Последние бои на Дальнем Востоке

Предисловие

Двадцать четвертый том подсерии «Белое движение в России» посвящен заключительному этапу Белой борьбы на Востоке России – боям 1921–1922 гг. в Приморье.

После потери Забайкалья в ноябре 1920 г. части Дальневосточной армии перебазировались в Приморье. Однако здесь они (всего до 30 тысяч человек) оказались в весьма сложной политической ситуации и первое время находились фактически на нелегальном положении, потому что в условиях господства большевиков на всем Дальнем Востоке во Владивостоке образовалось весьма левое правительство Приморской областной земской управы, которое не сменилось на чисто большевистское только благодаря присутствию японских войск.

Кроме того, вследствие разрыва атамана Г.М. Семенова с командованием Дальневосточной армии (генерал-лейтенант Г.А. Вержбицкий) белые войска фактически поделились на две изолированные группы: «семеновцев» (в основном части 1-го корпуса Дальневосточной армии, состоявшие из пребывавших до начала 1920 г. в Забайкалье войск Семенова) – в Гродекове и «каппелевцев» (как называли по имени последнего главнокомандующего Восточным фронтом генерала В.О. Каппеля войска, отошедшие в начале 1920 г. в Забайкалье из Сибири и совершившие Великий Сибирский Ледяной поход, которые составляли 2-й и 3-й корпуса Дальневосточной армии) – в Никольск-Уссурийском и Раздольном (под Владивостоком). После отъезда атамана Семенова (13 сентября 1921 г.) Гродековская группа войск вошла в подчинение Приамурскому временному правительству и влилась в состав армии, сохранив в основном прежние формирования.

В Приморье дивизии и бригады армии были, как правило, сведены в полки с сохранением старых территориальных наименований, причем не только полки, но батальоны, роты и эскадроны сохраняли наименования тех полков, какими они были в 1918–1919 гг. Бригады же, образуемые от слияния сведенных в полки бригад, получали обобщающие наименования.

Хотя в условиях власти эсеровского правительства положение армии оставалось весьма двусмысленным (формально она не существовала и была практически безоружна), ликвидировать ее «розовая» власть не посмела. После того как 26 мая 1921 г. «розовое» правительство было заменено Временным Приамурским правительством (во главе с братьями Меркуловыми), армия стала именоваться «резервом милиции», а с лета – Войсками Временного Приамурского Правительства. На 6 ноября 1921 г. в армии насчитывалось 27 тысяч едоков, но на фронт можно было выдвинуть не более 6 тысяч бойцов, при полном напряжении сил не более 9 тысяч.

В ноябре 1921 г. – начале 1922 г. армия (6 тысяч штыков и сабель), рассчитывая поднять широкое повстанческое движение в Приамурье, совершила (под названием Белоповстанческой) Хабаровский поход, освободив Хабаровск, но, так как надежды на общее восстание против большевиков не оправдались, была вынуждена вернуться.

Летом 1922 г. на фоне обострения отношений между правительством и командованием армии был созван Приамурский Земский собор, создавший в июне 1922 г. правительство «Приамурского земского края» во главе с приглашенным в Приморье бывшим главнокомандующим Восточным фронтом при адмирале Колчаке генералом М.К. Дитерихсом. Армия была переименована в Приамурскую Земскую рать (к 1 сентября до 8 тысяч штыков и сабель при 19 орудиях и 3 бронепоездах), которая состояла из четырех групп (ратей): Поволжской (бывший 3-й корпус), Сибирской (бывший 2-й корпус), Сибирской казачьей (бывший 1-й корпус) и Дальневосточной (из войск 1-го и 2-го корпусов), делившихся на полки (отряды), образованные из бывших бригад; прежние же полки были сведены в батальоны и дивизионы (дружины). В начале ноября 1922 г. армия эвакуировалась в Китай. Из Владивостока морем и из Южного Приморья через китайскую границу к 2 ноября 1922 г. всего эвакуировалось до 20 тысяч человек, среди которых до 14 тысяч военнослужащих.

После эвакуации на Дальнем Востоке до 1923 г. сохранялись небольшие очаги сопротивления. Последние крупные боевые действия в 1922–1923 гг. имели место в Якутии, где еще в июне 1921 г. началось восстание. В Охотске с апреля 1920 г. держался небольшой белый отряд, также принявший в нем участие (Охотск пал 5 июня 1923 г.). В сентябре 1922 г. в Аяне высадилась и пошла на Якутск 1-я Сибирская добровольческая дружина (740 человек) генералов А.Н. Пепеляева и Е.К. Вишневского, но после тяжелых боев под Амгой в марте 1923 г. вынуждена была отступать к побережью, и 17–18 июня 1923 г. остатки повстанцев и дружины Пепеляева погибли в Аяне.

В настоящем издании собраны воспоминания о военных действиях белых формирований на Дальнем Востоке в 1921–1923 гг. В разное время они были опубликованы в русской эмигрантской печати. В России эти воспоминания, за небольшим исключением, никогда не публиковались.

В большинстве случаев публикации приводятся полностью (некоторые сокращения сделаны только за счет невоенной тематики). Авторские примечания помещены (в скобках) в основной текст. Везде сохранялся стиль оригиналов, исправлялись только очевидные ошибки и опечатки. Возможны разночтения в фамилиях участников событий и географических названиях; их правильное написание – в комментариях.

Последние бои на Дальнем Востоке

П. Петров{1}

В Приморье (1921–1922 гг.){2}

После оставления нами Забайкалья, как известно, было объявлено об образовании буфера – «Дальне-Восточной Республики», объединившего все Забайкалье, Приморье и Амурскую область. В Чите созвано было Дальневосточное народное собрание, образовано особое от Советской России правительство; владивостокская власть превратилась в местную, без прежних государственных функций.

Читинская власть по отношению Японии заняла ту позицию, которая диктовалась ей из Москвы; оттуда требовалось не задираться, а добиваться соглашения и эвакуации Приморья. Чита одно время пробовала говорить великодержавным языком, но это выходило только смешно; единственно, где она взяла верх, – это в вопросе о своем наступлении в Забайкалье осенью 1920 года вопреки соглашению: очевидно, и у японцев на это соглашение был взгляд как на пустую бумажку.

Япония или, вернее, военная партия в ней после эвакуации своих войск из Забайкалья, по-видимому, не оставила мысль о создании буферного правительства, но в более ограниченных размерах: в Приморской области. С этой целью она не дает Чите хозяйничать во Владивостоке так, как бы ей хотелось; не дает разорить Гродековское гнездо, не признающее владивостокской власти, покровительствует бывшей армии, прибывшей зимой из Забайкалья, старается объединить русские противобольшевистские организации во Владивостоке и Харбине вокруг атамана Семенова{3}, которого она, несмотря на выпады против интервентов после Хадабулакского соглашения, все еще держит «на всякий случай» в Дайрене.

Местная владивостокская власть во главе с Антоновым может и хотела бы окончательно придавить остатки белых армий, но это им не позволялось. Она, согласно соглашениям с японцами, имела право держать некоторое количество вооруженных, но только для охраны порядка – никакой гражданской войны формально не допускалось. Если бы японцам захотелось допустить уничтожение какой-нибудь группы, они, конечно, всегда могли закрыть глаза на те или иные действия местных властей.

При такой обстановке остатки Дальневосточной армии влезли явочным порядком в Приморье и расположились в Раздольном, Никольске и Гродекове. Официально это не была ни армия, ни отдельные воинские организации – это были люди, которые ищут пристанища, работы. Неофициально организация сохранилась. Велись переговоры о работах, и часть людей впоследствии была даже переведена во Владивосток, как бы для отправки на рыбные промыслы. Официально было разрешено людям уходить для подыскания работы, но пришедшие цеплялись друг за друга и не уходили. Трехлетняя война сказывалась – люди отвыкли от работы, не хотели расставаться друг с другом, а главное, боялись попасть в большевистские ловушки, вроде реэвакуации. Конечно, всякому не закрывающему глаза было видно, что военная организация осталась полностью, что есть даже оружие, хоть в недостаточном количестве, что до перехода на рабочее положение далеко; конные части не распродавали лошадей; во всех бывших частях весной начались даже занятия.

Во главе оставался по-прежнему генерал Вержбицкий{4}, при нем штаб – на нелегальном положении. Командование искало выхода. Подчинение Д.В.Р. было невозможным, так как распыляться пришедшим не хотелось, а выговаривать какую-либо автономию бесполезно, так как она могла существовать только при известных условиях до поры до времени. Искать работы где попало не хотелось, так как подходящих работ, где бы можно работать, сохраняя организацию, не было, а распылению все противились. Все еще надеялись, что остатки каппелевцев в готовой организации могут потребоваться как кадры Русской армии, ибо время работает на нас.

Но существовать в том виде, в каком мы пришли, то есть на нелегальном положении, тоже нельзя до бесконечности, прежде всего потому, что надо ведь кормиться. Пришло всего с семьями до 20 тысяч человек; кроме того, было около 4 тысяч лошадей. Все это требовало, при самых скудных рационах, денег, а их не было. Атаман Семенов имел в своем распоряжении кое-какие средства, но подкармливал только тех, кто определенно признавал его как главнокомандующего, а каппелевцы решили ни в коем случае не связывать в дальнейшем своей судьбы с атаманом. Впрочем, и у атамана иссякли средства, а на получки он мог рассчитывать только в случае, если он встанет во главе будущего буфера.

Владивостокское правительство, конечно, не кормило пришедших; японские власти отказывали в выдаче даже тех денег, что были сданы армией полковнику Изомэ. Уже в марте месяце положение было критическим; пришедшие доедали те остатки запасов, что каждая часть обыкновенно припрятывает на черный день. По нашему расчету выходило, что при использовании всех ресурсов можно дотянуть до 1 мая и только при самых благоприятных условиях до 1 июня.

Кажется, в марте месяце во Владивостоке собрался съезд представителей различных несоциалистических организаций полосы отчуждения и Владивостока. Несмотря на явно противобольшевистский характер съезда, владивостокские власти должны были допустить его и не могли помешать окончанию. Съезд наметил программу работы будущего правительства, если оно будет создано в Приморье или на Дальнем Востоке, и избрал совет съезда. На съезде выяснилось, что атаман не имеет вовсе шансов на возглавление ни правительства, ни армии; но Семенов, находясь в Порт-Артуре, все еще обнадеживал Гродековскую группу, что он скоро снова встанет у власти в Приморье. В Харбине шла даже работа по подготовке для Семенова правительства – создалась для этого так называемая «экономическая» группа.

Еще в апреле начались разговоры о скором перевороте. Я находился в это время в Харбине, и харбинская пресса в погонях за сенсацией устраивала переворот несколько раз. В апреле была действительно попытка переворота, но неудачная. По-видимому, японцы не могли ясно определить физиономии переворота и помешали. После этого «недоворота» слухи о переворотах настолько были часты, что, когда 26 мая действительно случился переворот, многие не поверили. Зная положение армии, я не сомневался, что она должна будет прибегнуть к перевороту хотя бы «с голода», и потому, не будучи в курсе всех намерений армии, в апреле месяце ждал переворота каждый день.

Новое правительство почти полностью вышло из состава совета несоциалистического съезда; во главе правительства встал С.Д. Меркулов{5}. Однако это, видимо, было не совсем в планах японцев, и на японском пароходе во Владивосток неожиданно прибыл атаман, будто бы извещенный о перевороте в его пользу. Гродековская группа войск была на стороне атамана, а каппелевцы, наиболее сильные, еще ранее заявили о подчинении новому правительству во главе с Меркуловым.

Я не был в это время во Владивостоке, но, судя по газетам и рассказам, началась безобразная борьба за власть между двумя группами со всеми разлагающими людей в такой борьбе историями. Новое правительство заняло твердую позицию: в Приморье атаману нет места; правительству доказывали, что атаман имеет право на такое место, как всякий русский, и прочили его в военные министры или главнокомандующие; правительство настаивало на своем. Японцы не могли открыто настаивать на соглашении, но помогали всякими способами атаману. Атаман настаивал на своем праве на власть, не желая, видимо, уступать. Он не мог помириться с мыслью, что ему нужно отойти от дела, и не мог понять, что своим прибытием он положил снова начало группировкам в армии.

Кажется, в это же время собрался 2-й несоциалистический съезд, расколовшийся тоже на две группы, чуть не дравшиеся. Не обошлось дело и без крови. Гродековская группа решила активно поддержать атамана и отправила во Владивосток отряд. Гарнизон в Раздольном получил приказание не пропускать этот отряд, дело дошло до боя с убитыми и ранеными. Почти весь июнь прошел не в работе, а в этой борьбе. В конце концов, Семенов уехал обратно в Порт-Артур, но вражда между группами в армии осталась на все время.

Новому правительству осталось неважное наследство. Денег почти не было, запасы в руках русской власти небольшие, доходы только от таможни и акциза; есть еще доходы, и довольно значительные, от рыбного промысла, но здесь большую роль играет желание японцев платить; при хороших отношениях японских властей могут быть поступления, при плохих всякие увертки и отговорки. Есть громадное количество военных грузов, но все это под охраной японцев. Если бы буфер был признан, из этих грузов можно извлечь много. Для японцев новое правительство, видимо, было только приемлемым, но вовсе не желательным, которому они хотели бы помогать. Поэтому они не передавали запасов и старались держать все в своих руках.

Новому правительству или, вернее, городским самоуправлениям разрешено держать милицию, и ей отпущено вооружение по счету. Остальное – в армии, резерв милиции. Армия и ее командование официально не признаются, так же как и правительство. А расходы в Приморье оказались громадными. В военном ведомстве до 25 тысяч ртов и 4 тысяч лошадей. Гражданское – имеет громадный, сложный аппарат. Во Владивостоке во время различных эвакуаций собралось множество остатков различных организаций, которые хотят кормиться. Один бюджет армии исчислен более чем в 12 миллионов в год.

Первый раз после переворота я был во Владивостоке в начале ноября 1921 года. Из разговоров с верхами командования вынес впечатление, что у них громадные затруднения в хозяйстве, но в общем они на правительство пожаловаться не могут: армия участвовала в образовании правительства как наиболее влиятельная группа, выговорила себе некоторую автономию и продолжает пользоваться влиянием и в правительстве, и в Народном собрании. Народное собрание, как деловой аппарат, не имеет значения, но поднимает престиж государственного образования. Полного согласия между правительством и Народным собранием нет, но нет и вражды.

К этому времени все запасы, полученные от старой власти армией, были съедены, и начинались ежедневные недоразумения с недостатком средств, с недополучением их даже на текущее довольствие. О жаловании в армии уже не говорили. Попытки разрешить вопрос с хозяйством армии на более прочных началах не удались: армия добивалась передачи в ее распоряжение части имущества, годного для продажи, но правительство старалось держать все в своих руках. Началась чувствоваться вся неправильность принятого порядка в ведении хозяйства.

С самого начала правительство построило его на шатком фундаменте. Вместо того чтобы согласовать свои расходы только с теми доходами, которые были совершенно достоверны, оно в этих расходах далеко выходило из рамок достоверных доходов. Были учреждены сметы, открывались по ним кредиты первостепенным распорядителям, а те в свою очередь открывали кредиты дальше, не справляясь с наличием средств, с состоянием кассы. Выписывались ассигновки на пустую кассу, и в результате в казначействе очереди, а с очередями злоупотребления. Правительство начинает регулировать очереди – начинается спекуляция на ассигновках. Часто получает не тот, кому нужно, а тот, кто имеет «руку» в правительстве. Ассигновки продолжают выпускаться по всем статьям расходов, начинают служить предметом торга. Военное ведомство в это время еще не впускало своих ассигновок по всем открытым кредитам; выдача их на одно жалованье могла бы сразу создать финансовый кризис.

Система разрешения всяких мелких и крупных хозяйственных дел наибюрократическая. Так как правительство стремится держать все по этой части в своих руках, то всякий вопрос проходит целый путь, скажем, через командующего войсками, окружной совет, совет управляющих ведомствами, правительство. Были случаи, когда после прохождения через все инстанции вопроса, например о поставках, поставщики отказывались, так как за долгое время мытарств совершенно менялась обстановка. Члены правительства проводили свои дни в работе без передышки, но эта работа не давала результатов, так как большая часть времени шла на разговоры с разными посетителями и только незначительная на дело, но и то на текущее.

Как раз во время моего приезда в ноябре месяце во Владивосток там обсуждался вопрос о выступлении против большевиков, которое затем вылилось в Хабаровский поход зимой 1921/22 г. Власть, после вступления в управление краем, объявила, что она не сторонница гражданской войны и не будет преследовать пассивных коммунистов, но, само собой разумеется, не могла спокойно смотреть на то, что почти рядом, в Анучине, стоит большевистский гарнизон, имевший во Владивостоке агентов и готовый в любое время войти в город, если бы не мешали японцы. Это был центр агитаций против правительства, связанный с Читой через Хабаровск и Харбин.

Выступлению мешало то, что нелегальная армия не имела ни оружия, ни патронов и что оно могло состояться только при содействии или благожелательном нейтралитете японцев. Последние не могли оказать явной и серьезной поддержки, так как заявили, что не вмешиваются во внутреннюю борьбу; тайная же поддержка не могла быть значительной, так как ограничивалась средствами, бывшими в руках местного командования.

Это было время как раз перед Вашингтонской конференцией, на которую правительство отправляло свою делегацию, так же как и правительство ДВР. Говорили о том, что необходимо заявить фактами на конференции, что на русской земле остались еще люди, протестующие против советского правительства с оружием в руках. Вопрос принципиально был решен положительно, но далеко продвигаться не собирались. Вообще о большом масштабе выступления речи не было; от первоначального плана отступили после первых успехов. Не знаю, что было создано для этого выступления в смысле средств; они были, во всяком случае, ничтожны. Очевидно, рассчитывали, что после успехов японцы дадут из охраняемых складов больше, чем они дали. Может быть, рассчитывали, что охрана будет совсем снята.

Во второй половине ноября в Харбине я узнал об успехах белоповстанцев в Анучинском районе; захвачены пушки, которых не было в армии, патроны, пленные. В дальнейшем успехи белоповстанцев (под этим наименованием было выступление армии) развивались головокружительно быстро. Большевики бежали, вовлекая в отступление и подкрепления; только местами они пробуют организовать оборону, но неудачно. Армия забирает пушки, винтовки, патроны: в общем, вооружается полностью. В конце декабря взят Хабаровск. Менее чем в полтора месяца пройдено около 600 верст. «Каппелевцы» показывают, что они могут наступать, что у них еще может быть порыв «вперед». Местное население в Хабаровском районе встречает белоповстанцев хорошо, но ничего не дает в их ряды, так же как и Владивосток.

К сожалению, как и раньше, белоповстанцы умеют лучше наступать, чем удерживать занятое. У правительства, у командования от успехов кружится голова. О партизанском характере выступления совершенно забывается. Одновременно между командованием и правительством начинаются трения. Выдвижение далеко вперед войск усилило агитацию коммунистов в тылу; начались партизанские набеги на сообщения с Хабаровском. Требуется большой расход людей для охраны. Эксплуатация нового участка железной дороги требует новых больших расходов; нужен немедленный ремонт многих мостов и разрушенных сооружений.

Белоповстанческий отряд под начальством генерала Молчанова{6} весь поход от Хабаровска ничего не берет от населения даром; генерал Молчанов борется с самовольными реквизициями. Но для этого нужны деньги на все – на корм, на подводы и проч. Пока наступали, захватывали патроны и расход их был небольшой; как только остановились, расход патронов увеличился, а запасов не было. Наши люди по-прежнему не умели экономить патронов.

В декабре наступил резкий холод; пока шли вперед, это еще не было горем; при остановке холода чувствуются резче. Нужны валенки, полушубки, теплое белье. На все нужны деньги. Валенки не заказаны, полушубки посланы из Харбина в начале ноября, но задержаны на Китайской железной дороге «по претензиям к Атаману Семенову». Там же задерживается и другое добро по указке лиц, хорошо знавших то, что ранее отправлялось из Маньчжурии, и старавшихся заработать на этом. Нужны деньги и деньги.

Правительству не хочется сознаться, что все рассчитано было только на партизанский набег, что средств неоткуда взять, что правительство в этом отношении бессильно и что приходится бросить захваченный район. Начинаются вопли о злоупотреблениях по снабжению, а на самом деле просто не было расчета того, на что способны, что потребуется. Очевидно, была надежда, что с успехом придут и деньги – на этом все строилось. Начинаются выступления в Народном собрании против правительства с запросами о том, что предпринимается для армии.

Между тем успехи белоповстанцев не на шутку встревожили ДВР, а за ним и советское правительство. Начались обычные крики о японских наемниках и проч.; начали собирать все, что можно, для противодействия. В начале января против Хабаровска под командой Блюхера собралась сильная группа с броневиками, которая и начала наступление. Оборона в сильные морозы без теплой одежды скоро оказалась не по силам нашим войскам; они вообще-то плохо оборонялись. В первых числах января около ст. Волочаевка произошли горячие бои, в которых красные понесли большие потери; у нас было много обмороженных; запас огнестрельных припасов оставался ничтожным. Перед командованием вставал вопрос, что делать дальше, так как видно стало, что справиться в дальнейшем со снабжением невозможно. Решено бросить Хабаровск и постараться организовать фронт где-нибудь поближе, если позволят средства. Начался отход.

В конце января я снова был во Владивостоке несколько дней. Рознь между правительством и армией или, вернее, между С. Меркуловым и командованием усиливалась. Командование определенно винило председателя правительства в том, что после начала отхода белоповстанцев он занял какую-то враждебную армии позицию, советуясь за спиной командования с безответственными лицами о разных способах реорганизаций, перемен и т. д. Началось снова выращивание различных группировок в армии – семеновцев, глуткинцев, флотских, в которых правительство ищет поддержки против каппелевцев.

Народное собрание поддерживает командование в оппозиции против правительства. Меркуловы винят командование в больших расходах на походе, в неправильной постановке снабжения, сваливают вину на командование. Внешне члены правительства в дружбе с командованием, продолжаются обеды и т. д. Но не могут подвести итоги возможностей и вместе наметить, что делать дальше.

В конце февраля месяца уже намечалась полная ликвидация Хабаровского похода в виде возвращения армии в казармы с отнятыми у красных пушками, причем японцы, видимо, были страшно недовольны этим и заявили о том, что все отходящие будут разоружаться. В это время шли разговоры о соглашении Японии с советской Россией и об эвакуации Приморья.

В поисках какой-нибудь опоры и для ориентировки посылаются от правительства и от армии представители к маршалу Жоффру, возвращавшемуся домой через Пекин из Японии. В середине марта я ездил во Владивосток, чтобы передать результаты поездки в Пекин; приехал в момент, когда части армии бросили Иман и отводились в казармы. Было много недоразумений с японцами при возвращении.

Генерал Вержбицкий был на фронте. Председатель правительства вернулся «после болезни» на свой пост. Оказывается, это был уход от работы по настоянию командования. Очевидно, С.Д. Меркулов теперь передумал. Началась борьба за власть или, вернее, борьба за сохранение поста С. Меркуловым, сначала устранившимся, но затем передумавшим. Верхи командования считали дальнейшее пребывание его в правительстве недопустимым, так как ему нельзя верить ни в чем. С. Меркулов начал определенно обвинять командующего армией в неудаче похода, в непорядках по снабжению и пр.

В конце марта я получил письмо от генерала Пучкова{7} с просьбой приехать во Владивосток и принять должность начальника снабжения. Прибыл туда, кажется, 31 марта. Генерал Вержбицкий предложил мне ознакомиться с положением снабжения, для чего быть председателем особой комиссии, назначенной для проверки снабжения. Как раз в это время председатель правительства прислал письмо с фантастическими выкладками расходов, произведенных на содержание армии, основанных, по-видимому, не на действительно выданном, а на разных сметных предположениях, которые были вообще не выполнимы. Помнится, что указывалось, будто содержание каждого человека в армии обошлось чуть ли не в 80 рублей в месяц. Это письмо было предвзятым обвинением в неумении вести хозяйство.

Комиссия собралась 3 апреля и, конечно, прежде всего занялась подсчетом, что получила армия по сметам в действительности по 1 апреля и куда пошли деньги. Только что комиссия успела собрать необходимые материалы, как командующий войсками получил приказ прекратить ее действия, так как правительство назначает особую комиссию под председательством члена правительства. Эта последняя комиссия работала долго; уже летом я слышал от председателя, что никаких особенных злоупотреблений она не открыла.

Пользуясь собранными для работы комиссии под моим председательством материалами, я представил командующему армией сводку данных по снабжению войск за 1921 год и начало 1922-го и свои личные выводы. У меня под рукой не осталось документов, но помнится:

1) По смете 1921 года расход на человека определялся около 40–45 золотых рублей в месяц; на неотложные потребности (продовольствие, топливо, санитарная помощь, ремонт жилищ, починку одежды и обуви) нужно было не менее 20 золотых рублей в месяц на человека. Выдано было деньгами и ассигновками (которые учитывались в это время с потерями от 5 до 15 %) не более 25 золотых рублей, причем выданы не своевременно, а с запозданием до 1 апреля.

2) По смете 1922 года расход определялся приблизительно в таких же цифрах. Выдачи не достигли и 20 рублей на человека в месяц, несмотря на то что увеличился выпуск ассигновок по военному ведомству.

3) В общем, приходилось удивляться, как могло изворачиваться командование, чтобы люди не голодали. Единственным объяснением было, что командующий войсками периодически получал из-за границы небольшие суммы в помощь и заполнял прорехи.

4) У начальника снабжения не было почти никаких ресурсов для создания хоть ничтожных запасов; была только задолженность, кажется, около 200 тысяч рублей.

5) По нашему подсчету, нужно было на апрель месяц для текущих нужд около 400 тысяч рублей; кроме того, чтобы выйти из положения в дальнейшем, нужно было создать хотя бы полумесячный запас продовольствия и фуража, а также сделать небольшие заказы по вещевому довольствию (обувь, белье). В общем, чтобы выйти из положения, надо было искать около одного миллиона или выдумывать что-нибудь для сокращения расходов.

6) Относительно деятельности управления начальника снабжения можно было сказать пока только одно, что оно в ежедневных хлопотах билось как рыба об лед и ничего не могло сделать, чтобы поставить работу на более прочный путь; писались многочисленные доклады; создавались проекты, но они погибали, так как правительство не хотело ничего выпускать из своих рук. Помню, что для доказательства волокиты я пометил факт, как вопрос о продаже каких-то пустых банок на сумму около 200 рублей проходил через совет снабжения, совет управляющих ведомствами и правительство около двух месяцев.

Таким образом, письмо председателя правительства относительно больших расходов на войска совершенно не отвечало действительности.

Скоро было назначено заседание совета управляющих ведомствами специально для обсуждения вопроса о положении снабжения войск. Председательствовать явился С.Д. Меркулов. Я был командирован на это заседание, чтобы дать необходимые справки по собранным материалам. Я думал, что на заседании будут искать выходов, искать средств, наметят, что делать дальше. Но С.Д. Меркулов выступил просто с обвинительной речью, повторяя содержание своего письма к командующему войсками.

Начальник штаба генерал Пучков, явившийся по приказанию генерала Вержбицкого, с цифрами в руках, выведенными мною, доказал, что обвинение это ни на чем не основано и что цифровой материал, данный председателю правительства, – или грубейшая ошибка, или намеренное извращение фактов. Эти доказательства в общем подтвердил и управляющий ведомством финансов, и в конце концов С. Меркулов выразил неудовольствие, что ему не подготовили всех данных, тогда как военное ведомство их собрало.

В дальнейшем С. Меркулов перешел к критике недостатков организации войск (многочисленность частей и проч.), но вопрос о том, что надо сделать для выхода из положения, так и не поднимался. Генерал Пучков, не отрицая того, что многочисленность частей играет большую роль в упорядочении хозяйства, настаивал, что дело все же в количестве ртов, которым нужен в месяц определенный минимум; если правительство укажет твердую цифру того, что оно может отпустить, то в соответствии с этим можно будет строить все; в конце концов он заявил, что поведение главы правительства как будто показывает, что он добивается упразднения армии; если это так, то надо об этом заявить прямо.

Лично у меня, видевшего С. Меркулова всего во второй раз, составилось самое скверное впечатление о нем как о человеке. Свободное распоряжение материалом, совершенно не отвечавшим действительности, заведомое извращение некоторых данных, заведомо неправильные ссылки, стремление уложить противника нечестными приемами, забывая о предмете обсуждения, указывали, что во главе правительства стоит человек, легко обращающийся с правдой. При таком положении и отношениях между правительством и армией я отказался от предлагавшейся мне должности.

В это же время начались разговоры об открытии снова переговоров между Японией и советской Россией и о согласии Японии эвакуировать Приморье. Японское командование предупреждало о возможности эвакуации. Больше всего это касалось, конечно, армии, которая не имела ни сил, ни средств для борьбы с советской Россией с надеждой на успех; не могла подчиниться большевикам, и некуда было уйти – только в Китай. Приморский обыватель и население относились к правительству и армии или безразлично, или холодно, или даже враждебно. Многие не видели несчастья в том, что придут большевики, очевидно толкуя о них по примерам прежним, когда во Владивостоке было правительство Медведева или Антонова. Даже многочисленные беженцы, скопившиеся во Владивостоке с 1917 года, не ожидали репрессий со стороны большевиков. Командование считало, что не захочет ни в коем случае остаться в Приморье не менее 10 тысяч человек из армии плюс семьи этих военнослужащих. Если даже выбрать Китай как убежище, нужны средства хоть на первое время, а их нет.

В заботы об этом правительства совершенно не верили и считали, что остатки армии будут предоставлены самим себе, просто брошены. Правительству не под силу будет справиться даже с эвакуацией лиц гражданских учреждений, часть которых не могла оставаться. Считали, что вопрос может быть поставлен так: «Раз вы не в состоянии драться, кто же о вас будет заботиться». Раздавались голоса, что единственным выходом из положения для армии является, как только будет объявлена японская эвакуация, передача власти военному командованию. Генерал Вержбицкий был против того, чтобы власть была передана ему. Говорили о переброске остатков армии даже на Камчатку, но для этого нужны были большие средства. Японское командование ничего не могло сказать о том, как будет поступлено с различным военным имуществом, так как о нем должно быть решено на конференции.

После описанного заседания совета управляющих ведомствами правительство устроило съезд старших войсковых начальников; я на нем не был, но слышал, что делового значения он не имел, так как речь опять шла о недостатках, нуждах, а не о том, сколько может выделяться на армию средств в действительности. Точно нарочно закрывали глаза на то, что есть известный минимум расходов, уменьшить который уже никак нельзя. На неотложное нужно было до 13 тысяч рублей в день, а часто выдавали всего 2–3 тысячи.

В лучшем положении был флот, которому его ежедневную норму выдавали более исправно; общего для всех снабжения не было, и флот был на особом положении. По тем порядкам, которые были ранее установлены в армии, 1 мая часть людей могла уйти со службы, так как служба считалась добровольной и каждый доброволец два раза в год мог уйти. Несмотря на то что люди сжились, скверное финансовое положение, невыплата вовсе жалованья делали то, что значительная часть людей искала заработка и собиралась уйти. Командование не предполагало удерживать людей, а ограничиться только обращением держаться вместе.

Поэтому я был очень удивлен, когда, вернувшись в Харбин, прочел в газетах приказ правительства с воспрещением 1 мая покидать ряды (подписанный вслед за С. Меркуловым и генералом Вержбицким). В той обстановке, какая была во Владивостоке, по-моему, следовало давно не мешать уходу. Правительство объявляло о том, что обстановка требует не только оставления всех, но может заставить произвести мобилизацию. Очевидно, рассчитывали на какие-то большие ресурсы.

В мае месяце вражда между Меркуловым и верхами командования не прекратилась. Обе стороны искали выхода. Меркуловы наметили изъятие из ведения командующего армией вопросов снабжения и передачу этого в руки Н.Д. Меркулова; намечалось, по-видимому, устранение генерала Вержбицкого и Пучкова вопреки известной автономности армии. Просили из Харбина прибыть для совещания генерала Дитерихса, но тот отказался, ответив, что всякие советники пользы не принесут, что раз есть командующий армией, то он и должен пользоваться всеми правами в армии, какие положены законом. Верхи командования определенно ни в чем не верили С. Меркулову и считали, что он должен уйти. Народное собрание было на стороне командования.

В середине мая я снова прибыл во Владивосток; положение не изменилось. Правительство жило тревожно; его все время пугали переворотами. Контрразведчики, которых держали при себе Меркуловы, видимо, пользовались моментом и почти ежедневно приносили разные сведения. Генерал Молчанов показывал мне две записки С. Меркулова, в которых тот приказывал ему арестовать лиц так называемой семеновской ориентации, а затем писал о заговоре, в котором принимает участие даже комендант города. В то же время правительство решило распустить Народное собрание, чтобы не быть связанным ничем.

29 мая я был вызван к командующему армией; там застал генерала Пучкова, Молчанова и, кажется, Смолина{8}. Генерал Вержбицкий предложил мне поехать в Харбин и просить приехать генерала Дитерихса{9}, которому он передаст командование; я должен был передать, что командование поступит по его указаниям вполне, вплоть до ареста Меркуловых, если это будет нужно.

Я знал приблизительно отношение генерала Дитерихса к приморской обстановке и различным персонажам; он считал, что худо ли, хорошо ли правительство, но оно создано совместно с армией и потому надо с ним мириться; знал, что он пойдет в армию, чтобы помочь ей, но как отнесется к вопросу об устранении Меркуловых или к принятию командования помимо их, не знал.

Я должен был выехать немедленно, но как раз в это время в полосе отчуждения КВЖД началось выступление сторонников У-пейфу и правильное движение прекратилось. Несколько дней было неясно, долго ли продлится борьба и даже кто возьмет верх. Н. Меркулов{10} одно время настаивал на военном вмешательстве с целью поддержать Чжан Цзолина, но решено было ограничиться мерами предосторожности на случай, если война перекинется через границу.

1 июня утром совершенно неожиданно узнаю, что ночью произошел переворот. Народное собрание объявило всех членов правительства устраненными от власти и передавало ее временно президиуму Народного собрания. Меркуловы должны быть арестованы, но это не выполнено. Оказывается, вечером 31 мая стало известным о роспуске Народного собрания. Последнее решило не расходиться, и президиум обратился к командованию за поддержкой; командование решило охранять Народное собрание, выставило караул и одновременно заявило, что оно не считает возможным в дальнейшем оставления прежнего состава правительства.

Народное собрание вообще не пользовалось репутацией делового, и последнее время раздавались голоса, что для Приморья это большая роскошь. Военное командование за малыми исключениями в общем было равнодушно к судьбе его, о чем знало и правительство. Но в этот раз командование узнало, что правительство помимо роспуска Народного собрания решило стать в отношении армии на путь лишения ее известной самостоятельности (переорганизации, назначения и т. д.), которая была выговорена еще при первоначальном образовании правительства, перед переворотом в 1921 году. Поэтому оно решило воспользоваться столкновением Народного собрания с правительством.

Если бы в войсках армии и флота было полное единодушие, то, конечно, дело бы и кончилось этой революцией. Считалось, что группа недовольных будет так мала, что просто промолчит. Обстановка оказалась более сложной. Низы армии, конечно, не были в курсе всех трений и опасений верхов командования и потому не понимали, почему это нужно, тем более что только недавно, 26 мая, был парад по случаю годовщины противобольшевистского переворота.

Флот решил не признавать революции и выставил караул к Меркуловым на их квартире. Часть казачьих частей в Никольске и Спасске решила не признавать переворота и ожидала… атамана Семенова.

Генерал Глебов{11} на Первой Речке под охраной японцев объединил ожидающие Семенова и заявившие верными правительству казачьи части и начал собирать свою группу. С. Меркулов ночью 31 мая послал в Никольск полковника Глуткина{12} (у генерала Молчанова сохранился приказ об аресте его как заговорщика против правительства) с приказом перевезти во Владивосток стрелковую бригаду; результатом было столкновение частей генерала Смолина с бригадой и смерть полковника Глуткина. С. Меркулов объявил командующим верными правительству войсками адмирала Старка{13}.

Народное собрание, передав временно власть президиуму, должно было торопиться выбором нового состава правительства, так как президиум не пользовался особым доверием и началась агитация. Чуть ли не 2 июня решено было просить в состав правительства в качестве председателя генерала Дитерихса, хотя неизвестно было его отношение к событиям. Если бы вопрос разрешался силой, то, вероятно, Меркуловы не решились бы бороться, зная, что устроившие переворот много сильнее «верных». Но применение силы устранялось, так как были японцы, которые мирили группы, но в общем были скорее на стороне прежнего состава правительства.

1 июля после переворота командующий армией отдал приказ о передаче в будущем командования генералу Дитерихсу, а до его приезда генералу Молчанову. Начальник штаба генерал Пучков получил отпуск. Оба уходили, чтобы не быть заподозренными в перевороте для личных целей. Я получил приказ генерала Молчанова вступить в исправление должности начальника штаба.

Меркуловы начали устраивать около своей квартиры митинги; с балкона ежедневно говорились речи, в которых щедро обливались помоями бунтовщики. Бессовестная ложь еще больше возмущала «бунтовщиков». Лагерь «бунтовщиков» начал выпускать газету, в которой не стеснялся выставить Меркуловых в своем освещении. В общем, вышло все не так гладко, как ожидали. Как будто Меркуловы должны сдать, но пока существуют два правительства и оба отдают приказы. В банке и казначействе являются за деньгами от тех и других. Дело доходит до столкновений. «Бунтовщики» ожидают приезда генерала Дитерихса; несмотря на перерыв связи, удалось передать ему телеграмму и даже получить ответ, что выедет, как только будет возможно. Позже получена телеграмма, что выедет 7 июня; к этому времени движение по железной дороге уже наладилось. Меркуловы сначала всячески стараются опорочить известие, затем сами посылают встречных, чтобы ориентировать приезжающего по-своему. Народное собрание посылает в свою очередь для встречи делегацию.

8 июня приехал генерал Дитерихс. Город и войска «бунтовщиков» встретили его восторженно. У него, по-видимому, уже составилось мнение, что обстановка во Владивостоке до крайности запуталась, и он решил не вступать сразу в управление. Но затем в Народном собрании, когда его приветствовали как председателя правительства, он не заявил, что не вступит в управление, и вечером было объявлено о прибытии и вступлении в управление; Меркуловы сначала были ошеломлены, но потом решили все же не сдаваться.

Утром 9-го генерал Дитерихс говорил поочередно с управляющим ведомствами, которые примкнули к переворотчикам. Они все подробно доложили ему состояние их ведомств. Затем начались разговоры с представителями различных организаций и различными лицами из обоих лагерей. Флот продолжал стоять на прежней позиции «неприятия революции», а за ним продолжали укрываться Меркуловы. Они одновременно начали выступления против прибывшего и в то же время пытались завязать переговоры с ним. Обстановка оставалась все такой же путаной; бунтовщики надеялись, что Меркуловы будут принуждены сдать, а со сдачей и все успокоится.

В городе были уже жертвы смуты; в помещение Народного собрания была брошена бомба, и убит один солдат охраны. Во время похорон этого солдата кто-то из меркуловцев на автомобиле пытался помешать процессии и был убит. Японцы настаивали на прекращении усобицы, причем, по-видимому, запутались в уяснении, кому помогать. Городская управа склонилась на сторону прибывшего; разные несоциалистические организации, поддерживаемые Меркуловыми, кричали о восстановлении прежнего правительства.

Кажется, числа 10-го Дитерихс добился самороспуска Народного собрания, а 11-го неожиданно для «бунтовщиков», спросив генерала Молчанова, «будет ли исполнен безоговорочно всякий его приказ», объявил о том, что он не находит иных законных способов к устранению возникшей политической смуты, отказывается от избрания председателем правительства и до Земского собора подчиняется Приамурскому временному правительству.

«Бунтовщики» были ошеломлены, но подчинились, хотя и не безропотно. Меркуловы и их сторонники торжествовали. Ожидавшие атамана Семенова затаились. Но подчинение Меркуловы приобрели ценою выполнения целого ряда условий, в числе которых стоял немедленный, чуть ли не в две недели, созыв Земского собора для установления структуры и состава власти, отказ от всякого преследования и ограничений «бунтовщиков» и проч. Неисполнение одного из пунктов давало право командующему войсками принимать меры по своему усмотрению. С. Меркулов, по-видимому, надеялся, что это соглашение или останется бумажкой, или он сумеет втянуть в свою орбиту генерала Дитерихса. Особенно характерно для него было отношение к созыву Земского собора; дав обещание созвать его чуть ли не в две недели, он созвал его только через шесть недель, да и то под давлением генерала Дитерихса.

Июнь и большая часть июля прошли в хлопотах по объединению армии, и в этом отношении улучшение безусловно наметилось. Начинала налаживаться хозяйственная сторона, но слабо. Н.Д. Меркулов, взявший на себя заботы по снабжению, воочию убедился, что дело это не так просто, когда нет твердых отпусков. Правительство и генерал Дитерихс внешне жили хорошо, но на самом деле шла борьба за влияние и за дальнейшее направление дела.

До созыва Земского собора были столкновения несколько раз по различным причинам. Правительство, согласившись никого не преследовать, пыталось так или иначе (до арестов включительно) разделаться со своими противниками. В армии они были под крылом у генерала Дитерихса, а вне преследование было возможно. Был арестован бывший председатель Народного собрания; пришлось его выручать. Правительство занялось составлением положения о Земском соборе и, конечно, не хотело включать в состав своих противников из армии и общественных организаций. Когда ему было указано, что это противоречит условиям, началось уменьшение числа членов из армии, допускаемым к выборным урнам.

Так продолжалась междоусобица, и С. Меркулов всеми средствами старался обеспечить свое вхождение в правительство. А между тем обстановка в Приморье была вовсе не такая, чтобы бороться за власть. В июне месяце японское правительство объявило о выводе своих войск из Приморья, а главное японское командование объявило свой план эвакуации: предполагалось начать ее в конце августа и закончить в середине октября, последовательным, по зонам, выводом войск. Между японским военным министерством и дипломатами, видимо, еще шла борьба; военные надеялись, что некоторая часть войск будет оставлена, но все же об эвакуации было определенно заявлено и расписание составлено до конца.

Надо было думать о возможности дальнейшего существования, без японцев. Правительство, конечно, собрало совещание, как только Япония объявила эвакуацию. Меркуловы и флот не видят выхода и не верят в возможность удержаться после опыта Хабаровского похода. Генерал Дитерихс отмалчивается, ограничившись заявлением, что за ним армия пойдет, куда он прикажет. В общем, ничего не решено; намечено лишь выяснить у японцев вопрос об имуществе, передача которого заблаговременно облегчит положение.

Есть попытка затормозить созыв Земского собора, но она не удается. Генерал Дитерихс считает, что Земский собор поможет создать власть, способную помочь выходу из положения; настоящей не верит большая часть армии, которая наиболее заинтересована в судьбе Приморья после ухода японцев. Обстановка, собственно, требовала немедленного прекращения всяких разговоров и только действий, практической работы. Будь на месте С. Меркулова другой, он сам бы постарался передать власть в руки военного командования и был бы лишь помощником, так как он сам понимал, что положение безнадежно, и лишь тешился тем, что японцы могут не уйти.

Что положение безнадежно, в этом разногласий не было. Так оно понималось правительством, так оно понималось командованием. Действительно: есть некоторое число людей, но нет ни боевых припасов, ни денег, ни соответствующего настроения для упорной борьбы. Почему ж сразу не было принято решение, соответственно пониманию обстановки? Объяснение может быть только такое: или надежда на изменение обстановки до конца эвакуации японцев, или боязнь открыто сознаться в своем бессилии и предоставление всему идти своим логическим путем.

Какие же изменения в обстановке могли ожидаться? Главное – остановка эвакуации и, значит, обеспечение центра. Далее – изменение отношений японцев к местной власти; передача военного имущества давала в руки запасы оружия и огнестрельных припасов; давала возможность усилить армию. Раз были бы средства – возможно усиление войск, так как людей, готовых пойти в армию, было можно найти. Затем, изменение обстановки в Забайкалье. Был момент, когда там можно было рассчитывать на успех выступления противобольшевистских организаций. Нужны были только средства и оружие. Раз в Забайкалье был бы успех, Чита не смогла бы дать войск для Приморья, а тогда можно рассчитывать на сохранение положения. Кое-какие выступления могли быть на Амуре и в ближайшем тылу Хабаровска. В общем, главное было в зависимости от японцев, даже вопрос о выступлении в Забайкалье.

Лично мне казалось, что, не теряя надежды на изменение обстановки, надо главное внимание направить в сторону подготовки на случай оставления Приморья. Нужно было сговариваться с китайцами. Положение казалось мне безнадежным, не раз я порывался даже отказаться от должности, но все-таки оставался, под влиянием той мысли, что надо оставаться, пока в вашей работе есть нужда.

23 июля открылся, наконец, Земский собор. По своему составу он был подобран так, что на нем меньше всего бывших «бунтовщиков». Обстановка была такова, что имел значение только выбор лиц, которые должны выводить Приморье из тяжелого положения. Но это было забыто, как только заговорили, – видимо, еще не выговорились российские граждане. Заговорили о выдвижении определенного идеологического лозунга для будущей власти и построении власти соответственно с этим.

Говорили, говорили и после долгих разговоров, в конце концов, в один голос заявили, что надо бороться с большевиками, выставив на знамени спасение России только в монархии – в восстановлении династии Романовых на всероссийском Земском соборе. После новых долгих разговоров решили, что и в Приморье власть надо организовать по принципу единоличности. Меркуловы протестовали, но прежние их сторонники отходили. Не помогло и то, что председатель правительства старался все заседания вести сам. Выдвинута для избрания фигура Н.Л. Гондатти{14}. Меркуловы противятся; генерал Дитерихс заявляет, что он с войсками поддерживает эту кандидатуру. Начинаются вызовы Гондатти; тот упирается, а затем отказывается категорически.

После новых споров, 8 августа, то есть через две недели после открытия собора, почти единогласно избирается генерал Дитерихс, который 9 августа принимает власть и объявляет себя правителем Приамурского земского края и воеводой земской рати (так переименована армия).

Генерал Дитерихс всегда высказывался против претензий различных правительств на значение всероссийской власти и теперь ставил себе задачей только подготовку наиболее благоприятных условий для будущего воссоздания России. При начале Земского собора он отрицательно относился к разглагольствованиям общего характера, добиваясь только такой власти, с которой можно быть спокойными за судьбу остатков армии и Приморья. Но в конце концов и он был вовлечен в постройку идеологических лозунгов, подкупленный единством взглядов. Было забыто, что состав Земского собора вовсе не отвечал идее Земского собора; это был тот же несоциалистический съезд, что и в 1921 году.

После Земского собора, несмотря на тяжелую общую обстановку, мы все же вздохнули свободно, так как прекратилась бесплодная переписка, различные трения и недоразумения, появился один хозяин дела, близко стоявший к интересам войск. В армии особых реформ и переорганизаций по существу не произошло; войска были переименованы в земскую рать, корпуса в группы, части в дружины, уменьшена хозяйственная часть. Назначен ряд ревизий для проверки состава ртов в тыловых учреждениях, сокращен состав штаба, переформировано снабжение. Хозяйство начало налаживаться. Мы начинали мечтать не только об удовлетворении ежедневных нужд, но и об образовании запасов, обеспечении одеждой на осень, о выплате небольшого жалованья.

Одной из первых мер по гражданскому ведомству было сокращение расходов на содержание аппарата. Одно упразднение различных контрразведок, имевших задачей следить за разными группами, давало выгоды. Задачи для армии были совершенно ясными, но, увы, в обстановке просвета не было и после Земского собора.

Японское командование в общем относилось к генералу Дитерихсу очень хорошо, но оно было стеснено политикой центра, и надежды на улучшение не было.

В отношении гражданского аппарата и вообще гражданского ведомства обстановка была несколько другой, чем в армии. Не ограничиваясь выдвижением на Земском соборе известных идей, генерал Дитерихс решил сразу же перестроить местную жизнь в соответствии с этими идеями и потому, вместо создания аппарата для ближайших практических целей, начал все переделывать по-своему. Образована земская дума, появился совет внешних дел, поместный совет, подготовляется созыв Поместного собора. Большинство слабо понимало это возвращение к старине, и в результате вместо дела генералу Дитерихсу приходилось всех учить.

Впоследствии начались перемены – был организован совет земской думы, долженствующий разрешить все гражданские дела, но тоже слабо понимавший свои функции. Все это со стороны походило на какую-то забаву в обстановке, которая требовала одного – готовиться прежде всего к борьбе и… подготовляться на случай неудачи. Эта сторона работы вызывала недоумения, но мы были рады, что в армии, в войсках, как будто начал пропадать понемногу прежний антагонизм, началась общая работа. В связи с предстоящими задачами намечены были роли для войсковых групп, а пока происходили работы по подготовке.

26 августа генерал Дитерихс с полевым штабом переехал в Никольск-Уссурийск, чтобы заняться ближе военными делами, так как начиналась эвакуация Спасского района японцами. В Никольск переведена и земская дума, а все остальные учреждения остались во Владивостоке; ежедневная сутолока уменьшилась. Только «общественные деятели» появлялись иногда, организуя «Национальный Съезд» в Никольске на половину сентября. После Земского собора нужды в этом съезде не было, но генерал Дитерихс разрешил его и дал средства, надеясь использовать его для создания настроения в обывательской среде и для известной моральной опоры при проведении своих мер защиты, если японская эвакуация будет продолжаться целиком по тому плану, который был объявлен. По плану эвакуации, в начале сентября японцы очищали Спасский район, и красные смотрели на него как на свой, так как еще при стоянке японцев в Спасске спокойно было только в их расположении близ самой станции, а близ поселка часто появлялись партизаны.

Еще до нашего переезда в Никольск, сразу же после Земского собора, войсковые группы были перемещены в соответствии с будущими боевыми задачами. Группа генерала Молчанова, около 3000 человек, сосредоточена в Никольске с тем, чтобы принять Спасский район и действовать на север. Группа генерала Смолина, около 2000 человек, перемещена в Гродековский район для очистки от партизан Приханкайского района и тыла в районе Полтавки. Казачьи группы генерала Бородина{15}, около 1000 человек, против Анучина, а генерала Глебова, около 1500 человек, против Сучана. Флот регулярно осматривал побережье. Пограничная стража и Железнодорожная бригада несли службу по охране железной дороги; последняя готовила бронепоезда. Во Владивостоке оставался резерв милиции из двух дружин около 700 человек.

Красные к этому времени в общем были против нас в следующих группах: 1) Хабаровская группа регулярных войск в районе ст. Уссури-Иман. Хабаровск, по нашим сведениям, имел до 20 000 ртов, но мог выставить не более 6000 штыков и 1500 сабель, причем состояние частей было скверное. Эта группа следила за тем, что делают японцы, и готовилась сразу же занять Спасск, как только он будет оставлен японцами. 2) Анучинская группа. В этой группе было два батальона хабаровских войск при 2–4 пушках, и на нее базировались различные партизанские отряды; она в период наших перебросок войск несколько раз подрывала железную дорогу и поддерживала связь с Сучанской группой. Численность примерно до 1000 человек. 3) Сучанская группа из одного пришлого батальона и партизан – всего 600–800 человек. Группа готовилась сразу же занять Сучанскую ветку после ухода японцев и угрожает нам выходом через Щкотово на Угольную. 4) Группы партизан в районе озера Ханка и в Полтавском районе. Эти группы все время портили железную дорогу от Спасска до Пограничной. 5) Мелкие группы красных по побережью моря до Ольги. Эти группы никакого серьезного боевого значения не имели; они только мешали гражданским властям.

В общем, мы могли рассчитывать, что с этими всеми группами можем справиться, если они не получат свежих сил. Хабаровская группа в том виде, в каком она была летом, не представляла серьезной угрозы: на первое время гораздо большие хлопоты причиняли нам партизаны. Было совершенно ясно, что к Хабаровску будут направлены части из Читы, и скоро мы получили сведения о начинающихся перебросках. Можно было ожидать прибытия до двух пехотных бригад и одной кавалерийской с артиллерией. По нашему расчету, они могли быть в районе Хабаровска в последних числах сентября и прибыть к Спасску примерно в начале октября. Выступление в Забайкалье было необходимо во что бы то ни стало и притом немедленно, чтобы затормозить переброски. В том направлении были даны указания, но препятствий для выступления оказалось больше, чем можно было ожидать. Амурские противобольшевистские организации могли только усложнить переброску сил, но не прекратить ее.

Выходило так, что для успеха борьбы, хотя бы в первый период, нужно было: 1) До прихода подкреплений из Читы нужно основательно растрепать наличные красные силы, отбросив выдвинувшуюся часть Хабаровской группы не ближе, как за Уссури, и покончив с Анучинской группой. 2) Подготовиться к первой половине октября к решительному бою со всеми собранными большевиками силами. 3) Непременно поднять восстание в Забайкалье.

На успешное выполнение первой задачи в сентябре рассчитывать было можно, так как наши части к этому времени были, за небольшими исключениями, в хорошем состоянии; была надежда на то, что состояние еще улучшится в будущем. Вторая задача была более трудной, но все же, при благоприятной обстановке, выполнимой. Она требовала сосредоточения к половине октября всех наличных сил на одном направлении, требовала притока новых сил хотя бы для охраны тыла и боевых припасов. Последнее было самым больным вопросом, так как наличные запасы боевых припасов, особенно ружейных патронов, были ничтожными, а японцы не передавали запасов по-прежнему. Впрочем, у них было много артиллерийских припасов, а ружейных патронов было мало. Патроны были самым неразрешимым вопросом.

Выполнение второй задачи еще не означало выигрыша дела, так как несомненно повлекло бы новую присылку войск в Приморье из советской России, если не восстанет Забайкалье. Но тут начиналась область веры в чудо, веры в изменение обстановки к лучшему… к половине октября. Не будь этой веры – трудно было бы приниматься за выполнение первых двух задач, мы говорили: надо побить и побьем красных за Спасском, может быть, будем иметь успех в начале октября, а там будет видно. К сожалению, после наших первых успехов большинство забыло об этом и решило, что все пойдет хорошо без особых усилий.

Когда японцы стали уходить из Спасска, мы чувствовали уже, что первая задача будет выполнена успешно. Наши выдвинувшиеся части везде имели успех, и красные, считавшие свою задачу мелкой, а каппелевцев бессильными, были жестоко побиты. В двух местах они пробовали организовать контрудары, но безуспешно. Однако нам не удалось захватить моста через Уссури, как было намечено, так как в последние дни операции пошли дожди и даже мелкие речонки вздулись страшно. Для овладения же мостом предполагалось перебросить часть конницы через реку в тыл. Эти же дожди помешали выполнить и другую часть первой задачи – уничтожение Анучинской группы партизан. Предполагалось, что, как только красные будут прогнаны за реку Уссури, генерал Молчанов из района Спасска направит на Анучино часть своей конницы с севера, а в это время казачья группа генерала Бородина перейдет в наступление с юга. Это было отложено и сыграло затем скверную роль в событиях октябрьских.

Генерал Дитерихс 5 сентября выезжал в Спасск и севернее, чтобы не месте ознакомиться с обстановкой и познакомить население со своими взглядами на дальнейшее. Вернулся он дней через пять совершенно больной, но бодрый.

Итак, первая задача выполнена. Правда, в несколько ограниченном масштабе, чем предполагалось, но все же с успехом. А ведь еще недавно в Спасске было такое настроение, что все ожидали немедленного перехода его к красным без сопротивления бывших здесь войск, которые не рисковали даже выходом на экспедицию против партизан. Во Владивостоке стали смотреть на это как на крупное событие и хорошее предзнаменование.

Мы верили в первый успех и были обрадованы, что не обманулись. Однако надежды на дальнейшее не могли быть радужными: «Может быть, выиграем бой и тогда, когда будут введены Читинские силы, но ведь это не решает судьбы дальнейшей борьбы». Это будет только отсрочкой на 1–2 месяца, не более. Нужно, чтобы за это время произошли очень крупные события, – тогда можно на что-то рассчитывать. Эти крупные события могли быть только в Забайкалье и перемены в Японии.

После первых успешных боев была разработана программа дальнейшей нашей работы на период подготовительный ко второй решительной схватке с красными. Этой программы мы потом почти целиком и придерживались. В общем, было намечено: 1) Генерал Молчанов обеспечивает Спасский район, выведя в резерв возможно большую часть людей. 2) Генерал Смолин к первым числам октября должен очистить свой район от партизан и передать охрану железной дороги пограничникам. В дальнейшем он должен иметь в виду, что его части будут сосредоточены для боя в Спасском районе. 3) Генерал Бородин со своими казаками должен покончить с Анучинской группой красных. 4) Генерал Глебов должен действовать активно на Сучанской ветке и быть готовым в первых числах октября к переброске в Спасский район для участия в общей операции. 5) Флот продолжает свои операции по наблюдению за берегом. 6) Во Владивостоке собирается особая резервная группа из разных мелких частей. Она должна усилиться после объявления призыва в ряды армии военнослужащих; призыв произвести, как только выяснится, что можно рассчитывать на снабжение призываемых оружием. К 5 октября, во всяком случае, группа должна быть готова к смене генерала Глебова на Сучанском направлении, к принятию охраны железной дороги в районе Владивостока примерно до Раздольного. 7) Все должны иметь в виду, что около 5 октября начнется сосредоточение в районе Спасска или южнее всех сил для решительного боя. В тылу не должно ничего оставаться, будет снята даже охрана железных дорог. 8) Забайкальским противобольшевистским организациям указано на желательность немедленного выступления для того, чтобы повлиять на переброски. От Амурской требовалось наблюдение за перебросками и помеха беспрепятственному движению поездов и пароходов. От разведывательных органов потребовано крайнее напряжение для выяснения успеха переброски красных. 9) Всеми способами собирается запас патронов. В этом отношении решено не жалеть никаких средств и идти на все сделки, лишь бы добыть что-нибудь. 10) Создаются запасы продовольствия в районе Никольска на один месяц; принимаются меры для упрощения системы снабжения, благо местные средства позволяли.

Все это имело значение для подготовки к предстоящей операции, но только к операции, а не к войне. Из этой программы остался невыполненным очень важный пункт – уничтожение Анучинского гнезда. Было предпринято наступление, но оно не увенчалось успехом. После многих боевых эпизодов оренбуржцы генерала Бородина вернулись в исходное положение. Партизаны, имевшие в населении своих сторонников, действиями на тыл и фланги наступавших затормозили операцию. Дошло до того, что каждую партию хлеба, патронов, больных приходилось сильно охранять, а группа была вообще весьма слаба. Это была крупная прореха, так как Анучинский район висел над Никольском и железной дорогой Спасск – Никольск. Правда, когда после отхода в исходное положение оренбуржцев и енисейцев красные попробовали захватить укрепленную д. Ивановку, то они были сильно наказаны.

На Хабаровском направлении красные, получив жестокий урок, сидели спокойно, но, имея мост на Уссури в своих руках, смогли направить в Анучинский район до 1000 человек подкреплений. С прибытием этих подкреплений борьба за д. Ивановку одно время приобрела очень напряженный характер, но, в общем, наши с честью оборонялись и даже расходовали мало патронов. Все же нахождение этой группы в районе Ивановка – Анучино имело большое значение для предстоящей операции, так как, с одной стороны, была ею связана часть наших сил, а с другой, она имела возможность помогать наступающим с севера постоянной угрозой нашему тылу войск и разрушением железной дороги, прекращением связи.

Остальное из программы почти полностью выполнено. Особенно нас радовало то, что бывшие весной и летом совершенно небоеспособными забайкальцы на Сучанском направлении начали подавать надежды на поднятие боеспособности. Сначала они сдали часть участка, затем остановились и закрепились, а потом перешли к мелким активным операциям, и притом с успехом. Генерала Дитерихса, конечно, заботило не только то, как пройдут эти операции, а главным образом дальнейшее. Он все еще надеялся, что Приморье удастся удержать.

15 сентября в Никольске собрался национальный съезд. На нем собрались главным образом представители несоциалистических организаций Приморья и полосы отчуждения КВЖД – более 200 человек. Еще больной после поездок на фронт и сельские съезды, генерал Дитерихс на открытии съезда выступил с большой речью. Помещаю почти полностью эту речь, так как она отражает взгляды генерала Дитерихса на положение, а также те шаткие надежды, что удастся поднять всех на борьбу.

«Не много времени прошло с тех пор, когда мною был издан указ о созыве Национального Съезда. Но значительно больше за это время изменилась та обстановка, которая в настоящее время создалась вокруг маленькой, молодой, национальной, антисоветской, Приморской государственности.

Я, господа, прежде всего хочу познакомить вас с этой обстановкой, чтоб в нашей работе, в том, что ждет от вас Приморская государственность, вы не имели решительно никаких сомнений. Если месяц тому назад, с точки зрения политической, экономической, финансовой, с точки зрения житейской, положение Приморской государственности можно было назвать почти безвыходным, то в настоящее время с человеческой точки зрения – оно безнадежно. Международное положение, окружающее Приморье, сейчас складывается из следующих обстоятельств. После долгой борьбы в Японии между ее военной партией и партией дипломатической, последняя восторжествовала и в Чаньчуне начались переговоры с Д.В.Р. и стоящими за ними представителями Советской России. Господа, нам, Русским, совершенно понятно, что ни к чему эти переговоры не привели, но раз они начаты, то, какие бы ни были сами по себе переговоры с господами из Советской России, те, кто переговариваются, все равно пострадают одинаково. Пример этому мы имеем слишком яркий в лице хотя бы Германии. И я говорю, что повторение Чаньчунских переговоров – это есть капитуляция Японии перед политикой коммунистической Советской России.

Последствия таких переговоров мы, господа, тоже переживали, начиная с 1917 года. Результаты этих компромиссных переговоров с антиморальными принципами, с носителями антихристианских принципов мы испытали внутри себя в течение этой гражданской войны. Поэтому мы хорошо знаем, как они были захватывающи, как они были затягивающи. Никакими внутренними, обманчивыми, никакими противосоциалистическими, противодействующими мерами не предотвратить той стране, которая ведет эти переговоры, развала у себя. Будет ли это теперь, будет ли это на месяц позже, будет ли это позже на полгода, но результаты неизбежны и революция постигнет Японию. Я говорю, что Япония в своей политике выдержала большую борьбу тех элементов, которые называются военными и перед глазами которых близко проходила действительно вся картина внутренних причин этой опасности. Она старалась предупредить эту опасность, защитить свою национальную целостность, свою национальную независимость от проникновения этого интернационального течения. И не она будет виновна, если последует то, что мною предвидится и во что я слепо верю. Тот, кто дотронулся до антихристова огня, тот не может не загореться.

Но какие отсюда последствия в ближайшее время ожидают Приморскую государственность. Последствия уже сейчас начинают сказываться, а именно, то, чего не решается произвести Советская Россия, именно снимать войска из Забайкалья, она это начала делать 20-го августа. Начала переброску своих советских войск, а не ДВРовских на Сретенск и Хабаровск. Значит, через месяц на нашем северном фронте будет уже не та численность советских войск, а по крайней мере в два раза больше.

Иные, несколько иные причины влияют на довольно легкое восприятие советского влияния в полосе отчуждения Китая. Западная часть полосы отчуждения от Харбина до Маньчжурии переживает сейчас весьма для нас, антисоветских деятелей, тревожное состояние. Пользуясь внутренней разрухой в Пекине, советские деятели очень искусно, играя на разных сторонах китайских деятелей и китайской администрации, сумели запустить свои щупальца в административную толпу Маньчжурии. Есть много явлений и актов, показывающих на то, что власть на местах далеко не является той координированной величиной, которая могла бы действительно противодействовать серьезно помимо нее проникновению в полосу отчуждения реальных сил советской власти. Помимо сего полосе отчуждения грозит и другое явление и признак тому уже в ней есть. А именно, как вам известно, советская власть, убедившись в невозможности убить в русском народе террором, кровью, голодом – всеми ужасами этой четырехлетней гражданской войны, четырехлетнего ига над русским народом, убить в нем его действительную национально-историческую идеологию, его веру, они прибегали к новому и иезуитскому приему: ввели новую, так называемую «живую церковь», церковь, где центром поставлен не Бог, а человек. И нет никаких границ, чтобы в ближайшее время в полосе отчуждения не появилось нового советского духовенства. Я подчеркиваю нарочно эту опасность для полосы отчуждения, указывая на то, что если нам, Приамурской государственности, с житейской, человеческой точки зрения угрожает, быть может, еще экономическая причина, то там, в полосе отчуждения, безусловно, более близка опасность непосредственного советского воздействия на русские антисоветские элементы в полосе отчуждения.

Финансово-экономическое положение Приамурской государственности – трудно себе представить что-нибудь более тяжелое. Доходность в настоящее время не превышает 400–430 тыс. золотых рублей в месяц. Никаких решительно мало-мальски широких финансовых предприятий или экономических комбинаций сейчас вести или начинать не представляется возможным потому, что никто решительно в этом на помощь не пойдет. Случайные продажи того или иного груза, конечно, не являются нормальным и единственным разрешением финансово-экономической жизни какого бы то ни было государства. Это есть только паллиатив, для того, чтобы прожить данный день, для того, чтобы прожить данный месяц, но мечтать о дальнейшем не приходится.

Господа представители русской интеллигенции, я рассказываю вам об этом так открыто и так искренно не для того, чтобы вас запугивать, и не для того, чтобы в конце концов сказать вам, что делать нам нечего, а надо соображать о том, как быть. Нет. Четыре года антибольшевистские русские элементы боролись не на жизнь, а на смерть. Были в их распоряжении и деньги, были в их распоряжении и выгодные международные политические комбинации, были и люди как вооруженные силы, было и неисчислимое количество всяких боевых и огнестрельных припасов, и тем не менее ни одна из организаций антисоветских не выдержала и погибла в борьбе с Советской Россией. Причина тому – это мое глубокое убеждение и моя глубокая вера, как христианина – не было идеи борьбы. Минувший Земский Собор в Приморье, скажу, что с борьбой, с решительной огневой борьбой, одержал верх. И здесь впервые в нашей непримиримой борьбе с советской властью воздвигнуто знамя светлой великой идеи.

Мы, господа, теперь заняли положение, обратное тем, предшествовавшим нашим белым организациям и государственным образованиям. Мы богаты, мы сильны великой воздвигнутой Земским Собором идеей, но мы совершенно нищие и совершенно беспомощны во всех остальных житейских началах и житейских пониманиях борьбы.

Мне пришлось за эти дни посетить довольно много сел и деревень, освобожденных от советской власти, или от красной власти, вернее сказать, от власти партизан и т. д., и всюду, где бы я ни был, я встречал одно и то же явление: русский народ, русский крестьянин сохранил в себе, несмотря на то что ему пришлось пережить как в смысле террора, так и смысле различных социалистических экспериментов над ним от апологетов советской власти, он сохранил в себе те же великие исторические начала своего бытия и своей государственности, какие были воздвигнуты Земским Собором во Владивостоке. Но, господа, вы, руководители интеллигентной русской массы, – не ждите того, чтобы русский крестьянин или русский рабочий смогли бы начать сами по себе какое-либо движение против советской власти. Нет. Они ждут руководителей, они ждут, чтобы их повели, они в этом нуждаются безусловно, и их вести можете, господа, только вы, вы, русская интеллигенция. Если вы всецело, всемерно проникнитесь одним сознанием, что вы должны стать их руководителями, не только на словах, не только на возгласах, но и на примере, – только живым примером ему вы его поднимете и поведете за собой. Этого-то он от вас и ждет.

Господа, не пугайтесь слов. Не смотрите на мой призыв как на пустое играние фразами и словами. Нет. Раз выдвинута Земским Собором Великая и Святая идея, идея, тесно связанная с религией, исповедуемой нашим народом. Те, кто выдвинул, а выдвинула интеллигенция, мы должны на примере показать, что мы и на деле способны ее поддержать. Иностранцы сейчас смеются над нами, что мы выдвигаем флаг не по силам нам. Неужели же в русской интеллигенции мы не найдем достаточно силы доказать, что русская интеллигенция может и делать. Раз она говорит, то должна делать.

Господа, я собрал вас, чтобы вы разрешили, как русская интеллигенция, практически этот вопрос. Это и есть задача вашего съезда, задача, поставленная мной вам на разрешение. Пора действительно проникнуться всем своим существом, что нам уходить отсюда, из Приморья нельзя. Здесь нам Бог дал этот кусочек земли, чтобы мы могли выдержать экзамен, нам назначенный судьбой и провидением Божьим, выдержать его в полной мере и доказать, что мы действительно сохранили в себе всю силу русских интеллигентных руководителей. Господа, я зову вас всех идти объединенно вместе с нами, с Приамурской государственностью. Покажите вы вашим личным поведением, вашей службой хотя бы в рядах войск, в рядах специальных дружин, покажите пример народу, – он пойдет, поверьте, за вами, но он ждет. Это потому, что его и в 1917 году интеллигенция потащила в пропасть и теперь он ждет, что интеллигенция выведет его из этой пропасти. Раз флаг Святой Великой идеи выкинут, то за ним первыми должны пойти действительно интеллигентские массы России, и вы есть тот небольшой клочок интеллигенции, который остался и который должен показать этот пример. Господа, я повторяю вам слова Минина искренне и чисто: пусть ваши жены идут и на самом деле несут кольца, камни и бриллианты, тогда действительно явятся средства и в этом маленьком Приамурском государстве появятся помимо веры и средства, чтобы это выполнить. Господа – это честь русской интеллигенции перед всем миром, перед Родиной и перед нашей религией Христа».

Речь произвела большое впечатление. Настроение было такое, что чуть ли не сразу начался сбор пожертвований. Но от слов, горячих, искренних, далеко до дела. Съезд выбрал особый Совет обороны, поручив ему практическую работу, обсуждал еще несколько дней положение и меры, и тем дело кончилось. Совет обороны сначала начал присылать для одобрения свои воззвания, а затем занялся вопросом о создании дружин для самообороны. Толку от этого не было никакого. Только немногие, отдельные лица горячо приняли призыв; некоторые пошли в ряды, другие из последних крох приносили пожертвования.

Генерал Дитерихс в своем стремлении найти выход из безнадежного положения, опираясь на те настроения и пожелания, что проявились на съезде, не придавая значения намеченным съездом мерам, решил перейти от слов к делу и потребовал той действительной жертвенности, о которой всеми говорилось. Был объявлен призыв военнообязанных в Никольске и Владивостоке; призываемые срочно должны быть одеты городскими самоуправлениями и отправлены в части войск по особой разверстке не позже начала октября. Города должны дать средства на армию, срочно собрав их и сдав в особый фонд. Города должны создать самоохрану, чтобы можно было вывести в поле в случае необходимости полицию и освободить от всяких караулов все части. Молодежь учебных заведений должна пойти в ряды войск первая. Военные училища перебрасываются в район военных действий. Выполнение всего этого зависело от тех, кто в действительности не хотел прихода большевиков, и если бы желание борьбы до конца было осознано ясно, то появление в рядах наших каппелевских дружин свежих пополнений могло совершенно изменить настроение. А дух в гражданской войне делает чудеса. Когда был отдан этот приказ, во всех дружинах только и разговору было, что они скоро усилятся и пойдут вперед.

Была еще другая часть необходимого для того, чтобы претворить в жизнь намеченное усиление армии, – это оружие и патроны. Чтобы добиться от японцев определенного ответа, генерал Дитерихс послал в Японию хлопотать о передаче запасов, а затем, не дождавшись результатов хлопот, так как время уходило, письменно 4 октября в печати обратился к японскому правительству с требованием определенного ответа к половине октября. Это обращение своим тоном походило на ультиматум и вызвало неудовольствие японских дипломатов, уже решивших предоставить большевикам в Приморье свободу действий.

Ни оружия, ни запасов получено не было. Однако все же пополнения могли сыграть свою роль; но через несколько дней стало ясно, что ничего не выйдет ни с призывом, ни с деньгами, ни с созданием охраны городов. По призыву добровольно откликнулась часть офицеров и солдат, даже из полосы отчуждения; остальных надо было принуждать. Во Владивостоке призванных набралось для организации батальона резерва. На фронт же из Владивостока пришло всего 160 человек, из которых часть сочувствовала большевикам. Никольск дал всего около 200 человек. Ни одеть, ни снабдить их города не смогли, а обратились за помощью к интендантству, которое в это время было богато только ватными штанами, недавно полученными со ст. Пограничная. Вопрос о сборе средств начал обсуждаться, причем начали раздаваться голоса не о том, как собрать, а о том, как избавиться от требований. Одиночные голоса с призывом к сбору тонули в массе противящихся. Для организации самоохраны города ничего иначе не придумали, как объявить о найме желающих, причем заявили, что те, кто пойдет на эту службу, будут освобождены от призыва в войска.

В сущности, после этого нужно было сказать: «Кончено, один в поле не воин». Но как уступить поле вовсе без боя. Ведь закричат все: противники власти о предательстве, о преднамеренности, о трусости и т. д. Свои, пожалуй, тоже осудят, так как давно говорили, что ничего не выйдет из призывов, что надо попробовать одним. Может создаться паническое настроение. И принято решение – попытаться с наличными силами, с теми, что прошли Сибирь, без надежды на помощь приморского жителя, во враждебной обстановке вступить в бой с надвигающимися красными.

К 1 октября мы имели сведения, что в район Хабаровска начинают прибывать новые части из Читы. Через несколько дней они могли быть в районе ст. Уссури. Расчеты, в общем, оправдались. Так как переброска всех войск к северу от Спасска для операций была затруднительна по техническим причинам и, кроме того, жел. дор. и эшелоны почти ежедневно подрывались партизанами, решено было главными силами генерала Молчанова далеко за Спасск не выдвигаться; передовые части должны задерживать наступление наличными силами и отходить примерно до ст. Свиягино, где генерал Молчанов предполагал произвести контрудар по передовым частям противника. К решительному же бою готовиться в районе южнее Спасска, выигрывая время для окончательной подготовки.

Мелкие боевые стычки севернее ст. Свиягино завязались с 1 октября; противник обеспечивал высадку частей в районе ст. Уссури. Мы имели сведения, что с высадкой некоторых эшелонов произошел скандал, так как красноармейцы потребовали выдачи каких-то предметов снабжения.

Операции генерала Молчанова в районе ст. Свиягино 4–6 октября успеха не имели, хотя противник еще не ввел в дело новых частей. После безуспешного слабого удара он перешел к выжидательному образу действий, но и выжидательный бой не дал ожидаемого результата; наоборот, настроение начало падать, так как в этом бою понесли большие потери юнкера военного училища, попавшие под пулеметный огонь при переходе в наступление. В бою обнаружено присутствие читинских частей, но еще не всех, о которых имелись сведения. Несомненен был ввод в бой прибывших конных частей.

После этого генерал Молчанов решил использовать для боя укрепления самого Спасска, которые были построены еще японцами, и перейти в наступление, как только красные ввяжутся в бой за Спасск. 7 октября прошло в подготовке к бою за Спасский район. В этот же день генерал Смолин сосредотачивался в районе ст. Мучная для совместных действий в дальнейшем. 8 и 9 октября прошли в горячих боях за Спасск; красные понесли большие потери, но предполагавшийся генералом Молчановым переход в наступление не был осуществлен; выяснилась угроза правому флангу генерала Молчанова, и он решил отойти на юг.

Одновременно с наступлением на Спасск красные из Анучинского района повели наступление на Ивановку, угрожая при успехе Никольску, который был почти пуст, так как все было направлено к Спасску; создавалась угроза и тылу Спасской группы наших войск, которые могли быть принуждены сойти с железной дороги. Оренбуржцы и енисейцы стойко выдержали новый удар красных, и те после двух дней атак, понеся большие потери, отошли.

Партизаны продолжали рвать железную дорогу. Каждый день начальник военных сообщений докладывал о двух-трех взрывах и о срезанных телеграфных столбах. В день переброски частей генерала Смолина его эшелон наскочил на фугас – были жертвы.

Когда выяснилось, что части генерала Молчанова не в силах не только отбросить противника, но даже задержать его надолго и тем дать выигрыш времени, решено было к 12–14 октября подготовиться к решительному бою в районе ст. Монастырище – Ляличи. На фронте севернее Черниговки был оставлен генерал Смолин со своими частями, а генерал Молчанов отведен в район сосредоточения, чтобы подготовиться и дать людям отдых. Туда же спешно перебрасывались части генерала Глебова и все намеченные для участия в бою.

Бои за Спасский район с противником, еще не введшим в бой всех своих сил, по своим нерешительным или отрицательным результатам были для нас уже показательны. Мы не могли севернее Спасска перейти в наступление, сосредоточив туда все силы, а часть наших сил, имея перед собой приблизительно еще равные силы, начинает сдавать. Раз начались уступки – это уже плохо на войне, а в гражданской в особенности. Преждевременное оставление Спасского района было скверным предзнаменованием, и так как к этому времени окончательно определилась безнадежность положения в тылу в смысле пополнений, сбора средств, настроений, отношений японцев, запаса патронов, то еще 9 октября чуть не был отдан приказ о прекращении борьбы и об отводе войск.

Опять победило то же чувство – как же без боя уйти? Как не попробовать еще раз вводом в бой всех сил повернуть боевое счастье на нашу сторону. А в сущности, даже успех в это время не решал дела, так как он давал только небольшую отсрочку.

Решительные дни падали на 13–14 октября. К 13 октября в районе железной дороги у ст. Ляличи сосредоточились полностью части генералов Молчанова и Глебова с тем, чтобы в этот день перейти в наступление под общим начальством генерала Молчанова. Части генерала Смолина, после боев у Дмитровки и Мучной, были выведены несколько к западу от железной дороги и должны были содействовать наступлению генерала Молчанова нажимом на фланги и тыл противника в направлении на Халкидон. После ночного перехода часть сил генерала Смолина была к утру 13-го еще не готова для действий. Группа генерала Бородина должна была обеспечить правый фланг генерала Молчанова, выдвинувшись из района Ивановки; 13 октября ничего из наступления не вышло. Предполагалось перейти в наступление, как только противник подойдет к переправам в районе д. Ляличи, но он не двигался, видимо выжидая подхода из Спасского района свежих сил. Тогда генерал Молчанов отдал приказ о переходе в наступление на Монастырище.

Во время развертывания и движения вперед забайкальских казаков они попали под пулеметный огонь передовых частей противника и сбились в кучу, потеряв полковника Буйвида{16}. Пришлось тратить много времени на восстановление порядка, и только вечером боевой порядок вошел в соприкосновение с противником, занявшим район Монастырище и, видимо, выжидавшим. Генерал Смолин 13-го ничего не мог сделать, так как люди после ночного перехода сильно устали.

Атака противника отложена на утро 14-го. Рано утром узнали, что она была безуспешной; красные сами перешли в наступление, и генерал Молчанов начал отводить свою группу. Отход начался после неудачи в одной из частей группы; кроме того, выяснилось, что генерал Смолин не может продвигаться и даже принужден отходить. Отход же его уже создавал угрозу тылу. Как ни безнадежно мы смотрели на дело, но все же еще были какие-то надежды на отсрочку решения. 14-го утром был положен конец всяким надеждам. Нужно было думать о выводе людей и их семейств.

Вечером 14 октября был отдан приказ о бесцельности дальнейшей борьбы и о прекращении ее. Все действия должны ограничиваться только мерами обеспечения отхода. В приказе было, между прочим, сказано, что генерал Дитерихс не пойдет туда, где японцы; приказ предназначался для фронта, но был передан во Владивосток и создал там много недоразумений, так как был понят как отказ генерала Дитерихса от власти. Прежде всего адмирал Старк, который являлся начальником тылового района, как бы должен был заменить генерала Дитерихса и руководить эвакуацией. Он решил создать особый аппарат для работы – на это начали смотреть как на образование нового правительства.

Затем нашлись люди, которые продолжали мечтать, что еще не все кончено. Чуть ли не пошли разговоры об измене, предательстве и образовании нового фронта у Угольной. Владивосток, по которому свободно прогуливались партизаны, должен был, по их мысли, превратиться в крепость. Недоговаривали только одного: «Они надеются, что японцы останутся в самом городе». После один из мечтающих спрашивал меня, чем объяснить такой отказ от борьбы и отход; я спросил: а если бы до нашего отхода японцы ушли, не пришлось бы вам драться за пароходы или бросаться в воду. Он согласился, что вполне могло создаться такое положение.

Согласно плану эвакуации, японцы совершенно оставляли Владивосток 26 октября. Последние дни они были уже на транспортах и только часть людей на берегу для охраны. Эти данные были отправными для эвакуации, но, конечно, как всегда, кто не верил в окончательный уход японцев, а кто пугал, что они бросят все и уйдут раньше.

16 октября ночью мы вернулись во Владивосток и застали там страшную растерянность. Порядок в городе охранялся офицерским батальоном, полиция уже развалилась. Все тыловые учреждения прекратили работу; начались саботаж, а затем и забастовки. Люди начали заботиться только о том, как бы выбраться или приготовиться к встрече красных войск. А нам нужно было во что бы то ни стало вывезти все семьи военнослужащих, вывезти беженцев, соединивших судьбу с армией издавна, вывезти часть грузов, усилить свою тощую казну, перебросить в Посьет части войск, отходящие на Владивосток и расположенные в городе, вывезти военно-учебные заведения, больных, раненых.

Задачи эти казались непосильными, так как средств для перевозки всего этого не хватало. Да и куда направлять все это в дальнейшем, не имея средств? Вопрос о семьях всегда был самым тревожным. Отцы, мужья были брошены на фронт, а все семьи были сосредоточены во Владивостоке, даже и тех, которые по ходу событий должны были отходить на Пограничную. Перед началом боевых действий в Спасском районе все семьи военнослужащих были переведены во Владивосток и организованны там по группам; каждая войсковая группа имела свою группу семейств со своим заведывающим, а во главе всех семейных групп поставлен был генерал 3., который и был ходатаем по всем их нуждам.

Пока семьи были во Владивостоке, мы, несмотря на скудность средств, могли кормить их и кое-что делать для улучшения положения. Гораздо сложнее и труднее было перевезти их в другие районы и там поддерживать. Мы считали, что из 6 тысяч ртов пойдет из Владивостока не более половины, а заявили желание выехать почти все. Предполагали начать переброску семейств в Посьет, а затем в Ново-Киевск раньше, но все это затянулось до последнего момента. Семьи группы генерала Смолина должны были отправиться на Пограничную, но как раз около 10 октября, после перевозок войск, был сожжен большой мост на 26-й версте; когда мост починили, было уже поздно, так как сообщения с Пограничной были прерваны уже 15 октября.

Генерал Дитерихс приказал нанять для перевозки семей и проч, японские транспорты, но получались неопределенные ответы: то они будут поданы 22-го, то 24-го, а то и позже. Свои плавучие средства были все распределены и заняты. Японское военное командование для своих перевозок имело транспорты, но остерегалось их давать без разрешения из Токио. В конце концов оно сдалось на просьбы, и, кажется, с 20-го числа началась переброска семей в Посьет на японских транспортах. Это было громадной помощью – иначе бы пришлось плохо.

После 14-го наши войсковые группы отходили по тем указаниям, которые были даны. Группа генерала Смолина в район Пограничной; Молчанов и Бородин на Посьет по западному берегу Амурского залива, Глебов на Владивосток. Красные следовали по пятам, но особенно не наседали. По нашим расчетам, около 20-го числа генерал Молчанов должен был быть в районе Славянки, а около 23 – 24-го мог быть в районе Посьета, Зайсановки. К этому времени должна быть закончена переброска семейств, чтобы не вести боев с красными для обеспечения высадки.

Мы предполагали выехать из Владивостока 20 октября, но вечером в этот день поднялась паника, и пришлось остаться. Кто-то пустил слух, что японцы отошли и красные будут впущены в город. На самом деле японцы точно придерживались своего расписания, и когда красные пытались нарушить его, то было принято боевое расположение и красным пришлось ожидать.

21-го вечером мы на маленьком пароходе «Смельчак» выехали из Владивостока и утром были в Посьете. Ночью нас сильно потрепал шторм. Там уже выгружались семьи с японских транспортов. Японское командование помогло перебраться не только семьям военнослужащих, но и просто беженцам. Особенно скверно было положение больных и раненых. Вывозить их, не имея в виду ничего, не имея средств, было не менее жестоко, чем оставлять. Генерал Дитерихс хлопотал о покровительстве Красных Крестов Английского и Американского, но никто из больных не верил в то, что они смогут что-нибудь сделать; все хотели выехать. В невероятно тяжелых условиях они перебрались в Посьет и направлены были потом в Гензан.

24 октября прибыл в Посьет со своими частями генерал Глебов. Люди с лошадьми были высажены, все остальное направлено в Гензан, так как Забайкальская группа имела около 2000 человек в семьях, которые с 1920 года жили в эшелонах и вовсе не имели средств для дальнейшего передвижения.

Через день прибыла вся флотилия{17} с адмиралом Старком: 28 октября адмирал Старк отправился в Гензан, имея на борту около семи тысяч человек; ему послано приказание идти после высадки людей в Гензане на Инкоу. 26 октября Владивосток окончательно покинули японцы и он был занят красными.

Судьба остатков Белого движения на Востоке, выброшенных за границу из Приморья, в общих чертах такова. Те наши части, что были направлены в район ст. Пограничная (генерал Смолин – около 3000 человек), попали в самое скверное положение, хотя казалось, что им будет легче, чем другим. Они поддерживали связь с китайским командованием на ст. Пограничная и отходили в знакомый район; могли пользоваться железной дорогой, могли взять с собой часть имущества. На самом же деле сразу после захвата красными Приморья отношение к нам руководящих китайских властей в полосе отчуждения КВЖД ухудшилось.

Через несколько дней по переходе границы и сдачи оружия солдаты были отделены от офицеров и, несмотря на протесты и просьбы, отправлены в эшелонах в сторону ст. Маньчжурия; чтобы можно было говорить о том, что эшелоны отправляются с согласия солдат, не обошлось без провокаций. Насколько солдаты были согласны на такую отправку, показали следующие события: китайцы, несмотря на охрану, довезли до ст. Маньчжурия немного; большинство бежало различными способами, вплоть до «вывинчивания» из вагонов через крышу. Бежавшие, после долгих мытарств, кое-как устраивались на работы; часть людей после вернулась в советскую Россию. Офицеры были отправлены в лагерь в Цицикар. Семьи этой группы были перевезены в Посьет, а затем в Янздиган, где зазимовали.

Наиболее крупная группа во главе с генералом Дитерихсом, около 9000 человек и 3000 лошадей, пробыла в районе Посьета и Ново-Киевска до тех пор, пока закончилась эвакуация Владивостока и из Посьета ушли на Гензан последние суда. В Ново-Киевске несколько дней собирались подводы для отправки семейств и больных (около 700 женщин, 500 детей, 400 больных и инвалидов). Ожидались результаты переговоров с местными хучунскими китайскими властями, которые не знали, что делать с такой свалившейся на них массой людей. Красные держались далеко, получив в районе Славянки щелчок от наших арьергардных частей. Семьи были отправлены за несколько дней до оставления Н.-Киевска, но переход из Н.-Киевска в Хучун был прямо трагическим. Дождливая погода превратила дороги, перерезанные канавами, местами рисовыми полями, в сплошное море грязи, и короткий путь в два перехода они шли более трех суток, ночуя в дождь в поле, так как населенных пунктов в этом районе было очень мало. Было много несчастных случаев с детьми; много простуженных и заболевших.

В последних числах октября китайские власти в Хучунском районе были приготовлены к встрече, и 31 октября тронулись мы, выслав вперед артиллерию и обозы. Ночевали на таможенной заставе, а 1 ноября перешли границу. Горечь и никакого просвета впереди. Неохотно сдано оружие. В Хучуне местные власти и население отнеслись к пришедшим очень тепло, несмотря на стеснения, которые мы причиняли. В середине декабря, после переговоров в Хучуне и Мукдене, группа начала поэшелонно движение в район Гирина, перестроившись еще в Хучуне в «беженские группы».

Как ни был труден путь по гористой, с перевалами, малонаселенной местности в суровую зиму, как ни тяжелы были условия ночлегов, но все были рады выйти из глухого места к железной дороге, и около 500 верст каждая группа проходила в 12–14 дней. В феврале месяце движение было закончено; люди в Гирине были размещены в лагерях, которые просуществовали до осени 1923 года.

В лагерях внутренний порядок в группах беженцев поддерживался прежним начальством, которое не было отделено от солдат. Только в мае месяце были удалены из лагерей генералы Дитерихс, Вержбицкий, Молчанов. Для характеристики состава Хучунской группы вот некоторые сведения, относящиеся к половине ноября 1922 года.

а) Численный состав.

Как видно из названий группы, здесь были представители от всех местностей, поднявшихся когда-то против большевиков на Востоке.

б) По военным специальностям: пулеметчиков 569 человек, артиллеристов 695, радиотелеграфистов 4, сапер 170, телеграфистов 78, телефонистов 42, авиаторов 20, прочих 5360 человек.

в) По невоенным специальностям: различных мастеровых (сапожники, столяры, кузнецы, портные и пр.) 1278 человек, с различными техническими знаниями (от инженеров до монтеров) 337 человек, интеллигентных профессий (учителя, врачи, агрономы, актеры и пр.) 615 человек, остальное без специальных знаний.

Зимой и весной 1923 года не обошлось, конечно, в большевистской прессе без криков о разных замыслах белогвардейцев в Гирине; сочинялись и приписывались разные планы, один нелепее другого. На самом деле, как только мы перешли в Китай, было объявлено и затем разъяснено, что армия, после сдачи оружия, перестала быть воинской организацией и что необходимо сохранить лишь прежнюю спайку людей, чтобы легче в дальнейшем решать вопросы довольствия, расселения, подыскания работы и проч. Категорически воспрещено удерживать кого-либо в составе беженских групп, в стремлении иметь части, чтобы все не стойкое, не сжившееся могло уйти.

Никаких авантюристических планов, намерений решено не строить и признать как определенный факт, что мы проиграли стадию открытой борьбы 1918–1922 гг., интернировались на территорию чужого государства и стали в положение обыкновенных беженцев. Эту реальность каждый в организации обязан признать и от нее исходить в своих дальнейших намерениях. Основная задача всех стоящих в главе организаций и групп – облегчать общее положение и подыскивать работы. В поисках работ прошла вся весна 1923 года, но устроить на работы группами не удалось, за малыми исключениями. Безнадежность найти заработок заставила искать выхода; часть людей решила вернуться домой в Россию; значительная часть направилась в Америку.

В Гензане (Корея), за исключением тех, кто добрался сюда отдельно и затем выехал по своему усмотрению, собралось около 5500 человек, из них 2500 бывших воинских чинов, 1000 человек гражданских и около 2000 семейств, преимущественно забайкальских. Эта группа оказалась, по сравнению с прочими, в лучшем положении, благодаря заботам японских властей и иностранных благотворительных учреждений. В декабре заботы о большей части людей взяло на себя японское правительство, установив вполне удовлетворительное довольствие; остальные, до 2000 человек (среди них до 500 раненых и больных), поддерживались благотворительными учреждениями. Весною часть людей получила работы в Корее.

Эта группа, состоявшая из забайкальцев с большим количеством семейств, чинов флота, и небольшой группы сибиряков, хотя и объявила себя беженской организацией, но не отказалась сразу и решительно от всяких надежд и планов. Забайкальцы во главе с Глебовым ожидали чего-то от Семенова, другие от так называемого Сибирского правительства, в общем, от японцев. В результате стремились «сохранить части», отпускали людей не без препятствий. Флот во главе с адмиралом Старком потом ушел в Шанхай, а затем на Манилу. Летом 1923 года был положен конец надеждам, когда Япония объявила о прекращении кредитов на содержание группы; группа, в общем, распалась. Часть людей разъехалась одиночным порядком, часть отправилась на пароходах к Шанхаю в надежде найти там работу.

Кроме этих групп, много народу покинуло Приморье еще раньше. Кто пробрался в полосу отчуждения, кто добрался до Шанхая, кто выехал дальше. В Шанхае, Пекине, Тяньцзине, Мукдене, Дайрене, Чаньчуне – везде осели группы русских; везде живут в большой нужде и ждут…

Оставшиеся во Владивостоке и Никольске надеялись, что их никто не тронет. Но уже через несколько дней после ухода японцев мы знали об арестах, убийствах, расправах, регистрациях. Позже зимой большевики предприняли массовые высылки из Владивостока пришлого за последние годы элемента. Вывозили высылаемых эшелонами на Хабаровск.

На этом кончаются мои краткие воспоминания, на которые я смотрю как на свидетельские показания.

Ф. Мейбом{18}

Тернистый путь{19}

Итак, наша армия в походе по китайской земле. Чекисты, как голодные волки, следовали за нами. Собирали митинги, с разрешения китайских властей, на которых их ораторы выступали от советской власти и уверяли всех, что советская власть простила всех. Добровольцы и казаки молча слушали их и молча расходились. Но один из них начал агитировать ижевцев и воткинцев и также начал уверять, что советская красная власть простила всех. В это время раздался громкий голос:

– Ты! Оратель, что там врешь? Советская власть простила нас! Нам наплевать, что твои убийцы говорят, но знай, что мы им не простили за наших жен и матерей. Ишь, какая сволочь, что говорит… Бей его, ребята! – Ив один миг он был растерзан на куски. Китайская полиция опешила, не знала, что случилось.

За весь наш поход мы потеряли 300 оренбургских казаков. Все усилия разложить нас окончились полной неудачей. Армия теснее сомкнула свои ряды вокруг своих командиров. Да, это был воистину русский богатырь, скованный одной идеей борьбы с гробокопателями нашей Родины. Потеря 300 казаков объяснялась тем, что не выдержал казачий дух бородачей-станичников перед сладкими словами большевистских провокаторов. Тоска по оставленной станице, по семье взяла верх, и они решили ехать домой. Как их ни уговаривали их же станичные офицеры и казаки отказаться от этой безумной попытки, как ни указывали и ни доказывали им, что нельзя верить большевикам, они на все мрачно отвечали в свою бороду:

– Не трожь… довольно… навоевались… теперь што будя – домой и баста…

Провожать их собралась большая толпа казаков и добровольцев. Я также пошел посмотреть со стороны, как их отъезд отразится на оставшихся. Большая толпа стояла молча, на лицах было выражение жалости, а когда поезд тронулся, то все поснимали шапки и крестились, как бы отправляя их на кладбище. Из последнего вагона казаки громко кричали: «Прощайте, станичники, простите!» – а один из них не выдержал и на ходу поезда прыгнул с него и с сияющей рожей громогласно заорал:

– Не могем… значит… остаюсь… пропадать, так сообща!

Рядом со мной стоял старик казак, который с досадой плюнул и со всей силы папахой хватил землю, а также сквозь зубы процедил длинное ругательство и закончил его словами: «Как бы себя, поди ж ты, уговорили, сволочи», и, заметив меня, почтительно, как бы извиняясь, сказал, как бы в оправдание: «Ваше благородие… станичников дюже жаль… казаки хорошие, а на-те… не сохранились, тоска, значит, загрызла, ну… вот… теперь на лютую смерть… в лапы дьявола!..»

Их отъезд произвел на меня очень тяжелое впечатление. Через 4–5 дней китайцы привезли нам трех сильно изуродованных казаков. Мы срочно передали их в санитарный отдел, где доктора предприняли все возможное, чтобы спасти их. Это было очень важно для нас. Вот что они рассказали: когда их эшелон прибыл на 86-й разъезд, то его сразу же поставили в тупик и окружили чекистами. Ночью чекисты ворвались в вагоны и штыками выбрасывали казаков наружу, предварительно отбирая все лучшее из одежды. Тут же на снегу их выстроили в ряды и, поставив пулемет, открыли по ним огонь. Кто оставался живым, тех докалывали штыками, приговаривая: «Ага!.. Белая сволочь… домой захотели?., иди теперь в штаб к твоему Каппелю!»

Эти три казака спаслись чудом только потому, что на них навалилось много убитых казаков, ночью им удалось сбросить с себя трупы и, помогая друг другу, выбраться с 86-го разъезда. Конечно, они были сильно поранены и потеряли много крови. Эта ужасная новость как искра пробежала по всем нашим частям и отбила желание возвращаться домой. Злоба и ненависть к красным еще больше увеличились.

Настало время и нам ответить на провокацию красных провокацией белых. Мы к этому подготовились и на этих днях перешли с большим успехом к активным действиям. Заправилами были я и мои три офицера. Ну, об этом позднее.

Красные делали все, что было в их силах, чтобы сломить нашу веру в будущее. Мы чувствовали, что за нами и с нами движется армия открытых и скрытых красных провокаторов, целью которых было разложить нас, задержать и не допустить нашего перехода через границу Маньчжурии в пределы Приморья, где в то время существовала Дальневосточная республика. Наша армия могла бы пройти этот поход много быстрее, если бы не бесконечные подводы обоза, которые задерживали ее движение.

Итак, наши опасения вскоре оправдались. Мой помощник и заместитель полковник Желков передал мне сведения, которые меня сильно обеспокоили. Из достоверных источников он узнал, что в нашу офицерскую роту внедрилось несколько красных провокаторов и что он лично подозревает поручика Гуткова, который исчезает ночью без разрешения дежурного офицера и возвращается пьяным в роту. Откуда у него деньги, когда у нас едва хватает на кусочек черного хлеба?

Я срочно вызвал к себе капитана Краца, капитана Хвостова и капитана 1-го ранга Хартулари{20}. На совещании мы решили действовать быстро. В ту же ночь мы вышли на посты, которые наметили заранее. Все вышло так, как мы предполагали: к рассвету показался поручик Гутков, весело насвистывавший какой-то марш. Наткнувшись на полковника Желкова, он был страшно поражен. По сигналу мы все собрались и вместе с поручиком Тучковым отправились в штаб роты. Там мы начали его допрашивать – и без всякой деликатности! В оправдание он понес какую-то чушь, но наконец сознался, что играл в опасную игру, уверяя нас, что у него не было никакого желания повредить нам и что если бы, мол, нам грозила опасность, то он первый предупредил бы нас, – клялся он. Он также дал нам имена других офицеров, которые действительно были коммунистами и проникли к нам с провокаторской целью, – их было шесть человек. В течение двух недель они все были уничтожены.

Теперь через поручика Гуткова мы имели связь с товарищем Грушко, которому решили назначить свидание. Грушко обещал заплатить Тучкову 2500 долларов за свидание с главой офицерской роты. Желания наши были однородны – Грушко хотел поймать нас, а мы его… и 2500 долларов, которые дадут возможность улучшить питание и обмундирование роты. Игра должна быть хорошо продумана. Встреча была назначена в бедной китайской лачуге. В день свидания я взял из роты 20 офицеров и расставил посты. Мы не имели ни одной винтовки и были вооружены исключительно только наганами и ручными гранатами. Лачуга стояла среди поля со скошенным сеном, часть которого была связана в снопы. Мы быстро расставили посты и сговорились о сигналах. Гучкову дано задание пустить ракету, как только мы получим деньги, – это будет сигналом для начала действий.

Я, полковник Желков и капитан 1-го ранга Хартулари вошли в лачугу и были поражены – посредине комнаты был накрытый стол с самыми разнообразными закусками, а товарищ Грушко с улыбкой и протянутой рукой шел нам навстречу, но – рука его повисла в воздухе.

– Мы пришли сюда не для того, чтобы целоваться с вами, – сказал я, – а для того, чтобы говорить о деле. Давайте говорить о том, что бы вы хотели от нас, и мы вам скажем, что мы хотим от вас.

Товарищ Грушко – толстый, с маленькой головой, на которой осталось очень мало волос, и постоянно бегающими глазами. Его адъютант – тип каторжника: рябой, с усами, которым позавидовал бы любой запорожец, и невероятной высоты. Глядя на закуски, особенно на паюсную икру, у нас разыгрался аппетит, но дотронуться до них мы не могли – мы знали, что в некоторых было быстродействующее снотворное. Эти сведения нам дал Гутков, за которого я боялся – его, в конце концов, захлопают. За столом разговор не клеился. Товарищ Грушко, посмотрев на свои часы, сказал, что он ожидает очень важного гостя.

В это время раздались выстрелы. Это наши посты столкнулись с чекистами. Я посмотрел на Грушко и спросил его: «Это ваш важный гость? Так мы его также хотим видеть. Сволочь вы, Грушко, и это ваш конец. Вы приготовили для нас западню и сами попали в нее. Я очень рад и поздравляю вас». В это время началась частая стрельба. Товарищ Грушко хотел было подняться, но я этого только и ожидал: три пули из моего нагана заставили его свалиться на пол, а его адъютант попал под огонь двух наганов и также повалился на пол.

Снаружи слышались неистовые крики наших офицеров: «Скорее! Скорее!! Они нас окружают!» Мы трое с небольшим усилием выбили раму окна и быстро выпрыгнули на улицу, где нас ожидали четыре офицера. Развернувшись в цепочку, уже под огнем, мы быстро перебежали расстояние между «фанзой» и большим стогом сена. Там мы вздохнули и, не теряя времени, достигли леса, где нам были известны все тропинки. Когда мы явились в расположение роты, нас встретили с колоссальным энтузиазмом…

Дежурный офицер передал мне приказ генерала Сахарова{21}, как только вернусь, тотчас же доложить ему, а лучше, если «полковник не устал, то прийти лично с донесением». Я пошел, помылся и привел себя в лучший вид. Генерал встретил меня с открытыми объятиями. Мы знали друг друга с берегов Волги, когда он был еще полковником.

– Ну, Федор Федорович, поздравляю тебя, ты всю операцию проделал выше всяких похвал. В офицерском составе потерь нет, угробил ты двух зверских типов да еще привез денежный ящик в 2500 долларов китайскими деньгами.

Я лично хотел эти деньги передать генералу Сахарову, но он отказался от них и сказал, что они принадлежат офицерской роте.

– Ты, дорогой мой, на эти деньги постарайся улучшить пищу. Многие твои офицеры ходят с заплатками на штанах и гимнастерках.

Я, конечно, согласился с генералом и предложил передать эти деньги бригадному казначею и забирать их по частям, если что будет нужно. Генерал согласился и начал что-то искать по комнате. Наконец нашел и с улыбкой поставил на стол бутылку русской водки. Выпили и закусили чем Бог послал.

Утром наша бригада перешла границу Маньчжурии и мы снова оказались на русской земле, в Приморской области. Наша бригада была расположена в казармах Раздольное, и мы приступили к работам по очистке и приведению в порядок грязных и давно заброшенных казарм. Дни проводили в мытье полов и стен. Строились койки, и пустые тюфяки набивались соломой. Через несколько дней многие части бригады приступили к строевому учению без оружия. Питались очень плохо, доедая наши последние хозяйственные суммы. О мясе, конечно, мы не мечтали, а были довольны иметь изо дня в день соленую сушеную рыбу.

Какой ужас – какая-то интернациональная нерусская шайка убийц уничтожает нашу Мать-Россию, заливая ее кровью русских людей, а мы, последние из Белых Могикан, бессильны помочь нашей Родине. Мысли о поисках работы и в голову не шли. Кусок соленой сушеной рыбы и кусок хлеба с кружкой воды были достаточны, чтобы выждать момент, когда мы сможем взяться за винтовку.

За последнее время все чаще и чаще появлялись слухи, что в недалеко расположенных от нас сопках (горах) появились отдельные шайки красных бандитов. Мы стали увеличивать сторожевое охранение, с уцелевшими наганами и ручными гранатами. Но что мы могли сделать с таким оружием против хорошо организованного и хорошо вооруженного отряда?

У всех у нас была одна мысль – о необходимости достать оружие. Как-то ночью к нам прибежал хуторянин и на коленях, со слезами умолял ему помочь. На его хутор напала шайка «хунхузов» – китайских бандитов. Ему удалось убежать, но вся семья его и рабочие остались там. Спрашиваю: «Как велика банда?» Не знает, но говорит, что пришли они пешком из леса. У меня промелькнула мысль: «Есть возможность достать оружие». Хутор находится от нас в 5–6 верстах. Иду в роту и обращаюсь к господам офицерам с вопросом: кто пожелал бы пойти добровольно за «пополнением оружия». Все господа офицеры готовы идти. Забираем гранаты и наганы. Умоляю начальника хозяйственной части бригады дать нам восемь телег. Он сначала категорически отказывает нам в этом, но в конце концов сдается и соглашается. Иду к генералу просить разрешения «пополниться» оружием. Генерал минуту смотрит на меня, а потом засмеялся и сказал:

– Ты, полковник, не можешь сидеть и дня – что-нибудь да придумаешь. Ну, опять на твою полную ответственность. Я ничего не знаю… Сколько берешь офицеров? – Я говорю, что пятьдесят. – Ну, смотри, постарайся всех их привести обратно. Храни тебя Господь! – И генерал обнял меня и поцеловал.

Быстро садимся на подводы и рысью трогаемся в путь. Не доезжая версты, я слезаю и, взяв полковника Желкова, капитана 1-го ранга Хартулари и хуторянина, иду в разведку. Хутор расположен в лощине, между двух сопок. Из ближних кустов вижу костры – их не менее десяти, и около каждого сидит по семь-восемь хунхузов.

Решаю атаковать их с трех сторон. Я с десятью офицерами первый атакую из ближнего леса, который почти вплотную подходит к хутору. Даю время двум другим группам занять позиции и тоже подойти почти вплотную, забрасываем костры ручными гранатами и орем «Ура!». Рев, паника. Хунхузы бросились от нас по дороге в сопки, но их встретил полковник Желков огнем из наганов и криками «Ура!». Побросав все, что имели, оставив 18 человек раненых и 8 человек убитых, они удрали в чащу леса. Мы их разбили окончательно; если их и осталось, то не больше 8 —10 человек. В наши руки попала богатая добыча, а потери с нашей стороны один офицер, ранен своей же гранатой – ранение пустяковое.

Итак, мы подсчитали нашу добычу: 51 винтовка, со штыками – 40, отдельная повозка для патронов – почти полная, три ящика ручных гранат и один пулемет «максим». Хуторянин, выбрав кое-какое свое имущество, пошел с нами. Он потерял жену и работника, а также и сына 12 лет. Я часто видел его одиноким и горько плачущим. Конечно, в таком горе мы не могли ему помочь.

На следующий день я пошел к генералу с рапортом. Его превосходительство не был в хорошем настроении и за что-то распекал своего денщика… Но, увидев меня, бросил денщика и перешел на меня:

– Ну-с, господин полковник, сколько ты потерял офицеров?

– Ни одного, Ваше превосходительство, а также имеем хорошую добычу. – И когда я дошел до всех моих трофеев, он был форменным образом ошеломлен. Теперь мы уже выставляли охрану с винтовками, и пулемет «максим» был готов в любое время. Но все это нами скрывалось… Наш хуторянин, похоронив свою семью, записался добровольцем в Самарский полк.

Однообразная жизнь начала изрядно всем нам надоедать, и в этом кирпичном городе-казарме было как-то особенно грустно. У всех у нас была одна горькая думушка: что же будет дальше? Когда же снова мы возьмемся за винтовки и снова приступим к нашей священной борьбе? Нельзя же жить так дальше. Казармы опротивели, а однообразие жизни загнанных людей надоело до тошноты. Кроме того, каждый из нас отлично понимал, что рано или поздно вся эта дутая социалистическая власть Приморья рухнет, и на ее месте снова появится красная звериная рожа большевизма… Надо было готовиться, и наше командование, после тщательной подготовки, приступило к выполнению плана захвата власти в Приморье. Началась осторожная и строго секретная работа.

Задача предстояла далеко не легкая. Снова все подтянулись, как бы проснулись от глубокого сна. Снова у всех появилась надежда на скорое светлое будущее, когда на фоне блестящих штыков гордо взовьется наше боевое Белое знамя и снова наше громкое «Ура!» наполнит поля сражения и ущелья приморских и сибирских гор. Снова с боевым задором и лихостью пойдут каппелевцы в атаку – «лучше смерть, чем позор».

Главная задача была – захват сердца Приморья – города Владивостока, который служил главным портом по эвакуации союзных армий из Сибири. В то время он из себя представлял интернациональный пункт, где власть Русская не имела никакого значения. Все союзные армии к тому времени закончили свою эвакуацию, кроме Японии. Въезд во Владивосток нам был строго воспрещен, но наше командование сумело беспрерывно отправлять (и уже успело сосредоточить в нем) группы лучших бойцов, как солдат, так и офицеров. Все это было сделано отправкой одиночным порядком.

Доминирующей силой гарнизона города Владивостока была японская армия, которая совершенно не торопилась с эвакуацией. Но так или иначе, они должны были покинуть русские берега, и дело было только за временем. Как мы, белые, так и большевики с лихорадочной поспешностью готовились к вооруженному восстанию в момент ухода последних частей японской армии. Социалистической власти приходит конец, и преемниками будут те, которые первыми захватят бразды правления.

Конечно, без согласия высшего командования японцев всякое вооруженное восстание было бы обречено на провал. Начались разговоры и переговоры. Время шло, но получить от японцев заверение об их нейтралитете было трудно. Ответы: «Колосо… осень… колосо, но нашему командованию неисвесно»… Бесконечные улыбки и глубокие поклоны, и на этом все наши «митинги» кончались. В то же самое время они очень, очень много помогали нам сосредоточить боевые группы в самом городе. Каждый назначенный на отправку боец имел при себе охранную карточку от Японского жандармского управления. Это давало ему возможность выбраться из рук чекистов в случае, если бы он был арестован.

Тем временем Красная армия сплошным кольцом стянула Приморье и только ждала момента, когда последний японский солдат покинет Владивосток, чтобы своей бесконечной живой силой раздавить нас, полувооруженных белых бойцов. Ждать мы больше не могли. Надо действовать, и, не дожидаясь каких-либо заверений от японского командования, мы приступили к вооруженному перевороту. Около 9 часов утра на улицах Владивостока появились небольшие группы людей, одетых в полуштатские костюмы. У всех у них были в руках пакеты, чемоданы и завязанные веревкой подушки. В определенное время у них появились в руках ручные пулеметы, гранаты и даже кавалерийские карабины. Они неожиданно атаковали все главные правительственные учреждения.

Раздалась по всему городу так всем знакомая пулеметная и ружейная стрельба. Бой разгорался. План переворота был тщательно разработан и хорошо подготовлен. Все было рассчитано до минуты. Город пал в наши руки в несколько часов, за исключением нескольких пунктов, которые пришлось брать шаг за шагом. Потери с нашей стороны были самые незначительные. К 4 часам вечера город полностью был в наших руках. Во время уличных боев японцы проделывали изумительные трюки. Отбирали от нас оружие на одной улице и тотчас же выдавали нам его, только уже на другой улице. Я наблюдал такую картину на Мальцевском базаре: лежат две цепи друг против друга. Одна наша белая, а другая красная. Лежат и не стреляют, потому что между ними гуляет японский жандарм и, качая головой, говорит как одной, так и другой стороне: «Не холосо… осень не холосо». Но там, где нам приходилось тяжело, японцы разоружали в первую очередь красных. Конечно, для нас было ясно, что их симпатии были на нашей стороне.

Образовалось Временное правительство, возглавляемое двумя братьями С. и Н. Меркуловыми, с командующим армией генералом Вержбицким. Японская армия неожиданно останавливает свою эвакуацию и задерживается на неопределенное время. Наша армия переименовалась в военную милицию. Снова, на наше несчастье, начинается говорильня. Видно, что горбатого только могила исправит. Появляется почти забытая вражда между семеновцами и каппелевцами. Происходит борьба за власть, и это все проделывается перед надвигающейся грозной бурей – Красной армией. Чувствуется, что мы потерялись, что нет у нас больше вождя, который бы своим авторитетом мог объединить нас всех и дружно повести в наш последний бой.

В результате возникших недоразумений наше командование решило обратиться к генерал-лейтенанту Дидериксу с предложением принять тяжелый крест обязанностей Верховного правителя Приморья и командующего всеми вооруженными силами белых воинов. Генерал Дидерикс в то время проживал в Китае, в городе Харбине. Без колебания он просто, перекрестив себя, дал согласие. С момента его приезда армия быстро подтянулась. В нем мы искали Белого Вождя, который смог бы прекратить всякие раздоры и повести нас снова по нашему национальному Белому пути. Первым его приказом было переменить имя нашей Белой армии на «Земскую Рать», а также мобилизация всех офицеров, проживающих на территории Приморского края.

Генерал Дидерикс был человек решительный и с большим знанием военного дела, глубоко религиозный и безукоризненно честный. В будущем, уже в эмиграции, он умер в глубокой нищете, занимаясь сапожным ремеслом в городе Шанхае. Мобилизация прошла вяло и не дала ожидаемых результатов. Офицеры в большинстве снова бросились скрываться за границу, спасая свои собственные шкуры. Из всей мобилизации офицерского кадра наша армия смогла создать офицерский отряд в 150–200 штыков, который стоял гарнизоном в городе Владивостоке. Последние части японской армии оставили Приморье. Красная армия готовилась перейти в наступление. Наше командование, зная, что ввиду разбросанности наших частей и их малочисленности обороняться мы были бы не в состоянии, решило, не дожидаясь удара красных, самим перейти в наступление. Удары были намечены в направлении города Хабаровска и города Благовещенска. Шла суровая зима. При 40 градусах мороза наши белые храбрецы наносят сокрушающие удары по противнику, сбивая его с укрепленных позиций, и гонят его. Бесконечные трофеи и тысячи пленных красноармейцев. Эти бои были сплошным геройством белых чудо-богатырей. Примером хочу указать группу анненковских казаков, которые, будучи окружены со всех сторон красными, отходили на сопки (горы), отстреливаясь из-за каждого камня, и расстреляли все патроны. Поднявшись на верх сопки, они покончили жизнь геройским образом. Живыми в руки красных отдать себя не хотели, а, взяв древко в руки, они глубоко забили его в землю, а потом, наклонив головы, семь-восемь казаков одной ручной гранатой взорвали себя. Когда красные ворвались на верх сопки, то они застали вбитое в землю древко и развевающийся национальный флаг и кучи тел белых казаков – Русских Витязей. Вечная память доблестным анненковцам! Когда-нибудь история вспомнит их и занесет на свои славные страницы их имена.

Эти подробности мы получили от взятого в плен красного офицера, который участвовал в этом бою. Он говорил, что при виде ужасной картины многие красноармейцы сняли шапки и перекрестились. Каждый офицер и солдат в этих боях, будь он каппелевцем или семеновцем, отличались стойкостью, храбростью и самоотверженностью. Исчезла ненужная враждебность, и поле сражения снова объединило нас в одну братскую, тесную семью белых бойцов.

Наша армия продолжала теснить врага, и с боями мы все глубже и глубже входили на территорию, занятую Красной армией. Увеличился фронт, и появилась великая нужда в резервах, которых у нас не было. С нашего тыла было взято все живое, могущее нести оружие в руках. Обнажился тыл, и появилась угроза большевистского восстания.

В это время я получил приказ от генерала Молчанова отправиться в город Владивосток и принять там командование над Военным Батальоном полиции, а также и над офицерским отрядом, который только что был сформирован. Как полиция, так и офицерский отряд состояли из вновь мобилизованного состава людей, зачастую чуждых нашим идеям и нашей Белой борьбе.

В самом городе было неспокойно, контрразведка доносила о готовящемся выступлении портовых рабочих. Мне было приказано суровыми мерами охранять порядок в городе и если будут попытки к восстанию, то подавить их немедленно. В случае полного отхода армии забота о наших семьях ложилась на начальника гарнизона, и я ему должен помочь, чем только могу. Прибыв во Владивосток, я тотчас же отправился в офицерский отряд, расположенный на главной улице, Светланке, в бывшем помещении клуба инвалидов. Было около 9 часов вечера.

У входа в помещение офицерского отряда стоит офицер в чине капитана и разговаривает с каким-то штатским. Прохожу мимо и поднимаюсь по лестнице. До сих пор меня не задерживали и не спрашивали, кто я и почему я иду в помещение офицеров. Само помещение с первого взгляда производит отвратительное впечатление. Ряды неубранных коек, и на них валяются с десяток одетых офицеров. Помещение кажется пустым. Невольно напрашивается мысль: «Где же отряд?»

Подхожу к первому офицеру, который сидит у печки и что-то читает. Спрашиваю: «Где командир отряда?» Нехотя оторвавшись от чтения, он грубо ответил: «А черт его знает… Наверное, пошел домой спать… Он ведь семейный». Потом с интересом спросил меня: «А вы кто такой? Загнали вас тоже?» Я ответил утвердительно и, взяв стул, подсел к нему. За полчаса нашей беседы я узнал, что творится в «отряде».

Оказалось, что все семейные офицеры имеют право уходить спать домой. К 8 часам утра они должны все быть в помещении и пробыть в нем до 6 часов вечера. Занятий никаких, караульной службы также нет. Винтовок имеется на 40 человек, а мобилизованных офицеров – 165 человек. Что же это такое? Спрашиваю офицера: «Чем же занимаются господа офицеры от 8 часов утра до 6 часов вечера?» – «Болтовней и ругательствами по адресу тех, кто мобилизовал их», – последовал ответ, и уже с горечью в душе он начал мне жаловаться:

– Посудите сами: я служил в банке, и меня сняли с работы только для того, чтобы глупо сидеть, без всякого дела, в этом дурацком помещении. Ну, для кого была нужна вся эта комедия? Это просто какое-то издевательство, и только. Завтра вот возьму плюну на все, уйду и не приду, как уже сделали многие.

На душе у меня стало грустно… Не такую картину предполагал я застать. Выйдя из помещения, я пошел на вокзал, где по прямому проводу вызвал генерала Сахарова. В кратких словах я описал ему обстановку, которую застал в офицерском отряде, и просил его не назначать меня командиром. Просил его дать мне время осмотреться и позволить вступить в офицерский отряд рядовым офицером. Обещал сообщить дополнительно, когда я смогу принять отряд. Генерал ответил:

– Времени нет, дорогой, и думать много не приходится. Даю тебе один день осмотреться, и ты должен сообщить мне, что принял командование.

Вернувшись, я нашел свободную койку и попробовал заснуть. Сон не приходит в голову. Да еще всю ночь являются господа офицеры, в большинстве случаев под влиянием алкоголя, с пением и громкими ругательствами. Командир отряда – старый полковник Николаев. Дивный старик. Утром представляюсь ему как вновь назначенный офицер. Узнав, что я каппелевский офицер, он пришел в восторг:

– Ну-с, полковник, вы уж извольте принять обязанности помощника командира отряда.

Я, конечно, согласился и был рад, что так все получилось, – обидеть старика, моего старшего брата-офицера, я никак не мог… Началась утренняя поверка. По списку 238 офицеров, налицо 75. Остальные в самовольной отлучке. «Что я могу сделать? Положение безвыходное – никто не желает служить и тем более слушаться».

В этот день я был приглашен обедать к командиру (он коренной житель Владивостока). Во время нашей беседы он откровенно высказался, что ему на старости лет нести такую обязанность и в таких ужасных условиях почти невозможно. Я не хотел больше скрывать моего назначения и искренне рассказал об этом полковнику Николаеву. Старик был действительно рад и обещал мне помочь всем, чем он может. Мы решили, что он сегодня же подаст рапорт о болезни, а я – о вступлении в командование.

Между прочим, о Военном Батальоне милиции (которого я еще не имел времени осмотреть) полковник Николаев сообщил, что, по его мнению, это скрытая, тайная большевистская организация. Положение у меня создалось очень, очень плохое. Вновь разговариваю с генералом Сахаровым и умоляю его прислать из моей офицерской роты 10–12 офицеров. В противном случае я не отвечаю за последствия… На следующий день я вступил в командование. Первым моим приказом были отменены все отпуска. За нарушение моих приказов я обещал военно-полевой суд.

Итак, нужно навестить военную милицию. У них произошла какая-то беготня и суматоха. Когда же я вошел в их спальню, то все казалось спокойно. Дежурный по батальону отдал мне рапорт, и казалось, все в порядке. Проходя по рядам коек, я случайно обратил внимание на ноги действительно спящего милиционера: они были в сапогах… Осторожно и незаметно я поднял одеяло другой койки, и что бросилось мне в глаза – это также сапоги. Теперь для меня не было сомнения в том, что Батальон милиции в полной обмундировке лежит на койках и, конечно, не спит. Надо было держаться спокойно и не показать вида, что я все заметил. Нам нужно было добраться до винтовок, которые стояли в пирамидах у противоположной стороны зала. Стараясь быть совершенно спокойным, я разговаривал с дежурным милиционером и медленно шел к выходной двери, но, не доходя ее, круто повернул направо и быстро, почти бегом, добрался до пирамид с винтовками. Мои офицеры тотчас же заняли посты. Щелкнули затворы винтовок, я громко скомандовал:

– Лежать и не подниматься с коек! Первый, кто нарушит мой приказ, будет убит на месте!

Отобрав револьвер у дежурного офицера милиции, я подошел к телефону, но он не работал. Тогда я послал двух офицеров с моим письменным приказом: «Срочно выслать взвод офицеров» и был удивлен, когда взвод прибыл быстрее, чем я ожидал. Начали подниматься «спящие» милиционеры. Выяснилось, что они ожидали выступления портовых рабочих и должны были поддержать их. Батальон милиции полностью арестован. Пока нет времени разобраться, кто был главой предполагаемого восстания… потом разберемся, а пока – держать их под арестом, с нашей офицерской охраной, в том же помещении, где они и находятся.

Время не шло, а летело, а надвигающиеся события были жуткими. Наш фронт, под натиском больших сил красных, дрогнул, и началось полное отступление. Каждый командир отдельной части возомнил себя «наполеоном», и по его желанию они отступали и наступали, не считаясь с общей обстановкой. Город Владивосток находился под ближайшим ударом красных. Что же мы имели в наших руках, чтобы защитить его от Красной армии? На руках – 160 офицерских штыков, которые были лучшие из лучших, и я стараюсь не разбрасывать их на заставы и патрули, а держать их в кулаке. Ну а что же дальше? Единственная надежда на пароходы, которые могли бы нас взять, или – умереть в бою с противником, который в 15 раз сильнее нас. Мне жаль от всей души этих белых рыцарей, но что я могу поделать. Мы обречены в этом проклятом городе Владивостоке.

Пока все спокойно. Мы взяли 1-й класс вокзала, где пол был покрыт тяжелым, зеленого цвета ковром. Я прошу господ офицеров лечь на ковер и закрыть глаза хотя бы на десять минут. Мое предложение было принято с удовольствием, и, выставив охранение вокзала, мои офицеры улеглись на пол, обнявшись с винтовкой. Через пять минут я услышал храп усталых и измученных людей. Попробуй поднять их в настоящую минуту! Они все уже в стадии полного безразличия… лишь бы спать… спать…

Свисток часового, стоящего на крыше вокзала. Спрашиваю, в чем дело. Говорит, что в Золотой Рог вошли два парохода: один направился на Русский остров, а другой, больший, идет к нам… Спрашиваю: «Какие флаги на пароходах?» Отвечает, что английские. Ну, слава тебе, Господи! Это за нами, а также за большим количеством беженцев, которые толпятся на пристани. Прибыл пароход, который и начал погрузку. Сперва – всех семейных с детишками, потом всех штатских стариков… и видно, что для нас места не хватит, так как многие уже устроились на палубе парохода. Иду с переводчиком, капитаном Арсеньевым, к капитану парохода. Последний очень мило встретил нас и просил не беспокоиться, так как мы можем ожидать с часу на час еще одного парохода. Успокоенные, мы пошли говорить с нашими офицерами. От усталости мои бедные офицеры еле ходят.

Красные на окраине города Владивостока и заняли Мальцевский базар, который уже объят пламенем пожара. Город в темноте, электричества нет. Пожар продвигается к самому городу, а парохода нет… надо что-то предпринять.

Решился на последнее средство. Собрал всех офицеров и объяснил им наше положение. Оставаться в городе невозможно, все сухопутные дороги заняты красными, и я решил срочно забрать все шаланды (так назывались парусные китайские лодки) и в последнюю минуту погрузиться в них и выйти в открытое море. Предприятие очень опасное, но видно, что другого выхода у нас нет. А парохода все нет и нет!

Я предложил господам офицерам два выхода из положения: идти со мной на «шаланды» или остаться с большевиками. Решать надо сейчас же… Около двадцати офицеров подняли руки, сдали винтовки, отошли в сторону, сорвав с себя погоны, и пошли в город, а другие решили остаться со мной. Процент ушедших от нас был очень мал, что меня очень удивило. Приказал снять охрану с Батальона милиции и распустить его. Бог с ними, и Он им Судья. Крови проливать я больше не хотел.

Итак, решили простоять в городе еще один день с устройством парусов на шаландах и утром оставить родные берега. Неожиданно в бухту вошли полным ходом два японских миноносца и в 3 часа вечера высадили свою морскую пехоту. Картина создавшейся обстановки сразу изменилась в нашу пользу. Появилась надежда на благополучный исход. Японские дозоры быстро продвинулись на окраины, и красным было предъявлено требование не входить в город до тех пор, пока не эвакуируются последние японские граждане. Ко мне же очень вежливо, с японскими поклонами подошел полковник японской армии и на ломаном русском языке в очень корректной форме попросил снять всю нашу охрану в городе, обещая, что через несколько часов придет пароход, который заберет нас всех и оставшиеся семейства нашей армии.

Боже мой! Я хотел прямо расцеловать этого офицера. Какое облегчение! Эта неожиданная новость сняла горы тревог, забот и волнений с моих плеч. Ему я поверил, он не может врать, он офицер императорской японской армии. Моя вера в него оправдалась, в бухту вошел другой пароход английского флота. Офицеры – многие из них со слезами на глазах – кричали: «Ура! Ура!»

Под охраной японского военного флота мы начали грузиться. На пароходе также была охрана из английских солдат. Пароход начал разворачиваться, а дальше – тихий ход вперед, и мы оставили наши родные Русские земли… Увижу ли я их снова?

Утро было мрачное, с сильным холодным ветром, который пронизывал до костей. Все ушли с палубы в трюм, но я не мог оторваться от удаляющейся родной земли. Там осталось все, чем я жил, все дорогое и святое для меня – Родина. Слезы невольно капали из глаз по щекам и падали на серую боевую шинель. Увижу ли я тебя, родная, родная Матушка Россия? А мысли в голове, как удары молотка, бьют, и бьют, и бьют… и все упорнее, сильнее. Не выдержав, я упал на колени. Полилась из моих уст горячая молитва и клятва – бороться до конца моей жизни за освобождение моего народа и моей любимой Родины-России.

Налетел шквал ветра, силой своей выхватил у меня фуражку из рук и бросил ее в родные воды. Поднявшись, я увидел, что не один я молился. В разных местах на палубе были разбросаны группы молящихся русских людей. Долго я стоял на палубе, прижавшись к пароходной трубе. Скрылись из глаз последние очертания берегов нашей Родины. Стало пусто на душе. Что ожидало меня впереди? Чужая земля, чужой язык и все чуждое для сердца русского человека.

Невольно напрашивается вопрос: кто же счастливее из нас, белых воинов? Те ли, которые остались лежать в вечном сне на родимой земле, или те, у которых сохранена жизнь, быть может, для великих новых подвигов или же для великих испытаний и страданий? Это покажет будущее. Нужно лишь смело смотреть вперед и всегда быть готовым идти на борьбу против кровавого зверя – коммунизма.

На второй день нашего морского путешествия неожиданно поднялась сильная буря, которая бросала наш пароход в течение 14 часов, как спичечную коробку. Все были больны морской болезнью. На третий день мы вошли в японский порт Гензан. Наше морское путешествие закончено, и наступила другая, новая для нас жизненная полоса. Мы вступали в чужую для нас обстановку эмигранта – человека без родины. Боже! Дай нам силы одолеть и это испытание и выйти из него такими же, как мы вошли в него.

Твердо ступая по пароходному трапу, я вступил на японскую землю. С этого момента началась борьба за личное существование – вещь очень неинтересная и, я бы сказал, жалкая. Но одно, что меня все время поднимало, это вера в наш русский народ и вера в победу над красным сатаной. Отними ее от меня, и я – труп. К моему счастью, эту борьбу за освобождение моей Родины-России могут отнять у меня только тогда, когда отнимут мою жизнь.

Итак, вооруженная борьба временно для нас закончена. Армия должна разойтись. Но от нашей борьбы мы не отказались, а 80 процентов остались такими же, как и пришли. Наших белых братьев по оружию на Юге постигла такая же участь, как и нас, но им пришлось выпить чашу страданий до конца 2-й войны и, пережив все испытания, быть преданными красному сатане на мучения и смерть. В этом случае мы были во много, много раз счастливее наших братьев по оружию – южан.

Б. Филимонов{22}

Белоповстанцы. Хабаровский поход. Зима 1921/22 года{23}

Обстановка перед походом

Дальневосточная (Белая) армия под давлением превосходящих сил противника вынуждена была в ноябре 1920 года оставить последний клочок Забайкалья и отойти за границу. Белой территории более не существовало, и Белая армия, вытесненная из одной области новообразующегося красного буфера, принуждена была искать себе приюта в другой области того же буфера, правда находящейся под контролем Японии. Явочным порядком части Белой армии проникли в Южное Приморье, где осели вдоль линии железной дороги от самой границы до ст. Раздольное.

В конце мая месяца 1921 года, при благосклонном нейтралитете японского командования, эти белые захватили Владивосток и произвели переворот в Никольск-Уссурийском и Раздольном. Гродековский же район еще с июля 1920 года находился вне фактического контроля Владивостокского правительства. На другой день после переворота во Владивостоке загорается борьба между двумя белыми группировками (каппелевцами и семеновцами). Эта внутренняя борьба препятствует атаману Семенову вести операции в широком масштабе против ДВР. Отряды барона Унгерна{24} и генерала Сычева{25}, не получая поддержки от главных сил Дальневосточной (Белой) армии, погибают. В самом же Приморье белые распространяются на север по Хабаровской линии только до ст. Евгеньевка, находящейся в пределах зоны, занятой японскими экспедиционными войсками. Кроме того, белые постепенно занимают Сучанскую железнодорожную ветку, село Владимиро-Александровское, находящееся в заливе Америка, и прибрежный район Барабаш – Посьет. В более чем трехмесячной борьбе новообразовавшегося Временного Приамурского правительства, опиравшегося на каппелевское командование, с атаманом Семеновым победа оказалась на стороне первых, и в середине сентября 1921 года Гродеково смиряется и подчиняется Временному Приамурскому правительству. Руководящие лица Гродековской группировки были принуждены либо оставить пределы Приморья, либо отойти на второстепенные посты, или же, наконец, оставаясь в Приморье, уйти в сторону от активной работы. Таким путем белые пришли к объединению, но авторитет их междоусобицей был значительно потрясен, и в глазах населения они пали так низко, что с ними переставали считаться. Напрасно лучшие из белых кляли недальновидность, корыстность и честолюбие своих «вождей», последние, не желая уступить друг другу власти и кое-какие жалкие средства, не желая подчиниться один другому, дошли до того, что втянули рядовую массу в междоусобицу. Как ни печально, но должно констатировать факт почти настоящего атаманства в частях белых. Порой становилось страшно от мысли: «А что, если кто-либо из этих «вождей» получает мзду от ДВР за свою работу?»

Во главе Приамурского Государственного Образования, как официально был назван новый противобольшевистский центр, стояло Временное Приамурское правительство под председательством Спиридона Дионисиевича Меркулова и в составе: Николая Дионисиевича Меркулова, Андерсена, Макаревича и Еремеева. Исполнительная власть – Совет управляющих ведомствами. Законодательная власть принадлежала Нарсобу (Народное собрание), члены коего были выбраны от населения Приморья или делегированы различными белыми организациями полосы отчуждения Китайской Восточной железной дороги. Главную роль играли оба брата Меркуловы – местные купцы. Правительство это, опиравшееся на каппелевское командование и каппелевские части, при неофициальной поддержке японского командования, сосредоточило в своих руках жалкие остатки некогда колоссальных российских средств и запасов, находившихся во Владивостоке.

Сельское население Южного Приморья симпатизировало в своей массе красным. Местами это настроение было выражено довольно ярко – Сучанский и Анучинский районы, Полтавская станица. Деревня жила своей собственной жизнью. Быть в ней хозяином правительство не имело ни средств, ни сил. Вот поэтому-то все элементы, более благожелательно или даже безразлично относившиеся к белым, держались в тени и воздерживались от порицания ДВР. Отряды партизан, отчасти пополненные партизанами из местных жителей, за пределами тридцативерстной полосы держали весь край в своих руках.

Рабочие в городах не скрывали своих красных настроений и открыто говорили, что скоро сбросят каппелевцев в бухту Золотого Рога. Люди с красными ленточками и бантами появлялись и свободно разгуливали по окраинам Владивостока и Никольска. На центральных улицах Владивостока задевали и оскорбляли офицеров. В Ново-Никольском (село в 9 верстах от города Никольск-Уссурийского) красные терроризировали одну из невооруженных белых частей настолько, что это явилось причиной ухода ее из вышеназванного села. На сучанских рудниках развевался флаг ДВР.

Средние классы, как это было во всю Русскую Революцию, держались незаметно и тихо. В душе симпатизируя белым, они старались об этом не проговориться, так как «все может случиться». Попадались одиночные экзальтированные, кои кричали о Белом движении и о дорогих «наших воинах», но это были единицы. Никто серьезно не верил в успех белых.

Итак, только бойцы белых частей да беженцы из Поволжья, Сибири и с Урала признавали себя гражданами белого Государственного Образования. Реальной белой силой являлись только солдаты обеих белых группировок, люди, кои носили в это время официальное наименование «резерва милиции». Говоря о белых, еще раз должно указать наличие не прекратившейся вражды между частями белых группировок (семеновской и каппелевской), хотя одна из них принуждена была подчиниться правительству, поддерживаемому другой группировкой. Больше того, не приходится говорить и о полном единении каппелевцев с правительством. Последнее состояло из местных людей, совершенно чуждых и неизвестных каппелевцам.

Истинными господами положения в Южном Приморье были японцы. В конце 1918 года Япония, под предлогом содействия русским властям (белым), а позднее в целях обеспечения жизни ее граждан и сохранности их имущества, заняла и удерживала все железнодорожные линии Русского Дальнего Востока. Значение японских экспедиционных войск весьма велико. Не должно забывать, что ликвидация атаманской Читы отрядом генерала Волкова{26} в свое время не состоялась исключительно благодаря вмешательству японцев. В 1920 году, когда все союзные державы прекратили интервенцию, Япония одна продолжала удерживать за собою Уссурийскую, Восточно-Китайскую железные дороги и часть Забайкальской железной дороги, а также район Николаевска-на-Амуре. Осенью 1920 года Япония сократила зону, занимаемую ее войсками, а именно за нею остались только Южно-Уссурийский и Николаевский районы.

Осенью 1921 года экспедиционные японские войска в Южно-Уссурийском районе (8-я и 11-я пехотные дивизии, всего до 17 тысяч штыков, под командой генерала Точибана) занимали линии железных дорог: Владивосток – разъезд Рассыпная Падь (перед ст. Пограничная), ст. Никольск-Уссурийский – ст. Шмаковка (в сторону Хабаровска), ст. Угольная – ст. Сучан. Кроме того, в стороне от железнодорожных линий японцы занимали: село Ивановка (по Анучинскому тракту), село Владимиро-Александровское (близ устья реки Сучан), пост Посьет (близ границ Кореи). Под их контролем находилась так называемая тридцативерстная полоса. Главные силы японских войск были сосредоточены в самом Владивостоке, его предместьях и окрестностях, затем следовали гарнизоны Никольск-Уссурийского, Спасска и Раздольного. На ст. Евгеньевка, что находится при городе Спасске, всегда находились два-три японских бронепоезда, в том числе небезызвестный «Орлик», забранный русскими частями у германцев, позднее отбитый чехами у большевиков и наконец перешедший «по наследству» от чехов к японцам. Кроме указанных четырех больших гарнизонов, в ряде пунктов по линиям железных дорог были разбросаны незначительные гарнизоны силою от одного батальона до взвода. Охрана железнодорожных линий лежала на этих частях. Все мосты, водокачки, станции и разъезды были обнесены крепкими и надежными проволочными заграждениями, за коими были вырыты хорошо оборудованные окопы для стрельбы стоя. Тут же, обложенные мешками, находились бараки-землянки. Вообще японцы устраивались крепко и делали все солидно и прочно. Следует отметить, что из всех интервентов японские офицеры и солдаты оказались наиболее дисциплинированными и выдержанными. Солдаты не шатались зря вне расположения частей, а японские казармы были безукоризненно чисты.

Оставшиеся нейтральными во время захвата Приморья красными в феврале 1920 года, японцы скоро убедились, что ладить с красными невозможно. Николаевские события{27} привели к вооруженному выступлению японцев по всей линии Владивосток – Хабаровск. Красные части были разбиты, частично разоружены или отброшены в сопки. Восстановления власти белых не последовало, но командующий японскими экспедиционными силами (генерал Оой) заключил особое соглашение с новым командующим русскими (красными) войсками Приморской земской управы (товарищ Болдырев), по которому русские не имели права держать свои части ни в городах, ни в других каких-либо пунктах по линиям железных дорог, а также и в районе, прилегающем к этим железнодорожным линиям на 15 верст в ту и другую сторону от них. Исключение было дано небольшому, строго ограниченному количеству так называемого «резерва милиции». На каждую винтовку, пулемет, револьвер требовалось специальное удостоверение за подписью и печатью штаба японской дивизии. Артиллерии русским не полагалось. Почти все русские склады оказались под контролем японцев, и выдача требуемого происходила по ордерам особой «согласительной комиссии». Короче, Приморье оказалось в руках Японии и интервенция превратилась в оккупацию, хотя последнее слово не было громко сказано.

Апрельское соглашение оставалось в силе до осени 1922 года, когда последовала полная эвакуация японских войск из Приморья. Осенью 1920 года, когда японцы сократили занятый ими район, пункт соглашения, касающийся территории, занятой интервентами, был несколько изменен: нейтральная полоса была перенесена. Ее северной границей становилась река Иман, южная проходила через ст. Шмаковка. В нейтральной полосе обе стороны не имели права держать воинских частей, но контроль над этой полосой был необходим. В результате над южной частью нейтральной полосы (от ст. Шмаковка до реки Уссури) был установлен японский контроль, а над северной частью (от реки Уссури до реки Иман) контроль перешел к ДВР.

Даже такое краткое описание дает ясную картину положения заинтересованных сторон. Роль и значение японцев очевидно, и так же очевидна необходимость товарищу Антонову, атаману Семенову и братьям Меркуловым не только считаться с желаниями японского командования, почти что испрашивать у него соизволения на проведение в жизнь того или иного положения. «Артачащееся» правительство могло в любое время ожидать выступления «населения» против него, в результате чего правительство безусловно было бы сметено, а от японского командования по этому поводу должно было бы услышать классическую фразу: «Нашему командованию нициво не извецно».

Прибытие частей Белой армии в Приморье не изменило положения. Переходя границу Китая в районе ст. Маньчжурия, белые части сдали все свое оружие китайцам с тем условием, что оно будет возвращено армии на ст. Пограничная, после перехода полосы отчуждения Кит. Вост, железной дороги. Это оружие возвращено не было. Белая армия прибыла в Приморье без оружия, только отдельные лица провезли оружие. Между прочим, тайком провез Егерский полк по приказу своего командира полка – полковника Глудкина. Егеря провезли 125 винтовок и 5 пулеметов.

До майского переворота 1921 года резерв милиции состоял из красных. После переворота резервом милиции стали каппелевцы. В белые части, далеко на неполный состав, были выданы винтовки. Орудий, конечно, белым японцы не выдали, и артиллерийские части белых фактически представляли пехоту. Конского состава в частях осталось совсем немного, ибо он был распродан в полосе отчуждения. Из-за продолжительной голодовки оставшиеся немногие кони находились в скверном состоянии. Итак, силы Временного Приамурского правительства состояли из невооруженных пеших солдат, но правительство надеялось со временем получить от японцев необходимое оружие. Последние смотрели на некоторый излишек оружия у русских (белых) сквозь пальцы, хотя это, конечно, шло вразрез с условиями апрельского соглашения.

ДВР, не настолько сильное образование, чтобы бороться с Японией, молча уступало белым Южное Приморье в мае 1921 года, но междоусобная борьба, беспорядок, воцарившийся по этой причине, указали на болезненность этой вспышки противобольшевистского движения, и ДВР стала подготовлять почву для восстановления своей власти во Владивостоке и его районе. В конце сентября 1921 года деятельность агентов ДВР-ского правительства настолько усилилась, что общественное мнение Владивостока и Никольска, не сомневаясь в возвращении красных, гадало только о времени водворения Антонова и партизан во Владивостоке. Кабинет белого правительства в это время все еще формировался, а в Дайрене тем временем созывалась конференция ДВР и Японии. Судьбы же вообще всего Дальнего Востока должны были решиться на конференции держав в далеком Вашингтоне. Временное Приамурское правительство к началу октября наметило своего делегата для посылки в Вашингтон. Этой посылкой хотели как бы прорубить окно в мир, хотели верить и надеяться, что великие державы, услышав глас белого делегата, не позволят ДВР проглотить Владивосток. Посылка и речи делегата имели бы цену лишь в том случае, если бы радио одновременно с ними принесло бы благоприятные для белых известия. Красные же, принимая во внимание в первую голову конференцию в Дайрене, также развивают свою деятельность. Итак, японцы и белые-русские являются союзниками, их враг – ДВР.

2 сентября во Владивостоке произошло кровавое столкновение между членами Союза грузчиков (местные рабочие) и Владивостокской трудовой артелью (элемент пришлый, главным образом каппелевцы) при погрузке и перевалке резины на пароход «Шинью». Это столкновение произошло не в результате работы политических агентов той или иной стороны, но разыгралось исключительно на почве получения заработка.

1 октября по Владивостоку распространилась весть о наступлении красных на Спасск. Она совпала с распоряжением правительства об эвакуации семейств военнослужащих из этого городка. Приблизительно в это же время красные партизаны утвердились в Полтавском районе. В.Г. Болдырев{28} в своих записках занес это под 4 октября. Время для белых надвигается тяжелое, и приезд в эти дни группы так называемых «врангелевцев», прибывших на пароходе «Франц-Фердинанд» из Месопотамии, не может скрасить положения. Красные агенты готовят переворот во Владивостоке. Об этом белая власть уже знает, но точная дата намеченного переворота пока остается еще неизвестной. Как контрмера против все усиливающейся деятельности красных,

10 октября генерал-лейтенант Вержбицкий назначается управляющим военно-морским ведомством Временного Приамурского правительства. Оппозиция семеновцев в это время была еще сильна, и приказ этот был встречен во многих частях с неудовольствием.

Не довольствуясь нажимом извне, красные принялись за внутреннюю работу. Во владивостокскую контрразведку белых стали поступать сведения, что во Владивостоке готовится выступление большевиков. Было известно, что в городе находится товарищ Цейтлин – один из виднейших коммунистов на Дальнем Востоке. Товарищ Цейтлин руководит всей работой, во Владивостоке уже восстановлены руководящие, центральные органы большевиков, из центра (Читы) получены деньги и инструкции, и уже формируются боевые дружины из грузчиков и рабочих. Однако белой контрразведке не удавалось напасть на следы главных руководителей готовящегося переворота. Настроение во Владивостоке стало тревожное, многие преувеличивали опасность, но то, что в 1919 году, благодаря сочувствию масс, выходило у большевиков в том же Владивостоке само собою, теперь они должны были создавать с большим трудом. Наконец, белые раскрыли организацию товарища Цейтлина, в ночь на 17 октября на Эгершельде в квартире старшего врача переселенческой больницы А.Б. Моисеева белая контрразведка накрывает главных конспираторов, и при попытке скрыться главный из них – товарищ Цейтлин платится жизнью. Красный переворот сорвался. Как оказалось, он был назначен на 18 ноября. После смерти товарища Цейтлина организация большевиков развалилась, ибо центральный руководящий орган был уничтожен, и надо было создавать все вновь, но на это нужны были деньги и время. Людей же, подобных товарищу Цейтлину, на месте не было, а в Чите не находилось больше желающих выехать из центра и отправиться на работу в самое гнездо белых для работы. Деньги Чита также отпускала осторожно, и давались они только тем, кому центр верил, владивостокские же красные организации после провала Цейтлина попали в немилость. Но своей работы ДВР во Владивостокском районе не прекращает, продолжая снабжать партизан деньгами, оружием и руководителями. По мере своих сил белые борются с этим. В двадцатых числах сентября белое правительство узнало о том, что из Шанхая готовятся выйти в Петропавловск-на-Камчатке, оставшийся в распоряжении ДВР, «Адмирал Завойко» и зафрахтованный правительством ДВР английский пароход «Ральф Моллер». Корабли, имея на борту уполномоченных ДВР, должны были доставить на Камчатку оружие, боевые припасы, обмундирование, продовольствие и другие грузы, предназначенные для местных красных отрядов. 26 сентября из Владивостока вышел белый корабль «Батарея». Командиру ее были даны инструкции держаться вблизи Сангарского пролива и постараться не дать этим судам пройти на Камчатку. Уже по выходе «Батареи» из Владивостока было получено сообщение, что из Шанхая вышел один «Ральф Моллер», о чем командиру «Батареи», капитану 1-го ранга Петровскому, было дано знать в Хакодате, куда он заходил за углем. 8 октября (число по бумагам капитана 1-го ранга Фомина, С.П. Руднев в своей книге дает 28 октября) «Батарея» заметила в море вблизи японского порта Муроран пароход, похожий по описанию на «Ральф Моллер», и начала преследовать его. «Ральф Моллер», видя близость границы территориальных вод, повернул к берегу и, пользуясь преимуществом своего хода, старался ускользнуть от преследования. Выстрелом под нос из 47-мм орудия с «Батареи» «Ральф Моллер» был остановлен, но, к сожалению, на самой границе территориальных вод. Командир его, учтя свое положение, отказался исполнить приказ командира «Батареи» следовать за ним, вновь повернул к берегу и встал на якорь около японского города Муроран. Опасаясь осложнений с японцами, командир «Батареи» больше не стрелял, но последовал за «Ральфом Моллером» и встал на якорь вплотную к нему. Прибыли японские местные власти и осведомились о причинах стрельбы. Вслед за тем пришли два японских миноносца. А через три дня чиновник английского токийского посольства, капитан 1-го ранга Петровский{29}, указывая на наличие на «Ральфе Моллере» оружия и военных грузов, требовал передачи их себе, а также выдачи большевистских комиссаров. В этом ему было отказано. Тогда капитан 1-го ранга Петровский объявил, что он будет следовать за «Ральфом Моллером», куда бы тот ни пошел. Иностранцам пришлось идти на уступки, и в результате было достигнуто соглашение, по которому большевикам разрешался отъезд в Шанхай, оружие и обмундирование были задержаны японцами, а остальной груз подлежал свозу на берег и продаже с аукциона. Командир «Батареи» принужден был согласиться на это, так как таким образом план красных был сорван. Не следует забывать, что особенно упрямиться ему не приходилось, так как за ним не стояло никакой силы, кроме собственной твердости и решимости и того уважения, которое он вызвал к себе со стороны иностранцев своими действиями. После этой операции Временное Приамурское правительство впервые почувствовало значение морской силы для себя. Об этом случае иностранная печать говорила больше, чем о самом перевороте во Владивостоке, и многие только тогда узнали о самом существовании белого центра в Приморье и о том, что в его распоряжении есть военные корабли, плавающие под Андреевским флагом.

По неизвестным причинам отправка делегата на Вашингтонскую конференцию отпала окончательно 26 октября. 30 октября радио из Петропавловска-на-Камчатке сообщило о занятии последнего отрядом есаула Бочкарева. 12 ноября во Владивосток пришло известие о выезде в Дайрен главкома ДВР – товарища Блюхера.

Войска Временного Приамурского правительства

Осколки различных частей белых армий Восточного фронта, счастливо избегнувшие пленения за время своего движения через Сибирь, проделавшие так называемый Сибирский Ледяной поход, в течение которого за ними установилось прозвание «каппелевцев», проскочив в Забайкалье, по соединении там с частями атамана Семенова, так называемыми «семеновцами», образовали Дальневосточную армию, которая по оставлении Забайкалья в ноябре 1920 года почти целиком прошла в Южное Приморье, где впоследствии ее части получили официальное наименование Войск Временного Приамурского правительства.

Общая численность Белой армии по прибытии ее в Южное Приморье доходила до тридцати тысяч человеческих ртов и нескольких тысяч лошадиных. Многие годы походов, для одних начавшиеся еще в Великую войну, а для других в Гражданскую, давно оторвали чинов армии от родного очага и мирной жизни. С домом у них фактически все было порвано, казалось бы, что из них мог бы выработаться тип кондотьеров, но этого не случилось, и своей массой они остались честными гражданами России и терпимо относились к населению, недоброжелательно и даже враждебно к ним относившемуся.

Огромное большинство чинов Белой армии были родом из Приуралья, с берегов Волги, Камы, отчасти из Западной Сибири и Забайкалья. Уроженцев Средней и Восточной Сибири было немного. Обитателей Амурской и Приморской областей – всего лишь горсть. Населению Приморской области, состоящему главным образом из украинцев, бойцы Белой армии были «чужими». Исключение составляли только казаки оренбургцы и забайкальцы, нашедшие здесь своих сородичей.

Случай, преданность Белому делу, пассивность и упорство привели чинов Белой армии из столь отдаленных краев в Приморье. Многие «практичные» люди, не видя впереди никакого просвета, бросали расстроенные ряды белых войск после Ледяного Сибирского похода или оставления Забайкалья. В рядах остался тот, кто жил борьбой с большевиками, кто продолжал твердо верить в скорое Воскресение России, а пока считал нужным продолжать службу в кадрах будущей Русской армии тот, кто не решался или не желал самостоятельно бороться с жизнью вне рядов войск. Много было и таких, кто, не задаваясь высокими целями, довольствовался настоящим и жил, пока его кормили. Наконец, попадались единичные хищники, кои были не прочь пожить вволюшку на остатки казенных средств, а при случае и «погреть свои руки». Должно отметить, что после майского переворота 1921 года, когда в Приморье образовался Белый Центр, некоторые из оставивших ряды войск вновь вернулись на службу в свои части.

Осколки молодой Русской армии, развернувшейся из добровольческих отрядов и частей народных армий 1918 года (Сибирской{30} и Народной{31}), до последних дней своих сохранили характерную особенность своей юности – крепчайшую духовную связь между начальником и подчиненным, происходившую от полной общности интересов, а нередко и близких отношений, предшествовавших службе под Белыми Знаменами. В тяжелой обстановке фронта и ближнего тыла трудами и энергией молодого русского офицерства были созданы белые части Восточного фронта. Волею судеб представители солидного русского генералитета в этой работе участия не приняли. Здесь уместно отметить то, что к этому времени офицерство состояло из бесчисленного ряда лиц различных классов, профессий, взглядов, убеждений и интересов. К тому же солдатами вначале были только добровольцы и самомобилизовавшиеся – учащаяся молодежь, казаки, крестьяне и рабочие. В результате взаимоотношения чинов оказались непринужденными, но вместе с тем, при отсутствии ряда формальностей, воинские чины были скованы на фронте строгой и даже суровой дисциплиной. Равномерного распределения офицерства по частям вначале не было. Не удалось его провести высшему белому командованию и в 1919 году, равно как и превратить добровольцев народных войск в солдат регулярной армии. После Красноярской катастрофы Белая армия по существу своему вновь стала чисто добровольческой, но подъема, как то было в 1918 году, уже не было в ее рядах. Части, пришедшие в Приморье, хотя и сохранили свой облик «добровольческих и народных» частей, тем не менее, под влиянием неудач и катастроф этот облик принял все же искаженные формы.

Нет и не может быть ничего удивительного в том, что при описании воинских частей Временного Приамурского правительства приходится наталкиваться на ряд явлений, чуждых понятиям старой Русской армии. Часть этих явлений, как указано выше, явилась как продукт новых взглядов на вещи и новых отношений, другая часть – болезненна по существу своему. Вместе с тем в частях Белой армии 1921 года сохранились также и многие положительные черты старой Русской армии.

Еще в Забайкалье количество бойцов в частях не соответствовало их «классу», если так можно выразиться. При проходе через полосу отчуждения КВЖД ряды полков еще более поредели. Раскол на две враждебные группировки вконец расстроил порядок, ибо многие боевые единицы распались совершенно или же раскололись на две части.

До отъезда атамана Семенова из пределов Приморья, последовавшего 13 сентября 1921 года, существовали два не зависящих друг от друга высших органа управления войсками: штаб главнокомандующего всеми вооруженными силами Российской Восточной окраины и штаб командующего Дальневосточной армией. Первый находился в Гродекове, второй – сначала в Никольск-Уссурийском, а позднее во Владивостоке.

К лету 1921 года в Приморье в подчинении главнокомандующего находилась только одна Гродековская группа войск, возглавляемая генерал-лейтенантом Савельевым{32}. В состав этой группы войск входили: все казачьи части и части 1-го корпуса{33}, пришедшие в Приморье (часть забайкальцев осела в районе Хайлара в полосе КВЖД), и две стрелковые бригады, выделившиеся из состава 2-го{34} и 3-го{35} стрелковых корпусов.

В подчинении командующего Дальневосточной армией (генерал-лейтенант Вержбицкий) находились 2-й Сибирский стрелковый (генерал Смолин) и 3-й стрелковый (генерал Молчанов) корпуса. В состав этих корпусов входили только стрелковые и кавалерийские части, не перешедшие весною в Гродековскую группу.

Организация подразумевала подразделение корпусов и Гродековской группы войск на бригады, полки, батальоны, роты и т. п. Так все это и было на бумаге. На деле же многие полки, состоя из двух-трех рот, в действительности представляли собою один батальон, причем роты нередко имели по 15–20 рядовых. В непосредственном подчинении штабов корпусов и Гродековской группы имелся ряд мелких единиц до отдельных рот, сотен и взводов включительно. Коротко: лето 1921 года – время мелких отдельных частей, делающих весь аппарат управления и снабжения громоздким, увеличивающих штабы и управления за счет людей в строю. Отдавая должное, следует отметить, что по приходе в Приморье генерал Смолин свел свой корпус в дивизию, сократив таким образом число штабов, но позднее дивизия вновь была превращена в корпус.

Только что описанная громоздкая и неправильная организация сохранялась по следующим мотивам:

1. Как указано выше, части 1921 года являлись осколками когда-то значительных частей. Каждый осколок старался сохранить себя отдельной единицей до того светлого времени, когда он сможет вновь развернуться.

2. Командиры и начальники, привыкнув командовать крупными частями, инстинктивно цеплялись за «класс» своей части, а потому понижение «класса», то есть сведение частей в менее крупные единицы, во многих случаях влекло за собою уход на покой или откомандирование в штаб ряда лиц, пребывание коих на несоответствующих их чину должностях противоречило психологии чинов армии.

3. Командиры частей определенно не желали терять свою хозяйственную автономию.

Сохранение старых территориальных наименований частей определенно выступало, и не только полки, но батальоны, роты и эскадроны сохраняли наименования тех полков, каковыми они были в 1918–1919 годах. Бригады же, образуемые от слияния сведенных в полки бригад, получали обобщающие наименования. Так появились: Поволжская{36}, Ижево-Воткинская{37} и Сибирская бригады{38}. Каппелевские части, переходя в состав Гродековской группы войск, сохраняли свои старые наименования (Егерский{39}, Уральский{40}, Добровольческий{41} полки, Красноуфимский{42}, Камский конные дивизионы).

О внешней подтянутости, выправке, однообразной форме одежды говорить не приходится. Хотя все белые бойцы ходили в погонах и в растерзанном виде солдаты сами не любили появляться, тем не менее особых требований в этом отношении не предъявлялось и предъявлять было нельзя, так как армия после своего прихода в Приморье обмундирования и жалованья не получала.

Если занятия с офицерами и солдатами в некоторых частях и производились, то в большинстве случаев к ним относились не серьезно. Осенью 1921 года во Владивостоке имел место следующий случай, ярко характеризующий психологию белых бойцов: когда одну из белых частей гарнизона вывели на занятия (рассыпной строй), то солдаты оказались премного обиженными: «Как? Всю Сибирь прошли, столько лет воюем? А тут опять учить, что мы и так хорошо знаем».

По уставу полагалось отдание чести всем генералам и офицерам без остановки во фронт, но на практике солдаты отдавали честь только офицерам своей части и тем из «чужих» офицеров, кои при больших чинах солидно выглядели. Недоразумений на этой почве не происходило, ибо офицеры считали вполне нормальным, что их приветствуют только свои солдаты.

Переходы из одной части в другую и выходы на сторону одно время происходили часто самовольно и проходили, за редким исключением, безнаказанно. Некоторые командиры и начальники сами переманивали к себе офицеров и солдат в целях пополнения или развертывания своих частей. Только в редких частях не принимали самовольно переходящих.

Ясное представление о численности и организации белых частей дает следующая сохранившаяся таблица:

ЧИСЛЕННЫЙ СОСТАВ ГАРНИЗОНА РАЗДОЛЬНОГО

6-го марта 1921 года

В вышеприведенной таблице в графе воткинцев показаны Воткинский стрелковый полк{43} и Воткинский конный дивизион{44}. Камский стрелковый полк{45} не показан совсем, надо полагать, что камцы включены в число уфимцев; во всяком случае, в это время камцев было очень немного – они представляли собою батальон под командой капитана Васильева.

Во главе Белой армии в Приморье стояли молодые генералы. Вышедшие на Великую войну в обер-офицерских чинах, они остались совершенно не известными широким массам в течение ее. В Гражданскую войну они выдвинулись, но и здесь ни один из них не занимал столь видного положения, чтобы стать авторитетом для всей Дальневосточной армии. Генералы Молчанов и Смолин командовали на Уральском фронте дивизиями, генерал Бородин был в то время командиром полка, а генералы Савельев и Глебов только в дни крушения Белой армии в Забайкалье (1920 г.) были произведены в генералы. Один генерал Вержбицкий имел за собою командование более крупными силами, именно во время весеннего наступления 1919 года он командовал Южной группой Сибирской армии, действуя в направлении Сарапуль – Казань.

Претендентами на высшие посты являлись – генералы Лебедев{46} (бывший при адмирале Колчаке наштаверхом до весенней катастрофы на фронте), Лохвицкий{47} (бывший командармом 1-й осенью 1919 года), Бангерский{48} (комкор 2-го Уфимского), но и они также не обладали достаточным весом и достаточной объективностью, дабы смирить враждующие группировки.

В прошлом Белой армии было слишком много вольных и невольных перемен в высшем командовании (Гришин-Алмазов{49}, Иванов-Ринов{50}, Болдырев, Лебедев, Гайда{51}, Дитерихс, Сахаров{52}, Каппель{53}, Войцеховский{54}, Лохвицкий, Вержбицкий), чтобы оно способствовало укреплению авторитета командующего просто даже как понятия. Все казалось и считалось легко сменимым и заменимым. В обстановке русской революции и гражданской войны создался тип «атаманов» – неограниченных и не ответственных ни перед кем маленьких владык. Болезнь эта к 1921 году окончательно поразила организм Дальневосточной Белой армии, и самые ярые противники «атаманов» превратились фактически в «атаманов». Соревнование начальников приняло в это время совершенно недопустимые формы и вело к постоянному несогласию. Особенно были черны дни Раздолинского сидения. Обливая грязью своих противников, самые старшие начальники упускали из виду то, что этим самым они сами погружались в грязь. В свои дрязги они стали втягивать офицеров и даже солдат.

Значительная ценность каждого бойца, как результат малочисленности частей, неудачи, частые перемены в командовании, отсутствие самого необходимого из пищи и одежды вырывали почву из-под ног начальника и заставляли его подчас смотреть на некоторые провинности подчиненного сквозь пальцы. Результат не заставил себя долго ждать – воинские чины стали распускаться.

Бессистемные производства и награждения орденами, наличие отдельных самозванцев как результат массовой затери послужных списков вели к тому, что каждого командира, офицера и солдата ценили его начальники, равные и подчиненные постольку, поскольку он был ценен сам по себе, а не по тому чину или званию, которое он носил.

Разделение на «каппелевцев» и «семеновцев», приведшее очень скоро к полному расколу, явилось скорее результатом соревнования начальников, чем антагонизма масс. Действительно, несмотря на ряд эксцессов, падающих на время наибольшего затемнения мозгов, отношение общей массы офицерства и солдат, как каппелевцев к семеновцам, так и семеновцев к каппелевцам, было вполне терпимо.

Все действия начальства, с легкой руки самих командиров, подвергались нещадной критике. Младший офицер в ответ на приказание мог получить молчок, в худшем случае – грубость. Положение обер-офицеров было неважно. Отчасти это объясняется тем, что многие офицеры, получив чины за боевые отличия, панибратствовали со своими друзьями-солдатами. Наличие офицерских рот почти в каждом полку способствовало подобному «равноправному» отношению. С другой стороны, видя, что офицер делает все то же, что и солдат, то же ест, так же спит, все это укрепляло доверие солдат к офицерству, не давало им повода видеть в нем барина, впрочем, многие офицеры барами никогда и не были. Вера друг в друга была полная. В своих солдатах все офицеры были твердо уверены. Боевые приказания исполнялись всегда быстро и беспрекословно. Браня подчас свое начальство, солдат все же верил ему и шел за ним.

При наличии не зависящих друг от друга двух командований вполне естественно существование двух главных интендантств в Белой армии. Одно из них находилось в Гродекове и снабжало части Гродековской группы войск, другое (армейское) после переворота обосновалось во Владивостоке и стало ведать снабжением правительственных войск (генерал-майор Бырдин{55}). Такое положение существовало до тех пор, пока у атамана Семенова имелись средства для прокормления своих частей. Позднее, вследствие острого недостатка продуктов питания, многие гродековские части, оставаясь в оперативном подчинении штаба главнокомандующего, устраивались на довольствие к Приамурскому правительству и получали продукты от каппелевского интендантства. Долго продолжаться такое положение, конечно, не могло, и к осени все гродековские части оказались не только на довольствии у правительства, но и на службе у него.

Питание частей, находившихся на довольствии у правительства, до Хабаровского похода было достаточным. Части получали 2¹/₂ фунта хлеба (половина белого, половина черного), в обед – суп, вечером – каша, но различная мелочь интендантством недодавалась, и средств на приобретение оной не отпускалось. Гродековские части, не перешедшие на довольствие к правительству, летом 1921 года голодали форменным образом, и местное население из сострадания прикармливало голодных солдат и офицеров. Из гродековского интендантства эти части получали только рис и отвратительной выпечки черный с отрубями хлеб. Конский состав гродековских частей довольствовался исключительно подножным кормом и к осени 1921 года пришел в полную негодность. Особенно ужасный вид имели кони Забайкальской казачьей дивизии.

Армия, потерявшая значительную часть своего имущества в эшелонах, брошенных при отходе к ст. Маньчжурия, распродала и размотала другую часть его по линии КВЖД. В Приморье в марте и апреле 1921 года гродековские части получили дрелевое, желтое обмундирование и сапоги. Ожидались шитье и выдача шинелей. Каппелевские части в это время ничего и ни от кого не получали. После майского переворота положение изменилось. В руках каппелевского интендантства оказались некоторые интендантские склады в городах Владивостоке и Никольске, бывшие доселе в распоряжении красных. Части, находившиеся в подчинении каппелевского командования, получили белье, тонкий зеленый шевиот и шинельное сукно. Частям, поступавшим на довольствие к правительству позднее, но не вошедшим в подчинение каппелевского командования, двери интендантских складов открывались не так уж широко. 1-я стрелковая бригада{56} и Оренбургская казачья бригада{57} получили синий демсин, а шевиот им выдан не был. Между прочим, 1-я стрелковая бригада шевиота не получила даже летом 1922 года, хотя на складах шевиот имелся. Наиболее обделенными оказались части Забайкальской казачьей дивизии{58} и «гродековцы» (позднее 3-я Пластунская бригада{59}). Эти части не получили ни шевиота, ни демсина под предлогом того, что весною им было выдано атаманом Семеновым дрелевое обмундирование. Шинельного сукна они не получили уже без всяких предлогов.

Жалованьем части Гродековской группы войск были удовлетворены по март или апрель 1921 года (установить точно не представляется возможным) золотом согласно ставок 1920 года. Оклады были мизерны, так, рядовой стрелок получал рублей 15, офицер-боец – 26 рублей, младший офицер – 28, командир отдельной части – около 40. Из-за отсутствия денежных сумм в дальнейшем части Гродековской группы войск жалованья больше не получали, каппелевские части по этой причине жалованья после отхода из Забайкалья совсем не получали. После переворота Временное Приамурское правительство утвердило оклады жалованья чинам войск (приблизительно такие же, как были в Забайкалье). После этого части стали заготовлять требовательные ведомости и посылать их во Владивосток, но так как наличность в казначействе была все время весьма малой, то ассигновки гасились мелкими частями, а посему и чины в частях получали жалованье по частям.

Мероприятия белых властей

С подчинением всех частей, входивших ранее в состав Дальневосточной армии, Временному Приамурскому правительству «армейский» вопрос еще не был разрешен: части подчинялись правительству, но не каппелевскому командованию. Забайкальская каз. дивизия, Гродековская группа войск (генерал-лейтенант Глебов), 1-я стрелковая бригада (подполковник Глудкин) еще не признали генерал-лейтенанта Вержбицкого своим начальником. Не вполне определенно было также отношение к штабу Дальневосточной армии и Оренбургской каз. бригады. Понятно, что вопрос полного и безоговорочного объединения всех частей под одним и тем же командованием был насущен. Им занимались и его обсуждали в правительстве, нарсобе, прессе и в воинских частях. К октябрю месяцу дело сводилось к тому, будут ли объединять армию каппелевские военачальники во главе с генерал-лейтенантом Вержбицким или же армию возглавит «Особое Военное Совещание», состоящее из представителей обеих группировок и гражданских лиц. Сторонниками последнего были «семеновцы». 10 октября вопрос был решен: приказом правительства командующий Дальневосточной (Белой) армией генерал-лейтенант Вержбицкий был назначен управляющим военно-морским ведомством и командующим войсками Временного Приамурского правительства. Итак, во главе армии стали «каппелевцы». Верхи «семеновцев» пытались было не признать данного приказа, но из этого ничего не вышло; «семеновские» массы к этому назначению генерал-лейтенанта Вержбицкого отнеслись довольно равнодушно и только по привычке к вечному порицанию действий верхов, недовольству и распущенности офицеры и солдаты некоторое время поносили правительство и командование.

Вновь назначенному командующему предстояло много поработать. В первую голову должно было покончить с самовольством. О самоуправстве говорить не приходится, ибо случаев его проявления чинами белых войск, несмотря на полную безнаказанность, почти что не было. Самовольство же, главным образом, проявлялось в самовольных отлучках для провоза контрабанды со ст. Пограничная, самовольных переходах из части в часть, оставлении совсем рядов войск.

Разъезды по железным дорогам были остановлены следующим образом: впредь действительными считались только литера, выдаваемые штабами корпусов за соответствующими печатями. Эти литера выдавались в части в весьма малом по числу листов и строго ограниченном количестве. Принятые до сих пор экстренные отзывы, выдаваемые каждой частью, были отменены, ибо весь порядок экстренных отзывов вел к массе злоупотреблений. Вот тому причины: частей было много, печати не соответствовали теперешнему наименованию частей, к тому же много печатей погибших и распавшихся частей было на руках у лиц, ставших «вольными», железнодорожное начальство разобраться во всем этом никак не могло при всем своем желании.

Выходы и переходы из частей были ликвидированы приказом командующего о предоставлении всем чинам права вырешить вопрос своего дальнейшего пребывания в рядах войск или выхода со службы до первого числа ближайшего месяца, то есть до 1 ноября. Чины, решившиеся остаться в рядах войск, после указанного числа прикреплялись к службе на шесть месяцев, то есть до 1 мая, когда им предоставлялась новая возможность выбора между службой и выходом на сторону. Таким образом, служба становилась «добровольческой» с шестимесячным контрактом. Лица, вновь поступающие на военную службу, принимались в любое время. Срок их шестимесячной службы считался со дня подписания контракта. Приказ этот был встречен в частях равнодушно, и число воспользовавшихся правом выхода до 1 ноября было совсем невелико – единицы. Новым приказом командующего от 11 ноября за № 47 дальнейшие увольнения из армии были воспрещены до 1 мая следующего 1922 года.

В целях упорядочения армейской организации было решено все воинские части свести в три корпуса. Как видно из вышеизложенного, 2-й и 3-й стрелковые корпуса существовали, 1-й же распался по оставлении белыми Забайкалья. Части этого корпуса, пройдя в Приморье, вошли в состав Гродековской группы. Сохранение последней не входило, конечно, в планы каппелевского командования, а потому, воссоздавая 1-й корпус, каппелевское командование не могло согласиться на то, чтобы комкором 1-го стал генерал-лейтенант Глебов. В состав 1-го корпуса должны были войти исключительно казачьи части, и сам корпус получил официальное наименование 1-го Сводно-Казачьего. На пост командира корпуса было два кандидата: генералы Сабеев{60} и Бородин. Первый из них – начальник Забайкальской казачьей дивизии, заслуженный офицер, чрезвычайно порядочный, серьезно относившийся к делу, строгий к самому себе, прослуживший в офицерских чинах около 30–35 лет. Второй – командир Оренбургской казачьей бригады, был значительно моложе первого, но так как его лояльность каппелевскому командованию казалась более верной и надежной, то генерал-майор Бородин и был назначен комкором 1-го Сводно-казачьего. На бумаге дело было сделано, но на деле оказалось, что в подчинении у нового комкора находятся его собственная бригада и два малочисленных полчка (сибирские казаки под командой генерал-майора Блохина{61} и енисейские – генерал-майора Потанина{62}). Главная масса, Забказдивизия, долгое время еще игнорировала командование Сводно-казачьего корпуса. В корпус не вошли енисейские и сибирские казаки семеновской ориентации. До поры до времени они остались в составе Гродековской группы войск (генерал-лейтенант Глебов).

2-й Сибирский стрелковый корпус, именовавшийся летом 1921 года дивизией, был теперь вновь переименован в корпус, но, ввиду незначительной численности чинов этого корпуса, части, доселе входившие в состав его, были сведены в бригаду, наименованную Сибирской и в дальнейшем получившую № 2. 1-й бригадой этого корпуса должна была сделаться 1-я отдельная стрелковая бригада, так называемая Глудкинская. Входить в состав 2-го корпуса бригада не желала. Арест командиров положения не изменил: бригада отказалась без них выступить на Яковлевку. В конце концов бригада была временно придана к 3-му стрелковому корпусу при движении его на север. Надо полагать, что включение остатков Гродековской группы в виде

3-й бригады в состав 2-го корпуса было задолго предрешено до того времени, когда оно осуществилось (в середине ноября 1921 года, после ареста генерал-лейтенанта Глебова).

Таким образом, к началу Хабаровского похода военные силы Временного Приамурского правительства были разделены на три корпуса, причем 1-й Сводно-казачий корпус состоял из одной дивизии, одной бригады и двух отдельных полков, 2-й Сибирский стрелковый корпус должен был состоять из трех бригад, одного кавалерийского полка и одного артиллерийского дивизиона, 3-й стрелковый корпус состоял из трех бригад и одного артиллерийского дивизиона. Из вспомогательных войск следует отметить Отдельную Железнодорожную бригаду{63} (полковник Ростовцев). Не должно забывать, что по числу не только бойцов, но и даже чинов все вышеперечисленные части не соответствовали понятиям о силе частей в старой Русской армии.

Яркую картину положения вещей рисует нижеследующий приказ: «Приказ по военно-морскому ведомству № 41/а 6-го ноября 1921 года.

Кр. Владивосток. Из ведомости о числе довольствующихся в Войсках Приамурского Правительства видно, что это число к 15-му октября с. г. выражается в сумме: офицеров и солдат 20 001, вольнонаемных служащих 1057, семейных пайков 5742, итого на довольствии 26 800 чел.

Достаточно всмотреться в эти цифры, чтобы резко бросилось в глаза неимоверное количество вольнонаемных служащих, причем из рассмотрения ведомостей видно, что этим контингентом щеголяют не только центральные учреждения, но и строевые части до полков включительно. Положение недопустимое. Такой подавляющий процент вольнонаемных исключает всякую гарантию сохранения военной и служебной тайны, разжижает воинскую массу и, наконец, не будучи морально связанным с армией, во всякое время оставит ее не только при боевых обстоятельствах, но и при территориальном перемещении воинских частей, а части и учреждения, привыкнув работать при наличии труда вольнонаемных, будут поставлены в критическое положение. Не менее поражает и количество в 5742 семейных пайков, это приблизительно до 7000 ртов, т. е. до полутора Корпуса настоящего времени. Не подлежит сомнению, что действительные семьи военнослужащих должны быть обеспечены, что призрение семей, потерявших своих глав в борьбе с большевиками, является нашей священной обязанностью; лица же, не вошедшие в эту категорию, должны быть исключены с довольствия при войсках и переданы в отдел призрения при Министерстве Внутренних Дел.

Независимо от указанной меры необходимо пересмотреть и самый состав семейств, состоящих на довольствии при армии. Юноши 16–17 лет могут уже служить в Войсках в нестроевых частях, освободив тем самым часть солдат для строя и уменьшив количество нахлебников. На этот предмет необходимо обратить сугубое внимание, имея в виду крайнюю скудность продовольствия в армии с одной стороны и законные протесты Государственного Контроля с другой; самое же главное заключается в том, что неразумная расточительность может поставить армию в продовольственном отношении в тяжелое положение. Но указанное выше меркнет по сравнению с тем, что из 27 000 едоков Армия может фактически выдвинуть на фронт не более 6000 бойцов.

Тяжелые события, время и обстоятельства ничему не научили. В штабах, учреждениях и заведениях добрых две трети личного состава Армии. Это какая-то хроническая злокачественная болезнь, и я должен констатировать, что высший Командный состав не только не борется с этой эпидемией, но и поощряет ее. Объявлены штаты как для штабов, так и строевых частей. Немедленно поторопились не только заполнить штаты, штабов, конечно, но и переполнить их, так, например: одна из бригад в составе всего 396 человек имеет, конечно, Штаб бригады в 76 человек. Состоит бригада из 3-х отдельных частей, из коих каждая имеет свой штаб, нестроевые и строевые части… Спрашивается, сколько выведет в поле такая бригада? Штабы корпусов со своими Интендантами представляют внушительные сотни людей. При наличии строевых частей в гарнизонах Коменданты развели у себя целые отдельные Комендантские части. Попадаются и такие перлы, как особые части, вроде Общества Взаимопомощи чинов Д/В Армии и т. д. и т. д.

Настойчиво рекомендую Командному составу вникнуть и проникнуться. Приказываю немедленно принять меры к приведению своих частей в достодолжный организационный порядок. Штабы должны удовлетворять столь же возможности продуктивно работать, сколько и численному составу подведомственных войск. Время дорого. За завтрашний день отвечать нельзя. Воспользоваться мирным положением для коренного пересмотра и реконструкции частей с целью выжать возможно большее количество бойцов.

Предваряю, что с 15-го ноября я прекращаю довольствие всех частей, штабов учреждений и заведений, не вошедших в перечень Штатных войсковых соединений, а равно и всех сверхштатных чинов, хотя бы они и состояли в штабах, учреждениях и заведениях, объявленных в указанном перечне. Сверхштатных чинов штабов и учреждений бригад, дивизий и корпусов отчислить на укомплектование строевых частей по принадлежности, а из управлений Комендантов, Воинских Начальников, учреждений и заведений при Штабе Войск, распоряжением Дежурного генерала распределить по Корпусам в зависимости от их наличного состава для Управления.

Подлинный подписал Управляющий Ведомством генерал-лейтенант Вержбицкий».

По получении этого приказа в частях были произведены «чистки». Так, во 2-м стрелковом корпусе комкор наложил следующую резолюцию: «11/XI 1921-го года. Назначаю комиссию под моим личным председательством и членов Командиров всех частей, штабов, учреждений и заведений гарнизона. Комиссия приступит к своей деятельности по учету людей и по выполнению этого приказа 11 ноября. Всем Начальникам иметь именные списки лиц, состоящих на довольствии, с указанием должностей, возраста и семейного положения (возраст членов семьи). Подписал генерал-майор Смолин».

Но по существу положения вещей он не изменил, так, например, три молодых штаб-офицера из штаба 1-й стрелковой бригады были переведены в 1-й стрелковый артиллерийский дивизион на должность младших офицеров. Офицеры эти были пехотные и к артиллерии никогда никакого отношения не имели, в дивизионе они не были нужны, так как было слишком много офицеров и без того, но не посылать же их рядовыми бойцами в пехотные полки? Форма была соблюдена, и так делалось почти что везде. Я. Покус в своей книге указывает, что численный состав белых разведывательное управление Народно-Революционной армии определяло в 6500 штыков и 3500 сабель, то есть всего в 10 000 бойцов, что дает 44 % превышения против действительного количества бойцов в Белой армии.

В военном отношении территория Приамурского государственного образования была разделена по параллели, проходящей через разъезд 89-й версты (к югу от города Никольск-Уссурийского), на два района. Начальником южного района считался комкор 3-го – генерал-майор Молчанов, северного – комкор 2-го – генерал-майор Смолин. Сводно-казачий корпус своего района не имел, его части были расквартированы в обоих районах.

В октябре месяце расположение частей войск Временного Приамурского правительства было приблизительно следующее.

Город Владивосток – штаб командующего войсками, штаб 3-го стрелкового корпуса, Поволжской стрелковой бригады полки: Волжский стр.{64} и Уфимский стр.{65}; Ижево-Воткинский стр. бригады: Ижевский стр. полк{66}, Отдельный Артиллерийский дивизион полностью (три батареи), Батальон Морских стрелков, 1-й Сибирский стрелковый полк (пепеляевцы), Амурский стрелковый отряд.

Ст. Океанская – Поволжской стрелковой бригады: 1-й кавалерийский полк.

Бухта Горностай – 2-я стрелковая бригада{67} (генерал-майор Осипов{68}).

Бухта Улисс – Енисейский каз. полк (генерал-майор Потанин).

Русский остров – Сибирский каз. полк (генерал-майор Блохин), Корниловское военное училище{69}, Омский кадетский корпус{70}, Хабаровский кадетский корпус{71}.

Пост Посьет – Поволжской стрелковой бригады: Камский стрелковый полк. Пос. Ново-Киевск – то же.

Владимиро-Александровское – Ижево-Воткинской стрелковой бригады: Воткинский стрелковый полк.

Сучанские рудники – Ижево-Воткинской стрелковой бригады: Воткинский конный дивизион.

Раздольное – штаб 1-го Сводно-казачьего корпуса, Оренбургская казачья бригада, Ижево-Воткинская стрелковая бригада: базы частей.

Никольск-Уссурийский – Штаб 2-го Сибирского стрелкового корпуса, Сибирская стрелковая бригада (почти полностью), Сводно-Сибирский кавалерийский полк{72}, 2-й Сибирский артиллерийский дивизион{73}, Забайкальская казачья дивизия.

Кремово – маленькие отряды от частей Сибирской стрелковой бригады, 2-го Сибирского арт. дивизиона и Сводно-Сибирского кав. полка. Монастырище – то же. Разъезд Маизовка – то же. Ивановка – то же.

Спасск – 1-я стрелковая бригада (подполковник Глудкин), Авиашкола (бывшая Гатчинская), две роты Омского стрелкового полка{74}.

Галенки – отряд от частей Забайкальской казачьей дивизии.

Сергиевка – Гродековская группа войск (части Стрелковой и Сводно-Кавалерийской бригад), штаб группы в поселке Гродеково. Бараново-Оренбургский – то же.

Андреевка – то же. Гродеково – то же. Софье-Алексеевский – то же. Богу славка – то же.

В перечне не указано расположение частей Железнодорожной бригады. Штаб ее помещался во Владивостоке. Возможно, что некоторые незначительные части опущены в перечне.

Во второй половине октября нападения партизан на Анучинский район стали настолько часты, что Временное Приамурское правительство постановило ликвидировать Анучинскую организацию. Меркулов обратился с просьбой к японскому командованию о выдаче оружия белым. В своем обращении он говорил, что «ни Правительство, ни национальные войска не помирятся с войсками Дальне-Восточной Республики во главе с чуждой русскому народу еврейской властью». Следует признать, что к этому времени, хотя командование и оказалось в руках представителей одной из враждовавших группировок, порядок в Белой армии стал постепенно налаживаться. Японское командование, частью искренне желавшее успеха белым, было, во всяком случае, не против перехода белых к активным действиям. Японским же группам, желавшим продолжать интервенцию, волнения и беспорядки в Приморье были нужны, но, в силу общего политического положения, японское командование во Владивостоке не могло открыто поддерживать, содействовать или покровительствовать белым. Более чем сочувственно относившиеся к походу белых, японцы хранили полное молчание, выдавая тайком белым оружие и огнеприпасы. Во всяком случае, ни белое правительство, ни белое командование без согласия японцев двинуть в поход белые части не могли бы. Ярким примером может служить вывод 1-й стрелковой бригады из Спасска 8 ноября без разрешения японского командования: белые части были возвращены назад. Своим бытием поход белых доказывает наличие первоначального совпадения заданий, поставленных японцами и белыми.

Подготовляясь к походу, белые власти наметили: 1) уничтожение партизан в Анучинском районе и 2) ударом на север предполагалось получить от красных материальную часть. Иман включался в район, назначенный для операции, но определенных границ на севере не ставилось (показания генерал-майора Молчанова).

Переходя к активным действиям, Временное Приамурское правительство каких-либо особых воззваний, обращений, прокламаций к населению и армии не выпустило. Почему? Увидим ниже. Первое воззвание, «борьба с сатанизмом», Меркулов подписал только 9 декабря, то есть через месяц после начала активных действий.

Незадолго до выступления в поход белых частей во Владивостоке состоялось совещание членов правительства и высших чинов армии. На этом совещании генерал Шильников докладывал о положении в Забайкалье. Картина рисовалась так, что население, ненавидя красную власть, готово восстать в любое время, остановка за одним – оружием (показания генерала Смолина). Надо полагать, что белые власти, основываясь на подобных сведениях, если, быть может, и не особенно надеялись на восстания в тылу красных, то, во всяком случае, рассчитывали на активную поддержку населения освобожденных округов.

Успехом наступления белые верхи, видимо, также надеялись привлечь в ряды войск массу бывших чинов армий адмирала Колчака, осевших после Сибирского похода и оставления Забайкалья в полосе отчуждения Кит. Вост. жел. дороги. Выкидываясь вперед, белые вместе с тем освобождались от тяжелой опеки японского штаба. Из того, что карты частям были выданы до Благовещенска, можно заключить, что вскоре после начала военных действий белое командование было склонно считать появление белых частей в этом районе возможным, иначе ведь и карт не должно было выдавать.

Белые власти решили все дело осветить так: приморское сельское население, недовольное режимом ДВР, стихийно поднимается против коммунистов. Появляются отряды «белоповстанцев», состоящие из местных крестьян. Движение разрастается. Белоповстанческие отряды через своих посланцев обращаются к белому Владивостокскому правительству с просьбой о поддержке. Части Приамурского правительства рвутся в бой с красными. Белое правительство посылает на помощь белоповстанцам свои части, начальники которых принимают на себя руководящую роль.

На самом деле белоповстанцев в таком смысле, конечно, не существовало, но в Приморье также не было и Белой армии в настоящем виде – были обезоруженные остатки прежней Белой армии, сохранившие военную организацию. Эти остатки, сами по себе, могли бы быть названы «белоповстанцами», когда они вновь взялись за оружие. Правда, вначале они так себя не называли. Новое наименование вполне утвердилось лишь к моменту решительных действий. В принятии этого нового наименования можно и должно видеть, помимо желания белых властей произвести впечатление за границей (в частности, имелась в виду Вашингтонская конференция), в полосе отчуждения КВЖД (на бывших военных) и в красном стане (Красная армия и население), также желание белых руководителей изменить способ действий, отмежеваться от прошлого. Приходилось изменять или, точнее, подновлять знамя Белой борьбы, которое после Калмыкова и умелой агитации красных в глазах населения стало из белого почти черным.

Таким образом, в походе от начала до конца с белой стороны участвовали только части Временного Приамурского правительства. Активной поддержки со стороны местного населения Белая армия не получила. Белые части не бесчинствовали, с их приходом «новшества» (налоги), вводимые правительством ДВР, отпадали, белые воинские части за все забираемое хорошо платили (иенами) – все это располагало крестьян к белым. И все же при движении белых на Хабаровск и после его занятия случаи вступления в ряды Белой армии местных жителей исчисляются только в лучшем случае десятками, падающими почти исключительно на казачье население. Это же казачье население организовало охранные дружины, несшие охрану мостов и линии железной дороги. Отсутствие добровольцев, кроме общей пассивности русского населения, которое может быть формулировано так: «мобилизуют – пойду, зовут – подожду», объясняется еще тем, что население не было уверено в окончательном успехе белых; больше того, оно сомневалось в силе белых. На предложения поступать в войска для борьбы с чуждой красной властью местные жители отвечали: «Вы люди пришлые, будет неудача – вы уйдете, а что будет тогда с нами и нашими семьями?»

Поход вышел из предназначавшихся ему рамок. О причинах сего будет сказано ниже, теперь же следует указать, что когда Белая армия приступила к решению непосильных ей задач и белые власти стали интересоваться притоком людей из полосы отчуждения, то и здесь надеждам их не суждено было осуществиться. Харбин в это время кипел жизнью, деньги у большинства бывших военных еще окончательно не вышли, работа находилась, желание побороться с жизнью не угасло, а воспоминания о недостатках руководства и организации белых армий были еще слишком свежи. Отступление уже началось, когда первые партии харбинцев прибыли на фронт. Таким образом, удар по ДВР наносился исключительно остатками каппеле-семеновских войск.

К начавшемуся походу в массах Белой армии относились различно: одни говорили о движении только до Имана, другие о выходе на линию реки Бикин, некоторые же видели Белую армию уже за Байкалом. Следует указать, что усталость и безразличие охватывали малочисленных бойцов Белой армии и многие офицеры без веры в успех и даже целесообразность этого движения шли в поход. У многих вопрос сводился только к тому, «где понужнут?» – под Иманом ли? Бикином? Хабаровском? или Благовещенском? Вывеска «белоповстанчества» вызывала полунасмешку:

Где Вы теперь?Какой новый правительВас соберет под знамена своиИ снова на битву,В родную обитель,Он поведет Вас купаться в крови…

Так подпевали в рядах выступавших в поход частей песню, сложенную после оставления Забайкалья на мотив «Пара гнедых». Сквернейшее материальное положение не могло содействовать поднятию духа. Все же с первыми успехами дух бойцов окреп, желание дать встряску врагу заговорило у офицеров и солдат Белой армии. Лавина поползла, все ускоряя и ускоряя свое движение, совсем не думая о том, «для чего и к чему все это»… Следует подчеркнуть также, что офицерская и солдатская масса белых войск к этому времени никому уже не верила, ничьим словам, обещаниям и заманиваниям и все держались лишь крепко за своих начальников, слову которых, подкрепленному тяжелым путем совместных испытаний, единственно только давали веру.

Сообщения о ходе военных действий, помещаемые во владивостокских газетах, забегали далеко вперед. Так, когда передовые белые части заняли поселок Забайкальский, а конный отряд генерала Сахарова находился на пути из Кукелева в Невельской, то белые бойцы в поселке Забайкальском прочли во владивостокской газете, случайно попавшей к ним в руки, сообщение о том, что передовые части «белоповстанцев» с боем заняли Казакевичи. Злополучная ст. Ин, по газетным сведениям, бралась три раза. Так оповещалось население.

Хотя дать точные и подробные сведения о запасах обмундирования, снаряжения, оружия и огнеприпасов, находившихся и поступавших в распоряжение белых властей, не представляется возможным, все же можно сказать, что воинские части были двинуты на фронт необутыми и неодетыми. Части вышли кто в чем был. Позднее необходимое теплое обмундирование и обувь были получены на фронте, но к этому времени значительная часть людей успела уже поморозиться. Ниже в общих чертах рисуется состояние обмундирования частей по бригадам.

Обмундирование Ижево-Воткинской и Поволжской стрелковых бригад было недостаточным. Части выступили в шинелях старого русского образца, в сапогах или ботинках. Головные уборы – у кого были папахи, но у подавляющего большинства – суконные шапки с ушами, принятые в Сибирской армии при адмирале Колчаке. На часть состава были выданы теплые вязаные рубашки. Для рук – стрелковые рукавицы на козьем меху.

Обмундирование 1-й стрелковой бригады можно назвать скверным. Перед походом на часть состава были выданы полусгнившие полушубки, часть людей вышла в старых рваных шинелях (полученных в Забайкалье в 1920 году), часть же даже в плащах (красно-бурого цвета, имелись в армии адмирала Колчака, в них же ходила и 5-я польская дивизия). Головные уборы такие же, как в Иж. – Вотк. и Поволжской бригадах, но известный процент был в фуражках. Вязаных рубах выдано совсем не было. Гимнастерки и брюки – демсин. На ногах – ботинки. На руки выданы рукавицы такие же, как в Иж. – Вотк. бригаде.

Обмундирование 2-й стрелковой бригады (генерал-майор Осипов) – недостаточное. Чины одеты в общем лучше 1-й бригады, но хуже Иж. – Вотк. и Поволжской бригад. Именно: люди, не имевшие полушубков, все имели вязаные рубахи.

Обмундирование Сибирской бригады (Приморский отряд полковника Аргунова{75}) может быть признанным достаточным и приличным. Эта бригада был одета лучше всех остальных, чему бойцы ее должны быть обязаны заботам генерал-майора Смолина и полковника Аргунова. Люди этой бригады были в полушубках, кроме того, имели вязаные рубахи. Головной убор – папахи или теплые шапки.

Выведенная позднее других, 3-я Пластунская бригада имела отвратительное обмундирование. Приличных шинелей и полушубков в бригаде не было. Люди вышли – кто в старом рванье, оставшемся со времен Забайкалья, большинство же в красно-бурых плащах, выданных Гродековским частям еще атаманом. Вязаные рубашки выданы не были, у очень многих плащи были надеты поверх дрелевого обмундирования. На ногах старые сапоги, у многих чинов перешитые – узкие, так что надеть можно было только одну тонкую летнюю портянку. Рукавиц и головных уборов выдано не было. В результате люди обвязались различным тряпьем и стоять на морозе без движения не могли. Вывод бригады на фронт в подобном виде не оправдан ничем, ибо он дал не столько бойцов на фронт, сколько обмороженных в госпитали. В Белой армии считали, что эта бригада была выведена на фронт в подобном виде за то, что она являлась опорой атамана Семенова в свое время.

Части Забайкальской каз. дивизии были одеты очень неважно. Конский состав же ее был совершенно изможден, изнурен и в довершение к этому болен. Недача фуража дивизии летом 1921 года производилась по политическим мотивам – для большего смирения недостаточно лояльной дивизии. Оренбургская казачья бригада была обмундирована прилично: люди одеты в шинели, вязаные рубахи и демсин.

В таком виде части вышли на фронт. Уже там для частей первой линии (Ижево-Воткинская, Поволжская, 1-я стрелковая и 2-я стрелковая бригады) было выдано в Имане значительное количество американских резиновых высоких галош. Подобная обувь для похода была непригодна: одетая на сапоги, она становилась лишней тяжестью. Без сапог же в условиях русских сибирских походов она была неприменима, потому что 1) в теплом помещении резина дает влагу, портянки промокают, по выходе на стужу быстро промерзают, и обмораживание становится более возможным, 2) у пехоты, бродящей по кустам, кочкам и камням, резина очень быстро рвется. Легкие и удобные в мирной обстановке, в походе галоши были абсолютно непригодны. Слухи говорили, что галоши были поставлены самими братьями Меркуловыми.

Снаряжение бойцов состояло из кожаных артиллерийских ранцев или разнообразного вида вещевых мешков до английских сухарных сумочек включительно. Патроны помещались в подсумках (старого российского образца), по паре на бойца, и патронташах, сшитых из дрели. Эти патронташи никуда не годились, так как обоймы легко выпадали.

Перед походом белые части были перевооружены новыми винтовками «Ремингтон» (американского производства), полученными нелегально от японцев. Пулеметов было очень немного. Орудий не имелось вовсе, и 1-й стрелковый арт. дивизион и Добровольческая батарея выступили как пехота. Конных было мало: 1-й Конно-Егерский и Сводно-Сибирский кав. полки, а также Красноуфимский конный дивизион выступили как пехота. Шашки даже у конных были не у всех. Пик не имелось совсем. Вооружения определенного разряда лиц револьверами не было, таковые находились у отдельных лиц – собственников. Следует указать, что пехотные полки 1-й стрелковой бригады по отправке их на фронт имели винтовки на далеко не полный свой состав. Случай в Тихменеве дал возможность этим полкам получить оружие почти на всех бойцов. 3-я Пластунская бригада, отправленная на фронт по железной дороге, по прибытии в Хабаровск, к немалому изумлению штаба 3-го корпуса, винтовок почти совсем не имела.

Некоторое представление о поступлении винтовок в распоряжение белых властей дает следующий документ: «Сведения о количестве винтовок, полученных 2-м корпусом по состоянию к 5/XII.21. 21–25 VII – 300, 8 – 13 VIII – 350, 7 XI – 428, 15 XI – 1000 (*), 23–24 XI – 560, всего – 2638. Выдано: Забайкальцам – 520, Оренбуржцам – 300, всего 820. На 5 декабря во 2-м корпусе налицо 1818 винтовок, из них неисправных (не указано). (*) Через 3-й корпус получены. Без значка – от японокомандования».

Картами части были снабжены в достаточном количестве. Именно: по три экземпляра на каждую отдельную часть. Карты отпечатаны в литографии 3-го стрелкового корпуса, исполнены в красках. Ошибок почти нет. Масштаб: частей Приморской области – десятиверстка (10 верст в дюйме), восточной части Амурской области – двадцативерстка. Кроме того, было выдано в части некоторое количество схем, исполненных одним цветом.

Огнеприпасов в распоряжении белого правительства не было. Таковые либо получались от японцев по мере надобности, либо захватывались у красных.

На свое довольствие части получали денежные суммы в японской валюте из полевого казначейства, отдавая отчеты подачей счетов и расписок. Продукты закупались главным образом у местного населения. При наступлении на Хабаровск продуктами питания служили: черный ржаной хлеб, картофель, кета (рыба, водящаяся в реках Дальнего Востока). Суп варился всегда мясной. Недостаток правильности питания многих частей заключался в отсутствии во многих частях походных кухонь. Приходилось приступать к приготовлению пищи только по приходе частей на привал. Довольствие коней было поставлено так же хорошо, как и людей. На иены крестьяне с большим удовольствием продавали овес, сено. Деньги отпускались по требованию без задержек, и в этом отношении белые части никакой нужды не терпели. Ввиду недостатка конского состава в частях для перевозов продуктов питания, огнеприпасов и кое-какого скарба, а также для подвозки людей в исключительных случаях части брали подводы у населения. За подводы платились хорошие деньги, но, конечно, были и исключения: некоторые командиры частей или начхозы обсчитывали подводчиков. Справедливость требует отметить, что подобные случаи были редки.

Итак, при выступлении белых частей в поход страдало обмундирование некоторых частей, все остальное было вполне прилично и жалоб или нареканий не должно было вызывать. Чтобы быть беспристрастным до конца в деле обмундирования белых частей, следует указать, что ввиду полного отсутствия денег некоторые воинские чины для удовлетворения ряда мелких потребностей как уважительного, так и неуважительного свойства уже в течение известного времени занимались продажей ненужных, по их мнению, вещей, которые в походе было невозможно таскать с собою и потерять которые было очень много шансов. Но с течением времени «загон» вещей стал усиливаться и, наконец, принял безобразный характер. Начальствующие лица боролись с этим, но в общем неуспешно. Нижеприводимая выписка из приказа по 1-й стрелковой бригаде от 2 ноября 1921 года за № 117 не требует пояснений.

«6. Мною замечено, что чины бригады позволяют себе продавать предметы обмундирования и даже теплого, только что полученного, далеко не на всех: папахи, полушубки, рукавицы и теплое белье.

Всем известно, с каким трудом добывается теплое обмундирование, и никаких надежд на бесконечное его пополнение нет. Всякий чин нашей армии, испытавший все невзгоды, должен помнить, что морозы и снег нас всегда заставали в летнем обмундировании. Теперь принимают меры, чтобы этого не было, и находятся настолько несознательные чины, что раздеваются сами. Интересно на что они рассчитывают? Безденежье не может быть оправданием. В настоящее время деньги нужны, прежде всего, чтобы одеться тепло. Вам дают одеться. Продавать могут только потерявшие рассудок, то есть превратившиеся в животных, с такими мною будет поступлено именно как с животными, самым бесчеловечным образом.

7. Результат ли продажи вещей или получка скудных грошей, но последнее время завалили меня протоколами милиции о дебошах в пьяном виде чинов бригады, чего раньше не было. По-видимому, в частях против этого не борются. Комендант бригады шт. – капитан Гебель тоже, по-видимому, почил от дел и не патрулирует по поселку для задержания торгующих и пьяных. Во всех увеселительных местах всегда появляются не только не трезвые, но даже пьяные г.г. офицеры и буйствуют. Есть на этом поприще завсегдатаи, об укрощении которых меня просят даже сами г.г. офицеры.

Приказываю: командирам частей принять самые решительные меры к прекращению подобных недопустимых явлений. Известных своей необузданностью натуры господ, в дни, когда есть какие-либо увеселения, не увольнять из дому. Все бесчинства и буйства чинов бригады валятся на меня вроде заявлений, донесений, жалоб, протоколов, дознаний, указаний и напоминаний. Прошу командиров частей понять, что это мне не безразлично и я не могу закрывать на это глаза, а посему предлагаю командирам частей, отнюдь не вдаваясь в философию по этому вопросу, всеми имеющимися у них средствами избавить меня от этой незаслуженной роли обвиняемого.

Подлинный подписал Командир 1-й стр. бригады подполковник Тлудкин. И.д. Начальник Штаба полковник Доможиров».

Что добавить к данному приказу? Разве только то, что подобное творилось не в одной только 1-й стрелковой бригаде, но и во всех остальных частях войск Временного Приамурского правительства.

Первые операции белых

В конце октября или начале ноября из Никольск-Уссурийского был двинут в Приханкайский край сводный пеший отряд полковника Шестоперова общей численностью от 200 до 300 бойцов. Полковник Шестоперов – артиллерист, офицер мирного времени. Начальником штаба отряда был назначен один из офицеров штаба 2-го корпуса, Генерального штаба полковник Новиков. Отряд состоял из чинов Добровольческой батареи 2-го Сибирского стрелкового арт. дивизиона (полковник Шестоперов был командиром этой батареи) и чинов Сводно-Сибирского кав. полка (3-й и 4-й эскадроны под общей командой полковника Минюхина). Как указано выше, отряд был пешим, конных было не более 30.

Силы красных в Приханкайле в это время были не так уже велики, видимо, они исчислялись одной-другой сотней бойцов. Во главе отрядов Приханкайля стоял товарищ Лебедев – бывший при правительстве Антонова начальником Никольск-Уссурийской уездной милиции. Он обосновался в Камень-Рыболове и вел работу по усилению партизанского движения в крае. В это время приханкайские крестьяне, не видя особой необходимости идти против белых, стали уклоняться от активной поддержки партотрядов. Временное Приамурское правительство пользовалось каждым случаем, дабы уверить крестьян в том, что интересы населения для Белой армии дороже всего. Товарищ Я. Покус на стр. 14 и 15 своей книги говорит: «Было заметно, что многие из крестьян, пополнявшие собою красные партизанские отряды, потеряли свой энтузиазм. В результате получилось то, что крестьяне, особенно из числа тех, кои выступили первоначально для защиты своего домашнего очага от произвола белогвардейцев, теперь потянулись домой. Широко развивавшееся красное партизанское движение, преследовавшее цель борьбы с интервентами и белогвардейцами во имя спасения своей семьи, имущества и личной неприкосновенности, стало ослабевать. Упорно проводимая белогвардейцами агитация против красных партизан смутила на время умы крестьян, – они стали инертны к борьбе, а в силу этого партизанщина в Приморье стала заметно выдыхаться». Тем не менее красные партизаны, имея прекрасный конский состав, захваченный ими в войсковом Уссурийском казачьем конском заводе, находящемся близ ст. Галенок, имея всюду своих людей и зная край, свободно разгуливали по Приханкайлю, производили налеты на линию железной дороги и подрывали начинающее складываться доверие населения к белым властям.

Полковнику Шестоперову была поставлена задача выловить Лебедева и партизан. Из Никольска на Камень-Рыболов отряд двинулся по тракту, связывающему два этих пункта. Продвижению белых партизаны и население препятствий не чинили. Через Воздвиженку, Михайловское, Абрамовку, Григорьевку отряд, не разбиваясь на части, целиком шел по тракту. В стороны от него, в близлежащие селения, по проселкам, высылались разъезды, иногда конные, а чаще, ввиду недостатка конных, на подводах. Так белый отряд добрался до села Хорольского, или Хороль, расположенного в самом центре Приханкайского края. Это большое село с севера на юг протянулось почти на четыре версты, с запада же на восток – на четыре с лишним. Небольшой белый отряд, конечно, не мог занять всего села и с успехом прикрывать все подступы к нему. Приходилось либо, заняв одну из частей села, отказаться от контроля над другими частями его, либо, создавая видимость занятия всего села, распылить отряд по всему селу. В первом случае красные могли спокойно занимать свободную от белых часть села, сосредоточиться и в подходящий момент обрушиться на белых. Во втором, в случае нападения партизан ночью, распыленным частям белых было бы так же не сладко. Показания жителей говорили о том, что конный отряд товарища Решетникова находится где-то поблизости. Прошло немного времени, как отряд занял Хороль. Сумерки еще не успели сгуститься, как на западной окраине села затрещали винтовки. Красные партизаны в числе 50 всадников на рысях шли к Хорольскому со стороны деревни Поповки. Они шли по целине, направляясь к высоте 91,6, что юго-западнее села. Занятие красными этой господствующей над селом, покрытой кустарником высоты причинило бы много хлопот белым, ибо выбить оттуда красных было бы делом не легким. Учитывая это, конные белые устремились также к высоте, стараясь опередить партизан в занятии ее. Это белым удалось. Красные были встречены сильным огнем. Бросив пять убитых и раненых коней, партизаны повернули и постарались скрыться, уйдя в сторону деревни Поповки, находящейся в 3 верстах от Хороля. Белые красных не преследовали, но на следующую ночь белый отряд прошел к Поповке. Главные силы белых, собравшись в кулак, остановились на восточной околице деревни. С наступлением рассвета в деревню вступил взвод конных и небольшая часть пеших. Нужно заметить, что Поповка лежит в котловине и сопки охватывают ее со всех сторон. Осматривая один двор за другим, белые прошли через всю деревню. Партизан белые не встретили. Обыск подходил уже к концу. Белые приближались к юго-западной окраине деревни. В это время по белым, производящим обыск, был открыт огонь с сопки, что находится против данного края деревни. Белые развернулись в цепь и пошли в наступление. Когда они уже приближались к гребню сопки, красные, пользуясь малочисленностью атакующих белых, на глазах остальной части отряда, продолжавшей стоять за околицей, разбились на мелкие группы и, прикрываясь кустами, пробежали мимо белых бойцов назад в деревню. Эту картину наблюдали все чины белого отряда, но что они могли сделать? Белые пошли с обыском в деревню во второй раз, но оружие было уже спрятано, и крестьяне по тем или иным причинам партизан не выдали. В ином дворе белые наталкивались на подозрительную физиономию, но хозяин уверял, что это его сын или зять, и белые, не имея определенных улик, шли дальше. Так второй осмотр деревни дал те же результаты, что и первый, с тою только разницею, что при первом белые не были уверены в том, есть ли партизаны в деревне или их нет, а во втором белые знали, что красные есть. В конце концов белые вернулись назад в Хорольское.

Дня через два или три, получив сведения о возвращении отряда Решетникова в Поповку, отряд полковника Шестоперова вновь выступил из Хороля на Поповку. На этот раз белые охватили деревню цепью постов и дозоров. Затем они обыскали деревню, но результаты были те же, что и от первых двух обысков. Выловить партизан без содействия хотя бы части населения невозможно. Но население, хотя и не заняло явно враждебной позиции, тем не менее предпочитало не выдавать скрывающихся, ибо как-никак партизаны были «свои», а белые – «пришельцами». К тому же, если белые солдаты и вели себя вполне корректно, так все же в их отношении к местным крестьянам проглядывало некоторое недоверие и даже подозрительность. Требовалось время, для того чтобы крестьяне сжились с белыми солдатами, чтобы одни других стали бы считать за «своих», только тогда была бы мыслима полная ликвидация партизанщины. Неуспех белых можно также отчасти объяснить еще тем, что партизаны были конными, а белые – пешими. И наконец, для поимки партизан и их руководителей нужны не столько строевые, образованные и боевые офицеры, как лица, обладающие «охотничьим нюхом».

Из Хороля отряд полковника Шестоперова вышел на Ханку и без боя занял город Камень-Рыболов. Лебедев и остальные красные вожаки благополучно скрылись. Вскоре отряд был отозван из Камень-Рыболова, части его получили приказ выйти на линию железной дороги. Итак, задача, поставленная отряду, была не выполнена. Комкор 2-го был этим очень недоволен, он считал, что всему виной неспособность лиц, руководивших операцией. За время экспедиции белые чины показали себя не бандитами, как то рисовали их красные агитаторы, но людьми более выдержанными и солдатами более дисциплинированными, нежели были красные партизаны. За все забранное белые платили наличными – иенами. «Белые побывали там, где и японцев нет», – говорили крестьяне. Они начинали уважать белых.

По непроверенным сведениям, имевшимся в штабе белых, в долине реки Сучан к началу ноября месяца скопилось от 600 до 800 партизан, которые якобы готовились захватить Владимиро-Александровское. В действительности, согласно данным книги Я. Покуса, на Сучане в это время находилось только 200 партизан. Как бы там ни было, но белые власти решили выслать на Сучан отряд силою до 650 штыков в целях проверки полученных сведений и очищения Сучанской долины от противника.

4 ноября назначенный в поход 8-й Камский стрелковый полк погрузился на пароход в Посьете. Винтовок было очень немного, и за ними во Владивосток был выслан вперед капитан Васильев. Вечером в этот же день во Владивостоке был погружен 1-й Волжский стрелковый полк. Ночью в море пароходы с волжанами и камцами встретились. Ящики с винтовками были переданы камцам. Оружие было роздано.

Утром 5 ноября пароходы прибыли в залив Восток и белые части высадились у Волчанца, где и захватили двух красных ДВР-овских милиционеров. В Ново-Аитовске белые узрели следы советских порядков: названия советских учреждений, все вывески по новому правописанию и пр. Местный кооператив был разгромлен ушедшими красными. Белые прошли дальше и, сделав 15 верст, остановились на ночлег в деревне Михайловке, расположенной перед перевалом. Столкновений с красными партизанами белые части за первый день не имели.

На следующее утро, выступив из Михайловки, белые втянулись в сопки и тут, перед самым перевалом, наткнулись на засаду, устроенную красными партизанами. Впереди шли камцы, волжане – позади. При первых выстрелах красных головные роты камцев, быстро перестроившись в боевой порядок, кинулись вперед и сразу же сбили красных. Были ли потери у камцев – не выяснено, волжане же, не принимавшие участия в схватке, от огня противника понесли потери – было легко ранено до пяти человек. Красные потеряли один пулемет Максима и одного или двух пленными. Белые на перевале не задержались, но двинулись дальше.

Дорога, по которой шли белые, спустившись в долину реки Канахага, идет под линией крутых сопок, находящихся к северу от нее. Очистив первый перевал, что у деревни Михайловки, красные отскочили на эти сопки, и вот, когда части белой колонны, приближаясь к Екатериновке, оказались вновь среди сопок, красные стали вновь обстреливать белую колонну редким ружейным огнем. Часть волжан, под командой полковника Торопова{76}, была брошена вверх на сопки, дабы, двигаясь по ним, сбивать противника и тем обеспечить беспрепятственное продвижение колонны. Волжане пошли к сопке, красные открыли по ним огонь, но когда волжане взобрались приблизительно до половины сопки, то огонь противника прекратился. Залезши на вершину сопки, волжане увидели красных уже в следующей лощине. Они поспешно уходили на север. Этот быстрый откат красных явился в результате не одного только движения волжан, а последовал ввиду выхода им в тыл колонны воткинцев, двигавшихся из Владимиро-Александровского навстречу Поволжской стрелковой бригаде. Без выстрела части Поволжской бригады заняли деревню Екатериновку, где остановились на ночлег. За этот день белые сделали 13 верст.

Части Поволжской бригады считались «белоповстанческими», чины бригады удостоверений на право ношения оружия из штаба японской дивизии не имели. Посему Поволжская бригада не вошла во Владимиро-Александровское, но осталась стоять в Екатериновке. Командир бригады генерал Сахаров ездил во Владимиро-Александровское. Вернувшись оттуда, он приказал собрать сход и выступил было с речью перед крестьянами, стараясь разъяснить крестьянам задачи и цели белых. В речи своей генерал запутался, а потому, не закончив ее, ушел, и за него речь кончал командир Камского полка – полковник Сотников. Своей простотой генерал Сахаров очень понравился крестьянам.

Из Екатериновки Поволжская бригада тронулась вверх по реке Сучан. Проходя от Унашей к Пирятину, белые бойцы любовались развалинами старинной китайской крепости, находящимися к западу от дороги, за рекой Сучан.

Отряд генерала Сахарова, пройдя по долине реки Сучан до деревни Фроловки, крупных сил красных партотрядов не обнаружил. Путем опроса местных жителей удалось установить, что слухи о численности красных отрядов неверны. Столкновений с противником белые не имели, но разведка и передовые части были несколько раз обстреляны партизанами, которые всегда уклонялись от боя. Так как имелись указания на то, что какой-то партотряд невыясненной численности движется в Сучанскую долину из района Ольги, и так как выйти он мог двумя дорогами, то генерал Сахаров счел наилучшим расположиться в селе Новицком, находящемся приблизительно в середине Сучанской долины.

«Приказ войскам Временного Приамурского правительства. 10-е ноября 1921 года № 0609/оп Кр. Владивосток.

1. Вр. Приамурское Правительство, взяв на себя власть в крае, отказалось от возобновления гражданской войны и в течение шести месяцев неуклонно проводило свое решение в жизнь. За весь этот период большевики не прекращали натиска на национальную власть, вынуждая последнюю к мерам самообороны. Прочно заняв ряд опорных пунктов, большевики наводняют весь край, под видом партизан, регулярными частями красной армии, руководимой из Читы.

2. Регулярные красные части (войска Д.В.Р.) и партизанские отряды продолжают группироваться в районе озера Ханка, Спасском, Анучинском, Сучанском и Ольгинском районах, откуда производят постоянные налеты на железную дорогу и на передовые части Правительственных войск, стремясь внести разрушение и дезорганизацию во все стороны жизни Области. Подробная схема расположения красных частей прилагается.

3. Ввиду того что принимаемые до сего времени меры по необходимости имели строго оборонительный характер и не могли пресечь развития бандитизма в стране, Правительство постановило в корне уничтожить опорные пункты большевиков и прочно занять район Анучино, Сучан и Ольга.

В соответствии с полученными от Правительства указаниями, приказываю прозвести следующую перегруппировку:

1) Командиру 2-го стрелкового корпуса генерал-майору Смолину, имея в своем подчинении и бригаду Полковника Глудкина и Забайкальскую казачью дивизию, к вечеру 20-го ноября сосредоточить в исходном положении в районе сел Ивановка – Лефинка – Ширяевка не менее 1500 штыков и сабель. Бригаду Полковника Глудкина возможно полного состава к этому времени сосредоточить восточнее города Спасска в районе сел Дубовское – Красный Кут. Район с. Монастырище занимать по-прежнему.

21-го ноября всем группам Генерал-майора Смолина по особому приказу начать наступление в общем направлении на д. Яковлевка – с. Анучино с задачей полной ликвидации Анучинской группы красных и прочного занятия долины реки Даубиха.

2) Командиру 1-го Сводно-казачьего корпуса Генерал-майору Бородину выделить из состава Оренбургской казачьей бригады отряд силою не менее 500 сабель (в случае недостатка конского состава в Оренбургской каз. бригаде добавить из других частей Сводно-казачьего корпуса), коему, двигаясь по маршруту ст. Угольная – в обход с севера с. Шкотово (не заходя) – с. Новороссия – Гордеевка – Мельники – Бровничи – Хмельницкое, – очистить весь этот район от красных. Дер. Новороссию, как исходный пункт для общего наступления отряду занять к вечеру 19-го ноября. По установлении связи с частями Генерала Сахарова, отряду перейти в его подчинение.

3) Командиру 3-го стрелкового корпуса Генерал-майору Молчанову, к вечеру 19-го ноября сосредоточить отряд Генерал-майора Сахарова в районе Новицкое – Николаевка – Сучан.

20-го ноября отряду перейти в решительное наступление в общем направлении на Фроловку и далее на Сергеевку и Молчановку и на Мельники, с целью уничтожить Сучанскую группу красных. Быстрым движением захватить проходы через хребет Сихота-Алин (горы Господни), откуда войти в связь с частями Генерала Смолина в направлении на Анучино. По установлении связи с частями Сводно-казачьего корпуса, Генерал-майору Сахарову подчинить их себе.

Отряд Полковника фон Ваха{77} направить для очистки района к югу от Сучанской ж. д., ветки по маршруту: д.д. Михайловка – Новолитовское – Душкино – Промысловка – Петровка – в обход села Шкотово (не заходя), с таким расчетом, чтобы к вечеру, 20-го ноября, занять район д.д. Кролевец – Кневичи. Назначение отряда – обеспечить тыл отряда Сводно-Казачьего корпуса и прикрыть жел. – дорожный узел – ст. Угольная.

4) Командующему Сибирской Флотилией Контр-Адмиралу Старку 19-го ноября произвести высадку десанта в бухте св. Ольги с задачей захватить все средства связи, имеющиеся в гор. Ольга (радио-телеграф и телеграфную контору), уничтожить базу красных частей, расположенных в этом районе, и захватить пароходы, стоящие в бухте. Район города Ольги удерживать до приказания.

5) Начальнику военных сообщений к 18-му ноября окончательно закончить распределение железнодорожной охраны на участках, обратив особое внимание на участки ст. Никольск – ст. Евгеньевка. 20-го ноября из района ст. Мучная – раз. Манзовка частью охраны участка произвести усиленные разведывательные поиски к западу от линии жел. дороги в направлении из д. Петровичи и на д. Лучки.

Части 1-го кавалерийского полка к 20-му ноября должны быть сменены и перейти в распоряжение Командира 3-го стрелкового корпуса.

6) Начальнику Снабжений Военно-Морского Ведомства принять все зависящие меры к обеспечению частей, выступающих в поход, всем необходимым, как обмундированием, так и продовольствием и озаботиться непрерывным притоком продовольственных припасов и фуража в корпусные интендантства.

7) Командирам корпусов вменяю в обязанность внушить всем начальникам действующих отрядов необходимость безукоризненного отношения к мирному населению, которое в массе своей далеко от идей большевизма и склонно видеть в наших войсках своих избавителей и защитников.

8) Все подготовительные мероприятия проводить с соблюдением полнейшей тайны. Всякое разглашение сведений по намеченной операции я буду рассматривать как умышленную услугу большевикам.

Управляющий Военно-Морским Ведомством и Командующий войсками Вр. Приамурского Правительства генерал-лейтенант Вержбицкий. Начальник Штаба Генерального Штаба генерал-майор Пучков».

Приступая в начале ноября к борьбе с партотрядами Сучанского и Анучинского районов, Временное Приамурское правительство, естественно, должно было в первую очередь озаботиться захватом и разрушением морской базы партотрядов – портом и городом Святой Ольги.

Задача захвата и разрушения морской базы красных – Святой Ольги была возложена, как то явствует из приказа по войскам за № 0609⁄оп, на командующего Сибирской флотилией, контр-адмирала Старка. Для выполнения этой операции адмирал Старк назначил корабли: «Илья Муромец» (флаг адмирала), «Батарею», «Магнит» и «Патрокл». По некоторым данным, в Ольгу ходил также катер «Пушкарь». Десант, предназначенный к атаке Ольги, заключался в роте морских стрелков (70 штыков), Добровольческой батарее подполковника Гайковича{78} (78, по другим данным, 72 человека) и отряде охотников Ижевске-Воткинской стрелковой бригады (60–70 человек).

12 ноября этот отряд, общей численностью от 150 до 250 человек, погрузился во Владивостоке на вышеуказанные суда и с наступлением темноты вышел в море. Японцы препятствий отряду никаких не чинили. Налетевшим тайфуном суда были загнаны в бухту Америка. Выждав окончания бури, белая эскадра через сутки, около 4 часов 14 ноября, при мертвом штиле вошла в бухту Святой Ольги и подошла к устью реки Аввакумовка.

Бухта Святой Ольги – одна из замечательнейших естественных гаваней в мире. Со стороны моря она совершенно закрыта двумя высокими отвесно спускающимися в море горными грядами. Узкая щель в 7—10 саженей шириною, ведущая в бухту, совершенно незаметна даже для опытного глаза моряка. Свое имя бухты Святой Ольги она получила по следующему поводу: во время Крымской войны один русский фрегат был преследуем английской эскадрой. Напрасно, бегом на север, старался он скрыться от противника. Нагоняемый неприятелем, фрегат стал искать укрытия в какой-нибудь бухточке. Говорят, что капитан русского фрегата совершенно случайно обнаружил скрытую утесами большую и глубокую бухту. Только успел он скрыться в ней, как на горизонте показались англичане. Долго искали они русский фрегат, курсируя вдоль самого берега, у входа в тогда еще безымянную бухту, но ни одному английскому капитану не пришло в голову войти в казавшийся тупиком незначительный проход в скалах. Англичане удалились. Русский фрегат был спасен. Это было в день св. Ольги. Это описание дает ясное представление о всей трудности задачи, возложенной на отряд Сибирской флотилии. При самой незначительной бдительности берегового красного поста высадка десанта оказалась бы невозможной. Еще менее возможным был бы прорыв белых судов во внутреннюю бухту. Все зависело от случая.

Была ночь. Подойдя почти к самому входу в рукав, белые суда остановились. Люди стали сгружаться на шлюпки. Стараясь производить возможно меньше шума, в темноте шлюпки шли влево от кораблей. Здесь была отмель и берег местами был несколько полог. Вправо же от кораблей скалы отвесно поднимались из воды, и делать там высадку было совершенно невозможно. Первые шлюпки вышли на отмель. Своим дном они бороздили песок. Белые бойцы выскочили в воду, она была им по колено. Во мраке впереди смутно вырисовывался берег. Белые бойцы двинулись к нему. Дно уходит все дальше. Люди бредут по пояс в воде. Екают сердца: каждое мгновение может показаться красное судно из рукава, загорится бой…

Когда большая часть людей собралась на отмели, то пошли вперед. Каждая минута была дорога. Ожидали встретить сильные посты красных, но их не было. Белые высаживались от города верстах в трех. На полпути чины Добровольческой батареи наткнулись на пост красных. Два красных были захвачены живьем, два других успели скрыться в темноте. Рассыпавшись в цепь, беглым шагом, почти бегом, белые шли к городу. В это время корабли «Илья Муромец» и «Патрокл», идя один за другим и ежеминутно опасаясь случайно удариться об отвесные скалы, что вправо, и сесть на мель, что слева, вошли в бухту Тихая Пристань. Два других корабля, «Магнит» и «Батарея», были посланы для уничтожения 47-мм орудия, стоявшего на берегу к северу от входа в Тихую Пристань.

Судовая артиллерия белых открыла огонь по порту и находящимся в нем четырем красным судам в целях поддержания атаки своей пехоты. Я. Покус считает, что судовая артиллерия сыграла решающую роль в этом бою.

В городе Ольге, в середине города, в красном кирпичном доме, помещался корейский отряд до 200 штыков, кроме того, в городе были расквартированы также русские красноармейцы, а за городом, в полуверсте, в отдельно стоящих домах был расквартирован кавалерийский отряд.

Белая пехота ворвалась в город. Я. Покус говорит о движении белых двумя колоннами: одна повела наступление с восточной стороны города Ольги, другая – обходным движением с юга. Раздавались отдельные выстрелы. Сопротивление оказывали корейцы, частью засевшие в своей казарме, частью рассыпавшиеся по улицам. Русские красноармейцы сопротивлялись слабо; они стали сдаваться, их белые брали в плен, корейцев же белые не брали, и после схватки в районе их казармы было подобрано 63 корейских трупа. Не прошло и двадцати минут с завязки боя в городе, как весь он оказался уже в руках белых… Команда одного из красных судов пыталась было потопить один пароход, но этого ей не удалось. Три других парохода белым достались в полной исправности. Опрокинутые в городе красные бежали так стремительно, что кавалеристы не успели даже заседлать часть своих коней, и неоседланные кони бегали по полю. Белые бойцы ловили их, так «батарейцы» захватили восемь коней.

Прислуга 47-мм берегового орудия красных, будучи разбуженной шумом боя в городе, успела изготовиться к бою и открыла огонь по «Магниту». Огонь сначала был очень удачен: в «Магнит» было несколько попаданий, на нем было два-три раненых и один убитый. Огнем «Батареи» и «Магнита» орудие красных все же скоро было приведено в молчание, прислуга его разбежалась. Высаженный с корабля десант захватил орудие, но ввиду невозможности погрузить его на корабль оно позднее было приведено в негодность и сброшено в море.

Сопки и лес почти вплотную подходят к городу. Белая цепь, расстроившаяся при преследовании противника и ловле коней, остановилась и дальнейшего преследования бегущего врага не вела. Вскоре пришло приказание белым бойцам отойти в город. За чертой города было выставлено охранение. По улицам (их всего в то время в городе Ольге было только пять) пущены патрули. Промокшие и утомленные люди стали сушиться и отдыхать. Специалисты приводили в порядок брошенные красными суда. Наряды от частей грузили на них трофеи. Радиостанция была оставлена красными также в полной исправности, а потому во Владивосток немедленно было дано радио, и В.Г. Болдырев в своем дневнике под 15 ноября занес: «Сегодня пронесся слух о занятии Ольги белоповстанцами». Это имя было употреблено в первый раз. В казначействе красные бросили весь находившийся там запас золота. Белые бойцы, участники этой операции, определенно говорят о том, что бой ни в коем случае не длился более получаса и в дальнейшем, в течение всего дня, в Ольге и ее окрестностях не было слышно никакой стрельбы, а потому сведение, полученное Я. Покусом о «четырнадцатичасовом бое, в результате которого белые окончательно овладели побережьем бухты и расположенным близ нее селением», должно признать совершенно не соответствующим действительности.

В бухте Святой Ольги оказались стоящими: «Диомид», «Монгугай» и катер «Амур». «Лейтенант Дыдымов» был в плавании с красными комиссарами по побережью Татарского пролива, а катер «Д.Ф. Диомид» – на мели в одной из бухт южнее Ольги. Комиссары, часть красных командиров и команд кораблей во время переполоха убежали, оставшимся было приказано привести в негодность корабли, но это исполнено не было.

К вечеру того 14 ноября бывшая красная флотилия была уже готова к выходу в море. Все захваченные трофеи были погружены на суда. В сумерки белые части спокойно прошли на пристань, погрузились на корабли, и белая флотилия оставила Ольгу, захваченную только двенадцать часов тому назад. Должно отметить и подчеркнуть то, что белое командование поступило чрезвычайно некрасиво: по занятии белыми города Ольги на вопросы жителей о том, не уйдут ли белые, последние определенно говорили, что останутся в городе и будут занимать его. Даже тогда, когда они, то есть белые, шли на пристань, на вопросы горожан белые бойцы отвечали, что они идут преследовать красных. Вряд ли эта «военная» хитрость оказала большое влияние на то, что красные партизаны не чинили препятствий уходящим белым, но, во всяком случае, ряд местных жителей, отнесшихся сочувственно к приходу белых, были спровоцированы белым командованием и оставлены на расправу красным, которые без боя вновь заняли опустевшую Ольгу.

Из Ольги корабли «Магнит» и «Патрокл» с захваченными кораблями направились во Владивосток. «Батарея» была оставлена адмиралом Старком у входа в залив Святой Ольги, а сам адмирал на «Илье Муромце» пошел на север в погоню за «Лейтенантом Дыдымовым». «Батарея» была оставлена в заливе Святой Ольги до возвращения «Ильи Муромца» на тот случай, если б адмирал Старк разошелся бы с «Лейтенантом Дыдымовым» и последний попытался бы укрыться в бухте Тихая Пристань.

«Илья Муромец» обнаружил «Лейтенанта Дыдымова» в бухте Датта. К сожалению белых, комиссары и большевики из команды успели заметить приближение «Муромца» и с деньгами сбежали на берег, попытавшись предварительно поставить корабль на мель. Несмотря на обстрел с «Муромца», остановить шлюпки с беглецами белым не удалось. Захватив «Лейтенанта Дыдымова», «Илья Муромец» вместе с ним вышел к заливу Святой Ольги, где соединился с «Батареей», после чего вернулся во Владивосток.

Из Ольги Добровольческая батарея 2-й Сибирской стрелковой бригады (генерал Осипов) и охотники Иж. – Вотк. бригады были перевезены не во Владивосток, а в залив Америка, где были высажены и прошли во Владимиро-Александровское. Части 2-й Сибирской стрелковой бригады оставили Владимиро-Александровское только около 5 декабря, когда на пароходах они были переброшены во Владивосток, а оттуда по железной дороге в эшелонах направлены на север для участия в движении на Хабаровск.

Таким образом, флотилия красных раз и навсегда была уничтожена. Правда, у красных осталось одно судно – маленький катер «Рында», который был затоплен «Батареей» в канале на руднике Бринера. Этот катер был позднее администрацией рудника поднят и исправлен, но зимой этот катер не мог служить красным как средство сообщения.

Не имея свободных денежных средств и войск для удерживания района города Ольги в зимнее время, трудное для сообщения гарнизонов с Владивостоком, белые оставили этот городок. Таким образом, он остался на всю зиму базой для красных, и последние в течение зимы медленно, но верно распространяли свое влияние по всему побережью на север до Императорской гавани, а на юг почти до Владимиро-Александровского.

К этому должно добавить, что третья операция (бухта Святой Ольги), давшая самые значительные результаты, неминуемо сорвалась бы, озаботься начальство Красной Ольги выставлением хотя бы одного поста на скалах перед входом в рукав.

Анучинская операция

Урочище Анучино – маленькое селение в диких, малодоступных горах. Во всей округе, прилежащей к Анучину, населенные пункты редки, малы и бедны. Население этих мест почти поголовно симпатизировало красным. Со стороны «белой территории» к Анучину вела всего одна дорога, пролегавшая по узкому дефиле реки Сандугана. Из Анучина коммунисты снабжали и руководили никольск-уссурийскими, сучанскими и владивостокскими большевиками. Еще со времен 1918–1919 годов за Анучином установилась слава гнезда красных, оплота местных партизан, предводительствуемых бывшим старшим урядником Уссурийского казачьего войска Шевченко. Для частей генерала Розанова{79} урочище Анучино было местом заповедным, но недосягаемым. Движение на Анучино, захват и разгром этой базы красных, очищение прилегающего к нему района – основное и неизбежное завершение военных операций, имеющих своей целью действительное и полное успокоение и умиротворение всего Южного Приморья. Поэтому движение белых частей на Анучино во второй половине ноября месяца 1921 года явилось вполне логичным и неизбежным завершением всех вышеописанных мелких операций белых войск в Приханкайле и на Сучане, предпринятых в конце октября и начале ноября 1921 года.

По белым сведениям, в районе Анучина находилось до 1000 партизан при четырех орудиях, кроме того, на Сучане от 600 до 800 человек. Выполнение основного задания – движение на Анучино и захват его – Временное Приамурское правительство и командование возложило на командира 2-го Сибирского стрелкового корпуса генерал-майора Смолина с группой войск до 1300 штыков и 600–700 сабель. Генерал Сахаров с отрядом в 650 штыков и 200 сабель должен был содействовать успеху главных сил движением с юга. Для устрашения мелких партий партизан, бродящих по Сучану, в этот район из Раздольного должен был направиться конный отряд в 250 сабель.

В состав группы войск генерала Смолина вошли: от 2-го стрелкового корпуса: отряд полковника Аргунова – все три стрелковых полка: Омский, Иркутский, Добровольческий и Воткинская батарея; последняя орудий не имела; от 3-го стрелкового корпуса: под командой полковника Ефимова{80} – оба стрелковых полка Ижевске-Воткинской бригады: Ижевский и Воткинский и 1-й кавалерийский полк; от 1-го каз. корпуса: Сводный отряд от Забайкальской казачьей дивизии под командой полковника Сорокина – командир 1-го Заб. казачьего полка и Сибирский казачий полк, усиленный взводом енисейских казаков, под командой генерал-майора Блохина.

Отряд генерала Сахарова состоял из двух стрелковых полков Поволжской бригады: Волжского и Камского и Воткинского конного дивизиона Ижевско-Воткинской бригады, усиленного командой конных разведчиков Ижевского стрелкового полка. Отряд, выдвигаемый из Раздольного на Сучан, состоял из Оренбургского казачьего полка, усиленного Отдельной Оренбургской казачьей артиллерийской сотней. Начальником этого отряда был назначен генерал-майор Наумов{81}.

Относительно группы генерала Смолина следует заметить то, что в то время, как все стрелковые полки, Воткинская батарея, 1-й кавалерийский и Сибирский казачий полки выступили целиком, Забайкальская казачья дивизия выделила Сводный отряд потому, что кони в дивизии были очень слабы. Приходилось выбирать наилучших. Таким порядком был сформирован отряд полковника Сорокина, при котором шел генерал-майор Сабеев, предназначавшийся на должность начальника гарнизона урочища Анучина. На деле вышло еще хуже: с колонной генерала Смолина смогла двигаться одна только сводная сотня под командой есаула Трухина в 60–70 коней, собранная путем выделения самых крепких и сильных лошадей из частей дивизии. Остальные три сотни и пулеметная команда отряда полковника Сорокина отстали от стрелковых частей генерала Смолина и двигались отдельной колонной.

Отряд полковника Сорокина состоял из: 1-й сотни 1-го Забайкальского казачьего полка (войск, старшина Семенов) 100 сабель, 2-й сотни 1-го Забайкальского казачьего полка (войск, старшина Филыпин) 100 сабель, 3-й сотни атамана Семенова конного полка (есаул Портнягин) 100 сабель, пулем. команды атамана Семенова конного полка (есаул Сакович) 20 чел. 1 пул.

С 15 ноября началось сосредоточение белых частей, предназначенных в поход. Сибирский казачий полк был переброшен с Русского острова во Владивосток, где к 1-й сотне его (командир есаул Дорохов) был прикомандирован взвод конных енисейских казаков, всего 18 человек под командой есаула Белогрудова. На Уллисе сибирские казаки оставили пешую сотню и артиллеристов. В поход пошли все конные (две сотни). По железной дороге сибирцы из Владивостока и 1-й кавалерийский полк со ст. Океанская были переброшены на разъезд Барановский (между Никольск-Уссурийским и Раздольным), где выгрузились и походным порядком прошли в район деревень Глуховки – Раковки.

17 ноября из Никольск-Уссурийского по тракту на Анучино выступил отряд полковника Сорокина. Слабость коней отряда оказалась настолько великой, что по приходе в деревню Кремово идти далее кони отказались, и отряд принужден был сделать в Кремове непредвиденный значительный отдых, прежде чем следовать далее.

18 ноября части Отряда полковника Аргунова официально, имея на руках удостоверения от японского командования на винтовки, выступили из Никольска и через Вознесенку, разъезд Дубининский, Осиповку прошли в Ивановку. В этот же день из Раздольного выступил отряд генерала Наумова и через Надежинскую, Угловую и Кневичи прошел в Кролеве.

Следует указать на то, что при своем движении на Анучино имели недостаточное количество патронов. Винтовки, пулеметы и патроны, как было уже указано выше, были получены неофициально и весьма секретно от японского командования. Цифры из вышепомещенных «сведений о количестве винтовок, полученных 2-м корпусом», указывают на то, что в Никольск-Уссурийском 7 ноября от японокомандования было получено 428 винтовок, а 15-го числа того же месяца через 3-й корпус получено еще 1000 винтовок. В этих же сведениях указывается о передаче штабом 2-го корпуса в Забайкальскую казачью дивизию 520 винтовок и в Оренбургскую казачью бригаду 300 винтовок. Само собою разумеется, что без этих получек вооружения и огнеприпасов белые части не смогли бы вести каких-либо серьезных операций против красных отрядов, находившихся в пределах Южного Приморья.

Волжане и камцы располагались в селе Новицком, когда генерал Сахаров получил приказ перейти в наступление 19 ноября вверх по реке Сучан в целях вытеснения красных на север от хребта Гор Господних (Сихотэ-Алин). Предписывалось ли генералу Сахарову, развивая свой удар, двигаться на самое Анучино или же ограничиться одним отжатием красных партизан в горы – выяснить, к сожалению, не удалось.

Почти одновременно с получением приказа контрразведка белых выяснила, что красное командование в Анучине, узнав о появлении белых в долине реки Сучан, само решило ударить по белым и в этих целях направило из Анучинского района на Сучан отряд до 900 человек при двух орудиях. Отряд этот состоял из корейцев и русских. Я. Покус в своей книге говорит следующее: «Овладев прибрежной полосой, белые повели наступление по долине реки Сучан, тесня партизан в северном направлении, к горному хребту Сихота-Алин. Красный партизанский отряд Сучанского района, имея в своем составе всего 200 штыков, не мог, конечно, оказать упорного сопротивления превосходному в силах противнику. Получив сведения об отходе Сучанского отряда под напором белогвардейцев, командующий партизанскими отрядами решил преградить дальнейшее наступление противника на север и с этой целью усиливает Сучанский отряд 400 штыками, взяв их из Анучина и Яковлевки». Таким образом, товарищ Покус подтверждает то, что силы красных, двигающихся от Анучина, ни в коем случае не были слабее сил генерала Сахарова, а знакомство с местностью и наличие двух орудий давало большие преимущества красным.

Утром 19 ноября отряд генерала Сахарова, в составе Волжского и Камского стр. полков и Воткондива, выступил из села Новицкого. Очень скоро по своем выходе из села белые наткнулись на дозоры и заставу красных, двигающихся навстречу им. Завязалась перестрелка, но красные не стали ввязываться в бой, а стали отходить назад. Когда белые, наседая на отходящего противника, приблизились к Краснопольскому, то с пригорка они увидели, как красные – пешие и конные – спешно выматывали из деревни и отходили на Фроловку. Белые заняли Краснопольское. Здесь, благодаря прапорщику Волжского стрелкового полка Иванову, ходившему вперед для разведки переодетым в рабочего, удалось арестовать двух членов местного Совдепа – активных коммунистов. Оба они были расстреляны белыми. Не задерживаясь в Краснопольском, белые двигались далее на Фроловку, преследуя красных партизан. Перед последней произошла опять короткая перестрелка, но красные опять предпочли уклониться от боя и отойти на север. Возможно, что они не хотели давать бой в близком соседстве с японцами. Но к чему же они шли тогда же на юг к Новицкому? Белые, сделав за день с боем 20 верст, расположились в Фроловке на привал, но не на ночлег.

Из Фроловки красные отошли вверх по Сучану в деревни Кролевец и Сергеевку. Красная конница расположилась в первом из этих селений. Главные силы красных и оба орудия находились в Сергеевке. Так как под Краснопольским и Фроловкой красная батарея участия в делах не принимала, то о наличии артиллерии у противника белым бойцам известно не было.

