Во сне ты не спишь.

Во сне ты живёшь.

Проживаешь то, чего хотел или, наоборот, от чего бежал со всех ног – мечты и кошмары, то, чего желаешь обрести всей душой или надеешься никогда не испытать. В той части жизни, которая называется реальностью. В той, что за пределами сна, в той, в которой ты считаешь, что осознаёшь происходящее вокруг. И даже немного управляешь происходящим.

А ещё во сне ты видишь себя таким, каким не хотел бы видеть – без маски, и остро ощущаешь все переживаемые чувства, даже постыдные, те, которые прячешь или отвергаешь в реальности. Во сне ты лишаешься привычной защиты и становишься необыкновенно искренним, как в детстве. Во сне ты такой, какой есть, и многих из нас это пугает.

Возможно, и тебя…

Но ты не можешь ничего изменить, не можешь покинуть сон – только проснуться; не можешь стать сторонним наблюдателем, не можешь смотреть свою историю, как кино, потому что каким бы странным или страшным ни был сон, ты – его обязательная, гармоничная часть. Самая важная часть, поскольку без тебя сей мир не существует. Без тебя та часть жизни, что называется сном, рассыпается на бессмысленные фрагменты. И быстро исчезает.

Сон – это идеальный авторский мир. Без тебя его нет.

Но иногда бывает так, что Создатель сна умирает в нём. В своём уникальном авторском мире. Умирает в той части жизни, которую называют нереальной. Сердце продолжает стучать, кровь – течь по жилам, дыхание не исчезает, он продолжает лежать на кровати, но там, внутри сна, Создатель авторского мира только что умер.

С тобой такое было?

Или ты успевал проснуться? За мгновение до того, как осознавал свою смерть – во сне. Почти все успевают, поскольку, даже пребывая в нереальности, мы инстинктивно выбираем жизнь. Таков закон. Даже в нереальности мы не хотим переживать то, что однажды произойдёт. И чувствуя, что вот-вот умрём, вскрикиваем, просыпаемся. И поднимаемся с кровати, чтобы попить воды. И снова ложимся, надеясь, что кошмар не вернётся. Никогда. И он не возвращается. Почти никогда. Кошмар исчезает, оставив после себя лишь короткий шлейф – дурное настроение, что развеется к середине дня. Иногда, очень редко, скомканное воспоминание о том, что было. Но иногда. Кошмар остаётся в прошлом, потому что ты успел проснуться.

А если нет?

Если инстинкты дали сбой и ты не успел? Если в точности увидел свою смерть и даже почувствовал её? Там, в нереальности. Потом проснулся в ужасе, мечтая лишь о том, чтобы этот кошмар рассеялся, как остальные, но мечтам не суждено сбыться. Закон оказался нарушен, другие возможные миры теряют смысл – даже во сне, ведь авторские миры способны создавать только живые. И к тебе вновь и вновь возвращается тот сон, в котором ты умер. Возвращается, как старый пёс на кладбище, не понимающий, зачем хозяин спрятался под этот крест? И ты раз за разом смотришь, как умер. Наблюдаешь со стороны. Проживаешь изнутри. Раз за разом погружаешься в свой собственный авторский мир, который раз за разом заставляет тебя проходить через смерть. Через твою смерть. Заставляет переживать её с такими точными и яркими подробностями, что тебе не кажется, что ты её переживаешь. Тебе кажется, что ты её умираешь. Раз за разом. Без возможности отогнать старого пса. Без возможности проснуться, когда проснуться необходимо. Зная о своей смерти всё.

Что происходит, если ты не успел вовремя проснуться?

Жив ли ты, если умер в авторском мире? Или смерть по-настоящему приходит даже там, в нереальности, и обращает дальнейшее существование в агонию? В отчаянную и безнадёжную попытку изменить то, что изменить невозможно? И следующие видения уже не сны, а воспоминания?

Воспоминания мертвеца.

Воспоминания о том, как всё закончилось: пусть во сне, но навсегда. Воспоминания из того отрезка жизни, который мы называем нереальным. И невозможно понять, это уже случилось? Здесь, в реальности. Или только произойдёт? И невозможно понять, что есть реальность, если отчётливо помнишь, как опускаешься ниже мягких, едва заметных волн. Тёплых, морских, очень солёных волн, в которых так приятно нежиться, лёжа на спине и глядя в ясное небо… по которым так приятно плавать, весело отфыркиваясь, когда волна ударяет в лицо… которые игриво накрывают тебя с головой… и предлагают остаться с ними… поиграть подольше… предлагают ненавязчиво, но держат крепко. И вскоре ты понимаешь, что невозможно вырваться из их тёплых, необыкновенно приятных объятий. В которых так уютно и покойно…

Ты понимаешь, но всё равно пытаешься.

У тебя не получается. В этом авторском мире ты почему-то не способен сопротивляться, не можешь взмахнуть руками с достаточной силой, не можешь оттолкнуться ногами, вылететь на поверхность и задышать, с неистовой жадностью глотая весь воздух мира. Настоящего мира. Ты не знаешь, почему не способен. Ты умеешь плавать, но не здесь. Ты силён и уверен в себе, но не здесь. Ты понимаешь, что нужно дышать, но сейчас дышать – непозволительная роскошь. В этом мире.

Реальном или нет?

Грудь разрывает, но ты не можешь ничего поделать.

Волны кувыркаются над головой, ты видишь яркий свет мира, в котором дышать не роскошь, а обыденность, но не можешь ничего поделать. Не можешь преодолеть сантиметры, отделяющие тебя от всего воздуха мира. И тебя накрывает предсмертная беспомощность, как волны – с головой. Ты ещё не сдался, но уже знаешь, что не победишь. Надо бороться, но опускаются руки. Тебя убивает мир, созданный тобой, твой собственный мир. Который ты не в состоянии превозмочь. Ты в ловушке невообразимо реальной нереальности и кричишь, глядя на проплывающих людей. Проплывающих над твоей головой. Таких близких людей. Таких далёких. Наслаждающихся тёплыми волнами и не знающих, что ты умираешь. Ты кричишь, но крик никто не слышит.

Вода уже внутри.

И предсмертная беспомощность сменяется предсмертным ужасом. А страх убивает быстрее воды, быстрее клинка, быстрее огня – быстрее всего на свете. Ты понимаешь, что чуда не случится и силы не появятся. Ты не выплывешь, потому что вода внутри. А до волн, которые над головой, уже метры. Ты опускаешься всё ниже и ниже, объятия воды больше не приятны, они рвут тебя изнутри, но это не важно. Теперь не важно. Ты видишь себя со стороны, с открытым ртом, выпученными глазами и поднимающимися вверх волосами, и переживаешь странную смесь чувств: ужас, отвращение, сожаление и грусть. Ты не хочешь видеть себя. Ты понимаешь, что никогда не увидишь ничего более важного, поэтому смотришь во все глаза. На себя. Боясь пропустить хоть мгновение.

Смотришь на себя.

Смотришь до тех пор, пока не опускаешься на дно, устраиваясь меж камней. Смотришь, как возвращаются распуганные рыбы и начинают рассматривать тебя так, как рассматриваешь себя ты. Смотришь на своё лицо и не узнаешь его. Ты знаешь, что это ты, но не узнаёшь. Ты стал другим.

Ты стал мёртвым.

И только тогда ты просыпаешься.

От дикого ужаса.

От ощущения, что всё действительно случилось.

Просыпаешься в кровати, в тысячах километрах от тёплого моря, просыпаешься с криком. И кричишь до тех пор, пока не понимаешь, что лёгкие не заполнены водой. Иначе ты не смог бы кричать. Даже во сне. А ты кричишь до тех пор, пока не понимаешь, что можешь кричать. Что можешь дышать.

Можешь…

И это не роскошь – это обыденность.

Ты жадно дышишь до тех пор, пока сердце не перестаёт колотиться, потом переворачиваешься на спину и смотришь в потолок. Ты уже знаешь, что смерть была сном, но дыхание твоё до сих пор не совсем спокойно. Тебя потряхивает и чувства пребывают в смятении. Тебе страшно, как никогда раньше, страшно даже сейчас, когда ты знаешь, что всё это было сном. И ещё ты знаешь, что так страшно тебе никогда больше не будет – потому что всё уже случилось. Потому что пережить такое можно только раз – в мельчайших деталях, со всеми подробностями.

Смерть.

Теперь ты знаешь, каково это. Но ещё не знаешь, что сон будет возвращаться – воспоминаниями мертвеца. Смерть будет приходить множество раз.

И тем сводить тебя с ума.

– Таким образом, дело раскрыто, и если вы рисуете на фюзеляже звёздочки, то сейчас самое время доставать баночку с краской. – Амир Анзоров рассмеялся и потёр ладони. – С вами приятно работать.

– Спасибо. – Вербин кивнул и улыбнулся.

Феликсу нравилось, что у следователя хорошее настроение, однако сам он прыгать от радости не собирался. Доволен? Да. Убийство раскрыто, доказательства собраны железобетонные, ни один адвокат преступнику не поможет. Дополнительный приятный бонус – понадобилась всего неделя, не так быстро, как в кино, но всё равно неплохо. Судя по радости Анзорова, Следственный комитет, во всяком случае в его лице, выражает полнейшее удовлетворение. С этим делом всё закончилось.

Для полицейских.

А тридцатипятилетний Феликс Вербин был именно полицейским – майором, старшим оперуполномоченным по особо важным делам, и в последнее время – после дела Кровососа – ему частенько доводилось работать с Анзоровым. Как пошутил начальник Вербина, подполковник Шиповник: «Вы друг к другу притёрлись, вот и крутитесь дальше, как карданный вал с редуктором». Они и крутились. Стали говорить друг другу «ты», хотя, как подметил Феликс, других оперов, даже «важняков», Анзоров по-прежнему держал на расстоянии «вы». Стали вроде доверять друг другу… ну, насколько это возможно между следователем и опером. Семьями не дружили – её у Вербина не было. А была бы – не факт, что стали бы дружить. С другой стороны, кто знает? Анзоров явно выделял и Вербина, и Шиповника, и, если была возможность, сам приезжал на Петровку. Только вот в сегодняшнем его появлении смысла не было. О том, что убийца дал признательные показания, опера знали, а похвалить их следователь мог и по телефону. Но Анзоров приехал. А значит, как поняли полицейские, ему что-то было нужно, и судя по тому, что просьба до сих пор не была произнесена, речь шла об услуге. Возможно, о личной. А поскольку с такими просьбами следователю обращаться ещё не доводилось, он несколько смущался. Полицейские, в свою очередь, навязываться не собирались. Отношения у них, конечно, хорошие, но первым должен сказать тот, кому надо, поэтому молчали, не помогали перевести разговор на другую тему. Анзоров правила знал, но мялся. И мялся до тех пор, пока начальник отдела не решил, что времени на смущённого следователя потрачено достаточно.

– На этом, как я понимаю, всё? – Тон, которым Шиповник произнёс фразу, чётко показывал, что от подполковника не ускользнули владеющие следователем сомнения, и он предлагает не морочить занятым людям голову, а откровенно рассказать, чего ему ещё нужно.

Анзоров намёк уловил, всё-таки не первый день знакомы, но не удержался от шутки:

– Заметно?

– Амир, ты правильно сделал, что не пошёл учиться на актёра. – Некоторое время назад Шиповник как-то незаметно и очень естественно стал говорить Анзорову «ты». Следователь не возразил, но сам остался с подполковником на «вы». Которое иногда звучало как «ты». Но именно иногда – Анзоров чётко дал понять, что уважает возраст и опыт Шиповника.

– Егор Петрович, давайте не будем переходить на личности. Потому что хороший следователь должен уметь играть. – И хмыкнул, разглядывая полицейских, не сговариваясь изобразивших на лицах скептическое выражение: – Я знал, что на эту реплику вы отреагируете именно так.

– Не верю, – качнул головой Шиповник. И посмотрел на подчинённых: – А вы?

– Мы тут младшие по званию, – сообщил капитан Колыванов, самый молодой участник совещания. – Так что будем помалкивать.

Вербин улыбкой поддержал напарника и едва заметно поднял брови, показывая Анзорову, что шутки шутками, но намёк на то, что у людей полно дел, всё ещё актуален.

– Мне нужна небольшая услуга…

– Что-то потерял и нужно найти? – Колыванову показалось, что фраза прозвучит смешно, но он ошибся, поймал на себе недоуменные взгляды коллег, пробормотал: «Извините», – и надолго замолчал.

– В одном округе странная ситуация возникла, – продолжил Анзоров, глядя подполковнику в глаза. – Хочу, чтобы опытный человек посмотрел, что к чему, и решил, нужно там упираться или нет?

– Что за ситуация? – поинтересовался Шиповник.

Но поинтересовался подполковник негромко, следователь вопрос не расслышал и закончил:

– И я думаю, дело вам понравится. Правда, оно пока не открыто, доследственная идёт… И это один из моментов, который нужно прояснить: есть ли там дело? Потому что местные упорно твердят, что нет.

– То есть, дела нет, но ты уверен, что оно нам понравится? – уточнил Шиповник.

– Ну, может, не вам, Егор Петрович, но Феликсу – точно.

– Всем нравится, когда выясняется, что дела нет, – подал голос Вербин. – Особенно – следователям.

– Ты не такой как все, тебе нравятся запутанные дела.

– У меня настолько плохая репутация? – пошутил Феликс.

– У тебя прекрасная репутация, – серьёзно и без лести произнёс Анзоров. – Кстати, знакомые из «конторы» о тебе лестно отзываются. Работу не предлагали?

– Видимо, забыли.

– Кто его отпустит? – проворчал Шиповник и покосился на Феликса: – А ты не зазнавайся, потому что если зазнаешься – я сам тебя выгоню.

– Прямо на улицу?

– Прямо на улицу и даже босиком.

– Нельзя причинять подчинённым такие страдания.

– Некоторым – можно. – Подполковник повернулся к следователю: – Так в чём проблема?

– Есть ли там проблема, а точнее – дело, вы мне скажете, – повторил Анзоров. – А тема такая. Пару дней назад в запертой квартире обнаружили тело молодой девушки. Двадцать два года. В квартире полный порядок, следы борьбы и насилия отсутствуют. Девушка полулежала на неразобранной кровати в расслабленной позе. Рядом – пустой шприц, на котором только её отпечатки.

– Передоз? – угрюмо спросил Шиповник.

– По всем признакам.

– Токсикологии ещё не было? – понял Вербин.

– Предварительный вывод – передоз, все признаки в полный рост. Но мы с вами понимаем, что токсикология покажет передоз независимо от того, убийство там или самоубийство.

– Ну да, – согласился Феликс. – И следов борьбы нет…

– Нет.

– То есть оснований для подозрений никаких? – вздохнул Колыванов.

– Никаких, – подтвердил Анзоров.

– Девчонка кололась?

– Нет, законопослушный и даже примерный член общества, без каких-либо житейских неприятностей и уж тем более – проблем с законом. Участковому в поле зрения не попадалась. – Следователь выдержал короткую паузу: – По всем признакам – самоубийство, но местный опер не соглашается.

– На каком основании? – спросил Колыванов.

– Если девочка была хорошей, то опер мог зацепиться за сто десятую[1], – прикинул Шиповник.

– Проверяем, но по первым результатам тоже мимо.

– Тогда почему опер брыкается?

– Он молодой, – ответил следователь так, словно это всё объясняло.

С другой стороны, это действительно всё объясняло.

– Совсем зелёный?

– Да.

– И поэтому готов идти до конца, отстаивая свою точку зрения? – задумчиво протянул Вербин.

Анзоров бросил на Феликса долгий взгляд, а затем улыбнулся:

– Сам таким был?

– Почему был?

– Ну да… – На этот раз следователь коротко рассмеялся. – Ты таким остался.

– Разве это плохо?

Все они когда-то были молоды и с азартом брались за любое дело, искренне веря в торжество справедливости для честных граждан и неизбежность наказания для преступников. Все они были так сильно увлечены, что иногда видели чёрную кошку там, где её не было и быть не могло, но они верили – есть. И упрямо шли напролом, стремясь доказать свою правоту. И бывало, крепко получали по шапке, впитывая такую простую и одновременно такую сложную истину, что не в каждой тёмной комнате прячется чёрная кошка. Зато в каждом расследовании фигурируют люди, играть судьбами которых ты не имеешь права. И это понимание – ответственности, отлично помогает избавиться от юношеского максимализма. Но, к сожалению, и от азарта тоже. Приходит спокойствие. У кого-то – циничное, у кого-то – прагматичное. Приходит опыт, ты видишь больше, а работаешь – аккуратнее. Но грош тебе цена, если понимание ответственности полностью уничтожит в тебе охотничий азарт и желание докапываться до сути, а не просто закрыть дело. А ведь уничтожает. Не у всех, но у многих. И полицейские поняли, что Анзоров хочет прикрыть молодого опера от коллег, с которыми он вошёл в клинч, и отправить опытного Вербина разрулить ситуацию: если есть дело – открыть, если нет – помирить парня с начальством. Ну, или попробовать помирить. И желание это полицейским понравилось.

Вербин и Шиповник переглянулись, после чего подполковник попросил:

– Амир, расскажи об опере.

– Его зовут Крылов, Иван Крылов.

– Ты шутишь? – не удержался Вербин.

– Почему? – не понял Анзоров. – Обыкновенная фамилия, что в ней смешного?

Колыванов промолчал, а вот на губах Шиповника Феликс разглядел едва заметную улыбку. Вздохнул и ответил:

– Извини, ничего особенного, просто слышал о человеке с таким же именем.

– А… что за человек?

– Умер давно.

– Тогда ладно.

Шиповник закусил губу, но сумел сдержаться. Выдержал очень короткую паузу, нужную, чтобы справиться с голосом, и вернулся к делу:

– Если всё так гладко, как ты рассказал, за что опер цепляется?

– Там какая-то мутная история с дневником, – неохотно ответил Анзоров.

– То есть ты не вникал? – удивился подполковник.

– Вникал-вникал, – проворчал следователь. – Если бы не вникал – к вам бы не пришёл, я ведь знаю, что вы сразу начнёте задавать каверзные вопросы.

И по тому, как он себя вёл, Вербин понял, что Анзоров пребывает не в своей тарелке. Следователь верил в резоны молодого оперативника, иначе не обратился бы к полицейским с деликатной просьбой, но при этом Анзорова что-то сильно смущало и вызывало неловкость. Следователь походил на человека, действительно видевшего в старинном замке привидение, но неожиданно сообразившего, как странно рассказ о встрече выглядит со стороны. Для неверующих и скептиков.

Однако деваться Анзорову было некуда, поэтому он вздохнул и продолжил:

– В квартире мы обнаружили дневник девчонки, в котором она описала, как умрёт.

– Что значит «как умрёт»? – не понял Феликс.

– Сама написала? – прищурился Шиповник.

– Почерк её, экспертиза уже подтвердила. Да и запись старая, ей несколько месяцев.

– Так. – Подполковник посмотрел на Вербина, Вербин слегка пожал плечами, показывая, что хотел бы услышать чуть больше, и повторил:

– Что значит «как умрёт»?

– Там полно совпадений, – рассказал Анзоров. – Девчонка подробно описала, как будет выглядеть комната, когда мы в неё войдём, как будет выглядеть она сама, и добавила, что видит себя умершей от передоза четырнадцатого февраля, в День всех влюблённых. Дословная цитата: «Всем любовь, а мне – смерть. Почему жизнь так несправедлива?»

– И вы нашли её четырнадцатого?

– Да.

Шиповник и Вербин вновь переглянулись, после чего подполковник усмехнулся:

– Это явно по твоей части, Феликс.

– У неё была несчастная любовь? – поинтересовался Колыванов. – Болезненный разрыв?

– Если несчастная любовь случилась несколько месяцев назад, информация о ней вряд ли нам поможет, – заметил Шиповник.

– Не факт, – протянул Вербин. – Некоторые раны затягиваются долго, а некоторые – не затягиваются никогда.

– С несчастной любовью ещё предстоит разобраться – если решим открывать дело, – ответил Анзоров. – На сегодня я считаю главным фактом тот, что девочка детально и очень подробно описала, как именно её найдут – и всё, чёрт возьми, совпало!

– В этом как раз нет ничего странного, – обронил Феликс.

– Если убийство, – эхом добавил Шиповник.

– Получается, убийца прочитал дневник и решил использовать фобию будущей жертвы, чтобы скрыть преступление? – понял Колыванов. – Замаскировать убийство под самоубийство?

– Тут есть над чем подумать, – проворчал Вербин.

– Ещё как.

– Значит, убийца совсем рядом.

– Нужно проверить, кто имел доступ к дневнику. Или кому жертва рассказывала о своих фантазиях. – Шиповник покосился на Анзорова: – Схема действий проста и понятна, пацан наверняка справится. Мы тебе зачем?

Следователь вздохнул.

– На сегодня получается так, Егор Петрович: Крылов не верит в самоубийство, я не верю в доведение до самоубийства, а местное начальство…

– Местное начальство не верит в убийство, – понял Вербин.

– Или не хочет верить, – уточнил Анзоров.

Объяснять ничего не требовалось – кому охота вешать себе на шею потенциальный «висяк»? Проверку ребята «с земли» проведут, но прислушаются они к тем свидетелям, которые прямо или косвенно подтвердят версию самоубийства, после чего «с чистой совестью» забудут о несчастной девочке.

– Вот я и хочу, чтобы Феликс опытным взглядом посмотрел на материалы. – Теперь Анзоров обращался к Шиповнику, как к старшему среди полицейских. – А там уж как решит. Скажет суицид – будет суицид. Если появятся весомые подозрения – я открою дело. В этих вопросах я Феликсу доверяю.

– У тебя ещё доследственная?

– Да. Если нужно, я её продлю.

– Хорошо. – Шиповник перевёл взгляд на Вербина. – А ты что скажешь? Любитель головоломок, чтоб тебя.

– Впереди выходные, Егор Петрович, время у меня будет, так что могу съездить и посмотреть, что там к чему.

– Вот и хорошо! – воскликнул следователь так, словно они уже пришли к соглашению. – Не сомневался, что ты заинтересуешься.

– Ещё нет, – качнул головой Феликс.

– Да ладно, а то я тебя не знаю. Ты как услышал, что девчонка свою смерть предсказала – сразу стойку принял. Потом ещё благодарить будешь за интересное дело. – Настроение Анзорова заметно улучшилось. – Вот начальные материалы… – Следователь положил на стол бумажный пакет и флешку. – А я побежал.

Попрощался и выскочил за дверь, оставив полицейских в некотором недоумении. Несколько секунд в помещении царила тишина, после чего Шиповник медленно протянул:

– Он чего-то недоговаривает.

И опера дружно кивнули.

– Хотите сказать, что я зря согласился? – тихо поинтересовался Вербин.

– Нет, – ответил подполковник. И тут же уточнил: – Если там убийство – нет. Но когда будешь осматриваться, держи в голове, что Анзоров недоговаривает.

– Не думаю, что он хочет нас подставить, – помолчав, произнёс Феликс.

– Я тоже, – согласился Шиповник. – Но о чём-то он промолчал.

– Пока промолчал.

– Так что будь осторожнее.

– Хорошо, Егор Петрович, обещаю.

– А мне что делать? – осведомился всеми забытый Колыванов.

– А у тебя впереди выходные – наслаждайся.

– Абсолютно кукла, – тихо повторил Вербин. После чего откинулся на спинку стула, потёр переносицу и огляделся.

Пятница…

Самый весёлый день недели. Кто-то торопится домой, к семейному ужину и тихому вечеру, или ритуальному семейному скандалу, или банальному совместному времяпрепровождению, например, у телевизора; кто-то уезжает за город, побегать на лыжах или погулять по зимнему лесу, отдыхая от надоевшего городского шума; а кто-то привычно движется в бар, или давно известный ресторан, с приветливыми официантками и знакомыми компаниями за соседними столиками, или в новый, «проверить» кухню и обслуживание; движется с коллегами, договорившись отметить окончание трудовой недели, или старыми друзьями, договорившись «наконец увидеться и посидеть». А у кого-то свидание, поэтому все столики на двоих в баре «Грязные небеса» тоже заняты. Не всегда влюблёнными парочками, но заняты. Заведение популярное, никогда не пустует, а уж по пятницам в «Небесах» яблоку негде упасть. Шумные компании, громкие возгласы, особенно если идёт интересная спортивная трансляция – в «Грязных небесах» было многолюдно и весело, но при этом – спокойно. И дело не только в опытных сотрудниках, умеющих мирно уладить любую проблему, возникшую в процессе культурного досуга, – сама атмосфера бара препятствовала развитию инцидентов во что-то большее, чем перебранка. Довольно большой зал, красиво отделанный тёмным деревом, наводил на мысль о гостиной старинного замка. За массивными столами хотелось расположиться, а не усесться за них, и получать удовольствие не только от еды, но и от самого процесса пребывания в заведении. Что же касается кухни, то она, несмотря на то что не отличалась мишленовской изысканностью, считалась одной из лучших, если не лучшей в московских пабах.

При свечах, кстати, можно было поужинать – за столиками в дальнем левом углу, но не в пятницу. По пятницам в «Грязных небесах» даже свечи не могли создать ощущение уединения.

В такие дни Вербин не занимал отдельный столик, а скромно устраивался в самом конце барной стойки, где на него никто не обращал внимания, и погружался в свои дела. Иногда читал – Феликс умел абстрагироваться от фонового шума, иногда тупил в Интернете, но почти никогда не просматривал рабочие документы. С другой стороны, назвать дневник Виктории Рыковой «рабочим документом» язык не поворачивался. Потому что это был именно дневник: слова, написанные только для себя и потому – от души, потому – искренние, потому – цепляющие человека, вынужденного читать откровения мёртвой девушки. Это был не первый дневник, который Феликсу довелось изучать, но самый пронзительный из них.

– Ты кажешься замороченным больше обычного, – заметил Антон, подвигая Вербину стакан с виски.

– Обычно я просто усталый, – хмыкнул в ответ Феликс и сделал маленький глоток.

– А я как сказал?

– Ты уже забыл?

– Мне интересно, слышал ли ты меня.

– Слышал, но не понял смысла фразы.

– Попалось незнакомое слово?

– Ага.

Мужчины рассмеялись.

Антон работал в «Грязных небесах» с самого основания, был скорее другом, чем сотрудником, а после оглашения завещания Криденс оказался ещё и деловым партнёром: бывшая хозяйка бара передала ему и администратору Кате по десять процентов акций. Ещё часть оставила родителям, а контрольный пакет – Вербину. Так Феликс, абсолютно неожиданно для себя, стал хозяином процветающего заведения. К счастью, много времени «Грязные небеса» у него не отнимали: основное управление лежало на плечах Антона и Кати, которым Вербин полностью доверял и в чьём благоразумии не сомневался.

– Интересное дело? – продолжил расспросы Антон.

– Ещё не знаю, – медленно ответил Феликс. Деталями расследований он с друзьями не делился, однако иногда обсуждал «в общих чертах» – без имён и дат. – Есть ощущение, что может оказаться интересным.

Фраза получилась более чем туманной, однако бармен без труда понял, что имел в виду Вербин:

– То есть ты ещё не знаешь, было ли совершено преступление?

– Ага. – Феликс помолчал. – Я думаю, было, но окончательный вывод сделаю завтра после того, как погружусь глубже.

– Понимаю.

Вербин сделал ещё один глоток, понял, что нужно покурить, и вопросительно поднял брови:

– Пойдём?

Но, против ожидания, бармен отрицательно покачал головой:

– Я перекур на беседу потратил.

Даже став совладельцем, Антон продолжил серьёзно относиться к своим обязанностям и в разгар вечера не мог оставить бар больше чем на несколько минут. Помощники бы справились, но Антон считал, что не имеет права так с ними поступать.

– Ладно, тогда с тобой в следующий раз, – усмехнулся Вербин, после чего натянул куртку и, пройдя через служебный коридор, вышел на задний двор.

«Грязные небеса» располагались в тихом переулке неподалёку от Цветного бульвара, а позади бара находился переулок совсем тишайший, в котором не то что машины – прохожие появлялись так редко, что по вечерам, особенно – зимой, Феликсу казалось, что он находится не в центре современного мегаполиса, а таинственным образом переместился в прошлое, в Москву старинную, и тогда стены домов превращались в срубы, а светил ему не одинокий уличный фонарь, а набравшая полный вес луна. И только в её лживом свете можно было в деталях разглядеть мрачные московские тайны. Настоящие тайны, порождённые страстями и пороками, сплетённые с легендами, суевериями и страхами. Старый город видел многое, но накопленные секреты выдавал неохотно, то ли потому, что обещал молчать, то ли берёг психику жителей, скрывая то, как всё происходило на самом деле.

– А раз так – придётся докапываться самостоятельно, – пробормотал Вербин, докуривая сигарету. – Как сейчас, например.

В странном случае с девочкой, которая умерла именно так, как ей представлялось несколько последних месяцев, с изумительной точностью воспроизведя запись из собственного дневника.

Или кто-то воспроизвёл ту запись?

Феликс не лгал Антону, он действительно ещё не принял окончательного решения, однако чутьё подсказывало, что дело открывать нужно, и вовсе не по сто десятой статье. Но пока у него было только чутьё. Как и у молодого Крылова с поддержавшим его Анзоровым. И просмотрев материалы, Вербин понял, почему следователь не спешит открывать дело – фактов не хватало. С другой стороны, Феликс давно понял, что факты – вещь наживная: если как следует вникнуть в происходящее, то быстро станет понятно, в каком направлении следует копать, чтобы их найти. И чтобы вникнуть, Вербин предельно внимательно изучал дневник Виктории Рыковой, перечитывая некоторые места и делая пометки для памяти. И периодически удивлялся тому, что девушка вела настоящий дневник – в бумажном блокноте, шариковой авторучкой, а не сливала мысли, или их обрывки, в социальные сети, как принято сейчас. Аккаунты Рыковой Феликс тоже просмотрел, но они были данью моде – фотографии, впечатления о прочитанном или просмотренном и снова фотографии. В социальных сетях Виктория была обыкновенной, а в личном, предназначенном исключительно для неё, дневнике представала совсем с другой стороны. «Под замок», а точнее, «в стол», девушка писала с полной откровенностью, которую не следует путать с вульгарной цифровой открытостью – именно её в социальных сетях продают под видом искренности. Настоящий дневник не только способ излить душу, но и терпеливый, вдумчивый собеседник, в разговорах и спорах с которым открываются всё новые и новые смысловые слои. Мысль за мыслью, слово за словом, автор уходит в размышлениях всё глубже, обнажая душу перед читателем, о существовании которого он даже не догадывался. К появлению которого отнёсся бы с ужасом.

Так уж устроен человек: он становится полностью откровенным, лишь когда уверен, что его никто не услышит.

И Виктория была именно такой – предельно искренней со своим единственным надёжным собеседником, за что Вербин был ей признателен. Но при этом не забыл мысленно попросить прощения за то, что роется в её мыслях. В её тайнах.

Феликс сделал ещё один глоток виски и вернулся к чтению.

– Какой именно другой, Вика? Нет ли в твоих словах аллегории на самоубийство? Стать другой – перейти в другой мир?

Вербин закрыл дневник и повертел его в руках.

Строгий, но красивый блокнот в кожаном переплёте, с желтоватыми нелинованными листами. Явно дорогой. Листы не особенно плотные, но не газетная дешёвка, рвущаяся под нажимом – хорошего качества, приятные на ощупь. Записи Виктория вела аккуратным, ровным, очень разборчивым почерком. При этом почерк нигде не сбивался – Феликс пролистал блокнот и убедился, что девушка бралась за дневник, лишь пребывая в состоянии полного душевного спокойствия. Но можно ли в таком состоянии рассуждать о самоубийстве?

Вербин не знал, как на этот вопрос ответят психиатры, но для себя – после некоторых размышлений – решил, что, рассуждая о том, чтобы стать «другой», Вика не имела в виду физическую смерть.

– Боишься или дожидаешься? – очень тихо спросил Вербин.

Ведь если боишься, если получилось убедить себя в том, что обязательно случится нечто страшное, то нужно постараться этого избежать, например, попросить лучшую подругу приехать на весь день и вместе переночевать, а лучше – и это первое, что приходит в голову, – уехать подальше от места, которое является в видениях. Если боишься.

Вика же повела себя иначе, повела так, словно пребывала в полной уверенности, что в состоянии справиться со своими проблемами. Поведение девушки говорило о том, что проблемы ей досаждали, но не более, что она контролировала происходящее.

И в дневнике совершенно точно не звучало, что Виктория ждёт наступления Дня всех влюблённых, чтобы воплотить свои видения в жизнь. Точнее, в смерть.

– Ты отмечала приближение пугающей даты, но не ждала её и не готовилась. Во всяком случае, не писала об этом. Но могла ли ты об этом не писать? Вряд ли… Или я убеждаю себя, что вряд ли?

Феликс уже понял, что дневник был главным собеседником Вики. Возможно, не единственным – это ещё предстояло выяснить, но точно главным. Только с дневником Виктория была абсолютно откровенна, с ним делилась мыслями и планами, сомнениями и желаниям, страхами и радостями. Жизнь молоденькой девушки с неимоверной точностью отражалась на желтоватых страницах, и она не могла не написать в нём, что готовится к четырнадцатому февраля.

Слишком важное событие, чтобы скрыть его от единственного собеседника.

Возможно, у психиатров будет другое мнение, но Вербин решил, что отсутствие в дневнике прямых указаний на подготовку к самоубийству, означает, что подготовки не было. Оставался вопрос, могло ли самоубийство произойти спонтанно, под влиянием нахлынувших эмоций?

– Тут есть над чем подумать…

Феликс закрыл дневник и поднял взгляд, привычно задержав его на доске с вырезанным изречением Публия Сира: «Contra felicem vix deus vires habet»[2].

– Была ли ты счастлива, Вика? Наверное, да. Ты молода, красива, перед тобой открыты все возможные дороги, ты энергична, умна, полна сил… Но ты себя такой не чувствовала. Тебе казалось, что счастье где-то там, так далеко, что отсюда не видно, что к нему нужно спешить, спотыкаясь и падая, и рыдать, глядя на разбитые колени, и думать, что теперь-то уж до него точно не добраться – до счастья. Ты не видела, что оно совсем рядом – прячется под ворохом проблем, которые ты сама себе выдумала.

Только вот ни одна из этих проблем не казалось достаточно серьёзной, чтобы появилось желание убить себя. Во всяком случае, на взгляд Вербина. Он понимал, что люди разные, что ситуации разные, и что окончательный вывод можно сделать, лишь досконально восстановив все события четырнадцатого февраля и отыскав улики, подтверждающие, что эти события действительно имели место. Но тот факт, что нигде в дневнике Виктория не сказала о желании покончить с собой, стал для Феликса определяющим.

– Ты не чувствовала себя счастливой, но ты не думала о том, чтобы прекратить всё это именно так. – Вербин допил остававшийся в стакане виски, прищурился на изречение, которое Криденс когда-то распорядилась вырезать специально для них, вздохнул и тихо сказал: – Я найду того, кто тебя убил, Вика, обещаю.

Мы сильны.

Мы невероятно сильны, хоть иногда и кажется, что это не так. И что бы ни произошло, какие бы мысли нас ни посещали, в нас заложено огромной силы желание жить. Если нужно – преодолевая. Если нужно – сражаясь. Даже когда всё плохо и всё вокруг окрашено тьмой – мы хотим жить. Кто-то – чтобы продолжить борьбу и превратить «плохо» в «хорошо», кто-то – повинуясь инстинкту.

Ведь кто бы что ни говорил, мы приходим, чтобы жить, а не умирать.

Желание жить делает нас необыкновенно сильными, однако нереальность сна диктует собственные правила и отменяет любые, даже самые главные законы. Даже инстинкты. Нереальность сна способна сделать беспомощным уверенного в себе человека; заставить записного силача страдать от неспособности поднять спичку; сломать упрямца с несгибаемым железным стержнем внутри. Нереальность сна легко меняет белое на чёрное, называя ложью то, во что ты искренне веришь, и отбирая надежду, когда жизнь твоя держится только на ней. В нереальности сна…

Или в его реальности?

Ведь сон – часть нашей жизни. Пусть нереальная, но часть. И как понять, в реальности или нереальности рвётся тончайшая нить, что удерживает твою жизнь? В реальности или нереальности тебя оставляет надежда, вынуждая смириться и принять неизбежное? В реальности или нереальности ты сдаёшься и твои лёгкие наполняются солёной морской водой, а тело медленно, но неотвратимо идёт ко дну? В реальности или нереальности останавливается взгляд и тебя накрывает ужас неотвратимости приближающегося конца? Страх овладевает тобой – снова, и ты вдруг понимаешь, что уже переживал его, что яркий, пронзительно острый, всепроникающий ужас уже превращал тебя в визжащий сгусток невыносимых страданий. Эта смерть уже была твоей, но привычки переживать её не выработалось, потому что смерть, даже повторяющаяся, не умеет становиться обыденностью. И сколько бы раз смерть не являлась, каждый будет как первый. И лишь потом, проснувшись и осознав себя не лежащим на морском дне, ты вспомнишь, что этот ужас накрывает тебя не впервые, превращая жизнь в пытку.

Ту жизнь, которая кажется реальностью.

Всю жизнь.

Столько, сколько ты выдержишь. Согласишься выдержать. Сумеешь выдержать. Ужас будет с тобой так долго, пока ты не сломаешься. Или не найдёшь выход из той тьмы, что накрывает и днём, и ночью. А как его найти – выход?

Что может стать выходом?

Вода вливается в лёгкие очень естественно. Без сопротивления. И становится частью тебя. Разрывает лёгкие. Естественно. Убивает тебя. Ужас переполняет, и кажется, что всё идёт как обычно. Не привычно, но обычно. Ты снова переживаешь смерть. Как в первый раз. Однако есть отличия, которые замечаешь не сразу: на этот раз поверхность кажется ближе, гребки получаются мощнее, а охватывающий ужас – сильнее. Если, конечно, можно оценивать уровень ужаса.

Болят уши, в них что-то давит. И глаза болят, наверное, от соли. Или от слёз. И не получается их закрыть. Ты не можешь смотреть на себя со стороны, а картинка не имеет привычной чёткости. Она размыта от того, что в реальности глаза не приспособлены смотреть под водой. Или от соли. Или от слёз.

Или от того, что в этот раз всё по-настоящему.

И вода вливается в лёгкие не во сне, а потому что борьба закончилась. Потому что сначала мощные, необычайно сильные рывки ни к чему не привели и постепенно становились всё более и более вялыми, судорожными, не сильными, но суетливыми. Не случилось смирения или принятия, в реальности инстинкты работают, даже если ты их не «включаешь» – случилось поражение в честной борьбе. Всё, что можно было сделать – сделано, но вода уже в лёгких.

А слёзы – на глазах.

«Вот и всё».

И чем глубже уходишь, тем сильнее рвёт изнутри. Зато исчезает страх – заканчивается вместе с паникой. Это не принятие смерти – это сама смерть. Осмысление её прихода в последних проблесках сознания. Понимание её неотвратимости. Перед глазами мелькает… нет, не жизнь, а череда прожитых смертей, прочувствованных смертей, повторяющихся, как в первый раз. Их было столько, что неожиданно приходит мысль:

«Наконец-то…»

Больше никаких повторов. Никакого ожидания. Никакого липкого страха перед каждой ночью, перед гнетущим, загоняющим в депрессию ощущением, что однажды реальность и нереальность смешаются во много раз виденное.

Смешались.

«Наконец-то…»

Неожиданная мысль приносит облегчение, пред которым отступают и боль в груди, и солёные слёзы, и даже страх. Облегчение, которое плавно превращается в обволакивающую тьму. И всё исчезает, потому что там, во тьме, ничего не существует. Ни страха, ни волнения, ни боли, ни обиды – ничего.

«Наконец-то…»

Как же хорошо уйти, чувствуя облегчение, а не ужас.

«Теперь всё так, как должно быть…»

Или не так?

Потому что последняя, самая жалкая, едва обозначенная попытка сделать гребок к поверхности, неожиданно даёт результат! Рука едва шевельнулась, но появилась сила совершить невозможное и расцепить объятия тёплых волн, ставшие объятиями самой смерти. Появилась сила оттолкнуться от дна, вырваться и выжить. Но как? Не важно! Выжить! Выскочить на поверхность, ничего не видеть, но знать, что на поверхности. Ещё не дышать, но знать, что на поверхности. Знать, что смерть ушла, пожала плечами и ушла, не стала смотреть, как из лёгких выливается вода. Такая неестественная часть тебя. Долго ничего не чувствовать, а потом найти себя на берегу, на округлых, разогревшихся на солнце камнях. Под ясным, безоблачным небом. Жадно дышать, потом долго, до боли, кашлять и снова дышать. Очень жадно. Желая вдохнуть весь воздух реального мира.

А потом увидеть внимательный взгляд. И услышать тёплую фразу, произнесённую тёплым голосом:

– С возвращением.

И понять, что смерти нет.

И понять, ещё не знать, но уже не сомневаться, что кошмаров больше не будет. Они ушли.

Главное отличие настоящего выходного дня заключается в том, что с постели тебя поднимает не будильник. И не звонок с требованием срочно явиться на Петровку или выехать на место преступления. Выходные, которые начинаются так – не настоящие, они лишь имитируют день без работы.

Настоящие выходные – это твоё и только твоё время.

Так Феликс думал раньше, когда в его жизнь вошла Криденс и с ней распорядок Вербина впервые за долгое время приобрёл черты, близкие к нормальным. Теперь же имитацией ему стали казаться те выходные, которые раньше назывались настоящими – имитацией нормальных будних дней, в которых есть работа, а значит – смысл. Вербин не перестал отказываться от сверхурочных, хотя зарабатывал более чем достаточно, подменял друзей, хватался за любую возможность занять дни, которые раньше с нетерпением ждал, потому что теперь его личное время ничем не заполнялось. И чем бы Феликс ни пытался себя занять – читал, играл, ездил к друзьям, разбирался с текущими проблемами «Грязных небес», ему не удавалось справиться с пустотой, возникшей после смерти Криденс. Вербин её отпустил – на Байкале, когда понял, что теперь они с Криденс стоят в разных водах. Но заполнить появившуюся пустоту не смог. И потому отдавал себя службе. От души, не надрываясь – Феликсу действительно нравилось быть детективом, и он с удовольствием тратил на расследование всё возможное время, оставляя себе только на сон, «Грязные небеса» и редкие встречи с друзьями. Потому и предложил Крылову отправиться на квартиру Виктории Рыковой в субботнее утро, в его честный выходной. Крылов охотно согласился. То ли оказался таким же трудоголиком, как Вербин, что вряд ли, то ли Анзоров предупредил молоденького опера, что если встреча с Феликсом не состоится как можно быстрее, продление доследственной проверки окажется под большим вопросом.

– Очень рад познакомиться.

– Ты ещё скажи: «для меня большая честь», – проворчал в ответ Вербин, пожимая протянутую руку.

– А что не так? – растерялся Крылов.

– Как в американском кино.

– Я пытался быть вежливым.

– Э-э… – Феликс осёкся. Затем нахмурился. А затем широко улыбнулся: – Ты прав, извини.

– В чём прав? – Теперь молодой оперативник окончательно растерялся.

– Я отвык от такого оборота, – объяснил Вербин. – Со мной давно никто не знакомился… гм… нет, пожалуй, вот так: давно никто не радовался, знакомясь со мной.

– А ребята «с земли»?

– Их я почти всех знаю, а новенькие появляются не слишком часто.

– Я что, один на всю Москву? – пошутил Крылов.

– Ага. – Вербин счёл, что нормальный контакт восстановлен, и поинтересовался: – Нет желания перейти на «ты»?

И понял, что опять смутил молодого коллегу.

– Честно говоря…

– Хорошо, значит, будем на «вы».

– Но вы говорите, как вам удобно, – торопливо произнёс Крылов. – Хотите на «ты» – пожалуйста.

– Я не начальник и не руководитель, мы – коллеги, вместе работаем над делом. Я – постарше, но не настолько, чтобы требовать особенного отношения. Поэтому или мы оба говорим друг другу «ты», или оба говорим друг другу «вы».

– Хорошо, тогда… может, позже вернёмся к этому вопросу?

– Договорились. – Феликс кивнул на подъезд: – Идём?

– Нужно дождаться участкового и понятых.

– Работаем по правилам?

– Работаем по всем правилам, – серьёзно ответил Крылов. – Не хочу, чтобы появились ненужные подозрения.

– Можно и так. – Вербин достал сигарету и щёлкнул зажигалкой. – Тогда я покурю.

И улыбнулся, бросив быстрый взгляд на лейтенанта. Среднего сложения, с виду не крепыш, но явно не слабак, ростом Иван Крылов был под метр восемьдесят, но рядом с Феликсом, с его без шести сантиметров два, высоким не выглядел. Лицо у Крылова оказалось круглым, щекастым, а усики, которые Иван растил на верхней губе, солидности ему не добавляли – были слишком редкими. В целом, Крылов выглядел добрым, не добродушным, а именно добрым человеком, что, в общем, неплохо для дознавателя.

– Знакомый район. – Феликс сделал глубокую затяжку и пояснил: – У меня здесь когда-то близкий друг обитал, много вместе тусовались.

– Понятно. – Крылов улыбнулся, отчего на его щеках появились ямочки. – А я решил, что вы здесь живёте.

– Нет, я недалеко от работы.

– Любите ходить пешком?

– Ага.

Виктория Рыкова снимала квартиру на 7-й Кожуховской улице, в старом доме, затерявшемся в тихих дворах старого района. В сезон двор зеленел деревьями и кустами, разбавляя ими мёртвый городской камень, но сейчас мог похвастаться только голыми ветвями, да высокими сугробами, молчаливыми свидетелями снежной зимы. И, разумеется, машинами мог похвастаться, которые владельцы пристраивали вокруг сугробов.

– Можно вопрос? – помявшись, спросил Крылов, когда Вербин докурил сигарету примерно до середины.

– Хоть десять, – улыбнулся Феликс.

– А можно будет честный ответ?

– С этим сложнее, но я постараюсь.

– Понятно. – Ваня вздохнул, а затем выпалил: – Вы приехали закрыть дело?

– Дела ещё нет. – Вербин знал, что этот вопрос молодой оперативник задаст обязательно, и заранее продумал ответ. – Проводится доследственная проверка.

– Извините за неточную формулировку. – Если Крылова и смутил ответ, виду он не подал. Наверное, решил, что достаточно терялся в начале разговора. – Вы приехали, чтобы Анзоров мог с чистой совестью не открывать дело?

– Я приехал разобраться, – твёрдо произнёс Вербин, глядя молодому коллеге в глаза. – Сейчас, Иван, вы один против всех. В том числе против своего начальства, а это, поверьте, не самая лучшая позиция для начала карьеры. Вам рекомендовали не суетиться и принять устраивающую всех версию суицида?

– Намекали, – ответил, после довольно долгой паузы, Крылов.

За это время Вербин успел докурить сигарету, бросить её в урну и раскурить следующую. А заодно понять, почему молодой оперативник попросил быть на осмотре участкового и понятых – не хочет давать даже малейшего повода для прекращения расследования.

– Почему вы не прислушались к совету?

– Потому что если я прав, то здесь произошло убийство. – Иван сопроводил ответ недоуменным взглядом. – Убийство, Феликс. Разве в этом случае можно на что-то намекать? Или прислушиваться к советам? Убийство нужно расследовать.

– Невзирая ни на что?

– Да.

Горячность Крылова произвела на Вербина хорошее впечатление. При этом он понимал, что её порождала молодость коллеги, и искренне надеялся, что со временем позиция Ивана не изменится – невзирая ни на что.

– Я приехал, чтобы понять, имеются ли основания для ваших подозрений, – с прежней твёрдостью продолжил Феликс. – И если вы правы и Викторию Рыкову действительно убили, Анзоров откроет дело, а я займусь его расследованием.

– А если вы решите, что убийства нет?

– Тогда вы, Иван, получите крепкий втык от своего руководства, но я об этом не узнаю, потому что буду читать материалы другого уголовного дела.

– Понятно.

Любимая присказка Крылова Феликсу «не зашла». Против самого слова он ничего не имел, но частое повторение его обесценивало. Во всяком случае, по мнению Вербина.

– Если вы решите, что девушку убили, привлечёте меня к расследованию?

«Вот ведь мальчишка!»

Феликс с трудом сдержал улыбку и ответил очень серьёзно:

– Обещаю.

– Спасибо.

– А пока расскажите, пожалуйста, своими словами, что здесь и как?

– Вы не читали материалы? – вновь изумился Крылов.

– Читал. Но я хочу послушать их в вашем исполнении.

– Зачем?

– Хочу узнать, не допустил ли я ошибку, пообещав привлечь вас к расследованию.

Молодой оперативник замер, пытаясь понять, что имеет в виду Вербин, а когда понял – слегка нахмурился:

– То есть я должен беспрекословно исполнять…

И это тоже было ожидаемо: некоторым молодым офицерам туманит голову ощущение собственной значимости. Им кажется, что они всегда правы и лучше всех знают, как нужно делать – что и приводит к внутренним конфликтам. И Феликс хотел посмотреть, действительно ли Иван верит в насильственную смерть Виктории Рыковой или же его противостояние с начальством вызвано исключительно упрямством. И молодостью.

– Нет, вы не должны беспрекословно исполнять, – плавно перебил оперативника Вербин. – Вы можете задавать любые вопросы, уточнять детали и высказывать своё мнение относительно любых запланированных действий. Но если после обсуждений и уточнений приказ не отменён – вы обязаны его исполнить.

– Понятно. – Крылов вздохнул, но рассказ не начал – уставился на приближающегося мужчину в джинсах и короткой зелёной куртке. – Это…

– Я знаю, кто это, – снова перебил его Вербин. И протянул руку: – Доброе утро, Ровшан.

– Вспомнил меня? – улыбнулся в ответ мужчина. – Приятно. Доброе утро. – Затем последовал кивок Крылову: – Привет.

– Здравствуйте, – отозвался молодой оперативник, пожимая начальнику руку. Своему начальнику, потому что звали плечистого брюнета Ровшаном Пашаевым, и он занимал должность заместителя начальника убойного отдела окружного УВД. С Вербиным Пашаев пересекался два года назад, во время обычного расследования обычного убийства, и ничем тогда не выделялся – исполнительный, спокойный, не лезущий на первые роли. Феликс его запомнил только потому, что машинально запоминал коллег, с которыми его сводила служба, – на будущее.

С какой целью Ровшан решил понаблюдать за происходящим, пока оставалось неясным, однако факт его появления говорил о том, что с делом Виктории Рыковой не всё так просто, как кажется на первый взгляд. А что именно непросто – покажет время. Пока же Вербину оставалось наблюдать и делать выводы.

– Выходного не жаль? – добродушно поинтересовался он, раскуривая очередную сигарету.

– Интересно ведь, с чего вдруг небожители суицидом заинтересовались, – лёгким тоном отозвался Пашаев.

– Небожители в других местах обитают. У нас, на Петровке, обычные опера.

– Все, кто не на «земле» – небожители.

– Как скажешь. – Вербин выдержал короткую паузу и рассказал: – Иван как раз вводил меня в курс дела.

– Ты не читал материалы? – удивился Пашаев. И, как показалось Феликсу, обрадовался столь пренебрежительному отношению к делу.

– Хочу услышать, правильно ли я всё понял, – с прежним благодушием ответил Вербин, намекая, что «догадка» Ровшана насчёт пренебрежения верна. – Послушаешь со мной?

– Конечно.

И Крылов, слегка сбиваясь в присутствии сразу двух старших, начал:

– Девушку, то есть потерпевшую… в смысле – жертву, зовут… звали… Рыкова Виктория Александровна, двадцать два года, студентка. Приехала в Москву из Самары, поступила на бюджет. Эту квартиру снимала с момента приезда, квартира принадлежит друзьям семьи, которые брали с Рыковой весьма умеренную плату.

Кожухово, район, конечно, не центральный, но и не окраина, и «умеренная» плата здесь не каждому студенту по карману.

– Откуда у Виктории деньги? – спросил Вербин, доставая записную книжку.

– Родители у неё не миллионеры, но вполне обеспеченные люди, помогали. А в последнее время она стала неплохо зарабатывать.

– Место работы мы знаем?

– Так точно.

– С родителями была встреча?

– Да. – По тому, как Иван ответил и как при этом вздохнул, Феликс сделал вывод, что встреча получилось тяжёлой. Что неудивительно.

– Они знали о психологических проблемах дочери?

– Нет.

– Уверен?

– Мы их спрашивали.

– Психи не любят о себе распространяться, – обронил Пашаев.

Само утверждение вопросов не вызывало, но то, как Ровшан его произнёс, Феликсу не понравилось. Пренебрежительно произнёс, высокомерно, так дилер говорит о своих клиентах-наркоманах. Иван, судя по взгляду, испытал те же чувства, что Вербин, однако делать Пашаеву замечание никто из них не стал. Феликс выдержал паузу и продолжил расспросы:

– С владельцами квартиры говорили?

– Да, конечно, мы их в первую очередь вызвали.

– И как?

– Что как? – не понял Крылов.

Ровшан хмыкнул, но Вербин не обратил на него внимания и объяснил молодому оперативнику, что имел в виду:

– Поскольку владельцы квартиры – старые друзья семьи, между ними и Викторией могли установиться доверительные отношения, а значит, они могут знать о жизни девушки больше всех. Это делает их ценным источником информации, но при этом даёт высокую вероятность возникновения конфликта.

– Какого конфликта?

– Бытового, – пожал плечами Феликс. – У них есть сын подходящего возраста?

– У них дочь.

– Дочь общалась с Викторией?

– Нет, она сильно младше.

– Глава семейства?

– Вы имеете в виду, мог ли он положить глаз на девушку?

– Я имею в виду, что необходимо проверить все возможные варианты. Вы лично говорили с владельцами квартиры?

– Наблюдал.

Логично: настолько «зелёному» оперу такой разговор никто не доверит.

– Ваше мнение?

– Оно действительно вас интересует?

– Других источников информации у меня сейчас нет.

– Понятно. – Крылов покачал головой: – Мужик, ну, то есть владелец квартиры который, выглядел расстроенным, по-настоящему расстроенным, я ему поверил.

– Хорошо. – Вербин сделал пометку в записной книжке. – Теперь вернёмся в квартиру. Викторию нашли в день смерти?

– Примерно через три часа после того, как она умерла, – вставил своё слово Пашаев. Судя по всему, ему стало скучно просто переминаться рядом.

– Кто-то пришёл? – обратился к нему Феликс. – К Виктории должен был кто-то прийти?

– Не совсем. – Ровшан кивнул на Крылова. – Он продолжит.

Ну, да, Пашаев обозначил начальственное присутствие и снова впал в начальственную неподвижность. Вербин вопросительно посмотрел на молодого оперативника.

– Тревогу забила подруга Рыковой – Ксения Шарова, – сообщил Иван.

– Они снимали квартиру на двоих?

– Нет.

– Просто подруга?

– Одногруппница, с первого курса знают друг друга. И дружат… дружили.

– Что заставило подругу заволноваться?

– Шарова сказала, что они договорились встретиться примерно в девять вечера, когда Шарова будет возвращаться с работы по проспекту Андропова, но Рыкова не звонила сама и не отвечала на звонки.

– Виктория могла передумать.

– Не могла, – покачал головой Крылов. – Рыкова отдала Шаровой ноутбук в срочный ремонт, утром специально с ней встретилась, чтобы отдать, и несколько раз уточнила, управится ли знакомый Шаровой до вечера. Ноутбук был ей нужен, поэтому, когда Рыкова перестала выходить на связь, Шарова заехала к ней домой, увидела, что в комнате горит свет, позвонила в дверь, потом ещё несколько раз позвонила по телефону, а не получив ответ – позвонила нам, в смысле, в полицию по сто двенадцать, потом – хозяйке квартиры…

– Хозяйке квартиры? – удивился Вербин.

– Ксения Шарова – деловая и весьма энергичная особа. – Крылов позволил себе улыбку. – Вы ещё увидите.

– Да, такие встречаются. – Феликс ответил на улыбку Ивана. – Что было дальше?

– Приехала хозяйка с ключами, приехал участковый. Они вошли в квартиру и обнаружили мёртвую Викторию.

– Квартира была заперта?

– Да.

– Я понимаю, что да. Я имею в виду изнутри, например, на щеколду?

– Только ключ.

– Проверяли замки на вскрытие? – уточнил Феликс и тут же добавил: – В присланных материалах информации об этом нет.

– Я не знаю, – вздохнул Иван. – Возможно, сочли ненужным.

Вербин перевёл взгляд на Ровшана, тот едва заметно пожал плечами:

– Не помню.

Значит, не проверяли. Потому что не сочли нужным. Ведь всё очевидно – суицид.

– Я уточню, – пообещал Пашаев.

– Спасибо. – Вербин вновь перевёл взгляд на Крылова: – Первый труп?

– Нет, – мотнул головой Иван. – Первая женщина.

– Это важно?

– Важно… И ещё важно, что ей всего двадцать два!

И с этим не поспоришь: в двадцать два нужно жить и радоваться жизни, а не проходить по уголовному делу в качестве жертвы. Или оказаться самоубийцей.

Было очевидно, что Крылов воспринял смерть молоденькой девушки очень лично и с трудом сдерживает эмоции. Вербин хотел подбодрить парня, но не успел.

– Сгоришь, – очень тихо произнёс Пашаев. Не равнодушно произнёс, как можно было от него ожидать, а с едва заметным сочувствием, как человек, через это прошедший.

И Вербин мысленно согласился: «Да, с таким подходом перегореть легче лёгкого, сам не заметишь, как уйдёшь в штопор».

Возникла неловкая пауза, которую нарушил возглас:

– А вот и они!

Однако появлению участкового и двух понятых Вербин обрадовался не только потому, что они разрядили атмосферу: сильного мороза сегодня не было, всего минус пять, и оделся он тепло, по-зимнему, но к концу разговора почувствовал, что начал подмерзать и возможность зайти в дом оказалась как нельзя кстати.

Обычный, ничем не примечательный многоквартирный дом, консьержа в подъезде нет, а за порядком присматривают видеокамеры. Квартира, которую снимала Виктория Рыкова, находилась на третьем этаже, за надёжной железной дверью. Не окажись у хозяев ключей или хозяев в городе, даже специалисту пришлось бы повозиться, чтобы её вскрыть, в таких делах Вербин понимал и отметку сделал машинально. Над дверью – светодиод сигнализации.

– Хозяйка сказала, что Виктория попросила заключить договор на охрану несколько месяцев назад, сама оплатила подключение и вносила ежемесячную плату, – рассказал Иван.

– Виктория чего-то опасалась?

– Она неплохо зарабатывала, – зачем-то сообщил Ровшан.

– Она давно стала неплохо зарабатывать, а охрану подключила несколько месяцев назад, – тихо произнёс Крылов. – Хозяйка рассказала, что в последние месяцы Виктория стала немного нервной.

– По какой причине?

– Неизвестно.

– Хозяйка спрашивала?

– Да, но Рыкова отмахнулась, ответив, что «ей показалось».

– Получается, не хотела говорить.

– Получается так, – согласился Крылов.

– Ладно, разберёмся. – Феликс обернулся к понятым: – Я – майор Вербин, старший оперуполномоченный по особо важным делам Московского уголовного розыска. Мой визит в квартиру носит ознакомительный характер. Существует вероятность, что мне будет поручено расследовать смерть Виктории Рыковой, поэтому я хочу лично осмотреть место происшествия. Только осмотреть. Никакой другой цели у меня нет. Поэтому ваша главная задача – подтвердить, что я ничего в квартиру не принёс и ничего не забрал. Вы это понимаете?

Ответом стали кивки.

– В таком случае, пройдём в квартиру.

Ботинки Вербин как следует обстучал от снега ещё на первом этаже, но перед дверью в квартиру повторил процедуру и надел бахилы. Затем – тонкие перчатки. И только после этого шагнул в прихожую. И, не прикасаясь, оглядел висящие у двери вещи: тёплую куртку и пуховик. Присел, открыл дверцы тумбочки и окинул взглядом стоящую внутри обувь. Поднялся и открыл дверцы шкафа. Затем прошёл дальше, отметив про себя, что квартира очень уютная. Именно уютная – Феликс, как ни старался, не смог подобрать другого определения. Квартира была домом, который ценили и в котором жили с удовольствием, домом, о котором заботились и обустраивали.

– Хозяйка сказала, что родители Рыковой предлагали им продать квартиру, говорили, что Виктории здесь очень нравится.

– Это заметно.

– Я тоже обратил внимание.

Эта квартира была домом, и в этом доме была хозяйка, скрыть её присутствие не было никакой возможности. Да и зачем скрывать? Хороший дом своей хозяйкой гордится, а здесь дом был хороший, несмотря на то что хозяйничала в нём девочка двадцати двух лет. Аккуратная – даже в протоколе об этом написали: «любящая чистоту».

Мебель разномастная. Кухня не новая и не самая дорогая, но в хорошем состоянии, в гостиной старая «стенка», диван, журнальный столик и два кресла – классический набор из прошлого столетия. А вот спальня новая, современная, в комнате год назад, не больше, сделали ремонт и поменяли всё, включая обои.

– Хозяйка сказала, что спальню Рыкова переделала за свой счёт. Но с разрешения, конечно.

В спальне её и нашли…

В белом воздушном платье…

Феликс молча открыл смартфон, посмотрел скачанные фотографии и медленно обвёл комнату взглядом, совмещая изображения с реальностью и убеждаясь, что всё было воспроизведено в точности, как написано в дневнике. В точности, как он представлял после прочтения дневника.

Виктория в центре, на подушках, в воздушном белом платье. Единственное и самое главное отличие от фотографий – отсутствие красоты, ведь, вопреки романтичным утверждениям поэтов, смерть никого не украшает. Слева и справа от девушки сидят куклы, по три с каждой стороны. Их глаза широко распахнуты, а на губах можно разглядеть лёгкие улыбки.

Они и сейчас сидят. Куклы. Их оставили, забрав лишь тело девушки.

– Жутковато, да? – тихо спросил один из понятых.

– Да, – помолчав, ответил Феликс, хотя не был уверен, что вопрос обращён к нему.

Вербину доводилось видеть страшные картины – места преступлений иногда выглядят так, что стошнило бы даже мастера спецэффектов самого откровенного фильма ужасов, но натурализм вызывает омерзение, отвращение, а обстановка в спальне оказалась именно жуткой: люди смотрели на кукол, представляли сидящую среди них девушку, и от этой картины становилось холодно. Очень холодно.

– Где обнаружили дневник?

– Лежал перед зеркалом.

Можно сказать – на самом видном месте.

– Рядом с ним была авторучка?

– Авторучка? – недоуменно переспросил Ровшан.

– Да, чёрная шариковая авторучка – в дневнике Виктория писала только такой.

– Нет, авторучки не было, – помолчав, ответил Крылов. – Но я ещё раз просмотрю фотографии.

– Я не помню авторучки, – добавил Ровшан.

– На тех фотографиях, которые видел я, авторучки нет.

– Это важно? – насторожился Пашаев.

– Я пока не знаю.

– Люди иногда перечитывают свои дневники, – подумав, предположил Пашаев. – Тогда авторучка не нужна.

– Перед смертью перечитывают? – деловито уточнил Вербин.

– Что?

– Зачем Виктория достала дневник перед тем, как покончить с собой? Перечитать избранные места? Или что-то написать? Например, предсмертную записку, которая завершила бы историю её жизни. Второе мне кажется логичным.

– И мне, – согласился Крылов.

Пашаев наградил его недовольным взглядом.

– Но записки нет. И авторучки нет. – Феликс выдержал очень короткую паузу. – Где была закладка?

– А мне откуда знать? – сварливо отозвался участковый, которого никто не спрашивал. – Пусть наркоотдел разбирается, где девчонка героин взяла.

– На странице с описанием обстоятельств смерти. – В отличие от коллеги, Крылов правильно понял, что имел в виду Вербин под словом «закладка».

– Как будто Виктория сверялась со своими записями, да?

– Вряд ли ей было это нужно.

– Верно, – согласился Феликс. – В таком случае, можно сделать вывод, что кому-то было нужно, чтобы мы прочитали именно эту страницу.

– Хочешь сказать, что дневник положил на тумбочку убийца? – угрюмо поинтересовался Пашаев. – Чтобы мы его не пропустили?

– Я пока ничего не хочу сказать, – ответил Вербин, после чего распахнул шкаф и внимательно оглядел одежду. – Я пока осматриваюсь и задаю вопросы. А если нет быстрых ответов – делаю пометку.

– Откуда взяться убийце? – вздохнул участковый. – Передоз ведь.

– Может, и передоз, – не стал спорить Феликс.

– А раз передоз, то почему «важняка» из МУРа прислали?

– Меня ещё не прислали, я только осматриваюсь.

Вербин изобразил улыбку. Пашаев сохранил на лице невозмутимую мрачность. Крылов отвернулся к окну. Участковый же поморщился. Возможно, ему было жаль пропавшего выходного. Возможно, ему было жаль тратить рабочее время на наркоманку. Одно было ясно – девушку ему не жаль.

– Вы встречались с Викторией Рыковой? – неожиданно спросил Феликс.

– Заходил пару раз, – ответил участковый. – Так положено.

– И как она вам?

– В смысле?

– Какое впечатление производила?

– Э-ээ…

И его «э-ээ…» сказало Вербину много больше целого потока слов. Участковый был готов к вопросу, но по каким-то причинам не захотел говорить то, что первым пришло в голову, то есть правду. И это, кажется, слегка разозлило Пашаева.

– Девушка показалась положительной, – опомнился участковый. – Но чужая душа – потёмки, многие наркоманы шифруются, чтобы не было проблем на работе и в семье.

– Да, это так.

– Ну, вот.

– Ну, да.

В квартире больше делать было нечего, и, завершив положенные формальности, Вербин расстался с участковым и понятыми, не забыв поблагодарить их за помощь. Ровшан хотел задержаться, но Феликс демонстративно поинтересовался у Крылова, не нужно ли подбросить его до метро, на что сообразительный Иван сказал, что охотно воспользуется предложением, после чего Пашаев присоединился к участковому. Вербин же дождался, когда они покинут двор, раскурил сигарету и спросил:

– Машина у Рыковой была?

– Нет, – сразу ответил Крылов.

– Странно.

– Почему?

– Она сделала хороший ремонт, купила недешёвую мебель, носила приличную одежду и пользовалась дорогой электроникой. Машина обычно присутствует в списке.

– Может, копила на неё?

– Может быть… – Феликс посмотрел сделанные в записной книжке заметки. – А что у неё с деньгами?

– Виктория училась на пятом курсе, а работала со второго. Причём работала по специальности и в довольно крупной компании, где её высоко ценят… то есть ценили. Я уточнял – она очень хорошо зарабатывала.

– А как училась?

– Не на красный диплом, но без хвостов.

– Есть хоть малейшие подозрения, что Виктория была наркоманкой?

– Нет. – Крылов ответил сразу и очень коротко, однако ухитрился выразить тоном своё отношение к вопросу, поэтому Феликс объяснил свою позицию:

– Наркотики требуют затрат, а мы видим, на что Виктория тратила деньги. Если же выяснится, что она копила на машину, всё окончательно встанет на свои места.

– Пожалуй, – протянул молодой оперативник.

– Что у неё на личном фронте?

– Здесь, как мне кажется, есть перспектива, – оживился Крылов. – В отношениях у Виктории назрел полноценный любовный треугольник.

– Так. – То ли девушка не рассказывала дневнику об этой стороне своей личной жизни, то ли Феликс ещё не добрался до нужных страниц, но информация стала для него неожиданной: – Давай подробнее.

– Виктория долгое время встречалась с молодым человеком по имени Наиль…

– Через телефон нашёл? – уточнил Вербин.

– Сначала Ксения Шарова подсказала, – не стал скрывать Иван. – Но телефон я проверил – Виктория и Наиль часто созванивались.

– Поговорил с ним?

– Да. Наиль рассказал, что они встречались полтора года, но примерно семь месяцев назад решили «сделать в отношениях паузу» – это цитата.

– По чьей инициативе произошёл разрыв? – Феликс представлял, что скрывается за уклончивым «взять паузу».

– Наиль уверяет, что расставание стало обоюдным решением. Но Ксения сказала, что именно Наиль порвал с Викторией, причём порвал некрасиво. Виктория тяжело переживала его уход, какое-то время пребывала в депрессии, и лишь три или четыре месяца назад у неё вновь возникли отношения. С мужчиной по фамилии Шевчук.

– С ним говорили?

– Ещё нет.

– Тогда я с ним пообщаюсь, если ты не против? – Вербин периодически сваливался в обращении на «ты», а поправлялся, лишь когда это замечал, что случалось не всегда.

– Не против.

– О каком любовном треугольнике идёт речь?

– Если верить телефону и Ксении, Виктория возобновила отношения с Наилем.

– Гм… По чьей инициативе?

– Шарова сказала, что не знает, Наиль уверяет, что это было обоюдным решением: случайно встретились в компании общих друзей – и чувства вспыхнули с новой силой.

– Тоже цитата?

– Ага.

– Высокопарно выражается.

– Он книги пишет.

– Кто?

– Наиль.

– Зачем? – машинально поинтересовался Вербин.

– Творческая личность.

– Ага… – Феликс помолчал, обдумывая ответ Ивана, затем уточнил: – В смысле, настоящие книги? Которые потом в магазине продаются?

– Да, – подтвердил Крылов. – Только я оговорился, он пока что одну написал. Мне подарил.

– И как?

– Не успел прочитать.

– То есть название не заинтересовало?

– Да я и аннотацию не прочитал, – признался Крылов.

– Скучно ты живёшь, Ваня.

– Работы много.

Агитировать молодого оперативника больше времени уделять хорошим книгам Феликс не стал – зачем? Каждый сам решает, что ему нужно и как следует расслабляться в свободное время. Кому-то нужна книга, кому-то – компьютерная игра, а кому-то – ринг и хороший бой. Феликс кивнул, словно соглашаясь с ответом Крылова, и вернулся к разговору:

– Почему ты начал с Наиля?

– Он виделся с Викторией в день смерти – четырнадцатого февраля.

– А ты говоришь, что зацепок нет, – усмехнулся Вербин. – Как узнал?

– Он сам рассказал.

– После твоего вопроса?

– Нет, чуть не начал с этого. – Иван достал смартфон, в отличие от Феликса, он пользовался не бумажной записной книжкой, а специальным приложением, и просмотрел сделанные заметки. – Наиль сообщил, что они с Викторией давно запланировали встречу именно в этот день и ради неё девушка отпросилась с работы. Он приехал к Рыковой приблизительно в одиннадцать, а уехал около четырёх.

– Как уехал? – не понял Вербин.

– Вызвал такси.

– Гм…

– Что не так? – выражать изумление Крылов постеснялся, но тоном дал понять, что не прочь узнать, что вызвало у Феликса удивление.

– Они встретились четырнадцатого февраля, занялись любовью и не отправились на романтический ужин?

– По словам Наиля, Виктория сразу его предупредила, что вечером будет занята.

– Как объяснила?

– Приездом родителей.

– Что, естественно, оказалось ложью.

– Да, – подтвердил Крылов. – Ведь она должна была встретиться с Ксенией.

– Насколько я понял, именно встречи у них не планировалось, – протянул Вербин. – Шарова должна была просто отдать ноутбук… Она что, живёт где-то рядом?

– В Нагатино. Когда едет с работы – проезжает мимо. Они договорились, что Виктория выйдет на проспект Андропова, к автобусной остановке и заберёт ноутбук. Шарова стала ей звонить – не смогла дозвониться.

– Но мимо не проехала, – обронил Феликс.

– Виктория умоляла отремонтировать ноут как можно скорее, она без него как без рук, – повторил Крылов. – Утром Шарова забрала компьютер, чтобы знакомый на работе привёл его в чувство, и вечером пообещала вернуть Рыковой. А увидев, что Виктория не подходит к телефону, решила заехать. Подумала, что подруга в ванне.

– А ведь она действительно могла быть в ванне, – неожиданно произнёс Феликс. И пояснил: – Перед встречей с Шевчуком, например.

Иван хлопнул ресницами.

– Иначе зачем ей выгонять Наиля? Забрать компьютер – дело двадцати минут максимум, после чего можно спокойно продолжить вечер.

Иван помолчал и тихонько выругался.

– Возможно, у Виктории была назначена встреча с Шевчуком, – спокойно продолжил Вербин. – Я это выясню.

– Понятно, – вздохнул Крылов.

– Рассказ Наиля подтверждён?

– Я пробил перемещения его телефона и посмотрел записи установленных в подъездах видеокамер – всё совпало. Наиль вышел отсюда в шестнадцать сорок три, сел в такси – машина остановилась у подъезда и попала на видео, и был дома через правильное время.

– Камеры только в подъезде?

– И в лифтах.

– Где Наиль находился во время убийст… – Феликс замолчал. Он не любил забегать вперёд. – Где Наиль находился во время смерти Виктории?

– Если верить его словам и телефону – у себя дома. К тому же он звонил Рыковой, и во время разговора телефон находился в его доме.

Доказательство, конечно, не самое твёрдое, но пока можно принять его во внимание.

– Время смерти установлено точно?

– Криминалисты уверены, что не ошиблись. К тому же им помог ещё один свидетель: между звонком Наиля и приездом Ксении Виктория разговаривала с Верой Погодиной, ещё одной подругой, на этот раз – с работы.

– Точно после ухода Наиля?

– Так Вере сказала Рыкова.

– Жаль, что заодно не сказала, чем планирует заниматься вечером, – пошутил Вербин.

– Согласен.

– Всем было бы легче…

Во время разговора мужчины дошли до машины, Феликсу пришлось оставить её у выезда на улицу, и большую часть времени провели в тепле, сидя в соседних креслах. Теперь же Вербину приспичило покурить, а поскольку в салоне он себе этого не позволял, полицейские вновь оказались на морозе.

– Что скажете? – поинтересовался Крылов, решив, что у Феликса иссякли вопросы.

– Скажу Анзорову, что вижу перспективы. А дальше он сам решит: продлевать доследственную или открывать дело.

– Спасибо! – с чувством произнёс Иван. – Спасибо, что не поверили в суицид.

– Я увидел достаточно оснований не верить в суицид, – ответил Феликс. – А вот «спасибо» здесь лишнее: докапываться до правды – это наша работа. Если есть сомнения – начинаем искать подозреваемых.

И понял, что постоянно сбивается на «ты», поскольку не может говорить «вы» коллеге, с которым, кажется, придётся проводить расследование. Не мог и всё. Но как объяснить оперу, что ему некомфортно слышать «вы»?

– С чего начнём? – поинтересовался заметно повеселевший Крылов.

– А как ты думаешь?

– В нашей паре мне тоже разрешено думать?

– Обязательно, – улыбнулся в ответ Феликс, показывая, что принял шутку. – Но сначала скажи, пожалуйста, Ксения Шарова видела, в каком положении обнаружили Викторию?

– Да.

– Жаль.

– Это плохо?

– Странные обстоятельства всегда лучше придержать, чтобы о них знали только мы и преступник. Но в данном случае, как я понимаю, это было невозможно.

– Шарова вошла в квартиру вместе с участковым, – согласился Крылов. – Но я уверен, что обстоятельства не упоминались в разговорах с Наилем и Верой.

– Хорошо, – пробормотал Вербин. – Это хорошо.

– А Шарова будет молчать.

– С чего ты взял?

– Я об этом попросил, – улыбнулся Иван. – И, судя по тому, что только что услышал, поступил правильно.

Он был собой доволен.

– Очень правильно, – одобрил Феликс. – Считай, что ты только что заработал первую сотню баллов в копилку.

– Это много?

– Нужно набрать сто тысяч.

– Эх… – Крылов понял, что Вербин шутит, поэтому изобразил притворное разочарование.

– Следующий вопрос: кто-нибудь из тех, с кем ты говорил или присутствовал при разговоре, упоминал о владеющих Викторией страхах?

– Нет.

– Даже намёками?

– Что вы имеете в виду?

– Никто не пытался намекнуть дознавателю, что Виктория, во всяком случае, в последнее время, была слегка не в себе? – Вербин коснулся пальцами виска, показывая, что имеет в виду. – Припомни. Это должно было произойти ближе к концу разговора, когда собеседнику становилось понятно, что дознаватель не собирается упоминать о психологических проблемах Рыковой. В этот момент он или она должны были вскользь упомянуть, что Виктория стала казаться им странной, и привести пример её неадекватного поведения.

На этот раз Крылов размышлял чуть дольше, после чего вновь покачал головой:

– Нет.

– О дневнике кто-нибудь упоминал? – быстро спросил Феликс.

– Нет.

– А дневник во время разговоров вообще упоминался?

– В разговоре с Наилем.

– Как это было?

Крылов нахмурился, припоминая, после чего рассказал:

– Я спросил, насколько откровенной Виктория была в социальных сетях, Наиль ответил, что в меру. Я спросил, могла ли она делиться мыслями где-нибудь ещё, сказал, что в наше время это обычный вопрос, на что Наиль ответил, что не знает. Тогда я спросил, могла ли Виктория вести дневник, а Наиль засмеялся и сказал, что дневник предназначен только для его владельца и он понятия не имеет, вела ли его Вика.

– И ни о чём тебя не спросил?

– Нет.

– Интересно…

– Почему?

– Потому что ты чётко дал понять, что у Виктории был дневник – иначе зачем спрашивать? И в этом дневнике наверняка упоминаются их отношения. А Наиль отнёсся к твоему сообщению весьма хладнокровно, даже не уточнил, почему ты спрашиваешь.

– Возможно, он не поверил, что в наше время кто-то может вести дневник? – предположил Крылов. – В конце концов, Наиль был знаком с Рыковой почти два года, достаточно хорошо её знал и, получается, ни разу не видел дневник.

– Возможно, – согласился Феликс, но пометку в записной книжке сделал.

– Ещё я говорил с Нáрцисс. Простите, забыл упомянуть.

– С Нарциссом? – машинально переспросил Вербин.

– Нет, именно с Нарцисс, ударение на «а». Изольда Нарцисс. – Крылов помолчал, а затем выдохнул: – Она говорит, что экстрасенс.

– Так. – Вербин обдумал неожиданное заявление и сделал единственно возможный вывод: – Виктория обращалась к ней за помощью?

– Да.

– Как Нарцисс узнала, что Виктория умерла?

– Говорит, почувствовала.

– А в действительности?

– Я проверил календарь Виктории: на четырнадцатое и пятнадцатое у них не было назначено встреч. А позвонила Нарцисс пятнадцатого.

– Ну, в том, что она позвонила, нет ничего необычного. – Феликс помолчал. – И как она тебе?

– Очень странная женщина. Но, как мне кажется, искренне переживает за Викторию.

Вербин поднял брови.

– Демонстрирует искреннее переживание, – поправился Крылов. – Но я свою точку зрения не навязываю.

– Я с ней поговорю, – вздохнул Вербин, делая очередную пометку. – С кем ты собирался встречаться в ближайшее время?

– С Шевчуком и Карской.

– Кто такая Карская?

– Карская Марта Алексеевна, психолог, с которым работала Виктория. Я нашёл её координаты в ноутбуке и календаре.

– Психиатр?

– Психолог… в смысле, психоаналитик.

– То есть Виктория обращалась за помощью и к психологу, и к ведьме?

– Причём одновременно, – уныло подтвердил Иван. Он понимал, что этот факт играет на руку сторонникам суицида. – Видимо, совсем отчаялась.

– С кем-нибудь о конкретном времени договорился?

– Шевчук сказал, что не сможет на выходных, потому что уезжает, а Карской не успел позвонить.

– Ты не против, если Карской займусь я?

– Нет… – Крылов помолчал, но всё-таки решился на вопрос: – Хотите узнать, была ли Виктория склонна к суициду?

– Обязательно хочу это знать, – твёрдо ответил Вербин. – Потому что мы должны докопаться до правды, Ваня, какой бы она ни была. И если факты будут указывать на самоубийство – мы это примем.

– Придётся.

Вербин прекрасно понимал, какие чувства владеют сейчас молодым оперативником, и решил его поддержать:

– Но ты не волнуйся – у нас так много косвенных, что суицид не кажется вероятным. Я не верю в то, что Вика покончила с собой.

Крылов услышал, что Феликс впервые назвал Викторию Викой, и понял, что это хороший знак.

– А если Карская скажет, что Вика была склонна к суициду?

– Я приму информацию к сведению, но думать буду не только о Вике, но и о том, кто мне это скажет.

Смысл ответа Крылов понял мгновенно и вновь улыбнулся:

– Я рад с вами работать, Феликс.

– А чтобы наша радость была взаимной, перестань говорить мне «вы».

– Ни за что.

– Тогда перестань использовать в разговоре голливудские штампы.

– Постараюсь.

– Договорились. – Вербин помолчал. – В первую очередь мы должны определить, кто знал о психологических проблемах Виктории – кроме врачей, разумеется, и о дневнике.

– Вы уверены, что дневник подложил убийца?

– Абсолютно. Подумай сам: что бы увидели вскрывшие квартиру полицейские? Передоз. Заурядный случай. Потом появляются друзья и родственники и начинают уверять, что Виктория не употребляла. Тело осматривают медэксперты, находят один след от укола, анализы показывают, что Вика один раз и употребила – первый и последний, у нас появляются естественные подозрения: почему девушка, которая ни разу в жизни не кололась, умирает от передоза? Решила попробовать и не рассчитала? Так бывает редко. И ещё реже – чтобы колоться начали в одиночку, обычно у начинающих наркоманов есть проводник в мир дерьма. Наши подозрения усиливаются. И чтобы этого избежать, убийца кладёт на тумбочку дневник, в котором подробно объясняется, почему девушка, которая ни разу в жизни не кололась, умирает от передоза. А чтобы мы случайно не пропустили подсказку, выделяет нужное место закладкой. Ведь не все опера любят читать.

Крылов улыбнулся, но промолчал.

– Дневник подтверждает, что у Виктории были серьёзные психологические проблемы, если мало дневника – поговорите с её врачами и даже с экстрасенсом, он тоже в списке. Мы говорим и узнаём, что девушку мучали страшные кошмары, признаём очевидное, фиксируем суицид и расходимся.

– Наиль был вхож в дом и мог найти дневник.

– Наиля никто со счетов не сбрасывает. Более того, он первый в списке, однако список необходимо дополнить. Но у нас есть проблема.

– Какая? – растерялся Крылов.

– Мы с тобой описали довольно сложное убийство, которое потребовало от преступника не только жестокости, но длительной подготовки, выдержки и хладнокровия, – ответил Вербин. – Однако мы до сих пор не знаем, каким был мотив преступления?

– Cui prodest? Cui bono?[3]

– Или кому это было очень нужно. – Феликс убрал записную книжку в карман и грустно улыбнулся: – Кому так насолила двадцатилетняя девочка, что её решили убить столь замысловатым способом?

Решив посвятить изучению дела Рыковой всю субботу, Феликс заранее продумал план действий и строго ему следовал.

Сначала квартира. Осмотрев её и подробно переговорив с Крыловым, Вербин отправился на Велозаводский рынок – перекусить и привести в порядок мысли. Побродив по фудкорту, Феликс остановил выбор на азиатской лапше с говядиной и неспешно сжевал её, прокручивая в памяти визит в квартиру Виктории. А прокрутив – признался себе, что, несмотря на продемонстрированный Крылову оптимизм, фактов для убеждения Анзорова у него маловато. С другой стороны, следователь дал понять, что готов рискнуть и довериться его нюху, без всяких фактов, но в этом случае в полный рост поднимался другой вопрос – готов ли он подставить Анзорова? Не со зла, конечно, а если нюх даст сбой. Но тем не менее – подставить, предложить открыть дело там, где его нет. Винить его следователь не будет, во всяком случае в глаза, но Вербин не хотел портить кое-как установившиеся отношения.

Вот и думай, что делать: рисковать или нет?

Но для такого решения требовалось больше информации, поэтому, закончив с едой, Феликс достал телефон и набрал номер очень нужного сейчас человека.

– Вова, привет! Извини, что беспокою в законный выходной.

В ответ услышал ироничное:

– И на этот раз не смог дождаться понедельника?

И улыбнулся.

Эксперта-криминалиста Соболева Вербин знал семь лет, с тех пор как Володя только-только пришёл в систему. Поначалу, разумеется, Феликс не сильно радовался, если на его дела ставили молодого специалиста. Но Соболев на удивление быстро вырос в отличного профессионала, заработал славу умного, внимательного и цепкого эксперта, и теперь его появление на месте преступления означало, что зафиксировано и обработано будет абсолютно всё, даже прошлогодняя пыль.

– Этого раза пока нет, и неизвестно, будет ли, – произнёс Вербин.

Соболев сразу понял, почему Феликс ответил так, но не смог удержаться от очередной подначки:

– Ты теперь сам выбираешь себе дела?

– Надо пользоваться положением, пока оно есть.

– Автограф дашь?

– Это платная услуга.

Мужчины рассмеялись, после чего эксперт уточнил:

– У тебя доследственная?

– Ага.

– Что за дело?

– Виктория Рыкова из Кожухова, ты туда выезжал четырнадцатого.

– Девочка с куклами?

– Да.

– Грустное зрелище.

Работа в криминалистике заставила Соболева разработать два определения для всех возможных вызовов: «грустное зрелище» и «гнусное зрелище», вызывающие, соответственно, сострадание или отвращение. Володя ещё не стал прожжённым циником, но в то же время давно уже не был тем пацаном, который в первое же дежурство оказался на убийстве.

– Там, вроде, суицид? – припомнил Соболев.

– Уверен?

– Теперь нет, – пошутил в ответ эксперт. – А до твоего звонка был уверен.

Такой ответ Вербина не обрадовал, поскольку в профессионализме Володи Феликс не сомневался и слово эксперта весило для него значительно больше, чем показания психолога и уж тем более – экстрасенса.

– Никаких зацепок?

– Дай подумать. – Соболев помолчал. – Входная дверь надёжная и была закрыта, предварительный осмотр замка следов вскрытия не выявил, на нормальную экспертизу его не забирали. В квартире полно отпечатков её парня, но их наличие, как я понимаю, не вызывает подозрений. А на шприце есть только отпечатки Рыковой.

– Отпечатки на шприце расположены правильно?

– Да, – сразу ответил эксперт. – Я проверил.

Значит, или действительно сама кололась, или убийца очень ловок.

– Во время осмотра тебе не приходило в голову, что Рыкову могли сначала привести в беспомощное состояние, после чего переодели, усадили на кровать и ввели смертельную дозу?

На этот раз пауза получилась особенно длинной. Вербин понял, что Соболев старательно восстанавливает в памяти выезд в Кожухово, и не мешал эксперту размышлять.

– Всё могло быть, – медленно протянул Володя.

– Но доказать невозможно?

– Меня ничего в той квартире не насторожило, – объяснил эксперт. Это замечание было очень важным, поскольку Соболев никогда не расслаблялся и, даже отправляясь на «явный передоз», всегда искал сомнительные или подозрительные детали. За что его и уважали. – Девчонка переоделась в новое платье, которое, видимо, купила специально для этого случая, а одежду, в которой была, бросила у шкафа. Не раскидала, кстати, как снимала – так она и падала на пол. Думаю, так и должно было быть, но поговори с психиатром. Платье новое, но бирки срезаны давно – в мусоре я их не нашёл…

– А упаковки от кукол? – быстро перебил Соболева Феликс. И тут же добавил: – Извини, пожалуйста, что перебил, просто мысль пришла – побоялся, что забуду.

– Что-то я не помню, чтобы ты когда-нибудь о чём-нибудь забывал, – язвительно произнёс Владимир.

– Я тоже не помню.

– Гм… – Эксперт коротко рассмеялся, но сразу же вернулся к серьёзному тону: – Почему ты заговорил об упаковках?

– Рыкова страдала от видений, представляла, что её найдут мёртвой среди кукол, поэтому я уверен, что в её квартире не было кукол, ни одной. А если были раньше, то с началом видений Рыкова от них избавилась.

– Я бы тоже так поступил, – подумав, согласился Соболев. – Чтобы ничего не напоминало.

– Именно. И возникает вопрос: откуда взялись куклы?

– Купила заранее, как платье. Упаковки выбросила.

– То есть суицид был спланирован?

– Разумеется, раз он требовал настолько сложной подготовки.

– И вот наступает четырнадцатое число, – медленно, продумывая каждое слово, произнёс Вербин. Скорее, даже, не для Соболева произнёс, а для себя. – Вечером тринадцатого у Рыковой ломается ноутбук, и она просит подругу помочь со срочным ремонтом, рано утром четырнадцатого Рыкова выбегает на проспект Андропова и отдаёт подруге ноутбук, договариваясь, что вечером, когда подруга будет возвращаться с работы, она его заберёт. В середине дня к Рыковой приезжает молодой человек и в течение нескольких часов они занимаются любовью. Что, собственно, вполне нормально для четырнадцатого февраля…

Соболев что-то неразборчиво пробурчал, но перебивать Вербина не стал.

– После ухода любовника Рыковой звонит ещё одна подруга, и двадцать пять минут они спокойно общаются по видеосвязи. Затем Рыкова переодевается и колет себе смертельную дозу героина.

Феликс выдержал паузу, понял, что Соболев не станет комментировать услышанное, и поинтересовался:

– Ничего не смущает?

– Как только ты позвонил, стало ясно, что суицидом там не пахнет, – проворчал эксперт. – Но своими впечатлениями я поделился. Дальше сам.

– Все вы так говорите.

– Лучше расскажи, как ты влип в это дело?

– Ещё не влип, просто попросили посмотреть, что там к чему.

– Пацан до Анзорова дошёл?

– Ты Крылова имеешь в виду?

– А кого ещё? – подтвердил Соболев. – Он там больше всех суетился, очень лично смерть девочки принял.

– А остальные? – неожиданно для самого себя спросил Вербин.

– Что остальные?

– Остальные ребята с «земли» как себя вели?

– Да как мы себя обычно ведём? Оглядываемся. Прикидываем, что было, а чего не было. К тому же я, как ты понимаешь, на наших не таращился, у меня свои дела.

– Да, извини. – Феликс помолчал. – Скажи, пожалуйста, ты осматривал дневник?

– Конечно.

– Обратил внимание, что из него вырвано несколько страниц?

– Обратил, – подтвердил Соболев. – Но текст не нарушен, и я решил, что Рыкова испортила запись и вырвала страницу. Такое бывает.

– Текст не мог быть нарушен, – медленно произнёс Вербин. – Рыкова каждую новую запись начинала с новой страницы. Я прикинул, в этих местах получилась большая пауза – пять дней, Виктория такие не делала.

– Ага. – Эксперт, разумеется, догадался, куда клонит Феликс. – Я понял.

– Попробуешь прочитать, что было написано на вырванных страницах?

– По оттискам?

– Да.

– Долгая работа.

– Важная.

– Пришли мне дневник.

– Сегодня?

– Размечтался… В понедельник.

– Договорились!

У Феликса оставался всего один вопрос, но задать его Вербин не успел.

– Телефон и ноутбук я вскрыл, – рассказал Соболев. – Местные их забрали, но я скачал всю информацию. Кинуть тебе ссылку?

– Давай, – обрадовался Феликс. – Покопаюсь на выходных.

– Они у тебя есть?

– Есть, есть…

– На тот случай, если ты забыл: сегодня – первый из двух, называется суббота. А ты на работе.

– Хорошо, что напомнил, а то у меня все дни перепутались.

– Увидимся, – хмыкнул Соболев. – Ссылку сейчас пришлю.

– Спасибо.

Вербин вышел на парковку, раскурил сигарету и привычно улыбнулся, бросив взгляд на здание рынка. Но улыбку у него вызвал не обновлённый фасад, а всплывшая в памяти история из далёкого детства. В те времена неподалёку от рынка жили друзья родителей, и когда маленький Вербин впервые оказался в этом районе, то сразу спросил, почему станция метро «Автозаводская», а рынок «Велозаводский»? А услышав, что, помимо автомобильного завода, неподалёку располагается велосипедный, предложил немедленно его посетить, чтобы выбрать подарок на Новый год. С тех пор, оказавшись здесь, Феликс обязательно вспоминал ту историю. И всегда улыбался.

Себе – маленькому.

А улыбнувшись, достал смартфон и набрал номер Изольды Нарцисс, которая называла себя потомственной ведьмой. Долго ждать не пришлось, трубку сняли после второго гудка, и Вербин услышал уверенный женский голос.

– Я ждала вашего звонка.

Фраза прозвучала очень продуманным тоном – напористо, но не нахраписто. Фраза должна была ошеломить собеседника, сбить его с толку, однако с Вербиным такое не проходило: даже если кому-то и удавалось смутить его первой же фразой, Феликс никогда этого не показывал. А умение импровизировать помогало ему мгновенно находить нужный ответ:

– Я знаю. Хочу, чтобы вы были у меня через полтора часа.

– Где? – машинально уточнила женщина.

– Я специально даю больше времени, чтобы вы успели накраситься.

Нарцисс помолчала, после чего постаралась вернуть себе прежний, очень уверенный тон:

– Вы – полицейский. Я ждала вашего звонка.

– Если вы назовёте моё имя, то выбьете страйк.

– Вы настолько любите боулинг?

– То есть вы ждали звонка не от меня?

– Вы – полицейский, – повторила Нарцисс после очередной паузы. – Я была уверена, что расследование смерти Виктории Рыковой обязательно продолжится и мне позвонит полицейский. А кто именно – без разницы.

«Хороший ответ», – мысленно одобрил Феликс и улыбнулся: Изольда Нарцисс явно была опытной дамой.

– Меня зовут Феликс Вербин, старший оперуполномоченный по особо важным делам Московского уголовного розыска.

– Почему вы так мне ответили?

– А почему вы так начали разговор?

Возможно, Изольда Нарцисс была мошенницей, возможно – высококлассным психологом, прячущимся под маской экстрасенса, – это ещё предстояло выяснить. Но она совершенно точно не была дурой и знала, когда можно продолжать гнуть свою линию, а когда необходимо отступить.

– Зачем вы звоните?

– Когда мы сможем встретиться и поговорить?

– О Вике?

– Когда вам будет удобно? – мягко поинтересовался Вербин. Мягко, но с достаточным напором, чтобы быть услышанным. Феликс умел вести разговор в нужном ему русле. И по телефону тоже. – Сегодня или завтра?

Женщина опять задумалась, после чего спросила:

– Вы сможете приехать сегодня?

Мысль показалась интересной.

– Давайте!

