Я стоял на палубе «Чайки» у поручня и всматривался в лунный свет, заливший залив, в котором мы стояли на якоре, когда услышал легкий плеск весла.

Это был самый тихий плеск в мире, вкрадчивый, как индеец, и я неподвижно стоял в тишине, ожидая повторения этого звука.

И он раздался – всего лишь звук падающих с поднятого весла капель, и из тени за кормой показалась маленькая шлюпка и подошла к нашему борту.

Я взглянул вдоль поручня и увидел в нескольких шагах туманные очертания вахтенного, внимательного и бдительного; но этот матрос знал, что я здесь, и не окликал загадочную шлюпку внизу.

Со скоростью улитки шлюпка скользила вдоль нашего борта и оказалась сразу подо мной, когда я увидел в лунном свете нечто напоминающее фигуру человека. Потом голос, не громче шума ветра, произнес:

– На палубе!

Здесь я должен сказать, почему меня это удивило; мы простой честный американский торговый корабль, стоящий в домашних водах и без какой-либо загадки или тайны на борту. На берегу в верфи видны шкоды, с которых месяц назад была спущена «Чайка», и в Челси все знали нашу историю почти так же хорошо, как мы сами.

Но наш полуночный гость подошел к нам в манере необъяснимой и загадочной, и я не ответил на его оклик, но спустился по посадочным ступеням и оказался на платформе над самой шлюпкой.

Я увидел и саму шлюпку, очень маленькую и наполовину заполненную водой, ее планшир едва ли на дюйм поднимался над гладкой поверхностью залива. Жалкая посудина вот-вот затонет, но человек в ней сидел, погрузившись в воду, так спокойно и беззаботно, словно никакой опасности нет.

– В чем дело? – строго спросил я.

Человек привстал, шлюпка наклонилась, и оба с легким плеском исчезли под водой; я остался, глядя на расходящиеся круги. Я уже собирался позвать на помощь, как человек вынырнул, рука ухватилась за трос, свисающий с посадочной площадки. Я наклонился, чтобы помочь, и человек начал проворно карабкаться по тросу; я схватил его за воротник и, мокрого и обвисшего, вытащил на площадку.

В это время мне было восемнадцать лет, и, должен признаться, я не так велик по размерам, как мне хотелось бы, но мальчик, которого я вытащил из воды, еще меньше меня. Он смотрел на меня в лунном свете, кашляя, чтобы удалить воду из горла, и я увидел худое, измученное лицо и большие темные глаза, смотревшие на меня с умоляющим выражением.

– Ради бога, кто ты такой, – нетерпеливо спросил я, – и почему ты плыл в этой несчастной шлюпке? Удивительно, как ты успел доплыть, не потонув.

– Да, удивительно, – тихо ответил он. – Вы… вы Сэм Стил, сэр?

– Да.

– Ах, я надеялся, что это будете вы. Могу я подняться на борт, сэр? Мне нужно поговорить с вами.

Я не мог отказать: ведь это означало отправить его в воду залива. К тому же в тоне этого парня было что-то трогательное и искреннее, и я не мог противиться. Я повернулся и поднялся на палубу, и он следовал за мной неслышно, как тень. Поднявшись, я прислонился к поручню и раздраженно спросил:

– Ты не мог подождать и нанести визит утром? И неужели тебе не хватило ума, чтобы понять, что твоя посудина не доплывет?

– Но она доплыла, сэр, и я достиг своей цели, – сказал он. – Я приплыл ночью, чтобы меня не увидели и не схватили.

– О! Значит, ты преступник?

– В некотором смысле, сэр. Я сбежавший юнга.

Это заставило меня рассмеяться. Я начал понимать, и это понимание сняло напряжение и рассеяло жуткое впечатление от происшествия. Сбежавший юнга! Что ж, в этом ничего необычного нет.

– Пойдем в мою каюту, я тебе дам сухую одежду, – сказал я и повернулся от поручня. Парень молча шел за мной, мы миновали каюту дяди Набота, из которой доносился храп, и вошли в мою собственную просторную каюту, где я зажег лампу и закрыл дверь.

– Теперь, – сказал я, доставая из шкафчика кое-что из моей одежды, – снимай эти тряпки, перестанешь стучать зубами.

Он сбросил свою мокрую одежду и надел сухую: мою фланелевую рубашку и синие брюки, толстые носки и туфли. Я подобрал его рваную одежду и презрительно выбросил через окно в море.

– О! – воскликнул он, схватившись за грудь.

– В чем дело? – спросил я.

– Ничего. Я сначала подумал, что вы выбросили портрет моей мамы, но он здесь, все в порядке.

И он нежно погладил себя по груди.

– Есть хочешь? – спросил я.

– Да, сэр, – ответил он, содрогнувшись, как будто только что об этом вспомнил, и я достал из шкафа несколько сухарей и банку сардин и положил перед ним.

Мальчик ел жадно, запивая еду водой из бутылки с раковины. Я подождал, пока он поест, прежде чем расспрашивать. Потом усадил его на свою койку, потому что он казался слабым и все еще немного дрожал, и сказал:

– Теперь рассказывай.

– Я техасец, – медленно начал он, – и жил в Галвестоне. Мои родители умерли, а меня воспитывал дядя, но год назад его застрелили во время беспорядков. Я не жалел его: он никогда не был со мной добр, но, когда он умер, у меня вообще не стало дома. Поэтому я стал юнгой на борту корабля «Гонзалес», который перевозит табак между Галвестоном и Ки Вестом. Я всегда любил море, и это было лучшее, что я смог найти. Капитан Хосе Марроу, наполовину мексиканец и самый жесткий человек в мире. Кода он пьян, он хлестал меня кнутом, а когда трезв – издевался и бил кулаками. Я часто надеялся, что он меня убьет и прекратятся мои мучения. Наконец мы пришли сюда, и позавчера, разгрузившись и собираясь уплыть, он послал меня на берег с поручением. Я улизнул и спрятался на складе леса. Оттуда с груды бревен я мог следить за «Гонзалесом». Но корабль не уплыл, потому что, наверное, Марроу решил отыскать меня. Поэтому я затаился и ждал. Я был уверен, что он меня найдет и вернет. Шлюп еще в заливе, сэр, он всего в четверти мили отсюда.

Вчера вечером на склад за лесом пришли два человека, и я лежал наверху и слушал, что они говорят. Они говорили о «Чайке» и о том, что она плывет в Средиземное море и что это лучший корабль, когда-либо уходивший из этого порта.

– Это верно, парень.

– И они сказали, что капитан Стил – лучший человек в торговом флоте, и из его сына Сэма Стила – это вы, сэр, – выйдет такой же хороший моряк, что он уже побывал во многих приключениях и побывает в других еще до того как станет старше.

Я улыбнулся при этой очевидной грубой лести, и моя улыбка смутила мальчика. Он немного помолчал и продолжил:

– Такого несчастного человека, как я, подобный рассказ заставил поверить, что ваш корабль – это плавучий рай. Я слышал, что не все капитаны так жестоки, как Марроу, поэтому, когда эти люди ушли, я решил разыскать вас и попросить, чтобы меня взяли на борт. Понимаете, Марроу ждет, чтобы вернуть меня на борт, но я скорее умру, чем вернусь на этот ужасный корабль. Если вы возьмете меня, мистер Стил, я буду верным и преданным, я буду работать на вас, как раб. А если не возьмете, что ж, скажите слово, и я прыгну за борт.

– Плавать умеешь?

– Нет.

Я немного подумал.

– Как тебя зовут? – наконец спросил я.

– Джо Херринг.

– Что ж, Джо, должен сказать, что просьба у тебя необычная. Я не капитан «Чайки», я только казначей или, если точнее, секретарь суперкарго мистера Перкинса. Конечно, я владею частью этого корабля и заплатил за это собственными деньгами, но в море это не имеет значения, и капитан Стил – последний в мире человек, который примет сбежавшего члена экипажа другого дружественного корабля. На самом деле твой прежний хозяин сегодня утром приходил на борт и расспрашивал о тебе, и я сам слышал, как капитан Стил сказал, что, если увидит тебя, сообщит капитану Марроу. А он никогда не нарушает свое слово. Понимаешь теперь, в каком ты трудном положении?

– Да, сэр.

Голос его был тихим и полным отчаяния, и он словно сжался беспомощно и безнадежно.

Я внимательней посмотрел на мальчика, и умоляющее выражение худого лица, которое подействовало на меня еще на посадочной площадке, стало еще более убедительным.

– Сколько тебе лет, Джо?

– Пятнадцать, сэр.

Мальчик рослый, но ужасно худой. Каштановые волосы, мокрые и прилипшие к лицу, от природы вьющиеся, густые и приятной текстуры, а темные глаза такие красивые, что могли бы находиться и на лице девушки. Это, а также несомненное мужское достоинство, видное в жалобном выражении, заставило меня прийти на помощь этому мальчику, и уже при этом первом знакомстве я почувствовал, что Джо Херринг станет моим верным помощником и другом.

– Мы отходим в десять утра, а сейчас уже позже полуночи, – задумчиво сказал я.

– Да, сэр. Я уйду, как только вы скажете.

– Но ведь ты не умеешь плавать, Джо.

– Это неважно. Пусть это вас не беспокоит. Если хотите ложиться, – он бросил взгляд на мою приятную каюту, – я найду выход на палубу, и больше обо мне не думайте.

– Хорошо, – кивнул я. – Пожалуй, прямо сейчас и лягу.

Он медленно встал.

– Забирайся на верхнюю койку, Джо, и спи. Завтра нужно будет работать, и ты должен отдохнуть.

Он несколько мгновений смотрел на мое улыбающееся лицо, потом его лицо стало радостным. И он заплакал, как ребенок.

– Не ной! – свирепо сказал я. – Забирайся в койку, но не забудь снять обувь.

Он послушался, всхлипывая, но явно пытаясь подавить слезы. Лишения последних двух дней, когда его, голодного, преследовали, как собаку, конечно, на него подействовали. Когда он забрался наверх, я запер дверь, погасил свет и сам лег и укрылся одеялом.

Через несколько мгновений я услышал, как Джо шевелится. Он наклонился с края койки и сказал:

– Да благословит вас бог, Сэм Стил. Я никогда не забуду, сэр, что вы…

– Заткнись и спи, Джо! – воскликнул я. – Ты достаточно долго уже мешаешь мне спать.

– Да, сэр.

После чего он замолчал.

Те, кто видел отплытие нашей прекрасной новой «Чайки», единогласно признали ее самым нарядным и изящным кораблем, когда-либо плывшим по водам старого залива Челси. Корабль был выкрашен белой краской, и его медные детали блестели, как золото. Он был построен как яхта и очертаниями напоминал самые роскошные корабли, и на его конструирование и оснастку не жалели денег.

Мой отец капитан Стил – один из самых способных и известным моряков западного побережья Америки; он лично руководил строительством «Чайки», наблюдал за каждым шагом в этом строительстве, проверял все дерево, сталь и медь, идущие на стройку, так что ничего не могло быть сделано небрежно или неверно. «Чайка» в длину сто восемьдесят семь футов, в ширину тридцать шесть футов и высотой в двадцать один фут, и ее чистая вместимость четырнадцать сотен. На ней паруса шхуны, потому что капитан Стил верит в парусное судоходство; корабль предназначен для перевозки самых дорогих грузов, но в старом стиле.

Мы с дядей Наботом тоже частично владеем кораблем, наша фирма называется «Стил, Перкинс и Стил»; мы хотели построить современный пароход, но мой отец был категорически против.

– Корабль называется «Чайка», – заявил он, – а чайка без крыльев все равно что поганый заяц; у корабля должны быть крылья, иначе Дик Стил на нем не поплывет.

Мы целое состояние вложили в этот корабль, и дядя Набот, проницательный и опытный торговец, знавший, куда движется мир, и пытавшийся двигаться вместе с ним, не меньше меня хотел сделать наш корабль самым современным. Мы стояли на своем и упрямо спорили с капитаном, пока он не согласился частично уступить и дал согласие на установку вспомогательного оборудования в виде винта, приводимого в движение мощным двигателем, но с условием, что это оборудование будет использоваться только в случае крайней необходимости.

– Это напрасная трата денег и места, – ворчал он, – но раз уж вас не удовлетворяют паруса и снасти, ставьте вашу машину – и будьте прокляты!

Это согласие было достигнуто вскоре после моего возвращения из Панамы, но мы с дядей Наботом заказали оборудование на месяц раньше; мы хотели его установить с самого начала строительства «Чайки», так что на установку дополнительного времени не потребовалось.

По мере моего рассказа вы будете ближе знакомиться с «Чайкой, поэтому сейчас я не стану подробно описывать корабль, добавив только, что он сразу стал предметом зависти и восхищения всех зрителей и гордости и радости троих его владельцев.

Отец плавал сорок лет и в одном из плаваний потерял ногу, поэтому ходил на деревянной ноге. Но он был активен и энергичен, как в молодости, и его огромный опыт оправдывал репутацию самого способного и проницательного моряка во всем торговом флоте. Все знали капитана Стила и уважали его, у меня были все основания гордиться своим отцом. У него были предрассудки, это верно, приобретенные в многочисленных приключениях в разных частях мира, но сердце у него было простое и откровенное, как у ребенка, и мы, знавшие и любившие его, не опасались его упрямого характера.

Набот Перкинс, брат моей покойной матери, по-своему тоже был необычным человеком. Он знал море не хуже моего отца, но гордился тем, что «не сможет провести даже паром», потому что всегда плавал как суперкарго и посвящал свой талант торговле. Он стал одним из моих самых первых и верных друзей, и, хотя в то время, когда спускали на воду «Чайку», я был еще мальчиком, я побывал в нескольких необычных приключениях с чудаковатым и честным дядей Наботом и заработал достаточно средств, которые легли в основание нашей деятельности.

Наша добыча, переведенная в валюту, положила основание строительству нашего нового корабля, в котором мы предполагали продолжить консервативную, степенную карьеру американских торговцев, оставив приключения за собой и удовлетворившись перевозкой из порта в порт товаров, которые нам поручат. Вы услышите, как исполнились наши скромные ожидания.

Большие размеры и прочная конструкция позволят «Чайке» безопасно плавать в любых морях, и задолго до того, как строительство было окончено, нас завалили предложения поставщиков товаров: все хотели договориться с нами и оставить за собой наши услуги.

Дядя Набот, который вел от имени нашей фирмы все такие переговоры, наконец заключил договор с крупным производителем «восточных» ковров из города Джермантаун на перевозку тюков в Сирию торговцам, которые далее развезут этот товар по всей Персии, Турции и Египту; затем этот товар раскупят американские и европейские туристы и увезут домой как подлинное создание восточных ткацких станков.

Мы согласились не столько из-за очень щедрой оплаты, сколько из-за возможности испытать возможности «Чайки»; именно это побудило мистера Перкинса заключить контракт и согласиться на длительное плавание.

– Если «Чайка» благополучно пересечет Атлантический океан и Средиземное море – самые капризные и опасные моря в мире, мы будем знать, на что она способна. К тому же мы получим очень хорошие деньги за перевозку ковров в Сирию, так что плавание выгодно во всех отношениях.

Мой отец согласился с этим. Ему тоже не терпелось испытать наш прекрасный корабль, и, кстати, это не первое его плавание на Восток. Документы были составлены и подписаны, и, как только были установлены последние детали оборудования и оснастки и экипаж был на борту, мы в солнечную сентябрьскую погоду проплыли вниз по берегу и встали на якорь в Чесапике, чтобы принять груз.

Экипаж был тщательно подобран: известность нового корабля и популярность моего отца способствовали тому, что к нам обращались лучшие моряки, и мы подобрали отличный опытный экипаж. Вдобавок к этому у нас появились первый и второй механики, умные молодые ребята, которых сразу невзлюбил мой отец; он считал их незваными гостями, если не предателями. Мы договорились, что некоторые из матросов станут кочегарами, если понадобится привести в действие двигатель; вдобавок к смазчикам, которые одновременно были помощниками плотника, мы получили экипаж, способный вести корабль и на парусах, и на винте.

Я уверен: в глубине души капитан Стил признал, что мы были правы, снабдив корабль двигателем, потому что он понимал опасность потерять подвижность и знал, к каким расходам времени, средств и продуктов это приводит. Но вслух он этого не признавал. Напротив, продолжал играть роль обиженного и возмущенного моряка. У него появится возможность отступить, когда будет доказана ценность винта.

Нед Бриттон, конечно, стал первым помощником капитана. Нед много лет плавал с моим отцом, он также побывал в двух волнующих приключениях с дядей Наботом и мной, и мы все уважали этого сильного вежливого человека и верили в его способности.

Еще два необычных человека были постоянными спутниками любого корабля, принадлежащего компании «Стил, Перкинс и Стил». Это два сильных чернокожих, которых звали Нукс и Бриония, уроженцы с островов Южных морей, которых много лет назад дядя Набот спас от смерти и которые стали его постоянными слугами. Они стали моими верными и надежными друзьями, и я не раз бывал обязан жизнью их находчивости и преданности. Бриония, или Бри, как мы его называли, был прекрасным коком и всегда становился хозяином корабельного камбуза. Когда Бри на борту, у нас всегда есть сытная и вкусная еда, и дядя Набот говорил: «Этот Бри может взять обрывок веревки и кусок брезента и изготовить блюдо, которым гордились бы парижские гурманы».

Нукс был стюардом. И заботился о наших удобствах с восхитительным мастерством и ловкостью. Оба чернокожих были умны, проницательны и храбры, и мы знали, что всегда можем на них положиться.

Утром после того, как я принял Джо Херринга, я оставил беглеца в своей запертой каюте и вышел на палубу, чтобы наблюдать за последними приготовлениями к отплытию. Дул легкий ветер, и в десять утра мы подняли якорь, подняли грот- и фок-паруса, и, постепенно набирая скорость, «Чайка» под приветственные крики сотен зрителей, желавших нам удачи, начала свое первое плавание.

Как прощальное приветствие друзьям, мы выстрелили из нашей маленькой гаубицы, приспустили вымпелы и поплыли так быстро, что гавань вскоре осталась позади.

Вскоре после подъема якоря мы миновали старый «Гонзалес». Он все еще ждал поимки сбежавшего юнги, хотя я не мог понять, зачем капитану Марроу этот мальчик.

Как только мы вышли в море, я освободил Джо и сказал ему, что он будет моим личным слугой и помощником, но в свободное время, которого у него будет, вероятно, много, он должен будет помогать Нуксу прибираться в каютах. Понимая, что чем раньше я определю положение мальчика на корабле, тем лучше для нас обоих, я послал его с поручением на палубу, где его обязательно заметит мой отец. Действительно, как я и ожидал, своим острым взглядом он сразу увидел мальчика и приказал ему остановиться.

Джо остановился и почтительно поздоровался. Сегодня утром он выглядел бодрым и живым, совсем не тот мальчик, которого я вытащил из воды накануне вечером. Жизнь обещала Джо много нового, и сердце его было легким, как перышко. Он выглядел аккуратным и привлекательным в свежей синей рубашке, которую я ему дал; я предупредил, что единственная оставшаяся опасность – необходимость получить одобрение отца.

– Ты кто такой? Откуда ты явился? – спросил капитан Стил.

– Джо Херринг, сэр, личный помощник мастера Сэма, сэр, – спокойно ответил мальчик.

– Помощник? Пробки и ракушки! Помощник Сэма? И что ты ему помогаешь делать? Бездельничать и убивать время?

– Прошу обратиться к мастеру Сэму, сэр, – был сдержанный ответ, хотя со своего места я видел, что Джо испугался.

– Сэму нужно чем-нибудь заниматься, ему не нужен помощник, зря едящий хлеб, – строго сказал мой отец. – Мой сын принял тебя на борт?

– Да, сэр.

– В таком случае приведи его ко мне, – приказал мой отец.

Я сразу подошел к нему и приветствовал с обычной почтительностью. Меня приучили в море забывать, что он мой отец, помнить только, что он мой командир. Тем не менее в должности секретаря дяди Набота я в известном смысле был свободен от корабельной дисциплины.

– Что это значит, Сэм? – спросил капитан, нахмурившись.

– Отец, этот мальчик сбежал с «Гонзалеса». Это его искал капитан Марроу. Мексиканец так плохо с ним обращался, что он готов был скорее умереть, чем вернуться в рабство. Он обратился ко мне за помощью, и я, понимая, что, если он останется на берегу, его обязательно схватят, взял его с нами. Не вините его, сэр. Всю ответственность я принимаю на себя.

Капитан несколько мгновений смотрел на меня.

– Смотри, что ты наделал, – сказал он наконец. – Сэм, принимать сбежавшего незаконно и неразумно.

– Да, сэр.

– Обычно это добром не кончается.

– Он честный парень, сэр.

Капитан внимательно посмотрел на него.

– Это не мое дело, – сказал он наконец, отвернувшись. – Имей в виду, мальчик относится к офису Перкинса. В экипаже моего корабля сбежавших с других кораблей нет.

Я понял, что битва выиграна и что мой отец ни при каких обстоятельствах не согласится отдать мальчика прежнему капитану. «Офис Перкинса», столь презрительно упомянутый, означает дядю Набота и меня, и хотя очевидно, что от «офиса Перкинса» зависит торговля и прибыль, моему отцу хочется рассматривать нас «сухопутными жителями» и считать, что в управлении кораблем мы не принимаем участия.

Дяди Набота на борту еще не было. Несколько дней назад он уехал поездом в Филадельфию по делам, связанными с нашим грузом, и, только когда мы пришли в спокойные воды Чесапика, мой дядя появился, как всегда, веселый и улыбающийся.

Мистер Перкинс невысокий, крепкий, с круглым полным, гладко бритым лицом и с кольцом седых волос вокруг лысой макушки. У него маленькие, светло-голубые глаза, выражение лица простое и детское, речь, хоть неэлегантная, но полная юмора, которая делает его хорошим собеседником и спутником. Но как торговец дядя Набот известен далеко и широко, его предусмотрительность и проницательность вошли в пословицу, его талант вести торговые переговоры бесспорен, а честность беспрекословна. Я слышал, как торговцы говорили, что приятней удовлетворять требования мистера Перкинса, даже если в другом месте те же услуги можно получить дешевле. Он всегда честен даже в мельчайших деталях, и на его слово всегда можно полагаться. Старый джентльмен известен своей удачливостью, и он много лет был партнером моего отца, своего зятя.

Такой человек не может не быть эксцентричным, и дядя Набот иногда вел себя удивительно, но я знал, что он мне предан, потому что он доказывал это много раз, и естественно, я любил своего чудаковатого дядю.

Появившись, мистер Перкинс объявил, что все тюки с коврами на пристани и готовы к немедленной погрузке. Меня очень интересовал наш необычный груз, потому что мне казалось странным, что американцы переправляют «восточные» ковры на Восток, чтобы туристы привезли их домой. Но дядя Набот, побывавший на фабрике в Джермантауне, объяснил это очень понятно.

– Понимаешь, – сказал он, – не осталось такого количества восточных ковров, чтобы удовлетворить спрос, особенно теперь, когда богатые люди гоняются за ними. Когда впервые открыли Восток, там было много хороших ковров, но на изготовление одного ковра уходят годы, и многие из них очень старые, с дырами, что, кстати, делает их более ценными: ведь это доказательство их древности. Их все быстро разобрали, люди с Востока отдавали их за бесценок. Сегодня каждый турист, который едет на восток, хочет купить ковер и послать его домой, и дороже всех стоят ковры с дырами и с поблекшими красками. Чем больше плохо заштопанных дыр, тем лучше, потому что они доказывают ценность ковра. Поэтому умные купцы с Востока и умные янки решили удовлетворить этот спрос, и здесь, в Джерматауне, ежегодно делаются тысячи ковров. Они купили несколько подлинных ковров, чтобы иметь образцы, и делают ковры на машинах. Потом они помещают ковры в машину, которая вбивает в них пыль и бьет ковры, пока не поблекнут свежие цвета. После этого ковер помещают в другую машину, которая его трет и проделывает тут и там несколько дыр, словно ковер использовали столетиями, и я, например, не могу отличить подлинный восточный ковер от имитации. Мы отвезем весь груз в Сирию, и через несколько месяцев эти ковры вернутся назад и будут лежать на полу богачей. Странная перевозка, верно, Сэм. Но как подумаешь, за несколько столетий с востока вывезли столько ковров, что ими можно было бы покрыть всю Азию и всю Африку; трудно поверить, что все эти ковры подлинные. Если бы не изобретательность янки и не хитрость Востока, запас ковров давно бы истощился, и нашим людям пришлось бы покрывать полы чистыми свежими коврами, а не этой подделкой. Это разбило бы им сердце, верно?

Но дядя Набот договорился о перевозке еще одного необычного товара; это были несколько больших ящиков с предметами, изготовленными в Коннектикуте. В ящиках имитация египетских скарабеев (это такие жуки, которых старые поклонники солнца считают священными), а также погребальные статуэтки, статуэтки домашних богов и другие предметы, которые, как предполагается, находят только в могилах примитивных египетских царей и вельмож.

– Египетское правительство, – пояснил дядя Набот, – больше не позволяет вывозить из страны подлинные реликты, потому что хочет, чтобы они все находились в Каирском музее, поэтому янки снова пришли на выручку и изготовляют множество реликтов; теперь туристы смогут их купить и привезти домой, чтобы доказать, что они побывали в Египте. Эти ящики предназначены для торговца в Луксоре, небольшом городе выше по Нилу, и я договорился привезти их в Александрию, после того как мы в Сирии избавимся от ковров, и выгрузить этот мусор на пристани. Ящиков немного, но прибыль очень велика, нам хорошо заплатят за работу.

– Но как эти товары попали из Коннектикута в Филадельфию? – спросил мой отец.

– О, я какое-то время переписывался с Экли, янки, который их изготовляет, – сказал мой дядя, – но я не мог сказать, сколько места останется после погрузки ковров, пока не приехал сюда. Убедившись, что мы можем погрузить египетский хлам, я телеграфировал Экли, и товар вчера привезли на фрейтере. Но это не самое плохое, партнеры.

– А что самое плохое? – спросил я.

– Изготовитель янки послал сюда своего любимого сына и в письме попросил меня отвезти его в Египет, чтобы он посмотрел страну и решил, какие древние реликты нужно готовить в больших количествах; он должен собрать у торговцев первые заказы.

– Мы не берем пассажиров, – резко сказал мой отец.

– Я так и сказал, но молодой простофиля уже здесь и не принимает отказ. Он говорит, что заплатит за проезд, и его отец хочет, чтобы он присматривал в дороге за этими драгоценными современными древностями. Поэтому я решил поставить этот вопрос перед вами. Вам решать.

– Это не мое дело, Набот, – сказал отец и, нахмурившись, отвернулся. – Я не беру пассажиров, но вы с Сэмом можете это сделать. Только, если вы его возьмете, чтобы он не путался у меня под ногами.

Дядя подмигнул мне, и я понял, что у нас будет пассажир.

Погрузка шла быстро, и через два дня все тюки с коврами были на борту и аккуратно упрятаны в нашем сухом и просторном трюме.

Потом началась погрузка древностей из Египта, и с ними появился молодой человек, чья внешность заставила меня невольно улыбнуться.

«Арчибальд Экли младший, Миддлтаун, Коннектикут» говорилось на его карточке. Это был коренастый, плотного телосложения юноша лет семнадцати; было очевидно, что он старается казаться старше. У него внимательные серые глаза, длинные волосы цвета пакли, крупные руки и ноги, чванливая походка и пестрая одежда, которая могла бы соперничать с оперением райской птицы.

Возможно, вначале лицо у Арчибальда было красивое, не неудачно брошенный бейсбольный мяч безжалостно свернул его большой нос, приблизив его к щеке, и нос таким и остался.

На молодом человеке толстая плетеная цепочка для часов, большой «бриллиант» в шейном платке, вероятно, из знаменитых «шахт Барриос» в Нью-Йорке, а на пальцах множество колец с сомнительными камнями. Наверно, мистер Экли младший считал себя изысканным и хотел произвести впечатление демонстрацией своего богатства, которое обошлось его отцу в несколько долларов, но, как я уже сказал, первый взгляд на эту великолепную личность заставил меня улыбнуться – впрочем, я постарался скрыть эту дерзость.

Мы с мистером Перкинсом обсудили просьбу молодого человека о плавании в Египет и, так как места у нас было достаточно, решили взять его, но, когда он пришел за ответом и я его впервые увидел, я почти пожалел о нашем решении.

Но дядя Набот не казался недовольным. Он пожал молодому человеку руку и сказал:

– Хорошо, Арчи, мой мальчик, мы поговорили и решили, что вы можете отправиться с нами, если хотите. Но помните: это торговый корабль, а не пассажирский, и вы должны будете подчиняться правилам и распоряжениям капитана Стила.

– Это справедливо, – сказал парень, очевидно, довольный. – Я никого не буду беспокоить. Мне нужна только койка для сна и едва три раза в день. Как здесь кормят?

– У нас самих хороший аппетит, мой мальчик, и, насколько мне известно, с голоду вы не умрете, – сказал дядя, подмигнув мне. – Вы будете есть за нашим столом и получите все лучшее, что способен представить корабль.

– Это все, чего я хочу, – сказал Арчи, кивнув своей пулеобразной головой. – У меня нет особых запросов. Какова плата за проезд?

Я сказал ему.

– Дороговато, – ответил он. – За те же деньги я могу плыть на океанском лайнере.

– Как хотите, сэр, – сухо ответил я. – Нам не нужны пассажиры, поэтому не нужны и вы. Но мистер Перкинс согласился взять вас, потому что ваш отец – один из наших поставщиков. Уходите или оставайтесь, как хотите, но принимайте решение быстро, потому что мы отплываем в семь.

Он недовольно посмотрел сначала на меня, потом на дядю, но затем улыбнулся.

– У меня нет выбора, – беззаботно сказал он. – Папа платит, потому что хочет, чтобы я присматривал за скарабеями и вещами, чтобы все было безопасно доставлено и за все получены деньги. Товары отправляются арабам, а им нельзя доверять. Вот ваши деньги, и я отправлю папе расписку до того, как мы уплывем. Он будет знать, что его граблю не я, а вы.

Мне хотелось ударить его в нос, но дядя Набот весело рассмеялся и одобрительно кивнул.

– Вот деловое и правильное отношение, – сказал он. – Возьми деньги, Сэм, и выдай пассажиру расписку.

Я это сделал, и Арчибальд Экли младший спустился на пристань, чтобы забрать свой багаж из отеля.

К моему удивлению, в то же утро в гавань вошел «Гонзалес» и остановился рядом с нами. Я быстро отправил дрожащего Джо в свою каюту и запер его; это действие оказалось очень разумным, потому что капитан Марроу, не теряя времени, поднялся к нам на борт и попросил встречи с капитаном Стилом.

Это заставило меня нервничать: я знал, что мой отец ни при каких обстоятельствах не солжет, и опасался результатов визита мексиканца. Поэтому я остался с отцом, чтобы попытаться спасти своего протеже.

– Капитан Стил, сэр, где мой юнга? – грубовато спросил Марроу, поднявшись и поднося руку к шляпе.

Мой отец очень серьезно осмотрел его.

