© Романова Г. В., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эсмо», 2024

Дом, на который она сейчас смотрела, был древним, но еще очень крепким. Он напоминал ей могучего старика, растерявшего всех своих близких, но не утратившего силы и ясности ума. Угрюмого в своем одиночестве деда.

Дубовые бревна сруба потемнели от времени, но не растрескались. Стекла во всех окнах были целы, хотя очень давно не мылись. Толстый слой пыли на них тревожили лишь затяжные дожди. А еще у дома имелась входная дверь – высокая и широкая, с большим металлическим кольцом вместо ручки. И сколько она ни вглядывалась, с того места, с которого обычно наблюдала за домом, не могла увидеть в двери замочной скважины.

– Это потому, дорогая моя, что раньше не делали врезных замков в дверях. Накидные петли для навесного замка и только. Изнутри запирались на крючки и засовы. Было такое время…

В такие моменты ее двоюродная сестра, старше ее на тридцать лет, делала мечтательное и слегка печальное лицо и обмахивалась газетой, как веером.

У ее двоюродной сестры – Тонечки – никого не было. Она не выходила замуж, не рожала детей, была привязана к своей младшей сестренке по материнской линии, всячески опекала ее, регулярно зазывала к себе в гости и все время навязывала ей свою материальную поддержку.

– Могу себе это позволить. Не перечь! – прикрикивала Тонечка на нее, когда встречала возражения.

Тонечка могла себе позволить много чего. Давным-давно она начала скупать заброшенные земли разорившегося хозяйства и доросла до серьезного статуса удачливой бизнесвумен. А начинала в риелторской компании простым клерком!

Организовав фермерское хозяйство, земли она сначала засеяла и засадила всем, чем можно и что в тех краях родилось. Затем поставила сразу несколько ферм с живностью. Принялась строить дома для своих сотрудников. Заманивать специалистов со стороны. И спустя почти тридцать лет превратила заброшенные земли в прибыльные угодья, приносящие ей приличный доход.

Поэтому да, она могла себе позволить баловать свою младшую сестренку. И с приобретением квартиры в Москве ей помогла, обменяв свою «однушку» и старенькую ушатанную «двушку» сестренки на очень достойное жилье в хорошем районе. Не центр, конечно, но туда Соня и не стремилась.

Тонечка, конечно же, изрядно приплатила, но тщательно скрывала настоящую сумму, вступив в сговор с бывшими владельцами той самой квартиры. Потом она помогла с ремонтом. Затем с мебелью. И не думала останавливаться, начав присматривать для сестренки Софии достойный автомобиль.

– Та рухлядь, на которой ты ездишь, скоро катапультирует тебя! – возмущалась она всякий раз, как сестра приезжала ее навестить. – Ты слышишь, как работает мотор? Ты хоть что-то понимаешь?

– Что, например?

Соня к ее ворчанию привыкла, понимала, что продиктовано оно великой любовью, поэтому не обижалась.

– Понимаешь, что эта рухлядь стремительно коррозирует, пока ты на ней едешь? Тебе срочно нужна новая машина.

От новой дорогой машины София отказалась наотрез.

– Меня с работы попрут. И начнут задавать вопросы: на какие средства, откуда они и так далее. Нет категорическое.

– Тогда как? – терялась Тонечка.

– Что-нибудь бывшее в употреблении, дорогая моя, – предложила она старшей двоюродной сестре компромисс.

– Тебе Мелихова недостаточно? Это тоже бывший в употреблении организм. Хочешь еще один?

– Машина – не организм. Сравнила тоже! – фыркала Соня.

– Тут не стану спорить, – щурилась Тонечка и презрительно кривила ненакрашенные губы. – Сравнивать железного друга с твоим Мелиховым – уже преступление…

Разговор заходил в тупик, потому что Соня сразу уходила подальше. Если была на улице, то в дом. Если в доме, то на улицу.

Мелихова – разведенного тридцатипятилетнего капитана, служившего вместе с Соней в полиции, Тонечка ненавидела с первой минуты знакомства. И считала, что он испортит ее сестренке жизнь так же, как испортил ее своей бывшей жене.

На все вопросы Сони:

– Почему ты считаешь, что это Мелихов испортил ей жизнь, а не наоборот? Тонечка, как можно, не зная ситуации, судить человека?

Тонечка отвечала категорическим:

– Он мужик и уже поэтому виноват в разводе. А дети?

– У них не было детей.

– Все равно! А если бы были! Что тогда?

София с ней не спорила, просто уходила подальше, потому что не хотела обижать старшую сестру – единственную, между прочим. И еще потому, что страстно любила Мелихова и слушать о нем гадости не желала. Он был для нее самым лучшим!

А вот вчера Мелихов ее неожиданно подвел. И в первый за три месяца совпавший совместный выходной взял и укатил с друзьями на рыбалку.

– Малыш, пойми, я обещал. Давно обещал, – ласкал он ее взглядом самых прекрасных карих глаз.

– Ты и мне обещал, – напомнила София, стараясь не встречаться с ним глазами.

Если бы он увидел в ее глазах застывшие слезы, разочаровался бы в ней. Он рассказывал как-то, что не выносит женских слез. Начинает раздражаться, чувства остывают, желание видеться исчезает. По этой причине София обиду проглотила, а слезы скрыла. Но дома, переступив порог, разревелась. Неподобающе! По-детски! Если бы Тонечка застала ее за этим занятием, Мелихову точно пришел бы конец…

– Кстати, а где твой капитан, побывавший в чужих руках? – Тонечка отшвырнула газету, уставилась на нее подозрительно. – Помнится, на сегодня у вас планировался совместный выходной?

– Перенесли, – соврала сестре София. И уточнила: – Ему перенесли.

– Ладно, – пожала округлыми плечами сестра, не поверив ни разу. – Не очень-то и хотелось, чтобы ты предпочла его, а не меня. И…

– Тонечка, а чей это дом?

Заходящее солнце отражалось сразу в трех пыльных окнах из семи. И ей неожиданно показалось, что за стеклами кто-то прячется и пристально за ними наблюдает. Глупость, конечно, несусветная. Дом стоял необитаемым, со слов соседей, а Тонечка была в их числе уже лет десять. Последний из рода жил где-то в городе.

– Этот дом особенный, дорогая моя. Он злой. – Сестра неслышно подошла и встала за ее левым плечом. – Обитель зла, уточняю.

– В каком смысле, Тоня?

Она резво обернулась и уставилась на сестрицу загоревшимися азартом глазами. Огонь заходящего солнца переместился с пыльных окон на лицо Тонечки, сгладив все ее морщинки и придав русым волосам невероятный медный оттенок.

Ах, если бы она хоть чуточку занималась собой, была бы настоящей красавицей! Но ей все время некогда. Нет времени ухаживать за русыми кудряшками, шампуня достаточно – считала она всегда. Нет времени на массаж лица и какой-то особенный маникюр. И вещи Тонечка покупала лишь из-за необходимости прикрыть наготу.

– Какая разница, что под моим белым халатом? – пыхтела она сердито. – Я в белом халате по роду своей занятости. Везде в нем: на ферме, в питомнике, в кондитерской. Везде!..

Сейчас – июньским теплым вечером – Тонечка была в широченном ситцевом сарафане с перекрутившимися лямками чернильного цвета. На ногах зеленые резиновые тапки. И плевать ей, что сарафан этот добавляет килограммов тридцать веса, а тапки жутко уродуют ее пусть и полные, но очень стройные ноги.

– Почему ты так об этом доме, Тоня? – поторопила сестрицу с ответом Соня.

– Потому что в нем постоянно творилось зло, – пожала она покатыми незагорелыми плечами. – Когда-то, лет сто назад, прадед нынешнего хозяина построил этот дом из дубового бруса, болтают, что без единого гвоздя. Построил и построил. Сына родил. А потом взял и жену повесил на чердаке этого дома.

– А она не сама?

– Кто знает! Болтали всякое. Это наша с тобой бабка рассказывала, когда ты еще козявкой была. – Тонечка вернулась в плетеное кресло под навесом своей веранды. – И вроде после этого зло пошло их преследовать. Весь род. Прадед следом за женой в петлю влез. Сын сына этого прадеда живьем сгорел в лесном домике на охоте.

– А нынешний хозяин жив?

– И он жив, и дед его. Такой противный мужик!

– Кто? Дед или…

– Оба! Оба, Софийка, противные. Молодой вечно по поселку на тачках гонял, пока за границу не умотал. Тачки крутые, музыка орет, девки из машины визжат. Содом и Гоморра!

– А дед не делал ему замечаний?

– Не знаю. Редко видела его.

– А сейчас? Он умер?

Соня встала у перил веранды, не сводя с дома глаз.

– Не знаю. Давно не видела. Но иногда мне кажется, что кто-то смотрит на меня из окон. – Тонечка передернула голыми плечами и обняла себя пухлыми ладошками. – Жуткое чувство.

– У меня тоже оно возникло, представляешь! Сегодня. Сначала мне показалось, что кто-то смотрит на меня из левого крайнего окна, а потом я почувствовала взгляд из чердачного. Но там же никого нет. Свет вечерами не горит. Не горит ведь, Тоня?

Та подумала и качнула головой.

– Странно, но не приглядывалась. Я рано укладываюсь, ты же знаешь. Встаю в пять утра. Поэтому не вижу, у кого когда свет горит. Вот и сейчас… – Тонечка широко зевнула. – Пора мне в кроватку, дорогая систер. И ты не засиживайся. Не высыпаешься наверняка со своими опасными трудоднями.

Тонечка ушла к себе. А София решила прогуляться. И вот почему-то именно мимо старого дубового дома проложила маршрут. Но чтобы пройти мимо него в непосредственной близости, необходимо было свернуть с тротуарной дорожки. Тонечка, к слову, весь поселок опоясала тротуарами, окаймляющими широкую проезжую часть. Захочешь, грязи не найдешь в этом замечательном поселении.

– Дороги – наше все! – любила она повторять на каждом совещании. – Не будет дорог, не будет бизнеса…

Сойдя с тротуара, Соня оказалась на тропе. Та была очень узкой, но, что странно, натоптанной. Слева и справа, доставая Соне почти до подбородка, буйствовали заросли глухой крапивы, и ей все время приходилось отодвигать ее руками. Добравшись до аккуратно выкошенной лужайки перед старым домом, она остановилась.

Трава действительно была выкошена на пять с плюсом. Явно не деревенской косой. А два окна, невидимых с Тониной веранды, оказались чисто вымытыми и таращились на Соню темными стеклами.

– Странно, – пробормотала она, цепко все осматривая. – Значит, не показалось. Кто-то действительно тут есть и за нами наблюдает…

Она шагнула на аккуратный газон и повернула направо. Но с этой стороны дом прятался за высоким забором – таким же старым, из почерневших бревен, высотой почти под два метра. Соня повернула назад. Дошла до края газона слева от тропы. С этой стороны забора не было. Имелись глухая стена дома и чердачное окно – еще одно. И оно неожиданно оказалось открытым.

Кто-то там обитал. Может, дед молодого хозяина, которого Тонечка называла противным. Может, сам молодой хозяин, который удостоился той же характеристики от ее сестрицы.

Соня уже совсем собралась уходить, когда порывом ветра принесло что-то невесомое, что влипло ей в волосы. Она замотала головой, принялась вычесывать пальцами нечто из волос.

– Да блин! – выдохнула она с облегчением, обнаружив, что это всего лишь паутина.

И прилетела она, по всей видимости, с чердака. Окно распахнуто настежь. И кто-то там точно есть. Он потревожил вековой слой пыли с паутиной вперемешку.

Интересно, кто?

Был бы сейчас рядом с ней Мелихов, тут же насмешливо фыркнул бы и задался вопросом: а оно ей надо, а если надо, то насколько?

Нет, конечно, не надо, но все же! Интересно, кто там прячется от людей? Кто дышит воздухом через чердачное окошко? Вымыл два окна и выкосил лужайку – кто? Если бы это были хозяева, Тонечка бы знала. И все жители поселка тоже. У хозяев не было причин для подобной конспирации.

Или были?

Ночной шум, разбудивший ее, совершенно точно был грозой. Соня слышала сквозь сон пару оглушительных ударов и все ждала, что вот-вот по модной нынче мягкой кровле Тониного дома застучат капли дождя. Так и не дождалась, уснула. А проснулась от знакомого звука полицейских и пожарных сирен. И подумала спросонья, что ночная гроза что-то натворила – каких-то бед. Может, ударила в стог прошлогоднего сена. Или по коровнику. Тонечка теперь…

Она подскочила, подумав о сестре с непонятной тревогой. Посмотрела на часы – половина шестого утра. На улице было уже светло, и Тоня наверняка отправилась на объезд своих владений. У нее каждый день с этого начинался.

Странно, но сестра обнаружилась в доме. Стояла у окна в столовой с огромной чашкой молока в одной руке и маковым бубликом в другой. Она всегда начинала день с подобного завтрака.

– Ты чего дома? – выпалила с порога столовой Соня, звонко прошлепала босыми ногами четыре метра до окна, встала рядом с сестрой. – Что там случилось?

– Ты чего не спишь? – меланхолично отозвалась Тонечка, отхлебнула из чашки.

– А ты чего не на работе?

– У меня еще есть десять минут. Да и коллеги твои дорогу перекрыли. Не выеду пока. Так что не тороплюсь особо. По телефону уже распоряжений и чертей надавала.

– Понятно…

Из окна ничего не было видно из-за Тониного высокого забора и зарослей цветущего жасмина, которые этот забор подпирали. Что она рассматривала?

– Я? Жасмин. Обожаю, когда он цветет, – меланхолично ответила сестрица и тяжелой поступью двинулась к плите. – Коли поднялась, усаживайся за стол, кормить тебя стану. Что желаете на завтрак, сударыня?

Соня пожелала творожную запеканку с вишней, яблочный кисель и омлет.

– Не лопнешь, деточка? – подозрительно прищурилась в ее сторону Тонечка.

– Нет. – Соня поерзала задом по жесткому стулу и поднялась. – Ну, ты пока это… Готовь все, а я смотаюсь, посмотрю, что там стряслось.

– Я так и думала, – вздохнула Тонечка, доставая из холодильника свежий творог с собственной фермы. – То-то, думаю, заданий мне, как Золушке, надавала. С чего это? А ее любопытство гложет. Ладно, иди уже. Одеться не забудь, а то в пижамных штанах перед коллегами предстанешь.

Соня опустила взгляд и рассмеялась. Она в самом деле была в пижамных бриджах с кружевами по низу штанин. И ее короткая кофточка с кружевами тоже не годилась для визита на место происшествия и общения с коллегами.

Переодевшись в тонкие серые джинсы и красную рубашку без рукавов, Соня обула сандалии и помчалась к воротам.

– Чудные дела твои, господи! – встала она столбом сразу, как очутилась за Тониным забором. – Горит!

Горел тот самый старый дом, в окрестностях которого она вчера вечером прогуливалась. Горел знатно. Тот огромный факел, которым дом мгновенно занялся, со слов пожарных, час назад, Соня проспала. Но пожарище до сих пор выстреливало крупными искрами в небо. Даже сквозь обжигающий пар прорывались отдельные настырные языки пламени.

Потолкавшись среди пожарных, не очень-то расположенных к беседе, она пошла в сторону, где местный участковый – худой веснушчатый парень Володя Хмыров – о чем-то оживленно беседовал с двумя мужчинами в штатском. Соня безошибочно угадала в них сотрудников полиции, хотя один из них был в джинсовых шортах до колена, а второй в спортивных штанах. Видимо, парней вытащили с какого-то отдыха.

– Здрасте… – громко поздоровалась Соня, подойдя к ним почти вплотную. – Что здесь случилось?

Парни, как по команде, замолчали, принявшись ощупывать ее взглядами. Володя кивнул, приветствуя. Он знал, кто она – чья родственница.

– Здрасте, здрасте, – широко заулыбался тот, что был в спортивных штанах. – А вы, девушка, с какой стати интересуетесь? Живете по соседству?

– По соседству в гостях, – ответила Соня, скупо улыбнувшись и не торопясь светить удостоверением. Махнула рукой себе за спину. – Вот в этом доме.

– У Ишутиной? – подозрительно прищурился малый в шортах. – У хозяйки всех тут заводов и…

– Пароходов, – закончила за него Соня. – Сестра я ее. Двоюродная и единственная. Пожар по соседству в такое время года, когда нет дождей, скверное дело. Не находите?

– Находим, находим, – покивали они в унисон.

– Поджог? Или природный апокалипсис?

Она все еще не представилась. Внимательно рассматривала парней и гадала, кто из них в каком звании и должности.

Тот, что в шортах, выше и крупнее. Не толстый, нет. Просто крепкий, мускулистый. На вскидку лет тридцать пять. Взгляд спокойный, но недоверчивый. Наверняка майор. И начальствует над своим приятелем, который выглядит излишне суетливым. Старший лейтенант, сделала вывод Соня.

– Почему вы решили, что это природный пожар? – вопросом на вопрос ответил тот, кого она мысленно назначила начальником в звании майора.

– Ближе к утру, кажется, еще не светало, я слышала два удара грома. Ждала дождя, но он так и не пошел. – Соня пожала плечами, глянула на участкового. – Володя, была гроза?

– Нет. Грозы точно не было, – ответил за Володю майор.

– Грозы не было, – подтвердил малый в спортивных штанах. – Мы на рыбалке были неподалеку, нас оттуда и выдернули, даже переодеться не позволили. Всю ночь шел клев. Клев был. Грозы не было.

– А что же тогда бабахнуло? – нахмурилась она. – Сильно так, как гром. Может…

Она отвернулась от них к пожарищу и задумалась. Трое мужчин за ее спиной негромко переговаривались.

– Так вы наша коллега? – зашел со спины малый в спортивных штанах. – Приятно! Капитан Уткин. Можно просто Валентин.

– София Святова, – показала она наконец свое удостоверение. – Старший лейтенант.

И она повернулась к парню в шортах, требовательно глянула.

– Майор Николаев, – с кивком проговорил он и добавил после непродолжительной паузы: – Можно просто Денис… Сергеевич.

– Так точно.

Соня улыбнулась тому, что угадала его звание. Если еще и с возрастом не ошиблась, то ее чутью можно поставить зачет. С Уткиным ошиблась – не старлей, капитан. Но это пустяк.

– Во сколько громыхнуло, старлей? – спросил Николаев, уперев руки в бока и внимательно рассматривая обгоревший остов старой печи, постепенно проступающий в клочьях рассеивающегося пара.

– Не знаю. Сквозь сон слышала, на часы не посмотрела. Ждала, что дождь вот-вот пойдет. Он не пошел. Я и уснула.

– Промежуток между ударами был какой по времени? – не хотел он успокаиваться.

– Как в грозу. Меньше минуты. Точно. Почти сразу, один за другим. – И она снова глянула на участкового: – Володя, ты разве не слышал?

– Нет. В городе ночевал. У тещи, – признался тот.

– Ладно, разберемся, – пообещал Николаев и пошел от них в сторону пожарных, сматывающих рукава.

– София, а вы в каком отделе служите, я не рассмотрел удостоверение. В самой Москве или в Подмосковье? – зачастил тут же Уткин, заглядывая ей в лицо.

– В Москве. – Соня назвала адрес своего отдела.

– Ого, какое совпадение! – обрадовался он неожиданно. И тут же принялся делиться с ней совершенно ненужной ей информацией: – С нами на рыбалке был один из ваших сотрудников. Он вообще-то наш земляк. В Москву года два назад перевелся. Он с девушкой приехал. Развелся недавно. Девчонку себе нашел зачетную. Коллега. Только из другого района, не вашего.

– Что за сотрудник? Может, мы знакомы? Хотя отдел большой, можем и не пересекаться. – Она все еще не чувствовала тревоги, не ожидала подвоха, просто проявляла вежливость. – Кто такой?

– Мелихов. Женя Мелихов. Тоже капитан, как и я. Мы давно с ним знакомы. Одногодки. Вместе в школе полиции учились. Давно вместе на рыбалку собирались. Все срывалось. Да и сегодня вот не особо удалось. Хотя ночью клев был… Знакомы?

– С кем? – еле выговорила Соня, у нее словно замерзло лицо и губы, так стало невыносимо ими шевелить.

– С Мелиховым Женькой знакомы?

– Кажется… Кажется, нет. А что за девушка у него? Может, ее знаю?

– Да вряд ли. Настасья Якушева. Она даже еще не сотрудник.

– Она стажер. Я ее знаю.

И, повернувшись к нему спиной, София медленно поплелась к Тонечкиным воротам.

Настя Якушева в прошлом году была у них в отделе на практике. Высокая блондинка с потрясающими формами, голубыми глазами, длинными ногами и абсолютным отсутствием интереса к выбранной профессии.

– Святова, ты не знаешь, зачем она в полицию пошла? – неоднократно задавался вопросом Женя Мелихов, каждый раз провожая Настю удивленным взглядом. – Ей же место на подиуме. А она в полицию…

– Спроси у нее, – нервничала София и от вопросов его, и от взглядов, которыми он провожал блондинку.

Видимо, спросил. И ответ его устроил, раз он позвал ее на рыбалку, а она поехала. А может…

– Может, у них уже год отношения, Тонечка?! – спрашивала она у сестры хриплым, не своим каким-то голосом. – С того самого дня, как она появилась у нас в отделе, на практике?

– Не знаю, Софийка, – сочувственно вздыхала Тонечка. – Ты поела? Я приготовила все, что ты просила.

– Не хочу, – плаксивым голосом ответила Соня. – Но съем. Из уважения к твоим стараниям.

– Молодец, – похвалила сестра. – А что касается твоего Мелихова…

– Только не смей говорить, что ты меня предупреждала! – взвизгнула Соня, роняя кусок запеканки в тарелку.

– Не буду. Но я тебя предупреждала. Твой Мелихов – козел и кобель! В чем ты сегодня и убедилась. У тебя все, детка? У меня дел невпроворот.

– Все. Почти. – Соня вздыхала, окуная кусочки запеканки в густую фермерскую сметану.

– Что еще?

– Ты ничего не слышала ночью?

– Что именно?

– Гром. Два удара грома было. Я даже проснулась. Ждала дождя, но его не было. И тут дом загорелся. Может, это взрывы были. И от этого дом загорелся?

– Может быть. Баллон газовый или что-то в этом роде. Пожарные установят, не сомневайся. И если что, то взрывов я не слышала. Не забивай себе голову хотя бы этим…

Как странно бывает: она угадала утром своего выходного дня почти все.

Майору Николаеву Денису Сергеевичу было действительно тридцать пять лет. И он был начальником отдела. Уткин служил в его подчинении.

Николаев позвонил ей тем же вечером, как старый дубовый дом сгорел. И подтвердил, что два удара она слышала – не приснилось ей.

– Только это был не гром, старлей. Это были два выстрела из ружья.

– Ух ты! – воскликнула она изумленно.

– Тебе спросонья показалось, потому что громыхнуло знатно, – он безо всяких предисловий начал ей «тыкать».

– Кого-то убили?

Ну, не просто же так он звонит. Видимо, спросить о чем-то хочет или информацией поделиться. Хотя, если подумать, второе странно. Ей незачем знать о ходе расследования в районе и версиях всяких. У нее свои проблемы намечались – с Женей Мелиховым. Он ведь ей так и не позвонил ни днем, ни вечером, а она ждала. И вместо него вдруг позвонил Николаев Денис Сергеевич – майор тридцати пяти лет.

– Убили. Двумя выстрелами из ружья в упор, в область груди, – тут же выдал тайны следствия Николаев. – Убитым оказался хозяин дома. Сорокалетний Станислав Кулаков. Убийство, предположительно, произошло между двумя и четырьмя часами ночи. Видимо, в это время ты и слышала выстрелы, приняв их за удары грома. Только это были не удары грома, а оружейные выстрелы.

Могла ли она перепутать? Спросонья? Запросто!

– Ты гуляла накануне вечером около того дома.

Не спросил, сказал утвердительно Денис Сергеевич Николаев. Может, с Тонечкой уже пообщался. Может, ее видел кто-то еще.

– Гуляла.

– Почему там?

– Любопытно было. Мне всегда был интересен этот столетний дом с ужасающей историей. Ты знал, что мужчины их рода часто погибали?

Она тоже решила не церемониться, начав с «ты». Его звонок не был официальным. Они просто болтали на злобу дня.

– Не слышал, – признался Денис.

– После того как повесилась их прабабка, или ее повесили, не знаю, мужчины их рода погибали один за другим, но будто не все подряд. Кто сгорит, кто утонет.

– Ясно. Городские легенды, – подвел он черту под ее рассказом. – Меня больше интересует, ничего ты не видела там, когда гуляла?

– Что интересует?

– Все!

– Ну… Дом был обитаем уже какое-то время. Лужайка перед домом пострижена. Два окна вымыты. И еще… – Соня перевела дыхание. – На чердаке кто-то был и наблюдал за мной. Скорее всего, это молодой хозяин и был. Как там его? Кулаков Станислав?

– Так точно, – подтвердил Николаев. – Во сколько это было?

Соня назвала точное время. Она запомнила, потому что фотографировалась на фоне заката. И видела время на телефоне.

– Гм… Странно… – озадаченно произнес майор.

– Что странного?

– Кулаков въехал в поселок после двадцати трех сорока пяти, плюс-минус пара минут.

– Да? Тогда кто находился в доме? Там точно кто-то был. Окно на чердаке было открыто. И оттуда летела паутина. Ее же кто-то потревожил, так? Так!

Соня поймала свое отражение в большом зеркале шкафа в прихожей. И немного расстроилась. Ее коротко стриженные русые кудряшки не шли ни в какое сравнение с белыми локонами Насти Якушевой. И ростом до Настиных метра семидесяти пяти Соня недотягивала сантиметров пятнадцать. И в размере лифчика она ей уступала значительно.

Нет, Соня не дурнушка. Очень даже симпатичная, стройная, кареглазая, улыбчивая. Но на подиум ее бы не взяли как пить дать. И, как оказалось, для рыбалки она тоже не годилась. Женя Мелихов позвал Якушеву.

– Вполне возможно, что в доме в тот момент был убийца, – вклинился в нестройный ряд ее мыслей голос майора. – Он ждал хозяина, чтобы убить. Потом поджег дом. И ты, находясь так близко, очень рисковала, София. Так ты точно никого подозрительного не видела? И ничего подозрительного?

Она слегка возмутилась, напомнив майору, что является действующим сотрудником и уж точно не ворон там считала, а осматривалась вполне себе основательно.

– В доме точно кто-то был, но я не видела кто. И машина, если она и была, то находилась за забором. Слушай, Денис Сергеевич, а кто он – Кулаков Станислав? Он будто в последнее время за границей жил.

– Выясняем, – сразу напустил на себя важности майор. – Пока нет информации.

– А дед? Дед его где?

– Дед обнаружился в больнице. В неврологическом отделении. Ему уже сообщили. Он в шоке.

– А зачем же так! – тихо возмутилась Соня, отходя от зеркала. – Если он в неврологии лежал, то диагноз, думаю, серьезный. Сколько ему лет? Чем болен?

– Семьдесят девять ему. И нет у него никакого диагноза. Спину сорвал на тренировке, – весело хмыкнул майор Николаев.

– Где? На тренировке? Я не ослышалась?

– Нет. Кулаков Михаил до сих пор тягает штангу, гири и так далее. А тут неудачно поднял. С острым радикулитом отправили прямо из спортзала. Повторюсь: он в шоке. Молчит и головой качает – все.

– Не может понять, за что внука пристрелили?

– Типа того… Слушай, София Святова, а что ты делаешь завтра вечером?

Завтра вечером будет понедельник. И у них с Мелиховым были планы, составленные в пятницу. Оба считали, что соскучатся друг по другу. И сразу после работы отправятся к ней.

Но это были планы, составленные до рыбалки. До того, как София узнала о предательстве Жени. Правда, жила в ее душе крохотная надежда, что все это просто ошибка и Уткин что-то напутал с этой блондинкой Настей. Она не с Женей приехала, а сама по себе. Или Мелихов привез ее для кого-то. И все не так скверно, как кажется…

– Завтра вечером я свободна, – вдруг выпалила она и сама испугалась. – А что?

– Может, я приеду, и мы сходим, посидим где-нибудь?

– Приезжай, – позволила Соня и отключилась – боялась передумать.

Он не придет. Перезвонил через час и сослался на занятость. А она выдохнула с облегчением. Его звонок опередил ее звонок лишь на пару минут…

Понедельник начался с грозы.

Стоя у кухонного окна с чашкой кофе и шоколадным печеньем, Соня хмуро рассматривала мокрую улицу. Начало недели было так себе. Она любила, когда дождь шел ночью и прекращался до ее пробуждения. Утром летнее солнце играло с каплями, срывающимися с листьев, будило птиц. Весь город казался умытым, отдохнувшим.

Сейчас все было серым. Сочная июньская зелень потускнела, цветы на клумбах разбухли, разлившиеся лужи морщил сильный ветер. Она нашла взглядом свою машину. К стеклу прилип какой-то клок белой бумаги. И это точно был не талон на штраф за парковку в неотведенном месте. Мусор. Его с вечера носило по двору перед грозой ураганным ветром.

Соня допила кофе, отошла от окна, покосилась на телефон. Тоня не звонила. Мелихов тоже. Обычно день у нее начинался иначе. Сестра звонила каждое буднее утро – поздороваться и пожелать бодрости духа. Мелихов звонил с просьбой забрать его от метро, мимо которого Соня обычно ездила на службу. Покупка им машины все откладывалась. Ему не одобряли кредит.

Сегодня телефон молчал. Она решила, что тоже не станет им звонить. У Тони могли быть какие-нибудь срочные дела по бизнесу. А Мелихов…

Он не заслуживал ее звонка, ее внимания. И вполне могло быть, что он проснулся сегодня не один, а с шикарной блондинкой Настей Якушевой, чьи параметры его устраивали больше.

До отдела Соня доехала быстро. Странно, машин было мало, обычно в непогоду проспект напоминал бесконечную ленту разноцветного домино. Она припарковала свою почти новую машину, купленную Тонечкой у какого-то знакомого после трех лет бережной эксплуатации. Якобы! Прошла мимо дежурной части и почти уже скрылась за поворотом на пути к своему кабинету на первом этаже, когда дежурный ее окликнул:

– Святова, к полковнику.

– Есть, – буркнула она негромко, поворачивая к лестнице.

Пока поднималась, не переставала удивляться. Как правило, ее в кабинет к руководству не вызывали. Были люди рангом выше ее. Мелихов, например. Но, видимо, он сегодня был страшно занят. И не мог явиться вовремя на службу, раз вызвали именно ее.

Вообще-то своего полковника – Власова Игоря Ивановича – они все уважали. Строгая немногословность сочеталась в нем с заразительным энтузиазмом. Он неподражаемо смеялся, когда бывал весел. Мог наорать, когда кто-то косячил. Но никогда не сливал никого и не любил стукачей.

Соня общалась с ним за время службы всего несколько раз – по пальцам одной руки можно пересчитать. И то это были совместные совещания. Но чтобы так вот – лично, по вызову…

– Разрешите, товарищ полковник? – сунулась она к нему в кабинет.

Кто-то сидел у него за столом для переговоров спиной к двери. Она не успела узнать, полковник велел зайти.

– Присаживайся, Святова.

Власов указал на противоположную от гостя сторону стола.

Соня потащила стул, покосилась на мужчину и остолбенела. Это был майор Николаев. Он кивнул ей, поприветствовав, и посмотрел на нее как-то странно. Соня неожиданно занервничала.

Что, если ее хотят привлечь к даче свидетельских показаний? Она прогуливалась около дома, который спустя несколько часов сгорел. К тому же в сгоревшем доме были обнаружены останки молодого хозяина. Его застрелили. А это уже не просто поджог старого дома, а убийство с отягчающими. И ее показания могут быть важными, но…

Но она ведь ничего не знает такого, что могло бы помочь следствию. Прошлась в одну сторону, затем в другую, и все. Неловкость какая!

Соня коротко кивнула Николаеву и села на указанное полковником место. Повисла пауза. Николаев смотрел на Соню. Соня смотрела на полковника Власова. Тот ни на кого не смотрел, уставив взгляд в стол.

Ей вдруг сделалось тревожно. Мелихова нет на работе. Может, что-то случилось? Поэтому он не позвонил ни вчера, ни сегодня. Может, его романтическое приключение на рыбалке закончилось как-то не так? Трагически?

– Товарищ полковник, Игорь Иванович, – подалась она вперед. – Что-то случилось?

Да, она нарушала субординацию. И права не имела лезть с вопросами к чину много выше ее по званию. Но пауза затянулась! Неподобающе!

– Старший лейтенант Святова, – одернул он ее и поднял на нее строгие глаза. – Отставить.

– Так точно. Виновата. Прошу прощения. – Она резко встала.

– Да сядь ты уже, – поморщился Власов. И негромко добавил: – Вот ведь задача… Не думал, что так сложно…

Усевшись по его команде, Соня замерла. Она уже не сомневалась, что случилась беда. Вступление было более чем красноречивым.

С Женей беда! Он влип! Или еще чего похуже! Как она не хотела, чтобы он ехал без нее на эту чертову рыбалку. Надо было настоять и…

– Майор, доложи, – нашелся наконец полковник и выдохнул с облегчением.

– Так точно, товарищ полковник, – отозвался тот с великой неохотой.

И снова потекли томительные минуты молчания.

– Денис? – уставилась на него сердито Соня. – Что-то случилось?

– Д-да, – с запинкой проговорил он, старательно обходя взглядом то место, где она сидела. – Сегодня ночью в поселке Затопье сгорел еще один дом.

Слава богу! Она чуть не расплакалась от счастья – с Мелиховым все в порядке. Он не погиб, его не подставили, он жив и, судя по всему, вполне здоров. И Николаев здесь совершенно точно из-за ее свидетельских показаний.

– Когда дом потушили, было обнаружено тело, – продолжил выдавливать из себя по слову майор Николаев Денис Сергеевич.

– Тоже огнестрел? – деловито поинтересовалась Соня.

– Нет. С множественными ножевыми.

– Ого! Какой у вас там маньяк многопрофильный орудует. Так от Затопья скоро ничего не останется. А что моя сестра по этому поводу говорит? Она же там глава и…

– Это ее дом сгорел, Соня, – перебил ее полковник. – И ее тело было обнаружено с множественными ножевыми. И у нас к тебе вполне резонный вопрос: кого ты можешь подозревать в совершении данного преступления?

Мелихов был руководителем их отдела. И место в кабинете занимал козырное – главный левый угол, если смотреть от входа. И всяк входящий натыкался на его хмурый подозрительный взгляд, даже если у капитана Мелихова было прекрасное настроение.

Капитан Мелихов считал, что один суровый вид его должен заставить входящего в кабинет трепетать от страха и уважения.

Соня всегда считала такую позицию ошибочной. Неоднократно пыталась капитана переубедить. Потом махнула рукой, смирилась. Сейчас ей было плевать на все мимические экзерсисы Мелихова. Ей сейчас почти на все было плевать, кроме дела об убийства ее сестры Тонечки.

Прошло три недели с момента ее гибели, а следствие топталось на месте. Ее, разумеется, в группу, возглавляемую майором Николаевым, не включили. Особыми сведениями не делились. А несколько дней назад и вовсе отправили в архив с каким-то нудным и, на ее взгляд, никому не нужным поручением.

В архиве она проторчала целых четыре дня. Вернулась именно сегодня и с порога наткнулась на Мелихова, хмуро взирающего на всякого входящего. Идиот! Никто не проникнется. Она так тем более. Она вообще с ним не разговаривала с того памятного трагического дня.

– Привет, – попытался он разбавить строгость мимолетной улыбкой. – Как дела?

– Здрасте, товарищ капитан, – буркнула она в ответ и прошла за свой стол.

– Как дела? – повторил он с нажимом, могущим означать некое недовольство.

– Все так же, – ответила Соня рассеянно. – А где все?

Все – это старший лейтенант Николай Овчинников и сержант Якушева. Та, которая Настя. Якушева Настя с той самой рыбалки, с которой в жизни Сони начался отсчет скверного времени, пришла работать к ним в отдел.

Каким интересным образом ее взяли в их отдел, она не могла понять. То ли Мелихов похлопотал, то ли кто-то за Мелихова. Но в то утро, когда Соня узнала о гибели своей Тонечки, Мелихов как раз метался с бумагами Якушевой, помогая ей с переводом в их отдел.

Такие дела…

– Якушева в архиве со вчерашнего дня, – неожиданно охотно поделился информацией Мелихов. – Овчинников на земле работает.

Соня вчера никакой Якушевой в архиве не увидела. Потерять друг друга из виду они не могли. Следовательно, что? Следовательно, красавица прогуливала.

– Только не думай, что, если не встретила ее там, она прогуливает, – словно услышав ее мысли, тут же встал на защиту своей любовницы Мелихов. – Она в другом архиве сегодня и вчера. Не в нашем.

– Плевать, – едва слышно отозвалась Соня, начав печатать отчет.

– Старший лейтенант! Следи за речью! – прихлопнул свой выговор ладонью по столу Женя.

– Так точно, товарищ капитан.

Какое-то время было тихо. Соня работала. Мелихов делал вид, что работает.

– Кофе будешь? – спросил он спустя полчаса, поднимаясь с места.

– Буду, – ответила она, не глядя на него.

Ей все еще было очень больно. И от гибели Тонечки. И от предательства Мелихова. И от чего больнее, она затруднялась определить. Болело одинаково сильно. Постоянно. Где-то в районе ребер ныло и ныло, изводило и изводило.

– Тебе, как всегда, с молоком, без сахара? – уточнил он уже у двери.

– Да.

Он приоткрыл дверь, тут же снова ее закрыл и шагнул к ее столу.

– Соня! – хрипло и тихо воскликнул Мелихов. – Посмотри на меня!

Она послушалась.

– Я не виноват ни в чем! – продолжил Женя надрываться в громком шепоте. – Я ни в чем перед тобой не виноват!

– Ну да. У нас с тобой был просто секс без обязательств. Ты об этом?

– Нет. Нет же! – Он упер кулаки в край ее стола, наклонился. – У нас все было чисто и красиво.

– С Якушевой так же? – ее голос задребезжал, хотя она не хотела. – Чисто и красиво?

– При чем тут Якушева? При чем тут она? Настя просто друг. Клянусь!

Карие глаза капитана Мелихова смотрели на нее будто честно и расстроенно. Но верить им сил у Сони не было.

– Товарищ капитан, если позволите, я продолжу работать над отчетом?

Она подтянула к себе поближе клавиатуру, уставилась невидяще в монитор. И молила бога, чтобы он не позволил ей заплакать.

Мелихов не терпел женских слез.

– Работай, старлей.

Он отчетливо скрипнул зубами и вышел из кабинета. И почти тут же зазвонил рабочий телефон на его столе. Соня обязана была прореагировать. По этой причине встала и, подойдя к его столу, сняла трубку. Она не успела даже рта раскрыть и представиться, как услышала:

– Женечка, ты не представляешь, что я откопала! Эта Ишутина в девяностых была той еще штучкой! – засвистел в ее ухе визгливый голос Якушевой. – Там передел территорий шел конкретный и…

Соня не дослушала, уронила трубку. Потом осторожно уложила ее на место – на телефонный аппарат. Минуту ничего не видела, все свернулось в темный комок перед глазами: окно, непогода за окном, мотающая верхушки деревьев из стороны в сторону, широкий подоконник с бутылкой воды и парой стаканов на нем.

Что она только что услышала?! Якушева работает по прошлому Тонечки? В архиве? Каком? И она пытается найти какую-то дрянь на Тонечку? Или уже нашла? Или думает, что нашла?

И самое скверное, что все это происходит за ее – Сониной – спиной! Ее не включили в следственную группу, потому что считают, что Антонина Ишутина погибла не от руки какого-то местного психопата, взявшегося убивать людей направо и налево и жечь их дома. Думают, что Ишутину Антонину убил мститель, который…

– Гадость какая! – со стоном произнесла она, на непослушных ногах возвращаясь за свой стол.

Но еще большей гадостью ей казалась ложь Мелихова.

Что он несколько минут назад ей тут говорил? Что у них с Якушевой просто дружба? И по дружбе та называет его в телефонном разговоре Женечкой?

– Гадость какая, – повторила она уже шепотом и заплакала…

Поздним вечером, сидя в обнимку с любимой плюшевой подушкой – подарком Тонечки к какому-то смешному празднику – Соня решила позвонить Николаеву.

– Привет, как ты? – ответил он ей после первого сигнала. – Держишься?

– Привет. Как продвигается расследование?

– Туго. – Денис Сергеевич вздохнул. – Никто ничего не видел. Никто ничего не слышал. Так же, как и в случае с убийством ее соседа Кулакова Станислава.

– Деда его проверили?

– На предмет? – удивленно отозвался Николаев.

– На предмет его алиби.

– Внука он убить не мог. Он был…

– В больнице. Я помню, – перебила его Соня. – А в случае с Тонечкой?

– Ну… Я не рассматривал его как подозреваемого и… – не нашелся с ответом Денис и замолчал.

– Понятно. Вы не проверили. И наверняка его алиби с внуком не проверили досконально.

– Послушай, София, дед не мог убить внука.

– Почему?

– Просто потому, что очень любил его. У него не было ружья, из которого он мог бы его застрелить.

– А у кого было? Установили принадлежность?

– Да. Но я не могу делиться с тобой этой информацией. Она закрыта. И ты не ответила на мой главный вопрос. – Николаев сделал паузу. – Как ты? Держишься?

– Я отвечу тебе на него при встрече. И еще…

Соня крепче прижала к себе плюшевую подушку. Она вспомнила, к какому празднику получила ее от Тонечки. Это был День объятий. Господи, как же больно!

– Вот тебе плюшевая обнимашка, детка, – запустила Тонечка с порога в ее сторону подушку, явившись к ней как-то в половине седьмого утра. – Пока тебе некого обнимать, тискай подушку.

На тот момент у нее еще не было отношений с Мелиховым. Соня частенько грустила в одиночестве вечерами. И за подушку-обнимашку сестре была благодарна.

Потом в ее жизни появился Мелихов…

– Что еще, София? – поторопил ее майор Николаев. – Ты сказала «и еще» – и замолчала.

Она не молчала, она плакала.

– Я хочу войти в состав следственной группы. Сделай это для меня, прошу!

– Боюсь, что не получится, София.

– Почему?! Ну почему вы все так делаете? Меня отодвигаете, Мелихов с Якушевой свои какие-то следственные мероприятия проводят. Что за фигня, майор?

– Кто-кто? Мелихов с Якушевой? На каком основании? – неуверенно возмутился Николаев.

– У них спроси! Если они проделывают это за твоей спиной, а ты руководитель следственной группы, то почему нельзя меня привлечь официально?

Николаев молчал недолго.

– Отвечу честно, старший лейтенант Святова. Это дело на контроле на самом верху. Когда в деле об убийстве замешаны такие деньги, то так обычно и бывает. К тому же служба собственной безопасности начала проверку.

– Какую проверку? В отношении кого?

– В отношении тебя, Соня, – нехотя признался Николаев. – Только я тебе ничего не говорил.

– Меня?! Меня подозревают?!

– Да. Потому что ты оказалась единственным наследником своей сестры. И унаследовала ты многие миллионы, София Святова.

– Папа! Ты меня совсем не слушаешь! – возмутился Алешка, сидя напротив за столом, накрытым к завтраку, и кинул в него комочком бумажной салфетки.

Это был проступок? Несомненно. За это следовало наказать. Но он не станет этого делать. Как, впрочем, и всегда. Он его не наказывает. Сын растет в условиях почти полной вседозволенности. Но…

Но от этого их отношения не становятся хуже. Как раз наоборот. С момента подлого бегства его жены и Алешкиной матери они стали настоящими друзьями. Алешка понимает отца. Отец понимает Алешку.

– Прости, задумался. – Он ему никогда не врал. – Не повторишь? Ведь не сложно?

– Нет. Не сложно. Только сейчас послушай внимательно.

Сын принялся рассказывать о каком-то важном мероприятии на грядущих выходных. За городом.

– Без взрослых? – нахмурился он сразу.

– Ну почему сразу без взрослых, пап? Нам по двенадцать лет. Кто нам позволит!

И сын принялся перечислять всех взрослых, которые должны были их контролировать. Старший брат какой-то девочки. Старшая сестра какого-то мальчика. Еще пара ребят из университета этих «старших». Выходило человек шесть девятнадцатилетних юношей и девушек, должных осуществлять надзор. И вроде бы нормально. По численности получалось на одного взрослого двое подростков. Но…

Конев Вадим Станиславович прекрасно понимал, что эти студенты никак не годятся на роль надзирателей и воспитателей. Троих из шести он знал отлично. Наводил справки о семьях друзей своего сына, там и всплыли их имена. Оболтусы и раздолбаи. К ним самим воспитателей бы приставить. Выпивали, курили, прогуливали пары. Они и за городом напьются и уснут. А подростки могут творить что им вздумается. А вот этого-то Конев Вадим Станиславович как раз и не мог позволить своему сыну. Как не мог и отказать в его просьбе.

– Пап! – Тонкая шея Алешки вытянулась из воротника пижамной кофты. – Не разрешишь, да? Вижу по глазам, что сейчас откажешь! Блин, пап, там все наши будут. Я не хочу быть белой вороной, пап!

– И не будешь. – Конев покатал по столу бумажный шарик салфетки, которым запулил в него сын. – Я разрешу тебе поехать.

– Урра! Папка, я тебя люблю!

