© Ксеня Роу, 2024

© Sennoma, рис. на обл., 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Когда в абсолютной тишине завибрировал мой мобильный, все вздрогнули. И это явно было к лучшему: мы уже с минуту пялились на потолок и дышали еле слышно, будто где-то под кроватью нас поджидали монстры из «Тихого места».

Бабушка с трудом перевела взгляд на меня (я ее в чем-то понимаю, оторваться от такого зрелища – сила воли нужна) и спросила:

– Нужно вызвать полицию?

И тут мне стало по-настоящему плохо. Я держалась, честное слово, но дело в том, что моей решительной и сильной бабушке совершенно несвойственны такие вопросительные интонации и такая неуверенность даже в самых сложных ситуациях. Я бы даже сказала, особенно в сложных ситуациях.

Мне сразу же захотелось выбежать из этой квартиры и больше никогда в нее не возвращаться, а всем вокруг рассказывать, что она проклятая. А что, Гаврюша бы так и сделала.

Сама Гаврюша, между прочим, то крестилась и повторяла первую строчку «Отче наш», то вдруг принималась теребить пояс на своем кокетливо-розовом махровом халате. Кстати, тот факт, что она без накрученных кудрей, без густо накрашенных ресниц и в домашней одежде, свидетельствовал о ее невероятном волнении.

– Впрочем… – бабушка на мгновение задумалась и куда бодрее произнесла: – Это ведь может быть и просто протечка, верно?

Я не знала, успокаивает меня бабушка или правда так думает. Я пожала плечами:

– Ну и что? А если там, – я указала пальцем наверх, – никто не появится еще неделю? Потолок рухнет.

– Тогда, возможно, стоит позвонить в управляющую компанию? – предположила бабушка. – Хотя я не думаю, что у них есть полномочия вскрыть чужую…

Раздался сухой треск. Мы с бабушкой повернулись и увидели, что Гаврюша держит в руках сломанную пополам расческу.

– Вы с ума сошли?! – возмущенно взвизгнула она. – В моем доме творится черт-те что, а вы так разговариваете, словно решаете, что готовить на обед! Словно не произошло ничего сверхъестественного! Какая полиция? Какая управляющая компания?

– Куда же ты предлагаешь обратиться? – бабушка иронично приподняла бровь. – В «Битву экстрасенсов»? Боюсь, это слишком долгий и бессмысленный путь.

Гаврюша заплакала. Вообще-то она была той еще королевой драмы, но в этот раз точно плакала не ради привлечения внимания. В Гаврюшиных пронзительных, почти до прозрачности голубых глазах не читалось ничего, кроме ужаса. Наверное, капитан «Титаника» так смотрел на айсберг.

– Наташенька, не сердись, – ласково проговорила бабушка, обняв Гаврюшу. – И не волнуйся. Я обещаю, что скоро все выяснится. Леся, принеси воды.

Я кивнула и направилась в кухню, но не успела сделать и пары шагов, как услышала шепот Гаврюши:

– Просто очень страшно.

Меня передернуло, но я зачем-то снова посмотрела вверх.

И ведь не поспоришь – очень страшно: в углу комнаты, на дымчато-белом потолке разрасталось неровное пятно угрожающе красного цвета, до дрожи похожее на кровь.

А начиналось все довольно весело.

Буквально час назад мы с бабушкой сидели на балконе, щурились от резких бликов закатного солнца и потягивали яблочный сок. На первый взгляд могло показаться, что мы наслаждаемся прекрасным августовским вечером и сладко ленимся, но это было не так. Бабушка битый час разыскивала материалы для нового заказа, но все подходящие варианты обещали доставить минимум через две недели.

– За две недели мои очаровательные заказчицы сами научатся бусинки на ниточку нанизывать, – устало язвила бабушка.

Бабушка уже десять лет делает украшения. Вроде бы ничего эдакого – бижутерия, но дело не в ценности материалов. Бабушка может сделать буквально все: кожаные сережки, ободок в стиле бразильского карнавала, брошку по затейливому эскизу заказчика. Вот сейчас к ней обратилась группа танцовщиц: у них там судьбоносный конкурс, а без украшений образ будет неполным, а украшения должны не мешать движению… В общем, задача нетривиальная, и бабушке было интересно.

Я тоже не сидела без дела – упрямо обновляла страницу со статистикой. Новый пост я выложила утром, а дочиток набралось… Ну, скажем так: от трехзначного числа меня отделяло почти что трехзначное число.

Канал «Криминалити» я вела уже четвертый месяц, и сначала казалось, что моя идея тянет на гениальное открытие. Еще бы: вместо того, чтобы делать обзоры на детективы или пересказывать самые громкие преступления планеты, я предлагала читателям самим начать расследование. Брала сюжеты из книг или описывала реальные известные дела, разбивала на кучу мелких постов, разбрасывала улики, подсовывала подозреваемых… Пару раз меня разоблачали сразу – «Десять негритят» узнали с первого поста, но это не очень огорчало. Хуже всего было то, что я могла пятьсот раз задать в конце традиционный вопрос: «Ваши версии?», и получить ноль ответов. Ну, или два – спам и спам.

Я как раз решила зайти на собственную страницу в режиме инкогнито (плюс одна читка – тоже неплохо в моей ситуации), когда раздалась трель из прихожей.

– Леся, звонят, – сказала бабушка.

С ворчанием разбуженного бульдога я поплелась с балкона в комнату. Вот что значит – «звонят»? Я же не глухая!

Вообще-то я обожаю бабушку. И она меня тоже. А в тоске, унынии и ворчании виноват исключительно никому не интересный канал.

Добравшись до входной двери и заглянув в глазок, я тут же отперла замки.

– Ба, это Наталья Гавриловна! – крикнула я и впустила гостью в прихожую.

Наталья Гавриловна Гаврилова, давняя бабушкина подруга с подпольной кличкой «Гаврюша» (бабушке, кстати, жутко не нравилось, когда я так называла при ней Наталью Гавриловну), шагнула через порог и замерла.

– Здравствуйте, вы к баб… Ой, ба, она падает!

Гаврюша действительно как-то странно накренилась, я ухватила ее за плечи и чуть не рухнула вместе с ней. В Гаврюше было килограммов сорок пять веса, но попробуйте удержать человека, который буквально стекает по стенке. К счастью, обошлось без жертв: Гаврюша выбрала очень удачное место для обморока – возле низкого обувного шкафчика, куда я ее не без труда, но усадила.

Бабушка вылетела в прихожую, мгновенно оценила обстановку и приказала:

– Леся, корвалол, стакан, воду. Воды – на дне. Наташенька, посмотри на меня.

Меньше, чем через минуту, бледная Гаврюша пила резко пахнущий корвалол и причитала:

– Господи-господи, за что мне такие страдания! Дом проклят, соседа убили, еще и пить эту дрянь!

Мы с бабушкой переглянулись и облегченно вздохнули, несмотря на слова о проклятии и убийстве соседа. Гаврюша была… Вот бабушка называла ее «впечатлительной натурой». Сама Гаврюша говорила, что она «вечно молода и вся в творчестве». А старший брат моей лучшей подруги Насти как-то сказал, что «у Натальи Гавриловны подтекает чердак».

В принципе, все были по-своему правы. Гаврюша много лет работала в отделе кадров областного драматического театра, считала себя человеком искусства и это, видимо, накладывало отпечаток на ее восприятие реальности. Однажды она убеждала бабушку, что видела мое похищение: затолкали меня в машину, я рыдала, и лицо мое было разбито в кровь. До бабушкиного инфаркта дело не дошло – она же знала, что Настина мама везет меня к стоматологу. И я не рыдала, и крови не было, и в машину я залезла сама, но воображение Гаврюши дорисовало нужные детали.

Так что «убили соседа» и «проклятый дом» – ничто. Тем более, Гаврюша даже в полуобмороке отметила, что поят ее дрянью. Все в порядке, точно.

– Наташа, что случилось? – спросила бабушка.

– Ах, Таточка! – всплеснула руками Гаврюша. – Так в двух словах и не объяснить…

Гаврюшин монолог занял минут двадцать и, если убрать из него красочные метафоры, бесконечные отступления и восклицания, то дело обстояло так. Недавно у Гаврюши появился новый сосед. Личность на редкость неприятная: вот элегантная интересная дама (Гаврюша, естественно) просит его передвинуть диван, а он отвечает, что у него позвоночная грыжа и ему нельзя поднимать тяжести. Возмутительное хамство!

Но Гаврюша была человеком не злопамятным и глубоко порядочным, поэтому забеспокоилась, когда перестала видеть соседа по утрам – обычно они сталкивались на лестнице примерно в половине девятого. Уже несколько дней они не встречались, поэтому Гаврюша заподозрила неладное.

– Человек мог заболеть или уехать отдыхать, – пожала плечами бабушка.

– Таточка, я ведь тоже так думала! – закивала Гаврюша. – Но… Кровь, там все в крови… Кровавый дом! – И она коротко рассмеялась.

– Где кровь? – уточнила бабушка.

– В моей квартире.

– При чем тут твоя квартира, если убили якобы соседа?

– А вот! – почти торжествующе вскрикнула Гаврюша. – Как же я теперь буду жить? В собственном доме мне не будет покоя! Ты понимаешь?

– Не понимаю. – Бабушка решительно потянулась за своим потрясающим джинсовым пиджаком, который, кстати, сама сшила. – Пойдем, Наташа.

– Не пойду, не вернусь, ни за что, – завывала Гаврюша.

– Наташа, – бабушка присела на корточки и заглянула ей в глаза. – Либо мы идем вместе и разбираемся, что произошло, либо ты идешь одна и можешь продолжать истерить в свое удовольствие.

Гаврюша обиженно захлопала влажными ресницами, медленно поднялась и со вздохом взялась за дверную ручку.

Я засунула ноги в кроссовки и сказала:

– Я с вами.

Бабушка цокнула языком, но возражать не стала.

Вообще-то мы с бабушкой были уверены, что исчезнувший сосед никуда не исчез, а кровь Гаврюша сама придумала. Мало ли, кто-то пролил в подъезде томатный сок или разбил арбуз, а богатое воображение «человека искусства» превратило это в кровавую драму.

Но красное пятно мы увидели собственными глазами, и не в подъезде, а на потолке в гостиной Гаврюши. И в квартире соседа стояла мертвая тишина, хотя мы с бабушкой по очереди трезвонили раз двадцать.

– Как дальше существовать? Как засыпать по ночам, когда только что видела этого безобидного, в сущности, юношу, а теперь где-то там, наверху, лежит его хладный труп… – бубнила Гаврюша, пока бабушка вызывала участкового.

Бабушка отмахивалась и пыталась объяснить стражам правопорядка, что их присутствие совершенно необходимо. Стражи, видимо, придерживались другого мнения, так что бабушке пришлось хорошенько рявкнуть:

– Или вы приезжаете на вызов, или я приезжаю в прокуратуру с заявлением на… Как ваша фамилия, напомните?

Ситуация была напряженной, но я не удержалась от смеха. Забавно, что бабушка говорила одинаково жестко и с ленивыми полицейскими, и со страдающей Гаврюшей. Как-то раз бабушка сказала: «Леся, жизнь не любит мямлей – не ной, а решай вопрос». В такие моменты я ее даже побаивалась: не бабушка, а маршал Жуков.

Но надо признать, что ее непоколебимая твердость работает почти без осечек. И Гаврюшу удалось вытащить на место происшествия, и участковый явился минут через семь.

Открывать дверь снова побежала я, потому что бабушка уговаривала Гаврюшу привести себя в порядок – хотя бы сменить халат на домашний цветастый балахон. На Гаврюшу подействовали только слова: «В конце концов, тебе придется общаться с мужчиной». Тут она, конечно, подорвалась.

Я повозилась с незнакомыми заедающими замками – Гаврюша не обращала внимания на такие мелочи, как бытовые неудобства – и распахнула дверь.

– Участковый уполномоченный лейтенант полиции Есенин!

Фразу выпалили скороговоркой, она как будто прилетела мне в лицо упругим мячиком. От неожиданности я тоже решила представиться:

– Ученица девятого класса средней общеобразовательной школы Полякова!

Лейтенант полиции Есенин – невысокий, крепкий, короткостриженый – вдруг широко и весело улыбнулся, словно был страшно рад меня видеть, и сказал:

– Ну привет, гражданка Полякова. Что случилось-то?

– Татьяна Игоревна, повторяю: у меня нет оснований вскрывать квартиру номер восемь.

Есенин обращался именно к бабушке, хотя речь шла о Гаврюшином соседе. По-моему, Есенин просто понял, что беседа с Гаврюшей смысла не имеет. Кроме того, она пару раз поджимала губы со словами: «Что может юный мальчик в таких обстоятельствах?», и это лейтенанту не понравилось. Еще меньше ему понравилось, что Гаврюша упорно называла его Сергеем Александровичем, а он был совсем наоборот – Александром Сергеевичем.

– Тогда почему же вы Есенин, а не Пушкин? – Гаврюша так изумилась, будто лейтенант Есенин сам себя так назвал еще в младенчестве и ради прикола смешал имена великих поэтов.

Сначала разговор проходил в квартире Гаврюши, потом мы перебрались на этаж выше – Есенин позвонил и в восьмую квартиру, и в соседнюю седьмую, но и там никто не открыл.

– Этих тоже хотите ломать? – Есенин кивнул на обитую темно-синей кожей дверь с металлической семеркой.

– Зачем? – уставилась на него Гаврюша. Кстати, она не только переоделась по бабушкиному совету, но и умудрилась подвести глаза.

– А они ж тоже не открывают, – громким шепотом произнес Есенин. – Может, и их убили?

– Товарищ лейтенант, воздержитесь от ехидства, – резко сказала бабушка. – Если не из уважения к возрасту, то хотя бы в силу того, что двум взволнованным женщинам не на кого рассчитывать, кроме представителя правоохранительных органов.

– Трем женщинам, – напомнила я о своем присутствии.

Бабушка спрятала улыбку:

– Тем более.

– Татьяна Игоревна, ну давайте вместе порассчитываем, – вздохнул Есенин. – Вы слышали звуки борьбы, стрельбы?

Борьба, стрельба. Чем Есенин не поэт?

– Не слышала, – ответила бабушка. – Наталья Гавриловна, полагаю, тоже.

– Во-о-от, – протянул Есенин. – Значит, убийство – только ваши предположения.

– Но он несколько дней не появляется! – возмутилась Гаврюша.

– Жилец не обязан уведомлять вас о своих перемещениях. Может, он на работе ночует. В отеле. У знакомых.

Как же по-свински устроен человек: полчаса назад я смотрела на бурый угол потолка, на трясущуюся Гаврюшу, на растерянную бабушку, и у меня пальцы леденели от ужаса. Сейчас лейтенант Есенин доступно объяснял, что ужасаться нечему, и я даже огорчилась. В отеле ночует – какая тоска. Нет, пусть этот таинственный сосед живет триста лет, конечно. Но мог бы ради приличия оказаться каким-нибудь незаконным торговцем антиквариатом.

– А как же кровь? – не сдавалась Гаврюша.

– Я извиняюсь, вы представляете, сколько крови должно вытечь из человека, чтобы протекло на нижний этаж? – Есенин окинул взглядом меня, бабушку и Гаврюшу. – Не, если нас с вами вместе зарезать, это еще куда ни шло.

– Мне дурно, – прошелестела Гаврюша и вцепилась в рукав бабушкиного пиджака.

– Единственное, что могу сделать – установить номер жильца и попробовать с ним связаться, – мирно продолжал Есенин.

– Как же, свяжетесь вы с ним! – Гаврюша быстро перешла из режима «мне дурно» в «щас я вам устрою». – Он там лежит, мертвый!

– Кто лежит мертвый? – раздался с лестницы испуганный голос.

Обернувшись, Гаврюша качнулась и ответила:

– Вы.

Гаврюшин сосед оказался точно таким, каким я его себе представляла. Тощий, бледный, нескладный, с настолько тонкими и светлыми волосами, что казалось, будто у него нет ресниц и бровей.

На Есенина он глядел боязливо, на бабушку тоже, на Гаврюшу с раздражением. Меня вообще не замечал, так что я могла его рассматривать безо всякого стеснения.

Сосед Гаврюши зачем-то сунул Есенину паспорт – тот пролистал странички и протянул:

– Вы не волнуйтесь, гражданин Нестеров Лев Андреевич, восьмидесятого года рождения. Просто соседи у вас хорошие, заволновались. Где Лев Андреевич, куда исчез?

Имя Лев подходило Гаврюшиному соседу примерно так же, как мне платье в рюшечках, которое я надевала еще на утренник в детском саду.

– Никуда я не исчезал, – замахал руками Лев Андреевич. – Я на даче был. На шашлыках.

– Да что ж вы делаете, – простонал Есенин, – я тоже, может, шашлыка хочу. И дача подходящая есть, всего десять километров от города. А вы далеко были?

– Ну-у-у, не очень, но, в принципе, прилично, – Лев Андреевич закашлялся. – Я не разбираюсь, молодой человек, меня друг возил туда и обратно.

– Минут двадцать ехали? – не отставал Есенин.

Лев Андреевич заморгал:

– Да. Нет. Я не помню, молодой человек, я спал всю дорогу.

– И хорошо, – улыбнулся Есенин и протянул Льву Андреевичу паспорт. – Извините за беспокойство.

Лев Андреевич шагнул к своей квартире, но миниатюрная Гаврюша решительно перегородила ему путь.

– Позвольте, товарищ лейтенант Есенин! Вы его просто так отпустите? А как же кровь?

– Так вот же ваш сосед, – Есенин для убедительности указал пальцем на испуганного белобрысого Льва. – Живой и невредимый, откуда кровь?