Не желая дать красным время опомниться и изготовиться к бою, генерал Сахаров решил двигаться из Фроловки на Сергеевку в ту же ночь. Белым предстоял переход в 16 верст. От местных жителей белые узнали, что между Фроловкой и Сергеевкой дорогу пересекают полуразрушенные временем остатки двух старинных китайских валов. У этих валов белые ожидали наткнуться на красных, если не на их главные силы, то, во всяком случае, на засаду.

Местность к северу от Фроловки гориста и покрыта тайгой. Сюда подходят отроги Гор Господних. Дороги из Сергеевки расходятся в трех направлениях: одна идет вниз по Сучану – на Фроловку, Другая – вверх по Сучану, между сдвинувшимися с обеих сторон высокими и крутыми сопками; эта дорога через «партизанскую базу» выводит в Анучинский район, третья дорога из Сергеевки идет на Манакино и далее выводит в район Беневского – Батюкова, находящихся на путях в Ольгинский район.

Генерал Сахаров намеревался в Сергеевке по возможности разгромить красных. Дабы не выпустить их оттуда, генерал Сахаров выслал из Фроловки еще вечером, когда весь отряд еще отдыхал, полковника Карлова{82} с отрядом до 60 чинов Волжского полка. Этот отряд, двигаясь по сопкам восточнее долины, должен был выйти к северу от Сергеевки и преградить путь отступления красным.

Всю ночь с 19 на 20 ноября шла на север колонна генерала Сахарова. На роковых валах белые никого не встретили: красные не потрудились даже оставить там простой конной заставы. Перед рассветом, подходя к Сергеевке, белые бойцы увидели влево от себя огни костров, то был, видимо, бивуак красной конницы, ночевавшей в Королевке.

На утренней заре волжане и камцы, идя цепями, подошли вплотную к деревне Сергеевке. Ничего предосудительного заметно не было. Белые вступили в спящую деревню. Уже при движении по улице деревни белые были весьма слабо обстреляны красными. Оказывается, красные на ночлег разместились только в северной части деревни. В южную часть деревни был выдвинут только один полевой караул, который и обстрелял белых. Красные спали и совсем, видимо, не ожидали столь скорого подхода белых.

Полевой караул красных дал по белым всего несколько выстрелов из винтовок и выпустил короткую очередь из пулемета. Красные бойцы отходили на северный конец деревни. Белые следовали за ними. Пройдя церковь, белые выскочили на открытое место. Ряды домов здесь обрывались, был какой-то промежуток. В это время откуда-то справа (с востока) по ним был открыт сильный ружейный и пулеметный огонь. Под этим огнем белые принуждены были остановиться. Очень скоро выяснилось, что этот заградительный огонь принадлежит бойцам полковника Карлова. Он был остановлен. Белые получили возможность продвигаться далее на север. Но красные, взбудораженные стрельбой, успели уже все подняться. Красные орудия, стоявшие на позиции за северным концом деревни, дали несколько выстрелов по наступающим. Вреда эти шрапнели не принесли, ибо рвались они слишком высоко. Не оказывая серьезного сопротивления, красные поспешно очищали северную часть деревни и отходили вверх по Сучанской долине. Свой огонь красная батарея прекратила почти сейчас же. По некоторым сведениям, у красных было тут три орудия, по иным – два.

Путь отступления красным из Сергеевки был один – по долине Сучана между крутых, местами нависших над самой дорогой сопок. Так как полковник Карлов не прошел за Сергеевку и не перехватил дороги, а, находясь на высотах к востоку от деревни, занимал лишь фланговую позицию, то красные благополучно ушли из-под Сергеевки в Молчановку. Выйдя ночью к Сергеевке, полковник Карлов не мог выяснить, занимают ли красные всю деревню или только часть ее; имея всего до 60 бойцов, полковник Карлов решил, видимо, что более благоразумным будет не зарываться слишком глубоко в тыл красных, а, заняв позицию против прорыва в середине деревни, ограничиться уничтожением части сил противника, расположенных в южной части деревни. Занятие красными одной северной части деревни свело на нет весь план полковника Карлова, который, приняв продвигающихся по прорыву белых бойцов за противника, открыл заградительный огонь.

По занятии Сергеевки генерал Сахаров поставил свои части на отдых. Из Сергеевки белые двинулись вслед за красными только на следующий день, 21 ноября. Спокойно прошли белые до Молчановки – хутор среди диких гор. Красных здесь уже не было. Дальше на север за Молчановкой шла тропа, дороги не было. Окружение и ликвидация красного отряда становились делом весьма сомнительным. Генерал Сахаров решил дальше не идти. Пехота остановилась в Молчановке, но Воткинский конный дивизион, под командой подполковника Дробинина{83}, пошел преследовать красных, но поднявшаяся сильная метель понудила легко одетых белых прекратить преследование. Весь белый отряд сбился на хуторе Молчановка. В это время в сопках выл ветер, стонали деревья, красные шли по тропе на «базу».

22 ноября отряд генерала Сахарова из Молчановки перешел в Сергеевку, причем, не доходя последней, колонна белых была обстреляна с сопок небольшим отрядом красных. Их было не более 40–50 человек.

23-го белые перешли из Сергеевки во Фроловку, куда прибыли утром и где расположились по квартирам на отдых. Из района Глуховки – Раковки белые перешли в Даниловку – Петричи, откуда на третий день похода 1-й кавполк перешел в Ивановку, а Сибказполк в Ширяевку, где они и ночевали.

21 ноября отряд полковника Аргунова без боя занял деревню Тарасовку, где и остался ночевать. В этот же день 1-й кавполк, видимо двигаясь впереди частей полковника Ефимова, при подходе ночью к Лубянке был встречен редкими отдельными выстрелами красной заставы. Последняя поспешила отскочить, и 1-й кавполк, двигаясь лавой, без сопротивления занял уже пустую Лубянку, в которой белые части и расположились на ночлег.

На рассвете 22 ноября частями отряда полковника Аргунова врасплох была захвачена застава красных на постоялом дворе, что впереди деревни Мещанки. Весьма возможно, что это была застава, накануне сбитая 1-м кавполком из Лубянки. Во всяком случае, застава красных, стоявшая на постоялом дворе впереди Мещанки и захваченная белыми, наблюдала только дорогу от Лубянки, и, надо полагать, чины ее не знали того, что в Тарасовке ночуют белые.

Деревня Мещанка была занята частями того же отряда полковника Аргунова после короткого боя. Нападение было для красных неожиданным и здесь. Во всяком случае, красные здесь растерялись, провода телефона и телеграфа не были ими даже порваны. Этим воспользовался полковник Аргунов и говорил с Анучином под видом красного комиссара. По занятии Мещанки, являющейся настоящей дверью в дефиле Сандугана, полковник Аргунов, для обеспечения своей единственной коммуникационной линии, оставил в этой деревушке для охраны тракта сотню забайкальцев под командой есаула Трухина{84}. Не задерживаясь в Мещанке, части отряда полковника Аргунова стали продвигаться по долине и сопкам к Орловке. Ведя слабую ружейную перестрелку с наступающим противником, красные откатывались к Орловке.

Выступив из Аубянки рано утром 22 ноября, части полковника Ефимова подошли к Мещанке уже после занятия последней частями полковника Аргунова, а потому далее они двигались вслед за частями 2-го корпуса и в деле участия не принимали.

Под вечер 22 ноября головные части белых приблизились к перевалу Брюхановка, само название которой дает ясное представление о том, что представляет собою эта гора: лезть на нее и катиться с нее приходится на брюхе. Здесь имеется приличная позиция, и красные на ней намеревались дать отпор белым. Ко времени подхода последних красные заняли позицию. Красные имели пехоту, конницу и артиллерию – одно, возможно, что и более, орудие. Полковник Аргунов развернул в цепь один Омский полк. Красные открыли огонь, но он был почти безрезультатен. Четвертая рота Омского полка первая взошла на сопку и бросилась на партизанские снеговые окопы…

Красные не выдержали напора одного белого полка и побежали. Эскадрон того же Омского стрелкового полка, проскочив по дороге сквозь бегущих красных, занял деревню Известку, находящуюся по другую сторону перевала. Вследствие этого захвата белыми деревни, отступающим в беспорядке красным пришлось обегать деревню. В результате боя под Брюхановкой, а главным образом действия эскадрона Омского полка (командир – капитан Торопов{85}), белые захватили в плен значительное число красных. Полки Ижевске-Воткинской бригады, 1-й кавалерийский, Сибирский казачий, Добровольческий в этом деле никакого участия не принимали. Принимал ли какое-либо участие Иркутский полк, не выяснено.

Так как за день 22 ноября белые прошли с боем до 25 верст, то в Известке белые остановились на привал. Красные в это время поспешно отходили на Анучино.

Поздно вечером 22 ноября, приблизительно часа через полтора после прибытия в деревню Известку, полковник Ефимов с Ижевским, Воткинским стрелковыми полками и дивизионом 1-го кавполка (3-й и 4-й эскадроны под командой командира полка подполковника Березина) и генерал-майор Блохин с Сибирским казачьим полком и дивизионом 1-го кавполка (1-й и 2-й эскадроны под общей командой ротмистра Васильева) выступили из Известки на деревню Варваровку. Полковник Ефимов получил заданием выход на Анучино с юга, со стороны деревни Забоки; генерал Блохин должен был прикрывать главные силы белых с юга. Полковник Аргунов с частями 2-го корпуса должен был выступить из Известки несколько позднее и по тракту через деревню Новая Варваровка двигаться в лоб на Анучино. Полковнику Ефимову предлагалось отрезать путь отступления красным из Анучина на Сучан. Эта часть задания могла быть выполнена, конечно, только в том случае, если бы красные ко времени выхода частей Ижевске-Воткинской бригады не успели бы еще пройти на юг по дороге.

Весь остаток ночи без дороги по сопкам, покрытым лесом и кустами, шли сибирские казаки и кавалеристы. Путь был труден, местами форменным образом приходилось продираться сквозь переплетшийся кустарник, люди и лошади то и дело проваливались в снегу. Сколько верст проделали белые, сказать трудно, по прямому же расстоянию от Известки до Варваровки всего 7 верст.

Только на рассвете отряд генерала Блохина, спустившись в долину реки Тудагоу, вышел на поляну. Впереди раздался собачий лай – значит, жилье близко. Белые спешились. Вот впереди уже видна крайняя халупа, у нее стоит пост красных. Увидев белых, красный дал выстрел, который послужил сигналом к открытию красными дружного огня; по всему было видно, что красные заметили белых своевременно и успели изготовиться к бою, но когда белые бросились вперед, то партизаны не стали оказывать сильного сопротивления и, очистив деревню, поспешили отойти в кусты. Во время этой схватки белые умудрились взять в плен нескольких красных. Отскочив в кусты, красные не ушли совсем. Через некоторое время они перешли в контрнаступление на белых, видимо полагаясь на неожиданность. Несколько раз красные слабо пытались наступать на деревню, но каждый раз были отбиваемы огнем белых, и, наконец, они удалились совсем.

В 4 часа 23 ноября части отряда полковника Аргунова выступили из Известки по тракту на Анучино. Впереди шли конные, за ними добровольцы и иркутяне. Омцы шли сзади. При приближении к Ново-Варваровке раздались отдельные выстрелы. Завязался бой. Красная батарея открыла по белой колонне огонь. Вреда белым он не приносил – шрапнель рвалась слишком высоко. Добровольцы развернулись по дороге и влево от нее, иркутяне вправо. После незначительной схватки Ново-Варваровка была занята белыми.

В 7 часов белые выступили из Ново-Варваровки дальше на Анучино. От Ново-Варваровки до Анучина всего 3 версты. За Ново-Варваровкой тракт совсем вплотную подходит к высоким и крутым сопкам, находящимся к северу от него. К югу от дороги тянется узкая болотистая долина шириною от полуверсты до одной версты. На равнине то тут, то там виднеются стога сена и имеется одна группа фанз. Далее, за долиной, поднимаются сопки такие же высокие и крутые, как те, что находятся к северу от дороги. В то время как главные силы белых двигались в колонне по тракту, на фанзы прошла часть конных. Они были слегка обстреляны красными, которые поспешили затем отскочить назад. Верстах в полутора от Анучина, под высотой 50, находится мельница. Здесь красные пытались оказать белым сопротивление. Движение головных частей белых замедлилось, завязалась перестрелка. Конница отряда полковника Аргунова, шедшая до этих пор в голове колонны, начинает принимать влево, лезет на сопки и по ним распространяется к северу. Какая-то пехотная часть (надо полагать, Ижевске-Воткинской бригады), продвигаясь вперед, начинает охватывать Анучино с юга. Два взвода офицерской роты Добровольческого полка, всего человек сорок, рассыпавшись в цепь и выкинувшись вперед, захватили мельницу, где взяли в плен семь красных. По занятии мельницы офицерская рота Добровольческого полка приняла влево и выдвинулась на высоту 50. В это время правое крыло белых, охватив Анучино с юга, уже спускалось с сопок к селению. Выйдя на среднюю часть селения, белые стали распространяться по нему. Левое крыло белых, занимая линию сопок, что тянутся к северо-западу от Анучина, приняло своих, появившихся на западной окраине селения, за противника и открыло по ним огонь, который продолжался минут двадцать. Наконец ошибка была выяснена и огонь прекращен. В это время красные поспешно отходили из Анучина по дороге на Старую Гордеевку. Добровольцы с сопки ясно различали конных, пеших, подводы. Красных было совсем не так уж много. Конные омцы стали немедленно спускаться с сопок, но о преграждении пути отступления красным думать было уже поздно. Часов в 9 —10 23 ноября все было уже закончено. Твердыня красных – «Советская Бастилия Приморья», как называет Я. Покус Анучино, после короткого боя, продолжавшегося не более одного часа, перешла в руки белых.

Омцы и добровольцы сразу же по занятии Анучина были высланы вперед преследовать отходящих на север красных. Красные уходили весьма поспешно. Утром 23-го, еще до полудня, добровольцы заняли деревню Берестовец. При захвате Берестовца конные-добровольцы дали всего только несколько выстрелов, и когда стрелки-добровольцы вошли в селение, то они нашли на улице не более двух-трех убитых партизан. Омцы заняли деревню Гордеевку. В этот же день, 23 ноября, белая пехота была оттянута назад в Анучино. В Гордеевке и Берестовце остались только разъезды. Красные, отскочившие из Анучина на север, своею большею частью отошли по дороге на Покровку, меньшею же – в район деревни Луизы.

Из Анучина на север пошла только незначительная часть партизан, главные же силы красных, находившихся до сих пор в этом районе, на заре 23 ноября под Анучином не были; сразу после боя под Брюхановкой они оттянулись на юг, уйдя по дороге на деревню Гродеково.

Приблизительно к обеду генерал Блохин получил приказание о высылке части своего отряда наперерез дороги Анучино – Романовка— Гродеково. Генерал Блохин приказал ротмистру Васильеву с обоими эскадронами 1-го кавполка, двигаясь прямо на восток, через сопку, занять корейскую деревню Романову. Сам же со своим Сибирским казполком решил идти через деревню Аюторгу прямо на деревню Гродеково.

День клонился к вечеру, когда ротмистр Васильев пошел на сопку. Перевалив через гребень и спустившись наполовину, белые обнаружили, что под крутой сопкой, на фанзах, стоит взвод конницы. Белые продолжали спуск. Не доходя до фанз шагов пятьсот, белые дали по конникам несколько залпов. Под выстрелами привязанные кони стали рваться. Из фанз быстро выскочили солдаты, повскакали на коней и умчались. Темнело, белые заняли фанзы. Прошло немного времени. Со стороны Анучина показалась большая пехотная колонна. Не будучи уверенными в том, что приближающиеся свои, кавалеристы оставили фанзы и отошли в сопки. Колонна прошла через фанзы в сторону Гродекова. Дабы выяснить, кто это был, ротмистр Васильев выслал к фанзам разведку, которая, спустившись в долину, наткнулась на двигающийся из Анучина обоз, тут кавалеристы выяснили, что прошедшая колонна была своя – Ижевский полк, который выступил из Анучина после полудня этого, 23 ноября. От ижей-обозников кавалеристы узнали о том, что Анучино занято белыми.

При движении на Гродеково у Ижевского полка было столкновение с заставой красных, в 5 верстах не доходя этого селения. Красные бежали в горы, оставив двух оседланных лошадей. Характер этого столкновения был обычный: партизаны не принимали длительного боя и бежали после небольшой перестрелки, боясь быть окруженными и понести потери. В 1 час 30 минут 24 ноября ижевцы с боем заняли Гродеково. Потерь они не понесли. Белые взяли двух пленных.

В 10 часов 24 ноября один батальон Ижевского полка и Сибирский каз. полк выступили из Гродекова на Муравьевку для занятия и разрушения находящейся в районе ее партизанской базы. База находилась в тайге верстах в десяти от Муравьевки.

Дивизион ротмистра Васильева прибыл в Гродеково уже после того, как ижевцы и сибирцы ушли из него. После небольшого привала дивизион выступил и прошел в деревню Еловку, которую и занимал в течение 24-го и 25-го, то есть до тех пор, пока база не была разрушена.

Колонна, двинувшаяся из Гродекова на Муравьевку, по занятии последней разделилась: ижевцы остались гарнизоном в Муравьевке, а сибирцы, невзирая на приближающуюся ночь, последовали далее. На восток от Муравьевки дорог нет, имеются только охотничьи тропы. Уходя из Муравьевки по тропам, без дороги, красные принуждены были бросить в Муравьевке часть имущества. Двигаясь по кустам, они прокладывали себе дорогу сквозь бурелом, рубя кусты и деревья. Движение партизан было, конечно, медленно, казаки-сибирцы нагнали их, но была глухая ночь. Не слезая с коней, один в затылок другому, казаки шли по узкой тропе. Чуть не на каждой версте красные встречали их огнем. 10–12 верст от Муравьевки до базы показались участникам движения целой вечностью. Но вот головные казаки обнаружили впереди поляну. Белые спешились. Оставив коней с коноводами на тропе, рассыпавшись в цепь, сибирцы пошли в наступление. Загорелась перестрелка, затрещали красные пулеметы. Казаки лезли вперед основательно, но толку было от этого все же мало. Потеряв двух убитыми и четырех ранеными, сибирцы, не взяв базы, к утру отошли назад в Муравьевку. Не задерживаясь здесь, сибирцы отошли в Гродеково, куда прибыли уже на свету. Только успели казаки расседлать коней, как пришел приказ выступать вновь на базу. На этот раз пошли туда ижевцы и от Сибказполка один только взвод (25–30 коней), собранный путем выделения лучших коней.

В 8 часов 25 ноября полковник Ефимов с ижевцами занял без боя базу красных. Она оказалась уничтоженной. Красные сожгли строения и удрали в тайгу после отхода сибирцев, опасаясь повторения атаки. На пепелище бывшей базы белые подобрали два орудийных замка, радиостанцию двукольную и еще кое-какое другое, не погибшее в огне имущество.

Части отряда полковника Аргунова спокойно простояли в Анучине дня два. Этим временем партизанская база была разрушена, части полковника Ефимова и генерала Блохина оттянулись сначала в Анучино, а затем, по прибытии туда отряда полковника Сорокина, двинулись в обратный путь на ст. Ипполитовка.

Анучинская операция была закончена. Генерал Смолин возвратился назад в Никольск. Начальником Анучинского гарнизона стал генерал Сабеев. В его распоряжении остались: отряд полковника Сорокина и Иркутский стр. полк, насчитывавший в своих рядах около 200 человек. Между прочим, при движении отряда полковника Сорокина к Анучину в деревне Мещанке к отряду присоединилась сотня есаула Трухина (60 сабель); вместо нее была оставлена полусотня есаула Держинского (44 сабли). Полковник Аргунов с Омским, Добровольческим полками и Воткинской батареей, получив своим заданием очищение долины реки Даубихэ от красных, уже выступил из Анучина на север.

Но если белые захватили Анучино, а 1-й Приморский батальон и батарея красных, по уничтожении своей базы, ушли из Анучинского района в долину реки Уляхэ, то все же белым предстояло еще много хлопот в Анучинском районе, ибо партизаны еще не были уничтожены, но, частично рассеявшись, они продолжали оставаться под самым Анучином. Население района в своей массе относилось враждебно к белым. Пришедшим в Анучино забайкальцам предстояло не мирное расквартирование, но борьба. Нижеприводимый случай дает ясное представление о положении белых в Анучине: в первую же ночь по приходе в Анучино отряда полковника Сорокина группа партизан до тридцати человек ворвалась в поселок Анучино. В это время в последнем находились также части полковника Ефимова. Партизаны знали квартиры белых начальников, так несколько человек ворвалось в квартиру полковника Сорокина, где и ранили его вестового. Какого-либо существенного вреда красные не причинили белым, так как белые бойцы быстро разогнали партизан. Налет этот пошел, собственно говоря, на пользу белым, так как он заставил забайкальцев с первого же дня быть все время начеку.

Занятие Анучина белыми произвело сильное впечатление на чинов белых войск и все население Южного Приморья, – ведь это была «Красная Бастилия». У белых этот успех сразу сильно поднял дух, население стало сразу же более сговорчивым и более почтительным. Что же делалось в Хабаровске? Командующего войсками Амур-округа товарища Серышева в это время в Хабаровске не было, он и его начальник штаба находились в Чите, почему временно «командовал» войсками товарищ Мельников (студент), а начштаба был временно товарищ Еремин. После того как связь Анучина с Хабаровском порвалась, в последнем заволновались, но помочь чем-либо Хабаровск Анучину не мог и принужден был молчать.

За время Анучинской операции красные не были разбиты, а только вытолкнуты. Генерал Молчанов считает ее неудачной. Следствием этой неудачи явилось движение на север.

Отряд Оренбургской казачьей бригады, по проходе в с. Кролевец, простоял в последнем около десяти дней. За это время в окрестные селения высылались разведки. Последние столкновений с красными не имели. Агентура выяснила, что в деревне Харитоновке находится отряд красных в 60 сабель. Неясные показания жителей указывали на присутствие красных в деревнях Ново-Московской и Новороссийской. Никаких действий против этих красных белые не предприняли.

Захват белыми станции Уссури

После разгрома Анучинской группы красных, по предложению японцев, белое командование решило наступать на Иман по линии железной дороги. Дабы не дать красным, находящимся в долинах рек Даубихэ и Уляхэ, выйти на единственные пути отступления, в железнодорожную полосу, должно было в спешном порядке занять ст. Уссури и прилежащий к ней район.

Уже вечером 23 ноября, то есть через полсуток после занятия частями генерала Смолина урочища Анучина, генерал Сахаров, находившийся со своими частями в Сучанском районе, получил приказ прибыть к определенному сроку на ст. Евгеньевка. Кроме 1-го Волжского и 8-го Камского стр. полков, в Спасск с генералом Сахаровым должен был прибыть Воткинский конный дивизион, усиленный командой конных разведчиков Ижевского стрелкового полка. Во исполнение этого приказа стрелковые полки Поволжской бригады утром 24-го выступили из Фроловки и через Казанку прошли в Ново-Веселую. Перед последней деревней, у околицы, очень долго стояли в поле, так как в это время происходила процедура переговоров между белым командованием и японцами, занимавшими Ново-Веселую, о допуске вооруженных белых.

На следующий день (25-го) колонна генерала Сахарова прошла через Сучанские копи, где к ней присоединились офицерская рота Волжского полка, Воткинский кон. дивизион и разведка ижевцев. Дорога шла вдоль полотна узкоколейной железной дороги. Не один раз пришлось белым пересечь цепи сопок, покрытых густым лесом. Шли в полной боевой готовности, так как в любую минуту можно было нарваться на засаду партизан. На ночлег остановились у ст. Сица. Помещение – две-три хаты. Большинству людей пришлось остаться на дворе. Ночь была темная, погода – отвратительная: шел дождь, смешанный со снегом.

26-го отряд генерала Сахарова прошел на ст. Конгауз. Отсюда начинается широкая колея, и здесь намечалась погрузка частей. Весьма показательным должно признать то, что прибывшие белые части нашли над рядом зданий поселка Конгауз развевающиеся, поблекшие флаги ДВР. Многие белые бойцы этим возмутились, и в результате все флаги ДВР были сорваны.

27-го части грузились. Дабы не возбудить подозрений многочисленных красных агентов, погрузка и переброска частей производилась без особой спешки, тем паче что времени до назначенного срока было еще достаточно. Местные конгаузские рабочие ходили мрачными. Белые ожидали подрыва или спуска под уклон эшелонов, но все обошлось благополучно, и 28-го части прибыли в Спасск, где уже был комкор 3-го генерал-майор Молчанов со своим начальником штаба – Генерального штаба полковником Ловцевичем и походным штабом.

По линии железной дороги воинские части перекидывались под видом милиции. Поэтому у каждого офицера и солдата на левом рукаве выше локтя были нашиты трехцветные щитки с личным номером милиционера. Винтовки было приказано не держать на виду. О месте назначения и цели переброски офицеры и солдаты оповещены не были. Воткинцы думали сначала, что едут в свою базу – Раздольное. Только на ст. Никольск-Уссурийский командир дивизиона собрал офицеров и объявил им, что идет на север. Охрану железнодорожной линии японцы усилили, но переброску белых частей упорно не замечали.

Как указано выше, гарнизон Спасска составляли: 1-я отдельная стрелковая бригада, две роты Омского стрелкового полка и Спасская авиашкола (бывшая Гатчинская, именовавшаяся при Колчаке Курганской, по месту своего расквартирования). Ввиду предстоящей операции, в последних числах ноября месяца на усиление Спасского гарнизона из других пунктов Южного Приморья стали прибывать следующие воинские части: пластунский дивизион Енисейского казачьего полка, Амурский отряд, 1-й Сибирский стрелковый полк, Поволжская стрелковая бригада (за исключением Уфимского стрелкового полка), Ижевско-Воткинская стрелковая бригада, Сибирский казачий полк. Части эти находились в Спасске не все одновременно – одни приходили, другие выбывали на север. В Спасске, перед выходом на фронт, части получали новые винтовки, рукавицы на полный состав и скверного вида и качества полушубки на часть людей.

По имевшимся данным в штабе 3-го стрелкового корпуса, силы красных в районе ст. Уссури оставались прежними, то есть там находился дивизион «Народной Охраны», иначе 3-й батальон 6-го Иманского стрелкового полка, численностью не более 300 штыков при нескольких пулеметах. Покус определяет силу красных в 450 штыков. Так как на ст. Уссури находилась японская миссия и так как, в силу апрельского договора, японцы должны были бы разоружить русские вооруженные отряды в случае появления их в нейтральной зоне, находящейся под японским контролем, то белым надлежало произвести налет на Уссурийский железнодорожный мост с севера. В этом отношении желание японского штаба было высказано вполне определенно. Больше того, было желательно избежать боевого столкновения к югу от моста. Захват моста должен был быть неожиданным, ибо в противном случае красные, зная о движении белых, вне всякого сомнения, постараются мост уничтожить. Следует отметить, что, несмотря на то что Южное Приморье было занято белыми, железнодорожное сообщение между Хабаровском и Владивостоком не прекращалось. Правда, сквозного поезда не было. В нейтральной полосе курсировали особые поезда: товаро-пассажирский и маршрутный. Первый из них выходил со ст. Евгеньевка вечером, а второй отправлялся с той же станции утром. Неожиданная и быстрая переброска белых частей из Спасска под ст. Уссури могла состояться только по железной дороге и, конечно, с согласия японского командования. Последнее было получено. 95-верстное расстояние между Спасском и ст. Уссури белое командование решило покрыть в одну ночь: 80 верст поездом, остальные 15 – походным порядком. Атака моста должна была состояться на утренней заре. Проводником должен был явиться уссурийский казак – войсковой старшина Ширяев, «дедушка Ширяев», как звали его в армии и родном войске.

28 ноября в 19 часов 40 минут командир 3-го стрелкового корпуса генерал-майор Молчанов подписал приказ № 0103/оп, который и был разослан частям в 20 часов 30 минут того же 28 ноября. Вот он:

«Начбриг Поволжской, Ижевске-Воткинской, 1— стрелковой. Копия по телеграфу Генкварт Военморведомства, Комкор 2-й, Начгар Владивосток. Комвойсками приказал мне частями корпуса очистить в кратчайший срок нейтральную полосу (от Спасска до ст. Уссури включительно) и занять благоприятное исходное положение для дальнейшего движения на север. С боевого участка 2-го корпуса ко мне возвращается Ижевско-Воткинская бригада, и в мое подчинение переданы 1-я стрелковая бригада и Спасский гарнизон. Поволжская бригада (без 4-го Уфимского и 1-го Кавалерийского полков) прибыла сегодня на ст. Евгеньевка. По агентурданным и сведениям от населения в районе Спасска окрестные деревни заняты мелкими партотрядами; на ст. Уссури желдормост не минирован и охраняется командой 50–60 человек: из солидных группировок войск ДВР – 6-й полк занимает район Губарево (Губерово) – Иман и, по непроверенным еще сведениям, начал перебрасываться через ст. Уссури в район д. Техменево (Тихменево), а 5-й весь целиком находится в Хабаровске.

Во исполнение поставленной мне задачи приказываю:

1. Генералу Сахарову выступить двумя эшелонами в 17 часов 29-го со ст. Евгеньевка и, при особых, мною уже сообщенных ему, условиях движения, дойти до разъезда Кауль, где не медля произвести выгрузку, пользуясь темнотой, обходом, частью своих сил отсечь ст. Уссури и мост в верстах 3–4 севернее реки и внезапным налетом захватить мост и не дать времени красным взорвать его или сжечь. Присутствие япономиссии и охраны при ней на левом берегу реки Уссури у моста лишает нас возможности вести наступление по желдороге с юга. В случае сохранения моста в целости эшелоны ввести на ст. Уссури. По занятии ст. Уссури и моста выдвинуться передовыми частями на север, по обстановке, в мере сил и возможности.

2. Начбриг 1-й стрелковой выделить из частей бригады сводный отряд 500 штыков, не считая командного состава и 29-го в 24 часа начать погрузку в эшелон на ст. Евгеньевка. Не позже 3-х часов 30-го выйти со станции и следовать до ст. Шмаковка, где в срочном порядке выгрузиться и перейти в деревню Успенская. Занятием района последней обеспечить тыл генералу Сахарову. 1-го декабря занять д. Техменево (Тихменево), держа связь через раз. Кауль, где находится телеграфный пост Штакора. Бригаде в базе Корпуса получить 29-го оружие, патроны, обмундирование и довольствие, необходимое для похода. С оставшимися частями в Спасском, Начбригу в кратчайший срок усиленными экспедициями в окрестные деревни очистить от красных Спасский район и, не жалея сил и не останавливаясь перед средствами, ликвидировать окрестные партотряды. Под особым и частым наблюдением держать район д.д. Константиновка, Кронштадская и Белая Церковь.

3. Полковнику Ефимову, по прибытии на ст. Ипполитовка, без промедления погрузиться в эшелоны и следовать в Спасское, откуда, по получении последней ориентировки лично от меня, продолжить движение на ст. Уссури. На ст. Уссури полковник Ефимов получит от меня дальнейшие указания.

4. Связь по правительственному проводу № 59 и, в случае особой крайности, по одному из желдорожных проводов.

5. Продовольственная и артиллерийская база Корпуса – станция Евгеньевка.

6. Штакор – ст. Евгеньевка.

7. О получении донести.

Командир 3-го Стрелкового корпуса генерал-майор Молчанов. Начальник Штаба Генерального Штаба полковник Ловцевич{86}».

Итак, захват ст. Уссури поручался генералу Сахарову с отрядом до 700 штыков и 200 сабель (1-й Волжский, 8-й Камский стр. полки, Воткинский конный дивизион, команда конных разведчиков Ижевского стрелкового полка и Иманская сотня Уссурийского каз. войска{87}). Дабы не возбуждать никаких подозрений у железнодорожников и красных, решено было воинские эшелоны внезапно двинуть по одному жезлу товаро-пассажирского поезда. Так как пассажиры маршрутного поезда, выходящего со ст. Евгеньевка утром и прибывающего на ст. Уссури вечером, могли раскрыть глаза красным на приготовления в Спасске или просто даже привести к нежелательному усилению бдительности красных постов, то было решено утреннего поезда со ст. Евгеньевка 29-го не выпускать. В жизнь это было проведено так: под утро из Спасска была выслана команда контрразведки штаба 3-го корпуса. Отойдя несколько верст, она расположилась вдоль полотна желдороги и при приближении маршрутного поезда открыла по нему беглый огонь. Видя путь занятым, опасаясь крушения, машинист дал задний ход и прибыл на ст. Евгеньевка. Так как обстрелы поездов в прошлом отрядами красных партизан бывали, то в данном случае обстрел поезда контрразведкой был причислен к деяниям красных партизан. Вторично было решено поезд не выпускать. На ст. Уссури было сообщено о случившемся. Вечерный же поезд все же предполагали отправить и для него в обычное время испросили жезл.

29-го около 8 часов вечера со ст. Евгеньевка на север с жезлом товаро-пассажирского поезда выбыло три воинских эшелона. В первом ехали генерал Сахаров, штаб бригады и Волжский стрелковый полк, во втором – Камский стрелковый полк, в третьем – Воткондив (Воткинский конный дивизион). Перед отправкой поезда в Спасске были какие-то задержки и одно время командование бригадой очень побаивалось, что эшелоны не выйдут вовремя. Вышли… Но не то значительная была перегрузка вагонов, не то сами паровозы были стары и слабосильны, но только составы с трудом брали подъемы, а перед разъездом Дроздовским пришлось даже кое-что выгрузить, а вылезшим стрелкам идти рядом с поездом, берущим уклон. На головном паровозе ехал начальник штаба бригады – Генерального штаба полковник Попов{88} с несколькими чинами. С подходом поезда на каждой станции к входной стрелке полковник Попов с несколькими чинами соскакивал с паровоза и бежал к станции. Захватывались: начальник станции, телеграф. У следующей станции испрашивался жезл для товаро-пассажирского поезда. После этого жезловый аппарат ломался и эшелоны следовали далее. Боялись, что опоздают, что высаживаться придется уже при свете. Не доезжая нескольких верст до ст. Уссури, остановились среди ровного, гладкого поля. В целях охранения разгружающихся эшелонов в сторону станции была выдвинута одна рота волжан (полковник Коновалов).

Время шло, рассвет приближался. На открытом поле стояли три эшелона, около них копошились и двигались люди. Эшелон воткинцев, подошедший позже остальных, загородил дорогу и делал невозможным отвод первых двух, уже пустых, эшелонов. Один из машинистов дал было, как бы нечаянно, гудок. Опять опасения, как бы красные, услышав гудок и не обнаруживая приближающегося поезда, поняв, в чем дело, не подняли тревоги и не изготовились бы к бою. Раздались голоса за то, чтобы предатель-машинист был бы «выведен в расход», но так как определенных улик не было против него, то он остался невредимым. Уже светает, вдали смутно вырисовываются очертания поселков… Около 5 часов утра выгрузка совершенно закончилась, после чего пустые эшелоны двинулись на юг. С поля зрения красных постов, если таковые были выставлены красными к югу от ст. Уссури, эти пустые эшелоны, во всяком случае, должны были исчезнуть после того, как стало совершенно светло. Следовательно, красные посты должны были бы их видеть, а заметив их, должны были бы обратить сугубое внимание (не один, а три!), за чем, естественно, последовали бы мероприятия красного командования. Этого не было, следовательно, надо полагать, охранение у красных либо совершенно отсутствовало, либо неслось столь скверно, что равно было полному отсутствию его.

Выгружающиеся белые части по кочкам и болоту отводились к востоку от железной дороги, в сторону реки Усура. По окончании выгрузки части, ведомые дедушкой Ширяевым и его казаками, в предрассветной мгле двинулись к реке в целях обхода справа ст. Уссури и поселка Верхне-Медведовского. Впереди был выслан Воткондив. Начинало сереть, когда воткинцы переходили Усуру, вправо виднелась какая-то деревня (Тараща). Встреч никаких не было. Пехота подошла к реке позднее, когда стало совсем уж светло – часов около семи. Опоздание было очевидным, и казалось, что провал операции уже налицо, ибо если у красных есть хоть одна застава, хоть один пост, то о движении белых красным уже известно.

В то время как генерал Сахаров с волжанами переходил реку, а сбившиеся с пути камцы отклонились еще правее, головной разъезд воткинцев подошел к поселку Медведовскому. Он въехал в улицу и пошел вдоль нее. Она была еще пуста, но поселок уже готовился начать свой трудовой день. Вдруг из одной избы выскакивает несколько человек – красные. Они первые дают по белым несколько выстрелов. Белые всадники не растерялись, моментом спешившись, они открыли огонь по хате, занятой красными. Красных было немного, всего человек шесть. Как говорили потом крестьяне, здесь был «сам главный». Они пьянствовали, и обнаружение белых произошло чисто случайно. Дав несколько выстрелов, красные поспешили смотаться, тем паче что у них не было при себе коней. Огнем белых ни один красный выбит не был, но зато оказалась невинная жертва – шальной пулей была убита старуха крестьянка. У белых был легко ранен один всадник. В это время к месту столкновения подоспел весь дивизион. Подполковник Дробинин двинул его дальше.

Ст. Уссури находится к югу от реки того же наименования, приблизительно в одной-двух верстах от нее. На запад от нее раскинулась большая казачья станица – Донская, на восток – село Лутковское – крестьяне-новоселы. К северу от У суры и вправо от полотна железной дороги – казачий поселок Верхне-Медведовский. Расстояние между мостом и околицей поселка всего шагов 150. С севера и востока поселок прикрыт двумя небольшими высотами. На запад от желдороги, вниз по У суре, в некотором отдалении от русских селений – группа фанз. В то время как левый берег реки низкий и ровный, правый – горист, обрывист. Дивизион «Народной Охраны» при четырех пулеметах и некотором количестве конных помещался в эшелоне, стоявшем между станцией и желдор. мостом. Кроме того, красные милиционеры (численность?) располагались по квартирам в селе Лутковском. Станица Донская и поселок Верхне-Медведовский красными заняты не были. Рядом с эшелоном дивизиона помещались вагоны согласительной комиссии (от ДВР товарищ Лебедев). Мост, приспособленный для движения пешеходов и повозок, являвшийся единственным путем сообщения для жителей обоих берегов У суры летом, был минирован, и подступы к нему были обеспечены прекрасными, типа германской войны, окопами и проволочными заграждениями.

Спешившись, учебная команда Воткондива рассыпалась в цепь и повела наступление на самый мост, двигаясь вдоль линии желдороги. Первый эскадрон в конном строю рассыпался левее желдороги, а второй эскадрон, тоже в конном строю, рассыпался правее полотна. С моста красные уже обстреливали наступающих белых из пулемета. Подошедшие волжане под огнем рассыпались вправо и влево от полотна. Красные, будучи отрезанными от своих сообщений с тылом, дрались упорно, но затем стали отходить вниз по У суре в сторону китайской границы.

Две роты волжан, под командой полковника Яковлева, перейдя реку выше моста, ворвались в Лутковское и атаковали красных с востока. Воткондив шел теперь в западном направлении на фанзы. Корнет Пикулев, высланный командиром дивизиона к этим фанзам, выехав за них, обнаружил группирующихся красных. Порядка особенного у красных не наблюдалось. По всему было видно, что эта группа красных не имела определенного плана действий. Подъехавший к фанзе подполковник Дробинин решает смять красных конной атакой. Этим временем учебная команда воткинцев в пешем строю ведет наступление на эту же группу красных. Когда цепь воткинцев была еще шагах в семидесяти от красных, прапорщик Юдин, здоровый и отчаянный молодец, видя, что красные готовятся открыть огонь из пулемета, отделившись от своей цепи, бросился вперед. Красные возились, вставляя ленту в пулемет. Они никак не могли ее направить. Подбежав, Юдин прыгнул на пулемет и, видя, что ему одному не справиться со всеми, всем телом навалился на пулемет. Красные опешили, а потом стали стаскивать его с пулемета, но Воткинская цепь была уже рядом… Второй эскадрон Воткондива, ведомый подполковником Дробининым, выскочив из-за фанз и развернувшись лавой, пошел на красных… Атака этого эскадрона отлично была видна волжанам, наступавшим в этот момент на красную цепь правее воткинцев. Яркое солнце озаряло фанзы и стройную линию всадников, с шашками наголо мчавшихся на красных.

Конная атака довершила дело. Красные не выдержали и побежали. Часть их оказалась перерубленной, 49 человек было взято в плен воткинцами, спаслись только единицы. Около 10 часов бой и преследование были закончены. Железнодорожный мост через реку У сура, станция и селение оказались в руках белых. Красные потеряли все четыре пулемета, более 70 пленными, около 30 убитыми. Оставшиеся в живых частью рассеялись, частью скрылись, как оказалось потом, в селе Лутковском. Товарищу Лебедеву с небольшой группой конных удалось бежать и скрыться на китайской земле. Кроме пленных и пулеметов, белые захватили 12 коней. Потери же белых равнялись 9 раненым: волжане – 7, воткинцы 2, камцы – нет потерь. Убитых у белых не было.

Относительно чинов дивизиона «Народной Охраны», точнее роты, занимавшей станцию и несшей охрану желдормоста и поезда миссии, должно отметить, что все они были коммунистами и имели полуинтеллигентный вид. Многие были в очках, в пенсне, с эспаньолками. Сражались они, как было уже указано, хорошо, но, побежав, бросали винтовки, скидывали шинели и под шашечными ударами падали. Будучи взятыми в плен, держались не только с достоинством, но даже вызывающе. Все они были отправлены во Владивосток.

Белые части по выходе за пределы японской зоны сняли щитки милиционеров и надели белые повязки на левой руке выше локтя.

Итак, захват в полной целости и сохранности важного железнодорожного моста через реку У сура у ст. Уссури белыми был выполнен отлично. Этому способствовали: 1) свежесть белых частей и 2) неподготовленность красных. В приказе № 0122/оп от 30 ноября генерал Молчанов писал: «Отряд Генерала Сахарова сегодня утром с боем занял станцию Уссури, взяв около 70 человек пленных, пулеметы, много винтовок и патрон. Станцию и мост охраняла рота охраны Иманского района, состоявшая только из коммунистов».

Военные действия в долинах рек Даубихэ и Уляхэ

Анучинская группа красных (1-й Приморский батальон и несколько мелких партотрядов) через свою базу, что близ деревни Еловки, бежала в Чугуевскую падь. В долине реки Даубихэ, в районе деревни Яковлевки, находилась другая группа красных – 2-й Приморский батальон и несколько мелких партотрядов. Белое командование решило ликвидировать Яковлевскую группу красных, зажав ее между двумя белыми отрядами – отрядом полковника Аргунова, выдвигаемым из Анучина вниз по реке Даубихэ, и 1-й стрелковой бригадой, высланной из Спасска.

В состав отряда полковника Аргунова, получившего наименование Приморского, вошли: Омский стрелковый полк (полковник Мохов), Добровольческий полк (полковник Бахтерев), Воткинская батарея (полковник Алмазов), одна сотня забайкальских казаков. До того времени, как белым удалось бы отбить у врага орудия, Воткинская батарея должна была действовать в пешем и конном строях.

Числа 25-го ноября (к сожалению, восстановить вполне определенно дату выступления из Анучина не удалось) из Анучина на Гордеевку выступил Добровольческий полк. Когда полк был уже в пути, то командир полка получил новое приказание – идти в деревню Берестовец, так как, по слухам, со стороны последнего сгруппировавшиеся в нем партизаны, считая, что силы белых уже прошли в Гордеевку и далее к северу, готовились теперь ударить по Анучину. Около 16 часов 25 ноября Добровольческий полк занял деревню Берестовец. Красных в нем не было, за исключением нескольких конных, выскочивших из деревни из-под самого носа белых. В Берестовце Добровольческий полк заночевал.

На следующий день (26-го) под вечер, ввиду того что в районе Берестовца сил красных обнаружено не было, Добровольческий полк выступил на Новую Гордеевку. После незначительного привала в этой деревне добровольцы продолжали свой путь и в следующее село, Петропавловское, они прибыли уже в полной темноте. Заходил ли Омский полк и другие части отряда полковника Аргунова в деревню Берестовец, или же эти части прямо прошли из Анучина в Новую Гордеевку и далее в Петропавловку, восстановить не удалось. По некоторым сведениям, омичи в Петропавловке имели сравнительно продолжительный привал, за время которого чины полка не только поужинали, но даже соснули. Добровольческий же полк в Петропавловке едва напился чаю. Отряд полковника Аргунова стремительно двигался на север.

Не заходя в Семеновку, через хутора, что расположены по самой дороге Анучино – Покровка, белая колонна, имея в голове Омский стрелковый полк, прошла в деревню Сысоевку, в которой Добровольческий полк остановился на большой привал. Омский же полк проследовал далее, намереваясь стать на привал в деревне Варфоломеевке, отстоящей от Сысоевки на 7–8 верст.

Подойдя к Варфоломеевке, белые обнаружили, что деревня занята противником. В результате столкновения, произошедшего на утренней заре (27-го?), была разбита рота красных. Здесь застрелился один красный комиссар, убив предварительно двух партизан, бросивших оружие и поднявших руки. Начавшаяся в Варфоломеевке стрельба подняла только что разошедшихся по квартирам в Сысоевке и располагавшихся на отдых добровольцев. Скорым шагом были они двинуты на поддержку омичам, но к Варфоломеевке подошли они уже по полном окончании дела. До боя в Варфоломеевке у омцев было только два пулемета – один в пулеметной команде и другой в эскадроне. В Варфоломеевке они захватили третий – пулемет Виккерса.

Утомленный сорокаверстным ночным переходом, отряд полковника Аргунова расположился на отдых в Варфоломеевке, где и простоял приблизительно до 13 часов того же 27 ноября. По собранным белыми сведениям, красные силы сосредоточились в Покровке – Яковлевке, где и собираются дать отпор белым. Силы их определялись в два батальона, приблизительно равняясь силам полковника Аргунова. В то время как главные силы полковника Аргунова отдыхали в Варфоломеевке, конница белых (Омский, Добровольческий эскадроны и сотня забайкальцев) была двинута в находящуюся верстах в двух впереди деревню Дотоевку. Красная конная застава, находившаяся здесь, была легко сбита белыми и отошла на Покровку. К сожалению, не представляется возможным установить, знал ли полковник Аргунов, находясь в Варфоломеевке, о том, что его отряд на следующий день не будет поддержан 1-й стрелковой бригадой, которая из Спасска совсем и не выступала, так как в бригаде происходили волнения из-за ареста и увоза во Владивосток командира бригады и комполков, последовавших 13 ноября по личному распоряжению члена Временного Приамурского правительства Н.Д. Меркулова.

Из Варфоломеевки конница белых через Достоевку пошла по большой дороге на Покровку, главные же силы белого отряда (пехота) в Варфоломеевке были посажены на подводы и по едва заметной тропе, по сопкам, двинулись в обход Покровки с востока. Поздно вечером в тот же день (27-го?) добровольцы и омичи сосредоточились не то в каком-то маленьком выселке, не то в маленькой деревушке, находящейся в стороне от большой дороги и по соседству с деревней Рославкой. Здесь белые захватили девять языков – крестьян-подводчиков, отвозивших красных и теперь возвращавшихся назад домой. Оказывается, красные, опасаясь удара белых со стороны Спасского, очистили Яковлевку – Покровку и оттянулись в Рославку, где, по словам крестьян, они собирались дать белым отпор. Аичный интерес крестьян – желание возможно скорее попасть домой – загнал их в трущобу, где они никак не ожидали встретить белых. Опрашиваемые полковником Аргуновым, они давали уклончивые ответы. Крестьяне рекомендовали белым идти на Покровку: туда, мол, и дорога идет хорошая, и красных там нет – белые смогут в Покровке передохнуть, а на Рославку из поселка, в котором в данное время находились белые, дорога весьма скверная – масса оврагов, колдобин, и опять же в Рославке собрались значительные силы партизан.

В полночь (с 27-го на 28-е?) немного передохнувшие белые выступили из деревушки на Рославку. Впереди шли добровольцы, сзади – омичи. Дорога, как предсказывали крестьяне, оказалась отвратительной: только успевали белые вылезать из оврага на бугор, как перед ними вновь открывался овраг. К тому же дорога была совсем малоезженная. Белые продвигались медленно – шли с опаской, так как кругом тянулись кусты, кусты без конца. Впереди двигались немногочисленные конные, оставшиеся при пехоте. Вот вправо (к востоку) замелькали совсем недалеко огни. Они были раскинуты по большому пространству – не то большая деревня, не то хутора (возможно, что это были фанзы Цыбуфу, помеченные на десятиверстке). Впереди темнела гряда, покрытая лесом. Проводники – местные крестьяне – советовали идти на Рославку через те огни: там ровная и открытая местность, оврагов и кустов нет, для конных в самую стать и для пехоты хорошо – имеется хорошая дорога.

Добровольцы шли напрямик, через гряду. Дорога, как и раньше, была скверная, если не хуже. Вправо по долине, в обход, были направлены конные. Движение пехотной колонны замедлилось: полковник Аргунов не любил делать на авось – выслав разведку, он постепенно нащупывал подходы к деревне. Наконец белые приблизились к деревне. Колонна остановилась. Тишина. Нервы напряглись, минуты тянутся…

Полковник Аргунов направил на Рославку в лоб омичей, добровольцы должны обойти деревню с запада, а конница ударить на нее с востока. Уже светало, когда у омичей застучали пулеметы, затрещали винтовки. Красные приняли бой и дрались под Рославкой упорнее, нежели под Варфоломеевкой, но когда добровольцы, совершив обходное движение, приблизились к деревне, то бой в ней был уже закончен. В 9 часов 28 ноября все было уже кончено и белые расположились на отдых в трех (возможно, что в двух только) селениях: Рославке (Добровольческий полк), Мартьяновке (конные) и Андреевке (Омский полк). Разбитые красные, частично рассеявшись, бежали через Мартьяновку, Андреевку на Яблоновую и Загорную. Между прочим, в Рославке омичи захватили еще один пулемет.

Со времени выхода из Варфоломеевки, то есть за последние 20 часов, отряд полковника Аргунова, двигаясь почти без дорог и выдержав бой, прошел не менее 35 верст. Утомленные люди нуждались в отдыхе, а потому на сей раз привал был долее обыкновенного.

Из района Андреевка – Рославка отряд полковника Аргунова выступил, видимо, только на следующий день, то есть 29 ноября. Белая колонна шла днем, и потому на свежем, чистом снегу ясно выделялись вчерашние следы отступавших красных. Многочисленными мелкими тропками уходили они с дороги в лесистые сопки в различных направлениях. Когда колонна отошла на значительное расстояние от мест своего ночлега, то ряд уже менее многочисленных, но уже более разбитых и лучше утоптанных троп указывал на места выхода групп красных партизан из леса и сопок назад на дорогу. Так как белая колонна с места ночлега выступила не очень-то уж рано, то в первую деревню (Яблоновую) белые прибыли только после полудня. Здесь добровольцы впервые после Варфоломеевки столкнулись со своими конниками, шедшими отдельно от полка. При занятии Яблоновки белые конники до подхода белой пехоты имели небольшую перестрелку с красными партизанами.

Из Яблоновки белые выступили только с наступлением вечера. Сначала ехали по какому-то откосу в дол, а затем, среди густого леса, поднимались вверх в гору. Ночью делали малый привал в какой-то небольшой деревеньке, расположенной среди леса и сопок. За этой деревней пошли не то какие-то озера, не то болота, и высокий камыш, поднимаясь вправо и влево, тянулся без конца. Мелькнула не то мельница, не то хутор и опять камыш и камыш без конца. В эту ночь (с 29-го на 30-е) мороз был весьма крепок, и в Добровольческом полку поморозилось до пятнадцати человек. На восходе солнца (30-го) белые стали приближаться к деревне. Добровольцы, шедшие в голове, выкинули вперед конных и один батальон. Постреляли в это утро основательно, красные драпанули, и белые вошли в деревню.

Утомленные ночным переходом, белые бойцы разошлись по квартирам. Омичи прошли в дальний, ближайший к противнику край деревни; добровольцы расположились ближе к входу. Часов в 11 впереди раздалась опять стрельба. По приказанию свыше была выслана конная разведка – забайкальцы и добровольцы. Вслед за ней на подводах последовала офицерская рота Добровольческого полка. Верстах в четырех за деревней находилась большая река (Уляхэ). Там идет стрельба. Местность ровная и открытая, только кое-где виднеются стога сена. На доезжая реки, офицерская рота наткнулась на идущие навстречу сани с двумя ранеными добровольцами-конниками (один из них поручик Ермолаев Иван был ранен в живот). Сани конвоировались несколькими конными… Наконец офицерская рота выбралась на реку. Здесь изредка посвистывают пули… Белые перешли в наступление: конные двинулись по дороге, офицерская рота кустами и лесом в обход деревни на дальний конец ее. У красных имеется орудие. Оно стоит в конце деревни и изредка постреливает по белым. Огонь красных вреда белым принести не может, так как цепочки белых такие жиденькие, что рвущиеся снаряды не могут произвести большого впечатления сразу на всю цепь. Двигаясь по кустам, чины офицерской роты ясно видели, как несколько влево и сзади развернулись цепи подошедших рот Добровольческого полка и как пошла белая конница в наступление. Красное орудие развивает огонь. Как оказалось потом, в деревне красных было всего до 300 человек. Они не выдержали даже вида двигающихся на них цепей противника и начали отходить перед численно слабейшим врагом. Следует указать, что в этом деле со стороны белых принимали участие конные добровольцы и забайкальцы, офицерская рота и один батальон Добровольческого полка. Другой батальон добровольцев и весь Омский полк продолжали оставаться на привале в предыдущей деревне. Между тем, офицерская рота добровольцев незаметно приближается к окраине деревни к красному орудию. Это движение противника красные замечают слишком поздно. Они дают несколько очередей по офицерской роте, а потом прислуга, бросив орудие на произвол судьбы, бросается наутек. Белые взяли орудие. Вымотав из деревни, красные бежали по двум дорогам в различных направлениях. 1-й батальон добровольцев преследовал врага по большой дороге верст десять, офицерская рота тремя взводами осталась у самой деревни, а одним преследовала бегущего противника по лесной дороге. Многочисленные тропки и кое-какие брошенные предметы обмундирования и снаряжения являлись непреложными показателями беспорядочного отхода партизан; тем не менее, белым не удалось нагнать врага.

Этим временем в эту деревню (старообрядческую) подтянулись остальные части белого отряда и расположились в ней на ночлег. Название этой деревни выяснить вполне определенно не удалось – возможно, что это было Николо-Михайлово, но также возможно, что и Ново-Красноярская. Последнее находит себе подтверждение в показании одного из чинов Омского полка, выразившегося буквально так: «…ночевка в Андреевке. На другой день через Яблоновку дошли до Ново-Красноярской».

При дальнейшем преследовании уходящего противника в голове белой колонны шли омичи, а добровольцы сзади. Один или два дня белые шли по хорошей дороге (надо полагать, по льду Уляхэ), потом снова свернули в тайгу.

Этим временем разбитая Анучинская группа красных, отскочившая в Чугуевскую падь, через Чугуевку, Каменку и Варнаховку двигалась на присоединение к разбитой Яковлевской группе красных, которая, сосредоточившись в Кедровой, приводилась в порядок и готовилась дать отпор белым под этой деревней.

В бою под Кедровой красные еще раз не устояли. Побросав часть оружия, обозы и два клиновых орудия, они бежали на Саратовку и дальше на Самарку. Из последней они вернулись обратно в Саратовку, так как за Самаркой не имелось ни дорог, ни троп. В Саратовку в это время из Варнаховки через Кокшаровку подошла Анучинская группа красных. В Саратовке красные бросили часть обоза и три орудия. Больные, раненые и обмороженные на подводах были отправлены в партизанский госпиталь, находящийся в деревне Ново-Михайловка, в Чугуевской пади (не путать с селом Ново-Михайлово на нижнем течении реки Уляхэ). Главная и большая часть обоза под прикрытием 30 партизан через Кокшаровку двинулась на Уборку с целью выйти в Ольгинский район, откуда в это время шел отряд партизан в 120 штыков при нескольких пулеметах.

Здоровые партизаны в Саратовке были посажены на коней и по тропе, что идет на кумирню, ушли в Иманский район. Этой группе путь предстоял весьма тяжелый, ибо предстояло пройти без жилья и дороги по диким, заросшим тайгой сопкам около 60 верст. Выйдя в Иманскую долину, эти красные, видимо, намеревались присоединиться к частям Народно-Революционной армии Иманского района.

Из Кедровой белые выступили утром; впереди шли омичи. К Саратовке белые подошли уже после ухода из нее красных. Омский полк остался в этой деревне на ночлег, а Добровольческий полк последовал далее на Самарку. Впереди, как всегда, шли конные, за ними 1-й и 2-й батальоны, в хвосте – офицерская рота. Дорога шла по небольшому и негустому леску, кругозор поэтому был хорош. При спуске с горы белые встретили крестьян-подводчиков, отвозивших красных в Самарку и теперь возвращающихся домой. Подводчики показали, что красные уже ушли из деревни. «Там теперь остались только одиночные». Тем не менее при подходе к деревне оба батальона развернулись в цепь. В Самарке осталось, видимо, человек 50–80 партизан. При подходе белых они завязали с ними перестрелку, а затем стали удирать из деревни в различных направлениях.

Солнце закатывалось за горизонт, когда добровольцы вступили в Самарку. Сделав за последний день до 25 верст, белые бойцы нуждались в отдыхе, и вот, после занятия деревни, они разошлись по квартирам. До 23 часов никто не беспокоил их, но вот вернулись в деревню несколько полузамерзших красных. Они показали, что ушедшая в горы красная колонна, ввиду отсутствия дороги, бросила на своем пути два орудия, пулеметы, оружие и огнеприпасы. Часть патрон зарыта в надежде по возвращении назад откопать их и воспользоваться ими. (Надо полагать, что указанные здесь два орудия и есть те самые три орудия, кои указывались выше как брошенные в Саратовке.) По получении подобных сведений от Добровольческого полка на заимку была выслана офицерская рота под командой поручика Смирнова.

Эта заимка отстоит от Самарки верст на пять – семь. По прибытии туда офицерская рота нашла там одного только старика. Он, конечно, как водится, ничего не знал, ничего не видел и ничего указать не мог. По следам красных белые пошли тогда дальше. Впереди поднимается громадная сопка. Стали взбираться на нее. На снегу, при свете луны, белые увидели одно орудие. Оно либо упало, либо было умышленно сброшено с утеса в реку. Замка у этого орудия не оказалось – он был унесен красными. Белые бойцы и откуда-то взявшиеся крестьяне стали работать над подъемом орудия. Дело это было нелегкое, так как при своем полете с сопки орудие перевернулось. Наконец орудие кое-как вытащили. Поручик Смирнов с двумя взводами офицерской роты и взводом конных (человек двенадцать) пошел дальше. Чем выше лезли белые, тем круче становилась сопка. Вот белые наткнулись на идущих навстречу подводчиков – длинная колонна, саней не менее тридцати, а быть может, наберется и шестьдесят. Четыре крестьянина поморозились. Подводчики сообщили белым, что красные сейчас находятся, вероятно, верстах в пятнадцати, «не догнать вам их». Группу красных они определяли человек в триста, среди них очень много поморозившихся. Имея своей целью не нагон противника, а нахождение закопанного оружия и подбор брошенного по пути, белые продолжали свое движение еще некоторое время, но следов больших захороненных складов оружия белые не обнаружили, но по дороге много было брошено отдельных винтовок, патронташей. Валялись кое-где папахи, сумки, полушубки и различного рода пожитки. Наконец белые взобрались на гору. Здесь все та же картина. Пройдя по ней верст шесть, белые остановились. В Самарку было послано донесение. Вскоре стало светать.

Часов в девять пришло разрешение офицерской роте вернуться назад в деревню. Полковник Аргунов и полковник Бахтерев с конными пошли дальше по следам ушедших. Верст на двенадцать отъехали белые от Самарки. Красных они, конечно, не нагнали, но на дороге, действительно, нашли следы сожженного оружия и одно закопанное орудие (быть может, это то самое, что было сброшено в реку?). Костры на месте привала красных еще не потухли – видимо, они ушли сравнительно не так давно. Белые вернулись назад в Самарку.

Была ли занята Самарка в день Введения во храм Пресвятые Богородицы (4 декабря по нов. стилю), точно выяснить не удалось, но, во всяком случае, в этот день белые были в Самарке.

За уходящим в сторону Ольги обозом был выслан отряд в 45 человек (1-я рота Омского стрелкового полка). В Кокшаровке белые сняли погоны и дальше шли под видом красных. Перед Антоновкой отряд встретился с корейцами-партизанами. По сведениям от местных крестьян, этот партотряд насчитывал в своих рядах до 300 штыков, но цифру эту должно считать сильно преувеличенной. Услышав о движении неизвестного им отряда, корейцы разбежались. В Антоновке белые захватили небольшую, брошенную красными часть обоза. Главная же часть его уже ушла из деревни по дороге на перевал Будищева. Верстах в двадцати от Антоновки он был нагнан белыми и ими захвачен. Красный конвой, не приняв боя, поспешил убежать. Дабы не потерять захваченного, белые немедля повернули обоз и двинулись поспешно назад. Спешить нужно было, так как с перевала Сапожникова в это время уже спускался партотряд в 120 человек, о коем упоминалось выше. Через Павловку, Варнаховку, Каменку, Ново-Михайловку, Покровку, Яковлевку рота омичей с захваченным обозом вышла в Спасск. В Татьяновке японцы произвели комедию осмотра и обыска.

Отряд полковника Аргунова, передохнув в Самарке и Саратовке два дня, в три перехода через Бельцево вышел на ст. Шмаковка, где был погружен 9 декабря в эшелоны и по желдороге переброшен на север на присоединение к частям генерала Молчанова.

Так закончилась двухнедельная операция отряда полковника Аргунова в долинах рек Даубихэ и Уляхэ. Энергичными действиями полковника Аргунова красные были загнаны в такой район, откуда им пришлось, бросив орудия и все свое имущество, уходить без дороги. За это время белые проделали всего до 280 верст, именно: при движении на Самарку – 160 верст, при обратном движении от Масарки на ст. Шмаковка – 120 верст. 1-я же рота Омского полка проделала, в общей сложности, до 440 верст, так как от Самарки на Антоновку и оттуда в Спасск она проехала 280 верст. Потери белых за все это время были весьма незначительны, почти исключительно обмороженными. Потери красных были несравненно больше, и если их силы не были уничтожены, то, во всяком случае, они были распылены и край на некоторое время должно было считать умиротворенным. При продвижении белых население края не относилось к ним враждебно, но также не выказывало особой радости по случаю их появления. В своей массе оно было настроено нейтрально, с оттенком некоторого недоверия, на что белые бойцы платили тем же. Только в немногих поселках белые были приняты вполне радушно и им было выказано полное сочувствие. Это были селения старообрядцев: Петропавловка, Кокшаровка, Варнаховка, Каменка.

Движение белых на Иман

После захвата ст. Уссури и лежащих вблизи нее селений белые части, утомленные бессонной ночью, маршем и боем, стали по квартирам в этих селениях. Выступление было назначено на следующий день (1 декабря), так как следовало предварительно собрать в кулак все части, назначенные в наступление на Иман. 30 ноября в 24 часа 20 минут на ст. Евгеньевка генерал Молчанов отдал приказ № 0111/оп, в котором ставил частям следующие задания:

«По разведданным в районе Имана расположен 6-й полк с броневиком и с немногочисленной конницей. Ставя себе задачей овладение районом Иман – Сальское ночной атакой с 3-го на 4-ое декабря, приказываю частям корпуса:

1. Занять следующее положение завтра 1-го декабря: а) Поволжской бригаде (Волжский, Камский и 1-й Кавалерийский полки), не ожидая подхода 1-го кавполка – район ст. Прохаско и селение западнее станции и реки Уссури; конной частью занять разъезд севернее ст. Прохаско. На бригаду возлагаю восстановление телеграфной связи до ст. Прохаско, установку там в случае надобности телеграфного аппарата и исправление до названной станции желдорлинии местными техническими служащими и средствами, б) Ижевско-Воткинской бригаде (Ижевский и Воткинский полки и Воткинский конный дивизион) – не ожидая подхода Ижевцев, занять деревню северо-восточнее станции Прохаско под надписью Верхне-Михайловский; конной частью занять деревню Невская.

2. Обращаю особое внимание частей на производство агентразведок и собирание сведений о противнике в течение 1-го, 2-го и 3-го декабря.

3. Подход к Иману 2-го и 3-го декабря по особой директиве, могущей быть отданной только по получении разведданных.

4. Штакор 2-го декабря перейдет на ст. Уссури. Связь по желдорожному проводу.

5. Штакор и база корпуса 1-го декабря остаются на станции Евгеньевка.

6. О получении донести.

Командир III-го Стрелкового корпуса, Генерал-майор Молчанов. Начальник Штаба Генерального Штаба Полковник Ковцевич».

Таким образом, для удара по Иману белые сосредоточили в районе станции Уссури до 1500 штыков и 350 сабель при одной макленке и нескольких пулеметах. Эти силы подлежали разбитию на две колонны – правую (полковник Ефимов) 720 штыков (в это число включен также командный состав – до 100 человек, в число 600 включены офицеры-бойцы) и 180 (с командным составом) сабель и левую (генерал Сахаров) 700 штыков и 200 сабель. В своей книге Я. Покус неправильно показывает силы белых, определяя их до 2500 штыков и сабель и указывая в числе сосредоточенных на ст. Уссури частей Уфимский стрелковый полк, бригаду генерала Осипова и бронепоезд «Волжанин».

Численность Ижевско-Воткинской бригады при выступлении ее на север командир этой бригады полковник Ефимов, принимая на учет оставшихся слабосильных, потери от естественной смерти и потери при движении стрелковых полков на Анучино, определяет:

В поход не пошли: оставшиеся в лазаретах и оставшиеся в слабосильных командах для охраны казарм и имущества и оставшиеся по другим причинам, всего около 20 офицеров и 120 солдат. Сведения эти составлены на основании отдельных донесений, разрозненных по времени и характеру сведений, поэтому все цифры могут служить лишь как приближенные. Ошибки, наверное, не превосходят цифры 3–4 для офицеров и 10 для солдат.

Организация частей Ижевско-Воткинской бригады при выступлении в поход была следующей: Ижевский стрелковый полк состоял из трех батальонов. Каждый батальон состоял из трех рот, то есть в полку было всего девять стрелковых рот, одна пулеметная команда, команда конных разведчиков, команда телефонистов и нестроевая рота. Воткинский стрелковый полк состоял только из двух батальонов, по две стрелковых роты в каждом. Итого в полку имелось четыре строевые роты, одна пулеметная команда, команда связи и одна нестроевая рота. Воткинский конный дивизион состоял из двух эскадронов по два взвода в каждом, учебного эскадрона (один взвод), пулеметного эскадрона (два взвода) и нестроевой команды. В стрелковых ротах в начале похода число стрелков колеблется от 35 до 50 при 3–4 офицерах; в числе стрелков находились также офицеры-бойцы, не занимавшие командных должностей. В каждом из эскадронов более 40 сабель.

По получении сообщения о наступлении белых начальник нейтральной зоны, он же командир 6-го полка товарищ Нельсон-Гирст отдал приказание командиру бронепоезда № 7 выдвинуться на юг и войти в соприкосновение с противником. Кроме того, он выдвинул одну роту и конную разведку полка из Имана в деревню Рождественку и отдал приказ об эвакуации города Имана. Головные части 6-го полка 1 декабря, по свидетельству Я. Покуса, в составе трех рот занимали гарнизонами, по полторы роты в каждом, две деревни – Тангинская и Елизаветовка.

В то же время в Хабаровске военсовет Приамурского военного округа приказал 4-му кавалерийскому, 5-му стрелковому полкам и батарее погрузиться на ст. Хабаровск и отбыть в распоряжение командира 6-го полка. В командование 5-м полком вступил бывший штабс-капитан Никольск-Уссурийского гарнизона – товарищ Кондратьев. Из Благовещенска в Хабаровск одновременно с сим были вызваны два батальона 4-го стрелкового полка.

Следует указать, что еще из Спасска, в целях выяснения истинного положения вещей на красной стороне, отправился в Иман по своему доброму желанию прапорщик Иванов, офицер Волжского стрелкового полка. Он должен был вернуться к своим войскам накануне атаки города Имана.

В ночь с 30 ноября на 1 декабря на ст. Уссури по желдороге прибыли стрелковые полки Ижевске-Воткинской бригады и выгрузились у поселка Верхне-Медведского. К утру 1 декабря недоставало одного только 1-го кавполка. В назначенное время части Поволжской бригады выступили из поселка Верхне-Медведского и двинулись вдоль линии желдороги. Впереди шли камцы, сзади волжане. Около 13 часов, отойдя верст десять – одиннадцать, Поволжская бригада встретила у казармы, что южнее ст. Прохаско, красный бронепоезд, вооруженный двумя трехдюймовыми орудиями. У белых по колонне прошел слух, что вот, мол, бронепоезд идет сдаваться. Стрелки шли спокойно, но неожиданно для них бронепоезд открыл огонь по колонне. Камцы рассыпались и стали охватывать бронепоезд, чем понудили его отойти на север от реки Танга. Около 16 часов 1 декабря Поволжская бригада заняла казачий поселок Буссе, находящийся на берегу У суры, верстах в трех от полотна желдороги.

1-й кавполк прибыл на ст. Уссури уже после выступления отсюда всех белых частей. Пройдя желдорожный мост первым эшелоном, этот полк выгрузился в поле и около 10 часов 1 декабря выступил на север догонять свою пехоту. Около 14 часов этот полк был встречен красным бронепоездом и попал под его обстрел. Отходя назад, бронепоезд около 17 часов вновь открыл огонь по Поволжской бригаде, уже расположившейся в поселке Буссе. Около 18 часов того же дня 1-й кавполк присоединился к частям генерала Сахарова в поселке Буссе, в котором Поволжская бригада и заночевала, не дойдя нескольких верст до указанного ей рубежа.

Согласно приказу № 0122/оп, Ижевско-Воткинская бригада к вечеру 1 декабря должна была занять деревню Пантелеймоновку, что в 5 верстах к северо-востоку от ст. Прохаско. До этой деревни бригада не дошла и заночевала в деревне Тангинской после ночного боя у этой деревни. Движение колонны полковника Ефимова в этот день проходило спокойно до вечера. В первой деревне Ружино у Воткинского конного дивизиона была небольшая стычка с конными разведчиками красных. Во второй деревне Тангинская произошел бой.

К Тангинской белая колонна приблизилась в темноте наступающей ночи часов около 20–21. В голове шел Воткинский стрелковый полк. Полковник Ефимов с командиром Воткинского полка полковником фон Вахом шли впереди с заставой. Ночь была темная, и впереди, дальше 20–30 шагов, ничего нельзя было видеть. Совсем неожиданно по белым был дан залп, затем началась беспорядочная стрельба с дистанции около ста шагов. Высланная разведка выяснила, что красная застава, располагавшаяся у дороги в кустах, у подошвы крутого ската, на вершине которого находится деревня, бежала.

Полковник Ефимов послал один батальон ижевцев в обход с запада на северный конец деревни; воткинцы были развернуты от дороги вправо по кустам, и так как деревня оказалась большою, то правее воткинцев развернулись оставшиеся ижевцы. Ожидая донесения от командира 3-го батальона ижевцев, посланного в обход, полковник Ефимов прошел на правый фланг расположения главных сил. Стало немного светлее, и на гребне обозначились контуры строений. Правее, шагах в пятидесяти, оказалась еще дорога. Из деревни показалось шесть всадников – то были красные. Полковник Ефимов их окрикнул: «Куда помчались?» Ответ: «На разведку». – «Сыпься сюда!» – закричал полковник Ефимов. Ни один ижевец из стоявших около комбрига не шевельнулся; они остались стоять с ружьями у ноги. Красные обманулись. Четверо из них сейчас же исполнили приказание и подъехали к белым, двое других, видимо, усумнились и остались на дороге. Отъезжавших они не удерживали. Как только первые четыре всадника подъехали к полковнику Ефимову, их лошади были схвачены за поводья и сами всадники стащены с коней. Оставшиеся на дороге двое красных немедленно ускакали в деревню.

Прошло с полчаса. Главные силы белых продолжали оставаться в кустах, ничем не выдавая своего присутствия. Вот на косогоре появились силуэты и стали постепенно накапливаться. Белые бойцы оказались с большой выдержкой и не открыли, как обычно делается, стрельбы. Полковник Ефимов отдал приказание, которое и было передано по цепи: «По команде командира бригады атаковать в штыки». Когда перед строениями накопилось до пятидесяти человек и было видно, что подходят еще, а некоторые стали уже спускаться вниз, полковник Ефимов начал громко командовать: «Ижевский… полк… в штыки…» Но «Ура!» крикнуть не успел. Сверху раздался знакомый голос командира 3-го батальона ижевцев, ротмистра Багиянца{89}: «Какой штыкы, зачем штыкы, это я, Багиянц, третый батальон»… Так дело окончилось смехом, а могло бы произойти нечаянное столкновение. Багиянц ночью сбился с направления и вышел на главные силы своих, – его связь опоздала.

После этого белые двинулись в деревню без обхода. Красные сосредоточились на северном конце деревни и оказали короткое сопротивление, оставив ижево-воткинцам первые трофеи – 2 пулемета и до 40 человек пленными (эти данные подтверждаются Я. Покусом). Белые заночевали в Тангинской, а авангард 6-го полка отошел 2 декабря к ст. Муравьев-Амурская и далее на ст. Иман, где и привел себя в порядок. Так об этом свидетельствует Я. Покус. Некоторые из пленных показали, что они умышленно отстали от своих и несколько человек из них тут же поступили в ряды белоповстанческих войск.

Как было уже указано выше, прикрытие тыла белых войск, находящихся в районе ст. Уссури, было возложено приказом за № 0103/оп на отряд от 1-й стрелковой бригады в 500 штыков под командой полковника Климовских. Во исполнение этого приказа днем 30 ноября 1-й Егерский и 2-й Уральский стрелковый полки под командой полковника Климовских погрузились в эшелон на ст. Евгеньевка. Неожиданно японцы производят обыск, «находят» несколько винтовок, отбирают их и возвращают части в казармы. Поздно вечером эти же части, при содействии тех же японцев, вновь погружаются и отправляются на север. К чему, спрашивается, «разоружать» и возвращать белые части днем, чтобы вечером их свободно выпускать? Эта очередная комедия была, видимо, разыграна для того, чтобы еще лишний раз заручиться «козырем» перед ДВР, а возможно, что и для того, чтобы и белым еще раз подчеркнуть их полную зависимость от штаба японовойск. Я. Покус говорит: «Японцы не только не чинили каких-либо препятствий движению белогвардейцев, а, наоборот, содействовали проходу бронепоездов и воинских грузов, направляющихся к ст. Уссури. Оружие и огнеприпасы, уложенные в ящики, шли под видом грузов «потребительских» обществ, причем запломбированные ящики до станции Шмаковка охранялись японскими часовыми. На заявление, сделанное японскому командованию по этому поводу нашими (красными) представителями, получен был ответ, что «японскому командованию по этому вопросу ничего не известно». В этом же отрывке Я. Покус говорит: «Характерным является то, что бронепоезда «Волжанин», «Каппелевец» и «Дмитрий Донской» проследовали по желдороге от ст. Евгеньевка, будучи замаскированными сеном», но эти данные не соответствовали действительности, именно в один из первых дней декабря месяца на север прошло не три «бронепоезда», а только один «вспомогательный поезд» – «песчаник», на котором и маскировать было нечего.

30 ноября генерал Молчанов отдал приказ 1-й стрелковой бригады полковнику Климовских (№ 300/м) следующего содержания: «Станция Уссури занята Генералом Сахаровым. Отряду бригады, переночевав сегодня в деревне Авдеевка, завтра 1-го декабря перейти в Тихменево. 2-го декабря перейти в деревню Верхне-Медведский через деревню Тараща. Завтра связь через разъезд Кауль, послезавтра Штакор перейдет на станцию Уссури».

В Тихменево отряд вошел в сумерках. Расположились на ночлег. Временно командующий Уральским стрелковым полком подполковник Бурмистров шел поздно вечером от начальника отряда к себе, как вдруг перед ним выросли два каких-то всадника. «Где штаб?» – спрашивают они подполковника Бурмистрова. «А вы кто такие?» – «Для связи от такого-то отряда», – и они назвали имя одного из красных партизан. Полковник не растерялся, быстро схватил винтовку и выстрелил в упор в одного из всадников; тот упал с коня. Другой пытался было удрать, но был своевременно схвачен выскочившими из домов белыми стрелками. Захваченные указали на хату начальника местной дружины. Каких-либо улик против него не было, и белые ограничились тем, что взяли этого начальника за бока, и тот провел по избам своих подчиненных белый наряд. В результате в деревне белые отобрали от крестьян до 150 винтовок. Так как эти местные крестьяне не выступали против белых, то всех их оставили на воле, и на ст. Шмаковка были отправлены только двое приехавших конных.

1 декабря в 18 часов 40 минут на ст. Евгеньевка генерал Молчанов отдал следующий приказ за № 0126/оп:

«Начбриг Поволжской, Ижевске-Воткинской, Начотряда 1-й стрелковой бригады. Копии: Генкварт Военморведомства и Начбриг 1-й стрелковой.

1. Новых сведений о противнике в Штакор не поступало.

II. В развитие директивы № 0122/оп от 30-го ноября приказываю: 1. Поволжской бригаде завтра 2-го декабря к полудню перейти в район станции Муравьево-Амурская; 3-го декабря оставаться на месте.

2. Ижевско-Воткинской бригаде завтра 2-го декабря к полудню занять деревню Рождественку, а 3-го декабря перейти в район станции Муравьево-Амурская.

3. Отряду 1-й стрелковой бригады завтра 2-го декабря перейти в деревню Таращу, а если японовойск на станции Уссури не будет, то в поселок Верхне-Медведский.

4. Частям, сосредоточившись в непосредственной близости от противника, производить непрерывную интенсивную разведку.

5. Я решил атаковать противника в его насиженном месте ночью, дабы лишить его возможности использовать силу артиллерийского огня; глубокий обход с той же целью по гористой местности с нашим легким обмундированием считаю невозможным.

6. Завтра на участок корпуса ожидается прибытие нашего бронепоезда.

7. Связь по желдорожному проводу через станцию Муравьево-Амурская. Починку провода до этого пункта от ст. Прохаско возлагаю на Поволжскую бригаду.

8. Штакор и продартбазы к вечеру 2-го декабря перейдут на ст. Уссури.

9. О получении донести.

Комкор 3 Генмайор Молчанов. Наштакор Генштаба Полковник Ковцевич».

Так как генерал Молчанов, оставивший за собою руководство движением обеих колонн, вечером 1 декабря все еще продолжал оставаться в Спасске, то фактически объединять колонн он не мог. Обстановка в районе Имана была для белых совершенно не ясна, силы противника неизвестны, да, наконец, за трое суток (с вечера 30 ноября до утра 3 декабря) он мог свободно сосредоточить под Иманом целиком 5-й и 6-й полки и батарею, что дало бы красным до 1500 штыков при четырех орудиях и двух бронепоездах. Каждая из белых колонн по отдельности равнялась приблизительно двум третям общей численности красных. Отсутствие у белых орудий сильно изменяло эту пропорцию в невыгодную для белых сторону. Кроме того, при движении, согласно приказу генерала Молчанова, белые колонны должны были бы разойтись верст на двадцать, имея между собою желдорогу, находящуюся под контролем красного бронепоезда. Все это должно было бы затруднить и усложнить продвижение белых к Иману. Наконец, в случае даже благополучного подхода белых колонн в Иманский район, было бы весьма затруднительно достигнуть одновременных действий при ночной атаке. Основываясь на вышеприведенных доводах и находясь под впечатлением от только что закончившегося пятичасового беспокойства (обстрел частей Поволжской бригады красным бронепоездом), генерал Сахаров счел более целесообразным производить дальнейшее движение к Иману по верхней, то есть проходящей к востоку от желдорлинии, дороге. Здесь красный бронепоезд, в силу удаленности полотна желдороги, не мог чинить многочисленных задержек продвижению белых. В случае же встречи белых с главными силами красных у первых был перевес в силах.

В ночь с 1 на 2 декабря красный бронепоезд отошел на север, и утром 2-го свободная от противника ст. Прохаско была занята разъездом белых. Из поселка Буссе Поволжская бригада выступила в 5 часов 30 минут и к 9 часам подтянулась на ст. Прохаско. Ижевско-Воткинская бригада, ночевавшая в деревне Тангинской, 2 декабря двигалась по маршруту, указанному ей приказом, – через деревню Пантелеймоновку на деревню Тереховку, которую она заняла к вечеру того же дня. Следует указать на то, что показания генерала Сахарова расходятся с показаниями полковника Ефимова, именно: генерал Сахаров говорит, что утром 2 декабря он, то есть генерал Сахаров, встретился с полковником Ефимовым на ст. Прохаско, по обсуждении с последним обстановки обе колонны соединились в одну и полковник Ефимов вошел в подчинение к генералу Сахарову. В дальнейшем было решено двигаться одной, общей колонной по мотивам, указанным выше. Об этом решении и схеме дальнейших действий генерал Сахаров донес генералу Молчанову. Полковник Ефимов по этому поводу заявляет, что Ижевско-Боткинская бригада к ст. Прохаско не подтягивалась, через эту станцию не шла, сам полковник Ефимов там не был, с генералом Сахаровым не виделся, с ним ни о чем не совещался и колонны в одну не сводились. Как бы там ни было, но на ночь Поволжская бригада расположилась в деревне Невской, а Ижевско-Боткинская – в Тереховке.

Выступая на север, генерал Сахаров оставил на ст. Уссури до прибытия туда штаба 3-го корпуса для связи с генералом Молчановым своего начальника штаба – Генерального штаба полковника Попова. При полковнике Попове находились четыре чина штаба бригады, а для охраны желдорожного моста в поселке Верхне-Медведском расположился один эскадрон воткинцев.

После прохода на север эшелона 1-го кавполка к полковнику Попову явилась депутация от казаков Донской станицы с национальным флагом и просила поднять этот флаг над зданием станции. Просьба казаков была выполнена. Затем из Спасска было сообщено, что японцы намереваются выслать бронепоезд в целях «выяснения» создавшегося положения в районе ст. Уссури и для разоружения русских вооруженных отрядов, если таковые находятся в запретной зоне. Действительно, около 16 часов с юга показался бронепоезд. При его приближении к станции командир эскадрона, охранявшего мост, согласно имевшимся у него директивам, на рысях увел эскадрон, дабы японцы его не разоружили. Таким образом, на ст. Уссури осталось только пять «белоповстанцев». После ухода на юг японского бронепоезда, пробывшего на станции около получаса, к полковнику Попову явилась делегация от жителей села Лутковского. Во главе ее был член местного Совдепа. Они сообщили полковнику Попову о том, что в селе все еще находится около пятидесяти вооруженных красных милиционеров, попрятавшихся по домам во время захвата белыми селения и не обнаруженных ими за время своего суточного пребывания в селе. Полковник Попов предложил оружие сдать, что и было исполнено незамедлительно. Пятьдесят вооруженных красных сдались пятерым. Опасаясь иного «номера», полковник Попов вызвал представителей Донской станицы и предложил им организовать самоохрану желдорожного моста, подчеркивая именно то, что мост, приспособленный для движения пешеходов и повозок, прежде всего необходим местному населению. Станичники выслушали, а потом заявили, что все это хорошо и что с доводами они согласны, но «добровольно» никто не пойдет, «мобилизуйте, сколько нужно людей дадим». Мобилизации полковник Попов не объявил, и желдорожный мост остался никем не охраняемым.

Около 19 часов того же дня (1 декабря) на станцию прибыл один эшелон японской пехоты (батальон). Японцы вызвали полковника Попова и официально зачитали ему через переводчика очередную декларацию о том, что никаких боевых столкновений на территории, находящейся под охраной японских императорских экспедиционных войск, допущено не будет. Полковник Попов так же официально был спрошен о том, что происходило здесь и кто занимает станцию и ее район в настоящее время. На это полковник Попов ответил, что о том, что было здесь, он хорошо не знает, так как приехал сюда позднее, но слышал, что станция занималась какими-то белоповстанцами, кои потом куда-то ушли. «В настоящее время на станции имеется только пять чинов войск Временного Приамурского правительства», – закончил полковник Попов. На вопрос об оружии он указал на свой револьвер. О 50 винтовках, сданных милиционерами и скрытых под скамьями вагона, занятого полковником Поповым, не было сказано ни слова, а между тем прятались они при участии переводчика японской миссии. Закончив официальную часть, японцы пригласили полковника Попова к себе в офицерское собрание на банкет, где пили за успех «белоповстанцев». Сколь полковник Попов ни просил японцев остаться на ст. Уссури до утра, взяв на себя временную охрану желдорожного моста, последние не согласились, и японский эшелон вскоре ушел назад в Спасск.

Таким образом, в ночь с 1 на 2 декабря на охране желдорожного моста находилось только пять воинских чинов. В случае нападения даже небольшой группы противника мост неизбежно попал бы в их руки и легко мог бы быть уничтожен. Отряд 1-й стрелковой бригады эту ночь провел в Тихменеве, а потому безусловно своевременной поддержки «охране моста» дать не мог бы.

По прибытии на ст. Уссури и ознакомлении с обстановкой на месте генерал Молчанов 2 декабря отдал следующее приказание начбригу 1-й стрелковой генмайору Бордзиловскому, помеченное № 030/л: «Приказываю остатки бригады, по прибытии Командиров полков, отправить эшелонами по желдороге на ст. Уссури, в пос. В.-Медведский. Оставаясь на посту Начгара Спасского, командование бригадой в районе ст. Уссури возложить на Наштабрига, полковника Доможирова{90}, если не будет особых указаний от Комвойсками».

Подтягивая остатки 1-й стрелковой бригады из Спасска в В.-Медведский, генерал Молчанов намеревался, видимо, в этом поселке соединить их с отрядом полковника Климовских и ввести их в дело, направив на Иман вдоль линии желдороги. Это предположение обосновывается на следующей директиве без № от того же 2 декабря: «Начальнику Отряда 1-й стрелковой бригады полковнику Климовских. Сводный отряд Генерала Сахарова (Ижевско-Воткинская и Поволжская бригады) завтра, 3-го декабря, перейдет из района д.д. Невская – Рождественка в район Гоголевка – Звенигородка – Соловьевка – Петропавловка. 5-го декабря генерал Сахаров должен будет занять район ст. Губарево. Сибказполк будет продвигаться к Иману вдоль желдороги. Отряд Полковника Аргунова подойдет с юга к ст. Уссури предположительно 5-го декабря. Дабы ввести вверенный Вам отряд в оперативные действия корпуса в районе Имана, предполагаю отряд завтра, 3-го декабря, погрузить в эшелон у пос. В.-Медведского и продвинуть на север насколько позволит состояние желдорпути. На основании вышеизложенного приказываю Вам с отрядом прибыть к 8 часам в поселок В.-Медведский. На ст. Уссури для отряда имеется хлеб и другие продукты. Генмайор Молчанов».

В только что приведенной директиве говорится о выходе главных сил белых на линию желдороги не у ст. Иман, а на 30 верст к северу, у ст. Губерово, неправильно именуемой в приказе «Губарево». Перемена в решении белого командования произошла по почину генерала Сахарова, а основанием тому была численная слабость красных в данное время в районе ст. Иман и полная неустойчивость красных бойцов как результат проигрыша двух небольших, но первых боев (ст. Уссури и деревня Тангинская). Эти поражения, видимо, произвели на красных большое впечатление и в то же время являются хорошим примером того правила, что первые успехи имеют большое значение для дальнейших боевых действий.

Утром 3 декабря отряд 1-й стрелковой бригады прибыл к первой будке, что севернее желдорожного моста. Здесь полковник Климовских получил приказание генерала Молчанова следующего содержания: «В развитие директивы моей без номера от 2-го декабря приказываю отряду погрузиться в эшелон у поселка В.-Медведский и следовать по жел-дороге возможно дальше на север, имея задачей сегодня занять район ст. Муравьево-Амурская. Сибказполк сегодня выступил в 6 часов эшелоном до ст. Прохаско, а оттуда пройдет походом вдоль желдороги до ст. Муравьево-Амурская. 4-го декабря Вам надлежит оставаться на месте. Для погрузки отряда Вы должны воспользоваться эшелоном, который будет освобожден Сибказполком на ст. Прохаско и возвращен им на ст. Уссури. Немедля вышлите офицера в Штакор для приема эшелона и отвода его на место, которое Вы найдете удобным для посадки отряда у д. В.-Медведской».

По прибытии на ст. Прохаско и ознакомлении с обстановкой полковник Климовских решил продолжать двигаться далее к северу в эшелоне, так как этим выигрывалось время и не переутомлялись понапрасну люди. Эшелон двинулся, впереди, справа и слева его, в целях охранения, шла завеса конных дозоров, под прикрытием которой отряд полковника Климовских к полуночи достиг ст. Муравьев-Амурская, проделав за день без труда для людей и лошадей 60 верст. Сибказполк в это время уже занимал ст. Муравьев-Амурская, на которой перед своим уходом красные подорвали водокачку.

Части 1-й бригады, оставшиеся в Спасске, по невыясненным обстоятельствам не были двинуты в поход и продолжали оставаться в Спасске.

Колонна генерала Сахарова за 3 декабря перешла из Невской в Введенку, сделав переход в 25 верст, с большим привалом в деревне Рождественке. Движению белых красные не препятствовали. Из деревни Рождественки под вечер 3 декабря генерал Сахаров выслал разъезд к ст. Муравьев-Амурская в целях выяснения обстановки в районе указанной станции. Вернувшись, разъезд донес, что станция занимается красным бронепоездом, а в районе ее замечен отряд конницы. Эту конницу разъезд и генерал Сахаров сочли за красных, но в действительности это был Сибказполк, продвигавшийся к станции, еще занятой красными. Колонна генерала Сахарова в это время уже двигалась к Введенке, разъездов в сторону желдороги более не высылалось, а потому возможность установления связи между частями генерала Сахарова и частями, двигающимися вдоль желдороги, отпала, и в дальнейшем движение и расчеты генерал Сахаров, видимо, производил в полном неведении о местонахождении частей генерала Блохина и полковника Климовских.

В этот же день, 3 декабря (час, к сожалению, не удалось выяснить), генерал Молчанов отправил полковнику Аргунову следующую депешу, помеченную ст. Уссури и № 309/м: «Ваши №№ 26 и 27/оп получил сейчас. Части корпуса сегодня: Ефимов – Гоголевка, Звенигородка, Сахаров – Соловьевка, Петропавловка, Первая бригада – Прохаско, Сибказполк – в движении с Прохаско на Муравьево-Амурский. Красные, 6-й полк, слабо сопротивляясь, бегут. Вам надлежит по окончании операции как можно быстрее выйти на желдорогу в Шмаковке, где будете погружены в эшелоны для переброски на север. Берегите винтовки от японцев. Сегодня Штакор переходит в Прохаско. Части Ефимова и Сахарова выйдут 5-го на ст. Губерово. Эшелоны для Вас будут приготовлены. Молчанов».

Эта директива ясно указывает месторасположение частей генерала Сахарова и полковника Ефимова согласно оперативным расчетам штаба корпуса, построенным в значительной степени на донесениях генерала Сахарова; в действительности дело обстояло несколько иначе: полковник Ефимов показывает, что свое движение Ижевске-Воткинская бригада совершала согласно данным приказа штаба корпуса. О движении Поволжской бригады точно полковник Ефимов на знал. Часов в пятнадцать 3 декабря Ижевско-Воткинская бригада без боя вступила в деревню Введенку, где и расположилась на привал, ожидая дальнейших приказаний по атаке Имана утром следующего дня (4 декабря) с востока. Часов около девятнадцати, когда большинство чинов бригады уже спало, неожиданно для полковника Ефимова в Введенку со своей бригадой пришел генерал Сахаров (по показаниям некоторых волжан, они пришли в Введенку в момент заката солнца, то есть ранее часа, показанного полковником Ефимовым). Прибывшие части Поволжской бригады не имели помещения; ижевцы и воткинцы уже спали. Поэтому полковник Ефимов испросил у генерала Сахарова согласил не устраивать переразбивку квартир, ибо этим путем было бы потеряно много времени и разбит отдых уже отдыхавших бойцов, а разместить людей Поволжской бригады путем прибавки новоприбывших к уже спавшим. Большой путаницы при тревоге не могло быть, так как части собирались на голоса начальников. Генерал Сахаров согласился с предложением полковника Ефимова. Поволжская бригада разошлась по квартирам; генерал Сахаров со своими старшими штабными офицерами разместился на одной квартире с полковником Ефимовым. Только теперь полковник Ефимов узнал о планах штаба корпуса – движении на ст. Губерово, что было проектировано самим генералом Сахаровым и было принято (если полковник Ефимов не ошибается) генералом Молчановым как решение генерала Сахарова, уже проводимое в жизнь. Во всяком случае, полковник Ефимов никакого распоряжения об отмене приказа об атаке Имана и перемене его на движение в тыл не получал. Возможно, что до него что-либо не дошло. Полковник Ефимов, между прочим, показывает, что генерал Молчанов настаивал, чтобы генерал Сахаров, объединяя действия обеих бригад, атаковал Иман ночью. Генерал Сахаров находил это рискованным, и тогда генерал Молчанов написал ему, чтобы руководство было передано полковнику Ефимову. По получении сего генерал Сахаров решился сам произвести ночную атаку Имана.

Еще до подхода к Введенке частей Поволжской бригады часть Воткондива была выслана полковником Ефимовым в деревню Соловьевку, находящуюся в 6 верстах к востоку от Введенки. Это было произведено в целях охраны фланга.

К 24 часам 3 декабря расположение белых частей, находившихся в подчинении генерала Молчанова, было следующим: деревня Введенка – Сводный отряд генерала Сахарова 1400 штыков, 350 сабель; ст. Муравьево-Амур. – Сибирский казачий полк 200 сабель, Отряд 1-й стрелковой бригады 500 штыков; ст. Прохаско – штаб 3-го стрелкового корпуса. Итого: 1900 штыков (вернее, пехотинцев), 550 сабель (вернее, всадников).

Бой под Иманом

В предыдущей главе говорилось о том, как штаб корпуса, отказавшись от ночной атаки станции и города Имана с юга, принял план генерала Сахарова о движении главных сил корпуса в глубокий обход на ст. Губерово. Движение на Губерово казалось генералу Сахарову заманчивым, но ко времени подхода его бригады к Введенке генерал Сахаров собрал кое-какие сведения о красных, находящихся в Имане. По этим данным, полученным от местных крестьян, в городе Имане находилось чуть ли не 3000 красных при шести орудиях и двух бронепоездах. Конечно, цифры эти должно было считать сильно преувеличенными, но тем не менее положение в Имане не могло быть признано ясным. Генерал Сахаров счел движение на ст. Губерово при такой обстановке рискованным. Он стал подумывать об атаке Имана. Движение на Иман и атака его днем при отсутствии артиллерии были бы, конечно, вряд ли успешны. Приказ генерала Молчанова ясно требовал ночной атаки. Генерал Сахаров, видимо, не знал, на что решиться, тем более что считал своих бойцов сильно переутомленными – за последний день Поволжская бригада проделала 25 верст. Поэтому он решил созвать старших начальников на совещание. Поздно вечером 3 декабря в Введенке совещание было созвано. Генерал Сахаров доложил обстановку. Поставил на выбор: Губерово или Иман? Дойдут ли люди? Обсудив положение, совещание решило в эту же ночь двигаться на Иман и атаковать его. Генерал Сахаров назначил выступление после полуночи.

Около 22 часов в Введенку пришел сильно усталый прапорщик Иванов и доложил генералу Сахарову: «В Имане красных около 2000, есть партийцы. Красные ждут белых и знают, что белые сейчас находятся в Введенке. Пушки к красным прибыли со ст. Губерово, но пока еще не разгружены».

По сведениям, собранным белыми после боя, красных в Имане было всего около 1100 штыков, один бронепоезд (№ 7) и два легких полевых орудия, кои, по причине отсутствия конского состава, с платформ выгружены не были. Пехота – 6-й полк и только что вооруженный корейский партотряд. По некоторым сведениям, отдельного корейского отряда не существовало и таковой являлся одной из рот 6-го полка. Главные силы красных – до 800 штыков – занимали город Иман, одна рота корейцев – 120 штыков – располагалась в поселке Графском, еще одна рота – 120 штыков – находилась в поселке Сальском. От главных сил красных две роты были выдвинуты на фанзы, что находятся к югу от Имана. Начальник района и комполка 6-го – товарищ Нельсон-Гирст находился в поселке Сальском. Красные разведок почему-то не производили. Если у них не было конницы, то следовало бы, посадив пехоту на подводы, выслать ее на разведку. Этого почему-то не делалось.

В назначенное время белые части выступили из деревни Введенки. Движение белых частей на Иман должно было проходить следующим образом:

1. Конный отряд подполковника Березина (1-й кавполк без одного эскадрона, Воткондив и Иманская сотня, всего около 350 сабель) должен был двигаться на поселок Сальский – родина войск, старшины Ширяева, имея задачей прикрытие правого фланга главных сил белых и разрушение желдорожного полотна, дабы отрезать красному бронепоезду путь отхода на север, – других средств борьбы с бронепоездом, кроме разрушения полотна желдороги, у белых не было.

2. Правая колонна главных сил полковника Ефимова (Ижевский и Воткинский стрелковые полки, всего около 760 штыков) должна была двигаться на лесопильный завод Скидельского, что между станцией и желдорожным мостом. На отдельном дворе Ижевско-Воткинская бригада должна была оставить небольшую часть – общий резерв генерала Сахарова.

3. Генерал Сахаров с 1-м Волжским полком (около 400 штыков) должен был двигаться по большой дороге на желдорожный городок (новый город).

4. Камский стрелковый полк (около 380 штыков), отделившись во время движения от Волжского полка, должен был обойти с юга новый город и выйти к станции на присоединение к волжанам.

5. Один эскадрон 1-го кавполка (около 50 сабель) был выслан на линию желдороги на участок пути между ст. Иман и ст. Муравьев-Амурская, имея заданием освещение местности к югу от Имана и вступление в связь с белыми частями, находящимися в районе ст. Муравьев-Амурская.

В дальнейшем Поволжская бригада должна была развивать свой удар в сторону поселка Графского, а Ижевско-Воткинская бригада должна была захватить желдорожный мост через реку Иман. Захват этого моста в полной целости и сохранности должен был сыграть весьма значительную роль при дальнейших операциях. Конечно, если бы красные подготовили бы мост к взрыву, то, само собою разумеется, белые не могли бы воспрепятствовать подрыву его.

Была лунная ночь, мороз крепчал, по земле стлался густой туман. По дороге из Введенки в Иман шла колонна «белоповстанцев». Не дойдя до последнего, части, включенные в конный отряд подполковника Березина, свернули с большой дороги направо – в сторону реки Иман – и скоро исчезли в ночной темноте.

Поселок Сальский расположен к северу от реки Иман, на ровном и открытом месте; он вытянулся вдоль линии желдороги, причем зады поселка подходят к желдорожному полотну саженей на двадцать— тридцать. К востоку от поселка имеется незначительная высота.

Чуть брезжило, когда головной разъезд белых, приближаясь к поселку, выяснил, что в поселке находятся красные. Последние сопротивления не оказали: дав несколько выстрелов, они отошли. Конный отряд подполковника Березина, не сделав ни единого выстрела, занял поселок. Еще до занятия поселка 2-й эскадрон (Екатеринбургский) 1-го кавполка, получив самостоятельную задачу, отделился от колонны.

Верстах в двух к северу от поселка Сальского имеется небольшой железнодорожный мостик. 2-й эскадрон 1-го кавполка должен был разрушить этот мост, дабы отрезать путь отхода бронепоезда красных на север. Для этого командир эскадрона получил два капсюля и несколько пироксилиновых шашек. Чины 2-го эскадрона подрывного дела не знали – они его не изучили, только один офицер «видел» в 1914 году в Восточной Пруссии, «как подрывают», сам же этого дела не изучал. Почему в таком случае ответственная задача разрушения желдорожного пути была возложена на этот эскадрон? Надо полагать, потому, что начальник отряда – командир 1-го кавполка – не был хорошо знаком с Воткондивом. Выполнение ответственного задания он возложил посему на один из больших эскадронов своего полка. Кроме того, возможно, что командир 2-го эскадрона, получив задачу, из-за ложного стыда не довел до сведения своего командира о том, что подрывного дела он не знает, а последний сам не выпытывал сего у посылаемого.

В темноте эскадрон приблизился к мосту. Шагов на сто перед ним место было открытое, дальше на восток шли кусты, в которых можно было даже скрыть коней. Спешившись, эскадрон выкинул цепь. Командир, старший офицер и два солдата пошли к мосту. Не дойдя до моста, белые услышали шум: бронепоезд красных шел со стороны Шуберова. На ровном, открытом месте белые прижались к земле. Громыхают колеса, лязгают цепи, чокают буфера. Было еще темно, и с бронепоезда, шедшего сравнительно быстрым ходом, белые замечены не были. Бронепоезд скрылся. Белые пришли на мост. Минут пятнадцать провозились они тут, то совещаясь о том, как и где лучше приладить патрон, то прилаживая его. Наконец патрон и одна шашка были прилажены, шнур протянут и подожжен. Секунды бегут, белые ждут взрыва, его все нет. Наконец раздался слабый треск, как от разорвавшейся хлопушки. Неужели это взрыв? Белые подождали – все тихо. Минут через двадцать белые пошли опять к мосту. Результата никакого. Что делать? Принесли сена, к стыку рельс привязали две шашки и второй патрон. Этот патрон был последним. Отошли, взорвали. На этот раз от конца одной рельсы оторвало небольшой кусок, другую немного покорябало. Назвать его серьезным разрушением было нельзя, но так как почти сразу же за взрывом послышалось движение бронепоезда с юга, а с севера доносился шум шагов идущего по полотну дозора красных, то белые поспешили удалиться в кусты. Было еще темновато.

В полусумраке девять человек подошло с севера. Белых в кустах они не заметили. Стоя у мостика и разводя руками, они только поругивались, не подозревая близкого нахождения противника. Белые ждали – что будет дальше? Вскоре с юга подошел красный бронепоезд; он уже обстрелял Сальский и находящихся в нем белых. Бронепоезд замедлил ход, остановился. Паровоз пыхтит. Группа чинов вылезла из бронепоезда и подошла к мосту. Никаких мер охранения красные не предпринимали, но белые, опасаясь красных пулеметов и орудий, притаились в кустах и ничем не проявляли себя. Красные стали сменять поврежденную рельсу. Минут тридцать возились они. Этим временем стало совсем светло. Опасаясь того, что на свету красные откроют в кустах белых, командир эскадрона приказал небольшой ложбинкой (русло ручья, перерезывающего полотно), поросшей кустами, оттягиваться назад. По одному чины эскадрона ползком стали отходить. Красные, занятые работой и не подозревавшие близкого нахождения белых, продолжали не замечать последних. Белые незаметно успели уже целиком оттянуться и сгруппироваться на восточной опушке кустов. Теперь им волей-неволей приходилось выйти на открытое, ровное поле. Повскакав на коней и быстро развернувшись лавой, белые полным махом пошли на восток. Теперь красные заметили белых; стоявшие у моста открыли ружейный огонь, бронепоезд дал два-три выстрела из орудия, но толку от этого уже быть не могло. Не потеряв ни одного всадника и коня, 2-й эскадрон присоединился к полку.

Здесь уместно добавить, что подрывники не только, видно, не знали дела, но не знали также и названий. Пироксилиновый заряд состоит из капсюля и одной или нескольких пироксилиновых шашек, заключенных в цинковый футляр или связанных другим способом. Капсюль взрывается бикфордовым шнуром или электричеством. В последнем случае к капсюлю прикрепляется запал, от которого идут провода к электрической машине (индуктор или машинка Сименса). Патроны для взрыва не применяются. Неточности в названиях в вышеприведенном отрывке – описании подрыва моста, для описания боевых действий, конечно, не так уж важны, но специалисту они, конечно, будут резать ухо.

В то время как 2-й эскадрон был поглощен мостом, отряд подполковника Березина, по занятии поселка Сальского, совсем недолго простоял в нем тихо и спокойно. Был уже полусвет, когда со стороны Имана показался красный бронепоезд. Из сего следует усмотреть, что 2-й эскадрон вышел на линию желдороги значительно ранее выхода главных сил отряда на поселок Сальский, ибо 2-й эскадрон пропустил бронепоезд со стороны Губерова к Иману, а конный отряд столкнулся с бронепоездом уже при движении бронепоезда от Имана к Губерову. Надвигаясь на поселок Сальский, красный бронепоезд уже знал о нахождении белых в поселке, так как, не доходя до поселка, бронепоезд с большой дистанции открыл артиллерийский огонь по поселку Сальскому. Не желая терять понапрасну своих коней, белые, оставив поселок, отошли за сопку, где спешились и, поручив коноводам своих лошадей, рассыпавшись в цепь, вновь двинулись в поселок, заняли последний, выдвинулись к полотну желдороги и залегли за плетнями задов. Движение частей спешившегося конного отряда в поселок происходило в то время, как бронепоезд находился уже к северу от поселка. Он находился, видимо, в это время у мостика, который белые неудачно пытались подорвать. По замене поврежденной рельсы красный бронепоезд двинулся назад и, приблизившись к Сальскому, вновь открыл по нему артиллерийский и пулеметный огонь. В то же время с юга, из-за реки Иман, послышалась ружейная и пулеметная стрельба. Чинам конного отряда стало ясно, что главные силы, подойдя к Иману, завязали бой с врагом. Командир красного бронепоезда (№ 7), учитывая обстановку, ввиду «неполности тактического соединения» (как говорит Я. Покус в своей книге), пришел к выводу о необходимости разделить свой бронепоезд на две части, из коих одну он оставил курсировать к северу от моста через реку Иман, охраняя тыл и приковывая конный отряд белых к Сальскому, другую часть бронепоезда выдвинул на юг от моста через реку Иман в целях оказания содействия красной пехоте. Так как бронепоезд имел один паровоз, то в целях подвижности обеих частей бронепоезда был, надо полагать, приспособлен свободный паровоз. По предположению некоторых белых начальников, оставленная в тылу часть бронепоезда не курсировала, а стояла неподвижно. Действия командира бронепоезда должно признать правильными, ибо только вследствие вышеуказанного приказания командира бронепоезда последний смог одновременно удерживать Ижевско-Воткинскую бригаду на заводе Скидельского, а конный отряд в Сальском, чем и обеспечил благополучный вывод уклонявшихся от боя красных пехотных частей.

В ночной мгле волжане приближались к Иману; когда они были совсем недалеко от нового города, то впереди раздался ружейный выстрел – один, потом – второй, потом еще несколько. Волжане остановились. Полковник Карлов с группой бойцов – человек пятьдесят – пошел вперед, на разведку. Остальные волжане быстро развернулись в цепь и, немного потоптавшись на месте, дабы дать возможность разведке отойти от главных сил полка на известное расстояние, двинулись медленно вперед. Впереди все было тихо. Вскоре перед цепью волжан из туманной мглы вырос запыхавшийся боец, прибежавший от полковника Карлова и доложивший о благополучном занятии полковником Карловым железнодорожной станции. «Красных мало; не принимая удара, они отходят за желдорогу», – доложил стрелок. Эта весть подбодрила белых бойцов, и волжане зашагали быстрее.

В новом городе красные не оказывали белым сопротивления. По белым было дано всего несколько одиночных выстрелов; красных, видимо, было немного. Волжане вышли на линию желдороги и заняли железнодорожные сооружения. Темень и туман мешали быстрому и правильному уяснению обстановки. На юге, где должны были двигаться камцы, царила гробовая тишина, но с севера, из района лесопилок, вскоре стали доноситься отдельные ружейные выстрелы, застучал пулемет – то части Ижевско-Воткинской бригады напоролись на противника. По занятии станционных зданий волжане остановились.

Не встречая противника, камцы беспрепятственно продвигались вперед. Первый батальон их вышел на городскую церковную площадь. Во мраке и тумане цепь белых наткнулась на группу всадников, быстро едущих навстречу камцам. «Стой, кто едет?» – раздались окрики из цепи. Громкий, самоуверенный голос одного из конных несколько раз возмущенно на это отвечал: «Что, не узнаете? Свой: командир 2-го батальона». Получив такой ответ, бойцы 1-го батальона пришли в некоторое замешательство, сомнение охватило их, белая цепь приостановила свое движение, белые стрелки быстро и тихо стали между собою переговариваться. Не доезжая цепи, конные также остановились, кое-что им показалось подозрительным, они также стали между собою переговариваться. Стараясь выяснить, кто находится перед ними, несколько чинов 1-го батальона задали конным несколько неопределенных вопросов, на кои последовали такие же неопределенные ответы. Мозг лихорадочно работал. Всадники были обескуражены поведением стрелков в цепи, это было очевидным. Вдруг несколько стрелков, находившихся прямо против конных, неожиданно и быстро рванулись к ним. Но не успели белые стрелки подскочить к конным, как последние, видимо что-то сообразив, повернули своих коней и бросились прочь. Был захвачен только один замешкавшийся всадник. Это был субъект в офицерской папахе, в пенсне – адъютант командира 2-го батальона 6-го полка, как позднее выяснилось, курсант по образованию. Опрошенный командиром 1-го батальона Камского полка, этот красный командир показал, что в Имане находится один только 2-й батальон 6-го полка и только что сформированный и вооруженный отряд корейцев, подчиняющихся также командиру 2-го батальона. Не встречая более ни одного красного, 1-й батальон камцев вышел на линию желдороги и занял станционные постройки. Само станционное здание, по одним сведениям, было занято камцами, по другим – волжанами. Кто занял в действительности, разобраться трудно, во всяком случае, существенного значения этот вопрос не имеет.

Начинало светать. Станционное здание и прилегающие к нему строения были забиты обогревающимися волжанами и камцами. По перрону взад и вперед сновали отдельные бойцы, оставшиеся на улице. 2-му батальону камцев было приказано продвинуться в старый город, находящийся на запад от линии желдороги. Красный адъютант, находившийся при группе белоповстанческих начальников и слышавший об отдаче этого приказания, заявил близстоящему: «Что Вы делаете? В тылу у Вас осталась ведь целая рота корейцев». – «Где?» – был вопрос белых офицеров. «На фанзах. К этой-то роте и ехал командир 2-го батальона, когда меня захватили. Корейцы никуда не могли уйти». После такого вполне определенного заявления часть камцев была направлена к уже пройденным фанзам с заданием основательно обследовать их. Камцы ушли, осмотрели фанзы и ближайшие к ним строения, но, ничего не найдя, вернулись назад. Красный адъютант продолжал настаивать на своем показании, но так как он был пленным и от него можно было ожидать всего что угодно, то показанию его не было придано большого значения. Прошло немного времени. С севера доносится сильная стрельба, ухает орудие красного бронепоезда.

В полусвете наступающего утра белые, находящиеся на станции, обнаружили выходящую на городскую площадь с противоположной стороны какую-то пехотную колонну с двумя вьючными пулеметами. Колонна направляется к станции. Кто бы это мог быть? Быть может, какая-нибудь часть Ижевско-Воткинской бригады? Чины командного состава и рядовые бойцы Поволжской бригады собираются в кучки, смотрят на приближающихся, делятся своими предположениями. Поравнявшись приблизительно с серединой площади, приближающаяся колонна в полном спокойствии, точно на учении, развертывается в боевой порядок. Пулеметы снимаются с вьюков и вливаются в цепь. Что это значит? Чины Поволжской бригады все еще полагают, что приближающиеся – свои, что переход колонны из походной в боевой порядок – не более как недоразумение. Во избежание пролития крови, по приказу начальников, чины Поволжской бригады, находящиеся на перроне, машут головными уборами, кричат, стараются всячески дать понять наступающим, что станция уже занята белыми. Но наступающие, видимо, все еще не понимают – все так же спокойно, ровно и мерно они двигаются на Поволжскую бригаду. Впереди наступающих цепей идут двое – командиры. Ростом, походкой, одеждой эти двое, идущие впереди, очень похожи на командира 2-го батальона камцев и его адъютанта, так, по крайней мере, говорили некоторые чины 1-го батальона камцев. Так как белые начальники все еще продолжают считать приближающихся за своих, то, естественно, бойцы Поволжской бригады не собраны в кулак. На перроне собрались любители поглазеть, остальные чины обоих полков продолжают сидеть в зданиях, но, хотя зрелище надвигающихся цепей, наступающих в образцовом порядке, привлекает все большее и большее количество любителей, винтовки частично остаются в зданиях и в козлах.

Развернувшись в две цепи, идущие одна за другой, наступающие приближаются к станции. Теперь они совсем недалеко от групп чинов Поволжской бригады. Так как наступающие все еще не уясняют действительного положения и так как они в любую минуту могут открыть огонь по своим, то от волжан, занимавших бараки к северу от камцев, высылается один стрелок в целях установления связи с надвигающимися цепями. Пораженный метким одиночным выстрелом одного из наступающих, этот волжский стрелок падает мертвым, не дойдя до цепи. Белые на станции все еще не верят, что перед ними противник: волжане посылают второго своего стрелка в совсем близкие цепи. С трехцветным национальным флажком на штыке, этот стрелок бежит к цепи. Наступающие дают по нему несколько отдельных выстрелов. Тем не менее, волжанин добегает до первой цепи. Совсем неожиданно для зрителей, собравшихся на полотне желдороги и у зданий, волжанин колет штыком одного бойца в цепи, другого ударяет прикладом. «Корейцы», – был его возглас. Вслед за этим красный командир подал команду. Корейцы открыли бешеный огонь. Придя в себя после мгновенного замешательства, стрелки Поволжской бригады стихийно рванулись, не открывая огня, на красных. Закипел рукопашный штыковой бой. Белые бойцы, находившиеся в зданиях, выскакивали из домов и бежали на церковную площадь. На стороне белых оказалось численное превосходство. Бой перешел в избиение корейцев. Последние защищались весьма упорно. Они были смяты, окружены. Пощады им не было. В плен белые корейцев не брали. Одиночные корейцы пытались бежать, но белые не дали им уйти, и все корейцы пали под ударами белых. Корейская рота была полностью уничтожена. Бой закончился на церковной площади. Волжанин, ворвавшийся в красную цепь и опознавший противника, к всеобщему изумлению, остался жив.

Не встречая противника, части Ижевско-Воткинской бригады подошли перед рассветом к городу Иману и по окраинным улицам нового городка направились к лесопильному заводу Скидельского. Завод растянулся на пол-, быть может, три четверти версты, причем главная лесопилка находится на расстоянии полуверсты от железнодорожного моста. По лесопилкам и лесным складам части Ижевско-Воткинской бригады распространились беспрепятственно. Было еще темно, когда, на глазах проскользнувших вперед разведчиков и не обнаружив их, красный бронепоезд тихим ходом, без огней прошел со стороны ст. Иман в направлении к Сальскому. Если это показание верно, то, следовательно, белые подтянулись в «новый город» задолго до занятия поселка Сальского конным отрядом, ранее выхода 2-го эскадрона 1-го кавполка на линию желдороги, так как последний эскадрон столкнулся впервые с бронепоездом, двигающимся с севера на юг, а не с юга на север. Во всяком случае, красный бронепоезд оставил ст. Иман до подхода к ней волжан и камцев.

По занятии белыми завода Скидельского одна из рот Ижевского стрелкового полка была направлена к желдорожному мосту через реку Иман с заданием: залечь в кустах, ближе к насыпи, в мертвом пространстве и не позволять красным делать каких-либо приготовлений для взрыва моста. Конечно, если бы мост был подготовлен к взрыву, задача, поставленная генералу Сахарову, – сохранить мост через реку Иман, – не могла быть выполнена, так как взорвать мост с готовыми уже зарядами, привязанными к фермам, – дело нескольких секунд. Остальные роты Ижевского полка и весь Воткинский стрелковый полк сосредоточились на самом заводе, группируясь между штабелями теса. При воткинцах находилась «макленка» – маленькая 37-миллиметровая крепостная канонирная пушка, приспособленная к колесному передвижению. Она обслуживалась боткинскими артиллеристами. Было еще темно.

Через некоторое время после занятия белыми завода, когда стало несколько светать, в то время как красный бронепоезд у поселка Сальского завязал бой с белой конницей, а корейцы еще не вышли на Поволжскую бригаду, на участке Ижевско-Воткинской бригады команда конных разведчиков (это сведение не проверено) Ижевского полка и группы охотников-стрелков, пользуясь отсутствием красного бронепоезда, взобрались на полотно желдороги, дабы привести его в негодность. Как указано выше, в районе лесопилок Скидельского полотно желдороги проходит приблизительно в полуверсте от них. Отсутствие простейших технических приспособлений и понятия о том, что можно и нужно сделать, приводят к тому, что порыв белых чинов уходит впустую. Между прочим, одна группа охотников-воткинцев вышла на маленький деревянный желдорожный мостик, что между станцией и большим мостом через Иман. Конные же пытались было даже захватить большой желдорожный мост, но неудачно. Под огнем возвратившегося из-за моста бронепоезда (только одна часть бронепоезда, другая, как указано выше, осталась против конного отряда белых) группы белых стрелков принуждены были поспешно отойти назад и под сильным артиллерийским, пулеметным и ружейным огнем бронепоезда залегли. Бронепоезд приблизился к заводу шагов на триста. В состязание с ним вступила Воткинская макленка. Вреда бронепоезду она никакого нанести не могла, и, надо думать, снаряды ее отскакивали от стен броневых вагонов, ударяясь приблизительно под углом в 45 градусов. В этой неравной борьбе воткинские артиллеристы проявили необычайную доблесть. Когда снаряды, выпускаемые бронепоездом, стали разбивать угол амбара, из-за которого стреляли воткинцы, они перетащили свою макленку на другую сторону амбара и продолжали состязание с более сильным врагом. Красный бронепоезд стрелял часто, но скверно. Он стоял не на одном месте, но маневрировал. Наряд воткинцев (пехотинцы), высланный еще до подхода бронепоезда к маленькому желдорожному мостику, при подходе бронепоезда не успел отскочить к своим на завод; забившись под мост, воткинцы отсиделись под ним, в то время как красный бронепоезд маневрировал над ними. Наконец красный бронепоезд прекратил огонь по заводу и отошел в сторону реки Иман.

Считая, что броневик ушел окончательно на север вследствие выхода конной группы подполковника Березина на желдорогу, командир Ижевско-Воткинской бригады полковник Ефимов отправился в поселок (новый город) написать донесение и сделать распоряжения о расквартировании полков. Для этого он зашел в угловую избу квартала, выходящего на желдорогу между станцией и заводом. На улице остались кони и несколько ординарцев. Вдруг полковник Ефимов слышит: «Броневик подходит». Вслед за этим возгласом, почти одновременно, в группу конных полетели снаряды. К счастью, никто задет не был, но часть крыши дома, в котором находился полковник Ефимов, была снесена. Боковой улицей полковник Ефимов добрался до завода, где за главным зданием, за штабелями леса и разными постройками притаились ижевцы и воткинцы. Белая пехота без артиллерии с красным бронепоездом ничего поделать не могла, но также и красный бронепоезд без своей пехоты успешно бороться с белоповстанцами не мог, красная же пехота, как видно из всего вышеизложенного, по каким-то мотивам в бою участия не принимала, за исключением одной корейской роты, к этому времени уже уничтоженной частями Поволжской бригады. Возвратившись теперь к лесопилкам, бронепоезд стал слать один за другим снаряды. Большинство снарядов разорвалось внутри главного здания, но несколько штук, пролетев насквозь через обе стены, контузили двух или трех белых бойцов.

Ярость бомбардировки должна была создать впечатление, что Ижевско-Воткинская бригада попала под расстрел красного бронепоезда и уничтожается. Так думалось, видимо, генералу Сахарову в эти минуты, и он прислал полковнику Ефимову полевую записку с приказанием держаться как только можно, так как вскоре должен прибыть генерал Молчанов с подкреплениями. Кроме того, генерал Сахаров сообщал, что на поддержку Ижевско-Воткинской бригаде он выслал на участок к западу от желдороги Камский полк.

3 декабря генерал Блохин со своим Сибирским казачьим полком (около 200 коней) занял ст. Муравьев-Амурская. Позднее туда, в тот же день, в эшелоне, предшествуемом конными дозорами, подтянулся отряд 1-й стрелковой бригады (полковник Климовских с 450 штыками и 50 саблями). В этот же день они получили следующий приказ генерала Молчанова: «У 153/оп З/ХП Генералу Блохину, Полковнику Климовских. Генерал Сахаров в своем последнем донесении говорит, что, может быть, сегодня ночью он будет атаковать Иман и Сальский и что он из-за усталости людей отказывается от своего прежнего решения обхода противника на ст. Губерово. Сейчас отряд Генерала Сахарова находится в деревне Введенка. Ввиду неопределенности в сроке решения Генерала Сахарова, приказываю Ген. – майору Блохину и Полк. Климовских ночевать на станции Муравьев-Амурской, связаться с Генералом Сахаровым и зорко следить за противником в районе ст. Иман; в случае отхода противника под давлением отряда Генерала Сахарова преследовать противника всеми силами своих отрядов. Ген. – майор Молчанов».

К большому сожалению, не удалось восстановить время отдачи этого приказа и время получения его адресатами. Как бы то ни было, сибказаки и глудкинцы всю ночь с 3-го на 4-е провели в Муравьев-Амурском. Сибказаки выставляли сторожевое охранение в дубняк. На заре 4-го, заслышав стрельбу в стороне Имана, белые в Муравьев-Амурском немедленно поднялись и спешно выступили на север, хотя бой для генерала Блохина и полковника Климовских оказался совсем неожиданным.

Полковник Климовских должен был со своим отрядом ударить по поселку Графскому, то есть выйти во фланг и тыл красных, занимающих Иман. Ввиду того что связи с генералом Сахаровым у белых в Муравьев-Амурском не было и белые выступили на Графское уже по завязке боя генералом Сахаровым, то прибытие в Графское отрядов генерала Блохина и полковника Климовских запоздало. Поселок Графский был уже свободен от красных. Егеря и уральцы по занятии этого поселка, слыша стрельбу в стороне желдорожного моста, прошли на ст. Иман, где наткнулись на части Поволжской бригады. Надо полагать, что подход белых частей из Муравьев-Амурского к Иману произошел почти сразу же после уничтожения корейцев, на площади, так как волжане при своем движении после уничтожения корейцев на окраине города Имана столкнулись с цепью какой-то белоповстанческой части. Возможно, что отход корейцев с фанз, на которых они провели ночь, произошел вследствие появления против них отряда генерала Блохина.

Видя, что белые не могут дать ему надлежащий отпор, красный бронепоезд (точнее, часть его), находящийся к югу от реки Иман, стал действовать более решительно – он перешел в наступление и двинулся на юг к станции. Это его погубило: он сошел с рельс. Должно отметить, что со времени своего ухода под утро со ст. Иман бронепоезд теперь только впервые вернулся на этот участок. Правда, бронепоезд подвигался на юг медленно, но тем не менее его платформы и артиллерийская платформа сошли с рельс. Оказывается, в то время как бронепоезд находился к северу от реки Иман, путь на этом участке был слегка уширен и рельсы развинчены двумя охотниками: одним ижевцем и одним воткинцем (подпоручик Близоруков 1-й) – бывшими железнодорожниками.

Бронепоезд без конца сыпал снарядами – то гранатой, то шрапнелью, но причина ярости его теперь была ясна белым. Команда бронепоезда пыталась было исправить путь и поднять сошедшую с рельс артиллерийскую площадку, но это им никак не удавалось, ибо только кто пробовал вылезти из бронепоезда, как его сейчас же встречали огнем, как рота ижевцев под мостом, так и стрелки из-за штабелей леса. Отчаявшись, видимо, спасти площадку, красные решили уничтожить весь запас снарядов для 7 5-миллиметрового французского орудия, рассверленного под трехдюймовое. Вот по этой-то причине красные и вели столь свирепый огонь. Чем закончилась бы эта история с площадкой и орудием, гадать трудно, но в это время на уклоне со стороны Муравьев-Амурской показался состав из нескольких вагонов и платформ – «песчаник», походивший издали действительно на самодельный бронепоезд, в действительности на «песчанике» за мешками с песком сидело лишь несколько белых стрелков и не было даже пулемета, не говоря уже об орудии. Красные, возившиеся у бронепоезда, заторопились – они испугались «песчаника», так как опасались, что тот имеет артиллерию. Поспешно отцепив площадку с орудием, с которого все же красные умудрились снять замок и панораму, они бросили их. Остальные вагоны и паровоз благополучно отошли в район большого моста.

Брошенная красными площадка с орудием была занята командой ижевцев. Последние подошедшими камцами были приняты за красных и обстреляны из пулеметов. При этом два ижевца были ранены.

Таким образом, орудийная площадка бронепоезда была брошена командиром бронепоезда по вышеприведенному мотиву – боязни в случае столкновения с бронепоездом белых потерять не только одну площадку с орудием без замка, но целиком весь бронепоезд (половину его, бывшую к югу от реки). Я. Покус рисует совсем неверную картину, указывая на то, что «площадка была брошена потому, что не могла отбиться от наседающего врага – пехоты и конницы, имея слабое и неустойчивое прикрытие, не имея пулеметов (пулеметы были), а орудие имело ограниченный угол обстрела. Другая часть бронепоезда, курсирующая в тылу, была удалена настолько, что не могла оказать своевременной поддержки попавшей в руки противника броне-площадке». Обвинение второй половины бронепоезда, находившейся у поселка Сальского, также неосновательно. В случае даже подхода этой половины за реку к потерпевшей крушение части бронепоезда эта вторая половина бронепоезда делу помочь никак все равно не могла бы. Единственно, что можно поставить в вину командиру бронепоезда, это то, что он разделил свой бронепоезд на две части после того, как бой начался, а не накануне вечером, когда красные получили сведения о готовящейся атаке белых.

Отходя поспешно за реку Иман, красный бронепоезд не успел взорвать большого Иманского желдорожного моста, впрочем, надо полагать, что сохранностью моста белые обязаны Хабаровску, который не дал определенных директив начальнику нейтральной зоны, а сам он и командир бронепоезда на проявление собственного почина в сем ответственном деле не решились. При дальнейшем своем отходе на север красный бронепоезд испортил два маленьких деревянных мостика. Подполковник Березин, не имея в своем распоряжении необходимых технических средств, ружейным и пулеметным огнем воспрепятствовать отходу красного бронепоезда, конечно, не мог, красная же пехота в виду частей конного отряда подполковника Березина не проходила. Видимо, из Имана она была отведена по полю или по дороге Иман – Графское – Княжевский – Гондатьевка. Возвращаясь опять к желдорожному мосту через реку Иман, приходится только удивляться непредусмотрительности красных: мост не был даже подготовлен к взрыву. Между тем со времени переворота во Владивостоке (26 мая) уже прошло шесть месяцев, кроме того, три недели тому назад белые перешли к активным действиям и заняли Анучино, наконец, намерения белых ясно вырисовались 30 ноября, когда они захватили ст. Уссури, но красные никаких мер не предприняли в этом отношении. Как же был у них тогда разработан план обороны? Белым представлялись большие возможности, положение у красных было, что называется, «пиковое». У Я. Покуса читаем: «Для поддержания 6-го полка, расположенного в районе ст. Иман, решено было отправить из г. Хабаровска 4-й кавполк и 5-й пехотный полк при двух орудиях. Фактически удалось отправить лишь дивизион 4-го кавполка, в составе 250 сабель, и один батальон 5-го полка с двумя орудиями. По причине отсутствия зернового фуража лошади настолько сдали в теле, что пришлось из 4-го кавполка и для обоза 5-го полка отобрать лучших, способных выдержать условия боевой обстановки. Вследствие этого первоначальное предположение отправить в район Имана более крупные части осуществлено не было. Кроме того, подготовка к отправлению указанных частей заняла слишком долгий промежуток времени (до четырех суток). 3-го и 4-го декабря высланный из г. Хабаровска батальон 5-го полка при двух орудиях 2-й батареи с конной разведкой находился в пути и прибыл 5-го декабря на ст. Бочарово, куда приказано было отойти и 6-му полку под прикрытием бронепоезда № 7».

В данном отрывке указывается о прибытии эшелона с пехотой и орудиями на ст. Бочарово 5-го, но не говорится о том, побывал ли этот эшелон уже в Имане или нет? Дело в том, что прапорщик Иванов видел орудия (два трехдюймовых русских) на платформах на ст. Иман и его показания подтверждены пленными, железнодорожниками и жителями. Кто прав?

Белый «песчаник» подошел к ст. Иман. На нем ехал генерал Молчанов. К этому времени бой был уже закончен и белые части расходились по квартирам.

В этом бою частями Поволжской бригады было захвачено: 4 пулемета, 4 коня и 8 пленных из состава 6-го полка. На городской площади подобрано 106 корейских трупов. Ижевско-Воткинская бригада взяла несколько пленных и артиллерийскую платформу бронепоезда с одним трехдюймовым орудием без замка. Отряды подполковника Березина, генерала Блохина и полковника Климовских трофеев не взяли.

Потери белых выразились: в Поволжской бригаде – 12 раненых и 5 убитых, в Ижевско-Воткинской бригаде – ранено 3 или 4 человека, контужено 2 или 3 и убит 1 ижевец (из роты, что была под мостом); в отрядах подполковника Березина, генерала Блохина и полковника Климовских потерь не было.

Производя поверхностный обзор боя, следует указать на то, что в книге Я. Покуса наступление белых описано неправильно, именно Я. Покус говорит об «использовании белыми китайской территории для обхода правого фланга красных и о движении обходной колонны белой конницы до 500 сабель через Рождественку (к юго-востоку от ст. Иман), Покровку (на реке Иман) и Софьевку (8 верст от Покровки на север), с целью выхода к ст. Губерово». Как видно из описанного, использования китайского берега и территории белыми совершенно не было, движение же на Губерово было только в проекте и, наконец, отдельной колонны в 500 сабель не существовало у белых. Далее Я. Покус говорит: «Командир 6-го полка получил приказание об отходе еще до завязки боя в Имане. Немедленно должен был он, не теряя ни минуты, оторваться от противника (белых), но этого он не сделал, и полк, двигаясь медленно к г. Иман, был настигнут белыми и после вынужденного боя», который в книге называется «упорным», чего сказать о столкновении под Иманом нельзя, «полк с боем отошел к ст. Губерово». Этот отрывок объясняет уклонение красной пехоты от боя под Иманом, моральное состояние последней было очень не высоко, показателем чего может явиться такой факт: нестроевая рота Волжского стрелкового полка, двигаясь на свету по дороге Введенка – Иман, подобрала красный пулемет, брошенный в поле несколько поодаль от дороги. Видимо, пулемет этот находился при полевой заставе или карауле, которые не потрудились даже дать из пулемета хотя бы одну очередь по наступавшим на этом участке волжанам.

Выдвижение белых на линию реки Бикин

По занятии белыми Имана 4 декабря генерал Молчанов отдал приказ № 0155/оп следующего содержания: «Комбриг Поволжской, Ижевско-Воткинской, Начотряда 1-й Стрелковой бригады, Комполка Сибказачьего. Для расположения на отдых и охраны отдыха частей корпуса в районе Имана приказываю: 1. Ижевско-Воткинской бригаде с 1-м кавполком расположиться в поселке Сальском и в северо-восточной части гор. Имана. Нести охрану на фронте – поселок Сальский и мост, заняв последний ротой большого состава с пулеметами. Конницу выдвинуть ко второй казарме по жел-дороге к северу от моста (по 2-х верстке). 2. Поволжской бригаде с приданными временно Егерским полком 1-й стрелковой бригады и Сибказполком расположиться в остальной части города Имана и выставить охранение по остальной окраине города. 3. Полковнику Климовских с Уральским полком и конницей отряда расположиться в поселке Графском и иметь наблюдение на поселок Княжевский и поселок Муравьев-Амурский. 4. Штакор на ст. Иман».

В дополнение к этому приказу вечером того же дня генерал Молчанов дал приказ № 311/л, ярко рисующий обстановку: «Ввиду того что совершенно неизвестно – где противник, необходимо ночью быть бдительными, не допускать никаких отпусков, категорически воспретить пьянство и показать себя населению с самой лучшей стороны. В нашем деле Иман большой этап, взятие его сильно нас поднимает морально и безусловно убьет дух у красных, нужно только самим не испортить дела. Проверьте расположение своих частей и примите все меры к бдительности и недопущению беспорядков».

Наступило 5 декабря. По полученным белыми сведениям, красные все еще занимали деревню Гондатьевку и поселок Княжевский. Так как белые в Имане материальной части не захватили и в случае наступления красных вряд ли могли бы удержать Иман, то белое командование решило развивать наступление, дабы захватить материальную часть. Между тем белые части не были подготовлены к зимнему походу: обоз у них был колесный и не было также подходящей обуви. Посему части 5-го сменили колесный обоз на санный путем мены казенных повозок на сани местного населения. Подобная смена была, конечно, очень выгодна для населения. С юга пришел эшелон с обувью, и части, вместо ботинок, получили злополучные американские резиновые галоши.

5 декабря в 13 часов 30 минут генерал Молчанов подписал приказ № 0174/оп следующего содержания: «Начбриг Поволжской, Ижевско-Воткинской, Начотряда 1-й стрелковой бригады, Комполка Сиб-казачьего. В бою 4-го декабря в районе Имана со стороны красных участвовала большая часть 6-го полка и команда конных разведчиков 5-го полка, прибывшего 3-го декабря вечером из Хабаровска и указывающая на начало могущей быть переброски к фронту 5-го полка. Отсутствие у нас броневиков и артиллерии и трудность нашего продвижения ввиду этого вдоль желдороги заставляет меня операцию по овладению следующим, выгодным для нас, районом станции Бикин провести глубоким обходом противника и выходом обходной колонны в район ст. Бикин.

Приказываю: 1. Сегодня 5-го декабря: а) Отряду 1-й стрелковой бригады занять вечером с наступлением темноты дер. Гондатьевку, дабы не понести потерь от артогня броневиков и создать для противника на ст. Губерово впечатление нашего ночного наступления на этот район. От Гондатьевки конницу выдвинуть на 5–6 верст к северу, б) Остальным частям корпуса оставаться на отдыхе на своих прежних местах, в) Начбригу Поволжской на ночь поселок Графский занять конной заставой.

2. 6-го декабря: а) Отряду 1-й стрелковой бригады в сумерках занять район ст. Губерово, пройдя конницей поселок Тартышевский и д. Знаменка и выдвинув ее на ночь в район казармы севернее ст. Губерово. б) Остальным частям корпуса, под общей командой генерала Сахарова, перейти в район д. Гондатьевки.

3. 7-го декабря: а) Отряду 1-й стрелковой бригады вечером занять район разъезда Хунхуз, пройдя конницей д.д. Тихоновку, Никитовку, Федоровку и выйдя конницей на д. Игнатьевку. б) Сводному отряду Генерала Сахарова занять район ст. Губерово.

4. 8-го декабря: а) Отряду 1-й стрелковой бригады иметь дневку в с. Ольгинском. б) Поволжской бригаде перейти в Емельяновку; Полковнику Ефимову с Ижевским полком, Воткинским кондивом и Сиб-казполком перейти в д. Федоровку; Воткинскому полку, перейдя в мое непосредственное подчинение, перейти на разъезд Хунхуз. Время выступления частей из района ст. Губерово урегулировать Генералу Сахарову.

5. 9-го декабря части корпуса будут двинуты мною особым приказом для операции за овладение районом ст. Бикин, следующими отрядами: а) Генерал Сахаров с Поволжской бригадой и отрядом 1-й стрелковой бригады, б) Полковник Ефимов с Ижевским полком, Воткинским кондивом и Сибказполком, в) Полковник фон Вах с Воткинским полком и броневиком.

6. Броневик с 5-го до 9-го декабря будет находиться в распоряжении Начальника отряда 1-й стрелковой бригады.

7. Штакор будет следовать, по возможности, при главных силах корпуса.

8. Связь по железнодорожным проводам».

Во исполнение этого приказа около 4 часов 6 декабря отряд 1-й стрелковой бригады выступил из поселка Графского. Уральский стрелковый полк под командой подполковника Бурмистрова двинулся по реке У суре и к рассвету подошел к поселку Княжевскому. Две роты его были рассыпаны в цепь, но красных в поселке уже не оказалось. Егерский полк под командой полковника Климовских в это время шел на дорогу, соединяющую поселок Княжевский с деревней Гондатьевкой, дабы отрезать красным, если таковые еще находились в Княжевском, путь отхода на деревню Гондатьевку. Егеря вышли на дорогу – красных не было. Продолжая движение, оба полка 1-й стрелковой бригады прошли в деревню Гондатьевку, которая оказалась уже занятой какой-то частью Ижевско-Воткинской бригады. Так красные без боя очистили свою подготовленную и укрепленную позицию у деревни Гондатьевки. Между тем под Гондатьевкой они вполне могли нанести потери белым: здесь гряда сопок проходит в направлении с востока на запад. Сопки покрыты кустарником. Деревня Гондатьевка находится по северному склону сопок, в непосредственной близости к гребню их. Подходы со стороны Имана и Княжевского совершенно открыты. Местность к северу от деревни сплошь покрыта кустами и лесом, то есть отлично прикрывает отход воинских частей с Гондатьевской позиции на север. И, в довершение к местным условиям, перед сопками тянулись сплошные линии проволочных заграждений.

Дальнейшее продвижение белых в район разъезда Хунхуз происходило так же беспрепятственно, как и занятие белыми Гондатьевки и Княжевского, но, отходя на север, красные подрывали и сжигали все желдорожные мосты. Желдорожный путь от ст. Губерово до ст. Бочарове был основательно вспахан отступившим красным бронепоездом. Подошедшим с юга вспомогательным поездом белых было приступлено к исправлению мостов и пути.

Так как при выдвижении белых на линию реки Бикин становилась вполне возможной встреча белых с двумя полками красной пехоты при артиллерии (всего до 2500 штыков при 8 орудиях), против которых генерал Молчанов мог выставить только 1800 штыков и 600 сабель без артиллерии, то было решено усилить наступающую группу.

7 декабря в 9 часов 47 минут со ст. Евгеньевка на север двинулась остававшаяся в Спасске часть 1-й стрелковой бригады (отряд полковника Романовского{91}), в составе 1-го Конно-Егерского полка и 1-го стрелкового арт. дивизиона, всего до 200 штыков и сабель. Из Владивостока на фронт была в то же время отправлена 2-я Сибирская стрелковая бригада (генерал Осипов) в составе 1-го Добровольческого полка, Красноуфимского конного дивизиона и Добровольческой батареи, всего до 400 штыков и сабель. Таким образом, группа генерала Молчанова усиливалась приблизительно на 600 штыков и сабель, что обеспечивало превосходство белых сил над красными при встрече на реке Бикин. Кроме того, со дня на день ожидался выход отряда полковника Аргунова на ст. Шмаковка. Этот отряд, насчитывавший в своих рядах не менее 800–900 штыков и сабель, предназначался также к переброске на север на усиление группы генерала Молчанова, но прибыть на фронт ко времени боевых столкновений на реке Бикин он, конечно, не мог.

Небезынтересен тот факт, что в Спасске за несколько часов до посадки в вагоны 1-го стрелкового арт. дивизиона японцы предложили командиру дивизиона два французских трехдюймовых орудия, но так как орудия были в непорядке, то спешно отправлявшийся на фронт дивизион их не взял.

Для охраны и несения гарнизонной службы в главных пунктах Южного Приморья остались: во Владивостоке – 4-й Уфимский стрелковый полк, Артиллерийский дивизион 3-го стрелкового корпуса, Оренбургская школа подхорунжих, Батальон морских стрелков; на Русском острове – Корниловское Военное училище, в Раздольном – Оренбургский пластунский батальон, на Сучане – Оренбургский казачий полк (конный) и батарея (без орудий), в Никольск-Уссурий-ском – Иркутский стрелковый полк{92}, часть Забайкальской казачьей дивизии, часть Сводно-Сибирского кав. полка, в Приханкайском крае – часть Сводно-Сибирского кав. полка, в Гродековском районе – части Гродековской группы войск, в Анучинском районе – часть Забайкальской казачьей дивизии, в Спасске – пластунский дивизион Енисейского каз. полка, 1-й Сибирский стрелковый полк, Авиашкола, в нейтральной зоне на охране желдороги, вне расположения японских постов – Амурский отряд.

В местах бывших стоянок частей, ушедших в поход, остались базы: инвалиды, офицеры, солдаты, не взятое имущество, семьи и от 45 до 15 строевых чинов. Интендантства бригад остались на местах. Здесь они должны были получать предметы обмундирования, снаряжения и отчасти продовольствия для переотправки их своим частям.

Приказом от 7 декабря генерал Молчанов указал частям к 12 декабря выйти на линию реки Бикин: «По сведениям от местных жителей, прибывших из района ст. Бикин, красные имеют намерение оказать сопротивление в районе ст. Бикин и пос. Георгиевский, для чего укрепляют поселок Оренбургский и поселок Георгиевский. Возможно, что в этот район они подтянут большую часть 5-го полка из Хабаровска. Я решил ликвидировать группу красных в этом районе одновременным ударом двумя колоннами – одной на ст. Бикин и другой на пос. Георгиевский. Приказываю в развитие предыдущей директивы:

Сопротивление противника должно быть сломлено во что бы то ни стало и материальная часть у противника должна быть нами взята», – так заканчивался приказ, подписанный в 18 часов генералом Молчановым и полковником Ловцевичем в деревне Тихоновке.

Согласно этому приказу, части генерала Сахарова (Уссурийская колонна) должны были проделать 85 верст, а части полковника Ефимова – 65.

9-го Приморский отряд (полковник Аргунов) вышел на ст. Шмаковка. Отправив захваченные без замков три орудия в Никольск-Уссурийский, отряд с одним исправным орудием погрузился в эшелон и отправился на север.

Утром этого же дня 2-я Сибирская бригада (генерал Осипов) и отряд 1-й стрелковой бригады (полковник Романовский), прибывшие накануне на ст. Иман, были в эшелонах подтянуты на ст. Губерово, где выгрузились, и, согласно приказанию генерала Молчанова за № 052/л от 8 декабря, походным порядком прошли: отряд полковника Романовского в деревню Тихоновку, а 2-я стрелковая бригада на разъезд Хунхуз. Согласно этой директиве, 2-я Сибирская бригада к полудню 11 декабря должна была быть в поселке Евгеньевка, что при ст. Бочарово, имея в виду в тот же день движение по особому приказу на Бикин. Отряд 1-й стрелковой бригады (полковник Романовский) к тому же сроку должен был прибыть в деревню Федосеевку, имея в виду движение в тот же день на Бикин.

При выполнении директивы без номера от 7 декабря вначале произошло замедление: Ижевско-Боткинская бригада перешла в деревню Игнатьевку только 9-го и Поволжская бригада вышла на реку Уссура тоже только в этот день.

6 декабря главные силы красного фронта сосредоточились на второй и главной оборонительной позиции – Бикинской. Расположение частей было следующим (согласно данным, приводимым Покусом): в Васильевском батальон 5-го пехотного полка, имея пулеметы и взвод конницы, на позиции у Бикина остатки 6-го пехотного полка, бронепоезд № 7 и два орудия, поселок Георгиевский – небольшой гарнизон от частей 6-го полка.

Я. Покус пишет, что «по полученным донесениям обнаружилось, что в ночь на 6-ое декабря конница белых в числе 60 всадников под командой полковника Илькова появилась в пос. Лончаково и пыталась поднять казачество. Для ликвидации появившегося противника из частей, расположенных у пос. Бикин, была выслана ударная группа в составе двух рот пехоты при двух орудиях, по маршруту Лермонтовка – Лончаково. По прибытии обнаружилось, что в Лончаково противника нет. По вновь полученным сведениям оказалось, что какой-то отряд действительно двигался вдоль р. Уссуры, севернее Лончаково. Тогда красный отряд из Лончково направился в пос. Козловский, с тем чтобы на рассвете 7-го усилить тыл и фланг правого боевого участка у пос. Васильевский, и, в ночь на 8-ое, этот отряд, действительно, находился на марше в пос. Козловский». Относительно всего этого приходится сказать, что либо в штабе и тылу красных царила полнейшая паника и красные командиры были готовы верить любой небылице, или же Я. Покус, не быв в это время на фронте и собирая значительно позднее сведения для своей книги, получил ложные сведения. Ибо отряд полковника Илькова (псевдоним полковника Карлова) был сформирован только 10 декабря в поселке Зарубинском, и до полудня 12-го отряд шел в колонне Поволжской бригады. Только 12 декабря от частей белых выделился первый отряд – полковник Карлов, направившийся в тыл красных, других же отрядов до этого времени не высылалось.

Здесь уместно привести приказ, в котором ясно и определенно были поставлены задачи наступающей группе:

«Приказ войскам Вр. Приамурского правительства 8-го декабря 1921 года № 0809/оп Гор. Владивосток. 23 часа 10 минут

Красные, потерпев последовательно два поражения под ст. Уссури и под гор. Иманом, отходят вдоль железной дороги на север. Группа красных, разбитая частями 2-го корпуса в районе Николо-Михайлово – Ново-Красноярское, отошла в направлении на дер. Саратовку и Самарку. Подход подкреплений к Хабаровску в виде значительных свежих частей, вследствие малой провозоспособности Амурской желдороги и прекращения навигации по Амуру, ожидать в ближайшее время не приходится, имеющиеся же в распоряжении Хабаровского командования части в достаточной степени показали свою неустойчивость и противостоять даже слабо вооруженным нашим частям не могут.

Население занятых нами районов относится сочувственно к нашим частям и радуется избавлению от коммунистов, что дает уверенность в сохранении на будущее время спокойствия в тылу; а потому, в целях расширения территории Русско-Национальной власти – Вр. Приамурского Правительства и для достижения необходимого естественного рубежа реки Амур, приказываю:

1. Командиру 3-го стрелкового корпуса Генерал-майору Молчанову, усилив свою группу 2-й стрелковой бригадой и оставшейся в Спасске частью 1-й стрелковой бригады, продолжать энергичное наступление в общем направлении на север, имея конечной задачей овладение городом Хабаровском, закрепление его за собою и очистку от красных районов к востоку от гор. Хабаровска до с. Вятского включительно и на запад вдоль реки Амура и Тунгузки.

2. Командиру 2-го стрелкового корпуса Генерал-майору Смолину, командиру 1-го Сводно-Казачьего корпуса Генерал-майору Бородину и Начальнику гарнизона и района гор. Владивостока Генерал-майору Смирнову – с полным напряжением всех сил и средств продолжать выполнение задач, поставленных им приказом моим от 4-го сего декабря за № 0787/оп по охране тыловых районов и очистке их от оставшихся еще партизанских шаек и коммунистов.

3. Начальнику Военных сообщений иметь на головном участке вспомогательный поезд и достаточное количество восстановительных средств для исправления всех повреждений и принять меры к охране всей линии от нападений.

Командующий войсками Генерал-лейтенант Вержбицкий. Начальник Штаба Генерального Штаба Генерал-майор Пучков».

Таким образом 8 декабря Временное Приамурское правительство через своего командующего войсками официально санкционировало движение на север частей Белой армии.

К вечеру 10-го Поволжская стрелковая бригада достигла поселка Зарубинского, а отряд 1-й стрелковой бригады (полковник Климовских) – поселка Колюбакинского. Усиленным маршем на следующий день отряд 1-й стрелковой бригады прошел в Ново-Покровский, Поволжская стрелковая бригада, выступив из Зарубинского в 16 часов, прибыла в Ново-Покровку. В поселке Зарубинском 10-го генерал Сахаров получил сведения о нахождении в поселке Васильевском одного батальона пехоты при двух орудиях.

По сведениям, собранным белыми, на линии Васильевский – Бикин красные сосредоточили остатки 6-го полка, весь 5-й, батарею (четыре орудия) и два бронепоезда. Прибывший из Читы со званием «Заместителя Главкома ДВР» товарищ Серышев назначил начальником боевого участка командира 5-го полка товарища Кондратьева.

В 19 часов 10 декабря генерал Молчанов дал следующую директиву: «Комбригу Иж. – Воткинской – полк. Ефимову, 2-ой Сибирской – Полк. Черкес{93}, Полк. Романовскому, Полковнику Аргунову. По сведениям от жителей на ст. Бикин из Хабаровска прибыло несколько воинских эшелонов. В районе поселка Васильевского находится отряд красных до 300 штыков. Сегодня броневик красных подходил к мосту через реку Ханхули. Генерал Сахаров завтра займет пос. Васильевский, а 12-го на рассвете атакует станцию Бикин. Полковнику Ефимову приказываю сосредоточиться завтра в поселке Георгиевском, двинув свои части из Федосьевки и Евгеньевского в 7 часов. 2-й Сиббригаде под командой полк. Черкеса перейти в Евгеньевский к 8 часам и поступить в распоряжение Полк. Ефимова. На рассвете 12-го Полк. Ефимову атаковать Бикин. Отряду 1-й бригады – корпусному резерву перейти завтра в Федосьевку к 9 часам и поступить в мое распоряжение. Полковнику Аргунову быть на Имане. Штакор с Ижевско-Воткинской бригадой».

Утром 11-го туман густой пеленой покрывал землю приблизительно до 8 часов. В 15 шагах абсолютно ничего не было видно. В 10 часов 2-я Сибирская бригада выступила из деревни Федосеевки, а в 10 часов 30 минут туда вошел отряд полковника Романовского.

Колонна полковника Ефимова двигалась на Георгиевский… В 15 часов при получении известия о приближении белых красные подорвали одну ферму Бикинского железнодорожного моста. Позднее красными же были на ст. Бикин взорваны стрелки и крестовины. Они не надеялись удержать Бикин.

В 10 часов 20 минут генерал Молчанов отдал приказание исполняющему должность начбрига 1-й стрелковой, полковнику Романовскому прибыть в Георгиевский к 24 часам, имея в виду через два часа после прибытия в Георгиевский движение на Бикин.

Сильный мороз, бывший в этот день, к ночи достиг еще большей силы. К тому же начинал подниматься ветер, и белые части, двигаясь по льду Бикина, не могли согреться ходьбой.

«Начбриг Поволжской, Иж. – боткинской, 1-й стрелковой и 2-й Сибирской, Комполка Сибказачьего, Начгару Спасского, Комендантам станций, Начальнику Головного участка, Главврачу санпоезда № 122. 9-го декабря 1921 года № 064/л Комкор запрещает командировки чинов в район южнее Штаба корпуса без его разрешения.

Удостоверения на такие командировки будут выдаваться в штакоре за подписью Комкора. Увольнения в отпуск запрещены впредь до распоряжения. Ни один раненый, больной или нуждающийся по болезни в отпуске не может ни в каком случае миновать санпоезд № 122, из которого отправление чинов; в случае нужда, на юг, может быть только с разрешения Комкора. Комкор предупреждает, что на станциях южнее штакора будут расположены контрольные пункты и задержанные чины корпуса, едущие в сторону Спасска без удостоверения Комкора, будут арестовываться как дезертиры. Первым пяти адресатам: Комкор запрещает частям возить пулеметы на частных подводах. П. н. Наштакор 3, Полковник Ковцевич».

«Командирам всех частей. Несмотря на неоднократные напоминания о том, что части за все, взятое у жителей, должны платить обязательно, некоторые части не платят и никак не могут понять, что таким путем далеко не уйдешь. Вахмистр Рогачев Сибирского казачьего полка, взяв в деревне Надаровке 8-го декабря сена, овса и муки на 42 руб. 50 коп., денег не уплатил, дав об этом расписку и сказав, что деньги надо получить в Бочарове, в штабе корпуса. Выяснилось, что этот же вахмистр 10/XII разменял 100 иен у наштакора на мелкие и все-таки не уплатил, и крестьянин с указанной распиской явился в штакор 11/ XII в пос. Георгиевский. По-видимому, вахмистр Рогачев никому о факте неуплаты не докладывал, т. к. генерал Блохин не докладывал мне. Факт мародерства налицо, и Рогачев будет расстрелян.

Один из эскадронов Воткинского конного дивизиона не уплатил денег за взятое сено в дер. Надаровке. Начальнику Ижевско-Воткинской бригады не позже 12/XII донести мне – какой эскадрон это сделал, для предания военно-полевому суду Командира эскадрона. Я предупреждал, что не поступлюсь перед расстрелом каждого мародера и твердо буду это проводить в жизнь.

На будущее время приказываю, в случае невозможности уплаты из-за отсутствия разменной монеты, расписки в этом давать за подписью командиров частей. Категорически воспрещаю выдавать какие-либо авансы Командирам батальонов, рот, эскадронов, все закупки для всей части должны производить хозяйственные чины. В каждом пьяном будут видеть вора и расстреливать, т. к. денег ни у кого быть не должно, а раз имеет возможность пить – значит, ворует. Предупреждаю, что казенные деньги нужно беречь, а не транжирить. 11-го декабря № 368/м пос. Георгиевский. Генерал-майор Молчанов».

В дополнение к этому приказу следует сказать, что эффект на части произвел он большой, гарантировав на будущее время полный порядок. Рогачев же, по имеющимся данным, расстрелян не был.

2-я отдельная Сибирская стрелковая бригада была той самой бригадой, о коей управляющий военно-морским ведомством в приказе от 6 ноября за № 41 говорил, что, имея всего 396 чинов, состоит из трех отдельных частей и имеет в штабе бригады 76 человек.

Приказом генерала Молчанова от 10 декабря эта бригада была сведена в Добровольческий полк, включенный в состав Ижевско-Воткинской бригады. Генерал-майор Осипов, сдав командование, отправился во Владивосток. Командиром сводного полка стал бывший командир 1-го Добровольческого полка – полковник Черкес. Командир Отдельного Красноуфимского конного дивизиона, полковник Хромов, оказался не у дел. Его дивизион был расформирован, из конных был образован «разведывательный эскадрон», именовавший себя Красноуфимским, а пешие офицеры и солдаты были влиты в батальоны Добровольческого полка. Отдельная Добровольческая батарея временно превращена в 3-й батальон Добровольческого полка. Организация Добровольческого полка, сохранившаяся на все последующее время (без батареи), получила следующий вид: два стрелковых батальона, по две роты каждый, одна офицерская рота, не входящая в состав батальонов, одна пулеметная команда, один разведывательный эскадрон, одна рота связи, одна нестроевая рота.

Таким образом, численность Ижевско-Воткинской бригады 10 декабря увеличилась на 550 человек, из коих годных для боя было 469 и нестроевых 81. Именно Добровольческий полк без батареи дал:

Красные по линии железной дороги белым не оказывали серьезного сопротивления. Без особого труда конная группа Ижевско-Воткинской бригады заняла поселок Георгиевский. Выступив из него в

15 часов 11 декабря, эта группа около 19 часов того же числа без боя заняла поселок и станцию Бикин. Жители-казаки с восторгом встречали белых. Немедля полки Ижевско-Боткинской бригады двинулись из Георгиевского на Бикин. В 21 час 20 минут генерал Молчанов послал полковнику Аргунову зашифрованное приказание № 072 из поселка Георгиевского: «Бикин занят нашими частями. Приказываю Вам продвигаться, с получением сего, в эшелонах до разъезда Хунхуз, выгрузиться и походным порядком прибыть в Бикин не позже вечера 14-го декабря. Если желдорога начнет функционировать к моменту Вашего подъезда к разъезду Хунхуз, еще севернее этого разъезда, то разрешаю Вам доехать до последнего пункта исправленного пути и выгрузку произвести там. Связь со мною по желдорпроводу. Я буду в Бикине».

Перед полуночью отряд 1-й стрелковой бригады подтянулся к поселку Георгиевскому, сделав за день переход в 45 верст. Нужды в немедленном прибытии его в Бикин ввиду отхода противника уже не было, и генерал-майор Молчанов, только что собиравшийся покинуть Георгиевский, разрешил полковнику Романовскому оставаться в Георгиевском до утра.

Итак, около 20 часов 11-го в Ново-Покровском сосредоточились все части Уссурийской колонны белых. Генерал Сахаров поставил себе задачей полную ликвидацию находящихся в Васильевском сил красных. Особенно было заманчиво приобретение столь необходимых белым орудий. Генерал Сахаров решил взять красных в кольцо. Его план заключался в следующем: 1. Полковник Белянушкин{94} с Волжским стрелковым полком (около 320 штыков и 60 сабель), выступив в полночь из Ново-Покровского, должен был обойти поселок с востока и занять дорогу на Козловский, отрезав тем самым путь отхода красным вниз по У суре. Путь движения – 16 верст. 2. Полковник Сотников с Камским стрелковым полком (около 300 штыков), выступив в 1 час, должен был занять дорогу из Васильевского на Бикин, отрезав путь отхода красным в этом направлении. Путь движения – 13 верст. 3. Генерал Сахаров с отрядом полковника Климовских (до 470 штыков и 150 сабель), выступив после 2 часов, должен был выйти на поселок Васильевский с юга и запада. 4. Подполковник Березин (около 100 сабель и 60 штыков) должен был остаться в Ново-Покровском и освещать дорогу на ст. Бикин. 5. Одновременная атака поселка Васильевского должна была произойти на утренней заре.

В назначенное время Волжский полк вышел из Ново-Покровского. Пройдя по У суре до того места, где река Самур приближается к У суре, полк остановился. Затем, ведомый войсковым старшиной Ширяевым, полк двинулся вправо – в обход поселка Васильевского. Приблизившись к реке Бикин, полк снова остановился и простоял приблизительно с час на одном месте – была выслана разведка. Последняя не обнаружила ни разъездов, ни дозоров на дороге Васильевка – Бикин. Волжане вышли на эту дорогу и, пройдя по ней немного, свернули с нее и кустами пошли на север. Наконец выбрались на дорогу Васильевка – Козловский, верстах в трех от первого поселка. Начинало сереть.

Этим временем отряд полковника Климовских приближался к Васильевке по Усуре. У одиноко стоящей фанзы, в 3 верстах к югу от поселка, в том месте, где когда-то был поселок Старо-Покровский, красные имели конную заставу. Она была легко сбита головной частью белых. Здесь полки перестроились в боевой порядок. Двинулись дальше…

Офицерская рота Уральского стрелкового полка, составляя отрядный резерв, шла во второй линии. Дабы держать всех бойцов в кулаке и не переутомлять их напрасным блужданием по целине и кустам, командир роты вел своих людей по бережку. Минут через двадцать после начала движения раздались отдельные выстрелы. То цепи егерей и уральцев наткнулись в кустах против поселка на пешую заставу красных. Залпы, затем крик «Ура!»… Все смолкло. Немного погодя опять беспорядочная ружейная стрельба, но уже более отдаленная. Выстрелы быстро отклонялись к востоку. Офицерская рота, прибавив ходу, шла по бережку У суры. Отклонение главных сил вправо было очевидным, между тем бережок ведет по фронту влево. Вдруг крутой поворот. Прямо перед ротой ровная снежная гладь Бикина. За рекой, на том берегу, отдельные хаты – западная окраина поселка Васильевского. По ту сторону реки – красные, но их мало: быть может, сорок, быть может, наберется и восемьдесят человек. Развертываясь на ходу в цепь, стреляя, офицерская рота устремилась на лед реки. Удара белых красные не приняли. Белые были еще на середине реки, когда красные бойцы стали уже отходить. На одном из пригорков группа красных пыталась было задержать белых, но, легко сбитая, она стала поспешно уходить. Офицерская рота потерь не понесла.

В то время как на западной окраине поселка разыгрывалось только что описанное столкновение, уральцы, егеря, камцы и два эскадрона 1-го кавполка обрушились на главные силы красных, занимавшие центр поселка. Красные не выдержали и побежали. Сопротивление оказывали только корейцы. 1-й и 3-й эскадроны 1-го кавполка, находясь под общей командой ротмистра Васильева, выйдя на Васильевку, развернулись в лаву и пошли в конную атаку. Ворвавшись в деревню, идя на хвосте красных, кавалеристы брали пленных. Подавая пример своим подчиненным, ротмистр Васильев с горстью своих людей, уже выйдя за деревню, с обнаженной шашкой наскочил на группу бегущих красных. Один из них, повернувшись, выстрелил в упор в ротмистра Васильева. Последний упал с коня – он был убит наповал, пуля попала ему в грудь.

Красные в беспорядке отходили по дороге на Козловский. Васильевка была в руках белых. Так как из беглого опроса пленных и жителей выяснилось то, что в Васильевском в момент атаки его белыми находилось только две роты при четырех пулеметах и 18 конных, а две другие роты с двумя орудиями ушли из поселка накануне, то дальнейшее преследование отходивших генерал Сахаров счел излишним: колонна полковника Белянушкина была достаточно сильной, дабы сразиться с отходившими. В том случае, если бы поселок занимался батальоном при орудиях, то преследование отходивших всеми силами было бы обязательным, так как колонна полковника Белянушкина в этом случае могла бы подвергнуться отдельному уничтожению.

Колонна полковника Белянушкина, выйдя на дорогу Козловский— Васильевский и повернув в сторону последнего, была встречена конным волжанином из отряда полковника Карлова. Пройдя с версту и поднявшись на перевал, волжане услышали стрельбу в Васильевке. Полковник Торопов высказал было мысль о занятии стрелковой позиции по гребню, тем более что, поднимаясь к гребню, дорога вилась, делая зигзаги. Полковник Белянушкин считал должным идти на выстрелы. Полк стал спускаться. Впереди волжан, шедших в колонне, двигалась цепочка бойцов полковника Карлова и войск, старшины Ширяева. Когда совсем спустились, то из цепочки пришло донесение о сближении с колонной красных. Их численность определялась человек в триста. Противник уже близко. Стрелковой позиции нет никакой. Волжане переходят в боевой порядок. Впереди, в цепочке «иманцев», открывают огонь по красным. К ним присоединяются волжане. Теперь красные находятся сжатыми с двух сторон: в Васильевке – главные силы белых, на дороге – волжане. Расстояние между волжанами и поселком не более полутора верст. Красные, видя, что путь отхода отрезан, пытаются уклониться от боя, сворачивают вправо (на восток) и, наконец, видя дело свое потерянным, бросаются в сопки. Желания сражаться у красных бойцов нет. Красная колонна расстраивается. Бросая повозки и винтовки, красноармейцы либо бегут, либо сдаются. Сопротивление оказывают опять только корейцы. Красные бегут в разные стороны. Волжане отлично видят, как лезут они в горы. Все столкновение занимает не более получаса. Волжане преследуют бегущих и захватывают отсталых. Если бы главные силы белых не удовольствовались захватом поселка, а преследовали красных, то надо полагать, кольцо белых могло бы сомкнуться и красные целиком попали в плен к белым. Но полки оставались в Васильевке, они уже разошлись по квартирам, а волжане спустились с гребня в долину. Красные лезут все выше и выше, они разбились на мелкие партии. Между тем порывы ветра начинают крутить падающий снег. Его хлопья становятся все больше и гуще. Вершины сопок теряют свои ясные очертания. Надвигается метель. Куда же гоняться по сопкам, да в такую погоду? Волжане прекращают преследование, свертываются в колонну и идут в поселок.

Я. Покус в своей книге говорит, что отряд красных, прибывший в Козловский, получил приказание поддержать батальон 5-го полка, находящийся в Васильевке. Но приказание это запоздало. Оно было получено только тогда, когда атакованный белыми батальон был выбит уже из Васильевского. Поселок Козловский удален от Васильевского на 12 верст, а потому приказание, отданное отряду в то время, как атака уже началась, было по меньшей мере бессмысленным.

В 9 часов бой был уже совершенно закончен. Прямым результатом его для белых явился захват 4 пулеметов, 12 коней и 115 пленных. Кроме того, было подобрано до 60 трупов красноармейцев. Потери же белых равнялись трем убитым и нескольким раненым. Позднее тела убитых (ротмистра Васильева, татарина – солдата 1-го эскадрона 1-го кавполка и солдата-волжанина) были отвезены во Владивосток, где и преданы земле.

Покус признает разгром Васильевского гарнизона. Он пишет: «Сбив красных, занимавших позиции у Васильевского, белые в то же время отрезали путь отступления на Козловский. Батальон стал тогда отступать на сторону Бикина, но тут выяснилось, что Змеиный утес – высота, находящаяся на пути из Васильевки на ст. Бикин, уже занята белыми. Потеряв 4 пулемета, батальон 5-го полка рассеялся по сопкам Бикинских высот, а затем, собравшись в отдельные группы, добрался до полуказармы, что в 5 верстах севернее ст. Бикин. Часть же батальона проскочила в пос. Козловский и днем 12-го присоединилась к находящемуся там отряду и вместе с ним отошла в пос. Лончаково».

Из поселка Васильевского, сразу же по занятии его, белыми для преследования бегущих красных был брошен один дивизион 1-го кавполка, так как другой в это время все еще находился в поселке Ново-Покровском. Высланный дивизион, захватывая по дороге одиночных красных бойцов, прошел в Козловский и занял этот поселок.

Еще в Спасске высказывались предложения о необходимости выкинуть в тыл противника белые партизанские отряды в целях порчи желдорожного пути, что должно было обеспечить наступающим белым частям захват бронепоездов и орудий. До утра 9 декабря генерал Молчанов, лично руководя операциями, таких отрядов не высылал и повторное предложение генерала Сахарова (в районе раз. Хунхуза) о высылке их отклонил. Генерал Молчанов примерно около времени взятия Имана решил выслать в тыл красных значительный по силе конный отряд, который мог бы основательно разрушить железную дорогу, расстроить красный тыл и содействовать уничтожению живой силы красных. Для руководства таким отрядом генерал Молчанов решил найти опытного кавалерийского начальника и телеграммой просил генерала Вержбицкого вызвать из Харбина генерала Нечаева или же прислать одного из командиров Оренбургских полков – в частности, просил о назначении генерала Наумова. Генерал Молчанов был против высылки мелких отрядов, которые не могли дать крупных результатов и только заставили бы противника держаться настороже. Следует указать на то, что высылка вперед таких отрядов из района Спасска, ст. Уссури и города Имана безусловно была бы преждевременной, так как части красных не были еще сосредоточены и действительно соприкосновения главных сил противников также еще не было.

Во всяком случае, свою точку зрения по данному предмету генерал Молчанов не высказал определенно генералу Сахарову, и вот последний, выйдя на реку У сура и став на время совершенно самостоятельным, решил свою мысль привести в исполнение. В поселке Зарубинском из охотников обеих бригад был сформирован отряд, во главе которого был поставлен Волжского полка полковник Карлов. Желающих набралось до 80 человек. Двигаясь по Усуре отдельной частью, входившей в состав колонны Поволжской бригады, бойцы вновь сформированного отряда сжились между собою. При атаке Васильевки отряд полковника Карлова, входя в состав колонны полковника Белянушкина, получил свою отдельную задачу. По приходе же в поселок Васильевский генерал Сахаров объявил отряд полковника Карлова в отделе и предоставил ему полную свободу действий, поставив заданием порчу желдорпути и причинение красным ряда неприятностей.

Бой под Лончаково – Розенгартовкой

Получив известие о занятии группой полковника Ефимова станции и поселка Бикин, генерал Сахаров почти сразу же отправился туда из Васильевского для встречи с генералом Молчановым. По обмене мнениями, во время которого генерал Молчанов высказал генералу Сахарову кое-какие свои предположения и спросил генерала Сахарова о его согласим на роль начальника конного отряда для работы в тылу красных, генерал Молчанов поставил частям своим приказом без номера от 12 декабря следующие задания: «Начбриг Поволжской, Ижевско-Воткинской и 1-й стрелковой, Комполка Сибирского казачьего, Начотряда Полковнику Аргунову. Красные, понеся поражение у п. Васильевского, отошли 11/XII из Бикина к северу до разъезда Бейцухэ, пройдя за который 7 верст, пехота свернула на Лончаково. Для удобства управления все действующие части сводятся в три колонны: 1. «5-ая колонна Ген. Сахарова» – Поволжская и 1-я Отдельная стрелковая бригада. 2. «3-я колонна Полковника Ефимова» – Ижевско-Воткинская бригада и Сиб-казполк. 3. «2-ая колонна Полковника Аргунова» – части 2-го корпуса. По телефону вызывать: 2-ая, 3-я и 5-ая, не называя частей. Дабы иметь возможность восстановить желдорожное движение, необходимо во что бы то ни стало захватить в целости одну из ближайших станций.

Приказываю: 1. Генералу Сахарову продолжать движение по р. Уссури и на рассвете 13/ХП разгромить красных в Лончаково и преследовать противника, стараясь на плечах ворваться на ст. Розенгартовку. 2. Полковнику Ефимову конницей немедленно начать движение на разъезд Бейцухэ и далее на ст. Розенгартовку. Пехотой начать движение в 19 часов, захватить утром 13/ХП ст. Розенгартовка. 3. Полковнику Аргунову продолжать движение на ст. Бикин. 4. Штакор при колонне Полк. Ефимова. Генерал-майор Молчанов».

Возвращаясь к «конному отряду», следует указать на то, что все эти предположения генерала Молчанова для генерала Сахарова были полной неожиданностью, так как до сих пор генерал Молчанов уклонялся от посылки в тыл красных отрядов.

Причины уклонения генерала Молчанова от посылки в тыл противника отрядов были уже указаны в предыдущей главе. Здесь же уместно отметить лишь то, что ко времени занятия поселка Бикина белыми выяснилось, что оба лица, намеченные генералом Молчановым на должность начальника конного отряда, не приедут, из них генерал Наумов потому, что он находился в экспедиции на Сучане. Тогда генерал Молчанов остановился на генерале Сахарове, который обладал порывом и быстротой в наступлении. Генерал Молчанов надеялся, что генерал Сахаров справится с этой задачей. Отсутствие денег привело генерала Молчанова к решению разрешить отправить в тыл противника небольшой отряд полковника Карлова, о создании которого генерал Сахаров очень осторожно доложил генералу Молчанову. По причине отсутствия денег вопрос о создании крупного конного отряда был отложен на неопределенное время, вот почему генерал Молчанов не отдал каких-либо распоряжений по сформированию генералом Сахаровым конного отряда, не указал ему срока выступления, равно как состав отряда, и не определил точно задания.

В 20 часов 12 декабря стрелковые полки Поволжской бригады выступили из поселка Васильевского по дороге на поселок Козловский. Час спустя за ними последовал отряд полковника Климовских. В этот же вечер один эскадрон 1-го кавполка ходил из поселка Козловского в поселок Лончаково и обнаружил, что последний никем не занят. Жители поселка Лончаково показали, что красные ушли на ст. Розенгартовка после того, как на китайской стороне было замечено обходное движение отряда полковника Карлова, а красная застава, выставленная в сторону поселка Козловского, донесла о движении конного отряда (вышеупомянутый эскадрон 1-го кавполка) по дороге от поселка Козловского. Этот эскадрон не остался в поселке Лончаково, но возвратился назад в Козловский.

Движение белых полков от поселка Васильевского до Козловского прошло без приключений. Узнав об обстановке в Лончакове, генерал Сахаров приказал 1-му кавполку немедленно перейти туда. Сам же генерал с начальником штаба и четырьмя чинами, не дожидаясь выступления полка, выехал вперед, вслед за квартирьерами. Была чудная, светлая лунная ночь. Мороз крепчал.

Стрелковые полки, делая в Козловском одночасовой привал, следовали дальше. Впереди двигался 1-й Волжский стрелковый полк, выступивший из Козловского около 3 часов 13 декабря, затем – полки 1-й Стрелковой, вышедшие в 4 часа из Козловского. Последним шел 8-й Камский стрелковый полк.

Богатое и большое Лончаково лежит на берегу У суры. Против него, пожалуй немного выше по течению реки, кончается большой восьмиверстный остров, и протоки У суры, опять слившись, бегут одним широким потоком. К югу от селения поднимаются лесистые сопки, из коих самая крупная – гора Ильинская – удалена от поселка на 2 версты. На север от Лончакова, постепенно расширяясь, идет равнина с несколькими увалами. Приблизительно в 1 версте к северу от селения протекает река Шивка, берега коей поросли высоким кустарником. За ним начинаются пашни, за которыми далеко, за рекой Бира, виднеется полоса леса. От ст. Розенгартовка и деревни Пушкино к Лончакову идут две дороги: «нижняя», проходящая среди пашен, и «верхняя» – все время вьющаяся под самыми сопками.

В начале второго часа генерал Сахаров достиг Лончакова. В крайней избе горит огонь. Подъехали. Квартирьеров нет. Постояли на улице. Холодно. Оставив на улице одного наблюдателя, остальные вошли в избу. Минуты идут. Наконец, квартирьеры нашлись: оказалось, подъехав к поселку, квартирьеры свернули с реки на небольшую тропку, идущую по кустам, охватывающим Лончаково. Объехав юго-западную околицу, квартирьеры въехали в поселок с востока. Эта хитрость была ими проделана на случай нахождения в поселке красных, но это было напрасно – красных не было, поселок был свободен.

В 3 часа к Лончакову подошел 1-й кавполк. Не останавливаясь в поселке, он проследовал дальше. Прошло совсем немного времени. Не спавший двое суток генерал Сахаров прилег, не раздеваясь, на кровать. Начальник штаба – полковник Попов – сидел тут же и писал. Вдруг стук в дверь, и на пороге появляются два драгуна, а между ними, в хорошем желтом стеганом полушубке, стоит какой-то субъект. «Пленного привели», – доложили драгуны. Пленный оказался бывшим офицером, а ныне помощником командира красной батареи (старший офицер батареи). Вот при каких обстоятельствах произошло его пленение.

Генерал Сахаров предполагал стрелковым полкам, по прибытии их к рассвету в поселок Лончаково, дать некоторый отдых, так как части, совершив 48-верстный переход, конечно, сильно утомились бы и нуждались в отдыхе. В сторону ст. Розенгартовка он предполагал выставить наблюдение и, в случае нужды, поддержать Ижевско-Воткинскую бригаду ударом 1-го кавполка в направлении на Добролюбовку. Во исполнение этого 1-й кавполк должен был целиком выдвинуться в сторону Розенгартовки, дабы осветить местность. Верстах в полутора впереди полка шла головная застава – взвод 2-го эскадрона («екатеринбуржцы») под командой корнета Рассохина. Взвод шел цепочкой. Вперед и в стороны были выкинуты дозоры. Головной дозор шел от ядра взвода шагах в ста. Лончаково осталось далеко позади. Вдруг среди ночной темноты раздался окрик: «Стой». Ядро взвода остановилось. Передовой дозор кого-то задержал. Вот один из кавалеристов ведет перед собою пленного, последний держит руки вверх… Подойдя к корнету Рассохину, он начинает быстро и бессвязно говорить: «Господин офицер, я бывший поручик… У меня ничего нет с собой… Я хотел сдаться»… – «Это не важно, кто Вы, – прерывает его корнет, – говорите, кто идет за Вами?» Сбивчиво, быстро дает показания пленный: «Два батальона пехоты, два орудия… Поехал вперед выбирать позицию… Раньше никак не мог перебежать»… Получив такие сведения, корнет Рассохин приказывает взводу маячить на одном и том же месте; пленный же с двумя конвоирами немедленно отсылается назад. Комполка 1-го кавалерийского со всеми эскадронами пленный и конвоиры встретили еще на поскотине. Комполка остановил полк и подтвердил приказания корнета Рассохина. Пленный был доставлен в штаб генерала Сахарова. Удрал ли он от красных в целях перехода к белым, или же он случайно напоролся на белый разъезд, но показания его были весьма интересны и ценны.

Красные, отошедшие из поселка Козловского в Лончаково, вечером 12 декабря ввиду появления на китайском берегу белого отряда (полковник Карлов) и подхода со стороны Козловского по реке белой конницы поспешно очистили Лончаково и целиком (пехота и два орудия) отошли на ст. Розенгартовка.

В 2 часа 13 декабря этот отряд получил категорическое приказание товарища Серышева (заместитель главкома) выдвинуться назад в Лончаково. Люди и лошади этого отряда были изнурены до крайности. Обратный путь был почти немыслим, кроме того, моральное состояние людей после неудач было подавленное. Тем не менее приказание заместителя главкома было выполнено, – так повествует в своей книге товарищ Я. Покус.

По сведениям белых, к вечеру 12-го в районе ст. Розенгартовка товарищ Серышев располагал: 5-м Хабаровским стрелковым полком, потрепанным 6-м Иманским стрелковым полком, корейским коммунистическим отрядом, бронепоездами № 8 и 7, а также только что прибывшей 3-й легкой батареей. По некоторым сведениям, у красных было еще два горных трехдюймовых орудия, но определенных указаний на это нет. Силу обоих полков (5-го и 6-го) должно считать только в4 7₂ батальона, то есть приблизительно в 2000 штыков, ибо один батальон 6-го полка целиком погиб под ст. Уссури, а другой был основательно потрепан под Васильевским.

Товарищ Серышев, видимо, рассчитывал, что белые, двигающиеся по Усуре, сделав большой переход от Васильевки до Лончакова, будут сильно утомлены и принуждены будут несколько задержаться в Лончакове. Поэтому товарищ Серышев приказал начальнику участка – командиру 5-го полка, товарищу Кондратьеву, разбить в первую очередь Уссурийскую группу белых, не давая ей выйти и развернуться из узкого дефиле реки У сура. Местность благоприятствовала проведению этого плана. За железнодорожное направление товарищ Серышев, по-видимому, был спокоен – местность была здесь пересеченной и по ней проходила почти не езженная времянка с полуразвалившимися мостиками.

В то время как генерал Сахаров и квартирьеры 1-го кавполка заняли поселок Лончаково, из Розенгартовки к нему выступили две красные колонны – одна пошла верхней дорогой, другая – нижней. 6-й полк шел по верхней, 5-й по нижней. Эти последние сведения не вполне установлены; весьма возможно, что в наступлении на Лончаково принимал участие только один 5-й полк, а потрепанные остатки 6-го полка остались в районе ст. Розенгартовка на предмет заслона в сторону разъезда Бейцухэ. Кроме того, имеются сведения о том, что отдельный корейский отряд (силою от 250 до 400 штыков) должен был китайским берегом выйти в тыл Уссурийской группе.

Красные колонны с каждой минутой приближаются к Лончакову, а в руках генерала Сахарова находится только один 1-й кавполк – положение серьезное. В 5 часов неясный гул возвестил о подходе Волжского стрелкового полка. Обрадованные жилью и отдыху люди спешат. Полку приказывается занять квартиры 1-го кавполка, как расположенные на северо-восточном, ближайшем к противнику, конце поселка. Остальные полки все еще в пути.

Прошло немного времени, один из разъездов 1-го кавполка донес о появлении в непосредственной близости от поселка колонны красных силою до двух батальонов (около 600 штыков). Прикрываясь сопками и лесом, эта колонна незаметно подходила к поселку по верхней дороге. Положение белых в Лончакове становилось скверным. 1-й Волжский стрелковый полк, только что разошедшийся по квартирам, спешно был выведен за околицу и рассыпан в цепь. Цепь оказалась жиденькой. Стрелкам приказано до команды не стрелять. Полки 1-й бригады все еще не подошли. Навстречу им были посланы разведчики, дабы поторопить их прибытие. По рассказам некоторых участников, юмористически преувеличенным, волжане выскакивали из изб в одних подштанниках и, во главе с генералом Сахаровым и полковником Белянушкиным, бывших в таких же костюмах, у своих домов бросались в штыки на части 5-го полка.

Около 6¹/₂ часов красная колонна в виду поселка перестроилась из походного в боевой порядок. Корнет Рассохин завязку боя рисует так: «Начинало сереть. Люди головной заставы продолжали маячить все на том же месте, где часа два тому назад взяли в плен красного командира. Все было тихо. Никакого шума со стороны Розенгартовки не доносилось, красных все нет, нет и нет. Вот пришло приказание от комполка оттянуть взвод назад к мостику через реку Шивку. Подполковник Березин разумно сосредотачивал два больших эскадрона на околице, освещая впереди лежащую местность разъездами двух других малых эскадронов. Взвод корнета Рассохина пошел назад к деревне и тут, вблизи кустов, столкнулся с 3-м эскадроном. Шт. – ротмистр Головин шел впереди. Он сообщил корнету Рассохину о том, что весь полк, ввиду отсутствия сведений о красных, переходит в наступление и двигается на Розенгартовку. Взвод корнета Рассохина, намереваясь идти вслед за 3-м эскадроном, поворачивает налево кругом и только делает несколько шагов, как с сопки красные дают по конным залп».

Одна группа красных наступает с сопки, что находится против северо-восточной части поселка, другая группа красных идет по низу. На китайской стороне пока тихо, и сведений о движении корейцев не поступает. Стройные, густые цепи красных наступают на волжан и кавалеристов, они ведут на ходу огонь и кричат «Ура!». Красная батарея бьет по поселку. Шрапнели рвутся прямо над цепями залегших волжан. Волжане открывают огонь. В это время (7 часов) скорым шагом с У суры подходят запыхавшиеся егеря и уральцы. Не задерживаясь в поселке, они бегом проходят через него, направляясь на левый фланг белого расположения. 1-я рота, спешенный и мусульманский эскадроны Уральского полка идут на усиление цепей волжан. На льду Усуры в конном строю находится один эскадрон 1-го кавполка. Позади него, на берегу реки, резерв – офицерская рота Уральского полка при одном пулемете. Этой роте ставится задача – наблюдение за китайским берегом. Красные цепи, несмотря на огонь белых, приближаются к волжанам шагов на сто. Видно, как комиссары и командиры призывают «товарищей» к атаке. В этот момент цепь волжан поднимается и беглым шагом, без выстрела, идет на красных. Раздается громкое: «Ураааа!»… Белые перешли в контратаку.

В 13 часов 30 минут 12 декабря из Бикина по дороге на разъезд Бейцухэ выступила конница 3-й колонны под командой генерал-майора Блохина. Эта конная группа состояла из Сибказполка (до 200 коней) и Воткондива (до 180 коней). Белые двигались по времянке. Красные сопротивления не оказывали. Около 17–18 часов Сибказполк прибыл на разъезд Бейцухэ. В полночь белая конница выступила с разъезда Бейцухэ дальше к Розенгартовке. Тесня небольшие охранные части красных, генерал Блохин к 4 часам дошел до будки, что верстах в шести на юг от ст. Розенгартовка. Здесь сопротивление красных усилилось. По сведениям от железнодорожников, красные собирались здесь дать сильный отпор белым. Поэтому генерал Блохин решил остановиться и выждать подхода пехоты. Следует отметить, что дорога к северу от разъезда Бейцухэ несравненно хуже дороги от Бейцухэ к Бикину. К северу от разъезда Бейцухэ горы совсем надвигаются на желдорогу. Их цепи несколько раз пересекают ее. Дорога вьется то вправо, то влево, то вверх, то вниз.

Подойдя к предпоследней казарме, отстоящей от ст. Розенгартовка на 6 верст, Воткондив здесь наткнулся в 4 часа на красную заставу. После короткой схватки белые сбили ее и заняли будку, захватив одного коня. Совсем недалеко за этой будкой кончались сопки и лес.

Местность становилась ровнее с уклоном в сторону ст. Розенгартовка. Пройдя казарму, белая конница (Воткондив и Сибказполк) стала на сопках, находящихся к западу от линии желдороги. В ночной темноте красные, отошедшие от будки, потеряли белых. В это время, сделав почти 35-верстный ночной переход, к будке подтягивалась пехота 3-й колонны.

Полковник Ефимов, получив от генерала Блохина ориентировку относительно обстановки – положения красных и местности, поставил генералу Блохину задачу: связаться с генералом Сахаровым и, заняв позицию между отрядами, действовать по обстановке, помогая тому или иному отряду. С пехотой полковник Ефимов решил немедленно двигаться вперед правее желдороги, с тем чтобы еще до рассвета подойти возможно ближе к Лермонтовке.

Необычайная задача конницы – действовать не на фланге, а в центре, между двумя отрядами пехоты – вызывалась обстановкой. Расстояние между отрядами было большое – около 6 верст. Конница могла скрытно двигаться по лесу (снегу было мало), куда могла скрыться от красного бронепоезда. Перед лесом имелось большое пространство как для наблюдения, так и для действия либо в пешем, либо в конном строях.

Генерал Блохин, пройдя, как указано выше, несколько влево от линии желдороги, выбрал позицию и поставил Сибказполк за сопкой на южном склоне ее, а Воткондив выдвинул, надо полагать, на другой склон сопки. Стало чуть-чуть светать, и вот мимо воткинцев и сибирцев, в самой непосредственной близости от них, по дороге из Розенгартовки к Лончакову на рысях прошло два орудия красных, в сопровождении небольшого прикрытия. Воткинцы и сибирцы прекрасно видели красных и орудия, но красные не заметили белых в кустах. Надо полагать, что красные никогда даже не думали о том, что враг может находиться так близко. Орудия под Лончаковом белые пропустили. Часов в шесть-семь со стороны Лончакова раздалась ружейная и пулеметная стрельба.

В то время как под Лончаковом и Розенгартовкой противники готовы были уже вступить в бой, резерв генерала Молчанова – Отряд 1-й стрелковой бригады полковника Романовского – согласно приказу, в 5 часов 30 минут 13-го выступил походным порядком из поселка Оренбургского по дороге на разъезд Бейцухэ. Генерал Молчанов выехал со ст. Бикин еще позднее, но уже в начале седьмого часа, сопутствуемый небольшим конвоем, обогнал колонну полковника Романовского.

О возможности со стороны белых перехода в контратаку наступающие на Лончаково красные, видимо, не думали. Удара белых первая цепь красных не приняла. Увидев поднявшуюся и двинувшуюся на них цепь, красноармейцы сразу же остановились, а затем, кидая винтовки, бросились назад. Многие поднимали руки и сдавались. Белые перешли в наступление по всему фронту. Эскадрон 1-го кавполка атаковал красных в конном строю. Егерский полк, брошенный в обхват правого фланга красных, опоздал, ибо красные уже бежали. Красные, двигающиеся еще в колоннах к месту боя, не успевали разворачиваться; они мешались с бегущими и, поддаваясь панике, отходили или бежали. Красная батарея уменьшала прицел и, не прекращая огня, била по своим и чужим.

Запоздавшие камцы подтянулись к южной околице Лончакова в 7 часов 30 минут, когда общее отступление красных было уже налицо. Рассыпавшись в цепь, камцы шли по полю, подбирая брошенное бегущими оружие и захватывая одиночных красных, попрятавшихся в стогах сена. Один Волжский стрелковый полк захватил до 230 пленных. Красные сдавались пачками, многие были уже без шинелей, а некоторые для облегчения в беге чуть было не поскидали даже ботинки. Красная батарея в это время уже молчала.

Как уже было указано выше, на север и северо-восток от поселка тянулась равнина. Вдали виднелись смутные очертания Розенгартовки. Стремясь отрезать бегущих, генерал Сахаров послал влево 1-й кавполк, коему поставил задачу идти по равнине, стараясь отрезать бегущих красноармейцев. Полк пошел, но тут оказалось, что равнина – в летнее время болото, полна кочек. Полк принужден был перейти на шаг и частично даже спешился, дабы не переутомлять коней понапрасну. Так преследование бегущего противника конницей не удалось белым. Между тем белые части, двигаясь на хвосте красных, уже приближались к полотну желдороги. Здесь местность заметно спускается к Розенгартовке. Белые бойцы ясно видят, как бегут красные бойцы к линии желдороги. Общий вид все тот же: открытая равнина, ряд стогов на ней. Изредка попадаются межи, поросшие кустарником и отдельными деревьями. Замолкшие было красные орудия вновь открывают огонь. Он усиливается. Теперь уже около 10 часов. Так как атаку станции должна была вести 3-я колонна, то взоры командных лиц Уссурийской группы белых невольно обращаются в сторону желдороги и сопок, но там по-прежнему господствует полнейшая тишина; связи с частями 3-й колонны все еще нет, и ничего не говорит о том, кто и что скрывается в лесистых сопках. Не желая терять понапрасну людей, белое командование останавливает части (это говорится только о частях 5-й колонны). Белые цепи залегают по межам и между стогов.

Откат красной пехоты от Лончакова грозил потерей обоих орудий, ставших на позицию и открывших огонь по Лончакову. Поэтому командир красной батареи приказал сняться орудиям, и батарея на рысях пошла назад, к Розенгартовке, по той же верхней дороге, по которой пришла под Лончаково. Как шла батарея от Розенгартовки к Лончакову, так и теперь, от Лончакова к Розенгартовке, она шла не имея прикрытия от пехоты. Генерал Блохин со штабом находился на сопке, а потому вовремя успел заметить движение батареи. Генерал Блохин решил атаковать батарею в конном строю. Для этой конной атаки он назначил Воткондив и 1-ю сотню Сибказполка. 2-ю же сотню Сибказполка он оставил при себе на сопке. Назначенные для атаки части из-за сопки прошли вправо, на опушку леса, и тут перестроились в колонну повзводно, и вот, когда красные орудия поравнялись со ставшей в засаду конницей, последняя, выйдя из кустов, лихой атакой в конном строю налетела на орудийные запряжки. Видимо, за мгновение-два до вылета белой конницы батарея была слегка обстреляна с сопки. Во всяком случае, в момент появления белой конницы одно орудие уже успело встать на позицию и сделало один-два выстрела на картечь, другое же орудие в это время двигалось по дороге. Появление вражеской конницы произвело свое действие: у красных поднялась паника. Часть красных бойцов с поднятыми вверх руками кинулась к белым, другая часть бросилась в противоположную сторону, стараясь скрыться от белых. Ездовые, порубив постромки, кинулись наутек. Воткинцы, работая клинками, порубили многих бегунов, захватили двух живьем в плен; кроме того, они же оказались обладателями двух совершенно исправных орудий и пулемета. Один из сибирцев (2-й сотни) занес в свой дневник следующее: «Надо считать, что орудия были взяты сибказаками и воткинцами вместе, но воткинцы приписывают захват исключительно себе, видимо, на том основании, что они запрягли в брошенные орудия своих коней и на них отвезли орудия. 1-я сотня Сибказполка на орудия, видимо, мало обратила внимания, преследуя полураздетых красных и шаря по повозкам». Воткинцы и сибирцы гнались некоторое время за беглецами, многих настигли, взяли в плен или порубили. В то же время воткинцы выставили цепь постов, кои перехватывали начинающих появляться со стороны Лончакова одиночек – красных пехотинцев.

Но вот по дороге из Лончакова показалась главная масса бегущей красной пехоты. Это были не мелкие группы и не одиночки – захватить их всех в полон было бы делом далеко не таким легким. В то же время и красные бронепоезда успели распознать в неожиданно появившихся с сопок конных своего противника и открыли по воткинцам и сибирцам артиллерийский огонь. Посему, стараясь укрыть людей и коней от огня, а также, возможно, опасаясь быть смятыми бегущим противником, белое командование отвело Воткондив и Сибказполк со всеми ранее захваченными пленными назад за сопку. Так как отход этот, видимо, был для белых все же неожидан и так как у орудий не было постромок, то, оттащив на руках орудия немного в сторону, в кусты, воткинцы бросили их там, в надежде на то, что красной пехоте будет не до орудий. Из-за отсутствия в рядах воткинцев артиллеристов на брошенных орудиях были оставлены не только замки, но даже панорамы. Белая конница отошла за сопку и тут стала. Некоторые белые всадники в это время менялись с пленными одеждой.

Красная пехота пробежала мимо сопки, скрывшей белую конницу. Генерал Блохин на сей раз свои части в атаку на красных не бросил. Между тем красная пехота проходила в полном беспорядке. На брошенные орудия она не обратила никакого внимания. Более того, трое воткинцев-всадников, не успевших отойти назад в сопки, так как они были чересчур увлечены преследованием одиночных красных, будучи отрезанными от своих, отошли к небольшим кустам, находящимся к северу от дороги, и там простояли, пока красная пехота пробежала мимо них. Вслед за красными, несколько поотстав от них, двигались части 5-й колонны. С красного бронепоезда место действия хорошо было видно, и он открыл заградительный огонь как раз по тому участку, где находились брошенные орудия. Огонь бронепоезда неправильно был сочтен частями Уссурийской группы белых за огонь переменившей позицию батареи, и залегшие под артиллерийским огнем волжане никак не предполагали, что в 180 шагах от них стоят в кустах брошенные и вполне исправные орудия.

Спустя некоторое время генерал Блохин послал в долину 2-ю сотню Сибказполка (под командой хорунжего Красноусова). Спустившись с сопки, хорунжий развернул сотню в лаву и по пахоте двинулся к ст. Розенгартовка. Когда сибирские казаки доехали до орудий, то там было человек пять-шесть воткинцев. Ротмистр… запрягал своего коня в орудие. Красные броневики в это время продолжали редкий обстрел этого участка долины, а отступающие красные пехотинцы, находясь в 500–600 саженях от белых конников, открыли по ним огонь из винтовок и пулеметов. Из-за дальности расстояния огонь красных вреда сибказакам не принес. Хорунжий Красноусов, артиллерист по роду оружия, хотел было открыть огонь по красным из взятых орудий, благо орудия были в полном порядке с панорамами и рядом лежало несколько лотков со снарядами (штук шесть-семь), но ротмистр… не дал орудий, говоря, что они захвачены воткинцами. В это время от генерала Блохина пришел приказ 2-й сотне Сибказполка вернуться. Сибказаки помогли воткинцам запрячь орудия, сами воткинцы никак не могли с этим делом справиться, и затем все вместе отошли назад под редким артиллерийским огнем красного бронепоезда. Красная пехота в это время была уже на ст. Розенгартовка, где грузилась в эшелоны.

Так белая конница захватила брошенные орудия на глазах волжан, что в дальнейшем привело к спору о том, кто взял орудия.

Я. Покус в своей книге говорит, «что красные орудия, будучи обстреляны с сопок, остановились как бы в недоумении. Одно из них, снявшись с передка, открыло огонь по сопке, а другое, повернув кругом, стало отходить на Розенгартовку». Далее Я. Покус обрушивается на командира красной колонны, наступавшей на Лончаково, указывая на то, «что последний не держал связи с командиром батареи, двигал артиллерию без всякого прикрытия и отошел с батальоном в сторону, не предупредив об этом командира батареи».

Стрелковые полки Ижевско-Воткинской бригады под командой полковника Ефимова, выступив в темноте с предпоследней будки, без труда оттеснили небольшую красную заставу и, приняв вправо по полям, слегка вспаханным, допускавшим движение в любых построениях, в расстоянии 400–500 шагов от полотна желдороги, начали двигаться в сторону Пушкина и Лермонтовки. Впереди шел Добровольческий полк. Очень скоро начало светать, и красные, находившиеся на полотне желдороги, заметив белых, открыли по ним ружейный и пулеметный огонь, к которому вскоре присоединилась также одна макленка. Полковник Ефимов приказал добровольцам не отвечать на огонь противника, но скорее двигаться вперед, к кустам, среди которых в высоких берегах протекал ручей. Это было очень хорошее укрытие от огня красных. По кустам можно было хорошо развернуться против красных (6-й полк, выдвинутый по желдороге на юг от ст. Розенгартовка), но полковник Ефимов приказал, не обращая внимания на находящихся на линии красных, двигаться прямо на Лермонтовку.

С желдорожного полотна шла стрельба и, по временам, слышалась площадная ругань. Белые развивали свой удар. У красных между частями 6-го полка и ст. Розенгартовка курсировал бронепоезд. Видя то, что белые, не обращая внимания на его огонь, продолжают двигаться вперед, красный бронепоезд стал отходить к Розенгартовке; за ним последовала, конечно, и красная пехота.

Сопротивление красных часам к десяти было уже сломлено. Товарищ Серышев, видимо, не ожидал столь быстрого движения белых вдоль линии желдороги. При наступлении частей Ижевско-Воткинской бригады товарищ Серышев окончательно растерялся; до этого он ждал результатов наступления 5-го полка на Лончаково и предполагал на желдорожном направлении только придерживать белых. По белым сведениям, товарищ Серышев в этот день поставил своим частям задачу поочередного разгрома белых колонн, для чего и двинул наиболее сильную и свежую группу (полк) товарища Кондратьева в наступление на Лончаково— Козловский. По сведениям, помещенным в книге товарища Я. Покуса, якобы имело место «выдвижение одного батальона 5-го полка при двух орудиях из Розенгартовки обратно в Лончаково для взятия последнего и удержания во что бы то ни стало в целях прикрытия отходящих по желдороге к Розенгартовке частей 6-го полка (без артиллерии)». Это утверждение Я. Покуса не является вполне обоснованным, именно: к 2 часам 13-го части 6-го полка находились, во всяком случае, не далее 10 верст к югу от ст. Розенгартовка, а потому высылка частей 5-го полка в этот час на Лончаково и Козловский «в целях прикрытия отхода желдорожной группы» по меньшей степени бессмысленна.

При подходе ижевцев и воткинцев к району ст. Розенгартовка красные, при поддержке бронепоезда, пытались было перейти в контрнаступление. Надо полагать, что это было произведено красным командованием исключительно в целях некоторого выигрыша времени для посадки в эшелон «лончаковских бегунов». Движение на юг красных, сошедшихся с 1-м батальоном воткинцев, оборвалось, так как на запад от железной дороги показалась как бы обходящая конница. В то же время с востока, со стороны Пушкина, к станции приближалась пехотная колонна (Добровольческий полк). Эта колонна встретила незначительное сопротивление красных только в районе станции, где красные стрелки заняли было небольшие окопчики. Со станции Розенгартовка красных вышиб 3-й батальон Ижевского стрелкового полка под командой ротмистра Багиянца. Сопротивление красных в районе станции окончательно было сломлено около 10 часов. Части 3-го отряда белых к обороне нигде не переходили, непрерывно двигаясь вперед. На открытом месте, под обстрелом красных, приходилось делать перебежки, но серьезного положения на участке стрелковых полков 3-го отряда не было, и полковник Ефимов все время считал, что бой развивается вполне успешно.

Контрудар частей 5-го отряда (колонны) оказался решающим для 5-го полка и вообще в деле проведения плана товарища Серышева. При продвижении частей 3-го отряда (колонны) товарищ Серышев окончательно растерялся и то и дело стал торопить бронепоезд, дабы вовремя отойти от Розенгартовки с остатками опрокинутых полков. Последние, совместно с двумя оставшимися орудиями (3-я батарея), погрузились в эшелоны на казарме, что севернее ст. Розенгартовка, и отбыли в сторону ст. Котиково. Заместитель главкома, товарищ Серышев, с походным штабом отправился на ст. Вяземская.

Все железнодорожные сооружения на ст. Розенгартовка остались целы – красный бронепоезд не успел их привести в негодность. На станции красные бросили два или три вагона. Один из них был с хлебом. К полудню все было закончено и белые части 3-й и 5-й колонн находились уже по квартирам.

В этом бою 13 декабря генерал Молчанов не вводил в действие своего резерва – отряда полковника Романовского (1-й стрелковой бригады). В 11 часов этот отряд только что подтянулся на разъезд Бейцухэ. В 13 часов 30 минут отряд выступил с разъезда и, двигаясь без малейших остановок и привалов, подтянулся к деревне Пушкино в 20 часов того же 13 декабря.

После этого боя все части красного фронта сосредоточились на ст. Котиково. Общую силу их Я. Покус в своей книге определяет в 2500 штыков, 400 сабель и 6 орудий. Здесь были: батальон 4-го пехотного полка, остатки 5-го и 6-го полков, один дивизион 4-го кавполка, 4-й и 5-й пограничные кавалерийские дивизионы.

Возвращаясь к действию белой конницы в этом бою, следует указать, что если бы она была направлена на правый фланг отряда полковника Ефимова, то встретила бы большие затруднения при движении, отстала бы от пехоты и, наконец, направлялась бы на пустое место.

Трофеями белых в этом бою явились 2 орудия и 12 пулеметов. Число пленных не представляется возможным выяснить, во всяком случае, цифра эта была прилична.

Потери белых: 5-я колонна генерала Сахарова потеряла 7 чинов убитыми и 20 чинов ранеными (в Уральском стрелковом полку убит был один – стрелок Морозов), 3-я колонна полковника Ефимова потеряла не более 10 чинов, из них примерно половина падает на конный отряд генерала Блохина.

Корейский коммунистический отряд, долженствовавший ударить по частям 5-й колонны с китайской стороны, совсем не выходил на Лончаково, в бою не участвовал, и никаких сведений о нем больше не было белыми получено. Следует указать на то, что из-за отсутствия хороших, стойких пулеметчиков, наличие значительного количества пулеметов в частях красных преимущества красным не дало, и пулеметы явились лишь простым грузом и трофеями врага. Прямым следствием этого боя явился приказ замглавкома приступить к эвакуации города Хабаровска.

Итак, в бою 13 декабря белые захватили у красных два легких трехдюймовых орудия. Как уже упоминалось выше, воткинцы (конный дивизион) претендовали на то, что это было сделано ими одними. Сибирские казаки указывали на то, что они участвовали в атаке, а потому честь захвата действующих орудий принадлежит и им. Наконец, волжане, на глазах которых части конного отряда генерала Блохина подобрали орудия, утверждали, что честь захвата орудий принадлежит только им, что воткинцы и сибирские казаки тут ни при чем. Кто тут прав? Кому действительно принадлежит честь захвата двух первых действующих орудий? Давнишнее желание захватить орудия, трудность борьбы с красными, особенно с броневиком без артиллерии, делали эти трофеи особо почетными. И вот, вопрос этот взволновал не только серые ряды частей, но и высшие начальники также приняли этот вопрос близко к сердцу.

Около полудня, быть может даже и немного раньше, в Лермонтовку приехали генералы Сахаров и Блохин. Генерала Молчанова еще не было, и оба генерала пришли к полковнику Ефимову, избрав его судьей в их споре. Предмет спора: кому принадлежит честь захвата двух первых орудий? Оба начальника, безусловно очень удачно действовавшие в этом бою, хотя и 13-го числа, приписывали славу каждый самому себе. Оба горячились и говорили резкости. Полковник Ефимов мог бы быть пристрастным, так как генерал Блохин был подчинен ему и имел в своем отряде коренную часть Ижевско-Воткинской бригады – Воткондив. Но полковник Ефимов принял сторону «обоих» и, стараясь их успокоить, доказывал, что волжане разбили красных и заставили их отступить, а конница завершила победу; что было согласованное взаимодействие частей, хотя и без согласия начальников, и каждый по отдельности пушек не взял бы. Полковника Ефимова слушали мало. Приехал генерал Молчанов; полковник Ефимов встретил его на крыльце и доложил о «враждебных действиях внутри хаты». Войдя в комнату, генерал Молчанов выслушал обоих, а затем заявил: «Пушки взяты благодаря моим удачным распоряжениям и принадлежат мне. Одну пушку передаю в Поволжскую бригаду, другую – в Ижевско-Воткинскую. Немедленно оборудовать запряжки». После такого неожиданного приговора оба спорщика не проронили ни слова, а решением остались вполне удовлетворены. Да оно и не могло быть другим, кто бы пушки ни взял. Все вышеизложенное вполне достоверно – оно дано полковником Ефимовым.

Так орудия оказались переданными в руки – одно полковнику Ефимову, другое генералу Сахарову. В описываемое время в составе частей группы генерала Молчанова имелись следующие артиллерийские части: 1-й стрелковый артиллерийский дивизион (полковник Романовский), входивший в состав 1-й стрелковой бригады, Отдельная Добровольческая батарея (подполковник Гайкович), входившая до 10 декабря в состав 2-й Сибирской стрелковой бригады генерала Осипова, после чего за расформированием бригады влившаяся в Ижевско-Воткинскую бригаду, и, наконец, Воткинские артиллеристы (поручик Жилин) – коренная часть Ижевско-Воткинской бригады. Вне всякого сомнения, командный состав был наилучший в 1-м стрелковом артдивизионе. Этот дивизион насчитывал в своих рядах до 25 офицеров-артиллеристов и находился в руках солидного и опытного артиллериста. Командный состав Добровольческой батареи, коею командовал молодой подполковник Гайкович (выпуска в офицеры 1915 года), вряд ли чем уступал как по качеству, так и по количеству офицеров 1-му стрелковому артдивизиону. В Воткинской батарее, кроме поручика Жилина, офицеров-артиллеристов не было. Подходящий конский состав имелся только в одном 1-м стрелковом артдивизионе – он вел до 14 орудийных коней. В Добровольческой батарее, кроме одного коня, лошадей совсем не было. У поручика Жилина были обыкновенные верховые лошади, орудийных не было. Казалось бы, для блага общего дела, коней под орудия должен был бы поставить 1-й стрелковый артдивизион, а офицерский состав выделить из того же и 1-го стрелкового артдивизиона и Добровольческой батареи, но… 1-й стрелковый артдивизион и Добровольческая батарея были «чужими», а пожалуй, также и малоизвестными начальникам колонн. Так, генерал Сахаров еще не видел 1-го стрелкового артдивизиона, который вошел в подчинение начколонны 5-й только после 20 часов 13-го. Полковник Ефимов передал орудие поручику Жилину. Генерал Сахаров решил сформировать «Волжскую» батарею. Зная о нахождении артиллерийской части в рядах 1-й стрелковой бригады, генерал Сахаров предложил комбригу 1-й дать во вновь формируемую батарею известное число офицеров, солдат и коней, но полковник Александров{95}, с согласия полковника Романовского, уклонился от сего, а потому батарея была сформирована силами Поволжской бригады – из стрелковых полков (главным образом Волжского) взяли несколько офицеров, солдат и обозных, низкорослых лошадок. В командиры этой «Волжской» батареи вызвался один штабс-капитан, имевший в некие времена какое-то причастие к артиллерии. Жалкий вид был этой батареи, командир которой, за неимением коня, принужден был идти пешком. Жалок был вид и орудийной упряжки – восьмерка низкорослых лошадок, выбиваясь из сил, тащила орудие (на колесах, без саней), а подчас рядом с этой батареей, привязанными к повозкам, в заводу, шли рослые, орудийные кони 1-го стрелкового артдивизиона, и впереди или сзади этих коней выступали офицеры-бойцы в черных бархатных артиллерийских фуражках…

Так как белые ожидали транспорта с продовольствием, то на 14 декабря была назначена дневка войскам в деревнях Пушкино и Лермонтовка. Несколько десятков пленных изъявило желание вступить в ряды «белоповстанцев»; им было это разрешено. В дальнейшем вступившие в ряды белых бывшие красноармейцы хорошо дрались с красными. Остальные пленные были отправлены в тыл. Захваченные пулеметы остались при взявших их частях.

Движение белых к Дормидонтовке

В силу того что красные, потрепанные под ст. Уссури, Иманом, Васильевкой, уклонились от боя на Бикине, а под Лончаковом – Розенгартовкой, будучи опрокинутыми, все же сравнительно благополучно отскочили дальше на север, задача, поставленная генералу Молчанову, не была все еще выполнена и не могла быть выполнена. Красные, отходя по желдороге в эшелонах, тем самым сохраняли свои подвижные базы. Своею задачею красное командование, видимо, поставило сдерживание наступающих белоповстанческих сил до прибытия на фронт подкреплений из глубины ДВР. Рубежом, где красные могли прочно задержаться и выиграть время, являлись: 1) район ст. Котиково и 2) линия реки Хор, правый берег которого давал хорошую стрелковую позицию. Предвидя возможность значительных боев на реке Хор, генерал Молчанов считал необходимым нагнать красных и разбить их еще до подхода к этому рубежу. Серьезные повреждения желдорожного моста через реку Бикин делали маловероятным скорое продвижение на север белых бронепоездов, эшелонов и подвижных тылов вслед за наступающими белыми войсками. Действительно, прибывшие из Владивостока на ст. Иман в распоряжение генерала Молчанова два бронепоезда продвинуться далее ст. Губерово не могли, так как желдорожный путь и мосты, подорванные красными при отходе, все еще не были восстановлены. По этой же причине отряд полковника Аргунова, прибывший по желдороге на ст. Хунхуз, принужден был дальнейшее свое движение на север совершать походным порядком. Вопрос отбития у красных подвижного состава и паровозов, помимо лишения последних преимущества в передвижении, дал бы белым возможность приступить немедленно к эксплуатации участка железной дороги к северу от ст. Бикин.

После того как деньги пришли (они были получены генералом Молчановым в Лермонтовке), генерал Молчанов решил выкинуть в тыл противника сильный отряд, который бы, взорвав мосты и испортив желдорожный путь, задержал бы отход красных частей до подхода главных сил белоповстанцев. Показания жителей говорили о возможности беспрепятственного движения по У суре чуть ли не до самого Хабаровска. При отсутствии у белых батарей (два орудия не могут быть названы «батареями»), подрыв моста являлся единственным средством в борьбе с красным бронепоездом. Захват же последнего дал бы белым значительные преимущества при наступлении в течение нескольких дней.

Вечером 13 декабря, когда все части наступающей белой группы расположились в прилегающих к ст. Розенгартовка поселках, генерал Молчанов, вызвав к себе генерала Сахарова, отдал последнему приказание выступить на следующий день, 14 декабря, с конным отрядом вперед.

Генерал Сахаров показывает. Первоначально было поставлено – выйти на линию реки Хор, захватить станцию и желдорожный мост и удерживать их до подхода белых частей. После обмена мнениями между генералом Молчановым, генералом Сахаровым и полковником Ловцевичем это задание было отменено и поставлено генералу Сахарову:

1. 16 декабря в районе ст. Дормидонтовка – Хор взорвать и сжечь мосты, испортить желдорожный путь и произвести другие разрушения в целях задержки бронепоездов и эшелонов противника. Генерал Молчанов надеялся, выступив из района ст. Розенгартовка рано утром 15-го, подойти в район ст. Дормидонтовка 17-го числа, где атаковать красных и захватить бронепоезда и подвижной состав.

2. По выполнении первого задания генерал Сахаров с отрядом должен был двигаться в район ст. Покровка – Волочаевка, где и препятствовать эвакуации города Хабаровска, задерживая в то же время подход резервов.

3. Далее действовать в направлении ст. Ин или по обстоятельствам.

Генерал Молчанов утверждает, что генералу Сахарову было поставлено: прямо идти на участок Волочаевка – Ин и там испортить желдорогу и разметать красные тылы. Разрушение желдороги в районе ст. Котиково – ст. Дормидонтовка было возложено на отряд полковника Карлова. Таким образом, по утверждению генерала Молчанова, генерал Сахаров пошел на ст. Дормидонтовка по своей собственной инициативе, и когда генерал Молчанов узнал об этом, то он решил использовать этот выход. Отсутствие сохранившихся документальных данных не позволяет выяснить этот вопрос вполне определенно.

Для выполнения вышеуказанного в распоряжение генерала Сахарова передавалось 380 всадников при 4 пулеметах, именно: генерал Сахаров со штабом и ординарцами – 5 сабель, 1-й кавалерийский конный дивизион – 200 сабель, Воткинский конный дивизион – 4 пулемета, 120 сабель, Команда конных разведчиков Ижевского полка – 40 сабель, команда охотников 1-й стрелковой бригады – 15 сабель, Подрывная команда 3-го инженерного дивизиона.

Генералу Сахарову надлежало установить связь с отрядом полковника Карлова и присоединить его к себе (показание генерала Сахарова). После этого численность отряда должна была бы достигнуть 450 сабель при 4 пулеметах. На довольствие отряда генералу Сахарову было выдано авансом 11 тысяч золотых рублей.

Подрывных средств ни в распоряжении штаба генерала Молчанова, ни в частях, входящих в состав отряда генерала Сахарова, не было. Генерал Сахаров мог и должен был рассчитывать на два подрывных заряда, захваченных у красных на ст. Уссури и переданных полковнику Карлову.

Так как все чины отряда были хорошо известны друг другу, то дружная работа была обеспечена. Старшие начальники полковник Карлов, подполковники Дробинин и Березин были отличными офицерами с опытом двух войн, энергичные, доблестные. Все офицеры и всадники – добровольцы, повстанцы 1918 года.

Что касается конского состава, то дело обстояло много хуже, нежели с людьми. Крепкие, выносливые лошади в хорошем теле были лишь у воткинцев и ижевцев. В этих частях слабые кони в поход не пошли, а были выделены и оставлены при бригаде. В 1-м кавалерийском полку конский состав был низкорослым и в плохом теле. Отряд полковника Карлова состоял из стрелков, посаженных на обозных лошадей. Кони егерей-бессмертников принадлежали к этой же категории.

Весь день 14-го был проведен в сборах. Ковали коней, исправляли потники, чистили оружие. Никаких обозов с отрядом не шло, за исключением всего четырех парных саней с четырьмя пулеметами (Максима).

Одновременно с занятием наступающими белыми частями линии Васильевка – Бикин группа красных, бросившая свои обозы в деревне Саратовке и посаженная на коней, горной тропой вышла в долину реки Хуанихезы. Эта группа, находясь под общей командой товарища Шевченко, состояла из остатков 1-го Приморского батальона, 2-го Приморского батальона и прислуги Приморской батареи. Красные направились к городу Иману, но, не доходя до него, получили сведения о нахождении в городе Имане значительного белого гарнизона. Это заставило товарища Шевченко изменить план своих действий. Присоединение к главным силам отступающих на Хабаровск красных было вряд ли возможно, и Шевченко решил, оставаясь в тылу белых, партизанить. Нападение на город Иман по вышеуказанной причине было отставлено, но красные, неожиданно выйдя на ст. Губерово, сожгли ее дотла, после чего поспешно отошли в верховья реки Иман в район Картун— Ново-Котельное.

Во время нападения партизан на ст. Губерово на последней находились рабочие партии двух инженеров, строивших мост. Один был ранен.

Двигаясь на север, генерал Молчанов считал тылом наступающих частей железную дорогу. После нападения партизан на ст. Губерово генерал Молчанов отдал распоряжение, которое было объявлено населению всех селений по железнодорожной линии, что если партизаны тронут дорогу, то генерал Молчанов будет принужден поставить на постой в деревне войска и будет взыскивать за порчу и разрушение полотна с населения ближайших селений. Крестьяне обещали свое содействие и выполнили это обещание до конца. Нападения на железную дорогу после этого были, но каждый раз белые были заранее оповещены об этом крестьянами.

14 декабря в 16 часов конный отряд генерала Сахарова, сопровождаемый добрыми пожеланиями, выступил из района ст. Розенгартовка. В авангард была выслана команда конных разведчиков Ижевского стрелкового полка. Двигаясь вдоль полотна желдороги верст шесть, каждая часть сумела найти и подобрать нужные инструменты для разрушения железнодорожного полотна (какая примитивность!). Когда отряд подошел к деревне Добролюбовке, то в ней только что стали зажигаться огни. Здесь отряд взял проводника. Около 23 часов того же 14 декабря отряд вышел на реку У сура и расположился на ночлег в поселке Видном, который был только что оставлен конной частью противника. За этот первый день отряд сделал около 30 верст, на следующий день ему предстояло, пройдя линию фронта противника, углубиться в его тыл. Для выполнения этой операции генерал Сахаров решил воспользоваться левым берегом У суры – китайской стороной.

Ночь с 14-го на 15-е главные силы белых провели в деревнях Пушкино и Лермонтовка. Станция Розенгартовка и деревня Добролюбовка занимались небольшими конными заставами. Этой же ночью полковник Карлов взорвал мост в районе ст. Вяземская и сжег другой, деревянный желдорожный мостик около разъезда Красницкого. Белыми был захвачен и самый разъезд. Двигаясь дальше на север, отряд разрушил железнодорожный путь на участке разъезда Красницкий – ст. Дормидонтовка, спилил телеграфные столбы и порвал проволоку на протяжении 5 верст.

На рассвете 15-го отряд генерала Сахарова перешел через Усуру, вступил на китайскую территорию и углубился в нее верст на четыре-пять от берега. Используя овраги, русла рек и ручьев, болота, камыши, рощи, группы стогов, генерал Сахаров вел отряд по направлению к поселку Забайкальскому. Шли без остановок, только около полудня сделали небольшой привал около группы стогов; укрывшись в котловине озерка, согрели чай. Сделав по китайской стороне около 55 верст, отряд не встретил ни одного китайского солдата и около 18 часов того же 15 декабря перешел на русскую сторону в поселок Забайкальский. В этом поселке от жителей генерал Сахаров узнал, что в поселке Кукелевском сегодня ночует полковник Карлов. Жители рассказывали точно, «чох в чох» обо всем отряде, указывали мельчайшие детали, сомнений у генерала Сахарова не могло быть. Поэтому генерал Сахаров решил немедленно двигаться в поселок Кукелевский. Вперед были высланы ординарцы генерала – волжане, дабы легче было бы обеим сторонам опознать друг друга, так как у полковника Карлова были преимущественно волжане. Вот зачернели уже хаты Кукелева. Тревожные окрики… Узнали друг друга… Радостные выклики…

Около 22 часов 15 декабря отряд генерала Сахарова вошел в поселок Кукелевский, сделав за день более 65 верст.

Приход отряда генерала Сахарова был неожиданным для отрядников полковника Карлова. Последний доложил генералу Сахарову о своей работе: на рассвете 15 декабря полковник Карлов занял ст. Дормидонтовка, которая охранялась лишь караулом в пять человек. Ст. Дормидонтовка полковник Карлов оставил около 10 часов 15-го и ушел в поселок Кукелевский. Из двух данных ему подрывных зарядов у него остался лишь один. Вот этот-то один оставшийся заряд и явился «всеми» подрывными средствами генерала Сахарова (показание генерала Сахарова). По сведениям полковника Карлова, красные занимали район ст. Вяземская и уже с утра 15-го приступили к исправлению повреждений, произведенных белым отрядом. Район разъезда Красницкого, по сведениям полковника Карлова, занимается тылами красных. К северу от линии ст. Дормидонтовка – поселок Кукелевский противник не обнаружен.

Получив такую информацию, генерал Сахаров решил до вечера 16 декабря оставаться в поселке Кукелевском, после чего, заняв ст. Дормидонтовка, выполнить первый пункт своих заданий. Поселок Кукелевский имел достаточное количество дворов и фуража. Генерал Сахаров приказал охранению никого из жителей из поселка не выпускать, дабы, насколько возможно, сохранить подробные данные об отряде в тайне от красных.

14 декабря генерал Молчанов отдал приказ № 384 следующего содержания: «Начколонн 3 и 5. Для дальнейшего движения на Хабаровск – приказываю: 15-го декабря 1. Начколонны 3 – перейти в район разъезда Гедике – д. Роскошь. 2. Начколонны 5 – Шереметьевский. 16-го декабря 1. Начколонны 3 – д.д. Котикова – Соболиная 2. Начколонны 5 – Виноградовка – ст. Котиково. 17-го декабря (предположительно) 3 колонна – Гленовский, 5 колонна – Забайкальский. Штакор при 3 колонне».

Таким образом, 1-я стрелковая и Поволжская бригады, под общей командой полковника Сотникова, должны были двигаться по реке У сура, а Ижевске-Воткинская бригада и Сибирский казачий полк – вдоль линии железной дороги, под командой полковника Ефимова.

Красные в это время ожидали прибытия из Хабаровска следующих частей: дивизиона (два эскадрона) 4-го кавполка и двух батальонов 4-го стрелкового полка под командой товарища Фадеева. По белым источникам, кондив прибыл уже в район разъезда Гедике, пехота же была еще в пути.

Утром 15-го белые части приступили к выполнению возложенных на них задач. В 5 часов 15 минут из деревни Пушкино выступила 1-я стрелковая бригада, под командой полковника Александрова, бывшего командира 1-го Егерского полка, только что вернувшегося из Владивостока из-под ареста и назначенного комбригом. В 11 часов 35 минут 1-я стрелковая бригада заняла поселок Видный, где остановилась на привал, дожидаясь Поволжской бригады, долженствовавшей здесь ночевать. После того как Поволжская бригада подтянулась в Видный, 1-я бригада выступила из него в 12 часов 45 минут дальше по Усуре на поселок Шереметьевский, который и заняла в 17 часов того же 15 декабря. Сделав за день 42 версты, бригада не имела каких-либо столкновений с красными. Мороз в этот день стоял не особенно крепкий, но на Усуре дул сильный ветер.

Движение частей 3-й колонны от ст. Розенгартовка до с. Глебова прошло также без встречи со врагом. По занятии с. Глебова разъезды Ижевско-Воткинской бригады связались с разъездами 1-й стрелковой у поселка Амюнинского. Около 20 часов того же дня части 3-й колонны заняли деревню Роскошь и разъезд Гедике после небольших перестрелок с красными. Оба этих пункта занимались следующими красными частями: эскадронами 4-го кавполка, ротой корейцев в 80 штыков и ротой 4-го стрелкового полка. Возможно, что здесь была рота не 4-го стрелкового, а 6-го стрелкового. Не оказывая серьезного сопротивления, красные отошли на ст. Котиково. Белые, по занятии разъезда Гедике, получили сведения от железнодорожников о том, что красные, опасаясь выхода белых со стороны реки У сура, от поселка Кедрового, выставили в этом направлении по глухой дороге конную заставу, которая не отошла еще. Немедленно в указанном направлении был выслан взвод ижевцев, который без труда захватил заставу в 12 или 15 коней, сдавшуюся без выстрела.

В районе ст. Котиково Вяземская железная дорога подходит совсем близко к реке У сура. «Культурная» полоса здесь всего шириною в 10 верст, так как дальше на восток поднимаются покрытые лесом горы; не только жилья, но нет даже здесь ни троп, ни дорог. Вот в этой-то местности генерал Молчанов и предполагал взять в кольцо красных.

В 21 час 30 минут 15 декабря генерал Молчанов отдал приказание полковнику Аргунову за № 095/л следующего содержания: «В сумерках сегодня части 3 колонны заняли разъезд Гедике и поселок Роскошь. Деревню занимали 80 корейцев, рота 4 пехотного полка и 4 кавполк, которые, после короткой перестрелки, поспешно отошли к станции Котиково. Завтра 16-го дек. 5-ая колонна займет дер. Венюково и пос. Кедровый, 3-я колонна расположится в районе Виноградовка, станция Котиково и дер. Котиково. Приказываю Вам перейти завтра 16-го дек. в дер. Роскошь. Штакор будет на станции Котиково».

16 декабря, после того как Поволжская бригада подтянулась к поселку Шереметьевскому, из последнего в 7 часов выступила 1-я стрелковая бригада. В 9 часов разъезды 1-й бригады имели слабую перестрелку у поселка Кедрового, который был занят бригадою в 10 часов 10 минут. Погода с утра стояла мягкая. При подходе 1-й бригады к поселку Кедровому начал падать мелкий и редкий снежок. После небольшого привала 1-я бригада двинулась дальше: в Кедровом должна была ночевать Поволжская бригада, а для 1-й было назначено Венюково, в которое бригада вступила в 18 часов 20 минут, сделав за день 30 верст. Белые шли на хвосте красных: так Венюково было оставлено красным разъездом всего за несколько минут до подхода белых. Снег, начавший падать еще днем, теперь летел густыми хлопьями.

3-я колонна к полудню 16 декабря перешла на ст. Котиково – деревню Виноградовка. Красных здесь не было. На ст. Котиково белые установили, что на перегоне между ст. Дормидонтовка – Вяземская полковник Карлов подорвал мост. Было ясно, что развязка операции близится. Решение в ту или иную сторону зависело теперь от быстроты движения белых колонн и энергии красных в деле исправления повреждений.

По прибытии на ст. Котиково генерал Молчанов отдал следующий приказ № 0222/оп от 16 декабря: «Начальникам 3, 5 и 2 колонн. Копия Генкварт. Военморвед. Сегодня генерал Сахаров разрушает желдорогу на участке от пос. Чупровского до ст. Дормидонтовки. Вчера еще на этот же участок вышел полковник Карлов. Показания жителей свидетельствуют об успехах работы этих отрядов и что мост на реке Нижняя Седьмая «белыми» взорван. Для окончательного разгрома красных и захвата их материальной части приказываю: 1. 3-й колонне, выслав Сибказполк с одним батальоном на подводах в 14 часов сегодня для налета на ст. Вяземскую, выступить остальными силами на ст. Вяземскую из Котиково и Виноградовки в 17 часов. Сибказполку и батальону преследовать противника сегодня до поселка Чупровского. Главным силам 3-й колонны ночлег на ст. Вяземская, поселках Вяземском и Гленовском. 2. 5-й колонне дойти к утру 17-го до пос. Забайкальского и связаться с генералом Блохиным в Чупровском. 3. 2-й колонне выступить сегодня в 24 часа и перейти в д. Отрадная. Штакор при 3-й колонне». Так начался усиленный марш белых частей – погоня за материальной частью красных.

Весьма небезынтересен следующий приказ командира 3-го стрелкового корпуса, отчасти приоткрывающий завесу над тем, что является одним из главнейших двигателей, но что очень часто остается известным только единицам.

«Начколонн 2-й, 3-й, 5-й и Комполка Сибказачьего. 16-го декабря 1921 года № 0228/оп ст. Котиково. По показаниям железнодорожников, красные от ст. Бочарово имеют возможность все время слышать разговор всей нашей корпусной телефонной сети. Объясняю это недостаточно полной изоляцией нашей сети от улавливающих проводов красных и недостаточным удалением последнего заземления нашей сети от заземления наших улавливающих проводов; в последнем случае мы сами воспроизводим и усиливаем индукцию между проводами нашими и проводом красного улавливателя.

Во избежание подобных случаев и для получения уверенности, что наша телефонная сеть не имеет связи с улавливающими проводами красных, приказываю: Штакору – организовать передовую контрольную телефонную станцию, состоящую из надсмотрщика и двух телефонистов, которой следовать при головной части колонны, идущей впереди по желдороге. На обязанности станции лежит оказание помощи головной части в изоляции нашей телефонной сети от проводов красных и получении возможности улавливать разговор красных.

Изоляция должна производиться всякий раз следующим образом: у телефонного столба, на котором головная часть включается в общекорпусной провод, рвутся все провода в сторону противника (а не разъединяются, как это ныне делается на контрольных столбах) и ненужные провода наматываются на сторону, а отнюдь не бросаются на землю; на первом к противнику столбе оборванные провода в нашу сторону также наматываются на столб, а не бросаются на землю. Между 4 и 5 столбами, идущими к противнику, вновь рвутся все провода и снова на 4 столбе наматываются оборванные, дабы они не имели соприкосновения с землей.

Включение провода для улавливания у противника разговора производить не ближе, как на 5 столбе и заземление делать возле самого столба. Если вблизи не имеется помещения, где могли бы дежурить телефонисты-улавливатели, то они могут помещаться в том же помещении, где находится телефонная станция общекорпусной сети головной части, но соединение с проводами красных и заземление улавливающего аппарата вести изолированными проводами не ближе как от 5-го столба.

Перехваченные разговоры станция немедленно сообщает Начальнику головной части в первую очередь, а затем уже в штаб корпуса. Разговоры нашей общекорпусной телефонной сети, услышанные контрольной станцией, будут указывать на то, что нас могут слышать красные, и в этом случае контрольная станция немедленно принимает необходимые меры по изоляции нашей общекорпусной телефонной сети от нашего улавливающего аппарата и, следовательно, возможно, от улавливающих проводов красных. Передовая контрольная станция состоит на довольствии при головной части». Делать какие-либо добавления к этому приказу излишне.

Приказом от 17 декабря за № 61 товарищ Серышев, командующий фронтом, приказал всей группе отойти в район поселок Кукелевский – ст. Верино, где частям предписывалось привести себя в порядок и, выждав подхода Особого Амурского полка, который в это время уже выгружался из эшелонов на ст. Покровка (против города Хабаровска на левом берегу реки Амура), перейти в наступление. Относительно работы отрядом генерала Сахарова и полковника Карлова Я. Покус говорит так: «Появление противника в тылу красных войск отразилось на моральном состоянии их: почувствовалась нервность и неустойчивость». Дабы дать возможность скорее выйти из затруднительного положения, части красных войск, во главе с товарищем Серышевым, эшелонируясь вдоль желдороги, стали поспешно отступать к сгоревшим мостам, и вот когда высланный вперед отряд от частей 3-й колонны подошел к ст. Вяземская, то там красных уже не оказалось, и станция была занята генералом Блохиным без выстрела.

Занимая поселок Кукелевский, генерал Сахаров в целях охранения выслал по дорогам разъезды, но последние красных не обнаруживали. Около 9 часов 16 декабря из Кукелева в район ст. Дормидонтовка был направлен, в целях разведки, один эскадрон. Около полудня генерал Сахаров получил донесение командира этого эскадрона о том, что ст. Дормидонтовка занята противником. На станции стоит большой эшелон, много людей. Желдорожный мост, что находится к югу от станции, охраняется. Посты сторожевого охранения расположены непосредственно у станции. Белый разведывательный эскадрон расположился в лесу, на заимке, верстах в четырех от станции, и ведет беспрепятственное наблюдение за действиями красных.

Генерал Сахаров считал, что появление этого эшелона на ст. Дормидонтовка является прямым следствием мер, предпринятых красным командованием в целях охраны своего тыла в связи с работой полковника Карлова. Так как желдорожный путь к югу от ст. Дормидонтовка был сильно попорчен, то следовало полагать, что этот эшелон прибыл со стороны Хабаровска. В действительности это был эшелон 4-го Благовещенского стрелкового полка, только что прибывшего из Хабаровска.

В 14 часов 16 декабря отряд генерала Сахарова вступил из поселка Кукелевского по дороге на ст. Дормидонтовка. Эти два пункта находятся на расстоянии 12 верст. Выйдя с головным дозором на опушку леса, что в полутора верстах от станции, генерал Сахаров увидел почти открытое пространство с кое-где разбросанными группами деревьев и мелкого кустарника. Болотистая, кочковатая равнина оканчивалась саженной насыпью полотна желдороги. Эшелон до 40 вагонов стоял против станции, заслоняя собою станционные постройки. Перед эшелоном, шагах в четырехстах, находилась небольшая, но довольно густая роща. Наконец, к югу от станции, шагах в пятистах, был небольшой желдорожный мостик. По полотну кое-где ходили люди. Общее впечатление генерала Сахарова: отсутствие какой бы то ни было разведки и надлежаще выставленного сторожевого охранения. Видимо, красные были убеждены в полной своей безопасности или же были до крайности беспечны. Генерал Сахаров решил немного выждать и, пользуясь вечерней мглой, занять исходное положение для своих действий. Шел редкий снег, и часам к 15¹/₂начинало немного темнеть.

Взывав командиров частей, генерал Сахаров поставил задачи: 1. Воткондив должен немедленно сосредоточиться около рощи, что против станции, и в дальнейшем вести атаку эшелона в лоб. 2. Отряду полковника Карлова, в состав которого вошла также Ижевская команда конных разведчиков, обеспечить атаку станции с юга, со стороны разъезда Красницкого, и взорвать желдорожный мост. 3. Команда охотников 1-й стрелковой бригады должна идти к желдормосту через реку Подхоренок, разобрать путь и прикрыть атаку с севера. 4. 1-й кавполк должен один эскадрон оставить на заимке в целях прикрытия тыла, а три остальных эскадрона, расположившись на опушке леса, должны были составлять резерв генерала Сахарова.

Около 16 часов из рощи вышла цепь воткинцев, а полковник Карлов двинулся к желдорожному мостику. Большая часть людей последнего была на конях. Появление и атака белых явились полной неожиданностью для красных. Правда, красные, увидев белых, рассыпались было в цепь и некоторое время даже отстреливались, но затем стали быстро отходить к эшелону. Красный эшелон уже двигался в сторону реки Хор, и красным стрелкам пришлось заскакивать в вагоны на ходу поезда. Часть из них не успела заскочить и была взята в плен подошедшими воткинцами.

Группа, направленная к мосту через реку Подхоренок, была слаба, но главная ошибка была в расчете времени – он был неправилен, и по этой причине эта группа не успела что-либо сделать.

Захватив станцию, воткинцы были атакованы красными, находившимися в станционном поселке. Бой затягивался, мост взорвать не удавалось, так как заряд взрываться не хотел, несмотря на все старания очень опытного сапера-подрывника. Генерал Сахаров вызвал свой резерв – три эскадрона 1-го кавполка. Эскадроны спешились у желдорнасыпи и через переезд между станцией и мостом были направлены в поселок во фланг красным.

Уже стемнело, бой идет. Вдруг столб пламени… Затем раскат страшного взрыва… Генерал Сахаров бежит к мосту и тут принимает радостный доклад сапера: «В неделю, Ваше Превосходительство, не починят». Действительно, одна из двух основных железных перекладин, шириной около трех четвертей вершка, была перебита. Скоро после подрыва моста стрельба в поселке стала стихать и генерал Сахаров получил донесение о том, что противник отступает. Из опроса пленных белые выяснили, что ст. Дормидонтовка занималась штабом и хозяйственной частью, а также одним батальоном 4-го стрелкового полка, всего до 600 человек.

Потери отряда генерала Сахарова в этом боевом столкновении выражались: три раненых и один убитый – воткинец. Трофеи белых – 10 пленных, два исправных пулемета («шоша» и «льюис») и 36 коней, кои были захвачены, будучи привязанными к забору станционного перрона.

Итак, в 18 часов 16 декабря все войска красного фронта если еще не оказались в замкнувшемся кольце белых отрядов, то, во всяком случае, сидели в мешке. Путь отступления – железная дорога – была перерезана конным отрядом белых до 450 сабель. На пути отхода красных эшелонов и бронепоездов было, кроме того, три испорченных моста (железнодорожных). Головная часть главных сил белых (Сибказполк) находилась от конного отряда генерала Сахарова на расстоянии приблизительно 25 верст. В этот час положение частей красного фронта должно уже признать весьма и весьма тяжелым. Красное командование должно было думать о том, как в случае чрезвычайной необходимости, бросив эшелоны и бронепоезда, тайгой, без дорог, вывести хотя бы одну только живую силу частей. Ночным усиленным маршем шли белые колонны на север. Каждая минута была дорога. Материальная часть красных, долженствующая попасть в руки белых, была совсем близко. План генерала Молчанова, казалось, будет осуществлен полностью; напряжение белых бойцов будет недаром.

Но в тот самый час, когда штаб красного фронта должен был получить или же получил известие о появлении на пути движения войск четвертой и самой грозной преграды – конного отряда генерала Сахарова в 450 сабель, отряд генерала Сахарова без какого бы то ни было давления со стороны красных, при отсутствии даже соприкосновения с врагом, около 20 часов 16 декабря оставил станцию Дормидонтовка и двинулся обратно по дороге на поселок Кукелево. Так четвертая и самая грозная для красных преграда устранилась сама собою. Я. Покус ошибается, указывая на то, что белые якобы были оттеснены головными красными частями и принуждены были отойти на китайскую сторону. Из Дормидонтовки генерала Сахарова никто не вытеснял. Ст. Дормидонтовка генерал Сахаров оставил потому, что считал, учитывая разрушения, произведенные полковником Карловым в ночь с 14-го на 15-е, и серьезность повреждений моста у ст. Дормидонтовка, что красные эшелоны и бронепоезда не смогут уйти от главных сил белых, а посему счел первый пункт своих заданий выполненным. Личный взгляд генерала Сахарова на обстановку и возможности в этот вечер 16 декабря ярко рисуется следующей фразой: «Да и что я мог больше сделать?»

Таким образом, путь отхода красной живой силе после 20 часов 16-го стал свободен, но судьба бронепоездов и подвижного состава все еще зависела от своевременного исправления подорванных мостов.