– Капитан Марроу, – строго ответил он, – там, где три года назад теленок убежал с моего участка. Он вернулся в следующее воскресенье.

Марроу пробормотал проклятие и злобно посмотрел на него.

– Я знаю, Стил, я знаю, что мой мальчишка Джо, который давно задумал удрать, украл гнилую шлюпку и вчера вечером, до вашего отплытия, приплыл на «Чайку». Так ли это?

– Возможно, – сказал мой отец.

– Тогда я требую его именем закона и задержу вас в заливе, пока вы не вернете украденный товар, – свирепо заявил Марроу.

– Нед, – сказал мой отец, повернувшись к своему сильному физически помощнику, – проводите капитана Марроу, а если он не захочет уходить, выбросьте его за борт.

– Есть, сэр, – с готовностью ответил Нед.

– Закон на моей стороне! Вы не уплывете, пока не отдадите мою собственность! – взревел разъяренный мексиканец.

– Возможно, – ответил мой отец и равнодушно отвернулся.

Но я видел, что возможны неприятности, и решил вмешаться.

– Капитан Марроу, – вежливо сказал я, сделав знак Неду, чтобы он не торопился: помощник уже поднял руку, чтобы взять мексиканца в свою страшную хватку, – пожалуйста, позвольте мне объяснить этот случай. Мальчик – возможно, ваш сбежавший, – действительно, как вы говорите, поднялся на наш борт в Челси, но мой отец капитан Стил не знал о его присутствии, пока мы не вышли в море. После этого он вынужден был везти его сюда, и уверяю вас, я видел, как мальчик сошел на сушу и убежал.

Отчасти это было правдой, потому что я посылал Джо с поручением. Я, конечно, не стал рассказывать, что мальчик быстро вернулся, но мой рассказ, по-видимому, произвел впечатление на Марроу и объяснил, почему капитан Стил так опрометчиво отказал ему, нарушая морской закон.

– Если вы поторопитесь, сэр, – очень вежливо продолжал я, – вы сможете отыскать мальчика; я уверен, что у него нет денег, чтобы на поезде уехать из Филадельфии.

Марроу проницательно посмотрел на меня.

– Джо что-нибудь говорил обо мне или о деньгах? – спросил он.

– Ни слова, сэр, – ответил я на вторую часть его вопроса. – Но советую вам поторопиться. И вы должны простить капитана Стила за его резкие ответы: он считает ваше требование и угрозу задержать наш корабль дерзкими и несправедливыми. Знаете, сэр, вам дорого обойдется, когда суд установит, что вы ничем не можете подкрепить свои обвинения.

Этот аргумент оказался решающим. Марроу непристойно выбранился и гневно топнул, но сразу сошел с корабля, в шлюпке отправился на причал, и больше мы его не видели.

Однако меня заинтересовал его интерес к жалкому голодному мальчику, с которым он так жестоко обращался. В Джо есть какая-то загадка.

В семь часов, когда все было надежно укреплено и на корабль доставили последнюю порцию свежих продуктов, мы подняли якорь и направились к выходу из залива. За час до этого наш пассажир устроился в свободной каюте, привезя две больших подзорных трубы. Кажется, это было его единственное имущество.

Я до полуночи не выпускал Джо из заключения; только тогда я по звуку воды у борта понял, что мы вышли в открытое море.

Нет смысла пересказывать незначительные происшествия во время нашего плавания к Гибралтару и по Средиземному морю. И в хорошую, и в плохую погоду «Чайка» вела себя великолепно, полностью оправдывая наши самые пылкие ожидания. Конечно, плавание было без необходимости долгим; если бы мы включили свой мощный двигатель, время сократилось бы вдвое, но мы вынуждены были уступать предрассудкам капитана Стила, предпочитавшего движение на парусах, однако ветер был все время попутный и устойчивый, «Чайка» резала волны, как клипер, для плавания на парусах мы пришли очень быстро.

Только когда миновали Сицилию, кораблю пришлось доказывать свою прочность и устойчивость. Таких длинных волн, как в Средиземном море, я нигде не встречал, но наша красавица преодолевала их, как лебедь, и не было ни одной течи, не скрипнула ни одна балка.

Однако плавание позволило нам лучше познакомиться с пассажиром-мальчиком и с моим помощником мальчиком, то есть с сыном богача и со сбежавшим юнгой Джозефом, хотя это знакомство проходило в несколько необычных обстоятельствах.

Невозможно найти более добровольного и горячего помощника, чем Джо Херринг. Доброе обращение оказалось таким контрастом с собачьей жизнью на борту «Гонзалеса», что он при любой возможности пытался показать, как он благодарен. Взгляд его темных глаз всюду следовал за мной, куда бы я ни пошел, и он мгновенно вскакивал, чтобы выполнить любой мой приказ. Столь же охотно он прислуживал дяде Наботу и моему отцу и оказался таким внимательным к их желаниям и удобствам, что вскоре полностью завоевал их сердца. И Джо оказался не таким уж хрупким, каким представлялся на первый взгляд. Мышцы у него были железные, и при необходимости его худое тело развивало необычную силу. Это он очень убедительно доказал в первую же неделю плавания.

Наш молодой пассажир, чье внушительное имя вскоре было сокращено до «Арчи», стал причиной неожиданных неприятностей. Выяснилось, что у него две дурные привычки. Первая заключалась в том, что он сидел на палубе в складном кресле, которое привез с собой, и непрерывно играл терзающие слух печальные мелодии на губной гармошке, которую он называл своим «губным органом». Должно быть, у парня была адская любовь к музыке, только она могла помочь ему слушать собственное исполнение, но было очевидно, что никакого музыкального таланта у него нет или во всяком случае никакого правильного обучения он не получил.

В первое утро капитан, вынужденный слушать эту «музыку», хмурился и что-то про себя бормотал, но не вмешивался и не мешал пассажиру наслаждаться своим исполнением. На второе утро он велел Арчи «заткнуться», но тот хладнокровно игнорировал этот приказ. На третье утро отец сердито подошел ко мне и приказал отобрать у Арчи его «проклятый варган» и выбросить за борт.

Меня самого сильно раздражала эта несчастная музыка, поэтому я тут же подошел к пассажиру и вежливо попросил прекратить представление.

Он обиженно посмотрел на меня.

– Это ведь пассажирская палуба, не так ли? – спросил он.

– У нас нет пассажирской палубы, но мы позволяем вам сидеть здесь, – ответил я.

– В таком случае оставьте меня в покое и занимайтесь своими делами, – сказал он. – Я свободный американский гражданин, я заплатил за проезд и могу поступать, как сочту нужным.

– Но вы не можете раздражать всех своей проклятой музыкой на борту «Чайки», – ответил я; его отношение начало меня сердить. – У нас тоже есть права, сэр, и их нужно соблюдать.

– Я заплатил за свои права, – сказал он. – Уходите, Сэм Стил. Я знаю, что делаю.

И он снова заиграл.

Я задумчиво посмотрел на него. Не знал, как справиться с такой ситуацией. Но Джо стоял за мной и все слышал. С поразительной быстротой он подскочил к ничего не подозревавшему Арчи, схватил его губную гармошку и бросил за борт.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он с улыбкой.

Арчи тихо присвистнул и с ног до головы осмотрел напавшего на него. Медленно встал с кресла и, продолжая насвистывать, расстегнул пальто и снял его. Аккуратно сложил, положил на кресло, снял льняные манжеты и положил рядом с пальто, потом начал неторопливо закатывать рукава.

Его намерения были так очевидны, что я хотел приказать Джо идти вниз: его худая фигура казалась не парой могучему Арчи, но меня остановил умоляющий взгляд мальчика.

Дядя Набот и Нед Бриттон, которые прогуливались поблизости по палубе, заметили этот инцидент и остановились, ожидая его окончания. Некоторые матросы, стоявшие подальше, тоже заинтересовались, а мой отец с мостика смотрел на нашу группу с улыбкой, освещавшей его морщинистое лицо.

Но он не вмешивался и не собирался предотвращать логичный результат неразумного поступка Джо. У мальчика янки было бледное напряженное лицо, и негромкий свист лишь подчеркивал его упрямое стремление отомстить обидчику.

Закатав рукава, сжав большие кулаки и раз или два помахав руками, чтобы размять мышцы, Арчи медленно приблизился к бедному Джо, который стоял, вяло держа руки в карманах и в привычной позе наклонив вперед голову и плечи.

– Этот губной орган стоит два доллара, – мрачно сказал Арчи, – а ты, похоже, не стоишь и двух центов. Так что я возьму с тебя твоей шкурой, сынок, чтобы преподать тебе урок.

Он замолчал и направил свой правый кулак в сторону Джо, и тот, поневоле начав наконец действовать, неожиданно прыгнул в сторону. Я едва успевал следовать за ним глазами, как он подскочил к Арчи, обхватил его и сжал, как тисками. К моему изумлению, громоздкий янки повернулся, пошатнулся и тяжело упал на спину, а Джо торжествующе встал коленями ему на грудь.

Мы все радостно закричали, просто не могли удержаться, а Джо встал, отошел и остановился в прежней кроткой позе.

Арчи встал медленней, потрогал затылок, которым приложился к палубе. Потом прыгнул и ударил; если бы его кулак попал в цель, это покончило бы с Джо, но тот мгновенно отскочил и снова обхватил противника тем же самым молниеносным приемом. Они упали грудой, и, хотя Арчи пытался оторвать противника, тот ускользнул, как угорь, мгновение спустя встал и снова принял прежнюю выжидательную позу.

Когда Арчи встал на этот раз, он продолжал негромко насвистывать. Не посмотрев на своего недавнего противника, он опустил рукава, надел манжеты и пальто. Потом подошел к Джо и с улыбкой, в которой было больше добродушия, чем раздражения, протянул свою большую руку.

– Пожмем руки, сынок, – сказал он. – Ты отличный противник, и я прощаю тебе все. Будем друзьями, Джо. Если бы я мог попасть тебе в подбородок, я раздавил бы тебя, как репу, но ты мне не позволил, и я вынужден сдаться.

Эта речь была лучшим, что проделал Арчи, и моя первоначальная неприязнь к нему начала рассеваться. Джо сердечно пожал протянутую руку, и мой отец, который спустился с мостика и подошел к нам, одобрительно похлопал Арчи по плечу и сказал:

– Подойдешь, парень.

Джо стал героем, и все понравилось, как умно и искусно он дрался. Как мы впоследствии узнали, Арчи был опытным боксером, но талант Джо к борьбе давал ему ощутимое преимущество в схватке.

За едой у всех было отличное настроение, но представьте себе мое отчаяние, когда вскоре после этого мы услышали с палубы звуки губного органа. Я побежал наверх: в кресле сидел мастер Арчи и яростно дул в инструмент, на целых три дюйма больше его прежней гармошки, которую Джо выбросил за борт.

Я рассмеялся, ничего не мог с собой сделать. Даже на лице моего отца появилась улыбка. Джо вопросительно взглянул на меня, но я покачал головой и вернулся в свою каюту. Такое необычное продолжение мятежа нужно было тщательно обдумать.

Но, как я сказал, у Арчи была другая дурная привычка. Он курил в своей каюте сигареты, что противоречило одному из наших самых строгих правил. Когда мы в первый раз заметили тонкую струйку дыма из окна его каюты, торопливое расследование сразу обнаружило причину. Парень лежал на койке, читал роман и спокойно курил сигарету.

Дядя Набот послал за пассажиром и серьезно сообщил ему, что он должен прекратить курить в своей каюте.

– На палубе это не так опасно, – добавил мой дядя, – хотя, по моему мнению, трубка гораздо достойнее сигареты. Но мы вложили много денег в наш новый корабль и не можем допустить, чтобы он сгорел в первом же плавании. Сигареты опасны. Если вы бросите в угол окурок, мы все можем сгореть и потерять много ценных человеческих жизней. Мы не можем это позволить, молодой человек. Курите свои бумажные сигары на палубе, но ни одной не зажигайте в каюте.

Арчи ничего не обещал. Он выслушал лекцию моего дяди и ушел, не сказав ни слова.

Через час я снова увидел дым, выходящий из окна его каюты, и, заглянув в отверстие, увидел, что Арчи лежит на койке и спокойно курит. Этот парень исключительно упрям. Я подозвал Нукса и дал ему приказ. С приятной улыбкой островитянин с Южных морей принес шланг, присоединил его штекером к шпигату и всунул мундштук в окно каюты Арчи. Вскоре мы услышали вопль. Мощный поток ударил в курильщика и полностью залил его. Арчи соскочил с койки, но струя ударила его в лицо, и он отлетел к двери. Я отключил воду, и Нукс, наклонившись в низкое окно, посмотрел на Арчи и воскликнул:

– Ради бога, мастер Экли! Так это вы курили? А я подумал, что это пожар! Прошу прощения, мастер Экли!

После того как Арчи переоделся в сухое, он вышел на палубу и молча в гневе стал расхаживать, а Нукс спустился в его каюту и убрал воду и промокшую постель. Я гадал, будет ли этот урок эффективным, но решить не мог: с таким характером я раньше никогда не встречался.

Постепенно Арчи успокоился, сел в кресло и заиграл на своем губном органе. Целый час он извлекал самые печальные звуки, вызывающе глядя на всех, кто смотрел на него, но мы все старались не обращать на него внимание. Однажды ко мне с умоляющим взглядом подошел Джо, но я строго покачал головой. Матросы забавлялись нашей маленькой комедией, потому что я видел, как они обменивались улыбками, когда доносились особенно душераздирающие звуки губного органа.

Наконец Арчи устал и спустился вниз. Он закрыл дверь, закрыл окно и снова закурил в каюте. Через час в маленьком помещении стоял такой густой дым, что я в окно видел только серые облака.

Мрачное выражение лицо моего отца подсказало мне, что назревают неприятности, но до сих пор капитан не вмешивался. Ко мне пришел возмущенный и рассерженный дядя Набот и спросил, что делать с «молодой свиньей», которая ведет себя дерзко и раздражающе.

– Позвольте мне подумать, – серьезно сказал я. – Нам каким-то образом нужно одолеть молодого Экли, даже если придется для этого бросить его за борт, но я надеюсь, что до этого не дойдет.

– В таком случае думай быстро, Сэм, – ответил мой дядя. – Мне хочется отдубасить этого придурка плеткой.

За ужином Арчи сел за наш стол молча, но с насмешливой и торжествующей улыбкой на лице. Он никогда не казался красивым, но сейчас на его изуродованное лицо было просто неприятно смотреть. Я подумал, что беда этого парня в том, что его не научили подчиняться; несомненно, он считал нас врагами, потому что мы мешали ему делать, что он хочет. Его представление о «свободном американском гражданине» – нарушать правила и права других, и чем быстрей он избавится от этого представления, тем лучше будет для него.

Арчи с удовольствием ел и долго сидел за столом с вызывающим видом, а мы не обращали на него ни малейшего внимания. И я пошел на палубу, позволив ему закончить еду.

Однако через несколько минут он взбежал по трапу с побледневшим лицом и бросился туда, где стояли мы с дядей Наботом.

– Меня ограбили! – закричал он, грозя нам большим кулаком. – Вор проник в мою каюту, и я призову вас всех к ответственности, если мне не вернут мою собственность.

– Что случилось?

– Вы хорошо это знаете, Сэм Стил. Пропали все мои сигареты, все коробки с ними. И еще мой губной орган. Замок на двери каюты вскрыли, и открыли мои подзорные трубы, и украли мою собственность.

– В чем дело, Сэм? – спросил дядя, глаза его блестели.

– Не знаю, сэр, – удивленно ответил я. – Дубликатов ключей от замков на каютах нет, а единственный ключ, вероятно, у Арчи в кармане.

– Замок вскрыли, говорю вам, и замки на обоих моих чемоданах, – заявил Арчи в гневе, – и вы все банда опытных воров, потому что замки снова закрыты, а вещи украдены.

– А как окно? – спросил я.

– Я запер его изнутри. Никто не мог войти этим путем.

– Пропало ли еще что-нибудь, кроме сигарет и губного органа? – продолжал я, начиная забавляться.

– Нет, но все это моя собственность, и вы и ваши люди украли ее. Послушайте, Сэм Стил, – сказал он, подходя ближе и угрожающе тряся кулаком, – либо вы немедленно вернете мою собственность, или я решу, что вы ее спрятали. Решайте, потому что я настроен серьезно.

Думаю, он видел, что я его не боюсь и решил не обращать внимания на его вызов. Я не такой искусный борец, как Джо Херринг, и не так обучен работать кулаками, как Арчи, поэтому с моей стороны было бы глупо напрашиваться на драку. Но я сказал:

– Вы становитесь дерзки, а дерзость я не потерплю. Если вы не перестанете оскорблять меня, я прикажу посадить вас в корабельную тюрьму, и там вы просидите, пока мы не бросим якорь.

Он долго и сердито смотрел на меня, потом начал насвистывать, повернулся и ушел. Но немного погодя вернулся и спросил:

– Кто компенсирует мне потерю?

– Пришлите мне счет, – сказал дядя Набот, – я оплачу.

– Думаю, все это украл Джо, – продолжал Арчи.

Я подозвал к нам Джо.

– Ты входил в каюту Арчи и взял сигареты и губной орган? – спросил дядя Набот.

– Нет, – ответил Джо, глядя на Арчи и смеясь над его сердитым выражением.

– Ты знаешь, кто это сделал? – настаивал мой дядя.

– Нет, – скова сказал Джо.

– Он лжет! – возмущенно воскликнул Арчи.

– Ты лжешь, Джо? – мягко спросил я.

– Да, сэр, – ответил Джо, поднося руку к шапке.

– Тогда скажи правду, – сказал я.

– Не стану, сэр, – решительно ответил мальчик. – Если вы меня будете спрашивать, я вынужден буду солгать. Поэтому лучше меня не спрашивать.

Этот ответ удивил меня и вызывал раздражение, но дядя Набот громко рассмеялся, и, к моему удивлению, Арчи с остатками прежнего добродушия присоединился к нему.

– Как я и думал, – сказал он. – Ты скользкий тип, Джо.

– Я стараюсь выполнять свой долг, – скромно ответил Джо.

– Давайте ваш чек, молодой человек, – сказал дядя Набот, – и я его оплачу, и с радостью. Не понимаю, как Джо это проделал, но он избавил нас от множества неприятностей, и я со своей стороны ему очень обязан.

И, весело кивнув, старый джентльмен ушел.

– Дядя прав, – сказал я Арчи. – Вы вели себя неразумно, сами понимаете, а мы должны поддерживать дисциплину на корабле. Если бы причина неприятностей не была бы так хитро устранена, началась бы открытая война, а наша сторона сильней.

Арчи кивнул Джо.

– Может, так лучше, – признался он с великодушием, которого я от него не ожидал. – Понимаете, Стил, я не могу позволить, чтобы меня, свободного американского гражданина, запугивали дешевые типы, владеющие кораблем. Должен был держаться так долго, как смогу.

– В этом вы были неправы, – сказал я.

– Прав или не прав, но я должен стоять на своем.

– Это неправильная философия, Арчи. Если вы плывете на нашем корабле, вы обязаны подчиняться нашим правилам и распоряжениям. Свободный американский гражданин демонстрирует свою независимость, выполняя законы страны.

– Вздор, – сказал Арчи, но мы с Джо рассмеялись, потому что он ничего лучше сказать не мог. Когда он вернулся на палубу и сел в свое кресло, на его лице было обычное добродушное выражение. Было очевидно, что он гордится тем, что «не сдался», и, возможно, радовался, что обстоятельства заставили его умерить свой упрямый характер.

После этого у нас почти не было неприятностей с Арчи Экли, хотя он еще не раз проявлял свой упрямый и неприятный характер. В хорошем настроении он был приятным спутником, но мы с Джо, двое других мальчиков на борту, не искали его общества, кроме самых необходимых случаев. Мой дядя и капитан говорили, что в этом парне много хорошего и еще несколько таких уроков сделают из него человека.

Для меня Джо оказался во многих отношениях сокровищем и всегда верным другом. С того вечера, когда он впервые явился на наш корабль, он ничего не говорил о своем прошлом или о жизненном опыте, но он был наблюдателен и решителен в действиях, и я видел, что он набрался многих сведений о жизни и, когда необходимо, пускает их в ход.

Мы все: мой отец, дядя Набот и я – восхищались мореходными качествами «Чайки», хотя мне очень хотелось посмотреть, как корабль пойдет под паром; винт работал только раз и очень недолго, во время проверки в заливе Челси. Томлинсон, механик, уверял меня, что, если бы двигатель работал, мы могли бы делать от шестнадцати до восемнадцати узлов, и ему, как и мне, не терпелось увидеть двигатель в действии. Но мы понимали, что нужно ждать; капитан Стил был в восторге от мореходных качеств корабля, но даже я не решался попросить его добавить к белоснежным крыльям черную полосу от дыма из труб.

В должное время мы пересекли бурное Средиземное море и благополучно прибыли в сирийский порт, где разгрузили ковры и передали их получателям. Потом проплыли вдоль побережья мимо Порт-Саида и пришли в Александрийскую гавань, где предстояло разгрузить «современные древности» Арчи и избавиться от этого пассажира.

Для меня было новым опытом оказаться на исторических берегах Египта в знаменитом городе, основанном Александром Великим. Я просил дядю Набота взять меня на берег, и Арчи, услышав мою просьбу, пригласил нас всех – с очень снисходительным видом – пообедать с ним в «Королевском Хедивском отеле»[1].

Мой отец отказался. Он слишком любил «Чайку», чтобы оставить ее одну в египетском порту, но его место занял Нед Бриттон, и мы вчетвером: Арчи, дядя Набот, помощник капитана и я – в сопровождении наших верных чернокожих Нукса и Брионии сошли в пристани и пошли по длинным, непривычно выглядящим улицам в большой отель.

Странное ощущение – идти в толпе арабов в тюрбанах и в длиннополом одеянии, турок в фесках, французов, сирийцев, седобородых сутулых евреев, слепых нищих, английских солдат в красных мундирах и пугливых мусульманских женщин в вуалях.

– Какая масса иностранцев! – воскликнул Арчи, и дядя Набот со смехом напомнил ему, что мы иностранцы, а эта любопытная смесь – местные жители.

Мы роскошно пообедали в красивом отеле, потому что Арчи оказался щедрым хозяином и угощал нас по-королевски. Было уже поздно, когда мы пошли назад на пристань, но улицы города по-прежнему были полны народа; многие сидели за маленькими столиками, поставленными на тротуаре, курили, пили турецкий кофе и разговаривали на множестве языков.

Когда мы оставили центр Александрии и подходили к пристани, улицы стали более пустыми, а фонари реже и тусклее. Тут и там еще виднелись группы людей, и неожиданно, завернув за угол, мы увидели впереди какое-то смятение и услышали крик:

– На помощь! Американцы, на помощь!

Нед Бриттон прыгнул и сразу оказался в центре схватки. Арчи отстал от него только на шаг, и я увидел, как быстро и жестко мелькают его большие кулак, а Джо наклонил голову и с удивительной легкостью бросил рослого араба через плечо. Подключились Нукс и Бриония, и их кулаки сеяли хаос среди арабов в длинных одеяниях, и, хотя в нашей группе никто не был вооружен, исход схватки не вызывал сомнений. Арабы рассеялись, как туман, и исчезли в ночи, оставив на земле маленького человека, который стонал и дергался, как в агонии. Я держался за левую руку, которую мне порезали ножом, из раны шла кровь, а я осматривался, удивленный нашей легкой победой. Дядя Набот не участвовал в схватке, но сейчас спокойно сидел на лежащем арабе, которого свалил Джо, и его двести с лишним фунтов веса надежно удерживали пленного.

Наши чернокожие поставили маленького человека на ноги; он перестал стонать, но стоял, опираясь на Нукса, и дрожал, как лист.

– Вы ранены, сэр? – спросил Нед.

Незнакомец покачал головой. В этом месте было темно, и мы не могли хорошо разглядеть черты его лица.

– Я… думаю, нет, – ответил он, отдуваясь. – Но на этот раз они меня едва не прикончили. Если бы вы вовремя не пришли…

Он неожиданно замолчал, наклонился и посмотрел на араба, на котором сидел дядя Набот.

– Это он! Это сам Абдул Хашим! Убейте его, кто-нибудь быстрей убейте его! – с неожиданной яростью закричал он.

Этот крик словно вернул араба к жизни. Он, как угорь, повернулся, дядя Набот соскользнул с его спины и упал на тротуар. И в следующее мгновение мы, американцы, остались одни, потому что Абдул Хашим спас свою шкуру, немедленно исчезнув.

– Почему… почему вы его отпустили? – взвыл маленький человек, закрыв лицо ладонями. – Когда-нибудь он снова нападет на меня… он точно меня прикончит.

– Не волнуйтесь, – грубовато сказал Нед; трусливое, немужское поведение этого человека у нас у всех вызвало отвращение. – Поблагодарите бога, что на этот раз вы от него спаслись.

– Конечно, сэр, конечно, – был ответ, – но сейчас не оставляйте меня, умоляю вас.

В поисках совета мы взглянули на дядю Набота. Нед карманным ножом разрезал мой рукав и плотно перевязал руку носовым платком, потому что он был не только коком, но в каком-то смысле и врачом.

– Мы возвращаемся на наш корабль, – коротко сказал дядя. – Можете пойти с нами и оставаться до утра.

Незнакомец с готовностью принял приглашение, и мы снова пошли и добрались до пристани без новых приключений. Шлюпка нас ждала, и мы вскоре гребли туда, где стояла на якоре «Чайка».

В ярком свете ламп мы разглядывали спасенного нами человека. Это был худой мужчина с покатыми плечами, с вандейковской бородкой, лысой головой и маленькими глазами под большими очками. Ему лет сорок, он в европейской одежде, несколько потрепанной и поблекшей и в целом производит впечатление какой-то убогой респектабельности.

– Джентльмены, – сказал он, сев в кресло и глядя на внимательную группу перед собой, – я профессор Питер Перикл Ван Дорн из университета в Милуоки.

Я никогда не слышал о таком университете, но Милуоки далеко в глубине страны. Никто из нас раньше не слышал это так торжественно произнесенное имя, хотя мы были слишком вежливы, чтобы сказать это, поэтому только кивнули.

– Я бы хотел знать, – продолжал профессор, – каков ваш статус и что привело вас в Египет.

Мой дядя рассмеялся и посмотрел на меня, словно предлагая удовлетворить любопытство незнакомца. Капитан Стил нахмурился, ему не понравилась подразумеваемая дерзость.

Я рассказал Ван Дорну, что у нас торговый корабль из Бостона, что мы зашли в порт Александрия, чтобы разгрузить товары, принадлежащие мистеру Экли, который потом доставит свою собственность в Луксор и передаст торговцам.

– А что за товары? – требовательно спросил незнакомец.

– Скарабеи, погребальные статуэтки и копии древних украшений, – несколько встревоженно ответил Арчи.

– Проклятие этой страны! – презрительно сказал маленький человек. – Должен быть принят закон, запрещающий привозить в Египет этот мусор. – Он помолчал и с горечью добавил: – В этой грязной стране и так слишком много законов.

– Бедные туристы должны иметь возможность привезти домой скарабея, – с улыбкой заметил Арчи. – В Египет ежегодно приезжает около пятнадцати тысяч туристов, – а ваш хедив не разрешает вывозить подлинные древности.

– Не называйте его моим хедивом! – воскликнул маленький профессор. – Я презираю – я ненавижу местное правительство и все, что с ним связано. Но вам это не интересно. Джентльмены, – продолжал он напыщенным тоном, – я рад встрече с вами. Вы явились вовремя, чтобы спасти меня от смерти или во всяком случае от неудачи в моей великой работе. Я уверен, что вас прислало в Алексадрию всеведущее провидение.

– Замаскированное под поддельных скарабеев Арчи, – сухо добавил мой дядя.

– И каковы ваши планы на будущее? – горячо спросил профессор.

– Немедленно вернутся в Америку, – ответил я.

– Нет! Тысячу раз нет! – закричал маленький Ван Дорн, колотя кулаком по столу. – С этой минуты я нанимаю ваш корабль – цену назовите сами, – чтобы перевезти меня и мои сокровища в Нью-Йорк.

– Сокровища! – недоверчиво воскликнули мы.

Профессор огляделся и понизил голос.

– Величайшее сокровище, джентльмены, когда-либо открытое в Египте. Я нашел место, где жрецы Карнака и Луксора спрятали свои огромные богатства во время вторжения из Персии Камбиса.

Он многозначительно замолчал. Мой отец взглянул на часы, а дядя Набот зевнул. Я хотел бы послушать еще, но рана болела, и Бри ждал, чтобы правильно перевязать ее. Поэтому я сказал гостю:

– Пожалуйста, профессор, мы выслушаем вашу историю утром. Сейчас поздно, и мы все хотим лечь. Мы попрощаемся с вами и пожелаем приятных сновидений.

Он возмущенно посмотрел на меня.

– Неужели вы можете спать после того, что я вам рассказал?

– Надеюсь на это, сэр, – ответил я и попросил Джо показать профессору его каюту. Он больше не возражал, но, уходя, выглядел задумчивым.

Бри установил, что нож разрезал только плоть, и пообещал, что рана не будет мне слишком мешать. Кровотечение прекратилось, мой чернокожий врач промыл рану, вполне профессионально привязал и заклеил пластырем и отправил меня спать до утра.

Я забыл о профессоре, который выглядел ученым, но не вел себя как ученый, как мне казалось.

За завтраком профессор Ван Дорн был молчалив и задумчив и, как только завтрак закончился, попросил о разговоре с тем, кто распоряжается на борту «Чайки». Мы прошли в каюту капитана, достаточно просторную, чтобы все могли сесть. Никто из нас не верил особенно во вчерашние романтичные утверждения незнакомца, но всем было интересно, что он может рассказать, и мы готовы были слушать. Глаза Арчи на круглом лице едва не выпячивались, и я пожалел его и пригласил присоединиться к нам. Пришел и Нед Бриттон, потому что он присутствовал при спасении Ван Дорна, и мы полностью ему доверяли.

Когда мы расселись и профессор убедился, что его не подслушают, он сразу попросил разрешения рассказать о деле, которое привело его в Египет, и о тех странных обстоятельствах, с которыми он здесь столкнулся. Мы попросили его начинать, обещав, что выслушаем.

– Джентльмены, – начал он, – вы должны знать, что я занимаю очень почетную кафедру египтологии в моем университете. С самой юности я напряженно изучал историю этого самого древнего народа, давшего начало современной цивилизации, которой мы все гордимся. – Он говорил педантично, и я начал верить, что он действительно профессор. – Три года назад мой колледж щедро направил меня сюда, чтобы я усовершенствовал свои знания, и вскоре после приезда я познакомился с профессором Джоном Лавлейсом, чьи знаменитые труды о Древнем Египте вы, несомненно, читали.

Мы их не читали, но не сказали об этом.

– Здесь, – продолжал рассказчик, – его обычно называли Лавлейс-паша; но это звание было только в воображении туземцев, который очень уважали его за ум и изобретательность. Когда я с ним познакомился, Лавлейс старательно, но безуспешно искал сокровища. Он доверился мне и пригласил помогать ему. Вы должны знать, что в шестом веке до Рождества Христова Египет был на вершине своего богатства и величия, и самые главные сокровища того времени находились во владении жрецов из большого храма в Карнаке. Эти сокровища состояли из бесчисленного количества драгоценных камней, украшений из золота и серебра и прежде всего – из библиотеки папирусных свертков, в которых излагалась история Египта этого ныне неведомого периода между Шестой и Двенадцатой династиями.

