру в прицел. Достанет или нет? Человек или лошадь? Опыта, как ему не хватает опыта…

Задержав дыхание, он решился спустить курок.

…И в мгновение выстрела понял, что промахнется. Слишком резко нажал. И сдвинулся всадник.

— Двадцать два, — сказал Маэдрос вслух торопливо перезаряжая карабин. Выходило медленнее, чем хотелось бы.

— Зачем это? — вскинулся позади Келегорм.

— Вы должны знать, сколько остаётся патронов в самом дальнобойном оружии, — патрон скользнул в отверстие, капсюль надет, там, впереди, беспокойно переговариваются враги…

И второй раз он выстрелил в лошадь.

Раздалось даже не ржание, а отчаянный крик. Коротконогая лошадь рухнула на землю и забилась, пронзительно крича.

— Двадцать один.

…Перезарядить.

Но там, впереди, люди не растерялись. По знаку рослого всадники помчались вокруг повозок, поднимая клубы пыли и скрывая пушку и самих себя. Маэдрос успел все же выстрелить в третий раз, хотя едва различал движение среди пыли — и опустил карабин.

Некоторое время не происходило ничего — пока не улеглась пыль. Потом стали видны очертания людей и пушки на колесах, которую несколько человек, толкая, откатили на более безопасное расстояние и теперь разворачивали. И только на дне долины продолжала отчаянно кричать подбитая лошадь.

Непрерывно.

Прерываясь лишь для вдоха и продолжая кричать почти как человек.

Маэдрос молча зарядил карабин и снова прицелился. Нужно было покончить с несчастной одним выстрелом, и он ещё не решался нажать на спусковой крючок, когда со стороны противника раздался грохот — и лошадиный крик оборвался.

Патрон Шарпса уцелел. Но теперь враг был предупрежден.

*

— …Далеко, — заявил Билл, присматриваясь. — Надо ближе.

— Ты уверен, босс? — спросил Ник.

— Боишься, что шкуру попортят? — съязвил Марко.

— На сто ярдов ближе хотя бы, — добавил Билл, не обращая внимания на спорщиков.

После окрика Ника лошадь двинулась вперед, увлекая за собой пушку.

Билл выругался про себя, вновь подумав, как мало он взял с собой ядер, вместо этого навалив в телегу побольше картечи. Он вовсе не предполагал, что вместо загонной охоты на чужаков по знакомым холмам и каньонам ему придется вести осаду форта, который пришельцы невесть как устроили из старой развалюхи.

Знал бы заранее, что будет так, носа бы не высунул из убежища! Но придется играть теми картами, что есть.

Непрошеную мысль, что чутье его предупредило, он прогнал.

Из импровизированного форта донесся звук выстрела, над бойницей в двери дома поднялось облачко. Промах. На таком расстоянии Спрингфилды бесполезны, и он это знал, так почему слышен свист пули…

— Стоп, — велел Билл Нику. — Стреляем отсюда. Распрягай лошадь и готовь заряд.

Ник спешился, но не успел он подойти к лошади, как из форта раздался второй выстрел. Лошадь, раненая в круп, упала и забилась, громко крича.

«Проклятье!»

— Поднимите пыль! — заорал Билл всадникам. — Скачите кругом, не дайте ему прицелиться! Быстро! А вы двое, и ты, Ник, живо сюда!

— Что нужно, босс? — Ник был растерян.

— Пушку назад! На триста ярдов!

Их заволокли клубы пыли, поднятые всадниками, кружащими вокруг. Упряжь обрезали и люди в сплошной пыли принялись толкать орудие назад. Лошадь продолжала кричать. Донесся еще один выстрел, но пуля и в этот раз прошла мимо, никого не задев.

Билл позволил им остановиться, только откатив пушку далеко за середину долины, почти на склон. Дом по-прежнему был виден отсюда, как на ладони, но Билл сделался мрачен, как туча.

— Что случилось? — решился, наконец, спросить Ник.

— У этих ублюдков Шарпс. Купили того красавца в городе у Такера, наверняка. А я не догадался проверить.

Видя непонимающее лицо Ника, Билл с раздражением добавил:

— Шарпс бьет дальше и точнее. Эти профи нас бы перещелкали, как орехи. А с такого расстояния, — Билл махнул рукой, — можно только ядром попасть, а картечь даже доски не пробьет. Вот блядь…

Он не стал говорить о том, что даже не пробовал стрелять настолько издалека.

Форт издевательски стоял напротив, и неприступная долина, пустая и пыльная, лишь с редкими кустами внизу, лежала между ними.

Солнце медленно клонилось к холмам. Ветер поднимал пыль из-под копыт лошадей, легко свистел в ушах. И в этой тишине громко кричала раненая лошадь. Она лежала все там же, где ее достала пуля противника, и плакала от боли и ужаса, словно человеческий ребенок.

— Пристрелите кто-нибудь животное, — сказал Билл мрачно, ни к кому не обращаясь. — Проявите милосердие.

*

— Спешат, — уронила Донна, поглядев в окно. И растерянно опустилась на прежнее место. — Не на такое я надеялась.

— Иногда все, что есть, это терпение, — мягко сказал ей Маглор. — К счастью, у нас не только оно.

Люди суетились вокруг своей железной… пушки. Что-то укладывали в нее спереди, а затем уминали внутри щеткой на длинной ручке. Все это было далеко и выглядело куда менее опасным, чем если бы они заряжали метательную машину.

Ещё дважды Маэдрос попытался достать их из своего оружия, но безо всякой пользы. И все же, подумал он с мрачным удовольствием, одного карабина хватило, чтобы держать целый отряд в отдалении! Если бы не Шарпс, враги подошли бы заметно ближе…

…И все они были бы сейчас заняты делом, а не ожиданием.

Суетливые приготовления окончились. Высокий сам подошёл к пушке и приник к ней с обратной стороны. Временами он что-то сдвигал и даже приказывал поправить свое орудие.

Обитатели укрытия успели не один раз смениться возле окон, разглядывая его. Куруфин терзался некими противоречивыми чувствами, переводя взгляд с ружей на пушку и обратно. Возможно, он пытался посчитать, во сколько раз она мощнее ружья.

Старая Нэн от волнения потела, и запах пота наполнил собой укрытие, смешиваясь с запахом оружейной смазки и всей их несвежей одежды.

Медлительность врага невольно раздражала, вопреки даже всему прежнему опыту как сражений, так и ожиданий. Словно опыт остался немного позади, словно тяжесть на плечах ослабла, и хочется жить или сражаться, а не сидеть в ожидании среди ненадежных стен!

И словно в ответ на его мысли над пушкой поднялся клуб белого дыма. За ним донёсся грохот — и стремительный короткий вой. Что-то темное стремительно пронеслось у них над головами, и снова настала тягостная тишина.

— Промахнулся, — пробормотала Ханна.

Скорость метательного снаряда превосходила все виденное Маэдросом ранее. Сила удара должна быть мощной, и хлипкие доски их укрытия, неспособные противостоять даже удару топора, не защитят их. Сидя здесь, внутри дома, все вместе, они окажутся всего лишь удобной целью.

Придется выйти наружу и рассыпаться, кто-то спрячется за развалинами сарая, кто-то заляжет за частоколом; женщин можно отправить к лошадям на склон.

Возле пушки снова суетились: трубу почистили той самой щеткой и теперь закладывали новый заряд, повторяя уже знакомые движения. Карантир придвинулся к окну и тихо считал время, потраченное на подготовку к стрельбе.

— Добежать не успеем, пожалуй, — заметил он.

— Я успею, — возразил Келегорм.

— Про отряд уже забыли, — уколол их Амрас. — Они обстреляют нас из десятка ружей. А доползти не успеешь даже ты!

— Что это вы придумываете? — заворчала Нэн сзади, и ей ответил глухой голос Донны:

— Не няньки мы им.

Вдали высокий приник к орудию, тщательно его направил и коснулся факелом поверхности трубы. Снова повторился клуб дыма и грохот.

Нечто тяжёлое обрушилось на верхнюю часть стены, мгновенно вырвав из нее куски досок. Обломки и щепки закружились в воздухе и упали где-то за стеной.

Ханна вскрикнула, побелев и прижав к лицу ладонь.

Куруфин смотрел теперь внимательно на рваную дыру в досках, и губы его шевелились. Келегорм покачал головой, он напрягся, готовый к новому удару, но стояла совершенная тишина — только женщины дышали взволнованно и часто. Казалось, можно было слышать, как колотятся их сердца. Снаружи доносилось испуганное ржание.

— Средние, Маглор — наружу, — приказал Маэдрос. — Рассыпьтесь, найдите укрытия.

Обернулся к женщинам:

— Он целится в дом. Вам стоит уйти на склон к лошадям.

— Оттуда стрелять неудобно, — отрезала Донна. — Не затем мы шли, чтоб прятаться. Ханна разве что.

Но и та упрямо замотала головой. И ещё взяла за руку одну чернокосую.

Дверь заскрипела на ременных петлях, братья выскользнули наружу, а со стороны врага начали беспорядочно стрелять: дым заклубился над камнями и кустами. Но пули шлепались в землю, не долетая до стен укрепления. Маэдрос ласково погладил карабин Шарпса на коленях, и тот, показалось, едва ли не вздрогнул от удовольствия. «Без тебя здесь стреляли бы

непрерывно».

Теперь у пушки суетились ещё быстрее, и можно было разглядеть, как машет руками и беззвучно ругается вожак, подгоняя людей. И потом — как он целит долго и тщательно в этот раз.

Маэдрос как раз задумался, что стоит подобраться поближе и ещё раз попытаться достать Билла выстрелом из карабина, когда раздался третий выстрел. Женщины, вздрогнув, пригнулись. Визг летящего ядра был как-то особенно невыносим, и успела промелькнуть единая, не сложенная словами мысль, что по звуку можно определить опасность выстрела. А в следующее мгновение маленький дом встряхнуло.

Вихрь обломков выплеснулся прямо из стены и заклубился в воздухе, как буревая воронка. Как маленькие копья, они осыпали все вокруг. Маэдроса ударило по голове, щепки вонзались в тыльную сторону левой ладони. Где-то в пыли один из близнецов выкрикнул короткое проклятие, и его перекрыло вскриками девушек.

И среди этого Донна тихо и твердо повторяла, удерживая захлёстывающий их ужас:

— Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться?.. Если будут наступать на меня злодеи и противники твои, то они сами преткнутся и падут…

Две новые дыры светились в стенах, и одну обрамляли обломки, как кривые зубы распахнутую пасть.

— Кто? — спросил коротко Маэдрос в пыли и щепках.

— Амрас, — ответил его голос, показалась рука, разгоняющая пыль. — Не побегать.

…Длинный обломок с силой вонзился Амрасу в ногу выше колена, пробив и грубую прочную ткань штанов, и плоть. Несколько мгновений они растерянно переглядывались. Всего лишь цель, которую не защитят эти жалкие стены… Затем Амрод пересел к седельным сумкам и сердито принялся доставать перевязку и склянки, приготовленные перед отъездом с фермы. Старая Нэн, кряхтя, снова вытащила свою флягу и приговаривала, что вот если на рану плеснуть как следует, то не загноится.

Мгновения беспомощности прошли. Снова бросив взгляд в дверное окошко, Маэдрос отметил подходящие укрытия для себя: от частокола к заплывшему землёй обломку скалы, затем оттуда к двум кустам, цепляющимся корнями за склон, а от них уже можно пытаться достать Билла за пушкой.

Раздались первые выстрелы рядом — и справа, от развалин, и слева, от спуска. Братья знали, что не достанут врага, но нужно было хоть что-то сделать, перестать быть молчаливой целью!

Маэдрос шагнул наружу, не скрываясь. Подошёл к частоколу, встал во весь рост, открыто прицелился — и выстрелил, взяв чуть выше.

Далеко впереди пыль брызнула из земли перед пушкой, и люди рядом с ней вздрогнули. Но не вожак.

— Семнадцать.

— Вернись или иди сюда, — вслух сказал Маглор от развалин.

— Подожди.

Короткая заминка у пушки закончилась, Билл вновь склонился к ней, прицеливаясь. Маэдрос медленно двинулся вперёд, перезаряжая карабин напоказ. Несколько выстрелов раздались с вражеской стороны, но пуль не было слышно: то ли промазали, то ли не достали.

Четвертый выстрел из пушки сделали словно бы совсем немного поспешно. И звук был, как в самом начале…

Ядро промелькнуло над головой и над укрытием впустую. Там, впереди, Билл что-то выкрикнул и ударил кулаком по колесу. От телеги к пушке поспешно что-то тащили, какие-то мешочки, закладывали пушке в дуло, и все равно это выглядело иначе, чуть неправильно…

Маэдрос прошел до примеченного камня и от него прицелился снова. Снова донеслись хлопки выстрелов — на этот раз они пристрелялись получше, и пули взрыли землю возле него.

Вожак направлял свое орудие и, казалось, немного колебался. Вот чуть поправил его. Почему-то направил немного выше прежнего. Странно.

Они выстрелили почти одновременно: Маэдрос нажал на спуск, карабин вздрогнул, а затем заклубился дым над пушкой…

Только звук был совсем другой.

Множество звуков.

Он бросился на землю, и без счета мелких обломков засвистели над ним и вокруг него, вспарывая землю и воздух.

Что-то ужалило его в бок, пока он падал. Потом настала тишина, и Маэдрос подумал о карабине, который прижал к себе в падении — не попала ли пыль в механизм. Плотный кожаный плащ защитил карабин от пыли, а хозяина — от камней и колючек. Но сбоку был вырван клок плаща вместе с одеждой и клоком кожи под нею. А пыльную землю вокруг него и в направлении дома усеивали мелкие камни и железные обломки. Бросались в глаза обрубки гнутых и ржавых гвоздей со шляпками.

Вокруг пушки хлопотали, а по Маэдросу снова начали стрелять, и он счёл за лучшее отступить под защиту стен. Положение переменилось, и дощатые стены вдруг снова сделались достаточной защитой.

— Ещё четырнадцать патронов, — сказал он Маглору, встав у развалин сарая. — Мне нужна ваша поддержка. В перерывах между выстрелами пушки мы подберемся к ним ближе, вы отвлекаете стрелков, я достану вожака. Перед их выстрелом отступаем.

— Ты спешишь, — Маглор заговорил чуть громче, чтобы его слышали в доме. — Разрушительные снаряды у них закончились. Эти обломки стены не пробьют. Подожди заката.

— Не думаю, что разбойники согласятся просто так палить по стенам и ничего больше. Потому и надо спешить.

— Нет. Стоит потянуть время, — возразил Куруфин с другой стороны.

— На месте этого Билла я не дал бы тянуть.

Новый пушечный залп осыпал обломками пространство перед домом, и в ответ женщины изнутри поочередно выстрелили — просто из нетерпения.

— И сколько ещё ждать? — спросил Келегорм, тоже поднимаясь во весь рост. — Мне бы твое терпение, Маглор. Я тоже за вылазку.

— Вы окажетесь почти без укрытий. Я против.

— Может быть, проголосуем? — насмешливо спросил Карантир из-за угла дома.

— Не в этот раз, — Маэдрос смотрел на движение на вражеской стороне. Там забегали люди, выводили лошадей. Зашевелились стрелки, перебегая вперёд в новые укрытия. Изнутри дома раздался голос Донны: «Не тратьте патроны, не достанем же!» — Нас опередили. Ждём гостей.

*

— Босс?.. — спросил Ник.

— Заткнись и заряжай! — рявкнул Билл.

Форт в виде маленького дома из старых досок стоял несокрушимо. Два ядра, попавших в цель, нанесли ему незначительные повреждения в виде сквозной дыры в стенах и снесенного верхнего угла строения. Еще два ядра улетели в пустыню.

А больше ядер не было — только картечь.

Еще бесил вид противника — одинокий высокий человек в плаще и с ружьем в руках стоял снаружи частокола. Длинные волосы его пламенели на солнце.

Человек тщательно целился в них. Смысла в этом не было никакого, на таком расстоянии даже из Шарпса можно было попасть только божественным провидением. Но и прогнать противника было нечем: обычные ружья до него не добивали, а от картечи человек с удивительной ловкостью увернулся, нырнув за занесенную песком каменную глыбу — не достать.

До захода солнца оставалось где-то часа полтора.

Отступать не хотелось, да и глупо уже было.

— Босс?

Билл не отвечал, глядя на форт из-под пол шляпы. Солнце опускалось. Скоро будет бить в глаза и мешать ему целиться.

— Босс, что делать будем? — спросил Марко. В голосе его слышалось раздражение. — Парни спрашивают.

— Подождут пусть, — буркнул Билл. — Здесь думать надо, а не ого-го — и в атаку под огнем.

— А что не так? Чего ждать? — спросил вдруг Марко с вызовом. — Парни копытами землю роют. Только дай им поближе подойти — всех перестреляют, а кого нет, того вырежут. А ты их держишь тут в тылу, как баб! Даже пострелять не даешь!

Повернув голову, Билл смерил его взглядом.

— Собрался учить меня воевать?! — спросил он тихо, с угрозой.

— Так воюй, — ответил Марко в тон. — Командуй!

— Тогда отойди и жди команды.

— Чего ждать? — зло повторил Марко. — Кончать их надо! Сейчас же по свету напасть и перебить, пока они там сидят, обосравшись. Не согласен? — и добавил, глядя Биллу в глаза:

— Или, может, ты боишься?..

Он резко развернулся к Марко, держа в руках револьвер.

— Забыл, кто здесь босс?

— Ты, — ответил Марко. Он тоже держал руку на кобуре. — Мой босс — это ты. А для моих парней босс — это я. Как думаешь, в случае разногласий — кого они послушают?

— Меня, — сказал Билл веско, глядя Марко в глаза. — Потому что тебя здесь не будет.

— Тогда их здесь тоже не будет, — возразил Марко. — Я их искал, нанимал, и они делают, что я скажу. Так вот, я говорю — надо атаковать сейчас. Пока солнце не село и не стемнело. А не хочешь, так сиди тут сам ночью со своим орудием и жди гостей.

Билл смерил Марко грозным взглядом, которым всегда ставил зарвавшихся парней на место, но в этот раз не подействовало. Впервые, пожалуй. С этими пришельцами ничего не действовало так, как должно было: ни угрозы, ни попытки договориться, а теперь и оружие.

Биллу показалось, что от форта донесся смех, но это был просто ветер пустыни. Но противник у каменной глыбы исчез — очевидно, вернулся в укрытие.

Посмотрев на горизонт, Билл вытащил из кармана монетку, подбросил. Нахмурился и, спрятав талисман, приказал:

— Собирай своих. Рассредоточьтесь и подберитесь на лошадях хотя бы на половину пути. Потом, как я выстрелю, и они скроются, скачите ко входу. Быстро! Галопом! Потом заходите и прикончите там всех, кроме женщин и наших девок. В поддержку возьми людей у Ника, пусть обстреливают дом и мешают им целиться. Ясно?

— Ясно, босс, — осклабился Марко, не скрывая своего удовлетворения. — Вот это я понимаю, босс! Вот это война!

— Пошел, — приказал Билл мрачно и развернулся к пушке.

Когда Марко отдалился, Ник осторожно спросил:

— Чего он на тебя закусился? Не припомню такого.

— Я промахнулся, и он это знает, — объяснил Билл, смотря в небо. — Чего пока не знает — что он сам тоже промахнулся. Если эти парни мне окажутся не по зубам, то ему и подавно.

— Так что ты его не остановил?

— Зачем? Пусть сам сует голову в петлю. Пушка заряжена?

Ник кивнул, и Билл поднес факел к отверстию для фитиля.

*

Их было десятка два. Всадники рассеялись по долине и теперь приближались, с двух сторон охватывая убежище, и оставляя между двумя группами довольно большое пространство. Часть их были в круглых соломенных шляпах и ярких накидках, эти носили при себе недлинные мечи без ножен. Пешие тоже оживились, перебираясь вперёд от укрытия к укрытию и стреляя.

— Мечи, — приказал Маэдрос, и Келегорм исчез в проёме.

— Они ждут выстрела, чтобы сделать бросок, — рука Куруфина невольно потянулась к бедру, отдернулась.

Маэдрос тоже шагнул внутрь убежища. Женщины сидели возле окна и двери с ружьями наизготовку, с недоумением глядя, как Келегорм выхватывает из сложенных вещей завёрнутые в грубую ткань мечи братьев и топор Карантира. Прислоняет с Маэдросом его клинок рукоятью вверх.