День получится насыщенным, зато продуктивным: Крылов, квартира Рыковой, эксперты, а в довершении – один из свидетелей по делу… Сбор предварительной информации на глазах приобретал лавинообразный характер, но Феликс этому только радовался: чем больше он сумеет разузнать, тем лучше будет выглядеть на встрече с Анзоровым. К которому у Вербина тоже появились вопросы.

– Думаю, сегодня лучше, поскольку завтра вам будет не до меня. – Нарцисс вернулась к уверенному тону. – Я посмотрю, в котором часу удобно.

– А вы не знаете?

– Я посмотрю, когда удобно вам. Одну минуту… – Последовала короткая пауза, после которой женщина произнесла: – Приезжайте к шести.

– Где вы живёте?

– На Сергия Радонежского.

Вербин прикинул своё расписание и улыбнулся: если не будет накладок, он спокойно успеет на встречу – не придётся ни торопиться, ни ждать. Нарцисс и в самом деле назвала удобное ему время.

– Договорились. – Теперь Вербин выдержал короткую паузу. – Спасибо вам.

– Я хочу, чтобы вы докопались до истины.

– И за это тоже спасибо.

Феликс отключил связь и повертел телефон в руке, глядя на него невидящим взглядом.

Голосом женщина играла идеально: волнение передано прекрасно, к тому же умело добавлен едва ощутимый надрыв, мягко намекающий, что Нарцисс приняла трагедию очень близко, почти как личную, однако так это или нет, можно будет сказать только после встречи. Не раньше.

Во время разговора Феликс докурил, сел в машину и завёл двигатель. Теперь же потянулся в водительском кресле, только собрался отправиться дальше, к следующему пункту назначения, но вспомнил, что хотел позвонить ещё одному свидетелю, и набрал номер Наиля Зарипова. Подождал до тех пор, пока вызов не был переадресован на голосовую почту, и набрал снова. Бурное развитие цифровых технологий, вкупе с назойливостью рекламных служб, привело к тому, что люди стали неохотно отвечать на незнакомые номера, но при должном упорстве можно проломить даже самую крепкую оборону. И Феликс проломил – с третьей попытки.

– Да? – На этот раз голос был мужским и не особенно уверенным, скорее, весьма и весьма расслабленным.

– Наиль Дамирович Зарипов?

– А вы кто? Я вас знаю?

– Майор Вербин, старший оперуполномоченный по особо важным делам Московского уголовного розыска.

– Да, конечно, – хихикнул Наиль.

– Что «конечно»? – не понял Феликс.

– Так я вам и поверил.

– Я действительно из полиции.

– Тебя из «службы безопасности Сбербанка» попёрли? За пьянку небось?

– А, вот вы о чём… – Вербину доводилось слышать, что из-за обилия мошенников люди стали с недоверием реагировать на звонки настоящих полицейских, но сам столкнулся с подобным поведением впервые. – Господин Зарипов, я звоню вам по поводу дела Виктории Рыковой.

– А что с ней? – Наиль мгновенно сменил тон. – В смысле, не надо повторять, что с ней, да… Но меня уже допрашивали, и я рассказал всё, что знаю.

– И мы вам за это благодарны, господин Зарипов. Но получилось так, что в настоящее время заниматься расследованием обстоятельств смерти Виктории поручено мне, поэтому я хотел бы с вами поговорить, задать несколько дополнительных вопросов. Когда мы сможем встретиться?

– Я рассказал всё, что знаю, и не уверен, что смогу что-нибудь добавить.

– Тем не менее, господин Зарипов, я был бы очень признателен, если бы мы смогли договориться о встрече. Вам удобно в понедельник? Вторая половина дня.

– Я буду занят всю следующую неделю. Мне трудно планировать встречи, в которых я не заинтересован. Если вам нужны мои показания – поговорите с Крышкиным.

– С Крыловым, – поправил Наиля Вербин.

– Что?

– Крылов, как баснописец.

– Я не знаю этих ваших писцев. А сейчас у меня нет времени на наш странный диалог. Прощайте.

Зарипов бросил трубку.

Вербин посмотрел на замолчавший смартфон и улыбнулся. А потом вышел из машины и закурил. Хотя не собирался.

Люди разные. Одни начинают хамить полицейским только потому, что те – полицейские, другие потеют, проезжая мимо стоящей на обочине машины ДПС. Как поведёт себя невиновный человек при встрече с блюстителем порядка, можно предполагать, лишь зная этого человека. Наиль же был для Вербина закрытой книгой, во всяком случае пока, и потому с выводами Феликс не спешил. Но не преминул отметить, что человек, который наилучшим образом подходит на роль убийцы, в достаточно грубой форме отказался от общения с дознавателем.

– Тут есть над чем подумать…

Но потом, потому что сейчас Вербину было чем заняться.

Анзоров не сказал, когда ждёт ответ, но Феликс понимал, что затягивать не следует: чем быстрее он примет решение о своём участии в деле – тем лучше. Служба есть служба: или он пойдёт по ещё не остывшему следу убийцы Виктории Рыковой, или Шиповник подбросит следующее расследование, а то и не одно. И ему опять будет чем заняться. Он опять погрузится в чужую беду, и это поможет не замечать, что по вечерам он возвращается в пустую квартиру, которая снова перестала быть домом, а превратилась в место, где Вербин спал, ел и находил чистую одежду. Последние месяцы Феликс жил разгадками чужих тайн, и чем запутаннее они были, чем глубже затягивало расследование, тем лучше он себя чувствовал. Спокойнее. Он искал сложные головоломки, которые вырывали его из пустоты реальности, и чувствовал – пока только чувствовал – что смерть Виктории Рыковой окажется именно такой. Предчувствие нравилось, и Феликс надеялся, что оно не подведёт.

Он выкинул Наиля из головы, ехал медленно, продумывая вопросы, которые собирался задать следующему эксперту, но всё равно оказался на месте раньше, чем рассчитывал, и потому решил потратить оставшееся время на телефонный звонок.

– Марта Алексеевна?

– Да… – Голос у Карской, психолога, к которой обращалась Виктория, оказался очень приятным, глубоким, с лёгкой хрипотцой, как у заядлой курильщицы. Звучал голос чуть настороженно, как у большинства людей, принимающих звонок с неизвестного номера, но именно чуть.

– Меня зовут Феликс Вербин, старший оперуполномоченный по особо важным делам Московского уголовного розыска.

– А-а… Тот самый знаменитый оперуполномоченный, который успел позвонить многим моим друзьям?

Вербин мысленно чертыхнулся, но продолжил спокойным тоном:

– Нет, я другой оперуполномоченный, настоящий.

– И как вы это докажете?

– Московского выговора недостаточно?

– Вдруг вы брали уроки актёрского мастерства?

– В таком случае, при встрече я обязательно покажу удостоверение. – И, не дожидаясь очередной «шутки», продолжил: – Вы знакомы с Викторией Рыковой?

Возникла короткая пауза, после чего женщина ответила совсем другим тоном – серьёзным:

– Что случилось?

Тревога в голосе заставила Феликса вспомнить, что ни Крылов, ни другие ребята с «земли» Карской ещё не звонили, и он мягко предложил:

– Давайте вернёмся на шаг назад, Марта Алексеевна?

– Да.

– Меня зовут Феликс Вербин, я – старший оперуполномоченный по особо важным делам Московского уголовного розыска.

– Очень… – Она явно задумалась над следующими словами, но всё-таки произнесла: – Приятно.

В конце концов, это всего лишь бытовая вежливость, не более.

И сразу повторила вопрос:

– Что случилось? Вика в порядке?

– Виктория была вашей пациенткой или подругой?

– Вы ответите на мой вопрос?

– А вы?

Короткая пауза, видимо, нужная, чтобы выдохнуть, после чего Карская ответила:

– Пациенткой.

– В таком случае, нам нужно встретиться и поговорить.

– Вы скажете, что с ней случилось? – На этот раз голос прозвучал резче.

Но именно этого Феликс ждал – эмоций. И ответил мгновенно:

– Виктория умерла.

– Как? – В коротком вопросе прозвучало не только удивление, но и боль. – Как Вика умерла?

– Я расскажу при встрече, Марта Алексеевна, – пообещал Вербин.

– Её убили? Вы ведь полицейский, значит, Вику убили?

– Полицейские всегда приходят, если умирают люди, такая у нас работа, – мягко произнёс Феликс. – В настоящий момент проводится доследственная проверка. Это стандартная процедура, по результатам которой будет принято решение о возбуждении уголовного дела. Или не будет принято.

– То есть Вику не убили?

– Идёт доследственная проверка, – повторил Феликс. – Когда мы сможем встретиться?

– У меня очень плотное расписание.

«Они сговорились, что ли?»

Уже второй связанный с делом человек начинал отнекиваться от встречи. И если у Наиля был формальный повод отказаться от беседы – он уже успел пообщаться с Крыловым, то Карская явно не горела желанием встречаться очно.

– Не обязательно сегодня.

– Мы можем поговорить по Сети? Я смогу найти время после девяти вечера.

– Я бы хотел встретиться лично.

– Это важно?

– Да.

– Я стараюсь ни с кем не встречаться.

– Не хочу показаться язвительным, но слышать такое от психоаналитика несколько странно.

– Я онлайн-психолог, – объяснила Карская. – С пациентами я работаю исключительно по Сети.

– А-а. – В представлении Вербина, личный контакт являлся обязательной частью взаимоотношений доктора и пациента, но, видимо, это утверждение потеряло актуальность после наступления цифровой эпохи. Теперь люди заказывали через Интернет продукты, одежду, проводили совещания, работали… так почему бы им не ходить по Сети к врачу?

– Никогда о таком не слышали?

– Не доводилось.

– Удивлены?

– Если у вас получается, то какая разница, как это происходит?

– Спасибо.

– Тем не менее я продолжаю настаивать на личной встрече, Марта Алексеевна. Привык, знаете ли, работать по старинке.

– Настоящий олдскул?

– Сертифицированный самим временем, – поддержал шутку Вербин. – Когда мы сможем встретиться?

– У меня действительно плотное расписание, Феликс, – протянула Карская, но по тону было ясно, что она сдалась и занялась просмотром календаря. – Сейчас… понедельник в одиннадцать?

– У меня совещание.

– Вторник?

– Понедельник после обеда?

– Нет, я не смогу отменить назначенные приёмы.

– Завтра? – Откладывать встречу до вторника Феликсу не хотелось.

– Завтра у меня есть один свободный час после обеда. Вас устроит?

– Вполне.

Карская помолчала.

– Ничего, что завтра – воскресенье?

Говорить о том, что выходные для него – самые унылые дни, Вербин не собирался ни по телефону, ни при личной встрече.

– Ничего, Марта Алексеевна, я приеду. Диктуйте адрес.

– Вы есть в мессенджерах?

– Да.

– Я напишу. А сейчас извините, у меня начинается приём.

– Конечно.

Феликс убрал смартфон в карман и неспешно направился к дверям Второго морга. В него доставили тело Виктории Рыковой, и здесь работал один из лучших, а по мнению Феликса – лучший, московский медэксперт Иван Васильевич Патрикеев. И то, что тело с «очевидным передозом» оказалось в переулке Хользунова, иначе, как везением, назвать было нельзя. Ну, относительным везением, конечно, но с точки зрения расследования Виктория оказалась на лучшем из возможных столе.

Внутрь Патрикеев гостя не пустил, вышел перекурить и, поздоровавшись, сразу перешёл к делу:

– О ком хотел поговорить?

– Виктория Рыкова, из Кожухова, передоз, – коротко и по существу, как любил Патрикеев, ответил Феликс.

– Девочка с куклами?

– Её теперь все так называют?

– А как её ещё называть? – Медэксперт грустно улыбнулся. – Она такая и есть: большая девочка с большими куклами.

Судя по всему, картина смерти, которую Виктория сначала создала в своём воображении, а затем она или убийца воплотили в реальность, произвела сильное впечатление на всех, кто её увидел. Второй человек подряд назвал Викторию «Девочкой с куклами», а значит, скоро о ней будут знать все сотрудники и, возможно, слухи выползут за пределы системы. Яркие фразы и яркие картинки хорошо ложатся в основу легенд.

– Тебе велели с ней разобраться?

– Ага.

– В наказание? – тут же поинтересовался Патрикеев.

– В смысле? – насторожился Вербин.

– Дела ведь нет, – объяснил медэксперт. – Чистый передоз.

И это были совсем не те слова, которые хотел услышать Феликс. Вот уже второй хороший специалист с ходу заявляет, что расследовать в смерти Рыковой нечего, и, хотя эксперты наверняка согласятся с тем, что такую смерть можно было подстроить, первая версия – простая, не требующая расследования – понравится начальству намного больше.

– Это официальное заключение? – уныло уточнил Феликс.

– Официальное сделаю дня через три.

– И что в нём будет написано?

– Перебрала героина, – пожал плечами Иван Васильевич. – Будто ты не знаешь.

– Ничего другого в ней не было?

– Подозреваешь, что её сначала одурманили, а потом вкололи смертельную дозу? – Патрикеев был опытным экспертом и понимал оперативников с полуслова.

– Да.

– Готовы не все анализы, поэтому точно сказать не могу. Но если там настолько сложная схема, убийца мог использовать препарат, который сложно заметить.

– Мог.

– А ещё в квартире нашли початую упаковку снотворного, и никто не докажет, дали ей препарат перед смертью, или в её организме накопились следы из-за частого употребления.

Прозвучало логично и взвешенно. А из уст Патрикеева – приговором, означающим, что экспертиза преступного умысла не увидит.

– Следы насилия?

– Ни единого. Но за несколько часов до смерти у Виктории был секс.

Об этом Вербин знал из показаний Наиля, но машинально уточнил:

– По взаимному согласию?

– По согласию или за деньги, я не знаю, тут тебе виднее, но без насилия. – Патрикеев помолчал. – И в презервативе.

– После этого Виктория принимала ванну? Или была в душе?

– Гм… нет.

Если, проводив Наиля, девушка отправилась в душ, это стало бы ещё одним, хоть и косвенным, но доказательством того, что убивать себя Виктория не собиралась. Но в душ она не пошла. Оставалось понять, почему не пошла? Допустим, сначала она что-то делала по дому, например, убиралась, в конце концов, кровать была аккуратно застелена, потом её отвлёк звонок Веры Погодиной, а потом… потом пришёл убийца? Или она ждала убийцу? Второй любовник? Но если Виктория ждала Шевчука, логично было бы сходить в душ, смыть, так сказать, следы предыдущей встречи.

– Она не была беременна?

– Нет.

Патрикеев ответил уверенно, значит, проверил, он никогда не забывал о важных деталях. Что же касается отсутствия беременности, то это минус ещё один мотив убийства. В современном мире к нежелательной беременности относятся намного проще, чем раньше, но беременная любовница могла начать шантажировать женатого мужчину и, в том случае, если его карьера зависит от супруги или её родителей, изрядно испортить ему жизнь. Но беременной Виктория не была… Но она могла соврать, сказать Шевчуку или Наилю, что ждёт ребёнка…

Или не могла?

Сейчас Вербин не мог ответить на этот вопрос, поэтому сделал пометку в записной книжке и улыбнулся Патрикееву:

– Спасибо, Иван Васильевич.

– Мог бы просто позвонить, – буркнул эксперт.

– Я был недалеко, – соврал Феликс.

Патрикеев махнул рукой и направился к дверям морга. Он любил, чтобы к нему приезжали, тем более когда речь шла о неофициальных просьбах, а поскольку Вербина ещё не назначили расследовать смерть Рыковой, его вопросы были неофициальными и получить на них ответы Феликс мог лишь благодаря хорошим отношениям с экспертом.

Проводив Патрикеева взглядом, Вербин вернулся в машину и вновь набрал номер Наиля.

– Да?

– Это майор Вербин, Московский уголовный розыск.

– Я зафиксировал ваш номер.

«Зафиксировал»? Слово почему-то резануло слух.

– Хотел узнать, вы не пересмотрели расписание на следующую неделю? Мы сможем встретиться?

– У меня не будет свободного времени.

– Вы настолько заняты?

– Да, настолько. Перезвоните через неделю.

Зарипов прервал связь, оборвав Феликса на полуслове, и было очевидно, что перезванивать не имеет смысла. Судя по всему, Наиль считает, что исполнил свой гражданский долг, и не хочет тратить время на разговоры о мёртвой подруге.

Или у него были другие причины избегать общения с полицией, например, он не был уверен, что сможет провести встречу так, чтобы не оказаться заподозренным в совершении преступления.

– Тут есть над чем подумать… – Вербин посмотрел на часы и хмыкнул: до встречи с Нарцисс оставалось ровно столько времени, чтобы добраться до улицы Сергия Радонежского, найти нужный дом и подняться в квартиру.

Изначально улица звалась Вороньей – по находящейся здесь Вороньей слободе Андроникова монастыря, что было не очень благозвучно, но логично. В двадцатых годах ХХ столетия её зачем-то обозвали Тулинской, коряво увековечив один из псевдонимов Владимира Ленина, который, вполне возможно, сам Ильич к тому времени позабыл. Тем не менее – прогнулись и переименовали. И лишь через много лет улица получила современное название – Сергия Радонежского, что стало неожиданным, но понравившимся москвичам возвращением к традиции называть улицы и площади по стоящим на них храмам.

Ведь что может быть логичнее?

А иногда, так тоже бывает, храмы и церкви остаются лишь в названиях улиц и площадей, не пережив исторических катаклизмов. Так, например, произошло с церковью Иоакима и Анны, известной москвичам ещё с XV века и давшей название улице Якиманка. По легенде, отыскав в ночи припозднившегося прохожего, часто – подшофе, городовой интересовался не адресом, а приходом, после чего выслушивал произнесённый заплетающимся языком ответ: «Яким… Анка…» который и определял географическую принадлежность пьяницы. Затем простонародное сокращение превратилось в полноценное название – одно из настоящих московских, а церковь исчезла в ходе брежневских издевательств над старым городом.

Но то – Якиманка.

Что же касается Изольды Нарцисс, то она жила в одном из панельных домов по чётной стороне Сергия Радонежского, поэтому Вербин подъехал к нему с Николоямской. Дом стоял перед перекрёстком с Рогожским валом, за которым улица Сергия Радонежского превращалась в коротенький бульвар Энтузиастов, переходящий, в свою очередь, в одноимённое шоссе, по которому когда-то давно энтузиастов – мошенников, убийц и государственных преступников – этапировали в Сибирь. То есть этапировали их по Владимирскому тракту, но в рамках одной из первых кампаний по переименованию логичное название было заменено на странное.

Нажимая на кнопку дверного звонка, Феликс думал, что откроет хозяйка, но увидел перед собой пожилую женщину, в которой не было ничего «экстрасенсорного». А скромная одежда и фартук выдавали домработницу. Она вежливо поприветствовала гостя, подождала, пока Вербин снимет куртку и разуется, указала на тапочки, после чего кивнула на двойные межкомнатные двери. Феликс открыл правую створку, шагнул и оказался… В гостиной. Не мрачной, но весьма необычной, стильное, тщательно продуманное убранство которой производило сильное впечатление.

Только чёрно-белые тона. Никаких компромиссов с оттенками: глубокий антрацит и яркое молоко. Чёрное платье хозяйки – и её белая кожа; чёрный диван у белой стены; чёрная мебель и белая керамика на полках; чёрные браслеты и белые волосы. И лишь одна деталь имела отличный цвет – ярко-красные губы женщины. Вербин увидел их, едва войдя в комнату и разглядев сидящую в кресле Нарцисс – не мог не увидеть, не мог не обратить внимания. Губы привлекали, заканчивая образ комнаты и женщины ярким восклицательным знаком.

Была ли Изольда ведьмой, Феликс сказать не мог, но производить впечатление она умела.

– Продуманно.

– Благодарю. – Женщина прекрасно поняла, что имел в виду Феликс, и с достоинством приняла комплимент. – Добрый вечер.

Ей было не меньше сорока, но Вербин понял это не сразу: возраст скрывали выбранный образ, скудная цветовая палитра и неяркий свет. Среднего роста, не крупная, но начинающая полнеть – занятий спортом, которыми она явно не пренебрегала, перестало хватать для поддержания формы. Черты лица крупные, но при этом не грубые, а приятные, мягкие, славянские, и после губ внимание привлекали большие серые глаза. Очень внимательные. Глаза, в которых горел огонь. Короткие светлые – почти белые, но не седые – волосы Нарцисс зачёсывала гладко. А её платье было открытым ровно настолько, чтобы не переступить черту, за которой в мужских головах начинают появляться игривые мысли.

– Добрый. – Феликс уселся в предложенное кресло – диван остался в неприкосновенности – и широко улыбнулся. – Значит, экстрасенс?

– В действительности я потомственная ведьма, – мягко ответила Нарцисс. – Но если вы смущены и предпочитаете звать меня экстрасенсом…

– Я в уголовном розыске больше десяти лет и ко всему привык. – Вербин продолжил улыбаться.

– Не сомневаюсь. – Нарцисс никак не среагировала на то, что Феликс её перебил. – Но если хотите поговорить о привычках…

– Лучше не надо.

– Уверены?

– Вдруг мне потом придётся вас сжечь? Как ведьму.

Несколько мгновений женщина молчала, затем кивнула, показав, что принимает шутку, хотя она ей и не нравится, после чего прищурилась:

– То есть вы допускаете, что я могу оказаться ведьмой?

– То есть издержки профессии вас не смущают?

– Я привыкла к недоверию. На начальном этапе.

– Потом удаётся рассеять?

– Во всех случаях. – Ответ прозвучал с уверенным равнодушием.

– Большой опыт?

– Раздумываете над моим предложением поговорить?

– Недоверие Виктории Рыковой вы не рассеяли.

– Почему вы так считаете?

– Виктория наблюдалась у профессионального врача.

У Феликса были сомнения насчёт того, что онлайн-психолога можно называть «профессиональным врачом», но ему нужно было увидеть реакцию Изольды. Она оказалась более чем хладнокровной.

– И видите, чем всё закончилось? – вздохнула женщина.

– Чем? – Вербин поднял брови, однако взгляд его стал жёстким.

– Я знаю только то, что Вика мертва. – Нарцисс без труда выдержала взгляд Феликса. – И обстоятельствами её смерти заинтересовалась полиция.

– Это стандартная процедура.

– Неужели?

– Стандартная в тех случаях, когда у полиции возникают сомнения.

– О каких сомнениях вы говорите?

– С какой проблемой Виктория к вам пришла?

– Почему вас это интересует?

– Я провожу расследование.

– Официальное?

Вербин выдержал короткую паузу:

– Я провожу доследственную проверку.

– То есть у нас просто разговор и я могу не отвечать на ваши вопросы?

Ещё одна пауза, чуть длиннее, во время которой Феликс внимательно смотрел ведьме в глаза, но она спокойно выдержала взгляд.

– Вы хотите на допрос?

– Я хочу понять, почему должна рассказывать вам о личных проблемах моей клиентки.

– Виктория Рыкова умерла, – напомнил Вербин. – И есть вероятность, что, узнав её личные тайны, я смогу понять, было ли совершено преступление.

– Как она умерла?

– С чем она к вам обращалась? – И тут же: – Вы ведь понимаете, что я получу нужные бумаги и заставлю вас ответить.

– Но потеряете время.

– Вы меня шантажируете?

Вербин задал вопрос без нажима, чётко показывая, что просто интересуется. Пока – просто интересуется. Нарцисс его поняла, вздохнула и грустно улыбнулась:

– Я очень старалась помочь Вике выкарабкаться из тех проблем, которые у неё возникли. Вы можете относиться ко мне как угодно, Феликс, это ваше право. Но хочу прояснить раз и навсегда: я очень старалась ей помочь. И я, поверьте, хороший профессионал. И ещё… – Нарцисс провела ладонью по подлокотнику. Немного нервно. – Вы не против, если я закурю?

– Нет.

– Вы тоже можете.

– Не хочу.

– Как знаете. – Сигареты у неё оказались белыми, тонкими и очень длинными. А зажигалка чёрной. Нарцисс сделала глубокую затяжку, выдохнула дым и продолжила: – И самое главное, Феликс, я спрашиваю вас не потому, что смерть Вики может быть следствием моей недоработки. Точнее, не только поэтому. Я спрашиваю, потому что восприняла её проблему слишком лично, как не имела права. И мне очень больно предполагать, что девочка умерла из-за моей ошибки.

И Вербин поверил. И потом, вечером, обдумывая разговор, пришёл к выводу, что не ошибся – Нарцисс была с ним искренна и действительно хотела помочь, но Феликс, в свою очередь, был скован правилами.

– Изольда… я могу вас так называть?

– Конечно.

– Спасибо. – Вербин выдержал короткую паузу. – Изольда, вы ведь наверняка слышали о существовании такого понятия, как тайна следствия?

– Разумеется.

– Надеюсь, из книг и сериалов?

Нарцисс коротким кивком показала, что шутка смешная, но сейчас неуместна.

– Так вот, – мягко продолжил Вербин. – Вы попросили поверить вам, а я прошу поверить мне: я не прикрываюсь тайной следствия, а действительно не имею права, да и не хочу рассказывать вам больше, чем могу. Я пришёл, чтобы понять, что случилось с Викторией. Было совершено преступление или нет.

– Вы не уверены?

– Нет.

– А как это выглядело? – Опять немного нервное движение по подлокотнику.

– Как самоубийство.

Рука замерла.

– Но вы подозреваете убийство?

– Я обязан всё проверить.

Нарцисс затушила остатки белой сигареты в чёрной пепельнице, накрыла её крышкой и сказала:

– Я действительно потомственная ведьма, Феликс, как бы вы к этому ни относились. Я знала, что мне не удастся уйти от семейного бизнеса… надеюсь, вас не покоробило это определение, поэтому пошла учиться на психиатра.

– Весьма предусмотрительно.

– Бабушка и мама были против, но я решила, что это разумный шаг, и не ошиблась. – Она глубоко вздохнула. – Чай? Кофе?

– От кофе не откажусь.

Нарцисс отдала распоряжение домработнице и вновь повернулась к Вербину:

– Задавайте ваши вопросы, Феликс.

Изольда не сдалась – она согласилась с доводами полицейского.

– Как Виктория вас нашла?

– Объявление в Сети.

– Это работает?

– Всё работает, Феликс, вопрос только в эффективности: где-то работает хорошо, где-то – лучше. Вика не разочаровалась во враче, которая помогала ей до меня, она просто хотела, чтобы на её проблему взглянули с другой стороны. Можно сказать, с неофициальной стороны. И ещё можно сказать, что Вика искала меня.

– Виктория пришла к вам, потому что врач не смог ей помочь? – уточнил Вербин.

– Да, – подтвердила Нарцисс. – Что вы знаете о проблеме Вики?

– Я читал её дневник.

– Вика вела дневник?

– Она не рассказывала?

– Нет. – Возникла пауза – подали кофе, а когда домработница покинула гостиную, Нарцисс закончила: – Видимо, не сочла нужным.

– Вы сказали, что Виктория искала вас, что вы имели в виду?

– Вика искала специалиста в области смерти, – ответила Нарцисс, глядя Феликсу в глаза.

Вербин выдержал короткую паузу, но только потому, что женщина её очевидно ждала, после чего спросил:

– Мы ведь говорим о страхе смерти?

– Разумеется.

– У Виктории был страх смерти?

– Следующий вопрос.

– У Виктории наблюдались суицидальные наклонности?

– Проблемы доставляли ей сильные страдания.

– Которые могли привести к суициду?

– Из-за которых Вика могла иначе посмотреть на смерть. На то, что смерть может ей дать.

– Кроме самой смерти?

Вновь возникла пауза, которую Нарцисс хотела сделать многозначительной.

– Вы не услышали, что я сказала: видения мучили Вику.

– Поэтому она обратилась к вам.

– Не нужно меня бить, – попросила женщина. – Я пыталась.

И Феликс не стал ей отвечать. Не потому, что ему нечего было сказать – просто не захотел.

– Я не видела явных признаков склонности к суициду, – продолжила Изольда после паузы. – Но не удивлюсь, если выяснится, что Вика покончила с собой. Я объяснила почему.

– Понимаю… – Вербин допил кофе, сваренный в турке, и сваренный очень хорошо, и достал из кармана записную книжку. – Когда Виктория приходила в последний раз?

– Девятого февраля.

– Какой она вам показалась?

– Обычной.

– Как давно Виктория к вам обратилась?

– Незадолго до Нового года.

– Как часто вы встречались?

– Два раза в неделю, понедельник и четверг.

– Вы так хорошо всё помните?

– Перед вашим визитом я просмотрела связанные с Викой материалы.

– Вы хороший профессионал.

– Я вам об этом говорила. – Нарцисс вновь потянулась за сигаретой. – Почему вы предполагаете убийство?

– Я ещё не предполагаю, проводится доследственная проверка.

– Вы совершенно не умеете лгать.

– Многие с вами не согласятся.

– Радуйтесь, что мы не женаты.

Вновь язычок пламени над чёрной зажигалкой. Очень яркий в полумраке. Даже ярче ярко-красных губ. Но быстро исчезнувший.

– Почему Виктория стала искать экстрасенса?

– Ведьму, – тихо поправила Феликса женщина. И вновь щёлкнула зажигалкой, глядя на полицейского через язычок пламени.

– Почему Виктория стала искать ведьму? Почему не пошла к другому врачу? Она так сильно в них разочаровалась?

– Вика пришла ко мне, пребывая в полной уверенности, что на неё наслали проклятие. И поверьте, я не имею к владевшей ею убеждённости никакого отношения: Вика сама поверила в проклятие, поскольку врачи в течение долгого времени не могли ей помочь.

– Виктория кого-то подозревала?

– Не исполнителя… у Вики были основания подозревать, что некоторые… её знакомые могли нанять кого-то… с этой целью.

Нарцисс поняла, что Вербин прохладно относится и к магии, и к тем, кто ею занимается, и тщательно подбирала слова.

– Имена назовёте?

– Я…

– Мы говорим без протокола, – напомнил Феликс.

– Кстати, почему?

– Потому что идёт доследственная проверка, Изольда, я собираю факты, на основании которых следователь будет принимать решение о возбуждении дела.

– То есть у нас дружеская беседа?

– В чём-то.

– В чём-то… – медленно повторила Нарцисс. – А вы забавный.

– В какой-то момент это ощущение может исчезнуть.

– Не сомневаюсь. – Ещё одна пауза. – Я знаю имя только со слов Вики.

– Если вы не лжёте, и Виктория действительно назвала вам имя человека, которого подозревала… скажем так: подозревала в том, что он хочет причинить ей вред любым способом, даже… гм… подобным… то это и есть один из тех фактов, которые меня интересуют. Подтверждённый вашими свидетельскими показаниями. И возможно, аудиозаписями.

– Я записываю только тех клиентов, которые дают разрешение.

– Виктория дала?

– Да.

– Значит, у вас есть подтверждение её слов, Изольда. Назовите имя.

– Вы скоро сами его узнаете, – поколебавшись, ответила Нарцисс. – И снова придёте ко мне.

– К чему такая загадочность?

– В следующий раз у вас будет больше вопросов, чем возникнет сейчас. То есть вы всё равно придёте. – Женщина улыбнулась. – К тому же я хочу посмотреть, сумеете ли вы решить эту элементарную загадку.

Вербин вспомнил назначенное с идеальной точностью время встречи и улыбнулся:

– Это ваши колдовские штучки?

– Вам ещё многое предстоит узнать, – мягко пообещала Нарцисс.

– Скажите, Изольда, вы рассказали Виктории, что помимо всего прочего являетесь дипломированным психиатром?

– Да.

– И как она к этому отнеслась?

– Вика всё поняла правильно.

– Вы проверили её на… – Нарцисс решила, что Вербин сбился, но ошиблась: Феликс не сбился, а просто смотрел ей в глаза, чуть улыбаясь, и держал паузу. Выказывая своё отношение. – На порчу?

– На проклятие, – спокойно поправила Феликса ведьма. – Конечно, проверила, но следов проклятия не нашла. Хотя, повторюсь, у Вики были все основания предполагать его наличие.

– Но имя недоброжелателя вы мне не назовёте.

– Неужели вам неинтересно самому его узнать?

– А если я скажу, что неинтересно?

– Вы солжёте, Феликс, потому что вам до сих пор интересно то, чем вы занимаетесь.

Отнекиваться Вербин не стал. Он умел «читать» людей и спокойно относился к тому, что кто-то мог «прочесть» его. А Нарцисс, очевидно, умела.

– Вы сказали, что являетесь специалистом по смерти.

– Совершенно верно.

– Что вы имели в виду?

– Только то, что сказала, Феликс, не более.

– Помогаете своим пациентам справиться со страхом смерти?

– Люди занимаются этим на протяжении всей истории. – Нарцисс помолчала. – Не хотите оспорить?

– Нет.

– Спасибо.

– Это аксиома.

– Да, это аксиома, – согласилась Нарцисс. – И аксиома жёсткая, поскольку далеко не все из нас, подобно буддистам, верят, что умереть – это примерно то же, что переодеться и вернуться к гостям.

– Вполне возможно, что буддистам тоже страшно перед смертью.

– Почему им должно быть страшно?

– Думаете, все хотят сюда вернуться?

Некоторое время Нарцисс обдумывала слова Вербина, после чего покачала головой:

– Ваши слова некорректны.

– Как и ваш пример.

– Я всего лишь предположила. И говорила об истинно верующих.

– А я всего лишь предположил, что неизвестность способна напугать даже истинно верующих.

– Они считают, что им всё известно.

– Даже стоя на краю?

И вновь – пауза. Ведьма не ожидала такого развития разговора и сейчас решала, продолжать ли двигаться в этом русле или сменить тему.

– Вы рассматриваете смерть, как нечто непознанное?

– Чьи мемуары посоветуете?

– Какие мемуары? – не поняла Нарцисс.

– Того, кто вернулся и абсолютно точно знает, что нас ждёт на той стороне.

– Вы доверяете мемуарам?

– Нет, – рассмеялся Феликс. – Но абсолютно точно знаю, что неизвестность страшит.

– Хорошо, – после паузы, произнесла Нарцисс. – Я соглашусь с тем, что боятся все.

– Да, – кивнул Вербин.

– И вы боитесь?

– Я стараюсь не думать о смерти.

– Вы лжёте, – грустно сказала женщина. – В последнее время вы часто о ней думаете.

– В последнее время реже, – вздохнув, уточнил Феликс. – И не о своей смерти.

– А о том, что она несправедлива?

Она действительно была хороша в своём деле. На удивление хороша. Возможно, выбери Нарцисс не «семейный бизнес», а науку – стала бы звездой современной психиатрии, но Изольда отправилась по другому пути и, судя по всему, на нём у неё отлично получалось.

– Смерть всегда несправедлива, – очень тихо отозвался Вербин. – Это вторая аксиома.

– Что вам пришлось сделать?

– Принять.

– Было трудно?

– Невероятно.

– Как вы справились?

– Мне помогли.

– Вам повезло.

– Наверное.

Феликс вспомнил себя, стоящим в священных водах Байкала. В разных водах с Криденс. Совсем рядом, но безумно далеко. Надолго далеко. Вспомнил, а через мгновение понял, что бессознательно повторяет жест Изольды – скользит по подлокотнику кресла ладонью. Немного нервно. Сам того не замечая.

– Сочувствую.

Голос прозвучал очень-очень мягко.

– Спасибо.

Помолчали.

– Ещё кофе? – спросила женщина.

– Кофе надоел, – ответил Вербин.

– Тогда заварим чай?

– Мы?

– Маша уже ушла.

Вербин посмотрел на часы и удивился, что с тех пор, как он вошёл в квартиру ведьмы, прошло почти два часа.

– Вы не торопитесь?

– Нет.

– Тогда давайте пройдём на кухню?

Феликс думал, что за пределами гостиной увидит «кулисы», обыкновенное убранство обыкновенной квартиры, но ошибся – стиль был выдержан везде. Во всяком случае везде, где побывал Вербин: в гостиной, коридоре, ванной комнате и кухне, царствовали два цвета – чёрный и белый, словно Нарцисс отказывала своему миру в яркости.

– Сначала я попросила дизайнера оформить в таком стиле только гостиную, но потом поняла, что мне нравится, – рассказала женщина, наполняя чайник. – Меня не утомляет сочетание чёрного и белого, а других цветов хватает на улице. Или в одежде.

– Часто спрашивают?

– Поняла, что вы обратили внимание на мой дизайн.

– Привычка.

– Она вам нравится?

– Она появилась до того, как я пошёл работать в полицию.

– Что-то из области «мужчина всегда садится лицом к двери»?

В её голосе не было иронии, поэтому Феликс ответил серьёзно:

– Да, что-то из той области.

– Это нормально. – Чай заварился, оказался очень насыщенным и с чабрецом, а не ставшим привычным бергамотом. – Такими вас сделала природа. – Нарцисс уселась напротив. – У меня есть пирог.

– Нет, спасибо.

– Я обещала накормить вас ужином.

Феликс улыбнулся:

– С чем пирог?

– С мясом. Я его разогрею, пока чай остывает. – Нарцисс помолчала. – Знаете, Феликс, когда я увидела, что на Вике нет проклятья, то решила, что бедная девочка видит свою смерть. Ведь так? – Ведьма чуть подалась вперёд. – Как Вика умерла?

– Покончила с собой, – ответил Вербин, глядя ведьме в глаза. – Или её убили.

Очередная пауза не затянулась. Может, пять, может, шесть ударов сердца, не больше. А затем Нарцисс поднялась и отвернулась к холодильнику.

– Если вам нужен сахар – он на столе.

Голос её не был уверенным.

Голос её дрожал.

На бульваре…

По которому они изредка прогуливались с Криденс. Медленно, потому что вместе. Держась за руки, потому что невозможно не держаться, не получается не держаться, когда вместе. От Петровки прогуливались, туда, где некогда располагался красивейший Страстной монастырь, пред которым, со стороны Тверского бульвара, стоял бронзовый, склонивший голову Пушкин. Потом возвращались… или шли по бульварам дальше, до Арбата; или поворачивали к набережной; или уходили в узкие московские переулки. Вместе…

Сейчас Вербин шёл по бульвару один. Не быстрым, деловым шагом, но и не медлил, на ходу раздумывая, куда пойти: домой или в «Небеса»? У обоих вариантов были недостатки: дома скучно и, кажется, нечего есть; в баре шумно и придётся задержаться минимум до часа ночи. Дома можно отдохнуть, в «Небесах» точно накормят.

«Может, купить что-нибудь домой?»

А в следующий миг Вербин услышал:

– Молодой человек!

Понял, что фраза обращена к нему, остановился и посмотрел на старика, сидящего на лавочке.

– Добрый вечер.

– Скорее, доброй ночи, – улыбнулся тот. Лет семьдесят, может, больше, но не дряхлый – подтянутый, не сгорбленный, с короткими, абсолютно седыми волосами, зачёсанными на пробор, он был одет в чёрное пальто, перчатки, брюки и ботинки. И держал на коленях раскрытый журнал.

«Интересно, что он видит в такой темноте?»

Ближайший фонарь не давал достаточно света, тем более для чтения старыми глазами.

– Простите за нескромный вопрос: вы курите?

– Да, сейчас… – Вербин полез за сигаретами.

– Нет, нет, вы неправильно меня поняли, – поспешил объясниться старик. – Вы не могли бы покурить, сидя на лавочке? Если не торопитесь, конечно.

– Зачем? – не понял Феликс.

– Мне уже нельзя… по разным причинам… Однако мне доставляет удовольствие, когда курят рядом. Сейчас же, как видите, людей почти нет, обратиться не к кому, вот я и решил вас потревожить.

Не «почти нет», а никого нет – поздний вечер прогнал с бульвара любителей прогулок, а редкие прохожие предпочитали тротуары.

– Минут двадцать назад проходили молодые люди, но они сидят на химии, законной, конечно, но абсолютной синтетике, от табака отказались, а мне противно вдыхать то, что они курят.

– Понимаю, – пробормотал Феликс. А в следующее мгновение удивлённо уточнил: – Двадцать минут? Вы так давно здесь сидите?

– На самом деле, дольше.

– Не замёрзли?

– Мне редко бывает холодно. – Старик раскрыл золотой портсигар и протянул Вербину. – Если вас не затруднит… Они, конечно, тянутся чуть дольше, зато ароматные.

– Как скажете. – Вербин устроился на лавочке рядом и раскурил сигариллу. Он их не любил, но не видел причин отказывать незнакомцу в просьбе.

– Анатолий Евгеньевич, – произнёс старик, словно прочитав мысли Вербина.

– Очень приятно. Феликс.

– Редкое имя.

– Спасибо родителям.

Сигарилла оказалась отличного качества и очень ароматной.

– Под каким именем крестили? Извините, если вопрос неуместен.

– Под этим и крестили.

– Точно… в православии есть имя Феликс. Забыл… – Старик сделал жест рукой. – Извините. Неловко получилось.

– Ничего страшного.

– Привыкли?

– Перестал обращать внимание.

– Мало кто знает, что у вас каноническое имя?

– Мало кто спрашивает, под каким именем меня крестили.

– Вас это смущает?

– Мне безразлично.

– Но мой вопрос вас… – Старик намеренно сделал паузу, глядя Феликсу в глаза, а когда понял, что молчание затягивается, с улыбкой поинтересовался: – Не поможете?

– Вы знаете, что хотите сказать, – ровным голосом ответил Вербин.

– Верно, – не стал скрывать старик. – Кем вы работаете?

– Я полицейский.

– Чувствуется.

– В хорошем смысле или плохом?

– Просто – чувствуется. А цвет у вас будет такой, какой вы сами себе выберете.

– Чёрный или белый?

– Ну, не радужный же… – Старик помолчал, после чего вернулся к предыдущему вопросу: – Мой вопрос вам понравился.

– Потому что он редкий.

– Только поэтому?

Нет, не только, однако Феликс не захотел развивать эту тему, в очередной раз затянулся ароматной сигариллой и спросил:

– Часто здесь бываете?

– В Москве?

– В этом сквере.

– В сквере не очень, только когда есть время прогуляться. В Москве – часто.

– Вы приезжий? – удивился Вербин.

– Не похож?

– Выговор и поведение выдают в вас настоящего москвича.

– Я много времени здесь провожу и знаете, кем только не был… – Старик тихонько рассмеялся. – Вы не поверите, Феликс, но я даже извозчиком служил одно время… любил на Кузнецком Мосту стоять… Впрочем, не важно, это так, развлечение… как и прогулки зимним вечером… Вы ведь тоже прогуливались?

– Да, – кивнул Вербин.

– Субботним вечером один?

– Иногда такое случается.

Несколько мгновений старик обдумывал ответ, а затем спросил очень мягко, проникновенно:

– И что же случилось с ней?

– Умерла.

Старик не извинился, не выразил соболезнования – он замолчал. А затем произнёс фразу, которую Вербин чувствовал, но никогда не произносил. Она не приходила ему. Или должна была прийти вместе с худым стариком, любящим вдыхать запах табачного дыма.

– И бульвар стал тусклым, – сказал он таким голосом, что стало понятно – понимает. Понимает, как никто.

– Осенним, – поправил старика Феликс, разглядывая тлеющий кончик сигариллы. – В любое время года – осенним.

– Но осень поздняя: без ярких листьев и их запаха, лишь голые ветки тоскливые и небо едва светлее асфальта.

– Да…

С какой удивительной точностью описан мир, в котором нет Криденс.

– Но вам до осени далеко, Феликс, очень далеко. Не приближайте её и не отнимайте у себя то, что ваше по праву.

– А если осень ранняя?

– Никогда, – качнул головой старик.

– Иногда.

– Только если мы её зовём. Поверьте, Феликс, я знаю. Я видел. И знаю, к чему это приводит.

– Просто осень наступит чуть раньше.

– И ещё быстрее закончится, уступив место лютой зиме. А из зимы невозможно вернуться. И однажды вы поймёте, что большую часть жизни провели на осеннем бульваре в одиночестве ожидания смерти. Разве это правильно?

– Мы проводим всю жизнь в ожидании смерти.

– Вижу, вы достаточно зрелый человек, Феликс. Но именно достаточно, а не зрелый. Как вы примете смерть, если ждали её десятилетия?

– С облегчением.

– А должны – с ужасом. Вас должно трясти от страха при одной только мысли, что прекрасная жизнь, полная достижений и взлётов, шуток и веселья, дружбы и любви – закончилась. И вы не знаете, что будет дальше. Ужас – вот единственная нормальная реакция при встрече со смертью. Унылая покорность оставляет равнодушным, а дикий страх – наполняет эмоциями.

– Кого наполняет? – не понял Вербин.

– Смерть, разумеется, – ответил старик. И в его интонации скользнуло: «Разве непонятно?» – Неужели вы думаете, что она берёт за работу деньгами?

– То есть это всё-таки должность?

– Да, Феликс, не для всех это процесс. – И прежде, чем Вербин успел среагировать на странное замечание, старик продолжил: – Как бы быстро ни бежал человек, как бы высоко он ни забрался, в конце пути его всегда ожидает смерть. Встреча неизбежна, так зачем идти на свидание вместе? Там увидитесь.

– А вдруг это именно то, что мне нужно? – задался неожиданным вопросом Вербин.

– А вдруг нет? – весело ответил старик. И тут же вновь стал серьёзным: – Я видел много похорон, Феликс, но самые грустные из них те, в которых люди хоронили сами себя. Заживо. И все потом раскаивались. Ни одного нераскаявшегося, Феликс, за тысячи лет наблюдений.

– А что с вашей осенью? – вдруг спросил Вербин. – Как это было у вас?

– Моя наступила вовремя.

– Но ведь наступила.

– Таков ход вещей, и нет нужды его менять, – пожал плечами старик. – Осень обязательно наступит, а то, что вы её не приближаете, не значит, что вы забыли Криденс – это значит, что вы продолжаете жить.

– Что? – воскликнул Феликс. – Откуда вы знаете Криденс? Кто вы такой?

– Просто прохожий, – изумлённо ответил светловолосый юноша, после чего повторил вопрос: – Сигаретки не будет?

– Сигареты? – Вербин огляделся. Он сидел на лавочке в позе глубоко задумавшегося человека: привалившись боком к спинке, подперев голову рукой и устремив взгляд в никуда. Вроде не спит, но и не здесь. Не замечая гуляющих по скверу людей, не слыша их и не чувствуя. Среди народа в полном одиночестве. Как долго сидит, непонятно, но вроде замёрзнуть не успел. – Сигареты? – Быстрый взгляд вправо, но скамейка пуста. Совсем пуста.

– С вами всё в порядке? – осторожно спросил молодой человек.

– Да, спасибо, нормально. – Вербин тряхнул головой. – На работе проблемы, вот и задумался.

– Понятно.

Феликс вытащил из кармана пачку, угостил парня, бросил окурок в урну, подумал и раскурил следующую.

«Что произошло? У меня начались видения? Или я просто присел покурить и заснул?»

Второе предположение казалось очевидным, но Феликса смущали два момента: во-первых, он совершенно не помнил, как оказался на лавочке, точнее, помнил – его позвал старик, но в каком мире прозвучал зов: в реальности или во сне? Во-вторых, разговор показался чересчур реалистичным для сна. Нет, не во сне таким казался, а сейчас, проснувшись, Вербин помнил его во всех деталях, чего никогда не бывает с разговорами, случившимися во сне. И старик… Анатолий Евгеньевич…

«Если мы встретились в реальности, то куда он делся? Если во сне, то почему я так хорошо его помню? И почему сейчас меньше времени, чем было, когда мы встретились? Или нам только предстоит встретиться?»

Феликс криво усмехнулся, поднялся, сделал шаг прочь, но задержался возле урны – смял сигарету и вздрогнул, увидев лежащий в урне окурок сигариллы.

Остаток субботы Феликс провёл дома. Выйдя от Нарцисс, подумал было отправиться в «Грязные небеса», но накопленной за день информации оказалось так много, что её требовалось обдумать в спокойной обстановке и, желательно, в полной тишине. Поэтому Вербин поехал домой, по дороге купил большую острую пиццу, плюхнулся в кресло, включил бра и просидел в его приглушённом свете почти двадцать минут. И отдохнул, и разложил по полочкам всё, что узнал за день, взвесив и оценив каждый бит полученной информации, продумывая, в какую версию – или версии! – укладываются полученные факты.

Поняв, что достаточно расслабился, Феликс съел кусок едва тёплой пиццы, запив его горячим чаем, открыл ноутбук и поискал в Сети общедоступную информацию о Наиле Зарипове, которой оказалось достаточно много – молодой писатель прилагал массу усилий, чтобы стать по-настоящему медийной личностью, и несмотря на то, что в активе Зарипова была всего одна книга, количеству рецензий на неё и данных Наилем интервью мог позавидовать иной маститый автор. Чем, возможно, и объяснялась завышенная самооценка Зарипова. С другой стороны, книга вышла в ноябре позапрошлого года, тогда же прозвучало большинство рецензий, а последнее выложенное на сайте интервью у Наиля взяли летом. Его начали забывать, не потому ли в голосе Зарипова отчётливо сквозило раздражение? Что касается рецензий, которые быстро просмотрел Вербин, то они оказались чрезмерно хвалебными, а в интервью Наиль показал себя настолько напыщенным, что Феликс поймал себя на мысли, что, не случись преступления, он бы никогда не заинтересовался ни личностью приятеля Виктории Рыковой, ни его творчеством. Теперь же придётся с ним разбираться…

Но не завтра. Подумав, Вербин решил оставить Зарипова в покое до понедельника и тогда напомнить о своём существовании. А к понедельнику, глядишь, появятся какие-нибудь факты, которые позволят хотя бы чуть надавить на молодого талантливого автора и слегка сбить с него спесь.

Феликс налил ещё одну кружку чая, спрятал остатки пиццы в холодильник, мысленно порадовавшись, что вопрос с завтраком решён, и отправился изучать содержимое ноутбука Виктории Рыковой: посмотрел календарь, содержимое мессенджеров, социальных сетей, отметил в записной книжке, на что нужно обратить особое внимание, но копать глубже не стал – такими исследованиями лучше заниматься на свежую голову. Вместо этого поискал информацию на Марту Карскую, почитал отзывы, как обычно в Сети – самые разные. Отметил, что явно заказных сообщений или же написанных самим врачом среди отзывов нет, зевнул, решил отвлечься и включил телевизор. Проснулся примерно через два часа, сразу после того, как увидел лежащий на краю урны окурок сигариллы. Проснулся и несколько мгновений просто сидел, невидяще таращась в бубнящий телевизор и пытаясь понять, не получилось ли так, что он принял за сон со стариком кусок какого-то фильма? Решил, что нет, выключил телевизор и побрёл спать, поминая «добрым» словом Нарцисс, разговор с которой скорее всего и стал причиной странного сна о странном старике. Разговор, который не закончился в тот момент, когда Изольда разогрела пирог…

– Человек может увидеть свою смерть?

– Человек может увидеть всё: что было, что будет, что скрыто, чего никогда не было и не будет. А то, что сейчас, человек видит постоянно.

– Я говорю с врачом или ведьмой?

– А это уж вы сами решайте. – Нарцисс едва заметно передёрнула плечами. – На протяжении всей истории человечества фиксировались случаи предвидения, в том числе – смерти, в том числе – собственной. Как вы понимаете, я говорю только о сбывшихся прогнозах. Но как к ним относиться…

– Каждый решает для себя сам, – закончил за неё Вербин.

– Потому что это зависит только от того…

– Верит человек или нет.

Женщина помолчала, глядя Феликсу в глаза, и чуть улыбнулась, показывая, что он не перебивает, а продолжает её мысли. Но при этом уточнила:

– Такова ваша позиция?

– Такова единственно возможная позиция, Изольда, поскольку трудно, а скорее всего – невозможно, доказать человеку, уверенному в том, что он стал свидетелем чуда, или ворожбы, что в действительности мы имеем дело с оптическим обманом или галлюцинацией. В обратном случае правило тоже работает: если человек изначально настроен скептически, превратить его в верующего весьма и весьма проблематично. – Феликс помолчал. – Кто-то называет проявление сверхъестественного уникальным стечением обстоятельств, кто-то – Промыслом.

– Вы очень уверенны, – заметила Нарцисс.

Пирог оказался вкусным. Чай почти закончился, но они решили не заваривать ещё один чайник. Просто говорили, сидя друг напротив друга за кухонным столиком.

– Недавно обсуждали этот вопрос?

Не так давно Феликс очень много думал на эту тему, пытаясь понять, насколько сильно нужно верить, чтобы убедить себя, что заключил сделку со сверхъестественной силой. Однако рассказывать о поездке на Байкал Вербин не захотел. Может, потом, не сейчас. Ответил коротко:

– Не важно. – Постаравшись, чтобы фраза не прозвучала грубо.

– Как скажете, – покладисто согласилась Нарцисс.

Они помолчали, после чего Вербин вернул разговор в прежнее русло:

– Известны случаи, когда люди предвидели свою смерть?

– На эту тему можно подобрать множество фактов, похожих на легенды, и ещё больше фактов, похожих на сказки. Каждый случай, который можно притянуть к предвидению смерти хоть за уши, хоть за хвост, особенно если речь идёт о знаменитостях, старательно раздувается до уровня абсолютно достоверного и подкреплённого деталями факта. Например, Джон Леннон[4] часто говорил, что не представляет себе жизни после сорока – и был убит в этом возрасте. Можно ли считать это предвидением?

– Сомневаюсь.

– Согласна. – Нарцисс задумчиво покрутила чашку. – Одно из самых точных предсказаний сделал Марк Твен. Он родился в год прилёта кометы Галлея и всем говорил, что уйдёт, когда она появится в следующий раз. Так и получилось.

– То есть стандартная точность предсказания – год? – Вербин постарался, чтобы в голосе не прозвучало ни грана иронии.

– Получается, так, – согласилась Нарцисс. – Чаще и с большей точностью можно говорить о предчувствии скорой гибели, которая, к примеру, наступит на следующий день. Таких случаев известно немало.

– Но большинство из них произошло во время какой-нибудь войны? – догадался Феликс.

– Совершенно верно, – подтвердила Нарцисс. – Я понимаю, что в ходе боевых действий вероятность умереть, мягко говоря, намного выше, чем в обычное время, но трудно предположить, что люди, чувствующие, что не переживут завтрашний день, шли на смерть осознанно… – Решила, что высказалась слишком туманно, и пояснила: – Я имею в виду, вряд ли они делали так, чтобы их убили.

– Я понял, что вы имели в виду, и согласен. – Вербин прищурился. – С другой стороны, ожидание гибели их, безусловно, угнетало. Возможно, под влиянием предчувствия, люди теряли в ловкости, осторожности, внимательности и тем, неосознанно, приближали свою смерть.

– Звучит логично, – признала потомственная ведьма. – И… спасибо вам.

– За что? – изумился Феликс.

– За то, что вы въедливый. За то, что не остановитесь, пока не узнаете правду.

Несколько мгновений Вербин молчал, но отвечать не стал, просто перешёл к другой теме:

– Предвидение, которое преследовало Вику, оказалось на удивление точным.

– Для бедной девочки оно стало пыткой.

– Насколько сильной?

– Чудовищно сильной.

– Вы допускаете, что видения могли заставить Викторию покончить с собой?

Он должен был об этом спросить, она знала, что услышит этот вопрос.

– Вас когда-нибудь пытали? – Ведьма помолчала, давая Вербину возможность высказаться, поняла, что ответа не будет, и продолжила: – Я не случайно сравнила происходящее с пыткой. Вика страдала, избавление стало её навязчивой идеей. Сначала она терпела, но, если ничего не меняется, любому терпению приходит конец. Вика искала способы избавиться от мучений, но ни один из них не давал результатов. А страдания не прекращались, временами даже усиливались, и нет ничего удивительного… точнее, я бы не удивилась, узнав, что Вика… что Вике пришло в голову…

Женщине было трудно произнести следующие слова, поэтому Вербин пришёл на помощь:

– Пойти на всё, чтобы прекратить страдания?

– Да. – Изольда помолчала, беззвучно поблагодарив Феликса. – Вика начала с врачей, затем обратилась к ведьме, но не получила того, что жаждала. Так что да, мне кажется, она была готова на всё. И могла… убить себя.

Слово произнесено. С трудом, но произнесено.

– Это ещё нужно доказать… – протянул Вербин.

– Вы человек действия, Феликс. Вы должны всё проверить, уточнить и при этом полностью контролировать происходящее.

– Существуют другие работающие схемы? Не слышал.

– Мир состоит не только из того, что можно пощупать, – убеждённо ответила Нарцисс. – Попробуйте взять в руки свои ощущения после прочтения «Тихого Дона» или «1984». Попробуйте пощупать свой стыд после того, как толкнули девочку на школьной лестнице. Или…

– Я могу пощупать смерть, – с деланным равнодушием перебил женщину Феликс. – Я видел разную.

– Привыкли?

– Не думаю, что когда-нибудь привыкну.

– Спасибо за такой ответ.

– Он честный.

– И за это тоже спасибо. – Нарцисс провела пальцами по краю чашки. – Феликс, о чём вы думаете, когда видите мёртвого?

– У меня возникают вопросы.

– Всегда?

– Всегда.

– Вопросы о том, как получилось, что человек умер?

– Да.

– Даже если кажется, что по естественным причинам?

– Даже если всё выглядит как самоубийство.

Несколько мгновений на кухне царила тишина, после чего Нарцисс криво улыбнулась:

– Почему-то вспомнила американскую поговорку: «Неизбежны только смерть и налоги».

– Англичане приписывают авторство Адаму Смиту.

– А американцы Бенджамину Франклину.

– Знаю.

– А как думаете, кто на самом деле произнёс эту фразу?

– Скромный сотрудник Министерства финансов после того, как посадил Аль Капоне за неуплату налогов, – рассмеялся Вербин. – Посадил и зафиксировал для сограждан, что каким бы крутым ты ни был – не становись чересчур заметным, потому что рано или поздно государство найдёт способ от тебя избавиться.

– Я должна была догадаться, что вы так скажете, – рассмеялась в ответ женщина. – Но при этом считаю, что налогов можно избежать.

– Уверен, что можно.

– Остаётся только смерть. – Нарцисс вновь стала серьёзной. – Мы знаем, что она обязательно придёт, и каждый справляется с этим знанием по-своему. Большинство предпочитает о ней не думать, и я соглашусь с тем, что это неплохой способ сохранить душевное равновесие. Многих спасает религия, которая даёт надежду, что впереди нас ожидает нечто хорошее. Не все верят, что ожидает, не все верят, что именно хорошее, но надеются, и надежда позволяет жить, не думая о том, что однажды всё закончится. Смерть – это важнейшее событие в жизни каждого человека, и она оказала грандиозное воздействие на все цивилизации и культуры, начиная с самых древних. Вы слышали о Дне мёртвых? Его празднуют в Латинской Америке.

– Вроде был такой мультик, – припомнил Вербин.

– Вы смотрите мультики?

– Стал жертвой навязчивой рекламной кампании.

– Понимаю. – Нарцисс одобрила шутку очень короткой улыбкой и продолжила: – Этот праздник уходит корнями в далёкое прошлое, ацтеки праздновали его в течение целого месяца, поклоняясь богине Миктлансиуатль, которая, вместе со своим супругом Миктлантекутли правит Миктланом.

– Загробным миром?

– Да. И главный образ современного Дня мёртвых – это отсылка к ней, к Миктлансиуатль. – Нарцисс поднялась, жестом предложила Феликсу следовать за ней во вторую из трёх комнат, оказавшуюся кабинетом, и подвела к стене, на которой висела женская маска.

– Эта композиция называется «Grace Sculpture» художницы Krisztianna. Я безумно влюблена в её работы, потому что мне кажется – только кажется, ведь я с ней не знакома, что Krisztianna идеально чувствует эстетику смерти. – Ведьма выдержала короткую паузу. – О чём вы думаете, глядя на эту работу?

Женское лицо не казалось живым, но оно и не должно было казаться живым. Женское лицо не казалось мёртвым, но оно и не должно было казаться мёртвым. Женское лицо застыло в переходе, в окружении красных роз и красных крыльев, и если в этом заключался замысел, то Феликс был готов полностью согласиться с ведьмой – художница ощущала смерть едва ли не идеально. Но как же это жестоко – сделать маску женщины, которая остановилась во время перехода. Ведь нет ничего ужаснее, чем не закончить путь на тот берег…

– О чём вы думаете, глядя на эту работу?

– Почему вас это интересует? – тихо спросил Феликс.

– Хочу знать, понимаете ли вы, с чем столкнулись? Понимаете ли вы, каково это – жить, постоянно думая… нет, даже не думая… постоянно видя свою смерть и периодически переживая её в ощущениях? Переживая, как это будет. Жить в постоянном ужасе и ожидании конца.

– Это как остановиться во время перехода. – Теперь Вербин понял, почему ведьма подвела его именно к этой маске.

– Значит, понимаете…

Нет, чтобы понять – нужно пережить, нужно испытать. И можно лишь пытаться представить, какие муки испытывала несчастная девушка. И, если хватит фантазии это представить, сомнения в том, что Рыкова покончила с собой, почти исчезнут. При этом Нарцисс, которая лечила девушку, должна изо всех сил противиться версии суицида, а не подталкивать к ней.

– Вы говорите так, будто смерть стала для Виктории облегчением. Выходом из кошмара, в котором она пребывала.

– К сожалению, можно сказать и так, – грустно ответила Нарцисс. – Расстройство Вики было не простым страхом смерти: бедная девочка раз за разом переживала её, видела себя мёртвой, что превращало жизнь Вики в сущий ад. Как я уже сказала: бесконечная пытка.

«А ведь кто-то мог решить, что оказывает Виктории помощь? – вдруг подумал Феликс. – Что избавляет бедную девочку от кошмара, преследующего её и днём, и ночью…»

Неожиданная мысль не показалась странной. Теперь, после общения с Нарцисс, не показалась. Может ли глубокое, как у художницы, ощущение смерти настолько сильно повлиять на человека, так извратить его мировоззрение, чтобы в конечном счёте превратить в убийцу?

– О чём вы задумались? – тихо спросила Нарцисс.

– Насколько подробно Виктория описывала свои видения? – спросил Феликс, продолжая разглядывать маску.

– Достаточно подробно.

– Вы ведь не считали, что Виктория всё это выдумала?

– Конечно, нет.

– Тогда почему вас не было с ней четырнадцатого февраля? В день, когда Виктория должна была умереть.

Нарцисс шумно выдохнула, такого удара она не ожидала, и, после паузы, произнесла:

– Жестоко.

Комментировать очевидное Вербин не стал. Да, жестоко, но ему нужно было это спросить и услышать ответ. И увидеть реакцию ведьмы.

– Почему вы не спросили сразу?

– Я спросил, потому что из ваших слов сделал вывод, что вы должны были быть с Викторией. Обязательно должны были.

– Я хотела. – Нарцисс отвернулась и быстро смахнула слезу. – Это и есть моя ошибка, Феликс, я не подготовилась как следует. Я не узнала, где живёт Вика, а за пару дней до четырнадцатого февраля она перестала отвечать на мои звонки. У вас есть её телефон?

– Да.

– На нём вы увидите то же самое. – Нарцисс разблокировала смартфон и показала Феликсу экран с пятью десятками оставшихся без ответа вызовов. – Вика не хотела со мной говорить, а я не знала, как её найти. А теперь не знаю, как убедить себя в том, что не виновата в её смерти.

Красная маска приснилась Феликсу перед пробуждением. Однако этот сон, в отличие от истории со стариком, не был наполнен ощущением реальности происходящего: Вербин понимал, что видит сон, в котором он был экспертом-искусствоведом в крупном аукционном доме, и маска вызывала у него исключительно профессиональный интерес – Феликс внимательно её рассматривал, фотографировал, описывал короткими заметками в записной книжке, и даже когда маска неожиданно распахнула глаза и произнесла: «Однажды…», не испугался, а лишь уточнил в конце исписанной страницы: «Говорящая…»

После чего проснулся и долго лежал в кровати, пребывая между сном и явью, думая о чём-то и мгновенно забывая, о чём думал. Пока не сообразил, что разбудила его не распахнувшая глаза маска, а перезвон будильника, который не прекращался всё то время, что Феликс пялился в тёмный потолок, выдал короткое:

– Чёрт!

Подскочил с кровати и бросился в ванную – времени до встречи с Анзоровым оставалось впритык.

Сначала следователь хотел увидеться утром в понедельник, но Феликс напомнил о совещании, которое никак не мог пропустить, и услышал в ответ, что можно пересечься в воскресенье. Весьма неожиданное предложение, учитывая, что Анзоров терпеть не мог работать по выходным. Но ещё больше Вербин удивился месту встречи, которым стала небольшая кофейня на севере Москвы – Анзоров сказал, что будет возвращаться с дачи и ему удобно увидеться там. Возможно, следователь действительно жил неподалёку или проезжал по этой улице по дороге из пригорода, но припомнив несколько известных ему фактов, Феликс предположил, что удалённая кофейня выбрана по другим причинам. Однако с вопросами торопиться не стал, решив послушать, как поведёт разговор Анзоров.

Что же касается следователя, то выглядел он по обыкновению чуточку отстранённым, ненавязчиво демонстрируя, что, несмотря на неофициальный формат встречи, это не посиделки старых друзей, а Вербин явился с докладом.

Есть не стали. Проспавший Феликс, конечно, позавтракал бы, но поскольку следователь от еды отказался, тоже ограничился большой кружкой чёрного кофе. Анзоров же тянуть резину не стал и сразу поинтересовался:

– Что скажешь о деле Рыковой?

– Скажу, что о нём пошли слухи и Викторию у нас называют «Девочкой с куклами».

– Дело «Девочки с куклами»? – уточнил Анзоров.

– Дела пока нет, – напомнил Феликс. – Саму Викторию так называют.

– Поэтично.

– Такой её увидели.

– Поэтично и звучно.

– Название понравится журналистам, – обронил Вербин. – К тому же, уверен, скоро слухи выползут за пределы Системы, и они начнут расспрашивать знакомых сотрудников о «Девочке с куклами».

– И что знакомые сотрудники будут им отвечать? – поинтересовался Анзоров, который прекрасно понял намёк, но сделал вид, что пропустил его мимо ушей. – Там самоубийство?

Феликс промолчал, уверенно глядя собеседнику в глаза. Следователь поморщился, а потом улыбнулся:

– Да ладно?

– Сразу скажу: улик никаких. Но куча косвенных и серьёзных сомнений. И ещё одна версия появилась вчера, но о ней я пока промолчу, потому что совсем сырая.

– Куча косвенных большая? – Сомнения Анзорова интересовали мало. – Дело на основании этой кучи открыть можно?

– Тебе решать, Амир.

– Ты бы открыл?

– Я да, – твёрдо произнёс Вербин. – Я не сомневаюсь, что Викторию убили.

– Значит, я угадал, предложив тебе покопаться в Кожухове.

– Что значит «угадал»? – не понял Феликс.

– Я говорил с Дарьей, она приезжала в Москву на совещание. – Анзоров покрутил по столу кружку, но пить не стал. – Помнишь её?

Дарью, следователя из Иркутска, с которой они прошлым летом взяли серийного убийцу, Феликс не просто помнил, а подружился. И когда она приезжала в Москву, накормил обедом в «Грязных небесах». Вернувшись в Иркутск, Дарья написала Феликсу, что Анзоров о нём расспрашивал, на что Вербин ответил, что всё в порядке и он уже не раз работал с Анзоровым. И стал ждать, во что расспросы выльются. И вот дождался.

Но ответил коротко:

– Конечно, помню.

– Дарья рассказала о деталях твоего… гм… отпуска. Плодотворного отпуска, прямо скажем. – Анзоров покрутил в руке чайную ложку. – И её рассказ в очередной раз подтвердил твоё умение видеть то, чего никто не видит. Ты улавливаешь связи, которых нет на виду и которые становятся очевидными после того, как ты на них указываешь. Надеюсь, ты не воспринимаешь мои слова как лесть?

– Я не настолько наивен.

– Правильнее сказать – не настолько глуп.

– И это тоже.

– И это тоже, – эхом повторил Анзоров. И усмехнулся. То ли задумчиво, то ли с грустью. – Мы все замотаны повседневностью. Я не жалуюсь и не оправдываюсь, я говорю, как есть, и ты знаешь, что я говорю правду – так есть. Мы стараемся делать хорошо, но мы всё равно замотанные люди, а искусственный интеллект пока не научился бегать по «полю» в поисках улик. Мы ошибаемся. Я сейчас не стану говорить, что иногда мы ошибаемся намеренно – это ты тоже знаешь. Но чаще мы просто ошибаемся или, из-за всё той же замотанности, в упор не видим очевидных улик. И ты ошибаешься, но реже, потому что у тебя есть отличный нюх. В Иркутске ты пошёл по следу, которого никто не видел и в который никто не верил, и нашёл «серийника»… Сколько девушек он убил? Двадцать пять?

– Двадцать семь.

– Ты его нашёл. Ты, такой же вымотанный и затраханный, как все мы, его нашёл. Поехал, мать твою, в отпуск, и взял «серийника», который убивал на протяжении десяти лет. Поэтому я и попросил тебя послушать Крылова: твой нюх должен был подсказать, есть в смерти Рыковой криминал или нет… – И резко: – Что ты нашёл?

– Крылов отличный парень, – медленно произнёс Феликс. – Он первым унюхал криминал в деле Рыковой. Он цепкий и может вырасти в хорошего опера.

А может и не вырасти, если замотанность и повседневность превратят его в циничного сотрудника, которому будет плевать на всё, кроме показателя раскрываемости.

– Он упрямый и ради мёртвой девочки поругался со своими, – сообщил Анзоров то, о чём Вербин уже догадался. – Есть ощущение, что Крылова нужно будет забрать с той «земли», потому что работать ему не дадут.

Циничным сотрудникам не нравится, когда кто-то проявляет энтузиазм. Пусть даже юношеский.

– Это намёк?

– Посмотри на парня ещё и с этой точки зрения, – предложил Анзоров.

– Шиповнику скажи.

– Обязательно. – Следователь бросил взгляд на часы. – А теперь давай по делу, а то времени у меня не так много.

Ну, по делу, значит, по делу.

Кофе почти остыл, но его оставалось больше половины кружки, и Феликс решил не заказывать новый. Да и отвлекаться сейчас было бы неправильным.

– В общем, изначально меня смутило то же, что Крылова: Вика подробно описала в дневнике обстоятельства своей смерти – как она будет выглядеть, отчего умрёт, а главное – когда её найдут. То есть в какой день. И совпало, как ты знаешь, абсолютно всё. Возникает вопрос: имеем мы дело с мистикой, с чем-то непознанным, благодаря чему предсказание девчонки сбылось с невероятной точностью, или же с преступным умыслом.

– Или… суицид?

Вербин понял, что в первую очередь Анзорова интересует опровержение так сильно понравившейся ребятам с «земли» версии самоубийства, однако в этом вопросе пока ясности не было.

– Вчера у меня была встреча с… – Феликс на мгновение сбился, не желая называть Нарцисс ведьмой, но подумав, решил ничего от следователя не скрывать. – Встреча с дипломированным психиатром, выдающей себя за потомственную ведьму.

– Да ей, наверное, самой нужна помощь, – пробормотал Анзоров.

– Об этом не скажу – не специалист, – улыбнулся Вербин. – Но Нарцисс – это её фамилия – допускает, что Виктория так сильно страдала от видений, что у неё могли возникнуть мысли о самоубийстве.

– Так себе факт, – кислым тоном прокомментировал услышанное Анзоров.

Настолько кислым, что Феликс поспешил его приободрить:

– От ошибок никто не застрахован. К тому же Нарцисс выдаёт себя за ведьму, что можно использовать для дискредитации её показаний. А на сегодня у меня назначена встреча с психотерапевтом, которая выдаёт себя за психотерапевта. Послушаем, что скажет она.

– А если она скажет то же самое?

– Амир, давай не будем забегать вперёд? – предложил Вербин.

– Давай, – согласился следователь, но всё с той же кислой миной. – И теперь давай разгребать твою кучу косвенных. Что ты считаешь основным?

– Дневник, – твёрдо ответил Феликс. – Почему дневник, из которого мы узнали о психических проблемах Виктории, лежал на видном месте, с закладкой на нужной странице?

– Может, Рыкова его заполняла?

– Последняя запись сделана за день до смерти. Авторучки рядом не было.

– Рыкова могла перечитывать дневник.

– Вместо написания прощального письма? Представь картину: девочка перечитывает дневник, сентиментально вспоминает детали своей жизни, утирает платочком слёзы и убивает себя.

Анзоров пожал плечами:

– Я воссоздаю вопросы, которые нам обязательно зададут.

– Я понимаю, – кивнул Феликс. – И вижу только одну причину, по которой дневник оказался на видном месте: убийца хотел направить нас по ложному следу и решил, что, прочитав дневник, мы узнаем о психических проблемах Виктории и придём к выводу, что она покончила с собой.

– А вышло наоборот – вы ему не поверили?

– Ребята с «земли» наживку проглотили. А Крылов не поверил, что человек захочет убить себя точно так, как ему постоянно снилось в кошмарах, решил, что Виктория должна была от этих образов бежать подальше, а не воспроизводить их. И я с Ваней согласен. К тому же мне не понравилось, что дневник лежал на видном месте. Если бы мы нашли его при обыске, в тумбочке стола, под подушкой, в шкафу, я бы, возможно, стал склоняться к версии самоубийства: дверь заперта, следов борьбы нет, душевное расстройство есть – суицид. Но убийца испугался, что мы не найдём дневник, а если найдём – не станем читать, и выложил его, как товар на витрину, сформировав избыточное доказательство.

– Перестарался.

– Именно. Следующий факт: за несколько часов до якобы суицида у Виктории был секс. Трудно поверить, что после этого девушка решилась убить себя.

– Смотря каким был секс, – не удержался Анзоров.

Вербин замолчал, после чего спросил:

– Тут я должен засмеяться?

– Нет, – смутился следователь. – Тут ты должен продолжать.

– Спасибо. – Феликс выдержал ещё одну паузу, после чего продолжил: – В личной жизни Виктории есть подозрение на любовный треугольник: некоторое время назад девушка рассталась со своим молодым человеком, причём разрыв был болезненным, затем у неё завязались отношения с другим мужчиной, но прежний ухажёр недавно вновь появился на горизонте.

– Просто появился?

– Перед смертью Виктория была именно с ним.

– Это очень интересно, – прищурился Анзоров. – Это уже мотив.

– И этот молодой человек, его зовут Наиль Зарипов, отказывается от встречи, мотивируя отказ тем, что обо всём рассказал Крылову.

– Он что, тебя знает? – пошутил следователь. На этот раз – удачно пошутил.

– Возможно, – хмыкнул в ответ Феликс.

– Подозрительное поведение.

– Трудно не согласиться. – Вербин помолчал. – Если Наиль действительно имеет какое-то отношение к смерти Виктории, то его нынешнее поведение может свидетельствовать о панике, возникшей из-за того, что мы отказались от версии самоубийства.

– Или он идиот, решивший, что мы узнали о любовном треугольнике и захотели повесить преступление на него.

– Но для этого Зарипов должен знать о существовании треугольника. – Феликс допил кофе. – Например, из дневника.

– Ага… – Следователь понял, куда клонит Вербин, и одобрительно кивнул: – Ловко ты его обкладываешь.

– Работа такая.

– То есть с главным подозреваемым определились?

– То есть дело открываем?

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, после чего следователь кивнул:

– Думаю, имеет смысл.

– Хорошо.

Анзоров счёл встречу оконченной и, даже не глядя на часы, чуть откинулся назад, явно намереваясь встать из-за стола, но Феликс остановил его движение негромким вопросом:

– Амир, зачем тебе это нужно?

– Что значит «зачем»? – нахмурился следователь.

– Почему ты заинтересовался этим делом? – объяснил Вербин.

– Мы с тобой иногда встречаемся в здании, на котором висит табличка: «Следственный комитет»? – язвительно произнёс Анзоров. – Я там работаю. И я обязан интересоваться теми случаями, в которых есть подозрение на совершение преступления.

Вербин ответил долгим взглядом, после чего повторил:

– Зачем тебе это?

Анзоров понял, что «соскочить» с вопроса не получится, и прищурился:

– Почему спрашиваешь?

– Потому что поговорил с Крыловым.

– Я мог бы догадаться, что ты выудишь из него всё, что связано с делом, – усмехнулся следователь.

– Крылов подтвердил мои подозрения, – пожал плечами Вербин. – Ну, естественно, сам того не желая.

– Сомневаюсь, что он вообще понял, что ты его допрашиваешь.

Эту реплику Феликс комментировать не стал.

– Ты мог сам открыть дело, косвенных вполне достаточно, чтобы поковыряться, но ты обратился к нам. Почему обратился – понятно, не люблю хвастаться, но мы хороши, мы умеем распутывать головоломки, и ты обратился к нам. Почему?

– Уверен, что тебе нужна правда?

Ещё один долгий взгляд.

– Иначе ты скажешь Шиповнику, что дела там нет? – догадался следователь.

– Дело там есть, но я скажу, что лучше не связываться.

– Не скажешь, – буркнул Анзоров. – Раз там есть дело, ты уже в нём. И теперь не отступишь.

– Но тебе с нами ещё работать, – обронил Феликс, намекая, что доверие, возникшее между следователем и командой Шиповника за последние месяцы, может быть безнадёжно утрачено. И вряд ли когда-нибудь восстановится.

– Я не собирался тебя подставлять, – проворчал Анзоров.

Вербин вновь промолчал.

– Ладно, ладно… – Следователь погонял по столу пустую кружку и посмотрел Феликсу в глаза. – У меня с самого начала было ощущение, что с делом Рыковой – с возможным делом Рыковой – что-то не так, а потом мне намекнули… только намекнули, не более, очень вскользь что всем будет хорошо, если смерть Рыковой окажется самоубийством. И сразу говорю: никаких предложений сделано не было. Прозвучал намёк – и только.

– А ты?

– А я… – Кружка сделала ещё несколько коротких заездов между рук Анзорова. – А я, идиот, неожиданно понял, что родители заберут тело, уедут, какое-то время будут писать, что их дочь не принимала наркотики и не собиралась совершать самоубийство, мне будут задавать вопросы, я буду ссылаться на дневник и отсутствие следов, и примерно через год всё затихнет. Останется только надгробный камень, к которому будут приходить стареющие люди. И добиться для девочки справедливости можем только мы: я, ты, Шиповник и этот мальчишка Крылов, с которого всё началось. И всё. Но вы в стороне. А я не хочу оказаться тем человеком, который будет отвечать родителям Виктории, что их дочь умерла от передоза, но не будет в этом уверен. – Пауза. – И будет чувствовать, что врёт.

– С такими мыслями ты генералом не станешь, – заметил Вербин. – Ты ведь это знаешь?

– Может, и стану, – хмыкнул в ответ Анзоров. – Вдруг у них покладистые кандидаты закончатся?

Мужчины коротко рассмеялись. После чего Феликс тихо начал:

– Знаешь, когда приезжаешь на чужую землю…

– Только не начинай, – поморщился следователь.

– Амир, выслушай меня, пожалуйста, – попросил Вербин. – Если не понравится, я извинюсь.

– Хорошо, – сказал, после паузы, Анзоров. – Продолжай.

– Когда приезжаешь на чужую землю, ты либо её принимаешь, либо нет. Если не принимаешь землю, она навсегда остаётся для тебя чужой, а людей, которые на ней живут, ты будешь или презирать, или просто не замечать. Тебе будет абсолютно всё равно, что ты им говоришь: правду или ложь, ты будешь только брать, ничего не давая взамен.

– Хочешь сказать, что я русифицировался?

– Обрусел, – поправил следователя Вербин.

– Ещё нет.

– Тебе виднее.

– Ты так говоришь только потому, что я хочу найти убийцу?

– Я так говорю, потому что тебе не всё равно.

– Рыкова тоже не местная, она из Самары, – напомнил следователь.

– Её убили на твоей земле. Поэтому тебе не всё равно.

Некоторое время мужчины смотрели друг на друга, после чего Анзоров кивнул и поднялся:

– Я поговорю с Шиповником. Лично. Ты ему пока не звони.

– От кого пришёл намёк?

– От ребят с «земли».

– Может, им просто не нужен «висяк»?

– Может быть, – пожал плечами следователь. И, повернувшись к двери, через плечо бросил: – Увидимся.

Конечно, увидятся, куда им деваться?

Вербин знал, что если Анзоров пообещал поговорить с Шиповником и честно обо всём рассказать, значит, поговорит и расскажет. Поэтому, попрощавшись со следователем, Феликс со спокойной душой отправился в Замоскворечье, на встречу с Мартой Карской. Жила она в большом угловом доме на пересечении Мытной с Павла Андреева, в благородном, выстроенном при Сталине здании, неподалёку от которого нынешние девелоперы возвели условно «английский» квартал, название которого было столь же уместным для центра Москвы, как «Грандъ-Отель» на окраине какого-нибудь Дальне-Захолустинска. Впрочем, столичные застройщики так давно смешивали «французское с нижегородским», что даже название «Вайт Хамовники» вызывало не смех, а зевоту: ну, «вайт», хорошо, что не «бленд». Кому-то дешёвая англофикация могла показаться скоординированным заговором девелоперского маркетинга, но Вербин предпочитал другое объяснение: чтобы подобрать название и по смыслу и звучанию, русский язык нужно знать и понимать, чувствовать его, владеть им… А словарик английского всегда под рукой: открыл, ткнул пальцем куда угодно, вот и готов очередной «Эсквайр Хаус». Звучит по-иностранному, клиенты довольны – им нравится, когда модно, по-заграничному.

Поднявшись на шестой этаж, Феликс почему-то сразу понял, в какую квартиру ему нужно, ещё до того, как увидел номер на самой мощной из выходящих на площадку дверей. Она не сильно отличалась от прочих, старалась не бросаться в глаза, но Вербину по долгу службы доводилось видеть разные двери, поэтому он мгновенно оценил высочайший уровень, который выбрала хозяйка для защиты жилища.

«У неё паранойя?»

«Глазок», разумеется, отсутствовал, его заменяли две видеокамеры: одна направлена на гостя, другая на площадку этажа. По уму, вполне хватило бы и одной, но, по всей видимости, менеджер из охранной компании убедил хозяйку, что так будет «надёжнее», потому что вторая камера была скрытой, заметить её мог только профессионал.

На звонок Марта Карская ответила почти сразу:

– Кто там? – Узнаваемый голос: очень приятный, глубокий, с лёгкой хрипотцой.

– Майор Вербин, Московский уголовный розыск. Мы созванивались.

– Вы не могли бы показать удостоверение? Только не подносите близко к камере.

– Конечно. – Феликс выполнил просьбу женщины.

– Одну минуту.

Щёлкнуло как минимум три замка, после чего дверь отворилась, и Вербин шагнул в прихожую, освещённую не ярко, но и не прячущуюся в полумраке: свет приглушён, однако всё прекрасно видно.

– Добрый день.

– Здравствуйте. – Женщина прищурилась. – А по голосу не скажешь.

– Вы о моём росте? – улыбнулся в ответ Вербин.

– Да.

– Это от папы.

– А от мамы?

– Любовь к чтению.

– С возрастом не исчезла?

– Времени меньше, но я стараюсь.

– Вы молодец. – Марта сделала приглашающий жест рукой. – Прошу вас.

– Спасибо.

За спиной щёлкнул один замок, судя по всему, в присутствии полицейского хозяйка чувствовала себя спокойнее.

В отличие от комнаты, в которой Феликса принимала Нарцисс, эта гостиная походила на кабинет: два кресла, кушетка, невысокая пальма в напольном вазоне и книжные шкафы вдоль стен. Письменный стол отсутствовал, но он был неуместен.

– У вас отличная библиотека.

– Успели изучить названия книг?

– У вас большая библиотека, – поправился Вербин. – Сейчас это редкость.

– А у вас?

– С вашей не сравнится.

– Осталась от родителей?

– Я немножко добавил.

– Почему немножко?

– Я разборчив и не присоединяю к библиотеке книги, которые меня разочаровывают.

– Выбрасываете их?

– Недалеко от моего дома есть районная библиотека, а в ней – книгообменник.

– Бук-кроссинг?

– Книгообменник.

– Для вас важно?

– Я ещё в детстве узнал, что пиджин-инглиш придумали для сипаев.

– Интересное замечание.

– Вы спросили – я ответил, – пожал плечами Вербин. – Кресло очень удобное.

Оно действительно было таким: в меру жёстким, но приятно обволакивающим.

– Рада, что вам нравится.

– Вы всё-таки принимаете на дому? – Феликс указал на кушетку.

– Очень редко.

– Показать вам документы? Вряд ли вы хорошо разглядели их через видеокамеру.

– Не обязательно, – улыбнулась Карская.

– По мне видно, что я полицейский?

– Не видно, однако есть нечто неуловимое, но при этом совершенно определённое.

– Значит, с формальностями покончено.

Марта Карская оказалась яркой брюнеткой с прямыми волосами до лопаток – сейчас они были распущены и расчёсаны на прямой пробор, чёрными бровями и чёрными глазами. Лицо узкое, востроносое, что делало Марту похожей на птицу, особенно в профиль. Рот небольшой, но губы полные, красиво очерченные, сейчас ярко-красные, словно Карская договорилась с Нарцисс встретить Феликса, накрасившись одинаковой помадой. Довольно высокая, как прикинул Вербин, под сто восемьдесят сантиметров, с развитой женственной фигурой, она держалась очень прямо, но при этом не скованно прямо, как если бы её затянули в неудобный корсет, а естественно, очень уверенно прямо. Судя по всему, когда-то давно Марте профессионально поставили осанку, которую она не потеряла.

Карская встретила Вербина в свободном красном джемпере под горло и домашних брюках. Одежда соответствовала царящей в квартире прохладе, и женщина объяснила:

– Я люблю, когда свежо – так легче дышится, но не люблю мёрзнуть.

– А руки? – машинально спросил Феликс.

– Руки не мёрзнут. – Марта улыбнулась. – Спасибо.

– За что?

– За то, что спросили.

– Я просто спросил.

– Я понимаю. – Она подобрала ноги, свободно облокотилась на спинку, подперев голову левой рукой, и продолжила: – После разговора по телефону я представляла вас другим.

– Коротко стриженным, в кожаной куртке на меху, возможно, с золотой «гайкой» на пальце?

Вербин специально использовал жаргонизм девяностых, в которых жили создатели сериалов «про ментов», и Карская это поняла.

– Представляете себя решалой из кино?

– По опыту знаю, что именно такими видят оперативников молодые женщины.

– Спасибо, что не сказали: «молодые, романтичные женщины».

– Что может быть романтичного в золотой «гайке»?

– Согласна… – Она умела улыбаться чуть-чуть, демонстрируя лишь тень улыбки, но не ироничной или насмешливой, а доброй, смягчающей беседу и создающей очень благоприятный фон. – На самом деле я представила вас потрёпанным, замотанным, немного злым и немного алкоголиком… Ну, как в книгах представляют крутых полицейских.

– Вы специально меня подначиваете?

– Вы заметили?

– Лучше не надо, – мягко попросил Вербин.

– Почему?

– Потому что мой внутренний опер начинает задаваться вопросом, для чего вы это делаете?

– Может, я нервничаю?

– Почему вы нервничаете?

– Это вы спросили или ваш внутренний опер?

– Есть разница? – Феликс в упор посмотрел на женщину. – Мы с ним оба одинаково любопытны.

Карская спокойно выдержала взгляд Вербина, затем тень улыбки сделалась чуть заметнее и прозвучал вопрос:

– Лучше не надо?

– Лучше не надо, – качнул головой Вербин. И подумал, что его визит уже затянулся, а ещё не прозвучало ни одного вопроса по делу. Они лишь играли, неспешно изучая друг друга. Но для чего Карская затеяла игру? – А теперь, Марта Алексеевна…

– Можно вас попросить? – мягко перебила его женщина.

– О чём?

– Пожалуйста, если вас не затруднит, называйте меня Марта, хорошо? Без отчества. Вам, как я понимаю, всё равно, а мне проще и приятнее.

Несколько мгновений Вербин смотрел женщине в глаза, после чего кивнул:

– Хорошо.

– Спасибо.

Возникла пауза. Довольно долгая, секунд на двадцать, после чего Карская вопросительно подняла брови.

– Жду, когда вы попросите разрешения называть меня Феликсом, – спокойно ответил Вербин.

– Вы настолько легко читаете людей?

– Просто понял, для чего вы попросили называть вас Мартой.

– То есть можно?

– Почему нет?

– Спасибо.

Фотография, служившая Карской аватаркой в известном мессенджере, была сделана недавно, а судя по истории фото, Марта регулярно их обновляла, не хотела, наверное, вводить в заблуждение клиентов, демонстрируя, как выглядела в ранней молодости. Хотя могла бы – Карской было едва за тридцать, и о жизненном опыте говорил только взгляд её глаз, в котором смешались и грусть, и настороженность, и оценка.

– Давно практикуете?

– С тех пор, как получила диплом.

– На чём-то специализируетесь?

– Нет. Но люблю необычные случаи.

– Например?

– Связанные со смертью, – ответила Марта, уверенно глядя Феликсу в глаза.

Вербин ответил лёгкой полуулыбкой.

– Что-то не так?

– Всё так. Но мы, получается, похожи.

– Вы расследуете убийства?

– Да.

– И много их?

– Случаются.

– Не имеете права рассказывать?

– Для этого есть пресс-служба.

– Вику убили?

Вербин не стал торопиться с ответом на заданный в лоб вопрос, понимал, что Карская не просто так рассказала о том, какие расстройства её особенно интересуют. Помолчал, после чего спокойно произнёс:

– Я выясняю.

– Ищете убийцу?

– В настоящее время проводится доследственная проверка, поскольку некоторые обстоятельства смерти Виктории Рыковой вызывают… сомнения.

– То есть её смерть не была результатом несчастного случая?

– Почему вы решили, что речь может идти о несчастном случае? – негромко поинтересовался Феликс.

– Потому что вы сказали, что обстоятельства вызывают сомнения, – мгновенно ответила Марта. – Если бы Вика скончалась в больнице и её смерть была объяснена врачами, у вас вряд ли возникли бы сомнения.

– Зависит от того, какое заключение сделали бы врачи.

– Тоже правильно, – согласилась Карская. – Я об этом не подумала. – Марта вновь выдержала паузу. – Хотите кофе?

– Нет, спасибо.

– А чай?

– Нет.

В квартире было прохладно и горячий чай был как нельзя кстати, но Вербин не хотел прерывать разговор.

– Вика умерла четырнадцатого?

– Почему вы так решили?

– Я ей звонила, – тихо сказала Марта. – Звонила и тринадцатого, и четырнадцатого. Я хотела с ней встретиться в этот день, но Вика не отвечала на мои звонки.

– Вы не знали, где она живёт?

– Нет, к моему огромному сожалению. Если честно, я даже хотела обратиться в полицию, но потом подумала – что я вам скажу? К тому же у меня не было уверенности в том, что Вика… – Марта машинально коснулась волос. Не поправила их, а именно коснулась. – Как Вика умерла?

– Как я уже сказал, некоторые обстоятельства вызывают сомнения, – уклончиво ответил Вербин.

– А почему вы пришли ко мне? К её психоаналитику?

– Потому что знаю, что у Виктории были проблемы.

– Откуда?

– Из анализа её телефона. – Вербин решил пока не говорить о дневнике.

– И вы решили узнать, не была ли Вика склонна к суициду? – Вопрос получился неожиданно правильным, Карская это поняла и поспешила объясниться: – Когда люди узнают, что у жертвы были психологические проблемы, суицид – это первое, что приходит им в голову.

– Вы абсолютно правы, Марта, – подтвердил Феликс.

– То есть обстоятельства смерти допускают возможность самоубийства?

– В обстоятельствах всё сложно, – помолчав, ответил Вербин. – Но я считаю, что Викторию убили. – И прежде, чем Карская среагировала, продолжил: – В связи с чем, надеюсь, вы позволите задать вам несколько вопросов?

Намекнув, что явился по делу.

– Конечно, – улыбнулась Марта. – Прошу… А то всё я да я…

Прозвучало чуть-чуть, на самой грани, игриво. Совсем чуть-чуть, поэтому Вербин пока не стал предлагать Карской вести себя построже.

– Как долго вы общались с Викторией?

– Надеюсь, под общением мы с вами понимаем профессиональную помощь, которую я оказывала Вике?

– Как долго?

– Около четырёх месяцев.

– А когда у неё начались проблемы?

– Примерно полгода назад.

– Виктория обращалась к кому-нибудь до вас?

– Она работала с Ольгой Старовой.

– Виктория рассказала об этом сама? – Феликс сделал пометку в записной книжке.

– Да.

– У вас есть координаты Старовой?

– Попробую найти.

– Спасибо. – Ещё одна пометка. – Марта, почему Виктория ушла от Старовой?

Карская едва заметно передёрнула плечами. Получилось изящно. Продуманно изящно.

– Врачи не любят, когда пациенты переходят к другому специалисту, но я не вижу в этом ничего дурного. В нашем деле очень важно доверие, завоевать его – одна из главных задач специалиста на первом этапе работы. Но получается, к сожалению, не всегда. Со слов Вики я поняла, что у них с Ольгой не получилось полноценного контакта, соответственно, Вика не верила, что Ольга сумеет ей помочь, и стала искать другого специалиста. Кроме того, мне показалось, что Вике было комфортно работать онлайн, что практикуют далеко не все коллеги.

– Мне казалось, что в вашей профессии важен прямой контакт, – брякнул Вербин. И тут же извинился: – Простите, если я вас обидел.

– Ни в коем случае. – Марта сделала едва заметное движение кистью, показав, что говорить не о чем. – Психоаналитикам, в отличие от психиатров, можно работать удалённо. Людей это удивляет, я к этому привыкла, но они, как и вы, Феликс, не учитывают, что мир изменился. Мы живём в цифровую эпоху, и тем, кто её принял, а особенно тем, кто в ней вырос, намного проще общаться в Сети. В том числе с психоаналитиками.

– Интроверты?

– В том числе. А ещё те, кому жаль тратить время на дорогу.

– Кем была Виктория?

– Вика точно не была интровертом, просто ей было комфортно онлайн. И поверьте, контакт у нас получился отличным.

– У Виктории была склонность к суициду?

– Не более, чем у всех.

– То есть была?

– То есть у вас есть?

– Я пытаюсь конкретизировать ваш ответ, – объяснил Феликс. – Мне нужна точность.

– То есть всё-таки не убийство?

– Мне нужна точность, – терпеливо повторил Вербин. – Как в математике.

