Капитан ГУББ Алексей Комов притормозил свой «Zundapp» на небольшой возвышенности и осмотрелся. Над складом химзавода клубилось дымовое облако, сквозь которое проглядывались языки пламени. Капитан достал бинокль и оценил окружающую обстановку: здание завода вместе со вспомогательными постройками огнем не зацепило – оно находилось на приличном расстоянии от горящего склада. Спасибо проектировщикам.

В паре сотен метров, за бетонным забором, переминалась с ноги на ногу группа мужчин. Двое из них были одеты в полевую военную форму, остальные в гражданку, но все в юфтевых сапогах и вооружены пистолетами. Судя по активной жестикуляции, шло бурное обсуждение происшествия.

«Надо к ним, чтобы прояснили возникшую ситуацию, – подумал Комов. – На обычный пожар Волошин меня бы не послал – я не пожарный. Стало быть, пожар необычный. Чтобы до них добраться, по территории завода нужно давать кругаля в пару километров и, проехав заводские ворота, по сути, ехать в обратную сторону. Лучше напрямую, всего-то сотня метров – вон дырка в заборе, одна плита наклонилась – человек пролезет».

Комов свел мотоцикл с щебеночной дороги и сквозь редкий кустарник аккуратно спустился со склона. Оставив мотоцикл рядом с забором, он пролез между бетонными плитами, присоединился к группе людей и стал слушать, что они так бурно обсуждают. Было шесть часов утра по московскому времени.

Начальник отдела ГУББ майор Волошин разбудил его телефонным звонком ни свет ни заря.

– На химзаводе в Подмосковье пожар. – Волошин уточнил адрес. – А до этого что-то взорвалось. Не нравится мне все это. Разберись. Там сейчас начнется суматоха, наедут все, кому не лень. Постарайся попасть туда раньше них. Машину я сейчас вышлю.

– Я на мотоцикле – быстрее получится, – предложил Комов.

– Давай так, – согласился Волошин.

Когда на него обратили внимание, Комов предъявил удостоверение, представился и начал задавать вопросы.

– Что случилось? Если можно, поподробнее.

– Вот он лучше расскажет, – усатый мужчина в брезентовой куртке с капюшоном указал на своего соседа в зеленом халате. – Это наш заведующий лабораторией Нещадов.

Названный Нещадовым ввел Комова в суть дела.

– Это селитра, а селитра не горит сама по себе, но является источником концентрированного кислорода, который вызывает горение. При воздействии высоких температур нитрат аммония начинает быстро распадаться, образуя оксиды азота и водяной пар, что и вызывает горение и взрыв.

– А был взрыв? – уточнил Комов.

– Ну да, – подтвердил Нещадов и недовольно поморщился. – Сначала загорелось, а потом взорвалось. Но вот в чем закавыка. Селитру спичкой или бумажкой не подожжешь, а гореть на этом складе больше нечему.

– Хорошо, что вчера почти все вывезли, – встрял в разговор усатый, оказавшийся завскладом. – А то бы разнесло все окрестности вместе с заводом.

– Похоже на инициацию пожара извне – кто-то поджег, а это надо еще суметь, тут знания и практика необходимы, – предположил Нещадов.

– Естественно, подожгли супостаты, – сказал начальник охраны, парень в военной форме. – Охранник увидел троих, убегавших от склада к забору. Он открыл огонь из пистолета. Вася фронтовик, хорошо умел стрелять, может быть, в кого и попал, успел доложить по внутренней связи. А потом рвануло, ну и… нет Васи. Зато дыра в заборе осталась. Пора наказывать за разгильдяйство, а то сюда как на прогулку ходить будут.

«Похоже на диверсию; вернее, точно диверсия, а не какой-то там бандитский налет, – подумал Комов. – Может быть, в кого и попал… А куда попал и где подстреленный? Если живой, то успею допросить».

Комов, не говоря ни слова, рванул в направлении, куда убежали диверсанты. Он огибал территорию по широкой дуге, но все-таки напротив склада ему пыхнуло жаром в лицо.

«Пожарных, наверное, уже вызвали. Потушат».

В заборе действительно обнаружилась еще одна дыра.

«Сколько их здесь? Решето какое-то, а не забор».

Сразу за забором стоял лесок из хилых сосен, а чуть дальше, за деревьями, гуднул паровоз.

«Железная дорога. Скорее всего, по ней и смылись поджигатели».

Капитан побежал между деревьями, постреливая глазами по сторонам, и вскоре обнаружил тело, лежащее ничком под кустом. Человек был еще жив, ноги его слегка дергались, а на спине отчетливо алело пулевое отверстие.

«Агония», – моментально поставил диагноз Комов. Прошедший почти всю войну, офицер разведки, он быстро оценивал состояние раненых.

Перевернув тело, он всмотрелся в лицо совсем молодого человека, одетого в драный светло-зеленый комбинезон. Парень еще пытался дышать, судорожно сглатывая воздух.

«Не жилец, допросу не подлежит. Что он скажет, когда дышать не может. Медицину, конечно, привлечем для порядка, но бесполезно. Реанимационное оборудование они с собой не привезут, а зеленкой здесь не отделаешься», – подумал капитан.

Парень в последний раз дернулся, изогнулся дугой и затих, глядя остекленевшими глазами в небо.

Комов быстро обыскал тело и, кроме всякой мелочи, обнаружил финский нож с наборной рукояткой и до бритвенной остроты отточенным лезвием.

«Самоделка, но качественная, – оценил Комов. – В зоне такие делают».

Он трусцой побежал обратно. Лицо юноши с приоткрытым ртом и остекленевшими глазами никак не оставляло его. Картинка стояла перед глазами, а в голове роились мысли.

«Дети войны. Ведь их сознание ежедневно загружали победными репортажами о героях и подвигах. Убей немца! Они тоже жаждали стать героями, но не успели, опоздали, играли в войнушку и ждали своего часа, но война закончилась, а на душе свербело, хотелось стрелять и взрывать мосты, и они становились членами банд, увлеченные уже воровской романтикой».

Вернувшись к сотрудникам завода, Комов обнаружил пожарную машину, фургон скорой помощи и эмку, вероятно, от НКВД. Так и оказалось. Подойдя к врачу, топтавшемуся возле фургона и не знающему, куда себя приложить, он рассказал про обнаруженного им раненого, уточнив его терминальное состояние [1]. Трое с носилками тут же бросились в указанном направлении. Пожарные начали разматывать шланг, глухо матерясь себе по нос.

Возле группы сотрудников стояли двое с эмблемами НКВД: майор и сержант с автоматом. Комов кратко доложил обстановку.

– Это не обычный бандитский налет, это диверсия, – констатировал майор. – Мы начнем работать, но, скорее всего, дело передадут вам.

– Скорее всего, – согласился Комов.

Волошин оказался прав.

Выбравшись за пределы ограждения, капитан повел мотоцикл вверх по склону по направлению к дороге.

Когда Комов вошел в кабинет, Волошин сидел в задумчивости, поигрывая пером. Потом, макнув его в чернильницу, подписал какую-то бумагу, промокнул чернила, сунул бумагу в папку, перо в чернильницу и воззрился на стоящего столбом капитана.

– Ну что стоишь как не родной? Садись, рассказывай.

Комов присел на банкетку, стоящую сбоку от стола. Откуда взялась эта нестандартная мебель, он понятия не имел. Капитан доложил о ситуации на химзаводе. Волошин внимательно слушал, иногда задавая интересующие его вопросы. Потом заключил:

– Стало быть, диверсия. – Он прищелкнул пальцами и одновременно причмокнул.

– Однозначно, – согласился Комов. – И работали профессионалы, по крайней мере один. Взорвать аммиачную селитру не так-то просто. Местный пояснил ситуацию.

– Вот только кто поджог… В нынешнем послевоенном бардаке активизировалось антисоветское подполье. Там в основном орудуют дезертиры, но и обычные банды на подхвате. СМЕРШ создан для войны, а война закончилась. Зато зашевелились иностранные разведки, привлекая тех же дезертиров и вербуя бандитов. Поэтому деньги из ограбленных банков и сберкасс часто идут не налетчикам, хотя они тоже в доле, а на проведение диверсий. На химзаводе очевидный случай. Что на складе с селитрой могут бандюки украсть? Поэтому на зарплате сидят бог знает у какого заказчика.

Майор криво усмехнулся.

– Надо установить личность трупа. Молодой, говоришь? Значит, начали привлекать молодежь в качестве прикрытия и отвлечения внимания, пока старшие делом занимается. А то и самих в самое пекло пихают.

Волошин достал папиросу и закурил. Комову не предложил, зная, что капитан некурящий.

– Пускай пока УГРО химзавод проверяет, накопает что-либо – нам передаст вместе с делом. А ты пока займешься сберкассой – в Хамовниках сберкассу ограбили. Там тоже все не так просто – профессионально сработали, как и ранее с инкассаторами. С этими инкассаторами целый спектакль разыграли: изобразили ремонт дороги, технику подогнали, указали объезд, а там машина попала в замаскированную яму. Четыре трупа. Ладно, возьми своих и разберись со сберкассой. Больно у них там ловко все получилось.

Комов знал, что майор Волошин анализирует и прогнозирует события с большой степенью точности, и в этом вопросе ему полностью доверял. А познакомились они совершенно случайно. В Берлине девятого мая.

Танки стояли в шахматном порядке на тротуарах полуразрушенной берлинской улицы. Экипажи выбрались наружу и занимались кто чем: обсуждали текущие проблемы, сидя на броне и снарядных ящиках, без аппетита поглощали сухпаек, а некоторые лазили по окрестным руинам в поисках трофеев. На тротуаре, на брезентовой подстилке, привалившись спиной к стене, сидел радист в наушниках. Из вещмешка торчала антенна от рации, заброшенная в разбитое окно второго этажа. Судя по его выражению лица и периодическому прищелкиванию пальцами, передавали нечто интересное. Вроде бы все тихо-спокойно и даже непринужденно – так это выглядело на первый взгляд. Но только на первый. В поведении бойцов чувствовалась какая-то напряженность, недосказанность, ожидание неминуемых событий.

«Берлин взяли, а дальше что?»

К командиру разведроты Алексею Комову подскочил старшина Жигов с рулоном из холстины.

– Товарищ капитан, вот картина какая-то, в руинах нашел. Странная картина. Я живописью не увлекаюсь – может быть, вам сгодится.

Комов развернул холст.

«Чудища какие-то, – подумал он, посмотрел на автограф в углу картины. – Эрнст, не знаю такого, но любопытно. Может, и сгодится».

– Положи в мой вещмешок.

Комов вернул картину бойцу.

Неожиданно радист вскочил, сорвал с себя наушники и заорал благим матом.

– Победа! Капитуляцию подписали!

Никому и ничего объяснять не требовалось – все дружно закричали, размахивая руками. На площади, находящейся по соседству, раздался рев толпы, сопровождаемый стрельбой. Комов затряс кулаками и прослезился. Он воевал с осени 1942-го, и вот оно, свершилось. К нему вновь подбежал Жигов.

– Товарищ капитан, айда на площадь. Там концерт будут давать, сцену соорудили. Наши все собрались. Говорят, артистов привезли.

На последний разведпоиск Комов взял отделение. Остальные отдыхали в полевом лагере.

– На своем броневичке мы туда не прорвемся. Улица забита техникой. А пешком… – он задумался.

– Зачем пешком, – возразил Жигов. – На танке. Я договорился с танкистом.

– А танк что, по воздуху полетит? – Комов криво усмехнулся.

– Танкист сказал, что проедет, мол, знаю хитрую дорогу. А как насчет ста граммов для настроения?

– Положительно. Наливай.

Комов находился в подвешенном состоянии, его психика еще не перестроилась на мирное время. Как это не воевать? А что же тогда делать?

Жигов откуда-то притащил бутылку водки. Выпили, забрались на танк и поехали. И действительно проехали. С солдатами на броне танк свернул в ближайший проулок, свернул еще раз налево и, продавив кованую ограду, выехал на площадь, запруженную солдатами, включая англичан и американцев. Кто-то подъехал на грузовике со шнапсом в ящиках, который сразу же разошелся по рукам. Веселье зашкаливало.

К деревянному помосту подогнали задом тентованный грузовик, где находились артисты в ожидании своей очереди выступать. Рядом с импровизированной сценой угнездился маленький духовой оркестр. На сцене водили хоровод девушки в русских национальных нарядах.

Рядом с собой Комов обнаружил капитана в парадном мундире, что диссонировало с окружающим пейзажем. Комова это развеселило. Он тронул офицера за погон и широко улыбнулся.

– На парад собрался?

– Я из комендатуры, капитан Волошин Валерий, – спокойно отреагировал тот на подначку и улыбнулся в ответ.

Комов не понял, при чем тут парадный мундир, но вопросов задавать не стал.

– Капитан Комов Алексей из разведки. С победой!

– С победой.

Они пожали друг другу руки.

Когда концерт с артистами всех жанров закончился, духовой оркестр продолжил играть. На помосте начались танцы. Комов, выцепив из толпы стройную девицу с медицинскими эмблемами и в укороченной юбке, пригласил ее на танец. Девушка, выразив некоторое смущение, согласилась. Они танцевали с закрытыми глазами, прильнув друг к другу. Неожиданно Алексей почувствовал, что партнерша расслабилась и как-то осела. Он отстранил ее от себя и обнаружил у нее на спине окровавленную дырку от пули. Комов взял девушку на руки и отнес в грузовик. Никто ничего не понял, оркестр не прекращал играть, танцы продолжались.

– Медики есть? – спросил он артистов, сидящих в фургоне, и, не дождавшись ответа, выскочил наружу и тут же наткнулся на Волошина.

– Еще одного срезали, – спокойно сказал тот как про нечто обыденное. – Твою подругу, как я понял, тоже. Вон оттуда стреляли. – Он указал на здание у края площади. – Второй этаж, третье окно слева. Я как раз в ту сторону смотрел. Снайпер там засел.

Комов сразу все понял – не привыкать.

– Жигов, ко мне! – крикнул он стоящему неподалеку сержанту. Тот подбежал. – Снайпера надо снять.

– Понял. Кого еще привлечь?

– Сами разберемся.

– Я с вами, – сказал Волошин. – Пистолет при мне. Я раньше в УГРО работал, в МУРе.

– Годится, – кивнул Комов.

Группа перешла на край площади, а потом двинулась вдоль стен домов в направлении указанного Волошиным места.

«Хорошо устроился снайперишка – за оркестром не слышны звуки выстрелов, – подумал Комов. – Но надо спешить, а то сбежит ненароком».

Комов предложил Волошину фиксировать фасад, чтобы из окон не прыгали.

Это был не жилой дом, а какое-то учреждение. Они поднялись на второй этаж. В обе стороны тянулись коридоры, утыканные дверями кабинетов. Комов быстро вычислил нужную дверь. «Где-то здесь».

Дверь была приоткрыта, из кабинета послышались голоса.

– Эльза, нам пора сматываться. Нас наверняка засекли, – сказал мужской голос.

– Еще разочек стрельну, – ответил женский.

Разговаривали по-немецки.

Но еще раз выстрелить не дали. Комов подал знак Жигову, тот кивнул, согнувшись, нырнул в дверь и тут же подался в сторону. В створ двери влетела очередь из автомата, и следом раздались два пистолетных выстрела. «Жига не промахнется», – прикинул Комов и запрыгнул в комнату. На диване, придвинутом к окну, сидела девица в легком платье и целилась из снайперской винтовки в сторону площади. Алексей, не раздумывая, прострелил ей оба предплечья. Снайперша вскрикнула и отвалилась на диван, выронив винтовку.

– Этот тоже готов, – сказал Жигов, поднявшись. Жига редко промахивался.

В углу кабинета сидел парень с откинутой головой и с дыркой во лбу. Вторая пуля попала в область сердца. Одет он был в добротный костюм, при галстуке и при запонках. На груди у него лежал автомат.

– Давай эту потрошить. – Алексей кивнул в сторону девицы, корчившейся на диване. – Махни Волошину – пускай заходит.

Вскоре появился Волошин и быстро оценил обстановку.

– Гитлерюгенд [2]?

– Скорее, фольксштурм [3]. Староваты они для югенда, – пояснил Комов.

Капитан приступил к допросу. За время войны он прилично выучил немецкий язык: и понимал, и разговаривал.

– Wer hat geschickt [4]?

Девица молчала, вытаращив глаза и слегка поскуливая.

– Героиню из себя строишь? – продолжил Комов по-немецки. – Я вот сейчас прострелю тебе обе коленки, да по нескольку раз. Всю жизнь будешь на костылях ходить. И кому ты будешь нужна? Особенно замуж. Кто послал, отвечай быстро!

– Герр Дитрих, – пролепетала девица.

– Звание герра Дитриха?

– Штурмфюрер СС.

– Ты из фольксштурма?

Девица быстро закивала.

– Где находится герр Дитрих? Где ваша база?

В ответ молчание.

Комов приставил дуло пистолета к коленке снайперши.

– Где ваша база? Отвечай. Считаю до двух и стреляю. Раз…

Девица скороговоркой назвала адрес.

– Ну, вот и отлично! Жигов, прибери оружие. Пошли. Будем базу брать, пока не разбежались, как крысы. – Комов тронул за плечо застывшего Волошина.

– Пошли.

Выходя из комнаты, он обернулся и кивнул. Жигов кивнул в ответ, что понял.

Когда они спускались по лестнице, раздалась автоматная очередь.

– Ее бы в комендатуру, а потом к контрикам… – посетовал Волошин.

– Ей больше нечего сказать, а одну оставлять нельзя – сбежала бы и взялась за прежнее. Нацисты упертые. Герра Дитриха отведешь к контрикам. Кстати, ты знаешь, где этот дом с полуподвалом? Или ты не с нами?

Комов вопросительно посмотрел на Волошина.

– С вами, – не задумываясь, ответил тот. – А дом этот не очень далеко, через три квартала.

Жигов быстро собрал бойцов, вооруженных автоматами ППШ, и они легким бегом устремились по указанному адресу.

Дверь в полуподвал была заперта, но ее вышиб огромный мужчина по прозвищу Мамонт. Группа захвата ворвалась внутрь. В небольшом зале с низким потолком за столом сидели трое. Один из них был одет в форму СС. На этот раз обошлось без стрельбы. Никто даже не дернулся за оружием, а сразу же подняли руки вверх. Сильно жить хотелось.

– Вот этих и заберешь в комендатуру. – Комов подмигнул Волошину. – Жигов, обеспечь конвоирование.

Все участники этой операции были награждены орденами и медалями, включая капитана Волошина.

Вернувшись в Москву, Комов вошел в квартиру, где он проживал вместе с матерью (отец погиб в ополчении), и остолбенел от обилия пыли и неприятных запахов. Мать еще не вернулась из Средней Азии, куда была эвакуирована в начале войны. За все время от нее пришло всего три письма.

«Жива ли она?» – мелькнула мысль.

Произведя генеральную уборку и помывшись в ванной, Комов, закутавшись в простыню и усевшись на диван, начал думать о своих неясных перспективах. Привыкнув к рваному ритму военной жизни, он не мог понять, а чем ему дальше заниматься. Демобилизоваться, восстановиться на исторический факультет? Возможно, но успеется. Лето лишь началось. Надо расслабиться, стараться привыкнуть к покою. А на какие шиши расслабляться?

Комов вспомнил про странную картину, подаренную ему Жиговым. Может быть, она каких-нибудь денег стоит? Надо попробовать продать.

Он отправился к школьному учителю истории, который увлекался антиквариатом. У того при взгляде на картину аж очки сползи с носа.

– Это же Эрнст, выдающийся сюрреалист. Откуда она у тебя?

Комов пожал плечами.