— Сейчас, — сказал Маэдрос, — нам будет очень важна ваша помощь. Они хотят навязать ближний бой — они его получат. А вы должны нас прикрыть. Мы не сможем одновременно сражаться и стрелять, нам это ещё непривычно. И многое будет зависеть от вас.

И он обвел взглядом их всех, даже чернокосых. Одна что-то торопливо пересказала другой, и обе взяли ножи наизготовку.

— Видели когда-нибудь ближний бой? — Келегорм вручил меч Маэдросу и оглянулся, прижимая к себе свёртки с клинками.

— Нет, — отрезала Донна за всех.

— Начнет тошнить — не запачкайте ружья, — бросил Келегорм, выходя.

— Что бы ни происходило, — добавил Маэдрос уверенно и спокойно, как говорил с юными воинами, — продолжайте в них стрелять. Оставайся здесь, — обратился он к Амроду, уже вскочившему на ноги, — охраняй их.

Амрас остался сидеть на земле, и в руках у него был револьвер. Он только усмехнулся и кивнул.

А затем раскатился по долине пушечный залп.

Захлопнув дверь, Маэдрос несколько мгновений слушал, как обломки звонко врезаются в дощатые стены и стучат по земле. Потом нагнулся к дверному окошку, поймал в прицел одного из несущихся всадников — и наконец нажал на спуск с уверенностью, что попадет в цель.

— Тринадцать, — и один из скачущих упал мешком, подняв пыль. Остальные заорали, грохнуло несколько выстрелов.

Три женщины у окна и двери приникли к своим ружьям и выстрелили почти одновременно. Донеслись выстрелы и снаружи — справа это Маглор и его Спрингфилд, звук которого уже узнается, слева, должно быть, Карантир.

Ещё один всадник упал в пыль, размахивая руками, и его лошадь не поднялась. А остальные… Двое, что впереди, метнули верёвочные петли, захлестнули их на ограде — и слаженным рывком, весом двух лошадей выдернули кусок частокола из земли. А другие устремились в пролом, кто верхом, кто спешиваясь и размахивая мечами.

Навстречу им ударил яростный медвежий рев — горла Келегорм не пощадил и рявкнул во всю силу лёгких. Испуганные лошади приседали, пятились, кто-то понесся прочь, едва не затоптав кого-то пешего, и все они толкались перед укреплением, мешая друг другу.

Бережно поставив карабин Шарпса в угол за дверью, Маэдрос распахнул ее и шагнул им навстречу, выхватывая меч из замотанных тряпками ножен. Мир сделался ярок и ясен, различим до мелких деталей, как всегда во время ближнего боя.

Прямо перед ним осадил лошадь усатый всадник в соломенной шляпе и замахнулся клинком — Маэдрос шагнул ему навстречу и всадил меч снизу вверх ему под ребра. Опускаясь, чужой клинок бессильно звякнул о его лезвие.

Выстрел из дома — и вскрикнул, хватаясь за бок, человек, что целился в Маэдроса из револьвера.

Справа Маглор, выскочив из-за обломков сарая, снёс голову пешему врагу, и кровь ударила из шеи, брызнув ему в лицо. Слева Карантир поднялся навстречу нападающим, поймал чужое лезвие топорищем, отвёл и ударил рукоятью одному врагу в лицо, и сразу затем с размаху обрушил удар на второго, разрубив и меч, и шляпу, и череп.

Выстрел. Схватился за живот и рухнул на колени человек, который навёл на Маглора ружье.

Двое кинулись к двери. Навстречу скользяще шагает Амрод с клинками в обеих руках, он ловит левой меч противника, отводит удар и одновременно бьёт рукоятью в лицо одного и лезвием в правую, с револьвером, руку второго, выстрел уходит поверх его головы. Второй человек вопит и падает, зажимая полуотрубленную руку. Первый получает лезвие в шею и падает молча. Сбоку раздается револьверный выстрел, и рука Амрода бессильно повисла.

Грохот из укрытия.

Ещё один всадник направил пегую лошадь на Маэдроса, пытаясь его стоптать, и угрожающе замахнулся своим клинком. Слишком медленно. Мелькнули белки глаз перепуганной лошади. Яростный крик прямо в морду заставил бедную тварь присесть от испуга, а удар снизу вверх отсек всаднику руку. Обратный удар рассек ему шею и грудь ещё прежде, чем тот заорал, а лошадь бросилась прочь, волоча вопящего всадника, и кровь из его шеи бьёт струёй.

Человек с воплем выстрелил в Маэдроса из револьвера всего с нескольких шагов. Но в его грудь ушел брошенный клинок Амрода, и пуля прошла мимо, свистнув возле уха.

Маглор, подхватив с земли обломок доски, заслонился ей от выстрела в упор и быстрым выпадом всадил клинок врагу в живот.

Грохот, ещё один всадник покачнулся в седле, развернулся и погнал лошадь прочь, едва не напоровшись на поваленную ограду.

Слева Келегорм, прикрываясь скрученным вокруг левой руки кожаным плащом, будто щитом, вломился в нестройный ряд нападавших, рубя направо и налево. Карантир с топором и Куруфин прикрывали его с боков. Под его ногами уже лежал один с разрубленной головой, и вот рухнул второй, которого брат разрубил почти до груди вместе с клинком и шляпой. Выстрел из револьвера — Келегорм заслонился плащом.

Маэдрос бросился вперёд и, сделав выпад во всю длину руки и клинка, достал стрелка остриём. Этого стрелка. Сделав шаг, дёрнул его к себе, закрываясь ещё живым разбойником от пуль его же товарища. Один вопил беспрерывно, высаживая в Маэдроса пулю за пулей, и все доставались живому щиту. Уже неживому. Ещё один, с холодным расчётливым взглядом, целился из ружья от ограды. Свой неживой щит Маэдрос толкнул на него.

Разбойник ударом приклада оттолкнул тело товарища и попятился за ограду. А затем развернулся и бросился бежать. Ещё один пятился, отступая и не решаясь выстрелить. Мелькнул на краю зрения Карантир, перескочивший через частокол одним прыжком.

Справа возник ещё один, рослый и быстрый, орущий в ярости, с разряженным ружьём в руках, замахиваясь им, как дубиной. Маэдрос принял удар упругим клинком, слил влево и ударил его железной рукой в лицо раз и другой со всей силой, слыша, как хрустят кости, а затем на развороте полоснул мечом, прорубая руки до костей.

Почти слитно грохнули два револьверных выстрела за оградой.

Возле дома больше никого не было.

В окне мелькнуло лицо Старой Нэн, бледное и упрямое, она выстрелила куда-то за спину Маэдроса.

Амрас, стоя на одной ноге в дверях, держал револьвер наизготовку. Рука Амрода была залита кровью вся, от плеча до пальцев, и клинок он сжимал в левой. А Келегорм удерживал Куруфина, не давая ему упасть, и тот дышал с усилием и хрипло, будто раздувая кузнечные мехи. Рубаха его спереди была залита красным.

Рубаха Келегорма — тоже, но только слева.

*

Турко всегда рвется вперёд, всегда торопится. Такова уж его суть. Никакая грёза этого не изменит. Вот и теперь он рвется впереди всех в бой, и это было бы несложно, победить этих низкорослых глупцов с мечами из плохой стали, ими бы ветки рубить, а не драться… Только у них ещё и новое оружие.

И Морьо ещё слишком плохо пользуется своим. Он стреляет и промахивается. А ещё новое оружие даёт осечки. Время, у них слишком мало было времени.

А ещё он так и не смог их убедить отступить. Даже Турко не смог. Особенно его. И вот он рвется вперёд, под выстрелы, а все, что он, Куруфин, может сделать, это прикрыть его справа.

Он тоже намотал на руку плащ, но сомневался, что защита достаточна. Но другой нет. Ни щита, ни нагрудника, и здесь их ни у кого нет, неужели настолько бесполезно?

И Турко уложил двоих, забрал все себе, а он сам даже не запачкал меча, и только смотрел, как сражаются другие. Защищаясь от пуль, чем придется. В надежде на помощь этих глупых женщин.

Как повисает плетью рука Амрода.

Как жалким обломком прикрывается Маглор, и обломок разваливается у него в руках.

Как звенят пули о лезвие топора Морьо, и это безумное везение.

Как выстрелил кто-то в него самого, и он привычно прикрылся своим жалким щитом, и пуля шмякается в кожу, меняет путь и застревает в ней где-то сбоку.

А потом он видит стрелка за спиной другого разбойника, у ограды. Который не сделал глупость и не подошёл слишком близко и самонадеянно, как прочие. Который уже выбрал себе цель и поднял револьвер, словно был в полной безопасности.

И конечно, это снова был Турко, который вечно торопится и рвется вперёд. И первая пуля в него и угодила, Куруфин не видел, куда, да и неважно, потому что он прыгнул вперёд, выставив свой нелепый щит, и держа его по привычке ниже груди. И вторая пуля прошла прямо над кожаным свертком, и это было как удар под дых с размаху, очень маленьким и сильным кулаком. И ещё спину почему-то обожгло, как прутом раскаленным ткнули. Удар выбил весь воздух из лёгких, и вздохнуть никак не выходило, пока не потемнело в глазах, а потом он собрался с силами и потянул воздух в себя жадно, только в месте удара сделалось очень больно. А впереди он ещё видел того стрелка, ничего больше не замечая, кроме него, и шагнул к нему. Его ударило второй раз, куда-то сбоку. Он снова шел вперёд, стараясь удержаться и не упасть, только Турко теперь был позади, и в порядке. Ну, он так считал. Потом Турко вдруг оказался снова впереди, бросился, пригнувшись, и стрелок упал.

— Вечно ты торопишься, — хотел сказать Куруфин, но в горле что-то мешало. Пока он пытался это выговорить, Турко вернулся, и теперь держал его за плечи, не давая упасть.

— Не пущу вперёд, — кое-как выговорил он.

*

За ограду Марко выскочил, больше всего на свете жалея, что спешился. Попятился, целясь в сторону дома. То ли палить в них, то ли поберечь остаток пуль. Где теперь его проклятая кобыла? А вон она, на ней Джонни прочь драпает. И Роб тоже драпает, на своих двоих. И ещё кто-то.

Психи! Чокнутые они тут все! Под пули лезут со своими железками. Как заговоренные! Откуда только взялись, сукины дети. Он про такое только слышал. Чтобы рубили людей, как чучела, с маху, с оттяжкой. Его людей! Даже мексиканцы так не могут. На войне, наверное, похоже. Только тут не кавалерийские сабли. А черт знает что. Топор. Мечи, как театре. Ножи в руку длиной. И головы рубят до мозгов… Его парням!

И пули их не берут. То как отводят, то стреляешь и не падают. Вперёд идут. Будто в сказках, какими мексы друг друга пугают.

Убираться надо. И из пушки их всех! В упор, в мясо! Чтоб на куски!

Сколько парней удрало, трое?

Он все не поворачивался, чтоб не подставить спину под выстрел из окна. Оттуда торчало дуло карабина, дергаясь и выискивая себе цель. Очень не хотелось ей стать.

Кто-то метнулся через ограду, прямо через колья, и приземлился в двух шагах от Марко, яростно оскалясь. Глаза горели, жуткие.

Псих с топором! А в левой руке у него…

«Не будет моих мозгов на твоём топоре. И не надейся», — Марко не словами подумал, а всем сердцем себе пообещал, разворачиваясь к врагу. И тот, с топором, вскинул свой револьвер, не слишком привычно, зато быстро. Очень быстро. Марко повернулся, а выстрелить на крошку времени опоздал. И два выстрела грохнули одновременно. И снова он будто не попал. Псих этот не дернулся даже. А ведь должен был.

Потом стало не вздохнуть, и последнее, на что смотрел Марко, был тот ненормальный топор. Весь в узорах. Жёлтых. Как золото.

*

Разбойник с отрубленной рукой бежал последним. Уже все затихло, когда он неловко поднялся и поковылял прочь, сжимая обрубок здоровой рукой, чтобы остановить кровь. Амрас прицелился было ему вслед — и опустил револьвер.

— Скорее, внутрь его! — Келегорм подхватил Куруфина и понес его под защиту стен. Младшие расступились, пропуская.

Тела разбойников усеивали землю, кровь их, смешиваясь с пылью, превратилась в черную грязь. Кто-то стонал на выдохе, равномерно и однотонно. Вот Маэдрос нашел взглядом первого врага — раненый, он свалился с лошади, и теперь ноги его были неподвижны и неестественно вывернуты, руки сжимали глубокую рану в боку, а голова вздрагивала, и глаза смотрели в никуда, затуманившись от боли.

Выдернув клинок Амрода из другого врага, Маэдрос коротко ударил этого под ребра.

— Сейчас выстрелят, — бросил Амрас, он уже срезал Амроду рукав, перетянул руку, останавливая кровь, и осматривал рану.

Маглор остановился над стонущим. Тот самый, которого он проткнул: усатый смуглый разбойник добрался до частокола и теперь сидел, прислонясь к кольям. Он был не жилец и знал это.

— Канта и но льорес*, — сказал он, скаля зубы в ухмылке и выпрямившись, сколько смог.

— Лёгкой дороги, — отозвался тихо Маглор — и ударил ножом.

Последний, раненый пулей в живот, тоже ничего не сказал. Маэдрос ударом клинка прервал его боль, а затем Маглор ухватил брата за локоть и поволок под защиту стен. От частокола поспешил за ними Карантир, тяжело опираясь на топор и зажимая ладонью бедро.

Снаружи прогрохотало, и обломки застучали по стенам. Сильнее прежнего.

В укреплении пахло потом и кровью. Донна склонилась над распростертым Куруфином, и тряпки в ее руках были все красными и мокрыми.

— Чистое дай! — рявкнула она, когда закрывалась дверь. — Живо!

Нэн выхватила что-то из сумки, сунула ей в руки. Бледная до синевы Ханна прислонялась к стене, зажимая рот рукой, и глядя в ужасе не на раненого — на них, стоящих. Одна из чернокосых торопливо распарывала ножом некую женскую одежку и тоже протягивала тряпки Донне.

Келегорм держал голову брата приподнятой. Его одежда слева совсем промокла, но он словно не замечал этого.

— Карантир, Маглор, к окну, — приказал Маэдрос. Выглянул в дверное окошко. На склоне снова оживились, перебирались с места на место и стреляли в их сторону. Пули теперь врезались в землю у самых стен. Дым от выстрелов заклубился в долине.

Маглор бросил взгляд наружу и прислонил к стене у окна свой Спрингфилд, который принес снаружи и который был бесполезен в ближнем бою. Потом шагнул к лежащему Куруфину, взял его за руку и чуткими пальцами нащупал биение крови. И держал так, не отпуская, и Куруфин вдруг открыл глаза. Посмотрел снизу вверх на Келегорма и неровно улыбнулся.

— Не лезь вперёд меня! — пригрозил ему Келегорм немедленно.

— Поверни его на правый бок, — приказал Маглор, и Келегорм с Донной подчинились оба. Почти слаженным движением они повернули Куруфина и уложили снова. Спина его тоже была в крови. Донна вспорола ножом его рубаху и сняла. Приложила свернутую ткань, Келегорм без слов протянул руку и прижал ее, а затем начала перевязку.

Амрас перевязал брата сам, а теперь поднялся и пересел к окну. В руках у него был револьвер, пользы от которого немного. Карантир деловито перетянул бедро собственным ремнем, а затем склонился к младшему и протянул ему карабин Маглора, негромко или беззвучно объясняя, как его держать.

А Маглор вдруг бросил на Старшего короткий взгляд.

«Дорого обошлось», — донеслась его мысль.

Да, согласился Маэдрос. С темнотой смогут выбраться только они двое. О прочем он запретил себе думать.

— Снимай-ка ты сам рубаху, красавчик, — хмуро велела Нэн Келегорму. — Брату не поможет, если ты кровью истечешь. Не бойся, невинность твою не трону!

Мокрая рубаха Келегорма полетела в угол, к другим красным тряпкам. Кончиком ножа, смоченного в виски, Нэн вытащила что-то мягкое из раны, промыла ее водой, плеснула все того же виски и перевязала. На этом перевязки и закончились.

Ещё глоток из фляги Нэн почти силой заставила выпить Ханну.

А Донна вытерла руки, как смогла, и снова взялась за ружье. Шагнула к нему не то к дверному окошку.

— Не знаю, поможет ли, — сказала, глядя в сторону. Мысль в ней билась другая, нерадостная.

— Вы сделали все правильно, — Маэдрос взял ее за плечо, сжал. — Ближний бой всегда таков. Но сейчас мы не справились бы без вас. Не бойся нас, стрелок.

— Боюсь, — выдохнула она тихо. — Страшны вы были там, как черти. Они тоже. Я справлюсь. Ханна вот в себя прийти не может.

Маэдрос мгновение размышлял — что ей сказать? Что в бой идут, выпуская яростную, звериную часть себя, и в прочее время крепко держат ее в узде? Но у людей ведь часто не так, и путаются части души — кого не отпускает и мучает страх, а кто не может удержать боевого зверя в себе. Он видел всякое.

— И после боя… — она запнулась. — Не дело это было.

— Их ждала бы только мучительная смерть. От ран в живот не выживают. Я думал, ты знаешь.

— Лишь Господу судить, кто выживет, — выдохнула Донна упрямо. И осеклась.

Донёсся скрипучий смех Нэн — она перевязывала Келегорма и приговаривала, что такую красоту ей послали только на старости лет, не то бы ума лишилась и набросилась бесстыдно. Келегорм только мрачно смотрел в небо. Сквозь смех и болтовню доносилось размеренное хриплое дыхание Куруфина.

Ещё захотелось сказать, что Создатель далеко, и здесь лишь они одни. Но выбивать у союзницы опору…

— Держись, стрелок, — повторил он.

…Маглор отпустил руку Куруфина, вытер проступивший на лбу пот — и пересел к Ханне. Посмотрел ей в глаза, тихо заговорил. Можно было прислушаться, но зачем? На лицо девушки медленно стала возвращаться краска.

Новый выстрел обрушил град обломков на маленькое укрепление. Некоторые падали сверху, отскочив от задней стены, уже почти безвредные, но ещё горячие.

— Картечь эта дрянь называется, вот как, — Донна привалилась к стене с другой стороны двери.

Разбойники подбирались ближе, и выстрелы уже щелкали по стенам. Кажется, у них не было нужды беречь припасы. Дым от выстрелов клубился в долине все гуще. Вот из-за него совсем сделалось невозможно различить ни долину, ни пушку, и стрельба утихла в ожидании, когда вечерний холодный ветер его развеет. Свет низкого солнца сделал дым нежно-золотистым.

* Пой и не плачь (исп)

В сизом пороховом дыму, который стелился по дну и подсвечивался косыми лучами солнца, долина выглядела нереально и жутко. Особенно дом — или, скорее, обиталище адских духов.

Из двух с лишним десятков человек, ушедших с Марко в атаку, вернулись четверо. Двое с ранениями, один — с обрубком вместо руки, отсеченном ровно и чисто, словно огромной бритвой. И все — трясясь от страха.

Билл наорал на них, но это ничем не помогло.

— Клянусь, это не люди, это сущие демоны, — сбиваясь, рассказывал Биллу один из вернувшихся. — У них мечи длиной, что моя рука, и они шинкуют ими людей, как колбасу! Я сам видел, тот рыжий одним ударом разрубил Понсу башку до шеи!

— А потом всадил меч Гонсалесу в живот!

— И Дэну кулаком мозги вышиб!

— Всех наших покрошили в мясо, босс. В минуты прямо!

Билл знал. Ник не успел еще перезарядить пушку, как все было кончено.

— Вы что, стрелять разучились? — спросил Билл зло, уже зная ответ.

— Мы стреляли! Все время палили! Их пули не берут! — раздалось сразу несколько голосов.

— Марко единственный кого-то подстрелил, а потом его самого грохнули за оградой!

— Кто не успел свалить, все там лежат...

— Вон пошли, — буркнул Билл и отвернулся.

Сбежавшие попятились, косясь друг на друга: они наверняка прикидывали, как отсюда смыться. Покалеченный побрел в сторону, не скрываясь, и только продолжал стягивать какой-то тряпкой культю, чтобы остановить кровь. Кажется, своим жилетом.