– Точности не будет, только вероятности – как в математике, – ответила Марта, глядя на Феликса в упор. Несколько секунд помолчала, затем продолжила: – Что вы почувствовали, когда впервые смотрели вниз с балкона или выглянули из открытого окна высокого этажа? Двадцатого или двадцать пятого? Или, хотя бы, десятого?

– Десятого, – сказал Вербин, поняв, к чему клонит Карская. – Мне хватило десятого, тогда он показался очень высоким.

– Что вы почувствовали?

– Я испугался упасть, хотя знал, что центр тяжести находится в правильном месте.

– И что?

– Да. – Феликс кивнул, признавая правоту женщины. – Я испугался, что упаду, потому что сознательно перегнусь через балконные перила.

– Прыжок.

– Да.

– Но вы не прыгнули.

– А Виктория?

– Она стояла к суициду ближе обыкновенного человека, но не готовилась к нему. Я не знаю, как определить в процентах, насколько ближе обычного человека стояла к суициду Вика, но это мизерная величина. Если вы докажете, что произошло самоубийство, я буду удивлена.

– А если Виктория пережила сильное эмоциональное потрясение?

– Я уже сказала, что Вика не стояла к суициду намного ближе обыкновенного человека. – На этот раз Марта ответила резковато. – Скажите, какое потрясение было – и я попробую разобраться, а гадать на кофейной гуще мы можем до бесконечности.

– Каждый мой вопрос имеет смысл, – очень мягко произнёс Феликс.

– Надеюсь.

– С какой проблемой Виктория пришла к вам?

– Вам когда-нибудь рассказывали о врачебной тайне? – Карской надоело сидеть в прежней позе, и она расположилась иначе – откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу.

– Виктория умерла, – напомнил Вербин.

– Но вы не знаете, была ли её смерть убийством.

– Возможно, без вашей помощи я об этом не узнаю.

– А я не имею права оказывать вам эту помощь. Только медицинскую. И, кстати, мне кажется, она вам нужна.

– Вам кажется.

– А ещё мне кажется, что вам пора уходить.

– Вы можете меня выгнать, но лучше этого не делать.

– Агрессия – не лучший способ скрыть неправоту.

– Каждый мой вопрос имеет смысл. Даже если на него не получен ответ.

– Не надо задавать вопросы, на которые я не имею права отвечать.

– Или не хотите отвечать.

– Или вы меня провоцируете.

– Я этим не занимаюсь.

– Все вы так говорите!

Они замолчали, несколько долгих мгновений смотрели друг на друга, а затем Феликс нахмурился:

– Мы что, ругаемся?

Потому что тон их перепалки не оставлял никаких сомнений.

– Ты это начал, – сказала Карская.

– Не помню, чтобы мы переходили на «ты».

– В тот момент, когда ты почему-то стал называть меня по имени.

– Вы… – Феликс недоуменно покрутил головой. – Вы это предложили.

– Мог бы отказаться.

– Вы хотите меня выбесить?

– Пыталась. И очень рада, что ты не повёлся. – Марта свела перед собой пальцы. – А внутреннему оперу передай, что выбешивала я тебя для того, чтобы избежать незаконных расспросов.

– Вполне возможно, у вас нет права не отвечать на них.

– Но у меня есть право не отвечать на них во время обыкновенной беседы. А теперь решай: ты уходишь или мы продолжим разговор? – Карская посмотрела на часы. – Определяйся быстрее, у меня следующий сеанс на носу.

– Я могу лишь повторить свой вопрос: с какой проблемой к вам обратилась Виктория?

– Я могу лишь повторить свой ответ: у Вики не было ярко выраженных суицидальных наклонностей, но проблемы, способные привести к самоубийству, у неё были.

Феликс понял, что разговор заходит в тупик, однако чувствовал, что Карская готова ему помочь. Нужно лишь найти правильные слова. И грамотную стратегию… А лучшая стратегия в данном случае – искренность.

– В квартире Виктории мы обнаружили дневник…

– Вика вела дневник?

– И довольно подробный, – подтвердил Вербин. – Из дневника мы узнали, что у Виктории была… фобия? Это правильное название?

– Не важно, как правильно. – Марта не изменила позу, но внутренне подобралась, став очень серьёзной. – Раз вы читали дневник, то знаете, с какой проблемой ко мне обратилась Вика.

Беседа вновь стала деловой, Марта вернулась к обращению на «вы», и Феликс неожиданно почувствовал дискомфорт. Ему нравилось, что женщина говорит ему «ты». Эта женщина. У неё получалось говорить «ты» так, что Феликсу нравилось.

– Да, Виктория вела дневник очень подробно.

Судя по всему, стратегия сработала, и Марта решила ответить на вопросы Феликса. Во всяком случае, на некоторые из них.

– Проблему, с которой пришла Вика, можно было определить как сублимацию бессознательного конфликта стремления к смерти в виде кошмаров.

Вербин вопросительно поднял брови.

– Вику посещали видения смерти, её смерти. Временами они становились необычайно достоверными и упирались в эту дату – День всех влюблённых. – Пауза. Но Карская задумалась не о том, стоит ли продолжать историю, а подбирала слова. – Вика страшилась не самой смерти, а видений, которые прицепились к ней и не уходили. Понимаете разницу?

– Да, – кивнул Феликс.

– И никто, к сожалению, не мог ей помочь: ни Ольга, ни я, ни, если я правильно понимаю, кто-то ещё?

Поскольку марафон искренности продолжался, Вербин кивнул:

– Виктория обратилась ещё к одному специалисту.

– Я так и подумала – последние пару недель Вика несколько замкнулась.

Неудовольствия – во всяком случае, внешне – Марта не выказала, и Феликс понял, что она считает главной целью выздоровление пациента, и не важно, благодаря кому это случится.

У Вербина оставались вопросы, в том числе важные, однако задав их, он открыл бы Карской карты, пришлось бы рассказать, в каком виде обнаружили девушку, а делать этого Феликс пока не хотел. И не просто не хотел, а сознательно скрывал от всех, кто был так или иначе причастен к расследованию.

Потому что сейчас об этом знали только полицейские и убийца.

И не важно, что для себя Феликс назвал преступником Наиля Зарипова – пока его виновность не будет доказана, под подозрением находятся все.

– Виктория говорила… тебе… – Это сорвалось против воли. Против разума. Но не могло не сорваться. Вербин замер, а потом увидел, что Карская обрадовалась. Не потому, что он «сдался», а она «победила», а просто обрадовалась тому, что он сказал ей «ты». И подумал, что ей, наверное, слышать от него «ты» так же приятно, как ему от неё. – Виктория тебе говорила о каких-либо иных проблемах? Помимо видений? В личной жизни, на работе, с друзьями?

– Ищешь подозреваемых?

– Это моя работа.

– Самое обидное, что у меня действительно начинаются вечерние сеансы. – Марта посмотрела на часы. – Договоримся так: я подумаю над твоим вопросом, а ты мне позвони.

– Когда?

– Давай не сегодня, я поздно закончу и буду очень уставшей.

Прозвучало естественно. С другой стороны, как ещё это могло прозвучать? Они ведь прекрасно понимали, зачем он позвонит.

– Ты, наверное, хороший психолог? – тихо сказал Вербин.

– То есть ты ещё не уверен? – спросила Марта без иронии.

– Требуется больше времени.

– Оно у тебя будет.

Дрожал и ломался.

Голос. Когда-то приятный, глубокий, грудной голос, идеально соответствующий красивой, уверенной в себе женщине, теперь ломался и дрожал. Звучал жалко и вызывал жалость. И полностью соответствовал нынешней внешности когда-то красивой, уверенной в себе женщины: немытые волосы сосульками спадают на лицо, глаза лихорадочно горят, но в их блеске нет ничего завораживающего. Глаза пугают. Губы постоянно кривятся, на щеках красные отметины – несколько раз женщина принималась кричать и царапать себя ногтями. Но сейчас руки заняты маской: женщина разглядывает её со всех сторон, вертит, прикладывает к лицу, отнимает и снова разглядывает – сначала изнутри, словно удивляясь, что там не осталось её лицо, потом снаружи.

– Маска, маска, маска… Спасение моё… шапка-невидимка… маска… Ты спрячешь меня и не сделаешь такой, как они… не сделаешь! Я не такая! Я спрячусь, затаюсь, я даже дышать не буду, и тогда они меня не увидят. А если увидят, решат, что я такая же, как они. А я не такая. И никогда не была такой! Ты меня спрятала, поэтому я не стала такой, как они. Но они забрали меня… ты спрятала, но не спасла… маска моя… шапка-невидимка…

– В чём мы ошиблись?

– Мы не ошиблись, мы неправильно поняли её рассказ.

– Разве это не одно и то же? – Недоумённо.

– Мы не ошиблись. – С нажимом.

– Хорошо, мы не ошиблись.

– Мы неправильно истолковали её историю. Это не ошибка. – Пауза. – Помнишь её?

– Не дословно.

– Я открываю глаза и оказываюсь в тёмной комнате…

Услышав знакомые слова, несчастная оторвала взгляд от маски, огляделась – не заметив стоящих на пороге людей – и плавно продолжила:

– … Я не знаю, где я, но точно знаю, что это комната. Я не знаю, где она находится, не знаю, как в ней оказалась, но мне становится страшно. Я не боюсь темноты, я просто знаю, что мне должно быть страшно. И мне страшно. Я ничего не слышу – в комнате полнейшая тишина, и она пугает. Тишина означает, что вокруг никого нет, но она пугает. Потому что тихо так, будто вокруг меня собрались все чудовища, которые ходят по нашей планете. Я их не чувствую, но мне кажется, что они рядом. Я почему-то знаю, что они должны быть рядом. Я не понимаю размеров комнаты, но думаю, что она небольшая. Я не касаюсь стен, но уверена, что они гладкие, наверное, бетонные. Я точно знаю, что не деревянные. Комната не в лесу. И не в многоэтажном городском доме. Я не знаю, где комната, в которой нет света.

Женщина сидела посреди не очень большой комнаты, стены которой были украшены изображениями и масками разнообразных тварей. Казалось, на несчастную смотрели все монстры, которых успели придумать люди за всю свою историю: рогатые, уродливые, клыкастые, с вытаращенными глазами… кровожадные.

В комнате горел яркий свет, но женщина его не видела, потому что в её комнате царила тьма. И в этой тьме она говорила сильным, уверенным голосом. Своим прошлым голосом.

– Я ощущаю себя в маске. И это странно, потому что я не ношу маску. Я с детства не любила маски, после того как в первый и последний раз надела её на новогодний праздник в детском саду. Это была обыкновенная маска какой-то зверушки, но мне показалось, что я стала ею. Зверушкой. Я испугалась и разрыдалась. Я до сих пор помню те слёзы. Мама меня успокоила, я доиграла представление, но с тех пор не надела ни одну маску. А теперь я в ней. И маска придаёт уверенности, барьером отделяет меня от окружающей тьмы. Я чувствую себя абсолютно защищённой от того мгновения, когда вспыхнет свет. Яркий. Не солнечный, это я знаю точно, потому что окон в моей комнате нет – электрический или волшебный свет, которому обязательно настанет время вспыхнуть, чтобы я увидела монстров. Всех сразу. Которые бесшумно и беззвучно прячутся в кромешной тьме маленькой комнаты и становятся видны, когда включается свет. Включается свет… И я вижу их морды, похожие на маски. Я вижу маски, под которыми они прячут морды – ещё более ужасные. И я среди них. Но я знаю, что спряталась надёжно, и потому спокойна. Моя маска столь же отвратительна, как окружающие, что делает меня похожей, но не делает ими. Ведь они прячут морды, а я – лицо. И мне не нужно ничего произносить – свет включился, но в комнате по-прежнему царит тишина и неподвижность. Даже глаза ни у кого не двигаются. Даже дыхание не нарушает тишину. Кажется, меня окружают скульптуры, но я чувствую, не знаю, но чувствую, что это не так. Их неподвижность временна. Вокруг меня настоящие монстры. Я неподвижна, неподвижна даже глазами, но те, кого я вижу неподвижными глазами, – уродливы и страшны. В маленькой комнате собрались все чудовища мира. Среди них есть люди, чьи лица скрывают маски, обыкновенные вроде бы люди, но видимые в прорезях масок глаза выдают монстров. У этих людей глаза жестоких, алчущих крови тварей, и я… и я понимаю, что мои глаза не такие. Я могла бы сойти за плохого человека, прячущегося под маской монстра, но я не такая. Мои глаза могут меня выдать, могут рассказать, что я не чудовище. И мне делается страшно. И очень-очень холодно. Но не от страха, а потому что передо мной вырастает фигура в чёрном плаще, чья маска являет потустороннюю смесь человека и зверя. И взгляд пронзает меня. И тишина нарушается обвинением: «Ты – человек!» Монстры расступаются, а я не могу пошевелиться. Он кладёт руку мне на грудь, и я чувствую, что он берёт меня, мою душу. Это невозможно описать – это нужно пережить. Всё, что меня наполняло – эмоции, чувства, образы, память – не исчезает. Он копирует их, а затем перемешивает, и всё, что было внутри меня, становится калейдоскопом. Картинкой из обломков, которая каждый раз разная, но никогда – целая. Я не могу сосредоточиться и вспомнить хоть что-то. Вот отец подбрасывает меня, маленькую, вверх, к самому небу, откуда я с визгом скатываюсь с горки – чтобы оказаться в объятиях будущего мужа – объедаюсь вареньем – новое платье, восхитительно алое, мне к лицу – впервые на мотоцикле, ветер в лицо, как тогда, на горе, я стою на горе, на лыжах – прыгаю в воду – то был бортик бассейна, на котором ждёт мама… не помню… Мысли путаются. Это мои мысли, чувства, воспоминания, но они запутаны так, что теряется всякий смысл. Он забрал мою душу.

Женщина замолчала. Мгновение просветления закончилось, и она вновь вернулась к разглядыванию маски. Пребывая во тьме ярко освещённой комнаты. Неспособная сложить расколотую на миллиарды обломков душу. Всё равно что мёртвая.

Но живая.

– Вот, чего мы не поняли: она не должна была умереть в той комнате, она должна была сойти с ума.

– И у неё получилось.

– Да, у неё получилось.

Когда включился свет, и женщина увидела оскаленные морды монстров, и жестокие маски притворяющихся людьми чудовищ, а прямо перед собой – фигуру в чёрном плаще, чья страшная маска являла собой потустороннюю смесь человека и зверя. Чья маска в точности копировала ту, из снов, которую несчастная подробно описала своему психологу.

Увидела.

И всё закончилось так, как должно было во сне. Но как не понял врач.

– Зря мы дали ей наркотик.

– Без него не получилось бы глубокого проникновения в образ.

– А так чего мы добились? Она сошла с ума.

– Сейчас она в шоке. Подождём, пока действие наркотика ослабнет.

– И тогда она очнётся?

– Я не знаю.

– Так себе ответ.

– Это не математика, в психиатрии нет возможности получить правильный ответ. Всегда есть вероятность ошибки.

– Она сошла с ума.

– Мы ещё этого не знаем. Но лучше бы так. Хотя… нам ничего не грозит.

– Как это не грозит? Тебе назвать, какой срок за это положен? – Очень нервно.

– По какой статье?

Пауза. Затем недоуменный вопрос:

– Что?

– Мы не сделали ничего противозаконного.

– Кроме того, что…

– Кроме того, что пытались помочь.

– Доведение до… – Пауза.

– До самоубийства? Насколько я могу судить, суицидом здесь не пахнет – клиент жив и здоров. – Нервный смешок.

– Но болен. Теперь – болен.

– И в чём нас могут обвинить? Халатность? Использование неправильных средств? А какие в данном случае правильные? У нас есть согласие клиента? Есть. И это самое главное – всё, что сделано, сделано с её полного согласия. – Голос стал много уверенней. – К тому же никто не знает, что мы проводили эксперимент. Общение с ней шло по Сети, записи есть только у нас и их легко уничтожить. У нас могут возникнуть проблемы лишь в одном случае – если её вылечат. Тогда у полицейских появится описание специалиста, к которому она обращалась, правда, только оно. Но даже если нас найдут, я напоминаю о подписанном согласии, в котором она подтверждает, что ей объяснены риски.

Вопросов или возражений не последовало. И после паузы из тех же уст прозвучало:

– Это можно вылечить?

– В теории можно всё.

– Тогда подождём окончания действия наркотика. Если она останется в этом же состоянии – вызовем с её телефона «скорую» и уедем.

– А зачем «скорая»?

– Чтобы нас не обвинили в оставлении без помощи. Такая статья есть.

– Предусмотрительно.

– Чтобы делать то, что делаем мы, нужно хорошо знать не только психиатрию, но и Уголовный кодекс.

На этот раз молчание затянулось. Высказанная мысль требовала очень тщательного обдумывания и взвешивания на очень точных весах, потому что вывод становился решением, которое могло повлиять на дальнейшую жизнь. И следующая фраза прозвучала через две минуты полной тишины.

– Хочешь сказать, что мы продолжим эксперименты?

– Хочу сказать, что мы должны продолжить эксперименты.

– Но этот случай…

– Не бывает стопроцентных методик. Тебе это известно так же хорошо, как мне.

– Но если методика опасна…

– Об опасности предупреждают в разделе «Побочные эффекты».

– Она сошла с ума. Тебе не кажется, что это очень серьёзная «побочка»?

– Не кажется. Мы ведь её не от насморка лечили.

– Пытались лечить.

– Лечили.

– Лечили…

Кажется, решение принято.

– Мы хотели помочь. Искренне хотели. – Очень уверенно, потому что решение принято. – Мы использовали метод, в котором не сомневались. Просто она оказалась слаба, слишком слаба, чтобы методика подействовала на неё так же, как на тебя. Чтобы методика сработала.

– Анзоров позвонил сразу после вашего разговора, – рассказал Шиповник, отвечая на вопросительный взгляд Вербина. Отдельного кабинета у подполковника не было, уединяться в совещательной не имело смысла – вот-вот должно было начаться общее собрание отдела, поэтому говорили у стола Шиповника. Негромко.

– То есть перед тем, как открыть дело?

– Да.

– Он правильно поступил.

– Согласен. – Подполковник усмехнулся. – Не сразу, но правильно. Сначала он втянул тебя в расследование.

– Я готов ему простить, Егор Петрович, – ответил Феликс.

– Заинтересовался?

– Не только. – Вербин выдержал короткую паузу. – Анзоров о нашем с ним разговоре что-нибудь говорил?

– В общих чертах.

– Он готов идти до конца, даже если будут грозить неприятностями. Или устраивать их. И это мне нравится.

– Готовность – это хорошо, – проворчал Шиповник. – А неприятности – плохо.

– Вы прямо философ, Егор Петрович.

Подполковник ответил Вербину выразительным взглядом, заставив Феликса чуть расправить плечи, изображая готовность встать по стойке «смирно», после чего осведомился:

– А ты что скажешь? Какова вероятность убийства?

– Я уверен, что Рыкову убили.

– Окончательно отмёл версию самоубийства?

– Я – да. – Но этот ответ требовал уточнений, поскольку Феликс никогда и ничего не скрывал от Шиповника. – Что же касается врачей, которые работали с Рыковой, то их мнения разделились. Одна уверена, что Рыкова могла покончить с собой, вторая считает вероятность этого низкой.

– Кто за суицид? – быстро спросил подполковник. – Ведьма?

Судя по вопросу, Анзоров пересказал разговор не «в общих чертах», а весьма и весьма подробно.

– Ведьма, – подтвердил Феликс. – Она считает, что видения доставляли Рыковой настолько сильные страдания, что девушка могла решиться на крайние меры.

– Чтобы избавиться от них?

– Да.

– Но ты не веришь?

– Я считаю, что произошло убийство, – ответил Вербин. – И буду очень удивлён, если ошибусь.

Договаривая фразу, Феликс поймал себя на мысли, что почти дословно повторил слова Марты.

– Это я буду удивлён, если ты ошибёшься, – поправил подчинённого Шиповник. – А ты будешь наказан.

– Я тоже готов к неприятностям.

– Ты к ним готов, а мне их улаживать, чувствуешь разницу?

– Всем своим личным делом, Егор Петрович. Которое не останется в стороне, если что-то пойдёт не так.

– Шутник. – Шиповник бросил взгляд на часы. – Я надеюсь, что намёки ребят с «земли» исходят от искренней уверенности в том, что Виктория Рыкова покончила с собой. Плюс проблемы с общением, из-за чего Крылов, а затем Анзоров сделали неправильные выводы.

– Надеюсь, вы правы, Егор Петрович.

– Все мы на что-то надеемся. Как правило – на хорошее. Слышал, у тебя уже есть подозреваемый?

– Наклёвывается.

– Вот и славно: подсекай и вытаскивай.

По тону было понятно, что разговор окончен, однако Феликс задержал руководителя.

– Егор Петрович, ещё один вопрос.

– Может, после совещания?

– Хочу поднять его на совещании.

– Ну, говори.

Вербин прекрасно понимал, как подполковник воспримет его предложение, какими глазами посмотрит, однако мысль, возникшая во время разговора с Нарцисс и не исчезнувшая, а только укрепившаяся после разговора с Карской, не давала покоя. Феликс понял, что не имеет права не проработать и эту версию.

– У меня есть подозреваемый, Егор Петрович, но он, понимаете… он на ладони.

– А тебя простые дела больше не интересуют? – с иронией осведомился Шиповник. Однако с доброй иронией – ему нравилось, что Вербин всегда копает так глубоко, как может. – Или не уверен, что сможешь собрать доказательства?

– Насчёт Наиля я что-нибудь придумаю, – пообещал Феликс. – Если он в деле, доказательства будут. Но я хочу проверить и другую версию.

– Какую?

– Во время разговора с Нарцисс…

– Это ведьма? – быстро уточнил Шиповник.

– Ко всему прочему – дипломированный психиатр.

– Ага… И что она?

– Во время разговора Нарцисс дала понять, что смерть могла стать для Виктории избавлением от страданий.

– Так… – Подполковник прищурился. – Это идёт в копилку суицида.

– Или кто-то мог решить, что смерть станет для Рыковой избавлением, – высказал своё предположение Вербин. – И выступил в роли доброго убийцы.

– Не твой подозреваемый? – уточнил Шиповник.

– Нет, конечно, – покачал головой Феликс. – Если убил Наиль, то это его первый опыт. И если убил он – я докажу. Но я хочу проверить все версии.

– Ты предполагаешь, что кто-то убивает людей с психическими проблемами, считая свои действия актом милосердия?

– Да, – подтвердил Вербин. – Но не просто с проблемами, а с именно такими проблемами – видениями смерти. И хочу напомнить, что это всего лишь предположение.

– Знаю я твои предположения, – проворчал подполковник. – Но тогда получается, что убийство Рыковой не первое его преступление?

– Да. – На этот раз Феликс не стал ничего добавлять к ответу.

– И как ты хочешь проверить эту версию?

– Обращусь к ребятам, – серьёзно ответил Вербин. – Вдруг у кого-то был подобный случай?

Шиповник помолчал, обдумывая слова Феликса, после чего произнёс:

– Версия кажется любопытной. Фантастической, но любопытной. В конце совещания можешь задать вопрос.

– Спасибо!

Вербин оставил подполковника, и совещание наконец началось.

Большое еженедельное совещание, на которое съезжались все находящиеся в строю оперативники. Темы обсуждались разные, идеи приветствовались, вопросы допускались любые, сотрудники собирались опытные, и Феликс надеялся, что кто-нибудь из коллег вспомнит похожее дело – такие истории откладываются в памяти. Немного волновался, конечно, готовясь задать вопрос, но совсем чуть-чуть, потому что понимал, что его авторитета хватит, чтобы опера отнеслись к происходящему серьёзно.

– Твоё слово, – кивнул Шиповник в самом конце совещания.

Вербин поднялся и оглядел коллег.

– Думаю, все слышали о «Девочке с куклами»? Хотя бы краем уха?

– Это уже мем, – подал голос кто-то с заднего ряда.

– Она действительно существует? – удивился один из молодых оперов. – Я думал, байка очередная.

– Тебя поставили на это дело?

– Девочка же самоубийца!

Феликс помолчал, не мешая коллегам высказываться, а когда волна возгласов стихла, уверенно продолжил:

– Молодая девушка, которую сейчас называют «Девочкой с куклами», действительно страдала психическим расстройством, что дало повод предположить суицид. То, что я расскажу дальше – очень важно для одной из версий, в отработке которой мне нужна ваша помощь. – Вербин дождался, когда в помещении установится полная тишина, и продолжил: – Расстройство Виктории Рыковой заключалось в том, что она видела свою смерть. Её посещали видения о том, как она умрёт, в какой позе её найдут и даже когда это случится.

Кто-то присвистнул, кто-то тихо выругался, кто-то пробормотал: «Не хотел бы я так…», но тишину они не сильно нарушили.

– Всё закончилось тем, что мы нашли Викторию в тот самый день, который она предсказала, в той самой позе, которую она описала, и умершую от передоза – как она видела в своих кошмарах.

– Убийство, – громко сказал желчный циник Фролов – самый старый опер отдела.

Возражений от оперов не последовало.

– Я предполагаю, – согласился Феликс.

– Тогда чего хочешь от нас?

– Я прошу вспомнить старые дела – не было ли среди них похожих?

– Убийство, замаскированное под суицид?

– Нет, чтобы человек с таким же, как у Виктории, расстройством умер так, как ему снилось. Или виделось.

– Ты серьёзно?

– У меня случай в разработке, – пожал плечами Феликс. – Почему у кого-то из вас не могло быть такого же случая раньше?

– Логично, – протянул Фролов.

– Предполагаешь «серийника»? – спросил кто-то от окна.

– Пока у меня нет оснований, я просто отрабатываю одну из версий.

– Вербину после Кровососа и маньяка иркутского везде «серийники» мерещатся, – хмыкнул небритый Захаров. Он отращивал щетину, стараясь походить на популярных медийных лиц, и за неопрятность периодически получал от Шиповника замечания. Колыванов же не раз намекал Феликсу, что Захаров ему завидует, как минимум потому, что сам до сих пор ходил в капитанах, но Вербин только отмахивался.

– «Серийники» Феликсу не мерещатся – он их ловит, – громко произнёс Фролов, даже не посмотрев в сторону Захарова.

И после этого замечания в помещении вновь установилась тишина. Затем кто-то кашлянул, и Етоев, который чаще всего работал в паре с Захаровым, заметил:

– История какая-то мистическая получается.

– По этой «мистике» уже дело открыли, – ответил Феликс.

– Ну, тогда да.

Вербин посмотрел на Шиповника.

Тот кивнул, поднялся и громко произнёс:

– Вы всё слышали! Если вспомните что-нибудь – обращайтесь ко мне или Феликсу. И это не шутки, мужики, это одна из рабочих версий. Я её одобрил. Всё понятно? – Послушал нестройный ответный хор, улыбнулся и провозгласил: – Совещание закончено!

Звонок раздался вовремя – Феликс как раз отыскал место для парковки, вышел из машины, помахал ожидающему его Крылову и потянулся за сигаретами. Телефон же зазвонил, когда мужчины пожали друг другу руки. Вербин вытащил смартфон из кармана, посмотрел на экран и вздохнул:

– Иван, дай мне минут пять, хорошо?

Крылов кивнул.

Вербин сделал несколько шагов в сторону и ответил на вызов:

– Добрый день, Марта.

– Добрый день, Феликс, ты записал мой телефон?

Судя по всему, она не собиралась возвращаться к официальному тону и уж тем более говорить ему «вы».

– Да, записал, – подтвердил Вербин, спрашивая себя, почему не ограничился стандартным «Алло?».

– Мне очень приятно.

Феликс не стал объяснять, что в обязательном порядке заносит в записную книжку телефона номера всех, кто так или иначе связан с текущим расследованием, и Карская обозначена в нём как «РЫКОВА – Марта онлайн психоаналитик». Кашлянул, выдержал паузу – достаточно длинную, чтобы её обозначить, но достаточно короткую, чтобы Карская не успела начать фразу, – и пробормотал:

– Э-э… спасибо. – Потому что не знал, как ещё реагировать на «Мне очень приятно».

– Это тебе спасибо.

– Вы что-то хотели?

И понял, что мог бы не откашливаться – голос всё равно его предал.

– Понимаю, что тебе не видно, но я у телефона одна и он не на громкой связи.

Намёк получился более чем прозрачным.

И как отвечать? Сказать, что не может говорить ей «ты»? А почему, собственно? Сказать, что не хочет говорить ей «ты»? Ну, это солгать.

В общении с участниками расследования Вербин всегда соблюдал дистанцию. Неукоснительно. Ему не нравилось, если другие оперативники вели себя иначе, если поддавались внезапно нахлынувшим чувствам или просто «развлекались». Для Феликса же с первого дня работы в полиции это было жесточайшим табу. Которое сейчас трещало по швам. Можно было соврать себе, сказать, что нужно выяснить, почему Карская так настойчива, но Вербин не хотел врать – себе. А увидеть Марту – хотел.

И она об этом знала.

– Вы… ты говорила, что я позвоню первым, – брякнул он зачем-то.

– Считай, что я проиграла.

– Мы не сражались.

– Именно. – Марта тихонько рассмеялась. – Я подумала, что первый разговор мог получиться не настолько полезным, как ты ожидал. Возможно, ты забыл о чём-то спросить, возможно, я забыла о чём-то рассказать, к тому же мы успели поругаться…

– Нет, – вырвалось у Феликса.

– Чуть-чуть, – мягко напомнила Марта. – И ещё мне интересно, как продвигается расследование.

– Об этом я не имею права рассказывать.

– Тогда обещаю, что не стану расспрашивать.

– А о чём мы будем говорить?

Марта выдержала короткую паузу и тихо спросила:

– Тебе не всё равно?

– «Sempre» на Большой Дмитровке. – Вербин назвал первое пришедшее в голову заведение.

Она не стала спорить.

– Хорошо, пусть там. Но есть условие.

– Какое?

– Ты должен за мной заехать.

– С удовольствием.

Сигарета обожгла пальцы – он совсем о ней забыл.

– Я буду ждать, – негромко закончила Марта.

– И я.

– Спасибо.

Она отключила телефон прежде, чем он начал искать слова для ответа. Поставила в разговоре идеальную точку. А в отношениях – идеальное многоточие.

– У вас всё в порядке? – спросил Крылов.

Удивиться вопросу Феликс не успел – сообразил, что выглядит растерянным, возможно, смущённым и, возможно, радостным. Другими словами, выглядит совсем не так, как должен выглядеть собирающийся на серьёзный разговор оперативник, но что уж тут поделать…

– Всё хорошо, – ответил Вербин, раскуривая следующую сигарету. – Этот разговор не был связан со службой. Личное дело.

– Извините.

– Тебе не за что извиняться… – Феликс сделал глубокую затяжку и постарался вернуться к делу, ради которого они с Крыловым приехали в центр Москвы.

Для разговора с новым ухажёром Рыковой.

Как понял Вербин, у Леонида Шевчука с Викторией завязался классический «служебный роман»: довольно молодой – всего сорок лет, и весьма перспективный менеджер перешёл в компанию пять месяцев назад. На весомую, разумеется, должность. Феликс не сомневался, что Шевчука переманили у конкурентов, но для его расследования это обстоятельство значения не имело. Во всяком случае, пока не имело. Зато важным был тот факт, что, освоившись на новом месте, Леонид обратил внимание на красивую молодую девушку, которая, в свою очередь, едва-едва отошла от болезненного разрыва и остро нуждалась в новых отношениях. Роман состоялся, и теперь оперативникам предстояло выяснить, чем он закончился. Не получилось ли так, что уставший от отношений Шевчук решил избавиться от молодой любовницы нестандартным и весьма радикальным способом.

Крылов предположил, что Виктория могла шантажировать успешного менеджера, Вербин ответил, что ничего не исключает, но после разговоров с Нарцисс и Карской Рыкова не кажется ему человеком, способным пойти на шантаж. Тем более на горизонте вновь появился – и не был отвергнут – Наиль. Виктория оказывалась в выгодном положении и вряд ли стала бы цепляться за сохранение «служебного романа», пожелай Шевчук его закончить. Впрочем, всё это следовало проверить – расспросив Шевчука и тщательно обдумав его ответы. А расспрашивать его полицейские собирались за столиком небольшого кафе неподалёку от штаб-квартиры компании, поскольку Шевчук попросил ни в коем случае не приходить к нему на работу. И первая же фраза перспективного менеджера показала, что именно его больше всего тревожит:

– Скажите, разговор останется между нами? – И по тому, как была произнесена фраза, стало ясно, что в ожидании встречи ни о чём другом Шевчук не думал. Даже мысли не допускал, что его могут обвинить в смерти Виктории – беспокоился исключительно о репутационных потерях.

Или же в нём пропал великий актёр.

– Леонид Дмитриевич, содержание разговора останется между нами только в том случае, если не изменятся обстоятельства.

– Какие обстоятельства? – не понял Шевчук. – В смысле, если вы начнёте меня подозревать?

– Я никогда не заглядываю настолько далеко вперёд, Леонид Дмитриевич. Подождём – увидим.

– Что именно увидим?

– Что, возможно, нам придётся тщательно проверить ваши слова.

– Уверен, что не придётся. – Шевчук нервно посмотрел на Вербина. – Вы старший?

– Мы представились, – вежливо ответил Феликс. – И назвали звания.

– Да, конечно, извините. – Шевчук посмотрел на кофе, но к кружке не притронулся. Он только сейчас сообразил, что может оказаться подозреваемым в убийстве молодой девушки.

Своей любовницы.

О которой нельзя было сказать, что она «годится ему в дочери» – для своих сорока лет Шевчук выглядел идеально: лицо не отёкшее, не расплывшееся, волосы ещё не начали редеть, глаза живые, взгляд быстрый. К тому же Шевчук явно не обходил стороной спортивный зал и его плотная, широкоплечая фигура производила хорошее впечатление. Рядом с девушкой он выглядел скорее старшим братом и то, что между ними двадцать лет разницы в возрасте, абсолютно не читалось.

– Все говорят, что Вика покончила с собой.

– «Все» – это кто? – мягко уточнил Вербин.

– Знакомые.

– У вас были общие знакомые?

– Как их могло не быть? – удивился в ответ Шевчук. – Мы ведь работали вместе. – И уточнил: – Это не тайна – мне рассказала Вера Погодина.

Феликс, разумеется, понимал, о какой общей знакомой идёт речь, но хотел, чтобы Шевчук сам назвал источник информации. А Вере Крылов говорил, что смерть Виктории, скорее всего, наступила в результате самоубийства.

– Да, суицид – одна из основных версий случившегося, – ответил Феликс, внимательно глядя на Шевчука.

К счастью, Иван понял, что Вербин затеял игру, и не стал влезать с уточнениями.

– Тогда к чему наш разговор?

– Мы обязаны рассмотреть все возможные версии, даже самые фантастические.

– Родственники не верят в самоубийство? – сделал вывод Шевчук.

– Не верят, – помолчав, признал Вербин. И услышал в ответ неожиданное:

– Я тоже.

– Почему?

– Ну, например, потому, что мы планировали побывать в начале марта на Алтае.

– Вы с Викторией? – уточнил Феликс, чтобы выиграть немного времени.

– Я с Викой. – Последовала короткая пауза, после которой Шевчук с едва различимой в голосе иронией осведомился: – Не ожидали?

– Вы правы, Леонид Дмитриевич, не ожидал, – не стал скрывать Вербин.

Шевчук сделал глоток остывшего кофе и вернулся к рассказу. Сейчас он держался намного спокойнее, чем в начале разговора.

– У нас была запланирована командировка в Горно-Алтайск, и мы решили совместить её с небольшим отпуском, провести там на несколько дней больше, чтобы полюбоваться красотами ещё зимних гор.

– Вы можете подтвердить свои слова? – поинтересовался Феликс.

– Это важно?

– Да, Леонид Дмитриевич, это важно.

– Я сброшу файл по тому номеру, с которого вы звонили.

– Хорошо.

– Вы ведь знаете, что я женат?

– Да, Леонид Дмитриевич, знаем.

– И я понимаю, что вы обо мне думаете. – Шевчук криво улыбнулся. – Со стороны всё кажется очевидным: молоденькая девушка и один из менеджеров, который скоро станет одним из топ-менеджеров компании… Суть интрижки предельно ясна, и то, что я сейчас расскажу, не является попыткой вас переубедить. Я уверен, что это бесполезно и вы всё равно будете проверять каждое моё слово. Это нормально. Поэтому я решил рассказать как есть, а дальше… дальше вы проверяйте. – Он выдержал короткую паузу. – Я… Мы с женой живём уже чуть больше десяти лет. Не могу сказать, что это были очень счастливые годы, но неплохие. Детей у нас нет, мы оба немного карьеристы и сразу договорились, что о детях подумаем потом. В сексуальном плане жена меня привлекает, однако врать не буду – интрижки на стороне я себе позволяю, но всегда веду себя осторожно и это всегда именно интрижки, сексуальная связь без сколько-нибудь серьёзных обязательств. А Вика… – Шевчук грустно улыбнулся. – Уверен, вы знаете, что обычно так накрывает пожилых мужиков: одним хочется порезвиться с молодой горячей девушкой, другие таким образом демонстрируют своё положение. А меня шарахнуло сейчас, задолго до того, как я стал пожилым или добрался до весомого положения. Даю слово – неожиданно шарахнуло. Я оказался в новой команде и… врать не буду – я посматривал вокруг, прикидывая варианты знакомств. Разумеется, обращал внимание на тех, с кем можно замутить интрижку, но Вика… это был нокаут. Её взгляд стал для меня нокаутом. Мы встретились перед каким-то совещанием, её представили, мы поболтали… ни о чём поболтали, предельно короткий разговор… и вот – я думаю только о ней. Скажи мне об этом раньше – не поверил бы, что такое возможно. И вообще, и со мной, ведь я достаточно циничен… Но оказалось возможно… и я это пережил. Я сначала не понял, как сильно Вика меня зацепила, думал, что получится обычная интрижка, но ошибся. Меня затянуло. Или наоборот – вытянуло. Вытянуло из привычной колеи в настоящий мир, в котором отношения строятся на чувствах, а не на сексе или взаимовыгодном интересе. Вика втащила меня в этот мир, и я до сих пор не знаю, как к этому относиться.

– К её смерти?

– К какой смерти? – Шевчук невидяще посмотрел на Феликса.

И Вербин понял, что мужчина имел в виду другое.

– А… Вика… – Шевчук посмотрел на кружку, из которой сделал всего один глоток, и пожал плечами: – Не могу думать, что её нет. Я понимаю, что это пройдёт, что я привыкну к этой мысли, смирюсь со смертью Вики, но сейчас не могу думать о том, что её нет. И совершенно точно никогда не буду думать, что она покончила с собой. Вика любила жизнь, и у нас были планы. И даже если вы докажете, что Вика… что Вика убила себя, я всё равно не поверю.

А вот это он добавил напрасно.

Феликс не изменился в лице, никак не показал, что последняя фраза его «резанула», кивнул и негромко спросил:

– Леонид Дмитриевич, вы не откажетесь рассказать, как провели вечер четырнадцатого февраля?

Шевчук помолчал, делая вид, что вспоминает, хотя все прекрасно знали, что, как бы он ни был уверен в своей невиновности, к встрече с полицией Шевчук тщательно подготовился, после чего неспешно произнёс:

– Это был вторник, будний день. Я приехал в офис к десяти и никуда не отлучался, работал в кабинете. Только с друзьями пообедал, с трёх до четырёх.

– Вы точно помните время? – удивился Крылов.

– Мы всегда ходим в одно и то же время, – ответил Шевчук. – Соблюдаем, так сказать, режим.

– Из офиса уехали как обычно?

– Чуть раньше – сразу после обеда.

– И сразу поехали домой?

– Да.

– То есть ваша супруга подтвердит, что примерно в семнадцать часов вы были дома? – уточнил Вербин.

– Да… – Шевчук потёр лоб. – Знаете, получилось интересно: в понедельник Ольга улетела в командировку и должна была вернуться только поздно вечером в среду. Поэтому сначала я был несколько расстроен: жена уехала, а Вика отказала во встрече. Но Ольга поменяла билеты и вернулась во вторник. Сделала мне сюрприз на День всех влюблённых… Отправься я к Вике, получилось бы… гм… не очень… А я не отправился, остался с женой дома… и Вику убили.

Он вздохнул.

– Вы созванивались с Викторией?

– А вы не знаете?

Шевчук впервые показал зубы – дал понять, что прекрасно понимает, что полицейские покопались в телефоне Рыковой.

– Четырнадцатого от вас не было ни звонков, ни сообщений.

– Мы говорили вечером тринадцатого… Я пробыл у Вики примерно до часа ночи, потом поехал домой. Предложил поужинать четырнадцатого, но Вика сказала, что нет настроения. И ещё предупредила, что, кажется, заболевает… Я только потом узнал, что Вика заранее отпросилась на вторник, а мне соврала.

– Почему вы не позвонили четырнадцатого?

– Ну… я надеялся переговорить с Викой и всё-таки уговорить на ужин, но она не пришла в офис, и я… немного обиделся.

Он ведь ещё не знал, что жена вернётся раньше запланированного.

– Когда вы узнали, что Виктория заранее отпросилась на четырнадцатое?

– Тогда и узнал.

– И поэтому решили не звонить?

– И поэтому тоже. – Шевчук отвернулся к окну, несколько секунд смотрел на улицу, после чего неохотно рассказал: – Скажем так: в последнее время наши с Викой отношения перестали быть похожими на идеальные. Конфетно-букетный период завершился, и нужно было решать, куда двигаться дальше, что-то менять в отношениях.

– Виктория предлагала вам уйти от жены?

– Какое это имеет значение?

– Если предлагала, а вы отказались, могут возникнуть другие вопросы.

– И? – с нажимом спросил Шевчук после того, как Феликс замолчал.

– И всё, – спокойно ответил Вербин, глядя Шевчуку в глаза. – Пока всё.

Намёк получился чересчур прозрачным, Феликс на такое не рассчитывал, но, как говорится, переиграть эту часть разговора не получится. Шевчук прекрасно считал и сам намёк, и нажим, и ответил почти сразу:

– Примерно две недели назад. Может, чуть больше. – Он окончательно взял себя в руки и вернулся к прежней, превосходно продуманной модели поведения. – Я должен был догадаться, что вопрос Вика задала не просто так, но я… не сообразил.

– Вы сказали, что не уйдёте от жены, и ваши отношения охладели?

– Не совсем так, – покачал головой Шевчук. – Я сказал, что есть два условия: мы дожидаемся моего назначения в топ-менеджеры компании – это должно произойти летом, и она даёт слово, что выйдет за меня замуж.

– Даже так? – не сдержался Вербин.

– Я был готов жениться на ней.

И опять «чуйка» Феликса дала сбой: он не понял, искренен Шевчук или играет.

– Что сказала Виктория?

– Первое условие её не порадовало.

– Ждать?

– Да.

– Как закончился ваш разговор?

– Вика выдержала довольно большую паузу, после которой сказала, что готова отложить разговор до лета. Дословно: «Может, тебе и не придётся ничего решать».

– Вам понравился ответ?

– Я утёрся, что мне ещё оставалось? – Шевчук криво улыбнулся. – Мне было хорошо с ней, но я не буду делать никаких резких движений, пока не получу то, что мне предназначается. Я не просил Вику меня понять, просто объяснил ситуацию, но, видимо, нужно было сказать об этом как-то иначе.

– Она вам не поверила?

– Не знаю. – Шевчук прищурился. – Хотите сказать, что у Вики кто-то был?

– Мы точно знаем, но только с ваших слов, что вас у неё в тот день не было, – ответил Вербин. Ответил именно так, несмотря на то, что вопрос был совсем не о том.

– Знай я, что мне понадобится алиби, обязательно пошёл бы с друзьями в бар, – пробормотал Шевчук. – Показания жены, как я понимаю, вас не удовлетворят.

– Могут и удовлетворить. А отсутствие алиби не является основанием для задержания, – почти равнодушно произнёс Феликс.

– Но мы были близки.

– Вы сказали, что Виктория не угрожала разрушить ваш брак или карьеру.

– Да, это так.

– И ещё из ваших слов можно сделать вывод, что если кто и собирался прервать отношения, то именно Виктория, а не вы. Вас всё устраивало.

Молодая девушка для командировок.

– Не я…

– Но, если бы Виктория вас бросила, вы могли почувствовать себя обиженным, – очень мягко сказал Вербин.

И увидел то, что ожидал – собеседник сжался. Тут же отвёл взгляд, не позволив Шевчуку перехватить его, и спокойным голосом продолжил:

– Я благодарю вас за искренность, Леонид Дмитриевич, и надеюсь, что больше мы с вами не увидимся. И ещё раз подтверждаю то, что сказал в начале встречи: если обстоятельства не изменятся, разговор останется между нами.

– Спасибо…

– Но прежде, чем мы расстанемся – последний вопрос.

– Я слушаю. – Шевчук демонстративно посмотрел на часы, однако ответил ровным голосом.

– Скажите, у Виктории было много кукол?

– Кукол? – растерялся Шевчук. По-настоящему растерялся.

– Кукол, – подтвердил Феликс. – Детских или дорогих, совсем не детских, коллекционных. Любых кукол. Вы видели их в квартире Виктории?

– Никогда. – Теперь голос Шевчука звучал уверенно. – Никогда ни одной.

– Не знаете почему?

– Почему не было кукол?

– Да.

– Гм… – Шевчук покрутил головой, внимательно разглядывая полицейских – судя по всему, вопросы Вербина показались ему или розыгрышем, или провокацией, но не ответить на них он не мог: – Вика была молода, но далеко не ребёнок. Она давно уехала из родного дома, где у неё наверняка были куклы, но здесь я их не видел. Да и зачем взрослой женщине куклы? Играть?

– Многие женщины хранят любимые игрушки, – обронил Феликс.

– У Вики был мягкий синий слон, которого она частенько брала в постель… – И только сейчас Шевчук улыбнулся по-настоящему. Эта деталь – синий слон – заставила его открыться и выказать чувства: – Я над ней подшучивал несколько раз… А куклы Вика не любила.

– Знаете почему? – быстро спросил Вербин.

– Понятия не имею. А почему?

Отвечать Феликс не собирался, поэтому улыбнулся в ответ:

– Рассказать, когда узнаю?

– Если сочтёте нужным. – Шевчук встал из-за стола. – Всего хорошего.

К кофе, кроме того, первого глотка, он так и не притронулся.

– Что скажете? – спросил Крылов, когда за Шевчуком закрылась дверь.

– Он тщательно готовился к встрече.

– Недостаточно тщательно, раз вы его разгадали?

– А ты не разгадал?

– Нет. – Крылов поколебался, но ответил честно. – Он показался искренним.

– Шевчук – менеджер высокого уровня, он умеет общаться с людьми. – Феликс выдержал паузу. – И врать.

– На чём он прокололся? – с интересом спросил молодой оперативник.

– Прокололся, сказав, что даже если мы докажем самоубийство – он всё равно не поверит.

– Что в этом странного? – удивился Крылов.

– Слишком пафосная фраза для того образа, который Шевчук играл. И для него самого.

– Вы ему не верите?

– Я не сомневаюсь в том, что Шевчук что-то скрывает, – медленно ответил Феликс. – И в первую очередь меня интересуют детали предполагаемого путешествия, с помощью которого Шевчук пытается показать, что в их отношениях всё было в порядке.

– Но почему он не поддержал версию самоубийства Вики?

– Потому что не дурак и не хочет поддерживать версию, в которую сам не верит. С другой стороны, если Викторию убили, он автоматически превращается в одного из главных подозреваемых. Шевчук всё обдумал и решил играть так: я не верю в суицид, у нас всё было хорошо.

– А что не так с путешествием?

– Ты смотрел телефон Виктории?

– Да, – кивнул Крылов.

– Что смотрел?

– Контакты. Социальные сети.

– А календарь?

– Смотрел.

– И что ты не увидел в календаре?

– Э-эээ… – Крылов сдвинул брови, пытаясь вспомнить содержимое календаря девушки, но Феликс не стал его мучить:

– В календаре не отмечены даты командировки, о которой говорил Шевчук.

– Не все люди подробно заполняют календарь, многие надеются на память.

– В ноябре Виктория ездила в командировку, эти даты отмечены.

– Вы это запомнили?

– Да.

– Не все люди настолько внимательны.

Феликс улыбнулся и посмотрел на оставленную Шевчуком кружку.

– Придётся тебе сходить к нему на работу.

– Мы же обещали этого не делать.

– А ты аккуратно. Деликатно. Помня о том, что нам Шевчуку предъявить нечего, мы его не подозреваем, а всего лишь хотим проверить его слова. Нельзя, чтобы у Шевчука случились из-за нас неприятности.

– Потому что он может оказаться честным человеком?

– Не обязательно честным. Но он может оказаться человеком, не имеющим отношения к смерти Виктории.

– Я понял.

– Очень хорошо. – Ещё один взгляд на кружку. – И последнее о Шевчуке: встреться с его женой.

– Но как…

– Так и скажи: убита женщина, коллега вашего мужа, мы проверяем всех, кто её знал.

– Всех её любовников?

– Нет. Мотивы для убийства могут быть разными. Придумай что-нибудь и расскажи, что придумал.

– В рамках приобретения опыта?

– Именно. – Феликс провёл пальцем по столешнице. – В первую очередь нам нужно подтвердить алиби Шевчука. Ну и заодно посмотри на неё.

– На жену? – не понял Крылов.

– Шевчук сказал, что они карьеристы. Сказал чуть ли не с гордостью. А что отличает карьериста?

– Такие люди твёрдо идут к своей цели.

– Предположим, Виктория стала угрожать целям жены Шевчука – стать женой топ-менеджера Шевчука, чтобы с его помощью подняться самой. Даже на мой, далеко неженский взгляд, это достаточно большая неприятность.

– Настолько большая, что можно пойти на убийство? – растерялся Крылов.

– А почему люди идут на убийство? Я сейчас говорю не про аффект или про пьяную лавочку, а про хладнокровно спланированное предумышленное. – Вербин выдержал короткую паузу. – Потому что думают, что другого выхода нет. Зато у них внутри есть нечто, говорящее: «Можно и так».

– И вы думаете, что жена Шевчука…

– Нет, я не думаю. Я прошу тебя прикинуть, насколько, на твой взгляд, это вероятно.

– Я понял, – протянул молодой оперативник, прикидывая, как он будет прикидывать. – То есть я занимаюсь Шевчуками?

– Не только. – Следующую задачу Феликс придумал для Крылова ещё вчера. – Шевчук сказал, что не видел в квартире Виктории кукол. Уверен, Наиль и подруги это подтвердят.

– Убийца принёс куклы с собой, – понял Иван.

– Но он их где-то взял.

– Он их купил.

– Да, купил – куклы выглядят новыми. И тебе придётся узнать, где убийца их купил.

– Вы серьёзно? – Сейчас Крылов ничего не прикидывал – он понимал, какую задачу Вербин перед ним поставил, и мысленно чертыхался.

– Начни с больших торговых центров, – посоветовал Феликс. – Куклы недешёвые, высокого качества, их купили в хорошем магазине и, надеюсь, в одном.

– И вы думаете, покупателя запомнили?

– Я ведь сказал: надеюсь, куклы куплены в одном магазине и, как я думаю, в течение недели перед убийством, – терпеливо повторил Вербин. – Мужчина… впрочем, не важно, мужчина или женщина. Покупатель, приобретающий целых шесть достаточно дорогих кукол, мог запомниться. Кроме того, их шесть. Будь их восемь, убийца скорее всего купил бы их в разных магазинах, по четыре, а шесть мог приобрести в одном. И это станет его ошибкой. Я надеюсь, что это стало его ошибкой. И тебе предстоит этой ошибкой воспользоваться.

Объём работы предстоял колоссальный, однако Иван уже оценил идею Вербина и мысленно согласился с тем, что отработать её необходимо. А следующим шагом смирился с тем, что отрабатывать придётся ему.

– Чьи фото брать?

– Шевчука и Зарипова. Других столь же явных кандидатов в убийцы у нас нет.

– Как вы понимаете, что перед вами убийца?

– Об этом говорят улики.

– Неопровержимые?

– Только такие.

– Разве в глазах таких людей нет ничего отличительного? Чего-то такого, что выделяет их из толпы? Чего-то такого, благодаря чему вы сразу понимаете, что он, или она, готовы убивать?

– Печать преступника?

– Что-то вроде этого.

– Вы верите, что она существует?

– Я спрашиваю, потому что вы встречали больше убийц, чем я.

– С этим не поспоришь, – согласился Вербин.

Ведьма грустно улыбнулась.

На этот раз они встретились на улице. Нарцисс сказала, что всегда гуляет по вечерам, и предложила Феликсу присоединиться. Он думал, что Изольда хочет поговорить о деле, но ошибся – этой темы они так и не коснулись. Хотя беседа получилась долгой, как и прогулка: они ушли к Яузе и прогулялись по расчищенной набережной, изредка бросая взгляды на скованную льдом речку. Вербин едва не предложил сходить в монастырский сад, но вспомнил, кто составляет ему компанию, и отказался от этой мысли.

– Скажите, Феликс, как вы относитесь к смерти?

– Я знаю, что она неизбежна.

– Думаете о ней?

– Почему я должен о ней думать?

– У вас опасная профессия.

– В мире полно опасных профессий, – спокойной ответил Вербин. – Лётчики, шахтёры, военные… всех не перечислишь. И если все мы будем постоянно думать о смерти, то рано или поздно потеряем способность трезво мыслить.

– Пожалуй, вы правы, – признала Нарцисс. – А я, получается, некорректно выразилась. Я имела в виду не опасность, которая грозит лично вам, а то, что смерть находится в шаге от вас. Не обязательно ваша, чужая, но всегда рядом. Вы ощущаете её присутствие?

– Нет, – медленно произнёс Феликс. – Или подсознательно заставляю себя не ощущать.

– Чтобы сохранить способность трезво мыслить?

– И не стать параноиком.

– Очень прагматично.

– Иначе нельзя.

– Любопытно…

– Что именно?

Ему действительно было интересно.

Но Нарцисс не торопилась с ответом.

– А может, и не любопытно… может, так и должно быть… – пробормотала она. Затем замолчала, разглядывая проезжающие по набережной автомобили, и вернулась в разговор примерно через минуту: – Да, наверное, так должно быть. Вы стоите в шаге от смерти и потому научились справляться с ощущением её присутствия, с мыслями о ней. Не будь этого умения, вы действительно могли бы сойти с ума, Феликс. Или заработать серьёзное расстройство. У меня же есть достаточно пациентов, которых преследуют мысли о смерти. Но все они люди мирных, если можно так выразиться, профессий. Смерть для них не часть работы, а нечто сакральное. – Ведьма помолчала. – Может, в этом всё дело? – И быстрый взгляд на Вербина: – Прошу вас, не обижайтесь.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – мягко ответил Феликс. – И согласен с вашим выводом: увидев тело, я в первую очередь задумываюсь о том, возможен ли умысел. – Не всегда, конечно, не всегда, но рассказывать об исключениях Вербин сейчас не собирался. – У меня и других мужиков, работа которых связана с риском, выработался некий иммунитет. Мы знаем, что смерть рядом, но не думаем о ней. И ещё страха нет, потому что страх сделает смерть ближе.

– Не задумывались, что будет потом? После смерти?

– Я не могу говорить за всех – это очень индивидуально.

– А для вас? – Изольда посмотрела Феликсу в глаза. – Лично для вас?

– Ничего не закончится.

Короткая пауза, а затем Нарцисс вновь улыбнулась:

– Я так и думала. – И её взгляд упёрся в стоящий на высоком берегу храм. – Вы верите.

– Вера ведёт нас. – Очень спокойно и очень уверенно произнёс Вербин. – Три кита, на которых стоит мир – это вера, надежда, любовь. Без них всё теряет смысл.

– Чего не хватает вам? – вдруг спросила ведьма.

– Вы знаете, – ответил Феликс.

– Да. – Она вздрогнула. – Простите за вопрос.

Он промолчал. И в тишине они прошли шагов десять, не меньше, после чего Нарцисс тихо сказала:

– Смерть часто заглядывает в Москву. Как, наверное, в любой большой город. Старый город… к которому она привыкла, в котором знает каждый переулок. Знает, какой кирпич лежит небрежно и где разлито масло. Иногда приходит в яростной, страшной красоте, пролетая по мостовым неистовым смерчем, забредая в каждый дом и в каждом что-то получая. Иногда её визиты выборочны… Ходят слухи, что Смерть любила принимать облик извозчика и ждать седоков на Кузнецком Мосту. Но видели того извозчика не все, а тот, кто видел и садился в коляску, уезжал навсегда.

– Потому что им пришло время уехать?

– Потому что им пришло время уехать, – эхом подтвердила Нарцисс. – А если извозчика видели другие люди, им не приходило в голову его нанять.

– Но были те, кто видел?

– Вы задали очень важный вопрос, Феликс. И очень любопытный: всегда ли видеть смерть означает, что вас ждёт встреча? Влияют ли мысли о смерти на время, когда она придёт? Можем ли мы знать, когда она придёт?

– Нужно ли нам знать?

– Вы бы постарались сделать так, чтобы она не пришла? – Нарцисс спросила очень-очень мягко. И очень участливо.

– Уверен, что да, – печально подтвердил Вербин.

– Но не уверены, что у вас получилось бы.

– Уверен, что получилось бы. – На этот раз в его голосе была твёрдость. – Я бы смог. – Пауза. И чуть тише: – Я бы смог…

Они снова помолчали, а затем Феликс спросил:

– Вы хотели говорить обо мне?

Угрюмо спросил.

Нарцисс покачала головой:

– Смерть – это не след, а рубец, который никогда не заживёт. Вы до сих пор мучаетесь, Феликс, а теперь представьте, как страдала Вика, которой приходилось переживать собственную – собственную! – смерть едва ли не каждую ночь.

– Хотите сказать, что она покончила с собой?

– Я не знаю. Я просто пытаюсь представить, как бедная девочка это выдерживала… и не могу.

Когда Марта сказала, что за ней нужно заехать, Феликс не стал глупить и уточнять «зачем?». И уж тем более не стал ждать в такси: позвонил, предупредил, что подъезжает, велел водителю подождать и поднялся на этаж, чтобы встретить женщину у дверей квартиры. И подарить розу.

– Неожиданно, но очень приятно, – улыбнулась Карская.

– Действительно неожиданно?

– У нас ведь не свидание?

– Хм…

У неё был дар смущать Вербина. Или у него был дар смущаться от её слов.

– Ты такой забавный. – Марта поднялась на цыпочки и поцеловала Феликса в щёку. – Мне правда очень приятно.

И поставила цветок в вазу с водой, которая так удачно оказалась на тумбочке в прихожей.

– Я настолько предсказуем?

– Ты спрашивал, насколько я хороший психолог, – улыбнулась Марта.

– А ты пообещала, что я узнаю.

– Я сказала, что у тебя будет время.

– Много?

– Столько, сколько потребуется.

– Не боишься давать такое обещание?

– Тебе может потребоваться всего лишь пара минут.

– А потом?

– Потом ты испугаешься.

Марта очень постаралась, чтобы ответ прозвучал шутливо, однако Феликс услышал в её голосе грустные нотки. Или захотел услышать. Или она специально сделала так, чтобы он услышал.

– Многие пугаются?

– Многие? Хорошо же ты обо мне думаешь!

– Я не то имел в виду, – окончательно смутился Вербин. – Я…

– Фил, я прекрасно тебя поняла. – Марта очень мягко коснулась руки мужчины. – И да – многие пугаются. Я думаю, ты уже знаешь чего.

Она специально принесла вазу в прихожую и поставила так, чтобы он заметил. А ведь он долго, чертовски долго размышлял, стоит ли покупать цветок? Не покажется ли, что он… Ну, в общем, не покажется ли, что он воспринимает их встречу так, как он на самом деле её воспринимает? Он долго размышлял, а потом увидел вазу в прихожей и понял, что Марта заранее знала, чем закончатся его размышления. И специально показала это. Не вазу. А то, что знала.

Но для чего?

Подмывало сказать: «Я ей понравился!» – и этим объяснить всё. Но «внутренний опер» требовал конкретного ответа. Карской что-то нужно? Ей нужна помощь? Она хочет чем-то поделиться, но пока не уверена и хочет как следует изучить Феликса? Но почему не уверена? Это не её секрет? Или она боится выдать секрет? Она в опасности?

А версию «Я ей понравился!» «внутренний опер» старательно избегал.

– Зелено… – протянула Марта, когда они расположились за столиком. – Так хорошо…

– Рад, что тебе понравилось, – улыбнулся Феликс.

– К концу зимы устаёшь от снега. И очень хочется весны. А здесь… – Карская огляделась и повторила: – Зелено…

Обилие зелени создавало ощущение пребывания в зимнем саду и в самом деле навевало мысли о приближении весны. Тепла. Ручьёв под ногами. И запаха просыпающейся земли, который чувствовался даже в центре города. Не сейчас чувствовался, конечно, почувствуется потом, когда весна приступит к изгнанию зимы, но пышная зелень, казалось, приближала этот момент.

– Их кухню хвалят, – пробормотал Вербин.

– Ты пробовал? – уточнила Карская.

– Пробовал.

– Похвалил?

– Да.

– Тогда я спокойна.

– Не любишь ходить в незнакомые места?

– В непроверенные. – Марта посмотрела Феликсу в глаза. – А ты скован сильнее, чем я ожидала. Волнуешься?

– На то есть причины.

– Расскажешь о них?

– Неужели ты не знаешь?

– Я подозреваемая?

– В чём? – машинально спросил Феликс.

– Да, твой внутренний опер никогда не спит. – Марта тихонько рассмеялась.

Она не делала ничего, чтобы привлечь его внимание. Но он хотел смотреть только на неё.

– Инструкция запрещает встречаться со свидетелями?

– Ты не свидетельница.

Марта улыбнулась.

– А кто же я?

«Ты просто женщина, которую я привёл на свидание».

Феликсу очень хотелось, чтобы было именно так, но пришлось промямлить:

– Да, пожалуй, свидетельница.

– И ты должен соблюдать дистанцию?

– На моё усмотрение.

– Что тебе подсказывает усмотрение?

Вербин опять сбился, но на этот раз выручило появление официантки, а когда она ушла, Марта то ли решила сделать паузу, то ли сжалилась над спутником и сменила тему.

– Ты уже знаешь о том, что у Вики состоялся полноценный любовный треугольник?

– Знаю, – кивнул Феликс. И поймал себя на мысли, что с Мартой ему не очень хочется говорить о делах. Ему интересно говорить с ней обо всём, но о расследовании – не в первую очередь. – Однако буду благодарен, если ты расскажешь, насколько серьёзно Виктория его воспринимала?

– Шевчука?

– И Шевчука, и ситуацию с треугольником.

– Виктория воспринимала её достаточно здраво, – медленно ответила Карская. – Я говорю так уверенно, поскольку строился треугольник на моих глазах и мне известны многие подробности.

– Твой рассказ не нарушит врачебную этику?

– Мой рассказ – это обыкновенная сплетня, которую ты сможешь узнать от любой из подруг Вики.

– А как же подробности?

– Вика могла рассказать их тоже. – Железная логика. Непробиваемая.

– Пожалуй, – согласился Феликс.

– Таким образом, я просто сэкономлю тебе время. Ну и… – Марта мягко коснулась руки Вербина. – Ты ведь меня не сдашь?

– Какой ответ ты хочешь услышать?

– Именно такой, – тихонько рассмеялась Марта. Её пальцы по-прежнему лежали на руке мужчины. – Ты ведь знаешь о Наиле Зарипове?

– Конечно.

– Вика очень серьёзно воспринимала их отношения, вплоть до мечты о замужестве и совместной жизни – долгой и счастливой. Что же касается Наиля, тут я могу ориентироваться только на слова Вики, по мнению которой Наиль испытывал к ней столь же сильные чувства. Довольно долгое время у них всё было хорошо, однако затем на горизонте появилась мама Наиля. Ты уже познакомился с Дилярой?

– А должен был? – осторожно уточнил Феликс.

– Уверена, что придётся, – улыбнулась Марта. – Ты начал расследование, в котором фигурирует её мальчик, а значит, вы обязательно пообщаетесь.

– Мама-наседка?

– Наседка, но совсем не курица.

Теперь рассмеялся Вербин.

– Поверь, всё именно так, – мягко произнесла Карская. – У Диляры есть собственное понимание того, что лучше для Наиля. Пока мальчик просто развлекался с красивой девочкой, Диляра не вмешивалась: ведь мальчику это нужно, чтобы не было прыщей и другие мальчики над ним не смеялись…

– Подожди, подожди, – нахмурился Вербин. – Наилю двадцать семь лет.

– И что? – не поняла Карская.

– Почему ты называешь его мальчиком?

– Потому что… – Марта пригубила вино. – Я с Наилем не встречалась, делаю выводы по рассказам Вики, но то, что я о нём слышала, не позволяет мне называть Наиля ни молодым человеком, ни тем более мужчиной.

– Слишком послушный?

– Слишком мальчик.

Феликс кивнул, показав, что понял, что имеет в виду Марта, и Карская продолжила:

– В тот момент, когда Диляра поняла, что отношения Наиля и Вики усложняются, я предполагаю, это случилось, стоило мальчику заикнуться, что он встретил любовь всей жизни, она решила их прекратить.

– Диляра вела себя агрессивно? – прищурился Вербин. – Я имею в виду – с Викторией?

– Нет. Во всяком случае, мне об этом неизвестно. Но я уверена, что Вика не скрыла бы подобную деталь. – Марта помолчала. – По мнению Вики и по тому, как в итоге получилось, Диляра стала давить на сына и вынудила его разорвать отношения. Причём расстаться резко и не очень красиво.

– После этого у Виктории возникли психологические проблемы?

– А ты молодец, – протянула Карская. Но протянула без высокомерного подтекста: «Надо же, он сумел сделать правильный вывод!» Одобрительно протянула, дав понять, что ожидала, что Вербин догадается. – Я уверена, что тяжело давшееся расставание и послужило толчком, вызвавшим проблемы. И здесь неслучайно всё: белое платье – мечта о замужестве, куклы – мечта о детях, дата – мечта о большой любви, и все эти мечты в одночасье рухнули.

– Виктория видела, как убивает себя.

– Смерть, в данном случае, это символ разрушения.

– Это так работает?

– Работает. – Карская помолчала. – К сожалению, стресс от расставания оказался настолько сильным, что справиться с видениями оказалось неимоверно сложно. По большому счёту, результат моих усилий можно назвать ничтожным, поэтому я обрадовалась, когда на горизонте появился Шевчук.

– Виктории нужно было отвлечься?

– Хотя бы, – кивнула Марта. – Мне очень понравилось, что после болезненного расставания Вика не ударилась во все тяжкие, не попыталась забыться в череде одноразовых партнёров и с их же помощью отомстить Наилю. Вика держалась, но, учитывая все обстоятельства, ей нужно было твёрдое мужское плечо, и Шевчук… – Карская помолчала, явно подбирая подходящие слова, и остановилась на сдержанных: – Шевчук оказался в нужное время в нужном месте. Я не знаю, понял ли он, что Вика пребывает в расстроенных чувствах – я с ним никогда не виделась и не говорила, но отношения он завязал умело.

– Шевчук искал интрижку?

– Разве ты этого не понял? – Женщина удивлённо подняла брови.

– Я ещё не разобрался. Но склоняюсь к этой версии.

– Эта версия очевидна без всяких склонений. – Марта чуть скривила губы. – И у Вики не было на его счёт никаких сомнений. Она знала, что связалась с бабником, но с интеллигентным бабником, который дорожит обеими своими репутациями: и деловой, в компании, и репутацией интеллигентного бабника. Вика говорила, что Шевчук обращался с ней уважительно, а это, поверь, дорогого стоит.

«Тогда почему Шевчук попытался убедить меня, что любил девушку настолько, что был готов на развод?»

«Чтобы вычеркнуть себя из списка подозреваемых».

«Шевчук не дурак и понимает, что я без труда докопаюсь до истинной сути его отношений с Викторией».

«Значит, Шевчук запаниковал».

«Почему?»

– Ты меня слушаешь?

Голос Карской прозвучал издалека. Ну, не совсем издалека, а как будто Марта громко говорит с ним, стоя у барной стойки.

– Конечно, – опомнился Вербин. – Слышу каждое слово.

Но обмануть Карскую не сумел.

– Ты ведёшь себя так, будто мы уже женаты, – язвительно заметила она.

– Э-эээ…

– Это была шутка. – Марта смотрела Вербину прямо в глаза.

– Спасибо.

– На самом деле я рада, что моя информация заставляет тебя думать.

– Не только она.

– Не сомневаюсь.

Он долил в бокалы вино.

– Вика не видела в Шевчуке избранника – боже упаси! Ей было с ним комфортно, удобно и настолько весело, насколько было возможно после болезненного разрыва.

– Но видения не прекращались, – уточнил Вербин.

– Увы, «волшебной таблеткой» Шевчук не стал, однако определённую пользу принёс. – О Шевчуке Марта говорила холодным деловым тоном опытного врача, рассматривая его как применённое средство, не более. – Шевчук хорошо относился к Вике, помог ей слегка успокоиться, отвлёк. Другими словами, таблетка не «волшебная», но полезная. Я думала, что их отношения испортят новогодние каникулы, которые Шевчуку придётся провести с женой, но Вика уехала домой, и проблема разрешилась.

Тоскливых выходных не было, отношения сохранились на прежнем уровне.

– А потом вернулся Наиль.

– Сам?

– Вряд ли его попросила мама, – обронила Марта.

Вербин усмехнулся.

– Наиль спел Вике классическую арию «возвращенца»: любит только её, жить не может, в мучительном расставании осознал ошибку и сделает всё, лишь бы заслужить прощение. Я думаю, Наиль помыкался в одиночестве, не нашёл такой же красавицы… да и вообще вряд ли он кого-то нашёл, и приплёлся назад от безысходности.

Чтобы не было прыщей.

– Но Вика… – Марта тяжело вздохнула. – Вика решила, что он говорит правду.

– Получается, Виктория любила Наиля? – тихо спросил Вербин.

– Получается, так. – Карская прищурилась на бокал, но не взяла. – Вика не стала меня слушать, зато рассказала, что ради неё Наиль готов к разрыву с матерью.

– Любила и верила, – пробормотал Феликс. – Без любви в такую чушь поверить сложно.

– Невозможно поверить, – согласилась Марта. – Ты видел Наиля?

– Нет, он от меня прячется.

– Наиль трусоват, видимо, первый допрос произвёл на него такое впечатление, что больше с полицией он общаться не хочет, – объяснила Карская. – Ну и в целом Наиль не может похвастаться твёрдым характером. И особой привлекательностью. Так что Вика для него была идеальным вариантом. Ну, кроме той девочки, которую ему приготовила в жёны мама. Но, похоже, та девочка ему совсем не приглянулась.

– У Наиля же есть деньги? Я так понял, он из богатой семьи.

– И что? – Марта слегка передёрнула плечами. – Думаешь, Вика потому в него вцепилась? Нет. Поверь – нет. В Москве у многих есть деньги и можно выбрать менее постыдный вариант. Вика же, к сожалению, влюбилась.

Некоторое время они молчали, затем Феликс поинтересовался:

– Когда вернулся Наиль?

– Мелькать начал ещё в декабре, а сладилось у них после Нового года. Вика вернулась в Москву раньше Шевчука, ну и… закрутилось.

– А Шевчук?

– Вика ему ничего не сказала.

– Это обстоятельство выбивается из описания, которое я для себя составил, – признался Вербин.

– Мне тоже не понравилось её поведение, – согласилась Карская. – Но Вика боялась отпускать Шевчука.

– Опасалась, что Наиль снова уйдёт?

– Да. Я просила Вику сделать выбор, она ответила, что обязательно сделает, но не сразу. – Марта помолчала. – Мне не нравилось её поведение, но винить Вику я не собираюсь. Наилю требовалось время, чтобы вновь заслужить доверие Вики, а Шевчук…

– Бабник.

– Да.

Они выпили вина. Глядя друг другу в глаза.

– Наиль старался? – вернулся к теме Феликс.

– К сожалению, мне трудно ответить на твой вопрос, – честно сказала Марта. – После возвращения Наиля Вика стала постепенно отдаляться от меня.

– Почему? Почувствовала улучшение?

– Как раз нет – улучшения не было. Наиль вернулся, но видения продолжались.

– Как ты это объяснишь?

– А что здесь объяснять? – удивилась Карская. – Это не свет в комнате включить-выключить – по щелчку ничего не меняется. Возвращение Наиля, конечно, сыграло положительную роль, но «волшебной таблеткой» оно могло стать только в случае восстановления полного доверия и…

– Разрыва с матерью, – догадался Вербин.

– Что он обещал сделать, но никак не делал.

– А если Наиль этого не хотел?

– Об этом я Вике говорила, – с грустной улыбкой ответила Марта. – И, наверное, поэтому она стала от меня отдаляться.

– Сделала выбор в пользу Наиля.

– Да.

– Я не спрашивал.

– Я знаю.

Они помолчали, после чего Феликс осторожно вернулся к расспросам:

– Шевчук и Наиль знали друг о друге?

– Мне об этом неизвестно, но сомневаюсь – Вика была достаточно умна, чтобы не допустить подобного. – В чёрных глазах Марты зажглись ехидные огоньки: – Нарисовался мотив?

– Весьма сомнительный по нынешним временам, – честно ответил Вербин. – Лет пятнадцать назад я бы за такую ниточку ухватился, но сейчас продуманное убийство на почве ревности – огромная редкость. То ли к отношениям относятся не так серьёзно, как раньше, то ли не считают нужным рисковать из-за страсти. В таких случаях выяснения отношений заканчиваются истериками и скандалами. Не кровью.

– Всегда?

– Разве что убийство в состоянии аффекта. Но Викторию убили хладнокровно, обдуманно, после долгой и тщательной подготовки.

– Всё-таки убийство? – очень тихо спросила Карская.

– Не сомневаюсь, – твёрдо ответил Феликс.

– Тогда надеюсь, что встреча оказалась полезной для поиска убийцы.

– Ты ведь понимаешь, сколько пищи для размышлений мне подбросила.

– Ты едва не убежал на работу.

– Не настолько много, – улыбнулся Вербин. – И…

Марта едва заметно улыбнулась. Едва заметно.

– Я просто рад тебя видеть.

Феликс произнёс фразу так тихо, чтобы слова едва долетели на ту сторону столика. И никуда больше.

– Спасибо, – едва слышно ответила Марта.

– За что?

– За честность.

Она вновь захотела коснуться пальцами его руки, но Феликс перевернул ладонь и получилось не прикосновение. Получилось так, что Марта вложила свою руку в его. И не убрала.

– Вдруг я со всеми честный?

– Ты не ловелас, – покачала головой Марта. – Иначе бы меня здесь не было.

– Надоели ловеласы?

– Никогда не нравились.

– Знаешь все их заходы?

– Поэтому с ними скучно.

– А должно быть весело?

– Интересно.

– Чем привлёк я?

– Возможно, мне захотелось простого крепкого мужика от сохи, чтобы отдохнуть от той зауми, с которой приходится работать.

– У меня тоже есть тараканы.

– Этим ты меня не удивил.

– Они не такие умные?

– Умные, но по-своему.

– Сочту это условным комплиментом.

Они рассмеялись. По-прежнему держась за руки.

– А теперь настоящий, не условный комплимент, – произнесла Марта, глядя Феликсу в глаза. – Когда ты вошёл, тебе было абсолютно плевать на то, прочитаю я тебя или нет. Никакого волнения. Никакой неуверенности. – Короткая пауза. – До тех пор, пока я тебе не понравилась.

Он не ответил. Только чуть сжал её руку. Глядя в глаза. Глядя ей в глаза.

Она поняла его жест, и они молчали. Глядя друг другу в глаза.

А потом она неожиданно спросила:

– Ты знаешь, что такое косплей?

По-прежнему держа руку в его руке.

– Разумеется.

– В юности мне нравилось создавать образы. Не на бумаге, не в воображении, не в тексте или стихах – на себе. И нравится до сих пор, если честно. Нравится возникающее внутри ощущение того, что становишься другой. Абсолютно другой и даже чужой себе. Способной на то, на что не способна я настоящая. – Марта улыбнулась так, что Феликс понял, что слышит… нет, не исповедь, конечно, но очень честный рассказ. Она хотела, чтобы он его услышал. – В юности у меня не было той уверенности в себе, которую ты знаешь сейчас. Я комплексовала по поводу внешности и некоторой неуклюжести и прятала свои комплексы под масками. Сначала – под масками известных героинь игр и фильмов, а потом стала придумывать новые образы, свои собственные.

– Выходила на публику?

– Не без этого.

– Помогло стать увереннее?

– Разве не видно?

– Очень хорошо видно.

– Публика – это серьёзное испытание, Фил. – Марта едва улыбнулась, глядя куда-то в прошлое. – Но если выступление получилось и зал тебя принял, ты уходишь со сцены другим человеком.

– Жаждущим повторить?

– Знающим, что можешь говорить с людьми и удерживать их внимание.

– Насколько я помню, косплей – это дефиле?

– Я ведь не сказала, что выходила на сцену только как косплеер.

– Ты полна тайн.

– У тебя много времени, – напомнила Карская.

– Я помню.

Они вновь рассмеялись. Спокойно. Искренне. Продолжая держаться за руки.

– Иногда мне хочется вернуть это ощущение: снаружи одна, внутри совсем другая.

– Разве это не связано?

– Внутреннее и внешнее?

– Да.

– Ты поклонник Ломброзо[5]?

– То есть связи нет?

– Ты мне скажи, – вдруг предложила Марта. – Ты видел больше преступников, чем я.

– С этим не поспоришь, – не стал отрицать Вербин.

– И как? Есть связь между внешним и внутренним? Все ли убийцы выглядят как монстры? Все ли честные люди прекрасны? Или честных нет, есть те, кто ещё не совершил преступление?

– Ты знаешь ответ – внешность обманчива. Как правило, преступники ничем не отличаются от обычных людей, и даже бородавки на лицах у них появляются с той же вероятностью, что у остальных… Разве что, когда припираешь их к стенке, когда они понимают, что попались – тогда их лица искажаются. И мгновение… или несколько мгновений… я вижу чудовищ. Настоящих.

Её рука чуть дрогнула.

– Значит, нет объединяющих черт, по которым ты сразу говоришь: вот человек, которого я ищу.

– Иногда я говорю себе это после первого же разговора, – улыбнулся Феликс.

– Но не после первого взгляда?

– Нет, никогда.

– То есть теория Ломброзо не работает?

– Мир полон лжи.

– Поэтому так важно говорить друг другу правду. – Марта чуть сильнее надавила на руку Феликса. – Поэтому так важно, чтобы ты знал обо мне больше.

Он не стал спрашивать «зачем?». А она не стала делать вид, что ждёт вопроса. Он знал зачем. Она была этому рада.

– У меня до сих пор сохранилась эта тяга: не к сцене – к косплею. И иногда, когда мне особенно сильно хочется стать другой, и я приглашаю знакомого стилиста, или сама усаживаюсь перед зеркалом – зависит от настроения, и надеваю маску. Разумеется, это происходит только по выходным. Или ночью.

– Ночью? – удивился Вербин.

– Почему нет? Летние ночи не очень длинные и не очень тёмные. И некоторые образы идеально в них вписываются.

– Ты выходишь на улицу?

– Не всегда.

– Но выходишь?

– Почему тебя это волнует?

– Мне интересно.

Она помолчала, глядя Феликсу в глаза, затем сказала:

– Спасибо. – И добавила: – Иногда мы с друзьями выходим на улицу – заранее выбираем место, подходящее моему образу, и едем туда. Иногда в парки. Иногда в заброшенные особняки или церкви. Иногда на какую-нибудь крышу, с которой открывается красивый вид. Если я одна – иду на крышу своего дома, у меня есть ключ.

Вербин представил Марту в образе ведьмы. Летней ночью. На крыше многоэтажного дома. И улыбнулся. Она поняла, о чём он думает, и ответила на улыбку.

Что может быть лучше, чем улыбаться словам несказанным. Но услышанным.

Ужин закончился. Официантка убрала тарелки из-под десерта, и на столе остались только два бокала. В каждом по глотку, не более.

– Ты простишь мне следующий вопрос? – тихо спросила Марта.

– Мы едва знакомы и ещё не знаем, какие вопросы задавать нельзя.

– Ты пообещал.

– Я не забуду.

– Почему мы не пошли в «Грязные небеса»?

Он знал, что этот вопрос прозвучит. Может, не в такой форме и не сегодня, но прозвучит обязательно. Не готовился к нему, но знал, что поговорить придётся.

– Ты знаешь?

– После первого твоего звонка я решила узнать, с кем предстоит встретиться, и навела справки.

– У тебя хорошие источники информации.

– Ты не представляешь, какие люди нуждаются в моей помощи. Кроме того, я должна быть уверена в тех, кого пускаю в дом. – Марта выдержала паузу. – Извини, если вопрос оказался бестактным.

– Напротив: я рад, что ты спросила и не стала скрывать, что знаешь обо мне… довольно много.

Когда официантка убирала со стола, им пришлось разомкнуть руки. Потом Феликс вновь положил руку на стол – как раньше, а вот Марта к прежней позе возвращаться не спешила.

– Если ты наводила справки, то знаешь, почему мы не пошли в «Небеса».

– Не хочешь появляться в своём баре с другой женщиной?

– Пока, – мягко уточнил Вербин.

– Потому что там твои друзья?

– Потому что я пока не готов идти в «Грязные небеса»… не один.

– Хотя я тебе очень нравлюсь.

– Мы нравимся друг другу.

Отрицать Марта не стала:

– Да.

– Мы выяснили это ещё вчера.

– Да, – повторила женщина, и её ладонь вновь легла в его руку. – Но, если ты захочешь встретиться со мной снова, это должны быть «Грязные небеса».

– В следующий раз?

– Да.

– Следующая встреча обязательно должна состояться в каком-то заведении?

Он улыбнулся, глядя ей в глаза. Она прищурилась.

– Ну, удиви меня.

Он помолчал. На её тонких губах играла едва заметная улыбка. Они оба знали, какая фраза прозвучит теперь.

– Я вижу себя в заброшенном парке. Неухоженном, больше напоминающем лес, нежели парк, которым он некогда был. Любой человек сказал бы, что это лес, но я воспринимаю его как парк. Старый парк. Таинственный. В нём есть загадка, которую я хочу разгадать, и уверен, что разгадаю. Уверен, что смогу. Я не знаю, кто я, но чувствую, что я – не обыкновенный я, которого знаю с рождения, с того мгновения, как стал осознавать себя, а тот, кто разгадывает загадки. Мистические загадки старых домов, улиц… и парков. Меня интересуют их тайны, но я не писатель и не историк. Я – охотник за тайнами. И за теми, кто в тайнах прячется. Я знаю, как меня зовут, где живу, где учился, где работаю, но при этом знаю, что настоящая моя работа – по ночам. А сейчас как раз ночь. Я иду по заброшенной дорожке. Я не боюсь, но насторожен. И я одет совсем не так, как привык. Я не смотрю на себя специально, я знаю, как одет, потому что иногда вижу себя идущим по дорожке парка и в такие мгновения удивляюсь тому, как одет. На мне чёрные перчатки, кожаные, очень тонкие, не скрадывающие чувствительности пальцев; чёрные брюки и удобные ботинки – это нормально, в этом нет ничего необычного. Но ещё на мне чёрное пальто чуть ниже колена и чёрная шляпа – совершенно невозможное сочетание и совершенно невозможная для меня шляпа. Я никогда не носил шляп, но сейчас я в чёрной шляпе с небольшими полями и не вижу в этом ничего неестественного. Я одет так, как должен быть одет, и держу в левой руке саквояж. Это ещё одна несуразица – у меня никогда не было саквояжа. Знаете, настоящего, как в фильмах: кожаный портфель, напоминающий кошелёк-переросток. Сейчас такие, наверное, не делают, я не уточнял, ведь у меня никогда не было мысли купить такой саквояж. Но во сне я держу в руке именно его. И он смотрится органично. Он тоже чёрный, немного потёртый, потому что я часто им пользуюсь. Это мой саквояж. Я иду по дорожке. Я сосредоточен и спокоен. Я чувствую себя одновременно и собой, и тем мужчиной, который идёт по заброшенному парку. Я не знаю, как это возможно, но происходит именно так. Я внутри сна и смотрю его со стороны, как фильм. Одновременно. И тот я, который настоящий, он бы не чувствовал себя в этом парке так спокойно, как тот я, который идёт через него. Тот я – охотник. И он абсолютно уверенно чувствует себя ночью. Влажной осенней ночью. Деревья ещё в листьях, но среди них много жёлтых. И запах в лесу осенний, полный воды, которую принёс дождь. Однако ночь уже заканчивается, ночь поздняя, поэтому я вижу, что многие листья – жёлтые. Я иду по парку, похожему на лес, и различаю деревья. Я в предутренних сумерках. И они – тоже. И мы все чего-то ждём. Они – неподвижно. Я же иду. Бесшумно. Не то чтобы я прислушивался, но я знаю, что иду бесшумно. Я знаю, что умею так ходить, потому что я – охотник. Парк заканчивается. Нет, я неправильно выразился, заканчиваются деревья, похожие на лес, и я вижу очень красивый каменный мост. Такой же заброшенный, как всё в этом парке, но изумительно красивый. Он благороден, поэтому стар, а не дряхл. Он производит впечатление, его хочется нарисовать, но я охотник, а не художник. Хотя могу оценить красоту моста. Как художник. Хотя никогда не брал в руки кисти. А в центре моста, у ограды стоит прелестная девушка в чёрном платье и смотрит на воду. Я вижу её, стоя у моста, и вижу её со стороны реки. Я, который я, понимает, что тайна – здесь. Я, который охотник, знает, что тайна – здесь. Мы выходим на мост. Очень спокойно. Хотя мост прячется в лёгком утреннем тумане. Туман ничего не скрывает, он всего только штрих. Я делаю четыре шага. Я не считаю специально, просто знаю, что сделал четыре шага. И оказываюсь в тумане. Он ничего не прячет. Он вокруг меня. Я вижу девушку. Охотник – со спины и чуть сбоку. А я – с лица. И вижу, что она печальна. Она почти плачет. Потому что туман вокруг меня. И предутренние сумерки скрывают многое. Туман и тьма сплетаются в неясную фигуру. Я не знаю, кто это, но я знаю, что фигура и есть тайна, за которой я пришёл. И ещё знаю, что я не успел, потому что слишком долго смотрел на девушку в чёрном платье. А девушка плачет. Теперь плачет, потому что в меня вонзается копьё и становится больно. Очень больно. Сначала – в груди. Я не вижу крови, но понимаю, что пропустил смертельный удар. Грудь разрывает, и боль течёт по мне: в руки, ноги, голову. Боль настолько острая, что я кричу. Но очень быстрая. Почти мгновенная. И смертельная. Я вижу себя. Я ещё стою на мосту, но уже мёртв. Охотник проиграл… я почти мёртв. Я знаю, что умру через секунду, но эту секунду я улыбаюсь девушке в чёрном платье. Потому что я попытался. А она улыбается мне. Плачет, но улыбается. Она благодарна за то, что я попытался. У меня есть целая секунда, чтобы это понять. А потом я умираю. Я вижу себя лежащим на мосту. На спине. С открытыми глазами. В луже крови. Ничего не чувствующим. Рядом с чёрным кожаным саквояжем. Я понимаю, что это – я. И мне становится больно, как в тот момент, когда я умер…

Мужчина сбился.

– И вы просыпаетесь? – Вопрос прозвучал участливо.

– Да.

– А боль?

– Её нет. Но есть жгучее понимание того, что боль только что ушла. А когда была – она была смертельной. Я помню её, когда просыпаюсь. Не ощущаю, но помню, как страдал в ту секунду, когда копьё ударило в грудь.

– А что вы чувствовали на мосту, во время сражения с… с расплывчатой фигурой?

– Сначала я был спокоен, я был на охоте, можно сказать – на работе. Я ждал встречи, но, когда фигура появилась, меня окутал страх. Сначала – ощущение того, что дело проиграно, горькое разочарование, а потом – страх.

– Понятно.

– Но такие видения посещали меня сначала. – Мужчина вздохнул. – Потом стало хуже.

– Что вы имеете в виду?

– Через некоторое время я стал бояться мостов. Любых. Трясся, даже когда проезжал на машине, а уж пешком не ходил ни разу. Я знал, чем всё закончится, и всегда старался их обходить. Мне казалось, что стоит выйти на мост – и случится то, что я не смогу предотвратить. Что меня ударит копьё. Хоть днём, хоть ночью. На любом мосту. А это очень больно – когда копьё бьёт в грудь.

– Вы пробовали не выходить на мост и не искать его – в своих снах?

– Я… – Мужчина помолчал, затем грустно улыбнулся и признался: – Пробовал. Тот я, который охотник, этого не одобрял, ведь он обязан идти на мост, но, когда я, который я, окончательно понял, что на мосту я обязательно умру – возникла мысль убежать. Я разворачивался и со всех ног бежал прочь. Иногда бросал саквояж, иногда – нет. Иногда терял шляпу, иногда – нет. Я мчался, не разбирая дороги. Бывало, падал, разбивая колени и руки. Бывало, слетал с дорожки, бежал среди кустов и ветки били меня по лицу. Но как бы сильно я ни бежал, через некоторое время я вновь оказывался на дорожке парка. Если бросал саквояж – держа его в руке, если терял шляпу – чувствуя её на голове. И мне вновь предстоял путь через парк, только не уверенный, спокойный, а полный ощущения приближающейся смерти. Я знал, что иду на смерть, и постепенно мой сон стал целиком состоять из кошмара. Из двух кошмаров: ужаса ожидания и ужаса смерти. Я стоял перед парком. Я стоял перед мостом. Стоял долго и понимал, что не проснусь, пока не сделаю шаг. И это тоже становилось диким испытанием – ощущать, что не можешь проснуться, пока не сделаешь нечто такое, чего не хочешь делать. Я боялся не проснуться, поэтому всегда шёл. Понимая, что умру. Я стал бояться засыпать, но не спать невозможно. Да и сон приходит не часто, не каждый день. И, наверное, только поэтому я до сих пор не сошёл с ума.

– Я вас понимаю. – Очень-очень проникновенно.

– При всём уважении – не уверен. – Мужчина вздохнул и повторил: – Не уверен.

Быстрый взгляд. Короткая пауза. И следующий вопрос:

– Скажите, а заброшенный парк, он каждый раз тот же или меняется? И повторяется только мост?

– Действие моих снов происходит в одном и том же месте…

– В знакомом месте?

– Я как раз хотел об этом рассказать, но вы меня перебили.

– Извините. Этого больше не повторится.

Мужчина помолчал, видимо вновь настраиваясь на искренний разговор, из которого был выдернут поспешным вопросом, после чего продолжил:

– Я узнал парк и мост сразу, хотя был там всего один раз. Очень давно, когда мне было лет десять, может, одиннадцать. В то лето родители возили меня на экскурсию в усадьбу Середниково, которая когда-то принадлежала родственникам Лермонтова. И там, в стороне от усадьбы, по старой дороге в церковь, есть мост, который называют Чёртовым. В ужасном состоянии, конечно, но очень красивый. Он мне тогда безумно понравился. А когда я услышал легенду о том, что под мостом живёт нечистая сила, то прям увидел Кощея Бессмертного. И потом мост мне несколько раз снился. – Мужчина замолчал, но убедившись, что его внимательно слушают, продолжил: – В моём сне парк немного другой и мост не такой разрушенный, но это абсолютно точно он – Чёртов мост усадьбы Середниково.

– Вы ездили к нему потом?

– Нет.

– А после того, как начались видения?

– Зачем?

В ответ – внимательный взгляд. И молчание. Внимательный взгляд стал ответом.

– Вы думаете, нужно? – Неуверенно.

– Вы обратились ко мне…

– Потому что три предыдущих специалиста не сумели помочь. – Мужчина горько усмехнулся. – Случай запущенный.

– Просто сложный.

– И очень редкий. Никто не знает, как за меня взяться.

– Многие специалисты не хотят выходить за рамки общепризнанных методик. Даже если они не дают результата.

Намёк получился более чем прозрачным, поэтому сразу же последовал вопрос:

– Что вы имеете в виду?

– Человек – это не капля, а океан. Внутренний мир каждого из нас безбрежен. Это даже не океан – Вселенная, в которой незримыми нитями сплетены звёзды и чёрные дыры, кометы и планеты, Тьма и Свет. Внутренний мир открывает колоссальное количество возможностей для работы, но большинство специалистов предпочитают следовать привычным способам лечения.

– Что значит «привычным»? Известным науке?

– Все методики известны науке. Точнее, все те, о которых я говорю. Но некоторые рекомендуется использовать чаще остальных.

– Потому что они дают лучший результат?

– Что вы только что говорили о результате?

Что его нет.

– Да, я помню. – Мужчина вновь помолчал. – А что говорили вы?

Он намекал на то, что нужно переходить к делу.

– Методика, о которой я хочу поговорить, известна давно и применяется именно в таких случаях. Она не получила широкого распространения, поскольку коллеги считают её опасной.

– Насколько опасной?

– Видения могут остаться с вами навсегда.

– Вы третий врач, к которому я обращаюсь, и результата пока нет. А прошло больше года. Я начинаю привыкать к мысли, что видения останутся со мной навсегда.

– И все говорят, что ваш случай требуют длительной терапии.

– Именно так.

– И будут говорить, в надежде на то, что в какой-то момент привычные способы лечения дадут результат.

– Но я даже улучшений не вижу, – буркнул мужчина. – Всё остаётся на прежнем уровне, а иногда мне кажется, что становится хуже.

– Видения приходят чаще?

– Они начали меняться. Усиливаться. Я не только вижу смерть – я её переживаю. И я боюсь того, что может случиться дальше.

– Видения станут ещё ярче, сильнее. Подробнее.

– А вдруг я не смогу понять, что это видение? Я читал о стигматах, они ведь появляются из ниоткуда, просто появляются, потому что люди верят, что они должны появиться. Или просто – верят. И я боюсь, что однажды поверю в свои видения так сильно, что проснусь с дырой в груди. В смысле, не проснусь. – Мужчина нервно потёр подбородок. – Такое может быть?

В ответ – молчание.

– Не хотите пугать?

Молчание.

Прозвучало всё, что должно было прозвучать. Теперь разговор должен перейти в нужное русло. Или не теперь. Завтра. Через неделю. Но обязательно перейдёт, потому что тема слишком важна для мужчины, видящего себя умирающим на мосту.