– Оттуда, – Гаврюша постучала кулачком по двери. – Я жестоко ошибалась: мой сосед – вовсе не жертва! Он преступник!

– Наташа, остановись, – тихо сказала бабушка.

– Ни за что, Таточка, – воинственно откликнулась Гаврюша. – Как же вы не понимаете? Он сбежал с места преступления! Это же очевидно: ровно после того, как этот человек якобы уехал на шашлыки, на моем потолке… Вы же сами видели!

Есенин озадаченно смотрел на Гаврюшу, бабушка ободряюще улыбалась Льву Андреевичу. Я старалась не отсвечивать – еще бы, такой экшен.

– Наташа, после – не значит вследствие того, – устало отозвалась бабушка, а я защелкала клавишами – такая мысль была достойна оказаться в заметках. – Хватит, пойдем.

– Вы хотите, чтобы я жила рядом с убийцей? – прошептала Гаврюша.

И тут унылый Лев одним прыжком преодолел расстояние до своей двери, резко отпер замок и, с нескрываемым раздражением глядя на Гаврюшу, сказал:

– Как же вы мне надоели – то убитый, то убийца, определились бы. Прошу.

Да, в номинации «самый неожиданный персонаж сериала “Гаврюшины фантазии”» Лев Андреевич однозначно лидировал.

– Заходите, все заходите, – Лев Андреевич скривил губы. – А то нехорошо как-то без свидетелей, да?

От миленького приглашения не отказалась даже бабушка, хотя ей все-таки было неловко. Она шепнула мне: «Не могу отпустить Наташу одну» и шагнула через порог.

Есенин с хозяином шли первыми, за ними, не отставая ни на миллиметр, следовала Гаврюша – она так вытягивала шею, что казалось, ее голова обгоняет туловище на полметра. Мы с бабушкой замыкали шествие. Лев Андреевич рывком открывал двери и комментировал:

– Ванная, туалет – без происшествий. Кухня – трупов не обнаружено. Спальня – пожалуйста, смотрите. Большая ком… Черт возьми, как это?!

Охнула Гаврюша, заржал Есенин. Я заглянула ему через плечо и увидела, что пол в комнате, которая находилась строго над Гаврюшиной гостиной, весь в засохших неприятно пахнущих лужицах и усыпан битым стеклом. Диван, стены, занавески – в потеках и брызгах.

– Забродило от жары и рвануло, – с необъяснимой радостью сообщил Есенин. Еще бы, не ему ведь мыть, чистить и оттирать. – Банок пять было?

– Шесть, – поправил Лев Андреевич.

Гаврюша непонимающе помотала головой:

– Чего шесть? Каких банок? Что рвануло? Здесь что, террористическое убежище?

Лев Андреевич бросил на нее равнодушный взгляд:

– Да. Группа особо опасных террористов осуществила покушение на шесть банок вишневого компота.

Леша звонил мне пять раз. Это что-то на невозможном: понятно, мы здоровались в школе, пока он не ушел в колледж искусств, общались, когда я приходила к Насте в гости, создали на троих канал «Мемное агентство» – для обмена мемами, понятно. Но чтобы звонить! Пять раз!

Я отправляла ему шаблонное сообщение: «Занят, не могу говорить», но разве могло оно остановить упертого Настиного братца? Он в свое время достал даже математичку, которая отличалась на редкость скверным характером и два года клялась, что больше четверки он никогда не получит. А он получил пять в году, и это при том что математика его увлекала примерно так же, как Гаврюшу нейросети.

Из ее дома я уходила одна: бабушка осталась с Гаврюшей, которая снова билась в истерике. Теперь из-за того, что посмела «плохо думать о бедном мальчике Левушке».

Я набрала Лешу, как только вышла из подъезда, и он ответил после первого гудка:

– Неужели я слышу саму Лесю Полякову? Просто удивительно.

– Не душни, а? Вы офигеете, что расскажу. Тут Гаврюша чуть не разоблачила мафиозную группировку в лице соседа и…

– Это неважно, я звонил… – На мгновение повисла пауза. – Кого разоблачила?

– Мафиозную группировку, но не совсем, – с наслаждением проговорила я. Теперь, когда Гаврюшиной безопасности ничто не угрожало, а ее сосед оказался среднестатистическим безобидным человеком, я имела полное право держать интригу и слушать изумленные вздохи. Хорошо бы еще видеть приоткрытые от любопытства рты, но это уже роскошь.

– Ага, – Леша отвечал вообще не по моему сценарию. – Это отлично. То, что нужно. Заходи к нам.

Вообще-то я планировала прямо сегодня набросать черновик поста – жутко хотела рассказать историю Гаврюши в блоге. Кто знает, может, юмористический детектив сделает меня звездой? А тащиться в гости я так же жутко не хотела.

– Леш, давай завтра, а? – заныла я. – Уже вечер…

– Половина девятого.

– …Бабушка не знает, куда я пошла…

– Ты что, в семидесятые телепортировалась? Напишешь бабушке.

– …И что я делать у вас буду? Настя же просила в ближайшую пару дней ее не дергать.

Леша откашлялся:

– Да уже можно. Приходи.

Я даже не успела возмутиться и сказать что-нибудь вроде: «А давай ты не будешь за нее решать!», потому что Леша повесил трубку.

– Ты жива! – завопил Леша, как только я вышла из лифта. – Даже не верится!

– Ты долбанулся? – на всякий случай поинтересовалась я, но сильно не забеспокоилась. Леша обожал две вещи: троллить и троллировать. Так что, вполне возможно, он пытался произвести впечатление на жителей своего дома – так я думала.

– А тебя в перестрелке не ранили? А как ты в окно к ним влезла, расскажи? – Леша уже втащил меня в квартиру и, пока я разувалась, не переставал возмущаться: – Я и говорю: двадцать первый век шагает по планете, боты картины рисуют, квадрокоптеры пиццу доставляют. И что?

Он уставился на меня, как будто я знала ответ. Я и вопрос-то не поняла, честно говоря.

– И вот! – заметив, что я хочу что-то сказать, Леша скорчил зверскую рожу, почему-то кивнул в сторону Настиной комнаты и проорал: – Маленькую бедную девочку в тихом провинциальном городке чуть на ремни не порезали!

Магнитные бури, точно. Или ретроградный Меркурий. Или где-то поблизости есть секретная лаборатория, из которой произошла утечка веществ, влияющих на работу мозга. Иначе как объяснить, что Леша и Гаврюша в один день решили сойти с ума? Не думала, что когда-нибудь так скажу, но Гаврюша на Лешином фоне выглядела адекватнее – у нее хотя бы был веский повод для безумства.

– Ты не отстанешь, да? – послышался голос Насти.

Она стояла, прислонившись к двери своей комнаты, и мрачно смотрела на нас с Лешей.

– О, ты проснулась! – с преувеличенным восторгом воскликнул Леша. – Очень вовремя.

– Чтобы проснуться, надо сначала уснуть, а ты так орешь… – Настя махнула рукой. – Полякова, он тебя тоже достал?

Леша заявил, что такого неуважения к себе не потерпит, и единственное, что ему остается – идти ставить чайник. Мы с Настей остались вдвоем.

– Извини, – сказала я, – мы тебе готовиться мешаем? Просто Леша…

– Да можно уже не готовиться, – Настя криво улыбнулась. – Пролетела я, Полякова.

Я всегда теряюсь, когда нужно кого-то поддержать. То есть нет, я готова помочь, если от меня требуются реальные действия: ну, там, подскажи ответ на проверочной, помоги с уборкой перед приездом родителей, дай совет. А что можно сделать, когда ничего сделать нельзя?

Настя мечтала о колледже информационных технологий и кибербезопасности полтора года – вот как он появился в нашем Раевске, так и стала мечтать. Но мечтала, как всегда, практично: решала задачки, которые раз в неделю публиковали на сайте колледжа, общалась в телеге со студентами – и с местными, и из Питера, а в июне успешно сдала экзамены. Оставались только два собеседования – техническое и общее.

«Пройдешь на изи», – говорил Леша, и все вокруг были с ним согласны. Настя по нашим меркам была почти знаменитостью: о, это та девочка, которая опоздала на контрольную на двадцать минут и написала ее лучше всех на параллели? А-а-а, это та Настя, которая сделала приложение-планировщик со школьным расписанием?

Что могло пойти не так? Но, видимо, что-то пошло. Слово «пролетела» сомнений не оставляло.

– Я просто ничего не смогла сказать, – Настя шмыгнула носом, но не заплакала. Я вообще не помню, когда она плакала, если исключить случай со сломанной рукой в третьем классе. – Ступор. Они говорят: давайте к теме модулей. А я сижу и думаю: модуль, модуль, модуль – на моду похоже. И все.

– А тесты? Ты же идеально прошла?

– Студентов принимают по совокупности баллов за вступительные испытания. Считай, Полякова: за экзамен двадцать из двадцати, за собеседование – ноль.

– А еще попытку? Может, у них есть какой-нибудь второй поток? – Я же говорила: не могу без действия. Хотя дураку ясно: если бы Настя могла, она бы использовала все возможности. – Слушай, это просто нечестно: то есть ты – мимо, а какой-то средненормальный чел, не выдающийся…

– Полякова, я тебя умоляю. Хватит, пожалуйста, мне Лешки хватает. Сначала пытался меня супом с ложечки кормить – что ты ржешь, я серьезно! Потом рассказал, как его дружбан сессию завалил, и ничего, стал нормальным человеком, торгует автозапчастями. А теперь из тебя жертву маньяка сделал, лишь бы меня растормошить. Он думает, я тупая?

– Он не думает, что ты настолько умная, – улыбнулась я. – Но насчет жертвы не врал, только маньяком была Гаврюша.

– Да ладно? – Настя округлила серо-зеленые глаза. – А я ее давно подозревала.

Хихикая, мы пошли на кухню – свистел чайник, и ему весело подсвистывал Леша, и я думала, что иногда можно что-то сделать, даже если ничего сделать нельзя. Например, заставить кого-то смеяться.

– Да как можно не запомнить, куда ты ездил? – Леша хлопнул себя по коленям. – Не, со мной тоже случается синдром Затупченко, но не до такой же степени.

Мой рассказ про приключения имени Гаврюши произвел на Настю с Лешей впечатление: они раз десять кричали: «Ну!», когда я делала театральные паузы. Воскрешение соседа было встречено хоровым: «Офигеть». А над леденящей душу картиной с разбитыми банками из-под компота мы ржали так, что Настя потом массировала щеки – свело.

– И потом, Саня бы его просто так расспрашивать не стал, – продолжил Леша.

Было странно слышать, что лейтенант Есенин для Леши – просто Саня, с которым они неоднократно играли в страйкбол. Хотя ничего удивительного: иногда мне казалось, что Леша хорошо знаком примерно с одной пятой частью населения Земли.

– Это профессиональная деформация, – хмыкнула Настя. – Врачи автоматически всех лечат, а твой Саня автоматически всех расспрашивает.

– Ни фига, – помотала головой я. – Сосед и правда о-о-очень не хотел рассказывать, куда катался.

– И что?

– В смысле? – в один голос возмутились мы с Лешей, стукнулись кулаками, и я спросила, уставившись на Настю: – Почему, по-твоему, нужно скрывать, на какой даче ты жрал шашлыки?

– Миллион причин.

– Хоть одну назови.

– Ну… – Настя размазывала клубничное варенье по стенкам прозрачной розетки. – Может, у него свидание было.

– Бро, а в чем проблема признаться, что у тебя свидание? – прищурился Леша. Он часто называл сестру «бро». Настя говорила, что это идиотизм, но ее взгляд теплел всякий раз, когда Леша так к ней обращался.

– Откуда я знаю? Может, его дама сердца замужем, вот он и не смеет выдавать паролиявки.

– Это вряд ли. Гаврюшин сосед – он такой… – я замолчала, подыскивая нужное слово.

– Тип беспозвоночные, отряд лошаровые? – подсказал Леша.

– Очень похоже, – закивала я. – С другой стороны, вы бы видели, как он вызверился, когда Гаврюша его обвинять стала.

Настя звякнула ложечкой по розетке:

– Вам скучно жить, да? Реалити-шоу появилось, первый сезон, первая серия? Даже если этот сосед наврал, не ел он шашлыков и не был на даче – какая разница? Его не убили? Он никого не убил? В его квартире все норм, только уборку сделать? Тогда что мы обсуждаем?

В кухне повисла тишина, стало отчетливо слышно, как за окном кто-то разговаривает на повышенных тонах.

– Как много вопросов, как мало ответов, – задумчиво проговорил Леша, и я не удержалась от смеха, а Настя с минуту смотрела то на него, то на меня, а потом сказала:

– Придурки. – И тоже улыбнулась.

…Мы расстались чуть ли не в двенадцать ночи – Леша с Настей, конечно, меня провожали, но бабушка все равно встретила нас на полпути и попросила, чтобы ребята обязательно написали, когда вернутся домой. Леша потребовал того же от нас с бабушкой.

Ночной летний город был свежим, в иссиня-черное небо хотелось нырнуть. И еще хотелось, чтобы дорога до дома была долгой-долгой – до рассвета.

– Леся, меня завтра почти весь день не будет – нужно объехать несколько магазинов, – сказала бабушка.

– Принял, понял, осознал, – откликнулась я. – Питаться нормально, фигней не страдать, дом не разрушать.

– Идеальный ребенок, выставочный образец! – расхохоталась бабушка и совершенно серьезно добавила: – Но я в тебе и не сомневаюсь. У меня просьба: бери домашний телефон, Наталья Гавриловна может звонить.

– Ну да, у нее же еще целых девять соседских квартир, – фыркнула я, – и все такие подозрительные.

– Если понадобится – зайди к ней, хорошо?

– Зачем?

– Затем, что нельзя оставлять такого тревожного человека в одиночестве после таких переживаний. – Бабушка сделала акцент на словах «такого» и «таких».

– Ба, это же замкнутый круг: Гавр… Наталья Гавриловна сама себя заводит на ровном месте, а потом еще сильнее заводится оттого, что завелась.

– Согласна, но это ничего не меняет. Она впечатлительная натура, артистическая, всю жизнь связана с театром…

– Ба, она с отделом кадров всю жизнь связана, – закатила глаза я. – Но про театр красиво рассказывает, кто бы спорил.

Бабушка замедлила шаг, достала из кармана пиджака ключи – мы были в паре метров от нашего подъезда – и негромко спросила:

– Леся, у тебя есть мечты?

Я с недоумением посмотрела на бабушку и тряхнула головой:

– Есть, конечно.

Бабушка приложила магнитный ключ к домофонному замку – раздался протяжный писк – и, не повышая голоса, сказала:

– А теперь представь, что тебе почти шестьдесят, и твои мечты не сбылись.

Я считаю себя хорошим человеком. Ну, нормальным. Ладно: я просто не считаю себя плохой. Пока что я не делала ничего, за что могла бы сказать своему отражению в зеркале: «Ну ты и дрянь».

До утра я ворочалась в кровати, вспоминая бабушкины слова; мне то представлялась осунувшаяся раздражительная Настя и ее печальное: «Пролетела я, Полякова», то яркими вспышками возникали картинки со страниц статистики канала «0 чтений за сегодня».

А потом я вообще вообразила себе двадцатилетнюю Гаврюшу, которая провалила третью попытку поступления в театральное училище. Или получила очередной отказ от какого-нибудь режиссера, не слишком даже именитого. Или сыграла всего одну роль, и ту без слов, но надеялась, что когда-то обязательно будет текст, а через несколько лет она станет примой… Не стала, но в театр была настолько влюблена, что согласилась бы чистить красную ковровую дорожку, лишь бы там.

Честно говоря, я была плохо знакома с ее биографией, поэтому любая версия могла оказаться правильной.

В любом случае, так Гаврюшу становилось чудовищно жалко. С другой стороны, так кого угодно стало бы жалко – про каждого ведь можно придумать грустную историю.

Часа в четыре утра я решила, что обязательно позвоню Гаврюше сама – вот как проснусь, так и позвоню. И, возможно, даже не буду закатывать глаза, когда она начнет заново рассказывать душераздирающую историю о трагической ошибке: я почти слышала, как Гаврюша называет соседа «невинным страдающим мальчиком», а себя – «чудовищем, которое прощения не заслуживает».

Но, как любит говорить Леша: «Не крути себе мозги, жизнь сама за тебя все решит» – у меня не получилось ни нормально поспать, ни набрать Гаврюшин номер, потому что она позвонила сама.

Звонила Гаврюша настойчиво: я успела помычать в подушку, лениво стечь с тахты и вытащить из-под нее тапки, пройтись по всей квартире в поисках трубки – самое обидное, что трубка нашлась на своем привычном месте.

– Это просто невыносимо, Таточка, – чуть не плакала Гаврюша, очевидно, приняв мое сонное «Алло» за бабушкино. – Он снова пропал, я чувствую себя такой виноватой…

– Наталья Гаврил…

– …если бы я вчера была сдержаннее, возможно, ничего бы не случилось, Таточка!

– Бабушки нет до…

– А вдруг у него сердечный приступ? Он ведь жаловался на бессонницу!

– А какая связь между бессонницей и сердечным приступом? – Я решила не доставать Гаврюшу лишними уточнениями. И правда, какая разница, бабушка ее выслушивает или я?

– Как же? – возмутилась Гаврюша. – Недостаток сна негативно влияет на сердечно-сосудистую систему.

Надо же, как удачно: у меня как раз был явный недостаток сна – телефонный звонок раздался в половине десятого, а уснула я около шести. Хотя бы буду знать, на что же это негативно повлияет.

Гаврюша вдруг что-то поняла и спохватилась:

– Таточка, это ведь ты?

– Нет, Наталья Гавриловна, это Леся.

– А что же ты сразу не сказала?

– Я пыталась.