— Босс, а дальше как? — осторожно поинтересовался Ник.

— Пушку зарядил? — ткнул его Билл и, получив утвердительный ответ, замолчал, только кривил нервно губы время от времени.

— Босс?.. — чуть подождав, переспросил Ник, и, не получив ответа, расхрабрился. — Босс, а может нам... ну... уйти? Обратно? Пока не стемнело... и вообще.

Билл не отвечал. Его рука в кармане сжимала индейскую монетку.

"Дело он говорит," — пришла мысль. — "Хороший момент сняться и уйти. Проиграл, так признай проигрыш".

"Догонят и нападут с тыла," — подумал Билл.

"Не нападут," — ответил другой Билл. — "Им не до того. Пока в долине дым, можно успеть. Перевалить за склон и пропасть из виду".

"Пушка".

"Ее придется оставить".

"Пушку нельзя оставить! Отдать им мой трофей??"

"Глупец!" — мысль другого Билла была полна внезапного незнакомого разочарования, почти обиды. — "Это просто железяка. Она не принесла тебе победу, а им она не нужна."

— Трофей не отдам! — воскликнул Билл.

— Босс?..

"Они сильнее. Признай поражение и уходи. Будешь жив, победишь потом".

— Нет! — заорал Билл так, что у Ника екнуло сердце.

"Ты в самом деле дурак?.." — недоуменно и странно прозвенела в голове Билла мысль и пропала.

— Помоги навести пушку, — велел Билл Нику почти спокойно, будто ничего не произошло. Рука его снова была на поясе. — Они не демоны и не бессмертны. Они, мать их, люди, только с хорошим навыком биться саблями. И теперь часть их точно ранены. Нас больше. Возьмем их осадой и огнем.

*

*

Перед глазами был временами земляной пол, а временами каменный, и он пытался вспомнить, который настоящий. И куда пропал Турко... Он же был здесь. Самоуверенный глупец, который все время рвется вперёд... Словно он неуязвим...

Было холодно, и холод расползался изнутри. На вдохе холод заползал глубоко в грудь, и там что-то вздрагивало. Казалось, воздух загустел и сделался водой, и втягивать его нужно с большим усилием...

Турко был здесь. Недавно. Он что-то сказал...

Остальные тоже были, но не вмещались в него. Мыслей хватает только на что-то одно, и это так странно и так знакомо... Он пытался поднять голову и оглядеться, но ему все время кто-то мешал...

Он знал, что Турко где-то рядом. Видел, как сквозь туман, распростертое неподвижное тело и пытался дойти до него — снова, ещё раз. Как тогда. Но ведь он должен был успеть в этот раз...

Потом мир вдруг снова обрёл очертания и настоящесть. Он видел утоптанный земляной пол убежища. Почувствовал его под собой. Вдохнул воздух с запахом пота, крови и едкой примесью этого... было же слово... пороха. Воздух холодил изнутри.

Чьи-то жёсткие пальцы сжимали его руку, и из них втекала в его непослушное тело тёплыми каплями жизнь. Потом они исчезли. Донёсся грохот и свист, посыпались сверху обломки, застучали по ногам, и кто-то, наклонившись, закрыл его сверху от них.

— Сиди смирно! — донёсся скрипучий женский голос. — Ну, опять потекло. Вот непоседа. Если ты в постели так вертишься, тебе невеста спасибо не скажет! Девушки любят неторопливость и обстоятельность!

— Оставь наставления при себе, — сказал сквозь зубы Турко над ним.

— Нет уж, придется послушать старших, — хрипло и натянуто хихикнула Нэн.

Он прислушался, и мир вокруг наполнился разноголосым дыханием. Быстро и неглубоко, как тяжелораненая, дышала одна женщина чуть дальше. Он пересчитывал всех, и успел насчитать одиннадцать живых, когда с разных сторон зазвучали голоса. Маглор заговорил с раненой женщиной, будто с испуганным детёнышем. Маэдрос чуть в стороне говорил с другой. Неважно, о чем. Он слушал голоса, а не слова.

А потом от руки, держащей его за плечо, тоже потянулась тонкая струйка тепла. Прокралась вглубь, коснулась холодного озера в груди — и дышать стало немного легче.

— Эй-эй, куда побледнел? Не смей мне тут в обморок падать! — возмутилась Нэн. — На моих руках ещё ни один красивый мужчина не умирал! Только обнялись — и уже помирать? Вот ещё фокусы!

"Не смей, глупец", — хотел сказать Куруфин. В груди булькнуло и растеклась боль. Мокрое потекло изо рта на шею.

— Стой, хватит, — сказал негромко кто-то из младших. — Теперь я.

— Нас не хватит, — голос Турко упал до шёпота. — Нужно чистую воду... И достать вторую пулю.

— Удержим.

— Мы и сами-то... Нужно его в безопасное место. Тогда справимся.

— Я все сделаю, — спокойно вступил голос Маглора. — Но нужна чистая вода, и хорошо бы инструменты получше просто ножа.

— Нету с собой ничего такого, — вздохнула Нэн со стороны. — В город надо.

— В город, — будто улыбаясь, повторил Маглор. И умолк. Зашуршали одежды, кто-то поднялся.

А потом голоса отдалились, и он снова медленно поплыл в сумраке, где должен был кого-то найти и предупредить. Или просто найти.

*

Новый выстрел осыпал их горячими осколками. Теперь они падали сверху, раскаленные, отскакивали с силой от стен и были вовсе не безобидны. Одна из чернокосых вскрикнула, схватившись за плечо, и кровь потянулась по ее руке вниз; другая кинулась к ней в испуге.

А позади дома отчаянно заржали перепуганные лошади. Послышался удаляющийся топот, кто-то завизжал, кто-то заржал грозно и властно.

Мысль о том, чтобы послать о них позаботиться мелькнула и исчезла. Потому что Маглор, снова наклонявшийся над братьями, легко поднялся и шагнул к нему. И лицо его было радостным и недобрым.

Ржание лошадей и беспорядочный топот стали удаляться — должно быть, они устремились вниз по той осыпающейся тропе, что вела вниз, на равнину, подальше от выстрелов и осколков.

— Времени мало, — негромкий голос Маглора сделался пугающе глубоким. — У Курво и у нас всех.

— Мы дождемся темноты и...

— Я не буду ждать, — прервал его Маглор. На его лице играла непонятная улыбка.

Положив руку ему на плечо, чтобы успокоить, Маэдрос ощутил незнакомый жар.

— Почему?

— Я не буду снова ждать, когда вы уйдете на моих глазах, — пояснил Маглор терпеливо, будто Ханне. К ним обращались лица одно за другим — братья, потом женщины, и по этим лицам пробегали странно похожие недоумение и испуг. Маэдрос сдержал свои и коротко сказал:

— Предлагай.

— Я не предлагаю, — Маглор снова пугающе улыбнулся. — Я просто ставлю тебя в известность, Старший. Мы здесь пошли привычным путем — и он может столь же привычно привести нас обратно в Мандос. Курво был ведь отчасти прав – эта война нам незнакома. Вы можете не справиться.

Несколько пуль с визгом ударили в стены убежища. Одна влетела в окно и застряла в досках задней стены.

— Я могу не справиться, — закончил за него Маэдрос.

— Поэтому справлюсь я, — спокойствие и эта странная улыбка Маглора настораживали все больше. — Я отправлюсь туда сейчас. Сейчас, пока солнце слепит им глаза, пока в долине дым, и его не разогнал ветер, который поднимется на закате. Меня не увидят. Вы поможете, если поддержите выстрелами. Они тоже начнут стрелять чаще, дым только уплотнится, и я смогу добраться до вожака. Сейчас я жалею, что не сделал этого прошлой ночью. Хотел, чтобы Младшие управились сами, это воодушевило бы их. Я глупец!

Маэдрос на мгновение задумался.

— Тогда мы с тобой засядем на правом берегу долины, на возвышении, и будем стрелять оттуда им в бок. Я постараюсь выбить вожака и его окружение. А после заката подберемся к ним.

— Не стану ждать, — покачал головой Маглор. — Ни новых выстрелов, ни новых ран. Для Курво ждать слишком опасно. Прости, нет.

— Постой, — Карантир сбоку ухватил Маглора за локоть. — Нам не следует разделяться до темноты!

— Мы рискуем разделиться ещё раньше, — бросил Маглор, стряхивая руку.

— Я не отпускаю тебя!... — вспыхнул на мгновение Маэдрос, но Маглор медленно и вежливо сжал его левое запястье, будто клещами. Его рука была горячей и твердой, как кузнечная заготовка.

— Я иду, — сказал он просто.

— Тебя увидят.

— Меня не заметят. Я многое умею, Старший. Когда-то я очень хотел скрыться от всех... И мне удалось. Амрас.

— Хм?

— Револьвер.

— Ты обезумел. Мы его удержим! Обещаю!

— Револьвер, — повторил Маглор, и голос его раскатился по комнате волной. Глаза его сияли. — Я могу пойти без него, но не хотел бы этим угрожать.

— Да он спятил, — пробормотала с пола Нэн.

Донесся пушечный выстрел, двор осыпала новая порция картечи. Послышалось в ответ далёкое призывное ржание, и Маэдрос узнал Гнедого.

Потом раздался щелчок. Карантир отстегнул кобуру с револьвером и протянул Маглору.

— Не остановлю, хоть помогу, — сказал он хрипло. — Там пять зарядов.

Меч в ножнах ещё висел у Маглора на боку, он надел пояс с револьвером поверх перевязи, не заботясь об удобстве. Шагнул к двери.

Маэдрос загородил ему проход.

— Постой, — сказал он.

— Я ведь могу и через стену перелезть, — предупредил Маглор, все так же странно улыбаясь.

— Послушай. Ты всегда шел за нами, пошел и в этот раз...

— Возможно, этим погубил. Отойди.

— Может быть, пришло мое время идти за тобой, — закончил Маэдрос. И протянул Карантиру карабин Шарпса, а следом поясной мешочек с патронами. — Запомни, их тринадцать.

— Я... не смогу научить тебя так быстро, — Маглор едва заметно запнулся. Словно бы он уже шел мысленно по долине, а сейчас внезапно оказался снова в убежище.

— Дым поможет нам, как ты и сказал.

— Майтимо...

— Я иду с тобой.

— Я не хочу потерять и тебя снова! — жаром от Маглора теперь веяло и на расстоянии, глаза его горели, черты лицо заострились, словно к нему пришла человеческая зрелость, если не старость.

— Я не могу остановить тебя, а ты меня, — ответил ему Маэдрос. Бросил взгляд на остальных — маленькое укрытие, его братья и запах их крови и пороха. Крови каждого из них.

И все ещё живы.

И все готовы идти следом. Даже Турко, перевязка которого опять пропиталась кровью. Но вот он — вскинул голову и гневно сверкает глазами.

— И значит, — продолжил Маэдрос, отступая в сторону, — я иду за тобой. Только я. Карантир, командуй. Прикройте нас стрельбой.

...Железной рукой он обычно держал щит, и она не справится с револьвером. И все же Амрас яростно захромал к нему, расталкивая всех, и впихнул ему в руку свой револьвер без чехла. Деть его было сейчас некуда, кроме кармана на кожаном плаще.

Маглор сделал шаг, и вдруг оказался совсем снаружи — как только мимо прошел.

Шагнул наружу и Маэдрос. Огляделся. Солнце висело у них за спинами, все вокруг отбрасывало длинные синие тени, и вот они пока ещё скрывались от врага в тени дома. Заглянув за угол, он увидел усыпанный обломками спуск и внизу, на равнине – тени разбежавшихся лошадей. Гнедой призывно заржал, и его маленькая фигурка понеслась в обход, сгоняя кобыл вместе, уводя их от опасностей. Жеребец берег свой отряд, как мог.

— Неплохая вышла бы песня... — вздохнул Маглор, оглядевшись. — Стреляйте, и пусть чаще стреляют они, — бросил он остальным и двинулся вперёд, не дожидаясь брата. Словно надеялся потерять его, оставить позади. И пропал, словно не рваные клочья дыма там колыхались в вечернем безветрии, а густые облака.

— Нет уж, — сказал ему Маэдрос. Согнулся и бросился следом, вспоминая, где по дороге были укрытия. — Я иду за тобой!

Женщины проводили их глазами.

— Теперь оба с ума сошли, — вздохнула неугомонная Нэн. И Донна тихо отозвалась:

— Нет, ум у них в порядке. А господь их повел или дьявол — узнаем потом. А нам опять придется только молиться, старая грешница. Так что бери ружье и стреляй, да поверху.

Под ногами хрустели мелкие камни, шаги поднимали облачка пыли. Позади хлопнул выстрел, потом другой, уйдя поверх голов, и в ответ загремело со склонов. Пригнувшись, Маэдрос перебежал к тому самому камню, за которым прятался от картечи, опустился на одно колено. Впереди висели клочья дыма, медленно оседая в вечернем безветрии. Солнце позади подсвечивало их косыми лучами, окрашивая уже не в золотистый, а в розоватый цвет, и создавая внутри переливы теней. Это будет немного скрадывать его движение.

Снова бухнула пушка, картечь с визгом пронеслась над головой и с треском осыпала дом. Кажется, пользуясь дымом, они и пушку подтолкнули ближе? Тем меньше до нее идти.

Вражеские стрелки, кажется, переместились левее. Возможно, некоторые поднялись немного по левому склону, чтобы видеть укрытие. Грохот оттуда раздавался теперь частый и бодрый. Им отвечали выстрелы двух Спрингфилдов из укрепления и звуки ружей женщин. Эти пули проносились выше, и хотя бы в спину их получить не придется.

Следующим броском Маэдрос перебежал к различимому в дыму почти лысому колючему кусту — сомнительная защита, но лучше чем ничего. Присел за ним, готовый броситься на землю — и тут оказалось, что Маглор сидит рядом с ним.

— Зря не остался, приметная ты цель, — бросил он сердито.

— Так вперёд, раз мешаю, — отрезал Маэдрос.

— Ползи, ты хочешь сказать.

— Да, пуле глаза не обмануть.

— За мной, если идёшь, — и Маглор, низко согнувшись, поспешил вперёд. На этот раз он хотя бы не потерялся из виду, и можно сделалось его догнать. Хотя бежать, согнувшись почти вдвое, было совсем непривычно. Раньше он и стрелам не кланялся, полагаясь на шлем и доспех. А теперь прячется, словно плохой разведчик, и кланяться — единственная защита здесь.

Розовый свет и лиловые тени переливались вокруг них, просвеченный солнцем дым сам был словно грёза, которую надо пересечь, чтобы вернуться к настоящему. Ни единого дуновения ветра не было в долине. Надолго ли это?

Совсем ненадолго, вспомнил он прошлую ночь. С закатом, ещё до темноты, потечёт холодный ветер с плоскогорья. Вот ещё почему Маглор спешит. Видно, и его умения ограничены, и дымовое прикрытие все же нужно обоим.

Это не слишком большая долина, и пересечь ее даже ползком было бы не слишком долго. Даже если в пути представляется, что прошло много времени, и дым вокруг колышется не одну стражу. Зримый мир сузился до пути от укрытия к укрытию, перебежек между камнями. А звуки рисовали совсем иную картину за пределами маленького мира, ставили опоры в нем.

И поначалу, услышав это, Маэдрос не захотел верить ушам. Силой заставил себя поверить. Далёкий топот копыт пришел сквозь туман справа, со стороны высокого берега. Он все нарастал, и сбивал все попытки на слух посчитать скачущих лошадей — а значит, их точно больше десятка.

— Подмога, значит, — оскалился рядом Маглор, положив ладонь на рукоять меча. — Пусть приходят!

— Успеем, — улыбнулся Маэдрос ему в ответ.

Они и прежде справлялись вдвоем. Их не убили орки и предатели-люди посреди тысяч врагов. Их не убили свои сородичи в двух развязанных ими же междоусобицах народа эльфов.

...Не убьют так просто и эти люди.

Каждый, кого он прикончит, больше не выстрелит в его братьев. Они останутся здесь — и может быть, найдут ответ, зачем. А он, кажется, уже нашел свой.

Они бросились вперёд, не сговариваясь, и пробежали шагов двадцать. Потом справа грянули выстрелы. Маэдрос ждал их. Но вот чего он вовсе не ждал — что пули с той стороны засвистят прямо над ним и вокруг него. Что-то на бегу ухватило его за сапог, и он бросился на землю, силясь освободиться.

...Это снова был Маглор, он держал его мертвой хваткой.

"Лежи, не дергайся. А то будет очень обидно".

Впереди и слева раздались тревожные выкрики, уже недалеко. Привычно захлопали оттуда ружейные выстрелы, только пули свистели теперь иначе. И снова все над их головами.

Да, согласился Маэдрос, теперь может быть очень, очень обидно.

Невнятный скрежет он уловил впереди и слева. Два голоса донеслись, только искаженно, слов не разобрать — приказы не то ругань. Он приподнялся было бежать дальше, но Маглор его так и не выпустил, пришлось лечь обратно в пыль.

Грохот близкого пушечного выстрела ударил по ушам. Картечь с визгом пронеслась почти над ними — в сторону высокого берега. И ее свист смешался с испуганными выкриками и бранью, а выстрелы справа сделались рассеянными и редкими.

Здешние очень боялись пушки. И теперь встретились с ней — с разбега.

А они сидели в пыли друг напротив друга.

«Остановись. Прошу!»

«Он — мой. Остальные — твои».

«Ты обещал идти за мной!»

«И мы пришли. Идём же».

«Ненавижу».

«Я тоже люблю тебя», — отозвался Маэдрос и поднялся.

Маглор вскочил, посмотрел на него в бессильной ярости — и, согнувшись, бросился налево, навстречу пальбе, ругательствам и свежим клубам дыма. А Маэдрос быстрым шагом двинулся вперёд и привычно выхватил меч. Мелькнуло чувство, что он забыл о чем-то важном, но он не стал на него отвлекаться.

Земля под ногами пошла вверх, затем дым превратился в рваные клочья, расступился, и он увидел ее — нелепую ржавую трубу на больших колесах, и двоих людей рядом.

Рослый широкий мужчина в светлой шляпе застыл, сжимая кулаки, а другой, поменьше, раскидал руки по земле, привалившись к колесу, и был ясно и несомненно мертв.

Белая шляпа вскинул голову — и резко выхватил револьвер.

*

Мысли понеслись в голове вихрем, но Билл привычно их отогнал.

— Давай!

Они налегли на колеса оба, каждый на свое, и пушка повернулась со скрипом. Драгоценное наведение на проклятый форт пропало, зато здесь все было хорошо понятно. Он налег на пушку и приподнял ее дуло, чтобы поднялось над краем долины.

Ах вы, крысы городские.

Притащились.

Сговорились.

Ничего, на вас всех хватит!

Выхватил у Ника факел, приложил к запальному отверстию — и случилось именно то, что нужно, что должно было, что он планировал ещё вчера! Заряд картечи с визгом осыпал появившихся над берегом всадников, неплохо различимых над сплошной пеленой дыма. Те бросились врассыпную под визг испуганных лошадей, раздались крики, которые ласкали его уши.

Так и должно быть!

Так и будет.

— Стреляйте в них! — проорал Билл направо, туда, где сидели основные его силы. Часть своих людей он мог различить среди камней и колючек, другие тоже тонули в дыму. — Не бойтесь, это городские! Сейчас я их так приглажу картечью, побегут впереди своего вопля!

Парни, кажется, воодушевились: стрельба участилась, кто-то махнул ему рукой, мол, все в порядке. Поднялись новые клубы дыма, затянули склон — будь проклят этот штиль!

Ник суетился с зарядом, проталкивая тот поглубже, лицо его пошло темными пороховыми пятнами, совсем как в боях в Мексике. Шляпа свалилась за спину, лоб блестел от пота.

С того берега раздались новые выстрелы, но теперь они были разрозненные и даже жалкие, никакой слаженности. Кто-то не испугался и залёг, кто-то ускакал за перелом склона.

Повыше. Он ещё приподнимет ствол, и засыпет их картечью сверху! Два-три выстрела, и они побегут. Да и сколько там нашлось дураков? Десяток? Нет, всадников было больше — похоже, они рассыпались по склону раньше, чем он понял, сколько их…

Билл приник к пушке, поднимая дуло ещё немного. Мимо свистнула пуля, пройдя где-то левее.