– Трофей. Из Берлина. Попался по дороге.

– Хочешь продать? – спросил учитель.

– Угу, – подтвердил Комов.

– У меня таких денег нет. – Учитель протестующе замахал ладонью. – Но попробую посодействовать. Есть пара вариантов.

– А сколько может стоить такая картина? – поинтересовался Комов.

Когда учитель назвал цену, у Комова защекотало под ложечкой. Названная сумма показалась ему огромной.

Продав картину, Алексей загулял: ходил по ресторанам, встречался со случайными женщинами, в конце концов ввязался в пьяную ресторанную драку и загремел в отделение милиции. Выяснив его личность, дежурный уважительно посмотрел на Комова и сказал, мол, как проспишься, отпустим, а то еще где-нибудь начудишь.

Странно и неожиданно пересекаются человеческие судьбы. Волошин прибыл в это отделение, чтобы лично допросить одного подозреваемого, и в стенной нише за решеткой обнаружил Комова, уставившегося на него похмельными глазами.

– Здорово, комендант, – пьяным голосом проговорил Комов и ухмыльнулся. – Нам надо выпить за встречу.

Волошин некоторое время молча смотрел на Алексея, а потом сказал:

– Сейчас я тебя отсюда вытащу, а потом поговорим. Когда проспишься.

Капитан Волошин ушел на фронт из МУРа, поругавшись с начальством по одному невнятному уголовному делу. Когда он вернулся, его по серьезной рекомендации направили в ГУББ и назначили начальником одного из отделов. Волошин не привечал надзаконные методы данной структуры, на которые смотрели сквозь пальцы, но, будучи прагматиком, понимал, что без них не обойтись. Увидев Комова, он моментально принял решение.

«Вот кому нужно возглавить оперативное отделение». Он вспомнил Берлин. «Этот никакими методами не погнушается. А тут при деле будет, а то, чувствуется, разболтался совсем, понесло его по закоулкам».

Вернувшись с фронта, Алексей Комов никак не мог приспособиться к мирной жизни. Он чувствовал себя неким существом, которое вытащили из струйной реки и бросили в вязкое болото. Хочется нырнуть, а не получается и приходится ползать по поверхности, страдая от незнакомых ощущений. Привыкший жить в напряженном режиме, непрерывно фиксируя окружающую обстановку в ожидании неожиданностей, иногда смертельных, он маялся от безделья. Ну, привел в порядок квартиру, начал, лежа на диване, читать художественную литературу, но не лезло, не затягивали острые сюжеты. Он три года лично участвовал в подобных сюжетах, хотел этих острых сюжетов, но только не на бумаге, а в реальности. Поэтому он влез в ресторанную драку с превеликим удовольствием. А когда начал работать в ГУББ, жизнь вошла в привычную колею.

Помещение сберкассы располагалось на первом этаже трехэтажного кирпичного дома старой постройки в относительно малонаселенном районе – рядом находилась промзона с какими-то складами. Комов взял с собой двух сотрудников: Фомина и Крона. Какую Крон имел национальность, Алексей не знал, да и знать не хотел. То ли немец, то ли швед, то ли еврей. Зато знал, что родился лейтенант Крон в Москве, в интеллигентной семье, а в его роте числился сапером, хотя еще много чего умел. Особенно без всякого грима изображать из себя кого угодно и внушать доверие кому угодно.

На месте преступления вовсю орудовала бригада из МУРа. Комов представился и спросил, кто старший. Ему ответили, что старший здесь капитан Мамонов, и он внутри допрашивает свидетеля.

– А были свидетели? – поинтересовался Комов.

– Была, вернее, есть, – сказали ему в ответ. – Уборщица осталась ночевать. У нее в чулане со всякими хозяйственными принадлежностями лежачок имеется. Она часто здесь ночует, говорит, что соседи по коммуналке у нее слишком буйные – выспаться не дают. А тут ночью спокойно.

Мамонова, одетого в чесучовый костюм, Комов обнаружил в кабинете начальника сберкассы.

– Привет губарям, – сказал он вместо «здрасьте». По работе они раньше пересекались и общались по-простому. – Вот, гражданка видела, как охранника зарезали и как сейфы вскрывали. – Мамонов указал на полноватую женщину средних лет. – А еще что ты видела, Анна?

– Мало что, – ответила женщина. – Темновато было. Они с фонарями ходили, и я кое-что увидела. Один был с усами, точно с усами.

– Это он охранника ножом ткнул? – спросил Мамонов.

– Нет, другой. Этот сейфы вскрывал, да так ловко. У него в руках такая штуковина была, что-то вроде коловорота. Он ее крутил как мясорубку.

– Все, Анна Васильевна, свободны. Координаты мы ваши зафиксировали. Если будет нужно, то вызовем.

Мамонов изобразил улыбку. Свидетельница попрощалась и удалилась.

– Давай рассказывай – может быть, и нас сюда подключат, – сказал Комов.

– Уже подключили. Договорились о совместном расследовании. А что насчет всего этого… – Мамонов на несколько секунд задумался. – Вроде бы обычное ограбление, но с некоторыми нюансами. Сделано все профессионально и быстро: отключили электричество, подогнали грузовик, мужик из соседнего дома видел, зацепили оконную решетку и выдернули ее. Потом через окно забрались в помещение, убили охранника и, скорее всего, его наган прихватили, – у него в кармане нашли патроны россыпью. Сейфы вскрывал хороший специалист, какой-нибудь медвежатник со стажем, поэтому вскрыл быстро. Ну, и деньги тю-тю.

– А электричество как отключили? Пробки вывинтили? – Комов усмехнулся.

– Издеваешься, капитан, – отмахнулся Мамонов. – Пробки и провода все целы. Дальше не разбирались. Пока света нет. Надо электриков вызывать.

– Сейчас сами разберемся.

Комов подошел к окну.

– Крон, зайди. Он у нас специалист по подобным штучкам – мастер на все руки. – Через минуту появился Крон. – Кеша, разберись с электричеством.

Кеша разобрался. Минут через двадцать.

– В трансформаторной будке нужный проводок обрезали – человек знал, что обрезать, не новичок в этом деле. Остальное в норме.

– Ну, вот видишь, – сказал Мамонов. – Все продумано до мелочей.

– Да уж. Ну, я пошел докладывать. Помощь нужна? – спросил Алексей.

– Пока нет, – отмахнулся Мамонов. – Кстати, знаешь, чем охранника ткнули, да так в теле и оставили? Видно, сильно спешили. Вот смотри. Качественное перо.

Мамонов вынул из ящика стола бумажный пакет и высыпал его содержимое на столешницу. У Комова загорелись глаза. Среди рассыпанных вещей лежал финский нож с наборной рукояткой.

Очень любопытно. Прямо как тот, с химзавода.

– Слушай, капитан, Дай мне этот ножичек на время. Знаешь историю на химзаводе? Там я такую же финку с трупа снял. Надо сравнить. Могу расписку написать.

Комов вопросительно посмотрел на Мамонова.

– Думаешь, одна и та же банда сработала? – спросил тот.

– Предполагаю, – ответил Комов.

– Бери. Отпечатки пальцев уже сняли. А расписку не надо. Я же опер, а не следак.

Уже сидя в машине, Комов подумал: «А у Волошина прямо собачье чутье на всякие грядущие гадости. Это я еще в Берлине заметил».

Комов зашел к начальнику и выложил на стол два ножа.

– Вот эта финка с химзавода, а эта из сберкассы. – Комов посмотрел на сидящего напротив Волошина. – Прямо сестры-близнецы. И я попробую раскрутить эту тему поподробнее. Кто и кого снабжает этими штуками.

– Есть наметки? – Волошин насторожился.

– Есть, – подтвердил Комов. – Дело об ограблении сберкассы нам передадут?

– Пускай МУР им занимается. Пока что. Мы все что надо узнали. Птицу видно по полету, а банду по почерку. Работай по своему плану.

Комов вспомнил, где еще видел такой ножичек. Третий по счету.

Алексей родился в хулиганском районе столицы Марьина Роща. Жил он с родителями в двухэтажном бараке, с длинным коридором и комнатами на обе стороны, кухня и клозет в единственном числе на всех жителей этажа, прочие удобства отсутствовали, а если захочется помыться, то в тазике или в бане за полтора километра от дома. Когда начали обильно сажать врагов народа, и возникла нехватка специалистов, то отца Алексея с инженерной должности перевели в начальство и семья переехала в двухкомнатную благоустроенную квартиру. Кроме уличных драк, походов по огородам дети играли в азартные игры на деньги, в частности в «пристенок». Алексей весьма преуспел в этой области, – по крайней мере, на мороженое хватало.

Вернувшись с фронта, Комов навестил родные края, переодевшись в гражданку: брюки клеш, кожаная курточка и кепка блином. Пообщавшись с друзьями детства, он в сильно нетрезвом состоянии отправился на трамвайную остановку, а по дороге увидел, как несколько пацанов играют в «пристенок». И у него взыграло, захотелось ощутить далекие детские радости, окунуться в счастливое прошлое.

Комов подошел к пацанам и предложил:

– Сыграем?

Мальчишки, посмотрев на пьяноватого мужичка, решили, что на нем можно хорошо поживиться. И не ошиблись. Алексей вынул денежную купюру и положил ее на обрубок дерева, валявшийся рядом со стеной.

– У нас такого куша нет, – сказал старший из пацанов.

Комов забрал купюру и высыпал кучу мелочи. Пацаны прикинули.

– Столько найдем.

Расстояние между монетами мерили согнутым электрическим проводом типа «лапша». Комов оценил нововведение, – мало ли у кого какие кисти и как растягиваются пальцы.

Он очень быстро проиграл, криво усмехнулся и потрепал победителя по волосам.

– Молодец. На мороженное заработал.

– Дядя, а хотите яблоко? – спросил пацан и, не дожидаясь ответа, разрезал пополам яблоко финкой с наборной рукояткой и передал половинку Комову.

– Спасибо, – сказал Комов. – Дай ножичек посмотреть. Очень любопытно. – Он вернул финку пацану. – Где достал?

– Да так… есть тут один, – уклончиво ответил мальчик.

– Понятно. Как тебя зовут?

– Коля.

– Ладно, покедова, Коля.

Комов, пошатываясь, отправился на трамвайную остановку, грызя по дороге яблоко.

Черная машина подъехала прямо впритык к группе пацанов, играющих в «пристенок». Коля находился среди них. Комов открыл заднее стекло и сказал.

– Коля, иди сюда, поговорить надо.

Мальчик его узнал, но не испугался, а, вытаращив глаза от любопытства, умостился на заднем сиденье, рядом с Комовым. Тот вынул из планшета финку.

– Покажи свою. – Ножи выглядели абсолютно идентичными. – В прошлый раз ты мне не сказал точно, кто раздает такие ножички, а мне нужно знать точно.

Коля понял, что ему от ответа не отвертеться. Офицер, целый капитан, приехал к нему персонально. Как такому откажешь?

– Это Прыня. У него их много.

– Он что, бесплатно такие ножички раздает?

– За услуги, – пояснил пацан. – Кто же бесплатно даст?

– Какие услуги?

– Ну там… Последить за кем-нибудь или отнести что-нибудь по адресу.

– Понятно. – Комов на несколько секунд задумался. – А как зовут этого Прыню и где он обитает?

– Как зовут, не знаю – Прыня и Прыня, а живет вон там. – Коля махнул рукой в сторону соседней улицы. – Там частный дом с флюгером-петухом на крыше.

– Ну, ладно, иди. Спасибо.

Мальчишка ушел, а Комов задумался:

«Надо срочно установить этого Прыню и запросить на него данные в МУРе. Наверняка, где-нибудь по хулиганским делам засветился. А может, это он в сберкассе охранника приголубил? Вполне возможно. Надо его брать, и побыстрее, пока не смылся. Пацаны могут его предупредить».

Комов сделал запрос в МУР с пометкой «срочно». Ответ пришел в тот же день.

Артюхов Михаил Сергеевич, кличка Прыня. Адрес проживания… Родители погибли в начале войны. Жил с бабушкой. Когда бабушка умерла, остался жить в том же доме с двумя неустановленными гражданами. В возрасте 14 лет выбил глаз девочке ручкой с пером. Врачи установили, что пациент подвержен неконтролируемой агрессии. Несколько раз привлекался за уличные драки с тяжелыми последствиями. Не исключено его сотрудничество с местными бандами.

«Надо брать и крутить до упора», – решил Комов.

Волошин дал добро на операцию без особых раздумий.

– Только не переусердствуй там. Знаю я тебя.

– Так это зависит от клиента. Если расколется сразу, так пальцем его не тронем, разве что чуть-чуть, а иначе… Ты знаешь нашего спеца в этой области. Начнет вырезать всякие органы, включая селезенку, так запоет как птичка, несмотря на всю упертость.

На разведку Комов отправил лейтенанта Жигова, опытного разведчика из его роты, которого он принял в свое подразделение. Все его сержанты в ГУББ стали лейтенантами. Жига убедился, что в искомом доме в настоящий момент проживает трое парней, а именно – Артюхов и, вероятно, двое его сообщников. Лейтенант прошелся по окрестностям, наметил варианты подхода-отхода и вечером того же дня доложил о результатах начальнику. Больше всего он акцентировал внимание на овражке, находящемся рядом с параллельной улицей, заросшем кустами и выходящем прямиком на трассу.

«Дом небольшой, но крепкий, кирпичный. Сзади участок с плодовыми деревьями и бревенчатой баней. Если бы мне нужно было смыться, то я прошел бы по огородам и через этот овражек, добрался до трассы, а там ищи-свищи», – сказал Жигов.

На операцию по захвату вместе с Комовым отправились восемь человек. Фургон оставили за квартал от нужного дома, а потом рассредоточились и пошли пешком, ориентируясь на заранее оговоренные места для организации засад. В дом пошли трое во главе с Комовым. Еще не успела закрыться калитка, как в задней части дома распахнулось окно, из него выпрыгнули двое и побежали по направлению к оврагу.

«Прав оказался Жигов, но там Фомин. Этот не упустит».

Один из бежавших приостановился возле бани и произвел два выстрела из пистолета. Один из офицеров схватился за плечо и осел на землю. Стрелок попытался свернуть за угол, но не успел, – Жигов, прикрывавший группу с фланга, мгновенно определил источник стрельбы и несколько раз пальнул в этом направлении.

«Жига не промахнется», – подумал Комов и не ошибся – возле бани подергивалось агонизирующее тело.

– Тут мы одного взяли, – послышался голос из распахнутого окна дома. – Забился под диван, как таракан. Сидит и только глаза пучит.

Прыня, обнажив ствол, миновал параллельную улицу, пробежал через проезд между соседними домами и устремился к оврагу. С кем связались, пацаны! В разведроте Комова Фомина называли языковедом. Мастер по захвату языков. Скольких он немцев пленил, один бог знает. Сам он не считал. Неожиданно для Прыни его запястье с пистолетом обхватила чья-то рука. Прыня машинально нажал на спусковой крючок, раздался выстрел, но пуля ушла в землю. Одновременно с этим он получил жесткий удар по загривку и потерял сознание. Отменный рукопашник Фомин умел бить, чтобы только оглушить противника, но не отправить на тот свет, что было проще. Но команда была брать живым, что он и сделал.

Двое сотрудников прихватили тело и потащили его к дому с петушком.

Прыню опознал сообщник, отловленный внутри дома.

– У нас раненый, – сообщил Жигов.

Комов подошел к раненому офицеру, сидящему на земле, привалившись к яблоне. Сбоку на гимнастерке расплылось кровавое пятно. Офицер был в сознании.

– Как ты? – спросил Комов.

– Не смертельно, – ответил раненый, морщась от боли. – Плечо болит.

– Подгоните фургон к дому, – скомандовал Комов, – будем грузиться. Жигов, побудешь здесь пока что, присмотришь за пейзажем. За тобой заедут. И обязательно прошманай в доме.

Допрос Артюхова поручили следователю Слепцову. Комов хотел допросить сам, но Волошин сказал, что капитан пригоден только для экстренного потрошения, однако на допросе может присутствовать, если хочет. В качестве злого следователя. Слепцов числился мастером подобных процедур. Кого он только не допрашивал: убийц, маньяков, террористов и прочих преступников. Улыбчивый, глаза с прищуром, голос ровный с доверительными интонациями, – он, казалось, заползал в души подследственных, как змея заползает в темный подвал, и вытягивал из них признания с нужной ему информацией.

Закованный в наручники Прыня сидел на металлической, привинченной к полу табуретке и с унылой обреченностью исподлобья смотрел на следователя. Он раньше попадал в милицию, но тут что-то не то, что-то посерьезней.

– Вот наш сотрудник нашел у тебя в доме целую связку финских ножей, перетянутых резинкой от трусов. Качественные ножички, особенно если их втыкать в печень или в сердце. Ну, это ладно, это я так… Вот где ты их столько набрал?

Слепцов поправил бухгалтерские очки и весело улыбнулся. Он специально притуплял внимание подозреваемого, обвиняя его в мелких нарушениях, прежде чем предъявить главное обвинение.

– У немца одного, пленного, на жратву выменивал, – пояснил Прыня.

– А потом ими торговал. Или не только торговал? Ну, допустим, торговал. Оно понятно, голодное время… Но это же уголовная статья, торговля холодным оружием.

– Я не знал, что это запрещено, – прикинулся дурачком Артюхов.

– Да неужели! – Слепцов удивленно вздернул брови. – Тебе бы клоуном работать в цирке… Незнание закона не освобождает от ответственности. А пацанам зачем эти ножички раздавал? Вот такие…

Следователь вынул из ящика стола финку с наборной рукояткой. Прыня молчал и только хлопал глазами.

– Да ты не молчи, – Слепцов в очередной раз улыбнулся. – Все это неопровержимо доказано. Облегчи душу – тебе же лучше будет.

– Они мои кое-какие поручения выполняли, ну там, в магазин сбегать, отнести подарок кому-нибудь… – признался Прыня.

– Допустим. А не проще ли было им дать деньги на мороженое? Или ты их на постоянную работу пристроил, а на мороженое выдавал в качестве премии?

Артюхов молчал.

– Ладно, в признательных показаниях ты перечислишь всех пацанов, кому ножи выдал. Тут есть еще один вопросик… Охранника в сберкассе тоже ты прирезал?

Глаза у Слепцова внезапно налились стальным блеском. Это был удар ниже пояса.

– Это не я, это не я! – охрипшим голосом заверещал Прыня.

– А кто, если не ты? Только на рукоятке твои пальчики отпечатаны.

Слепцов откровенно лгал – на рукоятке ножа вообще не нашли отпечатков.

Артюхов молчал.

Внезапно Комов вскочил и врезал Прыне ногой в голову. Тот слетел с табуретки, а Комов надавил лежащему сапогом на лицо.

– Колись, сука! Мы здесь не в угадайку играем.

– Ну зачем же так резко, товарищ капитан, – следователь всплеснул руками. – Он и так все расскажет. Давай вставай, Артюхов, и рассказывай, как ты охранника заколол. Не серди товарища капитана – он очень нервный. Вставай, присаживайся и рассказывай.

– Это правда не я! – закричал Прыня.

– А кто? Ты ведь тоже там был, – утвердительно проговорил Слепцов.

Артюхов молчал.

Комов вскочил и затряс Прыню за грудки.

– Колись! Иначе мы тебя распнем, как Иисуса, и будем яйца отрезать, а будешь молчать, так и остальное отрежем. Запоешь птахой, а потом неожиданно умрешь от остановки сердца. Колись!

Комов кричал очень убедительно. Артюхов затрясся в истерике.

– Они меня убьют, они меня везде достанут!

– В Сухаревке не достанут, – спокойным голосом пояснил Слепцов.