– Расскажите мне об этой методике.

Сегодня…

– Что вы хотите знать?

– Сначала – вероятность выздоровления. – Он замолчал. Подумал и поменял вопрос: – В первую очередь я хочу знать, верите ли вы в эту методику?

– Иначе мы не стали бы её обсуждать.

– Вы видели людей, которым она помогла? Вы лично видели? – Мужчина очень сильно выделил слово «лично».

И услышал лаконичное:

– Да.

– Да?

– Да. – Ответ прозвучал очень уверенно и произвёл нужное впечатление.

– По вашим оценкам, какова вероятность положительного исхода?

– Восемьдесят процентов.

– Это официальная статистика?

– Вы спросили мою оценку.

– То есть вы верите в методику?

– Иначе мы не стали бы её обсуждать.

– В чём она заключается?

– В прохождении через видения. В воспроизведении мучающих вас кошмаров в реальности, разумеется, под тщательным наблюдением.

– Как это может помочь?

– Вы пройдёте через то, что вас мучает. Пройдёте в реальности. Останетесь живы. И ваше подсознание начнёт различать реальность и сон. А сны, как вы знаете, не часто повторяются. Подсознание поймёт, что заигралось в выдумку, и кошмары исчезнут.

– Вы видели человека, который излечился подобным образом?

– Да. Видения смерти мучили его два года, сводили с ума, заставляли подумывать о самоубийстве. Непрекращающаяся пытка привела к тому, что человек решил пережить свой кошмар в реальности и воспроизвёл его в точном соответствии с тем, что видел.

– Вплоть до смерти?

– Вплоть до смерти.

– Как он спасся?

– Другой человек, тщательно проинструктированный, ждал момента, чтобы остановить происходящее и вытащил пациента из воды. – Пауза. – После процедуры прошло четыре года, видения не возвращаются.

– Хорошо, что у меня нет собаки, – пробормотал Феликс, выходя на Мытную улицу.

Остановился, раскуривая сигарету, выдохнул дым, огляделся и решил пройтись до метро пешком. С утра морозило, но не сильно, холодный воздух приятно освежал, и прогулка показалась отличным способом, во-первых, окончательно проснуться; во-вторых, слегка размяться; в-третьих, подумать…

Хотя именно думать Вербину сейчас не хотелось. Ни о чём не хотелось.

Ему было хорошо. И хотелось оставаться в таком состоянии как можно дольше – быть полностью погружённым в переполняющие ощущения и чувства, с наслаждением переживая их снова и снова.

Отправляясь на свидание, Феликс не строил далеко идущих планов, не прикидывал варианты. Он сомневался в том, что свидание – хорошая идея, но честно признавался себе, что идёт не за дополнительной информацией для расследования, а потому что хочет увидеться с Мартой. И не просто увидеться – хочет поужинать с ней. Хочет побыть с ней, почувствовать её рядом, поговорить обо всём на свете или просто помолчать. Хочет к ней. И потому сознательно нарушает правила, которые давным-давно сам для себя написал и строго соблюдал все годы службы. Феликс не строил планов, но был готов к любому развитию событий, однако вопрос, что попросила задать Марта, когда в бокалах оставалось совсем чуть-чуть вина, не готовил. И выдал достаточно банальное: «К тебе или ко мне?», но выдал уверенным тоном, не оставляющим сомнений в том, что куда угодно.

С ней – куда угодно.

Марта очень тихо сказала: «Тогда ко мне».

И Феликс понял, что те несколько секунд, которые понадобились ей, чтобы дать ответ, он волновался, как мальчишка. И ещё ему показалось, что Марта молчала несколько часов. А когда ответила, Феликс почувствовал невероятную радость. И, как это часто бывает, не очень хорошо помнил, что было дальше. Да и нужно ли запоминать её мягкие прикосновения? Длинные чёрные волосы, щекочущие грудь? Прерывистое дыхание? Стон? Нужно ли их запоминать? Ведь их нужно жить. Каждое мгновение и каждое прикосновение. Запах, от которого кружится голова. Ощущение, что не один, от которого переворачивается всё внутри и становишься абсолютно счастливым человеком. Это нужно жить.

Так нужно жить.

В результате Вербин впервые за многие годы забыл поставить будильник и как следует выспался. Проснулся бодрым и полным сил, мгновенно сообразил, что дико проспал – за окном было уже светло, но подпрыгивать и паниковать не стал – проспал и проспал. Перевернулся на бок и встретился взглядом с Мартой. И улыбнулся.

– Ты давно не спишь.

– Мне приятно смотреть на тебя.

– Я должен просыпаться раньше.

– Ты устал.

– Не важно.

– Важно, что ты отдохнул. А остальное обсуждать не стоит.

– Я вёл себя беспокойно?

– Изображал бревно.

– Надеюсь, не храпящее?

– Нет, – улыбнулась Марта. – Очень тихое бревно.

Они лежали совсем рядом, но не касаясь друг друга. Вербин на правом боку, Марта – на левом, и смотрели друг другу в глаза. И за пределами их взгляда не существовало ничего – мир спрятался, притих и не напоминал о себе, не желая мешать им разговаривать. И смотреть друг другу в глаза.

– Вчера у меня был самый лучший вечер за много-много месяцев, – произнёс Вербин. – Который перешёл в самую лучшую ночь.

Марта коснулась щеки Феликса кончиками пальцев и мягко предложила:

– Давай сделаем так, чтобы утро тоже оказалось одним из лучших. Или самым лучшим.

– Мы это можем, – тихо ответил Вербин.

– Да, у нас получается.

Марта прильнула к Феликсу. Одним незаметным движением убрав разделявшие их сантиметры. И утро получилось одним из лучших. А может, и самым лучшим, потому что у счастья нет уровней. Оно просто есть. И когда оно приходит, ни в коем случае нельзя торопиться, нельзя думать о времени и держать в голове работу. Нужно купаться в нём, потому что эти мгновения – редкость. Иначе они не были бы счастьем.

На часы они посмотрели потом, когда отдышались и поняли, что совершенно не представляют, сколько времени провели вне мира. И вот тогда Марта воскликнула: «У меня час до консультации!» Феликс среагировал мгновенно: «Значит, я первый в душ!»

«Показать тебе, как там всё устроено?» – хитро улыбнулась Марта.

«Звучит заманчиво, но наспех не хочу».

«Пожалуй, ты прав… – протянула Марта. – Мы умеем не спешить…»

«И нам нравится не спешить».

Она поцеловала Феликса в нос.

«Сварить тебе кофе?»

«Будет здорово».

«А завтрак?»

«Не успею».

Но когда Вербин вышел из душа, его ждала не только кружка кофе, но и горячий сэндвич на тарелке, который Марта велела обязательно съесть. А когда Феликс принялся за еду, глотнула кофе и улыбнулась, пытаясь скрыть улыбку кружкой.

«О чём ты сейчас подумала?»

Марта не стала отнекиваться. Улыбнулась чуть шире, подошла и поцеловала Вербина в макушку.

«О том, что собираю тебя на работу».

«Тебе это нравится?»

«Кажется, да».

Что может быть лучше, чем слышать такие слова?

Что может быть прекраснее?

Через десять минут Вербин вышел на Мытную улицу, раскурил сигарету и решил пойти пешком. Улыбаясь то ли себе, то ли яркому зимнему утру, то ли всему миру. Улыбаясь даже при мысли, что ему крепко влетит от Шиповника, потому что телефон Феликс выключил и пропустил несколько звонков по работе… И не только по работе.

Стоило Вербину подумать о делах, как из кармана раздалась телефонная трель. Номер незнакомый, отсутствующий в телефонной книге, но Феликс, в отличие от многих сограждан, отвечал на любые вызовы – так требовала работа, поэтому нажал на кнопку «ответ» и поднёс смартфон к уху.

– Алло?

– Вы – полицейский? – уверенным голосом поинтересовалась женщина с незнакомого номера.

Ни приветствия, ни представления, ни уточнения, действительно она дозвонилась тому человеку, которому хотела дозвониться… «Вы – полицейский?» Тем не менее, памятуя, что обстоятельства у людей бывают разные и женщина, вполне возможно, пребывает в волнении – хотя по голосу этого не чувствовалось, – Феликс решил дождаться продолжения и помолчать, дав незнакомке возможность объяснить, зачем ей понадобился полицейский и почему «повезло» именно Вербину.

Несколько секунд в трубке царила тишина, после чего женщина повторила:

– Вы – полицейский? – В следующее мгновение до неё наконец-то дошло, что вопрос получается чересчур общим, и незнакомка уточнила: – Вы тот полицейский, который звонил моему сыну?

Вербин мгновенно догадался, о ком идёт речь, но решил не демонстрировать маме прячущегося мальчика свою сообразительность и попросил:

– Если вы уточните, как зовут ребёнка, я смогу ответить на ваш вопрос.

– Диляра Зарипова.

– Диляра, как я понимаю, женское имя? А вы только что упомянули мальчика.

– Мой сын – Наиль Зарипов, знаменитый писатель, – сообщила женщина и сразу перешла в атаку. – Зачем вы хотите с ним говорить, полицейский? И отвечайте скорее, у меня очень мало времени. И оно очень дорогое. Почему вы беспокоите Наиля?

Интересно, она – наглая деловая успешная женщина или – наглая жена делового успешного мужчины? В принципе, Вербину было плевать, как обстоят дела в семействе Зариповых, но он понимал, что скоро об этом узнает. Против своей воли, но узнает. Сейчас же, поскольку в тоне Диляры слышалось больше хамства, чем властности, Феликс решил, что имеет дело с наглой женой.

А долгие паузы, которые Вербин «себе позволял», вывели Диляру из себя.

– Почему вы молчите?!

– Потому что с вами мне говорить не о чем, – честно ответил Вербин.

– Это ещё почему?

– Подскажите тему для разговора.

– Зачем вы пристаёте к моему сыну?

– Госпожа Зарипова, я не пристаю, а провожу расследование уголовного дела. Полагаю, разницу вы понимаете.

– Наиль обо всём рассказал другому полицейскому. Проводите расследование с ним.

– Возможно, я воспользуюсь вашим советом, но скорее всего – нет. – И сразу, не давая Диляре вставить даже слово, с напором продолжил: – Если не ошибаюсь, вашему ребёнку двадцать семь лет?

– Какое это имеет значение?

– Самое прямое, госпожа Зарипова. В первую очередь такое: я сам решу, какие действия буду предпринимать в отношении совершеннолетнего гражданина Зарипова, и сам буду задавать совершеннолетнему гражданину Зарипову те вопросы, ответы на которые я хочу от него услышать. Всё это я буду делать без чьих-либо советов, исключая людей, профессиональным навыкам которых я полностью доверяю. Но если окажется, что ваш ребёнок находится под опекой, по причине, например, слабоумия…

– Кого вы назвали сумасшедшим? – Диляра задохнулась от возмущения.

– Никого, – равнодушно ответил Вербин. – А о ком вы сейчас подумали?

Несколько мгновений Диляра злобно дышала в трубку, после чего, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, процедила:

– Я сейчас подумала о том, что вы много на себя берёте, полицейский. – Она явно привыкла к раболепной угодливости от тех, кого считала ниже себя, и расценила поведение Вербина как оскорбление.

– Беру столько, сколько положено по закону, – сухо ответил Феликс.

– Уверены, что по закону?

– Вы звоните по делу или вам нужна юридическая консультация?

– Я сейчас брошу трубку, и мы будем разговаривать по-другому.

Вербин решил помочь Диляре и сбросил звонок. Повторный последовал меньше чем через полминуты.

– Связь прервалась?

– Нет, решил, что мы закончили.

– Это мне решать, полицейский. – Диляра тоже умела говорить так, что её невозможно было перебить. – Мой сын действительно очень занят: он пишет новую книгу и ему нельзя отвлекаться.

– Поскольку у вас взрослый сын, госпожа Зарипова, вам достаточно лет, чтобы понимать: уклонение от общения и тем более – агрессивный отказ от общения с расследующим убийство оперативником наводят оперативника и следователя на совершенно определённые мысли. Если ваш ребёнок рядом – так ему и передайте, если нет – свяжитесь с ним и прикажите позвонить мне. Так будет лучше всем.

– Та девка с собой покончила!

– Как умерла Виктория Рыкова, я определю без вашей помощи, госпожа Зарипова. Вы слышали, что я сказал по поводу вашего ребёнка?

– Мой сын уезжает на праздники, не смейте его тревожить! Ему необходимо отдохнуть и поработать над книгой. И я хочу…

Дожидаться очередного потока «хотелок» Вербин не стал, вновь прервал разговор, надеясь, что Зариповой хватит ума не перезванивать, и задумался. С выводами Феликс никогда не торопился, тем более что наглое поведение Диляры могло объясняться не только тем, что её сын-убийца запаниковал и попросил мамочку о помощи, но и заурядным хамством. Абсолютной уверенностью в том, что мир вертится вокруг неё, подкреплённой, разумеется, большими деньгами. Диляра и её мальчик и в самом деле могли искренне считать, что исполнили свой гражданский долг одним разговором с полицейскими, и не собирались «тратить время на никому не нужную суету».

«Мой сын рассказал всё, что знал. Отстаньте».

В любом случае, скучно с семейством Зариповых не будет…

«Не от вас ли поступают настойчивые просьбы считать смерть Виктории самоубийством?»

В поезде метро Вербин вспомнил визит к Нарцисс, улыбнулся, открыл мессенджер и напечатал:

«Я понял, кто мог наслать проклятие».

Ответ пришёл почти мгновенно:

«Д?»

«Как вы догадались?»

Ответом сначала стали смайлики, а затем вопрос:

«Не хотите заехать?»

«Для чего?»

«Сегодня я ведьма, а не врач».

Это означало, что Нарцисс готова рассказать больше.

«Напишите, в котором часу вам удобно».

«Сейчас?»

«Не получится – у меня встреча».

Встреча с Верой Погодиной, подругой и сослуживицей Виктории, на которую, к счастью, Феликс не опоздал, даже проспав, поскольку Вера назначила её на обеденное время. При этом Погодина попросила провести разговор вне офиса компании, и Феликс, поразмыслив, предложил то же кафе, в котором общался с Шевчуком.

– А здесь миленько, – оценила Вера, усаживаясь напротив.

– Никогда не заходили?

– Как правило, обедаю в офисе.

Или приносит с собой, или покупает что-нибудь в автомате. Скорее всего, покупает, поскольку Погодина не производила впечатление умеющей готовить женщины. И любящей готовить. И в принципе заниматься чем-то, кроме себя.

Она была… ухоженной.

Именно ухоженной, а не просто умеющей делать хороший макияж, чтобы показать себя с выгодной стороны. С косметикой Вера дружила, но Феликс с первого взгляда понял, что Погодина много времени проводит в фитнес-зале, поскольку свежеть и энергию кисточкой не нарисуешь. Вере нравилось хорошо выглядеть, и она не жалела на это сил.

– Вы не обидитесь, если я скажу, что времени у нас немного?

– Я понимаю и благодарен за то, что вы смогли уделить мне ту малость, которой располагаете.

– Я любила Вику, она была по-настоящему хорошей, – ответила Вера, глядя Вербину в глаза. – Я не знаю, почему вы снова начали задавать вопросы, но готова на них ответить.

– Мы проверяем кое-какие мелкие нестыковки, которые проявились при написании отчёта. Не думаю, что это к чему-то приведёт, но служба есть служба, – мягко ответил Феликс. – Кофе?

– Я возьму зелёный чай. – Вера сделала заказ и прищурилась: – О каких нестыковках вы говорите?

Тон вежливый, спокойный, но чуть холоднее, чем ожидал Вербин после фразы: «Я любила Вику». Он понимал, что сидящая напротив девушка не любит никого, кроме себя, и даже если она и в самом деле хорошо относилась к Виктории, сейчас это в прошлом: Виктория умерла и для Веры Погодиной перестала существовать. От Виктории больше не будет ни пользы, ни помех – она вычеркнута. Тон вопроса не оставлял в этом сомнений.

– Не очень существенных, – улыбнулся в ответ Феликс, раскрывая записную книжку. – Нестыковки есть всегда, в любом расследовании, во всяком случае, на первых порах, вот мы и стараемся их устранить, чтобы отчёт получился гладким.

– Я пишу отчёты каждый квартал и прекрасно понимаю, о чём вы говорите. – Ответная улыбка оказалась такой же, как тон – вежливой, спокойной, холодной.

– Сразу скажу, что нестыковки не в ваших показания, Вера, но вы можете развеять наши сомнения.

– Сомнения в чём?

– Я хочу поговорить об отношениях Виктории с Наилем. Вам ведь о них известно?

– Да… – протянула Вера. – Конечно известно. Вика делилась со мной многими деталями их взаимоотношений. Не знаю, всеми ли, но точно многими.

Феликс понял, что сбил Погодину с толку. Она ожидала другого вопроса – о Шевчуке, что было бы логично, учитывая, что все трое работали в одной компании, и ей понадобилось время, чтобы начать говорить о другом любовнике Рыковой.

– Когда вы познакомились с Викторией, она уже была с Наилем?

– Вы подозреваете Наиля? – неожиданно выдохнула девушка. Возможно, неожиданно для самой себя.

Вербин подарил растерянной Вере одну из самых обаятельных своих улыбок.

– Понятно. – Погодина взяла себя в руки и кивком поблагодарила Феликса, наполнившего её чашку чаем. – Если что, я сразу сказала Вике, что с Наилем лучше не связываться.

– Что было не так? – насторожился Феликс.

– Нет-нет, не подумайте ничего такого, – торопливо ответила Погодина. – Наиль прекрасно относился к Вике, дарил цветы, делал подарки, иногда довольно дорогие, он может себе позволить… иногда делал подарки просто так, без повода… Но эта сказка не могла продолжаться вечно.

– Потому что Наиль из богатой семьи?

– Не только… – Вера вновь прищурилась, это у неё получалось очень красиво и Погодина об этом знала. – Вы ещё не говорили с Наилем.

Она не спросила. Она сделала вывод, в котором не сомневалась. Вывод был правильным, а значит, Погодина не только ухоженная, но и умная.

– Почему вы так решили? – Вербин прекрасно сыграл удивление.

– По вашим вопросам, – пожала плечами Вера. – Если бы вы познакомились с Наилем, вы бы их не задавали.

– Мы никак не можем согласовать время встречи.

– Он от вас прячется?

Вера изо всех сил старалась казаться очень ухоженной, но не очень умной девушкой, видимо, так ей было легче. Однако Вербину она уже дважды показала, что не просто слушает ответы, но обдумывает их, причём обдумывает и быстро, и правильно.

Красивая, умная и хитрая.

– Наиль говорит, что у него много дел, но я обязательно с ним пообщаюсь.

– Разве его ещё не допрашивали?

– В том-то и проблема, что с ним поговорили, но, к сожалению, без меня, – притворно вздохнул Феликс, с интересом ожидая реакции на реплику: – А теперь его мама утверждает, что Наилю нечего добавить к тому, что он уже сказал.

Реакция оказалась сдержанной.

– Наиль очень близок с мамой.

– Я заметил.

– Уверена, она вам звонила.

– Надеюсь, в следующий раз наш разговор с Дилярой получится более содержательным.

– Угрожала?

– Странный вопрос, – мягко заметил Феликс.

– Ничего странного. – Погодина допила чай и сама наполнила чашку. – У Диляры есть и деньги, и связи. Причём связи, насколько я могу судить, очень серьёзные. И если она решит, что вы докучаете её мальчику – она их задействует. – Короткая пауза. – Диляра очень опекает Наиля. Она не лезет в его дела – она погружена в них и полностью контролирует жизнь сына. Не удивлюсь, если она каждый день спрашивает Наиля, как он покакал, а уж позвонить в час ночи в клуб и спросить, с кем он там – это в порядке вещей.

– Мама отпускает Наиля гулять так поздно? – не сдержался Феликс.

– Вы поняли, что я имела в виду. – Погодина коротко рассмеялась. – Диляра не считала Вику хорошим вариантом для своего маленького сокровища. Вика была для неё красивой девочкой, с которой Наиль трахается на зависть своим дружкам. Ну и для здоровья так нужно. А самое мерзкое заключалось в том, что Диляра не считала нужным скрывать от Вики своё отношение. Не оскорбляла открыто, но чётко давала понять, что к семье не подпустит.

– А что глава семьи?

– А вы ещё не поняли, кто там глава семьи?

– Вы уверены?

– Вы ведь понимаете, что я могу судить только со слов Вики?

– Разумеется.

– Вика упоминала отца Наиля два или три раза. Так что похоже, ему плевать на происходящее.

– Либо он надеется, что сын вырос.

– Не думаю, что он настолько глуп, – рассмеялась Вера.

Феликс склонил голову, признавая, что версия Погодиной имеет право на существование, и продолжил расспросы:

– Как Вика относилась к своему положению?

– В начале отношений у Вики сохранялись какие-то иллюзии, она надеялась понравиться Диляре и не слушала, когда я говорила, что это невозможно. Диляре не будет нравиться даже та девушка, которую она назначит Наилю в жёны.

– Именно назначит?

– Поверьте, так будет.

– Это многое объясняет… – пробормотал Вербин.

– Вам виднее.

– Насколько я могу судить, Виктория болезненно пережила разрыв?

– Ей было очень тяжело, – подтвердила Вера. – Скажу честно: я понимала, что Вика очень серьёзно относится к Наилю, и делала всё, чтобы подготовить её к разрыву – я была уверена, что он неизбежен. Но я не ожидала, что Вика будет так страдать.

– После разрыва Виктория сильно изменилась?

Вопрос был с подтекстом: если Погодина знала о психических проблемах подруги, то сейчас было самое время о них рассказать.

– Как ни странно, не очень, – медленно ответила Вера. – Вы ведь понимаете, что подобные травмы ожесточают людей, но Вика… после того, как она пришла в себя, а на это понадобилось много времени, она опять стала той доброй, немного наивной девочкой, которую я знаю… знала. Думаю, доверия к мужчинам у неё поубавилось, но, если Вика стала злой, – она хорошо это скрывала.

– По вашему мнению, Наиль испытывал к Виктории сильные чувства?

– По словам Вики – да, по моему мнению – нет.

– Потому что послушал маму?

– Нужен другой критерий?

– Пожалуй, нет.

– Мама бы от него никуда не делась, а Вику Наиль потерял.

– Но он вернулся, и Виктория его приняла, – произнёс Феликс, внимательно глядя на Погодину.

– Разве вы не понимаете, что это были уже другие отношения?

– Я понимаю, но хочу знать, как они изменились на взгляд стороннего наблюдателя? На ваш взгляд.

– На мой взгляд… – Вера вылила в чашку последнее, что ещё оставалось в чайнике, и теперь пила маленькими глотками. – Наиль перестал быть в центре её внимания, перестал быть особенным. Он вернулся, потому что не сумел найти никого, кто смог бы сравниться с Викой – Наиль так говорил. Вика передавала мне его слова, и я им верю. Вика – лучшее, что случилось с Наилем в жизни. Он рассчитывал, что будет по-прежнему, но это глупо… Хотя я допускаю, что отношения могли восстановиться до прежнего уровня – через полгода, не раньше, но Наилю хотелось всего и сразу. Типа, давай, дорогая, обо всём забудем и ты снова будешь мной восхищаться. Вика такой заход не оценила.

– Но и не оттолкнула.

– Я ведь сказала: Наиль мог всё исправить, но для этого требовалось время и терпение. Наиль это понимал, старался – это правда! – но периодически его накрывала мысль, что раз он вернулся – всё должно мгновенно стать как было. Тогда Вика отказывалась от встреч. Наиль переживал. Диляра зверела, но в её тупую башку не закралась мысль о том, что это она во всём виновата.

Судя по всему, одна из вершин треугольника превратилась в бомбу.

– У Наиля были ключи от квартиры Вики?

– Раньше точно были, как после возвращения – не знаю.

– Из ваших слов я понял, что их отношения не успели вернуться на прежний уровень доверия. То есть ключей не было.

– Но Вика была доброй и немного наивной, – напомнила Погодина. – К тому же она сильно переживала расставание и, если Наиль не оставил ключи, когда уходил, Вика могла о них просто-напросто забыть.

– Могла? – быстро спросил Феликс.

– Могла, – твёрдо ответила Вера. – Это в её характере.

А так это или нет, теперь не узнаешь.

Если у Наиля действительно остались ключи от квартиры Виктории, это добавляет плохих гирек на его чашу весов. Но какой у него мотив? Оскорблённая гордость? То, что Виктория не порвала с Шевчуком, когда Наиль соблаговолил вернуться?

– Прикидываете, настолько ли Наиль силён, чтобы совершить убийство? – негромко спросила Вера. Она не спешила допивать те глотки, что оставались в чашке – наверняка холодные. И не спешила уходить.

– Убийства совершают не только сильные люди, – задумчиво растягивая слова, ответил Вербин. – Встречаются и такие слизняки, на которых никогда не подумаешь, что они способны на жестокое, хладнокровное убийство. А они их совершают – жестоко и хладнокровно.

– Просто они ищут тех, кто ещё слабее.

«Умная… очень умная…»

– Очень хорошее замечание, – кивнул Феликс. И вернулся к вопросам: – Четырнадцатого вы позвонили Виктории после ухода Наиля?

– Да.

– Вы сказали, что Виктория была в квартире одна. Вы уверены в этом?

– У нас состоялся видеозвонок, и Вика вела себя так, словно была в квартире одна: не прислушивалась, не бросала взгляды за камеру, не отвлекалась. – Погодина помолчала. – Я не присматривалась, проанализировала после прошлого разговора с вашими коллегами. К тому же Вика сказала, что одна, а косвенные, как вы их называете, признаки это подтверждают.

– Понимаю. – Феликс чуть улыбнулся.

– Факт звонка важен?

– Ваши показания подтверждают невиновность Наиля, – объяснил Вербин. – Он сказал, что ушёл, вы говорите, что Виктория была в квартире одна.

– Значит, ему повезло, – пожала плечами Погодина. И посмотрела на часы.

– Обед заканчивается?

– Да.

– У меня осталось мало вопросов.

– О Шевчуке?

– Да.

– Служебный роман. – Эта фраза была заготовлена давным-давно.

– Ничего серьёзного?

– С его стороны точно нет, вы уж мне поверьте, – рассмеялась Погодина. – Шевчук – классический кобель, но одновременно – хладнокровный карьерист. В этом смысле они с женой – идеальная пара. Я думаю, она знает, что он бегает налево, но закрывает на это глаза.

– Отвечает тем же?

– Это уж я не знаю, – развела руками Вера. – Но, если Шевчуку для продвижения по служебной лестнице потребуется с кем-нибудь переспать, – он переспит. Возможно, его жена придерживается таких же взглядов.

– Холодные и целеустремлённые?

– Как роботы.

– А чем занимается жена Шевчука?

– Строит карьеру в Министерстве здравоохранения. Но подробности мне неизвестны.

– Она врач?

Вера пожала плечами и пошутила:

– Совершенно необязательно. Она может быть профессиональным эффективным менеджером и через неделю оказаться на руководящей должности в Министерстве образования. Им ведь без разницы, чем руководить – они ни в чём не разбираются.

– Так себе шутка, – вздохнул Вербин.

– Да, в этой шутке доля шутки ничтожна, – согласилась Вера. – Я могу идти?

– О романе Шевчука и Виктории в компании знали?

– Кто-то наверняка знал, но совершенно точно никто не обсуждал – Шевчук высоко летает и славится злопамятностью. – Погодина поднялась. – Будут ещё вопросы – звоните, а сейчас, извините, мне пора.

Никаких последствий поздний подъём для Феликса не имел… Ну, кроме приятных… Шиповника с утра на Петровке не было – вызвали в Следственный комитет на совещание, и когда подполковник позвонил, Вербин доложил, что едет на встречу со свидетелем. Что, в общем, было правдой. Затем Феликс набрал Крылова, узнал, что подвижек по поиску покупателя шести кукол нет, и как мог приободрил приунывшего паренька. После чего поехал к Нарцисс, чьё обещание «быть сегодня ведьмой, а не доктором» намекало, что, тщательно обдумав происходящее, экстрасенс с дипломом психиатра решила дополнить рассказ новыми подробностями.

Так и получилось.

Но поначалу Вербину пришлось полюбоваться на другое сокровище ведьмы.

– Вы когда-нибудь были в Венеции? – спросила Нарцисс, провожая Феликса в кабинет.

– Надеюсь, в прошлой жизни точно заезжал.

– На вас так сильно подействовал разговор со мной? – улыбнулась Изольда.

– В каком смысле? – не понял Вербин.

– Вы задумались о том, что, возможно, прожили несколько жизней?

– Может, я успел принять буддизм?

– А вы успели?

– Вас бы это удивило?

– Пожалуй, да.

– Почему?

Нарцисс остановилась и внимательно посмотрела Вербину в глаза.

– Вы не можете назвать себя сильно верующим и уж тем более – воцерковленным человеком, но считаете Православие частью себя. А себя – частью Православия. Вы понимаете, что для вас это ощущение необычайно важно, но не думаете о нём, поскольку оно – естественно. И в силу естественности не вызывает желания поразмышлять или покопаться в нём – зачем? Ведь это важно. Для вас. Для вашего понимания себя в мире. И ничто на свете не изменит для вас важность этого ощущения – никакие скандалы или разоблачения. Потому что вы идёте к Богу, а скандалы и разоблачения от нанятых другими конфессиями «разоблачителей» не способны испачкать ваш путь к Нему. Вы не воцерковлены, но не снимая носите крестик, который давным-давно надел на вас человек, которого вы любите.

– Это важно, – очень тихо повторил Феликс.

Настолько тихо, что Нарцисс не должна была услышать его слова. Но она их почувствовала.

– Наш разговор заставил вас задуматься о смерти?

– Не настолько, чтобы я начал её бояться, – пошутил в ответ Вербин.

– И чем закончились ваши размышления?

– Снилась всякая дрянь.

– Простите, что испортила вам ночь.

– Это уже в прошлом.

– Вы уверены?

– Сегодня мне ничего не снилось.

– Сегодня и не могло, – обронила Изольда.

Возникла короткая пауза, после которой Феликс улыбнулся и спросил:

– Неужели по мне заметно?

– Очень заметно. – Нарцисс ответила на улыбку. – И не нужно быть ведьмой, чтобы понять, что сегодня ночью вам было хорошо. Так хорошо, как давно не было. А может – никогда.

– Давно, – поправил ведьму Вербин.

– По-настоящему хорошо?

– Как должно быть.

– Поэтому заметно.

Они вновь помолчали, а затем Нарцисс подвела Вербина к левой стене, на которой висела очередная маска.

– Я не просто так спросила вас о Венеции и карнавале, Феликс. Мало кто знает, но самая знаменитая маска венецианского карнавала – баýта, которую вы видите перед собой, имеет ещё одно название – Маска смерти.

– Никогда об этом не слышал.

– Думаю, вы никогда этим не интересовались, – мягко улыбнулась Нарцисс.

– Вы меня поймали, – не стал скрывать Вербин, разглядывая маску на стене.

Очень простую, белую, с оттопыренной верхней губой, позволяющей владельцу есть и пить, оставляя лицо скрытым. Баута не казалась зловещей, какой, в представлении людей, должна быть Маска смерти. Строгая. Простая. Но чем дольше Феликс смотрел на неё, чем лучше представлял скрытое под ней лицо – не важно чьё! – тем жёстче становились белые черты бауты, а провалы вырезов для глаз, казалось, вели в саму Преисподнюю.

– Завораживает, правда? – прошептала Нарцисс.

– Есть такое, – так же тихо ответил Вербин.

– Я не понимала бауту до тех пор, пока так же, как вы сейчас, не оказалась перед ней один на один. Что вы видите под ней, Феликс?

– Тьму.

– А ведь она совсем не страшная, ведь так? – Судя по тону, ведьме понравился ответ Вербина. – Пока не приглядишься.

– Она страшна тем, что совсем не страшная.

– Именно так, Феликс – вы почувствовали. Бауте не требуется ужасающая раскраска или характерные черты чудовища, вроде рогов или клыков, ей вообще ничего не нужно, ведь её носила сама Смерть. И оставила в ней малюсенькую часть страха, который мы перед ней испытываем. Баута впитала совсем немножко Смерти, но стала совсем, как она: ты не думаешь о ней, не обращаешь внимания, но стоит приглядеться – и волосы начинают шевелиться, а сердце сковывает ледяной холод. Даже в жаркий день.

– Это просто маска, – сказал Вербин, не отрывая взгляда от чёрных провалов глаз, в которых иногда сверкали последние вспышки давным-давно погасших звёзд.

– А ещё люди верили, что, надев бауту, можно спрятаться от Смерти, стать для неё невидимым.

– И обрести бессмертие?

– Не уверена, что маска настолько сильна. – Нарцисс негромко рассмеялась. – Обмануть ненадолго, ускользнуть, когда Смерть совсем рядом, заполучить ещё немного времени.

– Интересная легенда.

– Самые интересные легенды имеют под собой реальную основу.

Она ответила таким тоном, что следующий вопрос Феликс не мог не задать:

– Видели Смерть?

– Поэтому так ею увлечена.

– Расскажете?

– Вам действительно интересно?

– Вы хотите об этом рассказать.

Они по-прежнему смотрели на маску, но им казалось, что друг на друга.

– Вы правы, Феликс – хочу, – призналась Нарцисс. – И хочу рассказать именно вам, потому что чувствую, что совсем недавно вы стояли совсем рядом со Смертью. Это не значит, что вам что-то угрожало, вы просто каким-то образом оказались совсем рядом… И она смотрела на вас. – Ведьма помолчала. – Вы знаете, о каком случае я сейчас сказала. Но я не спрашиваю: сочтёте нужным – расскажете.

Вербин молча кивнул.

И поймал себя на мысли, что мгновенно понял, о чём говорит Нарцисс – о летнем путешествии, когда он приехал на Байкал, а Кри приехала с ним. И они стояли рядом, но в разных водах священного моря, и не могли стоять вместе. Потому что Кри больше нет.

– Что же касается моей истории, то она и проста, и сложна одновременно. Я увлечена смертью, потому что была мертва.

Феликсу не составило труда промолчать. Не потому, что он ожидал подобного откровения, а он действительно его ожидал, а потому, что почувствовал, что любое его слово сейчас неуместно. Сейчас говорила ведьма.

– Семь минут клинической смерти. И нет – я не помню, было ли со мной хоть что-то в эти минуты, и было ли хоть что-то со мной. Была ли я? Был ли кто рядом? У меня нет осознанных воспоминаний или чёткой картинки. В эти семь минут у меня не было пяти привычных чувств – только шестое. Я ощущала происходящее. Не видела, не слышала, не касалась, не чувствовала вкуса или запаха. Я ощущала. Я ощущала свой страх, и он мне казался жалким. Я ощущала свою боль, и не понимала, как такая ерунда могла меня убить. Я ощущала свою жизнь сожалением, что она оказалась короткой. Сожаление стало единственным ощущением моей жизни, и когда я его ощутила – стала ощущать печаль. А потом я ощутила тихую фразу: «Не сейчас…» и очнулась.

– Не сейчас… – очень тихо повторил Вербин.

– А как было с вами?

– Мне позволили попрощаться, – ответил Феликс. – Я был этого лишён.

– Как благородно с её стороны.

– Возможно, её об этом попросили, – вдруг сказал Вербин, припомнив встречу на Байкале. – Попросил тот, кому Смерть не смогла отказать.

И прежде, чем Нарцисс произнесла следующую фразу, тряхнул головой. С удивлением увидев, что они всё ещё стоят перед самой известной и самой простой маской венецианского карнавала. Маской смерти. Маской, под которой можно спрятаться от Смерти.

Сколько времени длился их разговор? И был ли он?

Действительно был?

– Может, кофе? – спросила ведьма.

– Пожалуй.

Они вернулись в чёрно-белую гостиную, Мария подала кофе, а когда она вышла, Нарцисс задала вопрос:

– Вы говорили с Дилярой?

– Только по телефону.

– Этого должно было хватить.

– Пожалуй, да. Представление о маме Наиля я составил. Кроме того, мне помогли знакомые Виктории.

– И каким получилось представление? – поинтересовалась ведьма.

– Есть основания предполагать, что наши мнения о Диляре или совпадают, или очень близки, – дипломатично произнёс Феликс.

Нарцисс мягко улыбнулась, показав, что оценила ответ Вербина, отпила кофе и рассказала:

– В отличие от вас, Феликс, я никогда не общалась с Дилярой, даже по телефону. Я знаю о ней только со слов Вики, причём, поверьте, Вика использовала нейтральные выражения и определения, но то, что я узнала, не позволяет мне думать о Диляре хорошо. И даже нейтрально.

– Вы эмоциональны, Изольда.

– Сегодня я ведьма, а не врач.

– Ведьма тоже может быть хладнокровной.

– Девочку убили, – вздохнула Нарцисс. – Девочку двадцати двух лет. Я понимаю, что вы… Поймите правильно, Феликс, вы не чёрствый, у вас такая работа. Если вы будете пускать в душу каждую жертву, то очень скоро от вас останется лишь циничная оболочка. Я не знаю, как вы справляетесь… мне страшно даже думать о том, как с этим можно справиться, но я не считаю вас чёрствым, ни в коем случае не считаю. Такая у вас работа. А для меня подобное впервые: убили девочку, которую я успела хорошо узнать, и я не могу оставаться хладнокровной.

Нарцисс замолчала, и они с Вербиным несколько секунд смотрели на разлившийся по столику кофе – во время монолога ведьма расплескала всё, что было в чашке. Потом Нарцисс позвала домработницу, та привела столик в порядок и сварила ещё кофе. Всё это время Вербин и ведьма молчали. И продолжили по прежнему сигналу: когда Мария покинула комнату.

– В прошлый раз вы считали, что Виктория покончила с собой.

– Разве сейчас я сказала что-то другое?

– Вы сказали, что Викторию убили.

– А с чего, по-вашему, у Вики начались видения? – неожиданно жёстко поинтересовалась ведьма. – Наиль бросил девочку, причём бросил хамски, злобно, как настоящий подонок. Устроил ей отвратительную сцену, во время которой оскорблял рыдающую Вику и упивался её горем. У неё случился срыв, после которого начались видения. Я знаю закон, по закону Наиль не виноват, но это он убил девочку.

– Но…

– В плохой час Вика встретила Наиля. Не в добрый. Все её беды – от этого семейства.

Хоть ведьма и перебила полицейского, сделала она это громким, но уже ровным голосом – Нарцисс постепенно успокоилась.

– Полагаю, Диляра рассуждает точно так же, – пробормотал Вербин для того, чтобы увидеть реакцию на столь неожиданное заявление.

– Вы на чьей стороне? – машинально спросила ведьма.

– На стороне закона.

– Не жертвы?

– Закона, – чуть жёстче повторил Феликс. – И поэтому не стану обвинять Диляру или Наиля до тех пор, пока у меня не будет достаточно оснований.

Несколько мгновений Нарцисс молчала, затем криво улыбнулась:

– Извините.

– Ничего страшного. – Вербин вернулся к прежнему тону. – Я обязан оценивать и анализировать все детали, и если станет ясно, что Диляра и её ребёнок непричастны к смерти Виктории, я не стану их преследовать, несмотря на моё к ним отношение.

– Отношение всё-таки есть, – протянула Нарцисс.

– Я не железный, – буркнул Феликс. – Но я не имею права смешивать личное отношение с официальным расследованием. Это недопустимо.

– Вы абсолютно правы, – помолчав, согласилась ведьма. – И я постараюсь впредь вести себя хладнокровнее.

– Спасибо.

И они одновременно сделали по глотку кофе. Словно оставляя эту часть разговора позади.

– Так вот. Если исключить кошмарные видения, то главной проблемой Вики была Диляра – наглое, решительное, беспринципное существо, абсолютно убеждённое в своей неприкасаемости, безнаказанности и праве делать всё, что заблагорассудится. – Нарцисс говорила спокойным, хладнокровным голосом, отчего смысл её слов приобретал дополнительный вес. – Диляра не разрешила Наилю ввести Вику в дом, но требовала, чтобы Вика боготворила её ребёнка, постоянно пела ему дифирамбы и выполняла прихоти.

– Диляра и Виктория встречались?

– Несколько раз, – подтвердила Нарцисс. – Но самым показательным стало первое знакомство. Диляра заехала за Наилем…

– К нему домой? – тут же уточнил Вербин.

– К Вике.

– Диляра знает, где жила Виктория?

– Я думала, вас заинтересует тот факт, что она заехала за Наилем, – медленно произнесла Нарцисс. – Это случилось через несколько дней после того, как Вика и Наиль начали встречаться.

– Я говорил с Дилярой и говорил о Диляре, – напомнил Феликс. – Я уже составил мнение и о ней, и о Наиле, поэтому приведённый вами факт меня не удивил.

– Но вы среагировали на тот факт, что Диляра знает адрес Виктории.

– Не среагировал, а отметил, – поправил Изольду Вербин. – До сих пор я над этим фактом не задумывался.

– Теперь задумались?

– Теперь – да.

– Факт может оказаться важным?

– Он интересный. – Феликс улыбнулся. – Но простите, я вас перебил: чем закончился визит Диляры?

– По словам Вики, это больше напоминало таможенный досмотр. Или обыск. – Нарцисс поморщилась. – Диляра не разуваясь прошла в квартиру, оглядела все комнаты, включая спальню… Вика сказала, что в спальне она даже принюхалась… а потом, когда Наиль пошёл в туалет, сказала, что Наиль нашёл себе подходящую девочку. Причём сказала так, будто Вики не было рядом.

– Виктории было неприятно?

– Бедная девочка почувствовала себя униженной.

Феликс подавил ругательство, сделал глоток кофе и спокойным голосом продолжил:

– Но с Наилем она не порвала?

– Вика любила Наиля, – ответила Нарцисс. – При этом все подруги, все знакомые, которые знали об их отношениях, уговаривали Вику с ним расстаться, говорили, что она в тупике, что ничего путного не получится, но Вика не слушала. Ведь любовь – необъяснима. Она просто есть. И если вам интересно моё мнение, я считаю, что именно отношения стали причиной того, что случилось с Викой.

– Я пока не вижу повода для суицида, – честно ответил Вербин.

– А вдруг Наиль снова её бросил, – предположила ведьма.

«Они занимались любовью, он ушёл, Вика поговорила с Верой, а потом Наиль позвонил и сказал, что больше никогда не придёт. Эмоциональный взрыв, усиленный видениями и датой, который привёл к суициду… Версия интересная, такое развитие событий вполне вероятно, но откуда взялись куклы?»

А куклы, да ещё без упаковки, намекали на то, что другие версии отметать не следует. Например, такую: Диляра узнала, что ребёнок снова встречается с Викторией, пришла в бешенство, поговорила с Наилем, убедилась, что он собирается жениться на Виктории… Маловероятно, чтобы мальчик повёл себя с мамой столь нагло, но допустим. Допустим, Наиль решил впервые в жизни проявить самостоятельность. Проявил. Чем ещё больше выбесил Диляру. И тогда она разработала план идеального, как ей казалось, убийства.

«Но откуда она знала о проблемах Виктории? От Наиля, который обо всём рассказывал маме. А откуда знал Наиль? Из дневника. И Наиль прячется, потому что догадался, что Викторию убила его мать».

Если исключить неожиданную дерзость Наиля, версия получилась достаточно стройной.

– Как вы считаете, Диляра могла убить Викторию? – негромко спросил Феликс.

– Могла, – без колебаний ответила Нарцисс. – Помните, что я вам говорила: это наглое, решительное, беспринципное существо, абсолютно убеждённое в своей неприкасаемости, безнаказанности и праве делать всё, что заблагорассудится. – Нарцисс в точности повторила собственную фразу. – Благодаря деньгам и власти, Диляра считает себя выше остальных, не всех, конечно, но многих. Вику она презирала и если бы сочла, что Вика уводит от неё ребёнка – могла пойти на преступление.

Ведьма в точности повторила не только свою фразу, но и ход рассуждений Вербина.

– Диляра могла пойти на убийство ещё и в силу полной уверенности в том, что ей всё сойдёт с рук.

«Не потому ли ребята с „земли“ так настойчиво отстаивают версию суицида? Тут есть над чем подумать…»

А ещё необходимо подумать над тем, почему Нарцисс так близко к сердцу приняла смерть «Девочки с куклами».

Несмотря на то, что Нарцисс охотно поддержала вброшенную версию о том, что Диляра может быть убийцей, Вербин видел, что ведьма в неё не верит. Ведьма винила обоих Зариповых, и мать, и сына, при этом видела преступление Наиля в том, что он довёл Викторию до самоубийства.

В то время как Марта категорически отвергала возможность суицида.

Что же касается улик, то их отчаянно не хватало для всех возможных версий. Улик было слишком мало, чтобы чётко определиться с подозреваемым, и их было слишком много – если говорить о шести куклах, – чтобы поверить в суицид. Даже если допустить, что после разговора с Верой Виктории позвонил Наиль и сообщил, что бросает её повторно, у девушки не было времени сбегать и прикупить шесть кукол. Да и не побежала бы она. А в то, что Виктория приобрела их заранее, Феликс не верил. Разумеется, если улики не найдутся, ему придётся принять версию суицида, но в данном случае принять – не значит согласиться.

Сейчас же Вербин подъехал к крупному и достаточно известному медицинскому центру, в котором работала Ольга Старова – психотерапевт, к которой обратилась Виктория, когда проблемы только появились и стало ясно, что без помощи не обойтись. Как выяснил Вербин, Старова не только была дипломированным врачом – Нарцисс и Карская тоже могли похвастаться полноценным образованием, но и работала в классической манере: не прикидывалась ведьмой, не называлась психоаналитиком, а пациентов принимала лично, избегая консультаций в режиме онлайн. И кабинет её выглядел солидно: с современной, очень удобной мебелью, ни в коем случае не офисной и уж тем более не медицинской – кресла, кушетка, письменный стол и книжные шкафы создавали ощущение уверенности и спокойствия, располагали расслабиться и спокойно поведать профессионалу о тревожащих тяготах.

– Прекрасный кабинет, – одобрил Феликс.

– Вы не представляете, сколько мне пришлось заплатить дизайнеру, – пошутила в ответ Старова. И протянула руку: – Ольга.

– Ольга Васильевна, – уточнил Вербин, мягко пожимая руку.

– Просто Ольга.

– Феликс. – Он выдержал короткую паузу. – Майор Вербин, Московский уголовный розыск. Очень приятно.

– И мне… наверное.

– Спасибо за вежливость. – И прежде, чем Старова ответила или предложила перейти к делу, поинтересовался: – Вы работаете в этом центре?

– Вы только что заметили?

– Я имел в виду другое: вы являетесь сотрудницей центра или…

– Или, – плавно перебила его Старова. – Я арендую кабинет. А поскольку хорошо знаю владельцев, то у меня льготная ставка.

– Можно только позавидовать.

– Я не состою на государственной службе, мне кабинет не положен.

– Мне тоже, – в тон ответил Вербин. – Я располагаю только столом и сейфом.

– И креслом?

– Не самым удобным.

Они рассмеялись.

Ольга Старова была женщиной многих «не»: невысокой, но не маленькой; не худой, но и не полной; изящной, но не хрупкой; казалась юной, но давно не была ребёнком. Хотя выглядела им рядом с высоченным Вербиным. Волосы русые, стянуты в пучок, косметики чуть – подведены глаза и неброская помада, очки немного старомодные, но отлично сочетаются со строгой одеждой – белой блузкой и чёрными брюками.

– Почему вы спросили о центре? – поинтересовалась Старова после того, как они устроились в креслах друг напротив друга.

– Я оперативный работник, мне, как ребёнку, всё интересно.

– Как ребёнку?

– Познаю тайны мира.

– Ваши тайны бывают страшными.

– Как и те, которые узнаёте вы.

– Пожалуй, вы правы… – Ольга прищурилась. Делала она это не столь красиво, как Вера Погодина, но в целом получалось неплохо. – Только не страшные, страшные мне не рассказывают, я не священник, я не связана тайной исповеди, но неприятные тайны попадаются. А иногда очень неприятные.

– Понимаю.

– Уверена, что понимаете. – Старова поправила очки. – Несмотря на то, что ситуация постепенно выравнивается, у нас ещё не очень принято посещать психиатра и уж тем более – рассказывать об этом. Можно прослыть «психом». Или просто «человеком с проблемами». А кому это нужно? Часто бывает так, что люди не идут к психиатру, психотерапевту и даже психоаналитику из боязни, что их увидят знакомые. Мой кабинет, как вы заметили, находится на административном этаже, на котором не бывает других пациентов, ну а обыкновенное, скажем так, посещение медицинского центра ни у кого не вызовет вопросов. Как минимум – ехидных.

– С этим не поспоришь.

– Доводилось обращаться к психиатру?

– По долгу службы часто общаюсь.

– Говорите о преступниках?

– И о подозреваемых.

– А о себе?

– Не уверен, что частые визиты мне по карману.

– Могу сделать скидку, – улыбнулась Старова.

Вербин добродушно улыбнулся в ответ, показывая, что поддерживает шутку, и очень мягким тоном произнёс:

– Если я начну рассказывать то, что видел, мне придётся доплатить вам, Ольга, чтобы вы не убежали.

Несколько мгновений удивлённая Старова смотрела на Вербина, затем поправила очки, судя по всему, это был её жест-паразит, и сменила тон на прохладный. И деловой.

– В телефонном разговоре вы сказали, что дело касается Виктории Рыковой?

– Вашей бывшей пациентки. – Феликс чуть изменил позу. И достал записную книжку.

– С ней что-то случилось?

– Виктория умерла.

– Как это произошло?

– Очень похоже на самоубийство.

– Очень похоже? Вы не уверены?

– Проводится доследственная проверка. – В последний момент Вербин решил не говорить о том, что дело уже открыто – чутьё подсказало, что так будет лучше.

– То есть сейчас вы здесь неофициально? – Как оказалось, Старова в общих чертах представляла себе работу полиции. Во всяком случае, она не спросила, что означает «доследственная проверка».

– Я всегда официально, но сейчас без протокола. Я опрашиваю всех знакомых и друзей Виктории, и по результатам моей работы будет принято решение об открытии дела. – Вербин помолчал. – Люди по-разному относятся к моим визитам, Ольга. Я говорю не о виновных или чувствующих свою вину гражданах, а о том, что полицейских воспринимают не менее сложно, чем психотерапевтов и психиатров. Поэтому я всегда стараюсь быть предельно точным в формулировках.

– Очень хорошая позиция.

– На мой взгляд, единственно возможная.

– Вам виднее. – Старова вновь поправила очки и вернулась к вопросу, который уже задавала: – Вы не уверены в самоубийстве Виктории? Смерть вызвала подозрения? Её убили?

– Вы позволите мне задавать вопросы? – мягко поинтересовался Вербин.

Старова на секунду задумалась, затем улыбнулась:

– Извините, это у меня профессиональное.

– У меня тоже.

– Значит, у нас получится занятный разговор, состоящий из одних лишь вопросов.

– Уверен, не получится. – Феликс посмотрел в записную книжку с таким видом, будто читал написанные вопросы. На самом деле, нет. – Главные подозрения вызывает не способ уйти из жизни, хотя к нему тоже есть вопросы, сколько обстоятельства, наводящие на мысль, что это могло быть как убийство, так и самоубийство. В ходе доследственной проверки я обязан сделать окончательный вывод и решить, рекомендовать ли следователю открывать дело.

– Я думала, ответ на вопрос, что произошло – убийство или самоубийство, даёт экспертиза.

– Как правило.

– В этот раз криминалисты не справились?

– Криминалисты дали очень толковое заключение, но некоторые обстоятельства указывают на вероятность того, что мы имеем дело с убийством, замаскированным под самоубийство.

– Хорошо замаскированным?

– Отлично.

– Тогда как вы узнаете правду?

– Задавая вопросы.

Старова чуть склонила голову.

– Наши профессии и в самом деле очень похожи, Феликс, мы добиваемся результатов, задавая вопросы.

– И обдумывая ответы.

– Спасибо, что напомнили. – Старова вновь поправила очки, но на этот раз совершенно иным жестом: коротким и уверенным, показавшим Вербину, что женщина полностью сосредоточена на разговоре. – У меня сегодня ещё два приёма, так что если вы не против…

– Конечно, Ольга, давайте вернёмся к делам.

В отличие от Карской, Старова не среагировала на слово «самоубийство», не пропустила мимо ушей, конечно, однако не заострила на нём внимание, поэтому Феликсу пришлось вернуться к этому вопросу.

– Как я уже говорил, одна из версий гибели Виктории – суицид…

– И вас интересует, могла ли Виктория покончить с собой? – Старова понимала его с полуслова.

А ещё Вербин отметил, что Ольга называла девушку так же, как он – полным именем, в отличие от Карской и Нарцисс.

– На ваш взгляд, – подчеркнул Феликс.

– Вам известна история наших взаимоотношений? – поинтересовалась в ответ Старова.

– Я знаю, что приёмы прекратились примерно четыре месяца назад.

– Именно так, – подтвердила Ольга. – Виктория позвонила, извинилась, сказала, что очень хорошо ко мне относится – Виктория была очень вежливой девушкой, – но не видит прогресса в лечении и поэтому не хочет продолжать наши встречи. Я сказала, что у неё сложный случай, с которым невозможно справиться за короткое время, на что Виктория ответила, что понимает, однако уже нашла другого специалиста, с которым ей комфортнее.

– То есть без помощи она оставаться не собиралась?

– Да.

– Вы знаете, к какому специалисту ушла Виктория?

– А вы не знаете? – Старова сделала вид, что удивилась.

– Я не подлавливаю вас, Ольга, но в ходе расследования я должен составить максимально полную картину произошедшего, с максимальным количеством деталей и подробностей, – объяснил Вербин. – И в том числе меня интересует, сказала ли вам Виктория, к какому врачу уходит?

– Нет. Просто сказала, что решила поменять специалиста.

– Вы спросили, кого она выбрала?

– Да.

– Но Виктория не ответила?

– Не ответила. – Старова помолчала. – Вы знаете, к какому врачу Виктория ушла? Она продолжила лечение?

– Продолжила, – ответил Вербин.

– Но тем не менее вы подозреваете суицид… – Старова побарабанила пальцами по подлокотнику кресла. – Если бы вы спросили об этом в начале наших встреч, я бы сказала, что вероятность есть. Невысокая, даже не пятьдесят на пятьдесят, но есть. Виктория пришла ко мне и растерянной, и напуганной. Она не понимала происходящего, жаждала помощи, но одновременно боялась обратиться за ней, боялась услышать, что сошла с ума. Я диагностировала тревожно-депрессивное расстройство на фоне навязчивых повторяющихся ночных кошмаров и, полагаю, не ошиблась. Не хочу сильно себя хвалить, но мне удалось добиться определённого прогресса. Если бы вы задали вопрос о суициде четыре месяца назад, я бы ответила, что вероятность низкая. Но я не знаю, что произошло за эти четыре месяца. Не знаю, кто лечил Викторию и что осталось от моих установок. Поэтому если вас интересует «здесь и сейчас» – обратитесь к врачу, который её наблюдал.

Очень правильный, прагматичный, профессиональный подход. Ольга воспринимала происходящее исключительно по-деловому: «Да, девушка была, да, я её лечила, да, потом она ушла к другому врачу». Никаких эмоций, которые чувствовались при общении с Нарцисс и Карской. Или Старова их прятала, или не испытывала. Потому что обиделась на уход к другому специалисту.

– Виктория обратилась к вам по поводу видений смерти?

– Откуда вы знаете?

– Я провожу доследственную проверку, – напомнил Вербин. – Я должен был выяснить, что беспокоило Викторию.

– Вы нашли дневник?

– Вы знаете о дневнике?

– Конечно. Виктория рассказала о нём во время второго или третьего сеанса.

– Да, я нашёл дневник, – подтвердил Феликс. Он не стал делать пометку в записной книжке, чтобы не показать, что эта деталь его весьма заинтересовала, но мысленную зарубку в памяти сделал. – Виктория пришла к вам с этими видениями: куклы, героин, четырнадцатое февраля…

– День всех влюблённых, – протянула Старова. – Да, Феликс, всё именно так, как вы говорите – Викторию преследовали видения её собственной смерти.

– Вы сказали, что был прогресс, – напомнил Вербин.

– В какой-то момент мне показалось, что видения стали приходить реже, однако то был временный результат – при расставании Виктория обронила, что они вновь участились.

– Вы вернулись на начальный этап?

– Я сумела добиться прогресса в состоянии Виктории, пусть и временного, – пожала плечами Старова. – Стало понятно, что следует делать, чтобы закрепить успех, но Виктория решила, что у меня ничего не получается, и ушла. Это был её выбор.

– Когда начались видения?

– А вот теперь вы пытаетесь меня подловить, – улыбнулась Старова.

– Нет, я перепроверяю информацию, которая у меня есть.

– Хорошо, пусть так. – Она помолчала. – Я пришла к выводу, что проблемы Виктории начались вследствие болезненного разрыва с молодым человеком по имени Наиль, которого она очень любила.

– Что вы о нём знаете?

– Очень мало. Виктория пришла ко мне совсем скоро после расставания, поэтому о Наиле говорила неохотно. Но по тому, что она всё-таки рассказала, я сделала вывод, что причина её проблем – разрыв с Наилем.

И с этим выводом были полностью согласны другие специалисты. Единственное отличие заключалось в том, что Старова, во всяком случае – пока, не собиралась обвинять Наиля. То ли не приняла историю Виктории так близко, как Нарцисс и Карская, то ли вычеркнула девушку из жизни в тот момент, когда та отказалась от помощи.

– Я правильно понял, что после временного улучшения Виктории стало хуже? Извините, что возвращаюсь к этой теме.

– Я не волшебница, – ровным голосом ответила Старова. – Я делаю, что могу и умею, но получается не всегда. По разным причинам.

– Извините, что не сказал в начале разговора, но я не рассматриваю версию врачебной ошибки.

– Потому что в данном случае её невозможно доказать? – криво улыбнулась Старова.

– Потому что я её полностью исключаю, – твёрдо ответил Вербин. – И уж тем более относительно вас. Вы абсолютно правы: четыре месяца – долгий срок.

– Я не опасалась обвинений, – произнесла после короткой паузы Ольга. – Но спасибо, что сказали.

– В чём заключалось ухудшение?

– Видения стали разнообразнее и страшнее. Виктория видела не только себя мёртвой, но наблюдала процесс смерти – и со стороны, и будучи вовлечённой в него. Она, если можно так выразиться, переживала свою смерть во всех деталях. Раз за разом. Не каждую ночь, но часто. И это, как вы понимаете, сильно её угнетало. Почему вы подозреваете преступление?

– Ваши слова скорее подтверждают версию самоубийства.

– С одной стороны – да, с другой – Виктория была бойцом и любила жизнь. Она мучилась, но была полна решимости справиться с видениями.

– Как вы считаете, Виктория рассказывала кому-нибудь о своих проблемах?

– Нет, – коротко и даже резко ответила Старова. Помолчала и решила объясниться: – Как я уже говорила, никто не хочет прослыть сумасшедшим. Но я…

– Вы не можете отвечать за то, что произошло после вашего расставания, – плавно закончил за Старову Вербин.

– Именно так.

– Я об этом помню. – Феликс помолчал. – Кто имеет доступ к вашим записям?

Он думал, что вопрос вызовет возмущение, но Старова осталась спокойна. И холодна.

– Никто.

– Вы уверены?

– Я ничего не храню в цифровом виде, – рассказала Ольга. – С пациентами я использую блокнот.

– Где хранятся записи?

– Здесь, в специальном сейфе. Я никогда не выношу рабочие материалы за пределы кабинета.

– У кого есть доступ к помещению?

– В кабинет… ну, наверное, у уборщицы, у владельцев здания. К сейфу только у меня.

– Можно на него посмотреть?

Вербин не стал говорить, что в кабинете сейфа нет, и Старова поняла намёк:

– У меня есть задняя комната. – Она поднялась с кресла, жестом пригласила Феликса последовать и провела через дверь, которую Вербин видел, но расспрашивать о предназначении не стал. – Вот.

Задняя комната оказалась маленьким, не более восьми метров, помещением, в котором стояла вешалка и хранились всякие хозяйственные мелочи. По сути, комната выполняла роль кладовки, в которой заодно разместили большой, в человеческий рост, сейф.

– Вы купили его сами?

– Да.

– Выглядит надёжным.

– Он такой и есть. – Старова задумчиво посмотрела на сейф. – В современном обществе размылось понятие «репутация», но я своей дорожу, и мои пациенты знают, что я сделаю всё, чтобы сохранить их секреты.

– Вы профессионал, – с уважением произнёс Вербин.

– Спасибо. – Старова бросила взгляд на часы, напоминая, что у неё ещё два приёма.

– Последний вопрос, Ольга, и я вас оставлю. – Феликс умел понимать намёки. – Виктория не жаловалась на какие-то проблемы помимо преследующих её видений?

– Житейские или любовные?

– Любые. Но серьёзные или способные стать серьёзными.

– И которые в итоге могли заставить Вику покончить с собой?

– Или стать поводом для убийства.

Ольга вздрогнула. Вербин не отвёл взгляд, показывая, что ответ для него крайне важен.

– Я… я вас поняла, Феликс, – медленно ответила Старова, глядя Вербину в глаза. – Дайте мне время вернуться к записям… и, если я найду что-то, что может вызвать ваш интерес – обязательно сообщу.

– Спасибо.

Он знал, что она позвонит.

Выйдя на улицу, Феликс достал из кармана телефон, отключил авиарежим и посмотрел на экран: два пропущенных вызова, не важных, могут подождать, и куча сообщений в мессенджерах. От Марты ничего – ни звонков, ни сообщений.

«У неё плотное расписание».

«У меня тоже».

Два очень занятых человека весь день проверяли свои смартфоны – нет ли сообщения? Немного по-детски, конечно, но так уж получилось.

«Позвонить или написать?»

Ужасно хотелось позвонить. И написать тоже. И даже отправить фотографию. Без всякой пошлости – просто фото. Например, того места, где они сегодня будут ужинать. Или своё фото. Просто так. Не потому, что Феликс считал себя неотразимым, а чтобы улыбнуться ей с фотографии. Или улыбнуться ей во время видеозвонка…

«Позвонить?»

Вербин понимал, что Марта ждёт его звонка. А он ждёт её. И почему-то никто не хочет звонить первым.

Хотя оба очень хотят позвонить.

Всё было очень знакомо, но в то же время чуть иначе. С виду не совсем так, как он привык, однако ощущения были абсолютно теми. Как в видениях и снах. Как он чувствовал.

Как он боялся.

Заброшенный парк.

Скорее, небольшой лес, через который проходит старая, не очень широкая, мощённая камнем дорога. Не дорожка, но дорога, по которой раньше ездили открытые летние повозки, кареты и крестьянские телеги, куда же без них? Когда барин собирался в церковь, встреченные прохожие останавливались на обочине и ломали шапки, здороваясь с владельцем земли, но сейчас на дороге никого не было: ни запряжённой лошадьми повозки, ни крестьян у обочины, ни барина, во всяком случае, пока. Сейчас старая дорога была свободной, как люди, которые ею пользовались, и вела… в неизвестность. Он знал, точнее, смутно помнил, куда дорога должна его привести, но далёкие детские воспоминания были расплывчаты. Подобно расплывающемуся в осеннем тумане лесу, что окружал мужчину сейчас. И на который он не обращал внимания. Ни на лес, ни на туман. Сейчас, на старой, ведущей неизвестно куда дороге мужчина не чувствовал опасности. Ни тот мужчина, который приходил к врачу, ни тот, который охотник. Облачённый в чёрные, удобные ботинки, тонкие чёрные перчатки, чёрные брюки, чёрное, наглухо застёгнутое пальто и шляпу. Тоже чёрную. В левой руке мужчина держал чёрный кожаный саквояж, в который не заглядывал. Таким было условие, и мужчина понимал, что оно правильное. Если бы он знал, что лежит в саквояже, то не смог бы ощутить себя тем, кем он был сейчас – тем, кто разгадывает загадки. Тем, кто охотится за старыми тайнами, скрытыми в старых домах, заброшенных парках и под разрушенными мостами. Тем, кто сражается с обитателями ночи.

В этом его суть.

Мужчина знал, что лежит в саквояже, потому что не заглядывал в него.

Он втянул ноздрями воздух и улыбнулся: осенний. Свежий. Остро пахнущий влажной листвой. Так остро, как может пахнуть только ночью. Так яростно, как может пахнуть только осенью. Тот самый запах заброшенного парка, который преследовал его последние месяцы. И время то же самое – предрассветное. Самая тёмная часть ночи позади, чернь медленно размывается в серое, в котором отчётливо видны деревья и кусты, и ветки – среди них мало голых, и листья – среди них мало жёлтых. И ещё в предутреннем сером хорошо видна дорога. По которой бесшумно пошёл мужчина в чёрном пальто. С виду уверенно, неспешно, но уверенно, и глядя со стороны, никто бы не сказал, что каждый следующий шаг даётся мужчине с большим трудом, чем предыдущий.

И он очень обрадовался возможности остановиться.

Перед мостом.

Перед некогда красивым каменным мостом, сейчас полуразрушенным. И о том, что перед ним мост, говорила только пара сохранившихся секций балюстрады. Да память о том, как в детстве он смотрел на мост снизу, спустившись по тропинке справа.

Остановился перед мостом, купающимся в осеннем тумане, но не скрывающимся в нём – белое марево не получилось плотным и лишь вносило дополнительный штрих в картину: старый каменный мост, насупленный лес и подвижное белое.

И на середине моста девушка в чёрном платье.

Изящная фигурка, на которую устремился взгляд мужчины. Тайна Чёртова моста, до которой он никогда не мог добраться. Чтобы спасти? Чтобы убить? Мужчина не знал. Ничего, кроме того, что сегодня он наконец-то узнает. И потому шагнул на мост с той же уверенностью, с какой начинал путь. С настоящей, не показной уверенностью. И сдерживался, чтобы не ускориться, не подбежать к незнакомке к которой шёл долгие месяцы кошмарных видений. Сдерживался, не желая торопиться, ведь всё должно быть так, как должно.

Шаг второй. Мужчина видит слёзы на глазах девушки, чёрный платок в руке, скомканный, и понимает, что явился вовремя. Явился, чтобы спасти.

Шаг третий. «От кого? От кого я должен её спасти?!»

Шаг четвёртый сделан машинально. Потому что мужчина не успел остановиться. Потому что плачущая девушка едва заметно улыбнулась, приветствуя своего спасителя. Потому что он хотел знать ответы на все вопросы.

Шаг четвёртый сделан.

Лицо девушки в чёрном искажается, грусть сменяется ужасом. Или яростью. Мужчина не понимает выражения её лица, но понимает, почему лицо исказилось – из-за рёва, из-за жуткого, разрывающего голову рёва, раздавшегося с той стороны моста. Из-за сводящего с ума звука, с которым из тумана появляется расплывчатая фигура с копьём в руке. И то копьё пронзает грудь мужчины. Проходит сквозь чёрное пальто и водолазку, добирается до сердца, пробивает его и выходит из спины. И сердце разрывается, вызывая острую боль. Мужчина издаёт громкий крик. Боль мчится по рукам, ногам, голове… Мчится быстро, почти мгновенно. Мчится смертельно.

Мужчина смотрит на искажённое лицо девушки в чёрном платье и шепчет:

– Спасибо.

И становится мёртв. И падает на мост, на спину, устремляя в предутреннее серое небо взгляд широко раскрытых глаз. Мёртвых глаз.

И не слышит бешеного крика:

– Что случилось?!

И лепета в ответ:

– Не знаю, он… Он испугался?

Копьё зажато в руках, но и только – оно не вонзалось в грудь мужчины. Поэтому нет лужи крови. Но есть мертвец на мосту, человек с разорванным сердцем. Лежащий рядом с чёрным саквояжем.

И ещё есть лёгкий утренний туман.

– Он увидел меня, вскрикнул и упал.

– Потому что знал, что должен сейчас умереть.

– Думаешь, сердце не выдержало?

– Скорее всего.

Всё получилось очень и очень реалистичным. Особенно смерть.

– Мне показалось или он что-то тебе сказал?

– Сказал: «Спасибо».

– Спасибо?

– Спасибо.

Пауза. Сообщение требовало серьёзнейшего осмысления.

– Не сказал за что?

– А разве непонятно?

– Что именно должно быть понятно?

– За что он нас поблагодарил.

– Ты серьёзно?

– Я очень серьёзно. – Молодая женщина в чёрном платье наконец-то подошла к мёртвому мужчине и увидела то, что ожидала: улыбку. – Ты разве не понимаешь, что мы оказали ему огромную услугу? Мы избавили его от страшных мучений.

Воплотив их в жизнь.

«Хорошо, что у меня нет собаки…»

Глупо, конечно, повторять одну и ту же шутку, даже самому себе, но ничего умнее или смешнее Вербин не придумал.

«Хорошо, что у меня нет собаки…»

Только сегодня фраза пришла в голову сразу, едва Феликс открыл глаза. И сразу улыбнулся, почувствовав на плече голову Марты. Услышав её тихое дыхание. Улыбнулся, потому что стало хорошо. Просто хорошо. Ведь это и есть счастье – проснуться утром с ощущением, что всё хорошо. И улыбнуться всему миру, восхитительной женщине, себе…

Сегодня Феликс проснулся первым. А вчера – первым позвонил. А Марта не стала спрашивать, почему так поздно. Он сказал: «Если ты…» Она перебила: «Когда приедешь?» Он заскочил домой, принял душ, переоделся и примчался. Мог бы, кстати, успеть накормить собаку, но дома его никто не ждал.

– Когда прозвонит будильник? – прошептала Марта, не открывая глаз.

– Через двадцать минут.

– Ты специально проснулся так рано?

– Ещё не знаю, – мягко ответил Феликс.

– Давай узнаем, – промурлыкала она, чуть поднимая голову, и Вербин поцеловал её в губы так крепко, как мог.

А потом, как раз через двадцать минут, Марта сообщила:

– Специально. – И добавила: – Чудесное утро.

– Прекрасное.

– Я сделаю завтрак.

– А я сварю кофе.

– Нет, ты иди в душ, а потом ловить злодеев.

Идеально…

Феликс не знал, что будет дальше. Понимал, что разговор о том, что их ждёт и как они видят будущее, обязательно состоится, скорее всего, скоро, скорее всего – в «Грязных небесах», куда они с Мартой пойдут ужинать в следующий раз, но пока не думал, какие слова скажет и что услышит в ответ. И дело заключалось не в том, что сейчас «рано об этом думать» – просто не хотелось. Просто было хорошо. Так хорошо, что казалось идеальным. Так хорошо, словно кто-то подслушал его желания – невысказанные, потаённые – и взялся их исполнить.

Так было с Мартой – идеально…

– Я правильно понимаю, что у тебя есть планы на вечер? – спросила она, разложив по тарелкам омлет с помидорами, сыром и ветчиной.

– Честно говоря…

– Больше ни слова. С мужиками?

– И только с ними.

– С ними или нет – поговорим, если я найду у тебя в кармане скомканные трусики.

– Пожалуй, я зашью карманы.

– Разумно. – Они рассмеялись, и Марта продолжила: – Я спросила не просто так. Хотела предупредить, что уезжаю к старым друзьям. Глава семьи бывший военный, и я всегда навещаю их на двадцать третье.

– Уезжаешь сегодня?

– За мной заедут в пятницу утром, и я останусь у них до воскресенья.

– Загородный дом?

– Да.

Феликс помолчал.

– Но завтра…

– Завтра, если ты сможешь…

– Поужинаем в «Грязных небесах»?

Марта вздрогнула и удивлённо посмотрела на Вербина:

– Ты уверен?

– Ты сама сказала, где мы ужинаем в следующий раз.

Вербин понял, что Марта не только удивлена, ей очень приятно сделанное предложение, однако она не смогла не признаться:

– Феликс, когда я сказала, что следующий ужин должен быть в «Грязных небесах» и нигде больше, я не знала, что… что будет. И как будет. После моих слов прошло мало времени, но много событий… И теперь… я готова подождать.

– А я нет.

Марта коснулась руки Феликса и, глядя ему в глаза, прошептала:

– Спасибо.

– Ты не должна благодарить.

– И тем не менее…

«И тем не менее…»

Слова и взгляд коснулись души Феликса и очень ласково её погладили. Её слова. Её взгляд. Прикосновение её пальцев. Нахлынувшие чувства не отпускали до тех пор, пока Феликс не вошёл в известное адвокатское бюро, в котором единственный ребёнок Диляры Зариповой назначил полицейскому встречу. В присутствии адвоката, разумеется. Который сразу же представился:

– Пономарёв Григорий Ильич. – И обменялся с Феликсом рукопожатием. – Присаживайтесь.

– Спасибо. – Вербин расположился в удобном кресле, достал записную книжку, авторучку, забросил ногу на ногу и с улыбкой уставился на адвоката, демонстративно игнорируя сидящего в соседнем кресле Зарипова, который, при появлении Феликса, промолчал и даже не обозначил попытки привстать. – О чём вы хотели со мной поговорить, Григорий Ильич?

Пономарёв легко считал действия Вербина, коротко, но весело рассмеялся, плюхнулся в своё кресло и потёр руки:

– А вы точно такой, каким вас описывают, Феликс…

– Анатольевич, – подсказал Вербин.

– Да, точно такой, – закончил адвокат, продолжая держать на лице улыбку.

Пономарёв оказался полным, но не жирным, ещё не обрюзгшим, среднего роста, лысоватым обладателем вкрадчивых повадок потомственного стряпчего. Костюм у него был неброским, но судя по тому, как он сидел на неидеальном адвокатском теле – сшитым на заказ.

Что же касается Наиля Зарипова, то Вербин краем глаза разглядел в соседнем кресле именно то, что ожидал: долговязый, но не настолько высокий, как Феликс, узкоплечий молодой человек с бородкой, которую имело смысл никогда не выращивать. Его, наверное, часто называли «юношей», но Вербин знал, сколько Зарипову лет, поэтому обозначил его «молодым человеком». Хоть и с трудом. Кудрявый молодой человек расслабленно полулежал в кресле, благо конструкция позволяла, а когда Пономарёв занял своё место, дотянулся до стола и небрежным жестом двинул к Феликсу книгу.

– Что это? – поинтересовался Вербин у адвоката. После паузы. Во время которой он так и не повернулся к ребёнку Диляры.

– Моя книга. – Голос у Наиля оказался высоким, но не писклявым. – Я знаменитый писатель.

Судя по всему, он в точности исполнял полученные от мамы инструкции.

– Вы читаете книги? – спросил адвокат.

Делиться своими литературными предпочтениями Феликс счёл излишним, поэтому улыбнулся и, не прикасаясь к томику, спросил:

– Надеюсь, среди страниц я не найду ничего «случайно забытого» вашим клиентом?

– Как могли подумать? – всплеснул руками Пономарёв. И тут же осведомился: – Вы книгу возьмёте?

– Ещё не знаю. – Вербин в упор посмотрел на Зарипова. – О чём ваша книга?

– Что? – Наиль растерянно хлопнул ресницами, этого вопроса он явно не ожидал.

– Вы хотите поговорить о книге? – пришёл на помощь Пономарёв, мастерски сыграв искреннее удивление.

– Но ведь зачем-то же вы мне её подарили?

– Это был знак вежливости.

– Считайте мой вопрос ответным проявлением внимания. О чём ваша книга, Наиль Дамирович? В каком жанре пишете?

– Я один из молодых создателей современной русскоязычной прозы, – важно сообщил сын своей мамы.

– О чём ваша книга?

– Да какая разница? – не выдержал Пономарёв.

– Вы её читали? – поинтересовался Вербин.

Адвокат ответил ему выразительным взглядом. И, возможно, мысленно как следует обматерил клиента, решившего порадовать полицейского своим творчеством.

– Это книга о нашей жизни, о том, что происходит в стране, о молодых людях, которые ищут себя. О детских травмах и как их преодолевать. О том, что важно не поддаваться буллингу…

– Пишете на собственном опыте?

– В том числе.

– Как долго вы были знакомы с Викторией Рыковой?

– Примерно полтора года. – Ответ прозвучал машинально и не вызвал удивлённого взгляда – Зарипов легко перешёл на предложенную тему.

– Всё это время вы были близки?

– Мы с ней никогда не были по-настоящему близки. – Наиль самолюбиво вскинул подбородок. – Она была чересчур увлечена собой.

«Нет, тобой Виктория перестала восхищаться позже, когда ты вернулся. А до разрыва ты и только ты находился в центре её внимания».

– Мы что, перешли к вопросам? – вклинился в разговор Пономарёв.

– А для чего мы встретились? – Вербин тоже умел изображать удивление. – Или вы планировали ограничиться обсуждением вот этого? – Феликс кивнул на книгу, которую до сих пор не взял в руки.

Наиль вспыхнул и, кажется, процедил в адрес Вербина короткое ругательство. А Пономарёв прищурился, поняв, что Феликс специально выводит из себя его клиента, и громко объявил:

– Вижу, мы немного не разобрались с приоритетами, но теперь, к счастью, всё в порядке. И мы приступаем к делу, ради которого собрались.

Последнее предложение Пономарёв произнёс с нажимом, в упор глядя на Наиля, и Наиль, к некоторому удивлению Феликса, послушно успокоился. Видимо, мама приказала подчиняться умному дяде-адвокату.

– Итак, вы были знакомы с Викторией Рыковой полтора года?

– Примерно, – отозвался Зарипов, дождавшись разрешающего кивка Пономарёва. – Но шесть или семь месяцев назад мы расстались.

– Кто был инициатором разрыва?

– Это важно?

– Что важно, а что нет – решать мне, Наиль Дамирович, – очень вежливо ответил Вербин. – Вы решаете, на какие вопросы отвечать, а на какие – нет, понимая, что я буду делать выводы как из ответов, так и из их отсутствия. А Григорий Ильич проследит за тем, чтобы я распоряжался полученной от вас информацией в строгом соответствии с законом.

– Всё так, – буркнул адвокат.

– Повторить вопрос?

– Мы вместе решили сделать паузу в отношениях.

– Как началось ваше знакомство?

– Какое отношение это имеет к делу? – быстро спросил Пономарёв.

– Разные социальные слои, – объяснил Вербин. – Хочу узнать, где знаменитые писатели знакомятся с молоденькими провинциалками.

– На вечеринке, – рассказал Зарипов. – Не знаю, как она раздобыла приглашение, и не хочу знать, но она там была. А как узнала, что я известный писатель, то вцепилась намертво, просто перестала от меня отходить. – В голосе Наиля отчётливо звучало самодовольство. – Расспрашивала меня о книге, о работе над книгой, о моих мыслях, о том, что я сказал людям своим произведением. Ей было интересно всё.

Во время рассказа Пономарёв периодически кивал, из чего Вербин сделал вывод, что текст повествования с ним согласован и, возможно, им же и отредактирован.

– Вика упросила меня дать ей телефон и позвонила на следующий же день. Признаться, я немного оторопел от такой настойчивости, но врать не буду – оно мне льстило.

«Оторопел… Ну, конечно, часто употребляемое в разговорной речи слово…»

Размышления отразились на лице Вербина – на нём появилось скептическое выражение, что вызвало у адвоката естественный вопрос:

– Вы сомневаетесь в словах моего клиента?

– Ни в коем случае, – опомнился Феликс. – К тому же сомнения – это не улика.

– Хорошо, что вы это понимаете. – Пономарёв внимательно посмотрел на полицейского, но развивать тему не стал. – Наиль, продолжайте.

– На следующий день состоялось наше второе свидание, после которого я поехал к ней домой, и мы стали близки, – ровным, абсолютно безэмоциональным голосом поведал сын Диляры Зариповой. – Я бы не хотел называть Вику дешёвой шлюхой, но, чтобы оказаться в её постели, мне не пришлось прикладывать особенных усилий.

Адвокат развёл руками, показывая, что такое, к сожалению, случается – не все девушки воспитаны должным образом, и Феликс почувствовал… не ярость, не гнев, не злость… брезгливость… Собеседники, хором поливающие грязью молоденькую девушку, и не важно, умерла она или нет, вызывали у него брезгливость и презрение.

Но он на службе.

Должен вести себя профессионально.

– Вы почти год тесно общались с дешёвой шлюхой, потом бросили её, а потом вернулись, чтобы возобновить отношения, – сухим, предельно деловым тоном произнёс Вербин, глядя в записную книжку. И делая вид, что проверяет, правильно ли всё записал. – Такой вывод можно сделать из ваших слов?

Зарипов стал пунцовым.

– Феликс… м-ммм… Анатольевич… разве обязательно было использовать в беседе приличных людей подобные… м-ммм… обороты? – поморщившись, осведомился Пономарёв.

– Я использовал только те обороты, которые услышал от вас, – мило улыбнулся в ответ Вербин.

– Наиль сказал, что не хотел бы называть девушку шлюхой.

– Хорошо, я сделаю это уточнение, – пообещал Феликс. – Но хочу, чтобы Наиль Дамирович подтвердил, правильно ли я изложил историю его взаимоотношений с Викторией Рыковой.

– В целом, правильно, – подтвердил Пономарёв прежде, чем Зарипов открыл рот.

– Как можно охарактеризовать существовавшие отношения в целом?

– Мы дружили, – выдавил из себя Наиль.

– Вы были её молодым человеком?

– Что вы вкладываете в это понятие? – немедленно уточнил адвокат.

– Постоянным спутником, единственным сексуальным партнёром, человеком, рассматриваемым молодой женщиной в качестве потенциального супруга.

– Возможно, Вика… Виктория… и мечтала выйти за меня замуж, но я рассматривал наши отношения исключительно как дружеские. Без далеко идущих планов. Она была красивой, сексуальной…

– А почему вы решили возобновить отношения? – вдруг спросил Вербин.

– Я… – Зарипов посмотрел на Пономарёва.

– Наиль Дамирович, как и все талантливые писатели, является очень ранимым и чувствительным человеком. В какой-то момент ему показалось, что следует остаться одному – ради творчества, а затем он ощутил непреодолимое влечение к Виктории и предложил ей возобновить отношения. – Адвокат, не отрываясь, смотрел на Феликса. – Дело молодое.

– Принимается, – спокойно произнёс Вербин, делая очередную пометку в записной книжке. – Наиль Дамирович, вы не жили вместе с Викторией Рыковой?

Спросил, глядя на Пономарёва.

– Нет, конечно.

– Не вели совместное хозяйство?

– Вы издеваетесь?

– Это значит «нет»?

– Это значит «нет».

– У вас был ключ от квартиры Виктории Рыковой?

– Нет.

– Вы всегда приезжали вместе?

– Да.

– И вам никогда не доводилось ждать на улице? – А вот теперь Феликс перевёл взгляд на знаменитого писателя.

– Нет.

– Почему Виктория не дала вам ключи от квартиры?

– Потому что они не были мне нужны. – Зарипов позволил себе насмешливый тон. – Для чего? Я приезжал, проводил с ней время и уезжал.

– Совместные походы в кино, театры, рестораны, вечеринки, на концерты?

– Ну… было.

– Вас можно было назвать молодым человеком Виктории Рыковой?

– В том смысле, который вы разъяснили – да.

– Ваши друзья часто видели вас вместе?

– Да.

– Вы и Виктория выкладывали совместные фотографии в социальные сети?

– Да.

– Когда Виктория дала вам ключи от квартиры?

– Никогда!

Наиль почти выкрикнул ответ и яростно посмотрел на адвоката.

– Феликс Анатольевич, пожалуйста, не забывайте, что мой клиент согласился на разговор, а не на допрос.

– Прошу меня извинить, Григорий Ильич. Это профессиональное.

– Я так и понял.

А ещё они оба поняли, что Зарипов лжёт и ключ от квартиры Виктории у него был.

– Прошу меня извинить, Наиль Дамирович. Больше такого не повторится.

Ответить писатель не успел: его телефон зазвонил и Зарипов тут же нажал на кнопку ответа. Разумеется, даже не подумав извиниться перед собеседниками.

– Да, мама? Да, ещё здесь. Всё хорошо, мама, Григорий Ильич очень помогает и не позволяет ему лишнего. Мы скоро закончим, не волнуйся.

Наиль вернул телефон на стол и, глядя в окно, сообщил:

– Мама сказала, что вы слишком долго меня держите. Она недовольна.

Вербин покосился на адвоката, тот отвернулся, но ненадолго, только для того, чтобы ни Феликс, ни ребёнок Диляры Зариповой не увидели появившееся на его лице выражение. Затем Пономарёв поинтересовался:

– Мы заканчиваем?

– Всего несколько коротких вопросов, – ответил Вербин.

– Без прежней агрессии, пожалуйста.

– Я помню, что обещал. – Феликс вновь посмотрел на Зарипова. – Незадолго до смерти Виктория была с мужчиной. По мнению медэкспертов, у них была сексуальная связь по обоюдному согласию. Это были вы?

– Это был я, – подтвердил Наиль. – Мы виделись в тот день. Я заехал около полудня, примерно… или чуть раньше… мы потрахались, и я уехал.

– По делам?

– Домой. Нужно было работать.

– И до конца дня были дома?

– До следующего утра. Пятнадцатого утром я завтракал с мамой.

– Работали? – спросил Феликс. И уточнил: – Четырнадцатого?

– Сначала – да, потом задремал, у нас получилась бурная встреча, и я вернулся совсем без сил… проснулся часов в одиннадцать, кажется, и работал до двух ночи. Мне очень хорошо работается по ночам. Знаете, когда город засыпает и стихает привычный шум, я начинаю отчётливо чувствовать мир…

– Какой вам показалась Виктория во время встречи?

– Обыкновенной, – пожал плечами Наиль. – Обыкновенно страстной, если вы об этом спрашиваете. Мне нравилось с ней спать – Вика умела доставить мужчине удовольствие.

То ли Зарипов решил позлить Вербина в отместку за то, что Феликс вывел его из себя в начале разговора, то ли ему нравилось называть себя мужчиной, а Викторию шлюхой. Но Вербин уже пришёл к окончательному выводу о личности собеседника и теперь Наиль при всём желании не смог бы его разозлить.

– Не заметили чего-нибудь необычного?

– Например?

– Нервозность? Рассеянность? Не показалось ли вам, что мыслями Виктория пребывает далеко от вас?

– Во время наших свиданий Вика была со мной и душой, и телом, – самодовольно ответил Наиль. – А почему вы спрашиваете?

– После вашего ухода, Наиль Дамирович, Виктория говорила с подругой по видеосвязи, и подруга тоже сказала, что Виктория выглядела обыкновенно.

– Что же вас смущает?

– Девушка умерла.

– А-а.

– Насколько я знаю, официально считается, что Виктория покончила жизнь самоубийством, – вернулся в разговор Пономарёв. – Разве не так?

– Это одна из версий, – уточнил Вербин.

– Вам она не нравится?

– Я не понимаю, почему молодая, здоровая, полная сил и надежд девушка, собираясь покончить с собой, и выглядит, и ведёт себя обыкновенно, – ответил Феликс, глядя Наилю в глаза. Недолго глядя – Зарипов отвёл взгляд едва ли не сразу. – Виктория занимается любовью, проявляя, по словам Наиля Дамирович, обычную страстность, затем болтает с подругой, демонстрируя обыкновенное, даже чуть приподнятое настроение, а затем убивает себя. Вас ничего не смущает?

– Вы поэтому уговорили следователя открыть дело?

– Разве этого мало? – удивился Вербин. На этот раз – искренне удивился.

– Как по мне – мало, – не стал скрывать адвокат. – Вы сами знаете, что мало. Но уверен, остальные ваши резоны прикрыты толстой древесно-стружечной плитой[6].

– Приятно иметь дело с опытным человеком.

Который знает, что Феликс не допрашивает Наиля, а опрашивает, причём Зарипов добровольно согласился на разговор, и всё это означает, что Вербин имеет полное право ничего не рассказывать адвокату.

– Мы скоро закончим? – спросил Наиль, ничего не понявший из диалога собеседников.

Пономарёв вопросительно поднял брови.

– Очень скоро, – пообещал Вербин.

– Вы уже это говорили, Феликс Анатольевич.

– Я чувствую, что начинаю злоупотреблять вашим терпением.

– Приятно иметь дело с опытным человеком.

Они посмеялись, после чего Пономарёв кивнул Наилю:

– Скоро закончим.

И перевёл взгляд на полицейского.

Феликсу очень хотелось спросить Наиля о дневнике и в течение всего разговора он старательно подбирал момент для вопроса, но… но передумал. И не просто передумал, а неожиданно понял, что нельзя. Ни в коем случае нельзя спрашивать напрямую. Ждать. Ждать ошибки Зарипова, потому что Феликс больше не сомневался в том, что именно он убил Викторию.

Осталось это доказать.

– Скажите, Наиль Дамирович, после вашего возвращения… Оно ведь тоже стало обоюдным решением?

– Да, конечно, – подтвердил Зарипов.

– Хорошо… После возвращения в ваших отношениях что-нибудь поменялось?

– Не особенно.

– Что это значит?

– Прошло несколько месяцев, которые вместили в себя разные события, и нам пришлось заново учиться быть вместе. Я не ожидал, что будет настолько трудно, однако у нас получалось.

Ещё одна зазубренная фраза.

– Вы не знали, что одновременно с вами Виктория встречалась с другим мужчиной? – небрежно поинтересовался Феликс.

И Наиль не удержался – коротко вскрикнул. А затем они с адвокатом одновременно произнесли:

– Шлюха! – Наиль.

– Прошу вас быть тактичным. – Пономарёв.

– К кому вы обращались? – поинтересовался Вербин у адвоката.

– К вам, – буркнул Пономарёв, покосившись на Зарипова.

– Хватит, – сказал Наиль, поднимаясь.

– Вы знали, что у Виктории был любовник?

– Нужно ответить, – бросил адвокат.

– Я не знал о её любовнике, – резко ответил Зарипов. – Прощайте.

– До свидания, – уточнил Феликс, закрывая записную книжку. – Мы оба понимаем, что до свидания, Наиль Дамирович.

Потому что о втором любовнике Виктории единственный ребёнок своей мамы совершенно точно знал.

Последняя в предпраздничный день встреча состоялась у Феликса на Петровке и получилась полезной, хоть и неожиданной. Позвонил Шиповник, спросил, не занимается ли Вербин чем-нибудь срочным? Феликс ответил, что из срочного у него только приближающийся праздник, но его можно перенести на следующий год. Шиповник посмеялся и велел ехать на Петровку, куда по каким-то делам заявился Анзоров, и нужно воспользоваться моментом, чтобы лично обсудить происходящее. Звонок не сильно изменил планы Феликса – он и так собирался возвращаться, только на час позже, и ровно в четыре пополудни они собрались в совещательной комнате – Анзоров, Шиповник и Вербин.

– Так, с наступающим, мужики, добра и звёзд больших на погонах, – поздравил друзей Анзоров. – Ну и здоровья крепкого, чтобы не подводило.

Полицейские прекрасно понимали, что в предпраздничный день следователь затягивать не станет – ни с поздравлениями, ни с совещанием, ответили так же коротко, после чего перешли к делам.

– Подвижки есть? – О каком расследовании спрашивает Анзоров, уточнять не требовалось.

– Улик и доказательств не прибавилось, – доложил Вербин.

– А чего прибавилось?

– Понимания происходящего.

– Ты решил в филологи податься? – хмыкнул следователь.

– В философы тогда уж.

– Тоже мне, академик. – Анзоров покосился на Шиповника, подполковник коротко рассмеялся. – Так что ты понял в происходящем?

Феликс чуть подобрался, достал записную книжку и неспешно начал:

– Итак, по порядку. У меня состоялись три встречи с врачами, к которым Виктория обращалась за помощью.

– К трём? – изумился следователь.

– Не одновременно, – уточнил Вербин.

– Это я понял, но к трём… – Следователь покрутил головой. – У неё ведь проблемы не так давно начались?

– Примерно полгода назад. И все специалисты, кстати, сходятся на том, что причиной психологических проблем стал болезненный разрыв с Наилем Зариповым.

– Это её парень?

– Да.

– Крепко же она его любила… И крепко по ней шандарахнуло, раз пришлось сменить трёх врачей.

– Виктория очень хотела выздороветь. Видения собственной смерти её сильно угнетали.

– Это понятно, – вздохнул Анзоров. – Такое мало кого оставит равнодушным. – Выдержал короткую паузу и вдруг спросил: – Врачи хоть толковые?

– У всех высшее образование, – ответил Феликс. – Но какие они врачи, не знаю, я к ним не обращался.

– А если бы понадобилось, обратился бы?

«К Марте вряд ли, но по иным причинам…» – подумал Вербин и, ухитрившись сдержать неуместную улыбку, ответил:

– Пожалуй, да. Все трое производят хорошее впечатление.

– Что они говорят о Рыковой?

– Уровень склонности к суициду оценивают по-разному. Доктор Нарцисс считает, что самоубийство возможно, поскольку постоянные видения породили у Виктории ощущение того, что смерть не может не наступить… в ближайшее время… – Добавление Вербин сделал только потому, что понял, что Анзоров собирается пошутить о неминуемости смерти. – Доктор Карская скорее отрицает возможность суицида, упирая на то, что Виктория хотела выздороветь, а не избавиться от видений. Доктор Старова лечила Викторию слишком давно, чтобы делать выводы о недавнем состоянии девушки.

– «Да», «нет», «воздержался», – резюмировал Шиповник.

– Именно так, – согласился Вербин.

– Твоё мнение нам известно, – улыбнулся Анзоров. – Уверен, оно не изменилось.

– Не только не изменилось, но укрепилось, – ответил Феликс. – И я определился с подозреваемым.

– Зарипов? – спросил Шиповник, который знал, с кем Вербин встречался в первой половине дня.

– Наиль Зарипов, бывший молодой человек Виктории Рыковой. И… в какой-то степени нынешний молодой человек.

– Что значит «в какой-то степени»? – не понял следователь. – Зарипов заходил к Рыковой в день смерти и, как я понимаю, приятно провёл время.

– Мы ведь говорили о любовном треугольнике, – напомнил Феликс. – Несколько месяцев назад у Виктории завязался роман с Шевчуком, который она не прервала после возвращения Зарипова.

– А, ты об этом… – Анзоров потёр лоб. – Да, извини, вылетело из головы. Хочешь сказать, что Зарипов узнал о Шевчуке и разозлился?

– Обычно такие убийства совершаются спонтанно, на эмоциях, – задумчиво произнёс Шиповник. – Здесь же продуманное, требующее длительной подготовки действие.