Когда он разогнулся, Ник оседал на колесо, мотая головой и дёргая беспорядочно руками. На его лицо будто посадили и расплескали красную кляксу.

— Ник!

Он схватил его за грудки и потряс одновременно чуя, что делает хрень.

— Сволочь, ты куда! Вставай и дерись! Черти тебя забери, ублюдок, что же ты так не вовремя…

Ник тяжело оседал. Билл не мог его удержать и разжал руки. Привычно сунул руку в карман. Выругал себя за привычку, но уже нащупал свою счастливую монету…

Справа раздались испуганные вопли. Кто-то из его людей отчаянно вопил, стремительно удаляясь. Впереди, над высоким переломом склона, замелькали несколько шляп, и кто-то орал, размахивая руками, рассыпая эти шляпы вдоль края долины в готовности атаковать с флангов. Ах ты, ублюдок, удержал ведь этот сброд!..

«Бежать», — сказал вдруг тот, другой голос Билла, на который он привык полагаться. — «Немедленно».

Что это?

Он даже не сразу понял.

Желание бежать, мчаться прочь, вскочить на лошадь и гнать ее изо всех сил вдруг заклубилось в нем и начало растекаться, будто отрава, разъедая и вытесняя боевую злость. Отсюда, скорее, быстрее, сейчас будет поздно…

Заколотилось сердце, будто в первом бою. Тело затряслось в отчаянном желании выжить, а для того бежать и бежать прочь отсюда.

Да что с ним за дьявольщина творится???

— Это ещё что за мать твою? — рявкнул он сам себе, чтобы распалиться.

Он ещё никогда не бегал! Ни от кого! И не будет! Сейчас он выстрелит и разберётся, что там орут эти придурки…

«Они сильнее», — раздалось внутри. — «Тебя. Нас. Беги! Да беги же!!!»

Страх небытия врывался внутрь и пытался затопить его, будто вода, и вдруг, перебивая его, нахлынуло неизъяснимое отвращение. К этому страху. К голосу, который он считал своим, а это чужой, трусливый голос! К телу, которое потеет и боится, когда нельзя.

Я. Никогда. Ни от кого. Не бегал! И не побегу!

— Я им ещё покажу… — пробормотал он, выпуская монету и сжимая кулаки.

И вот, помогло, страх будто попятился, тело слушается его вновь. Настоящий Билл вернулся к себе.

Наверное, прошло всего несколько секунд. Справа ещё кто-то орал, и вдруг захлебнулся криком и затих. А в дыму что-то задвигалось, и проступил высокий силуэт, идущий прямо на него. С длинной штукой в левой руке.

«Поздно», — сказал все тот же голос.

На хер пошел, ответил ему Билл и выхватил револьвер.

На него из дыма пер тот самый рыжий, что стоял у форта с Шарпсом. Только теперь он был с саблей, прямой и длинной — в человеческую руку. И шел прямо к Биллу, не пригибаясь и быстро, будто летел. Он был здоровенный, футов семи роста — и как только подобрался так близко? А его лицо вблизи сделалась как пыльная каменная маска, только глаза жутко и невероятно светились на ней.

Теперь удрать захотелось и самому Биллу.

«Нет, не побегу!»

Сделав шаг назад, Билл с наслаждением выстрелил в этого безумца, который пришел с саблей на перестрелку.

Раздался металлический звон.

Рыжий шел. Он даже не вздрогнул, только правая рука поднялась перед грудью, полусжатая в кулак, будто он раздвигал собой воду или там снег в горах.

Банг, банг — Билл давил на спуск, револьвер выплюнул ещё две пули, опускаясь, и рука рыжего чуть опускалась следом, будто он той рукой пули ловил. А рыжий был уже рядом, как будто его нес ветер, и глаза его держали Билла, словно крючья.

И сабля взмыла вверх. Свистнула воздухом.

Четвертый раз Билл выстрелил, взяв ещё ниже, и пуля порвала плащ рыжего, расплескав красное по кожаной штанине на бедре, как и должна была. Но рыжий не остановился. Длинная рука выметнулась вперёд, воздух засвистел, и на шее Билла вдруг вспыхнул огонь тонкой полосой.

Он ещё нажал спуск, но руку уже повело вбок бессильно.

Хотел выругаться — не получилось.

И последний раз выстрелить — тоже не получилось.

Он падал куда-то вбок, вдоль этой прямой сабли, очень долго, и ударился о землю ещё три раза, прежде чем остановился. Хотел вдохнуть, но только приоткрыл рот.

Я не побегу.

*

Словами думать в бою слишком медленно. Лишь чувства мгновенны, бессловесны и надёжны. В левую руку Маглор взял револьвер, почувствовал его непривычную тяжесть в руке, услышал, как спят в нем шесть стрел-пуль. В правую привычно легла рукоять меча, он заново вспомнил, каково родниться с клинком. И все это было не о нем.

И не о Свете недостижимом.

Только о шестерых других, пятерых позади за стенами, и еще одного, которого он снова не отговорил.

Его самого почти не было.

Они все были там, внутри — Амрас с дырой в бедре, Амрод с развороченной пулями рукой, Куруфин на земляном полу, белый как мрамор, Келегорм с перекошенным от злости и боли лицом, Карантир, перетянувший ногу, чтобы унять свою кровь… Старший, целый среди них. Живые. И пусть будут.

А ему места нет.

Был мир, наполненный звуками. Шорохом камней и пыли под ногами, криками людей впереди, по сторонам, и далеко позади. Выстрелами по обе стороны долины и из укрепления позади, беспорядочными, поспешными, бесцельным. Свистом и визгом проносящихся пуль. Это все новая мелодия боя, иная, чем прежде, и она нетерпеливо звучит вокруг, ждёт, когда вступит новый инструмент.

Выстрел правее, потом левее, а между ними тишина, хотелось бы не кланяться больше, но поймать дружескую пулю в спину тоже будет неправильно. Потому можно пробежать, склонившись, остаток пути вверх по склону среди новых клубов дыма и разрывов, пряча привычно не себя, но свое тело, кутаясь в дым, в тень от него, в солнце над окоемом, бьющее в глаза, и так оказаться между двух стрелков.

Вот они улеглись между камней, правый ещё пристроил ружье в колючку, он волнуется, пот течет по лицу, глаза мечутся от горожан к старому дому за дымом.

В левого просто выстрелить.

Правого в то же время выпадом проткнуть насквозь, бесчестно и быстро, разбойник даже никого не видел, это тени и дым наползли, солнце в глаза попало.

И второй кричит во все горло от боли и ужаса. Крик его катится по долине, эхом отскакивает от ее стены, и там замолкают в недоумении люди и их ружья. Зато этот склон оживает.

…Разбойники вскочили из-за укрытий и бросились прочь. Не один за другим — почти разом они оказались на ногах и помчались вдоль склона — туда, где сгрудились вверху долины их лошади. Кто-то падал, вскакивал снова на ноги, ронял снаряжение и снова бежал, забывая обо всем под все тот же несмолкающий, отчаянный вопль.

И если страдания и крики можно было прервать ударом клинка, то стремительное бегство разбойников уже ничто не могло остановить. Два выстрела из револьвера вслед только подхлестнули их. Даже тот, кого задела пуля, вскрикнув, помчался дальше с прежней быстротой. Добежав до лошадей, они вскочили в седла, некоторые одним прыжком через лошадиный круп, и погнали прочь, теперь со всех конских ног, колотя их пятками. Один из беглецов от спешки не попал ногой в стремя и рухнул на землю, но тут же вскочил и погнался за своей пегой лошадью, поднимая пыль, догнал ее отчаянным броском и рухнул поперек седла, продолжая вопить и подгонять животное. Так и ехал. Иные сталкивались, мешая друг другу и вопя, а потом неслись в разные стороны. Врассыпную, один за другим, они одолевали дальний склон долины и исчезали за его переломом.

И все это за удивительно малое время.

Вслед им донеслось два выстрела от горожан, но и только.

Настала странная тишина, и холодный воздух оттуда, с плоскогорья, вдруг коснулся лица и взбил клубы дыма. Закатный ветер пришел.

Снова собрав себя в нечто целое, Маглор глубоко вздохнул — и невольно засмеялся.

От него одного и всем отрядом, кажется, не бегали еще ни разу, ни в одной из жизней.

Это было… Непривычно.

Только соберёшься снова убивать и умирать, а от тебя несутся прочь, даже не разглядев.

Ответом на смех был выстрел от союзников. Пуля звонко щёлкнула о камень неподалеку, и напомнила, что умереть он все ещё может, причем весьма обидно.

Сорвав шляпу, он помахал людям на той стороне долины и крикнул во весь голос, и эхо отразилось от противоположного склона:

— Они бежали! Бандитов больше нет!

Ветер наливался холодом и силой, остужая горящее лицо. Горожане там, с другой стороны, зашумели, перебивая друг друга, кто-то неуверенно махнул в ответ. Они больше не стреляли, скорее пытались понять, что теперь. Дым в долине редел, растекаясь на клочья, убегая вдаль на равнину, и сделалась видна уже хижина, а возле нее кричали и махали руками три женщины и Амрас с Карантиром.

А с другой стороны, ниже себя по склону, он увидел пушку. Маэдрос прислонялся к высокому колесу, оберегая левую ногу, меч его был убран в ножны — а рядом с пушкой лежали недвижимо двое мужчин. Вот он тоже снял шляпу и небрежно помахал ею горожанам, а потом с большим воодушевлением — в сторону хижины, которую, должно быть, уже различал со своего места.

Очень хотелось радостно кричать и ещё почему-то ругаться последними словами. Может, даже местными.

Но Маглор не сделал ни того, ни другого. Он сбежал вниз, неловко оступаясь на камнях, подскочил к пушке и сгреб Маэдроса в объятия.

Чтобы уж точно убедиться, что брат живой.

Женщины выходили из маленького дома без крыши одна за другой, и Шон насчитал их целых пять, а не три. Ещё две незнакомых темных макушки, точно были женскими. Но высматривал он одну, седую, которая не прикрывала волос чепцом.

Увидел ее — и сразу немного отпустило. Порядок с Донной. Вот она, с ружьём, шляпой машет, и все с ней хорошо, раз она так ею размахивает. Разве что волосы в беспорядке, чего Донна себе никогда не позволяла.

А вот рядом Нэн, и у нее голова перевязана. Повязка, кажется, из рубашки, пестрая такая, в свежих пятнах совсем, будто только наложена — и, похоже, так оно и было. А Ханна в порядке, мать поддерживает.

А всех остальных чужаков он уже потом разглядывал.

Люди вставали с земли, некоторые все ещё бледные, и уж точно все ошарашенные. Очень уж быстро все случилось! Вот была перестрелка без них, вот по ним, едва подошедшим, выпалили картечью, так что люди едва не побежали от неожиданности, потом они послушались его, рассыпались и залегли, готовясь к долгой перестрелке через клубы дыма внизу — а вот уже бандиты драпают со всех ног, своих и конских!

Нет, бандиты, конечно, на то и бандиты, что большой храбрости от них Шон не ждал, когда против них вышло больше половины городских мужчин. Не слепые же они, должны были хоть шляпы и выстрелы посчитать. Но с другой стороны, бандиты Билла всегда были напористыми, и трусов среди них тоже не было. Марко и его люди и вовсе должны были в драку рваться. А их не видно вовсе.

Поднимался ветер, развеивая остатки порохового дыма. Рослый тип, вышедший из дыма, все тряс за плечи рыжего у пушки, будто не мог поверить, что видит его.

Подошёл Берт, смущённый и весь пыльный.

— Думаешь, от нас они так дёрнули? — хмыкнул он, кивая на истоптанный склон.

— Главное, что дёрнули.

Остальные тоже поднимались и заглядывали вниз. Махали руками Донне и ее спутницам. А потом умолкали, что-то разглядывая в той стороне.

— Спускаемся, что ли? — Старый Том подошёл, отдуваясь и напрасно пытаясь стряхнуть с жилета красную пыль.

— Лучше бы нам их сюда поднять, — прищурился Финниган. — Если я все правильно вижу.

Шон присмотрелся — и почесал в затылке. Начал считать трупы вокруг дома и сбился.

— Закопать бы это все, — пробормотал он.

И конечно, забрать оттуда живых, что своих, что не очень. Лучше ночевать на склоне в холоде.

Приглушённый стук копыт долетел через долину, и все разом посмотрели туда. И горожане, и женщины внизу, и даже эти высокие у пушки. Там, над склоном появилась одинокая приземистая лошадь и деловито побрела вниз, чуть припадая на переднюю ногу. Где-то Шон ее раньше видел. Заходящее солнце сделало ее тень огромной, на полсклона.

— Здесь будем ночевать, — распорядился Берт, снова оживляясь. — Давайте привезём сюда всех. И узнайте, что с их лошадьми. А парней-то этих — пятеро…

— Надо будет тех в городе тогда похоронить, — предложил Пит. — По-человечески.

— Вот сам их и вези, — буркнул Том позади.

— И увезу. И ещё кого найду.

— А кто будет ругаться, встанет первым караулить, — предупредил Берт, и они умолкли.

Первые всадники уже съехали по тропе на дно долины и поспешили к дому. Обогнали этих двоих высоких. Они шли от пушки, и рыжий опирался на плечо черноволосого. А возле пушки остались два трупа, и у одного, здоровенного и широкоплечего, очень знакомого, чего-то не хватало. Но Шон присматриваться не стал.

Там, внизу, возле дома, ему сделалось несколько не по себе. Здесь было как после кавалерийской атаки — трупы вокруг, и у нескольких разрублены головы, у кого-то руки, а остальные тоже все больше заколоты, потому что от пуль столько крови не бывает. И не всякий офицер такое умеет. Лучше и не смотреть туда дальше. А раз и ему не по себе, заключил Шон, то женщинам тут совсем худо может быть. Ханна вообще стояла прямо и старалась по сторонам не смотреть.

…Эти высокие молодые парни и правда были при саблях, прямых и двуострых. Смотрели тоже остро, одинаково светлоглазые, похожие, как братья. Один только вышел вперед, опираясь на топор. И все, кроме одного, что поддерживал высокого рыжего — в окровавленных повязках.

Берт подошел и поздоровался, такой прямой и выдержанный, будто на приеме у губернатора территории, а его приветствовали в ответ — так вежливо, словно они и были теми губернаторами. Шон смотрел на Донну и думал, как ее схватить в охапку и увезти в безопасное место, подальше от трупов и парней, так хорошо умеющих убивать людей саблями и топорами.

Только Донна была не согласна, и в ответ на его тихое предложение посмотрела, словно бабуля в его детстве, когда он хотел из варёных яиц цыплят высидеть. Чушь, мол, ляпнул несусветную.

— Помочь, — сказала, — раненым надо. Врач с вами есть?

Врач даже был. Его уговорили ехать позади всех. Бандиты бы его не тронули — им самим случалось к нему обращаться, да и их же раненых к нему бы тоже оттащили.

А этих было тут пятеро, хотя говорили о семерых. Досталось, кажется, всем.

— Врач наверху, — сказал Берт. — Я не стал тащить его в драку. Сколько у вас раненых-то всего?

К нему повернулся тот, который с топором.

— Двое. С остальным справимся, нужны только перевязки. И женщин я хочу переправить к лекарю под присмотр.

Берт оглядел пятерых внимательно и хмыкнул.

Шон много что мог сказать про раны от пуль, про клочья одежды в них, и про то, сколько он знал солдат, потерявших руки, ноги и жизнь после таких ран. И еще про молодых парней, что бравировали своими повязками, кидаясь прямо в них в драку дальше, не долечившись. Но он промолчал. Вряд ли этим парням нужны его наставления, если они дожили до своих лет и уже умеют так рубить врагов на зависть индейцам и мексиканцам.

Скорее надо подумать о тех двоих, у кого ранения посерьезнее.

— И что вы дальше? — спросил Берт, и это было вовсе не о ранах.

— Дальше ночи не загадывали, — ответил парень с топором. — Но если хозяин снова пустит нас на постой, мы отвезем раненых братьев в город. До исцеления.

Он смотрит на Финнигана, а Финниган немного запнулся и перевел взгляд на Шона и Берта. Горожане переглядывались все, и можно было биться об заклад, думали все об одном и том же.

Кто страшнее, те или эти.

— А если у Пола тесновато, — вступила Донна, — я к себе на ферму их пущу. И сколько нужно, там и останутся. — И слово у нее такое уверенное, словно не фермерский дом у нее, а особняк в три этажа. — А мне уж Нэн полкровати уступит.

Тут Пол снова покосился на Шона.

— В порядке все, — заверил он, — и место есть, и кровати для раненых найдем отдельные. Главное, чтобы довезли хорошо. Если нужно, чтобы лежали, внизу я видел телегу.

— А со сбежавшими-то как быть? — сказал Шон вслух, и на него посмотрели все, и некоторые свои — с благодарностью. — Запрутся в своем логове, и как быть?

— Они больше не воины, — сухо и старомодно ответил парень с топором.

— Я знаю, где они, — дополнил один из рыжих. — Если все будет в порядке… С утра я покажу дорогу.

Самый высокий, который молча выслушал это все, хромая, отступил к тропе вниз и громко свистнул. Ему в ответ долетело снизу ржание лошадей. Хвала Господу, хоть везти их за спинами не придется.

— Все в порядке будет, дай Господь, — сказал Шон примирительно. — Надо всем уйти наверх с этого могильника и лагерь там поставить.

— Братьям нужны горячая вода, тепло и чистая постель, — качает головой парень с топором. — Если это есть только в городе…

— Тогда отвезёте их с Полом в город, верно, Пол? — распорядился Берт, и Пол, помедлив, кивнул.

— Не бойтесь, — голос ещё одного черноволосого парня оказался удивительно звучный и внушал странное спокойствие. — Мы не разбойники.

— Они хорошие парни, Берт, — отозвалась Донна серьезно. А Нэн хихикнула из-под своей повязки и добавила:

— Главное, не грозите их убить, и все будет хорошо!

— Да ни Боже мой, пусть сто лет живут! — восклицает с облегчением Пол, и вдруг вокруг раздаются неуверенные смешки. И всем становится спокойнее.

*

Наверху Маглор молча развел костер. В него пошли взятые от укрепления доски, ящики с разбойничьей телеги и колючие кусты, неосторожно выросшие поблизости. Поставил на огонь два котелка воды, уточнив ещё, откуда ее брали.

Куруфина принесли на руках и уложили возле костра, в тепло. Снова стремительно холодало с темнотой.

Донна взялась приготовить им телегу, и без сомнения назначила запрячь в нее свою лошадь. Мужчины из города выбросили из телеги все лишнее, но смотрели на это, как на напрасный труд. Маэдрос видел все это со стороны: он сидел возле Курво, неловко вытянув раненую ногу, и сжимал его ладонь, отдавая в свою очередь жизненную силу, глоток за глотком.

Келегорм тоже придвинулся ближе к огню: от движения раны кровили и ему было холодно. Одна из его ран была сквозной, другая нет.

Горожане расположились чуть в стороне, переговариваясь вокруг своего костра и поглядывая на братьев настороженно.

Когда уже согрелась вода, из сумерек к костру подошёл приземистый человек в круглой шляпе и с угловатой толстой сумкой в руке. При взгляде на Куруфина его полное лицо отразило огорчение.

— Я врач, — сказал он. — Готов сделать… все возможное.

— Что у тебя с собой? — Маглор повернулся к нему стремительно, тот даже отступил на шаг.

— Бинты, инструменты и настойка опия, — ответил тот сухо. Оглядел братьев вопросительно, сощурился близоруко, разглядывая их повязки. — Хотя я предпочел бы извлекать пули из ран в своем доме и при свете дня.

— Позволь взглянуть на твои инструменты.

Врач сперва поставил свою сумку на землю и расстегнул, показывая кривой нож, малые лезвия, ножницы и ещё какие-то приспособления, а потом тряхнул головой, удивляясь сам себе, и осторожно спросил:

— Вы тоже врач?

— Я многое умею. Но у меня лишь нож. У него в плече застряла пуля, — Маглор указал на ссутулившегося Келегорма. — Ты можешь её извлечь сейчас?

— Разведите ярче огонь, и я попытаюсь. И… Нужна ли этому человеку, — он указал на Курво, — настойка опия? Боюсь, это все, что я могу для него предложить. Чтобы снять боль, — пояснил он в ответ на безмолвное недоумение Маглора.