Красное командование, узнав о нахождении отряда полковника Карлова в поселке Кукелевском (о прибытии туда же отряда генерала Сахарова оно еще не получило сведений), двинуло отряд красной пехоты в 150 штыков из района разъезда Красницкого. Этот отряд был посажен на подводы. Когда красные, придя в Кукелевский после выхода генерала Сахарова к Дормидонтовке, узнали, что вместо 60 коней и 2 пулеметов полковника Карлова в их тылу теперь находится отряд до 500 сабель, то малочисленный красный отряд поспешил повернуть назад. Около поселка Кончицкого, на полдороге между Кукелевом и Дормидонтовкой, произошла встреча отряда красной пехоты с возвращающимся в Кукелево отрядом генерала Сахарова. После первых же выстрелов головного эскадрона («казанский» эскадрон 1-го кавполка) вся колонна красных рассыпалась и умчалась в темноту. При этом столкновении в головном эскадроне белых был ранен только один конь. Преследовать красных было невозможно, так как была ночь и дело происходило в лесу. Продолжая движение на поселок Кукелево, отряд генерала Сахарова с предосторожностью подошел к этому поселку, но последний оказался свободным, и конный отряд расположился в нем на ночлег.

Утром 17 декабря конный отряд генерала Сахарова оставил поселок Кукелево и двинулся вниз по реке У сура. Сделав переход в 50 верст, отряд прибыл в поселок Невельской, нигде не обнаружив противника при своем движении.

Во исполнение приказа командира 3-го стрелкового корпуса от

16 декабря за № 0222/оп Поволжская бригада, передохнув немного в поселке Кедровом, в буран, ночью продолжала свое движение на поселок Венюково и, после того как части этой бригады вошли в указанный поселок и стали расходиться по квартирам, из него в 2 часа

17 декабря 1-я стрелковая бригада выступила на поселок Забайкальский. Снег продолжал падать густыми хлопьями, порой его начинало крутить ветром… В 6 часов 30 минут 17-го, после небольшой перестрелки головных разъездов, 1-я стрелковая бригада заняла поселок Забайкальский, где и остановилась на привал до подхода Поволжской бригады. Погода стояла сравнительно мягкая, падал снег…

В эту же ночь генерал Блохин со своим Сибказполком и приданным одним батальоном от Ижевско-Воткинской бригады, после благополучного занятия ст. Вяземская, продолжал свое движение на север и занял поселок Чупровский.

Красные в панике бежали на север, бросив эшелон и паровоз вблизи указанной станции (Вяземская). Взорванный полковником Карловым мост красные успели вовремя исправить, и, за исключением одного эшелона, все остальные эшелоны и бронепоезда отошли к северу. Так красные миновали вторую преграду, теперь оставалась только одна – третья: подорванный генералом Сахаровым мост близ ст. Дормидонтовка.

При приближении к поселку Забайкальскому, двигаясь в голове колонны, временно исполняющий должность начальника штаба 1-й стрелковой бригады поручик Эссен{96} заметил на берегу У суры отдельно стоящее кирпичное здание, оказавшееся водонапорной будкой, подававшей воду из У суры на линию желдороги – на ст. Вяземская. Оказалось, что будка связана телефоном со станцией и телефон в полной исправности. Связавшись со штабом корпуса, поручик Эссен доложил генералу Молчанову обстановку на У суре и получил от последнего словесное приказание о возможно скорейшем выдвижении бригады дальше на север. Через некоторое время, в подтверждение этого словесного приказания, начальник 1-й стрелковой бригады получил приказ генерала Молчанова следующего содержания:

«Начбригу 1 стрелковой, копия полковнику Ефимову и полковнику Сотникову. В. срочно. За разъездом Красницким у красных произошло крушение. До места крушения от нас стоят предположительно два эшелона. Сегодня в 6 часов генерал Блохин выступил из Чупровского на разъезд Красницкий. Приказываю Начбригу 1 стрелковой с получением сего выдвинуть на подводах один батальон с пулеметами и конницей на ст. Дормидонтовка для захвата материальной части и окончательного разгрома противника. В кратчайший, по возможности, срок перевести бригаду в Кукелево дабы, если понадобится, поддержать передовой батальон. Поволжской бригаде, напрягая силы, следовать в мере возможности, на Кукелево. Начбригу 1 стрелковой, оставаясь в подчинении Начколонны пятой, донести последнему о получении и выполнении настоящего приказа. № 0101/л 17/ХП 7.40 Генмайор Молчанов».

Когда этот приказ попал в руки начбрига 1-й стрелковой, не выяснено, но, во всяком случае, из поселка Забайкальского никакого батальона на подводах в направлении на ст. Дормидонтовка выслано не было, и 1-я стрелковая бригада простояла в поселке Забайкальском до 2 часов 20 минут 17 декабря, когда при подходе к поселку Поволжской бригады выступила вниз по Усуре. Начинало подмораживать, в лицо задувал холодный ветер. Движение 1-й бригады шло гладко – красных не было видно.

Отряд генерала Блохина, выступивший из поселка Чупровского в 6 часов, при своем продвижении на север, в районе разъезда Красницкого, имел столкновение с красными, пытавшимися было задержать продвижение белых. Со стороны красных принимали участие пехотная часть и бронепоезд. Красные принуждены были отойти. Захват разъезда Красницкого один из участников этого дела описывает так: «Сибказполк шел в голове. Впереди, как полагается, был разъезд. Белые стали приближаться к разъезду Красницкому. На разъезде стоит эшелон. Заметив белых, красные бросили эшелон и стали сматываться. Перед своим бегством они все же успели поджечь эшелон. Вагоны с гранатами, снарядами, патронами стали гореть и рваться. Первое впечатление было то, будто бы красные начали обстрел. Поэтому Сибказполк развернулся в лаву, но, обнаружив, что стрельба является следствием пожара, смело пошел вперед и занял станцию. Казаки стали стараться погасить пожар и спасти то, что было еще возможно. Здесь забрали много обмундирования и продукты питания. Со станции Сибказполк прошел дальше, и на большой привал стали в деревне Красницкой, где и провели большую часть ночи».

В 18 часов 20 минут 17 декабря после небольшой перестрелки головных частей 1-я стрелковая бригада заняла поселок Кукелевский, сделав за этот день 36 верст. Большими переходами войска утомились, и Поволжскую бригаду, проделавшую за полтора суток 64 версты, пришлось оставить на ночь в поселке Забайкальском.

К 18 часам 17 декабря для белого командования стал ясен счастливый выход из мешка частей красного фронта, но казалось, что захват белыми красных бронепоездов и эшелонов еще возможен. Все зависело от того, какие разрушения произвел генерал Сахаров в районе ст. Дормидонтовка и успеют ли красные к утру 18 декабря восстановить эти разрушения и наладить желдорожный путь. Предполагалось, дав войскам небольшой, но необходимый отдых, нажать на ст. Дормидонтовка с У суры и по железной дороге. Буде путь и мост под ст. Дормидонтовка все еще неисправен, белое командование надеялось, прижав подвижной состав к этому участку пути, взять его там.

Для нажима с У суры 1-я бригада из Кукелевского выделила отряд под командой полковника Романовского в составе: 1-го Егерского полка – до 280 штыков, 1-го стрелкового артиллерийского дивизиона (как пехота) до 60 штыков, Сводный конный дивизион (подполковник Степанов) до 60 сабель; всего до 400 штыков и сабель. Полки Уральский и Конно-Егерский под командой начбрига остались в поселке Кукелевском. Неудачным следует признать назначение на роль начальника отряда офицера, правда отличного, серьезного и солидного, но артиллериста, никогда не командовавшего стрелковым отрядом. Более целесообразным казалось бы выдвижение к ст. Дормидонтовка всей 1-й стрелковой бригады, но это почему-то сделано не было.

В 1 час 18 декабря отряд полковника Романовского выступил из поселка Кукелевского. С юга на Дормидонтовку наступали части Желдорожной группы белых. Казалось, что бронепоезд красных будет отрезан и взят. В 2 часа 10 минут конные, шедшие в голове отряда полковника Романовского, завязали перестрелку с конной заставой красных перед поселком Коншинским. Видя превосходство противника, красные, не прекращая огня, стали отходить. В 2 часа 30 минут главные силы отряда прошли через поселок, состоящий, кстати, всего из шести построек. Половина пути до ст. Дормидонтовка была таким образом пройдена. Часть егерей рассыпалась в цепь, остальные шли в колонне по два. Движение белого отряда замедлилось. Дорога шла по сравнительно негустому высокому лесу, иногда попадались поляны, группы кустов. Луна то выглядывала из-за разорванных облаков, то вновь пряталась за ними. Отступая, красные использовали каждый рубеж на своем пути. Ружейная перестрелка не смолкала, иногда стучал пулемет. Отряд медленно двигался не напрямик по неглубокому снегу, но по проселку, делающему здесь большой зигзаг к югу. 3-й эскадрон сводного конного дивизиона (девять всадников под командой подполковника Б…), долженствовавший освещать местность вправо от цепи егерей и прикрывать их, развернувшись на дистанции в 80 шагов, имея левофлангового в 20 шагах от дороги, по которой двигался отряд, занялся «выравниванием» и «подравниванием» и, в результате, двинулся вперед только тогда, когда с ним поравнялась середина обоза – пустые сани, взятые для подвозки стрелков и шедшие за колонной. Не отрываясь от обоза, эскадрон что-то «освещал» и кого-то «прикрывал».

Луна зашла, стало темно. В 4 часа 15 минут белый отряд вышел на ровное поле перед желдорожным полотном. Красный бронепоезд был тут – в нескольких десятках саженей, но эшелонов не было… На юго-востоке сверкали вспышки и доносились выстрелы единственного боткинского орудия. Приятно было слышать бойцам 1-й стрелковой бригады уханье «своего» орудия – это были первые выстрелы «своего» орудия, которые слышали «глудкинцы» в Хабаровский поход… Желдорожный мост, подорванный генералом Сахаровым, был исправлен… Он был готов за два часа до подхода отряда 1-й стрелковой бригады. Оказывается, красные не дремали; они согнали крестьян из окрестных деревень и в кратчайший срок восстановили путь… Еще через 15 минут, в 5 часов 30 минут 18 декабря, станция Дормидонтовка была занята одновременно подошедшими частями 1-й бригады и Ижевско-Воткинской. Красный бронепоезд, ведя непрерывный бой с одним орудием Ижевско-Воткинской бригады, благополучно отходил к реке Подхоренок. В станционных постройках были забраны в плен опоздавший заскочить в бронепоезд подпивший красный машинист и еще один боец. Эти два пленных были всеми трофеями, что захватили белые. Так уничтожение трех маленьких мостов, разборка рельс и усиленный марш белоповстанческих частей не привели к желанному результату, ибо движение было без необходимого расчета, получилась неувязка во времени – результат несогласованности действий конного отряда с главными силами белых. Операция была закончена.

Задания, данные белым частям генералом Молчановым на 18 декабря, были следующими: «Начколонн 2–1, 3-й и 5-й. 17-ое декабря 1921 года. 17 час. 40 мин. № 0236/оп п. Вяземский. От Генерала Блохина сведений не поступило. Приказываю: Завтра 18/ХП: 1. 3-й колонне занять район ст. и поселка Дормидонтовка, выдвинув конницу на разъезд Хор. Из поселка Вяземского выступить в 5 часов. 2. 5-й колонне к обеду сосредоточиться в Кукелево и Коншинский, притянув Егерполк со ст. Дормидонтовки, после прихода туда пехотных частей 3-й колонны. Полковнику Сотникову с начальником штаба и полковнику Александрову прибыть ко мне на станцию Дормидонтовка к 20 часам для получения дальнейших указаний. 3. 2-й колонне к вечеру занять разъезд и деревню Красницкая. 4. Штакор при 3-й колонне. Комкор 3, генмайор Молчанов. Наштакор Генштаба Полковник Ловцевич».

Надо полагать, что после получения новых донесений от генерала Блохина выступление хотя бы части Ижевско-Воткинской бригады из поселка Вяземского было ускорено, так как иначе они не смогли бы подтянуться к ст. Дормидонтовка к 5 часам 30 минутам. В то же время другая часть Ижевско-Воткинской бригады, несомненно, в наступлении на ст. Дормидонтовка участия не принимала.

Около 7 часов 18-го отряд 1-й стрелковой бригады выступил со ст. Дормидонтовка назад в Кукелево, куда прибыл в 11 часов того же дня.

Подводя итоги только что описанной операции, следует указать на то, что хотя части Народно-Революционной армии благополучно выбрались из подготовленного для них генералом Молчановым мешка, то морально они были сильно потрясены. Потеря же красными части подвижного состава при двух паровозах дала белым приступить к немедленному восстановлению движения по участку желдорожной линии к северу от ст. Бикин, что имело, конечно, большое значение при ведении дальнейших операций белыми частями.

Движение белых на Хабаровск

18 декабря по У суре весь день гуляла метель. Генерал Сахаров, достигший накануне поселка Невельского, дневал в нем. Поселок был небольшой. Фуража нет. С трудом достали белые для своих коней немного необмолоченных снопов овса. Появление белого конного отряда в тылу красных производило сильное впечатление на местных жителей. Бредни коммунистов о том, что идут каппелевцы, все сжигают, грабят, убивают и насилуют стариков, женщин и детей, рушились сами собою. Я. Покус пишет: «В это время у пос. Черняева (к югу от Невельского на реке Кия), с целью прикрытия выхода на д. Казакевичеву, занимал позицию Сводный отряд, силою до 150 штыков, сформированный из отряда войск ГПУ и мобилизованных в городе Хабаровске членов РКИ по партийной мобилизации. Противник, обрушившись превосходными силами на этот отряд, разбивает его». Возможно, что такой отряд одно время действительно находился в поселке Черняевском, но, во всяком случае, боевого столкновения с ним или другими какими-либо красными отрядами белоповстанческие части в районе поселка Черняевского не имели.

Производя оценку занятия белоповстанческой конной группой поселка Невельского, состоявшегося 17 декабря, Я. Покус говорит: «Противник (белые) закрыл путь отступления нашим (красным) частям из Верина в обход хребта Хихцир в направлении на Казакевичево, благодаря чему наши (красные) главные силы вынуждены были отступать к северу через ст. Корфовскую». К сожалению, Я. Покус не выясняет, предполагало ли красное командование вначале отводить свои части из района Верина по дороге на Казакевичи, оставляя в стороне Корфовскую и Красную Речку, или же вышеприведенная фраза есть не что иное, как личная оценка обстановки на 18 декабря Я. Покуса, безусловно правильная, но составленная задним числом и, в действительности, на решения красного командования (товарищ Серышев) не повлиявшая. Этот вопрос интересен по следующей причине: в случае, если отказ красного командования от проведения намеченного плана последовал в результате заграждения дороги конным отрядом генерала Сахарова, то приходится признать, что конный отряд этим самым дал наиважнейший толчок к развертыванию событий в последующие дни в том направлении, в котором они разыгрались в действительности. Если же красное командование не думало об отходе главных сил красного фронта на Казакевичи, но готовилось дать белоповстанцам новый отпор на третьей оборонительной линии у ст. Корфовская, то важность выдвижения конного отряда в поселок Невельский, именно 17 декабря, отпадает.

Численность «конной группы» красные определяют до 800 сабель при двух орудиях, в действительности, как было уже указано выше, «конный отряд генерала Сахарова» насчитывал всего до 450 коней при 4 пулеметах и не имел ни одного орудия.

Для парирования обхода конного отряда Реввоенсовет Приамвоеннокруга, по белым данным, располагал только одним дивизионом (два эскадрона) 4-го кавполка. Кроме того, в распоряжении Реввоенсовета состоял гарнизон города Хабаровска – части особого назначения (пехота). Особый же Амурский стрелковый полк находился еще в пути. По красным данным, занятие поселка Невельского белой конницей повлекло за собою «срочное снятие» по приказу Комфронта в тот же день, 17 декабря, с железнодорожного направления 4-го кавполка, который через ст. Корфовская был отведен в Ново-Троицкую, дабы предупредить белых в занятии поселка Казакевичева. Получив приказание о переходе в Ново-Троицкую, 4-й кавполк совершил большой переход и в ночь с 17-го на 18-е прибыл к месту назначения, то есть в деревню Ново-Троицкую, где и заночевал. Сюда же 18 декабря прибыл Особый Амурский стр. полк и, остановившись на отдых, ожидал прибытия пулеметных команд, которые, благодаря преступно составленному плану перевозок (дословное выражение Я. Покуса), шли из Читы особым эшелоном. В Хабаровске к Особому Амурскому стр. полку была придана одна батарея (четыре орудия). В Казакевичах в этот день (18 декабря) находился один только батальон Госполитохраны силою в 150 штыков. Надо полагать, что это и есть Сводный отряд, находившийся ранее в поселке Черняевском.

Днем 18 декабря со стороны Казакевичей к поселку Невельскому на санях подошла разведка. Не замечая белой заставы, красные спокойно приближались. Следовало бы их подпустить вплотную, но сплоховал один молодой стрелок – он выстрелил. В результате один красный был убит, другой тяжело ранен. Третий, конный, успел удрать вместе с санями. Выпавший из саней раненый был подобран белыми. Пленный показал, что в Казакевичах стоит отряд пехоты. О том, что чины его – коммунисты, пленный благоразумно умолчал. Так как против Казакевичей, на китайской стороне, находился сильный китайский гарнизон, а по границе имелись китайские патрули, то генерал Сахаров, решивший назавтра (19 декабря) пройти до поселка Верхне-Спасского, считал движение напрямик, по китайской стороне, неудобным. Теперь, по выяснении присутствия красных в поселке Казакевичах, проход через последний поселок без боя становился невозможным. Между тем генерал Сахаров не хотел ввязываться в бой под Казакевичами, так как считал своей задачей работу на линии желдороги на участке Волочаевка – Ин. Посему генерал Сахаров решил попытаться договориться с начальником китайского гарнизона о пропуске конного отряда через китайскую территорию.

18 декабря в деревне Дормидонтовке генерал Молчанов со своим начальником штаба, полковником Ловцевичем, разработал план дальнейшего движения белоповстанческих колонн на город Хабаровск и атаки его на заре 23 декабря. Начбриги, собравшиеся в штабе генерала Молчанова к 20 часам того же дня, согласно приказу № 0236/оп, получили дополнительные распоряжения генерала Молчанова к приказу № 0243/оп. Вот этот приказ:

«Начколонн 2-й, 3-й, 5-й, Начбриг 1-й стрелковой и Комполка Сибказачьего. 18-ое декабря 1921 г. № 0243/оп д. Дормидонтовка. 21 час 20 мин. Несмотря на порчу мостов в тылу красных Полковником Карловым, красные вышли из-под удара и сохранили свою материальную часть, благодаря медленному нашему продвижению из-за отсутствия подвод. По сведениям от жителей, красные в д. Ново-Мурава устроили на этих днях базу, дабы оттуда делать набеги на желдорогу. Генерал Сахаров в движении на Амурскую желдорогу. Я решил безостановочным движением захватить Хабаровск 23-го декабря утром, для чего приказываю:

I. 19-го декабря: 1. 3-й колонне занять Переяславку и станцию Верино. 2. 2-й колонне перейти в район раз. Хор. 3. 5-й колонне (без 1-й бригады) – Аргунский. 4. 1-й бригаде – пос. Трех-Святительский.

20-го декабря: 1. 3-й колонне – дневка. 2. 2-й колонне – дневка. 3. 5-й колонне – Казакевичи. 4. 1-й бригаде – Невельской.

21-го декабря: 1. 3-й колонне – занять станцию Корфовскую.

2. 2-й колонне – раз. Кругликовский. 3. 5-й колонне – Корсаковский. 4. 1-й бригаде – Ново-Троицкое.

22-го декабря: 1. 3-й и 2-й колоннам занять раз. Красная Речка и Николо-Александровское по моей особой директиве. 2. 5-й колонне занять Владимировку и Новогородскую. 3. 1-й бригаде занять станцию Покровка, а в случае невозможности движения на станцию Покровка присоединиться к 5-й колонне.

23-го декабря – на рассвете: 1. 3-й и 2-й колоннам атаковать Хабаровск по особой моей директиве. 2. 5-й колонне атаковать Хабаровск по реке Амуру. 3. 1-й бригаде атаковать Хабаровск с запада через д. Покровку, если противника не будет на жел-дороге.

II. Генералу Блохину с Сибказполком, оставаясь на месте, нести охрану участка желдороги от ст. Верино до ст. Вяземская, имея не менее полусотни на охране моста через реку Хор. Как только отдохнут лошади и получены будут продукты – организовать экспедицию на д. Ново-Мурава и захватить базу красных, если таковая там будет. Наблюдать долину реки Хор, делая экспедиции в деревни этой долины. Связь со мною телефоном.

III. Штакор – при 3-й колонне.

Комкор III стрелкового Ген. – майор Молчанов. Наштакор Ген. штаба Полковник Ловцевич».

В вышеприведенном приказе генерал Молчанов заданий отряду генерала Сахарова по дням не ставил, так как генералу Сахарову общее задание было дано ранее – разрушение желдороги на участке Покровка – Волочаевка, препятствие эвакуации города Хабаровска и задержание красных резервов; кроме того, постоянной связи у генерала Молчанова с генералом Сахаровым не существовало, а потому генерал Сахаров должен был иметь в своих руках полный почин. В то же время, производя предварительный учет обстановки, могущей сложиться на 23 декабря, генерал Молчанов считал, что тыл 5-й колонны и 1-й бригады, атакующих Хабаровск в направлении с запада на восток, будет надежно прикрыт конным отрядом генерала Сахарова.

Таким образом, согласно вышеприведенному приказу, группировка белых сил при движении их на Хабаровск была приблизительно следующая:

1. В тылу красных, за левым крылом белых Конный отряд – 450 шт. саб. 2. На Усуре 5-я колонна 600 шт. 50 саб. 1 орудие, 1-я бригада 750 шт. 50 саб. 3. По линии железной дороги 3-я колонна 1100 шт. 70 саб. 2 орудия, 2-я колонна 850 шт. 200 саб. 1 орудие. 4. В тылу белых Сибказполк – шт. 200 саб. – орудий. И т о г о генерал Молчанов располагал: 3300 шт. 1020 саб. 4 орудия.

В число двух орудий, находящихся при Ижевско-Воткинской бригаде, включены: одно трехдюймовое орудие и одна макленка. Цифры штыков и сабель – приблизительны. Взяты они не из какого-либо документа, относящегося к 20-м числам декабря 1921 года, но найдены путем некоторых вычислений и сопоставлений цифровых данных различных отдельных донесений и записок, разрозненных по времени и характеру сведений. Наиболее точными из этих данных следует признать сведения относительно 3-го отряда (колонна), как составленные начальником колонны полковником Ефимовым, на основании ряда донесений. Ошибки для каждой части этой колонны, наверное, не превосходят цифры 10–15 бойцов. Следующими по достоверности цифровыми данными следует признать цифры 1-й бригады, Сибказполка, Конного отряда, а также 5-й колонны (Поволжская бригада). В данных о 2-й колонне возможна наибольшая погрешность, так как сведения об этом отряде собраны наиболее скудные.

Как видно, белые силы были разбиты приблизительно на две равные части, с некоторым численным превосходством железнодорожной группы. При подобном распределении сил белое командование не застраховывало себя от случайностей, ибо при известном напряжении красными своих сил и в случае благоприятно стекшихся для них обстоятельств красное командование могло бы произвести поочередный разгром каждой из белых групп в отдельности. Условия местности делали переброску сил красных с одного направления на другое быстрой и легкой. В то же время белые группы были лишены возможности оказать друг другу поддержку, и, более того, в известное время связь между группами белых должна была прерваться, так как их должен был на время разделить малодоступный горный хребет Хихцыр. Своею главной группой генерал Молчанов считал железнодорожную, с которой решил и двигаться. Между тем при движении по У суре тремя бригадами (например, 3-й, 5-й колоннами и 1-й бригадой) и одной (например, 2-й колонной) вдоль линии желдороги, возможность поочередного разгрома белых групп (главным образом, в этом случае имелась в виду Уссурийская группа, как более слабая) становилась менее возможной, а полное уничтожение частей красного фронта под Хабаровском более возможным. В этом случае у белого командования не должно было возникать опасений за судьбу одной бригады, оставшейся на линии желдороги, так как в случае даже контрнаступления красных в этом направлении бригада белых всегда могла уклониться от боя, а решительный удар главных сил белых по У суре всегда бы восстановил положение на желдорожном направлении. Уклонение же в сторону от желдороги главных сил белых усугубить сообщения белых с тылом также не могло, ибо желдорога во многих местах была разрушена, а потому ею ни белые, ни красные в ближайшее время воспользоваться не могли бы. Движение главными силами белых вдоль линии желдороги с выделением обходной колонны на У суру, естественно, переносило центр тяжести движения белых войск на правую группу, но при таком порядке движения белых весьма возможен был бы проскок живой силы красного фронта мимо частей обходной Уссурийской группы.

От поселка Невельского до поселка Казакевичева – 21 верста. Рано утром 19-го конный отряд генерала Сахарова выступил из Невельского. Не доходя верст шесть до поселка Казакевичева, генерал Сахаров выслал «делегацию» к начальнику китайского гарнизона, но последний категорически отказал в пропуске белого отряда через китайскую территорию. От китайцев и некоторых русских, бывших в китайском поселке, делегация получила подтверждение сведений, данных накануне пленным. В Казакевичах находился коммунистический отряд, прибывший туда накануне из Хабаровска. Жители силу его исчисляли в 200 штыков при нескольких пулеметах.

Отказ начальника китайского гарнизона в пропуске через китайскую сторону и наступивший рассвет, делавший невозможным незаметный проскок белых мимо поселка, привели генерала Сахарова к решению атаковать поселок Казакевичи, дабы получить возможность выйти в Амурскую протоку. Кроме того, представлялась возможность потрепать живую силу противника, стоявшего незначительной частью в отделе.

Станица Казакевичева, или, в просторечии, Казакевичи, стоит при слиянии Амурской протоки с У сурой. Поселок расположен под сопками на правом берегу реки У сура, как раз против устья Амурской протоки. Высокие, крутые сопки, покрытые густым лесом, совсем сдавили поселок. Единственным подступом с юга является ледяная поверхность У суры и незначительная узкая береговая полоса.

Белые приближались к поселку. В Казакевичах, в действительности, к этому времени находился не один отряд в 200 штыков, как определяли жители китайского городка, но вышеуказанный отряд Госполитохраны – 150 штыков и один дивизион 4-го кавполка – 150 сабель, которые были выдвинуты из поселка Ново-Троицкого в Казакевичи либо поздно вечером 18 декабря, либо рано утром 19-го, то есть всего за час или два до подхода белых этот дивизион прибыл в Казакевичи. Заметив белых, красные поспешили рассыпаться в цепь по окраине поселка и заняли великолепную позицию.

План атаки был несложен. Генерал Сахаров приказал: 1. 1-му кавполку, двигаясь по льду реки, охватить западную окраину поселка и атаковать ее. 2. Одному (Первому) эскадрону Воткондива по сопке двигаться в обход левого фланга красных. 3. Пулеметной команде Воткондива занять позицию и огнем поддержать атаку 1-го кавполка. 4. Подполковнику Дробинину с одним (Вторым) эскадроном и учебной командой Воткондива, по особому приказанию, атаковать поселок с юга, прямо по дороге. 5. Отряду полковника Карлова составлять резерв.

Командир 1-го кавполка подполковник Березин, в расстоянии 1 версты от противника, развернул полк в две линии на дистанции в 400 шагов – 3–5 шагов между всадниками. Едва полк только двинулся, как красные открыли по нему огонь. Двигаясь вполоборота влево, замедляя движение правого фланга, полку удалось занять нужное положение для атаки. Начав движение шагом по полуаршинному снегу, полк к началу атаки шел рысью. Была красивая картина: гладкая равнина и по ней, под огнем, маневрируют 200 всадников. Вот валится всадник, падает конь… Падает конь командира дивизиона, ротмистра Григоровича, скакавшего впереди… Опять падает всадник, а полк все идет вперед. Трещат воткинские пулеметы, стараясь охладить чересчур стойкого врага. В это время генерал Сахаров, воткинцы и отряд полковника Карлова, находясь на дороге в расстоянии приблизительно 1 версты от поселка, от огня красных прикрыты складками местности.

Оставив полковника Карлова с отрядом у мостика, генерал Сахаров со штабом и воткинцами, в колонне по три, двинулся по дороге к поселку. Скоро уж 1-й кавполк займет нужное положение и пойдет в атаку. Воткинцы идут рысью. Красные начали их обстреливать из пулемета. До поселка осталось шагов пятьсот. В это время 1-й кавполк пошел в атаку. Блестят шашки, слышно «Ура!». Воткинцы прибавили ходу. Пулемет бьет прямо в лицо, но Бог хранит белых: нервничая, красный пулеметчик никак не может взять правильно прицела, и пули то поют над головами воткинцев, то зарываются в снег впереди них. Вот уже дома, изгородь… Красные стрелки бегут, но пулемет их все еще работает, и ясно виден его дымок. Вихрем летят воткинцы…

Генерал Сахаров сдерживает своего коня, и масса воткинцев, во главе с подполковником Дробининым, проносится мимо него. Белые ворвались в поселок. Красные бросили пулемет и устремились кто за плетни, кто в огороды. Атака вышла очень дружной, и красные, несмотря на их действительную стойкость, были смяты. Некоторые кони воткинцев, зарывшись в глубоком снегу, свалились было, поэтому часть белых всадников оказалась уже в пешем строю. Произошла непродолжительная рукопашная схватка. Все конечно, перемешались. Один красный захватил было от раненого боткинского знаменщика дивизионный флаг (находящийся на пике) и отбивался им некоторое время от наседающих на него трех спешившихся воткинцев, действовавших клинками и продолжавших держать в поводу своих коней. Наконец, четвертый воткинец подбежал с тыла к красному и уложил красного из винтовки. Другой красный, убегая от преследующего его воткинца, залег на ровном месте и стал отстреливаться. Белый последовал его примеру, и долго б у них тянулась перестрелка, если б к красному сзади не подскочил другой воткинец.

Эскадроны 1-го кавполка, атаковавшего центр и восточную окраину Казакевичей, шли в следующем порядке: в 1-й линии, на правом фланге, 1-й (Уфимский) эскадрон – около 70 сабель, на левом фланге 2-й (Екатеринбургский) эскадрон – около 60 сабель. Во 2-й линии шли меньшие эскадроны – 3-й и 4-й, насчитывавшие вместе до 70 сабель. Во время атаки во 2-м эскадроне был убит один взводный – старший унтер-офицер Ямин; кроме того, другой взводный и один рядовой были ранены. Из Казакевичей на Ново-Троицкое на глазах чинов 1-го кавполка успела проскочить только одна красная парная подвода, на которой, как оказалось позднее, были увезены красными несколько местных казаков-заложников, которые, впрочем, позднее были освобождены красными.

Бой в поселке продолжался не долго. Все красные, коим не удалось бежать, пали под ударами белых шашек или от меткого выстрела. Живьем белые захватили 28 человек. Удалось бежать и скрыться в густой чаще леса только отдельным единицам. Некоторые из них, напоровшись на 1-й эскадрон воткинцев, посланный через сопки и увязший в глубоком снегу, также пали. Собственно говоря, этот эскадрон участия в бою не принимал, ибо опоздал и преследовал только случайных одиночных красных бойцов, как указано выше.

В 13 часов Казакевичево было уже в руках белых. Остатки батальона Госполитохраны и дивизион 4-го кавполка быстро отходили к Ново-Троицкому. С белыми в поселке сражались почти исключительно чины батальона ГПУ, дивизион же 4-го кавполка, не к чести его будь то сказано, поспешил при самом начале боя смотаться. Поспешность красных конников была настолько велика, что командир 4-го кавполка товарищ Сунь Фу забыл на своей квартире свою драгоценную шашку и амуницию. Эти вещи были подобраны поручиком 1-го эскадрона 1-го кавполка Обуховым.

Надо полагать, что несколько красных успели скрыться в самом поселке, в подвалах или на чердаках, и вот когда бой был уже совершенно закончен, то по группе белых всадников, находившихся близ церкви, был произведен выстрел. Долго искали стрелявшего, обшарили колокольню и близстоящие дома, но так никого не нашли.

В этом бою белые потеряли: 1-й кавполк людей убитыми 1, ранеными 7, коней ранеными 10. Воткондив людей убитыми нет, ранеными 5, коней ранеными нет. Отряд полковника Карлова людей убитым нет, ранеными нет, коней ранеными нет. Все воткинцы были ранены в самом поселке. Белые захватили: все три имевшиеся у красных пулемета (два «максима» и один «шоша»), восемь коней и, как указано выше, 28 пленных. Военно-полевым судом пленные, как коммунисты, были приговорены к смерти.

Отряд генерала Сахарова в Казакевичах простоял около трех часов. На китайской стороне достали немного овса, но на весь отряд его не хватило даже по одной даче. 11 раненых с фельдшером были отправлены в китайский поселок, где китайцы обещали их сохранить до прихода белых частей. После этого с отрядом остался только один фельдшер.

Около 16 часов 30 минут конный отряд генерала Сахарова покинул поселок Казакевичи, выступив по Амурской протоке на Верхне-Спасское. При выступлении из Казакевичей белых никаких красных частей в виду поселка не было, а потому сообщение Я. Покуса о том, что «4-й кавполк в 14 часов 19-го декабря выбил белых из Казакевичей», в основе своей ложно – вымысел комполка 4-го кавалерийского, надо полагать. Отойдя от Казакевичей версты три-четыре, конный отряд остановился, пленные были отведены в сторону от дороги для производства в исполнение приговора. Все они были зарублены шашками в кустах на острове и закиданы снегом, после чего белая колонна продолжала свой марш.

Красное командование создало в поселке Ново-Троицком сильную группу еще 18 декабря, то есть за целые сутки от подхода Конного отряда генерала Сахарова к Казакевичам. Решившись на бой с «незначительной частью противника, стоящею в отделе, на отлете от главных сил фронта», генерал Сахаров жестоко ошибался – он атаковал головную часть противника, своею численностью превосходящего его отряд в несколько раз, именно, 19 декабря в районе Казакевичей, против 450 сабель при 4 пулеметах белоповстанческого Конного отряда красные имели более 2000 штыков, 320 сабель при 4 орудиях и 5–7 пулеметах. Следует отметить, что исчисление сил красной пехоты в «более 2000 штыков» подлежит штабу командующего войсками красного фронта, и Я. Покус в своей книге замечает, что командир Особого Амурского стрелкового полка товарищ Попов позднее в своем докладе фактическую численность своего полка определил только в 600 штыков. Где правда, сказать трудно, но все же цифра, данная Я. Покусом (точнее, товарищем Поповым), кажется маловероятной, прежде всего потому, что данному Особому Амурскому стрелковому полку было придано 67 пулеметов, что совсем не гармонирует с численностью полка в 600 штыков; затем, ни один стрелковый полк Народно-Революционной армии к зиме 1921/22 года не имел в своих рядах менее чем 1000 штыков. Посему следует признать, что данные штаба красного фронта более близки к истине, то есть сила Ново-Троицкой группы красных если и не была «более 2000 штыков», то, во всяком случае, приближалась к этой цифре.

Командующий войсками красного фронта и начальник Ново-Троицкого боевого участка, видимо, полагали, что «Конная Группа» есть не что иное, как авангард белоповстанческих сил, двигающихся на Хабаровск по реке У сура. О возможном выдвижении конной группы из Казакевичей по Амурской протоке в сторону Верхне-Спасского красное командование, видимо, не думало, ибо иначе оно, без сомнения, выдвинуло в Казакевичи более сильный отряд в целях удержания этого пункта во что бы то ни стало. В случае же, если бы конная группа белых все же выбила красных из Казакевичей, части красных, находящиеся в Ново-Троицком, должны были бы немедленно постараться отбросить белых назад из Казакевичей. На деле было другое: в Казакевичах находился незначительный отряд с заданием, видимо, наблюдения и разведки боем врага. Учитывая местные условия, красное командование решило дать белым бой под Ново-Троицким, а потому, по занятии Казакевичей конным отрядом белых, красное командование не поспешило восстановить положения и отбросить белых назад из Казакевичей. Нет, красное командование оставило белых в Казакевичах в покое, ожидая дальнейшего движения на Ново-Троицкое. Так как в течение нескольких часов движения белых разъездов со стороны Казакевичей не обнаруживалось, то красные сами выслали разведку и, к немалому их изумлению, выяснили, что Казакевичи свободны от противника, который по Амурской протоке направился в глубокий тыл красного фронта на главную коммуникационную линию – желдорогу. Налицо был крупный промах красного командования: значение Казакевичей и протоки неправильно учтено, намерения противника не предугаданы, но исправлять ошибку теперь было уже поздно.

О нахождении в поселке Ново-Троицком значительных сил красных генералу Сахарову не было известно. По белым источникам, только узнав об оставлении Казакевичей своими частями, Реввоенсовет поспешил выкинуть из Хабаровска свой последний резерв в поселок Ново-Троицкое – караульный батальон и роту Амурской флотилии. Как видно из всего вышеописанного, эти сведения были неверны.

В 5 часов 19 декабря части 3-й колонны выступили из района Дормидонтовки вдоль линии желдороги к разъезду Хор. Между 8–9 часами головной Добровольческий полк потеснил передовые части красных, находившихся перед мостом через реку Хор. Завязалась перестрелка. Красный бронепоезд начал обстрел белых цепей.

На реке Хор красные имели сильную позицию: река Хор, шириною около 100 сажен, имеющая очень быстрое течение, не вполне еще замерзла, и переходить ее было трудно, с риском попасть под лед. От самого полотна желдороги вниз по течению реки раскинулся поселок Хорский, имеющий перед собою хороший обстрел. Восточнее поселка имелось совершенно открытое пространство. Подходы к реке отчасти скрыты кустами.

Товарищ Серышев решил на Хору дать бой белым. Он располагал: 4-м, 5-м и 6-м стрелковыми полками, 4-м и 5-м пограничными кавалерийскими дивизионами, двумя орудиями и бронепоездом. Красная пехота заняла старые японские окопы по правому, крутому и обрывистому берегу реки. Замглавкома Серышев сам руководил защитой хорского моста и лично одушевлял войска. Позднее белые установили, что в рядах красных, кроме русских, имелось значительное число латышей, китайцев и корейцев.

Идя по обе стороны желдороги, белые приближались к хорскому мосту. Воткинцы были направлены на правый фланг – в обход, добровольцы двинулись в лоб. Приблизившись к реке, белые остановились. Толчея на месте. Так как левый берег реки очень низок, то желдорога проходит здесь по высокой насыпи, делающей поворот под приличным углом. Справа и слева полотна – кусты и лес значительной высоты и густоты. Дабы не нести излишних потерь от огня красного бронепоезда, оттянувшегося за мост, белые бойцы сошли с полотна вниз. Немного погодя к белым подтянулось единственное воткинское орудие – то, что было захвачено под Розенгартовкой. Орудие остановилось за поворотом желдороги на полотне ее. Прошло около получаса со времени подхода белых. Этим временем к мосту подтянулся эскадрон Омского полка в 150 сабель. Эскадрон этот сделал только что 40 верст, и командир его, капитан Торопов Александр, подойдя к мосту и войдя в подчинение начколонны 3-й, попросил у него дать его людям отдых. Полковник Ефимов предложил капитану Торопову сначала помочь взять мост и поселок, в котором и обещал дать отдых. Капитан Торопов согласился. Между тем красный бронепоезд, неожиданно для белых, стал удаляться (возможно, что у него истощился запас воды и топлива; возможно, что красные получили сообщение о движении обходной колонны). Капитан Торопов решил использовать отсутствие красного бронепоезда.

Не задерживаясь перед мостом, капитан Торопов повел свой Омский эскадрон рысью по полотну желдороги на мост. Красные имели пулемет на мосту. Они открыли из него огонь, но, видя скачущую на него колонну конницы, пулеметчик красных занервничал и никак не мог взять правильного прицела. Белые уже были на мосту… На северном конце моста красные встретили сильным огнем. Капитан Торопов был ранен (в щеки навылет), но продолжал вести эскадрон. Следовавшие за ним два офицера были убиты, также было убито пять солдат и несколько лошадей, ранено несколько всадников и много лошадей, но дело было сделано: красные бросились бежать и частью были порублены.

Одновременно с атакой капитана Торопова Добровольческий полк, под командой полковника Черкеса, развернувшись левее желдороги по кустам, стремительно перешел через реку по льду в атаку на поселок Хорский. При переходе многие добровольцы провалились в полыньи, но, к счастью, утонувших не было. Атаку добровольцев красные встретили сильным огнем, но так как омцы с капитаном Тороповым были уже на правом берегу и опрокинули находящихся против них красных, то красные, что были против добровольцев, стали также отходить. Все же при движении добровольцев через реку у них были потери от огня противника. Бежавшие с реки в поселок красные пытались было местами оказывать сопротивление белым, но всюду были смяты и бежали.

Мост, разъезд и поселок оказались в руках белых, но дальнейшее продвижение белых приостановилось, так как красный бронепоезд уже шел назад, а местность, как указано было выше, была здесь совершенно открытая и находилась под огнем бронепоезда. Для борьбы с ним белые уже перевели с южного берега свое орудие. Приближение бронепоезда заставило омцев спешиться и выдвинуть пулеметы; кроме того, белые, дабы не допустить бронепоезд до залета на разъезд, опрокинули на пути теплушку. Красная пехота в беспорядке отходила, главные силы уже перебрались на северный берег Хора, белое орудие открыло огонь по бронепоезду, последний не только приостановил свое наступление, но стал отходить к северу… Это было около 10–11 часов 19 декабря.

В то время как вышеописанные события разыгрывались у желдорожного моста, воткинцы, вышедшие на реку выше моста, остановились. Напротив, за рекой, находилась цепь красных. Как у моста, так и здесь белым предстояла нелегкая задача – форсирование реки под огнем противника, но для воткинцев все прошло благополучно: красная цепочка, не принимая боя, оставила позицию и отошла назад; при переходе через реку воткинцы потеряли не более пяти бойцов ранеными. Белые стали распространяться по правому берегу. В дальнейшем, двигаясь лесом по снижающейся местности, верстах в полутора от реки, воткинцы вышли на мельницу, занятую красными. Перед мельницей открытая поляна. Пулеметный огонь остановил белых. Три бойца-офицера решают захватить пулемет с налета. Их отговаривают – верная смерть. Но смельчаки все же поднялись, сделали несколько шагов и все трое упали, скошенные пулеметным огнем. Это подняло всю белую цепь… Красные не выдержали. Красный пулеметчик (русский), не имея возможности вынести пулемет и не желая сдаться, подорвал себя гранатой. Пулемет перешел в руки воткинцев.

Захват хорского моста в полной целости и сохранности имел большое значение. Не говоря о том, что восстановление его или устройство времянки потребовало бы траты средств, подобные работы потребовали бы много времени и труда из-за быстроты течения реки. Честь захвата моста безусловно принадлежит эскадрону омцев и его командиру капитану Торопову, который, в виде исключения, в тот же день был произведен генералом Молчановым в подполковники и о подвиге которого было немедленно сообщено всем белым колоннам. Атаку хорского моста должно считать одним из славнейших дел за весь Хабаровский поход.

По занятии разъезда и поселка Хор полковник Ефимов с воткинцами и орудием немедленно отправился в преследование. Ижевцы же и добровольцы на Хору имели двухчасовой отдых, и только около 13–14 часов того же 19 декабря эти полки двинулись далее, имея в виду занятие в тот же день ст. Верино и с. Переяславка. Выступая с Хора на Верино, воткинцы двинулись двумя колоннами: 1) полковник Ефимов с одним батальоном воткинцев (подполковник Быков) и орудие – по желдорожной линии и 2) полковник фон Вах с остальными воткинцами направился вправо, в район сопки Медовой, в целях обхода противника. Версты через две-три обходная колонна полковника фон Ваха вышла на желдорогу. К этому времени красные успели уже отойти и двигавшиеся по желдорожной линии белые (полковник Ефимов) успели пройти вперед. Полковник фон Вах присоединился к остальным, и дальше преследование красных происходило одной колонной. Красный бронепоезд первые четыре-пять часов своим огнем сдерживал наступление белых – за свой тыл он на сей раз мог быть более спокоен, нежели то было ранее. Белое орудие несколько раз снималось с передка и своим огнем отгоняло бронепоезд.

При подходе к реке Кия, уже при закате, преследующая колонна, для сокращения пути, сошла с желдорожной линии, делавшей здесь петлю на восток. Наступающие по линии продвигались по густому лесу. Красный бронепоезд исчез. Когда 3-й батальон Добровольческого полка (батарея подполковника Гайковича) подошел вплотную к железнодорожному мосту через реку Кия, на глазах у белых, буквально в нескольких саженях от них, поднялся и рухнул в реку пролет, подорванный красными.

Около 20–21 часа 19 декабря тихо, без выстрелов, в наступающей ночи была занята белыми ст. Верино. В это время красные все еще продолжали занимать село Переяславка, находящееся верстах в полутора-двух от станции. Выставив посты в сторону села, белые устроили засаду на небольшом мостике, где и поймали нескольких красных-всадников, ехавших спокойно из села на станцию для связи. Час или два спустя белые заняли село Переяславка, захватив в нем до 40 заспавшихся красноармейцев, отставших от своих частей.

Между прочим, колонна полковника Худоярова, двигаясь по лесистой местности, в глубоком снегу, без дорог, заблудилась, сбилась с дороги и вышла в тыл своих же частей, двигавшихся вдоль дороги. Около 23 часов бойцы колонны полковника Худоярова обнаружили в непосредственной близости какой-то обоз, идущий на север. Белые подумали было сначала, что это обоз красных, и готовились к атаке, но вовремя выяснилось, что обоз свой и что колонна, двигавшаяся по желдороге, уже находится далеко впереди.

Истомленные более чем 35-верстным переходом с боем, части 3-й колонны становились в Переяславке по квартирам на отдых. Потери белых за этот день, сравнительно с прежними боями, были более значительны; кроме вышеуказанных потерь в эскадроне капитана Торопова, части 3-го отряда потеряли около 20–30 бойцов убитыми и ранеными.

Путь по Амурской протоке от Казакевичей к Верхне-Спасскому был очень тяжел. Конному отряду генерала Сахарова приходилось самому прокладывать для себя дорогу: шли по целине, по глубокому снегу, при сильном ветре и 40-градусном морозе. Около полуночи (ночь на 20 декабря) конный отряд, сделав от Казакевичей около 30 верст, без боя вошел и занял поселок Верхне-Спасский.

Поселок Верхне-Спасский маленький – всего домов 12–15. Овса совершенно нет, едва смогли достать немного сена и соломы. Между тем кони конного отряда выдохлись. Командир 1-го кавполка докладывал генералу Сахарову о скверном состоянии конского состава полка. Хлеба для людей также не оказалось. По сведениям жителей, поселки Забеловский и Нижне-Спасский такие же маленькие, как и Верхне-Спасский, и так же бедны хлебом и фуражом. От жителей белые узнали, что дорога на ст. Волочаевка ведет через поселок Нижне-Спасский, прямой же дороги на ст. Покровка совсем нет, нужно сначала идти на ст. Волочаевка. Генерал Сахаров решил идти на ст. Волочаевка.

Передохнув несколько часов в Верхне-Спасском, конный отряд в ту же ночь, на 21-е, выступил из Верхне-Спасского на Нижне-Спасское. В голове шел отряд полковника Карлова. К поселку белые подошли под утро, но было еще темно. Поселок Нижне-Спасский занимался ротой Хабаровского караульного батальона, численностью в 90 штыков. Эта рота прибыла в Нижне-Спасское только накануне вечером со ст. Волочаевка, где остались остальные две роты караульного батальона. Произошла небольшая стычка: у ижевцев был убит один конь, белые захватили в плен несколько человек. Поселок перешел в руки белых, но красная рота успела отскочить по дороге на Волочаевку. Полковник Карлов немедленно начал преследовать отступающего противника и, на шестой версте от Нижне-Спасского, нагнал красных и захватил всю роту в плен. Пленные показали, что Волочаевка занята двумя ротами караульного батальона. Оказывается, Реввоенсовет, получив из Ново-Троицкого сообщения о проходе белых по Амурской протоке в сторону Верхне-Спасского, немедленно выкинул из Хабаровска на Волочаевку караульный батальон.

Полковник Карлов увлекся преследованием противника. Продвигаясь дальше к Волочаевке, он на свету приблизился к Волочаевке, захватил заставу сторожевого охранения и двинулся к самой станции, но, встреченный сильным огнем, принужден был остановиться. В это время к полковнику Карлову прибыл один эскадрон Воткондива, высланный вперед генералом Сахаровым, а немного погодя подошла и остальная часть Воткондива вместе с генералом Сахаровым. 1-й же кавполк генерал Сахаров оставил в Нижне-Спасском для охраны военнопленных. Истинной же причиной оставления полка в Нижне-Спасском было то, что конский состав его окончательно обессилел, и полк с большим трудом совершил ночной переход от Верхне-Спасского до Нижне-Спасского (около 12 верст); некоторые всадники вели своих лошадей в поводу.

Перед Волочаевкой, с юга на полверсты и более, широкое кочковатое пространство, окаймленное редким лесом. Спешившись, Воткинские эскадроны и отряд полковника Карлова повели наступление на станцию. Правый фланг белой цепи пошел на желдорожный мостик, что расположен к востоку от села Волочаевка. Красные заняли линию полотна желдороги, укрываясь от огня за насыпью. Движение белой цепи в центре из-за огня красных замедлилось, на правом же крыле белые заняли желдорожный мостик и поставили на полотне пулемет. Из-за отсутствия каких-либо подрывных средств белые принялись таскать солому, дабы поджечь мост. Солому таскали, ее поджигали, но мост никак не загорался. Вдруг белые, находящиеся на мосту, заметили, что со ст. Волочаевка к мосту двигается импровизированный бронепоезд – платформы, на которых стояли два маленьких танка. Красные с танков открыли по белым пулеметный огонь. Маневрируя, этот импровизированный бронепоезд, вместе с цепью стрелков, представил сильную линию защиты. Он остановил продвижение вперед центра и левого крыла белой цепи; теперь он надвигался на правый фланг белых – на железнодорожный мост. Белые стрелки, занятые поджиганием моста, ни в коем случае не ожидали появления подобного противника, – желдорожный путь ими не был разобран. Теперь, прямо на них, полным ходом шел бронепоезд; он уже открыл огонь по мосту. Положение белых было из неважных: кругом ровное поле. Об уничтожении моста было поздно думать – лишь бы самим спастись. Здесь воткинцы едва не потеряли пулемет; в последний момент он был вытащен ротмистром Туляковым и корнетом Пикулевым. Под огнем красного бронепоезда рысью отходили белые от моста.

Белые отскочили к кустам и по опушке их заняли позицию. Налет на ст. Волочаевка не удался. Подтягивать из Нижне-Спасского за 12 верст 1-й кавполк генерал Сахаров считал бесполезным; он отказался от намерения захватить ст. Волочаевка и приказал частям отходить в поселок Нижне-Спасский. Видя отступление белых, красная пехота вышла со станции и некоторое время следовала за белыми.

При налете на ст. Волочаевка белые понесли потери: у воткинцев были ранены – один командир эскадрона, два офицера и шесть всадников, ижевцы потеряли одного убитым.

18 декабря в 14 часов Поволжская бригада прошла поселок Кукелево. К вечеру она заняла поселок Трех Святителей, то есть сменила 1-ю стрелковую бригаду в первой линии. Движение бригады проходило без препятствий со стороны красных. К утру 19-го пурга, бушевавшая накануне, стихла, но ее сменил лютый мороз. С этого дня началась настоящая сибирская зима, и если впредь иногда и выдавались сравнительно «теплые» деньки, то все же градусник редко поднимался выше минус 25–28 градусов по Цельсию.

19 декабря 1-я стрелковая бригада, выступив из Кукелева в 9 часов 15 минут, прошла 18 верст и в 13 часов прибыла в поселок Трех Святителей, откуда Поволжская бригада, сделав 12 верст, перешла в поселок Аргунский. Незначительность переходов в этот день объясняется отчасти неизвестностью исхода боя на Хоре, вследствие чего белое командование не хотело держать бригад в эту ночь в значительном удалении одну от другой, между тем как следующий за Аргунским – поселок Дьяченковский был сожжен дотла хунхузами весной 1921 года и потому не мог явиться местом ночлега позади идущей бригады. Чины 5-й колонны, сделавшие сравнительно незначительные переходы, тем не менее основательно промерзли, а потому спешили скорее отогреться в избах.

20 декабря, при такой же температуре, бригады совершили большие переходы: 1-я стрелковая, выступив из Трех-Святительского в 7 часов, подошла в 9 часов 30 минут к Аргунскому, из которого при ее приближении на лед стала вытягиваться Поволжская. Сделав двухчасовой привал в Аргунском, 1-я стрелковая продолжала свой марш и в 17 часов 20 минут заняла поселок Невельской, сделав за день 32 версты. Поволжская бригада, пройдя за день 42 версты, в сумерках приближалась к Казакевичам. Подойдя к поселку, разведка Поволжской бригады красных не обнаружила, но въехавшие в поселок квартирьеры неожиданно в районе церкви оказались обстрелянными ружейным и пулеметным огнем. Бригада стала было уже разворачиваться, но в это время выяснилось, что в поселке была одна только конная застава красных, которая уже поспешила оставить поселок и отойти. Полки разошлись по квартирам. Здесь от населения белые узнали, что красные готовятся дать отпор у Ново-Троицкого и надеются даже отстоять Хабаровск.

Бои под Ново-Троицким и Корфовской

Проигрыш боя под разъездом Хор настроил панически Реввоенсовет, и он потерял способность руководить войсками. Эвакуация Хабаровска, которая была объявлена после поражения под Лончаковом – Розенгартовкой, задерживалась из-за переправы через Амур. Как известно, во время апрельского выступления японских войск в 1920 году отступающие за Амур красные подорвали две фермы амурского железнодорожного моста. По занятии вновь Хабаровска поздней осенью 1920 года красные продали на слом китайцам затонувшие части с подорванных пролетов. Зимою через Амур по льду прокладывали «времянку», по которой мог проходить поезд в несколько вагонов (не более 10–12). Так как лед был еще тонок, то наладить времянку было еще нельзя. Приходилось все назначенное к эвакуации имущество перевозить на левый берег Амура гужем, и уже там, на ст. Покровка, грузить в эшелоны. Все это требовало много времени, нужны были хорошие аккуратные руководители и исполнители; между тем Реввоенсовет думал больше о собственном благополучии, а не о том, как скорее разгрузить ст. Хабаровск и ст. Покровка и протолкнуть за Амур подвижные тылы фронтовых частей. Один товарищ Серышев справиться со всеми делами, конечно, не мог, нужно было выбирать либо руководство операциями на фронте, либо эвакуацией Хабаровска. По приказу товарища Серышева штаб Приамурского военного округа расформировывался, а вместо него создавался штаб Восточного фронта. Замглав ком впредь стал именоваться комвойсками Востфронта.

Прибытие под Хабаровск такой крупной, крепкой и свежей части, как Особый Амурский стрелковый полк, насчитывавший в своих рядах до 2000 штыков и 67 пулеметов, воскресило в штабе красных надежды на удержание Хабаровска. Главным направлением красные считали реку У сура, опасались движения по ней обходной колонны белых, а потому лучшие части Народно-Революционной армии и были направлены на У суру в Ново-Троицкое для создания в последнем сильной группы, долженствующей опрокинуть противника и отбросить его назад, вверх по реке. Как уже говорилось выше, красные не думали о возможном движении белого отряда на глазах главных сил красных в сторону по Амурской протоке, а потому и не сосредоточили свои главные силы в Казакевичах. В то же время на железнодорожном направлении красное командование предполагало оказать решительное сопротивление белым под Корфовской, в горно-таежной местности. План красного командования был неплох: белые колонны не могли поддержать друг друга в нужную минуту хотя бы потому, что у них не могло быть хорошо налаженной связи – белые колонны разделялись высокими малодоступными горами, в то же время красные части легко могли быть перекинуты с одного направления на другое – Ново-Троицкое от Корфовской, по времянке, отстоит на 30 верст. Одного не учли красные, это морального состояния своих частей, кроме того, в случае проигрыша боя на железнодорожном направлении красные не успели бы переотправить через Амур свои бронепоезда, паровозы и подвижной состав.

Чтобы вполне уяснить задания красных групп (Ново-Троицкой и Железнодорожной), следует привести данные о группировке белоповстанческих сил не так, как то было в действительности, а так, как то казалось штабу командующего красным фронтом. Я. Покус дает эти данные: «Против Казакевичей и правого фланга красных находилось всего до 2.000 штыков, 800 сабель и 4 орудия. В железнодорожном направлении – всего до 1.500 штыков, 200 сабель и 1 орудие», т. е. общий учет сил белых штабом красных был произведен правильно, но распределение сил по направлениям было произведено неверно.

Свои силы красное командование распределило так:

1. Ново-Троицкая группа: Особый Амурский стр. полк 2.000 шт. 67 пул., батальон Госполитохраны (остатки) 70 шт. (?) пул., 4-й кавполк (?) пул. 320 саб., взвод 3-й батареи 2 ор., взвод конной батареи 2 ор.

2. Железнодорожная группа: 4-й пехотный полк 1.700 шт. (?) пул., 5-й пехотный полк (остатки), 6-й пехотный полк (остатки), 4-й пограничный кавдивизион (?) пул. 300 саб., 5-й пограничный кавдивизион, 2-я батарея (остатки) 2 ор., бронепоезд № 7 (половина) 1 ор.

Итого красные превосходили своею численностью над белыми в пехоте (3770 красных бойцов против 3300 белых бойцов), количеством орудий (7 красных орудий против 4 белых орудий). Белые превосходили красных численностью своей кавалерии (820 белых коней против 620 красных коней). Вышеуказанные цифры взяты из книги Я. Покуса и соответствуют данным белой разведки. Один батальон, из состава железнодорожной группы красных, был выделен в резерв командующего фронтом и расположен в селе Николо-Александровском.

21 декабря в 7 часов 10 минут 1-я стрелковая бригада выступила из поселка Невельского. Опять стоял крепкий мороз, снег в лучах солнца ослепительно блистал, а при приближении к Казакевичам белые бойцы почувствовали ледяное дыхание ветра, бьющего в лицо, поднимающего и крутящего снег. В 11 часов колонна 1-й бригады с юга втягивалась в улицу станицы Казакевичи, а обозы Поволжской бригады в это время вытягивались уже на лед У суры с другого конца поселка.

Выступив на Ново-Троицкое, Поволжская бригада шла в предвидении боя. Отдельная Иманская сотня была выслана на северный берег У суры, где эта сотня и двигалась по Амурскому острову. Стрелковые полки Поволжской бригады в походной колонне следовали один за другим.

В 12 часов 30 минут головная походная застава Поволжской бригады вошла в соприкосновение с противником. Первое впечатление у белых было таково, что красные двигаются навстречу. Не прекращая движения, белые полки развернулись: волжане заняли левый участок, рассыпавшись частично по льду реки, камцы – правый участок, под сопками.

В 5 верстах ниже Казакевичей, прижавшись к правому берегу У суры, лежит маленький островок длиною немногим более версты. Ниже его, будучи отделенным от первого островка узкой протокою, и несколько далее от берега находится большой остров, тянувшийся до поселка Ново-Троицкого и кончающийся как раз против вышеназванного поселка. Оба острова, равно как и правый берег У суры, гористы и покрыты лесом и зарослями густого тальника. Две речушки и несколько ручейков впадают под прямым углом в У суру. Год от года размывая берега, они изрезали его и создали ряд превосходных рубежей.

Красные поджидали подхода белых. Они заняли хорошие позиции. При переходе волжан с малого островка на большой красные открыли по последним артиллерийский огонь, в результате которого у волжан был один убитый. Иманская сотня войск, старшины Ширяева, продвигаясь по берегу пологого Амурского острова, обнаружила красную конницу, группирующуюся за северо-восточным концом большого острова. Посланная Ширяевым связь к волжанам вовремя дала знать, а потому выход красной конницы из-за острова не явился неожиданным для волжан. Красная конница шла на белых рысью; встреченная залпами, она поспешила отскочить назад, причем часть ее отошла на Амурский остров.

Часть волжан, под командой полковника А.Б. Торопова, прикрываясь большим островом, вдоль северного берега его двигалась вперед. Дабы не терять связи с центром – волжанами и камцами, идущими по протоке между островом и правым берегом У суры, полковник Торопов послал часть своих стрелков по самому острову. Пробираясь сквозь густой тальник, эти белые бойцы очень скоро отстали от двигающихся гуськом вдоль берега. Пройдя середину острова, полковник Торопов со своими людьми неожиданно оказался под огнем пулемета, установленного красными на сопке, что возвышается на северо-восточном конце большого острова. Стараясь укрыться от огня, белые стрелки бросились на берег в тальник, и на льду, под обстрелом, остались одни только сани с пулеметом. Опасаясь потерять коня, командир пулемета, вместо того чтобы снять пулемет, поспешил на санях с пулеметом отскочить назад и прикрылся островом. Между тем высланные полковником Тороповым на самый остров связались с офицерской ротой Камского полка, двигавшейся по южному бережку острова. К этому времени у камцев в офицерской роте имелся также один убитый.

В это время главные силы камцев, продвигаясь по правому берегу У суры под сопками, нарвались на группу бойцов, имеющих белые повязки на левом рукаве – отличительный знак белоповстанцев. Произошло недоразумение: крича камцам: «свои, волжане», красные – а это были они – подпустили белых вплотную и тогда открыли беглый огонь. На этом участке красные занимали позицию по восточному склону одного из логов. Белые не только спустились на дно лога, но часть их уже стала подниматься по склону. 2-я рота Камского полка, находясь под командой штабс-капитана Садко, сошлась с красными на 10–20 шагов. Оказавшись под сильным ружейным и пулеметным огнем, забрасываемая гранатами, эта рота не выдержала и стала отходить. Ввиду скоротечности боев Гражданской войны 1918–1922 годов, очень часто совсем незначительная местная неудача на том или ином участке фронта приводила к общему отступлению всей группы, так и в данном случае неудачное движение одной роты готово было дать толчок, могший легко привести к грозному для белых обороту всех дел в этот день под Ново-Троицком. Видя замешательство бойцов 2-й роты, командир 1-го батальона капитан Васильев снял с правофлангового участка часть 3-й роты и с нею бросился на угрожаемый участок. Видя поддержку, чины 2-й роты, уже начавшие было отходить, остановились и, до подхода капитана Васильева, своими силами откинули назад перешедших было в наступление красных, перебравшихся через лог и пытавшихся распространяться по позиции 2-й роты. Не прекращая огня, противники залегли друг против друга.

Из Амурской протоки вверх по У суре ветер дует зимою почти не переставая, поэтому в 1-й стрелковой бригаде многие чины познобились. Усердно оттирая свои пальцы, щеки и носы, чины 1-й бригады разошлись в Казакевичах по квартирам. При первых же выстрелах, донесшихся со стороны недавно ушедших «Волжан», части 1-й бригады были подняты, а по получении сообщения о завязке боя 1-я бригада в 13 часов 20 минут поспешно выступила вниз по реке. Спеша на помощь «Вожанам», «Глудкинцы» рвались в бой. Бойцы ехали на санях, и тем, что не хватало места на подводах, приходилось бежать за идущими рысью конями.

Откат в центре не прошел незамеченным для белых, находящихся на большом острове. Видя своих отступающими, они несколько пали духом, ибо в случае дальнейшего отхода главных сил Поволжской бригады находящиеся на острове оказались бы отрезанными и вряд ли многим из них удалось бы выйти живыми. Офицеры-бойцы – чины офицерской роты Камского полка, как более ясно понимающие обстановку, нервничали более бойцов стрелковых рот. Они были мрачны и, пожалуй, даже были не прочь отойти. Полковник Торопов удержал всех на месте. Теперь белые залегли под огнем красных. К этому времени значительная часть патронов белыми стрелками была уже расстреляна и, жалея свои последние патроны, белая цепь безмолвствовала.

Бой длился уже более двух часов, а решения его все не было. Но вот подтянулись полки 1-й бригады: Егерский был направлен на Амурский остров в целях обхода правого фланга красных, Конно-Егерский (он по-прежнему представлял собою пехотную часть) был брошен на усиление центра, Уральский – в обход левого фланга красных, 1-й стрелковый артиллерийский дивизион (пехотная часть, подобно Конно-Егерскому полку) составил общий резерв полковника Сотникова. При артиллеристах осталось знамя 1-го Егерского полка. Густые серые облака, низко спустившись, быстро бежали. Стал падать редкий и мелкий снежок…

Белые в центре перешли в наступление и сбили красных. Я. Покус об этом говорит так: «В 14 часов противник (белые) перешел в стремительное наступление всей своей группой. Оно было встречено развернувшим свой боевой порядок Особым Амурским полком. Несмотря на дружный огонь нашей (красной) пехоты, пулеметов (последние были получены полком в ночь на 21 декабря) и артиллерии, белые перешли в атаку и, прорвав центр Амурского полка, разделили последний на две части, причем правофланговую часть полка белые прижали к левому берегу реки У суры».

Наступление в центре приободрило белых на острове, и они повели наступление на сопку. Красные стали отстреливаться, ведя выдержанный огонь, но, видя, что белые не останавливаются, открыли беспорядочный огонь. С криком «Ура!» волжане бросились к сопке. Не принимая удара, красные поспешили ее оставить, причем на сопке оставили двух-трех убитых. Теперь командная высота оказалась в руках белых. Этим временем стало быстро темнеть.

В 16 часов 21 декабря командующий войсками фронта, находясь в городе Хабаровске, получил донесение следующего содержания: «Держаться не могу, отступаю, высылайте срочно резерв. Начбоеучастка Попов».

Красная колонна выматывалась из Ново-Троицкого. Она спускалась на лед У суры совсем недалеко от островка и сопки, занятых волжанами и камцами. Хорошо белым слышен разговор в красной колонне, шум саней, топот коней. Так как у белых бойцов нет патронов, то группа полковника Торопова бездействует, ибо идти в штыки на большую и густую колонну противника – дело рискованное. Прикрывая свой отход, красные рассыпали по льду Усуры, ниже Ново-Троицкого, свои цепи. Видимо, в целях выяснения местонахождения передовых частей белых и дабы задержать движение противника, небольшой отряд красной кавалерии лавой пошел по реке к островку. Будучи обстрелянной волжанами, красная конница сразу же остановилась, а затем, повернувшись налево-кругом, стала отходить. Снег тем временем падает все гуще и гуще. Стало совсем темно. Начштаба Поволжской полковник Попов на санях подъехал к полковнику Торопову. Во мраке видна вытягивающаяся из Ново-Троицкого реденькая цепочка людей. Полковник Попов намеревается ехать к ним, но полковник Торопов его останавливает, утешив начштаба тем, что вытягивающаяся цепочка – красные. «Отчего же Вы не стреляете?» – задал вопрос полковник Попов. «Нет патрон», – последовал ответ. Подходят цепи бойцов 1-й стрелковой…

В центре белые идут по пятам красных. В 17 часов 30 минут, после пятичасового боя, без патрон, части Уссурийской группы белых заняли поселок Ново-Троицкий. (В записной книжке поручика Филимонова занятие Ново-Троицкого помечено «15 час. 30 мин.». Так как 1-я бригада выступила из Казакевичей только в 13 часов 20 минут и так как, подтянувшись к частям Поволжской бригады, 1-й стрелковый артдивизион долго стоял на месте у маленького островка и в дальнейшем двигался медленно, то надо признать, что при записи произошла ошибка и поручик Филимонов, видимо, хотел занести 5 часов вечера, то есть 17 часов, а занес 15 часов.) В поселок белые вошли, когда было уже темно.

Егерский полк, двинутый на Амурский остров, боя с красными не имел. Он только успел выйти на остров, развернуться в боевой порядок, как к нему пришла связь от начштаба бригады с сообщением о том, что красные подаются назад. Полку предписывалось, свернувшись в колонну, быстрее идти вперед берегом реки. Приказание было исполнено, а потому егеря хотя красных до Ново-Троицкого и не нагнали, но в этот поселок пришли сравнительно свежими. Уральцы же, пройдя по просеке приблизительно три четверти версты, поднялись на сопки и ими двинулись в обход Ново-Троицкого. Противника уральцы не встречали. К Ново-Троицкому они подошли уже после занятия последнего главными силами Уссурийской группы. Вышли они на восточный конец поселка, спустившись с командующей над поселком высоты. Между прочим, на этой высоте имелись следы от незадолго перед тем стоявшего там пулемета красных. Пулемет этот должен был иметь великолепный обстрел тропы, по которой шли уральцы, таким образом, не опоздай уральцы – еще не известно, что получилось бы из их маневра.

В этом бою Поволжская бригада потеряла 56 чинов убитыми и ранеными. Как было указано выше, одно время положение белых было очень серьезно и используй момент красные – что получилось бы? Полковник Сотников в дело ввел все части (правда, не всем им пришлось столкнуться с врагом), за исключением одного только 1-го стрелкового артдивизиона, имевшего всего 80 бойцов.

По занятии Ново-Троицкого белыми преследование отступающего, разбитого врага пехотой прекратилось. Некоторое время за красными следовала лишь белая конница.

Потери красных в этом бою были значительны. Обходимые с флангов, давимые в центре, красные не выдержали. По словам жителей Ново-Троицкого, красные отправили из поселка за время боя 26 подвод с ранеными. Настроение у красных было паническое – свежий, «закаленный» Особый Амурский полк оказался не лучше полков Приамурского военного округа – 4-го, 5-го и 6-го. Я. Покус всецело подтверждает вышесказанное: «Резерв фронта, находившийся в пос. Николо-Александровском в 15-ти верстах от правого фланга фронта красных, подошел к пос. Корсаковскому лишь к развязке боя, опоздав, в общем, на четыре часа. Появление резерва у пос. Корсаковского не только не изменило обстановку к лучшему, но сам резерв был смят отступавшими частями и преследовавшей их белой конницей». Жители Корсаковского на следующий день подтвердили все вышеуказанное, показав: «Придя в Корсаковку, красные волновались, каждую минуту ожидали наступления белых, и, немного передохнув, ушли дальше на Красную Речку». Я. Покус указывает, что «разрозненные части Особого Амурского полка, отступая, взяли направление на д. Владимировку, лежащую на левом берегу Амура, куда и прибыли».

Что же делали в это время части Поволжской и 1-й стрелковой бригад? Войдя в поселок, бойцы поспешили зайти в хаты, дабы обогреться. Приподнятое настроение, как результат успеха, не покидало их, и каждую минуту они ждали приказания о продолжении преследования. Время шло, приказ не приходил, пыл начинал охлаждаться, начинала чувствоваться усталость. По частям пролетел слух, что комбриги спорят. Говорили о том, что полковник Сотников хочет преследовать противника и в эту же ночь намеревается занять Корсаковский. Говорили по-разному только о том, хочет ли он идти на Корсаковский обеими бригадами или же предполагает бросить туда только одну бригаду – более свежую – 1-ю стрелковую. Говорили также и о том, что полковник Александров, основываясь на букве приказа № 0243/оп, не соглашается с доводами полковника Сотникова и следовать на Корсаковский предлагает одной потрепанной Поволжской бригаде. Полковник Сотников, учитывая большие потери в рядах Поволжской бригады и то, что сопротивление красных под Ново-Троицком Поволжская бригада сломила с большим трудом и не без помощи 1-й стрелковой, один двигаться на Корсаковский, конечно, не мог. Полковник же Александров уперся на своем. Пререкания комбригов тянулись долго, но толку от них не получилось никакого: обе бригады остались ночевать в Ново-Троицком, а врагу, разбитому и в беспорядке отступившему, тем была дана возможность оправиться.

Поселок Ново-Троицкий невелик. Разместиться сносно в нем двум бригадам было никак нельзя. Вот как «ночевали» и «отдыхали» белые бойцы: немногочисленные хаты поселка вместить в себе всех чинов не могли. Не приходится говорить о том, чтобы людям можно было бы растянуться по полу, нет, избы были набиты, что называется, «до отказа»; спали стоя, время от времени происходили «смены» – несколько отогревшиеся уходили на мороз, дабы дать возможность другим, мерзнувшим на улице, немного погреться. Кое-кто совсем не попал в избы и ночевал у многочисленных костров. Снег, начавший падать, прекратился. Ночью ударил сильный мороз, большей силы, нежели то было в предыдущие ночи. Многие красные – отсталые и раненые, не желая сдаваться, ушли от белых в горы или заползали в лес и кусты. Ударивший мороз был беспощаден. Замерзающие люди смелели и шли в Ново-Троицкий сдаваться. Таковых набралось свыше 180 человек. А сколько замерзло? В следующий и последующие дни приходили одиночные красноармейцы и просили крестьян сходить за замерзающими товарищами. В сопках было обнаружено несколько десятков трупов.

20 декабря, целые сутки, части 3-й колонны оставались в районе ст. Верино, части 2-й колонны также дневали. Белые отдыхали после утомительного боя и марша, поджидая прибытия транспорта продовольствия и огнеприпасов. На рассвете 21 декабря части 3-й колонны выступили на ст. Корфовская по дороге, пролегающей рядом с полотном желдороги. При движении белой колонны в этот день бронепоезд красных 3-ю колонну не задерживал и белое орудие по нему не стреляло.

По собранным белым сведениям, красные намеревались встретить врага под ст. Корфовская, находящейся в гористой местности, покрытой лесом. Подробные сведения о позиции красных белым собрать не удалось.

В голове колонны находился Ижевский стрелковый полк, впереди которого шла застава (одна рота) шагах в трехстах от полка. Застава впереди себя имела дозор. Около 19 часов, когда уже совершенно стемнело, Ижевске-Воткинская бригада приближалась к ст. Корфовская. Никаких признаков противника белые не обнаружили: не было видно красного бронепоезда, не появлялись также и разъезды. Возможно, что красные опасались, что 20 декабря белые, оставаясь своими главными силами в районе ст. Верино, выслали в тыл красных кавалерийский отряд, а потому и не выдвигали навстречу белым своего бронепоезда.

Белая колонна спокойно двигалась по дороге. Совершенно неожиданно красные появились слева, и лес сразу загудел от выстрелов. Белые были застигнуты врасплох. Никто не ожидал противника со стороны, и все мирно шли в походной колонне, рассчитывая, что походная застава своевременно обнаружит врага. Но застава прошла мимо притаившегося врага, и красные ее не обстреляли. Несмотря на полную неожиданность появления красных, белые бойцы не растерялись и в колонне никакого беспорядка не было. Отличное настроение духа и достаточный опыт в ночных действиях помогли принять быстрое и правильное решение и приступить к немедленным действиям. По почину ротных и батальонных командиров ижевцы и воткинцы свернули с дороги и пошли прямо на выстрелы. Раздались команды, открылась стрельба, конечно мало действительная, и отдельные роты и группы стрелков, не заботясь о подравнивании, пошли в атаку. Несмотря на отсутствие общего руководства и на то, что цепи красных были густыми и сильными, атака белых удалась – она была произведена дружно; красные не выдержали и бежали. Численно они превосходили своего противника (ижевцев и воткинцев) в два раза. Успех этого дела начколонны 3-й полковник Ефимов всецело приписывает распорядительности и энергии младших начальников, не ставших дожидаться получения распоряжений сверху, а сразу же проявивших собственный почин и показавших пример доблести.

Бронепоезд красных не рискнул выйти на помощь своей пехоте и, в самом начале боя, поспешил уйти на Хабаровск. Весьма возможно, что истинной причиной отзыва бронепоезда была катастрофа под Ново-Троицким. К чему было, действительно, вести упорный бой под Корфовской и оборонять здесь позицию, когда тылу этой группы красных войск грозил противник С У суры?

Бой, продолжавшийся приблизительно от получаса до часа, имел несколько отдельных интересных эпизодов. Между прочим, еще в Переяславке от пленных и крестьян белое командование получило сведения о том, что в следующем бою красные собираются разбить белых, так как собирают большие силы. Указывалось, что в тыл наступающей 3-й колонны выйдет коммунистическая часть и отрежет путь отступления. Говорилось даже, что обойдут красные справа. Такие подробности (кто именно и где будет действовать) заставляли белых предполагать, что сведения эти распространяются самими красными военачальниками в целях поднятия духа своих красноармейцев. При движении 21 декабря начколонны 3-й с большого привала, на всякий случай, была выслана в лес, вправо, застава. При движении колонны правый фланг наблюдался, а при переходе колонны из походного в боевой порядок, к востоку от линии желдороги, был выброшен, надо полагать, распоряжением комполка, 2-й батальон воткинцев. Все эти меры как на привале, так во время пути и боя оказались излишними, так как столкновений к востоку от линии желдороги у белых с красными не было.

Добровольческий полк в этот день шел последним в колонне и в атаке красных под Корфовской, видимо, участия не принимал, во всяком случае, так было с 3-м батальоном этого полка (батарея подполковника Гайковича). По открытии огня, по всем признакам, красные были очень близко; 3-й батальон сошел с дороги и по тропе прошел несколько влево. Здесь он остановился. Вправо, вперед, шел яростный бой: залпы, крики «Ура!». Шальные пули залетали в расположение батальона. Был сильный мороз; усталые люди, присев в снег, засыпали; подполковник Гайкович, все время прохаживавшийся по тропе, поднимал все время людей, заставлял их бегать. Этим временем стрельба и клики стали быстро отклоняться и удаляться. Батальону пришел приказ продвигаться вперед.

Как указано выше, белыми частями в бою под Корфовской комбриг не руководил, и вот почему: полковник Ефимов шел с головной заставой, дабы при первом же соприкосновении с красными ориентироваться и немедля отдать приказания полкам. Красные обнаружили себя уже после того, как застава вышла за линию их позиции. Открывшаяся пальба дала возможность выяснить направление их фронта. Команды и стрельба в белой колонне указали полковнику Ефимову на то, что его части перешли в атаку. По удалению белых выстрелов от дороги полковник Ефимов убедился, что продвижение белых частей идет успешно и полковнику Ефимову возвращаться назад нечего. Уверенность в успехе атаки у полковника Ефимова была полная. Послав в батарею к поручику Жилину приказ поставить орудие для встречи бронепоезда, если бы он, конечно, появился, полковник Ефимов с заставой и имевшимися при нем ординарцами для связи решил идти вперед, чтобы устроить засаду красным и если не преградить им дорогу, то внести в их ряды больше расстройства. У полковника Ефимова оказалось около 40 стрелков, с которыми он и двинулся вперед к ст. Корфовская.

Ближе к станции послышалось пыхтение бронепоезда. Полковник Ефимов отрядил половину своего отряда, под командой командира роты, раздобыть у железнодорожного сторожа инструменты для разборки пути и разобрать его. С остальными полковник Ефимов дошел до первого здания, какого-то сарая. К этому зданию со стороны красного расположения подходила дорога. Предполагая, что дальше к западу должна быть еще дорога от центра и правого крыла красных, полковник Ефимов послал на разведку четыре-пять стрелков, дав им заданием найти эту дорогу и следить за появлением врага.

Когда стрельба умолкла, полковник Ефимов с находящимися при нем стрелками притаился в сарае, ожидая противника. Вскоре на них вышла одна красная рота, около 25–30 человек. Подпустив ее на десять шагов, белые выскочили из засады: «Сдавайтесь». Не оказывая сопротивления, красные сдались во главе с командиром роты и комиссаром. Последний не был опознан, и когда у него отобрали револьвер и перешли к обезоруживанию красноармейцев, то комиссар шмыгнул в кусты и скрылся.

Главная масса красных, не заходя на ст. Корфовская, прошла где-то западнее. Белые преследовали противника версты три-четыре как по железнодорожному направлению, так и по дороге в сторону реки У сура. Преследование было прекращено из-за усталости белых чинов и быстроты отступления врага. Красные потеряли, по одним сведениям, около 30–35 пленными, по другим сведениям, цифра пленных несколько больше (в том числе один кадровый штабс-капитан). Потери белых были незначительны, главным образом помороженными, но так как красные, открыв огонь, обстреливали продольно всю дорогу, то у белых оказались раненые даже в самом хвосте колонны, в обозах.

Станция Корфовская была занята частями 3-й колонны самое позднее часов в 20 с половиной, быть может, в 21 час. Помещение было недостаточное, и люди набились «как сельди в бочке»; батарея подполковника Гайковича (около 100 чинов) получила одну только халупу. Я. Покус о бое под ст. Корфовская ничего не говорит. Он пишет: «В это время группа наших (красных) войск, действовавшая в железнодорожном направлении, уклоняясь от ударов наступающего противника (белые), отошла к г. Хабаровску».

Белые под Хабаровском

Вернувшись вечером 20 декабря в поселок Нижне-Спасский, после своего неудачного налета на ст. Волочаевка, генерал Сахаров собрал старших начальников на совещание. На совещании было решено считать продолжение дальнейших операций в тылу красных невозможным и постановлено возвратиться к своим войскам. Решение это основывалось, во-первых, на полной измотанности конского и людского составов, во-вторых, на отсутствии фуража и хлеба, в-третьих, из-за наличия в отряде раненых и пленных, связывающих действия колонны, и, наконец, четвертой причиной было названо принятие красным командованием мер по охране и защите своих тылов. Подчеркивалось также то, что подготовка отряда в техническом отношении не соответствовала требованиям, при которых задания подрыва желдорожных мостов, водокачек, полотна желдорожной линии и пр. могли быть с успехом выполнены. Наличие в отряде одного только фельдшера, после того как другой остался с ранеными в китайском городке против Казакевичей, также связывало в некоторых отношениях начальника конного отряда.

Спокойно переночевав в Нижне-Спасском, конный отряд утром 21-го перешел сначала в Верхне-Спасский, откуда выступил на Казакевичи. Опять шли по протоке. Дул сильный ветер. С собой вели до 20 пленных, взятых в Нижне-Спасском. Пленные шли пешком. Изможденные походом, они отставали; тогда желающим было разрешено остаться. Большинство бывших красных решило все же идти с белыми, но дорогой многие из них не выдержали и от усталости и ветра падали на дороге. Некоторые из них отстали, и весьма возможно, что они замерзли. В Казакевичи конный отряд подошел поздно вечером, когда бой у частей Уссурийской группы под Ново-Троицким заканчивался. Белые сами опасались выхода по протоке красной конницы, а потому, завидев какую-то колонну, поспешили выслать навстречу неизвестным разъезд, который и опознал отряд генерала Сахарова. Прибыв в Казакевичи, конный отряд генерала Сахарова заночевал в них.

Положение в ближнем тылу красных в описываемые дни Я. Покус рисует так: «В то время как боевые действия развивались в непосредственной близости от г. Хабаровска, началась спешная эвакуация последнего. 19-го и 20-го декабря ст. Покровка была уже забита грузами, вывезенными из г. Хабаровска. На ст. Ин от скопления вагонов образовалась «пробка», освободиться от которой не представлялось возможным из-за отсутствия паровозов, а между тем в самом Хабаровске оставалось еще до 11 паровозов и большое количество грузов, ожидавших очереди перекатки. Эвакуация осложнялась еще и тем обстоятельством, что на железной дороге стал ощущаться значительный недостаток в дровах. В общем, положение дел с эвакуацией Хабаровска становилось катастрофическим. Ко всем несчастьям надо добавить еще и то, что 21-го декабря, совершенно неожиданно, переправа через реку Амур у г. Хабаровска провалилась, вследствие чего перекатка вагонов стала производиться вручную, а между жителями города началась невероятная паника, виновником которой были семейства эвакуированных военнослужащих и ответственных работников. В довершение всего, в дни эвакуации наступили сильнейшие морозы, доходившие до 35–40 градусов, и дул пронизывающий северный ветер. Кроме того, паника в городе усилилась вследствие полученных сведений о нападении 20-го декабря белогвардейского конного отряда на ст. Волочаевка и о сожжении им одного моста. Таким образом, думать о планомерной эвакуации города Хабаровска не приходилось».

Попытка Реввоенсовета и комфронта удержать Хабаровск окончилась, как уже известно, отступлением, если не бегством, опрокинутых частей Особого Амурского полка, который к утру 22 декабря собрался в деревне Владимировке. Части железнодорожной группы красных, оставив город Хабаровск в ночь с 21-го на 22-е, отошли на левый берег Амура во Владимировку и Покровку. Перед оставлением города постоянные и подвижные склады боевых припасов были подожжены.

В течение ночи в городе раздавались взрывы и вспыхивали пожары. Часть судов Амурской флотилии, стоящей в Осиповском затоне, была взорвана моряками, отошедшими затем на Покровку. Два самолета, выпущенные утром 21-го перед боем на разведку противника (белых), разбились, а третий самолет при оставлении Хабаровска был сожжен.

Около 24 часов 21 декабря Реввоенсовет, комфронта – товарищ Серышев и его штаб на лошадях выехали из Хабаровска на ст. Покровка. На этой станции они погрузились в поезд и, не теряя времени, тронулись на запад. Утром 22 декабря они были на ст. Ин, а затем отправились дальше на ст. Бира (в 120 верстах к западу от города Хабаровска). Связь штаба красного фронта с войсками была нарушена. Последним распоряжением командующего войсками фронта товарища Серышева от 21 декабря было приказание: «Войскам оставить г. Хабаровск и отойти на левый берег Амура, а Особому Амурскому полку занять поселки по Амуру: Орловку и Самарку». К рассвету 22 декабря, с отъездом штаба фронта на ст. Бира, получилось то, что трое начальников боевых участков Попов, Нельсон-Гирст и Кондратьев, оставшись без объединяющего их действия начальника, очутились в неопределенном положении. Каждый из них оставался самостоятельным, без какого бы то ни было подчинения хотя бы одному из них. Кроме того, между ними никакой технической связи установлено не было, не было связи и со штабом фронта. Само собою разумеется, при таком положении дела разобраться в обстановке было фактически невозможно, – так заканчивает свое изложение Я. Покус.

О сем «блестящем» положении дел у красных белое командование не знало. В 22 часа 21 декабря генерал Молчанов, следуя при 2-й колонне, дал следующее приказание начколонн 2-й и 3-й: «№ 0252. От начколонны 3-й сведений о занятии ст. Корфовской не поступило. На завтра, для занятия района Николо-Александровское – Ильинка приказываю: 1. Начколонны 3-й выступить со ст. Корфовской в 7 часов и занять Николо-Александровское. 2. Начколонны 2-й выступить с таким расчетом, чтобы прибыть на ст. Корфовскую к 7 часам и, после часового отдыха, следовать за 3-й колонной и занять разъезд Красная Речка – Ильинка. 3. Штакор в 8 часов на ст. Корфовская и дальше следует со 2-й колонной».

Во исполнение этого приказа части 2-й и 3-й колонн выступили с мест своих ночлегов в положенное время. В 8 часов 22-го 1-я стрелковая бригада выступила из поселка Ново-Троицкого, Поволжская бригада следовала за ней, но Уссурийская группа пошла не на Владимировку и Новогородскую, как то требовалось директивой от 18 декабря за № 0243/оп, а на поселок Корсаковский. Делалось это во исполнение буквы приказа, а также и потому, что белые военачальники ожидали под Корсаковским вновь столкнуться с Особым Амурским полком.

Движение на Корсаковский совершалось в полной боевой готовности. В центре, по У суре, вдоль ее правого берега, двигались: в первой линии – 1-й стрелковый арт. дивизион; во второй – конно-егеря. По У суре с частями 1-й бригады шло также орудие Волжской батареи. Егеря и уральцы были направлены в обход: первые по Амурскому острову, вторые по сопкам. Противника не было, и в 10 часов 30 минут, пройдя 10 верст, 1-я стрелковая бригада заняла поселок Корсаковский, где и остановилась. Вскоре сюда же подтянулась Поволжская бригада и, наконец, приехал генерал Сахаров. В Корсаковском белые забрали двух коней, брошенных красными.

Части 3-й колонны заняли Николо-Александровское около 13 часов этого же дня. За некоторое время до занятия Николо-Александровского разъезды 3-й колонны связались с разъездами 5-й колонны. (У поселка Хоперского связались разъезд 1-й бригады и Добровольческий стрелковый полк Ижевско-Воткинской бригады.) Вскоре после полудня все силы генерала Молчанова сосредоточились на линии поселков Корсаковский – Ильинка, длиною в 15 верст. Генерал Молчанов со штабом корпуса расположился на разъезде Красная Речка.

Из Корсаковского с высокого берега ясно был виден на повороте реки большой город – покрытые снегом крыши домов, несколько заводских труб, вырисовывались силуэты отдельных больших зданий. В районах арсенала и железнодорожной станции виднелся не только дым пожарищ, но даже красные языки пламени. Погода стояла ясная, спокойная, и морозный воздух доносил по реке звуки взрывов и какой-то беспорядочной стрельбы. Что там происходит? Белые пока этого не знали. Чувство удовлетворения и радости широко разливалось по рядам бойцов-белоповстанцев, усталость исчезла, люди были бодры и жизнерадостны, хотя все они хорошо знали, что им еще предстоит несколько дней напряжения, прежде чем они получат желанный, хотя, быть может, и краткосрочный, отдых. «Мы возьмем Хабаровск, а дальше пусть вперед идет Второй корпус, мы же должны немножко передохнуть», – так думали рядовые бойцы 1-й стрелковой и Поволжской бригад, не подозревая того, что «Второй корпус» – бригада полковника Аргунова несла почти такие же лишения, как и они, идя вдоль линии желдороги.

По своем прибытии на ст. Красная Речка генерал Молчанов вызвал к себе генерала Сахарова, полковника Сотникова и Александрова. Действиями Конного отряда, Поволжской и 1-й стрелковой бригад генерал Молчанов остался весьма недоволен. Еще генерал Сахаров, по возвращении своем утром 22-го к частям Уссурийской группы, указал обоим комбригам на неправильность их действий, когда после поражения красных у Ново-Троицкого они все же заночевали в этом поселке. Теперь комбригам пришлось выдержать вторую «баню» от комкора. Но упущенного не воротишь, а потому генерал Молчанов приступил к разработке плана дальнейших операций. Генерал Молчанов хотел во что бы то ни стало разгромить красных под Хабаровском, отбив от них всю материальную часть, он требовал поэтому от войск и начальствующих лиц полного напряжения.

Приказ № 0263/оп от 22 декабря, данный в селе Николо-Александровском, дает ясное представление о требованиях генерала Молчанова и его плане: «Генералу Сахарову, Начколонны 2-й, 3-й и 5-й, Начбригу 1-й стрелковой. Противник, после боев по Уссури, отошел на Владимировку, а после боя 21-го у Корфовской, отошел на Хабаровск. 5-я колонна и 1-я бригада задачи, поставленной им директивой № 0243/оп, не выполнили. Генерал Сахаров в тыл на желдорогу не вышел. Приказываю: 1. Генералу Сахарову с конным отрядом выйти во что бы то ни стало на желдорогу в район ст. Волочаевка – ст. Ин для порчи пути и уничтожения эшелонов. 2. 5-й колонне (Поволжская и 1-я стрелковая бригады), немедленно по получении приказа, выступить на Владимировку и 23-го взять ст. Покровка, преследуя противника на ст. Волочаевка. 3. 3-й колонне, немедленно по получении приказа, выслать всю имеющуюся конницу на Хабаровск для занятия станции и прекращения пожара. Пехоте выступить в 20 часов и занять гор. Хабаровск – Военную горку. 4. 2-й колонне выслать конницу с таким расчетом, чтобы ей прибыть к собору города Хабаровска к 2 часам 23-го, где и поступить в распоряжение Начколонны 3-й полковника Ефимова. Пехоте выступить с расчетом прибыть к рассвету в Хабаровск и расположиться на Средней горке. 5. Обозам 3-й и 2-й колонн втянуться в Хабаровск только 23-го утром. 6. Штакор с 3-й колонной, с рассветом 23-го в Хабаровске, в районе собора. Комкор 3 Ген. – майор Молчанов. Наштакор Генштаба Полковник Ковцевич».

К сожалению, не представляется возможным установить час отдачи этого приказа. Надо полагать, что некоторые положения этого приказа были видоизменены генералом Молчановым, ввиду того что генерал Сахаров и полковники Сотников и Александров, указывая на переутомленность бойцов своих частей, настаивали на преуменьшении возложенных на них задач. Генерал Молчанов, видимо, согласился с доводами генерала Сахарова и решил сначала занять город Хабаровск частями 3-й колонны, а затем, наутро 23-го, одновременным движением 1-й стрелковой и Поволжской на Владимировку, а Ижевско-Воткинской на Покровку атаковать противника. Кроме того, генерал Молчанов отказался от мысли о выходе конного отряда в район Волочаевки. Сохранившаяся добавочная директива за № 0105/л вполне подтверждает указанную выше перемену в решении генерала Молчанова: «Генералу Сахарову и Начколонны 3-й. Если противника в Покровке не будет, Генералу Сахарову, возвратив Воткондив Полк. Ефимову, идти на ст. Волочаевку. Начколонны 3-й, Полк. Ефимову, в этом случае расположиться в дер. Покровке и Владимировке и выслать глубокую разведку на запад по Амуру. Ген. – майор Молчанов».

Разъезды белых подходили к окраинам Хабаровска; последний, как было указано выше, был оставлен красными войсками еще на заре 22-го. В городе появились небольшие группы противобольшевистской организации.

Вечером 22 декабря конный отряд «белоповстанцев» под командой ротмистра Багиянца (Ижевского стрелкового полка), в составе двух эскадронов 2-й колонны и одного эскадрона 3-й колонны, без боя занял город Хабаровск. В 23 часа того же дня стрелковые полки 3-й колонны вступили в город.

Железнодорожные сооружения, базу Амурской флотилии белые нашли разрушенными, бронепоезда (№ 7 и 8) подорванными, арсенал все еще горящим. На железнодорожной станции было много брошенного красными подвижного состава, но все паровозы были заморожены.

Подводя итоги действия белоповстанческих войск за последние три дня (с 20-го по 22-е), следует прежде всего отметить, что бой под Ново-Троицким сыграл решающую роль в борьбе за Хабаровск и предрешил развертывание событий на ближайшие дни. Командование Уссурийской группы белых войск в первую минуту недооценило значения победы под Ново-Троицким. Силы красных у данного поселка в Уссурийской группе белых 21-го определялись более 1000 штыков при 35–40 пулеметах. Как видно из описания боя под Ново-Троицким, силы красных превосходили предположения белых, но белые почему-то не допускали сосредоточения значительных сил под Ново-Троицким и склонны были даже к цифре «35–40 пулеметов» относиться критически. Белые ожидали встретить главное сопротивление красных ближе к Хабаровску, а потому и двигались к Корсаковскому со всеми предосторожностями.

В противоположность бою под Ново-Троицким, бой под ст. Корфовская не имел особого влияния на ход операции, так как произошел уже после того, как Особый Амурский полк был потрясен под Ново-Троицким и покатился на Владимировку, что, конечно, предрешило судьбу Хабаровска. Бой под ст. Корфовская совсем был не нужен для красного командования, красные части могли совершенно свободно уклониться от этого боя, и тем непонятнее становится то, что красное командование разрешило ввязаться своим частям в бой, от которого ничего, кроме потерь, а главное, морального потрясения войск, другого ожидать было нельзя.

Неправильная оценка значения Казакевичей красным командованием облегчила конному отряду генерала Сахарова проход на Амур. Успех конной атаки Казакевичей отрядом генерала Сахарова объясняется тем, что красные отвратительно стреляли и не могли огнем не только отразить атаку, но даже нанести белым значительных потерь. Действия конного отряда под Волочаевкой устанавливают недостаточное упорство белых при проведении в жизнь своих задач. Собственно говоря, налет на Волочаевку в том виде, в котором он был проведен, не вызывался обстановкой. Более целесообразным был бы выход на линию желдороги на участок, хотя бы разъезд Ольгохта – Дежневка, нескольких мелких партий, а не удар всем конным отрядом по одной точке – ст. Волочаевка. Белые в Нижне-Спасском установили, что на линии желдороги имеются только две роты Караульного батальона, то есть до 220 штыков. Конный отряд в два раза превосходил эти силы и, безусловно, мог бы не поджечь один мост, как то было в действительности, но разрушить в одну ночь несколько мостов на указанном выше участке. Этого не было, и виною тому является исключительно подсознательное стремление порывистого и храброго генерала Сахарова к удару в лоб. Генералу Сахарову чужды были «волчьи» приемы разрушения исподтишка полотна желдороги, между тем только таким путем возможно было действительное выполнение задач, поставленных генералом Молчановым.

Ошибка еще большая, нежели ошибка под Волочаевкой, была совершена генералом Сахаровым вечером 20 декабря на совещании начальников в поселке Нижне-Спасском, когда генерал Сахаров принял и утвердил решение об обратном движении отряда на присоединение к своим частям. К чему было тогда идти на север, напрягать силы людей и лошадей, брать Казакевичи, чтобы после маленькой неудачи под Волочаевкой опять идти и идти назад? 1-й кавполк вел своих коней в поводу, но ведь был еще сравнительно свежий Воткондив, конная разведка ижевцев, а из отряда полковника Карлова и 1-го кавполка можно было бы выделить лучших бойцов на лучших конях. Все это было так, но вопрос о разделении конного отряда не поднимался. Отряд пошел назад; на движение от Нижне-Спасского через Верхне-Спасский на Казакевичи и далее в Корсаковский общей сложностью 75 верст конный отряд совсем непроизводительно растрачивал силы людей и коней. Не целесообразнее ли было бы сделать дневку в Нижнем или Верхне-Спасском? Вопрос об этом не поднимался. Покус свидетельствует о заторе на желдороге и о панике в Хабаровске в связи с выходом конного отряда к Волочаевке; что было бы, если бы конный отряд, передохнув в поселках на Амуре и установив связь с частями Уссурийской группы белых, ударил 23-го по красным с запада? Гадать нечего. Генерал Молчанов был прав, когда остался недоволен действиями конного отряда и заявил генералу Сахарову: «Вы выполняете лишь пехотные задачи», ибо семь с половиной суток, проведенных конным отрядом в тылу красных, и 290 верст, проделанных людьми и лошадьми этого отряда, не дали того, что должны и могли бы дать.

В операциях этих трех дней есть еще два интересных штриха. Один из них красное командование должно было заметить, другой ему остался неизвестным. Первый – результаты неудачи белого налета на ст. Волочаевка, второй – возможность катастрофы у белых под Ново-Троицким. Как мало надо было в действительности, чтобы конный отряд свое движение вперед сменил на движение назад. Еще меньше того понадобилось под Ново-Троицким, чтобы возник и заглох вопрос о катастрофе. Белые недооценили своей победы под Ново-Троицким, а почему? Все потому же. Свежий, отлично вооруженный и хорошо обученный полк спасовал перед слабейшим противником и угрозой охватов. Малоустойчивость частей обеих сторон, быстрая потеря своего духа и такое же быстрое, молниеносное восстанавливание его поразительны и вместе с тем характерны для описываемого времени.

Поход белых в верховья Имана

Группа красных, вышедшая в Иманский район из Самарки и Саратовки, не успевшая проскользнуть на север на присоединение к своим, отходившим к Хабаровску, после своего удачного налета на ст. Губерово отошла в глубь Иманского уезда в район Ракитного и Котельного, иначе именуемого Ново-Покровским.

По сведениям, имевшимся в распоряжении белых, главные силы красных, всего до 500 человек, занимали Ракитное, Шаинскую и Ромны. Белые решили ликвидировать эту группу, для чего генерал Вешневский{97} с отрядом пехоты и конницы должен был выступить из Имана на Введенку и двигаться дальше по маршруту: Соловьевка – Сретенка— Ново-Троицкое – Ракитное. В это время другой отряд, конный, под командой войскового старшины Бологова{98}, находящегося в подчинении генерала Вешневского, должен был, двигаясь вверх по течению реки Иман, не пропуская красных на север, теснить их на отряд генерала Вешневского. Окончательная ликвидация красных предполагалась в районе Ромен-Котельного, где белые отряды должны были соединиться.

Восстановить картину действий главных сил белых – колонны генерала Вешневского – не удалось, а потому приходится ограничиться изложением действий одного лишь конного отряда. К этому следует добавить, что решающую роль в операции сыграл конный отряд.

В канун Николина дня – войскового праздника сибирцев, 18 декабря, в Сводно-Конном полку{99}, стоявшем в это время гарнизоном в городе Спасске, был получен приказ о выделении из полка и отправке по желдороге в Иман отряда в 150 коней для участия в операциях против красных, находящихся в верховьях реки Иман. Командир полка генерал-майор Хрущев{100} назначил в операцию полностью Енисейский казачий дивизион, усилив последний пулеметным взводом от Сводно-Кавалерийского дивизиона и взводом охотников от сибирских казаков.

Вечером 18 декабря, когда в гарнизонной церкви зазвонили к вечерне, части Сводно-Конного полка, назначенные в поход, стали заседлывать своих коней. Часа через два они были уже на ст. Евгеньевка, где и погрузились в эшелон. С вечера погода была мягкая, падал реденький снежок, но в необорудованных вагонах людям очень скоро стало холодно. Разместились сносно – так, взвод сибирцев в 25 человек получил три товарных вагона, два из них пошли под коней, в третьем устроились люди. Ночь прошла, наступило утро 19 декабря. Предназначенный эшелон продолжал стоять на месте, и о времени отправки его ничего не было известно. В томительном ожидании прошел день. Кое-кто из казаков ходил в казармы, и оттуда приходили приятели навестить отъезжающих. Только в ночь на 20 декабря эшелон покинул Евгеньевку, а на следующий день, рано утром, отряд уже выгружался на ст. Иман.

Отряд войскового старшины Бологова при выходе в поход насчитывал в своих рядах до 180 сабель при 3 или 4 пулеметах, причем Енисейский казачий дивизион состоял из двух сотен и пулеметной команды: 1-я сотня, под командой сотника Юшкова – 6 офицеров и 59 казаков, 2-я сотня, под командой сотника Байкалова – 6 офицеров и 86 казаков, пулеметная команда – около 35 человек на два пулемета («льюис» и «кольт»). Пулеметный взвод кавалеристов при 20 человеках команды имел не то один, не то два пулемета. Сибирский казачий взвод в 25 человек, под командой вызвавшегося по собственному желанию войскового старшины Тустановского, ранее служившего в отряде атамана Анненкова и там дослужившегося до штаб-офицерского чина, состоял сплошь из охотников-офицеров и казаков, но при отправке взвода командир, полковник Катанаев, произвел кое-какую чистку, назначив в поход из числа желающих людей лучше одетых и коней более крепких.

Не задерживаясь в Имане, отряд войскового старшины Бологова, сразу же по выгрузке из вагонов, выступил походным порядком вдоль реки Иман, по дороге на Звенигородку. Был сильный мороз. Дабы скверно одетые люди не поморозились, а кони понапрасну не тратили бы своих сил, войсковой старшина Бологов людей на коней не сажал. Снег был изряден, дорога недостаточно разъезжена. Спешенным офицерам, казакам и солдатам пришлось почти всю дорогу бежать около своих лошадей, изредка забираясь на них, только для того, чтобы хоть немного передохнуть. Колонна растянулась основательно: шли в колонне по одному, лишь кое-где виднелись всадники, идущие по два. За день сделали 25 верст и на ночлег расположились в Звенигородке. Этот первый и сравнительно небольшой переход прошел совершенно спокойно, но бойцам он показался длинным, даже бесконечным. Думалось только о том, каково в такие сильные морозы вести бои с партизанами, которые, по слухам, были совсем недалеко.

На следующий день, то есть 22 декабря, отряд войскового старшины Бологова, сделав около 16 верст, перешел в Покровку, заняв последнюю около полудня. По сведениям, собранным у населения, в этот день возможна была встреча с партизанами, и вот, при подходе к Покровке, белые развернулись в боевой порядок и в таком виде вошли в свободное от противника селение. Хотя до темноты было далеко и части свободно могли бы пройти до Саровки и Вербовки, но по особым расчетам отряд должен был остаться в Покровке до следующего утра.

С уходом из Имана в поход колонн генерала Вешневского и войскового старшины Бологова в городе Имане, в распоряжении начгара, генерал-майора Бордзиловского{101}, остался совсем незначительный гарнизон, состоявший из мелких команд различных воинских частей. Тут были: нестроевая команда Енисказдивизиона – до 30 человек, пеший взвод 1-й сотни того же дивизиона – до 25 человек, какая-то небольшая часть Уссурийского казачьего войска. Означенные нестроевая команда и пеший взвод енисейских казаков в показанное выше число 180 сабель отряда войскового старшины Бологова не включены. Вполне возможно, что в распоряжении генерала Бордзиловского, кроме вышеуказанных трех частей, находились также и другие какие-либо части, но, во всяком случае, это были совсем незначительные по своей силе части.

Рано утром 23 декабря из Покровки на Вербовку выступил один только взвод сибирцев. Остальные части под командой войскового старшины Бологова пошли на Саровку, которая, по сведениям жителей, занималась отрядом конных партизан. К вечеру этого дня, по заданию, белые должны были сосредоточиться в деревне Лукьяновке и Ново-Николаевке. В 11 часов войсковой старшина Бологов занял Саровку. Красных в ней не оказалось – они ушли на восток. Переход этот был невелик – всего 11 верст. Сибирские казаки заняли Вербовку в полдень. В 13 часов 30 минут сибирские казаки выступили из Вербовки, так как им было дано задание к вечеру, около 16 часов, совместно с одной сотней енисейцев занять корейскую деревню Лукьяновку и расположиться в ней на ночлег. В этот день сибирцы, впервые за этот поход, встретились с красными. Вот как описывает эту встречу один из участников: «Уже вечерело. Мы приближались к Лукьяновке. Впереди шел разъезд – сотник Кротков{102} с 5–6 всадниками. Подходя к поселку, они заметили пост красных. Местность здесь ровная. Вправо от деревни идут мелкие кустики, влево поднимается небольшой лесок. Заметив белых, красные поспешили скрыться в этом леске, а белый разъезд, обнаружив врага, развернулся в лаву и рысью пошел на деревню. Местные жители – корейцы, видимо, испугавшись возможности попасть под обстрел, стараясь найти наиболее безопасное место, стали перебегать из фанзы в фанзу. Подъезжающие белые, приняв их за врага, открыли по ним огонь, но, к счастью, ошибка была скоро замечена и огонь по беззащитным корейцам прекращен. Разъезд въехал в Лукьяновку. Здесь от местных жителей белые узнали, что в Лукьяновке находился лишь пост красных – 5 конных. Их след теперь уже простыл. Межу тем, вслед за разъездом в деревню вошли остальные сибирцы. Енисейцев, долженствовавших подойти со стороны Саровки, еще не было видно. Остановившись с большею частью своих людей в западной части селения, войск, старшина Тустановский выслал на восточную окраину Лукьяновки сотника Кроткова с 10 людьми для наблюдения за подходами к деревне со стороны Ново-Николаевки».

В этот же день, после обеда, войсковой старшина Бологов выслал из Саровки в Ново-Николаевку 2-ю сотню енисейцев. Им предстояло сделать 15 верст. Через час после выхода этой сотни, вслед за нею, отправился сам войсковой старшина Бологов с группой всадников, человек в пятнадцать. Еще через час из Саровки по дороге на Лукьяновку выступила 1-я сотня енисейцев. Ее путь равнялся 12 верстам. Наконец, туда же последовали кавалеристы и обоз отряда.

Прошло немного времени с того момента, как сибирцы вошли в Лукьяновку, и вот из-за кустов, откуда-то сбоку, но не с дороги из Саровки, показалась конная колонна. Она выходила на западную часть деревни. Навстречу ей командир Сибирского взвода никого не выслал, но, повскакав на коней, предводительствуемые своим командиром, видимо вообразив, что против них находятся красные, стали поспешно мотать. С недоумением смотрели на поспешно, без выстрела, уходящих по дороге на Вербовку своих станичников люди сотника Кроткова, а также и конные, выехавшие из-за кустов. «Не могут же люди беспричинно драпать?» – думалось сибирцам, оставшимся в восточной части деревни. «Если вышедшие из-за кустов конные – красные, то нужно подумать о том, как бы выйти из беды. Двигаться по улице на присоединение к ядру взвода вряд ли было бы возможно: красные легко могут всех перебить и даже перехватить. Приходилось думать о том, как бы по целине, обойдя деревню с юга, выйти на дорогу подальше от Лукьяновки». Этим временем конные, выехавшие из кустов и остановившиеся было, пришли в себя от неожиданности. До десяти всадников отделилось от колонны и кинулось наперерез уходящему ядру сибирского взвода. В полном беспорядке, что есть мочи, драпали белые. Но вот один из них, сотник Лавринов, как наиболее энергичный, чуть не силой остановил своего комвзвода. Нужно было выяснить положение, и если преследующие оказались бы действительно красными, то следовало бы дать им хоть слабый отпор, иначе все пропало. Комвзвода остановился, остановились и остальные казаки, а вслед за ними немедленно встали преследовавшие их, и тут-то обе стороны опознали друг друга: выехавшие оказались енисейцами, людьми 2-й сотни, которая, сбившись с дороги, вместо Ново-Николаевки вышла на Лукьяновку. Енисейцы и сибирцы съехались. Первые смеялись над вторыми, последние смущенно оправдывались. Соединившись, они все вместе вернулись в деревню.

Не подозревая того, что 2-я сотня находится в Лукьяновке, войсковой старшина Бологов спокойно шел со своими людьми по дороге к Ново-Николаевке и в 14 часов 30 минут был уже перед самой деревней. Здесь, поднимаясь с реки на бугор, он был, неожиданно для себя, обстрелян конным постом красных, который подпустил белых вплотную к себе, не выдав себя преждевременным огнем. Белые не растерялись и мигом спешились, но, увидев, что перед ними красных всего несколько человек, да и то поспешно мотающих в деревню, белые, вскочив на коней, бросились за ними и влетели в деревню. Появления белых красные не ожидали, во всяком случае, сопротивления они белым никакого не оказали. Не было дано даже ни одного выстрела. В панике вылетали они из дворов и домов и вдоль улицы мотали к противоположному выходу из деревни. По одним сведениям, красных в Ново-Николаевке было немного, по другим, их было два эскадрона и все они были пьяны. Говорят, что был момент, когда войсковой старшина Бологов усумнился в том, что деревня занята противником, и у него мелькнуло предположение, что не свои ли вылетают из дворов, дабы встретить своего командира.

Красные бежали из Ново-Николаевки, а войсковой старшина Бологов, не найдя в назначенном пункте своей сотни, отправился в Лукьяновку, находящуюся всего верстах в трех от Ново-Николаевки, на поиски пропавшей сотни. Ее он нашел уже после того, как инцидент с сибирцами был уже исчерпан и люди разведены по квартирам. Погорячившись немного из-за невыполнения командиром сотни приказа, войсковой старшина Бологов все же сотню оставил в Лукьяновке, так как не хотел по пустякам трепать людей. Между 16 и 17 часами, когда уже стемнело, в Лукьяновку подошла 1-я сотня енисейцев и кавалеристы. Первый день передряг закончился.

В Лукьяновке корейцы отнеслись к белым очень и очень даже хорошо и дружелюбно. Как только белые разошлись по фанзам, они без всякого к тому понуждения и просьб засуетились и стали готовить рис – их, кажется, постоянную и единственную пищу. Было пасмурно, грязно, холодно. Фанзы имели угрюмый вид. Три казачьих офицера зашли в самую крайнюю, отдельно стоящую около речки, по дороге в Саровку, фанзу. Внутри, около двери, была грязь. Тускло горела одна лишь горелка, слабо освещая внутренность фанзы, ее закоптелые стены. Поев корейского риса, напившись чая, сложив свои боковые сумки и седельные принадлежности в головах, офицеры уснули. Ночью один из них проснулся и вышел на двор. Тут он сразу остановился, дремоты как не бывало: на улице слышался людской говор, шум растворяемых и затворяемых дверей, топот коней. Офицер бросился к изгороди. По улице, в сторону Саровки, полным махом, молча неслось на конях человек двадцать. Вслед за ними летела пулеметная повозка… Офицер, почуяв недоброе, бросился в фанзу будить своих приятелей. «Ребятки, вставайте, скорее… На улице что-то не ладно…» Все трое выскочили на двор. Теперь деревня шумела уж вовсю. Морозный воздух четко разносил удары копыт и подков о землю. Конные носились взад и вперед…

Оказывается, в Лукьяновку, не то случайно, не то нарочно, залетело человек тридцать партизан с пулеметом. По некоторым сведениям, это были люди эскадрона товарища Громова (бывший капитан), который за истекший день из Саровки перешел в Захаровку, а оттуда ночью вышел в Ново-Николаевку. Не найдя в последней ни своих, ни чужих, он, видимо, выслал разведку на запад. Надо полагать, что красные не предполагали того, что белые заночуют в инородческих фанзах, имея под боком русское селение, ибо как белые, так и красные всегда предпочитали останавливаться в русских селениях, делая остановки в инородческих фанзах только в исключительных случаях.

Ночь была темная, красные шли полным ходом. Неожиданно у крайней фанзы Лукьяновки их окликнул белый постовой – прапорщик-кавалерист: «Стой, кто идет, что пропуск?» Ответа не последовало. Прапорщик, закричав своим, находившимся в фанзе, чтоб выходили, сам бросился на дорогу к подъезжающим. Не успели находившиеся в фанзе белые бойцы выскочить, как конные уже налетели на прапорщика. Ехавший впереди вплотную приблизился к белому и, выхватив из кобуры револьвер, выстрелил в упор и уложил прапорщика. Постовой бухнулся на землю. В этот момент белые бойцы уже выскакивали из фанзы. Не открывая огня, красные прибавили ходу и карьером пошли по пустынной улице деревни. Белые также не открывали огня, ибо их всадники сразу же замаячили в различных направлениях, так как полагали, что им придется выдержать бой с партизанами. Шли минуты, красные ничем себя не проявляли. Войсковой старшина Бологов бросил на поиски исчезнувшего в ночной темноте разъезда красных завесу своих разъездов и дозоров в различных направлениях. Но красные как сгинули, точно сквозь землю провалились.

Приближался рассвет. Желая во что бы то ни стало обнаружить противника, войсковой старшина Бологов, разделив свой отряд на несколько частей, бросил их в различных направлениях с заданием к ночи (с 24-го на 25-е) главным силам отряда собраться в Ново-Крещенке.

Прапорщик Бугаев со взводом 2-й сотни пошел на Ново-Николаевку. В этом селении красных не было и никто не мог сказать, куда они ушли. Взвод кавалеристов прошел назад в Саровку. 1-я сотня енисейцев и взвод сибирцев по левому берегу реки Иман прошел вверх в Гончаровку, иначе именуемую Грачевкой, отстоящую от Лукьяновки на 8 верст. Сам войсковой старшина Бологов с остальной частью 2-й сотни енисейцев пошел вслед за прапорщиком Бугаевым. К 14 часам 24 декабря деревня Ново-Крещенка была занята 2-й сотней енисейцев. К ночи сюда подтянулся весь отряд, за исключением полусотни 1-й сотни енисейцев, которая была оставлена в виде заслона на корейских фанзах близ Гончаровки. За весь этот день белые не имели столкновений с красными и не догнали красных, произведших налет на Лукьяновку. Как говорили потом крестьяне, товарищ Громов из Лукьяновки отскочил в Захаровку. Главные же силы красных, находившиеся в Котельном, по слухам, спешно уходили на восток к Картуну. Войсковой старшина Бологов решил дать своим людям отдых в Ново-Крещенке, а потом усиленным маршем нагнать уклоняющегося от боя врага.

25 декабря в 11 часов отдохнувшие бойцы конного отряда белых выступили из Ново-Крещенки по большой дороге на село Котельное. Простоявшая в отделе полусотня енисейцев в то же время двинулась туда же по льду реки Иман. Быстро были пройдены 8 верст. Одновременно с двух концов вошли белые колонны в Котельное. Оно оказалось свободным от красных, которые под командой командира 2-го Приморского батальона товарища Палицына (кадровый поручик, находившийся долгое время в плену в Германии) действительно отходили на Картун. В Котельном белые простояли недолго – выкормили только коней и с приближением сумерек пустились дальше в путь. В это время колонна генерала Вешневского находилась в Шаинской. Из Котельного войсковой старшина Бологов с крестьянином-подводчиком послал товарищу Палицыну письмо с предложением сдаться в плен.

От Котельного до Картуна 65 верст. У последнего селения кончается дорога – дальше на восток тянется непроходимая тайга; населенных пунктов нет, только изредка попадаются хибарки – пристанища звероловов – да имеются полуразрушенные казармы заброшенных приисков. Должно было во что бы то ни стало нагнать красных еще до того времени, как они скроются в лесной чаще. Где будешь там искать их? Куда пойдешь? Была надежда на то, что красные, «привыкнув» к тому, что белые до сих пор не делали в сутки более 30 верст, не будут особенно торопиться со своим выходом из Картуна в тайгу, полагаясь на медлительность противника.

Быстро шел, растянувшись в колонне по одному, конный отряд белых. На несколько минут остановились в д. Таборове; после полуночи, около 1 часа, 26 декабря прибыли в Снежную. Здесь войсковой старшина Бологов получил ответ от товарища Палицына такого содержания: «Ваше предложение о сдаче в плен сообщил народоармейцам, но ни один не пожелал сдаться. Все решили уходить в сопки. Я, как честный командир, не могу их оставить и ухожу вместе с ними». Подписан этот ответ был «Поручик Палицын». Выражение «все решили» несколько не совпадало с действительностью: уже в Котельном, а потом в Таборове и Снежной белые обнаружили группы красноармейцев отряда товарища Палицына. Это были решившиеся на свой страх и риск остаться на милость победителей. Винтовок у них не было, и их белые не трогали. Жители же везде относились к белым сочувственно, страшно негодовали на красных, и выходило так, что последних они прямо не переносили. По словам крестьян, у красных на всех командных должностях были люди с темным прошлым или жиды, а агитаторы, так те, почти без исключения, были все еврейской национальности.

В Снежной белые сделали двухчасовой привал. Попили чайку и в 3 часа 26 декабря уже выступили дальше. В 4 часа были в Богославце, где захватили врасплох одну роту 2-го батальона красных. У последней имелись посты, но никто не ожидал столь молниеносного движения белых, и потому, не задерживаемые никем, белые в колонне по одному влетели в деревню. Ни один красный не бежал, и все чины, от комроты до последнего рядового, попали в плен. Их было всего до 60 человек. Так как сопротивления они не оказывали, даже ни единого выстрела не было дано по белым, то все красные, включая командира роты, по сдаче оружия были тут же отпущены на все четыре стороны.

Немедленно по занятии Богославца войсковой старшина Бологов бросает быстрым аллюром 1-ю сотню енисейцев по верхней дороге на Картун, 2-ю сотню енисейцев направляет через реку в д. Ивановцы, так как, по только что полученным сведениям, в д. Ивановцы из Захарович должен с минуты на минуту подойти эскадрон товарища Громова в 47 сабель. Численность красных в Картуне определялась в 350 штыков, но об организации белые получали путаные сведения: одни говорили, что в Картуне находятся два батальона – 1-й в 220 штыков и 2-й в 180 штыков; другие именовали «батальон» ротами одного 2-го батальона. Какая организация была у красных для дела, в данную минуту было безразлично, так как количество штыков от этого у них не прибавлялось и не убывало.

Растянувшись по дороге, все в той же неизменной колонне по одному, что было духу неслись люди 1-й сотни Енисейского конного дивизиона к Картуну. Сибирцы и кавалеристы в это время только что подтягивались к Богославцу и, не задерживаясь в нем, растянувшейся колонной, точнее пачками по нескольку человек, следовали на Картун вслед за сотней сотника Юшкова.

Сотник Байкалов в Ивановцы подошел как раз вовремя: занимая деревеньку, он наткнулся на красный разъезд, видимо принадлежавший к эскадрону товарища Громова, только что подходившего с севера к деревеньке. В результате короткой стычки красные конники были отбиты и поспешно отошли на Захаровку в третий раз. Оставив на всякий случай в Ивановцах заставу, сотник Байкалов с остальными людьми по нижней дороге карьером пошел на Картун, от которого его отделяли 5 верст.

В 7 часов 26 декабря, когда часть красных (1-я рота?) уже выступила из Картуна по тропе на прииски, а другая часть (2-я рота?) частично была еще в хатах, где красноармейцы получали хлеб, частично уже строилась на большой улице селения, 1-я рота енисейцев полным ходом подходила к Картуну. На ее глазах снялся конный пост красных, находившийся у околицы, и, не открывая по белым огня, бросился в деревню. Белые еще прибавили ходу и на полном карьере влетели в село. У красных в это время уже царило полное смятение, стрелки кидали винтовки и поднимали руки. Белые и красные перемешались. Выскочивший из хаты товарищ Палицын садился было на коня, но в этот момент его коня схватил есаул 1-й сотни Лавров. Палицын бросился в хату. Тут его нагнал Лавров. Палицын бросил на пол свой карабин и сдался… В это время на нижней дороге показалась идущая полным махом колонна 2-й сотни енисейцев…

Еще все пленные не были как следует обезоружены и весь немногочисленный отряд белых не успел еще подтянуться в Картун, как сотник Юшков, по приказанию войскового старшины Бологова, со своими казаками бросился вдогонку за ушедшими уже из Картуна красными.

Верстах в полутора от села, вблизи перелеска, на поляне, сотник Юшков нагнал красных. В это утро, как и во все предыдущие дни, жидкий зимний туман стоял над землей. В нескольких десятках саженей предметы теряли отчетливость своих очертаний, а дальше и совсем пропадали в тумане. Заслышав конский топот, товарищ Аксенов (бывший поручик), командир роты, отдал приказ своим стрелкам рассыпаться в цепь. Последние бросились исполнять приказание и рассыпались вправо и влево от дороги, по дуге, но головные всадники белой цепочки уже успели влететь в цепь противника. Сотник Юшков был уже рядом с красным командиром и, наставляя на него свой карабин, требовал: «Сдавайся». Запыхавшиеся, с винтовками за плечами, многие совсем без шашек, следуя друг за другом по тропе, верхом на конях, в центр красной цепи влетали все новые и новые белые всадники. Как легко можно было бы «снимать» этих, столь уязвимых, следующих в затылок один другому, всадников, – но подходящий момент красными был упущен. Вдали в тумане вырисовывались все новые и новые конные фигуры. Что было делать? Товарищ Аксенов взглянул на своих стрелков; они все так же лежали в цепи, фронтом, обращенным в сторону Картуна, и не стреляли. Между ними топтались взмыленные кони и всадники кричали: «Сдавайтесь, сдавайтесь». Аксенов взглянул в лицо Юшкова, пожал плечами и крикнул: «Сдавайтесь, ребята»… Красноармейцы кидали винтовки…

Оставив несколько казаков для конвоирования пленных, сотник Юшков бросился вдогонку за пулеметной командой красных и их обозом. Первая успела уже далеко уйти, а потому белые ее не нагнали. Впрочем, пулеметов у нее не было: как выяснилось спустя несколько дней, красные покидали пулеметы в колодцы, а один утопили, бросив его в прорубь на реке Иман. Сотник Юшков нагнал только обоз – несколько повозок и радиостанцию.

Между тем в Картуне подсчитывались трофеи: вся группа красных, почти в полном составе, была в плену у белых, ушли только эскадрон и пулеметная команда. Белыми были взяты все винтовки сдавшихся, но пулеметов не досталось. Белые считали, что они были увезены пулеметчиками, пленные их в этом не разуверивали. Из старших чинов комсостава в плен попали только двое: товарищ Палицын и товарищ Аксенов. Остальные, как то: отрядный комиссар, командир пулеметной команды и командир одной из рот, успели умотать. Кроме того, в плену оказались фельдшер и две сестры милосердия. Следует указать, что «сестры» страшно ругались и вообще держали себя вызывающе. Палицын и Аксенов держали себя скромно, но с полным достоинством. Красноармейцы, видя к себе доброе отношение, чувствовали себя превосходно и как будто бы были довольны, что закончили войну.

В этот же день, 26 декабря, после того как люди немного передохнули, войсковой старшина Бологов с отрядом, составленным из всадников на лучших конях, по тропе, вдоль реки, прошел на заимку, отстоящую от Картуна на 20 верст к востоку. Красных белые не нагнали, они успели уйти дальше в тайгу на прииски. Так как дорога была очень трудна и пропитать в тайге людей и коней было нечем, то войсковой старшина Бологов решил прекратить преследование, тем более что не было точно установлено, на какой именно прииск ушли красные. Простояв около часа на этой заимке, отряд белых засветло выступил назад на Картун. Опять шли растянувшись в тайге в колонне по одному, ибо никаким другим порядком пройти было невозможно. Было уже темно, когда отряд вернулся в Картун.

27 декабря конный отряд войскового старшины Бологова простоял в Картуне – людям был дан отдых. 28-го белые перешли в Снежную, а 29-го прошли в Котельное. В Картуне до 40 взятых в плен красноармейцев изъявило желание остаться, крестьяне соглашались их взять к себе. Согласно полученным ранее директивам, войсковой старшина Бологов этим красноармейцам разрешил остаться, с тем что они будут заниматься мирным трудом. При движении конного отряда из Карту на в Котельное в каждом селении, с согласия местных крестьян, оставалась более или менее крупная партия разоруженных бывших красноармейцев и партизан. Остальные пленные шли под командой своего бывшего командира товарища Аксенова, к коему для вида был приставлен «конвой» – два-три казака. Движение на запад проходило следующим порядком: впереди на рысях шла конная колонна белых, а за нею, оторвавшись и все более отставая, двигалась пешая колонна пленных. Ничто не мешало желающим пленным отстать, но таких не было, и все они спокойно шли на запад. Единственное, что соединяло конную колонну с колонной пленных, так это общность ночлегов и времени выступления с них. Товарищ Палицын шел с конным отрядом. Верхом на коне он следовал почти все время рядом с войсковым старшиной Бологовым, находясь под особым надзором. Прибыв в Снежную, белые от крестьян узнали, что красные пулеметы спрятаны в Картуне где-то на краю села. Войсковой старшина Бологов немедленно отправил назад в Картун сотника Юшкова с полусотней енисейцев. Товарищ Аксенов последовал с ними как проводник. Отряд ушел, но в ту же ночь вернулся назад: казаки ничего не нашли, а товарищ Аксенов не то сам не знал, не то не хотел указать. Обследовать внимательно и подробно это дело белые не стали и, как указано выше, 29 декабря перешли в Котельное.

Следующий отрывок, взятый из дневника одного из офицеров – участников этой экспедиции, ярко рисует обстановку в деревнях: «В деревне Таборово я с двумя казаками был оставлен на посту летучей почты. Мы заняли было одну хату в самом центре деревни, но хозяин-старик все говорил, предупреждал, чтобы мы были бы осторожнее, так как в деревне осталось много красных и некоторые из них имеют винтовки. Тогда мы перебрались в другую хату, на самом краю деревни. И вот на следующий день двое красных явились ко мне и предложили принять от них винтовки и гранаты. Последние были приняты, а красным я дал удостоверения в том, что они действительно были красными, но оружие сдали. Жутковато было жить в деревне троим, так как от оставшихся красных можно было бы ожидать всего. Трое суток прожили мы в Таборово и все время были начеку. Стукнет на дворе что-либо ночью, так все втроем и начинаем прислушиваться. Особенно нервировал лай в деревне. Как залает где собака, так выйдешь и слушаешь и слушаешь… Ночь тихая, нет ничего… Вернешься в хату и начинаешь дремать до нового лая иль шороха. На третий день из Картуна приехал хохол-подводчик. Он первый сообщил нам, что почти все красные взяты в плен, а все оружие и кони у них отобрано, командир батальона и одной роты арестованы. Приятна была эта радостная весть. С нетерпением стали поджидать возвращения отряда. Скоро он прибыл. Все, начиная с Бологова, были веселы. Было взято до 400 пленных, радиостанция, несколько револьверов и масса винтовок и коней. Пленным была дана полная свобода: кто хотел, мог двигаться за отрядом, кто не желал, мог оставаться в любой деревне. Мне Бологов приказал конвоировать одну из партий пленных. Их было человек 70. Среди них две сестры, одна из них раньше была любовницей у Шевченко; одетая в солдатскую шинель и серую папаху, низенького роста, красивенькая, она бодро шла с пленными за подводой, данной для медицинского персонала красных. Тут же был и красный доктор. Когда мы подтянулись в Котельное, то отряд был уже расквартирован. Хорошо было на душе. Около халуп казаки в одних рубахах, без поясов, стояли и с победоносным видом оглядывали проходивших мимо них пленных».

В Котельном войсковой старшина Бологов связался с генерал-майором Вешневским, от которого первому для связи приехал капитан… Оказывается, на Картун отошла одна только часть красных, занимавшая ранее район Котельного; другая часть красных, под командой товарища Шевченко, располагавшаяся в районе Ракитного, при подходе к последнему колонны генерала Вешневского, уклонившись от боя, ушла вверх по реке Хуанхезэ по той же тропе, по которой месяц тому назад красные прошли из Самарки в Иманский район, уклоняясь от преследовавшего их тогда отряда полковника Аргунова. Генерал Вешневский не стал преследовать их, и отряд товарища Шевченко, проделав вторично 60-верстный путь без жилья, вышел в Самарку, в которой и располагался 28 декабря.

Иманский район был очищен от красных. Правда, не все силы последних были уничтожены белыми, но тем не менее задача, возложенная на генерала Вешневского, была признана выполненной, и белые части, по приказу, должны были из районов Котельного и Ракитного оттянуться в Иман, причем генерал Вешневский со своей колонной и войсковой старшина Бологов со своей должны были двигаться на запад по тем же путям, по которой шли вперед на восток.

Став по квартирам в Котельном и пообедав, сибирские казаки стали заниматься шуточками да разговорами. Кое-кто мыл косточки своего комвзвода. Никто не думал о сне, так как все были уверены, что если не две, так уже одну-то ночь они будут спать спокойно. Не заметили, как стало смеркаться. Пошли поить коней и задавать им корм на всю ночь. Ночь была чудная. Шел снег. Было тепло. Тишина стояла в деревне непробудная. Пока казаки поили коней да задавали им корм, хозяйский сын принес в хату вязанку соломы и расстелил ее по комнате. Вернувшись после уборки, успели только казаки растянуться, как пришел приказ всему взводу немедленно седлать. Неприятно было расставаться с мягкой постелью, но делать было нечего, пришлось собираться. Взводу сибирцев было приказано выступить в Ново-Крещенку и простоять в ней до утра. По непроверенным слухам, эта деревня не то была занята отрядом красных, не то туда утром должны были прийти 40 красных из Гончаровки, под командой известного в крае комиссара Ярошенко. Другие говорили, что здесь был не Ярошенко, а все тот же Громов, пробирающийся из Захарович в Картун и наметивший свой путь через Ново-Крещенку. Как бы там ни было, но два казака, сопровождавшие шедший из Имана транспорт продовольствия и отделившиеся от него при своем подъезде к Ново-Крещенке, были обстреляны. Объехав эту деревню низом, через Гончаровку, они примчались в Котельное и донесли о случившемся войсковому старшине Бологову. Через час сибирцы были уже в дороге.

Впереди шел разъезд – всадников пять под командой сотника Кроткова. Снег перестал падать, но погода была такая же теплая, как и вечером. Подъезжая к деревне, все чины разъезда были уверены, что в ней красных нет; тем не менее, на всякий случай сотник отправил вперед дозор: сотника Панова и казака Шапочкина. Дозорные въехали в деревню и тихонько двигались по улице. Невдалеке за ними следовал разъезд. Вдруг дозорные сразу остановились. Начальник разъезда также остановил своих людей, а затем сам подъехал к дозорным. Когда он подъехал к ним, сотник Панов, давая шенкеля, весь согнувшись, старался повернуть своего коня назад, но его конь упирался, и сотник ничего не мог с ним поделать. Было ясно, что что-то неладно. «В чем дело?» – спросил начальник разъезда. «Красные здесь, – последовал ответ шепотом. – Едем мы, вдруг выходит из халупы, по-видимому, солдат, я спрашиваю его: «Кто? что пропуск?» – а он мне отвечает: «Витебск». У нас ведь и пропуск, и отзыв совсем другие. Потом он догадался, видимо, кто его спрашивает, защелкал затвором». Все это было передано залпом, в несколько секунд. В это время взвод уже приближался к разъезду. Начальник разъезда доложил об обстановке командиру взвода, и все наметом выскочили из деревни. Командир взвода совсем растерялся; он не знал, что предпринять. Отскочив на некоторое расстояние от деревни, командир взвода остановил свой взвод, но, остановив взвод, распоряжений он никаких отдать не мог. Видя, что толку никакого нет, что взвод стоит на месте, а красные тем временем могут выйти из деревни и открыть по сбившимся в кучу всадникам огонь, три офицера, по собственному своему почину, двинулись шажком по дороге в сторону Ново-Крещенки. Отъехав на некоторое расстояние от продолжавшего стоять на дороге взвода, они остановились. Впереди в полуверсте темнела полоска леса, за которым находилась Ново-Крещенка. Все было тихо.

Прошло немного времени. Вдруг на опушке как будто бы мелькнула какая-то фигура. Прошло несколько томительных мгновений. Белые ясно различили выехавших на опушку трех всадников. В ответ раздался выстрел, и пуля просвистала совсем близко от белых всадников. Белые дали по выехавшим на опушку несколько выстрелов, а затем, повернув коней, быстро пошли к своему взводу. Последний, при первом выстреле, сорвался с места и полным махом пошел назад в сторону Котельного, еще момент, и он исчез, спустившись с высокого берега на лед реки Иман.

Три белых всадника следовали за своим взводом. Вот и спуск, он очень крут. Крикнув вполголоса впереди идущему, чтобы он спускался осторожнее, последний из белых всадников как-то невольно обернулся, заслышав позади себя конский топот. Велико было его изумление, когда он увидел скачущих во весь опор трех всадников. Они были очень близко. Не помня себя, белый всадник закричал благим матом: «Сотня стой, куда вы?» Впереди спускающийся подхватил: «Сотня стой, вернись назад», но взвода уже не было на льду реки – он успел уже скрыться в леске, что находился на том бережке речки. Нагоняющие белых всадники были совсем близко, их отделяло всего каких-нибудь 15 шагов. «Сейчас зарубят», – пронеслось в голове у последнего белого всадника, он быстро обернулся и дал выстрел, другой дозорный также… Второй, третий выстрелы, но на догоняющих это не производит никакого впечатления, они летят точно заколдованные, они все ближе… Дозорные подскакали к первым деревкам леса, тут стоит взвод; злополучные дозорные оглядываются, и что же? За ними, уже более спокойно, едут нагонявшие их всадники – это свои, а на высоком бережке, за речкой, стоит группа красных и раздаются их редкие выстрелы… Оказывается, командир взвода, после того как добровольцы-дозорные отъехали от ядра взвода вперед по дороге, выслал в сторону второй пост, и вот когда красные выехали на опушку леса, дали первые выстрелы, взвод и дозор на дороге стали отходить, то второй пост, снявшись напрямик, поскакал к дороге, а люди первого дозора, не подозревая о существовании второго поста, приняли своих за красных. К счастью, все обошлось благополучно, кровь своих не была пролита.

Когда немного все поуспокоились, то к войсковому старшине Бологову было отправлено донесение. Последний прислал в распоряжение войскового старшины Т… 1-ю сотню енисейцев, но толку из этого никакого не вышло, ибо начальник участка был настолько подавлен, что никакого распоряжения отдать не мог. Отдельные группы казаков два раза цепью выходили из леса, но, не чувствуя сильной воли начальника, под обстрелом красных, залегших на том берегу, возвращались назад в лес. Брать на себя руководящую роль командир 1-й сотни не хотел. О всем происходящем было послано новое донесение начальнику конного отряда. Тогда тот явился сам на участок, разнес начальника участка и сам повел цепь вперед. Деревня была им занята без выстрела. Красные отходили к Трифоновке, или, как ее называют местные крестьяне, Паровозной. Наступал рассвет…

По занятии Ново-Крещенки и выяснении направления отхода противника, войсковой старшина Бологов приказал сибирцам преследовать красных, гоня их на Ново-Александровку, занятую заставой 1-й сотни енисейцев. Кроме того, на усиление этой заставы войсковой старшина Бологов бросил к последней по реке Иман сотника Юшкова с большею частью находившихся при последнем людей его сотни.

Идя по лесной дороге на Паровозную, сибирцы приблизились к последней, но тут остановились, наткнувшись на красных. Войсковой старшина Тустановский донес начальнику отряда: «Окапываюсь, жду, когда сотник Юшков погонит на меня противника». Ждать этого не пришлось, так как красные к Ново-Александровке не пошли, но, взяв проводников в Паровозной, спустились на лед реки Иман и по нему, без дороги, напрямик ушли в Таборово, миновав таким образом сотника Юшкова, только что вышедшего в Ново-Александровку. Белые видели уходящих красных, но что они могли теперь сделать? Как было красных теперь нагнать? На этом дело и закончилось. Белые в этом столкновении не потеряли ни единого человека, но оба крестьянина-проводника, думавшие в простоте своих душ вести красных из Паровозной в Ново-Александровку, были убиты красными на реке.

Из Котельного конный отряд белых, без мытарств и столкновений с противником, в три перехода прошел в Иман, ночевав в Вербовке и Звенигородке. В Иман белые вернулись за несколько дней до Рождества Христова. С собою они привели до 200 пленных, которые не пожелали остаться в деревнях и которые были отправлены затем из Имана во Владивосток, на Русский остров. Такая же судьба постигла товарища Палицына и Аксенова. Только в Имане белые узнали от пленных истину относительно судьбы пулеметов, потопленных в колодцах Картуна. Раньше пленные об этом не говорили, указывая на свое незнание. Теперь это было слишком поздно.

За блестящее выполнение задачи, с потерей, и то случайной, одного бойца (прапорщика Щербачева, убитого в Лукьяновке), войсковой старшина Бологов и чины конного отряда получили благодарность в приказах по отряду (генерал-майор Вешневский), гарнизону города Имана (генерал-майор Бордзиловский), Сводно-конному полку (генерал-майор Хрущев), военному району (генерал-майор Смолин), а управляющий военно-морским ведомством (генерал-лейтенант Вержбицкий) прислал благодарственную телеграмму. Главная же награда войсковому старшине Бологову пришла несколько позднее, какова была она – увидим ниже.

Бой во Владимировке

23 декабря, в 2 часа, из Корсаковки на Владимировку выступили части 5-й колонны под командой генерала Сахарова. В голове шла 1-я стрелковая бригада, за нею следовала Поволжская. Небо было без единой тучки, и высоко по небу плыла яркая, полная луна. Она должна была зайти перед самым рассветом. По узкой, извивающейся протоке, вернее – ручью, соединяющему Амур с У сурой, шла дорога на Владимировку. Проводником белые взяли одного из корсаковских жителей.

Стали приближаться к Амуру. Генерал Сахаров и другие начальствующие лица выехали вперед. Противоположный берег едва виден. Где Владимировка? Проводник, видимо, сам запутался и точно указать, где расположена деревня, не мог. Долго в бинокли рассматривали белые противоположный берег, но безуспешно. Этим временем другие белые искали подходящего спуска на лед Амура, ибо берег был крут, и попытавшиеся спуститься напрямик скатились вниз, как с горы, и зарылись в снег. Наконец нашли спуск.

Этим временем подтянулась и колонна, по которой уже прошел приказ возможно меньше шуметь, не курить и не разговаривать: опасались, что переход через Амур в лунную ночь будет замечен красными сторожевыми постами и разъездами. Аыжники в белых халатах пошли вперед. Первые ряды оставшихся на острове застыли в напряженном внимании. Того и гляди, что раздастся выстрел, потом другой, завяжется перестрелка. Как тогда будет происходить переход? А сзади все подходят, уже напирают…

Вот появилась фигура в белом халате и капюшоне – это лыжник. Они уже прошли через Амур и на той стороне постов красных пока не обнаружили. Темная колонна стала спускаться на лед могучей реки, освещенный луною. Пока красные не замечают белых, во всяком случае, признаков этого нет. Части спешат перейти реку. Быстро идут бойцы. То тут, то там хрустнет лед. Сугробы снега чередуются с пространствами голого, скользкого льда…

Около 4 часов головные части 5-й колонны перешли реку. Проводнику было приказано вести на Владимировку, а перейдя Амур, белые вышли в кусты. Сплошною стеною тянутся они по берегу, спускаются к самому льду. По словам проводника, деревня находится где-то здесь, за кустами. Полковник Александров, начальник 1-й стрелковой бригады, думая, что он находится уже у околицы, отпустил проводника, ибо тот твердил все одно и то же: «Тут где-то, совсем близко, рядом», но указать, куда надо идти, прямо ли, направо, налево, он не мог. Прапорщик Коченгин, командир 1-го, имени Бессмертного, эскадрона Егерского полка, с 10 всадниками был выслан вправо, вниз по Амуру, искать Владимировку. Кто-то пошел влево с тою же задачей. Стрелковые полки (егеря и уральцы) были рассыпаны в цепи и двинуты в кусты. Прошло несколько минут. Деревни не оказалось, не было и следов ее. Конные не обнаружили поблизости какого-либо жилья. Отпуск проводника оказался преждевременным. Ошибка эта была замечена всего через несколько минут после его ухода, но посланные за ним конные нигде не могли его разыскать. Это вполне понятно, ибо обмундирование белоповстанцев было настолько разнообразно, что проводник, все время стремившийся ускользнуть домой на теплую печь подальше от греха, не выдавая себя, в ночном полумраке свободно мог остаться незамеченным. Его не нашли, делать было нечего – нужно было самим белым искать деревню.

Через некоторое время после отъезда вниз по Амуру прапорщика Коченгина вслед за ним, в том же направлении отправился исполняющий должность начальника штаба бригады поручик Эссен с двумя всадниками. Все трое пошли по льду реки, саженях в ста от берега. Никто по пути не встречался. Заметив первые признаки жилья, поручик Эссен послал к начбригу одного всадника. С другим продолжал ехать дальше так же открыто, как ехал до сих пор. В этом месте река делает излучину, и, срезая ее, поручик Эссен удалился от берега на большее расстояние. Но вот он получил неопровержимое доказательство того, что деревня под боком: он увидел в полумраке коней, ведомых на водопой к проруби. Белые всадники остановились. Ухо ясно различало пофыркивание коней, некоторые выкрики людей. За первой партией коней шла другая, третья. Каждый человек вел по нескольку коней; так всегда делают солдаты и редко крестьяне. На одного «дядю» приходилось по три-четыре коня. Кони подходили беспрерывной вереницей… Дабы не возбуждать особых подозрений, белые не торопясь, шажком пошли назад.

Рассыпанные белые цепи долго и безуспешно мотались по кустам. Недалеко от берега, параллельно реке, проходила хорошо езженная дорога. На север от нее опять тянулись кусты. Блуждая по этим кустам, стрелки только путались. Деревни все не было. Только в 5 часов 30 минут конные 1-й бригады обнаружили верстах в двух к востоку от места перехода Амура белыми частями какую-то деревню. Разбираться, была ли это Владимировка или другой какой поселок, не приходилось: люди, пробывшие три с половиной часа на морозе, основательно промерзли. Особенно давали себя знать последние полтора часа, проведенные частью бойцов в стоянии или топтании на месте. Пробивал «цыганский пот». Частям приказано идти в деревню.

Вглядываясь в десятиверстку, убеждаешься, что при движении по протоке колонна, перейдя Амур, безусловно должна была оказаться к западу от Владимировки, но так как в прошлом не раз случалось, что действительность не совпадала с картой, то и в данном случае полковник Александров был прав, что, не доверившись карте, стал собственными средствами искать деревню. Ошибка с преждевременным отпуском проводника могла привести к печальным результатам, если бы случайно последний оказался активным красным, тогда бы обстановка при завязке боя была бы тяжелой для белых.

В деревне Владимировке имеются только две большие улицы, перпендикулярные одна другой. Одна из них, идущая с запада на восток, является продолжением дороги на Самарское, для краткости в последующем изложении назовем ее «Первой». Восточным концом своим Первая улица упирается в другую большую улицу, идущую от берега Амура и переходящую на северном конце деревни в дорогу на Покровку. Эту улицу назовем «Второю». На северной околице, по дороге в Покровку, небольшая группа дворов оторвалась от линии домов Второй улицы, приняв несколько к востоку и отделяясь от остальной деревни пустырем шагов в полтораста. Вблизи Второй улицы, в северной части деревни, имеется не то маленькая церковка, не то часовенка. Несколько проулков выходит на вышеуказанные две улицы. На западе, перед околицей деревни, проходит овраг. Видимо, по нему бежит ручей, так как на дороге имеется небольшой мостик. Берега оврага при дороге на Самарское весьма пологи и только в некоторых местах могут служить достаточным прикрытием для стрелка с колена. Дальше, к северу от дороги, овраг отходит от плетней и огородов. Вместе с тем берега его становятся круче, местами совсем отвесными. К востоку от Второй улицы никаких проулков нет. Здесь сразу же за задами дворов тянется глубокий овраг с крутыми и даже отвесными берегами. Этот овраг дает несколько разветвлений. К востоку и западу от деревни идут нескончаемые кусты, иногда перемежающиеся лужками. К северу от деревни, вдоль дороги на Покровку, – пашни с кустами и редкими деревцами по межам. Местность от Владимировки к Покровке заметно повышается, и дорога, большею частью, бежит в гору. Один или два раза ее пересекает глубокий овраг. Все же во всем районе нет каких-либо значительных гряд или отдельных высот. В заключение следует указать, что район Первой улицы Владимировки заселен молдаванами, а район Второй – малороссами.

Поворачивание белых цепей в кустах, среди оврагов, при наступившем сумраке, ибо луна уже зашла, являлось делом не легким и повело к тому, что порядок в 1-й бригаде нарушился. Озябшие люди спешат к жилью. 1-й артиллерийский дивизион и Конно-Егерский полк (обе эти части действуют как пехота), свернувшись в походные колонны, по камням, корням и льду быстро двигались на восток к обетованному жилью. Отдельные конные, разведчики и связь, на рысях сновали туда и сюда, передавая приказания. Полки Поволжской бригады, успевшие было развести костры на берегу реки и обогревавшиеся вокруг них, стали строиться, свернувшись также в походные колонны, сразу же нажали на части 1-й бригады и до некоторой степени перемешались с ними. Егеря и уральцы, зашедшие по кустам далеко к северу от дороги Владимировка – Самарское, через конную связь получили сообщение о якобы состоявшемся уже занятии деревни Владимировки белыми частями, а потому, свернувшись в походную колонну, бойцы этих полков стали беспечнее. Отдельные бойцы и звенья, оторвавшись от своих частей и не получив последнего приказания, все еще продолжали поиски деревни прямо перед собою.

Возвращаясь к своим после только что сделанного открытия, поручик Эссен отъехал от деревни совсем не так далеко, как наткнулся на начбрига – полковника Александрова. Штаб бригады, артиллеристы и конно-егеря шли на деревню. После этого поручик Эссен поехал опять вперед, дабы найти прапорщика Коченгина и предупредить его о возможной встрече с красными.

Каких-нибудь саженях в пятидесяти от полковника Александрова поручик Эссен напоролся на прапорщика Коченгина и его «бессмертников», стоявших в кустах и высматривавших деревню и подходы к ней. Заметив подъезжающего начштаба, «бессмертники» двинулись вперед. Поручик Эссен хотел было предупредить их, чтобы остановились, но было поздно. «Бессмертники» были уже на открытом месте перед околицей. Никто не окрикнул их, и никто не открыл огня по ним. Поручик Эссен нагнал «бессмертников» и вместе с ними въехал в деревню. Следует отметить, что во Владимировке большинство плетней были заменены крестьянами заборами из колючей проволоки, надо полагать расхищенной в свое время из складов Хабаровска. «Эге, выматывать-то из деревни-то будет скверно», – подумали белые всадники.

Только проехали белые ворота, как из первой же избы на дровнях, с бочонком на них, выехал мальчик по воду. «Есть красные?» – задали белые вопрос мальчику. «Были, ночевали, да ушли, вот и солома, где караул был, а один сидит в избе», – был ответ. «Ну, так подавай его». Через мгновение красный вышел из избы. «Какой части?» – «Такого-то кавалерийского». – «Почему остался?» – «Жду Вас». – «Где части?» – «Ушли в Самарку». Этого было достаточно. С одним всадником бывший красноармеец был отправлен к генералу Сахарову.

Весть о том, что деревня свободна, быстро разнеслась по рядам белых. Люди еще прибавили шаг, и вместе с тем, конечно, еще более стали мешаться многочисленные мелкие части и повозки. Наступал рассвет… А тем временем в деревне кто-то из проехавших в глубь ее обнаружил в восточной части деревни какое-то подозрительное движение и наличие постороннего элемента. Правда, никто не мог сказать определенно, что видел красного.

Группа белых всадников – «бессмертники» с прапорщиком Коченгиным и поручиком Эссеном двинулись в глубь села. На поперечной улице заметно какое-то движение. Одиночные фигуры, как будто бы вооруженные, то и дело шли в сторону Покровки. На Первой же улице никого не было. Продвигаясь дальше, белые уверились в том, что Вторая улица занята красными. Хорошо бы поймать «языка»… Тут как тут из одной избы вышел солдат с котелком; почти в тот же момент из другой избы вышел другой солдат и также с котелком. Надо полагать, что они шарили по избам, стараясь найти молоко. «Какой роты?» – грозно окликнул начштаба 1-й стрелковой. «Такой-то», – ответил солдатик. «Почему здесь?» – последовал второй вопрос. «Да вот, молоко хочу купить». – «А где другие?» – «Да вот там, строятся». Поручик Эссен был одет в зеленую английскую шинель, цветных или золотых погон у него нашито не было. Остальные всадники были одеты кто в полушубки, кто в задрипанные шинели; у прапорщика Коченгина было нечто вроде зипуна. Долго сравнительно беседовал белый всадник с двумя товарищами, те все еще не отдавали отчет, с кем имеют дело. «Ну хорошо, идите-ка за нами». Тут красные поняли, побледнели, переглянулись. Белые всадники тесно обступили их и, дабы опять же не возбуждать подозрения, шажком направились назад по Второй улице к выходу из деревни. У всех было желание оглянуться, пришпорить коня и мотануть во весь опор, но это могло погубить самих же. Только отъехав на полрасстояния, один из всадников, по приказанию, пришпорил своего коня и, вырвавшись вперед, полным махом пошел к своим, дабы предупредить.

Было уже совсем светло, и полковник Александров со штабом, Артиллерийским дивизионом и Конно-Егерским полком вышел из кустов на небольшой пригорок в нескольких десятках саженей от западной околицы деревни. Только эти две части, общей численностью не более 200–250 штыков и 25–35 сабель, были в данный момент у него в руках. Егерский и Уральский полки, коим было послано приказание идти в деревню, еще болтались где-то позади в кустах. Получив сведения о возможном присутствии в деревне красных, полковник Александров послал конного к стрелковым полкам поторопить их. Каких-либо определенных заданий полковник Александров в этот момент давать им все же не мог. По получении доклада от старшего квартирьера, полковник Александров приказал: 1. Мусульманскому эскадрону (пеший) поручика Шишканова Конно-Егерского полка (около 50 штыков) рассыпаться по самому берегу Амура. 2. Артиллерийскому дивизиону (пехота) занять центральный участок, рассыпавшись по дороге, вправо и влево от нее (около 90 штыков). 3. Остальным эскадронам (все пешие) Конно-Егерского полка рассыпаться левее артиллеристов (всего от 70 до 100 штыков). 4. Всем конным 1-й бригады, находившимся в этот момент вблизи начбрига, отправиться на крайний левый фланг, в обхват деревни, в целях занятия дороги на Покровку (всего 20–25 всадников).

Развернув эти части в овраге перед самой околицей, полковник Александров хотел было подождать подхода стрелковых полков, но в это время колонна Поволжской бригады, люди, повозки, подошли вплотную к самым цепям артиллеристов, и генерал Сахаров, ехавший впереди, узнав, что о противнике ничего определенного не известно, приказал не задерживаться и двинуть цепи.

Белая цепь поднялась. Мусульманский эскадрон поручика Шишканова пошел вдоль берега, офицерский взвод Артиллерийского дивизиона (около 20 штыков), под командой подполковника Баевского, – по самой улице и правее ее, стрелковая рота Артиллерийского дивизиона (около 70 штыков при 3 офицерах), под командой штабс-капитана Решетникова{103}, перелезла через плетень и, по задам и огородам, двинулась левее улицы; на самом левом фланге цепи шел 1-й эскадрон Конно-Егерского полка (около 50 штыков при 4 офицерах) – поручик Мещариков.

К утру 22 декабря в деревне Владимировке оказались Особый Амурский стрелковый полк с остатками 4-го кавполка и четырьмя орудиями и 6-й стрелковый полк при двух орудиях. Особый Амурский был расквартирован по Первой улице, 6-й – по Второй улице. Весь день 22-го красные провели во Владимировке. Наступила ночь на 23 декабря. Красные остались ночевать. Полевые караулы были выставлены, но наблюдения за рекой, очевидно, не было, ибо, имей красные хотя бы один пост на реке против самой Владимировки, от их взоров не могло бы скрыться движение темной колонны по освещенному луною льду реки, хотя бы оно и происходило в 2 верстах. Также пост на Амуре должен был бы заметить огонь и дым костров, разведенных чинами Поволжской бригады. Впрочем, возможно, что пост на Амуре у красных был. В таком случае о движении белых красным не стало известно вот почему: как указано выше, 6-й полк занимал район Второй улицы и выставлял охранение на восток от деревни в направлении на Хабаровск, Николо-Александровское и Покровку. Район Первой улицы был занят Особым Амурским полком, и этот полк должен был, и надо полагать, так было на самом деле, выставлять охранение в сторону Самарского и на Амур в сторону Корсаковки. Вся беда оказалась в том, что штабы Особого Амурского и 6-го полков не имели связи между собою.

В 2 часа 23 декабря командир Особого Амурского полка товарищ Попов получил приказ комвойсками Востфронта, отданный еще в ночь на 22 декабря, занять полком поселки по Амуру, Самарку и Орловку. Командир Особого Амурского немедленно снял свое сторожевое охранение и увел полк с приданными к нему частями в Самарское. С уходом частей товарища Попова в деревне Владимировке остались части 6-го полка при двух орудиях 2-й батареи под командой товарища Нельсон-Гирста. Последний не только не выставил сторожевого охранения, но даже не принял мер к непосредственному охранению своих отдыхающих частей со стороны Самарского и Корсаковки. Почему же он этого не сделал? Я. Покус не дает ответа на сей вопрос, но ответ напрашивается сам собою: 6-й полк имел охранение на восток; на юго-запад не имел, потому что охранение с этой стороны должно было нестись Особым Амурским, а последний, надо полагать, уходя из Владимировки, не счел нужным предупреждать командира 6-го полка об этом на том основании, что последний не выслал связи в штаб Особого Амурского. Возможно, впрочем, что командир Особого Амурского отправил связь к командиру 6-го полка с сообщением об уходе из деревни, но связь в темноте не могла или недостаточно усердно искала штаб 6-го полка и, опасаясь отстать от своих, возвратилась к полку, не поставив в известность командира 6-го полка о происходящем.

Как бы там ни было, но в 6 часов 23 декабря Первая улица деревни Владимировки была свободна от красных войск, на Второй же улице часть красноармейцев была по квартирам, а другая часть, видимо готовясь к выступлению из деревни, выходила на сборное место, в северную часть деревни. Надо полагать, что прорубь, к которой двигалась вереница коней, замеченных поручиком Эссеном, находилась в районе Второй улицы.

Не замечая никакого подозрительного движения, но получая в каждом дворе Первой улицы подтверждения об уходе красных из деревни, бойцы офицерского взвода 1-го Артиллерийского дивизиона продвигались вперед, и скоро цепь их несколько расстроилась. Часть бойцов, сбившись в кучу, шла по улице; некоторые имели винтовки в руках, другие на ремне. Позади этой группы, шагах в двадцати, шел командир дивизиона с адъютантом и ординарцем. Коней своих они вели в поводу. За ними следовал начбриг и чины штаба бригады. Еще далее – колонна Поволжской бригады.

Один или два переулка, пересекающие Первую улицу, остались позади артиллеристов. Белые приближались ко Второй улице. Мысль о том, что деревня свободна от противника, все более укреплялась в рядах белых. Ни вправо, ни влево не слышалось выстрелов.

Вот по Второй улице, со стороны Амура, показалась колонна. Разнообразные полушубки, папахи, конные, пешие, повозки. Люди этой колонны подчас шли на большой дистанции друг от друга, и вся колонна производила впечатление части, оканчивающей большой переход. «Конно-егеря уже вышли с Амура», – пронеслось по рядам артиллеристов, идущих по Первой улице. Колонна, выходящая с Амура, все не кончалась. Временами мелькал интервал, два-три отсталых, затем опять пешие, конные, повозки. В голове на мгновение мелькала мысль: «Что-то больно много уж у конно-егерей повозок?» Но что-то убаюкивало, и эта мысль исчезала, не возбуждая особого сомнения или подозрения у белых бойцов. «А кто его знает, сколько у кого повозок». Люди колонны, пересекающей артиллеристам дорогу, спокойно и добродушно смотрели на приближающихся артиллеристов и продолжали свой путь.

Группа артиллеристов-глудкинцев приблизилась к колонне, выходящей с Амура, на 15 шагов. Бойцы, идущие от Амура, должны были бы обратить свое внимание на белые повязки почти что у каждого стрелка колонны, выходящей с Первой улицы. Погоны и кокарды, а особенно несколько форменных артиллерийских фуражек мирного времени, с черным бархатным околышем и белыми кокардами на них, должны были бы произвести определенное действие на чинов, идущих с Амура, но красноармейцы, а это были они, шли спокойно и равнодушно посматривали на белые повязки, на артиллерийские фуражки с кокардами, на погоны. Бойцы обеих колонн все еще считали друг друга за своих. Ряд повозок с телефонным проводом и колючей проволокой, в конце концов, раскрыл глаза прапорщику Беляцкому – он был произведен в офицеры из старых пехотных фельдфебелей, и опыт его подсказал ему.

– Красные! – закричал прапорщик Беляцкий.

Бойцы обеих колонн на мгновение опешили, остолбенели, затем шарахнулись друг от друга, но прапорщик Беляцкий приложился и выстрелил раз, другой… За винтовки схватились и другие артиллеристы. Белые двинулись вперед. Повозки красных понеслись. «Враг в деревне», – неслось по рядам красных. У них началась паника.

Колонна красных оказалась смятой, но огонь, открытый сначала белыми, а потом и красными, дал возможность последним отскочить за плетни во дворы. Тем не менее, многие красноармейцы кидали винтовки и, поднимая руки, сдавались. Егерский пулемет, приданный артиллеристам, уже трещал на перекрестке улиц. Прапорщик Филатов крикнул: «Товарищи, бросай винтовки, ничего не будет!» Его поддержали другие: «Товарищи, сдавайтесь». Стрельба смолкла, с поднятыми руками подбегали к белым сдающиеся красноармейцы. Ряд выстрелов со стороны красных приостановил дальнейший переход красноармейцев на сторону белых. Перестрелка завязалась опять. Первые косые лучи солнца скользнули по земле, длинные тени побежали от домов… Щелкали затворы в синих, замерзших руках бойцов. У некоторых винтовки не стреляли и курки плавно спускались… «Товарищи, сдавайтесь»… Эскадрон поручика Шишканова выходил с Амура. Красные, отскочившие от перекрестка к югу, засевшие там в одной хате и успешно отбивавшиеся от артиллеристов, принуждены были теперь покинуть эту хату. Они очищали дворы и отходили в кусты за глубокий овраг. Белые бойцы следовали за ними.

В то время как офицерский взвод Артиллерийского дивизиона завязал уже бой с красными на углу улиц, стрелковая рота этого дивизиона и эскадроны Конно-Егерского полка, идя по огородам и перелезая не раз через плетни и изгороди, немного отстали от офицерского взвода. Стрельба и крик «Ура!» вправо и несколько впереди дали знать бойцам этих частей о завязке боя. Испытанные бойцы прибавили шаг. Уфимские татары-артиллеристы ворвались во дворы Второй улицы… Стрельба в упор, местами в дело пошли приклады и штыки.

Внимание красных приковалось к участку, прилегающему к перекрестку, и по наступающим конно-егерям даются только отдельные беспорядочные выстрелы. Поручик Мещариков со своим 1-м эскадроном наступал на крайние пять хат. Его впечатление: сильная стрельба вправо, редкий огонь по фронту. Беглым шагом эскадрон шел по огородам к хатам. Решительным ударом захвачено три двора. После этого часть людей направлена была вправо – на прикрытие фланга.

Помощник командира Конно-Егерского полка подполковник Русаков, поручик Мещариков с группой чинов Конно-Егерского полка направились к группе хат, находящихся на отлете от линии дворов Второй улицы. Здесь конно-егеря и артиллеристы наткнулись на два трехдюймовых орудия, стоявшие без упряжек, и захватили их. Действительное сопротивление у орудий оказал только один красноармеец, вероятно, часовой. Он чуть было не убил подполковника Русакова. Прапорщик Дегтярев спас последнему жизнь, заколов в спину красного. Произошла рукопашная схватка. Конно-егеря потеряли убитым одного унтер-офицера.

В одной из хат были взяты в плен начальник боевого участка и комполка 6-го стрелкового – товарищ Нельсон-Гирст и его адъютант. Белые ворвались в хату в тот момент, когда красные командиры одевались и поспешно собирали свои манатки.

Удар белых был так неожидан для красных и так стремителен, что красные артиллеристы не успели даже вывести со двора заамуниченные орудийные упряжки. По внешнему виду орудия были в порядке – одно в полном, у другого недоставало замка. Видимо, красные сняли и унесли его, так как поблизости белые найти его не могли. Многие красноармейцы не оказывали сопротивления; одни бежали, другие сдавались. Большинство нагнанных сдавались сразу же. В плен был взят, между прочим, командир артиллерийского взвода – товарищ Ручкин. Конно-егеря захватили не то 22, не то 26 коней, часть из них – рослые, в хорошем теле, орудийные.

Между тем отхлынувшие красные, отскочив в кусты, открыли сильный огонь по дворам, занятым белыми. Возможно, что у них было желание отбить орудия. Опасаясь за судьбу орудий, конно-егеря стали выводить упряжки со двора. Подпрапорщик Каликин, бывший артиллерист, давал указания по запряжке коней в орудия. К этому времени уже выяснилось, что вся Вторая улица занята белыми. Под огнем противника орудия были отведены белыми в середину деревни.

После отвода орудий огонь со стороны красных стал стихать. Красные оттянулись в кусты. Белые на них не наседали – замерзшим, утомленным белым бойцам нужен был хоть кратковременный отдых, дабы обогреться.

Конные глудкинцы, в числе 20–25 человек, собранные, что называется, с бору да с сосенки, пошли влево, имея задачей охват деревни и выход на дорогу Владимировка – Покровка. В числе этих 20–25 человек были офицеры, солдаты, чиновники, чины штаба бригады, «бессмертники», артиллеристы, конно-егеря на рослых и мелких, орудийных, обозных и разведческих лошадях. Друг друга чины эти хорошо не знали, а некоторые из них совершенно не годились на роль рядового бойца – всадника или стрелка.

Вдоль изгороди отряд шел по ложбине, покрытой кустами. Вот справа, со стороны деревни, донесся ряд выстрелов – там начался бой. Продвигаясь дальше, отряд вышел из кустов, и тут неожиданно белые увидели мчащиеся повозки и красноармейцев, бегущих в полном беспорядке по дороге из Владимировки. Хотя белые и двигались, имея своею задачею выход на дорогу и преграждение красным пути отхода, тем не менее, встреча эта оказалась неожиданной для белых: не имея хорошей карты, они (на десятиверстке Владимировка помечена едва заметной черточкой) предполагали, что дорога проходит значительно правее (восточнее). Не слезая с коней, белые всадники открыли огонь по красным и продолжали продвигаться вперед. Красные стали отвечать, их огонь постепенно усилился. Не решаясь на конную атаку, белые остановились, спешились и, заняв канаву, вдоль которой проходила изгородь, открыли огонь по бегущему противнику. Полковник Беттихер – солидный штаб-офицер, бывший на японской войне в офицерском чине, со своего высокого и тяжелого коня не слез, но, сидя на нем, взирал на бой. Сам он не стрелял, мишенью же являлся превосходной, и красные, быть может полагая, что это не рядовой боец, а «самый старший», стреляли по нему. Но Бог полковника хранил. Его сослуживцы советовали ему отъехать немного назад, в кусты, но полковник и слышать об этом не хотел. Страдая глухотой, он свиста пуль не слышал, а спокойный конь лишь поводил ушами. Оба они отделались весьма дешево – у полковника в нескольких местах оказалась простреленной одежда, вот и все. Так как стрельба одного чиновника-делопроизводителя (К.) вряд ли давала положительные результаты, то его сосед-офицер (капитан Суханов) предложил чиновнику не тратить зря патронов и ограничиться подачей их ему. Чиновник согласился и с большим усердием в дальнейшем подавал обоймы своему соседу. Следует указать, что в числе 20–25 всадников были и превосходные стрелки и всадники, но тем не менее наличие в этом отряде вышеуказанных чинов весьма показательно, ибо дает ясное представление о том, что мог выполнить такой отряд.

Под огнем белых красные мотали. По временам некоторые красноармейцы останавливались и давали несколько выстрелов по белым.

Неожиданно из кустов, что остались за спиной белых, выехало до 20 конных. Занимавшие канаву и выехавшие от неожиданности на мгновение замерли; обеим сторонам стало жутко, но почти тотчас же выяснилось, что выехавшие были всадниками 1-го кавполка, которому была поставлена задача выхода на дорогу Владимировка – Покровка наперерез красным. Увидев, что они попали не совсем туда, куда им нужно было, конные 1-го кавполка ретировались и скрылись в кустах.

Между тем огонь со стороны красных стал стихать. По дороге никто уж больше не бежал. Тогда конные-глудкинцы решили покинуть свою позицию, и так как двигаться вперед не было охоты, то наличие впереди находящейся изгороди было признано за достойный предлог для движения на присоединение к частям бригады по той же дороге, по которой пришли сюда.

Въехав в деревню на Первую улицу со стороны Самарского, конные увидели стоящее у забора одно орудие с полной упряжкой. Оно было отведено, как описано выше, с ближайшего к Покровке края деревни и находилось в распоряжении штабс-капитана Решетникова. Старший офицер 1-й батареи 1-го стрелкового дивизиона капитан Суханов, бывший в числе конных-глудкинцев, принял орудие, а позднее узнал, что захвачено также и другое орудие.

Втягивающиеся в деревню по Первой улице полки 1-й стрелковой и Поволжской бригад слышали впереди, в середине деревни, ружейную и пулеметную пальбу. Перед околицей уральцы наткнулись на 1-й кавполк, шедший вдоль задов деревни на север. По Первой улице роты втягивающихся в деревню полков шли быстрым шагом, почти бегом. Тут же они встретили штабс-капитана Решетникова с одним отбитым у врага орудием. Как это приподняло дух белоповстанцев! «Наши отбили пушку», – прокатилось по рядам. Усталости как не было, сильного мороза никто не замечал. Все рвались вперед. Выбежав на Вторую улицу, белые стрелки-глудкинцы увидели нестройную толпу красных, точнее, их спины, бегущих по дну большого оврага, что проходит на задах Второй улицы.

Вся деревня была в руках белых. Они взяли батарею, начальника боевого участка, нескольких красных командиров, значительное число пленных (Я. Покус потери красных во Владимировке определяет «до 200 человек пленными, 6 пулеметов и 2 орудия»), но бой все же нельзя было считать законченным. Отхлынувшие из деревни красные стрелки начинали скапливаться в кустах. Правда, это стоило уцелевшим красным командирам больших усилий, ибо, как свидетельствует Покус, «взбудораженные неожиданными выстрелами в деревне, красноармейцы в беспорядке бросились бежать на Покровку».

На северный конец деревни был выкинут Егерский полк, уральцы находились в домах средней части Второй улицы. Артиллеристам и конно-егерям было разрешено отойти в хаты – погреться, но часть их все еще продолжала лежать в цепях. Поручик Эссен, отправившийся на северную окраину, дабы познакомиться с обстановкой на этом участке, наткнулся на группу егерей, толкающихся вокруг захваченных у красных кухонь и шатающихся по дворам. Пройдя далее, он встретил командира Егерского полка подполковника Зултана, который заявил, что «дело дрянь, своих бойцов совсем мало, а красных много, и они нажимают, придется немножко отойти», – закончил подполковник Зултан. На это поручик Эссен возразил, что если командир Егерского полка соберет своих без дела болтающихся по дворам чинов, то не только можно будет остановить красных, но и отбросить их назад. Подполковник Зултан спросил, где видел поручик Эссен его людей, «разве есть они в деревне?». В результате за праздно болтающимися был послан офицер, а адъютант Егерского полка поручик Федоров отправился к начбригу с просьбой о присылке подкрепления.

По некоторым сведениям, полковник Александров полагал, что задачу свою его бригада выполнила, и предполагал дать своим полкам небольшую передышку, надеясь на то, что генерал Сахаров преследование разбитого врага возложит на конницу и полки Поволжской бригады, но генерал Сахаров решил, не задерживаясь во Владимировке, гнать красных на Покровку всеми имеющимися в его распоряжении частями. Уральский полк, под командой полковника Гамп ера, двинутый на поддержку егерям, получил приказание идти по дороге на Покровку. «Волжане» вливались в цепи «глудкинцев»…

Подъехав к захваченному орудию, генерал Сахаров спросил артиллеристов, действует ли орудие, и, получив положительный ответ, просил открыть возможно скорее огонь в целях морального воздействия на бойцов обеих сторон. Капитан Суханов, осмотрев поверхностно орудие (за исключением компрессора), нашел его в полной исправности, и вот отбитое у красных орудие на отбитых же конях пошло вперед для занятия позиции. Как ликовали в этот момент чины обеих бригад. У них был большой праздник… Выехав к северной околице, орудие стало на позицию и дало несколько выстрелов. Белая пехота, успевшая немного передохнуть, перешла в наступление. Красные сразу же были сбиты, и их отход превратился сразу же в новое бегство.

Замок от второго отбитого у красных орудия был очень скоро найден в огородах, и это орудие, обслуживаемое людьми 1-го артиллерийского дивизиона, отправилось вслед за первым и Волжским. Прерывая огонь лишь для перемены позиции, все три орудия стали бить по красным. Переход с одной позиции на другую совершался на рысях. Перемешавшиеся роты полков белых бригад быстрым шагом шли на Покровку. В голове, цепочкой, шли 1-я рота уральцев и Мусульманский эскадрон поручика Шишканова, остальные двигались своей массой по дороге.

1-й кавполк, развернувшись в лаву, шел по кустам западнее дороги, уступом вперед. Так как кони были сильно измотаны, то преследование конницей производилось шагом. Красные мотали впереди, и никого из них по дороге кавалеристы не захватили.

Из описания боя видно, что значительный успех под Владимировкой был ими достигнут без особых усилий. Потери у белых были самые пустячные: один убитый в Конно-Егерском полку да несколько раненых в каждой части 1-й стрелковой бригады. В частях Поволжской бригады потерь под Владимировкой совсем не было. Между прочим, успех белых зависел в очень многом от ошибок красных, белых и стечения обстоятельств. Белые считали, что в их успехе главнейшую роль играл неправильный выход белой колонны, после перехода через Амур, в кусты и полуторачасовое блуждание по кустам и кочкам. Они считали, что в случае выхода на Владимировку в 4 часа 30 минут – 4 часа 45 минут белые неминуемо натолкнулись бы на полевые караулы красных. Белые считали, что полевые караулы красных были сняты перед самым рассветом. Но в действительности дело было не так: Особый Амурский полк снял свое сторожевое охранение в 2 часа, самое позднее в 2 часа 45 минут, а потому если бы проводник и вывел белую колонну на деревню Владимировку со стороны Самарского, то посты 6-го полка все равно приближения белых не заметили бы. Другая неправильность – движение офицерского взвода 1-го стрелкового артиллерийского дивизиона кучей вместо цепи – возможно, содействовала усыплению бдительности красных бойцов и красных командиров, двигавшихся по Второй улице и видевших приближающихся к ним по Первой улице. Движение белых массой (Поволжская бригада напирала на артиллеристов) в этом бою обеспечило успех за белыми. Получается так, что все то, что требует военная наука, в бою под Владимировкой нарушалось белыми и тем самым увеличивало успех их. Но следует оговориться, указав хотя бы на разговор поручика Эссена с подполковником Зултаном: белые имели много слабых мест, которые грозили в случае чего свести на нет достигнутый успех.

Сводный конный дивизион 1-й стрелковой бригады, образованный путем выделения конных из всех трех полков и Артиллерийского дивизиона, не доходя до Владимировки, отделился от бригады и пошел на Самарское. Его вел командир – подполковник Степанов («Уральский»).

Подойдя к Самарскому, белые наткнулись на полевые караулы. Отряд спешился, рассыпался в цепь и повел наступление на село. Появление белых вызвало тревогу. Красные развернулись, их батарея (два орудия) стала нащупывать врага. Превосходство красных, уже начавших окружать малочисленный белый отряд (всего до 60 всадников), принудило полковника Степанова смотаться. Красные не преследовали. Белый отряд пошел на присоединение к своим во Владимировку.

Красные, находившиеся в Самарском, это был Особый Амурский полк с приданными ему 4-м кавполком и четырьмя орудиями (два горных и два легких). По некоторым сведениям, в Самарском с Особым Амурским полком было только два горных орудия.

Обсуждая столкновение под Самарским и бой во Владимировке, артиллеристы 1-го стрелкового артиллерийского дивизиона с удовольствием отмечали, что на заре 23-го попали под Владимировку, а не под Самарское, так как под последним вряд ли они так легко заработали бы орудия.

Бой в Покровке

Около полуночи части 3-й колонны (три стрелковых полка и одноорудийная батарея) расположились на ночлег в городе Хабаровске. В 4 часа 23 декабря полковник Ефимов получил приказ генерала Молчанова, оставив в городе для охраны порядка Ижевский стрелковый полк, двумя другими полками и батареей (одно орудие) выступить на ст. Покровка на поддержку частей генерала Сахарова.

По слухам, Покровка была сильно укреплена, и, по имевшимся у белых сведениям, красные намеревались там упорно защищаться. В действительности в Покровке в ночь на 23-е находились части 4-го и 5-го стрелковых полков с артиллерией, под общей командой товарища Кондратьева. Кроме того, в Покровке находились интендантские склады, состав железнодорожного батальона, семьи коммунистов и красноармейцев, артиллерия фронта и всего Приамурского округа и много разного инженерного и артиллерийского имущества. Полная разгрузка станции не могла быть скоро закончена, да и красные, видимо, не ожидали столь быстрого удара белых.

Около 5 часов 23 декабря из города Хабаровска выступили, под командой полковника Ефимова, Воткинский и Добровольческий стр. полки и Воткинская батарея и по Амуру двинулись по направлению к железнодорожному мосту. Следует отметить, что Красноуфимский разведывательный эскадрон Добровольческого полка в городе отдыха не имел, так как сразу же по занятии Хабаровска был выслан к разъезду Амур, который был уже оставлен красными, а потому занят был эскадроном без боя. При движении полков на Покровку разведывательный эскадрон присоединился к ним и вместе с ними совершал движение.

Не доходя до железнодорожного моста одной-полутора верст, белая колонна свернула и, взяв проводником рыбака из расположенной на берегу Амура рыбачьей хибарки, по полевой дороге пошла прямо на ст. Покровка. Дорога извивалась между озерами и рукавами реки. Впереди шел Воткинский стрелковый полк; вслед за ним, не отрываясь от головного полка, шел Добровольческий полк. Так шли полки все время одной колонной. На берег белые вышли, когда уже светлело (полковник Ефимов предполагает, что его части вылезли на берег около 7 часов, но, принимая во внимание то, что в 6 часов 10 минут во Владимировке было совсем светло, но солнце еще из-за горизонта не поднялось, можно предположить, что выход частей 3-й колонны на берег произошел несколько ранее – между 6 час. 15 мин. и 6 час. 45 мин.).

В ночь на 23 декабря Воткондив в распоряжении полковника Ефимова не состоял. В то же время он не входил в состав 5-й колонны генерала Сахарова и не двигался с последним на Владимировку. В ночь на 23-е и утром 23-го Воткинский конный дивизион действовал самостоятельно. Из района Красной Речки по Усуре, Амуру и протокам он шел к Покровке, получив, видимо, от генерала Сахарова задачу выйти на линию желдороги в районе ст. Покровка и препятствовать эвакуации станции.

Было еще полутемно, когда Воткондив по протоке подходил к Малой Покровке. Дорога здесь вьется между многочисленными островами, покрытыми высохшим тростником и густым кустарником. Совсем неожиданно перед воткинцами, выехавшими на перпендикулярно идущую к дороге протоку, вырос ряд изб. Впереди них стояло несколько орудий, направленных своими жерлами в сторону города Хабаровска. Сторожевые посты красных и караул у орудий были расположены тут же, но что они могли сделать? Воткинцы рванулись вперед к избам, орудия были уже в их руках; они брали в плен полусонных красноармейцев. Южный выселок – Малая Покровка оказалась в руках белых, но когда воткондивцы, наступая по кустам и огородам, двинулись к станции, то красные, поднятые стрельбой и криками, встретили белых перед Большой Покровкой, находящейся при станции, верстах в полутора от Малой Покровки: белые принуждены были несколько податься назад в кусты. В дальнейшем Воткондив то выдвигался вперед к линии желдороги, то, под огнем красных, вновь отходил в кусты.

Не успели красные предпринять каких-либо решительных действий против Воткинского конного дивизиона, как около 8 часов (по расчетам полковника Ефимова) к Покровке с востока подошли полки 3-й колонны. Верстах в трех к востоку от Покровки местность повышается, и чины 3-й колонны, поднявшись на пригорок, увидели деревню, станцию. На станции дымилось четыре-пять паровозов. Подойти незамеченными было нельзя, а потому полковник Ефимов решил немедленно выпустить по станции несколько снарядов, дабы посеять в рядах красных панику, заставить их бросить то, что они еще не успели погрузить, и одновременно с этим дать знать генералу Сахарову о своем приближении. По появлению Воткондива красные в Покровке поняли, что белые готовят удар по Покровке; удержать ее они не надеялись, а потому на станции раздались тревожные гудки паровозов, эшелоны задвигались, красные что-то отцепляли, перецепляли, прицепляли. Теперь же, после первых белых снарядов, на станции поднялся полный переполох и красные броневики и поезда стали спешно уходить со станции на запад.

Подойдя на 1 версту к Покровке, полковник Ефимов направил Воткинский полк в наступление на южную часть деревни, а Добровольческий полк на станцию. Красные были выбиты, опрокинуты. Они бросились на запад по линии. Красные успели угнать со станции все паровозы, но два эшелона беженцев, несколько воинских, были брошены. Следует отметить среди массы непогруженного и погруженного имущества эшелон огнеприпасов (до полутора миллиона патронов к русской трехлинейной винтовке) и несколько погруженных на платформы орудий. Другие орудия были захвачены на станции непогруженными; наконец, третья часть (до 10 орудий) в деревне, стоящими в парке (артиллерийское выражение). Одни орудия были в собранном виде, другие – в разобранном. Всего на ст. Покровка было захвачено 28 орудий.

Захват станции Добровольческим полком рисуется в следующем виде: полк, приблизившись к линии желдороги, развернулся: на правом фланге – 3-й батальон (батарея в пешем строю); в центре – 1-й батальон; на левом – 2-й батальон. Стремительным движением на часть поселка, прилегающего к линии, белые сразу же опрокинули красных и выбили их из домов. Красные отскочили на зады, где в кустах и огородах сорганизовались было и минут двадцать удерживали левый фланг добровольцев на месте; затем, ввиду появления в тылу воткинцев, красные стали отходить. 3-й батальон, при своем продвижении на запад, по северную сторону линии желдороги особого сопротивления не встречал, и белые бойцы, идя вдоль эшелонов, не заметили, как прошли станцию. Прошли версты две, эшелоны кончились; белые приближались к переезду. До сих пор батарейцы забрали до 50 красных; их брали пачками, сопротивления красные не оказывали. Неразбериха в это время у красных была такова, что многие из красных сдались потому, что, принимая батарейцев за своих, выходили на них для присоединения к ним, как к крепкому и устойчивому целому.

Стремительно продвигаясь на север из Владимировки, по дороге на Покровку, белые заметили вправо, на островах, верстах в двух, две группы, точнее, цепочки. Кто это мог быть? Надо полагать, что это был противник, бежавший из Владимировки на восток, в сторону Хабаровска, приведшийся на островах в порядок и двинувшийся теперь в контрнаступление. По нему немедленно был открыт артиллерийский огонь, и на него направлена часть стрелков. Под огнем белых эти две группы очень скоро стали как бы рассеиваться. Впоследствии в 1-й стрелковой бригаде говорили даже, что это были якобы свои – воткинцы; этот слух основывался на том, что воткинцы пострадали немного от обстрела артиллерии генерала Сахарова, но пострадали они под самой Покровкой, а не на островах. Во всяком случае, двум этим партиям командование 5-й колонной особого внимания не придало и очень скоро все внимание частей 5-й колонны сосредоточилось на бегущих к Покровке. О занятии Покровки частями полковника Ефимова чины 5-й колонны еще не знали, кроме того, артиллеристы-глудкинцы, дорвавшись до орудий в первый раз, вошли в азарт; все это повело к тому, что около 11 часов орудия Уссурийской группы белых открыли огонь по самому селу Покровка, и воткинцы, занимавшие южную часть Покровки, потеряли нескольких бойцов ранеными, убитых не было. Кто стрелял и почему стрелял – воткинцам в первое время, конечно, не было известно. Чины 3-й колонны, конечно, знали, что со стороны Владимировки должен подойти генерал Сахаров, но они не могли быть уверенными в том, что в данное время красные из Владимировки бегут, а артиллерийский огонь по ним открыт по ошибке своими – ведь за исход боя во Владимировке никто поручиться не мог.

Исп. должность начштаба 1-й стрелковой поручик Эссен при приближении головных частей 5-й колонны к Покровке отделился от своих и поскакал вперед, дабы установить связь с частями 3-й колонны и тем самым предотвратить возможность столкновения между своими частями. Поручик Эссен удачно проскочил по дороге в Малую Покровку, где вошел в связь с воткинцами. Прошло немного времени; поручик Эссен с группой воткинцев-офицеров стоял на улице близ южной окраины и разговаривал. Вдруг со стороны Владимировки, совсем близко, появилась пехотная группа, приблизительно до 200 человек. Поручик Эссен и воткинцы приняли было их за подходящих уральцев. Поручик Эссен особенно настаивал на этом. Но подходящие, заметив белых, стали принимать к западу, намереваясь обойти деревню. Поручик Эссен считал все это недоразумением, но воткинцы уже открыли огонь по продвигавшимся, и те также отвечали на выстрелы. Эта группа двигалась к Покровке не по самой дороге, но выходила откуда-то слева (если смотреть от Покровки к Владимировке). От белых она двигалась не более как саженях в ста. Теперь простым глазом можно было хорошо рассмотреть чинов этой группы, и поручик Эссен уверился, что перед ним были не свои, а чужие. Воткинцы между тем открыли убийственный огонь, красных били, что называется, на выбор, был не бой, а бойня. Под огнем белых красные приняли несколько далее в кусты и ускорили свое продвижение. Красные пробежали, прошло немного времени, и по дороге показались идущие быстрым шагом части 5-й колонны.

Подъехав почти к самой околице, орудия 5-й колонны стали на открытую позицию на дороге и открыли прямой наводкой огонь по красным, бегущим по кустам и обтекающим станцию с юга, но вот в кустах появились всадники 1-го кавполка, который от самой Владимировки все время шел по кустам, не позволяя тем самым отскочить красной пехоте на запад. Выйдя в район Покровки, 1-й кавполк продолжал свое движение по кустам прямо к станции и переезду, гоня перед собою врага.

Как видно из вышеизложенного, красные части в Покровке не выдержали удара белых по ним. В результате одна часть красных бойцов попала в плен, другая удрала на поездах, а третья была выброшена белыми из деревни. Конец боя в районе линии желдороги рисуется так: продвигаясь на запад по занятии станции, 3-й батальон Добровольческого полка приблизился к переезду. В это время из Большой Покровки вышла одна длинная и густая цепь и пошла прямо к линии желдороги. Приблизившись к полотну, красная цепь повернула и пошла к переезду, перешла через последний и вскоре скрылась в роще. Эта цепь была большая, захватить ее добровольцы-батарейцы не могли – не хватало духу горсти бойцов броситься на много сильнейшего количественно врага; между тем противники сошлись всего на каких-нибудь шагов двадцать. Их разделяло только полотно да маленький мостик, но отступающие красные также не решились смять попавшуюся им на дороге слабую часть противника, а предпочитали уйти подобру-поздорову. Красные не стреляли и шли молча. Белые кричали им: «Сдавайтесь, товарищи, ничего не будет». У красных произошло замешательство; видимо, они были не прочь сдаться, но не решались на этот шаг без давления. Возможно, если бы добровольцы бросились к красным и стали бы отбирать у них винтовки, то красные сдались бы, но добровольцы только кричали, а сами шага вперед не делали. Чем бы закончился этот случай, сказать трудно, но в это время в красную цепь на белом коне въехал какой-то красный начальник или комиссар. На чем свет стоит стал он крыть своих товарищей. Нехотя красноармейцы брались за винтовки и под понукания коммуниста открыли огонь по белым. На огонь добровольцы ответили огнем. Красный всадник на белом коне все время разъезжал по цепи, но наконец он был подстрелен белыми и упал. Лишившись сильного волей командира, красные поспешили отойти.

После отхода первой цепи красных из поселка к переезду на рысях пошел какой-то всадник тоже на белой лошади. Заметив добровольцев, он направился к ним; подъехав почти вплотную, он окликнул их: «Какой части?» Получив ответ, всадник повернул коня и хотел было удрать, но был подбит из пулемета. В это время из Большой Покровки выходила уже вторая цепь. Эта цепь пошла не прямо к линии желдороги, но двигалась по окраине кустиков, параллельно линии желдороги. Поравнявшись с переездом, цепь круто повернула и, подобно первой цепи, благополучно прошла через него. Подстреленный всадник был этой цепью подобран.

Кроме этих двух цепей, в поле зрения добровольцев проходили отдельные бойцы и небольшие группы. Одна из таких групп ударила было по выдвинувшимся чересчур вперед добровольцам (до 30 бойцов) и принудила белых податься в сторону эшелонов, саженей на сто. Отойдя назад, добровольцы 3-го батальона все перебрались на северную сторону полотна желдороги. Был еще один случай, когда один из красных смельчаков незаметно подполз к самому полотну дороги и стал через него бросать гранаты в белых. У белых было ранено четыре человека, смельчак же за это поплатился жизнью.

По показаниям одного из чинов 2-го батальона Добровольческого полка, белые следовали за отступающими красными саженях в двухстах. После того как все красные отошли за переезд, части Добровольческого полка отошли на станцию и в Большую Покровку.

Имеется сведение, но оно недостаточно проверено, о том, что сорганизовавшиеся за деревней красные в 11 часов 30 минут якобы попытались было перейти в контрнаступление, но в это самое время на их правый фланг обрушились деморализованные группы владимировских бегунов, что вынудило красных к полному отступлению. Возможно, что в данном случае было не контрнаступление бойцов группы товарища Кондратьева, а прорыв к полотну или, точнее, движение к полотну владимировских беглецов; белые же бойцы, не знавшие ничего о движении этой группы, приняли обходящих деревню красных за наступающих.

В своей книге Я. Покус пишет: «Прибыв на Покровку, остатки бывшего гарнизона Владимировки создали невероятное замешательство, а раздавшиеся несколько выстрелов за Покровской настолько усугубили панику, что все в полнейшем беспорядке бросилось из Покровки на Дежневку и далее к Волочаевке». К этому красочному и правдивому описанию следует прибавить, что сначала произошли выстрелы за Покровкой, красные обозы и эшелоны в панике, а красная пехота, не оказывая сопротивления, вымотали из деревни, и только после этого по кустам, в обход Покровки, прошли части Владимировского гарнизона, присоединились к частям Покровского гарнизона и в дальнейшем способствовали, конечно, разложению бойцов Покровского гарнизона.

Около 13 часов 23 декабря оба орудия 1-й стрелковой бригады были уже на квартирах в Покровке. Пехота и конница 3-й и 5-й колонн также разошлись по квартирам. Чины 3-й колонны пробыли на лютом морозе около 7–8 часов, чины 5-й колонны – около 10–11. Части 3-й колонны проделали около 20 верст с боем, части 5-й – более 30 верст. Людям по этим причинам требовался отдых, и белое командование сочло необходимым его дать им. После отхода красных за переезд белые их не преследовали. Белые бойцы, разойдясь по квартирам, не раздевались, так как с минуты на минуту ожидали приказания о выступлении для дальнейшего преследования опрокинутого врага. Прошло немного времени, и скоро все белые бойцы уже знали, что на станции захвачена богатая добыча. Так как чины белоповстанческих войск весьма нуждались во многом, что подводится под рубрику первой необходимости, то ничего удивительного не было в том, что командиры частей отправили на станции своих завхозов и других хозяйственных чинов пошуровать на станции и в эшелонах. Хозяйственные чины поехали, но за ними потянулись и чины нехозяйственные, а строевые. Как известно, обмундирование у многих чинов белых войск страдало; у многих не было даже подходящих головных уборов, а об обуви не приходится и говорить. Знаменитые американские галоши у очень многих пехотинцев за время движения от Имана до Покровки успели основательно порваться. Ждать, пока все нужное придет из интендантства, было бы очень долго, и вот к станции потянулись белые бойцы. Караулов в это время у захваченного имущества еще не было выставлено. Воинские чины рыскали, растворяли, раскрывали все, что их интересовало, брали, что им нужно, но очень скоро стали брать и то, что им совсем не нужно, но что попадалось на глаза. Началось расхищение захваченного имущества – грабеж. В этом деле принимали участие солдаты и офицеры всех частей, находившихся в данное время в Покровке. Грабеж с трудом удалось остановить, и отчасти этому помогли крики «красные наступают». Говорят, что это было «военной хитростью» высланного к эшелонам караула, который без этого никак не мог остановить движения массы людей. Отсутствие оружия у многих самочинствующих и весть о приближении красных вызвали панику среди грабивших – они побежали к деревне. Это дало возможность собрать части, восстановить порядок, выставить караулы к имуществу, выставить охранение и разместить все части в порядке для отдыха. Крик о подходе врага оказался ложным, но, тем не менее, все части были приведены в боевую готовность. Некоторые части были даже выведены за деревню для встречи врага. Выдвигались они на одну-две версты, и так как противника совсем не оказалось, то вскоре части вернулись назад (1-й кавполк высылал за деревню только один эскадрон).

Около 16 часов 23-го в Покровку прибыл Отдельный сводный конный дивизион 1-й стрелковой бригады (подполковник Степанов) из-под Самарки и присоединился к своей бригаде.

Было уже темно. Высшие белые начальники решили заночевать в Покровке. Так закончился день, в который белоповстанцы захватили вышеуказанные 30 орудий, эшелон с огнеприпасами, обмундированием, амуницией, продовольствием, инженерным и артиллерийским имуществом. Белые взяли в плен одного старшего красного начальника (товарищ Нельсон-Гирст), значительное количество пленных. Восстановить более или менее точно число пленных не представляется возможным. Как указано выше, Я. Покус потери под Владимировкой 6-го полка определяет до 200 красноармейцев. По некоторым сведениям, общее число пленных под Покровкой, взятых белыми, значительно превышает показанную Я. Покусом цифру.

Потери белых под Покровкой были совсем незначительными – убитых и раненых всего несколько человек. Между прочим, в Покровке воткинцами был захвачен один боткинский мальчик. Его судьба была такова: на Сучане этот мальчик и другой (брат ротмистра Бобылева) ушли по ягоды и домой не вернулись. Оказывается, их захватили партизаны. Они были отправлены в Хабаровск, где брат ротмистра Бобылева был посажен в тюрьму, а другой (меньший) мальчик был отдан в одну из рот 5-го полка.

Части 2-й колонны ночь с 22-го на 23-е провели в деревне Ильинке. На рассвете они выступили на Хабаровск и в город вошли утром. Проходя по улицам Хабаровска, белые части приветствовались жителями освобожденного Хабаровска. Часть Омского полка немедленно была выдвинута за Хабаровск на разъезд Амур. Проходя по берегу реки, омичи слышали и даже видели бой под Покровкой.

В то время как белоповстанцы занимались расхищением захваченного имущества, отступившие и бежавшие красные части прибыли в деревню Дежневку. Я. Покус свидетельствует, что эти «отступившие и бежавшие части фронта настолько перемешались, что не было никакой возможности разобраться, кто какой части принадлежит». Хаос был полный. Никакого начальства у красных в эти часы не существовало, было одно – толпа напуганных людей. Я. Покус не пишет, в котором часу, но надо полагать, что к ночи 23-го в Дежневку подошел из Самарского в полном порядке Особый Амурский полк. Таким образом, в ночь на 24-е в Дежневке собрались все силы красного фронта, общей численностью до 3500 человек (Я. Покус).

Приступая к оценке действий белоповстанческих частей в день 23 декабря, прежде всего следует отметить, что в этот день белые колонны нагнали врага и ударили по красным частям во время стоянок их в населенных пунктах в то время, как у красных отсутствовало общее руководство, а сами красные бойцы потеряли окончательно свой дух. Завязка боя во Владимировке была крайне неблагоприятна для красных, и она решила судьбу 6-го полка. Под Покровкой того камня, о который споткнулся 6-й полк во Владимировке, не было, и, тем не менее, красные не заметили подхода белых к селу – значит, причина основная как для Владимировки, так и для Покровки была одна и та же. Говорить о том, что Особый Амурский полк в ряду других частей Наревармии был исключением, особых данных к тому нет, и весьма возможно, что, появись на заре 23-го части 5-й колонны не во Владимировке, а перед Самарским, с Особым Амурским произошло бы то же самое, что и с красными в Покровке.

При переходе через Амур части 5-й колонны не знали о переходе Особого Амурского из Владимировки в Самарское, но, если бы генерал Сахаров об этом узнал, должен был бы он разделить свои части и атаковать одновременно обе деревни? Ни в коем случае, ибо, хотя во Владимировке в нанесении решительного удара принимало участие всего до 250 штыков из общего числа 1300 штыков и 200 сабель, то все же эти 250 человек знали, что за ними идет более тысячи «своих». При ударе по той же Владимировке одною бригадою действия белых начальников и белых бойцов были бы, безусловно, более вялыми, а потому и успеха в том размере, в каком он был достигнут, не было бы получено. Действия под Покровкой Воткондива и даже двух полков 3-й колонны тому пример. Из этого явствует, что в случае расположения красных на заре 23-го в двух пунктах (Покровка и Владимировка) белые могли бы опрокинуть все силы красного фронта и, при известном стечении обстоятельств, умении и напряжении, белые могли бы использовать до конца свой успех. Бить же по трем пунктам (Покровка, Владимировка, Самарское) одновременно белые не могли, так как в случае благоприятного даже исхода столкновений во всех трех пунктах успех не был бы значительным – произошел бы, вероятно, только отход красных.

В счастливом уходе со ст. Покровка паровозов и некоторых эшелонов отчасти повинен Воткондив, если можно, конечно, судить его за то, что у чинов дивизиона не было необходимых инструментов для разрушения полотна желдороги, а также и инструкторов по этой части. Какую именно задачу получил дивизион при высылке своей в район Покровки, неизвестно. Надо полагать, что на него было возложено, по мере возможности, выполнение первого пункта приказа № 0263/ оп, гласившего: «Генералу Сахарову с конным отрядом выйти во что бы то ни стало на жел. дорогу в район Волочаевка – ст. Ин для порчи пути и уничтожения эшелонов». Если это было так, то дивизион не выполнил всецело своего задания: увлекшись боем с живою силой красных, он упустил главное – паровозы и эшелоны. Кроме того, дивизион зачем-то жался к населенному пункту, в то время как должен был бы отойти подальше от него и там не спеша, втихомолку разобрать путь и уничтожить мосты.

Весьма примечательны показания добровольцев-артиллеристов (3-й батальон). Они блестяще рисуют обстановку на правом фланге развернувшихся двух полков 3-й колонны (всего до 700 штыков) и те возможности, которые открывались белым. Эти возможности не были использованы белыми прежде всего потому, что в тот момент на правом фланге белых, у переезда, не оказалось бесстрашного молодца, который смог бы увлечь за собой находившихся там белых бойцов. Но если личность на линии желдороги могла сыграть столь видную роль, то в деле упущения «владимирских бегунов» сыграла не личность человека, а конь – 1-й кавполк почти весь путь от Владимировки до ст. Покровка совершал шагом и не нагнал ни одного красного. Если трудно учитывать моральные и физические силы людей, то еще труднее учесть силы лошадей, но все же, кажется, командир полка мог бы выкинуть вперед на рысях сводный эскадрон, состоящий из лучших коней.

По прибытии частей 5-й колонны на ст. и в деревню Покровку в этом пункте оказалось до 2000 штыков и 380 сабель. Почему же не в 13, не в 14 часов 23-го хотя бы часть этих сил не выступила для дальнейшего преследования отходящего противника? После того как 1) на заре со станции были выпущены паровозы, 2) 1-й кавполк не оказался способным обогнать красных при их беге от Владимировки к Покровке и 3) отступающие красные были пропущены через переезд, к чему повело бы немедленное преследование противника? Надо полагать, к одной излишней трате сил людей и лошадей. При этом перед белыми могли вырастать большие возможности (но дело идет только о фронтальном преследовании), но из-за тех же причин, по которым не удался захват материальной части и полная ликвидация частей врага под Покровкой, все эти возможности вряд ли осуществились бы.

О действиях под Самарским говорить нечего – подполковник Степанов большего, чем сделал, сделать не мог.

Еще раз возвращаясь к действиям белой конницы, а в частности к 1-му кавполку, приходится указать на тот промах, который был совершен в Нижне-Спасском 20 декабря белыми: с рассвета 21-го по рассвет 23-го 1-й кавполк проделал до 85 верст. Между тем Нижне-Спасское по Амуру удалено от Владимировки всего на 30 верст; иными словами, останься конный отряд на Амуре, он мог бы иметь отдых, равный переходу в 55 верст. Действия белой конницы в этом случае, днем 23-го, были бы более живы, но знать заранее, что будет, человеку не дано.

Движение белых на Волочаевку

В приказе за № 0105/л генералу Сахарову указывалось, как действовать в случае, если в Покровке не будет красных. Были ли даны какие-либо определенные указания о том, как поступать в случае разгрома красных, не выяснено. Однако общая директива генерала Молчанова была – елико возможно преследовать врага, настигнуть его, разгромить и захватить паровозы и подвижной состав. Решение тех или иных подробностей в зависимости от обстановки, надо полагать, всецело возлагалось на генерала Сахарова, но на этом пути генерал Сахаров встречал большую преграду – ограничение в виде изъятия полковника Ефимова и его частей из-под ведома его, как старшего начальника. Было ли у генерала Сахарова в момент входа его в деревню Покровку намерение преследовать дальше противника после небольшого привала или нет – выяснить не удалось, но, во всяком случае, части 1-й стрелковой бригады ожидали продолжения движения вслед за бегущим противником в самые ближайшие часы. Как было указано выше, белые бойцы всех частей 3-й и 5-й колонн, после полудня 23-го, находились в приподнятом настроении, не раздевались в избах и горели желанием следовать дальше, хотя, конечно, и были несколько истомлены десятичасовым походом. В том, что белые бойцы устремились к эшелонам и принялись за поиски в них им необходимого, можно усмотреть приложение накопившихся, но не использованных сил, ибо, действительно, утомленные бойцы протянут ноги, а не будут шататься еще целых шесть часов. В этом хочется усмотреть возможность продолжения движения белых частей еще днем 23 декабря от Покровки на Дежневку по пятам уходящего противника. Полковник Ефимов говорит, что «если бы белые выступили из Покровки после обеда 23-го, то погнали бы красных дальше. Была ли остановка белых в Покровке спасением красных, сказать теперь трудно. Для того чтобы захватить красных, надо было с достаточными силами зайти в тыл их. Каким же путем и какими частями? Кружные пути были слишком длинны, а все белые части, а особенно конные, были утомлены до крайности и опередить удиравших по кратчайшему пути красных безусловно не смогли бы». С этим нельзя не согласиться, но все же следует признать, что следовать по пятам, мять красных, не давать им опомниться белые части еще могли. Как указано было выше, Особый Амурский полк вышел на Дежневку, надо полагать, вечером 23-го, то есть в случае выдвижения частей 3-й и 5-й колонн из Покровки на Дежневку днем 23-го части Особого Амурского могли бы быть поставленными в затруднительное положение и, при случае, опрокинуты. Тогда бы к утру 24-го у красных не было бы ни одной части в порядке.

Большой промах у белых был в том, что, прекратив преследование противника около 13 часов, они не потрудились выслать разведки на Дежневку. Более того, подполковник Степанов после столкновения под Самарским, когда он выяснил, что последнее занято сильной частью красных при артиллерии, через Владимировку прошел в Покровку на присоединение к своим частям. Во Владимировке он безусловно узнал о разгроме 6-го полка и чины его небольшого отряда (60 всадников) рвались, конечно, к своим, дабы разузнать все подробности, но не более целесообразным было бы остановить отряд во Владимировке, дабы вести дальнейшее наблюдение за Самарским и его гарнизоном, а в Покровку послать донесение? В таком случае к полуночи (с 23-го на 24-е) белое командование в Покровке, во всяком случае, должно было узнать об уходе с Амура на линию желдороги Особого Амурского полка и, надо полагать, тогда из Покровки все белые части были бы двинуты вдоль линии желдороги и никто не был бы выслан на пустой Амур. Отсутствие разведки белых на Дежневку и Самарское повело в дальнейшем к ненужному переутомлению части белых войск (два полка 3-й колонны), сделавших ненужный крюк по Амуру, а также содействовало замедлению движения белых вдоль полотна по причине, которая будет указана ниже.

Узнав о разгроме красных во Владимировке и Покровке, генерал Молчанов в 16 часов 23 декабря в городе Хабаровске отдал следующий приказ за № 0270/оп: «Начколонны 2–1, 3-й и 5-й. Для окончательного разгрома красных и неотступного преследования противника, уходящего по желдороге и реке Амур – приказываю: 1. Начколонны 5-й на рассвете 24-го декабря атаковать и занять станцию и дер. Волочаевка, обойдя фланги противника и стремясь во что бы то ни стало конницей выйти в тыл эшелонам красных. По сведениям, у красных нет паровозов, и быстро уходить по желдороге они не могут. 25-го продолжать движение на разъезд Ольгохта, что между станцией Ин и Волочаевка, имея целью 26-го или 27-го захватить станцию Ин. 2. Начколонны 3-й 24-го занять Самарку, 25-го Верхне-Спасское, 26-го Заболевский. Связь летучей почтой. Конразведку ижполка и Ротмистра Багианца передать к утру 24-го в распоряжение Комполка Ижевского. 3. Начколонны 2-й, оставаясь в Хабаровске, обеспечить полный порядок в городе и районе, имея всегда наготове один полк для экспедиции в окрестности. 4. Комполка Ижевского 24-го подготовить полк к походу на север.

Комкор 3, ген. – майор Молчанов. Наштакор Генштаба Полковник Ковцевич».

Дальнейшие события показали, что задания в данном приказе были поставлены неудачно, но в то время как генерал Молчанов подписывал этот приказ, данные, долженствовавшие указать ему на неправильность решений, ему не были известны. Прежде всего, неправильным оказалось предположение генерала Молчанова об отходе противника по желдороге и Амуру. Отсутствие наблюдения за Самарским не могло содействовать своевременному раскрытию глаз белого командования. Полки 3-й колонны, под командованием полковника Ефимова, не следовало посылать на Амур, ибо красных там в действительности уже не было. Неудачным оказалось и перемещение 3-й и 5-й колонн. До сих пор части 3-й колонны, как известно, шли вдоль по линии желдороги, а части 5-й колонны – по реке Усура. Перемещение 5-й колонны с реки на линию желдороги и 3-й колонны с линии желдороги на реку было вполне законно и обосновывалось, во-1), тем, что не все же время одним идти в тяжелых условиях постоянной борьбы с красным бронепоездом, а другим в более спокойной обстановке двигаться по глади реки, во-2), соотношение сил 5-й колонны (до 1300 штыков и 200 сабель) против двух полков и кондива 3-й колонны (до 660 штыков и 180 сабель) диктовало необходимость вышеуказанной перемены в движении. Отрицательной стороной этой перемены было то, что части 3-й колонны за три недели движения вдоль желдороги приспособились к борьбе с бронепоездом, частям же 5-й колонны эта борьба была в новинку (не должно забывать, что в течение предыдущих лет на огромных пространствах Поволжья, Урала и Сибири только очень немногим частям приходилось вести военные действия по линиям желдорог, а потому нет ничего удивительного, что многие чины 5-й колонны должны были теперь встретиться со вражьим бронепоездом впервые). При подобных условиях наиболее выгодным казалось бы оставление на линии желдороги частей полковника Ефимова, усиленных хотя бы той же 1-й стрелковой бригадой. Этим путем численность желдорожной группы была бы доведена до 1400 штыков, 250 сабель и 3 орудий, а численность Амурской группы уменьшена до 600 штыков и 200 сабель. Но и в этом «наивыгоднейшем» решении слабым местом явилось бы подчинение комбрига 1-й стрелковой полковнику – комбригу Ижевско-Воткинской, что в дальнейшем могло бы привести к столкновению, подобному тому, что имело место в Ново-Троицком и которое было бы менее возможным при подчинении полковника генералу. По особым соображениям генерал Молчанов решил оставить в Хабаровске в своих руках крупную и наиболее свежую бригаду – 2-я колонна полковника Аргунова. Бойцам 5-й колонны соображения генерала Молчанова были неизвестны и чужды; не видя ни разу за время движения на Хабаровск частей и чинов 2-й колонны, бойцы 5-й колонны в простодушии своем решали, что «все дело делает только 3-й корпус, а 2-й корпус болтается в тылу». В действительности дело было не так, но тем не менее в умах бойцов складывалось впечатление «барства 2-го корпуса», а потому весьма желательным было бы прибытие в Покровку, хотя бы даже к вечеру 23-го, одного из полков 2-й колонны. Это должно было бы создать у чинов 5-го отряда впечатление налаженности связи частей фронта с тылом. Белое командование, занимаясь разрешением оперативных заданий, упустило из внимания этот мелкий штрих.

Я. Покус рисует положение в тылу и на фронте красных войск: «Город Благовещенск, не получавший точной информации о положении дел на фронте, питался лишь слухами и ложной прессой наших противников (белых), и, в конечном результате, было решено, что фронта Народно-Революционной Армии более не существует. По инициативе Степана Шилова в г. Благовещенске приступлено было к организации Революционного партизанского штаба и формированию отрядов «для защиты революции». Позднее, соответствующими постановлениями Правительства Дальне-Восточной Республики и приказами Главнокомандующего «сепаратизм» Благовещенска был ликвидирован. Положение было угрожающим, хотя казачьи поселки и не подняли восстания против Советской власти. Части фронта было решено отвести на ст. Ин. По мотивам этого решения член РВС армии тов. Постышев имел 23-го декабря разговор по прямому проводу с Главнокомандующим, находившимся в Чите. Из этого разговора можно было заключить о полной растерянности и подавленности Командования Востфронта, что и было подчеркнуто Военным Советом Народно-Революционной Армии 24-го декабря за № 513, и установлено было недопустимое разложение частей, проявивших небывалое потрясение духа. В Дежневке, днем 23-го декабря, творилось что-то невообразимое. Отступившие и бежавшие части фронта настолько перемешались, что не было никакой возможности разобраться, кто какой части. В это время из Орловки и Самарки сюда прибыл в полнейшем порядке Особый Амурский стр. полк. Комиссар этого полка тов. Бороздин имел гражданское мужество, по собственной инициативе, объединить командование над всеми отступающими частями ввиду отъезда Командующего фронтом и его штаба на ст. Бира и потери с ним всякой связи. Тов. Бороздин выказал невероятные усилия. Путем решительных мер и действий, он привел в кратчайший срок части, прибывшие в Дежневку, в порядок и удалил все обозы на ст. Ин. Само собою разумеется, что на долю тов. Бороздина выпала необычайно трудная задача. Чинов 4-го, 5-го и 6-го полков тов. Бороздин собрал в один Отдельный Сводный полк. Из Дежневки вся группа красных, соблюдая уже должный порядок, стала отходить на Волочаевку. Численность ее была – до 3500 человек пехоты и конницы. По прибытии в Волочаевку тов. Бороздин связался со штабом фронта и доложил о случившемся». К большому сожалению, Я. Покус не указывает часов прибытия Особого Амурского в Дежневку и время выступления из нее всей группы красных на Волочаевку, тем не менее, показания его весьма красочны и вполне подтверждают предположения о возможности, представлявшейся белым, более полной ликвидации остатков красных полков, бежавших из Покровки еще до сумерек 23 декабря.

Захват орудий и коней белоповстанческими частями повел к некоторой реорганизации их. До 23 декабря 1-й стрелковый артиллерийский дивизион (1-й стрелковой бригады) и Отдельная Добровольческая батарея (Ижевско-Воткинской бригады) действовали как пехотные части, теперь они превратились в артиллерийские. 1-й стрелковый арт. дивизион, по захвате чинами бригады двух орудий во Владимировке, немедленно стал обслуживать их своими чинами. Так как в Покровке захватили еще 28 орудий (часть из них была старых образцов), то вопроса об орудиях, подобного бывшему в Розенгартовке, теперь не поднималось. Два владимирских орудия (образца 1902 года) бесспорно принадлежали 1-й стрелковой бригаде и остались в руках опытного артиллериста – полковника Романовского. Несколько отличных орудийных коней, отбитых у красных во Владимировке, и другие, выведенные дивизионом из Владивостока, дали две рослые, сильные, настоящие и великолепные орудийные упряжки. В упряжку Первого орудия были подобраны вороные и гнедые кони, во Второе орудие – серые в яблоках. По красоте и силе эти упряжки стали на одном из первых мест в белоповстанческой артиллерии. По приходе в Покровку других орудий 1-й стрелковый арт. дивизион не взял. Почему же? Прежде всего, не должно забывать, что в Забайкалье белые батареи имели по одному орудию. Привычка – вторая натура, а потому командир, получив сразу два орудия, был доволен и не стремился набрать орудий возможно более. Численность 1-й стрелковой бригады немногим превосходила теперь число 500 бойцов, на коих двух орудий было вполне достаточно. Кроме того, командир 2-й батареи 1-го стрелкового арт. дивизиона (по бумагам), находясь в составе отряда подполковника Степанова, прибыл в Покровку уже вечером, когда организация обслуживания двух орудий была налажена. Если бы дивизион забрал в Покровке еще одно или два орудия, то орудийные упряжки стали бы слабее, так как тогда в орудия пришлось бы запрячь менее рослых лошадей. Так как в дивизионе имелось значительное число офицеров (около 28), то, дабы они не остались без дела, должности первых четырех номеров в каждом орудии были замещены ими. Отдельная Добровольческая батарея, не имевшая до сих пор лошадей, взяла только одно орудие (1902 года). Несмотря на значительный излишек офицеров в батарее (около 25–30), последние не были назначены на роль номеров.

Воткинская конная (комбриг полковник Ефимов указывает, что название «Воткинской конной батареи» никогда не существовало: было орудие, обслуживаемое артиллеристами-воткинцами) и Волжская (импровизированная) батареи, из-за невозможности обслуживать, из-за недостатка людей и лошадей, более одного орудия каждая, новых, добавочных орудий в Покровке не взяли и остались одноорудийными.

Следует отметить, что общий начальник или руководитель артиллерийских частей фронта не был назначен. Батареи в колоннах не находились в руках старшего артиллерийского начальника, но подчинялись своим комбригам непосредственно.

После того как во Владимировке чины Конно-Егерского полка отбили у красных до 28 коней, часть 1-го эскадрона этого полка была посажена на коней. Из оставшихся пеших был сформирован пеший эскадрон под командой штабс-ротмистра Фролова. Конные Конно-Егерского полка в дальнейшем уже не поступали в распоряжение подполковника Степанова – «Уральского», а оставались в подчинении своего комполка – полковника Степанова – «Конно-Егерского». До 23-го все конные задачи поручались исключительно подполковнику Степанову – офицеру энергичному и доблестному. Теперь же комбригу было неудобно обходить своего кавалерийского командира полка; Отдельный сводный конный дивизион подполковника Степанова был упразднен, эскадроны его были переданы в свои полки, и в дальнейшем задания для конницы возлагались частично на полковника Степанова (конно-егеря), подполковника Степанова (уральцы) и подполковника Андрюшкевича (егеря). Конные разведки Волжского и Камского полков, равно как и Воткондив, усилились несколькими конями каждый за счет своей пехоты.

Захват такого большого центра, как Хабаровск, повел к тому, что каждая часть (отдельная) выделила «базу», то есть обоз второго разряда. Базы должны были обосноваться в Хабаровске. Во главе их были поставлены начальники или заведующие хозяйством частей, коим было дано незначительное число нестроевых чинов. Малопригодные в бою чины, легко раненные, обмороженные, больные и ряд «ловчил» увеличивали состав чинов баз, и, при некотором попустительстве начальников и командиров частей, базы грозили основательно развернуться. Основной задачей базам ставилось получение из интендантства и складов в городе Хабаровске всего необходимого частям и переотправки всего этого в части на фронт. Так как жизнь выяснила, что многие части, выступив в поход, забрали часть имущества, кое оказалось непригодным и ненужным в боевой обстановке, то все таковое имущество было передано в базу для сохранения.

Организация воинских частей белоповстанцев, находившихся в Покровке к 24 часам 23 декабря, была следующей:

5-я колонна – генерал-майор Сахаров. Поволжская стрелковая бригада: 1-й Волжский стрелковый полк 420 штыков, 50 сабель, 8-й Камский стрелковый полк, 1-й кавалерийский полк 50 штыков, 180 сабель, Волжская батарея 1 орудие, Отдельная Иманская сотня 60. 1-я стрелковая бригада: 1-й Егерский полк 600 штыков, 100 сабель, 2-й Уральский стрелковый полк, 1-й Конно-Егерский полк, 1-й стрелковый артил. дивизион 2 орудия. Всего 1130 штыков, 330 сабель, 3 орудия.

3-я колонна – полковник Ефимов. Ижевско-Воткинская бригада: Воткинский стрелковый полк 250 штыков, Добровольческий полк 325 штыков, 40 сабель, Воткинский конный дивизион 175 сабель, Воткинская батарея 1 орудие, Добровольческая батарея 1 орудие. Всего 575 штыков, 205 сабель, 2 орудия.

Цифры эти взяты приблизительно, но ошибка на каждую часть, надо полагать, не превосходит человек десять.

Приказ генерала Молчанова за № 0270/оп частями 5-й колонны выполнен не был. Надо полагать, что время выступления этой колонны на запад было отсрочено генералом Молчановым по настоятельным просьбам генерала Сахарова, который не считал возможным выступить из Покровки ранее утра 24-го из-за чрезвычайной усталости чинов его колонны. Кроме того, генерал Сахаров настаивал, чтобы части его были бы усилены, ибо иначе он не мог ручаться за успех. Генерал Молчанов долгое время настаивал на своем, но в конце концов согласился на выступление колонны генерала Сахарова утром 24-го, так как почти все командиры частей указывали на чрезвычайную переутомленность своих подчиненных. Под дружным натиском командиров частей, упорно стоявших на своей точке зрения – охраны покоя и отдыха своих людей и лошадей в данную минуту, – генерал Молчанов должен был отступить, но делал это он без удовольствия. Действительность показала, что он был прав, что нужен был не дневной, а ночной марш на Волочаевку.

Как бы там ни было, но все части, находившиеся в Покровке вечером 23-го, преспокойно переночевали в ней, и только в 8 часов 24 декабря из Покровки на запад, по тракту, что идет вдоль полотна желдороги, выступила Поволжская стрелковая бригада. Через полчаса за нею последовала 1-я стрелковая. Почти сразу же за станцией, к северу от желдорожного полотна, находится рощица. На запад она протягивается версты на три-четыре. Высокие, но редкие деревья не могут скрыть движения белой колонны. И вот когда голова белой колонны стала приближаться к западной опушке леса, красный бронепоезд, стоявший неподвижно за лесом и поджидавший выхода белых, открыл по колонне артиллерийский огонь. Завязался артиллерийский поединок. Движение белых замедлилось, так как бронепоезд отходил только после пристрелки по нему белых орудий. В полдень белые заняли Дежневку – очень маленькую деревушку на ровном, голом поле рядом с полотном желдороги. Между Покровкой и Дежневкой по дороге, по которой шли белые, расстояние равно всего 15 верстам, иными словами, белые делали в час менее 4 верст, в то время как зимою по этому пути войска свободно могли бы делать по 5 верст в час.

В Дежневке белые сделали незначительный привал. При дальнейшем движении белых красный бронепоезд вскоре прекратил огонь и поспешно отошел на ст. Волочаевка. Белая колонна ускорила свое движение. Около 15 часов 30 минут белые части прошли «Образцовое Поле», что в 4 верстах не доходя до Волочаевки. Жители показали: «Не более получаса, как ночевавшие здесь красные ушли. Они были крайне деморализованы». Кто это был – части Сводного или Особого Амурского? Аогика требует того, чтобы задними шли части Особого Амурского, как наиболее устойчивые; если это было так и если здесь ночевали части Особого Амурского и они были крайне деморализованы, то что тогда должны были представлять собою части Сводного полка? И приходится еще раз признать, что, наступай белые на Волочаевку ночью, они смяли бы еще раз красных, которых в таком случае не прикрывал бронепоезд, так как последний боялся бы оказаться отрезанным и удирал впереди своей пехоты.

Около 16 часов, когда артиллерия и обозы белых подтянулись к железнодорожной будке, что в 3 верстах не доходя до Волочаевки, красный бронепоезд, выйдя со станции Волочаевка, быстро пошел навстречу белым.

В районе будки поле совершенно ровное. Лишь к западу от нее, в нескольких саженях, проходит один овраг, который пересекает поле и линию желдороги. По берегам оврага – редкий кустарник и отдельные деревья. К югу от полотна имеются невысокие кусты, но к северу от желдороги поле совсем открытое. Только по межам изредка попадаются маленькие кусточки. Цель для красных была превосходная. Белые между тем что-то мешкали: головные повозки остановились, задние подтягивались, наезжая вплотную на передние. Бронепоезд быстро приближался, а белые стояли как зачарованные: повозки не убирали, орудия на позицию не становились. Один только 1-й кавполк, быстро сойдя с дороги, нырнул в овраг и по нему пошел на север. Головной пехотный полк рассыпался в цепь.

Красный бронепоезд открыл меткий огонь по белой колонне. Одним из первых снарядов красные попали в упряжку Второго орудия 1-го стрелкового арт. дивизиона. Один орудийный конь был убит. Остальные кони рванулись. Среди начавшейся паники, ибо повозки в беспорядке устремились назад, Первое орудие 1-го арт. дивизиона становилось на открытую позицию за будкой у самого полотна желдороги. Понесшуюся было запряжку Второго орудия остановил подпоручик Лесневский. Красные били комбинированным огнем. То тут, то там гранаты вздымали вверх снег и рыхлую землю пашни: белые облачка шрапнелей разрывались над самыми головами артиллеристов. Несъезженные кони не желали сходить с дороги, передок туго открывался, и другие тому подобные мелкие задержки заставляли нервничать прислугу и привели к тому, что прислуга Второго орудия, не получившего приказа встать на позицию, устремилась к Первому орудию «на помощь». Бронепоезд тем временем шел вперед и, не прекращая артиллерийского огня, открыл уже пулеметный огонь по сбившимся в кучу людям и повозкам. Белые стрелки отступали. Генерал Сахаров метался из стороны в сторону, призывая стрелков не уходить и не бросать цепей. Мгновения казались десятками минут, но вот среди треска рвущихся неприятельских шрапнелей и гранат раздался первый выстрел белого орудия. Первое орудие 1-го артиллерийского дивизиона вело огонь по красному бронепоезду. Условия времени были не в пользу белых, ибо солнце садилось за бронепоездом, тем не менее, движение его вперед было приостановлено. В это время Волжское орудие, ставшее на позицию у оврага, впереди будки, открыло огонь. Готовые было дрогнуть, белые стрелки остановились. Положение было спасено лично генералом Сахаровым и Первым орудием 1-го артиллерийского дивизиона. Пристреливаясь по бронепоезду, оба белых вышеуказанных орудия заставили бронепоезд мало-помалу отходить. Несколько раз пытался он вновь перейти в наступление на белых, но это ему плохо удавалось, и его огонь уже не наносил таких серьезных потерь, как при первом своем движении.

В то время как бронепоезд расстреливал колонну у будки, головная часть волжан, успевшая проскочить за будку на запад, рассыпалась в цепь по бугру, что находится перед Волочаевкой, и тут пролежала до тех пор, пока подошедшие полки 1-й бригады не были рассыпаны в цепь и по кустам, что к югу от полотна желдороги, направлены в обход бронепоезда слева. Против цепочки волжан, залегших под бугром, красные никаких действий не предпринимали. Эти волжане ясно видели впереди себя, перед самой околицей села, несколько маячивших красных конных.

1-й кавполк, двигаясь по оврагу, под огонь бронепоезда не попал – снаряды красных летели через их головы. Когда же бронепоезд, приблизившись к будке, открыл пулеметный огонь, то кавполк был уже вне обстрела, далеко к северу. Здесь полк развернулся в лаву, по два эскадрона в каждой линии. Мимо кладбища и сопки он двинулся на село.

В 18 часов красный бронепоезд стал быстро отходить. Белая колонна двинулась вперед.

Одновременно с выступлением 5-й колонны на запад вдоль полотна желдороги базы частей тронулись на восток – в обетованный Хабаровск, а части 3-й колонны (без Ижевского полка) пошли на Владимировку, а оттуда через Самарское и Орловку, где были ночью, прошли 25-го в Нижне-Спасское. Воткондив выдвинулся в Верхне-Спасское. На своем пути части 3-й колонны красных не встречали. Я. Покус пишет: «В Волочаевке, для удобства управления, части фронта были сведены в Отдельную Сводную бригаду под командой тов. Попова, в составе 5-го, 6-го, Особого Амурского стр. полков, 4-го кавполка и артиллерийского дивизиона 3-батарейного состава. Красные воинские части в Волочаевке были приведены в полный порядок и, по приказу, планомерно отошли на ст. Ин». На ст. Волочаевка красные бросили один испорченный паровоз и несколько вагонов.

Быстро темнело. 1-й кавполк, начавший свое движение шагом, после того как он обогнул сопку, перешел на рысь и ворвался в станционный выселок. Здесь белые захватили в плен нескольких не то отсталых, не то умышленно оставшихся красных. В 18 часов 15 минут главные силы 5-й колонны втягивались в село. Красная пехота походным порядком ушла за полчаса до этого. По прибытии в село (небольшое) квартирьеры начали делить районы, но никак не могли их поделить, и окончательно люди были разведены по своим квартирам только в 22 часа, то есть три с половиной часа проболтались без определенных квартир.

За этот день части 5-й колонны проделали всего 32 версты, потратив на них 10 часов 15 минут. Под будкой Поволжская бригада потеряла до 30 человек убитыми и ранеными. Потери в 1-м стрелковом арт. дивизионе равны: убит один орудийный конь, ранено два офицера, три солдата и два коня. В остальных частях 1-й бригады потерь не было.

По занятии села и станции для осмотра паровоза и его исправления из рядов войск были вызваны специалисты. Таковыми оказались – инженер (поручик Залесский) и техник (штабс-капитан Решетников). Последние усердно принялись за работу, но так и не могли исправить паровоз за двое суток стоянки, ибо у паровоза были сняты золотники.

Эпизод у будки, тяжелые потери, беспрепятственный уход красной пехоты, недоразумение с квартирами – все это скверно отозвалось на состоянии духа белых войск. В вечер 24 декабря по рядам войск впервые пробежала тень слабого разочарования и недовольства: «Хабаровск взяли, пусть теперь вперед идет 2-й корпус, а нам дадут хоть две недели отдыха». До сих пор бойцы белых частей бодро шли, можно сказать, рвались вперед – они ожидали впереди, в Хабаровске, отдых. Теперь Хабаровск остался позади, впереди 500-верстная, почти незаселенная полоса. Эпизод у будки на время переломил настроение белых бойцов, ибо один, другой, третий успех вольют новые силы в бойцов, и они будут рваться вперед, в надежде на отдых в районе Благовещенска, но беда, если следующий бой будет неудачен.

Еще до того часа, как части 5-й колонны столкнулись с красным бронепоездом у будки, генерал Молчанов в Хабаровске в 13 часов 30 минут этого же 24 декабря отдал приказ № 0278/оп следующего содержания: «Генералу Сахарову, Полковнику Ефимову. Ввиду сильной усталости людей и неналаженности тыла – приказываю: 1. Генералу Сахарову оставаться на линии ст. Волочаевка – дер. Волочаевка, ведя разведку в сторону противника. 2. Полковнику Ефимову занять Нижне- и Верхне-Спасское, ведя разведку в сторону противника и имея бдительное наблюдение за протокой Амурской. 3. Движение вперед по особой директиве.

Комкор 3, Ген. – майор Молчанов. Наштакор Генштаба Полковник Ловцевич».

Поздно вечером 24 декабря части 5-й колонны с большим удовлетворением приняли весть о дневке в Волочаевке – «слава Богу, хоть отдохнем маленько».

Что сделала 5-я колонна за 24 декабря? – переход в 32 версты, понесла потери и вымотала своих чинов. Трофеев за этот день не было взято никаких, красные части не были даже напуганы, но, под прикрытием своего бронепоезда, преспокойно отошли на Ин. 3-я колонна проделала около 25 верст, не встретив ни одного красного.

Желая дать своим бойцам необходимый отдых, белое командование отложило выступление частей из Покровки до утра 24-го, но проку из этого не получилось, и белые части, совершая дневной, а не ночной переход, утомились вдвое и, кроме того, понесли потери. Надо полагать, что в случае движения белых частей на Волочаевку днем 23-го или в ночь на 24-е белые бойцы, в конечном итоге, устали бы меньше, нежели то вышло на деле, и тогда не пришлось бы слышать из многих уст фраз о высылке вперед 2-го корпуса. Таким образом, обратив внимание на состояние физических сил войск и озаботившись сохранением их, белое командование пожертвовало для этого приподнятостью духа своих бойцов после успехов под Владимировкой и Покровкой. В то же время красным частям было дано время (более 24 часов) оправиться как физически, так и морально. Кроме того, красные за сутки сумели совершенно разгрузить ст. Волочаевка и выдвинуть на фронт свой бронепоезд. Последний в этот день блестяще выполнил возложенное на него задание, задержав белых на два часа, дав тем самым достаточное количество времени для спокойного выхода своей пехоты с мест ночлегов. Борьба с бронепоездом днем всегда труднее, а на участке от ст. Волочаевка на запад открытый характер местности еще более усложнял борьбу с бронепоездом. Недочеты в движении белой колонны, как то: наличие почти в первых рядах повозок; остановка у такого ориентировочного пункта, как будка, повели к большим и неоправдываемым потерям. Ошибка белых заключалась еще в том, что все части 5-й колонны шли одною дорогою в затылок друг другу. Дорога, по которой двигались белые, на протяжении 20 верст идет вдоль самого полотна желдороги в нескольких саженях к северу от него; правда, на 10-верстке, выданной белым частям, эта дорога была неправильно нанесена верстах в двух к северу от полотна, но, во всяком случае, белое командование должно было выяснить в Покровке правильное местоположение дороги. Если ночью желательно движение крупных сил одной колонной, то днем, в виду полотна желдороги, предпочтительнее движение несколькими параллельными колоннами, двигающимися одна в виду другой. Белому командованию следовало бы также выяснить, имеются ли к северу от желдороги полевые дороги, по которым можно было бы двинуть если не артиллерию, то, во всяком случае, часть пехоты и конницы, дабы эта боковая колонна, не будучи даже обходной, вися на фланге красных, невольно понуждала их бронепоезд к большей осмотрительности.

Только на второй и на третий день после катастрофы под Владимировкой – Покровкой красные стали помаленьку приходить в себя. 26 декабря комвойск фронта товарищ Серышев, очухавшись от пережитого, издал приказ войскам Восточного фронта за № 15 на ст. Бира. Вот его полный текст: «1. Паническое бегство частей Востфронта после отхода от Хабаровска приписываю всецело командирам и комиссарам этих частей, не сумевшим организовать оборону вверенных им райончастей, не сумевших железной волей, примером личной выносливости, храбрости и беспощадного наказания остановить бегущие, как стадо баранов, войска, от появления отрядов белогвардейцев. Бежали целые части, во главе с начальниками боевых участков: в данный момент, благодаря бегству, войска потеряли большую часть ценного военного имущества; в животном страхе бойцы бросали оружие, пулеметы, орудия, снаряжение, патроны и т. д. Все, что накопилось в армии путем побед над врагами Советской власти в течение долгих лет, в один момент потеряно без одного выстрела в сторону противника.

Считая подобное явление на войне преступлением из преступлений, руководствуясь совестью коммуниста и той ответственностью, которая ложится на мою голову за все случившееся, приказываю: 2. Начальника левого боевого участка К…, его начальника штаба X… и военкома Д… предаю военно-полевому суду. 3. Командира 6-го полка Н… – Г… и военкома этого же полка Ш…, не принявших мер охранения, предаю военно-полевому суду. 4. Командира 8-й батареи П… и военкома этой батареи, оставивших противнику два орудия, предаю военно-полевому суду. 5. Из частей 4-го, 5-го, 6-го полков взять десятого и предать военно-полевому суду. 6. За бегство со ст. Дормидонтовка командира батальона 4-го полка!.. и военкома К… предаю военно-полевому суду Востфронта. 7 Суд должен руководствоваться в отношении приговоров следующим: а) части войск, возглавляемые выше перечисленными командирами и военкомами, бежали, не сделав по противнику ни одного выстрела; в результате огромное количество груза и военного имущества было уничтожено или досталось в руки противнику; б) бегство поставило фронт в страшно затруднительное положение и лишило командование возможности в ближайшие дни начать против противника активные действия; в) предупреждаю всех, что впредь виновников малейшей паники буду расстреливать на месте. Комвойск Востфронта Серышев».

За свои сепаратные действия сам товарищ Бороздин был предан командующим войсками фронта товарищем Серышевым суду, но главком товарищ Блюхер не только освободил товарища Бороздина от суда, но назначил последнего командиром вновь созданной Надеждинско-Побережной группы. Приказ № 15 впоследствии в жизнь полностью проведен не был, и суду была предана лишь часть комсостава. Вышеприведенный приказ полностью характеризует создавшееся у красных положение и тем самым указывает на те возможности, кои представлялись белым и кои не были использованы.

25 декабря в городе Хабаровске генерал Молчанов отдал приказ по 3-му корпусу и приданным частям за № 0296/оп: «Операция по очищению от красных банд Приморской области блестяще закончилась. Захвачены очень большие трофеи, которые еще трудно учесть. Нет возможности описать подвиги частей, так они велики и разнообразны. Все части твердо и неуклонно исполняют долг Русского воина-патриота. Ваши имена благодарная Родина вспомнит. От лица Родины сердечно благодарю Вас, дорогие мои соратники. Вас, мои ближайшие помощники и руководители масс: генералы Сахаров, Блохин, полковники Ефимов, Аргунов, Сотников, Александров, особенно благодарю за заботливость о подчиненных и всегдашнюю готовность жертвовать собой для достижения успеха. Вас, герои – полковник Белянушкин, полковник Турков, подполковник Березин, полковник Зуев, полковник фон Вах, полковник Черкес, подполковник Дробинин, полковник Мохов, полковник Бахтерев, полковник Бампер, подполковник Зултан, полковник Романовский, полковник Карлов – благодарю за лихость управления частями. Сердечно благодарю и преклоняюсь перед Вами, незаменимые герои, г.г. офицеры, стрелки, всадники, казаки и артиллеристы доблестных частей. Лучшей наградой Вам может служить сознание своих заслуг перед Родиной. Слава Вам, герои нового Ледяного похода, и вечная память павшим.

Командир 3 стр. корпуса Ген. – майор Молчанов. Нач. штаба Ген. штаба Полковник Ловцевич».

Этот приказ, как показало дальнейшее, оказался роковым.

Некоторые подсчеты

При оценке действий белых войск в ноябре и декабре 1921 года следует прежде всего подчеркнуть неподготовленность к борьбе обеих сторон. Хотя осенью 1921 года ДВР и вела наступление на белых в Южном Приморье (работа партотрядов), но само оно не приготовлялось к отражению удара белых, ибо, видимо, считало переход в контрнаступление своего противника невозможным. Если ДВР не приготовилась для отражения удара белых, то и белые в силу ряда условий не могли подготовить своего наступления. Даже начальный момент операции был определен не белым командованием, которое было лишено этого права, а было указано событиями и «дружеским» разрешением интервентов. Это разрешение белые должны были использовать, ибо вторично подобный случай мог и не представиться. «Первые, неожиданные выстрелы начавшегося наступления взволновали население Южного Приморья и вызвали общие протесты. Глухо роптали обыватели, обеспокоенные, что их мнимый покой будет нарушен страшной мобилизацией; негодующе шумели разношерстные политические круги; протестовали торгово-промышленники, опасавшиеся новых налогов и специальных обложений…» – так описывает настроение тыла белых генерал Ф.А. Пучков. Но если обстановка, при которой начался и протекал поход, была чрезвычайно тяжела для белых как с материальной, так и моральной сторон, то, с другой стороны, те 6000 чистых штыков и сабель, что составляли боевую часть белых войск, являлись великолепным боевым элементом, способным довольствоваться голодным пайком и совершать походы при самом жалком состоянии обмундирования, чего, вне всякого сомнения, не дала бы никакая мобилизованная армия.

Начало похода можно считать с 18 ноября – дня перехода белых в общее наступление. До этого дня в военных действиях белых частей в Приханкайле, на Сучане и даже в походе на Ольгу командование Нар. – Рев. армии могло усматривать одно только противодействие работе партотрядов. Сосредоточение крупных сил белых в районе Ивановки и одновременные удары генерала Смолина и генерала Сахарова в направлении на Анучино должны были подсказать красному командованию о тех мерах, кои оно должно было бы предпринять. Относительно только что указанной выше даты 18 ноября следует оговориться: для многих частей войск Врем. Приамур. Правительства день этот не был вовсе первым днем похода, ибо очень многие части находились на боевом положении еще задолго до 18 ноября, именно: ижевцы с середины августа несли охрану Сучанских копей, воткинцы занимали Владимиро-Александровское, части Гродековской группы войск, квартируя в поселках района, вели борьбу с хунхузами, часть омцев находилась в Ивановке, наконец, у гарнизонов Спасска, Раздольного, Никольск-Уссурийского, и даже Владивостока было немало тревожных дней и ночей. Таким образом, «мирные стоянки» белых частей не совсем были мирными. Для белых это явилось плюсом, ибо, будучи постоянно начеку, белые части нуждались в минимальном сроке для подготовки к выходу в поле – в среднем для этого потребовалось от 12 до 24 часов.