В это время, когда египтяне, обладая огромными богатствами, были горды и надменны, в их страну с победоносным войском вторгся страшный персидский царь Камбис и уверенно продвигался вверх по Нилу к Карнаку и Фивам, опустошая страну и отнимая у храмов все сокровища. Легенды говорит, что охваченные ужасом жрецы храма в Карнаке бросили все свои сокровища в священное озеро, примыкавшее к храму, чтобы они не попали в руки захватчика, и, так как это озеро не имеет дна, сокровища так никогда не были возвращены.

Так вот, сэры, профессор Лавлейс, очень умный и дальновидный человек, усомнился в этой истории. Было несомненно, что огромные сокровища Карнака жрецы где-то спрятали и что Камбис предал всех святых людей мечу, потому что они не раскрывали свои тайны. Также является историческим фактом, что эти сокровища так и не были найдены и что завоеватель их не получил, несмотря на все свои усилия. В течение последующих столетий священное озеро не раз обыскивали с надеждой найти огромные сокровища Карнака, но сейчас известно, что зыбучие пески на дне озера все поглотили, поэтому, естественно, все попытки отыскать сокровища оказывались безуспешными.

Мой друг Лавлейс, раздумывая над этой необычной историей, пришел к выводу, что коварные жрецы никогда не бросали сокровища в озеро. Никто лучше их не знал, что достать сокровища из озера будет невозможно; больше того, главная часть сокровища состояла из исторических папирусов – свитков, на которых древние египтяне делали записи. Поместить их в воду означало полностью уничтожить; тем самым была очевидна ложность этой истории. Ясно, решил мой друг, что жрецы спрятали сокровище где-то в пустыне, вблизи Карнака, где движущиеся пески, скроют все следы от острых взглядов персов. Но они распространили слухи, что сокровища спрятаны в озере, чтобы, если среди людей нашелся предатель, он не смог бы выдать тайну.

Так как Камбис в своем неразумном гневе убил всех жрецов Карнака, никто не смог отыскать сокровища, когда персы ушли. И профессор Лавлейс заключил, что сокровища все еще находятся там, куда их спрятали.

Но где это место? Вот вопрос, который необходимо было решить. Годами Лавлейс безуспешно, но с редким терпением искал в пустыне и как раз перед моим прибытием в Египет нашел ключ, обещавший привести к разгадке.

На стене одного разрушенного храма, в углу, вырезана диаграмма, которая на взгляд обычного зрителя ничего не значит. Но Лавлейс изучил ее и пришел к выводу, что диаграмма описывает именно то место, где спрятаны сокровища. На диаграмме изображалась высокая арка, какие в Египте называли пилонами, и через всю диаграмму от одного угла до другого была высечена линия. Эта линия проходила мимо пилона, мимо изображения трех деревьев, и в конце ее был начерчен крест. Вы следите за моим рассказом, джентльмены? – спросил он, нервно посмотрев на нас.

Дядя Набот кивнул, но выглядел озадаченным. Лица Арчи было лишено всякого выражения. Мой отец спокойно курил и смотрел в окно каюты. Я сказал:

– Мы не очень хорошо знаем историю Египта, профессор, но думаю, суть вашего рассказал мы уловили. Бросайте трос, сэр, и мы ухватимся за него.

Он с облегчением сказал:

– Хорошо, мой мальчик. Египетская история увлекательна, но сейчас не место и не время мне вас учить. Тем не менее вы должны кое-что знать, чтобы оценить важность моего предложения, и я постараюсь быть как можно понятней в своем объяснении. У арки, или пилона, изображенной на диаграмме, были три квадратных башенки, отличные от многих других, и после долгих поисков в развалинах Карнака, которые покрывают много акров, Лавлейс-паша и я обнаружили одну такую башенку, правда, сильно пострадавшую, и следы двух других. Используя это в качестве ориентира, мы протянули воображаемую линию по пустыне. Через три мили мы, к своей огромной радости, обнаружили пальмовую рощу, несомненно, очень древнюю, но деревья все еще росли, и рядом находился крошечный оазис, орошаемый небольшим ручьем.

Возник вопрос, насколько далеко от деревьев находится место, обозначенное на диаграмме крестом, место, где могут быть погребены наши сокровища. Мы должны были работать очень осторожно, потому что вблизи этого оазиса живет небольшое, но свирепое племя пустынных арабов; их шейх, или правитель, некто Абдул Хашим, тот самый дьявол, который едва не убил меня вчера вечером. Арабы очень интересовались, чем мы занимаемся, потому что они известные воры и часто похищают содержимое древних гробниц, открытых каким-нибудь везучим исследователем. Поэтому мы держали свое открытие в тайне от них, и они наконец настолько разозлились, что изгнали бы нас со своей территории, если бы профессор не получил заранее ордер хедива, разрешающий раскопки и исследования в некоторых районах пустыни с целью находки реликтов древнеегипетской цивилизации. Хедив всегда дает эти лицензии, позволяющие исследователям работать за свой счет в интересах науки, но все результаты поисков должны быть отданы или проданы в Национальный музей в Каире, где платят совершенно незначительные суммы, потому что это единственный законный способ использовать найденные сокровища или реликты.

Но в то время нас не заботил этот нелепый закон; мы хотели найти спрятанные сокровища Карнака, и, чтобы избежать враждебно настроенных арабов, мы работали в ясные лунные ночи, когда все племя спало. Мы заказали специальные буры для песка и с их помощью добирались до скального основания под песком, пытаясь найти какие-нибудь препятствия, которые указали бы на спрятанные сокровища. С помощью компаса мы могли идти по прямой линии, медленно и старательно прошли целых пять миль от оазиса, потом назад, и все это без видимых результатов. Иногда мы встречали препятствие и рыли в глубину, но находили только выступ скалы или свободный камень; через несколько месяцев задача начала казаться мне бесконечной и бесперспективной. Но Лавлейс не сдавался. Он был уверен, что идет по верному следу, и, когда я заявил, что хватит с меня этой работы и я возвращаюсь в Каир, он стал меня подозревать и угрожал убить, если я покину его.

Так я впервые заподозрил, что у него неуравновешенный рассудок.

– Вы слишком много знаете, Ван Дорн, чтобы позволить вам уйти и разболтать мои тайны, – сказал он. Я заверил его, что буду держать рот на замке, но он настолько свихнулся на своей идее, что не поверил мне. Он был рослый человек, решительный и властный, и я вынужден был ему подчиняться, хотел я того или нет. Я остался на раскопках, но боялся своего компаньона.

Что ж, сэры, не отягощая вас подробностями, которые для вас неважны, я скажу, что наконец после более чем двух лет терпеливых поисков мы наткнулись на сокровище. В тот день мой бур застрял в песке, и его невозможно было вытащить. Углубившись, мы обнаружили, что острие бура застряло в бронзовом кольце. При виде этого кольца Лавлейс радостно закричал: я понял, что наш поиск окончился.

Это было после полуночи, и мы работали при свете ярких звезд. Мы расчистили песок больше чем на четыре фута и обнаружили кольцо, прочно прикрепленной к большому гранитному блоку, стоящему на скальном основании.

– Значит, под пустынным песком есть скала? – спросил я.

– Да, в этом районе страны, – был ответ. – Археологи скажут вам, что первоначально вся эта местность представляла собой сплошную скальную плиту из камня, который мы сейчас называем песчаником. Эрозия, ветер и непогода отделяют куски камня. Самумы подхватывают эти куски и носят их, постепенно перемалывая и превращая в песок. Проходят века, объем песка увеличивается, и сейчас пустыня покрыта им на глубину от двух до шести футов, а кое-где и глубже. Часто ветер собирает песок в валы, обнажая скальное основание на многие мили.

Но вернемся к моей истории. Гранитный блок был очень тяжел, размером три на шесть футов наверху и более чем в два фута толщиной. Бронзовые кольца были вделаны в него, но как мы ни старались, не смогли сдвинуть камень ни на дюйм. Стало ясно, что нам нужна помощь, поэтому мы снова засыпали камень песком, отметили это место и пошли в арабскую деревню.

На следующее утро Лавлейс договорился с шейхом Адбул Хашимом, что нам помогут два человека из его племени. Мы также послали в Луксор за четырьмя прочными стержнями, которые будут использоваться как рычаги. Можете себе представить, как было возбуждено любопытство арабов, и я сомневался, что Лавлейс сможет сохранить от них тайну. Он, казалось, не обращает внимания на опасность, и на следующий вечер мы отправились к нашему закопанному камню в сопровождении помощников, несущих дубовые стержни. Мы быстро убрали песок и откопали камень, потом вчетвером с помощью рычагов, напрягая мышцы, смогли приподнять гранитную плиту и поставить ее на ребро.

По плитой оказалось углубление, старательно вырубленное в скале, и вначале мы увидели массу высохшего тростника, принесенного с берега Нила. Когда убрали тростник, под ним оказались свертки прогнившей ткани, той самой, в какую в Древнем Египте заворачивали мумии. После того как эта прокладка была убрана, стали видны сокровища, и у Лавлейса от возбуждения тряслись руки, когда он их разглядывал. Вначале множество папирусных свитков, старательно обернутых бинтами, потом несколько каноп[2] из чистого золота, полных замечательных жемчужин, рубинов и изумрудов, и наконец огромное собрание кованых золотых и серебряных украшений; некоторые находились в деревянных ящиках, которые давно прогнили и рассыпали сокровища.

Лавлейс не произнес ни слова, разглядывая это огромное сокровище, самое большое собрание, когда-либо найденное со времен античности. Лицо у него было бледное и напряженное, и, если не считать легкой дрожи рук, он держал себя под контролем. А вот глаза арабов блестели от алчности, и я заметил, что они обмениваются многозначительными взглядами.

Профессор взял несколько горстей жемчужин и рубинов и небрежно положил в карманы. Отобрал несколько золотых украшений исключительной работы, а все остальное сокровище вместе с покрытием из ткани он снова положил в углубление в скале. Когда это было сделано, он приказал нам положить на место плиту; мы наклонили ее, и она снова легла на место, закрыв углубление. Следующей задачей было засыпать все песком, и, так как поднялся легкий ветер, мы знали, что через час в пустыне не останется ни следа от углубления, которые мы только что сделали. Наши рычаги остались под слоем песка рядом с плитой.

Лавлейс знаком приказал арабам возвращаться в деревню, и они охотно и энергично пошли, а мы шли за ними. Но через несколько сотен ярдов Лавлейс-паша достал револьвер и хладнокровно застрелил обоих наших помощников.

– Теперь, Ван Дорн, – сказал он, – помогите мне закопать эту падаль.

В ужасе от этого убийства я стал помогать ему, потому что в профессоре этой ночью было что-то странное, стальной жестокий блеск в обычно добрых глазах; я вспоминал свои прежние наблюдения и начал опасаться, что открытие совсем свело профессора с ума.

Мы молча выкопали в песке яму, похоронили арабов и, как могли, заровняли поверхность. А потом пошли в деревню.

– Где мои дети? – строго спросил шейх.

– Я их послал далеко с поручением, – ответил Лавлейс.

Отчасти это было верно, но Абдул Хашим не был удовлетворен и испытывал подозрения. На следующее утро мы спали допоздна, а шейх тем временем послал шпионов по нашим следам. Шакалы выкопали тела убитых арабов и наполовину сожрали их, когда их товарищи дошли до этого места.

И началась открытая война между племенем и нами. Мы занимали небольшой каменный дом на краю деревни. У него была одна дверь и ни одного окна, просто одна комната, крытая пальмовыми листьями. Когда мы услышали, что племя с дикими криками бежит к нам, мы поняли, что наступил кризис. Лавлейс встал в дверях и не подпускал арабов, стреляя из револьверов, но он не знал, долго ли мы сможем продержаться. Он отдал мне камни и золотые украшения и велел бежать в Луксор за помощью. Мне было приказано сдать драгоценности в банк, организовать спасательный отряд и как можно быстрей вернуться. Луксор находился всего в четырех милях по пустыне.

Пока арабы следили за входом в дом, я встал на плечи профессора, прорвал листы на крыше и спрыгнул на песок с задней стороны дома. Лавлейс вернулся к двери и стал отвлекать арабов выстрелами, а я побежал в Луксор и вскоре был в безопасности от преследования. Меня даже не заметили.

Я быстро выполнил поручение и вернулся с отрядом конной полиции, который предоставил губернатор города, потому что профессор Лавлейс был очень известным исследователем и находился под защитой хедива. Но мы опоздали. Я нашел тело профессора, изуродованное ножами арабов. Во время моего отсутствия они каким-то образом перехитрили его и отомстили.

Абдул Хашим спокойно заявил офицерам, что Лавлейс-паша сошел с ума и был убит в порядке самозащиты. Доказывая правдивость своего утверждения, он показал тела двух мертвецов и несколько раненых. Как вы понимаете, я рассказал другую историю, но сокровище не упоминал. Вскоре я получил удовлетворение, убедив губернатора снести деревню Абдул Хашима, так что не осталось ни одного грубого каменного дома, и племя ушло дальше в пустыню в поисках нового места для жизни.

К счастью, я не поместил в банк взятые нами образцы сокровищ, потому что стремился побыстрей прийти на выручку моему другу, так что оказался единственным обладателем знаний о великом открытии. И они оставались моей личной тайной до этого часа, когда я сообщил их вам, джентльмены, чтобы убедить вас помочь мне.

Он помолчал, словно закончил рассказ, а мы, его слушатели, молча сидели в задумчивости. На меня его рассказ произвел сильное впечатление и казался правдивым до его столкновения с арабами. Были какие-то сомнения в обстоятельствах смерти Лавлейса и бегства Ван Дорна из деревни, но я решил, что мое незнание образа жизни этих людей объясняет маловероятные подробности рассказа.

Дядя Набут заговорил первым.

– Объясните, сэр, – попросил он, – почему вы выбрали нас, чтобы поделиться своей тайной.

– У меня две причины, – ответил Ван Дорн. – Первая из них в том, что я боюсь. Я покинул Луксор и приехал в Каир, пытаясь найти способ завладеть сокровищем. В Каире в меня выстрелили из окна, и я едва избежал смерти. Я как можно более скрытно поехал в Александрию. Вчера вечером на меня напала банда арабов, среди которых я узнал ужасного Абдул Хашима. Если бы вы не появились вовремя, я бы, несомненно, был убит. Похоже, провидение специально предназначило, чтобы мы встретились. У вас быстрый корабль, направляющийся в Америку, а у меня огромное сокровище, которое нужно взять и благополучно доставить домой. Помогите мне, и ваше вознаграждение будет больше, чем за десять плаваний.

– Это сокровище, – медленно и задумчиво произнес мой отец, – по вашим собственным словам, принадлежит египетскому правительству.

– О, нет! – воскликнул Ван Дорн.

– Я так понял по вашему объяснению.

– Я сказал, что нынешние законы Египта, принятые несколько лет назад, запрещают вывозить из страны любые реликты древней цивилизации. Музей купит все мои сокровища, но заплатит так мало, что это нисколько не соответствует их ценности, но какое право имеет хедив отнимать то, что добыто с таким трудом? В Америке одни драгоценные камни могут быть проданы за миллионы.

– Но это египетские сокровища, – сказал я. – Закон кажется мне справедливым. Какое право имеете вы, иностранец, отнимать у страны ее ценности?

– Право открывателя, – сразу ответил маленький профессор, энергично кивнув головой. – Кто такой египетский хедив? Турок. Он такой же иностранец, как я, он подчинен Турции и платит султану ежегодную дань в одиннадцать миллионов, эти деньги он при помощи огромных налогов отбирает у подлинных египтян, у арабов и у других туземных жителей. Мы все признаем, что сокровища когда-то принадлежали Египту и были погребены египетскими жрецами, чтобы спасти их от таких же захватчиков, как эти турки. Но египтяне больше не правят Египтом, и, по справедливости, сокровища скорее принадлежат открывателям, чем захватчикам земли, в которой они были погребены.

– Тем не менее, – сказал дядя Набот, – нам нужно считаться с этим правительством. С точки зрения морали, вы имеете право на сокровища, но юридически декрет хедива невозможно оспорить. Если мы попытаемся вывезти эти сокровища и будем пойманы, нас накажут, как обычных воров.

– Но нас не поймают! – воскликнул профессор. – Ни один египтянин не подозревает о существовании сокровища, так что, если мы его заберем, мы никого не ограбим, даже хедива.

– А разве Абдул Хашим не подозревает? – спросил я.

– Да, вероятно, следовало бы сделать для него исключение, но он может только догадываться, и он слишком хитрый и алчный, чтобы сообщить о своих подозрениях правительству. Он хочет забрать сокровища себе, и, если мы встретим сопротивление, то не со стороны правительства, а со стороны шейха. Нужно было вчера убить его, когда была такая возможность, но, к несчастью, этот старый пес улизнул.

– Он опасный враг, – заметил Нед Бриттон.

– Только для невооруженных и беспомощных, – быстро ответил профессор. – Полдюжины американцев способны справиться со всем племенем. И, возможно, нам удастся убить его до того, как он причинит нам неприятности.

– Вы очень легко говорите об убийствах, – сказал мой отец.

– Но это только язычники, злые и жестокие, и, если мы отправим нескольких на вечные муки, никто о них не пожалеет. Пока правительство ничего не знает о моей тайне, мы в безопасности от вмешательства, за исключением этих диких и недостойных арабов под предводительством Абдул Хашима, и смелым американцам нечего его бояться. И стоит подумать о сокровище. Разве не стоит рискнуть, чтобы добыть огромное состояние?

– А каково ваше доказательство существования сокровища? – спросил дядя Набот.

Ван Дорн несколько мгновений колебался, потом расстегнул жилет и снял кожаный пояс. Он осторожно положил пояс на стол, открыл карман в нем и достал несколько ярких рубинов.

– Вот мое доказательство, – сказал он, предлагая нам осмотреть камни. – Это часть сокровища, которое Лавлейс взял в ту ужасную ночь, которую я описал вам.

Мы осмотрели камни. Они большие и яркие, огранены квадратами и прямоугольниками, треугольниками и октаэдрами, с гладкими плоскими поверхностями.

– Возможно, это стекло, – задумчиво сказал дядя Набот.

– Я гранильщик, – сказал профессор; голос его слегка дрожал от возмущения. – Уверяю вас, это самые великолепные рубины, известные миру. А вот жемчужины. Даже в своем невежестве вы не можете не признать их подлинности.

Говоря это, он достал несколько превосходных жемчужин, размером с горошину и окрашенных в нежный розовый цвет.

– Ах, – воскликнул мистер Перкинс, – я знаю жемчуг. Я несколько лет покупал его у филиппинских искателей. Вы странный человек, профессор Ван Дорн, если готовы рискнуть жизнью за новой добычей. Тут вполне достаточно.

Ван Дорн пожал покатыми плечами, его рыжая борода презрительно ощетинилась.

– Вы хотите посоветовать мне, чтобы я еще на две тысячи лет оставил сокровища Карнака лежать в песках? – спросил он. – Удовлетворятся ли ваши дельцы в Америке, получив миллион, или будут работать, как рабы, чтобы превратить этот миллион в миллиард? Людей многое удовлетворяет в нашем веке, но никогда не удовлетворяет собственное богатство. Чем больше мы имеем, тем больше хотим получить. А это – вы только посмотрите на эти украшения. Могут ли современные ювелиры сделать что-нибудь подобное?

Он достал золотое украшение великолепной работы, необычного рисунка и необыкновенного мастерства. И еще перед нашими восхищенными взорами предстали браслет, два кольца и диадема, усаженная аметистами.

– Вы должны признать, – сказал профессор, – что это древние и ценные украшения, и однако это самые простые образцы найденного мной сокровища. Как я уже сказал, этого достаточно, чтобы всех нас сделать богатыми, и я готов щедро делиться, чтобы обеспечить вашу помощь. Но не стану вас уговаривать. Если вы слишком глупы или трусливы, чтобы принять мое предложение, сохраните мою тайну и займитесь своими делами. Никакой вред еще не причинен. Тысячи готовы будут ухватиться за мое предложение.

Он снова спрятал камни и украшения в пояс, надел пояс и спрятал его под жилетом. Потом откинулся на спинку кресла, закурил сигарету и вопросительно посмотрел на наши серьезные лица.

– Будьте добры, профессор, погуляйте немного по палубе, – сказал мой отец. – Мы поговорим друг с другом, прежде чем дать вам ответ.

Ван Дорн без возражений встал и вышел, и мы начали обсуждать его предложение. Прежде всего нужно было решить, насколько законно это предприятия, и нам казалось, что профессор прав в своем отношении к нынешнему правительству Египта: оно захватило страну в завоевательной войне и имеет не больше морального права на сокровища Карнака, чем открыватели этого сокровища. Старая религия, основанная на поклонении Исиде и Осирису, исчезла с лица земли, верующие этой религии давно мертвы или рассеялись. Скрытые сокровища, принадлежавшие религиозной организации, не имеют законных владельцев и принадлежат тем, кому удастся их найти и у кого хватит храбрости их удержать. То, что хедив издал закон, запрещающий вывозить древние сокровища из Египта, нисколько к нам не относится. Мы свободные американцы и не подчиняемся туркам, захватившим Египет. Турки могут брать дань с этой земли и утверждать, что все богатства этой земли принадлежат им, но мы имеем право не соглашаться с этим. В Египте есть подлинные египтяне, но они слабодушны, и их гораздо меньше, чем арабов, турок и других иностранцев, и контроль над своей землей они, несомненно, навсегда потеряли.

Таким образом, мы удовлетворили свою совесть, решили, что имеем право попытаться приобрести это богатство, и стали думать о последствиях неудачи или обнаружения. Ничто не требовало нашего немедленного возвращения в Америку, поэтому у нас было время на предприятие. Но «Чайка» для нас – состояние, и мы не хотели подвергать ее опасности. В соответствии с международным правом в случае нарушения законов Египта корабль может быть конфискован, но гораздо более вероятна в случае обнаружения только конфискация сокровищ. Хедив, захватив сокровища, не решится вовлекать свою страну в спор с Соединенными Штатами. Конечно, мы рисковали, но игра стоила риска, и никто не может надеяться на выигрыш, ничего не поставив на это.

Решив, что вмешательством правительства можно пренебречь, мы перешли к вопросу о возможном столкновении с Абдул Хашимом и его племенем и пришли к выводу, что справимся с этим арабским кланом, который, согласно рассказу профессора, не обладает большими возможностями. Нам приходилось участвовать в рискованных предприятиях в разных землях, и мы не собирались уступать этим беззаконным арабам, если они попытаются нас остановить. Оставалось обсудить два вопроса: как доставить сокровища на корабль и какой будет наша доля, если мы благополучно доставим сокровище в Америку.

Мы пригласили профессора и спросили, какие у него планы и предложения. Он был странный человек, этот Ван Дорн, одновременно трусливый и задиристый, но не было сомнений, что он умен и проницателен.

– Если мы попытаемся подняться вверх по Нилу мимо Каира и Асьюта, – сказал он, – и попытаться привезти сокровище назад в Александрию, скорее всего нам это не удастся. Это наиболее населенный район Египта, и правительственные шпионы и конная полиция там повсюду. Если бы таков был мой план, я не стал бы просить вас о помощи. Ваша возможность стать моими союзниками основана на том, что у вас есть быстрый, неизвестный в этих водах корабль, есть смелый экипаж и американская любовь к приключениям. Но самое ценное – это корабль.

– Значит, вы не предлагаете подниматься вверх по Нилу? – нетерпеливо спросил я.

– Да, это невозможно, – был спокойный ответ. – Отсюда до Луксора семьсот миль, но Аравийский залив Красного моря всего в девяноста милях от того места, где спрятаны сокровища. Вы отведете свой корабль в Порт-Саид, пройдете по Суэцкому каналу и дальше по заливу до маленького и незначительного города Косер, где есть хорошая гавань. Здесь мы купим верблюдов, и нам потребуется четыре дня, чтобы добраться по пустыне до сокровища; мы нагрузим сокровище на верблюдов и вернемся к кораблю, Мы совсем не будем показываться в Карнаке или Луксоре и встретимся только с бедуинами пустыни, которые дружелюбно относятся к европейцам. Нам не нужно будет даже приближаться к развалинам деревни Абдул Хашима. Я знаю, как найти место, где лежит сокровище, и в этом одиноком месте нас не заметит ни один шпион.

– Но как мы найдем дорогу в пустыне? – спросил дядя Набот.

– До сих пор существует древний караванный путь от Косера до Луксора, – ответил профессор, – и мы сможем найти проводников, которые знают каждый шаг этого пути. Путешествие будет скучным, четыре дня туда и четыре назад, но, как я сказал, достойное вознаграждение за эти незначительные трудности.

– Ваш план кажется безопасным и практичным, – заметил мой дядя. – Мне он нравится. А теперь, Ван Дорн, мы должны перейти к обсуждению самого важного вопроса. Что вы предлагаете нам в обмен за использование нашего корабля, за нашу помощь и неизбежные расходы?

– Я дам вам десять рубинов и десять жемчужин, – ответил профессор. – Они такого размера и чистоты, что вы легко продадите их за десять тысяч долларов. Мне кажется, это достойное вознаграждение.

Я рассмеялся, и все остальные, даже Арчи, заулыбались. Маленький профессор говорил снисходительно, словно предлагал нам очень щедрую плату.

– А сколько может стоить все сокровище? – спросил мой отец.

– Это вас не должно интересовать, – ответил Ван Дорн. – Рубины и жемчужины я вам отдам сейчас же, еще до начала. Они станут вашей платой. Все сокровище, которое мы отыщем, исключительно моя собственность.

Дядя Набот зевнул – он так делал, когда ему становилось скучно. Мой отец встал и неторопливо вышел.

– Когда вы хотите отправиться на берег, профессор? – спросил я.

– Что означает ваш вопрос? – спросил он. Лицо его стало почти того же цвета, что борода.

– Только то, что мы отправляемся в обратное плавание на закате, и, вероятно, вы не захотите возвращаться в Америку в нашем обществе. Одна из шлюпок высадит вас, когда скажете.

Он внимательно посмотрел на меня, и лицо его стало белым, как мел.

– Пойдем, Арчи, – жизнерадостно сказал я. – Присмотрим за разгрузкой ваших ящиков.

– Стойте! – неожиданно воскликнул Ван Дорн. – Чего вы требуете?

– Мы? О, сэр, мы ничего не требуем. Ваше предложение, как вы, несомненно, знали заранее, мы не можем принять. Но не бойтесь, мы сохраним вашу тайну, и лучшее доказательство этого – наше немедленно отплытие в Америку. Вы можете сойти на берег и договориться с кем-нибудь другим.

– И быть убитым Абдул Хашимом, – горько добавил он.

– А это ваше дело, – равнодушно ответил я.

Я вместе с Арчи пошел на палубу и приказал матросам достать ящики Арчи из трюма и перегрузить на маленький лихтер, который доставит их на причал. Я хотел отправить с ящиками подзорные трубы, но Арчи возразил.

– Подождите, – шепотом попросил он. – Я еще не хочу сходить на берег.

– Не будете доставлять товары вашего отца торговцам в Луксоре? – с улыбкой спросил я.

– Нет. Послушайте, Сэм. Если вы возьметесь за это дело, я хочу участвовать.

– Хотите получить свою долю? – саркастично спросил я.

– Я бы не отказался от небольшой части, Сэм, но я хочу развлечься. Это самое удивительное дело, о каком я слышал, и обещает много интересного до конца. Возьмите меня с собой, – умоляюще добавил он.

– Я согласен, Арчи. Но похоже, мы не сможем договориться с профессором. Он не хочет делиться справедливо.

Маленький человек удрученно расхаживал по палубе. Очевидно, он был очень расстроен.

Я вместе с Арчи сошел на пристань, где он заплатил таможенную пошлину за товары своего отца и договорился о доставке их по железной дороге в Луксор, где сам должен будет получить.

– Понимаете, мы не знаем этих греческих и сирийских торговцев, – объяснил он, – и не доверяем местным дилерам. Поэтому мой отец и отправил меня. Я должен получить деньги за товар и договориться о новых поставках.

– Но вы сами не поедете с товарами?

– Нет, они могут подождать в Луксоре, пока мы не решим с профессором и его сокровищем. По его рассказу, сокровище всего в нескольких милях от Луксора, и я смогу одновременно выполнить оба задания.

Ах, если бы мы знали, чего будет нам стоить осуществление этого плана!

Когда мы с Арчи шли по пристани от таможни к нашей шлюпке, я заметил на причале одинокую внушительную фигуру араба.

Он был ростом в шесть футов, с великолепной фигурой. Грязно-белый бурнус, обернутый вокруг тела, подчеркивал достоинство его позы, и его красивое лицо было спокойно и выразительно. Из-под складок черно-желтого тюрбана черные глаза были устремлены на гавань, и, проследив за его взглядом, я понял, что он смотрит на стоящую на якоре «Чайку». Эти глаза, привыкшие к расстояниям пустыни, должно быть, были сильней моих, но я сам смог разглядеть движущиеся на нашей палубе темные фигуры, и одна фигура – был ли это профессор? – стояла у поручня со стороны причала.

Араб не заметил меня и Арчи, и у меня была возможность внимательно рассмотреть его. Он не стар, примерно тридцати пяти лет, и у него загорелое небритое лицо. Когда мы гребли к кораблю, его взгляд наконец упал на нас, и мне показалось, что он наблюдал за нами, пока мы не поднялись на палубу. С палубы я по-прежнему видел его сильную неподвижную фигуру, стоящую все в той же позе, и, вероятно, профессор тоже его увидел, потому что он подошел ко мне с тревожным выражением на лице и попросил новой встречи с моим отцом, дядей Набатом и мной.

Я также пригласил Неда Бриттона, Арчи и Джо, и вскоре мы все собрались в каюте моего отца.

– Я думал над вашим предложением, – начал Ван Дорн, – и пришел к выводу, что мое первое условие в данных обстоятельствах было недостаточно щедрым. Говоря откровенно, – его маленькие глаза хорька были какими угодно, только не откровенными – сокровище для меня бесполезно, если я не получу вашей помощи в получении его и доставки в безопасное место. Поэтому я готов пересмотреть свои взгляды на дележ добычи.

Мы молча смотрели на него, и через несколько мгновений он добавил:

– Как по-вашему, каким будет справедливый дележ?

Ответил мой дядя. Он опытный торговец.

– Согласно вашему рассказу, сэр, – сказал он, – вы не являетесь открывателем сокровищ. Профессор Лавлейс несколько лет искал его и наконец добился успеха, потому что нашел заброшенную диаграмму, выгравированную на стене разрушенного храма. Он нанял вас в качестве своего помощника. Скажите нам, какую часть находки он обещал вам.

Профессор поколебался – видно было, что он хотел нас обмануть: его манеры говорили, что он лжет, – и уверенно сказал:

– Мне была обещана половина. Но, конечно, после смерти Лавлейса все сокровище принадлежит мне.