— Нет, — ответил Маэдрос за него. Чем бы это ни было, давать брату неизвестное питье не стоило.

Держись, говорил он мысленно, сжимая безвольную руку. Я не отпущу тебя ещё раз. И Келегорм тебя не отпустит. Знаю, ты меня слышишь. Ты нам нужен. Голова уже кружилась от слабости, силы утекали, рана ныла сильнее, но белое лицо Курво чуть потеплело.

Потом раздался приказ «Замри!» командным голосом Маглора, он распахнул глаза и схватился за меч, и только потом взглянул на лекаря. Тот застыл, склонившись над Келегормом с устрашающего вида инструментом в руке, тусклым стержнем с витыми бороздками на острие. Слишком тусклым.

— Ты лекарь. Лезешь в рану грязным железом и грязными руками, — голос Маглора сам был железом. И обещанием оторвать голову собеседнику.

— Из нас двоих врач я, — человек держался с достоинством, хотя руки его задрожали. — Не в ваших интересах, молодой человек, меня пугать. Мне нужна твердость рук при работе.

— Вымой руки горячей водой, а эту вещь в кипятке и обожги в огне. Или отойди и не мешай.

Человек негодующе выпрямился. Казалось, он боролся с желанием все бросить и удалиться. Даже отступил на шаг, уже готовый убирать свое странное приспособление. Но опустил глаза на Келегорма — и уходить не стал. Все же он действительно был лекарем.

— Если я это сделаю, вы прекратите мне мешать? — уточнил он.

— Да, — и Маглор наклонился снова над Куруфином. Бинты были уже сняты. Кончиком очищенного в огне ножа Маглор начал выбирать из его сквозной раны клочья одежды.

Маэдросу оставалось лишь молча проследить, как лекарь моет руки, промывает инструмент в кипятке и прокаливает в огне, а потом машет им в холодном воздухе, чтобы остудить.

Келегорм тоже отказался от неизвестной настойки. С помощью своего приспособления врач довольно уверенно извлёк пулю из его раны, привычно похвалил раненого за терпение, будто ребенка, и заново перевязал. Прибор его казался старым, и заставил задуматься, насколько давно существуют здесь это оружие — и способы лечения ран от него. Здесь странно соседствовали полезные совершенные инструменты, несомненный опыт многих войн, и неумение просто их очистить перед работой. К счастью, хотя бы бинты выглядели стираными.

Из раны Амрода лекарь щипцами попроще тоже извлёк пулю, расплющенную в лепешку. Покачал головой, глядя на двойную рану, хотел что-то сказать, но покосился на Маглора и передумал.

Лишь закончив свою часть трудов, и щуря слезящиеся от усталости и слабого для него света глаза, он снова сказал:

— Этому вашему брату может помочь только сам Господь. Я удивлен, что он ещё дышит. Вы действительно хотите мучить его перевозкой в город? Может быть, всё-таки дать ему опия?

— Без меня ничего не давать, — понюхав настойку в стеклянном флаконе, Маглор вернул ее. — Никакого дурмана. Даже воды. Только тепло.

— Ему нужен хотя бы покой…

«Чтобы спокойно умереть», — подумал при этом человек настолько отчётливо, что у Маэдроса дрогнула рука от злого желания его ударить.

— Сейчас он в тепле и покое, но на рассвете мы увезем его, — кивнул Маглор. И посмотрел в сторону, на подошедших людей.

— Вы, мистер Мэглор, нам тоже нужны, — сказал этот Берт, державшийся теперь как старший. — Раз наутро поедем проверять их логово, нам ваша поддержка очень не помешает.

— Я поеду, — ответил тот коротко.

«Если утром с Курво все будет в порядке», — дополнил Маэдрос беззвучно.

«Если доживёт до утра — будет».

Донна появилась в свете их костра, снова гладко причесанная и строгая. В ее руках была та самая заветная фляга Нэн, булькавшая при движении.

— Здесь уже немного, но вам пригодится, — она протянула ее оказавшемуся ближе всех Амрасу. — Господь уже помог нам всем. Может быть, поможет и ещё раз.

Братья сдвинулись к огню. Куруфина укрыли верхними одеждами, чтобы сохранить тепло. Маглор сел рядом с ним, как страж — и просидел до самого рассвета. Открывая глаза временами, Маэдрос видел его, прямого, бледного и спокойного, слышал дыхание остальных, фырканье лошадей и тихие голоса от людских костров.

Курво дышал, тяжело и неровно — но непрерывно.

*

Шон ещё внизу приказал отодрать от форта столько досок, сколько получится, и упавшие колья с собой забрать. Все топливо. И теперь они грелись у настоящих костров, а не у горелки под кофе на три колючки. Сколько Шон уже тут жил, а зимний перепад от дневного лета к ночной зиме его все ещё поражал и иногда бесил. Сейчас думать об этом и ругать ночной холод опять сделалось особенно приятно.

Пришлецы сразу развели свой костер, и это было правильно. И женщинам тоже костер устроили. Отгородили их телегой, на случай, если переодеться или что подобное.

Старый Том уже варил всем кофе. Слабый, чтобы сон не отбил, но настоящий. Горький запах успокаивал.

Поспорили, кому и когда дежурить, и разыграли на пальцах, как мальчишки, чтобы не ругаться. Первому выпало Мэтту Землянке, и тот попросил сварить для дежурных отдельно и покрепче. А в этот, едва сварился, вылили хорошую порцию виски.

— Что мы дальше-то? — спросил Том, когда всем разлил.

— Что решили, — Берт, может, и не был так уверен, как показывал, но он старался. — С рассветом Пол с ранеными и девчонками в город. А мы — к логову. Без Билла и его пушки у них шансов мало.

— Сбегут, как койоты, — подхватил Пит. — Опыт есть! — и вокруг сдержанно посмеялись.

— Нэн вот надо врачу показать, как с парнями закончит, — добавил Шон. — И девчонку индейскую.

— Вот ещё с ними забота, — пробурчал Том. Про то, откуда взялись индейские девчонки, уже все слышали, а Мэтт успел и ляпнуть про Билловых подстилок — и чуть не получил в зубы прикладом сразу от Донны и от Ханны. Тихая и молчаливая, Ханна взвилась как наседка, у которой тронули цыплят. Мэтт, конечно, мужик ничего, но не очень умный.

— Ну пошлем известие на торговый пост в Колорадо. Не так велика забота, — вмешался Такер. — Вот трупы вывозить если, это забота.

— К черту трупы, — буркнул Шон. — Мне их в городе не надо. Даже на кладбище.

— Пастор не согласится.

— А мы ему не скажем.

— Сам поймет.

— Сам тогда вывози!

— Да ну их, мертвых, с живыми хлопот хватит!

— Да, вот с ними дальше что…

И все посмотрели на Берта и Шона.

— Сами решат, что делать, когда отлежатся, — пожал плечами Берт. — Если вдруг остаться захотят, вот это будет вопрос. А так-то что.

— Опасные парни, — повторил Пол. — Вон что с врагами делают, что твои индейцы.

— Это ты на войне не был. Я был, — Шон хлебнул кофе. — Воевали они. Мексиканские офицеры так саблями умеют. Где только воевали, вот вопрос…

— А вдруг чего потребуют за помощь? Вояки, — сказал Пит осторожно.

— Могут, — Берт задумался. — Вот ты, Пол, и узнай у них завтра, чего хотят. Раненые разговорчивые бывают. А мы со своими поговорим, — заключил он. — Завтра по дороге.

*

Утром они разделились.

Курво все также лежал, погруженный в глубокий сон, но лицо его чуть потеплело, и дыхание сделалось не таким хриплым. Умирать он теперь не собирался. Настоящие целители бранили бы братьев за такую растрату жизненных сил, но на то они и целители, что умели лучше других управлять собственными.

Больше всех за это заплатил своими силами Маглор, и выглядел он при утреннем свете совсем бледным и измученным. Словно ему, а не Куруфину, следовало сейчас лежать в телеге, на руках у Карантира, чтобы смягчить тряску.

Маэдрос даже попытался его отослать в город, объявив, что с горожанами поедет он сам. И было так и решили. А потом Маглор спустился в долину, покрутился возле пушки — и решение снова переменил. Объявил, что отправится к логову Билла, и потом вернётся в город со всей быстротой, на которую будет способен Кусака.

«Признавайся», — приказал Маэдрос позже. Когда они смотрели с плато на медленно ползущую на юг телегу, которой правила Донна, и всадников возле нее. Хромая кобыла Нэн упорно ковыляла за телегой, как ещё один раненый, пока ее хозяйка восседала верхом на Осени.

«Я нашел это возле тела. По отвращению, которое вчера испытал, наступив на него».

…Образ, которым брат поделился, тоже был ярким и исполненным отвращения. Всего лишь подобие монеты, втоптанное в землю. Всего лишь окружившее ее чувство чужого бестелесного присутствия, темное и отчётливое, как отпечаток чернил на бледном рисунке.

«Это может быть следом или знаком».

«Что не вся дрянь вымерла и расточилась по миру?»

«Или что мы не просто так оказались именно здесь. Не бойся, Курво не пострадает от моего отъезда. Я не оставил бы его, не будь уверен, что он меня дождется «.

— Мы вернёмся раньше них, — и Маэдрос направил Гнедого следом за людьми, уже удалявшимися к северу. Шляпа и коса Амраса виднелись впереди них.

…В ущелье было пусто.

Маэдрос смотрел на брошенные открытыми криво сбитые дощатые ворота, перекрывшие устье ущелья, на пустые загоны в глубине, где повалили ограду, чтобы угнать скорее скот, а вокруг него горожане оживлённо восклицали и переговаривались. Вокруг них клубилась сложная смесь чувств, но ярче всех были досада и облегчение, примерно равные по силе.

Седобородый Шон посоветовал проверить все постройки, Берт распорядился. А Амрас прислушался и указал на сарай слева, тоже наполовину углублённый в стену ущелья. Чуть погодя оттуда вытащили человека в беспамятстве и привели в себя. Правой руки у него не было до середины предплечья, и кровь пропитала и повязку, и бок, и штаны с одной стороны. А ещё у него не было ни оружия, ни вещей при себе. Он очнулся, когда его побрызгали водой и попытались напоить. И сперва невнятно и разнообразно забранился, а потом увидел Маглора верхом и попытался удрать, но бежать не смог.

От воплей и брани мирно дремавший в седле Маглор очнулся.

— Какой криворукий болван его перевязал? — спросил он. — Истечет кровью и все.

Разбойник замолчал.

— Ремнем перетяните на время, — распорядился Маглор. — И наложите заново повязку. Если, конечно, не хотите его просто убить.

Надо сказать, на лицах некоторых горожан читалось отчётливое желание это сделать. Потом тощий меняла Хью покачал головой и нехотя сказал, что раненого надо бы отдать под суд, как полагается, они приличные люди и законы соблюдают. Несколько человек высказались в том смысле, что суд Линча здесь тоже подойдёт, вон и куст подходящий из стены ущелья торчит. Амрас немедленно спросил, кто такой Линч, и люди несколько растерялись. Из чего стало понятно, что ни о чем хорошем для разбойника речь не идет.

— Ещё вези его к судье в округ, время трать, — ворчали люди.

— А раненого ты сам пристрелишь?

— А ты сам повезешь? А банк на кого оставишь?

— Или ты мне заплатишь, чтобы я его возил?

— Расскажи, что произошло, — приказал Маэдрос, по опыту зная, сколько могут длиться споры о чьей-то судьбе.

Но рассказчиком разбойник был неважным, и рассказ его вышел короток. Сбежал он ещё раньше других, с трудом поймав свою лошадь, а потом его нагнали беглецы, лошадь понесла следом за ними, чудо, что он не свалился с нее и не отстал. Все выжившие ввалились в ущелье толпой, и напугали оставшихся немедленно и до паники.

— Кинулись все бегать, как крысы… таким шныряли… Дюк побежал скот выгонять, своих собрал… скот-то общий, а он на него лапу наложил… Они орут, а у меня в глазах мутится, я помощи прошу… а Крис, который коновал и раны зашивать умеет… меня шлёт подальше и вещи из сарая тащит… А Диего Четырехпалый, он с ещё двумя парнями вломился в дом босса и не пускал туда никого. Потом орали много, внутри и снаружи, столпились у дверей те, кто с Дюком скот угонять не пошел… А дальше я не видел толком… пошел в сарай, там уже вещи разворочены наши, в них парни роются… в морду мне дали, ну и все. Очнулся, а никого нет. И лошади нет… Отыгрался я, думаю, совсем… В сарай вот заполз, чтобы ночью не замёрзнуть. Ну и все, игре моей конец.

Тощая жилистая рука подала разбойнику флягу и тот с жадностью напился. Предложений его убить или куда-то вешать больше не раздавалось. Это было их людское дело, как поступить с пленным, но кажется, пока тот рассказывал, их настроение переменилось.

— И скот краденый свели, — заключил Берт, — и Билловы сбережения разграбили, сразу же. Хорошо, что драться не пришлось, но ловить здесь больше нечего. Не будем разбредаться. Сжечь бы все, чтоб больше не завелось кого.

— Я осмотрю дом вожака, — Маглор успел спешиться незаметно для них, и теперь стоял, опираясь на дощатую стену. — Ценное разграбили, но может быть, я увижу что-то важное.

— Насчёт куда они сбежали? — переспросил меняла. — Да никто их ловить в пустынях не будет. Даже если место назначения передать в штат Колорадо. Какое им дело…

Маэдрос тоже спешился, оберегая левую ногу.

«Что ты ищешь?»

«Ещё не знаю».

— Если нужна будет помощь, зовите, — объявил Берт, глядя на них. — А мы тут приготовимся все запалить. И сразу назад. Даже вблизи отсюда ночевать неохота.

Разграбленный дом вызывал печаль. Распахнутая дощатая дверь открывала земляной пол, изрытый и усеянный бумагой, и неровные каменные стены со следами давней копоти. Когда-то, помнили эти стены, здесь было больше воды и зелени, и смуглые горбоносые охотники столетиями ночевали и жили в них, завешивая шкурами вход. И лишь совсем недавно здесь появились люди, похожие на горожан и разбойников, выстроили стену и сложили очаг.

Старый деревянный стол, покрытый резьбой и облупившимся лаком, лежал на боку, подвернув ногу. Бумаги высыпались из его ящиков, среди них были карты, и Маэдрос поспешил их поднять и рассмотреть. Целая книга карт, старая, потёртая, оттиснутая на желтоватой плотной бумаге и взятая в толстые бумажные пластины с двух сторон, хорошо прошитая, способная противостоять даже воде! И ее бросили на виду, такую ценность? Или разбойники не понимают ценности таких вещей?

Пол был изрыт, истыкан остриями, и остальные бумаги и письма были почти испачканы и затоптаны. В углу разрыли целую яму. Из ниши стены выворотили обитый железом ящик с дверцей и сломали ее, открывая.

И несмотря на это, Маглор осматривал сейчас разоренный дом очень внимательно, приникая к стене и проминая носком сапога пол.

— Объяснись.

— Вслушайся глубже.

Коснувшись стены, он закрыл глаза и доверился слуху и чутью. Первыми пришли дыхание Маглора и шум снаружи, там ломали дерево и стаскивали в груды. Засвистел ветер наверху, прохладный северный под жарким солнцем. Зажурчал поодаль ручей.

Вздохнул опаленный красный песчаник под пальцами. Когда-то его тесали гранитными рубилами, чтобы расширить пещеру.

В его шуршание вплелось что-то чужое и неприятное. Ниже, ниже… Под ногами, глубже вырытой ямы, таилась темнота, старая, хорошо напитанная кровью, ждущая, когда прикоснется к ней живое. Эхом прибежал образ огня, подземелья и крови под каменным ножом.

Что-то закрывало от нее пещеру, и потому темнота не слышалась здесь явно. И не помешала людям здесь жить.

А маленький обломок этого брат сейчас носил при себе.

— Оставь это. Не тревожь.

— Смотри.

Золотой диск лежал на затянутой в перчатку ладони Маглора, завёрнутый для верности ещё и в обрывок ткани. Он был пустой оболочкой, но все ещё отравленной.

— Поэтому я хочу знать, что внизу. Оно ли привело нас сюда.

— Стоит приехать сюда позже.

— Жизнь здесь не очень предсказуема. Кто знает, когда случится это позже. Мне нужны ответы сейчас.

Лопата лежала прямо здесь, ее бросили, выкопав спрятанное.

— Ты выглядишь как настоящий разбойник, — сказал Маэдрос, глядя, как брат с лопатой вгрызается в землю — прямо там, где стояло сиденье, и где уже виднелась торопливая покопка.

— Ты тоже.

Проведя ласково пальцем по обложке книги, Маэдрос спрятал ее в такой удобный внутренний карман кожаного плаща.

— Есть ли разница между ограблением и спасением книги из огня?

— Смотря для кого.

Ниже покопки лопата наткнулась на что-то мягкое. Рывком выдернув из земли звякнувший мешок, Маглор отложил его и продолжил копать, пока лопата не ударилась о что-то твердое.

Маленький сундук на дне ямы внушал неизъяснимое отвращение. Даже закрытым. Не извлекая из земли, Маглор приоткрыл его, всмотрелся — и его передёрнуло.

То, что лежало внутри, казалось на первый взгляд просто обломками странной статуи из золота. И при этом Маэдрос чувствовал, как дрожит над ними воздух. Множество людей столетиями вкладывали в эту оболочку свои чувства и пожелания, щедро дополняя их людской кровью…

И однажды некто пришел и заполнил собой так удобно приготовленную для него оболочку. В отвращении, которое Маэдрос сейчас испытал, было что-то очень знакомое. Был ли это изначально слабый дух из темных, или безобидного малого фейри привлекли людские мольбы, и он поддался и поселился здесь, а затем оказался насквозь отравлен страхами и кровью? Сейчас было уже не различить. Дом его разбили, обитатель исчез, но обломки остались — и выжидали. Неизгладимый отпечаток присутствия бестелесного был ясен, как зловоние морготовых духов.

Даже если полностью переплавить обломки, он может сохраниться…

Маглор бережно и тихо закрыл крышку, чтобы стука не услышали снаружи. Сбросив часть земли на дно, чтобы надёжно закрыть сундук, он примял ее, оставив при этом саму яму разрытой. Выбравшись, он склонился над нею снова, руки Маглора словно легли на невидимые струны, на висках его выступил пот. И яма сразу сделалась… Как бы это назвать? Удивительно неинтересной и скучной. Дырой, из которой вытащили все ценное.

— К этому не следует прикасаться, — сказал он устало и твердо. — И тем более показывать людям. Не такую память о прошлом я думал найти… Потом зарисую по памяти.

— Можно переплавить несколько раз.

— Не сейчас.

Словно забыв о мерзком кладе, Маглор потыкал носком сапога верхний мешок. Снова раздался мягкий звон.

— Это серебро. Оно защищало хозяина. Знал он или нет…

— Уже неважно.

Они переглянулись в согласии, Маглор распахнул дверь и вышел, неся испачканный землёй мешок.

Люди замерли — и те, что рубили обломки, и те, что тащили их.

— В доме нашлось серебро. Мы хотим разделить его с теми, кто потерял скот из-за краж.

— Уууу, — сказал увечный разбойник, словно грустная собака. — Ууууу…

Горожане смотрели в развязанный мешок потрясённо, отходили и снова шли заглянуть. Берт ожесточенно чесал небритый подбородок и, наконец, спросил:

— Сколько, ээ, вы хотите взять себе?

— Треть.

Берт переглянулся с Шоном.

— Я, гм, не вправе сейчас решать. Поддерживает ли общество такой раздел?! — выкрикнул он.

Общество городка Парадайз-Спрингс в лице двух с лишним десятков взрослых мужчин смотрело то на мешок, то на тех, кто его нашел. Но кажется, после всех неожиданностей прошлого и этого дня сил на споры у них не было. Раздались голоса «да пусть забирают», "без них бы не нашли», «завалило бы и все…»

Ещё несколько человек бросились в дом и торопливо заскрежетали там лопатой. Маглор только устало усмехнулся.

— А вот как делить остальное…

— А вот теперь тихо! — заорал Шон в явном ужасе. — Даже не начинать! Все отвезем в город и там разберемся, вы ж передеретесь тут сейчас, Господь вам наподдай!

Маэдрос вернулся к Гнедому, осмотрел его копыта и с помощью Маглора забрался в седло, а люди все спорили.