Своею живой силой Нарревармия превосходила Белую армию в два с половиной раза, именно против 15 тысяч красных белые могли выставить только 6 тысяч (здесь имеются в виду только чистые штыки и сабли; принимая же во внимание командный состав и «полустроевых», которые в критическую минуту могли превратиться в строевых, силу белых можно считать в 8500–9000 человек, силы Нарревармии при учете этих категорий также возрастают), кроме того, ДВР имела неограниченный резерв – части Красной армии РСФСР. Но в то время как силы белых были сосредоточены на линиях менее 200 верст, части Нарревармии были расквартированы на территории глубиною примерно в 3000 верст. В местностях, смежных с территорией Временного Приамурского правительства, красные имели всего до 3000 чинов, в районе Хабаровска – Благовещенска около 3000 и, наконец, в Забайкалье остальные 9000 человек. Принимая во внимание малую провозоспособность Амуржелдороги, следует признать, что на первое время численным превосходством белые были обеспечены. Однако речь идет только о превосходстве живой силы. О материальной части говорить не приходится – белые ее не имели совсем. В предстоящей тяжелой борьбе за материальную часть белые неожиданно нашли союзников в лице: 1) недостаточно распорядительных высших органов управления Нарревармии и 2) самих частях Нарревармии, крепко осевших в местах своих стоянок. Ни те, ни другие не подготовились к борьбе. В результате: 1) два желдормоста, имевших большое военное значение, перешли в руки противника в полной целости и сохранности, 2) почти оборудованная Иманская укрепленная позиция была оставлена без боя, 3) частям гарнизона города Хабаровска потребовалось 96 часов для подготовки к выступлению в поход (Я. Покус), наконец 4) выдвижение частей на фронт происходило без всякого плана (конница оставалась в тылу, а на фронт выкидывалась пехота без артиллерии), 5) сосредоточение частей шло чрезвычайно медленным темпом, так, первые два пехотных полка были сосредоточены на линии реки Бикин, то есть в 200 верстах от места расквартирования частей только на девятнадцатый день перехода противника в наступление и т. д.

Переходя в общее наступление против красных, занимающих Анучинский район (до 1000 человек при 4 орудиях), белые предполагали было ввести в дело до 3000 чинов. В действительности в движении на Анучино приняло участие только до 2000 человек, в боевых же действиях – менее половины ходивших. С переходом в наступление на север по Даубихэ и желдороге, в течение первой недели, белые выставили до 2000 человек (полковник Аргунов и генерал Сахаров) против примерно 1500 человек красных (Приморские батальоны и 6-й пехотный полк). Охрана занятых районов (Сучан и Анучино) белыми была возложена в это время на отряды общей численностью до 500 человек. Этим отрядам предстояло иметь дело с мелкими партотрядами, рассеявшимися в горах. При дальнейшем движении на север вдоль желдороги генерал Молчанов располагал сначала 2400 человек, потом (с 9 декабря) 3000 человек и, наконец (с 17 декабря), – 4300 человек при 3 орудиях и 1 макленке. Силы красного фронта за этот же срок с 1000–1500 человек возросли до 4500 человек при 5 орудиях и бронепоездах. 23 декабря с занятием города Хабаровска генерал Молчанов принужден был оставить в нем Ижполк и части 2-й колонны, что вместе с Сибказполком, оставленным на Хору, дало до 2060 человек. Таким образом, в первой линии белых войск, выдвигаемых теперь на запад от Хабаровска, осталось всего 2240 человек при 5 орудиях против 3500 человек отступающих частей Востфронта.

За время с 5 ноября по 25 декабря противники имели 25 боевых столкновений и 21 стычку и перестрелку. 20 из 25 указанных выше боевых столкновений (ноября 14-го, 20-го, 22-го, 23-го, 24-го, 27-го, 28-го, 30-го (два)? (Кедровое), декабря 1-го, 12-го, 16-го, 18-го, 19-го, 20-го (два), 21-го, 24-го и 26-го) носили характер коротких боев, причем с обеих сторон участвовало обычно от 500 до 1500 чинов. В бою 4 декабря со стороны белых приняло участие до 2500 человек, но со стороны красных в нем приняли участие незначительные силы – главным образом, бронепоезд № 7. Наконец, четыре боя – 13, 19, 21 и 23 декабря – можно назвать большими. В трех первых из них красное командование пыталось остановить дальнейшее движение к Хабаровску белых. Четвертый бой разыгрался помимо воли красного командования, это был вынужденный бой, окончившийся разгромом трех боевых единиц красных. В первом из этих боев – Лончаково— Розенгартовка – с обеих сторон участвовало до 5000 человек, причем живой силой белые превосходили красных, но последние имели артиллерию. Во втором – на Хору – участвовало до 3000 человек, силы у противника были равные. В третьем – под Ново-Троицким – участвовало до 4000 человек, превосходство в живой силе и артиллерии было на стороне красных. Наконец, в четвертом бою, Владимировка – Покровка, участвовало до 5000, незначительный численный перевес был на стороне белых, результат – их полная победа. Вообще все боевые столкновения, за исключением только двух, были удачны для белых. Два столкновения, окончившиеся отходом белых, следующие:

1) ночное наступление сибказаков на партизанскую базу 24 ноября и

2) дневной налет конного отряда на ст. Волочаевка 20 декабря.

От Владивостока до Хабаровска по прямой линии примерно 600 верст, от Хабаровска до Волочаевки – 40 верст, итого 640 верст, от которых следует откинуть 270 верст, равных расстоянию от Владивостока до ст. Уссури. Полученные таким образом 370 верст равны расстоянию, которое должны были пройти белые части с 1 по 25 декабря. Не должно упускать из виду, что данные 370 верст взяты по прямому направлению, в действительности белые части первой линии при движении на Хабаровск проделали не 370, а 570 верст в 25 дней, что дает среднюю скорость в сутки в 22,8 версты. Откинув 5 дневок, получаем среднюю скорость в дни марша в 28,5 версты. На самом деле переходы колебались от 10 до 65 верст в сутки. Нижеприводимые данные относятся к 1-му стрелковому артил. дивизиону, присоединившемуся к частям наступающей группы в 13 часов 9 декабря на ст. Губерово. Из общего числа 395 часов, проведенных дивизионом на фронте с 9 по 25 декабря: 1) 48 часов потрачены на 2 дневки, 2) 118V₂ часов были проведены на походе и 3) 228V₂ часов – на привалах. Дивизион за это время проделал 436 верст. Следует не выпускать из виду, что данный дивизион был сравнительно свежей частью, выступившей с места своей стоянки только 7 декабря, а были ведь части, что находились в походно-боевой обстановке с 5 ноября и ранее; так, отряд полковника Аргунова проделал с начла операции походным порядком до 720 верст, волжане и камцы – до 695 верст, ижевцы – 680 верст, воткинцы – 670 верст.

Степень напряжения белых частей при движении на Хабаровск может быть иллюстрирована следующими данными.

При движении от Лермонтовки к Дормидонтовке 1-й стрелковый арт. дивизион находился на походе: 15-го – 10 часов 35 минут, 16-го – 11 часов 20 минут, 17-го – 8 часов 40 минут, 18-го – 10 часов. 1-й Егерский полк, имевший налицо до 250 чинов, при движении своем с 1 по 31 декабря использовал всего 531 обывательскую подводу. Наименьшим числом подвод, находившихся в сутки при полку, было 12, наибольшим – 26.

Подвести итоги потерям белых частей почти не представляется возможным, ибо сведения по этой статье весьма отрывочны. Кроме того, они покрывают собою только потери в боях, оставляя в стороне более значительную категорию – обморозившихся. Потери Нарревармии в Приморье за декабрь месяц достигают цифры 850 человек убитыми, ранеными и больными (преимущественно обмороженными). Эта цифра приведена Я. Покусом. О потерях пленными ничего не говорится, надо полагать, они также входят в это число. Принимая численность красных войск, участвовавших в операциях в декабре 1921 года, в 6000 человек, потери в 850 человек будут равняться 14 % состава.

Подвести итоги главнейшим белым трофеям несколько легче: к 25 декабря белыми была захвачена территория всего Уссурийского края с крупным административным, политическим и торговым центром городом Хабаровском, стоящим на водных путях Амура и Сунгари. Удержание Хабаровского района белыми на лето 1922 года дало бы значительные средства Временному Приамурскому правительству. Надежды на удержание захваченного района у белых укрепились, так как 23 декабря белые забрали на ст. Покровка артиллерийский парк, который вместе с ранее захваченными орудиями дал 35 орудий – артиллерию более чем достаточную для 9000 армии. Кроме орудий, трофеями белых являлись: пулеметы, бронепоезда и большое количество различного военного имущества и огнеприпасов, позволяющих вести операции в будущем. Я. Покус в своей книге потери красных определяет в 8 трехдюймовых орудий (2-я батарея и расформированная 4-я батарея) и 2 шестидюймовые гаубицы, 16 пулеметов, 3 самолета и бронепоезда № 7. Как видно из вышеизложенного, сведения эти далеко не полны.

В заключение несколько слов о Конном отряде. Существовал он 8 суток (с 16 часов 14-го по 12 часов 22 декабря). За это время частями, входившими в состав этого отряда, было проделано 326 верст, то есть в среднем в сутки по 40³/₄ версты, но так как пятые сутки похода отряд дневал в поселке Невельском, то средняя скорость в дни движения достигает 46,6 версты. Наибольший переход был на второй день – 65 верст, наименьший в последний – 22 версты. Из общего числа 326 верст 250 покрывают движение вперед к линии Амуржелдороги, 54 – движение назад и 22 – движение на присоединение к своим частям. За время своих действий в тылу противника отряд имел четыре боевых столкновения (Дормидонтовка, Казакевичи, Нижне-Спасское, Волочаевка) – три победы и одно поражение. Потери отряда, состоявшего из 450 сабель при 4 пулеметах, за все время действий равняются: убитыми – 3 бойца и 1 конь, ранеными – 24 бойца и 11 коней. Трофеи: 5 пулеметов, до 130 пленных и 44 коня. Своими действиями отряд: 1) понудил батальон пехоты противника (до 600 чинов) отступить со ст. Дормидонтовка, 2) разрушил маленький желдорожный мостик, 3) опрокинул роту пехоты противника (до 150 человек), 4) разгромил коммунистический отряд (150 человек) и опрокинул кавдивизион противника (150 сабель), 5) уничтожил роту противника (90 штыков). Несмотря на то что основного своего задания (разрушение Амуржелдороги) отряд не выполнил, появление его в тылу врага и действия (включая неудачу под Волочаевкой) произвели сильное моральное действие на красных.

Борющиеся армии накануне вторжения белых в Амурскую область

Хотя к началу боевых действий на Дальнем Востоке в 1921 году силы Нарревармии (Народно-Революционная армия Дальневосточной республики) превосходили живую силу белых войск (войска Временного Приамурского правительства) в два с половиной раза, тем не менее, ввиду разбросанности сил красных на территории глубиною до 3000 верст, белые, державшие свои силы в это время в кулаке в Южном Приморье, перейдя в решительное наступление в ноябре 1921 года, сумели за месяц с небольшим распылить красные партотряды Приморской области, разбить части Приамурского военного округа ДВР, очистить от противника весь Уссурийский край, захватить город Хабаровск и приблизиться к границе Амурской области.

В описываемое время Нарревармия могла вывести в поле от 15 тысяч до 20 тысяч бойцов с достаточным количеством пулеметов и артиллерии. Кроме того, она имела неограниченный резерв в виде частей Красной армии РСФСР. Силы же белых в то же время исчислялись всего в 6000 чистых бойцов. При полном напряжении своих сил Белая армия (войска Временного Приамурского правительства) могла выставить в поле не более 9000 человек. К тому же у белых пулеметов было очень немного, а артиллерии они совершенно не имели.

К 20 декабря 1921 года, то есть несколько более чем по истечении одного месяца борьбы, красные имели на фронте под Хабаровском всего до 4400 штыков и сабель при 7 орудиях против 4100 штыков и сабель при 4 орудиях белоповстанческих сил. Остальные части обеих сторон находились в глубоком тылу и оказать содействие своим частям фронта в ближайшие дни, конечно, не могли. Почему же красные не использовали численное превосходство своей армии? Казалось бы, под Хабаровском, по истечении месяца борьбы, они свободно могли бы иметь силы, превосходящие белых по крайней мере в два раза. Дабы уяснить положение вещей, следует принять во внимание оперативные планы командования Нарревармии того времени: наступательного плана у армии ДВР не было совершенно, так как красным командованием почиталось, что Нарревармия недостаточно сильна для наступления. Красное командование ставило своей армии задачу прикрытия территории молодой республики. Оборонительный план предусматривал развитие ударов вражеских сил по четырем направлениям, из которых два почитались главными и наиболее вероятными, а два других второстепенными, так как не грозили самому существованию ДВР. Главными считались – 1) удар вдоль линии Восточно-Китайской жел. дороги в направлении на Читу и 2) удар со стороны Маньчжурии и Монголии в направлении на Троицкосавск и Верхнеудинск. Второстепенными считались – 1) удар вдоль тракта Цицикар— Благовещенск и 2) удар вдоль линии Уссурийской жел. дороги в направлении на Хабаровск. Теперь становится понятным, почему Хабаровский район не был насыщен частями Нарревармии до начала военных действий.

После того как выяснилось, что белые избрали для своего удара линию Уссурийской желдороги с выходом на Хабаровск, правительство и командование ДВР, признав необходимым произвести усиление частей группы товарища Серышева, состоявшей из 3 пехотных полков, 1 кавалерийского с артиллерией и 2 бронепоездов, приняло меры по отправке из Забайкалья в Хабаровск частей Забайкальского военного округа, дабы товарищ Серышев мог бы вести успешную борьбу с белыми. Переброска воинских частей из Забайкалья под Хабаровск зимою в полной мере зависит от провозоспособности Амурской желдороги, между тем расстройство транспорта и крайний недостаток топлива, особенно остро отзывавшийся на эксплуатации Амурской желдороги, явились теми основными причинами, кои лишили Читу возможности своевременно усилить части товарища Серышева, оборонявшие город Хабаровск, и создать внушительный кулак для противодействия наступательной операции белых и контрудара по ним.

По плану обороны главным и вероятным направлением движения белых считалась линия КВЖД (Цицикар – Хайлар – Чита), менее вероятным направлением – линия Урга – Селенгинск – Верхнеудинск. Второстепенными направлениями считались: а) тракт Цицикар – Мергень – Благовещенск и б) линии Уссурийской желдороги (Никольск-Уссурийский – Спасск – Хабаровск).

С первых же чисел декабря месяца красные стали отправлять из Забайкалья на Хабаровск воинские части. Как протекала эта переброска сил – указывается ниже, теперь же, дабы читатель смог бы правильно учитывать обстановку на фронте в дальнейшем и дабы вышеприведенная фраза о «неограниченном резерве Нарревармии в виде частей Красной армии РСФСР» не показалась голословной, не лишне привести следующее показание чинов 5-го полка Нарревармии, взятых в плен белоповстанцами 23–30 декабря, показание, вскрывающее истинные взаимоотношения ДВР и РСФСР. Эти чины показали: «В сентябре 1921 г., будучи командированными из учебной артбригады, они прибыли из Москвы в Читу, где 170 чел. из них были разбиты по частям Нарревармии, а остальные 30 чел. получили назначение в Хабаровск на пополнение частей Амурармии. Перед прибытием их в Читу, в августе 1921 г. в Читу из Москвы были переброшены две горные батареи (8 орудий) с прислугой, но без конского состава, который ими был получен в Чите. Одна из этих батарей расположилась на Песчанке, другая проследовала на восток». Не говорит ли данное показание за то, что еще задолго до открытия военных действий белыми самостоятельной, независимой ДВР не существовало и так называемая ДВР на деле являлась только одной из провинций РСФСР?

Отправка из Забайкалья на Хабаровский фронт частей Нарревармии протекала следующим образом: 5 и 6 декабря на ст. Чита был погружен в несколько эшелонов и выбыл на восток Особый Амурский полк. 17 декабря, то есть на одиннадцатый день с момента выезда, этот полк прибыл на ст. Покровка, где выгрузился и прошел на фронт в поселок Ново-Троицкий. Пулеметные команды этого полка, шедшие отдельным эшелоном, прибыли на два или три дня позднее.

Вслед за этим полком красные стали перебрасывать на фронт 1-й запасный пехотный полк из города Верхнеудинска. Один из батальонов этого полка, двинутый со ст. Березовка 5 декабря, прибыл на ст. Покровка 22 декабря, то есть на семнадцатый день пребывания в пути. При своем отъезде этот батальон насчитывал до 500 штыков, но по дороге разбежалось до 200 амурцев и забайкальцев. 3-й батальон этого полка прибыл на ст. Ин только 28 декабря. 6 декабря в Петровский Завод прибыл из деревни Урлых Троицко-Савский кав. полк для погрузки и отправки на Хабаровский фронт. 14 декабря полк выступил из Петровского Завода. Этот полк следовал эшелонами за 3-м батальоном 1-го запасного пехотного полка и к 25 декабря все еще находился на запад от реки Зея. Таким образом, переброска частей из Забайкалья протекала крайне медленно. Сравнительно быстро на фронт прибыли на пополнение 4-го кавалерийского полка два эскадрона из Благовещенска. Эти эскадроны прибыли в полк 15 и 16 декабря и по переформировании полка образовали 4-й эскадрон.

Однако переброска на фронт вышеперечисленных частей признавалась красным командованием недостаточной. Командование считало, что на фронт следует отправить еще по крайней мере 1 – ю отдельную Читинскую пехотную бригаду, состоящую из трех пехотных полков, дивизиона конницы, дивизиона легкой артиллерии и двух батарей 48-линейных гаубиц. Эта бригада была укомплектована до полного штата мобилизованными в Забайкалье очередного призыва 1898-го и 1899 годов. Но отправка бригады на восток считалась в то же время невозможной ввиду неустойчивости положения дел в самом Забайкалье. Тогда правительство ДВР обратилось в Иркутск с просьбой о высылке подкреплений. После двукратного отказа Реввоенсовета 5-й армии читинскому командованию, мотивированного «напряженностью общего политического положения в Восточной Сибири», Иркутск, убедившись в беспомощности ДВР, обещал двинуть войска Красной армии в пределы ДВР, а потому главнокомандующий Н.Р.А. товарищ Блюхер мог принять 20 декабря решение, в силу которого части товарища Серышева подлежали усилению свежими частями, для чего на Восточный фронт должна была отправиться 1-я Отд. Читинская пехотная бригада. В Забайкалье после этого из коренных ДВР-овских частей оставалась только одна – конная бригада товарища Каратаева.

Свидетельским показанием лица, прибывшего из ДВР, в Чите 21 декабря располагались: 1) батальон Госполитохраны – 200 штыков и 2) Караульный полк – 600 штыков. Из Иркутска через Читу на Хабаровск наблюдалась переброска частей Красной армии. Советские войска следуют под видом частей Нарревармии, имея на рукавах значки ДВР. Среди населения муссируются слухи о том, что Читинское правительство на свои войска не надеется, поэтому они останутся в тылу, а на фронт будут выдвинуты части Красной армии, которые будут влиты в полки, находящиеся в боевой линии (разведсводка Управ. Генкварт. В. М. Вед. к 13 час. 2 января 1922 года).

Исходя из только приведенных данных, касающихся переброски частей Н.Р.А. на фронт под Хабаровск, следует признать, что до середины января силы красного фронта – части, ранее находившиеся на фронте, и новые пополнения и подкрепления, могущие быть переброшенными к этому сроку по Амурской ж. д., не должны были превосходить 5 – 5Ц₂ тыс. бойцов, так как 1-я Отд. Читинская стрелковая бригада Н.Р.А. могла прибыть только после указанного срока.

Выдвигая на север сильную группу генерала Молчанова (четыре бригады общей численностью в 4100 штыков и сабель), белое командование принуждено было оставить до 1600 штыков и сабель в только что очищенных от противника районах Сучана, Анучина, Приханкайлья, Спасска и Имана, дабы поддерживать в них порядок и окончательно ликвидировать оставшиеся в этих районах рассеянные, мелкие партотряды, общая численность коих вряд ли во многом уступала оставленным против них частям войск Временного Приамурского правительства. Остальные части Белой армии, общею численностью до 3300 человек, были расквартированы во Владивостоке, Никольске, Спасске и Гродековском районе. Удержание этих сил в Южном Приморье не вызывалось обстановкой борьбы с красными, но так как до 9 декабря Гродековская группа войск все еще не находилась в полном подчинении у командующего войсками Временного Приамурского правительства, то и отправка частей этой группы на фронт для генерала Вержбицкого была делом трудновыполнимым; больше того, видимо, ввиду этого самого неполного подчинения гродековцев каппелевское командование придерживало у себя под руками во Владивостоке крупный и боевой 4-й Уфимский полк и некоторые иные части. Только после полного подчинения гродековцев и ареста генерал-лейтенанта Глебова каппелевское командование, не опасаясь какого-либо подвоха со стороны Гродекова, могло приступить к дальнейшему усилению группы генерала Молчанова. Тому было и время: с фронта одно за другим шли известия о победах белоповстанцев, об их продвижении вперед. Хабаровск пал, армия захватила материальную часть. Но так как к красным должны были вскоре прибыть подкрепления, а белоповстанческие части понесли потери в боях и обмороженными, наконец, город Хабаровск требовал наличия хотя бы небольшого гарнизона, все это понуждало белое командование к скорейшей отправке на фронт подкреплений. В первую голову должны были отправиться: Иркутская батарея, 4-й Уфимский полк и гродековцы. Таким образом, через каких-нибудь 10–15 дней фронт должен был усилиться на 1500 штыков и 3–5 орудий, то есть общая численность белых бойцов на фронте достигала бы примерно 5¹/₂ тысячи, что составляло по масштабам того времени силы довольно значительные.

Для более полного ознакомления с постановкой дела отправки на фронт пополнений, а также уяснения сложившихся к этому времени взаимоотношений каппелевцев и семеновцев следует более подробно остановиться на отправке гродековцев на фронт. С 9 декабря, как помечает в своем дневнике В.Г. Болдырев, Гродековская группа войск перешла в «безоговорочное» подчинение командованию. В этот день заместитель командующего группой, генерал Правохенский, отдал в Гродеково соответствующий приказ, основанием коему послужило распоряжение генерала Глебова, который вслед за сим был командующим войсками отстранен от занимаемой должности и арестован. Гродековская группа войск, представлявшая собою две бригады – Отдельная Сводно-Стрелковая и Отдельная Сводно-Конная, – вошла в состав 2-го стрелкового корпуса. Конная бригада была сведена в полк, а дивизионы стрелковой бригады в течение нескольких дней были переброшены по желдороге в Никольск. Здесь они разместились в полуразрушенных казармах, в которых не было ни дверей, ни окон. Конвойцы разместились в районе церкви, а маньчжурцы в районе штаба корпуса. Командир бригады, полковник Буйвид, еще на ст. Никольск-Уссурийск, сразу после прибытия эшелона, получил через подполковника Ктиторова пакет. Через несколько минут полковник Буйвид в сопровождении того же подполковника Ктиторова отбыл во Владивосток по особому вызову. Во Владивостоке он был арестован. Между тем в Никольске командир Конвойного дивизиона полковник Иванов уже через 6 часов после своего прибытия в город получил приказ о влитии Маньчжурского дивизиона в Конвойный и о назначении его, полковника Иванова, командиром полка. Так как из всего предыдущего было видно, что каппелевцы намереваются покончить совсем с семеновцами, то полковник Иванов отказался от принятия полка. Этого отказа генерал Правохенский, остававшийся еще во главе группы, не принял. Тогда полковник Иванов вторично подал рапорт с отказом от полка. Генерал Правохенский с большой неохотой разрешил полковнику Иванову переговорить с командиром корпуса. Последний принял полковника любезно, отказ принял, но просил несколько дней покомандовать полком, дабы он мог бы подыскать подходящего кандидата. Вскоре из Владивостока вернулся в Никольск подполковник Ктиторов и был назначен командиром 1-го Пластунского полка, образованного из сведенных Конвойного и Маньчжурского дивизионов. Два других дивизиона (Уссурийский и Камский) образовали 2-й Пластунский полк, во главе коего был поставлен семеновец – полковник Салазкин. Полки эти составили бригаду, названную 3-й Пластунской. Во главе ее оказался генерал Правохенский, а начальником штаба Генерального штаба полковник Леонов{104}. Переформирование дивизионов еще не прошло в жизнь, как комкор генерал Смолин собрал в офицерском собрании Омского стрелкового полка всех офицеров дивизионов и обратился к ним с речью. Суть ее была такова: генерал Смолин не винил в прежней деятельности Гродековской группы войск присутствующих офицеров, но прежнее начальство собравшихся руганул, затем он высказал уверенность в том, что стоящие перед ним офицеры такие же хорошие бойцы, как и «мы каппелевцы», обещал одеть, дать все необходимое, затем сказал, что сведение в полк дивизионов произведено для пользы дела, и, наконец, в заключение, предложил скорее готовиться к выступлению на фронт… Переформирование дивизионов шло быстро: отстранив, по их мнению, опасных начальников, «каппелевцы не вмешивались больше во внутреннюю жизнь подчинившихся им частей. Но настроение гродековцев было до известной степени подавлено, и они относились с некоторым недоброжелательством к каппелевцам. Вести с фронта, правда, подымали их настроение, но, с другой стороны, они во всех мерах каппелевского командования видели недоброжелательство, отношение к пасынкам». Трудно теперь сказать, что могло дать правительство и командование бригаде, отправляемой на фронт, но все же кажется, что дано было пластунам слишком мало. Положение их в Никольске продолжало оставаться скверным – довольствия они почти не получали, казармы были отвратительны, а обмундирование еще того хуже, ведь значительная часть пластунов все еще гуляла в легком летнем дрелевом обмундировании, не только полушубков, но и шинелей у многих не было, и в декабрьские дни люди ходили в брезентовых дождевиках. Прибытие подполковника Ктиторова в 1-й Пластунский полк значительно подвинуло дело снабжения этого полка: ведь он был для 2-го корпуса «свой» и ему несравненно легче было раздобыть необходимое, нежели полковнику Салазкину – «семеновцу». В 1-м полку появились галоши, винтовки (на неполный состав полка) и значительное количество коротких полушубков, правда старых и гнилых, но все же полушубков. Патронов не было выдано совершенно. Быть может, это произошло случайно, но быть может, и умышленно, дабы не совсем верные части не возомнили слишком много о себе. 31 декабря Пластунская бригада в двух эшелонах, идущих на расстоянии одного перегона, выбыла по желдороге на север. Штаб бригады шел с 1-м полком. Общая численность бригады равнялась 1100 чинам, из них 650 человек в 1-м полку, а 450 человек во 2-м. Пластуны ехали на фронт, на службу Родине, для борьбы за нее, но, как ни бодрили себя бойцы, скверное состояние их обмундирования давало знать о себе, и пластуны ехали, будучи твердо убеждены в том, что их обделили, что из всех своих посул каппелевское командование полностью выполнило лишь одну – отправку на фронт… Черные мысли лезли в голову, но пасынки-пластуны их отгоняли, они торопились на фронт выполнять свой долг…

«Взрывом народного негодования коммунистическая власть свергнута и город Хабаровск освобожден от преступного произвола шайки грабителей и насильников. Я, командующий белоповстанческими отрядами, объявляю себя Начальником Гарнизона города Хабаровска и его района и принимаю на себя охрану безопасности жителей. Мои отряды признают Временное Приамурское Правительство как единственную ныне национальную русскую власть на Дальнем Востоке. Впредь до прибытия представителя Временного Приамурского Правительства, по всем общегосударственным вопросам обращаться ко мне». Таков был текст приказа командующего белыми повстанческими отрядами Приморской области, генерал-майора Молчанова от 23 декабря 1921 года за № 15, первого приказа белых властей в городе Хабаровске.

В тот же день приказом по гарнизону города Хабаровска комендантом города был назначен подполковник Волков, вместе с тем оповещалось, что ношение военной формы разрешается только воинским чинам, находящимся на службе в белоповстанческих отрядах, приказывалось всем бывшим начальникам военных и гражданских казенных учреждений, заведений и складов так называемой Дальневосточной республики, оставшимся в городе, явиться в штаб командующего 24 декабря в 11 часов со сведениями об имеющемся имуществе и личном составе, и, наконец, лицам, желающим поступить добровольцами в белоповстанческие отряды, предлагалось являться в штаб к начальнику штаба ежедневно от 8 до 10 часов.

Небезынтересен приказ по гарнизону от того же числа за № 2: «Вследствие того, что китайское население, проживающее на русской территории, подчиняется русским законам и посему не должно иметь собственной милиции, предлагаю китайскому обществу города Хабаровска немедленно, по опубликовании настоящего приказа, упразднить китайскую милицию и оружие милиции сдать в мой штаб. Флаги китайской республики с домов граждан республики должны быть сняты, кроме дома консульства».

Приказом по гарнизону за № 3 от 24 декабря гражданам города Хабаровска разрешалось свободное появление их на улице без ограничений, во всякое время дня и ночи. Приказом командующего от 26 декабря за № 20 было устранено от управления городскими делами хабаровское городское управление, организованное по закону ДВР, за то, что «своей резолюцией от 8-го декабря 1921 г. поставило себя в явно враждебное отношение к Временному Приамурскому Правительству». Впредь до новых выборов гласных по особым в дальнейшем распоряжениям Временного Приамурского правительства для управления делами города созывалась городская дума из городских гласных по избранию 1919 года. Этот приказ был отдан на основании телеграммы председателя правительства. Начальником городской милиции, также согласно телеграмме из Владивостока, был назначен гражданин Л.П. Тауп.

Только что приведенные отрывочные данные дают отчасти представление о той колоссальной работе, которую должен был совершить и совершал генерал Молчанов по занятии города Хабаровска. Действительно, захват такого большого центра, как Хабаровск, со значительными военными мастерскими, с большим, сравнительно, рабочим населением, с попрятавшимися коммунистами, требовал к себе большого внимания. Первые ложные шаги могли настроить население города, особенно рабочих, против Белой армии и создать в тылу опасный очаг волнений и мятежей. От того, как будет вести себя город, зависело, сколько сил отвлечет он с фронта для охраны порядка. Конечно, ближайшей и неотложной задачей командующего было установить в городе такой порядок и наладить такие отношения с населением, чтобы гарнизон города состоял из минимума боевых частей. Генералу Молчанову предстояла тяжелая задача – взять город «железной рукой в бархатной перчатке». Генерал Молчанов блестяще провел эту роль. Необычайно разумные шаги генерала Молчанова, благожелательная, но твердая политика по отношению ко всем частям городского населения сделали свое дело для будущего, но для текущего момента это создало одно из препятствий для желательного присутствия генерала Молчанова на фронте, для непосредственного руководства им боевыми операциями белоповстанческих отрядов. Какие же операции предстояли? Как сложилась обстановка к этому времени?

Части Приамурского военного округа ДВР, усиленные Особым Амурским стрелковым полком, не остановили наступления белых и не удержали в своих руках города Хабаровска. После беспрерывного ряда неудач и поражений, начавшихся с 30 ноября, красные части откатились к самому Хабаровску. Здесь 21 декабря под Ново-Троицким свежий, только что прибывший на фронт Особый Амурский стрелковый полк был смят наступавшими белыми и откатился на левый берег реки Амура в деревню Владимировку. При такой обстановке части железнодорожной группы красных в ночь с 21 на 22 декабря без боя оставили город Хабаровск и отошли на левый берег реки Амура. 23 декабря, будучи растрепанными под деревнями Владимировка – Покровка, 4-й, 5-й и 6-й стр. полки красных в беспорядке откатились дальше на запад в деревню Дежневку. Велики были в этот день беспорядок и смятение в стане красных: управления частями фронта не существовало, означенные выше три стрелковых полка рассыпались, в большем или меньшем порядке в этот день находился один только Особый Амурский стрелковый полк с приданными ему частями. Эти обстоятельства в связи с потерей большого и ценного военного имущества в городе Хабаровске и на ст. Покровка заставляют назвать поражение красных тяжелым, а части красного фронта на ближайшее время рассматривать как небоеспособные, долженствующие отступать. Сии выводы полностью подтверждаются не только Я. Покусом, одним из видных красных командиров и автором книги «Борьба за Приморье», но и приказами командующего красным фронтом товарища Серышева, инструкциями Реввоенсовета ДВР и иными документами. Пассивность генерала Сахарова, остававшегося в деревне Покровке с полудня 23 декабря до утра 24 декабря, дала возможность комиссару Особого Амурского полка товарищу Бороздину привести в некоторый порядок дезорганизованные толпы красноармейцев, скопившихся в деревне Дежневке, разгрузить разъезд Николаевский и ст. Волочаевка, выдвинуть на фронт бронепоезд и под его прикрытием к вечеру 24 декабря не спеша вывести из деревни Волочаевки на запад части красного фронта уже с сохранением полного порядка. Белые колонны, выступившие из Покровки поздним утром 24 декабря, в этот день противника не нагнали, так как на Амуре, против 3-й колонны (полковник Ефимов) его вовсе и не было, а на желдорожном направлении продвижение 5-й колонны (генерал Сахаров) было задержано красным бронепоездом, блестяще выполнившим свое задание. Директивой от 13 часов 30 минут 24 декабря за № 0278/оп генерал Молчанов «ввиду сильной усталости людей и неналаженности тыла» поставил генералу Сахарову оставаться на линии ст. Волочаевка – деревня Волочаевка, а полковнику Ефимову занять Нижне- и Верхне-Спасское. «Движение вперед по особой директиве», – так заканчивался этот приказ. Главные силы красного фронта к утру 25 декабря находились в районе разъезд Ольгохта – ст. Ин, а товарищ Серышев, комвостфронтом, со своим штабом находился на ст. Бира. В тылу белых, в районе с. Князе-Волконского, находился отряд товарища Бойко-Павлова.

Учет обстановки на фронте и возможностей, коими обладали командования обеих сторон, а также плана красного командования приводит к выводу, что в течение еще почти целого месяца на фронте должно было сохраниться равенство в силах борющихся сторон. Поэтому вполне можно было ожидать в течение этого времени успешного продвижения на запад белоповстанческих частей, командованию коих надлежало по мере сил использовать благоприятно складывающуюся для них обстановку.

Численность отрядов и групп действующих армий обеих сторон по приблизительному расчету на 25 декабря была следующей:

Белые: Волочаевка – 5-я колонна ИЗО штыков, 330 сабель, 3 орудия, Н.-Спасское – 3-я колонна 575 штыков, 205 сабель, 2 орудия, Хабаровск – 2-я колонна 850 штыков, 200 сабель, 1 орудие, Ижевский п. 400 штыков, базы бригад 260 человек, разъезд Хор – Сибказполк 200 сабель. Всего до 3200 штыков, 930 сабель, 6 орудий.

Красные: ст. Ин до 3500 человек пехоты и конницы при 2 бронепоездах и артиллерии, погруженной в эшелоны; с. Князе-Волконское партотряд Бойко-Павлова 250 штыков, 20 сабель. Всего до 3800 человек при 2 бронепоездах.

По данному расчету белые превосходят красных на 330 человек. Следует отметить, что вышеприведенные цифры взяты или вычислены приблизительно, так как точных документальных данных с обеих сторон не сохранилось. Поэтому вполне допустимо, что в действительности белые не только не обладали превосходством над красными в 330 человек, но, быть может, даже наоборот, на деле было некоторое превосходство в людях со стороны красных. Во всяком случае, ни та, ни другая сторона не превосходила своего противника в численности своих бойцов значительно. Превосходство же одной стороны над другою в 10–15 % общего числа людей, конечно, не могло играть какой-либо роли на исход того или иного боя, не говоря уже об операциях. Таким образом, будет вполне правильно, если силы сторон будут почитаться равными.

Но если равенство сил действующих армий может быть принято, то, во всяком случае, вышеприведенный расчет сил приводит к вопросу: «Не мало ли назначил сил генерал Молчанов для преследования главных сил противника?» Из расчета явствует, что против 3500 бойцов при 2 бронепоездах генерал Молчанов посылает всего 2240 бойцов при 5 орудиях и оставляет в тылу, в городе Хабаровске, до 1700 штыков и сабель и на разъезде Хор еще 200 сабель. Генерал Сахаров считает, что данный расчет сил не давал полной уверенности белым в успешном теснении противника, хотя бы даже потерпевшего поражение. Генерального штаба полковник А. Г. Ефимов расчет сил, произведенный генералом Молчановым, считает вполне правильным. Исходя из опыта предыдущих боев на Хоре, под Ново-Троицком и у ст. Корфовская, а также учитывая состояние частей Востфронта и возможные задания красного командования своим частям, полковник Ефимов приходит к выводу, что части, назначенные генералом Молчановым для преследования разбитого врага, вполне могли и должны были выполнить возложенное на них задание, этих частей вполне было достаточно и дальнейшее усиление группы, назначенной в преследование, не вызывалось необходимостью. Кроме того, в число бойцов, оставленных в Хабаровске, полковник Ефимов вносит поправку – именно 260 человек, представляющих собою чинов баз бригад (иными словами, обозы 2-го разряда), не должно принимать на учет, так как они в большей своей массе представляли собою нестроевых, полустроевых, обмороженных, больных и «ловчил». Я. Покус в своей книге свидетельствует о том моральном разложении, кое охватило части Нарревармии после разгрома их под Владимировкой – Покровкой, о бегстве в глубокий тыл комвостфронтом товарища Серышева и, самое главное, о решении главнокомандующего войсками ДВР товарища Блюхера отступать до Архаринских позиций, где красные намеревались дать решительный бой и опрокинуть белых. Таким образом, следует признать, что указания полковника Ефимова совершенно справедливы и генерал Молчанов решил правильно задачу, пришел к верному решению, поставив армии вполне посильную задачу.

Организация белоповстанческих частей (группа войск генерала Молчанова) на 25 декабря представляется в следующем виде:

5-я колонна (генерал-майор Сахаров Н.П.), Поволжская стрелковая бригада (Генерального штаба полковник Сотников): 1-й Волжский стрелковый полк – полковник Белянушкин, 8-й Камский стрелковый полк – полковник Турков – всего 420 штыков, 50 сабель, 1-й кавалерийский полк – подполковник Березин – 50 штыков, 180 сабель, Волжская батарея – штабс-капитан Айткене – 1 орудие, Отдельная Иманская сотня – войсковой старшина Ширяев – 60 штыков; 1-я стрелковая бригада (полковник Александров): 1-й Егерский полк – подполковник Зултан, 2-й Уральский полк – полковник Гамп ер, 1-й Конно-Егерский полк – полковник Степанов – всего 600 штыков, 100 сабель, 1-й стрелковый артдивизион – полковник Романовский – 2 орудия. Всего ИЗО штыков, 330 сабель, 3 орудия.

3-я колонна – Генерального штаба полковник Ефимов А.Г. (Ижевско-Воткинская бригада): Ижевский стрелковый полк – полковник Зуев – 400 штыков, 40 сабель, Воткинский стрелковый полк – Генерального штаба полковник фон Вах – 250 штыков, 1-й Добровольческий стрелковый полк – полковник Черкес – 325 штыков, 40 сабель, Воткинский конный дивизион – подполковник Дробинин – 175 сабель, Воткинское орудие – поручик Жилин – 1 орудие, Добровольческая батарея – подполковник Гайкович – 1 орудие. Всего 975 штыков, 245 сабель, 2 орудия.

2-я колонна – Генерального штаба полковник Аргунов А. Г. (Приморский отряд): 4-й Омский стрелковый полк – полковник Мельников – 420 штыков, 100 сабель, 3-й Добровольческий полк – полковник Бахтерев – 350 штыков, 60 сабель. Воткинская стрелковая батарея – полковник Алмазов – 80 штыков, 40 сабель, 2 орудия. Всего 850 штыков, 200 сабель, 2 орудия. Сибирский казачий полк – генерал-майор Блохин – 200 сабель.

Итого в группе генерала Молчанова в строю 2955 штыков, 975 сабель, 7 орудий, базы бригад – 260 человек.

Организация частей Востфронта (группа товарища Серышева) после переформирования, произведенного товарищем Бороздиным (комиссар Особого Амурского стрелкового полка) по собственному почину 24 и 25 декабря в с. Волочаевка и на ст. Ин, приняла следующий вид: Особый Амурский стрелковый полк, Отдельный Сводный стрелковый полк (остатки 4-го, 5-го и 6-го стрелковых полков), 4-й кавалерийский полк, Отдельный артиллерийский дивизион (3 батареи – погружены в эшелоны для большей безопасности), бронепоезд № 8.

24 декабря поздно вечером, после занятия деревни и ст. Волочаевка колонной генерала Сахарова, разъезд белой конницы был выкинут вперед по линии желдороги к реке Поперечная для занятия находящейся там железнодорожной водокачки. Следующая на запад желдорожная водокачка находилась на ст. Ин, на расстоянии 50 верст от ст. Волочаевка. Занятие и удержание водокачки, что у реки Поперечная, имело для белых большое значение, так как в этом случае понудило бы красный бронепоезд брать воду только на ст. Ин. Высланный белый отряд из Волочаевки подошел к водокачке и занял ее без боя, так как красных там не оказалось.

На другой день, то есть 25 декабря, утром белое командование в Волочаевке узнало, что на реке Поперечная, на водокачке красный бронепоезд берет воду. В этом ему никто не препятствовал, так как белой заставы на водокачке в это время не было. Как это случилось и почему – выяснить не удалось. Немедленно на водокачку была выслана сильная застава, но, когда она туда прибыла, бронепоезда там уже не оказалось.

25 декабря в 12 часов 40 минут в городе Хабаровске генерал Молчанов подписал приказ № 0289/оп следующего содержания: «Генералу Сахарову, Полковнику Ефимову, Подполковнику Дробинину, Полковнику Зуеву. Противник после понесенного поражения решил привести части в порядок планомерным отходом. Амурский полк, 5-й и 6-й полки, 4-й Кавполк с артиллерией и отряд Мелехина (250 конных чекистов города Читы) отходят по желдороге. Партотряд Шевчука, морской отряд и конно-горная батарея отходят на Архаровку по Амуру (Архаровка в 450 верстах от Хабаровска около станции Аркадие-Семеновка), по-видимому, для пополнения. Я ставлю задачу – вытолкнуть противника в местность без населения, то есть в район станций Икура – Тихонькая, для чего: 1. Полковнику Зуеву с Иж-полком немедленно выступить и к вечеру 26-го перейти в дер. Волочаевка, где поступить в распоряжение Начбрига Ижевско-Воткинской. 2. Полковнику Ефимову 26-го перейти с двумя стрелковыми полками и батареей в дер. Волочаевку, где, подчинив себе Ижполк, поступить в распоряжение генерала Сахарова. 3. Подполковнику Дробинину, оставаясь в Верхне-Спасском, вести разведку вверх по Амуру и не допустить проникновения противника по Амурской протоке на реку Уссури. Связь со мною постами летучей почты по возможности на местных подводах. Выяснить расстояние и количество дворов в селениях вверх по Амуру. 4. Генералу Сахарову 27-го занять станцию Ин, имея резерв на станции и деревне Волочаевка не менее 2-х полков. В случае потери связи со мной Генералу Сахарову принимать самостоятельные решения для движения вперед. 5. Связь по желдорожному проводу № 481. Комкор 3, Генмайор Молчанов».

Задания этого приказа вполне гармонировали с обстановкой, сложившейся на фронте. Как то уже было сказано выше в отрывке, посвященном учету сил частей действующих армий, красным не было смысла защищать какие-либо ближайшие, не имеющие значения пункты до подхода подкреплений, скорое прибытие которых ожидать не приходилось. Количественно красные, быть может, и не уменьшились, так как вместо 300 пленных, потерянных 23 декабря, они получили в свои ряды около того же числа пополнение, но их дезорганизованность, моральная подавленность, паническое настроение заставляли расценивать всю их массу много ниже, чем в боях перед Хабаровском, и являлись более верным залогом дальнейшего их отступления, нежели даже решение их командования. Действительно, чем заставишь держаться на месте часть, потерявшую веру в себя, своих соседей и начальство? Исходя из этого полковник Ефимов считает, что назначение для преследования красных двух белых бригад с их кавалерией и батареями должно считать не только достаточным, но и обеспечивающим успех даже и тогда, если бы к красным подошла какая-либо свежая часть или решительными мерами их командиры могли бы восстановить порядок и относительную боеспособность. Относительную потому, что моральную подавленность от ряда поражений излечить вполне никакими мерами нельзя, это дается только победой.

Генерал Молчанов, поручая преследование по желдороге генералу Сахарову, дает ему больше чем надо. Для преследования по приказу № 0270/оп, когда предполагалось, что красные, как и раньше, отходят двумя колоннами – по желдороге и реке, генерал Молчанов назначил в желдорожную группу две бригады и на Амур – одну бригаду, но после того как выяснилось, что противник целиком отходит по линии желдороги, генерал Молчанов приказом № 0289/оп усиливает генерала Сахарова отрядом с Амура и полком с тыла, но обязывает генерала Сахарова оставить в Волочаевке два полка для обеспечения своего же тыла. Таким образом, для движения на запад у генерала Сахарова остается в распоряжении пять пехотных полков и две кавалерийские части. Какие полки следовало оставить в Волочаевке, в приказе не указано, то есть генерал Сахаров имел право выбора.

Генерал Сахаров считал силы, переданные ему для удара по ст. Ин (пять пехотных и два кавалерийских полка при семи орудиях), недостаточными, так как считал, что красные, отходя назад, приближаются к своей базе и тем самым усиливаются. Кроме того, он считал, что белоповстанческие части вообще еще недостаточно отдохнули и для совершения 50-верстного перехода без жилья по тайге не готовы. Из этого видно, что генерал Сахаров с состоянием красных не считался, видел в них силы прежнего качества, свои же силы расценивал, видимо, ниже, чем они были в боях перед Хабаровском.

Завязались переговоры по прямому проводу. Генерал Молчанов сразу же согласился, чтобы генерал Сахаров взял с собою хотя бы оба полка, предназначенные оставаться резервом в Волочаевке. Но, соглашаясь на включение этих полков в походную колонну генерала Сахарова, генерал Молчанов возложил на генерала Сахарова обязанность наблюдать за тылом или его обезопасить своими собственными мерами. Относительно же разговоров об усталости и времени движения генерал Молчанов требовал одного: быстроты. Генерал Молчанов вообще никаких задержек не признавал. Да что еще нужно было для отдыха? 5-я колонна имела дневку 25 декабря, 3-я колонна в этот день сделала небольшой переход всего около 15 верст из Самарки в Нижне-Спасское. 26 декабря 3-я колонна перешла в Волочаевку, проделав 12 верст, она имела ту же дневку. Из этого видно, что как относительно оценки сил своих и противника, так и относительно усталости частей генерал Сахаров впадал в крайность. Чтобы прекратить бесполезный разговор и дать понять генералу Сахарову, что его сетования ни к чему не приведут, генерал Молчанов закончил разговор по проводу так: «Ползти, но продвигаться вперед».

Разговор был окончен. У генерала Сахарова колебаний больше нет. Несмотря на разрешение взять хотя бы оба полка, генерал Сахаров все-таки один полк оставил для обеспечения тыла. Генерал Сахаров указывает, что удар по Ину был отложен на 28 декабря. Полковник Ефимов утверждает, что удар по Ину отложен не был, генерал Молчанов требовал быстроты, чтобы не дать противнику лишнего дня для приведения себя в порядок.

В приказе № 0289/оп находим фразу: «В случае потери связи со мною генералу Сахарову принимать самостоятельные решения для движения вперед». Эта фраза не только дает ясное указание частям фронта о заданиях генерала Молчанова – энергичном преследовании разбитого противника, но и говорит о том, что генерал Молчанов, доселе лично руководивший боевыми операциями белоповстанческих частей, по тем или иным причинам принужден был оторваться от частей первой линии настолько, что допускал даже возможность потери связи между собою и этими частями. Подобная фраза не встречалась ни в одном из приказов генерала Молчанова с самого начала похода белых на Хабаровск. Итак, сохраняя за собою общее руководство операциями, генерал Молчанов в течение, во всяком случае, ближайших дней лично руководить операциями частей первой линии не мог, а потому управление этими частями сосредотачивал в руках своего первого заместителя – генерала Сахарова. Почему же генерал Молчанов передавал управление войсками первой линии генералу Сахарову, а сам остался в Хабаровске?

Выше уже говорилось о том, какую огромную роль в ходе дальнейшей борьбы на фронте мог и должен был сыграть Хабаровск, его население. Но, конечно, как бы велика и ответственна ни была работа в только что освобожденном Хабаровске, если б положение на фронте требовало личного присутствия генерала Молчанова там, он, вне всякого сомнения, отложив работу по наведению порядков в городе на более благоприятное время, выехал бы на фронт. Но обстановка на фронте не была тревожной, наоборот, казалось, что она сложилась очень благоприятно для белых. Сильно потрепанный и морально подавленный противник отступал, и было ясно, что силам красных, не смогшим удержать Хабаровска, нет никакого смысла подвергать себя новым поражениям, ввязываясь в упорные бои. Красные должны были отступать. Дело сводилось к преследованию. Обстановка на фронте, таким образом, упрощалась, и, как казалось, генерал Молчанов мог поручить руководство частями первой линии своему заместителю. Но кроме этих двух причин, была и еще одна – приезд в ближайшие дни (26 или 27 декабря) в город Хабаровск командующего войсками Временного Приамурского правительства генерала Вержбицкого. Ясно каждому, что командующий войсками должен был в личной беседе с генералом Молчановым обсудить на месте создавшееся положение, наметить будущие задачи. Не должно забывать, что выполнение заданий директивы командующего войсками от 8 декабря (приказ войскам Временного Приамурского правительства за № 0809/оп – смотри «Белоповстанцы», книга первая, стр. 189) подходило к концу.

Утром 26 декабря из Волочаевки вперед к Ольгохте был выслан командир Конно-Егерского полка со своими конными. До второй будки (считая от Волочаевки) полковник Степанов дошел спокойно – красного бронепоезда видно не было. Миновав вторую будку, отряд полковника Степанова чуть было не погиб в выемке дороги, находящейся между второй и третьей будками (считая от Волочаевки). Здесь желдорожную линию пересекает один из отрогов гор Думку-Карани. Дело происходило так: не встречая противника, конники спокойно продвигались вперед, двигаясь по самому полотну желдороги. Справа и слева дороги в этом месте сплошной стеной тянутся кусты. Времянка, идущая от самой Волочаевки все время вдоль полотна желдороги, в нескольких от него шагах, в данном месте не существует, и в случае нужды путник должен забираться на полотно желдороги вместе со своим возком, ибо кругом – кочки и кусты. Едва успели белые всадники выйти из выемки, оставив позади себя вышеуказанный увал, как красный бронепоезд, стоявший тихо по северную сторону увала и, видимо, поджидавший подхода белых, быстро двинулся на конно-егерей и открыл по ним огонь из пулеметов и орудия. К счастью белых, они были в этот момент в таком месте, где им представилась возможность кинуться в стороны и скрыться в кустах. Если б они кинулись назад, то, сгрудившись в узком дефиле выемки, имевшей почти отвесные и высокие берега, они неминуемо стали бы жертвами огня бронепоезда. То же самое с ними произошло, если бы бронепоезд выскочил на них на минуту ранее, ибо в таком случае белые не имели бы возможности броситься в стороны и им остался бы один только путь – назад. Между прочим, по этой гряде имелись в зиму 1921/22 года проволочные заграждения, воздвигнутые красными весной 1920 года на случай наступления японцев. Разлетевшиеся в разные стороны белые конники вскоре собрались все вместе, красный же бронепоезд, видимо опасаясь за свой тыл, удовольствовался тем, что распугал белых, и поспешил отойти в сторону Ольгохты.

В 16 часов 26 декабря из Волочаевки по времянке на Ольгохту выступила головная бригада отряда генерала Сахарова – 1-я стрелковая. Противника не было. Дорога была мало езжена и такая скверная, что артиллерии и санному обозу не раз пришлось, выехав на самое полотно желдороги, двигаться по шпалам. Между Волочаевкой и Ином, на протяжении 50 верст, кроме разъезда Ольгохта, находящегося как раз на полпути, и водонапорной будки, что на реке Поперечная, имеется еще только пять железнодорожных казарм-будок, удаленных одна от другой на расстояние 5 верст. Разъезд Ольгохта имеет всего три железнодорожные казармы, столько же казарм на водонапорной будке. Никакого другого жилья во всем этом районе нет. Общий вид местности таков: невысокие холмики покрыты кустарником, иногда невысоким леском. Попадаются прогалины и поляны. Местность болотистая. Ряд осушительных каналов и оврагов пересекают ее.

Была темная ночь, мороз, несколько спавший к вечеру, вновь усиливался. Разведка 1-й стрелковой неслышно приближалась к разъезду. Белые ожидали встретить красных. Несколько конных пошло в обход. Тихо. Кто-то из белых заслышал какое-то движение на разъезде – не красные ли? Минуты тянутся. Сзади, с востока, слышно движение – подходит колонна. Раздается громкий голос комбрига, зовущего одного из своих офицеров. «Тише, разъезд еще не занят»… Со стороны разъезда появляется какая-то фигура – разведчик: «Разъезд занят, пока красных не видно»…

В 22 часа 26 декабря 1-я стрелковая бригада заняла разъезд Ольгохта и расположилась на нем на ночлег. Три маленьких домика оказались набитыми так, что в них нельзя было повернуться, не говоря о том, чтобы можно было растянуться.

Дабы обезопасить себя от неожиданного налета красного бронепоезда, вперед по желдороге были высланы две партии конных охотников для разрушения полотна желдороги. Что сделала одна из этих партий, восстановить не удалось, вторая же, отойдя на несколько верст от разъезда, единственной скверной, ржавой пилой подпилила основные балки одного из небольших желдорожных мостиков. Белые надеялись, что в случае движения бронепоезда по мосту балки осядут и произойдет крушение. Как выяснилось впоследствии, этого произойти не могло – повреждения были чересчур незначительны.

По занятии разъезда Ольгохта белые установили, что красный бронепоезд не то не успел, не то забыл снять и порвать телефонные провода. Немедленно белые присоединили телефонные провода к своему аппарату. Прошло некоторое время. Вдруг – вызов. Телефонист, стоявший на проводе, немедленно вызвал начштаба бригады, но, пока тот подошел, телефонист, не зная, что ему отвечать на вызов, успел побледнеть от напряжения и волнения. Красный телефонист был «толковый», он сразу же потребовал от Ольгохты отзыв, и, как ни пытались белые «втереть ему очки», он не сдался. На замену телефониста-красноармейца на инском аппарате очень скоро стал, видимо, какой-то комиссар. Со стороны белых говорили комбриг, полковник Александров, и исполняющий должность начштаба бригады – поручик Эссен. Красные завели с белыми бессмысленный, нудный, легкомысленно-шутовской разговор. Ольгохта не хотела сначала сдаваться и пыталась уверить, что говорит бронепоезд. Из этого ничего не вышло, и разговор закончился руганью по телефону и обещанием белых загнать красных на Архару.

Наутро 27 декабря телефонист, стоявший у этого улавливающего аппарата, вновь зовет поручика Эссена. Оказывается, красный бронепоезд начал разговор с Ином. Поручик Эссен, ожидавший вызова по телефону от полковника Степанова, ушедшего вперед, поспешно схватившись за трубку и не поняв сразу, что разговор уже идет между двумя лицами, перебил его. Серьезность разговора этим была сразу же нарушена: «Третий? Кто третий?» Поручик Эссен замолчал, но было поздно. Между тем командир бронепоезда (предположительно), не зная о случае накануне, вскоре после того, как поручик Эссен замолчал, пытался вновь завязать деловой разговор с Ином, но это ему не удалось – Ин опять понес околесицу. Командир бронепоезда пытался настаивать, но, ничего не добившись, видимо, снял провода, так как Ольгохте не стало ничего больше слышно.

К 15 часам 27 декабря на разъезд Ольгохта прибыл генерал Сахаров с частями Поволжской бригады. Через небольшой промежуток времени туда же подтянулся полковник Ефимов с частями Ижевско-Воткинской бригады за исключением одного Ижевского полка, который был оставлен гарнизоном в Волочаевке.

Первый бой под Ином

27 декабря в 17 часов с разъезда Ольгохта на Ин выступила головная бригада белых – 1-я стрелковая. Первую будку (полуказарму) белые прошли благополучно. Стали приближаться ко второй (будка 377-й версты). Было уже совсем темно. Смутные очертания казармы стали уже вырисовываться впереди. Вдруг раздался сильный треск. Первое впечатление было, что красные рвут водокачку, но в действительности то был орудийный выстрел в упор с красного бронепоезда, стоявшего на будке. Не замечая его, белые приблизились к нему почти вплотную. Красный бронепоезд отскочил. На будке белые захватили путевого сторожа. Он показал, что у красных царит полная паника и что они уже бегут с Ина. Возможно, что под впечатлением только что произошедшего неожиданного отскока бронепоезда краски были сгущены. В дальнейшем красный бронепоезд отходил только после пристрелки по нему головного орудия белых. Часть стрелков 1-й бригады была развернута в боевой порядок, и в то время, как одно из орудий 1-го стрелкового арт. дивизиона вело огонь по бронепоезду, другое выбрасывалось вперед, становилось на позицию и начинало пристрелку по бронепоезду. Под огнем белых бронепоезд подавался назад. Тогда заднее орудие выкидывалось вперед. И так без конца. Продвижение белых значительно замедлилось. Головная бригада белых двигалась со скоростью менее 2 верст в час.

Вся ночь была потрачена на проход 25 верст. К 4 часам 28 декабря белые заняли «последнюю» будку (полуказарма 371-й версты), находящуюся близ южной опушки леса, тянувшегося на север до реки Большой Ин. Эта будка находится приблизительно верстах в пяти от станции. Согласно ряду показаний и сведений, имевшихся до этого, поручик Эссен составил схему поселка, станции и прилегающего к ним района. По этим данным Ин находится приблизительно посередине большой, голой и ровной поляны, имеющей в диаметре около 5 верст. Вблизи Ина имеется только одна незначительная, но тем не менее командующая всем Ином высота. Она находится к северо-западу от поселка. Следует отметить, что сведения были собраны скудные.

Расчет для боя был произведен генералом Сахаровым согласно этой схеме. План белых заключался в следующем: 1. 1-я стрелковая бригада (без артиллерии), двигаясь вправо от полотна желдороги, должна обойти Ин с севера, занять командующую высоту и оттуда ударить по противнику. 2. Поволжская бригада должна была нанести главный удар, выйдя на станцию с юга. 3. Полки Ижевско-Воткинской бригады, двигавшейся в самом хвосте, должны были идти вдоль самого полотна желдороги прямо на станцию. 4. Орудия 1-й бригады и Волжское должны были находиться позади Поволжской бригады и содействовать своим огнем успеху главного удара. Орудиям Ижевско-Воткинской бригады, двигавшимся вместе со своими полками, какой-либо определенной задачи дано не было. Предполагалось, что обстановка в момент развертывания Ижевско-Воткинской бригады укажет место и задания этим орудиям. 5. В целях разрушения полотна желдороги в тылу красных, еще на разъезде Ольгохта, полковник Карлов, имевший в своем отряде до 50 всадников, получил приказание выйти в тыл противника. Полковник Карлов в эти дни чувствовал себя очень скверно. Тем не менее он все же пошел вперед, но силы его оставили, и при движении Поволжской бригады к ст. Ин волжане нашли полковника Карлова совершенно больным, лежащим в одной из казарм. При нем была часть его людей. Другая часть – чины 1-й стрелковой бригады, всего до 20 всадников – ушли вперед в целях выполнения задания, возложенного на отряд.

За будкой 371-й версты кусты и лес обрываются. Впереди виднеется ровное гладкое поле. Красный бронепоезд, оторвавшись от белых, быстро удалился на ст. Ин. Штаб 1-й стрелковой бригады остался на будке. Пехотные полки этой бригады, не задерживаясь на будке, шли дальше вдоль полотна желдороги. Они перешли на левую (южную) сторону полотна и продолжали двигаться вперед. Красный бронепоезд, ходивший на станцию, видимо, за водой, вновь показался на горизонте. При этом, наступательном, движении его пехота 1-й бригады, все еще продолжавшая идти в колонне, перевалила вновь полотно и прошла в небольшие кустики, находящиеся к северу от линии желдороги, в нескольких десятках саженей от нее. Произведено это было в целях сохранения частей от излишних потерь в случае, если бронепоезд, подойдя вплотную, откроет огонь по белым. Но красный бронепоезд не пошел на белых, а остался маячить на горизонте, об этом свидетельствовали снопы искр, вылетавших из трубы паровоза.

Пехота 1-й бригады, выдвинувшись в кусты, остановилась. Время шло. Стрелки мерзли, топчась на одном и том же месте. Комбриг, его начштаба, комполки Уральского и Конно-Егерского остались на будке. Здесь в кустах при частях оставались комполка Егерского – подполковник Зултан и помкомполка Уральского – полковник Климовских. Растянувшаяся по времянке белая колонна еще только что подтягивалась к будке. Стрелкам 1-й бригады это не было видно, им была непонятна остановка и топтание на месте в виду противника. Неполучение приказаний из штаба бригады и отсутствие командиров полков раздражало людей, а потом мерзнущие люди с большим удовольствием подхватили принесенную с будки сплетню о том, что там «закладывают за галстук».

Дабы подбодрить мерзнущих людей, полковник Климовских двинул было своих уральцев вперед, но, отойдя саженей двести, остановил роты. Приближался рассвет. Полки 1-й бригады все еще бездействовали.

Генерал Сахаров и полковник Александров показывают, что чересчур продолжительная задержка 1-й стрелковой бригады в районе полотна желдороги на запад от полуказармы 371-й версты объяснялась невозможностью оставить артиллерию (три орудия) в районе означенной полуказармы без прикрытия. Дело в том, что части Ижевско-Воткинской бригады оторвались от Поволжской бригады и все еще не подтянулись к желдор. будке. Задержка Ижевско-Воткинской бригады страшно беспокоила генерала Сахарова. Для выяснения причин и ускорения подхода частей полковника Ефимова генерал Сахаров выслал несколько ординарцев. Как оказалось, причиной задержки Ижевско-Воткинских частей явилось повреждение в пути одного из орудий – пока чинили, части бригады стояли на месте.

Скверная и длинная дорога, ночь и повозки сделали то, что белые части, двигаясь от Ольгохты к Ину, основательно растянулись. Полковник Карлов докладывал потом генералу Сахарову, что полуказармы от Ольгохты к Ину были набиты обозниками и отсталыми. Особенно много порастерял своих чинов Волжский стрелковый полк, и, по некоторым сведениям, в будке 371-й версты подтянулось из этого полка всего около ста бойцов. Между тем в Камском полку, шедшем за волжанами, число отсталых было несравненно меньше.

Была еще полная ночь и темень. Вдали столб искр выдавал присутствие вражеского бронепоезда. Едва головная часть волжан, под командой полковника Торопова, подтянулась к будке, как она тотчас была направлена полковником Белянушкиным вперед. 2-й батальон волжан (полковник Яковлев) и камцы еще не подтянулись, но полковник Белянушкин, видимо опасаясь промешкать, торопил полковника Торопова. Со своими людьми последний пошел вперед. Шли полем, по глубокому снегу, только изредка попадались редкие, отдельные кустики. По собранным белыми сведениям, станция и поселок Ин были окружены хорошими проволочными заграждениями, кои были поставлены еще в 1920 году, после занятия города Хабаровска японцами. Инструкции, данные полковнику Торопову, гласили о больших кустах и проволочных заграждениях. Ни того, ни другого по дороге не попадалось. Стало сереть. Волжане заметили впереди себя какой-то серый забор. Подойдя поближе, они совсем неожиданно для себя обнаружили, что забор был не забором, а эшелоном, стоявшим на станции. Не подозревая присутствия у себя под боком врага, красные грузились. Была хорошо слышна речь, фырканье коней. Видимо, красные намеревались оставить ст. Ин. Тем временем стало быстро светать. Позади людей группы полковника Торопова – гладкая снежная равнина. Белых цепей на ней видно не было. Что было делать горсточке волжан человек в сорок – пятьдесят? Полковник Торопов решается на атаку эшелона. Отдается приказ. Волжане открывают огонь и быстро идут вперед. У красных поднимается паника – они не ожидали удара белых. Паровоз отцепился и бросил эшелон. Волжане атакуют и захватывают первый эшелон. Там стоят все рослые, оседланные кони. Раздаются тревожные гудки – красные спешат вывести со станции другие эшелоны. Из поселка выматывают обозы. По некоторым сведениям, красная пехота, имея подавленный дух, следовала за обозами. Красные стрелки пачками начинают сдаваться волжанам, другие красные отбегают в станционное здание, находящееся прямо против эшелона. Перед эшелоном стоит конь с навьюченным на него пулеметом. Белый стрелок забирает его и, отводя за эшелон, замечает двигающийся на белых красный бронепоезд. Два бронепоезда – один с запада, другой с востока – идут на волжан. Последние залегают под эшелоном. Трещат ружейные выстрелы, стучат пулеметы. Красноармейцы, видя между тем, что белые на них не наседают, что их мало, начинают браться за оружие. Пленные норовят удрать от белых. А равнина все пуста – поддержки нет.

Сильная цепь идет с востока, со стороны Ольгохты. Волжане, находящиеся на станции, приободрились, они думают, что это свои – камцы. Но увы, это красные. Они стреляют по белым. Минуты тянутся, помощи нет. Красные бронепоезда бьют по белым в упор. Среди немногочисленных белых стрелков имеются уже потери. Полковник Торопов приказывает очистить полотно желдороги и отойти к линии мазанок, находящихся сразу же за высоким полотном желдороги. Полковник Торопов считает, что здесь люди будут более прикрыты от огня, не будут нести таких больших потерь и в мазанках можно будет выиграть время, дождаться удара остальных частей. По одному белые начинают перебегать к мазанкам. Полковнику Викторову приказывается собирать людей у мазанок. Полковник Торопов остается на линии желдороги до конца и отходит последним. Подбежав к мазанке, он застает там одного только своего стрелка. Остальных там уже нет, они отступили дальше.

По открытой, освещенной уже солнцем равнине, неся огромные потери от ружейного, пулеметного и артиллерийского огня, отступали белые стрелки. Белые батареи были далеко и оказать необходимую поддержку своей пехоте не могли. Белые отходили. Раненых было невозможно выносить.

Полковник Торопов и стрелок по оставлении мазанки стали принимать вправо, к западу, отбегая к занесенной снегом канаве с редкими кустами по берегам ее. Красные стрелки преследовали их, наседая, требовали сдачи. Казалось, плен был неизбежен, но в это время красный бронепоезд, приняв своих стрелков, окруживших двух белых, за концентрирующихся белоповстанцев, дал по ним несколько выстрелов, разорвавшиеся красные шрапнели немедленно рассеяли красных бойцов, и белые от них ускользнули.

1-й кавалерийский полк должен был ударить по станции с юго-запада. Он находился на крайнем левом фланге белых. В темноте полк развернулся на открытой равнине. В первой линии шли три эскадрона, во второй линии шел один, но большой 1-й (Уфимский) эскадрон. Белые шли лавой.

Когда чуть-чуть забрезжило, то справа, со станции, донеслась стрельба, то волжане орудовали на станции. Почти в то же время левофланговый эскадрон 1-го кавполка был обстрелян из пулемета. Оказалось, что левее 1-го кавалерийского находится Иманская сотня войскового старшины Ширяева, которая в полумраке приняла кавалеристов за красных. Пока происходило выяснение сего, 1-й кавполк, остановившись, топтался на месте. В результате время было упущено, ибо когда выяснилось, что обстрелявшие слева – свои, то красные, выгрузившись из эшелонов, густыми цепями шли со станции на белых. Они двигались тремя, четырьмя цепями. Красные открыли огонь по белой коннице, правда пока безрезультатный – потерь у белых в это время не было от него. Не дойдя до заборов станции приблизительно шагов с пятьсот, 1-й кавполк, ввиду того что белая пехота в беспорядке отходила со станции, стал также оттягиваться назад.

Камский стрелковый полк, подтянувшись на будку 371-й версты и имея то же задание, что и волжане, двинулся влево, в обход станции с юга. Полк вел помощник командира полка – полковник Турков, так как полковник Сотников командовал в это время Поволжской бригадой. Возможно, что камцы отклонились в темноте чересчур влево, а группа волжан полковника Торопова, идя напрямик, чересчур зарвалась вперед. Как бы там ни было, но камцы показались в виду ст. Ин, не менее 1000 шагов от нее, только тогда, когда волжане были в полном отступлении. Совсем неожиданно западнее камцев появился отряд конницы, двигающийся со стороны станции и как бы выходящий во фланг камцам. Камцы обстреляли эту конницу из пулеметов. Позднее оказалось, что это были свои – 1-й кавполк.

Руководимые доблестным полковником Турковым, камцы, развернутые в боевой порядок, в полном порядке двигались на станцию. Юго-восточнее камцев маячат какие-то конные, еще дальше к востоку видна цепь, это волжане, остававшиеся как резерв в руках генерала Сахарова и являвшиеся одновременно с сим прикрытием трех белых орудий (1-й стрелковый артил. дивизион и Волжская батарея). Теперь они также двигались на станцию под командой полковника Яковлева. Красный бронепоезд открывает огонь по цепи камцев, но последние, руководимые полковником Турковым, продолжают идти вперед. К ним пристраиваются отступившие со станции волжане, другая часть отступивших пристроилась к цепи волжан полковника Яковлева. Между тем под огнем красного бронепоезда белые цепи теряют все больше и больше людей. Из-за станции, с запада, на цепь камцев выходит красная конница и начинает охватывать их фланг. Положение белых ухудшается, в это время падает смертельно раненный доблестный командир камцев – полковник Турков. В цепи камцев происходит замешательство. Красная конница насдает, но пулеметным и ружейным огнем камцы понуждают ее несколько податься назад. Но дело проиграно, ибо у камцев нет руководителя, белая цепь начинает постепенно сдавать к востоку. Станция остается далеко впереди и к западу. Красная конница следует за белыми, но все время держится на приличной дистанции.

Движение густой красной стрелковой цепи со станции, идущей фронтом на восток, вынуждает камцев и волжан ускорить отход. В это время за станцией с севера от нее раздаются выстрелы – ружейная и пулеметная стрельба, то 1-я стрелковая бригада идет в наступление на Ин.

Дабы восстановить положение, генерал Сахаров посылает вперед, навстречу отступающим, всех свободных конных 1-го артил. дивизиона с приказом остановить цепи. «В случае неисполнения приказания – рубить ослушников». Но остановить было невозможно, а для рубки своих, измученных маршем и боем, стрелков ни у кого не поднялась рука. Генерал Сахаров бросился в цепи своих родных, любимых волжан. Он требовал, грозил… На окровавленном коне, весь сам в крови, подъехал полковник Сотников, он был серьезно ранен… Бой для Поволжской бригады был кончен. Отдан приказ отходить.

В кустах между будкой 371-й версты и ст. Ин, вблизи полотна желдороги, полки 1-й стрелковой бригады протоптались на месте около полутора часов, во всяком случае, не меньше. Наконец, к ним явились комбриг и командиры полков. Полки стали разворачиваться в боевой порядок. Егерям был дан ближайший к линии желдороги участок, правее них должны были рассыпаться уральцы. Полковник Степанов (Конно-Егерский) с частью своих конных должен был направиться на крайний правый фланг бригады. Развертывание из походной колонны в боевой порядок на сей раз проходило чрезвычайно медленно. Полковник Бампер (командир Уральского полка) был не совсем в себе. Он зря дергает и мотает роты. Задача, данная 1-й стрелковой бригаде, была: обход поселка Ин с севера, занятие высоты, что к северо-западу от Ина, господствующей над всей местностью, и удар оттуда по поселку. В силу этого основного задания – обхода, артиллерийский дивизион бригады (два орудия) были на этот день отобраны от бригады, так как они не могли бы двигаться с успехом по лесу без дороги, и приданы Поволжской бригаде. Двигаться в обход Ина бригада, вне всякого сомнения, должна была походным порядком с соблюдением, конечно, всех необходимых мер предосторожности и охранения, но на деле бригада развернулась в боевой порядок верстах в трех с половиной, четырех к востоку от Ина и вдобавок прижалась к полотну желдороги. Разворачивание бригады происходило на ходу, но тем не менее оно было преждевременным, так как после того, как правофланговые роты уральцев развернулись, стрелки прошли цепью по целине версты три. Перестроение полков не было еще закончено, когда со станции донеслись стрельба и крики «Ура!», возвестившие об атаке волжан.

Было совсем светло, когда впереди завиднелось болотце, а перед ним проволочные заграждения. Против правого фланга белых они представляли собой линию в один столб, то есть не проволочное заграждение в общепринятом смысле, а только проволочную изгородь. Разрушать их не приходилось, так как белые стрелки, согнувшись, свободно пролезали под ними.

На крайнем левом фланге бригады, вблизи самого полотна желдороги, находился 1-й эскадрон конно-егерского полка, он растянулся редкой цепочкой. Люди были на конях. Правее 1-го эскадрона конно-егерей находились 2-я и 3-я роты Егерского полка. 1-я рота этого полка находилась во второй линии. Левый участок Уральского полка занимала 2-я рота, далее 1-я рота и на правом фланге полка – офицерская рота. Во второй линии – пеший «Красильниковский» эскадрон. Местность правее уральцев должна была освещаться конными Конно-Егерского полка. Бригадным резервом являлся пеший мусульманский эскадрон поручика Шишканова, всего до 35 штыков, этот эскадрон находился за левым флангом бригады.

Пройдя кусты и выкинув из корейских фанз небольшую группу противника, надо полагать, заставу, цепи 1-й стрелковой бригады прошли через первую линию проволоки и, спустившись в болотце, стали продвигаться по нему, но под огнем противника принуждены были остановиться и залечь на открытом месте. Перед правым флангом Уральского полка – офицерской и 1-й стрелковой ротами – возвышался небольшой пригорок, а на нем виднелся какой-то значительных размеров фундамент – депо, обнесенный линией настоящих и хороших проволочных заграждений. За этим фундаментом, также на пригорке, были видны хорошо дома и заборы самого поселка. Офицерская рота не дошла до депо шагов триста, а до поселка шагов восемьсот. Против них, вдоль окраины поселка, находились густые цепи красных. Находившиеся здесь красные бойцы были, видимо, либо местные рабочие, либо недавно мобилизованные пригородные, так как одеты они были в «гражданскую одежду». Депо же было занято стрелками, одетыми в воинское обмундирование. Там же в депо имелись и пулеметы. Так как удар 1-й бригады по Ину был самое меньшее на полтора часа позднее удара волжан, то красные стрелки успели за это время несколько привестись в порядок и занять позицию. Поволжская бригада в это время была уже в полном отступлении, а потому красным было легко перенести все свое внимание на 1-ю стрелковую бригаду. Видя, что белые остановились, красный бронепоезд выдвинулся со станции вперед за линию своих цепей и открыл по «глудкинцам» огонь. Неся жестокие потери, 1-я стрелковая бригада лежала перед поселком. Другой красный бронепоезд (возможно, что только половина одного и того же бронепоезда № 8, указываемого Я. Покусом в своей книге) стоит на ровном поле на запад от ст. Ин, еще дальше, верстах в пяти от Ина, виднеются отведенные из поселка красные обозы и эшелоны.

Свой огонь красные постепенно усиливали. В депо происходило постепенное накапливание красных стрелков. Дабы приостановить его, командир офицерской роты Уральского полка капитан Бельдин двинул вперед один взвод под командой капитана Шалдырвана. Это выдвижение вперед белого взвода поручик Симухин должен был поддержать пулеметным огнем. Огонь был открыт. Взвод пошел вперед. Красные стрелки в вольной одежде пулеметного огня не выдержали и подрали назад. Сильный ружейный и пулеметный огонь из депо вывел из рядов наступающего взвода пять человек, и взвод принужден был залечь. По всему фронту 1-й стрелковой бригады красные усилили огонь. Их бронепоезд бил из орудия по отдельным белым бойцам – связи, передававшей приказание начбрига, расположившегося в кустах за фронтом своей бригады. На огонь врага белые отвечали огнем, но каких-либо серьезных попыток к переходу в решительную атаку не делали. Командир Уральского полка во время боя находился при пешем эскадроне «Красильниковцев», находившемся во второй линии и залегшем перед первой линией проволоки. Командир Конно-Егерского полка верхом на коне разъезжал по дороге, проходившей близ кустов параллельно фронту бригады.

В полной темноте оба орудия 1-го стрелкового артил. дивизиона и орудие Волжской батареи перешли у будки 371-й версты на левую сторону полотна желдороги, по целине прошли дальше влево и стали на открытую позицию, причем волжское орудие стало несколько впереди орудий 1-й бригады и ближе к полотну желдороги. Сюда же, к орудиям, вскоре подошел и генерал Сахаров со своим малочисленным штабом. Впереди батарей было ровное, открытое пространство, сзади чернели кусты. Высокого холма, дерева или какой-либо вышки, могущих служить наблюдательным пунктом во всем прилежащем районе, не было. Корректуру огня должно было производить с уровня земли. Артиллеристы-наблюдатели в стрелковые цепи посланы не были, и командиры батарей, отойдя на несколько сажен от своих орудий, обозначили наблюдательные пункты. Номинально все белые орудия (батареи) были подчинены старшему артиллерийскому начальнику – командиру 1-го стрелкового арт. дивизиона полковнику Романовскому, но фактически огонь каждой батареи исключительно зависел от ее командира. Следует оговориться, что оба орудия 1-го стрелкового арт. дивизиона, ставшие рядом, получали задания от одного лица – командира дивизиона. Оба орудия (батареи) Ижевско-Воткинской бригады, подтянувшиеся несколько позднее, стали на такую же открытую позицию близ полотна желдороги, влево от него, у редкого леса, и приняли участие в бою приблизительно часов с восьми. Дистанция, на которой вели огонь белые батареи, равнялась верстам двум-трем, но отсутствие выдвинутых вперед наблюдателей осложняло руководство огнем, уменьшая число правильных попаданий. Сосредоточения огня всех батарей по одной цели не было, так как, как было уже указано выше, каждый командир батареи сам выбирал себе цель. Нередко путавшиеся разрывы различных орудий, конечно, усложняли корректуру.

Вначале белые батареи вели огонь по самому поселку и станции в целях морального воздействия на врага. Огонь был открыт тремя первыми орудиями еще затемно. В первой части огонь батарей должно признать удачным, так как он, безусловно, содействовал падению боеспособности красноармейцев, а также содействовал возникновению паники в их рядах, но так как связи между передовой группой волжан и орудиями не было, то, надо полагать, огонь по станции белых батарей оказался также огнем по своим, находящимся на станции, и потому, что волжан было меньше, нежели красных, то и результаты оказались больше на волжанах, нежели на красных. Конечно, все это только предположения, так как не представляется возможным установить, чьи шрапнели разрывались над волжанами: только ли красных или, быть может, и своих? При отступлении волжан со станции преследовавшая их красная цепь была остановлена и рассеяна огнем белых орудий. Также заградительный огонь по красному бронепоезду, надо полагать, не давал последнему производить более успешный разгром белых цепей. При общем же отступлении белых белые батареи, безусловно, сыграли роль, прикрыв многочисленных отсталых белых стрелков от всей массы красной пехоты, приведенной в порядок и обрушившейся на белых. Белые орудия сдержали первый вал красных и заставили их наступать осторожнее.

Красный бронепоезд, ведший борьбу главным образом с пехотой белых, за время боя по белым батареям дал только несколько очередей, в результате чего среди белых артиллеристов были потери ранеными людьми и конями, которые в продолжение всего боя стояли в нескольких саженях от орудий.

Когда неудача удара Поволжской бригады была уже налицо, а части 1-й стрелковой бригады лежали на месте перед позицией красных, полки Воткинский и Добровольческий, шедшие в самом хвосте колонны, миновав будку 371-й версты и пограничный знак, вступили в сферу действительного огня противника. Эти полки шли вдоль самого полотна желдороги – воткинцы к северу от него, а добровольцы к югу. Эти полки должны были ударить в лоб по Ину. Генерал Сахаров и полковник Ефимов стояли на полотне желдороги, приблизительно на полпути между будкой 371-й версты и Ином, когда командир Воткинского полка полковник фон Вах донес, что его правый фланг связался с частями 1-й стрелковой бригады. Следует указать на то, что, наткнувшись на «глудкинцев», воткинцы открыли было по ним огонь, так как приняли их за красных, считая, что 1-я бригада находится значительно правее. Эта ошибка была почти сразу же выяснена, и стрельба прекращена. Двигаясь к станции, воткинцы почти подошли к самым проволочным заграждениям. В первой линии шел один 1-й батальон, во второй линии шел 2-й батальон. Навстречу белым вышел красный бронепоезд и открыл по противнику редкий огонь.

Добровольцы, рассыпавшиеся в цепь по южную сторону полотна желдороги, заняли по фронту участок приблизительно до 1 версты. На правом фланге находился 1-й батальон, в центре – офицерская рота, на левом – 2-й батальон. До Ина версты три, впереди, верстах в двух, какая-то жиденькая цепочка. Очень скоро показались отходящие кучами волжане. Полковник фон Вах успокаивал своих воткинцев, ничего, мол, серьезного нет, но вслед за белыми показалась густая цепь красных. Начался обстрел белых цепей. Добровольцы стали сдавать. Потери небольшие – во 2-м батальоне всего двое раненых и ни одного убитого. В 1-м батальоне воткинцев при подходе бронепоезда от разрыва одной из шрапнелей был один контужен.

Сильный огонь на участке Поволжской бригады свидетельствовал о том, что там «дело идет вовсю», но так как кусты и перелески скрывали от командования 1-й стрелковой бригады картину боя, а телефонной связи у генерала Сахарова с полковником Александровым не было, то, зачуяв что-то недоброе, поручик Эссен со своим ординарцем отправился к линии желдороги. Взобравшись на полотно желдороги, поручик Эссен увидел на снежной открытой равнине густые цепи красных, идущие одна за другой. Цепи были большие, а на их правом фланге, далеко, уже близ леса, виднелась конница. Цепи красных продвигались вперед небыстро, но все же картина этого движения была внушительна. Впереди цепей красных, на значительном расстоянии от них, виднелись разрозненные и мелкие группы быстро уходящих на восток, к лесу, белых стрелков Поволжской бригады. Только взглянув на эту картину, поручик Эссен сразу понял, что «дело кончено». Надо было как можно скорее выводить на восток 1-ю бригаду, не то плохо ей пришлось бы. «Поленецкий, – скомандовал поручик, – что есть духу, к комбригу. Доложи, чтоб скорее наши отходили»… Ординарец ушел рысью, а поручик по шпалам зашагал на восток. Вскоре он наткнулся на запыхавшегося всадника, спешившего от генерала Сахарова к полковнику Александрову с приказанием скорее отходить. Генерал страшно волновался за 1-ю бригаду. Живой и впечатлительный, он был очень нервно настроен, когда увидел свои части отступающими. Он как бы лишился рассудка. Называя своих помощников по имени и отчеству, он в каком-то забытьи повторял: «Неужели отступают, неужели отступают»… Теперь он несколько утих, смирился, но он был страшно подавлен… На опушке леса, в районе будки 371-й версты, подтягивающиеся со стороны Ина мелкие группы белых бойцов останавливались, приводились в порядок. Это уже была до некоторой степени сила, пожалуй, можно было и попробовать дать отпор красным. Генералу Сахарову была высказана подобная мысль. «Не с такими бойцами», – и генерал уныло показал глазами на близстоящих стрелков. Действительно, вид их был плачевен – «прогулка» по целине взад и вперед и бой подорвали силу Поволжской бригады, но воткинцы и добровольцы были свежи, да и 1-я бригада не так уж пострадала. Дело было не безнадежно. Быть может, кто-либо другой и попытался бы следующую ночь повторить атаку Ина, но с генералом Сахаровым ничего уже сделать было нельзя: от порыва вперед он перешел к порыву назад, он хотел уйти как можно дальше от ставших вдруг столь могучими и страшными красных.

К 10 часам выяснилась полная бесполезность дальнейшего ведения боя. В частях белых заметен общий упадок духа, возможен недостаток снарядов. За ст. Ин, к западу от нее, разгружались два эшелона красных. Части 1-й бригады, дабы не нести излишних потерь, уже оттянувшиеся за линию проволочных заграждений, стали теперь отходить дальше в кусты. Генерал Сахаров отдал приказ об общем отходе. Прикрывать отступление и сдерживать наседающего, расхрабрившегося врага остались Воткинский и Добровольческий полки. Главным образом, красные обрушились на добровольцев, но огонь орудий Ижевско-Воткинской бригады понудил их быть более осторожными.

Быстро шли белые по открытому полю. Верстах в трех от Ина, там, где начинаются кусты, белые полки свернулись в колонну. На будке 371-й версты остался Добровольческий полк. Красные не пытались даже сбить его отсюда. Успех для них был более чем неожидан.

Полуказарма 371-й версты была набита ранеными, умирающими. Малочисленный медицинский персонал, сестры, санитары прямо сбились с ног. Всюду валялось окровавленное тряпье, бинты; весь пол был в крови; раненые стонали. Тут же внутри помещения и снаружи, на воздухе, болтались и совершенно здоровые стрелки, вынесшие раненых из боя и не возвратившиеся в расстроенные, отступающие цепи… Между тем белые отступали. Пора было эвакуировать полуказарму. Сестры и кое-кто из солдат грузили раненых на подводы. Подвод было мало. Помещение жел. дор. будки опустело, но в комнате, вдоль стены и на полу, валялись винтовки, патронташи, подсумки, гранаты – оружие и снаряжение белых бойцов, ныне беспомощно лежащих на санях. О том, что брошенное оружие и огнеприпасы следует подобрать, а не оставлять врагу, видимо, никто не догадался, наоборот, кое-кто из здоровых вояк, предвидя и учитывая длинный обратный 50-верстный марш на Волочаевку, решил «немного облегчиться», отказавшись от «излишнего» запаса огнеприпасов. Конечно, таких «молодцов» было немного, но все же такие имелись. Сестра В…, войдя внутрь помещения и узрев оставленное врагу оружие и огнеприпасы, вознегодовала. Выйдя на улицу, она стала звать солдат, дабы те подобрали оружие. Поодаль стояла группа стрелков, но предложение сестры они оставили без внимания. Тогда сестра вернулась в комнату, набрала сколько могла, выйдя на улицу и дотащив до ближайших саней, не выдержала и, обращаясь к солдатам, закричала: «Не солдаты вы, хуже любой бабы, св.-.чь вы, а не солдаты». Личный пример, энергия, напор и крепкое слово сестрицы произвели свое действие на солдат. Видимо устыдившись, они один за другим потянулись в будку, и скоро помещение было очищено и все оружие и огнеприпасы погружены на двое саней.

Эта сцена является до некоторой степени характерной, а потому она и приведена.

Бой 28 декабря был закончен. Белые части шли назад, на Ольгохту. Белоповстанцы понесли под Ином тяжелые потери. Главным образом, они падали на Поволжскую бригаду. В 1-й стрелковой бригаде потери были невелики. В полках Ижевско-Воткинской бригады – совсем незначительны. Но люди и кони были истомлены маршем, боем и морозом. Неудача привела к некоторой моральной подавленности. Из строя выбыл тяжело раненный боевой полковник Сотников. Камцы остались без головы, так как командующий полком полковник Турков был убит. Потери белых Я. Покус определяет «до 250 человек ранеными и убитыми, 50 человек захваченными вместе с двумя пулеметами в плен. Кроме того, конница белых потеряла 82 человека и до 100 лошадей убитыми». Насколько цифры эти соответствуют действительности, из-за отсутствия фактического материала сказать трудно. Генерального штаба полковник Попов показывает, что после боя в строю в Волжском полку осталось 80 человек, а в Камском – 60 человек. Согласно словесным показаниям, потери в 1-м кавалерийском полку никогда не равнялись 82 человекам и 100 коням, конных же частей белых под Ином, кроме вышеуказанного 1-го кавполка, не было, если не считать команд разведчиков Поволжской бригады, разведывательного эскадрона Добровольческого полка и конных эскадронов полков 1-й бригады, а также Иманской сотни. Словесные показания чинов 1-й бригады говорят об оставлении полками бригады на корейских фанзах вблизи Ина 16 своих раненых. Потери в Уральском полку были незначительны. Между прочим, из чинов этого полка был убит и оставлен на месте штабс-капитан Крехов и ранен командир офицерской роты капитан Бельдин. В Егерском полку (согласно книге приказов) выбыло из строя убитыми, ранеными и оставленными на месте 4 офицера, 16 солдат и 1 конь (убит).

Верхом на коне генерал Сахаров обгонял отходящую на Ольгохту колонну. Впечатления боя, позор неудачи и большие потери морально давили его. Анализируя события утра, подсчитывая те ошибки, что привели к катастрофе, генерал не мог не видеть больших промахов, совершенных им самим и его ближайшими помощниками. Кипучая и горячая натура генерала требовала того, чтоб облегчить свое сердце, высказав кому-либо постороннему, но в то же время близкому ему человеку свои мысли. Проезжая мимо колонны волжан, взор генерала остановился на фигуре полковника Торопова, шагавшего с винтовкой на ремне по скверной, разбитой дороге. Он подъехал к нему. «Кто виноват? Скажите, Анатолий Борисович, кто виноват? Ведь Александров? Он опоздал, он виноват», – как бы найдя решение, проговорил генерал и замолчал, вопросительно остановясь на старом своем соратнике. Полковник Торопов помолчал, потом мрачно ответил: «Виноват тот, Ваше Превосходительство, кто командовал». Такого ответа не ожидал генерал. «Как, – вскрикнул он, – Вы хотите сказать, что я виноват?» Мысль, что главная вина лежит на нем, была неожиданна и нова генералу, и, точно недоумевая, он чисто механически повторил: «Я виноват?» – «Так точно, Ваше Превосходительство, Вы виноваты». Генерал понял, но все же он хотел удостовериться в том, что не ошибся, что его подчиненные белые бойцы, его ближайший соратник возлагал тяжелое обвинение на него, он повысил голос и опять задал вопрос: «Я виноват?» – «Так точно, Ваше Превосходительство, Вы командовали – Вы и виноваты в произошедшей катастрофе». Генерал вздрогнул, кровь бросилась ему в голову, но он сдержался. Не говоря больше ни слова, он дал шенкеля коню и поскорее отъехал…

Нижеприводимый отрывок взят из книги Я. Покуса – стр. 43–47, исправлен согласно проверенным данным. Оригинальный текст исправленных мест приводится в скобках: «Все части Восточного фронта, отошедшие после оставления г. Хабаровска, а также и бронепоезд № 8, были сосредоточены 27-го декабря в районе ст. Ин и расположились квартиро-бивачным порядком в поселке и на ст. Ин. На участке было спокойно. Разведка с нашей стороны хотя и велась, но плохо. В ночь с 27-го на 28-е декабря до 1000 штыков, 200 сабель при 3 орудиях, под командой генерала Сахарова, двинулись на ст. Ин, окружили все расквартированные там части Восточного фронта, причем небольшой конный отряд от 1-й стрелковой бригады, всего около 20 сабель, двигаясь в обход Ина севернее желдороги, по тайге, проскочил в тыл Инской группы красных, вышел на линию желдороги западнее ст. Ин и испортил один из маленьких желдор. мостов (у Покуса Камский полк обойдя с севера вышел в тыл красным). Положение дел казалось катастрофическим для красных частей. Но здесь на помощь красным явилось чрезвычайно плохое руководство операцией со стороны белогвардейского командования. Никакой координации в действиях частей, получивших самостоятельные задачи, не было. Началось с того, что часть Волжан (у Покуса конница под командой самого генерала Сахарова), обошла ст. Ин с юга и бросилась в атаку на красные части (находившиеся в сторожевом охранении), грузившиеся в эшелон. Атака эта застигла красных врасплох, так как охранение отсутствовало (сторожевая служба неслась небрежно). Но в это время бронепоезд № 8, обнаружив появление (конницы) белых, открыл огонь по ним. Белые отскочили к югу (понеся большие потери и оставив на месте атаки убитыми до 80 лошадей). К этому времени главные силы Поволжской бригады (пехотные части белых) не подошли еще к поселку и ст. Ин». Надо полагать, что «оставленные на месте убитые 80 лошадей» принадлежали не белым конникам, ворвавшимся на станцию, но принадлежали красным и находились в эшелоне и около него. Когда красный бронепоезд открыл огонь по белым, ворвавшимся на станцию, то несчастные лошади красных попали под огонь красного бронепоезда и были перебиты.

«Первая атаки Волжан (белой конницы) хотя и была отбита, тем не менее произвела сильное впечатление на красные войска. В гарнизонах поселка и ст. Ин обнаружилось серьезное замешательство, чему не мало способствовала ночная темнота, только начинавшая рассеиваться рассветом. Дело дошло до того, что многие из бойцов, побросав оружие, отказались от борьбы. Но успех боя бронепоезда № 8 быстро изменил настроение войск, придав им бодрость. Под прикрытием бронепоезда части привели себя в порядок и, перейдя в наступление, встретили подходившую вдоль желдороги пехоту белых ударом Особого Амурского пех. полка, под командой тов. Попова. Части Поволжской бригады, неся большие потери от огня бронепоезда, увидев перед собою густые цепи противника, стали отходить на юг (пехота белых была опрокинута и поспешно отступила назад к ст. Ольгохта). Между тем 1-я стр. бригада (у Покуса Камский полк) белых, не будучи, видимо, информирован в обстановке, продолжал в это время свой обход с севера желдороги (в тыл красных), куда вышел только тогда, когда Поволжская бригада (конная группа генерала Сахарова и пехотная группа желдорожного направления) были отбиты контрнаступлением красных и преследовались как огнем бронепоезда, так и приободрившейся пехотой красных и 4-м кавполком.

Выход на Ин 1-й стр. бригады (у Покуса командир Камского пех. полка полк. Сотников не поддерживал, видимо, связи ни со штабом своей бригады, ни с генералом Сахаровым, благодаря чему) последовал на целых два часа опоздания, считая от того момента, когда красные части перешли в контрнаступление. При появлении полков 1-й стр. бригады (у Покуса Камского полка) в тылу красных, преследующих части Поволжской бригады, бронепоезд № 8, выдвинувшись со станции на восточную окраину поселка (стремительно отошел назад), вступил в бой совместно с частями начавшей отход красной пехоты.

Отходившие части Поволжской бригады были остановлены полковником Сотниковым и, заслышав бой в тылу красных, вновь перешли в наступление на станцию, убедившись в том, что преследование со стороны красных прекратилось, но было уже поздно – белые стрелки окончательно вымотались и наступление не удалось.

В конечном результате И некий бой, начатый по почину белых против частей Восточного фронта, располагавшихся на ночлеге в пос. и ст. Ин, без принятия даже мер должной бдительности в сторожевом охранении и без организации правильной разведки, без правильного управления в самом бою, без правильной организации частей, перепутавшихся во время ночного переполоха настолько, что разобрать их удалось только к вечеру 28-го декабря, все же окончился в пользу красных. Причиной столь неожиданных для красных результатов служила героическая деятельность команды бронепоезда № 8, который от ночлега и до конца боя бешено, с полным самоотвержением работал на своем боевом участке, бросаясь то на восток, то на запад, всюду нанося белым чувствительный урон. Бронепоезд № 8 воодушевил красные части настолько, что, несмотря на все дефекты в управлении ими, они приняли бой и одержали успех. Белые потерпели поражение из-за несогласованности действий своих групп, результатом чего явилась полная разновременность атак и поражение по частям. По своему численному составу группа белых, вступившая в бой с красными, была вдвое меньше сил красных, находящихся в районе ст. Ин. Инский бой подарил красным первую, хотя и совершенно неожиданную, случайную для красных победу на Дальнем Востоке в 1921 году.

29-го и 30-го декабря части Восточного фронта, оставаясь в поселке и на ст. Ин, приводили себя в порядок, собирая разбежавшихся в ночь с 27-го на 28-е декабря своих бойцов».

Прежде чем приступить к разбору операции, приведшей белых через пять дней после решительной победы к серьезному поражению, следует отметить всю важность значения победы красных 28 декабря – первой победы красных над белыми в описываемую кампанию, победы, доказавшей, что белые не непобедимы, победы, одержанной разбитыми и морально подавленными частями Н.Р.А. над противником, который, согласно всем данным, казалось, должен был, во всяком случае еще в течение известного времени, давить и преследовать красных. Причины поражения при подобных обстоятельствах должны быть значительными. Что дало красным победу? И красные, и белые сходятся в том, что поражение белых под Ином было чисто случайным. Случай, перемена боевого счастья, если быть фаталистом и не принимать в расчет промахов белого командования, помешали разыграться на Ине очередной катастрофе красных, а эта катастрофа была бы обязательна, если бы… Тут начинаются «если».

Этих «если» оказывается немало, но из всех этих «если» только одно ставит результаты боя в зависимость от красных. Это – действия команды красного бронепоезда № 8. Но один бронепоезд не мог, не должен был решить судьбы всего боя, а потому не в красных центр тяжести, давший им победу. Я. Покус своими словами достаточно ясно это подтверждает. Если не в красных дело, так, следовательно, в самих белых лежали причины, приведшие их к поражению. Что же именно привело их к тому? Где лежит ключ к правильному уразумению произошедшего?

Причинами, из которых каждая в отдельности, а тем паче в той или иной комбинации друг с другом могла или могли привести белых к поражению под Ином, являются следующие: 1) Неправильность действий белоповстанческих сил в период, предшествовавший бою 28 декабря, то есть за время с 23 по 28 декабря. 2) Ошибки, допущенные белым командованием в ведении боя 28 декабря: неправильная постановка заданий частям, неправильная организация наступления частей, те или иные не зависевшие или непредвиденные случайности в самом течении боя.

Как должны были протекать и как протекали действия белоповстанцев с 23 по 28 декабря? После решительной победы белых 23 декабря под Владимировкой – Покровкой, давшей, кроме значительной боевой материальной части и иного имущества, до 300 человек пленных, в том числе командира одного из полков красных (комполка 6-го – товарищ Нельсон-Гирст), белые должны были использовать достигнутый успех путем энергичного преследования разбитого противника. Приказ генерала Молчанова от 16 часов 23 декабря за № 0270/оп ставил 5-й колонне атаку ст. Волочаевка на заре 24-го и захват ст. Ин 26 или 27 декабря. Это задание есть задание энергичного преследования, оно требовало ночного марша из Покровки к Волочаевке. Полковник Ефимов считает, «что лучшим временем для захвата Волочаевки было время перед рассветом, то есть нападение на расстроенного и морально подавленного врага ночью. Темнота только содействует возможности бить такого врага. Для удара по Волочаевке в 6 часов (когда зимой еще темно) белые должны были выступить из Покровки за десять часов, то есть около 20 час. 23-го дек., а авангард для занятия д. Дежневка до подхода главных сил должен был выступить из Покровки за 2–3 часа до выступления главных сил, то есть около 17–18 часов 23-го дек. В таком случае части белых, остановившиеся на привал в Покровке около 13 час. 23-го дек., имели бы отдых в пять – семь часов и настигли бы красных еще в дезорганизованном, не боеспособном виде, а сами были бы отдохнувшими.

Красный бронепоезд, после захвата белыми стольких орудий в Покровке, не становился опасным, а ночью, боясь быть отрезанным, невольно б жался назад». Однако генерал Сахаров пренебрег данными выгодами движения и боя и, ссылаясь на усталость частей, остался в Покровке до 8 часов 24 декабря. Между тем в первой книге «Белоповстанцы» автор высказал мысль, ставящую под вопрос «чрезмерную утомленность» белых частей, ввиду шестичасового шатания чинов белоповстанческих полков по станции и эшелонам. Автором также высказывалась мысль о возможном выдвижении белых частей из Покровки в Дежневку еще днем 23 декабря. Относительно последнего полковник Ефимов говорит: «В данном случае, мне кажется, автор высказывает свое личное мнение или мнение чинов своего дивизиона, основанное на том огромном подъеме, который царил у артиллеристов-глудкинцев после захвата пушек и чудесного превращения из пехоты в артиллерийскую часть, да еще с чудными, красивыми запряжками двух орудий. Всем им хотелось стрелять, разить, преследовать, они не чувствовали усталости. С размаху обстреляли у Покровки воткинцев. Понятно становится, отчего они все не раздевались и ждали приказа идти дальше за разбитым врагом. Но факт грабежа эшелонов остается фактом. Надо было привести части в порядок, дать небольшой отдых ив порядке направить их для преследования». Из всего приведенного выше, во всяком случае, явствует, что ночной марш из Покровки на Волочаевку не был преждевременным. Остановка белых в Покровке до утра 24 декабря лишила их всех преимуществ и позволила красным увести с Волочаевки все эшелоны и войска. Как же произошло дальнейшее? Генерал Сахаров не торопился. Поволжская бригада имела две полные дневки – 25 и 26 декабря в Волочаевке, и тем не менее: «полуказармы от раз. Ольгохта к ст. Ин были набиты обозниками и отсталыми. Особенно много порастерял своих чинов 1-й Волжский стр. полк, и, по некоторым сведениям, к будке 371-й версты подтянулось из этого полка всего около ста бойцов»… 1-я стрелковая бригада 26 декабря, не задерживаемая противником, в 6 часов (с 16 часов до 22 часов) прошла от Волочаевки до Ольгохты, покрыв 25 верст. Остаток ночи и день 27 декабря она простояла на месте, получив таким образом как бы вторую дневку (с 22 часов 26-го до 17 часов 27 декабря). При дальнейшем движении ее, в ночь с 27 на 28 декабря, бригада встречает усиленное сопротивление бронепоезда и 20 верст – расстояние от Ольгохты до полуказармы 371-й версты – она проходит в 11 часов. Итак, за пять с лишним дней «неотступного» преследования противника белые прошли всего 90 верст. Преследование ли это? Конечно нет.

Подводя итоги преследованию, следует отметить, что задержка в Волочаевке и плохая дисциплина (порядок) походного движения имели более важное значение на исход преследования, нежели излишне продолжительный отдых в Покровке.

Теперь второй вопрос: как велся бой 28 декабря? Руководство белыми частями под Ином 28 декабря было из рук вон плохо. Как же? Ведь во главе белых стоял доблестный и храбрый генерал? Да, но… Военная масса очень чутка к тому, к а к ею руководят. Излишние дерганья, непорядки, отмены приказов, колебания незаметно, но неизменно доходят до сознания и младших начальников, и рядовых бойцов. Части, которые должны победить и победят при одном начальнике, терпят поражение при тех же обстоятельствах, если ими командует другой начальник, которому не верят или которого мало знают. Под Ином произошло следующее: волжане верили генералу Сахарову, пошли на станцию и атаковали ее. 1-я бригада с ее начальниками, видимо, не совсем доверяла или относилась весьма осторожно к распоряжениям генерала Сахарова и стремилась затянуть исполнение заданий. В результате топтание на месте, которое никакой пользы принести не могло. И вот под Ином, вместо дружного удара с обоих флангов и фронта, – слабый и разновременный удар, бессилие с фронта перед лицом броневика, не боящегося за свой тыл. Доблесть отдельных частей и начальников не искупили на сей раз бестолковщины и беспорядка в управлении, и жертвы были принесены напрасно. Генерал Сахаров одною из главнейших причин поражения под Ином считает неправильно им назначенное и произведенное разворачивание бригад белых для боя, годное для боя днем, но не ночью: части были разбросаны так, что днем они могли поддерживать связь на видимость, ночью же подобная связь из-за темноты поддерживаться не могла, части оказались предоставленными самим себе, взаимодействия не оказалось никакого, в результате чего красным было предоставлено бить белых по частям. Между тем если б даже только одна Поволжская бригада вышла на станцию в полном составе и части ее ударили дружно, то при паническом настроении красных не подлежит сомнению, что красная пехота бежала бы, а красный бронепоезд, приковав к месту лишь небольшую группу белых бойцов, не мог бы воспрепятствовать остальным бойцам Поволжской бригады успешно распространяться по поселку и станции, так как эти бойцы могли бы обтекать бронепоезд. А что было бы, если бы на станцию ворвалась не маленькая группа волжан полковника Торопова в 50–60 бойцов? Здесь уместно вспомнить Владимировку. Впрочем, следует отметить, что во Владимировке глудкинцы-артиллеристы и конно-егеря чувствовали скорый подход поддержки, точнее даже, главных сил; красные в то же время, оказавшись под решительными ударами белых бойцов, из-за наличия домов, огородов и кустов, не могли видеть, сколько находится против них врагов. Под Ином наоборот: хотя снега было еще немного и белые части свободно двигались без дорог, обходы были возможны с обеих сторон, ничто не мешало произвести их в порядке и в намеченные места, тем не менее, за группой бойцов полковника Торопова находилась пустая снежная равнина – надежда на скорый подход поддержки у белых бойцов тем самым убивалась, а в красноармейцах уверенность в себе одновременно с сим должна была возрастать. Между прочим, в рядах белых войск ходила молва о том, что волжане, ворвавшись на станцию, видя, что враг бежит, сочли бой законченным и обратили все свое внимание исключительно на эшелоны – то есть якобы начался тот же грабеж, что был на ст. Покровка. Возможно, что отдельные случаи захвата ворвавшимися на станцию различного имущества и были, тем не менее беда была в том, что ворвавшихся было слишком мало, а затем, влетев на станцию, белые бойцы, видимо, сами растерялись – они не были обучены различным практическим сноровкам, необходимым для разрушения полотна и удержания захваченного участка, не имели они, конечно, никаких с собою инструментов и не знали, что нужно им делать и как поступить. Повторилась в общем та же картина, что при подрыве желдорожного мостика севернее Сальского в бою под Иманом, при захвате конным отрядом ст. Дормидонтовка и при выходе того же отряда на Волочаевку 20 декабря.

Выше было уже указано, что генерал Сахаров признает ошибки свои и своих ближайших помощников в деле ведения боя 28 декабря, но основную причину поражения белоповстанцев он все же видит в недостаточности сил белых, двинутых для захвата ст. Ин. Этот вопрос уже отчасти подвергался рассмотрению в главе II в отрывке, посвященном разбору приказа № 0289/оп. Из этого приказа явствует, что генерал Молчанов вначале считал достаточным для атаки ст. Ин отряд силою в 5 пехотных полков, 2 кавалерийские части при 5 орудиях. Потом, ввиду настояний генерала Сахарова, генерал Молчанов разрешил ему взять хотя бы еще два полка пехоты, то есть генерал Сахаров располагал бы 7 пехотными полками, 2 кавалерийскими полками при 5 орудиях. Оставив в Волочаевке большой численности Ижевский стрелковый полк, генерал Сахаров тем самым как бы признал достаточность своих сил, взятых для движения на ст. Ин. Генерал Сахаров пошел на Ин с 6 пехотными полками, 2 кавалерийскими полками и 5 орудиями и… потерпел поражение. Для расчета сил, кои следовало назначить для атаки Ина, должно расценить части обеих сторон, которые должны были столкнуться 28 января. Бой под Ново-Троицким 21 декабря весьма показателен: у красных имелась хорошая позиция, для белых обходы были плохие, и тем не менее полная победа оказалась на стороне белых – два белых полка (Волжский и Камский) вели борьбу с превосходящим их по численности, совершенно свежим Особым Амурским полком, и последний должен был отступить под угрозой охвата его флангов двумя другими малочисленными белыми полками (Егерский и Уральский). Не менее показателен и бой на реке Хор 19 декабря: у красных и здесь имелась хорошая позиция и белым, чтобы атаковать ее, следовало преодолеть препятствие – перейти широкую реку. В распоряжении товарища Серышева находилась целая бригада (4-й, 5-й и 6-й полки), причем 4-й полк был свежим, тем не менее 3-я колонна белых без Воткондива, но с эскадроном Омского стрелкового полка сбила красных с позиции, причем Ижевский полк участия в деле не принимал. В обоих приведенных случаях красные были готовы к встрече со своим врагом, их моральное состояние было несравненно выше, нежели после разгрома под Владимировкой – Покровкой, и тем не менее они оба раза были биты. Бой во Владимировке 23 декабря показывает, что белые части (всего до 250 бойцов) легко сбили красных, прозевавших появление врага, хотя силы красных и превосходили более чем в два раза белых. Приведенные примеры вполне определенно указывают на то, что взятых для атаки ст. Ин шести пехотных полков, двух кавалерийских полков и пяти орудий генералу Сахарову вполне было достаточно, тем не менее генерал Сахаров данные расчеты опровергает, считая, что при своем отходе на запад красные все больше и больше усиливались, так как они все больше и приближались к своей базе, а потому для атаки ст. Ин следовало назначить, помимо частей 3-й и 5-й колонн, также и части 2-й колонны. Численное превосходство красных над белыми подтверждается товарищем Покусом, который определяет «численный состав группы белых, атаковавших ст. Ин, в два раза меньше красных, находившихся в районе ст. Ин», но нельзя также не отметить тот факт, что Я. Покус дальше говорит: «Части Востфронта, расположившись на ночлег в пос. и на ст. Ин». Иными словами, красные не только не собирались отстаивать ст. Ин, но прямо наоборот, видимо, предполагали при появлении и некотором давлении со стороны белых оставить ст. Ин и отойти дальше на запад.

Сопоставляя только что приведенное описание преследования противника и боя 28 декабря со всем тем, что происходило с 30 ноября по 23 декабря, приходишь к выводу, что в счастливом выходе красных и их победе под Ином повинно главным образом то печальное обстоятельство, которое не могло быть в достаточной степени учтено тогда же, но которое стало совершенно ясно позднее. Это – отсутствие генерала Молчанова. Генерал Молчанов, как было уже сказано выше, принужден был остаться в Хабаровске, и его твердая рука, непреклонная воля, особый дар двигать своих подчиненных вперед, одних вдохновляя, других подстегивая, перестали влиять на двигавшихся за противником безусловно доблестных белых офицеров и солдат. Возможны ли были бы при генерале Молчанове растяжки походной колонны, невыполнения заданий, оттяжки? Конечно нет, скажет любой белоповстанец. Таковы оказались результаты отсутствия на фронте генерала Молчанова. Это видно и понятно теперь, но тогда… Тогда сие было скрыто от человеческого ока.

Белоповстанцы после первого Ина

После неудачного боя под ст. Ин 28 декабря Поволжская и 1-я стрелковая бригады в тот же день, не задерживаясь на разъезде Ольгохта, отошли прямо на Волочаевку. Когда же перед сумерками части Ижевско-Воткинской бригады прибыли на разъезд, то там уже никого не было, кроме генерала Сахарова со штабом. Части полковника Ефимова, ходившие с ним на Ин, расположились на разъезде Ольгохта. Ижевский стрелковый полк продолжал оставаться в Волочаевке. Полковник Ефимов получил приказ от генерала Сахарова отстаивать Ольгохту.

По получении донесения от генерала Сахарова об отступлении из-под Ина генерал Молчанов в 2 часа 50 минут 29 декабря отдал приказ в городе Хабаровске за № 0372/оп следующего содержания: «Генералу Сахарову, Полковнику Аргунову, Подполковнику Дробинину. После боя 28 декабря для перегруппировки приказываю: 1. Сахарову с Поволжбригадой 29-го идти в Хабаровск вдоль желдороги до встречи с поездом, в который спешно погрузить пехоту и ехать в Хабаровск. Поезд должен сегодня утром перейти Амур и следовать в Волочаевку. 2. Аргунову с отрядом после смены Поволжбригадой 29-го переехать в эшелоне на Волочаевку, перейдя в распоряжение Ефимова. 3. После прибытия Аргунова на Волочаевку Первой бригаде перейти Нижне-Спасская и Самарская, сменив конницей Дробинина в Верхне-Спасском. Бригаде связаться со мною проводом. В случае наступления красных на Ольгохту – Волочаевку атаковать с юга. 4. Дробинину сменившись немедля присоединиться к своей бригаде. 5. Второй, третьей колоннам под командой Ефимова занимать район Ольгохта – Волочаевка с разведкой на станцию Ин. 6. Частям оправиться. Молчанов».

Сопоставляя время возможного получения первого донесения о поражении группы генерала Сахарова под Ином со временем отдачи этого приказа, прежде всего приходится отметить ясность и определенность нового решения генерала Молчанова. С присущей ему быстротой и решительностью генерал Молчанов здраво оценивает положение на фронте и, учтя возможность контрнаступления противника, отдает приказания по перегруппировке войск. Видимо, генерал Молчанов вначале опасался возможного появления на фронте у красных какой-либо новой крупной и свежей части, переброска которой на фронт ускользнула от взоров белых агентов в ДВР. Предполагаемое выдвижение 1-й стрелковой бригады с линии желдороги в Нижне-Спасское и Самарское указывает на опасения генерала Молчанова за свой левый фланг, так как удар противника с этой стороны грозил коммуникационной линии белых.

Неудача под Ином повела к временному прекращению наступательных операций белых войск. Белым частям давался отдых, передышка, быть может короткая, но все же передышка. Эта передышка была весьма желательна: во-первых, потому, что белые части за месяц почти непрерывного, стремительного преследования противника, начиная со ст. Уссури, все же основательно выдохлись. Неудача под Ином, конечно, подействовала на состояние духа белых частей, но в общем настроение сильно не пало, и надежда вновь бить красных жила в частях. Красные также сильно утомились, кроме того, они были чрезвычайно деморализованы и дезорганизованы постоянными поражениями. Случайная победа под Ином позволила им немного прийти в себя, навести порядок, получить подкрепления и даже получить некоторую надежду на возможность вырвать почин из рук своих врагов.

30 декабря в 19 часов в городе Хабаровске генерал Молчанов отдал приказ № 0393/оп такого содержания: «Совершенно секретно. Оперативное. Полковнику Карлову, Полковнику Макаренко, Начбриг 1-й стрелковой, Начбриг Ижевско-Воткинской, Начбриг Поволжской, Полковнику Аргунову. Для внесения дезорганизации в тылу противника и для разрушения у них желдордвижения с целью прекращения подвоза противником себе резервов, приказываю: 1. Полковнику Карлову сформировать «партотряд» для действий в тылу противника в 100 всадников (не считая офицеров), получив от Поволжской бригады – 50, от 1-й бригады – 25 и от полковника Аргунова – 25 всадников (не считая офицеров). Бригадам выслать назначенных людей к вечеру 1-го января в поселок Нижне-Спасский, снабдив их продуктами на три дня и зерновым фуражом на два дня. Расчет движения примерно следующий: Нижне-Спасский – 1 января, Забеловский – 2 января, Петровский – 3 января, Головинский – 4 января, Качева – 5 января. Выход на желдорогу в район станции Инкура для разрушения пути – 6 и 7 января. Выход на участок Лондоко – Кимкан – 13 и 14 января и обратный, с новыми разрушениями где возможно, путь до встречи с корпусом. 2. Полковнику Макаренко с 30 всадниками конной разведки Ижевско-Воткинской бригады выступить из Нижне-Спасское 2-го января, куда к тому времени и прибыть «партотряду» от Ижевско-Воткинской бригады. Расчет движения и задачи по особому приказу. 3. Связь через агентов. Командир III-го Стрелкового корпуса генерал-майор Молчанов».

Поручая полковнику Карлову и Макаренко проникновение в тыл красных для производства разрушений и дезорганизации противника, генерал Молчанов не думал на ближайшее время ограничиться малой войной. Нет, по сосредоточении частей полковника Аргунова в Волочаевке генерал Молчанов решил в самые ближайшие дни перейти вновь в наступление по линии желдороги и разбить главные силы противника. Его приказ от того же 30 декабря не оставляет в том сомнений: «В. Секретно-оперативное. Полковнику Ефимову, Полковнику Александрову и Подполковнику Дробинину. Копия Генмайору Сахарову. 30-го декабря 1921 г. 23 час. – мин. № 0400/оп гор. Хабаровск, карта 10 верст.

Я решил после отдыха в течение нескольких дней занять Ин. Для предварительной подготовки к операции приказываю: 1. Полковнику Ефимову, ускоряя живой силой работу агентов желдороги по исправлению пути до разъезда Ольгохта, эшелонировать свои части в поездах и казармах, сосредоточив по возможности всю группу в районе Ольгохта. 2. 1 стрелковой бригаде поступить в распоряжение полковника Ефимова, оставаясь на желдороге. 3. 1 кавполком сменить Воткинский кондив в Верхне-Спасском к вечеру 31/XII; последнему не позже утра 1-го января прибыть в распоряжение полковника Ефимова. 4. Для руководства операцией против ст. Ин прибуду лично. 5. Полковнику Ефимову срочно представить мне свои соображения о плане занятия ст. Ин. Комкор 3, Генмайор Молчанов».

Во исполнение приказа № 0372/оп Волжский и Камский стрелковые полки под командой генерала Сахарова прошли в Хабаровск, откуда на фронт в эшелонах выбыли части 2-й колонны полковника Аргунова. В Волочаевку эшелоны этого отряда прибыли только 30 и 31 декабря, а потому 1-я стрелковая бригада на Амур не успела еще выдвинуться, как то ей предписывалось приказом № 0372/оп. Между тем, как известно, к этому времени генерал Молчанов, ввиду пассивности противника 28, 29 и 30 декабря, изменил свое решение о необходимости высылки на Амур значительной части. Таким образом, 1-я стрелковая бригада осталась в Волочаевке и после прибытия частей полковника Аргунова. Смена Воткондива в Верхне-Спасском 1-м кав-полком была произведена в срок согласно приказу № 0400/оп.

В развитие директивы № 0400/оп генерал Молчанов отдал 2 января 1922 года приказ за № 476/м такого содержания: «Полковнику Ефимову, Полковнику Аргунову. Полковник Карлов 5-го после обеда разрушит дорогу между ст. Ин и Инкура. Атаку Ина назначаю на рассвете шестого. Теперь же необходимо эшелонировать бригады и к вечеру 5-го все три бригады должны быть не ближе Ольгохты, 2 и 3 колонны пойдут в обход справа, необходимо теперь же выяснить, возможно ли это движение с артиллерией, и если нет, то полковник Романовский должен объединить всю артиллерию для атаки с 1 бригадой с фронта и юга, где будет 1 кавполк идти на соединение с 2 и 3 колоннами. Ни в коем случае теперь не уступать ни пяди красным и срочно занять все казармы к западу от Ольгохты. Полковнику Аргунову сговориться с полк. Ефимовым о всех тонкостях операции и не упустить вопросов продовольствия и снабжения патронами, для чего выехать в Ольгохту с Александровым. Операция должна быть продумана так, чтобы броневики не ушли. Надеюсь на серьезность Вас обоих и уверен, что Вы этот бой разыграете по нотам. После этого боя рассчитываю 1 бригаду и 3 колонну отвести на отдых в район Хабаровска, 2 колонну Покровка – Осиповка, поставив на фронт Гродековцев, которые в пути. 4 Уфимский полк тоже в пути вчера был в Уссури. Переправа у Бикина установлена, и санпоезд идет к Хору, за ним идет поезд Н.Д. Меркулова. Мост 691 версты будет готов 4-го. Все распоряжения о желдороге сделаны Поручику Европейцеву. Жду всех соображений от Вас. Хабаровск. Молчанов. В. секретно».

«В. секретно. Доктору Пономареву. Копия полк. Ефимову, Александрову, Аргунову. На рассвете 6-го будет бой в районе ст. Ин. Для организации медицинской помощи приказываю: 1. Завтра 4-го выслать в Ольгохту санитарную летучку в поезде на 100 человек. В летучке иметь 2-х врачей и достаточный низший персонал. 2. Для подвоза от места боя до Санитарной летучки вызвать к 4-му числу в Ольгохту 25 подвод, с фельдшером и санитарами. 3. От Ольгохты на будках к ст. Ин иметь не только перевязочные, но и питательные пункты. 4. В летучку дать достаточное количество продуктов. 5. Вам быть на ст. Волочаевка не позднее утра 5-го. 6. Исполнение всех пунктов, как боевого приказа. 2 января 1922 г. № 488/м г. Хабаровск. Генмайор Молчанов».

В тот же день, 2 января, в 10 часов в дополнение к приказу за № 0393/оп от 30 декабря генерал Молчанов отдал приказ № 21/оп следующего содержания: «Полковнику Макаренко Сов. Секретно-Оперативное. Копии: Начбриг. Поволжской, Ижевско-Воткинской, 1-й стрелковой и Начотряда Полковнику Аргунову. Бюджет нашего Правительства ограничивает сферу нашего влияния и действий районом непосредственной близости к Хабаровску. Я принужден остановить наступление частей в сторону Благовещенска и отказаться временно от возможности легкого захвата этого города на плечах отступающих красных войск Хабаровского района. Противник получает время для отдыха, приведения себя в порядок и подкрепления себя подходящими резервами из Читы. При изложенных обстоятельствах я решил рядом ударов разбить живую силу противника, ныне находящуюся на фронте, и одновременно развитием широкого партизанского антикоммунистического движения в его глубоком тылу не дать возможности командованию ДВР планомерно и организованно провести концентрацию всех своих сил для операции по обратному овладению городом Хабаровском. Эту задачу возлагаю на полковника Макаренко с конной разведкой Ижполка. Расчет движения, частные задачи и районы работ, примерно, следующие: 1. 12–13 января – прибытие в район Пашковского и разрушение желдорпути на участке ст. ст. Облучье и Кундур. 2. 19–20 января – разрушение пути на участке ст. ст. Домикан и Малиновка. 3. В дальнейшем – а) сперва работа в районе станции Бочкарево, ст. Бочкарево – ст. Завитая и ст. Бочкарево – Благовещенск, б) Работа ст. Бочкарево – ст. Завитая и ст. Бочкарево – Благовещенск, в) Работа в одном из районов в непосредственной близости от Благовещенска, с целью организации антикоммунистического движения любого политического оттенка с конечной задачей – ряд налетов на Благовещенск или захват его. Я уверен, что полковник М а к а р е н-к о, отказавшись временно от своих личных политических убеждений, сумеет придать антикоммунистическому движению в районе Благовещенска ту политическую окраску, которая будет необходима по обстановке. 4. Связь через агентов, с коими посылать сведения о своих действиях и сведения о противнике. 5. Срок работы – определится ходом дальнейших событий».

В данном приказе генерал Молчанов указывает на получение указаний из Владивостока об ограничении сферы военных действий районом непосредственной близости к городу Хабаровску. Собственно говоря, это указание являлось, по существу, предписанием перейти к обороне. Принимая во внимание, что писать всего открыто нельзя было, надо считать, что фраза: «Бюджет нашего Правительства…» имела более важный смысл, чем то могло казаться с первого взгляда. Теперь, конечно, это не секрет. Под «бюджетом» следует подразумевать вообще средства на продолжение войны, как то: люди, оружие, деньги. Ко времени отдачи приказа № 21 / оп генералу Молчанову становилось все яснее и яснее, что тыл белых равнодушно и даже отрицательно относится к военным действиям против красных. Успехи белоповстанцев и захват города Хабаровска не изменили этого отношения. Ряды белых бойцов таяли, а о пополнении что-то слышно не было. Огнеприпасы поступали в минимальном количестве. Деньги, по-видимому, в обрез на самое необходимое (жалованья чины действующей армии белых не получали совершенно). Тяжелое положение армии и продолжающиеся неурядицы в тылу, которые не только не потухали, но, наоборот, разгорались, заставили генерала Молчанова приостановить дальнейшее наступление подчиненных ему частей, отказаться от успехов, что, по приведенным выше расчетам, должны были ожидаться еще в течение по крайней мере целого месяца. Генерал Молчанов решил беречь наличные силы, ожидая поворота в настроениях тыла в более благоприятную сторону. Конечно, писать так в приказе он не мог, это убило бы свои части и подняло дух противника. Пришлось взаимоотношения тыла и фронта замаскировать фразой: «Бюджет нашего Правительства…»

Интересно отметить, что по мере того, как яснее определялась оторванность действующей армии белых от их собственного тыла, яснее выступало наличие двух психологий – психология белого бойца и психология обывателя, генерал Молчанов был принужден сокращать характер и масштаб операции, следовавшей за захватом Хабаровска: 23 декабря приказ № 0270/оп.: «Для окончательного разгрома красных и неотступного преследования», то есть границы не указывались. 25 декабря приказ № 0289/оп: «Я ставлю задачу – вытиснуть противника в местность без населения, то есть в район ст. ст. Инкура – Тихонькая» – это уже первое ограничение. 30 декабря приказ № 0400/оп: «Занять Ин» – цель преследуется самая минимальная; почему минимальная – будет указано ниже. 2 января приказ № 476/м. В этом приказе генерал Молчанов подробнее объясняет обстановку (бюджет, необходимость отказаться от Благовещенска) и свои намерения (рядом ударов разбить противника на фронте и партизанские действия с оборонительной целью).

Значение ст. Ин проистекало отчасти от того, что на ней было паровозное депо и поворотный круг. Обладание Ином давало большие преимущества в успешной работе желдороги на участке Хабаровск – Ин. В частности, – чисто боевое значение – постоянная готовность бронепоездов. Кроме того, будучи удаленной на достаточное расстояние от города Хабаровска (по прямой линии около 90 верст, а по линии желдороги на 120 верст) в случае занятия ее белыми, предоставляла последним достаточно обширный плацдарм для маневрирования при обороне подступов к городу Хабаровску. Ст. Волочаевка, удаленная от Хабаровска по прямой линии на 30 верст, очень сужала этот плацдарм. Потеря белыми Волочаевки ставила под непосредственную угрозу их коммуникационную линию, которая подвергалась удару от Нижне-Спасского через Амурскую протоку на Казакевичи. Таким образом, потеря Волочаевки белыми означала собою и потерю для них города Хабаровска. Отсюда становится вполне понятным весьма важное значение захвата ст. Ин для белых.

Таким образом, хотя генерал Молчанов ко 2 января и принял решение не развивать своего наступления в сторону города Благовещенска, тем не менее, он должен был захватить ст. Ин. К тому его побуждали вышеприведенные обстоятельства. Неудача боя 28 декабря расценивалась как чисто случайная, а потому должно было, и вполне можно, рассчитывать на полный успех нового наступления при умелом, конечно, руководстве войсками. О составе последних говорить не приходится – ни одна часть белоповстанцев по доблести не уступала другой. Это в равной степени относилось к Ижевско-Воткинской, Поволжской, 1-й стрелковой и отряду полковника Аргунова. Последние дни декабря и первые дни января белые части отдыхали и готовились к 50-верстному переходу по тайге и решительному бою. Изматывать их рядом мелких операций генерал Молчанов не хотел.

3 января генерал Молчанов отдал приказ № 5 следующего содержания: «Приказываю подводчикам, состоявшим в частях и не совершающих переходов, выплачивать по одному рублю мелким серебром. Напоминаю, что ранее мною было объявлено, что за 25-верстный переход или день работы подводчикам платить по одному рублю золотом».

Необходимость скрыть и замаскировать («белоповстанцы») состав вооруженной силы, выступившей против красных, заставила белое командование принять меры к уничтожению или по крайней мере к уменьшению пользования настоящими названиями частей, названиями, чуждыми Дальнему Востоку (волжане, уральцы, омцы и т. д.). По выступлении в поход особенно желательно было уничтожить вредную привычку квартирьеров писать углем или мелом названия частей на воротах. О принятии подобных мер генерал Молчанов говорил несколько раз. Было это и в приказах.

Кто и когда первым ввел в своих частях новые наименования, выяснить, к сожалению, не удалось. Все же, видимо, новое наименование впервые появилось в частях 2-го корпуса – отряд полковника Аргунова, состоявший из Омского и Добровольческого полков и Воткинской батареи, принял наименование «Приморского отряда». Одновременно с сим, быть может, впрочем, несколько позднее, за полками и батареей этого отряда установились новые, «цветные» наименования, так, 4-й Омский стрелковый полк стал «1-м Зеленым полком», а 3-й Добровольческий полк – «2-м Голубым полком», Воткинская батарея – «Зеленой батареей».

В городе Имане после одного очередного разговора с генералом Молчановым на тему о большей маскировке «повстанческих частей Приморья» полковник Ефимов решил в приказах называть полки по номерам: 1-й, 2-й и кондив, но, чтобы не произошло недоразумений при встречах со своими, дабы они не приняли ижево-воткинцев за красных, полковник Ефимов к номерам прибавил «Синий» – цвет погон. Одновременно с сим начальники частей были инструктированы относительно квартирьеров. Так с 5 декабря Ижевске-Воткинская бригада перешла на «синие» наименования. Ижевский стрелковый полк превратился в «1-й Синий», Воткинский стрелковый полк – «2-й Синий», Воткинский конный дивизион в «Синий кондив» или еще короче в «Синкондив». Новые наименования были легки и более понятны населению, нежели «ижевцы», «воткинцы», и вот, когда в сумерках 9 декабря части отряда полковника Романовского втянулись в деревню Тихоновку, то они услышали от жителей о 1-м и 2-м Синих полках, ночевавших здесь накануне. Следует отметить, что в переписке с тылом, а также в строевых и хозяйственных приказах употреблялись до поры до времени старые наименования. С прибытием в Ижевско-Воткинскую бригаду 1-го Добровольческого полка последний условно стал «3-м Синим». По организации батареи последняя стала также называться «Синей батареей», хотя батарейный флажок у нее был черный бархатный с красной каймой и прописными буквами «ИДВ». Добровольцы иногда называли себя также «Голубым» или «3-м Голубым», ввиду того что значительная часть чинов этого полка имела голубые погоны.

В 1-й Отдельной стрелковой бригаде новые наименования были введены значительно позднее – в конце января месяца, во время стоянки частей бригады в селе Покровка и деревне Николаевке. 1-й Егерский полк получил почему-то наименование «Белого», превратившись таким образом в «1-й Белый». 2-й Уральский полк по цвету погон превратился в «Черный полк», но, не желая отставать от «1-го Белого», которого считал моложе себя, пристегнул к своему новому наименованию вместо цифры «2» цифру «1». 1-й Конно-Егерский полк получил наименование «1-го Желтого полка». 1-й стрелковый артиллерийский дивизион не получил никакого цветного наименования, но стал именоваться «Отрядом полковника Романовского» – по имени командира дивизиона.

В Поволжской бригаде «цветные» наименования совсем не вводились и полки в течение всего похода потребляли исключительно свои старые наименования: 1-й Волжский, 8-й Камский, 4-й Уфимский, 1-й кавалерийский или 1-й кавполк, Волжская батарея. Тот факт, что части Поволжской бригады цветных наименований не применяли, свидетельствует за то, что никакой общности или планомерности в этом вопросе найти нельзя. Приказов свыше о переименованиях не было, все возникло само собою, и придавать этому большого значения не следует. Получили ли какие-либо цветные наименования Пластунские полки, выяснить не удалось, но 1-я батарея Сводно-Артиллерийского дивизиона, приданная на время операций к пластунам, именовалась «Оранжевой батареей». Сибирский казачий полк стал именоваться «Малиновым полком», а Сибирская казачья батарея – «Малиновой батареей».

К концу декабря месяца белые установили, что в последних боях красные стали употреблять белые повязки, принятые у белоповстанцев. При встречах происходили недоразумения, белые бойцы в этом только проигрывали. Поэтому после Инского боя всем чинам белоповстанческих частей было приказано снять белые повязки с рукавов и ни в коем случае их не надевать.

Через несколько дней после этого приказа, а именно 3 января 1922 года последовал новый приказ генерала Молчанова – № 43/оп такого содержания:

«1. В целях сохранения в тайне нашей организации и наших сил и в целях создания у населения более действительного впечатления о нашем движении, как о «повстанческом», приказываю: наименования бригад и отрядов заменить следующими: 1-я стрелковая бригада – 1-й белый повстанческий отряд, Отряд Полковника Аргунова – 2-й белый повстанческий отряд, Ижевско-Воткинская бригада – 3-й белый повстанческий отряд, 3-я стрелковая бригада – 4-й белый повстанческий отряд, Поволжская бригада – 5-й белый повстанческий отряд, Штаб корпуса – штаб Командующего белыми повстанческими отрядами. Штакору немедля выслать в бригады гербовые печати, соответствующие новым наименованиям. Новые наименования употреблять в прифронтовом и тыловом районах корпуса; с глубоким тылом сноситься под прежними наименованиями.

2. Приказываю командирам частей обратить сугубое внимание на излишнюю и вредную болтливость своих подчиненных, выдающих в откровенных разговорах с жителями, красным агентам все данные о наших частях. При разговорах по телефону, особенно по городской сети, ни в коем случае не называть полков, частей, а определять их фамилиями их командиров. Считаю совершенно недопустимым и преступным выдачу офицерами примерно следующих расписок: «По сему счету за овес 23 лошадям 2-го взвода 4-го эскадрона 1-го Кавалерийского полка группа генерала Сахарова деньги не уплачены». – Такая расписка, попавшая в руки кого-либо из лагеря противника, даст ценные сведения о нашей организации и численном составе. Генерал-майор Молчанов. Начальник штаба Генерального Штаба Полковник Ковцевич».

Из-за отсутствия достаточных документальных данных и словесных показаний не представляется возможным более или менее полно осветить постановку дела врачебно-медицинской помощи в действующей армии. Число убитых, раненых, обмороженных и больных вряд ли будет восстановлено полностью, так как значительная часть документальных данных погибла безвозвратно. Отрывочные же данные, помещаемые в данной книге, дают только отдельные штрихи, но не общую картину движения потерь частей, смертельных исходов от тех или иных причин и пр. В общем же следует сказать, что медицинский персонал в действующей Белой армии был в весьма ограниченном количестве. Правда, и полки были очень маленькие, не более полубатальона времени начала Великой войны, но все же медицинского персонала было непропорционально мало. В Харбине без дела сидели или занимались не своим делом многие сотни врачей, но на помощь армии не шли. Поэтому глубокой благодарности заслуживают те немногие врачи, что делили с армией ее тяжелый поход, облегчая страдания больных, обмороженных, раненых, умирающих. Так как этих врачей было очень и очень немного, то выручать пришлось главным образом фельдшерам и сестрам милосердия.

Вначале, за время Анучинской операции, а затем при движении на Хабаровск в действующей армии не было старшего или главного врача, объединявшего бы весь врачебно-медицинский персонал. Приказом от 9 декабря за № 064/л генерал Молчанов поручил старшему врачу санитарного поезда № 122 контроль над эвакуацией в тыл всех раненых, больных или нуждающихся по болезни в отпуске. Позднее, по-видимому уже в Хабаровске (к сожалению, установить точно дату не представляется возможным), видимо, по причине того, что санпоезд № 122 из-за разрушенных желдор. мостов не мог успешно продвигаться за армией, генерал Молчанов назначил главным или старшим врачом всех белых повстанческих отрядов врача Ижевского стрелкового полка – Пономарева. Он ведал эвакуацией раненых и больных, распоряжался санитарными летучками и поездами и т. д. Доктор Пономарев был интересный человек, и о нем следует сказать несколько слов. До Великой войны он был врачом в Казани. Во время Сибирского Ледяного похода, кажется под Нижне-Удинском, он присоединился к Ижевской дивизии, сразу почувствовал к ним симпатию и в дальнейшем был готов с ними идти куда угодно… Генерала Молчанова он боготворил и по первому его слову был готов отправиться хоть к черту на кулички. Врач он был опытный, считался хорошим диагнозистом, но лечить и возиться с больными он не любил, а увлекался литературой, писал в газетах, любил театр и всякие приключения. Полковник Ефимов в своей статье «Экспедиция на Сучан» дает такую характеристику доктору Пономареву: «Характер у него был беспокойный, авантюристический, и он с удовольствием исполнял всякие рискованные поручения, не раз отправляясь к партизанам парламентером. Ездил в Читу, в учредительное собрание ДВР, где уверял большевиков, что только они, большевики, да каппелевцы и есть «настоящие люди», действительно крепко организованные. – «Вы приказывали на выборах своему стаду голосовать за ваш список, – говорил в Чите доктор, – и каппелевцы строились батальонами, шли с песнями в избирательный участок и там бросали как один свои записки за тот №, который указывался им командирами, а потом тем же порядком возвращались домой». При отправке Ижевцев на Сучан летом 1921 года доктор Пономарев с удовольствием поехал туда, куда никто не хотел ехать. В молодости он участвовал в политической работе у левых и знал, как надо митинговать. В Приморье он считал себя «демократом» и в силу сего ненавидел Меркуловское правительство, но по приказу ген. Молчанова он выступал на митингах на Сучанских рудниках и поведывал распропагандированному большевиками населению о достоинствах Временного Приамурского Правительства, достоинствах, кои он сам не признавал». Вскоре после занятия города Хабаровска белыми доктор Пономарев, как то будет указано ниже, ездил в отряд к Бойко-Павлову (красный партизан). Из всего вышеизложенного становится ясным, что для административной должности доктор Пономарев не совсем подходил. Назначен был он генералом Молчановым на должность старшего или главного врача, надо полагать, потому, что других врачей генерал Молчанов совсем не знал. Доктор Пономарев, видимо, тяготился своею должностью и через некоторое время попросил генерала Молчанова освободить его от должности, к которой его сердце не совсем лежало. Вместо него был назначен главным врачом доктор Францелев из хабаровского местного госпиталя. Этот врач много потрудился и позднее отступил с белыми отрядами в Южное Приморье.

В Поволжской бригаде был превосходный врач – доктор Ломоносов, пользовался всеобщим уважением и любовью. С ним очень считался сам генерал Сахаров, а потому за все время нахождения Ломоносова при Поволжской бригаде работа околотка шла гладко и на все нужды его следовал быстрый отклик командования бригады. К глубокому сожалению бойцов-волжан, доктор Ломоносов вскоре после боя под Ином 28 декабря получил новое назначение и принужден был покинуть бригаду. Его заменил совсем молодой зауряд-врач Сократ Осипов, который не пользовался уж тем весом в глазах начальства, офицеров и стрелков, как доктор Ломоносов. Санитарная часть в бригаде несколько пала. Главная тяжесть работы в это время пала на помощника бригадного врача – классного фельдшера Барабинского.

На 1-ю стрелковую бригаду был один врач – Козлов. Это был уже пожилых лет господин, спокойный и медлительный. Его ближайшим помощником была его жена, неразлучно следовавшая за своим мужем, проделавшим с егерями весь Сибирский Ледяной поход. Больные и раненые всегда встречали к себе со стороны бригадного доктора и его супруги теплое отношение. О постановке медицинско-санитарной части в отряде полковника Аргунова собрать сведений, к сожалению, не удалось. В каждом полку имелось примерно от двух до пяти сестер милосердия, на коих падала вся тяжесть работы.

Документов, освещающих врачебно-санитарное дело, сохранилось очень немного; один из них уже приведен выше, три другие таковы:

«Приказ командующего белыми повстанческими отрядами Приморской области. Хабаровск № 19 26-ое декабря 1921 г. 1. Хабаровский Военный Госпиталь включается в состав войск с 23-го декабря 1921 года. 2. Врачу Пономареву приказываю организовать на станции Волочаевка приемный пункт для больных и раненых, назначив на этот пункт врача. Врачу Пономареву теперь же назначить в части достаточный врачебный персонал. Командующий отрядами Генерал-майор Молчанов».

К 29 декабря Хабаровский военный госпиталь оказался перегруженным больными и ранеными. Вечером в этот день из госпиталя выбыла первая партия раненых, обмороженных и больных. Выбыла она на санях. 31 декабря она прибыла в Переяславку. 4 января 1922 года была принята в 122-й санитарный поезд, который только на тринадцатый день своего пути прибыл на ст. Уссури, проделав таким образом 300 верст за 10 дней.

«Приказ командующего белыми повстанческими отрядами Приморской области. Хабаровск № 10 8-го января 1922 года по части санитарной. В целях наиболее правильной и успешной постановки оказания врачебной помощи, а также эвакуации больных и раненых чинов вверенных мне отрядов приказываю: Врачу Францелеву: 1) отправиться в район боевых действий отрядов, где организовать сеть отрядных передовых перевязочных пунктов, а также главный перевязочный пункт для приема больных и раненых с передовых пунктов, 2) для транспортирования больных и раненых в тыл иметь на главном перевязочном пункте летучку; 3) организовать снабжение действующих отрядов медикаментами и перевязочными средствами. Врачу Пономареву: 1) организовать в г. Хабаровске головной эвакуационный пункт; 2) ведать в полном объеме эвакуацией больных и раненых из Хабаровска далее в тыл – имея для этого в своем распоряжении летучку; 3) озаботиться пополнением медикаментами и перевязочными материалами госпитальной аптеки, из которой производить снабжение отрядов по требованиям врача Францелева. Временно, впредь до исправления моста через реку Кию, организовать в деревне Переяславке врачебно-питательный пункт для приема и дальнейшей переотправки в тыл больных и раненых, поступающих из головного эвакуационного пункта. Санитарному поезду № 122 иметь пребывание на ст. Вяземская, выделив летучку к взорванному мосту через реку Кию для приема больных и раненых из врачебно-питательного пункта. На усиление санитарного поезда № 122 выделить в село Вяземское полевой подвижной госпиталь. Интенданту отрядов принять меры к своевременному снабжению перевязочных эвакуационных пунктов необходимым довольствием по требованию сих пунктов. Генерал-майор Молчанов».

«Приказание командующего белыми повстанческими отрядами Приморской области. 10 января 1922 года № 2 Хабаровск. Командующий отрядами приказал: больных и раненых лошадей для амбулаторного и стационарного лечения направлять в городскую ветеринарную лечебницу – улица Льва Толстого № 9, тел. 435. Прием ежедневно с 9 до 12 часов, а в экстренных случаях во всякое время дня и ночи. При стационарном лечении от частей командируются люди для ухода за лошадьми и отпускается фураж. Начальник штаба Ген. штаба Полковник Ловцевич».

Бои под Ольгохтой

В то время как главные силы обеих сторон, после боя 28 декабря, усиленно готовились к переходу в решительное наступление, – белые в целях захвата ст. Ин, красные в целях возвращения города Хабаровска, – на фронте между ст. Ин и разъездом Ольгохта происходили столкновения передовых частей. В течение шести суток разъезд Ольгохта занимался отрядом Ижевско-Воткинской бригады (Воткинский и Добровольческий стр. полки, Воткондив и батарея подполковника Гайковича). Этот отряд рассматривался командующим Волочаевской группой белоповстанцев, полковником Ефимовым, как передовой, который должен был лишь задержать или задерживать противника, в случае перехода последнего в контрнаступление до выступления самих белых на ст. Ин. Возможность наступления красных не исключалась. Полковник Ефимов со своим штабом расположился на разъезде и ставил частям своего отряда задачу выяснения сил красных и их намерений.

В трех небольших желдорожных казармах, представлявших собою все постройки разъезда Ольгохта, не только разместиться, но просто даже втиснуться всем чинам частей, находившихся на разъезде, не было никакой возможности. Поэтому части белоповстанцев пришлось разместить в нескольких землянках, сохранившихся от прежних времен.

По некоторым данным, в первые два-три дня головная застава белых занимала ближайшую к ст. Ин железнодорожную полуказарму (будка № 371). После же того, как эта застава (добровольцы) была вытеснена с будки № 371, головная застава белых расположилась на следующей полу казарме (будка № 377).

Во всяком случае, в январе месяце полуказарма № 371 белыми не занималась. Полковник Ефимов считает, что в эти дни ни один из полков не располагался целиком на будках впереди разъезда. Насколько он помнит, на «первой» от Ольгохты в сторону ст. Ин полуказарме располагалась рота с пулеметом, быть может, даже батальон, но не больше. На следующей же полуказарме в сторону ст. Ин (будка № 377) находилась конная застава. На реке Ольгохта, в землянке, отстоящей от разъезда примерно на такое же расстояние, находился один из эскадронов Воткондива. Недалеко от этой землянки были стога сена, которые белые конники и использовали для кормления своих лошадей. Подробности размещения охранения и поверка их была предоставлена полковником Ефимовым командирам частей, а потому в указанных выше сведениях полковник Ефимов допускает некоторые неточности.

Ежедневно с разъезда, от главных сил отряда, и с будки, от головной заставы, высылалась разведка – пешая и конная. Наиболее возможным считался удар по разъезду с севера, где красные, оставляя в стороне будку и головную заставу на ней, по льду рек Урми и Ольгохта могли, при случае, подойти к разъезду незамеченными. На берегу реки Ольгохта, верстах в шести – восьми на запад от разъезда, в одной из многочисленных петель ее, имеется зимовье – одна маленькая, вросшая в землю хибарка-землянка. В ней жил старик сторож, китаец. Вот сюда-то с разъезда от 2-го батальона воткинцев ежедневно высылался по узкой тропинке, идущей высоким, прямым, густым лесом, дозор – человек в семь. Раз у зимовья встретились разведки от обоих батальонов воткинцев: разведка с Ольгохты обогревалась уже в хибарке, когда китаец заметил среди деревьев гуськом выходящих из леса каких-то людей. Это были солдаты. Бойцы одного и того же полка чуть было не вступили в перестрелку, но выручила какая-то мелочь.

После боя под Ином активной стороной, точнее «задирающейся», стали красные. За шесть суток (с 29 декабря по 3 января) произошло три столкновения – усиленные рекогносцировки с боями. Все они были произведены по почину красных и, быть может, являлись попытками выбить белых с разъезда Ольгохта. Со стороны красных в деле принимали участие два-три батальона, но велись действия очень вяло, и при выходе белых навстречу красным последние после короткой перестрелки сматывались обратно очень быстро. После преследования на протяжении нескольких верст полковник Ефимов возвращал свой отряд обратно на разъезд. На этом дело и кончалось. Во время столкновения 31 декабря между разъездом Ольгохта и ст. Ин белыми было захвачено в плен несколько чинов 4-го кавполка, которые дали интересные показания относительно: 1) отправки красной артиллерии в тыл, 2) прибытия на фронт пехотных и кавалерийских пополнений и 3) влития 4-го пехотного полка в 6-й полк.

В ночь на 2 января два батальона 6-го стрелкового полка (1-й и 2-й) подошли к разъезду со стороны реки Ольгохта. Однако атака красных была отбита белыми, и, понеся потери, красные отступили. Белые взяли пленных. Головная застава красных заняла будку, что в 6 верстах к западу от разъезда.

После того как красные (всего до 400 штыков, по показаниям пленных) были отбиты, полковник Ефимов решил гнать их возможно дальше, дабы выяснить, что делается красными между Ином и Ольгохтой, и приказал отряду свернуться в походную колонну и далее двигаться по дороге. Так как за четыре дня стоянки на разъезде люди несколько отдохнули, то на успех этой усиленной разведки можно

было рассчитывать. На случай, если перед Ином красные исправили железнодорожные мосты, сожженные белыми при своем отходе, был взят керосин.

Когда белые дошли до будки (полуказарма) № 377, показался бронепоезд красных, за которым укрылась красная пехота. Полковник Ефимов приказал командиру батареи подполковнику Гайковичу открыть огонь и прогнать броневик. После нескольких выстрелов белого орудия красный бронепоезд, также выпустив по противнику своему несколько снарядов, попятился назад и скрылся.

Полковник Ефимов решил двигаться дальше. Несколько верст отряд прошел спокойно и уже был верстах в полутора от леса, за которым можно было увидеть ст. Ин. У южной опушки этого леса находится будка № 371. Совсем неожиданно для белых из-за леса показался бронепоезд, а за ним и другой. Это были бронепоезда № 2 и № 8 (разведсводка белых). Надвигались они на белых довольно быстро. Местность кругом представляла совершенно ровное поле, покрытое неглубоким снегом. Ближайшее укрытие – крутой берег реки Тунгузка был в расстоянии одной – одной с четвертью версты. Там, по Тунгузке, шел Воткинский конный дивизион, охраняя правый фланг белых. Ничего не оставалось делать, как принимать бой при самых невыгодных условиях обстановки и местности. Красная пехота, развернувшись в лесу и вдоль Тунгузки, могла двигаться как ей угодно, в то время как все передвижения белых сковывались огнем бронепоездов. При отходе белых красные бронепоезда могли преследовать противника несколько верст, так как сзади белых не было мостов, которые можно было бы сжечь, а других средств порчи линии желдороги в отряде полковника Ефимова не имелось. Редко встречаются столь тяжелые условия, принудившие полковника Ефимова к единственному решению – к бою.

Полковник Ефимов приказал подполковнику Гайковичу вновь обстрелять бронепоезда противника, пехоте развернуться: воткинцам вправо, добровольцам влево. Под командой лихого подполковника Гайковича орудие весьма быстро открыло огонь. В одном отношении все же подвезло белым: грунтовая дорога здесь пересекала линии желдороги и за насыпью переезда могла укрыться орудийная прислуга. Орудие было подведено сюда и стало на позицию. Передок же был отведен в сторону и стал на открытом поле.

Головной красный бронепоезд подошел к белому орудию примерно на 1 версту. Началась отчаянная артиллерийская дуэль почти открыто стоявшего полевого орудия с бронепоездами. После трех-четырех снарядов красные пристрелялись по белому орудию. Все свое внимание они обратили на то, чтобы уничтожить его. Снаряды сыпались один за другим. Недолеты попадали в насыпь переезда, она вздрагивала от взрывов, перелеты пролетали над самыми головами белоповстанцев и разрывались в 40–50 шагах. Бронепоезда били гранатой. К счастью белых, ни одна из них не попала в орудие. Белые пушкари работали сверх всякой похвалы, с необычайной доблестью и редким самоотвержением. Подполковник Гайкович следил в бинокль за попаданиями своих снарядов, а при блеске вражеских пушек командовал: «Ложись». Все приникали к насыпи и, как только красная граната ударяла в насыпь или проносилась над головами белых бойцов, быстро вскакивали и орудовали у своей пушки, иногда лишь несколько мгновений, так как новая команда «ложись» заставляла их вновь прилегать к земле. Выстрелы красных бронепоездов следовали один за другим. Промежутки для ответной стрельбы белых были коротки. На каждые три-четыре выстрела красных белые успевали ответить один.

Желание красных во что бы то ни стало заставить замолчать орудие белых, уничтожить его и сравнительная точность стрельбы красных бронепоездов сослужили большую службу белоповстанцам, так как понудили красных не обращать внимания на живую силу противника – его людей и лошадей. А как легко в особенности можно было уничтожить лошадей, стоявших совершенно открыто. Но сноп снарядов пролетал все время как раз между передком, находившимся в поле, в 12–15 шагах от дороги, и между санями со снарядами, прижавшимися к самой насыпи желдороги в 10 шагах за орудием. Осколками одной из гранат был ранен офицер-артиллерист, подносивший с саней снаряды, и ранены две или три лошади. Кроме того, случайным снарядом, разорвавшимся над группой стрелков-добровольцев, лежавшей в желдорожной канаве, было переранено шесть человек. Белое орудие было сильно поцарапано, но никаких существенных повреждений на нем не оказалось.

Красные броневики выпустили более сотни гранат, белое орудие дало всего около тридцати выстрелов. Комплект снарядов у белых был близок к истощению. Оставалось всего пять-шесть снарядов. Бодрое и приподнятое настроение, появившееся у артиллеристов-белоповстанцев после первого десятка выстрелов, когда выяснилась успешность состязания орудия с двумя бронепоездами, начало сменяться тревогой для тех, кто знал, что снаряды подходят к концу. Между тем прекратить стрельбу было невозможно, а последний снаряд означал гибель белого отряда, ибо через две-три минуты красные бронепоезда нагнали бы белоповстанцев в чистом поле и расстреляли бы в упор. Орудие, конечно, было бы потеряно. Обстановка для белых усугублялась еще тем, что Ин был совсем недалеко и должно было ждать скорого появления красной пехоты и кавалерии оттуда, привлеченных ураганной стрельбой. Появление этих сил красных на поле сражения должно было окончательно завершить разгром белых.

Однако счастье было на сей раз на стороне белых – красные бронепоезда стали отходить как раз вовремя. По-видимому, им были причинены повреждения. Раскидывая без особого порядка по полю гранаты, красные бронепоезда сначала медленно, а потом все усиливая скорость покатились назад и скрылись за лесом.

Оставив пехоту и спасительницу-пушку на месте, полковник Ефимов с несколькими конными, не теряя времени, выдвинулся к будке № 371, где сжег три моста, один из них довольно значительный – до 4 сажен длиною, восстановленный красными на городках из шпал. Когда запылали огромные костры мостов, со стороны ст. Ин показались густые цепи красной пехоты. Не приняв боя, отряд полковника Ефимова спокойно отошел на разъезд Ольгохта, никем не преследуемый.

В только что приведенном описании усиленной рекогносцировки 2 января указывается, что со стороны красных в деле принимали участие бронепоезда № 2 и № 8. Эти данные взяты из разведывательной сводки штаба войск Временного Приамурского правительства. Начальник белого отряда, ведшего бой с двумя красными бронепоездами 2 января, не знает, откуда начальник Развед. отд. полковник Дивногорский почерпнул сведения о номерах бронепоездов. Полковнику Ефимову номера бронепоездов не были известны. Правда, № 8 после оставления красными города Хабаровска всегда был у красных впереди и действовал отлично.

Следует между прочим отметить удачную тактику, принятую бронепоездом № 8. При движении белых от ст. Уссури до города Хабаровска они имели дело почти исключительно с бронепоездом № 7. Этот бронепоезд обыкновенно защищал позицию и маневрировал на виду. По переходе реки Амура белые столкнулись с бронепоездом № 8. Последний обычно устраивал засады. Он становился за лесом, за поворотом железной дороги, и, когда белые выходили на открытое место, бросался вперед, заставая их в походной колонне и неподготовленными (движение белых на Волочаевку 24 декабря, стычка с конными полковника Степанова 26 декабря в выемке и т. п.). Подобную тактику красного бронепоезда при отступлении следует признать совершенно правильной.

Описанные выше разведывательные бои передовых частей белых и красных между разъездом Ольгохта и ст. Ин, происходившие с 28 декабря по 3 января, явились прелюдией к ряду упорных боев за обладание почином. Эти бои начались 4 января боем под Ольгохтой.

На случай наступления красных на Ольгохту полковник Ефимов наметил позицию по опушке леса в Ц₂—³/₄ версты на запад от разъезда. Эта заранее выбранная и устроенная позиция представляла собою линию снеговых окопов, к которым с разъезда были протоптаны в снегу тропинки для каждой роты. Линия железной дороги рассекала позицию на два участка: северный и южный. Первый из этих участков полковник Ефимов поручил Воткинскому стрелковому полку, второй – Добровольческому стрелковому полку.

Позиция добровольцев имела отличный обзор и обстрел на полторы-две версты, так как местность на запад от их окопов была совершенно открыта и никаких кустов и деревьев там не имелось. Не ближе как верстах в полутора на запад от окопов имелись отдельные рощицы, и то небольшие, не дававшие достаточного укрытия противнику. В этом отношении (оборона позиции огнем) полковник Ефимов не боялся за добровольцев.

Позиция Воткинского стрелкового полка была много хуже. Правда, перед левым флангом, у линии железной дороги, местность также была совершенно открыта, но перед правым флангом находился лес, который вплотную примыкал к позиции. Следует отметить, что на участке воткинцев перед окопами имелся овраг. Этот овраг на правом фланге воткинцев был достаточно глубок, и берега его были обрывисты, в районе полотна железной дороги он становился значительно мельче и, наконец, на участке добровольцев совершенно терялся, а потому никакой роли в деле обороны этого участка сыграть уже не мог. На участке воткинцев, по восточному берегу оврага, лежали бревна, приготовленные еще задолго до начала военных действий к перевозке по железной дороге. Белые отчасти воспользовались этим лесом как укрытием от ружейного и пулеметного огня.

Как указано выше, позиция была выбрана полковником Ефимовым, последний несколько раз посетил ее, поверяя постройку окопов. Раза два-три было произведено занятие позиции по ложной тревоге. Таким образом, все белые бойцы знали свои места, и занять позицию для принятия боя было делом 15 минут. Следует отметить, что окопчики и прочие прикрытия в случае артиллерийского обстрела позиции не могли явиться надежным укрытием для белых бойцов. Перед снеговыми окопами, почти на всем протяжении – засека, то есть деревья, срубленные и поваленные заостренными ветками вперед, в сторону противника. На разъезде белые нашли три мотка колючей проволоки. Эта проволока была взята воткинцами, и они ее протянули между деревьями на правом фланге. Хватило ее всего на небольшое расстояние, да и то в одну проволоку.

В ночь с 3 на 4 января главные силы красных были в движении на разъезд Ольгохта. На рассвете 4 января они должны были атаковать ее. Таким образом, красные опередили сосредоточение белых на разъезде всего на одни только сутки.

Головная застава белоповстанцев (воткинцы 1-го батальона), располагавшаяся на железнодорожной будке, что в 12 верстах на запад от разъезда, в ночной мгле обнаружила красных. Сначала появились отдельные конные, вслед за ними цепочка пехоты. Противник вел наступление вдоль полотна железной дороги. Белые стрелки оттянулись к самой будке. Здесь они заняли позицию. Их было, по одним сведениям, от 60 до 80 человек, по другим, одна рота или, быть может, даже полурота (в последнем случае численность должна уменьшиться до 30–40 человек).

Глубокой ночью красные надвинулись на будку. Завязалась перестрелка. Очень скоро белые выяснили превосходство сил противника, но, во всяком случае, было еще рано говорить о том, является ли данное появление красных обычной разведкой, попыткой потревожить головную заставу белоповстанцев, быть может даже действиями против Ольгохты, или же это движение красных – начало большого наступления их в целях возвращения ДВР города Хабаровска. О происходящем под будкой начальник заставы сообщил на разъезд. О силах красных в этом сообщении указаний не было. Получив донесение, полковник Ефимов приказал продолжать разведку сил противника, дабы выяснить их.

По сведениям одного из участников этого дела, головная застава белых удерживала железнодорожную будку в продолжение часов двух. Только после того, как почти все патроны были расстреляны, воткинцы, прикрываясь кустами и мраком ночи, стали отходить на разъезд. Следует отметить, что полковник Ефимов полагает, что застава воткинцев располагалась на ближайшей к Ольгохте будке, то есть в 6 верстах на запад от разъезда. Поручик же Наумычев, находившийся в заставе, настаивает, что застава занимала вторую от Ольгохты ж. д. будку, то есть находилась в 12 верстах на запад от разъезда. Ввиду большого срока времени, истекшего со времени событий до сбора сведений, восстановить точное местоположение головной заставы белых в означенную ночь не представляется возможным.

О появлении красных и их движении полковник Ефимов, почти одновременно с получением донесения от заставы на линии железной дороги, получил также и второе – от заставы Воткондива, выдвинутой примерно на такое же расстояние от разъезда вверх по реке Ольгохта, представлявшей собою хороший зимний путь.

Полковник Ефимов, исходя из расчета времени в четверть часа, нужных для занятия частям отряда позиции, не желая беспокоить людей в сильный мороз раньше времени (жестокие морозы выводили из строя не мало поморозившихся, с чем приходилось считаться), не торопился с выводом частей на позицию, будучи уверенным, что отряд всегда успевает занять ее, пока красные будут подходить и начнут развертываться.

Прошло совсем немного времени после получения этих донесений, как полковник Ефимов получил новое донесение. Оно было послано с заставы, уже покинувшей железнодорожную будку и подходящей к самому разъезду. В этом донесении говорилось о том, что красные в больших силах, в боевом порядке подходят уже к лесу.

Получив второе донесение от начальника заставы с линии железной дороги, полковник Ефимов приказал воткинцам и добровольцам занять позицию – предназначенные им участки. Воткондиву было приказано сосредоточиться у самого разъезда, к северу от него. Полковник Ефимов опасался какого-либо сюрприза на правом своем фланге, а потому и решил держать конный дивизион за этим флангом во второй линии. Выдвигая стрелковые полки на позицию, полковник Ефимов предполагал поставить их в окопы и обороняться в них, нанести противнику потери, вымотать его и только тогда, в зависимости от обстановки, нанести ему контрудар.

Завязку боя один из чинов Воткинского конного дивизиона рисует следующим образом. Один из разъездов дивизиона стоял у отдельной маленькой хибарки, что находится у самого болота, против разъезда. В полумраке появилась цепь пехоты, идущей со стороны реки, потом группа всадников – разъезд. «Свои или красные?» – проносится в головах воткондивцев. Полумрак мешает распознать. Не дожидаясь подхода неизвестных и не открывая огня по ним, белый разъезд начинает оттягиваться от хибарки к линии железной дороги. Разъезд, от которого уходят белые, следует за ними по пятам. Дистанция между группами всадников равна примерно 120–140 шагам. Двигаясь цепочкой, один в затылок другому, белые подходят к самому полотну. Нагоняющие окликают: «Кто такие?» Находясь в самом хвосте, начальник белого разъезда отвечает: «Подъезжай, свои». В этот момент все воткинцы, за исключением последних двух всадников, успели уже перебраться через лог (овраг, что тянется перед линией белых окопов). Намереваясь использовать благоприятно складывающееся положение вещей, думая, при случае, быть может, захватить «языка», один из всадников нагоняющего разъезда отрывается от своих и подскакивает к находящимся на западном берегу лога двум всадникам. Красный смельчак оказался против двух белых. Корнет Пикулев наставляет револьвер на него. Что делать последнему? Свои далеко, жизнь дорога – он сдается, не оказывая сопротивления. Эта картина сдачи «своего», перед самым носом красного разъезда, ошарашивает красных всадников: они останавливаются и, не слезая с коней, открывают огонь по белым. Этим временем два воткинца с «языком», перемахнув через лог, присоединяются к своим. Впереди виднеются здания разъезда. До него всего несколько десятков сажен. Видны всадники, впереди них подполковник Дробинин… На огонь красного разъезда белые отвечают огнем… Бой завязался.

Расчеты полковника Ефимова на своевременность получения донесения о подходе частей противника оказались ошибочными. Красные наступали очень смело. По-видимому, они приняли жестокие меры против панического настроения своей пехоты, и надо думать, что часть пулеметчиков и Особая Амурская рота (чекисты и коммунисты города Хабаровска) находились сзади для расстрела беглецов и подталкивания вперед всей массы.

Бой происходил в лесу, а потому общая картина почти целиком была скрыта от начальника белоповстанческого отряда – полковника Ефимова. Последний видел отчасти лишь то, что происходило в центре, у железной дороги, где он находился сам.

Некоторые чины и бойцы Воткинского и Добровольческого полков говорят о движении вперед как об контратаке или даже контрнаступлении. Эти лица ошибаются, как уже говорилось выше, цель выдвижения полков с разъезда была занятие и оборона позиции, а не выход вперед, за линию окопов, для встречи врага. Время было упущено, а потому не только выходить вперед, но даже дойти до своей позиции белые части не успели.

Командир Воткинского стрелкового полка полковник фон Вах находился на правом фланге своего участка в цепи 2-го батальона. Участок этого батальона, как уже говорилось выше, был наиболее важным, так как к нему спереди примыкал лес, являвшийся великолепным подступом для противника, и рукав реки Тунгузка (Ольгохта-река).

Чуть-чуть забрезжило, но было все же еще темновато. 2-й батальон воткинцев шел от разъезда к своим окопам… На крайнем правом фланге, по тропе, что вьется по берегу одного из рукавов Ольгохты – реки, над самым обрывом, идет пулемет подпоручика Дьячкова. Тут же начальник пулеметной команды – подполковник Александровский и комполка – полковник фон Вах. До своих окопов воткинцы не дошли шагов 50–70… Впереди, среди высоких, толстых, прямых сосен, мелькнули фигуры – одна, другая… В хороших желтых полушубках, прижавшись к деревьям, стояли солдаты. Для командира полка было ясно, кто это, но у массы белых бойцов мысль о том, что эти солдаты – противник, только пронеслась в мозгу, а укрепиться как следует еще не успела, когда звук первого выстрела прорезал воздух…

Белые бойцы, еще не осознавая происходящего, шли вперед. Но за первым выстрелом последовал второй, третий… Лес загудел… Густая цепь красных выросла среди деревьев… В белых окопах никого еще не было – красные не успели дойти до них, белые также, но красные держали их под ураганным огнем, ружейным и пулеметным. Красные успели поставить пулемет у железнодорожного мостика, что примерно в полуверсте к западу от здания разъезда. Этот пулемет бил по воткинцам продольным огнем. Неожиданность, сила огня противника – все это заставило воткинцев остановиться в лесу, не дойдя до опушки леса и окопов. Воткинцы оказались в тяжелом положении: один за другим выбывали бойцы и их начальники…

Пулемет подпоручика Дьячкова, ставший на позицию там, где застал его огонь противника, у самого края времянки, то и дело дает задержки. Красные бьют очень метко. Своей первой задачей они поставили, видимо, выведение из строя пулемета. Скоро вся прислуга белого пулемета выбыла из строя: три офицера и один солдат были ранены, два солдата убиты. Начальник пулеметной команды подполковник Александровский также ранен. У полковника фон Ваха пулей разбит бинокль, а другой обожжен подбородок (потом смеялись, что он был ранен в бороду навылет). Между тем пулемет замолчал. Пули красных так и роют снег вокруг него. Что делать? Стараться вынести его – это значит укладывать и без того немногочисленных стрелков. В результате пулемет брошен…

После того как белый пулемет замолчал, все внимание красных обратилось на цепочку белых бойцов. Под жестоким огнем быстро таяла белая цепь. В ней образовались большие прорывы. Отсутствие хорошей стрелковой позиции, большие потери понудили разрозненные группы белых бойцов к отходу… 2-й батальон отходил… Собственно говоря, это не был даже каппелевский батальон, это были отдельные стрелки, отходящие и беспорядочно отстреливающиеся от следующих по их пятам красных.

По некоторым сведениям, недостаточно проверенным, роты 1-го батальона воткинцев сбросили было в лог перебравшихся на восточный берег оврага красных и спустились вслед за ними, но подняться на западный берег лога им уже не удалось: новые силы красных успели подойти и рассыпаться вдоль лога. Расстреливаемые в упор, воткинцы отхлынули назад, оставляя в логу своих убитых и раненых. Это был первый случай, когда воткинцы не вынесли из боя своих раненых и тела убитых.

Орудие белых стало на позицию к югу от полотна, чуть-чуть впереди построек. Часть людей батареи подполковника Гайковича была выдвинута к северу от полотна желдороги и там рассыпана в цепь. Лес и кусты сокращали обстрел до минимума. Белое орудие дало всего только несколько выстрелов, как пули стали залетать на батарею и щелкать оземь. Пехота белых откатывалась… Орудие снялось с позиции и по времянке стало отходить на восток к «третьей» полуказарме (считая от Волочаевки, от Ольгохты же эта полу казарма будет «первой»).

Что произошло на участке Добровольческого полка, выяснить определенно не удалось – имеются весьма противоречивые показания. Полковник Ефимов считает, что потери Добровольческого полка на рассвете были незначительными (до 15 человек). О сущности противоречий в показаниях различных чинов будет указано ниже. Пока же следует отметить, что добровольцы также откатились.

Таким образом, после короткого лесного боя на самом рассвете оба полка белых откатились назад, понеся потери. Подавляющее превосходство в силах было на стороне красных – против примерно 1500 штыков красных всего 650 штыков у воткинцев и добровольцев, считая офицеров. Доблесть белых бойцов, особенно чинов 2-го батальона Воткинского полка и пулеметной команды того же полка, оказавших сильное сопротивление красным в рукопашной схватке с превосходящими их силами противника, не дала на сей раз победы белоповстанцам, будучи смятыми, они поспешно отступили на восток. Потери Воткинского стрелкового полка полковник Ефимов определяет в 37 человек, причем 1-й батальон этого полка потерял значительно меньше, нежели 2-й батальон. В этом бою были убиты: командир 2-й роты – штабс-капитан Оцепков 1-й Иван, командир 3-й роты – штабс-капитан Бускин Иван, старший офицер 2-й роты – штабс-капитан Оцепков 2-й Степан, поручик Санников 1-й Иван, подпоручик Шалавин Александр и другие.

Конница обеих сторон на результаты боя большого влияния не оказала, так как либо охраняла фланги, либо держалась в резерве. Воткинский конный дивизион, как уже говорилось выше, с началом боя сосредоточился на разъезде. Чувствуя, что обстановка складывается далеко не в пользу белоповстанцев, командир кон дива подполковник Дробинин намеревался поддержать свою пехоту атакой красных, по выходе последних из леса, но он не успел провести в жизнь своего намерения, как был тяжело ранен в пах. Его вывезли на пулеметной двуколке…

Разъезд Ольгохта был оставлен белыми. Раненые бросались. Под прикрытием Воткондива расстроенные белоповстанческие полки отходили к «третьей» полуказарме, что верстах в шести на восток от разъезда. Красные, будучи также сильно расстроенными, преследовали отходящего врага лишь огнем и на восток от разъезда не продвигались.

Между прочим, уходя из Ольгохты на восток, полковник фон Вах увидел на полотне железной дороги раненного в ногу подпрапорщика Добровольческого полка, который идти сам не мог. Полковник фон Вах протащил его на себе примерно от полуверсты до одной версты. Полковник уже выбился из сил, когда он наткнулся на трех пеших воткондивцев и передал им подпрапорщика. Воткондивцы вытащили этого подпрапорщика, и последний был отправлен во Владивосток, где ему была ампутирована нога. Фамилия подпрапорщика, к сожалению, забылась. Но не все раненые белоповстанцы были так счастливы, как означенный подпрапорщик: выше уже указывалось, что «раненые бросались», и вот через несколько дней, при новом наступательном движении белых, последние подобрали не один зверски изуродованный труп; это были бывшие чины 3-го отряда, попавшиеся в руки красных во время или после боя под Ольгохтой. Всех ли белых постигла такая судьба, или кто из пленных и уцелел, – сказать трудно. Среди убитых был, между прочим, подпрапорщик Воткинского стрелкового полка Башагуров.

Захватив Ольгохту, красные дальше не двинулись. Этим временем воткинцы и добровольцы собирались и приводились в порядок у следующей в сторону Волочаевки будки. Полковник Ефимов донес генералу Молчанову об оставлении разъезда, потерях, понесенных частями, и о своем намерении двигаться далее на Волочаевку, где дать противнику бой, введя в дело свежие подкрепления. На случай этого боя в Волочаевке полковник Ефимов заранее подготовил план, чтобы предложить его генералу Молчанову или старшему заместителю (генералу Сахарову). Полковник Ефимов предполагал впустить красных на ст. Волочаевка, сдерживая их на фронте одной слабой бригадой, нанеся им потери нашей артиллерией, которая имела у Волочаевки отличный наблюдательный пункт, и затем атакой с обоих флангов, с севера от тунгузских улусов и с юга из-за кустов, скрывавших маневр белых, нанести решительное поражение красным. Командир Ижевского стрелкового полка полковник Зуев, находившийся в Волочаевке, сделал подробную съемку и рекогносцировку местности. Этот-то план полковник Ефимов и предполагал проводить теперь, после неудачного боя под Ольгохтой.

Вскоре же после отправки донесения генералу Молчанову полковник Ефимов, продолжавший оставаться на той же желдорожной будке, был вызван к проводу начальником штаба командующего, Генерального штаба полковником Ловцевичем. Последний, имея в виду, конечно, переход белых в наступление на ст. Ин, передал полковнику Ефимову, что командующий требует от него во что бы то ни стало задержать противника, цепляться за каждый кустик и не допустить красных до Волочаевки. В распоряжение полковника Ефимова передавался Ижевский полк, которому было уже приказано срочно погрузиться в вагоны и выдвинуться навстречу отряду полковника Ефимова.

Входить в подробности общей обстановки или обсуждать, как действовать лучше, по телефону было, конечно, неудобно. Полковник Ефимов, как то заявляет он сам, не мог возражать против предоставления противнику возможности бить белых по частям и не мог защищать свой план разбить красных сосредоточенными силами. Приходилось напрягать силы, чтобы остановить красных и не дать им продвинуться. При преимуществе последних в силах и моральном подъеме после только что одержанной победы это было очень трудно для частей полковника Ефимова, принимая даже в расчет свежий Ижевский полк. Кроме того, удобных позиций для обороны не было. Белым должно было подаваться назад на группу сопок (Лумку-карань), находящихся примерно на середине расстояния между Ольгохтой и Волочаевкой. Но и на этих сопках нельзя было закрепиться как следует. Здесь была удобная позиция на восток, в сторону Хабаровска, имевшая окопы и блиндажи, вырытые красными во время прежних боев в Амурской области (1920 год). На запад же эти сопки спускались полого и были покрыты кустарником. Для подготовки позиции поэтому требовался большой срок. Но и с подготовленной позицией при быстротечности боев полковник Ефимов считал, что можно будет задержать противника на один час, самое большее на два или три. Наконец, сильный мороз осуждал белых мерзнуть в открытом поле (в районе Лумку-карани имелась одна только желдорожная полу казарма) до тех пор, пока красным заблагорассудится начать новое наступление, может быть, через сутки и более.

Эти обстоятельства заставили полковника Ефимова решить задачу наступлением. Наступление на превосходные силы противника не давало полной уверенности на успех, но быстрый натиск на врага, который не успел еще оглядеться и устроиться, устал и промерз за время ночного движения, давал некоторую надежду на успех. Можно было ожидать, что красные стянулись к зданиям разъезда, греются и готовят пищу. Наконец, они не могли рассчитывать на то, что только что поспешно отступивший противник так скоро получит подкрепления и перейдет в наступление. Все эти соображения говорили за то, что рискнуть следует и риск может оправдать себя.

По получении известия о начале наступления красных, в 4 часа (?) 4-го, в Волочаевке был произведен подъем Ижевского стрелкового полка. В 6 часов полк выступил на станцию, где сразу же приступил к погрузке в эшелон, состоящий из 12–15 товарных вагонов. Скоро состав тронулся. Проехав верст пятнадцать, остановились у желдорожной казармы. Ольгохта была уже сдана, и тут, на этой полуказарме, находились полковник Ефимов, полковник фон Вах, толпились воткинцы и добровольцы, уже вышедшие из боя. Другие мелкими группами тянулись еще со стороны Ольгохты вдоль самого полотна или же вблизи него. Кое-кто, прослышав, что после прибытия ижей ожидается переход в наступление, не желая таскаться зря взад и вперед, остановился, присаживался и, отдыхая, выжидал момента перехода в контрнаступление. Красных же не было видно, и о них ничего также не было слышно – по занятии разъезда они остались на нем.

По прибытии эшелона ижевцев к будке полковник Ефимов приказал не разгружаться, а всем командирам полков, батальонным и ротным командирам всех полков собраться к нему. Полковник Ефимов осветил им обстановку и дал задачи. Общее требование – быстрота наступления.

Для атаки противника полковник Ефимов назначил ижевцев и менее пострадавших добровольцев. В резерве оставил Воткинский полк. На прикрытие левого фланга атакующих был назначен один эскадрон Воткондива, а другой эскадрон и учебная команда дивизиона должны были развернуться на правом фланге по направлению к реке Тунгуска. Атакующие полки должны были в вагонах подъехать до поворота желдороги и моста, верстах в полутора-двух от разъезда Ольгохта, быстро выпрыгнуть из вагонов и сейчас же повести наступление южнее желдороги, по лесу на Ольгохту. Лес давал возможность скрытно подойти к разъезду, если противник не выдвинул вперед сторожевого охранения. Для того чтобы отвлечь некоторое внимание красных от белой пехоты и создать у них переполох, полковник Ефимов решил на паровозе с одним прицепным вагоном подъехать к разъезду, создать впечатление, что подошел броневик. На паровозе было установлено два пулемета, а в прицепном товарном вагоне поставлена 37-миллиметровая пушка, имевшаяся в пулеметной команде ижевского полка.

Был десятый час утра. Поезд с ижевцами вышел с «третьей» полуказармы в сторону Ольгохты. Машинисту было приказано ехать до поворота линии жел. дор., находящегося примерно верстах в полутора на восток от разъезда. Двери вагонов открыты настежь на обе стороны. Проехали минут десять – пятнадцать. Поезд замедлил ход, наконец остановился. Раздались команды. Один за другим, кубарем вываливались в снег ижи. Без всякой помехи со стороны красных, без единого выстрела произошла выгрузка Ижевского полка. Быстро выгрузившись, ижевцы развернулись в боевой порядок и стали углубляться в лес.

Дав время своей пехоте достаточно продвинуться, полковник Ефимов приказал машинисту дать ход вперед. И вот паровоз с одним вагоном, на котором была установлена 37-мм пушка, изображая собою бронепоезд, большой скоростью пошел в сторону Ольгохты. Остальной состав остался неподвижно стоять на повороте. Красные были в полной боевой готовности. Они будто ждали врага, были уверены в контратаке белоповстанцев. Пехота красных была развернута и занимала позицию с достаточным обстрелом через редкий лес. Артиллерия стояла наготове, имея орудия наведенными вдоль полотна желдороги, – видимо, они ожидали подхода белого бронепоезда. Минувший опыт и постоянные поражения научили ли красных быть осторожными и постоянно готовыми к бою, или же тут была другая рука и другие бойцы? Во всяком случае, лишь только паровоз с вагоном показался на повороте, как красные батарейцы, не разобрав дела, послали залп. Три снаряда разорвались перед самим паровозом, четвертый у вагона. Осколком этого снаряда раздробило руку наводчика у 37-мм пушки. Машинист немедленно дал задний ход. Если бы красная батарея не поторопилась, она подбила бы белых на самом разъезде и все бывшие на паровозе и в вагоне, в том числе начальник белого отряда полковник Ефимов, достались бы живьем врагу.

Местность, где выгрузились ижевцы, носила следующий характер: к северу от полотна железной дороги – ровное, чистое поле, к югу же от полотна – бурелом, кочки, кусты, овраги. Выдвигаясь с паровозом вперед, полковник Ефимов приказал командиру Ижевского полка двигаться на Ольгохту только южнее линии железной дороги. Забравшись в кусты, ижевцы продвинулись по ним на значительное расстояние, не будучи никем обстреливаемыми. Вдруг неожиданно защелкали пули – то застава красных встретила белоповстанцев. Огонь со стороны красных почти моментально прекратился – застава отскочила назад. Шагов на триста – четыреста продвинулся еще вперед 2-й батальон ижевцев. Своим правым флангом этот батальон подходил к полотну железной дороги. Аевее его – участок 3-го батальона того же полка… Белая цепь наткнулась на красных. Завязалась перестрелка. Движение белых замедляется.

Командир Ижевского полка выдвигает этим временем 1-й батальон к северу от полотна железной дороги. Мотивы, по которым командир полка счел нужным выдвинуть один батальон к северу от линии железной дороги, неизвестны, так как показаний командира полка нет, ввиду отсутствия с ним связи. Полковник Ефимов считает выдвижение этого батальона на север ошибкой. Действительно, 1-й батальон, рассыпавшись на открытом месте, очень скоро попадает под сильный огонь концентрирующихся красных.

2-й батальон ижей начинает давить красных. Левофланговая 6-я рота все больше загибает свой фланг, отжимая красных к полотну желдороги. 3-й батальон, шедший уступом за левым флангом 2-го батальона, выкидывается вперед на удлинение фронта. Красные отходят, соприкосновение с ними из-за наличия густого кустарника теряется. В это время 1-й батальон того же полка попадает под сильный ружейный и пулеметный огонь красных. Красная артиллерия ведет огонь по белым, но он недействителен: снаряды с уханьем пролетают над головами ижей и все время рвутся где-то в тылу белых цепей.

Время идет. Число выбывших из строя в 1-м батальоне растет. Во 2-м батальоне потери незначительные и падают они почти исключительно на правофланговую, 4-ю роту. Но вот совсем неожиданная встреча: против центра 2-го батальона, совсем близко, шагах в ста, мелькнула группа стрелков в хороших полушубках и мохнатых папахах. «Чьи? Наши? Нет, таких у белоповстанцев нет – слишком хорошо одеты», – такие мысли проносятся в голове командира 2-го батальона. Красные также находятся в нерешимости – кто против них? Там, где находятся белые стрелки, позиции нет никакой, ее только что прошли. Кроме того, в данную минуту белые стрелки не представляют себе, что враг так близко от них. Командир батальона, успокоив своих тем, что впереди находящиеся красавцы также свои, осторожно оттягивает цепочку немного назад, к небольшому холмику. Все же «шила в мешке не утаишь», и скоро перестрелка завязывается. За восточным склоном только что указанного холма идет тропа в обход разъезда. По ней-то и развивает удар 3-й батальон. Успех на стороне белых, и скоро 3-й батальон приближается к самым станционным постройкам Ольгохты, беря пачками пленных. Последние, после того как бросят свои винтовки, направляются в тыл белых без конвоя: в жидкой цепочке дорог каждый боец. «Ступайте вон по той тропке», – говорится пленным, и пленные идут…

Развив сильный огонь по белым, стрелки Особого Амурского полка, это были они – «красавцы» в желтых стеганых полушубках и мохнатых папахах, оказывают упорное сопротивление. Бой разгорелся. 4-я рота, частично вышедшая на открытое место, потеряла до 10 чинов убитыми и ранеными – процент весьма значительный для малочисленных белоповстанческих рот. Положение на участке 5-й роты становится неопределенным. В это время по тропе, со стороны Ольгохты, подходит партия пленных человек в десять – двенадцать. Видя, что белые стоят на месте, а цепь красных как будто бы сама готовится перейти в наступление, пленные останавливаются в нерешимости: «Идти ли дальше, в плен, или же попытаться присоединиться к своим?» Учитывая положение, командир батальона ижей быстро направляется к пленным и властно приказывает им идти дальше. Получив определенный толчок, пленные покорно двинулись по тропке в тыл к штабу белых. Возможность осложнений на участке 5-й роты отпала, но дошли ли пленные до штаба белых, или же они попрятались по кустам – кто знает?

Выступая с полуказармы, Добровольческий полк получил своим заданием движение к югу от железной дороги, уступом вперед по отношению к ижевцам, в целях охвата правого фланга красных. В полку в это время, по одним сведениям, было всего до 200 штыков, по другим – до 380 штыков. Полк состоял из двух стрелковых батальонов и отдельной офицерской роты (подполковники Соколов, Злотов, Шебалин). Согласно словесному показанию батальонного адъютанта, во 2-м батальоне перед боем в строю было 95 штыков (3-я рота – 50, 4-я – 45). В офицерской роте имелось до 40 человек.

С полу казармы полк двинулся прямо на запад, вдоль полотна железной дороги. Отойдя примерно сажен четыреста, добровольцы повернули к югу и по узкой тропе, извивающейся среди кустов и высоких деревьев, стали забирать влево. Первым был рассыпан 1-й батальон, за ним последовала офицерская рота, далее какой-то спешенный эскадрон (не вклинилась ли здесь какая-нибудь часть 3-го батальона ижевцев, чины которого по старой привычке любили именовать себя «конниками», а свой батальон и роты – дивизионом и эскадронами?), и, наконец, крайний левофланговый участок занял 2-й батальон. Местность к югу от последнего «освещалась» (показание адъютанта 2-го батальона) пятью конными красноуфимцами. Всего по фронту Добровольческий полк растянулся версты на полторы, развернув одну только цепь. По некоторым сведениям, в руках командира полка резерва никакого не осталось. Все же данное показание недостаточно проверено, а потому к нему должно подходить с некоторой долей сомнения.

Цепь добровольцев тронулась вперед. Дозоров, освещающих местность, вперед выслано не было. Высокий, колючий кустарник сильно затруднял движение белых бойцов, местами им приходилось форменным образом продираться сквозь него.

2-й батальон добровольцев вышел на поляну. Ширина поляны примерно с версту. Белые бойцы бодро идут вперед. С каждой минутой противоположная опушка леса вырисовывается все яснее и яснее. Белая цепь уже недалеко от нее. Впереди, шагах каких-нибудь в пятнадцати, вырисовывается линия рва – осушительная канава, далее кусты, за которыми шапкой поднимается высокая березовая роща… «Пусть мне лучше отрубят руку, чем идти завтра в бой», – так сказал подполковник Шебалин, командир 2-го батальона Добровольческого полка, накануне этого боя своему адъютанту. Он как бы предчувствовал свою судьбу…

Стена красных поднялась из-за рва. Разом залпы и бешеный огонь пулеметов. Цепь белых всю как подкосило… Подполковник Шебалин ранен в руку. Он повернулся и тут же упал, сраженный другой пулей… Определить процент павших под этими первыми залпами не представляется возможным, так как те, что остались живыми в первый момент, бросились вперед, в ров, на врага – это было единственное спасение… в глубоком рву спрятаны заседланные кони красных… Белые перемешались с красными. Последовала отчаянная рукопашная схватка. Силы были неравны… 2-й батальон добровольцев был уничтожен…

Корнет Сажин и один стрелок-калмык, смешавшись с красными, сумели пробежать через их линию и бросились в березовую рощу. На их счастье, никто не обратил на них своего внимания. Таких счастливчиков оказалось более чем немного. Уйдя в рощу, они стали забирать все дальше и дальше на юг, а потом, повернув на восток и пройдя в таком направлении некоторое расстояние, не слыша выстрелов со стороны желдороги, двинулись по направлению к ней…

Уничтожив 2-й батальон добровольцев, красные взяли под фланкирующий огонь офицерскую роту того же полка, которая, видимо, так же неосторожно вышла на поляну. Рота погибла почти целиком. Преследуя одиночных белых стрелков, красная конница рубила их, но густота кустарника не позволила красным полностью уничтожить добровольцев. Впрочем, быть может, силы красных здесь не были так уж и велики…

К командиру 2-го батальона ижей подбежал солдат связи и во всю глотку доложил: «Господин капитан, наши отступают»… Действительно, 1-й батальон ижей, потеряв значительный процент своих чинов, подался назад. Потери в 3-м батальоне также давали себя знать. Теперь 2-му батальону стало доставаться более, нежели раньше… Осаживая постепенно назад свой батальон, штабс-капитан Поронник{105} выводил своих людей из боя…

Общее течение боя начальник отряда полковник Ефимов характеризует так: «Ижевцы и Добровольцы, пройдя полторы-две версты без сопротивления красных, были вблизи разъезда встречены сильным ружейным и пулеметным огнем. Сразу начались потери. Раненых выносили солдаты же, так как особых носильщиков не было. Цепи стали редеть, но тем не менее оба полка шли вперед. На некоторых участках красные подались назад и белые захватили пленных. Но к красным стали подходить резервы, и вновь их силы стали превосходить наши более чем вдвое. Видя свое явное превосходство, красные сами перешли в атаку. Во многих местах завязалась ожесточенная рукопашная схватка. Особенно свирепо дрались на участке офицерской роты Добровольческого полка. Большой перевес в силах у красных определил исход боя. Ижевцы и Добровольцы начали поспешно отступать, подбирая раненых и отстреливаясь одиночными стрелками. Когда, соскочив с паровоза, я дошел до цепей, то встретил лишь отдельные кучки стрелков, выносивших своих раненых под огнем красных, и почти некому было прикрывать отход. К счастью, красные были сами сильно потрясены боем и дали возможность остаткам полков отойти к будке. Красные не были в состоянии преследовать белых. Это отсутствие преследования отступающего врага говорит также и за то, что красные ввели в бой все силы целиком и не имели свежей части для преследования своего совершенно расстроенного противника. На будке белых ожидал состав, который часа полтора тому назад привез мне свежее подкрепление – Ижевский полк. Теперь в него срочно грузились раненые, которых было до 100 чел. Я по телефону донес о неудаче и тяжелых потерях, о невозможности дальнейшего выполнения поставленной задачи без приведения бригады в порядок и хотя бы короткого отдыха, и об отступлении на Волочаевку».

Потери белоповстанцев во втором бою 4 января – попытке отбить у красных разъезд Ольгохта – исчисляются примерно в 160 человек. Из них до 100 человек приходится на Добровольческий полк и до 60 – на Ижевский полк.

Ижевцы потеряли 6 офицеров убитыми, 7–8 офицеров ранеными. Солдат выбыло из строя 45 человек убитыми и ранеными (показание полковника Ефимова). Под самым разъездом был убит всеми любимый адъютант 3-го батальона, очень спокойный и доблестный офицер штабс-ротмистр Тонков Петр. Выбыл из строя также раненный в руку командир 2-го батальона штабс-капитан Поранник. Из солдат были заколоты фельдфебели 1-й и 4-й рот – подпрапорщики Азиатцев и Осколков, выдающиеся во всех отношениях воины, которых давно собирались произвести в офицеры, воспользовавшись одним из их бесчисленных подвигов (аттестация полковника Ефимова). Подпрапорщик Осколков был известен среди ижевцев еще тем, что во время восстания Ижевского завода в 1918 году против большевиков он дал первый выстрел и таким образом положил начало вооруженному свержению красной власти.

Потери добровольцев оказались самыми тяжелыми. В этот день они потеряли около 100 человек убитыми и ранеными, в том числе они потеряли более 40 офицеров. Такая цифра объясняется гибелью офицерской роты, из которой вышло всего 7 или 8 человек. После боя у добровольцев, по докладу командира полка полковника Ефимова, осталось всего до 90 человек, но потом нашлось больше, так как подошли отсталые, собрались рассеявшиеся и проскользнувшие при отступлении вперед. В Волочаевке полк насчитывал уже до 120 человек.

Процент убитых в этом бою с обеих сторон, благодаря штыковым схваткам, был очень велик. За все время предыдущих боев в Ижевско-Воткинской бригаде не было и одной трети тех потерь, какие явились результатом этих двух ожесточенных и неудачных боев. Хотя в строй скоро и вернулись легко раненные, все же численный состав бригады понизился почти на 200 человек, из которых половина пала на добровольцев.

Красные в этот день после боя остались пассивными и с Ольгохты на восток не двинулись. Они тоже понесли потери количественно не менее потерь белых. По показаниям пленных Особого Амурского полка, взятых на следующий день у Волочаевки, их полк у Ольгохты 4 января потерял 50 человек убитыми и до 200 ранеными (разведывательная сводка Управ. Генкварт. В. М. Вед. от 9 января 1922 года). Опросом пленных 5-го и 6-го полков, взятых белыми у Волочаевки, было установлено, что 4 января эти полки располагались по будкам 371-й и 377-й версты и на ст. Ин (разведсводка от 7 января 1922 года). Последнее показание ставит под некоторое сомнение участие в боях 4 января частей 5-го полка.

Во время наступления белых на Ольгохту, равно как в течение первого боя в тот же день, конница не играла видной роли. Виной тому была, конечно, местность – пересеченная и поросшая кустарником и лесом. О действиях главных сил Воткинского конного дивизиона, находившихся на правом фланге отряда полковника Ефимова, сведений собрать не удалось, действия же боткинских конников на левом фланге рисуются в следующем виде. На левый фланг была выслана часть 2-го эскадрона под командой поручика Черкасова. Всего пошло коней 49, остальные были разогнаны в другие места. Эскадрон все время болтался среди кустов. Раз даже двое всадников, шедших в головном дозоре, въехали в красную цепь, но им повезло, и они успели из нее удрать. При отступлении эскадрон вышел на поляну, удаленную от полотна примерно на полверсты. Неожиданно появившимся на этой же поляне отрядом красных сабель в сто эскадрон был атакован. Атаки он не принял, руководимый одним из офицеров, развернулся в лаву и быстро пошел назад. Красные последовали за белыми. Кони их лучше, нежели у белых. Нагнав белых сажен на двести, красная конница, видимо опасаясь ловушки, остановилась, спешилась и открыла огонь по белым. В результате эскадрон белых ушел от превосходящих сил врага. Убитых не было, раненный один – в плечо. Сделав крюк к югу, эскадрон вышел на полотно и присоединился к своим частям.

Орудие белых (батарея полковника Гайковича), при наступлении белых на разъезд Ольгохта, стояло на позиции, рядом с полотном железной дороги, верстах в четырех к востоку от разъезда, и вело редкий огонь по району разъезда, в целях моральной поддержки своей пехоты.

В следующем бою ижевцами был взят в плен один красный фельдшер, который показал, что он собственноручно перевязал 16 пленных офицеров. В числе этих офицеров было якобы четыре штаб-офицера, среди них командир офицерской роты Добровольческого полка. Согласно показаниям этого фельдшера, пленные офицеры не были расстреляны и с ними обращались хорошо. Штаб-офицеры по приказу из штаба фронта были немедленно отправлены туда. Конечно, к показанию пленного фельдшера следует подходить с известной осторожностью, так как пленные красноармейцы почти всегда показывали, что у них с пленными белыми обращаются «очень хорошо», надеясь таким путем улучшить свое положение. Естественно, что и фельдшер показывал в таком же духе, тем паче что допрос пленных у белоповстанцев в большинстве случаев происходит по-простецки: «А не видал ли ты командира офицерской роты?» – а пленный и рад стараться: «Всех видел, все живы, все перевязаны», – только меня не трогайте. Таким образом, белоповстанцами было установлено, что не все попавшиеся в руки красных белые офицеры и солдаты были прикончены, но что известная часть пленных сохранила свою жизнь. Значительно позднее было вполне установлено, что часть офицеров и солдат Добровольческого полка, взятых в плен красными, была отправлена сначала в город Благовещенск на излечение, а затем в город Ново-Троицк в концентрационный лагерь.

Корнет Сажин и стрелок-калмык, счастливо выбравшиеся из схватки, в которой погиб 2-й батальон добровольцев, выйдя на линию железной дороги, красных не встретили. Двинулись по шпалам на восток, эти белые бойцы прошли, как на том упорно настаивает корнет Сажин, разъезд Ольгохта (надо полагать, в действительности они прошли не разъезд, а «третью» полуказарму). Железнодорожные постройки были мертвы – не было ни белых, ни красных, только то тут, то там лежали трупы павших бойцов, валялось оружие – все свидетельствовало о недавно закончившейся здесь драме. У жел. дор. моста – много трупов. Следуя далее, они стали нагонять отдельно идущих отсталых белых бойцов. Между прочим, нагнали они и бывшего командира красноуфимцев – полковника Хромова. Он шел пешком, его белый конь был убит. Наконец, впереди зачернела колонна. Оба добровольца присоединились к остаткам своей части.

Несмотря на упорство лица, давшего это показание, ни в коем случае не приходится даже думать о возможном отходе красных на запад от разъезда Ольгохта после второго удачного боя 4 января. Единственно, что можно предположить, так это то, что белые бойцы прошли мимо «третьей» полуказармы, уже оставленной белыми и не занятой красными. Этот факт еще раз подтверждает отсутствие у красных какой-либо свежей части, которую они могли бы двинуть 4 января в целях преследования частей 3-го белоповстанческого отряда.

При сборе сведений относительно действий частей 3-го отряда 4 января пришлось наткнуться на некоторое расхождение в показаниях участников боя относительно разгрома Добровольческого полка. Значительность промежутка времени, истекшего со времени событий до времени сбора сведений, мало способствует устранению этих разногласий, являющихся, без сомнения, плодом невольных заблуждений некоторых из участников боев. Дело в следующем: одни считают, что Добровольческий полк сильно пострадал во втором бою 4 января, то есть при контрнаступлении белых на разъезд Ольгохта, другие считают, что полк был разгромлен на утренней заре 4 января, то есть в первом бою, третьи, наконец, отказываются определенно указать на время разгрома. Дабы поскольку возможно выяснить этот вопрос, приходится остановиться на показаниях давших их лиц.

Полковник Ефимов категорически утверждает, что «Добровольческий полк сильно пострадал во втором бою, а не в первом, и что его благополучный выход из первого боя был причиной того, что полк. Ефимов назначил его снова в боевую линию вместе с Ижевцами».

Свое утверждение полковник Ефимов обосновывает на следующих положениях:

1. Полковнику Ефимову, как начальнику, стремившемуся достигнуть успеха и обеспечить его, не было никакого смысла поддерживать свежий Ижевский полк кучкой разбитых добровольцев в 90 человек. Если в первом бою пострадали больше добровольцы, нежели воткинцы, то полковник Ефимов, конечно, назначил бы на поддержку ижевцам потрепанных, но более сильных воткинцев, а еще вернее при подобных условиях, то есть если бы оба полка (Вот. и Добр.) были расстроены, совсем бы не атаковал Ольгохты. Это одно положение достаточно убедительно, чтобы показать, что разгром добровольцев произошел во втором бою.

2. По оставлении разъезда Ольгохта, на «третьей» полуказарме полковник Ефимов созывал командиров (до ротных включительно) и объяснял задачу. Отсутствие большинства командиров в Добровольческом полку в случае разгрома полка в первом бою было бы сразу замечено полковником Ефимовым, что и заставило бы последнего принять решения согласно 1-му пункту.

3. После тяжелых потерь командир Добровольческого полка полковник Черкес явился к полковнику Ефимову крайне удрученным и доложил, что у него осталось всего 90 человек. Если бы этот доклад имел место после первого боя, то, конечно, полковник Ефимов не посылал бы Добровольческий полк в бой, очевидно, доклад имел место после второго боя.

Показаний командира Добровольческого полка получить не удалось из-за отсутствия налаженной связи с ним.

Показания некоторых чинов Добровольческого полка сводятся к более или менее упорным утверждениям того, что разгром произошел на рассвете: «Выступили в полном мраке, рассыпались в цепь также в темноте, перешли в наступление, двигались среди сплошных зарослей кустарника, начало светать, и в это время из-за рва поднялась стена красных»… (В этих показаниях характер местности (кусты, канава, березовая роща и т. п.) и задача полка (наступление уступом вперед своих соседей справа) говорят именно за то, что Добровольческий полк пострадал во втором, а не в первом бою. За то, что полк был разбит в первом бою, говорит только одно положение – точное указание на время, но с временем часто происходят путаницы, и надо полагать, что поднятые перед рассветом добровольцы, скорее всего, забыли, что было что-то на рассвете, и хорошо запомнили тяжелый бой, бывший между 9 и 10 часами. В памяти остались рассвет и бой; отсюда, наверное, и путаница.

Следует отметить также, что показания чинов Добровольческого полка, дававших сведения, далеко не единодушны и некоторые из них склонны даже указывать на время после полудня как на время разгрома полка.

Перед боем в Волочаевке

Утром 31 декабря в городе Хабаровске, перед помещением штаба командующего отрядами, выстроилось до 30 всадников под командой полковника Карлова. Это были чины 2-го отряда, переданные в «партотряд» Карлова согласно приказу комотрядами за № 0393/оп. Генерал Молчанов вышел к отряду, поздоровался, сказал напутственное слово и пожелал благополучного возвращения. Раздалась команда полковника Карлова: «По коням! За мною марш» – и колонна двинулась…

Поволжская бригада, согласно тому же приказу, должна была выделить 50 всадников. Так как конных частей в Поволжской бригаде имелась одна – 1-й кавполк, то и выделить их всадников должен был этот полк. Как известно из предыдущего, полк этот был основательно измотан, участвуя в действиях конного отряда генерала Сахарова с 14 по 22 декабря и 5-й колонны с 23 по 29 декабря. Кони, и без того не ахти какие важные, стали совсем слабы. Поэтому командир полка, получив приказ № 3093/оп, счел наиболее правильным предложить командирам эскадронов тянуть жребий. Таковой вытянул ротмистр Струве, а потому участие в рейде полковника Карлова должен был принять 2-й эскадрон – екатеринбуржцы, усиленный взводом охотников на сильных конях от остальных трех эскадронов.

Рано утром 1 января екатеринбуржцы (60 коней) и глудкинцы-бессмертники (30 коней от 1-го отряда под командой поручика Ананьева) выступили из Волочаевки на Нижне-Спасское. После обеда в тот же день туда подтянулся полковник Карлов с Голубыми (30 коней от 2-го отряда). Соединившись, отряд перешел в Верхне-Спасское, где и заночевал.

Под вечер 2 января отряд полковника Карлова покинул Верхне-Спасское, двинувшись навстречу неизвестности. «Ярко светит холодное солнце. По ту и другую сторону, насколько хватает глаз, растянулась белая пустыня. Ни дуновения, ни ветерка. Все молчит кругом. Все сковано морозом. Лишь звук конских копыт нарушает мертвую тишину. Мы все идем дальше и дальше – оторванный кусок от чего-то целого. Уже деревня скрылась за уступом берега. Мы совсем одни, предоставленные слепому случаю и своей изворотливости, без надежды на помощь в критическую минуту. Но на душе весело. Необычайность нашего положения вливает в людей бодрость. Мало-помалу начинаются разговоры, шутки. Никто не думает об ожидающих нас опасностях. Один лишь человек молчит, он едет вперед на сером коне, он думает за всех, на его плечах лежит ответственность за выполнение задуманного дела», – так пишет участник этого рейда поручик Шебеко.

Было уже темно, когда отряд подошел к маленькой рыбачьей заимке, находящейся в 3 верстах на восток от поселка Забеловского. Старик рыбак встретил белых. «Есть ли красные в поселке?» – задал вопрос полковник Карлов. «А кто их знает, может, есть, а может, нет», – последовал ответ. «Когда последний раз был там?» – «Да был давеча, да только никого не видел». Из последующих расспросов белые установили, что Забеловский по-прежнему не занимается каким-либо отрядом красных, но туда время от времени наезжают фуражиры и разведчики. Таким образом, дело как будто бы складывалось в пользу белых, ибо в случае незамеченного проскока через этот пункт положение отряда полковника Карлова в дальнейшем значительно облегчилось бы, так как красные не стали бы следовать за ним по пятам. Полковник Карлов выслал вперед разведку, а затем с остальной частью отряда двинулся вслед за ней. Ночь была настолько темная, что трудно было различить силуэты всадников, ехавших впереди. Разговоры смолкли…

Вблизи послышался лай собак – белые подошли к самой деревне. Неожиданно впереди блеснул огонь, раздался сухой треск. Вслед за тем прозвучал второй, третий выстрелы, и вскоре перед глазами белых замелькала сплошная огненная змейка. Слева стучал пулемет… Разведчики присоединились к отряду, после чего белые открыли огонь… Сила огня со стороны красных ясно указывала на то, что в Забеловском были не одни только фуражиры, красные не собирались пускать белых в поселок. Учтя обстановку, полковник Карлов решил отойти. Обратный путь до заимки показался значительно короче…

По возвращении на заимку отрядники Карлова недосчитались девяти человек (показание поручика Шебеко. Корнет Рассохин определяет потери белых – один убитый и один раненый). В результате короткого обмена мнениями с командирами эскадронов полковник Карлов решил в эту же ночь проскочить мимо Забеловского, обойдя его с юга, то есть воспользоваться китайской стороной Амура. Здесь следует указать на то, что, согласно показаниям корнета Рассохина, екатеринбуржцы, замешкавшись в дороге, несколько запоздали и участия в схватке под Забеловским не принимали. Поручик Шебеко в своей статье говорит, что «ротмистр Струве высказал предположение о возвращении в Хабаровск». Возможно, что ротмистр Струве предложил полковнику Карлову на эту ночь вернуться в Верхне-Спасское, с тем чтобы следующий раз попытаться проскользнуть в тыл красных, а не возвращаться в Хабаровск, куда идти отряду было совершенно не нужно, ибо главные силы белых находились не в Хабаровске, а в Волочаевке. Недостаточная точность выражения в статье поручика Шебеко набрасывает тень на одного из участников рейда.

Часам к четырем 3 января отряд полковника Карлова был готов к выступлению. Берег Амура у заимки был обрывист, спускаться на лед реки было неудобно…

Китайская сторона представляла собою пустынную местность. На огромных пространствах не было видно даже маленького деревца. Кони белых с трудом передвигали ноги в глубоком снегу, покрывавшем землю, и, наконец, совсем выбились из сил. Было приказано спешиться и вести лошадей в поводу. Благодаря многочисленным остановкам, которые делались, дабы люди могли бы перевести дух, продвижение отряда проходило медленно. Нервы у всех напрягались, так как опасались, что красные пойдут в погоню… С наступлением утра отряд остановился скрытно в стогах, здесь приготовили варево и, передохнув часа два, двинулись дальше…

Вдали, на русском берегу, блеснули огоньки. Это был поселок Петровский. В душах полузамерзших белых отрядников было два чувства – слабая надежда на то, что поселок свободен от врага, и беспокойство за то, что он занят противником. К счастью для белых, Петровский оказался свободным, и, наскоро устроив своих коней, белые бойцы забрались в теплые хаты и тут же уснули мертвецким сном. Согласно данным книги Я. Покуса, Петровский занимался полковником Карловым 4 января. Надо полагать, что в действительности Петровский занимался полковником Карловым с вечера 3-го до утра 4 января. Поручик Шебеко указывает, что чины отряда полковника Карлова при подходе к Петровскому благодаря нечеловеческой усталости успешно вести бой были бы не в состоянии.

Холодное утро приветствовало белых на следующий день, но кони и люди отдохнули, настроение приподнялось. Отряд двинулся дальше вверх по Амуру, используя опять китайскую сторону.

1 января со ст. Ин на поселок Луговой, как то уже упоминалось ранее, выступил отряд товарища Артюховского в составе одного батальона 6-го полка (200 штыков), всего 4-го кавполка (500 сабель) и двух горных орудий. В то время как главные силы красных атаковали бы белоповстанцев у Волочаевки с запада, товарищ Артюховский должен был ударить по ним с юга, со стороны поселка Нижне-Спасского. Для удара по Волочаевке с юга товарищ Артюховский должен был пройти через Нижне-Спасское, так как других дорог с юга не было, а обойти Нижне-Спасское целиной он не мог из-за наличия в колонне артиллерии. Кроме того, если бы товарищ Артюховский и попытался бы обойти Нижне-Спасское, то, правильно и энергично разведывая, 1-й кавполк белых заметил бы движение частей товарища Артюховского и напал на них с тыла. Ввиду всего этого, товарищу Артюховскому приходилось сначала занять Нижне-Спасский, откинуть 1-й кавполк, который должен был в этом случае отойти на Самарку, затем выставить заслон против 1-го кавполка и только частью своих сил идти дальше на Волочаевку. И в этом случае, энергично действуя, 1-й кавполк мог в известной степени связать отряд товарища Артюховского. Уходя в крайнем случае, под давлением противника, из Нижне-Спасского на Самарку, подполковник Березин, комполка 1-го кавалерийского, должен был известить полковника Ефимова, начальника Волочаевской группы войск, непосредственно или через штаб генерала Молчанова. Удара красных с юга, из Нижне-Спасского, полковник Ефимов не ожидал, поэтому успешный выход колонны товарища Артюховского на Волочаевку, если бы красные отбросили 1-й кавполк и выполнили задание, несомненно, мог сильно повлиять на исход боя, боя, от которого зависела судьба Хабаровска.

События разыгрались не так, как на то можно было рассчитывать. Установив присутствие против себя превосходящих сил – против 120–150 всадников указанные выше 700 штыков и сабель при 2 орудиях, подполковник Березин, видимо без всякого оповещения полковника Ефимова, без давления со стороны частей товарища Артюховского, оставил Нижне-Спасское и отошел на Самарку. Так левый фланг Волочаевской группы был оголен. Товарищу Артюховскому предоставлялась полная возможность действовать, как то ему было угодно. При таких условиях колонна товарища Артюховского могла причинить белым много неприятностей. Кроме того, оставив Верхне- и Нижне-Спасское и отойдя на Самарку, 1-й кавполк тем самым открывал красным дорогу по протоке на поселок Казакевичево. Будь у красных энергичный кавалерийский начальник и партизан, он свободно проскочил бы в тыл белых, где стал бы орудовать совместно с Бойко-Павловым или самостоятельно.

Всего этого не произошло: пагубный для всей Волочаевской группы белоповстанцев уход 1-го кавполка в Самарку остался незамеченным красными, и товарищ Артюховский на Волочаевку не вышел. Виновником тому и виновником невольным оказался полковник Карлов. Вот как все произошло: «Войсковая разведка донесла тов. Артюховскому о том, что 3-го янв. пос. Забеловский был занят крупным отрядом белых. Согласно сведениям от местных жителей, красные установили движение группы противника частью на двухстах подводах, частью верхом, общим численным составом до 500 штыков и сабель при 2 орудиях, вдоль правого берега р. Амур, т. е. по китайской территории. Тов. Артюховский по своему личному усмотрению игнорировал решение данной ему боевой задачи (движение на Верхне-Спасское, Нижне-Спасское и удар по Волочаевке с юга), не поставив о том в известность ни командования, ни соседей. Проявляя личную инициативу, он решил прикрыть ст. Ин, заняв своими частями побережье р. Амура от ст. Луговая до пос. Забеловского» (Я. Покус, стр. 49–52). Так как отряд полковника Карлова (красным он был известен как отряд полковника Илькова – псевдоним полковника Карлова) насчитывал в себе не 500 штыков и сабель при 2 орудиях и 200 повозок, а только 120 сабель при 2 или 3 повозках, то совершенно очевидно, что мероприятия товарища Артюховского оказались неудачными, что и дало повод Я. Покусу назвать инициативу товарища Артюховского «чрезвычайно неразумной». После тщательной проверки товарищ Артюховский установил, что силы противника были преувеличены в четыре с половиной раза. На такой отряд в решительную минуту не должно было обращать внимания. Почти одновременно с этим со ст. Ин пришел категорический приказ продолжать движение по плану, согласно приказу 3/оп. Тогда товарищ Артюховский двинул свой отряд к Волочаевке, но время было упущено. Красные опоздали на целые сутки (как то пишет Я. Покус), вследствие чего не оказали никакого содействия главным силам своих, действовавшим в желдорожном направлении. Вот каким путем отряд полковника Карлова невольно для себя, не участвуя в бое под Волочаевкой и находясь далеко от нее, сыграл столь важную роль.

Показания местных жителей, информировавших красных о движении столь крупной колонны, наводят на некоторые размышления. Как можно спутать 2 или 3 повозки с 200? Как можно из 120 всадников сделать отряд в 500 штыков и сабель при 2 орудиях? Правда, население не может дать точных сведений; иногда оно преувеличивает, иногда уменьшает; чаще увеличивает, чем уменьшает, но оно всегда увеличивает силу стороны, к которой расположено, кроме того, противной стороне оно старается либо не дать сведений совершенно, либо направляет ее по ложному пути. И в этом ложном сообщении, полученном товарищем Артюховским от местных жителей, нужно читать расположение населения к белым, желание его обмануть красных. Подтверждения сему пришлось ждать недолго: через два часа после ухода полковника Карлова из поселка прибыл из Луговской конный дивизион красных. Жители скрыли от красных истинное направление движения белых, вследствие чего красные утеряли след белых.

По получении известия о второй неудаче под Ольгохтой 4 января распоряжением генерала Молчанова в сторону Ольгохты на замену 3-му отряду (Ижевско-Воткинская бригада) был выдвинут 1-й отряд (1-я стрелковая бригада). 3-й отряд отошел в Волочаевку. Части 1-го отряда заняли железнодорожные будки, что в 6 и 12 верстах на запад от Волочаевки. Ближайшая к противнику будка была занята Уральским полком при одном орудии 1-го стрелкового дивизиона, ближайшая к Волочаевке будка была занята Егерским полком при другом орудии того же дивизиона. Подобное разделение сил было произведено как по причине недостатка помещения, нужного под всю бригаду, так и из желания не оставлять тыловую будку свободною.

Вечером 4-го и большую часть ночи на 5 января красные не тревожили белых. Выступив под утро с Ольгохты, красные еще затемно надвинулись на будку, занимаемую уральцами. Войдя в огневое соприкосновение с противником, уральцы, согласно полученной директиве, не стали ввязываться в упорный бой и, оставив будку, стали медленно отходить. К 6 часам 5-го уральцы отошли на будку, занимаемую егерями. В дальнейшем, уклоняясь от принятия удара красных, части 1-го отряда перекатами продолжали отходить на восток, ведя все время перестрелку с головными частями красных, используя на своем пути каждый рубеж, дабы замедлить движение противника и заставить его головные части еще и еще раз развернуться. К 11 часам 5 января 1-й отряд отошел на ст. Волочаевка и сосредоточился в станционном выселке деревни. Впереди остались разъезды Конно-Егерского полка и «бессмертники».

Пред ними стелется равнина,Где ели изредка взошлиИ грозного холма вдалиЧернеет круглая вершина —

такова была местность, в которой суждено было разыграться бою, от результатов которого зависела судьба города Хабаровска.

Деревня Волочаевка, получившая свое название от фамилии первого ее обитателя – крестьянина Волочаева, много лет тому назад построившего первую хату близ сопки Июнь-карани и ставшего глубоким стариком к описываемому времени, широко раскинулась, вытянувшись вдоль линии желдороги и раскидавшись отдельными дворами между нею и сопкой Июнь-карани. Как явствует из изложенного выше, полковник Зуев произвел подробную съемку деревни и ее окрестностей, но, к сожалению, план этот затерялся. Не сохранилось и иных точно снятых и хорошо вычерченных планов, во всяком случае, не удалось раздобыть таковые. Для большего ознакомления читателя с деревней и ее ближайшими окрестностями считаю нужным привести следующие показания.

Главнейшими частями деревни являются: «северо-западная» и «восточная». Кроме того, при станции имеется еще группа построек – «станционный выселок». Общее протяжение с запада на восток до оврага, включая станцию, полковник Ефимов определяет по памяти не более версты; включая же железнодорожную будку № 3, он считает версты в полторы. Северо-западная часть деревни оторвалась от восточной, по словам полковника Ефимова, шагов на 150–200.

Прапорщик Носков показывает: улица, идущая параллельно желдороге, разбросалась основательно. Отдельные дворы в один, два и три дома, окружены изгородью. Дворы занимают большое место. По-видимому, летом на них огороды. Улица же, идущая с севера на юг, застроена другим порядком – дом к дому. Станция отстоит от деревни не менее чем на одну – одну с четвертью версты (крупной рысью несколько минут). Общее протяжение деревни, исключая станцию, прапорщик Носков определяет в ¹/₂—³/₄ версты, включая станцию – 1³/₄, быть может, 2 версты. Общее же протяжение деревни, включая станцию, отдельные домики, что по дороге на Дежневку и железнодорожную будку № 3, равняется, по его словам, 2¹/₂ – 3 верстам. Протяжение же деревни с севера на юг прапорщик Носков определяет в полверсты.

Если вы находитесь на сопке и смотрите в сторону Ольгохты, то видите: склон сопки в сторону противника кончается крутым обрывом, под сопкой никаких домов нет, на 4–5 верст тянется открытая равнина, на горизонте виднеется лес. Если теперь вы повернете голову вполоборота налево, то вы увидите станцию Волочаевка и железнодорожный путь, уходящий вдаль на запад. Сделайте еще полоборота налево. Вы увидите раскинувшуюся от подножия сопки до линии железной дороги деревню Волочаевку. Повернув голову еще вполоборота налево, вы увидите остальную часть Волочаевки и железнодорожную будку № 3 вдали.

Под северным склоном сопки находится кладбище, один-два домика (бедные избенки) по дороге на Даниловку. За рекой (озером) равнина такая же болотистая и покрытая кочками и редким кустарником, как и к югу от деревни. На горизонте, на севере, тянутся горы, покрытые местами хвойным лесом. К востоку от большого железнодорожного моста, по дороге на Дежневку, имелось четыре домика, отстоявшие друг от друга шагов на сто, и недалеко от последнего железнодорожная будка № 3, отстоявшая от железнодорожного моста шагов на 600–700. Мостик через овраг был разрушен, и его приходилось объезжать. К югу от деревни, за железнодорожной линией, кусты и островки березняка. Местность здесь болотистая, кочки. По дороге на Нижне-Спасское – равнина, совершенно открытая. На юго-запад от деревни мысы леса, глубоко врезываясь на восток, приближаются к деревне версты на две-три. Лес смешанный.

В предыдущей главе в общих чертах был указан план боя в Волочаевке, выработанный заранее начальником Волочаевской группы войск (1, 2 и 3-й отряды) полковником Ефимовым. Зная, что генерал Молчанов очень занят в Хабаровске как военными делами, так и административными – вопросами тыла, восстановлением желдорожного движения, приведением в наличность и распределением больших трофеев (снаряды, флотилия и т. п.), что его рвут на части и часто нельзя было добиться его к телефону по оперативным вопросам, полковник Ефимов считал необходимым заранее подготовиться к возможным боевым действиям и иметь план, который проводить самому или предложить генералу Молчанову или его первому заместителю (генерал Сахаров). В случае перехода красных в наступление всеми силами раньше выступления белых на Ин, полковник Ефимов предполагал отойти с Ольгохты к Волочаевке, соединиться с находящимися там силами (Ижевский полк и 1-й и 2-й отряды) и разбить красных в самой деревне. Полковник Ефимов предполагал, впустив красных на станцию и далее до деревни, сдерживая их одной бригадой, затем ударом с юга другой бригадой отбросить красных от желдороги к северу, где их должна была встретить, в свою очередь, следующая бригада со стороны тунгусских зимовок. Фланговые бригады не должны были обнаруживать себя преждевременно, находясь: правофланговая в тунгусских юртах в полутора-двух верстах к северо-западу от деревни Волочаевки, а левофланговая в кустах к югу от деревни. Белая артиллерия имела отличный обстрел на 2¹/₂ – 3 версты, и сопка («пуп») высотою в 10–12 сажен давала великолепный артиллерийский наблюдательный пункт. Подробный план местности был снят командиром Ижевского полка, полковником Зуевым.

К утру 5 января обстановка не изменилась, но надо было точнее учитывать соотношение сил: 3-й отряд (Ижевско-Боткинская бригада) сильно пострадал в двух боях 4 января, 1-й отряд (1-я стрелковая бригада), выдвинутый 4 января на фронт, на запад от Волочаевки, на смену 3-му отряду, не имел в ночь с 4 на 5 января теплого ночлега, так как находился в соприкосновении с противником, а потому несколько утомился, кроме того, неудачи 3-го отряда отразились морально на нем, так как 1-й отряд при выдвижении на фронт в дороге встретил целый поезд раненых и узнал из первых рук о тяжелых потерях и поражениях. Об этом падении духа в частях 1-го отряда полковник Ефимов узнал из разговоров с командным составом 1-го отряда, в которых звучали пессимистические нотки. Единственно свежим и достаточной численности отрядом был 2-й отряд (отряд полковника Аргунова). На нем-то и должен был полковник Ефимов базировать теперь главным образом свой успех. Красные имели перед белыми моральные преимущества, выиграв накануне два боя. Но так как красные понесли примерно такие же потери, как и белоповстанцы, и безусловно не менее последних утомились, измотались и намерзлись, то полковник Ефимов считал, что шансы разбить красных особенно сильно не уменьшились, и решил придерживаться выработанного плана, изменив лишь несколько распределение своих сил по боевым участкам.

К предстоящему бою противники располагали следующими силами: Непосредственно у Волочаевки:

Белые: 1-й отряд: Егерский полк 200 штыков, Урал. п. 170 штыков, К.-Ег. п. 50 сабель, арт. див. 2 орудия; 2-й отряд: Омск. п. 370 штыков, 120 сабель, Добр. п. 260 штыков, 60 сабель, Вотк. бат. 2 орудия; 3-й отряд: Ижев. п. 340 штыков, Вотк. п. 200 штыков, Добр. п. 220 штыков, 40 сабель, Вот. кон. див. 150 сабель, Добр. бат. 1 орудие. Итого 1760 штыков, 420 сабель, 5 орудий.

Красные: Ос. Амур. п. 750 штыков, 100 сабель, 5-й стр. п. 500 штыков, 20 сабель, 6-й стр. п. (два бат.) 400 штыков, Ос. Амур, рота 150 штыков, Инжен. див. 150 штыков, две батареи 6 орудий. Итого 1950 штыков, 120 сабель, 6 орудий.

По пути в Волочаевку, в стороне от нее или в тылу у противника: Белые: 1-й кав. п. 40 штыков, 150 сабель, отряд полковника Карлова 120 сабель, бронепоезд № 1 2 орудия.

Красные: 3-й батальон 6-го полка 200 штыков, 4-й кав. п. 450 сабель, полубатарея – 2 орудия, отряд Шевчука 210 штыков, 80 сабель.

Белые всего до 1800 штыков, 690 сабель, 7 орудий, красные – 2360 штыков, 650 сабель, 10 орудий.

Примечания: 1. Ижевский полк выделил свою конную разведку в партотряд полковника Макаренко. 2. Показанные 220 штыков в Добровольческом полку находятся под сомнением, хотя эта цифра и дана полковником Ефимовым. По сведениям некоторых чинов этого полка, 5 января в строю находилось от 120 до 180 человек, не более. 3. Число орудий в Добровольческой батарее не выяснено. На Ольгохте в батарее налицо было только одно орудие. В Хабаровске в батарее было уже два орудия. Где вернулось в батарею второе орудие, никак не удается восстановить. Быть может, утром 5-го в Волочаевке, но вероятнее, 8-го или 9-го в Хабаровске. 4. В Особом Амурском полку показано на 250 человек меньше – потери под Ольгохтой 4 января. 5. В 6-м стрелковом полку показано только 400 штыков, так как 3-й батальон был выделен и показан ниже отдельно. 6. Я. Покус в своей книге говорит о вхождении в отряд товарища Артюховского, только что прибывшего на фронт Троицко-Савского кавалерийского полка. Сведениями из белых источников это сообщение не подтверждается. Надо полагать, что этот полк на фронт не успел еще прибыть, а потому он и не приведен в данной таблице.

Соотношение сил, таким образом, было близкое равным, но красные и в пехоте, и в коннице, и в артиллерии превышали белых. Главные силы противников действовали на железнодорожном направлении. 1-й кавполк, занимая Верхне- и Нижне-Спасское, наблюдал Амурское направление, загораживал конному отряду товарища Артюховского дорогу через Нижне-Спасское для удара по Волочаевке с юга и запирал путь по протоке на Казакевичево. Отряд же полковника Карлова, хотя и имел совершенно самостоятельную задачу в глубоком тылу противника, своими действиями безусловно оказал свое влияние на ход дел 5 января под Волочаевкой, а потому его следует учитывать. Бронепоезда красных на учет не взяты, так как из-за разрушений железнодорожных мостов 2 января белыми, еще не восстановленных красными, они участвовать в этом бою не могли.

Первоначально полковник Ефимов предполагал поставить 1-й отряд на центральный участок, 2-й отряд (полковник Аргунов) скрыть в кустах, что к югу от деревни, и 3-й отряд (Ижевско-Воткинская бригада) выдвинуть в тунгусские зимовья, что в 2 верстах к северо-западу от деревни. Теперь же, ввиду событий 4 января и мотания в течение почти целых суток 1-го отряда впереди, полковник Ефимов решил выдвинуть в тунгусские улусы один только Ижевский полк, которому ставилась задача удара в тыл и на левый фланг красных, после того как они будут откинуты к северу от желдороги. Полки Воткинский и Добровольческий должны были усилить центральный участок, на который полковник Ефимов обратил особое внимание. Действительно, этот участок, хотя и пассивный, должен был быть все же достаточно устойчивым, чтобы фланговым бригадам пришлось бить врага, остановленного перед деревней, а не выбивать его из деревни. Одна малочисленность 1-й бригады уже не давала полной уверенности в успешном выполнении поставленного задания, но, кроме того, как то было уже указано выше, полковник Ефимов имел и иные данные для своих сомнений. Главную роль, удар с юга, должен был сыграть 2-й отряд (полковник Аргунов). Дабы не было перемешивания частей различных бригад на центральном участке, при необходимости подкрепить первую линию резервами, полковник Ефимов решил центральный участок разбить пополам: южный, прилегающий к желдорожному полотну, поручался Уральскому полку, а северный (северная часть деревни) поручался Воткинскому полку. За уральцами в резерве должны были находиться егеря, а за воткинцами – добровольцы. Как те, так и другие находились в распоряжении полковника Ефимова как общий резерв. Только что сформированный в Хабаровске бронепоезд № 1, или «Волжанин», должен был прибыть в Волочаевку в этот день, что еще более усиливало центральный участок, особенно левую часть его, занимаемую уральцами. Чтобы не нарушать организацию бригад (отрядов), по приказу полковника Ефимова, к сожалению не сохранившемуся, уральцы должны были составить отдельный «центральный» участок, подчиненный непосредственно полковнику Ефимову. Воткинцы и ижевцы составляли «правый» участок, под общей командой полковника фон Ваха, хотя по расстоянию, отделявшему эти два полка, это было несуразностью – дистанция в 2 версты. Артиллерия была объединена под командой старшего артиллериста – полковника Романовского. Штаб свой полковник Ефимов разместил в юго-восточной части деревни, в ближайшем к желдормосту домике. Связь с отрядами, включительно до ижевцев, была по телефону.

Призывы драться полковник Ефимов обыкновенно не считал необходимыми для остатков армий Восточного фронта, для воинов, которые составляли части «белоповстанцев», тех бойцов, что провели три с лишним года в непримиримой борьбе с коммуной и которые доблестно исполняли свой долг, как могли, в тяжелой войне, полной всяких лишений. Надо было – дрались без понуканий, а было не под силу – отходили до новой встречи с врагом в лучших для себя условиях. Теперь же, перед боем в Волочаевке, полковник Ефимов счел необходимым обратиться ко всем чинам отрядов с разъяснением о значении предстоящего боя и необходимости разбить красных, ибо от результатов столкновения зависела участь Хабаровска и дальнейшая судьба боевых действий.

В результате разброски сил красными, а со стороны белых действиями отряда полковника Карлова, уже находившегося в пути, и бронепоезда № 1, не успевшего проскочить в Волочаевку, 5 января боевые действия охватили большой район и разбились на ряд отдельных эпизодов. Столкновение главных сил противников у Волочаевки, произошедшее ночью, в результате многих обстоятельств и случайностей, также представило ряд последовательных эпизодов, давших интересный пример боя, во многих отношениях характерного для Гражданской войны 1918–1922 годов.

Войсковая разведка белоповстанцев дала было сведения о появлении 4 января в деревне Архангельской частей 5-го и 6-го стрелковых полков, но позднее выяснилось, что в действительности означенную деревню занимал партотряд Шевчука. В 24 часа 4 января отряд выступил из Архангельской и через деревню Джармен прошел в деревню Дежневку, куда и прибыл на рассвете 5-го. Товарищу Шевчуку было поставлено, овладев Дежневкой, разрушить желдорожную линию в тылу белых и действовать на Волочаевку с тыла. В деревне Дежневке никого из белых не было, таким образом, препятствовать Шевчуку было некому. Красные подожгли желдормост, что находится близ деревни. Совсем неожиданно для партизан со стороны Покровки подошел белый бронепоезд (№ 1 или «Волжанин» под командой капитана Микулина), на котором ехали генерал Молчанов и член Временного Приамурского правительства Н.Д. Меркулов. Орудия красных (два) стояли на улице деревни, недалеко от полотна желдороги. Оба они дали по выстрелу, но снаряды пролетели над бронепоездом. Нарвавшись на противника, которого он не совсем ожидал, белый бронепоезд отошел примерно на полверсты и открыл огонь по деревне. У красных началась паника, и их конница понеслась врассыпную из деревни. Среди первых исчез и товарищ Шевчук. По показаниям пленных, его при первых выстрелах стали кричать и искать, но нигде найти не могли. Поэтому и красная пехота с орудиями вскоре покинула деревню и бежала на север. Это было около 10 часов 5 января. Между прочим, Н.Д. Меркулов, попавший в первый раз в боевую обстановку, по показаниям чинов бронепоезда, сильно растерялся, стал кричать: «Назад», «Спасите мою жизнь» и пр.

Выбив красных из Дежневки, генерал Молчанов хотел было по горящему мосту проскочить в Волочаевку и отдал приказ командиру бронепоезда идти не назад, а вперед. Однако командир бронепоезда не рискнул провести бронепоезд по сильно горевшему мосту, хотя, по-видимому, это было возможно. Стрельба у Дежневки спугнула обозы белых, шедшие из Покровки в Волочаевку, подходившие уже к Дежневке, – они бросились назад. Бронепоезд нагнал их, и генерал Молчанов приказал им следовать в Покровку в порядке, так как «Волжанин» будет их прикрывать.

Утром 5 января полковник Ефимов был занят отдачей различных распоряжений и подготовкой к бою. Примерно около 8 часов полковник Ефимов получил телефонограммы о том, что на Волочаевку из Хабаровска высылается бронепоезд, и вторую о том, что генерал Молчанов также выезжает на Волочаевку. Последний выехал из Хабаровска рано утром на санях и этим путем предполагал двигаться дальше, так как белый бронепоезд через Амур еще переправлен не был. Прибыв в Покровку, генерал Молчанов переговорил с полковником Ефимовым по телефону. Последний доложил, что в тылу Волочаевской группы не все благополучно, и просил генерала Молчанова не выезжать, пока не подойдет заблаговременно высланный ему навстречу один эскадрон воткинцев (красноуфимцев?). Во время разговора по телефону генералу Молчанову доложили, что на эту сторону Амура уже переправился бронепоезд. Генерал Молчанов передал полковнику Ефимову, что он не будет ждать эскадрона, выезжает на только что переправившемся бронепоезде и по дороге выяснит, что делается в тылу Волочаевской группы. Сразу же после разговора, около 9 часов, быть может, в 9 часов 30 минут, связь с тылом порвалась. Ушедшему навстречу генерала Молчанова эскадрону был послан дополнительный приказ выяснить причину перерыва связи.

Партотряд товарища Шевчука, в беспорядке рассеявшийся в результате боя с бронепоездом в различных направлениях, потерял на время свою боеспособность: его нужно было собрать и привести в порядок. Поэтому участвовать в боевых столкновениях под Волочаевкой вечером 5 января он не мог, но сожженный им железнодорожный мост не дал возможности белому бронепоезду прибыть на фронт ко времени боя. Не прибыл в Волочаевку также и генерал Молчанов, присутствие которого могло бы иметь большое значение на дух белоповстанческих частей и на лучшее их взаимодействие. Руководство боем осталось в руках полковника Ефимова. Перерыв связи с тылом, не восстановленный в этот день, указывал полковнику Ефимову на то, что там, в тылу Волочаевской группы белых, орудуют партизаны и потому необходимо по крайней мере наблюдение за тылом. Эскадрон красноуфимцев (воткинцы?), высланный полковником Ефимовым навстречу генералу Молчанову, при своем движении к Дежневке наткнулся на красную конницу, силу которой белые определили сабель в восемьдесят. В действительности тут было всего 60 красных всадников, но тем не менее и эта цифра превосходила силы белого эскадрона. Красноуфимцы остановились, замаячили. На поддержку к ним из Волочаевки прибыл вскоре 1-й батальон воткинцев, который и подошел к догорающему мосту около 16 часов 5 января. Если действия Шевчука невольно понуждали полковника Ефимова оглядываться на свой тыл и посылать туда небольшие части, то значительного морального воздействия на белоповстанческие части Волочаевской группы эти действия не возымели, – чины большинства белых частей узнали о налете партизан лишь на следующий день, когда обстановка в корне изменилась.

Необходимость обезвредить партотряд Шевчука, откинуть его в сторону от коммуникационной линии группы полковника Ефимова понудила генерала Молчанова отдать следующий приказ: «Секретнооперативное. Генералу Сахарову, Подполковнику Столову. 5 января 1922 года 23 часа № 80/оп гор. Хабаровск. Сегодня утром отряд Шевчука (около 300 пеших и конных) занял Дежневку, разъезд и деревню Николаевку. По показаниям подводчика, часть отряда, занимающая деревню Николаевка, после полудня ушла в западном направлении. Связи с частями, находящимися на Волочаевке, с утра не имею. Приказываю: 1. Генералу Сахарову одним полком (Волжским) с броневиком на рассвете занять разъезд Николаевский, а за сим деревню Дежневку, откуда войти на станцию в связь с полковником Ефимовым. Другим полком (Камским), по прибытии на станцию Хабаровск Уфимполка, занять станцию Покровка. Уфимпол-ком нести караулы и охранение города. Полковнику Белянушкину до сожженного моста у разъезда Николаевский пехоту двигать на броневике, имея свою конницу на 4–5 верст впереди. 2. Ижполка Подполковнику Столову со всеми здесь находящимися строевыми чинами бригады перейти в Покровку и поступить в распоряжение Полковника Белянушкина. После занятия Дежневки идти на присоединение к бригаде. 3. Штакору вести провод за Полковником Белянушкиным и организовать исправление моста у разъезда Николаевского».

Во исполнение вышеприведенного приказа все бывшие налицо чины Волжского полка были собраны и в спешном порядке выступили из Хабаровска походной колонной в Покровку, где и остановились на ночлег. Здесь же стояла какая-то батарея, которая формировалась (Иркутская?). В 16 часов в Покровке была слышна артиллерийская стрельба, доносившаяся со стороны Волочаевки. При таких обстоятельствах угасал день 5 января.

Между тем у Волочаевки утром 5 января все было тихо. Все признаки говорили за то, что бой, долженствующий оказать решительное значение на дальнейший ход событий, близится.

Примерно около 11–12 часов 5 января Ижевский полк выступил из Волочаевки для занятия тунгусских зимовий. Вслед за ним 2-й отряд направился на юг, в кусты. Около 14 часов красные заняли водокачку, что находится в лесу на реке Поперечная, верстах в трех-четырех на запад от Волочаевки.

Полковник Ефимов приказал частям занять позиции и исходные положения для атаки. Однако противник, заняв водокачку, оставался неподвижен. У белых все было готово для встречи, а красные медлили. Ждали ли они результатов разведок или сообщений от своих обходных колонн, чтобы ударить всем одновременно, или же решили уменьшить свои потери, ударив в темноте, – осталось невыясненным. Во всяком случае, по той или иной причине они засветло белых не атаковали.

За полчаса до того, как начало темнеть, полковник Ефимов отдал приказ артиллерии сниматься с позиции. Приходилось отправлять ее в тыл, так как ночью она становилась бесполезной, а потерять ее в переменчивых случайностях ночного боя, без всякой пользы для себя, полковник Ефимов считал недопустимым – слишком дорогой ценой досталась она белым, в боях, восстановить ее потерю было бы невозможно. Вместе с тем неблагополучие в тылу, указывавшее на возможность орудования там трехсотенного отряда Шевчука, требовало придачи артиллерии надежной защиты. Поэтому полковник Ефимов, направляя артиллерию и обозы в деревню Дежнево, назначил в прикрытие к ним весь свой резерв – Егерский и Добровольческий полки под общей командой полковника Александрова.

Так затяжка красными своей атаки до темноты лишила белых больших преимуществ позиции, из которых особенно важно было действие артиллерии, управляемой с отличного наблюдательного пункта, и ослабляло белых на 400–450 человек пехоты – почти одну четверть общего количества штыков.

Полковник Ефимов остался без резерва. Вследствие этого ему пришлось изменить и план боя. Наступление с обоих флангов могло привести ночью к столкновению со своими же. Полковник Ефимов приказал полковнику фон Ваху подтянуть ижевцев к себе, усилив частью их свой участок, а один-два батальона полковник Ефимов предполагал, если бы они подошли до начала действий красных, отобрать в свой резерв.

Полковник фон Вах, находившийся с Ижевским полком, с которым он собирался атаковать красных в тыл, оставив пассивный участок в деревне своему помощнику подполковнику Болонкину, после переговоров с полковником Ефимовым по телефону, двинулся к Волочаевке. 3-й батальон ижевцев, под командой подполковника Багиянца с отрядом, не превышающим 120 человек, должен был идти в тыл к красным. Полковник Ефимов очень любил этот батальон и его командира подполковника Багиянца, но он считает должным заявить, что не одна смелость или тем более какое-либо особое понимание боевой обстановки побудило подполковника Багиянца с отрядом, не превышающим 120 человек, идти в тыл 2000 красных, которые только накануне его здорово потрепали. Здесь, кроме отваги (конечно, более робкий не решился бы на такое действие), был весьма прозаический материальный расчет – напасть в тылу красных на обозы и отобрать у них лошадей, чтобы превратить свой батальон, бывший конным дивизионом в Забайкалье, снова в кавалерийскую часть. Такова была обстановка к началу самого боя.

Ночной бой в Волочаевке

Бой под Волочаевкой в ночь с 5 на 6 января не может быть восстановлен во всей полноте и всех подробностях за отсутствием достаточного числа сведений и показаний. Так как этот бой произошел ночью, участники боя не видели того, что делалось у соседей, и также не могли проследить действий противника за исключением частей его, с которыми непосредственно сталкивались. Однако общая картина боя и некоторые подробности, нарисованные несколькими участниками, выясняются довольно отчетливо.