– Это Шрам, я сам видел. – Прыня, слегка успокоился, осознав, что теперь ему яйца отрезать не будут. – Их там много. Но остальных я не знаю, я только со Шрамом контакт держал.

– А сам что там делал?

– Следил за окружающей обстановкой вместе с пацанами, – пояснил Артюхов и шмыгнул носом. Руки были заняты наручниками.

Комов посмотрел на Слепцова.

– Гена, я пошел, мне все ясно. А ты продолжай. Тебе кого-нибудь прислать?

– Не надо, – отмахнулся следователь. – Дальше сам разберусь.

По дороге в кабинет Волошина Алексей подумал:

«Это не Артюхов охранника сделал. Щенота сопливая. Но ножик от него. Надо теперь Шрама выслеживать».

Когда Комов зашел в кабинет к Волошину, тот с кем-то говорил по телефону, менторским тоном выясняя некие детали.

– Что-нибудь серьезное? – задал вопрос Комов.

– Еще один теракт, вернее, попытка теракта. Пороховой завод пытались взорвать. Но там охрана посерьезней, чем на химкомбинате, – перебили всех, живых не осталось, – сказал майор, положив трубку. – Чуешь? Одного поля ягода. Докладывай, как прошел допрос.

Комов доложил.

– Понятно. Стало быть, некий Шрам. У нас такой не проходил. – Волошин задумался. – Надо в МУР позвонить. Может быть, он там засветился. У меня товарищ в оперативном управлении работает. Ему позвоню, чтобы побыстрее было.

За время войны в МУРе сменилось начальство и к Волошину стали относиться лояльно, тем более что там осталось много его бывших коллег.

Из Мура ответили сразу.

– Это Волошин из ГУББ. Мне бы капитана Севостьянова.

– Это ты, Лерик? – через минуту раздался в трубке голос.

– Я. Слушай. У вас не проходил такой клиент по кличке Шрам?

В ответ раздался смешок.

– Он у нас сейчас в КПЗ сидит за прошлые дела, Дедюков Александр Васильевич. Вчера взяли. А зачем он тебе?

– Кроме прошлых дел, появились нынешние дела. Вам пригодятся до кучи. Можно его допросить?

– Можно, если очень нужно.

– Я к вам капитана Комова пришлю.

– Знаем такого. Экстремист. Ладно, присылай.

В кабинет вошел мужчина средних лет, одетый в помятые синие брюки и брезентовую куртку. Его сопровождал охранник, широкоплечий детина с квадратной челюстью. Комов сказал охраннику, чтобы постоял за дверью, а Шраму предложил присесть. Они изучающе уставились друг на друга. На шее у арестованного имелся шрам со следами давнишней медицинской штопки.

– Я капитан Комов, из ГУББ. Кто это тебя так, по шее? – задал Алексей неожиданный вопрос.

Шрам слегка смутился от подобного начала допроса. Возникла пауза.

– Это меня еще по малолетке перышком приголубили, – наконец пояснил он и пожал плечами. – Я бы не промахнулся.

– Это понятно. В сберкассе ты и не промахнулся. И ножик приметный.

– В какой сберкассе, какой ножик? – На лице у Шрама появилось выражение ничего не понимающего человека.

– Слушай, Дедюков! – Комов хлопнул ладонью по столу. – Я не следак, я опер, и с твоими делами есть кому без меня разбираться. Не будем играть в догонялки. Тем более, с убийством охранника в сберкассе все ясно, все доказано.

Шрам хотел что-то возразить, но Комов его прервал:

– Твое мнение меня не интересует, ты послушай, что я тебе скажу. Тебя осудят, и загремишь ты лет на десять. Но у тебя три ходки, и зона тебя не особо пугает, вернее, совсем не пугает, – ты же авторитетный вор. Но тут несколько иные обстоятельства. Кто тебя подпряг на сберкассу?

– Какую сберкассу?

Комов хмыкнул.

– Ты думаешь, что на зону уйдешь, по легкой статье? Я не знаю конкретно твоего заказчика, но знаю, из какого гнезда он вылез. Он представитель иностранной разведки. А это совсем другая статья, расстрельная. Под твоим руководством совершен террористический акт на территории СССР по заказу наших врагов. Никакими деньгами и связями не отмажешься. А если и отмажешься, что вряд ли, то в зоне тебе все равно жизни не будет. Там ребята лихие, но предателей не любят, и ты это знаешь. Твоих признаний мне не надо – просто скажи, кто заказчик. В зоне он тебя не достанет, а в МУРе мы про него не скажем. – Комов импровизировал напропалую. А, может, вовсе и не импровизировал?

– Почему я должен твоему базару верить? – Шрам резко побледнел.

– Можешь не верить. Но мы тебя заберем к себе и применим специальные методы допроса. Это у нас допустимо. Тебе такие и не снились, и не дай бог приснятся. Все расскажешь и определишь свою судьбу на тот свет. Ты же не дурак, и жизненный опыт у тебя богатый. Сдай заказчика – и гуляй на кичу. В зоне он тебя не достанет.

Шрам надолго задумался.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Я согласен. Он не представился, просто дал денег и подробно объяснил, что и как нужно делать. И в долю обещал взять. В разговоре кореш назвал его то ли Хряк, то ли Табак, и еще он из Одессы. Случайно проговорился и базарит по-ихнему.

– Где ты с ним встречался?

– В ГУМе возле фонтана. Там полно народа и всем все безразлично.

– Ладно, поверим пока что.

…После подробного доклада Волошин предложил:

– Может быть, его к себе заберем на время? Пускай у нас посидит, подумает.

– Смысла нет. Он пешка – может быть, и многоразовая, но пешка. Все, что знал, сказал, – у него другого выхода не было. Надо этого Табака найти.

– Я слышал, что у тебя товарищ в Одессе есть, в угрозыске работает. Сам рассказывал. Не хочешь туда смотаться? Пока официальные каналы задействовать не стоит, разве что прижмет сильно, а может, и без них обойдемся. Мало ли как у них все завязано-перевязано.

Волошин вопросительно посмотрел на Комова – приказывать не стоит, пускай сам думает.

– Есть там у меня товарищ из одесских катакомб. – Комов усмехнулся. – И какой товарищ… Я его от смерти спас. А смотаться могу. Одесса-мама, пивная на Дерибасовской. Только командировочных выдели побольше – черт знает, как там дело пойдет.

– Выделю. С собой кого-нибудь берешь?

– Фомина. Пока что.

Комов ехал в скором поезде Москва – Одесса и смотрел в окно рассеянным взглядом на проносящиеся мимо пейзажи. Одет он был в добротный серый костюм и розовую рубашку, а галстук положил в карман пиджака. На всякий случай. Эдакий чиновник средней руки или мелкий партийный функционер. У него имелась и форма, спрятанная в дорожной сумке. Вместе с ним в купе ехала семья: молодая парочка и годовалый ребенок, который вел себя, вопреки ожиданиям, совершенно спокойно, как будто его тут и не было. Комов вынул две бутылки пива и предложил соседям присоединиться. Парень согласился было, но, поймав осуждающий взгляд супруги, отрицательно замотал головой.

Лейтенант Фомин находился в соседнем купе в соответствии с заранее обговоренным сценарием. Он должен был стать как бы тенью Комова, неучтенным фактором, готовым вмешаться в случае непредвиденных обстоятельств. В отличие от командира, ему в попутчики попалась развеселая компания строителей. Фомин сразу же в нее влился. Они пили портвейн и играли в дурака на щелбаны. Не жизнь, а малиновый сироп.

Парочка обсуждала свои семейные проблемы, не обращая внимания на Комова, что его вполне устраивало. Прихлебывая пиво, он думал о перспективах. Со старшим оперуполномоченным одесского уголовного розыска Константином Кабаком Алексей познакомился случайно, если их встречу можно назвать знакомством. Кабак во время войны вовсе не работал в УГРО, а партизанил в одесских катакомбах, а Комов спас ему жизнь.

Одесса была занята немецко-румынскими вой-сками в октябре 1941 года после яростной 73-дневной обороны. Долго сдерживать врага удавалось во многом благодаря трем мощным оборонительным рубежам. И вот спустя почти три года эти же рубежи предстояло брать уже советским войскам. Продвижение армии затрудняли многочисленные залитые водой балки, овраги, лиманы. К тому же в те весенние дни стояла отвратительная погода, были грязь и бездорожье, буксовали даже тракторы и тягачи, артиллеристы тащили пушки на себе. Вражескую оборону прорвали, и начались городские бои.

«Винегрет какой-то, а не фронт», – подумал Комов, продвигаясь со своим отрядом по городу, регулярно натыкаясь на вражеские очаги сопротивления во вроде бы освобожденных районах. Ему поручили вытащить некоего ценного сотрудника из катакомб. Тот вышел на связь, примерное место его нахождения запеленговали где-то в районе Молдаванки, а дальше… А дальше все находилось в руках Комова с бойцами. Кем являлся этот ценный кадр по фамилии Шелестов, Алексей не знал и знать не хотел. Его надо было доставить живым в контрразведку во что бы то ни стало. Приказ якобы исходил от самого Малиновского.

Начальство выделило броневик, и команда поехала на броне, водя стволами по сторонам. Врагов не наблюдалось. Начал накрапывать дождь. Вход в катакомбы был замаскирован огромной мусорной кучей и правильными формами походил на рукотворную пещеру. Дождь усиливался и грозился перейти в ливень. Крупные капли стучали по голове, как по барабану. Бойцы устремились в катакомбы, но Комов тормознул личный состав и на всякий случай отправил вперед сапера, чтобы избежать минных сюрпризов. Вскоре тот вернулся и сказал, что все чисто. Мины разминировали своими телами румыны. И недавно. Там два трупа валяются в румынской форме. Еще теплые.

– Очень любопытно, – сказал Комов. – Ну, тогда пошли.

Отряд двинулся вдоль каменного лабиринта. На стенах регулярно появлялись патриотические надписи. Вскоре наткнулись на нишу, вырубленную в каменной стене. Внутри валялись несколько бутылок из-под пива и разорванный противогаз. Внезапно впереди, где-то в паре сотен метров, раздалась стрельба.

– Всем двигаться вдоль левой стены, интервал пять метров, – скомандовал Комов, сообразив, что выстрелы звучат левее, – стало быть, там намечается поворот.

Выглянув из-за угла, он обнаружил несколько румынских солдат, интенсивно палящих вглубь прохода. Один из них строчил из пулемета. Рядом лежали несколько мертвых тел. С той стороны вяло отвечали короткими очередями.

«Видимо, давно они здесь воюют, уперлись лбами», – подумал Комов и подал знак «в ножи».

Бойцы внезапно выскочили из-за угла, завязалась короткая схватка, но вскоре все закончилось – румын закололи как свиней.

– Не стрелять, свои! – истошным голосом заорал сержант Жигов вглубь тоннеля и отчаянно замахал руками.

Стрельба прекратилась.

– Сходи посмотри, кто там, – приказал Комов Жигову.

Тот вернулся минут через пять.

– Партизаны. На ногах пять человек, остальные раненые и мертвые.

Подойдя к группе людей, одетых кто во что горазд, Комов спросил.

– Кто старший?

– Ну, я, – независимым голосом ответил бородатый мужик лет пятидесяти. – Федор Приходько.

– Гражданские?

– Угу, гражданские. Два года здесь сидим и фашистам пакостим.

– А румыны по ваши души пришли?

– Они по свои души пришли, – ответил мужик со злорадной усмешкой. – Раньше мы тут прятались, а теперь они решили схорониться. На что рассчитывают – непонятно… Они здесь ни воды, ни жратвы не найдут.

– Чтобы в плен сдаться в спокойной обстановке, – пояснил Комов. – Сейчас кто с ними разбираться будет – проще перестрелять. Шелестов среди вас есть? Живой?

– Живой, – ответил Приходько. – Только ранен в обе ноги. Вон он, товарищ старший лейтенант.

– Это я, – сказал парень, лежащий на куске брезента вдоль стены.

– Шелестова перевязать, на ремни, и в броневик. Забрать всех раненых, и на выход, – скомандовал Комов. – С мертвецами потом разберутся без нас.

Он посмотрел на парня, привалившегося спиной к стене. Лицо и грудь его были залиты кровью.

– Этот готов, – сказа Приходько. – Кабак его фамилия. Хороший был боец.

Комов совсем было собрался уходить, но вдруг заметил, что партизан возле стены чуть пошевелил пальцами. Алексей бросился к нему и пощупал сонную артерию.

– Этот пока живой. Его тоже заберите. Может быть, ему повезет. Выживет.

Обратный путь отряд проделал без приключений. Подъехали к госпиталю. Вскоре появились санитары. Когда парня по фамилии Кабак положили на носилки, он внезапно очнулся и посмотрел на стоящего рядом Комова.

– Ты кто?

– Комов Алексей. Живу в Москве, сейчас воюю. Все, давай выздоравливай.

Раненый вновь потерял сознание. Его унесли.

– Терминальное состояние, между жизнью и смертью, – пояснил санитар, глядя на тело, лежащее на носилках. – Может быть, ему повезет.

После окончания войны Кабак каким-то образом нашел Комова. К нему на квартиру неожиданно заявился молодой человек с лейтенантскими погонами и в нашивках НКВД. Алексей его не узнал.

– Я Константин Кабак из Одессы. Ты меня из катакомб почти мертвого вытащил. Мне ребята рассказали. Еле тебя нашел.

Они пили. Потом лейтенант уехал, сказав напоследок, что Комов может рассчитывать на его помощь при любых раскладах.

Комов позвонил в Одесский УГРО прямо с вокзала, назвав лишь фамилию, и попросил пригласить к телефону старшего лейтенанта Кабака. Ему ответили, что старший лейтенант Кабак находится на задании, и предложили перезвонить завтра. Он обменялся взглядами с Фоминым и пошел к выходу. Город Алексей изучил еще во время разведрейдов в 1944 году, поэтому, дойдя до автобусной остановки, спросил, как доехать до гостиницы «Отрада», и вскоре наблюдал в окно пролетающие мимо одесские пейзажи: щербатая мостовая, кое-где виднелись побитые артиллерией дома, кучи разномастного мусора во дворах… Но дорогу и тротуары вычистили. Город еще не успели толком восстановить, наладить нормальную, размеренную жизнь, поэтому в поле зрения постоянно попадали ползающие как жуки ремонтники, подъемные краны и бульдозеры.

Старинное здание гостиницы на удивление сохранилось. На регистрационной стойке стояла табличка «Мест нет». Комов показал портье удостоверение ГУББ и непререкаемым тоном потребовал два одноместных номера. Тот, оценив клиента, сказал, что свободны только двухместные номера.

«Если бы был полковником, то нашли бы», – подумал Комов.

– Мне требуется два одноместных. Или, чтобы решить вопрос, вам нужно, чтобы позвонили из горкома партии вашему начальству? Так сейчас организуем.

Такая перспектива портье явно не устраивала, и он, тяжко вздохнув, согласился. Видимо, одноместные номера были в дефиците.

– Второй номер выделите моему товарищу. Фомин его фамилия. Он скоро подойдет.

Комов взял ключи от номера и по широкой лестнице отправился на второй этаж.

«Кабака найду завтра, – решил он, – а сегодня день приезда».

С Фоминым они договорились встретиться в скверике недалеко от памятника Дюку Ришелье. Фомин не понимал смысла подобной конспирации, но подчинился, – мол, начальству виднее. Комов по пути купил газету «Правда» и, усевшись на скамейке, углубился в чтение. Стоял сентябрь, погода была отменная: легкий ветерок со стороны моря, безоблачное небо и ласковое солнце. Погода не предвещала скорого наступления осени. Хотелось расслабиться и ни о чем не думать. Но Комов в силу укоренившейся фронтовой привычки никогда не расслаблялся, в любой момент ожидая резких изменений в обстановке.

Читая передовую статью, он регулярно постреливал глазами по сторонам, поэтому сразу засек трех мужчин, идущих по направлению к нему вдоль аллеи.

«Идут и идут», – подумал Комов, но когда троица приблизилась, то она ему сразу же не понравилась. Впереди шел мужчина средних лет, одетый чуть ли не в парадную тройку, а другие как будто собрались на пляж – мятые кремовые штаны и рубашки навыпуск. Пижон разыгрывал безразличие, но регулярно поглядывал в сторону Комова. И взгляд у него был как у хищника, почуявшего добычу.

«Что-то они ко мне имеют», – подумал Комов и внутренне напрягся.

Неожиданно двое из троицы с двух сторон подсели к нему на скамейку, а пижон остановился прямо перед ним и улыбнулся.

– Товарищ первый раз посетил наш город?

– С сорок четвертого не посещал, когда немцев вышибали. – Комов улыбнулся в ответ.

– У товарища есть деньги, чтобы так себя вести? Живет в гостинице, по ресторанам ходит. Надо бы поделиться, Христос завещал делиться в трудные времена. И часики отстегни в подарок. – Пижон отбросил всякий политес. – Ну, что вылупился? Доставай лопатник и не расчесывай мне нервы.

Сидящий слева достал выкидуху, блеснуло лезвие. Алексею следовало бы отдать, что требуют эти бандиты, и дальше жить спокойно, не велика потеря. Но это противоречило его натуре. И вовсе не потому, что он служил в органах, а изначально – всегда таким был. Комов начал прикидывать пути отхода, но помощь пришла извне – к ним приближался Фомин. Он сразу все понял, увидев в руках одного из сидящих нож, и не торопясь свернул в посадки. Типа по малой нужде или еще для чего. Буквально через пару секунд соседи Комова получили жесткие удары по загривкам, а Комов в свою очередь пнул в промежность стоящего перед ним пижона. Тот согнулся пополам, а подскочивший Фомин добил его ударом в висок.

– Ты его не того? – спросил Комов.

– Очухается минут через десять-двадцать, – пояснил Фомин. – Веселое начало командировки.

– Веселее некуда, но это к нашим делам не относится. Мелкие попутные приключения, – сказал Комов. – Тут недалеко пивная есть. Пошли туда и поговорим, коль здесь не дали.

В пивной они взяли по кружке пива и разместились за столиком с алюминиевыми ножками.

– Слушай, Алексей. – Фомин в упор посмотрел на начальника. – Зачем весь этот балаган – делать вид, что мы не знакомы?

– Уже пригодилось, – пояснил Комов. – Было б нас двое, так десять человек по мою душу бы приперлись. Одет солидно, живет в гостинице, какой-нибудь снабженец с полными карманами денег или подпольный делец. А мы друг друга негласно прикрываем. В крайнем случае сообщишь нашим, чтобы подкрепление прислали. Или я сообщу. Волошин сказал перед отъездом, неизвестно, как там все завязано-перевязано. Неспроста сказал. Он знает, что говорит.

– Весело живут в славном городе Одессе, грабят посреди бела дня чуть ли не в центре. И ничего не боятся.

Фомин криво усмехнулся, а Комов пустился в разъяснения:

– Послевоенный хаос, управление городом не успели толком наладить, а город портовый, товара всякого много привозят, что привлекает иногородних воров, подпольных перекупщиков, да и кого сюда только не понаехало: дезертиры, демобилизованные, никак не приспособленные к мирной жизни, без специальности, оказавшиеся без работы, особенно если ушли на фронт сразу со школьной скамьи. А кушать-то хочется, и сидеть без дела не привыкли. Да и чиновники, пользуясь бардаком, стремятся урвать свой кусок, да из наших структур тоже всякие попадаются, кого Иосиф Виссарионович не додавил.