— Куда это вы? — спохватился хозяин оружейной лавки, когда двое братьев уже разворачивали лошадей к выходу из ущелья.

— Мы возвращаемся к нашему брату. Амрас сопроводит вас обратно.

— А деньги?

— Полагаюсь на вашу честность, — при этих словах Берт прямо выпрямился, Шон польщенно ухмыльнулся в бороду, а некоторые, наоборот, смутились.

«Я пригляжу», — пообещал Амрас. Он сидел на бревне, вытянув ноги, и все вертел в руках револьвер. Привыкал.

Размашистой рысью Кусака и Гнедой понесли их на юг.

А чуть позже позади поднялся в небо столб дыма.

*

Ненависть увела Келегорма далеко вперёд.

Куруфин не поддался лишним чувствам, он увлекал за собой отряд, и его воины в броне пробивались сквозь силы лесных неотвратимо — но этот сумасшедший умчался дальше! Охотники и бойцы, пронзенные стрелами, и тела защитников подземного дворца отмечали его путь. Словно Келегорм успевал пройти здесь до того, как смыкались ряды защитников. Вонзился в них всем собой и своими спутниками, как брошенный топор, пробил броню узорных ворот главного зала и исчез.

Боевых кличей тоже слышно не было — только неровный звон из глубины зала. В последние годы Келегорм все делал молча. В молчании уводил охотников на промысел, молча бился на учебной площадке. Только когда пришло время уговоров и выполнения клятвы, он говорил красноречивее даже Куруфина. О предательстве лесных эльфов, о том, что отцовский свет в чужих руках, и как жжет клятва их всех…

В сражении всегда они были хороши вдвоем — один рвется вперёд, другой своими силами его поддерживает, а что рывок и поддержка рассчитаны, делает порыв ещё лучше. Но не теперь, когда их разделили сородичи.

Защитники тронного зала лесных эльфов облачены в длинные кольчуги гномьего плетения, и даже эльфийским мечам они поддаются плохо. А позади них стоят стрелки, почти без брони, но их стрелы находят щели и в лучшей броне. А чаще метят в глазницы шлемов, и Куруфин сбивает мечом или латной рукавицей уже не первую такую перед своим лицом.

Его собственные стрелки заставляют лесных хотя бы отступить, и клин отряда Куруфина взламывает, наконец, блестящие ряды и прорывается внутрь огромного зала под каменным куполом. Зимний тусклый свет льется из-под купола, и дополняют его на стенах не фонари, как в коридорах — светильники Феанора. Щедрый дар Трёх домов нолдор лесовикам. Но где же он, главный свет Дориата, нетронутый Истинный свет? И где, наконец, Келегорм?

В следующее мгновение Куруфин видит, где брат шел. Дорога к трону уже отмечена, местами и вымощена. Охотники, разведчики и воины, все, кто ещё оставался с Келегормом после бунта верных — все они были здесь, вперемешку с эльфами в гномьих кольчугах и серых одеждах. Кто дошел, держались ещё впереди, у подножия тронного возвышения, сомкнувшись неровной цепью. А наверху сцепились двое, в полном молчании, и мечи их мелькали так быстро, что казались игрой света на воде. Келегорм и смертный король лесных эльфов. Тот, кого Турко так яростно и страстно ненавидел…

«Могу не успеть», — подумал Куруфин тогда, и оборвал лишние мысли. Серые мельтешили, растягивая и пытаясь заново сомкнуть ряды, и яростный женский голос летел над ними — «Бейте в глаза! Ослепить братоубийц!»

Словами он ей ничего не ответил. А не словами… Он спешил.

Все больше их воинов вливалось в огромный зал, тускло блестела пластинчатая броня там, где ещё не была заляпана кровью, разбегались десятками по залу, а он торопился. Серые клубились перед ними, заступая дорогу, мелькали стрелы, уже четвертый воин заступил на прикрытие слева от него — и упал с коротким лязгом. Толстая стрела торчала из его шеи.

Куруфин скомандовал развернуться и отсечь стрелков. Отмахнулся ещё от одной стрелы. Вот, значит, кто положил большую часть охотников…

Их было несколько — серых у стены с гномьими самострелами в руках. Мужчины и женщины вперемешку, стража в блестящих кольчугах на прикрытии — и властная, юная ещё среброволосая женщина в зелёном охотничьем наряде посреди них.

Две короткие толстые стрелы пробили щит Куруфина насквозь и едва не пришпилили к левой руке. Затем серые отступили, спокойно и слаженно, прикрывая свою госпожу. Это сделало их ближе к трону…

Весь зал устремился туда, к этому демонову трону. Вскипел вокруг него. Последние верные Келегорма терялись среди серых одежд, но отряд в панцирях уже приближался, неумолимо расталкивая защитников.

Я скоро буду, Турко.

Ты исполнишь нашу клятву, сумасброд…

Несколько серых повисли на нем в в отчаянной попытке повалить на пол, и новый бой вспыхнул прямо вокруг. Стряхнуть одного, ударить рукоятью в лоб другого, проткнуть третьего, четвертого — кромкой щита в лицо, ломая нащечники… Две стрелы с силой ударили в шлем, он тряхнул головой, избавляясь от звона, и выпущенная почти в упор из самострела тяжёлая стрела вломилась в тело на стыке нагрудных пластин по самое оперение.

Та женщина в зелёном стояла позади двоих кольчужных, опуская самострел. И он прыгнул, пока тело ещё послушно, пока нет боли, между ними двумя, разрубил эту стену, как топором, смахнул щитом левого, принял удар правого плечом и сделал быстрый выпад.

Лопнула разрубленная крученая тетива.

На деве не было даже нагрудника. Двигаться, что ли, хотела быстрее? Меч глубоко утонул в ее груди, как в лесном пруду, пройдя в шнуровку жилета, только хрустнуло внутри. Выдернув его, обратным движением Куруфин рубанул по шее защитника справа. Схватил ртом воздух, которого вдруг стало не хватать. И снова посмотрел наверх. Но там больше не мелькали ни рыжая коса, ни черная грива, только лежали двое на ступенях — один раскинув руки, другой на боку, и ступени под ними сделались яркими и красными.

Его верные оттесняли серых и кольчужных, дорога была свободна, и он сделал первый шаг туда. Дорога сделалась очень, очень длинной…

Куруфин не успел.

Но он дойдет.

Пол ушел далеко вниз, и шаги потребовали всех сил и всего внимания. Он шел, запинаясь о тела. Зал вокруг исчез. Путь его растянулся неимоверно. Сперва он различал ещё вдали два тела на ступенях и бледное спокойное лицо лежащего Келегорма, и казалось, он вот-вот будет рядом, он почти дошел, уже… Но брат все отдалялся, и наконец снова исчез впереди, в глубинах бесконечного дворца Тысячи пещер. Переходы и галереи казались бесконечными. Куруфин брёл сквозь него, порой опираясь о стену, чтобы отдышаться. Келегорм,ну, как всегда, ты просто как всегда. А он… Опять опоздал.

И снова остаётся только найти тело.

В городок они въехали уже глубокой ночью, при свете поднимавшейся полной луны. Лошади братьев дремали в конюшне вместе с лошадьми женщин, в зале гостевого дома пахло едой, и блюдо ждало на стойке, накрытое тканью. Но тревога их не отпускала — Маэдрос, хромая и пригибаясь, заторопился наверх, в комнаты, едва замечая свою боль.

А наверху никто не спал. Карантир, сидя у постели, сжимал руку такого же бледного Куруфина, и горела свеча на столе, воняя плохим жиром и тревогой.

Жестом прогнав уставшего Карантира, Маэдрос занял его место. Перехватил холодную ладонь — и понял, что Куруфин сейчас очень далеко. Его дом души, его оболочка перед ними — жива, но пуста.

— Ешь, — Маглор поднялся следом, неся блюдо со свёрнутыми жёлтыми лепешками. — И вы двое тоже.

— Когда это случилось?

— Здесь. В дороге казалось, все хорошо, — Карантир говорил отрывисто и смотрел в сторону.

— Все лучше, чем могло быть, — сказал Маэдрос твердо, обводя взглядом всех. — Спите. Я беру эту стражу, Маглор следующую.

Келегорм приподнялся на соседней лежанке, он раскраснелся от лихорадки, глаза его блестели:

— Мы должны его спасти!

— И сделаем для этого все возможное, — Амрод надавил брату на здоровое плечо своей здоровой рукой. — Лежи, глупец! Ты нам здорово поможешь, если побережешь себя сам!

— Вот и вернулись с победой — и в дом целителей… — снова бросил мрачный Карантир.

— Все могло быть куда хуже, — отозвался Маглор. — Мы могли просто уехать отсюда — и сразиться с тем же отрядом без подготовки, без помощи и в случайном месте.

— Или… Нет? Ты стал провидцем, пока жил в одиночку?

— Нет, я немного узнал людей за это время.

— Теперь ты старший, — Амрод усмехнулся устало и бледно. — И все же снова пошел с нами, хоть и не был согласен.

— Разве я мог не пойти?

И стало тихо-тихо.

Они долго молчали в этой тишине, едва тронутой их дыханием. Горела свеча, отбрасывая их тени на потолок.

— Вот прошло три дня, — сказал в тишине Карантир. — И никто из нас не вспомнил напутствия.

— Слишком занятые дни, — возразил Маэдрос.

— Раньше мы всегда помнили главное, — Карантир повысил голос. — Помнили цель, за которую мы сражаемся!

— Раньше нам было за что биться и за что умирать, — сказал Амрод. — Майтимо, ты уверен, что мы не лжем себе? Может быть, нам вовсе не сказали, зачем мы тут?

Вопрос повис в тяжелом, спертом воздухе маленькой комнаты. Тени на стенах, казалось, приближались — вот-вот укутают их, чтобы отнести назад, туда, откуда они так недавно пришли.

— Курво ведь был прав тогда, спрашивая, зачем это все, — добавил Амрод. — У нас нет цели. Какая бессмыслица — тратить новую жизнь на стычки с разбойниками! Зачем это делать? За что биться и за что умирать, теряя нас одного за другим?

— Значит, и нечего вспоминать! — воскликнул Келегорм, и снова сел — и вновь Амрод с трудом заставил его лечь, надавив рукой на плечо. — Зачем помнить слова наших сторожей? Проживем без их указаний!

— Да лежи ты, чудовище!..

Кувшин с водой тоже стоял на столе, и Маглор жадно выпил несколько глотков прямо из него.

— За что биться и за что умирать… — повторил он, усмехаясь. — Спроси меня, братец, зачем пить, есть и дышать. Зачем слышать, как бьётся свое и чужое сердце… Для жизни мне не нужна причина.

— И для смерти? — усмехнулся бледный Амрод.

— Я его не отпускал, — отрезал Маэдрос. Сердце билось яростно, как в бою, только сражался он теперь с собственным телом, заставляя его снова и снова отдавать жизненные силы.

— А если мы его не вытянем? — голос Карантира сделался сухим и совсем чужим.

— Замолчи! — попытался крикнуть Келегорм,

но голос сорвался. А Карантир повернулся к нему и повторил вопрос:

— Если Курво умрет, тогда — что?

…Посмотри на него, сказала Маэдросу тень и пустота голосом Куруфина.

Курво лежал рядом, совершенно белый, он был уже далеко отсюда, где-то возле порога, от которого не вернуться, и только его голос звучал в голове Маэдроса — но это говорил не Курво.

Запомни его таким, сказала пустота. Он уходит, уже почти ушел, ведь здесь незачем быть и не за что бороться. Это чужой мир, где вас нет, и вы не нужны. Здесь живут и умирают без смысла и цели, всего лишь за добычу, скот и серебро. Здесь напрасно пролилась ваша кровь и прольется еще. Курво понял это первым, а ты его не послушал. Вот, он ушел, чтобы вы отправились следом за ним. Просто не держи его. Не держи других и себя здесь, со свежей открытой раной. Пусть то, что должно случиться, настанет быстрее…

— Я не дам ему уйти, — сказал Маглор, голосом, каким он командовал бы армией или повелевал тучами. — Никому не позволю. Если мы здесь лишь затем, чтобы не дать друг другу снова потеряться, так тому и быть! Что Стражи мира от нас хотят, почему не говорят с нами прямо, не знаю. Но у меня есть свой ответ!

Он обвел их взглядом.

— И потому я должен вернуть Курво. Мне понадобятся все ваши силы. А когда мы это сделаем, вы все дадите мне одно обещание.

— Какое, Старший?

— Держаться… и остаться живыми.

Снова стало тихо, а пустота второй раз отступила, расточаясь по углам.

— Да, — сказал Маэдрос, прорубая тишину насквозь.

Опустившись на лежанку Куруфина — скрипнули доски, зашуршала набивка сеном — Маглор взял в ладони его вторую руку, бессильную и неподвижную. И тихо запел. Голос его не делался громче, но заполнял всю комнату, и казалось — весь дом до самого основания, до красной земли и красного камня под ней. В песню тоже вплелась и неровная, рассеченная красная земля, бесконечная, уходящая за окоем, и сухой ветер, каменная луна и сменившийся звездный узор, и даже жгучий вкус на губах, живой и едкий вкус этого мира. И на этой земле шестерым отчаянно не хватало одного…

Келегорм подхватил песню первым, неровно и задыхаясь. Они совсем отвыкли от этого — петь вместе, пение осталось там, безумно далеко, за грезой, за пролитой кровью сородичей и за проигранной войной, потому голоса поначалу сочетались плохо. Но Маглор подхватывал их все, вплетая непонятно как в свою тихую песню.

Где-то там, в степи, Амрас у чужого костра вскинул голову, чувствуя неладное — и чуть слышно подхватил напев без слов, не слыша его, но догадываясь, что происходит нечто важное и пугающее.

Свеча, затрещав и задрожав, погасла, но никто этого не заметил.

*

Здесь он был один. Подземелье казалось бесконечным, и он шел, опираясь на стену, блуждал в этих темных ходах, уже не думая о себе — лишь о том, куда убежал вперёд этот глупец. Снова. Это казалось лишним и неправильным, но он был уверен, что Келегорм сделал это ещё раз, и снова приходится его догонять.

Они упустили Свет. Он упустил. Так хотя бы найдет этого глупца, которому ненависть затмила свет.

О, нельзя сказать, что он никогда не поддавался чувствам, вовсе нет. Но чем дальше, тем больше старался держать их в узде. А перед ним разворачивалась картина того, что будет, если не сдержать. Он знал горе потери, он держал его в обе руки, чтобы не мешало — а прямо перед ним глупый брат Келегорм травился своей несвершившейся любовью и своим желанием, словно орочьим ядом, отвержение и поражение бродили внутри него и жгли бесконечно. Он и сам порой проклинал живую память эльфов и завидовал смертным, горе которых утихало со временем и забывалось…

О, как Келегорм ненавидел! Как пьянел от своей ненависти, словно от морозного вина, с наслаждением тонул в ней, как в болоте, лишь изредка поднимая голову над водой. Даже клятва добыть Истинный свет, что сжимала им сердца холодной рукой, не мучила его так…

Как звал Келегорм их в этот поход! Как метко добавлял свои слова к тяжести клятвы на сердце у каждого из шестерых! Каким ядом сочились его слова… Тусклым стал его весёлый брат, погасли его глаза и загорались мрачным огнем лишь тогда, когда он звал их в поход на сородичей, за Истинным Светом.

Туда, где сел на трон сын счастливого соперника.

Как наравне звал их в поход сам Куруфин, напирая на долг и на слово, потому что ничего, кроме долга и слова у них не осталось! А сам он — да что с ним. Не муж и не отец больше. Но все ещё брат и сын своего отца. Все ещё брат этого горячего глупца, убежавшего вперёд среди этих ходов и теней. Ещё раз.

Человек с эльфийского трона бросается в бой с мечом работы гномов, как водится среди серых эльфов. Человек в кожаном жилете и странной шляпе вскидывает оружие, и гладкая стальная трубка плюется железом и смертью. Что было раньше? Что правда, а что почудилось ему? Когда он не успел, в первый раз или во второй?

Или сколько раз он не успел…

Опора сделалась не нужна. Он шел все бодрее, пусть и тени сгущались вокруг — но видел теперь Куруфин ясно. И путь вел его прямо вперёд.

Чем дальше он шел, тем более прояснялись его мысли и возвращалась память. Словно со стороны он заново смотрел на два последних боя, и второй казался нелепым до обидного. Вот так снова привести на смерть своих братьев, и даже без достойной причины, всего лишь в драке с разбойниками из дикой пустыни! И снова бездарно потерять Келегорма, бесполезно растратив при этом собственную жизнь!

Он замер, вспомнив, на что готов был пойти, чтобы уберечь их от новой судьбы, на которую сам их и обрёк. Его речь была обращена к смертным — а увлечь ему удалось лишь собственных братьев. Без цели. Без Истинного Света. На нелепую гибель в красных пустошах, будь они прокляты. И будь прокляты те, кто отправил их туда!

Однажды… Однажды настанет все же это время, когда он сможет увидеть отца. Что он скажет ему? Что не выполнил клятвы вернуть Свет? Что дважды погубил своих братьев напрасно и напрасно рубил сородичей в трижды проклятом лесу? Что был тороплив и бесполезен в том обрывке новой жизни, который ему выпал?

Легче было бы вынести бесчестье, чем это сожаление и эту бесполезность, едкое и жгучее, как кислота, исходящая парами яда в стеклянной посуде.

Он замер. Тени клубились вокруг, скрывая даже стены, и казалось, вокруг лишь бесконечная пустыня, в которой он наедине с собой и этим, что жжет огнем изнутри, отныне и впредь. До самого конца.

Все же Куруфин заставил себя сделать шаг, затем другой. Где-то впереди должен быть глупец Турко… Быть может, он найдет хотя бы его. Где-то впереди остался отец, пусть и недосягаемый. Он доберется, даже если придется идти на ощупь. Даже если бесполезность и бессмысленность прожжет его насквозь и зальёт темную пустошь под ногами.

Слабый свет показался далеко впереди, такой странный и неуместный здесь, как цветок на высохшей до песка и камня земле. Временами доносились удары молота, и это показалось добрым знаком. Красноватый теплый свет мерцал и рос, различаясь тем яснее, чем темнее становилось вокруг. Уже невозможно стало различить землю под ногами. Казалось лишь, что она хрустит и шуршит, бесплодная и сухая. До боли щуря глаза, Куруфин всматривался в это сияние, и чем дольше вглядывался, тем больше различал, хотя еле двигался. Казалось, сияние становится одновременно сильнее, ярче — и все дальше от него.

Это был свет кузнечного горна.

Фигура мужчины с разметавшимися волосами двигалась там, в сердце свечения. Он хватал огонь горстями и придавал некую сложную форму, одному ему понятную, то молотом, то голыми руками. Пока Куруфин смотрел, кузнец завершил работу и отпустил свое создание, позволяя влиться во что-то большее рядом с собой, мерцающее, как Свет из его памяти. Он пытался это рассмотреть, и ему казалось, что он видит очертания неизвестных гор и земель, полускрытых облаками, но огонь кузнечного горна затмевал их, не позволяя разглядеть работу целиком. А кузнец вновь зачерпнул этот огонь, сжал в руках, смял его, будто глину.

— Отец… — слово зашуршало на губах красным песком, сорвалось камнем со склона, полетело птичьими перьями, вспыхнуло алым огнем, потерялось среди пламени горна. Рука кузнеца выхватила этот лоскут огня, стиснула в руке — и, не замедлившись, вплела в работу. Тёплыми яркими искрами оно заиграло среди пламени, которому безжалостно придавали форму.

Окружённый пламенем, Феанор работал, не останавливаясь, захваченный делом целиком и не видя ничего вокруг себя. Как это бывало и раньше, он принадлежал своему делу целиком и без остатка. Неведомый мир поднимался позади него, далёкий и почти скрытый языками пламени.

Невольно Куруфин опустил взгляд на собственные руки, едва различимые среди теней, сжал кулаки. Пусто. И будет пусто вновь, если он двинется вперёд. В его Грезе не было дела. И… Чем дольше он смотрел вперёд, тем больше уверялся, что разделить труд отца не сможет, чем бы он ни был.

Только разделить одиночество глупого, торопливого Турко. Ещё раз. Утешить его рассказом о своем видении.