Двенадцатилетний сын, еще вчера с гордостью рассматривавший пушок над своей верхней губой, кинулся отцу на шею и расцеловал в обе щеки.

– Но с одним условием, сынок, – проговорил Конев тем самым голосом, который не допускал возражений. – С тобой поедет старший брат. И это не обсуждается.

Алеша подумал и согласно кивнул.

– Но у меня нет никакого старшего брата, пап, – напомнил он с улыбкой. – Кто это будет?

– Один мой помощник. Он достаточно молодой. И вполне впишется в вашу тусовку. И мне спокойно. И тебе, в случае чего, будет к кому обратиться за помощью. И уверяю тебя: он не станет ходить за тобой тенью.

Алеша еще подумал и еще раз согласно кивнул. Умный мальчик. Не в мать.

– Я понял, пап, кто это. Дима?

– Дима… А теперь собирайся в школьный лагерь. Я тебя подвезу, – поторопил он сына и сам полез из-за стола. – Только никому не выболтай наш секрет, сынок.

– Ты что, пап! Наши тайны – это только наши тайны, – слово в слово повторил Алешка одно из его нравоучений.

Пока сын его не подвел ни разу. Не злоупотреблял его доверием, не предавал. Не то что его мать.

Вспомнив о Марине, Вадим поморщился от боли. Та всегда сопровождала его отвратительные воспоминания. Тонкая такая боль, ноющая под ребрами. Она поселилась там сразу после бегства жены. После ее сообщения, оставленного в соцсети. Видео записала, мерзавка.

– Прости, Вадик, но я так больше не могу. Я рядом с тобой распадаюсь на атомы. – В этом месте его сбежавшая жена закатила глаза и шмыгнула носом. – Сына ты воспитаешь настоящим мужиком, сомнений нет. Если я останусь с ним рядом, только все испорчу… Я люблю другого, понимаешь…

Этой фразой, прозвучавшей в финале видеопослания, Марина его добила. Он три дня не мог разговаривать, все пытался вспомнить их совместную жизнь.

Как он просмотрел тот момент, когда у нее появился любовник? Она была столь изворотливой, лживой? Или она как-то намекала, а он хотел быть слепым?

На четвертый день он обо всем рассказал Алешке.

– Пап, я догадывался, что она тебе изменяет, – глянул на него сын широко распахнутыми, испуганными детскими глазами. – Точно не знал, но догадывался. И знаешь… Даже хорошо, что она сбежала. Плакать не будем, так ведь?

И разревелся. Кинулся отцу на шею, обнял крепко и заплакал. Конев гладил его по худеньким плечам, спине и молчал. Он не знал ни единого слова утешения для подобных случаев.

– Я никогда ее не прощу, – пообещал сын себе и ему, немного упокоившись. – Ты, папа, ее муж. Чужой ей человек. Но я же, я же ее сын! Как она могла?!

После того случая они больше никогда не говорили о ней. Марина пыталась звонить Алешке. Искала с ним встречи. И Конев даже был не против. Но Алешка все ее попытки отвергал. И повторял снова и снова:

– У меня больше нет матери. Она исчезла!..

Высадив сына у школы и понаблюдав за тем, как он входит в ворота и здоровается со встречающим учеников преподавателем, Конев поехал на работу. Сын под контролем, можно не беспокоиться до самого вечера. Школьный лагерь подразумевал присутствие ребят до восемнадцати ноль-ноль. Потом его заберет помощник Конева. Тот самый парень, которому в выходные надлежало выдавать себя за старшего брата Алешки.

Парня звали Дима. Фамилия Новиков. Было ему тридцать лет, но выглядел он на восемнадцать. Щупленький, невысокий, белокурый Дима имел внешность довольно незапоминающуюся. Что помогало ему и в службе, и в частной жизни, когда Конев его к ней привлекал.

Дима заберет Алешку, отвезет его домой и побудет с ним до приезда Конева. За это подполковник Конев Вадим Станиславович будет Диме очень благодарен. При случае выпишет премию или отпустит по личным делам. Правда, личных дел у Димы вот уже полтора года никаких не возникало. И от премий он отказывался.

– Мне не тяжело присматривать за Алешей, – уверял он Конева. – Он хороший парень. Мне с ним даже интересно.

Близкой дружбы между сыном и подчиненным Новиковым Коневу, конечно же, не хотелось. Ни к чему все это, считал он. Сближение будет только мешать. Но…

Другого выхода пока не было. Доверить сына какой-нибудь приходящей няне он тоже не мог. На что они годны, эти курицы? Суп сварить и кашу? А Дима мог много чего: и уловить перемену в настроении Алешки, и подсмотреть, куда тот лазает в интернете, и телефонный разговор Алешки с друзьями подслушать.

Для Конева Дима Новиков был идеален.

– Доброе утро, товарищ подполковник.

Новиков привычно поднялся со стула, когда Конев вошел в кабинет.

– Что у нас нового?

Вадим аккуратно поставил свой портфель у стола, сел, включил компьютер. Привычные утренние телодвижения.

– Святову пригласили для беседы.

– Ага… И как она отреагировала? Возмущалась?

– Так точно.

– Ну, они все и всегда возмущаются, а потом… Мелихов что? Как себя ведет?

– Тихо, товарищ подполковник. Отношения с Якушевой не афиширует. И кое-что свидетельствует, что они начали свое собственное расследование причин убийства Антонины Ишутиной.

– Да ладно! – округлил глаза Конев. – И в чем свидетельство?

– Якушева два дня проработала в городском архиве. Запрашивала документы, датируемые концом девяностых. Точнее, ее интересовал тысяча девятьсот девяносто восьмой год – год, когда Ишутина начала скупать земли вокруг села Затопье.

– Ух ты! Думают, что след ведет туда? И срок давности их не смущает?

– Не могу знать, товарищ подполковник. – Капитан Новиков все еще стоял навытяжку. – Возможно, пытаются найти того, кто не сильно стремился продать свои паи земли, но был вынужден это сделать.

– Такие есть?

– Да.

– Выяснил кто?

Конев внимательно рассматривал своего помощника и думал о том, что, если бы Новиков не помогал ему с Алешкой, он все равно бы регулярно выписывал ему премии. Новиков был незаменимым сотрудником. Его не надо было пинать, подгонять, учить. Он все схватывал на лету и если проявлял инициативу, то с пользой для дела.

А дело об убийстве Антонины Ишутиной в ее собственном доме обещало быть значимым. Если Коневу с помощником удастся доказать, что все произошло не без вмешательства действующих сотрудников, то Вадиму будет светить досрочное звание и повышение по службе. А он уже год ждет отдельного кабинета. Год!

– Трое жителей села Затопье категорически отказывались продавать свои паи Антонине Ишутиной.

Новиков порылся на столе в бумагах. Достал несколько фотографий и прошел с ними к магнитной доске возле окна.

Уже и снимки готовы! Не сотрудник – золото. Дышал в затылок Якушевой? Или опередил ее?

– Этих фото у Якушевой нет, потому что они отсутствуют в архиве. И у нее с Мелиховым нет допуска к этим архивным данным, – порадовал Дима, вешая снимки под магнитные пятачки.

– И кто эти люди?

– Первые – это теперешние соседи Ишутиной – Кулаковы. Михаил Кулаков – дед убиенного три с лишним недели назад Станислава – категорически не хотел продавать свою землю в девяносто восьмом году. А Ишутиной она была нужна позарез. Там ею планировалось строительство фермы, примыкающей к пастбищу. А весь этот надел был совхозом выделен семье Кулаковых. И, по информации из села Затопье, битва у них за этот надел земли шла долгая. Пока однажды, вовремя не уплатив налоги на землю, Кулаков этих наделов не лишился.

– Не без помощи Ишутиной, я правильно понимаю? – Конев делал пометки в любимом блокноте – пригодятся.

– Говорили, будто это она постаралась, чтобы судебные иски по недоимке стали для Кулаковых неподъемными.

– Так, отлично, капитан. Но Кулаковы на настоящий момент сами оказались в пострадавших. Один из них убит. Дом сгорел. Кто следующий?

– Семья Мокровых. Это старший – Иван Иванович, – ткнул Дима пальцем в фото угрюмого черноволосого мужика. – Они уехали из села в нулевых, продав пай за бесценок Ишутиной. Земля будто была бросовой, заболоченной, но они все равно за нее цеплялись. По какой причине потом уступили – никто не знает. Но Ишутина превратила эту землю в настоящий Клондайк. Осушила болота и начала добывать торф, продавая его повсеместно. Прибыли баснословные, товарищ подполковник. Себестоимость низкая, а доходы зашкаливают. Бывшие соседи Мокровых говорят, что Иван как-то, приехав в поселок, устроил Ишутиной грандиозный скандал и требовал поделиться доходами.

– Считаешь это мотивом? – поморщился Вадим Станиславович. – За пьяной публичной руганью редко когда следуют действия. Кто следующий?

– Остаповы – муж и жена, бездетные. Злобные, неуживчивые. Со слов соседей, переругались со всеми в селе. Причину могли высосать из пальца. Лишь бы поорать. К Ишутиной цеплялись при каждом удобном случае. Она даже заявление на них писала в полицию за оскорбление и угрозы. И что характерно, свои паи они ей буквально навязывали. Земля была бросовой, таковой и осталась.

– Понятно. Алиби всех фигурантов, я так понимаю, еще предстоит выяснять?

– Так точно.

– А что у нас по Софии Святовой? С мотивом мне все понятно: огромное наследство свалилось на голову. Возможности? Алиби? Что с этим, капитан?

– Алиби нет как такового. Была дома одна. Ни подтвердить, ни опровергнуть ее заявление некому. На подъезде нет видеокамеры, хотя дом элитный. Собираются устанавливать лишь в следующем месяце, так решило собрание жильцов. И София вполне могла выйти из дома, доехать до Затопья – дорога не дальняя. Убить свою сестру, поджечь ее дом и… остаться богатой наследницей. Но… – Тут Дима недоверчиво покрутил головой, выпятив нижнюю губу. – Чтобы такое сотворить, надо было быть психически не вполне уравновешенным человеком. Таково заключение экспертов.

– Или умело разыграть психопата. Мы же знаем с тобой, что самый первый удар ножом был смертельным, все остальные наносились хаотично и уже не имели никакого значения. А вот самый первый – да, был нанесен мастерски, со знанием дела. И я делаю вывод, капитан, что убийца просто решил повести следствие по ложному пути. То есть знал отлично, какая сразу у полиции возникнет версия.

Конев Вадим Станиславович поднялся с места и заходил по кабинету, который, конечно же, не отвечал его запросам – был длинным и узким и при этом имел всего одно окно. И выходило то на стену соседнего здания – серого, бетонного.

– Мысль могла возникнуть в ее голове не сразу, – рассуждал он в процессе движения, – а лишь после того, как по соседству убили Кулакова-младшего и дом подожгли. Святова могла подумать: а почему нет? Полиция решит, что в селе действует какой-то маньяк-поджигатель. На нее никто и никогда не подумает. Тем более что отношения у нее с сестрой были замечательные. На первый взгляд…

Дима Новиков удивленно вскинул белесые брови.

– А ты не знал, что Ишутина ненавидела Мелихова? И всячески исподтишка старалась вредить отношениям Софии и ее избранника? О, капитан, рано я порадовался твоей сноровке. – Конев удовлетворенно кивнул, заметив стыдливый румянец на щеках капитана. – Ишутина, оказывается, заплатила капитану Уткину – сотруднику районного отдела, который выезжал на убийство в доме Кулаковых.

– За что? – вырвалось у Димы.

– За то, чтобы тот сообщил Софии о щекотливых подробностях с рыбалки, куда они буквально заманили Мелихова. И да, забыл тебе сообщить… Мелихов не приглашал Якушеву. Ее пригласил Уткин. По просьбе Ишутиной. И за это тоже она ему заплатила.

– Ого! Товарищ подполковник, вот это информация! – восхищенно таращился на Конева Дима.

– И это еще не все, капитан. – Конев остановился у единственного окна в кабинете, провел пальцем по подоконнику. Пыли не было. – София Святова после гибели родителей в автокатастрофе какое-то время наблюдалась у психиатра. Не у психолога, замечу. А у психиатра. И, опережая твой вопрос, скажу: никто не установил при приеме ее на работу в полицию, что она имела проблемы с психикой. Сказать почему?

– Так точно, товарищ подполковник! – Дима судорожно сглотнул.

– Потому что дом того самого психиатра, практиковавшего в частном порядке, у которого наблюдалась в детстве София Святова, сгорел при невыясненных обстоятельствах. Вместе со всеми историями болезни. Десять лет назад сгорел.

– А доктор? Доктор остался жив?

– А у кого, по-твоему, я разжился информацией? Доктор жив и говорил весьма неохотно. Ему пришлось разоткровенничаться, – холодно улыбнулся Конев. – Святова наблюдалась у него. Но доказать это будет практически невозможно.

Он решил говорить с Софией в комнате для допросов. Ей нечего было предъявить, не было ни единой улики, кроме мотива. Но она должна была понять, что все очень серьезно. Это не просто беседа. Это допрос. Никто не станет с ней цацкаться только потому, что она старший лейтенант полиции. И применять в отношении нее презумпцию невиновности Конев совершенно не собирался. Хотя бы потому, что Святову он считал хитрой и изворотливой. Она могла совершить идеальное преступление, не оставив следов. Потому еще, что скрыла постыдный факт своей биографии: наблюдалась у психиатра. Врала, заполняя анкету? Врала!

Был еще ее бывший любовник – капитан Мелихов. С тем тоже удивительные истории в последнее время происходили. Поехал на рыбалку в места, соседствующие с поселком Затопье. Туда же доставили – по просьбе погибшей Антонины Ишутиной – девушку модельной внешности. К ней, к слову, София Святова Мелихова очень ревновала еще тогда, когда девушка была в их отделе на практике. Блондинку на рыбалку привезли. Но Мелихов, со слов рыбаков, не особо с ней общался. Даже сторонился. Однако его старый приятель капитан полиции Уткин, исказив ситуацию, донес на Мелихова Софии.

Так, мол, и так – Женя Мелихов приехал с девушкой. С ней и отдыхал. И спал в одной палатке.

Это была ложь, хорошо проплаченная Ишутиной. Очень ей хотелось отношениям своей сестры навредить. И получалось что?

Получалось, что ненавидеть сестру Антонину у Софии была веская причина.

А еще, возможно, и у Мелихова она появилась. Это если он узнал о подставе. Прямо на рыбалке выяснил. А кто ему мог проболтаться? Не Уткин же. Он не стал бы себе гадить. Получалось, что Якушева? Поэтому она сейчас на ходу подметки рвет, помогая Мелихову вести свое собственное расследование? Вину заглаживает?

Сделав для себя еще одну пометку в любимом блокноте – «проверить Мелихова», Конев потянул на себя дверь допросной и вошел внутрь. На стул он сел не сразу. Какое-то время стоял и в упор рассматривал Святову.

Среднего телосложения, невысокая, с короткой стрижкой, мало помогающей держать в порядке непокорные русые кудряшки. Карие глаза.

Симпатичная, сделал вывод Конев. Чем-то напоминает его вероломную жену. Та тоже была кареглазой и русоволосой.

– Добрый день, София Николаевна. Подполковник службы собственной безопасности Конев. – Он подумал и добавил: – Вадим Станиславович.

– Очень приятно, – ответила она тихо.

Но от вопросов – почему она здесь, на каком основании ее сопроводили на допрос, в чем ее подозревают и так далее – воздержалась. Молодец, неожиданно похвалил он ее. И тут же спохватился и подумал вдогонку: хитрая.

– У нас к вам несколько вопросов, София Николаевна. Я их вам задаю. Вы мне на них честно отвечаете. И мы расстаемся. Идет?

Она молча кивнула.

И он приступил.

– Где вы были в ночь на… – он назвал дату убийства ее сестры.

– Дома.

– Кто это может подтвердить?

– Никто. Я живу одна.

– Это плохо.

– Почему же? – она вдруг усмехнулась. – Если вы остаетесь дома один, а где-то происходит правонарушение, это не может значить, что вы его совершили.

– Не может. И все же отсутствие у вас алиби…

– У меня есть алиби, подполковник. Не старайтесь.

– Да?

Он похолодел. Что они просмотрели?

– Мое алиби – это машина. Я никуда не выезжала той ночью.

София держалась очень спокойно, ему это не нравилось. Либо она очень хорошо владеет собой, либо у нее какой-то козырь в рукаве.

– На месте, где вы обычно паркуете свой автомобиль, нет систем видеофиксации. И подтвердить тот факт, что вы не выезжали со двора на своем автомобиле той ночью, практически невозможно. – Он с деланым сожалением развел руками.

– Возможно, я вас разочарую, подполковник. – Она смотрела все так же спокойно, но взгляд таил в себе непроходящую боль. – Но у меня имеются подтверждения того, что я никуда не выезжала той ночью и даже не выходила из подъезда. Это видеорегистратор на моей машине. Он довольно дорогой и работает автономно, даже при невключенном двигателе. Машина стояла так, что видеорегистратор прекрасно записал все, что происходило у моего подъезда с двадцати ноль-ноль вечера накануне убийства Тонечки. Простите, Антонины Ишутиной… До восьми утра следующего дня. И на записях видно, как я иду от машины к подъезду. Захожу в него, а выхожу только следующим утром.

– Да? – только и смог он выдать осипшим голосом.

Новиков, паскуда, просмотрел! Как так?! А он ему еще своего ребенка доверяет! Хрен ему, а не поощрение за квартал.

– Скажу больше, чем обязана. – София положила локти на стол и слегка наклонилась в его сторону. – Из моего подъезда нет выхода на крышу или в чердачное помещение. И я не смогла бы пробраться этим путем и выйти из соседнего подъезда. Так что, подполковник, найдите настоящего убийцу. Только не ищите его среди нас…

София помолчала, высверливая взглядом в его лбу дырки. Глаза стали сердитыми.

– Я могу быть свободна, Вадим Станиславович? – Она привстала.

– Почему при поступлении на службу вы скрыли в анкете тот факт, что наблюдались у психиатра?

– Что?! Я не наблюдалась! – возмущенным шепотом воскликнула Святова, губы ее задрожали. – Я даже не понимаю, о чем вы?

– В тот год, когда погибли ваши родители, у вас случались панические атаки, приступы агрессии, истерики. И ваша сестра Антонина Ишутина отвезла вас к доктору, практикующему частно. И он несколько лет наблюдал вас.

– О господи! Вон вы о чем!

София прикрыла подрагивающие губы ладошкой и несколько раз глубоко вздохнула и протяжно выдохнула. Конев усмотрел в этом какую-то дыхательную гимнастику, порекомендованную все тем же психиатром. Через мгновение ладошка со стуком упала на стол.

– Мне было на тот момент пять лет, подполковник! Пять лет! – с глубокой внутренней болью произнесла Святова. – Со слов моей сестры, я постоянно плакала и звала родителей. Она не знала, что делать. И обратилась за помощью к своему давнему приятелю. По счастливому стечению обстоятельств он оказался психиатром. Он сумел найти подход к маленькому ребенку, просто разговаривая. Никаких препаратов, кроме пустырника и валерианы, он мне не выписывал. И он не наблюдал меня несколько лет. Он встречался с Тонечкой. Как мужчина и женщина, понимаете? У них были отношения. А со мной он просто разговаривал. В ее саду под вишнями. Вам не удастся притянуть меня к этому ужасному преступлению в роли злоумышленника. Не теряйте времени. В конце концов… Это просто глупо!

И она встала и пошла к двери. Хотя он не подписывал ей пропуск. И не давал позволения покинуть допросную. Но Конев прекрасно понимал, что у него на нее ничего нет. Все его доводы притянуты за уши острым желанием раскрыть громкое преступление.

У двери Святова спохватилась. Вернулась и положила на стол пропуск.

– Подпишите…

Он нехотя подписал. София снова двинулась к двери. Но вдруг остановилась.

– Как повел себя ваш сын, когда ваша жена сбежала с любовником, товарищ подполковник? Вы заметили, как ему было больно? Или полностью сосредоточились на собственных обидах?

– Старший лейтенант! – взревел Конев, резко вставая. – Не забывайте о субординации!

– Так точно, – криво ухмыльнулась она. – Но вас на дому посещал детский психолог. Разве нет?

Сука! Гадкая коварная сука! Откуда она…

– Ответь мне, капитан, откуда Святова узнала о детском психологе, который посещал Алешу после моего развода с его матерью?

Конев навис над Новиковым, сидящим за своим столом, готовый вцепиться ему в горло.

– Не могу знать, товарищ подполковник, – честно глянул на него помощник. – Я никому не говорил.

– Так задай вопросы этой суке-психологине, которая приходила! Если это она проболталась, я лишу ее лицензии!

– Так точно, товарищ подполковник.

– Доложишь вечером. А сейчас иди и спроси!

Новиков исчез за дверью мгновенно. Если бы Вадим выглянул в коридор, и следа бы его не увидел. Рвется. Очень рвется на его место капитан Новиков. Выслуживается, как перед ним, так и перед вышестоящим руководством. И наверняка стучит на него. И ему сто процентов безразлично, каким образом Конев освободит для него это место – уйдет на повышение или слетит вниз. Главное, чтобы кабинет освободился. И поэтому…

Поэтому он не имеет права на ошибку. Дело будет вести один, поручая Новикову лишь рутину. И с Алешкой за город капитана не отправит. Мальчишка умный, серьезный, сам справится. Пора уже ему привыкать к самостоятельности.

Он постоял у своего стола и потянулся к мобильнику. Не в его правилах было лично звонить подозреваемым, но случай со Святовой был особенным. Поэтому он сделает для нее исключение.

– Старший лейтенант Святова? Это Конев, – не дождавшись подтверждения, представился он. – Вы уже уехали?

– Так точно.

– Мне нужна запись с регистратора вашей машины, – сказал он, вдруг почувствовав странное ощущение от звука ее голоса у своего уха. – Мне необходимо приложить ее к делу, чтобы больше не возникало вопросов.

– Я уже все передала вашему подчиненному – капитану Новикову, – удивила она его ответом.

Ах ты же, сволочь мелкая! Знал и промолчал! Интересно, когда у него появилась информация? До допроса или после?

– Сразу, как вышла из допросной, я передала ему флешку.

Конев с облегчением выдохнул. Глянул на стол Димы. Какая-то флешка лежала возле компьютерной клавиатуры.

– Черная?

– Да. В виде утенка, – уточнила она.

– Хорошо. Спасибо. Приобщу. Но вы, Святова, не уезжайте из города.

– Никак нет, товарищ подполковник. Не собиралась.

Она усмехнулась? Точно же усмехнулась. И снова он почувствовал странное волнение. Так с ним бывало…

Да, когда он с Маринкой познакомился. Его тогда так же колбасило и от ее смеха, и от ее голоса, особенно от шепота. Когда она шептала ему на ухо, его кожа превращалась в гусиную от мурашек.

Чертовщина какая-то!

– Хотел уточнить, старший лейтенант, а у вас есть какие-то подозрения?

– На предмет?

– Кто мог желать смерти вашей сестре?

Она даже не думала, ответила отрицательно.

– Люди рыдали на ее похоронах. Они не понимают, что с ними теперь будет. С их работой, зарплатой.

– А вы не поставили управляющего? На правах наследницы?

– Н-нет.

Кажется, его вопрос ее озадачил.

– Это сделать необходимо в самые кратчайшие сроки. Иначе бизнес понесет невосполнимые убытки.

– Но я в этом совершенно не разбираюсь! – еще более растерянно воскликнула Святова.

– Если позволите, я вам помогу. У меня есть знакомые люди в определенных кругах…

Вот зачем он ей об этом говорит? Что за бред несет! Десять минут назад допрашивал, а теперь готов помочь? Этого никто не поймет, а Святова в первую очередь. Но неожиданно она обрадовалась и проговорила:

– Вадим Станиславович, раз наше с вами небольшое недоразумение устранено, я готова принять вашу помощь.

Он пообещал ей позвонить после консультаций с нужными людьми. Отключился. Тут же вставил ее флешку в свой компьютер и десять раз отсмотрел короткий материал, как Святова вечером запирает машину и идет к своему подъезду, а утром выходит из него. Все до минуты проверил. Нигде никаких сбоев в записи, могущих свидетельствовать о монтаже. Но он все же покажет запись спецам. Так, на всякий случай. Он должен быть в ней уверен, раз вызвался помочь с конкурсным управляющим.

А зачем ему это?

Конев с опасной улыбкой смотрел на увеличенное лицо Софии на стоп-кадре.

Правильно! Чтобы быть в курсе всего, что там происходит – в унаследованном ею хозяйстве. И, может быть, это поможет ему приблизиться к разгадке в сложном деле.

А пока он пристально изучит других кандидатов на роль подозреваемых: Мелихова, Якушеву, капитана Уткина – любителя заработать все равно каким способом – и его загадочного начальника майора Николаева.

Денис брился у старого зеркала над старой раковиной в старом доме, доставшемся ему от матери. Поначалу, как ее не стало, он хотел этот дом продать. Но, побродив по ее саду, среди ухоженных яблонь, груш и слив с вишнями, он понял, что расстаться с этим местом будет не так-то просто. Каждый метр земли был своим, родным. Представить себе, что кто-то станет пилить эти деревья, рыть на маминых грядках бассейн и собирать здесь шумные вечеринки, Николаев не мог.

– Ну что, покупателя я тебе нашел. Продаешь? Надумал?

Уткин суетился больше всех, желая угодить и начальнику, и покупателю – какому-то своему хорошему знакомому.

– Он даже задаток готов внести, Денис.

– Нет, – качал головой Николаев.

– Что нет? – таращил глаза Уткин. – Не надумал? Не продаешь?

– Не надумал. Не продаю.

– А что так? – выдохнул тогда разочарованно Уткин.

– Сам буду строиться, – выдал Николаев идею, понравившуюся ему сразу своей перспективной смелостью. – Вот освоюсь и построюсь. Сколько можно в ведомственной общаге жить?

В ведомственной общаге ему, если честно, нравилось. У него была своя большая комната с санузлом и просторным тамбуром, в котором он устроил маленькую кухню и прихожую. И еще его окно выходило на подъездный козырек, куда он выбирался летними вечерами с чаем или кофе, чтобы поглазеть на закат.

Комендант Валентина Ивановна на него за это ругалась и грозила выселением.

– Соскользнешь на землю, расшибешься, а мне отвечать?! – часто возмущалась она, встав внизу и задрав голову на Николаева с чашкой.

В общаге ему нравилось, но она не шла ни в какое сравнение с садом мамы, с ее старым домом с крепким забором и скрипучей железной калиткой.

Он перебрался в ее дом через полгода после того, как мамы не стало. Походил по комнатам, обстучал все стены, пробуя их на прочность. Понял, что ничего в этом не понимает, и пригласил эксперта.

Тот бродил по дому, саду и вдоль забора почти час. Слазил на чердак, вернулся оттуда в пыли и паутине и чихнул раз двадцать. А потом с сожалением произнес:

– Жаль, что вы не планируете продавать этот дом.

– Почему? Все так безнадежно?

Другой экспертизы он и не ждал. И поэтому ничуть не расстроился. Строить дом он пока не собирался. Не было средств, времени и желания. Но на ремонт рассчитывал. А раз все так плохо…

– Если бы вы решили его продать, я бы сам его купил, уважаемый Денис Сергеевич. – Рука эксперта легла на толстую стену между кухней и спальней. – Это не дом – крепость. Сносить его я вам точно не рекомендую. Простоит еще лет сто. Что касается внутренней отделки… Можно, конечно, все тут переломать, перенести, заклеить обоями, и так далее, но… Я бы не советовал.

– А что посоветуете? – воодушевился Денис.

И в который раз поблагодарил кого-то там наверху, помешавшего продать дом хорошему знакомому Уткина.

Эксперт посоветовал ремонтные работы косметического плана. Вышла немалая сумма.

– Можно поэтапно, – утешил эксперт, увидев его задравшиеся брови. – По комнате. С какой начнем?

Начали со спален, потом перебрались в гостиную, потом в кухню, ванную, коридор. Причем многие мамины вещи было решено отреставрировать и оставить.

– Кто же в здравом уме избавляется от такого раритетного дубового буфета, Денис Сергеевич? – кипятился мастер своего дела. – Мы его приведем в порядок, и он заиграет новыми красками, обретет новую жизнь.

Новой жизни дождалась и старая мамина раковина, над которой он сейчас брился. Она оказалась медной! И после долгих чисток и обработок засияла так, что глазам больно смотреть. И мамино старое зеркало вставили в громоздкую раму, подсветили, отчистили изнутри.

– Какая красота! – без конца восклицал потом архитектор Антон, когда после завершения ремонта приехал навестить Дениса.

К слову, они неплохо ладили и за год тесного общения подружились. И теперь изредка, но Антон навещал его в старом доме, который называл винтажным.

Николаев ничего в интерьерных стилях не понимал, но то, что Антон сотворил с домом, ему очень нравилось. Ему было приятно находиться в нем, он не торопился его покидать и всегда спешил обратно.

– Надо бы еще с территорией поработать, Денис, зарастает все без хозяйской руки…

Николаев замер с бритвой в правой руке и неожиданно подумал об Ишутиной.

Что станет теперь с бизнесом Антонины Ишутиной без ее хозяйской руки? Кто примет бразды правления? София Святова была далека от всего этого. Преемника в управлении Ишутина не называла никогда, не собиралась на отдых. И руководителей отделов и отделений меняла почти каждый сезон.

– Неуживчивая, – поджимала губы ее самая близкая помощница. – Конфликтная, непримиримая. Не терпела даже мелкого воровства и пустяковой лжи. Чуть что, выгоняла без выходного пособия. Так что, если ищете того, кого обидела Антонина, список выйдет длинным.

– То есть повод желать ей зла был у многих? – уточнил Николаев при допросе.

– Я сказала не так, – рассердилась помощница Ишутиной. – Я сказала, что Тоня многих обижала. Но никто!.. Подчеркиваю, никто ее не проклинал. Во всяком случае, мне об этом неизвестно.

Неизвестно об этом было и многим другим односельчанам и работникам Ишутиной.

– Да, крута была Тоня, ну а как по-другому? Многие пьют, иногда прогуливают. Как с ними еще?

Поименный список обиженных они с Уткиным все же составили и вызывали по очереди на допрос. И слушали мелочные упреки от этих самых обиженных. Но…

Но ни у кого не было серьезного мотива для убийства. Ни у кого, кроме сестры Ишутиной – Софии. Она становилась богатой наследницей. Но копать в этом направлении Николаев не собирался. Было кому! Конев, по слухам, такую деятельность развил, что, того гляди, Святову в кандалы заключит.

Денис умылся, почистил зубы и сполоснул раковину тем самым средством, которое настоятельно рекомендовал дизайнер интерьера и архитектор Антон.

– Чтобы все время сияло и оставалось как новое, – бормотал он, демонстрируя ему средство для медной раковины.

В кухне с новенькой бытовой техникой в ретростиле работал телевизор и остывала овсянка в кастрюльке. Николаев наловчился ее готовить без долгого простаивания у плиты и бесконечного помешивания. Две минуты покипела, и выключал. Потом на крышку сложенное вчетверо полотенце, настояться минут десять. И, вуаля, полезный завтрак готов.

Выложив кашу в тарелку, Денис сел за стол и сделал звук телевизора громче.

Сначала шли новости страны, потом региональные. Позже дикторы переключились на криминальный блок местных новостей. Услышав знакомую фамилию, Николаев перестал есть и сделал звук еще громче.

– Гибель Станислава Кулакова потрясла его родных и близких. Мужчина только недавно вернулся на свою родину, чтобы заняться бизнесом. Планировались крупные инвестиции в одно из важнейших направлений…

Николаев нахмурился. О каких родных и близких речь? У Станислава Кулакова из родных один дед Михаил. Никто из окружения Станислава Кулакова до настоящего момента не дал о себе знать. Инвестиции? О чем речь вообще? Счета у Станислава почти пустые. Не считая мелочовки в несколько десятков тысяч рублей на житье-бытье.

Бизнес? Какой бизнес у шалопая, прожигавшего свою жизнь?

– Уткин, ты проверял данные на Станислава Кулакова? – не дождавшись начала рабочего дня, позвонил Николаев подчиненному прямо из своей кухни.

– Так точно. – Уткин оглушительно зевнул. – Что так рано, командир? Еще полтора часа до начала работы.

– Что мы просмотрели, Уткин?

– Ничего. Все прозрачно до рези в глазах. – Уткин отчетливо хрустнул суставами, разминался. – Приехал на родину голым. На всех его счетах, а их было три, в общей сумме восемьдесят девять тысяч.

– Кого еще, кроме деда, мы нашли из его родных и близких?

– Никого. У него не было жены, детей, братьев и сестер. Дед и он – вся родня.

– Я вот тут сейчас смотрю телевизор… – Николаев пересказал содержание последней новости. – Не могли же они просто взять и наврать для красного словца.

– Не могли. Сейчас с этим строго.

– Так узнай, Уткин. Позвони, узнай автора репортажа. И если у него имеется информация о каких-то родственниках, которых ты не нашел, выясни, кто они. И найди их.

– Есть, – отозвался ворчливо Уткин.

Работать он не любил. Так вот: кропотливо, до пота и слез. Ему нравилось, когда информация падала ему в руки, как яблоко с ветки. Тогда он еще мог посуетиться и побегать, чтобы все проверить и запротоколировать.

– И еще… – Николаев подумал, подумал и все же высказался: – До меня дошли какие-то нехорошие слухи о твоих неправомерных действиях в отношении нашего коллеги Жени Мелихова.

Уткин молчал очень долго. Денис даже телефон от уха убрал и на экран взглянул. Нет, капитан был на связи, секунды мчались.

– Ничего не хочешь мне рассказать, Валентин?

– Никак нет. Это личное. К делу не относится.

– Как знать, как знать… – Денис взял в руки ложку – каша остывала, покрываясь пленкой. – Мне не хотелось бы внутренних конфликтов, капитан. Особенно с коллегой из Москвы. Особенно в контексте данного дела, которое мы с тобой расследуем.

– Это не имеет никакого отношения к делу, – настырно повторил Уткин, не собираясь посвящать его в детали. – Разрешите идти?

– Куда, Уткин? Ты же в постели.

– В туалет! – со злым фырканьем выпалил капитан Уткин и отключился.

Каша остыла и стала невкусной, но он все равно ее съел. Когда получится пообедать, он не знал. День обещал стать насыщенным.

Сегодня должна быть готова экспертиза по оружию. То есть по принадлежности ружья. Николаев искренне надеялся, что эксперты с этой задачей справятся и установят наконец хозяина. От результата зависит, куда он дальше двинется.

На сегодня была запланирована еще одна встреча с дедом погибшего Станислава – Михаилом Кулаковым. Все предыдущие дни он сказывался больным и даже снова улегся в больницу. Только теперь не с радикулитом, а с сердечным приступом. В больнице его Николаев не навещал. Жалел.

Далее следовало бы навестить Софию Святову и ей задать несколько вопросов, но…

Но он все медлил и медлил. Вопросы выходили скверными, намекающими на ее причастность. А ему было неприятно ей на это намекать. Святова ему нравилась. Поэтому он подождет с ее допросом. Конев и без него справляется.

Денис вымыл посуду. Оделся и вышел из дома на улицу.

Утро было прохладным. Небо постепенно затягивало плотными облаками. Темным фронтом они наступали на солнце, на которое Николаев засмотрелся, прищурив глаза. Будет дождь, нет? Закрыть окна в спальне или не надо? В прошлый раз при дожде с сильным ветром под подоконником в кухне и гостиной образовались лужи. И ему пришлось ползать с тряпкой, потому что швабра куда-то подевалась.

Он вернулся в дом и закрыл все окна. А когда вышел на улицу, обнаружил у железной калитки, которая после реставрации командой Антона не скрипела и вид имела внушительный и добротный, участкового Володю Хмырова.

– Доброе утро, товарищ майор, – осторожно улыбнулся он Николаеву, не зная, как тот отреагирует на то, что его подкараулили.

– Здорово, Володя. – Николаев вышел из калитки и протянул руку. – Только не говори, что еще кто-то погорел!

– Тьфу-тьфу-тьфу! – с шутливой суеверностью поплевал Хмыров через левое плечо.

– Мимо проходил? – усмехнулся Денис, заводя машину с брелка.

– Никак нет, гражданин начальник. – Володя пошел за ним к машине. – Появилась информация по делу Антонины Ишутиной. Решил вот доложить, потому что… Да, мимо проходил.

– Ну, докладывай.

– У меня появился свидетель, который видел возможного убийцу в ночь гибели Ишутиной.

– Да ладно!

Денис только дверь машины открыл, пришлось тут же захлопнуть.

– Да. Соседка Ишутиной из дома напротив видела мужчину, который крался по улице. До пожара.

– И что? Он просто крался и все? Она видела, как он заходил к ней на участок, в дом?

– Этого не видела. Сказала, что врать не станет. Да вы и сами можете ее допросить, я ее в опорном пункте на диванчик посадил и велел ждать. Бестолковая. Я даже связываться с ней не стал. Тем более что она именно с вами хочет говорить.

– Ух ты! Чего это? Не доверяет тебе?

– Нет. Она с мамой вашей дружна была. Вот сказала, что только с сыном подруги своей говорить станет. Больше, говорит, никому не доверяю.

За долгую жизнь ее как только не называли. И Сеня, и Еся, и Еня. Кто как хотел, так и упражнялся. И все время подчеркивали, что имя ей при рождении дали неправильное, непутевое. Только мама майора Дениса Николаева – Мария Ивановна – всегда называла ее правильно: Есения. И уверяла, что красивее и благозвучнее имени не слышала в своей жизни. Так и зародилась их многолетняя дружба. Ближе чем некоторые родные сестры были. Помогали друг другу, ходили в гости, но без навязчивости, чтобы не надоедать.

Когда Марии Ивановны не стало, Есения горевала долго. И по ее уходу, и по дому, который сынок теперь наверняка продаст под слом. И заедут в него какие-нибудь современные гопники вроде Стаса Кулакова. Тот, сколько жил в поселке, столько и куролесил. Странно, что в его теле нашли пули – участковый рассказал. Так бы она точно подумала, что Стас сам дом спалил и погиб по личной дурости в том пожаре.

Непутевым был при жизни. Но болтают, что при деньгах вернулся из-за границы. Будто полные сумки купюр привез. Может, из-за них его и убили? Надо бы все это сыну Марии Ивановны рассказать. Вовка, участковый, отказался слушать.

– Болтовня! – фыркнул он, когда она прибежала к нему в опорный пункт с новостями. – Вы бы поменьше слушали бабские сплетни…

Он упорно не называл ее по имени. Никогда! Словно стыдился, что его язык пропустит такое несуразное имя.

Есения Семеновна оглядела кабинет в опорном пункте, где дожидалась участкового и сынка Марии Ивановны.

Красиво. Чисто. Покрасили стены светло-кофейной краской. На окно жалюзи повесили. Пол плиткой выстлали. После ремонта мебель новую завезли для Вовки-участкового. Сейф, стол, крутящееся кресло, диванчик дерматиновый для посетителей и пару стульев под окном поставили. Шкафа, правда, нет. Вместо него у входа высокая тренога с крючками – вешалка, стало быть.

Хорошо вышло, не то что раньше было. И ожидать здесь Есении Семеновне было не в тягость. По улице проехала машина и остановилась у опорного пункта.

Дениска приехал с Вовкой. Дениской его всегда Мария Ивановна называла. Любила сына очень. Не ругала ни разу в жизни. Довольна, поди, теперь, что Дениска дом ее не продал. Облагородил и живет в нем, поживает.

– Есения Семеновна, доброе утро.

Очень мелодично вышло у сына Марии Ивановны назвать ее по имени. Она чуть не прослезилась. Хороший мальчик. Она обязана помочь ему.

– Доброе утро, Дениска… Ой, простите! – Она смущенно опустила глаза, уставившись на крохотную дырочку на подоле синей трикотажной юбки. – Мама ваша вас так всегда называла.

– Я помню.

Сын Марии Ивановны забрал от окна один из стульев. Поставил его напротив диванчика, на котором она его поджидала. Глянул хорошо: тепло, искренне. Спросил:

– Есения Семеновна, вы хотели со мной о чем-то поговорить?

– Да, Денис Сергеевич, хотела сообщить вам наши поселковые новости, – покивала она.

– Давайте только без сплетен, – заныл от приоткрытой двери Вовка-участковый, снова не назвав ее никак.

– Почему же? – возмущенно глянул на него Дениска. – Меня все интересует. И разговоры местных жителей тоже. Мы же знаем, что дыма без огня не бывает. И разговоров на пустом месте тоже. Не так ли, Есения Семеновна?

Ну как же у него красиво получалось выговаривать ее имя! Нежно, уважительно.

– Верно, – спохватилась она, кивнула в ответ на его вопросительный взгляд. – Люди говорят не просто так. Могут приукрасить, конечно, не без этого. Но, как вы правильно отметили, дыма без огня не бывает.

– Итак, что за разговоры по поселку ходят?

– Во-первых, люди говорят, что Стас Кулаков вернулся на родину не с пустыми руками.

– О как! А с чем же?

Николаев с сомнением покачал головой и прищурился, вспомнив состояние счетов погибшего Кулакова.

– С полными сумками денег, – чуть подавшись вперед, прошептала Есения Семеновна. – Сама не видела, врать не буду. Но говорят, что привез денег две сумки.

– Эти сумки, я полагаю, кто-то видел?

– Да. Видели люди.

– Какие люди? Это важно, Есения Семеновна. И эти люди не просто болтуны, а важные свидетели. Вы вот от кого услышали?

Она думала недолго, тут же вспомнив очередь в магазине и оживленный разговор на тему пожара в старом проклятом доме.

– Так Настя-продавщица и сказала. А ей кто-то из охранников бизнесменши нашей.

– Антонины Ишутиной?

– Да. Другой у нас нет. – И она тут же поправилась, перекрестившись: – Не было то есть…

– А где видели его с деньгами охранники, не помните? Что на этот счет говорила Настя-продавщица? И кого из охранников называла?

Николаев посмотрел на участкового. Тот подпирал притолоку и фыркал на каждом слове Есении Семеновны. Денис сделал суровым взгляд, одергивая весельчака.

– Он же поздно в тот день приехал, – начала вспоминать подруга его матери. – Остановился на блок-посту. Его ведь пропускать не хотели. И что, что свой? Пропуска нет, прописки поселковой нет. Стас будто орать начал. Деду звонить. А тот трубку не брал. В больнице лежал. Может, на процедурах каких был. Вот тогда-то он сумку-то и открыл. Сначала будто одну, а там деньги не те.

– Что значит «не те»?

– Заграничные какие-то. Тогда он вторую сумку открыл, а там рубли. Он ребятам и отсчитал. Ну, его и пропустили. Сказали, что это его… – Тут она задумалась, чтобы повторить точно, как сказали охранники на въезде, а не выдумывать от себя. – Входной билет, вот как они сказали.

– Итак, Есения Семеновна, подведем итоги, – молитвенно сложил руки перед грудью сын Марии Ивановны. – Есть свидетели – сотрудники охранной службы, работающие в вечер возвращения Станислава Кулакова в поселок. Они видели, что Станислав привез с собой две сумки денег. В одной была валюта. В другой рубли. Правильно я понял?

– Да. Так говорят. Настя, продавщица, сказала, – уточнила она на всякий случай. А то вдруг он забыл.

– После того как Станислав Кулаков вернулся в свой старый дом, кто-то убивает его и дом поджигает, чтобы скрыть все улики. Мотив теперь более или менее ясен: грабеж.

– Товарищ майор, я бы… – с легким фырканьем начал говорить участковый Володя Хмыров.

– Ты бы сейчас, капитан, пошел и выяснил у Насти-продавщицы, от кого она слышала это. Выяснил бы, кто конкретно пропускал через шлагбаум Кулакова той ночью. И доставил их сюда. Ко мне. Для серьезного разговора. Вот ведь…

«Уткин. Засранец! – подумал, не озвучив, Николаев. – Разве не слышал о разговорах в поселке? Слышал наверняка. Не придал значения? Но так нельзя. Мы в тупике, тут всякой болтовне поверишь и проверять начнешь. Получит он сегодня…»

– Это все разговоры, касающиеся Станислава Кулакова, Есения Семеновна?

– Больше ничего не слыхала. Как говорят: за что купила, за то и продаю. Сама не видела, не знаю. – Она виновато улыбнулась, прикрывая ладонями крохотную дырочку на подоле трикотажной юбки.

– А что видели? Участковый сказал, что вы что-то видели в ночь, когда убили Антонину Ишутину?

– Ах да! Вот старая! Совсем забыла! – Легонько шлепнула себя по лбу Есения Семеновна. – Я видела мужчину у ее ворот. Это было еще до пожара. Так и не поняла: выходил он от нее или просто стоял. Или зайти собирался. Но за калитку держался. Обеими руками. Поверх. Вот так…

Есения Семеновна подняла обе ладони до подбородка и согнула их, как если бы держалась за что-то.

– Но он точно заглядывал туда. А вот входил или выходил, сказать не могу.

– Вы хорошо рассмотрели его?

– Да. В том месте как раз фонарь горит. Новый. Свет яркий, как днем.

– Узнали его?

– Нет. Я его не знаю. Не знакома с ним.

– В смысле, не знакомы?

– Он не наш, не местный.

– Понятно…

Николаев рассеянно глянул в окно и наверняка подумал, что Есения Семеновна видела убийцу Антонины. Убийцу и поджигателя. Только ведь это было не так. Этого быть не могло.

– Он не мог убить Тоню, Денис Сергеевич, – с сомнением посмотрела пожилая женщина на полицейского.