– Девочка моя, пытаться мало, – Гаврюша горестно вздохнула. – Когда-то и я пыталась: мечтала сыграть Раневскую, было даже несколько удачных прослушиваний… Между прочим, ты читала «Вишневый сад»?

– Еще нет.

– Лесенька, это безобразие! Ты такая интеллигентная девочка!

– А у нас в программе по литературе его еще не было, – зачем-то стала оправдываться я, хотя с трудом понимала, как мы пришли к теме культурного просвещения интеллигентной меня.

– Чехов, Лесенька, вне всех программ, – назидательно проговорила Гаврюша. – У меня есть дивное издание, приходи, моя девочка, я тебе подарю.

В принципе, против Чехова я ничего не имела, но, если быть откровенной, съесть яичницу под шортсы с пандами и снова уснуть мне хотелось немножечко больше, чем читать «Вишневый сад».

– Наталья Гавриловна, спасибо большое, обязательно на днях зайду! – вдохновенно выдала я и поспешила сменить тему: – А вы бабушке по какому поводу звонили? Все в порядке, что-то передать?

Гаврюша на мгновение затихла и продекламировала:

– «Неладно что-то в датском королевстве…» Страшные дела творятся, моя девочка. Приходи за книжечкой, все расскажу.

– Гаврюша – просто коварство во плоти, – звучал голос Насти у меня в наушниках. – И дела страшные, и книжечку подарю – так и заманила двух несчастных школьниц в гости.

Я уговорила Настю пойти к Гаврюше вместе и, пока каждая из нас шла от своего дома к дому Гаврюши, мы болтали по телефону.

– Ну, заманила она только меня, – уточнила я. – А я уже сама тебя заманивала.

– Это ты так вежливо напоминаешь, что меня там никто не ждет?

– Нет, это я Гаврюшин адвокат. Типа меньше жертв – меньше срок.

– Защита, ваш протест отклонен, – хмыкнула Настя. – Вчера Гаврюша совершила акт массового убийства психики: твоей, твоей бабушки, несчастного соседа и участкового. Кстати, я тебя вижу.

– А я тебя нет!

Я закрутилась по сторонам, пытаясь разглядеть Настину русую макушку, и продолжала вертеться до тех пор, пока ко мне не подошла девица с потрясающей рваной стрижкой на синих-синих волосах и не сказала Настиным голосом:

– Ты видела, как ужи иногда крутятся? Очень похоже. Привет.

– У тебя синие волосы. – От удивления ничего другого я из себя выдавить не смогла.

– Ты очень внимательный человек, Полякова.

– Учусь у лучших, Куликова. Ты когда успела? Ночью в салон записывалась?

– Нет, это Лешка.

– Лешка? – вытаращилась я, потянув на себя тяжелую дверь Гаврюшиного подъезда. – Как ты его уломала?

– Это он меня уломал. Рылся вчера ночью в шкафу, нашел краску и пристал: давай, ты же вылитая Мальвина – вечно меня воспитываешь. Постриг, правда, криво, да?

– Друг мой, в крутых салонах это называется «креативная стрижка».

– Мне тоже нравится.

Гаврюша открыла, стоило мне дотронуться до кнопки звонка. Выглядела она отлично: длинное платье с рисунком жар-птицы, припудренное лицо, тщательно завитые волосы. И это несмотря на вчерашние переживания! Если однажды на нашу планету нападут гуманоиды-киборги, Гаврюша окажется самой красивой пленницей: пока остальные дураки будут пытаться спастись, она накрасится.

– Ты пришла, девочка моя, – с надрывом произнесла Гаврюша и, переведя взгляд на Настю, уже самым обычным голосом добавила: – Здравствуй, Настенька, смелый эксперимент, тебе идет.

Настенька терпеть не могла, когда ее называли Настенькой – хуже только Настена. Но не зря Леша иногда говорил, что у нее выдержка – чисто для разведки: она поблагодарила Гаврюшу за комплимент и даже улыбнулась.

– Право, не знаю, можно ли вам здесь находиться, – говорила Гаврюша, прижимая ко лбу тыльную сторону ладони. – Смею ли я впутывать невинных детей в столь жуткое дело? Но как же быть мне, растерянной одинокой женщине с тонкими вибрациями души? Я этого не вынесу!

– Чего именно не вынесете, Наталья Гавриловна? – спросила я.

– Череды необъяснимых событий!

Мы проследовали за Гаврюшей в кухню, она рухнула на стул, не забывая при этом драматично постанывать, и я сказала:

– Так вроде бы вчера все события объяснили. И полиция приходила, и сосед ваш нашелся…

– А теперь снова исчез! – Гаврюша схватила со стола, застеленного белой ажурной скатертью, маленький пузырек и потрясла им – почему-то у Насти перед носом. – Вот, видите?

– «Настойка успокаивающая, 30 миллилитров», – послушно прочла этикетку Настя.

– Именно! – кивнула Гаврюша и со стуком опустила бутылочку на стол. – Левушка оказался таким чувствительным мальчиком, у нас случилась такая душевная беседа…

По-моему, Левушкой можно было называть кудрявого карапуза лет семи, а Гаврюшиному соседу такое имя не подходило совсем. Хотя ему и имя Лев не подходило. Бывает же.

– Левушка пожаловался, что в последнее время совершенно потерял сон, и я, как неравнодушный человек, предложила ему помощь. – Гаврюша указала пальцем на пузырек с настойкой. – Но, увы, память меня порой подводит: я напрочь позабыла, куда дела эти проклятые капли! Я так огорчилась, просто до слез!

– В общем, пока ничего необычного, – еле слышно пробормотала Настя, а я закусила губу, чтобы не заржать.

– Левушка, добрая душа, принялся меня утешать и сказал, что сегодня проведет весь день дома, – улыбнулась Гаврюша. – Словом, дал понять, что я могу занести ему капли, когда мне будет удобно. И что же?

– Он и так хорошо выспался, и капли не понадобились? – предположила Настя.

– Нет, девочка моя, – Гаврюша вздернула подбородок. – Он просто не открывает дверь. Более того, он не отвечает на мои звонки. Можете себе представить?

Мы с Настей переглянулись и, судя по ее выражению лица, она тоже легко могла себе представить, как кто-то не отвечает на Гаврюшины звонки.

– А в чем проблема? – пожала плечами Настя. – У человека поменялись планы. Собирался провести день дома, а его на работу дернули, почему нет?

– Потому, моя девочка, что я названиваю ему с половины восьмого. Не могли же его, как ты выразилась, «дернуть» глубокой ночью.

– Могли, – не согласилась я, – и не обязательно на работу. Может, какой-нибудь его друг в аварию попал, вот он и поехал.

У Гаврюши опустились обычно прямые плечи, она вся как-то скукожилась и медленно проговорила:

– Конечно, разумеется. Я ведь могу вообразить невесть что, я разыгрываю драму на пустом месте. Но я ведь слышу, что там происходит. Там кто-то есть.

Словно в подтверждение ее слов, в квартире сверху что-то застучало. Гаврюша побледнела и спросила:

– И что вы мне прикажете думать?

– А что тут думать? – Настя перепрыгнула через две ступеньки и оказалась прямо перед дверью грустного Льва. – Достала его Гаврюша, не хочет он с ней разговаривать. Я бы тоже не хотела общаться с тем, кто мне звонит в семь утра. Человеку, у которого бессонница!

– Тебе лень этажом выше подняться?

– Мне – лень. Потому что это самый бессмысленный подъем на этаж в моей жизни. Чего ты хочешь?

Честно говоря, я сама не знала. Я просто была не против, чтобы Гаврюша успокоилась, поэтому предложила: может, мы с Настей сами сходим, проверим, что там с Левушкиной квартиркой? Я с трудом представляла, что и как мы будем проверять, но мало ли.

– Если проблема в Гаврюше, то нам он откроет, логично? – выпалила я и позвонила в дверь.

В квартире стояла тишина, прозвучала только электронная трель и…

– Ты слышишь? – шепнула я Насте.

Она прижалась ухом к кожаной обивке и тоже шепотом ответила:

– Музыка какая-то, что ли? Чилит наш Левушка, капельки не нужны?

– Тише. – Я снова прислушалась. Через несколько секунд музыка оборвалась, последовала недолгая пауза, и мелодия снова заиграла. – Это не музыка, это рингтон. Повторяется один и тот же фрагмент и обрывается. Телефон звонит.

Настя даже задержала дыхание и прикрыла глаза, а потом снисходительно улыбнулась:

– Ну, все понятно. Левушка куда-то сорвался и забыл мобильный.

– То есть дома никого нет? А что тогда стучало?

– Какая разница? Ваза упала, кот пробежал, опять банки взорвались – миллион вариантов.

– А если не так: ему стало плохо и он там лежит в обмороке?

– Тоже может быть. Гаврюша ведь поэтому вчера собиралась в чужую квартиру вломиться? Полякова, возвращайся к реальности.

Я с минуту смотрела на Настю. У Гаврюши дома я чувствовала себя такой здравомыслящей и умной, а здесь, возле чужой двери, казалась себе таким аналитиком из отдела по розыску пропавших, поэтому Настино объяснение мне ужасно не понравилось. Оно было простым, внятным и здорово успокаивало, но как-то неожиданно уничтожило мою самооценку.

– Мы тупые, – сказала я. – Не мы с тобой, а мы с Гаврюшей.

– Нет. Просто Гаврюше скучно жить, а ты ее жалеешь.

– Блин! – От злости я сильно стукнула кулаком по двери и неудачно задела ручку – пострадал ноготь на указательном пальце. – Ты права, это бессмысленно. Но нашу Гаврюшу точно не устроит рассказ про забытый телефон. Ей же минимум триллер нужен!

– Не кричи.

– Ой, да ладно! – Я так громко расхохоталась, что смех разнесся по всему подъезду и эхом оттолкнулся от серых стен. – Через пару часов и так все знакомые будут в курсе, что мальчик Левушка таинственно исчез. А с незнакомыми Гаврюша познакомится и тоже расскажет эту страшную историю. И придется участковому Есенину разгребать – сколько тут квартир? – десять одинаковых заявлений о пропаже человека.

Я злилась не на Гаврюшу, а на себя: так бывает каждый раз, когда я пытаюсь сделать что-то полезное или просто нормальное, и выясняется, что пользы от моих действий примерно столько же, сколько от приложения, которое показывает количество выпитой за день воды.

– Не кричи, – повторила Настя. – Можно что-нибудь придумать.

– Что? Опередим события и сами заявим на Гаврюшу за вмешательство в частную жизнь?

Рассмеявшись, Настя начала говорить, что нам стоит успокоить Гаврюшу хотя бы на день – к вечеру сосед наверняка объявится, но прервалась.

Из-за двери квартиры номер восемь раздался надсадный кашель.

Настя тут же отпрянула от двери, а я обхватила себя руками за плечи. Без слов стало ясно, что мы обе отчего-то испугались.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы собраться. Главное, сама рвалась к этой восьмой квартире и потеряла дар речи от покашливания.

– Лев Андреевич, извините, пожалуйста, вы дома? – крикнула я.

– Что вам надо? – сквозь толстую стену голос грустного Льва казался совсем глухим.

– Извините, просто ваша соседка Наталья Гавриловна хотела передать вам капли. Вы договаривались, помните? Я прошу прощения, что мы надоедаем, просто она волнуется.

Дверь приоткрылась, в проем высунулась мужская рука, покрытая темно-рыжими волосками, и послышалось недовольное:

– Давай, что принесла.

– А я ничего не принесла, извините, – растерялась я. – Мы же не думали, что вы дома. Я могу сейчас спуститься и принести.

– В покое меня оставьте, хорошо? Устроили цирк, – рыкнул Лев Андреевич и щелкнул замком.

Пока я молча пялилась на захлопнувшуюся перед нами дверь, Настя вздохнула:

– Зря он от капель отказался. Ему надо, чувствуется. Кстати, ты извинилась перед ним четыре раза. За что?

– За беспокойство, – ответила я и развернулась к лестнице.

– Справедливо. Зато теперь можно к Гаврюше с чистой совестью. Только быстро она нас не отпустит, придется послушать лекцию о неблагодарной человеческой натуре. Полякова, что с лицом?

– Не знаю.

– Ты расстроилась, что Левушка нас обхамил?

– Нет.

– А что тогда?

– Да не знаю я.

Я правда не знала. Грубость грустного Льва меня вообще не задела, я даже была к ней готова. И ничего странного в этом не было: Гаврюшин сосед вполне мог проявить резкость, если его довести – я сама видела, как вчера он не сдержался после нападок Гаврюши. А сегодня ему названивали с самого утра, потом приперлись в гости и поорали под дверью – тут у ангела рога прорежутся. Чему удивляться?

Но что-то меня удивило, и совсем не тон Льва Андреевича. А что, что?

– Давай представим, – медленно проговорила я, – что ты договорилась с кем-то о встрече, а потом передумала. И ты хочешь, чтобы этот человек тебя не беспокоил. Что ты сделаешь?

– Скажу, что встречи не будет, и вообще, в ближайший век я очень занята.

– И я. Что мешало Левушке ответить на звонок Гаврюши и сказать… Не знаю, что он тоже очень занят в ближайший век?

– Господи, Полякова! – простонала Настя. – Может, ему мешало то, что он – адекватный человек, и надеется на адекватность окружающих? И если адекватному не открывают дверь, то он не будет в нее долбиться и станет подключать ОМОН?

– Но он ведь сам согласился, чтобы Гаврюша ему капли передала!

– Откуда ты знаешь? Мы ориентируемся на слова Гаврюши. Может, она его так заколебала, что Левушка покивал ради вежливости и ради того, чтобы поскорее от нее избавиться. А на самом деле ни забота, ни эти капли ему на фиг не сдались.

– Куликова, ты такая умная.

– Это не секрет, – Настя заправила волосы за уши и засмеялась: – Если прядь в глаза лезет, мне кажется, что это не мои волосы, а какая-то синяя помеха. Не могу привыкнуть к новому цвету.

– К новому цвету? – переспросила я.

Мне пришлось схватиться за перила: вряд ли я бы свалилась с лестницы от неожиданного озарения, но хотелось ощутить какую-то опору – настолько невероятной оказалась пришедшая мысль.

– Это не он, Настя, – сказала я.

– Кто он и кто не он?

– Левушка. В смысле, не Левушка. Это не он нам дверь открыл, мы разговаривали с другим человеком.

Настя уже была готова сказать что-нибудь убийственно ехидное – знаю ее это выражение лица, но поймала мой взгляд и только спросила:

– С чего ты взяла?

Я покосилась на квартиру номер восемь и тихо-тихо ответила:

– Левушка блондин. А этот был рыжим.

Настя сидела на тахте, поджав под себя ноги, и задумчиво покусывала губы. Я сначала стояла у окна и теребила сшитую бабушкой бело-голубую штору, потом зачем-то принялась с кошмарным скрежетом двигать цветочные горшки на подоконнике, а потом стала нарезать круги по своей комнате и не могла остановиться до тех пор, пока Настя не попросила:

– Пожалуйста, сядь, а то меня стошнит, как на колесе обозрения.

Я со вздохом плюхнулась на тахту.

Гаврюшу мы кое-как успокоили: сказали, что Левушка ужасно занят и просил его в ближайшее время не беспокоить. В принципе, не соврали, а Настя пошутила, что мы «всего лишь отредактировали его слова». Но Гаврюша осталась недовольна. Понятное дело, она «беспокоилась о мальчике, а он совершенно безответственно отнесся к взволнованной женщине».

Мы с Настей, не менее взволнованные, наспех попрощались (что Гаврюше тоже не понравилось – ей хотелось обрушить на нас всю гамму чувств, а это часовой монолог как минимум) и отправились ко мне. Молча. Судя по всему, мы обе напряженно думали.

Я спросила:

– Есть идеи?

– Никаких.

– И у меня.

– Давай отталкиваться от известного. И без эмоций. – Настя потянулась к письменному столу, взяла мой любимый блокнот в оранжевом переплете и вытащила фломастер из карандашницы. – Итак, в квартире кто-то есть, и это факт. Левушка – блондин. У мужчины, который высунулся за Гаврюшиными каплями, на руках рыжие волосы.

– Да, медные.

– Даже если допустить, что Левушка решил радикально сменить стиль и покраситься, волос на руках это вряд ли бы коснулось. – Настя пожевала кончик фломастера. – Но это уже допущение.

– Какое допущение? – я покрутила пальцем у виска. – Я тебе говорю, там левый мужик!

– Я же просила: без эмоций! – Настя вывела в блокноте жирную восьмерку и поставила под ней знак вопроса. – Кто находится в квартире номер восемь?

– И где Левушка? – добавила я.

– Да. И еще вопрос: зачем нам все это знать?

– Ты серьезно? В Левушкиной квартире неизвестно кто тусуется, что значит «зачем»?

– Очень точная формулировка. Во-первых, квартира не твоя, не моя, а Левушкина. Мы не имеем к нему никакого отношения. Во-вторых, это для нас там «неизвестно кто», а Левушке он может быть знаком. Вдруг к нему брат приехал?

– Разумно, – закивала я. – Вот у тебя есть брат, например. И когда тебя нет дома, Леша делает вид, что он – это ты. Нормальное братское поведение?

– Ты опять выдвигаешь предположения, построенные исключительно на твоих представлениях о жизни.

– Типа я в облаках витаю, а ты по фактам размотала? – Я вскочила с тахты, пару раз пробежалась по комнате и выпалила: – А какой-то брат – это не предположение? И насчет Левушки: мы можем предположить и то, что он в полном порядке, и то, что он попал в беду. Если окажется, что Левушке действительно нужна была помощь, а мы тут сидели и свои представления о жизни обсуждали, тебе будет норм?