Бой завязался незадолго до темноты у станции. Здесь столкнулись части 5-го полка красных, наступавших вдоль линии желдороги, со 2-м Уральским (1-й Черный) стрелковым полком. Уральцы так описывают начало боя.

По отходе 1-го отряда на Волочаевку Уральский полк занял станцию. Люди пошли погреться, на переезд же, что находится к западу от станции, была выдвинута застава – офицерский взвод под командой капитана Андреева. Взводу был придан пулемет. Впереди лежащая местность освещалась конными 1-го отряда. Часов около 16 обнаруживается наступление красных. Конные 1-го отряда проходят сквозь линию уральцев и направляются в село. Сводный батальон уральцев выкидывается за желдорогу и там рассыпается по опушке рощи, уступом назад по отношению офицерского взвода. Участок этого батальона, численностью примерно в 50 бойцов, равнялся примерно от одной до полутора верст. Естественно потому, что данная группа белых бойцов оказалась оторванной ото всех. Равно также не приходится говорить о «действительном» занятии всего участка. Левый фланг Сводного батальона несколько загнулся назад. Командир полка, полковник Бампер, со своим штабом – в будке на выходной стрелке. Остальная часть полка все еще остается в халупах. Белая артиллерия открывает редкий огонь. Красные надвигаются. В цепях началась редкая ружейная перестрелка. Пулемет в офицерском взводе уральцев сразу же отказывается работать, и его отводят в тыл. Ранняя зимняя ночь спускается на землю…

В штабе Уральского полка что-то нет вестей от командира 1-й роты. Комполка посылает наконец туда помощника своего адъютанта прапорщика С… справиться об обстановке. Тот идет, но на путях останавливается: по левую сторону полотна желдороги, лицом на север, лежит цепочка. Прапорщик усомнился: свои или красные? Но когда лежащие в цепи стрелки открыли по нерешительно остановившемуся на полотне огонь, сомнений больше не было. Офицерский взвод, видя, что он обойден, оставив переезд и будку, спешно стал отходить к деревне. Теперь уже совсем темно. У околицы горит костер… Кто его разжег? Для чего? По улице быстро мотает какой-то обоз…

Продвигаясь вслед за откатывающимися на восток уральцами, красные заняли станцию и вошли в среднюю часть деревни. Сопротивление белых было слабо, и красные бойцы вправе были считать своего противника разбитым. Полу замерзшие, утомленные походом красные стрелки, дорвавшись до жилья, стремились обогреться. Преследование белых показалось им делом второстепенным – все равно и так уйдут белобандиты. Этим-то, пожалуй, можно и должно объяснить остановку уральцев в середине села, на линии школы. Не испытывая на себе давления противника, уральцы остановились и привели себя в порядок. По «большой» улице был рассыпан Красильниковский пеший эскадрон, он поддерживал связь с воткинцами, находящимися на своей позиции. У желдорожного переезда – команда разведчиков полка. Южнее полотна – 1-я рота, а за нею, во второй линии, расположилась офицерская рота. Штаб полка и вместе с ним полковник Доможиров (помощник начотряда 1-го), только что прибывший на фронт, и поручик Эссен разместились в одной из халуп на участке красильниковцев. Левофланговая, 1-я рота должна была поддерживать связь с частями 2-го отряда.

Когда на участке уральцев началось столкновение с красными у станции, белые батареи били по противнику. Снимаясь с позиции, они посылали врагу прощальный привет – снаряды были приготовлены для боя и лежали у орудий. Артиллеристы решили их поэтому израсходовать, тем более что было обидно уходить в тыл, не дав ни одного выстрела по врагу, готовящемуся атаковать своих.

Воткондив был сосредоточен до начала боя на север от сопки. Его заданием было освещение местности впереди частей 3-го отряда. Учебная команда Воткондива под командой сотника Докукина, общей численностью до 35 коней, была выслана вперед в район водокачки. Двигаясь по кустам, уже в темноте, в районе водокачки, воткинцы услышали влево от себя шум орудия, двигающегося по дороге в направлении к Волочаевке. Не успели красные оглянуться, как белые налетели на них и начали работать клинками. Не имея возможности повернуть орудие, красные поспешили бросить его, но передок они все же сумели угнать. Воткинцы оказались обладателями орудия; но что с ним делать? Как его увезти? На руках далеко не укатишь… Сотник Докукин немедленно отправил донесение о захвате орудия и просил помощи. Этим временем красная пехота, прикрытие орудия, при появлении белых бросившаяся было наутек, видя, что белых всего горсть, перешла в наступление и стала наседать на воткинцев. Чины команды сотника Докукина оказывали некоторое время сопротивление, но потом, видя себя окруженными, бросили орудие и стали отходить. Команда от 2-го эскадрона Воткондива, высланная на поддержку учебникам, встретила их уже во время отхода, уже после того, как те оставили орудие. Соединившись, обе команды пошли назад на присоединение к ядру дивизиона.

Указанными действиями уральцев и учебной команды Воткинского конного дивизиона первый период боя надо считать законченным. Уральцы задержали наступление красных (5-го полка) вдоль линии желдороги примерно на один час. К северу от желдороги красные (Особый Амурский полк) потратили примерно столько же времени, чтобы развернуть свои силы для наступления, атаки и обхода деревни. Очень важным для белых оказалось то, что действия Уральского полка привлекли к себе все внимание передовых частей красных и уральцы чрезвычайно удачно завлекли красных за собою. В результате описанных действий уральцев правый фланг красных оказался открытым для удара с юга со стороны 2-го отряда белых, и нет сомнений в том, что красные не подозревали с этой стороны появления крупных сил белых, нападения их и свой правый фланг не охраняли. Как видно из дальнейшего, красные считали местность к югу от станции железной дороги свободной от белых частей и ею воспользовались для своего отступления.

Обстановка для удара по красным оказалась очень благоприятной, успешное проведение плана белых – разгром красных перед самой Волочаевкой – было близко к осуществлению. Однако события пошли иным путем.

В то время как 5-й полк красных, тесня уральцев, вел с ними бой, левее его разворачивался Особый Амурский полк, продвигаясь вперед по снежному полю. Местоположение двух батальонов 6-го полка красных в течение всего боя определить белым не удалось. По одним сведениям, эти батальоны находились на ст. Ин, но возможно, что они были в резерве или во второй линии за 5-м или Особым Амурским полками.

Около 17 часов красные начали общую атаку позиции белых. На уральцев они навалились несколько раньше, так как были уже с ними в непосредственном соприкосновении, когда у ижевцев и воткинцев было еще тихо. Этот период боя, распространившийся на весь фронт частей 1-го и 3-го отрядов, рисуется в следующем виде, начиная с правого фланга белых. Против ижевцев (1-й Синий) оказался Особый Амурский полк. Его энергичная атака была отбита, и красные залегли перед ижевцами в снегу. Отсутствие показания ижевцев не дает возможности отметить какие-либо подробности. Перед воткинцами были части 5-го полка красных и, возможно, правый фланг Особого Амурского полка.

Один из офицеров Воткинского стрелкового полка, участник боя, говорит следующее: «Бой разгорелся. Красные нажимали. Солдаты нестроевой роты под огнем противника на рысях, на подводах развозили по цепи цинки с патронами. Огонь с обеих сторон был доведен до предела. Красные шли доблестно вперед, но Воткинцы не поддавались и продолжали удерживать свою позицию. Собственно говоря, здесь был один только второй батальон Воткинцев под командой подполковника Болонкина. Первый батальон участия в деле не принимал, так как еще засветло был вызван куда-то для выполнения особого задания (как указано выше, этот батальон был выдвинут на поддержку части Красноуфимцев к подожженному Шевчуком мосту). Время шло, связь у второго батальона Воткинцев с соседями порвалась. Подполковник Болонкин решил двинуться вперед, выбить врага со станции и тем самым восстановить связь с частями, находящимися к югу. По цепи воткинцев была передана команда. Цепь поднялась. Закричала «ура». Между северной частью деревни и станциею находятся кусты, точнее, рощица-молодняк, которая вплотную подходит к станционным постройкам. Среди кустов проходит и поскотина. Батальон Воткинцев, силою не более 70 чел. (показания бойца), бодро шел вперед. Красные отходили, отстреливаясь. Воткинцы приближались уже к станции, но у поскотины нарвались на сильную цепь врага, встретившую белоповстанцев залпами и пулеметным огнем. Два офицера и два стрелка были убиты наповал, один тяжело ранен в руку, несколько легко ранены. Такие потери были слишком значительны для малочисленного «батальона». Белым было очевидно, что силы врага превосходят их силы. Воткинцы остановились, а затем отошли в исходное положение. Опять перестрелка».

Положение на правом участке белоповстанцев создалось тяжелое. Слева уральцы оставили свой участок и левый фланг воткинцев (2-й Синий) оказался под ударом, а один батальон Особого Амурского полка (около 200–250 штыков) захватил в тылу у ижевцев и воткинцев сопку, откуда и открыл огонь им в спину. Этой стрельбы в разгаре боя чины 3-го отряда не заметили и продолжали отбивать врага, находящегося только перед их фронтом.

Как проскочил красный батальон на сопку, выяснить не удалось. Возможно, что он обошел правый фланг ижевцев и в темноте незаметно пробрался между ижевцами и Воткондивом, стоявшим севернее, или же он проскользнул туда позднее, обойдя левый фланг ижевцев, когда воткинцы на своем участке перешли в контратаку.

После того как стрельба на фронте несколько стихла, отряд на сопке бы замечен частями 3-го отряда. Сначала все думали, что это свои, добровольцы, занявшие сопку для прикрытия артиллерии. Командиру Ижевского полка полковнику Зуеву даже показалось, что он слышит голос своего приятеля – командира Добровольческого полка полковника Черкеса, – он окликнул его: «Женька, куда ты стреляешь?» Ответные выстрелы и посланные разведчики обнаружили, что сопка занята красными. Итак, важное значение сопки было оценено красными. Занятие ее днем имело бы огромное значение, но ночью, в разгаре боя, никто не обратил внимания на то, что красные в тылу. Не занятие сопки, а непосредственный удар во фланг белого расположения нужен был, ибо он понудил бы ижевцев и воткинцев откатиться во время первой атаки, так как парировать этот удар было бы нечем. Таким образом, движение красных к господствующей высоте и занятие ее вместо прямого удара во фланг белых облегчило белым отразить атаку противника по фронту и способствовало удержанию частями 3-го отряда своих позиций.

В центре, у уральцев, дело обстояло следующим образом. Минут за десять до того, как красные атаковали правый участок (части 3-го отряда), они вновь перешли в наступление в деревне, на участок Уральского полка. Участники боя показывают:

Полная темень. Время идет. Между тем в деревню втягиваются новые части красных. Красные же бронепоезда из-за разрушений полотна желдороги, произведенных белыми 2 января и при их отходе к Волочаевке, остались далеко позади и подтянуться в район Волочаевки не могли.

Накопившись против участка уральцев, красные вновь начинают нажимать на них. Перестрелка в цепях разгорается. Опасаясь за свой левый фланг, комполка (полковник Гампер) приказывает Сводному батальону держаться на месте. Цепь красных приблизилась к белым. Огонь усилился еще больше. Между противниками теперь всего 30–50 шагов, стрельба идет вовсю, но красные все же не решаются идти в атаку. А белые? Пока они стоят на месте, но если враг перейдет в атаку, то вряд ли они примут ее, вернее всего, при новом движении красных вперед они подадутся немного назад, – так говорит практика Гражданской войны. Видимо, такие мысли пронеслись в голове старшего адъютанта штаба 1-го отряда (поручик Эссен). Он закричал: «Ура, вперед!» Его возглас подхватили другие, и в результате уральцы на участке главной улицы перешли в контрнаступление. Красные отскочили назад, а затем открыли сильный огонь, который и остановил продвижение уральцев. Контрудар уральцев захлестнулся, но все же дело было сделано: слабенький удар уральцев подсек энергию красных. На линии школа – переезд уральцы проболтались значительное время. В цепях шла перестрелка, несколько раз Черные то переходили в наступление на красных, то под давлением последних подавались назад. От комполка был строгий приказ без приказа не отходить, но левофланговая рота, потеряв двух убитыми и нескольких ранеными, не чувствуя левее себя кого-либо, откатилась. Было ли послано об этом донесение комполка или нет, выяснить не удалось, но, как бы там ни было, полковник Бампер об этом извещения не получил и, не имея долгое время от роты вестей, послал к ней связь, но та роты на позиции не нашла и потому вернулась ни с чем. Растеряв в темноте своих людей, полковник Бампер не счел возможным оставаться в середине села, среди построек, и отошел на восточную околицу, к последней хате, где и остановился у плетня. Несколько конных было послано влево искать 1-ю роту. Отъехав совсем немного, разведчики напоролись на лежащую цепь: «Кто такие?» – «5-го полка», – последовал ответ из цепи. Так как белоповстанческие части получили только что новые наименования, то ответ не явился достаточно ясным для уральцев. «Есть у нас такой 5-й полк?» – задал вопрос один разведчик другому. Шушуканье подъехавших подсказало лежащим в цепи, что перед ними белобандиты, и цепь открыла огонь. Сзади к ним на поддержку спешат другие чины из группы полковника Бампера. Опасаясь перевеса сил белых, красная цепь подается назад. Белые следуют за ними назад в село, но тут, нарвавшись на более сильный огонь красных, белые останавливаются, а потом подаются снова назад… Группа людей, все, что осталось в руках полковника Бампера, собралась у последней хаты. Красные больше не давят. Перестрелка в деревне постепенно смолкает. Связи никакой. Что делать? Постояв некоторое время, полковник Бампер решает, что делать больше нечего. В это самое время он получает приказ оттянуться к железнодорожной будке № 3. Полковник Бампер приказывает сниматься и отводит находящихся при нем людей к будке.

Полковник Ефимов показывает: «Когда уже совершенно стемнело, примерно около 17 часов, красные, оттеснившие после продолжительной перестрелки Уральцев из района станции, атаковали деревню по всему фронту. Уральцы натиска не выдержали, и большая часть полка поспешно отступила. Мимо штаба они прошли беспорядочной толпой, и остановить их ночью и привести в порядок тут же, на окраине деревни, под выстрелами красных, не было возможности. Немедленный удар 2-го отряда мог бы исправить дело: заставить красных отхлынуть назад». Несколько минут полковник Ефимов простоял на улице, ожидая «ура» омцев, но они задержались. Эта задержка могла скверно отразиться на воткинцах, ибо красные могли им ударить во фланг и тыл, что неминуемо должно было повлечь за собою оставление белыми деревни. Когда полковнику Ефимову доложили о появлении силуэтов красных, приближавшихся к белой штаб-квартире, полковник Ефимов приказал снимать телефоны и отправляться к будке № 3, что в полуверсте на восток от высокого и длинного (около 10 сажен) железнодорожного моста.

Предвидя неуспех и находясь под впечатлением поспешного отступления уральцев, полковник Ефимов решил сжечь этот мост, дабы не дать красным возможности применить свои бронепоезда при дальнейшем их продвижении на Хабаровск. Подготовка для сожжения моста не была сделана, и полковник Ефимов с начальником связи и ординарцами пробовал зажечь мост с помощью керосина и соломы. Но холодный керосин не воспламеняется быстро. «Поджигальщики» оказались неопытными поджигалыциками и, потратив десятка два спичек, не добились ничего, к счастью для ближайшего будущего, как то оказалось потом. Наконец, в самые уши раздались винтовочные выстрелы, и, вскочив на лошадей, белые удрали, оставив недалеко от моста одного ординарца убитым.

Полковник Ефимов, выскочив наверх из оврага, от моста, который он безуспешно пытался поджечь, услышал на участке 3-го отряда ожесточенную стрельбу. Эта стрельба указала полковнику Ефимову на то, что части его бригады продолжают удерживать свой участок. Надежда на успех вернулась к полковнику Ефимову, но, к сожалению, помочь восстановлению положения на участке левее воткинцев он не мог, так как резервов не было. Все, что мог сделать полковник Ефимов, это немедленно послать ординарца к полковнику Аргунову с приказом поторопиться и ударить по красным.

С начала главной атаки красных прошло минут 20, и полковник Аргунов должен был бы, согласно разработанному плану, двинуться в атаку, но в стороне 2-го отряда пока что было все тихо.

Проехав к железнодорожной будке, полковник Ефимов нагнал хвост артиллерийской колонны и полковника Доможирова. Относительно сего нахождения артиллерийской колонны в районе Волочаевки следует сказать, что эта колонна, получившая приказ отправиться в Дежнево, имела сборное место у данной будки и в тот момент, когда полковник Ефимов явился на будку, голова артиллерийской колонны успела уже вытянуться по дороге в Дежневку, хвост же ее стоял на месте. Полковник Доможиров был сильно удручен неудачей своих уральцев и доложил полковнику Ефимову, что потерял 16 человек. Ввиду только что пережитой полком встряски и означенных потерь, полковник Ефимов не счел возможным вводить уральцев снова в бой и приказал полковнику Доможирову присоединиться с его людьми к колонне полковника Александрова.

Таким образом, в дальнейшем при обороне Волочаевки полковник Ефимов, кроме отряда полковника Аргунова, мог рассчитывать только на два батальона ижевцев (220 человек), один батальон воткинцев (130 человек) и Воткондив (100 сабель), а всего до 350 штыков и 100 сабель (показания полковника Ефимова).

Переход штаба полковника Ефимова на будку лишил последнего телефонной связи с полковником Аргуновым. Полковник Ефимов расположил свой штаб излишне близко к намеченной им линии столкновения своих частей с врагом, предполагая лично следить и руководить боем. На возможность осложнений и оставления деревни он не рассчитывал. Когда же это произошло, связь полковника Ефимова с 3-м и 2-м отрядами порвалась. Правда, с 3-м отрядом конная связь вскоре восстановилась. Если бы центральная телефонная станция штаба была с самого начала расположена хотя бы на той же железнодорожной будке, телефонная связь с отрядами, в особенности более важная с далеко расположившимся 2-м отрядом, была бы более надежной. К месту своего штаба полковник Ефимов мог бы иметь отдельную линию от центральной станции на будке. Не предусмотренная техническая мелочь имела те последствия, что полковник Ефимов не мог разыскать вовремя полковника Аргунова. Последний также не мог донести в нужный момент об обстановке на его участке. Между тем, существуй эта связь, старшие начальники белоповстанцев легко могли бы сговориться о том, как лучше действовать дальше.

Между тем на будку к полковнику Ефимову возвратился ординарец, посланный им к полковнику Аргунову, и доложил, что на месте, где ранее находился 2-й отряд, он никого не нашел. Предположив, что ординарец струсил, полковник Ефимов послал к полковнику Аргунову другого ординарца (2-го отряда) и с ним своего (3-го отряда). Вслед за сим к полковнику Ефимову на будку приехал полковник фон Вах и доложил, что первая атака красных отбита частями 3-го отряда, что красные залегли в снегу и, видимо, готовятся к новой атаке. Участок в деревне, видимо, уральцами брошен, но красных там также нет, ибо он, полковник фон Вах, никого не встретил, проехав мимо участка уральцев. К данному показанию следует сделать некоторое добавление: полковник фон Вах, видимо, проехал лишь часть деревни до места, где был правый фланг уральцев, и, не найдя их, свернул напрямик по полю, где примерно стояла раньше артиллерия белых. Выслушав доклад полковника фон Ваха, полковник Ефимов приказал частям 3-го отряда удерживать занимаемые позиции, так как с минуты на минуту полковник Аргунов должен атаковать красных. Что-то должен был сделать и как-то оказать свое влияние и 3-й батальон ижевцев под командой подполковника Багиянца, находившийся в это время уже в тылу красных. Уверенность в своих силах у полковника Ефимова в этот момент была – «красные будут отбиты».

Примерно через полчаса два ординарца, посланные полковником Ефимовым к полковнику Аргунову, вернулись на будку и опять доложили, что полковника Аргунова они не нашли. Зачуяв что-то недоброе, полковник Ефимов с одним из ординарцев 2-го отряда послал разъезд от Воткондива под командой корнета Китаева с задачей: осмотреть всю местность к югу от деревни, начиная от моста и кончая районом станции. Порядочно проблуждав, разъезд вернулся назад, не обнаружив частей 2-го отряда.

Собравшимся у будки уральцам полковник Ефимов приказал присоединиться к колонне полковника Александрова. Колонна эта уже вытянулась по дороге на Дежневку. Около будки, что в 3 верстах восточнее Волочаевки, колонна приостановилась. Туда же стали подтягиваться выходящие из деревни мелкие, разрозненные группы и отдельные стрелки, потерявшие связь со своими соседями и начальниками. В это время надежды на своевременную поддержку 2-го отряда начинали ослабевать у чинов 3-го и 1-го отрядов, так как о полковнике Аргунове по-прежнему не было ни слуху ни духу. Между тем, по слухам, товарищ Шевчук занимал Образцовое Поле, находящееся всего в 1 версте на восток от будки. Для выяснения обстановки туда была выслана конная разведка Добровольческого полка 3-го отряда (Красноуфимский эскадрон), находившегося в прикрытии артиллерийской колонны. Образцовое Поле оказалось свободным, слух об отряде Шевчука не соответствовал действительности. Красноуфимцы заняли Образцовое Поле. Вслед за красноуфимцами шли уральцы с двумя орудиями 1-го стр. арт. дивизиона. В воротах уральцы столкнулись с красноуфимцами – первые втягивались, вторые выступали далее – на Дежневку. О Шевчуке теперь не было никаких вестей. По присоединении к уральцам остальных частей и обозов колонны полковника Александрова, белые перешли спокойно в Дежневку, где утомленные бойцы провели остаток ночи и немного соснули.

Действия 2-го отряда белоповстанцев, по показаниям чинов этого отряда, выясняются в следующем виде. Выступив из Волочаевки около 12–13 часов 5 января, части 2-го отряда через переезд, что у школы, прошли на юг от линии железной дороги, в кусты. Скоро с дороги белые сошли и по тропинке, извивающейся среди кустов, двинулись вперед, имея общим направлением движение примерно на юго-запад. Рядом с тропой тянется линия полевого телефона. По дороге добровольцы (2-го отряда) то и дело встречали отдельных встречных всадников – омцев. Наконец, выйдя на поляну, добровольцы увидели в ложбине штаб полковника Аргунова, расположившийся бивуаком. Никаких строений здесь не было, не было и импровизированных укрытий от стужи. Вправо и влево шли кусты, на запад, за кустами, поднимался лес. Добровольцы остановились. Тут же находились и омцы.

На поляне части 2-го отряда простояли продолжительное время (часа 3 – ЗУ₂). Все основательно промерзли. Но вот стало темнеть, контуры сопки («пуп»), являвшейся великолепным ориентировочным пунктом, стали терять свою ясность. В это время перестрелка в районе станции возвестила полковнику Аргунову о подходе противника к Волочаевке и начале боя. Полковник Аргунов по телефону настойчиво просил полковника Доможирова дать ему какой-нибудь ясный ориентировочный знак. В результате этого разговора поручик Эссен стал разводить костер у западной околицы деревни, о коем уже упоминалось выше.

Чины 2-го отряда услышали артиллерийскую стрельбу, продолжавшуюся очень недолго и доносившуюся откуда-то с северо-востока. Это были очереди белых батарей, снимавшихся с позиции у Волочаевки и посылавших первый и последний привет своему врагу. Примерно в это же время разъезды 2-го отряда донесли полковнику Аргунову, что со стороны Ольгохты к Волочаевке подходит значительная колонна красных, двигающихся без принятия особых мер бдительности. Полковник Аргунов, наблюдавший за наступлением красных и отходом уральцев в деревню, приготовил свой отряд к движению согласно разработанному плану, но движение красных было столь быстро, что они ворвались в деревню. Телефонная связь полковника Аргунова с Волочаевкой порвалась… Полковник Аргунов поднял свой отряд. На месте бивуака осталось несколько повозок – околоток и малочисленный обоз…

Походной колонной по кустам, потом лесом шли на запад (общее направление) добровольцы (2-го отряда). Шли не особенно быстро, но довольно долго. Во время движения изменили направление движения – повернули на север…

Описав порядочную дугу, офицерская рота Добровольческого полка вышла из леса на открытое кочковатое пространство. За ним находилась станция Волочаевка. Был ли кто справа или слева, поручик С… указать не может. В полной темноте добровольцы, развернувшиеся теперь в боевой порядок, стали продвигаться к станции. Пройдя некоторое расстояние по кочкам, офицерская рота оказалась под сильным ружейным и пулеметным огнем. Правда, потерь еще не было, но свист пуль настолько был яростен, что добровольцы приостановили дальнейшее свое продвижение. Для белых бойцов было очевидно, что враг их обнаружил, но пока, из-за трудности корректировать огонь ночью, бьет по верху. Очень скоро, однако, красные должны были обнаружить свою ошибку и тогда… В стремлении своем найти более или менее верное прикрытие, белые бойцы не только не стали продвигаться вперед, но наоборот стали оттягиваться назад, к опушке только что пройденного леса. Оттягивание началось, но очень быстро порядок нарушился и добровольцы хлынули назад… На опушке леса офицерская рота наткнулась на 2-й батальон того же полка. Смятение духа не только заглохло в отходящих бойцах, но оно передалось чинам 2-го батальона, и последний, подобно офицерской роте, стал отходить, не задерживаясь на опушке. При дальнейшем своем откате добровольцы встретили несколько групп омцев, которые также поддались моральному воздействию отступающих.

От опушки леса белые откатились уже примерно на полверсты, когда они наткнулась на двигающегося вперед, к станции, полковника Аргунова. Последний без особого труда остановил отступающих, успокоил их, устыдил и приказал идти вновь на станцию. Всегдашнее спокойствие полковника Аргунова, его выдержка произвели свое действие: приказ любимого начальника был выполнен полностью…

При вторичном движении добровольцев (2-го отряда) к станции красные не встретили их огнем. Как это произошло? Почему красные, встретившие белых в первый раз сильным огнем, при повторном движении их безмолвствовали? На этот вопрос белые получили ответ не сразу, а через некоторое время: оказывается, красные, находившиеся в районе станции, не только не открывали огня по частям 2-го отряда, не только не обнаружили их, но даже и не подозревали появления белых с этой стороны. Пули, яростно свиставшие над головами добровольцев, бесспорно принадлежали бойцам 3-го или 1-го отрядов, оборонявших деревню от красных. Возможно, что это был огонь воткинцев во время их контратаки, когда они подошли близко к станции с севера и стреляли к югу. Таким образом, если бы не замешательство добровольцев, приведшее к некоторой потере времени, удар частей 2-го отряда имел бы большое значение и заставил красных отскочить назад или к северу, подобно тому как они бросились от 3-го батальона ижевцев, показавшегося в тылу. Но следует заметить, что действия

2-го отряда не соответствовали той задаче, что была поставлена отряду полковником Ефимовым. По задаче 2-й отряд должен был расположиться к югу от железнодорожной линии в самом недалеком расстоянии от нее, развернуться заранее и нанести удар всеми силами. На самом деле 2-й отряд отошел очень далеко (версты 2–2¹/₂ от Волочаевки), вместо удара на красных пришлось вести наступление. То обстоятельство, что отряд отошел от деревни очень далеко, повело к тому, что его не могли потом разыскать, так как ночью ординарцы и разведка путались в кустах, протоптанная в снегу дорожка пересекалась другими следами, а кабель исчезал порой в снегу и кустах.

В то время как вышеописанные события протекали на разных участках фронта, 3-й батальон ижевцев под командой подполковника Багиянца прошелся по тылу красных, находившихся перед Волочаевкой, а конница 2-го отряда под командой подполковника Торопова орудовала в красном тылу между «водокачкой», что на реке Поперечная, и станцией Волочаевка. Действия этих частей остались неизвестными большинству прочих участников боя до следующего дня.

Что же разыгралось в ночной темноте в тылу красных? Что она скрыла? Вскоре после начала боя перед деревней, точнее, северной частью ее

3-й батальон ижевцев приблизился к расположению красных с тыла и, по-видимому, оказался у их левого фланга. Подполковник Багиянц решил атаковать врага и стал отдавать приказания. Видимо, стрельба в это время затихла, и его громкая команда, с характерным армянским акцентом, была услышана в ближайших красных ротах. Результат этих команд оказался двойным:

1. От ближайшей роты красных отделился солдат и бросился бегом к подполковнику Багиянцу. Подбежав к последнему, красноармеец поздоровался с подполковником. Оказалось, что этот солдат был одним из тех четырех ижевцев, что попали в плен к красным в районе Владимиро-Александровского и кого они без оружия отправили в горы за диким виноградом. От партизан они попали в хабаровскую тюрьму, а оттуда были направлены на фронт в составе арестантского батальона. Двое из них перебежали к своим в Покровке, третий заболел, а этот, последний, перебежал теперь. Перебежчик спросил у подполковника: «Сколько здесь нашей силы?» и к этому добавил, что «у красных здесь до двух тысяч». Это было немного слишком. Помня вчерашнюю неудачу и большие потери, подполковник Багиянц отменил атаку и со своим батальоном двинулся на юг, намереваясь ближайшим путем обойти красных и выйти на дорогу к своим. Подполковнику Багиянцу нельзя поставить в вину, что он, узнав о большой численности красных, отказался от атаки. Надо помнить, что только накануне красные выиграли два боя, где дело доходило до штыковых схваток, и, пользуясь своим двойным и более превосходством, били белых. Кто знает, сколько их пришлось бы на кучку ижевцев, не превосходившую 120 человек? Шансы были слишком не равны.

2. Красные, только что отбитые с фронта, услыхав команды противника у себя в тылу, вместо принятия каких-либо мер для защиты от показавшегося в тылу противника, видимо, поддались панике и двинулись с места и также на юг. Для беспорядка, для перехода последнего в панику, особенно ночью, достаточно несколько утомленных или нервных бойцов, пример которых быстро переходит к другим, если немедленно не будет потушен. Поэтому удивляться столь быстрому откату красных не приходится.

Двинувшись на юг, подполковник Багиянц встретил красную батарею. Последняя, под прикрытием Инженерного дивизиона, шла в деревню на ночлег, но после того, как выяснилось, что деревня занята еще не совсем, батарея повернула. В это время ижевцы и наткнулись на нее. Для белых это был слишком ценный приз, и подполковник Багиянц, забыв обо всем остальном, стал ловить батарею. Он хотел было перерезать ей дорогу, но батарея, заметив опасность, прибавила ходу и тем аллюром, на который были способны кони, который рысью, который галопом, ускакала в свой тыл. Вслед за орудиями помчались и прикрывавшие батарею красноармейцы Инженерного дивизиона. Все же несколько человек попало в плен к ижевцам.

После этого подполковник Багиянц собрал свой батальон и двинулся дальше на юг, пересек желдорожную линию и здесь встретил роту красных, уходившую на юго-запад. Часть красноармейцев разбежалась, остальные сдались. Имея таким образом всего до 60 пленных, подполковник Багиянц отправился на присоединение к своим. Не обнаружив в деревне белых и не получив от пленных точных указаний, где находятся их части (надо полагать, они ничего не могли ему сказать, так как сами ничего не понимали), подполковник Багиянц решил, что белые отступили и красные идут за ними вслед. Сделав большой обход деревни с юга по глубокому снегу в несколько верст и не встретив частей 2-го отряда, 3-й батальон ижевцев вышел около 3 часов 6 января в Дежневку и присоединился к частям полковника Александрова. Появление Багиянца, да еще с пленными, число которых молва немедленно преувеличила в три-четыре раза, не только успокоило натянутые нервы чинов белых частей в Дежневке, но сильно подняло их дух, внушив им мысль о якобы состоявшейся победе над красными. Чины колонны полковника Александрова приход ижевцев рисовали в следующем виде: «Шла масса пленных, и между ними изредка попадались один-два «конвоира», и шли они из района, занятого красными силами, оттуда, где не было белых частей».

Не вполне точно, по недостаточно проверенным сведениям, действия конницы 2-го белоповстанческого отряда, под командой подполковника Афанасия Ивановича Торопова, выясняются в следующем виде: подполковник Торопов получил от полковника Аргунова задачу ударить по тылу красных в районе железной дороги к западу от станции. В темноте, когда в Волочаевке уже шел бой, подполковник Торопов приблизился к «водокачке». Здесь белые обнаружили скопление большой массы красных. Тогда подполковник Торопов, не обнаруживая себя, передвинул свой отряд несколько восточнее, ближе к Волочаевке. Скрыв свой отряд в кустах, подполковник Торопов вел наблюдение за дорогой, ведущей от Ольгохты в Волочаевку, и при появлении красных ударял по ним. Таких налетов в эту ночь в промежутке между «водокачкой» и станцией Волочаевка подполковник Торопов произвел несколько. Следует отметить, что действия подполковника Торопова всегда отличались энергией и лихостью и им недаром так гордились и гордятся чины бригады полковника Аргунова. Во время одного из налетов белые наскочили на обоз красных, разогнали обозников и захватили несколько лошадей. В другой раз по сильному скрипу снега белые выяснили, что идет красная артиллерия. Подполковник Торопов спешил часть своей конницы и обстрелял красных. У красной артиллерии оказалось прикрытие с пулеметами, которое развернулось против наступавших белоповстанцев. Действия конницы подполковника Торопова (около 180–200 сабель) обеспокоили красное командование, и оно подтянуло на этот участок отряд пехоты (не 6-й ли полк?). При последнем своем налете спешенные всадники подполковника Торопова встретили уже сильный огонь красной пехоты, развернувшейся вдоль полотна железной дороги. Учитывая тот факт, что часть красной пехоты будет прикованной к участку «водокачка» – станция, подполковник Торопов счел более целесообразным отвести свою конницу на присоединение к полковнику Аргунову. Действия подполковника Торопова должно признать совершенно правильными, а отвод на присоединение к своей бригаде своевременным, так как при дальнейшем своем нахождении в районе «водокачка» – станция конница подполковника Торопова неизбежно понесла большие потери, между тем задача подполковником Тороповым была и без того выполнена без потерь в людях. В отряде подполковника Торопова было ранено только несколько лошадей.

Подводя итоги второму периоду боя, начавшегося общей атакой красных, приходится прийти к выводу, что результат боя достигнут еще не был. Части противников перемешались, по тылу у красных прошел батальон ижевцев, и работала конница 2-го отряда, в тылу частей 3-го отряда на сопке сидел батальон Особого Амурского полка. Получился «слоеный пирог», как окрестили этот бой участники. Ни красные, ни белые не знали положения ни своих частей, ни частей противника. Нет сомнения, что красные начальники потеряли связь со своими подчиненными и не могли ими руководить. В таком же почти положении был и командующий Волочаевской группой белоповстанцев: 2-й отряд он не мог разыскать, сведений о 3-м батальоне ижевцев не имел.

Такое положение долго продолжаться не могло. Задержка красных в новой атаке давала повод думать белым, что красные стремятся окружить части 3-го отряда белых со всех сторон, дабы никого не выпустить. К тому же сильный холод давал себя чувствовать, пользоваться же жильем, находившимся на расстоянии 60—100 шагов от окопов, для обогревания не приходилось, так как этого не позволяла боевая готовность. Из согревания бегом также ничего не выходило, так как оно замечалось красными с сопки, и они усиливали огонь.

Около 20 часов, то есть часа через три с начала общей атаки красных, полковник фон Вах вторично приехал к полковнику Ефимову и доложил о положении, создавшемся на его участке. Так как о полковнике Аргунове по-прежнему никаких сведений не поступало, а уральцы уже оттянулись из деревни, то полковник Ефимов приказал полковнику фон Ваху очистить деревню и собрать части отряда у железнодорожной будки.

С этого момента начался новый период боя – окончательное оставление белыми деревни и выжидание полковником Ефимовым дальнейшего.

Оставление позиции и отход к будке один из офицеров-воткинцев рисует в следующем виде: «Роты 5-го полка по занятии средней части Волочаевки повели наступление на 2-й батальон Воткинцев. Свой удар красные направляют главным образом во фланг белых, двигаясь к вершине сопки. Сначала Воткинцы отстреливались, пытаясь удержать свою позицию, но когда белые обнаружили, что они находятся в тисках и красные давят с двух сторон, то выбирать было нечего – приходилось уходить назад. Отходить стали поздно. Цепи обеих групп красных были уже глубоко в тылу белых. Прикрываясь мраком ночи, по кустам и канавам, по склону сопки, выше верхней улицы, быстро гуськом шли Воткинцы. Впереди – подполк. Болонкин. Справа и слева цепи красных. Одни поднимаются вверх, идут к вершине сопки, другие, занимавшие уже вершину сопки, спускаются теперь вниз к деревне. И те и другие ожидают встретить каждую минуту сильного врага, так упорно защищавшего позицию. Был момент, когда в темноте под полк. Болонкин чуть было не наткнулся на идущего в гору – также гуськом противника. Вовремя он опознал красных, и, быстро свернув в сторону, Воткинцы избежали неприятной встречи, разойдясь с противником всего в нескольких шагах. Быть может, красные приняли белых за своих. Но вот вершина сопки и средний выселок деревни остались далеко позади, батальон Воткинцев благополучно вышел из готовых сжаться тисков. Не встречая ни своих, ни противника, батальон отошел на восточную окраину Волочаевки. Уральцев здесь уже не было, красных также. Воткинцы остановились и выставили заставу к желдорожному мосту».

При отходе ижевцев из северной части деревни к жел. дор. будке они попали под огонь красных, при этом у них было несколько раненых, в том числе был ранен в грудь навылет капитан Архипов. Никто не видел, как он был ранен и где упал. Вероятно, он шел отдельно. Он дополз до ближайшей избы и спрятался там, иначе замерз бы в поле. Ижевцы отошли, вероятно, тем же путем, как и воткинцы.

Воткондив, находившийся на северо-запад от сопки для наблюдения и разведки, уже не мог пройти через деревню вследствие того, что огонь с сопки мог нанести большие потери. Обогнув сопку с востока, Воткондив прошел на восточную окраину Волочаевки, но там не застал 2-го батальона воткинцев, последний, подобно уральцам, успел также оттянуться к будке. При проходе под сопкой воткондивцы слышали голоса с сопки: «Наша конница», так красные приняли белых за своих. Между тем из деревни все еще доносилась стрельба. Правда, огонь был заметно слабее, чем каких-нибудь два часа тому назад, но все же стрельба ясно указывала на то, что кто-то с кем-то в Волочаевке еще дрался. Немного постояв в самых крайних хатах деревни, Воткондив оттянулся к будке.

К 21 часу 5 января в распоряжении полковника Ефимова под будкой скопилось всего до 450 бойцов – батальон воткинцев, два батальона ижевцев и Воткондив без одного эскадрона. Положение в Волочаевке оставалось неясным. Стрельба там почти совсем стихла, но ни белые, ни красные оттуда не появлялись. С теми силами, что остались в руках полковника Ефимова, предпринять что-либо серьезное он не мог. Но отойти в Дежнево, собрать там все части, разыскать полковника Аргунова и утром перейти в наступление на Волочаевку полковник Ефимов считал тоже несколько преждевременным. Темнота ночи скрывала для него какие-то тайны. На всякий случай гарнизон будки приготовился встретить врага со всех сторон: батальон ижевцев занял позицию к северу от железной дороги, батальон воткинцев – к югу от нее, а Воткондив очень скоро был возвращен назад в деревню, где занял четыре отдельных домика, находящихся между будкой и мостом, и вперед, в сторону деревни, выставил пост. К этому времени бой в Волочаевке совершенно прекратился, но высылаемая от кондива разведка каждый раз обстреливалась с сопки, откуда люди на снегу были хорошо видны.

Отсутствие отряда полковника Аргунова для старших чинов Ижевско-Воткинской бригады казалось загадкой. Помощники полковника Ефимова высказывали предположение, что полковник Аргунов, не решившись на ночные действия, ушел в Нижне-Спасское. Полковник Ефимов это мнение не разделял, так как считал, что если бы полковник Аргунов и отошел бы в Нижне-Спасское, то, во всяком случае, будучи образцовым офицером, дал бы знать полковнику Ефимову об этом. Пропажа батальона ижевцев также беспокоила полковника Ефимова. К тому же, наконец, действия красных являлись не меньшей загадкой. Почему они, захватив станцию, часть деревни, сопку, а теперь имея возможность занять всю деревню, очищенную белыми (кроме четырех отдельных домиков между мостом и железнодорожной будкой), не развивают свой успех и даже не нащупывают своего противника? Обстановка была безусловно запутанна и представляла несколько вопросов, определенно разрешить которые полковнику Ефимову не представлялось возможным.

Положение красных, ставших хозяевами деревни, было далеко не блестящим. Подполковник Багиянц, выходом своим на левый фланг красных и проходом по их тылу, заставил часть красных покинуть поле сражения. Стараясь выйти из-под ударов, как то им казалось, с двух сторон, красные стрелки бросились к югу. Насколько велика была эта паника и была ли она отчасти потушена красными командирами – выяснить не удалось. Во всяком случае, часть красных, бросив свой участок, ушла за линию железной дороги в направлении на юго-запад. Рота, попавшая в плен к подполковнику Багиянцу, видимо, принадлежала к числу частей, бросивших свои позиции. Сколько красных ушло и сколько осталось, а также какие именно части поддались панике, а какие остались выполнять свой долг – определить точно затруднительно. Действия подполковника Торопова вынудили красных послать против него пехоту. Возможно, что им пришлось для этого оттянуть какую-то часть пехоты, уже действовавшую у Волочаевки, силою, наверное, не менее батальона. Но какие именно части красных ушли, какие были оттянуты в тыл и какие остались на фронте – определить точно затруднительно.

Из дальнейших событий видно, что белоповстанцам пришлось иметь дело с 3-м батальоном Особого Амурского полка на сопке и с частями 5-го полка в деревне. По некоторым сведениям, 5-й полк остался в полном составе. Остальные же части, как то: два батальона Особого Амурского полка, артиллерия, Инженерный дивизион и проч. – под влиянием выхода подполковника Багиянца в тыл красной пехоте и налетов подполковника Торопова на дорогу в тылу красных, а возможно, также под влиянием иных причин, оставшихся невыясненными, в последнем периоде боя участия не приняли, будучи оттянуты назад или самовольно уйдя с поля сражения. Части красных, оставшихся в деревне и на сопке, видимо, не были осведомлены друг о друге.

Показаниями пленных народоармейцев, взятых белоповстанцами в плен после 5 января, устанавливается, что во время боя в Волочаевке между частями красных (5-м стрелковым и Особым Амурским полками) произошла перестрелка, продолжавшаяся якобы до полутора часов, в результате которой было будто бы до 200 человек потерь (Разведка Упр. Генкварт. от 9 января 1922). Такой большой перестрелки быть не могло, так как белые ее не наблюдали, да и при таких больших потерях красные оставили бы в районе столкновения до 50 трупов убитых и замерзших. Последнего не было. Полковник Ефимов не помнит, чтобы кто-либо называл цифру подобранных трупов в районе сопки более 10–15. Вернее всего, что красные, не разобравшись в том, что у них произошло в Волочаевке, и не зная о попавших в плен, большую часть своих потерь отнесли за счет столкновения друг с другом. В том же, что не только красные бойцы, но и сами старшие красные командиры не разобрались в сути боя 5 января, свидетельствует книга Я. Покуса, изданная в Москве в 1926 году, но об этом подробнее будет сказано ниже.

Что же касается мелких столкновений между красными частями, то, принимая во внимание темноту ночи (луны не было), трудность поддерживания связи, перепутывание частей, неоднократные контратаки белых, увеличивавших путаницу, такие столкновения были вполне возможны. Стрельба в деревне, вспыхивавшая по временам, когда там уже белых не было, указывает, что красные нервничали или перестреливались друг с другом. Насколько красные чувствовали себя неуверенно, даже по занятии деревни, указывает следующий факт: какая-то часть 5-го полка, без нажима со стороны белых, решила покинуть деревню и ушла по направлению к станции.

По сравнению с красными, положение белых надо признать более благоприятным: они расположились в двух группах, которые находились в руках их начальников и были в порядке.

Одна группа, располагавшаяся в районе железнодорожной будки, на дороге Волочаевка – Дежневка, силою в 450 бойцов, состояла в распоряжении полковника Ефимова. Последний не предпринимал никаких действий, после того как розыски 2-го отряда не привели ни к чему. Отсутствие сведений от полковника Аргунова и подполковника Багиянца заставляло его выжидать. Следует отметить, что части этой группы были истомлены боем, так как она приняла на себя главный удар красных, поэтому в дальнейшем рассчитывать на проявление большой активности частей и бойцов этой группы вряд ли приходилось. Надо также полагать, что в случае появления красных на флангах этой группы и некоторого давления по фронту группа полковника Ефимова, не имея приличной позиции, несомненно, подалась бы дальше на восток.

Вторая группа, отряд полковника Аргунова, силою в 650 штыков и 200 сабель, находился за линией железной дороги на юг от Волочаевки. Полковник Аргунов, хотя и потерял связь с полковником Ефимовым, знал о положении больше: из деревни доносилась стрельба, бой шел долго, и, ликвидировав замешательство добровольцев, полковник Аргунов торопился выйти на помощь частям, оборонявшим деревню. Но приведение частей в порядок, организация нового наступления и движение на противника – все это потребовало времени.

Атакой 2-го отряда началась последняя часть боя, решившая судьбу всего сражения. К станции и деревне части 2-го отряда белоповстанцев подошли после 22 часов. Участники так описывают действия.

Осторожно продвигаясь вперед по кочкам, офицерская рота добровольцев вышла никем не тревожимая к линии желдороги и к отдельно стоящему по южную сторону полотна домику несколько западнее станционной постройки. В этом домике красных не было. Добровольцы перебрались на другую сторону полотна и тут забрали в плен семь красноармейцев. Пройдя на запад еще несколько шагов, добровольцы захватили желдорожную будку, занимавшуюся саперной командой красных. Красные бойцы оказали слабое сопротивление белым и сдались. Между прочим, тут белые забрали два мешка с разменным серебром. В это время на поддержку офицерской роте добровольцев подошел 2-й батальон того же полка. 1-й батальон этого полка двигался несколько западнее и вышел прямо к станции. Командир полка, полковник Бахтерев, находился при 1-м батальоне. Этим временем офицерская рота и 2-й батальон также уже двигались к станции. На путях стоят пустые составы. В это время из деревни доносятся редкие, отдельные выстрелы. Потом все стихло. Когда офицерская рота приблизилась к станционному зданию, то на дороге, со стороны деревни, показалось темное пятно. Это двигалась какая-то часть. Белые остановились и залегли, застыв на месте. Когда темное пятно приблизилось, белые окрикнули: «Кто идет?» – «Свои». – «Кто свои?» – «Свои, 5-го полка». Этого было вполне достаточно. Командир 2-го батальона добровольцев полковник Лапаев закричал: «Полк, огонь!»… Затрещали винтовки, застучал пулемет прапорщика Жарова, расположенный на самом полотне желдороги. Красные не ожидали такой встречи: часть из них сдалась, часть бросилась в деревню.

Офицерская рота добровольцев вдоль самого полотна, 2-й батальон того же полка левее ее и батальон омцев еще левее продвигались на восток и вошли в деревню. Красные особого сопротивления не оказывали. В очень многих хатах белые находили полусонных красноармейцев, сдававшихся без всякого сопротивления.

Полковник Аргунов показывает, что красные, занимавшие район станции, оказали сильное сопротивление. По занятии станции, убедившись, что красные занимают деревню, полковник Аргунов свои силы разбил на несколько групп и повел наступление на Волочаевку с запада. Этот новый удар со стороны своего тыла неизвестными силами довершил дело. Красное командование и красные бойцы, видимо, потерялись окончательно. Вымотались ли окончательно красные бойцы, или были иные какие причины, но, по свидетельству чинов Добровольческого полка, белые особого сопротивления со стороны красных не встречали. Беспорядочно отстреливаясь, красные отходили на восток, в глубь деревни. Многие из них прятались в домах, по сараям, на чердаках. Белоповстанцы забирали пленных.

Офицерская рота добровольцев была направлена в северо-западный выселок. Продвижению ее сначала красные не препятствовали, но, заняв примерно до половины улицы, добровольцы попали под сильный огонь красных, находившихся на сопке. Недолго думая добровольцы перешли в наступление на сопку. Тяжело было лезть на крутую сопку. Во многом белым помогали кусты, укрывавшие их от глаз противника. Последний сначала стрелял, потом замолк. Забравшись на сопку, белые не обнаружили на ней красных, последние своевременно оставили вершину, прикрываясь кустами, по промоине спустились с сопки и оврагом ушли на север. Постояв немного на сопке, добровольцы, согласно приказанию, спустились вниз, в деревню. Она была пуста – красных в ней не было. Последние (видимо, 5-й полк) оказались под ударами 2-го отряда белоповстанцев, откатились в середину деревни, и так как при дальнейшем движении на восток им предстояло напороться на части 3-го отряда, то красные, не желая, с одной стороны, сдаваться врагу, а с другой, опасаясь принять бой со свежими частями белоповстанцев, уклоняясь от боя со свежими частями белоповстанцев, двинулись в сторону наименьшего сопротивления – через переезд железной дороги они ушли на юг от деревни. Между тем, как уже указывалось выше, красные на сопке до поры до времени остались.

Было еще темно. Части 3-го отряда втягивались в деревню…

Пройдя версты полторы-две на юго-запад от деревни, измученные и замерзшие, едва передвигающие ноги, красные решили остановиться на отдых и стали собирать ветки и разводить костры. В это время к ним подошли двое омцев и спросили, где командир бригады – полковник Аргунов. Их повели к командиру, но только к красному. Эти омцы были отправлены к полковнику Аргунову для связи и за распоряжениями от лазарета 2-го отряда, расположившегося в тылу своего отряда. Не найдя частей отряда на старом месте, омцы пошли их разыскивать. Завидев большую группу людей, они предположили, что нашли своих, но в действительности попали в плен. Красные командиры, узнав от пленных, что где-то поблизости находится большой отряд противника, могущий неожиданно ударить по ним, сразу же поднялись и пошли дальше, волоча ноги. Пройдя по целине версты две или три и дойдя примерно до района водокачки, откуда они начали свое наступление, красные совершенно обессилели, вновь остановились и стали разводить костры. Большинство красноармейцев скоро заснуло, заснули и часовые, приставленные к пленным. Осторожно переходя от костра к костру, омцы забрали у последних спящих две винтовки и вернулись к своим. Из рассказов этих двух омцев выяснились путь отступления красных и их моральное состояние.

Между прочим, этой версии о похождении двух омцев полковник Ефимов не вполне доверяет, так как, возможно, она родилась при преувеличенных передачах какого-либо истинного происшествия. Тем не менее, воспоминание об этом в полковнике Ефимове всегда вызывает сильную досаду: «Будь у нас грамотные в военном деле начальники, эти важнейшие сведения омцев должны были быть немедленно переданы по команде и использованы. Тогда, быть может, мы смогли бы застать красных на месте сонными, обезоружить их или, по крайней мере, большую часть захватить в плен».

Полковник Аргунов свидетельствует, что пулеметная команда одного из его полков при движении к станции прошла в непосредственной близости от одного из красных отрядов, причем один из разведчиков-белоповстанцев, сопровождавший эту команду, попал в плен к красным. Красные командиры, узнав от этого пленного о белых, не только отказались от захвата в плен пулеметной команды белых, но заявили: «Какой там черт в плен брать, хоть бы самим-то удрать»… Белый же разведчик, воспользовавшись суматохой у красных, бежал от них и присоединился к своим.

По некоторым иным показаниям, обоз Омского стрелкового полка, оставшийся на месте бивуака 2-го отряда после ухода полка на линию желдороги, не был захвачен отступавшими красными, прошедшими мимо этого обоза. Красные были сильно напуганы и захватили с собою только трех-четырех белых обозников, которые непредусмотрительно удалились от своих повозок.

Таким образом, деморализованная масса красных по очищении деревни проскочила удачно на запад, свободно пройдя между частями 2-го отряда и обозом этого отряда. Проскок красных своевременно не был замечен белыми. В заключение можно отметить, что подполковник Багиянц, видимо, забрал одну из отсталых рот 5-го полка. Последнее положение полковник Ефимов считает маловероятным, так как, по его расчетам, подполковник Багиянц взял в плен роту не из числа отступавших в последний период боя, а значительно раньше. Так Волочаевка вновь перешла в руки белоповстанцев, и продолжительный ночной бой под Волочаевкой 5 января закончился.

Полковник Ефимов показывает, что около 23 часов 5 января застава Воткондива у моста встретила конных 2-го отряда, кои были посланы полковником Аргуновым на поиски частей, ранее оборонявших деревню (уральцы, воткинцы, ижевцы), и для установления связи с полковником Ефимовым. Корнет Пикулев, офицер Воткондива, рассказывает: «Была еще глубокая ночь, когда постовой, выставленный на запад от хаты, занятой дивизионом, обнаружил колонну, двигающуюся по большой улице в восточном направлении (корнет Пикулев под колонной, видимо, подразумевает группу разведчиков 2-го отряда). Люди шли свободно. Переговаривались, пересмеивались и, видимо, совсем не подозревали о том, что им осталось всего несколько десятков саженей до встречи с конным отрядом белых. Кто бы это мог быть? Конечно, только красные, так думалось Воткондивцам. Они сели уже на коней, и дивизион приготовился отходить, но уходить, не выяснив того, кто подходит, было неудобно. Отчаянный подпрапорщик Юсупов с двумя солдатами выскочил навстречу колонне. Крутясь на своем коне, он стал выкрикивать: «Кто идет? Какая часть?» Идущие насторожились, но продолжали идти вперед. На вопросы конного они давали самые неопределенные ответы и сами запрашивали: «Кто такой?» Они сами хотели выяснить, с кем имеют дело. Колонна быстро надвигалась. Открывать огонь и оказывать сопротивление было бесполезно – поздно, да и неизвестно, сколько «их» там идет. Кондив намеревался смотаться, но в этот момент от колонны отделились два стрелка и побежали к Юсупову. Хотя было темно, но последний успел рассмотреть, что бегущие к нему – офицеры. «Свои». Это были добровольцы 2-го отряда. Подошедшая колонна была невелика. Как выяснилось из коротких, перекрестных вопросов и ответов, эта колонна вошла в деревню с юга и прошла деревню без труда, почти не встретив сопротивления. С другими частями у этой колонны связи никакой не было. Итак, Воткондивцы узнали, что деревня свободна от красных».

Узнав от конных, присланных полковником Аргуновым, что части 2-го отряда уже в деревне, полковник Ефимов приказал ижевцам и воткинцам также идти в деревню и сам поехал туда же. На улице полковник Ефимов встретил цепи 2-го отряда, проходившие деревню по направлению к сопке. С красными, занимавшими сопку, завязалась перестрелка, о коей уже упоминалось выше при описании действий добровольцев 2-го отряда. Через полчаса все уже было спокойно и части 2-го и 3-го отрядов разошлись по квартирам. Красные с сопки ушли на север.

В «Вестнике Штаба Повстанческих войск» № 3 от 12 января 1922 года приведен протокол старосты поселка Волочаевка, рисующий картину смерти А. Серикова: «1922 года 8 января я, староста пос. Волочаевка, Тунгусской волости, Хабаровского уезда, в присутствии моего помощника и крестьянки той же деревни Матрены Глаголевой произвели допрос об убийстве крестьянина Александра Серикова. Опрошенные посему показали нижеследующее. Отец убитого, Иван Сериков показал: Александр, сын мой, был в обозе одного белого повстанческого отряда 8-й роты. Вечером часов в 5 пришел домой ужинать. В это время началась стрельба, а через некоторое время заходят красноармейцы, которые настойчиво потребовали указать дорогу до Ольгохты. Сын мой отказался от этого. Когда командир батальона Отдельного Амурского полка сделал распоряжение взводному командиру дать встрепку. Сын мой, не дожидаясь этого, стал одеваться, надел тулуп и вышел из избы. Стрельба в это время прекратилась. Труп убитого обнаружен солдатом повстанческих войск утром часов около девяти. Труп лежал за огородом на дороге сажен 50 от избы, когда нашли, труп был опознан нашего сына Александра, который сейчас поднят и перенесен в избу. Раздели, рана обнаружена через левую руку под мышку и вышла за лопаткой спины (личность командира 3-го батальона Отдельного Амурского полка, которого могу опознать). Больше показать ничего не могу, в чем и расписуюсь. Иван Сериков. Остальные члены семьи показали то же самое. Показание и подпись свидетельствую. Староста. А. Артеменков».

В газете «Приамурский Край» № 2 от 13 января 1922 года под заголовком «Вести с фронта» вышеприведенная история освещена так: «Зверство. В бою у Волочаевки 5-го января красные ворвались в западную часть деревни, и, когда их стали вытеснять белоповстанцы, они схватили местного крестьянина Александра Серикова и заставили его указывать дорогу так, чтобы уйти от повстанцев незаметно. А. Сериков сказал, что он дороги на запад, кроме идущей рядом с полотном железной дороги, не знает. «Проучи его», – сказал командир батальона Особого Амурского полка. Красные вывели неповинного крестьянина и расстреляли в 20 саженях от родного дома».

Встретив около полуночи полковника Аргунова, полковник Ефимов приказал ему преследовать противника, так как части 2-го отряда были более свежими. Цель преследования – отбросить противника в сторону Ольгохты, чтобы обеспечить ночлег белым частям в Волочаевке. Полковнику Александрову в Дежневку полковник Ефимов послал приказ присоединиться к утру 6 января к главным силам в Волочаевке. Для очистки ближайшего тыла от партизан полковник Александров должен был выделить один полк, который северным путем, через Даниловку, должен был пройти в Волочаевку.

Полковник Ефимов ночью отправил также донесение командующему, которое повез на санях один больной офицер. Это донесение было перехвачено Шевчуком, который после полуночи вновь вышел к желдорожной линии у Опытного Поля, но вскоре скрылся на север. В своем донесении полковник Ефимов говорил о всем ходе боя и выражал уверенность, что в следующий раз красные не уйдут от белых и будут разбиты. Если это донесение достигло красных командиров, то оно могло понудить их к большей осмотрительности и осторожности в ближайшем будущем и заставить их прекратить операции по овладению Хабаровском до подхода сильных подкреплений.

О действиях Воткондива после подхода 2-го отряда корнет Пикулев показывает: по главной улице деревни, совсем пустой, шел на запад Воткондив. С сопки стали обстреливать редким огнем, но из штаба имелась инструкция: оставив в покое сопку и засевших на ней красных, спешно выяснить месторасположение других красных сил. Не обращая внимания на этот огонь, почти не причинявший вреда, Воткондив осторожно продвигался вперед. Прошли уже почти всю деревню, приближались к станционному выселку, а красных все не было. Начинало сереть. Вот и станционные здания. У одного из домов стоят привязанные кони. Несколько воткинцев быстро бросаются к хате, спешиваются, влетают в избу. Она битком набита людьми. Утомленные бойцы спят лежа вповалку. Винтовки стоят у стен. Оказалось, что здесь расположились добровольцы 2-го отряда. Воткинцы встречают здесь подпрапорщика Кудрина, ранее служившего у воткинцев и позднее перешедшего к добровольцам. От него узнают, что эта часть, также потеряв всякую связь со своими соседями, вышла на эту группу домов, никого здесь не встретила и решила остановиться. Где же красные? – встает вопрос перед воткинцами.

Некоторое представление о том, что происходило на запад от Волочаевки на заре 6 января, дает показание корнета Пикулева: «После встречи в станционном выселке с Добровольцами 2-го отряда Воткондив пошел вперед, за село, в сторону водокачки. Дорога здесь скоро входит в кусты, которые плотной стеной обступают ее справа и слева. Приподнятое, веселое настроение, охватившее Воткинцев в результате легкого возвращения всей Волочаевки, теперь с выходом в кусты несколько сдало: нервы натянулись, стали напрягать слух и шутки насчет врага и своих уже больше не слетали с языка. Кругом ничего не было видно, кроме бесконечных торчащих серых прутьев. Где красные – было неизвестно, каждую минуту можно было влипнуть в такую историю, из которой потом и не выйдешь. Пройдя по времянке до переезда по северной стороне полотна, Воткондив пересек полотно и дальше двигался вдоль южной стороны полотна. Не доходя немного до водокачки, белые опять перешли к северу от желдороги. Вот и водокачка. Уже совсем светло. За водокачкой имеется мостик, а за ним, вправо от жел. дороги, на пригорке находится две-три желдорказармы. Пусты они или нет? А если они не пусты, то кто их занимает – свои или противник? Такие мысли мелькали у белых бойцов. Этим временем головной разъезд Воткондива выскочил за мост. В тот же момент от домов открыли огонь. Белый разъезд повернул назад. Часть всадников, удирая, принуждена была проскакивать под мостом. Так Воткондив обнаружил местонахождение врага. Люди и кони были изнурены до крайности. Дивизион оттянулся назад в Волочаевку».

Днем этого числа белоповстанцы захватили несколько красноармейцев в самой деревне, которые попрятались по укромным местам еще с ночи. Так, на чердаке одной из хат воткинцы обнаружили целую партию красных – человек пять – семь.

Вечером 6 января в Волочаевке, в штабе полковника Ефимова, был устроен ужин, имевший характер банкета по случаю только что одержанной победы над красными и встречи праздника Рождества Христова. На этом ужине были все командиры частей 1, 2 и 3-го отрядов, находившиеся в данный момент в Волочаевке. Из питей на этом скромном торжестве фигурировала одна-единственная бутылка водки, принесенная полковником Тампером, который на Даниловку не ходил, но с частью уральцев и обозами возвратился в Волочаевку прямо из Дежневки.

После боя под Волочаевкой для белых создалась очень благоприятная обстановка для овладения ст. Ин. Но начать немедленное преследование противника и движение на ст. Ин утром 6 января белые не могли, так как силы их были разбросаны: в Волочаевке у полковника Ефимова налицо были лишь два полка 2-го отряда и около половины пехоты 3-го отряда, а всего до 1300 человек. Остальные части пехоты и вся артиллерия были в Дежневке. Также и запас патронов был в значительной части израсходован. Эти причины заставили полковника Ефимова не предпринимать энергичных действий против красных 6 января, и последние получили возможность сравнительно спокойно оттянуть свои потрепанные части на ст. Ин.

Ночь с 5 на 6 января была для белых самой тяжелой, критической. В 7 часов 6 января генерал Молчанов, находившийся в это время в Хабаровске, о ходе боя под Волочаевкой никаких точных сведений еще не имел. Донесение полковника Ефимова, как было сказано, перехватил Шевчук. Телеграфная линия еще не была исправлена. Между тем на поддержку частям белого фронта, измотавшимся в тяжелой борьбе с врагом, в Хабаровск прибывали крупные силы: первая часть – Иркутская батарея – прибыла 5 января и прошла в Покровку. Вечером 6-го и утром 7-го в Хабаровск должно было прибыть до 1500 свежих бойцов – 4-й Уфимский, 1-й и 2-й Пластунские полки. С прибытием их положение в Хабаровском районе должно было упрочиться. Все перечисленные части на своем пути из Южного Приморья в Хабаровск следовали по желдороге и имели только одну перегрузку у взорванного моста через реку Кия.

Не зная ничего о результатах боя, генерал Молчанов решил помочь Волочаевской группе ударом по красным с севера, произведя глубокий обход их сил, действовавших по железной дороге у Волочаевки. В 7 часов 6 января он отдал приказ № 83/оп следующего содержания: «Полковнику Ефимову, Полковнику Аргунову, Генералу Сахарову. Сведений от Полковника Ефимова не поступало, но его разъезд для связи из Волочаевки прибыл в д. Дежневка. Уфимполк прибыл на станцию Хабаровск, 3-ья бригада в Переяславке и с рассветом начинает погрузку. Я решил 5-й отряд сосредоточить в районе Даниловка – Архангельское для глубокого обхода противника. В случае успешности переброски 4-го отряда по желдороге предполагаю эту обходную колонну им усилить. Приказываю: 1) Генералу Сахарову сегодня 6-го января Волжским полком занять Даниловку, а Уфимским полком – Дежневку. По прибытии в Хабаровск головных частей 3-го отряда, Камский полк подтянуть к бригаде. 2) Полковнику Аргунову объединить командование

1-ми 2-м отрядами, 1-й кавполком и удерживать район ст. Волочаевка и Верхне-Спасское. Полковнику Ефимову идти в район Хабаровска и занять Покровку, Осиповку и Хабаровск (в последнем 2 полка). 3) Передачу этого приказа Полковнику Ефимову и Полковнику Аргунову возлагаю на Полковника Белянушкина».

Еще до прибытия частей 5-го отряда в Дежневку, утром 6-го, полковник Александров получил сведения, что партотряд Шевчука находится в деревне Даниловке, отстоящей от Дежневки на 12 верст, и, согласно распоряжению полковника Ефимова, полковник Александров двинул туда в 16 часов того же 6 января большую часть своего отряда при двух орудиях. Незначительная часть людей 1-го отряда и Добровольческий полк 3-го отряда были оставлены для прикрытия обоза и артиллерии, возвращавшихся в Волочаевку. Одновременно с выступлением 1-го отряда на Даниловку разведывательный эскадрон Добровольческого полка (красноуфимцы) вышел на Николаевку, но так как в Николаевке красных не оказалось, то к ночи эскадрон возвратился в Дежневку. 1-й отряд до Даниловки добрался без приключений. Последняя была свободна от красных, и белые по занятии ее расположились на ночлег.

Получение сведений от раненых и других лиц, прибывших с фронта, о произошедшем под Волочаевкой и на Амуре дало генералу Молчанову некоторые данные. Но точных сведений об обстановке генерал Молчанов еще не знал, так как полковник Ефимов своего донесения вторично не посылал, ибо поздно узнал о пропаже первого донесения.

Не имея точных сведений и о противнике, генерал Молчанов в 24 часа того же 6 января отдал следующий приказ белоповстанческим частям: «Генералу Сахарову, Генералу Правохенскому, Полковнику Ефимову, Полковнику Аргунову и Александрову, Полковнику Труфанову, Поручику Воронцову. 6-го янв. 1922 г. 24 час. – мин. № 95/оп г. Хабаровск. Противник, собрав все наличные силы, стремится сбить нас по желдороге и, обходя по Амуру и с севера, овладеть Хабаровском. Приказываю: 1) 5-му отряду немедленно занять Николаевку, откуда определить точное местонахождение отряда Шевчука и, если он ушел на север от Хабаровска на присоединение с Павловым-Бойко, – игнорировать его и немедленно всему отряду сосредоточиться 7-го января в Волочаевке, где подчинить себе 1-й, 2-й и 3-й отряды и разбить противника по желдороге. При продвижении вперед 3-й отряд оставить в Волочаевке в моем резерве. 2) Полковнику Ефимову немедленно подтянуть 1-й отряд и передать его в подчинение полковнику Аргунову, находясь со своим отрядом в Волочаевке в моем резерве. При надобности оказать содействие Полковнику Аргунову без моего приказания. 3) Полковнику Аргунову с 1-м и 2-м отрядами до подхода Генерала Сахарова удерживать район Волочаевки. 4) 4-му отряду с рассветом один полк выдвинуть в Самарку, где, подчинив Командиру этого полка 1-й кавполк, – разбить противника и занять Верхне-Спасское, другой полк оставить в Хабаровске для несения караульной службы, сменив 8-й Камский полк 7-го днем. 5) Камскому полку по смене полком 4-го отряда выступить в распоряжение генерала Сахарова в Волочаевку. 6) Полковнику Ефимову по приходе 8-го Камского полка оттянуть отряд 8-го января в Хабаровск для отдыха и приведения в порядок частей. 7) Частям, действующим по желдороге, пользоваться ею при перебросках. 8) Броневику всегда быть в распоряжении Начальника головной группы. Генмайор Молчанов».

Во исполнение этого приказа 4-й Уфимский стрелковый полк, прибывший на ст. Хабаровск 6 января, здесь не выгрузился, а проследовал на ст. Покровка. Здесь полк высадился и перешел в распоряжение генерала Сахарова. Полк в это время имел до 450 штыков, состоял из восьми рот, сведенных в три батальона. Команда конных разведчиков лошадей не имела и являлась как бы 9-й ротой. Обмундирование бойцов вполне прилично, но исключением являлась обувь – у всех чинов полка были ботинки, вследствие чего при первом же марше от Покровки до Волочаевки (7 января) поморозилось до 30 чинов, которые и были сразу же отправлены в тыл.

2-й Пластунский полк по прибытии в Хабаровск разгрузился и рано утром 7 января выступил походным порядком через Владимировку в Самарское. Скверное обмундирование и мороз в первый же переход из Хабаровска до Владимировки вывели из 450 чинов 25 человек обмороженными, то есть 5¹/₂% всего состава. В Самарском, куда отошел из Верхне-Спасского 1-й кавполк, пластуны заняли фронт.

1-й Пластунский полк прибыл на ст. Хабаровск утром 7 января и целые сутки простоял в эшелоне. Утром 8 января полк был выгружен из эшелона и прошел в реальное училище, где и расположился.

Переночевав в Даниловке и не собрав никаких данных о партизанах, 1-й отряд в 8 часов 7 января (первый день Рождества Христова) выступил из Даниловки по прямой дороге на Волочаевку, куда и прибыл через два часа. 5-й отряд 7 января походным порядком прошел в Волочаевку, где сменил измотавшиеся части 3-го отряда.

Воткинский кондив 6-го вечером был снят с тунгусских фанз, что к северо-западу от Волочаевки, и был отведен на опытное поле, где простоял ночь с 6-го на 7-е, встретив там Рождество. Днем 7-го

дивизион прошел в Покровку, где ночевал, а на следующий день (8-го) прибыл на разъезд Амур и приступил к охране желдорожного моста через Амур.

1-й батальон Воткинского стрелкового полка, выдвинутый днем 5 января к подожженному Шевчуком мосту, стоял на будке у этого моста все время, пока сюда не прибыл по дороге в Хабаровск 2-й батальон. Таким образом, пробывший на фронте в передовой линии беспрерывно (не считая «мирного» похода от Анучина до ст. Уссури) более семи недель (с 18 ноября по 7 января) 3-й отряд был снят с фронта и направлялся для занятия Хабаровска и некоторых других мелких пунктов, получив наконец так давно заслуженный этот относительный отдых.

В бою 5 января под Волочаевкой успех вновь оказался на стороне белых. Части Нарревармии были выброшены белоповстанцами из Волочаевки и откатились к Ольгохте. Мечты красных о скором возвращении ДВР города Хабаровска не осуществились, и хорошо разработанный план красного командования о разгроме белоповстанцев под Волочаевкой провалился. Красные отступили, понеся потери в три раза большие, нежели их противники. Все же, как то признает начальник Волочаевской группы белых, полковник Ефимов, решительного поражения красным белым не удалось нанести и красные сравнительно благополучно выбрались из подготовленной для них ловушки.

Разбирая бой 5 января, прежде всего следует отметить, что операция красных, разработанная в широких размерах, предусматривавшая нанесение удара по Волочаевке не только с запада, вдоль линии железной дороги, но также выход сильной колонны на левый фланг и тыл белых, разрушение и захват единственной коммуникационной линии белых, благодаря стечению обстоятельств не удалась. Победа оказалась на стороне белых.

Красные очистили Волочаевку в результате удара 2-го отряда, но успех белых не явился делом одного только этого отряда. Отряд полковника Аргунова решил в пользу белых лишь конечную часть боя, когда красные совершенно измотали свои силы на усилиях одолеть части 3-го и 1-го отрядов. Таким образом, вся тяжесть первой части боя, когда красные были свежи и в полном порядке, пала на уральцев, ижевцев и воткинцев. Эти полки приняли на себя все удары красных. Борьба была не легка. С их стороны была проявлена не только активность в бою, но еще больше упорство. Красные разбились и об упорство, и пострадали, перемешались, потеряли порядок и связь из-за ряда ударов белых, ударов, произведенных, к сожалению, недружно. Эти-то белые полки, хотя и расстроили красных и на время совершенно подорвали их активность, тем не менее сами принуждены были очистить свои позиции в деревне, выйдя фактически из боя и заняв выжидательное положение к востоку от деревни. Остальные силы белых, ударив с большим запозданием по красным, выкинули последних из деревни. Следует отметить, что опоздание или задержка удара 2-го отряда поставила части, оборонявшие деревню, в критическое положение, что и вынудило полковника Ефимова вывести части 3-го и 1-го отрядов из деревни. Полковник Ефимов считает, что ввиду упорства ижевцев и воткинцев своевременный удар 2-го отряда привел бы белых к более решительным результатам. Действия 2-го отряда, согласно плану полковника Ефимова, должны были быть решительными и быстрыми. Отряд, оставив место своего бивуака (засады), должен был перейти в стремительное наступление на станцию и деревню. Задерживаться где-либо на пути он не должен был, да и задерживаться было негде, так как никаких рубежей здесь не имелось. В действительности произошла задержка. Была ли она больше вольной или невольной, выяснить, к сожалению, теперь, после смерти полковника Аргунова, не представляется возможным. Полковник Аргунов в свое время рассказывал генералу Молчанову приблизительно так: «Чтобы захватить всех красных в сети, я направил свои цепи по кустам в обход, тщательно разведывая и переходя от одного рубежа к другому, медленно, но наверняка». Полковник Аргунов, видимо, не хотел разглашать о заминке, которая произошла с головными его частями, хотел выставить их в лучшем свете, навлекая на себя тень, рискуя собственной репутацией. Истина требует отдать должное постоянным энергии и распорядительности полковника Аргунова.

Вступая в решительный бой с белоповстанцами, красные, видимо, ожидали обычного скоротечного боя, характерного для гражданской войны, легкой победы. После Ина и двух Ольгохт им казалось, быть может, легким делом и разгром белых под Волочаевкой. Ночное время и разбросанная в нескольких местах деревня содействовали тому, что красные перемешались и вышли из управления своих начальников. Если красные командиры хотели уменьшить потери в своих частях и потому решились на ночную атаку, то им следовало атаковать белых перед рассветом, с тем чтобы на рассвете ориентироваться в малознакомой местности и выяснить положение своих частей и частей противника. С малоустойчивыми частями пехоты, состоящими из большого количества мобилизованных, предпринимать чисто ночной бой не было никаких оснований. Правда, красные рассчитывали на подход колонны товарища Артюховского, но последний не подошел, бойцы обеих сторон проявили большое упорство. Борьба затянулась, и так как с одного удара дело не закончилось, то приходилось выжидать результата суммы отдельных ударов. Вот к этому-то красные, видимо, и не подготовились. В разновременных и несогласованных ударах частей 3-го, 1-го и, наконец, 2-го отрядов, ударов, произведенных частями 3-го и 1-го отрядов в целях удержания занимаемых позиций или установления связи со своими соседями, красные, не только рядовые бойцы, но и их командиры, увидели искусно проводимый в жизнь план белого командования.

Следует признать, что в своей идейной части (замысел, направление ударов) план до некоторой степени сыграл важную роль: полковник Аргунов и подполковник Багиянц, потеряв связь с полковником Ефимовым, руководствуясь данными им приказом направлениями, нанесли свои удары. Правда, полковник Аргунов ударил позднее, чем следовало, а подполковник Багиянц нанес удар, уже отмененный приказом полковника Ефимова. Все же полковник Ефимов считает, что его план в точности не был проведен из-за опоздания 2-го отряда. Вследствие этого опоздания части белых переутомились настолько, что не смогли своевременно использовать плоды своей победы, дали возможность вконец истомленному врагу отойти. Другой причиной отсутствия со стороны белых преследования, исходящей из того же опоздания 2-го отряда, была утеря полковником Ефимовым руководства всеми частями Волочаевской группы, допускавшая недостаточно правильную оценку обстановки. Только после того, как ночью полковник Ефимов встретился с полковником Аргуновым, первый получил возможность ставить задачи всем частям группы. Полковник Аргунов до этого времени также не мог ставить задачи своим частям по преследованию противника в западном направлении, ибо он не мог быть уверенным в том, что на север и восток от его частей не имеется значительных сил красных, находившихся дотоле в Волочаевке и очистивших ее под его давлением. Присутствие 3-го батальона Особого Амурского полка на сопке в самой непосредственной близости с деревней, не отказавшегося от борьбы, естественно, понуждало к большой осторожности в решениях.

Все же бой 5 января – победа белоповстанцев. В смысле трофеев материальных дело было слабо – одни винтовки, но пленных было взято все же до 160 человек. В это число включены также и раненые народоармейцы. До 60 человек из общего числа 160 были взяты подполковником Багиянцем, 20 человек взяты другими частями 3-го отряда и 80 человек взяты частями 2-го отряда (50 человек взяты в плен невредимыми и 30 человек подобраны ранеными). Только бои под Аончаковом – Розенгартовкой, Ново-Троицким и Владимировкой— Покровкой окончились большим количеством пленных, нежели бой в Волочаевке. По общему же урону красных, включая обмороженных, бой 5 января бесспорно стоит из всех этих боев на первом месте. Полковник Аргунов в своем письме к генералу Смолину определяет потери красных «свыше 1000 чел.». Полковник Дивногорский, заведующий разведкой Белой армии, на основании показаний взятых в плен красноармейцев потери 5-го полка определяет до 200 человек убитыми и ранеными, а 6-го и Особого Амурского, вместе взятых, до 300 человек, то есть всего до 500 человек. Полковник Ефимов считает, что эти цифры преувеличены и, во всяком случае, в них включаются также и поморозившиеся. Цифра поморозившихся должна быть очень велика у красных, так как при своем движении на Ольгохту и далее к Волочаевке красные могли лишь в небольшом количестве обогреваться в жилых помещениях, а в большинстве лишь у костров. Многие из них около трех суток (4–6 января) провели на улице, не заходя в помещение. В общем, в боях под Ольгохтой и Волочаевкой и от холодов суровых зимних дней и ночей красные понесли потери не менее 750–800 человек. После таких потерь и неудачи 5 января они не могли скоро оправиться, и белым вновь предоставлялся случай развить свою активность и перейти в наступление.

Потери белоповстанцев в бою 5 января были небольшими: потеряли под Волочаевкой белые до 50 человек, что вместе с потерями у разъезда Ольгохта 4 января дает всего до 275 человек убитыми, ранеными, поморозившимися и пленными. Число поморозившихся при этом у белых было очень незначительно, что объясняется тем, что в бою под Волочаевкой белые бойцы пробыли на морозе 8 —10 часов, а то и меньше, кроме того, они могли отчасти обогреваться.

С тактической точки зрения бой 5 января является весьма знаменательным. Гражданская война – война наступления, война главным образом коротких ударов. Кто наступает, тот побеждает. Обороной редко можно выиграть. Оборонительные бои редко давали успех. Оборона же ночью к успеху почти никогда не приводила. И вот в бою 5 января редкий пример, когда оборонительный бой ночью был выигран. Для Хабаровского похода это единственный пример. Следует отметить, что полковник Ефимов не собирался обороняться в деревне, но ударить по красным с флангов, кроме того, все это он предполагал проделать днем. Бой превратился в оборонительный и ночной вынужденно для полковника Ефимова.

Каково же значение победы белых 5 января в стратегическом отношении? С полной определенностью на этот вопрос, к сожалению, нельзя ответить, так как ввиду отсутствия в печати точных сведений о заданиях частям Востфронта в дни последующие за 5 января этот вопрос до некоторой степени остается темным. Книга Я. Покуса не только в этом отношении содействует уразумению истины, но вследствие того, что она писалась лицом, не бывшим в эти дни на фронте, предположения красного командования перепутаны с действительностью, в результате получился туман. Поэтому, оценивая значение победы белых 5 января, приходится дать два вывода. Как во время Хабаровского похода, так и позднее, до настоящего времени, белым командованием почиталось, что после боя 5 января красные принуждены были отказаться от новых попыток овладеть городом Хабаровском до прибытия на фронт крупных свежих частей (Троицко-Савский кавполк и 1-я Читинская стрелковая бригада), а таковые части могли прибыть к красным на фронт, по расчетам белых, не ранее последних чисел января. Иными словами, белые считали, что им вновь предоставляется возможность теснить противника в течение всего этого времени. Нельзя в таком случае не признать, что принуждение противника на три-четыре недели оставаться пассивным, заставить его отказаться от постановки своим частям наступательных задач – для масштаба гражданской войны это большой результат. Данная оценка будет безусловно верна, если, конечно, красные действительно после боя 5 января отказались от своих попыток овладеть городом Хабаровском до прибытия на Ин 1-й Читинской стрелковой бригады. Но не пытались ли они еще раз перейти в наступление, разбить белых перед Хабаровском и овладеть последним? На этот вопрос белые определенно отвечали – нет. Запутанность в описании событий с 30 декабря по 18 января у Я. Покуса, ряд заблуждений и грубых ошибок, казалось, не должны были возбуждать к себе интереса и поднимать какие-то вопросы, тем паче что имеется вполне определенный ответ – нет, если бы у Я. Покуса на стр. 50 не было ссылки на директиву комвойсками Востфронта от 10 января за № 647/оп. Между тем эта директива – приказание Сводной пехотной бригаде красных овладеть разъездом Ольгохта. Далее в своей мотивировке этого приказания Я. Покус говорит о намеченной операции красных как об операции, целью которой ставился город Хабаровск. Далее, описывая «решительные действия Сводной бригады 11-го и 12-го янв.», Я. Покус излагает события ночного боя 5 января. Каждому участнику похода очевидно, что Я. Покус напутал, но – дыма без огня не бывает. Я. Покус пользовался архивом Сводной бригады… Можно не верить, сомневаться в том, что товарищ Серышев, очистив Волочаевку 5 января, через пять дней вновь поставил своим частям задачу захвата города Хабаровска, но, во всяком случае, приходится признать, что товарищ Серышев, сдав разъезд Ольгохта 9 января, через сутки двинул на нее Троицко-Савский кавалерийский полк и отдал Сводной бригаде приказание № 647/оп. Иными словами, бой 5 января ослабил силы Сводной бригады красных, заставил их откатиться на ст. Ин для приведения частей в порядок, но с прибытием первой свежей части (Троицко-Савский кавполк, прибывший, по некоторым данным, на ст. Ин 7 января) через пять дней после поражения под Волочаевкой они вновь ставили своим частям активные задания. В таком случае значение победы белых 5 января в стратегическом отношении несколько преуменьшается, но все же оно было немалое.

В заключение описания боя под Волочаевкой 5 января следует отметить, что в бою этом, как и вообще во всей обстановке на фронте, сложившейся в этот день, произошло много случайностей и шансы сторон выиграть бой все время колебались. Интересно отметить, что как распределение сил сторон, так и их действия отличались редким совпадением: 1) пехота обеих сторон дралась у Волочаевки, проявив, с одной стороны, большое упорство, с другой стороны, выявив свойственные частям гражданской войны нервность и неустойчивость; 2) артиллерия обеих сторон была направлена в свой тыл, так как оба противника не были уверены в результатах ночного боя; 3) кавалерийские отряды обеих сторон действовали южнее железной дороги, должны были столкнуться, но отскочили в свои тылы без столкновения и даже без соприкосновения друг с другом; 4) бронепоезда обеих сторон не могли принять участия в бою, так как железная дорога подверглась разрушению; 5) партизанские отряды обеих сторон жгли мосты в тылу своих противников (полковник Карлов позднее, на рассвете 7 января) и были отогнаны от желдороги бронепоездами своих противников.

Вторичное движение белых на Ин

Поражение красных под Волочаевкой 5 января и последовавшее за сим прибытие крупных подкреплений к белоповстанцам позволили генералу Молчанову вновь поставить своим частям задачу захвата ст. Ин. Бой 5 января показал, что красные, переорганизовавшись, пополнившись, придя в порядок и, наконец, одержав победы под Ином 28 декабря и Ольгохтой 4 января, все же еще не представляют силы, которую белоповстанцы не могут побить. 5 января красные были разбиты примерно теми же силами белых, которые были 28 декабря под ст. Ин, но уже отчасти потрепанными, особенно Ижевско-Воткинская бригада. Вместо Поволжской бригады был отряд полковника Аргунова, численно больший, но боевые его качества вряд ли превосходили таковые же Поволжской бригады. Таким образом, бой 5 января служил упреком белым за 28 декабря. Особенно болезненно, конечно, переживал это генерал Сахаров. Другие командиры бригад, отлично понимая его положение, стали просить за него генерала Молчанова. Дело казалось ясным, старые ошибки учтены, намечен новый план, составлена точная карта окрестностей ст. Ин, все были уверены в успехе. Генерал Молчанов, так же как и другие сочувствуя генералу Сахарову, решил дать ему возможность реабилитироваться. Поэтому руководство частями в предстоящей операции по захвату ст. Ин генерал Молчанов, во изменение своего приказа за № 0400/оп от 30 декабря, решил поручить генералу Сахарову, а сам остался в городе Хабаровске. Следует отметить, что у генерала Молчанова опытных помощников не было, приходилось их воспитывать, давать им опыт, а тяжелое военное искусство без промахов и ошибок редко кому дается; без поражений и неудач начальников не получишь, самому же всюду не поспеть.

Из изложенного ранее известно, что одновременно с движением главных сил белоповстанцев вдоль линии железной дороги на ст. Ин белые «партотряды» полковника Карлова и полковника Макаренко должны были, проскочив в тыл противника, развернуть там свою деятельность. Правда, полковник Макаренко своей широко поставленной задачи не выполнил даже частично. Он вскоре нашел неодолимые препятствия и вернулся из тыла красных в Хабаровск, не сделав ничего. К частям своей бригады (3-й отряд) полковник Макаренко присоединился примерно числа 9 —10 января. Полковник Карлов же оказался человеком сильных воли и духа и, проскочив в тыл красных, приступил к выполнению возложенных на него заданий. Красные опять оказались примерно в таком же положении, в каком они находились в дни 18–21 декабря: с фронта на них наступали главные силы белоповстанцев, в тылу хозяйничал белый «партотряд». Дабы соблюсти последовательность изложения событий, действия главных сил белых будут чередоваться с работой отряда полковника Карлова.

В октябре 1921 года в городе Благовещенске из мобилизованных казаков поселков Надеждинского, Казанского, Петровского и Бомба был сформирован отряд товарища Родионова общей численностью до 150 человек – рота пехоты в 90 штыков и три взвода конницы, всего 60 сабель при двух пулеметах. В декабре товарищ Родионов с отрядом прибыл на ст. Тихонькая, откуда перешел в район Надеждинская – Казанская. Позднее с образованием Надеждинско-Побережной группы отряд Родионова вошел в состав ее, в подчинение товарища Бороздина. Общая численность группы товарища Бороздина белыми определялась до 200 бойцов. Народоармейцы отряда товарища Родионова были размещены по своим поселкам. Официально назначение отряда ограничивалось несением пограничной службы, но фактически отряд нередко привлекался к вылавливанию дезертиров и проведению мобилизации.

Вечером 4-го отряд полковника Карлова благополучно достиг поселка Русская Поляна, находящегося верстах в трех на восток от поселка Надеждинского. В последнем располагался отряд красных. Численность этого отряда корнетом Рассохиным определяется в 50 конных, судя же по книге Я. Покуса, сила его была не менее 70–80 человек. В Русской Поляне красных не было, и потому отряд полковника Карлова без всяких хлопот для себя занял этот поселок и расположился в нем на отдых. Но отдохнуть в нем белым не удалось. Население Русской Поляны, амурские казаки, узнав, что пришельцы белые, им очень обрадовались, встретили очень радушно… Должно отметить, что только накануне прихода отряда полковника Карлова красные произвели реквизицию лошадей в Русской Поляне. Поэтому население не только напоило и накормило белых отрядников, но тут же стало упрашивать их напасть на красных и отбить от них казачьих лошадей. Жители Русской Поляны уверяли белых, что красные, раздобыв где-то ханжину (китайская водка), все перепились, а потому захватить их врасплох будет очень легко. Жители предлагали дать проводников, которые не только укажут белым посты красных, но даже все дома в поселке Надеждинском, кои занимаются народоармейцами. Столкновение с красными отрядами на Амуре до выхода на линию желдороги не входило в расчеты полковника Карлова.

Вернув населению лошадей, полковник Карлов не счел нужным оставаться далее в Надеждинском, и, когда на горизонте забрезжила светлая полоса, белый отряд, захватив с собою пленных и русско-полянских лошадей, уже был в пути по дороге в Русскую Поляну. По прибытии в Русскую Поляну полковник Карлов решил дать людям отдых, так как отряду теперь предстоял сорокаверстный переход без жилья по тайге на разъезд Аур. Люди расположились на отдых и, конечно, сразу же уснули мертвым сном.

День 5 января клонился к вечеру. Чины отряда полковника Карлова крепко спали. Кони жевали овес. Около 17 часов пост белых, выставленный в сторону Надеждинского, обнаружил движение противника к Русской Поляне. Немедленно была произведена побудка, и успевший выкормить, отдохнувший отряд Карлова, не оказывая сопротивления противнику, выступил из поселка и пошел вдоль реки на север. Товарищ Смирнов-Павловский-Покровский, воспользовавшись сборами белых, сумел выскользнуть и бежал.

Поручик Шебеко в своей статье побег комиссара рисует несколько иначе. Он считает, что Смирнов-Павловский-Покровский бежал не из Русской Поляны, а еще из Надеждинского, почти сразу после допроса его полковником Карловым, когда он попросился выйти на двор и получил разрешение. Назначенный сопровождать его солдат не расслышал отданного ему приказания, и комиссар ушел один. Далее поручик Шебеко говорит, что наступление на Русскую Поляну красные вели под командой сбежавшего комиссара товарища Смирнова-Павловского-Покровского, фигура которого в черном романовском полушубке на сером жеребце полковника Карлова четко рисовалась впереди длинной цепи красных, охватившей своими флангами поселок. Пули со свистом пролетали вдоль по улице. При виде сбежавшего комиссара на собственном его коне злоба перекосила лицо полковника Карлова, но благоразумие взяло верх и заставило его отказаться от принятия боя.

Из Русской Поляны отряд полковника Карлова, видимо, перешел на почтовую ст. Вознесенская, находящуюся на полпути между означенным выше поселком и почтовой ст. Петровская. Приходится говорить «видимо», так как определенных указаний на то, что отряд Карлова прошел и останавливался в Вознесенской, нет: поручик Шебеко указывает Петровский поселок, но, судя по его рассказу, отряд именно пошел не в Петровский, а только на ст. Вознесенская, до которой от Русской Поляны всего 14 верст. Корнет Рассохин говорит о прямом движении с Русской Поляны на разъезд Аур без захода в Петровский, но с привалом в каком-то незначительном пункте, название которого он не помнит. Все эти косвенные данные и расчет времени заставляют предполагать, что полковник Карлов останавливался на ст. Вознесенская.

Ночь с 5 на 6 января для отряда полковника Карлова прошла спокойно. Кое-как расположившись в тепло натопленных избах, перебирая в памяти события так удачно закончившегося дня, белые бойцы засыпали на ст. Вознесенская. Чуть-чуть стало рассветать – белые бойцы поднялись. На дворе было пасмурно и морозно. Привязанные к забору кони стояли в ряд. Вся их шерсть была покрыта толстым налетом инея. Они продрогли и дрожали. Вскоре отряд двинулся в путь, направляясь к разъезду Аур.

Полдня 6 января, всю следующую за ним ночь и утро 7 января отряд полковника Карлова был в движении на север к разъезду Аур. Аедяной встречный ветер нес снежную пыль, слепившую глаза и острыми иглами больно впивавшуюся в лицо. Пар от дыхания замерзал на губах и подбородке. У коней в ноздрях образовались толстые сосульки льда. Ноги коченели в стременах, пальцы рук отказывались двигаться. В замерзшем мозгу шевелилась одна лишь мысль – как бы добраться скорее до теплого помещения. Но впереди, кроме тайги, ничего не было… Вечером 6 января отряд сделал небольшой привал в одиноко стоявшей китайской фанзе. Полная луна высоко стояла на небе. Снег сверкал в ее лучах. Было больно и трудно вдыхать застывший воздух – ветер стих, но зато окреп мороз. Отряд шел без дороги. Ноги завязали по колено. Захваченные в Надеждинском пленные народоармейцы с конями шли в строю белых… Ночью, под утро 7 января отряд сделал привал в лесу – было холодно… Наконец стало светать. Первый день Рождества Христова наступал. Луна тускнела. На востоке показалась светлая полоса. Ночь уходила на запад. Показалось солнце, и по мере того, как оно поднималось, снег окрашивался в розовый цвет. Но холод не уменьшался…

Проделав всего до 50 верст, отряд полковника Карлова приближался к разъезду Аур. Вправо виднелся небольшой лесок. По расчетам белых, за ним должен был находиться разъезд. Занят ли он отрядом красных или нет? Этот вопрос всецело занимал умы белых отрядников… Стали пробовать затворы винтовок. Масло застыло, и они не открывались. Пришлось развести из веток костры и отогревать винтовки… В леске снова белый отряд остановился, дабы вполне ознакомиться с обстановкой. Оказалось, что разъезд действительно находится тут. Он стоит на открытом месте, причем от тайги удален примерно сажен на двести. Не успели белые что-либо предпринять, как со стороны ст. Тихонькая послышался шум приближающегося поезда. Хорошо было бы испортить путь и спустить поезд, но времени было мало, рисковать не хотелось, и потому поезд полковник Карлов решил пропустить. Было бы очень обидно, если бы этот поезд оказался воинским эшелоном, но в действительности это был интендантский эшелон. Белые выждали, пока эшелон ушел с разъезда в сторону ст. Ин, и только тогда полковник Карлов отдал приказание: «Передать лошадей коноводам. В цепь. За мною»…

Начинается – промелькнуло в мозгу у белоповстанцев. Снег был настолько глубок, что продвижение белых стрелков проходило чрезвычайно медленно. Люди выбивались из сил. Аица покрылись потом. Стало жарко. Кое-кто снял папаху. Фигуры белоповстанцев должны были четко обрисовываться на снегу. Позади них оставались глубокие тропинки в снегу. Чудной мишенью являлись белые отрядники, но разъезд молчал. Аениво дым поднимался из труб небольшого станционного поселка. Дворовые собаки и те даже не лаяли. Чувство напряженности в людях начало быстро сменяться чувством спокойствия. Белым стало очевидно, что разъезд не занимается красными…

Разъезд перешел в руки белых. Несколько красных милиционеров без труда были разоружены, после чего белые отпустили их на все четыре стороны. Заспанный телеграфист, испуганно протирая глаза, принужден был, наконец, согласиться, что он не спит и ему приходится перейти под контроль белого офицера. Белые посты были выкинуты на желдорожные мосты. Таковых в районе разъезда Аур, на участке 3 верст, имелось шесть. Все эти мосты, как вообще все мосты на Амурской желдороге, были деревянные. В первую очередь белые принялись за уничтожение более крупных мостов. Для уничтожения пользовались подручным материалом: забрали бочки с мазутом из станционного склада, керосин. Случайно находившийся на разъезде товарный вагон набили соломой и, выкатив на самый крупный мост, подожгли… На запад, примерно на расстоянии 1 версты, был разобран желдорожный путь. Разрушением разъезда руководил сам полковник Карлов. Вскоре огненные языки стали лизать обмерзшие шпалы и бревна, которые шипели и туго поддавались огню. Несколько раз пришлось подбрасывать сено, пока мосты не разгорелись. Телеграфные столбы также валились, путаясь в проводах…

Еще до разрыва телеграфных проводов поручик Шебеко, которому полковник Карлов поручил захват телеграфной конторы, по собственной своей инициативе имел разговор со ст. Тихонькая, кроме того, по инициативе Ина имел разговор с этим пунктом. Из этих разговоров полковник Карлов установил, что на линии желдороги красные понесли поражение и ожидают теперь наступления белых на ст. Ин. Разговор же с комендантом ст. Тихонькая, видимо, вселил в последнего кое-какие сомнения, и в результате со ст. Тихонькая на разъезд Аур был выслан бронепоезд. За проявление неуместной инициативы поручик Шебеко получил строгий выговор со стороны полковника Карлова.

Несмотря на несомненный и скорый приход красного бронепоезда, отряд полковника Карлова по окончании разрушений разъезда все же должен был расположиться на отдых тут же, ибо надо было дать людям и лошадям некоторый отдых перед новым движением по тайге на Амур. Измотавшиеся люди не заставили себя долго ждать и быстро уснули… В комнате было уже почти темно, когда раздались знакомые звуки: «бум-бум, та-та-та». Белые бойцы вскакивали и выбегали на улицу… Вдали в полумраке вырисовывались очертания бронепоезда. Вдруг на нем блеснул огонь, затем последовал глухой взрыв, и картечь запела над головами белых. Два красных пулемета непрерывно стучали… Почти одновременно с первым бронепоездом с противоположной стороны стал подходить и другой бронепоезд. «По коням!» – скомандовал полковник Карлов… Чины отряда Карлова во весь опор шли от разъезда в тайгу. Не желая оставлять их в покое, красные бронепоезда перенесли огонь по поляне, но вскоре все всадники оказались уже под прикрытием леса, и тогда бронепоезда прекратили огонь.

В лесу полковник Карлов остановил отряд и произвел перекличку. К общему удовольствию, все белоповстанцы оказались налицо, но из числа пленных народоармейцев трех недоставало. Эти, видимо, скрылись во время суматохи при оставлении белыми разъезда. Ловить их теперь было поздно, и полковник Карлов двинул отряд на юг, на Амур.

В течение трех дней после своей победы над Волочаевкой белоповстанцы не проявляли большой активности: генерал Молчанов задержал движение своих частей на Ин, чтобы сменить сильно утомленный и понесший большие потери 3-й отряд отдохнувшим 5-м отрядом и подтянуть для нового наступления на Ин свежие части – пластунов и уфимцев. Я. Покус свидетельствует, что «приток новых живых сил (Пластуны и Уфимцы) произведен был белыми настолько скрытно, что наша (красная) разведка никаких сведений об этом не дала». Одновременно с усилением фронта живой силой белые пополнили также и запасы огнеприпасов. На все это, конечно, потребовалось время.

8 января после обеда 2-й Пластунский с 1-м кавполком выступили из Самарского. Подойдя в сумерках к Нижне-Спасскому, они после короткой перестрелки с конной заставой красных заняли Нижне-Спасское. В этот день на ст. Волочаевка прибыл первый белый бронепоезд. На линии железной дороги 8 января белые активности не проявляли. Головная застава и занимала будку, что в 6 верстах на запад от Волочаевки.

Головная застава красных в этот день оттянулась на будку, что в 12 верстах на запад от Волочаевки. Разведсводка Управ. Генкварт. В. М. Вед. от 9 января, основываясь на показаниях пленного, взятого 8 января в районе Ольгохты, приводит следующие данные о расположении красных частей в этот день: 1) на разъезде Ольгохта и к востоку от него находились 3, 4, 5-я роты и команда связи 6-го полка общей численностью до 300 штыков при 2 орудиях, 2) остальные части 6-го полка и караульный батальон находились на ст. Ин, 3) Особый Амурский и 5-й полки располагались по желдорожным казармам между разъездом Ольгохта и ст. Ин.

Следует отметить, что в данной сводке генкварма, составленной во Владивостоке, имеется безусловная ошибка: Особый Амурский и 5-й полки, насчитывающие вместе с нестроевыми до 1500 чинов, а то, быть может, больше, не могли 8 января располагаться на трех будках, вмещавших каждая не более 50 человек. Сосредоточение на будках большого количества воинских чинов равнялось бы сознательному замораживанию своих собственных бойцов. Полковник Ефимов поэтому считает, что красное командование после неудачи под Волочаевкой и огромных потерь от холода поспешило к вечеру 6-го же января расположить все свои части под крышей, то есть большую часть своих людей перекинуло на ст. Ин.

Согласно показаниям пленных красноармейцев, 7 января чины 6-го полка обращались с жалобой на скудное питание к комполка и военкому. Им объяснили, что недостаток в продовольствии происходит вследствие порчи мостов между ст. Ин и ст. Бурея. Красные бойцы горячей пищи не получают. Им выдается 36 золотников рыбы и, за недостатком хлеба, сухари и галеты, последние в среднем по три штуки на человека в сутки. Бедственное, катастрофическое положение частей красного фронта в области продовольствия всецело подтверждается донесением комполка 4-го комгруппы Инской, которое было перехвачено белыми. В этом донесении имеется такая фраза: «Прошу о спешной высылке продовольствия и фуража, народоармейцы от голода падают в снег, состояние лошадей кавполка кошмарное» (Развед. сводка от 11 января).

8 января на ст. Волочаевка генерал Молчанов отдал приказ № 513, гласивший: «Генералу Сахарову, Полковнику Аргунову, Александрову, Генералу Правохенскому, Полковнику Салазкину. Красные, после понесенных тяжелых потерь в боях у Ольгохты и Волочаевки и благодаря действиям Полковника Карлова в тылу, – отходят на ст. Ин.

Приказываю: 1) Ген. Сахарову с 1, 2 и 5 отрядами и 2 Пласт, полком 9 января начать действия для занятия ст. Ин, сосредоточившись на раз. Ольгохта. Атаку ст. Ин произвести на рассвете 11-го января. 2) Полковнику Салазкину 9-го января занять Верх. Спасское, 10-го занять Забеловский, 11-го – Луговской, 12-го оставаться на месте. Связь держать с Волочаевкой, где будет пост Штакора. 10-го из Луговской выслать разъезд в 50 коней для соединения с группой ген. Сахарова на рассвете 11-го около ст. Ин».

В тексте данного приказа имеются две неточности: 1) В задании полковнику Салазкину занятие Луговского ставится на 11-е, как же тогда ему же поручается выслать накануне (10-го) из той же Луговской разъезд? Надо полагать, что высылка разъезда намечалась из Забеловского, откуда и был в действительности выслан 1-й кавполк. 2) При перечислении частей группы генерала Сахарова указан 2-й Пластунский полк, командиром коего был полковник Салазкин, и ничего не говорится о 1-м Пластунском полке. Надо полагать, что в данном случае генерал Молчанов допустил ошибку в нумеровании полков и в состав группы генерала Сахарова должен был войти 1-й, а не 2-й Пластунский полк.

В Хабаровске 1-й Пластунский полк поздно вечером 8 января получил приказ вновь погрузиться в эшелон для отправки на фронт. Как уже указывалось выше, полк не имел на часть состава подходящего обмундирования и винтовок. Патронов же не было совсем. Получив приказ о выдвижении на фронт, подполковник Ктиторов донес командующему о положении дел. Все потребованное было немедленно выдано. Через три часа эшелон полка уже покинул станцию Хабаровск, направляясь в Волочаевку. Начальник 4-го отряда генерал Правохенский отправился вместе с 1-м Пластунским полком. Между прочим, при погрузке в эшелон в одном из вагонов пластунами было обнаружено тело замерзшего солдата. Было темно, пластуны торопились, тело было сдано коменданту станции. Был ли это «белоповстанец» или красный, установить не удалось.

9 января конная группа белоповстанцев (подполковник Торопов) вытеснила красных с реки Ольгохта. В этот день мороз достигал 37 градусов (по Реомюру). Белые подобрали значительное количество тел чинов 3-го отряда, павших при обороне Ольгохты. Все тела были страшно обезображены, в застывших линиях лиц проглядывал неописуемый ужас. Это были немые свидетели изуверства красных, добивавших раненых, видимо, с неимоверной жестокостью. По показаниям пленных, захваченных белыми у Ольгохты, на перегоне Ольгохта – Ин красные испортили три моста. Западнее ст. Ин неизвестно, кем сожжен мост.

Вслед за конным отрядом из Волочаевки на Ольгохту вышел 2-й отряд.

На Амуре в ночь с 8 на 9 января (по иным сведениям, к вечеру 9-го) после небольшого столкновения с красной конницей и небольшой пехотной частью белые заняли Верхне-Спасское, насчитывающее всего 10–12 дворов. В ту же ночь из Верхне-Спасского на Забеловский от 2-го Пластунского полка была выслана разведка – 4-я сотня (сотник Белоногов) и команда разведчиков, официально именовавшаяся «конной», но не имевшая ни одного коня (сотник Родиков). Не доходя до Забеловского примерно с версту или две, белые наткнулись на заставу красных, расположившуюся в землянке. Раздалось несколько выстрелов. Красные убежали. Белые заняли землянку, где схватили одного спящего красноармейца и одного «вольного». Дальше белая разведка не пошла, но, изломав все в землянке, разрушив ее до основания, вернулась назад в Верхне-Спасское.

1-й Пластунский полк по прибытии на ст. Волочаевка из эшелона не выгрузился, но был поставлен на западный путь к востоку от деревни. От полка на желдорказарму, что на запад от деревни, выставлялась застава силою до 50 штыков. В ночь с 9-го на 10-е, около 22 часов, со стороны заставы послышалась ружейная стрельба. Пальба была изрядной. Застава оказалась отрезанной от полка. Две сотни полка были рассыпаны в цепь и пошли в юго-западном направлении. Неподалеку стоявшая батарея открыла огонь из двух орудий. Часа три, по глубокому снегу, в кустах бродили пластуны, но налетевшие на заставу красные конные успели скрыться. Был ли это отряд товарища Шевчука или части 4-го кавполка, выяснить белым не удалось. Постепенно все утихомирилось и белые бойцы вернулись на свои квартиры. В этом боевом крещении в Хабаровский поход 1-й Пластунский полк потерял четырех убитыми и пятерых ранеными.

Итак, 9 января белоповстанцы перешли к решительным действиям, двинувшись вторично на злополучный Ин. К великому сожалению, время не сохранило документальных данных, которые бы дали подробности принятого белым командованием плана движения частей группы генерала Сахарова к ст. Ин и плана боя за обладание этим пунктом. Отсутствие письменных или словесных показаний старших белых начальников, проводивших эту операцию, также не способствует более или менее полному выяснению обстановки и предначертаний. Ряд отрывочных и косвенных данных едва приоткрывает завесу над всем этим и наталкивает на следующие выводы:

1. Генералу Сахарову при движении на Ин предлагалось воспользоваться планом движения, разработанным полковником Ефимовым и полковником Аргуновым. Вместе с тем генерал Сахаров этим планом не был связан и, конечно, мог видоизменить все так, как то нашел бы более целесообразным.

2. При движении к ст. Ин значительную роль должен был играть полковник Аргунов, в подчинение коего, на усиление его 2-го отряда, передавался также и 1-й отряд. При этом полковник Аргунов, двигаясь на Ин, предполагал более малочисленный 1-й отряд иметь к югу от полотна желдороги, а более сильный, 2-й отряд – к северу от желдороги, где местность допускала возможность охватов и обходов. По некоторым причинам, кои будут указаны ниже, этот вполне рациональный план в жизнь проведен не был полностью – наступление велось по обе стороны желдороги только одним 2-м отрядом, а 1-й отряд двигался вслед за 2-м вдоль линии ж. д.

3. В то время как колонна полковника Аргунова в составе вышеозначенных двух отрядов, общей численностью до 950 штыков и сабель при 4 орудиях, продвигаясь вдоль линии ж. д., должна была привлечь на себя внимание противника, колонна полковника Белянушкина, в составе 4-го Уфимского, 8-го Камского и 1-го Пластунского полков и Волжской батареи, общей численностью до 1250 штыков и сабель при 2 орудиях, должна была обойти противника с севера и ударить по ст. Ин. Указывался ли или рекомендовался ли генералу Сахарову тот или иной пункт, с которого обходная колонна должна была сойти с линии ж. д. для движения северным путем, или нет, остается невыясненным. Во всяком случае, согласно решению генерала Сахарова, части колонны полковника Белянушкина должны были двигаться вдоль линии ж. д. вслед за частями полковника Аргунова и только по приближении к ст. Ин на 3–4 версты обходная колонна должна была оторваться от желдороги и пойти на север.

4. 1-й Волжский полк (до 150 человек), видимо, должен был находиться при генерале Сахарове как общий резерв.

Таким образом, в операции со стороны белых должны были принять участие против ст. Ин по линии железной дороги до 2350 штыков и сабель при 6 орудиях (по некоторым данным, при 7 орудиях) и на Амуре до 500 штыков и 150 сабель, а всего до 3000 чинов при 6 орудиях.

В ближнем тылу белых в это время имелось: в городе Хабаровске и его окрестностях до 760–780 штыков и 220 сабель при 5 орудиях (батарея подполковника Гайковича и Иркутская батарея) и в районе разъезда Хор до 200 сабель (Сибказполк).

Ночь с 7 на 8 января отряд полковника Карлова провел в походе – белые возвращались с разъезда Аур на Амур. Шли на поселок Петровский. Дороги, конечно, не было никакой. Ее прокладывали кони. В хвосте колонны двигались две подводы. Отряду пришлось проделать всего до 75 верст. Эту ночь мороз стоял лютый. Под утро с коней попадало пять человек. Все пленные-народоармейцы. Попадали они потому, что замерзли, уснув на конях. Только к вечеру 8 января отряд добрался до поселка Петровского. Из числа своих белоповстанцев до десяти человек было сильно обморозившихся. В Петровском отряд простоял целые сутки – нужно было дать истомленным людям и лошадям отдых. Более продолжительное пребывание отряда в одном и том же пункте, хотя оно, быть может, и вызывалось физическим состоянием чинов отряда, имело значительные неудобства в другом отношении, а потому, дабы сбить и запутать врага, полковник Карлов решил вечером 9 января покинуть ст. Петровская и перейти с отрядом в какой-нибудь иной укромный населенный пункт. В частности, он избрал поселок Гольды, находящийся на одном из больших Амурских островов, верстах в шести ниже поселка Петровского и удаленного от ст. Петровская примерно верст на двенадцать.

Покинув ст. Петровская, отряд полковника Карлова шел к Амуру. Впереди отряда, в полуверсте от него, двигался головной разъезд от екатеринбуржцев под командой подпрапорщика Колчина. При подходе этого разъезда к Амуру он был обстрелян из одиноко стоящей фанзы, расположившейся на самом берегу реки, вправо от дороги. Белый разъезд отскочил назад, и подпрапорщик Колчин доложил полковнику Карлову о случившемся. Белым было неясно – занимают ли фанзу красные или хунхузы? Полковник Карлов решил выяснить, кто ее занимает, и приказал подпрапорщику Колчину вновь двинуться к фанзе. На сей раз белому разъезду удалось приблизиться к фанзе незамеченными, и по говору людей, находившихся в фанзе, белые установили, что фанза занимается хунхузами, ибо была слышна китайская речь. По получении этих сведений полковник Карлов приказал голубым и глудкинцам спуститься на Амур, пройдя по нему вправо, рассыпаться в цепь и охватить фанзу с той стороны. Екатеринбуржцев же полковник Карлов рассыпал по дороге, которой пришел отряд. Спустившись затем в лог, екатеринбуржцы прошли к фанзе и охватили ее с другой стороны. Сам же полковник Карлов с несколькими всадниками проехал прямо на фанзу. Подъезжая к фанзе, группа всадников во главе с полковником Карловым наткнулась на китайца с винтовкой в руках. Увидев русских солдат, китаец бросился бежать. Полковник Карлов въехал на двор фанзы, оказавшейся китайским постоялым двором. На дворе стояли повозки, доверху наполненные коробками с папиросами, тушами заколотых свиней и всевозможнейшей утварью. Вокруг повозок толпились китайцы, жестикулирующие, что-то кричащие на своем гортанном языке, по-видимому, нелестное по адресу въехавших русских всадников. Громкий окрик полковника Карлова заставил их моментально смолкнуть. Белые вошли в фанзу. Она была набита битком хунхузами, всего их оказалось до 70 человек. Они, видимо, возвращались из экспедиции с награбленным добром и расположились в данной фанзе для отдыха. Захваченные врасплох, хунхузы не оказали сопротивления русским, тем более что со всех сторон постоялый двор был окружен белыми бойцами, готовыми открыть огонь по первому сигналу. Внимание белых, вошедших в фанзу, было привлечено группой хунхузов в дальнем конце фанзы. Эта группа, по-видимому, что-то хотела скрыть. Подойдя сюда, белые увидели несколько гольдов, связанных самым варварским способом тонкой проволокой, которая глубоко врезывалась в тело несчастных. Поручик Шебеко указывает в своей статье, что связанных таким образом пленных-гольдов было три, корнет Рассохин считает, что пленных-гольдов было шесть – два старика, два молодых и два каких-то посторонних субъекта. Дабы связанные гольды не могли бы пошевелиться, проволока охватывала их шеи, а за спиной проходила к ногам. Полковник Карлов приказал хунхузам немедленно развязать пленных. Это приказание вызвало взрыв негодования со стороны хунхузов. Старшина бандитов гордо возражал полковнику, что гольды принадлежат им, а потому он их не развяжет и не передаст в руки русских. По приказанию полковника Карлова цепь белых бойцов плотнее охватила фанзу. Поручик Шебеко свидетельствует, что в ход были пущены приклады винтовок. Корнет же Рассохин говорит, что хунхузскому старшине полковник Карлов собственноручно набил морду. В результате хунхузы покорились белым и передали им пленных, кои немедленно были освобождены. Белые отрядники просили и настаивали перед полковником Карловым о расстреле всех хунхузов. Но последний на это не согласился, не согласился он также отобрать от хунхузов их теплые лисьи шубы и иные весьма необходимые плохо одетым белым бойцам вещи. Можно было бы отобрать от хунхузов их великолепных коней или, во всяком случае, обменять их на обессиленных коней белого отряда, но и на это не пошел полковник Карлов. В конце концов разоруженные было хунхузы получили назад даже свое оружие, потеряли они всего только шесть свиных туш, из общего числа двенадцать, и один воз папирос. Вслед за сим полковник Карлов ушел с отрядом с постоялого двора, приказав старшине бандитов оставаться на месте до утра.

Отряд полковника Карлова по оставлении постоялого двора прошел в поселок Гольды в ту же ночь. Прибыв сюда, белый отряд расположился на ночлег. В этом гольдяцком поселке белые были приняты как избавители. Все население высыпало навстречу полковнику Карлову, а мать одного из спасенных гольдов ползала на коленях и целовала ноги начальнику белого отряда. Несмотря на свою бедность, гольды накормили белых воинов как могли, категорически отказавшись взять с них за это.

Более чем мягкое отношение к бандитам, проявленное полковником Карловым в отношении хунхузов, захваченных на постоялом дворе, надо полагать, имело своим основанием желание полковника Карлова не восстановлять против себя хунхузов, дабы иметь перед собою только одного врага – красных. Эта точка зрения, быть может правильная для начальника небольшого отряда, действующего в тылу крупных сил противника, не была оправдана чинами его отряда, видевшими в хунхузах бандитов-разбойников и считавшими вполне возможным и необходимым обмен своих измученных и истощенных коней на рысаков бандитов и своего тряпья на теплые шубы. Белые бойцы считали, что подобный обмен будет содействовать успеху работы отряда в тылу красных. Среди чинов отряда начались разговорчики, что вот, мол, упустили комиссара, теперь выпустили хунхузов, что из-за этого не стоит мотаться по тайге, а лучше идти к своим, все равно свои кони едва идут, а лучших коней когда и можно получить, так начальство не разрешает брать. В движениях белых бойцов стала чувствоваться нервность, ожидание чего-то. Солдаты были сумрачны…

Утром 10 января отряд полковника Карлова разделился: екатеринбуржцы и несколько сильно поморозившихся голубых направились вниз по Амуру, имея своей целью выход к Казакевичам и присоединение к главным силам, а полковник Карлов с оставшимися при нем 25 чинами направился вверх по Амуру, дабы продолжать выполнение задач, поставленных ему приказом командующего отрядами № 0393/оп. О событиях этого утра 10 января корнет Рассохин говорит кратко: «В результате разговорчиков последовало некоторое замешательство. Тогда полковник Карлов приказал Екатеринбуржцам, как хуже одетым, с пленными и поморозившимися Голубыми и Глудкинцами, отправиться в Казакевичи, сам же остался в Гольдах». Поручик Шебеко дает более красочную картину: «На середине Амура полковник Карлов неожиданно остановил отряд, выехав перед строем, в коротких словах обрисовал сложившуюся обстановку, предупредил о трудностях, ожидающих впереди, и в заключение сказал: «Тех, кто считает себя не в силах продолжать поход, я не задерживаю, – пока не поздно, они могут возвратиться в Хабаровск. Тем же, кто останется со мною, я ничего обещать не могу. Желающие вернуться, десять шагов вперед». На минуту в рядах произошло замешательство. Все стали переглядываться. Наконец из строя выехал командир 2-го эскадрона (Екатеринбуржцы) и, как по команде, за ним потянулся и весь его эскадрон. Сзади осталась лишь жалкая кучка в двадцать шесть человек. Отряд разделился». К данным двум рассказам следует прибавить, что, согласно показанию корнета Рассохина, в отряде полковника Карлова должно было остаться от 40 до 50 чинов, а согласно показанию поручика Шебеко, с екатеринбуржцами ушла в тыл также половина голубых и глудкинцев.

10 января, по сведениям белых, Амурская группа красных отходит на ст. Ин. В этот же день главные силы белых в эшелонах перебрасываются на разъезд Ольгохта, где уже находится 2-й отряд.

Волжане, камцы и двухорудийная Волжская батарея (подполковник Ильичев) прибыли на разъезд часам к пятнадцати. Полки 2-го отряда все еще находились здесь. Три желдорожные казармы и землянки немедленно переполнились людьми, желавшими хоть немного побыть в тепле. Между прочим, тела павших под Ольгохтой были вынесены из помещений перед самым прибытием частей 5-го отряда. Как известно, от Ольгохты на запад вдоль линии идет времянка, но, кроме того, по реке Ольгохта имеется также зимняя дорога. На запад дороги эти сначала расходятся, но примерно на полпути к Ину, у второй от Ольгохты железнодорожной казармы, они снова сближаются. В момент прибытия частей 5-го отряда на разъезд сторожевая застава белых по зимней дороге, что идет по реке Ольгохта, находилась всего в 130 шагах от построек. Между тем по линии желдороги часть 2-го отряда уже пошла к «первой» будке в сторону Ина. Около 16 часов на разъезд прибыл эшелон с уфимцами. Началась выгрузка.

Между тем красные, хотя и покинули Волочаевку 5 января, ввиду отсутствия со стороны белых преследования 6 января и пассивности их в последующие дни, удержали в своих частях общий порядок. 10 января командующий войсками Восточного фронта товарищ Серышев дал Сводной бригаде директиву № 647/оп — овладеть разъездом Ольгохта. «Принимая во внимание сосредоточение к этому времени на ст. Ин полностью Троицко-Савского кавполка и основываясь на том, что противник (белые) решительных действий 9-го и 10 янв. не проявлял», товарищ Серышев решил вновь двинуть свои части на восток. На переход в новое наступление товарищ Серышев просил разрешения по прямому проводу у главкома товарища Блюхера. Не зная ничего о подходе к белоповстанцам свежих частей (пластуны и уфимцы), товарищ Серышев, видимо, полагал, что и без подхода 1-й Отд. Читинский бригады сил у него теперь будет достаточно для того, чтобы нанести белоповстанцам решительный удар и уничтожить их в районе города Хабаровска. «Главком Н.Р.А. т. Блюхер, как видно из разговора по прямому проводу, сначала не соглашался на эту операцию, но, учитывая предыдущие действия Особого Амурского полка у Ольгохты, в конечном результате дал свое согласие».

Около 16 часов 30 минут, быть может, даже в 17 часов в густых сумерках раздалось несколько выстрелов со стороны реки Ольгохта. Затем разом поднялась сильная ружейная и пулеметная пальба. Белая застава отскочила на разъезд. Оказывается, колонна красных, никем не обнаруженная (видимо, белые не выслали по реке конной разведки), вышла с реки и вплотную подошла к логу, что в полуверсте на запад от разъезда. Белые не ожидали наступления врага. Волжская батарея, стоявшая на позиции на запад от халуп, оказалась впереди своих цепей. Батарейцы открыли огонь на картечь. Красные наступали. Генерал Сахаров стоял у здания разъезда. Он был взволнован. Он подозвал к себе начальника конной группы, подполковника Торопова, и приказал последнему выйти в тыл красных и сжечь железнодорожные мосты. Подполковник Торопов немедленно отправился исполнять это приказание. В это время только что заканчивавшие разгрузку уфимцы бросились к логу. Второй батальон шел по дороге. Его вел комполка – полковник Сидамонидзе. Первый батальон шел за вторым. Поднимаясь на другой берег лога, уфимцы лицом к лицу столкнулись с идущими навстречу цепями красных. Не открывая огня, с криком «Ура!», уфимцы бросились в атаку. Доблестно и лихо шли в бой татары. Красные не выдержали, повернули, бросились назад. Девять красноармейцев было забрано в плен. Один исправный пулемет, тело от другого кольта и красное знамя (флажок?) с надписью «Троицко-Савский полк» явились трофеями «Уфымска стрылка». При этом сами они потеряли только одного солдата.

В то время как уфимцы бросились на врага по дороге, камцы были посланы правее по болоту. Там у них ничего серьезного не было, ибо красные, будучи опрокинутыми на дороге, сразу же стали отходить всем фронтом. Волжане в этом деле участия не принимали, так как были рассыпаны вдоль халуп и землянок, прикрывая на всякий случай разъезд и эшелоны. 1-й Пластунский полк в этом деле также участия никакого не принимал. Пройдя за красными версты две и не нагнав их, уфимцы вернулись на разъезд.

С Омским эскадроном и приданными к нему конными командами Омского и Добровольческого полков 2-го отряда подполковник Торопов двинулся в тыл красных и, выйдя на участок железнодорожной линии между «первой» и «второй» от Ольгохты жел. дор. будками, сжег несколько мостов. Для сожжения одного из мостов к нему было перетащено много сена из стоявшего недалеко стога. Другой мост был подожжен подполковником Тороповым в тылу красного бронепоезда. Последний, заметив опасность, бросился назад и обстрелял группу белых всадников, которые поджигали мост. Высадив команду для потушения и исправления моста, красный бронепоезд поспешил на восток, к Ольгохте, навстречу белой пехоте, которая теснила разъезды красных. От стрельбы бронепоезда у группы белоповстанцев, поджигавших мост, были потери, и она подалась назад, но, как скоро бронепоезд ушел, подполковник Торопов вновь бросил часть своих людей к горящему большому мосту, и красные, находившиеся у моста, разбежались. Этим временем красный бронепоезд, дав несколько очередей по наступающим со стороны Ольгохты белым, вновь появился у горящего моста, придя на выручку оставленной команде. Белые вновь отскочили в кусты. Так продолжалось несколько раз. Белые не давали красным тушить и чинить мост, и их бронепоезд принужден был метаться от моста к своим передовым частям. Наконец к красным подошел с Ина поезд с починочным материалом и сильным прикрытием. Не имея возможности оказать красным серьезной помехи в починке моста, подполковник Торопов собрал свой отряд и присоединился к своим.

Выступление 2-го отряда с Ольгохты на Ин было назначено что-то около 23 часов 10 января. Непредвиденные обстоятельства задержали выступление, и отряд покинул разъезд только около 1 часа 11 января. К этому времени все предназначавшиеся в наступление части были уже сосредоточены на разъезде.

В 3 часа 30 минут голова колонны главных сил белых выступила с разъезда на Ин. Первым следовал 1-й отряд, который, ввиду просьб начальника этого отряда и настояний генерала Сахарова, не был использован полковником Аргуновым так, как то он предполагал. Вслед за 1-м отрядом шел 5-й отряд и, наконец, в самом хвосте 1-й Пластунский полк. Последний выступил с разъезда только в начале 6-го часа 11 января. Батареи шли при своих отрядах. Всего было шесть орудий (по некоторым сведениям, семь орудий).

Сразу же за разъездом, у сожженного железнодорожного моста, 1-й отряд обогнал белый бронепоезд. Последний вел огонь по карте, иными словами, наугад, обстреливая район следующей казармы, находящейся примерно верстах в шести на запад. Будка эта, по сведениям белой разведки, занималась конной заставой противника. Был ли толк от такого огня – сказать трудно, вернее, что толку не было и быть не могло.

Части 2-го отряда, руководимые спокойным, выдержанным полковником Аргуновым, «старцем Афиногеном», как звали его в его частях, дабы не попасть в ловушку, основательно освещали местность, а потому продвигались вперед крайне медленно. Немудрено поэтому, что колонна главных сил, с которой шел генерал Сахаров, очень скоро нагнала части 2-го отряда. Дальнейшее движение колонны замедлилось.

В 4 часа 30 минут 1-й отряд прошел «первую» будку, что в 6 верстах на запад от разъезда. Дальнейшее продвижение происходило чрезвычайно медленно: впереди маячил красный бронепоезд. Было еще темно. Оба орудия 1-го стрелкового арт. дивизиона были выдвинуты вперед и, идя непосредственно за цепями голубых (добровольцы 2-го отряда), то и дело снимались с передков, дабы воздействовать на вражеский броневик. Орудия полковника Романовского вели огонь «по огоньку», обстреливая находящуюся впереди «вторую» будку. Между прочим, несколько снарядов глудкинские артиллеристы вкатили по своим (зеленым). Были раненые, в том числе один стрелок-бородач, коему перебило обе ноги.

Этим временем 5-й отряд и пластуны помаленьку продвигались вперед по времянке. Как памятна всем участникам движения на Ин эта дорога. По кочкам, среди кустов, рядом с полотном желдороги, двигалась колонна. По сторонам дороги проходившие части разводили костры и озябшие люди грелись у них. Отвратительно одетые пластуны от стужи страдали больше всех. Гнилые полушубки расползались, в рваные галоши набивался снег. Тут и там можно было видеть бойцов, зашивавших проволокой или телефонным кабелем полушубки, подтягивавших рваные галоши и сапоги. Начинало чуть-чуть светать. Справа (с севера) на колонну выходили одиночные раненые бойцы Зеленого полка…

Конная группа подполковника Торопова, двигавшаяся от самого разъезда Ольгохта впереди пехоты 2-го отряда, сбила красных с двух позиций. После того как к конникам подошла пехота полковника Мохова (зеленые), подполковник Торопов стал принимать вправо (к северу), прикрывая этот фланг зеленых и освещая впереди лежащую местность.

К 6 часам 11 января части 2-го отряда в районе желдороги, используя канавы, приблизились ко «второй» будке почти на версту, к северу же от желдороги Зеленый полк своим центром и правым флангом продвинулся глубоко за линию «второй» будки. Дальнейшее продвижение белых приостановилось. Что было этому виной? В частях 1-го отряда в день боя говорили, что лыжники 2-го отряда, проскользнув в белых халатах в тыл красного бронепоезда, испортили там желдорожный путь, уничтожив маленький мостик. Таким образом, красный бронепоезд оказался отрезанным от своей базы. Ему ничего не оставалось поэтому, как, оставаясь на месте, всеми силами задерживать белых до тех пор, пока мостик не будет восстановлен. В донесении полковника Аргунова генералу Сахарову за № 78 от 12 января нет подтверждений этой версии. Полковник Аргунов указывает только, что, «дойдя до второй будки, бригада (2-й отряд) натолкнулась на броневик красных и их значительные силы».

Местность, где приостановилось движение белых частей, была такова: железная дорога делает крутой поворот и скрывается за лесом.

Примерно в версте к востоку от этого поворота, по северную сторону желдороги, имеется другой лесок. Полоска кустов и отдельных деревьев проходит поблизости от полотна ж. д. и соединяет эти два лесочка. Местность к югу от линии и поляна, находящаяся между лесками, представляет собою открытое, ровное пространство. Кочки, бугры, увалы, местами редкие кустики дополняют картину.

Зеленые, выйдя цепями из кустов, достигли было самого поворота полотна, но вылетевший из-за леса красный бронепоезд засыпал зеленых из пулеметов, и белоповстанцы принуждены были залечь. Одновременно было установлено, что по восточной опушке дальнего леса рассыпается красная пехота. Вопрос о дальнейшем продвижении белых должен был решиться на север от полотна, так как на юг от него открытая местность не допускала маневрирования. Обстановка на участке Зеленого полка, отсутствие достаточных данных на успешность дальнейшего продвижения этого полка и потери в его рядах (свыше 40 человек убитыми и ранеными) понудили полковника Аргунова подтянуть на этот участок 1-й отряд. Орудия 1-го стрелкового арт. дивизиона, пройдя первую будку, стали на позицию вправо от нее и открыли огонь по красному бронепоезду. Полки 1-го отряда, миновав будку и позицию своей батареи, в предутренней мгле рассыпались в цепь и двинулись вперед, спускаясь с несколько возвышенного плато к лежащему впереди болотцу. Здесь они были остановлены и залегли. Спустя некоторое время сквозь цепи «глудкинцев» назад, в тыл, прошли зеленые.

В ночь с 10 на 11 января части отряда полковника Салазкина выступили из Верхне-Спасского на Забеловский. В голове двигался один эскадрон 1-го кавполка и разведка (пешая) 2-го Пластунского. У разрушенной землянки, где накануне белые захватили одного языка, красные сопротивления не оказали. Походная колонна белых, не разворачиваясь в боевой порядок, подошла почти вплотную к Забеловскому. В это время красные открыли по белым беспорядочный огонь. Белые разведчики бросились вперед. Красные поспешно очищали поселок. Команда разведчиков 2-го Пластунского полка захватила в поселке 18 коней с седлами, которых красные не успели вывести из ограды, и один пулемет «шоша». Кроме того, та же команда, уже по выходе за поселок, сумела захватить в плен четырех красноармейцев.

Проведя в Забеловском остаток ночи, утром 11 января белые двинулись дальше, оставив в Забеловском незначительный гарнизон (пеший эскадрон 1-го кавполка и сотню пластунов). 1-й кавполк двинулся по дороге на ст. Ин. Впереди двигался самый маленький – 4-й эскадрон (28 коней), на некотором расстоянии за ним шли 1-й и 3-й эскадроны (2-й эскадрон был в отделе – в составе отряда полковника Карлова). До Ина кавалеристы не дошли верст пять и, связавшись на видимость с частями генерала Сахарова, наблюдали ход боя на желдороге. Пластуны же, двигаясь по Амуру, к вечеру 11 января без выстрела заняли поселок Луговской, где и расположились на ночлег.

Второй Инский бой

Второй Инский бой. Что это? Атака ли превосходящими силами случайной позиции передового отряда противника или это встречный бой численно равных главных сил сторон? Вопрос этот в данной книге не будет разрешен. Для разрешения его нет достаточных фактических данных. Приходится только указать, что в белых частях было мнение, что Второй Ин – неудачный бой главных сил белых с красными бронепоездами, поддержанными небольшим пехотным отрядом. Между тем некоторые фразы книги Я. Покуса, фразы, дословно приведенные ранее, останавливают на себе внимание и заставляют поставить вопрос: не был ли бой 11 января встречным боем – столкновением главных сил белых, намеревавшихся в этот день атаковать ст. Ин, с главными силами красных (Сводная бригада и Троицко-Савский кавполк), двигавшихся на восток в целях выполнения наступательного плана товарища Серышева и санкционированного главкомом, товарищем Блюхером?

Медленность движения частей 2-го отряда на запад от Ольгохты раздражала порывистого генерала Сахарова. Несколько раз посылал он ординарцев к полковнику Аргунову, дабы ускорить продвижение головных частей, но толку от этого было мало: 2-й отряд продолжал идти вперед так, как шел раньше. Когда же наконец продвижение частей 2-го отряда приостановилось совершенно и части полковника Аргунова, как то казалось генералу Сахарову и некоторым другим чинам 5-го отряда, без уважительной причины стали топтаться на месте, колонна главных сил белых, нагнав авангард, остановилась на дороге в районе первой желдорожной будки (считая от Ольгохты). Голова же колонны выдвинулась несколько на запад от этой будки. Таким образом, все силы генерала Сахарова оказались в сфере артиллерийского обстрела противника, но все же большая часть их была вне досягаемости ружейного огня. Время шло. Части стояли на дороге и бездействовали. Генерал Сахаров, шедший в голове своего 5-го отряда, стоя на дороге, саженях в пятидесяти вперед пластунов, одного за другим гнал своих ординарцев к полковнику Аргунову. Горячий генерал окончательно вышел из себя. Нервничая, он размахивал руками, кричал, бранился… От полковника Аргунова пришел очередной ответ: «Разведка выслана, сейчас производится освещение местности, части, вероятно, скоро двинутся дальше». Генерал Правохенский, «поднакрученный» (подзадоренный) полковником Ктиторовым и Ивановым, прошел было к генералу Сахарову, дабы узнать об обстановке и, быть может, дать свой совет, если б таковой потребовался, но раздраженный генерал только огрызнулся и рукой отмахнулся…

Стало совсем светло. Белые части продолжали стоять на месте. Чаша терпения генерала Сахарова переполнилась. Генерал Сахаров решил ввести в дело главные свои силы, дабы сбить красных и отбросить их к Ину. Примерно около 8 часов генералом Сахаровым был отдан приказ пластунам, уфимцам и камцам развернуться в боевой порядок и, перейдя в наступление, сбить врага. Здесь следует оговориться, что, согласно сохранившейся копии донесения комполка 1-го Пластунского, последний якобы получил приказание о выдвижении его полка в первую линию только в 13-м часу, но всеми свидетельскими показаниями возможность выдвижения пластунов в столь поздний час категорически опровергается. Весьма возможно, что при перепечатке донесения была сделана описка и следовало бы читать «в 10-м часу», что допускается рядом участников этого боя. По некоторым иным данным (дневник прапорщика Носкова) указывается, что в первую линию пластуны были выкинуты около 8, уфимцы – в 9, а камцы даже в 10 часов.

Мимо железнодорожной будки и моста, у которого стоял генерал Сахаров, проходили вперед роты «белоповстанцев». Они втягивались в кусты и, оставляя в стороне плато, обтекая его слева, лесом выходили к болотцу, где разворачивались в боевой порядок и сквозь цепи «глудкинцев» шли вперед. Так как движение вдоль самого полотна желдороги под огнем бронепоезда сулило большие потери, то полки, назначенные для удара, не должны были поджиматься к линии. Им надлежало двигаться, не приближаясь к ней ближе сажен трехсот, четырехсот. При движении севернее указанного рубежа белые бойцы оказывались лесом и кустами совершенно скрытыми от артиллерийских наблюдателей красных.

Пропустив вперед пластунов и уфимцев, части 1-го отряда примерно в 8 ¹/₂ часов свернулись в походную колонну и отошли к первой будке, где в резерве стоял малочисленный 1-й Волжский стрелковый полк. В то же самое время Волжская батарея выкинулась вперед орудиями 1-го стрелкового арт. дивизиона и встала на позицию так же, как «глудкинская» батарея на дороге рядом с полотном железной дороги. Воткинская батарея до поры до времени осталась стоять в походной колонне позади 1-го стрелкового арт. дивизиона.

Расположение белоповстанческих частей первой линии по фронту с юга на север было следующим: к югу от линии желдороги, на значительном расстоянии от нее, маячила какая-то конница (не 1-й кавполк?), в районе полотна – Голубой полк 2-го отряда: этот полк поддерживал связь на видимость с Отдельной Иманской сотней в. ст. Ширяева, залегшей в рощице, и примыкавшей к левому флангу пластунов, развернувшихся по фронту примерно на 1 версту. Правее пластунов, также вплотную примыкая к ним, расположились уфимцы, занявшие участок по фронту такой же примерно длины, как и пластуны. Прикрытие правого фланга уфимцев возлагалось на малочисленный Камский стрелковый полк, долженствовавший в то же время охватить левый фланг красных. Таким образом, после 8 часов 30 минут 11 января в первой линии белых находилось до 1700 бойцов из общего числа 2300 бойцов, и на два свежих и самых больших полка (1-й Пластунский и 4-й Уфимский), насчитывавших в своих рядах почти половину всех штыков группы генерала Сахарова, возлагался захват передовой позиции, занятой неизвестными силами противника. Полагалось, что в результате захвата этой позиции белые части получат возможность более или менее беспрепятственного продвижения вдоль линии желдороги к Ину.

Пластуны и уфимцы перешли в наступление. Шли по лесу и кустам. Сначала все шло хорошо. Вот вышли на опушку леса. Впереди, шириной с версту, – кочковатое болото. Снег занес кочки, глаз наблюдал ровное пространство, но для движения оно было тяжело: люди то и дело проваливались между кочками, спотыкались… За болотом поднимались кусты, чернел лес. Есть ли там красные – никто хорошенько того не знал. Белые шли одной цепью. Заядлые каппелевцы, подозрительно относившиеся к семеновцам, а пластуны были ведь семеновцами, восторгались, наблюдая движение пластунов: в образцовом порядке, поддерживая равнение, бодро шли вперед пластуны. В первой линии у пластунов шли две сотни, четвертая сотня шла во второй линии, шагах в ста за первой. Третья сотня участия в наступлении не принимала – она была оставлена генералом Сахаровым при себе. В боевой порядок пластуны выставили всего до 400 бойцов при 6 пулеметах. Относительно уфимцев подробных сведений нет. Также не представляется установить: двинулись ли вперед оба полка одновременно, или же пошел сначала один, а потом другой, но, во всяком случае, это была одна атака.

Пластуны шли вперед не будучи обстреливаемыми, и только после того, как их цепь подошла шагов на триста к западному концу поляны, красные, занимавшие позицию по этой опушке, открыли сильный ружейный и пулеметный огонь. Огонь врага для пластунов был слишком неожидан. Убитые и раненые в белой цепи падали один за другим. Был один момент, когда показалось, что пластуны дрогнули. Быть может, впрочем, что это были только раненые, оставлявшие цепь под огнем противника. Как бы там ни было, но это минутное замешательство только увеличило число жертв. Но вот полк залег… Огонь красных не прекращался. Пластуны продолжали нести потери. В цепи образовались большие прорывы. Особенно доставалось центру. Между прочим, здесь был убит поручик Русанов. «Максим», находившийся на правом фланге, потерял всех пулеметчиков перебитыми или перераненными и, оставшись без прислуги, был отведен в тыл. В центре другой пулемет отказался действовать. Два пулемета на левом фланге, из-за находящихся впереди кустов и деревьев, огня не открыли, так как не имели обстрела. Пулемет «шоша» был в резерве… Минут через десять после открытия красными огня по приказанию комполка 4-я сотня, находившаяся до сего времени во второй линии, была выкинута вперед и влилась в первую линию, заняв образовавшиеся прорывы в ней…

Уфимцы шли вперед по кочковатому полю, когда красные открыли огонь по пластунам… По уфимцам был также открыт огонь, сначала редкий, но по мере продвижения уфимцев вперед поражение становилось все более действительным, и, наконец, шагах в двухстах не доходя до опушки леса, уфимцы принуждены были залечь на ровном, гладком поле… Цепь уфимцев сильно редела… Были убиты командиры 2-го и 3-го батальонов подполковник Ургалкин и Михасик, убиты командиры рот – 1, 3, 4 и 6-й – подполковник Дашков, капитаны Иванов, Гавшин и Сидоров (тело последнего не было вывезено), адъютант 1-го батальона поручик Желнов, ранен командир 1-й роты капитан Козырский… Перекрестный огонь трех красных пулеметов, под который попала цепь белоповстанцев, был главным виновником тяжелых потерь «Уфымски стрлка». Два из этих пулеметов били по уфимцам слева (с юга), а третий бил справа (с севера). Показания белых участников этого дела говорят о том, что позиция красных представляла собою мешок, в который залезли белые. Так оборвалось наступление уфимцев…

Когда на заре 11 января голубые (добровольцы 2-го отряда), продвигаясь вдоль линии, подошли ко второй будке примерно на 1 версту, то они увидели впереди, на повороте, вражеский бронепоезд. Вслед за сим справа, оттуда, где шли зеленые (омцы), стал доноситься огонь.

Сила его была значительна… Между тем красный броневик отошел и голубые продвинулись вперед. Теперь от их цепи до будки осталось всего сажен двести, не более… Совсем неожиданно ушедший было бронепоезд возвращается вновь, равняется с будкой и открывает огонь из орудий по голубым. Белые стрелки, растянувшиеся было цепью по открытому полю, поспешно откатываются к полотну железной дороги и поджимаются к нему. Бронепоезд отходит, теперь он маячит далеко, на повороте. Он то стоит у будки, то оттягивается на запад, скрываясь за поворотом. Время идет. Находясь под редким огнем бронепоезда, голубые до вечера лежат под откосом полотна дороги и потерь почти не имеют. Между прочим, днем был убит один офицер, лежавший под откосом между полковником Бахтеревым и Быковым. Особо сильной стрельбы в это время не было – шальная пуля прилетела и уложила того, кому, видно, было так написано на роду… В этот день голубые из-за отсутствия приличной обуви потеряли обмороженными не то 62, не то 67 человек – процент весьма значительный для полка в 300 бойцов.

Только что описанное дано командиром Голубого полка полковником Бахтеревым. Офицеры-артиллеристы о происходившем в прилежащей к желдороге полосе говорят так: в то время как пластуны и уфимцы перешли в наступление на правом фланге, в районе линии желдороги белые также стали продвигаться вперед. В это время красного броневика не было видно, он ушел за лес. Кочки и глубокий, рыхлый снег не допускали белым батареям оставить времянку, поэтому батареи становились на позицию тут же, у самой дороги. Головные батареи – Волжская (2 орудия) и 1-й арт. дивизион (2 орудия), снявшись с передков, стояли на позиции. Воткинская батарея – в походной колонне. Повозки со снарядами, патронами, принадлежащие околодкам, и иные стояли тут же. С минуты на минуту ожидали, что вот-вот двинутся дальше. Стрельба на правом фланге была уже слышна. В это время красный броневик решительно двинулся вперед. Из колонны главных сил белых было хорошо видно, как бросились голубые к линии железной дороги. Волжская батарея открыла огонь по красному броневику, и последний ответил комбинированным огнем по колонне белых. Орудия 1-го стрелкового арт. дивизиона присоединились к Волжской батарее. Через некоторое время и Воткинская батарея, ставшая на позицию на том же самом месте, где она стояла в походной колонне, также дала несколько очередей по врагу. Попав под огонь шести белых орудий, броневик отскочил назад за лесок, но, однако, через некоторый промежуток времени он вновь повел атаку. Видимо, пристрелявшись по белым за время первого своего выхода, он бил теперь по колонне, имея чуть ли не все 100 % попадания, – белая колонна была взята в вилку, чему во многом содействовало положение колонны белых, вытянувшейся длинной кишкой вдоль полотна железной дороги. Между тем белые батареи не подобрали себе целей, не пристрелялись по ним. Общего руководства огнем у белых не было. Не было у белых батарей и наблюдательных пунктов. Все считали, что стоят здесь временно, что это еще «не настоящий бой», а потому считали вполне достаточным наблюдать бронепоезд с полотна дороги, находясь в нескольких шагах от своих орудий. Впрочем, никаких наблюдательных пунктов на данном участке местности не имелось, и все, что можно было сделать помимо предпринятого, так это выслать артиллеристов-наблюдателей в сторону и в пехотные цепи.

Волжская батарея «чаевала», когда красный бронепоезд выскочил во второй раз из-за леса. От огня броневика батареи этой стало «жарко», были потери и в 1-м стрелковом арт. дивизионе.

Время шло. Попытка выкинуть вперед головную (Волжскую) батарею не увенчалась успехом, так как бронепоезд оказал решительное противодействие. Тогда генерал Сахаров в целях подавления огня броневика решил было выдвинуть два орудия на юг от полотна железной дороги. Генерал Сахаров приказал полковнику Романовскому выслать оба его орудия, но так как открытое поле, кочки, глубокий снег делали движение орудий весьма затруднительным и облегчали красному броневику расстрел орудийных упряжек, для которых не имелось абсолютно никакого укрытия, то потеря орудий белыми становилась весьма и весьма возможной. Полковник Романовский поставил в известность генерала Сахарова об этом и соглашался на маневр при условии взятия генералом Сахаровым на себя всей ответственности за потерю орудий. Генерал Сахаров задумался. Теперь он предложил двинуть на юг одно только орудие. Движение одного орудия должно признать еще более опасным и рискованным для выдвигаемого орудия, тем не менее орудие, назначенное от 1-го арт. дивизиона, пошло, но так как командир орудия и прочие чины особого желания «куда-то переть» не имели, то орудие очень скоро вернулось назад «из-за невозможности пройти». Следует указать, что дороги по южную сторону полотна совершенно не имелось, орудию пришлось двигаться шагом по целине, кони то и дело оступались, проваливались в ямы, спотыкались о кочки, постромки путались… Генерал Сахаров не удовлетворился неудачным выходом орудия 1-го отряда и приказал выдвинуть одно орудие от Воткинской батареи, но с последним произошла такая же история, как и с «глудкинским» орудием.

Согнав голубых к полотну железной дороги и поубавив пыл у белых батарей, красный бронепоезд после второго своего выскока из-за леса в дальнейшем держался пассивно, так же как и белые.

Двинувшись на север по тропинке, камцы никак не могли охватить левый фланг красных: цепочка конных при движении белоповстанцев на них уходила все дальше на север. В конце концов, погнавшись за ними, камцы потеряли связь со своими. «Что они делают? Куда идут?» – недоумевали белоповстанцы, остававшиеся на линии железной дороги и наблюдавшие все удаляющихся и удаляющихся камцев. Этот отрыв камцев и приостановка наступления пластунов и уфимцев повлекли за собою выдвижение полков 1-го отряда вправо от линии, в лесок, где они расположились уступом за фронтом уфимцев. Это была контрмера на случай перехода врага в наступление. Но враг белых в наступление не переходил…

Полная неудача наступления пластунов и уфимцев к полудню стала вполне очевидной. Оба полка были морально потрясены. Оставшиеся в живых стрелки лежали зарывшись в снегу между телами павших. Потери были велики. Весьма возможно, что первое время, как то всегда бывает, цифра потерь преувеличивалась. Как оказалось позднее, пластуны потеряли убитыми и ранеными 111 человек, не считая обмороженных, уфимцы же потеряли всего до 140 человек. Потери пластунов – 11 человек, взяты из приказа по полку, причем из них 43 было убитых, а остальные 68 ранены.

1-я сотня пластунов, отчасти усиленная чинами 4-й сотни, лежала на совершенно открытом месте, 2-я же сотня в значительной степени была прикрыта от огня красных кустами и лесом. Красный правый фланг 1-й сотни также подвергался меньшему обстрелу. В результате всего этого центр пластунов стал пустеть – бойцы оттягивались на фланги, где людей собирали командиры сотен – подполковник Бельский и Петцко. На левом фланге находился и помощник комполка – полковник Иванов, сам же комполка, подполковник Ктиторов, при наступлении двигавшийся непосредственно за первой цепью в центре, после того как генерал Сахаров не дал ему из резерва 3-ю сотню, оставаясь за серединой расположения полка, оттянулся несколько назад.

Время шло. Огонь красных стал менее интенсивен. Белые полки продолжали оставаться на месте, приводя постепенно себя в порядок под огнем противника.

Часам к четырнадцати стал очевиден полный провал всего наступления на Ин. Потери белых превосходили 300 бойцов убитыми и ранеными, к чему следует прибавить обмороженных. В результате «астрономические» цифры потерь. Самые крупные и свежие полки – Уфимский и Пластунский – уже потеряли до 25 % своего строевого состава. Моральная подавленность их не давала каких бы то ни было надежд. Больше того, скверная одежда и обувь пластунов и скверная обувь уфимцев в случае дальнейшего удержания этих полков в снегу грозили вывести из строя еще значительный процент оставшихся обмороженными. Части 1-го и 2-го отрядов, наконец, Волжский полк – единственный не принимавший участия в этот день в бою, все это были части далеко не свежие. Генерал Сахаров решил отказаться от мысли атаковать ст. Ин. Он решил отойти на разъезд Ольгохта… Наступление на Ин было окончено, оно оказалось еще менее удачным, нежели первое. В рядах белоповстанческих полков говорили, что в этот день белые разбили себе лоб о передовую позицию красных. В неудаче и тяжелых потерях одни винили генерала Сахарова, его поспешность. Иные же винили полковника Аргунова и его медлительность…

В то время как провал наступления стал очевиден для всех находившихся в районе желдороги, на крайнем правом фланге белых камцы неожиданно для себя обнаружили, что вражеская конная цепочка исчезла. Тогда камцы перешли в наступление на запад в целях выполнения возложенной на них задачи. Должно указать, что после Первого Ина, в котором камцы потеряли и полковника Сотникова, и полковника Туркова, врем, командующим полком был назначен «чужак» – подполковник Труфанов. Он не был своим, а потому и не мог явиться более или менее полным хозяином положения. Камцы прозвали его «хванза» и упрекали в неспособности, отсутствии инициативы, слепом исполнении приказаний начальства, в неумении справиться с таким маленьким «полком», каким стал Камский полк после Первого Ина.

Часам к 15–16 камцы, двигаясь, видимо, в юго-западном направлении, стали приближаться к линии и, по их утверждениям, зашли даже во фланг красных, находившихся против фронта уфимцев и пластунов. Цепь камцев вышла на одну из бесчисленных полян. Аевый участок занимал 2-й батальон, правый – 1-й батальон. Успешное продвижение камцев приостановилось шагах в пятистах от находившейся впереди опушки, так как пришло приказание от генерала Сахарова об общем отходе на Ольгохту. Цепь камцев остановилась, затем люди повернулись и стали отходить… но в этот момент застучали пулеметы и раздались залпы: красные, занимавшие опушку, к коей приближались белые, и, видимо, поджидавшие подхода врага на более близкую дистанцию, увидев, что он неожиданно повернул и отходит, открыли огонь… Смерть косила белых бойцов, люди падали один за другим, цепь дрогнула, бросая на произвол судьбы раненых, не говоря уже об убитых. Камцы уходили прочь от проклятой поляны…

Конница подполковника Торопова, уйдя на правый фланг, приняла на себя задачу прикрытия этого фланга своей пехоты от каких-либо сюрпризов. Здесь белым конникам пришлось увидеть, как начали наступление татары (уфимцы). У красных на их левом фланге, против подполковника Торопова, была также конница, которая стремилась обойти фланг белых. Красная конница стала подаваться все больше и больше к северу. Тогда и подполковник Торопов стал также принимать правее, дабы не допустить красных обойти его и не дать им возможности выйти в тыл белых на линию железной дороги. Время шло, принимая все дальше к северу, ни красные белых, ни белые красных не могли обойти. Весьма возможно, что та цепочка конных, о которой говорят в своих показаниях камцы, была не чем иным, как своими же – отряд подполковника Торопова.

С наступлением сумерек волжане были выдвинуты из резерва от будки, где они простояли целый день, на восточную опушку поляны, где они были рассыпаны в цепь и залегли в тылу пластунов и уфимцев. В целях более успешной уборки своих раненых и убитых помощник командира 1-го Пластунского полка полковник Иванов с темнотою двинул вперед левофланговую свою сотню (подполковник Бельский). На правом фланге люди полковника Петцко также перешли в наступление. Треск винтовочных выстрелов, крики «Ура!»… Стрельба продолжалась не более получаса, потом все смолкло, только слышались отдельные удаляющиеся выстрелы. Сотни подполковника Бельского и Петцко заняли бывшую позицию красных. Здесь имелись небольшие снежные окопчики, вырытые наспех во время самого боя. За тремя бугорками, находившимися против крайнего левого фланга пластунов, белоповстанцы обнаружили следы пулеметов. Их было пять, что устанавливалось брошенными на месте гильзами, снегом, сбитым пулями, и движением воздуха, следами людей и самих пулеметов. Красных не было, они ушли. Кое-где лежали тела убитых красных стрелков. Выдвигаясь вперед по лесу, пластуны продвинулись на несколько десятков саженей, подобрав этим временем нескольких тяжело раненных красноармейцев. Никаких признаков присутствия поблизости врага, очевидно, красные, пролежавшие целый день в снегу, дождавшись вечера, покинули позицию. Об этом немедленно было дано знать полковнику Иванову, а последний, не задерживаясь, послал донесение начальнику участка, но… в тот же момент от генерала Сахарова пришел приказ об общем отступлении. Донесению пластунов не было придано серьезного значения, на него просто не обратили внимания, истомленные боем, замерзшие белые части уже отходили.

Своих раненых пластуны подобрали, но увезти убитых они не могли, так как не было подвод. Уфимцами было вывезено до ста раненых, обмороженных и убитых. Часть последних была оставлена по той же причине, по которой оставили своих и пластуны. Весьма возможно, что среди оставленных убитых имелись и тяжело раненные, которые были приняты за мертвых.

В 16 часов 11 января начался обход всей группы генерала Сахарова. Под прикрытием частей 1-го отряда, не дожидаясь снятия с позиции пластунов и уфимцев, в тыл на Ольгохту потянулась артиллерия, обозы, подводы с ранеными… Пластуны и уфимцы снялись с позиции, прошли сквозь волжан, которые покинули опушку только после того, как полковник Торопов получил от командира Пластунского полка словесное сообщение о том, что «все прошли и отходить можно».

В 19 часов 11 января части белых сосредоточились на разъезде Ольгохта. Отход волжан был беспрепятственен – противника не было и их никто не тревожил. Камцы же, получив приказ об отходе, опасаясь того, что свои по линии желдороги успели уже далеко откатиться и, выйдя на линию железной дороги кратчайшим путем, можно будет опять нарваться на врага, стали отходить без дороги, по лесу, взяли далеко на север и, описав порядочную дугу, вышли на разъезд Ольгохта значительно позже остальных частей.

После Второго Ина

Утром 12 января из поселка Луговского вверх по Амуру, по тропе на почтовую станцию того же наименования, от 2-го Пластунского полка была выслана конная разведка (на конях, захваченных накануне у красных в Забеловском). Тропа эта идет лесом, иногда попадаются прогалины и поляны. Сам же лес местами густой, местами же просто мелкий кустарник. Отойдя верст пять от поселка, белые, а их было 18 всадников, заметили двигающихся навстречу всадников – это были красные. Их было, во всяком случае, коней под пятьдесят, поэтому, дав несколько залпов по врагу на опушке одной из рощиц, белые помотали назад в Луговской. Прошло совсем немного времени, как разведка вернулась в поселок, а красные уже появились в виду Луговского. К этому времени в штабе полка, видимо, уже было известно об отходе группы генерала Сахарова, а потому полковник Салазкин решил не отстаивать Луговской, а отойти на Забеловский. Красные вели себя активно, они уже выходили из кустов, что против поселка. Белые дали по ним несколько залпов и стали очищать Луговской. Это было примерно в 13 часов. Колонна белых вытягивалась с восточного конца поселка, а красные вступали в него с западного. По уходящему врагу красные открыли сильный фланговый огонь, но особых потерь пластунам он не принес: у них было ранено человек шесть.

Быстро шли пластуны от Луговского к Забеловскому, куда под давлением красных отходил 1-й кавполк. Не доходя до последнего, пластуны были встречены разъездом 1-го кавполка, начальник которого торопил пластунов: красные приближаются к Забеловскому. Пластуны прибавили ходу, благо дорога от Луговского идет все время по равнине. Около 22 часов 12 января 2-й Пластунский полк втягивался в Забеловский. Отсюда квартирьеры были немедленно отправлены в Верхне-Спасское, где по приказу командующего должен был расположиться полк. Немного обогревшись и передохнув в Забеловском, пластуны ночью же выступили на Верхне-Спасское. В это время, по данным конной разведки, красные уже подходили к Забеловскому. На рассвете 13 января отряд полковника Салазкина прибыл в Верхне-Спасское.

Итак, вторичное наступление белоповстанцев на ст. Ин окончилось неудачей. Белые отошли на Ольгохту, но красные их не преследовали. Красные части, принимавшие участие в бою 11 января в 15 верстах к востоку от ст. Ин, сами также отошли. Второй Ин, как прозвали белые бойцы бой 11 января, погубил надежду белых – пластунов и уфимцев. Сумрак был в душах белых. Что будет дальше? На вопрос, что делать, должен был ответить генерал Молчанов – ему генерал Сахаров послал донесение и ждал от него приказа.

В 8 часов 12 января начальник 2-го повстанческого отряда полковник Аргунов, находясь на разъезде Ольгохта, отправил донесение генералу Сахарову с копией генералу Молчанову следующего содержания: «При наступлении на ст. Ин 11 Января 1922 года в состав моей колонны была включена 1-я стрелковая бригада. Знакомя Вас с намеченным мною распределением войск колонны, а именно наступлением по бригадно – влево от полотна 1-я бригада и вправо 2-я бригада. Местность вправо допускает широкие обхваты и обходы, почему сюда назначалась 2-я наиболее сильная и активная бригада, однако в силу Ваших настояний и усиленных просьб Командира 1-й бригады (в целях избавления бригады от потерь) я вынужден был отказаться от своих намерений и вести наступление 2-й бригадой по обе стороны линии – влево Голубой и вправо Зеленый полк. Овладев 1-й будкой и дойдя до 2-й будки, бригада натолкнулась на броневик красных и их значительные силы. Голубой, пользуясь канавами, подошел почти на версту к будке и залег, остановленный огнем броневика. Зеленый полк последовательно сбивал противника на фронте до 2-х верст, продвинулся в лесу центром и правым флангом, глубоко за линию 2-й будки, но понес свыше 40 человек убитыми и ранеными (командир батальона и 2 ротных командира), залег. На помощь на правый фланг была выдвинута 1-я бригада, но, ознакомившись на месте с 1-й бригадой и обстановкой, я не решился ее двинуть в атаку, считая, что решить дело в нашу пользу или улучшить его она не в состоянии. К этому времени Зеленый полк вынужден был несколько оттянуться правым флангом и центром. Левый его фланг сильно пострадал от огня броневика. Об изложенном было Вам доложено с указанием, что сбить противника легче всего обходом. Выдвинутые после этого Вами новые части не везде смогли продвинуться до линии, достигавшейся Зелеными, почему у Зеленых остался невынесенным один убитый. На действиях бригады сказались и предшествовавшие бессонные ночи, и бои с красными, начиная с 6 Января. Учитывая, что Ин надо взять, полагал бы: 1) Дать частям до недели отдыха по деревням в районе Волочаевка – Покровка, 2) За это время подтянуть не менее 1000 резервов, 3) Одеть ударные части так, чтобы могли провести две ночи в поле, 4) Доставить продовольствие и фураж, 5) Распылившиеся части восстановить или влить в другие, 6) Район Ольгохта удерживать небольшими частями с броневиком и конницей, 7) Налетом мелких партий сжечь мосты на участке Ин – Бира. № 78. Полковник Аргунов».

Так вот оценивал обстановку один из лучших белых начальников. В тот же день, 12 января, полковником Аргуновым было отправлено пространное письмо-донесение своему комкору, генералу Смолину, следующего содержания: «12/1 раз. Ольгохта. Ваше Превосходительство. Прошу извинить за долгое молчание, но напряженная боевая работа забирает все силы. Сейчас мы танцуем от Волочаевки до Ина и обратно. То же с красными. Получилась как бы равнодействующая. Мы захлестнулись, красные оправились, но все же недостаточно, чтобы одолеть сейчас же нас. Однако с подходом головных частей 5 советской армии они получат значительное превосходство сил. Дабы парализовать работу 5 армии, необходимо малой войной разрушить амур дорогу от Архары до Ина на полгода. Сорганизовав за это время хотя бы 15-тысячную армию, можно будет взять Амуробласть. Только указанным же разрушением можно удержать и Хабаровский район, не допустив перед Хабаровском сосредоточения и питания красных войск силою более 5 тысяч человек. Для удержания за собою Хабаровска необходимо как можно скорее сосредоточить здесь 5 тысяч, одеть и накормить их и их лошадей. Нужно иметь в виду, что части понесли очень тяжелые потери, нанося лобовые удары, по пословице ген. Сахарова, «вдребезги или пополам», добавив к этому обмороженных, мы получим уничтожающую цифру потерь. III-й корпус свыше 30 %, у меня 15 %. В силу потерь, скорых решений, отсутствия подготовки боя в материальном отношении части сейчас захлестнулись, нужна серьезная подготовка к новой операции.

Необходимо в неделю выполнить: 1) Прислать 1000 человек подкрепления, дабы этим уравновесить ожидаемое прибытие 1-го Читинского полка в 1500 человек. Это последние Д.В.Р. подкрепления, далее пойдет 5-я армия. 2) Одеть людей так, чтобы можно было ночи две провести в поле. 3) Очистить Хабаровский район от Бойко-Павлова и Шевчука. 4) Обязательно питать людей мясом и изредка свежей, а не соленой рыбой. 5) Овес для лошадей. 6) Высылка 20 пудов динамита и 40 керосина для уничтожения мостов. 7) Пересмотреть всех эвакуированных, раненых и обмороженных и кого можно перевести на амбулаторное лечение с привлечением к охране Никольск-Владивостокском районе, сформировав из них охранные батальоны. Всех же ныне здоровых и находящихся в тылу, в том числе Забказаков выслать на фронт. Не давать валяться долго в госпиталях. 8) Настоятельно нужно выловить в Хабаровске большевиков, для чего необходимо выслать энергичного человека. 9) Начать собирание кожаной обуви для весенней кампании. 10) Необходимо командировать в Хабаровск спеца для снятия частей всех пароходов, катеров и лодок, как мера предупредительная и как бы для ремонта отправить во Владивосток. С другой стороны, немедленно начать готовиться к борьбе на воде, отремонтировав катера и лодки. 11) Обеспечить действующие части деньгами.

Если хотим удержать Хабаровск и, быть может, продвинуться дальше, необходима напряженная и срочная работа всех. На мой взгляд, ген. Молчанов и полк. Ловцевич перегружены и с задачей не справятся, если ответственные чины немедленно не помогут. Необходимо срочно и тщательно разобраться в Хабаровском вопросе. Несмотря на большое население и его сочувствие, мы реальную поддержку получить не сумели. Работы с общественностью, как в Никольске, совершенно нет, и на приказах далеко не уедешь. Необходим творческий дух. Самое ведение боя здесь происходит крайне своеобразно, примитивно, скоротечно. Зачастую предлагается атаковать неизвестно что и где. Войска развертываются для атаки в одну линию на интервал от 3 до 15 шагов с стремлением развернуть наидлиннейшую цепь, обычно без резервов. Сосредоточения превосходных сил на пункте удара не производится. Вообще, что рекомендует военная наука, почти не соблюдается во многих частях. Административный аппарат 3-го здесь весьма слаб, организационных качеств мало, от чего снабжение запутывается и носит временный характер. Мне кажется, армию забросили на произвол судьбы, предоставляя ее собственным наличным средствам, вплоть до комендатуры на станциях, и это в то время, когда Владивосток и Никольск перегружены. Я должен прямо сказать, что военные наши управления не работоспособны и необходима их полная реорганизация свежим человеком. Громадную услугу делу Вы оказали высылкой 3-й бригады, не будь ее, думаю, что Хабаровск не возможно было бы удержать, но все же необходимо довести армию до 5 тысяч чистых бойцов.

С 5 января Приморский отряд понес более 100 чел. убитыми, ранеными и обмороженными, сейчас в обоих полках осталось около 520 бойцов. К 2-му корпусу относятся хорошо, особенно ген. Молчанов, но отсутствие старшего представителя корпуса сказывается, так замоталась и сошла на нет Пая бригада. Если хотите сохранить бригады и 2-й корпус, то полагал бы необходимым для административного наблюдения за бригадами выслать Вашего помощника.

Наши последние неудачи надо всецело отнести за счет нашей большой оторванности от тыла и неустроенности путей сообщения, а затем на зарываемость начальников, главным образом ген. Сахарова, слишком поспешного в решениях. Он годен как начальник для удара, а не для управления.

Прилагаю мое донесение генералу Сахарову, из него Вы узнаете вкратце бой 11 января в 15 верстах восточнее ст. Ин. Сейчас мы, завоевав за 11 января 1!/₂ желдорожных будки, отошли и сосредоточились на раз. Ольгохта и ждем распоряжений. Люди очень устали, но веры не потеряли. В ночь с 5 на 6 января красные атаковали Волочаевку и заставили очистить ее Воткинцев с Ижевцами и 1-й бригадой, но Приморский отряд вышел в тыл правого фланга красных, уже занявших ст. и пос. Волочаевка, и рассеял всю наступавшую 3-тысячную массу, пришедшую с Ина. При этом взято свыше 50 пленных, 30 подобрано раненых, 120 винтовок. Красные в панике бежали и обморозили свыше 1000 человек. Этим делом активность красных подорвана, но и мы захлестнулись. Нужен отдых, ремонт частей и устроение тыла. С этим делом необходимо спешить, ибо красные все же упорны и активны. Присылайте подкреплений, дабы отодвинуть красных за Биру и, разрушив желдорогу, прикрыть Хабаровск. Желаю здоровья и благополучия. Прошу не забывать нас, а главное, закончив зимнюю кампанию, готовиться к весенней. Уважающий и преданный Вам Полковник Аргунов».

В 17 часов 12 января в городе Хабаровске генерал Молчанов отдал приказ № 167/оп такого содержания: «Генералу Сахарову, Правохенскому, Полковнику Аргунову, Александрову, Салазкину, Подполковнику Столову, Полковнику Ефимову. Приказываю: 1) Генералу Сахарову с 2, 4 и 5 отрядами удерживать самым прочным образом район Ольгохта – Волочаевка и Верхне-Спасское, имея конницу в Забеловский и Луговской, подчинив себе части Полковника Салазкина. 2) Полковнику Александрову, находясь в моем резерве, расположиться в д.д. Николаевка и Покровка, разведывать отряд Шевчука. 3) Подполковнику Столову перейти в д. Осиповку – разъезд Амур, войдя в подчинение своего Начотряда. 4) Полковнику Салазкину перейти в подчинение генерала Сахарова».

Частью по железной дороге в эшелонах, частью походным порядком по времянке перекидывались белоповстанческие части группы генерала Сахарова с разъезда Ольгохта в Волочаевку. На разъезде был оставлен один Волжский стрелковый полк и бронепоезд. Головная застава белых была выдвинута на запад от разъезда к большому логу.

14 января 1-й отряд, насчитывавший в своих рядах к этому времени совсем незначительное число бойцов (по некоторым сведениям, менее 200 штыков и сабель при 2 орудиях), перешел из Волочаевки в Покровку, поступив в непосредственное распоряжение командующего отрядами. Так «глудкинцы» получили заслуженный ими отдых на 45-й день своего участия в походе.

Как уже говорилось выше, весь белый лагерь считал бой 11 января боем превосходящих сил белых с головным отрядом красных небольшой численности. «Результат был крайне печален, между тем в этот день мы наверно были численно сильнее красных раза в два», – таково мнение как старших войсковых белых начальников, так и рядовых бойцов-белоповстанцев. В неудаче подавляющее большинство винило одного только генерала Сахарова, и если в Первом Ине для генерала Сахарова находили целый ряд смягчающих обстоятельств (незнание местности, путаница ночного боя, запоздание 1-й и Ижевско-Воткинской бригад, грабеж волжан на станции и пр. и пр.), то во Втором Ине подобных смягчающих обстоятельств не видели. Некоторые, правда, говорили, что «виноват Аргунов со своей медлительностью», но большинство напирало на «прошибание ген. Сахаровым лбом стенки», «это был не бой, а просто бойня», – говорили третьи. Что мог сказать на все это генерал Сахаров? Разве только то, что действительно в этот день под его руководством у него оказалось три силы различных порядков: «одна бригада – один порыв, другая бригада – одна медлительность, третья бригада – сплошное ловчение» – образное выражение генерала Сахарова. Все же следует отметить, что при поверхностном даже знакомстве с ходом боя 11 января в глаза резко бросается одно обстоятельство – смена частей и поочередное подставление их под расстрел хорошо применившихся к местности красных цепей и их пулеметов. Смена частей в коротком бою, продолжительностью в несколько часов, ничем не оправдывается. Надо развивать бой, искать решений на флангах, а не сменять части. Также и долбление по одному участку, где противник силен, вело к уничтожению своих же полков. Если красные оказали упорное сопротивление зеленым полковника Аргунова, надо было их приостановить, даже отвести несколько назад, но не посылать на уничтожение другую часть. Последнюю надо было развернуть правее и стремиться охватить фланг красных.

В добавление к уже приведенному выше донесению и письму полковника Аргунова, характеризующим события, можно привести еще два документа:

«Начальнику 4 отряда. 19 Января 1922 года. № 0109. Из Волочаевки. Карта 10 в. в дюйме. Согласно Вашего приказания от 18 Января с. г. за № 27/п доношу: готовиться к выступлению с полком в 1 час. 11 с. м., на что будет особое приказание. Я должен войти в группу полковника Белянушкина, которая должна будет обойти левый фланг противника. Мною было отдано соответствующее приказание по полку, и в час я мог выступить, но приказание о выступлении мною лично было получено от полковника Белянушкина в начале 6-го и сейчас же выступил. Через час-полтора я догнал передовые части, которые должны были продвигаться вдоль линии желдороги и которые тесня противника медленно продвигались вперед. Здесь меня догнал Полковник Белянушкин, которого я попросил осветить мне более широко обстановку и поставленную нашей обходной группе задачу. Он мне сообщил следующее: «Мы должны двигаться за передовыми частями до дороги, которая сворачивает вправо на фанзы, примерно в 3–4 верстах от Ина и от фанз, которые подходят, повести наступление на Ин с севера. Мой участок самый правофланговый».

У второй будки противник оказал сильное сопротивление, в результате чего завязался продолжительный бой. В 13-м часу генералом Сахаровым был вызван Начальник 2-го отряда, который вел бой и после переговоров с ним приказал мне сменить на позиции 1-ю бригаду и 2-й отряд и не задерживаясь на их участке стремительным натиском сбить противника и двигаться дальше, причем определенных указаний, на какой линии расположен противник и где у него расположены пулеметы, ввиду спешности отдаваемого мне ген. Сахаровым приказания, а также и того, что он и меня торопил страшно, мною получено не было, но, имея кое-какие необходимые сведения по личному наблюдению и разговоров с Полковником Аргуновым, я хотел, насколько это возможно, осветить обстановку командирам своих дивизионов и сотен, но здесь подошел ген. Сахаров и приказал без всяких объяснений и траты времени, с места принять боевой порядок и двигаться вперед, что и послужило причиной крупных потерь, которые понес вверенный мне полк, который попал под фланговый пулеметный огонь, причем оставленная мною в резерве 3-я сотня ген. Сахаровым была задержана и посланному мною офицеру было сказано, что сотня придет тогда, когда будет нужно. 3-я сотня в бою не участвовала, и о том, где она находилась, я узнал по окончании боя. 3-я сотня понесла потери четыре человека обмороженными.

Встретив самое сильное сопротивление на левом фланге своего участка, я большую часть резерва, имевшегося при мне, бросил туда, рассчитывая на то, что ко мне подтянется третья сотня, и, когда я понес крупные потери на правом фланге, я не мог его усилить в должной степени. Пытаясь перейти два раза в атаку и отбивая две атаки на своем левом фланге, я потерял убитыми и ранеными восемьдесят пять человек, обмороженными около тридцати человек. Находя, что противника легко сбить, выдвинув часть в обхват его левого фланга, я и просил соответствующего распоряжения у Полковника Белянушкина, часть выдвинута не была.

Около восемнадцати часов вечера я получил приказание отойти к горящему мосту (резерв), куда я прибыл около 20 часов и где получил приказание лично от генерала Сахарова двигаться обратно в Ольгохту. За неимением подвод и конных (у меня имеется всего 4 ординарца в полку) вывести убитых я не смог, хотя имел полную возможность, так как противник отошел. Комполка 1-го пластунского Подполковник Ктиторов».

«Командиру 2 стрелкового корпуса. 1922 года 20 января 12 часов Волочаевка. № 4/к. Представляю при сем донесение К-а 1 пластунского стрелкового полка за № 0103, о бое 11/1. Доношу, что письменного приказа для проведения наступательной операции на ст. Ин 11/ I дано для полка не было. Выступление частей с раз. Ольгохта назначалось на 1 час 11/1 и затянулось исполнением до 6 часов.

Во время боя я находился от передовых частей до перевязочного пункта. Предполагаемая обходная колонна вправо из 1 пластунского, 4 уфимского и 8 камского полков при двух орудиях выслана не была.

Все части с артиллерией двигались по одной дороге вдоль полотна ж. д. Передовые части завязали бой с передовыми частями противника. У красных был один броневик, стрелявший из орудий вдоль по полотну ж. д. огнем рассеянным, не причинявшим большого вреда. Когда передовые части завязали бой, остальная колонна стояла на дороге, на морозе до 30 град, при слабом ветре. Наша артиллерия общей позиции не имела, а становилась в сторону от дороги в уступном порядке. Сосредоточенного и меткого огня не было. Наблюдательного пункта не было, с которого бы хорошо было видно результат стрельбы и велось бы корректирование.

На перевязочном пункте в ж. д. будке было 2 сестры и 1 фельдшер. Когда стали поступать раненые 1 и 4 полков, то перевязывать их не успевали и раненые отправлялись без перевязки на раз. Ольгохта. Мой штаб оставался на раз. Ольгохта. Через полковника Леонова шла связь с тылом. Полковником Леоновым были приготовлены вагоны для помещения раненых. Вагоны отапливали, носили в них прибывающих раненых и оказывали им посильную помощь офицеры моего штаба, больше никого не было. Носилок не было. Стон стоял, и картина была душераздирающая. По моим сведениям, раненые прибыли в Хабаровск голодными. Все просили пить, а воды на разъезде не было (ее там нет, снег тают). Некоторые раненые замерзли, не вынесенные своевременно. Генерал-майор Правохенский».

В своем донесении генерал Правохенский возводит большое обвинение на санитарную часть: «Раненые помещались в нетопленные вагоны, никто не перевязывал, были голодны и т. д.». Между тем на разъезде Ольгохта должна была находиться санитарная летучка, которая была сформирована еще приказом генерала Молчанова от 2 января в предвидении боя у ст. Ин 6 января. Вышеприведенные приказы по санитарной части показывают, что должно было быть сделано, и это, наверное, и было сделано. Надо полагать, что если некоторые раненые и были внесены в вагоны чинами штаба генерала Правохенского, то это были, наверное, единицы. Примечательно то, что, кроме генерала Правохенского, никто не говорит о столь печальном отношении к раненым и в обстоятельном, затрагивающем все недочеты белых письме полковника Аргунова генералу Смолину ничего не говорится об этом. Можно только предположить, что ввиду больших потерь в рядах 1-го Пластунского полка, отсутствия в этом полку собственных перевязочных средств не все пластуны были вывезены, и генерал Правохенский в стремлении найти те или иные смягчающие обстоятельства в своем донесении подчеркивает недочеты в постановке санитарной части. По этому вопросу следует заметить: 1) скудные санитарные силы работали самоотверженно и критики не вызывали, 2) отсутствие собственных перевязочных средств в 1-м Пластунском полку не должно относить всецело в счет легкомыслия или небрежности старших начальников пластунов, но вполне может быть объяснено (но не оправдано) незначительностью срока, истекшего со дня прибытия пластунов в состав частей первой линии и боем 11 января, явившимся первым настоящим боем для этого полка.

Через несколько дней генерал Сахаров уехал во Владивосток. Своей второй неудачей он был сильно подавлен. Ждать от него в ближайшие недели так свойственных ему энергии и порыва не приходилось. Генерал Молчанов поэтому, видимо, не особенно противился его отъезду. С отъездом генерала Сахарова в малочисленной плеяде помощников генерала Молчанова образовалась заметная брешь – остались: методичный полковник Аргунов и разумный, но скромный полковник Ефимов. Представителя энергии и порыва в рядах белоповстанческих войск не стало. Правда, среди офицеров и особенно старших войсковых начальников генерал Сахаров не пользовался таким весом, как среди бойцов, особенно солдат 3-го корпуса. К солдату генерал Сахаров умел подойти, солдату генерал Сахаров внушил веру в него. Его имя в рядах белых полков было широко известно и популярно, и так как на войне успех не всегда зависит от разума, логики, методичности, расчета, даже доблести, но также и от обаяния начальника, то приходится признать, что, в частности, Поволжская бригада с отъездом генерала Сахарова потеряла многое.

11 января, то есть в тот самый день, когда в 15 верстах к востоку от ст. Ин шел бой, в городе Хабаровске командующий белыми повстанческими отрядами подписал приказ № 12 такого содержания: «Я неоднократно заявлял в приказах и беседах с офицерами и солдатами, что мы представляем из себя остатки великой Русской армии, что армия едина, что мы служим родине, а не именам. Так оно и есть в действительности, по внутренним убеждениям каждого Русского воина. Но должен заметить, что наружно мы еще не спаяны, благодаря различию форм одежды, а некоторые офицеры б. Гродековской группы носят на погонах явно тенденциозные значки «А.С.». Народ к нам присматривается и атамановщины боится даже больше, чем коммуны. Пока население не будет в нас видеть своей Русской армии без намеков на пережитую атамановщину – мы будем одинокие, народ нас не поддержит. Во всех моих начинаниях, поверьте, лежит только любовь к Родине и боязнь за Святое дело освобождения нашего Отечества, а кроме того, и тот опыт, который я приобрел за 4 года Гражданской войны, опыт, добытый кровью многих лучших сынов России.

Для окончательного приведения армии к одному типу наружно приказываю: 1) Снять значки «А.С.» с погон, 2) Снять галунные погоны, 3) Снять все нарукавные знаки, кроме угла из Георгиевской ленты, для совершивших Великий Аедяной Поход. 4) Считать ничтожными производства Атамана Семенова после ухода армии из Забайкалья, на основании Указа Временного Приамурского правительства. Все указанные меры провести в жизнь в самый кратчайший срок и комотрядов донести мне. Генерал-Майор Молчанов».

Приведенный выше приказ вызвал в рядах белых много толков. Очень многим, так или иначе причастным к «семеновским» и «гродековским» частям, казалось, что приказ № 12 направлен именно против них – «семеновцев», что «каппелевское» командование таким порядком хочет покончить с ними, с «семеновцами», которых, мол, хотят окончательно добить. Справедливость требует отметить, что приведенные выше нарекания не имели основания. Правда, некоторые выражения приказа № 12 неудачны. Это теперь признают многие высшие начальники, принадлежавшие в то время к так называемой «каппелевской» группировке, но тогда, в разгаре борьбы с красными, некогда было разбираться в тонкостях выражений. Надо также полагать, что некоторый «прохладец» в отношениях между «каппелевцами» и «семеновцами» даже против воли автора приказа все же наложил на него свой отпечаток. Следует помнить, что автор приказа, генерал Молчанов, был всегда строг и справедлив, он никому не потакал, не имел любимцев и любимчиков. Отдавая тот или иной приказ, генерал Молчанов никогда не делал различия между камцами, ижевцами, егерями, пластунами, воткинцами, волжанами, уральцами, уфимцами и т. д. Ни одна часть, ни один командир не имел предпочтения, основанного на симпатиях или антипатиях. Генералом Молчановым все делалось только для пользы дела. Генерал Молчанов ценил и уважал многих начальников, принадлежавших к «семеновской» группировке, нередко этим «семеновским» командирам генерал Молчанов подчинял «каппелевских» командиров. Достаточно вспомнить, что при движении к Бикину, намереваясь в скором времени выкинуть в тыл противника конный отряд, генерал Молчанов просил генерала Вержбицкого «выписать» из Харбина «семеновца» – генерала Нечаева{106}. «Семеновцу» полковнику Салазкину генерал Молчанов подчинил «каппелевца» – подполковника Березина (приказ № 95/оп от 6 января). В дальнейшем мы увидим, как генерал Молчанов подчинял «каппелевцев» командиру конного атамана Семенова полка – боевому полковнику Бычкову. Генерал Молчанов ценил подполковника Глудкина, ушедшего из его корпуса весной 1921 года к атаману, войскового старшину Ширяева – бывшего «калмыковца», подполковника Торопова, принадлежавшего к составу частей 2-го корпуса, и т. д. и т. д. Короче – для генерала Молчанова не было подразделений на «каппелевцев» и «семеновцев», а для него была одна Русская армия, больная, раздираемая внутренними раздорами. Генерал Молчанов понимал, что для успеха борьбы нужен сильный, здоровый организм, нужно знамя, под которое пойдут добровольцы из деревни и города. Из учета генералом Молчановым обстановки в стране, из оценки темных и светлых сторон белых армий с красными родился приказ № 12. Предмет изложения данной книги – описание зимнего Хабаровского похода – не позволяет перейти к подробному изложению и разбору взаимоотношений «каппелевцев» и «семеновцев», так как подобный разбор повлек бы за собою чрезмерное отклонение в сторону и потребовал бы слишком много места и времени. Приходится поэтому ограничиться только указанием на то, что и в дальнейшем бывшие «семеновские» и «каппелевские» части дружно, плечо к плечу шли в бой за общие идеалы – освобождение и возрождение российской державы, но на стоянках «холодок» в отношении чинов различных частей чувствовался. Следует также отметить, что ни один из четырех пунктов приказа полностью выполнен не был: 1) «семеновцы» значков «А.С.» не сняли, но даже наоборот, некоторые, кто до приказа их не носил, теперь надели, 2) галунные погоны продолжали носить некоторые генералы, штаб-офицеры, обер-офицеры и подпрапорщики; носили они их не потому, что были исключительно за «старорежимные» золотые погоны, а потому, что в них вид был более нарядный, или же потому, что простых защитных не было под руками, 3) «глудкинцы» своего национального добровольческого угла не сняли, и никто их к этому не понуждал, равно как бывших чинов ОМО и калмыковцев. Георгиевский же угол для совершивших поход опять же как до приказа, так и после носили далеко не все имеющие на это право, а только та часть их, что либо очень уважала этот знак отличия, либо любила красоту, 4) в отношении непризнания чинопроизводства атамана Семенова говорить также не приходится: не только в Пластунской и 1-й стрелковой («глудкинской») бригадах воинские чины продолжали носить, именоваться и значиться по спискам в «семеновских» чинах, но и в частях Поволжской бригады и 2-го отряда полковника Аргунова бывшие «гродековцы» сохранили свои чины. В общем, каппелевские начальники не проявили в этом вопросе чрезмерной придирчивости, которая несомненно повлекла бы за собою прилив нового озлобления и взаимной вражды в среде и без того малочисленных остатков белых армий. Исключением в этом ряду была, если не ошибаюсь, одна только Железнодорожная бригада, которая не потерпела сохранения у бывших «семеновцев» их «семеновских» чинов, урезав им эти производства.

11 января разведуправ белых показывает, что по агентурным данным читинским командованием перебрасывается в Амуробласть кавбригада численностью до 2400 сабель (предположительно Каратаева), следующая девятью эшелонами. Головной эшелон 5 января прибыл на ст. Архара. В действительности это перебрасывалась не кавалерийская бригада Каратаева, а 1-я Отдельная Читинская стрелковая бригада.

По сведениям разведуправления войск Приамурского правительства, 12 января со ст. Ин на запад выбыло два эшелона с ранеными и обмороженными красноармейцами, которые не могли быть отправлены ранее из-за порчи полковником Карловым железнодорожных мостов на Амурской дороге. Цифру эвакуированных пленные красноармейцы определяли до 600 человек. Возникает вопрос: жертвы какого боя были эти эвакуированные? Выбыли ли все они из строя за время операции 4–6 января или же часть их пострадала в бою 11 января? В последнем случае – сколько из них явились жертвами 11 января? На эти вопросы из-за отсутствия достаточных данных невозможно ответить.

13 января на ст. Ин командующим войсками Восточного фронта товарищем Серышевым был произведен смотр войск. На этом смотру товарищем Серышевым было заявлено комсоставу, что с подходом подкреплений части Амурармии перейдут в наступление. По сведениям белой разведки, народоармейцы воинственности не проявляют, питаются плохо, среди них много обмороженных.

Некоторые подсчеты

Если в первый период похода военные действия носили характер одной непрерывной операции – наступления белых, постепенно и планомерно развивавшегося, то второй период похода носил иной характер: операции несколько раз прерывались, почин переходил от одной стороны к другой.

В первый период «Анучинская» операция совсем незаметно перешла в операцию «по очищению долин рек Даубихэ и Уляхэ» и вызвала выдвижение белых вдоль линии железной дороги на север – «Иманскую» операцию. По занятии города Имана операция как будто бы прервалась, но приказом № 0174/оп генерал Молчанов ее развил, наметив выход войск на линию реки Бикин. Приказом генерала Вержбицкого за № 0809 эта операция превратилась в более обширную – «Хабаровскую», которую условно следует считать законченной 23 декабря, когда белоповстанческие части по занятии Хабаровска вышли на линию деревень Владимировка – Покровка. В приказе за № 0296/оп генерал Молчанов все эти операции именует одной: «операцией по очищению от красных банд Приморской области».

Продвижение на запад белых частей с линии деревень Покровка— Владимировка следует считать началом н о в о й операции, операции «для окончательного разгрома красных и неотступного преследования их» (приказ генерала Молчанова № 0270/оп). Приказом от 25 декабря за № 0289/оп эта операция получила более ограниченное значение: «вытолкнуть противника в район ст. ст. Инкура – Тихонькая». Неудачный для белых бой 28 декабря прервал эту, первую во второй период, операцию. В дальнейшем генерал Молчанов наметил повторение последней операции после недельного отдыха с назначением атаки ст. Ин на 6 января, но эта вторая операция была предупреждена красными, приступившими к выполнению своей операции по овладению городом Хабаровском. Эту операцию следует считать третьей во второй период похода. Неудачный для красных бой 5 января прервал и эту операцию, после чего началась четвертая, вернее, продолжение прерванной второй операции – наступление белых, ставивших своим заданием отжим красных дальше к западу от города Хабаровска и, во всяком случае, овладение ст. Ин. Не успела эта четвертая операция как следует развиться, как красные сами перешли к активным действиям, намереваясь продолжить прерванную боем 5 января третью операцию. Эту попытку красных вновь перейти в наступление следует рассматривать как пятую операцию во второй период похода. В результате упорства и усилий обеих сторон получилась полная «нейтрализация» и обе стороны прекратили временно операции до накопления достаточных сил…

Второй период похода, если принимать за начало его 25 декабря, а за конец 13 января, продолжился 20 суток. И в продолжение всего этого времени не было ни одного дня, чтобы на фронте не стучал бы пулемет и не пели бы винтовочные пули. Правда, орудия за весь этот период ухали только восемь дней: 28 декабря под Ином, 30 декабря и 2 января под Ольгохтой и на запад от нее, 4 января опять под Ольгохтой и на восток от нее, 5 января под Волочаевкой и Дежневкой, 7 января в тылу красных на разъезде Аур, 10 января вновь на разъезде Ольгохта и, наконец, 11 января между Ином и Ольгохтой.

Мы видим, таким образом, что во второй период похода боевые операции не охватили по своей глубине больших территорий, главные силы противников «топтались» на небольшом пространстве – по линии длиной всего в 50 верст (Волочаевка – Ин). Приходится говорить «линии», ибо в данном случае это выражение более подходит, нежели «в полосе». Отсутствие жилья не позволяло командованиям обеих сторон держать свои части продолжительное время в стороне от линии жел. дороги, только в течение самих боев части сходили с «линии» и занимали «полосы». При этом только три раза за все время части противников разворачивались, захватывая полосу шириною в 6 —10 верст, в остальных случаях бои протекали в «полосах» шириною не более 2 верст. Указанные три исключения – бой 28 декабря под Ином, бой 5 января под Волочаевкой и бой 11 января между разъездом Ольгохта и ст. Ин. Итак, площадь театра военных действий была невелика, включая тыловые районы, в которых появлялись проскочившие в тыл своего врага отряды, глубина и ширина театра военных действий не может быть грубо выражена так: не более 120 верст на 60 верст также максимальных.

Как всегда, когда стороны упорны, так и в данном периоде, богатом попытками обеих сторон вырвать почин из рук своего врага, трофеи незначительны, а потери велики.

Силы белых (группа генерала Молчанова) в начале данного периода определяется грубо в 3000 штыков, 1000 сабель при 7 орудиях. К этим силам 5, 6 и 7 января прибавилось еще до 1500 штыков, но, принимая во внимание потери белых под Ином 28 декабря (до 300 человек?), двумя Ольгохтами 4 января (до 230 человек), Волочаевкой 5 января (до 50 человек?) и Вторым Ином 11 января (до 350? человек), к которым следует прибавить заболевших и обморозившихся в походной обстановке и на местах стоянок, следует признать, что к концу описанного периода силы белых вряд ли превосходили многим 4000 человек при 11 орудиях и 1 бронепоезде.

Силы красных (войска Восточного фронта под командой товарища Серышева), определявшиеся к началу данного периода от 4000 до 5000 человек, к концу второго периода похода примерно равнялись тем же 5000 штыкам и саблям при 18 орудиях, так как если, с одной стороны, они и получили подкрепления до 1000 штыков и сабель (части 1-го запасного пехотного полка и Троицко-Савский кавполк), то, с другой стороны, они потеряли в боях под Ином, Ольгохтой, Волочаевкой, Вторым Ином и в поселке Надеждинском также не менее 1000 человек заболевшими, обмороженными, ранеными, убитыми и пленными. Кроме того, к ним в скором времени должны были прибыть сильные подкрепления.

В упорных боях второго периода немногим поживились белоповстанцы – 5 января под Волочаевкой они захватили два мешка разменного серебра, несколько пулеметов, сотни полторы винтовок да столько же пленных; в этот же день полковник Карлов в поселке Надеждинском отбил от красных мешок русского золота и взял в плен примерно 50–70 народоармейцев; возможно также, что в иных стычках и боевых столкновениях белые захватили еще два-три пулемета, несколько винтовок, лошадей и десятка два-три пленных и перебежчиков. Вот это и все, если не считать тел павших в бою бойцов обеих сторон.

Трофеи красных также невелики: в боях под Ином и Ольгохтой они захватили и подобрали те же два-три пулемета да несколько десятков винтовок, принадлежавших павшим белым бойцам. Кроме того, в боях 28 декабря, 4 и 5 января красными было взято в плен некоторое количество пленных. Среди этих пленных перебежчиков не было, да и большинство белоповстанцев попало в руки к красным перераненными. Надо полагать, что процент раненых равнялся не менее 80–90 % всего числа белых бойцов, взятых в плен красными.

Бой 11 января трофеев ни той ни другой стороне не дал – обе стороны отступили почти одновременно, потеряв весьма круглое число своих бойцов.

Б. Филимонов

Бойко-Павлов в Хабаровске{107}

До 9 января 1922 года в деревне Анастасьевке находились отряды Волошинского (пулеметная команда) и Изотова (конная разведка). Пехотные отряды Суслова и Губрия размещались: первый в деревне Вятской, а второй в деревне Свечино. Все эти четыре отряда, общей численностью в 250 штыков, 50 сабель, 4 пулемета Максима и 10 пулеметов Шоша, составляли группу товарища Бойко-Павлова.

9 января все вышеперечисленные отряды сосредоточились в деревне Князе-Волконской. 10 января конный отряд Губрия выступил на деревню Матвеевку, а остальные части прошли на деревню Черная Речка и далее на заимку Желяева. В ночь с 10 на 11 января все отряды сконцентрировались в деревне Черная Речка, откуда группа в полном составе 11 января выступила через деревню Гаровку на город Хабаровск.

Удар по Хабаровску Бойко-Павлов выполнял по директиве комвойсками Востфронта, полученной со ст. Ин. Весь план, как то признает начальник разведывательного отдела В.М.В. подполковник Д-ский, был хорошо продуман и умело выполнен, чему способствовало, по-видимому, отсутствие данных войсковой разведки белых. Позднее белыми было установлено, что захват Хабаровска подготовлялся красными исподволь: постепенно и незаметно для белой контрразведки проникали красные в город, на возах в сене провозилось оружие.

Глубокой ночью, уже после 2 часов 12 января, в различных частях города раздавалась ружейная и пулеметная стрельба. То выступали красные: пробравшиеся раньше в город партизаны, местные коммунисты и подошедшие в последний момент части Бойко-Павлова. Они повели наступление по всему фронту: напали на штаб командующего, помещавшийся в доме бывшего генерал-губернаторского дворца, на части 3-го отряда (Ижевско-Боткинская стрелковая бригада) в иных частях города. Сторожевое охранение белых не было своевременно предупреждено из штаба своей части о начавшемся выступлении в самом городе. Оторвавшись от своих, оно погибло целиком.

Генерал-губернаторский дом – деревянное одноэтажное здание, расположенное в саду над обрывом, на берегу Амура. Дом имел два выхода – парадное крыльцо и боковой черный ход. В эту ночь, как всегда, у крыльца стоял только один часовой. Прочие обитатели дома, человек 18–20, в том числе генерал Молчанов, Генерального штаба полковник Ловцевич и др., спали раздевшись. Появления противника в самом центре города, конечно, никто не ожидал.

Была темная ночь. Пустынная улица. Группа каких-то лиц через ворота вошла в сад. Часовой их окликнул. Вошедшие не остановились, но продолжали двигаться к дому… Беспорядочная близкая стрельба разбудила обитателей дома. Стучал пулемет, раздавались залпы… С дребезгом падало и разбивалось стекло, летела штукатурка… Зажигать огонь было не для чего. Кое-как натягивая на себя впотьмах попавшееся под руку обмундирование, выбегали белые по черному ходу во двор. По парадному ходу пройти было нельзя, так как туда красные садили из пулемета.

В нижнем белье, накинув полушубок, с валенком на одной ноге и ночной туфлей на другой, выбежал генерал Молчанов. Приблизительно в таком же виде были и остальные чины, частично не имевшие никакого оружия.

Красные, проникнув в сад, свободно могли бы ворваться в дом и при случае перерезать весь или, во всяком случае, часть штаба командующего. Единственный часовой вряд ли смог бы оказать «сильное» сопротивление. Красные сделали ошибку, вернее – у них не хватило духу: ворвавшись в сад, они рассыпались в цепь перед домом и открыли по нему огонь, который и разбудил обитателей его. Уже все белые поднялись и очистили дом, а красные все стояли на месте и палили впустую.

Находчивость полковника Ловцевича спасла положение, чему также содействовала и темнота ночи. Среди треска ружейной стрельбы спокойно, уверенно и властно прозвучал его голос: «Такая-то рота влево. Такая-то рота вправо. Такой-то остаться на месте. Вперед. В атаку. Ура!» Так восемнадцать человек изобразило три роты. С криком «Ура!» несколько штабных чинов с генералом Молчановым бросились вперед. «Ура!»

Наличие «крупных» сил смутило красных. Услышав уверенные слова команды полковника Ловцевича, они сами испугались и побежали назад. Так атака красных была отражена. При этом полковник Ловцевич был ранен легко в живот, полковник Ефимов (начштаба 3-го отряда) ранен в ногу, один из солдат-ординарцев ранен в щеку. В это время к штабу уже спешили на выручку казаки. Выбегавших из сада красных они встретили огнем… Нападения красных партий на воинские части и базы также в общем успеха не имели. Красные везде были отражены и опрокинуты.

Начинало сереть. Пальба шла по всему городу, но было уже ясно, что дело красных прогорело. Части 3-го отряда постепенно очищали город. Стоявший на берегу Амура товарищ Бойко-Павлов счел, наконец, что пора кончать, и, бросив своих «товарищей» на произвол судьбы, с конным конвоем ушел на рысях из города. Рассеявшись по городу мелкими партиями, партизаны еще в течение часов двух вели уличный бой, но стрельба постепенно смолкала. Белые везде давили красных, и красные бойцы спешили подобру-поздорову убраться, скрыться, некоторые сдавались в плен. Потеряв в городе 4 пулемета и до 50 человек убитыми и ранеными, красные поспешно отходили на Гаровку.

За эту ночь белые потеряли до 30 человек, погибших главным образом случайно, а не при выполнении служебных обязанностей. Все попавшиеся в руки партизан были зверски замучены.

Вечером 12 января из города Хабаровска в восточном направлении выступили части 3-го отряда, получившие своим заданием преследование и разгром партотряда Бойко-Павлова, а 13 января в 12 часов дня в городе Хабаровске, в Успенском соборе, состоялось погребение воинов-белоповстанцев, павших смертью храбрых за освобождение города и его района…

Н. Голеевский{108}

С волжской батареей под ином{109}

Кратко и четко Б. Филимонов в своей книге «Белоповстанцы» описал действия Волжской батареи в ночном бою 10 января 1922 года на разъезде Ольгохта. К сожалению, описание это очень мало соответствует действительности. Кто ввел его в заблуждение, я не знаю. Хочу только исправить эту досадную неточность, вкравшуюся в его описание Хабаровского похода.

Стоял жгучий мороз, и была почти абсолютная тишина… Волжская имени генерала Каппеля батарея, в которой в то время я был младшим офицером, стояла на позиции слева от станционных путей, немного не доходя разъезда Ольгохта. По приказанию командира батареи я с несколькими солдатами ставил ночную точку отметки. Почти все остальные чины батареи находились по другую сторону путей и грелись в железнодорожной будке, лежавшей немного на отлете от остальных строений разъезда.

Вдруг, совершенно неожиданно, поднялась сильная ружейная стрельба, застучали пулеметы и пули роями, со свистом, понеслись над нашими головами. Вдоль станционных путей начали рваться одиночные снаряды, а впереди, на небосклоне, были видны вспышки орудий обстреливавшего нас красного бронепоезда. Красный Троицкосавский полк, воспользовавшись темнотой, прошел, никем не замеченный, по руслу реки Ольгохта и, подойдя вплотную, неожиданно справа от полотна атаковал разъезд. Наступления красных никто не ждал.

На путях сейчас же показался наш командир, подполковник Ильичев, бежавший к нам. За ним, перегоняя один другого, неслись остальные батарейцы. Спустившись в выемку, шедшую справа от позиции, на которой стояли орудия, командир, стараясь перекричать пронзительный вой несущихся пуль, подал несколько раз подряд команду: «На картечь, огонь!» Бывшие на позиции дежурные номера бросились к орудиям. Огонь на картечь открывать было нельзя, и я их остановил, крикнув «Отбой!», и пошел навстречу уже бежавшему ко мне командиру, которому я доложил, что совсем недавно в прикрытие батареи пришла сотня от Пластунского полка и расположилась на опушке перелеска, лежавшего как раз против наших орудий – не дальше чем в 150 шагах. Только я успел окончить мой доклад, как справа раздалось громкое «Ура!» и стало постепенно удаляться… Уфимцы, которые только что прибыли на поезде и еще не успели выгрузиться, прямо из вагонов, не произведя ни одного выстрела, бросились в контратаку… Стрельба почти сразу прекратилась, и наступила опять тишина.

Никто из нас в эту ночь не спал. Да и негде было. Ходили только по очереди греться все в ту же отведенную для батареи будку, окна и дверь которой давно были выбиты и зияли темными пятнами на фоне снежной ночи. От толпившихся внутри солдат и офицеров было настолько тесно, что приходилось всем стоять. В будке, кроме сложенной вдоль одной из стен плиты, в которой бойко, слегка потрескивая, горели остатки выломленной двери, ничего не было. Шедший от плиты довольно сильный жар быстро растворялся в ледяном воздухе, легко проникавшем снаружи, и мороз давал всем чувствовать, что и здесь хозяин – он.

На плите стоял большой чайник, а на краю ее у стенки, совсем некстати, лежала санитарная сумка. Наш батарейный фельдшер, придя одним из первых, когда плита была еще холодной, положил туда сумку и, чем-то отвлекшись, совершенно про нее забыл. Фамилию его я не помню, да, кажется, никогда ее и не знал. В батарее как офицеры, так и все солдаты звали его Сократ. Кроме прямых своих обязанностей, он исполнял множество других, до орудийного номера включительно. Не замечали сумки и приходившие погреться батарейцы, жадные взоры которых были устремлены только на шумевший чайник, в котором кипятили воду (снег).

Всеми забытая и не привлекавшая ничьего внимания сумка, касаясь одним своим краем до раскаленной железной части плиты, от долгого лежания на ней нагрелась до того, что загорелась и, вспыхнув ярким пламенем, осветила всех присутствующих. Солдат, стоявший около плиты, успел вовремя ее схватить и вышвырнуть наружу. За окном моментально раздался сильный взрыв. Внутри все вздрогнули и, не понимая, что случилось, продолжали стоять в недоумении. Стоявшие близко у дверей выскочили наружу, но за окном ничего подозрительного не нашли. Не нашли и горящей сумки. Ее и след простыл. «Хороши медикаменты у Сократа!» – раздался чей-то громкий возглас. Все разом дружно засмеялись… Нашли и самого виновника, и все сразу разъяснилось: в сумке лежали две ручные гранаты, около которых еще долго после этого в будке вертелся разговор. В душе все были довольны, что так легко отделались, но от своей судьбы ушли не все.

Когда начало рассветать, командир предложил мне пойти в штаб к генералу Сахарову узнать обстановку, и я ушел. Среди солдат Волжской батареи Сахаров пользовался большой популярностью, да и сам он относился к батарейцам не плохо и довольно часто заходил проведать их и побеседовать. Больше разговаривал с солдатами, которые за глаза, почему – не знаю, всегда величали его Сахар-Паша.

Придя в штаб, я застал там Пашу очень расстроенным, нервно шагавшим взад и вперед и нещадно бранившим полковника Аргунова за его медлительность. Видя такую обстановку, я не решился к нему подойти и остался стоять в стороне и ждать. Немного еще погорячившись и, по-видимому, дав себе отчет, что делу этим не поможешь, генерал Сахаров решил действовать сам и отдал распоряжение собираться и выступать.

Пластуны, уфимцы, камцы и Волжская батарея двинулись по времянке, которая шла справа от полотна железной дороги в сторону Ина. Около 8 часов утра прошли мимо Глудкинской батареи, стоявшей на позиции почти на самой дороге. Выдвинувшись дальше вперед, полки начали развертываться и продвигаться в сторону занятой уже красными второй будки, около которой маячил бронепоезд, обстреливавший редким огнем наше расположение. Волжская батарея, пройдя по дороге еще немного вперед, на ней же стала на позицию. Командир батареи, выбрав наблюдательный пункт слева от орудий, на насыпи полотна, сейчас же открыл огонь по красному бронепоезду, который то появлялся, то уходил за поворот и прятался за находившийся там лесок.

Впереди послышалась ружейная и пулеметная стрельба: пластуны и уфимцы наткнулись на противника. Бой разгорался… Одиночные пули стали залетать на батарею, но больше ложились около наблюдательного пункта, на котором находился командир батареи с несколькими разведчиками. Я стоял на насыпи немного впереди их и старался разглядеть, где ложатся наши снаряды. Лесок, за которым прятался красный бронепоезд, сильно мешал наблюдению, и большинства разрывов не было видно совсем. Это сильно затрудняло пристрелку, даже делало ее почти невозможной. Лучшего наблюдательного пункта поблизости не было, да никто его не искал. Все считали, что мы стоим здесь временно и с минуты на минуту должны двинуться вперед.

Красный бронепоезд, нарушая все правила стрельбы по открытым целям, почему-то вел огонь шрапнелью на удар и стрелял одиночными выстрелами. Шрапнели рвались все больше перед нашей Волжской батареей, не причиняя ей никакого вреда. Только стаканы, рикошетируя о промерзлую землю, пролетали с сильным воем через нас и падали около Глудкинской батареи, стоявшей почти что нам в затылок. Глудкинцы их подбирали, складывая в кучу, которая сравнительно быстро росла.

Стрельба впереди все усиливалась. Появились раненые, проходившие мимо нас в тыл на перевязочный пункт. От них мы узнали, что наши продвинуться вперед не смогли и несли большие потери.

Командир батареи продолжал стоять на насыпи и караулить красный бронепоезд, который теперь не выскакивал из-за будки, а держался где-то за поворотом, и его не было видно. Иногда, когда дым из трубы паровоза выдавал его положение, наша и другие батареи открывали по нему огонь. Насколько этот огонь был действительным – судить было трудно, но бронепоезду на месте стоять не давали, и он все время менял свои позиции, двигаясь то взад, то вперед. Положение у него не было особенно веселым. Минувшей ночью разведчики из отряда полковника Аргунова, одетые в белые халаты, незаметно подкрались к железнодорожному полотну и сзади его взорвали мост, отрезав ему путь отступления на станцию Ин.

Стреляла больше Волжская батарея, а остальные чего-то ждали, а чего – нашему младшему командному составу тогда, да и теперь, осталось неизвестным.

Вторая будка, которую занимали красные, находилась от нашего наблюдательного пункта не дальше 3 верст, и я, стоя на насыпи, очень часто посматривал в ее сторону. Мое внимание привлекало происходившее там какое-то движение: было видно много лошадей. Я стал внимательно присматриваться, и мне показалось, что два орудия выехали и стали на позицию правее ее. Я сообщил об этом командиру батареи, но, как мне тогда показалось, он не придал особенного значения моим словам, хотя все же ответил: «Я сейчас им покажу!» и продолжал следить за бронепоездом. Ждать нам долго не пришлось. Красные открыли огонь по нашей батарее. Несколько снарядов разорвалось перед батареей – недолеты, два были перелеты, один попал в штабель шпал, сложенный на откосе насыпи, около наблюдательного пункта, и обстрел прекратился.

Насколько я был прав, судить не берусь. Может быть, это стрелял красный бронепоезд, выслав вперед наблюдателя, но из-за будки он не показывался. Это место было пристреляно всеми нашими батареями – шесть орудий, и если бы он показался, то хоть одна из них ему бы всыпала.

Было обеденное время. Увидев, что на батарее пили чай, я поспешил присоединиться. К чаю, кроме черного хлеба, буханки которого настолько промерзли, что поддавались только топору, ничего больше не было. Желающих держать во рту кусок льда на лютом морозе почти не находилось, и невольно все придерживались суворовского завета и держали «брюхо в голоде». Налив себе в кружку чаю, я подошел к старшему офицеру, штабс-капитану Козловскому, который находился на батарее, и посоветовал ему пойти к командиру батареи и попросить его переменить позицию, так как красные взяли в вилку и нам несдобровать.

Козловский отнесся к моему совету как-то безучастно, сказав мне только: «Идите и просите сами». Я пошел, и успел только сделать несколько шагов, как сзади меня раздались взрывы. Красные, ополовинив вилку, дали очередь по нашей батарее и перенесли огонь дальше в тыл – по другим. Сколько снарядов разорвалось на батарее, в этот момент определить было невозможно: все произошло так неожиданно и быстро. Во всяком случае, не меньше двух, но и этого было достаточно: двое солдат были убиты, несколько ранены и перебито несколько стоявших около позиции лошадей. Потери для нашей батареи были настолько значительны, что пришлось просить пополнения.

Я сразу подбежал к дровням, стоявшим шагах в десяти сзади орудий, на которых лежали ящики со снарядами, и вместе с другими батарейцами мы стали их сбрасывать. На их место уложили раненых, которых я прикрыл, сняв с себя бекешу. Сделано это мною было потому, что раненые умирали главным образом не от ран, а, лишенные возможности двигаться, быстро замерзали. Раненых без промедления отправили в тыл, в санитарную летучку.

В это время к батарее подошел генерал Сахаров и отдал приказание сниматься с позиции и отходить. Но это не было так просто: несколько орудийных лошадей выбыло из строя, и их нужно было заменить. Заменив их верховыми, батарея двинулась по дороге в сторону Ольгохты. Генерал Сахаров пошел вместе с батареей.

Становилось все холоднее и холоднее. И особенно это чувствовал я, будучи в хромовых сапогах, которых уже больше суток не снимал. Батарея выступила на фронт так неожиданно и быстро, что не успели получить никакой теплой обуви – вернее, ее и не было. Все щеголяли в том, что кто имел. Ноги мои сильно мерзли. Газета, которой они были обернуты, перестала согревать, по-видимому, истерлась.

Пройдя по дороге небольшое расстояние, батарея остановилась против горящего, сложенного из шпал железнодорожного мостика, и я, воспользовавшись случаем, пошел к нему погреться. Около него стояла, греясь, довольно большая группа солдат и офицеров (как тогда просто называли – «белоповстанцев»). Среди них оказался генерал Провахенский – командир Пластунской бригады, который подошел к генералу Сахарову и сообщил ему, что он занимается перевозкой раненых и устройством санитарной летучки. От горевших шпал шел такой сильный жар, что подойти к ним близко было невозможно, и все стояли на довольно почтительном расстоянии от них.

Красные продолжали обстреливать нас артиллерийским огнем. Когда я подошел к группе белоповстанцев, наслаждавшихся теплом, очень близко от горевшего мостика разорвался снаряд, довольно крупный, осколок которого со свистом пролетел между ними и, к счастью никого не задев, ударился о горевшую шпалу, но рикошетировал от нее и все-таки попал одному из близко стоявших в живот. К общему изумлению всех присутствовавших, осколок отскочил и, шлепнувшись в снег, зашипел. Все невольно рассмеялись. Белоповстанец, придя в себя от неожиданного и сильного удара, счастливо улыбаясь, поднял его и положил к себе в карман – на память. Полушубок спас.

Батарея, немного постояв, двинулась дальше. Я ее догнал, когда она подходила к Ольгохте. Здесь, в стороне от дороги, лежало несколько убитых красноармейцев, оставшихся после вчерашней ночной атаки Ольгохты. Генерал Сахаров, увидев меня в одной ватной телогрейке, спросил: «Почему?» Когда я ему объяснил, он, указывая на одного из убитых, предложил мне снять с него полушубок, но я отказался – стаскивать с промерзшего трупа полушубок не хотелось, и я побежал в санитарную летучку, стоявшую на разъезде в вагонах. Быстро найдя свою бекешу, я вернулся к батарее, которая уже стояла в Ольгохте. Вскоре нам было объявлено, что Поволжская бригада отводится в резерв на станцию Волочаевка. Бригадой она была только по названию. По количеству бойцов она представляла собой три роты пехоты и артиллерийский взвод, да и то не полных составов, но гордо продолжавших именоваться полками и батареей. Начало смеркаться, когда мы выступили. Шли очень быстро, все спешили добраться до теплых халуп. Спешил и я, стараясь всеми способами согревать свои ноги. Что только я ни делал – и бежал, и подпрыгивал, но, несмотря на все мои старания, пройдя больше чем полдороги, я почувствовал, что ступней у меня нет, а есть какие-то колодки, на которых очень неудобно и трудно было идти, и все мои упражнения ничему не помогали. Я стал понемногу отставать от батареи. Мне не хватало воздуха; он был настолько холодный, что мне трудно было дышать. Пройдя еще немного, я остановился, чувствуя, что идти дальше не могу. Мне как-то стало все безразлично и захотелось присесть и отдохнуть.

В этот момент я услышал оклик: «Господин поручик, что с вами?» Передо мною стояли два батарейных разведчика, которые, заметив, что я отстал, подъехали ко мне. Успел я только им сказать, что отморозил ноги и дальше идти не могу, как они меня подхватили, посадили на случайно проходившие мимо дровни и мигом доставили в Волочаевку. Батарея уже разошлась по квартирам, а меня ввели в халупу, в которой остановился командир батареи. Посадили на стул. Командир сам бросился снимать с меня сапоги, но не тут-то было: они примерзли к ногам, и, чтобы их снять, пришлось разрезать голенища. Так пропали мои новые хромовые сапожки. Ноги мне стали оттирать спиртом, и так энергично, что они очень скоро покраснели, но зато так распухли, что ничего на них нельзя было надеть. Хозяйка халупы дала гусиного сала, которым густо намазали мои ноги, и, отпоров от полушубка рукава, засунули их туда.

В этот же вечер на бронепоезде «Волжанин», который уходил на свою базу, меня отправили в Хабаровск.

Н. Голеевский

На мирном положении{110}

После окончания Хабаровского похода, не принесшего белоповстанцам ничего, кроме славы, уставшие и потерявшие больше половины своего состава их отряды разошлись, за немногими исключениями, по своим старым стоянкам.

Поволжской бригаде генерала Сахарова, в которой я имел честь служить, постоять на своих старых квартирах долго не удалось. Она, для сбора налогов и борьбы с красными партизанами, была в первых числах мая из Владивостока переброшена в село Владимире-Александровское, находившееся на левом берегу реки Сучан, в 10 верстах от ее впадения в море. В нем Поволжская бригада сменила оренбургских казаков генерала Бородина.

Находясь вдали от центра и происходивших там событий, бригада с приданным ей Анненковским пешим дивизионом питалась главным образом слухами и рыбой, которой река изобиловала. Продукты питания доставлялись из Владивостока судами флотилии адмирала Старка сравнительно регулярно, но в весьма ограниченном количестве и были очень однообразны – соленая кета. Закупок на местном рынке не производилось, потому что, как нам говорило наше начальство, не было денег. По этой же причине не выдавалось чинам бригады и жалованье, но к этому все давно привыкли и молчали.

В обложенном со всех сторон красными партизанами и опутанном колючей проволокой селе бригада, как на даче, просидела все лето, делая из него время от времени вылазки на скопившихся в какой-нибудь деревне партизан.

«Гоняли кота по Монголии», – острили офицеры. Партизаны, заблаговременно предупрежденные о нашем движении сочувствовавшим им местным населением, немедленно из нее исчезали, чтобы снова в ней появиться после нашего ужина. Иногда по шествовавшей отважно по дороге колонне волжан и анненковцев партизаны вдоль лежавших сопок открывали сильный огонь из винтовок. Обыкновенно пули где-то высоко свистели над головами или падали недолетами в стороне, поднимая маленькие клубки пыли на сухой земле. Сверху неслись громкие команды начальников партизан, которые, вероятно для собственного подбадривания, во все горло кричали: «Рота, пли! Батальон, пли!»

Стоило только снять с передка пушку и пустить по вершинам две или три шрапнели, как все моментально смолкало, и колонна продолжала победоносно двигаться дальше. Как-то из деревни, к которой беспечно подходила наша колонна, раздалось несколько выстрелов. Шедшие впереди анненковцы, обстреляв деревню, бросились в атаку, и она была быстро занята. Красных партизан в ней не нашли. Потерь с нашей стороны не было; у противной стороны оказалась убитой одна корова. Генералу Сахарову пришлось раскошелиться и заплатить. Бригада, к своему большому удовольствию, ела два или три дня мясной обед. Не знаю, как другие части, а батарейцы были в восторге от меткой стрельбы анненковцев.

Проделав одно-, редко двухдневную, прогулку по живописной долине реки Сучан, мы всегда почти без потерь возвращались к себе домой за проволоку, чтобы быть разбуженными очередным налетом партизан. Беспокоили они нас не совсем регулярно, но очень часто.

На каком-нибудь участке села поднималась среди ночи стрельба. Разбуженные по тревоге батарейцы, наскоро одевшись, неслись на позицию, на которой стояли два орудия. Она находилась на небольшой полянке недалеко от школы, служившей казармой для чинов Волжской батареи. Успевали обычно только добежать до пушек, как все прекращалось, и батарейцы, чертыхаясь, шли обратно досыпать прерванную ночь. Встреченные сильным огнем застав, партизаны, вероятно считая, что им тут больше делать нечего, куда-то исчезали в темноте. Больше одного раза в ночь они нас не тревожили и никогда не нападали с нескольких сторон. Партизаны, по-видимому, находили, что для нас и этого достаточно, но нам и это сильно надоело.

Генерал Сахаров, чтобы прекратить их безобразное поведение, передал через местных жителей, с которыми партизаны были в самых приятельских отношениях, что в случае дальнейших их ночных атак его пушки будут палить по близлежащей деревне, со стороны которой будет произведен налет. Батарея пристрелки днем не делала, но по карте определилась и на всякий случай приготовила все установки для орудий. Партизаны, вероятно, решили проверить и на следующую ночь напали со стороны Уношей. Только затрещали их винтовки, сейчас же прогремели и две пушки Волжской батареи, выпустив четыре гранаты по поскотине этой деревни. Партизаны моментально, как обычно, исчезли, а мы наутро проверили результат стрельбы: прицел был взят точно.

Все же на партизан это большого впечатления не произвело, и через два дня они атаковали нас с другой стороны села. В этой стороне деревни близко не было, но, чтобы поддержать свой авторитет, мы выпустили четыре гранаты по поскотине Екатериновки, лежавшей недалеко от Владимиро-Александровки на другой стороне реки, вниз по течению. Результат был точно такой же, как и первый раз, и генерал Сахаров вторично их предупредил, что в дальнейшем стрельба будет производиться по домам.

Крестьяне близлежащих деревень, за малым исключением, сочувствовали партизанам, а некоторые даже находились в их рядах. Увидев, что с ними особенно церемониться не собираются, партизаны прекратили свои ночные визиты. Белый гарнизон села Владимиро-Александровского с этого дня зажил совсем однообразно, продолжая изредка гоняться за ними, но с прежним успехом.

Поволжская бригада, стоявшая во Владимиро-Александровском, состояла из 8-го Камского имени адмирала А.В. Колчака и Волжского имени генерала В.О. Каппеля пехотных полков, 1-го кавалерийского полка, Волжской имени генерала Каппеля батареи и временно приданного ей Анненковского пешего дивизиона. 4-й Уфимский имени генерала Корнилова пехотный полк, входивший в состав бригады, был в отделе в бухте Святой Ольги. Численность гарнизона села была немногим больше 800 штыков и сабель, при двух трехдюймовых орудиях.

Каждая часть бригады жила своей собственной жизнью и довольно замкнуто, за исключением старших начальников, которые иногда, но не особенно часто, устраивали в штабах полков дружеские встречи – ужины. Один раз я имел удовольствие присутствовать на ужине в штабе Волжского пехотного полка. Командир батареи, идя туда, сказал: «Пойдемте со мной, вы будете у меня за адъютанта» и притащил меня с собою. Ему, вероятно, очень хотелось не отставать от других начальников. Но никто на его адъютанта никакого внимания не обратил, и он, не проронив ни одного слова, просидел весь вечер в самом дальнем углу стола. Конечно, адъютанту было приятно провести время в штаб-офицерской компании, да и ужин там резко отличался от обер-офицерского. Младших офицеров кормили из солдатского котла, и ничего особенно вкусного и обильного, кроме разведенного спирта, не было.

Остальных чинов гарнизона немножко объединял спорт, – устраивали состязания в городки, в которые почти все с увлечением играли. Больше играть было не во что. В карты – было не на что. В каждой части были команды отборных игроков. Первенство держали волжане, но не помню сейчас, батарейцы или стрелки. У нас в батарее особенно ревностно готовились к состязаниям. Лучших игроков освобождали от нарядов. Занятиями себя почти не утомляли; считали, что все и так все знают.

Рядом с батареей по крестьянским избам был размещен Волжский пехотный полк, и с ним батарейцы имели кое-какое соприкосновение. Три младших офицера батареи проходили через его расположение, идя на наблюдательный пункт. Он находился близко от школы, на одиноко стоявшей недалеко от края села небольшой сопке. На ней всегда находился, сидя на скамейке, караул из четырех чинов Волжского полка. Офицер-наблюдатель, взобравшись на сопку и немного осмотревшись, присаживался на скамейку рядышком с караулом. Перед ним открывался прекрасный вид на долину реки Сучан. Приятно лаская глаза свежестью своей зелени, расстилались поля и луга. Между ними, под яркими лучами солнца, извиваясь змейкой, поблескивала река. Далеко в ее устье сквозь легкую туманную пелену силуэтами вырисовывались две невысокие сопки – «Брат» и «Сестра»; между ними река прорывалась в море. Слева тянулись поросшие густым лесом сопки, а вдали, справа, переливаясь разными оттенками своих камней, огораживая, как стеной, долину, стоял длинный огромный утес.

Позади сидевшего офицера, спустившись с лежавшей рядом возвышенности, вплотную к селу подходил смешанный лес, в котором водилось много разнообразных ягод. Некоторые отважные чины Поволжской бригады и анненковцев, взяв с собою винтовки, небольшими партиями ходили их собирать. Из леса, пересекая все село, бежал, журча, большой, с кристально чистой водой, ручей. В нем солдаты да и офицеры батареи стирали свое белье. Пить воду из него строго воспрещалось. Боялись, что красные партизаны могли его отравить.

Перекинувшись несколькими словами с чинами караула, артиллерийский офицер-наблюдатель углублялся в свои размышления, уходя на время от мрачной действительности. Он вспоминал недалекое, но невозвратное прошлое или просто мечтал о несбыточном будущем. Из раздумья его иногда пробуждали раздавшиеся где-то на лугах ружейные выстрелы. Со скамейки все разом вскакивали и, напрягая зрение, всматривались туда, откуда они доносились. На лугах были видны, мелькая среди зелени, бежавшие наперегонки к селу два или три бравых кавалериста, любители подкосить добавки сена для своих коней. Посылать выручку было бесполезно, потому что партизаны, произведя несколько выстрелов, сами спешили поскорее убраться на лодке на другую сторону реки, где найти их было невозможно.

Глубокая, но не широкая, с песчаными берегами и чистой водой, река Сучан представляла хорошее место для купания. Анненковский дивизион, лихо заломив фуражки, из-под которых по ветру развевались огромные разноцветные чубы, в белых нижних рубашках, с песнями, четко отбивая шаг, каждое утро по улицам села маршировал на реку купаться. Батарейцы искоса на него поглядывали, и часто приходилось слышать реплики солдат: «Эх, здорово идут!» Кто-то как-то об этом заметил генералу Сахарову, но он, сделав кислое лицо, только ответил: «Зато мои выносливее на походе». Все же эти прогулки и особенно отчетливость во всем анненковцев имела некоторое влияние на чинов Поволжской бригады, и они значительно подтянулись и чаще стали при встрече отдавать честь офицерам не своей части.

Кавалеристы и камцы стояли в другой части села, и мы их редко встречали. Командир Камского полка, полковник, изредка заглядывал в батарею проведать нашего командира, с которым я часто играл в канцелярии в шахматы. Застав нас за ними, полковник обыкновенно становился около стола и стоя следил за игрой, подтрунивая над моим командиром, когда тот слишком задерживался с ходом. Он всегда его спрашивал: «Ты что, спишь или думаешь?» Командир батареи невероятно сердился и, нервничая, проигрывал партию, но, проиграв, тут же предлагал полковнику сыграть со мною. Полковник всегда благосклонно соглашался и, говоря: «Ну что, молодой человек, сыграем?» – садился за стол. Когда он тоже проигрывал, то мой командир оставался очень доволен, вероятно потому, что артиллерия все же победила, и они обычно куда-то уходили.

Больше всех радовался я, что доказал двум полковникам, но мое торжество продолжалось недолго. Дверь в канцелярию открывалась, и, как бы невзначай, появлялся старший фейерверкер, с которым я тоже часто играл в шахматы. Мы принимались за игру. Я, успев ему похвастаться своим успехом, очень часто проигрывал партию и в смущении что-то бормотал в свое оправдание, а он только снисходительно улыбался.

Самым большим событием белого гарнизона села Владимиро-Александровского был приход из Владивостока одного из кораблей флотилии адмирала Старка. Обыкновенно немного реже чем два раза в месяц в заливе недалеко от устья реки Сучан становилось на якорь посыльное судно, вооруженное двумя орудиями и несколькими пулеметами, чаще всего «Магнит» или «Батарея». Оно привозило для нас огнеприпасы, продовольствие, почту, и на нем, с последними новостями, возвращались из командировок и уезжали во Владивосток чины Поволжской бригады. С корабля, как громко величали его наши моряки, все выгружалось на китайские шаланды, которым, чтобы они не попали в лапы красным, устраивалась грандиозная встреча. Почти вся бригада выходила из села и располагалась заставами вниз по левой стороне реки, почти до самого устья. На противоположной стороне, удобно раскинувшись среди полей, лежали недалеко одна от другой две небольшие деревни – Екатериновка и Голубовка. В них почти всегда присутствовали партизаны. Чтобы они не осмелились нарушить свободное судоходство по реке, Волжская батарея становилась на позицию против этих деревень, готовая при первом подозрительном движении открыть по ним огонь из орудий. Ждать шаланд долго не приходилось. Они скоро появлялись и, лавируя, медленно поднимались вверх по Сучану. По мере прохода шаланд заставы снимались и двигались по берегу домой. Батарея снималась с позиции, когда шаланды приходили во Владимиро-Александровское; тогда вся бригада забиралась обратно к себе за проволоку.

Из всего привезенного трех младших офицеров Волжской батареи, из которых я был самым младшим, интересовали только сигареты и сахар; писем они ни от кого не получали, а к новостям относились безразлично. Жили младшие офицеры в небольшой комнате того же дома, где помещались все остальные чины батареи, кроме ее командира и заведующего хозяйством. После парадной встречи шаланд, на другой день всем чинам гарнизона выдавали по нескольку пачек сигарет «Пират» и весьма ограниченную порцию сахара. Он был темно-коричневого цвета и слегка горчил. Но, несмотря на столь незавидные качества, его, при большой экономии, хватало только на несколько дней, и у младших офицеров быстро назревал вопрос: где бы достать что-нибудь сладкое к чаю? Купить – не было денег, а очень хотелось. Невзирая на все преграды, они в конце концов, не выдержав, вынесли постановление, что каждый по очереди к вечернему чаю должен обязательно что-нибудь достать. Откуда и каким путем – об этом вопрос не поднимался.

Командир с заведующим хозяйством занимали отдельную комнату, недалеко от батареи, в частной крестьянской избе. Их интересы младшим офицерам были мало известны, но зато было точно известно, что у них на столе все где стояла пятифунтовая банка с монпансье. После заключенного соглашения у младших офицеров тоже к вечернему чаю на столе всегда лежало 10–15 конфет. Каждый из них выполнял принятые на себя обязательства с безукоризненной точностью. Как и где доставали мои сослуживцы, я не пытался узнать. Из приличия мы никогда об этом не говорили, хотя было ясно, что источник, вероятно, был один и тот же. Я же сам, нисколько не смущаясь, брал книгу приказов, которую вел и ведал и, зная, что сейчас командира нет дома, а завхоз вообще целые дни проводил в батарее, нес ее ему на подпись. Смело входил в командирскую комнату и, отсыпав из банки немного конфет, с чувством исполненного долга возвращался в канцелярию. Замечал ли командир батареи быстрое опустошение своей банки, младшие офицеры так никогда и не узнали. Он был настолько благороден, что исчезновение конфет переносил с удивительной стойкостью и хладнокровием.

К концу лета, совершенно для нас неожиданно, старший офицер батареи, живший рядом с нами в маленькой комнате, уехал во Владивосток. Он особенного общения с младшими офицерами не пытался иметь, проводил время больше среди солдат. Причину его спешного отбытия мы постарались узнать у командира батареи, который нам буркнул в ответ, что у жены старшего офицера должна была родиться дочь. Почему именно дочь, он не потрудился объяснить, да мы и не расспрашивали, но, как ни странно, он угадал. Отъезд старшего офицера подействовал на командира батареи почему-то очень скверно: он все время был не в духе и ворчал. Может быть, будучи сильно недоволен, он и сказал нам, что дочь: тот хотел иметь сына.

После его отъезда командир, приходя в канцелярию, беспрестанно нам твердил, что офицер женатый для него совсем не офицер и в батарее он таких больше не потерпит; хватит и одного. Возможно, он хотел предостеречь нас от рискованного шага. Но мы ему не возражали, да и в селе не на кого было обратить благосклонного внимания. Правда, была молоденькая учительница, но командир нас раньше успел предупредить, что она – очень опасная женщина и обладает какими-то таинственными чарами. В селе Владимиро-Александровском побывали по очереди многие белоповстанческие части, и чары учительницы, кажется, имели кое-какой успех. Несколько доверчивых белоповстанцев ушло в сопки к красным партизанам. Эту чародейку почему-то никто не трогал, и она спокойно продолжала жить в селе.

Солдаты Волжской батареи, из которых только двое были рядовые, а все остальные – фейерверкеры или подпрапорщики, кроме обычных внутренних нарядов, несли караул у стоявших на позиции орудий. Единственным фортификационным сооружением этой позиции были ровики, вырытые под хоботами пушек. Фельдфебель батареи при назначении караульного начальника, чтобы никого не обидеть, всегда имел несколько неприятных минут. Особенно когда в караул попадали вместе два подпрапорщика. Как выкручивался фельдфебель, младших офицеров мало трогало, но он часто приходил к командиру батареи жаловаться на свою тяжелую участь.

Не считая этих мелких неурядиц, солдаты батареи жили дружно и, за редким исключением, все были славные ребята. Между собою они в шутку себя делили на добровольцев и колчаковских подводчиков. Во время отхода Белой армии через Сибирь некоторые случайно попавшие с подводами крестьяне, жалея бросить собственных лошадей, так далеко ушли от своих сел и деревень, что навсегда остались в забравших их воинских частях. Постепенно сжившись, они стали прекрасными белыми бойцами, и многие благополучно добрались до Приморья. В Волжской батарее таких было чуть не одна четверть.

Свободного времени у солдат было достаточно, а развлечением были городки да рыбная ловля. На реку ходили чуть не всей батареей, за исключением офицеров, ловить рыбу бреднем. Ловилась главным образом горбуша (разновидность кеты), которую мы почти каждый день и ели. Очень часто на рыбалку солдаты отправлялись под предводительством Сахар-Паши, как они между собою называли генерала Сахарова, который специально для этого заходил в батарею. Как-то после отъезда старшего офицера батареи, воспользовавшись большой благосклонностью к ним Паши, солдаты, жалуясь на свою тяжелую жизнь, ему сказали, что младшие офицеры в батарее ничего не делают и зря пропадают: хорошо бы их назначать караульными начальниками.

Совет был неплохой. Фельдфебелю стало бы много легче вести наряд. Генерал Сахаров не поинтересовался узнать, что именно вообще младшие офицеры делают в батарее. Он, для укрепления своей и без того стоявшей на недосягаемой высоте среди рыболовов популярности, поспешил удовлетворить их просьбу и предложил командиру батареи немедленно провести эту блестящую идею в жизнь. Командир, благоговейно его выслушав, сразу же сообщил нам. Младшие офицеры от такого приятного предложения в восторг не пришли и первый раз за всю свою службу в батарее вышли из повиновения, объявив, что они подадут рапорта об их отчислении. Собственно, высказался по этому вопросу старший из них, а два других только его поддержали.

Младшие офицеры несли днем по очереди дежурство на наблюдательном пункте, – ночью с него ничего не было видно. Один из них после отъезда старшего офицера остался за него, другой был командиром взвода, а самый младший – начальником связи и, как полагается в приличной батарее, исполнял обязанности делопроизводителя. Командир от своих подчиненных офицеров такой прыти никак не ожидал и, немного растерявшись, начал оправдываться, что, собственно говоря, он тут ни при чем. Все затеял, по подсказке солдат, генерал Сахаров, и он ничего не может сделать.

Однако имя Паши должного влияния на младших офицеров не произвело, и они остались при своем мнении. Пораженный и огорченный такой дерзостью, командир батареи, ничего не решив, ушел к себе домой. Но, вероятно, немного подумав, командир понял, что на этот раз Паша хватил слегка через край, потому что он очень скоро вернулся обратно в канцелярию и с честью вышел из щекотливого положения. Он приказал начать с завтрашнего дня регулярно производить занятия с чинами батареи. Распределил обязанности между младшими офицерами и отдал распоряжение прочесть приказ на вечерней перекличке.

На следующее утро, как было указано в приказе, в 8 часов два младших офицера (третий ушел на сопку) появились в помещении, занимаемом солдатами батареи, но, кроме бывших в наряде и нескольких ездовых, только что пришедших с коновязи, никого в нем не нашли. Дежурный по батарее фейерверкер, заметив удивление господ офицеров, подошел и с улыбкой объяснил, что еще не было 6 часов утра, когда пришел генерал Сахаров и, всех подняв, увел ловить рыбу. Офицеры тоже улыбнулись и ушли поджидать командира батареи в канцелярию, где, удобно рассевшись, приступили к обсуждению не совсем удачного выступления Паши.

Скоро пришел командир, по-видимому горя желанием проверить действие своего приказа, и, застав двух благодушествовавших офицеров, которые при его появлении поднялись со своих мест, он в недоумении посмотрел на них. Старший из двух младших поторопился сообщить командиру батареи причину задержки точного выполнения его приказа и совсем прозрачно намекнул, что даже генералу, хотя бы из вежливости, следовало предупреждать. Командир не нашел нужным присоединиться к расследованию происшествия; он только поморщился и ушел.

Занятий в этот день так и не было. В дальнейшем они производились почти без перерывов. Особенного рвения солдаты к ним не проявляли, но и не пытались от них уклоняться. Даже изредка на словесности и артиллерии выказывали поразительную любознательность, наперебой задавая ведшему занятия офицеру каверзные вопросы, стараясь поймать его на чем-нибудь, чего он не знает. И если это им удавалось, то восторгам не было конца, и было видно, что потраченное ими время для них прошло совсем не зря. Больше половины солдат батареи имели среднее образование и, прослужив почти пять лет в артиллерии, успели много чего нахвататься. Приходилось всегда быть начеку. Я занимался главным образом пешим строем и гимнастикой, и ловить меня им было не на чем. Только когда приходилось иметь дело с телефонными аппаратами, которые телефонисты знали лучше меня, я чувствовал себя как на выпускном экзамене. К счастью, экзаменаторов было только четыре человека.

После сделанного партизанам предупреждения они продолжали все время вести себя совсем прилично и нас не беспокоили. Чтобы им напомнить о нашем присутствии, генерал Сахаров не прекращал изредка посылать в окрестные села и деревни небольшие отряды без артиллерии. Они всегда благополучно возвращались обратно. Батарейцы, утомленные непривычными регулярными занятиями, пораньше ложились спать. В районе батареи быстро наступала тишина. Прошло немного больше недели, как уехал старший офицер. В 10 часов вечера батарея спала крепким сном. Неожиданно в половине двенадцатого дежурный начал всех будить: «Скорей вставайте, выступаем в поход!» «Приказано соблюдать полнейшую тишину, не курить и не зажигать света».

Быстро, без шума поднялась батарея, приготовилась к походу и, вытянувшись на дороге в колонну, остановилась в ожидании дальнейших приказаний. Была очень темная ночь, и кругом стояла тишина. Командир батареи, собрав всех офицеров, тихонько, чтобы никто не слышал, по секрету сообщил, что в Ново-Литовске, по сведениям разведки, скопились крупные силы красных партизан. Чтобы никто не мог их предупредить, генерал Сахаров решил: незаметно выйти из Владимиро-Александровского и, разделив свой отряд на две части, внезапно с двух сторон атаковать их в Ново-Литовске и уничтожить. Кавалерия – 1-й кавалерийский полк с приданным ему одним орудием батареи, которое, продолжал командир с улыбкой, будет изображать конную артиллерию, пойдет горною дорогою в обход. Сам генерал Сахаров с пехотой – камцы и анненковцы – и другим орудием батареи двинется по прямой кратчайшей дороге.

Прошло минут двадцать. Батарея все стояла, соблюдая полную таинственность. Никаких распоряжений не приходило. Вдруг со стороны реки до нас стали доноситься какие-то крики. Мы все невольно переполошились, но продолжали соблюдать тишину. Крики все усиливались. На улицах села появились скакавшие по разным направлениям всадники с зажженными факелами. Один из них подскакал к батарее и громко крикнул: «Приказано искать брод и переправляться на другую сторону реки!» Узнать причину переполоха у него не удалось, он, не задерживаясь, куда-то ускакал.

От батареи были сразу посланы разведчики, которые быстро вернулись и сообщили, что брод найден. Батарея двинулась к реке и начала ее переходить. Брод был глубокий, и, чтобы не подмочить снаряды, которые везли на крестьянских подводах, пришлось перевозить их верховым, по одному в каждой руке. Это отняло много времени. Поднявшаяся неожиданно суматоха постепенно улеглась. Наступила сравнительная тишина, нарушавшаяся плеском воды от переходивших вброд повозок и лошадей.

От переправлявшихся рядом с нами кавалеристов мы узнали причину, испортившую план генерала Сахарова. Первым через реку переезжать на пароме было приказано камцам. Что там произошло, мы так и не смогли толком выяснить. Поговаривали, что кто-то был навеселе, но это были только разговоры. Они не то нагрузили паром сильно на одну сторону, не то просто его перегрузили. Паром, не выдержав такого натиска, перевернулся, и все очутилось в воде. С берега бросились спасать. В темноте ничего не было видно. Поднялась шумиха и крики попавших в воду. Два человека утонули, и утопили два пулемета. За все время пребывания Поволжской бригады в долине реки Сучан это, кажется, были самые большие потери, которые она понесла.