– Почему? Вы видели, как он уходил? Как она лично его провожала живой и невредимой?

– Нет. Не видела.

– Во-от… – произнес он протяжно и тяжело вздохнул. – Жаль, что вы его не рассмотрели. И не знаете, кто это.

– Я не так сказала, – неуверенно возразила Есения Семеновна. – Я сказала, что не знаю его. Что он не местный. Я имела в виду, что не знакомилась с ним. Но я его точно видела прежде. Он приезжал в гости к Тоне вместе с ее сестрой Соней. Это будто ее молодой человек.

– Мелихов?! – Он даже осип от потрясения. – В ночь убийства Ишутиной вы видели у ее забора Евгения Мелихова?!

– Уж не знаю, Евгений он Мелихов или как-то иначе его зовут, но он точно молодой человек Сони. Мне лично Антонина говорила. И она…

Есения Семеновна подумала: не будет ли скверным, если она передаст их короткий разговор? Тоня ведь просто поделилась своим мнением, а она может навредить молодому человеку Сони. С другой стороны, она же вызвалась помогать сыну своей лучшей подруги Маши. Как умолчать?

– Она не одобряла их отношения, Денис Сергеевич.

– Это она вам лично сказала? Или это опять разговор из магазина?

– Лично. Когда они как-то уехали, я вышла на улицу, Тоня тоже. Мы столкнулись нос к носу. Я и говорю: уехали гости твои дорогие? А она мне: дорога лишь сестра, а этот ее – хлыщ хлыщом. Не верю, говорит, ему. Непорядочный.

– Во сколько точно вы его видели, Есения Семеновна? – Николаев не стал углубляться в отношения покойной Тони и нежелательного избранника ее сестры.

– Я не помню. Я не знаю, – опечалилась она сразу невозможностью помочь ему. – Фонари горели вовсю. Я уже спала. А тут встала, простите, в туалет. А когда я встаю, всегда в окно выглядываю. Привычка такая. Особенно часто стала выглядывать после того, как у Кулаковых дом сгорел. И тут выглянула. А он стоит и за калитку руками так вот держится.

Николаев снова увидал знакомый жест.

– Потом оглядываться начал. Тут я его и рассмотрела. Но не обеспокоилась. Знала же, что это Сонин жених. Может, он за ней и приехал? Может, она в доме была?

– А что, у Ишутиной свет в окнах горел?

И Есения Семеновна крепко задумалась. Свет у Тони горел долго, это точно. Но вот в тот момент горел или нет?

Она даже зажмурилась, пытаясь вспомнить. И через несколько минут поняла, что без света не смогла бы так отчетливо рассмотреть мужчину. Ведь когда света в окнах Тони не было, не видно было куст жасмина, давно переросший забор. Только очертания его густых веток. Этот жасмин давно не давал ей покоя. Уж как она просила Тоню откопать ей отросток, та ни в какую.

– Трону корень, куст погибнет, – так она всегда отвечала Есении Семеновне. – Я его с выставки привезла. Много лет назад. Долгие годы красоту такую растила. И теперь из-за твоей блажи, Еся, буду ее губить? Не-ет. Вот если снова поеду на такую же выставку, привезу тебе отросток…

На выставку Тоня больше не поехала. Теперь уже и не поедет. И жасмин сгубил пожар. Но вот в тот момент, когда человек стоял у низкой калитки Тони и смотрел на дом, Есения Семеновна точно куст жасмина видела. И мужчину. Значит, свет горел.

– Было это глубокой ночью. Но свет в доме горел. Правильно я понимаю?

– Правильно. Я раньше двенадцати никогда не поднимаюсь. Ближе к часу первый раз встаю. А тут уж раз третий вставала, точно. Наверное, часа три ночи было.

– Хорошо. – Николаев с кивком поднялся со стула и вернул его обратно под окно. – Нам, возможно, придется провести опознание, Есения Семеновна. Вы не против?

– Я не против. – Она поднялась с диванчика, одернула юбку.

– Но это, если мужчина, которого вы видели у калитки Ишутиной, не захочет сотрудничать.

– Почему не захочет? – Вытянула она шею. – Он ведь тоже в полиции работает. Должен понимать.

– Да, должен. – Николаев направился к двери. – Он просто может не захотеть.

Еще не совсем проснувшись, он протянул правую руку, нащупал гладкий голый живот и погладил его. Живот был не его. Насти Якушевой. И он отвечал всем требованиям и стандартам красоты: плоский, с кубиками мышц под загорелой нежной кожей, с красивой ямочкой пупка, куда Настя вставила замысловатое украшение.

Она была очень красива – эта девушка, с которой его свело неожиданное вмешательство Сониной сестры. Вспомнив об Антонине, Мелихов скривился.

Отвратительная баба! Подозрительная, мстительная, властная. Как она с ним разговаривала в тот самый первый день их знакомства!

– Ты кто такой вообще? – гневно шипела она, отправив Соню в магазин за какой-то ерундой.

Магазин был предлогом. Антонине необходимо было выдворить Соню из дома, пока она станет препарировать ее мужчину. Что она и попыталась сделать.

– Заткнись, – коротко бросил он, когда Ишутина вдоволь нашипелась. – Заткнись и слушай сюда…

И он применил к ней всю силу своей полицейской власти. Пугал и сыпал угрозами. Припоминал все ее прежние и нынешние грешки. Он же не просто так приехал, он готовился.

– Это все мелочовка, – проронила она, крепко задумавшись.

– Из любой мелочовки можно слепить огромный ком, который с горы. А? Нет? Что скажешь? Тебе ли не знать, как это можно сделать!

И Женя немного поупражнялся, фантазируя.

– Мент ты поганый! – скрипнула зубами Ишутина, когда он замолчал.

– Согласен. И то, что я тебе тут нарисовал, еще цветочки. Ягодкам быть, сунь ты нос в наши с Соней отношения.

Антонина сидела напротив него за кухонным столом и смотрела со звериным оскалом. Он даже отодвинул стул немного, честно, боялся, что она кинется и станет рвать его горло острыми зубами.

– Суну, не сомневайся. И ходи, сволочь такая, и оглядывайся! С этого дня спокойной жизни у тебя не будет, так и знай…

Сказала и ведь сделала. С того дня у Жени началась череда мелких приключений премерзкого свойства. То колеса на старой тачке за ночь спустятся, причем все четыре. То бампер кто-то у магазина снесет в слепой зоне. То начальству кто-то настучит, когда он решит в рабочее время своими делами заняться.

Он не нервничал, набрался терпения в надежде, что когда-нибудь Ишутиной вся эта хрень надоест и она оставит их с Соней в покое.

Нет. Не оставила. Пошла дальше. Она направила к ним в отдел Настю Якушеву. На практику. Не сама, конечно, через своих знакомых. Но искушение она для Жени придумала. И он не выдержал…

– Который час? – сонно заморгала Настя, приподнимая голову с подушки.

– Спи. Рано еще. – Он продолжал гладить ее живот. – Еще минут сорок до будильника.

Настя уронила голову обратно на подушку и через минуту засопела. Женя скосил взгляд в ее сторону.

Красивая. И не дура. Без лишних капризов и претензий. И принципами не огораживается, как щитами. Ему, честно, было с ней легко и хорошо. И он даже был благодарен Ишутиной, что она поспособствовала тому, что Настя приехала на памятную рыбалку.

Только Антонина зря потратилась, заплатив Уткину. На тот момент Женя спал с Настей уже месяц. И Уткин знал об этом прекрасно. Но деньги взял и накупил выпивки с мясом на рыбалку. И они потом втроем ржали у костра всю ночь – когда Николаева не было поблизости. Тот был чрезвычайно чист во всех отношениях. Неподобающе чист, как характеризовал его Уткин.

– Даже иной раз тошнит от его порядочности, – жаловался Валентин Мелихову. – Если он узнает о нашей общей афере, мне капец. Да и тебе тоже сладко не будет. Соне твоей все расскажет.

Да, Женя изменял Соне. Безо всяких угрызений совести изменял. И собирался с ней расстаться. Одну Соню Святову он бы еще как-то смог вытерпеть. Но в компании с сестрицей – Антониной Ишутиной! Увольте! Да и почему, собственно, он должен был грызть себя? Это Сонина сестра гадила Мелихову и интриговала. Она буквально швырнула Настю в его койку. И даже заплатила за сводничество Уткину.

И кто, скажите, в этой истории отрицательный герой?

С Соней они расстались. Она сама порвала с ним, узнав, что он взял на рыбалку Настю, а не ее. Плохо, что случилось это накануне гибели Анастасии Ишутиной, а не после. Если бы кто узнал о происках Ишутиной, Мелихова стали бы подозревать. Мотив налицо. А пока никто ничего не знает, он вне подозрений.

У них с Настей все было четко! Это утро не стало исключением.

Они наперегонки летели в душ после сумасшедшего секса. Смеялись, толкались, спорили и в результате влезли в ванну вдвоем. Набрызгали, конечно, воды на пол, свалили с полочки мыльницу с зубными щетками, едва не разбили зеркало, но настроения это не убавило.

Потом они готовили завтрак: каждый свой. Она себе варила какую-то сизую слизь, называя это полезной кашей. Он жарил себе омлет с колбасой. И это был просто омлет с колбасой. И выглядел красиво, и вкусным был. И исчез почти мгновенно. А Настя с кашей маялась, та не лезла ей в рот, вызывая гримасы.

– Я высажу тебя на автобусной остановке за квартал от отдела, – предупредил ее Мелихов уже по дороге.

– А, поняла. Так мы все еще не вместе? Для всех или только для нее?

Она не обижалась, просто уточняла.

– Пусть все уляжется, малыш. Тогда и выберемся из подполья.

– А может, ты надеешься ее вернуть? – рассуждала Настя, подкрашивая губы бледной помадой перед зеркальцем в автомобильном козырьке.

– Я? Зачем мне это? – он отвечал рассеянно, как раз перестраивался в другой ряд.

– Ну, как же… Святова теперь богатая наследница. Ее сестра вписала в завещание только ее имя. А там добра-а.

– Из-за этого наследства у Святовой и проблемы. Слышал, ее в разработку пустили. Считают подозреваемой в убийстве.

– Да ладна-а! – округлила Настя глаза, роняя помаду в распахнутую сумочку. – Такое возможно, в принципе? Она способна? Из-за денег?

– Из-за денег – нет. – Он уже съезжал на транспортный дублер, к автобусной остановке, чтобы высадить Настю. – А из-за больших денег – не знаю.

– Прикинь, если окажется, что это она ее! – Настя улыбнулась. – Святоша Святова убила сестру из-за наследства! Уже вижу заголовки!

Они тихо рассмеялись. Он остановил машину. Поймал ее за шею, притянул к себе и крепко поцеловал. От Насти пахло ягодами. Он обожал ее запах. Это был исключительно ее запах, не лосьона, дезодоранта или духов.

– Слушай, Женечка. – Она уже стояла на улице, но не спешила захлопывать пассажирскую дверь. – А если она не виновата и унаследует всю эту чертову прорву денег?

– И?

Он нетерпеливо поглядывал на часы.

– Ты бы не хотел ее вернуть? – Ее глаза пытливо следили за его реакцией.

– Мне с тобой хорошо, малыш.

– Со мной хорошо, а с ней было бы удобно и богато. – Настя хитро прищурилась. – И как думаешь, нельзя все это объединить, а? Удобство и богатство с тайной любовью?

– С ума сошла? – ахнул он, почувствовав странный холодок под ребрами.

– Шучу! – Она хлопнула дверью и вдруг довольно громко, чтобы он услышал, крикнула с улицы: – Но ты подумай!

И он думал. Всю дорогу до отдела думал над ее словами. Все прикидывал, подсчитывал. Оценивал возможность подобных отношений: когда жена богатая, а любовница умная. Не надо будет платить за съемное жилье. Платить кредит за машину, которую он недавно купил. И ужимать себя в тратах тоже не понадобится. И подработки хватать.

Странное дело, но мысль зацепила. И, заходя в кабинет, он как можно теплее улыбнулся Соне. Она удивилась, но ответила. Тоже улыбкой.

– Тебе звонил майор Николаев, – протянула она ему бумажку с записанным на ней телефоном.

– Это кто? – прикинулся он непонимающим.

– Майор Николаев из районного отдела полиции, занимается расследованием убийств в Затопье, – не глядя на него, пояснила София. – Ты прекрасно его знаешь.

– Да? Откуда?

И пристально посмотрел на нее. Она неплохо выглядела в белой рубашке с рукавами до локтей и брючном костюме с жилеткой. Непослушные кудряшки пригладила каким-то средством, и они не топорщились в разные стороны, как обычно. Лицо бледное, глаза не накрашены. Ну, это как обычно. И да, при всей ее симпатичности до Насти ей очень далеко. И даже ради денег он не променяет Настю на Софию. Даже при условии, что теперь рядом с ней нет ее мерзкой надоедливой сестры.

– Мелихов, прекрати прикидываться, – вяло отреагировала она на его фальшивое непонимание. – Вы были вместе на рыбалке в ту ночь, когда в Затопье сгорел дом Кулаковых. Ты был там с Николаевым, Уткиным и Настей Якушевой. Не помнишь?

– Ах да, на рыбалке… – Он конфузливо скривил губы и умолк на полчаса.

Но на бумажку с номером телефона без конца поглядывал. И все гадал: что такого срочного понадобилось от него Денису? С той ночи они ни разу не пересеклись и не созвонились. Уткин время от времени звонил. Так, по пустякам. Но чтобы Николаев…

Он и на рыбалке держался от них особняком. В долгие разговоры и пьяные споры не вступал, сидел на берегу с удочкой и любовался закатом. Так он объяснил Уткину, который устал его зазывать к столу. Что такого было в солнце, стремительно скрывшемся за кустами на противоположном берегу озера, Мелихов не понял тогда, не понимал и теперь. Он лично любовался Настей. Она потрясающе выглядела в своих черных лосинах, короткой камуфляжной курточке и кепке – козырьком назад.

– Денис? – позвонил он ему все же, дождавшись момента, когда София выйдет из кабинета. – Мелихов. Просил позвонить?

– Да.

– Звоню! – хохотнул Мелихов, задумавшись.

Николаев ответил сухо. С какой стати?

– Товарищ капитан, в ходе нашего расследования вскрылись кое-какие факты, требующие срочной проверки. Вы не могли бы подъехать к нам в отдел?

Это вообще никуда не годилось. На «вы», обратился по званию. Что не так? Под левым глазом задергалась какая-то жилка, противно так, часто.

– С какой целью, товарищ майор? – отреагировал он так же прохладно.

– Нам необходимо задать вам несколько вопросов.

– Так задавайте, майор, – сердито фыркнул Женя. – Ближний свет к вам туда тащиться! Задавайте свои вопросы, майор. Проясним ситуацию, как говорится, на месте.

– Ваши ответы требуют протоколирования, Евгений Иванович.

Уп-пс! С какой стати?! Теперь уже оба нижних века дергались, как в дикой пляске.

– Денис Сергеевич, при всем уважении, поясните! – повысил голос Мелихов. Поймал себя на том, что его ответы граничат с истерикой, и решил исправиться, поменяв интонацию: – Мне надо как-то объясниться с начальством. Это формальность или что-то серьезное? Меня в чем-то подозревают?

– При всем уважении, коллега, я не могу вам раскрыть сути беседы до вашего к нам визита. Мы вас ждем, товарищ капитан. – И Николаев отключился.

Уткин, зараза, не отвечал. Попытавшись осторожно выведать у Сони возможные секреты, Мелихов наткнулся на стену негативного непонимания. Ну, может, и сам виноват, начал не с того. Ушел за кофе, а вернувшись, спросил:

– Как твои дела с Коневым? Удалось ему тебя прижать?

Разумеется, София ответила агрессивно, посоветовав позвонить Коневу и спросить. А кто бы отреагировал иначе?

До конца рабочего дня он еле досидел. Как назло, не было никаких дел вне кабинета. Сел в машину и тут же позвонил Насте. Ее сегодня на день запросили в паспортный стол. Там у них сотрудники болели через одного. Нужна была помощь.

– Ты сегодня долго? – позвонил он ей на рабочий. Мобильный у Насти разрядился.

Женя глянул на часы.

– Да. Придется задержаться. Очень много работы. Не успеваю.

– Завтра день будет, – проворчал он.

– Я хочу побыстрее оттуда вырваться, Женечка. – Она протяжно вздохнула. – Скучаю по тебе.

– Я тоже, – чуть смягчился Мелихов. – Тебя когда ждать?

– Не скоро. Честно, еще часа на два работы минимум.

– Может, я пока в Затопье сгоняю? – решил он вдруг, поняв, что дома без нее ему будет тоскливо.

– Зачем? – удивилась Настя.

– У того самого угрюмого майора с рыбалки есть ко мне вопросы.

– С какой стати? Чего вдруг? – Настин голос сделался беспокойным. – Смотри, с ним поаккуратнее, Женечка. Уткин тут как-то звонил мне и натрещал, что Николаеву София твоя понравилась.

– Она не моя, – опротестовал он тут же. – Она моя бывшая.

– Смотри, аккуратнее! Он ведь может об этом и не знать – что она твоя бывшая. И будет видеть в тебе соперника. Осторожнее, Мелихов!

Ближе к вечеру тучи все же поглотили солнце, пролив на землю месячную норму осадков. От отдела до его дома было четырнадцать километров. Обычно на дорогу у него уходило минут пятнадцать, если не ехать по трассе, а сократить путь, свернув на старую грунтовую дорогу. Но сегодня не стоило даже и пытаться. С небес лило, не прекращая. Лило много и со страшной силой. Стоя у окна своего кабинета, Николаев не видел собственной машины, припаркованной в тридцати метрах от здания. Грунтовка теперь раскисла, превратилась в болото. На танке застрянешь. На трассе, судя по навигатору, образовалась пробка. Кто-то спровоцировал массовую аварию, и все встали. Дорога домой займет полтора часа. Лучше было пересидеть здесь – в рабочем кабинете.

Он закрыл жалюзи, чтобы не видеть серого мокрого вечера за окном. Оглянулся на свой стол, заваленный бумагами и фотографиями. Все они касались убийства Кулакова и Ишутиной. Документация множилась, дело обрастало фактами, требующими тщательнейшей проверки, фигурантов – целый строй. Результата – ноль.

Сегодня на утреннем совещании Николаев попросил людей в помощь.

– Мы с Уткиным не справляемся, товарищ подполковник. Одни опросы населения съедают все время. Все требует проверки.

– А ты меньше сплетнями занимайся, майор. Вот и время высвободишь, – глянул на него начальник исподлобья. – Слышал, ты очередь в магазине допрашивал? И с их заявлений заключил под стражу двух законопослушных граждан нашего района?

– Они задержаны до выяснения, товарищ подполковник.

– С какой стати? – Авторучка выпала из рук начальника на стол, покатилась и упала на пол.

– Оба были свидетелями приезда в Затопье погибшего Кулакова. Оба видели у него огромную сумму наличных. Но оба врут, путаются в показаниях, тычут друг в друга пальцами и отказываются говорить внятно.

– Отказываются, стало быть, – недоверчиво хмыкнул подполковник.

Он махнул на Николаева рукой, приказывая сесть на место. Выбрался из своего рабочего кресла, на взгляд Николаева, великоватого для него.

Подполковник был невысоким, худощавым, и голова его не доставала до подголовника, а плечи утопали в пухлой мягкой спинке. Это не роняло его авторитета, вовсе нет, но лично Николаеву добавляло неудобств при общении с подполковником. Ему все время хотелось предложить начальнику обычный стул, их целая дюжина стояла у стола переговоров.

– Какова твоя рабочая версия, майор? – в сотый раз за месяц спросил подполковник. – Я слышал много разного бреда от тебя, но ни разу не прозвучало ничего внятного. И? Что можешь сказать? Есть чем поделиться?

Вот сегодняшним утром ему было чем поделиться с руководством. И он, снова вскочив с места, принялся докладывать.

– Эксперты наконец установили ружье, из которого был убит Станислав Кулаков. Это старое ружье, было произведено на одном из наших заводов в середине девяностых. Довольно распространенное, легкое, пользующееся спросом у женщин.

– Та-ак… И что же? Владелец тоже установлен?

– Так точно, товарищ подполковник. Этим ружьем владела Ишутина Антонина.

– Соседка Кулаковых? Наша бизнесвумен? – вытаращился начальник, быстро возвращаясь к столу.

– Так точно.

– Получается, это она убила своего молодого соседа? И подожгла его дом? А его дед потом отомстил за внука и…

– Я бы тоже хотел так думать, но… – перебил его Николаев и отрицательно замотал головой. – Ружье у нее было похищено в начале нулевых. Точнее, в две тысячи третьем году в ее дом было совершено проникновение со взломом. Украли что-то по мелочи, какие-то деньги, я сейчас уточняю. И ружье. О его краже она заявила сразу же.

– То есть тот, кто обокрал ее дом в две тысячи третьем, убил Кулакова? Так получается?

– Да. – Он твердо выдержал подозрительный прищур шефа и продолжил: – В то время под подозрением, судя по протоколам допросов, находился Мокров Иван. У него с Ишутиной была давняя вражда из-за земли. Она выкупила у него земельный пай – заболоченный участок, осушила, начала добывать торф и продавать его. Мокров требовал процент, пьяным не раз задирался. И угрожал. Потом из Затопья уехал вместе с женой. Но накануне ограбления ее дома, за день или два, его в поселке видели.

– Задерживали?

– Так точно. И обыск в его городской квартире делали, но отпустили за отсутствием улик. И алиби неожиданно обнаружилось. Так вот к чему я веду, товарищ подполковник… – Николаев почувствовал, что у него сильно вспотел лоб, он провел по нему ладонью, сжал мокрую ладонь в кулак. – Один из задержанных мною охранников, дежуривших на шлагбауме в ночь возвращения Станислава Кулакова, является родственником Мокрова Ивана. Он его внучатый племянник. Тоже Мокров. Тоже Иван.

– Да? Новость какая! – почему-то разозлился подполковник. – В Затопье каждый двор в родстве состоит. Кто-то кому-то кем-то приходится. Да и в самой Москве, если начать копать, тоже.

Он помолчал, наклонился, поднимая закатившуюся под стол авторучку. Швырнул ее на стол. И тихо, едва не шепотом, обронил:

– Эти Мокровы и нашей семье сродни. Иван, который самый старший, какой-то там дядька моей жене. И этот охранник – молодой Иван Мокров, как понимаешь, тоже нам не чужой. И поэтому… Черт!

Авторучка повторила полет, срикошетив от стола и закатившись по полу к самой ножке. Подполковник смотрел на Николаева требовательно. Ждал от него каких-то правильных слов. Денис не знал каких и сказал то, что думал:

– Мокров-младший на данный момент главный подозреваемый в деле об убийстве Кулакова, товарищ подполковник.

– Да ладно! С какой, на хрен, стати?! С той, что он сумку с деньгами увидал у Кулакова? – мгновенно взвился начальник. – Что, кроме родства с Иваном-старшим, когда-то там подозреваемым в чем-то недоказанном, ты ему можешь предъявить?

– Показания его напарника, – стойко выдержав гнев подполковника, ответил Денис. – Со слов его напарника, Сергея Ломова, Иван Мокров куда-то отлучался среди ночи.

– Куда? Может, домой бегал, перекусить! Кофе в термос налить! Ты такой вариант не рассматриваешь? И пока он домой бегал, этот Ломов и метнулся до дома Кулаковых. Убил Станислава, сжег дом. А деньги к рукам прибрал. А? Может такое быть?

– Может, товарищ подполковник. Но как быть с ружьем? Никто из Ломовых в две тысячи третьем в поселке не проживал. Они приехали из Якутии в две тысячи пятом. И тогда обосновались в Затопье.

Попытавшись возразить, подполковник словно захлебнулся словами – в горле у него что-то забулькало. Он умолк, замахал на Николаева руками. И через минуту велел идти работать. И уже у двери остановил его словами:

– Ты осторожнее с версиями, майор. Сто раз отмерь, как говорится. И ружье у Ишутиной мог кто угодно украсть в том далеком году.

Да, но выстрелило оно только теперь. В ту ночь, когда Кулаков вернулся после долгого отсутствия с двумя сумками наличности. И через несколько дней убивают хозяйку ружья. И дом ее сжигают. Как и дом Кулаковых. Денис был уверен, что это дело рук одного и того же человека. Или одной и той же группы лиц, вступивших в преступный сговор. И он бы давно объединил эти дела в одно, если бы не ряд противоречий.

– Поджог – однозначно. Как в первом случае, так и во втором, – выдал ему заключение главный пожарный эксперт. – Но… Стиль исполнения разный. Понимаешь, майор, поджигатели тоже имеют свой почерк, как и убийцы. Устроить такой силы пожар, чтобы разгорелось, а не тлело, чтобы сразу и наверняка – не так просто. И поэтому говорю тебе с точностью до девяносто процентов: это разные поджигатели.

– А что говорят десять процентов?

– Ну… – Он поиграл бровями и с кислой физиономией выдал: – Десять процентов говорят, что это мог быть один человек. Просто, желая запутать следствие, поменял почерк. Но… Ты же сам понимаешь, майор, такая изощренность для поселкового убийцы…

Тут Николаев поспорить не мог.

– К тому же, как нами было установлено, Антонина Ишутина после того, как сгорел дом соседа, установила у себя пожарную сигнализацию.

– Ого!

Николаев об этом не знал. И София промолчала. Знала или нет? Или умышленно скрыла этот факт?

– Но ее кто-то вывел из строя. Тем днем Ишутина, как оказалось, звонила на пульт и жаловалась, что ее сигнализация неожиданно перестала моргать. То моргала, сигнализируя о рабочем своем состоянии, – принялся пояснять главный пожарный эксперт, – а то вдруг перестала. На пульте проверили. И действительно: сигнализация отключилась.

– То есть ее кто-то вывел из строя, значит? – У Дениса в тот момент в горле сделалось сухо.

– Да ничего это не значит, майор. Ее установили за несколько дней до пожара. Еще и не протестировали как следует. Могла просто случиться какая-то ошибка при монтаже оборудования. Человеческий фактор никто не исключает…

Николаев взял чайник с тумбочки, заглянул в него – пусто. Уткин, гад, все вылил в свою чашку перед уходом. И не потрудился воды налить.

Он вышел из кабинета, запер его и пошел за водой к кулеру, в котором была только холодная.

Через десять минут он уже заваривал себе кофе в френч-прессе и раскладывал на листе бумаги размокшие пряники. Угостил сержант из дежурной части. Он только заступил и, пока бежал от машины до двери отдела полиции, промок вместе с пряниками.

Без конца поднимая и опуская поршень френч-пресса, чтобы кофе лучше заварился, Николаев рассматривал фотографии задержанных им парней.

Мокров и Ломов были ровесниками, обоим двадцать восемь лет. Нормальные парни, без приводов и скандальных случаев. Ишутина не взяла бы их на работу – охранять въезд в поселок, если бы они были дуралеями. Вопрос, почему она не обратила внимания на родство Ивана Мокрова с его старшим дядей-тезкой, оставался открытым. Не знала? Упустила из виду? Или не считала своего давнего недруга врагом? Может, следовало позвонить ему? Поинтересоваться? Племянник назвал его телефон при допросе и нервно просил позвонить и разузнать насчет ружья.

Денис влил себе кофе в чашку ровно до блестящей каемки, осторожно пригубил: горячо, крепко, как он любил. И, взяв в руки мобильник, набрал номер Мокрова Ивана Ивановича – старшего.

– Я понял, кто звонит и почему, – перебил тот его, пока Денис пытался представиться и обозначить проблему. – И я ждал звонка.

– Вы понимаете, да, что ваш внучатый племянник находится в весьма щекотливом положении?

– Это в каком же?

– У него был мотив и имелась возможность совершить убийство и поджог.

– Правда? Вы так думаете? – недоверчиво хмыкнул Мокров, давно уехавший из поселка. – Вы до сих пор думаете, что это я обокрал в третьем году Тонькин дом и унес ее ружье?

– Не исключаю такой возможности. Слишком много совпадений, чтобы считать их случайными.

– А то, что у меня ничего не нашли: ни ружья, ни вещей ее, ни денег, вас не волнует как бы, да? И то, что у меня алиби было на ту ночь, тоже не колышет, майор?

Он еще не просмотрел то давнее дело, не успел. Не знал точных обстоятельств, списка похищенного и про алиби Мокрова-старшего знал лишь со слов старших коллег-товарищей. Он и о самом деле с кражей знал с их слов, если честно. За делом надо было тащиться в архив, а это не близко – соседний с ними район. Они с Уткиным и так разрывались вдвоем, и помощи никакой не предвиделось.

– Какое было у вас алиби, Мокров?

– Я был в Москве на юбилее у родственника. Гуляли до полуночи. Напились. Домой ехали с женой на такси. Стояли в пробке – был ремонт дороги. Родственников наших опросили тогда. Таксиста нашли. Он подтвердил, что доставил нас домой в полчетвертого утра. На тот момент Тонька Ишутина уже по поселку бегала и волосы на себе рвала, что дом ее обнесли. И сразу, сука, на меня указала. Вот меня и доставали ваши коллеги. И даже с обыском явились. Только не нашли ничего у меня, и алиби у меня было, – еще раз с нажимом произнес Мокров. – И ружья ее я украсть не мог. И передать по наследству Ваньке – моему внучатому племяннику. Не ту ты карту из колоды тащишь, майор. Не ту…

– Разберемся обязательно, – пообещал Николаев неуверенно. – Иван Иванович, вот вы сказали, что у Ишутиной были похищены какие-то вещи, деньги, про ружье я уже понял. А что за вещи? Какие деньги? Она что, наличные дома держала?

– Кто же их тогда в банке-то держал, майор? – даже нашел в себе силы рассмеяться Мокров. – Лихие времена. Тонька тяжело начинала свой бизнес, потом еле удержалась. Народ обманывала. Властям приплачивала. И разве могла она деньги в банке держать?

– Почему нет?

– Ну, ты, майор, наверное, еще в пеленках лежал, когда у народа деньги в фантики превратились. Не суть. Тонька умная была, хитрая, прозорливая в своем деле. Знала, когда и сколько держать. Дома у нее деньги были в две тысячи третьем году. Точно дома. Сделка у нее намечалась крупная. А потом – после грабежа – все и затихло. Народ покумекал и сделал вывод, что обнесли ее по-крупному. Только не призналась она тогда ни вашим, ни своим. Одна все в себе носила. Угрюмая стала. Даже, болтали, выпивать стала. Но по-тихому. И завязала быстро. У нее малая на руках была. Нельзя было расслабляться. А маслозавод она все равно поставила в Затопье. Не в третьем году, в восьмом, но поставила. Кремень была баба, – с неожиданным восхищением выдохнул Мокров и тут же попросил: – Освободи Ваньку, майор. Не виноват он. И дружок его тоже, хоть и несет пургу какую-то. Спал, говнюк, на смене. Теперь зад свой прикрывает.

– А Иван куда отлучался?

– Никуда. Он тоже спал. Разве не признались, дуралеи?

– Разберемся, – снова пообещал ему Николаев и закончил разговор словами: – Но дыма, как мы с вами понимаем, без огня не бывает.

Мелихов до городка, где в районном отделении полиции работал майор Николаев, так и не доехал в тот вечер по причине отвратительной непогоды, вдруг обрушившейся на регион. По причине возникшей на трассе пробки, обещавшей стоямбу в три часа. И по причине того, что ему просто захотелось домой. В тепло, к телику, к макаронам с сыром и мясом – Настя еще с вечера приготовила на сегодняшний ужин. Вот просто заныло все внутри, как домой захотелось. Он раз и другой набрал номер Николаева, но у того все время было занято. Плюнув, съехал на обочину – та еще окончательно не раскисла, проехал двести метров, развернулся в нужном месте и покатил обратно в Москву.

По пути домой заехал в супермаркет и пробродил с тележкой между рядами почти час. Все ему казалось нужным и вкусным. Долго выбирал вино. Хотел позвонить Насте, узнать о ее предпочтениях. Потом вспомнил, что мобильник у нее разряжен и что всем на свете маркам вин она предпочитает сладкое шампанское. Усмехнувшись, положил в тележку бутылку самого ее любимого «компота».

К дому подъехал, когда уже стемнело. И не потому, что было поздно. Низкие тучи и проливной дождь смазали сумерки, превратив их в ночь. Странно, но Насти до сих пор не было дома. Мелихов позвонил ей раз, другой, подумал, может, зарядила телефон, но наткнулся на автоответчик, что было уже неплохо. Значит, где-то раздобыла зарядку. Позвонил в паспортный стол, где она подменяла заболевших сотрудников. Там никто не ответил.

– Странно! – удивленно воскликнул Мелихов, рассматривая гору продуктов на обеденном столе. – Куда же ты подевалась, Настя Якушева?

Неожиданно позвонил Николаев. Часы показывали двадцать минут девятого вечера.

– Все на службе, майор? – удивился Женя, услышав характерные переговоры дежурной части.

– Ухожу. Хватит на сегодня. Ты так и не доехал до меня?

То, что Николаев вдруг снова перешел на «ты», Мелихова немного вдохновило.

– Не доехал. Развернулся, уткнувшись в хвост огромнейшей пробищи. – Женя оторвал банан от крупной кисти и, прижав телефон щекой к плечу, начал его очищать. – Постоял. Постоял. Развернулся и домой поехал. А что такого срочного? Зачем я понадобился?

– Черт… Есть свидетель, который видел тебя в ночь убийства у дома Антонины Ишутиной.

– Бред! – выпалил Женя, даже не вспомнив, какого числа это было и могло ли быть вообще. – Не было меня там! В последний раз я был в ваших краях на той самой рыбалке, на которой мы были с тобой вместе, майор.

– А она утверждает, что видела именно тебя.

– И кто это – она? Бабка наверняка какая-нибудь, в туалет вставала и в окно выглядывала по привычке. И тут дядя у забора топчется. Почему не я? А тут еще и Ишутину убили, чего не вспомнить?

– А… – Николаев еще раз отчетливо чертыхнулся и спросил: – А откуда ты так хорошо это знаешь? И про бабку, и про то, как она вставала ночью?

– Предполагаю, майор. У меня было похожее дело, когда такой же вот следопыт нам всю печень выел своими свидетельскими бреднями. А потом оказалось, что числа и время перепутал, – не моргнув глазом чуть приврал Женя. – Что-то вас с Коневым перекашивает по ходу расследования. Не в ту сторону. Тот под Софию копает, на допросы таскает. Ты под меня… Как-то неэтично, майор. Не находишь?

Николаев помолчал. Потом буркнул, что они непременно созвонятся и прояснят ситуацию, и отключился. Стоя возле черного прямоугольника окна, Мелихов рассматривал свое отражение: сгорбился, за раздутой щекой кусок непрожеванного банана, глаза размером с грецкие орехи, что выкатились из магазинного пакета на стол.

Открыв дверцу шкафа, он выплюнул в мусорное ведро непрожеванный банан и потянулся к бутылке с водой. В горле было противно: сладко и липко. В висках болезненно застучало, видимо, подскочило давление. Уперевшись в край стола ладонями, он замер, задумался.

Откуда эта старая сука могла взять, что он там был именно в ночь убийства Ишутиной? Он ведь понял, о ком речь. Не раз видел, как таращится на них с Софией какая-то бабка то поверх забора, то в окно. Что, получается, она и по ночам так же смотрит? Стоит дозором у своих окон и глазеет на дом через улицу?

– Старая сука! – прошипел Мелихов и уставился на телефон, истошно завопивший слева от него на столе.

Номер был незнакомым. Но звонил настойчиво. Отключившись, тут же перезвонил снова.

– Да! – рявкнул он в трубку, намереваясь тут же разнести мошенников, предлагающих финансовые услуги.

– Мелихов? Капитан, ты? – поинтересовался мужской голос, показавшийся ему знакомым.

– С кем говорю? – не меняя интонации, ответил он вопросом на вопрос.

– Капитан Осипов, инспектор ГИБДД. Узнал?

Узнал, конечно. Сталкивались по службе. Помогали друг другу не раз. И номерами телефонов обменивались. Только прежде у Осипова точно был другой номер.

– Да я новую сим-карту вставил. Надо было, – пояснил тот в ответ на его вопрос. – Жень, такое дело… Я тут на ДТП на трассе…

Осипов подробно описал направление. Мелихов оттуда не так давно вернулся.

– Да знаю. Сам пытался в район по службе пробиться, там пробка на три часа. Развернулся. Дома сейчас.

– Понятно…

Осипов неожиданно отвлекся, начав с кем-то переговариваться. Женя терпеливо ждал. Ему не понравился этот звонок. Вовсе не к месту, казалось бы, да?

Чего вдруг Осипов, работающий сейчас на месте крупного ДТП, вдруг позвонил ему? Не просто же поболтать или анекдот рассказать. Что-то случилось? Да. Что-то, затрагивающее капитана Мелихова? Несомненно. Что?!

Он тут же вспомнил о Соне – не только подчиненной, его бывшей девушке. Она могла поехать в Затопье по каким-то там своим делам, касающимся убийства ее сестры, Антонины Ишутиной. Чтобы поговорить с Николаевым, к примеру. Или, чтобы по бизнесу отдать какие-то распоряжения. Все же знали, что она единственная наследница Ишутиной. Она могла поехать в Затопье и…

– Капитан, она попала в аварию?! – выпалил он хрипло, когда Осипов снова заговорил с ним. – Моя девушка, она… Попала в ДТП?

– Да, майор. Из-за этого ДТП и образовалась пробка. Узкий участок дороги, пожалуй, самый узкий в этом месте, неосвещенный. Тут часто случается подобное, но ни разу чтобы так.

– Как?!

К липкой сладости в горле добавились горечь и сухость. Он понял, что задыхается, и снова потянулся за бутылкой с водой.

– Боюсь, Женя, у меня для тебя плохие новости. Она погибла, – обрушил на него страшное известие Осипов. – Она как раз набрала твой номер, отвлеклась и на большой скорости слетела с дороги и врезалась в дерево. У нее не было шансов. Соболезную, Женя.

– У нее не было шансов! А телефон цел?!

Он зажмурился, попятился, под коленки ткнулся стул, он опустился на него без сил.

– Телефон вылетел из машины, окно было опущено. Странно в такой ливень, да? Телефон в паре метров от машины лежал. Соединения не вышло, видимо, у тебя было занято. Или просто не ловил. В этом месте связь временами пропадает, – частил Осипов, не давая ему вставить ни слова.

– Пробка рассосалась? Можно подъехать?

– Да, машины пошли. Только смысла нет тебе приезжать сюда. Темнота, как… Не важно.

– Соню уже увезли? В какую больницу? То есть в какой морг?

Мелихов передернулся от последнего слова, никак не вязавшегося с улыбчивой Софией – его бывшей девушкой, с ее непокорными кудряшками и постоянным желанием ему угодить. Из-за того, возможно, они и расстались…

– Какую Соню, Женя? О ком ты? – не понял Осипов. – Погибла Анастасия Якушева. Она разве не могла тебе звонить?..

Он на несколько дней оцепенел от шока. Приходилось заниматься немыслимыми делами: знакомиться с родственниками Насти. Отвечать на их многочисленные вопросы, не находить ответов, уворачиваться от сочувствующих взглядов коллег. И при этом необходимо было держаться, чтобы не сорваться на дикий крик, не начать биться головой о стену. Необходимо было продолжать жить и работать.

Начальство предложило ему взять отпуск, чтобы прийти в себя. Он отказался. Хотя каждый день видеть Софию на ее рабочем месте было очень больно. Первые дни, натыкаясь на нее при входе в кабинет, он мгновенно задавался вопросом: почему не она?! Почему Настя?! Тут же одергивал себя, понимал, что кощунственно так думать, и старался ее не замечать.

– Тебе звонили несколько раз, – вместо приветствия произнесла София, когда он вошел. – Какой-то Осипов.

Женя вернулся в коридор, достал телефон, набрал тот самый номер, с которого Осипов звонил ему в роковой вечер гибели Насти.

– Привет… Прости, что надоедаю. Есть предварительные заключения по аварии. Готов выслушать?

– Говори, – осипшим голосом отозвался Женя.

– Девушка была не виновата в аварии.

– Я понял, предварительно утверждали, что это был несчастный случай.

– Нет. Это не был несчастный случай. Нашлись очевидцы, есть записи с регистраторов их машин. Твою девушку, капитан, столкнули с дороги. В самом опасном месте, там очень крутой поворот… Ее просто столкнули с дороги, и она на полной скорости врезалась в дерево. Это был злой умысел, капитан.

– Ее что, убили?! – голос совершенно сел.

– Эксперты сделали такой вывод в один голос, Женек. Крепись. Ищи убийцу. Сразу скажу… – Осипов замолчал, было слышно, что прикуривает. Бросал сто раз, сто раз начинал снова. – Машину, столкнувшую с дороги тачку твоей Насти, никто особо не запомнил. На записи не попала. Один чел уверяет, что это был какой-то древний внедорожник, весь в грязи. Там не то что номеров не было видно, цвет определить было затруднительно. Тачка вырвалась откуда-то из лесополосы, в том же направлении и исчезла. Ищи, капитан…

– Видео скинешь на почту?

– Сам знаешь, это нарушение, – принялся тут же ныть Осипов.

– Я тебя так часто о чем-то прошу?!

– Хорошо. Скину. Пришли адрес. И, Женек, не стоит никому рассказывать о моей тебе помощи.

– Принято…

Записей оказалось всего две. Видимость была скверной: дождь заливал ветровые стекла автомобилей, чьи регистраторы сумели хоть что-то снять. А в том месте, где произошла авария, деревья стояли почти вплотную к узкой дороге, скрадывая часа полтора у светового дня. Но он все же сумел рассмотреть тот самый момент, когда машину Насти столкнули с дороги.

Разбив оба видео на кадры, Мелихов начал их просматривать в замедленном режиме.

Вот ее машина движется в сторону Затопья, не так уж быстро едет. Дорога мокрая, дождь хлестал прямо в ветровое стекло. Настя не была безрассудной лихачкой. Она всегда понимала всю степень риска и не полетела бы по мокрой дороге на немыслимой скорости. Нет, она ехала аккуратно. Но не могла предвидеть, что в самом опасном месте с лесной дороги выскочит какой-то сумасшедший и столкнет ее машину с дороги. Она даже не успела среагировать. Ее машину с бешеной силой ударили в бок, и она улетела прямо в дерево.

– Найду… Найду и убью… – шептал Мелихов, снова и снова прокручивая записи последних минут жизни Насти.

Он даже предположить не мог, что ему будет так больно. Их отношения, возникшие вдруг и сразу, сопровождавшиеся скандалом, спланированным Ишутиной, неожиданно стали крепкими и как будто надежными. Он не подумал, что у Насти могли быть от него секреты. И что она могла врать ему.

А она соврала! Про то, что остается работать после окончания рабочего дня. Не было никого в отделе после того, как стрелка часов перемахнула восемнадцать ноль-ноль. Ей зачем-то нужно было в Затопье. Причину она не назвала никому. Мелихов опросил за эти дни всех: родственников, девушек, с которыми у Насти были приятельские отношения, коллег. Никто не знал, зачем она туда поехала. Да еще в такую погоду.

– Это могло быть что-то очень важное. Вопрос жизни и смерти, – предполагала одна из ее приятельниц. – Настя либо хотела сделать тебе сюрприз, либо узнала что-то такое, что требовало проверки.

– Она могла кого-то шантажировать? – предположил Мелихов.

Он ведь и в архиве был, перерыл все то, что изучала Настя по его просьбе. Единственное, что нашел, – это отсутствие двух страниц в деле о гражданских исках. Возбуждались в отношении Ишутиной односельчанами, но до суда не дошли. Спорщики либо приходили к соглашению, либо примирялись, что, в принципе, почти одно и то же. С той лишь разницей, что в первом случае был возможен денежный откат. Двух страниц не было. Почитав материалы до и после них, Мелихов ничего не понял. Решил, что это не зацепка. Страницы за двадцать с лишним лет могли исчезнуть в любое время.

– Шантажировать? – Приятельница наморщила лоб, пытаясь вспомнить хоть что-то за время их долгого общения. Но тут же отрицательно замотала головой. – Нет, не думаю. Настя любила деньги, но не настолько, чтобы рисковать службой, жизнью…

Но кого-то она вольно или невольно заставила нервничать – настолько, что ее решили убить. Мелихов, как и Осипов, не верил в случайность появления машины именно в ту самую минуту, когда там проезжала Настя. Внезапное появление и такое же внезапное исчезновение – это не случайность!

Это убийство. И он это докажет. И найдет убийцу Насти.

Свой выходной день она решила посвятить ничегонеделанью. Просто лежать, смотреть в окно, за которым снова разыгралась непогода, и ни о чем таком не думать. Ей хватило рабочих будней рядом с Мелиховым. Надумала столько всего!

Ее мысли забрели даже в том направлении, которое было запретным. Соне вдруг стало казаться, что Женя смотрит на нее со странной смесью вины и ненависти. Словно он жалел о том, что не она оказалась на месте Насти. Жалел и мучился угрызениями совести от этого.

Она гнала от себя эти мысли, но они возвращались в момент появления в кабинете Мелихова. Сомнения задирали голову, стоило Мелихову посмотреть в ее сторону. Вчера ближе к концу дня она не выдержала и сказала:

– Я не виновата, Женя.

– В чем? – Он замер, не поднимая на нее взгляда.

– В том, что ее не стало. Я не виновата! Она погибла не по моей вине.

– Не мели вздор, – произнес он со странной усталостью.