Настя перелистнула страницы блокнота и склонила голову набок:

– Допустим, не будет. Допустим, я согласна и история очень странная. Но я понятия не имею, что делать. Давай подождем до вечера? Может быть, Левушка объявится?

Мне страшно хотелось процитировать сотню книг и десятки сериалов, в которых следователи, полицейские, частные детективы и просто случайные участники криминальных событий говорили: «Время дорого, нельзя терять ни минуты, жертва в опасности!» Но мы не были ни следователями, ни полицейскими, и даже сам факт криминального события был под вопросом. И я тоже не знала, что мы можем сделать.

– Давай подождем, – сказала я.

Обычно день до вечера пролетает незаметно, но ка-а-ак же тянется время, когда чего-то ждешь.

Выяснилось, что, если помыть посуду, то можно убить всего лишь десять минут. Ну, пятнадцать, если тщательно вытереть каждую тарелку и каждый зубчик вилки и расставить все по своим местам. Надо же, а когда хочется вечером сесть за сериальчик, а бабушка говорит: «Леся, посуда сама себя не вымоет», то кажется, что это самое долгое и нудное на свете занятие.

Бабушка, кстати, вернулась домой жутко уставшая, но с добычей.

– Леська, иди ко мне в ассистенты, процент с заказов обещаю, – смеялась она, выкладывая из пакетов коробочки с блестками и роскошные яркие ленты. – Устала по магазинам мотаться.

– Ба, с таким ассистентом, как я, у тебя заказов просто не останется.

– Почему?

– Потому что вместо ленточек я припру кружево, а блестки перепутаю со стразиками. Я же ничего в этом не понимаю.

– Прям! Смотри, какие познания: кружево, стразики.

– Да-а-а, я почти рукодельный нобелевский лауреат. – Мы сложили бабушкины покупки в ее объемный чемодан с кучей отделений, и я спросила: – Ужинать будешь?

– Буду, – кивнула бабушка, села в кресло, вытянула ноги. – Давай прямо здесь, Лесь?

Мы редко ели в гостиной, но если это случалось, то обычные завтраки, обеды и ужины превращались в уютные посиделки – иногда под кино, а иногда мы просто болтали. У бабушки в запасе было столько потрясающих историй, будто она прожила жизни три-четыре. Я бы тоже была не против к шестидесяти годам скопить такую коллекцию, но пока что самым интересным событием оставалось то, как я в пятом классе потерялась на экскурсии. Но меня довольно быстро нашли – никаких приключений.

Я убежала в кухню заправлять салат и разогревать рыбу, бабушка из комнаты крикнула:

– Леся, ты общалась с Натальей Гавриловной?

– Общалась.

– Как у нее дела?

– Нормально.

– А можно чуть-чуть внятнее?

Вот этого я и боялась. Обманывать бабушку не очень хотелось, а «общалась» и «нормально» – вообще не обман. Но рассказывать в подробностях о походе к Гаврюше, не сообщив о странностях в квартире номер восемь и не выдав при этом полтора «Камаза» вранья, казалось не такой простой задачей.

Нет, бабушка бы не сказала и не сделала ничего ужасного, если бы я с нею поделилась. Просто я точно знаю, к чему бы это привело: во-первых, к тому, что я свое живое и богатое воображение трачу на какую-то ерунду. Во-вторых, к пространным разговорам о моем будущем. В-третьих, к бабушкиному негодованию: «Леська, так нельзя жить: что полезного для себя ты сделала за лето?» А я и правда ничего не сделала, я даже бросила немецкий в «Триолингво» и посты в блог выкладывала раз в неделю, так что крыть было бы нечем.

– Леся, ты меня слышишь?

– Ба, тут вода шумит!

Бабушка что-то пробормотала, а я открутила кран посильнее.

Все-таки жаль, что с ней нельзя посоветоваться. Уверена, что у бабушки легко нашелся бы ответ на вопрос «Что делать?»; она бы точно не стала дожидаться, когда Гаврюшин сосед сам даст о себе знать.

Я вошла с огромным круглым подносом в гостиную и увидела, что бабушка стоит у окна с телефоном.

– Ради бога, не устраивай трагедию! – раздраженно произнесла она в трубку и указала рукой на стол. Это означало, что она скоро освободится, и я могу расставлять тарелки. – Я так не думаю. Нет. Наташа, прошу тебя, успокойся и повзрослей, для твоего же блага!

Бабушка покрутила телефон в руках, бросила его на диван и сжала виски пальцами:

– С этим нужно что-то делать. Леся, напомни мне завтра поискать контакты Афанасьева.

– А кто это? – поинтересовалась я, усаживаясь за стол.

– Невролог. Мне кажется, Наташе пора обратиться к специалисту. Она как пятилетний ребенок, который думает, что под кроватью спряталось чудовище. Нельзя так воспринимать мир, это прямая дорога к инфаркту.

Не знаю, что там насчет инфаркта у Гаврюши, но мое сердце застучало сильнее. Стараясь не показывать волнения, я хохотнула:

– Кто у Натальи Гавриловны исполняет роль чудовища?

– Да она насчет соседа никак не угомонится. Твердит, что слышала нечеловеческие вопли из его квартиры.

– Может, пусть позвонит?

– Звонила, он не отвечает. – Бабушка прожевала кусок рыбы. – А ты мне еще говоришь, что с Натальей Гавриловной все нормально. Леся, надо быть внимательнее, ты взрослый человек.

Эх, бабушка, знала бы ты, насколько я внимательная. Я бы похвасталась, как разглядела чужие руки за считанные секунды, но не могу.

– Ба, но мы с Настей ее даже навещали, – стала оправдываться я. – И тоже слышали, как вверху что-то то ли стучало, то ли гремело.

– Леся, я не обвиняла Наташу в слуховых галлюцинациях, – нахмурилась бабушка. – Но вы послушали, как что-то гремит, и забыли, а она из-за такого ничтожного повода ночами не спит и успокоительное пьет. Кстати, о чем беседовали, когда вы пришли? И как она выглядела?

– Выглядела отлично, беседовали… Да ни о чем. Книжку мне обещала подарить. Чехова.

– Знаешь, как говорили мальчики в нашей юности? Если хочешь очаровать Наташу, говори с ней о Чехове. А если хочешь расстаться – о Булгакове, – рассмеялась бабушка. – Но, боюсь, Наташа не подумала, что ваше поколение такой подарок не оценит.

– Чего это? – почти обиделась я.

– Вы привыкли к электронной информации. Я не говорю, что это плохо, даже наоборот: нам приходилось торчать в библиотеках, а вы можете найти ответ на любой вопрос, не сходя с места. Правда, не всем интересно искать эти ответы… Леся, ты куда?

– Ба, пять минут! Или полчаса! Не знаю!

Я влетела в свою комнату, открыла ноутбук и нетерпеливо защелкала пробелом, ожидая загрузки системы.

Конечно, я не собиралась гуглить «как понять сосед или не сосед в квартире номер восемь». Но все-таки у меня был шанс узнать чужое мнение. Или, как сказала бабушка, получить ответ на свой вопрос.

Криминалити

Новые комментарии: 23

Леша ласково потрепал по макушке сначала меня, потом Настю и торжественно произнес:

– Именем себя посвящаю вас в почетный орден дур.

Настин кулак тут же полетел ему в плечо.

– Я бы попросил без активной агрессии! – Леша отскочил в сторону. – Моя дорогая сестра и ее не менее ценная подруга, вы очень увлекательно это все рассказали, но упустили целых три вещи. Три важных вещи. Может быть, три вещи, которые изменят ход истории.

– Хочешь, я тебя еще раз стукну? – предложила Настя.

– Давай! – Леша с готовностью выставил вперед руку и, не дождавшись от Насти никаких действий, скорчил расстроенную рожу. – Во-первых, вы забыли, что наш царь зверей неизвестно где пробыл несколько дней. Точнее, он полиции об этом не захотел говорить, шашлыками отмазался.

Мы с Настей переглянулись:

– И что?

– А то, что он мог как совершать преступные действия криминального характера, так и им подвергаться. Кто ж о таком рассказывает участковому, даже Сане?

– Леша, я тебя очень люблю, но можно без вот этих твоих криминально-преступных характеров? – взмолилась я.

– Не верь ей, Леш. Мне она тоже в любви объяснялась, а оказалось, что я ее бешу, – предупредила Настя.

– Понимаю ее чувства, – закивал Леша и без труда увернулся от летящей в него диванной подушки. – Значит, рассказываю: если Лев наврал насчет поездки на шашлыки, – а он почти гарантированно наврал, – то его странная история завертелась не вчера, а гораздо раньше.

– И что это дает? – спросила Настя.

– Пока ничего, просто вы об этом забыли, а я не забыл. Мне было очень приятно посмотреть на ваши недовольные лица. Настя, положи подушку, все равно не попадешь! Тем более, я озвучил только «во-первых», а есть и «во-вторых»: могу поговорить с Саней.

Я приподняла бровь:

– А теперь ты что-то забыл, Леш. Лейтенант Есенин нашего Левушку впервые увидел у Гаврюши в подъезде. Ничего он не знает.

– Про Льва, может, и не знает, а про квартиру и ее бывших хозяев – вполне.

– Я не понимаю, зачем нам бывшие хозяева, – помотала головой Настя. – Там что-то происходит прямо сейчас. И мы должны выяснить…

– …А если вам надо выяснить, все ли в порядке непосредственно с соседом, – перебил Леша, – ломиться к нему в дом необязательно.

– Предлагаешь еще раз ему позвонить? – фыркнула я.

– Вот если бы ты не язвила, а говорила серьезно, я бы восхитился ходом твоих мыслей, – назидательно проговорил Леша, – а пока обойдешься. Вы правда можете с ним связаться, только через работу.

Леша схватил телефон, поклацал клавишами и уточнил:

– Как там называется его мыльное дело?

– «Soap Home», – ответила Настя.

– Да, мыловар он, может, и отличный, а вот креативщик так себе, – пробормотал Леша. – Ну, три страницы в разных соцсетях, контакты для связи. Леди, прошу тишины, не ржать и не чихать. – Леша набрал номер и спустя несколько секунд заговорил страшно деловым голосом: – Добрый день, Кристина, меня зовут Алексей, я представитель компании «Золотой соболь», мы занимаемся продажей люксовых меховых изделий. Я бы хотел связаться с вашим владельцем, Львом Андреевичем Нестеровым. Сожалею, нет. Нет, Кристина, не сомневаюсь в вашем профессионализме, однако мы планируем заказать у вас подарки к юбилею компании – что-то не слишком дорогое, в пределах… Ну, миллиона-двух.

– Что он несет? – прикрыла глаза Настя.

– Все правильно он несет, – прошептала я, с восторгом глядя на Лешу.

– У нас восемь филиалов и больше десятка франшиз, ни один сотрудник не должен остаться без сувенира, – продолжал Леша. – Кроме того, мы бы хотели сделать заказ по индивидуальному эскизу: мыло в виде соболя, завернутого в соболью шубу. Это возможно?

Мы с Настей упали на диван и уткнулись лицом в подушки, чтобы заглушить смех.

– Кристина, вы смотрите в самую суть проблемы, – вдохновенно импровизировал Леша, не обращая ни малейшего внимания на наш ржачный приступ. – При всем уважении к вашим компетенциям хотелось бы обсудить сотрудничество с вашим руководством. Да. Нет. Видите ли, электронная почта – слишком долгий способ связи. Если вы не заинтересованы в заказе, у нас достаточно вариантов… Да, устроит. Благодарю, Кристина, всего доброго.

Леша посмотрел на нас с осуждением:

– Леди, какие из вас леди? Вы совершенно не умеете вести себя в приличном обществе.

– В обществе представителя компании «Золотой соболь»? – захохотала я.

– Хотя бы, – ухмыльнулся Леша. – Значит, рассказываю: Льва Андреевича на месте нет. Я, конечно, тот еще мастер психологических разборов, но деваха явно растерялась, когда я попросил напрямую связать меня с владельцем. Она просто не в курсе, где шеф, мямлила и мямлила. Вот я бы ее уволил, кстати: тебе звонят с таким заказом, а ты даже соврать не можешь!

– Ты обязательно Левушке это скажешь, если мы его найдем. – Настя хлопнула Лешу по плечу. – Так что в итоге-то?

– Мои контакты передадут Льву Андреевичу, а мне его скинут в «телегу»… О, уже скинули. – Леша снова уткнулся в телефон, долго высматривал что-то на экране и медленно поднял на нас глаза. – Рассказываю: залез я в профиль нашего Льва. Может, это ничего не значит, но вообще-то последний раз он был в Сети два дня назад.

– И как раз позавчера его последний раз видела Гаврюша, – добавила я.

Леша покрутил головой так, что хрустнула шея, и сказал:

– По идее, чем бы Лев там ни занимался, клиенту он ответить должен. Но знаете, что-то мне подсказывает, что он не ответит.

Леша оказался прав. Лев Андреевич не ответил на его сообщение, не появился в Сети, не перезвонил. Несуществующая компания «Золотой соболь» осталась без мыла ручной работы, а мне становилось все тревожнее. Пока Левушка игнорировал одну Гаврюшу, было еще ничего, но он не отвечал и возможному клиенту, а сообщение оставалось помеченным одной галочкой – даже не прочитано.

На следующий день, сразу после завтрака – бабушка испекла потрясающие толстые блинчики, которые мы с нею наперегонки макали в сметану в радостно-рыжей креманке, – мне позвонил Леша.

– Ну, новости есть? – Он спрашивал с таким энтузиазмом, как будто речь шла не о пропавшем человеке, а о каком-то очень веселом событии, вроде празднования дня рождения.

– Нет.

– А арбуз есть?

– Тоже нет.

– А у меня есть! – Леша слишком аппетитно зачавкал, и я, только что умявшая три блина, тоже захотела арбуза. – Я молодец, скажи? Настя за справкой для бассейна поехала, а я и арбуз купил, и выяснил кое-что. Хвали меня.

– А если не похвалю?

– Ну, тогда я даже не знаю, – Леша выдержал недолгую паузу. – Ай, ладно, не одному же мне мучиться. Значит, рассказываю: я поговорил с Саней.

– С Есениным?

– Да. Другие Сани в этом деле были бы совершенно бесполезны, согласись. Наш Лев холост, детей не имеет – в паспорте, по крайней мере, Саня упоминаний об этом не нашел. Ты, конечно, спросишь, зачем нам эта информация? А я тебе отвечу: если у нашего Льва нет ни львицы, ни львят, то логично, что в этой квартире он живет один. Там больше никого не может быть.

– Круто, – хмыкнула я. – Мы же как раз предполагали, что человек с мужским голосом и мужской волосатой рукой – это или его ребенок, или его жена.

– Об этом я не подумал, – невозмутимо откликнулся Леша. – Но вообще-то нашему Льву сорок четыре года, так что его сыну могло бы быть за двадцать, и… Что-то меня понесло, да?

– Да, немного.

– Так надо останавливать! Леся, соберись, ладно мне арбуз на мозг давит, но ты-то! И самое главное: прописан Лев не в квартире номер восемь, а совсем по другому адресу.

– Леша, блин! – закричала я. – А можно было с этого начать?

– Ты с ума сошла, кто же начинает с самого интересного? Но, как ты понимаешь, точного адреса мне никто не выдал. Саня только проговорился про Краснознаменский проезд – вроде как почти за чертой города наш Лев зарегистрирован. И ты сейчас, естественно, скажешь, что это совершенно бесполезные данные, а я тебе отвечу – ничего подобного. Погуглил я Краснознаменский, это крошечная улочка, частный сектор. Можно сгонять ради интереса, поспрашивать.

– Ты просил тебя похвалить? Я хвалю, честное слово, ты гений и герой!

– А я знал, что этим все закончится, поэтому в самом начале не настаивал, – удовлетворенно произнес Леша. – Ну что, ждем Настю или сами дернем?

– Не могу ждать, умру в муках, – призналась я. – Но так нечестно.

– Согласен. Значит, терпим. Тогда до связи, Лесь, у меня арбуз остывает.

Криминалити

Задача со всеми неизвестными ч. 2

(Черновик)

Когда мы наконец-то разглядели на деревянном домике табличку с надписью «Краснознаменский пр-д, 2», Настя тяжело вздохнула:

– Доползли.

– Это как в игре, – радостно заявил Леша. – Мы прошли испытание, значит, возьмем награду.

Дорогу в Краснознаменский и правда можно было назвать испытанием. Минут сорок мы ехали в душном автобусе, сделали пересадку – вторая поездка оказалась хуже первой, потому что, несмотря на разгар рабочего дня, людей набилось предостаточно. Леше было совершенно необходимо ввязаться в спор с каким-то мужиком: они долго и бурно выясняли, хорошо это или плохо – каждый год прививаться от гриппа и коронавируса.

Автобус довез нас до конечной, мы добрались по пыльной жаркой улице до нужного проезда, Настя сверялась с телефоном – маршрут она предусмотрительно проложила заранее.

– Знал бы Левушка, как мы ради него страдаем, – сказала я.

– Будет забавно, если ему эти страдания вообще не нужны. Представляете, идем мы и видим: сидит наш Лев за таким же забором. – Настя кивнула на окрашенный в желтый штакетник. – Пьет минералку, в гамаке качается, отдыхает от городской суеты и, что немаловажно, от Гаврюши.

– Да нам бы хоть кого-нибудь увидеть. – Я откинула волосы назад: от жары они противно липли к шее. – Где все? Где бабушки в огороде, где дети на самокатах?

– От нас спрятались, – проворчала Настя.

– Бро, не сыпь нам сахар в борщ, – Леша хлопнул ее по плечу и улыбнулся. – Ща что-нибудь, как-нибудь, где-нибудь…

Настя закатила глаза и мне, если честно, хотелось сделать то же самое. Лешин непрошибаемый оптимизм – это здорово, конечно, но не в +33°. И не в таких идиотских обстоятельствах.