– Вы заключали какой-то контракт? – спросил я.

– Нет, но наш договор был честным и справедливым.

– Есть ли у Лавлейса наследники, семья?

– Нет, никого.

Дядя Набот со своей обычной рассудительностью сказал:

– Если вы в обмен на помощь Лавлейсу получали половину, мы можем договориться так же за нашу помощь. Лавлейс считал, что ваша помощь этого стоит; наша стоит не меньше.

Ван Дорн покраснел. Он сам своим глупым заявлением расставил сеть, в которую попал. Он посмотрел в окно, и, проследив за его взглядом, я увидел все того же араба все в той же позе, смотрящего в нашем направлении.

Еле заметная дрожь прошла по телу профессора. С оживленным выражением он повернулся к нам.

– Профессор Лавлейс оставил за собой коллекцию папирусных свитков, – резко сказал он. – Я сделаю то же самое. Эти рукописи для вас не имеют никакой цены. Все драгоценные камни, украшения и все прочее, кроме папирусов, я согласен разделить с вами поровну.

– Очень хорошо, – сказал дядя Набот, кивнув. – Договорились. Запиши это, Сэм, и мы все подпишем этот документ.

Я принес бумагу и ручку и начал составлять договор. Немного погодя я остановился.

– В случае вашей смерти, профессор, полагаю, вы согласитесь, что все сокровище переходит к нам, поскольку таково же было ваше условие в случае смерти Лавлейса.

Он слегка побледнел и ответил:

– Вы хотите поместить это в договор?

– Да, если вы согласны.

– А вы, со своей стороны, согласитесь защищать меня от опасности всеми возможными способами, защищать мою жизнь так же, как защищаете собственные?

– Конечно.

– В таком случае включайте это в контракт. Будет ужасно умереть, когда все сокровища окажутся у меня, но, если я погибну, мне некому завещать свое наследство.

Я снова стал писать, а дядя Набот заметил:

– Не бойтесь, сэр, мы будем вас защищать. Сэм хочет только предусмотреть все возможные неудачи, и я думаю, что он прав. Но мы будем удовлетворены справедливым делением и намерены выполнять свой долг по отношению к нам, даже если это может стоить нам жизни.

Когда контракт был готов, профессор без единого возражения подписал его, и, после того как подписали все остальные, маленький человек вышел на палубу и оставил нас одних.

– Этот человек задумал предательство, – холодно сказал мой отец.

Дядя кивнул.

– Вполне возможно, Дик, но наше дело – следить за ним. Его история правдива, у него есть доказательства, и я не сомневаюсь, что он приведет нас к сокровищу. Но что он будет делать после этого, не могу догадаться.

После чего мы все какое-то время сидели молча.

– Дядя, – сказал я, кое о чем вспомнив, – Арчи хочет отправиться с нами.

Мистер Перкинс задумчиво почесал голову.

– Какую долю он хочет? – спросил он.

В ожидании ответа я повернулся к Арчи.

– Если я буду вам полезен, вы сможете дать мне какую-то часть, – сказал парень. – Главным образом я хочу развлечься, но не откажусь от награды, если заслужу.

– Это честно и справедливо, – сказал дядя Набот. – Добро пожаловать с нами.

– А теперь, – заявил мой отец, – нужно поговорить с нашими людьми. Это твоя работа, Сэм: у тебя дар к болтовне. Предприятие необычное и может оказаться опасным, и наши ребята должны знать, что их может ожидать.

Мы вышли на палубу и созвали экипаж на совещание.

Как можно яснее я пересказал то, что поведал нам Ван Дорн; рассказал о его предложении помочь ему добыть сокровище. Я скрыл только расположение сокровища и его возможную ценность.

– Если вы присоединитесь к нам в этом приключении, – добавил я, – мы обещаем каждому тройную обычную оплату, а в случае, если отыщем сокровище, разделим между вами одну десятую часть нашей доли. Мы не ожидаем неприятностей, хотя возможна стычка с арабами до того, как мы закончим. Каждый из вас, кто считает дело слишком опасным или кому не нравится работа, будет ждать нашего возвращения в Порт-Саиде, и мы не будем осуждать этих людей, они только не получат призовые деньги. А теперь, ребята, что вы скажете?

Не было ни одного несогласного возгласа. Они все американцы. Многие плавали с нами раньше, все отборные люди, доказавшие свою надежность и правдивость. Мой отец старательно подбирал экипаж, и я не удивился: все, от Неда Бриттена до последнего матроса, согласились участвовать в этом предприятии.

Мы вышли из гавани, доплыли до Порт-Саида, заплатили за проход по Суэцкому каналу в Аравийский залив – не очень значительная сумма, кстати, но все же дополнительный расход. Профессор с печальным видом сообщил, что не может заплатить, и нам пришлось брать на себя все расходы.

Наш последний взгляд на Александрийскую пристань показал, что загадочный араб по-прежнему на посту, стоит неподвижно и смотрит нам вслед. Я заметил, что Ван Дорн облегченно вздохнул, когда мы вышли из гавани и одинокий наблюдатель исчез из вида.

Нам пришлось четыре дня ждать в Порт-Саиде, пока пришла наша очередь проходить канал, потому что перед нами были четыре больших лайнера «Ост-Индской компании» и множество торговых кораблей разных стран. У нас был свой двигатель, поэтому нам не потребовалось нанимать буксир, и после, казалось, бесконечно долгого времени, хотя расстояние всего сто миль, мы вышли из канала в Суэце и увидели перед собой воды Красного моря.

Мы направились на юг и под попутным ветром быстро прошли двести пятьдесят миль вдоль пустынного побережья между Суэцем и Косером. Справа от нас была все время Аравийская пустыня, мрачная, иногда гористая, и несколько маленьких деревень, мимо которых мы проплывали, не казались привлекательными.

Наконец 12-го февраля мы встали на якорь в маленькой гавани Косера, и, хотя нас сразу окружили убогие рыбачьи лодки – туземцы предлагали фрукты и, несомненно, удивлялись, что нужно в их заброшенном порту такому замечательному кораблю, мы не общались с ними и не пытались высадиться до следующего утра.

После завтрака дядя Набот, профессор и я сели в шлюпку и высадились на примитивном деревянном причале, откуда прошли в город – глиняные дома, крытые пальмовыми листьями на небольшом возвышении у залива. Слева несколько больших складов, принадлежащих правительству, где хранится зерновая десятина.

На берегу нас встретила группа молчаливых, но наблюдательных туземцев, и сопроводила нас по тропе к относительно большому зданию, в котором, как сообщил нам немного понимавший по-арабски дядя Набот, нас ждут шейх и кади.

После небольшого ожидания нас провели в низкую, но просторную комнату, в которой было такое слабое освещение, что вначале я ничего не видел. Однако вскоре зрение адаптировалось к полутьме, и я увидел рослого усатого араба, сидящего скрестив ноги на мате и окруженного друзьями и советниками.

К моему облегчению, они говорили на ломаном английском, достаточном для понимания, и шейх в самых вежливых фразах спросил, почему мы оказали честь его порту своим посещением.

Профессор объяснил, что наш корабль направляется в Индию, но у одного из нас есть срочное поручение в Луксор, и мы хотим нанять проводника, вооруженную охрану и несколько хороших верблюдов, чтобы караваном пересечь пустыню, а потом вернуться. Корабль будет ждать в гавани нашего возвращения.

Они почтительно выслушали наше объяснение. Мы американцы, решили они. Только американцы в Египте совершают необычные поступки. Англичане и другие иностранцы проехали бы из Каира в Луксор по железной дороге.

Но они не выражали недовольства нашим странным капризом. Лишняя неделя, проведенная кораблем в пристани, означает покупки на местном базаре и плату за стоянку, которую получит шейх. А караван через пустыню, несомненно, даст заработать многим жителям города.

Однако они сразу указали нам на трудности. Арабы оживленно заговорили на своем языке, и профессор встревоженно объяснил нам, что в Косере нет проводников. Лучший и самый известный проводник, бедуин араб, отравился в трехнедельный поход к шахтам. Другой проводник только что увел группу в Кифт. Третий и последний возможный проводник болен и лежит в лихорадке. С верблюдами никаких проблем, шейх сам готов предложить нескольких превосходных животных, а у вождя соседнего племени бедуинов бега есть стадо, в котором можно найти любое необходимое количество. Но проводника нет, а он необходим, потому что в пустыне нет дорог, но много харамий, или грабителей.

Проблема, к величайшему огорчению шейха, неразрешима, но профессор энергично заявил, что он все равно должен идти и что должен быть найден подходящий проводник. Он добавил, что будет дополнительная оплата, и эти слова заставили бородатых арабов снова начать совещаться. Они говорили по-арабски, и я слышал, как они несколько раз упоминали какого-то Джиджи-Мерака. Профессор, внимательно слушавший, сказал мне, что это вождь бедуинов племени беда и владелец верблюдов. Джиджи-Мерак когда-то был самым известным проводником по пустыне, но сейчас он стар и несколько лет назад отошел от активной деятельности. Тем не менее при достаточной плате он может поддаться искушению и провести нас в Луксор и назад.

В результате обсуждения к Джиджи-Мераку, жившему в пустыне на расстоянии дня пути, был отправлен с нашим предложением посыльный, который должен был принести ответ вождя. В нашей группе будет девять человек, кроме проводника и мы попросили охрану из шести вооруженных туземцев.

Задержка была неизбежной и мы, как могли терпеливо, ждали возвращения посыльного. Вечером мы принимали на корабле шейха и его приближенных, и перед возвращением на берег они поклялись в вечной дружбе ко всем нам, включая Нукса и Брионию.

Их восхищение и уважение особенно вызвала деревянная нога моего отца, и они сказали, что он должен быть в своей стране великим и знаменитым капитаном, если ему доверили командование таким замечательным кораблем. Мы сказали, что так оно и есть. Профессор добавил, что все американцы, включая президента, уважают капитана Стила, который выиграл много битв с врагами свой страны. Меня позабавило это нелепое описание, но впоследствии оно хорошо нам послужило и, возможно даже, спасло нам жизнь.

На следующий день мы посетили базар, где предлагали множество ненужных нам товаров, но так как основным владельцем базара был шейх, мы купили много бесполезного нам хлама, лишь бы у мошенника было хорошее настроение.

На третий день к заходу солнца вернулся посыльный; к нашему изумлению, его сопровождал караван из пятнадцати верблюдов, все отличные образцы пустынных стад.

Однако посыльный принес дурные новости. Джиджи-Мерак согласился лично провести чужеземцев по пустыне, но он сам предоставит верблюдов, палатки и одеяла и получит за них плату. Больше того, вся вооруженная охрана будет из его племен, и ни одна арабская собака не должна сопровождать его караван.

Шейх нахмурился, проклял Джиджи-Мерака и поклялся, что не позволит, чтобы его дорогие друзья американцы оказались во власти бесстыжего вождя племени беда.

Мы с дядей Наботом вышли и осмотрели охрану. Это все были красивые, хорошо сложенные люди, с приятными лицами и темно-бронзовой кожей. Конечности у них тонкие и изящные, однако обещающие силу и проворство. Я сразу решил, что это люди гораздо меньше похожи на грабителей, чем арабы из поселка.

Абабда – воины племени бега относились к этой касте – сидели на верблюдах флегматично и молча, ожидая принятия или отказа от предложения их вождя. Они были в одеяниях из грубой ярко окрашенной ткани, но без головных уборов, за исключением роскошных курчавых волос, образующих облако вокруг головы, кажется, в фут толщиной. За поясом у них были короткие ножи, и на спине у каждого длинное тонкое ружье со сложно гравированным прикладом.

Дядя согласился со мной, что охрана выглядит мужественной и храброй. Мы решили, что есть способ удовлетворить шейха, поэтому мы вернулись к нему и предложили хорошо заплатить за разрешение принять услуги Джиджи-Мерака. Он великодушно согласился, но предупредил, что пустынные бедуины бега не самые надежные люди, чтобы вверять им свои жизни, и только страх последствий помешает вождю абабда убить нас и расчленить наши тела.

Однако профессор не разделял таких опасений. По его мнению, нам повезло, что в нашем отряде не будет арабов. Если мы столкнемся с Адбул Хашимом, бега проявят больше верности, чем арабы Косера. И он надеется на то, что мы благополучно вернемся их поездки.

Я, со своей стороны, надеялся на наших смелых матросов; в своей гордости и невежестве я полагал, что, если дело дойдет до схватки, каждый из них стоит шестерых бега или арабов; я забыл, что для тех, кто не знаком с бездорожными просторами пустыни, она может стать тюрьмой.

Не желая задерживаться, мы в тот же вечер погрузили на верблюдов продовольствие с корабля и легкий багаж, взяв с собой только самое необходимое. Бриония, который отправлялся с нами, настоял на том, чтобы взять с собой несколько кастрюль и сковород, чтобы готовить в дороге еду, и бега смотрели на это с отвращением. Но я радовался, видя, что кок заботится о наших удобствах, потому что мы отправлялись по меньшей мере на восемь-девять дней.

На следующее утро мы сели на верблюдов и выступили. После некоторых рассуждений мы так составили группу. В нее, конечно, прежде всего вошел профессор, затем дядя Набот, Арчи Экли, Джо и я. Мой отец возражал против участия всех трех мальчиков. Но каждый мальчик мечтает участвовать в таком приключении, и Джо уговаривал взять его с собой. Он так предан лично мне, что я убеждал капитана Стила, пока он не согласился. Из-за своей деревянной ноги мой отец не мог ехать на верблюде, он остался и будет присматривать за кораблем. Он позволил присоединиться к нам Неду Бриттону и трем сильным матросам, все они верные люди и образец американского мужества. Мы все были вооружены револьверами и магазинными винтовками и считали, что при нападении сможем постоять за себя.

Погода в это время года теплая, но, когда мы на рассвете выступили, поднялся легкий ветер, и мы были в хорошем настроении, хотя походка верблюдов заставляла неловко покачиваться в высоких седлах. Со временем мы к этому привыкнем, заверил нас профессор, но вначале нас ужасно трясло.

Похоже, все население городка собралось провожать нас, и, судя по их взглядам, местные жители считали нас чуть ли не сумасшедшими. Шейх пожелал нам благополучного путешествия и обещал отомстить бега, если мы столкнемся с предательством; одновременно он наедине сказал профессору, что не дает никаких гарантий на наш эскорт.

Попрощавшись с моим отцом и экипажем «Чайки», мы оставили Косер и двинулись по пустыне.

Абабде молчали, но, расспросив их, я с удивлением обнаружил, что по крайней мере двое из наших сопровождающих понимали и неплохо говорили по-английски. Они говорили неохотно, но казались умными и относились к нам уважительно.

В первый день мы продвигались медленно, потому что путь шел по глубоким пескам и верблюды уставали. Мы один раз остановились, чтобы поесть, и к вечеру достигли стоянки вождя племени бега Джиджи-Мерака. Стоянка располагалась у крошечного оазиса в пустыне, в котором был источник и несколько финиковых пальм. Под пальмами стояли глиняные хижины, крытые пальмовыми листьями, но хижины были и в самой пустыне, уходя во все стороны от оазиса. Эти хижины состояли из земляных стен, крытых кусками брезента, и ни в одной из них, кроме дома самого вождя, нельзя было стоять распрямившись.

Меня поразила многочисленность этого изолированного племени бега, и я все гадал, как они умудряются существовать. У них было много коз и верблюдов, а также небольшое стадо самок буйвола – слишком много, казалось, чтобы питаться травой такого маленького оазиса, но я не видел никаких признаков обработки земли.

Мы остановились перед домом вождя, и после переговоров эскорт проводил моего дядю, профессора и меня в дом. Мы оказались в большой прохладной комнате, в которую свет и воздух проходят через промежутки между станами и крышей. В конце комнаты темный коридор, очевидно, вел в другие помещения; помещение было очень примитивным, но привлекательным.

У стены на тростниковом мате сидела стройная изящная девочка, ее темные глаза с любопытством были устремлены на нас. Ей лет пятнадцать, но, возможно, на два-три года меньше, потому что женщины этих бродячих племен пустыни созревают рано. Ее волосы, в отличие от других бега, которых мы видели, не курчавые и не похожи на облако, и роскошные кудри заплетены в несколько кос, две косы свисают на плечи, две – на спину. На руках и ногах широкие серебряные ленты или браслеты, на некоторых камни необычного цвета и формы. Золотые браслеты, возможно, из персидских или арабских монет, подвешены на нитях или вплетены в волосы. На девочке платье из какого-то тонкого прочного материала, в чередующихся алых и зеленых полосках. Платье было прекрасней, чем я могу описать. На плечах у нее богато вышитый сирийский шарф.

Девочка невероятно красива. Она была бы заметна на любом конкурсе красоты в цивилизованном обществе. Здесь, в окружении варварского пустынного племени, она казалась подлинной дочерью Венеры.

Я не мог долго смотреть на нее, потому что рядом с ней сидел человек, сразу привлекавший к себе внимание.

Джиджи-Мерак – я не сомневался, что передо мной вождь, – сухой морщинистый старик едва ли в пять футов ростом, когда распрямится, буквально гном среди своих рослых подданных. Одного глаза – правого, – нет, и по пустой глазнице от щеки до лба проходит широкий багровый шрам от удара ножом или саблей. Второй глаз, маленький и блестящий, смотрит на нас приводящим в дрожь взглядом змеи; этот глаз глубоко погружен в морщинистое лицо. Подбородок выступает вперед, тонкие губы сжаты прямой линией, а густые волосы снежно-белые, свидетельствуя о глубокой старости.

Признаюсь, я был поражен, видя, что знаменитый вождь так отличается от соплеменников; вспомнив, что мы добровольно отдали свою жизнь на сохранение этому старому, так страшно выглядящему бега, я начал думать, что не зря арабский шейх настойчиво предупреждал нас об опасности. Джиджи-Мерак сидел перед нами на мате неподвижно, двигался только его единственный ужасный глаз, и мне показалось, что он слишком стар и слаб, чтобы самому вести караван; хотя он сообщил, что сам это сделает, но, несомненно, передаст это задание кому-то другому.

Входя, воины почтительно кланялись и прижимались лбом к полу, но потом распрямлялись и отходили в сторону. Девочку они не приветствовали и, вообще, как будто не замечали.

– Итак, – сказал Джиджи-Мерак спокойно и на поразительно правильном английском языке, – вы путники, желающие попасть в Луксор. А какое у вас там дело?

Он переводил взгляд с одного из нас на другого, и я, видя, что профессор колеблется, напряженно сказал:

– Сэр, это только наше дело. Нам нужны только ваши верблюды, ваши воины для охраны и проводник.

– Я получил выговор, эфенди, – сказал он, проницательно глядя на меня своим единственным глазом и не проявляя в голосе никакого смирения. После короткой паузы: – Вы согласны на мое требование оплаты за наши услуги?

– Да, вы получите сто английских фунтов.

– Авансом, – негромко добавил он.

– Половину авансом, – сказал я. – Остальное, когда мы благополучно вернемся.

– Покажите мне деньги.

Я достал сумку с деньгами и, отсчитав пятьдесят монет, положил их на мат перед вождем. Он молча смотрел на меня. Потом сказал:

– Я хочу увидеть остальные деньги.

Вождь начинал мне не нравиться, но профессор, к моему удивлению, сказал:

– Заплатите ему все, мистер Стил, так будет лучше.

– Почему? – спросил я сердито, поворачиваясь к нему.

– Потому что великий вождь сомневается в нашей честности, а мы должны убедить его, что мы честны. А еще потому, что слово Джиджи-Мерака священно, и, если ему заплатить, он свое слово сдержит. По этой же причине разумней вам будет не везти золото по пустыне туда и назад, если вождь сможет спрятать его в надежном месте до нашего выхода.

Джиджи-Мерак внимательно слушал, и было очевидно, что он согласен с доводами профессора. Но он ничего не сказал и только вопросительно смотрел на меня.

Конечно, если туземцы окажутся честными, предложение профессора о выплате всего авансом лучше. Я посмотрел на дядю Набота, он ответил мне кивком, и я отсчитал еще пятьдесят футов и положил перед вождем.

– Теперь, Джиджи-Мерак, – сказал я, – вам заплатили полностью.

Жесткий маленький глаз вождя сверкнул при виде золота, но он не пытался собрать монеты. Напротив, внимательно посмотрел вначале на меня, потом на остальных членов нашей группы, как будто пытаясь прочесть наши мысли и оценить характер.

– Я хочу увидеть остальных американцев, – наконец сказал он.

Профессор позвал Неда Бриттона, Арчи, Джо, Бри и матросов, и вскоре все они удивленно стояли перед вождем бега. Тот молча с интересом осмотрел каждого – вплоть до деталей одежды. Потом кивнул и попросил их выйти.

– Эфенди, – обратился он ко мне, когда остальные вышли, – ты обманул меня относительно своего дела. Твой отряд силен и хорошо вооружен. Ты просишь, чтобы мои храбрые воины помогли тебе и чтобы я был вашим проводником. Все это очень необычно для мирных торговцев или путников, которые хотят пересечь пустыню и попасть в Луксор по какому-то незначительному делу. Еще одно. Ты добровольно платишь мне большую сумму – больше, чем на самом деле стоят мои услуги. И еще ты просишь два дополнительных верблюда с пустыми седельными сумками. Следовательно, у тебя есть тайное намерение, которое ты не сообщаешь мне. Глаза маленького рыжебородого ярко блестят. Вы ожидаете неприятностей. Вы можете вовлечь меня в ваши неприятности, и тогда власти арестуют меня и разгонят мое племя. Я верный подданный могучего султана и нашего отца хедива. Поэтому я отказываюсь помогать вам. Забери свое золото, эфенди, и возвращайся в Косер.

От этой речи коварного вождя у меня перехватило дыхание. Дядя Набот казался разочарованным, а профессор нервно дрожал. Я уверен, что наши чувства были ясны Джиджи-Мераку, потому что в его единственном глазу было выражение мрачной забавы.

После некоторого молчания ответил профессор. Он лучше нас понимал характер этих людей.

– Видишь, брат мой, как высоко мы ценим твою дружбу и честность, – сказал он. – У нас действительно два дела, как ты мудро заподозрил. Первое дело – мы должны помочь молодому эфенди Арчи Экли, которого ты видел, получить деньги за его товары у торговцев в Луксоре. Второе дело – помочь мне забрать некую принадлежащую мне собственность, которую я спрятал в пустыне вблизи Карнака. Мы просим тебя проводить нас и охранять на пути к этим местам и помочь отвезти в Косер собственность, о которой я говорил, и плату, полученную Арчи. Для перевозки этой собственности нам нужны два свободных верблюда. Но никаких неприятностей с властями не будет, потому что мы не совершаем никаких преступлений и не нарушаем законов этой земли. Я не скрою от тебя, что враждую с жалким арабским шейхом, по имени Абдул Хашим, который живет в пустыне вблизи Луксора и может помешать мне получить мою собственность, если узнает, что я пришел за ней. Сейчас он не знает о моей поездке, и я надеюсь вообще с ним не встретиться, потому что сейчас он в немилости у полиции хедива, которая уничтожила его деревню и разогнала его беззаконное племя. Но мы должны быть вооружены на случай нападения арабов, и часть нашей щедрой платы за то, что при необходимости вы должны будете защищать нас. К тому же в пустыне много банд грабителей, и мы не хотим, чтобы нас ограбили в пути. Поэтому мы принимаем необходимые предосторожности. Теперь мой брат великий и мудрый вождь удовлетворен?

Джиджи-Мерак некоторое время задумчиво молчал, глядя на мат у себя под ногами. Потом ответил:

– Я знаю Абдул Хашима. Он шакал. Я знаю, что полиция уничтожила его деревню, как ты сказал, но он восстанавливает ее. У Абдул Хашима могущественные друзья, и он будет сражаться со своими врагами, несмотря на волю нашего отца хедива. Если я приму ваше предложение, я могу потерять многих верблюдов и людей. К тому же Абдул Хашим и его племя станут моими вечными врагами. Нет, я не согласен: ста золотых фунтов недостаточно.

Он поймал нас в ловушку. Я ясно понимал, что мы либо отказываемся от своего намерения, либо должны уступить этому алчному бега. Профессор попросил разрешения удалиться, чтобы мы могли посовещаться, и мы вышли из дома.

Дядя Набот спросил профессора, сколько, по его мнению, стоит сокровище. Мы уже вложили в это дело значительную сумму, а теперь рискуем потерять и жизнь.

Ван Дорн мог оценить только ту часть сокровищ, которую видел лишь мельком. Но он считал, что общая сумма должна быть не меньше пятисот тысяч фунтов или два с половиной миллиона американских долларов. Стоит удвоить плату вождю, говорил он, иначе мы потеряем все в самом конце своего приключения. Мы решили любой ценой получить поддержку Джиджи-Мерака и вскоре снова стояли перед вождем.

Он сидел точно так, как мы его оставили, и красивая, превосходно сложенная девушка сидела рядом с ним. Монеты по-прежнему рассыпаны на мате.

– Брат, – сказал профессор, – мы посовещались и решили, что твои требования не говорят о вражде к нам. За твою личную поддержку, за риск, которому ты подвергаешься, за уверенность в том, что ты будешь смело и верно стоять рядом с нами, мы решили удвоить плату. Еще двадцать фунтов мы дадим немедленно. Это все деньги, которые мы взяли с собой. Но, вернувшись на корабль, мы дополнительно дадим тебе восемьдесят фунтов, всего таким образом будет двести фунтов. Это удовлетворит тебя?

– Нет, – был спокойный ответ. – Дайте мне двадцать фунтов и расписку на сто восемьдесят фунтов по возвращении, и я соглашусь. Я ничего не скажу, если кто-нибудь из моих людей будет убит в схватке. Если будет убит кто-то из вашей группы, вы не будете винить меня. Запишите то, что я сказал, и я буду верен вам. Таково мое последнее слово.

Я стонал про себя, но вырвал страницу из моей записной книги и своей автоматической ручкой написал расписку. Дядя Набот и профессор расписались вслед за мной. Полторы тысячи долларов – огромная сумма в Египте, и мы обещали Джиджи-Мераку, что не будем считать его ответственным, если кто-то из нас погибнет. Но профессор заверил нас, что мы приобрели сильного союзника, и сделать это было необходимо.

Я дал вождю бега расписку и отсчитал последние двадцать фунтов. Он заговорил с девочкой на их языке – у бега есть свой язык, хотя обычно они говорят по-арабски. Она наклонилась, собрала в шарф монеты, встала и вышла из комнаты в темный коридор. Для своего возраста она рослая и двигается грациозно и с достоинством.

– На рассвете, – сказал Джиджи-Мерак, – караван будет готов к выступлению. Я поеду с вами. Сегодня вечером мои братья будут спать в приготовленном для них доме. Вас отведет туда Кетти.

Молодой воин, который вел нас от Косера в эту деревню, выступил вперед и почтительно поклонился нам. Мы попрощались с вождем и вслед за Кетти прошли в большой дом с одной голой комнатой, где вскоре собралась вся наша группа. Бри прихватил кастрюли и сковороды, и вскоре нас ждал хороший ужин. В пустыне аппетит обостряется, и вечер уже давно наступил, когда мы кончили есть. Вскоре после этого, утомленные первым днем езды на верблюдах, мы закутались в одеяла и уснули.

Еще до рассвета меня разбудили шум и крики в деревне. Казалось, все жители уже встали и находятся в состоянии дикого возбуждения, но нам ничего не нужно было делать, только сложить одеяла и съесть завтрак, который быстро приготовил наш черный повар. Вначале мы спотыкались в темноте, но постепенно небо потемнело, и неожиданно красные лучи солнца показались на краю пустыни. У источника и прямо перед домом вождя стояли верблюды, оседланные и готовые к пути. Мы подошли к предназначенным нам верблюдам, послушные животные склонились, принимая седоков, и мы сели в седла. Вокруг собралось все население деревни, все молчали, но внимательно наблюдали за нашим выступлением.

Когда мы были готовы, я заметил, что два верблюда все еще стоят, склонившись, поджидая седоков. У них была великолепная упряжь, а седла увешаны медными и серебряными украшениями. Задержка была краткой, потому что вскоре из дома вышел вождь в сопровождении девочки, которую мы видели накануне.

Я сомневался в том, что Джиджи-Мерак, который казался высохшей сморщенной мумией, сможет лично вести караван, но, к моему удивлению, он подошел быстро и легко, походкой пантеры, и сел на склонившегося верблюда. Единственным глазом он посмотрел на собравшихся жителей деревни, и все они немедленно простерлись перед ним, а потом встали. Вождь был все в том же ярком бурнусе, что накануне. За поясом у него торчал старомодный пистолет, на боку висел турецкий скимитар с украшенной драгоценными камнями рукоятью. Когда верблюд встал, Джиджи-Мерак обратился с короткой речью к жителям деревни и дал знак выступать.

Девочка тем временем спокойно села на второго верблюда и заняла место рядом с вождем. Никто ее не приветствовал и, казалось, вообще не замечает ее присутствия, но мне она была интересна не менее своего престарелого спутника. В деревне было много женщин бега, в целом они хорошо выглядели и смело вели себя, но воины как будто сознательно их не замечали, словно их пол недостоин мужского внимания. Казалось, это в характере племени бега и объясняет, почему никто не обращает внимания на спутницу вождя, но мне хотелось что-нибудь узнать о сопровождавшей нас девочке. Поэтому, когда мы медленно выехали из оазиса, я спросил у Кетти, ехавшего рядом со мной, кто она такая.

– Внучка Джиджи-Мерака, – был ответ, и мне показалось, что молодой воин на мгновение восхищенно посмотрел на девочку.

– Она станет преемницей вождя, когда он умрет? – спросил я.

– Нет, эфенди. Айва всего лишь женщина. Только мужчина может быть вождем племени бега.

– Понятно. В нашей стране, Кетти, женщины считаются равными мужчинам.

Он ничего не ответил на мои слова, и немного погодя я продолжил:

– Тогда скажи мне, почему Айва поехала с нами?

Он нахмурился и оглянулся, проверяя, не слушает ли нас кто. Но мы ехали далеко от всех, подслушать нас не могли.

– Эфенди, мы не говорим о таких вещах, но таково суеверие Джиджи-Мерака. Он считает, что будет жить, пока живет его внучка, но не дольше. Когда умрет она, умрет и он. Так решил аллах. Поэтому вождь не смеет оставлять ее, опасаясь, чтобы ей не причинили вред.

Я рассмеялся над этим объяснением, но лицо воина было серьезно. Он, несомненно, был самым привлекательным и самым умным во всем эскорте, и полное достоинства и честное выражение его лица привлекало меня к нему.

– Он плохо обращается с Айвой, – добавил Кетти словно про себя, снова посмотрев на странную пару, ехавшую впереди каравана. – Он бережет ее здоровье, потому что он эгоистичен, но он сделал девочку своей рабыней.

Мне пришло в голову, что я был прав, догадываясь о нежных чувствах молодого человека к Айве. Впрочем, я не мог его винить. Она очень привлекательна.

Мы двигались в сторону туманного горного хребта, возвышавшегося на юго-востоке, и весь день приближались к горам. Вечером остановились у подножия гор. Скалы здесь голые и черные, и окружающий ландшафт очень непривлекателен. Прямо перед нами холмы переходили в горы, стоявшие, казалось бы, бесконечной стеной.