– Не такой уж и длительной, – прищурился Анзоров. – Если Зарипов прочитал дневник, то ему нужно было купить шесть кукол. Белое платье, как я понимаю, он позаимствовал из шкафа.

– Насчёт платья не скажу, – вернул себе слово Феликс. – Но подготовка включала в себя не только приобретение кукол…

– Вы ищете, где убийца мог их купить? – перебил Вербина следователь.

– Ищем, но пока безрезультатно. – Феликс помолчал. – Так вот. Помимо приобретения кукол, убийце пришлось решать ещё одну непростую задачу: как незаметно проникнуть в квартиру Виктории? Крылов просмотрел видео с установленных в подъезде камер: входили и выходили только жильцы дома, и все они поднимались на свои этажи. Все, кто есть на видео, опознаны.

– Вообще все? – нахмурился Анзоров.

– Кроме жильцов в интересующее нас время в подъезд входили четыре курьера, – ответил Феликс. – Крылов их проверяет, но я думаю, что толку не будет: лица курьеры не прятали, поднимались только на положенные этажи и вышли из подъезда в течение пяти-семи минут. И жильцы подтвердили факт их прихода.

– Но как-то же убийца вошёл.

– Есть и другая версия, – негромко произнёс Шиповник. – Викторию убил кто-то из жильцов дома.

– Третий любовник? – Анзоров вновь потёр лоб. – Феликс?

– Если мы не поймём, как убийца пробрался в дом, придётся рассмотреть эту версию.

– Но не раньше?

– Нет, не раньше, – подумав, ответил Вербин. – Никто из опрошенных мною свидетелей не упоминал третьего любовника.

– Рыкова могла о нём не рассказывать, потому что он женат.

– Шевчук тоже женат.

– С Шевчуком у неё случился служебный роман, такое трудно скрыть.

– Рыкова могла не рассказывать, чтобы никто не подумал, что она… стала неразборчивой, – предположил Шиповник.

– Как вариант, – тихо сказал Феликс.

– Но этот вариант тебе не нравится?

– Сначала я должен убедиться, что никто посторонний не мог скрытно пробраться в квартиру.

– Въедливый ты.

– Зануда.

– Угу. – Подполковник помолчал. – И когда ты собираешься в этом убеждаться?

– Завтра.

– Хорошо.

И Анзоров, и Шиповник знали, что Вербин готов работать в выходные дни, знали почему, поэтому дополнительных вопросов не возникло.

– Тогда вернёмся к подозреваемому, – помолчав, сказал Анзоров. – Почему Зарипов, а не Шевчук?

– Шевчука я со счетов не сбрасываю, – ответил Феликс. – Но после очных встреч склонен считать убийцей Зарипова.

– Потому что он от тебя бегал несколько дней? – уточнил Анзоров.

– Самолюбивый? – понял Шиповник.

– Самолюбивый, самовлюблённый, эгоистичный и не без творческого начала. Чтобы устроить такую постановку, требуется или хладнокровие профессионала, или психический сдвиг «серийника»…

– Или абсолютная чёрствость.

– Да, – подтвердил Феликс, глядя Анзорову в глаза. – Профессионала или «серийника» мы пока не наблюдаем. Зато…

– У нас есть бездушный эгоист.

– Именно.

Есть человек, которому будет абсолютно плевать, что он усаживает одурманенную девушку в позу из кошмарных видений и вкалывает в её вену смертельную дозу героина. Никаких эмоций: захотел сделать – сделал. И никаких угрызений: ведь она – низшее существо, посмевшее его оскорбить.

– Каков Зарипов внешне? – спросил, после длинной паузы, следователь.

– Хлипкий. – Вербин сразу понял, что имеет в виду Анзоров.

– То есть способ убийства как раз для него?

– Не представляю его дерущимся. Даже с женщиной.

А вот нанести удар исподтишка – да. Трусливо и очень жестоко.

– Мотив – наличие второго любовника?

– Возможно, найду что-нибудь ещё.

Анзоров посмотрел на Шиповника, подполковник едва заметно пожал плечами.

– Для подозрений достаточно, для предъявления у нас ничего нет, – подытожил следователь.

– Я это понимаю.

– Мы все это понимаем, Феликс, – вздохнул Анзоров. – И ещё мы понимаем, что даже доказанный факт приобретения кукол не потянет на серьёзную улику.

– Но он способен помочь в получении признания, – заметил Шиповник.

– С этим я согласен. – Следователь посмотрел на Вербина, Феликс закрыл записную книжку, показывая, что доклад закончил, и Анзоров неохотно протянул: – Ну и напоследок немного дёгтя.

– Я ещё не принёс бочку мёда, – напомнил Вербин, догадываясь, о чём пойдёт речь.

– Да, не принёс, но дёготь уже есть. – Следователь поморщился. – У меня состоялся не самый приятный разговор с мамой нашего нынешнего подозреваемого.

– Как она узнала, что ты ведёшь дело?

– У них привилегированная семья, принадлежащая к достаточно влиятельному клану.

– Настолько влиятельная семья, что может давить на тебя?

– Пока не давят, – ответил Анзоров. – Диляра вела себя неделикатно, конечно, но без агрессии. Мне придраться не к чему, мы просто поговорили.

– Поговорили о том, что её деточку прессует полиция?

– Как ты догадался?

– Читаю мысли за умеренную плату.

Шутка получилась хорошей, но никто не засмеялся.

– Всё так, – подтвердил Анзоров. – Мне не к чему придраться, однако Диляра дала понять, что с ней лучше не связываться.

– Доложил руководству?

– Разумеется.

– Что руководство?

– Руководство сказало, что мальчика из столь хорошей семьи можно беспокоить, только если есть очень весомые основания. В ответ я объяснил, что Зарипова мы пока не трогаем… – Анзоров криво усмехнулся Вербину: – Это было до твоего доклада.

До того, как Наиль оказался главным подозреваемым.

– Я понимаю, – качнул головой Феликс. – Я всё понимаю.

– Я сказал, что у нас убийство, которое мы обязаны расследовать, – продолжил Анзоров. – Руководство сказало, чтобы я вёл себя осторожно и сообщал обо всех изменениях.

И руководство будет решать, что с этими изменениями делать…

Фраза не прозвучала, но все её услышали.

– Так. – Шиповник негромко выругался, потом ещё раз обдумал услышанное, потом ещё раз выругался и спросил: – Но расследование нам не тормознут?

– Пока, вроде, нет…

Но это не точно. Ведь на одной чаше весов мальчик из «хорошей семьи», на другой – девочка из Самары, которую уже начали густо мазать чёрной краской. И есть вероятность, что даже «весомые основания» станут основанием не для ареста, а для закрытия дела. Такое случалось.

Но прежде, чем кто-то из сидящих за столом мужчин высказался, подал голос телефон Вербина. Феликс посмотрел на экран и сообщил:

– Это Ваня Крылов. Можно я отвечу?

– Может, перезвонишь? – хмуро спросил Анзоров.

– Он мне звонит только в крайних случаях, а по текучке пишет в мессенджер.

Следователь поджал губы, но решение поменял:

– Давай.

Вербин нажал на кнопку «Ответ».

– Я слушаю, Ваня, только давай быстрее, у меня совещание.

– Феликс, здравствуйте! – торопливо затараторил молодой оперативник. – Я нашёл. Представляете, я начал с ближайших магазинов, и почти сразу – в точку. – На этом месте Крылов стал говорить медленнее, спокойнее. – В третьем по счёту магазине продавщица сказала, что несколько дней назад у них купили шесть больших кукол.

– Та-ак… Кто купил? – Феликс увидел, что Анзоров и Шиповник поняли, о чём идёт речь, напряглись, и включил режим громкой связи. – Продавщица сможет описать покупателя?

– В этом вся закавыка. – Крылов окончательно погрустнел.

– Не понял.

– Я спросил: кто? Она говорит: женщина. Я спрашиваю, что за женщина? Она говорит: молодая девушка. Я спрашиваю: вы уверены? Она едва не обиделась. В общем, я не знаю, что меня дёрнуло, я фотографию Рыковой показал. И она её опознала.

– Продавщица?

– Да.

Анзоров и Шиповник, не сговариваясь, одновременно, абсолютно синхронно выругались абсолютно одинаковыми словами.

– Продавщица уверена?

– Сразу её опознала, – убитым тоном ответил молодой оперативник. – Что делать?

– Продолжать.

– Что продолжать?

– Узнай подробности о купленных куклах: как выглядят, размер, рост, особенности питания!

– Что?

– Это была шутка, – без улыбки ответил Феликс. – Собери подробную информацию о куклах, чтобы сравнить с теми, что мы нашли в квартире.

– Ага, понял.

– И остальную информацию собирай: видео, если есть, точную дату покупки, чтобы сравнить с выпиской из банка. Нужно всё проверить.

– Я понял.

– Действуй.

Вербин отключил телефон.

– Всё правильно сказал, – одобрил Шиповник.

– Спасибо, Егор Петрович.

– Ты уверен, что куклы не совпадут? – спросил Анзоров.

– Если совпадут, дело можно закрывать.

– Поэтому я и спрашиваю.

– Поэтому я и попросил Ваню узнать о куклах как можно больше.

– А сам что думаешь?

Феликс помолчал, гоняя по столешнице телефон, затем слегка развёл руками:

– Я не знаю, зачем Виктория их купила. Но уверен, что она сидела с другими куклами.

– Потому что уже привык думать, что её убили?

– Потому что я уверен, что её убили, – поправил следователя Вербин. Поправил очень твёрдым, почти жёстким голосом.

На минуту в комнате установилась тишина – мужчины обдумывали происходящее, затем Шиповник произнёс:

– Учитывая наши обстоятельства, как только руководство узнает, что Рыкова купила шесть кукол, дело будет мгновенно закрыто. Никто не станет разбираться, те это куклы или нет.

– На наше счастье, начались праздники, – задумчиво сказал Анзоров. – До понедельника руководство ни черта не узнает.

– Значит, у нас есть четыре дня.

– Это много, – кивнул Феликс. – Но я предлагаю подстраховаться, сделать так, чтобы, узнав о купленных Рыковой куклах, нам никто не смог помешать.

– Ты опять за своё… – вздохнул Шиповник.

– Журналисты нам ничем не помогут, – покачал головой следователь, который тоже понял, что имеет в виду Вербин. – Мы получим по шапке, и хорошо, если по шапке, а не по мозгам, а публика через пару дней переключится на другую тему. Это не Кровосос, который сделал за нас всю работу в Сети. Сейчас такого шума не будет.

– А вдруг будет? Цепляющее название у нас уже есть – «Девочка с куклами».

– Феликс, ты идеалист.

– Я не хочу, чтобы убийца имел возможность закрыть расследование.

– Ты не знаешь, убийца Зарипов или нет, – недовольно напомнил Анзоров.

– Я хочу узнать. И не хочу, чтобы мне мешали.

Следователь развёл руками и посмотрел на Шиповника. Подполковник развёл руками и посмотрел на Анзорова.

– Я тоже не хочу, чтобы нам мешали.

– Да кто хочет?

Ещё одна пауза.

Они понимали, что собираются предпринять. Прекрасно знали отношение руководства к публичности, точнее, отвращение руководства к публичности, и прав, абсолютно прав был Анзоров: в прошлый раз Кровосос сам сделал за них работу, добившись того, чтобы расследование обсуждала вся Москва. Получится ли сейчас?

– Ты планируешь подключить Олега Юркина? – спросил следователь.

– У него самый мощный криминальный канал, – ответил Вербин. – И все знают, что Олег умеет добывать горячую информацию. Уверен, его уже заинтересовала «Девочка с куклами» и он ищет способ подобраться к истории.

– А он сможет сделать так, чтобы мы оказались ни при чём?

– Нужно поговорить.

Анзоров и Шиповник вновь переглянулись, после чего следователь неохотно буркнул:

– Ну так поговори.

И начал собираться.

– Вам не холодно?

Зимняя ночь не лучшее время, чтобы задремать на уличной скамейке. Или долго сидеть на ней, задумчиво разглядывая украшенный яркими огнями город. Мороз ещё с вечера усилился, и на скамье можно было запросто застудиться или замёрзнуть навсегда, задумавшись и не обратив внимания на то, что становится не холоднее, а теплее. Второе, конечно, вряд ли произойдёт с нормальным, трезвым человеком, но лучше не рисковать. Поэтому Вербин и спросил:

– Вам не холодно?

Потому что, пока он приближался к скамейке, женщина сидела неподвижно. Откинувшись на спинку. Положив ногу на ногу. Как летом. И не пошевелилась, когда Феликс задал вопрос, чем заставила его остановиться и повторить:

– Вам не холодно? С вами всё в порядке?

И только тогда она посмотрела на него. Перевела взгляд, продолжая сохранять полную неподвижность.

– Вам действительно интересно?

– Иначе я не спросил бы.

– Не смогли пройти мимо?

– Разве это плохо?

– Это прекрасно.

Она продолжала смотреть на Вербина, оставаясь неподвижной. Что немного смущало. А ещё Феликс чувствовал в происходящем лёгкую неправильность, но пока не мог понять, что именно было не так.

– Как прошёл ваш вечер? – неожиданно спросила женщина. Неожиданно, но при этом легко и свободно, тоном старой знакомой.

– Отметил праздник, – не стал скрывать Вербин.

– Вы довольны?

– Мне трудно ответить на ваш вопрос. – Феликс поднял брови, получил в ответ короткий кивок, означающий, что ему разрешено присесть, и расположился рядом с женщиной. В столь же непринуждённой позе. – Я не могу сказать, что что-то было не так, что был чем-то недоволен. Но при этом…

– Вам кого-то не хватало.

– Каждое мгновение.

– Впервые?

Разговор тёк настолько плавно, что Феликс машинально ответил правду:

– Забытое чувство. Точнее, я думал, что забыл, каково это – скучать, и больше не вспомню.

– В этот раз вы не входили в другую воду.

Вербин вздрогнул. Женщина осталась неподвижна. Единственный жест – дозволяющий кивок, после этого она не шевелилась.

– Откуда вы знаете о другой воде?

– Разве это тайна?

Но до того, как прозвучал ответ, Феликс осознал нелепость вопроса, и пробормотал:

– Пожалуй, нет.

– Вот и я так думаю.

– Мы знакомы?

– Что вам кажется во мне знакомым?

– Мысли.

Сначала он понял, что женщине ответ понравился, а затем наконец сообразил, что именно с ней было не так, в чём заключалась смущающая неправильность: губы незнакомки не двигались. Потому что её лицо скрывала очень тонкая маска. Не эластичная, из какого-то твёрдого материала, но сделанная столь искусно, что, даже находясь рядом, не сразу можно было понять, что смотришь не в настоящее лицо.

– Мы уже встречались?

– Вы бы запомнили.

– Мы просто похожи?

– Ни в коем случае.

– Тогда почему мне так кажется?

– Может, потому, что вы пьяны?

– Запрещённый приём.

– И вы не настолько пьяны.

– Тогда зачем вы так сказали?

– Чтобы поддеть вас.

Нет, женщина не заигрывала. Ей просто был приятен разговор, и она позволила себе маленькую, невинную шутку.

– Я имею право заглянуть под маску?

– Вы меня не узнаете.

– Но мы встречались?

– Как-нибудь потом.

– Потом расскажете?

– Потом встретимся.

– Любите загадки?

– Терпеть не могу.

– А маски?

– Я надела специально.

– Чтобы не напугать?

– Ещё один такой ответ, и я поверю, что вы читаете мои мысли. – Незнакомка изумительно играла голосом, передавая все оттенки эмоций. Она по-прежнему не двигалась, лицо скрывала маска, но, когда прозвучала фраза, Вербину показалось, что он видит выражение удивления: поднятые брови, распахнутые глаза, приоткрытый рот. И лёгкое движение рукой, словно женщина захотела прикоснуться к губам.

Его не было – движения, но было ощущение его.

– Я догадливый.

– Я знаю.

– Вы ждали меня?

– В той воде всё хорошо, Феликс.

– Откуда вы знаете?

– Важно не то, что знаю я, Феликс, важно, что это должны знать вы.

– Что в той воде всё хорошо?

– Да.

– Скажите…

– А ещё вы должны помнить, что маски лгут. Все маски лгут, поэтому вы их не любите, Феликс, а я терпеть не могу.

– Некоторые маски защищают, – произнёс Вербин.

– Люди надеются, что защищают, но маски только лгут и прячут.

Он мог поклясться, что видит на её губах грустную улыбку.

– Поэтому не верьте их рассказам, Феликс, нет такой маски, чтобы скрыться от меня.

– Но ведь вы в маске.

– Но ведь вы знаете, что под маской.

– И поэтому я должен вам верить?

– Я никогда не лгу. Нет смысла, я всегда забираю своё.

– И никогда не берёте чужое?

– Чужого нет, всё рано или поздно становится моим. И не важно, на какой стороне, не важно, зверь или человек – для меня ничего не имеет значения.

Вербин давно всё понял. Но почему-то не испугался. И сейчас тоже почему-то его интересовал ответ на один-единственный вопрос: он спит или бодрствует?

А впрочем, не всё ли равно?

– Если я знаю, то почему вы не даёте заглянуть под маску?

– Потому что я могу свести с ума, Феликс. Не хочу, но так получится. И когда так получится, мне станет грустно.

– Вам бывает грустно?

– Например, когда я смотрела на вас, стоящих в разных водах.

В разных водах…

Феликс ещё слышал её голос, когда понял, что остался один. Едва заметно улыбнулся и провёл рукой по пустой лавке.

Которая показалась ему очень-очень холодной.

«Так и возникает привыкание…»

Сегодня, едва открыв глаза и поняв, что он лежит в своей кровати, в своей квартире, Феликс подумал именно так. В шутку, конечно, подумал, улыбнувшись комнатной тьме. Подумал о том, что всего лишь два подряд пробуждения рядом с Мартой привели к тому, что теперь он чувствует себя одиноким – без неё. Без её дыхания. Без её волос, щекочущих плечо. Без её тепла.

Одиноким.

«Может, правда завести собаку?»

И, как нормальный человек, торопиться по вечерам домой, чтобы успеть ее выгулять и покормить…

«С моей работой я могу лишь изображать нормального человека, и придётся купить для бедного пса кошачий лоток».

Можно, конечно, завести маленькую собачку, не требующую ежедневных прогулок, но Феликс не хотел делать несчастного зверя заложником своего непредсказуемого расписания. Никакого зверя: ни собаку, ни кошку, ни даже рыбок.

«Ночью я сплю, днём на работе. Всё, что я могу им дать – немного времени вечером. Слишком мало для нее».

Для собачьей жизни – мало.

«Похоже, я даже имитировать нормальную жизнь не в состоянии…»

Впрочем, эти размышления Феликса не угнетали: когда-то он воспринимал их как данность, потом выбросил из головы. А вернуться к ним Вербина заставили два предыдущих чарующих утра, на фоне которых нынешнее пробуждение показалось неправильным. Потому что ее нет рядом. И даже слегка унылым, несмотря на то, что голова после вчерашнего не болела – Феликс и так не особенно закладывал за воротник, а вчера и вовсе ограничился несколькими рюмками, после чего попрощался и отправился домой. Даже в «Небеса» не заехал, не было настроения общаться. Точнее, он думал, что не заехал, потому что, как ни странно, абсолютно не помнил возвращения домой. Попрощался с ребятами, вышел на улицу, а затем – открывает дверь квартиры. Зато очень обрадовался поздравлению от Марты, которое пришло ровно в полночь и заканчивалось вопросом:

«Ты как?»

«Уже дома».

«Решил продолжить в одиночестве?»

«Решил как следует выспаться перед завтрашним днём».

«У тебя большие планы на завтра?»

«На завтрашний вечер».

И тогда Марта написала:

«Я очень жду завтрашний вечер».

И Феликс почувствовал, что это правда. И, наверное, поэтому улыбнулся, открыв глаза. А ещё подумал, что сегодняшний выходной впервые за много месяцев может получиться настоящим выходным, каких у него давно не было, и несмотря на то, что он успел напланировать важных дел, делать их он будет совсем с другим настроением. И ещё Вербин поймал себя на том, что волнуется по поводу вечера, считает его очень значимым и надеется, что все участники… в общем, надеется, что все друг другу понравятся.

Потому что для него это очень важно.

При этом, как Феликс ни старался выкинуть из головы мысли о сегодняшнем вечере, сосредоточиться на расследовании у него не получалось. Сейчас не получалось. Когда он будет на месте, а сегодня Феликс решил как следует осмотреть дом Виктории, он обязательно соберётся, иначе грош ему цена как детективу, но, умываясь и принимая душ, Вербин размышлял только о Марте и о предстоящей встрече. И продолжил думать, выйдя на кухню, потому и ответил на телефонный звонок резковатым:

– Да? – Хотя прекрасно видел, кто звонит, и понимал, что говорить следует иным тоном.

– Доброе утро, Феликс, я вас не разбудила? – поинтересовалась Нарцисс.

– Простите, Изольда, давно не сплю, но сейчас готовлю завтрак.

– Готовка для мужчины – серьёзное испытание.

– Я привычный.

– Живёте один или часто встаёте раньше всех? – В следующий миг Нарцисс опомнилась: – Извините, если вопрос получился бестактным. – И, не позволив Вербину ответить, продолжила: – Дорогой Феликс, позвольте поздравить вас с настоящим мужским праздником – Днём защитника Отечества. И поверьте, мне очень приятно, что меня защищает такой человек, как вы.

– Я немного по другой части, – напомнил Вербин.

– Не важно, Феликс, вы всё равно защитник, только сражаетесь с теми врагами, которые рядом. Больших вам звёзд и крепкого здоровья.

– Спасибо…

Вербин догадывался, что следующий вопрос обязательно прозвучит, и не ошибся:

– Извините, что спрашиваю… Какой-то новой информации в расследовании смерти Вики не появилось?

– Я работаю, Изольда, – мягко ответил Вербин. – Простите, что не с той скоростью, на которую вы рассчитывали.

– Меня устроит любая скорость, Феликс, главное, чтобы виновный оказался пойман и наказан.

– Я постараюсь.

– Не сомневаюсь, Феликс. Я вам верю и в вас не сомневаюсь. – Нарцисс выдержала короткую паузу. – До свидания.

– До свидания.

Праздники потому и делают выходными, чтобы звонки с поздравлениями не отвлекали от работы. Желая того или нет, но ведьма отворила неведомую плотину, и следующие тридцать минут Вербин только и делал, что отвечал на звонки, одновременно жуя обнаруженную в холодильнике пиццу – естественно, её разогрев, прихлёбывая кофе, одеваясь и удивляясь тому, как много людей помнят его скромную персону. А самый неожиданный звонок поступил, когда Феликс подходил к припаркованной во дворе машине. Звонок настолько неожиданный, что Вербин сначала решил, что ему показалось, потом, что абонент ошибся номером, но поднося телефон к уху, Феликс уже понимал, что не показалось и не ошибся. И ответил совсем нерезко:

– Доброе утро, Ольга.

– Доброе утро, Феликс. – Старова помолчала. – Вы заносите в книжку все телефонные номера, связанные с текущим расследованием?

Лгать не имело смысла.

– Обязательно, – подтвердил Вербин.

– Профессионально.

– Спасибо.

– Потом удаляете?

– Да, – машинально ответил Феликс, а в следующую секунду понял, что имело смысл ответить чуть мягче.

«Что-то у меня сегодня интонации хромают…»

– Всё в порядке, Феликс, я просто спросила, – ровным голосом произнесла Старова. И тут же воскликнула: – Ой, совсем забыла! Феликс, поздравляю вас с праздником! Пусть у вас всё будет хорошо на службе и в медицинской карте! И спасибо вам за неравнодушие.

– Это моя работа, Ольга.

– У вас много коллег, но далеко не все работают так, как вы.

– Вы меня смущаете.

– Вы лжёте.

– С чего вы взяли?

– Уверена, вас мало что может смутить. И уж тем более мои замечания.

«Она флиртует? Если да, то зачем? Если нет, то почему выбрала такой тон? Чтобы я подумал, что она флиртует?»

Разобраться в происходящем по телефону, не видя Старову, было невозможно, поэтому с выводами Феликс спешить не стал. Но отметил не только странность самого звонка, но и того, как Ольга вела разговор.

– Вы ошибаетесь – меня легко смутить.

– Посмотрим. – Старова помолчала. – Но я позвонила не только для того, чтобы поздравить. Я не забыла о своём обещании, просмотрела связанные с Викторией материалы и нашла некоторую информацию, которая, возможно, будет вам интересна.

– Что за информация?

– Мы можем встретиться?

Этого следовало ожидать: Старова слишком щепетильно относилась к полученным от пациентов сведениям, чтобы обсуждать их по телефону.

– Хорошо, давайте встретимся, – протянул Вербин, прикидывая планы на ближайшие дни. – Я могу завтра и…

– Вам тоже нечем заняться в праздники? – вдруг спросила Ольга.

Получилось очень откровенно, однако Феликс не хотел сейчас говорить на эту тему и негромко рассмеялся:

– Начальство ждёт результатов. Вот и приходится ходить на службу даже по выходным.

Старова поняла намёк:

– Можно только посочувствовать.

– Я привычный.

– Тогда давайте встретимся завтра.

– Где?

– Я напишу.

– Договорились.

Закончив разговор, Вербин несколько секунд сидел в согревшемся салоне машины и вертел в руке смартфон. По большому счёту, в звонке Старовой не было ничего странного: поздравила, возможно, единственного в своём окружении человека в погонах, рассказала, что готова помочь в расследовании, но…

Но почему молодая, красивая, успешная женщина проводит длинные выходные так же скучно и уныло, как опер с разрушенной личной жизнью? У неё тоже проблемы? Но какие?

«Какая разница?! – Вербин тряхнул головой. – Что бы ни случилось у Старовой, меня это не касается».

Зато его напрямую касались два предстоящих разговора: с журналистом и блогером Олегом Юркиным – по работе, и с друзьями-компаньонами из «Грязных небес» – по личному, и на этих разговорах Феликс заставил себя сосредоточиться, временно выбросив из головы всё остальное. А времени, чтобы сосредоточиться, оставалось немного: Вербин жил в 3-м Самотёчном, совсем рядом с баром. Пешком – вообще в двух шагах, на машине пришлось покрутиться, но из-за праздника улицы изрядно опустели, и очень скоро Феликс оказался в только что открывшемся заведении.

– Привет! – Катя дружески поцеловала Вербина в щёку, но задержала его и прошептала: – Он тебя ждёт.

– Олег?

– Да.

– Спасибо.

Юркин не представлял никакой опасности, но Катя давно решила, что предупреждать о посетителях – о любых посетителях! – Феликса следует обязательно, и обязательно незаметно, и твёрдо придерживалась этого правила. И не важно, сидел ли за дальним столиком плечистый громила в кожаной куртке из какой-нибудь группировки, присланный «передать послание», или, как сейчас, – невысокий журналист в джемпере и джинсах.

– Что-нибудь принести?

– Покорми меня завтраком, пожалуйста. – Феликс прикинул, что остатков пиццы не хватит до ужина.

– Хорошо.

– И его тоже.

– И его. Хорошо.

Катя отправилась распоряжаться, а Вербин, на ходу сняв пуховик, подсел к Юркину.

– Привет.

– Доброе утро.

– Спасибо, что согласился так рано встретиться.

– Половина первого вообще-то, не так уж рано.

– В общем, да, – не стал спорить Вербин. – Позавтракаем?

– Ты угощаешь?

– Может, я сделаю тебе скидку?

Олег поднял брови, показывая, что оценил шутку, они рассмеялись, и Феликс продолжил:

– Как твои дела?

– Удвоил число подписчиков.

– Правда?

– Давно ко мне не заходил?

– Ты же знаешь: преступность растёт, дел с каждым днём всё больше… и возникают… – Официантка принесла тарелки, Феликс помолчал, а когда девушка отошла от столика, закончил: – И возникают проблемы. Приятного аппетита.

– Поэтому ты меня позвал? Приятного аппетита.

Они давно знали друг друга и вполне могли обойтись без этого вступления, но Вербин хотел дать понять, что случай необычный, и у него получилось.

– Кто-то хочет помешать твоему расследованию? – очень тихо спросил Олег, принимаясь за еду.

– Я допускаю такую возможность, – ответил Феликс. – Но если кто-то узнает, что это я слил тебе информацию, то мне не просто помешают: меня поимеют и отправят расследовать похищения бильярдных шариков.

– Я понял: сдавать тебя нельзя?

– А когда было иначе?

– Всегда было так, – согласился Юркин. – Но на этот раз особенно?

– Да.

– Тогда скажи, о чём мы говорим?

– «Девочка с куклами».

– Чёрт! – Вилка с кусочком бекона остановилась в сантиметре от рта. – Поклянись!

– Зуб даю.

В шутку, разумеется, поскольку Юркин понимал, что Феликс обманывать не станет. И тем не менее спросил:

– Дело действительно существует? Это не фейк? – Показав, что очень заинтересован в информации.

– Почему ты решил, что это фейк? – удивился Вербин.

– Слишком громкое название.

– Один из криминалистов так назвал – и понеслось.

– Рука лёгкой оказалась.

– И язык без костей.

– Все о ней говорят, но никто ничего толком не знает. Но судя по слухам, там суицид? – Олег посмотрел Феликсу в глаза.

– Есть основания считать, что нет.

– Иначе тебя на это дело не поставили бы… Понимаю… «Девочка» действительно существует… Тогда скажи… – Юркин отложил вилку, заговорил деловой скороговоркой, но замолчал, наткнувшись на взгляд Вербина. – Что? – Короткая пауза. – Я помню: тебя не упоминать ни при каких обстоятельствах.

– Как раз об обстоятельствах я и хотел поговорить, – совсем тихо произнёс Феликс. – А ты должен серьёзно взвесить то, что я тебе расскажу.

– Расследование может затронуть интересы серьёзных людей?

– Людей со связями, – уточнил Вербин. – Насколько они серьёзные, я не знаю, но связи у них есть. А их сын – мой главный подозреваемый.

– Ага… – Олег быстро закончил с завтраком, отодвинул тарелку и пододвинул к себе кофе. Этого времени ему хватило, чтобы обдумать слова Феликса и прикинуть план действий. – Договоримся так. Ты расскажи мне всё, что хотел рассказать, а главное, скажи, на какую помощь рассчитываешь? Чего ты хочешь? Я же разнюхаю о людях, которых ты считаешь серьёзными, и тогда решу, смогу ли я для тебя что-нибудь сделать.

Вербин понимал, что журналист не станет его подставлять, и если решит, что не сможет сохранить свой источник в тайне, – вся информация останется у него в ящике стола. В этом смысле Олегу можно было доверять.

– Спасибо.

– Рассказывай, не тяни. – Юркин пригубил кофе. – Выходной же, я обещал с детьми в парке погулять.

– Рассказываю, рассказываю… – Феликс жестом попросил ещё кофе и начал: – Всё произошло в День всех влюблённых, четырнадцатого, то есть, числа…

Разговор продлился примерно полчаса, а когда Олег ушёл, сказав на прощанье: «Ну, что же, ты опять влип во что-то интересное…», – за столик подсели Антон и Катя. Бармен и «главное украшение „Грязных небес“» – администратор и, фактически, нынешняя руководительница заведения. Очень деловая, всегда собранная и всегда дружелюбная Катя стала для Феликса настоящим спасением – без неё он скорее всего не справился бы с управлением «Небесами» и был бы вынужден выбирать между ними и службой. Антон по мере сил помогал, но, будучи прекрасным барменом, он плохо разбирался в вопросах менеджмента, и потому во всём, что касалось повседневной деятельности бара, они с Феликсом полностью полагались на Катю и привыкли считаться с её мнением по любым вопросам.

Однако до сих пор Вербину не доводилось обращаться к Кате по личному делу, и он понял, что изрядно нервничает.

– Я хотел поговорить…

– Ты хочешь пригласить в «Небеса» женщину, – плавно помогла Феликсу Катя.

– С чего ты решила?

– А с чего ты отводишь взгляд?

– Э-эээ… – Сначала Вербин окончательно смутился, потом признался: – Да.

– Мы увидим новую хозяйку?! – вдруг выпалил Антон.

Прозвучало его негромкое восклицание совсем неуместно, как на него реагировать, Феликс не знал, однако Катя оказалась на высоте.

– Заткнись, – прошипела администраторша. И Вербин поймал себя на мысли, что впервые видит Катю злой. Именно злой. Причём очень злой.

Антон осёкся и попытался объясниться:

– Я пошутил.

– Это дурная шутка. – На этот раз Катя прошипела чуть мягче. Но всё равно прошипела.

– Прости…

– Не у меня.

Антон перевёл взгляд на Феликса:

– Если я тебя задел, извини, пожалуйста. Теперь я понимаю, что это была очень глупая шутка.

– Всё в порядке. – Вербин вздохнул, понял, что ждал чего-то подобного от бармена и потому не особенно обиделся, и взглядом поблагодарил Катю за поддержку.

– Когда-то это должно было случиться, – мягко отозвалась девушка.

– Тебя смущает, что так рано?

– Хочешь честный ответ?

– Мы слишком давно и хорошо знаем друг друга, чтобы я не рассчитывал на честный ответ.

Катя улыбнулась и прикоснулась к плечу Вербина:

– Меня смущает, что поздно, Феликс. Прошло достаточно много времени.

– Я согласен, – кивнул Антон. – Мы видели, что тебе плохо, но не могли ничем помочь.

Это должно было случиться само.

– Спасибо, – тихо произнёс Вербин, с души которого свалился огромный груз. – Спасибо.

– Теперь расскажи, кто она?

– Психолог. В смысле, психоаналитик.

– Ты ходил к психологу? – удивился Антон.

– А почему бы Феликсу не сходить к психологу? – удивилась Катя.

– Раньше Феликсу этого не требовалось.

– И сейчас не требуется, – успокоил друзей Вербин. – Я расследую дело…

– И она тебе помогает?

– Антон, ты сегодня в ударе, – покачала головой Катя.

– Я плохо ориентируюсь в жизни, когда не стою за барной стойкой.

– Идиот.

– Ты всегда так говоришь, – рассмеялся Антон. И вновь повернулся к Феликсу: – Она помогает тебе в расследовании? Как это сейчас модно – составляет психологический портрет преступника, а ты потом ходишь по Москве и его ищешь? Как её зовут?

– Марта.

– Редкое имя.

– Мне нравится, – одобрила девушка.

– Я не сказал, что плохое, я сказал, что редкое. – Антон поймал взгляд Кати и добавил: – Мне тоже нравится.

– Марта работала с жертвой. Пыталась ей помочь…

– Но не получилось?

– Это я и пытаюсь выяснить.

– Подожди, Марта – подозреваемая? – изумился Антон.

– Нет, – успокоил бармена Вербин. – Я на девяносто девять процентов уверен, что произошло убийство, к которому Марта не имеет отношения.

– Значит, она подозреваемая всего на один процент?

– Антон, ты реально сегодня превзошёл сам себя, – довольно жёстко произнесла Катя. – Ты сомневаешься в благоразумии Феликса?

– Нет. – Бармен выставил перед собой ладони, показывая, что эту тему он тоже закрыл, и тут же спросил: – Она красивая?

– Увидишь.

– Фотография есть?

– Может, перейдём к барной стойке? – пошутила Катя. – Из-за стойки Антон кажется умнее.

Они рассмеялись, девушка приступила к своим вопросам:

– Сколько Марте лет?

– Тридцать четыре.

– Паспорт смотрел?

– Работа такая.

– Была замужем?

– Не знаю.

– Дети есть?

– Нет.

– Прекрасно, я считаю, – одобрил Антон.

А вот Катя, помолчав, негромко сказала:

– Феликс, то, что я сейчас скажу, может тебе сильно не понравиться, но я не могу не спросить. Даже если ты на меня обидишься.

– На всякий случай, уточню: я не думаю, что Марта завязала со мной отношения, чтобы повлиять на расследование.

– Я скажу тебе о другом.

– Я знаю, что ты желаешь мне добра.

Девушка чуть покачала головой, словно предупреждая, что причинение добра иногда бывает болезненным, и жёстко произнесла:

– Ей тридцать четыре, одинокая, психолог, то есть прекрасно разбирается в людях… Если она хороший психолог, конечно. Я не хочу рассуждать о том, почему у Марты не сложилась личная жизнь, сейчас меня интересует другое: ты не думаешь, что она тобой манипулирует?

– Все женщины манипулируют – это ваша особенность.

– Антон, я ведь просила заткнуться.

Бармен вздохнул, но промолчал.

– Я ведь не просто так опередила тебя, сказав, что ты собираешься прийти в «Небеса» с женщиной. Когда ты сегодня появился, я увидела не того Феликса, к которому привыкла за последние месяцы – я увидела тебя из прошлого. Я почувствовала, что ты волнуешься, но в твоих глазах горит огонь. Ты оживаешь, Феликс, или уже ожил. А ожить мужчина может только рядом с женщиной, что бы вы там себе не думали.

– Мы именно так себе и думаем, – буркнул Вербин. – Самые умные из нас.

– Хорошо, что мы понимаем друг друга, – кивнула Катя. – Но всего несколько дней назад ты был другим, и к ней ты пришёл другим, и Марта – если она и впрямь хороший психолог – поняла твоё состояние и… Если ты почувствовал хотя бы лёгкое влечение, ей не составило труда сделать остальное.

– Примерно так я оказался женат во второй раз, – вставил Антон.

Катя сделала ему «страшные глаза» и бармен вновь заткнулся.

Что же касается Вербина, то он, разумеется, не обиделся. Помолчал, подбирая правильные слова, после чего медленно произнёс:

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, но не понимаю, для чего это Марте? Я обыкновенный опер и не могу назвать себя лакомым кусочком.

– Ты опер по особо важным, – напомнил Антон.

– Но не генерал.

– Может, у неё не получилось с генералом?

– Ты напрасно не считаешь себя «лакомым кусочком», – заметила Катя. – Ты взрослый, умный, многого добившийся в жизни и идущий вперёд мужик. Надёжный и крепко стоящий на ногах. Поверь, ты очень даже лакомый кусочек.

– Не знаю, что тебе ответить, – развёл руками Феликс. – Просто не знаю.

– Мне отвечать не надо – себе ответь, – предложила Катя. – Никто, кроме тебя, не сможет по-настоящему об этом подумать и принять правильное решение. Никто.

– До сих пор ты об этом не думал? – неожиданно серьёзно спросил Антон.

– Наверное, не хотел думать, – честно ответил Вербин. – Не хотел думать так.

– Извини, что расстроила, – криво улыбнулась Катя.

– Ты не расстроила, – вздохнул Феликс. – У нас сейчас самое начало отношений, самое эмоциональное и бурное, а ты напомнила, что рано или поздно придётся возвращаться в реальный мир.

– И всё равно извини.

– И всё равно тебе не за что извиняться. – Вербин посмотрел на часы. – Мне пора. Увидимся вечером.

– Не забудь забрать смокинг из химчистки, – не удержался Антон.

И получил от Кати шутливый подзатыльник.

Феликс не знал, как относиться к словам Кати.

Точнее, знал, что никак не хочет к ним относиться, потому что не мог сейчас рассуждать об отношениях с Мартой с достаточным хладнокровием – он слишком сильно их чувствовал. Впитывал всем собой и наслаждался: разговорами, близостью, мыслями о Марте и эмоциями, которые эти мысли дарили. Но самое главное, наслаждался вернувшимся ощущением, что он опять перестал быть один.

Ощущением, которое очень нужно. Каждому нужно.

И ещё Феликс понял, что сегодня обязательно состоится важный разговор. Да, они едва знакомы, но так получилось, что они уже вместе. И учитывая, где они будут ужинать, они не смогут не поговорить о том, что будет дальше. Не на сто лет вперёд, а хотя бы… Хотя бы о том, что они видят… и чувствуют… и думают… Поговорить о том, что изменилось, когда они стали вместе.

Сегодня.

Сегодня, но чуть позже. А пока Вербин сосредоточился на осмотре дома Виктории Рыковой. Не квартиры, заходить в неё Феликс не собирался, а на самом доме. Ему нужно было понять, мог ли убийца незамеченным проникнуть в подъезд и добраться до квартиры, до этажа, на котором жила Виктория и на котором отсутствовали средства наблюдения. Так же, как и на лестнице, с которой Вербин начал осмотр. И пока получалось так: одна видеокамера на улице, одна в лифтовом холле и по одной в лифтах. На первый взгляд пройти невозможно, однако Феликс обратил внимание, что выход на лестницу в зону действия видеокамер не попадает – этого не требовалось, потому что идущий к нему человек обязательно оказывался в объективе одной из камер первого этажа, если…

Если входил в дом через подъезд.

Вербин же, заметив уходящий от лестницы коридор, не поленился, прошёл по нему и оказался перед дверью на противоположную сторону дома и фактически являющейся классическим «чёрным ходом». Попробовал выйти, убедился, что дверь закрыта на ключ, вышел из подъезда, обогнул здание и прищурился: видеокамеры нет, но небольшое, в две ступеньки, крыльцо почищено от снега, а значит, чёрным ходом пользуются.

Затем последовал не очень долгий квест с поиском старшей по подъезду и уборщицы. Телефон старшей – пожилой, но очень бодрой Тамары Александровны, Феликс записал в прошлый раз. Она, к счастью, оказалась дома и охотно согласилась помочь, пообещав найти уборщицу и подойти к чёрному ходу. На исполнение обещания понадобилось двадцать минут, по истечении которых к Вербину подошли две женщины. И та, которая помоложе, восточной внешности, представилась Шоидой.

– Нашли что-то важное? – поинтересовалась Тамара Александровна.

– Ещё не знаю, – улыбнулся в ответ Феликс. И указал на дверь: – Она всегда закрыта?

– Да, – ответила Тамара Александровна. – Там находится подсобка, поэтому Шоида дверью пользуется, но всегда потом запирает.

Вербин посмотрел на уборщицу, та молча кивнула.

– Ключи есть только у нас, – закончила Тамара Александровна, предвосхитив следующий вопрос Феликса.

– Можно посмотреть?

Поскольку Вербин предупредил, что его интересует, заминки не возникло – обе женщины взяли с собой ключи от чёрного хода. У Тамары Александровны он хранился отдельно, с колечком, на котором висела бирка «Чёрный ход». У Шоиды висел на связке, и посмотрев на него, Феликс сразу же определил:

– Это дубликат.

Уборщица смутилась. Возникла неловкая пауза.

– Недели две назад Шоида сказала, что забыла ключи, и я давала ей свой, – припомнила старшая по подъезду.

– Шоида?

Теперь всё внимание Вербина было сосредоточено на уборщице. Феликс видел, что она испугалась, но понимал, что к убийству женщина непричастна. Не убийца и даже не сообщница. Вербин догадывался, что скрывает уборщица, но хотел услышать признание от неё, да к тому же – при свидетеле. И мягко произнёс:

– Шоида, я расследую серьёзное преступление, но вас ни в чём не подозреваю. Вы к преступлению непричастны. Но вам известно то, что нужно знать мне. И что для меня очень важно.

Тамара Александровна хотела что-то добавить, но Вербин коснулся её руки и отрицательно покачал головой.

– Я ключ не забыла, – выдавила из себя Шоида. – Я его потеряла.

– Вместе со всей связкой?

– Нет. – Уборщица всхлипнула. – Связку я забыла в двери. Мне позвонили, и я забыла. А потом пошла делами заниматься. А потом вспомнила, вернулась и увидела, что связка на полу валяется, а ключа нет.

– Ключа от этой двери? – быстро уточнил Феликс.

– Да.

– Только его не хватало?

– Да.

– Почему ты не сказала? – возмутилась старшая по подъезду, но Вербин тут же её перебил:

– Тамара Александровна, позвольте мне задавать вопросы. Спасибо. – И вновь вернулся к уборщице. – Продолжайте.

– Я решила, что кто-то из жильцов захотел себе ключ оставить, – ответила Шоида. – Они ведь машины с этой стороны тоже ставят и тогда ходить в дом отсюда удобно. Я слышала, они много раз просили эту дверь открыть, но ТСЖ не разрешало.

– Не положено, – тихо уточнила Тамара Александровна.

– И я подумала, что кто-то не удержался и ключ себе забрал, чтобы ходить.

Прозвучало вполне логично.

– Почему ты мне не сказала? – снова спросила Тамара Александровна.

– Чтобы вы не ругались, – объяснил Феликс очевидное. – Шоида, скажите, вы действительно потеряли ключ или его у вас кто-то купил? Это очень важный вопрос и, поверьте, я узнаю на него ответ.

Вербин специально задал вопрос в лоб и при этом изменил тон, сделав его более жёстким. Его интересовала первая, мгновенная реакция уборщицы… которая показала, что Шоида рассказала правду.

– Нет, – пролепетала она. – Я действительно…

– Спасибо, это всё, что я хотел знать, – произнёс Феликс и вновь посмотрел на дверь.

Если у убийцы был ключ от чёрного хода, он мог пройти в здание минуя видеокамеры и подняться по лестнице на нужный этаж. И таким же способом уйти.

Никем не замеченным.

Марта вновь попросила за ней заехать, и Феликс не видел причин для отказа. Закончив дела в Кожухове, он отправился домой, принял душ, переоделся и поехал за Карской, решив оставить машину возле бара. Но, опять же, ждать внизу не стал, поднялся и встретил Марту у дверей.

Ваза для розы, которую принёс Вербин, ждала на прежнем месте.

По дороге болтали. Именно болтали, прыгая с темы на тему, со старых историй на недавние события, придерживаясь не произнесённой, но понимаемой обоими договорённости не касаться в машине важных тем. И потом – не сразу касаться, не в тот момент, когда оказались в заведении.

Внутреннее убранство «Грязных небес» Марта одобрила, сказала, что зал красивее, чем на картинках в Сети, а когда Катя оставила их за столиком, улыбнулась и негромко спросила:

– Кому ты обо мне рассказал?

– Всем, кто должен был знать, – ответил Вербин.

– Администраторше и старшему бармену?

– Гм… – Он сделал вид, что удивился. – Ты не думала пойти работать в полицию?

– Все остальные сотрудники смотрят на меня изумлённо, а эти двое – оценивающе, – объяснила Марта.

– Могу лишь повторить вопрос.

– И когда мы пришли, ты представил меня Кате.

– Если переберёмся за стойку – познакомлю с Антоном.

– А мы переберёмся за стойку? – притворно удивилась Марта.

– Почему нет?

– У тебя какие планы на вечер?

– По праздникам я отдаюсь на волю волн, – пошутил в ответ Феликс.

– В таком случае, ничему не удивляйся Восьмого марта.

– Ох!

– Ты уже понял, что погорячился, да?

– Ещё как понял!

– И ещё как погорячился, – рассмеялась Марта. И протянула Вербину завёрнутую в синюю бумагу коробочку. – С праздником. Хочу, чтобы мой первый подарок был с тобой всегда.

Феликс развернул упаковку, раскрыл небольшую коробочку и удивлённо посмотрел на часы. Не усыпанные бриллиантами, но весьма недешёвые. Строгие, чёрные, неброские, элегантные. Классика, которая всегда в моде.

– Ты серьёзно?

– Не понравились?

– Очень понравились, но…

– Раз понравились – надень и ни о чём не думай, – велела Марта. – Точнее, думай только о том, что мне очень приятно, что тебе понравился мой подарок.

Случайно или нет, но с размером браслета Марта тоже угадала, часы сели на руку идеально.

– Очень хорошо, – резюмировала Карская и подняла бокал. – Твоё здоровье. – Потянулась и поцеловала Вербина в губы. – Поздравляю, милый.

– Спасибо.

– А теперь скажи, почему бар называется «Грязные небеса»?

– Ты не боишься долгих историй?

– Мы разве торопимся?

Они сделали заказ, теперь потягивали вино, и вопрос показал, что Марта не прочь перейти к серьёзному разговору.

– Ты ведь знаешь, что бар придумал и построил не я? – медленно произнёс Вербин.

– Да, – подтвердила Марта.

– Когда мы познакомились, он уже работал и под этим названием… собственно… собственно, здесь мы и познакомились. – Феликс ожидал услышать комментарий и сделал короткую паузу.

Однако Карская не стала ничего говорить, зато положила ладонь на его руку и взглядом показала, что ждёт продолжения.

– Однажды я спросил у Криденс, почему она выбрала это название, и услышал в ответ: «Почему бы и нет?» Я удивился, спросил, неужели оно ничего не значит, она сказала, что «привлекает клиентов». Но потом поняла, что я не отстану, и сказала…

В памяти Вербина отчётливо всплыл тот вечер: он зашёл в «Небеса», чтобы отправиться с Криденс домой, уселся ждать в дальнем конце барной стойки, Кри в какой-то момент оказалась напротив – уходить ей было рано, зато получилась минутка поболтать, и он задал вопрос.

«Смысл в том, что когда-то небеса были чистыми, – ответила тогда Криденс, глядя Феликсу в глаза. – Для каждого из нас, когда мы приходим в мир, когда кричим, ничего не видим и не понимаем… В этот момент мы лежим под самым чистым в нашей жизни небом». И Вербин понял, что хотела сказать девушка: «А потом мы сами делаем их грязными?» – «Кто-то пачкает только своё небо. Кто-то ухитряется нагадить другим… Немногим из нас везёт прожить жизнь в окружении одних только хороших людей». Феликс вздохнул и грустно пошутил: «Хороших людей мало. На всех не хватает». – «Да. К сожалению, да».

Криденс помолчала, Вербин даже решил, что продолжения не будет, но девушка решила, что не высказалась так, как хотела.

«Мы живём, не думая о том, как сильно пачкаем небо, дарованное нам изначально – чистое, лазоревое небо. Живём, не думая, что грязь, которую мы несём в мир, не исчезает, и однажды нам придётся разгребать её – своей душой. А небеса не должны быть грязными. Им противно быть грязными. И ещё мы не думаем о том, что чем грязнее небо – тем ниже оно нависает, тем сильнее давит на нас. Мы гнёмся, и кто-то, чтобы не сломаться, начинает забивать небо ещё большей грязью, размазывая её на окружающих. Им кажется, что если они отдадут свою грязь другим, им останется меньше. Но это не так… А есть и другие люди, им, как и небесам, противна грязь, и они стараются её убрать, сделать небо чище. Стараются для всех. И ты, Феликс, один из мойщиков небес…»

– Мойщик небес… – очень тихо повторила Марта. Едва заметно улыбнулась, спросила: – Ты по ней скучаешь?

Скучаешь? Вербина спрашивали об этом много раз, и он постоянно терялся при ответе. Что значит «скучаешь»? В его представлении скучать можно по тому, кто скоро вернётся, пусть даже это «скоро» затянется на недели или месяцы. Скучать – это не видеться и ждать встречи. Скучать – это ждать. А по Криденс Феликс тосковал, потому что знал, что ждать бессмысленно.

Не вернётся.

– Если ты спрашиваешь, думаю ли я о ней постоянно, то нет, не думаю. Если ты спрашиваешь, смогу ли я когда-нибудь её забыть, то нет, не смогу. Это честно.

– Спасибо, – произнесла Марта.

А Вербин промолчал.

Не знал, что сейчас нужно говорить. И нужно ли что-нибудь говорить сейчас. Поэтому сказала Марта.

– Феликс, мы взрослые люди, и каждому из нас есть что помнить. У каждого из нас осталось позади что-то, о чём он никогда не забудет. Но именно осталось позади, в противном случае мы бы здесь не сидели. Мы оба это знаем. – Карская вновь прикоснулась к его руке. – Я просила тебя заехать за мной в прошлый раз и сегодня, не потому что… Не только потому, что мне это приятно. Мне, безусловно, очень приятно внимание, а ты умеешь быть внимательным и предупредительным. И попросила не для того, чтобы тебя проверить, чтобы узнать, можешь ли ты быть внимательным и заботливым. Я… я работаю в Сети не просто так. Не потому, что так легче или удобнее, а потому что мне тяжело выходить из дома без сопровождения. Я не чувствую себя в безопасности. Одна – не чувствую. Я…

Мощная дверь, хитроумные запоры, сигнализация, видеокамеры – Вербин сразу понял, что без причины такую крепость никто возводить не станет, и теперь ему предстояло узнать тайну Марты.

Или не узнать.

– У меня есть прошлое, которое влияет на мою жизнь, но я… – Она смотрела ему в глаза. – Я сейчас не готова им поделиться. Прости. Сейчас… сейчас я хочу сказать, что наша встреча – самое лучшее, что случилось со мной за многие годы.

Сообщение в мессенджере. Номер незнакомый. Пользователь обозначил себя бессмысленным набором букв. Аватарки нет.

На такие сообщения убийца обычно не отвечал, однако взгляд зацепился за первую же появившуюся на экране фразу:

«Я знаю, что произошло 14 февраля. Посмотри запись. Она длинная, но здесь – самый интересный момент».

Отвечать не стал, но запись просмотрел. Выругался. Просмотрел ещё раз. После чего уставился на следующее сообщение:

«Что скажешь?»

«Не понимаю, о чём ты?»

Что он ещё мог сказать?

На самом деле, сказать убийца мог много чего, и даже хотел – на языке вертелись длинные, очень грубые фразы, но вовремя сообразил, что нельзя, поэтому выбрал максимально стандартный ответ.

Незнакомец одобрил:

«Хорошо. Не будем называть вещи своими именами».

Нет сомнений, что именно эти фразы прозвучали бы в ответ на очень длинную и грубую тираду, которая вертелась на языке убийцы. Незнакомец хорошо подготовился к разговору.

«Откуда у тебя запись?»

«Неправильный вопрос».

«А какой правильный?»

«Сколько стоит запись?»

«Нисколько не стоит».

«Заканчиваем разговор?»

«Его не нужно было начинать».

«Через десять минут полная версия окажется у того, кто не заплатит, но оценит. Тебе хватит десяти минут, чтобы доехать до Верхнего Ларса?»

«Подожди… Я позвоню?»

«Нет».

«Почему?»

«Только сообщения».

«Откуда мне знать, что запись настоящая?»

«Телефонный разговор ничего не изменит».

«Не останется следов».

«А ты не называй имён. И вообще ничего не называй. Мы оба знаем, о чём идёт речь».

«Я не знаю твоего имени».

«Ты согласен, что запись имеет ценность?»

«Я хочу увидеть её целиком».

«Самое интересное ты уже видел».

«Эти моменты ничего не доказывают».

«Хочешь проверить?»

Пауза. Довольно длинная. И растерянность. Очень сильная.

«Нет, не хочу».

«Ты принял правильное решение».

«Чего ты хочешь?»

«Ты согласен, что запись имеет ценность?»

«Да».

Что убийца мог ещё сказать?

«15 биткоинов. Я укажу, в какой кошелёк их положить».

«Это очень много».

«Это цена, которую ты должен заплатить».

«Запись ничего не доказывает».

«Мы можем закончить разговор прямо сейчас».

«Тебе ведь нужны деньги?»

«Ты знаешь сколько».

«Если обнародуешь запись, ты ничего не получишь».

«Если ты не заплатишь, я тоже ничего не получу».

«Назови реальную цену».

«То есть, ты покупаешь?»

От прямого ответа убийца уклонился.

«Где мы встретимся?»

«Мы не станем встречаться. Как только биткоины лягут в кошелёк – я отправлю тебе полную версию записи».

«Как я могу тебе доверять?»

«А что тебе остаётся?»

«Мы должны встретиться».

«Зачем?»

«Мне нужны гарантии».

«Что изменит встреча? Как я докажу, что ты получил все копии? Никак. Поэтому плати и верь, что это была честная сделка».

Пауза. И опять – довольно долгая.

«10 биткоинов. Ты можешь давить, но больше я не смогу. Десять биткоинов будут у меня через два дня».

«Завтра, или сделки не будет. Не ищи этот телефон. Завтра в это же время я напишу с другого номера. А чтобы ты понял, что это я, начну разговор фразой: „Привет, мой милый пупсик!“»

Праздничный вечер изрядно затянулся, плавно перешёл в праздничную ночь, но не пьяную, конечно – это никому не было нужно, а в спокойную праздничную ночь, закончившуюся в четвёртом часу. Последние гости давно ушли, уборщицы привели бар в порядок и тоже ушли, а Феликс, Марта, Катя и Антон ещё сидели за стойкой и говорили обо всём. Просто говорили, изредка потягивая кто вино, кто пиво, а кто и что покрепче.

В начале четвёртого Вербин вызвал такси и повёз Марту домой. В начале седьмого они уснули, а в одиннадцать прозвенел будильник, напомнивший, что через час за Мартой заедут друзья. И хотя вещи были собраны ещё с вечера, началась обязательная суета, вызванная прежде всего недосыпом. Без четверти двенадцать Феликс посадил Марту в машину, пообещал звонить и «быть на связи», и отправился в кофейню на встречу с Ксенией Шаровой, мечтая о второй утренней кружке горячего и очень крепкого чёрного кофе, в котором, возможно, утонет непреодолимое желание уснуть; и периодически поругивая себя за то, что не назначил встречу на потом, например, на рабочий день, потому что праздники начали постепенно приобретать вид настоящих праздников, когда есть чем заняться, а главное, есть с кем их провести. От метро до кофейни Феликс специально пошёл пешком, как следует подышал морозным воздухом, взбодрился и появился если не совсем свежим, то хотя бы похожим на человека. Ксению узнал сразу, благодаря фотографии в мессенджере и описанию: жёлтый свитер, синие джинсы, чёрные зимние кроссовки. Крашеные в тёмную медь волосы, круглое лицо, плотное телосложение.

Поняв, что Вербин движется к её столику, она улыбнулась, а когда он устроился напротив и заказал апельсиновый фреш и «самую большую кружку чёрного кофе», прищурилась:

– Праздничная ночь?

– Праздничная, но не более, я просто поздно лёг. – Вербин помолчал. – Извините.

– Ничего-ничего… – Шарова тоже выдержала короткую паузу, явно принюхиваясь, не почувствовала перегара и чуть расслабилась: – Если хотите, можем перенести встречу.

– Я в порядке, – ответил Феликс. После чего тремя большими глотками выпил сок и раскрыл записную книжку. – Спасибо вам огромное, что согласились встретиться в выходной.

– Я осталась в Москве, – пожала плечами Ксения. – Сегодня с подругами идём гулять, так что я просто вышла на час раньше.

– И всё равно – спасибо.

– Не за что.

– Позволите сразу перейти к делу?

– Конечно, тем более, мы ограничены во времени.

– Спасибо. – Феликс щёлкнул кнопкой авторучки. Получилось громко. Ну, как ему показалось. – Как долго вы были знакомы с Викторией Рыковой?

– С первого курса. Мы попали в одну группу и как-то сразу друг другу понравились, приглянулись, потом поговорили, узнали, что у нас много общего, ну и… стали дружить.

– Вас можно назвать лучшими подругами?

– Определённо.

– Виктория не предлагала снимать квартиру вместе?

– Кто знает, остались ли бы мы в этом случае лучшими подругами, – пошутила Ксения.

Вербин улыбнулся в ответ.

– Нет, Вика не для того выпрашивала у друзей родителей эту квартиру, чтобы с кем-то её делить. Она была очень самостоятельной и хотела жить одна. Но я у неё иногда ночевала. Один раз даже жила неделю.

– И как?

– Я уехала до того, как мы перестали быть лучшими подругами. – Шарова шутила, но взгляд её оставался грустным. – Вы уверены, что Вику убили?

– А вы верите, что она купила героин и вколола себе смертельную дозу?

– Нет.

– Вот видите.

– Но я знаю Вику несколько нет, – заметила Ксения.

– А для меня это работа, – пожал плечами Вербин.

Несколько мгновений девушка размышляла над его словами, затем кивнула:

– Пожалуй.

И стала смотреть на Феликса иначе. Не так, как в начале разговора. Или, может, второй утренний кофе окончательно превратил Вербина в человека, во всяком случае – внешне.

– Ксения, скажите, не было ли в жизни Виктории каких-либо событий, случаев, происшествий, связанных с работой, учёбой или повседневной жизнью, которые могли втянуть её в крупные неприятности? Не делилась ли она с вами опасениями или страхами?

– Нет, – уверенно ответила Шарова. – Я не уверена, что Вика рассказывала мне абсолютно всё, но ни о чём подобном она не говорила.

– Насколько хорошо вы были в курсе её личной жизни?

– Достаточно хорошо. Мы с первого курса привыкли делиться многим, в том числе деликатными подробностями, но вы ведь понимаете, что я знаю только то, о чём Вика мне рассказывала? И только с её слов.

– Конечно. – Вербин сделал пометку в записной книжке. – Как бы вы охарактеризовали отношения Виктории и Наиля Зарипова?

– До разрыва или нынешние?

– Начнём с тех, что были раньше.

– Весенняя влюблённость, – мгновенно ответила Шарова. – Их отношения были очень красивыми со стороны и очень чувственными для Вики. Она была счастлива. Не выглядела счастливой, а была счастливой. Вика считала, что она нашла своего мужчину, а потом…

– Появилась Диляра.

– И всё пошло наперекосяк, – вздохнула Ксения. И чуть подалась вперёд: – Только вы не подумайте, что Вика охотилась за богатым мужем. Когда они с Наилем познакомились, он ей сразу понравился. Именно он. Вика понятия не имела, что Наиль из себя представляет… – Девушка осеклась, помолчала и грустно добавила: – Во всех смыслах. Это потом уже всё началось…

– Что началось? Наиль бил Викторию?

– Нет, что вы! Да он если бы и захотел… – Ксения передёрнула плечами и закончила дипломатично: – Наиль совсем не спортсмен.

Об этом Вербин знал.

– Тогда что началось?

Шарова сбилась и торопливо глотнула кофе. Она явно брякнула что-то не то и теперь корила себя за это.

– Ксения? – мягко произнёс Феликс. – Что началось?

– Я имела в виду, что они разошлись, – промямлила девушка, не глядя Вербину в глаза.

– Когда люди расходятся – всё заканчивается. Вы не могли так ошибиться в словах.

– А если я скажу, что не хочу говорить на эту тему, что мне за это будет?

– Сейчас ничего, – честно ответил Феликс. – Мы с вами просто разговариваем. Я просто сделаю пометку в записной книжке.

– Зачем?

– Подумать.

– Вы много думаете?

– У меня такая работа.

– А-а. Ну, да.

Пауза.

– Будете ещё кофе?

– Нет, спасибо. – Шарова, очевидно, решилась. – Да, вы слишком опытны, чтобы у меня получилось что-то скрыть… В общем… в общем, Наиль тогда не сразу ушёл. То есть ушёл он сразу, устроив отвратительную сцену, но потом ещё звонил, и все разговоры заканчивались тем, что он обвинял в разрыве Вику. А Вика слушала и рыдала. А он снова звонил.

– Виктория его не забанила? – удивился Вербин.

– Вика его любила, – тихо ответила Ксения. – И верила, что на этот раз он звонит, чтобы сказать, что возвращается.

А получала очередную порцию помоев, которые усугубляли её состояние.

– И однажды Наиль вернулся.

– К тому времени у Вики уже был Леонид.

– Но это не стало препятствием.

– Нет! – Шарова вспыхнула. – Вика не была такой! Если вы думаете…

– Я не думаю. – Вербину пришлось выставить перед собой ладони. – Ксения, прошу вас, не надо кричать. Я не собираюсь чернить память вашей подруги и не имел в виду ничего плохого. Но согласитесь: Шевчук не стал препятствием для возобновления отношений с Наилем.

– И не мог стать, потому что Шевчук был…

– Отдушиной, – подсказал Феликс.

– Можно сказать и так, – согласилась Шарова. – Сначала Вика в него влюбилась: достаточно молодой, перспективный, богатый. Потом поняла, что за его красивыми словами ничего нет, и потому, когда вернулся Наиль, она… – На этот раз Ксения молчала довольно долго, а затем развела руками: – Феликс, поверьте, я не знаю, зачем Вика возобновила отношения с Наилем. Не хочу думать, что моя подруга была настолько глупа, чтобы поверить, что травмированный гиперопекой мальчик способен пойти наперекор мамочке. Тем не менее Вика его приняла, но относиться к нему стала иначе. А Наиль жаждал прежних чувств.

– Шевчук знал, что Виктория вновь встречается с Наилем?

– Сомневаюсь.

– А если бы узнал, что сделал?

– Бросил бы Вику и, скорее всего, выкинул бы из фирмы.

– Вы уверены?

– Его интересовал только секс с красивой молоденькой девочкой. Шевчук – нахрапистый карьерист, из тех, кто лезет по трупам, по телам, перешагивает через кого угодно, вылизывает любые задницы ради того, чтобы оказаться на жёрдочке выше. Возможно, он когда-нибудь полюбит кого-то, кроме себя, но я не верю, что этим «кем-то» стала Вика.

– Почему Виктория с ним не порвала?

Шарова неопределённо пожала плечами. Точного ответа у неё не было, а гадать девушка не собиралась – в память о подруге.

– Я сейчас задам достаточно неприятный вопрос, на который вы можете обидеться, – предупредил Вербин. – Я заранее приношу извинения за то, что спрашиваю, но не спросить не могу.

– Давайте, – вздохнула Ксения.

– Виктория могла угрожать Шевчуку разоблачением?

– В стиле «женись на мне или я обо всём расскажу твоей жене»?

– Да. Или жене, или начальству.

– Действительно неприятный вопрос.

– К сожалению, в данных обстоятельствах – необходимый.

– Я понимаю. – Ксения совсем сникла. Было очевидно, что Вербин вновь «угадал» с вопросом и девушка решает, попытаться ли скрыть правду или сразу рассказать всё начистоту. В конце концов она приняла правильное решение. – Когда у Вики прошёл пик влюблённости, она стала воспринимать Шевчука таким, какой он есть. Во всяком случае, я надеюсь, что стала, потому что мне так казалось. Вике было комфортно с ним, но при этом, возможно, какие-то планы на Шевчука у неё оставались, потому что однажды, где-то за неделю до четырнадцатого, я застала кусочек очень неприятного телефонного разговора Вики с Шевчуком. Я увидела её около института, подошла и только тогда поняла, что она разговаривает, и она очень зла.

– Но вы не знаете, почему они ругались?

– Нет, конечно.

– Спасибо, что рассказали.

Вербин сделал очередную пометку в записной книжке. Но от выводов вновь воздержался. Шевчук повздорил с Викторией, возможно, именно поэтому он с такой старательностью изображал на встрече глубокую любовь к девушке. Но в чём была причина ссоры? Не в том ли, что Шевчук узнал о Наиле?

А узнать он мог только из дневника…

Или не только?

– Кажется, я сумела вас удивить, – рассмеялась Ольга.

– Ещё как, – не стал отрицать Феликс. – Предложение получилось… неожиданным.

– Но вы не отказались.

– Я давно не практиковался.

– Тем не менее коньки у вас нашлись.

– У меня хорошая память – сразу вспомнил, куда их запихнул.

– В конце последней школьной зимы?

– Два года назад. Раньше мы с друзьями частенько играли в хоккей.

– «Ночная лига»?

– Да.

– Как только у вас времени на всё хватает.

– Два прошлых сезона не хватало.

Криденс не была против хоккея по ночам, и Вербин даже собирался ходить на матчи… Не как раньше, конечно, пореже, но собирался. Не получилось. То работа не позволяла, то выбирал провести время с любимой женщиной, а не на льду. В результате амуниция осталась невостребованной. В этом сезоне время на хоккей вновь появилось, однако исчезло настроение. Но по льду Вербин соскучился, понял это, когда услышал неожиданное предложение встретиться на катке. Или настроение вновь стало хорошим? С другой стороны – почему нет? Зима, выходной день, почему бы не покататься?

Ольга позвонила вскоре после разговора с Ксенией, и только Вербин собрался предложить пообедать где-нибудь, сказала, что собирается на каток, и предложила составить компанию, поскольку подруга в последний момент отказались, а идти одной ей не хочется. Феликс прикинул, сколько времени ему понадобится, чтобы заскочить домой за коньками, и через полтора часа они встретились у главных ворот ВДНХ. Но сразу говорить о делах не стали. Болтая, дошли до катка, переоделись и вышли на лёд – насладиться отличной погодой и возможностью просто развлечься.

– Спасибо, что поддержали меня.

– Спасибо, что вытащили.

– Вы отлично катаетесь.

– Не так хорошо, как вы.

– Не скромничайте, Феликс, просто у нас на льду разные задачи. Вы играете в команде и нацелены на сражение, а я борюсь только с собой. – Старова помолчала и поправилась: – Боролась. Раньше.

– Вы занимались фигурным катанием?

– Совсем давно, ещё в школе. Потом перестала.

– Парное?

– Одиночница.

– Надоело или травма?

– В какой-то момент нужно было решать: или заниматься серьёзно, с прицелом на олимпийскую сборную, или завязывать. Я решила завязать.

– Но верность спорту сохранили.

– Хожу круглый год, минимум раз в неделю.

– Представляете себя олимпийской чемпионкой?

– Раньше представляла, теперь просто получаю удовольствие. – И неожиданно, благо других катающихся поблизости не оказалось, продемонстрировала весьма хороший заклон[7]. Потом рассмеялась и продолжила: – Лёд не стал моей жизнью, но оказал на неё большое влияние.

Несмотря на старания служителей, лёд на общественном катке оставлял желать лучшего, много лучшего. Но даже на нём был виден высокий класс катания Старовой, несравнимый со средним уровнем подавляющего большинства москвичей. Вербин знал, что на коньках, несмотря на рост, стоит неплохо, но поразмыслив, признал правоту Ольги – он двигается иначе, не так, как она. Другие задачи подразумевали другой стиль. Да и сами его коньки – чёрные, мощные, потёртые, мягко говоря, отличались от изящных белых, находящихся в идеальном состоянии коньков Старовой. Впрочем, в паре им не выступать, а рядом они смотрелись хорошо. Уверенно.

Накатались от души, до приятной усталости, чувствуя которую, так хорошо усесться за столиком с горячим кофе и кусочками торта. Но и тогда не сразу перешли к делу. Точнее, Феликс бы не стал затягивать, однако прежде чем он потянулся за записной книжкой, Старова достала из рюкзака небольшую коробочку в строгой тёмно-синей обёртке:

– Поздравляю с Днём защитников, Феликс. Это туалетная вода, которой вы пользуетесь.

– Откуда вы знаете?

– У меня хорошее обоняние.

– Очень неожиданно… – Вербин слегка смутился. – И очень приятно. Мне правда очень приятно, но…

– Но это было не обязательно?

– Да.

– Потому что мы едва знакомы?

– В том числе.

– Но ведь не похоже на взятку?

– Ни в коем случае, Ольга, ни в коем случае.

– Хорошо, что так. – Старова грустно улыбнулась. – Я примерно представляла и вашу реакцию, и последующий диалог, но не смогла сдержаться – я давно не делала подарков на двадцать третье февраля. Настоящих подарков, а не ерунду коллегам, быстренько купленную в соседнем супермаркете или на маркетплейсе. Мне нравилось думать о том, что вам подарить, и о том, как вы среагируете.

– Мне приятно, – не стал отнекиваться Феликс. – Неожиданно, но очень приятно.

– Я рада.

И переходить к делу сразу после такого разговора показалось неправильным.

– Вы сказали, что серьёзно занимались фигурным катанием?

– Очень серьёзно.

– А потом решили стать врачом?

– Я долго не знала, кем хочу стать. Наверное, как многие из нас. – Ольга взяла маленькую шоколадку, которая полагалась к кофе, но разворачивать не стала. – Родители хотели, чтобы я посвятила себя спорту, но у меня не было никакого желания становиться профессионалом. Сначала, конечно, желание было – когда всё казалось ярким и новым, и даже то, что тренировки съедают всё свободное время, не вызывало неприятия. И получалось у меня неплохо, можно было претендовать на олимпийскую сборную, но потом…

– Появились новые интересы?

– И это тоже, – не стала отрицать Старова. – Но кроме того, я стала задумываться над тем, что меня в действительности привлекает? И поняла, что не хочу провести на льду всю жизнь. Мне нравится кататься, я до сих пор часто катаюсь, но не более того. И ещё я поняла, что мне нравится работать с людьми. Выбор факультета был обдуманным, и я ни разу не пожалела, что стала психиатром. Мне интересно и важно заниматься тем же, чем занимаетесь вы, Феликс, – помогать попавшим в беду.

– Обычно про нас говорят, что мы ловим и наказываем людей, – заметил Вербин.

– Наказываете не вы.

– Я о том, как о нас говорят.

– Да, это так, – согласилась Ольга. – Но у каждого преступления есть не только преступник, но и жертва. Вы помогаете этим людям. Кому-то вы помогаете отомстить, кому-то возвращаете веру в справедливость.

– Не я, – вновь уточнил Вербин. И сам не понял, зачем это сделал. – Судья. А на том этапе многое может случиться. Иногда бывает, что вера в справедливость утрачивается навсегда и я ничего не могу с этим поделать.

– Вообще ничего? – обронила Ольга.

– Вообще.

– Это, должно быть, ужасно.

– А у вас всегда получается задуманное?

– Почти всегда.

– Можно только позавидовать.

– Я стараюсь не брать на себя больше, чем могу унести.

– Вы можете выбирать.

А офицер полиции просто обязан расследовать всё, что попадает ему на стол, независимо от того, может он это унести, или нет.

– Понимаю вас. Простите. Тогда так: с того момента, как вы ловите преступника, и до того момента, как судья выносит приговор, вы дарите людям веру в закон и справедливость. А дальше – как получится. – Старова выдержала короткую паузу, после чего призналась: – Наш разговор… не этот, а первый… заставил меня задуматься. Не сразу, конечно. Сразу я расстроилась. Смерть, особенно смерть такой молодой девочки, как Виктория, не добавляет оптимизма… Затем я стала думать о том, зачем вы ко мне пришли, ведь я давно не работаю с Викторией… не работала… к тому времени. Виктория обратилась к другим специалистам, которые владели более полной и свежей информацией, а от меня толку не очень много. На первый взгляд. А потом я поняла, что смерть Виктории связана с её расстройством, не знаю как, но связана – ничто другое не привело бы вас ко мне. – Пауза. – Я права?

– Да, – подумав, ответил Феликс. – Вы умны, Ольга.

И подумал, что ни Нарцисс, ни Марта не стали расспрашивать его об этой связи. О возможной связи. До сих пор Вербин даже радовался отсутствию этих вопросов, но теперь задумался над тем, почему их не было?

– Вас это удивляет?

– Меня это радует.

– Потому что я вам помогаю?

– Потому что терпеть не могу общаться с идиотами.

– Но часто общаетесь?

– Как все, – пожал плечами Вербин.

– Приходится терпеть?

– Это неправильное определение, – медленно произнёс Феликс. – Мне приходится с ними работать, вытаскивать из них информацию, если это свидетель, или признание, если преступник. А свои мысли и уж тем более своё отношение я оставляю при себе. Не сомневаюсь, вы можете сказать то же самое.

– Профессиональный подход.

– Профессиональный подход.

– Давайте вернёмся к нашему делу, Феликс, – мягко предложила Старова. – Как смерть Вики связана с её расстройством?

– Убийца в точности воспроизвёл кошмар, который Виктория переживала в своих видениях.

– Белое платье, куклы…

– И слишком большая доза героина.

– Вы уверены, что речь не идёт о самоубийстве?

– Уверен.

– Больше не стану спрашивать.

– И ещё я уверен, что сейчас об этой детали знают только участники расследования, убийца и вы.

– То есть, рассказав эту деталь, вы совершили должностное преступление?

– Не совсем преступление, но наказание прилететь может.

– Я вас не подведу, Феликс, обещаю, что никому ничего не скажу. – Ольга мягко улыбнулась Вербину. – Зато теперь всё встало на свои места… Вы решили проверить всех, кто знал о расстройстве…

– Люди не любят распространяться о своих психологических проблемах, – медленно ответил Вербин. – Будь у Виктории муж или живи она с родителями, близкие наверняка знали бы о её состоянии. Но девушка жила одна и вряд ли стала бы делиться с любовниками такой информацией.

– И с подругами, – тихо добавила Старова.

– И с подругами, – согласился Феликс.

– То есть главными подозреваемыми становятся специалисты, к которым Вика обращалась?

– Нет.

– Нет? – Ответ Вербина удивил Старову.

– Вы забыли о дневнике, в котором Виктория подробно описала мучающие её видения.

– А убийца читал дневник…

– Такова моя версия.

– Только потому, что убийца в точности воспроизвёл видения?

– В том числе. – Феликс прищурился. – У вас есть сомнения?

– Когда я поняла, что оказалась под подозрением вместе с остальными специалистами, я стала думать, кто ещё мог знать о проблемах Вики. Я подумала о том, что на ранней стадии, когда видения только начались и Вика искала поддержку везде, где только возможно, она могла написать о своей проблеме в Сети.

– Потому что рассказывать друзьям и родственникам Виктория не хотела, – протянул Вербин.

Старова помолчала.

– Как вы понимаете, мне известны ресурсы, на которых люди делятся подобными проблемами…

Феликс поднял брови, и Ольга с улыбкой уточнила:

– Нет, не социальные сети, в них мы видим последствия отказа от медицинской помощи.

– Спасибо, вы меня успокоили, – рассмеялся в ответ Вербин.

Однако Старова шутку не поддержала.

– Я выбрала несколько знаковых цитат из наших с Викторией разговоров, тех, в которых она описывала свою проблему, поискала их на этих ресурсах и нашла нужные сообщения. Ссылки я вам пришлю.

– Виктория рассказывала о своих проблемах в Сети?

– Да.

– Под настоящим именем?

– Нет, конечно. Но характерные речевые обороты не оставляют сомнений в том, что посты писала она.

Ольга ответила очень уверенно, и Вербин не видел причин ей не верить.

– Это открытый ресурс? Он требует регистрации?

– Абсолютно открытый.

– Значит, запись Виктории видел неопределённо большой круг лиц?

– Увы, – вздохнула Старова. – Но насколько я понимаю, чтобы выйти на реального человека через пост в Сети, нужно обладать либо хорошими навыками, либо хорошими связями.

– Это так, – кивнул Вербин. – История Виктории кого-нибудь заинтересовала?

– Сначала возникло довольно бурное обсуждение, но оно быстро сошло на нет. В Сети нужно обладать особыми качествами, умением привлекать к себе внимание, чтобы твоя история долго продержалась наверху. Вика же просто искала поддержки, не умея себя рекламировать. Да ей это и не было нужно.

– Я, безусловно, посмотрю беседу, но пока спрошу: вам не показался подозрительным кто-либо из участников беседы?

– Вы доверяете моему чутью?

– Вашему профессионализму.

– Лестно. – На этот раз взгляд Ольги задержался на Феликсе чуть дольше. – Нет, из них – нет. Но кто-то мог написать Вике личное сообщение, а их я видеть не могу.

– Мы посмотрим, – пообещал Вербин.

– Вы сможете?

– Да. И не факт, что ей написал участник беседы. Он мог решить не светиться в общем диалоге.

– Мог. А ещё он мог удалить переписку.

– Скрыть всё не получится, – уверенно ответил Феликс. – Нужно быть большим профессионалом, чтобы удалить абсолютно все следы.

– Или можно нанять профессионала.

– В преступлении лишний человек всегда создаёт неопределённость. Особенно в том случае, если этот человек является не соучастником, а нанятым профессионалом.

– Вероятность шантажа? – поняла Старова.

– В том числе.

– Моя информация оказалась бесполезной?

– Любая информация, так или иначе связанная с делом, полезна. Даже в том случае, если связь на первый взгляд не кажется достаточно прочной и очевидной. – Феликс выдержал короткую паузу. – Спасибо.

– Не за что.

Разговор на важную тему завершился. За окном включилась подсветка, с помощью которой работники ВДНХ пытались разогнать вечернюю тьму, а за столиком возникла лёгкая неловкость. Выйти из которой помог телефонный звонок.

Вербин посмотрел на экран – Марта. Извинился, поднялся из-за столика и отошёл к дверям.

– Привет.

– Привет. Можешь говорить?

– Вполне.

– Можно спросить, где ты?

– Ты не поверишь – на катке.

– Ты катаешься? – Карская была удивлена меньше, чем показала коротким восклицанием.

– Мне тут встречу назначили.

– Как интересно.

– У людей выходные, приходится подстраиваться под их планы.

– Это я понимаю. А сам катаешься?

– Да.

– Хорошо?

– Хочешь проверить?

– Ты на каком катке?

– ВДНХ.

– Далеко, – протянула Марта. – Пока я доберусь из нашей деревни, каток уже закроется. – Пауза. – Мысль мне нравится, но не сегодня.

– Спасибо, что позвонила.

– Тебе не показалось, что я тебя проверяю?

– Мне показалось, что я давно с тобой не говорил.

Марта написала, когда приехала, но с тех пор молчала, и Вербин действительно был очень рад её слышать.

– Созвонимся вечером?

– С радостью.

– Договорились.

Возникла пауза, но совсем не столь неловкая, как пару минут назад за столиком. Потому что Феликс знал, как выйти из этого молчания:

– Я по тебе скучаю.

– А я хочу лечь спать с тобой.

Он улыбнулся:

– Мы скоро увидимся.

– Очень скоро.

Вербин вернулся за столик и спокойно ответил на внимательный взгляд Старовой.

– Ваша жена?

– У меня нет кольца.

– В наше время не все носят кольца.

– Тоже верно, – согласился Феликс. И уточнил: – Не жена.

– Но близкий человек?

– Как вы поняли, что мне звонят не по службе?

– По выражению вашего лица, Феликс. – Старова улыбнулась, но не так, как раньше – чуть отстранённо. – Стоило вам увидеть имя на экране смартфона, как выражение вашего лица изменилось. И стало ясно, что этой женщине можно позавидовать – её очень любят.

С ответом Вербин не нашёлся. Да и что здесь ответишь? Помолчал, после чего спросил:

– Вас подвезти?

– Я на машине.

– В таком случае до свидания, Ольга.

– До свидания, Феликс. И спасибо за сегодняшний день.

Который был далёк от завершения.

Попрощавшись с Ольгой, как оказалось, они припарковались на одной стоянке, Феликс отправился в «Грязные небеса» – захотелось провести вечер в заведении. Заодно поковыряться в делах. Ну и поесть, конечно, поскольку после уничтожения пиццы в холодильнике остались лишь три непонятные банки. Которые, как подозревал Вербин, имело смысл выбросить ещё прошлой осенью.

Машину оставил на заднем дворе, но через кухню входить не стал, обошёл здание, чтобы оказаться у главного входа и заодно покурить. И первой, кого Феликс увидел в зале, была Катя.

– Привет.

– Выглядишь бодрым.

– Ожидала другого?

– Пожалуй, нет, – рассмеялась Катя. – Ты уехал вполне в форме. Но ты… – Девушка прищурилась. – Ты очень мало спал.

– Так получилось, – пробурчал Вербин.

– Поужинаешь?

– Да…

– Я распоряжусь. – Катя увидела, что Феликс собирается задать вопрос, поняла какой и движением бровей указала на вошедших гостей: – Подойду, как только смогу.

Поэтому первым собеседником Вербина стал Антон, который изменил обыкновенной манере поведения, перегнулся через стойку и негромко сказал:

– Мне кажется, что очень хорошо.

– Спасибо.

– Она умна и с характером, как раз то, что тебе нужно.

– Э-эээ…

Однако уточнить, что имел в виду Антон, Феликс не успел.

– И вы прекрасно смотритесь вместе, – добавила подошедшая Катя.

– Это важно?

– Это хорошо.

– То есть ты тоже одобряешь?

– Это важно? – Девушка нарочно повторила вопрос Вербина.

– Это хорошо, – рассмеялся в ответ Феликс. – Если, конечно, ты в самом деле одобряешь.

– Ты ведь не собираешься бросаться в омут очертя голову?

– Я давно обхожу омуты.

– Не обходишь. – Катя улыбнулась и прикоснулась к плечу Феликса. – Марта умна, превосходно себя контролирует и отлично общается. Нас она держала на расстоянии, но при этом сделала так, что оно совсем не ощущалось. Поэтому не доверяй ей до тех пор, пока не поймёшь, что между вами расстояния нет.

– Что она со мной откровенна?

– Абсолютно откровенна, – подчеркнула Катя. И поднялась с барного табурета: – Мне пора. Приятного аппетита.

– Спасибо.

Антон тоже отправился к гостям, Феликсу принесли ужин, на который он с жадностью набросился, и следующий разговор состоялся после того, как Вербин закончил с едой и собрался выйти на улицу – проветриться и покурить.

– Не занято? – Ответа мужчина не ждал. Аккуратно приземлился на соседний табурет, поставил перед собой полупустой бокал тёмного пива и улыбнулся. – Привет.

Ровшан, замначальника убойного отдела с «земли», на которой нашли Викторию Рыкову.

– Спасибо, что дал поесть, – хмыкнул Феликс.

– Ну, я же с пониманием, догадываюсь, что ты сегодня работал.

– По мне видно?

– По тому, как ел.

– Зачем ты здесь?

– Вы дело всё-таки открыли, – размеренно ответил Ровшан. – Вот, заехал узнать, как и что.

– Что-то ты не торопился, Анзоров дело в понедельник открыл.

– А куда торопиться? Нужно было дать вам время понять, что там чистый суицид.

– Вам воткнули? – поинтересовался Вербин.

– За то, что убийство пропустили?

– Ага.

– Ещё нет, но если ты раскроешь дело – воткнут. Но по мелочи, конечно, ты ведь звезда, кто с тобой сравнится?

– Я не звезда, а человек служивый: мне сказали расследовать – я расследую.

– Там есть что расследовать?

На этот вопрос Феликс ответил долгим дружелюбным взглядом.

– Понятно. – Ровшан помялся. – Мы, как ты сам понимаешь, в дурной ситуации оказались: ты забрал дело и не подпускаешь нас к нему.

– Вы его не хотели.

Теперь долгий взгляд изобразил Ровшан. Не очень дружелюбный, скорее, на что-то намекающий.

– Всё-таки не суицид?

– Нет.

– Но ты ничего не скажешь?

– Не имею права.

– Я так и думал. – Ровшан сделал большой глоток пива и качнул головой: – Хорошее заведение.

– Считается одним из лучших пабов в Москве.

– Не всякому оперу так везёт.

Вербин понимал, что однажды кто-нибудь начнёт «хвалить» «Грязные небеса», причём именно с такой, намекающей, интонацией. Но не ожидал, что этим «кем-то» станет коллега с «земли». Но в подготовленном давным-давно ответе менять ничего не стал, ему было плевать, кто его услышит. Главное, чтобы понял.

– Я «не всякий опер», – расслабленно ответил Феликс. – Я въедливый опер, упорный опер. Злопамятный опер.

И, кажется, был понят правильно.

– Я просто за тебя порадовался, – ровным голосом произнёс Ровшан.

– Уверен, что так. И не волнуйся, не думаю, что вам «прилетит» – Анзоров понимает, что дело замороченное и суицид к нему очень хорошо и очень ловко прикрутили.

– Но ты ведь всё понял.

– Но я ведь с Петровки.

– А, ну да… – Ровшан допил пиво и не прощаясь направился к выходу.

Провожать его взглядом Вербин не стал – много чести. Достал из кармана зажигалку и покрутил в руке. Что это было? Неужели ребята с «земли» по-прежнему хотят назвать смерть Виктории Рыковой суицидом? Несколько дней назад в этом ещё был хоть какой-то смысл, но теперь, когда они с Анзоровым вгрызлись в дело настолько, что перестали сомневаться в том, что имеют дело с убийством, такая активность способна лишь навредить «активистам». Или местные хотят проявить себя в расследовании, чтобы запоздало продемонстрировать удаль и мастерство? Мол, смотрите, какие мы молодцы, а на начальном этапе ошибиться может каждый…

– Тут есть над чем подумать, – пробормотал Вербин.

Он накинул куртку и вышел на свежий воздух. Но не на улицу, а на задний двор. Посмотрел на машину и задумался над внезапно возникшей дилеммой: перегнать автомобиль к дому или выпить пару доз виски? Или перегнать, а потом вернуться и выпить, благо, тут рядом? И в тот момент, когда Вербин почти решился на небольшой подвиг: отправиться домой, а потом вернуться, ему позвонил Крылов.

– Я это сделал! – Молодого оперативника накрыла столь сильная эмоциональная волна, что он напрочь позабыл о принятом обращении на «вы»: – Феликс, ты представляешь? Есть ещё шесть больших кукол! Их купили за пять дней до убийства. И это была не Виктория!

– А кто? Наиль? Шевчук?

– Покупательницей была женщина.

– Опять?

– Да, – вздохнул Ваня. – Только на этот раз не Виктория – я показал фотографию.

И было бы странно, купи девушка ещё один комплект кукол.

– Продавщица уверена, что это была женщина?

– Продавщица вспомнила, что удивилась покупке, спросила, зачем ей столько кукол, а женщина ответила, что своих детей у неё нет, поэтому она часто отправляет подарки в детские дома.

– Как она платила?

– Наличными.

Ну, разумеется, нужно быть полным идиотом, чтобы в такой ситуации расплачиваться банковской карточкой.

– Это нам всё портит, да? – вдруг спросил Крылов.

Путь от эйфории до крушения надежд занял у молодого оперативника меньше времени, чем ожидал Вербин.

– Смотря что ты имеешь в виду, – спокойно ответил Феликс. – Да, это не Наиль и не Шевчук, но женщина может оказаться их сообщницей. – «Например, Дилярой». – В любом случае, у нас есть ещё одно совпадение, а значит, нужно сделать следующее. Первое, предупреди продавцов, что завтра с них снимут показания. Второе, зайди к охранникам, спроси про видеозаписи и займись городскими камерами. Будет здорово, если получится проследить покупательницу… – «Маловероятно, конечно, но попробовать стоит». – Третье, возьми полное, максимально подробное описание кукол… Чёрт! – Вербин вспомнил о пришедшем утром сообщении.

– Что случилось?

– Не волнуйся, случилось хорошее: в квартире Виктории Рыковой найдены не те куклы, которые она купила.

– Это правда?

– Зачем мне тебе лгать? Просто забыл рассказать, прости.

– Ура!

– Вот-вот, ура… – Феликс улыбнулся. – Ты всё понял?

– Я буду снимать показания?

– Нет, приедет другой сотрудник, и дальше эту покупательницу поведёт он.

– А мне что делать?

– У нас до сих пор нет совпадения с подозреваемыми, – объяснил Феликс. – Значит, продолжаем рыть магазины.

– Как долго? – осведомился молодой оперативник.

– Или ты находишь, где Наиль или Шевчук приобрели кукол, или мы доказываем, что нынешняя покупательница выполняла просьбу одного из них.

– Или находим мотив убийства Рыковой у этой покупательницы, – предложил свой вариант Крылов.

– Такими темпами ты скоро станешь хорошим полицейским, – одобрительно пошутил Вербин.

– Вашими бы устами…

Крылов попрощался и положил трубку. Вербин же закурил вторую сигарету и набрал номер Колыванова.

– Как проходят праздничные дни? Уверен, ты сильно скучаешь без интересных дел.

– Кто вы? – мгновенно сориентировался Колыванов. – Зачем вы сюда звоните? Вы ошиблись номером.

– Есть прекрасная возможность поработать, – улыбаясь, продолжил Вербин. – Труба зовёт и всё такое. Нужно срочно помочь нашему юному другу.

– Я так и думал, – вздохнул Колыванов. – Говори, что случилось?

Слишком много камер…

На улицах, в метро, в подъездах… Не на каждом шагу, конечно, но много. Москва смотрит на своих обитателей десятками тысяч холодных, никогда не спящих глаз, обойти которые невероятно сложно. Не невозможно, конечно, но постараться придётся: продумать, откуда появиться так, чтобы это не вызвало подозрений, разработать путь отхода – чтобы исчезнуть, скрыться от внимательного оптического взгляда и вновь возникнуть – в другом месте и другом обличье, в своём собственном. А главное, решить, как показаться тем камерам, которые невозможно обойти. Но как раз последний пункт – главный – меньше всего беспокоил убийцу. Он знал, кем войдёт в подъезд и поедет в лифте – курьером известной компании, благо, необходимая экипировка давно была подготовлена и ждала своего часа: куртка, штаны, массивный рюкзак и маска, которую передвигающиеся на электровелосипедах курьеры использовали во время морозов. И далеко не всегда снимали, входя в здания – зачем лишний раз напрягаться?

А у кого вызовет подозрения курьер? Один из тысяч других курьеров, давным-давно ставших привычной чертой повседневности. Ни у кого. Включая жильца, с которым убийца вошёл в подъезд. Жилец бросил на убийцу равнодушный, чуть высокомерный взгляд и отвернулся. Кто станет приглядываться к курьеру?

А на нужном этаже, как и надеялся убийца, никого не оказалось. А даже если кто-то и оказался бы, нет ничего проще, чем сделать вид, что перепутал этажи, и вернуться чуть позже. Но на этаже никого не оказалось. Никто не увидел, как убийца стянул куртку и маску с шапкой, подвинул рюкзак ближе к двери, чтобы он не был заметен в «глазок», и уверенно надавил на кнопку звонка. Хозяйка отозвалась примерно через полминуты.

– Кто там?

– Вера Борисовна Погодина?

– Да.

– Полиция. – Убийца привычным жестом раскрыл перед «глазком» удостоверение. – Вы знаете майора Вербина?

– Да… мы встречались… он меня допрашивал.

– Появилось несколько дополнительных вопросов, Вера Борисовна, – убийца убрал удостоверение. – У вас не найдётся десять-пятнадцать минут? Нам нужно поговорить.

– Конечно.

Замок щёлкнул, дверь открылась, и Вера изумлённо уставилась на курьерские штаны стоящего перед ней мужчины.

– Мне не нравится, когда дочь залипает в телефоне, но иногда это бывает полезным, – произнёс майор Чернов, начальник убойного отдела здешней «земли». – Старики, особенно одинокие старики, которые Интернетом не пользуются, могут неделями в квартирах лежать. Сам знаешь, как бывает – даже через годы находят. А молодые теперь всегда на связи, и если друзья у них активные, то не дадут им «пропасть с горизонта».

– Как сейчас? – спросил Вербин.

– Как сейчас, – подтвердил Чернов. – Погодина переписывалась с подругой. Сплетничали… Это не моя фраза – так сказала девушка. Как я понимаю, сплетничали оживлённо, о чём-то очень для них интересном. Потом Погодина написала, что к ней пришли, но не сказала кто, пообещала скоро вернуться в разговор. Подруга отвлеклась, конечно, вспомнила о Погодиной примерно через час. Написала. Погодина не ответила. Ещё через полчаса подруга написала снова – опять тишина. Позвонила, потом ещё пару раз, потом позвонила на городской телефон.