Самое обидное, что идиотские обстоятельства мы создали себе сами: пока ехали в автобусе, придумали целых два разведывательных сценария. Если отыщем Левушку по месту прописки, следовало осторожно расспросить его о квартире и о присутствии в ней рыжего. А если нет, предстояло собрать о нем максимум информации, которую мы рассчитывали получить от болтливых соседей. Идеи неплохие, если бы не маленький нюанс – нам не встретился ни Левушка, ни какой-нибудь болтун, ни даже молчун.

Настя остановилась, запрокинула голову и простонала:

– Мои юные следопыты, давайте домой, а?

– С ума сошла? – возмутился Леша.

– Мы что, зря мучались? – поддакнула я, хотя соблазн согласиться с Настей был велик.

– Могли бы вообще не мучиться, если бы не ваши фантазии, – фыркнула Настя. – Или мучиться чуть меньше, если бы кто-нибудь догадался зайти в магазин и купить минералки.

– Мне нравится ход твоих мыслей, но кто-нибудь – это кто? – поинтересовался Леша. – Ты, например?

Пока Леша с Настей демонстрировали золотой стандарт братско-сестринских отношений, – он ее подкалывал, она вяло огрызалась – я все замедляла и замедляла шаг, задумчиво кусая губы.

– Ребят, разворачивайтесь! – крикнула я.

– Полякова, я в тебя верила! – воскликнула Настя и почти вприпрыжку бросилась мне навстречу. – Я погуглила – можно на электричку сесть и…

– Больше таких глупостей не делай – не верь в меня, – ответила я. – Никаких электричек. Мы идем искать магазин.

– Кари-и-ина, ну пожалуйста-а-а! – хлюпала носом рыженькая девчонка лет шести, сжимая в ладошках большой рожок с мороженым.

– Пупсик-джан, чек не пробивается, – с едва уловимым акцентом отвечала стройная темноволосая женщина за прилавком. Она била тонкими пальцами по клавишам кассового аппарата и хмурилась.

Магазин с романтическим названием «Белая лилия» мы нашли быстро – он находился буквально через улицу от Краснознаменского проезда. Я сказала: Левушка что-то ел, пил и вставлял батарейки в настенные часы, и все это где-то нужно было покупать, так что, вполне вероятно, что в магазине его помнят хотя бы внешне. Лешка согласился, а Настя заявила, что с тем же успехом можно расспрашивать таксистов и водителей автобусов. Но зайти в магазин согласилась – хотелось пить.

В «Белой лилии» было прохладно – Настя тут же прислонилась спиной к светлой стене – и пахло «улитками» с корицей. Леша моментально направился к витрине с выпечкой. Я же прикидывала, как лучше начать разговор с продавщицей. Вообще-то она казалась дружелюбной, но быть милой с маленьким ребенком и быть милой, когда неизвестно кто расспрашивает тебя о жителях поселка – разные вещи.

– Ничего не выходит, пупсик, – сказала Карина.

Рыжая девочка скривилась, заревела и хотела вернуть мороженое обратно, но Карина всплеснула руками:

– Ты что, пупсик-джан, ешь! Не обеднею.

«Пупсик» посмотрел на нее с нескрываемым восторгом, пролепетал: «Спасибо» и унесся. Карина улыбнулась ей вслед и обратилась к нам:

– Извините, касса не работает, ничего продать не смогу.

– Попили водички, – пробубнила себе под нос Настя. – А что у вас с кассой?

– А черт ее знает, ошибку выдает, – отмахнулась Карина и резко выпрямилась, опершись кулаками на прилавок. – А вы зачем спрашиваете?

– Можно посмотреть?

Настя подошла к прилавку, Карина тут же загородила собой экран кассы и грозно заявила:

– У меня, чтобы вы знали, тревожная кнопка под столом.

– Это очень хорошо, – вежливо заметил Леша, – значит, вы можете чувствовать себя в безопасности.

– Вы мне угрожаете? – Карина сделала шаг назад, из чего я заключила, что ни под каким столом никакой кнопки нет – иначе надо быть дураком, чтобы от нее отдаляться.

– Вообще-то мы предлагаем помощь, – меланхолично отозвалась Настя. – Если это чему-то и угрожает, то только вашим проблемам с кассой.

– С чего бы вам мне помогать? – вздернула подбородок Карина, делая еще шаг назад. Стало ясно, что мой план воплотить уже нереально. Скажем так: доверительные беседы с подозрений в грабеже не начинаются.

– А с чего бы вам бесплатно отдавать чужому ребенку мороженое? – спросила я и кивнула на дверь, за которой минуту назад скрылась рыжая малышка.

– Модель кассы назовите, пожалуйста, – попросила Настя.

– Зачем? – не сдавалась Карина.

Настя продемонстрировала ей смартфон в вытянутой руке и устало сказала:

– Погуглить. Большинство проблем с техникой решаются, если почитать инструкцию.

Мы ели лепешки с сыром, запивали их холодным чаем, а Настя в сотый раз смущенно мотала головой, выслушивая восторги Карины:

– Умничка золотая, душа радуется, когда на таких детей гляжу! Вы не обижайтесь на меня, просто в том году три дома обокрали, и кто? Тоже дети, лет по четырнадцать.

– Кофмар, – с набитым ртом поддержал ее Леша. Он был не очень разговорчив, потому что тянулся за новой булкой, теперь с яблоком.

– И не говори! – махнула рукой Карина, и на ее запястье зазвенел изящный браслет. – А вы еще не местные, я вас вижу в первый раз, вот и… Вы на Щучинку приехали, искупаться?

– Нет, мы по делу. – Я старалась не забыть текст и говорить, как учил Лешка в автобусе – с выражением. – Я – внештатный автор портала «Мой Раевск». Сейчас пишу серию статей о мелких предпринимателях нашего города, на очереди Лев Андреевич Нестеров. Может, слышали?

– Слышала, видела, знакома, – рассмеялась Карина. – Дети, я здесь живу пятнадцать лет! Знаю всех, а кого не знаю – о тех мне рассказывали.

– Ой, как здорово! Представляете, я договорилась со Львом Андреевичем об интервью, приехала, а его нет.

Как только я произнесла эти слова, во рту стало кисло от лимонного привкуса чая, сырная лепешка камнем улеглась в животе – от страха. Я живо представила, как Карина в упор расстреливает нас подозрениями: не проще ли было взять интервью в «Зуме»? Зачем одному «внештатному автору» столько сопровождающих?

Все гениальные идеи перестают быть такими уж гениальными, когда воплощаются в реальность.

– Вы случайно не знаете, где бы он мог быть? – вмешался Леша. – А то у Алеси такой злобный редактор: если она статью не сдаст, ей штраф выпишут и выгонят. А потом еще спрашивают, почему дети дома грабят!

Настя громко закашлялась и так ласково посмотрела на Лешу, что он мгновенно умолк и залпом опустошил четверть бутылки с чаем.

– Странно, – нахмурилась Карина.

Я так и думала. Сейчас она скажет: странно, что Левушка назначил вам встречу в месте, где уже пару месяцев не живет. С другой стороны, всегда можно отбодаться: кто мы такие, чтобы отвечать за Левушкины странности?

Но Карину смутило совсем другое:

– Вы уже не первые о нем спрашиваете. Лева здесь не живет, переехал, а дом собирается продавать. Так вчера вечером приезжали покупатели и Лева их тоже не встретил. Может, заболел? Хотя он бы предупредил, он такой обязательный. Вы ему звонили?

– Звонили, – хором ответили мы.

– Очень странно, он такой серьезный человек. Но я не знаю, где Лева может быть.

Круг замкнулся. Но Леша не был бы Лешей, если бы вдруг сбавил обороты:

– Карина, может, вы нам о нем что-нибудь расскажете? А то у Алеси редактор…

– Да, пожалуйста! – перебила я, пока Леша не договорился до того, что мой несуществующий редактор еженедельно казнит провинившихся сотрудников прямо на площади Победы. – Мне бы просто какие-то факты биографии, общий портрет.

– Портрет? – Карина задумалась. – Даже не знаю, дети. Человек он хороший, отзывчивый.

– А в чем это проявляется? – уточнила я.

– Да во всем. Вот когда Ирина Федоровна заболела, он ее каждый день на своей машине на процедуры возил. Или вот у Гришиных на прошлой неделе… – Карина осеклась. – В общем, хороший человек.

Мне не понравилось, что Карина остановилась, хотя мало ли какие подробности она не хотела сообщать посторонним. Но эта «прошлая неделя», которая совпадала по времени со взрывом банок и отсутствием Левушки, заставила меня настоять:

– Понимаете, чем больше вы нам расскажете, тем полнее будет картина. Мне хочется написать не просто о бизнесмене, а о человеке.

– Конечно, пупсик, – улыбнулась Карина.

– Так что там с Гришиными? – влез Леша, с которым, похоже, нам в голову пришли одни и те же мысли.

– Ой, дети, это взрослые дела, ничего интересного.

– Очень даже интересно, – не отставала я. – Представляете, Лев Андреевич здесь даже не живет, а продолжает помогать уже бывшим соседям. Это просто…

– Герой нашего времени, – подсказал Леша.

– Таких сейчас мало, – согласилась Карина. – Между прочим, он и мне однажды помог: привезли мне томатную пасту…

Карина потрясающе ловко сменила тему. За следующие полчаса мы выслушали штук десять однотипных историй: в каждой Левушка представал таким добрым и порядочным, что на его фоне обычный человек почувствовал бы себя козлиной – просто из-за того, что не всем в жизни приходилось снимать котиков с деревьев. Но про загадочных Гришиных она не сказала ни слова.

– …Ты так и напиши: Лева – молодец! – Карина говорила эмоционально, мимика ее была выразительной, и мне правда захотелось рассказать всем про удивительного Льва Андреевича. Даже жалко, что никакой статьи не было.

– А семья у него есть? – я сделала вид, что сверяюсь с заметками в телефоне.

– Ну, он не женат, про родных не знаю. Но его все любят, уважают…

– И никто не ищет, – почти не разжимая губ, пробубнила Настя.

– Конечно, как не любить такого прекрасного человека, – подтвердила я. – А вот вы про Гришиных говорили: это друзья Льва Андреевича?

– Пупсик, – нахмурилась Карина, – ты статью про Леву пишешь или про Гришиных?

– Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, – не сдался Леша.

Карина начала терять терпение:

– Дети, у нас были хорошие соседские отношения, и все. Что я могу знать о его друзьях и родственниках?

– А кто может знать? – спросила я.

– Слушайте, дети, что Лева посчитает нужным рассказать о себе, то и расскажет. Он обязательно выйдет на связь, он очень порядочный человек. – На лицо Карины набежала тень. – Все-таки я ему позвоню вечером. Быть не может, чтобы взял и пропал.

Не может, конечно. Но так оно и было.

Настроения не было даже у неунывающего Леши. Правда, он настаивал на том, что «всего лишь немножечко пережрал».

– По крайней мере, мы в курсе, что Левушка действительно исчез, – сказала я. – Покупатели его тоже искали.

– Покупатели искали, мы ищем, – протянула Настя. – Полякова, напоминаю: мы сюда приперлись ради какой-то информации. С этой точки зрения наша поездка была бесполезной.

– Неправда! – Я спорила только ради того, чтобы приободриться. – Мы получили лишнее подтверждение тому, что с Левушкой не все в порядке. Если бы нам рассказали, что он может во вторник спокойно вести бизнес, а в среду купить мотоцикл и уехать в закат, то можно было бы о нем не беспокоиться. А тут совсем другой персонаж.

– И что? – закатила глаза Настя.

– То, что мы все правильно делаем. – На этот раз Леша был совершенно серьезен. – С нашим гепардом однозначно что-то случилось, а волноваться о нем некому, кроме нас.

– Ваше волнение Левушке ничем не поможет, – отрезала Настя. – Надо что-то делать, но какие тут варианты?

– Во-первых, стоит обзвонить больницы, – сказала я. – Вдруг он где-то лежит полуживой и связаться ни с кем не в состоянии?

– Тогда уж и в морги нужно звонить, – добавила Настя. – Хорошо, если полуживой. Может быть совсем не живой, тогда точно не свяжется.

Воздух на улице по-прежнему был горячим и вязким, но у меня пробежал холодок по позвоночнику. Нет, Левушка не мог быть совсем не живым, он просто не должен.

Я тряхнула головой, чтобы отогнать навязчивые мысли, и продолжила:

– Во-вторых, у нас остается квартира, в которой неизвестно кто тусуется.

– И в которую нас не пускают, – вставила Настя.

– И непонятно, связаны ли эти два факта – рыжий, который в квартире, и Лев Тигрович, который находится где-то в пределах планеты Земля? – подхватил Леша.

– А самое непонятное – это Гришины, и это в-третьих, – сказала я. У Насти приподнялись брови, а Леша закивал. – Куликова, ну подумай: у неких Гришиных что-то произошло на прошлой неделе, а Левушка, по словам Карины, им помог. И если об остальных его подвигах она так долго и подробно рассказывала, то об этой ситуации говорить не захотела совсем.

– Это ничего не значит, – возразила Настя. – У тех Гришиных может быть какая-нибудь унылая личная драма, а мы же – как там Карина говорила? – дети.

– Я протестую, бро! И потому что Карина слишком сопротивлялась – реально, как кот в мусоропроводе, и потому что личный мотив в преступлении – король мотивов.

Я тут же согласилась с Лешей – мы дали друг другу пять. Леша заявил, что гениям приходят в голову одинаковые мысли, а Настя предположила, что мы с ним всего лишь смотрим одинаковые детективные сериалы.

Мы поднялись по лестнице к железнодорожным кассам – Настя настояла, чтобы мы ехали на электричке, Леша со словами: «Ща все будет» ввинтился в очередь и тут же завел веселую беседу с симпатичной девушкой, которая стояла перед ним.

– Полякова, тебе не кажется, что все это слишком далеко зашло? – спросила Настя.

– Что именно?

– Наши поиски.

– Тебе страшно?

– Строго говоря, нам пока нечего и некого бояться, да и дело не в этом. Но искать Левушку ради спокойствия Гаврюши – это норм, а вот теперь… Все указывает на то, что он не уехал в отпуск, не проводит время с подружкой, не на встрече выпускников. Он по-настоящему пропал, ты понимаешь, Полякова?

Я понимала, почти. И все-таки до конца в это поверить было невозможно, происходящее казалось если не сериалом, то телешоу: там как бы участвуют реальные люди, но все же знают, что команда редакторов работает над сюжетом, иначе кто это будет смотреть.

Левушка, который ссорился с Гаврюшей на лестничной клетке, и Левушка, который исчез, никак не соединялись в одного и того же человека.

– Попрошу Лешку позвонить Есенину, когда вернемся, – сказала Настя. – Надо что-то делать.

– И что сделает твой Есенин? Скажет, что вскрывать квартиру не имеет права, а жильцы квартиры наоборот – имеют право отвалить куда угодно? – Я передернула плечами. – Он мне не нравится.

– А мне нравится, отличный парень.

– Так и знал, что вы обо мне говорите! – К нам приблизился радостный Леша, помахивая тремя билетиками. – Я – да, я отличный, добыл вам путевки в цивилизацию. Электричка отходит через семь минут.

Криминалити

Задача со всеми неизвестными ч. 2

Новые комментарии: 71

«Есть новости», – написала я Насте.

«Есть новости», – в ту же секунду прилетело от нее.

Я бестолково пялилась в экран: Настя шутит какую-то сложную шутку или у меня заглючил телефон?

Но телефон был в порядке: раздался звонок, высветилось «Насть!»

– Полякова, ты где?

– Домой поднимаюсь, а что?

– Спускайся обратно и подходи к избушке.

Избушка была нашим любимым местом: ее построили пару лет назад неподалеку от детского садика и, по идее, там должны были играть детсадовцы. Но малышня ее обходила стороной – высокая лестница с гигантскими зазорами между ступенями пугала мамаш и папаш, темно-коричневые бревна не нравились детям, а изображение Бабы-Яги на крыше выглядело устрашающе, особенно по ночам, потому что светилось в темноте.

Настя сидела на верхней ступеньке избушки, прикрыв глаза и покачивая головой – наверное, в наушниках опять играла «Metallica».

Я подошла к ней тихо-тихо, а музыка в наушниках звучала громко – ее было хорошо слышно. Я скорчила рожу, и Настя, не открывая глаз, тут же среагировала:

– Полякова, мы серьезным делом занимаемся. Не кривляйся.

– Как ты узнала?!

– Шесто-о-ое чувство-о-о, – замогильным голосом протянула она и засмеялась. – Да ладно, я подсматривала.

Настя подвинулась, я забралась на верхнюю ступеньку, уселась рядом и спросила:

– Какие новости?

– По традиции их две: хорошая и плохая. Я обзвонила все больницы и морги – в том числе, в области. Обращалась в бюро несчастных случаев. О Левушке информации нет. И никого похожего на него нет. Правда, мне один раз предложили приехать на опознание. – Настя передернула плечами. – Но там труп уже вторую неделю лежит, а Левушку мы всего несколько дней не видели. Так что я вежливо отказалась.

– Это хорошая новость. – Я улыбнулась, хотя после слов «труп» и «опознание» улыбаться было сложно. – А плохая?

– Она же и плохая. Мы снова не знаем, где его искать.

– Куликова, ты чего? Это же прекрасно, что он живой и здоровый.

– С чего ты взяла? Возможно, его еще не нашли. Возможно, он умотал куда-нибудь… В Солнечногорск, и там его бахнул сердечный приступ. Звонить во все больницы Российской Федерации? В общем, у нас не осталось вариантов.

– Остались, – сказала я. – Я знаю, из-за кого Левушка исчез.