– Мы поднимемся на эти вершины? – спросил я вождя, пока наши спутники разбивали лагерь.

– Между ними есть проходы, и мы будем идти по ним два дня, – коротко ответил вождь.

Кетти рассказал мне, что эти горы называются Хаммамет, они состоят из твердого темного камня, который называется брекчия, и что у древних египтян здесь были каменоломни и в них они добывали камень для своих статуй. С самой первой ночи лагери туземцев и американцев были отдельными. Бега устанавливали для нас низкие палатки, но у себя в лагере ставили только одну палатку – для Айвы. Мужчины, включая престарелого вождя, спали просто на камнях, завернувшись в адайе, или в одеяла.

Бриония, прихвативший из Косера два мешка древесного угля, приготовил для нас хороший ужин. Бега не готовили, они удовлетворяли голод черствым хлебом и высушенным козьим мясом и запивали двумя-тремя глотками теплой воды. Мы пригласили Джиджи-Мерака и Айву присоединиться к нам за ужином, но вождь коротко отказался.

– Я ем со своими людьми, – сказал он.

Этот поступок как будто встревожил профессора, его лицо стало мрачным и задумчивым.

– Если бы Джиджи-Мерак преломил наш хлеб или ел нашу соль, – заметил он, – мы могли бы всегда рассчитывать на его верность. То, что он отказался присоединиться к нам, по-моему, подозрительно.

– Я ему совсем не верю, – сказал я.

– Я тоже, – добавил дядя Набот. – С самого начала, когда я увидел этого мошенника, мне показалось, что он ведет двойную игру. Вам не кажется, профессор, что было глупо отдать ему сразу все деньги?

– Вовсе нет. Если бы мы отказались, нас могли бы ограбить в пути. Теперь он знает, что до возвращения больше ничего от нас не получит. Думаю, в этом наше спасение. Чтобы он получил остаток денег, мы должны вернуться.

– Но ведь он не обещал привести нас всех назад, – задумчиво сказал Арчи. – Если несколько из нас убьют, он все равно рассчитывает получить деньги.

– А вот об этом, – мрачно сказал Нед Бриттон, – мы должны позаботиться сами. Нас девять против шести этих предателей, потому что девочка не в счет. Поэтому я считаю, что они дважды подумают, прежде чем напасть на нас.

– Я не боюсь открытого разрыва, – сказал Ван Дорн, задумчиво глядя на лагерь бега. – Мы должны опасаться предательства. Если бы вождь поел с нами, я бы ничего не боялся, но я знаю обычаи этих бега, и нам будет лучше на ночь выставлять караульных, пока мы спим.

– Но сейчас нас незачем убивать, – возразил я. – Вот когда найдем сокровище – если найдем, тогда совсем другое дело…

– Сейчас мы не будем рисковать и прислушаемся к совету профессора, – прервал меня дядя Набот. – Змея всегда змея, и нельзя сказать, когда она ударит. Отныне каждую ночь будем выставлять караул.

Предложение было разумное, и мы решили ему следовать.

Второй день мы шли через дикие горы Хаммемат, где очень легко заблудиться, если бы знание местности не позволяло Джиджи-Мераку точно вести нас. Мы миновали старую египетскую шахту, а вскоре после этого каменоломню, покинутую много столетий назад, и вечером пришли к знаменитому источнику Бир-Хаммемат диаметром в шестнадцать футов. Здесь мы разбили лагерь, и место было такое дикое, что мы всю ночь держали вахту. Однако туземцы бега как будто не думали о предательстве, и, хотя свой лагерь они разбили на противоположной стороне источника, ни взглядом, ни действием не позволяли усомниться в своей верности.

На третий день мы двинулись среди холмов и к полудню миновали ориентир – старинный римский источник, давно высохший и заброшенный. Когда-то это была большая пещера, окруженная каменными стенами, и тогда, я думаю, она был очень глубокой, хотя даже сейчас мусор в глубине находился в пятнадцати футах от края. Я небрежно осмотрел это место, не подозревая, какая трагедия вскоре здесь развернется.

Продвигаясь с большой скоростью, мы миновали еще несколько каменистых холмов, состоящих из желтого и красного нубийского песчаника и гранита. И к закату без происшествий достигли прохода Мутрок.

Профессор был чрезвычайно доволен нашим продвижением.

– Через четыре часа пути по пустыне, – сказал он за ужином, – находится небольшая деревня Лакета, которая, в свою очередь, в четырех часах от Луксора. Сокровище в двух часах пути от Лакеты в сторону Карнака, и я собираюсь остановиться в деревне, когда мы до нее дойдем, и оставить там наш туземный эскорт. От Лакеты я сам поведу вас, и только американцы пойдут туда, где лежит сокровище. Мы возьмем с собой двух свободных верблюдов и, когда снова встретимся с бега, должны держать этих верблюдов непрерывно при себе и не говорить вождю и его людям, что везут эти верблюды. Заверяю вас, это необходимая предосторожность. До сих пор мы продвигались без всяких происшествий, но, забрав сокровище, мы должны проявлять крайнюю осторожность и бдительность, пока не окажемся на борту корабля.

Мы понимали, что это хороший и своевременный совет, и план Ван Дорна казался нам вполне практичным. Перед выходом с корабля наш парусный мастер приготовил для нас несколько больших холщовых мешков для сокровища, и профессор купил запас воска, чтобы запечатывать сокровища в мешках, пока они не окажутся на корабле и их нужно будет делить между нами. Судя по его воспоминаниям о размерах углубления, Ван Дорн считал, что два верблюда смогут перевезти сокровище.

На третий день нам показалось, что туземцы бега смотрят на нас менее дружелюбно, и в то время, когда мы разбивали третий лагерь, произошел инцидент, который мог привести к открытому разрыву.

Один из верблюдов в пути захромал, и Айва пересела к вождю и заканчивала путешествие, сидя за стариком в очень неудобной позе. Девушка, гордая и сдержанная, говорила мало и односложно; она казалась совершенно неуместной в этом мужском караване, и мы понимали, что глупое суеверия вождя объясняет мрачность и сдержанное поведение девушки.

Айва ехала в неудобной позе, у нее затекли ноги, и, слезая с верблюда, она споткнулась и упала на вождя. В неожиданном гневе Джиджи-Мерак ударил ее по голове и в следующее мгновение сам оказался на земле. Арчи стоял рядом и, видя нелепое поведение вождя, бросил его на землю, как мальчишку. Вождь не успел встать, как все бега вскочили, выхватили ножи и направили на нас пистолеты, но Джиджи-Мерак, услышав их гневные крики, повернулся и поднял руку. Туземцы отступили, и Кетти помог вождю встать. Джиджи-Мерак не пострадал, потому что его мумифицированное тело было крепко, как дубленая кожа. Айва тоже не очень пострадала от удара, она стояла спокойно и внешне очень покорно. Но я заметил яростный блеск ее темных глаз: в глубине души она протестовала против такого грубого обращения. Острый край одного из ее ушных украшений разрезал ей щеку, и две или три крошечные капли крови потекли по ее лицу, но это было неважно. Она хорошо знала, что Джиджи-Мерак не станет серьезно угрожать ее здоровью или жизни, даже в приступе гнева, потому что его сдержит суеверие. Но ей нередко доставались пинок, удар или брань.

На этом инцидент не кончился. После ужина во время коротких египетских сумерек пришел Кетти и передал сообщение вождя. Джиджи-Мерак просил нас убить до рассвета Арчи и выставить его тело на съедение шакалам.

Мы встретили это требование смехом, и Арчи заявил, что сейчас же пойдет и ущипнет старику нос за его наглость. Кетти, который, по нашему мнению, был менее варваром, чем другие члены племени, тем не менее не мог понять наш ответ, пока мы откровенно не сказали ему, что одобряем поступок Арчи и не собираемся его наказывать.

– В таком случае, – сказал посыльный, – вы должны выдать его вождю, чтобы он отомстил по нашим обычаям.

– Послушай, Кетти, – сказал я, – ты хороший парень, и я объясню тебе нашу позицию. Самый последний американец рангом выше самого важного бега, и ваш Джиджи-Мерак всего лишь наш слуга, нанятый за плату. К тому же мы, американцы, никому не позволяем в нашем присутствии обижать женщин любой расы, и можешь сказать своему злобному старому вождю, что если он в нашем обществе позволит себе еще раз коснуться девушки, мы свяжем его и высечем.

Кетти с интересом выслушал мои слова. Возможно, в глубине души он одобрял наше отношение, потому что выражение его лицо было не гневным, а задумчивым.

– Не посылай со мной эти слова, эфенди, – тихо сказал он. – Они означают войну, а этого не должно быть, потому что мы друзья.

– Мы друзья, Кетти? – с сомнением спросил я.

– Я твой друг, – уклончиво ответил воин. – Но наш вождь горд, он отец всех бега в Египте, потому что наше племя главное в нашем народе, а турки и арабы учили нас, что белые собаки и вообще не имеют ранга. Вам опасно сегодня вечером бросать вызов Джиджи-Мераку. Скажи ему, что вы по-своему накажете мальчика Арчи на своем корабле, разрежете его на куски и скормите эти куски рыбам; мы знаем, что однажды один моряк так поступил, и это обещание удовлетворит Джиджи-Мерака.

– Хорошо, Китти, – нервно вмешался профессор, – скажи ему, что хочешь, а мы не забудем твою дружбу, когда вернемся в Косер. Говори своему вождю все, что, по твоему мнению, восстановит мир, потому что мы должны оставаться друзьями.

Кетти понимающе кивнул и ушел к своим. Несомненно, он пообещал старому негодяю, что мы достойно отомстим своему спутнику, и мы слышали, как он громко повторяет наш ответ своим соплеменникам. Таким образом достоинство Джиджи-Мерака было восстановлено, что обошлось нам не очень дорого, и больше мы об этом деле ничего не слышали. Однако этот инцидент показал нам, что положение наше трудное и что наш защитный эскорт в любую минуту может превратиться в мстительного врага.

На следующее утро мы встали поздно и в путешествие двинулись неторопливо. Профессор сказал вождю, что после деревни Лакета эскорт нам не понадобится. Он должен оставаться здесь и отдыхать со всей своей группой до начала обратного пути, вероятно, до завтрашнего дня. Джиджи-Мерак выслушал молча и сказал только, что его люди – наши слуги и что слышать значит повиноваться – восточная формула, которая не имеет никакого смысла.

Миновав горы, мы вступили в страну унылых низких холмов и к середине дня достигли развалин старой римской гидравмы, или караванной станции, давно покинутой. Через три мили мы увидели Лакету, небольшую группу глиняных хижин в оазисе, в котором было два источника и пять пальм.

В деревне мы были в полдень, и нас встретили туземцы бедуинского племени бишари, мужчины, женщины и дети. Это были малорослые худые люди, обнаженные, если не считать набедренной повязки, с курчавыми волосами, смазанными дурно пахнущим жиром. Бишари утверждают, что они родственники племени бега, но физически и по интеллекту уступают абабде, составляющим наш эскорт. Они известные воры, как и все эти бедуины, но, будучи слишком трусливыми, чтобы сражаться в открытую, они предпочитают подбираться к своим жертвам незаметно и вонзать нож или короткое копье в спину.

Однако туземцы из Лакета жили так близко к Луксору и цивилизации, что утратили свою природную свирепость и прекратились в покорных и скромных людей. Они радостно приветствовали Джиджи-Мерака, зная его как великого вождя, а нас они побаивались. Профессор заверил нас, что нам нечего их бояться. Он не раз бывал в этой деревне с Лавлейсом, когда они искали сокровище, и бишари его знали и с уважением приветствовали «маленького рыжебородого».

Мы разбили лагерь у одного источника, эскорт остановился у другого, на противоположной стороне от группы хижин. Остаток дня мы отдыхали после трудного путешествия и совершенствовали свои планы, обсуждая все подробности в присутствии всех членов нашей группы, чтобы каждый понимал наши намерения и какая работа может от него потребоваться.

Мы сообщили Джиджи-Мераку, что вечером поедем в место вблизи Луксора, где профессор заберет свою собственность и погрузит на двух запасных верблюдов. Большинство из нас вернется ночью или утром, к полудню мы все соберемся в оазисе и начнем обратное путешествие. Следующую ночь проведем в прежней стоянке в горном проходе, которой легко будет достичь до заката.

Все было просто и понятно, и вождь как будто удовлетворился нашим планом. Мы рано поужинали, и на закате группа американцев двинулась в путь, направляясь к Луксору и используя в качестве ориентира низкий холм Тель-Амбра к югу от деревни. Бега молча наблюдали, как мы уходим, но вскоре наступила ночь, и они, вероятно, отправились спать.

Профессор очень хорошо знал территорию. Луны не было, и даже звезды утратили свою обычную яркость из-за пушистых облаков, которые быстро передвигались по небу – редкое зрелище в Египте. Такие облака, если появляются, не содержат влаги, их называют «дымными облаками». Однако света было все же достаточно, и профессор был уверен в маршруте.

Через полтора часа мы миновали основание Тель-Амбры, голой скалы в пустыне, достигающей в самом высоком месте двадцати футов и примерно полумили в окружности. Обогнув эту скалу, мы резко повернули на север, решительно изменив курс, потому что первое направление должно было только обмануть бега.

Тридцать минут движения на север привели нас к группе из трех разбросанных пальм, которые на фоне неба казались черными прутьями, но профессор неожиданно приказал остановиться, и я слышал, как он негромко бранится, осматриваясь по сторонам.

– Что случилось, сэр? – спросил я, подходя к нему.

– Этот проклятый араб Абдул Хашим восстановил свою деревню, – ответил он с очевидным раздражением. – Полиция разрушила стены и снесла все дома, но вот эти камни снова собраны, и даже крыши заново покрыты листьями.

Он показал налево, и, так как в это время звезды горели ярко, я без труда увидел в нескольких сотнях ярдов от нас туземную деревню. Но она была черной и казалась покинутой.

– Ну и что? – нетерпеливо спросил я. – До утра мы можем держаться подальше от Абдул Хашима и его людей, а к этому времени мы уже должны найти сокровище.

Профессор с сомнением покачал головой, но приказал снова начать движение, и мы торопливо стали удаляться от этого опасного места и приблизились к пальмам. Ноги верблюдов не поднимали никакого шума в песке, и наши люди были слишком взволнованы и напряжены, чтобы говорить без надобности, и мы, как призраки, двигались в меняющемся призрачном свете звезд и вскоре достигли своей цели.

Думая об этом, я часто гадал, как профессор сможет снова отыскать сокровище, расположенное в пустыне, где ветер непрерывно перемещает песок. Поэтому я с любопытством наблюдал за тем, как он спешился возле пальм и провел линию от одного дерева к другому, потом выбрал одну звезду в качестве указателя и пошел по пустыне. Его шаги были точно одинаковы; он добился этого простым, но изобретательным способом: привязал веревку к одной ноге, потом к другой, предварительно тщательно измерив ее длину. Соответственно все его шаги были математически равны по длине или различались только очень незначительно.

Мы все молча шли за ним. Сначала я пытался считать шаги, но со своего высокого сидения вскоре сбился со счета. Однако я понятия не имел, какое это имеет значение: вряд ли мы когда-нибудь снова навестим это место.

Наконец профессор неожиданно остановился и поднял руку. Мы спрыгнули с верблюдов, не дожидаясь, когда они нагнутся. Два матроса быстро достали из седельных сумок лопаты и принялись копать в указанном профессором месте. Можете быть уверены, что работали они энергично и настойчиво, и мы все по очереди сменяли их, потому что копать песок – нелегкая работа.

Углубившись безрезультатно, мы начали расширять яму, и через час лопата Брионии ударилась обо что-то с металлическим звоном, который сказал нам, что наши поиски закончились успешно.

Быстро расчистили оставшийся песок, обнажив три бронзовых кольца, вставленные в продолговатую гранитную плиту. Я поражался тому, как точно смог профессор найти место после нескольких недель отсутствия.

– Все дело в простой математике, – объяснил он, пока мы жадно смотрели, как разлетается песок. – Единственное, что могло бы мне помешать, если бы не стало пальм. Но этого я не опасался: пальмы стоят много столетий.

Каменную плиту очистили от песка. Три матроса и Нед Бриттон наклонились, подставили плечи, и тяжелая плита начала медленно подниматься, пока не встала на ребро. Профессор нервно торопливо наклонился и начал выбрасывать сухой тростник и прогнившую ткань для мумий, покрывавшие то, что находится в углублении.

Потом гораздо осторожней стал извлекать одинаковые перебинтованные цилиндры – восемнадцать дюймов в длину и шесть дюймов в ширину. Я предположил, что это свитки папируса, в которых излагается история загадочного периода между Шестой и Двенадцатой династиями. По тому, как осторожно обращался Ван Дорн с этими свитками – он заворачивал их в новую ткань, запечатывал воском и передавал Неду, чтобы тот положил их в седельную сумку, – я не сомневался, что это самая важная и ценная часть сокровища. Свитков было шестнадцать, и все они, согласно нашей договоренности, являются личной собственностью Ван Дорна. Позаботившись о свитках, профессор убрал еще один слой прокладки, и наконец мы увидели самую ценную часть сокровищ Карнака.

В свете звезд мы увидели сверкание множества украшений, большое количество золотых ваз тонкой работы, цепи, браслеты и другие предметы, жемчуга и драгоценные камни. Все углубление было заполнено необычными и дорогими вещами.

Ван Дорн ни на мгновение не остановился, чтобы полюбоваться всем этим. Он взял холщовый мешок, который протянул ему Нед, и начал заполнять его. Трудно было разглядеть драгоценности; профессор брал все, что попадалось под руку, и вскоре заполнил мешок. Он тщательно завязал его и достал воск для печати. Когда он зажег спичку, чтобы растопить воск, огонь списки осветил сокровища, и я был поражен открывшимся перед моим взором великолепием.

– Сокровище! – произнес негромкий голос за мной.

Мы все удивленно оглянулись и увидели рядом с ямой вождя бега Джиджи-Мерака.

Профессор в ужасе закричал, и не успел его крик вырваться из уст, как Нед Бриттон прыгнул и прижал своим тяжелым телом вождя к земле.

Все мы были испуганы и пришли в отчаяние: несмотря на все наши предосторожности, Джиджи-Мерак выследил нас, и теперь тайна сокровища ему известна – с нашей точки зрения, он самый нежелательный человек, кому тайна могла стать известна. Он наш враг, он в своей стране, он не обращает внимания на последствия своих незаконных действий – короче говоря, Джиджи-Мерак – последний человек, с которым мы могли бы поделиться тайной. Самое плохое в этом то, что мы, тайно увозя сокровища, скрытые египетскими жрецами задолго до того, как нынешние хозяева ступили на землю этой страны, сами нарушаем законы Египта. Если правительство заподозрит наши намерения, нас посадят в тюрьму.

Несомненно, вождь бега понимает, в каком положении мы оказались: что бы он ни сделал, мы не обратимся к властям, и поэтому он будет стараться любыми средствами завладеть сокровищем. Если мы попытаемся договориться с ним, придется многое отдавать: вряд ли Джиджи-Мерак удовлетворится малым.

Несомненно, во время паузы вслед за тем, как Нед схватил врага, эти мысли возникли у всех. Знаю, что у меня они были и привели меня в ужас.

Два матроса бросились на помощь Неду, они достали из карманов веревки – они есть у каждого моряка, и вскоре вождь был связан и лежал в нескольких шагах от нас. Одного из матросов оставили рядом с ним в качестве караульного.

Пока профессор продолжал нервно заполнять мешки сокровищами и запечатывать их воском, мы торопливо совещались, решая, что делать с Джиджи-Мераком. Матросы и Бриония, как только мешки заполнялись, грузили их в прочные седельные сумки, плетенные из тростника, а в углублении оставалось, казалось, не меньше драгоценностей, чем мы извлекли. Мы начали понимать размеры сокровища: несмотря на все наши усилия, большую часть увезти не удастся. Но это означает отдать их вождю, который знает их местоположение, если только…

– Джиджи-Мерак должен умереть, – сказал маленький профессор сквозь зубы. Лицо у него побледнело, глаза возбужденно блестели.

Кое-кто из нас глубоко вдохнул, но никто не ответил. Я не меньше других ужасался, но понимал, что смерть вождя неизбежна. Она означает не только нашу защиту, но, вероятно, просто спасение. Если Джиджи-Мерак смог нас выследить, мы, отягощенные таким сокровищем, ни на одну минуту не можем считать себя в пустыне в безопасности. Мы попросили профессора вернуть папирусы в углубление и взять вместо них больше сокровищ, но Ван Дорн упрямо отказался.

– Это моя доля, – сказал он, – и вы все согласились с этим. Тут золота и камней на миллионы. Неужели вам мало?

– Но, возможно, оставшиеся сокровища мы больше не увидим, – тревожно сказал дядя Набот.

Профессор странно посмотрел на него. Взгляд его казался вызывающим и угрожающим, но мгновение спустя он опустил голову и возобновил работу.

– Вздор! – гневно сказал он. – Сокровища лежали здесь веками и будут лежать в безопасности, пока мы не вернемся за ними, если не дадим Джиджи-Мераку возможности завладеть ими. Нельзя этого допустить, джентльмены. Если вождь останется жив, можете быть уверены, он не даст нам вернуться на корабль. Мы уже убедились в его намерениях. Наша жизнь против его жизни, и мы не должны колебаться, защищая свою жизнь.

– Приведи сюда вождя, Каннингем, – сказал дядя Набот, всматриваясь в полутьму, где сидел рядом с вождем матрос. Каннингем не шевельнулся, и дядя Набот снова позвал его. Джо подбежал, наклонился и крикнул, и мы все вскочили.

– Он мертв! – крикнул Джо. – Джиджи-Мерак исчез.

И правда. Хитрый вождь смог высвободиться, вонзил нож в сердце ничего не подозревавшего матроса и скрылся в ночи.

Эта катастрофа привела нас в ужас. Наши страхи превратились в реальность, и мы в тусклом свете звезд смотрели друг на друга, понимая, что наша жизнь в смертельной опасности.

– Вы толпа болванов! Тупицы! Дураки! – бушевал профессор, топая в гневе и ярости. – Вы заслуживаете смерти за свою неловкость! Заслуживаете потерять сокровища, которые не умеете сохранить из-за своей глупости! Только подумать! Я вступил в союз с идиотами!

Арчи схватил его за плечо и сильно затряс.

– Заткнитесь, рыжеусая обезьяна! – угрожающе закричал он. – Говорите вежливо, или я живьем сорву с вас кожу!

Мы все были раздражены и обескуражены, и я попытался успокоить профессора и Арчи, помочь им вернуться к нормальным рассуждениям.

– Нет смысла плакать из-за пролитого молока, – сказал я. – Давайте смотреть в лицо опасности как мужчины. Нужно постараться доставит сокровища на корабль. Даже если остальное достанется Джиджи-Мераку, у нас огромное состояние.

– Он и его заберет, – простонал профессор. – Этот вождь хитрее вас всех.

Два запасных верблюда были тяжело нагружены мешками с сокровищами и библиотекой папирусных свитков. Мы поместили четыре тяжелых сумки на верблюдов, по две с боков каждого животного, и профессор остатками воска запечатал застежки: если кто-то попытается их открыть, мы узнаем об этом. Казалось, профессор не вполне доверяет нам, да и мы не доверяли ему. В последнее время он очень неприятно и подозрительно вел себя, и то, что он не дал нам осмотреть, что находится в мешках, быстро все в них прятал, делало необходимым сохранять печати нетронутыми, пока мы в безопасном месте не откроем их и осмотрим в присутствии всех.

Упаковав все добытые древние сокровища, которые сможем увезти, мы провели совещание, определяя будущие действия. Профессор, который слегка успокоился, но оставался мрачным, согласился, что при соблюдении осторожности, мы сможем найти дорогу в Косер, по которой пришли сюда. Единственная трудная часть пути – сложные проходы в горах Хаммемат, и мы готовы были рискнуть, потому что другого выхода не видели. Джиджи-Мерак из проводника превратился в нашего злейшего врага. Мы лучше вооружены, чем отряд вождя, и превосходим по численности, хотя в нашем составе трое мальчиков. Если не считать засады или возможного неожиданного увеличения отряда наших противников, мы могли надеяться на победу.

Если бы мы могли немедленно возвращаться, шансы на достижение Косера были бы больше, но Арчи необходимо было побывать в Луксоре, доставить товары, которые у нас были с собой, и получить от торговцев плату. Даже в нынешних трудных обстоятельствах избежать этой задержки было невозможно.

Ван Дорн заверил нас, что к утру мы ясно увидим в пустыне очертания Луксора и Карнака; он сказал, что доехать можно за три часа. Если Арчи выедет на рассвете, к завтраку доберется до Луксора и, как можно быстрей завершив дело, вернется к полудню.

Но Арчи не хотел отправляться один, а мне он все больше нравился, и я предложил сопровождать его. Мы договорились, что, скрыв следы нашего пребывания, все вернутся к основанию Тель-Амбры и там будут ждать нашего возвращения из Луксора.

Пришлось похоронить бедного Каннингема в песке; за неимением гроба мы завернули его в два одеяла. Каменную плиту опустили, закрывая углубление, потом забросали песком и пригладили его и направились к Тель-Амбре. Увидев этот холм, мы остановились, торопливо разбили лагерь. Назначив Бри и Нукса дежурными, все легки спать.

Происшествия дня меня так возбудили, что я долго не мог уснуть, лежал без сна и смотрел, как Ван Дорн, тоже не спящий, задумчиво ходил взад и вперед по песку. Он стал мрачным и необщительным, и после недавней гневной вспышки я невзлюбил его больше, чем раньше.

На рассвете я встал и разбудил Арчи. Остальные почти все тоже уже не спали, и, когда мы ели, подошел Джо и попросился с нами в Луксор.

Нед Бриттон, который принял на себя военное руководство группой, решил, что будет безопасней, если Джо пойдет с нами, и дядя Набот согласился. Мы втроем сели на верблюдов и быстро поехали в Луксор, очертания которого профессор показал нам.

Утренний воздух пустыни чистый и бодрящий, и за два с половиной часа мы доехали до дороги на Карнак и вскоре оказались на улицах Луксора.

Это очень странный город, смешение древности и современности. На берегу Нила стоят развалины большого храма, столь знаменитого в истории, его многочисленные колонны с вершинами в форме лотоса величественно устремляются к небу. Рядом с чудовищным храмом множество глиняных хижин, а дальше стена, окружающая прекрасный современный отель «Луксор»; у стены с обеих сторон лавки сирийских, греческих и арабских купцов.

Приехав в Луксор и расспросив о купцах, с которыми Арчи предстояло иметь дела, мы увидели, что их лавки еще закрыты, поэтому мы отправились в отель, оставили верблюдов в конюшне, наняли телегу, чтобы отвезти вещи Арчи с железнодорожной станции, и хорошо, в цивилизованной обстановке, позавтракали. К тому времени как мы закончили, вещи в телеге ждали снаружи, а купцы пришли в свои лавки и хотели осмотреть товары.

Мы понимали, что нужно торопиться; по приглашению сирийского купца мы открыли ящики в большом помещении за его лавкой. Мы разрешили войти только двум торговцам, которые заказывали товары, хотя войти хотела целая толпа любопытных туземцев; вскоре Арчи, Джо и я открыли все ящики и предоставили купцам товары для осмотра.

Сириец и другой торговец седобородый грек серьезно осмотрели и одобрили искусные имитации древних скарабеев, амулетов, статуэток, урн и тому подобного, сделанных «в Америке», чтобы обмануть американских туристов в Египте, но, когда Арчи потребовал заранее оговоренную цену, оба отказались, утверждая, что товары такой цены не стоят.

Арчи был возмущен; он пригрозил упаковать товары и снова отвезти их в Каир; затем началась неизбежная торговля, скучная, но необходимая, когда имеешь дело с египтянами.

Пока мой друг торговался, я случайно посмотрел в грязное окно и увидел стоящего снаружи человека, который сразу привлек мое внимание. Рослый и статный, со спокойным красивым лицом, он смотрел на меня, и я сразу вспомнил, где видел этого араба раньше, – он стоял на причале в Александрии и смотрел на «Чайку», когда мы отплывали.

Да, это был Абдул Хашим, злейший враг профессора; вспомнив это, я подумал о наших друзьях в пустыне, которым угрожает опасность, нетерпеливо повернулся к Арчи и попросил его поторопиться.

Когда я это говорил, араб снаружи посмотрел на меня и, возможно, поняв, что я его узнал, повернулся и исчез.

– Арчи, – тихо сказал я, – ради бога перестаньте торговаться. Слишком многое зависит от нашего быстрого возвращения, чтобы мы задерживались из-за нескольких проклятых пиастров.

Казалось, он это понял, потому что быстро закончил переговоры; торговцы дали ему сумму, на которую он согласился, и заплатили в английских банкнотах и золоте. Когда считали деньги, я снова увидел в окно Абдул Хашима; он алчно смотрел на деньги, и это заставило меня еще больше нервничать. Я быстро вышел и подошел к окну снаружи, но араб исчез, и на соседних улицах я его не нашел.

Я рассказал Арчи и Джо о своем открытии и о том, что Абдул Хашим видел, как мы принимаем деньги. Этот рассказ встревожил моих друзей, но после недолгого размышления Арчи придумал, что делать.

Мы немедленно пошли в банковский офис агентства Кука, который размещался в отеле, и здесь Арчи сдал золото и банкноты для передачи в соответствующий американский банк и получил расписку на всю сумму. Документ он положил в чулок на подошве, потом натянул башмаки и облегченно вздохнул.

– Даже если расписку украдут, деньги сможет получить только мой отец, но сомневаюсь, чтобы бега или арабу хватило ума, чтобы отыскать ее там, где я спрятал. Пошли, ребята, мы освободились и можем вернуться к нашей группе и к сокровищу.

Служители отеля напоили и накормили верблюдов, мы сели на них и отправились в обратный путь. Из города мы выехали чуть позже одиннадцати: дело Арчи заняло очень много времени.

– Но это то, ради чего я приехал в Египет, – сказал Арчи. – Отец очень сердился бы, если бы я не выполнил дело, по которому он меня послал, хотя бы даже за часть сокровищ. Я боюсь, что ему не понравится, как я торговался. Я ведь получил меньше, чем договаривались.

– Нельзя верить слову местных торговцев, – сказал я, когда мы быстро ехали по пескам. – Сколько вы сумели получить за этот хлам, Арчи?

– Примерно двадцать пять сотен долларов. А должен был поучить три тысячи.

– А сколько стоило производство? – с любопытством спросил я.

– Материал в основном глина, но формы и работа дорогие. Вместе со стоимостью перевозки и моими расходами получается около девятисот долларов.

– Неплохая выручка, – сказал я со смехом. – Ваш отец станет немного богаче.

– Но подумайте, сколько заработают эти мошенники торговцы! – негодующе воскликнул Арчи. – Один скарабей обошелся им в цент, а они продадут его за двадцать пиастров – это ведь целый доллар!

– Ребята, – негромко сказал Джо, – нас преследуют.