Он замер посреди темной пустыни, не в силах сдвинуться с места. Тени все кружились, силясь поглотить его, но нестерпимое жжение внутри немного утихло, словно отблеск отцовского горна его согрел. Сжав руки, чтобы хоть немного лучше ощутить себя здесь, Куруфин шагнул вперед с усилием. Казалось, поверхность осталась очень далеко внизу, вязкая, как зимнее болото.

Слабый свет лег из-за его плеча, сплетаясь с отблесками далёкого горна. Медленно и неохотно отодвинулись тени, обнажая далёкую землю. Эта мертвая поверхность просто обязана была оказаться черной — но в луче света показалась красноватой.

В нескольких лучах.

Они сплетались в единый, но Куруфин без труда различал в нем шесть оттенков.

Шесть…

Луч выхватывал все большее полотно земли, покрытой красной пылью, и единственное, что ее нарушало, были его собственные следы. И никаких других.

Шаг назад тоже удалось сделать с трудом. Самый здешний воздух, казалось, стал плотным, и сопротивлялся его движению. И даже дышать словно бы сделалось труднее. Слабо шевельнулось эхо боли, только не в сердце, а ниже.

Шесть.

С трудом переставляя ноги, словно бредя по болоту, и оглядываясь то и дело на теплый свет горна, Куруфин двинулся назад по высвеченной дороге и красной земле. Временами он сжимал кулаки, пытаясь ощутить боль, но отзывалась лишь боль под ребрами, как старая рана.

Или не очень старая.

Ладони болеть отказывались.

В ладонях было слишком пусто. Им отчаянно не хватало… Огня. Или хотя бы молота.

Шесть голосов он услышал намного, намного позже.

*

Отряд горожан Амрас оставил позади, когда после рассвета вышли на тропу, и несколько человек с облегчением высказались на разные лады, что вот, теперь дорога знакома, и домой доберутся без труда. Вот тогда он и погнал свою кобылу. Ей тоже надоело быть медленной, хотелось показать себя, и до города он добрался за примерно стражу, а то и меньше. Влетел на пыльную, утоптанную улицу, едва придержав лошадь, заехал прямо в конюшню. Сполз с седла, поручил кобылу сонному конюху. Ногу жгло огнем, кровь снова сочилась сквозь повязку, и после того, что случилось ночью, сил едва хватало держаться верхом и идти.

— Вы не спешите, они спят ещё, — хозяин сам отчаянно зевал. — Ночью не спали, все говорили…

Лестницу Амрас одолевал, как врага в бою, броском, чувствуя, как сочится кровь из раны. Распахнул дверь, почти упал внутрь.

Они все были здесь, в одной комнате, и старшие оба непробудно спали прямо на дощатом полу. Карантир сидя на полу, привалился к кровати, где неловко скорчился Амрод, оберегая правую руку. Келегорм тяжело дышал, лицо его раскраснелось от лихорадки.

И больше всего Амрас боялся увидеть Куруфина неподвижным и пустым. Дернулся к нему, привалился к лежанке, прислушиваясь к дыханию…

И поймал мутный, рассеянный взгляд Курво. А следом за ним касание мыслей.

«Все здесь?» — очень, очень требовательное касание!

— Все, — Амрас сполз на пол у кровати, привалился к ней, чувствуя, как шуршит под щекой набивка постели.

Он потом их разбудит, вот этих троих на полу, и прогонит в постели за стеной.

Вот только посидит ещё немного…

Хлеб был желтоватый. Но настоящий пышный хлеб, а не лепешки. Круглый и с корочкой по бокам.

Донна немного осунулась после их похода, но при том была бодра, распрямилась, и глаза ее блестели. Вчера она принесла чистого полотна на повязки и без спроса забрала грязное, а сегодня вернула стираное. И хлеб в корзине, ещё теплый. Вряд ли она знала, что у их народа женщины пекут хлеб для близких.

Есть не хотелось, и короткий голод был бы полезнее телу, чтобы раны зажили быстрее. Но устоять Маэдрос не смог — отломил кусок от теплого бока. Корочка захрустела. Хлеб пах иначе, чем в прошлом, и это помогло просто радоваться ему и чувствовать мягкий вкус, а не проваливаться в воспоминания.

Они здесь и сейчас. Жаркий день, несмотря на позднюю осень. Нагретые доски пола пахнут деревом и пылью. Корка свежего хлеба хрустит на зубах, теплый запах печева заполняет все вокруг. Громкие голоса под окнами.

— Как отблагодарить тебя? — Маглор снова возник неожиданно, даже не скрипнула лестница. Он принес ещё два кувшина воды. Намочил кусок ткани и сменил высохший на лбу Куруфина: у того был жар.

— Нам в радость, — сказала она. — На душе легко стало. Что ещё надо, только говорите.

— Время подумать у нас теперь есть, — фыркнул Келегорм. Он тоже раскраснелся — потратил столько сил, что раны теперь заживали медленно и все сочились сукровицей. Сам протер лицо ещё влажной тряпицей.

— Подумать это само собой, — кивнула Донна. — И о том, что теперь есть место, где вы не чужие, тоже подумайте. Вам что на запад, что на восток, все сначала начинать. Так почему бы и не здесь? Приглядитесь, опять же, к жизни здешней, — добавила многозначительно.

Маэдрос вспомнил карты обширных земель в книге, что он спас из пещерного дома. В них была на нескольких листах изображена вся страна, куда они попали — от одного океана и до другого. Территория Аризона, где они находились, казалось, была дальше всех от населенных земель — обширная, рассеченная реками сухая земля, к западу — плоская и пустынная до самых приморских хребтов, где отмечены были россыпью несколько городов, и подписано «Калифорния»; к северу — изрезанная каньонами и горными системами. Только на востоке, за степями и широкой рекой, карта показывала обширные населенные пространства — то самое Восточное побережье. И все это находилось невероятно далеко, в тысяче миль отсюда и далее. Оставалось лишь уточнить, насколько.

— Далеко вы отовсюду, — вступил Маглор.- Ты говорила, что через вас идут переселенцы на запад. Сколько им ехать?

— До Калифорнии восемьсот миль, а лошадь, если что, делает шагом четыре мили в час, — сказала Донна. — По прямой добирались бы за три недели. Но на запад дорог нет, надо пересечь горы на юг, спуститься и идти южной дорогой через пустыню. Как вы сами-то пришли?

— А что же ты теперь? — спросил Маэдрос вместо ответа.

— Мне одной на ферме нелегко. То ли зазвать Нэн к себе и вдвоем управляться, то ли наоборот, остаться у нее здесь. Сдать бы ферму хорошим людям… — она посмотрела на Маэдроса прямо и строго, словно оценивая. — Конечно, если нет, то я всегда могу продать ее Берту, все равно не пропаду.

— Благодарю, — сказал Маэдрос серьезно. Донна была не первой, кто интересовался их замыслами на будущее, но она первая почти открыто предложила им остаться.

Что же, об этом стоило поразмыслить.

Снова заскрипела лестница, и Старая Нэн ввалилась в дверь, тоже с корзиной в руке. От нее шел запах другой выпечки, похожий на медовую. Повязка на голове Нэн топорщилась и просила перемены, но настойчивую женщину это не смущало.

— Пит вам тут белых сладких булочек передает, — она радостно грохнула корзину на маленький стол. — А точнее, жена ему велела передать и не жадничать. Как поживают мои прекрасные юные кавалеры? Только посмейте умереть, я буду рыдать и целовать ваши хладные лица в гробах!

— В гробу — все, что угодно, — согласился Келегорм, блеснув зубами. Нэн захохотала, Амрод зафыркал и даже Куруфин улыбнулся, но осекся, зажимая рану ладонью.

— В городе, когда не про выборы и не про делёж денег спорят, то говорят только про вас, — радостно продолжала Нэн, выкладывая все новые свёртки из корзины. От них пахло то копчёным, то жареным мясом, и она приговаривала, раскладывая их — это от почтмейстерши, а это от дочери пастора, а это Ханна своими руками делала.

— Весь город гадает, кто вы такие, — рассказывала она дальше без церемоний. Кто говорит, из Бостона, кто — из Канады. Родители у вас то ли из Британии, то ли из индейцев. И сами вы не то против индейцев воевали, не то вместе с индейцами. Шон думает, что вы были в кавалерии, раз саблями машете. Рассказали бы, утолили любопытство. Расскажете? — она посмотрела на них испытующе. — Ну, так и думала, что нет. Мало кто, возвращаясь с золотом из Калифорнии, рассказывает, как его добыл — много на свете завистливых. Я думаю, это Энди донес Биллу, что вы золото меняли, и Билл не выпустил бы вас живыми.

— Может быть, мы и правда едем с запада с золотом, — улыбнулся Маглор.

— А еще кое-кто считает, что золото совсем не из Калифорнии, потому что там уже все вымыли. А добыли его вы по дороге у кого-то еще.

— Выбирай — не хочу, — Донна коротко засмеялась.

— Но я в это не верю, так и знайте! — воскликнула Нэн.

— Мы не будем спорить с такими проницательными людьми, — заверил ее Маглор, прежде чем старший брат сказал хоть что-то. — Хотя не согласимся с тем, что кого-то грабили.

— Это я передам! — обрадовалась Нэн. — Главное, не спорить, а только немного поправить!

— Лежачим сладости — по одному клочку, — невозмутимо определил Маглор. Забрал несколько плюшек и ушел за стену.

*

Осень — лучшее время для караванов переселенцев в Калифорнию. Уже не так невыносимо жарко, как летом, когда пересыхают источники, и можно погибнуть от жажды по дороге; еще не так холодно, чтобы в горах выпал снег, непроходимый для повозок. Большинство переселенцев ставили тенты за окраиной города и берегли каждый цент, но нередко находились и люди, готовые заплатить — по желанию или по нужде — за право поспать под крышей на настоящей постели и получить утром готовую еду. А сейчас две лучшие комнаты были заняты. Но Финниган, чья деловая часть то и дело спрашивала, не взять ли наконец с их деньги за постой, они ведь не бедняки, этим утром опять сказал ей — не в этот раз. Грабители они там или нет, убийцы или нет, но люди, которые избавили эту дыру от Билла, заслуживают хотя бы того, чтобы спокойно полечить свои раны.

И потому переселенец с семьёй получил сегодня комнату поплоше в задней части дома.

Эти два дня в салуне пили в основном кофе, зато дымили так, что приходилось открывать все окна и двери. Серебро из логова Билла чуть не перессорило всех — ещё вернее выборов! К тому же Донна подлила масла в огонь, предложив не делить их, а потратить на нужды города. К ней прислушались, и это лишь усилило споры. После всего остались груды окурков и горы немытой посуды. Такова, будь она неладна, оборотная сторона важных дел.

И все же на душе сделалось легче намного. Казалось, посуда теперь отмывалась быстрее, а ведра помоев весили меньше.

Лестница наверх заскрипела — это Мэглор снова спускался за водой. Единственный невредимый из всех, он теперь без лишних слов таскал наверх кувшины воды, стирал братьям одежду и выносил через заднюю дверь ночные вазы, словно это было для него таким же обычным делом, как резать бандитов. Впрочем, Финниган уже сомневался, верно ли помнит, каким увидел этого Мэглора в первый раз, и правда ли у него так жутко горели глаза. Теперь он казался обыкновеннее, и даже его высокий рост почему-то перестал выделяться.

— Все ли в порядке у ваших братьев, мистер Фэйнор?

— Да, насколько возможно, — ответил ему Мэглор с тем спокойствием, за которым могло скрываться все что угодно.

— Надеюсь, наши спорщики вам не мешали. Озадачили вы людей с этим серебром, вчера из-за него едва драка не случилась.

— Да они задохнутся в дыму быстрее, чем погибнут в драке, — усмехнулся Мэглор.

— Увы, здесь курят все, кроме пастора. Но я же дал вам доски, закрыть лестницу!

— И я очень благодарен.

Финниган налил ему жидкого кофе. Кормить гостей особо не приходилось — поначалу раненые ничего не ели, а теперь к ним несколько раз в день ходили женщины с хлебом и мясом в корзинах. Только после той странной ночи Мэглор в одиночку расправился с половиной котелка тушеных бобов с мясом.

— О своей доле не беспокойтесь, — заверил Финниган, — Хью уже отсчитал треть и положил в отдельный сейф. Заберёте, когда пожелаете, хоть прямо сейчас.

— Я тоже предпочту, чтобы серебро лежало в безопасности за тяжёлой дверью, а не под дощатой кроватью, — кивнул Мэглор из-за кружки с кофе.

Разговор не складывался, и Финниган решил зайти с другой стороны.

— Скажите, мистер Фэйнор, почему вы отказались от помощи доктора? Он готов был не брать денег. Неужели из-за немытых рук?

— Он помог. Я взял его настой для примочек. Да, Пол, из-за немытых рук. Удивляюсь, что этот доктор, искусный в обращении с ранами, не знает такой простой и важной вещи. Чистота рук, инструментов и очищение раны спасает жизни даже вернее многих целителей.

— И вы делаете все сами, и не спите толком. Разве это поможет восстановиться? — сказал Финниган нарочно ворчливо. — Особенно в первую ночь. Не знаю, что у вас происходило, но я с середины ночи спать не мог. Закрываю глаза — и слышу то ли голоса, то ли пение, и какие-то темные пустоши перед глазами встают — словно дьявольский морок. Я еще той ночью встал, молитву прочел… выпил немного, для успокоения.

— Ночь и вправду была тяжёлой.

— Может быть, надо было Билла с бандитами похоронить по-христиански. Пастор говорил. Все-таки люди.

— Увы, не могу здесь ничего советовать.

Кажется, говорить про странности Фэйнору не хотелось. И не только про странности. Но Финниган решил сделать еще одну попытку.

— Донна все повторяет — это чудо, что вы появились, и что все остались живы. А в городе теперь все гадают, кто вы да откуда, и куда потом направитесь. То, говорят, вас индейцы растили, а может быть, вы дети английского лорда и индейской принцессы. Или банда с калифорнийских золотых приисков. Много ли вы видели людей, которые с золотом из Калифорнии едут на восток через пустыню? Все на запад, и чаще без денег.

— А часто ли здесь бывают люди, которые не хотят о себе говорить?

Попытка не удалась.

Но опустевшую кружку Финниган снова наполнил щедро.

— Часто, конечно. Все больше на запад идут, начинать новую жизнь. Одни едут за мечтой о ферме и доме, другие за богатством, третьи от неправедной жизни и совершенных преступлений. Я и сам хотел в Калифорнию, пока ногу не повредил и здесь не остался, — Финниган сделал паузу, но Мэглор продолжал слушать, ничего не отвечая, и он продолжил. — Я так думаю, мистер Фэйнор, каждый заслуживает шанса начать жизнь заново. Хоть сын британского лорда, хоть каторжник и убийца… А люди, которые не побоялись выйти против банды — тем более. Поверьте, мистер Фэйнор, вам здесь рады. Только сами понимаете, горожанам болтать не запретишь.

— Зачем запрещать? Люди сами все придумают и решат, — кивнул Мэглор.

— Смотрите, разнесут еще слухи. Я уверен, что Билл купился именно на ваше золото, спорю хоть на двадцать долларов. Как бы кто ещё не захотел попробовать удачу. Если хотите куда двинуть дальше, держите ухо востро, — Финниган почувствовал себя великим знатоком местных дел, который поучает новичка, и от этого сделалось особенно приятно.

— Мы не знаем, куда нам ехать, — сказал Мэглор спокойно, словно не в первый раз. — Теперь у нас невольно есть время подумать.

— И люди, которые вам благодарны. Тут некоторые предлагали вашего старшего выдвинуть в мэры, — Финниган сейчас шутил только наполовину.

— Я спрошу его, — Мэглор улыбнулся тоже.

— Только пусть до послезавтра решает, а то опоздает к выборам!

— Договорились.

— Я могу ещё что-то для вас сделать? — рубанул Финниган. — Очень вам признателен, что билловы парни освободили мой салун от своего присутствия.

— И больше не ломают вам столы, — гость пил жидкий напиток с таким наслаждением, словно это был лучший испанский кофе с дорогим виски. — Все хотел спросить. Кто в городе умеет играть на этом инструменте? И может научить меня?

— На рояле? Некоторые женщины умеют… жена почтмейстера играет, и миссис Харрис, и Бекки… А лучше всего попросить Эдит Томпсон, дочь пастора. У нее целая нотная библиотека есть, с разными мелодиями…

Казалось, при этих словах глаза у Мэглора засверкали. Он оставил кружку и подсел к роялю снова. Открыл крышку, огладил клавиши пальцами и осторожно прошёлся по клавиатуре, с низких нот до высоких. Задумался.

Финниган ушел домыть стаканы, и сквозь плеск воды до него все доносились звуки рояля, задумчивые и неровные.

*

— Полдня пути туда и чуть больше обратно.

Они все время собирались в комнате, где лежал Куруфин, чтобы брат мог слышать и чувствовать их, даже если сам он пребывал в забытьи. Келегорму было лучше, он даже сидел, опираясь на подушку, и листал книгу карт одной рукой.

Когда они уяснили, сколько составляет миля, все стало понятно. Горная страна на юге оказалась намного больше, чем они первоначально думали. Горожане упоминали, что там есть лес и достаточно дичи — но встречаются и лесные жители, весьма опасные.

— Тебе проще всех, — сказал Карантир.

— Не только ему, — возразил Амрод. — Нам тоже. Это ты не сможешь найти, с кого брать пошлины за караваны. Они здесь неплохо охраняют себя сами.

Карантир фыркнул.

— Это не моя земля. Здесь говорят «моя земля» только про поля и пастбища. Значит, найдем другой источник дохода.

— Надо изучить эту землю и здешнюю жизнь, — Амрас набросил на Куруфина одеяло — того знобило. — Понять, кто правители и где они. И что здесь происходит между новыми и прежними жителями. Узнать другие языки. Привыкнуть к их оружию.

— Какая глупость — изучать здешнюю жизнь из поселения среди пустошей, — фыркнул теперь Амрод. — Добрались бы хоть до лесов!

— Я доберусь, — заверил Келегорм. Захлопнул нетерпеливо книгу. — На стене внизу висят оленьи рога. Я поеду в горы и проверю, каково там с охотой. Без дичи не останемся.

— Ты знаешь мое мнение, Морьо, — сказал Амрод. — Лучше жить в лесах, чем в людском поселке.

— Может быть, лучше наоборот — направиться в крупный город, — теперь Карантир сосредоточенно листал карты, всматриваясь в рисунки и подписи. На картах извивались реки, затененными контурами показывались горы, и между ними тут и там были нарисованы поселения и дороги между ними.

— В большой людской город? В толчею, пыль и суету, как в стойбищах? Зачем?

— Если это страна торговцев и искателей богатств, то дела в ней делаются в городах.

— Сначала бы разобраться, как в ней вообще делаются дела, Морьо. Забыл, как тебя надували гномские купцы, когда ты только начинал торговать?

— Ты прав в том, что надо понять их образ мыслей, это важнее, чем языки и охотничьи угодья, — Карантир не отреагировал на колкость Амрода, задумавшись.

— Они сами здесь недавно, — напомнил Маэдрос. — Переселенцы или потомки переселенцев.

— Кочевой народ? — спросил Амрод.

— Не совсем так, — Карантир перелистнул в конец книги и постучал пальцем, указывая мелкие надписи на странице. — Смотри. Тысячи книг. Тысячи их одинаково оттиснуты изготовителем на бумаге. Где-то на востоке живут тысячи людей, готовых купить карты страны, чтобы сняться с места и искать новую жизнь. И еще многие тысячи прибывают через океан с востока. Что их гонит, какая сила или опасность? Что заставляет людей идти через пустыню на побережье? Неужели только богатство и золото?

— Может быть, бедность в их землях на востоке, — сказал Маглор от двери. — Может быть, там нехватка земель и мест, где жить. Или их правители деспотичны и отбирают слишком многое. Мне не слишком нравится это место, но нам нужно знать намного больше. И не только расспросами тех, кому доверяем.

— Книги, — Курво говорил ещё совсем тихо. — Нужно больше.

— Любой свиток и любая книга скажут больше, чем только ее содержание, — Карантир снова отыскал листы, на которых была подпись «территория Аризона». Пунктирная линия отделяла ее от другой земли с подписью «Калифорния». — Заметил ли кто-нибудь различие этой земли от других? — теперь Карантир упёр палец в слово «территория».