И тут же засобирался: выключил компьютер, убрал оружие в сейф, собрал бумаги на столе, сунув их в ящик стола.

– Никто никого не обвиняет, тебя особенно, – произнес он после сборов.

– Но ты каждый раз так смотришь… – Она почувствовала, что ее губы задрожали. – Настя зачем-то ехала в Затопье. Зачем? Если ты думаешь, что встретиться со мной, то меня там не было. И с кем она могла там назначить встречу, я тоже не знаю. Николаев сказал, что не связывался с ней и…

– Ты! – вдруг заорал Женя не своим голосом. – Ты обсуждала Настю с Николаевым?! Да как ты! Как ты посмела?! Кто тебе позволил?!

Она остолбенела. Это было грубо, это было противоестественно. Она могла и имела право говорить о гибели Насти с кем угодно. И запретить ей никто не мог. Да и с Николаевым особой беседы не сложилось. Он по-прежнему вел себя с ней настороженно. Она все еще была у него в черном списке, догадывалась София.

С ней никто больше не разговаривал о гибели Тонечки. Не посвящал в ход расследования. И Конев, странно, о ней тоже будто забыл.

Нет, он прислал ей список из нескольких кандидатур на конкурсного управляющего бизнесом Тонечки. И пометки возле каждой фамилии сделал. Она отправила этот список помощнице Тонечки с просьбой выбрать по своему усмотрению.

– Вам с этим человеком придется работать, – ответила София на недоуменные вопросы помощницы. – Мне все равно.

– Это большая ответственность… Вдруг этот человек погубит дело всей жизни Антонины Ивановны? Не лучше ли вам, София, самой…

– Я погублю ее дело быстрее, – перебила ее Соня и отключилась.

Вчера на почту ей пришел приказ о назначении одного из кандидатов. Она отнеслась к этому равнодушно. Ей было все равно, кто и чем станет управлять после Тонечки. Ей было не все равно, что Тонечки не стало!

София не давала самой себе никаких клятв, что непременно найдет убийцу сестры. Но она его искала! Может быть, ее действия были не совсем профессиональны. Она по большей части говорила с сельчанами в частном порядке. Без протоколов, под запись видеокамеры и пристальных взглядов в рабочем кабинете. Она просто говорила с людьми, которым долгие годы Тонечка давала работу, помогала их семьям и детям.

Говорила и убеждалась, что большинство из них горюют о ее смерти. Большинство, но не все.

– Все мало ей было! То один завод поставит, то второй! То маслобойню, то пекарню! Куда такие деньжищи-то? Вот не стало ее и кому все?..

– Жаба! Противная жаба!..

– Обобрала всех в девяностых, сука! За это и поплатилась!..

Недовольных было немного, но они имелись. И следствию стоило присмотреться к ним пристальнее.

– Может, мне все село закрыть до выяснения? – возмутился Николаев, когда она позвонила ему и попыталась рассказать. – Я охранников со шлагбаума закрыл на семьдесят два часа, проблем с руководством не обобрался…

Про охранников она слышала. Ей рассказывали, что парни останавливали на въезде Кулакова-младшего за несколько часов до его гибели и он светил им сумками с деньгами. Сумок, даже намека на их останки, после пожара в доме не обнаружили. Значит, их забрал тот, кто за ними пришел. Забрал и убил Станислава. Вернее, сначала убил. Потом забрал деньги. И поджог дом.

Кто это мог быть? Тот, кто знал о существовании этих сумок с деньгами. И охранники совершенно справедливо были взяты Николаевым под подозрение. Но он их выпустил через семьдесят два часа.

– Мне нечего было им предъявить, София, – вполне миролюбиво попытался он закончить разговор с ней по телефону. – Я не нашел ничего, что доказывало бы их причастность.

– Может, они кому-то сообщили той ночью о приезде Кулакова?

– Мне об этом неизвестно. Они молчат.

– Может, звонили кому-то? Ты проверил их звонки той ночью?

– Поучи еще меня работать, старлей, – фыркнул Николаев. – Первым делом проверил их телефоны. Ничего необычного. Долгие беседы до полуночи с женами. Охраннику Мокрову звонил отец часов в десять. Тогда еще никто не видел Кулакова. И привязать этот звонок к делу не получится. Никаких сообщений ни в соцсетях, нигде. Все чисто. Даже в облаке. Все проверили. Мы хоть и не московские, но дело свое знаем.

– Никому не звонили. Никуда не уходили. Как же тогда убийца узнал о приезде Кулакова? Следил за ним?

– Возможно.

– А его дед? Точно не мог ничего такого сотворить?

– Мы проверили его, София. Ну чего ты опять? – уже с обидой воскликнул Николаев. – Ночью он лежал под капельницей. И соседи по палате подтверждают. И внука он очень любил. Даже в ссоре не поднял бы на него руку, а уж тем более ружье.

– Да… Совершенно очевидно, что мотив убийства – деньги. Слышала, что никаких следов больших кожаных сумок на пожаре не нашли?

– Не нашли. И я с тобой согласен: мотив – деньги. Их было не просто много, а очень много.

– Понятно… Денис, – вдруг спохватилась она. И добавила: – Сергеевич, а мне можно взглянуть на распечатки звонков охранников?

– С целью? – Он мгновенно насторожился.

– Ну, может, ты пропустил что-то. Два глаза хорошо, а четыре лучше.

– Вообще-то…

– Денис, ну пожалуйста!

– Ну, хорошо, – сдался он. – Как будешь в наших краях, заходи. Покажу тебе распечатки. Но уверяю, что ничего ты там не найдешь. И только распечатки. О большем не проси! Покажу при встрече. Пересылать не буду…

Соня скинула с себя одеяло и, встав с кровати, пошла в ванную. Не будет она валяться просто так. Ничего не делать и ни о чем не думать не выходит. Поедет в Затопье. Потолкается среди поселковых, Николаева навестит. Еще раз зайдет к соседке Тонечки. Той, что жила напротив.

В прошлую их встречу Есения Семеновна как-то странно себя вела. Уклонялась от ответов. Ссылалась на забывчивость, плохое зрение. А сама при Соне, оторвав листок численника, без очков принялась читать советы садоводам. И, кажется, даже не поняла, что спалилась.

Она не стала завтракать. Решила, что поест в поселке. Там было любимое кафе Тонечки, где по ее требованию готовили только полезную еду. Никаких трансжиров или заменителей, красителей и прочего. Вся продукция с ее фермы и из пекарни. Даже многие местные туда частенько заглядывали на завтрак и обед. Ужинов кафе не предлагало, закрывалось в шесть вечера.

Выезд из Москвы занял гораздо больше времени, чем она рассчитывала, и уже через сорок километров захотелось съесть чего-нибудь. Хоть булочку или пирожок. Или просто шоколадный батончик с кофе. Повернув к заправке, она залила бак, отогнала машину на стоянку и вошла в кафе.

Народу не было. За прилавком скучала молодая веснушчатая девушка. Слева от нее в автомате поджаривались сосиски и сардельки. Справа – стеллаж с шоколадками.

– Мне сосиску с горчицей и огурчиками. – Соня сглотнула слюну. – И двойной капучино.

– Один момент! – обрадовалась девушка. – Сосиску с сыром, свиную, говяжью? Кофе с корицей?

Соня остановилась на говяжьей и кофе без корицы. И пока девушка готовила заказ, пошла вдоль прилавков с журналами, автомобильной химией, игрушками и печеньем с кукурузными хлопьями. Ничего не взяв, вернулась к прилавку и спросила:

– Тут не так давно неподалеку страшная авария была. Не слышали?

– Как же не слышала! Как раз моя смена была, – округлила девушка голубые глаза, потряхивая тубу с горчицей. – Ужас такой! Пробка образовалась на несколько километров. У нас было не протолкнуться. Сначала заходили те, кто в пробке стоял. А ближе к часу ночи уже полиция, из тех, кто возвращался с происшествия. Промокли все, продрогли на ветру. Все замороженные супы съели. Я план перевыполнила. Как раз мне на премию. Вот ваш заказ…

Соня взяла из ее рук цилиндрическую булочку с сосиской, откусила, зажмурилась – показалось невозможно вкусно. Девушка отвернулась к кофейному аппарату, продолжая рассказывать:

– В той аварии девушка погибла. На большой скорости не вписалась в поворот и прямо в дерево.

– Я слышала, – поддакнула София.

– Это поначалу так говорили, а потом установили, что ее кто-то столкнул с дороги.

– В смысле, столкнул?

Соня перестала жевать. Подробностей аварии, в которой погибла Настя Якушева, она не знала. Мелихов молчал. Она не спрашивала. На совещании у полковника на второй день после аварии почтили память Якушевой минутой молчания. И все…

– Полицейские тут пока грелись и обсыхали, много говорили между собой. Какие-то записи были с регистраторов других машин. И еще кто-то видел, как из леса на полном ходу вылетел старый грязный внедорожник и столкнул ее с дороги. И сразу же уехал обратно.

– В лес? – уточнила София.

– Да, в лес как будто. Но искать его по следам никто не стал, не смогли, там дорогу развезло – на танке не проехать.

– Это если не знать еще одной дороги, – тихо проговорила Соня.

Она ее знала. В детстве гоняли с друзьями из Затопья по этой поросшей высокой травой дороге. Она едва угадывалась в траве, но все же существовала, и по ней изредка ездили охотники. Конечно, рассмотреть ее в ливень, в темное время суток было невозможно. Поворот с грунтовки на нее был скрыт низким кустарником. Днем не найти. Тем более ночью.

– Что вы сказали?

– Нет, ничего. Просто мысли вслух.

– Ага, понятно, – улыбнулась девушка, поворачиваясь к ней и ставя на прилавок большую чашку кофе. – Ваш двойной капучино!..

Место аварии она нашла без труда. Поворот этот знала. И элементы от разбитой машины Насти все еще валялись в траве у дерева. Она не пошла туда, свернула в лесополосу. Проехала десять метров и остановилась. Слева тот самый поломанный кустарник. Справа…

Справа стояла машина Мелихова.

– Женя-я! – громко позвала его Соня. – Женя-я, ты здесь?

Он отозвался не сразу. Минуты три она слушала оглушительный щебет птиц и шорох листвы над головой. Потом он отозвался:

– Не ори, здесь я…

Конечно, он направился не туда. Она так и думала. Он пошел неверным путем: по раскисшей в ту ночь грунтовке. Возвращался злым и разочарованным.

– Чего ты здесь? – уставился он на нее красными то ли от слез, то ли от бессонной ночи глазами.

– В Затопье ехала. Остановилась на заправке перекусить. Девушка разговорчивая попалась. Рассказала мне подробности аварии. Ты-то не счел возможным.

– А тебе зачем? – Он даже не подошел к ней, сразу двинулся к своей машине.

– Затем, что я могла бы помочь.

– Чем? В засохшей грязи обнаружить следы протекторов? – Мелихов открыл водительскую дверь. – Нет там ничего. Ни единого следа. Словно в ту ночь он по ней не ехал.

– Он и не ехал, – прервала его Соня и ткнула пальцем в сторону кустов. – Убийца Насти ехал там. Я уверена! По этой грунтовке сложно по сухой погоде. А в тот вечер хлестало так, что на танке не пройти. Он ехал по этой вот дороге.

– Там кусты, – с сомнением рассматривал он невысокие заросли.

– Внедорожник перемахнет, даже не заметит.

И Соня, не дожидаясь, когда Мелихов созреет до решения, пошла влево.

– Верхушки кустов поломаны, – указала она на них. – Фотографируй, капитан.

Он подчинился и сделал несколько снимков. Потом так же послушно перемахнул через кусты и пошел за ней следом.

– Как ты находишь, куда идти? – бубнил он ей в спину. – Трава, и только. Даже направления не видно.

– Это если не знать, куда идти. Я знаю. Трава поднялась после дождя. Но здесь есть одно место, метров через триста, там травы нет. Участок небольшой, но он есть. И я надеюсь…

– Что там остался след от протектора?

– Да.

И тут Мелихов обогнал ее, почти бегом двинулся вперед. И через пару минут заорал:

– София! Иди сюда, живо! Я его нашел!

Это был не след – это был подарок для любого эксперта-криминалиста. Которого Мелихов категорически отказался вызывать.

– Мы здесь с тобой по собственной инициативе. Мы даже не ведем это дело. Мной движет месть. Тобой… Что движет тобой, я не знаю. Кого мы вызовем, Святова?

– Того, кто этим занимается. Звони своему приятелю. Он знает, к кому обратиться. Звони! – Она стояла насмерть и даже сердилась. – Это непрофессионально, капитан Мелихов! Этот человек может быть причастен к убийствам в Затопье. А твое фото с телефона к делу не пришьешь. Хватит уже топтаться на месте! Ты хочешь найти убийцу Насти, я хочу найти убийцу Тонечки, и это может быть один и тот же человек. Звони…

Удивительно, но Осипов обрадовался. И приехал с криминалистом и следователем в рекордно короткое время – через полтора часа.

– Ну, извини, капитан! – возмутился он и развел он руками. – Москва, батенька! Давай, веди к своим уликам. Ты вот тут меня встречаешь, а их уже могли уничтожить, а?

– Нет. Там мой сотрудник караулит.

Соня осталась у отпечатка протектора. Мелихов встречал коллег на трассе. В том месте, где оборвалась жизнь Насти.

Все оформили как положено: гипсовый слепок, фото, сняли и поломанный кустарник, составили протокол осмотра.

– Там, дальше, следов нет? – Глянул следователь в сторону узкой дороги. Едва угадывающейся между деревьями.

– Нет. Мы прошли почти до развилки. Там асфальт. Ничего нет.

– Хорошо. Уже хорошо. Это хотя бы что-то. Начальство требует результатов, а у нас пусто. Спасибо, коллеги. Что скажешь, Алексей? – обратился он к криминалисту – меланхоличному мужику в возрасте от сорока до шестидесяти.

– Скажу, что резина старая, но в хорошем состоянии. Старая, в смысле, что такой сейчас не выпускают. Лет пятнадцать уж как не выпускают. Всесезонная. Не редкость, сразу разочарую я вас. В то время каждый второй такую покупал. Потому что доступна по цене была и качества нормального. Но с учетом того, что свидетели указывали на внедорожник старой модели и слепок от такой вот резины, могу предположить, что это та самая машина, что совершила аварию.

– А еще что можешь предположить, Алексей? – пристал следователь. – Может, на резине какая-то характерная отметина или что-то еще?

– После детального изучения будет подробный отчет, – отреагировал Алексей с неудовольствием. – Но машиной не часто пользовались. Это и так ясно. Либо резина была куплена впрок и лежала до поры. Ищите машину, господа полицейские, с такими протекторами. А там уж я поработаю…

Они уехали. Соня с Мелиховым пошли к своим машинам.

– Никто в Затопье не ездит на старом внедорожнике? На старом, темном внедорожнике? – спросил он у Сони прежде, чем забраться в свою машину.

– Ох, Мелихов, там каждый второй на таком ездит. Люксовых иномарок я в Затопье не видела. Даже Тонечка, которая могла себе это позволить, ездила на отечественном внедорожнике. Поиски займут много времени, но… Но я все равно его найду, будь уверен.

Николаев наблюдал со своего места за Софией. Она изучала распечатки с телефонов двух охранников – Мокрова и Ломова, сидя за столом Уткина. Тот с утра опять отпросился, туманно объяснив причину: в больницу надо. То ли ему самому, то ли его племяннице. А клиника в Москве, туда путь неблизкий и обратно. Плюс прием.

– Часов до трех точно, майор, – нервно облизывал губы Уткин, глядя на него с неприятным заискиванием.

Он вообще в последнее время вел себя как-то непонятно. Постоянные просчеты по службе. То не до конца выяснил у опрошенных что-то. То не занес в протокол вовремя. То беспричинное отсутствие на рабочем месте.

Может, переводиться собрался? В Москву? Оттого и темнит?

Со списками, которые сейчас просматривала София Святова, работал тоже Уткин, и Николаева это немного напрягало. Он ей дал слово, что они все проверили и ничего не нашли. Все звонки вне подозрений. А она что-то выписала себе на листочек. И придавила тот локтем. А потом еще и со своим телефоном сверилась. И Денис занервничал.

– Может, чаю или кофе? – предложил он во второй раз.

– Нет. Спасибо, Денис. Кофе пила на заправке, – рассеянно отозвалась она, продолжая просматривать длинные столбцы из номеров телефонов.

В кабинете снова повисла тишина. София продолжила свою работу. Он продолжил ее рассматривать.

Из Москвы прямиком к нему в отдел, заехала лишь на заправку? Откуда тогда травинка в ее кудряшках? И следы грязи на подошве кроссовок. Светлые спортивные брюки по низу тоже немного запачканы. Не на заправке же она так вымазалась?

– По лесу, что ли, гуляла, Соня? – спросил он.

Вообще-то ему нравилось называть ее полным именем. Оно звучало значимо, торжественно, как у принцессы. И очень ей подходило. Но когда он называл ее полным именем, у него в области сердца начинало что-то сладко ныть. И это отвлекало от дел. Так нельзя.

– Гуляла. Как догадался? – Она лишь на мгновение подняла на него взгляд, снова погрузившись в изучение списков.

– Подошвы грязные. Травинка в волосах.

– Сыщик! – хмыкнула Соня и отодвинула от себя бумаги. – И у меня к тебе, сыщик, два вопроса.

– Слушаю, товарищ старший лейтенант.

Николаев поставил локоть на стол, опустил на кулак подбородок и приветливо ей улыбнулся. Она осталась серьезной. Достала из-под локтя бумагу и двинула в его сторону.

– Здесь два номера телефона, по которым звонили охранники в ночь убийства Станислава Кулакова. И они у меня вызвали вопросы.

Он посмотрел на номера без расшифровки, что было странным. Нахмурился.

– Чьи они? Выяснила?

– Один номер телефона принадлежит неустановленному лицу, в настоящий момент выключен. Я проверила. Второй – твоему Уткину.

– Да ладно!

Николаев потянулся к своему телефону, набрал номер, который Соня выписала. Абонент оказался вне зоны, но им точно был Уткин. Высветился у него на экране. И охранник Мокров позвонил Уткину, судя по документам, через двадцать минут после того, как через шлагбаум проехал Станислав Кулаков.

А Уткин ему ничего не сказал. И номер из списка удалить бы у Уткина не вышло. Информация пришла им обоим на электронную почту. В любом случае Николаев об этом рано или поздно узнал бы. Если бы обратил внимание. А он не обратил. Этим Уткин и воспользовался. Может, в этом причина его нервозности в последнее время?

– Второй номер, как я уже сказала, отключен. Кому принадлежит, еще предстоит выяснить. Но охранник Ломов позвонил на него через пять минут после того, как въехал в Затопье Кулаков-младший. Что они рассказали по этому поводу, майор?

Ответить «не знаю» было унизительно. Поэтому он тут же набрал номер телефона Мокрова, следом Ломова и велел им явиться в отдел.

– Мгновенно явиться! – жестко ответил он на вопросы: а как срочно, что, прямо сейчас и так далее.

Сначала приехал Мокров. Через десять минут примчался. Соня за это время успела рассказать Николаеву, где выпачкала кроссовки и нахватала травинок кудряшками.

– И от тебя, Денис, нужна будет помощь. Это моя просьба, – приложила она к груди обе ладошки. – Присмотреться к старым темным внедорожникам, на которых будет такая резина. Фото я тебе сейчас скину.

– Думаешь, их будет много?

– Их может быть много, а может и не найтись вовсе. Не исключено, что это вообще человек из другого поселка, города, района. Но… – она покрутила пальчиком в сторону окна. – Этот человек непременно должен знать здешние места. И эту дорогу в лесу. Мало ли, вдруг совершенно случайно ты наткнешься именно на такую машину с такой резиной.

– Ничего не обещаю, но понаблюдаю. – Он посмотрел на фото, которое Соня ему переслала.

В дверь коротко стукнули, сунулась голова Мокрова Ивана, одного из охранников со шлагбаума.

– Вызывали? – настороженно улыбнулся он, вошел и застыл у двери, комкая в руках матерчатую кепку. – Что за срочность, товарищ майор?

– Присаживайся, вопросы возникли, – Николаев показал ему на стул у окна.

Тот послушно присел, зажал коленями кепку, накрыл сверху сцепленными в замок пальцами. Николаев почему-то решил, что он сильно нервничает.

– Коллега из Москвы выяснила один момент, Иван. Оказывается, в ту ночь, когда убили Кулакова Станислава и сожгли его дом, ты звонил одному из наших сотрудников.

– Не помню. Может, и звонил. Мало ли правонарушений на въезде бывает. Может, быковал кто или угрожал. А мне нужна была консультация. – Он судорожно сглотнул и тут же вытер вспотевший лоб.

Точно нервничает, определил Николаев.

– Какого рода правонарушение произошло? Почему об этом нет записи в вашем журнале дежурств? – уставилась на него София Святова. – И не было звонка в дежурную часть?

– Нам каждого дурака в полицию тащить, что ли? Или записывать, как он нас обматерил? Тут вам не Москва, София Николаевна. Тут поселок. И народец проживает всякий-разный. И хулиганы встречаются. И фиксировать все правонарушения нам даже ваша сестра не разрешала.

– Почему? – удивилась Соня.

– Пятно лишнее на поселок. Зачем?

– Так кто в ту ночь хулиганил, Иван?

– Я не помню, – быстро, очень быстро ответил он. – Сколько времени-то уже прошло!

– Месяц и семь дней, – подсказала Соня. И кивнула: – Хорошо. Не помните, кто хулиганил. А звонили Уткину зачем?

– Наверное, за помощью. Или… Или насчет рыбалки спросить. Он же в ту ночь, кажется, на рыбалке был. – Мокров перевел взгляд на майора. – Вы, кажется, вместе там были, товарищ майор.

– Были.

– Вот, наверное, хотел спросить, как клев и все такое.

– Вы с ним так хорошо знакомы? – не унималась Соня.

– Мы тут все со всеми знакомы, – его губы сложились в фальшивую улыбку. – И вас, София Николаевна, знаем тоже. Разве нет?

Соня промолчала.

– Когда на смене в ночь, чтобы не уснуть, кому только не позвонишь! И с отцом говорил, и с женой, и с Уткиным, – разговорился Мокров.

– Так было правонарушение или нет в ту ночь, я так и не поняла? – подозрительно прищурилась Соня.

– Я… – Он глубоко вдохнул и со странным смешком выдохнул: – Я не помню! Честно! Может, напарник помнит? Его спросите…

Напарник явился в кабинет Николаева прямо с огорода. Шорты до колена в свежей земле, ноги в резиновых сланцах грязные, под ногтями на руках черная каемка.

– Прошу прощения, картошку подваливал. Выходной у меня, – сделал он ударение на выходном. Присесть отказался. – Что-то еще случилось?

Соня внимательно его рассматривала. Высокий, худощавый, с хорошо развитой мускулатурой, симпатичное голубоглазое лицо, русые волосы. Она его вспомнила. Сестра часто с ним останавливалась поговорить. Если была за рулем, даже притормаживала. И отвечала на ее вопросительный взгляд:

– Хороший паренек. Порядочный. Верный. Когда их семья переехала в поселок, местные их не очень хорошо приняли. Я им помогла…

– Ничего не случилось, – очнулась Соня от воспоминаний. – При проверке всплыл номер телефона, на который вы, Сергей, позвонили почти сразу, как Кулаков Станислав миновал шлагбаум.

– Да?

– Точнее, через пять минут. Кому вы звонили?

– Да? – Он помотал головой, его голубые глаза смотрели открыто. – Не помню. Можно взглянуть?

Соня подошла к двери, у которой стоял Ломов. Протянула ему бумагу. Он долго всматривался. Достал телефон из заднего кармана шорт. Набрал. Послушал.

– Не абонент, – показал он экран Соне. – Номер не определился. Даже не знаю, что сказать. Видимо, ошибся, когда набирал.

– И когда ошиблись, проговорили с абонентом целых три минуты? – не поверила она.

– И что такого?

– О чем? О чем говорили?

– Я не помню. Времени-то прошло сколько!

– Месяц и семь дней, – повторила она с нажимом. – Не год и не два. Всего месяц и семь дней. Неужели все из памяти стерлось, Сергей? Странная у вас забывчивость с напарником. И как вас Антонина охранниками взяла работать?

Он молчал.

– Ладно, иди, Сергей, занимайся своими делами, – разрешил Николаев, игнорируя сердитый взгляд Софии. – Но если что вспомнишь, сообщи мне.

– Непременно, товарищ майор.

Ломов подарил им точно такую же фальшивую улыбку, что и его напарник, и вышел из кабинета.

– Они врут. Оба врут, – надув губы, проговорила Соня едва слышно.

Свернула лист бумаги с номерами телефонов вчетверо и убрала в сумку.

– Может, врут, а может, и нет. Ты хватаешься за соломинку, София, – назвал он все же ее полным именем. – То, что они звонили кому-то в ту ночь, может быть простым совпадением. Ломов говорит, что ошибся номером. Мокров уверяет, что хотел узнать у Уткина, как клев. В этом нет ничего подозрительного. Поверь.

– Не верю. – Она пошла к двери. – Но все равно спасибо за помощь и понимание.

– Не за что. – И когда она уже взялась за ручку, вдруг спросил: – Может, поужинаем как-нибудь?

– Может быть, и поужинаем. Всего доброго…

Дверь за ней закрылась. И Денис тут же потянулся к стационарному телефону. Набрал нужный номер.

– Привет, – поприветствовал он, как только ему ответили. – Надо срочно установить абонента по номеру телефона. Сможешь?

– Пара минут, – порадовал его собеседник.

– Мне подождать или перезвонишь?

– Диктуй и жди. Это быстро…

Вадим Станиславович Конев за завтраком закрылся от сына газетой. Он не читал – от еле сдерживаемого гнева буквы расползались, напоминая скопище мелких насекомых. Он готов был скомкать эту газету, слегка подрагивающую в его руках, зашвырнуть в угол и в бешенстве наорать на сына, притихшего по другую сторону стола.

Он подвел его! Его Алешка так его подвел, что…

Что Коневу все же пришлось прибегнуть к помощи Димы Новикова, капитана, находящегося у него в прямом подчинении.

– Капитан, ты еще помнишь, не забыл, куда мой Алешка отправился с друзьями на загородную вечеринку? – позвонил он ему пару дней назад прямо с совещания.

Говорить приходилось очень тихо. Хорошо, что на совещании присутствовало много народу и в этот момент одновременно говорили человек пять. Иначе вышел бы конфуз.

– Так точно, товарищ подполковник. – После словесного выговора от Конева Новиков вел себя с ним настороженно и официально.

– Надо срочно туда выехать и забрать его. Я не могу. Я на совещании. На важном совещании.

– Я помню, товарищ подполковник. Что-то случилось? – уточнил все же Дима.

И как показалось Коневу, уточнил с тайной издевкой. Но выбора у него не было. Новиков был единственным человеком, к кому он мог обратиться сейчас за помощью. И плевать на его злорадство.

– Да… Нет, не знаю. Но там что-то пошло не так. Съезди и забери его оттуда…

– Так точно, товарищ подполковник. Съезжу.

– Не козыряй, Дима, – тяжело вздохнул Конев. – Это моя личная просьба. Она не касается наших с тобой служебных отношений.

Коневу показалось, что сидевший с ним рядом коллега начал прислушиваться. И быстро свернул разговор.

Разумеется, он не стал бы при посторонних вдаваться в подробности и рассказывать Новикову о звонке Алешкиной одноклассницы.

Он даже не знал этой девочки, сообщившей ему, что Алексей вместе со взрослыми ребятами напился пива, весь облевался и уснул прямо в саду на голой земле под розовыми кустами. И Конев ни за что бы ей не поверил, но она прислала ему фотографию, подтверждающую ее слова.

«Я понял. Выезжаю. Фото удали! Если оно пойдет гулять по сети, будет плохо. Не мне. Ты меня поняла?» – ответил он ей сообщением.

«Поняла. Удалила».

Но он не склонен был ей верить. Подростки очень поверхностно понимают, что такое – дать слово. Пообещать и забыть, как это случилось с Алешкой, для них дело обычное.

Новиков Дмитрий привез его сына домой еще до возвращения Конева с расширенного заседания. Заставил его принять душ, переодеться. Забросил его выгвазданные в грязи и блевотине вещи в стиральную машинку. Напоил его горячим чаем с лимоном. И отправил спать. И дождался Конева.

– Что там было? – прикинулся он непонимающим, заходя в квартиру.

– Там все пошло не так, товарищ подполковник. Свора студентов напоила подростков. Играли «на слабо». Напились сами и пацанов с девочками напоили. Та девочка, которая позвонила вам и прислала фото, все это время пряталась на соседнем участке. Я ее тоже привез домой, передал родителям.

– Фото?

– Удалил лично. Она его не пересылала. Я проверил.

– Спасибо. – Конев сел к кухонному столу, тяжело глянул на капитана. – Этих ублюдков…

– Всех взял на карандаш. Сами решите, что с ними делать.

Что он мог с ними сделать?! Ничего! Его власть на них не распространялась. Он даже сына до сих пор не наказал – не придумал как. А наказать следовало…

– Пап, прости, – вдруг подал голос Алешка. – Я виноват. Так получилось.

– Что получилось?! – Газету он все же в бешенстве скомкал и закинул в угол. – Превратиться в свинью?! Подставиться самому и подставить меня?! Ты… Ты обещал, что все будет хорошо! Я тебе поверил!

Он понимал, что повел себя глупо, когда повелся на обещания двенадцатилетнего пацана. Тот забыл о своих словах наверняка, как сел в электричку с друзьями. И про отца, давящего на него своим авторитетом, забыл наверняка еще раньше. А еще он повел себя как дурак, обидевшись на Новикова. Надо было отправить его вместе с сыном, невзирая ни на что. И не было бы этой грязи.

– Я готов понести наказание, – вдруг выговорил Алешка, губы его дрожали. – По всей строгости твоего закона, пап.

И Коневу так сделалось страшно, что ударило сильной болью под левой лопаткой. Мгновенно представил своего пацана в кандалах на скамье подсудимых. Осунувшегося, грязного, голодного.

– Иди ко мне, дурак ты эдакий! – протянул он к Алешке руки.

Тот бросился ему на шею, обнял и разрыдался. И наобещал сквозь слезы всякого разного несбыточного.

– Я из дома никуда, пап…

– Все каникулы дома просижу!..

– Буду читать и китайский начну учить. Дима Новиков обещал помочь…

Новиков знает китайский? Надо же! Открытие. А в личном деле ни слова. Не так прост капитан. Надо с ним поаккуратнее впредь. Держать на расстоянии.

– Мы и без Новикова найдем тебе репетитора, если ты всерьез решил изучать китайский.

– Хорошо, пап. – Алешка отстранился, отошел на метр, посмотрел любящими виноватыми глазами. – Мир?

– Мир.

– Давай позавтракаем. Все остывает…

Они позавтракали, разговаривая обо всем на свете, кроме Алешкиного проступка. Они к этому больше не вернутся. Сын понял. Конев искренне наделся, что тот понял. И не станет страдать забывчивостью, давая обещания. Как его потаскуха-мать!

Конев уговорил сына поехать в школьный лагерь.

– Пусть все идет как и шло, сынок. Мы забыли тот прискорбный случай и живем дальше по заведенному нами с тобой расписанию.

Он довез сына до школы. Пообещал забрать вечером. И поехал на работу. Солнечный теплый день проплывал за окнами его машины, как картинки из чужой, незнакомой жизни. Смеющиеся загорелые люди, нарядные старики в сквере танцуют под аккордеон, молодежь на роликах пересекает пешеходную «зебру».

Неужели у них нет забот? Их ничто не тревожит? Они ничего не боятся? Почему он не может так жить? Это издержки его профессии или нет? И вот интересно: она выбрала его или он ее?

Ход его мрачных мыслей нарушил телефонный звонок. Номер был незнакомым.

– Товарищ подполковник, прошу прощения, майор Николаев беспокоит. Разрешите обратиться?

– Откуда у вас мой номер телефона, майор? – сразу насторожился Конев.

– Это служебный номер, товарищ подполковник. Он в свободном доступе для сотрудников.

– Что хотели, майор?

Конев поморщился. Современные требования к связям с общественностью делали его персону менее закрытой, чем прежде. Он должен быть доступен, должен быть лоялен. И майора послать не может. И поставить ему на вид, что звонит старшему по званию, не может тоже.

Он знал, кто такой майор Николаев – тот вел расследование трагедий в поселке Затопье. Но не помнил его лица. И не знал, видел он его когда-нибудь, нет?

– Мне необходимо поговорить с вами, Вадим Станиславович. Дело касается моего расследования по делу убийства Кулакова и бизнесвумен Ишутиной.

– Говорите.

– Не совсем удобно по телефону. Мы не могли бы встретиться?

– Я еду на службу.

– Я у вашего здания. Ожидаю. Уделите мне несколько минут?

Обычно подобные вопросы задавал он. Тем, кого принимал в разработку. Как все меняется. Как все стремительно меняется, черт побери!

Он вспомнил его, как только увидел. Молодой, крепкий, привлекательный. Конев заметил его на похоронах Ишутиной. Видел, как Николаев, будто случайно, все время оказывался рядом с ее сестрой – Софией Святовой. И то и дело предлагал ей поддержку в виде согнутой в локте руки. Коневу тогда двух минут не понадобилось, чтобы понять – София ему нравится.

А она не могла не нравиться. Даже в трауре выглядела прекрасно – красивое бледное лицо, карие глаза, яркий рот. Даже в допросной, сидя напротив него, не потеряла привлекательности, хотя наверняка боялась и его, и его вопросов.

– Где станем говорить, майор?

Конев поправил воротник форменной белоснежной рубашки с короткими рукавами.

– Можно прямо здесь. – Николаев стоял у колонны у входа. – Не стану ходить вокруг да около, Вадим Станиславович, мне нужна ваша помощь в расследовании.

– Что такое, майор? Подозреваете кого-то из сотрудников в неправомерных действиях?

– Никак нет… В ходе расследования всплыл один номер телефона, который зарегистрирован на некоего Давыдова Илью Федоровича. Нам необходимо с ним встретиться, но все мои попытки закончились неудачей. Я не могу его найти.

– Давыдов… Давыдов… – Конев наморщил лоб, изображая напряженное размышление. – Что-то не припомню, майор. А кто это?

– Давыдов Илья Федорович – ныне пенсионер. Ранее работал психиатром. Сначала в клинике. Потом начал оказывать услуги в частном порядке. Принимал на дому, пока примерно десять лет назад в его доме не случился пожар и не сгорела вся картотека. Тогда от него ушли все его пациенты.

– Зачем он вам понадобился? Проблемы со здоровьем?

Конев холодно смотрел на майора, находя его симпатичным, физически прекрасно сложенным и наглым. Такие нравятся девушкам. И, пожалуй, у майора имеется шанс со Святовой. Тем более она теперь одна. Ее роман с Мелиховым закончился плачевно.

– Нет, проблем со здоровьем у меня нет, товарищ подполковник.

И Николаев шутливо постучал кулаком по бетонной колонне. Придурок!

– У меня проблемы в расследовании. И вот в ходе всевозможных проверок всплыл телефон, принадлежащий…

– Да понял я, майор. От меня-то что хотите? Чтобы я вам искал этого психиатра по Москве или по России? Это не в моей компетенции.

Он собрался уйти, но наглец преградил ему дорогу.

– Товарищ подполковник, я знаю, что вы с ним созванивались. Несколько раз. И ваши разговоры были довольны продолжительными. От десяти до двадцати минут.

– Ты пробивал мой телефон, майор?! – зашипел Конев на него, сделал шаг в его сторону и почти уперся своим носом в его плечо – Николаев был выше ростом. – Да я на тебя уголовное дело заведу, щенок!

– Товарищ подполковник, я не пробивал ваш номер! – Он заметно побледнел и отступил на пару шагов. – Мои сотрудники выяснили, что на этом психиатре числится еще одна сим-карта. Проверили ее. Там обнаружились звонки, не частые, но все же. Проверили абонентов. И…

– Надеюсь, у вас, майор, все соответствующие разрешения имеются на проверку телефонов Давыдова? – Конев противно заухмылялся. – Потому что если их нет, то у вас будут большие проблемы. Я вам их гарантирую.

– Все разрешения есть, товарищ подполковник, – честно смотрел на него майор Николаев.

И Конев нехотя поверил.

– Идем со мной. В кабинете поговорим про этого психиатра. Сначала ты расскажешь мне, в какой связи всплыл его номер. Потом я расскажу, о чем с ним говорил. Возможно…

София решила идти к соседке Тонечки не с пустыми руками. Зашла в местный магазин и купила самых дорогих конфет.

– Если собралась к Сеньке, – мгновенно вычислила ее намерения продавщица, – покупай «Коровку». Она их килограммами употребляет. И точно из них самогонку не гонит. Сама не пьет и поить ей некого.

Купила еще и «Коровку».

– И если на что рассчитываешь, то зря, – меланхолично рассказывала продавщица, взвешивая конфеты. – У Сеньки после смерти подруги немного того, с головой проблемы. Не дура, нет. Но путает даты, время. Наш участковый тут рассказывал, что майор из района на нее ставку сделал как на свидетеля. Что-то она видела будто в ночь пожара в Тонином доме. Какого-то мужика. Только вряд ли она правду сказала.

– Почему так думаете?

– Потому что она эту историю мне тут уже по-другому рассказала. Что это было не в ночь пожара в Тонином доме, а в ночь пожара в доме Кулаковых. Потом вовсе засомневалась. Будто и не видела никого. И чему верить?..

Соня просидела в машине минут тридцать, дожидаясь, когда Есения Семеновна вернется из поселковой амбулатории. И все это время злилась на Николаева.

Неужели сложно было рассказать, что Тонина соседка что-то такое наблюдала?! Не важно, в какой день, но что-то она видела! Ее можно разговорить. С ней можно поработать.

А он промолчал. Почему? До сих пор считает, что у нее был мотив желать смерти единственной сестре?

– Сволочи, – прошептала она с горечью. – Расплодились…

Она увидела в конце улицы знакомую фигуру Есении Семеновны. Та шла неторопливо и о чем-то размышляла. И с кем-то беззвучно разговаривала. Губы ее шевелились, когда она поравнялась с Сониной машиной.

– Зрение проверяла, – пояснила она, когда Соня выскочила перед ней из машины с пакетом конфет. – Что-то совсем не вижу ничего. Даже пожарище напротив и то не вижу.

Сгоревший Тонин дом с дороги не особо был виден даже Софии. Высокий забор почти не пострадал и скрывал весь ужас. И она ни разу не открыла калитку с тех пор. Даже сигнальная лента еще моталась на ветру по всему периметру. Никто за забор Тонечки не заходил.

– А ты чего снова ко мне? Будто поговорили уже, – подозрительно прищурилась в ее сторону Есения Семеновна. – И майору Николаеву я все рассказала. Жених твой тут был в ночь пожара в Тонином доме. Он небось ее и убил, и дом сжег. Чего вытаращилась, идем чай пить, раз уж пришла. Да еще с конфетами.

София минуты две стояла не в силах тронуться с места.

Что только что сказала эта старая женщина?! Что Женя Мелихов был в ночь пожара в Затопье?! И рядом с домом Тонечки? Но зачем?

– Чтобы убить и ограбить, зачем еще! – с непонятной радостью воскликнула Есения Семеновна, разуваясь у порога в узком коридорчике. – Тоня не зря его не любила.

– Откуда знаете?

Соня последовала ее примеру и сняла кроссовки. И пошла босиком в ее кухню по сверкающим чистотой крашеным половицам.

– А то я не видела! – снова на подъеме отреагировала Есения Семеновна, хватаясь за эмалированный чайник. – Она его терпеть не могла.

Неужели это было так заметно? Даже посторонним людям? Или Тоня, не скрывая неприязни, отпускала какие-то замечания в адрес Мелихова? Как нехорошо…

– Помню, как-то вы только отъехали, она вышла за ворота. Долго смотрела вам вслед, а потом плюнула. Я как раз в палисаднике копалась с лилиями. Спрашиваю, чего это ты, Антонина, гостей дорогих так провожаешь?

Есения Семеновна сняла с чайника крышку и подставила его под струю воды. И молчала до тех пор, пока вода не начала переливаться через край. Закрыла крышку, поставила чайник на газовую плиту, протерев запотевшие бока кухонным полотенцем.

– А она мне отвечает… – не забыла, о чем говорила, старая женщина. – Гость дорогой только один – это Софийка. А тот, кто рядом с ней, – хлыщ хлыщом!

На памяти Сони не было случаев, чтобы Тонечка откровенничала с соседями. Но ведь она могла многого и не знать.

– Так что жених твой – гад, – заключила Есения Семеновна и потянула из ее рук пакет с конфетами. – Удивляюсь, что его еще не арестовали! Не арестовали ведь, нет?

– Нет, – качнула головой Соня. – Есения Семеновна, давайте с вами сейчас выпьем чаю и все еще раз с самого начала вспомним.

– Я и так все помню! И без чая, – возмутилась она, но, правда, без былой уверенности.

– Хорошо. Но надо уточнить все-все-все. Дату, время. Одежду, в которой был тот самый мужчина. Вы же не видели, как этот человек поджигал дом?

Она подумала и со вздохом мотнула головой:

– Нет. Не видела.

– Он просто стоял у забора?

– Он за него держался. Не у забора. У калитки. И вот так держался за ее край. – Есения Семеновна согнула пальцы. – Был одет во все темное и в кепку. Такую, с длинным козырьком.

– Бейсболка, – подсказала Соня, едва не рассмеявшись от облегчения.

Мелихов ненавидел головные уборы. Осень, зима – куртка с капюшоном. Весна, лето – непокрытая голова. Ни кепки, ни шапки, ни бейсболки он никогда не носил.

Но исключения бывают, радоваться было рано.

Чайник вскипел. Есения Семеновна всыпала заварки в чайничек с отбившейся по краю эмалью. Поставила чашки с блюдцами. Высыпала конфеты прямо на стол.

– Авось свои. Не до церемоний, – пробубнила она тихо. – Пей чай, угощайся конфетками, Софийка. А то все говорим, говорим.

Чаепитие прошло в полной тишине. Слышно было лишь, как они громко потягивали огненный чай да шуршали конфетные фантики.

– Смотрю, у вас численник весь в закладочках, – обратила внимание Соня на вставленные между страничек сухие веточки.

– Да. Советы там хорошие. Я иной раз зачитываюсь. Век прожила, а чего-то все равно не знаю. И по саду-огороду, и по дому. Вот, к слову, Софийка… – Есения Семеновна уставилась на нее как будто с обидой. – В тот вечер, когда твой жених у дома Тони стоял, я один такой совет читала. Листок как раз оторвала с вечера за день минувший. Я так всегда делаю, чтобы утром не забыть. День-то прошел, чего его на ночь оставлять.

– Вы оторвали листок на численнике, а там?

– А там совет по чистке мельхиоровых вилок. Они – вилки эти – достались мне от матери. И одна морока с ними. Даже просто лежат и темнеют, что ты будешь с ними делать. И ни одной содой не возьмешь. А тут отрываю листок, а там этот совет. Там уксус надо, еще какую-то бяку, все вместе соединить, воды добавить, перемешать и вилки туда поместить. И ведь засияли они! – легонько шлепнула по столу ладошками Есения Семеновна.

– А листок не сохранился? – и чтобы не обидеть старую женщину, Соня поспешила объясниться, немного приврав: – У меня ведь целый комплект мельхиоровых столовых приборов. Тоня подарила. И тоже не знаю, чем чистить.

– Как же не сохранился? Я такие вещи не выбрасываю. Разве все упомнишь, что туда надо добавлять.

Мотнув длинным подолом синей трикотажной юбки, Есения Семеновна прошла к высокому старомодному комоду. Выдвинула средний ящик, вытащила жестяную коробку. Принесла к столу. Открыла крышку и зашуршала листочками из численника. Их было немало. Но она точно знала, что искать. Нашла нужный очень быстро.

– На. Читай. Можешь переписать, – положила Есения Семеновна на стол перед ней листок.

– А можно я сфотографирую?

– Да как хочешь.

Соня сфотографировала совет по уходу за мельхиоровой посудой. Перевернула листок, взгляд ее уткнулся в дату.

– Есения Семеновна, это точно тот день, когда вы видели моего жениха у забора Тонечки? – постучала она ноготком по жирным черным цифрам на календарном листочке.

– Да. Точно. Точнее не бывает. Вечером я его оторвала, толком не вникла. Положила на подоконник. Вот тут вот прямо, – ее ладонь легла между цветочными горшками с фиалками. – Утром уж дочитала и прибрала.

– Но здесь другая дата, Есения Семеновна. – Соня сфотографировала еще и число. – Это дата, когда горел дом Кулаковых, а не Тонин. Может быть, вы и видели той ночью кого-то, предположительно моего жениха, возле Тониной изгороди, но этот кто-то ее не убивал той ночью.

Замахав на нее руками, словно пытаясь отогнать подальше, Есения Семеновна без сил опустилась на табуретку и через минуту расплакалась.

– Что я наделала-то, старая дура?! – всхлипывала она. – Оговорила честного человека. В блуд ввела Дениску.

Дениска – это майор Николаев, как поняла Соня.

– Вот, спасибо тебе, девочка, что разобралась-то… Ох, чуть грех на душу не взяла… – все плакала и плакала Есения Семеновна. – Позвони, позвони Дениске-то, сообщи ему, что ни при чем твой жених! Не убивал он Тонечку и дом ее не жег.