В свою команду с подачи Волошина Комов бойцов набирал сам. Только из фронтовиков: часть из своей разведроты, часть из аналогичных подразделений. Они продолжали жить по законам военного времени – врага надо убить или узнать информацию и убить. В силу специфики профессии в плен никого не брали, если не было прямого приказа. К соблюдению законов в мирное время они относились весьма скептически. Никакого гуманизма и альтруизма, и Волошин, предпочитающий действовать по закону, их персонально воспитывал и периодически отмазывал от особистов. В отличие от многих они считали, что Сталин не уничтожил до конца врагов народа и что именно они являются продолжателями его дела. Но, с другой стороны, майор Волошин понимал, что только такие головорезы в критических ситуациях смогут действовать быстро и эффективно. Подкупить или перевербовать таких было практически невозможно.

Лейтенант Фомин был одним из них, командир взвода из роты Комова.

– И что дальше? – спросил он, в упор глядя на командира.

– Нам нужно установить этого Табака. Завтра я встречаюсь с Кабаком. Если он не поможет, то будем искать иные подходы. А ты пока потыкайся по темным углам. Ты это умеешь, да и одет в соответствии… Встречаемся каждый день в семь вечера в этой пивной. Если встреча два раза не состоялась, то связываешься с нашими, если не знаешь причины моего отсутствия и сам не можешь решить вопрос. Я поступлю аналогично.

Утром Комов позвонил Кабаку. Тот сказал, что освободится через два часа, и спросил, где его найти.

– На набережной напротив гостиницы «Отрада».

Алексей в ресторан идти не захотел, наскоро съел два бутерброда, запил яблочным соком и вышел к морю. В небе плавали легкие облака, пенился прибой, а над морем с криками метались чайки. От берега отчалил катер и понесся к большому военному кораблю, маячившему на рейде. На шкафуте [5] стояли несколько офицеров в белых кителях и фуражках чуть ли не по стойке смирно.

«Красиво! – подумал Комов. – Флотские любят шиковать».

Он прошелся туда-сюда по набережной и умостился на скамейке под толстым каштаном.

Вскоре подошел Кабак. Он ничуть не изменился.

– Вы имеете мне что-нибудь сказать? Это по-одесски. В Одессе скоро начнут говорить на отдельном языке. – Кабак улыбнулся.

Они обменялись рукопожатиями, и уселись рядом.

– Перейдем сразу к делу, – начал разговор Комов. – У нас в области появился некий персонаж, который нанимает бандитов на совершение противоправных действий, в том числе террористических актов, руководит ими и снабжает необходимыми ресурсами. Его кличка то ли Табак, то ли Хряк. Вот скажи мне, будет ли банда осуществлять налеты просто так, из спортивного интереса? Или вообще не грабить, а целенаправленно наносить урон советскому хозяйству? Может быть, за какой-то гешефт, но это уже не грабеж, а нечто иное. Это называется диверсией по заказу некоего Табака, но думаю, что он тоже не последнее звено в преступной цепочке.

Комов рассказал про несколько случаев, произошедших в последнее время в Москве и Подмосковье, включая взрыв на химическом заводе.

– Мы установили, что одним из таких заказчиков является некий Табак или Хряк из Одессы. Ты знаешь что-нибудь про этого типа?

– Конечно, знаю. Есть такой Табак, – встрепенулся Кабак. – И даже я участвовал в его задержании, но не получилось. На нем висят несколько удачных ограблений сберкасс и неудачная попытка подрыва склада со снарядами в Одесском порту. Пару месяцев назад мы его потеряли, исчез в неизвестном направлении.

– Вот видишь. Поиметь пистолеты, автоматы, патроны к ним… Понятно. А на черта ему снаряды взрывать? Ты можешь мне предоставить детальную информацию про этого Табака? – спросил Комов.

– Сложно, но можно. Не я руководил этим делом. Придется обращаться к тому, кто руководил. Начнутся вопросы, кому да зачем, или просто пошлют лесом. Как говорят в Одессе: «Щаз я сделаю вам скандал, и вам будет весело…» – пояснил Кабак.

Комов его не дослушал.

– Я не хотел бы пока связываться с вашей конторой официально – мне нужна просто информация, желательно детальная. Есть какие-нибудь альтернативные источники?

Кабак на несколько минут задумался, посасывая незажженную папиросу, потом сказал:

– Если бы рулил я, то… Ты не откажешься посетить одесский бордель?

– Чего!

Комов аж подпрыгнул от неожиданного предложения, а старлей, ничуть не смущаясь, продолжил:

– Ну, это не совсем бордель, а коммерческий ресторан, а местные девочки предоставляют отдельным, особо уважаемым посетителям половые утехи. Тем, кто в курсе. Там разные бывают клиенты, из всех слоев общества, но все не страдают от недостатка денег. Заправляет там всем Лаура, гарна девица. Я ее как-то отмазал от тюрьмы, а она женщина благодарная, поможет, если сможет, а она много чего знает.

– Ее действительно зовут Лаура? – поинтересовался Комов.

– Ее зовут Настя. Об том мало кто знает, но я знаю. Для остальных она Лаура. Ну, так как? Идем? – Кабак вопросительно посмотрел на Комова.

– Да хоть в преисподнюю, лишь бы толк был, – не задумываясь, ответил тот.

В отличие от невзрачного двухэтажного здания снаружи, внутри ресторан «Амелия» выглядел солидно и благолепно: деревянные столики с витыми ножками, мягкие стулья, стены обиты штофом, на окнах толстые портьеры, с потолка свисала громадная хрустальная люстра. На стенах висели копии картин с полуголыми натурщицами, написанные старыми мастерами. Комов не так себе представлял подобные заведения, в которых он никогда не был. А то, что официантки призывно постреливают глазками, – так все девицы постреливают, увидев подходящего мужчину.

Столики предназначались исключительно на двоих – проводить здесь какие-либо торжества не предполагалось. Зал был заполнен наполовину, в основном были мужчины, но встречались и женщины. В углу на небольшом возвышении играл оркестрик: пианино, саксофон и контрабас. Недалеко от него, на свободном пятачке, томная пара танцевала танго. Официантки, смазливые девицы, были одеты в легкие короткие платья с непомерным декольте и в озорные фартучки с кружевами. На голове они носили чепчики в форме снежинки. Периодически одна из официанток куда-то удалялась с клиентом, но вместо нее в зале тут же появлялась другая. Кабак перед походом в заведение переоделся в узкие брючки неопределенного цвета и мохнатый свитер. Выглядел он не очень интеллигентно, но швейцар их пропустил, не задавая вопросов, – видимо, старлея тут хорошо знали.

Офицеры заняли один из столиков. К ним, поигрывая бедрами, подплыла одна из девиц. Улыбка ее была безгранична.

– Вы имеете что-то заказать? Мы исполним любые ваши желания.

Есть особо не хотелось, поэтому они заказали бутылку сухого вина, сливы и виноград. Официантка, не переставая улыбаться, отправилась выполнять заказ.

– А где у них тут нумера? – спросил Комов.

– Вон там. – Кабак указал на дверь в углу ресторана. – А дальше на второй этаж. Официантки работают проститутками по совместительству. Хочешь девочку на десерт?

– Хочу, – честно признался Комов, – но не сейчас. Может быть, попозже. А в вашей конторе об этом заведении знают?

– Конечно, знают, – сказал Кабак. – Но они находятся под высоким покровительством. Неважно, под чьим, – это к делу не относится.

– А зачем ты вообще меня сюда привел? – буркнул Комов.

– Для получения знаний.

Кабак усмехнулся. Официантка принесла заказ на подносе, откупорила бутылку. Комов разлил вино по бокалам.

– А что не нравится? Не спеши, Лаура сама появится.

И действительно, через некоторое время в зал вошла женщина лет тридцати, за что-то отчитала сотрудницу и, усевшись за угловой столик, начала постреливать глазами по сторонам. В отличие от фривольно одетых официанток, на ней была расклешенная синяя юбка, блузка салатного цвета и жакет. Несмотря на строгость в одежде, выглядела женщина весьма соблазнительно: крутые бедра, осиная талия, красивое с утонченными чертами лицо и черные волосы, собранные на затылке в замысловатую прическу. Комов поймал ее взгляд, и они некоторое время не отрываясь смотрели друг на друга. Глаза в глаза. Скрестились неудовлетворенными страстями. Это Комов сразу понял.

– А эта Лаура как все девочки? – спросил он и перевел взгляд на соседа.

– Ну что ты! – Кабак хмыкнул. – Она дает только по любви. Правда, шибко влюбчивая. Сейчас я с ней поговорю.

Старлей пересел за столик к Лауре и после короткого разговора вернулся к Алексею.

– Иди к ней, побеседуй.

Комов немедленно последовал совету товарища. Они вновь сцепились взглядами с хозяйкой заведения.

– Здесь как-то неудобно разговаривать. Шумновато. Давай перейдем в мой апартамент, – предложила Лаура, не отводя от Алексея гипнотических глаз.

Комов внезапно почувствовал некий далекий, сладкий зов, машинально потряс головой и согласился. Эта женщина ему очень нравилась.

Апартаменты Лауры включали в себя гостиную, спальню и кухню с туалетом. В гостиной имелся камин, стол и два кресла, а в спальне кроме широченной кровати находился низкий столик и платяной шкаф. Комов внутренне засмеялся, подумав, зачем этой сударыне нужна кухня, когда ей и так все принесут по щелчку, но, заглянув туда, он увидел керогаз, который явно использовался. «Чай кипятит», – решил он. Пока Алексей разглядывал картины в гостиной, женщина отлучилась в спальню, но вскоре вернулась с бутылкой сухого вина, одетая в тонкий пеньюар и с распущенными волосами.

«Приглашение к танцу», – подумал Комов. И еще он понял, что его неумолимо тянет к этой женщине, до судорог внизу живота. Он вообще забыл, зачем сюда пришел.

– Ну, что ты на меня так смотришь? Как на картину. А я живая, – сказала Лаура завораживающим голосом.

Комов, не раздумывая, прижал ее к себе и начал целовать взасос. Женщина с удовольствием отвечала. Он подхватил ее на руки, отнес в спальню, положил на кровать и, впопыхах раздевшись, слился с вожделенным телом. Лаура оказалась опытной и страстной в любви. Провозившись полночи, они заснули. В гостиной сиротливо стояла непочатая бутылка вина.

Кабак просидел полчаса в одиночестве, выпил бокал вина и отправился домой. Он сразу все понял. Старлей как-то попытался подбить клинья к Лауре, но она его вежливо отвергла.

«Вот фурия, – подумал он, выходя из ресторана. – Мне отказала, а москвича сразу же к себе потянула».

Сквозь полусон Комов услышал какое-то шуршание. Он вернулся в реальность и приоткрыл глаза. Лаура выкладывала на стол все, что было в карманах его пиджака, включая служебное удостоверение. На удивление, она даже не поинтересовалась, что это за бордовая книжечка такая. Алексей напрягся.

«Что ей надо? Если она чей-то агент (а она наверняка чей-то агент, иначе бы в таком месте долго не продержалась), то при чем здесь я? Я еще нигде не успел засветиться! Или успел?»

– Ты чего шаришься по моим карманам, Настя? – подал голос Комов.

Женщина оторопела.

– Откуда ты знаешь мое настоящее имя?

– Я задал другой вопрос? – надавил Комов.

– А, это? – Лаура, которая Настя, пренебрежительно отмахнулась. – Кабак меня просветил, кто ты есть, а иначе я бы с тобой и разговаривать не стала. А остальное все равно стала бы… Ты мне сильно понравился как мужчина. Вещи ты разбросал по всей комнате, и я отдам их девушкам в чистку. Ну, не с твоим же удостоверением отдавать. А ты что подумал? Мыслишь, как сонный пень.

– Работа такая. – Комов несколько смутился. – Про Настю меня тоже Кабак просветил. А Лаура – это что, оперативный псевдоним? В честь кого, в честь Лауры Кордовской или Лауры Константинопольской [6]?

Комов не зря учился на историческом факультете.

– Прихоть взбалмошной женщины, и не более того, – пояснила Настя. – Иди, умывайся. А я твои шмотки в чистку отдам и чай приготовлю. Одежда тебе пока не нужна – в трусах ты мне больше нравишься.

– Ну и что ты от меня хотел услышать? – спросила Настя, когда они уселись за стол и пили чай с сушками.

– Ты слышала про такого типа по кличке Табак? – Комов напрягся.

– Естественно, – не раздумывая, ответила Настя. – Он к нашим девочкам частенько заглядывал, но пару месяцев назад куда-то пропал.

– А подлинное имя этого Табака ты знаешь? – Комов вновь напрягся.

– Еще бы не знать. Евсюков Евгений Васильевич. Его папашка, Евсюков Василий Олегович, тоже сюда захаживает. Семейная традиция. На этой неделе был. Целый второй секретарь горкома партии – все мужчины одинаковы независимо от должности. – На ее губах появилась ехидная улыбка.

– А кто хозяин этого заведения? – продолжил Комов.

– Это тебе не обязательно знать, – отрезала Настя. – Он в ваши игры не играет – его интересуют только деньги.

– А кто вас прикрывает?

– Тот, кто в доле, тот и прикрывает.

Женщина не собиралась распрягаться на информацию.

– А этот Евсюков в доле? Про остальных я не спрашиваю.

– Зачем это тебе? – поинтересовалась Настя. В ее глазах появился стальной блеск.

«Эх, непростая эта баба, – подумал Комов. – Лишнего не скажет, тем более во вред себе».

– Тебе расскажу. Младший Евсюков – бандит и террорист, кучу трупов навалял. Не исключено, что работает на иностранную разведку. Есть кое-какие признаки. Мы его должны нейтрализовать. Для этого нужно узнать его местонахождение. Отец наверняка знает, но не скажет. Просто так его папашу не арестуешь, приходится искать темы для шантажа.

Настя надолго задумалась.

– Кормится у нас, – наконец выдавила из себя она. – Только, Леша… Кто ты по должности, я не знаю. Переспали по любви и разошлись. Мы ведь по любви переспали? Никаких разговоров между нами не было. На меня ссылаться не надо.

– Согласен. Если нужны будут какие-то доказательства, то мы найдем другой подход, – пообещал Комов, а Настя сделала вид, что поверила.

В дверь постучали. Вошла девушка с вычищенным и отглаженным костюмом Комова. Алексей оделся.

– Мы еще встретимся? – спросила Настя и на прощанье поцеловала Комова.

– Буду стараться, – честно ответил Алексей, посмотрев ей в глаза.

А что он еще мог сказать?

Вечером Комов зашел в номер Фомина. Они решили, что если действовать с оглядкой, то не засветятся. Зато снижалась вероятность появления неучтенных факторов. Фомин поведал о своих похождениях по злачным местам.

– За блатного я себя выдать не рискнул – мигом бы раскололи, – сообщил он. – Прикинулся подпольным дельцом. Угостил пивом и водкой несколько развеселых компаний. Начались пустые базары. Я вскользь упомянул Табака, мол, у меня с ним дела были. Восприняли настороженно. Но водка сделала свое дело – один кент разболтался, сказал, что раньше состоял членом его банды, но пил шибко и его оттуда вытурили. Сказали, чтобы рот зря не разевал, а то сильно накажут. Но Табак куда-то пропал, и теперь он не боится. Если, мол, еще нальешь, то скажу, где их базовая хата, если, конечно, интересуешься. Я сказал, что интересуюсь, что-то наплел ему про поставки патронов, налил, что просил, а он рассказал. Адрес есть. У тебя как?

Комов рассказал про свои успехи в борделе, но об особых отношениях с Лаурой умолчал, поскольку это к делу не относилось.

Фомин возрадовался.

– Получается, что мы задание выполнили – установили мерзавца.

– Так-то оно так… – Комов задумался. – Но не мешало бы потрясти его папашу. Получить дополнительные данные. Наверняка он с сыночком не потерял связь, хотя вряд ли сам в его делах участвует. И куда молодого дурака понесло… При таком папаше жил бы – не тужил. Ну вот. Если упрется, то спросить этого Евсюкова, куда делась его партийная совесть, если он покрывает террористов, по борделям ходит да еще с ними в доле. В уголовном кодексе родственные связи не являются смягчающим обстоятельством.

– Опасно, – с сомнением сказал Фомин. – Чревато непредсказуемыми последствиями. Если раскрутить дело, то он надолго сядет, поэтому может пойти ва-банк, во все тяжкие. И кто знает, кто еще из местного начальства с ним по темным делишкам повязан. В Москве толком порядок не навели, а здесь… Бардак процветает. – Он безнадежно махнул рукой. – Можем в Одессе-маме навечно остаться.

– Попробую, где наша не пропадала, – сказал Комов, приняв окончательное решение. – Ты у нас остаешься в тени. Если что, то Волошину позвонишь – как-нибудь выкрутимся.

На этом и порешили.

Комов, переодевшись в военную форму, отправился в Одесский горком партии. Он пересек площадь и, миновав мегалитические колонны, вошел внутрь здания. Его остановил охранник, но, увидев удостоверение московского ГУББ, лишних вопросов задавать не стал, а направил посетителя к референту, назвав номер кабинета, находившегося на втором этаже.

Очереди у кабинета не наблюдалось. Комов вошел в дверь, вынул из кармана удостоверение и представился. Мужчина лет тридцати в сером, хорошо отглаженном костюме и при галстуке понимающе кивнул и предложил присесть. Как раз под портретом Сталина.

– Какова цель вашего посещения горкома партии? – задал он естественный вопрос.

Комов молча вынул командировочное предписание, где в графе «цель командировки» было прописано: «Выяснение ряда обстоятельств по уголовным делам». Подобные мутные формулировки были в порядке вещей. Поэтому референт не стал выяснять, какие именно обстоятельства привели сотрудника московского ГУББ в Одессу и горком партии, а спросил:

– И что вы от нас хотите?

– Хочу поговорить со вторым секретарем горкома.

Комов убрал документы в карман и вопросительно уставился на чиновника, ожидая ответа.

– Пройдемте со мной.

Референт встал и жестом предложил капитану следовать за ним. В приемной он пошептался с секретаршей, та проскользнула в кабинет секретаря, а через пару минут вышла и сказала, глядя на Комова:

– Вы следующий.

Очередь протестующее зашепталась. Какой-то мужчина вскочил, желая что-то возразить, но секретарша, надменная девица, остановила его, выставив вперед ладонь, – мол, сядь и заткнись.

Алексей вошел в кабинет и представился:

– Капитан московского ГУББ Комов.

Он сел напротив секретаря и достал документы. Секретарь, полноватый мужчина средних лет в дорогих роговых очках, внимательно прочитал предложенные бумаги.

– Слушаю вас.

Комов, соорудив серьезную мину и поймав взгляд секретаря, понесся с места в карьер.

– Я не проситель по поводу расширения жилплощади для многодетных семей, поэтому давайте без политесов и обиняков. Вы знаете такого персонажа по кличке Табак?

Лицо у секретаря дернулось, глаза забегали.

– Не припомню. А почему вы обратились именно в горком партии, а не в соответствующее ведомство?

«Врать-то не умеет», – подумал Комов.

– Потому что, Василий Олегович, это ваш сын Евсюков Евгений Васильевич. Вы в курсе, чем он занимается в последнее время?

– Н-н-нет, – выдавил из себя секретарь.

«Опять врет».

Евсюков нервно застучал пальцами по столу.

– Он руководил группой, совершившей диверсию, взорвав склад с аммиачной селитрой на химзаводе в Подмосковье и ограбив сберкассу в Москве. Имеются доказательства и свидетели, – сказал Комов. – До этого с его подачи была совершена попытка взрыва боеприпасов в Одесском порту, но теракт предотвратила военная разведка. А ваш сынок сбежал в Москву и продолжил противоправные действия там. А вы, стало быть, не в курсе? Мы его поймаем, и он сдаст вас с потрохами, – у нас умеют языки развязывать. А это статья 58—8 [7] или даже 58—1а [8]. Поинтересуйтесь.