– Активная, – пробормотал Вербин. – Могла бы рукой махнуть.

– Ну, по сути, она и махнула, – хмыкнул Чернов. – Позвонила в полицию, ей сказали, что, мол, Погодина ваша, небось, уснула уже, или с молодым человеком приятно проводит время. Подруга покричала, но деваться ей было некуда – бросила трубку. Однако примерно через полчаса соседи заметили, что дверь квартиры приоткрыта. Заглянули, позвали Погодину, она не ответила, они не поленились – прошли в квартиру… и увидели её.

– Соседи были с ней знакомы?

– Это квартира бабушки Погодиной, Веру соседи знали с детства.

Поэтому и получилось так быстро обнаружить тело. Благодаря активной подруге это бы случилось не раньше следующего, то есть сегодняшнего, дня. И только в том случае, если бы она не забыла за ворохом праздничных хлопот.

– Убийца напал на Веру в прихожей…

– Но дверь она открыла сама? – уточнил Вербин.

– Никаких следов взлома, – подтвердил Чернов. И продолжил: – Убийца оглушил Веру ударом в лицо. Вот след.

Тело уже увезли, поэтому Феликсу было предложено изучать обстоятельства по фотографиям в планшете.

– Думаю, девушка упала, убийца нанёс ей ещё несколько ударов, возможно, она потеряла сознание, после чего он закрыл дверь, втащил Погодину в комнату, положил на диван и связал пластиковыми «царапками».

– Почему он не закрыл дверь, когда уходил?

– Замки не захлопываются.

– Мог бы воспользоваться ключами.

– Значит, ему было плевать.

– Пожалуй, – подумав, согласился Вербин. – Но почему? Обычно убийцы стремятся к тому, чтобы их жертву не нашли как можно дольше.

– Он мог заторопиться.

– Мог.

Квартира у Веры была довольно большой, но однокомнатной, полностью отремонтированной и обставленной в современном стиле.

– Когда Погодина пришла в себя, убийца начал её пытать.

– Зачем?

– Поймаем – спросим.

– Шутник.

Чернова Феликс знал давно и, разумеется, общались они на «ты».

– А разве не так? – Чернов пролистал несколько фотографий. – Он ей откусывал фаланги мизинца на левой руке. А когда срубил палец под корень и пообещал перейти к следующему – девчонка сдалась.

После чего убийца перерезал ей горло.

– Сдалась и что-то ему отдала…

– Или о чём-то рассказала.

– Или так. – Вербин огляделся. – Ты сказал, что в квартире не нашли ни телефона, ни ноутбука?

– Ни планшета, – кивнул Чернов. – Вообще никакой электроники. Даже флешек или жёстких дисков.

– Либо искомое было на них, либо убийца не смог найти нужное и собрал всю аппаратуру.

– Мы ведь решили, что девчонка сдалась.

– Убийца мог ей не поверить. Или подстраховаться. – Феликс помолчал. – Прикажи своим ещё раз обыскать квартиру. Только на этот раз очень тщательно. Хочу быть уверен, что мы не пропустили тайник с флешкой.

– Я понял. Сделаем. – Чернов помялся. – Думаешь, убийство связано с «Девочкой с куклами»?

– Поймаем – спросим.

– Шутник.

– Да, я знаю… – Вербин ещё раз огляделся и покачал головой: – Вера, Вера, Вера… во что же ты ввязалась?

На самом деле Феликс догадывался, во что и как это могло произойти. И мысленно выругался, ведь в этом деле ему приходится опираться на догадки и предположения, поскольку улик катастрофически не хватает.

– Вы ведь понимаете, что у меня могут быть неприятности? – тихо спросил сотрудник.

В ответ спокойное, не равнодушное, а очень спокойное:

– Вы знали об этом, когда мы договаривались.

– Да, – протянул сотрудник. – Но сейчас я подумал…

Почему-то именно сейчас подумал, когда они остановились перед последней дверью, ведущей туда, куда нельзя было проводить посторонних. И сотрудник сам удивился тому, как быстро они оказались в глубине здания. Ведь кажется, что встретились всего минуту назад: короткий вопрос, потом второй, потом внимательный взгляд, потом они говорят о том, о чём нельзя, но он соглашается, и вот они в глубине здания. Перед последней дверью.

«Меня загипнотизировали?»

Нет, он отчётливо помнит каждый шаг, каждый вопрос и каждый ответ, и понимает, что его не гипнотизировали – с ним профессионально поговорили и убедили сделать то, что требовалось собеседнику. А ещё сотрудник точно знал, что до сих пор не взял обещанные деньги и, как бы ни закончилась эта история, брать не будет.

– Никто ничего не узнает.

– Хотелось бы.

– Я не прикоснусь к ней.

– Правда?

– Можете связать мне руки. – Короткая пауза. – Я просто хочу её увидеть. В последний раз. Увидеть и попрощаться.

– Можете попрощаться на похоронах.

Сотрудник уже задавал этот вопрос и услышал тот же ответ, что в прошлый раз:

– Её будут хоронить не в Москве, поэтому я не смогу быть на похоронах.

Сотрудник знал, что слышит правду.

– А мне очень важно её увидеть.

– Даже в таком виде?

– Даже в таком виде.

– Хорошо. – Сотрудник поверил. Поверил и окончательно решился. Открыл последнюю дверь и сказал: – Я не стану связывать вам руки.

– Спасибо.

Включился яркий свет. Холодный и мёртвый свет, идеально подходящий для холодного помещения и мёртвых тел. Щёлкнул замок холодильника. Бесшумно выехало место. И сотрудник откинул простыню.

– Виктория Рыкова.

И понял, что не ошибся, поверив услышанным словам: он увидел горе. Искреннее, неподдельное горе. Увидел во взгляде. Увидел в исказившемся лице. В подрагивающих пальцах. В коротком всхлипе. В выступивших слезах.

В неподвижности.

И в едва прошелестевшем:

– Девочка…

Сотрудник был молод, ещё не зачерствел, ещё не очень хорошо разбирался в людях, но точно знал, что видит сейчас истинные чувства.

Видит горе.

– Ты уверен, что смерть Погодиной связана с убийством Рыковой? – хмуро спросил Анзоров.

– Убийство Погодиной, – поправил следователя Феликс.

– Оно самое, – согласился с уточнением Анзоров. – Связано?

– Когда жертва – свидетель по другому делу, причём, достаточно сложному, это первое, что приходит в голову, – пожал плечами Вербин.

– Ну, да – классика. Но мне нужно решать, брать Погодину на себя или нет? Поэтому я жду чуть большего, чем первого пришедшего в голову.

Феликс и Шиповник переглянулись.

– Пока говорить рано, – осторожно протянул Вербин. Перед встречей он успел побеседовать с побывавшими на месте преступления криминалистами и располагал самой полной, на данный момент, информацией. – Во-первых, это очевидное убийство, во-вторых, преступник забрал все электронные устройства Погодиной: телефон и ноутбук.

– А планшет?

– Если он был, его тоже забрали.

– Почему ты уверен, что в квартире был ноутбук? – попросил объяснить Анзоров.

– Из розетки торчал зарядный шнур.

– А-а. Логично. – Следователь обдумал услышанное. – Преступник искал какую-то информацию?

– Получается так.

– Убийство может быть связано с работой Погодиной?

Этот вывод вызвал у полицейских скепсис.

– В таком случае, убийство Рыковой тоже может быть связано с её работой, – проворчал Шиповник.

– Хотите сказать, что мы не там искали?

Полицейские переглянулись, но когда поняли, что Анзоров не шутит и в самом деле ждёт ответа, Шиповник твёрдо произнёс:

– Мы считаем, что ищем там, где нужно.

Они с Вербиным поняли, что Анзоров не горит желанием вешать на себя дело Погодиной, и его не самый умный вопрос вызван исключительно этим.

– Любой мог попытаться замаскировать убийство под самоубийство, – заметил следователь.

– Любой, кто читал дневник, – уточнил Вербин. – И даже не любой, а имеющий мотив. И достаточно хладнокровия, чтобы совершить убийство.

– Допустим, у них был доступ в квартиру Рыковой. – Анзоров посмотрел сначала на Шиповника, потом на Вербина, которые, не сговариваясь, ответили ему одинаковыми взглядами, и сдался: – Хорошо, убийство Погодиной связано с убийством Рыковой. Что у нас есть на убийцу?

– Профессионал, – тут же ответил Феликс. – Вошёл в дом под видом курьера.

– Лицо не показал?

– Был в маске, в каких на электровелосипедах ездят.

– Понятно. – По Анзорову было видно, что в настоящий момент его главная мечта заключается в запрете ношения любых масок навсегда. – В квартиру он проник под видом курьера?

– Не думаю.

– Если Погодина не ждала курьера, она бы его не пустила, – объяснил Шиповник.

– Логично.

– Около двери убийца снял маску и представился как-то иначе, – продолжил Вербин. – Представился тем, кто не вызывал у Погодиной подозрений, и она открыла дверь. У Погодиной убийца пробыл около тридцати минут. Затем вышел из подъезда, какое-то время мы вели его по камерам, но затем он скрылся.

– Хорошо знает местность? – прищурился подполковник.

– Хорошо подготовился.

– То есть это чёткий заказ?

– Абсолютно чёткий.

– Мотив убийства? – У Шиповника было своё мнение, однако он хотел услышать Вербина.

– Погодина последней общалась с Рыковой, – мягко напомнил Феликс. – Погодина звонила Рыковой, и они довольно долго говорили. Погодина сказала, что это был обыкновенный трёп двух подружек, но что, если во время разговора Рыкова сказала Погодиной, кто к ней должен прийти?

– Шевчук?

– Или Наиль.

– Наиль же только что ушёл? – нахмурился Анзоров.

– И так создал себе легенду: был, но ушёл. Съездил домой за куклами и другими вещами, оставил телефон, вернулся, убил. А пока его не было, Рыкова говорит с Погодиной и рассказывает, что Наиль вот-вот вернётся.

– Доказательств возвращения никаких, – покачал головой следователь. – Её слово против его.

– А вдруг доказательства были? – предположил Шиповник. – Вдруг Погодина записала разговор? Или его часть?

– Зачем?

Несколько мгновений полицейские молчали, после чего Феликс ответил:

– Например, чтобы показать Шевчуку, что у Рыковой есть второй любовник.

– И занять место Рыковой?

– Как вариант.

– И кажется, ей это удалось, – неожиданно произнёс Шиповник.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Анзоров.

– Феликс попросил отправить запрос в «Аэрофлот» – подтвердить дату приобретения Шевчуком билетов на Алтай, – рассказал подполковник. – Сегодня утром ребята оттуда позвонили и сообщили, что будет в официальном ответе. А будет вот что: факт приобретения билетов подтверждается, дата – тоже. Но есть нюанс. Изначально Шевчук взял билеты на себя и Рыкову, а шестнадцатого февраля поменял данные Рыковой на данные Погодиной.

– Быстро он сориентировался, – обронил Вербин.

– Рыкова умерла, но запланированную поездку никто не отменял, – пожал плечами Анзоров. – А летать по командировкам в одиночестве Шевчук, похоже, не привык.

– Или отвык.

– Или так. – Следователь побарабанил пальцами по столешнице. – Пока всё сходится: Вера Погодина положила глаз на Шевчука и ждала случая подвинуть Рыкову. И вот случай представился: Рыкова, абсолютно доверяя Погодиной или же находясь в приподнятом настроении, начинает рассказывать о своих взаимоотношениях с Наилем Зариповым. Погодина понимает, что это её шанс, и записывает разговор, в котором, в том числе, Рыкова сообщает, что Наиль должен вот-вот приехать. Разговор заканчивается, а на следующий день Погодина узнаёт, что Рыкова убита.

– Сначала Погодина узнала, что Рыкова покончила с собой, – напомнил Шиповник.

– Погодина узнала, что Рыкова покончила с собой, но сразу поняла, что её убили, – вставил своё слово Феликс.

– Потому что ничего не говорило о готовящемся суициде.

– Да.

– Возникает интересный вопрос: Погодина показала Шевчуку запись разговора с Рыковой? – спросил Анзоров.

– Нет, – уверенно произнёс Вербин.

– Почему ты так думаешь? – Следователь явно удивился категоричному ответу. – Мне кажется, это совсем не очевидно.

– Во-первых, после смерти Рыковой Шевчук и так оказался в её руках, – ответил Феликс. – Во-вторых, Шевчук не звонил Рыковой четырнадцатого.

– Может, не до того было? Или решил отложить выяснение отношений до пятнадцатого? Или вообще не стал бы ничего выяснять – просто заявил бы, что между ними всё кончено, и переключился на Погодину. Отсутствие звонка ничего не подтверждает.

Шиповник вопросительно поднял брови.

– Не буду спорить, – спокойно произнёс Вербин. – Но я считаю, что, узнав об измене, Шевчук позвонил бы сразу – психотип у него подходящий. – Анзоров хотел что-то добавить, но Феликс уверенно продолжил: – В-третьих, мы не знаем, кто ехал к Рыковой. Это мог быть Наиль, но мог быть и сам Шевчук. В конце концов, это могла быть Диляра, что тоже стало бы для Рыковой большой радостью.

– Диляра? – изумился Анзоров.

– Я к слову.

– Но зачем записывать разговор о Диляре?

– Возможно, Погодина не знала, о ком пойдёт речь, – предположил Вербин. – И, кстати, о Погодиной: в серьёзных делах она не торопилась и тщательно рассчитывала шаги.

– А это ты откуда узнал? – вздохнул следователь.

– Я с ней встречался и разговаривал, – рассказал Феликс. – Я не думаю, что идея соблазнить Шевчука пришла ей в голову во время разговора с Рыковой. Ты прав в том, что Погодина давно положила глаз на Шевчука. Но пока Шевчук был увлечён Рыковой – Погодина не лезла, наблюдала и выжидала. Но заполучив такой козырь, как собственное признание Рыковой, да ещё, возможно, с интимными подробностями, выставляющими Шевчука не в лучшем свете, Погодина тем более не стала бы торопиться. Она бы спланировала разговор – личный, не по телефону – правильно подобрала слова и расставила акценты так, чтобы к ней у Шевчука не оказалось претензий.

– И вышла бы из кабинета как «новый служебный роман будущего топ-менеджера».

– Именно, – улыбнулся в ответ Вербин. – Записав разговор, Погодина сначала прыгает от радости до потолка, но потом садится и начинает думать. Она не торопится. И ничего никому не показывает, потому что уже на следующее утро узнаёт о смерти Рыковой.

– И сразу понимает, что речь идёт об убийстве.

– Погодина не могла этого не понять, – добавил Феликс. – Она была умной.

– У тебя все преступники умные, – проворчал Анзоров.

– Это мой профиль, – молниеносно среагировал Вербин. – Дураков другие ловят.

– А я уж и забыл, каким ты можешь быть.

– Я тоже.

– Главное, чтобы я не забыл, каким ты должен быть, – с нажимом произнёс Шиповник, выразительно глядя на Феликса. – Продолжай.

– Узнав о смерти Рыковой, Погодина тщательно обдумывает новую ситуацию. Она понимает, что теперь Шевчук никуда от неё не денется, и начинает прикидывать, как извлечь выгоду из того, что ей стало известно.

– Погодина знает убийцу.

– Погодина предполагает, что знает убийцу, – поправил Анзорова Феликс. – Она взвешивает риски и решается на шантаж.

– Даже если предполагаемый убийца Шевчук? – Следователю это показалось странным.

– А какая разница? – пожал плечами Вербин. – Почему бы не поправить финансовое положение за счёт любовника? Или будущего любовника?

– И её не смущало спать с убийцей?

– Амир, я понимаю, о чём ты говоришь, но пока не хочу сбрасывать Шевчука со счетов, – медленно ответил Феликс.

– В этом ты прав, – согласился Анзоров. – Сейчас не важно. Мы принимаем версию, что Погодина догадывалась, кто может быть убийцей Рыковой, решила его шантажировать, но плохо взвесила риски.

– Шантаж – это всегда риск, – заметил Шиповник.

– В современном мире у шантажиста есть масса инструментов, позволяющих не приближаться к жертве, – не согласился следователь. – Достаточно прислать кусочек записи и предложить заплатить за полную версию.

Личная встреча не нужна: ну, отдаст шантажист флешку с записью, а как доказать, что это единственная флешка? Никак. И потому разница между очной встречей и общением по Сети исчезает.

– А деньги на карточку? – съязвил Шиповник.

– Деньги на анонимный кошелёк с криптовалютой, – ответил Вербин.

Анзоров молча кивнул.

– Я слишком стар для ваших игр, – вздохнул подполковник.

– Ничего, вы нам ещё много крови попортите, – брякнул Феликс. И, невинно глядя Шиповнику в глаза, добавил: – К счастью.

Следователь хмыкнул.

– Мы с тобой позже об этом поговорим, – пообещал подполковник. И вернулся к версии: – Кто мог убить Погодину?

– Только не Зарипов, – убеждённо ответил Вербин. – Избить, а потом пытать? Нет, это не Наиль.

– То есть или Шевчук, или нанятый профессионал?

– Да.

– Но если профессионал, то в деле Диляра, – твёрдо произнёс Анзоров. – Ты не веришь, что Наиль мог убить Погодину, и я с этим согласен. Но я не верю, что у Наиля есть связи, чтобы нанять профессионала.

– Согласен, – кивнул Феликс. – Если профессионал, то Диляра в деле.

– А что Шевчук? – спросил Шиповник.

– Я ему звонил, – доложил Вербин. – Шевчуки в Ярославле и пробудут там до вечера воскресенья.

– Проверять, как я понимаю, бесполезно?

– Шевчук подчеркнул, что они отправились в компании друзей.

– Значит, Шевчука исключаем.

– Исключаем как непосредственного убийцу, – уточнил Вербин. – Возможно, он мог нанять профессионала.

– Ну ты зануда, – рассмеялся Анзоров.

– На том и стоим.

– И стоять на этом у тебя получается хорошо… – Следователь быстро просмотрел заметки, которые делал в блокноте во время разговора, и протянул: – Вроде, всё…

– Вроде, да, – согласился Шиповник.

– Есть один неприятный момент, который все мы должны чётко понимать, – неожиданно произнёс Феликс.

– Какой? – машинально спросил Шиповник.

– Неприятный? – машинально спросил Анзоров.

– Мы предположили, что Погодина, понадеявшись на огромный, в её понимании, куш, решилась на опасную игру – шантаж. При этом, будучи девушкой умной, она постаралась принять все меры безопасности: связь по Сети, скорее всего, через левый телефон, деньги – в анонимный кошелёк.

– Всё так, – подтвердил следователь.

– Тогда почему Погодину так быстро нашли?

– Её легко было вычислить, – махнул рукой Анзоров. – Погодина последняя говорила с Рыковой…

И осёкся, глядя на тонко улыбающегося Вербина.

– Для этого нужно знать материалы дела, – произнёс Шиповник.

И выругался.

И наступила тишина. В которой все подумали, что Вера Погодина могла ошибиться сама, переоценив свои навыки работы в Сети. Но могла произойти утечка информации. Кто-то мог рассказать заинтересованным лицам о последних часах жизни Виктории Рыковой, и заинтересованное лицо поняло, кто его шантажирует. И до тех пор, пока в этом вопросе не наступит ясность, под подозрением находятся все.

– Да, нужно знать, – угрюмо проворчал следователь.

И ещё они понимали, что хоть под подозрением находятся все, они, Колыванов и Крылов – в последнюю очередь, но всё равно под подозрением.

– Я забираю дело Погодиной? – кашлянув, спросил Анзоров.

– Наверное, придётся, – подумав, ответил Вербин. – Мы всё равно будем пересекаться в этом расследовании с коллегами.

– Но мы вряд ли его раскроем, да? – Следователь понимал, что Феликс прав, но надеялся, что смерть Погодиной не превратится в «висяк».

– А это уже от нас зависит, глядишь и раскроем, – рассмеялся Шиповник. – Но дело в любом случае нельзя отдавать.

– Ладно. – Анзоров вздохнул. – Будет вам дело.

– Значит, работаем.

Эта часть совещания завершилась. Анзоров с Шиповником перешли к обсуждению других вопросов – «раз уж встретились, и чтобы не тратить время в будни», а Вербин отправился к себе – продумывать изменения в ближайших планах. Но до стола не добрался – в коридоре его перехватил Гусев, старший опер из их отдела.

– Поговорим?

– Не вопрос.

Гусев отвёл Вербина в сторону и понизил голос:

– Я только сегодня вышел с больничного, и мне рассказали о теме, которую ты поднял в понедельник на общем совещании. Она ещё интересна?

– Она мне очень интересна, – не стал скрывать Феликс. – Был похожий случай?

– Года два назад или чуть меньше, погиб мужчина по фамилии Бурмин, – рассказал Гусев. – Где-то на севере Москвы. Я ещё не поднимал то дело, поэтому точно сказать не могу – не помню.

– В чём совпадение?

– Бурмина загрызла стая бездомных собак на пустыре, через который он ходил к гаражу. Дело было вечером, свидетелей не оказалось, следы собак, отметины зубов, никаких других травм – ни предсмертных, ни посмертных. По всему выходило, что расследовать там нечего. Ребята с «земли» так вдове и сказали, но она подняла шум и добилась приезда опера с Петровки… меня, в смысле. – Гусев помолчал. – А поводом для шума стали кошмарные видения, мучившие Бурмина несколько предыдущих месяцев.

– Так. – Вербин стал предельно внимательным. – Дай угадаю…

– Тут угадывать нечего, – развёл руками Гусев. – В тех видениях на Бурмина нападала стая собак. И разрывала в клочья. Такое вот совпадение.

– Жена сказала, что это не случайно?

– Сказала, конечно, и письма писала по инстанциям. Только доследственная проверка ничего не выявила: Бурмин работал инженером в Мосэнерго, занимался производством, проблем на работе у него не было, характеризовали его как хорошего специалиста. Ни с кем не конфликтовал, никому дорогу не перебегал. О видениях коллеги не знали, видимо, на результаты работы они не влияли. В общем, жуткое совпадение.

– Собак определили?

– Неподалёку жила стая, на неё… – Гусев выдержал паузу, но затем всё-таки произнёс то, что вертелось на языке: – На неё всех собак и повесили.

Вроде как пошутил. И даже, можно сказать, удачно, однако смеяться не хотелось.

– А что медэксперты сказали? – вдруг спросил Феликс.

– О чём? – не понял Гусев.

– О породе собак. – По взгляду собеседника Вербин понял, что так далеко коллега не копал. – Эксперты определили, собаки какой породы напали на Бурмина? Ну, в смысле, те ли это собаки?

– Бурмин был очень сильно порван, – медленно ответил Гусев. – Не один укус, а множественные травмы. Не думаю, что там можно было что-нибудь определить.

– Тоже верно, – согласился Феликс, понимая при этом, что определили бы, обязательно определили. Он был благодарен коллеге за информацию и не хотел давить на то, что Гусев не докрутил дело. А он явно не докрутил. – К тому же я не думаю, что это имеет большое значение… Бурмин обращался за помощью к специалисту? Или только жене жаловался?

– Он точно ходил к психотерапевту, – уверенно ответил Гусев. – Хотел избавиться от видений.

– Говорил с ним?

– Да. Мужик показался толковым. Очень переживал, что Бурмин умер, сказал, что только-только подобрал ключ к решению его проблемы – и на тебе.

– Имя помнишь?

– Нет, конечно. Но в материалах дела оно точно есть, я в отчёте указал.

– Спасибо. – Вербин пожал Гусеву руку. – С меня пиво.

– Я напомню.

– Договорились.

– Скажи… – Гусев помялся. – Ты действительно видишь связь?

– Пока нет, – честно ответил Феликс. – Но согласись, факт любопытный.

Гусев помолчал, после чего кивнул:

– Согласен. – И направился к своему столу.

Вербин же сделал пометку в записной книжке, убрал её в карман, и тут же достал из кармана зазвонивший телефон:

– Привет!

– Ты на катке? – шутливо спросила Марта.

– Ты не поверишь, но нет, – рассмеялся в ответ Феликс.

– Привет. – Ей очень понравилось, что Вербин понял и поддержал шутку. – Как твои дела?

– Ну… – Рассказывать по телефону о главной новости Феликс не хотел, поэтому сформулировал несколько расплывчатый ответ: – Есть кое-какие заморочки, расскажу потом.

– Обещаешь?

– В них нет ничего секретного.

– Ты сейчас где?

– На Петровке.

– Какие планы на вечер?

– Ты вернулась?! – Прятать охватившую его радость Феликс не собирался. – Ты дома?

– Только что зашла в квартиру. – Марта помолчала. – Хотела сделать сюрприз.

– Сюрприз удался, – не стал скрывать Вербин, прикидывая перечень срочных дел. – Я смогу быть часа через два, не раньше.

– Я буду ждать.

И она не просто ждала…

По тому, как быстро распахнулась дверь, можно было подумать, что Марта наблюдала за лестничной площадкой и открыла, едва убедившись, что из лифта вышел Вербин. На самом деле, конечно, не наблюдала, но ждала нетерпеливо, открыла быстро, бросилась на грудь и прижалась, обхватив Феликса за шею. И прошептала:

– Привет. – Едва слышно.

– Привет. – Вербин мягко обнял Марту, на несколько мгновений замер, вдыхая её запах – уже знакомый, уже любимый, затем спросил: – Что-то случилось?

– Ничего… просто… – Марта подняла голову, и Феликс крепко поцеловал её в губы. И увидел улыбку. – Теперь всё хорошо.

– А как было?

– Было не так. – Она потянула Вербина за собой. – Проходи.

Руку отпустила на мгновение, чтобы Феликс снял куртку, потом снова сжала и не отпускала до тех пор, пока не устроилась на диване в его объятиях.

– Только не смейся, хорошо?

– Обещаю, – негромко ответил Вербин. – И хочу сказать, что никогда не смеюсь над тем, что ты говоришь. Тем более когда ты расстроена.

– Я не расстроена.

– Пусть так.

– Я правда не расстроена. Скорее, смущена. И немного удивлена. Но при этом мне нравится происходящее. Мне нравится и моё смущение, и удивление, просто… я давно не испытывала ничего подобного, поэтому… Так, подожди, давай я расскажу по порядку.

Марта говорила с Феликсом, но ответов не ждала. Она точно знала, что Вербин слушает. Она в нём не сомневалась.

А Феликс вдруг понял, что, когда Марта бросилась к нему в прихожей, её сердце сильно стучало, словно молодая женщина нервничала перед его приходом. Непонятно по какой причине, но нервничала. А в его объятиях успокоилась и перестала дрожать. И это очень трудно, почти невозможно сыграть.

– Помнишь, я сказала, что собираюсь к старым друзьям? У них большой дом за городом, и они всегда приглашают меня на двадцать третье… Они приглашают меня намного чаще, и я у них периодически бываю, и летом, чтобы искупаться, у них рядом водохранилище, и зимой, чтобы побегать на лыжах. Но на двадцать третье февраля еду обязательно, потому что в их семье это большой праздник. Ты уже понял, что я была у них миллион раз и мне нравится у них бывать. К тому же они действительно настоящие друзья, и мне с ними хорошо. И они очень заботливые. Мне всегда готовят одну и ту же комнату и выделяют одни и те же лыжи. Мы ходим на лыжах каждый день – по лесу и водохранилищу. Вечером шашлык, игры разные… Там хорошо и весело.

Феликс улыбнулся и прижал Марту чуть крепче.

– Они мои большие друзья… да, я говорила… Я повторила, чтобы сказать, что мне интересны не только игры и лыжи, но и долгие вечерние разговоры обо всём на свете. Они образованные, грамотные люди широчайшего кругозора, с которыми интересно обсудить абсолютно всё. А с хозяйкой мы сплетничаем об общих знакомых. Поверь, нам есть о чём посплетничать. – Марта коротко рассмеялась. – Я отправилась к ним в чудесном настроении, но уже в первый вечер я… Я не почувствовала себя привычно хорошо. Всё шло так, как должно, как я люблю, но мне было… странно. И очень одиноко. А потом я поняла, что не хватает тебя, что я хочу с тобой сидеть в гостиной, прижиматься к тебе или просто касаться плечом, и если говорить, то знать, что ты меня слышишь. Закутываться в один плед. Пить красное вино из одного бокала. Быть с друзьями и с тобой. – Марта на секунду умолкла. – Прости, что не позвала тебя.

– Съездим в следующий раз, – мягко сказал Феликс.

– Я думала, что ещё рано знакомить тебя с друзьями, но там поняла, что совсем не рано. Хоть и знаю тебя всего неделю.

– Завтра будет наш первый юбилей.

– Да, завтра. – Она тихонько рассмеялась. Но тут же снова стала серьёзной: – А потом я почему-то стала волноваться. Не было никаких причин для беспокойства, но я не могла успокоиться даже после того, как мы созвонились и поговорили. Мы снова сходили на лыжах, вечером планировался плов, но я поняла, что не продержусь до завтра, извинилась и уехала. И впервые уехала не с друзьями, а с каким-то чужим таксистом.

И, наверное, боялась всю дорогу.

– Это так нелепо.

– То, что ты скучала?

Она вновь рассмеялась и прижалась теснее.

– Нет, то, что я беспокоилась. Ты сильный и смелый, и ты справишься с любой проблемой. А я, наверное, не беспокоилась, а нервничала, потому что привыкла быть вместе с тобой. Потому что рядом с тобой я абсолютно спокойна и уверена в себе.

– И это тебя смущает, – тихо сказал Вербин.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты привыкла чувствовать себя абсолютно спокойной и быть уверенной в себе без моего присутствия.

Марта помолчала, обдумывая слова Феликса, потом согласилась:

– Не абсолютно спокойной, но в целом ты, наверное, прав: я научилась справляться самостоятельно. Но стоило в моей жизни появиться крепкому и крутому мужику, как я мгновенно вспомнила, что я – девочка, и стала за тебя прятаться.

– Прячься. Для меня это в радость.

Марта повернулась и очень внимательно посмотрела Вербину в глаза:

– Правда?

– Правда, – твёрдо ответил Феликс.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Завтраки тебе удаются. Осталось проверить, как ты справляешься с приготовлением борща.

– Мужлан.

– Ты сама решила, что тебе нужен именно такой.

– Всё остальное тебе устраивает?

– Всё остальное – идеально.

– Ладно, сварю тебе борщ, – пообещала Марта. Ласково провела ладонью по щеке Феликса и спросила: – Приготовить ужин?

– Может, сходим куда-нибудь? Ещё не так поздно.

– Не хочу.

– Давай закажем?

Марта подняла правую бровь и посмотрела на Феликса с шутливым неудовольствием:

– Ты настолько сомневаешься в моих кулинарных способностях?

– Я ведь сказал, что завтраки великолепны.

– Значит, пришло время попробовать ужин.

– Хорошо, – согласился Вербин, понимая, что Марта приняла решение. – Но начать я предлагаю не с него…

И закрыл ей рот поцелуем.

Очень крепким.

И очень сладким.

– Он всё сделает как надо?

– Да.

– Откуда ты знаешь?

– У него потрясающие рекомендации.

– Написанные неизвестно кем, да к тому же в DarkNet.

– DarkNet для того и нужен: чтобы неизвестные люди оставляли рекомендации другим неизвестным людям о неизвестном человеке, оказывающем особые услуги. В обычной Сети такие специалисты не рекламируются.

Прозвучало весомо, а главное – по делу. После такого ответа демонстрировать недоверие было неуместно, поэтому следующий вопрос оказался прагматичным:

– Дорого?

– Можно себе позволить. – Пауза. – Что тебя смущает?

– Только то, что мы сейчас продюсеры, а не участники постановки. Не режиссируем, не играем… не чувствуем происходящего так, как должны.

– Мы знали, что так будет, что не сможем сделать то, что здесь требуется. Но решили не упускать случая.

– Я помню. Но это так… необычно. Неправильно. Я не рядом.

– Рядом. И это наш замысел. Наша постановка.

– Но не наше исполнение. Мы даже не в первом ряду.

Не первый ряд и даже не партер, скорее, галёрка – на самом краю пустыря, в редких кустах, рядом с которыми они оставили машину. Днём пустырь был виден как на ладони, но сгущающиеся сумерки внесли коррективы и приходилось напрягаться, чтобы разглядеть происходящее даже через очень качественные бинокли, которыми они запаслись. Тем не менее оптика не подвела, и они увидели, как из ворот гаражного кооператива вышел высокий мужчина и быстрым шагом направился к жилым домам. Самым коротким путём – через пустырь. Шаг был быстрым, однако отнюдь не нервным. Мужчина никуда не спешил, не бежал, он шёл обыкновенным быстрым шагом, как человек, который хочет поскорее добраться до дома, поужинать и плюхнуться на диван перед телевизором, или в кресло перед компьютером, или поиграть с детьми перед сном. Мужчина возвращался домой. Но примерно на середине пустыря он вдруг остановился. Очень резко остановился, потому что увидел мчащихся на него собак. Двух крупных чёрных доберманов. Не «потерявшихся», не «играющих», а целенаправленно мчащихся на одинокого мужчину. Целенаправленно и абсолютно бесшумно.

Два крупных пса, намерения которых были понятны без слов. И без лая.

Нельзя сказать, что, замерев, мужчина потерял «драгоценные мгновения» – момент атаки хозяин собак выбрал идеально, у несчастного не было никакой надежды убежать от набравших скорость доберманов, но он попытался. Он хотя бы попытался: резко развернулся и со всех ног бросился к гаражам. И даже, кажется, закричал, во всяком случае, наблюдателям показалось, что они услышали короткий вопль, но именно короткий, потому что в то самое мгновение, когда он раздался, один из доберманов в прыжке ударил мужчину в спину и сбил с ног.

Несколько следующих секунд собаки вертелись над ним, затем одновременно навострили уши и повернулись в ту сторону, откуда прибежали, поняли, что действительно услышали сигнал, и помчались к хозяину.

«Представление» закончилось, а тяжёлое дыхание зрителей показало, что оно произвело впечатление. Может, не столь яркое, как обычно, но сильное. И чтобы успокоиться, им потребовалось примерно две минуты. Целых две минуты. На исходе которых они сели в машину и поехали прочь от пустыря.

Неспешно.

И именно тогда нашли в себе силы продолжить разговор.

– Думаешь, он мёртв?

– Не сомневаюсь.

– Не так уж долго собаки с ним возились.

– Этот человек – специалист. Он знает, сколько времени нужно его животным.

– Надеюсь… надеюсь…

– А я надеюсь, что ты довольна.

Молодая женщина, которая несколько лет назад стояла в чёрном платье на Чёртовом мосту, облизнула губы и улыбнулась:

– Мы сделали то, что должны были – избавили его от страданий. Не могу сказать, что его история была наполнена чем-то особенным, но она, как и все остальные, искренняя. И тем завораживающая. Ещё одна история смерти.

– Как думаешь, мы помогаем или мешаем?

– Кому?

– Смерти.

Удивительно, но этот логичный вопрос прозвучал только сейчас, через несколько лет, наполненных то ли помощью, то ли помехами.

Ей.

Смерти.

Вопрос показался важным, поэтому ответ пришёл не сразу.

– Если бы мы мешали, мы были бы уже мертвы.

– Интересная мысль.

– Здравая.

– Почему не за решёткой?

– Потому что Смерть не сажает в тюрьму. Она просто приходит. К кому-то – красиво, к кому-то – между делом, к кому-то – страшно. Мне нравится, когда красиво, когда завораживает, пробирает до мурашек, но главное, когда искренне. Люблю искренние рассказы о смерти.

Сегодня вечером она наполнит бокал красным, устроится в удобном кресле, наденет большие наушники, выберет одну из записей, возможно, именно эту – про собак, простую, но искреннюю, и будет слушать голос мёртвого человека, рассказывающего о том, как ему снится смерть.

И вспоминать, как устроила им встречу.

«Как хорошо, что у меня… Нет. Хватит. Сколько можно повторять одну и ту же шутку?»

Вербин осторожно заложил за голову левую руку – на правой едва слышно сопела спящая Марта, и улыбнулся: «Как хорошо, когда есть с кем просыпаться. Именно „с кем“, причём, не важно где, потому что нет ничего важнее, чем „с кем“. Потому что главное – вместе. А где – не имеет значения, можно здесь, можно у меня, можно в каком-нибудь отеле у моря… в горах… или в Питере… или там, куда она захочет поехать… где угодно… Или у нас… там, где когда-то будет „у нас“…»

Как же приятно лежать и думать о путешествии с любимой женщиной… ещё не состоявшемся, даже не запланированном, но таком желанном путешествии вместе. Чтобы ни пациентов, ни расследований – только они. Среди незнакомых людей. Никого не замечая. Только они… вместе на краю света, потому что край света находится там, где тебя никто не знает… И ещё приятнее думать про место, о котором можно сказать «у нас».

– Ты опять убегаешь? – промурлыкала Марта, не открывая глаз.

– Нет, – тихо ответил Феликс. – Сегодня выходной.

И поймал себя на мысли, что очень ему рад, – первому за много месяцев настоящему выходному дню. Так рад, что понятия не имеет, как им распорядиться.

– Что будем делать?

– А что ты хочешь?

– Лежать с тобой под одеялом.

– Весь день?

– Весь день, – подтвердила Марта.

– Звучит как идеальный план.

– Я знала, что тебе понравится.

– Давай обсудим, что мы будем делать под одеялом?

– Разве не очевидно?

Более чем очевидно и невероятно сладко. Однако Вербин решил сыграть в эту игру до конца.

– А потом?

– Можно будет повторить. – Марта прижалась к нему чуть крепче. И улыбнулась.

– А потом?

– А потом наступит завтра, тебе будет пора на работу.

– Вижу, ты всё продумала.

– Ты сам назвал это идеальным планом.

Они рассмеялись, Марта наконец-то открыла глаза, и случился их первый сегодняшний поцелуй. Крепкий и сладкий. После которого Феликс уточнил:

– Идеальный план включает утренний кофе под одеялом?

– Горячий?

– Тебе с молоком.

– Мне нравится идея, – одобрила Марта.

– Тогда давай так: я сделаю под одеяло кофе, а ты потом сделаешь нам под одеяло завтрак. Что скажешь?

– Ты умеешь договариваться.

– Я пошёл варить кофе, – пробормотал Феликс, чувствуя себя абсолютно счастливым. – Никуда не уходи.

– Уйду, но очень скоро вернусь, – хихикнула Марта.

– Пусть так.

И так было.

Как должно было быть в ленивом выходном, который они себе устроили. В выходном, в котором не было никого, кроме них двоих, потому что мир перестал существовать и почти не давал о себе знать – ни одного звонка, лишь несколько SMS и сообщений в мессенджерах. Но ни одного важного, ни одного такого, которое бы заставило их выбраться из-под одеяла.

Целый день вместе.

Конечно же, не только под одеялом, но не выходя из дома. Наслаждаясь каждым мгновением, потому что они не повторятся. Ведь каждое счастливое мгновение уникально. И даже если завтра они вновь запрутся дома – всё будет иначе, не так, как сегодня. Повторится лишь то, что они снова будут счастливы вместе.

А ещё Марта порывалась приготовить борщ, но Феликс убедил её не тратить их первый выходной на стояние у плиты и заманил в ванну. Выйдя из которой, они развалились на диване в гостиной – абсолютно расслабленные, блаженно уставшие, невероятно счастливые. Даже задремали: Марта крепко, Вербин тоже, но всего на четверть часа. Потом сон ушёл, Феликс увидел книгу, которую зачем-то принёс в дом, вспомнил, что хотел ознакомиться с творчеством молодого талантливого автора, и вот, кажется, случай представился.

«– Ты когда-нибудь убивал? – спросил меня Расхарченный.

Я покачал головой.

– Человека не убивал?

– Человека? – переспросил я.

– А ты думал, я тебя про кошек спрашиваю? – Расхарченный гнилозубо осклабился. – Кошек, небось, душил в подвале? Все душат…

Меня едва не стошнило прямо на него, на водку и банку тушёнки на грязной газете, на его гнилые зубы и вонючий свитер, на его фразу о кошках. Я вспомнил нашего чудесного мейн-куна, которого маман называла не иначе как „маркиз де Крис“, на французский манер, что звучало несколько игриво в отношении американского кота, зато полностью соответствовало его благородным манерам. Вспомнил и подумал, что этот выродок мог бы с лёгкостью задушить маркиза де Криса. И посмеяться. Этот жестокий недочеловек, гордящийся своими спившимися предками-палачами из ГУЛАГа… Он и сейчас смеялся, почти смеялся, глядя на меня со своей гнилозубой улыбочкой, в которой я разглядел оттенок превосходства. Откуда ему взяться? И вдруг меня осенило: смерть! Расхарченный знает, что такое смерть! Он убивал! Кошек, собак и людей! Я не сомневался в том, что он убивал людей, он об этом не говорил, даже не намекал, но я не сомневался – убивал. Он, этот ублюдок, недостойный называться человеком, убивал, а я – нет. Я не знаю, как это. Я никогда не прикасался к самой важной части нашей жизни, через которую придётся пройти всем. Я не отнимал жизнь. Разве это справедливо? Разве справедливо, что из-за этого презираемый мною Расхарченный смотрит на меня свысока?»

– Что читаешь?

– Прости, я тебя разбудил? – Вербину казалось, что он переворачивал страницы очень-очень тихо, даже бесшумно.

– Сама проснулась. – Марта сладко потянулась, и Феликс, не удержавшись, поцеловал её в губы. – Так что читаешь?

– Современную русскоязычную прозу.

– Нашёл в моём доме? – притворно изумилась Карская.

– Принёс с собой, – ответил Вербин и поддержал шутку: – Прости.

Они рассмеялись, после чего Марта поинтересовалась:

– И как тебе современная русскоязычная проза?

– С русской литературой не сравнить.

– Тогда зачем читаешь? Подожди… – Марта перевернула книгу. – Это роман Наиля?

– Да. Ты его не читала?

– Нет, конечно. А стоило?

– Нет.

– Поверю на слово.

– Ты ничего не знаешь о моём литературном вкусе, – заметил Вербин.

– Ты ценишь русскую классику. Этого достаточно.

– Спасибо.

– Это не комплимент. – Марта вновь посмотрела на обложку. Повторно прикасаться к книге она не стала. – Что ты хочешь в ней найти?

– Хочу понять, мог ли Наиль убить.

– Он твой подозреваемый?

– Один из.

– А как же его слабость?

– Выбранный способ убийства не требовал силы.

Ответ получился расплывчатым, поэтому Карская уточнила:

– Что за способ?

– Подлый.

И стало понятно, что больше Вербин ничего не скажет.

Марта не обиделась. Или не показала, что обиделась. Кивнула, принимая ответ, и продолжила:

– Нашёл что-нибудь интересное?

– Главный персонаж повествования в какой-то момент почувствовал себя униженным, поскольку презираемый им персонаж оказался кое в чём выше него.

– Персонаж – убийца, – догадалась Марта.

– Ему доводилось убивать, – подтвердил Вербин.

– А герою нет?

– Герою нет. Главный персонаж текста – молодой человек из хорошей семьи, любой поступок которого преподносится образцом благонравия, выдающим его высочайшие моральные качества.

– Я не ошибусь, предположив, что главный персонаж очень похож на Наиля?

– Как ты узнала?

– Я у тебя догадливая. – Марта помолчала, после чего предложила: – Дочитай до конца, вдруг герой кого-то убил? Например, презираемого персонажа.

– И так доказал своё превосходство? – прищурился Феликс.

– Да.

– Нет, герой никого не убил.

– Не хватило духу?

– Что-то вроде этого.

– Остался униженным?

– Герой задумался о себе.

– И ты хочешь понять, кто из них задумался: герой или автор?

– Что бы я ни понял из книги, в суде это не примут, – вздохнул Вербин.

– Ты это понимал до того, как взял её в руки, – мягко произнесла Марта. – Ты стал её читать не для суда, а для себя. Ты хочешь окончательно убедиться в том, что не ошибся, назначив Наиля одним из подозреваемых.

– Мы уже обсуждали твой ум? – шутливо поинтересовался Феликс.

– Да.

– И что я сказал?

– Восхитился.

– Есть чем.

В ответ Вербину достался крепкий поцелуй. Долгий поцелуй. Но несмотря на это, Марта не забыла, о чём они говорили:

– Ты бы назвал Наиля социопатом?

– Я провёл с ним недостаточно много времени для постановки точного диагноза.

– А его маму? Есть ли в ней чрезмерная уверенность в собственной правоте и неприятие общепринятых социальных норм?

– Ну, знаешь, с таким подходом придётся назвать социопатами множество людей.

– Не так много, как может показаться на первый взгляд, – уверенно ответила Марта. – Так что ты скажешь о Диляре?

– Мы не встречались, но уверенности в собственной правоте и неприятия общепринятых социальных норм у неё хоть отбавляй.

– И вот у неё появляется сын… Судя по тому, что я о нём знаю, Наиль – мягкий, слабохарактерный мальчик, которого с одной стороны мама полностью подавила, а с другой – она же – требует от него быть твёрдым и сильным, требует проявить качества, которые выжигала калёным железом. При этом следует добавить, что Наилю постоянно вдалбливалось, что он особенный, благодаря богатству и связям семьи. И мальчик верил, потому что видел возможности семьи собственными глазами. Возникает внутренний конфликт, примерно как у Раскольникова: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Маленький человечек желает возвыситься…

– Подожди, – перебил Марту Феликс. – Разве он может считать себя маленьким?

– В этом и заключается конфликт: Наиль богат, он из хорошей семьи, но сколько таких бессмысленных мажоров в Москве? В Питере? Да где угодно. Внутри своего круга Наиль – маленький серенький мышонок, затюканный мамой. Поэтому ему так важно общение за пределами – в глазах Вики, Веры и многих других людей, наличие богатых и влиятельных родителей поднимает его на очень высокий уровень. Среди них он чувствует себя по-настоящему крутым. Таким, каким хочет видеть его мама и каким он мечтает видеть себя.

– Чего ему не светит в своём круге, потому что даже на фоне других мажоров Наиль ничего из себя не представляет. В том числе как писатель.

– И он начинает задумываться над тем, как возвыситься в своём круге. Хотя бы внутренне.

– Задумываться об убийстве?

– Маленьким людям часто кажется, что убийство сделает их большими, – продолжила Марта. – Наилю кажется, что так у него получится решить конфликт, и он начинает искать жертву. Сначала подсознательно. Ему нужно не просто убить первого попавшегося человека, а совершить некий акт, и Вика оказывается идеальным кандидатом.

– Потому что она его предала? Приняла обратно, но продолжала встречаться с Шевчуком?

– Скорее всего, это обстоятельство стало основным, – согласилась Марта. – Наиль привык к обожанию со стороны Вики, но был уверен, что оно стало следствием его исключительности. Ведь Вика до разрыва говорила только об этом. Затем Наиль растоптал её чувства. Думаю, с наслаждением, желая сделать девочке как можно больнее, а когда вернулся – и был принят! – окончательно убедил себя в том, что теперь Вика никуда от него не денется. Наиль решил, что Вика окончательно попала в рабство, и роман с Шевчуком стал для него катастрофой.

– Он почувствовал себя таким же мелким, как и в своём круге.

– Его унизили, – произнесла Марта. – Наиль впал в бешенство.

– Но не устроил сцену, – заметил Вербин.

– Потому что подсознательно искал жертву.

– И нашёл.

– Да, – очень коротко, но при этом очень жёстко, подтвердила Карская. – Нашёл. С того мгновения, как он узнал о продолжающейся связи с Шевчуком, Наиль мог думать только о том, как убить Вику. – Она выдержала очень короткую паузу, после чего приподнялась на локте и посмотрела Феликсу в глаза: – Ты сможешь это доказать?

– Не знаю, – честно ответил Вербин. – Пока у меня даже с косвенными доказательствами плохо, а на них обвинение не выстроить. Тем более против хорошего адвоката.

– То есть Наиль может остаться безнаказанным?

К сожалению – да.

Феликс не стал произносить эту фразу – она читалась, вместо этого тихо сказал:

– Ты очень лично воспринимаешь смерть девушки.

Сказал – не спросил. Потому что здесь тоже всё было как на ладони.

– Наиль убил Вику дважды: сначала – душу, потом – тело. Сначала поступил, как эталонный подонок, потом как дикий зверь. Тебе, Фил, такое не в диковинку, а вот я сталкиваюсь впервые. Впервые вижу, чтобы кто-то был столь жесток с девочкой, к которой я очень тепло относилась и которой пыталась помочь. Так что да, Фил, я восприняла происходящее очень лично.

– Мы точно знаем только то, что Наиль грубо разорвал их отношения.

– Ты же сказал, что уверен в том, что Наиль убийца. – Марта нахмурилась.

– Наиль – мой главный подозреваемый, – уточнил Феликс. – Но я не могу и не буду обвинять его без веских доказательств.

– И ты его отпустишь?

– Я его не задержу.

Несколько мгновений Карская смотрела Вербину в глаза, а затем легко прикоснулась пальцами к его щеке.

– Это трудно? Знать, кто преступник, и знать, что ничего не можешь с ним поделать?

– Какие чувства ты испытываешь сейчас? – вопросом на вопрос ответил Феликс.

– Понимаю, – грустно улыбнулась Марта. – Такие же, как и ты?

– Да.

– И часто так бывает?

– Нет.

Вербин вспомнил, как стоял и разговаривал с убийцей нескольких человек; как смотрел ей в глаза, зная, что смотрит в глаза зверю, которого искал; и зная, что она знает, что он знает, но не наслаждается его бессилием. Она просто оказалась лучшим игроком и безупречно сыграла партию, не оставив ему, опытному оперативнику, ни малейшего шанса доказать её причастность к прогремевшему на всю страну преступлению. – Я испытываю те же чувства, что ты сейчас, плюс – обжигающее и обидное ощущение, что не доработал, что преступник уходит от ответственности не потому, что тщательно продумал свои действия и ни разу не ошибся, а потому что я упустил какую-то важную деталь, с помощью которой мог бы отправить его за решётку.

– Но ведь это же хорошо, – неожиданно произнесла Марта.

– Что ты имеешь в виду? – удивился Вербин.

– Ты не сдаёшься. Ты умный и цепкий, ты делаешь всё, чтобы добраться до преступника, каким бы хитрым он ни был. Ты найдёшь доказательства и накажешь убийцу Вики, кем бы он ни был.

– Ты в это веришь?

– Я верю в тебя.

Разве есть слова важнее? Нужно сильно постараться, чтобы их придумать.

Больше они тем вечером о деле Виктории Рыковой не говорили.

Поболтали. Поужинали. Спать легли «пораньше, потому что завтра на работу», но среди ночи Вербина разбудило жужжание телефона. Посмотрел на экран – Шиповник, не ответить нельзя. Феликс выскользнул из-под одеяла и вышел из спальни, прикрыв за собой дверь:

– Да, Егор Петрович?

Тратить время на вступления подполковник не стал:

– Знаешь адрес Наиля Зарипова?

– Найду…

– Я сбросил в телегу. Приезжай как можно скорее.

И положил трубку.

Несмотря на то что зимнее солнцестояние осталось в далёком уже декабре и день стал прибавляться – и как следует прибавился! – темнело в Москве по-прежнему рано. Февраль не только зимний, холодный и снежный, но ещё и тёмный, одна радость – короткий. И с большим праздником, традиционно уменьшающим одну из рабочих недель. На длинные выходные многие старались уехать из города, кто на дачу, кто в дом отдыха – развеяться на природе. Ну а кто и подальше, да ещё прибавляя к официальным выходным отгулы или отпускные дни. Те же, кто оставался, старались не скучать.

Наиль Зарипов отношение к празднику имел исключительно гендерное: в армии не служил и не собирался, военную кафедру игнорировал, к оружию не прикасался и даже в мыслях не мог представить себя защитником Отечества – для этого ведь есть другие люди, не такие утончённые, не столь важные для общества, не имеющие богатых родителей, в конце концов. Однако подарки на 23 февраля Наиль получал исправно. Как говорится, какой-никакой, а мужчина.

Что же касается праздников, то со среды до пятницы Наиль сидел в загородном доме родителей, затем вернулся в Москву и субботний вечер провёл в приятной и шумной компании старых приятелей. В воскресенье хотел остаться дома – мама советовала отдохнуть после бурной ночи, но друзья убедили присоединиться к очередному веселью, и Наиль согласился. В общем, не пожалел, но расстаться с приятелями пришлось в первом часу ночи. Уехал бы позже, но мама стала звонить каждые пятнадцать минут и после четвёртого звонка желание продолжать веселье у Наиля окончательно испарилось. Он попрощался с друзьями, негромко предложил одной из девушек составить ему компанию, получил очень вежливый, дружеский, но категорический отказ, не удивился и вызвал такси. По дороге ещё раз поговорил с мамой, уверил её, что не пьян, а просто немного выпил, но подъехав к дому, велел водителю остановиться на улице, не въезжая во двор – решил прогуляться и слегка проветриться. Чтобы утром голова не болела. Чудесная погода – свежо, но не холодно, без ветра; лёгкий, едва заметный снежок «даёт настоящую зиму» и дышится, как в лесу. И так же тихо. Ну, почти тихо – к постоянному фону горожане привычные, а странных или подозрительных звуков Наиль не слышал. Да и не было их. Странных или подозрительных звуков. Только снег тихонько скрепит под ногами. Светящихся окон мало, тьму не разгоняют, до фонарей далеко, но так даже интереснее. Зима, ночь, тишина…

Неясная фигура навстречу.

Прёт по той же тропинке, причём уверенно, напролом, будто Наиль обязан уступить дорогу и шагнуть одной ногой в снег.

«А почему именно я? Почему я всегда уступаю? Только потому, что они более наглые, чем я, интеллигентный и воспитанный прозаик с тонким литературным вкусом? И не следует затевать перепалку с этими скотами?»

Именно интеллигентность и воспитание заставили Наиля взять в сторону. Хоть и пришлось наступить в снег.

«Но в следующий раз ни за что не уступлю!»

Додумать не успел, потому что услышал обращённую к себе фразу. Неожиданную. Страшную. Заставившую лицо перекоситься.

А затем Наиль почувствовал резкую боль в животе. Но на лице она не отразилась – оно уже было перекошенным. Охвативший Зарипова ужас заставил умолять:

– Нет… пожалуйста, нет… не трогайте меня…

В такие моменты трудно думать. И уж тем более невозможно понять, поверить, что упрашивать убийцу бессмысленно. Тем более после первого удара, когда кровь уже пролилась. Невозможно поверить, потому что именно в такие моменты очень хочется жить. Всё, что угодно, за сохранение жизни. За месяцы и годы, которые сейчас будут отняты. И остаётся лишь просить. Сквозь слёзы, которые выступили, кажется, сами по себе. Не от боли. От животного страха. Ну и от боли, конечно, куда без неё?

– Нет… не надо… умоляю…

Наиль был одет в плотный пуховик, однако убийца хорошо подготовился – клинок оказался достаточно острым, чтобы с лёгкостью пройти сквозь куртку и толстовку, и достаточно длинным, чтобы нанести тяжёлую рану. Ноги подогнулись. Наиль подался вперёд, стараясь ухватиться за убийцу, но тот оказался к этому готов: левой рукой крепко взял жертву за плечо, а правой нанёс следующий удар. Тоже в живот.

– Мама… – Глаза Наиля распахнулись так широко, как бывает только раз в жизни. И не от удивления.

Убийца же вонзил клинок ещё два раза, а убедившись, что жертва умирает, помог Наилю мягко опуститься на снег.

– Мамочка…

Эти слова стали для него последними: и произнесёнными, и услышанными. Потому что когда прозвучала следующая фраза, Наиль уже умер.

– Мразь, – глухо произнёс убийца.

Голос убийцы не был равнодушным, скорее, неэмоциональным, как у человека, который сделал задуманное, но радости ему это не доставило. Голос был неэмоциональным и прозвучал прохладно, в соответствии с прохладой зимней ночи. И поведение убийцы было холодным – невероятно хладнокровным. Да, время позднее, но в большом городе время суток понятие условное: может появиться припозднившийся гуляка или компания весёлых гуляк, может появиться такси с возвращающимися жильцами, в конце концов, мог проехать полицейский патруль. Но несмотря на это, убийца вёл себя с невероятным спокойствием.

Уложив Наиля на снег и убедившись, что молодой мужчина умер, убийца левой рукой достал из кармана куртки пакет и завернул в него нож. Убрал в другой пакет. Наклонился, расстегнул пуховик Наиля, вытащил из нагрудного кармана бумажник, забрал наличные и карточки, бумажник бросил. Снял с руки дорогие часы, а вот не менее дорогой телефон трогать не стал. Выпрямился и внимательно оглядел себя – нет ли следов крови? Убедился, что нет – тусклого света окон и далёкого фонаря наверняка хватило, чтобы увидеть тёмные пятна, повернулся и быстрым шагом направился прочь. На ходу стягивая с рук тонкие медицинские перчатки.

– Выглядишь так, будто успел поспать, – усмехнулся Шиповник, глядя на подошедшего Феликса. И сообщил стоящим рядом мужчинам: – Это майор Вербин, ведёт дело, о котором я говорил.

– «Девочка с куклами»?

– Ага.

– Там же суицид.

– Вот и проверяем.

– Понятно.

Мужчины обменялись рукопожатиями. Представление оказалось излишним, этих двоих Феликс знал – доводилось общаться: Столетов, начальник местного убойного, и Булгаков, замначальника РОВД.

– А здесь, случайно, не суицид? – шутливо осведомился Вербин.

– Мы сначала так и подумали, – ответил Столетов. – Но потом обратили внимание на мелкие нестыковки.

– Что пошло не так?

– Не нашли орудия преступления, – с прежним, серьёзным выражением лица рассказал начальник убойного. – А в целом очень похоже на суицид: где ты видел, чтобы убийца оставлял после себя четыре ножевых?

– Нонсенс.

– И я о том же, коллега.

– Вы, коллеги, при Диляре по-другому себя ведите, хорошо? – произнёс Шиповник. – Иначе…

Что будет иначе, Феликс представлял, наверное, лучше всех и потому среагировал мгновенно:

– Я бы не хотел с ней встречаться.

– Никто бы не хотел, – проворчал Булгаков.

Судя по всему, неугомонная Диляра заглядывала в местный РОВД, дабы оценить, насколько квалифицированные сотрудники охраняют спокойный сон её ненаглядного мальчика.

– Нам лучше и в самом деле уехать пораньше, – подумав, сказал Шиповник. И пояснил местным: – Наше присутствие станет для неё дополнительным раздражителем.

– Ладно. – Столетов махнул рукой в сторону дома: – Летом этой тропинкой жители пользуются очень активно. Зимой поменьше, из-за снега удобнее ходить по расчищенной дорожке, но всё равно растаптывают – так быстрее всего добраться до улицы.

Вербин молча кивнул.

– Удобное место, – заметил Шиповник. – Тропинка в сторонке от дорожек проходит, да ещё кусты густые – даже без листьев мешают обзору.

– К тому же ночь перед первым будним днём, народ спит или развлекается как-нибудь, в окна не смотрит.

– В окна ничего и не увидишь – света мало.

– Именно. – Столетов помолчал. – Мы, конечно, опросим жильцов, чьи окна выходят сюда, но надеяться можно только на чудо.

– Даже на чудо нельзя, – вздохнул Вербин, прикинув, как далеко располагается ближайший дом от места преступления. – В темноте на таком расстоянии невозможно точно разглядеть убийцу. Который наверняка постарался замаскироваться.

– Но жильцов мы всё равно обойдём. И постараемся проследить по камерам путь убийцы: и сюда, и отсюда.

– Надеюсь, он допустит ошибку.

Видеокамер в Москве изрядно, укрыться от них сложно и если знаешь, кого ищешь, то при удаче можно проследить объект до самого дома. Разглядеть как следует и взять тёпленьким. Второй способ быстро выйти на подозреваемого – посмотреть, какие телефоны были поблизости во время убийства, однако эту тему местные уже проверили и ничего не получили.

– То ли опытный парень, то ли книжки полезные читает, – рассказал Столетов. – Но телефон он с собой не взял.

– В котором часу совершено убийство?

– Примерно в час. – Столетов увидел поднятые брови Феликса и объяснил, почему тело обнаружили так быстро: – Диляра ждала, что Наиль позвонит, как придёт домой, не дождалась, стала названивать сама, потом позвонила консьержу, тот сказал, что Наиль не приходил, она позвонила Коле.

Булгаков кивнул.

– Приехали сотрудники ППС, всё это увидели, и завертелось.

– Диляра когда явится?

– Не раньше чем через час, они с мужем отдыхали у знакомых в Тверской области.

– В Завидово?

– Понятия не имею.

– Час ночи – не так уж поздно, – протянул Феликс. – Зимой люди ходят по улицам реже, но всё равно ходят. Убийце требовалось сблизиться с Наилем, нанести четыре удара… И это при том, что его могли увидеть в любой момент.

– К чему ты клонишь? – спросил Столетов.

– Сам посмотри.

Вербин посветил фонариком вдоль тропинки. Полицейские немного подпортили следы, эксперты, хоть и старались быть осторожными, тоже внесли лепту, но тем не менее возле тела следы ещё можно было различить – спасибо прошедшему и вовремя закончившемуся снегу.

– У Наиля что-нибудь забрали?

– Часы и бумажник.

– Ключи от квартиры на месте?

– Да, их мы нашли.

– Ага… – Вербин переложил фонарик в левую руку. – Куртка расстёгнута не до конца, примерно до половины, ровно настолько, чтобы достать из внутреннего кармана бумажник.

– Ощупал тело, наткнулся на бумажник, расстегнул столько, сколько нужно, – пожал плечами Столетов.

– Может, и так, – согласился Феликс. – Но о чём мы говорим?

– О чём?

– О том, что убийца действовал на удивление спокойно и размеренно. Ведь на ощупывание тела требуется время, причём, возможно, требуется больше времени, чем просто перерыть все карманы.

– Больше? – прищурился Столетов.

– Пуховик плотный, – объяснил Вербин. И продолжил: – И следы: нет следов бегущего человека ни к месту преступления, ни от него. Везде спокойный, размеренный шаг.

– Он хладнокровен, – согласился Столетов.

– Необычайно хладнокровен.

– И что нам это даёт?

– Ты много видел настолько хладнокровных уличных грабителей?

– Только в кино, – подумав, ответил Столетов.

– Ага. Уличный грабёж – это самое дно. Тема наркоманов, конченой гопоты и молодняка. Кто из них отличается хладнокровием, которое мы тут наблюдаем?

– Никто.

– И он был один… Он был один… что тоже плохо вяжется с уличным грабежом.

– Уличные грабители обычно действуют в составе группы. – Столетов прищурился. – Но здесь мог действовать одиночка. Например, наркоман в ломке.

– Наркоман в ломке, удивляющий нас с тобой своим хладнокровием?

– Не сходится, – вздохнув, согласился Столетов.

– Сколько подобных случаев было в вашем районе за последние три месяца? – быстро спросил Вербин.

– Убийств при ограблении?

– Просто уличных ограблений.

Столетов пожал плечами:

– Не моя тема.

– А убийств во время уличных ограблений?

– Ни одного. Но работать в одном районе глупо – быстро засветишься. Москва большая: сегодня ограбил в Медведкове, завтра – в Чертанове. Может, они где-то и оставили трупы – проверим.

– Они, – повторил Вербин.

– Что «они»? – не понял Столетов.

– Ты опять сказал «они» и правильно сделал. Если на улице, то «они». Но здесь был «он». И нет – не наркоман.

Феликс сделал шаг вперёд, остановился и медленно оглядел стоящие вокруг дома, густые кусты с голыми ветками и саму тропинку, хорошо утоптанную, но достаточно узкую.

Итак, поздний воскресный вечер, финал длинных выходных. Темно, людей на улицах мало – праздники закончились, все стараются отдохнуть, завтра на работу. Выпивший на вечеринке Наиль идёт к своему дому…

– Почему здесь?

– Что? – Столетов вздрогнул – не ожидал, что вопрос прозвучит так громко. Впрочем, Феликс и сам этого не ожидал.

– Извини, задумался и прогрохотал.

– Да уж.

– Наиль всегда ходил этой дорогой?

– Понятия не имею. Мы ещё никого не опрашивали.

– Да, извини ещё раз. – Вербин улыбнулся. – Пометь вопрос как обязательный: часто ли Наиль пользовался этой тропинкой?

– Думаешь, засада?

– Пытаюсь понять, не засада ли?

– Проверим, – пообещал Столетов.

– Спасибо.

Феликс вернулся к созерцанию территории.

Итак, Наиль просит таксиста остановиться на улице, покидает машину и идёт по тропинке. Скорее всего, медленно, возможно, пошатываясь. Он не сильно пьян, иначе, скорее всего, доехал бы до подъезда. Наверное, захотел освежиться после пребывания в клубе или ином заведении. Или в такси было жарко и его слегка развезло. А может, и то, и другое – сейчас об этом можно только гадать. Итак, Наиль выходит из машины на улице, идёт по тропинке, а пройдя примерно треть пути, замечает идущего навстречу человека, возможно, ругается мысленно, поскольку, чтобы разойтись на узкой тропинке, придётся одной ногой наступить в глубокий снег. Делать это Наилю не хочется, но приходится, поскольку человек идёт прямо на него…

Вербин сделал ещё пару шагов к месту происшествия, посветил фонариком и убедился, что прав – судя по следам, Наиль сделал шаг вправо, в снег, уступая дорогу.

– Зарипов не пытался бежать.

Столетов проследил взгляд Феликса, понял, что тот имеет в виду, но выдвинул свою версию:

– След проверим, но Наиль мог попытаться побежать назад.

– Не в шаге от преступника, – не согласился Вербин. – На расстоянии три-четыре метра – да, в шаге от преступника – только в сторону. Инстинктивно. Если бы Наиль почувствовал угрозу, он бы развернулся вдали от убийцы и побежал к улице. Не уверен, что это могло помочь Зарипову, но он хотя бы попытался спастись.

– И тогда удары пришлись бы в спину, – добавил Столетов. – Как минимум, один из них – первый.

– Да. – Феликс повторно провёл фонариком в сторону от тропинки. – Но Зарипов и в сторону не побежал. Он сделал один шаг, уступая дорогу. Проходя мимо, преступник нанёс первый удар.

– Наиль до последнего не ждал нападения.

– Да.

– Хочешь сказать, что убийца его знакомый?

– Не обязательно, – покачал головой Вербин. – Это был кто-то, кто не вызвал у Зарипова никаких подозрений.

– То есть совершенно точно не шайка уличных грабителей?

– Ага.

– Спланированное убийство?

– Во всяком случае, очень похоже.

Наиль делает шаг в сторону, останавливается и получает первый удар ножом. Не смертельный. Но Наиль слишком напуган, чтобы бежать. Или попытаться бежать. Наиль продолжает стоять и тем позволяет убийце без помех нанести ещё три удара.

«Он кричал? Или так испугался, что даже не смог?»

Затем убийца помогает Наилю опуститься. Не бросает его, не отталкивает, а именно помогает – это видно по тому, как лежит тело, обшаривает карманы, забирает бумажник, часы и уходит в сторону двора. Где-то там, среди домов, он отыскал надёжный путь отхода, чтобы в какой-то момент исчезнуть с записей уличных видеокамер.

– Нет, не шайка. Не ограбление… – Мимо как раз проходил медэксперт, и Феликс обратился к нему: – Позволите вопрос?

– Конечно.

– Была смертельная рана?

– Был удар в печень, но каким по счёту, сейчас не скажу. Пока создаётся впечатление, что мы имеем четыре хаотичных удара подряд.

– То есть непрофессионал?

– Или профессионал, который хочет прикинуться дилетантом, тут уж вам расследовать, – усмехнулся медэксперт. – Четыре глубоко проникающие раны – это гарантия, парню даже чудо не помогло бы.

– Что за клинок?

– Не кухонный нож и не «бабочка». Полотно широкое, острое и достаточно длинное – убийца понимал, что ему придётся пробить несколько слоёв одежды.

– Подготовился?

– Да.

– К чему подготовился? – поинтересовался подошедший Шиповник.

– Обсуждаем происходящее, – доложил Вербин. – Смотрим, как тут всё было.

– И что высмотрел?

– Это не ограбление, – уверенно ответил Феликс.

– Точно?

– Точно мы узнаем, когда возьмём убийцу, Егор Петрович, или криминалисты что-нибудь интересное подкинут. Я же делюсь ощущениями.

– Ты ещё скажи: «переживаниями».

– Ими тоже.

Столетов хмыкнул, но промолчал. Затем сообразил, что Шиповник подошёл не просто так, извинился, сказал: «Нужно пообщаться с руководством», – и оставил Шиповника с Вербиным одних. После чего и прозвучал главный вопрос:

– Феликс, нужно как можно скорее определиться, увязываем мы это убийство с делом Рыковой или нет?

– Анзоров звонил?

– Я – ему. Сразу, как только узнал о смерти Зарипова.

Вербин кивнул, ещё раз оглядел территорию, лежащего на снегу Наиля, заканчивающих работу экспертов и протянул:

– Всё несколько запуталось.

– Начнём с простого: ты абсолютно уверен, что Зарипова убили не ради ограбления?

Потому что если убийство Наиля – роковое совпадение, и он действительно стал жертвой уличных налётчиков, то забирать его себе ни Шиповник, ни Анзоров не станут. И Феликс их прекрасно понимал. Но был вынужден разочаровать начальника:

– Всё, что я увидел, говорит о спланированном убийстве, Егор Петрович.

– Работал профессионал?

– За это ручаться не могу, но подготовился убийца отлично. И либо хорошо ориентировался в привычках Наиля, либо следил за ним некоторое время.

– Сообщник?

– Наша версия не предполагает сообщника, – напомнил Феликс. – Викторию Наиль убил без посторонней помощи.

– Убийца Веры?

– Я ведь сразу сказал, что всё несколько запуталось, – напомнил Вербин.

– Но это может быть он?

– Только если мы найдём в квартире Наиля телефон и ноутбук Погодиной.

– Логично.

– Однако ключи от квартиры у Наиля не забрали – я спрашивал. Что означает – вещей Погодиной мы у него не обнаружим, что в свою очередь означает…

– Разные убийцы. – Шиповник покрутил головой и резюмировал: – Да уж, запуталось. – И после паузы продолжил: – Мы предполагаем, что Погодину убили за попытку шантажа.

– Да, – подтвердил Вербин, хотя подполковник его не спрашивал.

– Получается, Наиля мог убить её сообщник? Не его, а её. Что скажешь?

– Сейчас я открыт для всех версий, Егор Петрович.

– Но эта тебе не нравится, – догадался Шиповник.

– В ней есть изъяны.

– Например?

– Я готов работать с этой версией, Егор Петрович, но не верю, что в окружении Веры Погодиной есть человек, готовый на хладнокровное убийство из чувства мести.

– А если он испугался, что станет следующей жертвой?

– Первым на ум приходит Шевчук, – протянул, после довольно длинной паузы, Феликс. – Но Шевчук должен был только сегодня вернуться из Ярославля. Трудно представить, что он сразу побежал убивать Наиля.

– Представить трудно, а проверить нужно.

– Согласен.

– И заняться окружением Погодиной. Нужно посмотреть, нет ли среди её друзей человека, который мог пойти на шантаж. – Шиповник помолчал. – А потом на убийство.

– Нужно, – не стал спорить Вербин. – Эту идею предлагаю подкинуть ребятам с «земли», на которой нашли Погодину.

– А собственные мысли у тебя есть?

– Целых две.

– Излагай.

– Первая совсем простая – месть за Викторию.

Судя по появившемуся на лице подполковника выражению, он об этом думал.

– Родители?

– Как вариант.

– Да… – Шиповник помолчал. – А вторая какая?

– Безумная.

– Удиви меня.

Феликс помолчал, после чего, глядя Шиповнику в глаза, твёрдо произнёс:

– Наиля мог убить серийный убийца, который готовил убийство Виктории.

Несколько мгновений подполковник впитывал заявление Вербина, после чего покачал головой:

– Ты серьёзно?

– Помните, мы узнали, что в интересующий нас промежуток времени, кроме Рыковой, шесть кукол купила неизвестная женщина? Мы не смогли её проследить.

– Ещё я помню, что описание кукол, ни первых, ни вторых, не совпало с теми, что мы обнаружили в квартире Рыковой, – сварливо отозвался подполковник.

– Потому что Наиль успел раньше.

– А-а-а… – протянул Шиповник. – Вот куда ты клонишь.

– Четырнадцатого февраля, в День всех влюблённых, Виктория Рыкова должна была умереть. Её смерть готовили двое: Наиль Зарипов и…

– Человек, чьё существование не доказано.

– Да. – Феликс вновь ограничился коротким ответом.

– Человек, который убивает тех, кому снится смерть.

– Я предполагаю, он тщательно готовил убийство Виктории и был взбешён тем, что Наиль его опередил.

– Он был в квартире Рыковой после ухода Зарипова. – Подполковник продолжил размышлять вслух.

– Возможно, проследил за Наилем. Или вычислил другим способом.

– И решил убить за то, что Зарипов убил Рыкову?

– За то, что Наиль сорвал его замысел. Люди с такими, как у Виктории, расстройствами встречаются очень редко. Убийца ищет их, как ищут золото – перемывая горы пустой породы. Каждый случай – как самородок, к каждому нужно готовиться особо. Убийца старательно разрабатывает план преступления, смакует каждую деталь, предвкушает, как реализует его…

– А затем Зарипов грубо влезает в замысел.

– Чем не мотив?

– Мотив подходящий, – не стал отрицать Шиповник. – Но как убийца узнал о расстройстве Рыковой?

– Через Сеть. Виктория делилась своими проблемами на профильных ресурсах.

– Проверил?

– Ребята работают, но пока зацепок нет.

– И зацепок нет, и существование убийцы не доказано.

– Есть случай Бурмина.

– Мало. И с ним тоже не всё однозначно. – Подполковник вздохнул. – Феликс, ты понимаешь ситуацию не хуже меня. Твоя версия любопытна, но ей не хватает… всего. Вообще всего. У нас есть невнятный, не расследованный должным образом инцидент двухлетней давности, официально признанный несчастным случаем. И ещё есть почти стопроцентная уверенность в том, что Викторию Рыкову убил Зарипов. Причём со вторым ты согласен и сам продвигал эту версию.

– Я и сейчас в этом уверен.

– Вот.

– Но, помимо этого, у нас есть мёртвый Зарипов, – напомнил Вербин. – С ним что?

Ответом стал долгий взгляд Шиповника.

– И ещё мы с вами понимаем, Егор Петрович, что Анзорова заставят взять это дело. А он подключит нас.

– Значит, дело наше.

Мужчины помолчали. Затем Шиповник спросил:

– Рабочие версии?

И Феликс сразу перечислил:

– Первая – убийство во время уличного ограбления. Её отработают местные, а заодно посмотрят записи со всех доступных видеокамер, определят, как убийца ушёл. Может, он где ошибся.

– Будем надеяться.

– Будем. – Вербин прищурился. – Вторая версия: убийца – сообщник Веры, сделавший ответный ход. Третья – месть за Викторию. Четвёртая – пришедший в ярость «серийник».

– В такой последовательности? – уточнил подполковник.

– Да, Егор Петрович, в такой, – подтвердил Феликс.

– Тогда поезжай спать, – распорядился Шиповник. – Утром увидимся на Петровке.

Традиционное утреннее совещание отдела пришлось передвинуть. Причём передвинули его в последний момент, когда оперативники уже съехались, расселись и, негромко болтая, ждали появления Шиповника. Но вместо подполковника явился Колыванов и грустно сообщил, что ждать придётся долго, поскольку начальника отдела неожиданно вызвали наверх.

Ну, как неожиданно… для оперативников, разумеется, сообщение стало неприятным сюрпризом. Что же касается Шиповника и Вербина, они такое развитие событий предвидели и не ошиблись ни в чём: ни в том, кто именно из заместителей их вызовет, ни в том, о чём пойдёт разговор.

– Если узнаю, что это вы организовали утечку – погоны придётся спилить вместе с плечами, – тяжело произнёс руководитель, по очереди разглядывая сыщиков. – А теперь говорите, вы организовали утечку?

– Никак нет, – почти бодро ответил Вербин.

– Нам это зачем?

– В тишине работается лучше, – подумав, добавил Феликс, хорошо зная кредо руководителя.

– А если узнаю? – помолчав, спросил хозяин кабинета.

– Вы уже сказали, что будет в этом случае, – хладнокровно ответил Шиповник.

– И ты не боишься?

– Мне бояться нечего, – развёл руками подполковник.

– А ты? – Руководитель переместил взгляд на Феликса.

– А мне интервью давать некогда, – спокойно произнёс Вербин. – Я человек маленький, бегаю по улицам в поисках преступников, и больше меня ничего не интересует.

И Вербин, и Шиповник не сомневались, что Олегу уже звонили, пытаясь выяснить, откуда он добыл информацию о «Девочке с куклами», но по поведению хозяина кабинета они поняли, что Юркин их не сдал.

– Тогда откуда журналист узнал такие детали? – хмуро спросил руководитель, зачем-то поворачивая оперативникам раскрытый ноутбук и показывая статью Олега. – Почему вся Москва говорит о «Девочке с куклами»?

– Потому что название броское, – пробубнил себе под нос Феликс.

– Что ты сказал?

– Название яркое и броское, – повторил Вербин. Громко повторил. – Викторию Рыкову в окружении кукол нашли, кто-то из группы эту фразу произнёс – и понеслось. Название хорошо на язык ложится, всем стало интересно, что это за случай – «Девочка с куклами»? Слух дошёл до журналистов, они заинтересовались.

– И Юркин в очередной раз добыл точную информацию, – закончил за него руководитель.

– В статье нет ничего точного, – пожал плечами Шиповник. – По большому счёту, лишь описание и предположения.

– Ты издеваешься?

– Нет, я внимательно её прочитал.

– Сама статья – это уже… – Хозяин кабинета замолчал. Потому что не знал, что именно «уже». Слух по Москве, во всяком случае, среди сотрудников, действительно распространился, «Девочку с куклами» обсуждали, и в тексте содержались только те сведения, которые можно было без труда раздобыть в курилке или за кружкой пива. – Юркин пишет так, словно не сомневается в том, что эта ваша… Валерия…

– Виктория, – подсказал Феликс. – Виктория Рыкова.

– В общем, будто эта ваша «девочка» была убита. – Руководитель вновь наградил оперативников тяжёлым взглядом. И вновь – по очереди. – Что скажете?

– Мы исходим из того, что Рыкову убили, – ответил Шиповник. – Такова рабочая версия.

– Не суицид?

– Убийство, замаскированное под суицид.

– Это точно?

– Такова рабочая версия, – повторил подполковник.

– Версия чем-то подкреплена?

– Размышлениями.

– А-а. – Руководитель откинулся на спинку кресла. – То есть на основании напряжённой работы ума?

Подполковник проглотил первый пришедший в голову вариант ответа и сознался:

– Так точно.

Феликс кивком поддержал своего начальника. На всякий случай, а то вдруг хозяин кабинета подумает, что размышлять умеет только Шиповник.

– Да знаю, вы там любите порассуждать, – произнёс, после короткой паузы, руководитель. – Некоторые даже в отпуске остановиться не могут: всё думают, рассуждают, помогают коллегам из Сибири поймать серийного убийцу.

– Всё вышло случайно, – честно ответил Вербин. – Я не хотел.

– Само получилось?

– Так точно.

– А здесь?

– А здесь у следователя возникли сомнения, я побывал на месте преступления, поговорил со свидетелями и согласился с мнением следователя.

– То есть заключение своих ребят с «земли» тебе побоку?

– Мне было важно моё мнение, – твёрдо ответил Феликс, глядя хозяину кабинета в глаза. – Я его составил, и оно совпало с мнением следователя.

– То есть ребята с «земли» ошиблись?

– Такое бывает. Преступник хитёр, тщательно подготовился и отлично сыграл свою партию.

– Как же вы догадались, что «Девочку с куклами» убили?

– Подумали.

– А-а. Всё время забываю, что это ваш главный аргумент.

– Виноват.

– Виноват.

Руководитель очень внимательно оглядел сосредоточенные лица оперативников, не нашёл на них даже намёка на иронию, и потому промолчал. Секунд десять в кабинете царила тишина, затем прозвучал вопрос:

– Что с уликами?

– Ищем.

– То есть пока получается так, что ваши размышления оказались неверными?

Оперативники придерживались иной точки зрения, однако озвучивать её хозяину кабинета по понятным причинам не торопились. Поэтому промолчали. Но при этом одновременно подумали, что фразы руководитель заготовил заранее, однако публикация Олега испортила ему выступление. Не появись вчера вечером статья, после «…размышления оказались неверными» наверняка последовал бы приказ «перестать тратить ресурсы на бесперспективное дело». Сейчас же хозяин кабинета так сказать не мог, а оперативники ему не помогали.

– На нас министерство насело, – неохотно продолжил руководитель, так и не дождавшись от подчинённых устраивающих его реплик. – Плюс городские власти – они охват публикации оценили и выразили заинтересованность в том, чтобы дело «Девочки с куклами» было закрыто как можно скорее.

Слово «суицид» на этот раз не прозвучало, но витало в воздухе, намекая на один из способов «закрыть дело».

В ответ – молчание. И внимательные взгляды. Оперативники изо всех сил показывали, что приняли высокие пожелания к сведению и обязательно постараются.

– Какова вероятность, что там действительно убийство? – со вздохом спросил руководитель.

– Я с детства не силён в математике, – в тон ему вздохнул Вербин.

– Поэтому не станешь генералом. Для больших звёзд нужно быть всесторонне развитым человеком.

– Вот я и не высовываюсь, просто делаю своё дело.

Хозяин кабинета внимательно посмотрел на Феликса, вновь не обнаружил признаков иронии или насмешки и покосился на Шиповника:

– Как ты его терпишь?

– С трудом.

– Поражаюсь твоей выдержке. – Вновь взгляд на Вербина. – Какова вероятность убийства?

– Сто процентов.

– Вывод сделан на основании размышлений?

– И на основании двух трупов, которые появились на праздниках и напрямую связаны с убийством Виктории Рыковой.

– К счастью, Юркин о них не узнал, – на всякий случай добавил Шиповник. – Или пока не узнал.

– Так. – У хозяина кабинета вырвался ещё один вздох. Очень тяжёлый. – Два трупа?

– Так точно.

– Рассказывайте.

– Первой была убита Вера Погодина, сослуживица и близкая подруга Виктории Рыковой. Погодина звонила Рыковой незадолго до убийства и потому была важной свидетельницей.

– В смысле, она могла доказать, что Рыкова не собиралась кончать жизнь самоубийством?

– Это доказать невозможно, но определённый вес показания Погодиной имели.

– За что же её убили?

– Это нам предстоит выяснить, – ответил Шиповник. – Но пропали телефон и ноутбук Погодиной.

– То есть убийство могло быть связано с её служебной деятельностью?

– Мы рассматриваем эту версию, – дипломатично добавил Феликс.

– Хорошо. – Хозяину кабинета так сильно понравилось руководить расследованием, что он поёрзал в кресле. – А второй труп?

– С ним сложнее. – Шиповник принял крайне озабоченный вид.

– Почему?

– Потому что сегодня ночью был убит Наиль Зарипов, наш главный подозреваемый.

– Вы подозревали Наиля? – удивился хозяин кабинета.

– Ну да, – ответил подполковник. – Я ведь сказал: он был первым в списке возможных убийц Виктории Рыковой. У него был мотив…

И только в этот момент до руководителя дошло, что он только что услышал:

– Убили Наиля Зарипова?!

– Сегодня ночью, – подтвердил Шиповник, решив не уточнять, интересовался ли хозяин кабинета утренней сводкой.

– Как это случилось?

– Очень похоже на ограбление, в котором что-то пошло не так.

– Ножевое ранение?

– Так точно.

– Однократное?

– Четыре проникающих.

Вопрос имел смысл: профессионал ударит точно, уличный гопник зачастит, так что наличие нескольких ранений говорило в пользу версии ограбления. Если, конечно, профессионал не решил замаскировать свои умения.

– И какова версия? Преступления связаны?

– Учитывая, то Зарипов проходил у нас в качестве главного подозреваемого…

– И что, что проходил? Кто об этом знал?

– Только члены группы.

– Сколько человек?

– Пять, включая следователя.

– Это уже не журналист, – медленно произнёс хозяин кабинета. – Если кто-то из вас слил подозреваемого и выяснится, что Зарипова убили из мести… это уже статья.

– Я понимаю, – холодно отчеканил Шиповник.

– А ты понимаешь, что мне придётся инициировать внутреннее расследование?

– Да.

– Замечательно неделя начинается, – пробормотал руководитель и жёстко посмотрел на Вербина. – Ты был на месте?

– Так точно.

– Мнение?

– Жду отчёты криминалистов, но если это предумышленное убийство, то под уличное ограбление оно замаскировано идеально.

Ответ слегка успокоил хозяина кабинета. Он кивнул, помолчал и уточнил:

– И сомнения у вас только потому, что Зарипов проходил подозреваемым?

– Нет, – ответил Феликс. – Я общался с Зариповым и скажу так: он бы отдал всё – телефон, бумажник, часы, ключи от машины… Отдал бы что угодно, но в драку не полез. Максимум – попытался бы удрать. Уличной гопоте не было смысла его убивать.

– Вот оно что… Резонно. – Руководитель вновь помолчал. – В общем, учитывая все обстоятельства, я беру расследование «Девочки с куклами» под личный контроль. Шиповник, доклад каждый день.

– Слушаюсь.

– Или по мере поступления новой информации.

– Слушаюсь.

– Свободны.

В коридоре, естественно, отойдя от кабинета на приличное расстояние, оперативники переглянулись и Шиповник тихо спросил:

– Обратил внимание?

– Сразу же, Егор Петрович, – ответил Феликс.

– Вот то-то…

Они действительно понимали друг друга с полуслова и потому не произнесли вслух то, что заметили во время разговора с руководителем: как только стало известно о смерти Наиля Зарипова, слово «суицид» перестало витать в воздухе.

– У тебя что по плану?

– Шевчук, – коротко ответил Феликс.

– Хорошо, – одобрил Шиповник. – Совещание будет недолгим.

Так и получилось.

Подполковник извинился перед подчинёнными за задержку, быстро раскидал «текучку», остальные вопросы велел решать «в рабочем порядке» и на том закончил. Затем Шиповник отправился к Анзорову, а Вербин к Шевчуку. И лишь подходя к машине и достав зазвонивший телефон, Феликс вспомнил, что с нетерпением ждал наступления сегодняшнего дня потому, что хотел увидеть и оценить реакции связанных с расследованием людей на публикацию «Девочки с куклами». Руководитель своими впечатлениями поделился – ожидаемыми и не имеющими отношения к поиску убийцы. Теперь, судя по всему, начались интересные звонки.

– Феликс?

– Добрый день, Изольда.

– Добрый день, Феликс, – опомнилась Нарцисс. – Вы уже читали?

Они с ведьмой не понимали друг друга с полуслова, но в данном случае уточнять, о чём идёт речь, не требовалось.

– Да, читал. – Вербин остановился около машины и закурил.

– И что скажете? Или это вы писали?

– Вы мне льстите, Изольда, я бы не смог написать столь длинный и связный текст.

– Но вы приложили к нему руку? Как источник информации?

– Не думаю, что вы мне поверите, но нет, не приложил. И, забегая вперёд, скажу, что по шапке я уже получил от ваших единомышленников из высоких кабинетов.

– Мне жаль.

– Мне, в общем, тоже не весело. – При необходимости Вербин становился идеальным лжецом. Тем более по телефону.

– Крепко досталось?

– Нормально. Чуть больше обычного, но я справлюсь.

– Не сомневаюсь. – Нарцисс помолчала. – Правильно я понимаю, что после такой шумихи расследование точно будет доведено до конца?

– Я бы довёл его до конца в любом случае.

– И вам бы ничего не помешало?

– То есть вы больше не верите в суицид Виктории? – почти небрежно поинтересовался Феликс.

– Кто я такая, чтобы сомневаться в официальной версии? – Нарцисс ответила без всякой иронии. – Вам виднее.

– Я не сказал, что публикация отражает официальную версию.

– Но вы её не опровергли.

– Может, я хотел услышать ваше мнение?

– Вы его услышали, Феликс, я вам поверила. И статье поверила. Я прочитала её дважды и отметила, что она продумана и логична.

– Но в ней изложена одна из версий.

– Не подтверждённая, как я понимаю.

– Почему вы так решили? – насторожился Вербин.

– Будь у вас улики, вы бы уже арестовали убийцу, Феликс. Потому что мы с вами знаем, кто он.

– И кто же он?

Однако отвечать на этот вопрос Изольда не собиралась. Она его «не услышала».

– И ещё мы знаем, что неопровержимые улики можно было обнаружить только в квартире Вики, и если вы ничего не нашли, значит, и не найдёте. Мне очень горько об этом говорить, Феликс, но лучше бы вы согласились с версией самоубийства и не начинали расследование.

– Почему?

– Потому что если всё, что написано в статье, правда, вам придётся жить с пониманием того, что убийца остался безнаказанным. – Нарцисс выдержала паузу. – Или это будет не в первый раз?

Ведьма попыталась нанести продуманный и очень жестокий удар, но Феликс не обиделся. Потому что не услышал в голосе Нарцисс зла. Зато в нём были боль и сочувствие – к нему. Ведьма… или экстрасенс… или просто очень хороший психолог Изольда Нарцисс прекрасно в нём разобралась и поняла, что проигрыш в расследовании Вербин переживает намного тяжелее, чем демонстрирует, и показала, что разделяет его чувства.

– Я не имел права не начать расследование, потому что произошло убийство, – ответил Феликс. – Что же касается остального, то я не мститель. – Он глубоко затянулся, выдохнул дым, бросил окурок в урну и закончил: – Я полицейский, Изольда, я служу Закону. И что бы я ни думал, какие бы версии ни строил, опираясь на косвенные доказательства, я не стану называть человека преступником без неопровержимых улик.

– Даже если точно знаете, что он убийца?

– «Точно» – понятие относительное, Изольда. Сегодня я «точно» знаю одно, а завтра другое. Мне нужны доказательства, которые не изменятся.

– Этим вы себя утешаете?

– Этим я отличаюсь от преступников, какими бы мотивами они ни руководствовались.

Женщина выдержала очень длинную паузу, после которой тихо спросила:

– Вы верите в закон?

– Я верю в Бога, Изольда, а закону я служу.

– С одной стороны я рада это слышать, Феликс, – сказала Нарцисс. – С другой… А как же справедливость?

– Справедливость – это когда уверен, когда есть неопровержимые улики. Только так.

– Хорошо. – Ещё одна пауза. – Вы ведь не против, если я буду вам иногда звонить?

– Не против, – улыбнулся Вербин. – Общение с вами доставляет мне удовольствие.

– Приятно слышать.

Феликс убрал телефон и выехал на улицу, до встречи с Шевчуком оставалось меньше сорока минут.

С Леонидом Шевчуком Феликс договорился встретиться в том же заведении, что в прошлый раз. Понадеялся, что «привычное», в каком-то смысле, место поможет Шевчуку вести себя спокойно, однако начало беседы получилось немного нервным.

– Ваши действия начинают походить на преследование, – произнёс Шевчук, даже не поздоровавшись. – Вы говорили с моей женой!

– Мы не могли не проверить ваше алиби.

В ответ – тяжёлое сопение.

К жене Шевчука ходил Колыванов, сказал, что алиби она подтвердила, держалась спокойно. Но будущий топ-менеджер, кажется, пережил несколько неприятных моментов.

– Ольга удивилась тому, что мне потребовалось алиби.

– Наш сотрудник должен был сказать, что мы проверяем все версии, в том числе ту, что Викторию Рыкову убили из-за проблем на работе.

– Но ведь вы понимаете, что всё это шито белыми нитками?

– Я – да. – Вербин ответил спокойно и чуть поднял брови.

Опять услышал сопение, но, судя по выражению лица Шевчука, его супругу подобное объяснение удовлетворило.

– И ещё вы приходили ко мне на работу, – чуть тише продолжил Шевчук.

– Рутинная проверка, Леонид Дмитриевич, ничего более.

– Из-за вашей так называемой рутинной проверки по компании поползли неприятные для меня слухи.

Говорить о том, что слухи поползли не из-за следственных действий, а «благодаря» его служебному роману, Вербин не стал – не маленький, сам понимает. Поэтому выдержал короткую паузу и произнёс:

– Я лично готовил нашего сотрудника и уверен, что он действовал в точном соответствии с инструкциями. Он говорил, что идёт рутинная проверка и мы ни в чём вас не подозреваем.

– Но люди начали строить версии.

– Увы, Леонид Дмитриевич, этот процесс мы не в состоянии контролировать.

– Но ваша проверка…

– Мы были обязаны её провести.

– Вы интересовались нашими с Викой командировками!

– Мы не раскрывали, почему ими интересуемся.

Несколько мгновений Шевчук пристально смотрел Феликсу в глаза, после чего уточнил:

– Не раскрывали?

– Нет, Леонид Дмитриевич, не раскрывали.

– И вы ни в чём меня не подозреваете?

– А должен?

Ещё один взгляд, который Вербин спокойно выдержал, после чего Шевчук впервые улыбнулся:

– Зачем вы пошли в полицию? Вы великолепный переговорщик, любой компании пригодились бы.

– Я занимаюсь любимым делом, Леонид Дмитриевич.

– Можно только позавидовать. – Шевчук окончательно успокоился. Или же его раздражение было наигранным – ведь он тоже считался отличным переговорщиком, и Феликс далеко не всегда мог его «прочесть». – Зачем понадобилась встреча? Зачем вы звонили мне в выходные?

– В деле Виктории Рыковой возникли новые обстоятельства, и я решил, что должен обсудить их с вами.

Феликс попросил не сообщать на работу о смерти Погодиной, ему нужно было увидеть, как новость воспримет Шевчук, однако тот подтвердил репутацию то ли умного, то ли догадливого человека.

– Вера не вышла на работу, а её телефон не отвечает. – Пауза. – Вы её арестовали?

– Два дня назад Вера Погодина была убита.

– Что?!

Короткий вскрик, не резкий, не громкий, но кажущийся искренним. Голос, взгляд, жесты – абсолютно всё говорило о том, что Шевчук не ожидал услышать эту новость и действительно изумлён. Разумеется, он мог оказаться великолепным актёром, однако опыт подсказывал Феликсу, что Шевчук не играет. Сейчас – не играет.

– Когда?

– Два дня назад.

– То есть… как? Кто её убил?