Но этот человек мог видеть что-то, что произошло по соседству – в старом доме Кулаковых. Именно в ту ночь там произошла трагедия. Но кто бы это ни был, это не мог быть Мелихов. Он рыбачил. И спал в одной палатке с Настей Якушевой. И впервые Соня подумала о его измене без боли, даже почувствовала облегчение.

У Мелихова было стопроцентное алиби. Значит, он ни при чем.

Конев слушал Николаева минут пятнадцать, сидя за своим рабочим столом в ненавистном узком кабинете с одним окном. Майор расположился на стуле у двери. И было видно, что и ему неуютно в этом помещении. И он все время с опаской поглядывал на дверь. Если бы кто-то вошел, обязательно задел бы дверью его правое колено.

Конев знал, что никто в это время войти не может. Дима Новиков был отправлен с поручением. Больше некому. Таков был установленный порядок. Но говорить об этом майору он не стал. Пусть понервничает. Хотя бы потому, что нарушил правила субординации, явившись к нему с неприятными вопросами.

– То есть вами совершенно точно установлено, что спустя какое-то время…

– Через пять минут, – перебил его Николаев.

– Хорошо, через пять минут после того, как Станислав Кулаков проехал КПП поселка Затопье, один из охранников позвонил по телефону, который принадлежит Давыдову Илье Федоровичу. Я все правильно понял?

– Так точно, товарищ подполковник. – Николаев нехотя поднялся.

– Сидите, сидите, майор, – снисходительно махнул в его сторону ладонью Конев.

Николаев послушно опустился, но при этом чуть сдвинул влево стул. Теперь его правое колено становилось неуязвимым, войди кто в кабинет Конева.

– И почему вас это так насторожило? Ну, позвонил и позвонил.

– Охранник Ломов сразу повел себя подозрительно. Он открестился от звонка. Сказал, что набрал ошибочно. Но при этом проговорил с абонентом несколько минут.

– И что в этом странного?

– Если человек ошибочно набирает номер, он не будет говорить почти четыре минуты. Извинится. Ну максимум выяснит, кому дозвонился. А здесь…

– И такое бывает, майор. Мало ли… Парень на смене скучает. Позвонил – ошибся, попал к незнакомому, поболтал просто так. Лично я не вижу в этом ничего странного. И уж тем более противозаконного. А вот то, что вы пробивали мой номер… – Конев неприятно ухмыльнулся.

– Прошу прощения. Это было вызвано необходимостью. И так вышло, что…

– Ладно, проехали, – перебил его Конев. – Но то, что нашли странный звонок, похвально. Кто же так отличился? Ты, майор, или Уткин?

По вильнувшему в сторону взгляду, он понял, что ни тот, ни другой. Оба прошляпили.

– И кто же такой глазастый?

– София, – нехотя признался Николаев и тут же доложил по форме: – Старший лейтенант Святова.

– Ага! – обрадовался Конев и, откинувшись в рабочем кресле, распластал ладони по столу. Губы его широко растянулись в фальшивой улыбке. – Только я пытаюсь о ней забыть как о фигурантке, так она снова дает о себе знать. Что еще ей удалось обнаружить такого, что не заметил майор и его помощник – капитан Уткин? Ведь она еще что-то заметила? Нет?

– Так точно, товарищ подполковник. Второй охранник – Иван Мокров звонил Уткину.

– О как! – Улыбка сделалась шире и напряженней, глаза сузились.

– Но Мокров сразу пояснил. Они часто созваниваются. Знакомы хорошо. В ту ночь мы все вместе были на рыбалке, и охранник Мокров просто хотел поболтать.

– О чем?

– Ну… Как клюет и все такое…

– Понятно. Ты, майор, – Конев нацелил в него указательный палец, – тоже был на той рыбалке, так?

– Так точно.

– И точно можешь сказать, кто и что делал?

– Ну… Да, могу. Все были на виду. Мелихов, правда, со своей девушкой часто уединялся.

– Это которая не Святова, а Якушева? Погибшая недавно в автомобильной катастрофе?

– Так точно.

– И где же они уединялись? В палатке? Или в кусты уходили?

– По-разному. Я особо за ними не наблюдал, – ушел от прямого ответа Николаев.

Было видно, что он уже жалеет о своем визите к Коневу. Пальцы сплетает в замок, сжимает с силой. Вздыхает, глаза прячет. И все время посматривает на дверь. Но не потому, что боится получить дверью по колену. А потому, что мечтает побыстрее выйти отсюда через нее.

А как он думал? Что явится сюда вопросы задавать? Старшему по чину? Мальчишка! В этом кабинете задает вопросы только один человек – подполковник Конев!

– Что рассказал Уткин о звонке ему одного из охранников?

– То же, что и охранник. Ответил на звонок, поболтали о рыбалке, о девочках. В частности, долго обсуждали гостью Мелихова. То есть ее внешние данные. Сочли ее зачетной. И все.

– И все?

– Говорит, что все.

– И Мокров не рассказал Уткину, с которым пребывает в приятельских отношениях, о возвращении в поселок Кулакова Станислава? О том, что тот привез с собой две сумки наличности?

– Никак нет, товарищ подполковник. То есть…

Николаев ошарашенно смотрел на него. Все ясно, ему это даже не пришло в голову. Какие кадры на местах работают, а!

– То есть ты его об этом даже не спросил?

– Никак нет, товарищ подполковник.

– Что ты заладил, майор! Никак нет… Никак нет… Сначала ты совершаешь должностное правонарушение, допустив до документации по делу постороннее лицо, – Конев уставился майору в переносицу. – Не надо делать таких глаз, Денис! Я о Святовой. На каком основании ты позволил ей рыться в распечатках звонков?

Николаев промолчал, низко опустив голову.

– Следом ты не допросил своего подчиненного на предмет его информированности о крупной сумме наличных, въехавших в Затопье вместе с Кулаковым. Уж прости мне мой каламбур! И тут же являешься ко мне, скверно улыбаясь? Думал поймать подполковника Конева на неправомерных действиях? Ан нет, голубчик! У меня все по закону. Это вы там ворочаете не пойми что! Не удивлюсь, если Святова еще куда-нибудь влезла… Ну! Чего ежишься, майор? Рассказывай, раз уж у нас с тобой вышел такой разговор «по душам».

Николаев рассказал не много. Но Конев умел слушать и извлекать из невнятных рассказов то самое важное, что помогало ему продвигаться в расследованиях.

Конечно, привлечь к ответственности старшего лейтенанта Софию Святову было не за что. Эта настырная симпатичная девушка достойна поощрения. Ее упорству, с которым она пыталась самостоятельно найти убийцу своей сестры, можно позавидовать.

Ее отстранили по причине конфликта интересов, и это правильно. А она продолжает говорить с людьми в поселке, упрашивает майора показать ей хоть что-то из материалов. Разбирается в обстоятельствах аварии, в которой погибла Настя Якушева – ее соперница.

– Эта Святова – большая молодец, – нехотя похвалил Конев, выслушав невнятный рассказ майора Николаева. – И что же, майор, она думает, что не погодные условия причина гибели Якушевой?

– Никак… – Он запнулся и закончил иначе: – Так точно, товарищ подполковник. Она считает, что это все как-то связано между собой.

– Что именно?

– Два убийства в домах по соседству. Поджоги. Подстроенная авария, в которой погибает девушка. И Святова считает, что причина всему этому – деньги, которые привез в поселок Кулаков.

– Правильно считает, – подумав, согласно кивнул Конев. – В совпадения такого рода я не верю. Надо бы вам как следует потрясти деда Кулакова. Что-то он вам недоговаривает.

– Он не идет на контакт, товарищ подполковник.

– Значит, имеется причина, майор. – И тут Конев наконец-то будто спохватился: – Да, а что там с психиатром? Что ты от него хочешь узнать?

И снова он не получил внятного ответа. И подумал, что Николаев не так уж и плох, как ему показалось вначале. Говорит только то, что в свободном доступе имеется в материалах дела. Свои соображения держит при себе.

Ну-ну…

– Едем, майор, к Давыдову Илье Федоровичу. Получается, что в последнюю нашу встречу этот хитрый мозгоправ не все мне рассказал.

В последнее время Илья Федорович Давыдов сильно сдал. Он постарел как-то вдруг и сразу, сделавшись седым, сгорбленным, с потускневшим взглядом и небритыми щеками. Весь гардероб его теперь состоял из старых тренировочных штанов с отпоровшимися во многих местах лампасами, джинсовых шорт, без конца спадающих с провалившегося живота и похудевших боков, и трех хлопчатобумажных футболок – двух черных и одной синей.

Обувался он в галоши. Одни были тонкими, вторые на меху. Резиновых тапок он не носил даже в жару. Он всегда их презирал. И в бассейн или на отдыхе предпочитал обувать кожаные сандалии или замшевые мокасины. Их у него была целая коллекция, буквально под каждый шелковый шарф, коими тоже были забиты специально отведенные отделы в шкафах.

Ничего этого ему теперь было не нужно. И если становилось жарко в тонких галошах, он снимал их и бродил по своему участку босиком.

Это был уже другой участок с домом на нем. Его ему помогла купить Тонечка Ишутина. После памятного пожара, уничтожившего всю его документацию и карьеру одним махом, он едва не впал в депрессию. Она, и только она, спасла его.

Ворвалась как-то вечером в его городскую квартиру, швырнула на стол две путевки и, пока он размышлял, принялась забивать чемодан его вещами.

– Даже слушать ничего не хочу! – замахала она на него руками, когда он попытался несмело возразить. – Я никогда не отдыхаю. Бизнес сокрушил меня. Он убил во мне нормального человека. Он уничтожил во мне женщину. Летим, Илюша! Точно летим!

Его терзали смутные сомнения, что Тонечка и на отдыхе продолжит работать, не выпуская из рук телефонов. Их у нее было целых три! Но он ошибся.

Они прилетели в такую глушь, где не было связи. Вообще никакой: ни мобильной, ни стационарной. Местные островитяне общались с материком посредством раций. Использование их туристами категорически запрещалось.

На красивейшем острове, в роскошном бунгало Илья с Тонечкой провели незабываемые две недели. Купались, загорали, ели всякую экзотику, которая, он подозревал, плохо переваривалась их желудками. Любили друг друга, как молодые: часто и без устали. А когда вернулись, Тонечка сразу повезла его в незнакомое место. И, остановив машину у красивого забора, вручила ему ключи сразу от всех дверей.

– Живи, любовь моя. Живи и будь счастлив!

Они прошли на участок, вошли в дом, уже обставленный по его вкусу. На столе в гостиной он нашел документы на дом на свое имя с дарственной от Антонины Ишутиной. Сел на мягкий стул с резной спинкой и расплакался.

Тонечка тогда так растерялась. Все бегала вокруг него с водой, джином, вином – не знала, что предложить, чтобы он успокоился.

– Я в порядке, любимая, – поймал он ее за руки и заставил сесть к нему на колени. – Это нормальная реакция моей израненной нервной системы на счастье…

Они долго были счастливы. Скрывали свой роман от всех. Он от своей сестры. Она от своей. И эта тайная связь приносила им еще большее удовольствие. Интрига щекотала их чувства. Встречаясь не часто, они задыхались от счастья.

А потом все рухнуло. Тонечка погибла. Какой-то мерзкий выродок устроил охоту на жителей поселка Затопье, уничтожая улики пожарами.

Это горе, разрушившее его жизнь, еще не совсем убило его, он надеялся с помощью сестры Тонечки – она как-никак служила в полиции – найти и наказать убийцу. Но последовавший за этим визит подполковника Конева и его страшные слова выбили почву из-под ног Давыдова окончательно и навсегда.

После его визита Илья Федорович перестал следить за собой, не замечал смены дней, не брился и ходил порой босым по сырой земле. И мог с грязными пятками завалиться на чистые простыни.

Сестра Вера, будучи младше его на десять лет, принялась активно действовать: таскать его по специалистам, устраивать всяческие обследования, даже к бывшим коллегам Ильи его отвозила. Но…

Все доктора только разводили руками. И уверяли Верочку, что ее старший брат абсолютно здоров.

– И физически здоров, и душевно, – двигали они в ее сторону по столу тома результатов обследования. – Он просто тоскует. Это, простите, старость.

Верочка буянила, называла всех без исключения шарлатанами и принималась таскать его по знахаркам. Он послушно следовал за ней пару раз. Но когда его попытались напоить кровью только что зарезанного петуха, сказал:

– На этом все, хватит!..

Верочка сдалась и укатила на полгода в теплую страну. У нее там случился неожиданный роман.

– Даешь слово, что не помрешь тут без меня? – таращилась она на него полными слез глазами.

– Даю слово. Улетай уже. И будь счастлива.

У Верочки, кажется, все сложилось замечательно. Звонила редко и при этом все время хихикала.

Илья Федорович медленно прошелся по гостиной, оборудованной для него Антониной. Остановился у старинного бюро, медленно потянул выдвижной ящик. Там изображением вниз лежал Тонин портрет – красивый, один из самых его любимых. Протянув руку, он бережно погладил тыльную сторону портрета и снова задвинул ящик.

Он пока не может. Не готов смотреть в ее смеющееся лицо. Сразу станет задаваться вопросом: как она могла?!

У ворот остановилась машина. Странно, что к нему кто-то приехал. Он давно не звал никого в гости. Да они и не напрашивались.

Хотя это снова мог быть подполковник Конев – отвратительный тип с завышенной самооценкой и тщательно скрываемым от всех посттравматическим синдромом. Что-то в его жизни произошло, понял при первой же встрече Илья Федорович. Это что-то вывернуло наизнанку всю его жизнь, заставило страдать, а впоследствии подтолкнуло на мелкую месть всему человечеству.

Илья Федорович подошел к окну, отодвинул занавеску. Он не ошибся. Это был Конев. В белоснежной форменной рубашке с погонами, тщательно отутюженных брюках, начищенных до блеска туфлях. Давыдов опустил взгляд на свои ноги. Час назад он вернулся из сада, по которому бродил босиком. Ноги были в пыли, края штанин тренировочных штанов с отпоровшимися лампасами запылились тоже. Но ему все равно. Он не испытывал ни малейшего стыда за свой внешний вид. Тем более перед Коневым!

Но тот явился не один. С ним рядом шел молодой мужчина в штатском. Лет тридцати пяти, не больше. Загорелый. Спортивный. Симпатичный. По цепкому взгляду, которым тот сразу же прошелся по территории его сада, Илья Федорович мгновенно угадал в нем коллегу Конева.

– Что вам нужно?

Он встал в дверях, не намереваясь пускать их внутрь. Нет, никакого бардака в комнатах, все было чисто. Женщина с соседней улицы уже очень давно и аккуратно прибиралась у него. Стирала что-то крупное. Иногда по его просьбе готовила. Его жилище было в полном порядке. Но он не желал туда пускать непрошеных гостей.

– Добрый день, Илья Федорович. – Конев застыл у первой ступеньки. – Мы можем войти?

– Нет.

Давыдов скрестил руки на груди.

– А вы сдали, Илья Федорович. – Конев прошелся ладонью по наметившейся лысине. – Помнится, в прошлый мой визит вы выглядели много импозантнее.

Молодой мужчина, стоя за спиной Конева, удивленно вскинул брови. Значит, не знал, что подполковник побывал здесь.

– Вы приложили усилия, чтобы…

С языка рвались упреки, но Давыдов сдержался. К чему? Что это изменит?

– И все же нам необходимо поговорить. Мы пройдем? – Подполковник занес ногу и поставил ее на первую ступеньку.

– Нет. Если есть тема для разговора, говорить станем в саду.

Давыдов снял с крючка ключи от входной двери. Вышел на улицу, захлопнул дверь и для надежности подергал за ручку. Заперто. Сошел по четырем ступенькам и, с явной неприязнью обойдя непрошеных гостей, медленно пошел к резной дубовой скамье, сделанной на заказ у какого-то мастера, адреса которого Тонечка ему так и не сообщила.

Он уселся ровно посередине, лишая гостей возможности присесть рядом.

– Ладно… – зловеще прошипел Конев и полез в карман тщательно выглаженных штанов за телефоном.

Его молодой коллега продолжал осматриваться.

– Вам знаком этот номер телефона, Илья Федорович? – сунул ему под нос свой мобильник Конев.

– Не могу сказать так вот сразу. У меня плохая память на номера, – ответил он ровно, без нервов.

– Я вам напомню, Илья Федорович… – Конев убрал свой телефон и снова осторожно погладил себя по плешивой макушке. – Этот номер зарегистрирован на ваше имя. Уже очень давно.

И подполковник назвал точную дату, когда Давыдовым была куплена сим-карта.

– Прошло несколько лет. А вы забыли, чем владеете?

– Вспомнил, – отреагировал он вполне спокойно. – Я его потерял.

– Кого – его?! – бледное лицо Конева пошло красными пятнами.

– Не кого, подполковник, а что, – поправил он его с ядовитой ухмылкой. – Телефон потерял. Несколько лет назад. И уже очень давно им не пользовался. Если у вас есть еще вопросы…

– Да. Есть. – Вышел из-за спины Конева его молодой коллега. – Вам знакома фамилия Ломов?

– Весьма распространенная фамилия. А что?

– Сергей Ломов – работает охранником на шлагбауме в Затопье. Только не спрашивайте меня: а где это? – Парень вернул ему точно такую же ядовитую ухмылку.

– Где находится Затопье, мне известно. Сергея Ломова – не имею чести знать. Он нашел мой телефон? Надо же! – Ему удалось разыграть удивление.

– Нет. Он его не находил. Он на него звонил. Той ночью, когда был убит Станислав Кулаков – сосед Антонины Ишутиной. Кулакова застрелили, а дом его сожгли. Он погиб при загадочных обстоятельствах. Почти при таких же, при каких погибла Антонина Ишутина.

– Я знаю, как погибла Тоня. Ваш руководитель, – Илья Федорович небрежно махнул ладонью в сторону Конева, – сообщил мне об этом в прошлый свой визит. Так при чем тут утерянный мной несколько лет назад телефон, господа?

– Объясни ему, майор. А я пока прогуляюсь. Вы ведь не против, Илья Федорович, если я прогуляюсь по вашему саду?

– Делайте что хотите, – отмахнулся он от него, как от назойливого насекомого. И перевел взгляд на майора. – Объясните уже…

И молодой коллега подполковника Конева рассказал ему удивительную историю про дежуривших в ночь убийства охранников. Про неожиданное возвращение давно отсутствовавшего в поселке Кулакова. Про груз, который тот с собой привез. И про звонок охранника Ломова на телефонный номер, ранее принадлежавший Давыдову.

– Ровно через пять минут он позвонил на ваш номер, – закончил свой рассказ молодой майор.

– И о чем шел разговор? – задался вопросом Давыдов.

– Он не сказал. Открестился тем, что ошибся номером.

– А сколько по времени длился его разговор?

– Почти четыре минуты.

– Многовато для того, чтобы ошибочно набрать чей-то номер, – недоуменно вывернул нижнюю губу Илья Федорович. – Мне кажется, он вам врет.

– Не исключено, – раздался со спины голос Конева.

Тот, нагулявшись по его саду, незаметно подошел сзади.

– Почему врет? – покосился на него Илья Федорович. – Любому действию есть объяснение. И звонку на номер, который был у меня украден, тоже. И мне странно, что вы пришли за ответами ко мне, господа полицейские.

Он хотел бы говорить с ними надменно и казаться авторитетным и внушительным, но, опустив взгляд на свои обтрепавшиеся штанины и пыльные пятки, передумал.

Он теперь не в том статусе. Он убитый горем, забытый всеми старик.

– Значит, вам нечего сказать нам по этому вопросу? – с надеждой глянул на него майор.

Кстати, он произвел на Давыдова весьма недурное впечатление. Малый не кажется пакостником, как Конев. И кажется, сильно переживает именно за расследование, а не за похвалу в случае удачи.

– Я вас провожу.

Давыдов встал со скамейки, сгорбился и медленно побрел к воротам. Майор ушел почти сразу. Конев неожиданно притормозил. С гадкой улыбкой осмотрев Давыдова, он проговорил:

– Да, Илья Федорович, совсем забыл вам сообщить. В деле поджога вашего дома и картотеки появились новые факты, свидетельствующие…

– Вы уже все рассказали мне в прошлый раз. Что Тоня, желая не навредить репутации своей сестры, совершила этот поджог, чтобы все карты пациентов исчезли. И история болезни Софии Святовой в том числе. Я не забыл.

Давыдову пришлось схватиться за витой вензель из чугуна на воротах. Ноги его мгновенно переставали держать, стоило вспомнить о страшной подлости, которую совершила Тонечка ради Софии. Именно это добило его после ее гибели.

– Так вот, Илья Федорович. Я в прошлый раз поторопился с выводами. – Тонкие губы Конева расползлись в улыбке. – Антонина Ишутина не могла бы этого сделать. Она как раз была на семинаре в Санкт-Петербурге. Ошибочка вышла, Илья Федорович.

– Ты!.. Ты знаешь кто?!

Откуда взялись силы?! Он оторвал руку от чугунного вензеля и схватил за воротник рубашки проходившего мимо Конева. И тряхнул с такой силой, что ткань затрещала.

– Это называется подлостью, подполковник! – заорал он, брызжа слюной. – Я буду на тебя жаловаться!

– Это сколько угодно. Жалуйтесь!

Конев вывернул пальцы старика, высвобождая воротник. И прежде чем скрыться за воротами, проговорил:

– И это называется не подлостью, а следственными мероприятиями. Если бы я не надавил на вас, Илья Федорович, в прошлый раз, я бы ни за что не узнал, что ныне действующая сотрудница полиции София Святова состояла на учете у психиатра.

– Какими интересными фактами обрастают убийства в Затопье, коллеги!

Полковник, собравший их на внеплановое совещание, был в бешенстве. Это понимали и Мелихов, и София.

Во-первых, потому что «совещались» всего три человека: полковник Власов, капитан Мелихов и старший лейтенант София Святова.

Во-вторых, это и не совещанием было, а банальным разносом.

Кто-то руководству настучал на их самодеятельность, вот теперь получите – распишитесь.

– Вам что-то известно о расследовании, которое проводится в этом направлении? – Ноздри Власова раздувало гневным дыханием. – А мне тут вот сорока на хвосте принесла, что, оказывается, его ведут два моих сотрудника! Я ни сном ни духом, а они его ведут!

– Товарищ полковник… – приподнял зад от стула Женя Мелихов. – Я могу все…

– Молчать! – заорал не своим голосом полковник и шарахнул кулаками по столу с такой силой, что София вздрогнула. – Я могу! Ничего ты не можешь, капитан! Ни черта ты не можешь, потому что это чужая юрисдикция, понял! Это район, не Москва! Этим делом занимается районное УВД, понятно тебе, умник?! И гибелью Якушевой занимается другой отдел. Не наш, напомню…

Власов вдруг словно выдохся, замолчал, тяжело дыша. Потом помял правой ладонью левый бок, поморщился.

– Сдохну с вами раньше времени. И до пенсии не дотяну. Что молчите? Сказать нечего?

– Никак нет, товарищ полковник, – тут уж попыталась привстать Соня.

На нее полковник не заорал и руками по столу не стукнул, но глянул так, что она упала на место.

– Они, понимаешь, разводят тут самодеятельность. А мне звонят сверху и задают вопросы! Что, говорят, полковник, у твоих сотрудников работы мало? Что это они взялись всем на свете помогать их работу делать? А я ни сном ни духом… – Он обвел их нехорошим взглядом и задал один-единственный вопрос: – Зачем, коллеги?! Говори, капитан…

Тот встал и невнятно обозначил свою позицию.

– Собрался самостоятельно найти человека, который якобы способствовал тому, что Якушева слетела с дороги? – конкретизировал полковник.

– Так точно.

– И как успехи? Слышал, у тебя подручный следопыт нашелся? – Власов уставился на Соню. – Который по лесам и следам, как Зверобой, мать вашу, может найти всех-всех-всех? А что эти следы могли быть оставлены ранее времени аварии, позже нее, даже на другой день, вам это в голову не приходило? Ах, как жаль! А зачем же вы группу туда вызвали? Сорвали людей с рабочих мест, не имея на то полномочий, зачем? Чтобы оконфузиться?

– В каком смысле? – часто-часто заморгала Соня.

– В том самом, что эксперты при более тщательном исследовании оттиска автомобильной резины установили, что он был оставлен на следующий день после аварии или даже еще на следующий день. А не тогда, когда лило как из ведра! Зачем?!

Мелихов с Соней переглянулись, оба едва заметно пожали плечами.

– А ты, старлей, что в Затопье вытворяешь? Пристаешь к старым людям, доводишь их до слез. В курсе, что на тебя поступила жалоба в райотдел? Еще нет? Ну теперь знаешь. Молодцы! Орлы!

Скандальный монолог полковника продолжался еще минут пятнадцать. После, получив четкие указания: не лезть, не соваться и даже не думать, – Мелихов с Соней вышли из кабинета.

– Кто же настучал? – тут же задался вопросом Женя, выходя из приемной полковника.

– Конев, кто же еще! Слухи дошли, что он теперь вместе с Николаевым ведет расследование.

– В смысле? – остановился посреди коридора Мелихов, уставившись на нее широко раскрытыми глазами. – Николаев и Конев что…

– Сотрудничают. Я так это поняла.

Соня медленно пошла по коридору к их кабинету. То, что Женя впервые со дня гибели Насти с ней говорил хотя бы как с другом, было приятно. Получалось, что под давлением «вражеских» сил они были вынуждены стать союзниками. Ну, что же, худой мир лучше любой ссоры. Она, конечно, не позволит себе размечтаться ни до чего такого. И с утра уже пару раз одергивала себя, засмотревшись, как он работает: без конца ероша волосы и покусывая верхнюю губу. Она обожала эту его привычку прежде. Находила это милым.

Нет, нельзя. Возврата к былым отношениям не будет. Слишком много чего произошло. Слишком огромная пропасть между ними разверзлась. Она не сумеет ее перепрыгнуть. А он… не захочет.

– Софийка, поясни, – пристал Женя уже в кабинете, сам не заметил, что назвал ее как раньше, когда они еще были парой. – Что значит – сотрудничают? Николаев ему стучит? Сливает кого-то из нас Коневу?

– Не исключаю.

Соня не дошла до своего стола, заглянула в чайник. Пусто.

– Может, кофе? – спросила она Мелихова, боясь получить отрицательный ответ.

– Сиди. Я сам сбегаю, – рассеянно отозвался он и, прошмыгнув мимо нее к двери, пробормотал: – Дела… Николаев стучит… Кто бы мог подумать!

Вернулся Мелихов с кофе и пирожками.

– Успел сбегать в кафе, там как раз в это время выпечку достают. Это Настя засекла время.

Вспомнив о погибшей девушке, Мелихов тут же загрустил. И к пирожкам не притронулся. И кофе отставил в сторону.

Слишком мало времени прошло, решила Соня, откусывая пирожок. Он не может так вот сразу забыть Настю и переключиться на свою бывшую девушку. То есть на нее. И они с Настей не просто расстались. Она погибла. И Мелихов, получается, сейчас должен быть в трауре. Другими словами, должен соблюсти приличия, прежде чем…

Опять она размечталась! Что за дура!

– А почему ты не спрашиваешь, откуда я узнала о Николаеве и Коневе?

– Спрашиваю. – Он не поднял на нее взгляда от клавиатуры, продолжил что-то сосредоточенно печатать. – Откуда?

Чего это он так сразу отстранился? Наказывает себя за то, что позволил себе расслабиться и посмотреть на нее прежними глазами? За кофе с пирожками сбегал, назвал ее как раньше в минуты близости. Но это же не делает его боль от потери Насти слабее. Это просто помогает ему жить и…

– Мне позвонил человек, к которому они нагрянули в гости, – проговорила София, одернув себя.

Что-то слишком много она сегодня думает о Мелихове. Непозволительно много. То, что они получили общий нагоняй от полковника, пристраивает их по одну сторону баррикады, но не делает влюбленными. Ее – возможно. Его – нет.

– Что за человек? – все так же, продолжая печатать, поинтересовался капитан Мелихов.

– Один хороший знакомый моей сестры Антонины. Точнее, у них были отношения. Они их тщательно скрывали, им это нравилось. Но я знала, что между ними что-то есть.

– У твоей сестры были отношения с мужчиной? – откинувшись на спинку кресла, изумленно воскликнул Женя. – А я-то думал, что она такая вся – бизнесвумен, без чувств, без сердца.

– То, что она тебя не приняла, не делало ее сухарем, – сразу обиделась за Тонечку Соня.

– Надо же! – словно не слыша ее, продолжил удивляться Мелихов и головой покачал. – И кто же счастливчик?

– Какая разница. – Она вдруг решила не называть никаких имен. – Факт остается фактом: эти двое объединили усилия и нашли человека, с которым у моей сестры был тайный роман. Вряд ли он мог что-то им рассказать. Этот человек очень далек от всего, что связано с бизнесом. И в Тонины дела никогда не влезал. Но могу сказать одно: они хорошо работают. А мы…

– А что мы? Экспертиза слепка колеса сфальсифицирована, я считаю.

– Громкое заявление, – глянула она на него с усмешкой.

– Просто коллеги поняли, что это никуда их не выведет, только добавит головной боли, вот и сделали подобное предположение, – он развел руки в сторону, помотал головой. – Все объяснимо.

– Еще одно громкое заявление, товарищ капитан. – Соня задрала взгляд к потолку и принялась фантазировать: – А что, если тот злоумышленник, который сбил машину Якушевой с дороги, на следующий день туда возвращался? И мы именно тот след с тобой увидели. Можно такое предположить? Гипотетически?

Подумав, Мелихов согласно кивнул. Постучал согнутым пальцем себя в висок.

– Можно. Но это не делает его невиновным в ее гибели. Так? Вдруг он что-то потерял по дороге? Какую-то деталь от машины? Кусок бампера, к примеру. И приехал его забрать.

– И забрал, раз мы ничего не нашли. Но все это за уши притянуто, ты понимаешь, да? След мог остаться от машины охотника, рыбака, простого гражданина, который там решил проехать просто потому, что это короткий путь на трассу из того же Затопья. Замечу, почти на десять километров короче. Так что, капитан, обвинять наших коллег в каком-то преступном сговоре несправедливо.

Соня вытянула под столом ноги и поморщилась. Угораздило ее сегодня утром достать новые туфли из коробки. Зачем? Хотела произвести впечатление на Мелихова? Он даже не взглянул на нее ни разу. В смысле, ниже уровня ее плеч его взгляд не опускался. А она ноги намяла, и теперь наверняка будут мозоли. И узкая юбка неудобная. И шелковая блузка все время из нее выползает и топорщится пузырем под лопатками. Она не видела, предполагала. И то и дело заталкивала скользкую ткань под ремень.

Дура!

– А ты чем таким предосудительным занималась в Затопье, что жалобу на тебя накатали, товарищ старший лейтенант? – вдруг вспомнил Мелихов ядовитые замечания полковника Власова. – К жителям пристаешь, пытаясь найти среди них убийцу своей сестры? Это же глупо, София. Преступник умен и хитер. И не проговорился бы тебе ни в одной частной беседе, хоть стреляй ты в него своими прекрасными очами.

– Вообще-то я разговаривала с Тониной соседкой. С той, что живет от нее через дорогу. Есения Семеновна ее зовут. Очень наблюдательная особа.

И Соня подозрительно уставилась на Мелихова. Знает он или нет о подозрениях в свой адрес?

Знает, тут же поняла она. Сначала растерялся, принявшись беспричинно двигать все предметы на столе. Она же изучила все его привычки, тут же уловила его растерянность. Потом повертел головой так, чтобы в шейных позвонках хрустнуло. И следом глянул на нее с вызовом.

– И что? Поговорила?

– Так точно, товарищ капитан.

– И что она тебе сообщила? Наверняка какие-нибудь гадости обо мне? – не удержался Мелихов от наводящего вопроса.

– Так точно, товарищ капитан. Она утверждала, что в ночь убийства моей сестры и пожара в ее доме ты был там ночью. Видела, говорит, как на ладони.

– Я? – Ткнул он себя пальцем в грудь.

– Ты, ты. Стоял, смотрел на Тонин дом и держал руки поверх ее калитки. Вот так… – И Соня в точности повторила движение пальцев старой женщины. – В темных одеждах и бейсболке.

– Я их не ношу, Святова! Ты же знаешь!

– Всегда случаются исключения. Если бы тебе надо было замести следы и…

– Не мели чепухи! Меня там не было! Ни в ночь ее убийства и пожара, ни вообще никогда. Чего это мне ночью там делать?

Он принялся покачиваться в рабочем кресле, поглядывая на нее странно, словно требовал поддержки, сочувствия. Но черное поло в подмышках промокло. Мелихов сильно нервничал.

– Вот и я подумала, чего это тебе там делать ночью? Может, тебе стало известно, что Тоня приплатила Уткину за сводничество. И ты решил ей отомстить.

Произнеся это вслух, Соня поняла, каким бредом это звучит. Мотива для страшного преступления у Жени не было. И даже не потому, что он попал в неловкое положение перед своей девушкой, то есть перед ней. А потому, что не такая это большая для него потеря – разрыв их отношений, чтобы пускаться во все тяжкие. И с Настей, как оказалось, он начал крутить еще до той злополучной рыбалки.

– Н-да… Звучит так себе, – скроила Соня кислую гримасу.

Мелихов тоже хихикнул. Совсем не к месту, решила она сердито. Своим хихиканьем он только что свел ценность их прежних отношений к нулю.

– Так кого и когда видела твоя сплетница?

И Соне пришлось рассказать всю историю. Начиная от покупки конфет в магазине, заканчивая горькими слезами старой женщины.

– Нет, ну мужик-то какой-то все же был? Был, правильно я понимаю? – уже без оскорбительного хихиканья заинтересовался он.

– Говорит, был.

– И это было в ночь убийства Кулакова, а не Ишутиной?

– Выходит, так.

– Гм-м… Интересное кино… – Он снова прикусил краешек верхней губы, мгновенно сделавшись родным и нежным. – Тогда этот чел мог видеть убийцу Кулакова. Если сам его не угомонил. Надо твою старую плаксу как следует разговорить, товарищ старший лейтенант.

Когда в товарищах согласья нет…

Согласья нет, когда в товарищах…

Строчка из старой, порядком подзабывшейся басни все утро преследовала ее. Пока принимала душ и сушила волосы. Пока ковыряла вилкой пережаренный омлет и пила кофе. Потом, когда надевала тонкие темные брюки и широкую футболку и обувала кроссовки на измученные накануне новыми туфлями ступни, все время бубнила про себя эту строку.

Что вообще происходит? Этот вопрос она вчера по очереди задала сначала Мелихову, а потом Николаеву и даже Коневу.

– Мы все заинтересованы в том, чтобы преступник был найден и призван к ответу по закону. Разве нет?

Все трое с ней согласились.

– Тогда почему такая разобщенность в следственных действиях?! Никто не делится информацией. Все друг друга подозревают. Почему?

– Не я это начал, Святова. Ты первая, между прочим, начала меня подозревать и бегать по соседкам своей сестры, добывая информацию! – возмутился в ответ Мелихов. – И все почему? Потому что ревновала меня к Насте…

Она отключила телефон, потому что боялась, что расплачется. И из-за несправедливых обвинений. И из-за старой обиды.

Она, между прочим, имела право на ревность. Мелихов же изменял ей! Нагло, почти в открытую! И не рассекреть их отношения убийство в Затопье, может быть, и продолжил бы свой обман…

– Ваш отдел не ведет расследование. Это дело района, – скупо ответил ей по телефону Николаев. – И своей самодеятельностью, София, ты только вредишь. Вот у меня по твоей вине выбыл из строя важный свидетель…

Оказывается, после ее ухода, вдоволь наплакавшись и настрочив на нее жалобу с чьей-то подсказки, Есения Семеновна улеглась в больницу. И попросила врачей никого к ней не допускать.

– Мне надо выздоравливать, – пояснила она свою просьбу медикам.

– Но ты же понимаешь, Денис, что она все перепутала? Она ввела тебя в заблуждение!

– Возможно. Но теперь выяснить это не предоставляется возможным…

Конев начал со скользких встречных вопросов, совсем не желая ей помогать прояснить хоть что-то.

– Вы почему скрыли от следствия тот факт, что ваш психиатр был любовником вашей сестры, старший лейтенант?

– Все не так, как вы говорите! – возмущенно отозвалась Соня. – Вы все перевернули! Это не мой психиатр был любовником моей сестры. А ее любовник, будучи психиатром, помогал мне справиться с детским стрессом. Как же вам…

– Не стыдно? – подсказал, перебивая ее, вкрадчивый голос Конева.

И Соня тут же представила, как он гадко ухмыляется.

– А почему нам должно быть стыдно, старший лейтенант? Вы скрываете от нас информацию.

– Я ничего не скрывала! А вы сразу начали ко мне цепляться, товарищ подполковник. – Она еле сдерживалась, чтобы не накричать на противного Конева. – Начали подозревать в немыслимом!

– Мы ведем расследование доступными нам законными методами. А вы к этому расследованию, мягко говоря, не допущены. И напомню, у вас был бесподобный мотив для того, чтобы избавиться от своей сестры…

Она оборвала с ним разговор. Если бы продолжила, точно наговорила бы гадостей.

Хотела позвонить Илье Федоровичу Давыдову. Очень ей было интересно, о чем с ним разговаривали Николаев с Коневым. Она даже потянулась к телефону. Но вовремя передумала.

А что, если Конев прослушивает ее телефон? Узнает, что она звонит психиатру, и тут же примется ручки потирать.

– Ага! – воскликнет он. – Вот вам и доказательство, что Святова психбольная! От всех скрывает свое заболевание, говорит, что здорова, а доктору звонит. Зачем? А затем, чтобы он выписал ей какие-нибудь сильнодействующие препараты. Пусть он теперь не практикует. Связи в определенных кругах наверняка остались. Что мешает ему позвонить бывшему коллеге и попросить об одолжении? И коллега запросто выпишет Святовой сильнодействующие таблетки…

Так примерно рассуждала София, проваливаясь в сон.

А Конев мог не только телефон ее прослушивать, но и слежку за ней установить. Не просто же так ей вдруг сегодня вечером, когда она шла из магазина, показалось, что кто-то за ней следит. И это не было паранойей.

Соня глянула на себя в зеркало, прежде чем открыть входную дверь. Сочла, что, невзирая на обстоятельства, выглядит неплохо. Схватила сумку с крючка, отперла замки, распахнула дверь и попятилась.

– Вы?! Что вы здесь делаете?! – воскликнула она, когда первый шок прошел.

На лестничной клетке, на ее придверном коврике стоял Илья Федорович Давыдов. Он стоял так близко, что они чудом не столкнулись лбами. Оттого она и испугалась поначалу.

– София, доброе утро, – поздоровался старый приятель ее сестры Тонечки. – Простите, если напугал вас.

– Как вы вошли в подъезд? Там домофон.

– Кто-то выходил, я придержал дверь.

– Почему просто не позвонили в домофон?

– Я не знаю номер вашей квартиры. Нашел по двери. Поднимался пешком. Эту дверь Тоня выбирала вместе со мной.

– А позвонить по телефону?

София отошла вглубь прихожей, давая ему возможность войти.

Если честно, то видеть его ей не очень-то хотелось. Этот человек слил информацию о ней Коневу. У подполковника, конечно, методы еще те, и он мог прижать чем-то Давыдова, но все равно…

– Ваш телефон могут прослушивать, София, – поморщился Давыдов. – Этот препротивный подполковник Конев. Он просто берегов не видит! Приезжает когда захочет! Шантажирует! Говорит всякие гадости, потом от них открещивается. Я счел, что поговорить нам с вами необходимо с глазу на глаз. И лучше у вас дома.

– А если за мной следят? – Соня указала ему на дверь кухни. – Идемте. Сварю вам кофе.

– Не следят. Я вчера проверил. Покатался за вами, София.

Вот старый пень! А она подумала на Конева.

От кофе Давыдов отказался, присев на узкий диванчик под окном.

Почему-то ей казалось, что он чувствует себя неуютно в льняном дорогом костюме. Хотя тот и сидел на Давыдове безупречно, ощущение складывалось, что костюм был словно с чужого плеча. Щеки в порезах от свежего бритья. Он бороду сбривал, что ли?

– Что с вами, Илья Федорович? – задала она вопрос вслух. – Вы как-то сдали, что ли… Вы здоровы?

– Выздоровел на днях. Сначала сильно заболел, а потом выздоровел.

– Что-то серьезное? – проявила она вежливость, оттащила от стола стул, села на него у кухонной двери. – Что говорят врачи?

Он помолчал, словно раздумывая: рассказывать ей или нет.

– Я заболел из-за Конева, если быть честным.

– В смысле? – нахмурилась Соня. – Он вам угрожал? Чтобы вы рассказали ему обо мне?

– Нет. Не угрожал. И про вас я ему ничего такого не рассказывал. Только правду. Что я в силу знакомства с вашей сестрой просто помог вам избавиться от детских страхов. И все! А он… Он перед тем, как уйти, сказал мне, что ими было установлено лицо, совершившее поджог моего дома вместе с картотекой.

– Да? И кто же это?

– Тоня, ваша сестра.

– Да ладно! Что за бред? Зачем ей это? Как Конев это объяснил?

– Что таким образом Антонина пыталась уничтожить вашу историю болезни. Чтобы никогда никакая информация не всплыла и не навредила вашей карьере.

– И вы поверили?! – ахнула Соня, глядя на измученного старика широко распахнутыми глазами. – Поверили! И переживали! Илья Федорович, вы… Ну просто слов нет! Зачем ей поджигать картотеку, она могла просто попросить вас об этом, и вы отдали бы ей мою больничную карточку. Вы же любили ее!

– Я не поверил. Честно, поначалу не поверил. А потом вдруг начал вспоминать. Да, Тоня просила у меня вашу карту. А я все мешкал и мешкал. И накануне пожара она приходила ко мне. Меня дома не было. Одна домработница. И Тоня приезжала. И ждала меня в гостиной какое-то время. Это со слов домработницы. И мне стало казаться, что Конев прав. И мне сделалось так больно! Я совсем забросил себя. Свою жизнь. – Давыдов вдруг закрыл глаза ладонью, всхлипнул. Заговорил глухо, с надрывом. – Я перестал бриться, ходил по саду босым. И все жалел и жалел себя. Чувствовал себя преданным. Рылся в памяти, вспоминал наши с Тоней лучшие дни, и болело еще сильнее. Неужели все было фальшью, думал я. Все наши чувства были фальшью?..

Неожиданно Соня почувствовала сочувствие. Предательство бьет больно. Она об этом знала. Только гибель Тони сумела как-то нейтрализовать боль от разрыва с Мелиховым. Иначе ей было бы очень худо.

– Что вас излечило, Илья Федорович?

Незаметно от него она написала Мелихову сообщение, что задержится по личной причине. Тот ответил коротким «ок».

– Тот же Конев, мерзавец, – встрепенулся Давыдов.

Достал из кармана льняного пиджака носовой платок, вытер лицо, деликатно высморкался, извинившись.

– Явился ко мне с молодым майором. Начал приставать с расспросами. А потом, перед самым своим уходом, признался, что наврал мне. – Он свернул платок и сунул в карман. – Не дословно, конечно, что-то про ошибку в следствии. Но я понял, что все его слова с самого начала были, как это принято сейчас говорить, разводом. Редкий мерзавец.

Соня не могла с ним не согласиться. Но разумно промолчала.

– Вы здесь затем, чтобы рассказать мне об этом?

Соня нетерпеливо посмотрела на часы.

– Не совсем, София. Хотя и за этим тоже. – Давыдов сел ровнее, поправил лацканы дорогого пиджака. – Конев с майором Николаевым явились ко мне из-за номера телефона.

– Из-за какого номера телефона? – сразу насторожилась она.

– Какой-то охранник на шлагбауме в Затопье звонил на этот номер перед тем, как кого-то там убили и подожгли дом.

– Охранник – Сергей Ломов, – быстро среагировала она. – Он со своим напарником в ночь убийства Кулакова пропускал того через шлагбаум. И сразу после этого он позвонил на номер телефона, проговорил почти четыре минуты. А майору Николаеву сказал, что ошибочно набрал какой-то номер. Но, я думаю, он врет.

– Врет, – согласно кивнул Давыдов.

– А почему из-за этого номера к вам явился Конев с Николаевым? Он ваш? – Соня не дождалась ответа и предложила развернутую форму вопроса: – Эта сим-карта с данным номером принадлежит вам?

– Да, – все же ответил Давыдов.

– И о чем вы говорили с Ломовым, когда он позвонил?

Порезанные от неаккуратного бритья щеки Давыдова побледнели.

– Он не звонил мне. Потому что вот уже несколько лет я не пользовался этой сим-картой.

– Вы так и сказали Коневу, когда он задал вам тот же вопрос?

– Почти так. Я немного исказил действительность.

– В чем различие?

– Я сказал им, что давно не пользовался этим номером, потому что потерял этот телефон.

– А на самом деле?

– А на самом деле… – Он поднял на нее больные глаза. – На самом деле эту сим-карту вместе с телефоном я отдал Тонечке.

– Зачем? У нее своих было три телефона.

– Совершенно верно. И один из них принадлежал мне. Но я не стал рассказывать об этом Коневу и его молодому помощнику. Я просто сказал, что потерял его. Они же не могут этого проверить теперь. Не так ли?

Соня опустила голову и задумалась.

Ломов соврал. Сразу после того, как в Затопье приехал Станислав Кулаков, он позвонил Тонечке. Зачем? Доложил о странном госте с горой наличных? Или просто позвонил, чтобы сказать, что дежурство идет нормально?