Перебравшись на другую сторону реки, бригада быстро привела себя в порядок и, построившись в походную колонну, выполняя все положенные предосторожности, двинулась в Екатериновку. Впереди пошел 1-й кавалерийский полк с приданной ему пушкой Волжской батареи, в которой конных, не считая трех орудийных ездовых, были еще два разведчика и два офицера – поручик Коршенюк за старшего и я за младшего. Сам командир батареи остался с другим орудием в пехотной колонне, которую повел генерал Сахаров. Сахаров был бравый генерал, но ему почему-то последнее время не везло – его преследовали неудачи.

Быстро прошла конница через Екатериновку. Село спало мертвым сном. Ничего подозрительного в темноте не было видно, только на улицах вдоль домов для чего-то стояли нераспряженные крестьянские телеги. Особенного внимания на них никто не обратил, хотя, кажется, все же несколько из них прихватили с собою. Так же ничего не заметив, прошли спавшую Голубовку и повернули в сторону едва видневшихся в темноте, лежавших на краю долины сопок.

Двигавшийся за кавалерией генерал Сахаров с пехотой, торопясь поскорее разделаться с красными партизанами в Ново-Литовске, тоже своего благосклонного внимания ни на что не обратил, хотя анненковцы, шедшие в голове его колонны, выходя из деревни и зайдя за чем-то в крайнюю избу, наткнулись в ней на партизан. Переколов всех в избе, анненковцы, не задерживаясь, спокойно проследовали дальше, а за ними и остальная часть отряда с генералом Сахаровым. Благополучно, больше без всяких приключений пройдя через лежавшие им на пути деревни Михайловку и Кириловку, генерал Сахаров с пехотой в 10 часов утра торжественно вступил в Ново-Литовск, радостно приветствуемый местным населением. Красных партизан в селе не оказалось: они за сутки до его прихода ушли в Екатериновку и Голубовку выбивать белых из Владимиро-Александровского.

Крестьяне села Ново-Литовск и рядом лежавших деревень, в большинстве староверы, были очень рады приходу белых; им красные партизаны давно изрядно осточертели. Они предлагали генералу Сахарову остаться у них, обещая всякую поддержку, и даже готовы были подкармливать его отряд. Но ему было не до них. Он волновался за Владимиро-Александровское, которое, предвкушая легкий разгром красных в Ново-Литовске, он оставил почти без охраны. В нем остался малочисленный Волжский пехотный полк (меньше 200 штыков), который, при всей его отваге, мог попасть в очень серьезное положение. Генерал Сахаров торопился скорее уходить обратно. Его задерживала только обходная колонна, которая куда-то девалась.

Было совсем светло, когда обходная колонна пересекла долину и, подойдя к сопкам, начала на них взбираться по узкой извилистой дороге, скорее даже тропе. Она шла по небольшой впадине, лежавшей между двух почти сросшихся сопок, склоны которых, поросшие редким лесом и густой ярко-зеленой невысокой травой, прямо от дороги полого поднимались вверх. В то время как мы с пушкой медленно ползли в гору, недалеко справа, параллельно с нами, по склону сопки на дровнях, запряженных одной лошадью, быстро ехал какой-то крестьянин. На него все моментально обратили внимание. Никому из нас раньше не приходилось видеть, чтобы летом по траве ездили на санях. Из недоумения всех вывел крестьянин-подводчик, который объяснил, что такой способ передвижения здесь обыкновенное явление. Покрытые травой сырые склоны сопок очень вязкие, но достаточно твердые, чтобы пройти лошади. Колеса сразу увязают, а полозья саней легко скользят по траве.

«Конная артиллерия» с остановками, задерживая движение легкой кавалерии, с большим трудом добралась наконец до самого перевала. Оставалось не больше 40 сажен, но с этого места дорога круто пошла вверх. Мы сделали несколько попыток подняться. Сильно вымотавшиеся кони только рвались вперед; сдвинуть пушку с места они никак не могли. Пытались помочь им людьми, накатывая колеса. Нас было слишком мало, и ничего не вышло. Еще немного без толку провозившись, бросили все попытки и стали обсуждать создавшееся положение; всем было жаль продолжать дальше мучить коней. В разгар нашей дискуссии, в которой принимали участие и солдаты, к нам подъехал командир кавалерийского полка. Грустно посмотрев на нас, полковник спросил: «Ну что, безнадежно застряли?» – «Так точно! – чуть не хором ответили оба офицера. – Своими силами подняться не сможем».

Конечно, отцепив от пушки передок, было бы не трудно его поднять одними лошадьми на перевал, а потом людьми затащить туда и пушку. Но полковник не нашел нужным предложить услуги своих улан или драгун; он, по-видимому, не допускал мысли, чтобы благородная кавалерия унизилась до такого близкого соприкосновения с полевой легкой артиллерией, а может быть, у него были и другие соображения. Постояв еще немного, он приказал всем поворачивать назад, и мы легко на тормозах скатились вниз. Найдя быстро другую дорогу (кажется, шли по неправильной), обходная колонна, опоздав на 4 часа, наконец тоже прибыла в Ново-Литовск.

Генерал Сахаров дал нам только время накормить коней и людям пообедать. Оставив гостеприимное село, бригада, теперь уже в полном составе, пошла форсированным маршем по прямой близкой дороге к себе обратно во Владимиро-Александровское, куда прибыла вечером, когда уже стемнело. Ни в Екатериновке, ни в Голубовке красных партизан уже не было. Почему они не рискнули напасть на очень большое село с оставленным в нем малочисленным гарнизоном, так и осталось невыясненным.

На следующий день после приятной прогулки по сопкам Сучана командир батареи, оставив за себя поручика Коршенюка и не объяснив нам причину, тоже уехал во Владивосток. Батарея осталась на попечении трех младших офицеров и заведующего хозяйством, который по чину был самым младшим. С отъездом командира уехала и банка с монпансье. Младшим офицерам пришлось расторгнуть так недолго просуществовавшее соглашение. Сладкого достать больше было неоткуда.

Простояла Поволжская бригада во Владимиро-Александровском еще недолго. В середине августа, неожиданно только для младших офицеров и солдат, в море показались корабли адмирала Старка и стали на якорь в заливе против маленькой китайской деревушки Чень-ю-вей, лежавшей на берегу недалеко от устья реки Сучан. Нам было приказано спешно приготовиться к походу. На другой день после обеда, в 4 часа, Поволжская бригада, оставив село красным партизанам и забрав с собою всех, кому не следовало в нем оставаться, пошла в деревню Чень-ю-вей.

Перевалив окружавшую залив гряду сопок, части бригады приступили к погрузке на прибывшие корабли, перевозя все с берега на китайских шаландах. Прикрывать погрузку на сопках, в заставах, остался Анненковский дивизион и одно орудие Волжской батареи, которое наверху перевала, прямо на дороге, стало на позицию. Наблюдательного пункта выбирать не пытались. С сильно заросших сопок ничего не было видно, да и скоро начало темнеть.

С моря несло свежестью, и чувствовалась прохлада. Очень хотелось немножко вздремнуть, но негде было пристроиться. Сырая трава, росшая близ дороги, мало прельщала. Кругом стояла тишина, только надоедливо жужжали комары. Батарейцы бесцельно бродили около пушки и повозок со снарядами, иногда присаживаясь на лафет. Но долго никому не сиделось. Сколько уже прошло времени, как мы поднялись на перевал, определить было невозможно – ни у кого не имелось часов.

Вдруг справа от нас раздалась ружейная стрельба. Коротко прозвучало «Ура!», и все опять стихло. Мы все насторожились, ожидая, что будет дальше, но тишина больше не нарушалась. Через несколько минут солдатский телефон принес все новости.

Красные партизаны все-таки решили с нами попрощаться и произвели ночную атаку. Нарвавшись на анненковские заставы, которые бросились на них в штыки, они показали пятки. Потерь у анненковцев не было. Понесли ли потери партизаны? В стоявшей темноте разобрать не удалось. Все же был один трофей – какая-то засаленная фуражка, которую сумели подобрать анненковцы. Торопясь поскорей убраться прочь, какой-то партизан ее потерял. Остальная часть ночи прошла спокойно. Партизаны, после устроенной им анненковцами хорошей встречи, вероятно, решили, что можно и подождать: все равно белые скоро сами уйдут.

Когда начало светать, мы с пушкой спустились вниз и погрузились на шаланду. За нами, немного спустя, начали грузиться и анненковцы. К 10 часам утра все уже были на кораблях, и флотилия вышла в море. Волжская батарея попала на «Магнит». Стояла чудная погода, ярко светило солнце. Море было как зеркало, только шла небольшая мертвая зыбь. Плавно покачиваясь шел «Магнит». Я со вчерашнего дня ничего не ел, и меня начало сильно мутить. Чувствовал я себя прескверно. В 12 часов дня роздали обед – прекрасные мясные щи, после которых у меня все как рукой сняло.

Было темно, когда корабли, придя во Владивосток, ошвартовались у пристаней Гнилого Угла бухты Золотой Рог. Поволжская бригада сразу начала перегружаться в стоявшие напротив пристаней специально приготовленные эшелоны. Бригаду перебрасывали в Никольск-Уссурийский.

Появился и наш командир, но пронесся как метеор и куда-то исчез. Выгрузилась батарея с «Магнита» очень быстро, но погрузка в эшелон шла медленно. Кое-что нужно было взять с базы, которая находилась и оставалась во Владивостоке. Только после полуночи все было готово и мы залегли спать. Командир так больше и не показывался, а старший офицер, который присутствовал на погрузке, ушел домой к своей жене.

Утром, часов в восемь, эшелон тронулся в путь. На пассажирской станции Владивосток он задержался на очень короткое время как раз против вокзала. Выходить на перрон из вагонов было запрещено. Я стоял в дверях товарного вагона и рассматривал ходившую по перрону публику. Меня кто-то окликнул по имени. Я оглянулся. Мимо проходил мой приятель поручик Злобин, который, увидев, что я его заметил, громко крикнул мне: «Поздравляю, ваш командир женился на Лелечке! Несколько дней тому назад была свадьба…» Я сделал удивленное лицо и переспросил: «Что?» Он, думая, что я забыл Лелечку, начал мне припоминать: «Да помнишь, на площадке девятнадцатой версты (дачное место недалеко от Владивостока) мы с ней танцевали?» Лелечку я помнил, но меня сильно смутило: женился, после всего того, что командир нам наговорил! Узнать подробности не удалось, поезд тронулся, и мы поехали в Никольск-Уссурийский. Тут только я сообразил, почему командир батареи был так расстроен отъездом старшего офицера. Он сам хотел ехать жениться и испугался, что генерал Сахаров не разрешит ему оставить батарею с одними младшими офицерами.

За время нашего отсутствия во Владивостоке произошли большие перемены. Во главе правительства и армии стал генерал Дитерихс, который довольно энергично приводил все в порядок и усиленно всех подтягивал. Японцы уходили к себе домой, на острова, а регулярная Красная армия под предводительством главкома Уборевича группировалась в районе станции Уссури (граница нейтральной зоны), готовая при первой возможности вторгнуться в Приморье.

В Никольск-Уссурийском Волжская батарея разместилась в одной из казарм какого-то Сибирского стрелкового полка, находившихся на краю города. Через несколько дней приехал командир батареи, и в этот же день вечером генерал Сахаров, выполняя строгие приказы генерала Дитерихса о приведении в надлежащий вид и в полную боевую готовность бригады, посадил нашего заведующего хозяйством на гауптвахту. Он появился в штабе бригады не совсем по форме одетым.

Командир батареи приказал мне принять его должность, а сам на другой день опять уехал во Владивосток. Я начал хозяйничать; собственно, особо большого дела не было – все получали из интендантства.

Солдаты, узнав о моем назначении, сразу принялись меня теребить с сапогами: у всех они развалились. Достать и заменить их было неоткуда. Починить – у нового заведующего хозяйством не имелось ни копейки денег. Совершенно неожиданно и на мою бедную голову из штаба бригады прислали аванс на ковку и лечение лошадей, что-то немного больше тридцати иен. Лошадей ковали сами, а больных ни одной не было. Чтобы успокоить солдат, которые на меня уж очень сильно наседали, я нанял четырех китайцев-сапожников, и они быстро починили всей батарее сапоги. Аванса едва только хватило, чтобы с ними расплатиться, – пришлось долго торговаться. Уходя, один из них, приятно улыбаясь, мне заметил на прощание: «Ваша капитана все равно, что хунхуза» (по-китайски разбойник). Он, вероятно, хотел, как умел, выразить свое восхищение моему осторожному обращению с казенными деньгами.

Довольный, что привел одну отрасль батарейного хозяйства в порядок, я успокоился. Солдаты были в восторге от моих хозяйственных способностей, но быстро и неожиданно вернувшийся из Владивостока командир батареи, узнав, что от аванса остались только починенные сапоги, пришел в невероятную ярость; как я посмел истратить его не по назначению? Я, как мог, оправдывался, но он ничего не хотел слышать, ругал меня на чем свет стоит и грозился посадить на «губу» за самоуправство. Командир имел, по-видимому, другие виды на аванс: он привез с собою свою молодую жену.

Молодожены поселились в городе, недалеко от батареи, в небольшой комнате частного дома, заранее снятой командиром. Сходив после обеда в штаб бригады, командир немного успокоился. С гауптвахты ранее срока выпустили заведующего хозяйством, и меня немедленно освободили от занимаемой временно должности. Два дня я находился под обстрелом командирских гневных взглядов. На третий, придя утром в канцелярию, командир пригласил всех офицеров батареи пожаловать к нему в 4 часа на чашку чая.

Начистив сапоги и вычистив все пятна с далеко не парадного обмундирования, четыре офицера точно в 4 часа прибыли по приглашению. Командир встретил всех очень радушно и начал представлять своих офицеров молодой жене. Каждый, галантно звякнув шпорами, подходил прикладываться к ручке новой командирши. Лелечка от такой неожиданной чести вся сияла. Когда очередь дошла до меня, – я из скромности был последним, – она очень обрадовалась, что встретила старого знакомого, и усадила меня за стол рядом с собою. На столе, занимавшем чуть не половину комнаты, все было сладкое и ничего горького – только чай, если пить его без сахара. Приглашенные офицеры слегка поморщились и переглянулись между собою. Ожидали большего. Лелечкиному восторгу не было границ, она все время весело болтала, не давая почти никому сказать ни слова. Узнав, что все офицеры холостые, она окончательно пришла в экстаз и громогласно объявила, что для всех найдет невест и все обязательно должны жениться. Командир, глядя на свою жену, только слегка улыбался и в разговор почти не вмешивался; он, по-видимому, уже успел переменить свое мнение.

Мне же Лелечка просто заявила, что я могу не беспокоиться, для меня уже есть ее подруга, которую я знаю, и назвала имя и фамилию. Я что-то такой не помнил, но, чтобы не портить Лелечке настроение, молчал. Она, приняв мое молчание за знак согласия, занялась мной одним. Командир начал бросать в нашу сторону не особенно приветливые взгляды, но Лелечка их не замечала и продолжала жужжать мне над ухом: как все прекрасно, она будет вместе со своей лучшей подругой, и все будет чудесно.

Собственно, какое будет чудо, если я женюсь на ее подруге, которой совсем не знал, я никак не мог сообразить; разве только, что тогда она будет чистить пятна на моих единственных английского образца бриджах. Больше ничего молодой поручик ее подруге предложить не мог. Жалованье продолжали нам не платить и даже не обещали, как делали раньше. Просидев часа полтора и из приличия мало к чему притронувшись, гости, к большому удовольствию командира батареи, раскланялись и ушли к себе в казарму.

Приведение в образцовый вид всех воинских частей шло быстрым порядком, готовились к неизбежному, к обороне Приморья. В Волжской батарее обновлялся конский состав. Каждое утро заведующий хозяйством и я – командир, по-видимому, все-таки признал за мной блестящие хозяйственные способности – с двумя солдатами верхами ездили в город на базар: продавать своих бракованных и покупать взамен новых лошадей. Дело приходилось иметь с барышниками, среди которых было много цыган. Требовалась большая осторожность, чтобы не купить коня еще хуже бракованного. На базаре всегда находился специально присланный ветеринарный врач, который всегда к нам подходил. Коней тщательно осматривали, по нескольку раз проезжали и, только убедившись, что большого подвоха нет, начинали торговаться. Не важно, купив или продав коня, наши солдаты выпрашивали у барышников могарыч и шли в ближайший трактир закусить, а мы с заведующим хозяйством довольствовались тем, что нам дарили арбуз, и возвращались в батарею.

Однажды, отправив солдат на базар вперед, мы, проезжая мимо дома командира, встретили около него нашу молодую командиршу. Она, узнав, куда мы едем, пригласила нас на обратном пути заехать к ней «на пирожки». Мы поблагодарили и пообещали привезти ей в подарок большой арбуз. Не найдя на этот раз на базаре подходящих лошадей, заведующему хозяйством пришлось самому купить арбуз, без него возвращаться было неудобно, а стоил он гроши; отдав своих верховых коней солдатам, мы явились к командирше.

Встретила она нас как родных, усадила за стол, на котором на большом блюде лежала гора пирожков. Шутя и весело болтая, мы принялись их уничтожать. Лелечка оказалась неплохой хозяйкой, пирожки были изумительные, и, угощая ими нас, она весело смеялась. Я уже соглашался немедленно жениться на ее подруге, только при условии, если она умеет делать такие же вкусные пирожки. Давно так хорошо я не проводил время. От горы на блюде уже оставался небольшой холмик. Еще бы полчаса, и мы, пожалуй, разделались бы и с ним.

Дверь в комнату внезапно отворилась, и на пороге появился командир батареи. Увидев такую веселую компанию, он так и застыл на месте. Когда я взглянул на него, у меня замерло сердце: лицо у него было какое-то серое и скривилось на одну сторону. Возможно, он хотел улыбнуться, да у него ничего не вышло. Лелечка бросилась к нему и начала что-то быстро говорить ему, а мы, вскочив со своих мест и не попрощавшись, бочком, скорей к дверям и выбежали наружу. Немного придя в себя, быстрым шагом пошли домой, не понимая толком, что произошло.

К вечеру причина такого не совсем дружелюбного поведения командира нам стала известна и все разъяснилось. Узнал ее заведующий хозяйством у ездового парной фурманки. С утренним поездом из Владивостока должна была приехать погостить мать Лелечки с какими-то вещами, и молодожены собрались ее встречать. В батарее выездных средств, кроме парных фурманок и двуколок, никаких не имелось. Командир приказал подать себе фурманку и, усадив в нее свою молодую жену, поехал с ней на вокзал. Дороги в Никольск-Уссурийском или совсем не мощеные, или мощенные булыжником. Торопясь, чтобы не опоздать к поезду, поехали рысцой. Фурманку на ухабах и камнях изрядно потряхивало. Лелечке такая поездка по вкусу не пришлась, и она предложила супругу ехать одному вперед, заявив, что она пойдет на вокзал пешком. Фурманку остановили. Лелечка из нее вылезла, и командир поехал один. Пройдя немного по пыльной дороге, как только фурманка скрылась из глаз, Лелечка раздумала идти на вокзал и повернула обратно. Подходя к своему дому, она так удачно встретила нас.

Командир к поезду поспел и его встретил, но тещи, как он ни носился по перрону, нигде найти не мог: она почему-то не приехала, хотя писала, что обязательно будет. Такое несерьезное отношение тещи немножко покоробило командира, но ничего не оставалось делать, и пришлось остаться на вокзале поджидать свою молоденькую, хорошенькую жену. Время шло, а Лелечка не приходила. Он стал на нее злиться и волноваться: куда она пропала? Прождав часа два и окончательно расстроившись – не случилось ли чего с Лелечкой, он помчался скорей домой и приехал вовремя. Задержись еще немного, он бы мог нас не застать. Нам давно было пора возвращаться в батарею.

Рассказывая своим сослуживцам о нашем колоссальном успехе у командирши, хотя мы и смеялись, но в душе тревожились, ждали, что будет завтра. Но наши опасения не оправдались. Придя утром в канцелярию, командир не только не подал никакого виду, но и не обратил на нас ни малейшего внимания; вероятно, Лелечка его чем-то успокоила, да ему и было не до нас. Срочно пришло распоряжение: батарее произвести учебную стрельбу из орудий. Из штаба генерала Дитерихса приехала инспекционная комиссия, состоявшая, кажется, из трех неизвестных нам артиллерийских полковников, проверять знания младших офицеров и самого командира батареи. Все заметно заволновались.

Стрельба была произведена на артиллерийском полигоне, находившемся не очень далеко от стоянки батареи, за городом. Не знаю, существовал ли он раньше, или его специально приготовили, но он был в сравнительно образцовом порядке. Вдали, верстах в трех, виднелись разбросанные и хорошо сделанные мишени пехотных цепей, пулеметных гнезд и даже кавалерии, которые, на наше счастье, не двигались, а прочно стояли на месте. Каждому офицеру были даны две задачи: шрапнелью по цепи или кавалерии и гранатой по пулеметному гнезду.

Наблюдательный пункт находился сравнительно далеко справа, впереди от позиции батареи. Стрелять пришлось раздельной наводкой и брать поправку на смещение – вычислять шаг угломера. Все приготовили себе параллелограммы «Пащенки», по которым и стреляли. Экзамен прошел удачно. Три младших офицера по очереди быстро пристрелялись и перешли на поражение.

Командир стрелял последним, и я видел, как полетела в воздух мишень пулеметного гнезда от его гранаты. Его стрельбу шрапнелью определить не мог, потому что в батарее имелся только один бинокль, а простым глазом было трудно рассмотреть. Заведующий хозяйством не стрелял, его почему-то оставили в покое, а старший офицер все еще находился во Владивостоке. Он никак не мог оторваться от жены с новорожденной дочкой.

Прибывшие инспектировать артиллерийские полковники, по-видимому, результатами стрельбы удовлетворились, потому что никаких изменений в офицерском составе батареи не произошло. Через несколько дней после проверочной стрельбы пришел приказ приготовиться к походу и грузиться в эшелоны. Приехал, наконец, в батарею и старший офицер, а командир батареи, после так счастливо проведенного медового месяца, отправил свою молодую жену к ее родителям во Владивосток. Поволжскую бригаду перебрасывали по железной дороге в район станции Уссури, навстречу регулярной Красной армии.

Мирная жизнь окончилась. Начались боевые действия – защита Белого Приморья от красных полчищ.

Б. Филимонов

Конец Белого Приморья{111}

Войска Временного Приамурского правительства после Хабаровского похода

К 1 апреля 1922 года Хабаровский поход войск Временного Приамурского правительства был закончен. Так называемые «белоповстанцы», после ряда побед и поражений, отошли в Южное Приморье и теперь расходились по своим старым квартирам, то есть 3-й стрелковый корпус вернулся во Владивосток и Раздольное, 2-й Сибирский стрелковый корпус стал гарнизонами в Никольск-Уссурийском, Спасске и нескольких иных населенных пунктах по обеим веткам, что к северу от Никольска, части 1-го казачьего корпуса расположились, как и прежде, в районах обоих стрелковых корпусов.

Пройдут года, и национальные-белые русские исследователи будут именовать этот Хабаровский поход «славным», они будут утверждать, что он явился единственным оправданием существования остатков белых армий адмирала Колчака после Красноярской катастрофы, так как без этого похода на север белых войск, под начальством генерал-майора Молчанова, вся история Белого движения в Сибири, после означенной выше Красноярской трагедии, свелась бы к одной лишь пассивной обороне и отсиживанию под крылом интервентов. Белые исследователи будут доказывать, что своим походом на Хабаровск и дальше генерал Молчанов и его «белоповстанцы» доказали, мол, что «порох есть еще в пороховницах» и что, поддержи население активно армию в ее движении на запад от Хабаровска, то, в связи со всеми осложнениями, которые имели красные в то время во всем своем тылу, неизвестно, мол, как сложилась бы дальнейшая судьба России. Красные, советские деятели, со своей стороны, путем радиопередач, киноагиток и газет широко разрекламируют не только по всему Союзу, но далеко за границей своих славных героев, взявших Волочаевку – этот оплот «белобандитов», опиравшихся на японских «интервентов» и «самураев», а также на «гнусного предателя революции» – Бронштейна-Троцкого, который в действительности в описываемую пору являлся главнейшим руководителем Красной армии… Всего не перескажешь, но все это будет через много, много лет после весны 1922 года, весны одинаково тяжелой и безрадостной как для белых, так равно и для красных. Народно-Революционная армия Дальневосточной республики была обескровлена и голодала; антисемитизм буйно развивался в ее рядах; вместе с тем, получив под Спасском встряску от японцев, красные готовы были, при малейшем нажиме на них, драпануть далеко на север. К их счастью, нажимать на них было некому: положение недавних «белоповстанцев» было не лучше: в моральном отношении они тяжело переживали неудачу своего похода на север; в материальном же отношении их положение находилось на грани полного отчаяния. Нелады командования с правительством грозили принять весьма резкие формы, а глухое, все разрастающееся недовольство правительством и командованием грозило полным развалом последней действительной противобольшевистской силе.

Такова была в общих чертах обстановка в Южном Приморье на первые числа апреля 1922 года. Перейдем же теперь к подробностям.

До Хабаровского похода 1-я стрелковая (так называемая «глудкинская») бригада квартировала в Спасске, «семеновские» части, образовавшие в течение похода 3-ю пластунскую бригаду, занимали Гродековский район, а коренная 2-я Сибирская стрелковая бригада стояла гарнизоном в Никольск-Уссурийском. Теперь, после похода, 2-я бригада вернулась в свои старые, достаточно хорошо уже оборудованные казармы, 3-я бригада была поставлена в Спасске, а 1-я бригада сначала предназначалась для занятия трех селений (Тарасовка, Мещанка, Лубянка) примерно на середине расстояния между Спасском и Никольском, а затем получила своим окончательным местом расположения село Ново-Никольское, находящееся в 10 верстах от города Никольск-Уссурийского (по дороге на Полтавку). Квартирьеры 1-й стрелковой бригады были направлены в село, квартиры разбиты, но в самую последнюю минуту последовала перемена и эта бригада была полностью помещена также в самом городе Никольск-Уссурийском. В то же время Поволжская бригада разместилась в самом Владивостоке, а Ижевско-Воткинская бригада – в Раздольном. Весь этот развод войск по пунктам своего окончательного назначения последовал в конце шестой недели Великого поста (между 5 и 10 апреля нов. стиля).

За свое полугодовое (июнь – ноябрь 1921 года) пребывание в Спасске чины 1-й стрелковой бригады сжились с местными жителями, а потому были несколько разочарованы переменой стоянки, тем паче что большинство других частей оказывалось в своих старых казармах. Расположение в деревнях (Тарасовка, Мещанка, Лубянка), с одной стороны, грозило неприятностями (партизаны), но с другой стороны, позволяло также надеяться на сравнительное приволье расположения по частным квартирам. Подгородное село Ново-Никольское с пробольшевистским настроением его населения совершенно не радовало белоповстанцев, а потому весть о расположении в самом городе, в полуразбитых казармах, все же была встречена с известной долей облегчения.

При своем прибытии на ст. Никольск-Уссурийский эшелоны 1-й стрелковой бригады встретились с «анненковцами»: дивизион полковника Илларьева из Западного Китая, пройдя через Пекин, ехал теперь во Владивосток на службу к последнему белому правительству. На офицеров-белоповстанцев анненковцы произвели очень хорошее впечатление: все они от командира до последнего рядового партизана (так они именовали себя) были здоровыми, крепкими физически людьми; молодцеватый вид, подтянутые, с лихо заломленными фуражками и чубами из-под них, они были так не похожи на мешковатых, разболтанных и часто малорослых «каппелевских вояк».

Последняя неделя перед святой Пасхой была потрачена на оборудование казарм и устройство в них. Это особенно касалось частей 1-й и 3-й бригад, попавших в разбитые и совершенно неприспособленные казармы. Пехотные полки 1-й бригады были помещены в непосредственном соседстве с частями 2-й Сибирской стрелковой бригады, но батарея 1-й стрелковой бригады почему-то была помещена совершенно на отлете от всех остальных русских воинских частей, на другом конце города, в военном городке, вместе с семьями своей и 3-й бригад, среди расположения японских войск. Под батарею и семьи была отведена большая двухэтажная казарма, рассчитанная на батальон. Огромная ротная палата дощатыми перегородками, далеко не доходящими до потолка, делилась на ряд маленьких клетей – по одной на семью. Все, что говорилось или делалось, было слышно в соседних клетушках. Наличие маленьких детей довершало гармонию: с раннего утра до поздней ночи в этом «тихом» обиталище стоял невыносимый гул. А между тем чего было бы проще, как дать семьям ряд тут же рядом находящихся и пустующих офицерских флигелей или же, наконец, деревянные, рассчитанные на одну роту бараки. В этих бараках перегородки, отделяющие «клети», доходили до самого потолка да и семей было бы меньше на одну палату, что дало бы людям более сносные условия существования. Всего этого почему-то не было сделано. Почему? Ответить на сей вопрос не могу.

Перед самым праздником св. Пасхи части получили самые разнообразные гимнастерки, брюки, английские ботинки с обмотками, сапоги, немного нижнего белья и одеяла. Но все это было выдано в незначительном количестве и покрыть полностью нужду частей, а также привести внешний вид к единообразию не позволяло.

16 апреля, первый день св. Пасхи, глава правительства – Спиридон Дионисович Меркулов, военный министр – Николай Дионисович Меркулов и командующий войсками – генерал-лейтенант Вержбицкий произвели смотры гарнизонам Владивостока и Раздольного. На следующий день, то есть на второй день св. Пасхи – 17 апреля они прибыли в Никольск для производства смотра и парада гарнизону этого города. На парад были выведены только прилично одетые люди, и тем не менее фронт выстроившихся покоем воинских частей на огромном плацу военного городка был пестр. На правом фланге стала 1-я стрелковая бригада, затем 2-я Сибирская стрелковая бригада и, наконец, на левом фланге – забайкальцы-казаки. Части были без винтовок. В каждой из бригад имелось по одному оркестру музыки (духовой). После обхода фронта частей членами правительства и командующим, во время которого С.Д. Меркулов здоровался с войсками, а последние отвечали, именуя его «Вашим Высокопревосходительством», последовал молебен, а затем члены правительства и командующий войсками обратились с речами. Поздравляя с окончанием похода и праздником св. Пасхи, они благодарили воинов за службу Родине и обещали всяческих благ. Между тем настроение в рядах войсковых частей было далеко не в пользу правительства, и вот когда после речей части были направлены церемониальным маршем, повзводно мимо правителей, то многие в рядах не утруждали себя ответом на приветствие принимавших парад. Некоторые шли умышленно размахивая руками. Лучше всех отвечала и прошла 2-я Сибирская стрелковая бригада, коренными частями которой в прошлом командовал сам генерал Вержбицкий.

1-я стрелковая бригада прошла и отвечала хуже, у забайкальцев в подавляющем числе взводов ответ на приветствие выкрикивало обычно только несколько отдельных человек, а один из взводов – так тот совсем не утрудил себя ответом правителей и прошел размахивая руками, при гробовом молчании. Совершенно напрасно думать, что в этом «разнобое» повинна была малая выучка воинских чинов, нет, тут следует подчеркнуть, что налицо была не плохая выучка, а демонстрация. Частушка ходила по рядам войск такого содержания:

Полководцы, орлы —все идейные, у них лавочка,у всех, – бакалейная,

и этот стих ясно говорит о настроении белых бойцов того времени.

Непочтение к членам правительства и командующему войсками, выраженное армейской толщей на параде 17 апреля, явилось показателем начавшегося брожения в войсках. За труды, лишения и раны в только что окончившемся походе все чины бывшей «Белоповстанческой Армии» получили награду – по одной пачке сигарет в красной обертке с белым зайчиком, изображенным на ней. Эта награда еще более озлобила людей и содействовала усилению брожения в частях. Конечно, при отсутствии курева приятно выкурить и 20 сигареток, но все же нельзя за поход благодарить «пачкой сигарет». Приближалось 1 мая, а с ним истекал шестимесячный контракт «добровольческой службы», установленный самим Приамурским правительством и командованием. Согласно контракту, желающие могли теперь уйти из войск на самом законном основании. Таких нашлось много, слишком даже много, так много, что из-за выхода из рядов армии всех желающих самое существование ее должно было быть поставлено под большой вопросительный знак.

«Торгашеское правительство не дает ни копейки, а само наживает деньги на галошах. Людей гоняют в декабре в шинелях и дождевиках, а в апрельскую распутицу – в валенках. Хорошо строить планы, сидя в кабинетах. Нам терять нечего – мы уйдем в полосу (отчуждения К. В. ж. д.), там работа найдется. Если же они хотят воевать, то пусть сами подставляют свою шкуру под пули». Пусть такие рассуждения по своему существу будут слишком грубо наивны, ложны, но важно то, что именно таково было настроение офицеров и солдат «Белоповстанческих» войск после возвращения из похода на Хабаровск. Рапорта и докладные записки о своем намерении 1 мая распрощаться со своими военными семьями подавались пачками. В результате некоторые из частей должны были бы ликвидироваться чуть ли не полностью.

Каково же будет положение белой власти, если вся ее реальная сила разойдется? Опираться на чужеземцев смешно и невозможно. Тогда, следовательно, придется самоликвидироваться и подарить край своему заклятому врагу – большевикам? Это тоже невозможно. Правительство и командование приступили к борьбе с настроениями в войсках. Командиры корпусов собрали командиров частей, но последние могли лишь констатировать факт. Воздействовать на солдат через офицеров не представлялось возможным, так как офицеры наравне с солдатами массами собирались покинуть ряды войск. 22 апреля офицеры всех частей Никольск-Уссурийского гарнизона были вызваны в помещение офицерского собрания Омского стрелкового полка и командир 2-го Сибирского стрелкового корпуса, генерал-майор Смолин, обратился к ним с речью, в коей призывал их остаться в рядах армии, указывая на приближающийся крах большевизма, просил воздействовать на солдат, говорил о долге, роли офицера. После обеда в тот же день, 22 апреля, бригады Никольск-Уссурийского гарнизона были собраны в полном составе и полковник Аргунов (командир 2-й Сибирской стрелковой бригады, в прошлом начальник штаба генерала Смолина) вновь обратился к офицерам и солдатам: «Нужно остаться. Коммунистическое правительство скоро рухнет. Приамурское Правительство обещает выплатить жалованье, дать обмундирование и все необходимое. Уходить нельзя, кто уйдет – тот изменник. Коммунисты рухнут. Армия поедет домой. Тот же, кто уйдет, тот не будет принят обратно под знамена и останется тут, на чужбине. Армия его не примет назад, а как он один сможет добраться без денег домой? Уходите, если хотите, если у вас нет совести, но помните это» – таков был вкратце смысл его речи. Позднее, через несколько дней, генерал-майор Бордзиловский (начальник гарнизона города Спасска в 1921 году) еще раз говорил с чинами 1-й стрелковой бригады. Такие же собрания происходили в прочих частях 2, 3 и 1-го корпусов, но все речи старших начальников мало действовали на людей. Казаки-оренбуржцы, обжившиеся за истекшую зиму среди своих сородичей – казаков-уссурийцев, выселившихся лет тридцать – сорок тому назад из Оренбургского казачьего войска и ныне представлявших достаточно распропагандированную красными массу, намеревались чуть ли не полностью махнуть в РСФСР. Число желающих уйти во всех частях не уменьшалось.

24 апреля во Владивостоке Временное Приамурское правительство издало приказ № 294. Вот его текст:

«Обстановка, как внешняя, так и внутренняя, за последние несколько дней после приказа Управляющего Военным Ведомством о праве желающих оставлять ряды Армии с 1-го мая, настолько изменилась, что Приамурское Правительство вынуждено было пересмотреть этот вопрос и предписывает ныне, в силу изменившихся обстоятельств, требующих полного напряжения сил Армии для сохранения национальной Приамурской Государственности, совершенно прекратить оставление рядов армии впредь до того момента, когда к этому представится возможность.

Правительство полагает, что обстановка по-видимому вынудит даже объявить в недалеком будущем мобилизацию граждан и решило, что не остановится и перед этим шагом во имя спасения дела национального возрождения. Правительство считает долгом, одновременно с этим, объявить Армии и о принимаемых Правительством героических мерах по устроении Армии – главным образом реорганизации снабжения, для улучшения жизни и быта Армии, для смягчения тяжелых материальных условий чинов ее, Правительство установит твердую шкалу хотя бы скромного денежного довольствия, но ежемесячно аккуратно выплачиваемого. Правительство твердо верит, что Армия, живущая национальным чувством глубокой любви к Родине, встретит этот приказ с полным удовлетворением».

Приказ этот был подписан председателем правительства С. Меркуловым и управляющим военно-морским ведомством генерал-лейтенантом Вержбицким.

Широкой огласки приказ этот в армии не получил, во всяком случае, в некоторых частях зачитан он перед фронтом не был, а потому в этих частях создалось впечатление, что правительство и командование просто замолчали дело, утискав все рапорта и докладные записки о выходе из рядов войск, что называется, «под сукно». Без особых разъяснений и приказов вниз по инстанциям было сообщено, что увольнений не будет, ибо приказ о разрешении выхода был «кем-то» написан без соответствующего разрешения «кого-то», а потому почитается недействительным.

Привычка ли повиноваться, или же действительно желавших уйти было меньше кричавших о сем, но так или иначе, а армия не разошлась. Люди в частях поговорили, пошумели, побранили в свое удовольствие свое правительство и командование, но мало-помалу угомонились и остались служить. Только единицы, твердо решившие бросить ряды войск, ушли. Они были объявлены в приказах дезертирами, но этим дело только и ограничилось, так как их собственные командиры и сослуживцы отлично понимали их, не осуждали и не преследовали.

Для характеристики состояния белья, обуви, обмундирования и снаряжения чинов войск Временного Приамурского правительства можно привести данные о конно-ординарческой команде штаба 3-го стрелкового корпуса. Однако при этом не следует забывать, что команда эта, как всегда находящаяся на глазах у корпусного командира и вместе с тем менее страдавшая от превратностей походнобоевой жизни и службы, находилась, бесспорно, в более лучших материальных условиях, нежели какая-либо бывшая «семеновская» пехотная часть. Впрочем, и коренные «каппелевские» части также мало чем выгадывали по сравнению с бывшими «семеновцами».

На 16 солдат конно-ординарческой команды, согласно арматурному списку от 27 мая 1922 года, приходилось: нательных рубах – 29, кальсон – 29, утиральников – 16, носовых платков – 21, портянок – 11 пар, сапог – 16 пар, летних шаровар – 28 пар, фуражек – 16, шинелей – 16, летних гимнастерок – 14, перчаток – 16 пар, ранцев – 11, котелков – 8, патронных сумок – 16, простыней – 32 штуки, мешков для матрасов – 16, наволочек – 32, одеял – 16, шпор – 15 пар. Совершенно отсутствуют: суконные шаровары, мундиры, суконные гимнастерки, вещевые мешки, фляги и т. п. На этих же 16 солдат, согласно другому арматурному списку от 23 мая того же 1922 года, приходится, кроме того: ватных шаровар – 11, гимнастерок летних – 13, простынь – 8, наволочек – 3 и одеял – 4.

Прошло лето и 14 сентября 1922 года. Начальник конно-ординарческой команды штаба Поволжской группы (так был переименован 3-й стрелковый корпус), подпоручик Кожевников, подает два рапорта своему прямому начальнику – обер-квартирмейстеру группы, который препровождает их к начальнику штаба группы с надписью «ходатайствую». Содержание этих рапортов, помеченных № 164 и 165, таково: «Прошу Вашего ходатайства о выдаче вверенной мне команде шинелей – 4 штуки, сапог – 6 пар, фуражек – 5 штук, гимнастерок – 3 штуки, брюк – 3 пары, постельных принадлежностей —

4 комплекта». «Прошу Вашего ходатайства об уплате мне семи рублей 10 копеек, израсходованных мною из собственных средств на покупку колец, кожи, пряжек разных и мерного ножа для заготовки узд вверенной мне команде». На этих рапортах начальник штаба группы наложил следующие резолюции, весьма характерные для описываемого времени: «Рад, что Поручик Кожевников настолько богат, что из собственных средств может производить расходы на казенные надобности. П. С.». «Может быть, Поручик Кожевников укажет склад, где хранятся шинели, сапоги и т. п. П. С.».

Резолюции эти можно понимать как хотите: в прямом и переносном смысле, но налицо остается факт: 7 рублей 10 копеек в то время являлись огромной суммой, которую редко кто имел в своем кармане даже из командиров частей, не говоря уже о младшем офицере. Скудость складов также была поразительная, и потому достать шинель или пару белья порой было делом далеко не легким.

После возвращения воинских частей из Хабаровского похода все казачьи части вошли в состав 1-го казачьего корпуса (генерал-майор Бородин), составив: Оренбургскую казачью бригаду, Сводную казачью бригаду (енисейцы, сибирцы и уральцы) и Забайкальскую казачью дивизию.

3-й стрелковый корпус состоял из двух стрелковых бригад: Поволжской стрелковой (1-й Волжский, 8-й Камский, 4-й Уфимский стр. полки, 1-й кавалерийский полк и 3-я отдельная Волжская батарея) и Ижевско-Воткинской стрелковой (Ижевский, Воткинский и 1-й Добровольческий стр. полки, Воткинский конный дивизион и Отдельная Добровольческая батарея).

Новоприбывший Анненковский «конный» дивизион{112} (коней не имелось, и в дальнейшем до самого конца существования Белой армии анненковцы действовали как пехота, сохраняя, однако, наименование «конный») полковника Илларьева был включен в состав Поволжской стрелковой бригады отдельной боевой единицей, так как бригада эта основательно потеряла в течение Хабаровского похода свой людской состав выбитыми, искалеченными и обмороженными. Волжский и Камский полки представляли собою не более как батальоны и в совокупности уступали Уфимскому полку или дивизиону анненковцев, взятых по отдельности.

2-й Сибирский стрелковый корпус в момент прибытия из похода состоял из трех бригад, как о том уже говорилось в отрывке втором данной главы, но в целях приведения организации к большему однообразию было решено сильно потрепанную в Хабаровском походе 3-ю Пластунскую бригаду свести в один полк и влить его в 1-ю стрелковую бригаду. 15 мая был отдан приказ о сведении 1-й и 3-й бригад в одну – 1-ю стрелковую. Командиром бригады был назначен генерал-майор Вишневский, его помощником – генерал-майор Правохенский. В целях приведения к полному порядку вверенные ему воинские части генерал Смолин пошел еще дальше и, нарушая обычаи и традиции белых полков, присвоил всем своим шести стрелковым полкам номера по порядку от № 1 до 6, так что его корпус получил такой вид:

1-я стрелковая бригада (1-й Пластунский, 2-й Уральский и 3-й Егерский полки, 1-й кавалерийский и 1-я отдельная стрелковая батарея);

2-я Сибирская стрелковая бригада (4-й Омский, 5-й Иркутский и 6-й Добровольческий полки, 2-й кавалерийский и 2-я отдельная Воткинская батарея).

Излишек артиллерии, в каждом корпусе по две батареи, образовал корпусную артиллерию: 2-й артиллерийский дивизион (полковник Смольянинов) в составе Иркутской и Добровольческой батарей и 3-й артиллерийский дивизион (полковник Бек-Мамедов{113}) в составе 1-й и 2-й батарей. При этом 2-й дивизион остался в распоряжении генерала Смолина, а 3-й в распоряжении генерала Молчанова. Организация батарей была одинакова – каждая батарея по 2 трехдюймовых орудия (исключения составляли: Иркутская батарея – 3 орудия, Забайкальский каз. дивизион – 3 орудия и Сибирская каз. батарея – 1 орудие), но численность людского и конского состава остались различными: в батареях полковника Бек-Мамедова по 25–30 солдат и 7 офицеров, в 1-й отдельной батарее полковника Романовского около 25 офицеров и 80 солдат, во 2-й отдельной Воткинской батарее полковника Алмазова при 10–12 офицерах свыше 100 солдат. Эта батарея была самой многочисленной из всех «белоповстанческих».

Так как офицерский состав в отношении своей теоретической подготовки заставлял желать много лучшего, то с переходом частей на мирное положение была разработана программа занятий с офицерами по теории, тактике и строю. Во всех каппелевских частях был излишек офицеров. Оставляя в частях необходимое количество офицеров, было решено всех слабых в познаниях откомандировать в стрелковые школы. Таковые были образованы в каждом из корпусов. Однако откомандированные офицеры продолжали жить и довольствоваться при своих частях. Старшие же, лучшие и образованнейшие офицеры были также откомандированы от частей в школы на роль преподавателей. В первую очередь были откомандированы в школы офицеры, произведенные из солдат за боевые отличия, затем окончившие школы прапорщиков, а в дальнейшем предполагалось пропустить сквозь курсы и всех офицеров военного времени. Провести эту программу не удалось из-за последовавших вскоре событий, о коих разговор будет ниже. Все же школы принесли большую пользу, особенно в артиллерии.

За неимением времени на составление требовательных ведомостей на жалованье во время Хабаровского похода таковые не посылались в интендантство, но с возвращением войск «домой» перед правительством предстала перспектива выплаты всей армии жалованья более чем за полугодие, так как вернувшиеся из похода воинские части составили свои требовательные ведомости и отправили их со своими представителями (в большинстве случаев заведующие хозяйственной частью) во Владивосток в главное интендантство. По проверке ведомостей, интендантство должно было обменивать эти требовательные ведомости на ассигновки, по которым части могли и должны были получать деньги из казначейства.

Ассигновки делились на четыре категории: к 1-й категории принадлежали ассигновки, покрывающие довольствие воинских частей, ко 2-й категории – жалованье строевым частям, к 3-й – жалованье тыловым частям и гражданским управлениям, к 4-й различные отпуска уполномоченным правительства и т. п.

Гаситься ассигновки должны были в порядке номеров категорий, то есть в первую голову ассигновки 1-й категории, потом 2-й, 3-й и, наконец, 4-й. Такой план был принят и одобрен ведомством финансов, во главе которого стоял некий г-н Дмитриев. Таким образом, казначейству предстояло выплатить весьма крупные суммы, наличность же всегда была невелика. Она зависела, главным образом, от сбора таможенных налогов. Отсутствие запасных сумм понуждало казначейство записывать в очередь поступающие ассигновки, и в действительности их ожидало очень медленное погашение частями, ибо приход казначейства пропорционально распределялся между всеми зарегистрированными ассигновками. Месяца и месяца потребовались бы для покрытия этих ассигновок за время Хабаровского похода, а тем временем должны были набежать уже новые ассигновки. Получался как бы заколдованный круг. Такая перспектива не могла не волновать людей в воинских частях. Со времени оставления Забайкалья, то есть с конца 1920 года, воинские части не получали жалованья (летом 1921 года один или два раза были выданы пособия). Люди склонны были считать, что злой умысел и нежелание правителей платить является основой такого порядка. По рядам войск поползли слухи, утверждающие причастность членов правительства к «мошенничеству» – нежеланию платить бойцам и без того скромного жалованья.

Опасаясь ли новых волнений в армии или же преследуя не совсем чистые цели, но, так или иначе, «Минфин» разрешил принимать налоги, поступающие в казначейство, военными ассигновками. Эта мера, естественно, повела к спекуляции. Желая во что бы то ни стало возможно скорее достать деньги, предприимчивые представители предприимчивых воинских частей с согласия своих командиров и заинтересованных в ассигновках лиц вошли в сделку с соответственными лицами и стали продавать свои ассигновки им со скидкой. Сначала за учет ассигновок первой и второй групп брали по 4–5 %, а потом 8 %. Предложение росло с каждым днем, а спрос не увеличивался.

В конце мая 1922 года ассигновки 1-й и 2-й категорий продавались по 82 копейки за 1 рубль, но развернувшиеся затем события во Владивостоке и Никольск-Уссурийском подорвали их рыночную стоимость. Морские стрелки заняли таможню. Все ее поступления они стали забирать на покрытие своих ассигновок, нисколько не считаясь с интересами других частей. Вслед за тем 3-й стрелковый артиллерийский дивизион (полковник Бек-Мамедов) занял государственный банк. Средства, имевшиеся здесь, пошли на покрытие ассигновок этого дивизиона и других частей 3-го стрелкового корпуса. Оренбургские казаки заняли казначейство. Денег тут не оказалось, и они туда ниоткуда не поступали, поэтому оренбурги ничего не получили.

Конкурируя друг с другом, части Никольск-Уссурийского, Спасского, Владимиро-Александровского, Раз Долинского и других гарнизонов стали сбивать цену ассигновок. Спекулянты заключали с частями условия, но выполнять их они теперь уж не могли, ибо ассигновки в цене катастрофически падали. Теперь уже ассигновки 2-й категории продавались по 65 копеек за рубль, но через несколько дней их ценность пала на 48 копеек. Представители частей выбивались из сил, но что они могли сделать? А тем временем младенчески неопытные в финансовых вопросах воинские чины считали своих представителей, а не кого иного, повинными в крахе. Редко кто из представителей получал от своей части право продать ассигновку за наличные по рыночной цене, большинство представителей должно было ждать согласия своих сослуживцев и командиров на продажу по той или иной цене, но вся беда была в том, что когда такое согласие приходило, то рыночная цена стояла уже опять ниже, и несчастному представителю надлежало вновь запрашивать свою часть о согласии продать дешевле.

Таким порядком цены на ассигновки 1-й и 2-й категорий вскоре достигли 37 копеек за рубль, цена же на ассигновки 4-й категории котировалась по 17 копеек за рубль. На этом уровне они и остановились.

С приездом генерала Дитерихса министр финансов Дмитриев был смещен, а в дальнейшем и арестован. (Это сообщение как будто противоречит дальнейшим данным.) При его аресте у него было обнаружено ассигновок на сумму до 300 тысяч рублей, кои, по его словам, были переданы ему его приятелями на предмет проталкивания вперед. Была назначена следственная комиссия, коей и были переданы арестованные ассигновки. Тут началась новая беда: ассигновки подлежали регистрации и оставлении их при «деле» до окончания такового. Иными словами, многие войсковые части лишались теперь на многие месяцы возможности получить даже самые гроши за свои ассигновки. Только немногим воинским частям удалось выудить свои ассигновки от следственных властей, благо те еще не были зарегистрированы, но большинству ничего не удалось уже сделать, так как их ассигновки были уже зарегистрированы. Следствие все еще тянулось, когда вновь пришлось идти в поход, на этот раз уже для обороны Южного Приморья. Так вот и закончилось это громкое дело с грошовым жалованьем, столь необходимым ободранным бойцам за национальную Россию.

Между прочим, в этой операции ассигновками через посредство некого господина Хоцкого, передававшего ассигновки Минфину, 1-я отдельная батарея (полковника Романовского) потеряла 8 тысяч рублей, 1-й кавалерийский полк (генерал Хрущев) до 20 тысяч рублей, а никольск-уссурийская милиция что-то около 73 тысяч рублей. Отметим, что ряд высокопоставленных персон, как то генералы Федотьев{114}, Артамонов{115}, Трофимов, были с Хоцким на «ты».

В заключение этой главы можно привести текст одной из записок, взятой из бумаг генерала Смолина. На этой записке нет даты, но она бесспорно относится к данному времени и говорит о тех предполагаемых мероприятиях, которые высшее военное «каппелевское» командование наметило для проведения в жизнь. Бесспорно, многое из этой записки послужило бы на пользу армии, ее чинам и, быть может, даже населению края, но также несомненно, что, в известной своей части, она была направлена против членов правительства, как отдельных личностей, так и всей его организации. Это неминуемо должно было вызвать столкновение каппелевского командования с Приамурским правительством братьев Меркуловых, что в действительности и произошло на деле. Вот текст этой записки:

«1. Реорганизовать в стрелковых частях армии при данной обстановке нечего и бесполезно. Хозяйственные аппараты частей трогать и водить нельзя, так как через них части самоснабжаются, не имея в достаточном количестве от казны самого насущного. 2. Признать принцип, что армия доминирующий факт, обеспечивающий даже фактом своего существования Приамурскую Государственность и национальное дело. Поэтому, применительно к нуждам армии и ее задачам, должен быть, с участием военного командования, реорганизован и сокращен гражданский аппарат. 3. Не должно быть политически через голову командного состава и дальнейшей дезорганизационной работы в частях (разные вольты правительства). Это прежде всего дискредитирует Правительство и его без того слабый авторитет. 4. Подчинить всех вооруженных людей Гражданской службы в инспекторском отношении военному командованию (милиция, сторожа и проч.), дабы прекратить сосредоточения в них дезертиров и преступного элемента. 5. Инвалидов и неспособных к службе поставить на гражданскую службу где можно, вместо них здоровых вернуть в строй или уволить. 6. Немедленное обеспечение армии неприкосновенным фондом, на случай каких-либо непредвидимых несчастий, дабы армия могла при помощи этого фонда выносить и продолжать борьбу, хотя бы и в ином месте. 7. Непромедлительное улучшение питания людей и лошадей. 8. Выработать план укрепления власти в крае и очищения его от партотрядов. План борьбы с большевиками на Дальнем Востоке. 9. Армия должна остаться самодовлеющим организмом при данном ее устройстве впредь до создания в крае постоянной власти и прочного финансирования армии этой властью. 10. Учреждения комиссии из строевых начальников для пересмотра всего личного состава гражданского и военного аппарата. 11. Военному командованию отказаться от способов «тихой сапы» при проведении в жизнь задач армии по ее укреплению, устроению и борьбе за ее цели».

Майский «недоворот» 1922 года

Неудачный поход на север, финансовые затруднения и, как результат последних, скандал с ассигновками – все это вызвало трения между членами правительства и командованием Белой армии. Назревание конфликта между правительством и командованием не составляло большой тайны, и в рядах армии поговаривали, что каппелевское командование якобы собирается арестовать правительство и взять власть всецело в свои руки. Приведенная в конце нашей первой главы записка из бумаг генерала Смолина не отрицает «агрессивных» намерений командования (во всяком случае, некоторых высших чинов его). Во всяком случае, правительство братьев Меркуловых, видимо усвоившее привычку неоплаты своих счетов, так еще недавно отказавшееся от своего собственного приказа о шестимесячном сроке добровольческой службы, сделало теперь ряд назначений, вызвавших так называемый «недоворот».

Год тому назад, опираясь на «семеновские» воинские части, братья Меркуловы оказались у власти. Власть они по предварительному соглашению с «семеновцами» должны были взять в свои руки лишь на время для того, чтобы пригласить «варяга» – атамана Семенова и передать ему верховную власть. Однако власть показалась братьям сладкой, и так как противное атаману «каппелевское» командование предложило свою поддержку в случае недопущения атамана во Владивосток, то братья недолго думая отказались от своих обещаний «семеновцам» и, опираясь на «каппелевцев», повели борьбу с первыми если не огнем и мечом, то, во всяком случае, путем голодовки. Атаман и «семеновцы» должны были в конце концов сдаться, ноябрьский «недоворот» не удался, и глава «семеновцев» (генерал-лейтенант Глебов) со своими помощниками (полковниками Буйвидом и Глудкиным) оказались под арестом. Братья же Меркуловы и каппелевское командование отправились под Хабаровск добывать там себе лавры… Теперь же положение в корне изменилось, и так как у Меркуловых своей собственной опоры не имелось, то в борьбе с «каппелевским» командованием они, естественно, могли опереться лишь на своих прежних друзей-покровителей, потом ставших побежденными противниками, – «семеновцев». И вот, действительно, вчерашние враги стали снова друзьями, и генерал-лейтенант Савельев и Глебов получили назначения на высшие командные посты. Их помощники – полковники Глудкин и Буйвид – также получили назначения – первый был назначен командиром 1-й стрелковой бригады, а второй – командиром «Пластунской» бригады. Забайкальская казачья дивизия и Сибирская флотилия (адмирал Старк) были на стороне правительства. Братья предполагали, что для начала этого достаточно, а в дальнейшем и еще кое-кто присоединится к ним.

Следует подчеркнуть, что все с самого начала носило какой-то заговорщицкий характер. Старое командование оставалось на своих постах. Приказы о переформированиях и персональных переменах не были опубликованы. Между тем в карманах вышеуказанных четырех лиц «семеновской» ориентации (Генералы Савельев, Глебов, полковники Глудкин, Буйвид) лежали приказы об их личных назначениях, подписанные правителями. Генерал Савельев разгуливал по Владивостоку, хвастаясь, что он теперь «командарм». Полковники Глудкин и Буйвид выехали к местам расположения «их» частей. Напрасно полковник Доможиров (бывший начальник штаба 1-й стрелковой бригады, а ныне командир 2-го Уральского стрелкового полка), находившийся во Владивостоке в служебной командировке, отговаривал своего бывшего соратника и друга полковника Глудкина от очевидной авантюры. Тот ничего не хотел и слышать. Запутанность и двойственность положения была налицо. Скандал надвигался на последний клочок «Белой Русской Земли»…

В книге П.С. Парфенова (Алтайского) «Борьба за Дальний Восток» подоплека событий освещается так: «В марте 1922 г. от «левой» части Народного Собрания в Пекин для встречи и беседы с маршалом Жофром ездил генерал Болдырев. Последнего французский маршал принял всего на пять минут. Зато Болдырев вдоволь наговорился с советником советского посольства В.А. Вилинским-Сибиряковым и, по возвращении во Владивосток, прямолинейно доложил Народному Собранию о необходимости поисков «почетного» договора с Читой… К выводам генерала Народное Собрание полностью не присоединилось, но на собрании 14-го мая оно единогласно, при 12 воздержавшихся, приняло закон об Учредительном Собрании без всяких поправок в отношении к коммунистам. Выборы в Учредительное Собрание назначались на 1-ое июня текущего 1922 года, и правительству предлагалось создать необходимые свободы, гарантии и прочее. Меркуловы увидели, что имеют против себя настоящий «заговор», и 29-го мая издали два указа, распустив Народное Собрание».

Приказ правительства о роспуске Народного собрания явился той последней каплей, что переполнила чашу: члены Народного собрания постановили не исполнять приказ правительства. Президиум собрания обратился за поддержкой к военному командованию. Командование поддержало членов Народного собрания, которое, впрочем, не пользовалось репутацией делового органа, но в данном случае для каппелевского командования был важен предлог, а не сама сущность.

Командование потребовало от членов правительства ухода в отставку, но последние, конечно, отказались и, опершись на Сибирскую флотилию, объявили каппелевское командование мятежниками. Генерал Глебов на Первой Речке стал собирать своих приверженцев и формировать из них Дальневосточную казачью группу.

Во главе «мятежников» во Владивостоке стоял командир 3-го стрелкового корпуса – генерал-майор Молчанов. Его же начальник штаба, полковник Ловцевич, не желая принимать участия в новой междуусобице, согласно просьбе был уволен в отставку 1 июня (приказ по корпусу № 251), а его место занял бывший обер-квартирмейстер штаба, полковник Генерального штаба Савчук{116}. Сдача и прием должности были завершены в тот же день.

Таким вот образом положение во Владивостоке окончательно запуталось, тем более что президиум Народного собрания и каппелевское командование стали призывать из Харбина «варягов» – Гондатти, а потом Дитерихса.

Но оставим на время Владивосток и обратимся к Никольск-Уссурийскому. После своего переформирования новая 1-я стрелковая бригада квартировала в Никольск-Уссурийском (2-й Уральский, 3-й Егерский полки и 1-я Отдельная стрелковая батарея) и в Спасске (1-й Пластунский и 1-й кавалерийский полки). Генерал Вишневский пребывал в Спасске, а его помощник – генерал Правохенский – в Никольске. Бывший командир 1-й бригады, полковник Александров, превратился теперь в командира 3-го Егерского полка, то есть пришел к своему исходному положению, которое занимал перед Хабаровским походом.

Начальник штаба 1-й бригады, полковник Доможиров, занимал теперь должность командира 2-го Уральского полка, которым он командовал в Забайкалье, а потом в Приморье до апреля 1921 года. Полковник Бампер, командовавший Уральским полком после полковника Доможирова, превратился теперь в помощника командира 2-го Уральского полка. В Егерском полку такого понижения бывшему командиру полка испытать не пришлось, так как он (полковник Зултан) погиб в самом конце Хабаровского похода, в селе Ново-Гордеевка.

Отметим также, что после переформирования части новой 1-й стрелковой бригады были посещены генералами Смолиным, Вишневским и Правохенским. Каждым в отдельности. Они производили поверхностный смотр частям и знакомились со старшими офицерами и командирами частей. На этом дело и ограничилось, и никто из «знакомившихся» друг с другом и мыслить не мог, какая история разыграется через каких-нибудь несколько недель. А разыгралось вот что.

30 мая, как ни в чем не бывало, полковники Глудкин и Буйвид приехали по железной дороге в Никольск-Уссурийский. Полковник Глудкин направился в Уральский полк к своему большому приятелю, полковнику Бамперу, а полковник Буйвид остановился у одних из своих знакомых. В карманах у обоих полковников лежали приказы правительства о назначении их командирами несуществующих «1-й стрелковой» и «Пластунской» бригад с непосредственным подчинением главе правительства. Приказов о развертывании ныне существующей 1-й стрелковой бригады в «1-ю» и «Пластунскую» не имелось, равно так же, как не имелось и приказа о выделении частей ныне существующей 1-й бригады из состава 2-го Сибирского стрелкового корпуса. Отсутствие этих приказов несомненно ставило в ложное положение командира 2-го корпуса, всех командиров частей теперешней 1-й бригады, а также и обоих «вновь назначенных» комбригов.

Полковник Глудкин объехал части своей бывшей бригады. Он был весьма популярен и любим в Забайкалье и в Приморье до Хабаровского похода. Однако кутежи его в Спасске, в то время как его бригада сражалась под Хабаровском, и сладкие слова в Покровке на Амуре, не подкрепленные на сей раз делами, до известной степени охладили его подчиненных, и последние далеко не с детской доверчивостью слушали теперь мысли и планы своего бывшего командира. Егерями, которых Глудкин вывел с Тобола в Забайкалье, он был встречен тепло. Часть уральцев, с полковником Тампером во главе, встретила полковника Глудкина, пожалуй, даже еще лучше, нежели егеря, но в то же время другая часть офицеров этого же полка отнеслась неодобрительно к глудкинским проектам, хотя открытых возражений все же не было, так как дисциплина и этика не позволяли сего. По объезде обоих стрелковых полков Глудкин отправился в батарею полковника Романовского. Поздоровавшись с выстроенными во фронт чинами батареи и побеседовав на общие темы с господами офицерами в их офицерском батарейном собрании (одна комната), полковник Глудкин прошел к полковнику Романовскому и там с ним беседовал некоторое время наедине. Затем он вышел и уехал к себе, то есть на квартиру к полковнику Гамперу.

После отъезда полковника Глудкина полковник Романовский собрал своих офицеров в батарейном собрании и задал им вопрос, что они думают по поводу выделения батареи совместно с егерями и уральцами в состав новой 1-й стрелковой бригады с командиром ее – подполковником Глудкиным? Единодушный ответ господ офицеров был таков, что этот вопрос подведомлен решению высшего командования, что с егерями и уральцами приятно вместе служить и работать, что касается подполковника Глудкина, то до поздней осени 1921 года лучшего командира бригада и желать не хотела и надо надеяться, что и теперь подполковник Глудкин окажется также хорошим начальником. Получив такой ответ, полковник Романовский задал второй вопрос, а что думают господа офицеры по поводу самовольного выхода батареи из подчинения генералу Смолину? На этот вопрос, после минутного молчания, господа офицеры батареи также единодушно ответили, что хотя батарея и недолюбливает генерала Смолина, но все же о самовольном выходе из его подчинения разговора быть не может. «Уж пусть там полковник Глудкин и Вы, господин полковник, как-нибудь уладите этот вопрос с генералом Смолиным, а затем мы рады служить с полковником Глудкиным». Полковник Романовский выслушал своих господ офицеров, а затем заявил: «Я рад, господа офицеры, что не ошибся в вас». Оказывается, полковник Глудкин настаивал и склонял полковника Романовского к выходу из подчинения генералу Смолину, без разрешения и уведомления последнего на основании имеющегося у него приказа главы правительства, но полковник Романовский сказал ему, что без согласия местного начальника гарнизона, генерала Смолина, это невозможно. После событий у уральцев и егерей только поняли офицеры-батарейцы, что посещение полковника Глудкина было неспроста. Глудкин настаивал перед полковником Романовским на открытый разговор с господами офицерами, но последний уклонился от этого, указав на бесполезность подобного разговора.

Оказывается, в обоих полках Глудкин беседовал с «верными» офицерами и солдатами. Временно командующий (за отъездом полковника Доможирова во Владивосток) Уральским полком, полковник Гампер, – ярый личный враг генерала Смолина еще с мирного времени, когда они служили в одном и том же Омском гарнизоне (Смолин в 44-м, а Гампер в 43-м Сиб. стр. п. п.), сразу и полностью согласился с планом Глудкина. Практичный командир егерей, полковник Александров, бесспорно постарался бы увильнуть от принятия весьма шаткого в своем основании плана Глудкина, но он должен был считаться с мнением и симпатиями своих подчиненных, часть коих обожала, в то время как другие относились тепло к своему первому командиру. Поэтому Александров дал также свое согласие на переход полка в подчинение к подполковнику Глудкину.

Все это разыгралось днем 31 мая, но широкой огласке еще не предавалось, так что взаимоотношения полковников Глудкина, Александрова, Гампера и Романовского со своим прямым начальством (генерал Правохенский, генерал Смолин) до утра следующего дня еще не были порваны прямым нарушением дисциплины и субординации. Конечно, генерал Смолин в этот вечер знал, что в частях 1-й стрелковой бригады идет какое-то «шушуканье», но истинный смысл его, возможно, был еще неизвестен комкору.

Между тем во Владивостоке события развивались своим чередом, и когда настало утро 1 июня, то генерал Смолин не нашел ничего лучшего, как собрать у себя всех командиров частей гарнизона и поставить их в известность о том, что, по только что им полученным сведениям, во Владивостоке далеко не все благополучно, там что-то происходит, что именно, генерал Смолин, видимо, не знал как следует сам (таково было мнение полковника Романовского по возвращении с этого собрания). Между прочим, полковники Александров и Гампер не сочли нужным на это собрание явиться, причем полковник Александров все же политично сообщил, что он болен, полковник же Гампер ничего не сообщил. Подполковника Глудкина на это собрание, конечно, никто не приглашал, и он тоже отсутствовал. Отсутствие двух командиров полков не прошло незамеченным, и надо полагать, кому нужно было, тот своевременно намотал кое-что себе на ус.

В этот день, 1 июня, 1-я Отдельная батарея полковника Романовского жила обычной, правда чуть-чуть напряженной, жизнью, но в обоих полках жизнь кипела. Утром этого дня подполковник Глудкин отдал приказ по своей «бригаде» о выделении из состава 2-го Сибирского стрелкового корпуса. Вместе с тем подполковник Глудкин не утрудился ни лично явиться к генералу Смолину, ни послать тому хотя бы копию приказа главы правительства и своего приказа по бригаде о вступлении своем в командование ею. Таким образом, генерал Смолин мог и должен был рассматривать в этот день оба полка как подчиненные ему части. Глудкин, как лицо официальное, для него в этот день не существовал, это был личный гость полковника Гампера.

Между тем полковник Глудкин изъятием подчинившихся ему полков из состава 2-го корпуса тем самым резал им возможность получать из интендантства 2-го корпуса продукты для продовольствия людей и коней. Своего интендантства не имелось. Как думал справиться с этим вопросом сам полковник Глудкин, остается тайной. В общем, приходится сказать, что планы Петра Ефимовича (имя и отчество Глудкина) были весьма не ясны. В этот день частям приказано было выдавать только мясо, сохраняя рыбу. Оружие приказано было запрятать, и целый день люди таскали из дома в дом пулеметы, патроны и гранаты. Частям также было приказано быть готовыми к движению походным порядком. Куда? Об этом, видимо, сам полковник Глудкин не знал хорошо. Он говорил своим «приближенным» о наличии у него каких-то общих директив «старика» (генерал-майор Лебедев, бывший начальник штаба Верховного правителя и Верховного главнокомандующего) и о походе через Маньчжурию хотя бы с сорока «бессмертниками». Короче – сумбур был полный.

Небезынтересно то, что казармы обоих «глудкинских» полков находились в непосредственной близости с казармами 4-го Омского стрелкового и 2-го кавалерийского полков. Канцелярия же 2-го Уральского полка находилась прямо против штаба 2-го Сибирского стрелкового корпуса. Некоторые из близких Глудкину офицеров спрашивали своего вновь объявившегося начальника о том, что и как считает он нужным поступить в случае возникновения открытого конфликта с частями 2-го Сибирского корпуса, что должно было считать не только не исключенным, но даже вполне возможным.

Подполковник Глудкин и его окружение и думать о возможности конфликта не хотели. «Смолин не посмеет» – таков был лозунг. Следует также отметить, что свое вступление в командование бригадой подполковник Глудкин и его личные друзья отпраздновали банкетом, за коим, возможно, кое-кем было выпито лишнее.

Наконец, на землю спустилась ночь, ночь с 1 на 2 июня, но не только усиленной охраны расположения полков, но даже ни одного вооруженного поста выставлено не было. Не имелось и дежурных частей, да к чему все это, если Смолин не посмеет?

Но генерал-майор Смолин думал иначе. Он знал обо всем, что происходит в обоих полках 1-й стрелковой бригады, и решил одним ударом покончить с авантюрой. Приблизился рассвет 2 июня. Густой туман заволакивал землю. Части 2-й Сибирской стрелковой бригады и 2-й кавалерийский полк, поднятые ночью, оцепили расположение обоих полков 1-й стрелковой бригады. Еще не было 6 часов утра, как дневальные полков 1-й бригады увидели быстро идущих на них вооруженных воинских чинов. Это были чины 2-й Сибирской стрелковой бригады. Была поднята тревога, но было уже поздно: генерал Смолин и полковник Аргунов во главе своих чинов были уже у дверей первой казармы. Вбежав в казармы, чины 2-го корпуса бросились к винтовкам. Последние находились в пирамидах под замком, как в мирное время, так что если бы стрелки полков 1-й бригады и захотели бы разобрать по рукам винтовки, то все равно из-за отсутствия достаточного времени не смогли бы этого сделать.

Генерал Смолин вошел в казарму. Разбуженные неожиданным шумом люди, лежа или сидя на койках, протирали глаза… «Удивляюсь: отчего не встают, когда входит командир корпуса? Встать!» – воскликнул Смолин. Это было явным и элементарным нарушением устава внутренней службы, ибо люди отдыхали и сигнала к побудке дано еще не было, но тем не менее неодетые и полусонные стрелки 1-й бригады выполнили команду, кто в чем был повскакали с кроватей и вытянулись перед комкором.

Генерал Смолин обошел роты 2-го Уральского полка и приказал вызвать «помощника командира полка», то есть полковника Тампера. Должности командира полка за ним, согласно исчислениям подполковника Глудкина, он признавать не собирался. Полковник Тампер между тем находился в помещении канцелярии полка. Некоторые участники этой печальной истории говорят, что на требование генерала Смолина отдать ему полковое знамя полковник Тампер ответил, что знамя он может получить лишь переступив через его труп. Генерал Смолин приказал якобы бывшим при нем чинам 2-й Сибирской стрелковой бригады все же взять от полковника Гампера знамя силой. Тогда Тампер выхватил револьвер, но последний дал осечку. В то же самое время генерал Смолин приказал рядом стоящему пристрелить полковника, что и было выполнено.

Так ли дело происходило или нет, но полковник Тампер был мертв, а оба полка разоружены. Комкор тут же приказал раскассировать уральцев и егерей по частям 2-й Сибирской стрелковой бригады. Люди уже строились для разбивки, как пришла весть, что подполковник Глудкин, запершийся в одной из комнат второго этажа и отказавшийся сдаться, убит брошенной в окно гранатой. Говорили и называли фамилию одного из офицеров 2-го кавалерийского полка как «героя» этого дела. Арестованный же на своей квартире полковник Александров пытался застрелиться, но только легко ранил себя.

К 9 часам утра все было кончено. Офицеры и солдаты 2-го Уральского и 3-го Егерского полков были разбиты по полкам 2-й Сибирской стрелковой бригады. Началась разбивка лошадей и раздел полкового имущества этих славных еще так недавно полков.

Позднее выяснилось, что в эту же ночь от 2-го Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона был выслан конный отряд для разоружения и раскассирована 1-й Отдельной стрелковой батареи полковника Романовского, той самой, что еще два дня тому назад наотрез отказала подполковнику Глудкину нарушить законный порядок перехода части из подчинения одного лица к другому. Возможно, что твердость и законопослушность командира и чинов этой батареи были неизвестны штабу 2-го Сибирского стрелкового корпуса. Во всяком случае, батарея мирно проспала; на следующее утро, утро 2 июня, побудка была произведена в обычное время и ежедневные будни начались, когда в батарею прибежало несколько вырвавшихся от конвоя офицеров и солдат родных разоруженных полков. Только теперь узнали батарейцы 1-й стрелковой бригады о судьбе своих полков. После этого прошло еще несколько дней, прежде чем батарейцы полковника Романовского узнали о попытке их разоружить и причине ее неудачи. Как читатель помнит, 1-я Отдельная батарея 1-й стрелковой бригады по своем прибытии в Никольск оказалась расквартированной совсем на отлете от всех частей русского гарнизона и помещена среди японских воинских частей. Это-то обстоятельство и сыграло свою роль: когда конный отряд 2-го Сибирского стрелкового арт. дивизиона, при своем движении к месту расположения «глудкинской» батареи, выехал на японских часовых, то те остановили каппелевцев… Разъяснения последних не были приняты. «Нашему командованию ницево не-извецно». Против такого аргумента делать было нечего, и, «не солоно хлебавши», смолинские артиллеристы вернулись восвояси.

В эту же самую ночь на 2 июня третий отряд от частей 2-й Сибирской стрелковой бригады направился в расположение «подозрительной» Забайкальской казачьей дивизии, размещавшейся в казармах рядом с частями 1-й и 2-й стрелковых бригад. Однако из похода этой третьей смолинской колонны ничего не вышло, так как она наткнулась на сильные караулы забайкальцев перед расположением дивизии. В свое расположение забайкальцы «смолинцев» не допустили и пригрозили открытием огня. На это генерал Смолин согласия своего не давал, и отряд 2-й Сибирской стрелковой бригады ни с чем вернулся назад.

В последующие дни забайкальцы продолжали выставлять усиленные караулы, а батарея полковника Романовского, находясь в расположении японских войск, не нуждалась и в этом, так как японцы предложили ей свою охрану. Офицеры и солдаты бывших 2-го Уральского и 3-го Егерского полков в частях 2-й Сибирской стрелковой бригады были разбиты таким образом, что они оказались единицами, вкрапленными в чужие им взводы. Кое-кто из раскассированных чинов, не желая нести службу в «смолинских» частях, бежал к забайкальцам и на бронепоезда. И тут и там их встречали радушно и тотчас же зачисляли в состав своих частей. У забайкальцев таким порядком собралось до 40 чинов. Несколько человек, как о том уже говорилось выше, прибежали и были зачислены на довольствие в батарею полковника Романовского.

Характерно отметить: 6-й Добровольческий полк через несколько дней после описанных событий должен был двинуться по железной дороге на ст. Гродеково. Командир полка, опасаясь, что при следовании к станции железной дороги многие из «глудкинцев», чего доброго, разбегутся, приказал всех офицеров и солдат, полученных им от раскассированных полков, вести на станцию железной дороги под конвоем и таким порядком держать их до самого момента отхода эшелона. Все же при посадке нескольким из арестованных удалось удрать.

Свои сильные караулы забайкальцы держали до полного умиротворения, которое последовало лишь после приезда генерала Дитерихса и вступления его в фактическое командование войсками Приамурского правительства. Полковник Буйвид подлежал аресту, и за ним отправилось несколько человек, но он вовремя был предупрежден, благополучно бежал и скрылся.

В Спасске тоже произошли события, но не такого порядка, как в Никольске или во Владивостоке. Здесь не было пролито ни единой капли крови и дело ограничилось отданием ряда противоречивых приказов несколькими персонами (генерал Вешневский, генерал Хрущев, полковник Салазкин) и выводом, во избежание смятения умов, 1-го кавалерийского полка на несколько дней в близлежащие деревни.

Кризис затянулся. Это уже не был «переворот», а только «недоворот», как окрестили его в Приморье участники и наблюдатели. Каппелевское командование и меркуловское правительство, опираясь на верные им части, стояли друг против друга, не уступая своих позиций, но также ничего и не приобретая. Наличие в крае третьей стороны – японцев (красные в счет не шли) – понуждало обе стороны к удержанию своих кулаков, и борьба ограничивалась непристойным обливанием (и самообливанием) своего противника устной и письменной грязью. Долго ли бы так продолжалось – гадать трудно, но всех выручил генерал Дитерихс.

Генерал-лейтенант Михаил Константинович Дитерихс, в прошлом начальник оперативного отдела штаба генерала Брусилова, затем начальник штаба Чехословацкого корпуса, а затем, осенью 1919 года, главнокомандующий армиями Восточного фронта (то есть всего Сибирского), покинувший этот пост из-за расхождения во взглядах с Верховным правителем на целесообразность обороны Омска, в июле 1920 года уже раз приезжал во Владивосток, где вел от имени атамана Семенова с правительством профессора Болдырева переговоры об образовании «Белого Буферного Государства». Из переговоров ничего не вышло, и Дитерихс удалился в Харбин, где, отойдя от политики, посвятил себя, совместно со своей супругой, заботам по воспитанию вывезенных из Омска девочек-сирот, а также работал над составлением книги «Смерть Царской Семьи в Екатеринбурге». Эта тишина и покой жизни была как-то разом нарушена летящими одна за другой телеграммами из Приморья и визитами ряда «сановных» персон. Гондатти, которому в первую голову было сделано предложение приехать во Владивосток и взять там дело в свои руки, умыл руки и отказался ехать. Генерал Дитерихс, после непродолжительной, но тяжкой внутренней борьбы, решил принять предложение и приехать во Владивосток.

Еще 1 июня генерал-лейтенант Вержбицкий отошел от активного руководства войсками «бунтовщиков», передав временно командование командиру 3-го стрелкового корпуса, генерал-майору Молчанову. (Начальник штаба командующего войсками, генерал Пучков, получил отпуск. Оба они уходили, чтобы не быть заподозренными в устройстве переворота в личных целях.) На следующий уже день, то есть 2 июня, генерал-лейтенант Дитерихс получил первую телеграмму от «бунтовщиков». Происходившие в это самое время междуусобия китайских политических партий (сторонники Чжан-Зо-Лина и сторонники У-Пей-Фу) на К. В. ж. д. не позволили генералу выехать сразу же. Таким образом, сообщение о согласии генерала Дитерихса на приезд во Владивосток появилось лишь в газетах от 7 июня.

На следующий день на ст. Никольск-Уссурийский комкор 3, командиры частей и почетный караул от частей местного гарнизона встречали будущего воеводу. Генерал Дитерихс был бодр, но серьезен. Одет он был скромно, если не сказать даже бедно. В этот же день Дитерихс прибыл и во Владивосток. Город и войска «бунтовщиков» встретили его восторженно, но, видя, что обстановка весьма даже запутана, генерал Дитерихс сначала решил было не вступать в управление краем (он был «избран» «бунтовщиками» на место председателя нового правительства), но после восторженной встречи в Народном собрании он все же принял должность.

Японцы настаивали на прекращении междуусобицы, но, по-видимому, они ни в чем разобраться не могли и не знали, кому должно помогать.

9-го утром генерал Дитерихс беседовал с управляющими ведомствами. На следующий день он добился самороспуска Народного собрания, а 11-го неожиданным образом, поймав генерала Молчанова на слове о безоговорочном исполнении всякого его приказа, подчинился правительству старого состава, то есть братьям Меркуловым. Следует отметить, что еще 6 июня правительство братьев Меркуловых выпустило указ № 149 о созыве во Владивостоке Земского собора. В этом указе говорилось, что ввиду обнаружившейся трудности верховного управления при существовании коллегиальной формы организации верховной власти, необходимо найти способы к наибольшему объединению всех национальных сил, а равно вследствие желания председателя правительства С.Д. Меркулова сложить с себя высокие обязанности верховного управления и передать их, если население приамурского государственного образования признает нужным, законным порядком на основе полной преемственности другим лицам. Выбор же лиц или лица, которым или которому могла быть преемственно передана верховная власть Временным Приамурским правительством старого состава, должен быть произведен закрытым голосованием. Земскому собору предлагалось выявить народное желание о том, сохранять ли далее орган верховной власти в форме коллегиальной или же вручить ее одному лицу.

12 июня пришел первый приказ генерал-лейтенанта Дитерихса, в котором он сообщал о своем вступлении в командование войсками и флотом Временного Приамурского правительства. Начальником своего штаба он назначил генерал-майора Петрова, который еще с 1 июня принял эту должность от генерала Пучкова. 14 и 15 июня генерал Дитерихс объехал все гарнизоны Белого Приморья, посетил и бегло осмотрел все воинские части.

На этом, собственно говоря, «недоворот» и закончился. В дальнейшем была лишь его ликвидация. Но совершенно напрасно думать, что братья Меркуловы победили. Указ Временного Приамурского правительства за № 149 оставался в силе.

Генерал Дитерихс взял на себя тяжелую задачу. Ведь всякому и каждому со стороны было ясно видно, что обе враждующие группировки в части своих притязаний и требований имели основания, но с другой стороны, обливание своего противника грязью в значительной своей мере не имело основы. Из-за нежелания умерить свои собственные аппетиты и поделиться кое-чем с другой группировкой руководители обеих групп несомненно топили общее дело. Взять твердо в руки руководителей обеих группировок, поставить каждого на свое собственное место, при отсутствии физической реальной силы, можно было только терпением, умелым обращением с людьми и редкой выдержкой. Эту трудную задачу, можно смело сказать, генерал Дитерихс выполнил блестяще. Со времени его прибытия прошло только три месяца, и вот мы увидим генералов Молчанова, Смолина, Глебова, Савельева и полковника Буйвида плечо о плечо борющимися с наседающими на них красными. Этого не было ни в 1920 году в Забайкалье, ни в зиму 1921/22 года в Приморье. Можно смело утверждать, что в этом была исключительно заслуга самого Михаила Константиновича Дитерихса, а не его чина и положения по службе.

В предыдущем отрывке мы ничего не сказали о судьбе тел покойных подполковника Глудкина и полковника Гампера. Будем кратки и скажем, что генерал Смолин отнесся к делу слишком «по-казенному», не пожелал считаться с прошлыми заслугами обоих. Тела убитых без всякого почтения и, по всем данным, без соблюдения надлежащих религиозных обрядов были вывезены на простой телеге за город и там в поле кое-как зарыты. Теперь, по приезде генерала Дитерихса, началось наведение порядка: Минфин Дмитриев был арестован (см. противоречивые данные ниже), делу по ассигновкам был дан ход. Генерал-лейтенант Глебов, при начальнике штаба Генерального штаба полковнике Дубинине{117}, был назначен командиром вновь формируемого 4-го казачьего корпуса. По делу о смерти полковников Глудкина и Гампера назначено следствие. Раскассированные Уральский и Егерский полки приказано вновь собрать, но собирать их генерал Дитерихс политично приказал во Владивостоке и поручил это дело не замешанному совершенно в «авантюре» осторожному полковнику Доможирову. Таким вот образом генерал Дитерихс, можно сказать, убил двух зайцев, если даже не больше – «семеновцам» в армии были даны «гражданские права», но вместе с тем эти же права удержали и «каппелевцы» – случай, как уже выше указывалось, необыкновенный в истории Белого движения. Так в умелых руках генерала Дитерихса порядок стал медленно налаживаться.

За внутренним успокоением можно было подумать и о внешней опасности. 18 июня в Никольск-Уссурийском гарнизоне пронесся слух о предстоящем походе частей в целях очищения Приханкайля от красных партизанских отрядов.

21 июня тела полковников Глудкина и Гампера, после торжественной панихиды в местном Никольск-Уссурийском соборе, были отправлены под почетным конвоем чинов 1-й стрелковой бригады со ст. Никольск-Уссурийский во Владивосток. Трагическая смерть павших сделала их весьма популярными. Во время богослужения собор был полон, и толпы народа провожали тела до самой станции, находящейся за городом. Генерала Смолина и чинов 2-й Сибирской стрелковой бригады ни в соборе, ни в процессии не было. Руководящую роль играли забайкальские казаки, кроме того, участвовала батарея полковника Романовского и отдельные чины Уральского и Егерского полков, находившиеся в Никольск-Уссурийском. По прибытии тел покойных во Владивосток, 23 июня в 18 часов последовал торжественный вынос тел в прекрасных гробах в кафедральный собор. На следующий день последовали пышные похороны. Здесь, как и в Никольске, генерал Молчанов и «каппелевцы» вообще в соборе и в процессии отсутствовали. Генерал Дитерихс шел за гробом до самой могилы (а путь был далек: из центра города кругом через Гнилой Угол прошли на Чуркин, где на военном кладбище и погребли покойных). Воинские части – егеря, уральцы, взвод батарейцев и многочисленные казаки – шли под командой генерала Глебова. Весь гражданский Владивосток также принимал участие, тем более что погода была поистине великолепная – яркая, солнечная, но и не слишком жаркая.

На этом мы и закончим главу о «недовороте».

Земский собор

23 июля 1922 года в городе Владивостоке открылись заседания Земского собора. Председателем собора был избран профессор Миролюбов, заместителями – атаман Бакшеев{118} и Толок, секретарем собора – Михаил Домрачеев, а его помощниками – Руднев, Унтербергер и Уточкин. По своему составу Земский собор, как и надо было ожидать, оказался весьма правым. Это происходило оттого, что члены его были делегированы различными правыми организациями и местной администрацией. Тот, кто серьезно изучал историю, тот отлично знает, какая разница существовала между английским парламентом и московскими Земскими соборами. Последние никогда не гнались за «всеобщностью» представительства, наоборот, это были безусловно органы административного управления и административной работы. Приамурский Земский собор 1922 года был созван именно на этих старых московских, а не лондонских принципах.

Поэтому совершенно естественно было отсутствие на нем не только коммунистов или крайне левых социалистов, но даже антибольшевики средних течений и те уклонились либо не пускались на собор.

Земский собор был созван на следующих основаниях. В него вошли: 1. Все члены Временного Приамурского правительства (прежнего состава), управляющие ведомствами и их заместители, 2. Все наличные епископы: Владивостокский, Камчатский, Харбинский и старообрядческий, а также по два члена от каждого епархиального собрания и старообрядческого совета, 3. Командующий войсками, командующий Сибирской морской флотилией, все атаманы казачьих войск и 15 членов от армии, назначенных командованием, 4. По одному члену от всех церковных приходов и всех старообрядческих общин, 5. Все волостные старшины или их заместители и атаманы казачьих станиц, 6. По одному от каждых десяти членов всех несоциалистических комитетов и беженских организаций, 7. Ректоры высших учебных заведений: университета, педагогического института и т. д., 8. Два представителя от мусульманского общества и 9. По три члена от каждого бюро профсоюзов.

Таким образом, было набрано 370 членов Земского собора, и после пышного парада, колокольного звона и православно-старообрядческо-мусульманского всенародного молебствия заседание открылось, как уже сказано выше, 23 июля.

Собственно говоря, надо было заниматься делом, то есть избрать верховную власть, но публика еще не выговорилась, а потому немало времени было убито зря – потрачено на красноречие.

Дабы читатель яснее уяснил себе обстановку и настроение собравшихся, нелишне привести смысл и текст нескольких постановлений, тезисов и телеграмм. Вот они. Ко дню тезоименитства вдовствующей императрицы Марии Феодоровны на очередном заседании Земского собора решено было послать ей телеграмму такого содержания: «Временное Приамурское Правительство и Земский Собор, собравшийся во Владивостоке в числе до 300 представителей выборных из всех слоев населения русского Приамурского Края, всеподданнейше приносит Вашему Императорскому Величеству свои поздравления со днем Вашего тезоименитства и молит Бога о здравии Вашего Величества и Российского Царствующего Дома на спасение, счастье и могущество родного русского народа. Председатель Врем. Приамурского Правит. Меркулов. Председатель Земского Собора Миролюбов. Секретарь /Домрачеев».

8 августа пришел ответ на имя председателя Приамурского Земского собора: «Сердечно благодарю Вас и Земский Собор за добрые пожелания. Мария».

Этот ответ был оглашен на заседании собора 9 августа. При чтении телеграммы члены собора стояли, а после прочтения его раздалось громкое всеобщее «Ура!». Каких-либо демонстраций не было, так как противников монархии на соборе не имелось. После этого, по предложению епископа Камчатского и Петропавловского Нестора, собравшиеся пропели «Многая лета» «Верховному вождю многострадальной России, любимому Русским народом Тезоимениннику Великому Князю Николаю Николаевичу», а затем ему также послана поздравительная телеграмма.

Текст телеграмм и сцена в Земском соборе мною дана потому, что для того времени были вещами необыкновенными. С начала революции и за все время Белого движения ни одно противобольшевистское правительство, ни одно собрание народных представителей ни разу не высказывалось за признание дома Романовых «Царствующим». Февральская революция, отречение Великого Князя Михаила Александровича и законность Временного правительства до настоящего времени в стане противобольшевиков полагались в основу угла. Общеприятым было мнение, что по освобождении страны от большевиков сам народ, в лице Учредительного собрания того или иного созыва, Национального собрания или же, наконец, Земского собора, разрешит вопрос о той или иной форме правления и установит новые законы. Все белые правительства, будь то областные, краевые или всероссийские, до Верховного правителя адмирала Колчака включительно, считая своей первой обязанностью борьбу с большевиками и коммунистами до победоносного конца, признавали себя подотчетными и ответственными в своих действиях будущему собранию всенародных представителей. Поэтому, когда Приамурский Земский собор 1922 года признал низвергнутую революцией 1917 года династию «царствующей», то тем самым во всем Белом движении была произведена революция. Во всяком случае, это касается идеологического подхода к данному вопросу. Практического значения, из-за незначительности территории земского края и развернувшихся вскоре событий внешнего порядка (так было, во всяком случае, для этого уголка России), из разбираемого решения данного вопроса не последовало.

Так как династия была далеко и возглавление края Верховным правителем при таких обстоятельствах должно было занять более или менее приличный срок, то, до прибытия Верховного правителя, собор должен был выбрать просто правителя. Этот последний дал присягу с обещанием «дать ответ за все учиненное по долгу Правителя перед Русским Царем и Русской Землей».

Если настроение Земского собора было выражено так ярко, то каково было настроение в войсковых частях войск Приамурского правительства? До настоящего времени что-то в противобольшевистских полках не слышно было о «верноподданичестве». Там имелись «каппелевцы», «семеновцы», «смолинцы», «глудкинцы», но о «монархистах» или «республиканцах» слышно не было.

О духе войск Временного Приамурского правительства мною говорилось достаточно подробно в книге первой «Белоповстанцы». Повторять изложенное нет смысла. О политических же взглядах и настроениях мною было упущено не случайно. Быть может, кому-либо это покажется странным, но среди бойцов вопрос никогда не поднимался и не ставился, «за какую форму правления ее бойцы идут сражаться и умирать». Офицеры и солдаты противобольшевистских войск шли в бой за «честь и освобождение России против предателей и разбойников». Каждый из бойцов Белой армии мог понимать и толковать эту формулу, как мог и хотел. Под одними и теми же знаменами стояли в огне за Россию и ярые «народники», социалисты до крайних монархистов, отрицавших целесообразность реформы освобождения крестьян, включительно. Правда, постепенно лица с крайне левыми взглядами отошли или же их мировоззрение отклонилось несколько «вправо», но, во всяком случае, в рядах войск Временного Приамурского правительства имелось немало лиц со взглядами весьма близкими к взглядам «эсеров». По своему же социальному положению масса армии, в том числе и значительная, большая часть офицерства, принадлежала к среде сельского населения и мещанства. Бесплодная болтовня в заседаниях Земского собора мало трогала бойцов, коих более интересовали проблемы сегодняшнего (довольствие всех видов) и завтрашнего (новая схватка с красными) дней.

На пост правителя Приамурского земского края была выдвинута кандидатура Н.Л. Гондатти. Генерал Дитерихс заявил, что он с армией ее поддерживает. Меркуловы же и их сторонники противились этой кандидатуре. В Харбин, к Гондатти, были сделаны вызовы. Тот сначала пытается уклониться, а потом категорически отказывается. Тогда, 6 августа, на пятом заседании собора на пост правителя почти единогласно избирается генерал-лейтенант Михаил Константинович Дитерихс. Во время этого же заседания из-под стражи освобождается бывший председатель «Нарсоба» Н.А. Андрушкевич{119}.

8 августа состоялась передача власти Временным Приамурским правительством (С.Д. Меркулов и его товарищи) вновь избранному Земским собором правителю приамурского государственного образования М.К. Дитерихсу. В 4 часа 15 минут дня председатель правительства С.Д. Меркулов открыл шестое заседание Земского собора просьбой помолиться. Затем он же зачитал указ правительства № 191 о передаче власти. В этом указе, после краткого указания на причины созыва собора, говорилось: «Во исполнение воли Божьей, проявленной через лучших русских людей, собравшихся на Земском Соборе, Временным Приамурским Правительством постановлено: Сложить с себя и передать Верховную Власть над Приамурским Государственным Образованием генерал-лейтенанту Михаилу Константиновичу Дитерихсу на следующих основаниях: А) Михаил Константинович Дитерихс является Главой и полным преемником власти, прав и обязанностей Вр. Приамурского Правительства, руководствуясь в своей деятельности, как Верховная Власть, основными законами Российской Империи, применительно к условиям жизни и времени, следуя заповедям Божиим и исконним – историческим началам Русской Земли; Б) Председатель и члены Временного Приамурского Правительства возвращаются в первобытное состояние граждан Приамурского Государственного Образования; В) Все, совершенные ими по званию и долгу Председателя и Членов Вр. Приамурского Правительства действия по делам Государственного Управления, за все время бытности их в сих званиях, обсуждению и отрицательной оценке (критике), – не подлежат; Г) Все секретные расходы, утвержденные актом Государственного Контролера, почитаются государственной тайной, и Д) Все расходы Председателя и Членов Вр. Приамурского Правительства, еще не утвержденные Государственным Контролером, но на кои имеются и будут представлены оправдательные документы, подлежат принятию за счет государственной казны с утверждением отчетов по секретным расходам в особом порядке, установленном Вр. Приамурским Правительством для таковых органов. Председатель Правительства С. Меркулов. Члены Правительства А. Макаревич, Андерсон, Н. Меркулов. Скрепил Председатель Совета Управляющих Ведомствами Ст. Ефремов».

В заключение этой главы невольно хочется отметить, что столь быстрое умиротворение и укрощение страстей различных представителей и руководителей последнего национального русского оплота нужно отнести всецело в заслугу Михаила Константиновича Дитерихса, который среди пыла страстей нашел верный путь, по которому и вывел Белое Приморье к объединению.

Программа правителя и структура новой власти

М.К. Дитерихс был человеком весьма глубоко религиозным. В 1919 году он уже мыслил борьбу с большевизмом как борьбу религии с безбожием и безверием. Будучи главнокомандующим армиями Восточного фронта (конец лета и осень 1919 года), генерал Дитерихс приступил к формированию «дружин святого креста и полумесяца». Генерал Дитерихс надеялся, нет, больше того – верил, что Россию можно поднять на большевиков лишь во имя Церкви, Царя и Отечества. Его программа была нова, оригинальна и продумана. Она могла увлечь массы, если в них, конечно, еще теплился огонек веры и преданности к трем приведенным выше основам. И вот теперь, в 1922 году, когда судьба поставила его во главе Белого Приморья, генерал Дитерихс не колеблясь решил проводить свои принципы.

Согласно приложению к указу № 1, состав земской Приамурской думы был следующим: А) По имущественному цензу: 1) от сельского населения 5 человек, 2) от города Владивостока 2, 3) от Никольска 1, 4) от Уссурийского казачества 3 человека, 5) от приходов 3, 6) от поселковых управлений 1, 7) от торгово-промышленного класса 1. Б) По имущественному и деловому цензу: 8) от несоциалистических организаций Владивостока 2, 9) от несоциалистических организаций Никольска 1, 10) от бюро профессиональных союзов 1, 11) от мусульманского общества 1. В) По служебному положению (из числа членов Земского собора) 8. Г) По личному назначению правителя (могут быть не из числа членов Земского собора) 5. Итого 34 человека.

В заседании Земского собора 9 августа правитель развил программу своих предначертаний: «Господа члены Земского Собора: Вчера на основании тех решений идеологического характера, которые Земский Собор вынес за время своей работы, я издал Указ, кладущий в основу нашего Государственного объединения и затем нашей дальнейшей службы Родине идеологические начала, сложившиеся в духе и форме этого Объединения.

Живя весь мыслью о движении на Запад, об освобождении России, я невольно прежде всего начинаю думать о том, с чем там встретимся на первых же шагах нашего появления. Вы все знаете тот ужас, тот гнет, который выдержали народные массы России. Гнету этому подвергались все слои, все классы, все партии. Вы столкнетесь с массой почти диких людей, угнетенных, так как единственный орган, одна организованность, которая в Советской России существует – это, для нас не приемлемая, коммунистическая. Все остальные находятся в состоянии стадной дезорганизованности, несцепленном. Нужно что-то такое элементарное, которое бы быстро дало возможность соорганизовать народную массу и брать их в руки единоличной, конечно, Верховной власти. Это один принцип, заложенный в структуру Правительственной власти, которую я здесь устанавливаю.

До сих пор за время пятилетней гражданской борьбы все наши государственные объединения, где бы они ни возникали – в Сибири, на Дону, на Кавказе, на западе, на севере – они стремились выявить главным образом только объединение всероссийского масштаба и слишком мало обращали внимания на заложение под этой крышей, под этим верхом прочной базы и местного прочного управления. Между тем, если взять в данную минуту жизнь Приамурского Государства и принять во внимание, что мы должны черпать из этого Приморья силы для движения вперед, то естественно, что управление местное должно нам служить базой, которая позволит, захватив известные финансово-экономические запасы, необходимые для России, двинуться отсюда вперед.

Если этой прочной базы не заложить, если не дать здесь Краю устроиться прочно, то при движении вперед будут проявляться опять такие же грустные страницы, которые нам приходилось уже переживать, когда по создании какой-либо антибольшевитской организации, жизнь была мирной на фронте, но боевой у нас в тылу. Все наши бывшие государственные объединения гибли из-за того, что тыл оставался совершенно неустроенным и совершенно с властью ничем не связанным.

Вот эти два основные принципа, которые я кладу в идею структуры моей власти. Вливаю я их в следующие практические формы. Основание власти – база: Приморская область. В состав моего правительства войдет коллегиальный орган, состоящий из четырех моих помощников: Владивостокского городского головы, Председателя Областной Земской Управы, Атамана Уссурийского казачьего войска – под председательством помощника на правах министра внутренних дел, генерала Бабушкина. Орган коллегиальный за исключением тех вопросов, которые относятся исключительно к компетенции министра внутренних дел. Учитывая именно тот принцип, о котором я говорил и который ожидает нас в Советской России, а именно – раздробленность, разрозненность населения, на которое мы должны опираться, – первой, важнейшей и главнейшей задачей Земской Думы явится совместно с Церковным Собором разработать новые начала и новые принципы для организации простейших единиц масс населения с тем, чтобы, приходя на новые места, имея здесь приготовленные совершенно принципы, было бы легко их на новых местах проводить в жизнь и закладывать новую базу для дальнейшего движения вперед.

Эта организация единиц, я считаю, будет от приходов. Разработка приходов во всех деталях и подробностях будет проведена в жизнь здесь в Приморье совместно с Церковным Собором и явится основой и главнейшей работой Земской Думы. На этой системе последует переизбрание Земской Управы и Городской Думы, и этот опыт нам покажет целесообразность этой меры, соответственно с чем я, как Верховный Правитель, произведу те или другие изменения. Это будет основной задачей для Земской Думы. Но помимо этого я буду вносить на рассмотрение и решение, а быть может, и проведение в жизнь те положения, те вопросы, которые возникнут в общем уже всероссийском масштабе. Я приведу пример. Сейчас здесь в Приморье громадный контингент людей, так называемых «живущих на пенсиях». При настоящем тяжелом финансовом положении удовлетворительное разрешение этого вопроса не представляется возможным. Этот вопрос не чисто местный, ибо большой контингент является элементом беженским, который покатится на запад.

Помимо этих вопросов, только что мною указанных, у нас есть еще один контингент нашего населения всероссийского, чрезвычайно важный, в особенности при нашем продвижении на запад. Это – казачество. Так как по своему быту и укладу, по своим условиям жизни, казачество имеет своеобразности, то я создам для казачества третий коллегиальный орган – управление казачьими войсками. Во главе этого органа будет стоять председатель мною назначенный, который будет носить звание – моего помощника по казачьим вопросам.

Вот те три основных коллегиальных управления, на которых опру я свою единоличную власть. В отдельности я оставляю в непосредственном своем ведении Государственный Контроль и генеральное Прокурорство по причинам особого свойства, ибо для них в моем мозгу и сердце существуют и некоторые новые принципы. Новые они – теперь после революции, а по прежним временам вовсе не новые. Я ничего нового не ввожу, не создаю. Я создаю революцию той революции, которую мы переживаем.

Главы ведомств входят в состав Земской Думы, когда это по ходу работы Думы будет необходимо, но не обязательно. Рядом со мною, как равноправный совершенно орган власти, первоначально станет Церковный Собор».

Указ правителя за № 2 дает имена явившимися сотрудниками и помощниками М.К. Дитерихса по его кратковременному управлению краем, посему, я думаю, указ сей явится небезынтересным:

«Указ Правителя Приамурского Земского Края № 2. Завершив свою задачу по выбору Приамурской Верховной и созданию Приамурской Земской Думы, Земский Собор, созванный Указом Временного Приамурского Правительства за № 149, закрываю 10-го августа во всем согласно с Положением о сем Соборе. Приамурской Земской Думе повелеваю приступить к своей работе по заложению в земле Приамурского Края основ в борьбе за освобождение нашей Великой Родины от советского ига и изгнания из пределов ее отвернувшихся от Бога большевиков, воров, коммунистов, угнетателей и истязателей народов земли Русской.

Председательствование Приамурской Земской Думой возлагаю на Владимира Павловича Разумова, которому быть Председателем Совета Внешних Земских Дел Приамурского Края. Управление финансовыми и торгово-промышленными Ведомствами объединяю в единое финансово-промышленное ведомство, возлагая временное управление им на Николая Михайловича Дмитриева. Управление ведомством Иностранных Дел возлагаю на Николая Дионисоевича Меркулова. Управление ведомством Путей Сообщения возлагаю на Александра Феодоровича Кациенко. Эти три ведомства образуют Совет Внешних Земских Дел Приамурского Края. Управляющим ведомствами предоставляю права, обязанности и положение министров, предуказанные основными законами Российского Государства. Совету разработать Положение, условия и случай коллегиальности работы Ведомств, а равно сократить штаты управлений, применительно к местным условиям и финансовому состоянию Приамурского Края.

Для упрочения основания предстоящей мне работы по освобождению Родины от большевистской власти – учреждаю коллегиальный Приморский Поместный Совет в составе четырех моих помощников по местному управлению Приамурским Краем. Председательство в нем возлагаю на Василия Александровича Бабушкина, коему вместе с сим вступить во временное управление Ведомством Внутренних Дел. Членами Совета назначаю: Владивостокского городского голову, Председателя Областной Земской Управы и Атамана Уссурийского казачьего войска с оставлением за ними их прямых, по выборности, обязанностей. Совету разработать Положение своего Управления, стремясь влить возможно полнее функции Ведомства Внутренных Дел и органы местного самоуправления, но совершенно исключая из работы этих органов какой-либо политический их характер, кроме того, который заложен Указом № 1 в основание Приамурского Государственного Объединения.

В основание будущих выборов народных представительных органов, как государственного, так и местного значения, Земской Приамурской Думой, по моим указаниям будет разработан и проведен в жизнь принцип представительства от приходов и тех деловых организаций, которые существовали по нашим законам до 1904 года. С установлением этого начала выборности, я включу в состав Приамурского Поместного Совета и специальный Совет рабочих, мастеровых и мелких частных служащих для делового разрешения вопросов жизни, быта и продуктивности работы этих тружеников земли Русской. После сего всякие иные советы, союзы и тому подобные организации, как продукты больных социалистических экспериментов революционного брожения российской массы, будут мною упразднены.

Следуя историческим заветам России, считаю необходимым теперь же привлечь к содействию Верховному управлению Приамурским Краем казачье сословие, для чего учреждаю коллегиальный орган Правления казачьих войск из атаманов и их заместителей всех казачьих войск Сибири. Председателем правления назначаю атамана Уральского каз. войска генерал-лейтенанта Толстого{120} со званием моего помощника по казачьим войскам.

Государственный контроль и ведомство юстиции, возглавляемое генерал-прокурором, оставляю в моем непосредственном ведении с присвоением главам сих ведомств званий моих помощников. Государственным контролером назначаю Николая Николаевича Бурдюкова с присвоением ему наименования Главного Земского Контролера, а генерал-прокурором назначаю Сергея Михайловича Кичина. Орган управления делами правительства переименовываю в Канцелярию Правителя. Помощником начальника канцелярии назначаю Михаила Яковлевича Домрачеева, коему временно вступить в исполнение должности начальника канцелярии. Управляющие иностранным и путей сообщения ведомствами, Владивостокский городской голова, Председатель Областной Земской Управы, Атаман Уссурийского казачьего войска, Председатель Правления казачьих войск, Главный Земский контролер и Помощник Начальника Канцелярии Правителя по служебному положению являются членами Земской Думы.

Кроме членов Земской Думы, избранных Земским Собором и перечисленных в прилагаемом при сем списке, членами Земской Приамурской Думы назначаю: князя Алексея Алексеевича Крапотника, Григория Владимировича Подставина, Парфена Парфеновича Васильева, Леонида Дмитриевича Тяжелова и одного рабочего от Уссурийской железной дороги. Членом Думы от рабочих может быть избран такой рабочий, который работает на железной дороге не менее семи лет и имеет какой-нибудь имущественный ценз здесь в Приморье. Политически не могут быть избираемы рабочие, принадлежащие к коммунистической или различным социалистическим-интернациональным партиям. Выборы произвести соответственными рабочими организациями.

Партии коммунистов и социалистов-интернационалистов объявляю нелегальными, и все лица, принадлежащие к сим партиям или разделяющие их идеи, подлежат вместе со своими семьями выселению в пределы Советской России и Дальневосточной Республики.

Для заведывания заготовками и снабжением всякого рода, выдачами довольствия вооруженных сил сухопутных войск учреждаю орган Главного Начальника Снабжения, подчиненный непосредственно мне. Главным Начальником Снабжения назначаю генерал-лейтенанта Артемьева{121}.

Все прочие правительственные органы Управления, существовавшие в структуре Временного Приамурского Правительства, подлежат расформированию и упразднению, причем порядок расформирования и время установит Председатель Совета Земских Внешних Дел. Управляющих правительственными органами бывшего Временного Приамурского Правительства Степана Ильича Ефремова, Владимира Степановича Колесникова, Николая Герасимовича Недлера, Федора Тарасовича Петрова и Николая Ивановича Сахарова освобождаю, согласно их прошений, от занимавшихся ими должностей. Члена Приамурского Земского Собора Спиридона Дионисовича Меркулова назначаю моим политическим представителем в Вашингтоне.

Земский Собор, призвав к единению и дружной работе всех граждан Земского Приамурского Края, дает мне основание определить, что отказ от назначений на те или иные должности устанавливает для отказывающегося лица необходимость покинуть пределы Приамурского Края. Заместителем моим по гражданскому управлению Приамурским Краем назначаю Председателя Земской Приморской Думы.

Правитель Земского Приамурского Края, М.К. /Дитерихс».

На следующий день, то есть 10 августа (четверг), в 11 часов утра в кафедральном соборе города Владивостока состоялось торжественное молебствие по случаю закрытия Земского собора и избрания новой власти. После молебствия, в 2 часа дня, на Морской улице в доме № 27 состоялось другое торжественное молебствие – магометан по тому же случаю закрытия собора.

После молебствия в кафедральном соборе состоялся парад всем войскам Владивостокского гарнизона и флота, а также Военного Корниловского училища и обоих (Омский и Хабаровский) кадетских корпусов, расположенных на Русском острове. Парадом командовал командир 3-го стрелкового корпуса генерал-майор Молчанов. Воинские части были без винтовок.

После мусульманского молебствия также состоялся парад, но меньшего размера: тут были выведены все свободные от нарядов магометане всех частей гарнизона города Владивостока. Парадом командовал командир 4-го Уфимского стрелкового полка полковник Сидаманидзе{122}. Оркестр же был выслан от штаба 3-го стрелкового корпуса. На сем закончим нашу главу о программе правителя и структуре власти.

Будни армейской жизни

Как уже читатель знает из предыдущего, запасов денежных сумм у Временного Приамурского правительства не имелось. Находившееся во Владивостоке при Колчаке золото после февральского переворота 1920 года перешло в руки красных и было ими вывезено из Владивостока на запад. Таким образом, основой прихода белой власти в Приморье в 1921–1922 годах являлись таможенные сборы на вывозимые товары и грузы, налоги на рыбные промыслы. Последние тянулись по всему побережью Приморской области, вывозимый же за границу лес грузился главным образом в бухтах: Императорская гавань, Тетюхэ, в заливах Святого Владимира и Святой Ольги, а также в портах Посьета и Владимиро-Александровска. Немалый доход представлял собою и опий, культура которого официально была запрещена, но в эти годы безвластья огромные пространства Приморья засеивались маком. Осенью контрабандисты проносили его в Китай (Маньчжурия). Правительственные отряды, защищая население от нападений хунхузов (большинство корейцы, часть китайцев), в то же время собирали с населения налоги. В случае же нахождения у населения опия он конфисковывался.

Летние месяцы 1922 года многие воинские части Белой армии провели в мелких походах и операциях, имевших своею целью только что приведенные задачи защиты своего сельского населения от произвола хунхузских шаек, частично прикрывавшихся красным флагом, сбора налогов и борьбы с разного вида контрабандистами. Переходя к подробностям, в первую очередь коснемся Поволжской бригады, высланной в первых числах мая месяца из Владивостока во Владимиро-Александровское, находящееся на побережье Уссурийского залива.

С селом Владимиро-Александровским и его районом части Поволжской бригады познакомились еще поздней осенью 1921 года, когда они именно с этого района начали свое движение на Хабаровск. Тогда они прошли от берега моря через Владимиро-Александровское вверх по Сучанской долине до деревни Сергеевки. После их ухода наблюдение над всем этим районом было поручено Оренбургской казачьей бригаде, базировавшейся не на Влад имиро-Александровское и море, а на станцию Сучан и линию железной дороги. На постое у своих же земляков – местных красных партизан или им сочувствующих – Оренбургская казачья бригада не проявила большой активности, и вот теперь, с наступлением летних месяцев, в Сучанскую долину опять была двинута Поволжская бригада. Эта стрелковая бригада, без 4-го Уфимского стрелкового полка, но с только что приданным ей Анненковским «конным» дивизионом, провела целое лето в районе Владимиро-Александровского, имея последнее как свою основную базу, бригада то частями, то в полном наличном своем составе гонялась с большим или меньшим успехом по сопкам за партизанами и собирала с населения налоги в казну Приамурского правительства.

Общая численность частей Поволжской бригады, находившихся во Владимиро-Александровском и его районе, равнялась примерно 200 стрелкам, 200 конным и 2 орудиям. Согласно данным августа 1922 года, в бригаде, кроме уфимцев, должно бы быть 600 стрелков, 230 конных и 2 орудия – 3-я Волжская батарея. Бригадой опять командовал генерал-майор Сахаров, принявший ее во Владивостоке от временно командовавшего ею генерал-майора Ястребцева{123}.

Село Владимиро-Александровское расположено, собственно говоря, не на самом берегу залива Америка, но в 10 верстах от него, на левом берегу реки Сучан. Воинские части и команды, прибывавшие в район Владимиро-Александровского морем, высаживались обычно на пристани китайского поселка Ченьювай, но шаланды (китайские лодки) с продовольствием ходили обычно вверх по реке до самого села. В таких случаях, в целях обеспечения беспрепятственного прохода шаланд, по берегу реки почти сплошной линией выставлялись посты от гарнизона, долженствующие не допустить всегда возможного нападения партизан на шаланды и их захвата. Село Владимиро-Александровское было окружено линией проволочных заграждений. Окружающие же это село деревни – Голубовка, Екатериновка, У ноши – оставались незанятыми белыми, и в них обычно обретались партизаны (красные). Своими обстрелами партизаны частенько тревожили гарнизон Владимиро-Александровского, но все эти нападения они производили ночью. Поднимались тревоги, люди отрывались от сна, но серьезных действий за сим не следовало, и через час-другой люди вновь распускались по квартирам. Такое удовольствие не особенно было приятно белым, и, дабы положить конец этим ночным тревогам, начальник противобольшевистского гарнизона сделал объявление, согласно коему, в случае нового ночного нападения партизан на посты белого гарнизона в селе, генерал Сахаров брал на себя право обстрела прилежащих деревень из орудий. Партизаны попробовали было повторять свои нападения, но так как белые в таких случаях немедленно начинали выпускать свои снаряды по одной из перечисленных выше прилежащих деревень, то перестрелки стали смолкать очень быстро – после двух-трех снарядов, а в дальнейшем эти нападения красных и вовсе прекратились.

Офицерская рота 1-го Волжского полка не помещалась во Владимиро-Александровском, но была выдвинута и занимала железнодорожную станцию Сучанские каменноугольные копи. Навестить эту роту, снабдить ее новым запасом продовольствия являлось делом одного стрелкового или конного полка Владимиро-Александровского гарнизона. Этот полк обычно сопровождало одно из орудий Волжской батареи. Красные партизаны каждый раз начинали в одном или другом пункте обстреливать отряд белых, но две-три шрапнели, пущенные наугад, всегда приводили красных к молчанию. Потерь при таких столкновениях у белых, да, надо полагать, и у красных, почти никогда не было, редко-редко когда оказывался один или два раненых в пехоте.

Один раз белый отряд ходил по тракту в сторону Звездочки. Партизаны уклонились от встречи, и отряд, не сделав ни единого выстрела, вернулся назад. В начале августа была предпринята экспедиция в Ново-Литовск, где, по сведениям белой контрразведки, сосредоточились значительные силы красных. Отметим, что население Ново-Литовска и прилежащих к нему деревень благоволило белым и относилось враждебно к красным. Оно даже просило белых о помощи и содействии им. Итак, получив только что приведенное сообщение о партизанах, находящихся в Ново-Литовске, штаб Поволжской бригады разработал план движения на Ново-Литовск двумя колоннами: 1) колонна пехоты при одном орудии из Владимиро-Александровского через Екатериновскую, Михайловку и Кирилловку должна была пройти в Ново-Литовск верхней – горной дорогой, а 2) колонна, состоявшая из конного полка при другом орудии, в Екатериновке должна была отделиться от пехотной колонны и через Голубовку, Американку и Лагонешт также должна была явиться в Ново-Литовск.

В 23 часа 30 минут была произведена побудка и отряд сразу же двинулся в поход, так как в неожиданности крылся успех грядущей поимки красных партизан. Однако белым не повезло с самого начала: командир 8-го Камского полка полковник Сотников, часть офицеров и солдат оказались слишком «навеселе». Тихая и незаметная для населения и возможных постов красных поимка сорвалась: паром перевернулся, два солдата и пулеметы были утоплены. После этого с факелами в руках начали искать брод. Екатериновка и Голубовка были пройдены в ночной темноте. В первой из них, в одной из хат, анненковцы обнаружили партизан и всех их перерубили. На улице этой деревни белые части захватили какие-то показавшиеся подозрительными подводы, но, дабы не упустить красных из Ново-Литовска, не стали с ними разбираться и продолжали свое движение. Конный полк, двигавшийся по южной дороге, пошел было по неправильному пути, но, обнаружив это, вернулся назад и вышел в конце концов к Лагонешту.

В Ново-Литовск первой прибыла пехотная колонна, она была там уже около 10 часов утра, заблудившаяся конная колонна пришла туда лишь около 2 часов дня. Красных между тем в Ново-Литовске не оказалось, они ушли на восток – брать Владимиро-Александровское. Можно представить настроение, охватившее белых начальников. Немного передохнув в Ново-Аитовске, белые, теперь уже одной колонной, поспешно устремились по южной дороге назад, к своей почти что не защищенной базе.

Красные стояли перед почти пустым Владимиро-Александровским, но атаки его почему-то не начинали. С подходом белых они сняли с него блокаду и отошли в сопки. Утром следующего дня части Поволжской бригады были уже у себя дома. Так, в конце концов, весьма благополучно для белых закончилась их гонка за партизанами. Следует отметить, что только теперь, по возвращении во Владимиро-Александровское, белые узнали, что в первую ночь своего похода в деревнях Екатериновке и Голубовке они прошли через расположение сосредоточившихся уже здесь красных партизан, ранее бывших в Ново-Аитовске. Этого они не обнаружили и даже не подозревали такой «милой» возможности, хотя, как уже говорилось выше, анненковцы перерубили партизан в одной из хат, а на улице были задержаны подозрительные подводы. Такова вот сугубая действительность партизанской войны.

Во второй половине августа Поволжская бригада была снята с Владимиро-Александровского участка и переброшена в Никольск-Уссурийский, гарнизон которого и составила, ввиду ухода оттуда последних частей 2-й Сибирской стрелковой бригады.

Охрана побережья Японского моря находилась в руках адмирала Старка – командующего Сибирской флотилией. Вследствие незначительной численности отряда морских стрелков и невозможности для них держать в своих руках все побережье, адмиралу Старку временно был передан в подчинение 4-й Уфимский стрелковый полк, направленный для занятия и удержания уездного городка Ольги. Позднее, уже после прибытия во Владивосток генерала Дитерихса и восстановления расформированных полков бывшей 1-й стрелковой бригады, Егерский полк также вошел в подчинение адмиралу и был направлен на побережье в ряд экспедиций в бухты Торней, Пластун, Тетюхэ и далее на север до Императорской гавани включительно. Экспедиционные отряды перевозились на пароходах и катерах к месту своей высадки и по выполнении своей задачи таким же порядком возвращались в свои основные базы. Больших передвижений вдоль берегов моря не производилось по причине бесполезности подобных движений, так как населенные пункты были слишком редки, местность трудна для движения и противник сам там не блуждал. Как уфимцы, так и егеря в этих экспедициях имели ряд стычек и несколько боев с местными жителями – партизанами. Во время одного из таких боевых столкновений егеря потеряли капитана Штихлинка – хорошего боевого офицера.

В первых числах июня месяца 6-й Добровольческий полк (2-й Сибирской стрелковой бригады) был переброшен из Никольск-Уссурийского по железной дороге в Гродеково, гарнизон которого до этого времени составляла одна лишь Уссурийская казачья сотня. 19 июля этот полк перешел походным порядком в Богуславку, а затем двинулся дальше к Камень-Рыболову, по прибытии в который простоял там примерно две недели. После этого, уже был август, полк через село Хороль прошел в Вознесенское, что в 12 верстах на север от Никольска. За время этого похода полк имел несколько незначительных столкновений и перестрелок с красными партизанами и хунхузами. Самым большим боем этого полка был бой с хунхузами под казачьим поселком Фадеевским, в результате коего большой отряд хунхузов был разбит русским полком наголову.

2-й Сибирский кавалерийский полк этим летом выдвигал часть своего состава из Никольска в Полтавку в целях точно такой же борьбы с хунхузами, базировавшимися на маньчжурскую территорию, и красными партизанами.

Две роты 4-го Омского стрелкового полка были с самого начала выдвинуты в село Ивановка, где также имелся и японский гарнизон. Позднее, уже в августе, эти две роты были сменены Енисейским казачьим полком.

Осенью 1921 года контроль над Посьетским районом осуществлялся 8-м Камским полком. К северу от него, в бухте Седеми, находилась прекрасно оборудованная заимка некого Янковского, весьма состоятельного человека. Он, кажется, состоял в родственных отношениях с одним из членов меркуловского правительства, а потому без особых трудов получил разрешение организовать собственный отряд для охраны своей заимки и прилежащего района. Осенью 1921 года, вслед за крахом семеновского Гродекова, ряд ярых семеновцев перебрались к Янковскому на службу в его личный отряд. Жалованье им Янковский платил из собственного кармана. Большой любитель оригинальничать, Янковский выдумал для своего отряда оригинальную форму с фазаньими перьями на американского фасона шляпах с большими ПОЛЯМИ.

Отряд Янковского, видимо, не мог справиться с волной хунхузских отрядов, устремившихся в этот богатый район, и летом 1922 года, в то самое время, когда егеря действовали под Императорской гаванью, Уральский полк, войдя в распоряжение генерала Артемьева, назначенного управляющим Владивостокского района, был отправлен в бухту Седеми. Отсюда уральцы и егеря походным порядком прошли на север в селение Барабаш, где и обосновались. Неся охрану района, они ходили в ряд экспедиций для борьбы с хунхузами. С началом военных действий в сентябре уральцы и егеря вернулись во Владивосток, где на Светланке и в морских казармах находились их тыловые базы.

Для контроля над русско-китайской границей весной 1922 года Временное Приамурское правительство приступило было к формированию бригады пограничной стражи. При генерале Дитерихсе эта бригада была переименована в Пограничный полк и с началом военных действий была передана генералу Смолину.

Для контроля богатых промыслов и приисков Камчатки и Охотского края осенью 1921 года Приамурское правительство отправило добровольческий отряд есаула Бочкарева, отделаться от которого было радо. Это было, конечно, ошибкой, так как Бочкарев оказался распорядителем огромных натуральных богатств, зверскую эксплуатацию коих он производил до поры до времени, но не для пользы казны белого правительства, а для своей собственной и своих присных. Вся эта история с посылкой есаула Бочкарева окончилась печально – сам есаул со своими друзьями и неправдой приобретенным богатством оказался в Шанхае, а Приамурское правительство, не получив от всего этого дела ни единыя копейки, лишь «запачкало» свое имя. На место Бочкарева Дитерихс отправил генерала Иванова-Мумжиева{124}.

В Якутской области после крушения власти адмирала Колчака образовалось Якутское областное управление во главе с якутом Ефимовым, которое повело борьбу с большевиками с помощью повстанческих отрядов, находившихся под командой корнета Коробейникова. Их борьба с Советами, сначала удачная, стала затем складываться трагично для повстанцев, и весной 1922 года представители Якутского областного управления прибыли во Владивосток и просили о помощи и поддержке. Меркуловы колебались и так до своей замены правителем М.К. Дитерихсом никого и ничего не послали в Якутию. Генерал Дитерихс взглянул на дело иначе, и вскоре прибывший из Харбина бывший кумир Белой Сибири – генерал-лейтенант Пепеляев{125} сформировал отряд, получивший наименование «Милиции Северной Области», как из добровольцев, вызвавшихся из рядов приамурских войск (493 человека господ офицеров и солдат). 15 августа 1922 года формирование этого отряда было закончено, и в ночь с 29 на 30 августа пароходы «Батарея» и «Защитник» покинули Владивосток и направились в порт Аян, что на побережье Охотского моря.

Ижевско-Боткинская бригада участия в летних операциях 1922 года не принимала. Она несла гарнизонную службу. Сохранившаяся нижеприводимая выписка из донесения дает численность этой бригады на неуказанное число июля месяца: «Сообщаю для сведения численный состав бригады:

Артиллерия войск Временного Приамурского правительства – 11 легких батарей – во всех этих мелких летних походах участия не принимала, за исключением 3-й Отдельной Волжской стрелковой и Оренбургской каз. батарей. Отметим, кстати, что последняя батареей только числилась по бумаге, так как состояла из артиллеристов, в действительности же, за отсутствием орудий, представляла собою конную сотню. О Волжской же батарее мы говорили уже выше.

Ранее нами говорилось о создании курсов для повторения и укрепления знаний господ офицеров разных родов оружия. Вот этими-то занятиями на курсах и несением гарнизонной службы, а также несением своих собственных внутридивизионных и внутрибатарейных нарядов поглощалась вся деятельность и жизнь батарей в эти летние месяцы 1922 года.

Что касается внутреннего распорядка жизни и взаимоотношения чинов, то тут следует отметить, что в этих отношениях 3-й Отдельный дивизион представлял собою некоторое исключение из всех остальных артиллерийских частей. Многое зависело тут от личности его командира – полковника Бек-Мамедова. Человек сильной воли, бесцеремонный, признававший лишь свое только собственное мнение, он не желал считаться с офицерами, но солдатам он старался угодить, равно как и высшему начальству, у которого (генерал Молчанов) Бек-Мамедов считался на хорошем счету. Он был кадровым офицером, выпуска, кажется, 1908 года из Михайловского арт. училища, но революция и Гражданская война наложили на него свою печать, отрабатывая в нем тип «атамана». В эмиграции Бек-Мамедов «переименовался» в Иллариона Суворова, похитив таким образом имя и фамилию от двух знаменитых русских полководцев и отрекшись от имени своих отцов. Таков был вот командир 3-го Отдельного дивизиона, и само собою понятно, какова была обстановка и «дух» в его двух малочисленных батареях, если только ко всему вышеуказанному добавить, что Бек-Мамедов развел в своем дивизионе «ябедничество» и слежку за офицерами и солдатами, причем за первыми следили не только офицеры, но и солдаты. Сам же Бек не гнушался даже того, чтобы иной раз подслушать у двери или окна. В Забайкалье за эту «страсть» он даже раз поплатился: один из господ офицеров, заметивший своего начальника, как бы ненароком выплеснул из своего стакана горячий чай за окно и окатил своего «комдива». «Капитан такой-то, как Вы смеете», – воскликнул Бек-Мамедов. «Виноват, господин полковник, я не знал, что Вы подслушиваете», – был ответ. Что мог ответить «гроза-командир»? На сей раз ему пришлось «проглотить пилюлю». Для 3-го дивизиона характерно еще то, что в батареях этого дивизиона (и Волжской также) число офицеров не превышало штатную цифру «7». Все сверхштатные полковником Бек-Мамедовым были переведены, после Хабаровского похода, в отдельный офицерский взвод, где были установлены «юнкерские» порядки.

В отличие от батарей 3-го дивизиона все остальные батареи жили нормальной, дружной жизнью артиллерийских частей старой армии. Командиры этих девяти батарей старались поддерживать артиллерийские традиции доброго времени, что благодаря весьма приличному составу офицеров и солдат оказывалось вполне возможным. Число офицеров на батарею колебалось от 12 до 20 человек, число солдат от 50 до 120 человек. Из всех этих девяти командиров батарей один лишь комбат Сибирской казачьей был пехотным офицером, шесть окончили артиллерийские училища, а командир Иркутской батареи был в прошлом артиллерийским подпрапорщиком, дослужившимся до полковничьего чина. Эти обстоятельства делали то, что в Иркутской батарее были более грубые отношения и менее отдавали старым артиллерийским лоском. Все же надо отдать справедливость полковнику Сартыкову – он старался следовать за остальными, а не за Бек-Мамедовым. В заключение нужно несколько задержаться еще на 1-й отдельной батарее. Она являлась единственной свернутой уже в 1922 году (март месяц) из дивизиона. Вследствие этого в ее списках насчитывалось, кроме командира батареи, еще два солидных штаб-офицера (выпуска из Михайловского арт. училища 1903-го и 1904 годов). В противоположность батареям Бек-Мамедова в 1-й отдельной батарее существовала полная свобода слова и мнения, чем, однако, господа офицеры не злоупотребляли. Командир этой батареи, полковник Романовский (выпуска из Михайловского училища 1904 года), пользовался глубоким уважением и, я сказал бы, даже любовью своих подчиненных. Его авторитет высоко стоял во всей «Белоповстанческой» армии, не говоря уже об артиллерийских частях.

Теперь мы приведем несколько сохранившихся приказов, рапортов и прочих документов, которые явятся как бы фотографиями, иллюстрирующими данное мною описание жизни армии в Приморье.

«Приказ 3-ему стрелковому корпусу. Владивосток № 163 26-ое апреля 1922 г.

1. Сибирского казачьего войска полковника СЫЧЕВА, состоявшего в Поволжской стрелковой бригаде и переведенного на службу Приказом моим от 13-го апреля № 143 в Сибирский казачий полк, бежавшего не сдав отчетности и по сие время не явившегося к месту назначения – исключить из списков как дезертира. Справка: Рапорт Нач. Поволжской стр. бригады № 767 и сношение Командира Сибирского каз. полка от 23-го апр. 6. 1-го Кавалерийского полка младшего унтер-офицера РЯМОВА и ефрейтора Шестакова за появление в пьяном виде на улице города – арестовываю на 14 суток с содержанием на гарнизонной гауптвахте. Справка: Рапорт Начальника Военно-Милицейского Отделения № 533. Генерал-майор Молчанов».

«Приказ 3-му стрелковому корпусу. Владивосток № 198 9-го мая 1922 г.

1. Сводно-Добровольческого стрелкового полка Поручик Кузьмин Михаил, за отсутствие чести и достоинства офицерского звания, применительно к статье 46 Уст. дисцип. Изд. 1919 г. – разжалывается в рядовые. Основание: Приказ Временного Приамурского Правительства Армии и Флоту от 3-го марта с. г. № 37. 5. Музыкантов Бабина Ивана и Кузнецова Василия, выразивших желание поступить добровольцами – назначаю на службу в музыкантскую команду Штаба Корпуса. 6. Дочь старшего фейерверкера Нестроевой команды Штаба Корпуса Ямина – Александру зачислить на семейный паек с 1-го мая с. г. Генерал-майор Молчанов».

«Начальник Конно-ординарческой Команды Штаба 3-го стр. корпуса. 23-го мая 1922 года. № 238 Обер-Квартирмейстеру Штаба Корпуса. Владивосток. Рапорт. Вверенной мне команды фельдфебель Кислицын Петр вчера, 22-го сего мая, самовольно сменял бывшую его собственную лошадь на другую, взяв придачей 50 руб. золотом. Доношу на распоряжение. Подпоручик К…».

«Приказ 3-му стрелковому корпусу. Владивосток № 247 30-го мая 1922 года

1. 75 руб. иенами выписать в расход по денежным книгам штаба Корпуса из сумм на чрезвычайные экспедиционные расходы и уплатить по счету за № 0107/47 за 3 ведра спирта для экспедиционного отряда генерал-майора Сахарова. 2. 10 руб. иенами выписать в расход на чрезвычайные экспедиционные расходы и уплатить по счету от 29-го мая за № 1007 Уральскому Торгово-Техническому Товариществу за 1 алмаз для резки стекла. 3. 30 руб. иенами выписать в расход на чрезвычайные экспедиционные расходы и уплатить по счету за № 1915 И. КОРОТ за исполнение клише для обложки журнала «Воин». 4. 40 руб. 45 коп. иенами выписать в расход на чрезвычайные экспедиционные расходы и выдать Поручику Зинцову на постройку национальных флагов. 6. 2 рубля иенами выписать в расход из сумм, находящихся в моем распоряжении, и выдать Волжского стр. полка Поручику Постникову для уплаты 1-му Крепостному госпиталю за свечи для погребения убитого поручика Крепкогорского. Генерал-майор Молчанов».

«Командир Отдельного Енисейского казачьего полка июля 1922 г. № 1579 бухта Улисс. Начальнику Штаба Владивостокского гарнизона. Высылать ежедневно в Штаб Гарнизона казака для связи не могу, так как всего имею пять лошадей кованных. Остальные больны часоткой в тяжелой форме, все лечатся и к работе не годны. Войсковой старшина Бологов. Вр. И. Д. Полкового адъютанта Подъесаул X…».

В мае 1922 года в Ижевско-Воткинскую бригаду было сдано пять двуколок обозных и пять двуколок санитарных для бригады. 24 мая 1922 года приказано срочно сдать все теплые вещи, находящиеся на руках чинов 3-го стрелкового корпуса. 27 июня 1922 года 3-й корпус получил 36 000 русских трехлинейных патронов из штаба комвойсками и флотом правительства. 19 августа 1922 года начальник штаба Поволжской группы затребовал от инспектора артиллерии группы четыре диска для пулемета Шоша, имеющегося в конно-ординарческой команде штаба. Требование вернулось назад с надписью: «Дисков нет».

«Расписание дня Конно-ординарческой команды Штаба 3-го Корпуса. Подъем и утренняя уборка 6 до 7 час. утра, чай 7 час. 30 мин., обед 12 час. дня, водопой обеденный 12 час. 30 мин., ужин 6 час. вечера, вечерная уборка 8 час. вечера. 31-е июля 1922 года».

11 августа 1921 года командир Сибирского казачьего полка обратился к начальнику осведомительного отдела штаба 3-го стрелкового корпуса с просьбой об увеличении числа газет для полка. Он писал: «ежедневно командируемое мною лицо по этому делу получает всего на полк: 1–2 экземпляра газеты, такое малое количество может удовлетворять только небольшую команду, а не полк, в котором состоит более 300 человек».

14 августа 1921 года полковнику Баеву (начальник штаба Ижевско-Воткинской бригады) на Сучан было отправлено 77 экземпляров газеты «Ижевский Юбилей» для распространения среди населения.

18 июля 1922 года заведующий осведомительной частью Ижевско-Воткинской бригады, подполковник Коновалов, подал рапорт начальнику штаба бригады такого содержания: «Доношу, что газеты, присылаемые из Штаба 3-го корпуса, присылаются все в меньшем и меньшем количестве. Газеты раньше приходили экземпляров по 30–35, теперь поступают по 13 и меньше экземпляров. Считаю, что такое мизерное количество далеко не достаточно для информации частей Иж-Вот, бригады в Раздольном, прошу Вашего ходатайства о принятии мер к увеличению числа присылаемой литературы».

9 августа 1922 года 2-й генерал-квартирмейстер штаба командующего войсками и флотом Временного Приамурского правительства, Генерального штаба полковник П… разослал для сведения командиров частей письмо штабс-капитана Ефимова и два воззвания: «Братский призыв каппелевцам» и «Открытое письмо солдатам и офицерам белоповстанческих Меркуловских отрядов» с просьбой разъяснить «всем чинам о тех способах воздействия и насилиях, которые применялись большевиками к попавшим к ним белоповстанцам для подписания подобного рода воззваний».

24 августа 1922 года в штаб 3-го корпуса поступило для распространения 14 500 экземпляров (всего) – указы правительства № 1 и 2, два обращения к населению и одно воззвание.

30 августа 1922 года указ № 25 разослан: полковнику Аргунову – 600 экземпляров, начальнику Никольск-Уссурийского уезда – 150 экземпляров, в штаб 3-го корпуса – 100 экземпляров.

Осведомление – 9 августа через штаб 3-го корпуса прошло газет: «Русский Край» № 377 100 экземпляров, «Слово» № 663–100, «Русский Голос» № 602 – 51, «Владимо-Ниппо» № 624 – 10, «Вечерняя Газета» № 361–199, «Русская Армия» № 158–210, журнал «Воин» – 199. Иными словами, на четыре персоны (комкор, наштаба, обер-кваркор, дежурный штаб-офицер) приходилось 27 газет, на контрразведку – 5 газет, командам при штабе корпуса – 16 газет, двум персонам (генералу Смирнову и Воздвиженскому) – 12 газет, интендантство – 20 газет, Инженерный дивизион – 26 газет, Артиллерийский дивизион – 44 газеты, Воткинский полк – 79 газет, Уфимский полк – 103 газеты, Раздольное (база) – 250 газет, сучанскому начгару – 17 газет, Владимиро-Александровское – 342 газеты, база 1-го кавполка – 10 газет, база Камского полка – 6 газет, база Волжского полка – 3 газеты, Иманская сотня – 15 газет.

Приказом войскам и флоту Временного Приамурского правительства от 18 июля 1922 года за № 90 приказано войсковым частям представить требовательные ведомости на истребование единовременного пособия чинам армии и флота. Требовательные ведомости были составлены, и 26 июля чины штаба 3-го стрелкового корпуса получили пособие. 38 офицеров и классных чиновников штаба корпуса получили в общей сложности 302 рубля, офицеры и классные чины войсковой разведки штаба 3-го корпуса – 103 рубля, а солдаты штаба корпуса – 309 рублей, итого всем чинам штаба было выплачено 714 рублей иенами.

Жалованье за август месяц солдаты штаба Поволжской группы получили 26 и 27 сентября. 107 чинам, таким образом, согласно ведомости, помеченной 30 августа за № 5372, было выплачено 19575 рублей иенами. При этом 11 подпрапорщиков получили по 300, 9 фельдфебелей – по 300, 36 старших унтер-офицеров по 200, 24 младших унтер-офицера – по 150, 3 ефрейтора – по 125 и 24 рядовых по 100 рублей иенами.

В ожидании нового похода

Приморский обыватель, белые и красные воины жили своими повседневными заботами и тревогами, совсем не думая о том, что судьба края уже решена сильными мира сего. 9 июля «из авторитетных источников» по Белому Приморью пронеслась весть о предстоящей в недалеком будущем эвакуации японских войск. Через несколько дней во всех пунктах, занятых японскими войсками, появились большие белые плакаты с объявлением штаба японских императорских войск на русском и японском языках о решении японского императорского правительства вывести все свои части из пределов Приморья. Эвакуация должна была произвестись в четыре приема: 1) от ст. Уссури до разъезда Дубининский, 2) от ст. Пограничная до разъезда Барановский и Сучанской ветки от ее конца у Сучанских рудников до станции Шкотово, 3) от разъезда Барановский и Шкотов до ст. Угольная и 4) района к югу от ст. Угольная, иными словами, района крепости Владивосток. П.С. Парфенов (Алтайский) в своей книге указывает 10 сентября как первый день японской эвакуации, что, однако, не соответствует действительности, так как японская эвакуация началась 17 августа.

У японцев не имелось какого-либо договора или соглашения с красными (ДВР или РСФСР), а потому, казалось бы, японцы вольны в своих решениях относительно передачи оставляемых ими территории и имущества либо белым, либо красным. Вопрос этот, столь важный для белых, не был разъяснен японскими властями. Кроме того, поскольку эвакуация четвертого участка должна была закончиться лишь около 25 октября и поскольку наиболее ценное и важное в отношении обороны края имущество находилось в самом Владивостоке, поднимался вопрос: в случае передачи края и имущества местной, то есть белой русской власти выдадут ли японцы белым огнеприпасы из складов Владивостока в периоды, предшествующие оставлению ими самого Владивостока, или нет? Сомнения не могло быть, что вслед за оставлением японцами первых районов красные произведут покушение на их захват, не дожидаясь полного ухода интервентов с последнего клочка приморской земли. В случае своевременного неполучения огнеприпасов белыми из владивостокских складов борьба войск Приамурского края с красными должна была бы быть обреченной на быструю и полную катастрофу. Но даже в случае своевременного получения белыми этих запасов приближающаяся борьба с наступающим противником должна все равно быть весьма тяжелой для белых. Спасти белых и дать им полную победу при таких обстоятельствах могло лишь одно чудо.

Правитель края и воевода земской рати М.К. Дитерихс был глубоко верующим человеком, и он верил в чудо. На борьбу с коммунистами и большевиками он намеревался поднять русских людей древним лозунгом: «Вера, Царь и Отечество». Именитое купечество, торговый люд, мещанство и крестьянство призывались, по примеру 1612 года, к жертвенности. Правитель наметил ряд крестьянских съездов, на коих он намеревался зажечь боевым духом приморских сельчан. Пополненная ратниками всенародного ополчения, армия должна была усилиться настолько, чтобы от обороны она могла перейти в наступление.

Таким вот путем правитель и воевода наметил идти вперед. Какие же поправки к этому плану давала действительность?

Мы не будем говорить здесь о жертвенности именитого купечества, торговых людей и мещан. Ее не было вовсе. Отсутствие денежных средств у правителя Приамурского края и слишком мизерный срок, предоставленный ему судьбой, лишали надежд, что искры красноречия правителя, бросаемые в крестьянство, смогут возжечь неугасимый, могучий огонь служения Белой Идее среди местного крестьянства. Таким образом, оставалась, казалось бы, одна лишь армия, переименованная ныне в «Земскую Рать». Но и с ней дела обстояли не так уж важно, а именно: не была еще объявлена поголовная мобилизация всего способного носить оружие городского населения, как в рядах белых войск выявилось иное движение – дезертирство. Правда, началось оно не после обнародования японцами своего решения уйти, а несколько раньше – в то время как междуусобная склока «нарсобщиков» и «меркуловцев» готовилась, казалось, привести к кровавому столкновению «каппелевцев» и «семеновцев». В эти смутные дни ряд воинских чинов самовольно покинул ряды воинских частей. Известие о грядущем уходе японцев, опасения возможного предательства со стороны их на манер братьев-чехословаков и иных «доблестных» союзников, при безнадежности грядущей борьбы с красными с перспективой попасть при случае в какую-нибудь катастрофу вроде Новороссийской эвакуации, а в лучшем случае разоружение на китайской или японской границе и дальнейшие скитания за границей, чего доброго, беспомощного калеки – все это, вместе взятое, невольно заставляло призадуматься каждого из белых бойцов. Желание жить у многих начинало перевешивать чувство долга перед Родиной – Белой Идеей.

Еще ранее, в течение этих последних полутора лет, проведенных армией в Приморье, не видя порядка в среде своих водителей и постепенно теряя к ним уважение, многие офицеры и солдаты стали все чаще и чаще поглядывать в сторону полосы отчуждения Китайско-Восточной железной дороги, где имелся такой обетованный мирный город, как Харбин. Правда, не все, кто осел в Харбине, нашел там золотое дно, немало было и таких, кто, побившись-побившись в чужом городе, прибыл в Приморье снова служить под белыми знаменами. Были такие, но все же процент дезертиров летом и осенью 1922 года так повысился в «белоповстанческих» частях, что о нем невольно приходится говорить. Никогда еще прежде, ни на Волге, на Урале, в Сибири, в Забайкалье или хотя бы в том же Приморье, перед Хабаровским походом, никогда еще не было частых и повсеместных случаев дезертирства испытанных, боевых и преданных Белому Делу воинов.

Бегали, сдавались и переходили к красным лишь необстрелянные или распропагандированные пополнения, но никогда не бегали добровольцы. Еще страннее оказывалось отношение к этим убегающим со стороны остающихся. Ни презрения, ни озлобления ко всем этим дезертирам со стороны остающихся под знаменами их бывших соратников не наблюдалось. Наоборот, нередки были случаи, когда остающиеся, не допускающие мысли самим дезертировать, сами же способствовали и содействовали побегу дезертирующих своих сослуживцев. Дезертирство было во всех частях. Удирали с оружием, с конями. Бежали офицеры и солдаты. Сначала удирали, обычно, в поездах к ст. Пограничная. Когда же по линии железной дороги поставили ряд постов, то побежали по проселкам через Полтавку, Богуславку, Жариково. Дезертиров предавали суду, но это мало помогало.

Следует отметить, что злобу и ненависть к себе вызывали лишь те, кто бежал с чужими или лучшими конями, а также те, кто в последнюю минуту не брезговал залезть в котомку или вещевой мешок своего приятеля-сослуживца. Отмечая это болезненное явление, мы принуждены также отметить, что в рядах воинских частей имелись, конечно, и такие, которые говорили: «Если умели до сих пор есть кусок казенного хлеба, то и имей мужество за него и расплачиваться. Ходили при японцах в погонах и называли себя солью земли, так поддержи же честь своих погон, и чтоб ни красный, ни житель, ни японец не вспомнил вас лихом и с презрением».

Деятельность красных, ввиду всего происходящего, также усилилась. В некоторых участках городов Владивостока и Никольска белые бойцы избегали появляться поодиночке и без оружия.

5 августа красные партизаны заняли деревню Красный Яр, что в нескольких верстах от Никольска. По слухам, в деревне Раковке сосредоточились сильные части красных. На утренней заре красные обстреляли из орудия железнодорожную станцию Никольск-Уссурийский. Их батарея стояла на позиции где-то в районе деревни Глуховки. В Никольск-Уссурийском введено военное положение. Белые части этого гарнизона находятся в боевой готовности. Выступить и принять участие в деле им все же не пришлось, так как серьезного ничего красные не предприняли и при первом же появлении японских пехотных цепей красные партизаны поспешили отойти.

Выше говорилось уже, что армейский вопрос генерал Дитерихс решил уравнением «каппелевцев» и «семеновцев», без передачи перевеса одной из этих групп, а также привлечением «пепеляевцев» из полосы отчуждения во главе с их бывшим командиром – генералом Пепеляевым.

Войска Временного Приамурского правительства, переименованные в «Приамурскую Земскую Рать», были разделены генералом Дитерихсом на четыре «Рати» или «Группы», три из которых существовали ранее в виде 1-го казачьего, 2-го Сибирского стрелкового и 3-го стрелкового корпусов, а четвертая (Дальневосточная казачья рать или группа) была сформирована заново из некоторых частей 1-го и 2-го корпусов.

После переименования и переформирований организация Приамурской Земской рати приняла следующий вид.

Поволжская рать или группа, под командованием генерал-майора Молчанова, при начальнике штаба, Генерального штаба полковнике Савчуке, в составе трех полков или отрядов (Прикамского – бывшая Ижевске-Воткинская бригада, Приволжского – бывшая Поволжская бригада, Московского конного – сведенные в одну бригаду 1-й и 2-й кавалерийские полки 2-го Сибирского стрелкового корпуса), Поволжской артиллерийской дружины (3-й отдельный стрелковый артиллерийский дивизион) и Поволжской инженерной дружины (3-й отдельный инженерный дивизион).

Сибирская рать или группа, под командованием генерал-майора Смолина, при начальнике штаба, Генерального штаба полковнике Бодрове, в составе трех полков или отрядов (Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского – бывшие части 2-й Сибирской стрелковой бригады и заново формируемого Пограничного), Сибирской артиллерийской дружины (бывший 2-й Сибирский стрелковый артиллерийский дивизион) и Сибирской инженерной дружины (бывший 2-й Сибирский инженерный дивизион).

Сибирская казачья рать или группа, под командованием генерал-майора Бородина, при начальнике штаба, Генерального штаба полковнике Кононове и в составе двух полков или отрядов (Оренбургского – бывшая Оренбургская казачья бригада и Сводного в составе енисейских, сибирских и уральских казаков).

Дальневосточная рать или группа, под командованием генерал-лейтенанта Глебова, при начальнике штаба, Генерального штаба полковнике Дубинине и в составе Забайкальской казачьей дивизии и трех отдельных дружин (Амурской, Иркутской и Пластунской).

В состав ратей или групп не вошли: Урало-Егерский полк или отряд (под командой полковника Доможирова), железнодорожная бригада (под командованием полковника Ростовцева) и партизанский отряд генерал-лейтенанта Савельева. Отдельно поставим «Сибирскую добровольческую дружину», которая под командованием генерал-лейтенанта Пепеляева предназначалась для отправки в Аян для действий в Якутской области.

Несколько слов следует сказать относительно 1-го Пластунского полка, которым до событий командовал полковник Ктиторов и который располагался в Спасске. Этот полк, как то известно по моей первой книге «Белоповстанцы», состоял из людей четырех дивизионов: Маньчжурского, Конвойного, Уссурийского и Камского конного. Чины двух последних дивизионов почти сплошь были «каппелевцами», перешедшими в Гродеково на службу атамана Семенова. Чины двух первых дивизионов были почти сплошь «семеновцами». Генерал Дитерихс, вступив во власть, решил изъять «каппелевцев» из этого полка, а оставшихся, по сведении в дружину под командой полковника Буйвида, передать генерал-лейтенанту Глебову. Чины бывшего Камского конного дивизиона были сплошь мусульмане, и они, распоряжением воеводы, были целиком переданы в Уфимский стрелковый полк, превращенный ныне в дружину. Остальным чинам разгоняемого Пластунского полка было предложено на выбор: 1) перевод в Уфимскую дружину, 2) в части Сибирской стрелковой рати и 3) переход в подчинение полковника Буйвида. Значительная часть пожелала служить под командой Буйвида, и имя «пластунов» было задержано за этими последними.

Теперь мы также скажем кое-что об урало-егерях. С чинами бывшей 1-й стрелковой бригады имелся ряд затруднений, пожалуй еще больших, чем с «пластунами». Эта, «каппелевская» по существу, бригада самовольно вышла в марте 1921 года из «рабочей» армии генерала Молчанова и вошла в подчинение «семеновскому» Гродекову. Так как при начале Хабаровского похода в этой бригаде произошли известные события и она «не пожелала» принять участия в операциях «Смолинского» корпуса, то она оказалась при движении на Хабаровск в подчинении генерала Молчанова, но в дальнейшем она все же была передана генералу Смолину. Трагическая гибель полковника Глудкина порвала теперь возможность нормальной связи этой бригады с частями генерала Смолина. Егеря и уральцы оказались стоящими особняком. Генерал Глебов, в силу какого-то «родства» или «симпатий», изъявлял притязания на вновь формируемые полки егерей и уральцев, но последним, с помощью воеводы, удалось отбояриться от принадлежности к дальневосточным казакам. После этого одно время были предположения о передаче урало-егерей в пограничную стражу, но в конце концов был создан отдельный Урало-Егерский отряд, подведомленный ведомству внутренних дел и подчиненный генералу Артемьеву.

В заключение этой главы и первой части нашей книги, кратко перечислим некоторые события в жизни Белого Приморья до начала новой и на сей раз последней вооруженной борьбы с красными.

Приказом правителя и воеводы за № 4 от 23 августа была объявлена долгожданная мобилизация офицеров. 26 августа, в дополнение приказа № 4, был издан приказ № 16, согласно которому: 1) генералы и штаб-офицеры, изъявившие желание служить в рядах земской рати и имеющие более 45 лет, назначаются нештатными генералами и штаб-офицерами поручений при воеводе. Генералы, штаб- и обер-офицеры моложе 45 лет немедленно откомандировываются в распоряжение начальника резерва – генерал-лейтенанта Артемьева.

26 августа генерал Дитерихс со своим полевым штабом переехал из Владивостока в Никольск-Уссурийский, чтобы заняться ближе военными делами, ввиду предстоящей эвакуации японцами Спасска. В Никольск была переведена и земская дума, все же остальные учреждения остались во Владивостоке. «Ежедневная сутолока уменьшилась», – восклицает в своей книге генерал Петров.

4 сентября наконец-то открылась новая конференция РСФСР, ДВР и Японии, о месте созыва которой было столько спора. Она собралась в Чаньчуне – будущей столице независимого Манчжуго, тогда совсем скромного, захолустного городка, замечательного лишь тем, что тут происходил стык японской Южно-Маньчжурской и русской Восточно-Китайской железных дорог. От РСФСР выступил Иоффе, от ДВР – Янсон, от Японии – граф Мацудайра и Many сима.

17 августа, как уже говорилось выше, японцы начали очищать Спасский район, и к 4 сентября весь участок жел. дороги на север от разъезда Дубининский ими был уже очищен. Характерно отметить то, что по оставлении японцами самого Спасска в оный не замедлил пожаловать сам правитель и воевода. По словам очевидцев, растроганный, со слезами на глазах, воевода припал к «освобожденной от интервентов русской земле», после чего тут же произнес перед толпой встречавших его официальных лиц и народа речь на эту тему. В тот же день воевода отдал приказ, в коем опять упоминалась его «радость» по поводу вступления ногой на «освобожденную от интервентов русскую землю». К сожалению, у меня нет под рукой экземпляра этого приказа, дабы привести его полностью. Читая строки этого приказа, многие чины земской рати недоумевали: «Да что он думает? Единственная опора – японцы, а он радуется, что они уходят». Такова была вера самого правителя и воеводы. «Вера горами двигает», – говорит Священное Писание. «Все есть продукт воображения», – заявлял полководец Бонапарт. Надвинувшиеся вплотную события готовились измерить силу веры и физической мощи земской рати.

Предполагаемый образ действий обеих сторон и первые операции белых

С какого числа и какого месяца должно считать начало последнего похода последних противобольшевистских войск того самого Белого движения, которое в 1918–1919 годах, казалось, готово было стереть с лица земли советскую власть? Из того, что известно по первой части данной работы, мы видим, как незаметно, день за днем, усиливались во второй половине лета 1922 года столкновения красных партотрядов с правительственными отрядами белых, именовавшихся в этот период новым и вместе с тем древним именем «Земская Рать». Довольно затруднительно поэтому провести грань и сказать с глубокой внутренней уверенностью, что, мол, в этот, а не какой иной день начался этот последний поход – поход земской рати. Это тем более затруднительно, что столкновения белых с красными и красных с белыми никогда не прекращались, хотя порой и были редки и малы по количеству принимавших в них, с обеих сторон, силах и своим результатам. Все же если говорить о начале последнего похода, то нам кажется наиболее правильным считать его начало с 22 августа – времени отдачи воеводой земской рати своего приказа № 22. Этот приказ мы приводим здесь полностью, и мы надеемся, что читатель согласится с нами в рассматриваемом вопросе, так как этот приказ № 22 явился своего рода декларацией противобольшевистских войск, своего рода манифестом, объявляющим поход.

«Приказ Земской Рати № 22. 22-ое августа 1922 года Крепость Владивосток.

Сего числа я прибыл в район действий Земской Рати, дабы разделить с нею служение великому и святому делу освобождения народа русского от его поработителей. Воины! Настал час, когда Богу стало угодно поставить нас снова перед лицом изуверов советской власти. Японцы уходят, и мы можем теперь с чистой совестью и горячей верой идти выполнять национальный долг перед нашей великой и Святой Родиной.

Нет и не может быть в наших сердцах вражды и мести к народу несчастной истерзанной советской России: он – наша плоть от плоти и кровь от крови. Мы боремся не с ним, мы не завоевываем его, мы не хотим усугублять ему зла и той ужасной доли, в которые его повергли наемные и кровожадные рабы Ленина и Бронштейна – этих сынов Лжи и антихристовых приспешников. Мы боремся за попранную большевиками веру Христову, за право крестьянина быть хозяином своей земли, за право рабочего быть хозяином своего труда, за право каждого гражданина быть хозяином своей семьи и своего достояния, за право всего народа по его вере, по его совести самому избрать себе Верховного хозяина земли русской, как делали это наши деды, наши предки, и вернуться к миру, покою, благосостоянию народному, освященными горячей и глубокой верой, что едина всему воля на земле – это воля Всевышнего Творца.

Воины Земской Рати: Зовите к себе красноармейцев, зовите партизана, зовите каждого несчастного сына истерзанной земли русской, но гоните прочь комиссаров, воров, коммунистов и всякую нечисть, подвизающуюся в органах советской власти и вместе с нею угнетающих Русский народ. Никому, кто верит в Бога, не чините зла и не творите мести. Не обижайте населения, не трогайте чужого имущества, не грабьте, не буйствуйте и не пьянствуйте. Помните, что Вы прежде всего Христовы воины, сыны Христовой России, и во имя Святой Родины имейте твердость спокойно умирать с непоколебимой верой, что нет больше любви к Родине: да кто душу свою положит за братьев своих. Воевода Земской Рати генерал-лейтенант Дитерихс. Начальник Штаба Ген. Штаба ген. – майор Петров».

Таким вот приказом-воззванием открыл правитель Приамурского земского края и воевода земской рати, царский генерал Генерального штаба, бывший гвардеец последний поход своих войск.

Из деклараций Земского собора и самого новоизбранного правителя, приведенных в первой части работы, мы видели, что цели ставились перед последней Белой властью большие и, после всех поражений войск адмирала Колчака, генералов Деникина и Врангеля, после краха в Забайкалье и, наконец, неудачи в истекшую зиму с походом генерала Молчанова за Хабаровск, руководящие белые круги продолжали ставить себе задачу наискорейшего изгнания заклятого красного врага из Белокаменной. Стоит ли теперь, после всего этого, опять повторять, что воевода земской рати, подписывая только что приведенный приказ, верил и надеялся на поход своих войск от Ханки, Никольска и Сучана через горы, долы и реки к самому сердцу родной страны. Конечно, те 8000 бойцов, что стояли под ружьем в распоряжении правителя и воеводы в Южном Приморье, были более чем недостаточны для выполнения всей тяжелой миссии по освобождению необъятной России, но для начала было хорошо и то, что они имеются, а дальше… никто, как Бог. Вера в Бога, ожидание чуда давали нужные силы в работе воеводы.

Большие неприятности ожидались от незначительных по своей численности партизанских отрядов, хотя в боевом отношении они также ничего страшного не представляли. Партотряды мешали только гражданским властям.

Предстоящий поход для противобольшевиков являлся своего рода какой-то безумной лотереей, в которой один шанс был против тысячи, нет – десятка тысяч, даже миллиона…

Мы имеем возможность привести некоторые данные о работе амурской военной организации из первоисточников – архива этой организации. К сожалению, предлагаемая ниже выписка составлена не совсем ясно и в ней отсутствуют одни из важнейших и необходимейших данных – даты. Вот сама выписка:

«Мечта Приамурского Правительства победить большевиков небольшой, но доблестной Армией, без внутренней тыловой работы, конечно, как и должно было быть, оказалась только мечтой. Но как бы то ни было – борьба продолжалась и А. В. О. вновь приступила к развертыванию своей работы».

«Вновь были созданы отряды. Состав А. В. О. изменился. Черных, войдя в Брагино-Гамовскую группу, отошел от дел. Много помогавший А. В. О. казак Валентин М. Нижегородцев также изменил А. В. О. Вновь вошли в организацию: выдающийся офицер Амурского войска есаул Миньков (сын члена Государственной Думы Н. Минькова), доблестные офицеры: Сотник Кучеренко, Капитан Киевский, Сотник Цветков и произведенные в прапорщики: П. Вертопрахов, К. Ааншаков и другие. Некоторые гражданские представители Амурской Области также приняли горячее участие в общей работе. На сторону А. В. О. перешел также и один из эскадронных командиров Красной армии».

«Дело, несмотря на слабую и не регулярную денежную поддержку, все же постепенно развивалось. А. В. О. удалось завязать сношения с чинами канонерских лодок Красной Амурской Флотилии. Удалось даже договориться до порчи орудий на этих лодках в соответствующий момент. Но эта порча должна была быть произведенной за известную плату. Представители советских быстроходных и вооруженных катеров неоднократно приезжали для свидания и переговоров с руководителями А. В. О.

С развитием дела начались и активные действия А. В. О. Отряды ее в разных местах вновь перешли Амур. Командир красного эскадрона, перешедший на нашу сторону, внезапным ударом захватил небольшой склад оружия в станице Ушаковой. К сожалению, с отрядом наиболее доблестного офицера – Есаула Рязанцева, произведенного в этот чин за отличия, случилось несчастье: перейдя границу, он встретил случайно двух чекистов: одного казака и одного еврея. Еврея он тут же повесил, а казака пожалел, и этот казак, по фамилии Пакулов, оказался таким же Иудой, каким считали еврея. Он не замедлил предупредить один из красных отрядов и вывел его в тыл Рязанцеву, отряд которого наполовину и был уничтожен, а сам Рязанцев ранен».

«В это время началась усиленная переброска красных войск по железной дороге из Забайкалья в Приморье. А. В. О. надо было во что бы то ни стало задержать хоть часть эшелонов. Конечно, слабые, плохо вооруженные отряды не могли многого сделать. Правительство братьев Меркуловых, несмотря на неоднократные требования, отпускало деньги только в обрез: на довольствие людей. Все же в конце концов Правительство это поняло значение А. В. О. и уведомило Начальника ее о предстоящем крупном отпуске средств, но… подоспел собственный «переворот»… Пока во Владивостоке шла катавасия: выступление каппелевского командования против Меркуловых, междоусобная борьба и, наконец, появление Дитерихса – отпуск денег А. В. О. не производился».

«Однако Начальник А. В. О., понимая все значение проходящих на восток красных эшелонов, решил сделать все, что было в его силах. Быстро разослав по областям посыльных, он приказал всем отрядам (Сотника Кучеренки, Капитана Киевского, Прапорщика Ааншакова и бывшего красного командира эскадрона) сосредоточиться к отряду Есаула Рязанцева и, поступив в его распоряжение, действовать против железной дороги. Отряды быстро сосредоточились к намеченному пункту и, чуть ли не в день сосредоточения, наголову разбили крупной силы красный отряд, высланный для окончательного уничтожения отряда Рязанцева. Поняв всю серьезность создавшегося положения и наметившуюся угрозу железной дороге, красное командование решило остановить три, следовавших в Приморье, эшелона и, произведя высадку войск, направило их против отрядов А. В. О.».

«В это время генерал Дитерихс послал Начальнику А. В. О. телеграмму: «Задержать движение эшелонов – иначе вся ответственность на Вас» и получил в ответ резкую телеграмму от генерала Сычева: «Очевидно Вы умеете только угрожать, но поддержать вовремя не умели. Что в наших силах – делаем. Остановили три эшелона». Генерал Дитерихс сейчас же телеграфировал: «В Ваш адрес будет переведено тридцать тысяч». Но события уже менялись с головокружительной быстротой».

О работе белой организации генерала Шильникова{126} в Забайкалье мы, к сожалению, никаких подробных данных привести здесь не можем. Эти приведенные выше выдержки красноречиво говорят о работе белых в красном тылу – ее масштабе и ее практических результатах. Они достаточно ясно определяют и самый дальнейший ход борьбы: парирование земской ратью ударов, наносимых ей красными войсками.

Надежда на чудо в Забайкалье отпадала. Оставалась еще вторая надежда – надежда на чудо в Японии: переход власти в военные руки с принятием определенной, решительной политики в отношении РСФСР. А пока воеводе и штабу земской рати оставалось положиться лишь на свои 8000 бойцов и их противопоставить волнам красного моря, готовящегося захлестнуть последний белый уголок Руси.

Красные не нуждались в чуде. В распоряжении товарища Уборевича, бывшего прапорщика Российской Императорской армии, а ныне командующего войсками ДВР, имелись достаточные силы для борьбы с последней горстью «контрреволюционеров». Обстановка, как внутренняя, так и внешняя, определенно складывалась в пользу советской власти. Повсеместные восстания против советской власти, потрясавшие всю страну в истекшую зиму 1921/22 года, окончились повсеместным разгромом восставших, будь то тобольские или тамбовские крестьяне, финны-корелы, белоповстанческие отряды каппелевцев генерала Молчанова, или полудикие туркмены, или же, наконец, бывшая краса и гордость революции – кронштадтские матросы. Новая экономическая политика (НЭП), казалось, примиряет население с властью… При таких обстоятельствах поход товарища Уборевича к Владивостоку должен был скорее явиться триумфальным шествием, чем тяжелой, упорной борьбой с гадательными результатами. Если в истекшую зиму отряды генерала Молчанова захлебнулись под Ином и в конце концов, при самом незначительном давлении, походившем больше на следование, отошли в исходное положение, то что сможет сейчас сделать земская рать? Много недочетов, перебоев наблюдается в красных войсках, но в конце концов их, пожалуй, меньше, чем в частях земской рати. К тому же вопрос с огнеприпасами и пополнениями не вызывает ни малейших опасений.

4 сентября в Чаньчуне открывается русско-японская конференция, но задолго до ее начала японцы объявили уже о своем уходе из Приморья. Это разве не показатель? Победа народно-революционных войск несомненна. Впрочем, к чему теперь это «буферное» название – «народно-революционная», гораздо проще и красивее – «Рабоче-крестьянская Красная армия». Не так ли? Ведь вопрос о влитии ДВР в состав РСФСР давно уж решен в недрах партии, а в единой стране не может быть двух армий. Гидра контрреволюции будет раздавлена, и красный Владивосток будет освобожден от приспешников международного империализма и капитализма.

В день первой годовщины Великой Октябрьской революции молодая Красная армия подарила своему вождю «Ильичу» изменческий «контрреволюционный» Ижевск, ко второй годовщине ту же участь ожидал «белогвардейский колчаковский» Омск, к третьей – Чита и Крым, четвертая годовщина прошла без яркого подарка в тяжелой и неуверенной обстановке, готовящихся и частью уже разразившихся восстаний, теперь к пятой годовщине Красная армия должна освободить последний клочок русской земли и преподнести партии, ее вождю и наркому красный Владивосток. Таковы вот, примерно, были настроения и мысли в руководящих кругах противников земской рати, и как они разнились от гадательных предположений последних?

Состав и организация земской рати к 1 сентября 1922 года, то есть к началу военных операций, были таковы: воевода земской рати – генерал-лейтенант Дитерихс. Начальник штаба земской рати – Генерального штаба генерал-майор Петров.

Поволжская рать (или группа) – 2030 штыков, 805 сабель и 8 орудий. Командующий ратью – генерал-майор Молчанов. Начальник штаба – Генерального штаба полковник Савчук.

Прикамский стрелковый полк (или отряд) – бывшая Ижевско-Воткинская бригада – 900 штыков, ПО сабель и 2 орудия, командир – полковник Ефимов.

Ижевский батальон (или дружина) – полковник Зуев, 270 штыков. В Никольск-Уссурийском в дружину влито еще 140 дружинников, таким образом, состав дружины достиг цифры 410 штыков.

Воткинский батальон (или дружина) – полковник фон Вах, 270 штыков. В этой цифре 270 штыков включены также 72 юнкера Владивостокского Корниловского военного училища на Русском острове, приданных этой дружине перед самым началом военных операций. Юнкера, под начальством своих офицеров, составляли отдельную роту.

Пермский батальон (или дружина) – бывший Сводно-Добровольческий полк – полковник Черкес, 120 штыков.

Прикамский конный дивизион (или дружина) – бывший Воткинский конный дивизион – подполковник Дробинин, 110 сабель.

Прикамская артиллерийская дружина (батарея) – бывшая Ижевско-Воткинская Добровольческая батарея – подполковник Гайкович, 93 человека, 2 орудия трехдюймовых.

Приволжский стрелковый полк (или отряд) – бывшая Поволжская стрелковая бригада – 830 штыков, 245 сабель и 2 орудия, командир – генерал-майор Сахаров.

Волжский батальон (или дружина) – полковник Белянушкин, 140 штыков и 22 сабли.

Камский батальон (или дружина) – полковник Сотников (или полковник Черносвитов?), 216 штыков и 8 сабель.

Уфимский батальон (или дружина) – полковник Сидамонидзе, 300 штыков и 7 конных.

Приволжский конный дивизион (или дружина) – бывший 1-й кавалерийский полк – полковник Березин, 120 штыков и 208 сабель.

Приволжская артиллерийская дружина (или батарея) – бывшая

3-я Отдельная Волжская батарея – подполковник Иличев, 51 человек и 2 орудия трехдюймовых.

Московский конный полк (или отряд) – вновь сформированная кавалерийская бригада из нижепоименованных частей 2-го и 3-го стрелковых корпусов – 300 штыков и 450 сабель. Командир – генерал-майор Хрущев.

Московский конный дивизион (или дружина) – бывший 1-й кавалерийский полк 2-го Сибирского стрелкового корпуса – полковник Быков, 192 сабли.

Петроградский конный дивизион (или дружина) – бывший 2-й кавалерийский полк 2-го Сибирского стрелкового корпуса – полковник Смирнов (?), 20 штыков и 253 сабли.

Анненковский конный дивизион – полковник Иларьев, 287 штыков. Отметим тут, что, кроме этих 287 анненковцев, во Владивостоке у генерала Глебова находилось еще 35 анненковцев.

Поволжская артиллерийская дружина (дивизион) – бывший 3-й Отдельный стрелковый артиллерийский дивизион – полковник Бек-Мамедов, 4 орудия: 1-я батарея – 2 орудия трехдюймовых; 2-я батарея – подполковник Зеленой – 2 орудия трехдюймовых; парк.

Партизанский отряд генерал-лейтенанта Савельева, числился отдельной и совершенно самостоятельной частью, временно приданной Поволжской рати. По своей малочисленности (всего полтора-два десятка пеших бойцов) не представлял и не мог представлять самостоятельной части, поэтому с началом военных действий он был придан Воткинской дружине, в состав которой через месяц примерно и был влит.

Урало-Егерский отряд (или полк) – 400 штыков. Командир – полковник Доможиров. Отряд этот, сформированный во Владивостоке летом 1922 года из чинов незадолго перед тем расформированных 2-го Уральского и 3-го Егерского полков, состоял из двух батальонов (Уральского и Егерского) и не входил в состав какой-либо рати.

Сибирская рать (или группа) – 1450 штыков и сабель и 7 орудий. Командующий ратью – генерал-майор Смолин. Начальник штаба Генерального штаба полковник Бодров.

Западно-Сибирский стрелковый полк (или отряд) – бывший 4-й Омский стрелковый полк, но несколько переформированный. Командир – полковник Аргунов.

Омский батальон (или дружина).

Ишимский батальон (или дружина) – тоже часть Омского стрелкового полка.

Западно-Сибирская батарея (артиллерийская дружина) – полковник Алмазов – бывшая 2-я Отдельная Воткинская батарея – 2 орудия.

Восточно-Сибирский стрелковый полк (или отряд) – 5-й Иркутский и 6-й Добровольческий стр. полки бывшей 2-й Сибирской стрелковой бригады, пополненные также чинами 1-го Пластунского полка, изъявившими желание служить в частях 2-го Сибирского корпуса и не пожелавшие отправляться к генералу Глебову. Командиром был назначен генерал-майор Вешневский, но, ввиду ухода последнего с частью бойцов в отряд генерал-лейтенанта Пепеляева, Восточно-Сибирский стрелковый полк фактически оказался также под командой полковника Аргунова.

Томский батальон (или дружина) – бывший 6-й Добровольческий полк.

Красноярский батальон (или дружина) – бывший 5-й Иркутский стрелковый полк.

Пограничный стрелковый полк. К сожалению, дополнительных сведений о нем мы не можем дать никаких.

Сибирская артиллерийская дружина (или дивизион) – бывший 2-й Отдельный Сибирский стрелковый артиллерийский дивизион – 5 орудий. Командир – полковник Смольянинов. Иркутская батарея – полковник Сартыков, 3 орудия трехдюймовых. Добровольческая батарея – подполковник Бельский, 2 орудия трехдюймовых.

Дальне-Восточная рать (или группа) примерно до 1800 штыков и сабель и 3 орудия. Командующий ратью – генерал-лейтенант Глебов. Начальник штаба – Генерального штаба полковник Дубинин.

Забайкальская казачья дивизия – 200 штыков, 1100 сабель и 3 орудия.

Атамана Семенова казачья конная дружина – полковник Бычков, 300 сабель.

1-я Забайкальская казачья конная дружина – полковник Сорокин, 450 сабель.

2-я Забайкальская казачья конная дружина – полковник Ваулин, 300 сабель.

Забайкальская пластунская дружина – полковник Аобанов, 200 штыков.

Забайкальская артиллерийская казачья дружина – полковник Новиков, 3 орудия. Нижеперечисленные три дружины в состав Забайкальской казачьей дивизии не входили, но подчинялись непосредственно штабу группы (рати):

Амурская казачья дружина – 200 штыков.

Иркутская казачья дружина.

Пластунская дружина – полковник Буйвид – эта дружина явилась как бы «подстриженным» бывшим 1-м Пластунским полком, которым в Хабаровский поход командовал полковник Ктиторов.

Сибирская казачья рать (или группа) – 588 штыков, 545 сабель и 4 орудия, а всего 1230 воинских чинов. Командующий ратью – генерал-майор Бородин. Начальник штаба рати – Генерального штаба полковник Кононов.

Оренбургский отряд (или бригада) – 220 штыков, 450 сабель и 1 орудие. Командир – генерал-майор Наумов.

Конный полк – полковник Зуев, 400 сабель.

Пластунский дивизион – полковник Титов, 200 штыков.

Артиллерийская сотня – подполковник Плотников, 20 штыков, 50 сабель и 1 орудие, полученное во время военных действий.

Сводный отряд (или бригада) – 365 чинов при 3 орудиях. Командир – генерал-майор Блохин.

Енисейская дружина – войсковой старшина Бологов, 70 штыков и 40 сабель.

Сибирская дружина – войсковой старшина Афанасьев, 80 штыков и 55 сабель.

Сибирская казачья батарея – подполковник Яковлев, 54 чина и 1 орудие.

Восточно-Сибирский артиллерийский дивизион (артиллерийская дружина) – полковник Романовский, 64 чина и 2 орудия трехдюймовых. Отметим, что по первоначальному плану эта дружина (бывшая 1-я Отдельная стрелковая батарея 2-го Сибирского стрелкового корпуса) должна была войти в состав отряда (или полка) генерал-майора Вешневского. 24 августа квартирьеры от этой дружины выехали из Никольск-Уссурийского в Гродеково, но уже 30 августа дружина эта была приказом по земской рати передана из Сибирской группы в Сибирскую казачью группу, в составе коей она и действовала в течение всего похода, сохранив, однако, свое официальное наименование «Восточно-Сибирской артиллерийской дружины».

Уральская казачья сотня – 100 штыков. Эта сотня в состав перечисленных выше двух отрядов не входила, но находилась в прямом подчинении командующего группой (ратью).

Железнодорожная бригада – полковник Ростовцев. В состав той или иной рати не входила, находясь в непосредственном распоряжении штаба земской рати.

Дивизион броневых поездов – 3 бронепоезда.

Железнодорожный батальон.

О силах красных, принимавших участие в военных операциях против частей земской рати осенью 1922 года, мы не можем дать таких исчерпывающих данных, как то было только что изложено в отношении белых войск. Нижеприводимые данные о красных частях базируются на разведывательные сводки штаба земской рати, а потому в них возможны большие или меньшие погрешности.

Командующий армией – товарищ Уборевич.

Стрелковая бригада в составе не то трех, не то четырех стрелковых полков:

4-го Минского стрелкового полка (3 батальона) от 800 до 900 штыков. В каждой роте по 3–5 пулеметов. В прошлом (в Хабаровский поход) это – 1-я Читинская стрелковая бригада в составе двух полков: 1-го и 2-го Амурских полков, понесших большие потери убитыми, ранеными и помороженными. По окончании Хабаровского похода бригада эта была сведена в полк и, в воздаяние заслуг по обороне ст. Инн, полк наименован Иннским.

5- й Волочаевский краснознаменный стрелковый полк (3 батальона) – в Хабаровский поход он отличился во взятии укрепленной белой позиции у села и станции Волочаевка, почему и наименован Волочаевским. Так как Волочаевка явилась поворотным пунктом Хабаровского похода, то значение этого боя было сильно раздуто красными впоследствии, все же наименование 5-го Амурского полка «краснознаменным» указывает на то, как высоко оценивали красные Волочаевский бой даже в конце этого самого Хабаровского похода.

6-й Хабаровский стрелковый полк (3 батальона) – численность от 1200 до 1500 штыков. Этот полк также участвовал в Хабаровском походе под именем 6-го Амурского стрелкового полка. По некоторым сведениям белой разведки, в состав названной бригады входил какой-то 10-й стрелковый полк, невыясненного числа батальонов. По другим сведениям, присутствие такого полка отрицалось.

Кавалерийская бригада в составе тоже не то трех, не то четырех конных полков: Троицко-Савский конный полк – 360 сабель. Этот полк принимал участие в Хабаровском походе, где заслужил себе хорошую боевую репутацию. Кубанский казачий конный полк (3 сотни) – 180 сабель. 3-й Забайкальский конный полк (5 сотен) – 350–400 сабель. Кроме того, разведывательные сводки упоминают также какой-то «Гусарский» полк в 4 эскадрона, численностью в 150–180 сабель.

Отряд особого назначения (Хабаровская госполитохрана) в состав вышеназванных бригад не входил. Действовал отдельно в Анучинском районе. Он состоял из 4 батальонов общей численностью до 1200 штыков.

Этим исчерпывались регулярные силы красных, кои по воле Судьбы принимали участие в военных действиях против земской рати. Однако совершенно неправильно будет упустить из внимания еще ряд партизанских отрядов, кои, при всей своей численной незначительности, причиняли много хлопот белым властям и командованию земской рати. Партизанские отряды мы перечислим по районам. Тут были партизаны, действовавшие в Спасском, Анучинском, Сучанском, Полтавском районах и в Приханкайле. Отряды, оставшиеся на побережье Японского моря от Сучана к Ольге и дальше на север, в расчет приниматься не должны, так как никакой положительной работы не совершали для своих и никакого влияния на ход военных операций не оказали. Поименно из партотрядов мы назовем: Партотряд товарища Борисова, действовавший в районе Белой Церкви. Другой отряд – Сологуба. Эти два отряда, объединившись, возросли постепенно от 50 до 100 штыков. В районе Спасска действовал отряд некого Орлова. Лучшим же отрядом по боевым качествам в этом районе был отряд товарища Остапенко в 80 штыков и 15 коней. Отряды Анучинского района были объединены известным красным партизаном, бывшим уссурийским казаком, товарищем Шевченко.

Перед тем как приступить к описанию операций, мы должны, хотя бы вкратце, указать на ту группировку сил земской рати, которая была проведена штабом генерала Дитерихса перед началом кампании. Именно, силы земской рати были сосредоточены в следующих районах:

Поволжская группа генерала Молчанова из Владивостока, Раздольного и Сучано-Владимиро-Александровского районов была переброшена в Никольск-Уссурийский (Приволжский полк генерала Сахарова) и Спасск (Прикамский полк полковника Ефимова и Московский конный полк генерала Хрущева).

Части Сибирской рати генерала Смолина из района Никольск-Уссурийского по железной дороге были переброшены в Гродековский район, откуда они двинулись в Приханкайлье, имея задачей очищение последнего от красных партотрядов. По окончании этой операции группа генерала Смолина должна была подтянуться к рати генерала Молчанова, которая к сему времени также должна была полностью подтянуться в район Спасска.

Прикрытие Никольск-Уссурийского (столица земского края и штаб-квартира воеводы), железнодорожного узла со стороны Анучина и прикрытие коммуникационной линии войск генерала Молчанова возлагались на Сибирскую казачью рать генерала Бородина, долженствовавшую к началу сентября месяца собраться в округе Ипполитовки – Манзовки.

Дальневосточная казачья рать генерала Глебова должна была взять на себя охрану района Сучанской ветки, Шкотова и Раздольного, но так как главные силы этой группы (Забайкальская казачья дивизия генерала Эпова) не могли оставить Никольск-Уссурийского ранее прибытия туда частей Приволжского полка, то временно охрана Шкотовского района была поделена между урало-егерями и Амурской казачьей дружиной.

По прибытии в Шкотовский район частей Забайкальской дивизии урало-егеря были отведены во Владивосток, где предполагалось пополнение их со значительным развертыванием за счет призываемых ратников. Этот Урало-Егерский полк должен был составить основной резерв воеводы, но так как мобилизация провалилась, то и предназначенной роли этот отряд в 400 человек сыграть не смог.

Означенная перегруппировка войск была совершена в течение трех последних недель августа месяца и первых дней сентября. Охрана Никольск-Уссурийского, по уходе из него Приволжского полка, была принята ополченцами, которые шли на пополнение слабой дружины Сибирской рати генерала Смолина и его же Пограничного стрелкового полка.

Из подробностей этих перебросок можно указать: 19 августа в Никольск-Уссурийском состоялся молебен, а потом парад Атаманского полка (дружины) в пешем строю перед отправкой его в Сучанский район. 4 сентября Восточно-Сибирская артиллерийская дружина из Никольск-Уссурийского в эшелоне была переброшена на ст. Ипполитовка. В это время в Никольске гарнизон занимали волжане и камцы.

Из записок одного урало-егеря мы узнаем следующее: «С началом военных операций Уральцы и Егеря вернулись во Владивосток из Барабаша и побережья. Во Владивостоке отряд простоял недолго, так как был переброшен в Шкотово. Здесь же находится и Амурский казачий дивизион, охраняющий линию железной дороги. Сидим в казармах за проволокой. По линии ходит наш бронепоезд от ст. Угольной до Шкотова и далее верст на 10–15. Сучанские же рудники в руках красных партизан. Мелкие стычки. Потом Егеря направлены морем во Владивосток, мы же (Уральцы) походным порядком двигаемся на ст. Океанская. По дороге колонна обстреляна с сопок несколькими партизанами. Потерь нет».

Сведений относительно действий частей Сибирской рати генерала Смолина в Гродековском районе и Приханкайле собрать не удалось. Поэтому приходится ограничиться лишь приведением указа правителя земского края от 29 августа 1922 года за № 25, отданного на станции Никольск-Уссурийский, где помещался в вагонах штаб земской рати.

«Приханкайский Край освобожден от советской коммунистической изуверской власти. Благодарю Бога, что при этом освобождении Края войсками Земской Рати не было пролито ни единой капли крови христианского народа, но зато представители советской власти, убегая из Края, сочли нужным зверски уничтожить арестованных ими Василия Трофимовича Чухно, крестьянина деревни Турий Рог, Степана Карпенко – крестьянина села Троицкого, Тимофея Аввакумовича Коротких – крестьянина деревни Черниговки и еще одного, личность которого не опознана. Убийство это совершено комиссаром Кузьминым и красноармейцами Куриловым и Новоселовым из деревни Михайловки и Ситниковым из деревни Снегуровки. Из числа захваченных войсками по подозрению в сотрудничестве с коммунистами Феклу Безрукову, Маркиана Белокурова, Петра Безрукового, Максима Березюка, Антона Глухенький, Кирилла Годуну, Николая Коргот, Александра Горюнова, Степана Журавлева отпустить по домам под надзор соответственных сельских обществ. Гаврила Дмитриева, Василия Безсонова и Анну Урышеву, воспользовавшихся изуверской советской властью для проявления своих безнравственных натур, – выслать в пределы ДВР. Митрофана Сурженко и Поручика Георгия Курочич предать полевому суду, как дезертиров Томской дружины, Александре Леоновой предложить уговорить своего мужа отстать от уголовной работы партизана Лебедева и вернуться к своему мирному очагу. Высылку семейств крестьян Василия и Филиппа Березюковых и отца их Саввы Березюка, не сумевшего воспитать своих детей в духе христианской веры, утверждаю. Впредь до разработки Земской Думой закона о приходском управлении, для восстановления разрушенного коммунистами здорового, национального, народного самоуправления Приханкайским Краем и для установления связи населения Края со мной, повелеваю:

14-го наступающего сентября, в 11 часов утра, собрать в селении Вознесенском Земский съезд представителей Приханкайского Края, под моим личным председательством. Съезд организовать начальнику Никольск-Уссурийского уезда при содействии полковника Аргунова. Последнему, кроме того, назначить военного начальника Приханкайского района с местом пребывания в селе Хорольском. В административном отношении Военному начальнику района руководствоваться указаниями Начальника Никольск-Уссурийского уезда. Для участия в Земском съезде от каждого населенного пункта Приханкайского края населению избрать по одному достойному, уважаемому на местах представителю. Представители должны удовлетворять следующим условиям: 1) быть крепкими в вере во Всемогущего Бога, 2) иметь в населенном пункте, от которого избираются, свое хозяйство, 3) иметь от роду не менее 25 лет и быть семейным, 4) не иметь за собой в прошлом уголовного преступления. Избранные представители должны быть снабжены письменными удостоверениями от сельских сходов. Каждому представителю на путевые расходы в Вознесенском будет выдано по пяти (5) рублей. Съезд продолжится один день.

Правитель Земского Приамурского Края Михаил Дитерихс».

Окончание похода частей Сибирской рати генерала Смолина по Приханкайлю совпало по времени с другим событием: окончанием японской эвакуации из первого района (участок железной дороги на север от разъезда Дубининский). Таким образом, с 4 сентября во всем этом районе (от Дубининского до ст. Уссури) белые и красные оказались непосредственно стоящими друг против друга.

4 сентября на разъезде Дубининский находилось восемь эшелонов японских войск. Далее к северу, повторяем, не имелось более ни одного японского солдата. Ввиду этого белое командование начало первой своей операции считает с этого числа.

Красные, сосредоточившие к этому времени свои вооруженные силы в северной части бывшей так называемой «нейтральной» полосы, простиравшейся от разъезда Краевский на юге до станции Иман на севере и имевшей своей разграничительной серединой железнодорожный мост через реку Уссури и станции того же наименования, готовились теперь, с уходом японцев, распространиться к югу от только что названной станции. Дабы воспрепятствовать им в этом деле, штаб земской рати поставил генералу Молчанову задачу овладения ст. Уссури и железнодорожным мостом у нее. Владение этой переправой представляло собою значительное преимущество, так как, с одной стороны, затрудняло красным проникновение в Южно-Уссурийский район, а с другой стороны, представляло некоторые выгоды для движения на север, к Иману.

Задача овладения названными объектами была возложена на первого заместителя командующего Поволжской ратью – Генерального штаба генерал-лейтенанта Никитина{127}, при начальнике штаба, Генерального штаба полковнике Ефимове 2-м{128}.

Для производства операции генералу Никитину были переданы: 1) Прикамский стрелковый полк полковника Ефимова 1000 штыков, 100 сабель, 2 орудия, 2) Московский конный полк генерала Хрущева – 300 штыков, 400 сабель, 3) 2-я батарея Поволжской артиллерийской дружины – 2 орудия. Итого 1300 штыков, 500 сабель, 4 орудия.

Число штыков, показанное против Прикамского полка, нуждается в некоторых разъяснениях. Три пехотные дружины Прикамского полка в это время выставляли только до 700 штыков, так как юнкера Корниловского училища еще не успели прибыть, но зато к отряду были временно приданы Уфимская пехотная дружина (Приволжского стрелкового полка) и Отдельная Иманская казачья сотня войскового старшины Ширяева. Таким вот образом и получается 1000 штыков в Прикамском стрелковом полку на эту операцию только.

Со стороны красных в этой операции принимали участие: 1) Троицко-Савский кавполк – шт. 360 саб. – ор., 2) 6-й Хабаровский стрелковый полк – 1200–1600 штыков, 3) не выяснено, какой части – 3 орудия. Как то уже указывалось выше, в 6-м полку на каждую из общего числа девяти рот приходилось от 3 до 5 пулеметов. 4-й Иннский и 5-й Волочаевский полки, общей численностью от 2500 до 3000 штыков, при невыясненном количестве артиллерии находились севернее и участия в операции не принимали.

1 сентября Петроградская конная дружина занимала разъезд Краевский и своими разъездами состояла в соприкосновении с разъездами Троицко-Савского полка. 2 сентября белые части, назначенные в операцию, грузятся на станции Евгеньевка (что у городка Спасска) в эшелоны. 4 сентября Петроградская конная дружина, двигаясь впереди отряда генерала Никитина, вытеснила части Троицко-Савского кавполка из Шмаковки. Главные силы отряда в это время занимают Комаровку. На следующий день, 5 сентября, отряд генерала Никитина занимает село Успенка.

Этим временем красные части потеснили Петроградскую конную дружину у станции Шмаковка, а потому 6 сентября Прикамский стрелковый полк был направлен сюда и после боя с Троицко-Савским кавполком занял станцию и село Шмаковка и продвинулся в сторону Монастырище.

7 сентября наступающие части белых встречаются с красной пехотой. В довольно упорном бою под Тихменевом с красной стороны участвуют 1-й и 2-й батальоны 6-го Хабаровского стрелкового полка, а также эскадроны Троицко-Савского кавполка. К концу боя к красным подходит и 3-й батальон 6-го Хабаровского стрелкового полка, но изменить участь боя он не смог: в то время как ижевцы наступали с юга, воткинцы решительным ударом с запада сбили правофланговые части красных и понудили всю их группу к отходу.

Развивая свое наступление, части генерала Никитина к утру 8 сентября подошли к ст. Уссури. К этому времени красная пехота, кроме самой незначительной части, и вся красная артиллерия расположились по возвышенному правому берегу реки Уссури. Белые же находились на низком левом берегу реки, совершенно к тому же открытом и ровном. Противников разделила, таким образом, река. Положение белых было незавидным. Обе белые батареи принуждены были стать на открытые позиции. Красные батареи не замедлили открыть по ним огонь, и скоро белые батареи оказались под действительным артиллерийским огнем противника и понесли значительные потери. Этим временем цепи белой пехоты, которые красным были видны как на ладони, принуждены были залечь на открытой равнине. Целый день продолжался артиллерийский бой, но каждому было уже ясно, что участь операции решена: белым не взять ни железнодорожного моста, ни ст. Уссури. Вечером была произведена неудачная попытка взорвать железнодорожный мостик у разъезда Кауль. Из этого тоже ничего не вышло: подошел красный бронепоезд, порвал шнур, и после этого шашки не могли взорваться. Белые отходили.

10 сентября отряд генерала Никитина продолжал свой отход походным порядком, затем он погрузился в подведенные эшелоны и 11 сентября прибыл назад, в Спасск.

Ввиду значительных потерь, понесенных белыми частями в этой неудачной Уссурийской операции, и отсутствия достаточного числа свободных резервов, новой операции по овладению железнодорожным мостом у ст. Уссури произведено не было. Вторая половина сентября месяца в районе к северу от Спасска прошла лишь в отдельных стычках различных разведывательных партий и отрядов. Таким образом, красные оказались хозяевами этой важной в стратегическом отношении Уссурийской переправы. План операции штаба земской рати терпел существенную неудачу почти в своем самом начале. Лишь полная пассивность красных в течение продолжительного срока могла позволить белым, изготовившись вновь к новой Уссурийской операции, перейти в наступление на ст. Уссури и, в случае благоприятного завершения ее, перенести военные действия в северную часть нейтральной полосы и далее на территорию ДВР, то есть туда, куда так быстро и легко девять месяцев тому назад перенес свои операции генерал Молчанов.

Нам представляется, что главнейшей причиной неудачи была не плохая погода, а органическая невозможность отряда генерала Никитина побороть равные или даже превосходящие силы противника, заблаговременно подготовившегося к отражению наступления белых. Возможно также, что и сам генерал Никитин, по тем или иным причинам, не проявил должной энергии и верткости при ведении этой операции.

В заключение мы отметим, что эта операция в восприятии ее участников – белых бойцов – имела своей задачей одно лишь разрушение железнодорожного моста, а не его захват и удержание. Нам думается, что количество войск, двинутых на ст. Уссури, соответствовало скорее второму, а не первому положению. Отсутствие приказа – задания генералу Никитину – лишает нас возможности разрешить данный, я сказал бы, весьма интересный вопрос.

Сибирская казачья рать на прикрытии основного пути сообщения земрати и ее поход на Анучино

Сибказрать, по замыслу воеводы, должна была, видимо, объединить в себе «каппелевские» казачьи части, то есть те, что проделали в свое время Сибирский Ледяной поход, в то время как Дальневосточная казачья рать должна была включить в себя «семеновские» казачьи и стрелковые части. Вместе с тем генерал Дитерихс не хотел допустить наличия в этих двух ратях частей одного и того же казачьего войска. Поэтому казакам «семеновского» направления образа мыслей и симпатий, но, так сказать, «каппелевского» происхождения предлагалось примириться со своими станичниками. Исключение из этого правила воевода сделал одному лишь генералу Глебову с небольшой группой близких ему чинов. Этот генерал, сибирский казак по происхождению и службе, был поставлен во главе дальневосточных казаков, так как был только год тому назад командующим «семеновской» Гродековской группы войск.

Итак, Сибказрать должна была объединить казаков-«каппелевцев», то есть оренбуржцев, сибиряков и енисейцев, к которым были приданы «нейтральные месопотамцы» – уральцы, и, наконец, к этой казачьей семье оказалась приписанной артиллерийская стрелковая «глудкинская» дружина, носившая, как то мы уже знаем из вышеизложенного, наименование «Восточно-Сибирской артиллерийской дружины». У оренбуржцев не было деления на группы, эта бригада под начальством своего командира, генерал-майора Наумова, так и продолжала существовать, как она существовала до прибытия в Приморье генерала Дитерихса. Перемена произошла лишь в наименованиях: раньше была бригада, теперь это стал полк. Раньше был Конный полк под командой генерала Зуева{129}, теперь это стала Конная дружина под командой того же генерала Зуева. Раньше был Пластунский дивизион – теперь это Пластунская дружина. Впрочем, даже эти изменения последовали главным образом на бумаге и разговорном лексиконе старших начальников, в среде же рядовых бойцов и младших офицеров по инерции продолжали жить «бригада», «полк», «пластунский дивизион». Но если дело было так просто у оренбуржцев, то у сибиряков и енисейцев оно оказалось посложнее.

Читатель знает уже из наших книг о Хабаровском походе о том, на какие отряды раскололись и без того небольшие войсковые части сибиряков и енисейцев. Не будем поэтому повторять здесь всего этого, а просто укажем, что сибирцы и енисейцы должны были создать две войсковые дружины под начальством войсковых старшин Бологова (енисейцы) и Афанасьева (сибирцы). Все это было хорошо, но по личным мотивам некоторым «ярым каппелевцам» неудобно, нелегко или невозможно было оказаться под командой того лица, от которого, скажем, они «дезертировали» годика полтора тому назад или около того. В общем, в Сводном отряде генерала Блохина действительно получался «винегрет»: сам генерал Блохин был «каппелевцем», оба командира дружин (Енисейской и Сибирской) были «гродековцами», командир Сибирской казачьей батареи (подполковник Яковлев) был тоже «каппелевцем», к тому же он не был природным казаком, но обыкновенным пехотным офицером, служившим с некоторых пор в казачьей артиллерии. Бывшая же правая рука генерала Потанина Енисейского войска сотник Вербицкий должен был вернуться в подчинение войсковому старшине Бологову, тому самому, от которого он так неудачно пытался увести весь дивизион. Это было невозможно не только из-за личного самолюбия, но также и ради пользы службы. Выход был найден: енисейцы и сибирцы, самые неприемлемые командирам своих войсковых дружин, оказались в рядах Сибирской казачьей батареи, которая благодаря этому почти что потеряла дух и вид артиллерийской части, но духовное единство в этой «артиллерийской» дружине было не меньшим, чем в «конных» войсковых дружинах.

Перевод Восточно-Сибирской артиллерийской дружины из Сибирской рати в Сибказрать был воспринят господами офицерами этой дружины с каким-то смешанным чувством известного облегчения и неопределенного беспокойства о благополучии совместной боевой жизни и службы с «казачками». Если генерал Смолин и был многим не особенно приятен как человек и начальник, то, во всяком случае, «омцы» являлись надежными боевыми соратниками, на которых всегда можно будет положиться, а «казачки»? Бог их ведает. Впрочем, боевая и строевая репутация обоих командиров войсковых дружин Сводного отряда была известна «глудкинцам». Опасения возникали главным образом из-за оренбуржцев, вера в которых была невелика.

По своем же прибытии в Сибказрать командир и все чины Восточно-Сибирской артиллерийской дружины очень быстро убедились в самом благожелательном и корректном к ним отношении со стороны всех коренных чинов Сибказрати, начиная от командующего ею и до последнего оренбургского казака. После же того как дружина оказалась включенной в состав Сводного отряда и чины ее познакомились с бесстрашными удальцами-енисейцами и молодцами-сибирцами, то артиллеристы-«глудкинцы» вполне успокоились за грядущую судьбу своих орудий и не стали о чем-либо больше жалеть.

Короче говоря, Сибказрать представила собою достаточно дружную боевую семью, душой которой явился гарнизон села Ивановка – енисейцы, сибирцы и «глудкинцы»-артиллеристы. Лучшим же боевым начальником являлся войсковой старшина Бологов – командир енисейцев, с которым читатель также может хорошо познакомиться по книгам о Хабаровском походе.

Командующий ратью, генерал-майор Бородин, был высоким, рослым, представительным мужчиной во цвете лет и сил, чрезвычайно спокойный, выдержанный, обладающий незаурядной личной храбростью и доблестью, благожелательный ко всем своим войскам, простой и доступный в обращении в отношении рядовых казаков, таких же рядовых солдат и господ обер-офицеров. В общем, с ним чрезвычайно легко и приятно было служить.

Сибказрати был передан под охрану участок железной дороги от разъезда Дубининский до села Халкидон. По прямой линии это примерно будет верст сорок. На запад от железной дороги расстилается более или менее открытая равнина с рядом крупных населенных пунктов, соединенных многочисленными дорогами. На восток же от нее идут покрытые лесом сопки. Селения тут встречаются редко, они малы и бедны. Дорог здесь тоже очень мало, собственно говоря, только одна (тракт Никольск – Анучино) соединяет заселенные Никольск-Уссурийский район и Приханкайле с таким же заселенным районом долины реки Даубихэ. Несколько других дорог и троп соединяют лишь наиболее восточные селения, раскинутые по реке Лефа и ее притокам. Далее на восток они не идут, теряясь в лесистых и крутых сопках. Таким образом, центр тяжести обороны этого участка лежал на южной его части – округе сел Осиповка – Ивановка – Тарасовка.

Штаб Сибказрати расположился на ст. Ипполитовка. Тут же находилась и Уральская казачья дружина. Сводно-казачий полк генерала Блохина занял село Ивановка и деревню Лефинку (оба селения на тракте), а Оренбургский казачий полк генерала Наумова – деревню Ляличи и село Монастырище. Восточно-Сибирская артиллерийская дружина полковника Романовского, по своем прибытии в распоряжение генерала Бородина, 4 сентября расположилась первоначально в бывшем японском опорном пункте, что при ст. Ипполитовка, но через неделю (И сентября) была направлена генералом Бородиным в село Ивановка в распоряжение генерала Блохина.

Относительно передачи Восточно-Сибирской артиллерийской дружины из Сибирской рати в Сибказрать можем сказать, что передача эта была вполне рациональна: в Сибирской стрелковой рати артиллерии было в избытке, в то время как у казаков ее почти не имелось. В Сибирской казачьей рати, до прибытия в нее батареи полковника Романовского, имелось всего одно орудие Сибирской казачьей батареи. При этом оно находилось в вагоне на ст. Ипполитовка, а сама батарея занимала сим временем опорный пункт в деревне Лефинке, иными словами, в рати не имелось ни одного действующего орудия. Оренбургская артиллерийская сотня орудия в это время еще не имела, она получила его лишь в десятых числах октября месяца, по отходе главных сил на село Монастырище. Таким образом, только в этот, самый последний период борьбы Сибказрать имела четыре орудия, в то время как Поволжская рать имела восемь, а Сибирская стрелковая – семь орудий.

Вот несколько строк описания железнодорожной станции Ипполитовка – штаб-квартиры Сибказрати: «Станция маленькая, за путями стоит водокачка, группа деревьев – шелестящих берез и ровное поле. Равнина тянется далеко на запад. На восток же поднимаются горы. В этом направлении, верстах в двух-трех, виднеются мазанки хохлацкого села Кремово. К нему от станции ведет проселок, и телеграфные столбы стоят по сторонам ее. У самой станции, саженях в сорока, на небольшом холмике – опорный пункт. Два параллельно стоящих деревянных барака, обложенных мешками с землей, как бы ушли в землю. Земляной вал, опять мешки и линия проволочных заграждений закрывают доступ к этим баракам. Узкая дорожка, скрипучие ворота и рогатки. Вдоль окопов настланы деревянные мостки, чтобы не утонуть в грязи весной. Внутри бараков – нары, маленькие окошки, деревянный настил, вместо пола. Доски скрипят и гнутся, когда ступаешь по ним, кое-где еще сохранились бумажки с японскими надписями. В этом опорном пункте была помещена Восточно-Сибирская арт. дружина со своими обоими орудиями».

Ивановка и Лефинка, находясь на тракте Анучино – Никольск, имели важное значение, так как прикрывали и Никольск, и железную дорогу от ударов красных. В селе Ивановка имелось два опорных пункта, созданных в свое время японцами, в деревне Лефинке – один опорный пункт. В селе Ивановка помещались Енисейская и Сибирская дружины, а также штаб отряда (полка) с генералом Блохиным во главе. В деревне Лефинке помещалась Сибирская казачья батарея без орудия.

С прибытием батареи полковника Романовского гарнизон Ивановки достиг общей своей численностью 314 человек при двух орудиях. В это число 314 входили все чины гарнизона от начальника гарнизона до кашеваров и обозников включительно. По дружинам это число разбивалось так: Сибирская казачья дружина 120, Енисейская казачья дружина 64, Восточно-Сибирская арт. дружина около 130 чинов. Позднее в батарею из базы прибыло еще несколько человек, и в первых числах октября общая численность чинов артиллерийской дружины равнялась 77 чинам, из коих были штаб-офицеров – 1, обер-офицеров – 13, солдат – 63, при 39 конях. По родам оружия гарнизон села Ивановка состоял из примерно 130–170 пехотинцев, 85–90 всадников, остальные были батарейцами, обслуживающими два орудия. Через четыре дня после прибытия батареи полковника Романовского в Ивановку, 15 сентября, была произведена смена квартир частей в связи с новым, видоизмененным планом обороны села, основанным на участии в обороне села двух орудий.

16-го, кажется, сентября генерал Блохин оставил Ивановку, отправившись, если не ошибаюсь, во Владивосток в деловую командировку. Старшим по службе после него был командир Восточно-Сибирской артиллерийской дружины, полковник Романовский, но так как он был артиллеристом, да к тому же только что прибывшим в отряд и потому почти совсем незнакомым с господами офицерами обеих дружин и прилежащей местностью, то во временное исполнение обязанностей начальника гарнизона села Ивановка вступил старший из командиров дружин – командир Енисейской казачьей дружины, войсковой старшина Бологов. Здесь мы еще раз отметим, что ближайшие к Ивановке белые части находились: в Лефинке, в Ляличах, а затем в Черниговке (конная Оренбургская дружина) и уральцы на ст. Ипполитовка.

16 сентября подполковник Яковлев (начальник гарнизона Лефинки) выловил в окрестностях Лефинки 20 хунхузов. В этот же день разведка, высланная из Ивановки в Николаевку, поймала в последней 13 человек красных. Ночь с 16 на 17 сентября была тихой, ясной. Осенний холодок давал себя чувствовать. В бездонном небе горели ярко звезды. В избе, занятой офицерами Восточно-Сибирской артиллерийской дружины, часов до 2–3 утра обычная компания играла в «пульку». Наконец-то они угомонились и улеглись спать. Бодрствует один дежурный офицер.

В 4 часа 17 сентября в ночной темноте раздался лай собак на восточной окраине Ивановки. Собаки всполошились как-то все разом. Получалось впечатление, точно там были чужие люди. Лай скоро смолк. Малочисленность гарнизона – 180 штыков, 99 сабель при 8 пулеметах и 2 орудиях – не позволяла белым занимать все большое село Ивановка и держать сторожевое охранение по всем ее окраинам: посты не выдвигались за проволоку. Причина собачьего лая поэтому так и не была выяснена. Скоро должно было светать, и лай приписывался поэтому несколько преждевременному выезду крестьян в поле.

В 4 часа 45 минут дежурный офицер по батарее, вышедший из темной и душной избы на ее крыльцо, чтобы вздохнуть свежим воздухом, неожиданно услышал какие-то два или три глухих переката человеческих криков, и тут же полнейшую тишину наступающего утра прорезал знакомый звук редких винтовочных выстрелов. Потом на минуту все смолкло… Глухие перекаты человеческих криков были криками «Ура!» красных бойцов, идущих в атаку на приступ «волости» (волостное правление, дом), стрельба же была открыта в районе общественного амбара.

Поднялась тревога. Казаки и солдаты быстро выходили по своим местам… В 5 часов 15 минут двухорудийная красная батарея открыла огонь. Цепи красных партизан тем временем шли в атаку на «волость», занятую енисейцами. Через дом священника они проникли на церковную площадь, но здесь, обстреливаемые артиллерийским огнем на картечь, принуждены были залечь. Наступление красных захлебнулось… Такая же участь постигла и красных, наступавших по направлению на больницу. К 8 часам утра деятельность красных ослабела настолько, что оба орудия белых повели огонь исключительно по красной батарее. Утром, когда мрак еще не успел рассеяться, то с наблюдательного пункта белых – церковной колокольни – по вспышкам было приблизительно определено положение красной батареи.

Должно отметить, что при самом начале боя телефонная связь Ивановского гарнизона с Лефинкой и Ипполитовкой оказалась прерванной. На все вызовы Ивановки Ипполитовка молчала. Видимо, партизаны, хорошо знавшие местность и своевременно ознакомившиеся с телефонными линиями белых, порвали провода. Таким образом, Ивановка не была вполне уверена в том, что штаб Сибказрати в достаточной мере осведомлен о начавшемся наступлении красных. Единственная надежда была на гарнизон Лефинки, который, слыша огонь под Ивановкой, мог и должен был бы сообщить о сем на Ипполитовку.

После 8 часов среди наступившей под Ивановкой тишины, ввиду прекратившейся здесь пушечной, ружейной и пулеметной стрельбы, чины Ивановского гарнизона услышали далекую трескотню винтовок и пулеметов под Лефинкой. С церковной колокольни были даже видны редкие, наступавшие на Лефинку цепи красных партизан. Итак, красные ведут наступление превосходными силами тут и там.

Вскоре после этого деятельность красных под Ивановкой, в центре, то есть между «волостью» и школой (тоже опорный пункт, занятый сибирцами), оживилась. Комиссары, видимо, пристыдили своих стрелков-партизан, и последние вновь попытались перейти в наступление, но, обстреливаемые в упор из пулеметов, винтовок и обоих орудий, вновь залегли и, крича «Ура!», вели усиленную стрельбу, толка от которой, конечно, никакого не было.

Около 10 часов утра пристрелявшейся белой батареей было выведено из строя одно орудие красной батареи. Удачно разорвавшийся снаряд сбил панораму у орудия и убил сразу четырех номеров. Снаряды белых, рвущиеся на батарее, убитые и раненые – все это произвело панику у красных. Батарея замолчала, воспользовавшись временной приостановкой огня белых, снялась и отъехала глубоко в тыл, где с новой позиции открыла мало действительный огонь одним орудием в 14 часов того же дня.

Между тем красная пехота около 10 часов утра, потерпевшая вторую неудачу в центре, переносит свое внимание на левый фланг белых… Попытка охвата фланга не удалась. На поддержку редкой цепочке енисейцев были отправлены конные сибирцы, а также первое орудие артиллерийской дружины повернуто для ведения огня по району кладбища.

В полдень начальник Ивановского гарнизона, войсковой старшина Бологов, решает сам перейти в наступление на красных, дабы выкинуть их из села и тем положить конец их операции. Согласно приказанию, первыми переходят в наступление белые на правом своем фланге. Почти одновременно с ними в наступление переходят конные енисейцы на левом фланге и успешно выбивают красных с кладбища. Наступление сибирцев по главной улице, среди домов, было несколько затруднительным, и казаки-сибирцы принуждены были тут залечь. Все же наступление продолжалось на других участках.

Вскоре после этого с церковной колокольни белый наблюдатель заметил конную колонну противника, шедшую по дороге из Ширяевки на поддержку частей под Ивановкой… Тогда контрнаступление частей Ивановского гарнизона приостановилось. Силы становились слишком неравными. Оставалось лишь ждать и надеяться на помощь извне, но она не приходила, и о ней ничего не было слышно. Этим временем первое орудие Восточно-Сибирской артиллерийской дружины, переведенное на заднюю улицу, было оттянуто на 30 сажен назад. Это уж являлось скорее показателем оборонительных или даже отступательных, но никак не наступательных тенденций.

В 14 часов красная батарея вновь открывает огонь по Ивановке одним только орудием со своей новой, далекой позиции. Красная пехота одновременно с сим переходит в наступление на обоих флангах. Второе орудие Восточно-Сибирской артиллерийской дружины, стоящее при перекрестке улиц, открывает огонь по Красному Селу (западный выселок Ивановки за речишкой того же наименования), где красные успешно ведут свое наступление. В 15 часов первое орудие (капитан Окорков) открывает огонь с задней улицы, ибо красные напирают на больницу, стараясь выйти к переправам из села Ивановка через реку Лефа. А в это время белые на правом фланге, оставив Красное Село, отошли за ручей Ивановка и заняли выгодную позицию по гребню над ручьем. Попытки красных перейти ручей не увенчались успехом, так как сибирцы не допустили их до этого.

На левом фланге такого резкого естественного рубежа не имелось, да и силы красных были здесь много значительнее: свой главный удар они, видимо, рассчитывали нанести белым именно в этом направлении. К 17 часам северная сопка на левом фланге белых оказалась в руках партизан. Конные сибирцы тут принуждены были отойти. Тогда войсковой старшина Бологов лично повел им на поддержку 35 конных енисейцев: надо ведь было как-то спасать положение.

Осенний день клонился к вечеру. Второе орудие Восточно-Сибирской артиллерийской дружины (капитан Стихии) этим временем давало свои последние очереди по Красному Селу… Помощи ниоткуда не было. Сумерки быстро спускались на землю. Проволочные заграждения, как то уже указывалось выше, имелись только вокруг «волости» и школы. В ночной темноте красные свободно могли проникнуть сквозь одиночных белых стрелков. Да, именно между «одиночных» белых стрелков, потому что такое определение более подходило к действительности, нежели «редкая цепочка». Такова была действительность.

После короткого совещания с полковником Романовским и войсковым старшиной Афанасьевым войсковой старшина Бологов решил покинуть Ивановку. Такое решение, должно признать, соответствовало положению, ибо, в то время как пехота смогла бы скрыться за проволокой опорных пунктов, оба орудия неминуемо должны были бы попасть в руки красных, так как устройство обоих опорных пунктов исключало всякую возможность втянуть орудия за проволоку. К 19 часам оба орудия и обозы были оттянуты к мельнице, где и перешли вброд реку Лефинка (официальное наименование Лефа). Вслед за ними к броду стали отходить пехота и конница.

Вот два отрывка из дневника офицера: «…Темнело. Движения у противника не было заметно. Поэтому орудие молчало. Люди ждали: Что будет дальше?.. Гнусаво загудел телефон. Командир батареи вызывал капитана Окоркова. «Сматываться, уходим из Ивановки». Меланхоличный «Бандура» улыбнулся и приказал осторожно и тихо выводить передок из двора. «Осторожнее, господа». Откатили на руках назад орудие, подвели передок. Опасались, что красные заметят, откроют огонь. Нет, все тихо… По косогору спускались вниз, к реке. Шумит вода на мельнице. В вечернем сумраке блестят струйки воды – отражается небо… Вот здесь брод. Левее него высокий мостик в одну доску шириной… Ниже по течению река заворачивает влево. Высокий берег, поросший кустами, навис над рекой. Наши конные оставили какую-то высоту левее больницы из-за давления красных, уж не эту ли?.. Оба орудия уж спустились под горку, разведчики нащупали брод. Ну пора… Головное орудие пошло к реке. Запенилась вода под ногами коней, пошли большие круги. Не заметили бы красные переправы… По дощечке, один за другим переходили быстро люди. Второе орудие также перешло реку. Брод был глубок. Теперь шли повозки… На сопке, что повисла над рекой, раздался один, другой ружейные выстрелы. Не по нам ли? Нет, опять все тихо… Когда двинулись вперед без дороги, то все облегченно вздохнули, хотя опасность была все еще близко и серьезна. С каждым шагом Ивановка оставалась все дальше и дальше, но нависший берег реки с сопкой, покрытой кустарником, той самой, про которую говорили, что она занята красными, не удалялся, хотя было уже достаточно темно и колонна шла, стараясь производить как меньше шума, тем не менее, все же не было настолько темно, чтобы, при случае, зоркий глаз с сопки не заметил бы движения подозрительной колонны…»

Отход колонны был намечен на заимку Дорошенки, расположенную среди гор. Было не вполне точно установлено, имеется ли за Струженкой дорога, проходимая артиллерией. По карте судя, там имелась тропа. Имеется тропа или нет ее, но другого пути отхода не было, ибо заимка Веденского еще днем была занята красными, а судьба Лефинки была неизвестна. Кто знает? Быть может, пробившись у заимки Веденского, наткнешься на Лефинку, занятую красными? Если дороги от Струженки нет, то отход предполагали делать по сопкам в Кремово.

«…Стало совсем темно. Тихо, без шума шли люди среди полного мрака. Тускло мигали звездочки. Орудия шли по полю, без дороги. Высланные вперед конные искали дорогу. Она должна была быть где-то здесь, поблизости. Уж не сбились ли? Как бы не угодить красным в лапы. На минуту колонна остановилась, но вот впереди мелькнула фигура конного – это казак. Дорога найдена, она совсем близка… Молча шли люди. Были все утомлены. Каждый думал про себя свою думку. Идти теперь было легче – полевая дорога это не пашня, ноги не проваливаются в рыхлой земле. Прибавили ходу. Мелкой рысцой идут кони. Нет, нет, да и задребезжит орудие на редком ухабе. Откуда-то взялись облака, застлали бездонное небо. За ними скрылись звездочки. Редко, редко блеснет одна, другая… А облака спустились низко к земле и сомкнулись в плотные тучи… Не успела колонна отойти и двух верст от Ивановки, как стал накрапывать мелкий дождик. Вот впереди мелькнул заметный пригорок. Виднелись какие-то кустики на нем. Подковы коней ударились о камни, затарахтело орудие… Дождик усиливался. Колонна прибавила шаг… Не Ивановка и не партизаны заняли теперь первое место в умах белых бойцов, нет – тучи и дождь поглотили их главное внимание… А дождь все усиливается. Скоро он превратился в настоящий ливень. Сплошная пелена дождя плотной стеной охватила колонну. Дорога под ногами стала теперь едва заметной. Опасность сбиться с пути, потерять дорогу вновь выросла перед колонной…»

В 22 часа 17 сентября колонна достигла, наконец, заимки. Вследствие усталости людей, а главное, вследствие опасности сбиться с пути в темноте и дожде, было решено временно остановиться с тем, чтобы завтра рано-рано утром продолжать движение дальше. Конные разъезды, оставленные в стороне Ивановки, доносили, что в селе все тихо и спокойно и преследования нет. Да и кто, после целого дня боя, глядя на такую погоду, пойдет преследовать?

Дождь лил до самого утра. На заимке имелась одна лишь хата, да и та была невелика. В нее набился всяк, кто только мог влезть. Люди спали стоя, вплотную тело к телу, так что никто не мог даже при желании упасть. И то, это было лучше, чем мокнуть у фургонов, что выпало на долю не успевших пробраться в хату. Дабы дать возможность каждому хоть немного «отдохнуть» в хате, было приказано каждые два часа производить смену в хате.

К утру 18 сентября дождь прекратился и тучи немного поразогнало. Промелькнуло в тумане даже солнышко, и вместе с ним по заимке быстро распространилась весть о том, что еще вчера, 17 сентября, в 20 часов красные отошли от Ивановки, так как в результате всех трех своих наступлений (в 5 часов утра, в 10 часов утра и в 14 часов дня) красные не сбили противника и их командование, потеряв всякую надежду на успех, дожидалось только ночи, дабы унести своим партизанам подобру-поздорову ноги. Как выяснилось, всего красных было до 500 человек при двух трехдюймовых орудиях, из коих одно, как мы уже говорили выше, было подбито в 10 часов утра полковником Романовским и вышло из строя.

Стало известным также и то, что, выводя из Ивановки артиллерию, обозы, часть пехоты и конницу, войсковой старшина все же не бросил опорные пункты, но оставил в них по небольшой горсточке отважных молодцов следить за противником. Его предусмотрительность оказалась нелишней: когда белая колонна уже вытянулась за рекой, направляясь к сопкам, то в Ивановке раздалась ружейная и пулеметная трескотня. В белой колонне эта пальба была принята за новое наступление красных, в действительности же это был отход красных, старавшихся «на страх врагу» прикрыть его пальбой. Чинами, оставшимися в Ивановке, действительное положение было установлено уже к 22 часам, но вызывать ночью, в свирепый дождь отряд с заимки было сочтено нелепым, так как ясно было, что если красные ушли, то к утру назад не вернутся, а если они ушли для нового трюка, то тогда все равно Ивановку не спасешь ночным вызовом колонны.

В 7 часов утра 18 сентября колонна Ивановского гарнизона выступала с заимки Дорошенки назад в Ивановку. Разбитая за ночь дождем дорога была теперь вязка и тяжела людям и коням, но настроение у белых бойцов было хорошее: «Красные отступили, а мы победители». В 10 часов 18 сентября артиллерия и обозы Ивановского гарнизона вступили в «свое» село. Конные вернулись в него на полчаса или час ранее артиллеристов и обозников. Части разошлись по своим старым квартирам. Был серый осенний день. Серые облака почти сплошь заволакивали небо, но время от времени солнечные лучи прорывались сквозь эту серую пелену и тогда они озаряли влажную землю. Тут и там стояли лужи от ночного дождя, и все дороги превратились в настоящее месиво… Почти сразу же после прибытия колонны с заимки Дорошенки в Ивановку со стороны Ляличей подошли оренбуржцы во главе с командующим группой, генералом Бородиным.

От оренбургов чины Ивановского гарнизона узнали, что красные, поведя вчера наступление на Ивановку и Лефинку, не забыли и Ляличей. Они бросили туда отряд приличной силы, который и вступил в бой с гарнизоном Ляличей на утренней заре того же 17 сентября. Попытка красных захватить Ляличи с находящимся там опорным пунктом белых успеха не имела, они были отбиты. Однако партизаны из Ляличей не ушли, но залегли перед позицией белых, продержав оренбургов на месте до самого вечера.

Генерал Бородин, по прибытии своем в Ивановку и ознакомившись на месте с создавшейся обстановкой, решил проучить красных и произвести налет на село Ширяевка, в котором, по сведениям крестьян, все еще находились большевики.

В 15 часов 18 сентября части Сибказрати выступили из Ивановки в сторону Ширяевки. Наступление развивалось быстрым темпом. Восточно-Сибирская артиллерийская дружина на рысях дважды меняла позицию. Лихим конным ударом белые опрокинули ничего не подозревавших красных. Только чистая случайность спасла красную батарею (одно орудие) от рук белых, и она ускакала по тракту на Мещанку. Негреющее осеннее вечернее солнце бросало свои красно-желтые лучи на кустарники, дорогу и белые мазанки Ширяевки. Длинные тени бежали от всех предметов, попадающих в сферу этих косых солнечных лучей. Красные партизаны-пехотинцы в беспорядке выматывали из Ширяевки и бросались в разные стороны, бросая имущество, снаряжение, повозки и раненых. Белым досталась разнообразная добыча. Но сумерки уже спускались на землю. Генерал Бородин решил остановить свои части. Отданы распоряжения, и, остановив преследование противника, части Сибказрати повернули назад, в Ивановку.

19 и 20 сентября ничего сколько-нибудь значительного на участке Сибказрати не разыгралось. О красных ничего нового слышно не было, и Ивановский гарнизон жил своей обычной жизнью. 21 сентября Ивановский гарнизон был поднят еще в темноте, и в 4 часа утра белые части уже выступали из Ивановки по дороге на Ширяевку. Войсковой старшина Бологов со своими конными ходил за Мещанку. Противника нет. Белая конница посетила Тарасовку и Лубянку. Красных не оказалось и там. Тогда, в 14 часов того же 21 сентября, белые части вернулись назад, в Ивановку. В последующие дни части Сибказрати занимали гарнизонами свои старые квартиры в Ивановке, Лефинке, Ляличах, Монастырище и на ст. Ипполитовка.

Крестьянским съездом в селе Вознесенском воевода остался доволен. Он решил продолжать созыв таких съездов. Таким вот порядком следующий съезд был намечен в Анучине – для крестьян Анучинского района, но так как Анучино находилось в красных руках, то предварительно следовало отобрать Анучино от красных. Задача отвоевания Анучина была поручена Сибказрати. Западно-Сибирский полк полковника Аргунова должен был поддержать Сибказрать. Таким образом, со стороны белых в предстоящей операции должны были принять участие следующие силы: Сибказрать – генерал Бородин, Оренказотряд – генерал Наумов – 200 штыков, 400 сабель – ор., Сводказотряд – генерал Блохин – 150 штыков, 100 сабель, 3 орудия, Западно-Сибирский стрелковый полк – полковник Аргунов – 800 штыков и сабель, 2 орудия (эта цифра взята весьма приблизительно. Очень возможно, что у полковника Аргунова в этом походе было не более 500 человек, так как гарнизон от его отряда оставался в Приханкайле).

Предполагаемая операция не встретила одобрения со стороны главного ее выполнителя – генерала Бородина, равно как и всех его ближайших помощников. То же самое можно сказать и относительно полковника Аргунова. Поход на Анучино считался весьма рискованным и к тому же совершенно бесцельным. Однако войсковым начальникам пришлось все же подчиниться воле воеводы и его штаба.

Из вышеприведенных отрывков создается впечатление, что целью ставилось овладение неким географическим пунктом (Анучино), из книги же генерала Петрова выходит так, что штаб земской рати ставил задание по разгрому Анучинской группы красных партизан, а вовсе не овладение тем или иным географическим пунктом. Не приходится, конечно, и говорить о том, что постановка задачи вторым способом, то есть постановка задания по разгрому живых сил противника, ведет к настоящему, действительному, а не кажущемуся успеху. Однако нам представляется, что, как бы ни излагалась словами задача белым войскам рассматриваемой нами ныне Анучинской операции, по духу своему это могло быть и было заданием первого порядка, то есть овладения географическим пунктом, создание впечатления кажущегося успеха, и только. Действительный разгром Анучинской группы красных в конце сентября месяца 1922 года требовал участия с белой стороны больших сил, двинутых на Анучино или Анучинскую группу красных не с одной только стороны Ивановки и Черниговки, но также со стороны Спасска и с Сучана. Вот почему в нашем изложении мы предпочли формулу «похода на Анучино», чем формулу «операции по разгрому Анучинской группы красных партизан».

С красной стороны имелись только партотряды под общим руководством товарища Шевченко. Красных, во всяком случае, было не меньше, чем белых. После первого Ивановского боя у красных в строю из двух орудий осталось только одно (трехдюймовое). Передовые красные отряды стояли в деревнях Мещанке и Тарасовке. Это были отряды товарища Лебедева в 200 штыков и эскадрон Кима в 80 сабель.

Этим временем, то есть в последние дни сентября месяца, по долине реки Даубихэ вверх поднимался к Анучину Отряд особого назначения (хабаровская госполитохрана) силою в четыре батальона с общей численностью до 1200 штыков при большом количестве пулеметов. Этот отряд шел на усиление Анучинской группы и в Анучино должен был прибыть к 1 октября. О движении этого отряда белым абсолютно ничего известно не было, и все расчеты по проведению Анучинской операции были проделаны в полном неведении о существовании этого отряда.

Подготовка к походу на Анучино протекала у белых таким порядком: 25 сентября в Ивановку пришли оренбуржцы. На следующий день ожидается «комкор», то есть генерал Бородин со штабом группы. Он прибыл в Ивановку 26-го. Частям гарнизона на площади произведен смотр. Генерал Бородин обратился к войскам с речью, в которой он, между прочим, заявил: «Балыпавики яшо шаперятся, но мы скоро их раздавим». Речь имела, надо полагать, своей целью поднятие духа войск перед грядущей операцией, но, отдавая дань должному, дух Ивановского гарнизона был превосходен, дух оренбуржцев несколько уступал «ивановцам». Выступление было назначено на 27 сентября. Сосредоточение в Ивановке крупных сил белых, надо полагать, не ускользнуло от красных.

Настало 27 сентября. Рано. Уже светло, но солнце еще не поднялось из-за гор. Прохладно. Трава еще покрыта росой. Уже почти высохшие лужи от проходивших несколько дней тому назад дождей как-то весело выглядят в это светлое утро. Утренний холодок бодрит тело. На задней улице Ивановки – движение. Конные и пешие командами и одиночками спешат к восточной околице села. Мелькают синие петлицы оренбургов, смешиваясь с желтыми и красными петлицами гарнизона. Кони фыркают и ржут. Вот оба орудия Восточно-Сибирской артиллерийской дружины. Русские трехдюймовки кажутся такими неповоротливыми и тяжелыми по сравнению с легкой «француженкой» Сибирской казачьей батареи, которая ради предстоящей операции покинула свой вагон на ст. Ипполитовка и присоединилась к людскому и конскому составу своей батареи… Вот солнце выглянуло из-за вершин далеких «Анучинских» гор, и полились на землю его золотые лучи. Голубое небо обещает ясный, жаркий день. За околицей села Ивановка, на Анучинском тракте, необычайное оживление: конные и пешие отряды, повозки, частью уже выстроившиеся, частью еще только выходящие и торопливо пристраивающиеся. Мелькают разноцветные значки оренбургов, енисейцев, сибирцев. Появляется «глудкинская» батарея, ее орудийные запряжки хорошо подобраны: рослые, высокие, сильные кони – в первом орудии – вороные и темно-гнедые. Во втором – серые в яблоках… Части выстроились по правую сторону дороги: пластуны и конные оренбуржцы, енисейцы, сибирцы и две батареи (всего три орудия). Сзади – немногочисленные повозки обоза. На рысях проходит генерал Бородин, здороваясь с частями. За ним спешит штаб и конвой с пестрым значком… Отдаются команды, и части вытягиваются в походную колонну. Генерал Блохин со своим Ивановским гарнизоном идет впереди, за ним идут оренбуржцы и Сибирская казачья батарея. Солнце уже высоко. Оно часто закрывается пробегающими по небу облаками, гонимыми ветром на запад, а по земле так же быстро бегут их тени, и от этого и без того радостное и бодрое настроение повышается еще больше. Так начался Анучинский поход белых.

Отряд шел по большому Анучинскому тракту, и Ширяевка, с ее живописно разбросанными по холмам белыми мазанками, осталась влево. Шоссе прямо, как стрела… Среди кустов и леса выросли вправо от шоссе немногочисленные дома Лубянки. Собачий лай встретил и проводил колонну… А дальше – гора Крестовая, сравнительно значительный подъем. Редкий лес и кусты обступают шоссе с обеих сторон. Неожиданно задержка, остановка. Что такое… Оказывается, дорогу пересекает глубокая балка. Мост через нее, не ремонтированный, надо полагать, уже с начала революции, давно успел подгнить и обрушиться. Местные крестьяне уже давно успели протоптать и проездить объезд этого разрушенного моста слева, то есть с северной стороны. Зигзагами по круче спускается на дно балки проселок, чтобы, перейдя почти совсем высохший в эту пору ручей, вновь подниматься таким же порядком вверх. Этот спуск и подъем явились первым препятствием на пути движения отряда. Отметим, что в то самое время, как артиллеристы осторожно сводили вниз по объезду своих коней, на другой стороне балки появились две или три крестьянские подводы с бородачами, ехавшими куда-то на запад. Кто они такие? Мирные ли жители или разведчики-партизаны? Кто знает. Белые бойцы перекинулись с ними несколькими фразами, начальство задало несколько вопросов относительно красных. Ответы крестьян, как и всегда, были расплывчаты и неопределенны: «Да, в Тарасовке и Мещанке ночевали красные, то были конные Кима, а сколько их – не знаем…»

Уже полдень. Едва разъехались «глудкинские» артиллеристы с крестьянами и слегка продвинулись вперед по шоссе, как снова задержка. Остановились. Стоим. В чем дело? Несколько ружейных редких выстрелов прорезали лесную тишину. Выстрелы были произведены где-то слева. Сквозь прогалины кое-где расступающихся деревьев, с шоссе, проходящего в этом месте высоко по горе, видна яркая зелень луга, за которым виден небольшой перелесок по холму, а там дальше намечаются очертания деревни Тарасовки. По лугу во весь опор скачут вперед несколько наших белых всадников. Видимо, по ним-то и открыли свою пальбу красные, занимающие Мещанку и постоялый двор впереди нее. А погода все такая же яркая и прекрасная, как было ранним утром, только сейчас солнце дает себя основательно чувствовать. Хочется пить… Стрельба прекратилась, и через несколько минут колонна продолжала свое движение…

Гора Крестовая осталась позади. Миновав два каких-то ручейка (то были Тарасов ключ и речушка Поперечная), голова колонны приближалась к крутой, поросшей лесом горе, высящейся над речкой Сандуган, слева от дороги. Впереди шли дозоры и разъезды енисейцев и сибиряков. Противник был под боком. Каждую минуту можно было нарваться на засаду. Белые продвигались с большой осторожностью. Через каждые несколько десятков сажен колонна делала вынужденные остановки, выжидая дальнейшего продвижения вперед разведчиков. Первое орудие Восточно-Сибирской артиллерийской дружины шло таким образом почти в самой голове колонны…

Между тем красные, занимавшие еще утром Тарасовку и Мещанку, сосредоточились у последней, где горная гряда, нависшая над последней, давала ряд существенных преимуществ обороне этого входа в длинное Сандуганское дефиле.

В начале второго часа дня быстрым и сильным ударом по единственной улице Мещанки, а также сверху по сопкам над Мещанкой, подпустив белые дозоры вплотную к входу в деревню, красные остановили и в первый момент даже смяли цепи енисейцев и сибирцев. Под частым ружейным и пулеметным огнем белые пехотинцы, вышедшие на открытое место, бросились было назад, ища укрытия в кустах. В один момент промелькнула мимо «глудкинских» артиллеристов группа казаков. Первое орудие Восточно-Сибирской артиллерийской дружины оказалось таким образом впереди своих, так как отхлынувшие казаки, рассыпавшись цепью, заняли позицию позади этого орудия. Всегда хладнокровный капитан Окорков не растерялся и на этот раз. Быстро скинуто орудие с передка тут же на дороге. (Все равно назад никуда не уйдешь: узкая дорога, канавы, кочки, речушка и ручьи.) Пули красных роем жужжат, проносясь над головой, с боку артиллеристов, щелкая сь тут же оземь, но чудом каким-то щадя орудийную прислугу. Еще момент, и орудие бьет на картечь. Бумм… Бззяа… Бумм… Быстро работает офицерская прислуга орудия, единственного офицерского орудия всей земской рати. Доблесть артиллеристов сразу приводит в себя и казаков. Они уже оправились. Еще мгновение, другое – и цепи «Ивановского» гарнизона уже перешли в наступление на опешивших под орудийной картечью красных партизан. Чего, чего, а уж этого – пальбы в упор из орудия – они, конечно, никак не ожидали… Еще момент, и красные отхлынули сами. Теперь уже не рой, но только редкие пули залетают на позицию первого «глудкинского» орудия… Вот Сибирская казачья дружина под командой войскового старшины Афанасьева по сопкам стала подниматься для обхода красных слева. Справа же от дороги – болотистая долина, открытая, ровная. На ней нечего делать ни белым, ни красным. Сама дорога-тракт вьется под самыми сопками. Бой продолжается. Красные оказывали упорное сопротивление. Не один раз пытались они перейти в контрнаступление, но каждый раз безрезультатно: казаки и огонь первого «глудкинского» орудия отдавливали их все дальше и дальше на восток.

Казачьи цепи продвигались вперед. Вместе с ними шло и первое «глудкинское». Второе орудие, находившееся в момент открытия боя за первым, вплотную к нему, из-за описанных условий местности участия в бою не приняло. Теперь оно несколько поотстало, дабы не подвергать коней и прислугу бесцельной опасности со стороны огня противника. Ко всему же орудие с успехом справлялось со своей задачей, и ввод в дело остальных двух орудий почитался начальством излишним. Что такое, в конце концов, столкновение под Мещанкой? Первый бой на пути движения к Анучину всей группы, и только…

После пятичасового боя белые заняли и удержали деревню Мещанку; бой этот обошелся им в 26 человек убитыми и ранеными в Енисейской и Сибирской казачьих дружинах. В Восточно-Сибирской артиллерийской дружине потерь не было – Бог хранил. Остальные части участия в этом бою не принимали. Отряды товарищей Лебедева и Кима отошли в сторону Орловки.

Сумерки быстро спускались на землю. В полумраке приканчивали свой ужин и допивали из котелков чай утомленные белые бойцы в деревне Мещанке. Целая Сибказрать, то есть тысяча с лишним человек, сгрудились на эту ночь с 27 на 28 сентября в бедной домами Мещанке. Большинству, конечно, нечего было и думать о сне под кровлей, но об этом мало кто и вздыхал: погода была хорошая, а потому не плохо было поспать и на свежем воздухе. Связки соломы и сено накиданы ворохами вдоль плетней. Они представляли собою мягкое и приятное ложе. Вповалку располагаются тут белые бойцы. От докучливых комаров, коих, видимо, будет тут вдоволь, офицеры, солдаты и казаки с головой укрываются своими собственными шинелями. Винтовка каждого, разумеется, тут же рядом со своим хозяином. От Сандугана веет свежестью и сыростью. Белесоватые волны тумана поднимаются от воды. Громко стрекочут кузнецы. Какая-то болотная птичка стала перекликаться со своей приятельницей… Красноватый отблеск зарева поднимается из-за горы. Совсем это не к месту. Он разгорается все больше и больше. Но, разгораясь, вместе с тем начинает как-то тускнеть в силе своего огня. Еще несколько минут – и месяц медленно выползает из-за горы и так же медленно продолжает подниматься все выше и выше. Зарева пожара больше нет… Кузнецы стрекочут еще громче. А вот и комар совсем близко над ухом запел свою песню… Воздух полон влаги, и месяц выглядит каким-то мутным, расплывчатым, неопределенным блином. Что-то наподобие облака появилось на небе. Быть может, ночью опять будет дождь? Какая тихая, мирная картина, и кто скажет, что еще три часа тому назад здесь шел упорный бой русских с русскими, белых с красными. А что будет завтра?.. Мещанка спит, и посты белых, выдвинутые на сопки, охраняют ее покой…

Ночью набежавшая тучка пролила свою влагу на Мещанку и спящих вдоль ее плетней, изб и амбаров чинов Сибказрати. Некоторые проснулись, вскочили, ожидая усиления дождя. Другие лишь крепче поджались под своими шинелями и, намереваясь вскочить лишь в случае сильного дождя, продолжали дремать или спать. Но тучка пролетела, и дождик перестал. Усталые люди продолжали свой сон.

В 4 часа утра 28 сентября был произведен подъем частей Сибказрати в Мещанке. Быстро умылись, напились чаю и выступили… Головными в этот день также шли енисейцы, сибирцы и 1-е орудие Восточно-Сибирской артиллерийской дружины…

Дорога от Мещанки в направлении на Анучино идет по узкой долине реки Сандуган. Высокие сопки, поросшие лесом, нависают слева, то есть с северной стороны дороги. Дорога-тракт местами очень прилична, представляя собою почти неиспорченное шоссе, местами же, особенно в низких местах, это – широкий проселок с мягким грунтом. Кусты, среди которых проходит тракт, местами вплотную надвигаются на него и представляют порой непроходимую чащу. Ветви кустов, сплетаясь друг с другом, образуют местами непроницаемый для солнечного света свод, и в таких местах, даже среди ясного дня, господствуют полумрак и прохлада.

Не более 2 верст отошла голова колонны от Мещанки. Первое, а за ним второе орудия Восточно-Сибирской артиллерийской дружины втянулись в только что описанную дебрь, как тишину этой глуши прорезал звук нескольких винтовочных выстрелов. Стреляли совсем близко, в нескольких шагах. Не успело лесное и горное эхо разнести эти звуки по окрестности, как раздалась короткая очередь пулемета. Потом опять характерный треск винтовок и снова пулеметная очередь… Колонна, остановившаяся при первом выстреле, продолжала стоять на месте. Вправо и влево высоченная, в человеческий рост, трава и тесно сплетающиеся ветви кустарника, сходящиеся над головами. Никого и ничего не видно, лишь где-то близко потрескивают временами винтовки и пулемет. Самочувствие артиллеристов совсем неважное: в этой заросли они совсем беспомощны со своими пушками. Остается лишь одно: ждать… К счастью, ждать пришлось недолго: через несколько минут стрельба отодвинулась вдаль. Затем совсем смолкла… Стоящие впереди тронулись, кони натянули постромки, и, тихо лязгая, орудия пошли. Так началась боевая страда Сибказрати 28 сентября.