Мне казалось, что рассказ о поездке будет длинным – я ведь провела на прежнем месте жительства Левушки кучу времени. Но получилось сбивчиво и коротко: Гришин – рыжий гад, Левушка – молодец, конфликт – был. Когда я закончила, Настя побарабанила пальцами по бревнышкам:

– Теперь понятно, почему Левушка про шашлыки соврал. Видимо, его Гришина попросила не распространяться. Хотя глупо, конечно.

– Если он глупо врет, значит, врать не привык. – Почему-то мне очень хотелось еще раз подчеркнуть, что Гаврюшин сосед неплохой человек.

– Или он просто глупый, – фыркнула Настя. – Все, Полякова, я вижу, что ты почетный президент Левушкиного фан-клуба, молчу. Я нас, конечно, поздравляю с единственным реальным мотивом возможного преступления.

– Но ты сейчас точно выдашь какое-нибудь «но».

– Читаешь мысли. Что Гришин делает в квартире Льва Андреевича? Представь, Полякова: Гришин бесится из-за того, что Левушка защищал его жену. Что он может сделать? Морду набить? По голове дать? Тогда при чем тут квартира? Даже если Гришин вытащил у Левушки ключи и пришел его обокрасть, то сколько времени он бы там провел? Ну, вынес бы комп, телевизор и деньги, если бы нашел. А наш-то рыжий там буквально живет и выдает себя за Левушку.

– Этого мы не знаем. Он выдал себя за него один раз, а сейчас квартира может быть пуста.

– Допустим, – Настя заправила волосы за уши. – Но как минимум два дня там кто-то был. Зачем это Гришину?

– Зачем… – Я нервно кусала губы. – А если Гришин, например, Льва Андреевича похитил и заставил квартиру на себя переписать?

– Полякова, это тупо.

– И отбирать у жены дом, который тебе не принадлежит, – тупо, но Гришина это не остановило. – Настя смотрела скептически, но мне аргумент казался прекрасным. – Может, он вообще неадекватный, и выстроилась у него логичная связь: из-за Льва Андреевича он потерял половину дома, теперь ему полагается компенсация.

– По-моему, бред.

– А если не бред? Если Левушке еще можно помочь? Куликова, я понимаю, что придумала фигню, но посмотри, как все сходится: повод беситься у Гришина есть. И повод недавний. И рыжий. И все.

Из меня как будто выкачали воздух, и я мысленно порадовалась, что в принципе помню, как произносить слова.

– Гришин работает где-то на Академической, в обувной мастерской, – добавила я. – Можно поехать и…

– И что мы там будем делать? Скажем:

«Здрасьте, это не вы случайно тот самый Гришин, который нашему Левушке кувалдой по башке дал? Вы? Ну, слава богу, нашлись! Верните Левушку на место и больше так не делайте»?

– А ты что предлагаешь?

– Предлагаю поступить проще, – Настя взялась за телефон, набрала номер и проговорила: – Саш, привет. Это Настя Куликова, Лешина сестра. Ты на работе? У меня серьезный разговор.

Есенин, который для Насти был просто Сашей, для Леши – Саньком, и лишь для меня – товарищем лейтенантом, внимательно выслушал Настю и сказал подойти к полицейскому участку часам к пяти.

Мы пробовали дозвониться и дописаться Леше, но он отвечал лишь коротким: «Потом». «К вечеру появится. В крайнем случае, в конце недели», – флегматично поясняла Настя.

В ожидании встречи с Есениным я поругалась с парой пользователей у меня на канале, а Настя успела прорешать несколько тестовых заданий из стажерских вакансий крупных компаний. Не очень равнозначные занятия, конечно, но мы обе в каком-то смысле получили удовольствие.

Еще я набросала черновик финального поста о расследовании: вот бы я могла сказать, что сама, буквально собственными руками изловила преступника. А Есенина бы вообще не упоминать, а Левушку я бы отыскала где-нибудь в промзоне – пострадавшего, но живого, и героически дотащила бы его до ближайшей больницы… Но надо было держать себя в руках, поэтому я дошла до описания Гришина и своей версии событий и оборвала заметку на словах: «Это были наши предположения. А на самом деле случилось…». Что именно случилось, я рассчитывала узнать буквально через полчаса у лейтенанта Есенина.

В принципе, получилось нормально. В неправдоподобности точно никто не упрекнет.

– Нам внутрь придется заходить? – спросила я, когда на противоположной стороне улицы замаячила табличка «ПОЛИЦИЯ» на одноэтажном здании.

– Нет, он сказал, что выйдет, – ответила Настя.

– Жаль. Никогда в полиции не была.

– Полякова, ты первый человек в моей жизни, который об этом жалеет.

– Спасибо, так и знала, что я уникальная.

Есенин появился на пороге участка, как только мы шагнули на тротуар – круглые часы на столбе показывали ровно пять. Бабушка бы сказала, что товарищ лейтенант потрясающе дисциплинированный, а значит, на него можно положиться.

– Здоро́во, Настасья, как сама? – с широкой улыбкой поприветствовал Есенин Настю и посмотрел на меня. – О, гражданка Полякова, и ты здесь! Привет.

– Вы меня помните? – удивилась я.

– Конечно. Память – главное оружие полицейского. Нас перед приемом на работу тестируют: запускают на минуту в толпу, а потом просят фотороботы прохожих составить. Если из ста меньше восьмидесяти запомнил – до свидания.

Настя коротко рассмеялась, я постаралась сохранить каменное лицо. Нашел время шутить.

Мы обе нервничали, хотя по мне это было заметнее: если Настю выдавали лишь плотно сжатые губы, то я вертелась и дергалась, как плохо воспитанный корги.

Есенин словно нарочно медлил. Оглядел улицу, мечтательно заметил, что август – это как будто детство заканчивается, поздоровался за руку с каким-то прохожим, поинтересовался у него: «Сын как?», получил лаконичный ответ: «В наркологичке» и почему-то сказал, что это хорошо.

– Ну что, гражданочки? – обратился к нам Есенин. Наконец-то! – Поступивший от вас сигнал будет проверен самым тщательным образом. Объявляю вам устную благодарность за проявленную сознательность.

Он замолчал, я выждала секунд пять – между прочим, проявила максимум терпения – и поторопила:

– Ну, а дальше?

– Дальше… Да, еще что-то важное хотел сказать. А, точно. Помимо благодарности выношу вам выговор. За самоуправство и неоправданный риск. Понимаю, лето, каникулы – скучно. Но видеть вас в таких обстоятельствах я больше не хочу.

– Саш, ты чего? – Настя спрашивала так растерянно, как будто лейтенант Есенин обвинил ее в сговоре с террористами. – Мы тебе практически раскрытое дело принесли.

– А вас кто уполномочил его раскрывать? – Улыбка с лица Есенина стерлась, взгляд стал ледяным. – В полиции вы не работаете. Лицензия на ведение частной детективной деятельности есть? Может, я просто не в курсе?

– Товарищ лейтенант, я правильно поняла: не плевать на окружающих и пользоваться мозгом можно только по лицензии, да? – не без ехидства поинтересовалась я.

– А вы пользовались? Я просто сразу не заметил, – развел руками Есенин. – Давайте подумаем, почему? Потому что вы считали гражданина Нестерова пропавшим и не обратились в полицию? Потому что вы отправились на предполагаемое место похищения или убийства? И там, возможно, встретились бы не с его соседями, а с реальным преступником, и что тогда? Задавили бы его своим интеллектом?

Настя презрительно скривилась – последний раз у нее было похожее выражение лица, когда наш информатик сказал, что если уж ему не удалось стать программистом, то куда там девочке – и спросила:

– Да что бы с нами случилось? С троими, днем?

– Настасья, я вас с гражданкой Поляковой как-нибудь на экскурсию в морг отведу. Покажу, что иногда случается и днем, и утром, и ночью, с троими и с десятерыми.

– Второй раз за день меня в морг приглашают, к чему бы это? – хмыкнула Настя. – Саш, просто скажи: что со Львом Андреевичем?

– Выясним, без вас. Приводите бабушку гражданки Поляковой или гражданку Гаврилову – пусть заявление напишут.

– Вы шутите? – Есенин явно не шутил, но я не знала, что еще сказать. Он страшно раздражал своим спокойствием, размеренностью и, конечно, нежеланием делиться – как у них там это называется? Оперативной информацией, кажется. – Пока мы кого-нибудь куда-нибудь водить будем, Гришин его убьет! Если еще не убил! А если убил, то что ему стоит уехать подальше? Гришин…

– Да оставьте вы Гришина в покое, – простонал Есенин, – с ним все ясно.

– Что ясно? – встряла Настя.

Есенин запрокинул голову, что-то неразборчиво пробормотал, хотя мне показалось, что выругался, и вдруг снова заулыбался:

– Гражданочки, а вам, наверное, почетную грамоту надо выдать? За содействие следствию? – Он достал из кармана телефон. – Я так думаю: сейчас позвоню твоим, Настасья, родителям, вашей, гражданка Полякова, бабушке – повод для гордости есть, любимые дети борются с криминалом. Вас, конечно, до совершеннолетия под конвоем будут водить, зато эффектно. Согласны?

– Обойдемся, – процедила Настя.

– Ну, как хотите, – пожал плечами Есенин. – Пожалуйста, впредь в случае любых подозрений держитесь подальше от возможных угроз и поближе к полицейскому участку. Договорились, гражданочки?

И он подмигнул Насте, козырнул мне и пружинистой походкой направился к отделению.

Настя провожала его взглядом, пока не хлопнула дверь, и сказала:

– Хорошо, что ушел. А то я бы оскорбила должностное лицо при исполнении.

– Да уж, исполнил ваш «отличный парень», – я показала пальцами кавычки. – Извини, по-моему, никого он искать не будет.

– За что ты извиняешься? Не ты пнула людей, которые пришли с проблемой.

– Ну, он не совсем пнул. Он попросил не вмешиваться.

– Полякова, зачем ты его защищаешь? Ты думаешь, он сегодня же начнет какую-то операцию по задержанию проводить? Не смеши. И, может быть, он в чем-то прав, но зачем разговаривать с нами, как твоя бабушка с Гаврюшей? Кстати, как там Гаврюша?

– Не знаю, но, если бабушка не возмущается, то все в порядке. Может, сходим к Гаврюше в гости? – Я обернулась к зданию полиции и произнесла погромче: – Просто в гости, товарищ лейтенант! Максимум, чем нам это грозит – списком литературы на лето от Натальи Гавриловны.

– А что мы будем у нее делать? Давай лучше в восьмую квартиру – узнаем, изменилось ли что-нибудь.

Послышались первые аккорды «Звонка» «Короля и Шута» – он стоял у Насти на рингтоне давным-давно, но в последнее время она подумывала его сменить: каждый второй напевал песни группы, и иногда приходилось доказывать, что ты ее слушала до того, как это стало мейнстримом.

– Да, Леш, – выдохнула в трубку Настя. – Чего? Чего-о-о? Да, мы на Некрасова. Ждем. – Она обернулась ко мне: – Полякова, мой братец знает, кто прячется в восьмой квартире.

Леша так сиял, что казалось, будто у него внутри без перерыва играют зажигательные мелодии – самба и ча-ча-ча как минимум.

– Леди, вы будете рассказывать о моем выдающемся поступке своим внукам, – сказал он, выдав нам по эскимо. – И моим внукам, если однажды, в минуту особой опасности, я вступлю в бой с сицилийской мафией и…

– Погибнешь? – подсказала я.

– Нет, я – никогда. Просто от мафии придется прятаться. Отпущу бороду, побреюсь налысо, сделаю шесть пластических операций и буду скрываться на Кубе. А внуки останутся здесь, естественно.

– За что я люблю Лешу, так это за то, что у него есть план на все случаи жизни, – усмехнулась Настя. – Особенно на те случаи, которых не будет примерно никогда.

– Что мы можем знать о будущем? – Леша взмахнул рукой, его эскимо описало красивую дугу и шмякнулось на асфальт. Он поднял мороженое, осмотрел его со всех сторон, бросил в мусорку и, ни капли не расстроенный, заявил: – Пожалуйста, классический пример.

– Леш, ты великий философ, мы в курсе, но можно ближе к сути? – попросила я. – Ты сказал, что знаешь, кто находится в квартире Левушки.

– Как неуважительно ты относишься к моим рассуждениям о смысле жизни, – покачал головой Леша. – Но я тебя прощаю, так и быть. Значит, показываю.

Мы склонились над его телефоном.

…Вот на экране появляется четкое, хотя и немного затемненное изображение: впереди – лестница, вверху – площадка. Скоро в кадре возникает сам Леша с картонными коробками. Он взлетает вверх по ступенькам, жмет на кнопку звонка. Потом еще раз. Потом несколько раз стучит. Очевидно, из-за двери у него спрашивают: «Кто?», потому что Леша скороговоркой отвечает: «Это курьер, доставка “ФастМаркет”».

Пауза. Через несколько секунд Леша снова тараторит: «Могу оставить заказ у двери, выздоравливайте. И оцените, пожалуйста, заказ в приложении».

И он сбегает вниз, подмигнув в объектив. Картинка как будто замирает, хотя секунды бегут.

– Тут надо перемотать, – сказал нам Леша и подвинул ползунок почти к самому концу видео.

…Вот дверь квартиры осторожно приоткрывается. Коробки, оставленные Лешей, сдвигаются в сторону – они стоят так, что выйти и не задеть их невозможно. Раздается сдавленное чертыхание, дверь распахивается, из квартиры выходит высокий широкоплечий мужчина. Ему приходится повернуться к лестнице, чтобы забрать коробки, и теперь его лицо можно разглядеть в деталях. У него крупный нос, большие глаза, темно-рыжие вьющиеся волосы и что-то слева на подбородке – родинка, бородавка, непонятно. Он поднимает коробки, сквозь зубы сдавленно ругается и уходит обратно, почти бесшумно закрыв дверь.

– Если это не претендент на лучший короткометражный фильм столетия, то вы ничего не понимаете в искусстве, – сказал Леша и погасил экран.

Сначала мы им восхищались:

– Леша – гений!

– И везунчик! Как удачно с коробками получилось.

– Удачно – это когда я зачет по истории театра проспал, а его вообще отменили, – смеялся Леша. – А тут все продумано: оставил бы коробки сбоку, мы бы эту рожу не увидели.

Потом мы обижались:

– Почему ты ничего не сказал?

– Зачем? – пожимал плечами Леша. – Получилось – сказал, а не получилось бы… К чему вам, сестры мои меньшие, лишний раз разочаровываться в жизни?

– А на что ты снимал? – спросила я.

– На телефон. Вижу, Леся, в твоих глазах вопрос: а если бы рыжий его заметил? А я тебе отвечу: не заметил бы, потому что я не дурак. Дурак бы такого не придумал, это во-первых, и в Гаврюшином подъезде развели ботанический сад, во-вторых. Там на каждом подоконнике длинные цветочные горшки – за такие только телефон прятать.

А потом Настя вернула нас к реальности:

– Теперь мы внешне представляем, кто там находится. Это однозначно не Левушка, хотя мы и так догадывались.

Мы с Лешей энергично закивали, а Настя продолжила:

– И? Левушка все еще неизвестно где, а в квартире неизвестно кто.

– Как это – неизвестно? – возмутилась я и ткнула пальцем в Лешкин телефон. – Там – вот этот чувак.

– Очень точная формулировка. «Вот этот чувак». – Настя говорила с таким сарказмом, что хотелось залепить себе рот скотчем и никогда больше не произносить всяких глупостей. – Что это дает? На столбах, что ли, скриншоты развесить? Если вы знаете этого человека – позвоните?

– А если это все-таки Гришин? – спросила я.

– Полякова, ну десять раз обсуждали.

– Вы – десять, а я – ни одного, – взвился Леша. – Что вы там обсуждали? Что там Гришин?

Настя рассказала о том, как обзванивала больницы, я о своем путешествии в Краснознаменский проезд. И мы вдвоем, перебивая друг друга, пожаловались на Есенина, естественно.

– Ну, бывает, – отмахнулся Леша. – Саня нормальный, просто вы его взбесили. Меня вы тоже бесите, кстати: почему настроение на уровне асфальта? Мы прямо сейчас можем выяснить, имеет ли Гришин отношение к исчезновению Пантера Андреевича.

– Как? Еще раз прийти в виде курьера и попросить паспорт? – хмыкнула Настя.

– Леди, ну вы что-то совсем. Видите, у меня даже слов не находится. Значит, рассказываю: едем в Краснознаменский, показываем видео мужику, с которым Леська общалась. Получаем закономерный ответ: да, вот он, сволочь. С этим нас даже Саня не прогонит – ему придется выяснять, что делает этот чел в чужой квартире.

– Твоему Сане и так все ясно, – скривилась я. – Это он сам, кстати, сказал, не я придумала.

– Если ехать в Краснознаменский, мы дома ночью будем, – сказала Настя. – Можно в мастерскую на Академической. Я погуглила – их там только две.

– И под каким предлогом показывать видео в мастерской? – не согласилась я. – С Борисом Сергеевичем хотя бы ничего придумывать не надо, я уже ему нагнала про волонтерство.

– Значит, давайте так: сегодня едем в Краснознаменский, а завтра в мастерскую. Все равно уже ничего не придумаем, моя креативная лаборатория закрыта. – Леша постучал пальцем по лбу. – Вы меня спросите: а зачем в мастерскую? А я скажу: ради информации.

– Ты же к Саньку собирался, как только Леськин дед Гришина опознает? – иронично прищурилась Настя.

– Бро, планы иногда меняются.

Настя посмотрела на экран телефона и протянула:

– Половина седьмого. Я же говорю, дома к двенадцати будем.

– А Левушка может больше никогда домой не попасть, – тихо произнесла я.