– Этот парень – охранник, он соврал следствию. Он звонил в ту ночь Тоне. Но почему-то скрыл это. Почему?

– Я не знаю, – пожала она плечами.

– Ну, я думаю, что вы со всем этим разберетесь. И именно по этой причине я здесь, София. Я не хочу, чтобы имя Тонечки полоскали всякие там Коневы! – Давыдов встал, одернул пиджак и двинулся в прихожую, на ходу рассуждая: – Таким, как он, только дай повод: пойдут развивать идею. Спишут на нее все, что можно! Обвинил же голословно ее в поджоге? Обвинил! Потом от слов своих открестился, но сначала-то – обвинил! Я уверен, что вы со всем разберетесь, София. Кроме вас некому найти убийцу Тонечки…

Сергей собрался вскопать землю в палисаднике у матери. Она давно просила. Ему то некогда, то неохота было.

– Мог бы и не приходить, – обиженно надула она губы, когда он утром явился к ней сразу после смены. – Уже все сроки прошли. Чего мне теперь тут сажать?

Но за лопатой в сарай сходила. И четко определила границы, где ему следует копать, а куда нельзя соваться ни коим образом.

– Тут у меня уже посажено. Многолетники. Вот-вот взойдут… – Мать подала ему кружку парного молока. Вгляделась. – А ты чего это такой хмурый, сынок?

– Устал, – буркнул Сергей и взял из ее рук кружку.

– Устал, не приходил бы, – сразу принялась она его жалеть. – К вечеру выспался бы и пришел…

Вечером его бы жена не отпустила. Та очень ревностно стерегла каждую его свободную минуту. Сейчас она на работе, отследить его перемещения по Затопью не может. И его дурное настроение не увидит. Это матери можно наплести. Жена сразу поймет, что хмурый он не от усталости, а по какой-то веской причине. Обычно-то он редко хмурится. Он добрый, миролюбивый и позитивный. Так она его характеризует всегда. Особенно, когда ей надо что-то у него выпросить.

– Давай, сынок, вот здесь уголок вскопай да иди отдыхай. Тоже, дура старая, учудила что! Ребенок со смены, а мне палисадник засадить приспичило…

Он слушал и не слушал ее, переворачивая тяжелые комья земли. Мыслями был далеко.

Та ночь, когда в Затопье приехал Стас Кулаков, не шла из головы. Их с напарником уже трое суток продержали в камере. Не нашли, к чему прицепиться, выпустили. Так он сам себе нагадил – соврал майору Николаеву. Зачем?!

Ошибся номером! Ну, дикость же! Почему сразу не сказал правды? Перепугался? А чего?

Такими вопросами его засыпят, если он признается, кому именно звонил и что сказал. Они наверняка уже выяснили, кому принадлежал этот номер. Но странно, почему-то к нему не совались. Может, у Антонины Ишутиной это какая-нибудь левая сим-карта была? И они не установили владельца? Хорошо, если так.

В кармане спортивных штанов зазвонил телефон. Номер незнакомый. Он сразу напрягся, занервничал. Он вообще в последние дни все время нервничал. Как Николаев на своей машине по улице едет, так Сергей нервничал. Вдруг по его душу?

Зачем он соврал?! Если они установят, что он соврал, станут его подозревать во всех смертных грехах. И повесят на него всё-всё-всё. Не отмыться, не отмазаться.

– Да! Кто это? – грубо рявкнул он в телефон, ответив лишь на третий звонок.

– Здравствуйте, Сергей. Это старший лейтенант София Святова, сестра Антонины Ишутиной.

– Понял. Чего хотели?

В груди запекло: ну вот и началось!

– Мне бы поговорить с вами с глазу на глаз.

– Так говорили уже в кабинете у Николаева. Что еще-то?

– Это мне надо, Сергей. Николаеву лучше не знать о моем звонке. Я звоню вам, так сказать, в частном порядке, – она его почти просила. – И да, я вас ни в чем не подозреваю. Мне просто нужна ваша помощь.

Просит, не приказывает. Николаев ничего знать не должен. Интересное кино…

– Хорошо, – нехотя согласился он на встречу. – Сейчас приехать в Затопье можете? Мне в Москву просто никак. Некогда.

Интересно, каким убедительным должно быть вранье жене, чтобы она его безропотно отпустила в столицу? Одного!

– Я уже в Затопье, – порадовала сестра Ишутиной. – Я на окраине поселка, в противоположной от шлагбаума стороне. Там пустырь. Знаете?

– Знаю.

– Я в машине. Буду здесь вас ждать, подальше от любопытных глаз.

И это ему понравилось. Если до жены дойдут слухи, что он встречается с какой-то молодой, симпатичной девушкой, то скандала не избежать.

– Буду минут через двадцать, – реально оценил он свои возможности копателя. – Матери только помогу.

– Я подожду…

Когда он подъехал в указанное место, сестра Антонины Ивановны бесцельно бродила возле машины. В светлых брючках, футболке, кроссовках. Худенькая, невысокая, с короткой стрижкой. Она была похожа на девочку-подростка и очень сильно отличалась от своей сестры. Антонина Ивановна была крупной, а в последние пару лет раздалась в талии, плечах и бедрах очень основательно.

Сергей часто задавался вопросом: почему она совершенно не следит за собой? При таких деньгах могла позволить себе личного косметолога, фитнес-тренера, стилиста, даже хирурга. Но Ишутина словно не понимала ценности своего состояния. Вообще ничем не пользовалась. Никакими возможностями.

Ах да, болтали, что она сильно помогает своей младшей двоюродной сестренке. Дарит ей квартиры, машины, отдых. Правда это или нет, неизвестно. Но тачка, вокруг которой сейчас бродила София, младшая сестра Антонины Ивановны, была очень дорогой. Пусть не совсем новой. Но все равно очень дорогой.

Он объехал машину Софии и притормозил сразу за ее капотом. Чтобы ни с дороги, вздумай кто из поселковых поехать, ни из окон крайнего дома его машину видно не было.

Сергей вышел и встал столбом возле своей водительской двери. Она подошла сразу, еще раз поздоровалась.

– Чего вы хотели? – спросил он сразу, без лишних предисловий.

Ему надо было домой. Жена могла приехать в перерыв. Обычно она обедала в столовой при теплице, где работала старшим экономистом. Но зная, что он дома, спит после смены, могла и приехать. И забраться к нему под одеяло. Так бывало.

– О чем вы говорили с моей сестрой?

Он помолчал, соображая. И все же не стал откровенничать сразу. Задал наводящий вопрос:

– Когда?

– В ночь, когда в Затопье приехал Станислав Кулаков, – вздохнула сестра Ишутиной и, чтобы избежать дальнейшего непонимания, начала уточнять все сразу: – Вы досмотрели его машину, хотя и не имели на это права. Пропустили его. А потом сразу позвонили моей сестре. Не надо делать такие глаза, Сергей. Я знаю, чей тот номер телефона, на который вы позвонили, якобы потому что ошиблись.

– А чей это номер? То есть чья сим-карта? Николаев не узнал?

– Он узнал, но это ему не помогло, – нехотя пояснила она. – Этот номер прежде принадлежал одному из знакомых Тони. Он сказал, что потерял телефон. Давно потерял. Но мы же с вами знаем, что это не так, Сергей. Он подарил телефон Антонине. И она общалась с него с тем, кого считала своими приближенными.

– И с вами тоже?

– Нет. Я не знала о существовании у нее этого номера.

– А Николаев…

– Он тоже не знает. Да теперь и не узнает, наверное. Если только Тоня не общалась с него с кем-то еще, кто захочет помочь следствию.

Сергей помрачнел. Этого еще не хватало! И тут же вспомнил, как Антонина Ивановна однажды при нем сказала, что этого номера ни у кого нет. Только у Сергея и еще у пары человек. Самых верных и преданных ей.

– Итак, возвращаюсь к основному вопросу, Сергей…

Она смотрела строго, было понятно, что без ответа не уедет. И, если понадобится, настучит на него майору Николаеву.

– Почему вы позвонили Тоне почти сразу, как проехал Кулаков?

– Она просила сообщать ей обо всех экстренных случаях. Если что-то произойдет во время дежурства, сразу звонить ей. В любое время суток.

– И вы позвонили ей, чтобы сообщить, что в поселок вернулся Станислав Кулаков с полными сумками наличности?

– Да. Позвонил и сообщил. И кстати…

Сергей осторожно глянул в просвет между машинами. Дорога была чистой. Возле крайних домов никого не было видно.

– Мы Кулакова не досматривали, София Николаевна. Он вел себя как-то странно. Мой напарник даже предположил, что Кулаков под дозой. Начал нести какую-то пургу, что скоро жизнь в Затопье станет другой. Все поменяется. И хозяева тоже. Иван спросил у него: ты, что ли, хозяином станешь? А он ответил: допустим. Я, говорит, выкуплю все долги вашей толстухи Тоньки. Иван спрашивает: а бабла-то хватит? Антонина тетка крутая и так далее. И типа, что-то мы не слышали, чтобы у Тони были долги. А он говорит: у каждого бизнеса есть долги. А потом подзывает нас к багажнику, открывает его, а там две дорожные сумки. Кожаные такие, добротные, видно, что дорогие. Он их открывает, а там деньги. Иван тогда: что, говорит, из магазина приколов прихватил? Постебаться? Ну, Кулаков заржал и говорит: типа того. Мы его пропустили. Свой все-таки. Из Затопья. В дом свой ехал. Иван сразу кофе пошел в будку пить, а я Антонине позвонил. Все рассказал про Кулакова. Но он точно под чем-то был. Странно вел себя. Зачем деньги светить? Выделывался без меры.

– Как отреагировала Тоня? – перебила его София.

– Она…

– Точно все вспомни. Любая деталь важна, – предостерегла она его. – Вы говорили с ней почти четыре минуты. Это немало, Сергей. Ты поделился с ней информацией. Она к тому моменту уже спала. Она всегда рано ложилась, потому что засветло вставала. Ты вот ей все рассказал, и что было дальше? Только не придумывай ничего лишнего.

– А зачем мне придумывать?

Он вытащил телефон из кармана спортивных штанов. Пришло сообщение от жены. Спрашивала, где он. Обычные дела. Он не стал отвечать. Из дома позвонит.

– Она отреагировала так же, как Иван. Типа, что Кулаков обдолбался и магазин приколов скупил. Но потом позевала и попросила описать сумки.

– Описал? Ты их запомнил?

– Конечно! Сумки знатные. Я больше на них смотрел, чем на эту бумагу.

– Деньги имеешь в виду?

– Да. Я тоже не особо поверил в их подлинность. Ненастоящими они какими-то выглядели.

– Сумки описал Тоне?

– В точности до кожаных шнурков на ручках.

– Узнал бы их?

– Конечно, узнал бы. Там фирма с таким смешным названием про балду что-то.

– Ясно, – закивала Соня, поняв, что он имеет в виду. – И что Тоня?

– Ничего. Зевнула и пожелала мне спокойной смены. И отключилась.

– Ты вернулся после разговора с ней, а что Мокров?

– Ничего. Кофе пил. И в телефоне залипал. Потом тоже вышел, Уткину звонил. Так он сказал мне и майору.

– Они часто общались?

– Не знаю. Не обращал внимания. Но Уткин к нему пару раз при мне в будку заглядывал.

– Зачем?

– Так, потрещать. Поздороваться.

Сергей задумался, вдруг кое-что вспомнив. И решил все рассказать, хватит с него уже чужих тайн.

– Знаете, София Николаевна, мне кажется, их связывают какие-то дела.

– Какие дела? Криминальные?

– Этого не могу знать. Но Уткин иногда передавал ему какие-то конверты. Может, Иван где-то подрабатывал? Мы же по сменам. Времени свободного много.

– Часто конверты передавал?

– При мне пару раз. Без меня – не могу знать.

– А после пожара у Кулаковых никакой передачи не было?

– Нет. Нас почти сразу закрыли на семьдесят два часа, – криво ухмыльнулся Ломов. – Тут уж не до конвертов.

– Ясно. Спасибо.

Соня протянула ему изящную ладошку. Он ее осторожно пожал. Взялся за ручку водительской двери. Ему страшно захотелось домой, в кровать. И чтобы жена приехала на обед и залезла к нему под одеяло.

– Есть еще кое-что. Еще минута буквально. – Соня принялась что-то искать в своем телефоне. Потом поднесла к нему поближе. – Если вам вдруг попадется на глаза темный старый внедорожник с такой резиной, дайте мне знать, Сергей. Хорошо?

– Хорошо.

Он почти не взглянул. Устал помогать полиции.

– Я вам перешлю фото на телефон. Вдруг увидите.

Вот прилипчивая, а! Жена уже второе сообщение прислала с тем же вопросом. Он ответил кратко: «Скоро буду дома».

– На этой машине, предположительно, убили нашу сотрудницу.

– В смысле убили? – Он уже сел за руль, но двери еще не закрыл.

– Она ехала из Москвы в Затопье в дождь, и внедорожник вылетел на скорости с лесной дороги… Знаете, там объезд трассы есть по грунтовке?

– Знаю. Ее все знают – дорогу эту. Так в дождь там на танке не проехать.

– Есть параллельная дорога. Предположительно, преступник гнал по ней, столкнул машину девушки с трассы, и она разбилась, врезавшись в дерево. На его машине, предположительно, была такая резина. Присмотритесь, Сергей, внимательно. Может, попадется на глаза в Затопье?

– Понял.

Он захлопнул дверь. Отъехал на пару метров, развернулся, чтобы ехать в Затопье. Но неожиданно затормозил, поравнявшись с машиной Сони.

– Вспомнили? – засияли радостью ее глаза. – У кого такая машина?

– Нет. Не вспомнил, конечно. Тут кое-что другое.

Он помялся. Посмотрел в небо: безоблачное, ярко-голубое. Решил, что это хороший знак. И произнес:

– В ту ночь мы с Мокровым спали по очереди. Как и всегда. Я с часу до трех. Он с трех до пяти. Один дежурит. Второй отдыхает. Такая договоренность. И это нормально. Антонина Ивановна знала об этом, поощряла. Нечего, говорила она, таращить глаза друг на друга. Есть возможность поспать – поспите. Так вот…

Он вспомнил тот момент, как вчера это было. Он спит и не спит. Так всегда было на дежурстве. Редко, когда проваливался в глубокий сон. Это если дома уставал от дел, навязанных супругой. Накануне того памятного дежурства он дома ничего не делал. Отдыхал. Даже дремал после обеда. И на смене его особо в сон не тянуло. А Мокров зевал так, что челюсти щелкали.

– Я улегся на топчан в положенное время. В час. Он к тому моменту уже с Уткиным переговорил, кофе раза два еще выпил. Но все равно зевал. Потом ролики какие-то начал смотреть. Потом я все же задремал…

Проснулся он оттого, что стало тихо. Вот только что шла фоном какая-то дребедень с дурацкими клипами, приколами, смех истеричный рвал слух. И все пропало. Тихо, тихо стало. И в поселке тихо, все как обычно в это время. Он глянул на часы, перевернулся на другой бок, поняв, что ему еще до подъема целых сорок минут. И тут услышал разговор.

– Это был разговор двух людей. Мужчин. И это точно не было роликом из интернета.

– О чем они говорили?

– Я не знаю. Не расслышал. И честно, не прислушивался.

– А узнали говоривших по голосам?

– Да. Чего же не узнать, если это были Иван Мокров и Уткин…

Уткин в ночь убийства Станислава Кулакова находился в Затопье. Хотя должен был быть на рыбалке. И все, с кем он рыбачил, не подозревали, что он ночью уезжал куда-то. Или уходил? Ведь, если бы он взял машину и поехал, его отъезд обнаружился бы. Рев мотора в полнейшей тишине разбудил бы кого угодно.

Надо узнать, какое расстояние от места рыбалки до Затопья? Смог бы Уткин добраться пешком до поселка, не лишиться сил и проснуться к утреннему клеву? Или их раньше сорвали на пожар в доме Кулаковых? Раньше утреннего клева? Тоже вопрос, требующий уточнения.

У кого узнать?

У Мелихова, конечно. К Николаеву она не сунется с таким вопросом. Тот сразу заподозрит неладное. И Коневу доложит, что она продолжает копать. Конев сообщит полковнику Власову. А тот ясно дал понять, что, если еще выйдет разговор наверху на эту тему, он заставит их написать рапорты на увольнение.

Остается Мелихов. Она осторожно расспросит его о рыбалке той ночью. И про расстояние заикнется как бы невзначай, вскользь. Если он не пойдет на подобный контакт, она узнает у поселковых, где обычно рыбачат, и съездит туда, засечет расстояние. Да, это потеря времени. А что делать!

Уткин в ночь убийства Станислава Кулакова был в Затопье. И стоял возле дома Тонечки. Это его, сто процентов, видела подслеповатая бестолковая Есения Семеновна. Что он там делал? Почему наблюдал за домом? А может быть…

А может быть, пожар в это время уже вовсю полыхал в доме Кулаковых? И их уже вызвали с рыбалки? Не-ет, Ломов слышал разговор двух мужчин – своего напарника и, предположительно, Уткина – не позже трех часов ночи. Еще не разгорелось…

Да, руководствоваться показаниями такого бестолкового свидетеля, как Есения Семеновна, так себе затея. Она могла видеть у дома Тонечки кого угодно.

Всю дорогу до Москвы Соня пыталась отвлечься и не думать о деле. Но все же заехала на ту самую заправку, где словоохотливая девушка рассказала ей об обстоятельствах гибели Насти Якушевой. Вдруг та еще что-то вспомнит?

Но дежурила другая девушка. И она ничего не могла рассказать. Ей и неинтересно было.

– У меня свадьба на носу, мне не до чужих трагедий. Извините, девушка, – глянула она на Софию строго.

Выпив кофе и съев сэндвич с индейкой, сыром и соленым огурцом, Соня вышла с заправки. Села в машину и сразу же потянулась к телефону. Но позвонила не Мелихову, а старому психиатру – Илье Федоровичу Давыдову.

Кое-что в рассказе охранника привлекло ее внимание. Она не могла бы точно сказать, что это: наитие, предположение, подозрение. Но выяснить следовало.

– Слушаю вас, София Николаевна, – отозвался тот сразу.

– Надо встретиться, – произнесла она, дожевывая сэндвич.

– Хорошо. Где и когда?

– Выбирайте сами. Я сейчас не в Москве. Еду из Затопья. И…

– Какая удача, София, – забыв про отчество, фальшиво порадовался Давыдов. – Я как раз на вашем пути. Расположился в одном нашем с Тоней любимом ресторанчике. Решил пообедать. Давно не выбирался никуда. Сейчас вот объезжаю наши с ней места.

– Диктуйте адрес, – не купилась она на его меланхолический настрой.

Она все еще помнила, что он рассказал о ней Коневу. И помнила, как он с легкостью стал подозревать любимую женщину во всех смертных грехах. Так же нельзя! Каким бы даром внушения ни обладал Конев…

Кстати, о Коневе! Почему бы не пустить его по следу Уткина? У него довольно много возможностей, чтобы отследить перемещения капитана в ночь убийства Станислава Кулакова. Он может настучать на нее полковнику – ее начальнику, это да. Но ведь смотря как подать новость!

Едва закончив говорить с Давыдовым, она начала искать в телефонной книге номер Конева. Но чудеса чудесатые – он сам ей позвонил.

– Старший лейтенант? – вкрадчиво поинтересовался Конев.

– Так точно.

Соня сверилась с навигатором. Она ехала правильно. Любимый ресторан Тонечки и Давыдова должен быть через пару километров справа.

– Могу узнать, зачем вы сегодня наведывались в поселок Затопье?

Твою мать! Он все же следит за ней? Или влепил куда-нибудь «жучок» и маршрут ее машины для него не секрет?

– По личным делам, – ограничилась она коротким ответом. – Вы же помните, что я стала наследницей бизнеса моей сестры… Вы ведь никогда об этом не забываете, не так ли, товарищ подполковник?

Хвала ее осторожности: она и правда заезжала в офис и разговаривала с помощницей Тонечки. И та из окна показывала ей нового управляющего. Он как раз отъезжал. София с ним разминулась буквально на пару минут.

– По делам бизнеса, стало быть? Ну-ну… – не совсем удовлетворился Конев ее ответом. – Тогда, может, вам следовало бы оставить службу в полиции и вплотную заняться бизнесом? Вы ведь понимаете, что не сможете это совмещать. Таковы правила.

– Я о них помню, товарищ подполковник. Но я еще не вступила в права наследования. Должно пройти полгода. И я еще не решила, что стану делать с бизнесом. Может, и продам.

Она, честно, об этом никогда не думала. Но противные намеки Конева вдруг подтолкнули ее к этой мысли. И та ей неожиданно понравилась. Ну в самом деле, какая из нее бизнесвумен?

– Хорошо, я понял. – Ее ответ ему точно не понравился. – Ничего нового там не узнали? Вы же любительница сплетен, старший лейтенант.

– А с каких это пор вас стали интересовать сплетни, товарищ подполковник? – совершенно искренне изумилась Соня.

– В нашем деле все средства хороши, – попытался он пошутить, но вышло не очень весело.

Соня увидела указатель любимого ресторана Тонечки, съезд через четыреста метров. Она начала перестраиваться в спешном порядке.

– Если вас интересуют сплетни, товарищ подполковник, то они таковы…

Она выслушала с десяток недовольных сигналов от водителей, которых подрезала, съехала с трассы и через минуту тормозила на ресторанной стоянке.

– Уткин был в поселке в ночь убийства Кулакова? – повторил недоверчиво Конев.

– Так точно. – Соня заглушила мотор.

– Но, возможно, это как раз в то время, когда их вызвали с рыбалки в связи с…

– Никак нет, товарищ подполковник, – перебила она его, выбираясь из прохладного салона машины на жару. – Их вызвали под утро. Когда уже почти потушили пожар и обнаружили тело. А Уткин совершенно точно был в промежутке с часа до трех ночи.

– Хм-м… Странно…

Конев помолчал. Соня отыскала взглядом вход в ресторан. Где-то там должен был обедать Давыдов. Представив себе манерного старика с неизменным шелковым платком на шее, она поморщилась. Если бы не заноза в мыслях, она бы ни за что не напросилась на встречу. И постаралась забыть о любовнике своей сестры как можно скорее.

– Старший лейтенант! – позвал ее снова Конев.

– Да, да. – Она потянула на себя стеклянную дверь, тут же очутившись в комфортной прохладе ресторанного зала.

– А кто источник вашей информации?

Начинается! Она неслышно хмыкнула и проговорила не без издевки:

– О чем вы, товарищ подполковник! Какие первоисточники у сплетен?

– И все же?

– Сарафанное радио, Вадим Станиславович. Оно, проклятое, нашептало. А вы проверьте. У вас же столько возможностей! Вот даже мои перемещения для вас не секрет.

Она отключилась. Отыскала взглядом прямую спину Давыдова, обтянутую дорогой шелковой рубашкой. И, тяжело вздохнув, пошла к его столику.

– Я видел, как вы подъехали, София.

Конечно же, он встал при ее приближении. И помог ей усесться напротив, пододвинув стул за спинку, когда она опускалась на сиденье.

– Что-то закажете? Здесь очень хорошая кухня. И не очень дорого.

– Я не очень теперь нуждаюсь в средствах, если вы не забыли, – огрызнулась она.

И тут же усовестилась. Зачем она так? Тонечка бы не одобрила.

– Извините, – буркнула Соня, уставив взгляд в меню, поданное официантом.

Она остановила свой выбор на овощном салате и рулетах из индейки. И клюквенном мороженом. Давыдов как раз доедал такое же.

– Вы о чем-то хотели со мной поговорить, София? – напомнил он, отодвигая пустую вазочку из-под мороженого.

– Да… Илья Федорович, вы ведь давно были знакомы с моей сестрой?

– Сотню лет, кажется.

– А точнее? Две тысячи третий год… Вы на тот момент…

– Да, конечно. Мы тогда уже были знакомы. Но наши отношения носили дружеский характер и еще не переросли в нечто большее.

Давыдов положил несколько купюр в принесенный официантом фанерный сундучок со счетом. Поправил идеальный узел шелкового платка, гармонирующего с его рубашкой.

– Что там за история с грабежом?

Соне принесли салат с рулетами. Она взялась за приборы.

– Я на тот момент была ребенком. Испуганным ребенком. И мало что помню. Точнее: ничего не помню из той истории. Сейчас в поселке ходят всякие разговоры о том давнем грабеже. Какие-то мешки денег, ружье, украшения. Почему я об этом ничего не знаю, Илья Федорович?

Он грустно улыбнулся.

– Тонечка берегла ваш покой, София. Она не желала добавлять вам стрессовых ситуаций. Она так любила вас. О такой сестре, как ваша, можно было только мечтать. Не могу себе простить, что усомнился в ее честности. Этот ваш коллега – Конев…

– Он не мой коллега. Мы работаем в разных структурах, – поправила его Соня, быстро расправляясь с едой. – Так что там на самом деле украли у Тонечки? Деньги, украшения?

– Деньги – да. Украли. Она как раз собирала их для открытия то ли завода, то ли фермы. Сейчас уже не могу вспомнить. Более двадцати лет прошло.

– Это неважно. Денег было много?

– Да. Очень много. И их украли. И так и не нашли.

– Кого она подозревала?

– Ох! Да всех недовольных! Тогда многим не нравилось, что она делала с поселком. Позднее сказали спасибо. Но на тот момент… Полиция проверяла многих. Но никого не нашла.

– А что за украшения?

– Их было не много. Не очень дорогие. Тонечка не считала правильным тратить деньги на это. «Я к коровам в бриллиантах пойду?» – так она часто восклицала.

– Почему наличные? Почему не банк?

– Потому что после памятного дефолта многие боялись хранить деньги в банке. И ее клиент потребовал от Тони наличных.

– В чем они у нее были, где они хранились у нее дома? В сейфе? В подвале? В шкафу под простынями? Где, Илья Федорович?

– Они хранились у нее в шкафу, в сумках. Две дорожные кожаные сумки. Мой подарок ей. Она попросила, я достал. Тогда не очень-то было с такими дорогими вещами.

– Вы смогли бы их описать? Как они выглядели? Может, у вас остались какие-то фотографии?

– Фотографии сгорели в памятном пожаре, – огорчился, вспомнив это, Давыдов. – Но я зайду на сайт той компании. Наверняка там есть что-то из прежних моделей. Если найду, перешлю вам их фото.

– Буду признательна. – Соня подозвала официанта, потребовала счет.

– За вас уже оплатили, – указал взглядом на Давыдова молодой человек.

– Ну зачем вы! – тихо возмутилась она.

– Позвольте старику подобную прихоть, София Николаевна, – снова вспомнил он об отчестве. – Я чувствую некую неловкость из-за той ситуации, в которую меня загнал Конев.

– Оставьте, Илья Федорович. – Соня встала с места. – Так что с ружьем, что за история? Зачем его Тонечка вообще приобрела? Его украли вместе с деньгами.

– Ружье… Ружье… – Давыдов как-то неуверенно глянул и пожал плечами. – Вот тут я вряд ли буду вам полезен, София Николаевна. Рад был встрече.

И он ушел так быстро, что она не успела его поблагодарить за оплаченный счет.

Звонок Мелихова застал ее уже на въезде в Москву.

– Где ты?

Безо всяких вступлений, типа: «Привет, как дела». Категорично, сухо, недовольно.

– На дороге.

– На какой дороге, Соня?! – повысил он голос. – То, что ты отпросилась, не дает тебе права…

И он запнулся и замолчал, так и не озвучив список запретов.

– Я была в Затопье, Женя. По делам бизнеса, – соврала она и ему тоже. – Но…

И тут она решила поделиться с ним информацией. Коневу рассказала, а Мелихову почему нет.

– Но попутно кое-что узнала.

– Опять приставала к людям, Святова? – с раздражением перебил ее Мелихов.

– Нет, – соврала она в очередной раз. – Случайно узнала.

– Ну!

– Уткин в ночь убийства Кулакова был в поселке, – обрушила она, как полагала, потрясающую новость на Мелихова.

– Правильно. Был. Их всех под утро подняли звонком из дежурной части о происшествии в поселке Затопье. Сначала туда прибыли пожарные. Потом вызвали их, потому что был обнаружен труп со следами насильственной смерти. Ты чего, Святова, во времени потерялась? Или в фигурантах?

– Уткин был там много раньше, капитан Мелихов, – сердито отреагировала она.

И настырно решила не ездить сегодня на работу. Отпросилась на весь день? Правильно, на весь. Ну и пусть, что еще час назад собиралась заехать в отдел, поделиться новостями с Мелиховым и понаблюдать за его реакцией. Реакция и без визита нашла ее – по телефону.

– Он был в поселке между часом и тремя ночи. Это точные сведения. Но не спрашивай, от кого узнала, не выдам.

– Опять слепая бабка тебя с толку сбивает? – Он – сволочь – даже хихикнул.

– Нет. – Она повернула на развязку, ведущую к ее дому. – Но кто мне рассказал об этом – закрытая информация.

– А ты знаешь, чем грозит утаивание информации от следствия… – заныл сразу Мелихов.

Но она его перебила:

– Я его не веду. Ты тоже. Нас с тобой даже близко не допускают к материалам.

Он заткнулся. Помолчал.

– Что, правда кто-то видел его в ночь убийства Кулакова в поселке?

– Да, – поколебавшись, ответила Соня.

Хотя Ломов Уткина не видел, а только слышал. Но это ничего не меняет. Он не мог ошибиться. Он так сказал.

– А теперь, Мелихов, внимание, вопрос: какое расстояние от места вашей рыбалки до поселка Затопье?

Он помолчал. Может, подсчитывал?

– Не могу сказать так вот сразу. Меня везли. Расстояние по спидометру я не засекал. И даже найти сейчас не смогу.

Мелихов точно был огорчен, так сыграть не смог бы. Она его все же неплохо знала.

– Доехали быстро?

– Да.

– Хорошо… И все же позвони Николаеву, уточни, а?

– Хочешь знать, смог бы Уткин сбегать туда и обратно?

– Хочу. На машине он точно не поехал бы. Перебудил бы вас всех.

– Не смог бы. Хорошо, позвоню, спрошу. А ты… – Он отчетливо звякнул ложкой о чашку. – На работу, так я понял, сегодня не собираешься?

– Я отпросилась, – ворчливо отозвалась Соня и отключила телефон.

К своему дому она подъезжала в скверном настроении. Надо было все же заехать в отдел. Мелихов покладистый, чай пьет. Или кофе. Могли бы пообщаться вполне нормально. Или поужинать где-нибудь. Он теперь один. Она тоже. Нет, нет, ничего личного. Она не размечталась, что он от одиночества сразу к ней в койку вернется. Просто…

Просто ее угнетала тоска. Она уже не была острой, нет. Время нестерпимой боли прошло. Ее тоска устоялась, слежалась плотной черной массой. И давила так, что порой до слез не хватало дыхания. И причин той тоски было множество: и потеря единственной сестры, пусть и двоюродной, но очень близкой. И разрыв с Мелиховым. Она же любила его, верила. А он ее предал, легко так, походя. С первой подвернувшейся под руку длинноногой красоткой. Угнетало еще и то, что ее не допускали к поискам убийцы Тонечки.

Она же хороший сыщик, это даже коллеги признавали. Тот же Мелихов. Да и полковник Власов не раз ее похваливал. Почему ее держат на расстоянии? С подачи Конева, решившего, что у нее был шикарный мотив для убийства?

Тьфу, гадость какая!

Вообще-то Конев очень странный. Сначала допрашивает, потом помогает с конкурсным управляющим. Или он специально направил ей список из своих доверенных людей, чтобы быть в курсе всего, что происходит в унаследованном ею бизнесе?

А может…

А может, Конев со своими людьми готовит рейдерский захват?

– О господи… Совсем свихнулась…

Припарковав машину в привычном месте, вытащив сумку с заднего сиденья, Соня пошла домой. Разуваясь, вдруг вспомнила, что не заехала за продуктами. А холодильник – она точно помнила – пустой. И хлеба нет. И даже сухарей. Варить гречку точно не станет. Она ею в последний месяц через день давилась вечерами.

Но она все же добросовестно пошарила по полкам шкафов. И даже нашла упаковку рисовой лапши. Постояла, посмотрела на срок годности и отправила в мусорку. Просрочена две недели назад.

Она решила, что сделает сегодняшний вечер голодным. Как там оно называется – интервальное голодание? В ресторане с Давыдовым обедала? Обедала. Вот и хватит обжираться.

Она простояла под прохладным душем десять минут. И поплакала немного. Вылезая, все косилась на телефон. Может, следовало позвонить Мелихову? Рассказать ему, как ей плохо, как ее гложет тоска. Начать с того, что ей совершенно нечего есть. И он мог бы…

Сигнал домофона ее немного отрезвил. Звонить она не станет. Зачем? Чтобы выслушать вежливый отказ?

– Слушаю, – не очень внятно произнесла Соня, сняв трубку домофона.

– Прозвучало, как «кого черти принесли»? Ты чего, Святова. Открывай давай.

Женька! Мелихов!

Кто услышал ее плаксивое нытье под душем? Тот, кто там – наверху, всем управляет? Или Мелихов настолько…

Она еле успела одеться в шорты и майку, как он уже был у двери ее квартиры.

– Чего приперся-то? – впуская его, проворчала Соня.

Она изо всех сил хмурилась, чтобы не обнаружить своей радости. И ворчала тоже по этой причине. Но сердце – очень продажный орган – подпрыгивало от счастья.

– Я тут подумал… – Он вытянул вперед обе руки, в каждой по два больших пакета. – Наверняка у тебя холодильник пустой, Святова. После смерти сестры ты по магазинам сто пудов не ходишь.

– Я и раньше не очень-то туда любила заглядывать.

Соня мотнула головой в сторону кухни, пошла вперед. Она знала, что, скинув туфли, Мелихов пойдет следом. Так было раньше.

– Тонечка занималась снабжением. Я приезжала с работы, а холодильник уже забит.

– Она сюда приезжала сама. Без тебя. Я помню, – поморщившись, отреагировал Мелихов. – Однажды пересекся тут с ней. Неловко было. Я из ванной в чем мать родила, а она на пороге. Знаешь, что она сказала?

– Нет. – Соня смотрела на него округлившимися глазами. – Я ничего об этом не знала. И Тонечка не рассказывала. И ты ничего не говорил.

– Она сказала: придурок. Ладно, Святова, давай уже пожрать что-нибудь сообразим. Поужинаем по старой дружбе, покумекаем.

Ее предательское сердце уже не подпрыгивало, оно пело. Заливалось трелями соловьиными. И обуздать его не было никакой возможности. И ни одно увещевание типа: это всего лишь жалостливый жест, он просто голоден и надеется на ее помощь в приготовлении ужина, ему скучно, он по старой дружбе – не действовало.

Мелихов привычно стащил с крючка ее передник. Вымыл руки в кухне, хотя она всегда его за это ругала.

– Ванная есть, Женя, – нудила она прежде…

Сейчас смолчала. Смотрела на него заговоренным кроликом и молчала.

Он рассортировал продукты. Что-то отправил в холодильник. Что-то оставил на столе, чтобы готовить. Остальную часть – всяких сыпучих и непортящихся – на полки шкафов.

Все в его руках аккуратно чистилось, ровно резалось, не подгорало, не рассыпалось. Она смотрела на него, сжавшись в комочек в углу диванчика, и молила всех на свете святых, чтобы Женька попросил сейчас у нее прощения.

Просто вскользь, без коленопреклонений разных и виноватых глаз! Просто пусть брякнет банальное: извини. И она простит! Все его грехи и предательство. Она так по нему скучает! Ей без него – ну никак…

– Соня, – отвлек ее его встревоженный голос. – Все в порядке?

– Да, норм. Чем удивишь сегодня, капитан?

Она опустила ноги с дивана, положила локти на стол, улыбнулась неуверенно.

– Ничего особенного. Жареная картошка с морковкой, луком и кабачками. Салатик. На остальное нет времени.

На что, на остальное? Почему нет времени? У них его целая жизнь!

Но она промолчала. Не надо пугать его так вот сразу.

– Я позвонил Николаеву, – ворочая картошку в глубокой сковороде деревянной лопаткой, сообщил Мелихов.

– И?

– Он сказал, что от места рыбалки до Затопья километра полтора-два. Пешком Уткину было бы тяжеловато. А если учесть, сколько он выпил с вечера пива…

– Машину он не брал?

– Нет. Ключи были в нашей палатке.

«Нашей»! Это в той, где он ночевал с Настей. Гадость какая!

– Я потом уже вспомнил. После твоего звонка. Ключи Николаев отдал для сохранности Насте. Решил, что она самая дисциплинированная из всех.

И еще какая! Как послушно прыгнула в койку к Мелихову! Соня стиснула зубы, чтобы не наговорить невзначай гадостей.

– Машина стояла всю ночь на месте. До самого утра. До того момента, когда их выдернули на место происшествия.

– А твоя машина где была?

– У районного отдела полиции. Я там ее оставил. Жаль было по кустам и грунтовке ее рвать.

– Как же вы добрались от озера?

– Они вернулись за нами.

– Значит… Значит, Уткину не на чем было добраться до Затопья? – Соня разочарованно выдохнула. – Жаль. Такая версия рассыпалась.

Она взяла со стола вилку и пододвинула к себе салатник, который только что поставил на стол Женя. И принялась есть прямо оттуда. Раньше он ей за это выговаривал. Сейчас молчал. Но молчал как-то странно.

– Что? Извини, сейчас положу себе отдельно. – Она двинула на середину стола салатник.

– Я не об этом. Ешь, сколько вздумается, Сонька. И откуда хочешь. Я о другом… – Он убавил огонь под сковородой, сел напротив нее, взял вилку и тоже полез в общую миску. – Я о том, что Уткину было на чем смотаться в поселок и обратно.

– Да? Интересно.

– Настя брала с собой велосипед.

– На рыбалку? – с ядовитой улыбкой уточнила Соня.

– А почему нет? Пока мужчины ловят рыбу, она катается на велосипеде, – вяло начал он заступаться за Якушеву.

– Каталась?

– Нет. Она тоже любила ловить рыбу. Как оказалось…

Ему сделалось худо. Соня поняла это по его потемневшим глазам и тяжелым вздохам. Насчитала целых пять. Бросив вилку на стол, он встал и выключил плиту. И разложил жареную картошку по тарелкам.

– Велосипед ее так и остался на крыше машины Николаева. На специальном креплении. А вот утром…

Он снова замолчал, словно задохнулся от воспоминаний. Голова опущена, вилка мелькает над тарелкой, превращая аккуратные картофельные дольки в месиво.

– А утром Настя как завопит! Какого черта, типа, кто велик брал и унавозил? И что главное: никто не признался. Я, понятное дело, был с ней. А эти двое тоже в отказ. Потом Николаев сделал вывод, что, пока мы все спали, кто-то из отдыхающих на другом берегу озера воспользовался Настиным транспортным средством. Еще уточнил у нее: ничего не сломано? Она говорит, нет. Он – ну и ладно. Измазали немного, вымоется.

– Отдыхающие на другом берегу точно были?

– Были. Место довольно популярное. И левее нас был кто-то. И правее. На расстоянии, конечно. Но были. И кстати, на вызов они ездили без велика. Он уже на земле лежал. Это мне Николаев сказал. Я его даже не спрашивал. Может, тоже что-то заподозрил?

– Может… – Соня ела картошку с удовольствием, было вкусно, и аппетит вдруг проснулся, и про интервальное голодание не вспоминалось. – Итак, что получается? В поселок после долгого отсутствия возвращается Станислав Кулаков. На шлагбауме он знакомится с двумя охранниками. Ведет себя вызывающе. Уверяет, что скоро в поселке все поменяется. И хозяева в том числе. И без особой на то нужды показывает ребятам сумки с деньгами. После того как он уехал, оба охранника совершают по одному телефонному звонку. Ломов на номер, который назвал ошибочным, – соврала не моргнув глазом Соня. – Мокров звонит Уткину. И буквально через какое-то время Уткин оказывается в поселке. И у меня очень важный вопрос, товарищ капитан – Женя Мелихов – что он там забыл?

Потемневшие от тяжелых воспоминаний глаза Мелихова вдруг начали смотреть на нее совсем иначе. Может, это и не было азартом, но на пробуждение намекало.

– Думаешь о том же, о чем и я?

– А почему нет? Ружье, в краже которого много лет назад обвиняли его родственника, вдруг выстрелило, Женя! Откуда бы ему взяться, а? В кустах нашлось?

– Мы ничего не сможем доказать, – предупредил он ее, погрозив пальцем. – Так что не особо радуйся.

– Пока не сможем. Но когда знаешь, что и где искать, дело идет куда быстрее. И еще, неплохо бы найти кого-то из отдыхавших на озере той ночью. Вдруг они видели Уткина на велосипеде?

– Попытаюсь…

Доедали они в полном молчании. И чай с малиновым печеньем тоже пили, не разговаривая. Мелихов встал, вымыл посуду, игнорируя посудомоечную машину. Вытер стол и замер в дверях кухни.

– Что? – опешила Соня.

И тут же перепугалась до боли в горле, словно там рыбная кость застряла, хотя никакой рыбы на ужин не было.

Он что-то заготовил, какую-то речь. Долго собирался с мыслями, а сейчас скажет. Что-нибудь про друзей, которыми им лучше остаться. Потому что так будет лучше для всех, они ведь работают вместе.

– Простишь когда-нибудь, Соня? – удивил неожиданно Мелихов, изменив голос до неузнаваемости. – Не сейчас. Мало времени прошло. Я все понимаю. И понимаю, какой я засранец. Но может быть, мы могли бы попробовать начать все сначала? Что скажешь, шанс есть?

Вот час назад она готова была на шею ему прыгнуть, произнеси он эти слова. А сейчас остолбенела. И поняла, что не прыгнет и не взвизгнет от радости.

– Я подумаю, Женя. Дай мне время.

Он зря не закрыл окна перед сном. Ждал ночной прохлады в доме. Многие соседи поставили себе кондиционеры и окон не открывают вовсе. Но жена вдруг воспротивилась.

– Сушит воздух. Это вредно для легких, – сразу заняла она непримиримую позицию. – Фильтры надо менять без конца. Это затратно.

Он не стал спорить. Она рассудительная, она знает.

Но в последние две недели на улице стояло такое пекло, что и их дом с толстыми стенами прогрелся. И ночью невозможно было спать даже голым. Приходилось открывать окна. Что он вчера и сделал.

В комнатах после полуночи сделалось прохладно, и он даже сумел задремать, легонько завидуя жене, занявшей большую часть широкой кровати. Вот у кого сон! Из пушки пали, не разбудишь. А он…

Он с каждым комаром, случайно просочившимся сквозь москитную сетку, разговаривал. Каждую птицу, воспевающую рассвет, приветствовал. И не потому нарушился его сон, что у него был такой дурацкий график: сутки через трое. До недавнего времени это ему не мешало похрапывать дома с вечера до утра. И на дежурстве ночами в отведенное напарником время.

Не-ет, все началось с того дикого происшествия, что случилось в их смену. То есть они были на смене, когда в поселке убили вернувшегося Станислава Кулакова и сожгли его дом.

Казалось бы, что такого? Мало ли, кто в ту ночь еще работал? Охранников в поселке было пруд пруди: и на ферме, и в магазинах, и в кафе. А прицепились именно к ним. К нему и Ивану. А все почему? Все потому, что кое-кто не умел держать язык за зубами.

Ванька растрепал всем на свете о деньгах, с которыми вернулся Кулаков. И сам же, идиот, попал под подозрение. Его сильнее подозревали, чем Сергея. Вспомнили какую-то давнюю историю с его дедом. Тот тоже просидел будь здоров сколько, пока шло следствие. От него отцепились в конечном итоге. Но осадочек-то, как говорится, остался. И всплыл вот теперь – спустя столько лет.

И Уткин…

Зачем этот мент приезжал в поселок в ночь убийства? Они, кажется, большой компанией на рыбалке были? С чего бы ему возвращаться? Там километра два до поселка. Пешком, что ли, шел? Машины Сергей не слышал. Мутный он, мент этот. Все посмеивается, намекает на что-то.

– Не ты деньги, Ломов, умыкнул, нет? – прищуриваясь, спрашивал он в первые дни после происшествия.

– Нет, – твердо держал оборону Сергей. – У меня алиби. Спал я.

Тем самым давал понять этому козлу, что не мог ни видеть, ни слышать, что Уткин был в поселке в момент убийства и пожара. И тот сразу как-то так успокоился и больше скользких вопросов ему не задавал.

Но потом убили Антонину Ишутину. А это был уже не залетный фраер Кулаков, приехавший в поселок то ли под кайфом, то ли под алкоголем, с сумками денег. Которые он, к слову, мог и спереть где-нибудь. Или банк ограбить. И его же подельники могли его и грохнуть.

Убийство Ишутиной – это другое. Это уже серьезно. Кто-то, Сергей был в этом уверен, воспользовался ситуацией и скопировал происшествие с Кулаковым. Словно случая ждал, когда закосить под маньяка.

Кому она могла так насолить?

Сколько знал он Ишутину, столько помнил о ее благородстве. Даже по отношению к конкретным уродам. Как она всегда говорила:

– Отдельные человеки не виноваты, что деградируют, Сережа. Такими их сделала среда…

Какая среда сотворила убийцу Антонины Ивановны, он не мог даже догадываться. Да, она бывала строгой и выгоняла из поселка алкашей и лодырей. Но потом все равно принимала их обратно. И помогала всем.