Место, где встретили красные белых, было весьма выгодно для них: высокие, отвесные сопки в этом месте совсем сжимают долину Санду гана, непроходимая дебрь лишала белых возможности как следует воспользоваться артиллерией. Но красные не ввели в этом месте своих главных сил, не попытались молниеносным ударом из кустов попытаться захватить белые орудия, они ограничились тем, что поставили тут свою головную заставу, которая своим огнем дала весть своим главным силам о начавшемся движении белых.

Занимая высоты, прячась в кустах и в лесу, красные успешно сдерживали быстроту движения белых. Последним приходилось выжимать «товарищей» охватами, обходами, занятием доминирующих высот. Это значило, что енисейцам и сибирцам то и дело приходилось лезть на кручу для того, чтобы затем катиться вниз, и так до бесконечности. Несколько раз головное орудие белых снималось с передка и палило в заросли, из которых какая-то упорная горсть партизан не хотела уходить от огня и охватывающих движений казаков. Так, ведя беспрерывный бой, изматывая своих людей лазаньем по сопкам, Сибказрать продвинулась к 10 часам к деревне Малая Орловка, то есть за пять часов проделала всего 12 верст.

Вот выписка из записок офицера Восточно-Сибирской артиллерийской дружины: «…Головное орудие медленно поднималось по очередному косогору, поросшему редким, местами горелым, сосновым лесом. Небольшой лесной пожар здесь, видимо, был года два-три тому назад. Старые кусты выгорели дотла, новая же растительность лишь только начинала всходить. Большие, толстые и высокие сосны носили следы ожогов, и кой-где валялись обгоревшие стволы великанов». Надо полагать, что этими-то павшими великанами красные и воспользовались, когда белые при своем продвижении вперед в нескольких местах наталкивались на тела огромных деревьев, лежащих поперек дороги. Таким вот путем красные также пытались задержать продвижение белых, и в этом они отчасти преуспели, хотя следует повторить, что только отчасти, так как стволы быстро убирались белыми бойцами с дороги и тем очищался путь артиллерии и обозу.

Перед Большой Орловкой, в которой они, видимо, провели предыдущую ночь, красные решили задержать белых более основательно. Ружейная и пулеметная стрельба гремела тут более сильно и жарко. Подаваться назад красные, видимо, были не особенно охочи, и полковник Романовский приказал вновь скинуть головное – первое орудие с передка. На рысях выскочило орудие на пригорок. Снялось с передка. Сквозь стволы горелого леса, в голубой дымке позднего осеннего утра, саженях в полуторастах впереди, поднимается гряда сопок, дорога поднимается вверх, и тут, вверху над долиной неясно вычерчиваются полускрытые кустами и лесом заборы, сараи и избы незначительного, но растянутого великорусского селения. Это – Большая Орловка… Со свистом и визгом, мимо работающих номеров и несколько отведенной поодаль упряжки, летят пули. А под горкой, в нескольких десятках саженей от первого орудия, стоит второе «глудкинское» орудие, а за ним непосредственно – повозки батарейного обоза. Все вместе, все в куче. Да как же иначе в этой глуши? – «Буммм», гремит пушечный выстрел, оглашая долину Сандугана, и, отражаясь в горах, несется эхом дальше и выше… Гремят второй, третий выстрелы… С визгом рвется над окраиной деревни шрапнель. Полковник Романовский и капитан Суханов в бинокли наблюдают за результатами стрельбы. А этим временем неутомимые сибирцы и енисейцы сопками идут в обход красных, занимающих и не желающих оставлять Большую Орловку. Красные их пока что еще не заметили. Они спокойно и уверенно ведут бой с залегшей впереди белого орудия казачьей цепью. Но вот стрельба красных сразу как-то вдруг стала какой-то нервной, беспорядочной. Слышно, как пулемет и винтовки красных стреляют совсем в Другую сторону. А вместе с тем откуда-то сверху стрекотал наш, белый пулемет… Еще минута, другая. Теперь уже ясно – красные откатываются. Видно, как по склону сопки отбегают красные стрелки. Полковник Романовский переносит огонь дальше, и орудие теперь начинает бить по дальней части деревни… Минуту спустя белое орудие на рысях двинулось вперед. Перед самым въездом в деревню оно опять остановилось и, вновь снявшись с передка, прямой наводкой стало бить шрапнелью по отходящим красным цепям.

Большая Орловка занята белыми. Принимая во внимание некоторую усталость енисейцев и сибирцев, вымотавшихся на лазанье по сопкам, а также свежесть, еще не бывших в бою, оренбуржцев, генерал Бородин приказал заменить в первой линии части Сводно-казачьего полка частями Оренбургского полка. Сибирская каз. батарея, однако, в голову выдвинута не была, но место первого орудия заняло второе орудие (капитан Стихии) той же Восточно-Сибирской артиллерийской дружины. Смены эти были произведены в деревне Большая Орловка.

Не задерживаясь в Большой Орловке, белые двигались дальше. В версте или, самое большее, в полутора от Большой Орловки сопки и с ними речка Сандуган начинают круто заворачивать влево. В этом самом месте у шоссе имеется несколько домиков – Малая Орловка. Пройдя эту, в шесть дворов, деревеньку, Анучинский тракт пересекает Сандуган, окончательно переходя с его правого берега на левый. Тракт следует далее в общем направлении на восток, и на его пути поднимается значительная горная гряда – гора Брюхановка, получившая, видимо, свое наименование по причине своей крутизны: на нее, мол, лезть и с нее спускаться приходится не иначе как на брюхе. Действительно, западный спуск (то есть в долину реки Сандуган) весьма крут и малоудобен для движения повозок. От восточной окраины Малой Орловки до подножья горы Брюхановки будет примерно с одну версту, а до ее гребня – не более двух.

И так около 10 часов 28 сентября орудия и повозки колонны Сибказрати, двигаясь за цепями оренбуржцев, втянулись в Малую Орловку. При этом оба орудия Восточно-Сиб. артил. дружины, идущие непосредственно одно за другим в самой голове колонны, оказались уже перед самым мостиком через речушку Сандуган. Небезынтересно отметить и то, что в самой Малой Орловке дорога, сообразно зигзагу гор, делает небольшой крюк влево: сначала она почти под прямым углом сворачивает влево, а затем, уже после перехода через Сандуган, идет некоторое время по его левому берегу, чтобы, наконец, опять свернуть вправо и начать подниматься на Брюхановку.

После неудачной попытки задержать белых перед Большой Орловкой красные отходят, не оказывая сопротивления. Медленно течет по дороге колонна к своей цели. Иногда происходит задержка, остановка: оренказы щупают впереди лежащую местность, и, пока они не заняли очередной рубеж, орудия не вылезают, чтоб случайно не зарваться… Орловка почти уже пройдена, но вот впереди защелкали винтовки и затрещали короткие очереди пулеметов. Значит, опять красные остановились. Надо их выкуривать. По приказу полковника Романовского, командир 2-го орудия снялся с передка, поставив свое орудие на полузакрытую позицию у водяной мельницы. В двух-трех десятках саженей за ним на дороге остановилось подтянувшееся первое орудие, а там дальше повозки… Бумм – орудие капитана Стихина дало свой первый привет врагу. Бумм… и оно повторило. Оно било по кустам, занятым красными партизанами. Оно как бы говорило: «Пора вам выкатываться, товарищи. Вы видите – у нас есть пушки. Уходите лучше». Винтовки потрескивали, стучал пулемет. Все было, в общем, как полагается, и вдруг… откуда-то спереди, со стороны противника раздалось такое же, ответное – Бумм… Красное орудие, расположенное где-то наверху, за гребнем Брюхановки, послало белым свой привет. Вся деревня Малая Орловка с высокой горы была видна как на ладони. Заблаговременно красные успели, конечно, пристреляться. Они до сих пор умышленно выжидали, и вот теперь, когда Сибказрать сгрудилась в деревушке, красные артиллеристы открыли меткий комбинированный огонь по колонне противника. Такая встреча была неожиданна для белых. Позиции никакой, наблюдательного пункта тоже нет. Куда стрелять? Где красная батарея?.. Пыль и сизый туман бездымного пороха поднимались у 2-го «глудкинского» орудия. Одна вспышка сменялась другой… Красные били по белой батарее. Их первая граната разорвалась где-то впереди и сравнительно далеко влево от «глудкинских» орудий. Комья черной, грязной земли, какие-то ветки и листья высоко взметнулись вверх. Второй разрыв был ближе в обоих отношениях к белым орудиям. Прекрасно, ясно видно, как подкошенными пали две березки… Новый, далекий, глухой выстрел вражеского орудия. Слышен свист снаряда. Он летит прямо на нас, на дорогу, на 1-е «глудкинское»… Поручик Филимонов, держа в руках повод коня капитана Окоркова, отошедшего куда-то в сторону, сидел на лафете своего орудия. Ездовые, слезши с коней, держали их в поводу. Другие офицеры и солдаты стояли или сидели, примостившись на жердях забора поскотины… Бззям… В нескольких шагах, под ногами одного коня среднего уноса 1-го «глудкинского» орудия, разорвалась граната. Дым взрыва, пение разлетающихся в стороны кусков железа. Один момент все были в полном оцепенении. В следующий – рванули кони. С дикой, неукротимой силой бросились они влево, поворачивая в то же время назад. Еще мгновение – и треск ломающегося дышла… Неудержимо кони рвутся вперед. Ездовые, конечно, давно потеряли поводья. Поручик Филимонов и конь капитана Окоркова зажаты и сдавлены между лафетом и передком орудия. Но офицеры и солдаты бросаются к коням. Они остановлены… А красное орудие все шлет и шлет по Малой Орловке свои гранаты и шрапнели. Этот частый огонь красного орудия не только приводит в замешательство оренбургских казаков, но даже понуждает их к поспешному отходу, чуть ли не к бегству… Ясный, чуть-чуть теплый осенний день. Синее, прозрачное небо с редкими, белыми облачками на нем, желтая листва деревьев, белые облачка шрапнелей, рвущихся среди них, и черные взрывы гранат, вздымающих высоко рыхлую, влажную землю огородов и пашни… Едва были остановлены орудийные кони, как капитан Решетников уже, вырвав могучими руками толстую, крепкую жердь из забора поскотины, мастерил из нее новое дышло.

Орудие капитана Стихина ведет частый ответный огонь, руководимое полковником Романовским и капитаном Сухановым, забравшимися уже на ближайшую сопку. Но оренбуржцы отступают: волна этих молодчиков быстрой и, в общем, нестройной волной прокатилась назад мимо обоих орудий Восточно-Сибирской артиллерийской дружины. Штабс-капитан Решетников и еще кое-кто из офицеров-артиллеристов крикнули было оренбуржцам, чтобы они остановились и помогли бы поднять перевернутый конями передок, но куда там: пешие и конные оренбуржцы спешили в тыл. По дороге молча и быстро шел какой-то оренбуржский офицер в защитном дождевике без погон. Решетников крикнул было ему, чтобы он приказал своим казакам остановиться и помочь артиллеристам, но офицер продолжал молча идти, тогда горячий штабс-капитан Решетников обругал офицера-оренбуржца, назвав его трусом и покрыв «матом». Слышал ли то офицер в дождевике или нет – неизвестно, но другой артиллерист – штабс-капитан Покровский зашикал на Решетникова: «Что Вы, Дмитрий Ионович, это ведь генерал Зуев». – «Тем хуже для него», – была короткая и такая же горячая, как и вся предыдущая, речь штабс-капитана Решетникова… Гранаты ухали, пела шрапнель, орудие капитана Стихина продолжало ответный огонь, мотавшие оренказы давно скрылись из глаз «глудкинцев», красные не появлялись. Первое орудие было приведено в порядок. Только что описанным взрывом гранаты из строя было выведено три орудийных коня: два были убиты, а третий ранен. Этот разрыв вражеской гранаты надо считать чрезвычайно удачным для белых, так как, упади граната всего на пять-шесть шагов дальше, она попала бы под передок и взрывом ее был бы он разнесен в щепы, а вместе с тем последовал бы неминуемый взрыв всех находящихся в передке гранат и шрапнелей. Тогда бы, конечно, вряд ли кто из находившихся поблизости офицеров и солдат глудкинцев остался бы в живых, не говоря уж о всей упряжке. Но Бог хранил «глудкинцев»…

Обозы белых вымотали из Малой Орловки и, отойдя за выступ горной цепи, вытянулись по дороге на Большую Орловку. Первое орудие Восточно-Сибирской артиллерийской дружины было также туда отведено, после того как новое дышло было сделано. Второе орудие продолжало оставаться на своей позиции и вести борьбу с противником. В нескольких десятках саженей впереди него неподвижно лежала цепь оренбургских пластунов. Оказывается, назад, мимо «глудкинских» пушек, промотали не все оренказы, а только одна их часть – конные и штабные, которым действительно в создавшейся обстановке делать было нечего на «этом пятачке».

Небольшая площадь Малой Орловки продолжала оставаться под частым огнем красного орудия. Второе орудие «глудкинцев» не менее энергично обстреливало высоты Брюхановки, но о результатах огня судить трудно, так как склоны сопок покрыты густым лесом. Во всяком случае, огонь второго орудия подбадривал своих (оренбургских казаков) и охлаждал противника (партизан). Позднее в частях Сибказрати говорили, что оренбуржцы-пластуны к вечеру продвинулись якобы к самой подошве Брюхановки и чуть ли не начали взбираться на ее склоны. Было ли это так или нет, но, во всяком случае, оренказы оказались значительно слабее енисейцев и сибирцев. В частях Сибказрати были также разговоры и о том, что оренбуржцы не имеют желания продвигаться вперед. Между тем орудие Сибирской казачьей батареи, заняв позицию на предельной дистанции, открыло «по карте», надо полагать, совершенно безрезультатный огонь по сопкам и дороге на деревню Известку. Так строго судя Сибирскую казачью батарею, должно оговориться, что подходящих позиций для полевой артиллерии в этой горно-лесистой дыре действительно не имелось. Таким образом, огонь белых орудий должен был играть роль лишь морального воздействия на свои и неприятельские войска. Отметим также и то, что первое орудие «глудкинцев», будучи отведенным за Малую Орловку, стало на позицию впереди Сибирского казачьего орудия и произвело несколько очередей, но затем замолчало, так как капитан Окорков счел совершенно излишним производить бесполезную трату снарядов. Во всяком случае, красным было показано, что в белой колонне имеется по крайней мере три орудия, а то, быть может, и более.

Целый день продолжался бой нашего второго орудия и красного, несколько раз единичные доблестные оренбуржцы пытались поднять своих станичников в решительное наступление на противника, но попытки эти успехом не увенчались. Таким образом, за вторую половину дня пехота обеих сторон держала себя в общем весьма пассивно. Чтобы все же у читателя не сложилось очень отрицательного мнения об оренбургских казаках, следует подчеркнуть опять, что в общем все чины Сибказрати, начиная от командующего и кончая последним рядовым и обозником, были против этого безрассудного движения на Анучино и, возможно, наличие у красных орудия было воспринято очень многими за подходящий повод к уклонению от ведения дальнейшего продвижения в горы.

В то время как Сибказрать проделала марш от Ивановки до Малой Орловки и тут застряла, полковник Аргунов со своим отрядом проследовал из Черниговки до деревни Калиновки, занял последнюю, но дальше, вследствие сопротивления красных и полного отсутствия дорог и троп, не мог продвинуться, тем более что имел при себе два орудия Западно-Сибирской артиллерийской дружины (бывшая Воткинская батарея полковника Алмазова). О своем положении он донес генералу Бородину. Что мог последний на это ответить? Ему было очевидным, что и в отряде полковника Аргунова не очень-то охочи до залезания с полевыми трехдюймовками в малодоступные сопки. К ночи в обстановке ничего не изменилось и генерал Бородин отдал своим частям приказ заночевать:

1. В Малой Орловке – штаб группы, Оренбургский казачий полк и второе орудие В. С. артиллерийской дружины с полковником Романовским и капитаном Сухановым во главе.

2. В Большой Орловке – генерал Блохин со своим Сводно-казачьим полком, первым орудием В. С. артиллерийской дружины (капитан Окорков) и Сибирской казачьей батареей подполковника Яковлева.

Чины обоих полков были обрадованы этим известием и быстро разошлись по назначенным им местам. Между тем откуда-то взялись облака. Они затянули небо, и около 20 часов 30 минут заморосил дождичек, вскоре превратившийся в настоящий дождь. Он продолжался всю ночь с 28 на 29 сентября. Конечно, никаких боевых столкновений в эту ночь не последовало. Красные, надо полагать, отошли на ночь в Известку.

Наступил серый рассвет 29 сентября. Ветер гнал низкие серые тучи. Порой на землю падали редкие капли дождя. Белые, занимающие Большую Орловку, обнаружили каких-то всадников, разъезжающих по склонам сопок, находящихся по другую сторону реки Сандуган против Большой Орловки. Всадники старались держаться возможно скрытнее. Они, несомненно, наблюдали за Большой Орловкой. По определению некоторых из белых бойцов, тут была не разведка красных, а целая колонна, двигающаяся в целях глубокого обхода белых. Белые орудия, поставленные на позицию еще с вечера – одно на большой улице, другое в огороде, – открыли теперь огонь по маячащим красным всадникам. Огонь, видимо, был действительным, так как красные поспешили смотаться.

Между тем генерал Бородин, видя всю шаткость положения его группы в горах и опасаясь потерять орудия и обозы, в случае дальнейшего углубления в горы, направил в штаб земской рати донесение, в котором он, с одной стороны, указывал на движение, по данным местных жителей, с Сучана большой обходной группы красных партизан, а с другой стороны, высказал свою просьбу об отводе его группы к Мещанке, ввиду невыполнимости поставленного ранее Сибказрати задания. Ответа на это донесение генерала Бородина не приходило, и в 9 часов утра 29 сентября все три орудия стали на новые позиции среди кустов и перелесков южнее западного конца Малой Орловки. Обе дружины (Восточно-Сибирская и Сибирская казачья) повели пристрелку Брюхановских высот и других предполагаемых целей. Погода к этому времени опять прояснилась, и с голубого неба, покрытого многочисленными бегущими белыми облаками, осеннее солнце бросало на землю свои негреющие лучи. Так продолжалось до полудня.

Перед полуднем «глудкинские» артиллеристы увидели, как конные оренбуржцы стали отходить колоннами в тыл, за артиллерийские позиции. Между тем Вост. Сиб. артил. дружина никаких распоряжений еще не получила, а потому отход оренбургских казаков был воспринят с некоторым неприятным чувством: «Как бы они не бросили нас». Оказывается, что генерал Бородин отдал частям соответствующий приказ. Через минуту на батарею также прибыл конный ординарец с приказом об отходе. Быстро, с чувством полного удовлетворения, снялись орудия с позиции и одно за другим двинулись к дороге. В эту самую минуту белые услышали далекую артиллерийскую стрельбу. Глухая канонада доносилась откуда-то из тыла красных. По частям белых прошла весть, что это генерал Глебов наступает с Сучана. Однако директивы штаба земской рати такого движения генерала Глебова не предусматривали, и приостановившимся было на дороге частям Сибказрати генерал Бородин подтвердил свой только что отданный приказ об отходе. Канонада в тылу красных продолжалась, по своему характеру она походила на действительный обстрел артиллерией передвигающихся целей, а не на пристрелку тех или иных неподвижных точек. Истинный смысл этой стрельбы красных так и остался неизвестным и невыясненным белыми Сибказачьей группы. Быть может, это была уловка красных, дабы поглубже затянуть белых в горы, но также возможно, что красные приняли подходивший с севера свой собственный Отряд особого назначения за новую обходную колонну белых и впопыхах открыли по нему огонь.

Не испытывая ни малейшего давления со стороны красных и даже не преследуемая ими, Сибказрать быстро двигалась от Орловки назад по долине реки Сандуган к Мещанке и далее к Ивановке.

Один из офицеров В. С. артил. дружины, уезжавший в служебную командировку в Никольск-Уссурийский, вернулся назад в Ивановку в отсутствие частей, ушедших на Анучино. Он рассказывал потом своим сослуживцам, что в Ивановке, в отсутствие гарнизона, царила мертвая тишина и жуткая тревога: ведь в двух опорных пунктах осталось сидеть всего лишь несколько человек. Что они могут сделать, если в Ивановку придут красные?.. Короткая остановка. Потом снова движение… Луна была уже высоко, и ее яркий голубой свет заливал спящие, пустынные улицы Ивановки, когда в 22 часа 29 сентября части Сибказрати вступали в это село, по окончании похода на Анучино.

Подводя итоги только что описанной Анучинской операции Сибказрати, должно сказать в первую очередь, что в течение всей операции стрелки обеих сторон проявили весьма значительную инертность. Весь этот поход обошелся Сибказрати в 35 человек ранеными и в 6 человек убитыми. При этом особенно пострадала доблестная Енисейская казачья дружина, на которую из вышеуказанного числа в 40 человек выбывших из строя пришлось 26 человек. Потери были и у сибирцев. Таким образом, оренбуржцы, приостановившие свое наступление в 10 часов 28 сентября и с тех пор топтавшиеся на месте до самого приказа об отходе, потеряли 6 человек, что и должно быть воспринято как показатель их весьма значительной вялости. Невольно напрашивается мысль, что, будь в 10 часов в первой линии не оренбуржцы, а те же утомленные и потрепанные енисейцы и сибирцы, Брюхановка к вечеру того же дня несомненно оказалась бы в руках белых. С другой стороны, этот успех операции все же не решил бы. Возвращаясь опять к потерям частей, следует указать на расстройство орудийной упряжки первого орудия. Окончательно из строя этого орудия выбыло четыре коня: двое убитыми и двое ранеными. В свое время отмечалось, что орудийные кони этой дружины были прекрасные, сильные и красивые, без особого труда бравшие любой подъем. Теперь в первой запряжке наряду с орудийными конями появились строевые, верховые кони.

Касаясь организации этого наступления в горы, хочется отметить в первую голову перегруженность отряда ненужной в горах полевой артиллерией. Вместо трех вполне достаточно было бы и одного орудия на то количество пехоты, которое в действительности приняло участие в походе. Если на ровном месте полевое орудие и может в той или иной мере возместить недостаток пехотинцев, то в горах картина получается иная: орудие никак не может в любом месте по любому уклону лезть вверх или скатываться вниз, но, будучи привязанным к дороге или тропе, притягивает к себе некоторое число пехотинцев для прикрытия от всяких случайностей. Конницы тоже, пожалуй, было, по сравнению с пехотой, больше, чем следует. Все это, будучи вместе взятым, невольно рисовало печальные перспективы возможной потери орудий, коней и обоза без какой-либо пользы для дела. Поэтому надо полностью оправдать решение генерала Бородина о прекращении дальнейшего залезания в горы и отдачу им приказа об отходе. В своей книге генерал П.П. Петров высказывает совсем противоположную мысль – он сожалеет о неудаче движения генерала Бородина на Анучино, считая, что захват последнего открывал какие-то возможности земрати, и, во всяком случае, «это была крупная прореха, так как Анучинский район висел над Никольском и жел. дорогой Спасск – Никольск». Далее генерал Петров говорит, что нахождение группы красных в районе Ивановка – Анучино имело большое значение для предстоящей операции главных сил земрати, «так как с одной стороны ею была связана часть наших сил, а с другой она имела возможность помогать наступающим с севера постоянной угрозой нашему тылу войск и разрушением жел. дороги, прекращением связи». На наш взгляд – взгляд большинства чинов Сибказрати, все доводы генерала Петрова, даже и те, что по своей логичности как будто бы заслуживают полного внимания, грешат одним, но, увы, самым основным: своею полнейшей отвлеченностью. Действительно, возьми и удержи за собой Сибказрать Анучино. Разве это гарантировало бы «неприкосновенность» железной дороги Никольск – Спасск? Таким образом, выдвинув Сибказрать в Анучинский район, штаб земрати должен был бы «кого-то» поставить на ее место в Кремово, Ляличи и Монастырище. Но кого? Резервов у штаба земрати не имелось. Так кто же охранял бы тогда линию железной дороги от отдельных небольших партий красных подрывников, которые всегда бы проникли к своей цели. Нахождение Сибказрати в Анучинском районе было бы для них не тормозом, а наоборот – облегчающим началом, так как отсутствие свободных сил у штаба земрати привело бы в таком случае к созданию «импровизации» охраны этого участка железной дороги. Ведь не остановило же красных подрывников в только что минувшую зиму 1921/22 года выдвижение белоповстанцев к Волочаевке и Ину? Но если в зиму 1921/22 года, когда фронт находился за сотни верст под Хабаровском, красные не могли воспрепятствовать проникновению в их тыл отряда полковника Карлова, то какие нерушимые данные имелись у штаба земрати за то, что осенью 1922 года Сибказрать, занимая Анучино, сможет гарантировать недопуск какой-либо значительной колонны красных регулярных или партизанских сил, буде большевикам то придет в голову? Увы, штаб земрати осенью 1922 года витал в области каких-то фантазий, а через восемь лет после событий бывший начальник этого самого штаба в своей книге эти фантазии пытается задрапировать логикой рассуждений, пригодных при решении и разборе задачи отдельной армии нормального состава. Вот в этом-то и кроется загвоздка.

Неудача движения на Анучино поставила крест над вопросом об организации крестьянского съезда в нем. Впрочем, времена подходили теперь уж другие: через несколько дней после «прогулки» на Анучино регулярные красные силы двинулись в общее наступление на Южно-Уссурийский край.

Начало красного наступления на Южное Приморье

После неудачного наступления на ст. Уссури главные силы Поволжской рати сосредоточились опять в Спасске, выбросив вперед Московский конный полк. Бронепоезда помогали Московскому полку, маневрируя по железной дороге в целях ее охраны, а также выдвигаясь вперед в самую голову.

К 1 октября положение охраняющих белых частей было таково: разъезд Краевский и близлежащий поселок Ново-Руссановский занимался Анненковской дружиной Московского полка и Пермской стрелковой дружиной Прикамского стрелкового полка. Конные дружины Московского конного полка (Московская и Петроградская) занимали деревню Комаровку.

Время сохранило сведения о наличном и боевом составе Поволжской группы по состоянию на 1 октября 1922 года, и ниже мы приводим полностью содержание этого документа. Эти документальные данные весьма интересны, так как дают все необходимые цифровые данные белой стороны на предстоящую операцию. Наиболее интересными, пожалуй, будут цифры снарядов и патронов. Приходится только сожалеть, что не имеется сведений о количестве расстрелянных снарядов и патронов в том или ином бою.

СВЕДЕНИЯ О НАЛИЧНОМ И БОЕВОМ СОСТАВЕ ЧАСТЕЙ ПОВОЛЖСКОЙ ГРУППЫ ПО СОСТОЯНИЮ К 1 ОКТЯБРЯ 1922 ГОДА

П.П. Обер-Квартирмейстер Штаба Поволжской Группы, Генерального Штаба Полковник Семенов. Верно: Старший Адъютант по оперативной части Штабс-Капитан Вяткин. 2-го Октября 1922 г. № 0184/оп. Никольск-Уссурийский.*[1]

По получении сведений о том, что красные уже готовы к наступлению, конные дружины Московского полка получили задание занять линию Шмаковка – Успенка. Во исполнение полученного приказа Московская конная дружина двинулась на Шмаковку, а Петроградская конная дружина – на Ольховку, где встретилась с двумя ротами красных. После боевого столкновения с Петроградской конной дружиной красные стали отходить частично на Степановку и частично на Успенку. Петроградская конная дружина красных не преследовала, но сама также отошла. Московская конная дружина встретила сильное сопротивление противника у Шмаковки. Вследствие этого сопротивления она не смогла выполнить поставленной ей задачи и также отошла. В результате обе конные дружины Московского полка опять оказались сосредоточенными в Комаровке.

Между тем вслед за белыми на Комаровку двигаются со стороны Успенки три роты красных. Под их давлением белая конница покидает Комаровку и, совместно с головным бронепоездом, отходит на разъезд Краевский. Красные охватывают расположение белых у разъезда Краевский. Тогда белая конница пробивается через цепи противника, захватывая при этом до 40 человек пленными. Однако последние, пользуясь обстановкой, вскоре разбегаются. В этом деле 3 октября принимала участие также пехота: анненковцы и Пермская дружина.

У Духовского белая конница занимает позицию и немного задерживает развитие красного наступления. Затем она отходит за ст. Свиягино на присоединение с главными силами Поволжской рати, кои 4 октября были погружены в эшелоны на ст. Евгеньевка (что при городке Спасске) и затем были переброшены к разъезду Дроздов по железной дороге.

5 октября, по занятии разъезда Дроздов, белые повели наступление на ст. Свиягино, около которого к вечеру установилось соприкосновение головных частей главных сил обеих сторон. Вечер 5 октября прошел в усиленной разведке. Следующий день обещал первое серьезное столкновение противников в эту кампанию. В этом бою под Свиягином со стороны белых приняло участие до 1600 штыков и около 650 сабель при 8 орудиях.

Со стороны красных в бою под Свиягином приняли участие обе бригады – стрелковая и кавалерийская. Как уже говорилось выше, каждая из красных бригад состояла не то из трех, не то из четырех полков. Артиллерии у красных в этом бою было немного, во всяком случае, не более пяти орудий. Так как наличие четвертых полков в красных бригадах не является вполне доказанным, то при подсчете общей численности сил красных, принимавших участие в этом бою, мы будем исходить из минимального расчета бригад в три полка, но и это дает нам от 3500 до 4000 штыков и до 1000 сабель при 5 орудиях.

С наступлением рассвета 6 октября начался бой. Белое командование наметило занятие господствующих высот, с которых предполагалось повести контрнаступление на красных. Однако среди густого предрассветного тумана белые части задержались. Приволжский стрелковый полк, долженствовавший охватить справа красных, опоздал занять назначенную ему исходную позицию. Обе батареи Поволжской артиллерийской дружины также опоздали выйти на предназначенную им позицию. Таким образом, красные предупредили белых на участке Приволжского полка и сами обосновались на господствующих высотах. В дальнейшем красные развивают наступление и теснят белых. На фронте красных белые заметили четыре действующих трехдюймовых орудия, которые ведут слабый и редкий огонь. Пехота красных, при поддержке огня пятого орудия, пытается произвести охват правого фланга расположения белых, но, в общем, движение это весьма неопределенно и слабо. Белесоватая мгла, что так часто бывает осенью в Приморье, держится почти целый день, чем, конечно, немало затрудняет производство операций обеим сторонам. Как бы то ни было, но к вечеру 6 октября части Поволжской группы оттесняют противника и все белые части занимают позиции, назначенные, согласно приказу, исходными, но которые по отмеченной выше причине белым не удалось занять на утренней заре 6 октября.

Наступила ночь, и казалось, что с рассветом 7 октября бой под Свиягином возгорится с новой силой, но этого не произошло: ночью частям Поволжской группы было приказано сняться с позиций и, отойдя несколько в тыл, погрузиться в эшелоны для обратной переброски в Спасск. Приказ этот был благополучно выполнен, и утром 7 октября красные не обнаружили перед собой противника.

Прекращение боя белыми и их отвод от Свиягина были произведены главным образом из-за острого недостатка в патронах. Этот постоянный недостаток патронов у белых является одним из главных факторов описываемого похода. Японцы не передали из имеющихся во Владивостоке на складах запасов нужного количества ружейных патронов. Для пополнения небольшого запаса патронов земской рати во Владивостоке было приступлено к организации специального патронного завода, но, естественно, налаживание всего этого аппарата требовало времени, а его-то и не имелось.

В течение Свиягинского боя наблюдалось, что белые, ввиду недостатка в ружейных патронах, центр тяжести борьбы возложили на артиллерию, которая, собственно говоря, и вела весь бой. У красных наоборот – артиллерия была слаба и вяла, но в глаза бросалась хорошая выучка красной пехоты.

В течение боя 6 октября наибольшие потери со стороны белых понес Прикамский стрелковый полк. Особенно пострадали юнкера Корниловского Военного училища, приданные Воткинской стрелковой дружине. Под командой своих курсовых офицеров, наступая во весь рост, они нарвались на скрывавшуюся в высокой траве густую цепь красной пехоты с несколькими пулеметами.

Неудачная Уссурийская операция генерала Никитина, а затем все неблагоприятно сложившиеся обстоятельства Свиягинского боя, безусловно, вредно подействовали на психику частей земской рати и охладили их порыв в дальнейших боях. Одновременно в среде местного населения укреплялась мысль в слабости белых и невозможности для них противостоять наступающим красным.

В то время как к северу от Спасска, на главном участке театра военных действий, разыгрывались только что описанные военные действия, на участке Сибирской казачьей группы также не обошлось без серьезного столкновения: содействуя наступлению своих главных сил из района ст. Уссури – Успенка к Свиягину и далее к Спасску, Анучинская группа красных повела удар по Ивановке, поставив себе целью овладение этим селом и выход на железнодорожную линию Никольск— Спасск. Дело происходило так.

В ночь на 4 октября отряд красных партизан силою в 800–900 человек при двух орудиях незаметно подошел к Ивановке и занял восточную окраину ее. На этот раз сторожевые посты белых заметили вовремя какое-то подозрительное движение в районе кладбища и по направлению к больнице. Было доложено по начальству, и, наученные опытом 17 сентября, белые не стали выжидать, когда «выезжающие раньше времени на поле крестьяне» превратятся в наступающих партизан.

В 4 часа 30 минут утра 4 октября был произведен подъем Ивановского гарнизона. Одевались тихо, без огня. Бесшумно и незаметно расходились по назначенным позициям. Во главе Ивановского гарнизона на этот раз стоял сам командир Сводно-казачьего отряда – генерал-майор Блохин. Первое орудие полковник Романовский направил на нижнюю улицу, второе же (капитан Стихии) поставил на заранее приготовленную позицию у дома волостного правления.

Буммм… Среди еще не исчезнувшего мрака ярким пламенем вспыхнул огонь первого выстрела второго «глудкинского» орудия, обдавая своим красным отблеском само орудие и его прислугу. Буммм… и с новой вспышкой огня, новая туча пыли и сухих листьев поднялась, закружилась в воздухе и, медленно колыхаясь, стала опускаться на землю. Мрак редел, и с каждой секундой росли лучи пока еще невидимого солнца.

Так, через каких-нибудь четверть часа после подъема, второе орудие Восточно-Сибирской артиллерийской дружины открыло бой. Оно било по огородам, что находились за домом священника. И только теперь, видя, что они обнаружены белыми, красные партизаны с криками «Ура!» бросились вперед. Ружейный, пулеметный и артиллерийский огонь заставил их залечь в огородах, не выходя на церковную площадь.

В то время как только что описанная сцена разыгрывалась в самом центре села и обороны белых, главные силы красных партизан, с криками «Ура!», ведя ружейный огонь, заняли больницу, которая до этого момента охранялась всего лишь несколькими енисейцами, не имеющими даже пулемета. По занятии больницы, партизаны стали спускаться в неглубокую и застроенную лощину, по переходе которой они оказались бы в тылу обоих опорных белых пунктов. Обозы, стоявшие у мельницы (водяной), оказались бы отрезанными от боевой части. Однако огонь первого (офицерского) орудия «глудкинцев» и подоспевшее «подкрепление» с пулеметом не допустили красных до спуска в лощину. Красные здесь также остановились, залегли и открыли малодействительный огонь.

Наступление красных, таким образом, захлебнулось. Захват Ивановки с налета не удался, и теперь предстояла борьба на выдержку. Кто устоит в ней? Если в организации и выучке партизан и имелись дефекты, то положение белого гарнизона было также не особенно блестящим: численная слабость чуть ли не в три раза по сравнению с противником, ограниченность огнеприпасов, совсем слабая надежда на выручку извне. Вместе с тем нельзя же надеяться на повторение красными элементарных ошибок, наделанных ими 17 сентября.

В Ивановке, почти сразу же за церковью по направлению к реке Лефинка, начинается скат. Разница в уровне у церкви и у мельницы получается весьма значительной. Однако красные артиллеристы этого обстоятельства не учитывали и при своем обстреле центра села и его задов ставили нормальную трубку, как если бы церковь и мельница находились на одном уровне. Конечно, такой огонь не мог быть действительным, так как «нормальные» разрывы при этих данных превращались в безнадежно «высокие». Таким вот образом, после неудачных двух своих пехотных атак, красные занялись бесцельной и безрезультатной тратой своих снарядов при производстве своего мнимого обстрела расположения белых.

Красная пехота (партизаны) этим временем несколько оттянулась назад, предоставив дело своей артиллерии. Интенсивный обстрел «пятачка», занятого белыми, то ослабевая, то усиливаясь, продолжался до 10 часов 4 октября. Второе орудие «глудкинцев», руководимое полковником Романовским, находившимся на колокольне, нащупывало позицию красной батареи. Первое орудие капитана Окоркова, ввиду активности красных партизан в Красном Селе, перенесло огонь по последнему. Красная пехота, видимо, намеревалась теперь произвести удар по правому флангу белых.

В 10 часов 4 октября красная батарея, пристрелявшаяся по церковной колокольне села Ивановка, служившей единственным хорошим наблюдательным пунктом для руководства артиллерийским огнем при дальнем обстреле, подожгла последнюю. Загорелась колокольня, а затем и сама церковь. Некоторые из ивановских жителей-крестьян и казаки бросились было тушить пожар, но церковь находилась почти на самой первой линии белой обороны, и цепи красных партизан находились в самой непосредственной близости от нее. Церковная площадь являлась, таким образом, как бы «ничьей землей», а потому люди, пытавшиеся было предотвратить общий пожар церкви, немедленно оказались под самым действительным ружейным и пулеметным огнем партизан. Нужно все же отметить ту беззаветную доблесть ивановских мужиков и баб, с которой они и выделенные им для помощи казаки и солдаты таскали воду для тушения пожара. Это приходилось им делать под сильным, действительным огнем партизан. Некоторые из них (крестьян), а также казаки и солдаты были при этом ранены, но, слава Богу, никто не был убит. Пожар разрастался, огонь бежал все дальше и дальше. Видя, что спасти церковь нет никакой возможности, крестьяне и солдаты стали спасать церковное имущество, вынося иконы, утварь. Полковник же Романовский, пока было возможно, руководил огнем с начавшей уже гореть колокольни. Но вот пламя охватило всю церковь. Тогда огонь со стороны партизан и белых смолк. Среди мертвой тишины прекрасного, теплого осеннего дня раздавался лишь один треск горящего дерева да всхлипывания и причитания деревенских женщин…

Церковь догорела, и снова по всему фронту затрещали винтовки, пулеметы и загремели орудийные выстрелы. Теперь положение белых значительно ухудшилось: не стало наблюдательного пункта, и настроение чинов белого гарнизона, естественно, упало.

Около 11 часов утра красное орудие развило интенсивный огонь. Белые ожидают нового наступления партизан. Последние пошли было вперед в Красном Селе, против школы и волостного правления, но, встретив отпор со стороны белых на всех этих участках, остановились. Эти попытки красных перейти в наступление не были одновременны и не произвели на защитников Ивановки впечатления атаки. К 12 часам дня эти потуги красной пехоты закончились и вместе с тем смолк огонь красной батареи – партизаны обедали.

Приблизительно в 13 часов начался новый обстрел из артиллерии расположения белых. Этот обстрел не был таким интенсивным, как обстрел с 11 до 12 часов. Видимо, красные поджидали подкрепления и свою новую атаку Ивановки они, по-видимому, назначили на более поздний час. Между тем нервы защитников Ивановки натягивались все больше и больше. Телефонный провод, как то было и в первый бой 17 сентября, оказался перерезанным еще до начала боя. Поддержка не приходила, а чины небольшого Ивановского гарнизона, в общем, чувствовали себя погано, ибо красные весьма свободно могли бы проникнуть между отдельными бойцами вовнутрь белого плацдарма. До последней минуты они были достаточно пассивны, но никаких данных не могло иметься у белых бойцов за то, что в следующую минуту красные не ринутся вперед на слабо защищенные крылья белого расположения.

В 13 часов 30 минут из Лефинки, в обход заимки Введенского, в Ивановку прорвалась связь, которая сообщила генералу Блохину о том, что отряд оренбургских казаков двигается на выручку блокированному гарнизону Ивановки. «Так это или нет? Одно обещание и подбадривание или же действительно казаки идут?» – такие мысли засверлили головы оживившихся белых защитников Ивановки.

Но вот в 14 часов со стороны Лефинки раздался огонь Сибирского казачьего орудия, которое, как оказалось, было по приказу генерала Бородина снято с платформы на ст. Ипполитовка и только что доставлено в Лефинку. Как приятны показались ивановским защитникам эти далекие и сухие выстрелы «француженки»… Немного погодя со стороны Ляличей показались конные цепи оренбуржцев. Они быстро двигались вперед, широко охватывая расположение красных… Из Ивановки было видно, как бросили сначала свои пехотные цепи красные к Лефинке, но появление конных оренбуржцев, видимо, окончательно спутало планы красных. Совсем как-то неожиданно и нервно красное орудие оборвало свой огонь. Красная пехота быстро откатывалась…

В 15 часов 30 минут все того же 4 октября гарнизон Ивановки был уже совершенно освобожден от блокады и перешел в наступление. Белые преследовали красных до Ширяевки.

На ночь (с 4 на 5 октября) части Ивановского гарнизона и оренбургские казаки вновь собрались в Ивановке. Партизаны же удрали куда-то за Лубянку, к Мещанке и Тарасовке. Так вторичной победой белых закончилась новая попытка товарища Шевченко овладеть Ивановкой. Енисейцы, сибирцы и «глудкинцы»-артиллеристы вновь оказались героями дня.

Большой бой 8 и 9 октября по всему фронту от Спасска до Ивановки

Прошло только два дня после второго боя под Ивановкой, как 6 октября белые получили определенные сведения о нахождении в Ширяевке регулярных красных сил. К этому времени оренбургские казаки успели уже опять разойтись по местам своих стоянок и в Ивановке гарнизон составляли те же 300 чинов Енисейской и Сибирской казачьих дружин при двух орудиях Восточно-Сибирской артиллерийской дружины. Незначительный гарнизон почти целиком еженощно разгонялся по постам. При первом подозрительном движении в незанятой части села моментально следовала тревога. Тогда гарнизон часами лежал за проволокой, готовый к открытию огня в любую минуту. Днем же усиленно производились работы по проложению третьей линии проволочных заграждений, рытью добавочных окопов и т. д. Между прочим, артиллерийская оборона села была изменена – Первое (офицерское) орудие полковник Романовский решил поставить на входе на площадь у школы. Второе же орудие осталось на своей прежней позиции у волостного правления. Стараниями прислуги этого орудия, оно оказалось обнесенным надежным валом из мешков с землей для прикрытия прислуги от ружейных и пулеметных пуль. Кроме того, был вырыт блиндаж для укрытия прислуги на случай артиллерийского обстрела. Прислуга Первого орудия – офицеры, как обычно, поленились работать так старательно и аккуратно, как то было произведено солдатами Второго орудия по приказу командира орудия, поэтому Первое орудие не оказалось столь прочно прикрытым, как Второе. Офицеры ограничились одним окопом да несколькими мешками с землей. Отметим также и то, что после второго боя в Ивановке почти все жители ее выехали из села, обосновавшись временно по заимкам. «Удовольствия» двух боев насытили их по горло, и попадать лично в катавасию третий раз у них, очевидно, не было никакого желания.

Известие о появлении «регулярки» в Ширяевке было встречено чинами Ивановского гарнизона без особой радости. «Серьезно, видимо, красные решили приняться за нас, – говорили между собой белые бойцы, – два раза устояли, устоим ли в третий раз?»

6 октября, после обеда, когда солнце стало уже клониться к горизонту, ударяя своими косыми лучами в глаза красным, занимающим Ширяевку, которая для белых находилась теперь в наилучшем освещении, конные сотни Ивановского гарнизона двинулись в разведку на Ширяевку. Восточно-Сибирская артиллерийская дружина также выехала с обеими своими орудиями за общественный амбар по дороге к кладбищу. Тут оба орудия стали в кустах на позицию и затем по карте, с дистанции в 5 верст, открыли огонь по Ширяевке. Красные опять стали было выматывать из деревни, но на этот раз в несравненно большем числе и лучшем порядке, чем то было 18 сентября. Конная разведка пощупала малость противника, но далеко не уходила, и к сумеркам Ивановский гарнизон был опять у себя на месте.

7 октября прошло в несколько напряженном настроении от ожидания: «Придут или нет? Будет бой или нет?» За смутно тревожным днем наступила еще более напряженно-тревожная ночь.

Как уже указано выше, в предыдущей главе, Поволжская группа генерала Молчанова после боя под Свиягином была переброшена в ночь с 6 на 7 октября в Спасск. Здесь, в Спасске, 7 октября утром происходит разбивка участков обороны как для пехоты, так и для артиллерии. Прикамский стрелковый полк получил для обороны военный городок, находящийся на правом фланге белых. Анненковская дружина помещена на центральном, железнодорожном участке. Приволжский полк занял левый фланг белого расположения, то есть разбросанное село Спасское.

Красные, не обнаружив утром 7 октября против себя противника, не стали даром терять времени и немедля двинулись вперед. Ими были заняты в этот день станция Свиягино, селения Васильевка, Белая Церковь. Конные дружины Московского полка, ввиду этого продвижения противника, отходят на Кронштадтскую, а затем дальше на Константиновку. Красная конница напирает, и 3-й Забайкальский конный полк красных выбивает белых из Константиновки и понуждает их к дальнейшему отходу через Бусевку и Славянку в Красный Кут. Следуя за белыми, красные занимают Бусевку и Зеленки.

Утром 8 октября разведка красных замечается белыми против Спасска. Разведка постепенно усиливается.

Дав краткое освещение обстановки на участках Сибирской казачьей и Поволжской групп, должно также сказать хоть несколько слов о том среднем участке, который связывал оба указанные в одно целое. Это будет район ст. Мучная – разъезд Кноринг. На восток от него тянулось бездорожное, горно-лесистое пространство. На западе же находилась болотистая долина нижнего течения реки Лефинка или Лефа, как она значилась официально. Таким образом, этот участок являлся весьма пассивным. Охрана его входила в ведение командующего Сибирской стрелковой ратью, выделившего сюда первоначально отряд самой незначительной численности, так как главные силы Сибирской стрелковой рати были заняты в то время очищением от красных Приханкайля. Позднее, в двадцатых числах сентября, сюда, в Черниговку, перешел Западно-Сибирский отряд полковника Аргунова. В дальнейшем же, согласно директиве воеводы земской рати, вся Сибирская стрелковая рать, за исключением Пограничной дружины (не полка ли? В рукописи генерала Смолина указано «дружина»), должна была сосредоточиться к 8 октября в районе ст. Мучная – село Черниговка.

В течение 8 октября части Сибирской стрелковой группы сосредоточивались в Черниговском районе и к вечеру этого дня расположились в: деревня Меркушевка – 1) Томская пешая дружина без офицерской роты, оставшейся в селе Григорьевском, 2) Конная разведка Иркутской пешей дружины; деревня Дмитровка – 1) Иркутская пешая дружина без конной разведки, 2) одно орудие; деревня Вадимовка – Конная застава Омской пешей дружины; село Черниговка – 1) штаб Западно-Сибирского отряда (полка), 2) Омская пешая дружина без отряда полковника Резанова, оставшегося в Камень-Рыболове, 3) Сибирская артиллерийская дружина, 4) Сибирская Инженерная дружина; в пути, на ст. Ипполитовка – 1) штаб группы, 2) рота Красноярской пешей дружины.

В 4 часа утра 8 октября в Ивановке один из казаков-енисейцев вышел по какой-то своей надобности из избы на двор. За забором этого двора проходила последняя наружная линия проволочных заграждений. В ночной тишине казаку почудился какой-то шепот за забором. Он замер на месте и, прислушавшись, услышал тихий разговор двух человек. Говорили по-корейски. Дело было ясное: красные уже пожаловали в Ивановку. Не окликая разговаривающих, казак незаметно для них удалился и сразу же рапортовал по начальству.

В 4 часа 15 минут произведена побудка людей гарнизона. «Красные в деревне». Молча, бесшумно и поспешно выходили люди из темных хат и быстро расходились по своим постам. Заамуниченные лошади, с 17 сентября их еженощно заамуничивали, насторожились. Первое орудие, стоявшее в упряжке на площади у хаты, на полпути между школой и волостным правлением («Волостью». – Примеч. ред.), тихонько позвякивая, прошло на свою позицию у школы. Орудие снялось с передка. Коней отвели за дом…

Второе орудие стояло на своей оборудованной позиции. Енисейцы занимали участок от волостного правления до больницы включительно. Сибирцы – участок от школы к Большой улице и дальше вдоль реки Ивановка… Ночной мрак был в полной своей силе, бледная луна тихо плыла по небу, волны густого белесоватого тумана плотно окутывали землю, в десяти шагах ничего не было видно. Красные не наступали, а белый гарнизон лежал на своих позициях, будучи готовым каждую минуту открыть огонь. Жутко тянулись минуты. Стало светать. Луна бледнела. Туман, казалось, начал таять. Сырость между тем пронизывала до костей. Напряженные и без того нервы натянулись еще более. Все готово к бою, а противник молчит… Стало уже почти совсем светло, волны белесоватого тумана таяли, и тогда, ровно в 5 часов утра 8 октября, раздался первый из пяти орудийных выстрелов красной батареи. Эти пять выстрелов были сигналом для красной пехоты к атаке. Пять выстрелов – вероятно, по числу концов красной советской звезды. Орудие смолкло, оно, как белые выяснили потом, ушло сразу после этих пяти выстрелов из-под Ивановки к Ляличам, в распоряжение товарища Шевченко.

Итак, последние сомнения рассеялись: красные в Ивановке. Они дали уже свой утренний привет – эти пять выстрелов. И сразу за этими выстрелами енисейцы, занимающие «Волость», увидели красную пехоту. Ровные, густые, сомкнутые ряды хорошо обмундированной пехоты, с винтовками на ремне, как стена разом поднялись из травы у общественного амбара и ровным, спокойным шагом, соблюдая равнение и дистанции, точно на смотру, двинулись вперед. А впереди этих стройных рядов прекрасной пехоты, каждый на своем месте, шли красные командиры. Они шли на «Волость», а «Волость» молчала. Войсковой старшина Бологов дал строгий приказ ни в коем случае не открывать огня ранее его сигнала. Красные шли вперед, они, видимо, думали подавить белых этим видом мощной лавины, молча и неудержимо катящейся вперед. Действительно, картина была чарующе-жуткая, и, будь защитниками «Волости» не старые, испытанные и доблестные воины – казаки-енисейцы, а какие-нибудь недавно призванные землеробы или подгородние, наверное, они бросили бы «Волость» и побежали. А если бы даже не бросили, а только бы открыли беспорядочную винтовочную трескотню, то вряд ли бы спасли дело. Но в данном случае встретились две равно прекрасные воинские части: прекрасно обученная красная пехота – курсанты и закаленные воины и меткие таежные охотники казаки-енисейцы.

Первая волна красной пехоты, а всего их было три, вплотную подошла к рогаткам. «Проволока! – закричал красный командир, повернувшись к своим. – Товарищи, вперед», – и с этими словами он готов был уже прыгнуть через проволоку, но войсковой старшина Бологов взял его на мушку. Мгновение. Раздался первый ружейный выстрел с белой стороны. Красный командир упал, но красная пехота уже подошла вплотную к проволоке, она уже начала рвать… Еще минута, другая – и красная лавина, сметая все на своем пути, вольется вовнутрь белого плацдарма… Однако этого не произошло. Вслед за выстрелом войскового старшины Бологова разом залпом грянули винтовки горсти енисейцев – защитников «Волости». В то же время затрещал пулемет. Его поддержал другой из укрытого и не замеченного красными гнезда. Красные оказались под перекрестным огнем. Еще мгновение – и грянул первый выстрел Второго орудия, оно било на картечь. За первым последовал второй, третий… Можете ли вы себе представить, что тут получилось? Каша, сплошная каша. «Товарищи вперед, ура!» Кричали красные командиры. Их крик был подхвачен красными бойцами. Одиночные люди уже перепрыгнули через первую линию рогаток, но что они могли сделать? За первой тянулись вторая и третья линия проволоки, размеренные залпы следовали один за другим, пулеметы стрекотали, трехдюймовка гвоздила на картечь… Первая цепь красных была сметена почти начисто. Подошедшие вторая и третья столпились у проволоки, сгрудились, смешались… Раненые и убитые грудами валились наземь. Еще мгновение, другое, и… красная волна отхлынула назад. Она отскочила к общественному амбару, там остановилась, залегла. Снова раздались крики «Ура!», затрещали винтовки красных бойцов. Пули роем полетели в стан белых, но все это было уже не то: красное наступление захлебнулось и огонь красных, отскочивших и залегших в траве, как бы свидетельствовал об их собственной беспомощности.

Одновременно с атакой «Волости» красные атаковали сибирцев у школы и енисейцев у больницы. Они также захватили Красное Село. Атаки эти носили тот же характер, что и атака «Волости», но по эффектности своей они уступали, по времени же они были более продолжительны. Что же касается результатов, то все они были одинаковы, то есть красные нигде не смогли прорвать белых линий и ворваться вовнутрь белого плацдарма. Меньшая эффектность атаки по Большой улице на школу или атаки больницы проистекала от отсутствия в самой непосредственной близости от проволочных заграждений белого орудия: Первое орудие стояло в несравненно большем удалении от Большой улицы, чем Второе от места главной атаки красных на «Волость». У больницы же совсем не имелось белого орудия и тут белых поддерживало все то же Второе орудие, перенесшее свой огонь на подступы к больнице, после того как под «Волостью» наступление красных закончилось крахом.

По времени своего начала атаки на больницу и вдоль Большой улицы последовали на одну, две, самое большее три минуты позднее начала атаки «Волости». Сибирцы также стреляли залпами, но, пожалуй, в них не было такой выдержки, как в залпах, руководимых войсковым старшиной Бологовым.

Связь телефонная с Ипполитовкой между тем продолжала нормально работать. Это было странно, так как в первые два боя партизаны регулярно рвали нужные провода. Теперь же, как то выяснилось позднее, красные порвали другие, ненужные провода, а нужный провод остался в целости, и до конца боя связь Ивановки с Ипполитовкой не прекращалась. Конечно, о начале боя поэтому генерал Блохин сразу же доложил генералу Бородину и просил выручки. Генерал Бородин обещал немедленно дать приказ оренбургским казакам об их выдвижении к Ивановке на выручку вновь обложенного и атакованного гарнизона.

В своей оперативной сводке за № 1653/оп к 12 часам 8 октября генерал-квартирмейстер земской рати, Генерального штаба полковник Озолин{130}, об Ивановке сообщает следующее: «Анучинский район: В 4 часа 8-го октября красные невыясненной численности со стороны д. Луганки (По ошибке указана «Луганка», следует понимать «Лубянка») повели наступление на д. Ивановку и заняли восточные окраины ее. Бой продолжается. Около 6 часов противник, силою в 60 штыков при двух пулеметах, повел наступление на деревню Лефинка, занимаемую Сибартдруж, и занял окраины. В 8 час. 30 мин. красные со стороны дер. Ображеевки повели наступление на дер. Ляличи и вытеснили из нее сотню Оренказдружины. Отошедшей сотне, подкрепленной пластунами, приказано вновь занять дер. Ляличи».

Эта сводка рисует нам картину несравненно более серьезной обстановки для белых, чем то было под Ивановкой в боях 17 сентября и 4 октября. Действительно, насколько то позднее установили белые, красные в сей раз двинули против Ивановки свой регулярный и отборный Отряд особого назначения четырехбатальонного состава с общей численностью до 1200 штыков, который лишь в самых последних числах сентября месяца прибыл в Анучинский район, пройдясь по долине реки Даубихэ. У белых говорили потом, что по своем прибытии в Анучино между командиром, комиссаром и их ближайшими помощниками этого отряда, с одной стороны, и товарищем Шевченко и помощниками последнего, с другой стороны, произошел довольно неприятный для последнего разговор. Начальство «регулярки» с известным пренебрежением отнеслось к боевым качествам и способностям партизан и их знаменитого начальника. «Ивановки взять не можете, такого пустяка? На что же вы, после этого, годитесь?» – смеялись старшинки «регулярки». Шевченко был уязвлен таким гнусным к себе отношением, потому 4 октября второй раз, своими собственными партизанскими силами, без какой бы то ни было помощи регулярки, попытался овладеть Ивановкой и… с треском провалился. «Ну, теперь мы тебе покажем, как надо воевать», – смеялись старшинки «регулярки» и повели 8 октября против всех частей и опорных пунктов Сибирской казачьей группы наступление. Под Ивановку они бросили свои образцовые четыре батальона, а партотряды направили на Ляличи, Монастырище и Черниговку. В успехе мощного удара своей прекрасно вымуштрованной пехоты, снабженной к тому же весьма значительным числом пулеметов, красные не сомневались. Надо полагать, поэтому-то они не воспользовались партизанским орудием и отправили его с партотрядом самого товарища Шевченко на Ляличи.

К Ляличам Шевченко подошел в тот самый момент, когда там было получено известие об окружении Ивановки и приказ генерала Бородина идти на выручку Ивановки. Согласно данным оперативной сводки, только что приведенной выше, оренбургские казаки бежали из Ляличей и последние были заняты партизанами, но, по сведениям чинов Ивановского гарнизона, беседовавших позднее с казаками, Ляличи хотя и были оставлены Оренбургской конной сотней, но все же в опорном пункте засело несколько казаков-оренбуржцев, кои и отсиделись в нем до того момента, когда Шевченко, согласно приказанию свыше, отошел в ночь с 8 на 9 октября из Ляличей в сопки.

Оренбургский пластунский дивизион в Монастырище был на рассвете 8 октября окружен партизанами и, вследствие своей малочисленности и недостатка в огнеприпасах, принужден был отсиживаться за проволокой до отхода красных, кои также, разумеется, не могли да, собственно говоря, видимо, и не собирались штурмом овладевать этим опорным пунктом.

Под Черниговкой у Западно-Сибирского отряда полковника Аргунова также имелись столкновения с партизанами в этот день, но ни в обеих оперативных сводках генкварземрати от 12 часов 8 октября за № 1653 и от 12 часов 9 октября за № 1666/оп и ни в докладе генерала Смолина воеводе о действиях частей его группы с 8 по 18 октября ни полслова не говорится о подобных столкновениях белых с красными 8 и 9 октября в районе Черниговки.

На Лефинку, как то указывалось уже выше, наступал небольшой отряд красных. Равный им по численности, но недеятельный гарнизон Лефинки засел за проволоку и там отсиживался. Были ли тут красные партизаны или же рота «регулярки» – белые не выяснили.

На станцию Ипполитовка красные нападения не произвели. Надо полагать, что красные намеревались двинуть на нее часть своих сил по взятии Ивановки. Как мы знаем из предыдущего, на ст. Ипполитовка помещался штаб Сибирской казачьей группы, а также Уральская казачья дружина и Оренбургская казачья артиллерийская сотня. Части Сибирской стрелковой рати в эшелонах проходили ст. Ипполитовка в ночь с 7 на 8 октября и днем 8 октября. Это были: Сибирская артиллерийская дружина, которая убыла со ст. Ипполитовка на ст. Мучная в 6 часов 8 октября, то есть через два часа после обнаружения красных в Ивановке. Штаб Сибирской стрелковой группы (генерал Смолин), Сибирская инженерная и рота Красноярской дружины пребывали на ст. Ипполитовка днем 8 октября, но к вечеру этого же 8 октября штаб генерала Смолина и инженерная дружина оказались уже в Черниговке и только одна рота Красноярской дружины (полковник Ктиторов) оставались на ст. Ипполитовка, войдя во временное подчинение генералу Бородину.

Ивановка ждала поддержки, помощи, но ни поддержки, ни помощи не прибывало. «Два раза (17.IX и 4.Х) отбились, сейчас пришел третий раз – отсидимся ли?» – такая мысль назойливо сверлила головы защитников Ивановки.

Красные вели бешеные атаки на центральную часть позиции белых – ее два опорных пункта: школу и «Волость». Здесь оба орудия белых били исключительно на картечь. Красная пехота подходила к орудиям на сорок шагов. Первые атаки оказались отбитыми. Гарнизон ждал помощи, рассчитывая и отсчитывая по минутам время возможного и должного прибытия конных оренбургских дивизионов из Ляличей. Время подхода пришло и прошло, а помощи все еще не было. Наконец Ипполитовка сообщила, что Ляличи тоже окружены и казаки в них также сидят за проволокой. Оперативные сводки генкварземрати полковника Озолина № 1663/оп и 1666/оп, а также оперативная сводка Сибказачьей № 02129/оп дают довольно-таки определенные данные за то, что Ляличи были оставлены оренбургскими казаками; тогда приходится признать, что, в целях наибольшего сохранения духа защитников Ивановки, генерал Бородин, отказывая Ивановке в обещанной помощи, «смягчил» описание положения под Ляличами, сказав, что «оренбургцы сами сидят в Ляличах за проволокой», когда они в действительности (судя по вышеуказанным трем оперативным сводкам) бежали из Ляличей.

Это сообщение генерала Бородина из Ипполитовки генералу Блохину в Ивановку последовало в 11 часов 8 октября в то самое время, как 3-й батальон красных повел атаку Ивановского плацдарма со стороны Красного Села и дороги из Ивановки на Лефинку, то есть по Большой улице. 5-я и 6-я роты красных, всего до 120 штыков, не только полностью заняв Красное Село, вышли на дорогу Ивановка – Лефинка, но, перейдя частично речонку Ивановка и пройдя рогатки, уже стали подниматься вверх по косогору. Против этой массы красных имелось лишь пять сибирцев и один пулемет. Сбив эту горсточку белых бойцов, красные прямой дорогой вышли бы в тыл опорным пунктам белых. Более серьезного положения представить было трудно. Красные находились у ключа своей победы. Тогда, как единственное спасение, полковник Романовский по приказанию или просьбе (определить точно градацию этого «приказания» не так-то легко) генерала Блохина приказал Первому орудию капитана Окоркова сняться со своей позиции у школы и как можно скорее выйти навстречу атакующему село противнику. Приказание было тотчас же исполнено: на рысях проскочило орудие по нескольким переулкам и, встав на открытую позицию на одном из перекрестков Большой улицы, в упор стало расстреливать на картечь густые цепи красных… Такой встречи красные не ожидали. Их стрелки смутились, дрогнули и стали поспешно отступать. Порядок в этих двух ротах нарушился полностью. Позднее белые установили, что эта неудачная атака 5-й и 6-й рот красных стоила жизни их обоим комрот: один из них застрелился, а другой удавился на собственном поясе на одном из дворов Красного Села. Позднее белые слышали от пленных и от местных крестьян, что у чинов Отряда особого назначения, именуемого в оперативной сводке генкварземрати «3-м Читинским стр. полком», атаковавших Ивановку, создалось впечатление, что у белых в Ивановке не два, а гораздо больше орудий, ибо, где только они ни пробовали наступать, везде их белые орудия встречали картечью.

Между тем положение белых в Ивановке было весьма затруднительным, особенно из-за недостатка ружейных патрон. Они были прямо на вес золота. Еще две-три атаки – и красные смогут забрать Ивановку и ее гарнизон голыми руками. Тяжесть обороны поэтому ложилась на артиллерию, и полевые трехдюймовки превратились в своего рода большие пулеметы либо траншейные орудия. В общем, применение полевых трехдюймовок в бою в том виде, в каком они применялись в трех Ивановских боях, является безусловно весьма редким в истории полевой артиллерии в Великую войну 1914—1918-го и Гражданскую 1917–1923 годов.

Возвращаясь к описанию третьего Ивановского боя, должно указать, что не успело еще Первое орудие капитана Окоркова довершить разгром 3-го батальона красных, как его работа понадобилась опять в центре, где красная пехота зашевелилась и пошла в новую атаку на школу и «Волость». В дальнейшем красные продолжали долбить все тот же центр, видимо не подозревая того, что зады белой Ивановки были значительно слабее защищены и что их 5-я и 6-я роты, в общем, были на верном пути к победе. Зады белой Ивановки были защищены или,

точнее, заграждены редкой цепочкой проволочных заграждений, наспех поставленных после Второй Ивановки (то есть 4 октября) и во многих местах еще не были закончены. В районе же опорных пунктов, как то уже указывалось ранее, имелось три линии проволочных заграждений, хорошие окопы и укрытия.

До настоящего времени красные действовали тремя из четырех батальонов, но неудача всех атак понудила красное командование ввести в дело последний – четвертый батальон, и в 14 часов 8 октября последовала новая атака в центре. Красные опять шли главным образом на «Волость». Эта атака сопровождалась также оживлением деятельности красных на обоих флангах. Но напрасно красные бросили новый батальон по тому же старому пути, ибо его ждала участь его предшественников. Эта атака красных была также успешно отбита белыми – главным образом огнем артиллерии и ручными гранатами. Ружейной и пулеметной стрельбы было очень и очень немного, так как казаки, согласно второму наказу, расходовали малочисленные патроны весьма экономно.

После атаки красных в 14 часов дух гарнизона Ивановки стал падать. До этой атаки гарнизон поджидал появления оренбургских казаков, он верил в их скорое прибытие. Теперь же, ввиду повторных обещаний Ипполитовки, кои в жизнь, однако, не претворялись, надежды на это прибытие подкреплений у гарнизона исчезли. Некоторые чины гарнизона, до его начальника включительно, заподозрили, что связь с Ипполитовкой мнима и что о своих бедах и нуждах они в действительности сообщают штабу противника. Между тем Ипполитовка сообщила, что на станцию уже прибыл какой-то совершенно неизвестный в земской рати «1-ый пехотный полк», который якобы уже успел даже выступить с Ипполитовки на выручку Ивановки. Это сообщение окончательно смутило старших начальников Ивановского гарнизона. «Да и впрямь мы имеем дело не с Ипполитовкой, а с «товарищами». 1-го пехотного полка у нас не существовало и не существует». Случай делал, однако, возможным произвести проверку этого обстоятельства, и вот каким порядком: в Ивановке, в Восточно-Сибирской артиллерийской дружине, служил однокашник и приятель личного адъютанта генерала Бородина. Поручик из Ивановки вызвал сотника с Ипполитовки. Приятели поговорили между собой. Сомнений быть не могло: Ивановка имела действительную связь со штабом группы в Ипполитовке. Оставался открытым вопрос о каком-то странном «1-ом пехотном полке» и еще о том, не подслушивают ли все разговоры красные, быть может умышленно оставившие провод в целости на этот бой?

В 17 часов красные произвели новую атаку позиций белых в центре. В этот раз они шли главным образом против сибирцев. У казаков оставалось по два – пять патронов (не обойм, а именно патронов). Выпускать их, естественно, подлежало лишь в самых экстренных и верных случаях. Поэтому винтовки стреляли очень редко, пулеметы тоже не строчили, а, сделав пять – семь выстрелов в решительную минуту, замолкали. Беспрестанно зато ухали ручные гранаты, производившие неимоверно много шума и оказывавшие потому большое моральное действие на красных. Все же белые понемногу начинали сдавать.

Солнце быстро катилось на запад. Поддержки все еще не было. Перестрелка под Лефинкой давным-давно замолкла, и, хотя Ипполитовка и уверяла, что Лефинка в руках Сибирской казачьей арт. дружины, чины Ивановского гарнизона брали это сообщение под большое сомнение. Но что говорить о Лефинке… Вот поведут красные еще одну атаку, так все тогда и будет кончено: ведь нечем стрелять…

Стало смеркаться. Защитники Ивановки опасались, что в темноте красные пойдут с тыла, с линии реки Лефинка, которая совсем не была защищена, если не считать некоторых намеков на будущие рогатки. Так или иначе, но шансов на благополучный конец у защитников Ивановки уже не было. Все как-то смирились со своею участью и желали, чтоб развязка была бы поскорее.

Ночь обещала быть темной. Месяц должен был взойти только около 1 часа ночи. Это означало, что красные в своем распоряжении будут иметь четыре часа непроглядной темноты. Сколько раз за эти часы они смогут проникнуть на белый плацдарм, прорезав проволоку заграждений и легко проскользнув сквозь редкие пачки казаков и обозных батарейцев, также выставленных в боевую цепь.

Мрак опустился на землю, и вместе с ним пришла тишина. Жуткая, немая тишина. Красные и белые застыли на своих местах. Все обратилось в слух. Нервы натянулись до крайности. Томительные минуты и часы ползли. Белые жадно вникали в мертвую темноту и ничего не слышали: движения красных не было слышно; они провалились точно в воду.

В 22 часа 30 минут в центре ухнула граната. Одна, вторая, третья. Затрещал пулемет. Грянул выстрел Второго белого орудия… Воздух огласился криками красных бойцов: «Ура!»… «Ура!»… Оба белых орудия работали без перерыва, посылая один снаряд за другим. Пулеметы то начинали строчить, то разом обрывались: жаль последних патронов. Ружейной трескотни почти не было, ибо у казаков осталось по одному, редко у кого по два-три патрона. Без перерыва ухали ручные гранаты… При вспышках орудий ясно видны были перебегающие впереди красноармейцы…

Первое орудие капитана Окоркова стояло на совершенно открытом, ровном месте. Вправо от него, шагах в пяти – восьми, тянулось поле проволочного заграждения перед школой – опорным пунктом сибирцев. Влево и уступом назад от орудия поднималась изба, во дворе которой стоял в упряжке передок. Впереди орудия, шагах в 20–25, одиноко торчал остов деревянных ворот в еще так недавно существовавший церковный двор. От него теперь ничего не осталось, кроме каменного фундамента сгоревшей церкви. Церковная сторожка и ограда были также снесены прочь. От них не осталось ничего. Этот остов церковных ворот находился против Первого орудия белых, и выпускаемые им гранаты и шрапнели в значительном своем числе должны были пролетать в непосредственной близости от него. На перекладине этого остова висела икона Богоматери. Ее как-то упустили или позабыли снять белые стрелки перед началом боя. Теперь, при каждой новой вспышке очередного выстрела, орудийная прислуга на несколько мгновений могла наблюдать среди полного разрушения этот остов церковных ворот с образом Богоматери на нем. Можно сказать – палили в Богоматерь. Это было неприятно, но что было делать? Красноармейцы перебегали по направлению к церковному фундаменту. Они там, видимо, наметили место своего сосредоточения…

Бой горел… Ухали гранаты. Гремело Второе орудие капитана Стихина. Красноармейцы собирались под прикрытием церковного фундамента. Они уже прошли все линии проволочных заграждений на этом участке. Между ними и Первым орудием теперь было только 80 шагов совершенно открытого пространства. Один патрон за другим выпускало Первое орудие… Вдруг оно остановилось. «Довольно, буде», – сказал капитан Окорков. Орудие замолчало. В передке осталось всего лишь две гранаты, те две гранаты, что предназначены были для взрыва орудия, дабы не сдать его в целости противнику. А бой идет… Ухают ручные гранаты. Палит Второе орудие… «Выводи передок. Тише… Подавай его сюда… На руках откатывай орудие». Первое орудие откатили за угол избы. Вот и передок. Кони нервничают, не хотят стоять на месте. А над головой хор пуль поет, свистит и мяукает. Кажется, что их даже видно, как светящими искрами они быстро пролетают вперед. Орудие надето на передок. Кони взяли и, ускоряя шаг, понесли его от площади в глубь белого плацдарма… А бой все идет. Ухает Второе орудие…

У какой-то хаты, в тихом переулке, остановилось орудие. Утомленные люди кучкой сбились на завалинке. «Что теперь будет? Что творится сейчас там – на площади?»… Второе орудие ухнуло еще раз, два. Оно ухало теперь реже. Ухнуло еще раз и… замолчало. Что-то не стало слышно и ручных гранат… «Что же там происходит? Неужели пришел конец «белой» Ивановке?»… Вполголоса обмениваются фразами бойцы… Вдруг из темноты выросла фигура. Это свой – батареец. Он пришел «оттуда» – от Второго орудия. «Красные отбиты», – была его весть… Вздох облегчения вырвался из груди, но снова назойливая мысль засверлила в мозгу: «Надолго ли? Ведь у защитников Ивановки теперь нет ни ружейных, ни пулеметных, ни орудийных патронов. Ручных гранат тоже почти ничего, наверное, не осталось»…

Фантастична правда о «Третьей Ивановке». В эту ночную атаку красные стрелки дрогнули в тот самый момент, когда у Первого орудия осталось всего две гранаты, а у Второго – одиннадцать. Красные не выдержали этого сосредоточенного, бешеного огня на небольшом участке площади. Красная волна остановилась, ее захлестнуло и потянуло назад. Дух красных бойцов пал. Продержись же они еще несколько минут, то замолчали бы белые сами по себе… Нельзя не отдать мужеству и доблести войсковым старшинам Бологову и Афанасьеву, полковнику Романовскому и генералу Блохину, всем казакам-енисейцам и сибирцам и артиллеристам-«глудкинцам». Но не меньшую доблесть проявили и красные командиры и стрелки. Красные командиры везде шли впереди своих цепей и, подавая пример, первыми висли мертвыми на проволоке. Красные стрелки геройски дрались, и твердость казаков была необыкновенной, когда они вплотную к проволоке подпускали густые цепи противника, чтобы его закидывать потом гранатами. А что можно сказать про работу обоих орудий в их необыкновенной роли?..

Наступила опять тишина… Уходить из Ивановки гарнизону было некуда. Ипполитовка же по телефону все продолжала обещать свою помощь и просила держаться… Усталые, издерганные люди полудремали… Вот край небосклона стал быстро светлеть тем холодным, голубым светом, который предвещает не утренний рассвет, а появление ночного светила. Наконец показалась луна…

Еще в час ночи (1 час 9 октября) вброд в окруженную Ивановку пробрался лихой хорунжий Сибирской казачьей батареи Перфильев и доставил осажденному гарнизону небольшую партию патронов. Он сообщил, что значительная партия патронов для Ивановки прибыла в Лефинку еще под вечер, но, вследствие того что в течение целого дня на хуторе Веденского стояла одна рота красных от 3-го батальона Отряда особого назначения, направить в Ивановку целый транспорт подполковник Яковлев не решился, но с наступлением темноты отправил его, хорунжего Перфильева, с частью ружейных патронов. Хорунжий Перфильев обошел хутор Веденского с севера и благополучно добрался до Ивановки. Прибытие хорунжего Перфильева и с ним партии патронов, хотя и совсем небольшой, сразу и весьма значительно приободрило ивановских защитников.

Около 1 часа 30 минут 9 октября в Ивановке красные снова зашевелились. Имея уже на руках «Перфильевские» патроны, казаки смогли хотя и редко, но все же отвечать противнику. Перестрелка вскоре смолкла. Красные перестали шевелиться…

В 3 часа 9 октября в Ивановку прибыл из Лефинки транспорт огнеприпасов: тут были и орудийные снаряды, и винтовочные патроны. Защитники Ивановки ожили окончательно: «Хотите, товарищи, наступать? Пожалуйста»… Это приглашение оказалось излишним: около 4 часов 9 октября белые разведчики установили, что Ивановка свободна от красных… Так вот почему заимка Веденского оказалась свободной – красные, оказывается, очистили совершенно Ивановку, и это они проделали в 1 час 30 минут 9 октября, и их «шевеление» тогда было, оказывается, не попыткой новой атаки, а только демонстрацией, прикрывающей собственный отход.

Осторожно, все дальше и дальше от своих линий продвигались вперед разведчики белых. Противника не было. Лишь кое-где валялись неубранные трупы и среди них лежали отдельные, позабытые своими, раненые. Так окончилась «Третья Ивановка».

В своей оперативной сводке к 12 часам 9 октября генкварземрати, полковник Озолин, об Ивановке говорит следующее: «Монастырищенский район: В 14 часов 30 минут 8-го октября дивизион Оренбурказ-дружины повел наступление на дер. Ляличи, занятую отрядом противника в 60 пеших и 50 конных при 2 пулеметах. Противник, не приняв боя, отошел на Ображеевку. Анучинский район: В течение дня 8-го октября красные 3-го Читинского полка пять раз атаковали село Ивановку, но каждый раз отбрасывались нашими частями с большими потерями для противника. После шестой неудачной атаки, произведенной в 24 часа 8-го октября, противник, понеся за день громадные потери убитыми и ранеными, отошел на дер. Ширяевку. Только у проволочных заграждений нами подобрано 30 трупов» (№ 1666 on.).

Оперативная сводка оберкваргруппы Сибказачьей к 9 часам 9 октября за № 02129/оп, подписанная Генштаба полковником Смирновым, говорит следующее: «Приморье» Ивановский район: В 21 и 24 часа 3-ий Читинский полк повторил упорные атаки на укрепленный пункт села Ивановки, причем красным удалось прорвать первый ряд проволоки, выйти на площадь перед школой. Нашим огнем с большими для них потерями, красные оба раза были отброшены и в 2 часа 9-го октября отошли на Ширяевку. Потери красных огромны. По сведениям жителей достигают 300 человек, так на участке только одного нашего взвода подобрано 30 убитых и 10 раненых, где красные не могли их подобрать; потери их выясняются. Наши потери убито: 1 офицер и 1 казак; ранено: 1 офицер и 4 казака. С рассветом из Ивановки выслана усиленная разведка в район Ширяевка – Лубянка. В районе деревни Лефинка красные после одной неудачной атаки на Сибартдружину с темнотой отошли на Николаевку. На участке группы спокойно. Подробности боя будут сообщены дополнительно.

Потери красных в этом бою 8 октября под Ивановкой действительно были грандиозны, а потери белых – мизерны. Красные потеряли под Ивановкой в этот день почти весь свой «комсостав», действительно подававший пример доблести своим подчиненным. Помощник начальника отряда с перебитой ногой в числе других брошенных красными раненых был подобран белыми в огороде. Это был молодой парень, в прошлом юнкер Военно-учебной инструкторской школы на Русском острове, известной под именем «Школы Нокса». Он был выдан своими красноармейцами, когда белые предложили пленным выдать коммунистов и комсостав. Относительно числа пленных и подобранных трупов дневники двух участников этого боя – поручика Филимонова и прапорщика Носкова (одной и той же Восточно-Сибирской артиллерийской дружины) дают разные цифры: поручик Филимонов пишет: «Более 200 раненых и убитых было увезено красными на крестьянских подводах, 56 трупов красных бойцов было подобрано белыми на проволоке и в непосредственной близости от нее; помощник начальника отряда и 36 раненых бойцов были подобраны белыми в огородах». Прапорщик Носков кратко указывает, что в «Третью Ивановку» белыми было подобрано 32 трупа и взято в плен 9 человек тяжелораненых. Мы склонны считать, что цифры поручика Филимонова ближе к истине, цифры же прапорщика Носкова либо относятся к одному участку «Волости», на котором он сам находился, либо указывают первоначальное число обнаруженных белыми пленных и трупов, к которым позднее прибавилось еще некоторое количество забытых в огородах и в строениях. Относительно потерь белых можно добавить лишь то, что число 7 убитых и раненых белых защитников не расходится с данными дневников обоих вышеназванных офицеров. При этом из числа 6 были казаками – енисейцами и сибирцами – и только один – артиллерист-«глудкинец». Это был тяжелораненый номер Второго орудия капитана Стихина – младший фейерверкер Дубровин… На следующий день, будучи уже эвакуированным на ст. Ипполитовка, он там скончался. Этот тяжелораненый и затем скончавшийся солдат был единственной потерей за весь «Последний поход» из числа людского состава Восточно-Сибирской артиллерийской дружины.

При описании боя указывалось, что против Первого орудия капитана Окоркова находился остов ворот церковной ограды с образом Богоматери. Когда бой кончился, то чины Ивановского гарнизона, осматривая место вчерашнего боя, обратили свое внимание на такое, я сказал бы, все же странное обстоятельство: оба столба и перекладина остова вышеуказанных ворот были изрешечены пулями, сбоин и пулевых отверстий была тьма, но сам образ не пострадал ни чуточку, даже стекло, покрывающее образ, было в целости. Случай, скажут неверующие. Чудо, скажут мистики. После «Третьей Ивановки» этот образ был снят с остова ворот и передан хозяйке ближайшей избы, той самой, у которой стояло в бою Первое орудие.

Относительно подробностей окончившегося боя можно еще добавить, что утром 9 октября чины Ивановского гарнизона обнаружили у самого церковного фундамента несколько трупов красноармейцев. При них имелось несколько неиспользованных ручных гранат. Возможно, что это были гранатчики, посланные вперед для того, чтобы закидать гранатами орудие. В таком случае еще раз можно повторить, что белым страшно повезло. «Рублевую свечку надо поставить святому Сергию Радонежскому, – говорили некоторые из белых бойцов, – ведь 8 октября – это Его день».

Под Спасском события 8 октября развивались так: к 10 часам утра разведка красных усилилась настолько, что белые ввели в дело свою артиллерию. Оперативная сводка генкварземрати к 12 часам 8 октября за № 1653/оп о Спасском районе говорит следующее: «К рассвету 8-го октября части Поволжской группы заняли оборонительные позиции по линии: высота к северо-западу от Спасска – северная и восточная окраина Спасска – высоты в одной версте к западу от Дубовского и Красный Кут. Передовые конные части и бронепоезд располагаются в одной версте южнее Хвалынки».

Красные, не производя сильного давления на фронт частей Поволжской группы, в течение всего дня 8 октября продолжают усиливать свои разведывательные части, и бой потому не смолкает. Под вечер начальник штаба Поволжской группы полковник Савчук посылает на ст. Мучная, в штаб Сибирской стрелковой группы, телеграмму такого содержания: «Сегодня около 18 часов была замечена колонна красных около 500 пеших и 250 конных, двигавшихся из Славянки на юг, предположительно на Вишневку. № 50». Телеграмма из штаба Поволжской группы на имя начальника штаба земской рати рисует следующую картину: «Срочно «Кама». К 22 часам положение следующее: С наступлением сумерек противник ведет усиленную разведку по всему фронту при сильном ружейном, пулеметном и артиллерийском огне. Правый фланг дороги на месте, хотя одно время красные прорвали середину этого участка, но теперь положение восстановлено. На левом фланге уфимцы оставили «Кольцевой окоп» на северной окраине Спасска и сейчас левый боевой участок осадили на линию японского редута, оставив одну треть Спасска. Бронепоезда один впереди станции и моста, другой курсирует между Евгеньевкой и мостом у Цементного завода. Артиллерийская стрельба продолжается. Ген. майор Молчанов 8.Х № 0199/оп».

Вслед за этой телеграммой из штаба Поволжской группы в Никольск-Уссурийском на имя генерал-квартирмейстра штаба земской рати последовала такая телеграмма: «Продолжение ориентировки № 0199/оп «Кама». На крайнем правом фланге противник, сосредоточивший в районе Славянки всю Дальне-Восточную Кав. бригаду в течение всего дня несколькими эскадронами теснил нашу Волжскую кон. дружину из Дубовского и к вечеру вынудил Волжан отойти к западу от этой деревни. С наступлением темноты контрударом отряда полковника Смирнова (Московская и Петроградская дружины) с юга и Волжская конная дружина с запада вновь заняли Дубовское, причем два эскадрона красных совершенно разбиты; а вся остальная конница противника, по показаниям пленных, поспешно отошла в направлении на Калиновку. Подробности этого удачного боя смотри телеграмму ДР № 201/оп. Ведется короткое преследование. № 0200/оп. Оберкваргруппы полковник Семенов».

Третья телеграмма из штаба Поволжской группы 014 ВН на имя начальника штаба земской рати все от того же 8 октября гласит: «При контратаке полковник Смирнов вышел в тыл красных, нарвался на два эскадрона красных, разбил их, взял пленных, три пулемета, много винтовок, лошадей, седел и погнал красных на Калиновку. Беглым опросом пленных установлено нахождение в Дубовской всей Дальне-Восточной кавбригады, которая должна делать глубокий обход 8-го, для чего полевые орудия были сменены на горные и тяжелые пулеметы заменены легкими. Предполагая обход этот будет на Вишневку-Меркушевку или в крайнем случае на Прохоры, о последнем пункте просить не смею, но прошу не допускать их в район Дмитровка. 22 часа № 0201 /оп генерал-майор Молчанов».

Из рассказов участников этого дела выходит так, что один из уничтоженных полковником Смирновым красных эскадронов принадлежал красному Забайкальскому конному полку, а другой был красного Гусарского полка.

Оперативная сводка генкварземрати к 12 часам 9 октября за № 1666/оп резюмирует сообщения штаба Поволжской группы так: «№ 198/ш Спасский район: Вечером 8-го октября противник по всему фронту ведет усиленную разведку при поддержке сильного пулеметного и артиллерийского огня; на правом фланге (до железной дороги) наступательные попытки противника парализованы. Левый фланг белых оттянут на четверть версты назад».

В нашем распоряжении нет документальных данных, указывающих на то, что генерал Молчанов просил бы у воеводы разрешения на отвод своих войск из Спасского района, или данных за то, что подобный отвод войск генерал Молчанов произвел бы по собственному почину. Наоборот, нижеприводимая директива воеводы земской рати от 8 октября за № 1661/оп свидетельствует, пожалуй, скорее за то, что отвод Поволжской группы от Спасска на юг был совершен по почину либо самого воеводы, либо его ближайших помощников по его собственному штабу. Во всяком случае, в 0 часов 20 минут 9 октября из походного штаба земской рати «360» была отправлена всем старшим начальникам телеграмма такого содержания: «Комгруппам: Поволжской, Сибирской, Сибказачьей, Двказачьей, Влд. через капитана Келлера Начальнику тыла, Начвосо, Начрезерва Земрати и по месту нахождения Начбригу Желдорожной. Приморье № 191/ш. Во исполнение намеченного плана борьбы приказываю: 1) Поволжской группе оставив на фронте: Спасск – Красный Кут всю конницу, часть артиллерии и броневики, – оттянуть пехоту на ночь с 9-го на 10-ое окт. в район Ляличи – Никольск. Конница поступает временно в подчинение генерала Смолина и задерживает наступление противника, заставляя его развертываться. В районе Ляличи – Никольск пехота освободит подвижной состав, который направить в Галенки. 2) Сибирской группе с конницей Поволжской группы упорно задерживать продвижение красных в районе Прохоры – Вадимовка – Меркушевка. Тыловая зона группы – между озерами Ханка и линией Монастырище – Вознесенское – Василье-Егоровский – Сергиевский. Подвижной состав отправить в Хорватово. 3) Дальневосточной казачьей группе без Амурской и Иркутской каз. дружин 10-го октября начать переброску сил в г. Никольск-Уссурийский. 4) Охране дороги от Никольска до Угольной оставаться до особого приказания. 5) Начальнику тыла охранять Амурский полуостров. Все части, равно и милиция, находящиеся на полуострове, подчиняться начальнику тыла. 6) Сибирской казачьей группе продолжать выполнение ранее поставленной задачи, по обеспечению направления на Анучино. 7) По получении донести. 8-го октября 1922 г. Воевода Земрати Дитерихс. № 1661/оп».

Не приходится говорить о том, что этот приказ воеводы предрешал участь боя в Спасском районе 9 октября. Когда точно этот приказ был получен генералом Молчановым, у нас данных нет, но генерал Смолин на ст. Мучная получил этот приказ в 5 часов 9 октября. На этом мы закончим описание событий под Спасском 8 октября, оставляя открытым вопрос о том, воевода ли или генерал Молчанов своей волей предрешил прекращение боя под Спасском на укрепленной линии и отвод частей Поволжской группы на юг.

Уже 8 октября, при описании операций на главном, железнодорожном направлении Никольск – Спасск, начинают упоминаться части Сибирской рати или группы генерал-майора Смолина. При описании событий 9 октября мы должны уделить им еще больше места и внимания. С 10 же октября, в течение нескольких дней, главная роль будет принадлежать именно им. В этих операциях, однако, приняли участие не все части Сибирской группы, которую также, в отличие от «Сибирской казачьей», неофициально именовали «Сибирской стрелковой группой». Некоторые части Сибирской группы остались для прикрытия тылового Приханкайского и Гродековского районов. Сейчас мы приводим сведения о частях Сибирской группы, взятых из доклада генерала Смолина воеводе.

В операциях против большевиков в период с 8 по 18 октября принимали участие следующие части Сибирской группы, боевой состав которых указан приблизительно, за утерей документальных данных:

С рассветом 9 октября бой под Спасском возобновился. Красные ведут наступление по всему фронту. Ввиду острого недостатка винтовочных патронов у белых тяжесть обороны ложится на артиллерию и бронепоезда. Со стороны красных в деле принимают участие, кроме полевых трехдюймовок, еще две 42-сантиметровые гаубицы.

Оперативная сводка Сибирской группы за № 146 ВН к 9 часам 9 октября, подписанная полковником Маркевичем, кратка и гласит: «Без перемен». К этому мы добавим, что штаб Сибирской группы выгрузился из эшелона на ст. Мучная, что у села Черниговка, около 9 часов этого же 9 октября. Штаб группы в это время еще не знает, кем заняты Ляличи – частями генерала Бородина или же красными. Капитан Гребнев из штаба земской рати говорит, что «вчера были сведения о занятии Ляличей дивизионом Оренб. каз. полка, который должен был после этого через Ображеевку выйти на Ивановку. Новых сведений пока нет. Штаб Сибирской группы знает, что вечером 8 октября генерал Бородин выслал из Ипполитовки к Ляличам полковника Ктиторова, но об этом штаб земской рати утром 9 октября еще ничего не знает. Между тем штаб Сибказачьей группы к 5 часам 9 октября составил оперативную сводку, в которой полковник Смирнов пишет: «Рота Ктиторова, высланная на Ляличи, не обнаружила противника и в 2 часа 9-го октября возвратилась на Ипполитовку».

Из дальнейшего разговора полковника Маркевича с капитаном Гребневым выясняется, что штаб земской рати поддерживает связь с генералом Молчановым по Юзу, а когда по нему нельзя, то переходит на Морзе. В 9 часов 9 октября единственный провод, по которому можно было дать штаб Поволжской группы, был неисправен. В заключение своего разговора с капитаном Гребневым полковник Наркевич просит дать ориентировку о генерале Молчанове. Штаб земской рати обещает, поясняя, что всю ночь работали, а сейчас только что проснулись.

В 8 часов 9 октября, согласно распоряжению генерала Смолина, командир Сибирской артиллерийской дружины выслал из Черниговки в район Дмитровки, в распоряжение полковника Аргунова, 2-ю Добровольческую батарею своего дивизиона.

В 9 часов 30 минут 9 октября, находясь в селе Черниговка, генерал Смолин отдает оперативный приказ № 3851/оп частям своей группы такого содержания: «Начальнику Западно-Сибирского Отряда, полковнику Аргунову, Командиру Омской пешей дружины, полковнику Мельникову, Командиру Сибартдружины, полковнику Смольянинову. Копии: Комгруппы Поволжской, генералу Бородину и Наштаземрати.

1. Противник в ночь с 8-го на 9-ое октября повел наступление на укрепленную позицию в районе Спасск – Красный Кут. Доблестными частями Поволжской группы к 22 часам 8-го сего октября все атаки противника были отбиты. В районе деревни Красный Кут захвачены пленные, лошади с седлами и 3 пулемета. Конница противника отброшена в дер. Калиновка.

2. Поволжской группе приказано в ночь с 9-го на 10-ое октября отвести пехоту в район Ляличи – Никольск. Конница Поволжской группы, часть артиллерии и броневики поступают в мое распоряжение, имея задачей сдерживать наступление противника, заставляя его развертываться.

3. Сибказачьей группе приказано продолжать выполнение ранее поставленной задачи по обеспечению направления на Анучино.

4. Вверенной мне группе с приданной конницей и артиллерией Поволжской группы и бронепоездами приказано упорно задерживать продвижение красных в районе Прохоры – Вадимовка – Меркушевка.

5. Во исполнение сего приказываю: а) полковнику Аргунову (Иркутская и Томская пеш. дружины, Воткинская артил. дружина – одно орудие и Добр, артил. дружина – два орудия) упорно оборонять район Меркушевка – Дмитровка. Обратить особое внимание на оборону деревни Дмитровки, куда ведут пути отхода конницы Поволжской группы из района Красный Кут – Прохоры; б) полковнику Мельникову (Омская пешая дружина и Иркутская артил. дружина – два орудия), оставаясь в дер. Черниговка, выслать для занятия дер. Вадимовка конный эскадрон, имея от него конную заставу в дер. Алтыновка. Вести разведку по долине реки Медведица и в направлении на дер. Аунза; в) полковнику Смольянинову, выделив Иркутскую и Добровольческую артил. дружины, как указано в п. п. а) и б), самому с управлением быть при Омской пешей дружине; г) Коннице Поволжской группы и броневикам будут даны дополнительные задачи по установлении с ними связи и выяснении места их расположения; д) Штаб группы – село Черниговка (в районе станция Мучная) и е) полковникам Аргунову и Мельникову связаться со мною телефоном.

6. Тыловая зона вверенной мне группы: между озером Ханка, с одной стороны, и линией Монастырище – Вознесенская – Василье-Егоровский – Сергиевский, с другой.

7. Заместители: полковники Аргунов и Бодров.

8. О получении сего донести. № 3851/оп. Генерал Смолин Начальник Штаба генштаба полковник Бодров».

Между тем под Спасском продолжался бой. Вскоре к генералу Молчанову поступили донесения о том, что красная кавбригада от Красного Кута направляется, видимо, к Прохорам, намереваясь обойти фланг белого расположения и проникнуть в их тыл. Не имея в своем расположении свободных частей, генерал Молчанов принужден обратиться за помощью к соседу. Он направляет генералу Смолину телеграмму такого содержания: «Мучная. Генералу Смолину. Копия Наштаземрати НКЛ из Штаба Поволжской группы. Противник наступает от Красного Кута на Прохоры. Так как иначе у меня не будет тыла, полагаю необходимым Вам выдвинуть что либо на Кноринг – Прохоры. По всему фронту бой и снять ничего не могу. Генерал Молчанов 9-ое октября № 118».

Точное время отправки этой телеграммы из штаба Поволжской неизвестно, но, во всяком случае, отправлена она была ранее 9 часов 20 минут, так как именно этим временем помечена телеграмма генерала Молчанова самому воеводе земской рати, помеченная № 120. Вот ее содержание: «Из походного Поволжской Воеводе Земрати. Копия генералу Смолину. Во исполнение Вашей директивы № 1661 /оп я не решаюсь оставлять в распоряжении генерала Хрущева артиллерию, так как конница так измотана, что рискую потерять пушки, лошади буквально не идут, люди спят в цепи даже при наступлении».

Как и что произошло, сказать теперь, по истечении такого большого периода времени <…>, невозможно, но, видимо, генерал Смолин получил телеграмму генерала Молчанова за № 118 с большим запозданием от полковника Озолина за № 1664/оп, помеченную 10 часами 9 октября. В этой телеграмме полковник Озолин пишет следующее: «Из Походного Штаба Земрати. Вне очереди. Полковнику Бодрову. Копия генералу Молчанову. № 196/ш Опасаемся за правый фланг расположения генерала Молчанова. Вам необходимо вести усиленную разведку в направлении на дер. Вишневка, с тем, чтобы активными действиями не дать красным действовать в тыл и во фланг частям ген. Молчанова».

Во всяком случае, в ответ на телеграмму генерала Молчанова за № 118 генерал Смолин отправил ему телеграмму ровно в 11 часов того же 9 октября такого содержания: «Ваш 118 получил только в 11 часов. Немедленно посылаю распоряжение полковнику Аргунову выдвинуть Иркутскую дружину с одним орудием из Дмитровки на Прохоры. № 3853/оп. Ген. Смолин».

После этого генерал Смолин отдал соответствующее приказание полковнику Аргунову, помеченное следующим № – 3854/оп и 11 часами 30 минутами 9 октября. Об этом приказании и всех соответствующих распоряжениях мы будем говорить ниже отдельно.

Положение в Спасске и Черниговке в своей очередной оперативной сводке к 12 часам 9 октября, на основании поступивших утром этого дня донесений генералов Молчанова и Смолина, генкварземрати, полковник Озолин, рисовал так: «Утром 9-го октября противник по всему фронту Поволжской группы перешел в наступление, бросив конные части со стороны Красного Кута на Прохоры. Бой продолжается. Сибгруппы к вечеру 8-го октября сосредоточились: Томская дружина с разъездами Иркутской дружины – в дер. Меркушевка, Иркутская дружина с одним орудием в с. Дмитровка; Омская дружина, Сибартдружина, Сиб-инждружина, Штаотряда Зап-Сибирского и Штагруппы в с. Черниговка. Из Гарнизона Черниговка выслана застава в дер. Вадимовка».

По получении телеграммы № 118 от генерала Молчанова и № 1664 от полковника Озолина, генерал Смолин отдал следующие распоряжения: «Полковнику Аргунову. Копии генералу Молчанову и наштаземрати, полковнику Ростовцеву и генералу Бородину. 9-ое октября № 3852/ оп село Черниговка Карта 2 версты в дюйме. Противник наступает от Красного Кута на Прохоры, о чем генерал Молчанов сообщил сегодня в 9 часов через Штаб рати. Мною получено в 11 часов. Генерал Молчанов просит выдвинуть что-либо на Кнорринг – Прохоры, так как иначе он лишится тыла. По всему фронту он ведет бой и ничего не может снять. Приказываю Вам немедленно: 1. Оставив в Меркушевке конное наблюдение, оттянуть Томскую дружину на Дмитровку. 2. Иркутскую дружину выдвинуть спешно на Прохоры, занять последнюю и войти в связь с генералом Молчановым. 3. Указанное выполнить не дожидаясь подхода Томской дружины. 4. Полковнику Мельникову мною приказано с остатками Омской дружины немедленно выдвинуться на Дмитровку. 5. Кнорринг занимается бронепоездом № 02 и ротой вспомогательного поезда. 6. Придайте Иркутской дружине одно орудие. 7. О получении и исполнении донести».

Кроме этого приказа, генерал Смолин направил полковнику Аргунову дополнительную записку, помеченную № 3854/оп и 11 часами 30 минутами того же 9 октября. Копии направлены генералу Молчанову и наштаземрати. Содержание таково: «Штаб Земрати опасается за правый фланг и тыл генерала Молчанова, полагая возможным движение противника со стороны дер. Вишневка. В силу этого Вам надлежит установить особо бдительное наблюдение за дер. Вишневкой».

Во исполнение оперативного приказа № 3852, Иркутская дружина с одним орудием в 14 часов 9 октября выступила из Дмитровки на Прохоры. Одновременно с сим Томская пешая дружина с двумя орудиями Добровольческой батареи из Меркушевки двинулась в Дмитровку, куда перешел также и штаб Западно-Сибирского отряда. В 15 часов полковник Мельников известил генерала Смолина полевой запиской за № 122 о том, что он «с дружиной выступает в указанном направлении». Команда конных разведчиков Омской пешей дружины заняла Вадимовку, выставив конную заставу в Алтыновку.

В селе Черниговка остались: штаб группы, Сибирская инженерная дружина, Сибирская артиллерийская дружина (управление и Иркутская батарея – два орудия). В 19 часов 9 октября сюда же прибыли: отряд полковника Рязанова (Омской пешей дружины) и офицерская рота Томской пешей дружины.

Подписав директиву № 1661/оп, воевода росчерком своего пера поставил крест над обороной заранее укрепленной японцами позиции у города Спасска, той самой, на которой 1 апреля этого же 1922 года японцы так основательно всыпали красным. Отказавшись от борьбы с противником на позициях у Спасска, воевода решил вывести части Поволжской группы из начавшегося уже боя, отвести их в тыл, а от неминуемых ударов противника до поры до времени прикрыться Сибирской группой генерала Смолина, коей поручалось «упорно задерживать продвижение красных в районе Прохоры – Вадимовка – Меркушевка». Что можно сказать про подобный способ ведения военной и притом решающей операции? Искусство полководца, как то мы знаем из прописных истин, заключается в том, чтоб в решительный час на решающем участке фронта произвести по противнику удар превосходными силами. Исходя из того что на укрепленной позиции у Спасска подобных превосходных сил штаб земской рати не собрал к 8 октября, можно заключить, что оборону Спасских позиций и ведение на них решающего боя белое командование не ставило себе целью. Конечно, полководец вправе выбирать (если ему это позволяет противник) для решительного боя со врагом ту или иную позицию. Поэтому у нас не должно быть предвзятого мнения относительно выгодности Спасской позиции. Однако мы не можем восприять без огромного изумления тот печальный для судьбы земской рати факт, что район, который так упорно оборонять должна была Сибирская группа генерала Смолина, совершенно не подходил для этой цели и не только не был своевременно подготовлен к этой цели, но даже просто разведан. И все это при весьма значительном количестве всяких штатных, сверхштатных и просто безработных офицеров Генерального штаба, населявших штабы и находившихся при частях земрати. Нижеприводимые два документа достаточно ярко обрисовывают топографические условия округи, в которой воевода предначертал своим частям «упорное задерживание продвижения противника». Вот эти документы, из которых воевода и его штаб через 18–20 часов после отправки своей директивы № 1661/оп наконец-то ознакомились с местными условиями.

По своем прибытии в округу Дмитровка – Меркушевка и ознакомлении с ней, полковник Аргунов сообщил командующему Сибирской группой своей полевой запиской от 9 октября за № 1064/оп следующее: «Дмитровка расположена на холмистой местности, деревня растянута больше чем на 4 версты. К северу и западу версты на 4 местность открытая, местами лишь имеется мелкий кустарник, далее идет гряда сопок к Меркушевке, которая отсюда видна. Даже в сторону Медведицы обзора нет никакого. Частый кустарник подходит вплотную к огородам. Восточную и северную окраины деревни огибает в полуверсте речка, берега которой заросли кустарником, общая площадь шириною от 1/2 до 1 версты, что составляет настолько удобный подступ, каковой почти совершенно лишает возможности оборонять ее. Обстрелы имеются до ста шагов и свыше версты. Вся деревня в садах, местами по улице также кустарник. Иркут дружину выдвигаю с одним орудием на дер. Прохоры. В Меркушевке оставляю конную сотню Томдружины, самую же дружину и орудия переведу в Дмитровку, где буду находиться сам. Иркутдружина сейчас выступила».

В 18 часов 40 минут из села Черниговка, из штаба Сибгруппы, была отправлена телеграмма генквару земрати следующего содержания: «Деревня Меркушевка расположена в лесистой местности и совершенно не пригодна для обороны, так как опушка леса подходит вплотную к огородам. Деревня Дмитровка расположена на холмистой местности и растянута более чем на 4 версты. К северу и западу местность открытая, но местами имеется кустарник, служащий хорошим подступом. Верстах в 2–3 к северу от деревни тянется гряда сопок, с которых открывается вид на Дмитровку и Алтыновку. Южнее в сторону р. Медведицы обзора нет никакого, так как местность покрыта крупным кустарником. Восточную и северную окраины дер. Дмитровка огибает речка, берега которой покрыты кустарником шириною от 0,5 до 1 версты, что составляет удобный подступ к Дмитровке и лишает возможности оборонять ее. Обстрел имеется для ружейного огня всего лишь до 100 шагов. Вся деревня в садах, и местами по улице тянутся кусты. Следовательно, рассчитывать на внутреннюю оборону деревни совершенно не приходится, о чем и доношу. № 3860/оп полковник Бодров».

Под Спасском командующий Поволжской группой, генерал-майор Молчанов, получив директиву воеводы № 1661/оп, отдал 9 октября в 9 часов утра приказ своей группе за № 0202/оп такого содержания: «Генералу Сахарову, генералу Хрущеву, полковнику Ефимову, полковнику Бек-Мамедову, полковнику Ростовцеву. Копии: Наштаземрати, генералу Смолину, генералу Бородину. Во исполнение директивы Воеводы № 1661/оп приказываю: 1. Генералу Хрущеву с частями ему подчиненными к 20 часам сего числа занять высоты к северу от р. Кулешевка по обе стороны от желдороги, поступив с этого времени в подчинение к генералу Смолину, который находится в Мучной и сдерживает противника. Головной бронепоезд после 24 часов поступает в распоряжение генерала Хрущева. 2. Генералу Сахарову и полковнику Ефимову в 18 часов 30 минут начать тихо оттягивать части через Вознесенский на раз. Кноринг, где частям подготовиться и следовать: генералу Сахарову в Ляличи – Кремово, полковнику Ефимову в Никольск. Из Кноринга первым грузиться полковнику Ефимову; для прикрытия броневика полковнику Ефимову оставить в распоряжении полковника Ростовцева две конных разведки до 22 часов. 3. Полковнику Ростовцеву в 22 часа взорвать мост и сооружения на станции, броневику отойти к мосту и поступить в распоряжение генерала Хрущева; другой броневик в сумерки отвести на перегон Прохоры – Кноринг, имея разведку в Прохорах. В дальнейшем приказания получать от генерала Смолина. На разъезде Кноринг подать к вечеру 4 состава. 4. Генералу Тирбаху{131} в 20 часов выступить по желдороге и перейти в Кноринг, где погрузиться вместе с полковником Ефимовым. 5. Войсковому старшине Ширяеву с утра 10-го перейти на Мучную, где погрузиться в один из поездов и следовать в Никольск. 6. Штаб с частями полковника Ефимова».

Этот приказ, посланный вне очереди, широким массам бойцов Поволжской рати стал известен лишь примерно в 18 часов, то есть перед самым началом выполнения поставленного задания, а потому никакого влияния на боевую упругость частей в течение всего дня 9 октября не оказал.

В одном из предыдущих отрывков мы говорили о том, что красная кавбригада из Красного Кута двинулась по направлению к Прохорам и генерал Молчанов обратился к генералу Смолину за поддержкой. Мы также уже знаем, что в 14 часов этого же дня Иркутская пешая дружина (всего около 250 бойцов) с одним орудием Воткинской батареи (Западно-Сибирская артиллерийская дружина) выступила из Дмитровки на Прохоры. Ей, однако, не суждено было принять какого-либо участия в деле с красной конницей под Прохорами, так как еще в 12 часов генерал Молчанов, не дождавшись ответа от генерала Смолина, бросил против красной конницы конные дружины генерала Хрущева, которые и оттеснили противника от Прохоров. В последних после этого генерал Хрущев оставил Иманскую сотню войскового старшины Ширяева. И вот когда Иркутская дружина прибыла к Прохорам, то там находились казаки Ширяева.

Командир Иркутской дружины нашел, что вследствие этого пребывание его отряда в Прохорах излишне, и примерно около 19 часов вернулся со своим отрядом назад в деревню Дмитровку.

С наступлением темноты, то есть примерно около 18–19 часов, части Поволжской группы стали постепенно отходить, выполняя директиву генерала Молчанова за № 0202. Части Прикамского стрелкового полка грузятся в эшелоны на разъезде Кноринг. Остальные части походным порядком отходят к Дмитровке. С кавалерией же произошла такая неувязка: цепь довольно значительной высоты сопок, поросших лесом и кустарником, подымающаяся сразу же за Прохорами, была непригодна для действия конницы, а потому в 20 часов 35 минут генерал Молчанов своей полевой запиской за № 124 отдал генералу Хрущеву следующее приказание: «Ввиду невозможности действовать кавалерии в районе разъезда Кноринга, приказываю Вам выступить в дер. Дмитровка, где поступить в распоряжение ген. Смолина. Разъезд Кноринг. № 124 9.Х. Ген. Молчанов».

Быструю сдачу укрепленных позиций под Спасском чины Поволжской группы объяснили недостатком ружейных патронов главным образом, маневру же красной конницы придавали гораздо меньше значения.

Оперативная сводка штаба Сибирской группы к 20 часам 9 октября, составленная оберкваргруппы полковником Маркевичем, гласит: «В 14 часов 9-го октября Иркутдружина о одним орудием выступила из Дмитровки на Прохоры. Около того же времени Томдружина (без конной разведки) оттянута в Дмитровку. В 15 часов из Черниговки на Дмитровку выступила Омская дружина.

Расположение частей Сибирской группы в районе Черниговки к 20 часам 9-го октября: 1. Меркушевка Конная разведка Томской пешей дружины. 2. Дмитровка а) Томская пешая дружина (без конной разведки), б) Омская пешая дружина (без конной разведки) и без Камень-Рыбаловского отряда, в) Сибартдружина (Добровольческая батарея – 2 орудия), г) Штаб Западно-Сибирского отряда (Полк. Аргунов).

3. Алтыновка Конная застава от конной разведки Омской пеш. дружины. 4. Вадимовка Конная разведка Омской пешей дружины (без конной заставы, что в Алтыновке). 5. Черниговка а) Сибирская инженерная дружина, б) Сибартдружина (Иркутская батарея и Управление-2ор.), в) Штаб группы. 6. Донесения о прибытии Иркутдружины с орудием в Прохоры не поступало. Из Гродековского и железнодорожного районов сведений не поступало».

Такова вот была обстановка при принятии генералом Смолиным головного участка от генерала Молчанова.

Сдерживание Сибирской стрелковой ратью наступления красных в округе Прохоры – Монастырище

Итак, согласно директиве воеводы земской рати от 8 октября за № 1661/оп, в ночь с 9-го на 10-е число того же месяца генерал-майор Смолин должен был принять на себя и подчиненные ему воинские части задачу сдерживания продвижения противника в районе Прохоры— Вадимовка – Меркушевка. Расположение частей Сибирской группы в районе Черниговки к 20 часам 9 октября нами только что было дано в заключительной части предыдущей главы, поэтому не будем повторяться, а прямо перейдем к рассмотрению мероприятий генерала Смолина в эту ночь.

Во исполнение задачи, поставленной Сибирской группе, генерал Смолин, находясь в селе Черниговка, в 23 часа 15 минут все того же 9 октября отдал приказ такого содержания: «Полковнику Аргунову, генерал-майору Хрущеву, полковнику Смольянинову, Полк. Ростовцеву. 1. Части Поволжской группы во исполнение директивы Воеводы Земрати № 1661/оп оставили Спасское и производят погрузку на разъезде Кноринг. Конные части генерала Хрущева, прикрывая отход, заняли высоты к северо-востоку от реки Кушелевка по обе стороны желдороги. На фронте Сибказгруппы спокойно. 2. Приказываю: а) генерал-майору Хрущеву к утру 10-го оттянуть свои части на линию гора Острая – отметка 103 – Прохоры, которую удерживать, ведя разведку на Краснокуты и по направлению корейских фанз, что восточное горы Каменная – отметка 143. Генералу Хрущеву подчиняю один броневик (поезд), б) полковнику Аргунову (Омская, Томская и Иркутская пешие дружины и Сибартдружина – 2 орудия) удерживать занимаемый район Меркушевка – Дмитровка, ведя разведку в направлении Вишневка – Евсеевка и имея наблюдение конными заставами в Вадимовке и Алтыновке. в) Подполковнику Ктиторову (рота Красноярской пешей дружины и Сибартдружина – 2 орудия) оставаться в Черниговке, выслав разведку по долине р. Медведица к востоку от д. Черниговка и в направлении дер. Аунза. г) Полковнику Ростовцеву выделить один бронепоезд в распоряжение генерала Хрущева, другой оставить на разъезде Кноринг для наблюдения за желдорожным участком Прохоры – Кноринг. 3. Генералу Хрущеву и полковнику Ростовцеву поддерживать со мною связь по желдорожному проводу, а полковнику Аргунову – полевым телефоном из Дмитровки. 4. Полковнику Ростовцеву при отходе головного бронепоезда взрывать мосты и разрушать полотно желдороги. 5. Врачу группы вытребовать санитарную летучку на ст. Мучная куда и присылать раненых.

6. Всем начальникам иметь в виду, что упорная задержка противника даст возможность отведенным в тыл частям пополниться и укрепиться. 7. Я со штабом в Черниговке (в районе станции). 8. Заместители: Генмайор Хрущев и Полковник Аргунов. Генмайор Смолин Начштаба полковник Бодров».

Как мы видим из этого приказа, генералу Смолину в 23 часа 15 минут, видимо, еще ничего не было известно о дополнительном распоряжении генерала Молчанова, данном генералу Хрущеву (полевая записка за № 124 от 20 часов 35 минут, о коей мы уже говорили в предпоследнем отрывке IV главы), между тем через какой-нибудь час по отдаче генералом Смолиным своего основного приказа генерал Хрущев со своими частями около 24 часов прибыл совсем неожиданно для полковника Аргунова и генерала Смолина в Дмитровку. Вследствие этого, не предусмотренного последним приказом, отхода генерала Хрущева генерал Смолин был поставлен перед необходимостью поставить новые задания войскам.

Между тем из штаба земрати генерал Смолин в 23 часа 50 минут все того же 9 октября получил ориентировку за № 486 следующего содержания: «Части противника судя по донесениям Штаба Поволжской группы сильно измотаны, лошади Дальне-Восточной Кавбригады в районе Прохоры еле плелись. Анучинское направление сосредоточением Поволжской бригады в районе Ляличи – Никус (Никольск – Уссурийский) упрочивается. Вам при содействии бронепоездов, конницы и артиллерии генерала Молчанова надлежит возможно дольше задерживать противника на линии Дмитровка – Алтыновка – Вадимовка или у Черниговки с непременным прочным занятием Вадимовки. Кроме того, для руководства на будущее время, когда части генерала Молчанова пополнятся и отдохнут, сообщаю: моя идея в конечном результате, Вы должны будете занять постепенно фронт Вадимовка – Вознесенское, фланговое по отношению к направлению движения противника на Владивосток. При таком положении важны три обстоятельства: 1) прочно держать Вадимовку, 2) тщательная разведка движения противника и надежная оборона переправ через Лефу и 3) связь со мною. Для связи, пока не установится телеграф назад, держите кавалерию у Вознесенского и через нее связь с левым флангом Молчанова. В дальнейшем готовьтесь к наступлению. Генерал-лейтенант /Дитерихс».

Около 1 часа ночи 10 октября генерал Молчанов проехал на юг через ст. Мучная. Около этого же времени, по получении соответствующего донесения от генерала Хрущева, генералу Смолину стало известно, что часть артиллерии Поволжской группы, которая должна была остаться для усиления конных частей генерала Хрущева, не была оставлена генералом Молчановым.

В 2 часа ночи 10 октября в селе Черниговка генерал Смолин отдал приказ войскам своей группы (рати) следующего содержания: «Полковнику Аргунову, Генмайору Хрущеву, полковнику Ростовцеву. Вследствие сосредоточения конницы Генмайора Хрущева в Дмитровке и изменившейся обстановки, в дополнение приказа моего от 9-го сего октября за № 3864/оп приказываю: 1. Полковнику Аргунову а) объединить действия конницы Генмайора Хрущева и своей пехоты и упорно оборонять район Меркушевка – Дмитровка, б) к 6 часам 10-го сего октября выдвинуть из Дмитровки в Меркушевку одну конную дружину, которой совместно с конными разведчиками Томской и Иркутской дружин, занимающими уже Меркушевку, вести тщательную разведку на Евсеевку и Вишневку и в случае наступления противника, упорно его сдерживать, в) вести из Дмитровки разведку на Прохоры – Кноринг. 2. Генмайору Хрущеву с получением сего поступить в подчинение генштаба полковнику Аргунову. 3. Полковнику Ростовцеву по оставлении нашими частями разъезда Кноринг испортить желдорожный путь и все сооружения и отвести головной бронепоезд к казарме, что в 6–7 верстах южнее разъезда Кноринг. Второй бронепоезд выдвинуть на линию Алтыновки – Дмитровки. Полковнику Ростовцеву своими бронепоездами задерживать продвижение противника по линии желдороги и оказать содействие полковнику Аргунову при обороне района Дмитровки. 4. В остальном руководствоваться приказом моим № 3864/оп. 5. О получении донести. Ком. Сиб. группы Генмайор Смолин Нач. штаба ген. штаба Полк. Бодров».

На основании данного приказа генерала Смолина полковник Аргунов в 3 часа 45 минут того же 10 октября отдал приказ вверенным ему частям следующего содержания: «10-ое октября 1922 года 3 часа 45 минут дер. Дмитровка. Ген. Хрущеву, Командирам Омской, Томской, Иркутской пешим, Воткинской и Добровольческим артиллерийским дружинам. 1. Согласно приказания Комгруппы Сибирской, я вступил в руководство частями, сосредоточенными в поселке Дмитровка, с задачей упорно оборонять район Меркушевка – Дмитровка. 2. Во исполнение сего: а) восточную часть Дмитровки оборонять Томдружине, западную часть – Омдружине, в) генералу Хрущеву одной конной дружиной к 6 часам 10-го октября занять Меркушевку и т. д., с) от частей в Дмитровке вести разведку на Кноринг и Прохоры, д) с началом боя всю конницу, находящуюся в Дмитровке, сосредоточить на южной стороне восточного края деревни, выжидая удобного момента для атаки красных. 3. С началом боя Полк. Атавину с Иркут-дружиной сосредоточиться за серединой деревни западнее артиллерии.

4. Я со штабом на наблюдательном пункте – приходской церкви.

5. Заместители: ген. – майор Хрущев и Полк. Урняж{132}. 6. О получении сего донести. 7. Головной бронепоезд у казармы в 6–7 верстах южнее разъезда Кноринг, второй на линии Алтыновка – Дмитровка. Ом-дружине держать связь с бронепоездом. Полковник Аргунов. Вриднач-штаба Подполк. Волков».

В то время как писались эти приказы, части Приволжского полка, именуемые подчас по старой привычке «Поволжской бригадой», все еще находились где-то к северу от Дмитровки на походе от Воскресенки через Прохоры на Дмитровку, куда они прибыли в 7 часов утра того же 10 октября. После небольшого привала в Дмитровке генерал Сахаров выступил через с. Черниговка на ст. Мучная для погрузки и переброски на юг. Время выбытия генерала Сахарова с частями из Дмитровки генералом Смолиным в его пространном докладе воеводе упоминается без точного указания времени, в одном из донесений подполковника Волкова указывается 8 часов как время прибытия генерала Сахарова в Дмитровку и 8 часов 30 минут как время выбытия его из нее. Одна из кратких телеграмм, сохранившихся в архиве генерала Смолина, говорит о том, что еще «в 9 часов 10-го октября ген. Сахаров находится со своей бригадой в Дмитровке вместе с ген. Хрущевым и Полк. Аргуновым». Но все эти мелкие расхождения в различных сохранившихся документах роли не играют.

В 3 часа 30 минут генерал Смолин получил из штаба земрати директиву воеводы от 9 октября за № 1675/оп – план всей операции, которая нами уже приводилась выше в начале этой главы. В 4 часа утра 10 октября из Ипполитовки на ст. Мучная прибыл эшелон – рота Красноярской пешей дружины под командой подполковника Ктиторова – и расположилась, согласно приказанию, в с. Черниговка. В 7 часов 20 минут, находясь на ст. Мучная, генерал Смолин отдал полковнику Аргунову распоряжение следующего содержания: «Во исполнение сего приказываю Вам срочно вернуть Омскую дружину в Черниговку, откуда она в полном составе и с двумя орудиями будет мною направлена для прочного занятия Вадимовки. С остальными частями предполагаю в случае невозможности удержания Дмитровки – Алтыновки, оказав сопротивление противнику у деревни Черниговка, отойти на Халкидон – Лучки и занять последние пехотой, конницу направить в Вознесенское».

Как мы уже знаем из предыдущего, еще 9 октября в 19 часов в с. Черниговка прибыли из Камень-Рыболова отряд Омской дружины полковника Резанова и чины отряда Сибирской флотилии поручика Микоша, а из Григорьевки – офицерская рота Томской дружины. В ночь на 10 октября отряд катеров поручика Микоша выбыл по железной дороге эшелоном со ст. Мучная на Никольск, полковник же Резанов в 9 часов 15 минут 10 октября получил предписание из штаба группы следующего содержания: «Комгруппы приказал: с получением сего выслать разведку в Вадимовку с задачей обследовать переправы (мосты, броды, гати и т. п.) в районе Вадимовка у самой деревни. Составить схему переправ и представить ее сегодня же Комгруппы. Имейте в виду, что сегодня Вам предстоит выступить из Вадимовки, где будет сосредоточена вся Омдружина. Оберкваргруппы полковник Наркевич».

Таким образом, во исполнение директивы воеводы за № 1675/оп Омская пешая дружина с двумя орудиями Иркутской батареи под командой полковника Мельникова была двинута утром 10 октября из Дмитровки через Черниговку, где к ней присоединился отряд полковника Резанова, на деревню Вадимовку, куда и прибыла в 18 часов того же дня.

В деревне Алтыновке на место конной заставы Омской дружины (120 сабель) была поставлена Прикамская конная дружина.

К утру 10 октября, по отдаче всех вышеприведенных распоряжений, расположение частей генерала Смолина было таковым: 1. в деревне Меркушевке: а) Волжская конная дружина, б) Конная разведка Томской пешей дружины, в) Конная разведка Иркутской пешей дружины. 2. в деревне Дмитровке: а) Томская пешая дружина, б) Иркутская пешая дружина, в) Воткинская арт. дружина, 1 орудие, г) Добровольческая арт. дружина, 2 орудия, д) Московская конная дружина, е) Петроградская конная дружина, ж) штаб Западно-Сибирского отряда. 3. в деревне Алтыновке: Прикамская конная дружина. 4. В движении на деревню Вадимовку: а) Омская пешая дружина, б) Иркутская арт. дружина, 2 орудия. 5. у желдорожной казармы, что в 6 верстах к югу от разъезда Кноринг, 1 бронепоезд.

6. На жел. дороге, на линии деревень Дмитровка – Алтыновка… один бронепоезд. 7. В селе Черниговка: а) Сибирская инженерная дружина, б) Рота Красноярской пешей дружины, в) Офицерская рота Томской пешей дружины (?), г) Штаб Сибгруппы.

Красные по занятии Спасска между тем не дремали: уже около 5 часов утра и затем вторично около 8 часов все того же 10 октября разъезды красной конницы появились перед заставой белых, расположенной на высоте 53, что в 3 верстах к северу от деревни Дмитровки, по дороге на Прохоры. В 9 часов врид наштаба подполковник Волков, находясь в деревне Дмитровке, направил полевую записку генералу Хрущеву, с копией наштагруппы Сибирской, такого содержания: «Разведка красных подходила к нашей заставе по дороге от дер. Прохоры. Начотряда приказал вверенным Вам конным частям отогнать красных и занять сопку 53 и выслать разведку на деревню Прохоры. Дер. Алтыновку занять одной конной дружиной для совместного удержания этой деревни вместе с бронепоездом».

В 9 часов 30 минут в 3 верстах к северу от Дмитровки появились цепи красного кавалерийского полка, силою примерно около 300–400 сабель при 1 орудии. Они подошли к высоте 53, но, будучи обстреляны белыми, в 10 часов 10 минут стали отходить в лощину, что в 2 верстах к северу от отметки на «53». В 10 часов утра для поддержки белой пехоты со ст. Мучная на линию деревень Дмитровка – Алтыновка выдвинулся (второй) бронепоезд.

Развитие начавшегося боя под Дмитровкой видно из следующих донесений начальника штаба Сибгруппы полковника Бодрова и вр. исп. долж.[2] начальника штаба Западно-Сибирского отряда подполковника Волкова, а также переговоров по прямому проводу между полковником Наркевичем (обер-кваргруппы Сибирской) и полковником Бафталовским (штаб земской рати), которые мы приводим полностью: «10-ое октября 1922 года 13 часов 30 минут. В штаб Земрати. Противник начал развертываться на хребтах к северу от Дмитровки и повел наступление на высоту 53 и западнее. Пока насчитано до 500 человек пехоты и около 200 коней с 2 орудиями. Идет артиллерийская перестрелка. Омдружина около полудня прибыла из Дмитровки в Черниговку и с 2 орудиями Иркутбатареи выступила в Вадимовку. Алтымовка была занята Прикамской, а не Московской конной дружиной, как было ошибочно донесено. Генерал Сахаров в 14 часов убыл на юг со ст. Мучная. Полковник Бодров».

В 14 часов 30 минут на южной опушке леса, что на полдороге Прохоры – Дмитровка, показалась красная пехота силою примерно около 10–12 рот. Она спускается в ту же долину, в которой находится красная конница, пытавшаяся в 9 часов 30 минут утра наступать на высоту 53. В 15 часов цепи красной пехоты показались на юго-западном склоне высоты 53. Батареи белых (три орудия) открыли по ним огонь. Красная пехота скрылась за юго-западный хребет высоты 53.

Одновременно с этим белые заметили колонну красной конницы, силою от 400 до 500 сабель, направляющуюся падью, что севернее высоты 53, в восточном направлении – на деревню Меркушевку или же в обход правого фланга расположения белых у Дмитровки. Донесение подполковника Волкова от 15 часов 10 октября в штаб группы гласит: «Пехота красных, силою полк, развертывается в верстах 2¹/₂ севернее Дмитровки. При пехоте имеется конница, она разбросана на широком фронте. Резервы пехоты группируются в лощине к западному скату высоты 53. Бригада кавалерийская (предположительно Кубанская) продвигается от высоты 53 на дер. Меркушевка в обход нашего правого фланга. Приблизительно через час она перехватит дорогу Меркушевка – Дмитровка».

В 15 часов 30 минут красные открыли сильный артиллерийский огонь по расположению штаба Западно-Сибирского отряда и позициям белых батарей в Дмитровке. Этот огонь красных вынудил белую артиллерию переменить свою позицию. В 16 часов за первой конной колонной красных последовала вторая, численностью примерно в 600–700 сабель. Кроме того, около полка пехоты (красной) прошло по дороге из Прохоров и скрылось за высотой 53. В 16 часов 10 минут полковник Бодров из Черниговки направил в штаб земрати короткую телеграмму: «В 16 часов противник против Дмитровки ввел в бой еще один полк пехоты и 4 орудия. Бой продолжается».

Общую численность красных и своих (белых) сил к этому часу генерал Смолин в своем докладе воеводе определяет: «Общая численность красных была приблизительно не более 3000–3500 и не менее 2000–2500 человек и 1000 сабель с большим количеством пулеметов при 3—4 орудиях. Боевой состав подчиненных мне частей с приданной конницей, за исключением Омской пешей дружины, выделенной на Вадимовку, не превышал 1700–1750 штыков и сабель при 4 орудиях».

В 17 часов 30 минут красные повели энергичное наступление на деревню Дмитровку, двигаясь на нее с высоты 53 и с востока, по дороге от Меркушевки. На этом, последнем участке наступала спешенная конница. На левом же фланге, то есть между деревней Дмитровкой и линией железной дороги, красные, сдерживаемые огнем артиллерии белых и бронепоездов, особой активности не проявляли. Бой продолжался до ночи. С наступлением темноты, благодаря крайне выгодной для наступающей стороны местности, о чем говорилось уже выше в предыдущей главе, красной коннице удалось выйти в тыл Томской пешей дружине, занимавшей восточную окраину Дмитровки, и вынудить ее к отходу.

В 19 часов 20 минут полковник Бодров из Черниговки обратился в Дмитровку к полковнику Аргунову по проводу: «Прошу Вас хотя бы на словах ориентировать Комгруппы. Из Алтыновки конную дружину Комгруппы приказал оттянуть к Черниговке. Приказание это уже передано. Сведений из Меркушевки не имеется».

В 20 часов в разговоре по прямому проводу с полковником Бафталовским (штаб земрати) полковник Наркевич на поставленный ему вопрос о положении на фронте ответил: «Полковник Аргунов вел бой до самых сумерек. С наступлением темноты телефонная связь с ним порвалась. Высланный к нему разъезд еще не вернулся. Предполагаю, что полковник Аргунов скоро будет в Черниговке. Вы понимаете?»

Действительно, около 20–21 часа все того же 10 октября полковник Аргунов очистил деревню Дмитровку и стал отходить на Черниговку. Так закончился этот первый бой частей Сибирской стрелковой группы с регулярными частями красных в осеннюю кампанию 1922 года.

В бою под Дмитровкой части Западно-Сибирского отряда понесли следующие потери: в Иркутской пешей дружине – 3 раненых, в Томской пешей дружине – 10 убитых и 1 раненый, также оставлена одна двуколка с телефонным имуществом, так как лошадь была убита. Генерал Смолин в своем докладе воеводе дает иные цифры: «Наши потери за 10-ое октября: 11 раненых, 4 убитых, подбито одно орудие. Потери противника значительны и у него также подбито орудие». Сводка Западно-Сибирского отряда отмечает, что «в течение боя ощущался большой недостаток снарядов, пополнение их будучи затребовано с утра, пришло в темноте, при конце боя».

С оставлением Дмитровки и сосредоточением частей генерала Смолина в районе села Черниговка положение последних не только не улучшилось, но, пожалуй, даже ухудшилось, так как новые обстоятельства усложнили их положение: в ближнем тылу Сибирской стрелковой группы село Монастырище оказалось занятым красным партизанским отрядом. Таким образом, группа генерала Смолина оказалась между двух огней: с севера надвигаются крупные регулярные силы красных, в тылу, на путях отхода, важным стратегическим пунктом владеет противник. Сохранившаяся запись разговора по прямому проводу между вышеупоминаемыми полковником Бафталовским и полковником Наркевичем дает такие штрихи.

Полковник Бафталовский в 21 час 35 минут 10 октября по прямому проводу сообщает полковнику Наркевичу что «на Монастырище наступает небольшой отряд красных численностью до 300 человек. Меры к его ликвидации принимаются, дабы обеспечить тыл Сибрати» (группа генерала Смолина).

Полковник Наркевич на это возражает: «По нашим сведениям, Монастырище уже занято противником при трех пулеметах. По непроверенным сведениям, занят якобы и Халкидон, что естественно внушает беспокойство Комгруппы. На Манзовку послан один бронепоезд, который прибудет туда около 23 часов. Для проверки сведений относительно Халкидона туда будет выслан полковник Ктиторов со своей частью на поезде. Полковник Аргунов сейчас прибывает в Черниговку. Начал он свой отход (движение) около 21 часа. Его отряд с приданными частями генерала Хрущева (за исключением гарнизона Меркушевки) уже почти сосредоточился в Черниговке».

Полковник Бафталовский заканчивает разговор, сообщая: «Генерал Бородин предполагает перебросить на Манзовку кое-что из частей, и, видимо, даже прибудет что-нибудь от Сахарова. Бородину приказано принять самые решительные меры. Сахаров находится целиком в Кремово».

Донесение полковника Ростовцева комгруппы Сибирской, помеченное 22 часами 35 минутами 10 октября, дает дополнительные данные о положении у Халкидона: «Пост на 174 версте доносит, что в последние полчаса в селе Халкидоне заметно движение, горит много огней в домах. Перед приходом бронепоезда, патруль выслан на пост, на 169 версте обнаружил провод, идущий от линии к селу Халкидону. Провод быстро утащили в кусты. Патруль (два человека) ввиду малочисленности никого задержать не мог».

В 21 час 30 минут в село Черниговка из Алтыновки прибыла, согласно приказанию комгруппы, Прикамская конная дружина. Части полковника Аргунова из Дмитровки окончательно сосредоточились под Черниговкой около 23 часов. Отряд, занимавший Меркушевку в 23 часа 30 минут, согласно полученному из штаба группы приказанию и не испытывая на себе какого-либо давления противника, спокойно покинул деревню и, будучи отрезанным от Дмитровки, начал отходить на юг, тропой в долину реки Медведица, а оттуда в Черниговку, куда прибыл только в 3 часа утра 11 октября.

Обстановка в Черниговском районе в последние часы 10 октября была весьма неясной и напряженной, об этом достаточно ярко свидетельствуют сохранившиеся донесения. Именно:

Полковник Бафталовский, разговаривая по прямому проводу со штабс-капитаном Поповским (штаб Сибгруппы), старается успокоить: «Монастырище в наших руках. Партотряд Березюка занимает только восточные окраины деревни. Оренбургскому полку приказано выбить их. Пожалуйста не беспокойтесь за свой тыл, а смотрите только вперед».

В 23 часа 15 минут командир Прикамской конной дружины полковник Дробинин доносит генералу Смолину: «Доношу, что согласно Вашего личного указания восточная опушка деревни мною занята. В деревню Лунза ведут три дороги, пересекающиеся в двух верстах от Черниговки. Дорога отворачивает от дер. Дмитровка всего в полутора верстах. Пеших застав Красноярской дружины до сих пор обнаружить не могу. По дороге на Халкидон держу лишь пост. Нахожусь в самом конце деревни. Связи ни с кем не держу».

Старший адъютант штаба Железнодорожной бригады капитан Яковлев в 23 часа 35 минут того же 10 октября доносит наштагрупы Сибирской: «В 23 часа 10 мин. между первым и вторым мостами (перегон Мучная – Манзовка) было слышно четыре взрыва. С этого момента прекратилась связь по всем проводам. Высланный с поста № 1 усиленный дозор на юг еще не вернулся».

В такой обстановке генерал Смолин, находясь в Черниговке, отдал в 23 часа 8 минут 10 октября приказ следующего содержания: «1. Полковнику Аргунову по сосредоточении всего отряда в Черниговке 11-го октября удерживать эту деревню, имея конницу на своем правом фланге. 2. Полковнику Мельникову продолжать упорно удерживать Вадимовку. 3. Подполковнику Новикову (инженер группы) в ночь с 10-го на 11-ое испортить все мосты на реке Медведице в районе Черниговка. 4. Подполковнику Ктиторову (рота Красноярской пешей дружины) оставаться в моем резерве на ст. Мучная. 5. Полковнику Ростовцеву содействовать своими бронепоездами отряду полковника Аргунова при обороне Черниговки, выдвинув бронепоезд к мосту через реку Черниговка к северо-западу от деревни Черниговка. 6. Я буду находиться на ст. Мучная. 7. Заместители: полковник Аргунов, генерал Хрущев. 8. О получении донести».

Ночь прошла сравнительно спокойно.

Выше мы уже упоминали об отходе и прибытии в Черниговку гарнизона деревни Меркушевки. Нам следует тут все же отметить, что начальник этого отряда по своем прибытии в Черниговку, видимо, не донес о своем прибытии в штаб группы, в то же самое время о сем упустил также донести и генерал Хрущев. Таким образом, до утра 11 октября штаб группы оставался в полном неведении относительно судьбы Меркушевского гарнизона. Поэтому в 7 часов 11 октября полковник Бодров направил запрос генералу Хрущеву о судьбе этого отряда. Он писал: «Прошу сообщить, прибыла ли Волжская дружина из Меркушевки. В утвердительном случае – когда, в отрицательном – какие о ней имеются сведения». На сей запрос в 8 часов 15 минут последовал ответ такого содержания: «Волжская конная дружина следует через Алебастровый завод, в 3 часа сего дня прибыла в Черниговку. По донесению Командира дружины дер. Евсеевка занята сильным пехотным и конным отрядом красных. Волжская конная дружина занимала Мерку шевку до 23 часов 30 минут 10-го октября. Разъезды дружины, высылаемые в Дмитровку, обстреливались частями 6-го Хабаровского полка. Из Меркушевки дружина отошла без давления со стороны противника. Красные патрули все время маячили вокруг Меркушевки. Через 15 минут дружина выступает для следования в резерв согласно оперативного приказа отряда».

К 9 часам 11 октября расположение частей группы генерала Смолина было следующим:

1. на горе Крестовая, что в 2 верстах к северу от Черниговки… заслон под командой Генерального штаба полковника Смирнова в составе: а) Иркутской пешей дружины, б) Петроградской конной дружины, в)… (?) батареи, 1 орудие. 2. в селе Черниговка: а) Московская конная дружина, б) Прикамская конная дружина, в) Поволжская конная дружина, г) рота Красноярской пешей дружины, д) штаб Западно-Сибирского отряда, е) Управление Сибирской артиллерийской дружины, ж) штаб Сибгруппы. 3. позиция на высотах южнее села Черниговка: а) Томская пешая дружина, б) Воткинская артиллерийская дружина, 1 орудие, в) Добровольческая батарея, 2 орудия. 4. Станция Мучная: один бронепоезд. 5. Разъезд Манзовка: другой бронепоезд. 6. У деревни Вадимовки: а) Омская пешая дружина (включая отряд полковника Резанова, прибывший из Камень-Рыболова), б) Иркутская батарея, 2 орудия. 7. По долине реки Медведица и в направлении на деревню Лунза высланы разъезды от Волжской конной дружины.

В дополнение к только что приведенному расположению частей, дабы полнее и точнее уяснить обстановку, при которой должен был завязаться будущий бой у села Черниговка, мы приводим следующий приказ (№ 1072/оп) по Западно-Сибирскому отряду от того же 11 октября: «Генералу Хрущеву, Командирам дружин Томской, Иркутской, Западно-артиллерийской и Добровольческой-артиллерийской. 1. Немедленно занять боевой участок по тракту Черниговка – Халки-дон в двух верстах от Черниговки на перевале: 1) Томской дружине с батареей полковника Шестоперова (Добровольческая) и одним орудием Западно-артиллерийской Воткинской дружины. 2) Артиллерия под общим командованием полковника Шестоперова. 2. Генералу Хрущеву – кавалерии продолжать занимать дер. Черниговку; в случае отхода полковника Смирнова, пропустить его через дер. Черниговку, уничтожить оставшиеся два моста на реке Черниговка и затем с двумя дружинами обеспечить правый фланг полковника Урняж; остальные две дружины отвести в резерв и поставить в верстах двух позади отряда полковника Урняж на тракте. Генералу Хрущеву теперь же поставить у оставшихся двух мостов сильные заставы, сменив находящиеся там части Томской дружины. Полковник Аргунов. Врид Начштаба Подполковник Волков».

Таким образом, как мы видим из приказа № 1072/оп и группировки частей, генерал Смолин был вынужден, ввиду крайне невыгодных условий местности у деревни Черниговки, перенести линию обороны версты на две к югу от этого села.

Примерно в 11 часов этого же дня по прямому проводу между полковником Наркевичем (штаб Сибгруппы) и полковником Курковским (военный инженер в штабе рати) произошел разговор следующего содержания.

Полковник Наркевич начинает разговор: «Не имеем связи с Вами чуть не тринадцать часов. Сейчас принимаем на Ипполитовке по диспетчеру дополнение к директиве Воеводы № 1675/оп. Отчего до сего времени не налажена у Вас связь с нами?»

Полковник Курковский на это отвечает: «Связь не налажена ввиду того, что по испытанию провода оказались неисправны. Выехала партия инженера Нилова для исправления, и сейчас высылаем механика Солита. Как же мы будем держать связь с Вами? Все оперативные распоряжения будем передавать до исправления проводов по железнодорожному проводу, по которому сейчас говорим (по второму)».

В 11 часов 30 минут генерал Смолин получил приказание воеводы от 10 октября за № 1675/оп о высылке 150 конных для занятия деревни Лучки и т. д. Вскоре после этого, примерно около 12 часов дня, генерал Смолин получил два донесения (№ 127 от 10 октября и № 130 от 11 октября) полковника Мельникова из Вадимовки о том, что там все спокойно. В 13 часов генерал Смолин отправил из Черниговки полковнику Мельникову полную ориентировку. Полное содержание только что упомянутых бумаг было таково:

1. Дополнение к директиве воеводы за № 1675/оп: «Из похштаземрати 10-го октября № 1680/оп. Генералу Смолину. Копия генералу Бородину. В дополнение к № 1675/оп. Для решительного наступательного боя с целью разбить наступающие части противника и отбросить их за Спасск, Воевода Земской Рати решил главные силы армии сосредоточить на линии Ивановка – Ображеевка – Ляличи – Вознесенское. Сосредоточение предполагается к 13-му октября. Чтобы обеспечить сосредоточение, Вам надлежит упорно задерживать продвижение противника у дер. Черниговка и только в случае полной невозможности отходить к дер. Монастырище, задерживая противника и на всех промежуточных, между Черниговкой и Монастырищем, позициях. От Монастырища на Вознесенское – Ваш путь должен лежать через Ляличи. В случае прохождения Вами линии: Халкидон – Аунза, выделить отряд конницы в 150 сабель для прочного занятия Лучков в целях обеспечения этим направлением на Вознесенку и поддержания связи с отрядом в Вадимовке. Деревня Вадимовка должна прочно удерживаться. Генмайор Петров».

2. Донесения полковника Мельникова: «10-ое октября 1922 года. Из Вадимович. Наштагруппы Сибирской. В 18 часов с дружиной и батареей в дер. Вадимовку прибыл. На первом восточном мосту через Лефу выставлена застава – 40 пеших при пулемете со взводом конницы, которая держит связь с Алтыновкой. № 0127. Полковник Мельников».

«11-ое октября 4 часа 1922 года из Вадимович Наштагруппы Сибирской. Прилагаемый пакет с донесением № 0127 был направлен в Штаб группы прямым путем, но доставлен быть не мог ввиду встречи на пути Вадимовка – Черниговка 8 всадников, открывших стрельбу при приближении наших конных. Сейчас отдал распоряжение об уничтожении моста через восточный рукав Лефу. Результаты разведки бродов на реке Лефу таковы: как к северу, так и к югу от Вадимович переправы имеются – труднопроходимые броды. Глубина их 1–1/4 сажени – 1–1/2 аршина. Дно довольно вязкое, но лошадь не тонет. При наличии хороших проводников из местных жителей переправа для конницы по этим бродам с большим трудом, но возможна. Местные жители упорно отказываются давать какие-либо сведения о переправах через Лефу. Прошу сообщить об обстановке на других участках. Полковник Мельников».

3. Ориентировка, посланная генералом Смолиным полковнику Мельникову. «12 часов 11-го октября 1922 года. Будка, что в 6 верстах к югу от ст. Мучной. В 21 час 10-го октября, после упорного боя в деревне Дмитровка, части отряда полковника Аргунова сосредоточились в дер. Черниговка, очистив дер. Меркушевка, Дмитровка и Алтыновка. В настоящее время я занимаю позицию в 2 верстах к югу от дер. Черниговка, имея свои передовые части на северной окраине дер. Черниговка, так как оборонять деревню в силу условий местности не выгодно. Противник пока особой активности не проявлял. Следующий рубеж, на котором я предполагаю задержать движение противника на юг, на линии дер. Халкидон. Мне приказано упорно задерживать противника на всех рубежах между дер. Черниговка и дер. Монастырище, дабы дать возможность нашим главным силам сосредоточиться на линии Ивановка – Ображеевка – Ляличи – Вознесенское, что предполагается закончить 13-го октября. От Монастырища на Вознесенское я пойду через Ляличи. Когда я буду проходить линию Аунза – Халкидон, мне приказано выделить конный отряд в 150 сабель для прочного занятия дер. Лучки в целях обеспечения этим направления на Вознесенку и для установления связи с Вами, что я и исполню. С этим отрядом (в Лучках) приказываю Вам установить теснейшую связь. Вадимовку приказано прочно удерживать. Ваше следующее донесение пришлите мне завтра через Халкидон. № 3379/оп. Генерал-майор Смолин. Начштаба генштаба полковник Бодров».

Тем временем на фронте Сибирской группы под натиском противника заслон полковника Смирнова отошел с Крестовой горы в Черниговку и тут, будучи пропущенным генералом Хрущевым, не задержался, но отошел на главную позицию. Одновременно с сим в 12 часов 11 октября штаб группы с Сибирской инженерной дружиной и ротой Красноярской пешей дружины перешел на железнодорожную будку, что в углу от ст. Мучная (с этой-то будки и была отправлена генералом Смолиным ориентировка полковнику Мельникову, о которой мы уже говорили выше). Генерал Хрущев после этого уничтожил оба оставшиеся моста через реку Черниговка, а затем, выведя свои дружины из села, расположил две конные дружины за правым флангом позиции главных сил группы, а две другие отвел в резерв, к штабу группы. Иркутская пешая дружина с одним орудием присоединилась к Томской дружине с двумя орудиями, уже находившейся на главной позиции. Штаб полковника Аргунова (Западно-Сибирского отряда) расположился в районе высоты 144. Красные следовали за частями полковника Смирнова. Скоро они оказались перед самой Черниговкой, а затем, по занятии ее, перенесли свою деятельность на оба фланга белых.

В 17 часов 30 минут 11 октября разъезд белых обнаружил движение колонны красной конницы по долине, что идет от Черниговки на Монастырище мимо высоты 286. Одновременно с этим белый бронепоезд заметил движение второй колонны красной конницы с артиллерией от ст. Мучная на Халкидон. Колонна эта двигалась между железной дорогой и рекой Лефа. В дополнение и развитие этих строк приводим ниже содержание двух сохранившихся документов:

«11-го октября 1922 года. Штаб-ротмистр Жилюков, Начальник разъезда Волжской конной дружины. Генералу Смолину. Доношу, что, пройдя по дороге 6–7 верст, я обнаружил кавалерию красных силою до 20–30 коней, которые двигались без дороги по сопкам к желдороге. Я с разъездом, отскочив версты полторы-две, заметил в другом месте наблюдателей на сопке, которые вскоре спустились также по направлению к железной дороге. Штаб-ротмистр Жилюков».

«11-го октября 1922 года 21 час 15 минут. Железнодорожная будка, что восточнее Халкидона. Воеводе Земрати. Сегодня до 19 часов сдерживал противника в двух верстах южнее села Черниговки. К 18 часам было обнаружено движение колонны конницы по сопкам в падь реки Люзанка. Офицерский разъезд донес, что восточное этой долины от прииска Монастырского на Монастырище по сопкам наблюдалось им движение конницы невыясненной силы. К тому же времени бронепоездом было замечено движение конной колонны с артиллерией от ст. Мучная на Халкидон между железной дорогой и рекой Лефу. Указанная обстановка в связи с занятием противником Монастырища и возможностью усиления его конницей из Черниговки вызвала у меня серьезное опасение за свой тыл. Посему мною приказано частям группы, выставив сторожевое охранение с бронепоездом по левому берегу реки Люзанки, главными силами занять позиции по высотам, что северо-восточнее окраины деревни Халкидон. Кроме того, у перекрестка железной дороги с трактом Халкидон – Монастырище мною выдвинута одна конная дружина, которая ведет разведку на Монастырище и в направлении на дер. Лунза. Главная переправа через реку Лефу находится западнее Халкидона примерно в 8 верстах. За истекший день противник не проявлял особой активности на фронте расположения группы. Перенес свою деятельность главным образом на фланги. Я со штабом нахожусь на железнодорожной будке, что восточнее Халкидона. № 3880/оп. Генерал-майор Смолин».

В своем докладе воеводе генерал Смолин приводит, кроме уже упомянутых данных, еще и такие (цитирую дословно): «До 19 часов противник под прикрытием сильного артиллерийского и пулеметного огня вел наступление на нашу позицию, но был с большими потерями отбит и залег в полуверсте от нашей позиции. На участке команды пеших разведчиков и полуроты 1-ой Томской пешей дружины красные оставили более 30 трупов и раненых (смотри № 01088/оп)». (Это донесение в бумагах генерала Смолина, к сожалению, не сохранилось.)

Перечисляя основания для отвода частей группы с «главной позиции, что в двух верстах к югу от села Черниговки», генерал Смолин ссылается также и на полную измотанность конницы генерала Хрущева. Он пишет: «…Конница генерала Хрущева была настолько измотана, что к боевым действиям была мало пригодна и крайне нуждалась в отдыхе. Поэтому с наступлением темноты, частям группы, не вводя их в ночной бой на горной местности, я приказал несколько отойти и занять позицию по высотам к северо-востоку от Халкидона, выставив сторожевое охранение с бронепоездом по левому берегу реки Люзанка, что и было выполнено к 1 часу 12-го октября. У перекрестка железной дороги с трактом Халкидон – Монастырище была расположена конная дружина с задачей вести разведку на Монастырище и Лунза».

Потери Сибирской группы за день 11 октября были в общем незначительны. За отсутствием документальных данных генерал Смолин отказывается в своем докладе воеводе их точно определить, но ограничивается лишь указанием, что «но зато чувствительным оказался вызванный этим боем расход патронов». Потери красных белыми также не были установлены.

Всю ночь с 11 на 12 октября красные вели, опять цитируем генерала Смолина, «энергичное наступление и к рассвету оттеснили наши части к Халкидону». Донесение полковника Аргунова (из штаба Западно-Сибирского отряда наштагруппы Сибирской) от 7 часов 12 октября гласит: «В бою под Черниговкой 11-го октября цепь красных, пехота и конница, всего 300–400 человек, нашей заставой – командой пеших разведчиков и полуротой первой роты Томской дружины была подпущена шагов на 200 и внезапно обстреляна пулеметным и ружейным огнем. Красные в панике бежали по полю обратно в деревню, оставив на месте более 30 человек убитыми и ранеными».

В 18 часов 20 минут 11 октября воевода земской рати, генерал-лейтенант Дитерихс, подписал свою директиву войскам, скрепленную за начальника штаба Генерального штаба полковником Бафталовским за № 1686/оп.: «Комгруппам Поволжской, Сибирской, Сибказ, Двказ, Копия Комполка Прамурского Пограничного. Противник ведет наступление в районе Черниговка. Имея в виду дать решительный бой противнику на фронте Ивановка – Вознесенское, приказываю: 1. Генералу Смолину продолжать выполнение поставленной задачи частями Сибирской группы и броневиками. Конницу, ввиду утомления, сегодня же вечером вытянуть из боя и направить: а) Волжскую и Прикамскую конные дружины в Ляличи в распоряжение генерала Молчанова и б) Московскую и Петроградскую конные дружины в Никольск, погрузив их в вагоны, тоже в распоряжение генерала Молчанова. 2. Поволжской группе в течение 12-го октября сосредоточиться в районе Ляличей, с целью перехода из этого района в наступление на север. 3. Сибказгруппе сосредоточиться полностью в районе Осиновка – Ивановка, имея в виду оборону Ивановки и наступление на Ображеевку. Штабу быть в Осиповке. 4. Дальне-Восточной казачьей группе, за исключением частей, оставшихся на охране железной дороги, к полудню сего октября сосредоточиться в Кремово и быть в моем распоряжении. 5. Генералу Смолину из Пограничной стражи сосредоточить к вечеру 12-го октября в районе Никольска 130 человек, сняв их с охраны желдороги с целью усиления гарнизона Никольска».

В 0 часов 40 минут в штабе Сибирской группы был получен оперативный приказ воеводы от 11 октября за № 1686/оп.

Между тем противник (красные) возобновил наступление вдоль линии железной дороги, постепенно оттесняя части белых. Обстановка сложилась крайне неблагоприятно: а) в тылу, на единственном пути отхода группы, село Монастырище занято красными, б) каких-либо переправ через реки Скотская и Монастырка вне села Монастырище нет, в) двигаться по полотну железной дороги с артиллерией и обозами – значит рисковать всем, так как на двух больших железнодорожных мостах нет настила, г) подавляющее превосходство сил красных, которое становилось особенно чувствительным после отозвания конницы генерала Хрущева. Все это понудило генерала Смолина, после короткого размышления и обсуждения положения со своим начальником штаба, к вызову в 1 час 15 минут 12 октября к телеграфному аппарату из штаба земрати полковника Озолина.

«1 час 15 минут 12-го октября. Разговор по прямому проводу генерал-майора Смолина и полковника Озолина.

Генерал Смолин начинает разговор: «Противник, тесня мои части, находится на перекрестках дорог на линии Халкидона. Переправа через реку в 8 верстах. Двигаться вдоль линии железной дороги невозможно – нет переправ, настилов на мостах. Речки на этом пути непроходимы ни для кавалерии, ни для обоза, ни для артиллерии. В связи с полученной новой директивой и задачей, поставленной мне предыдущей директивой, положение создается слишком тяжелое и рискованное. Рискую потерять многое. Все».

Полковник Озолин: «Добрый вечер, Ваше Превосходительство. Я не понял, что Вы хотите».

Генерал Смолин: «Мне придется, по-видимому, отойти на переправу реки Дефы – на Лучки, если успею это сделать, ибо противник уже у северной окраины деревни и выполнить директивы не могу».

Полковник Озолин: «Я все-таки ничего не понимаю».

Генерал Смолин: «Что Вам угодно понять?»

Полковник Озолин: «Разве путь движения на Монастырище невозможен?»

Генерал Смолин: «Монастырище занято, переправы не годятся».

Полковник Озолин: «Значит, и противника нельзя ждать с севера. Наверное, и он через переправы не пройдет».

Генерал Смолин: «Противник перейдет через Монастырище».

Полковник Озолин: «Я ответить ничего не могу. Постараюсь доложить Начальнику Штаба. Сейчас иду докладывать».

Генерал Смолин: «Ждем пять минут».

Вернувшись от начальника штаба земрати, полковник Озолин передает генералу Смолину: «Передаю решение Начальника Штаба. Отправить через Лучки на Вознесенское все то, что не может пройти по железной дороге с необходимой охраной. Со своей пехотой двигаться на Монастырище и продолжать выполнение директивы. У Вас по железной дороге пойдут ведь и броневики, так что артиллерия будет. Монастырище атаковывается частями генерала Бородина при артиллерии со стороны Манзовки. Ваш подход облегчит его задачу, и Вы, при его поддержке, сможете выполнить директиву. Ваш сборный пункт Вознесенское. Прошу все время с нами держать связь».

Разговор был закончен. Приказание начальника штаба земрати было более чем определенно. Однако ввиду того, что от полковника Мельникова, занимавшего деревню Вадимовку, за 11 октября донесений у генерала Смолина не было и обстановка в районе Вадимовки для командующего Сибгруппой не была известна, то генерал Смолин счел отправку артиллерии и обозов из Халкидона через Лучки на Вознесенское без сильного прикрытия делом крайне рискованным. Выделить же достаточное прикрытие из состава группы, ввиду ее малочисленности, не представлялось возможным. Ведь даже вместо требуемых директивой воеводы от 10 октября за № 1680/оп 150 конных едва, едва удалось набрать для занятия селения Лучки только 30 конных разведчиков Иркутской пешей дружины, которые и были высланы туда в 3 часа 12 октября. Собственно говоря, генерал Смолин в 14 часов 30 минут 12 октября с будки 172 версты отдал приказание полковнику Аргунову об отправке конных разведок обеих дружин (Томской и Иркутской пеших), но затем это приказание было видоизменено и на Лучки ушла одна только разведка Иркутской пешей дружины. Оставление разведки другой пешей дружины (Томской) при главных силах Сиб-группы вызывалось крайней необходимостью, так как в случае ее ухода на Лучки, ввиду отозвания конных дружин генерала Хрущева, генерал Смолин оказался бы без единого конного всадника.

Полный текст первоначального приказания генерала Смолина полковнику Аргунову о высылке разведок на Лучки таков: «Во исполнение директивы Воеводы, приказываю с рассветом 12-го октября выслать через Халкидон в Лучки конную разведку Томской и Иркутской дружин с задачей уничтожить переправы через реку Лефу и занять Лучки. Я 13-го или 14-го прибуду в Вознесенское. По прибытии Вас в Лучки, установите тесную связь с Полк. Мельниковым, занимающим Вадимовку. В случае невозможности удержать Лучки, отходите на Вознесенское, поставив об этом в известность полковника Мельникова».

Мы не будем сейчас вдаваться в подробное рассмотрение предложения генерала Смолина и окончательного решения начальника штаба земрати и лишь отметим, что это решение оказало весьма существенное влияние на создание обстановки, в которой пришлось действовать частям генерала Смолина 14 октября в бою, от которого зависела судьба всего Белого Приморья на ближайшее время (октябрь – ноябрь 1922 года, во всяком случае).

В 3 часа ночи того же 12 октября генерал Смолин, находясь на будке у 172 версты, отдал приказание полковнику Аргунову следующего содержания: «Приказываю Вам ввиду сложившейся обстановки постепенно отходить на разъезд Манзовка, где я буду находиться со штабом; у будки, занимаемой сейчас штабом, оставляю роту полковника Ктиторова, которую передаю в Ваше распоряжение».

Таким образом, почти все части Сибирской группы, за исключением вышеупомянутых – стрелковые, кавалерийские, артиллерия и обоз, – вынуждены были начать отход по линии железной дороги на разъезд Манзовка. Команды бронепоездов, под руководством самого полковника Ростовцева, устроили на железнодорожных мостах деревянные настилы, благодаря коим удалось к утру 12 октября благополучно перебросить артиллерию и обозы на разъезд Манзовка, куда штаб группы прибыл к 5 часам утра.

Между тем уже в 3 часа ночи красным удалось занять северную и северно-западную окраины Халкидона. В 5 часов утра пешие части Сибирской группы с одним броневиком медленно отходили на Халкидон, находясь южнее юго-восточной окраины этого села. В 5 часов утра того же 12 октября генерал Смолин, находясь на разъезде Манзовка, отдал следующий приказ полковнику Аргунову: «Оренбурги, усиленные Уральской дружиной, при одном орудии (если не ошибаюсь, то это была одноорудийная Оренбургская казачья батарея, наконец-то получившая трехдюймовку и таким образом превратившаяся из конной части в артиллерийскую) и броневике, сейчас переходят в наступление на Монастырище. Приказываю Вам: 1. Выслать сколько можете своих конных разведчиков на Лучки, чтобы испортить переправу и связаться с полковником Мельниковым, ориентировав его в обстановке. 2. Приданной Вам конницей прикрывайте свой тыл со стороны Халкидона при продвижении на Монастырище. 3. Своей артиллерией и пехотой с пулеметами движением на Монастырище оказать содействие (Эренбургам, конный дивизион коих направляется от моста через реку Монастырку для удара с севера по Монастырищу. 4. Мосты застланы».

Вслед за отданием этого распоряжения генерал Смолин, с того же разъезда Манзовка, донес воеводе земрати № 3881/оп, помеченным теми же 5 часами 12 октября, следующее: «Ввиду Вашего приказания перебросить приданную мне конницу в распоряжение ген. Молчанова, я не мог выполнить Вашей директивы в той части, которой требовалась высылка в Лучки не менее 150 конных. Для связи же с полковником Мельниковым мною приказано выслать в Лучки две оставшиеся у меня команды конных разведчиков численностью до 60 сабель, но я не уверен, удастся ли им пробраться на Лучки, так как противнику удалось около 3 часов занять северную и севернозападную окраины Халкидона и кроме того трудно оттянуть конную разведку, выполняющую впереди ответственную задачу при своих частях. Противник за сегодняшний день и ночь был особенно активен. Появились отдохнувшие части – Троицко-Савский кавполк. Нашей разведкой был слышен продолжительное время грохот колесного обоза по пади Лунза – Монастырище. Полагаю, что у Монастырища прибывают регулярные части. Пехота вверенной мне группы с бронепоездом, задерживая противника и под его давлением, медленно отходит от Халкидона, занимая в данное время юго-восточную окраину Халкидона, будку и высоту к востоку от него. В 4 часа 30 минут Оренбурцы с Уральцами перешли в наступление от Манзовки на Монастырище. Рота Красноярской дружины, броневиком с 2 орудиями и 2 мотоциклами с пулеметами поддерживали это наступление. Эта рота двинута из Халкидона по тракту на Монастырище».

В 7 часов утра того же 12 октября генерал Смолин, продолжая находиться на разъезде Манзовка, отдал приказ генералу Хрущеву, по сосредоточении в Манзовке его конных дружин (Московская, Петроградская, Прикамская и Волжская), отправиться с ними в распоряжение генерала Молчанова в Ляличи и Никольск-Уссурийский. В 8 часов 40 минут того же 12 октября генерал Хрущев донес генералу Смолину о своем выступлении с Манзовки в распоряжение генерала Молчанова. Таким образом, с этой минуты группа генерала Смолина оказалась лишенной фактически своих глаз – армейской конницы.

Между тем в боевой линии пешие части Сибгруппы под сильным натиском противника в 7 часов 30 минут отошли по линии железной дороги за первый мост, что через речку Сухой Яр. В 8 часов 20 минут того же 12 октября генерал Смолин доносит воеводе земрати, с копиями генералу Молчанову и генералу Бородину № 25/оп, следующее: «В 7 часов 40 минут пехота под сильным натиском противника отошла по линии железной дороги за первый мост, что через Сухой-Яр. В настоящий момент Томская дружина в указанном пункте прикрывает бронепоезд, по которому противник открыл сильный артиллерийский огонь. Бронепоезд подбит, три платформы сошли с рельс и горят.

Вперед выкинулся бронепоезд № 2 и полковник Ростовцев. В 7 часов нами, совместно с Оренбургскими казаками занято Монастырище, которое оказалось свободным от красных. Последние, по сведениям от жителей, ночью ушли в направлении Ляличей. Конницу отправляю по назначению».

Полковник Бахтерев (помощник командира Томской дружины) и вахмистр Давыденко (с бронепоезда) красочно и подробно рассказали мне всю эту печальную историю с гибелью белого бронепоезда. К большому своему сожалению, я записал их рассказ слишком схематично и ныне, по прошествии многих лет, лишен возможности воскресить все красочные и трагические подробности этого дела. Посему привожу лишь свою схематическую запись этих рассказов:

«Ночь провели около Халкидона. Утром со стороны Спасска появились красные. Они наступают. Заняли сопки. Красная артиллерия ведет интенсивный обстрел белого расположения. У белых имеется в боевой линии один лишь бронепоезд. Пехота белых находилась правее (восточнее) железной дороги, занимая сопки. Полковник Бахтерев с конной сотней Томской дружины выдвигается в боевую линию в районе железной дороги. Красные одним из своих снарядов попали в паровоз белого бронепоезда. С тыла на дрезине ехало несколько человек к бронепоезду. Под огнем красных дрезина перевернулась. У бронепоезда же американский вагон сошел с рельс, опрокинувшись поперек пути. Красные находятся теперь на расстоянии полуторадвух верст от белого бронепоезда. Они бьют по нему вовсю. Думать о поднятии американского вагона на рельсы не приходится. Бронепоезд, подожженный снарядами красных, начинает гореть. Для команды белого бронепоезда остается один выход: взорвать орудия и сжечь дотла бронепоезд. Надо убирать тяжелораненых. Между тем, под давлением красных, белая пехота оставила гребни сопок, спустилась вниз на равнину и, оставляя горящий свой бронепоезд впереди своего фронта, отошла версты на две к югу, где заняла новый рубеж и остановилась. Отступление белой пехоты было довольно поспешным, кое полковник Бахтерев характеризовал словами: «Наша пехота посыпалась». Таким образом, горящий белый бронепоезд остался в «ничьей земле». Его команда поспешно отходила, имея своим прикрытием лишь полковника Бахтерева с его конными. Далее полковник Бахтерев рассказывает, что он стоял спешившись на полотне, как вдруг к нему подскочил один из его людей и воскликнул: «Красные». Полковник оглянулся. Прямо на него скакали красные всадники с шашками наголо. Оглянулся в другую сторону – до своих более двух верст. Что делать? У самого полковника под рукой только десять всадников. Бахтерев вскочил на коня. Конница развернулась. Сейчас налетят и порубят. В это время из-за полотна железной дороги раздались частые залпы. Оказывается, там собралось до 30 отсталых добровольцев (переименованных воеводой в «Томскую дружину»). Видя несущихся на них красных всадников, они не растерялись, но открыли по красной коннице огонь залпами. Этот огонь оказался полной неожиданностью для красных. Их атака захлестнулась, смешалась. Красная конница повернула быстро назад, отскочив на приличную дистанцию. Этот огонь белой пехоты спас жизнь полковнику Бахтереву и его людям. Совместно с пехотой они стали благополучно отходить к своим, отстреливаясь от красных всадников, державшихся теперь на приличной дистанции от своего противника и не помышлявших более о конной атаке».

Инцидент с бронепоездом был исчерпан. Белые части под натиском противника медленно отходили за реку Манзовка.

Возвращаясь к занятию белыми Монастырища, мы считаем нужным отметить незначительные расхождения в установлении часа занятия этого села по трем различным документам. В приведенном выше донесении генерала Смолина воеводе час занятия Монастырища указан «7 часами». В своем пространном докладе воеводе, составленном уже по окончании похода, генерал Смолин называет «около 8 часов». Разницы особой это, конечно, не составляет, так как в 7 часов белые части могли вступать в это большое село, а к 8 часам они могли уже заканчивать полную его оккупацию. Разница имеется между часами, приведенными генералом Смолиным, и сообщением штаба воеводы (оперативной сводки к 12 часам 12 октября № 126), коя гласит буквально так: «В 5 часов части Оренбургской каз. дружины и Уральской каз. дружины при поддержке бронепоезда заняли Монастырище, противник отошел на Ображеевку». Возможно, конечно, что сообщение сделано было на основании какого-либо донесения штаба Сибказгруппы (генерала Бородина) и в действительности Монастырище было занято белыми (частями Сибказгруппы) не между 7 и 8 часами утра, а уже около 5 часов. В 7 же часов в уже занятое Монастырище вошли части Сибгруппы. Таким образом, обе версии оказываются правильными, так как генерал Смолин во всех своих расчетах и действиях до 8 часов утра исходил из того, что село это все еще не занято белыми.

Около 9 часов утра 12 октября штаб Сибирской группы, Сибирская инженерная дружина и два орудия Сибирской артиллерийской дружины перешли с разъезда Манзовка и прибыли на будку 154 версты, откуда связались с генералом Сахаровым, который вел наступление на Ляличи. Артиллерия Сибгруппы оказала своим огнем поддержку частям Приволжского полка.

В 9 часов 40 минут генерал Смолин уведомил генерала Сахарова с будки 154 версты о том, что сегодня, в 24-м часу, части Сибгруппы перейдут в Вознесенское и охрана железнодорожной переправы через реку Лефа будет лежать исключительно на железнодорожной охране. Иными словами, генерал Смолин предложил генералу Сахарову озаботиться прикрытием этой переправы своими (Приволжскими) частями.

К 20 часам 12 октября расположение частей Сибирской группы, согласно данным оперативной сводки Сибгруппы, было таково: «Из отряда полковника Мельникова (Омская дружина и 2 орудия Иркут. артил. дружины), расположенного в Вадимовке, 12-го октября донесений не поступало. От командира конных разведчиков Иркут, дружины (30 сабель), высланных 12-го октября из Халкидона в Лучки, донесений не поступало. Отряд полковника Аргунова (Иркутская и Томская пешие дружины с 2 орудиями) и рота Красноярской пешей дружины, расположенных к северу от железнодорожной переправы через реку Лефу, имея сторожевое охранение на скате с высоты 106 и на высоте, прилегающей к высоте 106 с востока. Батарея занимает позицию в полуверсте к югу от железнодорожной переправы через реку Лефу. Штаб группы и 2 орудия Добровольческой батареи у железнодорожной будки на 54 версте. Противник активности не проявляет. № 3886/оп Наркевич».

Днем 12 октября была произведена рекогносцировка переправы через реку Чахеза (приток Лефы), и с наступлением ночи части Сибирской группы начали движение на село Вознесенское. Сторожевое охранение у железнодорожного моста через реку Лефа было сменено Иманской сотней, входившей в состав войск Поволжской группы генерала Молчанова. Таким образом, на железнодорожном участке в первой линии оказались вновь части генерала Молчанова. Части же генерала Смолина, согласно замыслу воеводы, должны были сосредоточиться в районе Вознесенское – Вадимовка, представляя собою левое крыло расположения всех сил земрати, долженствующей на следующий день перейти в общее и решительное наступление на красных. Приказ о сем, с конкретными заданиями каждой из четырех групп земрати, директива воеводы № 1693/оп от 15 часов 40 минут 12 октября была получена генералом Смолиным в 18 часов 40 минут 12 октября. Эта директива будет полностью приведена нами далее, когда будет рассматриваться бой под Монастырищем.

Переправа частей Сибгруппы через реку Чахеза продолжалась всю ночь с 12 на 13 октября до самого рассвета и была чрезвычайно трудной, а потому и медленной. Имевшийся через реку небольшой мостик обрушился, но был белыми исправлен для движения пехоты. Артиллерия и обозы, несмотря на крутые берега и вязкое дно реки, были переправлены вброд.

В 11 часов 13 октября отряд Сибирской группы (Томская и Иркутская пешие дружины, рота Красноярской пешей дружины, Сибирская инженерная дружина, два орудия Западно-Сибирской артиллерийской дружины, два орудия Добровольческой артиллерийской дружины и штаб группы), всего около 400 штыков, 20 сабель и 4 орудия, прибыли в село Вознесенское, где и расположились на отдых. Людям, измученным непрерывным четырехдневным маршем и боем, необходимо было дать хоть коротенький отдых, но воевода судил иначе.

Отметим, что, согласно приказанию начальника штаба земрати, отданному 12 октября в Никольск-Уссурийском и подписанному полковником Озолиным, генерал Смолин должен был оставить для связи при штабе Поволжской группы офицера с достаточным количеством ординарцев. Самую же связь держать через посты летучей почты от Вознесенского на станцию Ипполитовка.

Дабы закончить нам эту главу по описанию действий частей Сибирской группы генерала Смолина по сдерживанию наступления красных от Спасска на юг к Ляличам, следует лишь сказать теперь о событиях за 11 и 12 октября на участке полковника Мельникова.

Как мы уже знаем из описанного выше, полковник Мельников направил генералу Смолину в 4 часа утра 11 октября из Вадимовки донесение, которое и было получено генералом Смолиным в тот же день.

Прошли целые сутки, и в 4 часа утра 12 октября полковник Мельников направляет генералу Смолину из Вадимовки следующее свое донесение за № 132. Вот его дословный текст: «Истекшие сутки, 11-го октября, прошли спокойно. Вечером 11-го октября к сожженному нами мосту через Восточный рукав реки Лефу по дороге из Черниговки подходил разъезд противника (10–15 коней). Ввиду имеющихся сведений о нахождении в моем тыловом районе партотрядов, мною в ночь на 12-ое октября высланы в направлении на Новые Девицы и Петровичи разъезды и разведывательные партии. Особо выдвинутое и изолированное мое положение заставляет меня расходовать много сил на ведение дальней разведки, а посему поддержание тесной связи с Лучками для меня будет крайне обременительно, а иногда и не по силам. Прошу категорических указаний Начальнику Конницы, которая будет находиться в Лучках, о поддержании со мною связи. Желательно выдвижение от конницы промежуточного поста и заставы на перекрестке дорог Вадимовка – Лучки и Халкидон – Петровичи».

Прошло еще 17 часов, и полковник Мельников снова доносит генералу Смолину, но уже не из Вадимовки, а из Благодатного: «12-ое октября 1922 года 21 час 10 минут, поселок Благодатный. Наштагруппы Сибирской. Высланный в 4 часа 12-го октября из Вадимович разъезд с донесением в Халкидон обнаружил в этом селе красных и вынужден был вернуться обратно. На рассвете 12-го октября на западном берегу Восточного рукава реки Лефу был обнаружен переправившийся противник и замечены усиленные работы по устройству переправ через тот же рукав. Наша артиллерия с утра начала обстрел места работ и частей противника. Несмотря на это красные продолжали сосредоточение на западном берегу Восточного рукава с намерением дальнейшего продвижения к Вадимовке. От прибывшего ко мне разъезда Иркутской дружины, следовавшего через Лучки, я получил подтверждение сведений о занятии противником Халкидона и Монастырища и об отходе наших частей в южном направлении и кроме того сообщение о том, что Лучки, вопреки директиве № 3879/оп, никакой нашей частью не занято. Вслед за сим моим разъездом было донесено, что из Халкидона на Лучки двигается большая колонна противника, которую наш бронепоезд из района Манзовки обстреливает артиллерийским огнем. Дабы не подвергнуть себя риску полного окружения и отдельного поражения, я решил из Вадимовки отойти на Петровичи, а затем через деревню Новая Бильмановка в поселок Благодатный, откуда искать связи с остальными частями группы. Выступил из Вадимовки в 13 часов и в 19 часов 12-го октября прибыл в поселок Благодатный. Прошу ориентировки и дальнейших указаний. Прилагаю донесение № 132, которое было направлено через Халкидон, но не могло быть доставлено, вследствие занятия противником последнего. № 0136. Полк. Мельников».

Донесение это было получено генералом Смолиным 13 октября, когда группа уже была в селе Вознесенском.

Подготовка белых к решительному бою

В данной главе мы не будем касаться общеполитического положения Приамурского земского края, кое достаточно подробно уже обрисовано в книгах генерала Болдырева, Руднева, генерала Петрова и Парфенова-Алтайского. Мы ограничимся приведением различных документальных данных, кои отсутствуют в работах четырех названных авторов, но кои, на наш взгляд, являются и достаточно характерными для описываемого времени, и необходимыми для точного уразумения обстановки.

Нам уже известно, что, в целях успешного проведения борьбы с большевиками, воевода решил прибегнуть к мобилизации бывших военнослужащих, коими надлежало пополнить малочисленные ряды дружин земской рати. Сохраненный судьбою приказ по Западно-Сибирскому отряду от 3 октября 1922 года за № 01011, отданный в селе Черниговка полковником Аргуновым, как нельзя лучше рисует нам тот предел пожеланий командования земрати, который оно ставило частям на предстоящую и уже начавшуюся борьбу с красными. Вот текст приказа: «По получении пополнения в частях отряда иметь: 1) офицерские роты, 2) конные эскадроны до 50 сабель (в Омской дружине до 100 сабель), 3) команды пеших разведчиков до 50 штыков, 4) пулеметные команды на 4 пулемета (в Омской дружине – 6 пулеметов) и 5) по четыре (4) роты стрелковых (в Омской дружине – 5 рот), рассчитанных на два батальона. В стрелковой роте иметь 3 взвода, по 2 отделения в каждом. Отделения разбить на 2 звена. В каждом отделении иметь 3–5 человек теперешнего состава, а в звене – 2–3. Кадр рот по указанному расчету составить 4-го октября и именные списки на него доставить мне 5-го октября. Особо выдающихся унтер-офицеров теперешнего состава, остающихся без должностей при настоящем развертывании и годных на должности взводных и фельдфебелей, в числе не более 18 зачислить в резерв и иметь при офицерских ротах. Теперь же приготовиться к быстрому составлению именных списков на прибывающих, при чем должны быть записаны адреса семьи прибывшего и двух его хороших знакомых».

Таковы были задания, а что же дала действительность? Ответ на это мы находим в ряде донесений полковника Попова (начштаба отряда Восточно-Сибирского) командующему Сибирской группой.

9 октября полковник Попов доносит, что «сего числа от Никольск-Уссурийского воинского начальника прибыло на пополнение отряда 296 ратников, кои от Городской Управы обмундирования не получили. Ранее на образование кадра Красноярской дружины прибыло 24 офицера, 2 чиновника и 25 солдат». 10 октября полковник Попов доносит о прибытии от воинского начальника 17 ратников, 11 октября о прибытии только одного ратника.

Надо полагать, что на этом дело формирования и пополнения Восточно-Сибирского отряда и закончилось, так как события последующих дней оказались весьма чреватыми для белых и вряд ли кто-либо из призываемых, не явившийся по тем или иным причинам к воинскому начальнику ранее, возымел желание отправиться теперь на пополнение земрати. Тут мы можем также отметить, что «пополнения» подчас прибывали и туда, где они были совершенно не нужны. Правда, в подавляющем большинстве таких случаев такие пополнения прикрывались именем «добровольчества». В уверенности неизбежного получения вызова от воинского начальника некоторые из подлежащих призыву обращались к знакомым им начальникам воинских частей или учреждений, и последние обычно с охотой принимали таких «добровольцев».

В Восточно-Сибирскую артиллерийскую дружину (приданную, как то мы уже знаем из предыдущих глав, Сибказгруппе) добровольцами поступило перед самым походом три офицера и четыре или пять кадет Хабаровского кадетского корпуса. Кадеты были добровольцами без кавычек, так как по своему возрасту они призыву не подлежали. Офицеры же были, пожалуй, скорее добровольцами в кавычках, чем добровольцами без кавычек. Кадеты и два молодых офицера (один из них казак, другой из авиашколы, оба к артиллерии никакого причастия не имевших) за время похода все время находились в боевой и действующей части дружины, третий же офицер (кадровый артиллерист-офицер) никакого желания воевать не изъявлял, и так как по чину и стажу он должен был бы занимать какую-либо должность в дружине, а свободной таковой не имелось, то он, к полному своему удовлетворению, был оставлен командиром дружины при базе в Никольск-Уссурийском. Этой иллюстрацией мы и закончим данный отрывок.

Оперативная сводка генкварземрати к 12 часам 8 октября за № 1653/оп, подписанная Генерального штаба полковником Озолиным, дает следующие данные о положении в Приханкайском и Гродековском районах: «Приханкайский район: Разведывательный эскадрон Омской пешей дружины в 10 часов 4-го октября прибыл из района Дворянка – Барабаш-Левада в Камень-Рыболов. 6-го октября в 14 часов Омская пешая дружина, оставив в Камень-Рыбалове 80 штыков при 10 конных и при 2 пулеметах под командой полковника Резанова, выступила по маршруту Хорольское – Лички – Халкидон. В 5 часов 7-го октября Омская пешая дружина прибыла в Хорольское и в 10 часов того же числа выступила на Халкидон. Гродековский район: 6-го октября отряд Уссурийской казачьей дружины при подходе к селу Жариково был обстрелян с окраины села партизанами. Вследствие наступившей темноты и невыясненной обстановки, Уссурийцы оттянулись к поселку Богуславскому».

Оперативная сводка Пограничного полка к 18 часам 8 октября, подписанная временно исполняющим должность начальника штаба этого полка подполковником Скрынниковым, дает необходимые дополнения к вышеприведенной сводке полковника Озолина. Вместе с тем она предлагает вниманию и дальнейшие события. Ее текст таков: «По сведениям жителей в ночь с 6-го на 7-ое октября окопы села Жарикова занимались 35 конными партизанами (красными), на окраине деревни пешие – 40 корейцев и китайцев. К последним крестьяне относятся враждебно. В 9 часов 7-го октября оба отряда отошли: конные русские на деревню Рубиновку, а корейцы на заимки Жарикова. В 4 часа 8-го октября из Бугу славки выступил отряд Есаула Коренева (3 конных, 35 пеших) для занятия Жарикова. На усиление отряда выслано из Бугуславки 13 человек Погранполка, которые возвратятся по выполнении задачи. В Богуславке оставлен отряд самоохраны. Высланный разъезд от Уссурийской дружины (2 офицера и 23 солдата) в Софье-Алексеевском красных не обнаружил. Разъезд вернулся в Гродеково 8-го октября в 14 часов».

Следующая оперативная сводка Погранполка, подписанная начальником штаба «Приамурского Пограничного полка» полковником Калаушиным, гласит: «8-го октября в 19 часов из Гродеково был выслан отряд самоохраны (разъезд) для освещения района Гродеково-Богус-лавский: партизан он не обнаружил. По сведениям жителей в Духовском партизан нет. На участке железной дороги спокойно».

Оперативная сводка того же Погранполка из Гродекова к 9 часам 30 минутам 10 октября, подписанная полковником Калаушиным, гласит: «Железнодорожный участок: В 00 часов 25 минут 10-го октября на 94 версте товарный поезд потерпел крушение по техническим причинам. Движение прекращено. Подробности выясняются. Ночью из Липовцев был обстрелян эшелон ружейным огнем. Выслана разведка при содействии бронепоезда № 4. Приханкайский район: 9-го октября разведка, высланная из Жариково по дороге Рубиновка – Новоселище и Аукашевка, возвратилась, не обнаружив противника».

Оперативная сводка к 18 часам 10 октября того же Погранполка сообщает: «Разведка, высланная утром Пограндружиной в Липовцы, противника не обнаружила. По сведениям жителей в ночь на 10-ое октября в Липовцах были партизаны. Численность их неизвестна. На 94 версте путь будет исправлен предположительно к 12 часам 11-го октября».

Оперативной сводки штаба Погранполка от 11 октября судьба не сохранила, сводка же к 18 часам 12 октября, из Гродекова, сообщает: «Разъезд, высланный из Жарикова по дорогам Богуславка – Рубиновка, противника не обнаружил. Разъезд по дороге на Лукашевку встретил 3 конных партизан, которые вернулись и скрылись в Лукашевке. По сведениям жителей на заимках в районе бродит небольшой отряд красных, не более 15 человек. Камень-Рыболов оставлен нашими частями 9-го октября и в ночь с 9-го на 10-ое занят двумя партотрядами, первый под командой тов. Львова, а второй – неизвестно. По словам крестьян общая численность красных от 80 до 100 человек, большинство конных. Разъезд, высланный на Новоселище, красных не обнаружил. Выслана агентурная разведка на Камень-Рыболов».

Короткая пометка в бумагах генерала Смолина свидетельствует, что 12 и 13 октября в расположении Погранполка было спокойно. На этом мы сейчас и закончим, так как события дальнейших дней являются темой последующих глав.

Почти за все время «Последнего Приморского похода» Шкотовский район был весьма и весьма пассивен. В большинстве оперативных сводок генкварземрати о Шкотовском районе писалось: «без перемен» или «спокойно». С середины августа месяца он занимался частями Дальневосточной казачьей группы генерал-лейтенанта Глебова, лежащий же от него на восток Сучанский район был вовсе оставлен белыми частями и лишь побережье наблюдалось с моря Сибирской флотилией.

Решив подтянуть на главный участок фронта группу генерала Глебова, генерал Дитерихс отдал 8 октября в городе Никольск-Уссурийском приказ правителя земского края и воеводы земской рати № 53/а, скрепленный подписью начальника штаба, генерала Петрова, такого содержания: «1. Во изменение пункта 7-го Указа моего от 23-го августа за № 22, приказываю Тыловой район распространить на север до линии истока реки Шуфаи-Мельдуга (включительно) – Надеждинская (исключительно) – Кневичи – Кролевец – Ново-Хатунчи – Московская – Серебрянная и далее прибрежная полоса до линии Хребта Сихота Алин. 2. Резерв городской милиции (Уральский и Егерский полки) и остающиеся в указанном районе части Дальневосточной казгруппы (Амурская и Иркутская каз. дружины) – подчинить в оперативном отношении Начальнику Тылового района Контр-адмиралу Старку 3. Подчинение названных частей Контр-адмиралу Старку и новые границы Тылового района входят в силу с момента смены в Шкотовском районе частями резерва милиции – частей Дальневосточной казачьей группы».

Смена частей состоялась. Уральцы и егеря заменили забайкальских казаков.

Как мы уже знаем, Поволжская группа генерала Молчанова была снята с фронта утром 9 октября, дабы быть отведенной в тыл для отдыха и пополнения. Выписка из дневника командира Прикамского полка (отряда) полковника Ефимова дает следующую картину этого «отдыха и пополнения»: «10-ое октября. Прибыли в Никольск. Обещают нам отдых 2–3 дня, посмотрим. 11-ое октября. Заставил юнкеров (Корниловского Военного Училища на Русском Острове, кои были приданы Воткинской пешей дружине) пристрелять винтовки. Они учились всему, кроме стрельбы. 12-ое октября. Ночью погрузились и прибыли в Ипполитовку…» О пополнении частей нет и полуслова, надо полагать, что таковое и не прибывало в части генерала Молчанова. Для чего же штаб земрати произвел эту прокатку утомленных людей? Для производства известного впечатления на горожан Никольска, а через них на партизан? Надо полагать, только для этого.

Основываясь на данных сводки генквар. штаба воеводы к 12 часам 12 октября, мы можем дать следующие сведения о переброске войск на фронт на ст. Ипполитовка в целях дачи врагу генерального боя.

11 октября в 18 часов через Никольск на ст. Ипполитовка проследовали 1-я Забайкальская казачья дружина и Отдельная Пластунская Забайкальская казачья дружина. В 20 часов того же дня через тот же пункт и туда же проследовала 1-я Пластунская дружина (полковника Буйвида). 12 октября в 0 часов 30 минут проследовала Атаманская конная дружина. Наконец, в 14 часов того же дня проследовал штаб Дальневосточной группы и Артиллерийская дружина.

Между двумя этими последними эшелонами утром 12 октября из Никольска на ст. Ипполитовка выбыли: Прикамский полк (полковник Ефимов), Поволжская артиллерийская дружина (полковник Бек-Мамедов), Камская и Анненковская дружины и отряд генерал-лейтенанта Савельева (отряд генерала Савельева был чрезвычайно мал). В 13 часов этого же числа генерал Молчанов со штабом Поволжской группы перешел из Никольск-Уссурийского на ст. Ипполитовка.

Еще перед погрузкой своих частей в эшелоны на ст. Никольск-Уссур. генерал Молчанов отдал приказ № 204/оп в 20 часов 11 октября такого содержания: «Генерал-майору Сахарову, полковнику Ефимову, полковнику Бек-Мамедову, Полк. Иларьеву, генерал-лейтенанту Савельеву, генерал-майору Хрущеву. Копии: ген. квартземрати, генерал-майору Смолину и генерал-майору Бородину. Воевода решил дать решительный бой на фронте Ивановка – Вознесенское и перейти в наступление. В Вознесенское отойдут части генерала Смолина, в Ивановке – части генерала Бородина, в Кремово – резерв Воеводы – сосредотачиваются части генерала Глебова. Приказываю: 1. Генералу Сахарову с рассветом 12-го перейти в Ляличи, немедленно приступить к укреплению высоты 129 и влево до реки Лямохэ, имея конницу в Ображеевке. По подходе Волжской и Прикамской конных дружин, взять их в свое подчинение и расположить в Ляличах на отдых. Собрать подводы для своих частей. 2. Камской дружине, Анненковской дружине и генералу Савельеву погрузиться к 2 часам в эшелон и отбыть на ст. Ипполитовку, где, разгрузившись, Камской дружине немедленно присоединиться к генералу Сахарову. Начальником эшелона назначаю генерала Ястребцева, коему вступить в командование частью генерала Савельева и Анненковской дружиной. По выгрузке немедленно выступить и приступить к укреплению высот от дороги Ляличи – Аямохэ, имея в виду, что придется упорно оборонять высоты этими частями. В эшелон погрузиться 25 подводам, из них 10 – Камской дружине. 3. Полковнику Ефимову с Прикамским полком и Поволжской артиллерийской дружиной перейти тремя эшелонами на ст. Ипполитовка и немедленно приступить к укреплению высоты 68 и до стыка с генералом Ястребцевым. Иметь в виду, что на позиции будет только Пермская дружина по железной дороге, остальные с началом наступления красных перейдут в решительную контратаку. Погрузка должна быть в 2, 4 и 6 часов 12-го октября. В эшелоны погрузить 75 обывательских подвод. 4. Я выйду на ст. Ипполитовка вслед за последним эшелоном. 5. Полковнику Бек-Мамедову подготовить артиллерийскую летучку с эшелоном Штаба группы. 6. Врачу группы организовать санитарную летучку и выехать вместе со Штабом группы. 7. Благочинному группы быть при санитарной летучке. 8. Интенданту группы организовать питание войск продуктами на Ипполитовке. 9. Генералу Хрущеву с Московской и Петроградской конными дружинами отойти на отдых в Никольск».

Ввиду переброски частей генерала Молчанова из Никольск-Уссурийского, последний оставался почти что совершенно без охраны. Действительно, там, по словам начальника штаба Восточно-Сибирского отряда Генерального штаба полковника Попова, имелись лишь: 1) отряд местной милиции, 2) формируемая полковником Богословским Красноярская пешая дружина и 3) «отряд» Гиацинтова (контрразведка). Поэтому уже 12 октября генерал Смолин приказал командиру Пограничного полка полковнику Яременко спешно собрать 125–150 человек пограничников и перебросить их на ст. Никольск, где и составить гарнизон. В ответ на это приказание полковник Калаушин в 13 часов 05 минут 12 октября из Гродекова донес генералу Смолину, что «с 6 часов 12-го производится с помощью бронепоезда разрежение охраны железной дороги с целью вывести резерв в Никольск-Уссурий-ский. Крайне необходимы 50 винтовок и патроны», – добавляет начальник штаба Пограничного полка в заключение.

Полковник Попов (начштаба Восточно-Сибирского отряда) рассказывает, что генерал Молчанов перед своим отъездом на фронт в Ипполитовку рекомендовал ему держать наготове подводы, подготовлять переправу через реку Суйфун и ежедневно сноситься с ним по прямому проводу. «Меньше всего обращайте внимания на указания штаба земрати», – так, по словам полковника Попова, закончил с ним свою беседу генерал Молчанов. Далее полковник Попов рассказал, как в ночь после отъезда частей генерала Молчанова на фронт в городе поднялась стрельба. Гиацинтов разбудил Попова. Последний вскочил. «Что такое?» Докладывают, что подошел красный разъезд, спешился и залег. Штаб Попова и отряд Гиацинтова – всего человек двадцать. Стрелки лежат и ведут огонь. Гиацинтов решил пойти в обход, а Попов остался прикрывать помещение штаба. Прошло немного времени – вдруг смех. В чем дело? Оказывается, на деле был только табун лошадей, который шарахнулся в сторону при «обходе» его людьми Гиацинтова.

Партизан же никаких и не было. Затем прибыл генерал Хрущев, и на сердце стало как-то спокойнее… Штаб же земрати все утешает, что, мол, «все хорошо»…

Итак, как то было уже описано, доблестный гарнизон Ивановки 8 октября в третий раз с успехом отстоял эту важную для белых точку. Отстояли в третий раз, но отстоят ли в четвертый? Между тем удержание Ивановки в своих руках должно было сыграть немалую роль в будущем генеральном бою, к которому готовил свою земрать воевода. В результате Ивановка привлекла к себе внимание штаба земрати и явилась темой разговоров и переговоров Никольска (штаб земрати) с Ипполитовкой (штаб Сибказгруппы) и Черниговкой (штаб Сибгруппы). В бумагах генерала Смолина имеется документ: полковник Рыбаков (штаб земрати) запрашивает полковника Наркевича (Обер-квар. Сибгруппы) о том, что «не думает ли Ком. группы усилить гарнизон Ивановки хотя бы небольшой частью, так как Воевода считает это сейчас необходимым, ввиду понесенных гарнизоном потерь и для придания еще большей уверенности доблестным частям Ивановского гарнизона». Этот запрос последовал 9 октября в 15 часов 30 минут. Текст этого запроса несколько странен, ибо Ивановский гарнизон состоял в подчинении не генерала Смолина (Сибгруппа), а генерала Бородина (Сибказгруппа), от которого и зависело усиление этого гарнизона. Возможно, конечно, что полковник Рыбаков по ошибке обратился к Черниговке, но в таком случае возникает не совсем приятный для штаба земрати вопрос о тех порядках, которые существовали в его работе, так как о чем, о чем, а уж о том, в чьем подчинении состоит гарнизон Ивановки, полковник Рыбаков 8 октября и после него, казалось бы, должен был бы знать. Впрочем, возможно и такое положение: в районе расположения и действий Сибгруппы имелись также части Сибказгруппы, временно подчиненные штабу первой. Именно – Черниговская мукомольня и деревня Лунза занимались 2-й сотней Оренбургской пешей дружины. Части полковника Аргунова вели бой у Дмитровки, и штаб земрати (полковник Рыбаков) решил осторожно выяснить с генералом Смолиным вопрос об оттяжке вышеупомянутой сотни Оренказ. пешей дружины. Но в этом случае что-то уж не вяжется такое «деликатничание» по поводу одной сотни оренбургских казаков с безоговорочным приказом того же штаба генералу Смолину об отобрании у последнего разом всей его конницы (четыре конные дружины генерала Хрущева), о чем речь уже была. Так или иначе, но между Ипполитовкой и Черниговкой возникли переговоры по поводу возвращения к частям Сибказгруппы означенной 2-й сотни. В 18 часов 50 минут того же 9 октября полковник Кононов (начальник штаба Сибказгруппы) запросил штаб Сибирской группы об отозвании оренбургских казачьих частей, взятых на охрану дороги Лунза – Меркушевка – Монастырище, для присоединения к своему полку. Взамен с Ипполитовки в распоряжение комгруппы Сибирской (стрелковой) отправлялась Красноярская дружина (точнее, имевшаяся там рота полковника Ктиторова). На следующий день, то есть 10 октября, оберкваргруппы Сибирской, полковник Наркевич, отдал приказание командиру охраны Черниговской мукомольни (сотня оренбургских казаков) сдать коменданту штаба группы для передачи по принадлежности захваченных казаками лошадей, принадлежащих милиции, а по сдаче отправиться в распоряжение комгруппы Сибирской казачьей. (Как было уже выше отмечено, от этой же 2-й сотни 9 октября были выставлены посты и заставы у деревни Лунзы.)

Между прочим, говоря о работе и перебоях в ней штабов различных частей земрати, мы можем упомянуть просьбу начальника штаба Западно-Сибирского отряда, полковника Волкова, от 10 октября «ввиду продолжающегося поступления телеграмм, зашифрованных шифром «Приморье», о высылке ему этого шифра из штаба группы. В ответ полковник Наркевич сообщил, что «шифр один, очень сложный и выслать его нет возможности». Невольно возникает вопрос, а что же должен был делать полковник Волков с вновь поступающими телеграммами, зашифрованными кодом «Приморье»?

Обстановка на участке Сибказгруппы 10 октября, на основании дополнения к оперативной сводке Сибказгруппы от 17 часов 35 минут того же дня, рисуется так: «В 1 час 30 минут 10-го октября сотня Оренбургской пешей дружины прибыла эшелоном со ст. Манзовка на ст. Ипполитовку и в 4 часа 20 мин. отправилась в Ивановку. Части группы расквартированы: 1. Штаб группы на ст. Ипполитовка. 2. Уральская казачья дружина на охране участка ж. д. у ст. Ипполитовка. 3. 1-ая сотня Оренб. пешей дружины на пути к Ивановке. 4. Сибирская артиллер. дружина и Оренбургско-Уральская артил. дружина – гарнизон дер. Лефинки. 5. Сибирская казачья дружина, Енисейская казачья дружина и Восточно-Сибирская артил. дружина – гарнизон села Ивановки. 6. 2-ой дивизион Оренб. каз. конного полка – гарнизон Ляличей. 7. Штаб Оренб. каз. конного полка и 1-й дивизион Оренб. каз. конного полка – гарнизон села Монастырище. 8. 2-ая сотня Оренбург, пешей дружины на охране Черниговской мукомольни и моста на 156 версте». (Означенное дополнение к оперативной сводке подписано оберкваром Сибказгруппы подполковником Генерального штаба Смирновым.)

Как видно из только что приведенной схемы расположения частей, они занимали оборонительное положение, предоставляя противнику почин. Последний (партизаны) этим положением вещей не стал пренебрегать и 11 октября, как о том мы уже знаем, ударил по Монастырищу, занятому оренбургскими казаками. Правда, последние артиллерии при себе не имели, но тем не менее не выказали доблести, равной Ивановскому гарнизону. Они оставили опорный пункт в Монастырище и отошли от него. Вследствие этого группа генерала Смолина оказалась в щекотливом положении, из которого она все же благополучно вышла. Оперативная сводка генкварма штаба воеводы к 12 часам 12 октября кратко сообщает о занятии Монастырища в 5 часов частями Оренбургской казачьей дружины и Уральской казачьей дружины при поддержке бронепоезда и об отходе противника на Ображеевку. (Генерал Смолин дает другой час занятия Монастырища белыми частями.) Отметим тут, что злые языки в Ивановском гарнизоне по поводу оставления оренбургскими казаками Монастырища говорили, что «они труса праздновали не столько из-за партизан, сколько из-за стада коров, принятого ими за противника».

У гарнизона Ивановки в эти дни все было более или менее спокойно, но нервы были страшно напряжены, так как гарнизон ежечасно поджидал «гостей» из Ширяевки. Особенно напряженным было положение по ночам, когда большая часть гарнизона разгонялась по постам, а свободные от нарядов больше дремали, чем спали. Несколько раз шорох кустов принимался утомленными и напряженными постовыми за шорох людей – противника, тогда немедленно поднимались тревоги, защитники Ивановки бесшумно разбегались по своим местам и лежали до тех пор, пока ошибка не выяснялась. На это уходили часы, а один раз так и пролежали в белесоватом тумане до самого рассвета. В такой обстановке для Ивановского гарнизона прошли все дни с 9 по 14 октября. С жадностью прислушивались люди к поступающим новостям. Со вздохом облегчения и удовлетворения были встречены оренбуржцы-пластуны: «Слава Богу, пришло подкрепление, нас не забыли; теперь, – если придут красные, будет все же легче».

11 октября в 22 часа застава у села Ивановка была обстреляна красными неизвестной численности. Но на этом активность красных и закончилась, а с рассветом 12-го енисейцы и сибирцы с одним орудием Восточно-Сибирской артиллерийской дружины произвели усиленную разведку в районе Ширяевка – Лубянка, обстреляв из орудия корейский партотряд, находившийся в Ширяевке. В этот день Ивановку облетела весть, что Оренбургская конная дружина (генерал Зуев) при поддержке частей Приволжского стрелкового полка (генерал Сахаров) ведет наступление и выбивает красных из Ображеевки. Вслед за тем пришло сообщение о прибытии на ст. Ипполитовка Прикамского стрелкового полка (полковник Ефимов) и Дальневосточной казачьей рати (генерал Глебов), оно еще больше подняло настроение. Почти весь этот день белесоватая мгла густой пеленой обволакивала Ивановку, густые молочные волны бежали по земле, делая невидимыми все предметы на расстоянии каких-нибудь 60—100 шагов, исключение составляли лишь макушки высоких деревьев, но все окружающие Ивановку сопки исчезли в молочном тумане, сквозь который с высокого неба бросало свои лучи мутное солнце, а весь воздух был наполнен музыкой близкого боя: свистом пуль, стрекотанием пулеметов, треском орудийных выстрелов, взрывов гранат и разрывов шрапнелей. «Что сулит завтрашний день?» – такой вопрос не покидал защитников Ивановки.

Прибытие частей Поволжской и Дальневосточной групп (ратей) на участок Сибказрати, естественно, привело к перегруппировке частей последней. Оперативная сводка оберквара Сибказачьей к 20 часам

12 октября за № 02200/оп дает следующую картину: «В 15 часов 30 минут 12-го октября Штаб группы (Сибказачьей) и Оренбургско-уральская артил. дружина выступили со ст. Ипполитовка и в 17 часов 30 минут того же дня прибыли в село Осиновка. Штаб Оренбургской казачьей дружины, сотня Оренбургской пешей дружины, Уральская казачья сотня и Сибирская артил. дружина (1-орудие – Подполк. Яковлев) – к 20 часам того же дня походным порядком прибыли в село Осиновка. Разъезд Оренбургско-уральской артил. дружины, высланный из Кремово, в район Даниловки, противника в ней не обнаружил. Парт, отряд Демина (до 100 чел.) в 13 часов 12-го октября ушел из Даниловки на Петруши».

К этим данным добавим, что село Ивановка продолжало заниматься гарнизоном старого состава и 1-й сотней Оренбургской пешей дружины, прибывшей сюда 10 октября. Лефинка также занималась частями Оренбургского казачьего полка.

Большой бой под Монастырищем и Халкидоном 13 и 14 октября

В 15 часов 40 минут 12 октября воевода земской рати, генерал-лейтенант Дитерихс, отдал в Никольск-Уссурийском приказ № 1693/оп, скрепленный подписью начальника штаба, Генерального штаба генерал-майора Петрова, и направленный по назначению вне всякой очереди. Этот приказ был о переходе земрати в наступление. Его полный текст таков: «Командующим группам: Поволжской, Сибирской, Сибирской казачьей и Дальневосточно-казачьей. Противник главными силами сегодня днем занял Халкидон и Монастырище. Небольшая его часть появилась южнее, в районе Ображеевка – Ляличи. Приказываю: 13-го октября с утра перейти к решительным, активным действиям и разбить наступающего противника, стремясь обойти его со стороны Ображеевки и Вознесенки. 1. Генералу Молчанову с Поволжской группой и броневиками перейти в наступление из района высот, что южнее Ляличей и вдоль железной дороги в общем направлении на Монастырище. Дальневосточная казачья группа в районе Кремово поступит в подчинение генерала Молчанова, но с непременным условием использовать ее для активных задач. 2. Генералу Бородину, прочно удерживая по-прежнему Ивановку, выделить возможно большую часть сил для энергичного наступления в район Ображеевки – Снегуровки, в направлении на Монастырище. 3. Генералу Смолину действовать активно в направлении на Халкидон или южнее по обстоятельствам. Принять все меры для обеспечения прочной связи с генералом Молчановым. Часть сил, оставленных в районе Вадимовка – Лучки, использовать для активной разведки и действий на тыл противника. 4. Объединение действий по времени в районе железной дороги и к востоку от нее возлагаю на генерала Молчанова. 5. По получении сего донести. 6. Активность и решительность до предела».

Генерал Смолин эту директиву получил в 18 часов 40 минут 12 октября. Приблизительно в это же время директива эта была получена и остальными тремя комгруппами. В 24 часа 12 октября комгруппы Поволжской, генерал Молчанов, отдал из Ипполитовки следующий приказ:

«Генерал-лейтенанту Глебову, генерал-майору Сахарову, генерал-майору Ястребцеву полковнику Ефимову, полковнику Ростовцеву, полковнику Бек-Мамедову, полковнику Белянушкину, войсковому старшине Ширяеву. Копии: ген-квармземрати, генерал-майору Смолину, генерал-майору Бородину. Воевода приказал 13-го с утра перейти в решительное наступление всем частям Рати. Вверенной мне группе и подчиненной Дальневосточной казачьей группе – по железной дороге и по дороге из Ляличей в общем направлении на Монастырище. Сибирская казачья группа, удерживая Ивановку, на Ображеевку, Снегуровку – Монастырище, генералу Смолину – на Халкидон или по обстановке южнее. Приказываю: 1. Генерал-майору Сахарову с Приволжским полком, без Волжской пешей дружины, немедленно по получении приказа занять Ляличи и высоту 121, что севернее от Ляличей у переправы, и не допускать противника с севера до подхода главных сил. Затем, занимая то же положение, составить мой резерв. Волжскую пешую дружину отвести на ст. Ипполитовку в мой резерв. 2. Генерал-лейтенанту Глебову с частями группы выступить в 5 часов через Ляличи, пройти в расположение генерал-майора Сахарова, как можно скорее и к 10 часам занять высоты, что вправо от дороги и к югу от Монастырища, произвести разведку и в 11 часов перейти в решительное наступление на юго-восточную часть Монастырища. 3. Полковнику Ефимову с Прикамским полком и Поволжской артиллерийской дружиной выступить вслед за генерал-лейтенантом Глебовым и занять высоты влево от дороги на Монастырище и в 11 часов перейти в решительное наступление на юго-западную часть Монастырища. 4. Генерал-майору Ястребцеву с подчиненными частями немедленно занять высоту 106 у железной дороги и к 11 часам быть у буквы «М» надписи «Заимки», откуда при поддержке броневика перейти в решительное наступление и занять разъезд Манзовка. 5. По занятии Монастырища, генерал-лейтенанту Глебову конницей осветить район Светлояровки – Ильинские хутора и немедленно укрепиться на северной конечности до дороги на Халкидон включительно; полковнику Ефимову конницей разведывать Халкидон и укрепить позиции по железной дороге у реки Монастырка. 6. Я буду следовать с частями полковника Ефимова. 7. Наступать энергично, умело используя конницу по отступающему противнику. 8. Летучки будут продвигаться по железной дороге с расчетом к 11 часам быть у будки, что севернее заимки Скрипка. 9. Неуспеха не допускаю и отхода быть не может. 10. Генерал-майору Сахарову огнем батареи оказать содействие частям генерал-майора Бородина по овладению Ображеевкой. 11. Бронепоезду № 2 к 6 часам поступить в распоряжение генерала Сахарова; № 3 к 7 часам утра прибыть на ст. Ипполитовку и поступить в распоряжение Полк. Белянушкина. 12. Обозы брать с собою только боевые. 13. По получении – донести. Примечание: Дабы ускорить занятие высоты 106, сменив в ней Иркутскую пеш. дружину Сибирской группы, высылается предварительно на броневике Иманская конная дружина, которой по прибытии генерал-майора Ястребцева на высоты, поступить в его распоряжение. Иманская дружина высылается теперь же». Это примечание к приказу подписано начальником штаба Поволжской группы Генерального штаба полковником Савчуком.

Выдвижение частей Поволжской и Дальневосточной казачьей групп к исходным позициям и атака Монастырища ими рисуется согласно дневнику полковника Ефимова (командир Прикамского полка) в следующем виде:

«12-го октября. Ночью погрузились и прибыли на ст. Ипполитовку. Осмотрел позиции. Смолин не свернул на Халкидон – Вознесенское и сейчас у моста через реку Лефу». (Примечание. Из этой записи полковника Ефимова видно, что в его представлении генерал Смолин со своей группой должен был отойти от Халкидона на Лучки и далее на Воскресенку, а вовсе не выходить через Монастырище и Ляличи к Ипполитовке. Как мы знаем, генерал Смолин именно так и хотел отойти (через Лучки), но в этом ему категорически воспрепятствовал штаб земской рати. Именно это обстоятельство, на наш взгляд, сыграло весьма важную и даже решающую роль в складывании обстановки на левом участке расположения сил земрати в бою 13 и 14 октября.)

«13-ое октября. Перешли в наступление на Монастырище. Ему (Генералу Глебову?) задача наступать правее дороги, мне – между дорогой и железной дорогой. По дороге обогнал колонну Глебова, он сделал для чего-то остановку. Народу у него много, но есть и шваль – дезертиры из других частей. Ижевцы заметили в рядах Поручика Лукьянова, удравшего из полка, чтобы не участвовать в походах. Не постеснялись и подшучивали на тему «не удалось словчить от боя».

Первых разведчиков оттеснили. Прошли сопки, покрытые лесом, и очутились на равнине. Мне наступать по голому месту. У Глебова лучше, еще версты на полторы-две тянутся укрытые подступы по кустам. Продвинулись версты на полторы вперед, когда у Глебова закипел бой. Его наступление отбито, части бежали перед незначительными силами красных. Наблюдал сбоку интересные эпизоды, как красные пробирались по окраинам кустов. Я с ординарцами обстрелял их, они скрылись в кустах.

Прибыл связной от Глебова, сообщил о больших потерях. Буйвид убит, много раненых осталось на месте. (Полковник Буйвид, молодой, но доблестный Командир Пластунов был не убит, но смертельно ранен.) Опасался, что красные, преследуя Глебова, дойдут до нашей артиллерии, которая имеет позиции у выхода дороги из сопок. Правда – около артиллерии находится мой резерв – Добровольцы (Пермская пешая дружина). Хотел ударить красным, наступающим на Глебова во фланг, но местность открытая, и нас еще разделяет болотистый ручей. Послал разведку местности и решил ждать сведений, что делается у Глебова.

Когда у Глебова успокоилось, уже к вечеру, перешли вновь в наступление. Прошли недалеко, впереди никаких укрытий, справа висят красные. Станцию Манзовку утром занял отряд Ястребцева (Анненковцы и партизаны) с броневиком, красные оттуда бежали, как только появился наш бронепоезд. Мои цепи на уровне отряда Ястребцева: Ижевцы – левее, Воткинцы – правее. Наступление прекратилось с темнотой».

К этому повествованию, на основании показаний ряда участников боя – младших офицеров различных частей, можно добавить следующее: «Когда наступил день 13-го октября, то густая белесоватая мгла застилала землю и продержалась почти что весь день, как то часто бывает осенью в Приморье. Саженях в ста с трудом можно было рассмотреть контуры деревьев и домов. Связь становилась затруднительной. Общая картина исчезала, каждый боец видел только свой маленький участок. Что делается на другом участке – никто не знал. Такая обстановка, в общем, сыграла в руку красным: красноармейцы не видели широкого охвата их расположения белыми, а потому оказались склонными к большому упорству в обороне вверенных им участков фронта; вместе с тем стремительность белой атаки уменьшилась, так как каждая белая часть инстинктивно опасалась «слишком зарваться вперед». При разворачивании частей Поволжской рати произошли какие-то задержки. Скученные на шоссе – артиллерия и обозы понесли в самом начале боя потери. В дальнейшем положение исправилось…»

Мы обрисовали уже в общих чертах картину перехода частей Сибирской группы (генерал Смолин) от ст. Ипполитовка в село Вознесенское. Этот переход явился последней фазой планомерного отхода с боями Сибирской (стрелковой) группы из района Прохоры – Дмитровка и вместе с тем первой фазой участия названной группы в наступательном бою белых 13 и 14 октября. Поэтому несколькими штрихами мы дополним данную уже нами картину, которая вместе с тем является отправным местом дальнейшего нашего изложения.

В 2 часа 13 октября с будки 154 версты начальник штаба Сибирской группы отправил наштагруппы Поволжской следующую ориентировку: «Части Сибгруппы расположены: 1. Омская дружина при 2 орудиях в дер. Вадимовка. Сведений от нее не имеем два дня. 2. Конная разведка Иркутской пешей дружины с 1 пулеметом вчера была выслана для обороны переправы Халкидон – Лучки. Сведений от нее по отбытии не поступало. 3. Томская пешая дружина, Иркутская пешая дружина (без конной разведки), рота Красноярской пешей дружины – всего около 400 человек пехоты при 4 орудиях и при 20 конных должны к утру 13-го октября сосредоточиться в селе Вознесенском, откуда, одновременно с общим наступлением, будут вести наступление на Халкидон. Время наступления согласно с Вами».

В 2 часа 10 минут 13-го числа с будки 154 версты полковник Бодров отправил полковнику Ктиторову следующее приказание за № 3888/оп: «Вам с дружиной следовать в село Вознесенское. Дорога идет от будки, что на 154 версте к западу, через реку Лючихеза, по ней будем двигаться – вся группа. Следы разберете».

В 11 часов 15 минут 13 октября полковник Бодров за № 3889/ оп отправил из Вознесенского генквару земрати, с копией наштагруппы Поволжской, депешу следующего содержания: «Отряд Сибирской группы (Томская и Иркутская пешие дружины, Западно-Сиб. артиллерийская дружина, Сибирская артиллер. дружина, рота Красноярской пешей дружины) 13-го октября в 11 часов прибыли в Вознесенское, выступив с ночлега в 3 часа. Задержка в движении была вызвана очень трудной переправой через реку Лефу, которая продолжалась более трех часов. Противника в Вознесенском не оказалось и не было. По сведениям жителей красные невыясненной численности занимают Халкидон. На Халкидон и Лучки выслана разведка. По выяснении места нахождения противника, отряд будет двинут на Халкидон. Большим препятствием на пути движения отряда является река Лефу – болотистая и трудно проходимая вброд, в особенности к западу от Халкидона, где уничтожены мосты. Прошу сообщить обстановку».

В 13 часов 13 октября командующий группой (генерал Смолин) приказал «не позднее 15 часов выслать разведку на Лучки и Манзовку», как о том свидетельствует записка полковника Бодрова на имя полковника Аргунова. В своем докладе воеводе генерал Смолин указывает, что разведка была выслана также и на Халкидон.

Для связи со штабом Поволжской группы на ст. Ипполитовка был оставлен есаул Худяков с конными, а по прибытии отряда в Вознесенское из штаба Сибирской группы был командирован на Ипполитовку для связи, а также и с донесением, подполковник Патрик. Отметим, что на поддержание связи со штабом Поволжской группы генерал Смолин обратил особое внимание. От заимки Барсукова (что в 6 верстах к северу от ст. Ипполитовка) был проведен телефон. До заимки Барсукова связь поддерживалась двумя мотоциклетами и конными. Кроме того, из Никольск-Уссурийского на Григорьевское была выслана рота ратников для проведения телеграфной линии из Григорьевского на Вознесенское.

В 17 часов 13-го подполковник Патрик с разъездом благополучно прибыл на ст. Ипполитовка, но начальника штаба Поволжской группы там не застал и потому с пакетом отправился на разъезд Манзовка. В момент своего прибытия на ст. Ипполитовка подполковник Патрик не мог разыскать есаула Худякова, а потому обратное донесение в штаб Сибгруппы он направил с прапорщиком Катциным, ездившим с ним. В своей записке подполковник Патрик кратко добавляет, что «по сведениям Штаба Поволжской группы бой был сегодня у Манзовки и последняя занята нами».

В 17 часов 13 октября генерал Смолин из Вознесенского отправил полковнику Мельникову (с копиями полковнику Аргунову и Смольянинову) приказ следующего содержания за № 3895/оп: «Под давлением противника части группы отошли 12-го за реку Лефу к переправе, что северо-западнее Ляличей. Сегодня с рассветом Поволжская и Дальневосточная казачья рати, усиленные частями генерала Бородина, а также пополненные, перешли по железной дороге и к востоку от нее в решительное наступление на Монастырище. В 12 часов 40 минут сегодня бой шел на линии разъезд Манзовка – южная окраина села Монастырища. Вверенной мне группе приказано, оставаясь ранее выдвинутыми частями в дер. Вадимовка и Лучки, остальными силами занять с. Вознесенское, откуда содействовать давлением на Халкидон или южнее, наступлению генерала Молчанова. Приказываю Вам с получением сего спешно занять Лучки, выслав разведку на Старую Бильмановку, Петровичи, Вадимовку. На Халкидон высылается из Вознесенского пешая и конная разведки. Пешая останется против Халкидона, а конная вернется к Вам. По занятии Лучков пришлите донесение. Для сохранения сил пехоты и ускорения ее движения, перевезите ее на подводах. Я со штабом в Вознесенском. Если по прибытии в Лучки Вы выясните, что в районе Халкидона частями генерала Молчанова ведется бой – Вам надлежит, не ожидая моих особых распоряжений, выдвинуться к переправе через Лефу и оказать энергичное содействие генералу Молчанову».

Приведя этот приказ генерала Смолина, мы должны обратить особое внимание читателя на то, что генералу Смолину все еще не были известны оба донесения полковника Мельникова от 12 октября за № 0132 и 0136. Поэтому, отдавая свой приказ № 3895/оп, генерал Смолин исходил из предположения, что полковник Мельников продолжает занимать деревню Вадимовку, между тем, как то мы уже знаем, полковник Мельников вынужден был еще в 13 часов 12 октября покинуть Вадимовку и с 19 часов пребывал в поселке Благодатном.

Среди бумаг генерала Смолина имеется еще один документ, адресованный «Наштакору Сибирской». К сожалению, на нем отсутствует подпись и нет указания на время отправки и получения. Во всяком случае, эта бумага вышла со ст. Ипполитовка и принадлежит, бесспорно, либо подполковнику Патрику, либо есаулу Худякову. Надо полагать – скорее последнему, чем первому, так как подполковник Патрик, согласно другой бумаге, был аккуратен в форме своих донесений. Этот документ интересен нам тем, что в нем имеется указание на движение красной конницы, «около 800 сабель», от Халкидона на Лучки. Возникает вопрос: получил ли это донесение генерал Смолин до отправки своего приказа полковнику Мельникову или после? Во всяком случае, полный текст этой бумаги таков:

«Доношу – 13-го октября в 10 часов части генерала Молчанова и генерала Глебова перешли в наступление. В 11 часов частями генерала Сахарова занята Ображеевка. В 3 часа (т. е. в 15 часов) в Ображеевке сменили генерала Сахарова части генерала Бородина, а ген. Сахаров возвратился в Ляличи, где сейчас и стоит. Части ген. Глебова сейчас стоят в 2 верстах от села Монастырище, где с красными у них идет упорный бой. С нашей стороны около 100 человек раненых и несколько убитых. Генерал Молчанов с Ижевцами и Воткинцами пошел в обход через Манзовку на Монастырище. Из Штаба Земрати спрашивают о полковнике Мельникове, а также о Вашем дальнейшем движении. Есть сведения, что вчера ночью двинулась на Лучки конница – около 800 сабель».

Прошло совсем немного времени после отсылки полковнику Мельникову приказа № 3895/оп, как в штабе Сибгруппы были получены донесения полковника Мельникова от 12-го за № 0132/оп и 0136/оп. Тогда в 18 часов 25 минут 13 октября полковник Бодров отправил сообщение об изменившейся обстановке генерал-квартирмейстеру штаба земской рати с копиями начальникам штабов Поволжской и Дальневосточной казачьей за № 3896/оп такого содержания:

«1. Отряд полковника Мельникова (Омская пешая дружина и 2 орудия), находившийся 10-го и 11-го октября в Вадимовке, вследствие угрозы противника со стороны Халкидона в направлении на Петровичи и со стороны Алтыновки на Вадимовку, а также занятия партизанами силою до 50–60 человек Старой Бильмановки, 12-го отошел на Ново-Бильмановку, а затем в пос. Благодатный, откуда вошел со штабом группы в связь. Полковник Мельников доносит, что 11-го октября к сожженному нами мосту через Восточный рукав реки Лефу по дороге из Черниговки подходил разъезд противника. На рассвете

12-го октября на западном берегу Лефу был обнаружен переправившийся противник и замечены усиленные работы по устройству переправ через тот же рукав. Несмотря на обстрел места работ огнем нашей артиллерии, красные продолжали сосредоточение на западном берегу Восточного рукава реки Лефу, с намерением дальнейшего продвижения к Вадимовке. 12-го из Халкидона на Вадимовку наблюдалось движение колонны красных (пехота и кавалерия) длиною около одной версты. К утру 12-го Старая Бильмановка занята была партизанами. Все это вынудило полковника Мельникова оставить Вадимовку и через Ново-Бильмановку отойти на пос. Благодатный.

2. Высланной разведкой от Томской дружины в направлении на Лучки и Халкидон выяснено, что Лучки заняты по-видимому небольшим отрядом красных. Халкидон также занимается красными. Силы установить не удалось. По словам некоторых жителей села Вознесенского в последнюю ночь 12-го октября приходила разведка красных и ушла обратно в Халкидон.

3. Командующий группой приказал: а) полковнику Мельникову немедленно перейти и занять Лучки, продолжая движение на Халкидон, б) полковнику Аргунову выслать усиленную разведку для выяснения сил противника в Халкидоне и ликвидации красного отряда в Лучках, в) Всем частям быть готовым с рассветом 14-го октября к переходу в наступление на Халкидон из Лучков и Вознесенского, г) полковнику Мельникову приказано также обследовать район Петровичи – Вадимовка, д) рзведчикам на сегодняшнюю ночь дана задача выяснить состояние мостов на переправах через реку Лефу в районе Вадимовка – Халкидон. На участке Вадимовка – Халкидон до слияния рек Чахеза – Лефу бродов нет.

4. Для установления связи со Штабом Земрати и Командующим Поволжской группой ведется провод от заимки Барсукова (что в 6 верстах севернее ст. Ипполитовка) на Ипполитовку. От заимки Барсукова до села Вознесенского и далее связь будет поддерживаться мотоциклами и конными. От Григорьевского на Вознесенское полковнику Богословскому приказано к вечеру 13-го октября проложить провод. В Штаб Поволжской группы мною выслан для связи один офицер и 5 конных. Сведений от него не имею. (Из этого уясняем, что приведенное выше донесение подполковника Патрика от 17 часов 13 октября из Ипполитовки к этому времени, то есть к 18 часам 25 минутам, еще не достигло генерала Смолина.) С высоты 106, юго-восточнее Вознесенского, около 12 часов наблюдались артиллерийские разрывы в направлении разъезд Манзовка и в районе Монастырища».

Депеша эта, ввиду отсутствия непосредственной связи между Вознесенским и Никольск-Уссурийским, должна была быть переданной из штаба Поволжской группы генкварму земрати по юзу.

Около 20 часов 13 октября штабом Сибгруппы было получено сведение, что Лучки заняты отрядом красных значительной численности. Вследствие этого в Вознесенском было усилено сторожевое охранение и отданы распоряжения на случай наступления противника.

Начальник Западно-Сибирского отряда, полковник Аргунов, отдал приказ № 0087 следующего содержания: «Командирам дружин Томской, Иркутской, Красноярской пешим, Западно-Сибирской артиллерийской, полковнику Шестоперову, Копия Начальнику Штаба Сибирской группы. По разговорам жителей сегодня в Лучки в обед пришли красные. В случае наступления красных со стороны Лучков приказываю: 1. По тревоге, не ожидая распоряжений, Иркутской пешей дружине занять и оборонять северную окраину Вознесенского. Телефонную связь со мною установить немедленно. 2. Томской Дружине сосредоточиться в резерве на церковной площади. 3. Красноярской пешей дружине также прибыть на площадь, продолжая охранять тыл отряда с юга. 4. Обозы иметь в готовности для быстрого увода их из села по дороге на Григорьевское. 5. Западно-Сибирскую артиллерийскую дружину придаю в случае боя Иркутской дружине, а батарею полковника Шестоперова придаю Томской Дружине. 6. Я буду у церкви».

В дополнение к этому приказу начальник штаба Западно-Сибирского отряда, подполковник Волков, в 21 час 13 октября послал начальникам частей приказание: «Командирам дружин: Томской, Иркутской пешим, Западно-Сибирской артиллерийской. Копии: Наштагруппы, Комдружин Сибирской артиллерийской и Красноярской пешей. По сведениям, полученным от жителей, сегодня село Лучки занято отрядом красных значительной численности. Начальник отряда приказал: На ночь лошади должны быть запряжены и заседланы, все имущество должно быть погружено на подводы. Люди все в сборе на своих квартирах, болтающихся по гостям по селу не должно быть ни одного».

Так, в напряженной суете поверхностного оглядывания вокруг себя на новом месте, утомленные части Сибирской (стрелковой) группы провели весь день 13 октября, первый день «решительного и общего» контрнаступления земской рати, но в том, что в этот день ни одно орудие батарей Сибгруппы не сделало ни одного выстрела по красным, равно как и пехота этой группы не совершила какой-либо положительной работы, конечно, ни генерал Смолин, ни кто-либо другой из его подчиненных повинен не был – вся ответственность за подобное бездарное руководство войсками должна быть перенесена на штаб земрати.

В предпоследнем отрывке нами было упомянуто о том, что 13 октября из Никольск-Уссурийского на село Григорьевское была выслана рота ратников для проведения телеграфной линии от села Григорьевского к селу Вознесенскому. Начальник штаба Восточно-Сибирского отряда, Генерального штаба полковник Попов, об этой отправке донес: «13-ое Октября 1922 года город Никольск-Уссурийский. Нашта-группы Сибирской. Копии Генкварземрати и генералу Бордзиловскому.

13-го октября в 5 часов рота Красноярской пешей дружины в составе 6 офицеров, 23 солдат, 47 ратников, под командой Командира 2-го батальона дружины полковника Севостьянова выступила по маршруту Никольск-Уссурийский – Григорьевское».

Прошло известное время, и с разъезда Дубининский на ст. Ипполитовка капитану Яковкину для начальника штаба Сибирской группы пришла депеша такого содержания: «С ротой ратников был выслан восстановить связь между Григорьевским и Вознесенским. В Григорьевском встретился с разъездом красных – 20 коней. Боя не принял. Ушел в Михайловку. Связаться со Штабом не мог. Ушел в Никольск. Буду ждать распоряжений. Полковник Красноярской дружины Севостьянов».

В бумагах генерала Смолина имеется и третий документ по этому делу. Это рапорт командующего Восточно-Сибирским отрядом, полковника Богословского, от 2 часов 14 октября из Никольска, когда, по-видимому, злополучный отряд полковника Севостьянова только что возвратился ни с чем в Никольск. Вот его текст: «Комгруппы Сибирской, Копия Генквармземрати. Рота полковника Севостьянова, высланная 13-го октября для установления связи в Вознесенское, получив сведения от жителей Григорьевского, что в районе его находится около 40 красных и что Вознесенское занято противником, вернулась через Павловку – Дубининский в Никольск. Полковник Севостьянов докладывает, что выполнить задачу, имея ратников, не умеющих обращаться с оружием, не представлялось возможным. О своем отходе в Никольск полковник Севостьянов донес Наштагруппы Сибирской с Разъезда Дубининского. Сведения о противнике, добытые полковником Севостьяновым, полного доверия не заслуживают. Подробное расследование мною продолжается».

Эта депеша была получена в Вознесенском в 3 часа 15 минут 14 октября, как о том свидетельствует пометка на документе. Скоро – скажем мы, – не в пример оперативным приказам «вне всякой очереди». Чем закончилось расследование полковником Богословским этой истории «приключения» 77 белых бойцов, испугавшихся не то 20, не то 40 красных партизан, мы не знаем, но полагаем, что события 14 октября понудили власть предержащих отбросить в сторону это дело перед лицом более крупных событий.

Возвратившись снова к положению на участке войск, подчиненных генералу Молчанову, приведем выписку из дневника полковника Ефимова: «Ночь на моем участке прошла тихо. По железной дороге красные наступали на Манзовку. Туда приехал генерал Молчанов, когда подошел сильный отряд красных. Анненковцы залегли и близко подпустили. Потом ошпарили красных хорошим огнем из винтовок и пулеметов. Пока стреляли красные, кто-то пригнул голову Молчанова к земле – «не подставляйте зря».

Относительно положения на участке частей генерала Глебова можем добавить, что, согласно показанию чинов Атаманской дружины, последняя была выдвинута на позицию вечером 13 октября, где заняла участок левее пластунов (полковника Буйвида). В это время на фронте Дальневосточной группы происходила перестрелка с красными. По занятии позиции атаманцы приступили к рытью окопов. Всю ночь простояли на месте.

Перечень распоряжений начальствующих лиц на тот или иной бой следует производить в порядке иерархических ступеней, но при описании боя 14 октября должно сделать отклонение от этого правила и в первую очередь поместить донесение полковника Мельникова от 22 часов 30 минут 13 октября за № 0135/оп из поселка Благодатного командующему Сибирской группой, а затем уже приведем распоряжения высших чинов белого командования. Подобный порядок будет тем правильнее, что в течение всего дня боя 14 октября полковнику Мельникову и его подчиненным не были известны добавочные (или, скажем, повторные) распоряжения высшего белого командования на этот день, и он действовал на основании директивы предыдущего дня.

Итак, своим № 0135/оп полковник Мельников доносил: «Приказ № 3895 получил. К рассвету 14-го октября приложу все усилия к занятию села Лучки. По достоверным сведениям село Вадимовка сегодня 13-го октября утром занималось конницей противника не менее 800 сабель при 8 тяжелых пулеметах. Около полудня через Старо-Бильмановку на село Король прошло 2 эскадрона (не менее 200 сабель) при пулеметах красных. Моя разведка в Ново-Бильма-новке имела столкновение с разъездом, высланным от этих эскадронов противника. Полагаю, что борьба с этим количеством красной конницы для одной только моей дружины будет крайне тяжелой, а может быть и непосильной. По сведениям от жителей, партотряды Приханкайского района сосредоточились в Хорольском. Прошу взвод конного эскадрона, под командой Хорунжего Зонова, высланный мной для установления связи с Вами, возможно скорее направить на соединение с дружиной».

По получении этого донесения, генерал Смолин счел необходимым направить роту Красноярской пешей дружины под командой подполковника Ктиторова на поддержку полковника Мельникова в Лучках.

Между тем в Никольск-Уссурийском, в штабе земрати, в 1 час 45 минут 14 октября генерал Петров, от имени воеводы, дал следующее распоряжение командующим группами за № 1699/оп: «Воевода приказал: 1. 14-го октября всем группам продолжать выполнение прежних задач. 2. Генералу Смолину выступить на Халкидон как можно раньше и захватить Халкидон. 3. Московский полк рано утром перебросить в Ипполитовку для занятия Ляличей, где ему поступить в распоряжение генерала Молчанова».

Это приказание о наступлении на Халкидон было получено генералом Смолиным на рассвете 14 октября. Кроме того, им были получены от генерала Молчанова № 138 о том же и приказ по Поволжской группе № 0211/оп о наступлении. Депеша генерала Молчанова за № 138 от 2 часов 14 октября была такого содержания: «Я лично по проводу передал Начальнику Штаба Вашу ориентировку № 3896 и получил ответ: «Передайте генералу Смолину, чтобы с раннего утра

14-го октября перешел в наступление всеми силами, а не разведывательными частями»».

Приказ же Поволжской группе генерала Молчанова от 2 часов 15 минут 14 октября со ст. Ипполитовка за № 0211/оп был таков: «Генерал-лейтенанту Никитину, генерал-лейтенанту Глебову, генерал-майору Сахарову, генерал-майору Ястребцеву, полковнику Ефимову, полковнику Ростовцеву, полковнику Бек-Мамедову, Копии: генерал-майору Смолину, генерал-майору Бородину. Противник оказал сильное сопротивление под Монастырищем, и части генерала Глебова продвинуться вперед из исходного положения не могли. 14-го октября на рассвете генерал Смолин переходит в наступление на Халкидон. Части генерала Бородина 13-го вечером двинулись из Ображеевки на Снегуровку, куда ушел противник – 800 штыков. Приказываю: 1. Генералу Сахарову с Приволжским полком без Волжской дружины немедленно по получении приказа двинуться по дороге на Монастырище и поступить в распоряжение Генерала Никитина. 2. Генералу Никитину с Дальневосточной казачьей группой и частями генерала Сахарова по сосредоточении последнего перейти в решительное наступление и занять Монастырище. 3. Полковнику Ефимову и генералу Ястребцеву, по завязке боя генералом Никитиным, продолжать движение на юго-западную окраину Монастырища и по железной дороге к разрушенному мосту. 4. Если противник перейдет в наступление, встречать контрударом. 5. Я буду на будке, что к северу от заимки Скрипка. 6. Санитарная, продовольственная и артиллерийская летучки тоже на будке. 7. Бронепоезду № 3 поступить в распоряжение генерала Ястребцева с 6 часов. 8. Донесения присылать с двумя конными. 9. Обращаю внимание генерала Сахарова на быстроту движения. 10. Заместитель – генерал Никитин».

Еще до получения всех этих бумаг (№ 1699/оп, № 138, № 0211/ оп) генерал Смолин отдал в селе Вознесенском в 2 часа 14-го приказ частям своей группы за № 3897/оп, скрепленный его начальником штаба, Генерального штаба полковником Бодровым: «Полковнику Аргунову, полковнику Мельникову, Подполковнику Ктиторову, полковнику Смольянинову, Подполковнику Новикову, Копии: генералу Молчанову и генкварземрати. 1. Части генерала Молчанова ведут дальнейшее наступление на север. 2. Для содействия группе генерала Молчанова приказываю: а) полковнику Мельникову (Омская пешая дружина при 1 орудии) по занятии с. Лучки продолжать наступление на Халкидон в направлении на перекресток двух дорог у второй буквы «М» надписи «Заимки», имея цель подойти к Халкидону с северо-западной стороны. По достижении реки Третья Лефа, выслать разведку по дороге на Вадимовку вдоль реки Лефу, б) подполковнику Ктиторову (рота Красноярской пешей дружины, полуэскадрон Омской дружины и 1 орудие), оставаясь в Лучках, обеспечить тыл полковнику Мельникову со стороны пос. Благодатный, Ново-Бильмановка, Петровичи, ведя разведку в указанных направлениях, и в случае наступления конницы сдерживать ее во что бы то ни стало, не допуская занятия с. Лучки, в) полковнику Аргунову (Томская и Иркутская пешие дружины при 4 орудиях) с получением этого начать наступление на Халкидон, имея целью овладеть ею с западной и южной сторон. По достижении реки Лефу, войти в связь с частями генерала Молчанова в районе разъезда Манзовка. 3. С началом боя я буду находиться на Высоте с отметкой 61,8, что в 6 верстах к северо-востоку от Вознесенского. 4. Заместители – полковник Аргунов и полковник Бодров. 5. О получении донести».

На этом мы закончим перечень предварительных распоряжений начальствующих лиц частей земской рати на бой 14 октября и перейдем к самому его описанию, но при этом в первую очередь опишем события на левом фланге построенных частей, где именно и произошла завязка боя, а затем перейдем к обычному описанию событий, начиная с правого фланга.

Во исполнение приказа генерала Смолина за № 3895/оп и своего решения, согласно своему собственному № 0135/оп, полковник Мельников, подойдя перед рассветом 14 октября к селу Лучки, атаковал его и после короткого боя с 1-м эскадроном Кубанского кавалерийского полка красных выбил противника из села в 5 часов утра. Кубанцы бежали, оставив 3 трупа, 1 пленного и 10 пик. В отряде полковника Мельникова при этом был ранен только один офицер. Из опроса пленного выяснилось, что 12 октября в Вадимовку прибыла, переправившись по временным мостам, Дальневосточная кавалерийская бригада красных в составе трех полков с тремя орудиями. На 13 октября у них была назначена в Вадимовке дневка. Дальнейшие задания этой бригады пленному не были известны. Сообщая об этом генералу Смолину своим № 0137, полковник Мельников в 5 часов 50 минут писал: «…По направлении на Халкидон – Петровичи – Вадимовка мною высланы разъезды. Связи с пешей и конной разведкой Томской пешей дружины пока не установлено».

Отметим, что генерал Смолин в своем докладе воеводе силу красной Дальневосточной кав. бригады в Вадимовке определяет в «три полка – 1000 сабель с 3 тяжелыми пулеметами и 4 орудиями».

Как не раз мы уже упоминали в описании боев 4, 8, 9, 12 октября, еще с ночи густые пелены тумана заволакивали землю и даже после восхода солнца, постепенно тая, держались долгие часы – иногда даже до полдня и позднее. 14 октября не было исключением, и густой туман обволакивал, поглощая в себе и Халкидон, и Манзовку, и Лучки, и Вознесенское, и многие другие села Южного Приморья. Прошло два с небольшим часа по занятии полковником Мельниковым села Лучки, когда в 9-м часу ему пришлось вступить в бой с наступающим на Лучки противником, силы которого, благодаря густому туману, выяснить сразу не удалось.

В 7 часов 14 октября обер-квартирмейстер Сибгруппы, Генерального штаба полковник Наркевич, отправил из Вознесенского генерал-квартирмейстеру земской рати, с копией начальнику штаба Поволжской группы, за № 3899 оперативную сводку такого содержания: «Приханкайский район: Разведка Омской дружины, высланная 13-го из поселка Благодатного на пос. Ново-Бильмановка, имела столкновение с разъездом красных и возвратилась в Благодатный. Рота Красноярской пешей дружины, выступившая в 5 часов 13-го октября из Никольска в Григорьевское для установления связи со штабом группы, столкнулась у Григорьевского с группой красных, после чего эта рота возвратилась в Никольск. Полковник Мельников приступил к выполнению приказа № 3897 в 2 часа 14-го, так как ему были даны соответствующие указания еще вечером 13-го октября. Остальные части группы приступили к выполнению приказа № 3897 сегодня в 6 часов».

В 9 часов 20 минут 14-го в 8 верстах от Вознесенского отряд полковника Аргунова, выступивший с рассветом из Вознесенского на Халкидон, обнаружил движение колонны противника, двигавшейся от Халкидона на Вознесенское. Туман мешал определить силы красных. Быстро развернувшись, отряд полковника Аргунова повел наступление на противника. Последний открыл сильный артиллерийский огонь. Завязался встречный бой…

В 9 часов 45 минут 14-го генерал Смолин получил телефонограмму генерала Молчанова, переданную есаулом Худяковым: «Весьма спешно. Сейчас только что по телефону генерал Молчанов передал: В 7 часов красные повели наступление на Ефимова и Ястребцева. Остановить наступление не представляется возможным. Наши части отходят. Молчанов».

Полковник Ефимов в своем дневнике под 14 октября занес следующее: «Утром красные опрокинулись сначала на Ястребцева. Потом появились большие силы передо мной и за моим правым флангом и против Глебова. Покатился назад весь фронт. У Ижевцев потекли сначала ратнички. Остановить было невозможно. Шли в спорядке, перемешавшись… Дошли до сопок, где я думал задержаться. Стал собирать к себе ближайших. Когда диктовал Полунину донесение для Комгруппы, ранило пулей в ногу. Красные наступали без задержки. Отъехал, чтобы перевязаться. Фельдшер перевязывал уже под выстрелами – красные успели занять сопки. Приказал Полунину разыскать Ваха, которому принять командование. Отправился к железной дороге на санитарную летучку. Там встретил генерала Молчанова. Доложил об отходе. В летучке отправился в Никольск-Уссурийский».

Чины Атаманского полка рассказывают: «На рассвете 14-го октября узнали, где цепи красных. В нашей сотне винтовки без штыков, только у троих они имеются. Пластуны на горе, красные под горой.

Красные ударяют по пластунам, пластуны отступают. Атаманцы сначала держатся. Потери большие: Сотник Волгин убит, Прапорщик Загибалов убит и еще 4 офицера ранены. Всего из строя выбыло 7 офицеров и 20 казаков. Тогда начали отходить. Еще накануне вечером был убит Войсковой старшина Ярославцев и ранен Войсковой старшина Галкин».