Услышав эту поразительную новость, мы повернулись в седлах, и первый же взгляд показал нам, что Джо прав. К нам в облаке пыли от Луксора двигались несколько верблюдов и ослов. Они уже были достаточно близки, чтобы мы разглядели на них арабов, гнавших животных на большой скорости.

Мы заостренными палками, выданными для этой цели, подстегнули своих верблюдов, и эти животные с протестующими стонами ударили копытами и буквально полетели над песком.

Далеко впереди на фоне голубого неба мы отчетливо видели очертания Тель-Амбры и направились туда, потому что там нас ждут друзья.

Наши преследователи тоже удвоили скорость, и началась гонка, в которой все решала выносливость наших животных. Верблюды, на которых мы ехали, лучшие из стада Джиджи-Мерака, и мы с удовлетворением видели, что они легко сохраняют дистанцию между нами и арабами.

Холм приближался, и мы напрягали зрение, пытаясь разглядеть дядю Набота и всю группу, которая должна ждать нас у основания. Возможно, они по другую сторону и не заметили нашего приближения. Быстрый ход начал сказываться на наших верблюдах, но мы продолжали двигаться, не снижая скорости, потому что оставалось совсем немного расстояния.

Мы добрались до основания холма, обогнули его, не натягивая узду, и с отчаянием поняли, что мы в пустыне одни – только мрачная и безжалостная банда гонится за нами. Дядя Набот, профессор, Нед Бриттон, матросы и Бри, даже верблюды с сокровищем – все поглотили загадочные пески пустыни.

И теперь мы, три мальчика, предоставленные своей судьбе, должны проявить отвагу. Мы остановили тяжело дышащих верблюдов, попятили их к самой стене Тель-Амбры и торопливо расчехлили свои магазинные ружья.

– Мы не сдадимся без борьбы, ребята! – воскликнул я.

– Мы будем сражаться до последней пули, до последнего вздоха, – сразу ответил Арчи.

– Конечно, если вы так говорите, – сказал Джо, застегивая патронный пояс, – но, мне кажется, вы допускаете ошибку.

– Как это? – возмущенно спросил я.

– Посмотрите на них, – ответил Джо. Арабы остановились за пределами выстрела, но теперь мы могли их сосчитать. – Этих негодяев не меньше двадцати, и все они вооружены. Победить их в схватке мы не можем. Конечно, можем убить несколько, но в конечном счете они нас схватят. И что тогда? Они будут разъярены, как осы, и захотят отомстить. Это естественно. Но сейчас мы еще не враги этих язычников, мы не имели с ними никаких дел. Как я понимаю, они хотят нас ограбить, потому что считают, что с нами деньги, полученные Арчи от купцов. И во главе их этот зверь Абдул Хашим. Но если мы сдадимся и позволим нас обыскать, они не найдут деньги и вряд ли решатся убить нас из-за разочарования.

– Я этого ничего не знаю, – сказал Арчи, яростно глядя на наших врагов. – Я слышал, как Ван Дорн говорил, что эти арабы убивают христиан так же легко как обедают. Они считают, что мусульманин попадет в рай, если убьет неверную собаку. И еще если они попытаются нас ограбить, а потом отпустят, они побоятся, что мы сообщим полиции. Нет, Джо, они вначале хотят нас ограбить, а потом убить. Можешь быть уверен в этом.

– Может быть, и так, сэр, – ответил Джо. – Просто я ищу наш единственный шанс. Сражаться – точно смерть, сдаться без сопротивления – надежда на жизнь. Не очень большая надежда, сэр, но все же стоит попробовать. Если вы скажете сражаться, я с вами. Но если вы захотите схитрить и попробовать дипломатию, мне это нравится больше.

– Хм, – сказал я, частично убежденный. – Возможно, Джо прав.

– Я уверен, что он прав, – откровенно сказал Арчи. – Но не могу видеть, как эти попрошайки возьмут над нами верх.

– Осмотрительность – лучшая часть отваги, – быстро процитировал я. Но мне тоже хотелось сразиться.

– Мы не сдаемся, – сказал Джо, – мы только выкладываем свои лучшие карты в игре, и не наша вина, что у нас нет козырей. Давайте не вести себя, как трусы или выпоротые щенки. Давайте пойдем им навстречу. И спрячьте ружья. Мы не демонстрируем силу, а улыбаемся и стараемся выглядеть приятно.

Арабы совещались, очевидно, решая, что делать дальше. Они знали, что, если приблизятся на дальность наших выстрелов, некоторые из них погибнут; они считают, что мы в их власти, и поэтому могут не торопиться.

Если бы у нас была надежда догнать друзей, я бы посоветовал как можно дольше не подпускать арабов. Но насколько хватал глаз во всех направлениях, в пустыне никого не было, кроме двух групп у Тель-Амбры. Что могло побудить дядю и Неда Бриттона бросить нас? Это на них не похоже, и должна была быть очень важная причина. Сейчас для меня это загадка, а времени на ее разгадку нет.

Решив, что в данных обстоятельствах надо принять совет Джо, мы медленно двинулись навстречу арабам. Вначале они удивились, ожидая схватки, но потом увидели, что наши ружья убраны, и удивились нашей дерзости и храбрости. Они неподвижно ждали нашего приближения, и я, ехавший чуть впереди, сказал голосом, который, надеюсь, звучал спокойно:

– Добрый день, господа. Не покажете ли нам дорогу к деревне Лакета? Боюсь, мы заблудились.

Арабы несколько мгновений удивленно смотрели на нас, потом Абдул Хашим тронул своего осла, сильное мускулистое животное, подъехал ко мне и поднес руку к тюрбану. Это был жест уважения, но глаза его были непроницаемы, как тьма ночи.

– Да благословит тебя аллах, эфенди, – сказал он. – А какое у вас дело в Лакоте?

– Мы ходим присоединиться к нашей группе, – уверенно ответил я.

– Да, группа с корабля, с шакалом Ван Дорном во главе, – сказал он; при упоминании имени профессора в его голове звучало негодование.

– В одном ты ошибаешься, – спокойно сказал я. – Группу возглавляет Набот Перкинс, мой дядя.

– Почему ты пытаешься обмануть нас, эфенди? – строго спросил Абдул Хашим. – Кажется, ты считаешь меня дураком, но я не дурак. Тебя бы здесь не было, ты не мог бы быть здесь, если бы вас не привел рыжебородый, собака и предатель своего хозяина.

– Я не отвечаю за Ван Дорна, – ответил я, пожав плечами. – Кажется, ты знаешь профессора и не любишь его, но я уверен, что это не наше дело. Мы только очень вежливо просим оказать нам услугу и показать дорогу в Лакету. Если не подскажете, мы продолжим дорогу без этого и постараемся найти сами.

Я заметил, что, пока мы разговаривали, арабы медленно приблизились и окружили нас со всех направлений. Они продолжали держать в руках длинные ружья, а за поясом у них были пистолеты и ножи. Это группа, вне всякого сомнения, готовилась к войне.

Однако я делал вид, что ничего этого не замечаю, и ждал ответа шейха.

А он мрачно улыбнулся и сказал:

– Мы станем вашими проводниками, молодые господа, но не в Лакету. Прости меня, если я попрошу вас сопровождать нас, пока мы не узнаем все, что хотим.

– И что ты хочешь узнать, Абдул Хашим? – спросил я.

– Ты знаешь мое имя?

– Конечно. Мы свалили тебя в тот вечер в Александрии, когда спасли Ван Дорна, и он рассказал нам твою историю. Профессор хотел, чтобы мы тебя убили, но мы отказались. Возможно, ты помнишь это?

– Я помню, что обязан жизнью своему мастерству, а не вашему милосердию.

Для араба он очень хорошо говорил по-английски. Но англичане так долго владели Египтом, что почти все туземцы научились говорить на этом языке или по крайней мере понимать его.

– Ты не сказал, что вы хотите узнать, – нетерпеливо заметил я.

Он задумчиво осмотрел меня, потом принялся разглядывать моих спутников. Потом неожиданно сказал:

– Вы пойдете в мою деревню.

Арабы немедленно двинулись, и мы, оставаясь окруженными, вынуждены были сопровождать их. Выглядели все они зловеще, грязные, с голодным выражением в глазах, и я не сомневался, что они убьют нас просто из удовольствия убивать.

Что касается Абдул Хашима, то я начал понимать, что он своеобразный человек, и в других обстоятельствах было бы интересно с ним познакомиться. Никогда я не видел такого красивого лица, но оно оставалось неподвижным, словно мраморным. Выражение можно было разглядеть в его глазах: их он не мог так контролировать, как лицо. Обычно его глаза были спокойны, как у сфинкса, но иногда зло блестели, в них видно было даже безумие, но всегда они оставались жестокими и ужасными. В цивилизованном мире такого человека очень боялись бы, а здесь он был малозначительным шейхом, с группой настолько деградировавших последователей, что их можно было не принимать во внимание.

Мы слева обогнули Таль-Амбру и направились к небольшой группе глиняных лачуг, которые увидел накануне вечером профессор и которые вызвали у него такое сильное волнение. Это место было недалеко от трех древних пальм, и, проезжая мимо, я пытался отыскать место, где мы спрятали сокровища; но бесконечные волнистые пески не выдавали свои тайны. Свежий утренний ветер сгладил все следы нашей ночной работы.

Абдул Хашим почти ничего не говорил, пока мы не доехали до деревни, которая была торопливо восстановлена после того, как ее разрушила полиция. И до этого деревня была жалкой, теперь же она едва заслуживала названия деревни, пригодной для обитания. Несомненно, деревня устроена в этом месте с единственной целью: подстерегать путников, пересекающих пустыню от Красного моря, и я предполагал, причем почти не сомневаясь, что грабеж был главным источником жизни жителей этой деревни.

Мы проехали по узкой улице, и нам приказали спешиться перед самой большой лачугой в этой деревне. Мы подчинились, потому что другого выхода у нас не было. Абдул Хашим лично провел нас в дом; при этом арабы перерезали ремни наших ружей и отобрали у нас оружие. Мы негодовали из-за этого оскорбления и, хотя ничего не сказали, сердито повернулись к шейху, который только один вошел с нами.

Комната состояла из четырех голых стен неравной высоты, и только часть ее была накрыта пальмовыми листьями. Повсюду лежали каменные блоки, словно работа по возведению стен еще не закончена. В одном углу в тени спала черная коза с белым пятном над одним глазом; под тем местом, которое накрыто пальмовыми листьями, стояла грубая кровать.

– Сейчас, – решительно сказал наш похититель, – давайте попробуем понять друг друга. Вы должны сказать мне все, что я хочу знать, иначе я погружу вас в вечный сон. Но вначале я расскажу вам, что знаю. Вот что это. Рыжебородый шакал, которого вы называете Ван Дорном, был рабом мудрого исследователя, по имени Лавлейс-паша, моего друга. Лавлейс-паша искал сокровища, погребенные в пустыне, и я помогал ему в обмен на обещание дать мне и моим людям долю, если мы найдем сокровища. Лавлейс был настоящим эфенди, джентльменом, и истинным другом Абдул Хашима.

Однажды ночью он нашел сокровище; с ним тогда были два человека из моего племени – один из них мой брат – и раб Ван Дорн. Лавлейс-паша взял несколько драгоценных камней и пошел в мою деревню, но открытие свело Ван Дорна с ума. Он застрелил моих людей и убил бы Лавлейс-пашу, если бы тот не схватил его и не вырвал у него пистолет. Мой друг связал Ван Дорна веревками и притащил в мою деревню, сообщив печальную новость о его преступлении. Лавлейс-паша показал мне камни и сказал, что сокровищ много и что я получу свою часть в соответствии с нашим договором, потому что я был ему верен.

Мои люди не мстят тем, кого наказал аллах, сведя с ума, поэтому мы не причинили вреда Ван Дорну. Лавлейс-паша сказал, что Ван Дорн лишился разума, и согласился присмотреть за ним до утра, потому что он его не боялся. Поэтому мы оставили его в этом доме, и деревня погрузилась в сон.

Утром мы обнаружили, что совершено еще одно страшное преступление. Ван Дорн сумел выбраться из своих пут, пронзил Лавлейс-паше сердце, украл все камни и сбежал в Луксор. Он унес с собой тайну сокровища, и мы слишком поздно поняли, что рыжебородый не безумен, он не лишен рассудка, он только обезумел от алчности, он хочет забрать себе все сокровища, открытые его хозяином, и готов убить всякого, кто ему помешает. Смотри, эфенди, какой он коварный, этот Ван Дорн: он сказал полиции, что я и мои люди убили великого Лавлейс-пашу, и губернатор, поверив ему, послал отряд и разрушил мою деревню, объявив меня и все мое племя преступниками.

Так этот шакал доказал, что он не лишен аллахом разума, но что им руководит христианский демон. И скажи мне, после этого какой-нибудь христианин может его любить?

Я тайно последовал за ним в Александрию; вместе с несколькими друзьями я хотел захватить Ван Дорна, чтобы он показал нам, где спрятано сокровище. Но он в страхе закричал, и вы пришли ему на помощь. Он снова ушел от меня, потому что вы взяли его на борт и уплыли. Я смотрел вам вслед и опасался, что и моя месть, и тайна сокровища навсегда пропали. Потом я вспомнил алчность и хитрость этого шакала и решил, что рано или поздно он все равно вернется, чтобы забрать сокровища из песков вблизи моей деревни. Поэтому я вернулся домой, чтобы ждать его, но не ожидал, что он будет действовать так быстро. В Луксоре я увидел вас и узнал: вы были на корабле, на котором уплыл Ван Дорн. Мне сообщили, что вы приехали на верблюдах, и я знал, что вы явились с Красного моря. Немного подумав, я собрал своих людей и последовал за вами, как вы знаете.

Шейх помолчал. Он говорил искренне и хорошо и удивил нас, потому что мы до сих пор верили в правдоподобность истории, рассказанной Ван Дорном. Если Абдул Хашим говорит правду, маленький профессор поистине редкий негодяй, и я подумал, что скорее поверю хотя бы в часть рассказа шейха, чем в версию Ван Дорна. Но разве сам Абдул Хашим не негодяй и вор? На него стоит взглянуть, чтобы усомниться в том, что на его голове есть хоть один правдивый волос. В глубине душа я решил, что ни Ван Дорн, ни шейх не имеют права на сокровище; когда первооткрыватель сокровища погиб, между арабом и Ван Дорном началась смертельная борьба за владение находкой. Обоим им смерть Лавлейс-паши была выгодна.

– Скажите мне, – неожиданно снова заговорил шейх, – где ваш корабль. В Косере?

Я кивнул.

– И вы прошли с караваном через горы?

Я снова кивнул.

– В таком случае вы, возможно, знаете, когда шакал попытается завладеть сокровищем? – спросил он, пристально глядя на меня.

Я решил, что можно быть откровенным с этим человеком. Он знает, что сокровище существует и что Ван Дорн не успокоится, пока его не заберет. Ложь не принесет нам никакой пользы, и я верил, что правдивость и искренность смогут обеспечить нам безопасность.

– Ван Дорн уже забрал сокровище, – сказал я.

Впервые страстное сердце этого человека одолело бесстрастную форму. Он в отчаянии вздрогнул, и на мгновение на его лице выразились страх и гнев. Но он тут же с усилием взял себя в руки и спросил:

– Когда это было, эфенди?

– Вчера ночью.

– Вы были с ним?

– Да.

– Где теперь этот грабитель?

– Не знаю. Мы по делу отправились в Луксор и должны были встретиться с нашей группой у Тель-Амбры. Но когда мы туда приехали, их не было.

Мы напомнили ему о чем-то. Он посмотрел на Арчи и сказал:

– Вы получили деньги в Луксоре. Здесь опасное место, поэтому я сам позабочусь о ваших деньгах, пока вы не будете в безопасности и встретесь со своими друзьями. Дайте их мне.

Арчи улыбнулся.

– Вы такой же вор, как Ван Дорн, – небрежно ответил он. – Но я вас одурачил, мой дорогой араб. Деньги в банке Кука в Луксоре, и я не думаю, что их вам отдадут, если вы пойдете и попросите.

Араб нахмурился, но, должно быть, вспомнит, что идет более важная игра, и, к облегчению Арчи, больше о его деньгах не упоминал.

– Много ли сокровищ забрал шакал? – спросил он с рвением, повернувшись ко мне.

– Много. Достаточно, чтобы загрузить двух верблюдов.

– И много ли осталось после этого?

– Много, насколько я могу судить.

– И где это?

– Я не смог найти, хотя пытался, и мои спутники тоже не смогли. Ван Дорн не рассказал нам, как найти. Он привел нас ночью, и это все еще его тайна, во всяком случае для меня.

После этого Абдул Хашим начал нервно расхаживать взад и вперед по комнате, пол которой был просто утоптанной землей. Неожиданно он остановился.

– Сколько людей пришло с вами из Косера?

Я был рад, что он так сформулировал вопрос: это давало мне возможность сказать правду и в то же время ввести его в заблуждение.

– Джиджи-Мерак, который вел нашу группу, взял с собой шесть воинов, а нас было девять человек – всего пятнадцать.

– Джиджи-Мерак! – раздраженно воскликнул шейх и снова стал расхаживать по комнате. Очевидно, эта новость ему не понравилась.

Признаюсь, я не знал, как вести себя в этих необычных обстоятельствах. Вопрос был в том, подружиться ли с этим шейхом или бросить ему вызов. Меня, естественно, тревожила судьба дяди и других американцев, о судьбе которых я ничего не знал. Я считал, что Джиджи-Мерак серьезно угрожает сокровищу; он, к несчастью, раскрыл нашу тайну, и вождь, не задумываясь, убьет нас всех, если у него будет возможность. Если Абдул Хашим будет на нашей стороне, мы сможем бросить вызов Джиджи-Мераку, но пустить араба по его следу означает верную смерть для профессора и потерю большей части сокровища, так как шейх, несомненно, потребует свою часть под предлогом договора с Лавлейс-пашой.

Ситуация развивалась стремительно. Высокий грязный араб принес немного грубой еды. И мы поели, потому что была уже вторая половина дня и в долгой поездке мы проголодались.

Едва мы поели, как вошли несколько арабов и вывели нас из дома. На деревенской улице мы увидели шесть оседланных склонившихся верблюдов. Три верблюда были наши, три других казались не хуже; несомненно, это были лучшие животные Абдул Хашима. Шейх и два сильных араба стояли рядом с животными, и, когда мы подошли, Абдул Хашим приказал садиться верхом. Мы послушались, сев на своих верблюдов; я спросил, можем ли мы получить наши ружья: я видел, что их держат шейх и двое его людей. В результате Абдул Хашим не только отказал нам в просьбе, но приказал тщательно нас обыскать, и у нас отобрали ножи и револьверы. Трое арабов хладнокровно взяли все это, и нам пришлось садиться на верблюдов.

Мы медленно выехали из деревни и направились к трем старым пальмам, поднимавшим высоко над песком свои покрытые листьями головы. Должно быть, вблизи их корней была какая-то влага, поднимавшаяся снизу, но не достигавшая поверхности пустыни. Это единственный способ объяснить, как могли в пустыне, где не растет ничего, существовать эти три дерева. В тропическом климате часто встречается такой феномен: растительность существует там, где, казалось бы, нет никакой влаги, но у всех таких случаев должно быть рациональное объяснение.

Абдул Хашим был мрачен, и его красивое бронзовое лицо было темным. Когда мы подъехали к пальмам, он повернулся и сказал:

– Я решил дать вам час на поиски места, где спрятано сокровище. Бесполезно отрицать, что вы знаете, где оно находится: если вы его не найдете, все трое тут же умрете. Я не хочу обременять себя пленными и не могу отпустить вас на свободу; вы можете сохранить жизнь только одним способом – найти сокровища.

Эта вздорная речь вызвала у меня негодование: я увидел какие-то новые черты в характере шейха.

– Ты, должно быть, считаешь нас идиотами! – гневно воскликнул я. – Если ты сейчас не смеешь отпустить нас, ты не сделаешь это и после того, как мы найдем сокровище.

– Можешь без дальнейших хлопот убить нас прямо сейчас, – мрачно добавил Арчи.

– Но это будет нехорошо для Абдул Хашима, – со спокойной улыбкой сказал Джо. – Разве мы не предупредили кади в Луксоре, что видели на базаре в окно шейха и его людей и что они что-то задумали? И разве кади не пообещал, что, если с нами что-то случится, он отомстит Абдул Хашиму?

Я восхищенно посмотрел на Джо. Конечно, он все это выдумал, но я видел, что его слова заставили шейха призадуматься.

– Смерть Абдул Хашима не поможет нам, если мы будем убиты, – с улыбкой заметил Арчи.

– Тем не менее наши друзья будут удовлетворены, – добавил я, изображая равнодушие.

Аргумент Джо был самым сильным из тех, что мы могли бы использовать для спасения, и мы с радостью видели, что наш похититель задумался. Этот аргумент мог не спасти нас, если шейх решит, что ему выгоднее нас убить, но мысль о возможно наказании может его остановить.

Шейх попробовал другой подход.

– Послушайте, – сказал он мягким ласковым голосом, – вы говорите, что осталось много сокровищ, и мы разделим их поровну. Или разделим на четыре части, и я возьму себе одну четверть. Такому бедному арабу, как я, много не нужно. Деньги мне нужны, только чтобы восстановить деревню. Потом я безопасно провожу вас вместе с вашей частью в Косер или в Каир, как пожелаете. С вами все будет хорошо, и мы расстанемся друзьями. Договорились?

Он не так уж умен, этот большой красивый бандит. Немудрено, что профессор легко обманул его.

В ответ я покачал головой.

– То, о чем ты просишь, невозможно, – правдиво сказал я. – Ван Дорн хорошо хранит свою тайну. Только он знает, где выкапывать сокровище.

– В таком случае, – сказал шейх, резко сменив тон, – я должен взять Ван Дорна. Поехали!

– Ты хочешь захватить группу Ван Дорна тремя людьми? – злорадно спросил Арчи.

– Нет. Я объясню вам свой план. Я намерен договориться с Джиджи-Мераком, если догоню его, – был спокойный ответ. – Вместе мы отнимем ту часть сокровища, что уже увезли, и заберем все остальное. Надо только вырвать тайну у рыжеволосого шакала, а потом убить его. Тогда мы разделим сокровища, и каждый пойдет своим путем. Легко и просто, не так ли?

Мне казалось, что будет трудно, но я ничего не сказал. Зная о ситуации больше Адбул Хашима, я понимал, что вождь бега наш враг и, несомненно, будет рад вступить в союз с арабом, хотя бега и утверждают, что ненавидят бедуинов, разделяющих с ними обладание пустыней. Я надеялся на Неда Бриттона, на наших смелых матросов и на Бри, а также на хитрость профессора. Абдул Хашим обнаружит, что не так-то быстро сможет осуществить свой «легкий и простой» план.

Верблюдов пустили быстрым шагом, и вскоре мы добрались до жалкого оазиса Лакета. И тут мы узнали, что все мужчины деревни, около полудюжины присоединились к группе Джиджи-Мерака и ушли в горы. Через час их начала преследовать группа американцев, сказала старуха, говорившая на ломаном английском.

– Почему преследовать? – удивленно спросил я, когда шейх, услышав эти слова, с торжествующей улыбкой повернулся ко мне.

Однако ответить на этот вопрос невежественная старуха не смогла ни по-английски, ни на своем родном языке. Мы знали только, что наши враги исчезли в горах несколько часов назад, и меня очень удивляло, почему дядя Набот предоставил трех мальчиков их судьбе и погнался за вождем бега. Единственное правдоподобное объяснение: профессор хочет убить Джиджи-Мерака до того, как он выдаст тайну сокровища и направит против нас власти в Косере, но даже в таком случае казалось невероятным, чтобы мой дядя согласился бросить меня и моих спутников в угоду капризу Ван Дорна. Не похоже на старика, который верно стоял рядом со мной во многих приключениях.

Абдул-Хашим не задержался в деревне, но торопливо продолжал движение, хотя было уже поздно. Нам троим приказали ехать впереди, а похитители ехали за нами, держа ружья наготове, чтобы стрелять, если мы посмеем свернуть с тропы. И уйти от них мы не могли, потому что их верблюды не хуже наших и лучше подчиняются всадникам. И мы такие же пленники, как если бы нас связали.

Сумерки в Египте короткие, и вскоре после захода солнца мы вынуждены были остановиться. Мы достигли старого покинутого римского источника и рядом с ним разбили лагерь.

Вначале арабы стреножили наших верблюдов, потом спокойно очень оригинальным способом связали нас. Они связали нам ноги, обернули веревкой шею и привязали друг к другу; конец веревки держал самый сильный араб, сопровождавший шейха. Каждому из нас дали еды и глоток теплой воды, а потом крепко связали руки за спиной. Когда мы оказались замотанными, как мумии, нам приказали ложиться и спать.

Как ни странно, но мы действительно уснули – может, не слишком удобно, но от крайней усталости, потому что целый день быстрой езды отобрал у нас все силы.

Проснувшись на рассвете, я увидел, что Абдул Хашим стоит у края колодца и задумчиво смотрит в его глубину. Через несколько мгновений к нему присоединились его люди и стали негромко говорить по-арабски. Несколько раз я слышал слово «акареб», которое, как я знал, означает «скорпион», и несколько раз они бросали в колодец камни и смотрели в глубину.

Вначале я не мог понять, что они собираются делать. Я знал, что в этих предгорьях много скорпионов, и помнил, что мой друг Кетти предупреждал меня о них, когда мы проезжали мимо, но я не понимал, почему арабы интересуются тем, много ли скорпионов в колодце.

Вскоре, к моему ужасу, шейх разрешил эту загадку. Он подошел к нам и стал по очереди пинать, приказывая встать.

Что-то в его взгляде предупредило меня об опасности. За ночь настроение его изменилось, и вместо маски дружелюбия на его красивом лице было злодейское выражение. Я был уверен, что нас ждет немедленная гибель, если он сможет это организовать.

Я медленно, с трудом встал на ноги. Арчи и Джо тоже. Я собрался, готовясь к последней схватке.

– Если я хочу догнать Джиджи-Мерака, я больше не могу везти вас с собой, – угрюмо сказал шейх. – Поэтому вы случайно упадете в этот колодец, и, если ваши кости когда-нибудь обнаружат, никто не сможет обвинить меня в вашей смерти.

– Ребята, колодец полон скорпионов, – сказал я своим спутникам. – Шейх хочет нас убить.

Арчи содрогнулся, Джо продолжал спокойно молчать.

– Неприятная судьба, Абдул Хашим, – продолжал я, повернувшись к хмурому арабу. – Почему бы просто не застрелить нас, покончив с этим?

– Боюсь вашего друга кади, – ответил он с гортанным смехом. – Мой план безопасен для меня и безусловен для вас. В ваших телах не будет пулевых ран, чтобы меня можно было обвинить, вы не будете связаны, если вас обнаружат в колодце до того, скорпионы очистят ваши кости. Хассан, принимайся за работу! – добавил он, с командным жестом повернувшись к своему рослому подданному.

Хассан освобождал от пут Джо, остальные то же самое делали с нами.

– Я дам вам шанс сразиться со скорпионами, – мрачно сказал шейх; но это была его величайшая ошибка. Он не должен был развязывать нас. Он считал нас просто мальчиками, но забыл, что даже мальчик, если он американец и в отчаянном положении, будет сражаться за жизнь и свободу.

Рослый араб толкнул Джо к краю колодца и собирался перебросить его через край, когда мальчик, казавшийся ошеломленным и вялым, неожиданно наклонился и схватил араба за ноги. Это был его старый трюк, которым он однажды уже изумил нас. Короткая схватка, и араб взлетел в воздух, вытянув руки и поворачиваясь, он полетел в колодец. От его полного ужаса крика застывала кровь, и Абдул Хашим, удивленно крикнув, бросился к Джо, в его поднятой руке блестел нож.

Мальчик, быстрый, как стрела, нырнул под его руку и побежал туда, где стояло прислоненное к камню ружье. Я видел, как он повернулся и выстрелил в упор – расстояние было всего три шага, но мне нужно было заниматься своим делом. Потому что сильный араб, частично разрезавший мои путы, теперь схватил меня за горло и бросил на землю, прижав меня и доставая из-за пояса пистолет. Но в момент выстрела его оружие было отброшено, большой кулак Арчи ударил его в лицо и сбил с меня.

– Отлично, Сэм, можешь вставать, – весело сказал Арчи. – Война окончена.

Он ножом перерезал мои оставшиеся веревки; я, почти не понимая, что произошло, сел и осмотрелся.

Джо сидел на камне и перевязывал носовым платком ногу.

– Что это? – с просил я.

– Только царапина, – ответил он. – Нож задел меня, когда Абдул Хашим падал.

Шейх лежал неподвижно лицом вниз. Арчи перевернул его: черные глаза смотрели прямо на солнце, не мигая. Я почувствовал, что дрожу, как в ознобе.

– Это ужасно, ребята, – сказал я, начиная понимать, что мы сделали.

– Верно, – согласился Джо, – но ведь это была наша жизнь против их, Сэм, и…

Он резко замолчал, глядя на что-то за мной. Предупреждающе крикнул Арчи, я вскочил и увидел, что третий араб пришел в себя и готов вонзить нож мне в спину.

Я перехватил его запястье и старался не подпустить к себе нож, но он был силен, как бык, и вне себя от ярости. Арчи пришел на помощь и нанес два разящих удара, так что араб выронил нож, схватил нас обоих, прижал к груди и потащил к краю колодца.

Я понял его намерение, закричал и пытался бороться, но напрасно. Втроем мы все ближе и ближе подходили к краю ямы со скорпионами, дергающаяся масса плоти и мышц наклонилась над краем.

Неожиданно прогремел выстрел, казалось, совсем у меня над ухом, и голова араба опустилась. Он в последний раз судорожно сжал нас и частично ослабил хватку. Я чувствовал, что мы втроем качаемся на краю, и тут меня схватили за волосы, вырвали из ужасного объятия и бросили на землю. Меня спас Джо, и со своего места я видел, как он напрягается, удерживая Арчи и не давая ему упасть в яму. Араб был либо мертв, либо смертельно ранен, но в последнем враждебном инстинкте цеплялся за Арчи с одной стороны, а с другой стороны Арчи тащил Джо. Однако тело араба нависало над ямой, и его тяжесть вот-вот увлечет моих отчаянно сопротивляющихся друзей вниз, если я им немедленно не помогу Я вскочил, и, наполовину ошеломленный, лихорадочно схватил Джо, и мой добавочный вес принес нам победу. Хватка араба расслабилась, тело его начало падать и с глухим звуком ударилось о дно колодца, а мы трое, вцепившись друг в друга и тяжело дыша от усилий, отступили от края и тяжело опустились на землю.

Все это произошло за половину того времени, что мне понадобилось для рассказа, и в первые мгновения неожиданный переход от неминуемой гибели к свободе осознать было невозможно. Только что неумолимые враги тащили нас к яме скорпионов, где мы встретили ужасную смерть, а теперь двое нападающих сами в яме, третий неподвижно лежит рядом с нами!

– Как это произошло? – спросил я себя в недоумении и тут вспомнил, как прием борьбы позволил Джо сбросить первого врага в колодец, как Джо схватил ружье и застрелил Абдул Хашима, как Джо уложил пистолетным выстрелом последнего араба, когда мы с Арчи сражались с ним за жизнь.