Мы одновременно вздохнули, как будто у нас были одни легкие на троих, защелкали клавишами на телефонах – я писала, что задержусь у Насти, Настя писала, что задержится у меня, а Леша похвастался, что может отправить только два слова – «буду поздно».

До остановки шагали молча, Настя нарушила тишину только раз:

– Леш, а что ты в коробки положил? Они на вид тяжелые.

– А, газеты и журналы с балкона достал и распихал. Может, вернем, если повезет.

Настя с досадой ударила кулаком по крепкой калитке:

– Надо было у деда телефон брать!

Дом Бориса Сергеевича встретил нас темными окнами. На наши крики: «Борис Сергеевич, добрый вечер!» никто не отзывался. Калитка была закрыта на замок, но вообще-то мы еще не настолько отчаялись, чтобы без согласия хозяина лезть на чужой участок.

Или настолько. Потому Леша окинул забор оценивающим взглядом и предложил:

– В принципе, я могу перелезть.

– Чтобы что? – уставилась на него Настя.

– Не знаю, – признался Леша, – но куда он делся? Один пропал, другой пропал. Ох, не нравится мне все это.

– Фраза, как будто из дешевого сериала, – поморщилась Настя.

– А она и есть из сериала: помнишь, я прошлой осенью снимался – играл мальчика, который выносит мусор? Так вот там следователь по сценарию постоянно повторял: ох, не нравится мне все это, ох, не нравится. А чему там нравиться, когда восемь убийств на одну серию?

– Ты можешь, пожалуйста, минуту помолчать? – судя по голосу Насти, вторая поездка в Краснознаменский раздражала ее сильнее первой. – Полякова, вы с этим дедом о чем-нибудь договаривались?

– В целом, да. Он просил приехать, если я что-нибудь узнаю про Льва Андреевича.

– Отлично. Прекрасно. Замечательно, – Настя потерла ладоши одна о другую. – Скорее всего, дед спит, заткнув уши берушами. Или пошел к соседу пить чай с сухарями. Так что у нас целых два варианта: прождать его часа два или до утра. Плюс, безусловно, в том, что пожилые люди рано ложатся и рано встают. С первыми петухами выйдет Леськин дед на крылечко, а тут сюрприз – три малолетних дебила.

– Бро, мы потом обязательно погорюем, – миролюбиво пообещал Леша, – а пока давай подумаем…

– Думать надо было, пока мы в электричку не сели, – перебила Настя. – Но это не наши методы, да?

– У тебя просто с этим местом несовместимость, – улыбнулась я, попыталась ее обнять, но Настя передернула плечами. – Я понимаю, тебе здесь не нравится…

– Мне не нравится, когда нет результата, Леся! – закричала Настя. – Я не люблю делать что-то бессмысленное! А в последнее время все так: я то от Саши Есенина мокрой тряпкой по морде получаю – «не лезь, куда не просят!», то тащусь ночью в этот тупой тупик, где нет никого, то прихожу на собеседование, рот открываю, а звук не идет. Хватит!

Она уселась прямо на дорогу, обхватила голову руками и заплакала.

Ненавижу это чувство: когда плачет кто-то другой, мне тоже хочется плакать – я становлюсь беспомощной и очень тупой.

Я села рядом с Настей и сказала:

– Не, результат есть. Если бы не ты, Лешка бы давно через забор сиганул. А там такой дед – ты бы его видела, у него точно охотничье ружье на стене висит. В лучшем случае, солью в попец.

– Я бы сиганул, – согласился Леша и тоже сел рядом. – И если бы не ты, мы бы с Кариной не подружились и ничего бы про Гришина не узнали.

– Узнали бы, она милая, – шмыгнула носом Настя.

– Как любит говорить мой лучший бро: «Это предположения, опираться можно только на факты», – Леша идеально скопировал ее интонацию. – А собеседование что? Ну, бывает, не срослось. Сколько там человек в комиссии было? Пять, шесть? Может, сидела бы там другая пятерка, выдали бы тебе ведро валерьянки, запустили последней отвечать и все бы сложилось по-другому. Но вообще-то, бро, пора закалять характер и тренировать мастерство публичных выступлений. Я тебя в сентябре возьму к нашему преподу по сценречи – у него даже стул заговорит.

– Да, Куликова, – поддержала я, – а то пригласят тебя на какой-нибудь съезд умных – не будешь же ты молчать! Мы-то с Лешей, понятно, туда даже зрителями не попадем, но за тебя поболеем.

– Ты что, Леся, нам и болеть не разрешат. Мы одной силой мысли снизим уровень интеллекта на мероприятии.

Настя вытерла рукавом толстовки щеки, посмотрела на нас и с нежностью проговорила:

– Вы придурки.

Мы обняли ее с двух сторон и дружно рухнули на траву, хохоча и вереща, и тут раздалось громогласное:

– Вы что тут устроили, а?

– Борис Сергеевич, здравствуйте! – Я постаралась как можно быстрее подняться и отряхнуться. – Это я, Алеся. Мы вас ждали.

Борис Сергеевич сощурился:

– А-а. Ты с компанией, смотрю. А я на рыбалке был, – он продемонстрировал ведро, в котором плескались толстенькие рыбки. – Ну, нашелся Левка?

– Нет, но у нас вопрос, – Леша услужливо протянул мне телефон, я сунула его прямо под нос Борису Сергеевичу и спросила: – Скажите, это Гришин?

Борис Сергеевич поставил ведро на обочину, еще сильнее сощурился, взял телефон в руки и подошел поближе к фонарю.

– Да какой же это Гришин? – усмехнулся он. – Гришин с пузом и с плешью.

Я увидела, как вытянулось лицо у Леши, как обреченно вздохнула Настя. Мне самой хотелось взвыть.

– Нет, не Гришин это, – Борис Сергеевич вернул мне телефон. – Это Левкин знакомый, зимой два раза к нему приезжал.

Криминалити

Задача со всеми неизвестными (часть 3)

Опубликовано 6 часов назад

– Значит, рассказываю: если Сева – хороший мальчик, то Леська права, – рассуждал примчавшийся к нам Леша. – Допустим, у Львиного сердца возникли какие-то проблемы. Допустим, он обратился за помощью к родственнику. Они придумали операцию по спасению исчезающего вида в лице Льва, отвезли его куда-нибудь подальше, а Сева живет в его квартире и ждет.

– Чего ждет? – хором спросили мы с Настей.

– Чего-то страшного, наверное.

– Я, конечно, сама это придумала, но теперь мне кажется, что придумала фигню, – сказала я. – Во-первых, это каких масштабов должны быть проблемы, чтобы устроить подобное? Во-вторых, Гаврюша говорила, что Левушка с братом не общается. Точнее, сам Сева ей так говорил. Ладно, он мог и соврать, если у Левушки серьезные проблемы, но… Тогда получается, что наш Левушка готов своего родственника подставить? Я пока спрячусь, а ты там поживи под непонятно какой угрозой? Как-то это не вяжется с человеком, который Гришину-жену от Гришина-мужа защищал.

– Как только ты перестанешь делать из Левушки героя, в твоих суждениях перестанет хромать логика, – назидательно проговорила Настя. – Ты сама сказала про масштабы проблемы: Гришин его мог и не испугать, а если представить, что за Левушкой какая-нибудь банда охотится… Хотя он и банда – это как я и кей-поп. Пересечение невозможно.

– Да, какой-то Львович совсем ноу криминалити, – согласился Леша.

– А если все наоборот? – я щелкнула пальцами. – Это не Левушка прячется, а хороший мальчик Сева?

Настя хмыкнула:

– Прятаться у родственника – это что-то на гениальном. И пропажу Левушки это никак не объясняет.

– А мы ничего не знаем об уровне их интеллекта, – отмахнулась я. – А пропажа выбивается, да. Но если все так, как мы думаем, то Лев Андреевич может что-то тайно делать ради спасения хорошего мальчика Севы.

– Если честно, кто бы там кого ни спасал, меня немножечко отпустило, – вздохнул Леша.

– Почему? – спросила Настя.

– Потому что родственник – раз, потому что хороший мальчик, согласно характеристике от гражданки Гаврюши – два, и потому что можно чуть менее истерично искать – три. Если вообще нужно. Может, сами разберутся.

– Мне так нравятся ваши «если», – проворчала Настя. – А если там Сева, но совершенно другой? Секунду. – Она покопалась в телефоне и с чувством прочла: – «Имя Всеволод находится на 56-м месте по популярности в России». Ну?

– Бро, такие совпадения бывают только… Нигде.

– Мы и про Гришина говорили то же самое – тот рыжий, этот рыжий, морду бил, злой ходил. И что? – откликнулась Настя. – Вот когда мы будем уверены, что рыжий Сева – это тот самый Сева, тогда можно в каком-то смысле расслабиться. А подтвердить или опровергнуть эту версию легко – показать фотографию Гаврюше.

Я кивнула и снова набрала номер Гаврюши, хотя это было глупо – возле дома она не появлялась и мне не перезванивала.

– Куда она делась? – спросила я, как будто Настя с Лешей могли знать ответ.

– А давно не отвечает? – поинтересовался Леша.

– С утра.

– Ответит. Не могла же она тоже исчезнуть.

Гаврюша не появилась ни через час, ни через два. Бабушка совсем перестала сердиться и всерьез забеспокоилась, обещая вернуться как можно скорее, Настя по уже знакомым номерам обзванивала больницы – мало ли, человек в возрасте. Мне пришло в голову позвонить в театр – нам сообщили, что Наталья Гавриловна на больничном и выйдет в понедельник. Мы с Лешей зачем-то сбегали в парикмахерскую, где бывала Гаврюша, но сегодня ее там не видели.

Леша хмурился, что было ему совершенно несвойственно, и спрашивал:

– Что думаешь, Лесь?

– Думаю, что я разучилась думать. Мы столько ерунды сделали в последнее время, а считали, что рассуждаем адекватно. Я думала, что Гаврюша перед концертом в салон пошла, а она пропала. Я думала, что у Левушки в квартире как минимум серийный маньяк скрывается, а там, скорее всего, мирный житель. Леш, почему я такая бесполезная и тупая?

– Понятно, депрессивное настроение передается воздушно-капельным путем. Вчера Настюху накрыло, сегодня тебя. – Леша положил руку мне на плечо. – Значит, рассказываю: бесполезные и тупые не делают ничего полезного и тупят, а это не про тебя. Просто иногда нужно переделать кучу фигни, чтобы выйти на правильный путь. Дело закрыто.

– Тебе надо мотивационные курсы вести, станешь миллионером.

– Обязательно стану. Вот Гаврюшу отыщем и стану. Теперь у нас выбора нет – обязаны ее найти, иначе как же мои миллионы?

У меня зазвонил телефон, я посмотрела на экран и чуть не вскрикнула.

– Леш, Гаврюша! – Не с первого раза смахнула иконку с трубкой и от волнения забыла поздороваться: – Наталья Гавриловна, вы где?

– Лесенька, моя девочка, здравствуй! Передай бабушке мои глубочайшие извинения! Сожалею, не смогла до нее дозвониться.

– Вы где? – повторила я.

– Моя девочка, я решила устроить себе небольшое приключение, – Гаврюша громко рассмеялась. – Путешествие по булгаковским местам. Так что я в отъезде, моя милая.

– Чего? Наталья Гавриловна, какие булгаковские места, вы же…

Вообще-то я хотела сказать, что Гаврюша наотрез отказывалась уезжать перед открытием театрального сезона, и последний писатель, который ее интересовал – это Булгаков, но она меня перебила, почти прокричав:

– Да, я обожаю творчество великого Михаила Афанасьевича! А кого еще любить, не Чехова же. Понимаешь, моя девочка? Так что погуляю по Патриаршим, зайду на Большую Садовую… Ну-ка, Лесенька, где проживал Берлиоз?

– 302-бис, квартира 50, – послушно ответила я, и на долю секунды у меня потемнело в глазах.

Ноги стали ватными, мозг превратился в желе.

Нет, мне показалось. Этого просто не может быть, потому что так не бывает – разве что в триллерах или кошмарных снах.

А если я не сошла с ума, если я права? Самое ужасное, что я не могла придумать, как проверить свою дикую догадку.

– Нехорошая квартира, – добавила я. – Я все правильно сказала, Наталья Гавриловна?

Повисла пауза, в трубке что-то зашуршало и затихло, а я бестолково алекала.

– Что-то со связью, моя девочка, – тихо отозвалась Гаврюша. – Ты умница. Я буду по тебе скучать.

– Да она его ненавидит! – Я орала на всю улицу и меня это ни капли не смущало. – У них шутка была! Про Булгакова и про Чехова! Типа, хочешь замутить с Гаврюшей – рассказывай про Чехова, хочешь ее слить – про Булгакова! Ты понимаешь или нет?

– Я понял.

Леша отвечал непривычно коротко, мы бежали с такой скоростью, что могли бы выиграть любительский спринт.

– А про нехорошую квартиру Гаврюша говорила, когда этажом выше что-то гремело!

Дыхание сбивалось, кроссовки размеренно шуршали по асфальту.

– И пусть твой Саня Есенин надо мной ржет, но я обязана это рассказать!

– Стоп, – Леша резко затормозил. – Там Настя одна. И ничего не знает. Леська, беги к Сане, если его нет на месте – тащи сюда кого угодно. А я Настю домой отправлю, а сам между этажами потусуюсь, чтобы никто не вышел и не вошел.

– Только попробуй, – рявкнула я, – если в восьмой квартире происходит какой-то ад, нам даже близко туда нельзя.

– Мы теряем время, – твердо произнес Леша и быстрым шагом направился в противоположную сторону.

– Леш, пожалуйста!

Не оборачиваясь, он выбросил в воздух сжатый кулак.

По пути к участку со мной кто-то здоровался и я вроде бы что-то отвечала, деревья сливались в одно зеленое пятно, горячий воздух как будто замедлял движение.

Я чуть не рухнула на тротуар, когда увидела Есенина, который с кем-то говорил возле отделения.

– Помогите, пожалуйста! – крикнула я и почему-то расплакалась. – Квартира, Гаврюша, она не могла уехать, а сказала, что уехала…

– Гражданка Полякова, глубокий вдох! – скомандовал Есенин. – Выдох. Теперь говори.

…Есенин мне поверил. Если бы не поверил, мы бы, конечно, не бежали к дому Гаврюши, он бы не задавал вопросы о рыжем Севе и не повторял бы: «Разберемся, гражданка Полякова, отставить слезы».

Когда мы оказались у подъезда, Есенин жестко проговорил:

– Сейчас заходим, забираешь Леху и на все четыре отсюда. Ясно?

– Ясно.

Между первым и вторым Леши не было. Между вторым и третьим тоже. На площадке третьего этажа мы услышали голоса.

– Да вы чего, я к бабульке пришел, а ее нет! – объяснял кому-то Леша. – Думал, вы знаете.

Его ярко-желтая майка мелькала между перилами.

– А я думал, что ты курьер, – Лешин собеседник коротко рассмеялся.

Послышался громкий щелчок. Есенин сжал челюсти и еле слышно процедил:

– Гражданка Полякова, пошла вон отсюда.

– Там Лешка, – прошипела я.

– Там у кого-то ружье, дура.

Я думала, что должна прямо сейчас броситься спасать Лешку. Я думала, что Есенин сошел с ума: кто уходит, когда там – твой друг и ружье? И еще что-то думала, пока Есенин не отшвырнул меня к стене, а сам расстегнул кобуру, бесшумно преодолел несколько ступенек и негромко произнес:

– Медленно опустите оружие.

– Еще один знакомый! – снова хохотнули вверху. – Ну че, семерых одним ударом?

Мне захотелось зажмуриться и заткнуть уши. Но это вряд ли помогло бы.

Никогда не слышала настоящего выстрела, но как только раздался оглушительный взрывной звук, от которого голова стала пустой и в ушах пронзительно запищало, я сразу поняла – точно, стреляли.

Есенин ранил рыжего Севу в плечо. Лешка остался невредимым, но был так ошеломлен произошедшим, что еще сутки не мог нормально разговаривать, и вместо привычных словесных фейерверков выдавал односложные ответы и задумчиво угукал. Коротко объяснял: позвонил в восьмую квартиру, потому что не нашел Настю у дома. Решил, что с нею случилось нечто ужасное, а все ужасное творилось именно в восьмой. Настя монотонно оправдывалась: увидела сообщение в какой-то группе: «Возле дома творчества бродит странная женщина», а Гаврюша легко могла показаться кому-то странной и дом творчества вполне соответствовал ее интересам. Поэтому Настя отправилась туда, а нам бы обязательно написала, если бы… Если бы знала, что это важно. За Лешу Настя перепугалась до такой степени, что сама стала называть его «бро».

Но самым ужасным и одновременно прекрасным было даже не это.

Левушка и Гаврюша нашлись в тот же день, и для этого не пришлось ждать допроса преступника.

Их обнаружили связанными в запертой кладовой квартиры номер восемь. Не знаю, что нас больше шокировало – то, что они все это время находились под носом. Или то, что их состояние вызывало опасения – Гаврюшу отправили в больницу с сотрясением, а Левушка вообще был без сознания, когда его нашли. Или то, что рыжий Сева был им хорошо знаком – мы сделали абсолютно правильные выводы: он был двоюродным братом Льва Андреевича и племянником покойного хозяина квартиры, именно о нем Гаврюша рассказывала мне, как о «светлом улыбчивом мальчике».

О нашем расследовании и в каком-то смысле участии в задержании узнали и моя бабушка, и вернувшиеся с гастролей родители Насти с Лешей. После этого мы прочувствовали на себе смысл выражения «бегать по потолку», неделю выходили на улицу исключительно с сопровождением и наблюдали молниеносную смену настроения взрослых. Мы с бабушкой, например, могли нежно обниматься и признаваться друг другу в любви, а через полчаса она поджимала губы и говорила, что не знает, как мне доверять и что со мной делать. У Насти с Лешей происходило то же самое, если судить по Настиной формулировке: «У нас тут гиперопека и абьюз».