В заключение этого отрывка приведем выдержку из заметки «Полковой праздник» (о пластунах), помещенную в шанхайской газете «Слово» № 263 от 1929 года, и донесение старшего адъютанта отряда генерала Ястребцева № 10 от 14 октября 1922 года. В заметке о пластунах читаем: «В двухдневном бою за обладание пос. Монастырище, полк потерял 37 убитых, 16 без вести пропавших и 57 человек раненых, с трудом выбравшись из страшной опасности, грозившей гибелью всему полку. В этом бою Пластуны потеряли доблестного и горячо любимого своего Командира – полковника Буйвида, который был смертельно ранен».

Донесение поручика Титова (старший адъютант отряда генерала Ястребцева) начальнику штаба Поволжской группы с железнодорожной будки, что у буквы «Б», от 10 часов 15 минут 14 октября за № 10 гласит: «По приказанию Начотряда сообщаю потери, понесенные отрядом за бои 13-го и 14-го октября под разъездом Манзовка: Партотряд генерала Савельева – раненых офицеров 2 и казаков 6. Анненковской дружины – ранено 9 казаков, 1 убит, контуженых 2 казака и Иманской сотни – ранено: казаков 1 и 1 лошадь».

К сожалению, сведения о потерях частей Прикамского полка затеряны и ныне не представляется возможным восстановить их в полноте.

В 9 часов 20 минут (утра) 14 октября генерал Смолин с дороги Вознесенское – Халкидон, находясь в 6 верстах от первого селения, еще не имея сведений от генерала Молчанова о трагическом повороте дел под Монастырищем, доносил воеводе своим № 3900/оп с копией генералу Молчанову следующее: «На рассвете сего числа полковник Мельников, подойдя из Благодатного, атаковал Лучки и выбил из последней 1-ый эскадрон Кубанского кав. полка. В 9 час. части полковника Мельникова, двигаясь на Халкидон, вступили в бой с противником, силы которого пока не выяснены. Одновременно с этим, я с остальными частями группы, наступая на Халкидон, столкнулся к северу от высоты с отметкой 61,8 с колонной противника, наступающего на Вознесенское. В данный момент по всему фронту идет ружейная, пулеметная и артиллерийская стрельба. Силы противника трудно учесть благодаря туману».

Донося так, генерал Смолин базировался на донесении подполковника Волкова (начальник штаба Западно-Сибирского отряда), в котором последний писал: «По приказанию Начальника отряда доношу, что красные силою до 600 человек пехоты и 200 конных наступают со стороны Халкидона. Артиллерии у противника пока не заметно. Сейчас завязалась ружейная и пулеметная перестрелка».

Новое донесение, подписанное самим полковником Аргуновым, гласило: «Передо мною не менее 1000 человек пехоты и 600 сабель при 1 орудии, в их глубине видны в колонне резервы. У Добровольцев в двух ротах убыл командный состав, пешая разведка потеряла половину, в остальных – потери порядочные».

Полковник Бахтерев, помощник командира Томской (добровольцы) дружины, рассказывает: «Поднялись на рассвете, часа в 4–5 утра, пошли, отошли походным порядком версты 2–3. Я шел вместе с полковником Аргуновым и полковником Урняж. Туман. Наша передовая застава столкнулась с противником. По всей линии завязалась стрельба. Когда туман рассеялся маленько, то мы увидели, как от леса появились цепи красных, им не было ни конца ни края. У нас же – горсть. Между нашей цепью и красными – шагов двести. Ротмистр Соколов с сотней Добровольцев (Конная разведка Томской дружины) бросился вправо, в лес. Наша цепь поднялась – в атаку. Встали и красные, встали и пошли на наших. У красных три цепи, а сзади колонна вплоть до самого Халкидона, в ее хвосте видны обозы. – «Белые бандиты, сдавайтесь», – раздались крики красных. Наши бойцы открыли стрельбу и этим временем стали отходить. Выиграли шагов двести, потом еще шагов сто. Красные наступают не отрываясь. Под уклоном стоит пулемет Иркутской дружины. Он открыл огонь, благодаря чему красные отстали шагов на 400. Так, сохраняя, примерно, эту дистанцию, мы и отходили с боем к Вознесенке».

Этим временем генерал Смолин уже получил телефонограмму генерала Молчанова о начавшемся откате белых под Монастырищем. В 10 часов командующий Сибирской группой писал полковнику Мельникову (с копиями полковнику Аргунову и генералу Молчанову): «Противник перешел в наступление против генерала Молчанова. Части полковника Аргунова ведут бой с противником к северо-востоку от Вознесенского, примерно верстах в 6, если не удастся сдержать противника, то части полковника Аргунова будут отходить через Вознесенку на Павловку. И Вам под натиском противника отходить на Григорьевское. Части полковника Аргунова отходят».

Так в 10 часов (утра) 14 октября, когда туман рассеялся и силы красных он более уже не мог скрыть, финал боя для генерала Смолина и полковника Аргунова сделался ясен. Приходилось думать лишь об одном – как отойти с возможно меньшими потерями. Тяжесть положения Сибгруппы усугублялась еще тем, что в распоряжении генерала Смолина совсем не имелось конницы, если не считать двух десятков всадников конной разведки Томской пешей дружины, а между тем местность была открытая, а на многих участках и совсем равнинного характера.

Неся большие потери, отряд полковника Аргунова, теснимый с флангов конницей противника, медленно отходил на Вознесенское. Положение частей его отряда достаточно ясно рисуется следующим его донесением генералу Смолину (без указания часа): «Ранен командир Иркутской дружины. Значительные потери. Стараюсь задержать противника. По западной Лучковской дороге есть движение. Боюсь – не Мельников – ли? Противник – против деревни (село Вознесенское) четырьмя колоннами, его разведка вошла».

В своем докладе воеводе генерал Смолин указывает, что «проходя село, противник развернул цепи на 5 верст по фронту». Действительно – положение Сибгруппы в эти часы было трагично, и приходится только удивляться геройству этой кучки в 400 человек, нашедшей в себе мужество медленно с боем отходить по открытой местности под натиском красной лавины.

В 12 часов 14 октября с дороги Вознесенское – Павловка, находясь у ручья Насырова, генерал Смолин своим № 3902 (Vs 16/пох) доносил воеводе (с копией генералу Молчанову): «Иркутская и Томская пешие дружины, понеся значительные потери во встречном бою сегодня с противником, наступавшим из Халкидона на Вознесенское (до 1000 пехоты и 600 конных), в 10 часов стали отходить на Вознесенское. В 11 часов, сдерживая натиск противника преимущественно артиллерией, части вели бой на юго-западной окраине Вознесенского. В данное время эти части полковника Аргунова постепенно отходят на Павловку. Омская пешая дружина полковника Мельникова, усиленная ротой Красноярской пешей дружины, вела сегодня с утра бой по дороге Лучки – Халкидон, но результаты боя не выяснены. Но, ввиду отхода частей полковника Аргунова и полученного мною сообщения от генерала Молчанова о положении на его участке, я приказал отходить и полковнику Мельникову на Григорьевское. По сведениям Григорьевское занято партизанским отрядом. Ранен Командир Иркутской дружины, и вообще велики потери в комсоставе (командном составе). Деревни Павловка и Григорьевское мне не удержать незначительными наличными у меня силами, особенно при отсутствии у меня конницы. Прошу дальнейших указаний».

В своем докладе воеводе генерал Смолин дает иное время на начало отхода частей полковника Аргунова от Вознесенского. Именно, генерал Смолин пишет: «До 15 часов полковник Аргунов сдерживал противника преимущественно артиллерийским огнем на юго-западной окраине Вознесенского. В 15 часов 30 минут отряд полковника Аргунова, не теряя боевого соприкосновения с противником, начал отходить на Павловку и к 17–18 часам занял позицию в 3–4 верстах от нее к северу».

Относительно этого «расхождения по времени» мы, однако, полагаем, что оно более кажущееся, чем действительное. Надо полагать, что по занятии Вознесенского, состоявшегося перед 11 часами, красные – участвовавшие в бою или просто двигавшиеся в походной колонне с 5–6 часов утра – нуждались в кратковременном отдыхе, а потому и задержались на часик-другой в Вознесенском. Таким образом, полковник Аргунов, ведший в 11 часов бой с красными на юго-западной окраине Вознесенского и получивший приказ от генерала Смолина «сдерживая наступление противника на всех рубежах, к вечеру отойти на дер. Павловка», получил возможность задержаться в виду Вознесенского до 15 часов 30 минут.

В течение всего дня судьба отряда полковника Мельникова и результаты боя его с красными генералу Смолину и полковнику Аргунову не были известны. В 18 часов 14-го, когда отряд полковника Аргунова подходил к Павловке, штаб Сибирской группы во главе с генералом Смолиным прибыл в деревню Абрамовку, дабы иметь связь по телеграфу со штабом земской рати и полковником Мельниковым, который к этому времени должен был отойти на Григорьевское. Так, по крайней мере, рассчитывал генерал Смолин.

В заключение отметим, что потери отряда полковника Аргунова за истекший день 14-го были «весьма велики, по меньшей мере до 150 человек», как указывает генерал Смолин в своем докладе воеводе.

Что же произошло у полковника Мельникова, в этом крайне левофланговом отряде всего построения земской рати на бой 13 и 14 октября? Мы оставили отряд полковника Мельникова в Лучках в 6 часов (утра) 14-го, после того как он выбил из этого селения отряд красной конницы. Затем мы имели короткое уведомление о том, что в 9 часов части полковника Мельникова, двигаясь на Халкидон, вступили в бой с противником, силы которого из-за тумана сразу выяснить не представлялось возможным.

В 18 часов 14-го генерал Смолин нашел в Абрамовке полковника Мельникова, прибывшего туда с остатками своего отряда. Полковник Мельников доложил командиру группы о действиях и судьбе своего отряда. Эта судьба оказалась наиболее печальной и трагичной по сравнению со всеми остальными частями земской рати. Именно (цитируем выписку из доклада генерала Смолина воеводе):

«После занятия полковником Мельниковым с. Лучки, конница красных силою до двух полков (около 800 сабель), пользуясь туманом, почти окружила деревню. После короткого боя, красным удалось ворваться в деревню и выбить из нее наш (надо полагать, отряд Подполк. Ктиторова, так как Полк. Мельников с главной частью находился уже восточнее Лучков) отряд. Во время боя и главным образом во время отхода, отрядом были понесены тяжелые потери: от пешей роты (надо полагать, роты Красноярской пешей дружины. – Примеч. авт.) уцелели лишь одиночные люди (около 15–17 человек), оставлены 3 пулемета и обоз. Батарея потеряла 2 орудия и половину наличного состава. (Иркутская батарея полковника Сартыкова, Сибирской артиллерийской дружины.) Меньшие потери понес конный эскадрон Омской пешей дружины. Всего из отряда полковника Мельникова вышло из боя около 240 человек (из общего числа примерно 600 чинов. – Примеч. авт.). Люди отряда были окружены конницей противника и, расстреляв все патроны, не желая сдаваться в плен, кончали жизнь самоубийством».

В дополнение к этой официальной справке можно привести еще показание полковника Бахтерева, который, однако, как то уже известно, под Лучками сам не был, но, находясь в отряде полковника Аргунова, слышал от участников дела под Лучками рассказы в самом свежем виде. Полковник Бахтерев вспоминает, как ему рассказывали: «На рассвете на Омичей налегли две конные массы красных. Потом наши заметили, что еще двигаются эскадроны противника и охватывают все расположение нашего отряда. Главные силы полковника Мельникова находились в это время на дороге. Красная конница сомкнула кольцо, и завязался бой. Конница Омичей прорвалась, Омская же пехота была настигнута красными. Люди не успевали соскочить с повозок. Красные порубили очень многих. Другие кончали сами с собой. Особенно досталось роте Ктиторова. Оба орудия, конечно, были брошены. Из батареи спаслись лишь те, что были на конях».

Гарнизону села Ивановка действительного участия в бою 13-го и 14-го не пришлось принять, так как частям генерала Блохина на эти дни было приказано, не выдвигаясь из Ивановки, оборонять село. 14 октября, правда, разъезд от Ивановского гарнизона под Николаевкой наткнулся на красных партизан и обстрелял их. Красные поспешили «смотаться». На этом дело и кончилось. Что касается морального состояния частей Ивановского гарнизона, то оно оставалось таким же, как и в предыдущие дни. Проход генерала Бородина с оренбургскими казаками на Ображеевку, шум близкого боя – сначала у Ляличей и Ображеевки, потом отодвигающийся все дальше – действовали как-то подбодряюще на чинов гарнизона. С напряженным вниманием следили бойцы за ходом боя, стараясь разгадать, по доносящимся грохоту, шуму и огневым вспышкам, о его развитии. 13-го к вечеру артиллерийский бой, по определению сидящих в Ивановке, под Монастырищем смолк, но к западу от Халкидона непрерывно сверкали вспышки, и ветер доносил до Ивановки крики «Ура!». То, в определении чинов Ивановского гарнизона, красные атаковали Сибирскую группу генерала Смолина. К полудню 14-го в Ивановке уже говорили, что ночью Поволжская и Дальневосточная казачья рати отошли от Монастырища на Ляличи. Бой же к западу от Халкидона все еще продолжался – о том свидетельствовали артиллерийский огонь и шум пулеметной и ружейной трескотни. К вечеру «ивановцы» нахмурились: откат частей генералов Молчанова и Глебова к Ипполитовке и отход генерала Смолина стали совершившимся фактом, и каждую минуту теперь можно было поджидать появления «гостей» под Ивановкой. «Если нас обложат, а все наши уйдут, то кто будет тогда выручать нас?» В такой обстановке выдерживать в Ивановке четвертый бой совсем не хотелось…

Что же касается остальных частей Сибказрати, то они, под командой комгруппы, генерала Бородина, имели 13 октября довольно упорный бой с партизанами под Ображеевкой, в результате которого красные были принуждены отойти в сторону деревни Снегуровки. 14-го генерал Бородин продолжал свое наступление в направлении только что указанной деревни. Оренбургские казаки в Приморье, как то нам уже известно из предыдущих повествований, не проявляли особого порыва в боях, здесь же, между Ображеевкой и Снегуровкой, сильно пересеченная местность, к тому же покрытая сплошным лесом, отдавала все выгоды обороне, то есть красным партизанам. По этим двум причинам продвижение частей генерала Бородина 14-го от Ображеевки в сторону Снегуровки протекало, в общем, медленным темпом. По получении же сведений о начавшемся отходе частей генерала Молчанова генерал Бородин остановил, а потом повернул свои части и к позднему вечеру 14 октября отвел благополучно их в район Лефинки.

Откат частей генералов Молчанова и Глебова к Ляличам и Ипполитовке, отход частей генерала Смолина, под давлением превосходящего противника, за Вознесенское и далее определили безусловную победу красных. Генеральное сражение, которое планировал воевода и от результатов которого зависела судьба Белого Приморья, было проиграно. Никаких существенных резервов, никаких свежих частей в распоряжении воеводы для восстановления положения не имелось. Не только восстановить положение, но даже пытаться произвести это было нечем. После короткой, но тягостной внутренней борьбы воевода признал свое дело в данный момент битым. Признав это, он нашел в себе смелость признать дальнейшее пролитие крови на полях битв бесцельным и, признав это, 14 октября отдал приказ № 1605/оп, к сожалению, час отдания этого приказа установить нам не удалось. Надо полагать, он был отдан часов в пятнадцать: «Весьма Срочно. Приморье. Комгруппам: Поволжской, Дальневосточной, Сибказачьей и Сибирской. Всем частям Поволжской и Дальневосточной групп под общим командованием ген. Молчанова отойти сегодня 14-го октября ночью в район село Михайловское, откуда генералу Молчанову направить отряд в Никольск для обеспечения своего тыла. Генералу Бородину отойти в район дер. Раковки, где соединиться с генералом Хрущевым. В этом положении необходимо выиграть 15-ое октября. В дальнейшем генералу Глебову отходить в направлении Полтавка – Гродеково на соединение с генералом Смолиным, под общим начальством генерала Толстого, а до его прибытия генерала Глебова. Генералу Молчанову отходить правым берегом Суйфуна на Пеняжино, а генералу Бородину на Раздольное – Пеняжино. Я в Раздольном присоединюсь к Поволжской группе».

Приказом этим мы и закончим главу о самом большом бое Последнего похода, решившем судьбу этого последнего уголка Белой России.

Отход четырех ратей из Приморья

Предыдущую главу мы закончили приказом воеводы № 1605/оп, предписывавшим командующим группами отвести войска в район села Михайловского (для Поволжской и Дальневосточной) и деревни Раковки (для Сибказачьей), как предварительный шаг общего отхода на Пеняжино (для Поволжской и Сибказачьей) и Гродеково (Сибирской и Дальневосточной). Отметим, что размер «предварительного шага» для Сибирской группы генерала Смолина в этом приказе не давался, из чего напрашивается заключение об отсутствии данных в штабе земрати о положении на участке Сибирской группы ко времени отдачи этого приказа.

Во исполнение только что указанного приказа, гарнизон Ивановки в 19 часов 14-го покинул свое насиженное место, двинувшись на Лефинку, куда должны были подойти остальные части группы с генералом Бородиным во главе. Отходу Ивановского гарнизона красные не препятствовали. Их не было видно перед селом целый день 14-го, но возможность их появления и новой атаки или обложения села была, конечно, вполне допустима. Кругом шел бой, и нервы пока бездействующего гарнизона были напряжены весь этот день. До самых сумерек никто не знал о том, что наступающую ночь уже не придется проводить за проволокой Ивановки, но в походном движении к Никольску. Луна должна была взойти поздно, и было совершенно темно, когда части гарнизона, вытянувшиеся в колонну, покидали село. На их пути на одной из улиц села Ивановка горела изба. Она была уже вся в пламени. Никто ее не тушил, но отчего она загорелась? Не был ли это знак красным в Ширяевке о том, что «белобандиты» уходят из Ивановки?

Итак, генерал Блохин с частями покинул Ивановку, но войсковой старшина Бологов с несколькими отважными казаками-енисейцами остался пока в ней, получив разрешение начальства на ведение партизанской работы в тылу красных.

Генерал Блохин с частями своего отряда благополучно достиг Лефинки, где ему пришлось немного подождать подхода оренбургских казаков. Наконец те подошли, и вся группа, соблюдая возможно большую тишину, двинулась по хорошей шоссейной дороге на Даниловку. Когда части Сибирской казачьей группы находились у Лефинки, то из-за горного кряжа, отделяющего Лефинку от Ипполитовки, виднелось кровавое зарево пожаров и небо всполахивалось отблесками орудийных выстрелов: кто-то в кого-то палил.

Быстро промелькнули по хорошей, гладкой и ровной дороге 8 верст, отделяющих Даниловку от Лефинки. Луна поднялась уже высоко, на бездонном небе на видно было туч. Живописный, чисто картинный вид далекой Малороссии предстал перед глазами чинов Сибказрати, – до того приукрасил лунный свет белые мазанки Даниловки и стройные, высокие деревья ее садов. Пройдя часть Даниловки, колонна свернула к югу по дороге на Раковку.

Дорога за Даниловкой к Раковке оказалась в несколько худшем состоянии, чем на участке Лефинка – Даниловка. Все же движение колонны продолжалось беспрепятственно до одной неширокой, но глубокой канавы (это была речушка Осиповка) верстах в пяти перед Раковкой. Моста через нее не имелось, и Сибказачья просидела на ней около трех часов, перетаскивая каждую повозку на руках. За это время откуда-то наползли тучи, луна скрылась, и дальнейший путь до Раковки утомленные чины группы генерала Бородина совершали в несколько худшем порядке, чем до этой злополучной канавы. Перед самой Раковкой был большой и крутой подъем, на нем колонна растянулась еще больше. Это было уже утром, вероятно часов в шесть-семь, 15 октября.

В Раковке жизнь била ключом, и это наличие в домах и на улицах мужчин и женщин казалось таким странным чинам Ивановского гарнизона, привыкшим к пустоте улиц и дворов Ивановки. Кажется, в этот день был какой-то праздник, возможно воскресенье. Во всяком случае, крестьяне приветствовали праздничным угощением пришельцев. После короткого привала в Раковке части Сибирской казачьей группы двинулись дальше и в 13 часов прибыли в деревню Глуховку, занятую дружинами генерала Хрущева, прибывшими сюда 14 октября из Никольска. Анненковская дружина в составе отряда генерала Ястребцева отходила в составе частей Поволжской группы. Конные дружины генерала Хрущева были выдвинуты в Глуховку в целях прикрытия железной дороги от возможного удара партизан, а также оказания необходимой поддержки Сибказгруппе, если красные попытаются задержать движение последней. Глуховка вполне соответствовала своему имени – это была глухая деревня с великорусским населением мрачного и неприятного вида. Надо полагать, все они симпатизировали большевикам и ждали их, а не белых.

16 октября колонна генерала Бородина, составившаяся из частей Сибказгруппы и двух конных дружин генерала Хрущева, продолжала свой путь к Раздольному. Часть пути пришлось совершить по полотну железной дороги Никольск – Раздольное. В этот день довольно сильно припекало осеннее солнце, а редкий туман плыл по холмам и долинам, значительно сокращая горизонт. По прибытии к Раздольному генерал Бородин, как и все остальные чины группы, были удивлены, найдя генерала Глебова и его части в этом месте, где им, согласно приказу, никак не полагалось находиться.

Об отходе частей Поволжской группы от Ипполитовки к Михайловскому и далее к Красному Яру сведений собрать не удалось, но, по всей видимости, он протекал в таком же порядке, как и отход Сибказачьей. Запись в дневнике полковника Ефимова под 15 октября весьма кратка. Она гласит: «Утром выехал со Штабом корпуса (употреблен старый термин, имеется в виду Штаб Поволжской группы) в Красный Яр». 16-го полковник Ефимов заносит: «По отвратительной дороге добрались до лесничества против Раздольного. Туман и Раздольного не видно».

Согласно сообщению штаба земрати (а может быть, очередной директивы воеводы), у Красного Яра для Поволжской группы и у Раздольного для Сибказгруппы средствами и заботами штаба рати должны были быть наведены мосты. Однако таковых у обоих пунктов не оказалось. У Красного Яра имелся, правда, паром, и на нем-то были переправлены через реку Суйфун части Поволжской группы. У Раздольного никакого парома не имелось, поэтому пришлось разыскивать брод, сведения о котором были получены. Найти этот брод удалось не сразу, и генерал Бородин сам проявил много энергии в розысках брода. Наконец брод найден, он был глубок. Переправа могла начаться только вечером 16 октября и закончилась уже в полной темноте при свете факелов. Переправившиеся люди собирались у нескольких китайских шалашей на правом берегу Суйфуна, тут же они и обогревались у костров.

Слухи об отходе белых распространились по Никольск-Уссурийскому в пятницу – 13 октября. Полковник Попов, начальник штаба Восточно-Сибирского отряда, вспоминая эти дни, говорит: «В один прекрасный день Штаба Земрати в городе нет. На руках у нас четыре военных госпиталя. Начали спешную эвакуацию желающих. Из Владивостока и Раздольного прислали до 150 коммунистов из тюрьмы, они все были прикончены в Никольске».

В ночь на 14 октября началось поголовное бегство из города, и под вечер нельзя было найти в городе ни одной свободной подводы. Легковые извозчики, опасаясь реквизиции партизанами лошадей, также уехали из Никольска. Большинство беженцев бежало на разъезд 89 версты, откуда в сборном поезде они были переброшены во Владивосток. Последние белые части оставили Никольск-Уссурийский в ночь на 15-е, около полуночи. Еще до прохода последних белых частей начался грабеж некоторых квартир местных состоятельных людей, бежавших из города в самый последний момент. Грабили местные босяки. Одновременно с грабежом этих квартир начали грабить китайские лавки, причем во многих местах грабеж сопровождался убийством, так как хозяева лавок оказывали сопротивление грабителям.

Еще не успели белые части уйти из города, как в Народном доме состоялось собрание местных коммунистов, созванное по инициативе коммуниста Ф. Скачкова. На этом собрании был выбран временный совет из десяти лиц для организации временного управления городом. В совет вошли исключительно коммунисты. Под утро из близлежащего села Борисовка в город вошли партизаны. Вместе с ними приехало много деревенской молодежи на подводах. Партизаны присоединились к грабителям, зачастую отбирая от последних награбленное лично для себя. Отряд был силою до 200 человек. В 5 часов над городом пролетел красный самолет, сбросивший две бомбы в здание городской управы, где раньше находилась канцелярия правителя земского края. Одной из бомб была разрушена каланча. К этому же времени были выпущены на свободу все обитатели местной тюрьмы, как политические, так и уголовные. Последние, конечно, не замедлили присоединиться к грабителям. Особенно пострадали от грабежа улицы – Пушкинская, Гродековская, Духовская, а также магазины на Мичуринской и Корсаковской. Частные дома, из которых обитатели не бежали, не пострадали. Как слух передавали о том, что партизаны ворвались в Никольскую женскую семинарию и совершили ряд насилий над воспитанницами.

Регулярные красные части вошли в город только к 15 часам 15 октября, в воскресенье, причем немедленно по вступлении принялись за ликвидацию грабежей. В некоторых местах, как, например, на складах Кунст и Альберса, регулярке пришлось применить оружие, чтобы разогнать грабителей. Часов с семнадцати того же дня патрули стали вылавливать выпущенных из тюрьмы уголовных преступников. Красное командование выпустило обращение к гражданам, в котором население призывалось не волноваться и заявлялось о недопустимости в дальнейшем каких бы то ни было эксцессов. Выезд из города тем не менее был запрещен. (Отрывок этот написан на основании газетной статьи «Работа красных в Никольске», помещенной в газете «Земский Край» от 18 октября 1922 года за № 37 – 431, издававшейся во Владивостоке.)

Прямая связь между штабом Сибирской группы и штабом земрати, не существовавшая в течение боя 13 и 14 октября, была восстановлена в 17 часов 14-го, когда генералом Смолиным из Абрамовки к аппарату был вызван генерал-квартирмейстер штаба земской рати, полковник Озолин, который и был ориентирован в создавшейся обстановке на участке группы. Полковник Озолин сообщил генералу Смолину тыловой путь Сибирской группы (приказ воеводы № 1605/оп).

Ввиду значительных потерь, а также утомления людей в тяжелом и упорном бою в течение всего дня 14-го, генерал Смолин решил на некоторое время оторваться от противника. В 17 часов 30 минут из Абрамовки он направляет полковнику Аргунову полевую записку за № 3903 такого содержания: «Из Штаба Рати мне сообщили тыловую дорогу нашей группы и генерала Глебова – Пограничная – Полтавка. Директиву подробнее не могли мне передать вследствие порчи телеграфа. Выгружаю из обозов муку и овес и посылаю Вам навстречу подводы, чтобы Вы могли скорее сосредоточиться в Абрамовке и следовать дальше не задерживаясь на Галенки».

Добавим от себя, что в этой записке определенно проглядывает опасение генерала Смолина за судьбу пехоты полковника Аргунова: как бы не повторилась и с ней история окружения и гибели пехотинцев полковника Мельникова.

В 18 часов 14-го генерал Смолин направляет распоряжение свое за № 3904 поручику Шилоносову с копией полковнику Аргунову: «Приказываю с получением сего со всем обозом отправиться на деревню Дубки и, пройдя ее, вытянуться по дороге на станцию Галенки, где остановиться и ждать дальнейших указаний».

На железнодорожную станцию Галенки генерал Смолин со штабом своей группы прибыл, по-видимому, около 22 часов 14 октября, так как именно этим часом помечено им в своем докладе воеводе время получения директивы воеводы № 1605/оп с указанием пути отхода вверенной ему группы.

В 23 часа 50 минут со станции Галенки, за подписью полковника Бодрова, направляется в штаб земрати донесение следующего содержания: «Прибыли в 23 часа на Галенки. Двигаемся Стружевка – Покровка – Фадеевка – Гродеково. Противник следует по пятам и в 20 часов занял Павловку. Полковник Аргунов целый день ведет бой на каждом рубеже. № 3905/оп».

Отметим, что в своем докладе воеводе генерал Смолин отмечает, что «Павловка была нами фактически оставлена около полуночи с 14-го на 15-ое». Таким образом, тут налицо разница в 4 часа, объяснить которую мы не в состоянии.

В 2 часа 15-го со станции Галенки по телеграфу в Никольск-Уссурийский генерал Смолин направил ориентировку генералу Борзиловскому с копиями полковнику Богословскому и полковнику Мохову: «Я с частями группы вынужден сегодня под давлением противника отойти на Галенки. Отсюда, согласно директивы Воеводы, в 4 часа 15-го выступаю по маршруту Галенки – Стружевка – Покровка – Фадеевка – Гродеково, стремясь прибыть в Гродеково не позднее утра 16-го. Меня очень беспокоит и интересует: получены ли Вами надлежащие указания от Штаба Земрати. Во всяком случае предлагаю руководствоваться в своих действиях вышеизложенным. № 3907».

Движение группы на Струговку – Фадеевку было предпринято генералом Смолиным, как то он объясняет в своем докладе воеводе, «вследствие того, что по сведениям путь на Гродеково вдоль полотна железной дороги представлялся не удобным для обозов и артиллерии и кроме того резался конницей противника, направлявшейся через Благодатный – Прилуки – Сергиевский».

Движение частей Сибирской группы от ст. Галенки до поселка Фа-деевского прошло, по всей видимости, вполне благополучно. Во всяком случае, на какие-либо задержки и столкновения с противником нет указаний ни в сохранившихся документах, ни в докладе генерала Смолина воеводе. В Фадеевском к частям группы присоединился полковник Богословский, выступивший из Никольск-Уссурийского с частью ратников и хозяйственным чинами частей и имевший по дороге два столкновения с красными партизанами.

В 13 часов 20 минут 15-го полковник Аргунов в поселке Фадеевском отдал приказ по частям своего отряда такого содержания: «Командирам дружин: Омской, Томской, Иркутской пешим, Западно-Сибирской арт. Полковнику Шестоперову, копия Наштагруппы Сибирской. Выступление отряда сего числа в 18 часов. Порядок следования: Омская, Томская дружины, батарея полковника Шестоперова, Штаб группы и Штаб отряда, обозы, Западно-Сибирская артил. дружина, Иркутская пешая дружина. Прикрытием тыла командует командир Иркутской дружины. В его подчинение поступает разведка Томской дружины. За всей колонной должна быть конная застава из Иркутской и Томской разведок с пулеметами. При выступлении от каждой части выслать по одному конному квартирьеру к Командиру эскадрона Омской дружины Подполковнику Торопову…»

Хотя выступление частей группы и назначено было на 18 часов, но с ним задержались, так как в 19 часов 30 минут временно исполняющий должность начальника штаба Западно-Сибирского отряда, подполковник Волков, доносил начальнику штаба группы из Фадеевки: «На каждой заставе по дороге на Константиновский – Синеловка была слышна ружейная стрельба, вскоре прекратившаяся. До выяснения обстановки на заставу выслана часть Томской дружины, донесений от которой не поступало». Разъяснения этой перестрелки в охранении мы не находим в бумагах генерала Смолина.

По совершении ночного перехода, утром 16-го части генерала Смолина прибыли в поселок Софье-Алексеевский. Высланный на ст. Гродеково мотоциклет с пулеметом донес, что ст. Гродеково и поселок при ней свободны от противника. Никаких воинских частей там нет. На станции находится лишь один брошенный эшелон, частью разграбленный. В 10 часов 30 минут генерал Смолин, находясь все еще в поселке Софье-Алексеевском, отдал приказ № 3909: «Полковникам Аргунову, Богословскому, Смольянинову, Сартыкову. Гродеково свободно от противника. Все составы со станции эвакуированы. Нет там и наших частей. Приказываю: Всем частям группы выступить сегодня в 11 часов 15 минут из пос. Софье-Алексеевского по тракту на Гродеково. Обозы отправить на Сосновую падь. В прикрытие к обозу назначаю всех чинов Иркутской батареи под начальством полковника Сартыкова, которому выступить с обозами единовременно с выступлением колонны на Гродеково. Проводником обоза взять казака Никифора Зырянова. Дополнительные указания получить лично от меня».

Порядок движения частей на Гродеково, согласно приказанию полковника Аргунова, был таков: Томская, Иркутская пешие дружины, Западно-Сибирская артиллерийская дружина, батарея полковника Шестоперова, Омская дружина и обоз. (Приказание по отряду от 10 часов 30 минут 16-го, помеченное поселком Софье-Алексеевским и подписанное поручиком (фамилия неразборчива) за начальника штаба отряда.)

Так как о частях генерала Глебова в Гродековском районе ничего не было слышно, то генерал Смолин, при отсутствии у него конницы, решил, что наиболее разумным является сосредоточение частей его группы в районе Сосновая – Рассыпная пади, где уже сосредоточились ранее охранявшие Гродековский район части: части Пограничного полка и Уссурийская казачья дружина. Поэтому, после небольшого привала в Гродекове, части Сибирской группы должны были выступить на разъезд Рассыпная падь. Сохранившийся приказ полковника Аргунова по этому поводу гласит: «Командирам дружин: Омской, Томской, Иркутской, Западно-Сибирской артиллерийской Полковнику Шестоперову, копия Наштагруппы. Отряду в 17 часов выступить на разъезд Рассыпная падь. Порядок следования: в 17 часов Иркутская дружина и батарея полковника Шестоперова, за ними Томская и Западно-Сибирская артиллерийская, потом Красноярская и Омская дружины».

Приказом воеводы № 1605/оп генералу Смолину указано было со всеми частями Сибирской группы поступить в подчинение генералу Глебову, в случае соединения с ним в районе Полтавка – Пограничная. Если же при этом окажется генерал-лейтенант Толстов, то именно ему надлежало объединить управление частями обеих групп (Дальневосточной и Сибирской). Как мы уже знаем, генерала Глебова в указанном районе не оказалось, поэтому генерал Смолин по прибытии в район Гродеково – Пограничная поступил в подчинение генералу Толстову. Где произошла встреча обоих генералов, указаний в докладе генерала Смолина воеводе не имеется, но, по-видимому, эта встреча имела место на ст. Пограничная, куда по делам службы генерал Смолин прибыл рано утром 17 октября. При встрече с генералом Смолиным генерал Толстов заявил (цитируем по докладу), «что если по обстановке в ближайшие дни выяснится необходимость нашего перехода на территорию Китая и невозможность получения дополнительных директив от Воеводы, он – генерал Толстов – выедет в Харбин и дальше, чтобы тем или иным способом непосредственно связаться с Воеводой, мне же (Генералу Смолину) приказал, руководя по-прежнему действиями частей, поступать по обстановке».

Расположение частей Сибирской группы к утру 17-го было таково: разъезд Сосновая падь – полковник Богословский с Иркутской пешей дружиной, Полтавской пешей дружиной, Манджурской конной дружиной (Полтавская и Манджурская дружины составляли Пограничный полк земской рати), Уссурийской казачьей дружиной и Западно-Сибирской артиллерийской дружиной. Разъезд Рассыпная падь – полковник Мельников с Томской пешей дружиной, Омской пешей дружиной, Красноярской пешей дружиной, Сибирской артиллерийской дружиной, Сибирской инженерной дружиной. Разъезд Рассыпная падь – штаб группы. Кроме этих частей, на ст. Пограничная до прибытия частей генерала Смолина в Гродековский район сосредоточились тыловые учреждения и хозяйственные эшелоны Дальневосточной группы, а также эшелон железнодорожного батальона с подвижными мастерскими.

В 7 часов 20 минут 17-го генерал Смолин отдал приказ за № ЗОЮ: «Полковнику Богословскому, копия полковнику Аргунову, полковнику Красноперову и полковнику Левицкому (с Рассыпной пади). Отъезжая по делам службы в Пограничную – оставляю за себя при частях группы полковника Аргунова. Полковника Богословского назначаю Начальником боевого участка Сосновая падь с временным подчинением ему в оперативном отношении Пограничного полка и отдельной Уссурийской казачьей дружины. Все дальнейшие указания получить от полковника Аргунова».

О поездке генерала Смолина на ст. Пограничная и ее цели мы будем говорить особо ниже в отдельном отрывке, сейчас же приведем лишь распоряжения полковника Аргунова и полковника Богословского по вверенным им частям.

По отъезде генерала Смолина на ст. Пограничная полковник Аргунов в 9 часов 17 октября с Рассыпной пади отдал приказ по частям группы № 3916, скрепленный подписью «Врид. Начштаба полковник Наркевич», такого содержания: «Полковнику Мельникову, полковнику Богословскому, полковнику Смольянинову, Подполковнику Новикову, Подполковнику Ктиторову, полковнику Кострову, полковнику Ловицкому. 1. Сведений о противнике пока не имеется. 2. Задача вверенной мне группы: занимая район разъезда Сосновая падь – Рассыпная падь, прочно удерживать его за собой, ведя разведку на Софье-Алексеевский, Гродеково и Гродековский карантин. 3. Приказываю: а) полковнику Богословскому (Иркутская и Полтавская пешие, Манджурская конная, Уссурийская казачья и Западно-Сибирская артиллерийская дружины) занять район Сосновая падь и прочно удерживать его за собой, ведя разведку на Гродеково, поселок Софье-Алексеевский и Гродековский карантин, б) полковнику Мельникову (Томская, Омская, Красноярская пешие, Сибирская артиллерийская и Сибирская инженерная дружины) расположиться на разъезде Рассыпная падь, где составить мой резерв. Выставить сторожевое охранение. 4. Полковнику Богословскому и полковнику Мельникову немедленно установить со мною телефонную связь. К 12 часам 17-го октября представить мне подробную схему своего располжения. 5. Я со штабом буду находиться на разъезде Рассыпная падь. 6. Заместители: полковник Богословский и полковник Мельников. 7. О получении донести».

У нас имеется также и распоряжение полковника Наркевича, данное полковнику Кострову от 9 часов 17-го за № 3911: «Комгруппы приказал Вам ускорить Ваше выступление в распоряжение полковника Богословского на разъезд Сосновая падь. Об исполнении срочно донести». Номера 3912, 3913, 3914 и 3915 до нас не дошли. Надо полагать, что они покрывают ряд иных дополнительных распоряжений по организации обороны района Сосновая падь – Рассыпная падь.

В 11 часов 17-го полковник Богословский с полуказармы, что в 2¹/₂ верстах от разъезда Сосновая падь, отдал приказ по своему отряду, скрепленный начальником штаба полковником Поповым, такого содержания: «Полковнику Золотореву, полковнику Кострову, полковнику Ловицкому и полковнику Шестоперову. 1. Сведений о противнике нет. 2. Вверенному мне отряду в составе Иркутской и Полтавской пеших дружин, Манджурской конной, Уссурийской казачьей и Западно-Сибирской артиллерийской дружинам приказано занять район разъезда Сосновая падь и прочно удерживать его за собой, ведя разведку на Гродеково, поселок Софье-Алексеевский и Гродековский карантин; а) Разъезду в Гродеково оставаться до соприкосновения с противником, отходя на разъезд Сосновая падь лишь под давлением его, б) полковнику Золотореву с отрядом (Иркутская дружина и 1 орудие) быть при мне в резерве у казармы, что в 2¹/₂ верстах западнее Сосновой пади, в) полковнику Кострову и полковнику Золотореву установить непосредственную связь со штабом группы и мною, г) Всем обозам за исключением боевой части с получением сего перейти за реку Рассыпную, где и стать за ней непосредственно бивуаком, д) Я со штабом буду находиться при резерве, е) Заместители: полковники Золоторев и Костров».

В заключение этого отрывка приведем цифровые данные численности Сибирской группы на 17 октября согласно полевой записки № 3914/пох., адресованной полковнику Липинскому (интендант Сибирской группы) на ст. Пограничная и подписанной полковником Наркевичем: «В отряде генерала Смолина: Сибгруппы 1244 человека и приданных к группе пограничников 233 и Уссурийских казаков 164. Сведения о лошадях сообщу, когда получу от частей».

Сам воевода из Никольск-Уссурийского проехал в поезде по железной дороге во Владивосток и тут 17 октября издал Указ № 68 такого содержания: «Силы Земской Приамурской Рати сломлены. Двенадцать тяжелых дней борьбы одними кадрами бессмертных героев Сибири и Ледяного Похода, без пополнения, без патронов решили участь Земского Приамурского Края. Скоро его уже не станет. Он – как тело – умрет. Но только как тело. В духовном отношении, в значении ярко вспыхнувшей в пределах его русской, исторической, нравственно-религиозной идеологии, – он никогда не умрет в будущей истории возрождения Великой Святой Руси. Семя брошено. Оно сейчас упало на еще неподготовленную почву. Но грядущая буря ужасов советской власти разнесет это семя по широкой ниве Великой Матушки Отчизне и приткнется оно в будущем через предел нашего раскаяния и по бесконечной милости Господней, к плодородному и подготовленному клочку земли Русской и тогда даст желанный плод. Я верю в эту благость Господню; верю, что духовное значение кратковременного существования Приамурского Земского края оставит даже в народе края глубокие неизгладимые следы. Я верю, что Россия вернется к России Христа, России – Помазанника Божия, но что мы были недостойны еще этой милости Всевышнего Творца».

В тот же день воевода отдал приказ № 55 такого содержания: «В состав Земской Рати, остающейся со мною, могут входить только те воинские чины, которые входили в ее полевой состав в период минувшей борьбы в районе Никольск – Спасск и которые согласны разделить с ней неизвестную участь, сопряженную с разоружением в пределах иностранного государства. Все прочие воинские чины, кои не могут оставаться в пределах советской России, будут вывезены моим распоряжением в один из портов Китая, причем дальнейшую заботу я совершенно с себя снимаю. К этой же категории военных относятся и все Правительственные и общественные лица, кои не могут в смысле безопасности оставаться во Владивостоке. Распоряжения по эвакуации военных и гражданских лиц и их семей из Владивостока возлагаю на Адмирала Старка, которому мною даны соответствующие указания». (Недостаток в денежных средствах продиктовал, видимо, положения этого приказа.)

Генерал Петров в своей книге ни единым словом не упоминает о неподчинении генералом Глебовым приказу воеводы № 1605/оп. Генерал Петров даже пишет, что «после 14-го наши войсковые группы отходили по тем указаниям, которые были даны. Группа генерала Смолина в район Пограничной, Молчанов и Бородин на Посьет по западному берегу Амурского залива, Глебов на Владивосток. Красные следовали по пятам, но особенно не наседали». Что касается генерала Глебова, то заявление генерала Петрова в его книге совершенно не соответствует действительности. Мы уже упоминали об удивлении генерала Бородина и чинов его группы, когда они нашли генерала Глебова и части Дальневосточной группы в Раздольном в то время, как им должно было находиться в это время где-либо на запад от Никольск-Уссурийского в направлении на Полтавку или Гродеково.

Итак, генерал Глебов не исполнил приказа воеводы. Обстоятельств, извиняющих этот поступок, у генерала Глебова абсолютно на было, так как дороги на запад от Никольска были свободны. Очутясь в Раздольном, генерал Глебов не имел определенного плана и не знал, что ему делать в дальнейшем. На генерала Бородина и старших чинов Сибказачьей группы «глебовские порядки» и его штаб произвели самое безотрадное впечатление, если не сказать большего. Дело в том, что сам генерал Глебов и большинство чинов его штаба были пьяны. Этот случай приходится подчеркнуть и особо отметить, как разительная противоположность всем остальным штабам трех групп. Находясь в Раздольном 16 октября, генерал Глебов одно время склонялся к движению на Барабаш вслед за генералом Бородиным, но до ночи ничего определенного не решил, что ему делать и как поступить. В дальнейшем он двинулся на Владивосток, чем причинил излишние хлопоты штабу земрати и занял под свои части те транспорты, которые могли и должны были быть употреблены в иных целях. Имеются некоторые сведения, что все же не все желающие были вывезены из Владивостока, и определенно можно утверждать, что многим семьям военнослужащих с малолетними детишками пришлось испить горькую чашу зимних мытарств по глухой дороге от Хунчуна до Гирина – исключительно из-за этого «эгоизма» генерала Глебова, пожелавшего, вопреки распоряжениям своего начальства, отойти на Владивосток под крылышко японцев, на которых генерал Глебов продолжал делать свою ставку.

Относительно этой «ставки» на японцев приходится сказать еще несколько слов. Многим владивостокским общественным и политическим деятелям казалась невероятной возможность перехода города Владивостока в руки красных. До последней минуты не терялась надежда на вмешательство третьей стороны или сторон. В закрытом заседании городская дума города Владивостока обсуждала вопрос об объявлении города «свободным портом». Была послана телеграмма в адрес дипломатического корпуса в Токио. Надеялись, что Великие Державы, объявив Владивосток «свободным городом», не допустят входа в него красных.

В эти дни во Владивосток прибыл японский советник атамана Семенова, майор Куроки, в целях розыска 30 пудов русского золота, спрятанного в свое время атаманом Калмыковым. Говорили потом, что золото это оказалось найденным в самом неожиданном месте, причем в этом деле были замешаны некоторые чины японского командования.

В городе в эти дни циркулировали слухи, что маршал Уехара считает нужным отсрочить эвакуацию Владивостока до 15 ноября. Вместе с этим стало известным, что посадка частей 8-й японской дивизии на транспорты прекращена с 15 октября. Эвакуируются только технические и нестроевые части. На этой почве возникают всякие вздорные слухи. Монархическая газета «Слово» перестала выходить. «Вечерняя Газета» продана В.Н. Ивановым. Жители, более или менее причастные к Белому движению, готовятся к отъезду.

«Ожидается прибытие во Владивосток китайского крейсера «Хай-юань». Это судно получило уже приказ своего правительства. Вместе с этим слухи о прибытии французских и итальянских судов категорически опровергаются. Мир остается безучастным к разыгрывающемуся эпилогу русской драмы», – так заносит в свой дневник бывший Верховный главнокомандующий Белой России, генерал Болдырев, решившийся остаться во Владивостоке на милость победителей.

Мы остановили свое повествование о частях Сибирской группы на отъезде генерала Смолина с Рассыпной пади на ст. Пограничная, находящуюся в пределах Китая.

О своей поездке на ст. Пограничная генерал Смолин в докладе воеводе говорит следующее: «Учитывая обстановку, я пришел к заключению, что совершенно неизбежны переход частей через границу и конфискация китайскими частями нашего оружия и имущества, и чтобы по мере возможности избежать этого и других тяжких последствий интернирования – я наметил следующий план своих действий. Оставляя части в районе сосредоточенными (Рассыпная – Сосновая падь), я лично прибыл на ст. Пограничная. При встрече с начальником китайского гарнизона ст. Пограничная генералом Чжан Зун-Чан (впоследствии «тюпан», одна из самых главных фигур Китайской междоусобной войны 1924 – 28 годов), – на его вопрос о моих дальнейших намерениях, я ему заявил, что часть людей будет мною распущена.

С остальными же, оставаясь в пределах Приморья, перейду к партизанским действиям против красных. Что же касается излишка оружия, огнеприпасов и имущества, то частью спрячу, частью уничтожу, если не представится возможность продать его. На это генерал Чжан Зун-Чан ответил мне, что весь излишек имеющегося у меня оружия он готов приобрести за наличный расчет, и в случае моего согласия на это предложил срочно доставить ему подробный перечень оружия и огнеприпасов с указанием расценки.

Крайний недостаток в моем распоряжении денег (в денежном ящике интенданта имелось всего около 7000 иен) и продовольствия при наличии около 2700 человек и 800 лошадей, а также неизбежность, как мне казалось, конфискации у меня китайскими властями оружия и части имущества в случае перехода через границу, все это делало для меня предложение Чжана вполне приемлемым и соответствующим моим планам. Через сутки были готовы списки с общей оценкой имущества, преимущественно оружия и огнеприпасов, примерно на 50 000—60 000 долларов.

Эти данные я, вместе с генералом Толстовым, представил генералу Чжану. Последний признал их приемлемыми. Было заключено письменное условие, получен задаток около 5000 долларов и была назначена смешанная комиссия от китайского гарнизона и моих частей, которая должна была в тот же день приступить к приемке на Рассыпной пади оружия и огнеприпасов. Оплата должна была производиться отдельно за каждую партию оружия, прибывшую на ст. Пограничная, причем размер партии не должен был превышать суммы задатка. Вместе с тем, генералом Чжаном было поставлено дополнительное условие, сводившееся к тому, что если мои части будут вынуждены под давлением противника перейти границу ранее выполнения сделки, то договор теряет свою силу и оружие в таком случае конфискуется китайскими властями согласно международного правила.

В этот же день на ст. Пограничная прибыл генерал Лохвицкий, уполномоченный Воеводой. Согласно директив Воеводы мне надлежало руководствоваться в своих действиях также указаниями генерала Лохвицкого. Генерал Лохвицкий, ознакомившись с обстановкой и моими действиями, вполне их одобрил. Комиссия выехала на Рассыпную падь. К сдаче ей было намечено почти три четверти имевшегося у меня оружия, остальное же генерал Чжан разрешил по-приятельски, в случае неудачи наших партизанских действий, в скрытом виде провести к западу от Пограничной, в определенный район, где должны незаметно для представителей красных на Пограничной пройти мои партизаны».

К вышеизложенному добавим, что все это имело место, согласно докладу, 17 октября. (Дело идет о китайских, а не американских долларах, но в означенное время разница в размене была между ними весьма невелика.)

Под 18 октября генерал Смолин в своем докладе воеводе повествует следующее: «Утром ко мне прибыл генерал Толстов и заявил, что впредь до установления связи с Воеводой и получения от него дополнительных директив, считает необходимым всем частям группы оставаться в районе Сосновая Падь – Рассыпная падь, не продавать ни в коем случае китайскому командованию оружия и имущества и быть всем в полной боевой готовности, а всю конницу немедленно же двинуть для освещения полосы: – с севера: Ново-Алексеевский – Жариково – Нестеровский – Прилуки – Новожатково – Григорьевское – Абрамовка, с юга: Софье-Алексеевский – Покровка. Основанием к этому генерал Толстов приводил полученные им сведения о том, что красные, потерпев огромное поражение в районе Раздольное – Ново-Киевское, отходят под натиском белых наших частей и японцев на север к Спасску и что, якобы, красными даже очищен город Никольск-Уссурийский, подтверждением чего является потеря у меня соприкосновения с противником и отсутствие определенных сведений о нем. Изложенное генерал Толстов подтвердил своим письменным приказом от 18-го октября за № 2».

Текст этого приказа был таков: «Генерал-майору Смолину. Приказываю Вам немедленно выбросить вперед все конные части для освещения полосы с севера: Ново-Алексеевский – Жариково – Нестерове – Прилуки – Новожатково – Григорьевское – Абрамовка, с юга: Софье-Алексеевское – Покровка. Все остальные части оставить в районе Рассыпная и Сосновая пади № 2 ст. Пограничная. Генерал-лейтенант Толстов».

Продолжаем цитировать доклад генерала Смолина воеводе: «Я приступил к исполнению этого приказа. Приемочная комиссия вернулась на Пограничную, и, таким образом, моя сделка с генералом Чжан Зун-Чаном утратила свое значение».

В 11 часов 18-го полковник Аргунов отдал на Рассыпной пади приказ по отряду № 01208 следующего содержания: «Командирам дружин Омской, Томской, Иркутской, Красноярской, Западно-Сибирской артиллерийской, Добровольческой батарее, Пограничной страже, Уссурийской сотне, копия Наштагруппы. Порядок движения: Красноярская дружина, Томская дружина, Западно-Сибир. артиллерийская, Омская дружина, Штаб отряда, Добровольческая батарея, Иркутская дружина, Пограничная стража, Уссурийская сотня. Выступление предполагается в 12 часов».

Приказ генерала Смолина по частям группы № 3917, скрепленный начальником штаба группы, полковником Боровым, помечен 14 часами 30 минутами 18 октября. Разъезд Рассыпная падь. Его текст: «Полковнику Аргунову, полковнику Богословскому, полковнику Мельникову, полковнику Ловицкому и полковнику Кострову. Противник третий день остается пассивным, и сведений о нем до сего времени нет. По показаниям жителей с. Жариково – Богуславский – Гродеково и далее на восток вдоль линии железной дороги противника нет. Считаю необходимым войти в соприкосновение с противником и определить его численность, для чего осветить полосу, ограниченную с севера пос. Ново-Алексеевским – Жариково – Нестеровским – Прилуки – Новожатково – Григорьевским и Абрамовкой, для чего приказываю: а) полковнику Мельникову (Омской дружины конный эскадрон) главным ядром идти вдоль линии железной дороги, освещая разъездами полосу, ограниченную на северо-восток Гродековским карантином – корейскими фанзами (что в 6 верстах сев. вост. Андреевки) – заимки Барано-Оренбургского и с юга: Софье-Алексеевским – корейскими фанзами и дойти до линии реки Кочевная падь. Головной разъезд выслать вдоль линии железной дороги до казармы, что восточное Барано-Оренбургского, освещая местность до связи с боковыми разъездами. Главному ядру следовать по полотну железной дороги и дойти до Гродеково; б) полковнику Ловицкому (Уссурийская казачья дружина 60–80 коней) выдвинуться в Богуславский, откуда осветить полосу Богуславский – Духовской, Богуславский – Жариково; вести наблюдение за дорогой Нестеровка – Богуславский. Полковника Ловицкого подчиняю полковнику Мельникову; в) Иркутской и Томской конным разведкам (60 коней) выслать один разъезд в 15–20 коней на Ново-Алексеевку, всеми остальными конными освещать дороги Софье-Алексеевский – Фаддеевский; г) всем остальным частям быть готовым к выступлению в 7 часов 30 минут 19-го; д) донесения присылать: полковнику Мельникову по железнодорожной телефонной линии, остальным с нарочным или на ст. Гродеково или разъезд Сосновая падь; е) о получении сего донести».

Как мы указали, приказ этот помечен 14 часами 30 минутами 18 октября, в своем докладе генерал Смолин указывает, что столкновение выдвинутой им конницы и части пехоты с противником произошло в полдень. Таким образом, тут опять неувязка по крайней мере часа в четыре, каковую разницу объяснить мы не в состоянии.

Возвращаясь к докладу генерала Смолина воеводе, мы читаем: «Выдвинутые мною конница и часть пехоты, столкнувшись в полдень в районе Гродеково с пехотой и значительными конными частями противника, стали под натиском последних отходить, а к вечеру пришлось мне с остальными частями группы принять бой у Сосновой пади. Бой длился около 3 часов и стоил нам 10–15 чел. ранеными и убитыми, а затем, когда коннице красных удалось горными тропами выйти нам в тыл к Рассыпной пади и там она была встречена и задержана моим резервом, наши передовые части стали отходить и к 12 часам ночи я был вынужден отвести все части за границу. Генерала Толстова на ст. Пограничная не оказалось, так как с вечерним поездом он отбыл в Харбин и с этого момента я не имел от него никаких указаний и сведений.

Китайское командование следило за нашими действиями и, как только части подошли к границе, приступило к разоружению их. Тем не менее, пользуясь ночной темнотой и плохой постановкой китайцами этого дела, нам удалось скрыть, как на самой границе, так и в эшелонах на ст. Пограничная значительное количество оружия и припасов, и если китайскому командованию не удалось отобрать все оружие, то зато основательно пограбили китайские войска наши обозы, лишив наших офицеров и солдат даже самых необходимых вещей. На недоуменный вопрос генерала Чжан Зун-Чана – почему при моих частях оказалось так мало оружия, я заявил ему, что оно спрятано и если не придется нам его использовать, то уничтожу.

Через день-два у меня установились с генералом Чжаном довольно сносные взаимоотношения, чему способствовало то обстоятельство, что не было вмешательства Мугденского и особенно Харбинского китайского командования. Генерал Чжан предложил мне продать хотя бы часть спрятанного оружия и вообще заявил, что если оно будет сдаваться ему добровольно, то он оплатит его по той расценке, какая была нами ранее обусловлена. Преследуя именно эту цель, я нашел предложение генерала Чжана вполне приемлемым для себя и на этом основании отдал приказ, чтобы все части через специально назначенную комиссию приступили к сдаче китайскому командованию оружия и огнеприпасов, причем мною указывалось также, что скрыть даже часть оружия нам не удастся, так как об этом будут осведомлены китайцы через наших же подкупленных людей. К сожалению, не все подчиненные мне начальники уяснили сущность всего положения и обстановки и не исполнили мой приказ. Некоторые из них нашли все же необходимым оставить значительное количество оружия и огнеприпасов скрытыми. Комиссия, сдававшая оружие генералу Чжану, получила от него около 10 000 долларов, поступивших на довольствие частей группы. В дальнейшем оправдались мои предположения и китайцы, обнаружив с помощью подкупленных наших людей место нахождения спрятанного оружия, стали конфисковать его».

В заключение этого отрывка постараемся, хотя бы приблизительно, подвести итог потерям частей Сибирской группы за 10 дней боевых действий (с 8 по 18 октября). Выше нами приведен был приблизительный расчет сил частей Сибирской группы, согласно данным доклада генерала Смолина воеводе, каковой определялся в 375 офицеров и 1118 солдат, иными словами, в Сибирской группе на 8 октября состояло примерно 1493 человека. № 3914/пох от 17 октября, приведенный нами в этой главе, определяет общее число чинов группы в 1244 человека. Итого разница, то есть потери группы за 10 дней, равняется 249 человекам. Однако это число должно считать неполным, ибо, по всей вероятности, в числе 1244 человек имеется некоторое количество не включенных в число 1493, так как прибыли в состав группы между 8 и 18 октября. Во всяком случае, в боях с противником Сибирская группа потеряла за 10 дней от 17 до 20 % своей первоначальной численности.

Поволжскую и Сибирскую казачьи группы мы оставили при переправах через реку Суйфун, первую у Красного Яра, а вторую против Раздольного. Обе группы под общей командой генерала Молчанова должны были отходить на Нежино и дальше к Барабашу. Вперед направлялась Сибирская казачья, а за ней следовала Поволжская. От Нежина и до самого Ново-Киевска имелась всего лишь одна дорога – когда-то превосходное шоссе, но многие годы оно не поправлялось, а потому некоторые участки его сильно испортились, что же касается мостов, то большинство из них пришло в полную негодность, и они были непроходимы для артиллерии и обозов.

Вверенные ему войска генерал Молчанов отводил перекатами. Части в арьергарде этой белой группы, таким образом, все время менялись. Так, у Красного Яра отход белых прикрывал генерал Ястребцов со своим отрядом (анненковцы, партизаны генерала Савельева и Иманская сотня). Перед Нежином его сменил генерал Сахаров с частями своего Приволжского полка. Далее у Пеняжина самым задним оказался полковник фон Вах с частями Прикамского полка, которым он временно командовал за ранением полковника Ефимова. У Барабаша прикрытие принял на себя генерал Блохин со своими казаками. (Енисейская каз. дружина под командой генерал-майора Потанина, Сибирская каз. дружина под командой войскового старшины Афанасьева и Сибирско-Енисейская артиллерийская дружина – одно французское орудие под командой подполковника Яковлева. Двухорудийная Восточно-Сибирская артиллерийская дружина полковника Романовского не вошла в состав отряда генерала Блохина и отходила с главными силами Сибказгруппы. Что касается войскового старшины Бологова, то, как мы уже знаем, он остался с небольшим числом охотников партизанить под Ивановкой и к частям Сибказгруппы больше не присоединялся.) В дальнейшем генерала Блохина сменил генерал Наумов со своими оренбургскими казаками, и, наконец, перед Ново-Киевском прикрытие частей земрати принял на себя генерал Хрущев с двумя конными дружинами.

Подробности заданий частям на первую часть этого отхода мы можем проследить по сохранившемуся приказу генерала Молчанова № 183/пох.: «Красный Яр. 16-го октября 8 часов 30 минут. Генералу Сахарову, генералу Ястребцеву, полковнику фон Вах, полковнику Бек-Мамедову, полковнику Волкову. Воевода Земской Рати для планомерного отхода приказал вверенной мне группе 18-го октября иметь арьергард в дер. Тереховка. Ввиду отсутствия достаточного количества жилых помещений в тылу Красного Яра, приказываю:

16-го октября: 1. Штабу группы, кроме оперативного, с Иманской дружиной перейти на заимку Москаленко. 2. Полковнику Бек-Мамедову со всеми батареями и Пермской дружиной выступить в 9 часов и перейти на заимку Худякова. 3. Генералу Сахарову, без Волжской конной дружины, выступить в 12 часов и перейти на заимки и фанзы от заимки Горнок исключительно до заимки, что между Худяково и Фатьяново, включительно. 4. Полковнику фон Вах без Пермской Дружины и конной дружины выступить в 14 часов и перейти в район заимок Калугине, Андрееве, Горлак. 5. Генералу Ястребцеву с Анненковской, генерала Савельева, Волжской конной и Прикамской конной оставаться в Красном Яре и не допустить продвижения красных на юг. 6. Все громоздкие и ненужные в ближайшие дни обозы отослать сегодня же на заимку Степаненко, откуда получить продукты в Раздольном. Время выступления 10 часов. Обозы должны идти в полном порядке, имея собственное охранение. Старшим колонны назначаю Ижевской дружины капитана Смолина. В прикрытие назначаю Инженерный дивизион с Подполковником Салковым. По пути дивизиону исправлять мосты и топкие места. 7. Я в 12 часов выеду на заимку Москаленко. 8. Донесения присылать от Штаба до Штаба, генералу Ястребцеву до заимки Горлан, полковнику Вах до заимки Фатьяново, ген. Сахарову все донесения доставлять мне.

17-го октября: 1. Перейти в Нежино. 2. То же. 3. Оставаться на месте, заняв заимку Москаленко. 4. Перейти на заимки Липского, Ишенки, Пустовойтенко. 5. Перейти на заимки Калугина, Андреева, Горлак. 6. Перейти в Нежино. 7. Оставаться на месте. 8. По-старому, как и 16-го октября.

18-го октября: 1 и 2. Пеняжино. 3. Перейти в район заимок Мамотина, Исаева. 4. Перейти в Нежино. 5. Перейти в район заимок Яшенки, Нежмо (?), передав конные части по полкам. 6. Перейти – Пеняжино. 7. Будет сообщено дополнительно. 8. По-старому. № 183/ пох. П. п. Комгруппы Поволжской. Генерал-майор Молчанов. Верно: Старший адъютант Штаба капитан Станков».

Записная книжка автора данной книги поручика Филимонова, офицера Восточно-Сибирской артиллерийской дружины, дает нам следующие данные о движении этой дружины, входившей в состав Сибказгруппы.

«17-го октября. По переправе вброд через реку Суйфун и короткого отдыха в корейской фанзе, где сбились в кучу и начальствующие лица (до ген. Бородина включительно) и просто рядовые, ночью двинулись по меже, без дороги в поисках проселка, ведущего к Нежину. Проселок, совсем заброшенный, нашли, вышли на него и по нему двинулись к Нежину. На этом пути через Вторую речку имелся, если можно так выразиться, мост. Мне самому пришлось побывать у этого моста в ночь на 1-ое февраля 1920 года при отходе 1-го Артиллерийского Училища из Раздольного к Владивостоку. С тех пор прошло два с половиной года, но, как и тогда, так и теперь, мост был дряхл и еле-еле жив. Доски помоста с него наполовину были сняты. Так за эти годы никто не потрудился его починить. Впрочем, также его и не развалили. Черным, худым остовом стоял этот мост. Отмечу, что берега Второй речки настолько круты, а дно ее так глубоко, что думать о спуске и подъеме по ее берегам повозок и орудий не приходилось. Оставалось одно: положиться на милость Господню. Из-за наличия дыр не могло также быть и речи о том, чтобы кони тянули орудия. Поэтому коней выпрягли и осторожно через этот остов моста по отдельности перетаскивали на руках передки и лафеты орудий. Повозки подверглись той же участи. Переправа через этот мост прошла для частей Сибирской каз. группы благополучно, но потребовалось много времени, и лишь в 6 часов утра части группы ген. Бородина прибыли в Нежино. Отмечу здесь, что на следующий день (или через день?) Волжская батарея вела огневой бой целую ночь у этого моста, обеспечивая переход частей Поволжской группы по этой развалине моста. Лица, читавшие книгу «На страже Родины», припомнят, возможно, что кроме этого моста большим препятствием для движения орудий 1-го Артиллерийского Училища являлся крутой подъем перед самым Нежином. Замечу тут, что этот подъем особых препятствий движению орудий, повозок и частей Сибказгруппы не оказал. После небольшого привала в Нежине части группы двинулись дальше по дороге на Пеняжино. Значительный участок дороги пролегал по низине, среди березового леса. Этот участок дороги, из-за недавно шедших дождей, основательно развезло, так как почва местами была болотиста, а местами сплошная глина. При своем движении колонна Сибказгруппы обогнала несколько автомобилей Штаба Земрати и Поволжской группы, застрявших в этой грязи. К вечеру вышли на сухой участок шоссе. Дорога поднималась все выше и выше. По сведениям в этом районе (деревня Занадворовки) имелись сильные партизанские отряды. Поэтому частям было приказано все время быть начеку, так как встреча с врагом была возможна каждую минуту. Местность благоприятствовала нанесению неожиданного удара. Нападения на белые части красные партизаны, однако, не произвели. Говорили, что главный начальник партизан, кореец по национальности, вошел в соглашение со Штабом Поволжской группы о «нейтралитете». Собственно говоря, эти партизаны занимались не столько политикой, сколько захватом у местного населения опиума и затем контрабандным проносом его в пределы Китая. Большинство этих партизан были корейцами. Наступили сумерки, а затем полная темень, когда колонна генерала Бородина еще не достигла Занадворовки. Поэтому в колонне были зажжены фонари и факелы, и при их свете, по вьющейся дороге, части продолжали и закончили переход в Занадворовку. Допускали, что последняя будет все же занята партизанами, которые дадут бой, но все обошлось мирно, и в 20 часов части генерала Бородина спокойно заняли эту деревню.

18-го октября. При прекрасной солнечной и ясной погоде, по хорошей и живописной дороге части генерала Бородина без каких-либо задержек и неприятных приключений довольно быстро совершили переход из Занадворовки в Барабаш. В последнем имелся полуразрушенный военный городок. Когда-то тут стоял русский гарнизон, ключом била жизнь, теперь – красные остовы казарм без окон и дверей. И все же, несмотря на свой нежилой и поверженный вид, развалины этого городка в лучах осеннего солнца были милы и живы.

19-го октября. Переход в Мостовую. Дорога менее живописна, чем накануне. Погода все же не плоха. Устали порядочно. Сама Мостовая – это только название почтовой станции и хутора. Части людей пришлось разместиться в корейских фанзах.

20- ое октября. Переход в Славянку. В последней к вечеру сосредоточилось большинство частей обеих групп (Поволжской и Сибказачьей). В прикрытии находится генерал Блохин. В районе Барабаш – Славянка имелось некоторое количество осевших на землю «каппелевцев». Встревоженные уходом белых войск, опасаясь репрессий со стороны красных, многие из них приходили в проходившие части за советом. Единицы присоединялись к частям, бросая свое небольшое едва начинавшее налаживаться хозяйство. Другие печально провожали родные части, но сами не решались менять Родину на Заграницу. Когда такие «каппелевцы» обращались в части за советом, то в большинстве случаев им ничего не рекомендовали: уходя с последнего клочка Русской Земли, белые начальники, офицеры и солдаты жалели тех, кто бросал свой кров, уходя на полную неизвестность в чужую землю. «Если считаете, что сможете прожить, то лучше оставайтесь», – таковы были ответы вопрошавшим. Полная неопределенность будущего на чужой земле в чужой стране, конечно, волновала умы чинов Земрати. Это, однако, не вызывало какого-либо развала воинских частей. Ни грабежей, ни насилий, ни падения дисциплины в частях генералов Молчанова и Бородина не было. Приходится отметить лишь, что в «кадетской» батарее Подполковника Гайковича группа молодых офицеров (между прочим все бывшие кадеты Омского кадетского корпуса) изъявила желание расстаться со своей частью и Армией. Отказа или препятствий в исполнении их пожелания начальством оказано не было, и, распрощавшись со своими бывшими соратниками, они из Славянки на катере отбыли во Владивосток, чтобы там дожидаться прихода красных.

21-го октября. Вчера, в Славянке, погода была серая и накрапывал мелкий дождик. Сегодня погода опять была прекрасная и наша дружина без труда совершила переход до разбросанных групп корейских фанз, носящих название Сухановки. По названию мы никак не ожидали очутиться на постое у инородцев. Впрочем, фанзы оказались все очень чистыми и расположенными в сухой и живописной гористой местности. Нашими соседями являются теперь батареи Бек-Мамедова, так как от Славянки артиллерия выделена в отдельную колонну.

22-го октября. Сегодня дневка в Сухановке. Отдыхаем, подкармливаем коней и знакомимся с бытом корейцев.

23-го октября. Переход в Зайсановку – корейскую деревушку близ Зайсановского военного городка, совершенно разграбленного за годы безвременья. Переход был тяжелый и неприятный: месили грязь. Местность в Зайсановском округе тоже неприятная – совершенно голые сопки.

24-го октября. Сделали переход в Ново-Киевск – месту нашего назначения. Расположились на самом краю, при входе военного городка, заняв две казармы. Некоторые наши части прибыли сюда еще накануне».

Во всем этом отрывке мы почти ничего не сказали о красных, но о них говорить много не приходится. Красные не нажимали и серьезно не беспокоили уходящих с родной земли своих многолетних противников. Красные следовали за белыми, и их головные части порой имели столкновения с арьергардом белых. Завязывалась ружейная перестрелка, начинали стрекотать пулеметы – на этом дело обычно и ограничивалось. Однако раза два или три в деле принимало участие и арьергардное орудие белых: так, на Второй речке, перед Нежином, постреляла Волжская батарея, под Барабашем в дело была введена «француженка» подполковника Яковлева и, наконец, под Славянкой пришлось еще кому-то поработать совместно с конными дружинами генерала Хрущева.

Страшные дни, полные тревоги и боязливой суматохи, хаоса и неразберихи, переживал Владивосток накануне эвакуации белых. Интеллигенция, причастная к Белому движению, больше всего боялась, что в город внезапно ворвутся красные партизаны и начнется резня и грабеж.

26 октября, согласно плану эвакуации, японцы должны были покинуть Владивосток, между тем, как мы уже знаем, транспорты для вывоза русских беженцев обещаны были воеводе не то 22-го, не то 24-го, а «возможно и позднее». Иными словами, судьба многих тысяч русских людей висела в эти дни на волоске. Возможность повторения Новороссийской или Крымской истории была весьма возможна. Но японское императорское командование 20 октября пошло навстречу просьбам воеводы, и уже 21 октября первые партии семей белых воинов выгружались с японских транспортов в бухте Посьета. День и ночь шел перевоз беженцев из Владивостока в Посьет, и можно считать, что все или почти все желающие выехать из Владивостока были вывезены.

24-го в Посьет прибыл на кораблях генерал Глебов со своею Дальневосточной казачьей группой, усиленной Урало-Егерским отрядом. В Посьете казаки Дальневосточной группы, имевшие коней, были высажены и, образовав отдельный отряд, присоединились к частям земской рати в Ново-Киевске. Остальные чины, в том числе и семьи забайкальских казаков, с генералом отбыли из Посьета морем на Гензан (порт в Корее). В Посьете сошел на сушу и присоединился к штабу земрати бывший начальник штаба генерала Глебова, Генерального штаба полковник Дубинин.

25 октября в Посьет прибыл из Владивостока адмирал Старк со своей флотилией. Он имел на своих судах до 7000 человек. Не задерживаясь долго в Посьете, адмирал Старк проследовал также на Гензан.

26 октября 1922 года город Владивосток был оставлен японцами и в тот же день занят частями Народно-Революционной армии под командой товарища Уборевича. Красные сделали торжественный вход, спустившись к бухте Золотой Рог по Китайской улице. Прибытие их приветствовали низшие слои города.

Этим временем в Ново-Киевске скопилось все то, что осталось еще от Белого Приморья на Русской Земле, – тут было до 9000 человек и до 3000 лошадей. Воевода находился тут же.

Переговоры с китайскими властями города Хунчуна все еще не были закончены, так как китайцы не знали, что им делать с этими тысячами русских. Положение этих людей было бы несравненно тяжелее, если бы красные части нажимали на белых, но этого, к счастью, не было: красные, видимо, слишком были заняты Владивостоком. Погода между тем ухудшилась. Пошли дожди – предвестники перемены погоды. Со дня на день нужно было ждать прихода холодов.

В Ново-Киевске последовала частичная реорганизация земрати: Железнодорожная бригада была переформирована в полк, вся артиллерия была сведена также в один «Артиллерийский» полк. Командиром Железнодорожного полка оказался бывший командир железнодорожной бригады – полковник Ростовцев. Командиром Артиллерийского полка был назначен полковник Бек-Мамедов. Что касается батарей этого последнего полка, то их оказалось семь: 1-я батарея (1-я батарея Поволжской артиллерийской дружины) – 2 орудия, 2-я (2-я батарея Поволжской артиллерийской дружины) – 2, 3-я (Волжская артиллерийская дружина) – 2, 4-я (Прикамская артиллерийская дружина) – 2, 5-я (Восточно-Сибирская артиллерийская дружина) – 2, 6-я (Сибирско-Енисейская казачья артиллерийская дружина) – 1, 7-я (Урало-Оренбургская казачья артиллерийская дружина) – 1 орудие.

На руках у воеводы в Ново-Киевске оказалось до 700 женщин, 500 детей и до 4000 больных и раненых. Подвижных средств для перевозки их из Ново-Киевска в Хунчун не имелось. Пришлось отдать строгий, вразумляющий приказ по частям земрати и затем собирать среди частей подводы для перевозки этих беспомощных людей. За несколько дней до оставления Ново-Киевска женщины и дети были отправлены на Хунчун, но переезд или переход их туда оказался весьма тяжелым. Дождливая погода превратила скверные дороги в непроходимые топи. Путь был короток – всего два перехода, но колонна семей и больных потратила на переход более трех суток. Людям приходилось при этом ночевать под дождем, под открытым небом, так как жилья, кроме редких китайских и корейских фанз, не имелось. Было много несчастных случаев с детьми, оказалось много простуженных и заболевших.

В последних числах октября китайские власти города Хунчуна, наконец, дали свое согласие на прием русских беженцев и войск. 31 октября артиллерия и обозы тронулись из Ново-Киевска по тракту на Хунчун. Размытая дождями и разбитая ранее шедшими по ней обозами дорога была отвратительна, к тому же накрапывал мелкий дождик. На ночлег остановились в малочисленных фанзах Русского Хунчуна. Ночью стал падать мокрый снег. Наступала зима.

1 ноября артиллерия и обозы простояли на месте, так как опять между китайскими властями и штабом земрати возникли переговоры по каким-то пунктам. К вечеру все было улажено и на утро следующего дня назначен переход границы со сдачей оружия.

Рано утром 2 ноября, в холодную и сухую погоду (дожди прекратились, и за ночь все лужи покрылись ледяным покровом), русские белые части подошли к границе. Первым перешел штаб земской рати и положил оружие у китайских казарм, что в 4 верстах от границы. За штабом земрати шла артиллерия. Свои шашки и винтовки офицеры и солдаты сдавали китайцам там же, у казарм, орудия же русские батареи, теперь под конвоем китайских солдат, доставили в самый город Хунчун. За артиллерией следовали стрелковые, казачьи и кавалерийские полки. Разоруженные части проходили в Хунчунскую долину и располагались в назначенных им китайских и корейских поселках, прилежащих к Хунчуну (китайскому).

Последние белые части, если не ошибаюсь, перешли границу 3 ноября 1922 года, ведя редкую перестрелку с головными частями красной конницы, которая, однако, особого давления не оказывала и русско-китайской границы не нарушила.

Так закончилась последняя страница вооруженной борьбы с красными главных сил земской рати. Отныне, в пределах России, продолжали еще находиться и вести борьбу со своим противником лишь отряд генерал-лейтенанта Пепеляева в Охотско-Якутском крае и отряд войскового старшины Бологова в районе Никольск-Уссурийского.

Неохотно сдали белые бойцы китайцам свое оружие и весьма критически отнеслись к своему новому наименованию «беженцев» и «беженских групп», во что были переименованы воинские части приказом генерал-лейтенанта Дитерихса. Сделано это было, видимо, под давлением китайцев. Отметив, что в Хунчуне китайские власти и население отнеслись к нежданым гостям весьма тепло и радушно, а также то, что впереди белые бойцы никакого просвета не видели, мы закончим этот отрывок.

Из Посьета флотилия адмирала Старка в полтора десятка легких судов, сопровождаемая двумя японскими миноносцами, отправилась в воды, омывающие Корею. Флотилия проследовала в корейский порт Гензан. Тут к ней в первые же дни стоянки присоединились три парохода, получившие еще до начала эвакуации Владивостока приказание идти на север. Предупрежденные в пути японским крейсером о занятии Владивостока красными, эти корабли повернули на юг и вышли к Гензану. Между прочим, суда «Маньчжур» и «Охотск», из-за неисправности и плохих машин, были приведены в Гензан на буксире. В порт Гензан флотилия армирала Старка вошла 2 ноября 1922 года, то есть в тот же день, когда главные силы земрати переходили русско-китайскую границу у Хунчуна.

Всего в Гензане, за исключением тех, кто добрался сюда отдельно и затем выехал по своему усмотрению, собралось около 5500 человек, из них 2500 бывших воинских чинов (части Дальневосточной казачьей группы и Урало-Егерского отряда), 1000 человек гражданских лиц и около 2000 человек семейств преимущественно Дальневосточной группы. Благодаря заботам японских властей и иностранных благотворительных организаций эта группа оказалась, по сравнению с прочими, в лучшем положении.

За переход от Посьета в Гензан на «Маньчжуре» двое детей умерло. На обоих кораблях («Маньчжур» и «Охотск»), везших главную массу женщин и детей, за недостатком места спавших при холодном проливном дожде на открытых палубах, был такой недостаток пресной воды, что все полторы тысячи пассажиров получали лишь по полкружки воды в день.

Войсковой старшина Бологов, испросив по начальству соответствующее разрешение, остался под Ивановкой с 5 офицерами и 36 казаками при двух пулеметах, в то время как гарнизон этого села покинул свое насиженное место. Отметим, что из общего числа 42 человек 25 были на конях, а остальные 17 – пешими.

Итак, с наступлением сумерек 14 октября войсковой старшина Бологов со своими людьми, сняв предварительно погоны, вышел из Ивановки и направился в сторону Николаевки. Есть сведения, что своим движением войсковой старшина Бологов привлек на себя внимание красных наблюдателей, чем, возможно, способствовал отвлечению их внимания от села Ивановка, а следовательно, содействовал беспрепятственному отходу из села отряда генерала Блохина.

Под Николаевкой на глухих заимках и просто в лесу отряд выждал проход главных сил красных, после чего двинулся в их хвосте, выдавая себя за красных партизан товарища Ярошенко. Время пребывания отряда в районе Николаевки различными участниками определяется по памяти различно – от одного-двух дней до двух недель. Надо полагать все же, что сведения последних страдают некоторым преувеличением. Так или иначе, но войсковой старшина Бологов, не рассчитывая на успешность партизанской работы в окрестностях Ивановки, решил обосноваться в иных местах. Его выбор пал на приграничный Гродековский район, где у казаков-енисейцев имелись связи с местным казачьим населением еще по зиме 1920/21 года и лету 1921 года. Нужно было протянуть надвигавшуюся зиму, а с наступлением весны 1923 года можно было бы снова податься на восток, в тот же Ивановский район или еще дальше.

Выдавая себя за красных партизан, обходя стороной деревни и села, выполняя движение преимущественно ночью, а дни проводя в глухих тайниках рощ, кустов и лесов, отряд, следуя в общем потоке красных частей и выписывая различные зигзаги, прошел из-под Ивановки в окрестности поселка Духовского, где одно время стоял дивизион войскового старшины Бологова и где теперь он предполагал обосновать свою базу. Однако, прибыв сюда, мнимые красные партизаны установили, что по ряду причин создать базу здесь не придется. Причины эти крылись как в перемене если не образа мышления, то, во всяком случае, образа поведения местного казачьего населения, так и того печального для партизан факта, что вся приграничная полоса оказалась наводненной красной конницей, занявшей не только все поселки и деревни, но даже сколько-нибудь значительные группы китайских и корейских фанз и отдельные заимки русских. При таких условиях делать тут было нечего. Войсковой старшина Бологов решил перебраться на юг от железнодорожной линии Никольск-Пограничная. Тут, между казачьими поселками Софье-Алексеевским и Фадеевским, лежала довольно пустынная долина реки Патахеза. Белым партизанам хотелось верить, что тут им удастся обосноваться на зиму. Таким образом, отряд из-под Духовского двинулся опять в сторону Никольска. Дойдя до поселка Сергиевского, что близ станции Хорватово, отряд, в виду красных постов, пересек железнодорожную линию и углубился в сопки, по которым и прошел за Софье-Алексеевку. Тут, почти на самой русско-китайской границе, отряд обосновался на почти недоступной сопке, кем-то названной «Партизанской».

На «Партизанской» сопке отряд продержался недели две. Выпал уже снег, и начались заморозки. Денежных средств в отряде не было, и доставать пропитание людям и фураж коням становилось с каждым днем труднее. Вначале дерзкие налеты казаков-енисейцев на одиночные красные повозки и красноармейцев-контрабандистов легко сходили с рук, но потом красные, видимо, пронюхали, что в горах имеется партия партизан, но не красных, а белых. Части Троицко-Савского конного полка стали выслеживать людей войскового старшины Бологова. Все это, вместе взятое, рисовало столь безрадостную картину, что примерно после 20 ноября, с общего согласия своих братьев-партизан, войсковой старшина Бологов направил двух разведчиков на ст. Пограничная. Дня через четыре те вернулись и доложили все, что узнали. Тогда отряд сделал последний налет на железнодорожную станцию Гродеково, а затем, быстро отскочив в сопки, зарыл все свое оружие (винтовки и пулеметы) в горах на русской территории и отошел на китайскую землю. Так в двадцатых числах ноября месяца 1922 года отряд войскового старшины Бологова закончил свою походно-боевую страду. Отметим, что за все это время отряд потерял лишь одного убитого и одного раненым. Обе эти потери относятся ко времени нахождения отряда на «Партизанской» сопке.

Дав этот общий очерк движения, существования и работы партизанского отряда войскового старшины Бологова, мы считаем небезынтересным привести еще подробности, которые более выпукло представят читателю ту обстановку, в которой ежедневно пребывали отрядники и которая оказала решающее действие в вопросе партизанской работы и самого существования отряда.

Начнем с того, что при начале своего существования отряд насчитывал 25 конных и 17 пеших. Этим 17 пешим пришлось добывать и коней, и седла от красных отдельных всадников и их разъездов. В таком деле нужна была и большая ловкость, и сметка, и просто, наконец, счастье. Удача сопутствовала мнимым красным партизанам, и в самые первые дни все отрядники были на конях. Движение мнимого красного партизанского отряда в общем потоке красных колонн было сопряжено и с незаурядной выдержкой, большим риском, и если можно так выразиться, то и наглостью. Не один раз отрядники Бологова подъезжали к повозкам красного обоза и нахально забирали с них хлеб и другие продукты по «приказу товарища такого-то». Необыкновенное везение было белым и тут – все их «номера» благополучно сошли с рук. Наиболее интересным и опасным эпизодом явилась встреча отряда с красными под Дубками. Вот как описывают эту встречу ее участники:

«К Дубкам наш отряд подошел уже в глубоких сумерках, если не в темноте. По дороге, не доходя Дубков, наша застава нарвалась на красный разъезд. Красные окликнули наших, наши отозвались, что «свои». На вопрос о пропуске, дали уклончивый ответ. Как бы там ни было, но особого подозрения у красных наш отряд не возбудил. Мы узнали, что в Дубках находится порядочно красных. Есть и конница, и артиллерия, и пехота. Войсковой старшина Бологов решил не идти в Дубки, но отойти куда-либо в сторону. Однако поворачивать назад было нельзя. Некоторое время мы продолжали идти в сторону Дубков. Они оказались совсем близко, когда мы свернули в сторону и прошли в кусты. Впереди была деревня, залитая огнем костров и наполненная шумом отдыхающих войск. Нашего присутствия они не обнаружили. Но для нас хуже всего было то, что дорогу преграждала обширная болотистая полоса, перебраться через которую благополучно не было возможности. Единственный путь – это дорога, проходящая вдоль плетня околицы Дубков. Высылать в потемках разведчиков не представлялось возможным, ибо они легко могли бы наткнуться на красные посты и тогда нам пришлось бы худо. Поэтому войсковой старшина Бологов решил провести ночь и следующий день под самыми Дубками в укромном уголке, надеясь на то, что утром красные покинут деревню.

Под самыми Дубками, в яру в небольшой рощице, расположились наши отрядники. Прямо перед нами был обрывчик, под ним какая-то речка, а там и сама деревня. Ночь прошла спокойно. Когда стало рассветать, мы увидели, что наша рощица одиноко торчит на голом поле, да к тому же и рощица невелика и невысока. Правда, коней она укрывала, но стоит только сесть на коня или, лучше того, встать на седло – вся деревня как на ладони. Сидим мы в рощице, а красноармейцы один за другим так и валят к речке – моются, поят коней. По всем данным – тут у них дневка. Вот, смотрим, потянулась из деревни колонна в сторону Галенок, но все равно в деревне тьма войск. Красноармейцы между тем и за речку стали лазить, в нашу рощицу по своим делам бегают. Дело скверно. Правда, нас пока они не приметили, но не ровен час. Что за люди под деревней в кустах сидят? У них и конница, и пехота, и артиллерия, у нас сорок человек, да вокруг голое поле. Бологов собрал военный совет. Каждый выражал свое мнение, что делать – уходить из кустов при белом свете или на авось надеяться. Большинство, пожалуй, склонялось к тому, чтобы сидеть в кустах и «у моря ждать погоды». Выслушал Бологов все мнения, а потом и говорит: «Ну, Вы высказали свои мнения, а теперь разрешите мне приказать. По коням». Дисциплина у казаков-енисейцев была тогда хорошая: никто не стал перечить. Сели на коней и прямо из кустов на дорогу и к Дубкам. Красноармейцы, некоторые, глаза выпучили – откуда вдруг колонна в кустах выросла. Едем мы в порядке, спокойно, да к тому же к деревне набитой «защитниками революции и пролетариев». Проехали вдоль плетня к большой дороге, а тут, как раз, большая колонна красных вытягивается. Поехали мы параллельно дороге, рядом с красными, а они марш «Стеньки Разина» дуют. Едем молча, степенно. Конечно, нервы напряжены. Ну а потом стали постепенно в сторону брать, как ни в чем не бывало. Так постепенно и отошли от них. Бог нас хранил».

Много эпизодов такого же рода, но не таких уж ярких, можно привести из партизанских «приключений» отряда, но мы не будем загромождать книгу и ограничимся тем, что дадим некоторые детали нападения партизан на железнодорожную станцию Гродеково. Дело было так. Станция Гродеково лежит под сопкой, поросшей лесом. Никаких построек на сопке нет, лишь ее пересекает дорога на поселок Софье-Алексеевский. Сам же поселок Гродековский лежит на равнине по другую сторону железнодорожного полотна. В описываемое время в этом поселке располагалась красная батарея и еще какая-то пехотная часть. Отрядники Бологова пробрались на сопку и с нее открыли огонь по станции и поселку. Было это сделано среди белого дня. Какой поднялся там переполох… Забегали артиллеристы, пехота стала развертываться в цепи, а наши партизаны постреляли и кустами ушли прочь. Напрасно рвались шрапнели красных над опустелой сопкой.

Что касается времени нахождения отряда на «Партизанской» сопке, то тут белым приходилось иметь дело не только с контрабандистами-красноармейцами, но также и с китайскими хунхузами, чинившими не мало хлопот отряду войскового старшины Бологова.

Когда успех в Южном Приморье явно склонился в сторону большевиков, то штабу земской рати стало не до амурской военной организации. В адрес этой организации так и не поступили те 30 000, которые были обещаны воеводой и о которых он телеграфировал генералу Сычеву: «В Ваш адрес будет переведено 30 000». Вместо этих 30 000 в самые последние дни существования Белой Власти во Владивостоке представителю амурской военной организации, генералу Вертопрахову{133}, было предложено получить 5000, но генерал их так и не получил. Таким образом, в связи с агонией приамурской власти, амурская военная организация должна была прекратить свои действия, почему есаулу Рязанцеву было послано соответствующее распоряжение. Отряды А. В. О. скрытно перешли вновь вполне благополучно границу Китая и были распущены. Оставшихся денег еле хватило на покрытие самых насущных нужд чинов отрядов.

В отчете Архива А. В. О. дословно пишется о конце работы организации так: «Газета «Амурская Правда», признавая факт «сильнейшего развития белобандитизма в Амурской области», писала, что «только благодаря падению Приморской власти и высаженным нескольким эшелонам удалось справиться с разрастающейся Белой угрозой». Этим красная газета сознается, что организационная «тройка», во главе с начальником гарнизона, для борьбы с Амурской Военной Организацией, справиться с организацией не смогла бы, а мы со своей стороны скажем, что только отсутствие достаточных средств, хотя бы тех, которые были выданы единовременно Брагину, не дали возможности А. В. О. развернуть свою работу в полном масштабе и принести ту громадную пользу всему делу борьбы на Востоке, которую она могла и способна была произвести. Остатки Амурской Военной Организации сыграли еще большую роль в последовавшем в 1924 году «Зазейском» восстании, но об этом скажем в другой раз.

Как Амурская Военная Организация генерала Сычева, так и Забайкальская – генерала Шильникова создались и поддерживались исключительно энергией и волей этих двух генералов. Как Временное Правительство братьев Меркуловых, так и Воевода Земской Рати не оценили всего значения этих организаций и не оказали им своевременно поддержки. Особенно это надо сказать об Амурской В. О., подорванной к тому же и провокационной работой Брагина.

Приамурское Правительство свою ставку сделало исключительно на Армию. Тыловой работе придавалось очень мало значения, в то время, когда лишь эта работа, хорошо организованная и снабженная всеми средствами борьбы, только и могла дать перевес над красными полчищами, выдвигаемыми на фронт, и вырвать победу из красных рук, хотя бы в краевом масштабе, так как против Белой Армии в те времена большевики имели полную возможность выдвинуть превосходные силы. Только тыловая работа и могла помешать успеху этих сил, дезорганизуя тыл, к чему, как показывает работа А. В. О., была в то время полная возможность. Конечно, прежде всего надо было изменить политику Правительства, как в отношении к Китаю, так и особенно к Японии. Без помощи последней вообще никакая победа не была бы прочной, но можно теперь наверняка сказать, что даже малая победа, хотя бы в масштабе Приморской и Амурской областей, помогла бы скорее наладить отношения с той же Японией и поставить эти отношения в надлежащее, желательное России и Японии дружественное русло. Но этого высшие белые руководители Приморья или не желали, или не сумели сделать».

Приведя этот отрывок из документов амурской военной организации, мы вовсе не хотим сказать, что разделяем выраженные в нем взгляды, но привели его как показатель настроений в одной из содействовавших земской рати организаций. К сожалению, на документе нет указаний о времени его составления, равно как нет указания на его автора. Возможно, что этот документ был составлен в 1926–1930 годах, тогда его ценность как показателя настроений 1922 года значительно падает. К сожалению, никаких иных документов амурской военной организации, проливающих ясный свет на деятельность ее отрядов в описываемое время, я не получил.

Генерал-лейтенант Г.М. Семенов

Генерал-лейтенант Г.А. Вержбицкий

Генерал-лейтенант А.Н. Пепеляев

Генерал-лейтенант И.С. Смолин

Генерал-майор В.М. Молчанов

Генерал-лейтенант М.К. Дитерихс

Генерал-лейтенант Ф.Л. Глебов

Контр-адмирал Г.К. Старк

Генерал-майор Н.П. Сахаров

Генерал-майор А.В. Бордзиловский

Генерал-майор А.М. Хрущев

Полковник В.Н. Дробинин

Полковник Г.К. Сидамонидзе

Полковник А. Г. Доможиров

Полковник Б.И. Попов

Полковник Я.Б. Багиянц

Полковник Д.Ф. Карлов

Полковник А.Г. Ефимов

Полковник А.Г. Аргунов

Капитан 2-го ранга С.А. Четвериков

Командный состав Ижевско-Воткинской бригады с генерал-майором В.М. Молчановым

Группа чинов Волжской бригады в Раздольном

Командный состав Омского стрелкового полка

Офицеры штаба Дальневосточной армии в Раздольном

Группа офицеров Камского стрелкового полка

Группа чинов 1-й стрелковой бригады

Обозы армии в Хабаровском походе

Пулеметчик 1-го кавалерийского полка

Воткинский конный дивизион

Праздник Уральского стрелкового полка в Спасске

Парад Уральского стрелкового полка в Спасске

Торжественный обед Уральского стрелкового полка

Воткинская батарея 2-го стрелкового артдивизиона

Офицеры Воткинского стрелкового полка

Чины 1-го Добровольческого полка, замученные красными

Группа чинов Ижевско-Воткинской и Поволжской бригад в Екатериновке

Командный состав Ижевско-Воткинской и Поволжской бригад с генерал-лейтенантом М.К. Дитерихсом

Н. Голеевский

Глуткинская батарея в боях за село Ивановка{134}

Японцы покидали Приморье не то под давлением союзников, не то своих же политических партий. Красные зашевелились, почуя хорошую добычу – еще не разграбленный ими Приморский край. Белыми из Харбина был приглашен находившийся там Генерального штаба генерал-лейтенант Дитерихс, который, приехав, принял на себя верховное командование, всех объединил и приступил к реорганизации крохотных остатков когда-то большой Белой армии.

Особенной уверенности удержать Приморье одними маленькими белоповстанческими отрядами, переименованными генералом Дитерихсом в земскую рать, было мало. Не испытавшее прелестей советских свобод, распропагандированное коммунистическими агитаторами население края на все призывы белых оставалось глухо и в большинстве с восторгом ожидало прихода красных освободителей – «нашу народную власть», как часто приходилось слышать от местных крестьян и казаков. На все увещевания наши почти всегда был один и тот же ответ: «Вы ребята хорошие, но те – все же наши».

В сердцах белых защитников края однако теплилась маленькая надежда. В разных частях России вспыхивали хотя и разрозненные, но крупные восстания. Уповая на волю Божью, генерал Дитерихс начал перегруппировку своих сил. Земская рать, оставшись верной России и долгу, приготовлялась к обороне, решив отстоять Приморье или отдать последний клочок русской земли дорогой ценой. Ее отряды спешно передвигались на отведенные для них штабом земской рати участки обороны.

Главные силы рати (3-й корпус) под командованием генерала Молчанова перебрасывались по линии железной дороги за Спасск навстречу красным регулярным частям. Восточно-Сибирская казачья рать (забайкальцы генерала Глебова) сосредоточилась в окрестностях Сучанских копей, кишевших красными партизанами. Части 2-го корпуса генерала Смолина уходили из Никольск-Уссурийского очищать от партизан Приханкайский район, лежавший к западу от железной дороги. Остатки 1-й Стрелковой бригады – уральцы и егеря, сведенные в полк под командованием полковника Доможирова, были переведены во Владивосток. Глуткинская батарея полковника Романовского, входившая в состав 1-й Стрелковой бригады, продолжала оставаться в Никольск-Уссурийском, числясь в рядах 2-го корпуса.

Сибирская казачья рать, только что составленная из оренбуржцев, сибирцев и енисейцев, под командованием генерала Бородина, командира Оренбургской бригады, переходила в район ряда сел и деревень, раскинутых на восток от южной части железной дороги Никольск-Уссурийский— Спасск. Ей поручалось охранять дорогу от нападения красных партизан товарища Шевченко, группировавшихся в селе Анучине, в 100 верстах к востоку от дороги.

Прибыв в указанный ему район, генерал Бородин поставил в селе Ивановка, лежавшем на тракте Никольск – Анучино, Сводный Сибирско-Енисейский казачий полк генерала Блохина (сибирца). Этот полк состоял из сотен сибирцев – войскового старшины Афанасьева и енисейцев – войскового старшины Бологова. Сибирскую казачью батарею подполковника Яковлева, без орудия, поместил в деревне Лефинке, находившейся в 10 верстах на запад от Ивановки. Единственная французская пушка этой батареи оставалась неразгруженной с платформы на железнодорожной станции Ипполитовка, на которой сам генерал расположился со своим штабом. Своих оренбургских казаков генерал Бородин распределил по селам – Ляличи, Монастырище и Черниговка, лежавшим к северу-западу от Ивановки. На охране ст. Ипполитовка стояла отдельная сотня уральцев, не входившая в состав рати.

Началась боевая страда. Казаки сразу принялись за укрепление своих участков, строя опорные пункты и преграждая подступы к ним проволочными заграждениями.

Глуткинская батарея все еще находилась в Никольск-Уссурийском. Совершенно неожиданно пришло распоряжение о переводе ее в Сибказрать. Офицерами батареи это назначение было принято с чувством некоторого облегчения и тревогой. Уход из 2-го корпуса почти всеми приветствовался, но приходилось расстаться с «омцами» (Пехотный полк) – прекрасными боевыми соратниками. А казаки – Бог их знает? Однако все сомнения быстро рассеялись. Приехав на станцию Ипполитовка, батарея встретила самое благожелательное отношение всех, от самого командующего ратью до последнего казака.

Со ст. Ипполитовка батарея вскоре была отправлена в село Ивановка и там быстро влилась в дружную семью енисейцев и сибирцев, составлявших его гарнизон.

Это огромное село, расположенное при слиянии двух маленьких рек, своей северо-западной стороной, шириною немного больше версты, упиралось в реку Лефа, через которую имелось только два довольно глубоких брода. Около одного из них был переброшен на другой берег узкий, в одну доску, переход для пешеходов. Юго-западная и южная стороны села Ивановка растянулись более 3 верст вдоль огибавшей их совсем маленькой, с обрывистым правым берегом, речушки Ивановка. Она была настолько мелкая, что ее было легко где угодно перейти вброд. На другом ее берегу, рядом с проходившим мимо трактом Никольск – Анучино, который пересекал южную часть села Ивановка, поместился небольшой выселок – Красное Село. Три небольших деревянных мостика соединяли его с Ивановкой. Северо-восточная окраина этого сильно раскинутого села выходила на открытые поля в сторону села Ширяевка – аванпоста красных партизан товарища Шевченко. В северном углу, за селом, почти у самого берега реки Лефа, стояла невысокая сопка, и недалеко от нее, в улице села, находилась больница. В поле, на восток от больницы, виднелось кладбище, и на юг от него одиноко торчал общественный амбар.

В центре села, около версты от реки Лефа, протянулась, поперек его, не очень большая площадь. На северном ее конце стоял дом волостного правления, а на южном возвышалась большая, с высокой колокольней, деревянная церковь, обнесенная деревянной же оградой. В южном, выходившем на площадь углу ограды примостилась маленькая сторожка и радом с ней широкие деревянные ворота, на верхней перекладине которых, посередине, висела небольшая, в киоте под стеклом, икона Божьей Матери. Наискось от ворот, на другой стороне площади, в большом доме помещалась школа.

Небольшому отряду белых, состоявшему из 180 пеших и 99 конных, при 8 пулеметах и 2 трехдюймовых орудиях, даже не приходилось и думать, чтобы ставить сторожевые посты и охранять все сильно разбросанные окраины села. Гарнизон белых обосновался в сравнительно маленькой его главной части, выходившей одной стороной на площадь, а другой – на реку Лефа. Было сразу приступлено к оборудованию нескольких небольших и двух главных опорных пунктов – в доме волостного правления, занятого енисейцами, и в школе, где поместились сибирцы. В промежутке были установлены, на некотором расстоянии одна от другой, только что прибывшие две пушки, дулами в сторону церковной ограды. Между ними начали рыть окоп для батарейных разведчиков. Работа кипела, но ее конца еще далеко не было видно. Проволочными заграждениями быстро обтянули только два главных пункта. На церковной колокольне, как обычно, пристроился артиллерийский наблюдательный пункт. Остальную никем не занятую часть села патрулировали только днем. Красные партизаны, переодетые мужиками, имея легкий доступ, безнаказанно по ней прогуливались.

16 сентября генерал Блохин по каким-то делам уехал во Владивосток. Начальником гарнизона за него остался войсковой старшина Бологов. Вечером, окончив работу, все разошлись по своим квартирам. Вернулись патрули и высланные за село разъезды. Было тихо и спокойно. Красных нигде не было видно. Стоял чудный прохладный осенний вечер, и ничто не предвещало грозившей опасности. В офицерской избе батареи, поужинав, засели за преферанс. Пулька затянулась – был третий час ночи, когда разошлись. Остался бодрствовать один дежурный офицер. Походив немного по комнате, он присел к столу. Думать ему ни о чем не хотелось – стоявшая кругом тишина клонила ко сну. Без дела время тянулось очень медленно. Он взглянул на часы – было 4 часа утра. «До рассвета еще далеко», – подумал он. Вдруг до его слуха с восточной стороны села донесся громкий лай собак. Всполошились все как-то разом, но и быстро все опять замолкли. Дежурный не придал этому никакого значения – мало что им там взбрело на ум. В избе становилось душно, и он вышел на крыльцо освежиться. Стояла ясная ночь. Высоко в небе поблескивал месяц и ярко светились звезды. С полей тянуло холодком и заставляло его ежиться. В одной гимнастерке было слишком прохладно, и он повернулся уходить. В этот момент, прорезая тишину, в стороне, где так недавно лаяли собаки, прозвучало несколько винтовочных выстрелов и почти следом за ними раздалось громкое «Ура!» многих десятков голосов. Незаметно подошедшие к селу красные бросились в атаку на укрепления белых. Поднялась тревога. Батарейцы, кое-как одевшись, кинулись к своим пушкам. Казаки спешили занять свои опорные пункты.

Двухорудийная батарея красных начала обстрел села. То там, то здесь, сверкая в воздухе, с треском вспыхивали огоньки рвавшихся шрапнелей, пули которых, как горохом, осыпали близлежавшие дворы и крыши домов. Партизаны, неистово крича «Ура!», шли на штурм волостного правления. Со всех опорных пунктов неслась сильная ружейная трескотня и рокот пулеметов. Невероятный шум от выстрелов и вой несшихся по всем направлениям пуль сливались в сплошной гул. Красные наступали со всех сторон. Телефонная связь Ивановки со штабом генерала Бородина оказалась прерванной. Партизаны перерезали провода. Ждать помощи было неоткуда. Оставалась единственная надежда на Лефинку – может быть, услышат и сообщат.

Встреченные метким огнем защитников волостного правления, штурмовавшие его красные, понеся значительные потери, не выдержали и залегли, продолжая кричать «Ура!» и обстреливать дом. Батарейцы, спокойно выжидая, стояли около своих орудий, вглядываясь в раскинувшуюся перед ними площадь. Впереди внезапно показались какие-то тени. Красные партизаны, проникнув через дом священника, появились на площади и с криком «Ура!» бросились на пушки. Раздалась команда: «На картечь!» Загремели орудия белых, освещая на темном фоне неба силуэт стоявшей немного в стороне церкви. Икона Божьей Матери на церковных воротах, отсвечивая своим стеклом вспышки выстрелов, замигала, как маяк.

Нарвавшись на картечь, партизаны побежали назад, – наступление красных оборвалось. Они начали отходить на окраины села. Постепенно прекратилась стрельба и на других участках.

Воспользовавшись временным затишьем, батарея белых перевела огонь по красной батарее. По вспышкам с наблюдательного пункта определили ее местоположение и, быстро нащупав, подбили одно орудие. Другое не замедлило сняться с позиции и ускакать в тыл. Наступила странная тишина. Только со стороны Лефинки доносилась отдаленная ружейная и пулеметная стрельба. Красные наступали и там. С колокольни были видны их цепи.

Немного передохнув, красные сделали вторую попытку атаковать центр белых – волостное правление и школу, которую обороняли сибирцы. Потерпев здесь опять неудачу, партизаны небольшими силами повели наступление на левый фланг белых, стараясь его охватить. На помощь находившейся там цепочке енисейцев были посланы конные сибирцы, и первое орудие повернули для ведения огня по кладбищу. Встретив сопротивление, красные откатились назад. Стрельба быстро затихла, и снова наступила тишина.

В полдень войсковой старшина Бологов решил сам перейти в наступление и очистить село от партизан. Белые двинулись вперед. На правом фланге сибирцы быстро перешли речушку Ивановка и, выбив красных, заняли Красное Село. На левом – конные енисейцы овладели кладбищем. В центре пешие сибирцы, продвигаясь между домов по главной улице, встретили упорное сопротивление противника и задержались. На флангах наступление белых продолжало успешно развиваться. С церковной колокольни в это время наблюдатель заметил большую конную колонну красных, двигавшуюся из Ширяевки на поддержку партизан. Силы становились далеко не равные, и контрнаступление белых остановилось.

Орудие красных с очень далекой позиции снова открыло огонь по селу, и партизаны перешли в наступление. Второе орудие белых (капитан Стихии) начало обстреливать Красное Село. Занимавшие его сибирцы, под давлением противника, отходили, но, поддержанные пушкой, перейдя речушку, залегли на ее правом высоком берегу и, открыв огонь, остановили наступавших. Первое орудие (капитан Окорков), передвинутое на заднюю улицу, вело огонь по району больницы, где партизаны превосходящими силами сильно потеснили конных сибирцев и заняли северную сопку. Сибирцы отошли в улицу села. Спасать положение с 35 конными енисейцами бросился войсковой старшина Бологов и задержал красных. Шла беспорядочная стрельба на всех участках обороны. Но с места противники не двигались. Заняв удобные позиции, и белые и красные выжидали. День клонился к вечеру. Начало быстро смеркаться. В темноте партизаны могли легко просочиться сквозь редкие цепи белых и захватить орудия. Войсковой старшина Бологов, посоветовавшись с командиром батареи, полковником Романовским, отдал приказ своему отряду выходить из села.

Осторожно, не спеша, чтобы не привлечь внимания красных, обозы, батарея и конные казаки двинулись к переправе через реку Лефа. Часть пеших казаков, оставшись на позициях, вела перестрелку с партизанами, прикрывая отход.

Один из офицеров Глуткинской батареи (название это она носила по фамилии командира 1-й Стрелковой бригады, в которую она раньше входила), кажется, прапорщик Носков (к сожалению, кто именно, я точно узнать не смог), в своем дневнике записал:

«Темнело… Движения у противника не было заметно. Поэтому орудие молчало. Люди ждали: Что будет дальше?.. Гнусаво загудел телефон. Командир батареи вызвал Капитана Окоркова. «Сматываться, уходим из Ивановки». Меланхоличный «Бандура» улыбнулся и приказал осторожно и тихо выводить передок со двора. «Осторожнее, господа!.. – Откатили назад орудие… Подвели передок». Опасались, что красные заметят – откроют огонь. Нет, все тихо… По косогору спустились вниз к реке. Шумит вода на мельнице. В вечернем сумраке блестят струйки воды, отражая небо. Вот здесь брод. Левее его – высокий мостик в одну доску шириной. Ниже по течению река заворачивает влево. Высокий берег, поросший кустарником, навис над рекой. – Наши конные оставили какую-то высоту, левее больницы, под давлением красных – уж не эту ли?.. Оба орудия спустились под горку – разведчики нащупали брод. Ну, пора… Головное орудие пошло по реке. Запенилась вода под колесами и ногами коней. От них по реке пошли большие круги. Не заметили ли красные переправы?.. По дощечке, один за другим, переходили люди. Второе орудие тоже перешло реку. Брод был глубок. Теперь шли повозки… На сопке, что повисла над рекой, раздался один, другой ружейные выстрелы. Не по нам ли?.. Нет, опять все тихо… Когда двинулись вперед без дороги, то все облегченно вздохнули, хотя опасность была все еще близка и серьезна. С каждым шагом Ивановка оставалась все дальше и дальше, но нависший берег реки с сопкой, покрытой кустарником, той самой, про которую говорили, что она занята красными, не удалялся. Было уже достаточно темно, и колонна шла, стараясь производить как можно меньше шума, все же не настолько, чтобы зоркий глаз с сопки не мог заметить подозрительного движения».

«Стало совсем темно. Тихо, без шума шли люди среди полного мрака. Тускло мигали звездочки. Орудия шли по полю, без дороги. Высланные вперед конные ее искали. Она должна была быть где-то здесь, поблизости. Не сбились ли? Как бы не угодить к красным в лапы. На минуту колонна остановилась, но вот впереди мелькнула фигура конного – это казак. Дорога найдена, она совсем близко».

«Люди шли молча. Все были сильно утомлены. Каждый про себя думал свою думку. Идти теперь было легче – полевая дорога – это тебе не пашня, ноги не проваливаются в рыхлой земле. Прибавили ходу. Мелкой рысцой пошли кони. Нет-нет, да и задребезжит орудие на редком ухабе. Откуда-то появились облака, быстро застилая бездонное небо. За ними скрылись звездочки. Редко-редко где блеснет – одна, другая… Облака спустились низко к земле и сомкнулись в плотные тучи. Колонна не успела отойти и двух верст от Ивановки, как стал накрапывать мелкий дождик. Вот впереди мелькнул заметный пригорок. Виднелись какие-то кустики на нем. Подковы коней ударились о камни, затарахтело орудие… Дождик усиливался. Колонна прибавила шаг… Не Ивановка и партизаны заняли теперь главное место в умах белых бойцов, – тучи и дождь поглотили все их внимание. Он все усиливался и превратился в настоящий ливень. Дорога под ногами стала едва заметной. Опасность сбиться с пути и потерять ее вновь выросла».

Около 10 часов вечера все промокшие и измученные наконец добрались до заимки Дорошенки, расположенной среди гор. Боясь сбиться с пути, решили остановиться до утра на привал. На заимке была всего лишь только одна хата, да и то небольшая. Чтобы дать возможность каждому хоть немного отдохнуть и подсушиться, было приказано каждые два часа производить смену людей в хате. Остававшиеся

около Ивановки конные разведчики донесли, что в селе тихо, спокойно и преследования нет.

К утру дождь прекратился и распространилась приятная весть, что партизаны, понеся в своих трех наступлениях сильные потери и не надеясь больше на успех, ушли восвояси. Оказалось, что войсковой старшина Бологов с частью пеших казаков, прикрывавших отход колонны, из села не вышел, а продолжал оставаться в опорных пунктах и следил за действием противника. Истинное положение он уже прекрасно знал к 10 часам вечера, но вызывать в такой свирепый дождь отряд обратно нашел неразумным и решил подождать до утра.

В 7 часов утра 18 сентября ушедшая колонна белых выступила из заимки Дорошенки назад в Ивановку. Людям и коням было тяжело идти – дорога после дождя размокла и сделалась вязкая, но настроение у всех было бодрое – красные отступили. К 10 часам утра вернулись обратно в Ивановку и разошлись по старым квартирам. Стоял пасмурный день. Только изредка сквозь темные облака, заволакивавшие небо, прорывались солнечные лучи, озаряя лужи, остававшиеся от ночного ливня. Вскоре из Ляличей пришли оренбуржцы во главе с командующим Сибказрати, генералом Бородиным. Красные наступали одновременно на все села и деревни, занимаемые ратью, но везде были отбиты.

Ознакомившись с обстановкой, генерал Бородин решил проучить красных и произвести налет на село Ширяевка, в котором, по сведениям крестьян, находились отступившие от Ивановки партизаны.

В 3 часа дня части Сибказрати выступили из Ивановки. Быстро подойдя к Ширяевке, неожиданно атаковали отдыхавших в ней красных партизан. Холодное вечернее солнце бросало свои косые лучи на кустарники, дорогу и мазанки села. Застигнутые врасплох партизаны в беспорядке выскакивали из него, разбегаясь в разные стороны, второпях бросая снаряжение, повозки и раненых. Сумерки начали быстро спускаться на землю, и генерал Бородин приказал прекратить наступление. Подобрав все, что было брошено красными, части Сибказрати вернулись в Ивановку, потеряв за два дня боев только 13 человек ранеными и убитыми. Чья-то невидимая рука охраняла казаков и батарейцев.

Генерал Бородин и его оренбуржцы вернулись на свои старые стоянки. Белые в Ивановке зажили обычной жизнью, укрепляя опорные пункты и продолжая усиливать проволочные заграждения. Два дня прошли спокойно. На третий (21 сентября) утром войсковой старшина Бологов с конными казаками произвел глубокую разведку. Ни в Ширяевке, ни дальше за ней, в Лубянке, Тарасовке и Мещанке, красных не было видно.

Из штаба воеводы земской рати генералу Бородину пришло распоряжение приготовиться к походу на Анучино – логовище красных партизан. В поход были назначены: Сибказрать со стороны Ивановки и полковник Аргунов с омцами (Пехотный полк) – со стороны Черниговки.

25 сентября в Ивановку прибыли оренбуржцы, а на следующий день генерал Бородин со штабом. Прибыла также французская пушка Сибирской казачьей батареи, снятая наконец с платформы. На церковной площади генерал Бородин произвел смотр своим войскам.

Рано утром 27 сентября, еще солнце не поднялось из-за гор, Сибказрать выступила из Ивановки по тракту в сторону Анучина. В авангарде шли сибирцы, енисейцы и одно орудие Глуткинской батареи. Двигались легко – дорога была в хорошем состоянии. По обе ее стороны расстилались поля. Вдали виднелись заросшие лесом сопки. Быстро прошли мимо лежавшей немного в стороне от тракта Ширяевки, – красных в ней не было, только облаяли встревоженные собаки. В Тарасовке – тоже никого. Был полдень. Остановились на короткий привал. Конные разъезды ушли вперед. Немного простояв и накормив коней, двинулись дальше. Дорога пошла высоко по горе. Кругом лес. Сквозь редкие прогалины внизу виднелись луга, за которыми небольшой перелесок на холме и дальше – очертания деревни Мещанки. Внезапно лесную тишину прорезали несколько ружейных выстрелов. По лугу во весь опор несся разъезд казаков. Стреляли по ним. Сомнения не было – Мещанка занята противником. Все насторожились. Осторожно, с остановками, стали спускаться вниз. Скоро гора осталась позади. Перешли два каких-то маленьких ручейка. Голова колонны подошла к крутой, поросшей сопке, нависшей слева от дороги над рекой Сандуган. Пешие казаки рассыпались по обе стороны дороги в цепь и двинулись к деревне. Орудие по дороге следовало за ними. Кругом тишина, ни звука не слышно и никого не видно. Было начало второго часа дня.

Красные партизаны, заняв на краю деревни и по сопкам, возвышавшимся над Мещанкой, хорошую позицию, подпустили белый авангард почти вплотную и открыли по нему сильный ружейный и пулеметный огонь. Цепи казаков, вышедшие уже на открытое место, попали под жестокий обстрел и бросились назад, ища укрытия в кустах. Пронесся мимо пушки и конный разъезд. Орудие оказалось впереди цепи. Капитан Окорков (командир орудия) не растерялся. Пушку сняли с передка и под вой несшихся пуль открыли огонь на картечь. Цепи казаков моментально остановились и двинулись вперед. Противник усилил огонь и сделал попытку перейти в наступление, но был отбит енисейцами, которых вел войсковой старшина Бологов. Войсковой старшина Афанасьев со своими сибирцами стал взбираться на сопки, стараясь обойти красных слева. Гремело орудие капитана Окоркова. Красные медленно, задерживаясь при каждой возможности, начали отступать. Бой продолжался пять часов. Наконец партизаны были выбиты, и белые, потеряв ранеными и убитыми 26 человек, заняли деревню. Потери были только среди казаков.

Начало темнеть, когда подошли не принимавшие участия в бою главные силы с генералом Бородиным. Выставив по сопкам заставы, начали устраиваться на ночлег. Бедная домами деревня не могла всех вместить. Большинству пришлось расположиться на связках сена и соломы, разбросанных вдоль плетней. Погода стояла хорошая. Утомленные переходом и боем люди быстро уснули крепким сном. Даже дождь из набежавшей ночью тучки мало кого разбудил.

В 4 часа утра (28 сентября) был произведен подъем. Части Сибказрати выступили из Мещанки. В авангарде опять пошли сибирцы, енисейцы и первое орудие Глуткинской батареи. Дорога вилась по узкой долине реки Сандуган, прижимаясь левой стороной к высоким сопкам, поросшим лесом и густым мелким кустарником, которые вплотную подходили к ней.

С правой стороны такой же кустарник и местами – выше роста человека – густая трава. Дальше река и сопки. Кусты, переплетаясь между собой, представляли порой непроницаемую даже для солнечных лучей чащу.

Не более двух верст, двигаясь по этим дебрям, продвинулся авангард от Мещанки. Из кустов защелкали выстрелы. Красные поджидали белых. Капитан Окорков из своего орудия открыл огонь по чаще, откуда они неслись. Казаки рассыпались в цепь и, медленно продвигаясь вперед, полезли на сопки в обход засевших в кустах партизан. Беспрестанно останавливаясь и ведя непрерывный бой, изматывая лазаньем по сопкам своих людей, авангард белых к 10 часам утра подошел к деревне Большая Орловка, проделав всего 12 верст.

Перед Большой Орловкой красные, заняв хорошую позицию по краю деревни, решили белых задержать и открыли сильный огонь по наступавшим казакам. Заухала пушка белых, оглашая долину Сандугана своими выстрелами. Полковник Романовский (командир батареи) наблюдал в бинокль за результатами выстрелов своего орудия. Спокойно и уверенно вели бой партизаны, но вдруг, как-то сразу, их стрельба ослабла. Где-то слева от деревни, на сопке, застрочил пулемет. Неутомимые сибирцы и енисейцы их обошли. Цепи красных поднялись и начали отходить. Полковник Романовский перенес огонь своей пушки по отступавшим партизанам. Сибказрать вошла в Большую Орловку.

Не задерживаясь, только произведя перегруппировку, генерал Бородин двинул свои части дальше вперед. В авангарде теперь пошли оренбуржцы и второе орудие Глуткинской батареи. Немного больше версты от Большой Орловки сопки и река круто поворачивали влево, и в этом месте стояло в беспорядке несколько домов – Малая Орловка. Анучинский тракт, пройдя через эту деревушку, пересекал реку Сандуган и дальше шел в общем направлении на восток. Его путь преграждала довольно высокая прядь сопок. С версту от Малой Орловки дорога круто поднималась в гору (гора Брюхановка).

Медленно, ощупывая впереди лежавшую местность, продвигались оренбуржцы вперед. Следом за ними шло второе орудие (капитан Стихии). Спокойно, не задерживаясь прошли Малую Орловку. Орудие подошло уже к мосту через Сандуган. Другое орудие батареи, подтянувшись, остановилось на околице деревушки. Остальные части и обозы Сибказрати постепенно втягивались в нее. Из кустов, с другой стороны реки, раздались выстрелы укрывшихся в них партизан. Капитан Стихии моментально тут же поставил пушку на позицию и открыл огонь. Прогремел выстрел, второй… Где-то сверху на горе Брюхановке прозвучал ответ. Орудие красных с закрытой позиции начало обстрел Малой Орловки. В воздухе вспыхивали облачки шрапнелей. То там, то здесь рвались гранаты, поднимая вверх столбы грязи и камней. Сгрудившиеся в деревушке части и обозы Сибказрати начали из нее поспешно выходить на дорогу в Большую Орловку. Капитан Стихии перенес огонь своей пушки по горе Брюхановке, стараясь нащупать орудие партизан. Красным сверху было все видно как на ладони. Их пушка била по белой батарее. Все ближе и ближе ложились снаряды. Одна из гранат разорвалась под ногами коня среднего уноса, стоявшего на околице орудия. Кони рванули в сторону. Раздался треск лопнувшего дышла. Передок повернулся. Офицеры и солдаты бросились к коням и их задержали. Два коня были убиты и один ранен. Кругом рвались снаряды. Мимо орудий в тыл неслись коноводы оренбуржцев, стараясь вывести коней из сферы артиллерийского огня. Кто-то из офицеров батареи им крикнул, прося помочь поднять передок, но никто не задержался.

Штабс-капитан Решетников, вырвав из посктотины огромную жердь, быстро смастерил новое дышло. Подняли передок и перепрягли коней, заменив убитых и раненого верховыми. Оттянули орудие за деревушку и стали на позицию около стоявшей там французской пушки Сибирской казачьей батареи, обстреливавшей вершину Брюхановки. По ней же открыло огонь первое орудие (капитан Окорков). Впереди за деревней рявкнула пушка капитана Стихина и строчили пулеметы и винтовки находившихся в цепи оренбуржцев. Красные не наступали. Белые тоже не двигались с места. Раскаты орудийных выстрелов громким эхом отдавались в горах.

К вечеру все стихло, и генерал Бородин отдал распоряжение располагаться на ночлег: в Малой Орловке – оренбуржцам и орудию капитана Стихина, а в Большой Орловке всем остальным.

Ночь прошла спокойно. Наступил серый день 29 сентября. Моросил мелкий дождик. Занимавшие Большую Орловку заметили каких-то всадников, разъезжавших по склонам сопок, лежавших по другую сторону реки Сандуган. Поставленные еще с вечера на позицию орудия белых открыли огонь. Всадники куда-то быстро скрылись.

Полковник Аргунов со своим отрядом, выйдя из Черниговки, тесня красных, дошел до деревни Калиновки и ее занял, но дальше из-за отсутствия дорог и сильного сопротивления красных продвинуться не смог, о чем и донес генералу Бородину. Из агентурных данных стало известно, что какая-то крупная колонна регулярной красной части двигалась с севера, по долине реки Даобихе; на поддержку партизанам и к концу этого месяца должна была прибыть в Анучино. По сведениям местных жителей, из Сучана большая партия партизан шла в обход застрявшей в долине Сандугана Сибказрати.

Генерал Бородин, видя шаткость своего положения в случае дальнейшего продвижения в горы и боясь потерять обозы и пушки, послал донесение в штаб земской рати с просьбой об отводе его группы к Мещанке. К 9 часам утра ответа на донесение генерала Бородина еще не было получено и три пушки белых, переменив позицию, произвели пристрелку горы Брюхановки. К полудню показались конные оренбуржцы, колоннами уходившие в тыл. Батарейцы с тревогой и удивлением смотрели на них, не понимая, что случилось. Но через несколько минут пришло распоряжение и им: сниматься с позиции и уходить.

Без всякого нажима красных Сибказрать двинулась назад по дороге в Ивановку. Было ли получено разрешение? Толком никто не знал. Где-то далеко из тыла красных доносилась артиллерийская канонада. Что там происходило, для всех тоже была тайна. Погода прояснилась. Ярко светило солнце. Шли легко и быстро. После нескольких коротких остановок в 10 часов вечера благополучно прибыли в Ивановку. На другой день все части Сибказрати разошлись по своим стоянкам. Ивановский гарнизон зажил на полумирном положении, но не надолго.

В ночь на 4 октября отряд красных партизан, силою в 800–900 штыков и сабель при двух трехдюймовых орудиях, незаметно подошел к Ивановке и занял ее восточную окраину. Сторожевые посты белых вовремя заметили подозрительное движение в районе кладбища и по направлению к больнице. Без шума, не торопясь был произведен подъем гарнизона. Все спокойно разошлись по своим опорным пунктам и позициям. Защитниками Ивановки на этот раз командовал сам командир Сводно-Казачьего полка – генерал-майор Блохин, вернувшийся из командировки.

Полковник Романовский (командир батареи) направил первое орудие на нижнюю улицу, а второе поставил на специально оборудованную позицию у дома волостного правления. Не прошло и четверти часа после тревоги, как второе орудие открыло огонь по огородам, находившимся за домом священника. Было еще темно. Партизаны, увидев, что они обнаружены, с криками «Ура!» бросились вперед, но, попав под сильный заградительный огонь белых, не выдержали и залегли в огородах. В это время главные их силы, атаковав больницу, выбили из нее не имевших пулемета енисейцев и стали спускаться в небольшую лощину, отрезая стоявшие около водяной мельницы обозы белых. Огнем второго орудия и подоспевшим подкреплением казаков они были остановлены и тоже залегли. Захват Ивановки с налета им не удался. Началась горячая перестрелка, не причинявшая большого ущерба ни тем, ни другим.

Батарея партизан, обстреливавшая расположение белых, пристрелялась к церкви и ее подожгла. Загорелась колокольня, на которой у белых находился наблюдательный пункт. Раздуваемый ветром огонь быстро перебросился на церковь. Белые прекратили стрельбу. Церковь стояла между ними и красными на «ничьей земле». Некоторые из ивановских мужиков и баб, казаки и батарейцы бросились ее тушить. С беззаветной доблестью, под винтовочным и пулеметным огнем красных, таскали в ведрах воду, но все усилия остановить пожар были тщетны. Сухое дерево легко поддавалось огню. Языки его, как щупальцы, спускались вниз, все больше и больше захватывая церковь. Начали спасать церковное имущество – иконы и утварь. Несколько человек было ранено – убитых, слава Богу, ни одного. Но вот колоссальным факелом пламя обхватило всю церковь. Только наверху золотой крест иногда поблескивал под лучами осеннего солнца. Красные тоже перестали стрелять. Наступила тишина, нарушавшаяся потрескиванием горевшего дерева, всхлипыванием и причитанием деревенских баб. Все стояли в оцепенении, смотря на бушующее море огня, которое все выше поднималось к небу. Вдруг раздался оглушительный треск, и вся эта пылавшая масса рухнула вниз, оставив в воздухе миллиарды мелких искр. Золотой крест, задержавшись на мгновение наверху, блеснул еще раз, как бы благословляя стоявших внизу, и исчез в пламени огня. Затрещали винтовки и пулеметы… Забухали пушки, и партизаны с яростью рванулись вперед – в атаку на укрепления белых. Закипел снова бой. Положение у защитников Ивановки создавалось очень незавидное. Противник мог легко прорваться вовнутрь их расположения. Телефон со штабом генерала Бородина опять не работал. Ивановка была отрезана от своих.

Нарвавшись на сильный встречный огонь белых, красные, немного отхлынув назад, готовились к новой атаке. В стороне Лефинки раздавались одиночные выстрелы Сибирского казачьего орудия и были видны наступавшие на нее цепи партизан. Неожиданно эти цепи остановились и стали постепенно пятиться назад. Вдали, со стороны Ляличей, показались стройные лавы оренбургских казаков. Они быстро двигались, охватывая фланг красных. Стрельба начала затихать. Противник везде поспешно отходил. Ивановка была спасена. Церковь догорала. Сгорели и деревянная изгородь, и сторожка. Остались стоять только столбы ворот, на перекладине которых продолжала висеть, всеми забытая, икона Божьей Матери.

Оренбуржцы на ночь остались в Ивановке. Красных нигде не было видно. Белые отдыхали после удачного боя.

Тяжело переживал, как передавали местные крестьяне, свою вторую неудачу под Ивановкой командир красных партизан – товарищ Шевченко. В Анучино, для поддержки его партизан, недавно прибыл регулярный красный отряд (два батальона 4-го Волочаевского полка). Командиры и комиссары этого отряда относились с пренебрежением к боевым качествам Шевченки и его подчиненных. Подсмеиваясь над ними, они говорили: «Не можете взять Ивановки – какие пустяки. Мы вам покажем, как нужно воевать». Уязвленный таким отношением к себе, он, только чтобы им доказать, предпринял вышеописанный налет на Ивановку и так осрамился.

На главном участке фронта, за Спасском, регулярные красные части, имея во всем большое преимущество, наступали. Белые под их давлением, переходя иногда в контрнаступление, медленно отходили. Из Анучина на этот раз в поход на Ивановку выступил недавно прибывший отряд регулярной Красной армии. Шевченку с его партизанами послали выбивать белых из Ляличей и Монастырища. На прощание начальник отряда сказал партизанам: «Увидите, как мы расправимся с этими белогвардейцами!»

Только три дня прожил спокойно Ивановский гарнизон после последнего налета Шевченки. В 4 часа утра 8 октября один из казаков-енисейцев вышел из избы на двор. За забором этого двора проходила наружная линия проволочных заграждений. Стояло тихое утро, но было еще совсем темно. До слуха казака долетел чей-то разговор, доносившийся из-за проволоки. Он прислушался. Говорили два человека по-корейски. Их было немало среди партизан, служили они и в Красной армии. Сомнения не было – красные уже были в селе. Осторожно, стараясь не привлечь их внимания, казак удалился и донес по начальству. Быстро и бесшумно, по поднятой тревоге, чины Ивановского гарнизона заняли свои позиции. Первое орудие, стоявшее на всякий случай в упряжке, выехало на позицию у школы и снялось с передка. Коней с передком отвели за избу во двор. Второе орудие стояло на своей оборудованной позиции. В десяти шагах ничего не было видно. Белые, ожидая атаки красных, притаившись, застыли за проволокой.

Едва на востоке заалелась заря, со стороны красных прогремели, один за другим, пять орудийных выстрелов, выпущенных батареей партизан, которая сразу после этого снялась с позиции и ушла на соединение к своим партизанам. Это был только сигнал к наступлению. Из травы около общественного амбара поднялись цепи красных и двинулись вперед – на волостное правление, занятое енисейцами. Стройно, как на параде, соблюдая равнение и дистанции, неся винтовки на ремне, двигались они. Впереди, каждый на своем месте, шли красные командиры. Все ближе и ближе их стройные ряды приближались к волости. Белые молчали. Войсковой старшина Бологов отдал строгий приказ – не стрелять без сигнала. Первая цепь красных подошла вплотную к рогаткам. Шедший впереди красный командир крикнул: «Проволока!» и, повернувшись к своим, громко подал команду: «Товарищи вперед!..» Раздался первый выстрел белых – Бологов взял его на мушку. Он упал, но красная цепь уже рвала проволоку. Заработали винтовки и пулеметы енисейцев. Второе орудие открыло огонь на картечь. Наступавшая цепь была сметена. За ней, быстро приближаясь, крича «Ура!», шли вторая и третья. Падали убитые и раненые… Цепи редели. «Вперед, товарищи!» – кричали комиссары и командиры. Красноармейцы упорно продолжали идти вперед. Но, немного не дойдя до рогаток, цепи красных, не выдержав больше, как-то сразу остановились и, отхлынув назад, залегли. Застучали их многочисленные пулеметы, осыпая градом пуль позиции белых. Наступали красные и на школу, которую обороняли сибирцы, и были также отбиты. Они били в лоб по двум главным опорным пунктам белых.

Шла ожесточенная перестрелка. Пули с воем и свистом осыпали одиноко стоявший между красными и белыми остов церковных ворот с иконой Божьей Матери, которую опять позабыли снять. Телефон со штабом генерала Бородина на этот раз исправно работал. Генерал Блохин, сообщив в штаб о своем положении, просил прислать поскорее выручку. Ему обещали.

Немного оправившись, красные произвели еще одну атаку на центр, и, потерпев вторично неудачу, они бросили две свои роты, которые занимали Красное Село, в тыл правого фланга белых. Одна из рот, перейдя речушку Ивановка, прошла через рогатки и, тесня цепь сибирцев, стала подниматься по косогору, заходя в тыл главным опорным пунктам Ивановского гарнизона. Победа красных была уже близка. Для белых защитников создалось очень серьезное положение. Генерал Блохин приказал орудию капитана Окоркова сняться с позиции у школы и выйти навстречу противнику, что было без задержки исполнено. Став на открытую позицию, капитан Окорков начал в упор расстреливать картечью цепи красных. Их бойцы дрогнули и стали отходить. Положение было восстановлено. Время шло… Бой продолжался… Запас винтовочных патронов у белых приходил к концу. Генерал Блохин опять снесся по телефону со штабом генерала Бородина. Ему снова пообещали прислать выручку – вернее, подбадривали. Посылать было некого.

Товарищ Шевченко на этот раз имел успех. Он крепко обложил оренбуржцев в Монастырище, а из Ляличей их выбил и занял село. Генерал Бородин на помощь отступившим послал пластунскую сотню с приказанием вернуться и занять обратно Ляличи. Что там точно происходило, было трудно разобраться – приходили слишком разноречивые сообщения.

В Ивановке продолжался бой. Красные не переставая бросались на штурм. Их атаки отбивались главным образом ручными гранатами и артиллерийским огнем. На руках у казаков почти не оставалось патронов. Редко строчил пулемет – берегли последние. От взрывов гранат и орудийных выстрелов стоял невероятный гром. Настроение у защитников падало. Начало смеркаться. Все так же бухали пушки и рвались ручные гранаты, но теперь и снаряды были уже на счету. Постепенно все начали мириться со своею участью и ждали скорого конца. Стало совсем темно. Противники прекратили стрельбу. Наступила жуткая тишина. Все обратилось в слух. Движения у красных не было слышно – они как будто куда-то пропали.

Орудие капитана Окоркова стояло на открытой позиции перед школой. Впереди, шагах в сорока, на фоне темной ночи едва заметно вырисовывался остов церковных ворот. В 10 часов вечера около волостного правления ухнула граната. За ней вторая, третья… Грохнул выстрел второго орудия (капитана Стихина) батареи. Воздух огласился громким «Ура!» – красные пошли в атаку. Загремело орудие капитана Окоркова, выпуская в темноту беглым огнем на картечь снаряд за снарядом. И как днем, осветило остов ворот. С перекладины, резко бросаясь в глаза батарейцам, на них смотрела икона Божьей Матери. Всем стало как-то неловко – стреляли как будто прямо по Ней. Но ничего нельзя было сделать, – красные шли в атаку. Пользуясь темнотой, они пытались прорвать оборону белых. Их цепи под прикрытием бешеного огня своих пулеметов беспрестанно кидались на проволоку. Рвались ручные гранаты белых, и безостановочно стреляли их оба орудия. Пулеметы молчали – не было патронов.

Вдруг капитан Окорков подал команду: «Отбой!» Орудие замолчало… Оставалось всего два снаряда. Пушку откатили за угол избы. Со двора выехал передок. Кони не стояли на месте. Над головой неслись стаи пуль. Пушку надели на передок и, отъехав немного вглубь, остановились в тихом переулке. Усталые люди кучкой сбились на завалинке рядом стоявшей избы. Доносилась сильная ружейная стрельба и гром гранат. Не переставая ухало остававшееся на позиции орудие капитана Стихина. Но почему-то все реже и реже и наконец совсем замолкло. Не стало слышно и ручных гранат. И все как-то сразу стихло. «Что случилось? – пронеслось у всех в голове. – Не конец ли белой Ивановке?» В темноте показалась какая-то фигура. Оказался свой батареец. Он пришел от другого орудия и принес радостную весть: «Атака отбита – красные отошли». И в тот самый момент, когда у защитников оставалось по одному или по два патрона на человека, не было почти совсем ручных грант, а у второго орудия батареи только 11 снарядов. Продержись красные еще несколько минут, и Ивановский гарнизон белых был бы их. Уходить ему было некуда.

Наступило затишье. В час ночи взошла луна и осветила картину боя. За колючей проволокой лежали трупы убитых красноармейцев. Из Ипполитовки звонили по телефону, обещали помощь и просили держаться. Усталые и издерганные батарейцы полудремали возле своих пушек. Неожиданно откуда-то появился хорунжий Сибирской казачьей батареи Перфильев. Он окружным путем, вброд пробрался из Лефинки в осажденную Ивановку и привез немного винтовочных патронов. Всем стало веселее. Теперь было чем отбиваться от красных. От Перфильева узнали, что в Лефинку для Ивановского гарнизона давно уже прибыла большая партия огнеприпасов, но подполковник Яковлев, командир казачьей батареи, не решался ее отправить. Хутор Введенский, находившийся между Ивановкой и Лефинкой, был все время занят ротой красноармейцев. Командир послал Перфильева с небольшой частью патронов.

В 2 часа ночи красные снова зашевелились. Имея на руках «перфильевские» патроны, казаки, хотя и редко, все же могли отвечать противнику. Перестрелка быстро прекратилась. Красные, по-видимому, оставили Ивановку. С хутора Введенского рота красноармейцев куда-то ушла, и под утро прибыл транспорт с огнеприпасами. Казаки и батарейцы воспрянули духом. Была выслана разведка. Красных поблизости нигде не нашли.

Когда совсем стало светло, пошли осматривать место боя. Дойдя до остова церковных ворот, в удивлении остановились: столбы и перекладина его были буквально изрешечены винтовочными и картечными пулями, а икона Божьей Матери была совершенно цела. В нее не только не попала ни одна пуля, но даже стекло киота нигде не треснуло. Все сняли фуражки, и некоторые перекрестились. Икону сняли с перекладины и отдали хозяйке избы, у которой во время боя стояло орудие капитана Окоркова. За каменным фундаментом сгоревшей церкви нашли четырех обвешенных ручными гранатами убитых красноармейцев. Они, по-видимому, пытались незаметно подползти к орудию, чтобы его забросать гранатами.

Потери белых в этом бою были семь человек – шесть казаков и один батареец, а красные потеряли около трехсот. Только возле опорных пунктов белыми было подобрано 56 трупов красных бойцов и на огородах 36 раненых. По рассказам крестьян, красные на подводах увезли к себе в тыл больше 200 раненых и убитых. Защитники Ивановки ликовали, и радости не было конца. Вспомнили, что 8 октября день Преподобного Сергия Радонежского, и многие говорили: «Это он нас спас, и ему мы должны молиться».

Больше красные на Ивановку не наступали. Конные оренбуржцы, подкрепленные пластунами, отобрали обратно у партизан Ляличи. Положение на всех участках Сибказрати было временно восстановлено.

Сильные бои шли на главном направлении фронта. Белые постепенно отходили. 14 октября (1922 года) генерал Блохин получил приказание оставить Ивановку, и Сибирско-Енисейский казачий полк с батареей полковника Романовского, без всякого давления со стороны красных, покинули ее и тронулись в сторону Никольск-Уссурийского. Белые навсегда оставляли Приморье. Войсковой старшина Бологов, получив разрешение, с несколькими казаками-енисейцами остался в Ивановке – партизанить в тылу красных.

Н. Голеевский

Последние одиннадцать выстрелов{135}

Последний большой бой за Белое Приморье под селом Монастырищем 13–14 октября окончился для белоповстанцев неудачно. Особенного поражения не понесли, но и не смогли добиться успеха. Потери были весьма значительны, и войска, принимавшие в этом бою участие, начали уходить в сторону города Никольск-Уссурийского. В арьергарде осталась Поволжская бригада, занявшая позицию между станцией Ипполитовка и селом Ляличи, где спокойно простояла всю ночь.

Я в эту ночь, с двумя телефонистами, проболтался на наблюдательном пункте, который находился саженях в ста справа, впереди позиции Волжской батареи, на бугре, покрытом мелким кустарником. Ночь была настолько темная, что добраться с батареи до наблюдательного пункта, не держась за телефонный провод, не представлялось возможным. Кругом ничего не было видно. Вглядываясь в темноту, мы прислушивались к малейшему шороху. Телефонисты, под предлогом проверить линию или принести кипятку, по очереди ходили на батарею. Мне проверять было нечего, и я сидел на месте.

Около 3 часов утра все еще было так же темно. Совершенно неожиданно слева от нас послышался шорох и как из-под земли на наблюдательном пункте появились человек двадцать каких-то солдат с винтовками. Оказались волжане, застава, высланная от полка. Выяснилось, что до сих пор, кроме нас троих, впереди никого больше не было. От командира почти тотчас же пришло распоряжение – сматывать провод и возвращаться на батарею.

Утром, когда совсем уже рассвело, появились красные. Батарея открыла огонь из орудий, но скоро пришел приказ сниматься с позиции. Бригада стала отходить. Волжская батарея, получив распоряжение, влилась в артиллерийскую колонну полковника Бек-Мамедова, в которую собирали всю белоповстанческую артиллерию.

16 октября утром, когда артиллерийская колонна входила в город Никольск-Уссурийский, голова ее, неожиданно и неизвестно откуда, была обстреляна из пулеметов. Стрельба почти сразу прекратилась. Потерь не было, но колонна остановилась, и что-то выясняли. Кто стрелял – мы так и не узнали. Простояв на месте полчаса, двинулись дальше и без задержки прошли через весь город – последний на нашем пути. К обеду подошли к реке Суйфун, против деревни Красный Яр, и начали переправляться на другую сторону по имевшемуся небольшому парому, который нужно было тянуть, перебирая руками туго натянутый канат, переброшенный через реку. Ставить на паром больше одной пушки было рискованно. Провозились долго, но все прошло гладко.

Ночевали в Красном Яру. На другой день ушли на Худяковские хутора, расположенные против Раздольного – вдоль сопок, где остались на ночлег. Волжская батарея попала в дом самого хозяина. Он принял нас очень радушно, угостил ужином и показал свой олений заповедник. Было темно, но все же при слабом свете керосинового фонаря нам удалось увидеть двух или трех оленей. Они были без рогов – панты уже были срезаны. Семья у старика хозяина была большая, но разобрать, кто члены его семьи, кто рабочие, было невозможно. Он не делал между ними никакой разницы. Одеты были почти все одинаково. Распрощались мы с ним очень тепло.

Из Худяковских хуторов артиллерийская колонна, без всяких приключений, перешла в деревню Пеняжено, расположенную недалеко от Амурского залива, где в него впадает река Суйфун. Вечером, после ужина, – это было 18 октября 1922 года – командир, собрав всю батарею, прочел только что полученный им приказ по земской рати (так в то время называлась наша армия), в котором ее командующий, генерал Дитерихс, объявлял: «Война окончена. Я ухожу в Китай. Кто хочет – может идти со мной, а кто не хочет – может делать, что ему угодно. Задерживать никого не будут».

В Волжской батарее, кроме двух солдат, мобилизованных только что перед началом боев, все остались на месте. Эти двое ушли пешком во Владивосток. Ни радости, ни особенного горя никто не проявлял. Куда идти – было все равно. В Китай так в Китай – только не оставаться у красных.

Простояв в Пеняжене сутки, части земской рати двинулись в сторону последнего на территории России населенного пункта – урочища Ново-Киевска, находившегося вблизи стыка трех границ: России, Кореи и Китая. В арьергарде остался генерал Сахаров с Волжским полком (немного больше 200 штыков) и приданным ему одним орудием Волжской батареи под командой поручика Коршенюка. Младшим офицером командир батареи назначил меня.

Немного задержавшись в Пеняжене, генерал Сахаров со своим отрядом выступил по дороге следом за ушедшими частями земской рати. Отойдя несколько верст от деревни, мы подошли к небольшой речушке с почти отвесными берегами, через которую лежал деревянный мост – вернее, только его половина. Настила на правой стороне моста не существовало. Кто-то выломал все доски и их растащил. Починить никто не позаботился. С большой опаской и подбадривающими крепкими словами, несшимися из уст поручика Коршенюка ездовым, чтобы они не оглядывались, потому что при малейшей оплошности орудие могло свернуться в речку и утащить за собою лошадей, мы благополучно перебрались на другую сторону.

Генерал Сахаров, оставив около моста команду конных разведчиков Волжского полка (около 20 сабель), провел нас дальше по дороге до места, где справа от нее начиналась гряда сопок, уходившая перпендикулярно куда-то вдаль. Отдав распоряжение полку рассыпаться в цепь, а нам стать на позицию, сам уехал обратно к конным разведчикам.

Полк рассыпался – скорее разошелся, но никто не ложился. Все стояли и топтались, всматриваясь в сторону, куда уехал генерал Сахаров, как будто чего-то ожидая, и понемногу пятились назад. Мы, немного отъехав, снялись с передка, но не успели еще толком стать на позицию и выбрать точку отметки, как наша пушка оказалась впереди цепи. Коршенюк приказал оттянуть ее немного назад. Вместе с нею оттянулась и цепь. Решили больше не двигаться. Наблюдательного пункта искать не было нужно. Он был рядом, слева от дороги, где начиналась гряда сопок, на высокой, с хорошим обзором, скале.

Поручик Коршенюк быстро забрался на нее. Я остался около орудия. Со скалы, почти сразу, донеслась команда: «К бою!» Орудийные номера все были на своих местах. За этой командой последовали: «Прицел…», «Трубка…» и «Огонь!». Я повторил… Рявкнул выстрел. За ним, почти беглым огнем, прогремело еще десять, и сверху команда: «Отбой!» Где-то впереди, – нам внизу не было видно, – в воздухе взвились десять облачков разорвавшихся шрапнелей – последний салют русской трехдюймовой пушки Белой артиллерии Родной Земле…

Через два дня около Барабаша Сибирская казачья батарея подполковника Яковлева сделала из французской пушки еще один или два выстрела, но у них что-то случилось, и они не могли стрелять дальше. Больше Белая артиллерия никогда и нигде не стреляла.

Почти скатившись со скалы, поручик Коршенюк подошел ко мне и сказал: «Скорей поезжайте к генералу Сахарову и объясните ему, куда мы стреляли».

Красный эскадрон быстрым аллюром шел к мосту с намерением захватить его неповрежденным.

Поручик Коршенюк, выпуска 1915 года, не помню из Михайловского или Константиновского училища, был прекрасный артиллерийский офицер и стрелял безупречно. Было достаточно его одиннадцати шрапнелей, чтобы заставить упоенный успехом красный эскадрон повернуть немедленно назад, совершенно скрыться из вида и больше не показываться.

Генерала Сахарова я нашел стоявшим немного в стороне от моста и наблюдавшим, как спешенные разведчики собирали и заваливали мост всяким горючим хламом, найти который поблизости было не так легко. Я подошел к нему и доложил. По выражению лица его было видно, что он доволен – пушка поддержала. Через несколько минут все было готово и мост запылал. Раздалась команда: «По коням – садись!» И мы, не спеша, шажком, стали удаляться от моста. Красного эскадрона так нигде и не было видно.

Разговаривая с генералом Сахаровым, с которым ехал рядом, я не заметил, как мы достигли нашей позиции. Все по-прежнему стояли в ожидании. Сахаров приказал сниматься и строиться в колонну. Мы двинулись дальше. Дорога, обогнув сопку, круто поворачивала направо и шла между двух гряд по неширокой пади, по которой текла маленькая речушка. Вдоль нее были разбросаны корейские фанзы и небольшие рисовые поля. Двигаясь, наш арьергард постепенно растянулся. Все шли вразброд – строя не было видно, но никто на это не обращал внимания.

Борьба за последний уцелевший от красного ига уголок России была окончена. Переживал это каждый по-своему и, углубившись в свои мысли, не торопясь брел по пыльной дороге Кленовой Пади. Кто о чем думал, не знаю, я – ни о чем. Только с любопытством рассматривал попадавшиеся в стороне фанзы и мирно суетившихся около них людей.

Прошло уже больше часа, как мы шли по пади. Вдруг слева от нас, на сопках, защелкали ружейные выстрелы и пули засвистели над нашими головами. Все моментально ожили, подтянулись, и появился строй. В рядах полка грянула песня – стал слышен отчетливо шаг. Красные партизаны, увидев, что на них не обращают внимания, прекратили обстрел.

Скоро мы пришли в деревню Занодворовку, в которой стоял генерал Бородин со своими оренбуржцами. Они остались в арьергарде, а мы не задерживаясь прошли через нее и через четыре дня добрались до Ново-Киевска, где мирно простояли немного больше недели.

Н. Голеевский

Последняя ночь на родной стороне{136}

Под охраной застав, выставляемых по очереди от пехотных полков, покидавшая Приморье земская рать, с ее обозами и семьями белоповстанцев, в урочище Ново-Киевске мирно простояла немного больше недели. В арьергарде оставались только кавалерийские части, которые сдерживали следовавшую по нашим пятам красную кавалерию. Все белоповстанческие батареи были сведены в Артиллерийский полк, командиром которого был назначен полковник Бек-Мамедов – командир Сводно-Артиллерийского дивизиона.

1 ноября 1922 года к вечеру Артиллерийский полк, покидая пределы Ново-Киевска, перешел к русскому таможенному посту, помещавшемуся в небольшом двухэтажном кирпичном здании почти на самой границе с Китаем, и, сойдя влево с дороги, прямо под открытым небом остановился на привал.

Дул холодный и довольно сильный северный ветер, но белоповстанцы, перенесшие суровую, сорокаградусную ниже нуля по Реомюру, зиму Хабаровского похода, его совсем не замечали. Перекидываясь несложными фразами, они, как могли, устраивались на ночлег около и на остановившихся сбоку от дороги повозках обоза. Нераспряженные орудийные кони, шестерками понурив головы, спокойно стояли, начиная дремать. Немного дальше влево, за растянувшейся Артиллерийской колонной, стояло шесть или семь маленьких, в беспорядке разбросанных мазаных халуп (Русский Хунчун). Через дорогу справа была видна еще одна, сиротливо стоявшая особняком, такая же мазанка. В возвышавшемся на отлете здании таможни разместились наши штабы.

После 10 часов вечера ветер немного усилился и повалил густой, большими хлопьями, снег. В один миг все очнулись. Кони подняли головы и, переминаясь с ноги на ногу, вздрагивая всем телом, старались стряхнуть сыпавшийся на их ничем не покрытые спины снег. Батарейцы повскакивали со своих так, казалось, удобно устроенных мест, и многие бросились к халупам, ища убежища от непогоды. Но халупы уже до отказа были набиты ранее пришедшими, и только немногим счастливчикам удалось втиснуться вовнутрь. Большинству пришлось остаться снаружи – чертыхаться на проклятую погоду.

Кое-где развели костры. Они плохо горели. Засыпаемая мокрым снегом земля постепенно размокала, и появились лужи. Как будто сама природа оплакивала наш неизбежный уход. О сне не приходилось больше думать. Солдаты и офицеры, меся грязь, бродили вокруг повозок обоза, пытаясь иногда протиснуться к костру – хоть слегка подсушиться.

Случайно взглянув через дорогу и увидев едва мерцавший свет в окне одинокой халупы, я пошел туда и, открыв дверь, вошел. В сильно натопленной небольшой комнате за четырехугольным столом, стоявшим посередине и занимавшим, как мне показалось, почти ее половину, сидели четыре мне совершенно незнакомых человека в одних нижних белых рубашках и с увлечением играли в преферанс. Прерванные моим внезапным появлением, весьма неприветливые их взоры устремились на меня, и один из них очень резко мне заметил: «Эта халупа занята штабом 3-го корпуса», давая понять, чтобы я не задерживался. Ничего не сказав, я покорно вышел, но, отойдя несколько шагов от халупы, обозленный таким радушным приемом, замахав рукой, во все горло заорал в сторону своих батарейцев: «Ребята, вали сюда – пустая халупа!» Повторять мне больше не пришлось. Прошло одно мгновение, и в халупу, подталкивая один Другого, стараясь протиснуться вперед, повалили батарейцы. Под напором задних стол с любителями преферанса был сдвинут с места, карты очутились разбросанными на полу, а сами игроки, прижатые в дальнем углу, стояли с растерянным видом, держа в руках все, что успели схватить со стола, не рискуя больше выражать каких-либо претензий. Вместе со всеми проскользнул и я. Почти тотчас, проталкиваясь в дверях, показалась высокая фигура улыбавшегося военного чиновника Гиацинтова – начальника контрразведки штаба 3-го корпуса, и из разных концов комнаты раздались громкие голоса батарейцев: «Здравия желаем, господин полковник!» Солдаты, вероятно из уважения к занимаемому им высокому посту, всегда его так величали.

Полковник оказался более любезен, чем его подчиненные, и, продолжая улыбаться, сразу же принялся шутить с солдатами, сетуя на несносную погоду и наше незавидное положение. Игроки исподлобья мрачно посматривали в мою сторону. Было очень тесно. Не желая толкаться, я, немного постояв, вышел из халупы и пошел бродить по свежему воздуху, присаживаясь по временам у костра, разведенного батарейными обозными. Около него теперь крутилось не больше четырех-пяти человек. Время потекло скорее.

К утру температура сильно пала. Снег перестал идти. Только ветер сильнее завыл. Все заметно начало подсыхать и подмерзать, и мне, да и всем, как-то стало легче. Скоро совсем рассвело и наступил день – 2 ноября 1922 года – наш последний на Русской земле.

Простояв еще немного, Артиллерийский полк около 9 часов утра, получив приказ, тронулся с места и начал переходить границу, сдавая на специально установленном китайцами пункте оружие. Панорамы со своих двух пушек я заблаговременно снял и положил в свой ранец, в котором, благополучно пройдя мимо пункта, унес с собою.

2 ноября 1922 года, оставив, с тоскою в сердце, свою Родину, мы перешли китайскую границу и ушли в неизвестность.

В. Жиганов{137}

Эвакуация Приморья{138}

В октябре 1922 года армия Приамурского правительства эвакуировала Приморье и оставила города Владивосток и Никольск-Уссурийский.

Первый корпус под командованием генерала Бородина и 3-й под командованием генерал-лейтенанта Молчанова отступили пешим порядком и перешли границу Китая в районе города Хунчуна (недалеко от Посьета). По распоряжению главы трех восточных провинций Китая, маршала Чжан-Цзолина, эти корпуса вместе с бежавшим мирным населением были расквартированы в городе Гирине и его окрестностях, всего общим количеством около 7000 человек. Другие части армии и беженцы оставили город Владивосток и эвакуировались морским путем.

Из Владивостока вышло 30 кораблей: канонерская лодка «Маньчжур»; морские транспорты: «Магнит», «Батарея», «Взрыватель», пароходы: «Охотск», «Защитник», «Эльдорадо», «Монгугай», «Тунгус», «Пушкарь», «Чифу»; ледоколы: «Байкал», «Надежный»; военные буксиры: «Свирь», «Илья Муромец»; посыльные суда: «Патрокл», «Улисс», «Диомид», «Фарватер»; военная яхта «Лейтенант Дыдымов»; тралеры: «Аякс», «Парис»; таможенный крейсер «Страж»; катера: «Стрелок», «Усердный», «Резвый», «Смельчак», «Воевода», «Ординарец», «Восток».

Первой остановкой этой флотилии был ближайший от города Владивостока порт Гензан. В числе прибывших туда были: смешанный госпиталь с больными и ранеными, всего вместе с персоналом около 250 человек; одиночные неорганизованные беженцы – около 300 человек; организация инвалидов – 120 человек; чины флотилии адмирала Старка – 700 человек; группа генерала Д.А. Лебедева – 1000 человек; беженцы Забайкальской области – 1500 человек; Дальневосточная Казачья группа генерал-лейтенанта Ф.Л. Глебова – 3500 человек; морские стрелки – 300 человек; чины морских учреждений – 200 человек; Русско-сербский отряд полковника Вишневского – 100 человек; десантная рота – 100 человек; милиция с побережья Татарского пролива – 100 человек. Всего около 9000 человек.

В Гензане эти беженцы находились около 9 месяцев и в Гирине около года. Трудно забыть о той щедрой помощи, которую оказал в Гензане Японский Красный Крест и в Гирине китайские власти в лице маршала Чжан-Цзолина в действительно трагическую минуту беспомощным и почти умирающим тысячам беженцев.

Как в Гензане, так и в Гирине в течение нескольких месяцев беженцам были предоставлены помещения, продовольствие и медицинская помощь. Мы до сих пор с благодарностью вспоминаем об этих великодушных актах милосердия Японии и Китая.

С апреля 1923 года до августа чины групп генералов Д.А. Лебедева и Ф.А. Глебова под командованием последнего производили представленную японцами работу. Эта работа заключалась в рытье оросительных каналов и постройке железнодорожных насыпей. Труд этот оплачивался, но не очень высоко.

В продолжение всего пребывания русских беженцев в Гензане количество их продолжало быстро уменьшаться. Большими группами они уезжали в Шанхай, а также в Маньчжурию. Последней выехала из Гензана 7 августа Дальневосточная Казачья группа.

Ю. Овсянников{139}

Эвакуация Владивостока. На «Диомиде» от Владивостока до Филиппинских островов{140}

22 октября 1922 года адмирал Старк с Сибирской флотилией оставил Владивосток. Мы на канонерской лодке «Диомид» зашли сначала в корейский (тогда японский) Посьет, чтобы закупить провизию, нужную для всего состава и пассажиров «Диомида». Пассажирами я называю, помимо семейств, морских стрелков и хабаровских кадет. Официально этот термин касался обеих групп, но кадеты заслужили того, чтобы их, хотя бы неофициально, исключить из числа пассажиров, и вот почему. Когда нас позже застигнул шторм перед Шанхаем, а уголь из угольных ям плохо горел, то пришлось перегружать его из кормового трюма через спардек в ямы. Тут оказалось, что все морские стрелки были больны морской болезнью и ни один из них не вышел на работу. Кадеты же все были на палубе, и уголь был перегружен ими с помощью судовой команды. А кому не известно, что за труд – грузить уголь!

В Посьете мы не задерживались, а пошли дальше. Вторая остановка была в Гензане. В этом порту часть пассажиров высадилась с некоторых судов, и, возможно, некоторые суда вернулись отсюда во Владивосток.

Третья остановка была в Фузане, или теперешнем Пузане. Опять стояли долго и нудно. Тут я сходил на берег один раз. Купили провизии и отправили на корабль с артельщиком, а я с капитаном-артиллеристом, приписавшимся к нам на поход, отправились в ресторан пообедать. К концу обеда к нам присоединился какой-то японец, выдавший себя за жандармского капитана. Он нас приветствовал сакэ, мы его вином, потом опять сакэ и т. д. Пока мы приветствовались, настало время, когда уже запрещалось ходить по городу, а потому мы перебрались в чайный домик дальше приветствовать Бахуса, который отплатил нам наутро сильнейшей головной болью и хризантемой в петлицу. Больше сакэ нам пить не пришлось, так как вскоре мы пошли в Шанхай.

Наш 2-й дивизион состоял из пяти судов-канонерок: легкий ледокол-буксир «Илья Муромец», «Патрокл», «Улисс», наш «Диомид» и бывшая яхта камчатского губернатора «Лейтенант Дыдымов». В таком порядке мы и шли в кильватерной колонне. С нами же шел, не придерживаясь строя, катер «Страж». Прошли на юг до оконечности Корейского полуострова и повернули на вест-зюйд-вест. Сдал я в полдень вахту одному из «женатиков» и пошел вниз. Только успел поесть, как стало покачивать. Еще раз было подтверждено, что «женатики» на вахте шторм разводят. И тут развели норд-норд-ост, который все усиливался и зашел к норду. Мы все еще продолжали двигаться по тому же курсу. Как концевой, «Лейтенант Дыдымов», уменьшая ход, стал склоняться влево и на курсе зюйд-зюйд-вест, то есть по ветру, исчез с видимого горизонта и из нашей жизни. Его больше никто не видел, ничего не было о нем слышно, и никто даже обломков от «Дыдымова» не нашел. Так исчез он со всеми на борту, а всего там было человек триста.

Шторм усиливался и усиливался. Нас выматывало невероятно, а бедный катер «Страж» и вовсе неизвестно как держался на поверхности моря, если можно было это назвать поверхностью, так как он больше напоминал нам полупогруженную подводную лодку. Командир дивизиона, капитан 2-го ранга Четвериков{141}, сигналом поручил нашему командиру, капитану 2-го ранга М.М. Кореневу{142}, вести дивизион. Последний сразу повернул влево, и мы пошли возможно самым тихим ходом почти прямо по ветру. Стало немного легче, перестало сильно мотать. Пока мы так катились вдоль Китая, мы обогнали, кажется, трехмачтовый парусник, но на нем была только фок-мачта без стеньги и один кливер. Остальных мачт не было вовсе. Они уже были снесены штормом.

Таким курсом мы шли до вечера, когда капитан 2-го ранга Коренев решил повернуть на норд-вест, и мы, выматываясь, стали приближаться к китайскому берегу. Когда я вышел в полночь на вахту, то все, что было известно о нашем местонахождении, было то, что мы где-то в Китайском море, по-видимому, южнее широты Шанхая. Вскоре после того, как я встал на вахту, перед носом (а мы шли передним мателотом) вдруг показалась в темноте гора. Мы свернули вправо. Показалась еще гора, а потом еще. Тут М.М. Коренев, штурман Жак Конге{143} и я взялись за карту и, расматривая то острова с их горами, то карту, стали гадать, где мы и что за острова в нашей видимости. Наши догадки оказались правильными, так как, войдя в проливы между островами, мы смогли, ориентируясь по карте, пройти за ночь благополучно на север и подойти, наконец, к устью Ян-Дзы-Кианга, где прямо в открытом море стоял плавучий маяк, с которого к нам пришел лоцман и ввел в реку, по которой дошли до устья Вузунга, притока Ян-Дзы-Кианга, и встали на якорь. Там началась наша долгая стоянка под названием Шанхайской.

Американский консул в Шанхае сказал адмиралу Старку, что если мы достигнем первого американского порта, то дальше нас уже американские власти направят, куда следует. Как только стало известно, что русские покупают уголь для ухода, китайские власти стали чинить препятствия, надеясь, видно, завладеть нашими судами. Почти все наши пассажиры были в Шанхае высажены на берег. На некоторых судах, в том числе и на «Диомиде», среди команды оказались комъячейки, что выразилось на «Диомиде» потерей большей части машинной команды.

Не знаю как, но адмиралу Старку удалось купить некоторое количество угля для всех судов. Команды были перекомплектованы (на «Диомид» даже поступили двое иностранцев – один швейцарец, другой немец), и мы были готовы к выходу в море в середине января 1923 года. Перед уходом стали собираться на рейде Вузунга все суда, бывшие в ремонте в Шанхае.

Было известно, что китайцы нам отказали в разрешении выхода и что орудия вузунгских фортов направлены на нас на случай нашего самовольного ухода. Поэтому весь день мы стояли на якоре, все еще обмениваясь людьми и получая последние распоряжения сигналами и словесно. Со спуском флага начали незаметно готовиться к бою, чтобы в случае открытия китайцами огня мы могли бы отстреливаться, тем самым понижая меткость стрельбы китайцев. Тут, конечно, появилась новая тема для обсуждения: насколько китайцы хороши как вояки и артиллеристы. Ответ на это нам предстояло получить очень скоро, так как время шло и час съемки приближался. Лоцманов не было. В назначенный час заработали шпили и брашпили. Момент настал, и все притаились, ожидая, что будет дальше. Вот с полубака слышно: «Панер», потом «Встал якорь» и «Чист якорь». На берегу все как будто спокойно.

Зазвенели машинные телеграфы. Суда стали разворачиваться и, вытягиваясь в кильватерные колонны, пошли к устью. На берегу все тихо… Только когда Вузунг потерялся в темноте ночи, мы успокоились. Стало ясно, что китайцы нас выпустили.

В Шанхае наш штурман, мичман Жак Конге, был переведен на другой корабль, и я принял его должность, отделавшись от ревизорства, хотя кличка «пеймастер» еще осталась за мной на долгое время.

Вышли мы из реки в море и повернули на юг. «Рандеву» было в какой-то китайской бухте, примерно на полпути между Шанхаем и Пескадорскими островами, лежащими на запад от Формозы. Точного названия этого залива не помню; может быть, это был залив Ханой или Хайна, но на владивостокском жаргоне он получился «Ханой». В то время как мы все еще шли курсом на юг, машина на «Диомиде» стала что-то хромать, и из-за нас весь дивизион должен был несколько раз застопоривать машины. В Шанхае к нам был назначен новый старший инженер-механик лейтенант А.Я. Ткачев{144}, на долю которого выпало исправить все нелады в машине.

Наконец, мы обогнули очередной мыс, западным курсом вскоре дошли до назначенного залива и встали на якоря. Наутро, выйдя на палубу, я увидел, что залив был чрезвычайно большим и без всякого признака жилья. Было непонятно, зачем надо нам было стоять там целых три дня, но думаю, что все ждали, что «Диомид» вот-вот исправит свои машины. Но этого так и не случилось. Дело в том, что наша комъячейка, состоявшая главным образом из машинной команды, уходя в Шанхае с корабля, засыпала каким-то цементом масляные трубы, ведущие к шатунам и коленчатому валу. Цемент этот за дорогу от Шанхая затвердел, масло не поступало к коленчатому валу, а без смазки подшипники там сильно нагревались, и приходилось останавливать машину, чтобы легкоплавящиеся бабитные подшипники не расплавились. Не знаю, как происходила работа по починке, но через три дня стало известно, что «Диомид» сам выйти в море не может, а идти было нужно. Поэтому «Свирь», океанский буксир эскадры Рождественского, была назначена для буксировки «Диомида». Нетрудно понять, с каким чувством мы собирались выходить в море на буксире. Понял это и адмирал Старк, перешедший с флагманского «Байкала» на наш «Диомид». С ним перешли начальник штаба капитан 1-го ранга Н.Ю. Фомин{145} и флагманский штурман лейтенант И.В. Тихомиров{146}.

Утром стали сниматься с якорей. К нам подошла «Свирь» и подала буксир. Принятый конец буксира был стальным тросом диаметром в 4″ и без огона. Чтобы он от долгого хранения не проржавел, он был честно просален. И вот этот-то скользкий буксир и надо было как-то укрепить у нас на носу. Крепили его всеми возможными средствами весь день. Все время доставали какие-то добавочные концы, которыми завязывали, обвязывали, прихватывали и перевязывали его к кнехтам, мачте, трюму, рубке и т. д., и т. д. Так как оба котла у нас сильно текли, то мы были рады, что нашлось достаточно пара, чтобы выбрать якорь.

«Свирь» дала ход, буксир натянулся, и мы пошли в море, все еще крепя буксир. Погода была хорошая, море спокойное, и старший офицер лейтенант Р.А. Штюрмер{147} со всей палубной командой яро продолжали дальнейшее крепление. В машине старший инженер-механик лейтенант А.Я. Ткачев со всей своей машинной командой так же рьяно работали внизу. Четырех дюймовый буксир как будто перестал было скользить, но после того, как погода стала заметно свежеть, пришлось заводить добавочные крепления, менять старые на новые и т. д. Многие крепления были сделаны дюймовыми стальными тросами, которые приходилось перерубать зубилами; 4 зубила надо было подтачивать, другие крепления вязать в то же самое время, а там опять все начинать сначала.

Как-то из машины сообщили, что начнут пробовать машину, то есть дадут малый ход. Зазвенел из машины телеграф и встал на «малый». С мостика ответили. Ждем, как будет работать. Проходит минут пять. Опять зазвенел телеграф, стрелка покачалась и встала на «стоп». Оказалось, что машина еще греется и требует дальнейшего исправления. Я приготовил карту Пескадорских островов, так как курс лежал на них.

Пробило 8 склянок – 3 часа. Ветер свистит, начинает моросить, волны швыряют бедного «Диомида», как скорлупку, а шторм все усиливается. Если ветер еще немного усилится, а с ним и волны, то буксир не выдержит; поэтому было решено, прежде чем стемнеет, завести добавочный буксир. Очевидно, было известно, что в четырехдюймовом тросе были изъяны и на него нельзя было вполне полагаться.

За это время машину пробовали еще несколько раз, и каждый раз телеграф останавливался со звонком на «стоп», но это нас не особенно беспокоило, так как у «Свири» машины были сравнительно хорошие и сильные. «Свирь» нас вытянет. И вот тут, при подаче добавочного буксира, «Свирь» сбавила ход и стала подбирать заведенный буксир, чтобы уменьшить расстояние между судами. В это время засвистела переговорная труба, и, когда я ответил, А.Я. Ткачев сказал, что он опять попробует дать малый ход. Опять телеграф зазвенел и встал на «малый». Не успел я заткнуть переговорную трубу, придерживаясь за поручни, чтобы не упасть, как корабль дернуло и послышался треск. Наша надежда на «Свирь» рухнула. Подтянутый буксир был короток, и при огромных волнах, когда «Свирь» и «Диомид» рвануло в разные стороны, буксир дернул обоими кораблями с такой силой, что он лопнул, как нитка!

Мы остались без буксира, совсем без пара в одном котле и с минимумом в другом. Вдобавок ко всему, еще большой конец четырехдюймового буксира висит за бортом на носу. Чего хуже? Однако машина работает, но так тихо, что только-только позволяет держаться на курсе. Я посвистел в машину, спрашиваю, как она работает. «Ничего, – говорят, – ждем, пока нагреется». – «Слава Богу!»

Начинает темнеть, а «Свирь» ходит вокруг да около, не зная, что ей делать, как помочь нам. Строевая команда заканчивает рубить все крепления лопнувшего буксира и, поочередно освобождаясь, с трудом дотаскивается до койки и валится без сил. Даже без ужина. Вот и боцман, следуя за другими, ушел вниз. Р.А. Штюрмер, работавший почти все время с ними, пошел повидать свою жену, лежавшую в каюте. Уже совсем темнеет, а динамомашина еще не пущена. Запросил машину и получил грустную весть: динамомашина не работает, ее нельзя пустить в ход. Послали за масляными фонарями, но посланный вахтенный их не нашел, а знающих их местонахождение разбудить было невозможно. Команда свалилась и уже не была в состоянии подняться за фонарями. Мы в темноте. Я бросился шнырять и раздобыл несколько свечных огарков, так что смог соорудить свет под колпаком компасного нактоуза да еще оставить один в кармане для освещения карты, когда надо на нее посмотреть время от времени.

Стоим на мостике и видим, как «Свирь» в поисках «Диомида» полным ходом идет слева от нас. Прошла она от нашей кормы на расстоянии одного корпуса и не нашла нас. Пробовали свечами как-нибудь ей дать знать о своем местонахождении, но безуспешно. Тогда М.М. Коренев приказал дать выстрел из трехдюймовки. Мичман Бурый выстрелил в направлении «Свири», но при том шторме (а он разыгрался посильнее того, что был перед Шанхаем) «Свирь» такой маленькой хлопушки, как трехдюймовка, даже не услышала. Решив, что нас в темноте все равно не найдешь, «Свирь» дала полный ход и исчезла где-то на зюйд-весте. Мы остались одни. Так как на норд-ост от оконечности первого из Пескадорских островов и маяка на нем на карте были показаны подводные скалы, я пытался уговорить М.М. Коренева повернуть немного вправо и таким образом избежать этих камней. Он попробовал было несколько изменить курс, но нас сейчас же так сильно положило и задергало на волнах, что он скорее лег на старый курс, боясь, что котлы могут быть сорваны с мест (что, вероятно, и случилось на «Дыдымове»).

Идем дальше. Вижу, что впереди что-то мигнуло. Опять и опять. Потом мигание стало регулярным. Посмотрели на карту. Это – мигание Северного Пескадорского маяка. Опять иду к М.М. Кореневу: «Поворачивать надо, чтобы обойти камни». Он лишь качает головой. В это время на мостик пришли все чины штаба адмирала и совместно решили, что до маяка еще далеко (около 35 миль), и мы продолжали идти тем же курсом. Я пошел в рулевую рубку. На руле стоит Клычков. Стот и поругивается. «Что случилось?» – «Да, господин мичман, руль плохо работает. Вправо идет, а влево очень плохо». Не успел я ответить ему, как он закричал: «Руль заклинило!»

И действительно, потерявший управление корабль покатился вправо и, встав лагом к волне, остановился на вестовом курсе. Что же случилось? От штурвала шел вал вдоль корабля до рулевой машинки, находившейся под спардеком у кормового среза. От машинки шел цепной штуртрос по палубе среза и, поднимаясь на полуют, доходил до дуги рулевого румпеля. Так где же можно было ожидать неприятности? Наверное, в открытом штуртросе и скорее всего на срезе. Так как я был на левом мостике, то пробежал по левому спардеку ногами по палубе, а руками по шлюпке или машинному световому люку, в зависимости от качки в ту или другую сторону, и добежал до трапа. Как всегда, скользнул руками по поручням трапа и очутился внизу. Как только я хотел пробежать к середине среза, где начинался штуртрос, как с ужасом увидел, что «Диомид» проваливается, с левого борта поднимается волна невероятной высоты и, надвигаясь, обрушивается на срез. Я как держался за трап, так и скользнул вокруг него, очутившись под выдававшейся палубой спардека.

Волна грохнулась на палубу среза и покатилась на другой борт. Так как я был в углу, где находился один из поворотных шкивов штуртроса, то тут же нащупал этот шкив. Как я был обрадован, когда увидел, что мне подвезло и я тут же нашел и причину заклинения руля. Оказалось, что большое точило сорвалось со своего места, как-то попало под штуртрос и заклинилось у шкива. Голыми руками тут ничего не сделаешь, и я поднялся на спардек, где натолкнулся на Р.А. Штюрмера, бежавшего туда, где можно было найти что-то неладное. Я ему объяснил, в чем дело, и он сказал: «Аадно, я тут справлюсь, а ты пойди успокой Барыню». Я был у них шафером на свадьбе, а потому ясно было, что «успокоить Барыню» было моим делом, да к тому же я сильно промок в волнах среза и рад был пойти вниз немного погреться.

Пока я был внизу, вдруг перестало так невероятно качать, и я выскочил наверх посмотреть, что случилось.

Тут же пришел на мостик и Штюрмер и доложил при мне командиру, что кочегарный унтер-офицер Коваль, пробираясь из машинной палубы и узнав, в чем дело, где-то раздобыл лом и кувалду и разбил точило, чем и освободил штуртрос.

Я бросился пеленговать маяк и, получив направление на него с разных сторон, определил, что из-за заклинившегося руля мы волей-неволей повернули вправо, и как раз вовремя, так как мы были намного ближе к маяку, чем я даже предполагал, и с заклинившимся рулем мы прошли западным курсом почти вплотную к подводным камням. Теперь же мы шли опять на юг, и маяк, и камни, и остров были у нас по левому борту.

Часов в 8 вечера мы прошли милях в пяти траверз южной оконечности северного острова, и хотя Пескадорские острова были запрещены японцами для иностранных судов, мы решили, если можно, там отстояться. Повернули на норд-норд-ост и пошли к пройденному острову. Это маленькое расстояние мы прошли в 4 часа и в полночь встали на оба якоря, оставив машину работать самым малым ходом для облегчения давления ветра на корабль, а значит, и на якоря. Как мы спали эту ночь! Утром перед 8 часами офицеры собрались в кают-компанию к чаю. Физически все отдохнули за ночь, но переживания предыдущего дня не изгладились, все еще чувствовалась подавленность. О вчерашнем дне говорили мало, но больше говорили о том, что погода стала лучше, недоумевали, почему не видно японцев, хотя и стоим мы на якоре в запрещенных водах Японского Императорского флота.

Тут рассмешил нас Р.А. Штюрмер, рассказав, что к нему только что подошел Коваль и с тревогой в голосе спросил: «Господин лейтенант, мне ничего не будет за то, что я ночью точило сломал?» Рассказ этот всех настолько рассмешил, что можно было даже подумать, что накануне ничего не произошло. А адмирал сказал: «Ну, господа, мы отдохнули, а после обеда можно будет и сняться с якоря и идти дальше на Филиппины». Настала тишина. Разговоры забыты. Улыбок не видно. Все молча разошлись.

Когда я вышел на палубу, мне даже показалось, что и погода ничуть не исправилась со вчерашнего дня. Несмотря на испортившееся настроение, работа закипела. Я смог приготовить масляные фонари для ходовых огней, для компаса и для штурманской рубки. На палубе ничего не напоминало о четырехдюймовом стальном буксире. Руль работал исправно. Как будто все в порядке, только старшего инженер-механика все еще не видно.

12 часов. Все опять в кают-компании к обеду. Разговаривают только адмирал со своим штабом и командиром. Остальные только изредка перекидываются какими-нибудь замечаниями. К концу обеда адмирал сказал М.М. Кореневу: «Михаил Михайлович, я думаю, что лучше дать всем отдохнуть еще немного. Отложите съемку с якоря до завтрашнего утра». Все вдруг заулыбались, оживились, разговорились. Я почувствовал, что даже погода значительно разгулялась. Даже когда «генералитет» удалился, офицеры еще долго сидели и болтали.

Вдруг кто-то воскликнул: «Андрей Яковлевич!» Все оглянулись в сторону коридора. И действительно, наш старший инженер-механик А.Я. Ткачев, после двух суток непрерывной работы, идет из машинного отделения к себе в каюту. Увидев, что все на него смотрят, он только крикнул: «Я сейчас, только руки помою». Все засуетились, каждый старался сделать что-нибудь, чтобы как-то проявить себя в желании оценить чем-то Андрея Яковлевича за его героическую работу. Ведь он провел больше двух суток в машине без сна и, кажется, без еды, а воду пил лишь из донки (помпы). Когда он вошел в кают-компанию, все стоя суетились около него. Но он не в состоянии был много говорить и, прожевав наскоро свой обед, ушел к себе, лег и до следующего дня больше не вставал. Хорошее настроение не прекращалось, а к вечеру еще больше усилилось, когда, сверх всякого ожидания, при заходе невидимого в пасмурную погоду солнца, на всем корабле зажглись электрические лампочки. Как после потопа радуга показала Ною, что теперь все будет в порядке, так и нам электричество дало знать, что главные невзгоды прошли…

Когда на следующее утро пришло время сниматься с якоря, все пошло гладко, по-старому. Взяли курс на ост-зюйд-ост, чтобы с северной стороны пройти самый юго-западный остров. Как ни странно, и тут мы не видели японцев. Так мы вышли из Пескадорских островов и продолжали идти в том же направлении, чтобы под прикрытием островов приблизиться ближе к Формозе, рассчитывая, что дующий норд-ост отклонится из-за нее…

С мостика я увидел прямо по носу что-то вроде мачт и двух труб. Тут я закричал, что прямо по носу идет «Свирь». Все повыскакивали на палубу и ждут. Приближаемся. Оказалось, что это маленький островок, а на нем две мачты и две избушки. Ну и ругали же меня за ложную тревогу!

Проходит с час времени. Я все еще на мостике. Вижу, что справа на траверзе за горизонтом опять идет «Свирь». Я молча пошел посмотреть на карту, может быть, японцы тут еще какой-нибудь остров воткнули в море. В это время вахтенный сигнальщик кричит: «Свирь» справа по борту!» На этот раз это была действительно «Свирь». Когда она приблизилась, командир «Свири» лейтенант Куров{148} сообщил, что он догнал наш дивизион (2-й) и капитан 2-го ранга Четвериков отправил его обратно, чтобы осмотреть берега со стороны моря и, найдя, где разбился «Диомид», спасти, кого можно. У всех свирцев на лицах была радость. Они боялись, что даже остатков «Диомида» не смогут найти, а тут мы не только живы, но даже сами идем приличным ходом. «Свирь» встала нам в кильватер. Прошли еще некоторое расстояние старым курсом, а потом повернули на северо-западную оконечность Люзона, самого большого и самого северного острова Филиппин. Когда спустились на юг и прошли прикрытие Формозы с норда и норд-оста, нас опять стало выворачивать. Изменили курс, склонившись немного к западу. Так прошло 20 января 1923 года.

На следующий день (21-го) М.М. Коренев уже был обеспокоен: ведь курс ведет мимо Филиппин. Пробовали при проблесках солнца взять его высоту для определения места, но очень неудачно. Запросили «Свирь». Там тоже не могли определиться. После полуночи стало стихать и ветер стал заходить к норду. С рассветом 22-го сделалось яснее и теплее, а к полудню было уже совсем тепло. Качка прекратилась, и наши дамы даже вышли на палубу.

Мы шли мимо северной части Люзона и поздно вечером 23 января подошли ко входу в бухту Болинао, где было наше «рандеву». Когда мы подошли к самому входу в бухту, мы услышали шум прибоя: это волны разбивались о подводные камни и коралловые рифы далеко от берега. Мы увидели, что в темноте войти будет более чем опасно, а потому повернули и всю ночь ходили малым ходом взад и вперед, а с рассветом, измеря глубину, средним ходом вошли в бухту. Это было утром 23 января 1923 года. Наш приход был событием не только для нас, но и для всей флотилии. Нас встретили как воскресших из мертвых.

Наш приход был «отпразднован» не разнообразными винами, как мы предполагали, а туземным кукурузным джином – «Джинеброй», приобретенной в соседней деревне Болинао.

Через несколько дней стало известно, что придет американский миноносец, чтобы повести нас в карантинный порт Маривелес. И действительно, вскоре миноносец подошел ко входу, спустил две моторные шлюпки, чтобы они мерили глубину для него, и самым малым ходом двинулся вперед. Но на половине пути, как-то развернувшись винтами, вышел в открытое море. Я думаю, что командир миноносца был потом немного сконфужен, когда мы стали выходить один за Другим кильватерной колонной нашим средним ходом.

Переход в Маривелес был коротким и спокойным. Там нас всех свезли на берег для обкуривания публики и кораблей. На этом наши мытарства закончились, и мы оказались в руках американских властей.

С. Рождественский{149}

Последний день на родине{150}

…Серое осеннее утро 2 ноября 1922 года. Наш дивизион бронепоездов земской рати (так тогда назывались остатки белых армий в Приморье) в пешем порядке вытянулся на дорогу из русского Хуньчуна, вернее, из здания русской таможни и пограничного поста, направляясь в сторону китайской границы и города Хуньчуна.

Кругом голые сопки, а позади синели в дымке горы. Там – наш Посьет, Ново-Киевское, а еще дальше, через залив – Владивосток. Там оставленная нами Родина!..

Незаметно перешли границу Китая, но земля одна и та же: кругом поля гаоляна и выжженная солнцем трава. Ни китайцев, ни корейцев не было видно.

Мы шли дальше. Впереди от нас, на дороге, происходила сдача оружия. Наконец, вдоль дороги показались китайские солдаты, рассыпанные в цепь с винтовками на изготовку, по-видимому, на всякий случай. Вдоль дороги лежали в кучках сложенные винтовки, патроны, гранаты, а отдельно – пулеметы и ящики с патронами. Китайские солдаты спешно грузили все наше сданное оружие на арбы и увозили в Хунь-чун. Кругом гортанные крики китайцев, ругань и шум. Для китайцев наше оружие – большая пожива.

Мы подошли еще ближе. Наш отряд быстро окружили китайские солдаты. Все они, действительно, походили на фазанов (их так прозвали в Приморье): серые мундиры, меховые шапки-малахайки с болтавшимися наушниками и шнурками. Наши солдаты бросали винтовки по одну сторону дороги, на другую патроны и гранаты. Пришлось и мне расстаться со своим карабином с патронами.

Китайский солдат, подойдя вплотную ко мне, бесцеремонно хлопал руками по карманам шинели, ища, вероятно, револьвер. Наконец он махнул рукой, и я пошел дальше. Между прочим, под моей шинелью, между лопатками, у меня остался привязанный за шею плоский браунинг с двумя обоймами патронов.

Мы все стояли хмурые и молчаливые, наблюдая, как происходила сдача оружия и росли горы оружия на китайском поле. Бойкий китаец-переводчик утешал нас: «Все получите обратно, когда будете служить у нашего маршала Чжан Цзолина!»

Наконец, мы двинулись, теперь уже облегченные и без оружия, дальше, на этот раз с китайскими конвоирами и конными солдатами. Перешли по понтонному мосту, построенному нашими саперами, через реку Тумень и свернули с главной дороги направо, на корейские фанзы. Деревушка, куда мы пришли, называлась Там-Путэ. Здесь и была наша стоянка.

Все местные корейцы вышли из фанз на улицу и что-то кричали, размахивая руками. На улице стоял шум и гвалт. И китайцы, и корейцы кричали и ругались. Мы продолжали молча стоять. Вечерело и становилось уже холодно. Китайский офицер с солдатами и переводчиком довольно грубо начал отталкивать хозяев корейцев от фанз и вводил нас по группам в фанзы.

– Тут ваша спи! – приказал он, – а корейски люди будут молчать!

Лаяли собаки, ревели детишки, кричали женщины. Но через час-два все как будто бы утряслось и успокоилось. Корейцы, видя, что сопротивление бесполезно, забились в углы фанзы и тихо переговаривались. Зато мы все уже были под крышей и в тепле. В нашей фанзе кашевары принялись за варку ужина. В большой котел, вмазанный в кан (лежанку), засыпали крупу-чумизу.

Мы расположились, лежа вповалку. В фанзе окон не было, а дверь была заклеена светлой бумагой, через которую было видно, как кончался день. Мы получили приказ выставить караулы на ночь, хотя бы с палками. Наша деревушка Там-Путэ находилась всего в 5 верстах от границы. Мы лежали и гадали: нападут на нас красные, нарушив китайскую границу, или побоятся?

Позвали на ужин: каша-чумиза и кипяток. Кто-то угощал сухарями и сахаром, нашелся и чай. Но есть не хотелось. Приготовил постель. Под голову положил вещевой мешок, ватник вместо перины, а шинель – одеяло. Но до сна далеко. «Не может быть, чтобы мы ушли сегодня навсегда, – думалось мне, – не может быть, это лишь временно!»

В фанзе постепенно наступила тишина, лишь дежурный, сидевший у котла, подбрасывал сухие ветки в огонь. Корейцы, сидевшие в углу, отдельно от нас, успокоились. Их мы угостили чаем с сахаром и сухарями.

С непривычки корейский кан (лежанка) начинал нагревать спину – заснуть трудно. Я вышел на улицу. Свежий воздух сразу как-то подбодрил. У дороги на Хуньчун были слышны крики и скрип арб и телег. Это увозили в крепость наше оружие. Все небо было в звездах. Стало холодно, но уходить не хотелось. Смотрел туда, где Россия. Но там было темно…

За рекой Тумень, на русской таможне, горели костры. Из нашей фанзы пробрался ко мне наш Бобик, напуганный корейскими собаками. Фокстерьер вилял хвостом, прижимаясь к моим сапогам. Он тоже, казалось, смотрел туда, откуда мы пришли… Смотрел и тихонько подвывал…

На русской стороне разгорались костры. Неожиданно оттуда раздались ружейные выстрелы, правда очень глухие. «Кого-то поймали, – пронеслось в голове… – Или же ликвидируют?..»

Бобик неожиданно громко завыл. В ответ ему завыли и корейские собаки. Из фанзы вышел старик кореец и закричал на собак. Пришлось взять Бобика на руки. Фокстерьер дрожал как в лихорадке и тянулся облизать мой подбородок.

Я взглянул еще раз туда, к российской границе. Там продолжали гореть костры. В вышине сияли звезды ровным, небесным светом. Мне стало как-то спокойней на душе, ведь не мы первые и не мы последние покидаем нашу Родину!.. Успокоившись на руках, Бобик встрепенулся, когда неожиданно скатилась моя слеза на его нос…

Я быстро вернулся в фанзу. В полумраке там все уже спали. Лишь у котла сидел дневальный – молодой доброволец «уфимский стрелка» – башкир Валлиулин. Он деловито взял из моих рук собаку и стал ее кормить.

– Ешь, Бобик, ашай, ашай мало, – совал он собаке кусок хлеба, – не будешь есть, – умрешь, заскучаешь – тоже плохо!

– Самое главное, – продолжал философствовать Валлиулин, – не тосковать. А кисмет наш таков – отступать. Уфу отдавали, из Омска ушли, Читу сдавали, а сейчас из Приморья ушли. Одно боюсь, как бы Япония не осталась от нас справа, если пойдем и дальше отступать…

Я постарался объяснить молодому башкиру, где Япония, где мы и куда мы идем. Неожиданно он тихо засмеялся:

– Знаешь, ведь ученые говорят, что наша земля шар. Так вот неизвестно, кто за кем гоняется по шару: мы или красные. Но Валлиулин знает одно: где мы, там и Россия с нами…

Я залез на кан в свой угол, завернулся в шинель, продолжая машинально повторять слова Валлиулина: «Где мы, там и Россия»… Так закончился этот памятный день 2 ноября 1922 года.

Прошло еще несколько дней. Красные не рискнули перейти китайскую границу и ликвидировать нас. Все было спокойно. Чтобы не скучать и не болтаться зря, днем шли строевые занятия с палками, вместо винтовок, а по ночам усиленные караулы и дозоры. С ближайших сопок были видны красные конники и даже пехотинцы на русской стороне границы. Над зданием таможни развевался огромный красный флаг.

С друзьями ходил в город Хуньчун. Китайский город был заполнен русскими, на базаре, в лавках и на улицах толпились солдаты, беженцы. В огромном пустом сарае помещалась наша православная церковь. В ней шли службы каждый день. Какой-то предприимчивый китаец из России на харчевке повесил по-русски вывеску: «Ристоран Вирсаль, дают пельмени и пилоски». Здесь торговля шла бойко. В единственной китайской городской бане – большая очередь. После походов и грязи всем хотелось помыться, а плата за баню была смехотворно дешевая.

Я пошел навестить своего друга – капитана Шуру Каратаева, прикомандированного к штабу генерала М.К. Дитерикса (воеводы земской рати), а заодно хотелось узнать и новости. У нас не было никаких газет. Штаб генерала Дитерикса помещался в китайских казармах. Рядом с китайским часовым у входа в казармы стоял и наш солдат из штабной команды. Он и провел меня в штаб.

Капитан Каратаев находился вместе с генералом в чистой и уютной фанзе. На кане, на маленьком столике лежали бумаги и стояла русская пишущая машинка. В углу, на кане, у постели генерала стояли две большие иконы. Генерал узнал меня и пригласил на чай. Перед чаем Михаил Константинович Дитерикс вдруг обратился ко мне и Каратаеву:

– Господа, давайте вместе помолимся. – И генерал, встав на колени, громко и отчетливо прочитал молитву.

– Все мы великие грешники, – говорил за чаем генерал. – Да, да, грешники. Вот и наступила расплата за все наши грехи. И теперь все наше спасение только в молитве.

Генерал выглядел измученным и состарившимся. Каратаев говорил мне, что Дитерикс по ночам долго молится. Конечно, узнать за чаем о нашей дальнейшей судьбе ничего не удалось. Генерал сам ждал известий из Мукдена от полковника Ловцевича и Михайлова, которые как будто бы вели переговоры с самим маршалом Чжан Цзолином.

Невесела была дорога из города в Там-Путэ. Я старался припоминать все свои страшные грехи, за которые, по словам генерала, мы наказаны. Но мало что вспомнилось – я ведь с 14 лет служил на Волге у Каппеля в Народной армии, затем у адмирала Колчака, походы и бои, и снова бои…

– Это тебе авансом в счет будущего, – как-то шутил Каратаев.

В деревушке Там-Путэ на меня набросились с расспросами, но я им ответил коротко: «Скоро пойдем дальше». Говорить о том, что я встретил в штабе генерала, не хотелось.

В эту ночь меня разбудили дежурные. По их бледным, испуганным лицам я понял, что случилось что-то серьезное. Кто-то шепнул: «Подпоручик Сергей Щербацкий застрелился»… За второй фанзой от нас, в яме, куда корейцы на зиму закладывали капусту и овощи, лежал труп Сергея Щербацкого. Он лежал свернувшись и поджав под себя ноги, на дне ямы. Рядом лежал его кольт. С неба падали хлопья первого снега…

Остаток ночи прошел в волнении. Надо было спрятать тело Щербацкого, да так, чтобы корейцы не узнали причины его смерти и не разболтали китайцам. Ведь официально у нас не должно было быть никакого оружия, даже револьверов. Командир вел дознание. Щербацкий не оставил никакой записки. Ночью он неожиданно поднялся с кана, сказав своему полусонному соседу: «Пора, пора кончать», и вышел из фанзы. Даже выстрела никто не услыхал из ямы… Тело положили в большой мешок на телегу, прикрыв соломой. Корейцы ничего не заметили.

На следующий день подпоручика Щербацкого хоронили за Хуньчуном на специально отведенном китайском кладбище, где, оказывается, уже было несколько могилок с православными крестами. Это были могилы русских солдат, убитых во время Боксерского восстания в 1900 году, когда русские войска штурмовали крепость Хуньчун. Теперь к этим могилкам прибавилась и еще одна свежая… Так как по китайским законам нельзя было провозить гроб покойника через городские ворота, то нам пришлось везти тело Щербацкого в мешке и в соломе, а уже на самом кладбище уложить его в купленный у китайцев деревянный гроб. Отпевал его наш военный священник отец Виктор, а пели мы сами – друзья покойного.

Промерзшая земля громко стучала по крышке гроба, когда мы, один за другим, бросали в могилу последнюю горсть ушедшему от нас другу. Пропели в последний раз «Вечную память» и пошли справлять поминки в «Версаль». Пили и ели почти молча. О чем еще говорить? Молча пошли в Там-Путэ и тихо разошлись по своим фанзам.

В эту ночь к командиру, капитану Симановичу, пришло десять солдат нашего бронепоезда «Каппелевец» и заявили ему, что они хотели бы по-хорошему попрощаться с ним и всеми офицерами, так как они решили идти домой, на родину. «Пусть будет, что будет с нами, но мы больше не можем – тоска заедает! Идем домой в Россию», – говорили они.

Попрощались мы с ними искренне и по-родному. Некоторые из нас утирали рукавами шинели слезы. Проводили мы их почти до самой границы, до последней сопки. Они удалялись все дальше и дальше по дороге, по которой мы пришли в Китай. Иногда поворачивались и махали нам руками. Все дальше и дальше уходили те, с кем вместе был пройден боевой путь от Волги до китайской границы в Приморье.

– Не поминайте нас лихом, – говорили при прощании, – Бог даст, еще и встретимся!..

Ушедший с ними доброволец Соловьев оставил мне на память свой солдатский Георгиевский крест. Провожали мы их с горестным чувством обиды и тревоги. Ведь если Родина их простит, то чекисты – никогда!

Уход возвращенцев на родину продолжался недолго. Прибывшие с русской стороны корейцы рассказали нашим корейцам о том, что возвратившихся на родину белых добровольцев сразу посадили под арест, а затем под конвоем партиями, теперь уже без вещей, отправляли во Владивосток. Корейцы добавили, что все наши ребята выглядели «шибко плохо». Они добавили, что за сопкой у таможенного поста видели несколько трупов, по-видимому, расстрелянных…

Слухи о неблагополучии с возвращением на родину росли и ширились. Кто-то якобы видел, как корейские собаки тащили с русской таможни куски трупов. И действительно, почти каждую ночь были слышны отдельные выстрелы со стороны таможни и даже залпы. Вот туда и бегали полуголодные корейские псы…

Скоро у нас появился и живой свидетель – солдат Железнодорожного батальона С., бежавший от красных по дороге в Посьет, когда возвращенцев под конвоем уводили от границы. Он подтвердил все то, что нам рассказывали корейцы, и добавил, что красный комиссар на таможне ударил его несколько раз по лицу, приговаривая: «Это только начало, белогвардейская сволочь!»

После его появления и рассказов корейцев у нас разом кончился уход на родину. Появившаяся за эти дни некоторая натянутость и непонимание между солдатами и офицерами исчезли. Опять восстановилась единая семья.

А дни летели. Китайцы выдавали нам на пропитание лишь крупу-чумизу и немного картофеля. И солдаты, и офицеры принуждены были продавать на базаре в Хуньчуне или местным корейцам оставшиеся вещи и белье, чтобы прикупать что-либо к скудной еде.

По вечерам иногда в фанзах появлялись подозрительные корейцы и китайцы, просившие продать оружие. Они догадывались, что и у солдат, и у офицеров были спрятаны и револьверы, и ручные гранаты, и патроны. Было ясно, что скупали они оружие для хунхузов. И в горы они уходили не всегда с пустыми руками. Если у нас в фанзах шел пир горой, то это значило, что сделка состоялась. Рассказывали, что кому-то (не у нас) удалось продать ручной пулемет Льюиса. Как пронесли его мимо китайских солдат на границе – непостижимо! Но пронесли и – продали! И для нас, офицеров, соблазн был большой. Однако многие из нас берегли револьверы.

В фанзе у поручика Миши Воронцова и капитана Саши Соколова обсуждали партизанские налеты на красных, рассматривали, изучали и чертили карты границы. Здесь готовились к партизанским действиям. «Будем продолжать борьбу». И действительно, позже они составили партизанский отряд и нападали на красных.

У пулеметчиков из города Кузнецка днем и ночью резались в карты – «в козла». Ребята не унывали и много не рассуждали, а говорили: «Начальство прикажет – пойдем партизанить!» У железнодорожников поручик Федоров давал уроки английского языка по учебнику Нурока. Здесь велись беседы об Америке. Кто-то заявил, что теперь для нас, белых, «все кончено» и надо устраивать свою жизнь за океаном. В нашей фанзе капитана Симоновича читались лекции и велись беседы на «высокие темы». Единственный томик Пушкина зачитали до дыр.

Однажды вечером в фанзу прибежал весь в слезах Валлиулин – исчез наш фокстерьер Бобик, совершивший поход с нами из Приморья. Валлиулин как-то не доглядел, и, по-видимому, шлявшиеся по деревушке и продававшие пампушки и разное барахло китайцы схватили нашего песика, нашу маскотту…

И когда, наконец, перед нашим Рождеством Христовым мы получили приказ выступать в поход, все повеселели и облегченно вздохнули. Наконец-то пойдем дальше, а там что будет, то будет!

По дороге из Хуньчуна на Гирин уже потянулись первые эшелоны – подводы с больными и семьями. Стояли холода, и из фанз не хотелось выходить. Из-за зимы прекратились и строевые занятия, и игры. Остатки Белой армии адмирала Колчака готовились к большому походу на Гирин – в неизвестность…

А. Еленевский{151}

1921–1923 годы в Якутской области{152}

В октябре 1973 года исполнилось 50 лет гибели отряда полковника Степанова в глухой таежной деревне Чежулкан (400 верст от берега Охотского моря). Отряд полковника Степанова ушел из порта Аян в ночь на 18 июня 1923 года, для того чтобы не сдаться красным, высадившимся под командой Вострецова, чтобы сломить последний отряд националистов на Дальнем Востоке.

Гибель отряда полковника Степанова была заключительным аккордом в шестилетней борьбе с властью ВКП(б). Потери, понесенные русским народом в этой борьбе, были громадными. Советский маршал Жуков в своих воспоминаниях указывает, что Красная армия за годы утверждения власти коммунистов потеряла убитыми 800 тысяч человек. Войсковые потери противников ВКП(б) были не меньше. К ним надо добавить потери от красного террора – в юбилейной книжке Чека в 1923 году было отмечено, что число расстрелянных к этому году дошло до 5 миллионов человек. В борьбе с коммунистами русский народ терял по семи убитых на одного красного.

Потери Красной армии за 1921 год были 171 тысяча убитых – почти четверть всех войсковых потерь коммунистов до 1924 года. 1921 год характерен своими восстаниями против власти ВКП(б): в Кронштадте, в Тамбовской, Пензенской и Калужской губерниях, в Западной Сибири, в Иркутской губернии, в Якутской области. Соглашение Японии и Франции в Дайрене 12 марта 1921 года о переброске частей генерала Врангеля из Галлиполи во Владивосток, «недоворот» 31 марта во Владивостоке, сообщение интернированным чинам Каспийской флотилии{153} в марте о переброске их из Месопотамии во Владивосток показывают тесную связь всех этих событий между собой и заставляют предполагать наличие посторонней воли, направляющей события со стороны.

Такова была политическая обстановка, на фоне которой развертывались события в Якутии в 1921–1923 годы. Якутия не имела иностранной интервенции, и поэтому, начиная с июля месяца 1918 года, власть в Якутской области оказалась в руках эсера Геллерта, который 15 декабря 1919 года сделал переворот в пользу коммунистов. Когда в 1921 году стало выявляться движение против коммунистов, то возглавителями оказались: военным корнет Коробейников, а гражданским Куликовский – оба партийные эсеры. Эсеры заставляли всех подчиняться себе или уходить в сторону, как произошло в Верхоянске, где капитан Хапилин освободил город от красных и установил там монархическое управление. Но прибывший с сильным отрядом Семен Канин заставил Хапилина удалиться. В Верхоянске была установлена эсеровская «народная» власть. Так было и с капитаном Толстоуховым, устроившим уход офицеров из Якутска, захват пароходов и товаров, создавшим возможность организации партизанских отрядов, – он должен был уступить место Коробейникову в Нелькане.

В Иркутской и Якутской областях восстание против коммунистической власти, по определению латыша Строда, было вызвано: свирепой политикой Чека, трудовой мобилизацией на бодайбинские прииски исключительно бедняков, неправильная продразверстка, неправильные методы классового расслоения, лишение избирательных прав интеллигентов, общественных деятелей, полное игнорирование НЭПа и страшный товарный голод.

На юге, в Иркутской губернии, против красных действовали партизанские отряды Донского, Черепанова, Чернова и Дуганова в числе около тысячи человек. Все силы советской 35-й дивизии и все чекисты были брошены против этих отрядов: выжигание деревень, в которых могли укрываться партизаны, и поголовный расстрел всех заподозренных. Только отряду полковника Дуганова с 50 партизанами удалось вырваться из кольца, оторваться от преследования и уйти на восток. Только после этого 35-я дивизия могла выделить 600 человек на подмогу осажденному Якутску.

Силы красных в Якутске были невелики: караульный батальон в 200 штыков, батальон ЧОНа (чекисты) – 200 штыков и 7-й Особый отряд 5-й армии (чекисты) – 200 штыков; кроме того, в конце августа был направлен в Охотск отряд в 90 человек под командой Пыжьянова. Вспыхнувшее в июле восстание ширилось, а у красных не было сил.

Восстание имело два больших органических недостатка: почти полное отсутствие кадров – якуты в России не отбывали воинской повинности. В обращении Коробейникова к «Главнокомандующему» войсками «Владивостокского» правительства перечисляется кадровый состав его отряда: офицеров – 9, унтер-офицеров – 7, солдат бывшей Сибирской армии – 30. Вторым недостатком было отсутствие базы.

Единственной базой мог быть Владивосток, очищенный от коммунистов 27 мая 1921 года, но находящийся под оккупацией японцев. Японские войска во Владивостоке выполняли задачи японской военной партии. После японской оккуппации 5 апреля 1920 года во Владивостоке, по желанию японцев, было создано 20 июня 1920 года Народное собрание (Нарсоб), более или менее свободно выбранное и состоящее из 161 представителя: революционных (эсеры, меньшевики, коммунисты) 36 человек, правых (буржуазия и к. д.) 25 человек, остальные – крестьяне. Пришедшая из Забайкалья армия послала в Нарсоб своих представителей – генералов Вержбицкого и Лохвицкого и полковников Генерального штаба Михайлова и Ловцевича. После 27 мая 1921 года 15 коммунистов из Нарсоба исчезли, а их заменили правые из Несоциалистического съезда.

Наличие коммунистического правительства во Владивостоке японцам не подходило, и после «недоворота» 31 марта 1921 года, когда занявшие было полгорода наши после освобождения из тюрьмы генерала Лохвицкого столкнулись с перешедшим в наступление красным дивизионом (450 штыков), японцы разоружили наших и под своей охраной вывезли в Раздельное (72 версты от Владивостока). 27 мая, во время вторичного выступления наших, японцы разоружили красных и вывели их из города.

Нарсоб в 1921-м и особенно в 1922 году развивал большую дипломатическую деятельность: его делегация появляется на конференциях: в январе 1922 года в Вашингтоне, в апреле 1922 года на Генуэзской и в июне того же года на Гаагской, с декларациями о том, что ни ВКП(б), ни советская власть не являются представителями русского народа. Однако программа, навязанная Временному Приамурскому правительству во Владивостоке и представляемая делегатами – министром иностранных дел Клесниковым и его помощником Окуличем, – была совершенно не выдерживающей критики, жалкой и беспомощной, содержащей утверждение, что Временное Приамурское правительство создано: 1) для борьбы с коммунистами и 2) без применения оружия, и носила на себе печать творчества японской военной миссии.

Впрочем, делегация – Колесников и Окулич – не могла иметь веса и по другой причине: армия Приморья насчитывала не более десятка тысяч человек, о чем иностранцы были осведомлены совершенно точно. Отсюда – то пренебрежительное невнимание, которое встречала делегация на конференциях.

Если японская оккупационная власть во Владивостоке показывала себя двуличной и неспособной к дипломатической и военной поддержке националистов, то понятно, что Владивосток не мог стать базой для Якутской армии, потому что в этой армии японцы не были заинтересованы.

Японцы были только заинтересованы в том, чтобы сделка Вандерлиппе – Ленина о продаже Камчатки не состоялась. Поэтому-то в нищем городе нашлось 100 тысяч рублей золотом на экспедицию в Охотско-Камчатский край, поэтому-то ей было придано самое сильное судно – океанский буксир «Свирь», вооруженное четырьмя 75-миллиметровыми пушками. Экспедиция с личным составом в 168 человек должна была занять три порта: Охотск, Гижигу и Петропавловск-на-Камчатке. Самый восточный и крайний был Петропавловск.

Японцами в такой обстановке был выдвинут в председатели правительства С.Д. Меркулов. О С.Д. Меркулове все его знавшие и имевшие с ним дело дали только лишь отрицательные отзывы – генералы Болдырев и Петров, его сотрудник С. Руднев и особенно хорошо его знавший председатель Хабаровской торгово-промышленной палаты Артемьев. Меркулова обвиняли в лживости, лицемерии, казнокрадстве, а Артемьев обвинял его в уголовщине – участии в вымогательстве под страхом расстрела, за что Меркулов был арестован, посажен в тюрьму и должен был быть расстрелян. Следствие затянулось, наши войска очистили Хабаровск 14 февраля 1920 года, а 27 февраля красные выпустили его из тюрьмы.

Обвинение С. Меркулова в его тяжких преступлениях должно быть в очень большой степени отнесено к японской военной миссии, которая выдвинула его на первое место во Владивостоке.

Все, что творилось тогда во Владивостоке, творилось по желанию японской военной миссии, которую якутские дела не особенно интересовали. Поэтому, когда в конце ноября приехали представители якутов – Куликовский и Панов – во Владивосток, все их хлопоты были бесплодны, несмотря на дельный план, который они привезли с собой: 1) Завладеть Якутской областью, завладеть запасами имеющейся пушнины, приблизительно на сумму 5–6 миллионов рублей, и золотым запасом. 2) Завладеть районом Бодайбо. Имея золото и пушнину, можно смело начинать борьбу за освобождение Сибири.

В это время все наши войска ушли на север в Хабаровский поход, предпринятый, по словам генерала Пучкова, «по советам одной дружественной державы». Единственно, что было создано тогда, – сформировано Охотско-Камчатское совещание из дюжины чиновников под председательством С. Руднева, без какой-либо возможности вести работу: воинских чинов для отправки не было, денег не было. Были только мечты о том, что можно было бы сделать.

Когда же поход был закончен – к апрелю 1922 года, – то между командованием армии и правительством начинается склока, которая совершенно затмила значение борьбы с коммунистами и подменила ее борьбой с Меркуловыми, обвиняя их во всех смертных грехах. Но Меркуловы стали во главе правительства не только по желанию японской военной миссии, но и при прямой и полной поддержке (против атамана Семенова) генералов Вержбицкого, Молчанова и Смолина. Тогда в своей упоенности властью триумвират гнул семеновцев в три дуги, теперь семеновцы ответили ему полной поддержкой Меркуловых.

Как бы то ни было, но склока вспыхнула именно тогда, когда припой льда в Охотском море (4–5 верст) освобождает побережье, и появляется возможность выгрузить подкрепление, оружие и боеприпасы, получить скопившуюся пушнину, продать ее за границей, снабдить население товарами, в которых оно страшно нуждалось. Так должно было быть, если бы не было иностранного давления, борьбы себялюбии и мелкого политиканства.

Борьба с красными после 1919 года началась в апреле 1920 года в Охотске, когда капитан Яныгин, собрав два десятка человек, отбил нападение приисковых рабочих, стремившихся уничтожить всех, неугодных советской власти, «как класс». 1920 год прошел после этого сравнительно спокойно, потому что красные боялись высадки японского десанта. В 1921 году Охотский край был переведен коммунистической властью в управление советской власти и туда было отправлено два отряда из Якутска, числом в 90 штыков, под командой Пыжьянова. В Охотске к ним примкнуло около сотни рабочих и сочувствующих красных. Но в это время пришла из Владивостока экспедиция войскового старшины Бочкарева. Полдюжины гранат со «Свири» произвели должное впечатление: ревтройка была арестована, отряд Пыжьянова бросился отступать на Якутск (1000 верст), отходить осенью – в конце сентября – без одежды и продовольствия. В конце концов, под ударами партизан Яныгина, из 135 человек осталось 19, которые на станции Юдома-Крестовская дошли до людоедства, были там взяты в плен и за людоедство расстреляны. Сам Пыжьянов бросил отряд, явился в Якутск и был расстрелян за дезертирство. Восстание в Якутской области началось уже в июне; в июле усилилось; в августе, когда ушел капитан Толстопятов, красные потеряли дух и не показывались из Якутска и Амги.

Во второй половине октября восстание разгорелось настолько, что Якутск оказался в кольце тесной блокады. Прекратился не только подвоз продуктов, но даже и дров, так что на дрова разобрали две, из четырех, старинные деревянные башни Якутской крепости. Положение показывают лучше всего потери: за январь месяц красные потеряли убитыми и ранеными 73 человека, а помощь из Иркутска выступила только 31 декабря 1921 года и могла подойти (2776 верст) только через два с лишним месяца – к половине марта.

Для переброски Северного отряда – 600 человек, 8 пулеметов, 2 орудия – потребовалось 60 тысяч подвод, задача почти непосильная для тракта Иркутск – Якутск. Но красные все же добились переброски и в начале марта стали подходить к городу. Второй эшелон из 100 человек при одном пулемете и двух орудиях был наполовину уничтожен нашей засадой у Тюктора 6 марта 1922 года (30 верст от Якутска), в протоке между островами. Итог засады нельзя признать удачным: не был захвачен ни пулемет Кольта, ни горная, ни 37-миллиметровая пушка. Зато убит назначенный главнокомандующим Каларандашвили.

Смерть Каларандашвили сильно смутила красных, но подошедший Северный отряд, уже при подходе потерявший 70 человек, вступил в бои за освобождение Якутска от блокады. Благодаря обилию ружейных патронов и пулеметов, а также полной косности повстанцев в военном деле, которые только оборонялись, запершись в своих юртах, и при повторных атаках красных гибли без пользы в подожженных юртах (бой за заимку Егорова) или скашивались пулеметным огнем, как было в Эверестове, Тулагинцах, Кульдямцах, – красные добились освобождения от осады слободы Амги (160 верст от Якутска), но после пятимесячной обороны Амгу пришлось оставить и большое село заняли повстанцы. Красные оставили не только Амгу, но и окружающие Якутск села – Покровское, Тюктор, Маган, Кильдямцы, Павловское – и все собрались в Якутск.

Потери Северного отряда за это время достигли 138 человек – четверть всего отряда. 21 мая 1922 года вскрылась Аена и к красным на пароходах подошли новые подкрепления: 226-й Петроградский полк и 230-й. В Якутске в 1914 году 3 июня собралось свыше 3000 штыков при 6 орудиях и 30 пулеметах. Теперь красные могли перейти в наступление – в их руках были пути сообщения – реки, 11 пароходов, которые могли подать коммунистические части быстро и в большом числе. Поэтому-то летом было проведено освобождение Вилюйска, а в Тойбохое красным удалось захватить склад – 5 тонн свинца, свыше тонны пороха и много продовольствия. Все это были тяжкие удары по повстанческому движению, но не разгром.

Главный удар красные решили нанести отряду Коробейникова, занявшему позицию у села Никольского. Корнет Коробейников, несмотря на перемену обстановки, собрал в село все, что мог, почти тысячу человек. Красные – 226-й полк, эскадрон конницы и пароход, вооруженный двумя орудиями, – начали наступление на село и, благодаря превосходству в оружии и богатству патронами, после трехчасового боя нанесли нашему отряду поражение. При начавшемся отступлении по двум направлениям – по Охотскому и по Аянскому трактам – много повстанцев стали разбегаться по домам. Красные получили задачу отбросить повстанцев за реку Алдан.

Отходившие на Нелькан повстанцы Коробейникова по дороге получили подкрепление – отряд полковника Дуганова, вышедший из Амурской области и шедший в Якутскую. Несмотря на подкрепление, на наличие опытного офицера – полковника Дуганова, – вторичный отпор красным у юрт Дулгалах (300 верст от Якутска) не удался: опять богатство патронов, артиллерия и десяток пулеметов. После двухчасового боя пришлось отходить уже на Нелькан, бросив свой обоз и подвижной госпиталь.

В Нелькане Коробейникову не удалось задержаться, потому что из Якутска 1 июля 1922 года был отправлен в Нелькан по реке Мае пароход с баржей с 150 чекистами, чтобы захватить стоящие там два парохода с баржами. Этот случай показывает, что, имея два парохода («Соболь» и «Киренск»), имея баржи, Коробейников не пытался использовать их для переброски повстанцев и вообще проявить какое-то оперативное управление. С падением Нелькана, со сдачей в Сунтаре (в 300 верстах западнее Олекминска) отряда Павлова, сдавшего красным 350 винтовок, в Якутской повстанческой армии осталось все же около 1200 человек. Но красные решили, что они взяли верх, и поэтому стали выводить войска – 226-й советский полк и 7-й Особый отряд 5-й армии. Было отпущено 350 (из оставшихся в живых 400) человек Северного отряда. В Якутской области оставался лишь 230-й советский полк и вся артиллерия – 6 пушек; когда отозванные части ушли на пароходах по Лене на юг в Иркутскую губернию, неожиданно пришло сообщение о высадке отряда генерала Пепеляева в Аяне – 1-я Сибирская добровольческая дружина в числе 720 человек.

Формирование дружины было трудным: во Владивостоке кипела злобная склока между командованием армии и правительством братьев Меркуловых. Кадром формирования послужил 1-й Сибирский стрелковый полк под командой генерала Вишневского. Полк принял участие в Хабаровском походе в декабре – январе 1922 года в верховья реки Иман, где скапливались разбитые партизаны. В феврале полк принимает участие в бою под Казакевичами, позже под Васильевкой и отходит вместе с другими частями в Южно-Уссурийский край.

Летом во время склоки во Владивостоке шло формирование. Из Приморья поступило 493 человека и из Харбина прибыло 227. Склока задерживала формирование, на отправку не было денег, не было обмундирования, не было даже оружия. В то время как во Владивостоке политические круги все больше и больше правели (8 августа Земский собор 208 голосами против 23 объявил Россию монархией с династией Романовых во главе), дружина стояла на бело-зеленых позициях сибирского самостийничества. В какой мере это отзывалось на формировании и отправке дружины?

Дружина была готова к отправке уже в середине июля. Для маскировки отряд был назван «Милицией Татарского пролива», получил берданки, 2 пулемета, 175 тысяч ружейных патронов и 9800 ручных гранат. Теплое обмундирование было отчасти получено во Владивостоке, частью куплено представителями якутской власти. Только в конце августа 1922 года первый эшелон дружины – 553 человека – выступил на кораблях «Батарея» и «Защитник» в Аян. Сибирская флотилия, ведшая борьбу на побережье к северу от реки Терней с красными партизанами, просила помочь десантом. Наконец 8 сентября дружина прибыла в Аян, куда на следующий день стали прибывать отходившие части Коробейникова из Нелькана. Все дело надо было начинать сначала.

11 сентября генерал Пепеляев двинулся на Нелькан, однако была допущена ошибка – в 25 верстах от Нелькана, в деревне Грязи, была дана дневка. На дневке исчезли поручик Нах и два солдата – Плотников и Вычуженин, которые перебежали к красным, предупредили их, и те, спалив запасы продовольствия, погрузили жителей на баржи и пароходы и ушли вниз по реке Мае. Единственной добычей были откопанные 120 винчестеров и к ним 50 тысяч патронов. Наступившая распутица прервала сообщение с Аяном, и отряду в течение трех недель пришлось жестоко голодать, пока не установился санный путь и не подошел второй эшелон (187 человек) с генералом Вишневским, доставивший продовольствие.

После того как было налажено сообщение с Аяном и в Нелькане собралась вся дружина, можно было двинуться вперед, что было осуществлено 20 декабря 1922 года, на село Амга, отстоявшее от Якутска на 160 верст. После невероятно тяжелого похода, совершенно неожиданно для красных, в 4 часа утра 2 февраля 1923 года Амга была атакована и взята приступом. Трофеями оказались пулеметы: «максим», 2 «кольта» и 2 «шоша», 150 винтовок, 45 пленных, патроны и собранный продналог. Штурм производился в трудной обстановке – мороз был 45°.

Красные перешли в наступление тремя колоннами: Строда – 400 человек, 5 пулеметов – шел через Абагу, к нему на соединение поспешал Курашев с 260 человеками при 2 орудиях, прямо на Амгу надвигался Байкалов (Надым) с 600 человеками, 7 пулеметами и 2 орудиями. Красных можно было бить по частям. Первым было решено разбить Строду, стесненного обозом в 150 подвод. Бой произошел под селением Абагой. Благодаря тому что два добровольца зашли в деревню погреться и завязли в ней, они были взяты в плен красными, которым открылся весь наш план. Разрозненная атака привела к тому, что Строда потерял весь обоз, укрывшись в ауле Сагыл-Сыга, состоявшем только из трех юрт, должен был обороняться, но, имея пулеметы и обилие патронов, отбивал все приступы.

18 февраля командование осадой перешло к генералу Пепеляеву, который рассчитывал, что красные потрясены и сдадутся в плен сами. 3 марта осаду пришлось снять, потому что отряд Курышева разбить не удалось, а Байкалову – Надыму удалось взять Амгу, обороняемую полковником Андерсом со 150 защитниками. Через сутки, потеряв убитыми и ранеными 80 человек, полковник Андерс должен был оставить поселок. Красные преследовали, но не особенно: брат Надыма был убит, и Байкалов занялся лично расстрелом раненых офицеров, почему и потерял время.

Началось общее отступление на Аян. Якуты-повстанцы стали разбегаться по домам. Дружина потеряла за это время 376 человек. Было объявлено по отряду, что желающие могут выйти из армии. Сразу же вышло 150 якутов и 60 русских. Областники-управители стали кричать о том, во сколько им обошлась армия, и стали искать возможности сговора с красными, рассчитывая на амнистию, данную коммунистами 8 сентября 1922 года. Приходилось отходить в Аян с призрачной надеждой спастись морем. Точно в таком же положении оказался и Охотский отряд генерала Ракитина{154}.

В сентябре 1922 года генерал Ракитин принял Охотский отряд. Из города был удален отряд войскового старшины Лесникова, назначенный Бочкаревым, город был поручен капитану Михайловскому, а генерал вместе с партизанами капитана Яныгина двинулся по тракту в сторону Якутска. Бочкаревцы же на пароходе «Томск» были переброшены во Владивосток.

В декабре 1922 года в Петропавловске-на-Камчатке был высажен отряд красных, который прошел через весь полуостров и добрался до Гижиги, где находился отряд войскового старшины Бочкарева. При помощи красных якутов, озлобленных грабежами Бочкарева, весь его отряд – один генерал (Поляков), 4 штаб-офицера, 37 обер-офицеров и 10 казаков – был уничтожен 7 февраля 1923 года.

5 июня 1923 года красные подошли к Охотску. Местные рабочие подняли восстание, и Охотск оказался в руках красных. Генерал Ракитин застрелился из охотничьего ружья и тяжело умирал двое суток, никого не подпуская к себе. Капитан Яныгин скрылся в тайгу. Ссора этих двух начальников во многом помогла восстанию красных в городе.

В Аяне к 15 июня от Якутской повстанческой армии и дружины осталось всего 640 человек. В 8 верстах на дороге в Нелькан стояла рота якутов под командой поручика Дьячковского, ближе к берегу в деревне Уйке и на противоположной стороне бухты в Аянке были расположены все части, а в самом Аяне штаб. Порт Аян тогда состоял из шести больших и малых складов, десятка жилых домов и полуразрушенной церкви без священника. Чины отряда жили или в постройках, или же в землянках.

Радиотелеграфист отряда был красным агентом, поэтому отряду было неизвестно, хотя и ходили слухи, что красные готовят десант. Дружина лихорадочно строила лодки, чтобы морем уйти на Сахалин, до которого напрямик было около 350 верст, а каботажем 500. Оставалось только осмолить построенные посудины и пускаться в путь.

15 июня красные на трех пароходах – «Индигирке», «Ставрополе» и «Кишиневе» – высадили отряд Вострецова в устье реки Алдома, в 40 верстах выше Аяна. Этот отряд берегом дошел до Аяна, в то время как на побережье лежал густой туман. В ночь на 17 июня красные подошли к Аяну и взяли в плен штаб. В темноте и тумане несколько человек скрылись и отправились в Аянку и Уйку за выручкой. Генерального штаба полковники Андерс и Леонов, полковники Сивков и Степанов подняли отряд по тревоге на выручку штаба, на бой с красными. По дороге они встретили посланных Пепеляевым адъютанта с комиссаром с письменным предложением сдаться в плен.

Полковник Степанов в Уйке собрал около сотни человек, взял все нужное имущество для похода в тайге и для боя и ушел в тайгу. Генерального штаба полковники Андерс и Леонов – один с 12 чинами, другой с 11 – ушли по берегу на север. Полковнику Леонову удалось найти пароход и выехать в Японию. Полковнику Андерсу не удалось и пришлось сдаться красным от голода.

Генерал Пепеляев был вообще непригоден к должности руководителя – политического и военного, – он не был способен предвидеть все возможности, включая и проигрыш. На первых же совещаниях о ходе будущих операций генерал Вишневский поднял голос об экономическом обеспечении – 250–300 тысяч рублей, переданных Якутским областным управлением 1-й Сибирской добровольческой дружине. Генерал Пепеляев сразу же отверг разумное пожелание генерала Вишневского, вспомнил о нем только при полном отступлении на Аян в конце марта и отправил в Охотск генерала Вишневского для обсуждения этого дела и получения золота и пушнины. Генерал Вишневский двинулся по назначению, но до 5 июня не добрался до цели и, узнав о занятии города красными, отошел на юг, на японскую рыбалку, дождался конца сезона и выбрался в Японию.

Что дало восстание якутов против красных в 1921–1923 годах? При небольшом числе населения – 70 тысяч – был уничтожен весь советский актив – 538 человек, – Красная армия потеряла убитыми 700 человек. Якутское восстание сыграло немалую роль в том, что продажа Лениным Камчатки, Анадыри и Чукотки американцам не состоялась.

Почему все же погиб отряд генерала Пепеляева, кто погубил отряд Бочкарева? «Отчет о Сибирской флотилии» адмирала Старка содержит ответ на этот вопрос. Предали оба отряда, погубили 900 бойцов-антикоммунистов временный губернатор Камчатки капитан 1-го ранга Ильин{155} и присланный ему на смену генерал Иванов-Мумжиев. Адмирал Старк отметил: «Сама эвакуация Камчатки произошла безо всякого давления противника и без какого-либо распоряжения с моей стороны. Сведения о занятии Владивостока красными, отсутствие Правителя и моего приказа о сохранении Камчатки за нами были сочтены капитаном 1-го ранга Ильиным и прибывшим к нему на смену генералом Ивановым-Мумжиевым достаточным основанием для принятия самостоятельного решения об эвакуации…» Причем эвакуация была проведена настолько скверно, что были брошены небольшие посты на побережье. Пост в устье реки Тигиль (подъесаул Савич и 10 чинов) спасся только благодаря тому, что смог погрузиться на американский пароход; другие посты погибли.

К 1 ноября 1922 года в Петропавловске-на-Камчатке были: канонерская лодка «Магнит» (1200 тонн, одно 75-мм, два 40-мм орудия) и Добровольного флота пароходы: «Ставрополь» (2700 тонн) и «Сишан» (1300 тонн). При уходе «Ставрополь» был отпущен. «Сишан» в Нагасаки был задержан японцами под предлогом ветхости. Таким образом, продержись наши в Петропавловске до весны, были бы спасены и пепеляевцы, и бочкаревцы в Гижиге.

В 1924 году голгофа преданных красным антикоммунистов завершилась в Чите, куда перевезли всех взятых в плен чинов дружины и Якутской армии. Был устроен целый ряд судов: над 20 старшими начальниками, над 18 дугановскими партизанами, суд 72-х и т. д., – приблизительно семь процессов. Поскольку процессы были еще гласными и приговоры оглашались, то было видно, на кого коммунисты имели зуб: дугановские партизаны все получили смертный приговор, старшие начальники получили расстрел, замененный пожизненным заключением; на процессе 72-х униженно кающиеся получили концлагерь, остальные (большая часть) расстрел. Впрочем, и получившие концлагерь большей частью были расстреляны по дороге; например, под Верхнеудинском было расстреляно 162 человека, отправленных официально в Ярославский политизолятор. В 1924 году еще было слышно, что Пепеляев был в политизоляторе заведующим столярной мастерской, затем слухи о нем прекратились – очевидно, был втихомолку расстрелян, без огласки.

С упорной руки советской пропаганды твердится всем и каждому, что борьба с КПСС ведется авантюристами и наемниками иностранцев. Это совершенно понятно – вожди компартии все время работали на иностранцев: в 1904–1905 годах на японцев, в 1914—1918-м – на кайзеровских генералов. На самом же деле борьбу с коммунистами вызывает их нетерпимость, их идеология классовой ненависти и диктатуры пролетариата.

Если бы не давление иностранцев (японцев), если бы не было борьбы себялюбий и мелкого политиканства, то могла бы лет пять-шесть существовать и независимая от красных Камчатка, которая могла бы добиться признания Лиги Наций на самостоятельное существование, которая могла бы быть участницей международных конференций, на которых, как в 1922 году, высказывать свое мнение о коммунистической власти и о том, что она не представляет интересов ни русского народа, ни России.

А. Никитин

Встреча со Стариком. Эпизод из эпохи Гражданской войны в Сибири{156}

Давно это было: 33 года тому назад. Многие подробности забыты, стерлись из памяти, и, как ни стараюсь я вспомнить и восстановить эти детали, приходится сознаться, что этот труд мне не под силу. Пыль времен покрыла и погребла навеки то, что еще так недавно казалось таким ярким. Стерлись и поблекли краски, но никогда не забудутся дорогие лица соратников, борцов за правду и свободу, бросивших дерзкий вызов коммунистическому произволу. Даже и теперь холодеет кровь в жилах, а на глаза навертываются слезы при думе о десятках тысяч мужчин, женщин и детей, погибших в кровавых подвалах ГПУ, тюрьмах и лагерях жуткого советского застенка.

Немногим известно, что после разгрома в Сибири белых армий в 1919–1920 годах борьба с коммунистами не прекращалась до 1924 года. Осколки белых частей, не пожелавших сложить оружие и навсегда уйти за границу, организовались в партизанские отряды и продолжали отчаянную борьбу, стараясь всеми силами помочь ограбленным и терроризированным крестьянам и казакам.

В 1922 году измученный, разбитый, но не покоренный Амур забурлил. Казаки, где только возможно было, сопротивлялись железным тискам коммунистической власти. Шла неравная борьба голыми руками против пулеметов и танков чекистов.

Наш небольшой партизанский отряд после горячей схватки с преследовавшей нас кавалерией ГПУ отступал в сопки. Было это в июле 1922 года. Стояло жаркое сухое лето. Солнце жгло невероятно, причиняя невыносимые страдания нашим раненым, которых мы везли в самодельных носилках, подвешенных между двумя лошадьми.

Мы уходили в тайгу. Казаки, прекрасно знавшие местность, уверенно направляли своих лошадей по почти непроходимым тропинкам; все они без исключения были прекрасными охотниками и не раз в своей жизни, но при других условиях, бродили по следам оленей, медведей, а иногда и тигров, водившихся в этой местности.

Мы все дальше и дальше отходили от проезжих дорог, которые усиленно патрулировались красной кавалерией, танками и даже аэропланами.

Найдя подходящее укромное место, окруженное столетними дубами, мы остановились на ночлег. Отвели в сторону и спрятали лошадей, предварительно стреножив их. Перенесли раненых, устроили им ложе из хвои, листьев и сухой травы, покрыв своими шинелями и дождевиками. Выстирали в протекавшем поблизости ключе рубашки, высушили их и изорвали на бинты. Старый урядник Номоконов исполнял обязанности лекаря при отряде; он той же ключевой водой промывал раны, разыскивал подходящие травы, готовил из них лекарства и накладывал повязки. Нужно было видеть, с какой материнской нежностью этот закаленный в боях казак относился к раненым и как покорно и доверчиво относились они к нему, как переносили невероятные муки, когда он, сжав кинжал в своей морщинистой загорелой руке, выковыривал пули из их израненных тел!

Разложив свою бурку и пристроив седельную подушку под голову, я прилег. Прямо надо мною был зеленый шатер; приятно пахло смолой. Невдалеке потрескивал костер, куда усердные кашевары подбрасывали еловые шишки. Варили суп из дичи с кореньями и травами, собранными в дороге. В отряде особенно ценился дикий лук и черемша (что-то вроде чеснока); казаки говорили, что они кровь очищают. Кто знает? Может быть, это и так.

Начинало темнеть. Ушло зарево заката, так красиво пробивавшееся сквозь ветви деревьев. И на смену ему надвинулось черно-синее полотно, на фоне которого постепенно засветились звездочки, как будто подмигивающие друг другу. Лес загудел тысячами разных звуков; цикады и сверчки старались перекричать друг друга; изредка откуда-то издалека доносилось «оханье» совы. Хлопотливые белки все еще не могли угомониться и, перепрыгивая с ветки на ветку, роняли кедровые шишки, а более смелые ухитрялись собирать крошки от нашего ужина, пробираясь между сидящими казаками.

Мне не спалось. Я поднялся и пошел проведать своего раненого однокашника, хорунжего Семенова. Он тяжело дышал и стонал. Ранение было тяжелое, в грудь. Осторожно, чтобы не потревожить раненого, я опустился на колени около него. Он узнал меня и слабым, со свистом и хрипом голосом сказал:

– Саша, не возитесь со мной, я все равно не вытяну… Чувствую, что это – конец. Вас я связываю по рукам и по ногам, вы не сможете со мной быстро передвигаться, и коней я двух занимаю…

Для перевозки Семенова мы смастерили из веток носилки, которые были пристроены к двум лошадям.

– Да что ты, Вася, мы еще поживем и повоюем! – пытался я его успокоить.

Он не ответил, становился все тише и тише, сильно терял кровь… Мне показалось, что раненый задремал, я прислушался к его слабому дыханию и, полагая, что сон принесет ему силы и жизнь, побрел к своей бурке. Вскоре усталость взяла свое, я начал забываться и уснул.

Разбудили меня шаги и чей-то взволнованный разговор. Вскочив, я схватил винтовку и в полутьме увидел три силуэта, в которых узнал двух наших часовых и командира отряда. Часовые возбужденно говорили, что невдалеке от нашего лагеря они заметили трех всадников, которые двигались в нашем направлении.

В мгновение ока весь лагерь, за исключением раненых, был на ногах. Коноводы были наготове, и казаки быстро седлали лошадей. Мы приготовились ко всяким неожиданностям: часть отряда осталась с ранеными, а остальные, пригнувшись и осторожно ступая, почти беззвучно двигались в направлении, указанном часовыми.

Вскоре на опушке леса мы увидели трех великолепных лошадей, ярко освещенных луной, а невдалеке от них группу сидящих людей; очевидно, они ели.

Цепь наша постепенно расширялась, охватывая справа и слева подозрительную группу, и, когда наконец мы приблизились к ней, командир отряда, выйдя вперед, крикнул:

– Бросай оружие и не двигайся, а то стрелять будем!

Сидящие силуэты подняли руки вверх.

– Братцы, не стреляйте, мы не коммунисты, – сказал кто-то из них.

Наша цепь, все еще держа винтовки на изготовку, подошла совсем близко. Шагах в десяти мы остановились.

– Кто вы такие? – спросил наш командир.

– Свободные люди, – был ответ.

Я подошел еще ближе и старался разглядеть сидящих. Тень от деревьев закрывала их лица, но при свете луны я заметил, что у одного из них была прекрасная дорогая шашка, ножны которой были украшены кованым серебром.

Предварительно разоружив этих людей, мы отвели их в свой лагерь. Одному нашему пленнику было приблизительно лет сорок пять, двое других были молоды, не старше двадцати лет. Одеты они были хорошо: новые сапоги, суконные шаровары, хорошие, добротного материала рубашки были на них. Старший носил окладистую русую бороду, что делало его похожим на Деда Мороза; он и был обладателем дорогой, красивой шашки, замеченной мною раньше.

– Мы в вашей власти, – сказал бородач. – Вы можете нас расстрелять, выпустить или взять к себе в отряд. Мы – не коммунисты. Я – бывший начальник красного партизанского отряда, вы, наверное, слышали обо мне (в голосе его зазвучали нотки известного достоинства и гордости), а с некоторыми из вас мы, может быть, и в бою встречались.

В лагере стояла тишина. Угрюмые небритые казаки подозрительно смотрели на говорившего и внимательно слушали.

– Я разочаровался в коммунизме, – продолжал тот. – Когда мы боролись, думал, что будет народная власть, что народ получит свободу, будет лучше и легче жить, а на деле вышло иначе: обманули нас, подлецы, обманули народ, закабалили всех, калечат людей, убивают, кровью залили родной Амур…

– Кто ж ты такой? – спросил наш командир.

Воцарилась минута гробовой тишины.

– Я – Старик, – ответил наконец бородач, – а по фамилии Новиков. А это мои два сына.

С 1918 года мы все знали Старика, оперировавшего в Зазейском районе. Он имел многочисленный отряд в несколько тысяч человек. Это была крупная боевая единица. Стариком его прозвали за его окладистую светло-русую бороду, которая казалась седой.

Всю ночь рассказывал бывший красный партизан казакам грустную историю о том, как он и ему подобные разочаровались в советской власти. После победы коммунисты, использовав его популярность среди крестьян, расформировали его отряд, отпустив бойцов по домам. А потом ГПУ начало поодиночке вылавливать их и ликвидировать. Сам Старик попал в тюрьму по обвинению в контрреволюционных тенденциях, но при переводе из одного места заключения в другое он бежал при содействии своих друзей и теперь с двумя сыновьями опять очутился в тайге и решил продолжать борьбу, но только на сей раз против коммунистов.

– Возьмите нас к себе, братцы, жалеть не будете, – просил он казаков.

– Мы обсудим это дело и решим кругом, что с вами делать, – ответил наш командир.

После долгого и обстоятельного обсуждения казаки решили: «Пусть идет с миром; если он действительно антикоммунист, мы о нем скоро услышим, а если он агент чекистов – мы тоже узнаем, и при следующей встрече ему несдобровать». Старику-Новикову и его двум сыновьям вернули винтовки и лошадей, и на рассвете они покинули наш лагерь. Немедленно, в целях осторожности, мы переменили место стоянки, ибо все еще не верили искренности бывших красных партизан.

Нам с каждым днем приходилось труднее и труднее. Кольцо вокруг нас суживалось, аэропланы рыскали день и ночь, стараясь обнаружить нас с воздуха. Тайга была на нашей стороне – как дикие звери, мы прятались в ее чаще. Отряд испытывал колоссальные лишения. Мы голодали. В пополнении недостатка не было: крестьяне и казаки бежали из родных углов и рады были присоединиться к нам, но оружия у них не было, а мы сами были вооружены чем попало, патронов не хватало. Приближалась холодная осень и лютая зима. Теплой одежды у нас не было. С невероятным трудом, прорвав блокаду, мы с большими потерями отступали к китайской границе.

Мудрое решение казаков о Старике оправдалось. Мы услышали о нем: он не солгал. Сформировав отряд, он начал активную борьбу против коммунистов, делая налеты на тюрьмы и лагеря, освобождая сотни невинных заключенных.

Хорунжий Семенов скончался от потери крови. Погибли: урядник Номоконов, Лалетин, Каркин, Бакешов, Гордеев, Тонких, Новокрещенов и доблестные казаки, грудью своею пытавшиеся защищать родную землю от хищного кровожадного зверя. Но память о них никогда не исчезнет!

И когда свободные амурцы в день своего войскового праздника смогут опять, как в старину, собраться вместе, звуки войскового гимна мощно разнесутся по всем углам родной земли:

Слава вам, братья, герои Амура,Слава лихим казакам!Слава, хвала пионерам Востока,Слава Амура сынам!