– Пока мы этого не знаем.

– И подозреваете меня?

– Вы ведь были в Ярославле. – Феликс поднял брови. – Или нет?

– Я… – Шевчук был настолько ошарашен, что не сразу понял, о чём его спрашивает Вербин. – Я… да, конечно… мы ездили с женой… и друзьями… там… я провёл в Ярославле все выходные.

– Поэтому я вас не подозреваю, Леонид Дмитриевич.

– Но вы мне позвонили.

– Я звонил всем, кто связан с расследованием.

– Потому что узнали, что Вера летит со мной на Алтай вместо Вики?

– Да.

– Почему вас заинтересовала эта поездка?

– А почему она не должна была меня заинтересовать?

– Вы сказали, что не подозреваете меня.

– Я сказал не так, – усмехнулся Вербин. – Что же касается поездки, то о ней я узнал в ходе рутинной проверки…

– Опять?! – Но этот вскрик прозвучал и тише, и не так яростно, как первый. И на этот раз Шевчук тут же пробормотал: – Извините. – И добавил: – Да, я понимаю, что в таких случаях сразу начинают подозревать тех, кто… Кто состоял в отношениях… Тем более когда начинает складываться… или уже сложился… любовный треугольник.

– Вы узнали?

– Ваших намёков оказалось достаточно, чтобы я заинтересовался вопросом.

– Зачем?

– В смысле?

– Виктория ведь умерла.

– Какая разница? – Шевчук показался искренне удивлённым. – Я достаточно высоко себя ценю и знаю, что хорош по всем параметрам. А по некоторым – очень хорош. Мне стало… Я почувствовал себя задетым.

Ему отказали, предпочли другого.

– И вы расспросили Погодину?

– Вера дружила с Викой, к кому ещё я мог обратиться за точной информацией?

– И она вам всё рассказала?

– Да.

– Когда?

– Вас интересует, как развивались мои отношения с Верой? – Если Шевчук надеялся, что прямой вопрос собьёт Феликса с толку, то напрасно:

– Да, Леонид Дмитриевич, теперь интересует, – не стал скрывать Вербин.

– А говорят, что снаряд дважды в одно место не прилетает. – Шевчук криво улыбнулся.

Но либо кто-то очень хорошо прицелился, либо Судьба… Две подряд подружки убиты, поневоле задумаешься о том, чтобы взять паузу в походах «налево».

Или не задумаешься?

– Как вы понимаете, я разбираюсь в женщинах… и это не хвастовство. – Шевчук покусал губу. – Я с самого начала видел, что Вера неровно ко мне дышит, но был покорён Викой. Всё, что я рассказывал в прошлый раз о чувствах – правда. Не то чтобы я потерял голову, но ради Вики я действительно был готов на многое. Да, в какой-то момент наши отношения перестали быть идеальными, но я списывал это на естественный спад после первого, самого яркого периода. Однако признаюсь – я не упускал Веру из виду. Она… достаточно эффектная девушка… была. Была такой. Разговор, во время которого я попросил подождать с определённостью в отношениях до моего назначения, Вику не обрадовал. Она явно рассчитывала на другой ответ. После этого разговора мы стали встречаться реже.

– А с Верой?

– Вика ушла с новогоднего корпоратива очень рано. И я переспал с Верой. Но… Не знаю, согласны вы с такой постановкой вопроса или нет, но то, что случается на корпоративе – остаётся на корпоративе. Вера сказала, что ей было здорово, но она не хочет скандала. И наши отношения… не должны измениться. То есть со стороны всё должно оставаться как прежде. Она очень умная… и хитрая… – Пауза. – Была.

– После корпоратива вы встречались?

– Да.

– Виктория вас подозревала?

– Нет. Во всяком случае, не показывала виду. А на работе мы с Верой вели себя по-прежнему.

Погодина умело вела свою игру. Расскажи она Виктории о том, что отбила у неё Шевчука – мог случиться скандал, который наверняка ударил бы и по ней. Вера могла потерять и любовника, и подругу, и даже работу. И тут Виктория делает ей царский подарок – возобновляет отношения с Наилем. Погодиной оставалось лишь заполучить доказательства и грамотно преподнести их Шевчуку. Шевчук расстаётся с Викторией, скорее всего – мягко, и оказывается в руках Погодиной. Идеальный план.

– Не думаю, что если бы Вика узнала о нашей связи с Верой, она бы промолчала.

– Полагаю, вы правы. В любом случае, вам виднее. – Феликс помолчал. – Как развивались ваши отношения после смерти Виктории?

– Не понял вопроса. – Шевчук недоумённо посмотрел на Вербина. – Мы не открыли бутылку шампанского, если вы об этом.

– Когда вы встретились вне работы?

– В пятницу, – буркнул Шевчук. – Жена уехала в командировку и вернулась в субботу, в конце дня.

– Тогда Вера рассказала вам о сопернике?

– Нет. – Ответ показался Феликсу искренним. – Мы, конечно, обсудили эту ужасную новость, но в детали не вдавались.

Не до того было…

– К тому же всё это достаточно обсуждалось на работе. – Шевчук вновь покусал губу, после чего без особой охоты произнёс: – Вы умный человек, Феликс, и наверняка уже поняли, что в постели с Верой мы, в основном, обсуждали предстоящее путешествие на Алтай.

– Вы сказали, что она полетит с вами?

– Она удивилась.

– Обрадовалась?

– Да. Или искусно сделала вид.

– Зачем вы добавили?

– Не зачем, а потому что история с Викой меня… слегка задела.

Задела тем, что его обманывали, а он не распознал обман.

– Что же касается любовника Вики, о нём я спросил Веру в понедельник, после разговора с вами. И она рассказала, что у неё были подозрения, что Вика вновь связалась со своим старым парнем. Поддалась, так сказать, вернувшемуся чувству первой настоящей любви.

– Вас не обидело, что Вера не рассказала о своих подозрениях раньше? Когда они только возникли.

– В тот момент мне это было безразлично.

– Понимаю.

Погодина действительно была умной девушкой. И нет сомнений, что за те дни, которые Шевчук был в её руках – как она думала – Вера не успела совершить настолько большую глупость, чтобы будущий топ-менеджер пожелал её убить. Да и поездка в Ярославль проверяется без труда.

И всё-таки Феликс спросил:

– Мне показалось или с Погодиной вы чувствовали себя спокойнее?

Шевчук улыбнулся, но ответил честно:

– Я ведь сказал: с Викой мне снесло крышу. По-настоящему снесло. Настолько, что я был готов на всё. С Верой же начал складываться классический служебный роман. Она сразу сказала, что не собирается разрушать мой брак, как не разрушала мою связь с Викой, но знает, что с моей помощью сумеет найти хорошего мужа. И я, кстати, с удовольствием бы ей помог.

Настоящий эффективный менеджер.

– Я ответил на все вопросы?

– Полагаю, расспрашивать вас о той стороне личной жизни Веры Погодиной, которая не связана с вами, бессмысленно?

– Правильно полагаете, – кивнул Шевчук. – Наши отношения не зашли настолько далеко, чтобы делиться чем-то особенно личным. И… мне остаётся лишь надеяться, что Вера, в отличие от Вики, ни с кем параллельно не встречалась.

Ну, что же, он имел полное право на горькую иронию.

– Рассказывая о Наиле – это прежний молодой человек Виктории Рыковой, – Погодина приводила какие-нибудь доказательства их нынешней связи?

– Нет.

– То есть Погодина на словах подтвердила ваши подозрения, и вы ей поверили?

– Я не произвожу впечатление настолько доверчивого человека?

– Именно.

– Я почему-то поверил… – Шевчук прищурился, вспоминая не такой уж давний разговор. – Вера сказала, что заметила изменения ещё в декабре и очень удивилась, что Вика так рано уехала с корпоратива. Потом были серёжки… У Вики появились новые серёжки, золотые, с рубинами, я спросил откуда, она сказала, что родители под ёлочку положили. Но Вера сказала, что серёжки ей подарил Наиль.

– Погодина назвала имя?

– Да.

– Что ещё она говорила о Наиле?

– Что мальчик из хорошей семьи, маменькин сынок, которому до сих пор сопли вытирают. Сказала, что он написал никому не нужную книжку, в раскрутку которой мамочка вложила изрядные деньги, и мнит себя великим писателем. Ещё сказала, что полгода назад он вытер о Вику ноги, потому что мамочка велела. Вот, наверное, и всё.

– Никаких доказательств их нынешней связи Погодина не приводила?

– Вы уже спрашивали.

– Это важно, – негромко, но с ощутимым напором произнёс Феликс. – Леонид Дмитриевич, пожалуйста, припомните как можно точнее, может, Погодина предложила вам посмотреть какое-нибудь видео или послушать аудиозапись, но вы отказались?

– Да, я бы отказался. Но даю слово – Вера ничего такого не предлагала. – Шевчук вопросительно посмотрел на Вербина. – Вы скажете, почему это так важно? И почему столько внимания Наилю?

– Его убили этой ночью.

И опять – пауза.

– А я как раз вернулся из Ярославля…

– А какой у вас мотив?

Шевчук усмехнулся:

– Поймали. – И вытер ладонью лоб. – Две смерти?

– И обе связаны с Викторией Рыковой. Я пока не знаю, что происходит, но если вы вдруг заметите что-нибудь подозрительное. Или почувствуете. Немедленно звоните.

– Наиля вы тоже предупреждали?

На такой вопрос он тоже имел право. Не выпад, конечно, просто маленький, но чувствительный укол.

– Нет, Наиля я не предупреждал, потому что ничего из того, что вскрывалось в ходе расследования, не позволяло предполагать подобный исход. И вы должны понять, Леонид Дмитриевич, что я не узнал от вас ничего такого, что дало бы мне основания просить обеспечить вам защиту.

– К этому сводились ваши вопросы: найти основания для защиты? Или для подозрений?

– В первую очередь для подозрений, – откровенно ответил Вербин, глядя на Шевчука в упор. – Но поскольку я не нашёл ни того, ни другого, прошу вас в ближайшее время вести себя осторожно.

– Я постараюсь, – кивнул Шевчук. – В конце концов, это в моих интересах.

– Спасибо за понимание.

Выйдя из кафе, Вербин снял смартфон с авиарежима и вздрогнул, увидев четыре пропущенных от Марты. Вздрогнул, потому что в его представлении такая настойчивость не вязалась с её характером.

«Что-то случилось?»

Однако набрать номер не успел – Марта позвонила сама, и Вербин тут же ответил:

– Привет, я…

Но закончить фразу не успел. Карская его не перебивала, она начала говорить одновременно с Вербиным и останавливаться не собиралась, поэтому попытка Феликса объяснить, почему он не подходил к телефону, потерпела неудачу. При этом Марта не поздоровалась и не спросила, удобно ли ему говорить. Она спешила выговориться, и Вербин решил не мешать.

– Феликс, я прочитала публикацию «Девочка с куклами». В Сети только о ней и говорят… В новостях обсуждают… Уже по телевизору было… Скажи, это… это ведь твоё дело? То есть дело Вики? Это она «Девочка с куклами»?

– Да.

Очевидное волнение Марты заставило Феликса насторожиться. Он понимал, что Карская обязательно выскажет ему за утаивание информации об обстоятельствах смерти Виктории, и надеялся, что её неудовольствие будет выражено лёгкой обидой, не более. Но в голосе Марты не было обиды – только волнение. И когда Вербин это понял, он с горечью подумал, что обязан выяснить, чем оно вызвано.

– В статье нет ошибки? – продолжила Карская. – Вику действительно нашли так, как описал журналист? В белом платье, перед зеркалом, в окружении шести кукол?

– Да.

– И она умерла от передозировки наркотиком?

– Героином.

– В День всех влюблённых… Я должна была догадаться… – Несколько секунд в телефонной трубке царила тишина, после чего Марта очень тихо спросила: – Почему ты мне не сказал?

– Я спрашивал тебя о преследующих Викторию видениях, – осторожно напомнил Вербин.

– Но ты не сказал, что Вику нашли именно в таком виде, так, как она представляла.

– Это важно?

– Я… я слегка разволновалась.

Карская по-прежнему говорила отрывисто, но не так быстро, как в начале. Волнение ощущалось, но теперь Феликс понимал, чем оно вызвано, и ему не понравился сделанный вывод. Но не сделать его он не мог.

– Это так… странно… Да, именно странно. Это страшное совпадение с видениями, и ты… ты ищешь людей, которые знали о видениях Вики, ведь так?

– Я ищу убийцу, – мягко произнёс Феликс. – Что же касается видений, то о них, как оказалось, знало очень много людей. Не все друзья и знакомые Виктории, разумеется, но довольно много людей. – Вербин вздохнул, вспомнив сообщение Старовой, и закончил: – И у меня есть основания предполагать, что их точное количество определить невозможно.

– Но ты решил начать с тех, кто был ближе всех к Вике.

– Я обязан был так поступить.

– Но ничего не сказал.

– Во-первых, я не имел права. Во-вторых, если бы я в чём-то тебя подозревал, то… – Вербин сбился. – То у нас бы ничего не случилось.

– Ничего?

– Я знаю, как можно посмотреть на происходящее, но ни за что бы так не поступил.

На этот раз пауза получилась длиннее предыдущей, но Феликс её не разрушил, ждал, что скажет женщина, внимательно прислушиваясь к её дыханию. И ловя себя на мысли, что волнуется. Сильно волнуется. Ему важен ответ Марты.

– Я хочу тебе верить, – едва слышно произнесла Карская.

– Спасибо.

– Но ты… ты правильно поймёшь мою просьбу не приезжать сегодня? Мне нужно побыть одной.

Всё-таки обиделась? Поверила, что он решил завоевать её доверие через постель и так добраться до нужной информации? Оскорбилась, что оказалась среди подозреваемых?

– Только сегодня? – спросил Феликс.

– Думаю, да.

– Но я смогу позвонить тебе вечером?

По её дыханию Вербин понял, что Марта улыбается:

– Да, милый, позвони, как окажешься дома. Я буду ждать.

– Я не сделал ничего такого, чего должен стыдиться, – сказал Феликс. – Я не говорил всего, но ни в чём тебя не обманул.

– Я знаю, милый. До вечера.

– До вечера.

Телефон затих.

Вербин убрал его в карман и угрюмо пробормотал:

– Тут есть над чем подумать…

Он не хотел произносить эту фразу.

Он не мог её не произнести.

– Тут есть над чем подумать…

Потому что в волнении Марты сквозили панические нотки, но чем они вызваны? Чего она испугалась? Или он накручивает себя и ищет чёрную кошку там, где её нет? Не паника, а раздражение женщины, посчитавшей себя обманутой?

«Как жаль, что мы говорили по телефону…»

При встрече Феликс смог бы получить намного больше информации, сейчас же приходилось опираться лишь на голос и слова. И свои ощущения.

«Если Марта боится, надо к ней ехать!»

И обругал себя последними словами за то, что эта простая, очевидная и единственно правильная мысль не пришла в голову сразу. Ничего другого – только встреча прямо сейчас. Если не пустит – поговорить через закрытую дверь.

Однако этому плану, который Вербин счёл идеальным, не суждено было сбыться.

Следующий звонок поступил от Шиповника.

– Ты где?

– Закончил встречу с Шевчуком и собираюсь…

– Быстро на Петровку, – распорядился подполковник.

– Но…

– Ваня Крылов нашёл магазин, где Зарипов за два дня до убийства купил шесть кукол.

– Скоро буду, – коротко ответил Вербин.

Потому что прямые приказы начальства нужно исполнять.

Он точно знал, что в подъезде есть видеокамеры – специально посмотрел, когда начал разрабатывать план. Сначала растерялся, потому что обойти их казалось невозможным, затем – почти случайно! – отыскал способ проникнуть на третий этаж, не оказавшись записанным на видео. Приободрился, но вновь растерялся, сообразив, что в Москве полно других камер, по которым полицейские смогут проследить его путь. Растерялся настолько, что едва не отказался от задуманного, но сумел собраться… заставил себя собраться и тщательно, чуть ли не по шагам, разработать путь к квартире Вики.

В тёмной одежде. В низко надвинутой на глаза шапке. С сумкой в руке.

Сумку пришлось взять очень большую, спортивную, потому что только в неё с трудом поместились шесть красивых кукол – даже без упаковки. И это была ещё одна проблема, с которой ему пришлось столкнуться при разработке плана. Неожиданная проблема, поскольку только купив куклы, Наиль сообразил, насколько они большие. Пришлось покупать сумку, которая в итоге получилась не тяжёлой, но объёмной. Приметной. Что немного нервировало. Но без сумки никак… А едва Наиль её собрал, возникла следующая заминка: как сделать, чтобы она не вызвала подозрений у Вики? Нельзя же оставить сумку в подъезде, а затем забрать. А большая сумка обязательно вызовет у девушки вопросы, и нужно подготовить логичный ответ… К счастью, как разрешить эту проблему, Наиль придумал почти мгновенно. И улыбнулся, представляя реакцию Вики. Улыбнулся очень довольной, но нехорошей улыбкой и почувствовал разливающееся по телу тепло – от предвкушения наказания, которому он подвергнет девушку, осмелившуюся его обмануть.

Эта стерва спала с другим! И писала в своём поганом дневнике, что этот другой – старый и, наверное, толстый – лучше него в постели! Как она вообще посмела их сравнивать? Как?!

До дневника Зарипов добрался случайно: Вика отправилась в душ, он валялся в кровати, полез в тумбочку – помнил, что в верхнем ящике должно лежать болеутоляющее, и увидел толстый блокнот. Удивился, раскрыл, стал читать… и едва успел спрятать, услышав, что девушка выходит из ванной. О том, что у него болит голова, Наиль позабыл. В ту ночь остался у Вики, дождался, когда она заснёт, и продолжил чтение.

И едва совладал с желанием задушить её, спящую, выместив охвативший его гнев. Но справился. Долго лежал без сна, только часам к четырём забылся, зато придумал, что сделает с обнаглевшей дрянью. Да к тому же – психованной дрянью. Не план разработал, нет – принял решение. Которое позволит ему отомстить и одновременно – измениться.

Стать другим.

Психованная сучка не только заплатит за свою наглость, но и поднимет его на следующий уровень. Сделает другим…

– То есть, ты серьёзно решил? – прошептала Вика, открыв дверь.

Вместо ответа Зарипов поставил сумку на пол, притянул девушку к себе и крепко поцеловал.

– Серьёзно. Очень серьёзно. – Наиль посмотрел Вике в глаза. И улыбнулся. На этот раз хорошей, тёплой, очень доброй улыбкой. Такой улыбкой, какая должна была появиться на его лице именно сейчас. В это мгновение.

Он сам не ожидал, что сумеет сыграть с таким мастерством.

– Что в сумке? – очень тихо спросила девушка.

– Вещи. Я подумал, будет правильно пожить у тебя несколько дней. – Идеально выверенная пауза. – Если, конечно, ты меня примешь.

Её глаза вспыхнули так, что он едва не расхохотался. И задрожал. От предвкушения. А девушка решила, что от волнения.

– Пусть мама увидит, что на этот раз я решил окончательно и не отступлю.

– Наиль… – Виктория прильнула к нему всем телом. – Я так рада.

– Я тоже.

– Ты поэтому нервничаешь?

– Я? – Он только сейчас сообразил, что дрожит. – Да… – Больше всего на свете ему хотелось ударить её. Изо всех сил. В лицо. Но план этого не предусматривал. – Я ведь принял самое важное решение в жизни. Я наконец-то обрёл себя… Нет, я обрёл тебя… А на самом деле – нас. Я наконец-то понял… очень ясно понял очевидную вещь – я не могу без тебя. – Он посмотрел девушке в глаза. – Ты выйдешь за меня замуж?

– Наиль…

– Вика?

– Конечно! Конечно! – Счастливая девушка подтвердила свои слова долгим, очень страстным поцелуем. – Наиль…

– И ты не будешь против, если я поживу у тебя… немного?

– Насколько немного? – пошутила Виктория.

– То есть ты против? – притворно удивился Зарипов.

– Ты же знаешь, что я всегда хотела жить с тобой. – Она провела ладонью по его щеке. – А где – не важно.

Её голос… её взгляд… её порыв… Наиль вдруг понял, что хочет быть с Викой. Всегда. Хочет быть с ней, потому что… потому что она… потому что она его…

– Я люблю тебя, – прошептал он. Не смог сказать, потому что знал, что голос подведёт, поэтому прошептал.

– Я люблю тебя, – ответила девушка.

– Завтра… – Наиль откашлялся и сумел придать голосу должную уверенность. – Завтра или послезавтра я встречусь с мамой, и мы объяснимся. Я думаю, это будет тяжело, и она… Она наверняка захочет тебе что-нибудь сказать… Что-нибудь гадкое.

– Я к этому готова.

– Мы готовы. – Он вновь поцеловал девушку в губы. Очень легко. – Я думаю, ей понадобится от двух дней до недели, чтобы осознать новую реальность. И тогда мы переедем ко мне.

– Так быстро?

– А зачем продолжать платить за съёмную квартиру?

– Ты очень прагматичный, – хихикнула девушка.

– Я ведь планирую завести семью, вот и приходится становиться прагматичным.

– Ты у меня творческий человек. Творческая личность. Пусть прагматичные вопросы останутся на мне?

– Мы обсудим, – пообещал Наиль. – А пока… – Он улыбнулся. – Тащи бокалы, я принёс вино.

Очень дорогое игристое, которое очень нравилось Вике.

Следующий этап прошёл даже проще и быстрее, чем ожидал Зарипов. С другой стороны, волноваться ему было не о чем – хорошо подготовленное предательство всегда проходит гладко. Что может быть сложного в том, чтобы нанести удар в спину тому, кто верит и спокойно поворачивается спиной? Тому, кто даже помыслить не может, что ты способен на страшное. Тому, кто любит. Главная сложность для предателя заключается в том, что до удара необходимо вести себя естественно, и у Наиля это получилось. А прорывающееся волнение Виктория объяснила принятым решением и предстоящей разборкой с родителями. Она знала, что будет тяжёлый разговор и трудные дни, но была готова пройти через них. Ведь речь шла о её будущем, о жизни с человеком, которого она любила всей душой.

И ни в чём не подозревала.

Не заподозрила дурного, даже когда её внезапно стало клонить в сон, всего-то после бокала игристого вина. Да, это был не первый бокал, днём они выпили бутылку белого, но с тех пор прошло много времени и вино не должно было подействовать так быстро и так сильно. Но подействовало. Потянуло в сон.

Вика поставила бокал на стол, прильнула к сидящему рядом Наилю и прошептала:

– Что-то я устала.

Эти слова стали для неё последними.

Некоторое время Наиль продолжал сидеть, разглядывая бутылку через стекло бокала, затем поднялся, грубовато потряс Викторию, убедился, что она крепко спит, и улыбнулся. Теперь – той же самой улыбкой, что появилась на его губах, когда он придумал, как солгать девушке по поводу сумки.

– Сейчас, сучка, ты заплатишь за оскорбление. Жаль, что ты этого не увидишь и не почувствуешь, но таков план. Главное, что ты заплатишь…

Зарипов принёс из прихожей сумку, достал и надел тончайшие латексные перчатки, отыскал в шкафу белое платье, снял с бесчувственной девушки одежду, даже бельё, оглядел, провёл рукой по ноге, груди… почувствовал нарастающее возбуждение, но сдержался и принялся надевать на Викторию платье. Получилось не сразу, но Наиль был упорен. В конце концов справился, перенёс девушку в спальню, усадил на кровать, оглядел, поправил волосы. Рассадил кукол – по три с каждой стороны. С трудом сдержался, чтобы не сфотографировать получившуюся композицию – она показалась изысканно мистической. Постоял, улыбаясь… Затем обругал себя, вытащил из сумки «набор наркомана», приготовил зелье и сделал Виктории укол. Немного неловко, но получилось с первой попытки. Подождал чуть, затем проверил пульс.

– Вот и всё.

Смерть внесла последний штрих, и картина приобрела законченный вид.

Наиль тщательно вымыл бокалы, а початую бутылку опустошил в раковину и поставил рядом с помойным ведром. Перчатки сунул в сумку, но только после того, как дневник перекочевал из тумбочки на трюмо. Принёс и бросил на пол одежду. И в последний раз посмотрел на девушку. Без грусти или сожаления, удовлетворённо посмотрел, подрагивая не от предвкушения, а от пережитого.

Чувствуя себя другим.

Или же ему казалось, что он наконец-то стал другим.

– Всё прошло чудесно, сучка. Это был наш самый лучший день, самое лучшее свидание. Я бы сказал спасибо, но, во-первых, ты не услышишь, а во-вторых, за что благодарить? Ты сделала то, что обязана – доставила мне удовольствие.

Наиль неспешно оделся, взял в руку сумку, заглянул в глазок, убедившись, что на площадке никого нет, и вышел. Удивляясь тому, что оказался способен сохранять спокойствие и ясный ум. И даже хладнокровие. Ведь только благодаря им он сможет безошибочно закончить дело. Незамеченным покинуть дом, добраться до машины и раствориться в ночной Москве.

На улицу Наиль вышел тем же путём, каким явился к Вике. Никого не встретил. И не заметил людей, которые видели, как он входил в дом через чёрный ход – тем же маршрутом, которым предполагали войти они. Не заметил. А если бы и заметил, то не обратил бы внимания. А если бы и обратил внимание, то вряд ли бы ощутил угрозу.

И правильно бы сделал.

Бояться Наилю следовало не их.

До Петровки Феликс долетел мухой – и потому что торопился узнать, что случилось, и потому что хотел поскорее провести встречу и отправиться к Марте. Доехал быстро, но при этом ухитрился не нарушить ни одного правила. На улице встретил Анзорова, который сначала обещал приехать во вторник с утра, но, узнав о прорыве, изменил планы. И ещё раз изменил, когда услышал, что Вербин хочет покурить – остался с Феликсом на улице и завёл разговор:

– Как сам?

– Преступников ищу.

– Ты ищешь, а молодые находят, – пошутил следователь.

– На то они и молодые, – с притворной грустью вздохнул Вербин. – Много где бывают, много чего видят, поэтому много находят.

– Тебе не кажется, что Крылов нашёл больше, чем мы ожидали?

Отправляя молодого оперативника по магазинам, они цеплялись за слабую надежду: вдруг преступник сглупил и купил шесть кукол в одном магазине? Вдруг его запомнят? Вдруг появится видео? Никто не рассчитывал, что Ваня отыщет не одного покупателя, а троих, одним из которых окажется сама Виктория Рыкова. К счастью, её действия полицейские сумели объяснить, внимательно изучив дневник. Для чего понадобились куклы Наилю Зарипову, сомневаться не приходилось. Доказывать, конечно, придётся, однако сомнений не оставалось. Но при этом участникам расследования приходилось держать в уме третьего покупателя – неизвестную женщину. Которая, впрочем, могла и в самом деле оказаться добрым человеком, решившим порадовать ребят из детского дома.

– По ней пока нет информации?

– Пока нет.

– Но ты её особо не ищешь?

– Занимаемся, но не вплотную, – честно ответил Феликс.

– Ладно, тебе виднее. – Анзоров помолчал, после чего поинтересовался: – Вам тоже настучали за публикацию?

– Настучали, – кивнул Вербин.

– И как?

– Приемлемо.

– Приемлемо, в смысле – терпимо? Или ты не знаешь, как стучали Шиповнику?

– Амир, нам стучали обоим, – коротко сказал Феликс. – Одновременно.

– И всё равно приемлемо?

– Да.

– Будем считать, что легко отделались.

– Ага.

– Но в следующий раз у нас такой фокус не пройдёт.

– Придумаем что-нибудь другое.

– Да уж, ты придумаешь…

Но поскольку следователь не выглядел расстроенным или взволнованным, Вербин понял, что Анзорову тоже не сильно досталось.

– Если бы я знал, как будут разворачиваться события, то тысячу раз подумал бы прежде, чем соглашаться на подключение Юркина.

Их целью было не допустить прекращения расследования смерти Виктории Рыковой, но после новых убийств, в том числе главного подозреваемого, об этом больше речи не шло. Расследование будет продолжаться, а вот начальство, привыкшее отмахиваться от общества скороговоркой перечисляемых пресс-службой фактов, теперь смотрело на них косо.

– Ладно, прорвёмся. Не в первый раз огребли.

Они поднялись в отдел и с порога разглядели сияющего, как начищенный самовар, Крылова.

– Ты, прям, именинник.

– Я, прям, джек-пот сорвал!

– Поздравляю. – Анзоров крепко пожал руку молодому оперативнику. – С почином. Пусть все задания заканчиваются так же хорошо.

– Спасибо.

– Каков герой, а? – улыбнулся подошедший Шиповник. И не было никаких сомнений, что эту фразу подполковник произносит не впервые: молодой опер добился первого значимого успеха, и его следовало поддержать.

– Я знал, кому поручить это задание, – рассмеялся в ответ Вербин.

– Ненавижу магазины игрушек, – нашёлся Крылов.

– Детская травма? – поинтересовался Анзоров.

Ваня шутку понял и ответил в тон:

– Нет, по работе заколебался.

Они опять рассмеялись.

– Продолжим здесь, – сказал Шиповник, заходя в комнату для совещаний и плотно прикрывая дверь. – Ваня, рассказывай, как мне в первый раз, подробно – мужикам нужно всё понять.

– Да рассказывать нечего.

– Начало точно такое же, – отметил подполковник.

– Нет, ну, правда же, чего рассказывать, это ведь работа. И повезло немного… – Крылов помолчал. – В общем, в Марьино он кукол купил за два дня до убийства. Там в одном из торгово-развлекательных комплексов есть «Детский мир», я зашёл, поговорил с продавщицами, спросил насчёт кукол, никто не вспомнил. Спросил, когда будет другая смена. Хотел уже уходить, но тут девчонки сказали, что к ним Нина заглянула – продавщица из другой смены. Позвали её, спросили, она сразу вспомнила, что действительно, был покупатель, мужчина, купил шесть кукол. Описать не смогла, но сказала, что точно молодой и брюнет. Я показал фотографии, она неуверенно, но опознала Наиля.

– Продавщица говорила с Зариповым? – быстро спросил Анзоров.

– Вспомнила, что да. Увидев шесть кукол, она удивилась и спросила, зачем столько? Наиль смутился, но тут же ответил, что сестра родила девочку и он решил сделать большой, красивый подарок.

– Не готовился, но выкрутился, – заметил Шиповник.

– Писатель же.

– Угу.

Феликс вновь повернулся к Крылову:

– Покупка совершена за два дня до убийства?

– Да, – ответил молодой оперативник. – Есть подтверждённая дата и даже видео.

– Ты шутишь! – не сдержался Анзоров.

– Нет, – радостно отозвался Ваня. – Я как с продавщицами закончил, сразу побежал к местным охранникам, боялся, что записей уже нет, но опять повезло – они их долго хранят. Поговорил с мужиками, они оказались толковыми ребятами, вошли в положение, записи пообещали не трогать, нужно будет завтра их изъять, как полагается…

– Всё сделаем, – пообещал довольный Анзоров.

– Ну и заодно посмотрел видео. А там наш клиент во всей красе.

– Наиль?

– Он. – Крылов оглядел коллег. – Что скажете?

– Скажем… – Шиповнику очень не хотелось расстраивать молодого оперативника, однако Крылов должен был узнать, что… – Скажем, что сегодня ночью Наиль Зарипов был убит.

– Что? – Ваня посмотрел на Анзорова, следователь поджал губы, затем на Феликса, тот едва заметно развёл руками. – Получается, я напрасно…

Однако подполковник не позволил расстроенному Крылову закончить фразу:

– Нет, не напрасно! – Ответ прозвучал неожиданно резко. – Ни одно действие, которое мы совершаем в рамках следствия, не является напрасным. Даже ошибочные действия, потому что они, в итоге, указывают нам правильный путь.

– Но ведь Наиль мёртв.

– Но это не значит, что он не убил Викторию Рыкову.

– А-а. – Крылов смущённо покраснел. – Извините.

– Вот тебе и «а-а». – Шиповник потрепал Крылова по плечу. – Ты молодец и очень сильно продвинул расследование.

Анзоров и Вербин кивками подтвердили слова подполковника.

– Как убили Зарипова? – спросил Ваня.

– Предварительный вывод – убийство во время уличного ограбления. Наиля зарезали недалеко от дома.

– Вы верите в ограбление?

– Мы верим в улики, – произнёс следователь. – А улики указывают на убийство при ограблении.

– И что это значит для нас?

– Ничего, кроме того, что у нас теперь ещё один труп.

– Третий, – добавил Вербин.

– То есть мы принимаем, что Веру Погодину и Наиля Зарипова убил один человек? – прищурился следователь.

– Разные, – уверенно ответил Феликс. – Погодину скорее всего убили за попытку шантажа. А Наиля либо в отместку за Викторию, либо в отместку за Погодину.

– Да ладно. – Анзоров недоверчиво посмотрел на Феликса. – Ты веришь, что на наших улочках кипят такие страсти? Расправились из мести?

– Либо мы имеем дело с убийством во время уличного ограбления, – пожал плечами Вербин. – Выбирай. Как тебе такое совпадение?

Следователь поморщился, после чего посетовал:

– Ну, почему у вас не может быть как у людей? Почему не может быть просто и очевидно: вот труп, вот убийца, вот улики, вот закрытое дело – пожалуйте в суд. И чтобы все довольны.

– Все будут довольны, Амир, – пообещал Феликс. – Но не сразу. Сначала надо поработать.

– Над чем будем работать? – сдался Анзоров после очередного взгляда на Шиповника. – Есть что-нибудь доказанное?

– Пока нет, – безрадостно отозвался подполковник.

– Зато появилось два дополнительных трупа, – напомнил Крылов.

– Вас, конечно, это обстоятельство радует.

– Нас просто колбасит от счастья, – ответил Вербин, потому что молодому оперативнику так разговаривать со следователем было ещё рано.

– Я вижу. – Анзоров почесал кончик носа. – Что осталось от изначальной версии?

– Практически всё, – ответил Феликс. – Кроме того, что главного подозреваемого убили.

– Неприятно, но факт, – прокомментировал следователь. – И куклы косвенно подтверждают его виновность.

– Если куклы окажутся теми, то не косвенно, – буркнул Шиповник.

– Да, – согласился Анзоров. – Что с мотивом? Вы говорили, что Зарипов – слизняк, а слизнякам трудно решиться на преступление.

– Он жестокий и самовлюблённый слизняк. Был, – ответил Феликс. – Был слизняком и слабаком, и выбранный Зариповым способ убийства полностью соответствует его психологическому портрету. Наиль вряд ли сумел бы справиться с Викторией, поэтому он сначала одурманил девушку таблетками, а затем ввёл смертельную дозу наркотика.

– Ты рисуешь образ больного ублюдка.

– Я рассказываю, как было.

– Допустим.

– Амир, почему ты даже сейчас спрашиваешь о виновности Наиля? – неожиданно спросил Шиповник. – Мы с версией давно определились.

– Если он слизняк, то мог убить Рыкову в паре с кем-нибудь, – объяснил Анзоров. – Например, кто-то убивал, а Зарипов стоял рядом и наслаждался.

Смерть главного подозреваемого следователю не понравилась, и он очень хотел найти кого-нибудь на замену.

– Версия возможная, но маловероятная, – протянул Вербин.

– Почему?

– В своей книге…

– Ты серьёзно? – перебил его Анзоров.

– Я знаю, что книгу мы в суде не покажем… Её вообще стыдно кому-либо показывать… но дело в другом: прочитав книгу, я убедился в том, что Зарипов хотел совершить убийство. Он подсознательно искал жертву, а Виктория идеально подошла на эту роль, оскорбив Наиля связью с Шевчуком. К тому же она описала очень красивые обстоятельства собственной смерти, позволив Зарипову, с одной стороны, насладиться творческими потугами, а с другой – подарив надежду, остаться безнаказанным. Я мог бы добавить, что убийство совершено человеком, действия которого, до определённого момента, не вызывали у Виктории никаких подозрений, а значит, в квартире Зарипов был один. Во всяком случае, до тех пор, пока девушка не вырубилась. Но я не стану этого добавлять, потому что убеждён: Зарипов совершил убийство в одиночку.

– Ладно, пусть так, – сдался Анзоров. – Следующий вопрос: родственники Зарипова знали о преступлении? Как вы понимаете, я имею в виду Диляру.

– Мы над этим работаем, – негромко ответил Шиповник.

– Я думаю, Диляра знала, – вдруг сказал Крылов.

– Почему?

– Потому что Погодина ни за что не открыла бы дверь Зарипову. Да и не смог бы слизняк пытать девушку.

– Как раз пытать смог бы. А вот убить так, как убили Погодину, вряд ли, – согласился с молодым оперативником Вербин. – И, поскольку мы решили, что мотив убийства Погодиной – неудачный шантаж, то получается, что семья Зарипова знала о том, что Наиль убил Викторию. Либо знала изначально, либо, когда начался шантаж, Наиль прибежал и поплакался… только не в жилетку, а…

– В блузку, – подсказал Шиповник. – Женщины носят блузки.

– Поплакался мамочке в блузку.

– И мамочка решила проблему.

– В настоящий момент недоказуемо, – хмуро заметил следователь.

– Но убийство Наиля развязывает нам руки – мы можем заняться Зариповыми на законных основаниях.

– Только не увлекаясь, – предупредил Анзоров. – Нам не позволят трогать Диляру без железобетонных оснований.

– Мы будем очень аккуратны, – пообещал Шиповник.

– Надеюсь. – Следователь окинул взглядом свои записи. – Итак, давайте повторим выводы. Наиль Зарипов убил Викторию Рыкову. Вера Погодина заполучила обличающие Наиля факты, попыталась шантажировать и была убита… кем-то. После этого Наиль был убит… кем-то, возможно, мстящим за Веру или за Викторию. Я ничего не забыл?

– Вероятность присутствия серийного убийцы, – скромно произнёс Вербин.

– Преследующего бездарных писателей?

– Тогда бы он был не серийным, а массовым.

– Что за убийца? – Следователь стал серьёзным.

– Это самая невероятная версия, – предупредил Анзорова Шиповник.

– У Феликса нюх на невероятные версии.

– С этим не поспоришь.

Следователь покосился на Вербина:

– Рассказывай.

Разговор не планировался, однако назревал. Основные тезисы давно вертелись в голове, поэтому Феликс, можно сказать, был к нему полностью готов.

– На эту идею меня натолкнул разговор с одной из докторов Виктории Рыковой… – Вербин решил не называть Нарцисс экстрасенсом и уж тем более ведьмой – диплом есть, значит, врач. – Во время беседы промелькнула мысль, что убийца мог искренне верить в то, что оказывает Виктории благодеяние, избавляя от мучений, в которых ей приходилось жить, от ужаса смерти, переживаемого вновь и вновь. Поразмыслив, я попросил ребят припомнить, не было ли у них подобных случаев, и узнал, что два года назад в Москве стая собак насмерть загрызла некоего Михаила Бурмина. Никаких улик, никаких свидетелей, никаких сомнений в том, что это жуткий несчастный случай. И лишь одна подозрительная деталь – Михаил Бурмин страдал точно таким же расстройством, как и Виктория Рыкова. Его посещали видения собственной смерти, в которых…

– Его загрызала стая собак, – догадался Анзоров.

– Да.

– Ого, – присвистнул Крылов. – Ничего себе.

– И ты решил, что эти дела связаны?

– Я просто нашёл похожее дело.

– И предположил серийного убийцу?

– Да.

– У тебя есть хоть что-то в поддержку этой версии?

– Женщина, купившая шесть кукол в интересующее нас время.

– Та случайная женщина?

– Случайная женщина, случайная уличная банда… в этом деле полно случайностей, не находишь?

– Зато ни одной толковой улики, – протянул Анзоров. Затем помолчал с полминуты, тщательно обдумывая слова Феликса, после чего произнёс: – И ты считаешь, что серийный убийца расправился с Зариповым за то, что Наиль его опередил?

– Как вариант.

– У этой версии есть недостатки.

– У этой версии куча недостатков, – охотно согласился Вербин.

– Но ты в неё веришь?

– Я её не исключаю.

Анзоров покачал головой, показывая, что услышал то, что ожидал, и посмотрел на Шиповника:

– Портрет покупательницы есть?

– Достаточно приблизительный.

– Проследить по камерам не удалось?

– Нет.

– Платила наличными?

– Да.

– Маловато, конечно… Такое же количество кукол и непонятная смерть два года назад… – Анзоров покрутил головой. – Но может получиться интересно.

Арест серийного убийцы – громкий арест, учитывая шумиху, поднятую благодаря публикации – благотворно скажется на карьере. Такие победы отмечаются особо. К тому же победа поможет сгладить начальственный негатив, возникший после публикации Юркина.

– Получится интересно, если докопаемся, – уточнил подполковник.

– Если докопаемся, – согласился следователь. Прочитал пришедшее в смартфон сообщение и помрачнел: – Если нам позволят докопаться.

– В смысле? – поперхнулся Шиповник.

– Мне друг написал, что Диляра собирается выдвинуть против нас обвинения, – медленно ответил Анзоров, перечитывая сообщение.

– Она совсем долбанулась?

– Она в шоке, а теперь в ярости, и будет грызть всех, до кого дотянется, – вставил своё слово Вербин. – Нас она ненавидит.

– Диляра всех ненавидит, – скривился Шиповник. – Но в чём ей нас обвинять?

– Думаешь, не найдёт?

– Думаю, у нас всё по закону. И у тебя тоже.

Анзоров и Шиповник посмотрели на Феликса.

– Я ей ни разу не нахамил, – ответил Вербин. – Хотя очень хотелось.

– Молодец, – похвалил оперативника подполковник. – Значит, просто ждём, какую гадость она попытается устроить, и адекватно реагируем.

– Именно так.

– Тогда давайте вернёмся к убийству Наиля, – предложил Анзоров. – Что у нас есть?

– Сейчас ребята с «земли» пытаются вычислить грабителей, если получится – у нас будет удивительное совпадение. Если нет… возможно, получится у нас.

– Улик совсем нет?

– С Наилем очень грамотно разобрались. Единственная улика – отпечатки зимних ботинок «Caterpillar» сорок первого размера. – Шиповник бросил взгляд на Вербина: – Пока тебя не было, я позвонил криминалистам.

Феликс кивнул.

– Ботинки сорок первого размера… – Анзоров хмыкнул. – Сказать, где мы?

– В самом начале расследования? – предположил Крылов.

– В заднице, – определил более опытный Вербин.

– Я планировал сказать: в тупике, но твой вариант мне даже больше нравится, – хмыкнул следователь, глядя на Вербина. – Он такой, более правдивый, что ли, основательный такой. Идеально описывает происходящее.

– Выкрутимся, – пообещал Шиповник. – Феликс прав – нужно посмотреть на Диляру внимательнее, превентивно, так сказать. Крылов, это на тебе. После совещания подумаем, что и как нужно сделать.

– Понял.

– А ты… – Подполковник посмотрел на Вербина.

– Я ещё не получил все отклики на публикацию.

– Когда получишь?

– Надеюсь, сегодня. И завтра смогу сказать, как отреагировали на «Девочку с куклами» интересующие нас люди.

– Хорошо.

– Хорошо… – Вербин вздохнул. – Хорошо…

Шиповник и Крылов решили, что вздох Феликса был вызван не самыми хорошими результатами, но правы были отчасти: мрачность Вербина объяснялась тем, что он вспомнил, в чьей прихожей видел зимние ботинки «Caterpillar» приблизительно сорок первого размера.

Трубку Марта не снимала, на сообщения в мессенджере не отвечала. Можно было цепляться за слабую надежду, что Карская молчит, потому что, например, нежится в ванне, оставив телефон в гостиной, но Феликс чувствовал, что надежда напрасна. Надежды нет. Он опоздал. С Мартой, конечно, всё в порядке, в этом нет сомнений, но он опоздал. Нужно было ехать сразу после телефонного звонка.

Нужно.

А он выбрал работу. И теперь Марта не отвечает на звонки и сообщения. И на вызов домофона… Впрочем, у закрытых дверей подъезда Феликс простоял недолго и в подъезд прошёл не вместе с жильцами, а потому что пустила консьержка. Замок щёлкнул, дверь открылась, Вербин увидел взмах рукой, подошёл и наклонился к окошку:

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, – отозвалась консьержка. – Как вас зовут?

– Феликс. – Он понял, что одного имени будет мало, и добавил: – Феликс Вербин.

– К кому вы пришли?

– К Марте Карской.

– Значит, это вам. – Консьержка протянула Феликсу конверт. – От Марты Алексеевны.

Вот так. Конверт. Обыкновенный белый прямоугольник, на котором даже имени его не написано. Ничего. Абсолютно белый конверт.

– Она… – Феликс откашлялся. – Марта просила передать что-нибудь на словах?

– Нет.

– Когда она уехала?

– Днём. Между часом и двумя.

То есть Марта позвонила после того, как покинула квартиру. И лгала, когда говорила, что будет ждать дома. А может, и не лгала, ведь одно дело ждать и совсем другое – не отвечать. И сейчас, возможно, Марта смотрит на экран смартфона, на котором отражаются его звонки. И не отвечает.

Вербин кивком поблагодарил консьержку, вышел на улицу, покурил, затем сел в машину, включил свет и вскрыл конверт.

Написано от руки. Почерк торопливый, неровный.

Марта…

Чем вызвано твоё поспешное бегство? Почему ничего не рассказала? Почему не позволила помочь? Нужно ли тебе помогать? Почему статья Олега Юркина так сильно тебя напугала?

А то, что дело именно в публикации, Вербин не сомневался. Почти не сомневался. Марта, конечно, могла каким-то образом узнать об убийстве Наиля Зарипова, или Веры Погодиной, однако в первую очередь следовало отталкиваться от того, что на поверхности. От того, с чего всё началось, потому что смерти Веры и Наиля стали прямым следствием убийства Виктории Рыковой.

Марта…

Второй раз Феликс перечитал письмо уже дома. Сидя в кресле в гостиной. А когда перечитал – выключил торшер, оставшись в полной темноте. И вновь подумал:

«Хорошо, что у меня нет собаки…»

Потому что последнее, чего бы ему сейчас хотелось, это идти гулять с жизнерадостным, обрадованным возвращением хозяина питомцем и либо притворяться, что всё хорошо, либо расстраивать его своим плохим настроением. И есть не хотелось. И спать не хотелось. Во-первых, потому что рано, во-вторых, потому что знал, что не заснёт.

Удобное кресло и тьма вокруг.

И одиночество.

Снова одиночество.

Марта написала, что с ним она вновь стала счастливой. Будь у него возможность, Феликс признался бы в том же. Рассказал, что только-только начал вновь привыкать жить сам по себе, почти вернулся к прежнему состоянию: работа-сон-работа, но яркая вспышка по имени Марта заставила его вспомнить, как это было… Как это должно быть у нормального человека. Когда тебя ждут. Когда о тебе думают. Когда есть с кем поговорить о чём угодно.

Когда она прижимается к тебе ночью.

Когда, просыпаясь, ты слышишь её дыхание.

«Почему не сказал?»

Почему не произнёс слова, которые, возможно, могли всё изменить?

«Почему не сказал?»

Телефонный звонок прогремел неприятным напоминанием о том, что за пределами погружённой во мрак гостиной существует большой мир. Как ни странно. Сейчас он тоже во тьме, которую разгоняют фонари и окна, но жизнь его не замерла, в отличие от мира Феликса. Жизнь большого мира бурлит и приглашает Вербина в свой бульон. Ведь он – её полноправный участник и не имеет права забывать об этом.

Телефонный звонок вырвал Феликса из паузы, на которую он поставил своё время.

Вербин посмотрел на экран – Старова, и нажал кнопку ответа:

– Добрый вечер, Ольга.

– Добрый вечер, Феликс. – Старова помолчала. – Вы можете говорить?

Он понял, чем вызван вопрос, и грустно улыбнулся:

– Да, вполне.

– Не отвлекаю?

– Нет.

Множество вопросов объяснялось тем, что ей немного неловко. И не только ей – Вербин чувствовал, что поход на каток что-то поменял в их отношениях. Неуловимо, но поменял. Особенно финал – звонок Марты, которого Старова явно не ожидала. Из-за него встреча получилась скомканной и… недосказанной. И потому разговор начался с нескольких одинаковых, не особенно обязательных вопросов и односложных ответов.

– У вас всё хорошо?

– Всё в порядке, Ольга, спасибо. Почему вы спросили?

– Мне показалось, что вы немного грустны, Феликс.

– У меня был неприятный разговор с руководством, но он уже позади.

– Из-за публикации?

– Из-за неё.

– Вы нарочно слили информацию журналистам?

– Ольга, вы не представляете, как тяжело приходится человеку, которому никто не верит. – Вербин негромко рассмеялся. – На самом деле, слух о «Девочке с куклами» – так дело Виктории назвали криминалисты – пополз по нашей системе в день обнаружения тела. Слишком уж необычные обстоятельства, как вы понимаете.

– Прекрасно понимаю.

– Из-за названия слух распространился очень быстро. – Феликс машинально продолжил пересказ «легенды». – Им заинтересовались журналисты, а Олег из них самый умный. И дотошный. Насколько я смог понять, Олег переговорил с несколькими сотрудниками разных служб, составил относительно верное представление о случившемся и представил его широкой публике.

– И вы здесь ни при чём?

– Как я уже говорил, у меня от этой публикации одни неприятности.

– В это легко верится. – Старова выдержала продуманную паузу. – Сочувствую.

– Спасибо.

– Простите, Феликс, можно я в последний раз задам важный для меня вопрос?

– Конечно. – Вербин ответил прежним тоном, но насторожился.

– Вы абсолютно уверены в том, что суицид исключён?

– Да, Ольга, тщательно всё взвесив и выслушав специалистов, и наших, и тех, к которым обращалась Виктория, включая вас, я пришёл к выводу, что имею дело с предумышленным убийством.

– И вы знаете, кто убийца?

– Да, – уверенно ответил Вербин. И сделал вид, что шутит: – Не обидитесь, если я не назову имя?

– Не обижусь, конечно, – медленно произнесла Старова. Шутку она не приняла. Во всяком случае, никак на неё не среагировала. – Феликс, я ни в коем случае не собираюсь вторгаться в ваше расследование и давать советы… Полагаю, вы прекрасно справитесь сами.

– Спасибо.

– Это не лесть.

– Я хорошего мнения о вас.

– Теперь моя очередь вас поблагодарить. – Кажется, она улыбнулась. – Я спрашиваю, потому что публикация натолкнула меня на одну странную мысль, которую вы, скорее всего, назовёте фантастической. Поэтому мне важно знать, считаете ли вы убийцей Наиля Зарипова?

Бульон, в который большой мир втолкнул расстроенного Феликса, кажется, начал закипать. Вербин включил торшер и сел в кресле прямо.

– Что за мысль пришла вам в голову?

– А вы считаете?

– Ольга, – мягко произнёс Феликс. – Не ждите, что я скажу, что вопросы задаю я – мы не на допросе. Я прекрасно понимаю, что вы позвонили не просто так. Вам пришла в голову некая теория, и вы хотите её проверить. Вы хотите мне помочь. Но при этом, возможно, не хотите показаться… неумелым сыщиком, выберем это определение. Поэтому давайте установим такое правило: вы можете задавать любые вопросы, но я должен понимать, зачем мне на них отвечать.

– То есть ваши вопросы всё-таки важнее?

– У меня есть служебные ограничения, – напомнил Вербин. – Я могу расширить рамки, но…

– Вы должны понимать, для чего это делаете, – закончила за него Старова.

– Да.

Вновь возникла пауза, после чего Ольга сказала:

– Простите, я об этом не подумала. И спасибо, что… Впрочем, вы всегда вежливы.

– За это нужно благодарить мою маму.

В трубке послышался короткий смешок, однако комментировать заявление Феликса Старова не стала, продолжила:

– Расстройство, которым страдала Виктория, и то, как её обнаружили, должно было навести вас на мысль о суициде.

– Это первое, что приходит в голову, – подтвердил Феликс.

– Но вас убийца обмануть не смог.

– Не меня. Первым заподозрил неладное оперативник из местного убойного отдела. Расследование началось благодаря его настойчивости.

– Приятно знать, что вы не один такой в нашей полиции.

– Да, я не уникален, – согласился Вербин.

Но развивать эту тему Старова не стала.

– Если Виктория не покончила с собой, а убийца в точности воспроизвёл её собственный сценарий смерти, следующая мысль – это кто-то достаточно близкий, чтобы знать о расстройстве. И имеющий мотив. Ваши расспросы о Наиле натолкнули меня на мысль, что он мог вернуться в жизнь Виктории, а вот их взаимоотношения на прежний уровень вернулись вряд ли. – Старова помолчала. – Я мало знаю о Наиле, но то, что мне известно, позволяет предположить, что его психотип подходит для совершения подобного преступления. Вы читали его книгу?

– Просматривал.

– Насколько поверхностно?

– Полагаю, я обратил внимание на те страницы, которые вы имеете в виду.

– Написанное укрепило ваши подозрения?

– К сожалению, использовать роман в качестве улики невозможно.

– Но подозрения укрепились?

Феликс понял, что Старова подвела разговор к «развилке»: или ему придётся начать отвечать на её вопросы, или продолжения не будет.

– Укрепились.

– Насколько?

– Я уверен, что Викторию убил Наиль.

– Но не можете доказать? – догадалась Ольга.

– Всё несколько сложнее: сегодня ночью Наиля убили. Зарезали во время уличного ограбления.

– А… – Неожиданная новость выбила Старову из колеи. – Это действительно было ограбление?

– Так говорят факты.

– С фактами спорить сложно… – протянула Ольга. – Преступников поймали?

– Ещё нет.

– Вы верите в столь странное совпадение?

Она действительно умна. Интересно, а бывают глупые психологи? Это вообще возможно? Чтобы человек был хорошим врачом, отлично разбирался в людях, но при этом был глупым? Не умеющим анализировать и делать правильные выводы? Наверное, нет. С другой стороны, а каким настоящим делом может заниматься дурак? Разве что чем-то руководить, к серьёзной работе дураков подпускать нельзя.

– В настоящий момент я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть версию уличного ограбления.

– А кого вы ещё подозреваете?

Нет, это уж слишком.

– Мне кажется, Ольга, что теперь вы должны рассказать мне об идее, которая вас осенила.

– Да, наверное, вы правы. – Старова вздохнула: – Извините, увлеклась. – И, поскольку Феликс не ответил, произнесла: – Уверена, моя версия покажется вам фантастической, и если честно, мои вопросы были вызваны желанием доказать себе, что не следует вам её рассказывать, но раз всё так обернулось… – Ещё один вздох, после чего Старова бросилась в омут: – Вы не рассматривали предположение, что Викторию мог убить серийный убийца?

– В чём заключается «серийность»? – Вербин специально использовал это слово.

– Убийца ищет людей с подобными расстройствами и воплощает видения несчастных в жизнь. – Ольга помолчала, после чего очень тихо добавила: – Надеюсь, вы не смеётесь.

– Я рассматривал эту версию, – сообщил Феликс, не желая прекращать разговор.

– Правда? – Без сомнения, она удивилась.

Однако распространяться о своих догадках Вербин пока не хотел.

– У версии есть недостатки. Первое: людей с такими расстройствами немного.

– В этом прелесть – убийца чувствует себя коллекционером редкостей.

«Она что, подслушала мои мысли?!»

– Допустим. – Феликс отметил, что ответ Старовой явно был заготовлен. – Второе: почему убийца стал искать людей с подобными расстройствами?

– У него был опыт.

– То есть убийца страдал или страдает таким же расстройством?

– Да.

– И излечился?

– Не обязательно. – Ответ вновь прозвучал быстро, а значит, Ольга много размышляла над своей версией. – Вполне возможно, что переживаемый им ужас и заставляет его «помогать» – в извращённой, конечно же, форме, – жертвам подобных расстройств. Убийца на собственной шкуре знает, что переживают жертвы, и чувствует себя их спасителем.

«Одно из двух: или тебя нужно брать в напарники, или включать в список подозреваемых…»

– А если он излечился?

– Цена могла показаться ему слишком высокой.

– Я подумаю об этом.

– Спасибо.

По тону было понятно, что Старова готова закончить разговор, однако в планы Феликса это не входило:

– Я не сомневаюсь, что Викторию убил Наиль. Но кто убил Наиля?

– Вы предлагаете мне принять участие в расследовании? – Она явно улыбнулась.

– Если вам интересно.

– Вы же знаете, что мне интересно. – Старова выдержала паузу, которая показала, что к этому вопросу она не готовилась, но продолжила уверенным тоном: – В своих видениях Виктория чётко фиксировала дату смерти – четырнадцатое февраля. Можно предположить, что этот день ждали двое: Наиль и серийный убийца. Наиль успел первым: приехал, убил, вышел из квартиры. Как я понимаю, вошёл и вышел он ловко, камеры его не зафиксировали, но допустим, что уход Наиля заметил серийный убийца и по каким-то признаком догадался, что его опередили.

– А затем отомстил Наилю за испорченный вечер?

– Да.

Вербин знал коллег, которым подобной откровенности свидетеля вполне хватило бы для задержания и жёсткого допроса. Слишком уж хорошо Старова считала его версию. Но Старова умна, а значит, нужно понять: она с ним играет, наслаждаясь тем, что Феликс не способен доказать существование серийного убийцы, или действительно хочет помочь?

– Честно говоря, уличное нападение не вяжется с образом коллекционера редкостей.

– Как посмотреть, – не согласилась Ольга. – Убийца долго ищет людей с подобными расстройствами, когда находит – не спешит, близко подбирается к жертве, в точности узнаёт все детали видений, готовит место, реквизит, продумывает детали предстоящего действа… И вдруг появляется жалкий подражатель, который съедает блюдо в тот самый момент, когда убийца сел за стол и взялся за приборы. Такое кого угодно выведет из себя.

– Но убив Наиля, ваш гипотетический убийца указывает, что расследование не завершено.

– Вы сами сказали, что по всем признакам – это уличное ограбление, которое пошло не по плану. Кроме того, вы не сомневаетесь в виновности Наиля, а значит, у вас есть для этого основания, какие-то улики. Вы показываете их руководителю, доказываете, что Наиль убил Викторию, после чего руководитель говорит: «Видишь, карма работает». И дело отправляется в архив. Какое-то время ваши коллеги из районного УВД ищут шайку уличных грабителей, никого не находят и вынуждены смириться с очередным «висяком».

– Вы нарисовали достаточно логичный вариант развития событий, – признал Феликс. И тут же добавил: – Один из вариантов.

– То есть вы согласны с возможностью существования серийного убийцы? – Старова явно оживилась.

– Есть ещё один непростой вопрос.

– Какой?

– Где преступник берёт информацию о жертвах?

– По большей части в Сети. Уверена, он просматривает сайты, вроде тех, где я нашла пост Виктории, и… – Маленькая заминка. – И, как вариант, убийца близок к профессиональному сообществу и сам является либо психотерапевтом, либо психиатром.

Что полностью соответствовало выводам Вербина. Он хотел задать следующий вопрос, однако Ольга не закончила:

– Самое главное, Феликс, есть отличный способ проверить, действительно ли наша версия имеет право на существование.

– Какой?

– Обратиться к профессиональному сообществу.

– В смысле?

– Сделать открытый пост с просьбой рассказать о подобных случаях. А если коллеги откликнутся – выяснить в личной беседе, справился ли пациент с расстройством и каково его нынешнее состояние? И если выяснится, что Виктория не первый человек, который умер так, как ему приходило в видениях…

– Это будет означать, что убийца существует.

– И придётся проверить каждый такой случай.

Похоже, Старова действительно хочет помочь.

Однако Феликс не стал досконально обдумывать предложение, поскольку сразу же увидел в нём изъян.

– Ольга, не думаю, что это хорошая идея.

– Почему?

– Потому что если версия верна – ваш пост прочитает убийца.

– Пусть читает, – небрежно ответила Старова. – Я укажу, что собираю материал для монографии. А если спросят, почему выбрала такую тему, укажу на публикацию «Девочка с куклами». В конце концов, я работала с Викторией и могу сложить два и два.

– Не нужно этого делать! – почти выкрикнул Вербин. – Если версия верна, это означает, что мы ищем чрезвычайно опасного человека, поступки которого невозможно спрогнозировать даже приблизительно.

– Я предполагаю, что убийца может выйти со мной на связь.

– Вы не должны подвергать себя такой опасности! Я вам запрещаю…

– Вы не можете…

– Ольга, пожалуйста!

– Вы за меня волнуетесь? – неожиданно спросила Старова. Без всякого кокетства, именно спросила. Поинтересовалась.

– Разумеется, волнуюсь.

– Мне очень приятно, Феликс, правда. Но я, увы, уже не в силах что-либо изменить – посты больше часа как выложены в профессиональных пабликах.

– Зачем?

– Я вам только что всё объяснила.

– А если убийца догадается, что вы помогаете полиции?

– А если не догадается?

– Вы не должны рисковать.

– Я уже рискнула. Просто примите случившееся как данность.

– Это не таблетки, чтобы принимать.

– Что?

– Не важно. – Вербину очень хотелось выругаться. Громко и зло. Однако он не хотел, чтобы Старова это слышала. Она, безусловно, знает все эти слова, но мужчина не должен произносить их при женщине. – Пришлите, пожалуйста, ссылки на все ваши посты.

– Конечно, Феликс. – И вновь очень продуманная пауза, после которой последовало мягкое: – Пожалуйста, не обижайтесь.

– Ольга, вы не понимаете, какие могут быть последствия… Я перезвоню.

А нажав кнопку «отбой», Вербин выругался – громко и зло. Вскочил, пнул кресло, снова выругался, ругаясь, пошёл на кухню сделать чай… и поискать какой-нибудь еды… А по дороге, прекратив ругаться, набрал номер Шиповника.

– Егор Петрович?

В ответ сварливое:

– До утра подождать не может?

– Не уверен.

– Излагай.

– Помните Ольгу Старову?

– Что она натворила? – Шиповник понимал, что из-за ерунды Вербин его дёргать не станет, и его первая фраза была не более чем ворчанием.

– Старова обратилась к профессиональному сообществу с просьбой рассказать о случаях подобных расстройств.

– Какое было у Рыковой?

– Да.

– Зачем?

– Угадала нашу версию и решила помочь.

– Сама угадала? Без подсказки?

– Прочитав «Девочку с куклами».

– Ты же понимаешь, что я не об этом, – угрюмо произнёс подполковник. – Просил её о помощи?

– Нет.

Переспрашивать Шиповник не стал, знал, что Феликс обманывать не станет.

– Так… что написала?

– Что работает над монографией и ищет материал.

– Так себе версия.

– Согласен.

– А что мне от твоего согласия? – Шиповник тоже выругался, но тихо, чтобы домашние не услышали. – В общем, выходка Старовой может не иметь никаких последствий. А может стать камнем, от которого по воде пойдут большие круги.

– Кровавые, Егор Петрович, кровавые круги.

– Да, Феликс, кровавые. – Подполковник вздохнул. – А значит, давай подумаем, что тут можно сделать…

Июнь в этом году выдался очень тёплым. Не жарким, но тёплым, зовущим из города прочь – на дачу, в лес, на реку или озеро, чтобы устроиться на лежаке, в шезлонге или просто на брошенном на траву или песок полотенце и замереть, впитывая в себя благодатное тепло, наслаждаясь возможностью просто отдохнуть в той удивительной, возможной только летом ситуации, когда ты не шевелишься, но всё равно наполняешься энергией и силой. Наслаждаясь чудесной погодой, безоблачным небом, ярким солнцем, бодрящей водой и тем, что, выйдя из неё, можно завалиться на тёплый песок и улыбнуться – чудесной погоде, безоблачному небу, яркому солнцу и широкой Волге.

– Как же хорошо… – Молодая, стройная женщина огляделась и стала стягивать купальник. – Обожаю лето.

– Ты уверена?

– Здесь никого нет. А если появятся, то пусть захлёбываются слюнями.

День жаркий, но будний, многие из тех, кто с удовольствием бы присоединился к блаженному пребыванию на пляже, сейчас на работе, считают минуты до вечера, когда можно будет добраться до Волги и насладиться вечерним купанием. К тому же они отъехали довольно далеко и от деревень, и от коттеджных посёлков, выросших за последние годы на берегах большой реки, что давало надежду на то, что их уединение не будет нарушено.

– Чудесные дни, – произнесла женщина, ложась на спину и закрывая глаза. – Настолько хорошие, что иногда мне кажется, что всё вокруг сон. И тогда внутри возникает тревога, потому что я не хочу просыпаться из этих дней. Я знаю, что они скоро закончатся, но не хочу, чтобы они оказались сном.

– Чудесные дни…

– Как-то всё сложилось: и короткий отпуск, и погода, и река, и замечательный пациент. – Молодая женщина лежала с закрытыми глазами, но по голосу было понятно, что ей действительно хорошо. Необыкновенно хорошо. – В таких случаях часто говорят: «Хочу, чтобы эти дни длились вечно», а я не хочу, представляешь? Я хочу другие дни, такие же чудесные, но другие, и знаю, что они обязательно будут. Ведь даже эти, запредельно восхитительные дни, не первые…

– И не последние.

– …Были и другие.

– Столь же великолепные.

– Ты понимаешь…

– Всегда.

– И всегда будешь понимать…

Мимо прошло большое судно, на палубах которого млели от жары туристы – солнце жарило нещадно, изрядно разогрело обшивку и переборки, вода вокруг дразнила прохладой, но не принимала, и спасаться от духоты приходилось с помощью разнообразных напитков. Снявшая купальник женщина вызвала у разгорячённых туристов понятное оживление, но в ответ она даже не привстала, не помахала рукой, продолжила лежать, как лежала. А когда судно достаточно удалилось, произнесла:

– Я счастлива.

И услышала в ответ осторожное:

– Тебе не кажется, что нам следует…

– Прекратить?

– На время.

– Не порть, пожалуйста, день.

– Это серьёзный вопрос.

– И мы его уже обсуждали. Нам не настолько часто удаётся помогать людям, чтобы прекращать миссию. Таков наш долг. – Она приподнялась на локте и улыбнулась: – Только не говори, что тебе не нравится то, что мы делаем.

Она знала, что не услышит в ответ лжи. И не услышала.

– Нравится. – Дыхание на мгновение сбилось, потому что в памяти возникло то, что случилось совсем недавно. Их последняя постановка, в которой они были не только продюсерами, но режиссёрами и исполнителями главных ролей. От которой они получили полное удовлетворение. – Очень нравится.

– Вот видишь.

– Поэтому я начинаю себя бояться.

Пауза. Прошёл ещё один теплоход, только его обитатели не разглядели отдыхающих на берегу людей. А если и разглядели, то остались безмолвными.

– Нельзя бояться того, что доставляет радость.

– Я не боюсь того, что делаю. Мне нравится помогать людям. Мне нравится, что наша методика избавления людей от страданий подразумевает иногда красивые, а иногда весьма изысканные постановки. Мне доставляет удовольствие каждый шаг. А когда у нас получается… нет, пожалуй, чуть позже, после того, как мы сполна насладимся ощущением очередной победы – я сразу же начинаю предвкушать следующую. Я уже не могу жить как прежде, не могу не избавлять людей от страданий. И это меня пугает.

– Нельзя бояться того, что доставляет радость.

– Но эти люди…

– Радость мы доставляем себе сами. Люди, которым мы приходим на помощь – это пациенты, или инструменты, другими словами, кто угодно, только не источник радости. Мы наслаждаемся, помогая им, то есть своими действиями, то есть – собой. Мы и есть источник радости – для самих себя. Мы делаем то, что должны, и будем делать это всегда.

– Пока смерть не разлучит нас?

– Смерть слишком хорошо нас знает, чтобы разлучать. Мы будем вместе целую вечность.

Когда руководитель сказал, что собирается плотно контролировать ход расследования, ни Феликс, ни Шиповник даже подумать не могли, что встречи планируются настолько частыми. Но то ли поднятый публикацией шум дошёл до нужных кабинетов и намекнул занимающим их господам, что простым людям не нравится, когда полиция лишь имитирует выполнение своих прямых обязанностей; то ли любящих тишину руководителей смутило стремительное развитие событий – в виде двух связанных с первым убийством трупов, но дело Виктории Рыковой оказалось в приоритете, и утро вторника Вербин и Шиповник встретили там же, где утро понедельника. И нельзя сказать, что сильно обрадовались этому.

Затягивать встречу руководитель не стал, дав понять, что у него тоже есть важные дела, и, едва поздоровавшись, перешёл к делу:

– Подвижки есть? От публикации вашей был хоть какой-то толк?

Подполковник покосился на Вербина, и Феликс доложил:

– Все находящиеся в поле зрения люди на неё отреагировали.

– Каким образом?

– В убийстве никто не сознался. – Вербин сделал всё, чтобы в его голосе не было даже намёка на иронию, и только поэтому ему не «прилетело». Хотя в глаза руководитель посмотрел очень и очень внимательно. Посмотрел и спросил:

– Тогда зачем всё это было нужно?

– Это его работа, – пожал плечами Феликс.

– Кого?

– Олега Юркина.

– А ты ни при чём?

– Я уже говорил.

Несколько мгновений мужчины продолжили молча смотреть друг на друга, затем руководитель согласился:

– Да, говорил.

И только Вербин хотел рассказать о выходке Старовой, последовал вопрос:

– А что по делу Зарипова?

Тема разговора поменялась.

Оперативники прекрасно поняли, что имел в виду руководитель и почему он задал вопрос именно таким образом, однако Шиповник не удержался и уточнил:

– В смысле, по делу Рыковой?

– Вы установили связь между этими преступлениями?

– Мы работаем.

– О вашей работе я и спрашиваю, – веско произнёс руководитель. – Подвижки есть? Проследили убийц?

– К сожалению, убийца сумел уйти от видеокамер.

– Убийца? – уточнил руководитель. – Он был один?

– Так точно.

– Описание есть?

– Очень невнятное: тёмные штаны, тёмная куртка с капюшоном. Лицо разглядеть не получилось, поскольку дело было ночью.

– Как ему удалось уйти?

– Местные вели убийцу по камерам почти квартал, но дальше довольно большая «слепая зона», через которую он и ушёл.

– Думаешь, убийца о ней знал?

– Или ему повезло.

– Или так, – протянул руководитель. – То есть вероятность того, что мы имеем дело с убийством во время ограбления, сохраняется?

Судя по тону, хозяину кабинета очень хотелось получить положительный ответ. Вербин и Шиповник переглянулись, после чего подполковник осторожно подтвердил:

– Безусловно, сохраняется. Однако хочу заметить…

– Времени прошло мало, я помню, – перебил его руководитель. После чего поморщился: – Мне тут добрые люди намекнули, что если вскроется связь между убийствами Рыковой и Зарипова, то после расследования нас будет ждать долгая и нудная проверка из министерства.

– На предмет? – не понял Шиповник.

– На предмет того, что мы знали об опасности, грозящей Наилю Зарипову, но и пальцем не пошевелили, чтобы его предупредить и уж тем более – взять под охрану.

– У нас не было никаких оснований брать Зарипова под охрану.

– Вы должны были понять, что существует угроза его жизни.

– Как? – поинтересовался подполковник. – Зарипов бегал от нас столько, сколько мог, а потом соблаговолил коротко пообщаться в присутствии адвоката. Во время встречи не было сказано ничего, что могло навести на мысль о грозящей ему опасности.

– Ты был на той встрече? – жёстко спросил руководитель.

– Нет.

– Тогда пусть скажет тот, кто был. – Хозяин кабинета властно посмотрел на Вербина: – Говори.

– Зарипов убил Рыкову, – сказал Феликс, который тоже не хотел долго ходить вокруг да около.

Заявление вызвало ухмылку Шиповника и короткий нецензурный возглас у руководителя.

– Доказано?

– Нет.

– Тогда лучше об этом молчи. А то ещё и за клевету отвечать придётся.

– Я так понимаю, в своём горе Диляра Булатовна не забывает топтать окружающих, – пробормотал Шиповник, делая Феликсу страшные глаза.

– Мне имён не называли, – дипломатично ответил руководитель. – Скажу только, что связи у людей есть и крови они нам попортят от души.

– Чего она ещё хочет?

– Она хочет вас порвать, – руководитель вздохнул. – Вы что, ей нахамили?

– Я её в глаза не видел, – тут же ответил Вербин.

– А я даже по телефону не говорил, – добавил Шиповник. – Мы просто пытаемся честно расследовать убийство, которое совершил её сын.

– Мне показалось или я пару минут назад слышал фразу: «Не доказано»?

– Но мы ведь и не в суде, – пожал плечами Шиповник. И его тон стал чуть более жёстким. – И раз мы не в суде, а рассматриваем разные версии, то я могу предположить – только предположить! – что изначальное желание некоторых сотрудников выдать смерть Виктории Рыковой за суицид тоже возникло не на пустом месте. И ещё могу предположить – просто пофантазировать! – что нынешняя атака Диляры вызвана желанием как можно скорее отправить дело в архив, не предъявляя публике результаты расследования.

– Наиль мёртв, – напомнил руководитель. – Какая разница, объявят его убийцей или нет?

– А репутация? – тихо поинтересовался Вербин.

В ответ – кривая усмешка. Впрочем, Феликс и сам всё понимал: ну, убил ребёнок богатых родителей «какую-то девочку из Самары», ну и что? Захотелось. На их репутации это никак не отразится. Времена не те.

– Если не репутация, то что беспокоит Диляру? – спросил Шиповник. – Почему она так яростно требует закрыть дело?

– Невзлюбила она вас, – развёл руками руководитель. – Тут уж ничего не поделаешь.

– За то, что не согласились с версией суицида Рыковой?

– Да.

– Было ещё убийство Погодиной, – напомнил Феликс. – Если наша версия точна, а я не сомневаюсь, что это так, то Диляра имеет прямое отношение к этому преступлению. И главная её задача – вывести себя из-под удара, потому что, закрывая дело Рыковой, мы, фактически, прекращаем расследование убийства Погодиной.

– Что ты имел в виду, сказав о причастности Диляры к убийству Погодиной? – нахмурился руководитель.

– Только то, что сказал, – ответил Вербин. – Наиль убил Викторию: одурманил, переодел и вколол смертельную дозу наркотика. Но я ни за что не поверю, что он организовал убийство Погодиной.

– За шантаж?

– Такова версия.

– Из которой следует, что Диляра знала, что Наиль убил Рыкову?

– Да.

– И опять – никаких доказательств?

– Есть косвенные, – вдруг сказал Шиповник.

– Неужели?

– На Диляру Булатовну Зарипову зарегистрирован автомобиль «Range Rover». Большая, дорогая и очень умная машина, компьютер которой, в целях безопасности, ведёт собственный журнал поездок. Мы получили к нему доступ…

– Надеюсь, на законных основаниях?

– Разумеется.

– На каких?

– Расследование смерти Наиля Зарипова. – Подполковник идеально сыграл лёгкое изумление.

– Как автомобиль мог быть связан с убийством Наиля?

– Наиль иногда им пользовался.

– Притянуто за уши, но основания есть, – кивнул хозяин кабинета. – Что дал журнал?

– Четырнадцатого февраля, как раз в то время, когда убийца должен был покинуть место преступления, машина Диляры находилась недалеко от дома Рыковой.

– А телефон?

– Лежал в квартире Зариповых. Я думаю, Диляра или забыла, или не знает, что её машина записывает свои перемещения. – Шиповник помолчал. – Но примерно за двадцать минут до того, как машина Диляры отъехала от её дома, на её телефон поступил звонок с незарегистрированного номера. Разговор длился четыре минуты.

– Этот номер заходил в квартиру Рыковой?

– Нет. Но он исчез из Сети недалеко от её дома.

– Понятно, – протянул руководитель. – Как Наиль раздобыл телефон с левой симкой, мы уже не узнаем… Что дальше? Камеры проверили?

– Там, где стояла машина, камер нет, поэтому мы не знаем, что она делала и садился ли в машину Наиль. Можем только предполагать. Но запись этой поездки у нас есть.

– Как долго машина там стояла?

– Минут двадцать.

– То есть к Рыковой Наиль приехал сам?

– Да. Но, возможно, попросил маму его забрать, – предположил Шиповник.

– Может, испугался, что не сможет уйти от камер? – подал голос Вербин.

– Скорее всего.

Но прежде, чем он продолжил, руководитель задал собственный вопрос:

– Как думаете, был неожиданный звонок или Диляра знала, что Наиль собирается убить Викторию?

Несколько секунд оперативники размышляли, после чего Феликс ответил:

– Как бы я к ней ни относился, я уверен, что Диляра запретила бы Наилю убивать. Полагаю, Наиль рассказал обо всём во время звонка, поэтому Диляра не взяла с собой телефон. Было бы, конечно, очень интересно послушать, о чём они говорили на обратном пути, но, к сожалению, дорогая тачка Диляры разговоры в салоне не записывает.

– Запретила бы? – уточнил руководитель.

– Во всяком случае, мне хочется в это верить.

В то, что в Диляре Зариповой осталось хоть что-то человеческое.

Они опять помолчали, а затем хозяин кабинета подвёл итог:

– Но мы ничего не докажем.

– Цепочка получается, но фактов у нас разве что на допрос, чтобы получить признание, – произнёс Шиповник.

– Диляра никогда не признается, – покачал головой Вербин. – Она жёсткая, стервозная, но умная женщина. Автомобиля рядом с домом Рыковой недостаточно, чтобы она раскололась. И будем откровенны: на самого Наиля у нас мало что есть. Только куклы.

– Те самые куклы, – с нажимом сообщил подполковник. – Это как раз доказано.

– Всё равно мало. – Руководитель провёл пальцем по подлокотнику кресла. – Шесть кукол, нелицеприятные отзывы в дневнике, отсутствие твёрдого алиби на время убийства и мама на машине в нужном месте и нужное время…

«Пройди по ссылке! Немедленно!!!!!!»

Судя по обилию восклицательных знаков, Олег Юркин был крайне взволнован. Вербин бросил взгляд на задумавшегося руководителя и ткнул пальцем в ссылку. Прочитал первые строки, с трудом сдержался, чтобы не выругаться и оглядел собеседников:

– Простите, что перебиваю, но поступила новая и очень важная информация.

Пост в социальных сетях был озаглавлен просто: «Правда о „Девочке с куклами“». И это же название, написанное крупными белыми буквами на чёрном фоне, являло собой обложку видеофайла. Ролик появился в Сети ровно в двенадцать часов дня и поначалу был замечен исключительно подписчиками Веры Погодиной. Но уже после первого просмотра появилась громкая реакция: «Сенсация!» Люди начали делиться ссылками на блоги Веры, скачивали и пересылали друг другу сам файл и ссылки на него, началось бурное обсуждение, а примерно в час дня первые сообщения появились на крупных медиаресурсах.

«СЕНСАЦИЯ! ЖУТКИЕ НОВОСТИ О ДЕЛЕ „ДЕВОЧКИ С КУКЛАМИ“!»

Пресс-службы МВД и Следственного комитета завалили запросами, ответов на которые у сотрудников не было по той простой причине, что для них появившийся в Сети видеоролик стал такой же неожиданностью, как и для широкой публики. И смотрели они его с таким же интересом.

– Ты не представляешь, как я счастлива! Я никогда не думала, что могу быть счастливой. Именно счастливой, понимаешь? Это удивительное чувство, которое переполняет изнутри. И делает всё вокруг совершенно другим. Я никогда не думала, что так бывает… писатели пишут: «Мир стал ярким! Насыщенным!» и это действительно так! Я искренне надеюсь, что ты однажды почувствуешь то, что чувствую сейчас я – счастье. Его нельзя описать, его можно только чувствовать…

С лица Виктории не сходит улыбка. Глаза лучатся, взгляд мечтательный и… счастливый. Это слово повторялось и повторялось, но не теряло смысл, не делалось пустым. Только это слово отражало сейчас состояние девушки. Счастье. Что было хорошо заметно, несмотря на невысокое качество записи – Викторию снимали на телефон во время видеозвонка в мессенджере. Вера сидела за ноутбуком, а телефон установила так, чтобы он незаметно снимал монитор. Виктория же держала телефон в руке и на месте не сидела: начала разговор на диване, потом отправилась на кухню сделать кофе, а вернувшись в гостиную, устроилась в кресле. И всё это время говорила почти непрерывно.

– Когда Наиль сказал, что хочет возобновить отношения, я не сразу ему поверила. Очень хотела верить, но у меня не получалось. Он меня очень сильно обидел, разрушил то, что у нас было, и я не знала, смогу ли всё вернуть, а потом… Потом я поняла, что ему нужна поддержка. Наиль давно хотел избавиться от диктата матери, но ему не хватало духу. Ему нужно, чтобы кто-то был рядом.

– Вы об этом говорили? – спросила Вера.

– Да! И мы это поняли – вместе. Он в прошлый раз был в шаге от серьёзного решения, но поторопился объявить о нас, и Диляра его задавила. Наиль сказал, что не хочет повторения, но, чтобы собраться с духом, ему нужно время. И ещё сказал, что мы должны продумать каждый шаг. – Вика радостно улыбнулась. – Он так и сказал: «мы».

– И вы продумали?

– Мы много об этом говорили, – кивнула Виктория.

– И не только говорили?

Виктория рассмеялась:

– Конечно! – И продолжила: – Сегодня Наиль приехал в очень хорошем настроении…

– Ты поэтому не пошла на работу?

– Да, мы ещё вчера договорились встретиться. Он приехал и было… – Виктория мечтательно закатила глаза. – Было особенно хорошо. Как раньше, а может, даже лучше. Он уехал, он вчера предупредил, что ему придётся ехать домой, а сейчас позвонил и сказал, что возвращается, представляешь? Наиль сказал, что хочет сделать мне сюрприз. И кажется, я догадываюсь, какой – он принял окончательное решение! Мы будем жить вместе!

– А как же родители?

– Я думаю, Наиль наконец-то созрел.

– Вика… я так за тебя рада.

– Вера, я счастлива. Сегодня самый главный день в моей жизни. Самый важный. Сегодня всё изменится. Абсолютно всё. Наиль должен приехать с минуты на минуту. Я так волнуюсь…

Разговор явно продолжился, но для этого ролика ни его начало, ни окончание не имели значения, и Погодина их убрала, оставив только самое важное. И появилась в кадре сама. Спокойная и немного грустная. Помолчала, поправляя камеру – съёмка тоже велась на телефон, вздохнула и произнесла:

– Я не знаю, как это сказать… С каким выражением лица… Потому что не хочу произносить эти слова, но придётся… – Вера покусала нижнюю губу. – Это прозвучит фразой из фильма, но если вы смотрите запись, это означает, что я умерла. Умерла из-за той записи, которую вы видели в начале ролика, умерла из-за моего разговора с Викторией Рыковой, которую вы все теперь знаете как «Девочку с куклами». Я позвонила Вике четырнадцатого февраля, просто поболтать. Мы были хорошими подругами… Вика была мне хорошей подругой. И считала меня хорошей подругой. А я… я… Вы сами решите, какой подругой была я. – Погодина помолчала. – Мы созвонились четырнадцатого февраля после обеда, полицейские точно знают время звонка и его длительность. Я хотела поболтать, но сразу заметила, что Вика пребывает в прекрасном настроении. Я не стала спрашивать, что случилось, поскольку хорошо знала Вику и понимала, что она обязательно сама обо всём расскажет. Так и получилось. И вы слышали, что рассказала Вика – главную часть разговора. И сейчас, наверное, спрашиваете себя, зачем я его записала? Мне стыдно отвечать на этот вопрос. Сейчас – стыдно. Перед собой. Когда я задумываюсь о том, что сделала, мне становится очень стыдно – перед собой. Но в тот момент, когда вы смотрите эту запись, я уже умерла, а значит, стыд остался позади, но не для меня. Мне всё равно стыдно. Перед собой. И перед Викой… Вика… – Вера вновь поправила телефон, она явно нервничала. – Вика была не только красивой, но и доброй. Открытой. То, что сейчас называют наивностью. Мы говорим наивный, подразумевая – глупый. И считаем наивными открытых людей, потому что они беззащитны. А мы привыкли закрываться в ожидании подлости. И удивляемся, когда видим, что к открытым людям тянутся. К Вике тянулись. А я почему-то считала, к ней не тянутся, а липнут, потому что она красивая. И лишь совсем недавно сообразила, что люди тянутся к хорошему. К доброму. К открытому. Я не такая. Какое-то время я злилась на Вику за то, что ей всегда доставалось больше внимания, но потом поняла, что она сильно, по-настоящему любит Наиля и не является мне конкурентом. После этого наши отношения стали чудесными. Мы подружились. Потом Наиль её бросил. Вика была раздавлена, а я искренне ей сопереживала. Действительно искренне, потому что понимала, что у меня появится конкурентка. Не сразу появится, ведь Вике требовалось прийти в себя, но обязательно появится. И оказалась права. А самое печальное, что вскоре после разрыва или незадолго до – я не помню точно – в компанию пришёл мужик, которого я, наверное, ждала – Леонид Шевчук. Тот ещё бабник, но весьма перспективный карьерист. Женатый, но я понимала, что нашим отношениям это не помешает. Не то чтобы в нашей компании не было интересных вариантов, мужиков достаточно, но Леонид показался самым ценным призом. К тому же он мне очень понравился. Но только я стала строить планы, как поняла, что этот прожжённый бабник влюбился в Вику. С первого взгляда. Я делала ему намёки, он отвечал, но стоило Леониду увидеть Вику, как он перестал на меня реагировать. Потом он говорил, что это было как наваждение, и я ему верю. Потому что наваждение исчезло, стоило Вике умереть. Но я забегаю вперёд. Леонид выбрал Вику. Я была в ярости, я была обижена, однако сдержалась. Я сохранила хорошие отношения с Викой, осталась ей подругой и ждала своего часа. А Вика… Она и помыслить не могла, что я затаилась, готовясь нанести удар. Вика помыслить не могла, что я хочу устроить ей подлость. Я тоже этого не хотела. Я выжидала, но не хотела делать Вике больно, и поэтому обрадовалась, когда к ней вернулся Наиль. Абсолютно неожиданно для всех. Он просто взял и нарисовался вновь. Как будто уезжал в Питер на выходные. «Эй, девочка, ты по мне скучала? Я вернулся. У нас ведь всё хорошо?» Наверное, он говорил как-то иначе, убеждал Вику, что совершил ошибку, и клялся в любви, но я видела его возвращение именно в таком ключе. Я его презираю – самовлюблённое, напыщенное, невообразимо мерзкое существо. Но я была рада, что Наиль вернулся. – Погодина сделала глоток из кружки. Время записи указано не было, но судя по кружке, в ней должен был быть кофе. – Первой реакцией Вики был гнев. Она бросила трубку. Но уже вечером того дня прочитала все его сообщения в мессенджере. И рассказала мне, что написала ответ. Я была счастлива. Я видела, что Вика до сих пор любит Наиля, но не торопила события. Посоветовала держаться от него подальше. Пару дней Вика так и делала, я даже успела испугаться, что сама всё себе испортила, но потом Вика сказала, что они с Наилем встретились. Погуляли по городу. И чувства вспыхнули с новой силой. Вика любила Наиля, любила искренне, но стала осторожной и не торопилась рвать с Леонидом. Это было необычно для той Вики, которую я знала, но ожидаемо для той, которая прошла через болезненный разрыв. Я тоже не торопилась. Я видела, что Леонид действительно испытывает к Вике чувства, и хотела уничтожить их. В идеале Вика должна была сама порвать с Шевчуком. Все другие варианты меня не устраивали, однако четырнадцатого февраля я неожиданно получила шанс нанести удар, к которому давно готовилась. В тот день я ушла с работы раньше, приехала домой, позвонила Вике. Вика вообще не приходила в офис, я догадывалась почему, но хотела услышать рассказ от неё. Хотела записать его, поэтому позвонила с ноутбука, снимая происходящее на телефон. Я поставила его так, чтобы он не попадал в зону действия видеокамеры. Запись вы только что слышали. Вика была счастлива. И я была счастлива. Но я не собиралась использовать запись. Во всяком случае – сразу. Я рассчитывала, что окончательное возвращение Наиля заставит Вику порвать с Леонидом и тогда мне не придётся делать то, что я… В общем, делать то, чего я не хотела. За то время, что я играла лучшую подругу Вики, я научилась её любить. Не наивную, а открытую. Не глупую, а добрую. И очень хорошую. Я сохранила запись, но решила выждать. Легла спать в отличном настроении, и представьте моё удивление, когда на следующий день я узнала, что Вика умерла. Мне сказали, что она покончила с собой. Как?! Это был мой первый вопрос. Обращённый к самой себе. Во время нашего разговора Вика не скрывала, что счастлива. Что должно было произойти, чтобы она захотела умереть? Этот урод снова её бросил? Явился, посмеялся, макнул в дерьмо и ушёл? И она сорвалась? Какое-то время я думала именно так и даже хотела отдать запись полицейским, но… Не смотрите на меня так. Я знаю, что не такая хорошая, как Вика. Клянусь – я собиралась отдать запись полицейским, но потом встретилась с другим полицейским и поняла, что они подозревают убийство. И всё встало на свои места. Вика, может быть, и могла покончить с собой, но версия убийства мне показалась правильней. И ещё я поняла, что полицейские знают, что Наиль был у Вики, но ушёл. А я последняя, кто видел Вику живой. После меня – только убийца. А я знала, что Вика ждала Наиля снова. И ещё я знала, что Наиль из очень богатой семьи. Я не знаю, зачем он её убил, но я точно знаю, что Наиль приходил к Вике, а значит, он её убил. Да, вы правильно поняли – я решила шантажировать Наиля Зарипова. Я не такая хорошая, как Вика. И я не смогла пройти мимо возможности заработать. И всё, что мне было нужно – продумать, как не попасться. За пару дней я разработала безопасную схему взаимодействия с Наилем, купила всё необходимое и сделала ему предложение. И записала это видео. Через несколько дней оно автоматически выгрузится во все мои аккаунты, а оба файла – этот и полная запись разговора, окажутся в открытом доступе. Если я не отменю действие. – Вера вздохнула и сделала ещё один глоток кофе. – Если вы видите меня сейчас, это означает, что я не отменила загрузку, а это означает, что я умерла. Меня убили. А убить меня мог только тот, кого я обвиняю в убийстве Виктории Рыковой, «Девочки с куклами» – её близкий друг Наиль Зарипов. Я обвиняю его в убийстве Вики и своей смерти.

После просмотра записи тишина в кабинете царила минуты три, не меньше. И это время мужчины провели в глубокой задумчивости, лишь изредка бросая друг на друга взгляды. Затем Шиповник кашлянул, но руководитель не позволил ему продолжить совещание – это должен был сделать главный.

– Егор.

Подполковник подобрался, поскольку по имени хозяин кабинета обращался к нему очень и очень редко.

– Да?

– Думаю, следователь тебе уже звонит.

– Скорее всего.

– Нужно тщательно продумать встречу с Дилярой Зариповой. Теперь она неизбежна.

– Согласен. – Шиповник помялся. – А что делать с журналистами? Сейчас они толпой навалятся.

– Пока пресс-служба ответит, что мы проверяем факты. Что дальше – будет зависеть от хода расследования. – Руководитель покосился на Вербина.

Вербин ответил серьёзным взглядом и кивнул:

– Я постараюсь.

– Ты всегда стараешься. – Чем похвала неожиданнее, тем она приятнее. Но увлекаться признанием заслуг Феликса руководитель не стал, видимо, чтобы опер не привык, и снова вернулся к Шиповнику: – Как ты понимаешь, сейчас какое-то время все будут разговаривать на повышенных тонах и, увы, разговоры эти будут пустыми. Их я возьму на себя.

А вот это хорошая, серьёзная и очень нужная сейчас поддержка – руководитель сказал, что прикроет их, давая возможность спокойно вести расследование. Ну, относительно спокойно, учитывая обстоятельства.

– Я скажу, что вы очень заняты и дёргать вас не надо, но я должен быть в курсе абсолютно всего, что у вас происходит.

Чтобы не оказаться в дурацком положении.

– Я понял, – кивнул подполковник.

В это мгновение у них обоих зазвонили телефоны, и руководитель кивком показал, что оперативники свободны. Шиповнику, разумеется, Анзоров. Феликс дождался конца разговора, а затем произнёс:

– Один вопрос не успели проработать.

– Что за вопрос?

– Ольга Старова.

– Да, не успели. – Подполковник нахмурился. – На твой взгляд, какова вероятность появления ещё одного трупа, связанного с расследованием дела Рыковой?

Об этом Вербин размышлял много, поэтому ответил сразу:

– Не в ближайшее время. Во-первых, убийца должен узнать о запросе Старовой. Во-вторых, обдумать его, прикинуть, несёт ли запрос ему угрозу. Не будем забывать, что благодаря публикации и заявлению Погодиной, интерес к таким расстройствам сейчас на пике. – Феликс понимал, что говорит о жизни Ольги, и если он ошибается, последствия могут оказаться чудовищными, но тем не менее говорил так, как думал, к каким выводам пришёл. – Я оцениваю вероятность как низкую. – Подумал и добавил: – Сейчас я говорю о Старовой.

– Я понимаю, – ответил Шиповник. – И я с тобой согласен. И ещё я думаю, что послание Погодиной окончательно успокоит убийцу.

Ведь оно, по сути, раскрывает дело Рыковой.

– Да, – кивнул Феликс.

– Убийцу, в которого веришь только ты, – произнёс подполковник. – И твоя Ольга.

– А вы? – удивился Вербин.

– Я обязан рассматривать все версии, но верить во все не обязан. Что у тебя по плану?

– Встреча с Романовым.

– Что за фрукт?

– Врач, который работал с Бурминым.

– Собаки, – припомнил Шиповник.

– Так точно, Егор Петрович.

Подполковник выдержал паузу, явно обдумывая, имеет ли смысл отвлекаться сейчас на поиск убийцы, «в существование которого верил только Феликс и его Ольга», но решил, что стоит.

– Хорошо, крути эту версию. Проверить в любом случае нужно, а там, может, и нароешь что интересное.

– Спасибо, Егор Петрович, – обрадовался Вербин.

– Увидимся вечером.

Уже утром на публикацию пришло одиннадцать ответов и ещё три в течение дня. Это было неожиданно, более чем неожиданно, поскольку Ольга готовилась к тому, что в первый день ответов не будет вообще. Во-первых, не все участники ежедневно посещают профессиональные ресурсы и может получиться так, что люди, располагающие нужными сведениями, попросту не увидят её сообщение. Во-вторых, человеку требуется время, чтобы вспомнить, действительно ли «тот пациент» отвечает заданным критериям, возможно, придётся поднять старые записи, что может случиться сразу, а может и «потом». Ну, а в-третьих, некоторые владеющие информацией люди не станут спешить с ответом, раздумывая над тем, для чего сделан столь странный запрос и можно ли использовать эти сведения в собственных целях? Внутренний мир человека, конечно, бесконечная Вселенная, однако по-настоящему интересных тем для исследований не так много, и любое потенциально «горячее» направление оказывается объектом пристального внимания.