Он толкался среди людей, прислушивался. Все надеялся услышать что-нибудь важное. Дыма ведь без огня не бывает. Кто-то что-то мог видеть, слышать. И он надеялся, что этот увидевший и услышавший проболтается.

Ничего! Вообще ноль инфы. Народ так же, как и он, горевал и не догадывался.

Только продавщица из центрального поселкового магазина как-то однажды, задрав взгляд к потолку, проговорила:

– Что-то увидела наша Тонечка, сто процентов.

– Что увидела? – пристали к ней тетки из очереди.

Они всегда там толкучку создавали, хотя продавщица обслуживала бойко. А они туда как в библиотеку ходили. Покупку сделают и не уходят. Болтают обо всем и обо всех. Сходка у них там была. Кружок по интересам для сплетниц.

– Может, видела, кто Кулакова молодого убивал? – предположила она.

И тут же отвлеклась, засуетилась, принявшись взвешивать и считать.

Он в тот момент был в магазине. Даже решил, что она это сказала специально для него, и хотел переговорить с ней. Но потом передумал.

Затем приехала эта девушка – сестра Антонины Ивановны. Он поначалу перепугался. Подумал: ну вот, опять начинается. Но вышло, что она будто с благими намерениями приехала. И даже попросила ничего не рассказывать майору Николаеву.

А он и не собирался. Не в его интересах. Он собирался просто жить: спокойно и размеренно, как раньше. Они с женой всерьез задумывались о ребенке. До разборок чужих ему? Нет…

Но сон не шел. И это было скверно.

«И все почему? – подумал Сергей, переворачиваясь на другой бок и оказываясь на самом краю кровати. – Все потому, что он молчал. Знал и молчал. Уткин замешан – это сто пудов. И напарник Иван Мокров в деле – точно».

Но одни его мысли к делу не пришить. Кто он и кто Уткин!

Птичий хор окончательно распоясался к половине пятого утра. Свистело и заливалось, кажется, из каждого куста. Он не выдержал, встал и закрыл окна во всем доме. И уже через десять минут спал крепким сном.

Разбудил его запах еды. Даже еще окончательно не проснувшись, он понял, что это что-то вкусное. И не банальная яичница.

Сергей открыл глаза, нашел взглядом домашние трикотажные шорты. Надел прямо на голое тело и пошел в кухню.

– Доброе утро, – проговорил он жене в спину.

Она хлопотала у плиты, сбрасывая куриные отбивные на тарелку.

– Утро? Серьезно? – легонько рассмеялась она. – Времени знаешь сколько? Уже скоро полдень. Вот ты разоспался, Серый!

– А ты чего дома?

Он сразу сел к столу, потянулся к огурцам, вымытым и наваленным прямо на клеенку.

– Здра-асте! – снова рассмеялась жена. – Так суббота сегодня! Ты со своим графиком счет дням недели потерял, любимка моя. Иди, умывайся, обедать будем, раз завтрак ты уже проспал.

Он пошел в ванную. Умылся. Почистил зубы, причесался пятерней. Все его расчески были в коридоре под зеркалом. Глянул на себя, хмурого, и вдруг стало стыдно.

А что, собственно, в его жизни не так? Жив, здоров, дом – полная чаша, жена – умница, красавица. О том, о чем он знал и что его угнетало, Софии рассказал. Грызть себя не за что. То, что жалко ему Антонину Ивановну, так это нормально. Она была хорошим человеком, гибель такого – всегда трагедия.

Плеснув себе в лицо еще пару пригоршней ледяной воды, Сергей неуверенно улыбнулся своему отражению в зеркале и понял, что его понемногу отпускает.

На столе там, где он обычно сидел, уже стояла тарелка с воздушным картофельным пюре и тремя отбивными.

– Ух ты, как аппетитно выглядит.

Он поймал жену за подол домашнего сарафана, притянул к себе, крепко обнял и расцеловал троекратно. Была у них такая фишка утренняя.

– А ты чего себе не накрыла?

– А я только завтракала недавно. Давай к столу, остывает.

Россыпи огурцов уже не было. Был салатик из тех огурцов, лука, редиски и сметаны. Сергей уселся на свое место и начал есть. Жена с чашкой чая устроилась напротив и с улыбкой наблюдала за ним.

– Ты чего не спал до самого утра? – спросила она через минуту. – Ворочался, как медведь в берлоге. Окна зачем закрыл? К утру так душно в спальне было.

– Птицы пели, – ответил он коротко.

– Что тебя тревожит, Сережа? Я же вижу, мучаешься. Ты что-то знаешь и не понимаешь, кому рассказать?

Ну до чего же умная, а! Ей бы в органах работать, цены бы не было. Преступников колола бы как орехи.

– Так рассказал уже, – не стал он скрывать.

И как-то так быстро и без особых подробностей поведал ей о встрече с Софией.

– Николаеву рассказать не мог, сама понимаешь, они коллеги. Рука руку моет, защитит.

– Это точно. Молодец, что не рассказал. – Она смотрела без подвоха или издевки. – И правильно, что сообщил Соньке. Она сестра Тонина. Сама в полиции работает. Пусть разбирается. А этим нашим и дела нет. Николаев уже какой-то кражей в соседнем поселке занимается. Зерно с тока, что ли, уволокли. Целую машину. Ему и дела нет до убийцы Тони. Уже наверняка в какие-нибудь «глухари» списали.

Они помолчали. Он доел, поставил тарелку в раковину, потянулся к чайнику.

– Слушай, Сережа, а покажи мне фото, которое тебе Сонька скинула, – вдруг запросила жена и протянула ему свою пустую чашку. – Мне еще налей.

Он приготовил им чаю. Достал пакет с пряниками. Он любил шоколадные в глазури. Жена всегда держала для него запас. Вернулся к столу. Она уже вовсю листала фотографии. Все подряд: и те, что София переслала ему, и те, что делались раньше.

– Какой ты тут смешной, Сережка, – улыбалась она.

– Ой, а вот тут зря ты угол нашего сада снял. Самый заросший.

– Да нет, красиво там, – опротестовал он, откусывая пряник. – Цветов столько полевых.

– Мама твоя тут молодо выглядит…

– Ой, а это мы? Сколько нам тут…

Он пил чай, ел пряники и наблюдал за ее беззаботной болтовней. Так было приятно, тепло на душе. Никаких тревог. Сидел бы и сидел так. И слушал, как она смеется, говорит, смотрит на него.

– А что там с этой резиной, Сережа? – неожиданно оборвала она свой милый треп и отложила его телефон. – Что она рассказала? На какой машине, предположительно, она должна стоять? И где эта самая машина засветилась?

– Особых подробностей не знаю. Вроде тачка эта в дождь какую-то их девчонку из полиции с дороги столкнула.

– Где?

Он рассказал.

– Что за девчонка?

– Она вроде в ночь убийства Кулакова на рыбалке с ментами была.

– Блондинка? Длинноногая, грудастая?

– Не видел, не знаю, – на всякий случай открестился он.

– Я их видела. Как они из московской машины пересаживались к Николаеву и велик на крышу его тачки крепили. И девушка эта, между прочим, обнималась с Сонькиным женихом. Сонька же его к Тоне возила не раз. Я его запомнила. Яркий такой. Мачо! И что, эту девчонку кто-то подрезал? В дождь на повороте? На том самом, куда дорога из леса выходит?

Он кивнул.

Жена задумалась, покручивая ополовиненную чашку с чаем на столе. Сергей не перебивал. Пусть мыслит. Лишь бы не надумала какой-нибудь ерунды и на ревность не скатилась. Она могла.

– Блин… – выдала она через пару минут. – А точное число не можешь узнать? Когда она погибла?

– Такой ливень был один раз. И пробка на трассе на много километров – тоже. Ты в тот вечер еще жаловалась, что у вас теперь потолок в кабинете опять протечет. И что-то про отчет говорила.

– Точно! – Она встала и заходила по кухне, постукивая себя пальцем по губам. – Отчетный день был. Я задержалась на работе. И без конца на потолок смотрела. Он выдержал, не потек. А для того чтобы это место рассмотреть, мне надо было со стула вставать и подходить к окну. Блин…

– Что?

Он уже понял, что она что-то видела и теперь вспомнила. И то, что вспомнила, ее тревожит. Ей не нравится.

– Гараж как раз под нашими окнами. И там похожая машина есть. Про резину вообще молчу. У нас весь легковой автопарк на такой резине. Тоня очень давно закупила недорого по случаю. Целый склад забит. А вот машина… Там есть похожая, Сережа. Ее Тоня часто брала, чтобы поля объезжать. Старый, но очень надежный внедорожник. Его могли и управляющие отделениями брать, и главный инженер. Ключи всегда в замке зажигания торчали. И документы там же, и страховка без ограничений. Но в тот вечер…

– Кто взял машину в тот вечер, милая?

– Уткин! Я точно видела его противную морду через ветровое стекло, когда он из гаража выезжал. И больше той машины я в гараже не видела. Если он на ней совершил ДТП, то точно куда-то в ремонт отогнал. Сережа… – Жена вернулась за стол, двинула в его сторону телефон. – Дело-то дрянь. Уткин мог не только Кулакова грохнуть. Мог и девчонку ту с дороги столкнуть. Срочно звони Соньке…

Соня щурилась на яркий солнечный луч, ворвавшийся в спальню сквозь неплотно задернутые шторы. Она была почти счастлива, потому что страшно гордилась собой.

Она выстояла вчерашним вечером. Каким бы упорным ни был Мелихов, она нашла в себе силы его выставить из квартиры.

– Кто молодец? – улыбнулась она сонно. – Я молодец…

Что она сказала ему, когда он зацеловал ее почти до обморока?

– Еще не время, Женя! Я же просила! – Соня шутливо лупила его по рукам, которые распоясались окончательно, лезли, куда не надо. – Остановись!

– Прости… Прости… – шептал сдавленно Мелихов и не останавливался.

И все же!

– Тебе пора, – отскочила от него на метр Соня, прекрасно понимая, что еще минута – и она уступит. – Завтра суббота. Выходной. Мы могли бы провести его вместе, если ты не против. А сейчас уходи.

Он не сразу, но ушел. И сказал перед тем, как скрыться за ее дверью:

– А ты изменилась, Сонька.

С языка рвалось: «Потому что ты изменил мне!»

Но она промолчала. Не надо быть такой дурой. Еще решит, что она ему мстит так вот мелко и некрасиво. На самом деле она наказывала не его, а себя. За прежнее малодушие, сговорчивость, покладистость. А он нагло этим пользовался! Она доверяла, а он пользовался.

– До завтра? – на всякий случай уточнил он, выходя из ее квартиры.

– До завтра, – неуверенно ответила она.

Нарочно так ответила. Чтобы он подумал, что у нее на завтрашний день есть еще какие-то варианты или наметились встречи.

Никаких, конечно, намеченных встреч не было. И вариантов тоже. Всем на свете мужчинам она предпочитала Мелихова. Такого вот ненадежного, неверного, бессовестного она любила.

На телефон пришло сообщение: «Доброе утро! Спишь?»

Мелихов!

«Нет», – ответила она коротко.

Никаких «муси-пуси»! Пусть знает, что она так просто не сдается. Соня уставилась на экран. Но Мелихов вышел из сети. Блин! Довыпендривалась, что называется.

Нахмурившись, она встала с кровати и поплелась на кухню. Не успела дойти. В дверь позвонили.

– Подумал, что ты захочешь позавтракать эклерами.

Мелихов! Нагло красивый. В джинсовых шортах и майке в облипку. Где-то когда-то успел загореть до бронзового отлива. А она…

В смешной трикотажной пижаме с мишками, розочками, рюшечками. На попе все висит, футболка широченная. Очень сексуально, ничего не скажешь.

– Заходи, – стараясь казаться равнодушной, отреагировала Соня.

Посторонилась, впуская его. Открыла дверь ванной.

– Я в душ. Ты там похлопочи.

– Хорошо.

Кажется, он был озадачен тем, что она с порога не бросилась на него – такого загорелого и красивого. Но ничего не сказал. Ушел на кухню.

Ей хватило пяти минут, чтобы принять душ и вымыть голову. Высушила, вспушив, кудряшки. Проскользнула в спальню, достала шорты, майку. Таким загаром, как у Мелихова, она похвастаться не могла, но сидело на ней все идеально.

– А вот и я, – с улыбкой вошла она в кухню.

Мелихов – уже в ее переднике – готовил омлет. Эклеры лежали в вазочке на столе. И – о боже – в центре в высоком стакане торчала одинокая кремовая роза.

– Мило, – пробормотала Соня, склоняясь над цветком и вдыхая его тонкий аромат. – Чего вдруг?

– Я не могу принести цветы своей девушке? – Он подумал и скрипучим голосом добавил: – Пусть и бывшей.

– Не цветы, а цветок, – поправила она его с ядовитой ухмылкой и села к столу. – Ну, Женя, какие планы?

– Не знаю. Предлагай.

Он ловко свернул омлет конвертиком, сдвинул его на тарелку, поставил тарелку перед ней.

– Ну, не знаю, что и предложить. – Соня взяла в руки вилку и нож. – Может, за город куда-нибудь поедем?

– Может, в Затопье? – передразнил он ее. – Может, за Уткиным понаблюдаем?

– А чего за ним наблюдать? Что нам это даст? Он же не бегает по своему двору с деньгами. Наверняка ведет себя смирно, тихо. К нему, по сути, не подкопаться. То, что он был в поселке в ночь убийства Кулакова, практически недоказуемо.

– Почему же? Можно постараться.

– Каким образом?

– Я не бездействовал, София Святова, я работал, – похвалил он себя и даже по груди погладил. – И я нашел группу молодежи, которая отдыхала в ту ночь на берегу неподалеку от нас. Пятеро молодых людей. Три парня, две девушки.

– Кому-то не досталось пары?

– Ага. Вот с ним-то нам и предстоит побеседовать. Он один не дремал в ту ночь. Две пары спали в объятиях, а ему таковых не досталось. С его слов, до часу он просидел в соцсетях. Потом вышел прогуляться. И кое-что видел. Но отказался говорить об этом… бесплатно.

– Вот засранец! – возмутилась она.

– Согласен. Но запросил немного. Я готов раскошелиться. Пятьсот рублей – не деньги.

– Но все равно! Он должен содействовать…

– Чему? – перебил ее Мелихов. – Расследованию, которое мы с тобой не ведем? Малый не дурак. Сразу понял, что я так – сбоку припеку. Факультативно, так сказать. И даже начал возмущаться. Мол, его никто не вызывал на допрос официально.

– А почему, кстати?

– Потому что Николаев не знал, кого вызывать. А я знал.

– Да, кстати, а как ты вышел на эту группу, Мелихов? – Она доела омлет, похвалила.

– Тебе обязательно об этом знать?

Он как-то сник. Видимо, это было что-то из запретных тем про Настю. И ей вдруг захотелось об этом узнать. Даже ради того, чтобы понять, что она при этом будет чувствовать.

– Обязательно.

– Мы с Настей вышли вечером на фотосессию, – не разочаровал ее ответ Мелихова. – Забрели довольно далеко от нашей стоянки и близко к месту расположения молодых ребят. На одной фотке мне попалась их машина. Номера отлично читались. Дальше – дело техники.

– Зачетно, Мелихов! – похвалила она.

И с изумлением поняла, что вовсе ничего не чувствует: ни боли, ни обиды, ни ревности. И даже не потому, что Насти теперь нет. А что-то в ее душе стронулось. Исчезла странная зависимость от него. И ее даже не волновал тот факт, что он мог тосковать, рассматривая их общие фото. И может, даже плакать. Совсем не волновал!

Ну, разве немного, прям совсем чуть-чуть.

– Где проживает наш корыстный информатор? – поинтересовалась Соня, с благодарностью принимая из рук Мелихова чашку с кофе.

– В соседнем поселке, неподалеку от Затопья.

– Понятно. Мимо, стало быть, не проедем. Который час?

– В Москве полдень, старлей, – вскинул Женя левую руку, демонстрируя ей циферблат часов. – Собираемся?

– Так точно, капитан.

Она не сделала и пары шагов от стола, зазвонил телефон. Абонент не определился, но она знала, кто звонит. Она запомнила этот номер.

– Да. Здравствуйте. Да, поняла, кто звонит.

Она намеренно не стала называть его по имени. Мелихов уши развесил, как слон.

– Подъехать? А… Да, поняла, что важно. Но я не одна. С кем?

Она посмотрела на Женю. Тот подозрительно щурился в ее сторону, воинственно уставив кулаки в бока. Ревнует, что ли? Как глупо. Это же в интересах дела.

– С моим коллегой – Евгением Мелиховым. Он мой начальник и…

Какое-то время она молчала, слушая собеседника. Потом повернула к Мелихову покрасневшее лицо и со вздохом проговорила:

– Да, это мой парень. При нем сможете говорить?.. Вот и отлично.

Она отключила телефон и какое-то время молча рассматривала через окно улицу, залитую солнцем. Потом со вздохом произнесла:

– Ты так непристойно нарисовался, Мелихов. Но почему-то за это стыдно мне, а не тебе. Жди меня в машине. Я скоро выйду…

Он ушел безропотно. Но, правда, уточнил, на чьей машине они поедут. Соня выбрала свою. Подозревала, что Мелихову жалко трепать свою кредитную «ласточку» по районным дорогам.

Ехали молча. Но у самого Затопья он не выдержал:

– Хотя бы скажешь, кто звонил?

– Сергей Ломов.

– Это один из охранников со шлагбаума? Я правильно помню?

– Так точно, капитан.

Мелихов помолчал, потом стукнул себя ладонью по лбу.

– Так это он рассказал тебе, что видел Уткина в ночь убийства Кулакова в поселке?

– Он его не видел. Он его слышал.

Соня кратко рассказала про невнятный разговор за стенами будки охранников между Уткиным и Иваном Мокровым.

– Он не слышал их слов? – разочарованно протянул Мелихов.

– Нет. Они говорили довольно тихо, но не шепотом. И он узнал голос капитана Уткина. Он его слышал не раз. И Уткин его даже допрашивал после задержания на семьдесят два часа.

– А кому он позвонил через пять минут после того, как Кулаков проехал шлагбаум, не рассказал? Он же соврал, что ошибся номером.

– Соврал.

– И кому?

– Это не важно.

Ей вдруг расхотелось с ним откровенничать. Пришлось бы называть Давыдова. Мелихов мог к нему сунуться. А тот снова из «благих» побуждений рассказал бы о Сониных детских проблемах с психикой.

– Попробую угадать. – Мелихов развернулся к ней всем корпусом. – Он звонил твоей сестре? Доложил о том, кто приехал и с чем?

– Если Ломов сочтет нужным, он тебе все расскажет. Я дала ему слово, что не растреплю, – выкрутилась Соня.

Удивительно, но Мелихов отстал. И до условного места на краю Затопья они доехали в полном молчании.

Машина Ломова уже была там. Возле нее прогуливалась симпатичная стройная женщина в длинном трикотажном сарафане. Длинные волосы она убрала в высокую прическу, что, на взгляд Сони, делало ее намного старше. Сергей Ломов стоял, облокотившись задом о капот. И не отрывал взгляда от приближающейся машины Сони.

Вышли, поздоровались, представились.

– Что-то случилось, Сергей? – сразу задала вопрос Соня. – Уверяю вас, я никому…

– Я знаю. Уже бы трепали нервы, расскажи вы. А так тишина. – Он указал кивком на молодую стройную женщину: – Моя жена Люба. У нее есть что сообщить вам. Это касается той самой аварии, о которой вы мне рассказывали, Соня.

Мелихов мгновенно побледнел. Никуда не ушла его печаль, и грусть-тоска при нем осталась. А вчерашние его приставания на ее кухне не шли дальше банального желания быстрого секса.

Хорошо, что она устояла!

Пока Люба рассказывала, они не проронили ни слова. Стоило ей замолчать, Мелихов спросил:

– Вы считаете, что он мог столкнуть нашу коллегу с дороги этим самым внедорожником?

– А почему нет? «Кенгурятник» на нем установлен ого-го какой. Трактор с дороги столкнет. И я точно видела за рулем Уткина тем вечером.

– А как он мог беспрепятственно войти в гараж, взять машину, уехать, авто не вернуть? Это норма такая? – удивленно вскинула брови Соня.

Вообще-то это теперь и ее бизнес тоже. И подобная бесхозяйственность…

– Нет. Не норма вообще-то, София Николаевна, – досадливо поморщилась Люба и тут же принялась поправлять свою неуместную прическу. – Просто после смерти Антонины Ивановны все идет наперекосяк. Разброд и шатание. Слухи всякие ходят.

– Какие слухи?

– Что вы бизнес продадите. Что у вас уже есть покупатель.

– Да? И кто же?

– Тот, кого представляет наш новый управляющий, – выпалила Люба и, кажется, даже сама испугалась собственной смелости.

– А кого он представляет?

Соня удивлялась все сильнее.

Вот Конев, вот зараза! Подсунул ей кандидатуру! И теперь за ее спиной готовит рейдерский захват?

– Я не знаю. Но помощница Антонины подслушала его телефонный разговор. И он хвалился кому-то, что аудит показал полный порядок в делах. И бизнес просто загляденье. Если удастся его заполучить, это будет подарком судьбы. И это почти дословно, – уточнила Люба. – Пошли разговоры. Народ переживает. И кому уж тут до дежурной машины, которую и при Антонине Ивановне пользовали кто во что горазд. Рабочая лошадка. И очень надежная.

– И сейчас ее в гараже нет?

– Не знаю. Я перед нашей встречей не заезжала на работу.

– Как ее могли брать кому не лень? А путевой лист? – удивился Мелихов.

– Я вас умоляю! – фыркнула Люба. – Какой-то лежит в бардачке, лет сто не обновлялся.

– Получается, машину мог взять кто угодно? – не хотелось верить в такую бесхозяйственность Соне. Да приходилось. – Любой, кто зашел, тот и за руль сел?

– Ну нет, не совсем так, София Николаевна. – Люба оставила наконец свою высокую прическу в покое, уронив руки вдоль боковых швов своего сарафана. – Ее мог взять тот, кто знал, что ключи всегда в замке зажигания. Что путевой лист в бардачке, что полный бак бензина. А это было обязательным условием. Антонина всегда требовала, чтобы по возвращении в гараж машина была с полным баком.

– И как Уткин мог об этом знать, интересно?

– А как он вообще знает обо всем? – вступил Сергей в разговор. – Он много с кем в поселке дружбу водит. Пиво пьет по выходным. На рыбалку ездит.

Тут он покосился на Мелихова и замолчал.

– Уткин мог взять машину и передать ее кому-нибудь, – предположила Соня.

Ей все еще не верилось, что их коллега мог так вот запросто взять и убить Настю. Просто по прихоти какой-то дурацкой или чтобы скрыть что-то, просто взять и убить. Насовсем! Плакать даже хотелось.

Пусть Настя была при жизни ее соперницей, но она не заслужила такого конца. Она должна была жить долго и пусть даже счастливо, Соня не против, с Мелиховым или без него. Уткин не имел права так с ней расправляться!

Она все еще не могла поверить в его причастность.

– Мы тут с Любой подумали, посчитали. Нет, – замотал головой Ломов. – По времени так себе, ничего не выходит. Он взял машину, проехал через поселок в сторону лесной дороги и столкнул машину вашей девушки с дороги. Из минуты в минуту. Мы с Любой проехали этим же маршрутом.

– Он мог пересесть сразу за воротами, – рассеянно опротестовал Мелихов, тыча пальцем в телефон.

– А кого за руль бы посадил? Ивана Мокрова? Так нет, он в тот вечер дежурил вместе со мной. Алиби сто процентов у него. И у меня тоже, – спохватившись, добавил Ломов.

– А кроме Мокрова, дружков у него, что ли, нет? Сам сказал, что знакомых полпоселка.

– Знакомых много. Из друзей один Мокров. И такое дело разве доверишь кому?

– Какое дело?

Мелихов почти не слушал, кому-то дозвонившись. И поэтому пропустил мимо ушей, когда Ломов, передернувшись, проговорил:

– Убийство полицейского…

Они оцепенели. От слов, произнесенных Ломовым, Соне стало холодно. Как много крови! Как много зла! И из-за чего?! Из-за денег!

– Послушайте, Сергей, меня тут мучает один вопрос… Уже давно мучает. И ответов не находится. Как собирался Кулаков приобрести бизнес моей сестры? Каким образом он хотел его «отжать»? Кому собрался передать деньги? Не девяностые все же, ну!

Соня провела ладонью по щеке, та вдруг стала мокрой. Она плачет? Она плачет.

– Он много болтал той ночью. И остановили ненадолго, но он ухитрился выболтать много всякой ерунды.

– Ерунды? – усомнилась она.

– Да. На мой взгляд, это была пустая болтовня деградировавшего от наркотиков человека. Ну или от алкоголя. Хотя спиртным от него не пахло. Я бы поставил на какие-то препараты. Очень он был странным.

– Так что за ерунда, Сергей? Каковы были его планы?

– Он собирался утопить вашу сестру в судебных тяжбах по претензиям бывших собственников земли. Болтал, что вся приватизация земельных наделов была сделана незаконно. И у него есть ходы и люди, которые все это дело поднимут. Затаскают Антонину по судам и все земли вернут.

– Но это же бред!

– А я разве против? – пожал плечами Сергей. – Я же говорю, болтал не пойми что…

Соседний поселок, куда они сразу после встречи с супругами Ломовыми поехали, встретил их отвратительными ухабистыми дорогами. Бесхозными курами, выпархивающими из-под колес, и слоняющимися без дела пьяными мужиками. Соня насчитала их с дюжину.

– Что за место такое? Почему все пьяные? Почему не на работе? – удивлялась она, медленно выруливая по разрушенной дороге.

– Так суббота, – ответил Мелихов, с кем-то ведя оживленную переписку. – В следующем проулке налево.

Она послушно свернула, наткнувшись на засыпанную щебенкой дорогу, и через пару минут остановилась у аккуратного метрового забора, верх которого окаймляли кусты жасмина.

Как у Тони! Она тоже любила жасмин. Тоска сдавила до боли в сердце, горле, висках. Тоска и раскаяние. Сколько времени прошло, а убийца все еще на свободе. Гуляет себе, живет, жрет, спит! А Тонечки нет. И дома ее нет. И дела ее скоро не станет. Если ее сестра – то есть она – не вмешается.

Молодой парень – осунувшийся, небритый, в неряшливой майке и шортах по колено встретил их у распахнутой калитки.

– Деньги! – сразу протянул он руку.

Мелихов сунул ему купюру, тихо обозвав крохобором.

– Ни фига, – возмутился малый, пряча деньги в карман шорт. – Я что сейчас делаю? Работаю на вас, так? Так. А любой труд должен быть оплачен. Так что не возмущайся, гражданин начальник.

– Что ты видел той ночью на рыбалке?

– Ну, это смотря какой ночью? Я часто туда езжу с друзьями, – начал сразу закатывать глаза и чесать небритую щеку парень.

– Той ночью, когда тебе девушки не досталось, – уточнил Мелихов.

– Шлюхи они все! – сразу озверел тот. – Сначала со мной, а потом к пацанам переметнулись. Шлюхи.

– Шлюхи переметнулись. А ты?

– А я пошел гулять ночью. Что мне еще оставалось делать? Их вздохи-ахи слушать?

– Пошел гулять, и что?

– И видел велосипедиста.

– Откуда он ехал?

– С вашей стоянки. Сначала оттуда, потом туда.

– Про время спрашивать бесполезно? – вставила Соня вопрос.

– Я не засекал, – фыркнул малый. – Но оттуда ехал, когда уже светать начало. Я его и рассмотрел.

Мелихов порылся в телефоне, нашел фото Уткина, увеличил, поднес парню почти к самому лицу.

– Он?

– Он.

– Это точно? Подтвердить сможешь под протокол?

– Да точно! Видел, как тебя. Я дремал в кустах, в спальнике, когда он обратно ехал.

– Как же ты его сумел рассмотреть, если дремал?

Соня все еще сомневалась в виновности Уткина, страшно было поверить, что он убил Кулакова и поджег его дом.

– Знаете, мадам, какая слышимость ночами на озере? Не пропустишь мимо уха, как рыбы плавниками шевелят. А тут едет какой-то перец на велике, да еще и матерится. Я его, наверное, еще метров за пятьсот услышал.

– А чего матерился?

– Я не знаю. Может, по телефону с кем. Может, потому, что дорога плохая. Ночью на велике по ухабам та еще радость.

– Света он не включал?

– Нет. Ехал без света. Это точно. Но уже прилично рассвело, когда он ехал обратно. Я из спальника вылез. Пошел по нужде. Он как раз доехал. Я выглянул на дорогу. А это он. – И парень указал на телефон Мелихова.

– Все понятно. Никуда не уезжайте. Возможно, понадобятся ваши показания под протокол, – проговорила Соня. И не без ехидства добавила: – Только потом уж никто не заплатит, учтите…

Взяв с парня все его данные: копию паспорта, номер второго телефона и честное слово, что он явится в нужное место по первому вызову, они отправились в обратный путь.

– Что делать станем, Женя? – уже на подъезде к Затопью спросила Соня. – К полковнику не сунешься, головы снимет.

– Теперь уже нет. Я с ним списался. Он озадачен, но дает добро на следственные мероприятия. Главное, попросил он, не переступать черту.

– Хорошо. А сейчас куда?

– Давай к тому гаражу, о котором нам рассказала Люба Ломова. Хочу поговорить с сотрудниками.

– Суббота сегодня, – напомнила она.

– Для кого-то суббота, для кого-то обычный рабочий день. Едем. Увидим.

Территория гаража была обнесена высоким забором с колючей проволокой «егоза» поверху по всему периметру. У широко распахнутых въездных ворот слонялся охранник, сбивая подросший бурьян за забором резиновой дубинкой.

Увидев их, дубинку прицепил на пояс, приосанился и встал, широко расставив ноги, прямо на их пути.

– Враг не пройдет, Владимир? – улыбнулась ему Соня, прочитав имя на спецодежде.

– О, София Николаевна, простите, не узнал вашу машину. Вы с проверкой? – подсказал им охранник цель визита.

– Типа того. А то разговоры всякие среди населения пошли. Решила развеять сомнения.

Она пожалела, что поехала в шортах и футболке, не авторитетно как-то. Но охранник, кажется, даже не обратил внимания на то, что она выглядит как подросток.

– Идемте, я вас провожу, все расскажу, – суетился он, забегая вперед. – Куда идем сразу?

– Где у вас легковой служебный транспорт стоит, Владимир? Туда веди.

– А, понятно. Там вон, – ткнул он пальцем в сторону зеленых железных ворот, закрытых на замок.

– Там закрыто, – уточнила Соня.

– У меня ключ есть.

– А еще у кого он есть?

– У охраны, у линейного механика, у главного инженера и управляющих отделениями, – принялся тот загибать пальцы.

– По какому принципу открываются ворота? – вставил Мелихов. – Открыл, выехал, закрыл? Правильно я понимаю?

– Так-то да, – скроил недовольную гримасу охранник. – Но было тут не так давно одно недоразумение. Ворота кто-то оставил открытыми. И машину угнали. Неделю ее не было. Все притихли. И помалкивают. Все виноватыми себя считали. А потом раз – и она на месте.

– Как это? Через неделю после угона? – вытаращился Мелихов.

– Ну да.

– Сейчас она где?

– В гараже.

– Веди, показывай, – скомандовала Соня.

Ее голые коленки не мешали ей быть хозяйкой всего здесь.

Охранник послушно провел их по территории, остановился у запертых ворот, отперев их почти мгновенно.

– Вот эта машина, – показал он на темный внедорожник старой модели. – Стоит себе, боками сияет, как новенькая.

Мелихов обошел машину трижды. И, постучав по левому переднему крылу, проговорил:

– Она и есть новенькая. Ее недавно красили.

– Ух ты! – конфузливо улыбнулся охранник. – Думал, не заметите.

– Вы все заметили, а мы нет? Вы ведь поняли, что машину вернули после ДТП? Так?

– Не дураки, – кратко ответил Владимир.

– И кто вернул машину?

– Этого не знаю, – глянул он честно. – Но это точно кто-то из своих. Потому что поставил машину тогда, когда тут не было никого. В наш обед. Он всего-то пятнадцать минут у нас, а вычислили. Но этот кто-то свой точно. Чужие не знают. И обед у нас всегда сдвигается. То ли наблюдали…

– А Уткин?

– Ванька, что ли? Так он тут так – принеси, подай. У него даже ключа нету.

Соня с Мелиховым быстро переглянулись. У Уткина, получается, был тут сообщник?

– У него ведь сын есть? Так?

– Не сын, брат младший. Мент он. Даже приезжал разбираться, когда пропажа машины обнаружилась.

– Умно! – тихо обронила Соня для Мелихова.

– Ничего не скажешь, – кивнул он, соглашаясь. И снова обратился к охраннику: – А можно повидать Ивана Уткина?

– Так нет его. Уволился.

– Да ладно! – опешила Соня. – Когда?

– Прямо вот вчера и уволился. Все, сказал, делать в этом поселке нечего. В Москву подамся, говорит. Нашел работу денежную.

– И контактов не оставил?

– Не-а. Дом запер и укатил.

– А брат его?

– Мент который? – уточнил охранник. – Про него не знаю. Сказать не могу. Это вам к нему в отдел надо.

В райотделе Уткина не было.

– Уехал, – недобро глянул на них старший лейтенант дежурной части.

Не любили тут столичных коллег, ясно.

– А когда будет? – сунулся к окошку Мелихов.

– Не доложил. Это у его начальника узнавайте. У Николаева. Он на месте.

Они вышли на улицу.

– Что делать станем, Софийка? Вдруг они…

– Не болтай ерунды, – рассердилась Соня. – Так всех на свете начнем подозревать. Он с Коневым тесно сотрудничает. Никаких подвохов быть не должно. Идем к майору…

Конев явился на службу в самом скверном своем настроении. Поганее дня, кажется, еще не случалось в его жизни. Только когда жена его бросила. Так это чужой человек. Он с этим как-то справился. Пережил. Переболел.

А тут сын! О нем не забудешь, его из жизни не вычеркнешь.

Алешка опять его огорчил. Он соврал ему. Значит, снова предал.

– Ты обещал мне! – орал на него вчера вечером Конев. – Обещал, что мне больше никогда за тебя не будет стыдно!

– Я ничего не сделал, пап, – твердил сын, не поднимая на него глаз.

Конев видел только его макушку. И худенькие плечи. Его душили жалость и злоба.

Два часа назад позвонила классная руководительница его сына и неприятным голосом рассказала ему, что его Алеша курил вместе с девочками и мальчиками за школьной столовой.

– Он не курит, – произнес Конев после ее длительной тирады. И добавил твердо: – И не пьет.

– Я не говорила, что он пьет. Но он курил в группе своих ровесников.

– Я не почувствовал от него запаха сигарет.

На самом деле, когда он поцеловал сына в щеку, вернувшись с работы, никакого запаха сигарет не было. Чего она мелет?

– Значит, зажевал чем-то. Вы не представляете, насколько изобретательны подростки! – с непонятной радостью оповестила классная руководительница.

Он представлял много чего. Он являлся действующим сотрудником органов внутренних дел. Но рассказывать разные душераздирающие истории и приводить примеры он этой дуре не станет.

– Я понял, я уточню у своего сына, – пообещал Конев, пытаясь прервать нудный разговор.

– Это еще не самое главное. – Она поняла, что он пытается от нее отделаться.

– Слушаю.

– Сигареты были куплены им. Пачка находилась в его кармане.

Это было почти как удар под дых. Его сын, его Алешка, покупает сигареты на свои карманные деньги? Отец ему дает на мороженое и бургеры, а он покупает сигареты? Он порвет его, твою мать! Он лишит его всяческих денег! Он закроет его до первого сентября в комнате и не выпустит оттуда до линейки.

Но вслух Конев сказал совсем другое:

– Я правильно понял: вы обыскивали моего сына? Не имея на то никакого права и полномочий? Вы обыскали карманы моего сына?

Его тон говорил сам за себя. В нем присутствовали и удивление, и недовольство, и угроза.

В горле у классной руководительницы что-то булькнуло, она сбилась, извинилась и поспешила проститься. А он приступил к допросу. И чем больше он допрашивал, тем сильнее отстранялся его сын. Вечером он даже расплакался, пытаясь убедить отца, что он не курил. А сигареты спрятал, потому что попросила девочка. Это ее были. А утром Алешка не вышел к завтраку. И сказал, что в школьный лагерь больше не пойдет.

– Как хочешь, – стоя у закрытой двери его комнаты, Конев кусал губы. – Но завтрак никто не отменял.

– Нет аппетита.

– Алеша! Я готовил, старался, – повысил Конев голос.

– Пап, я не хочу. Не буду, – упирался Алешка.

Было понятно, что он обиделся на отца. И не за то, что тот накричал. А за то, что не поверил. На душе у Конева сделалось скверно. И все из-за этой дуры – классной руководительницы. Она виновата! Она оговорила Алешку!

Надо будет подробнее узнать о ней, о ее личной жизни. И при случае ударить наотмашь за то, что, не разобравшись, заклеймила его мальчика.

Он извинился перед сыном, сделал над собой усилие. И Алешка даже крикнул в ответ:

– Принято, пап!

Но к завтраку все равно не вышел. И не проводил его до двери. И от этого Коневу сделалось особенно худо. Алешка – это все, что у него есть в этой жизни. В нем ее смысл. В сыне и работе.

А работа не радовала. Все его расследование по факту двух убийств в Затопье рассыпалось на глазах. Все, у кого был мотив, имели алиби. И самая главная подозреваемая – Святова София – оказалась непричастной совершенно.

Он вошел в кабинет утром вторника в самом отвратительном настроении. Новикова в кабинете, который Конев ненавидел, не было. Тот отпросился на неделю по каким-то своим личным делам. Конев подозревал, что эти дела касаются нового места работы. Что-то в последнее время Новиков сделался слишком скрытным. И заискивающих улыбок становилось все меньше. Наверняка затеял перевод.

– Вас ждут, товарищ подполковник, – оповестили его из дежурной части. – Коллеги…

Конев напрягся. Что за коллеги? По какому вопросу? Вдруг заныло в желудке. А что, если на него завели дело? Так-то не за что, он точно знает. Но вдруг где-нибудь случилось превышение должностных полномочий?

Пока медленно шагал к своему кабинету, фильтровал в памяти всех и все. И никто не пришел на ум, кроме психиатра Давыдова.

Неужели этот старый хрыч нажаловался на него? За то, что он его обманул с историей про пожар в его доме. Отомстил?

Неприятные фантазии улеглись, стоило ему подойти к двери. Коридорные стены подпирали трое: старший лейтенант Святова, майор Николаев и капитан Мелихов.

Всех их знал Конев. Пытался разрабатывать. Их личные дела хранились в его сейфе. Их истории он знал наизусть.

– Что угодно, коллеги? – поигрывая ключами, спросил Конев со скупой улыбкой. – Решили покаяться?

– Никак нет, товарищ подполковник, – сурово сведя брови, ответил за всех майор Николаев. – Мы к вам по очень важному делу. За помощью, если точнее.

– Ну заходите, раз за помощью пришли.

Он широко распахнул кабинетную дверь. Вошел в нее первым, сразу включил кондиционер. Было очень душно в этой комнате, напоминающей пенал. Но другого кабинета он, видимо, пока не заслужил.

Гости устроились кто где. Николаев сел на место Димы Новикова. София на стул возле окна. Ее бывший любовник – у двери.

– Слушаю вас, коллеги, – он поочередно обвел взглядом всех.

Странно, но начала говорить самая младшая по званию – София Святова.

Она, к слову, была единственной, кто заявился к нему в форме.

– Разговор пойдет о сотруднике правоохранительных органов – капитане Уткине, – начала она со вступления. – Нами совершенно точно установлено, что в ночь убийства Станислава Кулакова Уткин был в поселке Затопье.

– Я помню. Вы что-то такое уже говорили мне, – кивнул Конев, удивив ее спутников. – Но вы не назвали мне источник вашей информации, поэтому я не стал ее проверять.

– Его голос слышал один из охранников – Ломов Сергей. Уткин был на въезде в поселок, на шлагбауме, где встречался со вторым охранником – Иваном Мокровым. Они о чем-то разговаривали.

– И? В чем состав преступления?

– На первый взгляд ничего необычного, но он без разрешения брал велосипед нашей коллеги – Насти Якушевой. И ничего потом не рассказал об этом. Настя утром, обнаружив свой велик грязным, начала возмущаться и задаваться вопросом: кто брал? Никто не сознался. Они все были на рыбалке в ту ночь.

– Опять не возьму в толк, что здесь криминального? – Он и правда не понимал.

Святова, словно не слыша его, продолжила:

– Его перемещения на велосипеде заметил один из отдыхающих по соседству. И он утверждает, что Уткин вернулся, когда рассвело. То есть у него было время и возможность убить Кулакова и поджечь его дом.

– Здра-асте! Приехали! – Конев неподдельно развеселился. – А еще у сотни других лиц, кто в ту ночь проживал по соседству. Да мало ли, зачем Уткин ездил в поселок? Заскучал! Мелихов вон с бабой был, а Уткин один. Вот и покатил в Затопье на чужом велосипеде, чтобы развлечься.

– И никому об этом не сказал, – тряхнула отросшими кудряшками София Святова. – А еще Уткин не рассказал, что в вечер гибели нашей коллеги Насти Якушевой брал машину из служебного гаража. И похожая машина точно с таким же протектором была замечена свидетелями в момент ДТП. Именно та самая машина выскочила из лесополосы и столкнула машину Якушевой с дороги.

– То есть вы считаете, коллеги, что Уткин ее убил?

– Мы практически в этом уверены, – вступил в разговор Мелихов. – После ДТП машины неделю не было в гараже. А потом она появилась. И по свежей краске все поняли, что она побывала в ремонте.

– Я нашел этот автосервис, товарищ подполковник. – Николаев слегка наклонился вперед. – Их у нас в районе немного. Есть и такие, что пытаются скрыть следы преступления. Я нашел тот, который нужен. Механик подтвердил, что он ремонтировал машину, на которой столкнули с дороги машину Якушевой.

– Та-ак… – Конев вытянул шею. – А вот это уже становится интересным. И кто пригнал машину в сервис?

– Брат Уткина – Иван.

– Что ты будешь делать! – рассердился Конев. – Так брат! Не капитан Уткин. Не Уткин Валентин. Что вы мне тут голову морочите, коллеги?

– Дело в том, что на машине в вечер ДТП из гаража выезжал именно капитан Уткин. И выпустил его родной брат. Он открыл ему ворота. Капитан сел за руль служебного внедорожника, именно капитан Уткин, – с нажимом произнесла Соня.

– Как вы сможете это доказать? – прищурился подполковник.

– У нас есть свидетель, – проговорила она.

– Ух ты!

Конев не выдержал, сорвался с места и размашисто заходил по тесному кабинету. Проблемы с Алешкой мгновенно отошли на второй план.

Неужели ему удастся что-то доказать? Взять под стражу одного из сотрудников? Оправдать свое предназначение подполковника службы собственной безопасности?

– Кто это?

– Это жена Сергея Ломова, – ответили они все хором.

– Серьезно? – из него словно выпустили весь воздух. – Того самого Ломова, который вместе с Мокровым дежурил на шлагбауме и тоже видел сумки с деньгами, которые потом пропали из дома, который сгорел? Вы серьезно?

Он вернулся к своему месту и с размаху уселся в рабочее кресло. И не выдержал, выругался. И даже не попросил извинения у женщины. Потому что она не женщина, а сотрудник, если что.

– А то, что они взялись оговаривать всех подряд, вас не настораживает? – уставил он взбешенный взгляд на Николаева.

– Никак нет, товарищ подполковник, – ответил Николаев.

– А меня настораживает! Этот Ломов со своей женой могли быть в сговоре. Могли сами убить Кулакова и завладеть деньгами. Разве нет?

– Нет. – Соня встала со стула и заходила его маршрутом по тесному кабинету. – Ружье!

– Что ружье? – не понял Конев.

– Орудием убийства было ружье моей покойной сестры Антонины. Его у нее украли в две тысячи третьем году. Ограбили дом и вместе с деньгами и украшениями забрали ружье. Тогда долго подозревали деда Мокрова. Но он выкрутился. И даже нашел себе алиби.

– Ну-ну… И вы считаете, что теперь этим ружьем завладел его внук и… – Конев осторожно тронул плешинку, пригладил вспушившиеся волоски. – И, вступив в преступный сговор с капитаном Уткиным… Ладно. Убедили. Пойду хлопотать. Надо брать Уткина под стражу. А там разберемся.

– Я не стану ничего говорить без своего адвоката. – Эту фразу Валентин Уткин повторил четырнадцать раз.

Конев специально подсчитывал. И он обещал допрашиваемому адвоката. И без конца посматривал на часы, делая вид, что ждет прибытия полагающегося ему юриста с минуты на минуту. На самом деле адвокат не задерживался. Конев ему даже еще не звонил. Они и общались каких-то полтора часа. Ну какой адвокат, право слово!

Ему было немного скучно. Он был уверен, что сидящий перед ним в комнате для допросов капитан в чем-то замешан. Неважно, в чем: в грабеже, убийстве, поджоге, угоне машины, спровоцировавшем смертельную аварию. Уткин был виновен. Всячески это отрицал. И тем самым только усугублял ситуацию.

Да, Конев знал, что придется много и нудно работать, доказывая вину капитана. София Святова нашла подозреваемого. Единственного стоящего на данный момент. Но это было только начало. Только крохотная верхушка айсберга. Всю главную работу – по сбору доказательств и получению от подозреваемого признательных показаний – еще предстояло провести.