Комов повторил фразу, сказанную Фомину:

– В уголовном кодексе родственные связи не являются смягчающим обстоятельством. Я уж молчу про ваши похождения по борделям и получение от них прибыли.

Алексей предпринял лобовую атаку. У Евсюкова затряслись губы.

– Что вы от меня хотите?

– Помощь в задержании диверсанта. Это будет наверняка оценено: пламенный коммунист выдал органам своего сына-преступника во имя завещаний великого Ленина и задач, поставленных Иосифом Виссарионовичем Сталиным. – Комов внутренне хохотал. – Только не надо врать, что вы с ним никак не связаны. Как его найти в Москве?

– Я ему давно говорил, что он связался не с той компанией. Но он не слушал, взрослый уже, – залепетал Евсюков, прекрасно понимая, чем все может для него закончиться, если дойдет до верхов, – и не таких сажали и расстреливали. – Я знаю только его московский телефон.

Он продиктовал номер.

– Вот и ладно, – сказал Комов, решив завершить аудиенцию. – Если все пройдет нормально, то за ваше озорство с проститутками и левыми деньгами вам ничего не предъявят, по крайней мере от нас никаких движений не будет. Это не наше дело. Иначе…

Комов поднялся со стула и молча покинул кабинет.

Выйдя из здания горкома, он увидел болтавшегося неподалеку Фомина и кивнул.

Перейдя площадь, Комов углубился в одну из улиц. Неожиданно к нему подскочили три милиционера со стволами наперевес.

– Вы арестованы по подозрению в антисоветской деятельности. Сдайте оружие.

Комова обыскали, заковали в наручники и погрузили в черный воронок.

Фомин, наблюдавший эту картину, понял, что на данный момент ничем помочь не сможет. Надо было срочно звонить Волошину.

«На их беспредел ответим нашим беспределом».

Фомин с тоской смотрел на удаляющийся воронок, понимая, что ничего предпринять не сможет. Но пустить это дело на самотек никак нельзя. Работать по официальным каналам? Тут нужны прямые, а не косвенные улики, начнется бюрократическая возня, перетягивание каната… В конце концов, они чего-нибудь добьются, по крайней мере освобождения Комова. А доживет ли Леша до этого момента? Если уж они начали по беспределу… Нужна спецоперация. Волошин поймет. Фомин догадывался о содержании беседы с Евсюковым – это и послужило причиной ареста.

Михаил добрался до центрального телеграфа и дозвонился Волошину.

Телефонный разговор

Волошин: Слушает Волошин.

Фомин: Это Фомин. У нас проблемы. Комова арестовали.

Волошин: Подрался, что ли?

Фомин: Лишние вопросы задавал. А там целый преступный клубок в органах.

Волошин: Наслышан. Что от меня нужно?

Фомин: Четырех бойцов из наших. Лучше с гражданскими документами.

Волошин: Смотрите не наследите.

Фомин: Без разницы. Они за пределы Одессы не высунутся, потому что по уши в дерьме. Надо только вовремя смыться.

Волошин: Встречай их завтра со скорого поезда Москва – Одесса. Доложишь о результатах операции.

Фомин сел на скамейку в ближайшем дворе и задумался.

«Волошин все понял, раз лишних вопросов не задавал. Надо подготовиться: жилье, транспорт и пути отхода. Да и куда его закрыли?! Черт! Вот задачка. Как узнать? Узнать, узнать… У Кабака. Он наверняка сможет выяснить. А если сдаст? Вряд ли – не похож на стукача, иначе бы давно сдал».

Мысли метались в его голове, как злобные псы, ищущие выход из тупика. Он просидел еще с полчаса, потом встал и быстрым шагом направился к автобусной остановке.

Старлея Фомин выловил на выходе из здания НКВД и пошел рядом.

– Тебе чего? – буркнул Кабак, покосившись на непонятного попутчика.

– Я из команды Комова. Просто не светился. Зови меня Миша. Я с тобой знаком, а ты со мной нет. Я тебя полумертвого из катакомб на ремнях тащил.

Кабак вздрогнул.

– Какие проблемы? Какая нужна помощь?

– Помощь не нужна – сами справимся. Нужны кое-какие сведения. Алексея арестовали. Мне нужно узнать, где его закрыли. И еще… У вашего начальника управления есть дача?

Старлей недоуменно посмотрел на собеседника, кивнул и вернулся в контору. Вышел он минут через пять.

– В милицейском КПЗ Алексей. Дача у полковника есть. На Ланжероне недалеко от моря. – Он назвал адрес и добавил спустя несколько секунд: – Два бойца вооруженной охраны, и на ночь во двор выпускают псов. Кавказские овчарки, здоровенные и злобные.

Они распрощались.

«Догадливый, – подумал Фомин. – Он сразу осознал, что брать штурмом КПЗ – безнадежная затея, а вот через высокое начальство вполне можно сработать. Если с ним, с этим начальством, душевно поговорить».

Он вспомнил, как они захватили немецкого генерала вместе с машиной и документами. Генерал много чего интересного потом рассказал.

Проходя вдоль улицы, Фомин в просвете между домов увидел хлебный фургон, который разгружался во дворе позади магазина.

«А что, нормальный транспорт».

Он подошел к водителю, который курил возле машины.

– Здорово, братишка. У меня к тебе дело есть.

– Какое еще дело? – шофер от неожиданности чуть не поперхнулся дымом.

– Надо пару дней братву повозить.

Фомин назвал сумму вознаграждения, которая составляла годовую зарплату водителя. Волошин не поскупился на командировочные, не сомневаясь, что лишнее отдадут. Он знал, что Комов деньгами попусту разбрасываться не будет.

Шофер вздернул брови от удивления, но быстро пришел в себя.

– А не обманете?

– Мы выдадим аванс, – заверил его Фомин.

Водитель немного подумал и согласился:

– Можно. У меня будто бы сломается машина, и я буду якобы ремонтировать ее. А на самом деле… Ну, ты понимаешь.

Фомин передал ему несколько крупных купюр.

– Завтра к десяти ноль-ноль подъедешь к железнодорожному вокзалу и встанешь, чтобы тебя видно было.

– Договорились.

Водитель сунул деньги в карман и, соглашаясь, кивнул.

– Тебя как зовут? – поинтересовался Фомин.

– Федя.

– До Лонжерона меня подбросишь, Федя?

– Подброшу. Сейчас разгрузят, и поедем.

Фомин тормознул машину в паре сотен метров от дачи полковника НКВД.

– Подожди минут десять.

Он прошелся туда-сюда мимо кирпичного двухэтажного особнячка.

«Полковник НКВД Зверев… Подходящая фамилия. Сетчатая ограда, железные ворота, электрический звонок. Но он вряд ли пригодится. Две собаки во дворе. Здоровенные. Снайпера на чердак он вряд ли посадил – не военное время. На территории никого не видно – внутри дома охранники сидят. Освещение – только два фонаря над крыльцом. А кого ему бояться?».

Фомин вернулся к машине. Он прекрасно осознавал, что при любом раскладе им наземным транспортом из города сложно выбраться, тем более по железной дороге. А вот по морю…

На вопрос, есть ли тут поблизости водный транспорт, водитель ответил:

– Есть тут рядом пирс, причал. Там рыбацкие катера чалятся.

«Вот и хорошо. Шаланды, полные кефали», – подумал Фомин.

– Давай туда.

Проехали километр по ухабистой дороге к причалу, где стояли два катера. На корме одного из них стоял мужик, одетый в брезентовую куртку и кожаные штаны, заправленные в сапоги. Он стоял, опершись на планшир, и внимательно разглядывал подъехавшую хлебовозку.

– Мы хлеб не заказывали, – сказал он подошедшему Фомину и весело хохотнул: – Привез бы что-нибудь повкуснее, типа водки.

– Я не за этим. – Фомин не был настроен на шутки.

– А зачем? Рыбки захотелось?

Мужик с нетерпением ждал ответа. Его одолевало любопытство – какого лешего сюда приперлась эта хлебная машина?

– Ты старший? – спросил Фомин.

– Ну, я капитан этой посудины.

– До Евпатории подбросишь?

Мужик рассмеялся.

– Ты прямо как такси заказываешь. Вот взять и подбросить тебя прямо сейчас, минуя светофоры.

Он сначала посчитал неожиданную просьбу за шутку. Но внезапно понял, что это вовсе не шутка, вглядевшись в окаменевшее лицо неожиданного просителя и поймав его пронзительный взгляд. Он побывал на фронте и знал, что люди с такими лицами редко шутят. Впрочем, это его ничуть не смутило. Катер предполагал двойное применение: он имел вместительный трюм и пару пассажирских кают.

– Все зависит от суммы вознаграждения, – сказал капитан, задрав голову и выпятив подбородок.

– Сколько?

Капитан назвал сумму.

– Договорились, – не торгуясь, согласился Фомин.

Капитан удовлетворенно хмыкнул.

– Когда отходим? – он резко перешел на деловой тон.

– В течение трех суток. За простой отдельная плата. Аванс надо? – сказал Фомин.

– Не надо, – отмахнулся капитан. – Нам все равно здесь трое суток торчать. Придете вы, не придете… Кто вас знает.

– Ну и ладно.

Фомин сел в грузовик и уехал.

Из купейного вагона скорого поезда Москва – Одесса вышла разудалая компания из четырех парней, одетых в спортивные штаны и разно-цветные футболки. Туристы, дорвавшиеся до вожделенного черноморского побережья. На плечах у них висели сумки, туго набитые курортным барахлом. Они шумно смеялись и хлопали друг друга по спине. Впереди их ждали песчаные пляжи, рестораны и девочки в тугих декольтированных платьях, которые они с трудом стягивают с себя, извиваясь змеей. «Эх, Одесса, жемчужина у моря!»

В конце перрона их встретил Фомин. Они его бурно поприветствовали как старого знакомого и всей гурьбой, перейдя вокзальную площадь, подошли к хлебному фургону, стоящему в начале одной из улиц. Показное веселье сдуло с них как ветром.

Фомин открыл заднюю дверцу и сделал приглашающий жест. Команда быстро забралась внутрь фургона, он сел рядом с шофером, назвал адрес, и машина поехала. Никто не обратил на них внимания, – кто на чем хочет, на том и ездит. Машина остановилась в сотне метров от дома Табака. Именно там Фомин решил временно разместить свою команду. Предельно нагло, но эффективно. Хозяин с бандой в Москве, а здесь лишь сторож в единственном числе.

Группа остановилась перед большим кирпичным домом за полуметровым заборчиком. На стук в калитку никто не отреагировал.

– Стволы доставать? – спросил один из парней.

– Обойдемся, – ответил Фомин и махнул рукой.

Группа быстро перекидала во двор сумки и, перемахнув через забор, оказалась там же.

Фомин взошел на крыльцо с перилами, подпертыми фигурными балясинами, и нажал кнопку звонка. На этот раз реакция последовала.

– Кто там? – раздался хриплый голос из-за двери.

– Я из Москвы, от Табака, побазарить надо.

Дверь открылась. На пороге стоял бородатый мужик в телогрейке и с монтировкой в руке.

– Ты никак меня приголубить решил? – Фомин недобро усмехнулся. У него за спиной возникли четверо здоровых парней. Для сторожа их появление явилось серьезным аргументом. – Давай впускай, чего пялишься.

Они расселись в хорошо обставленной гостиной. Из потолка торчала витиеватая люстра.

– Чего надо? – сторож недоверчиво уставился на Фомина.

– Надо братву разместить на пару дней. – На столе появились несколько крупных купюр. – Вот, Табак передал на бухло, жратву и тебе на красивую жизнь.

При виде денег недоверие в глазах сторожа моментально растаяло.

– Хорошо, хорошо, базара нет. Меня Миколой кличут.

«Видимо, недавно откинулся из зоны, толком не оклемался, и его для начала приспособили хату сторожить», – прикинул Фомин.

– На нет и суда нет. Давай, Микола, дуй в магазин за бухлом и жратвой. Бухла много не надо – пару пузырей. И не чуди – чревато последствиями.

Сторож двинулся к выходу, Фомин последовал за ним. Выйдя на улицу, они разошлись в разные стороны: сторож в магазин, а Фомин к машине.

Водитель, открыв капот, копался в моторе. Почувствовав легкий толчок в плечо, он резко обернулся.

– Не пугайся, свои, – успокоил его Фомин. – Слушай, Федя, посиди с ребятами в доме, выпей, закуси, в картишки сгоняй, а вечером поедем. Чего тебе здесь торчать.

Он страховал себя от случайностей, а водитель сразу же согласился.

«Хорошие ребята, заботятся, не держат за какого-то прислужника, в отличие от нашего начальника», – подумал водитель.

К даче полковника, начальника Одесского управления НКВД, добрались в сумерках. Бойцы, одетые в темные комбинезоны и вооруженные пистолетами, выбрались из машины и растворились в темноте. С Фоминым остался один из них с позывным Доктор. Он до войны окончил медицинское училище, а на фронте оказывал первую медицинскую помощь бойцам разведроты Комова во время разведывательных операций, хотя и сам в них активно участвовал.

– С собаками разберись, – приказал Фомин.

– Слушаюсь.

Доктор скрылся в густеющих сумерках. Вернулся он через несколько минут.

– Я в мясо заправил лошадиную дозу транквилизатора. Собачки или впадут в состояние расслабленной эйфории, или, скорее всего, просто уснут.

Операция была детально спланирована, каждый играл свою роль. Двое бойцов зашли в заднюю, неосвещенную часть участка, перемахнули через забор и затаились по углам дома рядом с крыльцом. Неожиданно перед воротами некто в сильной нетрезвости заорал песню: «Артиллеристы, Сталин дал приказ!»

Язык у него заплетался, но он упорно продолжал солировать, а потом заорал:

– Эй, в доме, кто там есть! Выходи, бухнем за здоровье товарища Сталина. Или ты отказываешься выпить за здоровье товарища Сталина? – От удара ногой ворота содрогнулись. – Чего засухарился, в портки наложил? Эй, засранец!

В соседних домах в окнах зажегся свет, но на улицу никто не выходил, зная, кому принадлежит соседняя дача – влезать в непонятное толковище себе дороже. В окно полетел камень, раздался звон разбитого стекла.

Один из охранников не выдержал и вышел на крыльцо.

– Ну, ты, пьянь, заткнись и вали отсюда, а то стрелять начну. Считаю до трех.

Но до трех досчитать он не успел – из-за угла выскользнула тень, и страж, получив удар рукояткой пистолета по загривку, медленно осел. Поперек крыльца спал огромный пес и лишь подергивал ушами во сне. Второй охранник находился в боковой комнате и с аппетитом уплетал селедочку под водочку. Так он и упал со стула, держа вилку в руках. Стражей быстро упаковали и уложили поперек лежака. Чтоб не упали. Приказ был никого не убивать и лучше не калечить. Охрану отработали быстро и без шума.

Появился Фомин, оставив одного из бойцов на улице. В нижнем холле никого не оказалось. На второй этаж вела деревянная лестница.

– Оставайтесь пока здесь. Без повода не вмешивайтесь. Сам разберусь.

Он мягким шагом пантеры поднялся на второй этаж и приоткрыл дверь. Она даже не скрипнула. Полковник сидел за столом и перебирал какие-то бумаги. Внезапно ему в затылок уперся ствол. Что это именно ствол, а не какая-нибудь железяка, полковник ничуть не сомневался. Чья-то рука сдернула лежащий на столе его пистолет в кобуре.

– Не суетись, бесполезно, – раздался спокойный голос.

На удивление, ни один мускул на лице полковника не дрогнул.

– Если вы пришли грабить, то не туда попали. Сундуков с золотом и алмазами у меня тут нет.

«Отменная выдержка, – уважительно подумал Фомин. – Иначе не занимал бы эту должность».

– Вы на фронте были, полковник?

– Да, до сорок третьего года, начиная с погранзаставы на границе с Польшей. – Все это было сказано спокойным голосом, без тени волнения. – В сорок третьем ранили и после госпиталя назначили сюда. А вам что надо?

– А я в разведке всю войну провоевал и пристрелю вас не задумываясь, если не договоримся. Рука не дрогнет. А нас будет очень сложно потом задержать. Уж поверьте.

Фомин прекрасно знал, чем занимались энкавэдэшники на фронте, а этот был ранен и, значит, не отсиживался в глубоком тылу в поисках врагов народа.

– О чем будем договариваться? – спросил полковник.

Фомин демонстративно сунул пистолет в кобуру и сел напротив начальника НКВД в разлапистое кресло.

– А вот о чем. У меня есть фронтовой товарищ капитан Комов. Ныне он служит в московском ГУББ. У нас произошла серия терактов, и он приехал в Одессу, чтобы установить главаря. И установил, но ему пришлось задействовать гражданина Евсюкова, вашего второго секретаря горкома партии. Главный террорист оказался его сыном. Чтобы эта информация не ушла в Москву, он, Евсюков, при помощи своего какого-то друга из милиции арестовал Комова, думаю, что для последующей ликвидации. Умрет где-нибудь невзначай.

Глаза полковника все больше загорались профессиональным интересом. А Фомин продолжил:

– И это не мудрено. Евсюков регулярно посещает один подпольный бордель вопреки Моральному кодексу строителя коммунизма и получает там долю от прибылей. И думаю, что не он один такой. Нам нужно, чтобы вы помогли освободить Комова из СИЗО, и на этом расстанемся. Официальный путь вызволения Комова нас не устраивает по понятным вам причинам. Звоните, освобождайте, вам не посмеют перечить. Криминальные игры ваших чиновников нас мало интересуют, – сами этим занимайтесь. Я вам все исходные данные дал. Нужные сведения мы получили, а нам необходимо в полном составе быстренько покинуть Одессу. Действуйте, полковник!

Фомин застыл в ожидании, на лбу у него выступили капельки пота. Ему очень не хотелось убивать полковника-фронтовика, кем бы он сейчас ни являлся.

Полковник думал недолго: «Офицер ГУББ, непонятны причины ареста, а в случае чего он сам попадет под удар. Жаловаться никто не рискнет – это очевидно. Нехай гуляет».

– У вас удостоверение при себе? – спросил полковник. Он не сомневался, кто к нему пришел.

Фомин в знак согласия кивнул и показал корочки.

Полковник вынул записную книжку, взял телефонную трубку и набрал необходимый номер. Итог разговора был положительный. Комова должны были освободить через полчаса после заполнения соответствующих документов с формулировкой: «Для передачи сотрудникам ГУББ».

– Я вас для порядка свяжу, полковник, и рот заклею. Насморка, надеюсь, нет? Полежите немного на диванчике – утром вас освободят, мы побеспокоимся.

Бойцы покинули полковничью дачу, забрались в фургон, и Фомин приказал водителю ехать к СИЗО.

«Грамотно работают ребята, – оценил полковник действия губарей, лежа связанным на диване. – Мне бы таких».

Комова, заведя в помещение следственного изолятора, обвинили в нападении на партийного деятеля, слегка попинали для порядка и, сняв наручники, поместили в одиночную камеру. На фронте он попадал в разные передряги, порой смертельно опасные, поэтому объективно оценивал свое положение.

«С Фоминым я здорово придумал – независимым вторым номером пустил. Поэтому шансы отсюда выбраться есть. Фома что-нибудь предпримет. Самому мне отсюда не выкарабкаться однозначно, Фомин в одиночку тоже не поможет. А если не в одиночку? Он наверняка свяжется с Волошиным. Волошин – прагматик, законник, но в критических ситуациях принимает неожиданные решения, идущие вразрез с устоявшимися правилами и понятиями. Будем ждать».

Никто его не беспокоил, не вызывал на допросы.