Утром Ольга зашла на сайт скорее для того, чтобы унять собственное нетерпение, и была изрядно удивлена тем, что её запрос вызвал бурную дискуссию, некоторые участники которой даже успели разругаться – что для Сети нормально; швырнуть друг в друга ссылками на фундаментальные научные труды – что характерно для профессиональных ресурсов; сообщить, что «тема прекрасная, уверен, работа получится преинтереснейшей» и «тема вялая, говорить не о чем и к тому же, если не ошибаюсь, какой-то врач из Солт-Лейк-Сити уже публиковал что-то похожее в журнале „Аргентинская психотерапия“, но это не точно».

В открытой дискуссии копий было сломано много. Что же касается личных сообщений, то и среди них не все оказались полезными. Три письма содержали пространные рассуждения о том, почему отправители ни за что в жизни не возьмутся за обозначенную в запросе тему, почему она кажется им скучной, неинтересной и абсолютно провальной с научной точки зрения. Эти письма были написаны разными людьми, однако заложенный в них смысл заставил Старову задуматься над тем, не один ли человек их написал? И чуточку позавидовать – в шутку, конечно же – людям, которые готовы тратить время для написания объёмистых посланий, абсолютно неинтересных адресату и нужных исключительно для самовыражения отправителя. Письма были прочтены «по диагонали» и снабжены короткими и вежливыми ответами ни о чём.

Семь сообщений, в основном от коллег из Москвы и Санкт-Петербурга, состояли из осторожных расспросов о научных перспективах темы и о том, на каком этапе пребывает готовящаяся монография? Оставалось надеяться, что не у всех из этой любознательной семёрки были нужные Старовой пациенты, информацией о которых они пока не хотят делиться. Этим коллегам Ольга сообщила, что монография почти завершена, но она будет благодарна за любую помощь, поскольку хочет насытить работу большим числом практических примеров.

Из оставшихся писем одно оказалось очень тёплым и дружеским: знакомый из Минска рассказал, что в своё время увлёкся исследованием подобных расстройств, но в силу недостатка материала – у него было всего два пациента – быстро забросил. Написал, что тема необычайно интересная, может лечь в основу отличного исследования, и посетовал, что в отличие от Ольги не додумался обратиться за помощью к коллегам. К письму приложил свои материалы, но предупредил, что один из пациентов умер во время пандемии COVID19, а второй переехал в Израиль, где продолжает изредка страдать от видений смерти, в остальном пребывая в добром здравии. Эти примеры Старовой были неинтересны, однако она поблагодарила коллегу, отметив про себя, что идея написать монографию обретает вполне конкретные очертания.

Три оставшихся сообщения пришли от практикующих коллег. География удачная: Тверь, Санкт-Петербург, Саратов – все три города расположены недалеко, а два – в одном часовом поясе с Москвой, что делало общение максимально комфортным. Но самое главное заключалось в том, что пациенты всех коллег страдали от абсолютно таких же видений, что и Виктория Рыкова – им снилась смерть. Детали, разумеется, отличались, однако они были тщательно и профессионально описаны. Этим коллегам Старова отправила письма, содержание которых продумала заранее: поблагодарила за неравнодушие и быстрый ответ, задала несколько профессиональных вопросов, а в конце, словно невзначай, поинтересовалась настоящими делами пациентов.

Коллега из Санкт-Петербурга сообщил, что они продолжают работу, но достичь какого-то зримого результата пока не получается – видения не усиливаются, но и не исчезают, пациент недоволен и намекает, что хочет поменять врача. «Буду благодарен за профессиональный совет…»

Ольга пообещала помочь и запросила дополнительную информацию.

Коллега из Саратова рассказала, что прекратила оказание помощи примерно два года назад, поскольку пациент сменил место жительства и ему стало неудобно добираться до её медицинского центра. Старова попросила связаться с пациентом, проверить, как его дела, и спросить, готов ли он ответить на несколько вопросов?

Но самое важное сообщение пришло из Твери. Точнее, сначала оно оказалось самым коротким – доктор рассказал, что его пациент, страдающий весьма похожим расстройством, умер восемь месяцев назад. Ольга написала вежливый ответ, не оставляющий сомнений в том, что она хочет знать, как умер пациент. Ожидала, что коллега отзовётся не раньше вечера, но врач приятно удивил, написал примерно через три часа, и уже первое предложение ответа показало Старовой, что нужный случай найден.

Тверской коллега старался описать случай максимально подробно, но получалось несколько высокопарно. Местами коряво.

Ольга дочитала письмо, откинулась на спинку кресла и, бездумно глядя на светящийся экран, задумалась о том, что произвело на неё большее впечатление: сама история или вывод, который сделал её коллега?

Несмотря на то что Наиль Зарипов едва ли не сразу стал главным подозреваемым, Феликс продолжал держать в голове возможность существования серийного убийцы. Понимал, что версия фантастическая, но не отказывался – слишком сильно запала в душу мысль, возникшая во время самого первого разговора с Нарцисс. И которую укрепил рассказ Гусева о загадочной смерти инженера Мосэнерго Бурмина – так сильно напоминающий дело Виктории Рыковой.

При этом Вербин отдавал себе отчёт о вероятности банального совпадения, что гибель Бурмина никак не связана с убийством Виктории и вообще с криминалом, но тем не менее решил не откладывать визит к психотерапевту инженера – Льву Романову, позвонил в воскресенье, извинился, что беспокоит в праздничный день, и договорился о встрече. Тоже в рабочем кабинете, тоже в медицинском центре, однако не столь известном, как тот, в котором принимала Старова.

Что же касается Льва Николаевича Романова, то он показался Вербину ровесником, между тридцатью пятью и тридцатью семью, вряд ли больше. Внешне – весьма располагающий: аккуратная бородка, аккуратная причёска, пиджак с брюками, а не джинсами, и сорочка в тон. Внимательный взгляд. Неизвестно, каким Романов был врачом, но впечатление он производил приятное.

– Присаживайтесь.

– Спасибо.

Они устроились в креслах напротив друг друга. Мебель, конечно, проще, чем у Старовой, но хорошая, тоже производящая приятное впечатление.

– В телефонном разговоре вы сказали, что дело касается Бурмина?

– И вы сразу его вспомнили, – мягко произнёс Вербин, глядя Романову в глаза.

– У меня не так много неудач, – спокойно ответил психотерапевт. – Не хочу хвастаться, но в своём деле я хорош и потому помню тех, кому не смог помочь.

– Насколько я понимаю, вы просто не успели?

– В целом, именно так, – кивнул Романов. – Я сказал вашему коллеге, что подобрал ключ к проблеме Бурмина, однако не успел им воспользоваться. Поэтому не знаю, смог бы решить проблему так быстро, как бы мне хотелось.

– Спасибо за честный ответ.

– А вы не скажете, почему заинтересовались тем делом?

– К сожалению, моя честность имеет определённые ограничения.

– Понимаю… тайна следствия?

– Именно.

– Ваш визит связан с «Девочкой с куклами»?

Вербин выдержал короткую паузу, после чего чуть поднял брови:

– Вы поэтому так легко согласились на встречу?

– Обычно вам отказывают? – Романов сделал вид, что удивился.

– Как правило, у занятых людей бывают планы на несколько дней вперёд.

– Из-за праздников я не успел их сформировать, – с улыбкой ответил Романов. – Но лгать не стану: даже будь у меня планы, я бы обязательно нашёл для вас окно. Случай кажется невероятно интересным. С профессиональной точки зрения.

– С моей, профессиональной точки зрения тоже, – не стал скрывать Феликс.

– Такие дела редкость. – Романов помолчал. – Не знаю, проверили вы эту информацию или нет, но ваши коллеги периодически привлекают меня в качестве консультанта. В результате у меня образовался круг знакомых, которые рассказали мне о «Девочке с куклами» задолго до публикации. И я поймал себя на мысли, что с радостью поработал бы над ним. Это возможно?

– Не мне решать.

– Понимаю. Но знаете, я только после вашего звонка сообразил, что история Бурмина весьма похожа на кейс «Девочки с куклами».

Вербин терпеть не мог выражение «кейс», но, разумеется, виду не подал.

– В своё оправдание могу сказать, что у меня было мало исходных данных… «Девочка» именно так представляла свою смерть, да? В окружении кукол?

– Лев Николаевич, вы позволите мне задавать вопросы? – вежливо поинтересовался Феликс.

– Да, извините… это…

– Понимаю – профессиональное. – Вербин раскрыл записную книжку. – Бурмин боялся собак?

– Не совсем так, – покачал головой Романов. – Бурмин стал бояться собак, но тоже с оговорками. Когда видения только начались, даже отдельные животные могли вызвать у него паническую атаку. Затем Бурмин стал спокойнее, собаки перестали вызывать ужас, но рядом с ними Бурмин чувствовал себя некомфортно. Однако я бы не сказал, что он боялся – собаки заставляли его вспоминать видения и могли вызвать новое, в этом была причина, почему Бурмин их избегал.

– И ни за что не пошёл бы через пустырь, который облюбовала стая бездомных собак? – уточнил Вербин.

– Стая не жила на том пустыре, – ответил Романов. – Стая жила довольно далеко и крайне редко забредала в те места. Бурмин безбоязненно ходил в гаражи.

– Откуда вы знаете?

– Я говорил с его женой. – Романов помолчал и пояснил: – Я не мог не поговорить. Это профессиональное.

– И супруга Бурмина сказала, что возле гаражей стая не появлялась? – уточнил Феликс.

– Никогда не появлялась. – Пауза. – Это важно?

– Просто деталь, – произнёс Вербин, делая пометку в записной книжке. – Но я не думаю, что деталь важная, поскольку предсказать перемещения стаи собак практически невозможно.

– Тут я с вами согласен, – поддержал полицейского Романов. – Если они считали пустырь своей территорией, то легко могли там оказаться.

Могли. А ещё на том пустыре мог оказаться владелец нескольких крупных собак, приехавший, например, потренировать их вдали от людей. Бурмин увидел их, перепугался, чем спровоцировал животных, и случился несчастный случай. Владелец же собак, разумеется, сбежал. А ещё на Бурмина могли целенаправленно натравить натасканных на человека собак – такие случаи в практике Феликса были.

– Лев Николаевич, вы не знаете, Бурмин делился своими проблемами с кем-нибудь, кроме вас?

– С женой, – мгновенно ответил Романов.

«Да, с женой, но был ли там мотив, а главное – возможности для совершения столь сложного преступления? Теперь это вряд ли выяснишь…»

– С кем-нибудь ещё?

– Мне об этом неизвестно. Задавать подобные вопросы Бурмину у меня причин не было, но по опыту могу сказать, что вряд ли. Люди не любят рассказывать о психологических проблемах, не говоря уж о психиатрических. Метка «сумасшедший» пристаёт к человеку легко, а остаётся… – Романов грустно улыбнулся. – А остаётся, часто, на всю жизнь. Никто этого не хочет.

Никто. Поэтому и Рыкова, и Бурмин рассказывали о видениях только врачам. Но у Виктории был дневник, из которого Наиль, очевидно, и получил нужную информацию. А Бурмин рассказывал о видениях жене. Если предположить, что жена, по каким-то причинам, хотела его смерти, то два этих случая никак не связаны.

Романов посмотрел на часы. Не демонстративно, бросил быстрый взгляд, не забыв позаботиться о том, чтобы он был замечен, и Феликс улыбнулся:

– Я уже заканчиваю, Лев Николаевич, и, с вашего позволения, несколько не самых приятных вопросов.

– Неприятных?

– Смотря как к ним относиться, – объяснил Вербин. – Мои вопросы естественны, но я задаю их без всякого подтекста. Я просто должен знать ответы.

– Прошу вас.

– Кто имел доступ к вашим записям?

– Никто.

– Где вы их храните?

– В рабочем компьютере. Там и текст, и архив аудио. Я пользуюсь цифровым диктофоном.

– Компьютер подключён к Сети?

– Иначе он проработает не очень долго.

– Я имею в виду Интернет, – ровным голосом уточнил Феликс, решив не обращать внимания на язвительный ответ Романова.

– Подключён.

– Не боитесь утечки?

– Кому могут понадобиться мои записи? – искренне удивился врач. – Не знаю, хорошо это или плохо, но среди моих клиентов нет олигархов или видных политиков. Соответственно, ничего интересного для посторонних в моих записях нет.

– Вы никому не рассказывали об этом случае?

Романов помолчал. Причём на этот раз довольно долго, после чего сказал:

– Поскольку вас интересуют в том числе и такие подробности… – Он выделил голосом слово «такие». – Хочу спросить, знаете ли вы, что я… не был у Бурмина первым? – И тут же улыбнулся: – Назовём это так.

– Нет, я об этом не знал, – насторожился Феликс. Мысленно отметив, что Гусев, похоже, недоработал по полной программе. – Бурмин обращался не только к вам?

– Бурмин сначала обратился не ко мне, – уточнил Романов. – У него был другой психотерапевт, но им пришлось расстаться по причинам, не имеющим отношения к медицине.

– Что за причина?

– Это… – Романов вновь выдержал паузу. – Первым врачом Бурмина была женщина. Достаточно молодая и привлекательная, и… И есть основания предполагать, что она… что между ними возникла… близость.

– Об их связи узнала жена Бурмина?

– Да.

«Вот и мотив для жены…»

– Был большой скандал?

– Не вышедший за определённые рамки.

– Сгладили?

– Медицинский центр расторг договор с врачом, ей пришлось переехать и начинать практику, можно сказать, с нуля. А Бурмин оказался у меня.

– Как долго Бурмин работал с первым врачом?

– Чуть больше двух месяцев.

– Вы помните имя?

– Ольга Аркадьевна Старова, – ответил Романов. – Я могу дать её телефон и сказать, в каком медицинском центре она сейчас принимает.

Излишеств в помещении не предполагалось: металлический, привинченный к полу стол, стулья, гладкие стены, зарешечённое окно, яркий свет. Окно застеклено, дверь достаточно толстая, посторонние звуки внутрь не проникают, не отвлекают. На столе есть крепления, но Анзоров не стал приковывать Ольгу – за дни, прошедшие с момента ареста, она ни разу не проявила агрессии, всем своим видом показывая, что принимает происходящее и готова сотрудничать со следствием.

Впрочем, в её положении это был единственный разумный выход.

– Сегодня, шестого марта, я хочу поговорить о смерти Михаила Бурмина.

Ольга вздрогнула. Адвокат – третий и последний участник допроса, заметил заминку и тут же подал голос:

– В материалах дела этого эпизода нет.

– Сейчас появится, – пообещал Анзоров. И прищурился: – Не так ли?

Некоторое время Ольга смотрела следователю в глаза, после чего покачала головой, как человек, признавший очередное поражение.

– Я бы не советовал, – обронил адвокат.

– Ольга знает, что мы можем привязать её к этому делу.

– Можете, – согласилась Ольга. – И ещё я догадываюсь, что через эту историю вы на меня и вышли.

Анзоров чуть склонил голову, но в некоторых случаях молчание красноречивее целого потока слов. Ольга же выдержала довольно длинную паузу – ей явно требовалось время, чтобы собраться с мыслями и продумать, как правильно подать ту историю, после чего неспешно начала рассказ:

– Его звали Миша, Миша Бурмин. Возможно, вы знаете, как это бывает: кто-то входит в комнату, а вы заняты, например, заполняете какую-то бюрократическую бумажку, или отвечаете на пришедшее в мессенджер сообщение, не важно… Совсем не важно… Он садится напротив, вы поднимаете голову, ваши взгляды встречаются и возникает… искра. Электрический разряд, мгновенно связывающий, сплавляющий вас крепко-накрепко. Так крепко, что кажется – навсегда. Вы ещё не вместе, вы даже не знаете, как его зовут, а он не знает вашего имени, но вы уже настолько близки, насколько это возможно между людьми. Это происходит мгновенно… и остаётся навсегда. Или надолго. Или…

Ольга сбилась, смахнула слезинку и отпила воду из стакана. Адвокат сочувственно вздохнул. Следователь в очередной раз сказал себе, что в ней погибла великая актриса, которой на роду было написано блистать. Не сниматься в третьеразрядных сериалах, а блистать.

– Извините.

– Конечно, – мягко произнёс Анзоров и чуть поднял брови, показывая, что рассказ должен быть продолжен.

– У нас с Мишей получилось именно так: мы посмотрели друг на друга, а увидели вспыхнувшую искру. Потом он говорил, что пережил точно такое же потрясение. – Ольга грустно улыбнулась. – Миша был хороший. Я знаю, что на работе он считался довольно жёстким начальником, но человеком он был хорошим. И очень уверенным в себе человеком. Не самоуверенным, а уверенным – спокойным, сильным. Он никогда ничего не боялся… В том смысле, в каком мы сейчас говорим: у Миши не было никаких фобий. Не уверена, что он вообще подозревал о существовании этого слова. Но однажды Миша стал свидетелем страшного случая – стая бродячих собак напала на маленького ребёнка. Это случилось не в Москве, Миша был в командировке, осматривал столбы или подстанции, я не знаю, как правильно это назвать… в общем, то, через что идёт электричество. И они с коллегами увидели нападение. К несчастью, они находились довольно далеко, чтобы успеть вовремя, но сразу же помчались на помощь ребёнку. А там озверелая стая, голов шесть-восемь… Кое-как отогнали, конечно, но Миша… Миша видел, как они рвали ребёнка, и это страшно на него подействовало, ему стала сниться его смерть. Стало сниться, что стая нападает на него и разрывает, как разрывала того мальчика. В одних видениях Миша видел себя пытающимся спастись от стаи, бегущим, испытывающим дикий ужас; в других, которые пришли позже, он наблюдал за собой со стороны; а в самых страшных – до самого конца переживал нападение собак, испытывая дикую боль от их укусов.

– Как Виктория Рыкова.

– Да, они страдали одинаковыми расстройствами, – подтвердила Ольга.

– Как развивались ваши отношения?

– Я с энтузиазмом взялась за терапию… и не только за неё. Я стала любовницей после второй встречи. Почему так быстро? – Она сама задавала нужные вопросы, и сама на них отвечала. – Мы оба знали, что так будет, и решили не тянуть. В чём смысл? Мы не могли противиться чувству, и называйте это как хотите. – Ольга помолчала. – Меня пытались обвинить в том, что я манипулировала Мишей, чуть ли не загипнотизировала его, чтобы увести из семьи. Это глупость, конечно, несусветная, но нервы мне тогда потрепали изрядно. А Миша во время скандала повёл себя очень хорошо. Не стал обвинять меня во всех грехах, а заявил, что сам был инициатором наших отношений.

– Тем не менее вам пришлось расстаться.

– Его жена добралась до телефона Миши и устроила грандиозный скандал, который… едва не вышел из-под контроля. У нас на подобные вещи смотрят не так строго, как… должны смотреть, но на репутации могло остаться ненужное пятно. А у Миши дети, он… был… был очень привязан к ним. Мы обсудили происходящее и поняли, что будущего у нас нет.

– И после этого…

– Не после, – перебила Анзорова Ольга. И тут же извинилась: – Простите, я поняла, что вы имеете в виду, и поторопилась с ответом. Не после, а во время. Во время скандала стало известно, каким именно расстройством страдал Миша, и тогда… тогда… Вы должны понять: у меня не было выхода. – Женщина опустила голову, вытирая слёзы поданным адвокатом платком. – Я умоляла оставить Мишу в покое.

– Как вы организовали убийство?

– Не я! Я не разбираюсь во всех этих штуках… знаю только, что всё было организовано через какую-то тёмную сеть…

– Через DarkNet?

– Да. Там можно найти всё, что угодно. Любая услуга за ваши деньги.

– Получается, в тот раз вы были просто зрителями? – мягко спросил Анзоров.

И Ольга на мгновение потеряла над собой контроль:

– Мы не могли сами организовать ничего подобного, – ответила она, глядя прямо перед собой. Ноздри её раздулись. – Вот и пришлось ограничиться ролью зрителей.

– Давайте сделаем перерыв, – поспешно произнёс адвокат.

Сказать, что рассказ Льва Романова, а точнее – его финал, выбил Вербина из колеи – ничего не сказать. На встрече Феликс едва сдержал изумлённый возглас – помогла годами наработанная выдержка, но выйдя на улицу, он даже за сигаретой не сразу потянулся, пнул ближайший, покрытый ледяной коркой сугроб и громко, во весь голос выругался. Заметил неодобрительный взгляд проходящей мимо старушки, неловко извинился и быстро пошёл в противоположную от припаркованной машины – и от старушки – сторону, на ходу доставая из кармана пачку сигарет. Феликс всегда с презрением относился к тем, кто позволяет себе в голос материться в общественных местах, это была единственная категория людей, в отношении которых он без колебаний использовал определение «быдло», и сейчас не собирался оправдывать себя изумлением, а точнее – овладевшей им оторопью. Да, виноват, да, не сдержался, хорошо, что детей поблизости не оказалось, только бабушка, перед которой ему было очень стыдно. Поэтому пошёл в другую сторону. А достав сигарету, остановился, раскурил, глубоко затянулся и угрюмо уставился на ствол растущего у тротуара дерева, выбрав его молчаливым собеседником.

И снова выругался, только на этот раз беззвучно.

Совпадение? Какова вероятность, что к одному врачу обратятся пациенты с одинаковыми, крайне редкими расстройствами? Нет, считать эту вероятность смысла нет… Лучше прикинуть вероятность того, что этот врач не имеет отношения к смертям пациентов, наступившим в точном соответствии с их видениями. С видениями, о которых врач знал.

Один врач – две смерти.

«И оба пациента были убиты,» – поправил себя Вербин, делая глубокую затяжку.

Нет, убита Виктория Рыкова, причём убийца известен. Смерть Михаила Бурмина признана несчастным случаем, однако должного расследования не проводилось, возобновлять его теперь нет никакого смысла, а значит, его гибель и в самом деле может оказаться несчастным случаем. Трагическим совпадением с преследовавшими Бурмина видениями или… или предвидением. Последнее, конечно, смущало, но не сильно, поскольку если в смерти Бурмина отсутствовал состав преступления, Феликса она не интересовала.

Так что в настоящий момент убийство одно и к его совершению Ольга Старова непричастна.

«Версия гласит, что Наиль Зарипов опередил серийного убийцу. Но убийца готовился… купил… купила шесть кукол… А значит, первое, что нужно сделать – отправить Ваню в тот магазин, в котором неизвестная женщина приобрела шесть кукол, с фотографией Ольги Старовой. А там посмотрим…»

Придумав, с чего следует начинать, Феликс бросил окурок в урну и неспешно пошёл к машине, на ходу размышляя о том, что не верит, просто не верит, что Ольга Старова может оказаться убийцей. Они разговаривали несколько раз и ни разу – ни разу! – его чутьё не подало сигнал, что рядом с ним находится преступник. Старова вела себя как свидетельница, а не преступница, пытающаяся выдать себя за свидетельницу. Не допустила ни одной ошибки…

«Она слишком умна, чтобы попасться на такой ерунде, как поведение. Старова – профессиональный психиатр и прекрасно разбирается в тонкостях общения. Она знает, как обманывать людей».

«А я – профессионал в поимке преступников».

«Значит, ты встретил достойного противника».

«Не верю. Не верю, что это Ольга».

«А в существование преступника, убивающего исключительно людей с определённым психическим расстройством, веришь? – Пауза. – Проверяй факты».

Да уж, с самим собой спорить трудно. И потому имеет смысл обратиться к одной из главных заповедей оперативника: в любой непонятной ситуации ищи улики и проверяй факты. И думай. Тщательно продумывай то, что уже известно, чтобы понять, чего ещё не знаешь.

Думай.

Этим Вербин и занимался весь вчерашний вечер. Но то ли объективных фактов действительно не хватало, то ли «внутренний опер» изо всех сил противился подозревать Ольгу, но ничего, кроме проверки магазина, Феликс выдумать не сумел.

Зато множились аргументы «против».

«Хорошо, допустим, Ольга Старова и есть тот самый серийный убийца. Очень терпеливый убийца, „включающийся“ только при обнаружении человека с нужным психическим расстройством. Наткнувшись на Михаила Бурмина, Ольга узнаёт всё, что ей нужно, после чего инициирует роман – специалисту её уровня не трудно направить мысли пациента в нужное русло, затем, возможно, сама же организует скандал и расстаётся с Бурминым. Теперь все уверены, что она и близко к нему не подойдёт. Какое-то время Ольга тратит на подготовку, после чего приводит план в исполнение, в точности воспроизводя видения бывшего любовника. Снова „засыпает“. Через два года ей встречается Виктория Рыкова и схема повторяется: Старова начинает работать с девушкой, тщательно выясняет все подробности кошмаров, затем расстаётся с Викторией – ведь о том, что инициатором расставания была Рыкова, известно только со слов Старовой, вновь готовится и четырнадцатого февраля собирается нанести очередной удар. Но её опережает Наиль. Логично?»

– Нет, – пробормотал Феликс, отвечая на заданный самому себе вопрос. – Есть изъяны. Как Ольга планировала совершить убийство? Приехала к Виктории в День всех влюблённых, держа в руке объёмистую сумку, и с порога предложила выпить шампанского? Мол, «помните, Вика, я вас лечила и теперь решила проверить, всё ли у вас в порядке именно в этот день»? Глупость. А если бы Рыковой не оказалось дома? А если бы у Рыковой оказались гости? Гость. В такой день это вполне логично. Более того, в действительности было именно так – гость присутствовал. К тому же убийце требовалось время на подготовку «сцены». Много времени, не менее получаса, то есть он должен был с достаточной точностью знать расписание Виктории. А чтобы знать расписание – нужно общаться. Со своего телефона Старова не звонила, подозрительных звонков с неизвестных номеров Рыковой не поступало, в мессенджере никаких переписок, получается, не связывались? А значит, расписания Виктории Ольга не знала. А значит… У неё мог быть сообщник. Наиль. Версия такая: узнав, что причиной расстройства стало жёсткое расставание с молодым человеком, Старова выходит на Зарипова, знакомится с ним, возможно, становится его любовницей – она хороша собой, он женским вниманием не избалован, и постепенно начинает им манипулировать. Но осторожно, чтобы не оказаться на прицеле у Диляры. Цель манипуляций – натравить Наиля на Викторию. Учитывая ум и опыт Старовой, задача вполне выполнимая. Наиль возвращается к Виктории, делает вид, что пытается наладить отношения, а четырнадцатого февраля они со Старовой приводят план в исполнение…

Поскольку остальные версии выглядели ещё более фантастическими, Феликс принял решение лечь спать и во всём разобраться утром. Хотел посоветоваться с Шиповником, но тот прислал сообщение, что «застрял на совещании», поэтому Вербин велел Колыванову поискать возможную связь между Старовой и Зариповым, но только собрался набрать номер Ольги, как пришёл звонок от Патрикеева, не ответить на который Феликс не мог.

– Привет. Тут вот какое дело… – Любимый медэксперт Вербина никогда не заморачивался вопросом «Удобно ли тебе говорить?», «Есть ли минутка?» и прочими проявлениями вежливости. Раз позвонил, значит, нужно, и вариантов дальнейших действий было ровно три: самый глупый – обиженно бросить трубку; самый идиотский – начать воспитывать матёрого медэксперта; единственно возможный – внимательно выслушать Ивана Васильевича, помня, что раз он позвонил, значит, нужно. И скорее всего нужно тому, кому он позвонил.

Вербин всегда использовал только третий вариант, но привычка вести себя вежливо заставила его попытаться перебить Патрикеева:

– Добрый день, Иван Васильевич.

Однако услышан Феликс не был.

– Тут вот какое дело… Пацан у меня работает, молодой совсем, ты это понимать должен, помнишь ещё, как сам таким бегал.

– Конечно…

– Ну, что-то пацан знает, не без этого, но в делах пока зелёный совсем. Я его учу секретам мастерства, вроде того, но учу, наверное, плохо.

Вербин с удивлением понял, что Патрикеев сильно волнуется, чего за ним отродясь не водилось, и осторожно произнёс:

– Вы отличный учитель, Иван Васильевич. Просто парень, видимо, совсем зелёный, вот и накосячил. Вы скажите, что случилось, а я прикину, как и что.

– Откуда ты знаешь, что он накосячил? – насупился Патрикеев.

– Я с Петровки, Иван Васильевич, мне положено знать, что в Москве делается.

– Шутник, – пробормотал медэксперт. И после паузы поинтересовался: – Ты нас не сдашь?

Поскольку разговор начал переходить в деловое русло, Вербину понадобилась дополнительная информация:

– Твой парень продал труп некрофилам?

Шутку Патрикеев не принял, но, судя по изменившемуся тону, слегка расслабился.

– Почти. Случилось вот что… В один из праздников было его дежурство. Я не люблю, когда новички остаются одни, но длинные выходные, сам понимаешь, всем нужно отдохнуть, все люди заслуженные, семейные, поэтому дежурства прилетают молодым. Так получилось, что пацан остался тут один. И в субботу, двадцать пятого, к нему женщина явилась. Предлог нашла благовидный, разговор завела умело, то, сё, развела пацана и в итоге попросила показать тело.

– Паренёк-то совершеннолетний? – не удержался Вербин.

– Да, чтоб тебя, – выругался Патрикеев. – Не своё тело пацан показывал. Не своё.

– Виктории? – Феликс вновь стал серьёзным.

– Да.

– За деньги?

– Давай эту тему замнём, чтобы не усугублять? Я с ним достаточно неласково себя повёл и даю слово, что больше такого не повторится. Он хороший и всё понял. Деньги, говорит, не взял, и я ему верю.

– Хорошо… – Слову Патрикеева Вербин доверял и больше скользкую тему не поднимал. – Как вы узнали?

– Пацан проговорился случайно. Одну фразу неловко ляпнул, но я всё понял. Вытянул из него подробности, ну и сам понимаешь, не мог тебе не рассказать.

Потому что так положено. Поэтому благодарить Патрикеева за сообщение Феликс не стал. Вместо этого спросил:

– Что она сделала?

– Просто постояла и посмотрела.

– И всё?

– Пацан клянётся, что да. Сказал, что она даже предложила руки ей связать, но он отказался.

– Описать её сможет?

– Да.

– Иван Васильевич, я пришлю вам фотографию, пусть пацан скажет, она или нет?

– Присылай.

Как оказалось – она.

Впрочем, Феликс не сомневался в том, что правильно определил приходившую попрощаться с Викторией женщину, поэтому отправил Патрикееву всего одну фотографию. Не ошибся. Медэксперт перезвонил и сказал, что пацан уверенно опознал посетительницу, поэтому меньше чем через час Вербин входил в квартиру на улице Сергия Радонежского. Кивнул Марии, снял куртку, разулся и прошёл в гостиную, в которой его ждала Нарцисс.

– Добрый день, Изольда.

– Я знала, что вы придёте, Феликс, – мягко ответила ведьма, жестом предлагая полицейскому расположиться в соседнем кресле. – Мальчик из морга был очень мил, но не мог не проболтаться. Надеюсь, ему не сильно достанется?

– Если вы дадите слово, что ничего не сделали с… с телом.

– Я только смотрела, Феликс, клянусь. – Он знал, что Нарцисс абсолютно искренна. – Я прощалась.

Голос не дрожал, но Вербин уловил в нём лёгкий, едва различимый надрыв и понял, что сегодня… а может, и ночью… а может, ещё и вчера… ведьма горько плакала. И слёзы, следов которых на её лице сейчас не было, мешали ей держать голос.

– Я так и понял.

– Вы не могли не понять, Феликс. Поэтому я с вами честна.

– Вы честны, потому что не преступница, Изольда.

– А кто?

Они оба знали, почему Вербин произнёс свою фразу и почему Нарцисс ответила на неё именно так. Знали, но пока молчали. Или не «пока», а просто молчали, чтобы ненароком не сказать. Ведь знали они оба, и оба не знали, что делать дальше.

– Почему вы не уехали?

– Вы сами сказали, что я не преступила закон. Зачем мне уезжать?

– Отдохнуть, пока всё не уляжется.

– Что именно вы подразумеваете под словом «всё», Феликс?

– Ваши нервы, Изольда. Ваши чувства. Ваше горе.

– Да, вы понимаете… – Нарцисс грустно улыбнулась. – Я не уехала, потому что вы бы начали меня искать, Феликс, так зачем портить отпуск? Лучше дождаться финала, посмотреть, чем всё закончится, и потом уж заниматься нервами.

Сегодня они обошлись без кофе. Мария закрыла двери в гостиную, и им никто не мешал.

– Я знаю, через что вам пришлось пройти, – очень тихо сказал Вербин.

– Когда вы решили меня проверить?

– Когда появились основания.

– Вы очень внимательны.

– Это моя работа.

– Вы хорошо её делаете.

Он это знал.

И ещё он знал, что восемнадцать лет назад в окрестностях Новосибирска обнаружили машину, рядом с которой лежал забитый до смерти мужчина. Его молодая жена пропала. Объявили розыск, но опытные опера не сомневались в том, что обнаружены будут разве что останки. Не скоро. Если повезёт. Опера ошиблись – молодая женщина вышла к людям через четыре дня. Примерно в ста километрах от того места, где обнаружили машину. Избитая, окровавленная, подвергавшаяся насилию и пыткам. Живая.

– Кого вы потеряли?

– Дочь. – Нарцисс грустно улыбнулась. Очень грустно. – Неужели вы не поняли?

– Я должен был уточнить.

– Верите только тому, что подтверждено?

– Это моя работа.

Но об этом ведьма уже знала.

– Ей могло было быть примерно столько же лет, сколько Вике. Она могла жить в Москве, снимать квартиру, учиться и работать. Она могла встретить хорошего человека и полюбить его. Она могла… Но получилось так, что у моей девочки отобрали эту возможность. Её убили. И вместе с ней убили меня. Давно… давно убили. – Нарцисс посмотрела на сигареты, но не потянулась за ними. – Знаете, Феликс, Вике снилась смерть, а я её пережила и с тех пор как мёртвая. После того, что со мной сделали, у меня не может быть детей. Я не уберегла своего ребёнка. У меня не было шанса, но это не важно, для меня – не важно. Я не уберегла своего ребёнка и каждый день думаю об этом. И буду думать до самой смерти. Всегда. – Нет, всё-таки не выдержала – закурила. Выдохнула дым и продолжила чуть другим тоном. Чуть более спокойным. – Я старалась помогать людям. Искренне вникала в их проблемы, давала хорошие, обдуманные советы, но всегда оставалась в стороне. Я вникала в их проблемы, сочувствовала им, но никогда не сближалась. И вот пришла Вика… Она была не первой молодой девушкой, обратившейся ко мне за помощью, но вы ведь понимаете, с чем они обычно приходят? «Когда я выйду замуж?» «Тот ли это мужчина, которого я ждала?» «Занимаетесь ли вы приворотом?» Вика об этом не спрашивала, у неё была настоящая проблема. Но даже это не важно… В ней было что-то такое, неуловимое… что уничтожило мою защиту. С первого слова, представляете? А может, с первого моего взгляда. Я начала разговор, Вика ответила, и я неожиданно поняла, что говорю со своей дочерью. Я – дипломированный психиатр, Феликс, потомственная ведьма, но я… не знаю, а главное, не хочу знать, как так получилось. Я чувствовала Вику своей дочерью, и это единственное, что имело значение. Она… – Нарцисс судорожно вздохнула. – Она была чистой, как ребёнок. Не глупой, ни в коем случае не глупой, а просто очень хорошей. Немного наивной. Ищущей. Готовой любить и любящей всей душой. Чистой. И ситуация, в которой она оказалась… в ней мог оказаться только очень хороший человек. Хорошие люди часто бывают беззащитны, потому что считают всех вокруг изначально хорошими, такими, как они. Мы с вами, Феликс, немного другие, ведь так? Чуть более жёсткие. Чуть более циничные. А может, и не чуть. Если вам интересно, то после второго сеанса я перестала брать с Вики деньги, я хотела ей помочь разобраться. Я… Только не подумайте, что я пытаюсь выставить себя в выгодном свете – я рассказываю, как есть… – Нарцисс помолчала. – Как было.

– Я вам верю, – просто ответил Вербин.

В ответ – слабая улыбка:

– Вы ведь понимаете, что профессия сделала меня неплохой актрисой?

– Понимаю.

– И всё равно верите?

– Я видел много актрис.

– Не сомневаюсь. – Нарцисс скомкала в пепельнице сигарету. – Я оказалась плохой матерью, Феликс, я не уберегла уже двоих детей, и этот кошмар будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

Подонков, которые напали на молодую пару, убили мужа, а затем несколько дней глумились над беременной женщиной, задержали в указанном ею доме. Трое были под наркотиками, они даже не знали, что Изольде удалось вырваться из плена. Четвёртого нашли мёртвым – женщина убила его во время бегства. Нанесла несколько ударов ножом. Ретивые прокуроры попытались повесить на Изольду, которую тогда звали совсем не так, превышение допустимой самообороны, но поскольку история вызвала большой общественный резонанс, им пришлось отступить и оставить несчастную в покое.

– Зачем вы приехали, Феликс? – спросила Нарцисс, раскуривая следующую сигарету.

– Чтобы рассказать, что Викторию убил Наиль.

Несколько мгновений она внимательно смотрела на Феликса, после чего уточнила:

– Вы уверены?

– Я не могу доказать, но уверен. Диляра помогла Наилю скрыться, но она не знала, что сын готовит убийство. В квартиру Диляра не входила, это абсолютно точно. И тот, кто убил Наиля, навсегда разрушил её жизнь.

– Как тут не поверить в мистические совпадения? – протянула ведьма. – В то, что у каждого есть свой срок и своя судьба. В то, что кому-то придётся умереть вне зависимости от того, снится ли ему смерть, или нет, а кому-то выпадает страдать. Жить, зная, за что наказан? Или стараясь не думать об этом.

– Преступление было спланировано и осуществлено человеком, а не призраком. – Голос Вербина стал жёстче. Не сильно, но жёстче.

– Но могло быть иначе.

– Как могло быть – не важно. Важно только то, как это произошло. И важно то, что убийца пошёл на преступление, не имея веских оснований. Не зная в точности, причастны ли Наиль и Диляра к убийству Виктории.

– Убийца знал, – после довольно долгой паузы обронила Нарцисс.

Феликс удивлённо поднял брови:

– Вот как?

– Убийца задал вопрос… даже не вопрос… убийца сказал: «Я знаю, что ты сделал с Викой». И выражение лица Наиля стало ответом. И приговором.

– Выражение лица?

– Убийца хорошо читает людей. – Нарцисс вздохнула. – Ещё хочу добавить, что убийца едва не сошёл с ума: расследование затягивалось, а убийца был уверен в том, что точно знает убийцу Вики. Не хватало всего одной детали.

– Которой стало выражение лица.

Ответом стало молчание.

– Откуда вы всё это знаете?

– Я ведь потомственная ведьма, – напомнила Нарцисс. – Вытащила информацию из астрала. Или же придумала, потому что захотела, чтобы всё было именно так. Чтобы справедливость восторжествовала.

– Придумали? – Феликс мягко улыбнулся.

И только сейчас понял, что не доставал записную книжку. Незачем.

– Почему ваш бар называется «Грязные небеса»? – неожиданно спросила Нарцисс.

– Потому что он всегда так назывался.

– Не вы его назвали?

– Нет.

– Название напоминает, что небеса нужно мыть?

– Мытьё небес подчиняется определённым правилам, – очень серьёзно ответил Вербин. – Мы их называем законом.

– Вы их никогда не нарушали. Но много об этом думали.

– Когда моешь небеса, грязная вода должна стекать в канаву, а не на голову.

– Боитесь испачкаться?

– Не хочу пачкаться.

– Я спросила не для того, чтобы задеть вас.

– Вы не задели, Изольда. Ваш вопрос был логичным. А мой ответ – честным.

– Но иногда вас мучает невозможность вымыть небеса как следует, да? Поэтому вы пришли – узнать, каково там, за рамками правил?

– Я пришёл рассказать, что убийца Виктории определён, но не может быть наказан по закону. И ещё чтобы сказать, что убийца Наиля помог продолжить расследование и выйти на след очень опасного преступника.

– Иногда новая грязь делает старую заметнее.

– Иногда – да.

– Очень хорошо. – Нарцисс посмотрела на тлеющий кончик сигареты. – Заходите как-нибудь.

– Надеюсь, мы больше не увидимся.

Обуваясь, Вербин понял, что не видит на прежнем месте ботинок «Caterpillar» примерно сорок первого размера. И понял, что они исчезли навсегда.

Длительные раздумья ни к чему не привели – Феликс так и не смог прийти к какому-либо однозначному мнению о Старовой и решил отправиться к ней лично. Для нормального, как он надеялся, спокойного разговора, в котором будут расставлены все точки над i. Позвонил, спросил, смогут ли они встретиться, услышал: «Буду очень рада», договорился о времени и приехал в медицинский центр точно в тот момент, когда из кабинета Старовой выходил пациент. Затем у неё было часовое окно, которое она и согласилась потратить на разговор с Вербиным.

– Можно?

– Конечно, Феликс, я ведь вас ждала. – Ольга закрыла ноутбук и поднялась навстречу полицейскому. – Добрый день.

– Добрый день. – Он пожал протянутую руку.

– Я сама собиралась звонить сегодня. Вы немного меня опередили.

– Вот как?

– У меня появились первые результаты.

– Интересно. – Они расположились в креслах напротив друг друга. – Вы имеете в виду, что у кого-то из ваших коллег был пациент с таким же, как у Виктории, расстройством?

– Не просто с подобным расстройством – пациент умер в точности так, как являлось ему в видениях.

Вербин вздрогнул. От Старовой это не укрылось, однако реакция полицейского вызвала у неё не настороженность, а удивление:

– Что-то не так?

– Несколько… неожиданно. – Вербин быстро взял себя в руки. – След появился слишком быстро. Я к такому не привык.

Стремительно найденное объяснение удовлетворило Ольгу. Она кивнула и спокойно продолжила:

– Возможно, мне повезло. – И уточнила: – Рассказать?

– Буду благодарен.

– То есть вы больше на меня не обижаетесь?

– Это была не обида, – очень тихо ответил Вербин. – Я испугался за вас.

– Мне очень приятна ваша забота, Феликс, поверьте. Однако я не сделала ничего, что могло разозлить преступника.

– Когда мы говорим о серийном убийце, то должны понимать, что ход его мыслей отличается от, скажем так, общепринятых, а реакции – от нормальных. «Серийник» предсказуем только в желании убивать, и невозможно предположить, что ему придёт в голову. Кровосос убил девочку-блогера только за то, что ему не понравился выложенный ею материал. В нём не было ничего оскорбительного лично для него, но Кровосос убил, понимаете? Убил.

– После публикации «Девочка с куклами» подобные расстройства привлекли внимание сообщества, – повторила свой аргумент Старова. – В проявленном мною интересе нет ничего странного. И, забегая вперёд, скажу: я откажусь от охраны.

– Это будет зависеть не от вас, Ольга, – твёрдо произнёс Вербин. – Если мы примем решение защищать вас, мы просто уведомим о нём.

– Чтобы по шапке не настучали?

– Чтобы не жить с пониманием того, что из-за нас погиб человек. Поверьте, это намного хуже, чем получить по шапке.

Теперь вздрогнула Старова. Помолчала, обдумывая слова Феликса, затем вздохнула:

– Извините.

– Вы затеяли опасную игру, Ольга. – Вербин вернулся к прежнему, спокойному тону. – И мы обязаны предусмотреть любые возможные последствия.

– Любые?

– Абсолютно.

– Что же мне делать? – Кажется, она действительно растерялась.

– Для начала прислушаться к советам, которые моё руководство в настоящий момент разрабатывает.

– Хорошо, я прислушаюсь, – пообещала Старова.

– Спасибо. – Вербин выдержал короткую паузу. – А теперь я с удовольствием послушаю, что вам удалось узнать.

И раскрыл записную книжку.

– Мне написал коллега из Твери. Точнее, сейчас он из Твери, а до недавнего времени жил и работал в Ярославле. Он рассказал, что примерно год назад к нему обратился мужчина, которому снилось, как он тонет, запутавшись в рыболовецких сетях. Симптомы в точности походили на симптомы Виктории: усиливающиеся кошмары, приводящие к депрессии. Лечение давало результат, но медленный, за три месяца работы коллеге не удалось полностью избавить пациента от проблемы, и тот – так полагает коллега – решил попробовать альтернативный способ лечения.

– Отправился купаться туда, где были расставлены сети?

– Да.

– Запутался и утонул?

– Вы уже слышали об этой истории? – поинтересовалась Старова.

– Нет, догадался. – Вербин помолчал. – Вряд ли он решился бы на такое в одиночку.

– Коллега тоже так думает.

– Вашего коллегу обвинили, – понял Феликс.

– Увы, да, – подтвердила Ольга. – К счастью, на день смерти у него оказалось несокрушимое алиби, но удар по репутации получился настолько сильным, что ему пришлось переехать в другой город.

– Неприятная история.

– Тут я с вами полностью согласна.

– Даже странно, что он нашёл в себе силы поделиться ею.

– Он поделился со мной, а не с полицией.

Вербин не стал напоминать, что полиция к профессиональному сообществу не обращалась. Понял, что имела в виду Старова, и промолчал – защищать коллег, которые выбрали наиболее простой путь, он не собирался.

– Что скажете?

А что тут скажешь?

– Мы с вами понимаем, что пациент ни за что не пошёл бы на такой риск в одиночку, – медленно ответил Вербин. – И если ваш коллега исключает суицид, там должен был быть кто-то ещё.

– Кто уговорил пациента рискнуть.

– Возможно, представляясь профессиональным психиатром.

– Вошёл в доверие и убедил согласиться на опасный, но действенный метод лечения.

– На экспериментальную методику.

– Можно сказать и так. – Старова улыбнулась: – А у нас с вами неплохо получается, Феликс. Мы продолжаем мысли друг друга.

– Один раз случайность, два – совпадение…

– Посмотрим, будет ли третий.

– Посмотрим… – Вербин сделал ненужную пометку в записной книжке. – Кстати, о третьем – именно третьим по счёту стал ярославский случай.

Ольга не сразу поняла, что имеет в виду Феликс, сначала слегка нахмурилась, а затем её глаза вспыхнули:

– Нашли ещё один? С таким же результатом?

– К сожалению, с точно таким же результатом. Эта история произошла два года назад в Москве. И я удивлён, что вы о ней не вспомнили.

Может ли человек так хорошо сыграть искреннее удивление? Наверное, может, люди могут всё, однако Вербину показалось, что замешательство Старовой было настоящим. Или же он хотел, чтобы оно было настоящим?

– Почему я должна о нём вспомнить? – Замешательство сменилось настороженностью.

– Фамилия Бурмин вам о чём-нибудь говорит? Михаил Бурмин?

Ольга прищурилась, догадалась, что Феликс попросил о встрече ради этого вопроса, и в её глазах сверкнул гнев:

– Я не знаю никакого Михаила Бурмина.

– Он не был вашим пациентом примерно два года назад?

– Я ведь сказала, что не знаю никакого Михаила Бурмина!

– Но…

Вербин начал фразу: «Но я знаю точно…» И оборвал её. И едва не сказал вместо неё: «Я идиот», потому что взгляд упёрся в висящий на стене диплом. За спиной Старовой. Диплом в рамочке, на который он обратил внимание и в первую встречу, и сейчас, но в который не вчитывался. В первую встречу. А сейчас – вчитался. Даже не вчитался, просто ударила в глаза надпись, сделанная крупными буквами: «Старова Ольга Васильевна». А ему не требовалось поднимать записи, чтобы вспомнить, что Романов сказал: «Аркадьевна».

– Феликс? – Старова произнесла его имя холодным, официальным тоном. Как в начале самого первого разговора.

– Я должен перед вами извиниться, Ольга, – ответил Вербин. Теперь он смотрел женщине в глаза. – Вы должны меня простить. Я не был достаточно внимателен и… и едва не допустил ошибку. Ещё раз прошу меня извинить.

– Кто такой Михаил Бурмин?

– Человек, который очень боялся быть растерзанным стаей собак.

– И он… – Старова догадалась и слегка побледнела. – Боже, какой ужас… – А в следующий миг вспомнила: – Но почему вы пришли ко мне?

– Скажите, у вас нет тёзки среди московских коллег?

– Тёзка? Есть… и нас часто путают. – Старова вновь прищурилась, но теперь в её взгляде не было гнева. – Ольга лечила того мужчину? Бурмина?

– Да, – подтвердил Вербин. – Я же не обратил внимание на отчество и подумал на вас… Ещё раз прошу меня извинить.

– Вам не за что извиняться, Феликс, хотя, не скрою, я пережила несколько неприятных мгновений. Но рада, что всё разрешилось. – Старова посмотрела на часы – приближалось время следующего приёма. – Кстати, нас больше не путают. Я бы не хотела обсуждать человека за спиной, но какое-то время назад у Ольги возникли репутационные проблемы, и она взяла фамилию мужа. Так что теперь нас не путают.

– Знаете её нынешнюю фамилию? – машинально спросил Вербин. И пояснил: – Чтобы не тратить время на поиски.

– Шевчук, – просто ответила Старова. – Теперь она Ольга Шевчук.

– Зачем? – То ли вскрик, то ли всхлип. То ли вскрик, который сразу перешёл во всхлип, за которым должны были последовать рыдания: на глазах Виктории выступили слёзы, а губы задрожали: – Зачем?

– Что не так? – Леонид Шевчук выглядел изумлённым и искренне расстроенным. – Вика, что не так?

– Я… – Девушка шумно выдохнула и вытерла ладонями слёзы. – Лёня, прости, пожалуйста, просто…

И посмотрела на куклу, которую растерянный Шевчук продолжал держать в руке. Довольно большую, очень красивую куклу с фарфоровой головой, светлыми волосами, в роскошном белом платье и тщательно сделанных туфельках. Не розовая «Барби», а коллекционная, очень дорогая модель из тех, которые важно располагаются в специально сделанных витринах и притягивают взгляды гостей.

– Я думал, все девочки любят куклы, – промямлил Шевчук. – Прости, если…

– Ты меня прости. – Виктория отошла к окну и, не оборачиваясь, попросила: – Лёня, пожалуйста, унеси её в прихожую.

– Конечно.

Когда Шевчук вернулся, девушка уже переместилась на диван, забралась на него с ногами и прижалась, едва мужчина устроился рядом. И Леонид почувствовал, как сильно Виктория дрожит.

– Я не хотела, чтобы ты знал. Извини, но если… если бы у нас… – Вика сбилась, помолчала, а потом посмотрела Леониду в глаза: – Я хотела рассказать, потому что мне кажется, что у нас… у нас чуть больше, чем просто служебный роман. Я правда очень хотела рассказать, но никак не находился подходящий случай.

– Есть вещи, о которых трудно рассказывать, – мягко произнёс Шевчук. – Я понимаю.

– Очень трудно.

– Я знаю.

– Правда?

– Три года назад у меня была клиническая депрессия, вызванная переутомлением и стрессом, – медленно ответил Шевчук. Он погладил девушку по голове, затем снова прижал к себе и продолжил рассказ, не глядя ей в глаза. – Я почти потерял себя и три недели провёл в больнице. К счастью, в компании, в которой я тогда работал, никто ничего не узнал – получилось взять длительный отпуск. Сказал, что хочу провести его в горах, прийти в себя, а сам уехал в клинику и сдался на милость врачей.

– Как это было? – очень тихо спросила Вика.

– Никак. Всё вокруг стало никак. Абсолютно серым и не моим. Меня не просто ничего не радовало – меня всё раздражало. Я огрызался, хамил, орал и до сих пор не знаю, как сумел доехать до клиники и ни с кем не подраться. Сумел сдержаться. И знаешь… – Шевчук грустно улыбнулся. – Я, как ни странно, очень хорошо помню дорогу в клинику. Я сам был за рулём, на сильном взводе, конечно, но при этом всё помню, был очень сосредоточен, наверное, потому, что за рулём. А когда приехал – меня там, разумеется, ждали – меня как отрубило. Следующее воспоминание – через неделю. Примерно через неделю, до сих пор не помню точно, когда именно пришёл в себя в следующий раз. Да это и не важно, потому что пришёл, огляделся, увидел палату – и снова провалился. Или я просто не хотел ничего запоминать.

– А что было потом? Ты выздоровел?

Можно было глупо пошутить: «Нет, по-прежнему в клинике», но он был слишком воспитан для подобной пошлости.

– Да.

– Депрессия не возвращалась?

– Иногда я бываю расстроен, чувствую, что опускаются руки, но всегда верю, что смогу пройти через очередное испытание. Не знаю, что они со мной сделали, но у меня больше не бывает упаднического настроения. Держусь.

– Ты справился.

– Да.

– Ты молодец.

– А ты теперь знаешь обо мне то, чего не знает ни одна душа в нашей компании. И в предыдущей компании тоже. Никто не знает.

Фраза прозвучала просьбой быть искренней в ответ на искренность. И Вика тихонько вздохнула.

– Ты не обязана рассказывать, – прошептал Шевчук.

– Нет, я хочу. Я не лгала, когда говорила, что хотела тебе рассказать, только не знала как… Я… я очень устала держать это в себе. Точнее, я не держу в себе, я обратилась к врачу, но, когда я рассказываю врачу, психологу… этот человек мне не близок, понимаешь? Я делюсь, мне становится легче, но это чуть-чуть другое, чем поделиться с кем-то очень близким. Очень важным.

– Со мной.

Она едва слышно согласилась:

– С тобой.

– Я очень рад, – прошептал Шевчук, обнимая девушку чуть крепче. – Я… о себе я тоже рассказал тебе первой.

– Спасибо.

– Приоткрываем шкафы со скелетами.

Девушка вновь вздрогнула:

– Почему со скелетами?

– Это расхожее выражение.

– Ах, да… Я забыла. – Виктория теснее прижалась к мужчине. – Прости, что так среагировала… снова… просто… Просто дело в том, что мне снится смерть.

– Что? – не сдержался Шевчук.

– Смерть, – повторила девушка.

– Чья?

– Моя.

– Тебе снится твоя смерть?

– Да. – Виктория подняла бровь. – Ты удивлён?

– Не то чтобы удивлён… – Он быстро взял себя в руки. – Я вдруг подумал, что это очень страшно – видеть свою смерть.

– Невыносимо страшно. – Девушка помолчала. – Сначала было невыносимо страшно. Потом постепенно привыкла… если, конечно, можно так выразиться. Привыкла к почти ежедневным кошмарам. Привыкла видеть себя мёртвой. Привыкла переживать собственную смерть и чувствовать себя мёртвой. Привыкла видеть себя мёртвой. Пойдём! – Виктория неожиданно поднялась с дивана и потянула Шевчука за руку. – Пойдём!

Через коридор в спальню. Но в комнату не вошла, остановилась на пороге.

– Это здесь.

– Здесь что?

– Я умираю здесь, – ровным голосом ответила Вика. – Раз за разом. Из сна в сон. Я умираю в этой комнате, сидя на этой кровати. Напротив зеркала. Я одета в белое платье, очень красивое, воздушное… такое, кукольное. Похожее на платье невесты, но не оно. Просто белое платье. И сижу в белых подушках. А слева и справа от меня сидят куклы. Три слева. Три справа. Большие красивые куклы в белых платьях. Мы сидим вместе, как будто собрались поболтать. Я не знаю, болтали мы или нет – этого из снов не понять, потому что все они начинаются с того, что мы молчим, смотрим в зеркало и молчим. А потом я делаю себе укол наркотика и становлюсь такой же мёртвой, как они.

– Господи…

– Я привыкла, – повторила девушка.

– Я не об этом. – Шевчук повернул Викторию к себе и крепко обнял. – Девочка моя… прости меня, пожалуйста, ведь я не знал…

– Я понимаю и не обиделась. – Она уткнулась лицом в его грудь, поэтому голос звучал приглушённо. – Ты меня прости за то, что так среагировала. Это от неожиданности.

– Давно ты мучаешься?

– Примерно полгода.

– И никому не рассказывала?

– Только врачам.

– Прогресс есть?

– Честно говоря, не особенно. Но я держусь. Я привыкла. И я…

Девушка чуть отстранилась и посмотрела ему в глаза. Он услышал непрозвучавший вопрос и очень тепло пообещал:

– Я буду рядом, Вика. Я буду рядом и обязательно тебе помогу. Я сделаю всё, чтобы избавить тебя об этого страха.

– Объясни, что за спешка? – Увидев поднявшегося в отдел Вербина, Шиповник сразу взял его за рукав и отвёл в совещательную комнату, где их уже ждал Анзоров. – Что случилось?

– Вы проверили жену Шевчука? – Феликс мотнул головой. – Извините, Егор Петрович, просто это очень важно.

И обменялся рукопожатием со следователем.

– Важнее послания Погодиной?

– Намного.

Анзоров и Шиповник переглянулись.

– Гена только что прислал материалы, – ответил подполковник, открывая планшет. – Ольга Аркадьевна Шевчук, девичья фамилия – Старова. Что интересно, фамилию она сменила…

– Примерно два года назад.

– …Не сразу после замужества, – закончил Шиповник. А затем коротко ругнулся: – Старова? Твоя Старова?

– В том-то и дело, что нет. И это всё меняет.

– Что меняет?

– Что происходит? – поинтересовался сбитый с толку Анзоров.

– Вчера я встретился с Романовым, врачом, который работал с Бурминым, который страдал…

– Я помню, – перебил Вербина следователь. – Что рассказал Романов?

– Что он был вторым по счёту специалистом, к которому обратился Бурмин. А первой была некая Ольга Старова.

– И ты подумал на нашу Ольгу Старову? – догадался Шиповник.

– Сначала – да. Но отчество не совпало. И наша Ольга Старова рассказала, что та Ольга Старова поменяла фамилию и теперь она Ольга Шевчук. Вот я и попросил проверить, не является ли Ольга Аркадьевна Шевчук, в девичестве Старова, женой того самого Леонида Шевчука, который проходит по нашему делу, и заодно…

– Является, – подтвердил Шиповник.

– Так, – коротко произнёс Анзоров, обдумывая услышанное. – Ольга Шевчук лечила Бурмина, Бурмин погиб. Леонид Шевчук спал с Рыковой, Рыкова погибла.

– Интересное получается совпадение, – пробормотал Шиповник. – Кажется, есть что проверять.

– И очень детально проверять, – согласился следователь. – Дайте мне все материалы по Бурмину. Думаю, нужно будет вызвать жену Шевчука на допрос.

– Именно на допрос?

– Хочу сразу на неё надавить.

– Пожалуй, так будет лучше. – Феликс посмотрел на телефон. – Извините, я отвечу.

– Что-то важное? – Шиповник не любил, когда подчинённые отвлекались во время совещаний.

– Это Соболев. Он просто так не звонит. – Вербин нажал ответ и отошёл в дальний угол комнаты. – Володя, привет.

– Занят? – поинтересовался криминалист.

– Относительно.

– Не знаю, чем ты занимаешься, но уверен, тебе понравится моё сообщение.

– Что раскопал?

– Мы сумели восстановить записи, бывшие на вырванных из дневника Рыковой страницах. Получилось с купюрами, но уж не обессудь. Файл у тебя на почте.

– Спасибо.

Вербин открыл файл и, не удержавшись, прочитал пару первых строк. С трудом подавил желание выругаться. Перечитал. Достал из сумки планшет, открыл файл на нём, вернулся за стол и поднял указательный палец.

– Что?

– Нам нужно ознакомиться с этим документом. Немедленно.

– Купюр много, – посетовал Шиповник. – Изрядная часть осталась за кадром.

– Соболев сказал, это максимум, который можно было вытащить по оттискам на других страницах, – ответил Вербин. – Не хватает, конечно, много, но общее представление составить можно.

– Теперь мы знаем, для чего Рыкова купила шесть кукол, – заметил Анзоров. – Но что нам это даёт? И зачем убийца вырвал страницу, на которой Рыкова собственной рукой написала, что совершила суицид?

Ведь не было никаких сомнений в том, что Виктория заинтересовалась возможностью избавления от видений, «пережив» их в реальности. Для этого она купила шесть кукол, и останься страница на месте, начальству было бы много проще заткнуть Крылову рот. Даже не «много проще» – ему бы просто заткнули рот этой страницей. И никто не стал бы проверять, соответствуют купленные Рыковой куклы тем, которые нашли в её квартире.

Был бы суицид.

– Наиль эту страницу не вырывал, – ответил Вербин. – А вот для серийного убийцы на ней было кое-что очень важное. Кое-что такое, чего он не хотел нам показывать.

Надо отдать должное – Анзоров почти мгновенно понял ошибку и выдал следующее предположение.

– Серийный убийца нашёл следующую жертву?

Правда, это предположение тоже оказалось неправильным.

– Я думаю, наш «серийник» отыскал одну из своих предыдущих жертв, – произнёс Феликс. – И только сейчас узнал, что несколько лет назад в Санкт-Петербурге он промахнулся и убил совершенно постороннего человека.

– Одна из фей-крёстных, – пробормотал следователь. – Запись датирована?

– Дату Соболев не прочитал, но она бы ничего не дала – Виктория часто записывала истории, случившиеся много раньше, но забытые ею.

– Значит, любая из трёх. – Анзоров побарабанил пальцами по столешнице. – Выясним. Это не сложно. И через неё выйдем на убийцу.

– Нет! – вырвалось у Вербина.

– Что «нет»? – не понял следователь. – Не выйдем? Почему не выйдем?

– Ты уверен? – спросил Шиповник. Он слишком давно знал Феликса, чтобы не понять, о чём тот думает.

– И уверен, и предчувствие. – Вербин перевёл взгляд на Анзорова. – Убийца будет действовать быстро.

– Сейчас ему выгодно затаиться, – не согласился следователь. – И подождать, пока не уляжется шумиха. Это разумно.

– А если жертва вновь от него скроется? Расследование закончится, и она переедет в другой город. – Подполковник посмотрел на Феликса: – Насколько для него важно довести дело до конца?

– Учитывая, что мы имеем дело с «коллекционером», рассматривающим каждый случай как уникальный – очень важно. – Вербин успел продумать вопрос до того, как он был задан, поэтому ответ прозвучал сразу. И прозвучал очень уверенно. – Думаю, наш «серийник» взбесился, узнав, что допустил ошибку, и постарается как можно скорее её исправить. А кроме того… – Феликс прищурился. – Он готовился к убийству Рыковой, продумывал его, настраивался, ждал очередного эмоционального пика, а оказался в яме. Каждую свою жертву он готов ждать месяцами или даже годами, но найдя – начинает обратный отсчёт. Сейчас он обманут и сейчас ему очень нужно убить.

– А ещё он уверен, что мы ничего не знаем, – пробормотал подполковник.

– Да, это преимущество. – Следователь перевёл взгляд на Шиповника, намекая, что готов оставить последнее слово за ним, старшим по опыту.

– Я не очень-то верю, что убийца рискнёт ударить сейчас, но считаю, что мы обязаны проверить всех. Но скрытно: если убийца следит за жертвой, его нельзя спугнуть.

– Так и решим… Кому ты звонишь?

– Нарцисс. – Вербин уже набрал номер и теперь смотрел на экран. Дождался, когда вызов оказался переадресован в «почтовый ящик», и набрал снова. – Не отвечает.

– Почему ей? – спросил Шиповник.

– Первая в списке.

– А Карская?

– Её нет в городе.

– Точно!

– Так может… – Анзоров оглядел полицейских. – Как вовремя она уехала.

– Если я прав насчёт того, что убийца торопится с ударом, то скоро мы всё выясним, – сказал Вербин. Коротко выругался, увидев, что третий по счёту звонок остался без ответа, и поднялся из-за стола. – Я поеду к ней.

– Я позвоню Старовой, – решил следователь.

– А я прикажу проверить, где сейчас находятся Шевчуки, – сказал Шиповник. Поймал взгляд Анзорова и улыбнулся: – Очень аккуратно.

Куртку Феликс натянул у лифта, застёгивал, когда бежал к машине. И всё это время думал о том, что всё бы отдал за то, чтобы ошибиться, чтобы через час Шиповник над ним посмеялся за устроенную на пустом месте суету, но Нарцисс оказалась жива.

Снова.

Сознание вернулось не «вдруг».

Постепенно.

И началось его возвращение с навалившегося ощущения огромной беды. Ещё непонятно какой. Уже понятно, что чудовищной. Той самой, которую невозможно исправить. Которая наложит отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Изменит её. Или уничтожит. И не чужой беды – своей. Навалилось ощущение, что всё пропало. Для неё. Навсегда.

А когда она захлебнулась в этом страшном ощущении, закрывавшая сознание тьма рухнула, подобно занавесу чёрной пыли, и Нарцисс с удивлением поняла, что всё это время её глаза были открыты. Или не всё, но всю последнюю минуту – точно.

Она не знала, откуда взялось понимание, но была уверена, что не ошиблась.

– Пришла в себя?

Вопрос прозвучал громко, однако обращён был не к Изольде. Кто-то спросил у кого-то и второй кто-то ответил приглушённым голосом:

– Да.

– Слышит нас?

– Слышит, но, кажется, не понимает.

– Почему ты так решил?

– Не реагирует.

– Плохо.

– Надо начинать…

– Нет! Несколько минут ничего не решат. А она должна видеть… чувствовать… понимать, что мы с ней делаем. Она должна быть в полном сознании.

Женщина.

Теперь Изольда поняла, что первый «кто-то» – женщина. И ещё поняла, что видит её перед собой – облачённую в белый комбинезон с капюшоном, маску той же ткани, пластиковые очки, перчатки и резиновые сапоги. Лицо полностью скрыто, но Нарцисс и не думала, что они знакомы. Точнее, в эти мгновения она ни о чём не думала, просто спросила:

– Ты кто?

И услышала в ответ непонятное:

– Я сделаю тебе самый главный подарок в жизни. Самый важный. Тот, который не сумела вручить несколько лет назад.

Не комната и не контейнер, как в первое мгновение показалось Нарцисс. Фургон. Они в цельнометаллическом фургоне. Довольно высоком, можно было стоять во весь рост, но не слишком большом. Не грузовик, а «Газель» или что-то подобное. Нарцисс связана… даже не связана – скована. К стенкам фургона приделаны наручники, и она прикована к ним за руки и ноги. Не вырваться.

– О каком подарке ты говоришь? – хрипло спросила Изольда.

– Ты боишься его получить, – ответила женщина. – Но ты знаешь, что не можешь его не получить. Ты ждёшь его очень давно. Раньше он снился тебе часто. Сейчас, наверное, реже, но всё равно снится. А думаешь ты о нём постоянно. Тебе кажется, что он тебе не нужен, но в действительности ты о нём мечтаешь. – Пауза. – Мой подарок – твоя смерть.

– Нет!

– Именно такая, о какой ты всегда мечтала.

Женщина сделала шаг в сторону, а перед насмерть перепуганной Изольдой появился широкоплечий мужчина. Тоже в белом комбинезоне и убранными под капюшон волосами, тоже в очках, перчатках, маске и резиновых сапогах, однако его костюм дополнял кожаный фартук.

– Наш подарок – идеальное воплощение твоих снов.

– Но мне ничего не снилось! – отчаянно закричала Нарцисс.

И в это мгновение мужчина запустил бензопилу.

– Совсем чуть-чуть не успели, – угрюмо сказал Колыванов. – Минуты… грёбаные минуты…

Но могли успеть. И если бы успели – в этом была бы заслуга Шиповника. Отправив Феликса к не отвечающей на телефонные вызовы Нарцисс, подполковник начал было заниматься Шевчуками, но остановился, ещё раз просмотрел присланный Соболевым файл, поразмыслил, вызвал Колыванова и велел ему посмотреть по камерам, не заезжал ли во двор дома Нарцисс цельнометаллический фургон? А если заезжал, то куда потом отправился. Аналогичное задание получил Крылов, но он изучал дом Старовой. И только поэтому не хватило всего лишь нескольких минут. Двадцати. Ну, или получаса… Потому что когда Феликс поговорил с взволнованной Марией и сообщил Шиповнику, что Нарцисс не вернулась с традиционной прогулки, Колыванов уже искал два подозрительных автомобиля. Один из которых и в самом деле оказался курьерским, его перехватили на Садовом. Второй фургон к этому времени успел покинуть Москву: по шоссе Энтузиастов выехал в направлении Балашихи, но почти сразу повернул на Объездное, исчезнув из поля зрения видеокамер. Потом съехал с дороги, но в лес углубился ровно настолько, чтобы не привлекать внимание проезжающих по шоссе автомобилистов. То есть недалеко: зима, вечер, лёгкий снег – кто обратит внимание на остановившийся фургон? Кто будет прислушиваться к доносящимся из него звукам? Да и не долетают до шоссе звуки: ни крики, ни рёв бензопилы – ничего не долетает. Теперь, конечно, проезжающие автомобилисты сбрасывали скорость и старались разглядеть, что происходит в лесу, но мало что видели, потому что зима, вечер и лёгкий снег. И «люстра» полицейского автомобиля. И много других машин, включая микроавтобус экспертов. Теперь это место преступления. На которое Вербин, поскольку был неподалёку, успел раньше Колыванова и сейчас вводил напарника в курс дела.

– Ребята из области чётко отработали, быстро выдвинули патрули и нашли фургон.

Но не успели.

Спасти Нарцисс не успели, но зверей взяли.

– Я считаю, что применение оружия было абсолютно оправданно. Уверен, проблем у мужиков не будет.

У патрульных, которые обнаружили фургон.

Проезжали по Объездному шоссе, заметили стоящий на опушке автомобиль, остановились и сообщили, что видят подозрительную машину. Получили приказ проверить, подъехали, начали крутиться, чтобы перегородить выезд, и в этот момент фургон резко сдал назад и протаранил патрульный автомобиль. Удар получился настолько сильным, что один из полицейских потерял сознание. Второй же не растерялся, выскочил из машины, сделал предупредительный выстрел, требуя от преступников остановиться, а затем, когда фургон направился прямо на него, застрелил сидящего за рулём мужчину и отпрыгнул в сторону.

– Сказал, что целился по колёсам, но промахнулся.

– Руки дрожали после аварии, – усмехнулся Колыванов.

– Можно понять.

– Согласен. – Гена помолчал. – В такой ситуации нужно постараться, чтобы попасть куда надо.

– Да, мужик молодец.

Хотя скорее всего, ему просто повезло. Он сделал три выстрела и первая… а может, вторая или третья… пуля разбила боковое зеркало водителя. Вторая пробила Шевчуку правое плечо, что вряд ли заставило бы его остановиться. А вот третья угодила в левый глаз.

Фургон врезался в дерево. Полицейский убедился, что водитель мёртв, осторожно заглянул в грузовой отсек, прочистил желудок и доложил, что преступник найден и нейтрализован. В ответ услышал, что преступников может быть двое, огляделся, нашёл уходящие в лес следы и пошёл по ним. Предварительно приведя в чувство напарника. И только поэтому Ольге Аркадьевне Шевчук, в девичестве Старовой, не удалось добраться до дома, чтобы при появлении полицейских сделать удивлённый вид и попытаться всё свалить на мужа.

Её взяли на улице Дёмин луг, едва она вышла из леса.

– Шиповник и Анзоров будут примерно через двадцать минут, – рассказал Колыванов, разглядывая местное начальство. Весьма озабоченное начальство, поскольку не каждый день им доводилось находить залитые кровью фургоны. – Ты внутрь заглядывал?

– Да.

– Нарцисс?

– Да, – ровным тоном ответил Феликс. Он умел в таких ситуациях говорить очень ровным тоном.

– Опознал?

– Да.

– Голова цела?

– Только голова и цела.

– Я загляну внутрь?

– Не советую.

Гена посмотрел Вербину в глаза, но спорить не стал. Закурили. И после третьей затяжки Колыванов сказал:

– Мы их взяли, Феликс. Ты их взял. Ты один знал, что они есть, и ты их взял.

Но разве это утешение?

– Вы не представляете, какой груз свалился с моих плеч. – Ольга Шевчук в упор посмотрела на Анзорова. – Теперь, когда всё закончилось, я наконец-то могу вздохнуть с облегчением. Вы меня спасли, в буквальном смысле слова! Я ведь тоже была жертвой этого страшного человека.

Горящий взгляд, напор, немного надрыва – она ведь вспоминала самые страшные годы своей жизни! – немного страха, как следствие пережитого кошмара, немного радости от того, что всё закончилось… Ольга Шевчук играла идеально. То ли была гениальной актрисой, то ли давно готовилась к подобному исходу их с мужем «серии».

– Последние годы жизни моей клиентки представляли собой кошмар наяву, – взял слово адвокат. – Ольга Аркадьевна пребывала в атмосфере унижений и ненависти, под пятой кровожадного тирана. Ольга Аркадьевна опасалась за свою жизнь и каждый вечер, ложась спать, не знала, проснётся ли утром.

Последняя фраза прозвучала настолько пафосно и по-киношному, что Анзоров не удержался:

– Мы не в суде.

– Считайте это репетицией.

– Избавьте меня от неё. – Следователь перевёл взгляд на женщину. Это был не первый допрос, и далеко не последний. Анзорову предстояло изучить весь преступный путь Шевчуков, поэтому он не торопился, выстраивая встречи так, как считал нужным.

– Итак, Ольга Аркадьевна, всё началось с того, что вам стали приходить видения смерти?

Следователь задал вопрос участливым тоном, или тоном, очень похожим на участливый, и Шевчук спокойно подтвердила:

– Да. – По её губам скользнула грустная улыбка. – А если совсем точно, то всё началось с того, что я заснула в ванне. Устала очень в тот день, легла в тёплую воду и заснула. Проснулась от того, что стала захлёбываться. По-настоящему захлёбываться – я тонула, но инстинкт заставил проснуться. Перепугалась жутко… Я ведь одна была в квартире… Вывалилась из ванны, откашлялась… а потом… потом мне стало сниться, что я тону. Но не в ванне, а в море. Я неплохо плаваю, но в снах я уходила на дно и умирала. Это было страшно… Чудовищно страшно… А главное, я, довольно опытный психиатр, ничего не могла с этим поделать. – Пауза. На этот раз не сыгранная. Хотя, пожалуй, сыгранная, но при этом – искренняя. – Сны не вторгались в мою жизнь – они стали моей жизнью, убивали меня. Я мучилась несколько месяцев, пока однажды Леонид не предложил мне очень странный выход из положения. Он сказал: «Давай ты утонешь». – Ольга Шевчук снова помолчала, взгляд её стал отсутствующим, а губы сжались в плотную полоску. Сейчас она была там – на пустынном берегу тёплого моря, куда они приехали с мужем, где он заставил её утонуть. – Леонид вытащил меня за мгновение до смерти. А может… на мгновение позже.

Ольга так посмотрела на Анзорова, что следователь вздрогнул. Потому что поверил: может – на мгновение позже.

Женщина же вздохнула и ровным голосом продолжила:

– Методика принесла плоды – видения исчезли. Ушли, словно их не было. Я наконец-то вернулась к нормальной жизни и никому, абсолютно никому не рассказывала о том, через что прошла. А дальше…

Адвокат прикоснулся к её руке и что-то прошептал на ухо. Ольга отрицательно качнула головой, адвокат поморщился и пожал плечами, словно говоря: «Это ваше решение».

– Я вернулась к практике, и через некоторое время ко мне обратился пациент с очень похожим расстройством. Этому мужчине снилось нечто фантастическое, он воображал себя охотником за нечистью и раз за разом проигрывал чудовищу битву на мосту. Я рассказала Леониду о пациенте… просто поделилась… А он… – Шевчук задумчиво коснулась пальцами щеки. – А Леонид предложил испробовать на нём нашу методику. Я сопротивлялась, но Леонид настаивал, сказал, что мы знаем, как вернуть человека к нормальной жизни, сказал, что если я откажусь – он сам его найдёт, и я… я подчинилась. Мы в точности воспроизвели видения того мужчины, но в финале, когда, по нашему замыслу, он должен был преодолеть свои страхи, у него не выдержало сердце. Это было ужасно: раннее утро, мост, мёртвый пациент, я кричу от страха, я почти в истерике, а Леонид… Леонид смеётся. И говорит мне: «Посмотри, какое спокойное у него лицо. Мы оказали ему огромную услугу».

Несколько секунд в комнате царила тишина, но прежде, чем кто-то из мужчин подал голос, Ольга вернулась к рассказу:

– Я думаю, там, на мосту, Леонид и сошёл с ума. Увидев улыбку на лице мёртвого пациента, он убедил себя в том, что, убивая, мы оказываем им благодеяние, и об излечении мы больше не говорили.

Тон не оставлял сомнений в том, что Ольга выговорилась, поэтому Анзоров задал следующий вопрос:

– Почему вы не заявили на мужа в полицию?

Решив, что позже уточнит имя погибшего пациента и детали того случая.

– Потому что боялась за свою жизнь.

– Мы смогли бы вас защитить.

– Но что бы я смогла рассказать? Я знаю очень мало. Леониду от меня даже информации не требовалось – он искал жертвы через Сеть и ездил за ними по всей стране.

– То есть вы не были свидетельницей преступлений?

– Я лишь догадывалась. – Шевчук всхлипнула. – Я почувствовала неладное несколько лет назад. Леонид… Он стал отдаляться от меня. Стал холоднее. Но я подумала, что это нормальный процесс, ну, знаете, как бывает в семьях: после яркого начала пару поглощает рутина, отношения приобретают черты привычки и возникает некая отстранённость. К тому же мы оба трудоголики, много времени уделяем работе, а поскольку сферы у нас совсем разные, общих тем для разговора находится немного. Я стала замечать… да, но я… Я, наверное, не хотела обращать внимания на изменения в наших отношениях. Я ведь его любила… тогда…

Шевчук бросила быстрый взгляд на Анзорова. А поскольку следователь остался невозмутим, адвокат, кашлянув, произнёс:

– Согласитесь – трагическая история?

– Я пока не знаю, – с прежним хладнокровием ответил Анзоров.

– У Леонида стали меняться предпочтения, – продолжила Шевчук. – Я имею в виду – интимные предпочтения. Он заставлял меня делать ужасные вещи… неприятные мне… но они доставляли ему наслаждение. Он даже бил меня.

– Как часто?

Женщина бросила взгляд на адвоката. Тот изобразил возмущение:

– Вы не могли бы задавать подобные вопросы с большим участием?

– Я пока не знаю, – повторил Анзоров.

– Чего именно вы не знаете? – не понял адвокат.

– Не знаю насчёт участия, – спокойно ответил следователь. – У вас ведь нет документального подтверждения физического насилия.

Ольга прищурилась, но промолчала. Адвокат же предпринял следующую атаку:

– Вы говорите с жертвой, господин Анзоров, с такой же жертвой Леонида Шевчука, как те несчастные, у которых он отнял жизнь. Но при этом, возможно, вы говорите с женщиной, с которой Леонид Шевчук обошёлся самым безжалостным образом, поскольку Ольга Аркадьевна когда-то искренне любила этого человека, а он её предал. И не просто предал: Леонид Шевчук превратил жизнь Ольги Аркадьевны в ад!

– Вы можете каким-то образом подтвердить своё заявление?

– Мне кажется, искреннее желание Ольги Аркадьевны сотрудничать со следствием является весомым подтверждением моих слов.

– Интересное заявление.

– Вы его принимаете?

– Оно будет занесено в протокол, – пожал плечами Анзоров. – А пока давайте вернёмся к вопросам. – Следователь посмотрел женщине в глаза: – Как вы оказались на месте преступления?

У Шевчук задрожали пальцы.

– Ольга Аркадьевна глубоко переживает этот эпизод своей жизни.

Анзоров промолчал, давая понять, что ждёт ответ, и тем вынудил Шевчук вновь взять слово:

– Я предполагаю, что Леонид захотел сделать из меня сообщницу, – произнесла она делано слабым, дрожащим голосом. – Или убить. Если я откажусь.

Теперь выбранная линия защиты окончательно прояснилась.

– Что привело вас к такому выводу, Ольга Аркадьевна? – мягко поинтересовался следователь.

– Леонид рассказал, что помогает людям… ну, так он это называл – помогать.

– Когда это произошло?

– Четырнадцатого февраля, вечером. Леонид пришёл с работы, но ненадолго и вскоре уехал, вернулся очень злым, недовольным, сказал, что я должна буду подтвердить, что он провёл всю вторую половину дня дома, со мной. Я спросила, что случилось? И тогда… – Шевчук вновь всхлипнула. На этот раз громко. – И тогда Леонид обо всём рассказал. А потом жестоко меня избил и пригрозил убить.

– И вы подтвердили, что ваш супруг провёл вечер четырнадцатого февраля дома.

– Я очень испугалась.

– Как вы оказались в фургоне?

– Леонид заставил меня дать ложные показания, но он понимал, что я могу от них отказаться, явиться в полицию, как вы правильно сказали, поэтому захотел сделать меня соучастницей. Он так и сказал: «Я нашёл способ упрочить наш брак». И засмеялся. Почти как тогда, на мосту… А я… Я не могла противиться. Мне стыдно признаваться, но я, дипломированный психиатр, оказалась в полной зависимости от мужа. Я очень боялась Леонида.

Шевчук умоляюще посмотрела на Анзорова, но дождалась лишь следующего вопроса:

– Что было дальше?

Это было не совсем то, чего хотелось услышать Ольге, однако она продолжила гнуть свою линию.

– Для меня – как в тумане. Я помню, мы куда-то ехали в какой-то ужасной грузовой машине, но совершенно не помню, куда и как долго. Потом остановились. Я осталась в кабине. Я не могла смотреть… я не могла даже думать, что он делает… слышала только удары в фургоне, какие-то стоны и… затыкала уши. И я плакала. Всё это время я плакала.

– Вы представляете, что пришлось пережить моей клиентке? – спросил адвокат.

– Пытаюсь это выяснить, – ответил Анзоров.

Вновь посмотрел на женщину, однако сказать ничего не успел – Шевчук без напоминаний вернулась к рассказу.

– Потом мы снова ехали, оказались в каком-то лесу, и Леонид приказал мне надеть поверх одежды комбинезон. Потом мы зашли в помещение, и я увидела ту несчастную женщину. Прикованную к стене. Умоляющую о пощаде. А Леонид… Леонид приказал мне держать её за руку, представляете?! Держать, пока он…

Шевчук разрыдалась. Адвокат укоризненно посмотрел на Анзорова, но Анзоров этого не заметил, потому что делал записи всё то время, пока Шевчук рыдала. Дождался, когда она закончит и высморкается в протянутый адвокатом платок, и произнёс:

– Вы продемонстрировали отличную выдержку, Ольга Аркадьевна.

– Что вы имеете в виду? – не поняла Шевчук.

– Вас не вырвало.

– Не забывайте, что я врач. – Кажется, в её голосе прозвучали язвительные нотки.

– Извините, – мгновенно ответил следователь. – Действительно, выпало из памяти.

– Может, отдохнём до завтра? – спросил адвокат. – Приведём память в порядок.

– Отдохнём обязательно, – пообещал Анзоров. – Как только я получу ответы на ещё несколько вопросов. – И прежде, чем адвокат успел хоть что-то произнести, вернулся к Шевчук. – Ольга Аркадьевна, Леонид не рассказывал, как ему стало известно о том, что Виктория Рыкова страдает интересующим вас психическим расстройством?

– Интересующим Леонида, – поправила следователя женщина.

Анзоров выдержал короткую паузу, после чего поправился:

– Интересующим вашего супруга, Леонида Шевчука. И сразу ещё один вопрос: вы знали о том, что вашего супруга и Викторию Рыкову связывают романтические отношения?

– Да какая там романтика? Просто трахались. – Шевчук скривила губы. – Я знала, что Леонид – кобель, но он никогда не тащил свои похождения в дом. Я, в общем, тоже. Мы удовлетворяли друг друга, но при этом не отказывались от развлечений на стороне, и это нас обоих устраивало. Что же касается Рыковой… По словам супруга, всё получилось случайно. В декабре он решил подарить ей куклу, он всем своим шлюхам дарил коллекционные куклы и всегда при этом говорил: куколка для моей куколки. Его обычным девкам это нравилось, но на этот раз произошла осечка – Рыкова закатила истерику. Леонид растерялся, стал уточнять, что к чему, а поскольку он отлично умел влезать девочкам в душу, Виктория открылась и рассказала о своей проблеме. Представляете, как мой супруг изумился? Нам приходилось месяцами искать людей с подобными расстройствами, а тут она сама приплыла в руки…

Адвокат бросил быстрый взгляд на Анзорова, но следователь сделал вид, что пропустил мимо ушей важнейшее «нам», что прозвучало из уст Ольги Шевчук. Женщина же оговорки не заметила.

– Леонид выведал у Рыковой подробности видений и приступил к разработке плана. Он говорил потом, что готовился сотворить настоящее произведение искусства. Говорил, что его заводит воссоздание деталей, а картина, в которую складывались детали в деле Рыковой, его завораживала. – Пауза. – Это цитата.

– Я понимаю, – кивнул следователь.

– Моей клиентке известно об этом только со слов супруга, – добавил адвокат.

– Я понимаю, – повторил Анзоров. – Ольга Аркадьевна, ваш супруг знал о наличии у Виктории Рыковой второго любовника?

– Узнал четырнадцатого февраля.

– Каким образом?

Адвокат дотянулся и вновь что-то прошептал Шевчук на ухо. Женщина ответила удивлённым взглядом, но увидев, что адвокат абсолютно серьёзен, тихо сказала: «Я постараюсь», после чего стала говорить медленнее, тщательно подбирая слова.

– Во время нашего откровенного разговора, назовём его так, Леонид сообщил, что обнаружил в квартире Рыковой дневник. Рядом с мёртвым телом любовницы. И, конечно же, пролистал его. А когда понял, что это очень интересный документ – сфотографировал страницы.

– Как ваш супруг оказался в квартире Рыковой?

– Решив убить любовницу, Леонид добился её полного доверия. Ему не составило труда заполучить ключи.

– Виктория Рыкова сама дала вашему супругу ключи от квартиры?

– Нет, – покачала головой Шевчук. – Леонид подстроил ситуацию, в которой ей пришлось дать ему ключи, и сделал дубликаты.

– Он сам вам об этом рассказал?

– Да, – после короткой паузы, вместившей в себя недовольный взгляд адвоката, ответила женщина. – Я спросила, потому что думала… в тот момент думала пойти в полицию.

– А потом…

– Потом супруг сильно меня избил.

– Следы остались?

– Вы действительно не знаете, как можно избить, не оставляя следов?

Анзоров промолчал. Опустил голову, изучая сделанные заметки, затем спросил:

– Как ваш супруг среагировал на существование второго любовника?

– Забавно, но его это сильно расстроило, – улыбнулась Шевчук. – Леонид привык сам бросать своих шлюх.

– О Нарцисс вы тоже узнали из дневника?

– Мой супруг узнал, – не забыла уточнить женщина.

– Конечно, Ольга Аркадьевна. – Следователь выдержал паузу. – Из дневника?

– Да. На одной из страниц была крупная надпись: «ЕЙ ТОЖЕ СНИЛАСЬ СМЕРТЬ!» Как вы понимаете, она не могла не привлечь внимание Леонида. Сначала он подумал, что нашёл ещё одного пациента, ещё одну несчастную, которой нужна помощь, а затем сообразил, что речь идёт о незаконченном лечении. – На губах Шевчук появилась усмешка. На мгновение. Усмешка, которая сказала о ней абсолютно всё. – В одном из разговоров, которые Леонид вёл с Викторией после того, как она призналась в своих проблемах, Виктория рассказала, что ходит к ведьме с дипломом психиатра. Леонид уточнил, кто такая… тогда – просто так, чтобы составить полную картину… Потом пригодилось.

– Ваш супруг был очень хладнокровным человеком, Ольга Аркадьевна, – заметил следователь. – Он обнаружил мёртвое тело, но не убежал, а огляделся и даже заинтересовался дневником.

– Нервы у Леонида были железные, – кивнула Шевчук.

– Вы сразу решили убить Нарцисс?

– Леонид решил. – На этот раз голос женщины прозвучал очень жёстко. Шевчук давала понять, что устала от такой манеры разговора.

Адвокат же с интересом спросил:

– Вам самому не надоело?

– Это происходит машинально, – невозмутимо ответил Анзоров. – Супруг говорил что-нибудь об этом?

– Когда мы ехали, обронил, что хочет довести до конца старое дело. Помочь женщине, которой не повезло – она не закончила курс лечения.

– Вам не показалось, что риск слишком велик? Ведь расследование, по которому проходила Нарцисс, продолжалось, и её смерть обязательно привлекла бы внимание.

– Леонид хотел убить, – тихо ответила Шевчук. – Это всё, что я знаю.

– Потому что не получилось убить Викторию Рыкову?

– Наверное.

Адвокат одобрительно кивнул.

– А Викторию ваш супруг собирался убить только потому, что ей снилась смерть?

– Он не собирался убивать девушку, – произнесла Шевчук. – Леонид собирался оказать ей благодеяние, избавить от мучений.

И её губы вновь сжались в тонкую полоску.

– Говорят, скоро весна, – протянул Шиповник, разглядывая закружившуюся за окном метель. – Интересно когда?

– Календарная уже здесь, Егор Петрович, – напомнил Вербин.

– И что от неё толку? – Подполковник вернулся за стол и посмотрел Феликсу в глаза. – Теперь доволен?

Расследование завершено, убийца Виктории не задержан, но наказан. К его матери есть много неприятных вопросов, но привлечь Диляру не получится. Впрочем, она тоже наказана, и очень сильно. Убийцы Наиля Зарипова и Веры Погодиной остались неизвестны. Но если в первом случае Анзоров принял версию «убийство во время уличного ограбления», то явно заказанная смерть Веры скорее всего останется «висяком», как это часто бывает, когда действует профессионал.

– Слишком много трупов, – вздохнул Феликс.

– Главное, Шевчуки больше никого не убьют, – ответил Шиповник.

– Я уверен, что заводилой была Ольга, – произнёс Вербин. – Я даже думаю, что с неё всё началось.

– Почему ты так думаешь?

– Она умна и великолепно образованна. Полагаю, Ольга искусно манипулировала мужем. И ещё… не будем забывать, что он бросился прикрывать Ольгу, сделал всё, чтобы дать ей уйти. И это обстоятельство чётко указывает на то, кто в их семье был манипулятором.

– Или на то, кто кого любил.

– Да вы, Егор Петрович, романтик.

– И тебе не мешало бы, – очень серьёзно сказал Шиповник. – Хоть иногда.

– Иногда я тоже, – тихо ответил Вербин. И тут же постарался уйти и от неудачной шутки, и от ненужной темы: – Какова вероятность того, что Ольге удастся избежать наказания?

– Ты сам понимаешь, что шансы отскочить у неё довольно высокие, – не стал скрывать подполковник. – Шевчук хорошо продумала линию защиты и упрямо гнёт свою линию.

– Хочет пойти жертвой?

– Они с адвокатом раскручивают тему семейного насилия, психологической травмы и прочего буллинга – сейчас это популярно и можно рассчитывать на поддержку общественности.

– Она же убийца.

– Не доказано. – Шиповник коротко ругнулся. – Улик против Ольги у Анзорова маловато, но Амир настроен решительно. Посмотрим, что получится.

Насквозь лживая история Ольги Шевчук объясняла и её присутствие на месте убийства Нарцисс, и ДНК в комбинезоне, и даже попытку сбежать: «Я так испугалась, что бросилась прочь при первой возможности». Подтверждением же того, что Шевчуки действовали сообща, были видеозаписи. Первая сделана во дворе дома Нарцисс, на которой видно, что они вдвоём заталкивают Изольду в фургон, после чего Леонид влезает следом, а Ольга закрывает дверцы и направляется к водительскому месту. Она сидела за рулём выехавшего из двора фургона, и это обстоятельство напрочь рушит позицию «жертва». Вторая запись из магазина, где Ольга купила за наличные шесть кукол. Она, конечно, постаралась замаскироваться, но продавцы уверенно опознали покупательницу, а видео подтвердило. И Анзоров надеялся, что этого хватит, чтобы Шевчук получила пожизненное.

– Кстати, поскольку в этого серийного убийцу никто, кроме тебя, не верил, журналисты до сих пор не придумали ему кличку. Есть идеи?

Феликс понял, что Шиповник шутит – грустно, конечно же, обозначил улыбку и ответил:

– У этой истории есть название, Егор Петрович, «Девочка с куклами». Которая, сама того не желая, помогла нам отыскать зверей.

– Много зверей, – добавил подполковник.

– Много, – согласился Вербин. – Слишком много.

Слишком много, чтобы попытаться забыться в алкоголе, даже очень крепком.

Этот период Феликс давно оставил позади, но иногда, когда становилось особенно плохо – накатывал крепкого в умеренных дозах. Хотя знал, что не поможет. Даже в лёгких случаях не помогает, а когда совсем плохо, становится хуже. Потому что голову алкоголь туманит, но боль не убивает, только резче делает. Но одно дело – знать, и совсем другое – мучиться от боли, или тяжёлого предчувствия, смотреть на ряды бутылок и понимать, что с их помощью можно хоть ненадолго… хоть на несколько часов… позабыть.

О боли.

Которая стала нестерпимой, когда курьер доставил в «Грязные небеса» пакет, надписанный её рукой, в котором лежало письмо, адресованное ему. Письмо, которое должно было всё объяснить. Письмо, которое могло вновь оставить его одного. Письмо, при взгляде на которое ему захотелось накатить. Письмо, в которое он жадно вцепился, сидя в самом конце барной стойки.

Она обязательно придёт.

Рано или поздно. Ожидаемая или как снег на голову, тихая или болезненная, но всегда страшная. Придёт. Она не стоит рядом, ей не нужно. Она точно знает свой час и никогда не ошибается. И когда тот час настаёт – не спасают ни маски, ни обереги, ни везение, ни чужие жизни. Но только в этот час. Ни раньше, ни позже.

А мы стараемся о ней не думать. Ни о ней, ни о встрече, которая обязательно случится. Одни из нас гонят прочь мысли, чтобы не сойти с ума, другие – чтобы не привлечь её, случайно, раньше времени, третьи – потому что понимают, что мы приходим в мир жить.

И даже если нам кажется, что мы точно знаем, когда к нам явится смерть…

Нам это только кажется.