Джо? Да, все это проделал Джо. Тихий худой мальчик, с которым я когда-то подружился из жалости, теперь спас нас от ужасной участи, проявив невероятное мужество и способность быстро соображать.

Джо сидел передо мной, тяжело дыша после невероятных усилий. Я молча сжал его руки, моя благодарность была слишком велика, чтобы я мог выразить ее в словах. Арчи пришел в себя и взял наши руки в свои большие. Но он тоже молчал. Слова бессильны – и я уверен, Джо это понял.

Наконец мы успокоились настолько, что смогли заговорить и обсудить, что нам делать дальше. Я был за то, чтобы взять трех лучших верблюдов и направиться в Косер, надеясь пройти по горным проходам. Мои друзья согласились, что это самый безопасный и практичный способ. Поэтому я встал – не слишком уверенно, потому что нервы еще были напряжены и поискал еду в седельных сумках: ведь мы не завтракали. Я нашел много фиников, баньяна и сушеного козьего мяса, и мы поели.

Потом Арчи подполз к краю колодца и заглянул в него. Я видел, как побледнело его лицо и в глазах появилось выражение ужаса, но ни я, ни Джо не задали товарищу ни одного вопроса, когда он торопливо отполз от края и подошел к нам. И с тех пор я его об этом не спрашивал. Мальчик янки сам никогда не говорил о том, что увидел в яме.

Взяв ружья и другое оружие, мы уже собирались уезжать, когда услышали быстрый топот приближающегося верблюда. Под влиянием недавнего испытания мы схватили ружья и прыгнули за камень, из-за которого могли посмотреть, кто приближается к нам – друг или враг.

Топот верблюдов приближался к нам со стороны тропы, и вскоре мы с радостью услышали громкие голоса, говорящие по-английски с американским акцентом. А затем мы увидели едущих рядом дядю Набота и Неда Бриттона, а за ним Брионию и матросов с «Чайки».

С радостным криком мы выбежали из укрытия, и дядя едва не свалился с верблюда, пытаясь обнять меня. Встреча была поистине радостной, и какое-то время никто ни о чем не спрашивал: нам было достаточно знать, что мы все в безопасности и снова встретились.

Но вскоре все увидели неподвижно лежащее на земле тело Абдул Хашима, и дядя Набот склонился к нему и глухо спросил:

– Кто его убил, Сэм?

– Джо, дядя, и, убив его, спас нас всех.

Как можно быстрей и в немногих словах я рассказал о трагической сцене, которая развернулась здесь недавно.

Но рассказ о вражде Абдул Хашима заставил меня, в свою очередь, спросить:

– А где профессор, дядя?

– И где сокровища? – одновременно спросил Арчи.

Дядя Набот нахмурился, а Нед выбранился по морскому обыкновению.

– Профессор, Сэм, дьявольский негодяй, – ответил дядя.

Я взглянул на мертвого араба. Правдив ли был рассказ Абдул Хашима и действительно ли Ван Дорн предал шейха, как тот утверждал? Если это так, арабу можно многое простить.

– Давайте признаем, что профессор негодяй, – сказал я. – Это меня нисколько не удивляет. Но это не объясняет его отсутствие.

– Объясняет, – возразил дядя, – а также объясняет, почему мы уехали и оставили вас, ребята, в трудном положении. Это могло бы всех вас привести к смерти, если бы не Джо.

Он ласково взглянул на нашего героя, который покраснел и смутился.

– Это верно, дядя, – сказал я. – Расскажи нам, пожалуйста.

– Вот как это было, Сэм, – начал дядя, сев на камень и вытирая лоб красным шелковым носовым платком: среди камней очень жарко, а мистер Перкинс человек полный и пухлый. – Не успели вы, ребята, вчера уехать в Луксор, как приехал проклятый Джиджи-Мерак со всеми своими воинами и с другими мошенниками из деревни. Они остановились невдалеке, потому что мы были готовы к схватке, и они нас побаивались. Но меленький высохший одноглазый вождь не трус, он один поехал к нам и, оказавшись на расстоянии слышимости, начал по-арабски болтать с профессором. Ван Дорн ему ответил, потому что он хорошо говорит по-арабски, и они какое-то время разговаривали. Я попросил их говорить так, чтобы мы могли понять, потому что вождь говорит по-английски, если хочет, но профессор велел мне не вмешиваться.

– Я сам с ним разберусь, – сказал он, – и доведу дело до благополучного конца. Может быть, бега сохранит нашу тайну и не захочет своей доли. Он не хочет неприятностей, – сказал профессор.

Поэтому я больше не возражал, и они долго говорили. Потом Ван Дорн неожиданно повернулся к нам и сказал:

– Шеф говорит, что некоторые из вас понимают по-арабски, и боится, что мы его перехитрим.

– Мы все честные англичане, – сказал я, – и рад сказать, что мы ни слова не понимаем по-арабски. А чего он хочет?

Профессор посмотрел на Джиджи-Мерака, но тот отказался говорить по-английски.

– Давай, – сказал профессор, – изложи свои условия.

Но вождь по-прежнему молчал, как моллюск.

– Думаю, – сказал профессор, – вам лучше немного отъехать и позволить мне с ним торговаться. Отъедьте немного, – сказал он, показывая жестом.

– Знаешь, Сэм, – продолжал дядя, – мы во многом полагались на профессора. Он привел нас прямо к сокровищу, как и обещал, и запечатал все согласно нашему договору, пока не будем на корабле и не сможем разделить. И мы знали, что нам трудно будет вернуться в Косер, если всю дорогу придется сражаться с Джиджи и его людьми. Поэтому мы подумали: если профессор сможет по-своему преодолеть наши трудности, надо дать ему такую возможность. Так я подумал и велел всем отъехать подальше. Так мы и поступили, оставив профессора с вождем и – вот тут мы допустили ошибку, мой мальчик, – с двумя верблюдами, на которых были сокровища. Но мы и не думали о предательстве, пока Джиджи не поднял руку и подъехали все его мошенники. Они окружили профессора и верблюдов, несколько раз выстрелили в нас, потом повернулись и поскакали в деревню.

Целую минуту мы с Недом не знали, что делать. Профессор уезжал так же быстро, как все, ведя одного верблюда с сокровищами, а другого вел вождь; мы поняли, что он договорился с Джиджи и решил забрать нашу часть сокровищ.

– Мальчики вернутся только к вечеру, поэтому давайте последуем за ворами и сразимся с ними, – сказал Нед.

Мне это показалось разумным, поэтому мы поехали за ними, не собираясь бросать вас, но чтобы сохранить сокровище и разрушить планы этого предателя профессора.

– Вы правильно поступили, дядя, – сказал я. – Я вас нисколько не виню. Что дальше?

– Что ж, парень, они не остановились в деревне, как мы ожидали, а продолжали уходить. А мы ехали за ними. Когда мы слишком приближались, они начинали в нас стрелять, но ни в кого не попали, а мы стрелять не решались, опасаясь убить девочку, которая на своем верблюде ехала рядом с вождем и профессором.

– Айва?

– Да. Красивая девочка и ни в чем не виноватая, как я понимаю, и мы не хотели причинить ей вред. К тому же мы не привыкли стрелять в людей за деньги, как эти негодяи. Так что мы целый день преследовали Джиджи и далеко уехали отсюда, миновали холмы, миновали следующую полосу пустыни и углубились в черные горы. Затем, к нашему удивлению, вместо того чтобы продолжать движение по следу, вождь и его группа свернули на узкую боковую тропу, въехали в тупиковое ущелье и разбили лагерь.

Вначале я не мог понять, почему и зачем они это делают, но потом мы с Недом решили, что этот лиса вождь, или профессор, или они оба не хотят с сокровищем приближаться к Косеру, пока мы их преследуем. Они решили оставаться в этом ущелье, пока не смогут от нас избавиться, потому что иначе мы можем известить полицию и им придется расстаться с добычей, а может, отвечать за убийство несчастного Каннингема.

Мы всю ночь наблюдали за выходом из ущелья, но подойти к ворам ближе не могли, потому что один вооруженный человек может встать в узком месте между скалами и не подпускать целую армию. Сегодня утром мы решили вернуться, чтобы отыскать вас, ребята, потому что я все время о вас думал и тревожился. И я очень рад, что мы так быстро вас нашли и что вы целы и здоровы.

Рассказа дяди был таким же озадачивающим, как и интересным. Я пытался понять странное поведение профессора.

– Дядя, почему, по-твоему, Ван Дорн решил иметь дело с вождем бега, а не оставаться верным нам?

– У этого несколько объяснений, Сэм. Прежде всего, вождь знает нашу тайну, и профессор решил, что мы никогда живыми не доберемся до Косера, пока вождь идет за нами и хочет отобрать наши сокровища. Ван Дорн договорился с нами, что возьмет половину сокровищ и свитки, и, если он будет придерживаться договора с нами, вождь, будучи сильней и лучше знающий местность, сможет забрать себе все. С другой стороны, если Ван Дорн предаст нас и перейдет к вождю, он может договориться с вождем на тех же условиях, и у него будет больший шанс безопасно все закончить. Может, у него есть план вернуться за остальными сокровищами и отвезти их в Луксор, чтобы не встречаться с нами. Профессор низкий негодяй, Сэм, и пытается заработать за наш счет. Я бы не удивился, если бы он запланировал убить нас всех, чтобы вывернуться самому. Понимаешь, он и вождь видели документ, который подписали мы все и в котором говорится, что никого из нас нельзя винить, если кто-нибудь из нас погибнет в этом деле. Это была большая ошибка, Сэм; нам не следовало этого подписывать.

– Но Ван Дорн не посмеет явиться на корабль и встретиться с моим отцом, – сказал я.

– Конечно, нет. Он скорее наймет другой корабль, чтобы вывезти свою добычу из Египта. Он хитер, как ласка, этот профессор, и злобен, как скунс.

Я решил, что сейчас самое подходящее время, чтобы рассказать, как Ван Дорн предал Лавлейс-пашу, о чем мне рассказал Абдул Хашим, и мы все согласились, что версия Хашима скорее всего правдива и что «рыжебородый» с самого начала был негодяем и подлецом, он всегда хотел присвоить себе сокровище, отобрать его и у исследователя, и у шейха, если тот узнает о сокровище. Мы сожалели о смерти Абдул Хашима, но к смерти его привела хладнокровная попытка убить нас, и сейчас он вне добра и зла. Араб, возможно, обладал мужскими качествами и, вероятно, был человеком лучше, чем Ван Дорн, если их можно сравнивать, но ненависть к белым неверным делала его таким же опасным, и мы понимали, что хотя бы один опасный враг устранен с нашего пути.

– Я бы хотел прожить так долго, чтобы иметь возможность снова встретиться с профессором, – со вздохом сказал я, – а этого беднягу судьба лишила возможности мести.

Мы похоронили его среди камней, чтобы не допустить к телу шакалов, потом сели на верблюдов и поехали туда, где остановился лагерем Джиджи-Мерак.

Теперь можно было не торопиться. Вождь как будто стремится уйти от нас не больше, чем мы стремимся с ним встретиться. Сокровища – это магнит, который неудержимо притягивает обе группы, и нам придется уединиться в этих горах, пока вопрос не будет решен и одна сторона станет победителем.

За старым римским колодцем, возле которого утром развернулась страшная трагедия, находится, если вы помните полоса пустынного песка шириной в пять миль, а за ней черные утесы брекчия гор Хаммермат. Здесь, в горном ущелье, разбил свой лагерь Джиджи-Мерак.

Мы неторопливо двигались по пескам и вскоре оказались так близко к горам, что видели ущелья в них, и здесь наше внимание привлекло необычное происшествие. С горной тропы на огромной скорости вылетел верблюд и поскакал по пустыне, по которой мы ехали. Вблизи верблюд повернул к нам, и мы увидели на его спине – фигуру в зеленом и алом платье.

– Это Айва! – удивленно воскликнул Арчи, и в то же мгновение платье помогло мне узнать внучку вождя.

Верблюд повернул и побежал по кругу, поднимая облака песка и продвигаясь большими прыжками. Девушка отчаянно держалась за седло, а обезумевшее животное продолжало безумный бег.

– Это бешеный верблюд! – воскликнул я, вспомнив слышанные мной рассказы о бешеных верблюдах и видя, что неустойчивые движения животного подтверждают решение загадки.

Сомнений не было. Огромное животное бесцельно бегало взад и вперед, а потом возобновило движения по кругу, которые определенно свидетельствовали о его состоянии.

Наша группа невольно остановилась, глядя на эту необычную сцену, но я понял, что девушке грозит серьезная опасность, и двинул своего верблюда вперед, не зная, чем я смогу помочь. В следующее мгновение я обнаружил, что Арчи и Джо присоединились ко мне, и мы направились прямо туда, где продолжал прыгать обезумевший верблюд. Неожиданно животное остановилось – так резко, что Айва пролетела над его головой и приземлилась на песок в двадцати футах. Казалось, она не пострадала при падении, потому что сразу вскочила на ноги, подобрала платье и со скоростью оленя побежала к нам. Одновременно бешеный верблюд увидел ее пестрое платье и с громким ревом бросился за ней.

На секунду сердце застряло у меня в горле. Потом я вонзил острие палки в бок своего верблюда и закричал:

– Быстрей, ребята! Держитесь рядом, и мы сбросим этого зверя.

Это был отчаянный поступок, но Айва была в страшной опасности. Даже лев в джунглях не так страшен, как бешеный верблюд, и через несколько секунд девушка под ногами обезумевшего животного превратилась бы в бесформенную массу.

Мы двигались так близко, что бока наших верблюдов соприкасались. Айва увидела нас и сразу бросилась в сторону. Ее верблюд тоже нас увидел, но, сверкая глазами, размахивая в воздухе копытами, он не делал попытки остановиться. В следующее мгновение мы столкнулись с силой ядра катапульты, и удар был так силен, что я взлетел в воздух и приземлился – к счастью, на ноги – в нескольких ярдах. Арчи и Джо тоже вылетели, и, придя в себя, мы посмотрели на верблюдов. Все они яростно сражались. Бешеный верблюд лежал, лежал и один из наших верблюдов, а остальные двое наносили страшные удары ногами.

Инстинкт требует, чтобы верблюды уничтожали обезумевшее, сошедшее с ума животное, и упавший верблюд Арчи тоже пострадал бы от беспорядочных ударов своих товарищей, если бы не сумел вскочить; поднявшись, он тут же присоединился к двум остальным в нападении на истинного виновника.

Когда бешеный верблюд неподвижно лежал на земле, остальные животные успокоились и ждали, когда на них сядут всадники.

Тем временем Нед Бриттон, который следовал сразу за нами, соскочил с седла и подхватил пришедшую в ужас девушку; я оглянулся, чтобы узнать, что с ней стало, и увидел, что она сидит на верблюде рядом с нашим рослым помощником капитана, который успокаивает ее и огрубевшей рукой гладит по голове.

До сих пор Айва всегда была угрюма и неразговорчива, всегда, как тень, сопровождала старого вождя, своего деда, и, казалось, нисколько не интересуется окружающим. Но сейчас, когда мы с сочувственными лицами окружили ее, она стала оживленной, откровенной и благодарила нас за спасение.

– Но как это произошло, Айва? – спросил я. – Почему ты оставила Джиджи-Мерака?

Она с серьезным видом отстранилась, потом импульсивно сказала:

– Я вам все расскажу, потому что Кетти говорит, что вы честные и хорошие, а я знаю, что мой дед жестокий и злой.

Эти слова поразили нас, но девушка быстро продолжила:

– Кетти возражал вождю, и теперь он опозорен – Кетти, который будет вождем, когда умрет мой дед.

– Это правда, Айва? – спросил я. – Кетти станет будущим вождем?

– Да, это его право, – гордо ответила она, – и вот почему Джиджи-Мерак его ненавидит. Но Кетти хороший, и, когда он будет вождем, я стану его женой.

– Браво, Айва! – воскликнул Арчи. – Кетти – лучший из твоей банды, по моему мнению.

– Я тоже так думаю, – сказал я. – Но продолжай свой рассказ, Айва.

– Рыжебородый предложил вождю половину сокровищ, которые он нашел, если Джиджи-Мерак убьет вас всех. Мой дед согласился, но люди, которые пришли из Лакеты, трусливы, они не хотели убивать американцев, и у нас было недостаточно людей, чтобы одолеть вас. Поэтому дед послал меня в нашу деревню, чтобы я привела всех воинов нашего племени в это ущелье.

– Прекрасный план, – заметил дядя Набот.

– Поэтому Кетти и стал возражать, – сказала девушка. – Он сказал, что вас нельзя убивать. Если вам причинят вред, пострадает все племя, может, оно будет уничтожено. Кетти не нужны сокровища, он говорит, что эти сокровища делают людей ворами и шакалами, а он хочет жить честно и в мире, как жили наши предки. Есть еще одно, эфенди. Теперь, когда рыжебородый в нашей власти, вождь собирается убить и его и забрать все сокровище себе. Кетти сказал моему деду, что это неправильно, потому что мы дали рыжебородому слово, а слово вождя бега должно быть честным и нерушимым.

– Профессору не повредит, если его убьют, – задумчиво заметил дядя Набот. – По справедливости этот мошенник заслуживает нескольких смертей.

Айва не знала, как принять эти слова. Серьезно посмотрев на моего дядю, она продолжила:

– Кетти был опозорен – он, самый смелый в нашем племени! – и вождь, мой дед, приказал мне ехать в деревню за воинами, потому что, если вы нападете, сражаться я не могу и потому что я знаю дорогу. Он приказал мне взять Секката, нашего самого быстрого верблюда, хотя последние два дня Секкат вел себя необычно. Это Секкат, – сказала она, показав на останки животного, едва не убившего ее. – Я даже не успела выехать из ущелья, в котором расположился наш лагерь, как поняла, что Секкат взбесился. Я попыталась повернуть назад, но он сошел с тропы и побежал в пустыню. Остальное вы знаете, эфенди, и я снова благодарю вас за то, что спасли мне жизнь. Кетти тоже поблагодарит вас, – сказала она, гордо посмотрев на нас.

– Но Кетти опозорен, – с улыбкой сказал я.

Глаза ее сверкнули, и лицо стало мрачным и яростным.

– Недолго будет Кетти преклоняться перед гневом любого человека! – воскликнула она. Посмотрев на нас властным взглядом королевы, она добавила: – Идемте со мной, храбрые американцы! Я покажу вам, как спасти и Кетти, и вас самих, как вы спасли меня. Больше того, вы спасете рыжебородого и его сокровище.

Последнее обещание было необязательным, но мы приняли его и приняли с радостью, как вы догадываетесь.

– Каков твой план, Айва? – спросил я, когда мы тронули верблюдов и поехали к черным горам.

– Подожди: сам увидишь, – ответила она, решительно сжав зубы. Нас всех поразили смелость этой девушки и ее откровенное предложение дружбы, и мы последовали за ней, больше ни о чем не спрашивая.

Скоро стало очевидно, что Айва прекрасно знает местность. Она миновала хорошо видное начало горного прохода, по которому мы пришли из Косера, и провела нас к гораздо менее привлекательному входу слева. Через час мы увидели ущелье, которое раньше не замечали; мы молча вступили в него и ехали среди камней и утесов, пока они не сомкнулись перед нами, и мы не могли дальше продвигаться. Здесь мы спешились и привязали верблюдов. Взяв с собой только ружья и боеприпасы, мы последовали за девушкой бега по трудной головокружительной тропе, которая на первый взгляд могла бы показаться непроходимой. Но Айва, легкая, как антилопа, шла уверенно, и мы без колебаний следовали за ней.

Опасный подъем привел нас к вершине горного хребта; со всех сторон вершины уходили еще выше в небо. Вскоре девушка остановилась, посмотрела через край и легко спрыгнула в похожее на карман углубление на внутренней стороне утеса. Это место напомнило мне галерку в театре.

Здесь, полностью защищенные от наблюдения, мы могли смотреть на ущелье, в котором расположились Джиджи-Мерак и его люди. Мы видели двух рослых воинов, охранявших вход в ущелье; мы подошли к этому ущелью с противоположной стороны.

Хитрый старый вождь выбрал прекрасное убежище. Со всех сторон гладкие стены из черной брекчии, на которых даже горный козел не найдет опоры. Войти сюда или выйти отсюда можно только через одно место. С одной стороны группой стояли верблюды, и четыре седельные сумки с сокровищем жрецов Карнака лежали на скалистой плите, и их охранял один из людей Джиджи-Мерака. Все ущелье примерно восемьдесят футов в ширину и триста футов в длину; прямо под нами были разбиты несколько низких бедуинских палаток.

Вождь и все его сопровождающие, за исключением упомянутых мной воинов, должно быть, находились в этих палатках, и больше часа мы терпеливо лежали, не видя никаких признаков жизни в лагере внизу. Мы предположили, что приключения Айвы людям внизу неизвестны: им не видно, что происходит снаружи, и, несомненно, вождь считает, что сейчас его посыльная быстро едет в деревню, чтобы привести подкрепление.

Но, как мы вскоре увидели, Джиджи-Мерак не собирался все это время бездействовать. Из палатки вождя начали выходить воины, и среди них был Ван Дорн со связанными руками; его толкал рослый воин.

Профессор казался слабым и угнетенным; он спотыкался о камни, которыми было усыпано дно, и не раз бы упал, если бы его не поддерживал охранник.

Ван Дорна отвели в конец ущелья, противоположный нам, и поставили спиной к скале. Бега и бешари из Лакеты, оживленные, громко разговаривающие на своих языках, остановились в пятидесяти ярдах. Среди них мы видели высохшую фигуру вождя и сильного, рослого Кетти.

Джиджи-Мерак отдал приказ, и один воин вышел вперед и прицелился из ружья в профессора. Прежде чем он успел выстрелить, Ван Дорн закричал от ужаса и упал на землю. Его подняли, били и трясли, пока он снова не встал. Но было видно, как сильно он дрожит. Снова воин бега поднял ружье, но, отвечая на жалобные крики жертвы, Кетти подскочил и выхватил у воина ружье, протестуя – так громко, что нам хорошо было слышно наверху, – против приказа вождя.

Джиджи-Мерак буквально дергался от гнева, видя такое неповиновение. Он отдал приказ. Вначале его люди как будто не хотели его выполнять, но наконец два воина подошли к Кетти, отвели его в сторону и связали руки. Айва, видя это, пришла в ярость, и мы несколько раз успокаивали ее, иначе нас бы тут же обнаружили.

Успокаивая Айву, я услышал выстрел и болезненный крик; повернувшись, я успел увидеть, как Ван Дорн упал лицом вниз. Бедняга, сокровище стоило ему жизни. Как бы предательски он себя ни вел с Лавлейсом, Абдул Хашимом и нами, последний союз со стариком Джиджи-Мераком столкнул его с еще более коварным и недобросовестным человеком, чем он сам, и вождь варвар подвел итог, лишив его и злополучного богатства, и жизни.

Но казалось, Джиджи-Мерак еще не утолил свою жажду мщения; по напряженному поведению воинов мы видели, что смерть Ван Дорна еще не конец этой драмы. Если вождь и раньше ненавидел Китти, то теперь поспешное вмешательство молодого человека в его приказ дало Джиджи-Мераку возможность, которой он так долго ждал, наказать его. Наверно, он жил в страхе перед молодым воином, который должен был сменить его на посту вождя, потому что популярность Кетти в племени была неоспоримой. И теперь приказ вождя, отданный громко и решительно, казалось, решит судьбу возлюбленного Айвы.

Связанного и беспомощного, Кетти поставили на то место, где стоял Ван Дорн, и приставили спиной к скале. Воин гордо стоял перед вождем, глядя на своего губителя, и на его губах была легкая улыбка.

Джиджи-Мерак выкрикнул приказ, но ни один из воинов не пошевелился. Айва протянула руку и взяла мое магазинное ружье, и я его отдал. Она наклонилась, лицо у нее застыло, глаза потемнели от ужаса. Она положила ствол на край камня перед собой. Я видел, как многозначительно переглянулись дядя Набот и Нед, но они не вмешивались.

Снова и снова выкрикивал приказ вождь, в гневе размахивая рукам и топая, но бега продолжали флегматично и неподвижно стоять, их союзники бишари отшатнулись и испуганной группой столпились в тылу.

Джиджи-Мерак выхватил у воина ружье и прицелился в Кетти. В это мгновение прогремел выстрел Айвы, и я видел, как престарелый вождь покачнулся, выронил ружье и медленно опустился на землю. Внизу все закричали и, как один человек, повернулись и посмотрели в нашу сторону.

Девушка вскочила на головокружительный карниз и встала так, что ее фигура ясно была видна на фоне неба. Она высоко над головой держала ружье, из которого убила своего злого деда, и, когда бега узнали ее, они снова закричали – на этот раз радостно – и замахали руками, одобряя ее поступок.

Признаюсь, я пришел в ужас, вспомнив кровную связь Айвы и Джиджи-Мерака; но она дикое полуцивилизованное дитя пустыни, и в ее простом сознании сохранение жизни возлюбленного превыше всего.

Внизу царило всеобщее оживление. Путы Кетти тут же перерезали, и он замахал руками, благодаря свою любимую за спасение.

– Идемте, – спокойно сказала Айва, возвращаясь в более безопасное положение рядом с нами. – Теперь в племени Кетти только друзья. Идемте к ним.

Мы торопливо пошли назад по опасной дороге к основанию утеса. Здесь мы забрали своих верблюдов и поехали по пустыне, огибая гору, к постоянной тропе, ведущей к входу в ущелье.

Здесь нас ждал Кетти; увидев его, Айва быстро проехала вперед, соскочила с верблюда и склонилась перед новым вождем.

Подойдя к ней, Кетти поднял ее, и – мы с любопытством смотрели с одной стороны, а собравшиеся бега с другой – молодой воин серьезно положил одну руку под подбородок Айвы, а другую ладонь вниз ей на голову.

Потом мы узнали, что такова церемония обручения в племени бега. Когда молодой человек выбирает невесту, он подходит к ней, сжимает ладонями ее голову и тем самым заявляет о своем желании сделать девушку своей женой. После этого никто не посмеет проявлять внимание к этой девушке, опасаясь вызвать гнев обрученного. Мне говорили, что обычно это единственная церемония обручения или брака, хотя есть и туземные брачные церемонии, включающие разные ритуалы, танцы и пир.

Как мне кажется, у девушки нет никаких шансов на самостоятельность в этой церемонии: ей не разрешается отказывать мужчине, который ее выбрал. Брат или отец могут бросить вызов самонадеянному воину и сразиться с ним на смерть, но сама девушка беспомощна.

Я уверен, что впоследствии у Кетти и Айвы будет сложная брачная церемония, но она не входит в мой рассказ, от которого, боюсь, я так отвлекся. Чувствуя себя с Кетти в полной безопасности, мы без колебаний пошли вслед за ним и его племенем в ущелье, где спешились и сразу осмотрели тело Ван Дорна. Он был мертв, с простреленным сердцем, и Нед Бриттон поднял его и отнес в одну из низких палаток, которую нам предоставил Кетти. Джиджи-Мерак по-прежнему лежал лицо вниз там, где упал, и, к моему удивлению, никто из туземцев не коснулся его и даже не посмотрел в его направлении, насколько я мог видеть.

В палатке Нед и один из матросов обыскали одежду Ван Дорна и сняли с него кожаный пояс и кольца, забрали часы и маленькую записную книжку. Последним они обнаружили пакет, зашитый в подкладку поношенного пальто, тяжелый, плоский, обшитый козьей шкурой и старательно запечатанный. Я забрал все эти вещи, и мы с дядей Наботом отправились к Кетти за разрешением похоронить тело.

Молодой воин сидел на камне рядом с Айвой, они о чем-то оживленно разговаривали. Когда мы подошли, Кетти улыбнулся и сказал:

– У нас произошли изменения, эфенди. Теперь я вождь.

– Я понимаю, Кетти, – ответил я, – и я этому рад. Теперь мы друзья с бега, верно?

– Мы друзья, – серьезно ответил он. – Джиджи-Мерак был плохой и не любил вас. Он любил сокровища и убил рыжебородого, чтобы завладеть ими. Но Кетти не нужно богатство его братьев. Достаточно того, что вы заплатите бега за то, что вас провели по пустыне, и за охрану.

– Ты хочешь сказать, что вернешь нам все сокровища? – спросил я, стараясь скрыть свое изумление.

– Это не сокровище Кетти. И не Джиджи-Мерака. Оно принадлежит вам, – просто ответил он. – Мое племя не грабит и не убивает своих братьев. Пока я вождь, бега моего племени будут честными и добросовестными, они будут соблюдать законы великого хедива. Я прав, Айва?

– Только так наше племя может процветать и становиться сильным, – серьезно ответила она. – Под властью великого и мудрого вождя Кетти мы будем богаты и сильны, и наш отец хедив назовет нас своими хорошими детьми.

– Когда вы вернетесь в Косер, – продолжал Кетти, проницательно глядя на нас, – вы скажете, что мое племя хорошее и честное, что оно не тронуло ни одного камня из ваших сокровищ. Вы скажете, что мы вели вас верным путем и защищали вас от врагов и воров и заслужили нашу оплату. Это так, эфенди?

– Мы так скажем, Кетти, – ответил я.

– Но есть и то, что вы не скажете, эфенди, – продолжал он с тревогой в голосе.

– Что это, мой друг?

– Вы не скажете, что мои люди убили рыжебородого, потому что вы не знаете, что его убили. Вы не скажете, что он исчез, потому что не знаете, куда он ушел. Разве не широка наша земля? На ней есть куда уйти. И если вас спросят о Джиджи-Мераке, вы скажете, что он, к сожалению, умер в пустыне, потому что был старый и слабый, и вы скажете, что вождем племени стал Кетти. Потом вы сядете на большой корабль, который вас ждет, и уплывете.

Я начал понимать. Кетти хочет договориться с нами. Он боится последствий убийства Ван Дорна и не хочет, чтобы стало известно, что Айва застрелила своего деда. Если мы пообещаем не рассказывать об этом, он вернет нам сокровище, которое считает опасным для него; он не знает, что мы нарушаем закон хедива. Если бы он это знал… но, к счастью, он не знает.

– Все будет так, как ты говоришь, вождь Кетти, – сказал я, – потому что мы желаем тебе и Айве счастья, а рассказать эти вещи значило бы причинить вам неприятности. Если ваш отец хедив спросит нас о ваших услугах, мы скажем, что ты хороший и честный вождь.

Это ему очень понравилось.

– Сокровища нетронуты, – сказал он. – Ни одна печать не сломана. Сокровище ждет твоих приказов, эфенди.

Он с готовностью дал разрешение похоронить профессора среди камней, что мы и проделали в тот же день. Вернувшись в ущелье после этого, мы с удивлением увидели, что туземцы собрали несколько больших груд камней и расположили их полукругом вокруг тела Джиджи-Мерака. Но само тело никто не трогал, и бега собрались группами в разных частях ущелья и разговаривали друг с другом в своей обычной небрежной манере.

Кетти подошел и сказал, что завтра на рассвете мы двинемся в Косер; он надеялся, что мы доберемся за два дня быстрой езды.