И это будет долго и нудно.

А он остался один. Дима Новиков – бледный засранец – написал рапорт о переводе. Как он и думал. И теперь всю противную кропотливую работу придется проводить Коневу. Пока-то еще ему выделят помощника!

Но, с другой стороны, даже неплохо, что Новиков уходит. Мог бы подсидеть, да. А так у него сейчас реальные перспективы на повышение. Вот раскроет дело Уткина и…

– Мне надо позвонить, – вдруг подал голос Уткин. – Я имею право на один телефонный звонок.

– Сериалов насмотрелись, товарищ капитан? – криво ухмыльнулся Конев, прекрасно зная, как противна его эта улыбка.

– Нет. Я просто хорошо знаю свои права. И знаю, как ваша служба может их попирать.

– Так вы уже делали один положенный звонок, – напомнил ему подполковник. – При задержании вы позвонили. Вам позволили.

– Мне никто не ответил! – повысил голос Уткин. – Мне надо позвонить!

– Хорошо. – Он протянул ему свой телефон: – Звоните.

– С вашего? – округлил глаза Валентин.

– С моего. Ваш изъяли как улику. Вы же сами полицейский, Уткин. Знаете порядок.

– Но я не помню номер, – попытался он возмутиться.

– Скажите, кому вы хотели бы позвонить, и я найду вам этот номер.

Он колебался не больше минуты.

– Брату. Ивану. Мне надо позвонить ему и рассказать, где я.

– Понятно. Ожидайте.

Конев вышел из допросной, отдав распоряжение конвойному присмотреть за капитаном.

Ему пришлось идти в кабинет хранения вещдоков, рыться в вещах Уткина, изъятых при задержании. Все еще раз внимательно просматривать. Кошелек, телефон, записки с номерами, адресами, куча скидочных карт из магазинов.

Роясь во всем этом хламе. Конев раздраженно думал, что Новиков установил бы номер брата, не прибегая к таким уловкам. Нажал бы компьютерную клавишу, оживил бы нужную программу. И вуаля! Номер получен.

Да, исполнительного и юркого Новикова ему все же не хватало. Это следовало признать.

Конечно, на телефоне был установлен пароль. И Коневу пришлось нести его в допросную. Приложив большой палец к монитору, Уткин оживил телефон и тут же набрал какой-то номер.

– Привет, братишка, – кисло улыбнулся Уткин подполковнику, который уселся напротив и во все глаза подглядывал и во все уши подслушивал. – Узнал?

Слышимость была замечательной. Поэтому Конев без труда услышал, как Иван Уткин ответил досадливо:

– Чего мелешь? Конечно, узнал. Где тебя черти носят?

– Тут такое дело, братишка. – Уткин попытался плотнее прижать телефон к уху и щеке, чтобы слышимость не была столь оглушительной. – Приняли меня, брат.

– В смысле?

– У эсбэшников я, Ваня. Крутят меня по полной. Навесить хотят на пожизненное.

Уткин сделал виноватое лицо в сторону Конева и раскаивающимся жестом приложил ладонь к груди. Мол, так надо.

Конев едва заметно кивнул. Пусть поговорит. Может, что-нибудь выболтает полезное.

– Чего-чего?! – голос брата зазвучал тише и испуганнее. – Это что за хрень, Валя?! Что на тебя вешают?

– Много чего, – ответил туманно Уткин брату. – Но с этим разберемся. Тут такое дело, брат…

Он сделал паузу, глубоко подышал. И, не глядя на Конева, быстро-быстро заговорил:

– Помнишь служебную тачку, которую я брал у тебя в дождь и которую у меня потом от магазина угнали? А потом поставили туда же битую в хлам, и тебе ее пришлось ремонтировать за свой счет. Так вот на ней девку какую-то убили…

– Так, все, хватит!

Конев выдернул телефон из рук Уткина. Приложил к уху и успел услышать, как брат капитана Уткина, перед тем как отключиться, проговорил:

– Все понял. Так и буду говорить.

Вот он идиот, а! На его глазах при его участии, можно сказать, произошел сговор двух братьев. Они тупо договорились, каких показаний им следует держаться. И ведь так и станут говорить. И попробуй опровергнуть.

– Это ничего не даст тебе, Уткин, – потряс подполковник телефоном у того перед лицом. – Все ваши договоренности рухнут под тяжестью неопровержимых доказательств.

– Как пафосно, товарищ подполковник, – криво ухмыльнулся капитан. – Но все дело в том, что у вас нет никаких доказательств. Кто видел меня за рулем той тачки? Где? Как я из гаража выезжал? Сереги Ломова жена в окно таращилась в тот момент. Я ее тоже увидел. И что? Ливень был. Я только свою тачку помыл, в гараж загнал. Брату звоню, дай, говорю, какие-нибудь колеса. Он и дал служебный внедорожник. Старый. Но надежный. По любой грязи пройдет. Там в хозяйстве сейчас разброд и шатание после смерти Ишутиной. Никому ничего не надо. Сестра устранилась. Какой-то левый чел приехал. Рулит.

Конев покашлял. Он прекрасно знал того чела. Сам его рекомендовал. И благодарность уже получил за трудоустройство.

– Зачем вам понадобилась машина? Куда вам было отправляться в такой дождь?

– По району, по делам личным. К телке своей, пардон, к девушке заезжал. И да, она может подтвердить, – ухмылялся не переставая Уткин. – Потом в магазин заскочил, а тачку кто-то увел.

– Как такое могло произойти?

Ситуация Коневу нравилась все меньше и меньше. Уткин выкручивался. И если найдутся свидетели, видевшие его в тот вечер в том самом магазине, то дело дрянь. Он будет очень бледно выглядеть перед руководством.

Святова, получается, плавно спихнула его в лужу.

– Я привычно ключи оставил в замке зажигания. Они, кажется, в этой машине всегда торчали. Зашел в магазин…

– Что купили? – перебил его Конев.

– А? – И вот тут Уткин заерзал. – Да ничего не купил. Там очередь была. Я среди рядов походил с корзинкой. И назад ее поставил. Стоять в очереди не захотел.

– То есть продавец вас не видела? – слегка повеселел Конев.

– Нет. Не видела, как она меня увидит, если народу толпа, а я ничего не купил.

– А камера на том магазине имеется?

– Нет. Думаю, нет. Это вам не Москва, товарищ подполковник.

– А кто-то из очереди мог вас видеть?

– Наверное. – Уткин, желая казаться беспечным, широко улыбнулся и подергал плечами. – Но очередь стояла спинами ко мне.

– Все люди, которые находились в магазине, стояли по стойке «смирно» спинами к вам, капитан? – Конев вернул на лицо свою самую противную улыбку.

– Да. Такое возможно.

– В котором часу это было?

– Я не помню. Потом кто-то позвонил мне и сказал, что на трассе дикая пробка, ДТП там. И в том направлении лучше не соваться.

– А на чем бы вы сунулись, если одна машина стояла в гараже, а вторую угнали?

– Приспичило, свою бы выгнал.

– Вам не приспичило?

– Нет.

– Почему вы не заявили об угоне? Вам ли не знать, вы сотрудник правоохранительных органов! – выпятил нижнюю губу Конев и недоверчиво помотал головой.

– Я взял ее, с позволения сказать, без спроса. Считай, брата бы подставил, если бы заявил.

– Вы не сообщили об угоне. Вас никто не видел в момент угона в магазине, в который вы, с ваших слов, зашли за покупками. Другими словами, алиби у вас на момент смертельной аварии нет? Я правильно понимаю?

– Чего это? – Уткин низко опустил голову, принявшись колупать мозоль на левой ладони.

– Вы мент, Уткин! И совсем не дурак! – повысил голос Конев. – То, что вы мне тут лепите, полная лажа.

– Это еще надо доказать, – не совсем уверенно проговорил он. – У меня не было мотива убивать Настю Якушеву. Вы ничего не сможете доказать.

– Докажем, – утвердительно кивнул Конев. – А вам пока советую посидеть и хорошо подумать. У вас чуть больше суток, чтобы принять решение: либо вы сотрудничаете со следствием, либо вам будет предъявлено обвинение.

– В чем? – Следуя команде конвоира, Уткин поднялся со стула и сцепил руки за спиной. – Начали за здравие, закончили за упокой. То смерть Кулакова пытались связать со мной. Теперь погибшую в аварии девушку на меня вешаете. И я напоминаю вам, товарищ подполковник: мне нужен адвокат! Без него я больше не разомкну рта.

Соня стояла на улице перед паспортным столом и ждала, когда сотрудницы выйдут и запрут дверь. Рабочий день закончился. Раньше разговаривать было некогда, девушки были заняты.

– Старлей, у нас тут полный аншлаг! – гневно зашипела на нее пару часов назад Василиса Смирнова, именно с ней работала в свой последний день Настя Якушева. – Полный коридор народу. Мне дышать некогда, не то что говорить. Давай после работы. Посидим, поговорим и выпьем чего-нибудь. Я люблю шампанское…

Намек был понят. Соня забронировала столик в одном из семейных ресторанчиков неподалеку. И теперь терпеливо ждала появления Василисы.

– Понятия не имею, чем могу тебе помочь? – округлила глаза девушка между первым и вторым бокалами дорогого шипучего напитка. – Вашу Настю к нам в помощь дали.

– Знаю.

– Работы было очень много! – округлившиеся от удивления глаза Василисы полезли под лоб. – Хоть рапорт пиши на увольнение, сил нет! И мы с Настей работали. Просто работали. Секретами не делились. Что ты хотела бы уточнить, не пойму?

– Я хотела бы знать, как прошел ее последний день. По минутам. Это не буквально, конечно, но… – Соня подалась вперед. – Вы ходили на обед?

– Да, – припомнила Василиса. – Она все время сокрушалась, что у нее разрядился телефон. А зарядка дома.

– А она с кем-то связывалась? И как она это делала?

– По моему телефону, конечно. Мне жалко, что ли? Она попросила. Я и давала. Чего не сделаешь ради бокала этого славного напитка? – подмигнула хмельно Василиса.

– Она кому-то звонила? Писала?

– И звонила, и писала. Я, правда, удалила всю эту ерунду. У меня парень ревнивый. Увидит, начнет приставать, что за номер, по которому я дважды звонила? Что за Валентин, которому я писала гневные СМС?

– Валентин? Точно?

– Точнее не бывает.

– А фамилии не было?

– Была и фамилия, но я ее не помню.

– А текст сообщений? Может, что-то запомнилось? – Соня пожирала глазами бестолковую девицу, схватившуюся уже за третий бокал шампанского.

– Она сначала написала, что есть, типа, разговор. Ах да, представилась, чтобы этот Валентин понял, кто пишет.

– Дальше?

– Он перезвонил. Она долго слушала, а потом говорит такая: «А теперь ты послушай меня». Но не вышло. Он бросил трубку. Тогда она начала писать ему. Но я так и не поняла, о каких сумках речь.

– Сумках?! – у Сони во рту пересохло, и вместо вопроса вышел клекот какой-то.

– Да. А что такого? Она написала что-то типа: я видела тебя с сумками, так что поделись.

– Поделись?! – она уже сипела. – Это точно?

– Точнее не бывает. И адрес указала, где она этого Валентина с сумками, типа, видела.

– Адрес ты, конечно же, не помнишь?

– Нет, конечно. А должна? – Василиса беззаботно рассмеялась.

– А потом?

– А потом он снова ей позвонил на мой номер. Это во время обеда. И позвал на встречу. И она после работы сразу засобиралась. Я ей такая: Валентин тот самый ждет? – Василиса сделала небольшой глоток. – А она рассмеялась, плечами пожала и кивнула молча. Говорила еще, что наконец-то телефон зарядит в машине. Автомобильную зарядку ей кто-то одолжил. И все.

– А почему она сама сообщения не удалила? А позволила тебе их прочитать?

– Так пока она говорила с этим Валентином и договаривалась о встрече где-то под Москвой – я не запомнила, мне мой парень позвонил. Я выхватила у нее из рук телефон, отбила ее звонок и ответила своему ненаглядному. А потом мы начали есть, заболтались, и я про СМС и звонки ее вспомнила уже после работы. Она, видимо, тоже забыла о них.

Или сделала вид, что забыла, оставила намеренно. Чтобы вывести на след в случае острой необходимости. Острая необходимость возникла, и Мелихов даже пытался отыскать след, переговорив со всеми сотрудницами паспортного стола. Но никто ему ничего не рассказал.

– Почему? – поинтересовалась Соня, когда они с Василисой уже выходили из ресторана.

– Потому что он мудак, твой Мелихов, – криво ухмыльнулась Василиса. – И с тобой спал, и с Настей параллельно. Я к вам обеим ровно, конечно. Ничего личного. Но!.. Я всегда за девочек. Слушай, Святова, вызови мне такси, а?

Соня вызвала ей такси, оплатила. И, уже усаживая изрядно захмелевшую Василису в машину, спросила:

– Позволишь нашим айтишникам восстановить удаленные СМС и звонки на твой номер? Чтобы без ордеров там всяких и прочей волокиты?

Та помолчала, покусала губы, потом со вздохом кивнула:

– Позволяю. Я всегда за девочек…

Два дня Соня просидела в оцепенении, ожидая результатов от айтишников, которых она просила в обход Мелихова. Звонила им трижды на дню.

– Не все так просто, старлей, – печалились ребята. – Приходится рыть очень глубоко. Жди…

Она ждала. На работе ничего не могла делать, все валилось из рук. Дома металась из комнаты в комнату. Не готовила и почти ничего не ела. Мелихову на вопросы отвечала невпопад. И он всерьез озаботился ее состоянием.

– Что с тобой, Святова? – спросил наконец после обеда, когда она едва не смахнула со стола стаканчик с кофе, который он ей принес.

– Ничего, все в порядке.

Соня вцепилась в стаканчик и даже заставила себя сделать три глотка.

Вечером после работы Мелихов настойчиво напрашивался к ней в гости, она отказала наотрез.

– Я заболела, – соврала и для убедительности пару раз кашлянула.

– Ну-ну… А то я смотрю, ты не в себе. Подумал, может, что-то нарыла и молчишь?

Она нарыла и молчала.

Сообщения и звонки, которые отыскали и восстановили-таки айтишники, могли оказаться самой настоящей бомбой. А могли и не оказаться. Уткин не смог бы откреститься от переговоров с Настей и от того, что переписывался с ней. Но он мог запросто сказать, что Настя решила на встречу не приезжать. И не приехала. А о каких сумках шла речь в сообщении, попробуй догадайся.

Пойти с распечатками к Коневу значило снова навлечь на себя его гнев и подозрения.

– Ты за моей спиной действуешь, Святова?! – точно так вот и отреагировал бы он. – А ордер где на проверку телефона нашего действующего сотрудника?.. Ты понимаешь, что из-за твоей непрофессиональной возни мы не можем теперь использовать это как улику?..

Она все понимала, как и то, что все документально можно оформить задним числом. Но попробуй предложи это подполковнику службы собственной безопасности! Это все равно что приговор себе готовый состряпать.

Она не поленилась и поехала на адрес, который Настя Якушева указала Уткину в сообщении. И просидела в машине пару вечеров часа по два.

Ничего! Адрес как адрес. Метро рядом, парк, многоэтажки. Где тут Уткин мог гулять с сумками, предположительно украденными у Кулакова, – непонятно. Он мог там квартиру какую-нибудь снимать. Но разве найдешь ее среди тысячи других? Проверить тоже проблематично. Договор мог не заключать.

Тупик! Со всех сторон тупик, как ни крути. И рассказать, что главное, некому!

Сегодня, сказавшись больной, она будто накаркала. Приехав домой, почувствовала, что ее потряхивает. Померила температуру – тридцать семь и три. Встала под горячий душ, но только сделала хуже. Температура полезла вверх. Соня порылась в аптечке, нашла аспирин. Растворила сразу две таблетки, выпила и, закутавшись с головой в одеяло, уснула.

Разбудил ее настойчивый телефонный звонок. Ей показалось, что он звучит уже минут десять. Но могла и ошибаться.

– Да, – просипела она в трубку, не открывая глаз.

– София, это Данилов, – представился звонивший.

Она замешкалась с ответом, и он поспешил пояснить:

– Илья Федорович Данилов. Я друг вашей покойной сестры Антонины.

– Я поняла, кто это.

Соня подняла веки, поняла, что с глазами полный порядок. Пропало отвратительное ощущение, будто в них насыпали песка.

– Я отослал вам фото, а вы никак не реагируете, – упрекнул ее противный дядька.

– Какие фото, простите, не пойму. – Она широко зевнула.

– Фото сумок, которые мы выбирали в подарок Антонине и которые у нее украли в две тысячи третьем году. Вы же сами просили! – упрекнул ее нудный Данилов.

Как Тоня его терпела, интересно?

– Хорошо, спасибо. Я посмотрю.

В голове ее было ясно и спокойно. Не иначе, две таблетки аспирина так подействовали.

– Нет, вы сейчас посмотрите, София! – не попросил, потребовал Данилов.

– Хорошо… – сдалась она.

Открыла сообщение, уставилась на рекламу фирменных дорожных кожаных сумок.

– Вижу, – проговорила она. – Вы уверены, что точно такие же…

– Уверен! – не дал он ей договорить, перебив с жаром: – Я сам помогал ей их выбирать. Помню каждую заклепку. Это точно такие же сумки. Еле нашел в каталоге. Пришлось потрудиться.

– Я вам очень признательна.

Она уже пересылала фото Сергею Ломову с кратким вопросом: «Они?»

Если окажется, что сумки идентичны, то получается, что Кулаков ограбил Тонечку в две тысячи третьем году? Неспроста он смылся тогда так быстро из Затопья. Неспроста так долго не появлялся на родине. И даже ухитрился не попасть под подозрение. Сколько лет ему на тот момент было? Девятнадцать?

– Спасибо, – еще раз поблагодарила она Данилова, намереваясь закончить разговор с ним. – До свидания, Илья Федорович.

– Это еще не все, София. – Он как-то странно вздохнул, будто плакать собрался. – В прошлый раз вы задавали мне вопросы о ружье, которое Тонечка покупала себе в девяностых для самообороны.

– Спрашивала. Вы сказали, что ничем не можете мне помочь.

– Да-да, помню. Оно, по версии следствия, было украдено вместе с деньгами и побрякушками Тони, так?

– И по версии следствия, и со слов потерпевшей, то есть Тонечки. А что такое, Илья Федорович?

– Дело в том… Дело в том, что Антонина, кажется, ввела следствие в заблуждение.

– В смы-сле?!

Соня так резко села на кровати, что в голове опять заныло, а глаза защипало, словно снова кто-то швырнул в них горсть песка.

– Дело в том, что я видел это ружье у Тони много позже той памятной даты. Году, кажется, в две тысячи десятом. Мы выбирались с ней на отдых в глухие непроходимые леса. Снимали дом на заимке. И Тоня брала ружье с собой. Зверей диких очень боялась.

– Если боялась, зачем поехала? – разозлилась Соня.

В голове поднялся такой ураган нехороших мыслей, что она готова была сорваться на ком угодно. Даже на бедном Данилове, решившем ей помочь.

– Нам так захотелось, – с легкой обидой произнес старый психиатр. – К тому же – я вам не говорил, а Тоня наверняка не рассказывала – у нее были проблемы со здоровьем. Нервная система ее очень расшаталась. Это и из-за постоянной работы без отдыха, и из-за угрозы потерять бизнес, сделать что-то не так и не вовремя. У нее даже случались панические атаки. Поэтому я счел целесообразным отдохнуть вдали от цивилизации. Счел, что это пойдет ей на пользу.

– Пошло?

Соня с трудом сдерживала себя. Неизвестно, как у Тони, но, кажется, у нее самой начиналась паническая атака. Ей совершенно нечем стало дышать, перед глазами все плыло, а в голове полыхал огненный шар. Она еще не могла поверить в самое страшное, в самое гадкое, что напрашивалось. И ей надо было разговорить этого седого старого психиатра, поломавшего ей вот сейчас – минуту назад – стройную версию убийства Кулакова Станислава.

– И да, и нет, – с грустью отозвался тот после паузы. – Тоня все время чего-то боялась. И без конца выбегала на крыльцо с ружьем. Или застывала у окна.

– Тоже с ружьем?

– Да. Именно.

– А почему вы решили, что это то самое ружье, Илья Федорович? – повысила она голос не оттого, что Давыдов казался ей бестолковым, а оттого, что не могла больше сдерживать в себе первобытный страх. – Она могла сто раз купить себе другое ружье! Вместо того, которое у нее украли, Тоня могла…

– Не могла, София, – снова перебил ее Давыдов. – У нее никто не крал ружья в две тысячи третьем году. Она его просто спрятала, указав в числе пропавших при грабеже вещей. Она сама мне об этом рассказала.

– Зачем, господи?! Зачем она это сделала?!

– Могу предположить, что она надеялась когда-нибудь отомстить грабителю и остаться непричастной. У нее тогда украли очень много денег. Она еле выбралась из кризиса и из депрессии.

– Что вы хотите этим сказать, Илья Федорович?! Что Тоня убила Кулакова?! Но это же бред! Бред! Это только ваши слова! И я… Я вам не верю!

– Это ваше право.

– Ружья и даже никаких следов его не нашли после пожара. Там не выгорело все дотла, если вы не в курсе. – Она сорвалась с кровати и заметалась по комнатам. – Возгорание вовремя потушили. Пожарные, наученные горьким опытом при тушении в доме Кулаковых, среагировали очень быстро. Было попорчено что-то внутри, но не до степени невозможности идентифицировать. Так вот, никакого ружья, это я вам точно говорю, там не было!

– Она и не стала бы его там держать, – очень усталым голосом произнес Давыдов. – Тоня всегда отличалась изворотливостью ума.

– А где же она бы его прятала? В рабочем сейфе? На ферме? Или…

И тогда Давыдов перебил ее в третий раз, прежде чем отключиться:

– На вашем месте я бы проверил все свои шкафы, Соня. К слову, свои я уже проверил. Зная неплохо вашу сестру, я бы мог предположить… Проверьте свои шкафы!

Подумать только, Святова вдруг начала ему помогать в расследовании. Напросилась на встречу, покаялась в неправомерных действиях с распечатками звонков какой-то сотрудницы паспортного стола и сообщений с ее же телефона.

– Все решалось быстро, на дружеской ноге, товарищ подполковник, – виновато улыбалась она. – Сидели с Василисой Смирновой в ресторане, зашел разговор. Она поделилась информацией. Потом разрешила восстановить сообщения с ее телефона. Исключительно для дела.

– Ну, ну… – Он внимательно читал сообщения, не забывая посматривать на нее исподлобья. – Наверняка и на адрес, указанный здесь, ездили, Святова?

– Ездила, только без всякого толка. Обычный микрорайон. Метро рядом, парк, многоэтажки.

– Уткин мог там снимать квартиру и прятать украденные деньги, – предположил он.

– Мог. Я тоже так подумала. Но пытаться найти там арендованную Уткиным квартиру – все равно что искать иголку в стоге сена. Хотя… – Она подумала, покусала губы, ни разу на него не взглянув. – Не исключено, что там снимает квартиру его брат. И если за ним установить наблюдение, то можно достигнуть результата.

– Можно, – согласился с ней Конев, внимательно ее рассматривая.

Что-то произошло за минувшую неделю? Да, несомненно. Она осунулась, поблекла как-то. И ее сто процентов что-то тревожило. По этой причине она здесь, хотя, он догадывался, она терпеть его не может.

– Но у меня нет таких возможностей, которыми обладаете вы.

Лесть? Вроде нет. У него действительно были возможности, чего уж…

– И гипотетически, товарищ подполковник, мог капитан Уткин вовлечь своего брата в преступление? Мог. Брат же выдал ему служебную машину из гаража. На которой Уткин, предположительно, совершил наезд на машину Анастасии Якушевой.

Конев не стал ей рассказывать, что уже не предположительно. Уткин изменил свои показания, так как не нашлось ни единого свидетеля в пользу его версии с угоном. Но!..

Уткин мамой клянется, что это был несчастный случай. Интересно, как он теперь запоет, когда Конев покажет ему его переписку с Якушевой?

– Гипотетически? – Приподнял он редкие белесые брови. – Мог.

– И, если бы мы нашли квартиру, которую – гипотетически – снимает в том самом районе Уткин, мы могли бы отыскать и сумки с деньгами.

Соня нервным движением вытерла пот со лба.

Он внимательно еще раз ее осмотрел. Нет, определенно с ней что-то не так, кажется, она даже похудела за те несколько дней, что он ее не видел. Что-то тревожит ее очень сильно, и это вряд ли очередная ссора с Мелиховым.

– Не просто же Настя Якушева упоминает в своих сообщениях о каких-то сумках.

– Предполагаете, старший лейтенант, что это те самые сумки?

Он выразительно поиграл невыразительными бровями. И вспомнил, как однажды его бывшая жена в шутку или всерьез предложила ему их подкрасить. Не карандашом, а краской для волос. А он сдуру согласился. И потом не знал, как стереть это безобразие. Потому что из зеркала на него смотрело чужое лицо. Не то чтобы непривлекательное. Супруге даже очень понравилось. Сочла, что его лицо стало выразительнее и симпатичнее. Но для него оно было чужим. И пришлось покупать какой-то раствор, чтобы вывести краску. И вместе с краской неожиданно полезли и брови. Он стал похож на Фантомаса. Хорошо, что был в отпуске, иначе…

– Я предполагаю, что Уткин убил Станислава Кулакова с целью завладеть денежными средствами, которые тот привез в этих самых сумках. И чтобы скрыть следы преступления, он поджег его дом. И да, товарищ подполковник, это те самые сумки. Я показывала фото Сергею Ломову, который дежурил на вахте в ночь возвращения Кулакова в поселок. Он узнал их.

– Минуточку! – Конев нахмурился. – Откуда вам известно, как именно выглядели те сумки?

– Вот так они выглядели, Вадим Станиславович.

Она открыла сумочку, висевшую на спинке стула. Достала оттуда цветную фотографию. Положила ее на стол перед ним.

– Это фото из каталога данной фирмы, товарищ подполковник, – пояснила она в ответ на его вопросительный взгляд. – Ломов вспомнил в деталях, как они выглядели. Вспомнил примерное название, позабавившее его. Остальное дело техники, как говорится.

Ему хватило трех минут, чтобы сообразить, что она водит его за нос. Попутно он открыл интернет, нашел сайт данной фирмы и бегло просмотрел каталоги.

– Другими словами, вы отсмотрели несколько тысяч предлагаемых моделей разных лет и выбрали нужную? – Он сверлил ее взглядом.

– Так точно.

София Святова не смотрела на него, сведя плечи, словно ей было страшно холодно.

– Я вам не верю, старший лейтенант. Как на самом деле вы вышли на эту вот дребедень? – Он поддел пальцем фото, двинув его по столу в ее сторону. – К тому же я не увидел в предложенных моделях именно этих вот сумок. Как думаете, почему?

– Потому что это старая модель. Она снята с производства.

– И вы, Святова, каким-то чудом вдруг угадали, что и в каком году искать? Да ладно! Хватит врать, София!

Ее голова опустилась еще ниже.

– Я знала, где искать, товарищ подполковник… – Она вдруг резко вскинула на него взгляд, полный тоски. – Потому что Кулаков привез в Затопье сумки с деньгами, которые были украдены у моей сестры в две тысячи третьем году. Были украдены, предположительно, Станиславом Кулаковым.

– Да ладно!

Вот это была новость дня, честное слово!

– И где же он их хранил все эти годы? Он же за рубежом где-то жил? Он не мог вывезти такую массу наличных за границу.

– Так точно, товарищ подполковник. Он не мог их вывезти и не делал этого. Я с разрешения своего руководства и с оформлением всех нужных бумаг сделала запрос о возможности оформления на кого-то из Кулаковых банковской ячейки. И нашла. Его дед через три дня после ограбления снял ячейку в одном из банков Москвы. Я все проверила. Это точно.

– Так, может, дед и того: сам ограбил и деньги там хранил?

– Никак нет. По информации из банка, ячейка была снята на имя Кулакова Станислава. И именно он днем накануне своей гибели побывал в банке и забрал имеющиеся в ячейке ценности. И закрыл обслуживание.

– Вот дела, а! – Он осторожно погладил себя по голове. – Что за версия у нас получается, старший лейтенант? Говорите, а я послушаю.

– Предполагаю, что в ночь возвращения Кулакова в Затопье Уткин вступил в преступный сговор с охранником Иваном Мокровым. Именно Мокров сообщил ему о деньгах, которые Кулаков не особенно прятал, находясь в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Уткин, взяв велосипед Насти Якушевой, вернулся в поселок с рыбалки, переговорил с Мокровым. В его голове созрел план, который он осуществил. Он убил Кулакова, забрал деньги, поджег его дом и вернулся на велосипеде на место, где они рыбачили, тем самым обеспечив себе алиби. А утром, когда их с майором Николаевым вызвали на место происшествия, приехал туда как ни в чем не бывало.

– А деньги он куда подевал? – И Конев тут же поднял вверх указательный палец. – Тихо, старлей, сам догадался. Он спрятал их в доме у брата.

– Предполагаю, что именно так.

– Затем он снял квартиру в Москве, спрятал деньги там. Но его величество подлый случай никто не исключал. В какой-то момент он с сумками попался на глаза вашей сотруднице – Якушевой. И та начала его – что? Правильно, шантажировать! А как у нас заканчивают все шантажисты, Святова? Правильно! Плохо! Все они, как правило, заканчивают плохо.

Он замолчал, пристально глядя на Софию. Та немного пришла в себя: расправила плечи, села ровно, посматривала на него с непонятной благодарностью.

– Стройная версия, старлей, – нехотя похвалил Конев. – Но у меня только один вопрос: кто и за что убил твою сестру?

– Об этом надо спросить у Уткиных. Надо брать его брата, товарищ подполковник. Ясно, как божий день, что он соучастник.

– Распоряжусь.

Это он и без нее уже понял.

– Могло быть так, что моя сестра оказалась свидетелем преступления. И пыталась…

– Не заявить, а вернуть свои деньги? Я не идиот, Святова, я догадался, что телефон, на который позвонил охранник Ломов через пять минут после приезда в поселок Кулакова, находился в ее руках. Сим-карта была оформлена на ее давнего друга и любовника. Вероятно, он подарил ей этот телефон вместе с сим-картой. И Ломов не ошибся со звонком. Он позвонил своей работодательнице и доложил ей и о Кулакове, и о деньгах, и о сумках.

– Возможно, – сдержанно отреагировала София.

– И она сразу поняла, что именно привез в поселок Кулаков. И как именно попытается использовать украденные у нее деньги.

– Как? – Она смотрела затравленным ребенком.

– Он попытался бы совершить переворот, рейдерский захват ее бизнеса. У Ишутиной, конечно, было все в порядке. В общих чертах. Но ни один бизнес не бывает кристально чистым. Видимо, что-то у Кулакова на вашу сестру имелось. Какой-то компромат. И она, возможно, захотела с ним переговорить. И пошла к его дому, а там…

Конев снял трубку внутреннего телефона и потребовал привести в допросную Уткина.

– Он не станет молчать под грузом таких доказательств.

Последнее слово вышло у него не очень убедительно. Он сомневался. Все, что озвучила Святова, было хорошо, но…

Брата Уткина надо найти, задержать и добиться от него признательных показаний – раз.

Надо отыскать злосчастные сумки с деньгами – два.

И ружье! Как с ним быть? Оно не найдено!

– Нет никаких соображений на этот счет, старлей?

Он смотрел на нее самым сверлящим своим взглядом. Никто не выдерживал. Она смогла.

– Нет, товарищ подполковник. Я не знаю. Обыск в доме Уткина был?

– Был и в его доме, и в доме его брата. Не найдено ничего, что могло бы указать на причастность их ко всем преступлениям. Ни ружья, ни сумок с деньгами. Ни ножа, которым была убита ваша сестра. Единственное, что у нас сейчас есть, – это угнанная из казенного гаража служебная машина, которой управлял капитан Уткин. И которую после ДТП пригнал в автосалон его брат для ремонта.

Все!

– А переписка его с Якушевой?

– А, ну да. Еще и переписка.

– Я слышала, вы приказали доставить его на допрос.

– Да, а что?

– Разрешите присутствовать?

Вообще-то это было против правил. И он никогда подобных вещей не допускал. Святова – лицо заинтересованное, но…

С другой стороны, неизвестно, как ее присутствие подействует на Уткина. Вдруг он занервничает и разговорится? Может и замкнуться, конечно же. Но тут он ее сразу попросит уйти. А если Уткин заговорит?..

Он понимал, что попался. Это видели и понимали все.

И Конев – бледнолицый лысеющий подполковник – очень въедливый и умный. Он вцепился в него клещом. И теперь уже не выпустит. И найдет, за что закрыть.

И симпатичная девушка София Святова понимала. Не просто так она не вылезала из Затопья. Все вынюхивала, присматривалась, выспрашивала. Собирала сведения по крупицам, по зернышку. Копила, анализировала, сопоставляла.

Что-то сдала в последнее время. Может, догадалась?

Допрос хотели проводить вчера. Его даже хотели доставить из следственного изолятора. Но потом неожиданно переиграли. И вот он только сегодня здесь.

Валентин Уткин глубоко втянул носом воздух. Почувствовал запах собственного пота и поморщился. Ему никто не передавал вещей. Видимо, брат Ванька тоже попался. А если так, то дело их труба. Они успели условиться лишь о малом. И то не прокатило. А о главном так и не переговорили. Ваньку Конев раскрутит на щелчок пальца. Одно слово – профессионал.

И под тяжестью неопровержимых улик отправятся они прямиком на зону. Правда, на разные. И увидятся не скоро. Потому что тяжесть преступлений тянет на приличные сроки заключения. Оставалось…

– Я хочу заключить сделку со следствием, – вдруг вырвалось у него.

– Да?

Конев сделал вид, что удивлен, на самом деле было заметно, что сильно обрадовался.

– Я признаюсь во всем, вы отпускаете моего брата. Он выполнял мои указания и никого не трогал. И для себя хочу…

– Мне надо посоветоваться с прокурором.

Конев резко встал и вышел. И не было его почти полчаса. София сидела, уткнувшись в телефон. А Уткин все это время ее разглядывал.

Симпатичная. Даже очень. Она сразу понравилась ему, когда он ее увидел однажды с сестрой на прогулке в Затопье. А еще с ними рядом вышагивал капитан Мелихов – такой из себя весь красивый. Но даже тогда Уткин понял, что София ему – постольку-поскольку, время провести. Не любил он ее. Может, даже и из-за денег сестры с ней мутил. Чего нельзя было сказать о другой девушке. Той, что приехала с ним на рыбалку. От той он точно был без ума. А зря. Девчонка была глупой и алчной. За что и поплатилась.

– Ты же поняла уже, да, что я Кулакова не убивал? – проговорил он минут через десять тоскливого ожидания.

Конев договаривался с прокурором. Чем-то надо было себя занять.

Она не отреагировала, продолжала кому-то что-то писать.

– Когда Ванька Мокров позвонил мне и рассказал про деньги, я сразу подорвался. Взял велик Насти Якушевой и в Затопье поехал, – говорил он очень тихо, пристально рассматривая низко склоненную макушку Святовой.

– Каков был план? – так же тихо спросила она. – Сразу решили его убить?

– Сдурела! – присвистнул он. – Никто его убивать не собирался. Хотели просто развести на процент. Мокров сказал, что парень явно под дозой. Типа, под это дело можно предъявить ему. Обыскать тачку. Наверняка в ней что-то есть. Пусть поделится баблишком и все такое.

– И что пошло не так?

– То, что меня опередили. Мокров остался на шлагбауме. Ему уходить нельзя было. А я поехал на велике к дому Кулаковых. Велосипед, конечно, спрятал у какого-то забора. Пошел пешком. Гляжу – окна светятся, штор нет. Смотри все, что внутри происходит, как в кинотеатре. Я и смотрел. И снимал.

– Кого? – осипшим голосом спросила София и поежилась.

Значит, догадалась. Давно догадалась.

– Сестру твою снимал с ружьем в руках. И Кулакова Стаса. Тот стоял перед ней в одних трусах и реально над ней стебался. Причем в выражениях не особо церемонился. Оскорблял ее. Грозил бизнес забрать. Говорит, по судам затаскаю. Земли у людей неправильно покупала. Обманывала. Повязнешь в тяжбах. Есть люди, типа, готовые помочь. А если испугаются и откажутся, он киллера наймет и устранит ее. А с наследницей – сестрицей – еще быстрее разберется. Она в бизнесе тупая. Ее быстро нагнут. Обанкротят и все заберут. Сумки поставил на стол, расстегнул, начал в нее деньгами швырять. Орал: вот они, твои денежки. Говорит, ничего у него не осталось, кроме этой заначки. За столько лет богател несколько раз и несколько раз разорялся. Осталось только это. Не на что больше жить и дела делать. Вернулся, чтобы начать с нуля. А кроме этого бабла, больше не на что. Ты всех, орал, подозревала, кроме меня. А это я, говорит, деньги твои украл. И говнище какое-то золотое дешевое. Только ружья, говорит, я не брал. Не было его. Наврала, типа?

– А она что?

– Да, говорит, приберегла для такого вот случая. Чтобы подозрения с себя снять, потому что, говорит, убивать я тебя пришла, Стасик.

– Я… Я не верю. Она не могла! – И София неожиданно заплакала.

Он размышлял минуту, потом кивнул:

– Правильно, что не веришь. Не хотела она его убивать. Это был несчастный случай. Я все записал. Кулаков пошел на нее. Она отступать стала к стене. Он попытался ружье у нее выхватить, они начали бороться. Ну и ружье выстрелило.

– Господи! – прошептала старший лейтенант Святова, вытирая слезы с лица. – Она забрала деньги и подожгла дом?

– Так точно, коллега. Все так и было.

– А ее кто убил? Кто? Дед Кулакова?

– Нет, что ты, Святова. Какой дед! Тоньку убил я. Пришел к ней ночью за деньгами с компроматом. Фотки принес, где она с ружьем наперевес напротив Кулакова. И где канистры тащит к его дому и спичку зажигает. Делись, говорю. Она ни в какую. Я, говорит, эти деньги столько лет искала. И чтобы какому-то мусору за просто так их отдать? И снова за ружье схватилась. Оно у нее за шторкой стояло, припрятанное дулом вверх. Ну и пришлось применить меры самообороны с силовыми приемами и так далее…

– А это уже вранье, Уткин, – неслышно войдя в допросную, проговорил Конев. – Вы не убивали Ишутину Антонину. Это сделал ваш брат, которого вы взяли на дело и который на этот раз выступал в роли видеооператора. Он очень перепугался за вас, бросил телефон, схватился за нож с кухни Ишутиной и… И убил ее. Но был в таком состоянии аффекта, что нанес ей очень много ударов. Все никак не мог остановиться от страха за вашу жизнь. А потом вы сообща решили, что, раз уж все так вышло, деньги и ружье надо забрать. Так? Не пропадать же добру. Так промотивировал ваш поступок ваш брат.

– Дурак, – прошептал Уткин, обхватывая голову руками. – Зачем он… Дурак…

– И единственное преднамеренное убийство, в котором вам будет предъявлено обвинение, – это убийство Анастасии Якушевой. Как, скажите, вы решились?

– А выбора не было. Или пан или пропал. – Уткин уронил руки на стол, наручники звякнули. – Она увидела меня с сумками, когда я перевозил их на съемную квартиру. Как она в том районе оказалась?! Почему?! Почему именно в тот час и минуту?! Это такая подляна была мне от судьбы! Якушева тоже не дура, мгновенно среагировала. Сфоткала меня с сумками. Девка оказалась очень умной. Как потом рассказала мне, заподозрила неладное сразу, как велик свой в грязи обнаружила. Сразу поняла, что кто-то его брал из нас той ночью. И на меня подумала. Но промолчала, чтобы не засмеяли. Но начала в голове катать про события той ночи в поселке, про велик, про меня. И тут – бац! Я ей на глаза попадаюсь. С сумками, которые стоят три мои месячные зарплаты. Она сразу такая начала мозгами ворочать: типа, откуда у такого лоха, как я, такие дорогие кожаные сумки. Треники с кроссовками и за три копейки. А тут брендовые вещи! И вел я себя, на ее взгляд, суетливо. Якушева поехала в Затопье. Показала фото этих сумок Мокрову. А он их узнал. Дебил! И сказал, да, точно такие же сумки были у Кулакова. Кол в кол! Ну и все… Она мне фотки переслала. Я зассал. И давай она мне потом звонить и долю просить. И тоже аппетит, я скажу, не хилый. Много просила. Больше половины. И угрожала без конца. А потом и вовсе заявила: я еду к тебе. Все само собой сложилось в голове. Гроза, дождь, скользкая дорога, темнота. Никогда бы не подумал, что вы найдете тачку. Ты молодец, старлей. Далеко пойдешь по карьерной лестнице. Если не упадешь и шею не свернешь…

Утро первого сентября было тихим, пасмурным и теплым.

Дети страны, студенты собирались на занятия. Этот день считался праздником. Мимо окна шествовала нарядная школота в новой форме с красивыми бантами, рюкзаками, букетами. Раньше он любил этот день. Считал его моментом обновления, перезагрузки. Настроение всегда бывало приподнятым.

Но не сегодня.

Николаев собирал свои вещи в кабинете, который намеревался покинуть навсегда. Было ли ему жаль, дослужившись до майора, оставлять службу? Он не мог ответить. С одной стороны, было жаль загубленной карьеры. И из-за кого? Из-за подчиненного, в котором не сумел рассмотреть преступника. С другой стороны, чувствовал необъяснимое облегчение. Он не смог бы всю оставшуюся карьерную жизнь подозревать коллег во всех смертных грехах. Он привык доверять, как всегда доверял Вале Уткину.

Да, он мог заподозрить в нем прогульщика, когда тот сказывался больным. Мог догадываться о нерадивости в составлении отчетов или выполнении заданий на выезде. Но чтобы Уткин был причастен к убийству и грабежу!

Нет, этого никогда и в мыслях не было. А теперь вот из-за него будет. Постоянно. И любого честного сотрудника он станет подозревать.

Лучше уйти, решил Денис, написав рапорт две недели назад.

Сегодня закончился срок его отработки. Он пришел в кабинет собрать личные вещи. Их оказалось очень мало. И та коробка, которую он приволок с собой, не заполнилась даже наполовину.

Он еще раз оглядел кабинет. Подтолкнул рабочее кресло. Оно отъехало к стене, стукнулось спинкой. Николаев со вздохом опустился на него, выполняя ритуал «посидеть на дорожку». Еще минута-другая – и он уходит.

Вдруг в дверь коротко стукнули, и через мгновение в кабинет вошла София Святова.

– Неожиданно! – вырвалось у него. – Каким ветром?

– Попутным, Денис.

Она вошла без приглашения. Видимо, уже знала, что он тут теперь не хозяин. Оттащила стул от стола, уселась.

– Потрясающе выглядишь, – похвалил он. – Новый образ?

Она постриглась почти налысо. Элегантный брючный костюм василькового цвета очень ей шел. Кожаные мягкие туфли без каблуков. Дорогая сумка.

– Новый образ. Новая должность. Я ушла из полиции, – призналась она. – Скандал вокруг имени моей сестры бросил тень, ну и бла-бла-бла. Руководители, опуская глаза, порекомендовали. Ну и все в таком духе.

– И где ты теперь?

– Возглавила бизнес Тонечки. Пришлось, правда, все проверить. Вдруг Кулаков был прав насчет неправильной скупки земель. Нет, все оказалось по закону. Он выдавал желаемое за действительное, сам в это верил. То ли мозги совсем поплыли от злоупотреблений алкоголем и наркотиками. То ли безграмотен был юридически. То ли в самом деле мог вымотать Тонечку судебными тяжбами. Теперь уже неизвестно. Ну а мы… Провели неделю назад общее собрание акционеров. Их негусто, правда, я только приступила к акционированию, но все единогласно выбрали меня.

– Поздравляю. Молодец, – искренне похвалил Николаев. – А сюда какими судьбами? В смысле, ко мне?

– Да вот по судьбе, видимо, – улыбнулась она, сделавшись очень красивой.

Он вдруг вспомнил, что, пока их не закрутило расследование, он даже мечтал о ней. И пару раз приглашал на свидания.

– По судьбе, которая лишила нас с тобой обоих службы. Ты нашел себе что-нибудь подходящее?

– Еще не искал, – ответил Николаев честно. – Хочешь предложить мне должность своего водителя?

– О нет. Она уже занята. Сергей Ломов меня возит. Верность и преданность свою нашей семье доказал. А вам, Денис Сергеевич, хочу предложить… нет, не так. Хочу просить вас… – Она еще шире улыбнулась. – Должность директора службы безопасности. Потому что безопасность – это наше все. И доверять никому, кроме тебя, пока не могу.

– Я могу подумать?

Напряжение, сковывающее его все последнее время, отпускало. Будущее уже не казалось туманным. И он тут же подумал, что даст согласие своему другу-архитектору на переделку заднего двора его дома. Давно назрело. Все откладывал. Деньги собирал. Теперь можно.

– Да, подумать можешь. Десять минут. – Она выставила руку с часами на запястье. – Время пошло.

– Ну, если так жестко, то я согласен, – он рассмеялся. – Когда надо приступать?

– Еще вчера! А сегодня…

Она встала. Брюки из красивой ткани тут же легли мягкими складками на носы ее туфель.

– А сегодня ты ведешь меня на свидание, Николаев. Дважды!.. Дважды приглашал и так и не сводил!