— Другие земли поделены на некие «государства», и объединены в союз. Но мы не в государстве, а на земле, которую называют «территория». Это имеет значение, пусть мы его и не знаем, — сказал Маэдрос медленно. — И помнишь разговор перед отъездом? Жители пытались позвать помощь, но от них отмахнулись. Они никому не интересны.

— Итак, мы на земле, которая не интересна правителям на востоке и никому не принадлежит… — Карантир засмеялся, оскалившись. — Не видишь ли ты в этом… Возможность, Майтимо? Особенно сейчас, когда люди за окнами, не скрываясь, обсуждают, не звать ли тебя управлять ими? Не ты ли говорил в этих самых стенах про достойное место для нас?

Маэдрос выпрямился, сидя, кровать жалобно заскрипела под ним.

— Мы только что рассуждали, как нам не хватает знаний. А ты предлагаешь мне руководить людьми.

— Знания получают во время работы, — отмахнулся Карантир, и близнецы согласно улыбнулись.

— И не забывай, мы здесь не собираемся вести войну.

— Нас уже не спросили, Майтимо. Мы только вышли из первого боя, и кто знает, что будет потом? Это и без Врага немирная земля. Пришлые люди теснят местных и захватывают их земли — им ничто не мешает вести себя так друг с другом, — Карантир обвиняюще ткнул в сторону стен, на которых развесили ружья. — Они умеют воевать, Майтимо. Умеют и, похоже, любят.

— Вернись назад, Морьо. Ты говорил о знаниях. Нам нужны они в первую очередь.

— Но разве этот городок не может стать первой твоей ступенью к достойному положению?

— Займи эту ступень сам, если готов, — Маэдрос усмехнулся, Карантир хмыкнул. По его лицу не было заметно, что он жаждет управлять городком в степи. — Или это слишком мало для тебя?

— Не я вел отряд.

— Чего ты хочешь, Морьо? Для себя, а не для достойного положения?

— Мне нужны знания. И средства — для нас всех. Но…

— Мне тоже. А ещё я подумал и считаю — мне нужен дом для нас. Хоть на время. И земля, над которой нет лишней власти, подойдёт для него лучше всего.

— Может быть, она дожидалась нас? — спросил Амрод в пространство.

— Может быть, тебя ждут леса на западе или горы на юге, — вступил Маглор.

— Беру! А ты?

— Когда это я хотел править?

— У тебя прекрасно получалось править, — встрял Келегорм, усмехаясь. — А теперь отказываешься? Непоследовательно!

— Неосторожно так говорить тому, кто носит тебе блюдо с едой. Оно прекрасно наденется на твою горячую голову.

— Курво.

Куруфин поднял блестящие от жара глаза.

— Что ты хочешь для себя?

— Дело, — прошептал он.

— Не положение? Не власть?

— Над людьми? Зачем?

Куруфин отвернулся.

— Что-то знакомое в этом всем есть, — Маглор не переменил положения, так и стоял неподвижно в дверном проёме. — Новая земля. Ее жители. Новые языки. Новые союзники. Ещё раз. Сначала.

— Не слишком хочется повторять, — прервал его Маэдрос.

— Придется повторить. Самое главное теперь — не отпускать тебя одного на переговоры.

— Можно я надеру тебе уши?

— Нельзя, — отрезал Маглор, — я тебе как целитель запрещаю нагрузки.

— Я помогу! — вскинулся Карантир.

— Я с тебя плату возьму за лечение. Тройную.

— Ты в драконьей пещере, что ли, прожил без нас? Златоящерица!

— Хуже!

Лестница неуверенно заскрипела нижними ступенями. У них, на слух Маэдроса, был особенно резкий и высокий звук, словно лестница стояла на страже имущества и жизни постояльцев.

Две девушки подошли к двери, и Маглор сдвинулся, освобождая им путь. Первой была Ханна, а второй — одна из чернокосых девушек, одетая в длинное и пёстрое платье. В руках у нее был полотняный мешочек, и держалась она теперь очень прямо.

— Мама говорит, у вашего брата лихорадка. Вот, Цветок-на-камнях собрала траву, ее настой успокаивает и смягчает жар, — сказала Ханна строго. Она казалась свободнее и спокойнее теперь.

— Скажи, мы очень благодарны, — сказал Маэдрос. — И если кто-то попробует помешать вам вернуться домой, или захочет оскорбить вас, тут же сообщите нам.

Девушка посмотрела на Амрода — прямо и хмуро, словно ожидая чего-то. А не дождавшись, отвернулась. Сунув мешочек в руки Маглора, она повернулась и сбежала по лестнице под жалобные скрипы. Ханна сдержанно кивнула и поспешила за ней.

— Сейчас сделаю отвар, — Маглор высыпал на ладонь немного смятых плотных листьев, принюхался. — Бедная девочка, она первая, но совсем не последняя…

Амрод вскинул голову с недоумением — и резко помрачнел.

В комнате запахло жаркой степью и соком зелени.

*

Он привык терпеть. Пришлось научиться. Но сейчас терпения едва хватает. Камень жжется… все время. Через ткань. Через одежду. Через перчатку. Если положить его в правую руку и сжать стальные пальцы, приходит облегчение. Ненадолго: вскоре стальная рука начинает жечь культю. Как сейчас.

По лицу Маглора текут капли пота. Он тоже ещё терпит.

Это Маэдрос привел его сюда. Дал ему эту боль. Мог бы прийти один. Но казалось, судьба указывает дорогу. Два камня — два брата. А привела дорога сюда. Никуда она не привела.

Земля вздрагивает под ногами. Все отступают на юг. Только им больше некуда. Верность привела их сюда. Верность и клятва, которую не отменить. И все напрасно.

Отец, удержал бы ты их? В тех руках, которыми сделал?

На этот свет можно смотреть неотрывно. Он как вода для жаждущего. И вот он не отводит глаза, но не может насытиться.

Маглор был прав. Маглор просил остановиться. Но он одолел в споре. Повел его за собой снова. Он снова взял его, Маглора, доверие, и опять залил его кровью сородичей.

…Эти глупцы могли отойти. Он предупредил. Но каждый связан своим словом. Своей клятвой. Одни исполняют приказ и охраняют сокровище. Другие исполняют Клятву и добывают его.

Но ведь можно было прийти одному. Взять на себя. Маглор ведь просил остановиться. Можно было позволить остановиться хотя бы ему.

Железная рука накаляется все больше, но ещё можно терпеть.

Они севернее лагеря, зашли уже далеко. Никто не преследует их. А было бы легче. Ярость боя бодрит.

Клятва исполнена, думает он, снова погружаясь в этот свет и пытаясь найти в нем спокойствие и радость. Но боль все сильнее. Он разрывается надвое: часть его радуется, позволяя себе утешаться Истинным Светом. А другая часть терпит растущую боль.

Свет не желает быть в его руках. Теперь.

Он высвечивает все вокруг. Каждую складку земли. Каждую трещину. Каждую выбоину на железной руке. Пальцы ее скрипят, когда смыкаются на сияющем Камне.

Кровь все сильнее бьётся в висках. Свет отвергает их руки. Все бессмысленно.

Маглор рядом с ним забывается коротким сном. И даже во сне сжимает руку. Камень просвечивает сквозь обрывок плаща.

Свет не даёт покоя. Проходит сквозь него, как вода сквозь трещины. Тонет на дне глаз.

Хочется кричать от ярости.

Мы все сделали правильно, разве нет? Мы исполнили Клятву, ведь так? Мы должны были. После всего, что сделали. После всех убитых в Дориате и в Гаванях Сириона. После всех потерянных братьев.

Внутри кто-то словно топает ногами. Маленький и злой. Проклятые Валар, кричит он. Заворожили Свет! Заколдовали Камни! Мы все сделали правильно! Мы все сделали! Он наш! Почему так больно? Почему? Проклятые Валар! Проклятый Моргот!

Он-снаружи просто смотрит.

Он не бьёт кулаком по земле и не кричит. Не надо будить Маглора.

Просто встаёт и тихо идёт прочь.

Он, Маэдрос, уже принес брату все несчастья, какие мог. Уводил за собой раз за разом. И в этот последний… Он будет последним.

Земля покрыта трещинами. Из них идёт вонючий дым. Дышать становится труднее. Мысли путаются. Лишь одна стучит, как колокол и все время с ним.

Все было напрасно.

Мысленный крик Маглора застигает его среди дымов. В голове чуть проясняется. Дышать трудно. Запах серы заполняет все вокруг, глаза слезятся.

«Не ходи за мной. Больше не ходи, — приказывает он. — Не смей. Я уже завел тебя. Не ходи за мной».

Свет Камня пробивается сквозь дым и вонь. Сливается с алым сиянием впереди. Оно рвется из трещин в земле — огромных разрывов, не похожих на прежние.

Жжет руку Свет.

Жжет земля сквозь подошвы сапог.

«Не ходи за мной».

Он закрывает спутанные мысли намертво. Дым жжет горло. Выворачивает лёгкие кашлем.

Край земли все ближе.

Свет Истинный и подземный чудесно сливаются между собой…

… Маэдрос открыл глаза. Он больше не был там целиком, как в грёзах. Не задыхался и не рассыпались его мысли. Не отстранялся в последний миг.

Казалось, он смотрел со стороны на то, что было однажды. Память не жгла его огнем, не врывалась в легкие дымом, не охватывала со всех сторон. Он больше не тонул в ней. Он здесь. Она там. Она есть.

Часть мира, вздрогнув, заняла причитающееся ей место. Перестала быть выжженной дырой, пробитой внутри. Сделалась мозаикой, гобеленом на стенах покоев мертвых.

Он мог коснуться ее — но по своей воле. Не по ее.

Привычно и успокаивающе ныла рана в бедре, и он переложил ногу поудобнее. Снова ощутил шуршание соломы под покрывалом и прикосновение грубой ткани к коже.

Маглор стоял к нему спиной у кровати Курво и осторожно поил брата настоем. Непривычный запах чуть щекотал нос. Оба окна были подняты, и небо за ними светлело.

— Я здесь, — откликнулся Маглор, не оборачиваясь.

— И я здесь, — согласился Маэдрос.

Эпилог

К ним пришли на следующий день после выборов мэра. Странно темнокожий и курчавый, словно ягненок, мужчина, которого здесь не видели среди посетителей, сообщил, что «уважаемого мистера Фэйнора-старшего» приглашает к себе на обед «уважаемый мистер Роберт Джонсон, новый мэр». Пришлось даже переспросить, потому что Маэдрос ещё не привык к местной манере сокращать имена.

Было бы неплохо найти трость, и Финниган даже предложил ему свою собственную, но та оказалась слишком короткой. Дойду, решил он. Зато в его седельных сумках нашлась чистая красная рубашка, а мальчик-слуга почистил кожаный плащ, хоть и не сумел заделать дыры. Одевшись и не без труда спустившись вниз, Маэдрос отправился на несомненные переговоры.

Правда, Карантир хотел идти с ним, ворча, что Старший всегда был слишком прямолинеен, может не услышать вторых смыслов речи и проторговаться.

Маэдрос пригрозил привязать его к кровати и обещал честно искать вторые смыслы везде, где будут хотя бы первые.

Нога болела, походка вышла медленная и тяжёлая. Глазели на его проход всего-то с одного конца улицы на другой, кажется, все жители этой улицы. То есть, половина горожан. Вслед ему доносилось посвистывание — Амрас от скуки вырезал для брата свистульку из дерева, и Амрод управлялся с нею здоровой рукой.

Дом Берта, наверное, считался здесь богатым, в нем был второй этаж и большой навес на столбах перед входом. Возможно, для более обжитых мест это обычный дом. Однажды они это выяснят. Пока оставалось надеяться, что есть в этой стране и менее грустные города.

Тот самый темнокожий парень распахнул перед гостем дощатую дверь. К счастью, гостей здесь принимали на первом этаже, и мучить ногу лестницей повторно не пришлось.

Большую часть первого этажа занимала единственная зала с большим камином из дикого камня. Украшали ее шкуры, черепа зверей и несколько шкафов, где словно бы напоказ выставлялись красивая посуда и даже, как с интересом заметил Маэдрос, книги, бережно укрытые за стеклянными дверцами. В остальном это был очень простой деревянный дом на опорных столбах.

За круглым столом в середине залы сидел не только хозяин. Второе кресло занимал человек, которого представили «мистер Риверс»: невесёлый и сутулый, словно он пытался сделаться меньше ростом. Он стоял среди тех, кто призывал их уехать, вспомнил Маэдрос. И не был в городском отряде. А ещё он оделся не хуже хозяина.

На третьем месте сидел длиннорукий Хью Грант в своем темном костюме и жилете под ним. Он был очень выносливым человеком, если носил все это в жару и терпел!

Слуга предложил низкое кресло, обитое полосатой тканью. Вставать будет неудобно, подумал Маэдрос, садясь и неловко вытягивая перевязанную ногу. Привычно поправил нож на боку.

Все тот же темнокожий слуга расставил на столе несколько низких и широких чашек с очень тонкими стенками, водрузил круглый металлический сосуд с сильно пахнущим кофе и разлил напиток.

— Как здоровье ваших братьев, ээ, мистер Фэйнор? — осведомился Берт несколько натужно вежливым голосом.

— Я думаю, ты знаешь. Умирать не собираются, — сказал Маэдрос. — Я плохо умею вести вежливые разговоры вокруг и около, особенно с теми, кто был моим боевым товарищем, пусть и недолго.

Берт рассмеялся с облегчением. Видимо, ему тоже не слишком нравились разговоры по здешним правилам приличия. Риверс, напротив, помрачнел ещё больше. Впрочем, когда тот взял чашку пальцами за тонкую ручку и отпил ароматный отвар, рука его не дрожала.

Кофе здесь оказался очень густым и терпким, даже горьким. И в этом было свое странное удовольствие.

— Раз уж мы с вами побывали боевыми товарищами, — заговорил снова Берт, — я хотел бы поинтересоваться, что у вас за планы на будущее, мистер…

— Майтимо. А мне показалось, ты — и не столько ты — хочешь узнать, не буду ли я мстить.

Риверс поднял глаза и напрягся.

— Вы прямолинейны, как карабин, мистер Фэйнор, — сказал он.

— У меня хорошая память. Ты стоял позади Уайлдера, среди мужчин, которые требовали от нас убираться прочь. Теперь ответь, почему.

— Потому что Билл перед этим сидел в моем доме со своими людьми, — бухнул Риверс. — У меня сын. Он приказал помочь Уайлдеру. Речи про убийство не было. Я с парнями помог.

— Значит, это правда, и Уайлдер исполнял приказы Билла. И не только он.

Риверс посмотрел на Берта.

— Да, он оказался человеком Билла. Шерифа мы вышвырнули, и он поспешно уехал, — вступил тот. — Но Тэд Риверс один из нас. Из основателей этого города.

— Он вам не чужой, — кивнул Маэдрос. — А ещё он богат по здешним меркам. И что же вы хотите от меня?

— Узнать, что хотели бы вы, прямолинейный мистер Фэйнор. Или ваши пострадавшие братья, которым предстоит долго лечиться, — Хью Грант был сосредоточен, будто деньги считал. Собственно, ведь и считал.

Маэдрос задумчиво кивнул.

— Помощь нужна не только нам. Пострадали Нэн, Ханна и девушка из пайуте. Лекарь навещал их, и надеюсь, он мыл руки перед тем, как работать.

Тэд Риверс даже рукой махнул.

— Можете об этом не беспокоиться.

— Обоим девушкам пайуте нужно вернуться домой.

— Это решается через посредников на торговых постах… — начал Тэд, но Маэдрос повторил с нажимом:

— Мне нужно вернуть их домой.

— Я займусь этим, — заверил Берт, — а Тэд поможет деньгами на дорогу.

— Дальше. Донна потеряла и частично дёшево продала почти весь скот. Она упомянула вскользь и не сказала, кому, но мне запомнилось. Кто-то купил у нее скот и заплатил меньше, чем мог бы.

Теперь отвели глаза уже двое. Хью Грант тоже молчал. У этих людей получалось держать невозмутимые лица ещё лучше, чем у гномов-торговцев.

— Я помогу миссис Диксон, — сдержанно сказал наконец Тэд. — К сожалению, уже не смогу вернуть именно ее коров.

— Вы с ней договоритесь.

— Да, я обещаю. Но что касается вас?..

— Я ещё не знаю, что нам может потребоваться, — признал Маэдрос. — Мы размышляем. И ждём, когда нашему брату станет легче.

— Тэд возьмёт на себя оплату врача, — объявил Берт как о решенном деле. — И если понадобится что-то ещё… в разумных пределах мы готовы оказать другую помощь.

Было интересно, как здесь определяют «разумные пределы», но, пожалуй, это заслуживало отдельного обсуждения. Поэтому Маэдрос просто кивнул и согласился:

— Мы договоримся.

— Рад слышать, — сказал Берт с явным облегчением. Он сделал знак слуге, и тот принес из-за стены блюда с жареным ломтями мясом.

— Видите ли, нам здесь ещё жить, — заговорил Берт, расправившись со своим куском. — Наводить справедливость там, в пустошах, это одно, но здесь, в городе, мы хотели бы жить мирно.

— Жить в мире — именно то, что мы хотели для себя. Попытаться жить спокойно.

Теперь все трое смотрели на Маэдроса очень внимательно.

— О ваших планах мы думали спросить, — сказал осторожно Хью, — но раз уж вы любезно о них заговорили…

— Мы не строили сложных планов. Лишь решили, что устали терять близких. И думали о том, чтобы осесть на свободных землях и жить своим ремеслом.

— Своим ремеслом? — переспросил Риверс с некоторым напряжением. «Ремесло семерых юнцов, уставших воевать…» — его мысль, казалось, прозвучала вслух в тишине.

— Мои средние братья прекрасно работают с металлом, — уточнил Маэдрос после небольшой паузы. — Младшие — с деревом и кожей.

— Вы хотите сказать, Нэн не шутила? Ваш брат Финн и правда грозился сделать настоящее хорошее виски? — в голосе Берта прорезался интерес. — Я решил, она присочинила!

— Нисколько. Она обещала продать свое устройство, если тот займётся. Он тоскует по делу.

— И на что же он способен? — деловито спросил Хью Грант, словно уже готовился оценивать — и даже просить скидку.

Мгновение Маэдрос думал, не снять ли перчатку с железной руки — и не стал. Вместо нее вытащил нож и положил на стол.

При виде витого узора на лезвии и чеканки на рукояти глаза Берта загорелись — знакомо, как у гномов на торгах.

— Не то, чтобы на клинки ручной работы в этих краях было много желающих, но я знаю, кому и где на юге это станет интересно, мистер Фэйнор! Кузнечное дело и виски! Мы можем быть весьма полезны друг другу!

— И обсудим это отдельно.

Берт взмахнул рукой, слуга принес ему из шкафа одну из тех самых бутылок, ловко открыл, расставил стаканы.

— А вы, Майтимо? Что бы вы хотели для себя лично?

Опять придется пить эту гадость, подумал Маэдрос с досадой. Словно у гномов в гостях, и тоже могут обидеться, если отказаться. Карантир ругался, но пил.

Риверс, едва хозяин наполнил его стакан, жадно выпил и жестом попросил ещё.

— Лично мне очень интересен ваш шкаф с книгами. Я буду рад одолжить их для чтения, — сказал Маэдрос. — И если у вас имеется подобный, — обратился он к Риверсу, — тоже.

Берт, не сдержавшись, фыркнул прямо в выпивку, брызги полетели на белую ткань.

— Вы шутите?

— Ничуть.

— У меня почти столько же, — сказал Риверс поспешно. — Что вас интересует?

— Все.

— Боже, Майтимо, я думал, после того побоища вы меня ничем сильнее не удивите! — Берт опрокинул свой стакан виски и крякнул. — Может, вы тоже великий мастер? Ээ, не только художественной резьбы по бандитам, я хотел сказать? То есть, прошу прощения…

Риверс сделал каменное лицо. Ему наверняка рассказали о случившемся в подробностях.

Маэдрос потёр наруч на правом запястье. Беспокойная здешняя жизнь все же больше напоминала ему Долгий мир, чем войну. Славное время надежды на лучшее, когда странствовали с оружием в руках — но редко его применяли… Защищать порой свое жилье ещё не значит — жить на войне.

— Когда-то, — сказал Маэдрос, — я строил дома. Хотелось бы построить ещё один.