«О чем они меня будут спрашивать? – размышлял он. – Если хотят закатать в ГУЛАГ, то нужно сфабриковать улики, подставить свидетелей, а чтобы сшить крепкое дело, такое впопыхах не сделаешь, нужно время. Мою ликвидацию тоже нужно качественно обставить. По-видимому, сидят и просчитывают варианты».

Чтобы отвлечься от досужих мыслей, Комов начал думать о Лауре.

«Чу́дная женщина! Такие мне еще не попадались. Встретимся ли мы с ней еще? А хотелось бы…»

С мыслями о Лауре он улегся на шконку и уснул. Когда он проснулся, в зарешеченном окошке под потолком подмигивали звезды. Спать больше не хотелось, и он промыкался до утра, пока ему не принесли еду: в алюминиевой миске пшенную кашу без масла и жидкий чай в кружке.

Фомин с аппетитом поглотил предложенную пищу, сходил на парашу и вновь улегся на шконку. Будем ждать.

Прошел день, наступила очередная ночь.

Неожиданно клацнул засов, и в камеру вошел лейтенант милиции, которого сопровождал сержант.

– На выход с вещами, – произнес лейтенант стандартную фразу.

Какие еще вещи?! Комов криво усмехнулся. На сей раз обошлось без наручников. Чу́дно!

Его завели в какой-то кабинет, мужчина в штатском подсунул ему отпечатанный лист и заставил поставить подпись. Комов прочитал, под чем ему предлагают расписаться, и понял, что его освобождают. Еще чуднее!

На выходе его встретил Фомин в форме, при оружии, и мотнул головой, мол, пошли, чего застыл как статуя. Они неспешно зашагали вдоль улицы.

– Там за поворотом стоит хлебовозка. Ныряй внутрь, и вперед, – сказал Фомин.

Комов даже не пытался просчитать, что затеяли его коллеги, а нырнул в открытую дверцу фургона, и машина рванула, как спринтер с низкого старта.

Вскоре в зеркале заднего вида Фомин увидел мотоцикл с коляской, неумолимо преследующий их машину.

«Решили отследить? Это мы предусмотрели».

Внезапно из боковой улицы выехал трактор с прицепом и полностью перегородил проезжую часть. Фургон успел проехать, а мотоциклист, не успевший затормозить, врезался в прицеп.

Тракторист выскочил из кабины и запрыгнул в остановившийся фургон.

Больше никто их не преследовал, поэтому грузовик без приключений доехал до нужного пирса. Фомин расплатился с водителем, и вся команда направилась к зафрахтованному катеру, освещенному бортовыми огнями. Капитан, покинувший рубку, напрягся, увидев подошедших к нему двух офицеров с эмблемами ГУББ, но, протерев глаза спросонья, узнал Фомина и расслабился.

– Ты прямо легок на помине, да еще в форме. А мы уж утром собирались отчаливать по своим делам.

– Через Евпаторию?

– Как договорились. Деньги покажи…

Фомин вынул из кармана пачку купюр, потряс ими перед носом капитана и сунул обратно.

– Годится, – сказал капитан и дал команду запускать мотор.

– Откуда у тебя столько денег? – спросил Комов, когда они отошли в сторону.

– Волошин с ребятами дослал.

– Своевременно, – Алексей усмехнулся. – А то мне при освобождении деньги не вернули. Ну да ладно, хрен с ними крохоборами. Расскажи, как ты тут без меня жил. Очень любопытно.

Вскоре катер с командой Фомина устремился в открытое море, оставляя бурун в кильватере. Комов чувствовал себя пассажиром.

«Он правит в открытое море, где с бурей не справиться нам…» – неожиданно запел один из бойцов голосом солиста, выступавшего возле дачи полковника. Судьба совершила очередной крутой поворот и устремилась в неизвестность.

Комов, сойдя с поезда, сразу же поехал домой, решив отложить все дела на завтра. По дороге он купил полдюжины бутылок пива, чтобы слегка расслабиться, но стоило ему откупорить первую бутылку, как раздался телефонный звонок. Алексей ни капельки не сомневался в том, что знает, кто его беспокоит.

«Волошин, ну прямо тираннозавр. Если не явился к нему сразу же, с поезда, то, значит, я дома. И все до минуты вычислит, – мелькнула мысль. С тоскливым выражением лица он поднял трубку. – Неужели сдернет?»

– Это Волошин. На грудь уже принял? – В трубке раздался смешок.

– Только начал, – признался Комов.

– Ладно, продолжай, но только сильно не увлекайся. Завтра в девять ноль-ноль ко мне.

В трубке раздались гудки отбоя.

Нет, все-таки Волошин не тираннозавр. Он диплодок.

Комов налил пива в чайную чашку и одним глотком выпил. Когда он проанализировал весь калейдоскоп одесских похождений, то его зацепила одна мысль, одна особенность банды Табака.

«Как-то они быстро перемещаются и перестраиваются: вчера действовали в Одессе, сегодня в Москве, а где завтра прорежутся? Только появились, и сразу же возникает бандитская структура, готовая действовать. А может, она уже существовала и ее просто передали Табаку? А кто передал?»

Неумолимо нарастала гора нерешенных вопросов.

Когда Алексей вошел в кабинет начальника, тот вертел в руках карандаш, уставив глаза в потолок, что предполагало глубокую работу мысли. Комов присел на привычную банкетку, соблазненный мягкостью сиденья в отличие от остальных канцелярских стульев, и стал ждать, пока на него обратят внимание. Ждать пришлось недолго, всего пару минут. Наконец Волошин прервал свои размышления и в упор посмотрел на Комова.

– Докладывай.

Доклад продлился около получаса. Волошин что-то черкал карандашом в записной книжке. Ручкой он пользовался редко, только когда подписывал документы.

– Сработали на четверку с минусом, – резюмировал майор. – Зачем ты к этому партийцу поперся, как баран на бойню? Задача была установить фигуранта. И все.

– Я предполагал получить дополнительные данные, – начал было оправдываться Комов, но Волошин его перебил:

– И разворошил осиное гнездо так, что вы едва оттуда выбрались. Что ты получил от этого Евсюкова? Этот телефон? Наверняка липа.

– Судя по тому, как его трясло от страха, не липа, – предположил Комов.

– Если не фальшак, то, значит, наседка, передаточное звено. – Волошин еще что-то черкнул в блокноте. – Вообще непонятно, зачем он папаше дал этот телефон… Даже если там наседка… Может, он в деле, этот партийный папаша?

– Это вряд ли. Не того поля ягода. Он по-другому ворует, – сказал Комов.

– Надеюсь, что у тебя хватило ума туда не звонить? – поинтересовался Волошин и посмотрел в глаза Комова суровым, вопрошающим взглядом.

– Я, конечно, дурак, но не настолько же, – попытался отшутиться Алексей.

Волошин шутку не воспринял.

– Самобичеванием займешься дома. Короче, по номеру телефона установишь адрес, позвонишь в местную жилконтору и вызовешь в эту квартиру сантехника. Дальше тебя учить не нужно.

В кабинет заглянула секретарша, женщина с короткой прической и в отменно отглаженной форме.

– Товарищ майор, к вам из управления.

– Всё! – Волошин хлопнул ладонью по столу. – Иди и работай.

Сантехник с ящиком на плече вошел в нужный подъезд и очень быстро вернулся, что-то недовольно бормоча себе под нос. Скорее всего, матом. К нему подослали «добряка» Крона. Иннокентий Крон, для своих Кеша, с его лучезарной улыбкой и наивными, детскими глазами вызывал доверие у трудящихся. «Актер изначальный», – как его называл Комов. Но при этом Кеша умел ловко обезвреживать мины и ставить обратно, плюс к этому отменно стрелял. А когда стрелял во врагов, то улыбка слетала с его лица, а глаза наливались злостью. Крон быстро поладил с раздосадованным сантехником.

– Эй, братуха, ты чего такой грустный? Пойдем, оросим душу, и жизнь покажется райским садом, – проговорил он пьяноватым голосом и вытащил початую бутылку водки. Улыбка его была лучезарной. Сантехник немедленно согласился, и они отлучились в какой-то полуподвал.

Минут через пятнадцать Крон вернулся без бутылки и поведал, что в квартире, кроме чистенькой, говорливой старушки, никого нет, что она никого не вызывала, но уж коль специалист пришел, то пускай проверит раковину на кухне – слишком медленно вода оттуда стекает. Сантехник что-то там сделал, и вода потекла правильно. В квартире кроме бабки действительно никого не было, но имелся в наличии телефон.

– М-да… – сказал Комов. – Отношения с людьми ты быстро налаживаешь, прямо змеей в душу влезаешь. Навести эту бабушку, покажи милицейское удостоверение, не наше, и расспроси ее, что да как. А если она окажется наседкой, то под любым предлогом останься в квартире. Сообщишь по телефону на базу Волошину о результатах.

Крон поднялся на второй этаж и позвонил в искомую квартиру. Дверь открылась. На пороге стояла старушка в цветастом халате, с аккуратно уложенными седыми волосами и слегка подкрашенными губами.

«Как будто на свидание собралась», – подумал Крон, внутренне усмехнувшись, и показал милицейское удостоверение.

– Я из милиции. Можно пройти?

– У меня сегодня сплошные посетители, – старушка всплеснула руками и засуетилась. Похоже, что ее радовало обилие посетителей. – Конечно, проходите, разувайтесь, вот тапочки.

Крон разулся в прихожей, сунул ноги в потертые тапочки и прошел в гостиную. Он, не зная с чего начать разговор, передал инициативу бабке. Старушка, обрадовавшись, что нашла свободные уши, застрекотала как пулемет.

– Последнее время меня милиция просто полюбила – стражи порядка меня задействовали в своих секретных операциях. Два месяца назад задействовали. Тоже приходил сотрудник милиции.

– Да, да, – сказал Крон, усаживаясь на лакированный стул с потертым сиденьем. – Я тоже в ней участвую. Операция связана с телефоном?

– Ну конечно же! – обрадованно подтвердила старушка. – Я не понимаю, зачем такие сложности, но ведь операция секретная. Сначала звонят мне, а потом я передаю все сказанное кому-то, перезвонив по другому номеру. Ничего сложного, и деньги платят – серьезная добавка к пенсии. А вы с каким вопросом пожаловали?

– Все правильно говорите. Не удивляйтесь, что я не надел форму, – это для большей секретности. А пришел я, чтобы вас проконтролировать. Не обижайтесь – у нас так принято. – Его лицо засветилось ангельской улыбкой. – Я представлю вас как надежного и умелого сотрудника. Это непременно оценит начальство. А по какому номеру вы перезваниваете?

– Каждый раз называют новый номер, – пояснила бабка.

– Да, да. – Крон вновь заулыбался. – А я совсем об этом запамятовал. Работы много, закрутился.

– Как раз должны позвонить через десять минут, – предупредила старушка. – Или не позвонят, но я в это время должна находиться на месте. Вот и контролируйте меня, если поручили.

Крон взглянул на часы. Подождал. В обозначенное время никто не позвонил.

– Ну вот, не позвонили. – Старушка была явно огорчена.

– Ничего страшного, – успокоил ее Крон. – Зато я позвоню куда надо.

Он набрал номер телефона Волошина и произнес в трубку одно слово:

– Наседка. – И положил трубку.

– Какая еще наседка?! – удивилась старушка.

– Наши оперативные действия связаны с птицекомбинатом, поэтому «наседка» – это кодовое слово, – пояснил Крон.

– Я так и поняла, – закивала старуха.

– Ну, я пошел. Приятно было с вами познакомиться. Никому не говорите о моем визите. Это большой секрет.

Крон встал и направился в прихожую. Оставаться в квартире он не посчитал нужным. А зачем? Если надобность возникнет, то вернется.

– Ну, вот, – сказал Волошин, положив телефонную трубку, и посмотрел на Комова. – Наши ожидания оправдались. Старушку превратили в узел секретной связи. Метод старый, но работает. Казалось бы… Они думают, что получили неловленный мизер, а мы его поймаем.

Комов не играл в преферанс, но суть фразы уловил. А Волошин продолжил:

– Эльвира уже сидит на телефонной станции с оборудованием. Его передали нашему управлению из академии наук – завелся там какой-то непризнанный гений, – а я подсуетился, чтобы оно попало к нам. Теперь мы сможем не только засекать переговоры, но и подслушивать. Ящик здоровый, с виду неказистый, но работает – если его подключить куда надо, то не только озвучивает, но и пишет на магнитную ленту. Будем в курсе дел этого Табака. Правда, наседка может быть не в единственном числе, но что имеем, то имеем.

– И что, мы будем ждать у моря погоды? – воскликнул Комов.

– Именно так. – Волошин прищелкнул пальцами. – И в случае чего, объявим штормовое преду-преждение. Персонально тебе. Ты что так уперся в этого Табака? Звезда паркета? У тебя этих звезд как на небе… С продовольственными складами разобрался? А с заправочной станцией в Мытищах? – Голос майора звучал непререкаемо и строго, но в его глазах читалась легкая насмешка.

– Уже начал разбираться, – сказал Комов и подумал: «Сменил тему и ткнул меня в больное место. Психолог».

– Вот и продолжай. Я понимаю, что у тебя этот Табак как прыщ на заднице, но выдавить пока не можем – щипцов не нашли. Но поищем. Иди, работай.

Волошин замолчал и начал рыться в стопке каких-то бумаг на столе, давая понять Комову, что разговор окончен.

Алексей покинул кабинет, но ненадолго, – ближе к вечеру его вновь вызвал начальник. Дождавшись, когда Комов усядется на свою пригретую банкетку, он с ходу заявил:

– Наседка закудахтала. Звонила женщина из телефона-автомата. Старушка передала сообщение. Номер получателя установлен. Это телефон столовой возле метро «Пушкинская». Телефон висит на стене в коридоре служебного помещения. Никто ничего не видел, да это и неважно. Важно то, что передали. Вот записанный текст. – Волошин передал Комову лист бумаги.

«Тесто для болванок приедет через два дня».

– Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Еще как говорит, – моментально отреагировал Комов. – Куда-то подвезут динамит для изготовления снарядов. У нас на фронте взрывчатку тоже называли тестом. А болванка – это корпус снаряда.

– Я тоже так подумал – у нас прямо-таки единомыслие. А куда подвезут, понятно. На заводской склад. – Волошин на несколько секунд задумался, потом сказал: – Таких заводов в Подмосковье два. Один временно закрыт – там меняют оборудование, а вот другой работает. Что ты по этому поводу думаешь?

– На складе нужно организовать засаду, а там как получится, – предложил Комов. – Нет так нет, а если да…

– Я туда послал агента якобы из Госстраха. Он все обстоятельства этой поставки аккуратненько выяснит и завтра тебе доложит. А ты продумай операцию и подготовь личный состав. И еще… Похоже, что на заводе засел компетентный крот.

Вечером к Комову на квартиру неожиданно заявился Костя Кабак, уставший, взъерошенный, с пятном на кителе и в фуражке набекрень.

– Ты приехал ко мне в гости? – удивился Комов.

– В гости я к тебе зашел, а приехал по делам, – пояснил Кабак. – Правда, сам напросился, чтобы с тобой повидаться.

– Ну, так и видайся. Заходи.

Кабак быстро вошел в прохожую, тут же стянул пыльные сапоги и засунул в них портянки. Комов воззрился на его босые, стертые ноги и хмыкнул:

– Ты что, марафон по пересеченной местности бегал?

Они сдружились за время знакомства и не особо церемонились в отношениях.

– Хуже. – У Кабака скривились губы. – Бегал по всем этажам здания, что на улице Володарского. Ну, здоровеньки булы. Перед офицерской гостиницей решил к тебе заехать.

– Здравствуй, у меня переночуешь, – сказал Комов, и они пожали друг другу руки. – А по какому поводу ты там бегал?

– И не только там, а еще в сухановскую тюрьму заглянул. Послали меня в командировку допросить одного деятеля по нашим делам и надавали кучу мелких поручений. Так вот, на допрос я потратил около часа, а потом целый день бегал по этим мелким делам. Все ноги стер.

Комов посмотрел на чернильное пятно на кителе Кабака. Тот поймал его взгляд.

– А, это… Зашел я в хозяйственный отдел, а там баба сидит, увядающая красотка, но форма на ней в обтяжку, как на манекене, прическа копной, губы накрашены, и парфюмерией тянет на километр. Попросила она помочь ей передвинуть стол. Ну, как тут откажешь. Передвинул и чернильницу на себя опрокинул. – Кабак растерянно развел руками.

– Я тебя переодену, но только в полевую форму – не в таком же виде поедешь. И трусы свежие дам, – успокоил его Алексей. – Но надо погоны и эмблемы переставить. И помойся, ты в пыли весь.

Вскоре Костя появился в одних трусах и плюхнулся в кресло. Он откинул голову на спинку кресла, закрыл глаза и постучал руками по мягким подлокотникам.

– Прекрасный ложемент. Давно в таких не сидел. Надоели расшатанные стулья и колченогие табуретки, привинченные к полу.

– Что еще за ложемент? – буркнул Комов.

– Так у нас флотские говорят. Ложемент – это прокладка, а кресло есть прокладка между задницей и полом.

Кабак явно радовался, что Комов его приютил. Его семья жила в собственном доме и числилась благополучной, поэтому его никак не прельщало общежитие коридорного типа с общим сортиром.

– Пошли лучше пожрем. Ты как насчет пожрать? – спросил Комов. – Нам тут спецпаек дослали, сосиски там всякие… Их надо быстренько пустить в дело, пока не протухли.

– С удовольствием! – радостно потирая руки, воскликнул Кабак. – С утра ничего не ел, желудок протестует.

Когда они поужинали и напились чаю с сушками, Костя изрек:

– Ну, вы навели шороху в Одессе, разворошили змеиное гнездо!

– Что нас там – до сих пор по всем закоулкам ловят? – спросил Комов.

– Скорее, наоборот. Охотники превратились в дичь.

– Это как?

– А вот так. – Кабак перевернул кружку на столе для наглядности. Закурить можно?

– Кури.

Некурящий Алексей достал с полки пепельницу и поставил перед гостем.

Кабак вынул засунутую за ухо папиросу и с удовольствием закурил.

– Полковник Зверев, как только его освободили, первым делом дал команду прекратить всякое преследование вашей группы. Это ведь вы рассказали ему про Евсюкова? Так он сразу же за него и взялся, предложил разоружиться перед партией, объявил врагом народа – это же для него как булка с маслом.

Костя затянулся несколько раз, затушил папиросу и продолжил:

– Евсюков было дернулся туда-сюда, даже в Москву звонил, но никто за него заступаться не пожелал и все свои на него набросились – всё как обычно. Тогда он сдал своих подельников – помирать, так хором. И милиционера сдал, который приказал тебя арестовать. Такой шухер в наших газетах подняли. Теперь Евсюков в тюряге парится. Скоро суд. А полковник метит в генералы.

– Крепкий мужик этот Зверев, – согласился Комов. – А как там Лаура?

– Да все нормально с Лаурой. Цветет и пахнет, о тебе вспоминает – ты ее, видимо, крепко зацепил. И ресторан процветает. У них теперь новые покровители – свято место пусто не бывает. Кто же такой цветник будет рушить?! Забрал бы ее к себе, а то сидишь тут один, как ктырь на болоте.

– У нее профессия специфическая, – отмахнулся Комов.

– Да какая разница, чем баба занимается на работе? Главное – что она умеет делать в свободное время. А Лаура умеет. Кстати, она профессиональный повар – все виды кухонь знает. – Кабак сладострастно причмокнул. – Ладно, не мешало бы поспать, но сначала надо погоны и эмблемы перешить. Ссуди мне нитку с иголкой. И еще… Я тебе увеличенную фотографию Табака привез. Наверняка сгодится.