– Что вы сделаете с Джиджи-Мераком? – спросил я.

– Сегодня вечером состоится церемония его погребения, эфенди. Вы можете присутствовать на обряде, – добавил он.

Мы поужинали и с любопытством ждали церемонии, но туземцы как будто не торопились и ничего не делали, пока в небе не зажглись звезды.

По слову Кетти все бега и бишари встали и кольцом окружили тело вождя. Они негромко запели и двинулись вокруг Джиджи-Мерака, шагая в такт пению и слегка наклоняясь в ритме восточных танцев. Хор становился все громче, темп пения ускорился, превратился в рев и наконец в дикие крики. Возбуждение воинов все усиливалось, они начали лихорадочно и яростно прыгать.

Неожиданно каждый воин схватил камень из ближайшей груды и бросил в мертвое тело. Потом из соседней груды хватал другой камень и снова бросал. Со всех направлений к телу Джиджи-Мерака дождем устремились камни. Танец достиг кульминации, камни продолжали сыпаться. И тело покойного вождя покрылось слоем камней в несколько футов толщиной.

Это было потрясающее зрелище. Оно казалось невероятно жестоким, но Айва, спокойно стоявшая рядом с нами, объяснила, что таков обычай ее народа, и почитаемого вождя хоронят на том месте, где он пал в бою или умер. А в песне, сказала она, прославляются добродетели вождя и его могучие подвиги.

Если вождь убит или умер в пустыне, его точно так же покрывают песком, а впоследствии воздвигают груду камней, и так как тело никогда не уносят с того места, где вождь умер, после похорон палатку или дом вождя сносят и устраивают поселение в другом месте, навсегда оставив погребальную груду.

Долго после этой мрачной церемонии у меня в ушах звучало дикое пение. Когда церемония кончилась, лагерь затих на ночь. Мы, американцы, неспокойно проспали несколько часов, на рассвете торопливо позавтракали и сели на верблюдов.

Сумки с сокровищами поместили на двух запасных верблюдов, которых вели Нед и Бриония. Мы с радостью убедились, что Кетти сказал правду: восковые печати на сумках оставались нетронуты.

Бишари оставили нас здесь и ушли в свою деревню, и мы без всяких происшествий прошли по дороге до Косера, которого достигли в конце второго дня, усталые, но полные приятных ожиданий. Мой отец, извещенный быстрым посыльным о нашем возвращении, встретил нас с группой матросов на причале, и мы сняли сумки с верблюдов и отправили их в шлюпке под командованием Неда.

Капитан Стил заплатил Кетти сто восемьдесят фунтов, согласно договору с Джиджи-Мераком, и я попросил добавить по золотой монете каждому воину бега, на что отец согласился, потому что наше предприятие закончилось успешно. Воины были очень довольны.

Поговорив с дядей Наботом и получив его согласие, я открыл кожаный пояс профессора и достал оттуда самое красивое украшение – диадему из желтого золота с жемчужинами и сапфирами. Я преподнес диадему Айве в качестве свадебного подарка от американских друзей, и прекрасная девушка очень гордилась этим подарком. Наверно, когда-то эта диадема украшала лоб знаменитой египетской царицы; сейчас она могла показаться неуместной на бедной женщине бега, но мы были так благодарны Айве за помощь, что никакой подарок не показался бы нам неуместным.

Мы по-дружески попрощались с Кетти и его людьми, и вечером они уехали в свою деревню в пустыне.

От бородатого арабского шейха из Косера отделаться было не так легко: он очень хотел узнать, что мы привезли из Луксора и какие приключения у нас были. Он добавил: очень странно, что бега благополучно доставили нас назад. Это совсем не похоже на хитрого и злого Джиджи-Мерака. К счастью, ему никто не сказал о смерти старого вождя, иначе он был бы еще более любопытен.

Но мы отказали ему в желании посплетничать и в его присутствии держали рот на замке. Отказались также от его вежливого приглашения принять участие в развлечениях и, к его неудовольствию, на следующее утро подняли паруса и направились в залив к Порт-Ибрахиму.

Теперь, когда сокровище было у нас, каждая минута задержки могла принести опасность, к тому же сомнительная дружба шейха Косера была нам теперь не нужна.

Сокровище извлекли из сумок и, по-прежнему в холщовых мешках, которые старательно запечатал Ван Дорн, перенесли в мою каюту и бесцеремонно бросили в большой сундук.

После короткого совещания мы решили не трогать его, пока не минуем Суэцкий канал, уйдем от берегов Египта и выйдем на широкие воды Средиземного моря. Тогда мы откроем мешки, осмотрим и рассортируем сокровища и разделим их, как договорились. В нашем контракте с Ван Дорном, если помните, говорилось, что в случае его смерти его доля переходит к нам.

И вот когда мы плыли по части Красного моря, которая называется Аравийским заливом, я с любопытством стал рассматривать вещи, которые Нед взял с тела профессора.

Его записная книжка представляла своего рода дневник, но несколько страниц было вырвано, как будто на них описывались события, которые впоследствии могут скомпрометировать пишущего, и он уничтожил это письменное свидетельство. Из оставшегося я понял, что этот человек совсем не «профессор», а бродячий авантюрист, привлеченный к Египту недавними богатыми открытиями. Он познакомился с Лавлейсом, и этот ученый нанял его как помощника; судя по записям в книжке, этот человек не имел ни тени прав на открытия Лавлейса. Абдул Хашим правильно разгадал этот характер; похоже, Ван Дорн вел отчаянную и убийственную игру, чтобы захватить сокровище и ограбить истинного открывателя и все тех, кто может предъявлять права за погребенные богатства.

Отложив записную книжку, я разрезал стежки на козьей шкуре, в которую был закутан пакет, хитро скрытый Ван Дорном в подкладке пальто, и сломал печати, на которых заметил монограмму «Дж. Х.» под крылатым сфинксом. Это печать не Ван Дорма, а Лавлейс-паши, и я рассудил, что, после того как владелец зашил и запечатал пакет, им каким-то образом завладел Ван Дорн, который его не открывал.

К этому времени все наиболее заинтересованные собрались вокруг меня в каюте капитана: дядя Набот, Нед, Арчи и Джо, а также мой отец. Когда я убрал обертку, выпал небольшой медальон; я открыл его и увидел красивое женское лицо.

У себя над плечом я услышал возглас и всхлипывание, и Джо выхватил у меня из рук медальон.

– Моя мама! – сказал Джо, любящими глазами глядя на миниатюру.

Мы удивленно смотрели на него.

– Твоя мама, Джо? – тупо спросил я.

Он быстро достал из-под одежды тонкую цепочку, которую я часто видел у него на шее, и показал прикрепленный к ней такой же медальон. Раскрыв его дрожащими пальцами, мальчик положил рядом оба медальона, и мы увидели два одинаковых портрета.

– Такой же был у папы, – шепотом сказал Джо. – Мама часто говорила мне об этом.

– Ты знаешь, что стало с твоим отцом, Джо? – спросил я.

– Нет, он уехал, когда я был совсем маленьким, и мы больше о нем ничего не слышали. Поэтому мама была уверена, что он мертв; она говорила, что он любил ее и никогда бы не бросил.

– В таком случае, – тихо сказал я, – тебе предстоит открыть своего отца, Джо, потому что человек, который написал это и владел медальоном, не может быть никем иным.

– Что написал? – спросил дядя Набот.

Я торопливо осматривал стопку листов грубой бумаги, сопровождавшую медальон. Листки были исписаны четким почерком грамотного человека.

– Это рукопись, которую, мне кажется, я должен прочесть вслух, – сказал я. – Она может быть интересна нам в свете наших недавних приключений, и я уверен, она кое-что расскажет Джо о его отце.

Говоря, я пролистал страницы до конца, и дядя Набот, смотревший через мое плечо, воскликнул:

– Подписано Джоном Лавлейсом! Должно быть, это тот самый Лавлейс-паша, который открыл сокровище.

– Он не паша, – возразил я, – хотя его так называли. И даже Лавлейс – это не его настоящее имя, потому что здесь он говорит, что его на самом деле зовут Джон Херринг.

Джо посмотрел сначала на медальоны, потом на меня. Лицо его побледнело, глаза возбужденно блестели.

– Сядь, дядя, – сказал я, – и позволь мне прочесть то, что здесь написано.

Все внимательно слушали, и я прочел следующее:

«Если кто-нибудь прочтет это после моей смерти, это мой последний завет и мое завещание. В течение нескольких предыдущих недель я, Джон Херринг, опасался предательства и неожиданной смерти, хотя не знал, с какого направления мне угрожает опасность. Поэтому я решил здесь объяснить свое положение в Египте, потому что, будучи от природы сдержанным человеком, я для всех, с кем вступал в контакт в этой древней и романтической земле, представляю собой загадку.

Я американец, уроженец города Галвестон и выпускник Гарварда. Вскоре после того как я окончил колледж, мой отец, считавшийся богатым человеком, умер, не оставив мне ничего, и я вынужден был зарабатывать на жизнь. Неспособный к деловой карьере, я не добился успеха, только женился, и жена разделяла мою бедность. У нее мягкий характер, она предана мне и любит меня, но не способна помочь мне обеспечить будущее, будучи слабее меня.

Мой друг Хосе Марроу предприимчивый мексиканец, владевший шлюпом, уговорил меня подключиться к его незаконному предприятию – контрабандному ввозу из Мексики в Соединенные Штаты кружев и сигар. Какое-то время мы действовали успешно, и я заработал много денег. Но со временем меня раскрыли, что было неизбежно, и от тюрьмы я спасся только благодаря стремительному и неожиданному отъезду. Марроу помог мне сесть на корабль, идущий в Гибралтар, и я вынужден был оставить жену и ребенка, даже не попрощавшись, хотя отправил им все заработанные деньги. Мой друг Марроу обещал передать эти деньги и давать еще, если я временно не смогу больше посылать. Но слава богу, я способен был удовлетворять их потребности и ежегодно через Марроу, которого не заподозрили в контрабанде, посылал им значительные суммы»

– Но мы никогда не получали ни доллара! – возмущенно прервал меня Джо. – Марроу, должно быть, забрал все наши деньги!

Ничего не ответив на это, я продолжал читать:

«Двенадцать лет назад я приехал в Египет и, так как в колледже изучал египтологию, заинтересовался раскопками, дававшими поразительные результаты. Вскоре я сам успешно занимался этими поисками и обнаружил несколько важных погребений времен Двадцать четвертой династии.

Этот успех заставил меня предпринять странный и, казалось бы, невероятный поиск – поиск сокровищ, спрятанных верховным жрецом Амана в Карнаке во время вторжения Камбиса. Я был убежден, что сокровища были погребены в песках в пустыне, а не в Священном озере, как утверждает популярная легенда. Несколько лет я безуспешно обыскивал пески вокруг Карнака и, когда уже начинал отчаиваться, набрел на надпись, выгравированную в углу на разрушенной стене храма Сети. В этой надписи описывается, хотя и не очень точно, место, где погребены сокровища.

Должен пояснить, что сокровища Карнака представляют собой главным образом библиотеку папирусных свитков, в которых описывается история Египта между Шестой и Двенадцатой династиями. Поскольку никаких записей об этом периоде не существует, наши историки ничего не знают об этом продолжительном периоде, хотя из надписей, найденных в Абидосе и Эдфу, мы знаем, что в этих свитках содержится подробный отчет об этом периоде, который нам почти неизвестен. Поэтому открытие этих свитков означает славу и богатство для того, кому повезет их открыть; предполагается также, что жрецы, наряду со свитками, погребли много золота и драгоценных камней, что еще больше обогатило бы открывателя.

У меня есть лицензия на исследования и раскопки, выданная хедивом на имя Джона Лавлейса, – это имя я принял, приехав Египет, – хотя, как я уже сказал, мое настоящее имя Джон Херринг. Мне было необходимо скрыть свою личность на случай, если американская таможня потребует моей экстрадиции. Хотя преступление мое было незначительным, и я считаю, что оно давно забыто.

Теперь находка сокровищ Карнака – только вопрос времени, поскольку из надписи я знаю, где искать. Но я понял, что мне нужна помощь, и нанял человека по имени Ван Дорн, который одно время был десятником в итальянских раскопках гробниц фараонов в Фивах. Ван Дорн со мной уже почти три года, он получает четыреста пиастров в месяц, что составляет примерно двадцать американских долларов. Работает он хорошо, но характер у него алчный и бесчестный, и я думаю, он способен предать меня, когда будут обнаружены сокровища. К несчастью, мне пришлось сообщить ему почти все, что знаю я сам, и опасения, которые я высказал вначале, связаны в основном с этим человеком. Я боюсь дня, когда будут открыты сокровища.

Кроме Питера Ван Дорна, который должен получить тысячу долларов дополнительно к своей зарплате, я нанял несколько членов арабского племени, возглавляемого неким Абдул Хашимом и живущего вблизи Тель-Амбры. За эти услуги шейх Абдул Хашим тоже получит тысячу долларов, когда я найду сокровища, но, если у меня не будет успеха, он ничего не получит. Точнее, у меня контракт с шейхом на двести египетских фунтов. Лицензия хедива обязывает меня продать папирусы Карскому музею за сумму, равную моим расходам во время поисков, а если будут найдены драгоценные камни или украшения, половина принадлежит хедиву, вторая половина – мне. Я пишу это, чтобы объяснить, на что имею право, если найду сокровище».

На этом рукопись прерывается, но ниже, под датой 11 января 190… года, записано:

«Наконец поиски сокровищ Карнака завершились успешно. Вчера вечером мы с Ван Дорном обнаружили гранитную плиту, в которую вделаны три бронзовых кольца – неоспоримое свидетельство, что здесь много веков назад были скрыты от алчного Камбиса сокровища. Сегодня ночью мы с помощью двух арабов из племени Абдул Хашима поднимем плиту, что одни с Ван Дорном мы не смогли сделать. Мне не терпится увидеть, что лежит под плитой. Сегодня утром Ван Дорн вел себя очень подозрительно и находился в состоянии возбуждения. Возможно, это естественно, и я не вижу у него возможности лишить меня славы и богатства, но буду внимательно наблюдать за ним.

Несколько месяцев назад я написал в Галвестон своему другу Хосе Марроу, который сейчас располагает торговым кораблем, и сообщил, что вскоре надеюсь найти большое сокровище; если найду, передам ему на образование и продвижение в жизни моего сына, которому сейчас около пятнадцати лет. Марроу ответил, что моя жена больна и ей нужно больше денег, чем я посылаю, но сейчас я уверен, что смогу щедро содержать свою семью.

Если что-нибудь помешает мне осуществить этот план, я умоляю того, кто это прочтет, из простой человечности и справедливости выполнить мое желание и послать мою долю, полученную за находку сокровищ, капитану Хосе Марроу в город Галвестон, штат Техас, Соединенные Штаты Америки, чтобы он истратил ее на благо моей жены и сына. И прошу его всемилостивейшее величество хедива, если это дойдет до его ведомости, распорядиться моим наследством так, как я написал.

Я запечатаю эту рукопись и постараюсь сохранить ее от подсматривающих глаз, и, если мои страхи окажутся вымышленными и необоснованными, я буду иметь счастье лично обнять моих дорогих. Мое имя открывателя исторических папирусов Карнака будет для меня достаточной наградой.

Джон Лавлейс»

– Уф! – сказал дядя Набоб. – Это все?

– Все, сэр, – сказал я, закрывая записную книжку. – Но это объясняет многое, чего мы не знали, и передает права на сокровище от нас Джо.

Все немного посидели задумавшись. Потом Джо сказал:

– Возможно, у меня есть право на долю отца, хотя это не совсем ясно. Но та половина того, что должна была пойти хедиву, теперь ваша.

– Точно, – сказал Арчи, чей острый ум янки оценил ситуацию быстрей, чем я. – Но обдумаем еще кое-что, мои друзья. Мы давно договорились, что сокровища древних жрецов принадлежат тому счастливчику, который их найдет. Нашел не хедив; Лавлейс – или отец Джо – мог договориться с хедивом, чтобы обеспечить себе безопасность, но Лавлейс только обнаружил место, где лежат сокровища. Он его никогда не брал в руки. Ни Абдул Хашим, ни Ван Дорн, ни Джиджи-Мерак, хотя каждый из них, имей он такую возможность, схватил бы сокровище и держал его до смерти. Сокровищем овладели мы и сделали это с большим риском, и теперь оно принадлежит нам – с учетом части отца Джо. По моему мнению, мы должны хедиву не больше, чем персидскому шаху или еще какой-нибудь голодной акуле.

– Ты прав, – сказал дядя Набот. – Мы заберем себе все сокровище и отдадим половину Джо.

– Но вначале, – сказал я, – надо благополучно уйти из Египта.

Я вышел на палубу и увидел, что мы приближаемся к Суэцу.

В пять часов дня – день был пасмурный – мы без всяких помех пришли в Порт-Саид, мой отец получил все необходимые документы, и час спустя мы вышли из порта.

По каналу мы шли на двигателе и собирались и дальше идти так же, чтобы побыстрей уйти от берегов Египта.

Мы медленно выходили из гавани, когда нас окликнули с катера под правительственным флагом. В катере стоял офицер в форме и жестикулировал, обращаясь к нам.

– Что ему нужно? – спросил капитан Стил, наклоняясь над поручнем.

– Стойте! Подождите! – кричал офицер. – Я должен подняться на борт.

– Поднимайтесь, – ответил мой отец, но приказ остановиться не дал.

Мы шли очень медленно, – потому что приходилось маневрировать в заполненной гавани, поэтому катер подошел к нам, Нед сбросил веревочную лестницу, и офицер с поразительным проворством поднялся по ней.

– Стойте! Идите назад! – крикнул он, ступив на палубу. – Этот корабль «Чайка» арестован. Вы все арестованы!

– За что? – спросил капитан.

– У меня приказ его превосходительства министра финансов остановить корабль. В приказе говорится, что вы не можете покинуть Египет. У вас на борту сокровище, принадлежащее египетскому правительству. Вы вывозите его контрабандой.

Мы в ужасе переглянулись. Откуда правительство могло об этом узнать? И что нам сейчас делать? Что мы можем сделать в таком положении? Вначале арест и конфискация, потом суд? Мы содрогались, думая об этом.

– Дайте полный ход, Томлинсон, – сказал капитан стоявшему рядом с ним главному механику. Тот с улыбкой отдал честь и ушел выполнять приказ.

– А что касается вас, – продолжал мой отец, повернувшись к офицеру, – советую вам побыстрей вернуться на свой катер. У нас все документы в порядке, и мы свободные американские граждане. Вы не можете нас арестовать – ни вы, ни все ваше проклятое египетское правительство.

– Но я приказываю! Вы все арестованы! Вы все преступники! – упрямо кричал офицер. – Именем…

– Именем Сэма Хилла[3] выбросьте этого типа за борт! – взревел капитан, потеряв терпение.

К моему ужасу, Нед немедленно выполнил приказ, и напыщенный офицер головой вперед перелетел через поручень и с плеском упал в воду.

На катере возбужденно закричали и принялись спасать своего командира. Он вынырнул, его подхватили багром и вытащили, мокрого, на палубу.

Но снова подниматься на наш борт было уже слишком поздно. К этому времени наш винт уже быстро вертелся, взбивая воду у нас за кормой. Мы уходили от катера, который пытался нас догнать; на нем трясли кулаками, но тщетно. Вскоре мы совсем потеряли их из вида, потому что быстро надвигались сумерки.

Мы быстро шли по водам Средиземного моря, я радостно приветствовал этот морской простор. Мы едва избежали катастрофы, потому что, если бы хедив взял в свои руки наше с таким трудом завоеванное сокровище, мы бы больше никогда его не увидели. И мы сами и наш корабль могли оказаться в ловушке египетских законов.

Мы с юга обогнули остров Сицилия, потому что не решались пройти Мессинским проливом. К тому же так мы быстрей достигнем Гибралтара, и поэтому мы хотели пройти между Сицилией и Тунисом, где не так часто встречаются корабли, и держаться подальше от всех портов, пока не выйдем в Атлантический океан.

Всю ночь работал наш двигатель, и мы быстро шли по курсу. Утром мы почувствовали себя вне опасности, и за завтраком я решил, что в полдень мы откроем мешки и посмотрим на наше сокровище. Но когда мы еще сидели за столом, появился помощник капитана и с серьезным лицом сообщил, что показался военный корабль, идущий к нам.

Мы бросились на палубу, стали искать корабль и легко увидели его в бинокль. Бронированный крейсер, тяжело вооруженный и несомненно преследующий нас.

– Возможно, мы просто испугались, – спокойно заметил мой отец. – В этих водах у всех государств есть военные корабли, и неудивительно, что мы встретили один из них. Наверно, мы ему совсем не нужны.

– Но он идет по курсу, который обязательно приведет к нам, – сказал Нед, с сомнением качая головой. – Он идет за «Чайкой», это точно.

Действительно похоже на это; мы стояли и, затаив дыхание, смотрели, как приближается к нам большой корабль. Убегать глупо, но мы ни на мгновение не останавливались.

Через час крейсер был в миле от нас с подветренной стороны, и вскоре мы увидели вспышку, услышали звук выстрела. Одновременно на корабле подняли флаг, и Нед посмотрел на него в бинокль.

– Египет, – сказал он, и у меня сердце упало, как кусок свинца.

– Танец кончился, ребята, – печально сказал я. – Джо, мой мальчик, ты целый день был богат. Но сейчас ты снова станешь нищим.

Джо улыбнулся, но улыбка его не была радостной. Он повернулся и исчез под палубой. Мне было искренне жаль беднягу, да и нас самих тоже.

– Неважно, – утешающе сказал Арчи, – мы неплохо позабавились. Этого хедив у нас не отнимет.

Капитан Стил не остановился после первого выстрела, но прогремел второй и на этот раз едва не пробил борт нашей любимой «Чайки». Мой отец выбранился и приказал Неду остановить корабль. Машину выключили, мы слегка повернули и остановились, медленно покачиваясь. Море было гладкое, как мельничный пруд. Небо затянули серые тучи, и воздух был неподвижен – ни ветерка.

Если бы нас не занимали другие дела, я уверен, мы бы заметили необычное состояние атмосферы и стали бы гадать, что это означает.

Крейсер остановился рядом с нами и спустил шлюпку, в которую немедленно сел экипаж. Шлюпка – гребли моряки удивительно ровно и согласованно – быстро преодолела расстояние между кораблями и остановилась у нашего борта. Мы сбросили трап, по нему поднялись два офицера и через минуту оказались на нашей палубе. Они вежливо попросили встречи с капитаном. Отлично выглядевшие люди, средних лет и явно хорошо воспитанные. Каковы бы ни были их обязанности, исполняться они будут по-джентльменски.

Мой отец сказал, что он капитан «Чайки» и хотел бы знать, по какому праву он задержан в море.

Старший офицер ответил:

– Вы не подчинились приказу офицера египетского правительство в Порт-Саиде и ушли. Мы считаем вас арестованными, хотя вы находитесь в нейтральных водах.

– У меня документы в порядке, сэр, и вы не имеете права задерживать нас и стрелять в мой корабль, – решительно ответил мой отец. – Если вы продолжите свои незаконные разбойничьи действия, произойдет международный инцидент.

– Это маловероятно, капитан Стил, – сказал офицер с улыбкой. – Возможно, мы превзошло свои полномочия, задержав вас здесь, но позвольте объяснить наши основания. В Египте вы раскопали сокровище, очень большое и ценное сокровище, и сейчас увозите его, нарушая наши законы. Признаю, нам не следовало выпускать вас из нашего порта, но, к несчастью, мы не успели вовремя получить известие о вашем нарушении, чтобы силой заставить вас остановиться. Однако мы не собираемся допускать, чтобы нас ограбили. Мы получили точные указания военного министра в Каире. Нам приказано конфисковать сокровище или отправить ваш корабль на морское дно или сделать и то и другое, по нашему усмотрению. Мы не будем обсуждать проблемы законности. У нас есть сила, позволяющая отобрать сокровища, если вы не выдадите их добровольно, и я уверяю вас, мы это сделаем. Я жду вашего решения, капитан.

Нам ничего не оставалось, как отдать сокровище. Если мы попытаемся его отстоять, потеряем и сокровище, и «Чайку». Однако мы провели короткое совещание, в котором, кроме моего отца и меня, участвовали дядя Набот, Нед и Арчи. Заинтересованным партнером был еще Джо, но на палубе его не было, и у нас не было времени его искать.

Больше всего нас удивляла точность их информации, и мы гадали, кто мог сообщить правительству о том, что мы нашли сокровище. Абдул Хашим мертв, но кто-нибудь из его племени мог узнать нашу тайну и сообщить властям, чтобы отомстить за смерть своего шейха. Или кто-нибудь из жителей Лакеты, видевший сокровище в руках Джиджи-Мерака, мог передать эту информацию. Кетти мы ни на мгновение не заподозрили.

Тем не менее зло совершено, и нам остается только отдать сокровище и вернуться из нашего безуспешного предприятия более бедными, чем мы его начинали.

– Прошу прощения, джентльмены, если я попрошу вас поторопиться, – сказал, подходя к нам, один из турецких офицеров. – Обоим нашим кораблям угрожает самум, и нам нужно побыстрей завершить дело и уходить.

Действительно, стало очень темно, и море глухо вздыхало, хотя оставалось совершенно спокойным. Мой отец тревожно взглянул на такелаж и торопливо начал отдавать приказы. Нед последовал за ним, а дядя Набот повернулся ко мне и почти со стоном сказал:

– Отдай им сокровище, Сэм, и навсегда покончим с этим проклятым Египтом.

Я поклонился офицеру.

– Пожалуйста, пройдите со мной, вы все сможете забрать, – сказал я, – но лучше прихватите с собой людей, чтобы унести.

Офицер подошел к краю и выкрикнул приказ; два моряка поднялись на палубу. Я отвел их в свою каюту, открыл ее, подвел к большому сундуку и сказал:

– Господа, все сокровище, включая свитки папируса, здесь. Если вы в этом сомневаетесь, можете обыскать корабль.

Они все унесли, и я пожалел, что мы даже толком не взглянули на богатства, которые с таким трудом добывали. Оригинальные печати, помещенные на мешки Ван Дорном в пустыне возле углубления с сокровищем, оставались на месте

Когда последний мешок был переправлен в шлюпку, они, к моему отвращению, задержались, обыскивая корабль. Но искали торопливо и поверхностно; заглянув в другие каюты и зайдя на ют и в камбуз – как будто мы могли в таких местах держать сокровище, – они сели в шлюпку, чтобы вернуться на свой корабль. Я потребовал расписку, но они отказались дать ее мне, говоря о том, что самум может ударить в любую минуту.

Они отошли от нашего борта и направились к своему кораблю, гребя изо всех сил. Но, к несчастью, они слишком задержались. Самум обрушился со страшной силой, и «Чайка» опасно накренилась и задрожала всеми своими брусьями.

Отчаянно цепляясь за поручень, я посмотрел на турецкую шлюпку и увидел, что ее нос поднялся, подхваченный смесью ветра и песка, и все: офицеры, матросы и все остальное – полетели в кипящую воду. Да, сокровища тоже: бесценные исторические папирусы, золотые украшения и великолепные драгоценные камни жрецов Карнака – все это проглотила вода, все это навсегда исчезло из глаз людей!

Шлюпка превратилась в массу обломков. С палубы крейсера бросали тросы, и те, кто поднялся на поверхность, хватались за них. Но не могу сказать, сколько этих злополучных турок спаслось. Нам нужно было заботиться о безопасности своего корабля, и, когда страшный самум стих – он сделал это так же внезапно, как появился, правда, после нескольких часов ужаса, – египетский военный корабль был туманной точкой на горизонте, и вскоре мы совсем потеряли его из вида.

Когда напряжение спало, и мы собрались в кают-компании на ужин, настроение за столом у всех было плохое. За исключением Джо. Джо как будто совершенно не отчаивался. Он так весело улыбался, что мы возненавидели мальчика за веселье в таких обстоятельствах.

Однако никто не упоминал о нашей огромной потере – которая у всех, конечно, была в сознании. Только Арчи ворчливо сказал:

– Почему самум не пришел на час раньше, до того, как нас ограбили?

Но мы решили не обращать внимания на его жалобу. У судьбы свои методы организации событий.

Я встал и пошел в свою каюту, и, к моему удивлению, Джо пошел за мной. И когда он зажег лампу и выдвинул фитиль, чтобы света было больше, я услышал, как он насвистывает.

Этот мальчик начал меня раздражать, и я сердито повернулся к нему.

– Кажется, ты очень доволен тем, что потерял свое наследство, – сказал я. – Все остальные не так довольны. Ты не можешь уважать наши чувства?

Он очень вызывающе улыбнулся.

– Мне кажется, сэр, что нам еще есть за что быть благодарными, – ответил он. – Турки забрали не так много сокровищ, как им казалось.

Я с неожиданным интересом взглянул на него.

– О чем ты говоришь, Джо?

Он подошел к моей койке и отбросил завесу. Потом откинул одеяло: вся койка была завалена сверкающими камнями и золотыми украшениями; они ярко блестели в свете лампы.

На мой крик все торопливо сбежались в мою каюту, но, когда, проследив за моим взглядом, они посмотрели на койку, все замолчали: удивление, несомненно, притупило их чувства.

Наконец дядя Набот опустился в кресло и стал вытирать лицо красным носовым платком, а я настолько пришел в себя, что смог шепотом спросить:

– Как это получилось, Джо?

– Это было очень легко, Сэм, – ответил он со смехом. – Как только этот дьявольский военный корабль выстрелил в нас, я понял, что нужно что-то сделать с сокровищем. Поэтому я побежал вниз, разорвал швы на дне мешков и три четверти содержимого вытряхнул на твою койку. В каждом мешке я немного оставил вверху; если египтяне откроют мешок, они подумают, что он полон драгоценностями. Но мне нужно было заполнить остальное, и это гораздо трудней, чем вы думаете. В мешке для мусора я нашел куски железа и меди, но этого было мало. Поэтому я побежал в камбуз и попросил у Бри много картошки и мешок бобов. Все это я затолкал в мешки и снова зашил швы. На это ушло много времени, и мне некогда было прятать сокровища. Я мог только накрыть их одеялом и задернуть занавеску. Когда спустились офицеры, я испугался. Но они и не подумали обыскивать койку в каюте, хотя в остальных каютах заглядывали. Мне жаль, сэр, что я не полностью опустошил мешки, но я подумал, что не стоит рисковать. Думаю, я спас примерно две трети сокровищ, которые мы нашли в пустыне – конечно, за исключением свитков, но о них мы и не слишком заботились.

К тому времени как мальчик закончил, все восторженно смотрели на него.

– Не жалей о потерянном, Джо, – искренне сказал дядя Набот. – Осталось достаточно, чтобы мы все разбогатели, и всем этим мы обязаны твоему уму и находчивости – и ничему иному!

– Трижды ура в честь Джо! – радостно закричал Арчи.

– Тьфу! – сказал Джо покраснев. – А что еще я мог делать?

Три недели спустя мы благополучно бросили якорь в гавани Бостона, и прошло совсем немного дней, как исполнилось предсказание дяди Набота. Продажа сокровищ сделал всех нас богатыми, а так как доля Джо была самой большой, он стал «очень богат».