Гаврюша после выписки из больницы жила у нас – во-первых, ей был нужен присмотр, во-вторых, она попросту боялась возвращаться домой. Это хорошо повлияло на бабушку: Гаврюша буквально пела оды «своим спасителям» – мне, Насте, Лешке и Есенину, так что со временем бабушка немного оттаяла. «Леська, быть отзывчивой и быть безголовой – не одно и то же», – стала говорить она.

А потом вернулся и Левушка. Он еще сильнее похудел, к нему косяком потянулись бывшие соседи. Борис Сергеевич привозил ему выловленную рыбу, Карина помогала с домашними делами, и еще куча неизвестных нам людей предлагали: «Левка, устроим тебя в санаторий», «Лев Андреич, пейте гранатовый сок – сама давила», «Поживите у нас – воздух!»

Не знаю, удалось бы нам узнать, в чем же было дело, если бы не Гаврюша: она не поленилась дойти до отделения полиции и написала Есенину благодарность в стихах (особенно нам с бабушкой понравилась строчка «Простой герой, Есенин Саша, его душа – отваги чаша»). А еще Гаврюша настояла на том, чтобы «славный мальчик Сашенька почтил присутствием ее скромный дом, где соберутся добрые друзья». Есенин быстро понял, что проще выдержать один вечер в нашем обществе, чем спорить, и в конце августа мы собрались у Гаврюши. Бабушка, Настя, Леша, Левушка, Есенин и я.

В рамках светской беседы мы продержались минут пятнадцать. Все похвалили Гаврюшу за потрясающий стол – пироги, морс, ароматное мясо. Порадовались тому, что спадает жара. А потом Гаврюша сказала:

– Как я люблю такие душевные встречи, друзья мои. И как жаль, что мы видимся в силу столь трагичных обстоятельств… Никогда бы не подумала, что Севочка – мальчик, которого я знала! – способен на подобное. Мне казалось, он так любил дядю, был таким добродушным!

– Да, Санек, – подхватил Леша, – чего у него кукушка слетела?

Есенин посмотрел на блюдо с пирогом, сказал, что таким изощренным методом у него еще не пытались узнать о деталях следствия, и начал рассказ.

Сева действительно появлялся у дяди нередко, но лишь для того, чтобы пожаловаться на несправедливость жизни. Начал он, например, бизнес и прогорел. Устроился работать в офис, но там никаких перспектив. Или решил жениться, а его возлюбленная мечтает о свадьбе на Мальдивах. Каждый раз после таких разговоров Сева уходил от дяди с потолстевшим кошельком.

Когда дядя тяжело заболел и сам пригласил племянника для «важной беседы», Сева обрадовался – решил, что речь пойдет о наследстве. Но радость была недолгой: дядя сказал, что сожалеет, что всю жизнь потакал слабостям племянника, и хочет хотя бы перед смертью помочь ему стать самостоятельным. А потому – никакой больше финансовой поддержки, только добрые советы. И вообще Севе стоит брать пример со Льва: вот он – серьезный человек, так что все имущество дядя завещает именно ему.

– …И Сева убил дядю! – уверенно заявил Леша.

– Зачем? – закатила глаза Настя. – Чтобы Лев Андреевич поскорее вступил в права наследования?

– Нет, от злости, – не сдался Леша.

– Лех, тормози, – усмехнулся Есенин. – Дядя умер от естественных причин. Кстати, после дядиной воспитательной речи Сева даже спорить не стал. Наоборот, сделал вид, что очень раскаивается.

– Зачем? – поинтересовалась бабушка. – Надеялся, что дядя изменит мнение?

– Нет, ему было нужно спокойно приходить в квартиру. Согласитесь, это проще, когда отношения с родственником нормальные.

– А что он там искал? – спросила я.

– Гражданка Полякова, ты как всегда смотришь в самую суть. Именно, что искал.

После смерти дяди Сева несколько раз встречался со Львом Андреевичем и уговаривал его не продавать и не сдавать квартиру – память все-таки. До переезда Льва Андреевича Сева неоднократно наведывался в квартиру и вел поиски, а после переезда созванивался и переписывался с двоюродным братом, чтобы быть в курсе его планов. Если Лев Андреевич уезжал на день-другой, Сева снова проникал в дом.

– А вы замки не меняли после переезда? – удивленно спросила бабушка.

– Зачем? – Лев Андреевич покрутил в руках чайную ложку. – Я ведь квартиру не покупал, это дядина.

– А как же… – растерялась Гаврюша. – Я была уверена, что Сева после смерти дяди ни разу здесь больше не бывал. Полагала, что это из-за натянутых отношений с Левушкой – прости, мой мальчик.

Лев Андреевич пробормотал: «Ничего-ничего», а Есенин пояснил:

– Сева и старался остаться незамеченным. Все-таки кражу планировал.

– Какую кражу? – в один голос выпалили мы с Лешей.

– Драгоценностей, – ответил Есенин. – Он, считай, искал клад.

С некоторых пор Сева был убежден: дядя где-то прячет ценности. И причин на то было две. Когда дяде предстояла сложная операция, он сказал Севе буквально следующее: «Ничего не боюсь, веришь? Мало кто прожил такую жизнь, как моя, мало кому везет найти свои сокровища, а я нашел и сберег, а если вы с Левкой не будете дураками, то тоже сохраните». Позже Сева пытался расспросить об этом дядю подробнее, но тот посмеивался и обещал, что однажды племянник все поймет.

И Сева мог бы списать странные слова на сентиментальный порыв нездорового человека, но у него стали появляться вопросы, которых раньше не возникало. Дядя не бедствовал. Лечился пусть не в самых дорогих, но неплохих частных клиниках. Кроме того, он и Севе помогал деньгами. Откуда у простого пенсионера такие возможности?

– Какие возможности? Обычная жизнь, – тихо сказал Лев Андреевич. – Я дядю поддерживал, просто не распространялся об этом. На отдых отправлял, деньги переводил, покупал лекарства, с лечением помогал. У меня-то все хорошо, я мог, но я бы никогда не подумал…

– Левушка, – с надрывом произнесла Гаврюша, – если ты в чем-то и виноват, то лишь в том, что родился порядочным человеком. Сашенька, рассказывайте же.

Сева стал искать, но столкнулся с кучей проблем. Во-первых, он понятия не имел, о каких «сокровищах» идет речь: редкие марки, которые легко спрятать в тоненькой папке? Золотые слитки? Старинные монеты? Во-вторых, поверхностные поиски результата не давали, а крушить квартиру Сева не решался. В-третьих, у дяди не было ни дачи, ни гаража – где еще он мог хранить ценности? Возможно, в банковской ячейке, но тогда все усилия напрасны.

В какой-то момент Севу осенило: о ценностях что-то знает Лев. Дядя либо завещал их «серьезному племяннику», либо указал местонахождение. Сева пару раз заводил с братом разговор о наследстве, но Лев Андреевич говорил только о квартире.

Тогда Сева пришел к нему в гости и, пока хозяин ставил чайник, ударил его по затылку, связал и запер в кладовке, а следующие несколько дней разбирал квартиру чуть ли не по кирпичикам и под прицелом ружья расспрашивал Льва Андреевича о дядиных сокровищах.

– Сева считал, что спланировал все четко. И как удачно, что вы, Наталья Гавриловна, ему звонили еще до всех событий: он же сделал вид, что с братом не общается и вообще находится где-то далеко. А после похищения он считал, что у него есть три-четыре дня, в которые гражданина Нестерова никто не станет искать. Человек одинокий, живет на новом месте. Но вы, гражданочки, ему все портили, – Есенин переводил взгляд с Насти на меня, с меня на Гаврюшу. – Гражданка Полякова, что вы там кричали на лестнице?

– Что? Когда? – не поняла я.

– Ну, что-то про полицию, про заявления о пропаже…

– А я помню! – подала голос Настя. – Ты сказала, что Наталья Гавриловна… В общем, что она переживает за соседа и точно обратится в полицию. И не только она, возможно.

– Вот-вот, – кивнул Есенин.

Севе такое развитие событий совсем не понравилось, и он не придумал ничего лучше, чем выдавать себя за Льва Андреевича. Ему это неплохо удавалось – хамил соседке, прогонял подростков. Но время шло, а клад не находился, брат упорно молчал, и это раздражало. А однажды приехал курьер и оставил на пороге коробки со старыми журналами. Сева занервничал – странная посылка, но окончательно испугался, когда к нему явился Есенин.

– Ты там был? – вырвалось у меня, и я почувствовала, что краснею, потому что впервые обратилась к Есенину на «ты».

– Гражданка Полякова, я обещал проверить сигнал – я проверил. Правда, Сева мне не открыл. Имел право, кстати, – Есенин покачал головой. – Гражданочки бестолковые, я же говорил – попросите взрослых написать заявление о пропаже, у меня бы полномочия были.

Не знаю, как остальным, но мне стало так плохо, что захотелось пару раз стукнуться головой об стену. Ненавижу представлять, «что было бы, если бы»: если я рассказала обо всем бабушке, если бы у Есенина были «полномочия», если бы он вошел в квартиру… Судя по тому, что Настя низко опустила голову, а Леша перестал коситься на блюдо с пирогом и увлеченно рассматривал собственные ладони, они думали о том же.

– Вот-вот, – Есенин мгновенно распознал наше настроение и постучал себя пальцем по виску. – Вы, конечно, храбрые ребята, но с прогнозированием у вас не очень.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – вступилась за нас Гаврюша.

– А могло бы кончиться раньше и лучше, – поддержала Есенина бабушка, просверлила меня взглядом – теперь хотелось не биться о стену, а слиться со стеной – и обратилась к Есенину: – Александр, а как же Сева себя обнаружил?

– Да он сбежать решил.

После бесконечных визитов соседей, курьеров и полицейского испуганный Сева счел разумным оставить квартиру, прихватив сбережения Льва Андреевича – хоть какая-то компенсация за потраченное время. Лев Андреевич был слишком слаб, чтобы выбраться, а напоследок Сева напоил его сильнодействующими лекарствами, что остались после болезни дяди.

– А у него же ружье было, – задумчиво проговорил Леша. – Можно было…

– Нельзя, – прервал его Есенин и выразительно посмотрел на охнувшую Гаврюшу и на Льва Андреевича, у которого задергалось веко. – Знаешь, бывают такие персонажи: для них бросить умирать – не убить.

Неизвестно, что случилось бы, если бы Сева убежал из квартиры пятью минутами раньше или позже. Но он случайно столкнулся на лестнице с Натальей Гавриловной, которая из-за бессонницы устроила себе «ночной променад». Она стала интересоваться «мальчиком Левушкой» и делами самого Севы.

– Это было ужасно! – всхлипнула Гаврюша. – Он сказал, что недавно прибыл из командировки, пригласил меня выпить чаю с ним и с Левушкой. Я так обрадовалась! А когда мы вошли в квартиру… Я очнулась только в кладовке, рядом с Левушкой. Милый мальчик был без сознания, я подумала, что ему уже не помочь.

Бабушка погладила Гаврюшу по руке и спросила:

– А зачем Сева заставил Наташу звонить Алесе?

– Так вы ее сразу искать начали, – объяснил Есенин. – Наталью Гавриловну весь дом знает, приятелей у нее много, театр опять же.

– Но к чему нужно было ее вообще похищать? Я понимаю, Наташа – свидетель. Но Сева мог бы сказать, что приходил к брату и не застал его дома. Почему нет?

– Ба, ты мыслишь, как преступник, – засмеялась я.

– Нет, Татьяна Игоревна мыслит как разумный и трезвый человек, – возразил Есенин. – Это все логично и правильно, только представьте, что вы несколько дней умирали от страха – вдруг вас обнаружат? Вы несколько дней мучили близкого человека, а потом влили в него смесь лекарств, которые здоровому противопоказаны, и ушли. Какая тут логика?

Воцарилась тишина.

– Спасибо, что вы стали меня искать, – Лев Андреевич слабо улыбнулся Гаврюше.

– Левушка, о чем ты, милый, – всплеснула руками Гаврюша. – Это все Сашенька. И Лесенька. Если бы она не сообразила про квартиру…

– В первую очередь сообразили вы, – сказала я. – Гениально придумали, Наталья Гавриловна.

– Лесенька, мне это случайно пришло, у меня не было выбора, и дело не в этом, – неожиданно мягко проговорила Гаврюша. – Друзья, я никоим образом на вас не обижаюсь, но, думаете, я не догадываюсь, какое произвожу впечатление? Излишне эмоциональная, безрассудная, немного даже истеричная дама, склонная приукрашать действительность… А ты мне поверила, моя девочка. Я благодарю тебя.

– Кстати, да! – Леша со звоном поставил чашку на блюдце. – Леська с самого начала и рыжего заметила – Севу, в смысле, и за Льва Андреевича волновалась, и нас тормошила, как собака спящего хозяина.

Мне было так неловко, что я запихнула в рот целое овсяное печенье и постаралась правильно разместить его за щеками, чтобы не подавиться.

– Так вот кто у нас подстрекательством занимался, – протянул Есенин, посмотрел на меня и едва заметно улыбнулся. – Неравнодушный ты человек, гражданка Полякова. Тяжело тебе будет жить.

– И тебе тяжело будет жить с такой неравнодушной гражданкой на участке! – радостно добавил Леша.

Мы разговаривали до самого вечера. Есенин вспомнил о Гришине: оказалось, он его проверил, как только Настя рассказала о наших подозрениях. И с ним правда было «все ясно» – после отъезда жены Гришин изрядно выпил, разбил окна в первом попавшемся агентстве недвижимости, подрался с охранником и «благополучно присел», как сказал Есенин. Случилось это за день до того, как Лев Андреевич вернулся из Краснознаменского, поэтому развивать версию не было смысла.

Лев Андреевич печально объявил, что у него сорвался крупный заказ:

– Они и с менеджерами моими общались, и мне писали. А как бы я ответил? Компания такая интересная… Мех какой-то продает.

– «Золотой соболь»? – подсказал Леша.

– Не помню, но похоже!

Леша мужественно принял удар на себя и признался, что это он основатель и единственный сотрудник необыкновенной фирмы, которой не существует в природе. Лев Андреевич сначала огорчился, а потом обрадовался: заявил, что ему было бы намного обиднее, если бы он на самом деле потерял такого клиента.

Бабушка, Гаврюша и Левушка под руководством Есенина читали нам нотации: никогда так больше не делать, никого не искать, ничего не предпринимать и ни в коем случае не контактировать с подозрительными людьми. В общем, за что нас совсем недавно хвалили, за то же мы и отхватывали.

– Я бы сказал, это всех касается, – добавил Есенин. – Хоть вам пять лет, хоть девяносто пять – в случае подозрений обращайтесь в органы. Хорошо, что все так закончилось, могло бы… Иначе.

– Да, все очень хорошо, – закивал Леша, – только я не понял: где сокровища?

Все удивленно переглянулись и уставились на Левушку.

– Мне дядя ничего не оставлял, – заверил Лев Андреевич.

– Но он же о чем-то Севе рассказывал, – не отставал Леша. – «Я нашел сокровища, жизнь прекрасна». Что он имел в виду?

– Дядя жил скромно, – сказал Лев Андреевич. – Если он чем-то и владел, то этого не показывал. Но ценности… Странно.

– Саш, а Сева может быть просто ненормальным? – обратилась к Есенину Настя. – Могли ему эти разговоры померещиться?

– Ну, нормальный человек в принципе такого не устроит, – пожал плечами Есенин, – но если ты про голоса в голове, то вряд ли.

Он адекватен.

Гаврюша задумчиво потеребила край скатерти и сказала:

– Лесенька, помнишь наш разговор? Я тебе говорила, что мы в молодости устраивали по-соседски маскарады, встречали вместе праздники… Конечно, все это может оказаться ерундой, но… Левушка, милый, мы можем к тебе подняться?

Мы всей компанией отправились в квартиру Левушки. Там не осталось ни следа беспорядка, Гаврюша, дойдя до кладовки, вздрогнула, но решительно переступила через порог и оглядела высокие стеллажи. Через минуту она сняла с полки жестяную банку с затейливым рисунком и на вытянутых руках вынесла ее в коридор.

– Твой дядя, Левушка, всю жизнь твердил: нет ничего более ценного, чем человеческие отношения. Он повторял это всякий раз, когда мы встречались, когда вы, совсем маленькие, искали клад. Ты помнишь?

– Помню, – Левушка судорожно вздохнул. – Там были… Разные самодельные вещички. Дядя их прятал дома, во дворе. Находишь – получаешь сладкий приз.

Гаврюша бережно смахнула пыль с банки, открыла крышку. Внутри лежали пять звезд, покрытых золотой краской, которая потрескалась от времени. Несколько потускневших янтарных камушков. Три белых неровных шарика с нарисованными елочками – кажется, глиняных.

– Это единственные драгоценности, о которых мне известно, – сказала Гаврюша.

Мы почти не дышали, когда она достала со дна банки цветную фотографию с изломанным уголком. На ней легко узнавалась комната в квартире номер восемь: те же обои, та же расстановка мебели, та же массивная люстра. Симпатичная брюнетка сидела прямо на полу и смеялась, а рядом с нею стояли два мальчика: один, худенький и бледный, серьезно смотрел в объектив. Другой, рыжий и коренастый, хитро улыбался.

– Это я, – Лев Андреевич указал на серьезного мальчика. – А рядом Сева. А женщина – тетя Катя, дядина жена.

Он перевернул фотографию и долго смотрел на оборот. Я подошла поближе и прочла надпись:

Криминалити

Задача со всеми неизвестными (финал)