«Очень любопытно, – подумал Комов, когда Кабак заснул. – Не зря съездили – свои вопросы решили и мерзавцев помогли разоблачить. Судьба не только жестока, но и насмешлива».

По асфальтовому шоссе ехала колонна из трех грузовиков с тентованными кузовами. Они везли взрывчатку на снарядный завод. В кабине каждого грузовика кроме водителя сидел вооруженный экспедитор в военной форме. Подобные рейсы совершались регулярно и проходили спокойно, буднично. Несколько первых поездок сопровождала милицейская машина с вооруженными сотрудниками, но потом дополнительную охрану отменили, посчитав ее излишней.

В придорожном поселке обозначилось отдельно стоящее здание с надписью «Столовая». Команда решила перекусить, хотя по инструкции любые остановки в дороге были запрещены, если не возникало на то крайней необходимости. Но обыденность расслабляет, рождает безответственность: мол, а что тут такого, все это перестраховка бюрократов.

Одного из экспедиторов оставили присматривать за колонной, остальные отправились в столовую.

– Мы по-быстрому, – сказал старший. – А тебе сюда принесем.

Экспедитор по имени Вася сидел в кабине и пускал дым от папиросы в опущенное окно. К машине подошел мужичок в драной телогрейке и попросил закурить. Получив папиросу, он рассыпался в благодарностях. Откуда взялся этот оборванец, Васю не интересовало. А мужик вышел из «эмки», припаркованной неподалеку. Легковушка всю дорогу сопровождала колонну, соблюдая приличную дистанцию, но никто не придал этому значения. Едет и едет.

Пока мужичок отвлекал внимание экспедитора Васи, из эмки вышел еще один человек, подошел к колонне и, резко ткнув чем-то острым в колесо хвостового грузовика, ретировался.

Вскоре колонна продолжила движение, но через несколько километров водитель почувствовал, что машина рыскает. Он остановился, вышел из кабины и, увидев спущенное колесо, выругался, досадливо хлопнув себя по коленкам.

– Вот зараза, мать ее налево!

Задник кузова был тщательно зашнурован и опломбирован, поэтому запаску заткнули за сиденья. Пока шофер возился с колесом, экспедитор покинул машину, подошел сзади в готовности оказать помощь. Передние грузовики по инерции проехали с километр и тоже остановились – решили подождать, пока товарищ закончит ремонт.

Завершив работу, водитель выпрямился. Сзади подъехала эмка. Оттуда выскочили два дюжих мужика.

– Помощь нужна?

– Спасибо, сами управились, – сказал водитель, ухватив дефектное колесо и намереваясь откатить его в кабину.

Подошедшие незнакомцы одновременно выхватили ножи и по нескольку раз ткнули ими водителя и экспедитора. Чувствовалось, что они знали, куда бить. Один из них, аккуратно сняв пломбу и расшнуровав задник, забрался внутрь и, провозившись там пару минут, выскочил наружу и привел все в первоначальный вид. Прикрываясь грузовиком, налетчики быстро оттащили трупы в заросший травой кювет, забрались в кабину, и машина тронулась с места, подав сигнал, мол, все в порядке. Колонна продолжила движение.

Операция захвата началась за два часа до предполагаемого прибытия груза. Склад примыкал к производственным цехам завода. В случае взрыва динамита от них мало бы что осталось, не говоря уж о складских помещениях. У телефона в кабинете заведующего складом посадили Крона. Начальник, одноногий фронтовик на протезе, пытался было протестовать, мол, ему надо срочно позвонить, но коммуникабельный Крон быстро его отговорил. Биографию главного кладовщика тщательно проанализировали и решили, что он никак не может работать на бандитов. Входы и выходы со склада перекрыли, а внутрь запустили сотрудников во главе с Фоминым, переодетых в рабочую одежду. Томительное ожидание нервировало.

Наконец ворота склада открылись и внутрь проехали все три грузовика. Команда сопровождения покинула машины и отправилась в каптерку – ребята свою работу выполнили и решили побаловаться чайком и покурить. Но не все ушли. В последнем грузовике двое остались сидеть на месте. Дождавшись, когда остальные члены команды уйдут, из кабины вышел экспедитор и устроил какую-то возню позади грузовика, видимо, пытаясь проникнуть внутрь кузова. Фомину это не понравилось.

«Что ему там понадобилось? Это не его работа, это работа контролера».

Фомин дернулся было по направлению к экспедитору, но внезапно рядом появился Крон и прошептал ему на ухо:

– Только что позвонили. На трассе нашли два трупа, предположительно из команды сопровождения.

У Фомина в голове моментально сложилась картинка последующих событий. Времени для раздумий не было. Он быстрым шагом подошел к фальшивому экспедитору.

– Чего тебе понадобилось в кузове?

– Твое дело грузить, а не командовать, – моментально отреагировал бандит.

Фомин толкнул его в плечо, провоцируя на активность, и она немедленно последовала. Экспедитор выхватил нож, но не на того нарвался. Фомин перехватил его запястье, предполагая ткнуть бандита мордой в пол и надеть наручники, но не успел – противник ударил его головой в переносицу. Фомин отклонился, удар пришелся вскользь, а потом… а потом заработали рефлексы опытного рукопашника. Нож в руке бандита воткнулся ему в солнечное сплетение и дополнительно провернулся внутри раны. Стопроцентный труп. Фомин опомнился, оттолкнул обмякшего противника и заорал во всю глотку.

– Вяжите шофера!

Тот как раз направлялся в сторону полуоткрытых ворот. Его скрутили быстро и без проблем – повалили на землю, сковали наручниками и пару раз врезали ногами по ребрам. Так, для профилактики. Операция закончилась, но не совсем удачно. Теракт был предотвращен, но…

Фомин с тоской посмотрел на труп фальшивого экспедитора.

«А надо было взять живым…» – подумал он, предвосхищая нагоняй, который он получит от Комова. Неминуемо получит.

Подошел Крон и вопросительно посмотрел на Фомина.

– Разберись, почему этот тип… – он ткнул пальцем в сторону трупа, – так стремился проникнуть в кузов, – сказал Фомин. – Что-то там нестандартное.

Крон понимающе кивнул. Через несколько минут он подошел с взрывателем в руках и обмотанным вокруг него бикфордовым шнуром.

– Взрыв произошел бы через три минуты после поджога шнура.

– М-да… – задумчиво произнес Фомин. – Всё они правильно рассчитали. Сами бы убежали и где-нибудь укрылись, а потом, после взрыва, ищи их, свищи. А грузом за это время контролеры не успели бы заняться.

Подошел Комов и воззрился сначала на труп, а потом на Фомина.

– Твоя работа?

– Моя, – признался Фомин, опустив глаза долу.

– Расслабился ты в последнее время, – спокойным голосом проговорил Комов. – Надо тебя на серьезные соревнования послать по рукопашному бою. Чтобы взбодрить. Все, сворачиваемся. Тут милиционеры подъехали. Они без нас разберутся.

В тот же день Комов собрал свое подразделение, и начался разбор полетов. Больше всего досталось Фомину. Он не оправдывался и молчал, полностью признавая свою вину.

– Надо допросить водителя, – предложил один из сотрудников. – Может быть, он что-нибудь полезное скажет.

– Это вряд ли, – отмахнулся Комов. – Пешка, нанятая для одной поездки. А второй, может быть, что-нибудь и сказал бы, но клиент еси на небеси. – Он выразительно взглянул на Фомина. Тот неожиданно встрепенулся.

– Мы про крота забыли – там ведь где-то крот угнездился; вернее, судя по записи, кротиха. Она точно Табака нам выдаст, ее только надо установить.

– Логично, – согласился Комов. – Согласую с Волошиным, и займемся. Навскидку, сведениями о времени поступления грузов могут владеть начальники, работники отдела снабжения и складские. Установим работающих там женщин и каждому выдадим по экземпляру вероятного крота. Не марьяжничать, работать жестко, брать сразу за жабры, типа «Что же ты, сучка, Родину продаешь».

А дальше по обычной схеме.

Ангелина Шнайдер, для своих Геля, не понимала, почему, несмотря на победные реляции, Красная армия потерпела поражение на Белостокском выступе. И кто в этом виноват, она тоже не понимала, потому что после окружения ее части, где она работала переводчиком, сведения можно было почерпнуть, разве что выслушивая противоречивые мнения сослуживцев. А потом ей вообще стало не до этого. После сдачи в плен. Лично она в плен не сдавалась – сдал воинскую часть кто-то из командиров с объяснением «иначе перебьют». Не все с этим согласились: многие целыми взводами и ротами уходили в леса или шли на прорыв к своим. Но не все, далеко не все.

А Гелю вместе со всеми штабными пленили. Женщина двадцати пяти лет, весьма соблазнительной наружности, она сразу же привлекла внимание немецких солдат с нагрудными орлами на кителях. Трое из них во главе с ефрейтором затащили ее в ближайший сарай, разложили на куче ящиков и, сорвав с нее форму и нижнее белье, намеревались предаться любовным забавам. Участь ее была бы плачевна, но вмешался его величество случай: в сарай заглянул некий гауптман и разогнал насильников.

– Was für ein süßes Mädchen [9], – сказал он, плотоядно разглядывая голую женщину.

– Спасибо, что выручили, герр гауптман – сказала Геля по-немецки, пытаясь прикрыть интимные места.

– О, Mädchen понимает немецкий. Благодарить следует не словами, а делами. Ты только не сопротивляйся.

Офицер осклабился до ушей, подошел к ней и начал ласкать оголенные груди. Обделенный на войне женской лаской, он просто сгорал от желания.

– Уж лучше со мной, чем с этими бауэрами. Я с тобой ничего плохого не сделаю, только…

Гауптман быстро сдернул брюки и, не снимая сапог, навалился на нее и ритмично задергал задом. Геля закрыла глаза и расслабилась, не оказывая сопротивления. А что ей еще оставалось?!

Немец закончил начатое, подождал, пока Геля оденется, и самолично отвел ее к остальным пленным, укоризненно посмотрев на группу незадачливых насильников. Геля осознала, что знание немецкого ей может еще пригодиться, очень пригодиться.

А потом ее поместили в еврейское гетто, посчитали за еврейку, хотя отец ее был из немцев Поволжья. В распределительном пункте Геля заговорила по-немецки, но утомленный фельдфебель посчитал, что женщина говорит на идише, смачно выругался и отправил ее по назначению. Она ведь назвалась Гелей, а не Ангелиной, а имя Геля носили в том числе еврейские женщины.

Потянулись суровые и однообразные будни в кирпичном бараке с маленькими зарешеченными окнами и уставленном двухэтажными нарами из неотесанных досок. Их кормили, выносили парашу, порой куда-то забирали нескольких женщин, но они не возвращались обратно. Прошел месяц, прошел второй. Приближалась осень, и в бараке становилось холодно по ночам. Им выдали байковые одеяла и принесли две печки-буржуйки.

Геля близко сошлась со своей соседкой по нарам, Галей Шифриной из Гродно. Они рассказывали друг другу про свою жизнь, делились сплетнями и мечтали о лучшем будущем, которого не предвиделось. Галю вскоре увели, и она назад не вернулась. Но у Гели имелись особые мечты, которыми она не делилась со своей подругой. Она ведь наполовину немка, по сути фольксдойче, а вовсе не еврейка, и этим нужно было непременно воспользоваться – представился бы случай. И случай представился.

В барак обычно входили через калитку, врезанную в ворота, а тут ворота открыли нараспашку. Группа офицеров вермахта углубилась на несколько метров в барак и остановилась. Их сопровождал человек в штатском в качестве переводчика. Впереди стоял оберст, полковник.

«Какая-нибудь комиссия для проверки…» – подумали сидельцы.

Офицеры о чем-то поговорили, а потом штатский крикнул по-русски, чтобы слышал весь барак:

– Просьбы, жалобы имеются?

Обычно узники молчали, а тут, к удивлению всех, громко, на весь барак ему ответили по-немецки:

– Ich bin Deutsche, keine Jüdin. Mein Vater ist der Deutsche Günter Schneider. Ich wurde aus Versehen hierher gebracht [10].

Это сказала Геля. Офицеры застыли в недоумении.

«Немку посадили в еврейское гетто? Quatsch! [11]» – подумал полковник. Он прошел вперед и увидел на верхних нарах растрепанную и чумазую девицу, которая и в таком виде выглядела весьма привлекательно. Полковник некоторое время смотрел на нее, потом молча кивнул и вернулся к комиссии.

– Ту, что говорит по-немецки, помыть, приодеть и доставить ко мне в кабинет, – последовала команда.

Выслушав всю подноготную Гели, полковник оценил ее ладную фигуру, симпатичную мордашку, и Геля вместо гетто оказалась в богатых апартаментах в доме какого-то бывшего латвийского дворянина, там, где обосновался полковник. Она ни капельки не сомневалась, зачем ее сюда доставили – оберст сделал ее своей любовницей и оставил жить у себя. Вскоре Геля получила документы, ей присвоили звание ефрейтора вермахта и направили в штаб на должность переводчика. Привычная работа, да только в немецком штабе. Полковник обращался с ней ласково, ни в чем не отказывал, но где-то через полгода у него появилась новая фаворитка, а Гелю переселили в гостиницу, в приличный номер.

«Нормально живу, комфортно, но надолго ли?»

Она ни капельки не верила, что СССР проиграет эту войну. Когда советская армия вступила в город, немецкий штаб разбомбили и полковник погиб, Геля благодарила Бога, что в это время работала на выезде. Она вернулась в гостиницу и глубоко задумалась.

«А куда мне теперь? Никому до меня нет дела – все свои шкуры спасают, бегут как крысы. Здесь меня, скорее всего, расстреляют. В Германию податься? Так ведь и туда русские доберутся».

Мысли стучали в ее голове бешеной шрапнелью. И достучались. Появилось окно возможностей.

Геля сожгла немецкие документы, надела невзрачное платье, повязала голову грязноватой косынкой и ненароком присоединилась к колонне женщин, выходящих из гетто для эвакуации в тыл. Никто и не заметил.

«Вряд ли меня признают. Галя, скорее всего, мертва, да и мало кто остался из тех, прежних».

Бывших заключенных перевезли в Минск и расселили в захудалой гостинице с клопами. Начали устанавливать личности. Геля сказала, что документов у нее нет, и назвалась Галиной Соломоновной Шифриной родом из Гродно. Ей посоветовали вернуться в Гродно, благо этот город уже находится в тылу, и явиться в местную комендатуру для получения паспорта. Она так и сделала. В прифронтовой неразберихе ей поверили. Выправив документы, она уехала в Москву, чтобы окончательно обрубить концы. Кое-какие деньги вместе со справкой ей выдали еще в Минске – на дорогу хватило. Добравшись до столицы и просидев на вокзале трое суток, Геля пообщалась с такими же, как она, и в конце концов по протекции одной из женщин устроилась на военный завод в Подмосковье кладовщицей. Там делали снаряды для артиллерии. Ее поселили в общежитии, и жизнь стала потихоньку налаживаться.

В один из дней в городской столовой к Геле подсел симпатичный парень, к которому она сразу же отнеслась благосклонно: хорошо одет, не лишен чувства юмора, немножко грубоват, с элементами нахальства, – но такие ей нравились. Парень назвался Женей и пригласил ее в кино, а потом уговорил пойти к нему типа попить чаю. Что это за «чай», Геле объяснять было не нужно, но она согласилась. А почему бы и нет?

Жил он в трехкомнатной, хорошо обставленной квартире. Вместо чая они выпили сухого вина, поговорили о том о сем и улеглись в постель. А на утро, за завтраком, Женя задал вопрос, небрежно так, походя.

– Ну, как тебе живется, Геля?

Геля вздрогнула, хотела сказать, что она вовсе не Геля, а Галя, но, пройдя суровые испытания, она напрочь потеряла девственную наивность и прекрасно понимала, что такие вопросы просто так не задают, по крайней мере в этом конкретном случае. Поэтому она задала встречный вопрос:

– Что тебе от меня надо?

– Вот это правильный подход к делу, без лишних реверансов, – похвалил ее Женя. – Да ничего особенного: живи, как живешь, работай, как работаешь, но только будешь сообщать нужные нам сведения касательно своего завода и получать за это деньги, хотя можно было их и не предлагать – ты сама знаешь, что сделают с тобой, если вскроются отдельные детали твоей чудной биографии. Зеленкой лоб намажут. Но мы люди благодарные – за любую работу платим. Однако нам нужны объективные сведения по запросу.

– Кому это «нам»? – поинтересовалась Геля.

– Какая тебе разница? – отмахнулся Женя. – Деньги не пахнут. Воняет в бараке, что в гетто, что в ГУЛАГе. Фашистам ты не задавала таких вопросов, когда у них на службе состояла. Но мы не фашисты, мы другие. Ну, так как?

Геля на несколько минут задумалась, перебирая возможные варианты ответа, и согласилась.

Новоявленный хозяин Женя проинструктировал ее относительно сотрудничества, и они расстались.

Среди кладовщиков числились две женщины, но одна из них вторую неделю лежала в больнице, а второй была Геля Шнайдер, по документам Галя Шифрина, поэтому Комов пошел на склад один. Остальные задействованные сотрудники ГУББ расползлись по другим отделам для допроса подозреваемых. Зайдя в кабинет для кладовщиков, Алексей попросил лишних выйти и остался один на один с Гелей.

«Привлекательная женщина… Что ее могло подвигнуть на предательство, если это она? Деньги? Она пристроена, работает, зарплату ей платят. Ненависть к СССР? Это после еврейского-то гетто?! Сомнительно. Шантаж? Очень может быть, если ей пришлось выбирать из двух зол меньшее. А что это за два зла?»

Он присел напротив нее, представился и неожиданно крикнул ей прямо в лицо, скорчив зверскую гримасу:

– Что же ты, сучка, Родину предала?!

Женщина вздрогнула, глаза у нее забегали.

«Тут любая вздрогнет, а вот глаза… Глаза – зеркало души, а на душе у нее неспокойно».

– О чем вы? Какое предательство?

Геля быстро успокоилась, взгляд ее просветлел.

– Вы в курсе, что склад собирались взорвать? Наверняка в курсе. Взорвать динамитом, который недавно привезли. Взорвать вместе со всем персоналом, в том числе с вами. Кто-то передал сведения о времени поступления груза, и голос по телефону звучал женский, – продолжил допрос Комов спокойным голосом. – Вы женщина, работаете на складе.

– Женщин у нас много работает, а я не самоубийца, – парировала Геля.

Комову доложили, что именно эта кладовщица пыталась покинуть складское помещение, но ей не позволили.

– Поэтому непосредственно перед взрывом вы пытались покинуть склад? Как-то побочные, мелкие фактики начинаются складываться в мозаику. Колись, сука!

Геля никак не отреагировала на очередной наезд опера. Она многое пережила. На нее кричали, ее били, насиловали, грозились убить, и если бы она не научилась отрешаться от всяческих угроз и нападок, то давно бы сошла с ума.

– Я пошла в кассу за зарплатой. Когда вы ушли, я ее получила, – пояснила она. – Показать?

«Опа-на! А у них действительно в этот день выдавали зарплату. Но что-то здесь нечисто. Нервы у нее железные, но некоторая нервозность присутствует. Чего она нервничает-то?» – подумал Комов и продолжил:

– Некая банда во главе с Евгением Евсюковым по кличке Табак задумала совершить террористический акт, и это им почти удалось, и удалось бы, если бы не наши оперативные действия. Им некто женским голосом сообщил по телефону о времени прибытия груза, а именно – динамита. Вы представляете себе последствия: разрушенный в хлам завод и куча мертвецов, ваших сослуживцев. А у них семьи, они пережили войну и мечтали о лучшей жизни.

Комов попытался давить на жалость, хотя на успех особо не рассчитывал. Так, для порядка. Но ему нравилось, как он говорил, прямо как комсомольский вожак Боря на институтском собрании.

«А я ведь не знала, что они собираются что-то взрывать, и действительно пошла за зарплатой. Мерзавец этот Женя. Но ведь меня расстреляют, если я признаюсь. Или нет? Или расстреляют? Надо держаться, надо терпеть», – решила Геля.

– Почему вы считаете, что именно я сообщила?

– Я это не утверждаю, пока не утверждаю, – сказал Комов, и тут ему пришел на ум убийственный аргумент. – Но существует один несокрушимый нюанс. Разговор по телефону мы записали на магнитную ленту – появилась у нас такая возможность. А теперь мы запишем голоса всех подозреваемых сотрудниц, в том числе ваш, а экспертиза сравнит и обнаружит совпадение. А это уже неопровержимое доказательство. И никуда вы не денетесь, если виноваты. Признавайтесь – чистосердечное признание может сохранить вам жизнь.

Геля задумалась. В ее сознании всплыли картины прошлого, довоенного прошлого.

В пединституте, на инязе, ей училось легко. Там у нее в программе присутствовали два иностранных языка: немецкий и английский. Немецкий учить у нее не было никакой необходимости – отец постарался. Преподаватели это быстро поняли, и девушка ходила только на зачеты и экзамены, посещая лекции лишь по немецкой литературе, живописи и жизни в Германии. После окончания вуза ее распределили в Балашиху, в обычную среднюю школу преподавать немецкий язык ученикам старших классов. Потянулись серые, беспросветные будни: уроки, проверка домашних работ, общежитие с общей кухней и туалетом, благо ей выделили отдельную комнату, а в основном жили по двое. Посодействовал директор общаги, который имел на нее виды, но любовь как-то не сложилась.

Надо было разбавлять чем-то однотонное бытие, и Геля пыталась.

Она пару раз сходила на танцы в Дом культуры. Там ее непрерывно приглашали кавалеры в надежде поближе познакомиться, но Гелю это не заводило – она ждала принца. Как Ассоль в «Алых парусах». И дождалась. Им оказался Андрей, офицер-пограничник, приехавший в отпуск. Они влюбились друг в друга с первой случайной встречи – достаточно было посмотреть в глаза друг другу. В общежитии сторонних посетителей пускали лишь до одиннадцати вечера, и Андрей туда проникал на ночь через окно туалета на первом этаже, которое предварительно отпирала Геля. Они занимались любовью и были счастливы. Отпуск у Андрея закончился, он отбыл на свою погранзаставу, пообещав непременно вернуться, тогда они поженятся, и погиб в первую неделю после начала войны.

«Это неправильно, это несправедливо, почему именно его?..» – плакала ночами Геля, а днем с трудом ходила на работу. Душа ее рвалась к любимому, хотя бы туда, где его убили эти гады. Гады, гады!

«Там нужнее мое знание немецкого», – решила Геля.

Она пошла в военкомат, и ее призвали на службу в качестве переводчика. Потом в гетто ее героический пыл иссяк, как утренний туман, но это было потом.

А сейчас, на допросе, ее внезапно прорвало. И вовсе не из какого-то меркантильного расчета, а просто накатила какая-то волна и понесла, понесла…

– Я не Галя Шифрина, я Геля Шнайдер. Это я звонила.

И она поведала Комову свою историю.

Волошин вместе с Комовым сидели в комнате для переговоров, когда туда ввели Гелю. Наручников на ней не наблюдалось. Она осторожно присела на край стула и одернула платье на коленках.

Некоторое время сидели молча, бросая взгляды друг на друга. Первым начал разговор Волошин.

– Ангелина Гюнтеровна. Сначала мы хотели бы понять, что подвинуло вас пойти на сотрудничество с террористами. Деньги вам, вероятно, платили, но для того, чтобы решиться на этот рискованный шаг, наверняка имелись более глубокие причины, какая-то отрыжка прошлого. Мы так считаем. Так что явилось предметом для шантажа? Кто вас шантажировал? Давайте, рассказывайте, не торопясь и подробно. Мы внимательно слушаем.

Офицеры обращались с арестованной вежливо, не пытаясь пугать или давить на психику. Ей все равно деваться было некуда – выложит все до дна.

Рассказ Гели длился более часа. Она в деталях поведала и об окружении, и о еврейском гетто, и о работе в немецком штабе, и как она выкрутилась при наступлении Красной армии. По мере рассказа глаза у офицеров все больше округлялись – ну прямо приключенческий роман с элементами ужасов.

– Я боялась. Что меня расстреляют. Так мне сказал этот Женя, фамилии его я не знаю. – Она взглянула на Комова. – Товарищ капитан мне говорил, но я не запомнила, не до этого было, – сказала Геля после изложения своей печальной повести.

Возникла длинная пауза. Молчание прервал Комов.

– Фамилия у него Евсюков, но об этом потом. А за ваши похождения во время войны вас вряд ли бы расстреляли, но посадили бы точно, несмотря на смягчающие обстоятельства. И, вероятно, надолго. Война закончена, но эхо войны в головах людей, в том числе следователей и судей, еще не утихло, поэтому приговор соответствовал бы законам военного времени. А вот за сотрудничество с террористами накажут по максимуму, несмотря на то, что теракт предотвратили. Что вы по этому поводу думаете, товарищ майор?

– Что я думаю? – Волошин почесал затылок. – Проявлять какое-либо геройство в ее положении было бы глупо – ей надо было выжить. И она на удивление выжила. Большого вреда, работая переводчиком, не нанесла – это можно принять во внимание, а вот остальное…

Он в упор посмотрел на Гелю.

– У вас есть только один приемлемый выход – помочь нам в поимке Евсюкова, который Табак, который Женя. И существенно помочь. Тогда мы сможем сильно смягчить приговор по статье о пособничестве террористам или вообще снять это обвинение. Следствие будет вести наш товарищ Слепцов, а он представит материал для суда в соответствующем, благоприятном для вас виде. А ваша помощь органам положительно повлияет на суд. Вы согласны с моим предложением, Ангелина Гюнтеровна?

– Согласна, – не задумываясь ответила Геля.

Волошин на несколько секунд задумался, а потом сказал, акцентированно хлопнув ладонью по столу.

– Тогда начнем по сути. Что вам предлагал Евсюков за сотрудничество?

– Деньги и молчание, – пояснила Геля.

– О процедуре связи мы знаем. В каких отношениях вы были с Евсюковым?

– В разных, – сказала Геля и чуть поморщилась.

Волошин в ответ криво усмехнулся.

– Ну, если в разных, то вы знаете, где он живет. Не в общежитии же он вас навещал.

Комов саркастически хмыкнул.

– Знаю, – подтвердила Геля. – Могу назвать адрес квартиры. Я была там три раза. Последний раз неделю назад.

Она назвала адрес.

– Вы готовы принять участие в операции по задержанию Евсюкова? – спросил Волошин. Он прекрасно понимал, что ни в какой операции Ангелина участвовать не будет. Это был лишь тест на проверку лояльности.

– Согласна.

Глаза Гели загорелись азартной злостью.

– Это хорошо. Может быть, и привлечем. – Волошин повернулся по направлению к двери и гаркнул: – Конвой! – В комнату заскочил сержант. – Уведите арестованную. Отвезете ее в Бутырку, в одиночную камеру. Скажете, чтобы содержали в щадящем режиме. Я распоряжусь.

Когда арестованную увели, Комов сказал:

– Он может поменять квартиру после провала.

– Может, – согласился Волошин. – Но будем пробовать. Для начала пошлем туда топтуна.

На площадке между домами сидел мужичок. Всем проходящим мимо него гражданам он приветливо кивал и улыбался. Видимо, похмелился с утра и радовался жизни. Кто-то кивал в ответ, кто-то брезгливо морщился. Но его расслабленность была обманчива. Когда он увидел трех мужчин, входящих в подъезд напротив, то напрягся, вглядываясь в их лица, и стоило им войти внутрь дома, как мужик покинул скамью и с неожиданной резвостью устремился к телефонной будке, стоящей за углом. Сказав в трубку несколько фраз, он неторопливым шагом вернулся на лавочку. Это был штатный филер ГУББ под псевдонимом Хлыст.

Волошин вызвал Комова.

– Хлыст звонил. Клиент на месте. С ним еще двое. Ты готов?

– Готов. Выезжаем немедленно, – отчеканил Комов.

Волошин прокричал вслед уходящему капитану:

– Табака брать живым, живым при любых раскладах. Фомину об этом напомни.

Комов поднял руку, мол, услышал и понял.

Разномастно одетая группа оперативников забралась в фургон с надписью «Электромонтаж», и грузовик поехал по нужному адресу. Остановив машину в соседнем дворе, они рассредоточились и как бы независимо друг от друга устремились к нужному дому.

Проходя мимо улыбающегося Хлыста, Комов услышал:

– Трое вместе с Табаком, второй этаж, квартира семь, дверь слабая.

Комов кивнул и двинулся к подъезду. Внутри к нему присоединились еще двое оперативников, остальные прикрывали снаружи. Дверь была стандартная, сколоченная из толстых досок и обитая фанерой с двух сторон. Но имела два врезных замка, что не являлось принципиальным для головорезов Комова. Оперативники обнажили стволы.

– Стрелять только по конечностям, – напомнил капитан. – Пошли.

Здоровенный мужчина по прозвищу Мамонт с короткого разбега врезал ногой по двери. Дверь вылетела, как пробка из бутылки. Жига рыбкой влетел в квартиру, распластался на полу и выстрелил в полуоткрытую дверь гостиной, увидев в прицеле чью-то ляжку.

– Всем мордой в пол! – заорал Жигов.

Надо было давить на психику, пока не опомнились. Раздался вскрик «Уй, сука!», прозвучали ответные выстрелы и звон оконного стекла. Жига продолжил отвлекающую стрельбу, Мамонт устремился в кухню, а Комов, согнувшись дугой, ввинтился в гостиную. Обожгло левое плечо.

«Ранили, гады».

Он откатился в сторону, аккурат к бандиту, сидящему на полу и баюкающему раненую ногу, и врезал ему рукояткой пистолета в лоб. В гостиную влетел Мамонт и моментально отстрелял по злодею, залегшему за порогом спальни.

– А где Табак? – крикнул Комов.

Ответом было молчание. Потом Мамонт угрюмо пробормотал:

– Нету Табака. В окно выпрыгнул.

Сей факт Комова ничуть не огорчил. Фома его не упустит.

Бандит, залегший в спальне, был убит наповал. Второй, оглушенный Комовым, начал приходить в себя – приподнялся и затряс головой. Жига и Мамонт его быстро заковали в наручники и бросили на диван.

– Командир, ты ранен. – Запасливый Жигов достал индивидуальный пакет. – Давай, распрягайся – лечить тебя будем.

Рану залили зеленкой и перевязали.

– Жига, ты проследи за этим, – распорядился Комов, указав пальцем на лежащего на диване бандита. – И оружие собери. А мы пошли посмотрим, что с Табаком Фомин сотворил.

Он ни капельки не сомневался, что Табаку не удастся сбежать. Рана зудела, но Комов, три раза будучи раненным на фронте, терпел и успокаивал себя: «Хорошо, что не в ногу или еще куда…»

Фомин стоял под окнами второго этажа дома, прижавшись к стене. Пистолет находился в кобуре под рубашкой. Чтобы руку не загружал. Он не просчитывал вероятность нападения. В разведроте Комова его приучили ожидать нападения врага круглосуточно, поэтому он ни на секунду не расслаблялся.

Раздался звон разбитого стекла, из окна второго этажа выпрыгнул мужчина и, спружинив ногами на асфальте, пытался бежать. Фомин достал его одним прыжком и врезал ребром ладони по загривку. На сей раз он действовал холодно и расчетливо. Мужчина уткнулся головой в землю. Так и лежал, выпятив задницу. Фомин не торопясь застегнул ему на запястьях наручники и ткнул в плечо. Бандит распластался ничком на асфальте. Фомин моментально его развернул и идентифицировал. Судя по фотографии, это Табак. Точно Табак! Попался голубчик!

Подошли Комов с Мамонтом.

– Живой? – спросил Комов, глядя на лежащее тело.

– Живой и даже не помятый, – радостно воскликнул Фомин. – Подарок Волошину.

– Двоих, что наверху, передать милиции – сотрудники сейчас приедут. А Табака мы забираем с собой, – скомандовал Комов.

– Может, его попинать для порядка? – предложил Мамонт.

– Нельзя, Волошин заругает, – сказал Фомин и усмехнулся.

Из-за куста выскочила лохматая дворняга и улеглась рядом с Табаком, вопросительно глядя на Мамонта. Тот вынул из кармана сушку и предложил псу. Потом нашлепал Табаку по щекам, и, когда тот очнулся, его поставили на ноги и повели к фургону с надписью «Электромонтаж».

Евгения Евсюкова завели в камеру Сухановской тюрьмы, бывшего мужского Спасо-Екатерининского монастыря. А камера раньше была монашеской кельей размером в шесть квадратных метров. Решетки на окне не наблюдалось, что сильно удивило Табака. У него имелся небольшой опыт пребывания в тюрьме, а там окно было не только зарешечено, а еще висел металлический «намордник». Но тем не менее поверх намордника можно было любоваться куском безоблачного неба или ночными звездами, а здесь через гофрированные стекла проникал лишь тусклый свет. Никаких солнечных лучей и солнечных зайчиков.

Посреди камеры ввинтили маленький металлический столик и две круглые табуретки, тоже привинченные к полу.

«Две табуретки – значит, могут кого-нибудь подселить. Да тут и одному тесно – конура какая-то!» – возмутился Евсюков, продолжая изучать скудный интерьер камеры. Прилечь тоже было некуда, не на каменный же пол, а шконка днем убиралась в стену, прямо как в купейном вагоне, и раскладывалась только на ночь. Тогда можно было поспать, если не поведут на ночной допрос, что часто практиковалось в Сухановке. Когда шконка откидывалась, то между ней и табуретом удавалось едва протиснуться или приходилось перепрыгивать. В зависимости от комплекции.

Наручники с него не сняли, но нацепили браслеты спереди – можно было хоть кистями потрясти, чтобы руки не затекали, хотя это мало помогало. Табак понял, что на сей раз накрепко попал в дурную историю, никакой папа не вытащит. Но кто-то ведь должен вытащить!

«Сам я отсюда не выберусь. Никак. Если не помогут. А помогут? Должны».

Он ударился в воспоминания про свои жестокие забавы и окаянства, которые ему всегда сходили с рук. Почти всегда.

Сколько он себя помнил, отец всегда занимал высокие должности, имел обширные связи не только в Одессе, но и в Москве, в том числе в силовых структурах, поэтому купировал проказы сынка, а иначе эти проказы стоили бы ему очень дорого.

Первый раз Женя столкнулся с органами правопорядка в пионерском лагере в возрасте пятнадцати лет. К тому времени он превратился в рослого, мускулистого юношу, и на него с интересом поглядывали девчонки. Там, в лагере, он познакомился с пионервожатой соседнего отряда Леной, худенькой романтичной девушкой восемнадцати лет. Женя ей понравился, и они часто проводили вместе свободное время. Как-то Лена пригласила его к себе в комнату и начала читать стихи. Стихи его мало интересовали, в нем заиграли мужские гормоны, и он начал гладить девушку по плечам, пытался поцеловать. Лена отстранилась. Тогда он повалил ее на кровать и, преодолев сопротивление, грубо изнасиловал.

С тех пор Лена избегала какого-либо общения с Женей. Это его бесило, и он в отместку рассказал товарищам о своих плотских утехах. Новость быстро разнеслась по всему лагерю, девушку начали травить все кому не лень. Вмешалось руководство лагеря, а вскоре появился дознаватель. Девушка рассказала в деталях, как все произошло. Жене грозила колония для малолеток, но вмешался папаша, и дело переиначили, вывернули наизнанку: оказалось, что это Лена соблазнила несовершеннолетнего. После этого девушка куда-то исчезла, но Женю это мало интересовало.

Второй раз он столкнулся с законом в школе, перед самым выпуском, – он поругался с одноклассницей и ткнул ее карандашом в глаз. Как-то само получилось, рефлекторно. Девушку отвезли в больницу и вызвали милицию. Глаз удалось сохранить, а инцидент замяли с помощью денег, – мол, глаз-то цел, а тут такая приличная сумма прилетела. Семья девочки жила бедно, и на компромисс согласились.

А Евсюков младший оценил свою безнаказанность, почувствовал себя царем горы, который может измываться над людьми, приравнивая их к безропотным кроликам, и испытывать от этого неизмеримое удовольствие. Как-то в припортовом районе он начал предлагать прохожим выпить мочу из бутылочки за приличную сумму денег. Над ним смеялись или просто отворачивались, а один портовый бродяга согласился, выпил, причмокнул и пояснил, что бабушка рекомендовала ему пить мочу для лучшего пищеварения. Это сильно рассмешило Женю, и он продолжил отвратительный эксперимент. Но на сей раз ему не повезло – ему набили морду и освободили карманы от денег.

И тогда он осознал истину – не надо участвовать самолично в рискованных мероприятиях, а следует привлекать к этому людишек, готовых за обещания, ради самоутверждения или за деньги творить что угодно. А таких оказалось предостаточно. Женя начал устраивать гладиаторские бои в скверике, что недалеко от его дома. Оба участника получали денежные призы, но победитель намного больше. Дело начало расширяться, появился тотализатор. Кассу держал Евсюков, отстегивал себе оговоренный процент и, кроме того, получал истинное удовольствие от процесса. Кто-то стуканул в милицию, и букмекеров вместе со зрителями разогнали, пообещав пересажать всех, если продолжат.

Женя давно понял силу денег. Они ему были нужны вовсе не для приобретения всяких шмоток или цацек – они его мало интересовали, а для организации авантюрных дел. Он превратился в отъявленного авантюриста, циничного и злобного. Душа его рвалась к сомнительным приключениям, привлекая неустоявшихся личностей за деньги или просто так. Он не пожелал продолжить учебу, хотя с помощью отца мог бы поступить в приличный вуз, да и сам бы поступил – в школе он получал неплохие отметки.

«Писать, читать, считать научили – и хватит. Мне нужны другие знания, а этому в вузах не учат».

Отец выделял сынку приличные суммы на карманные расходы и предлагал непыльную работу, но тот упорно отказывался. Не от денег, от работы. К тому времени Женя оброс мелкими криминальными связями, и ему предложили раскладывать по тайникам пакеты с курительным наркотиком. Сам он раз попробовал покурить, но ему не понравилось. Да и ремесло ему не понравилось, хотя и платили прилично. «Слишком мелко – не мой уровень, надо брать выше».

А когда началась война, то его призвали в армию и отправили на фронт. И отец не помог. Женя вовсе не собирался сражаться за Родину, а тем более отдавать свою жизнь, – самому пригодится; он был вне всякой идеологии, хотя в школе его очень старались приучить к коммунистическим идеям. Сначала он хотел дезертировать, но передумал. Надо было чем-то жертвовать, чтобы сбежать с фронта. «Жертвуй малым, чтобы сохранить остальное». И он пожертвовал. При первом же боестолкновении прострелил себе ногу и попал в госпиталь. Там он познакомился с таким же «самострелом», который предложил ему войти в состав серьезной структуры.

– Деньги дадут огромные.

– А как же фронт? – спросил Евсюков.

– Отмажут, – ответил ему сосед по кровати.

После излечения он познакомил Женю с серьезным мужчиной – это Евсюков сразу же интуитивно осознал. Они пошли в столовую, и незнакомец, назвавшийся Альбертом, предложил Жене без утаек рассказать свою биографию, чтобы понять, с кем имеет дело и почему этого парня ему рекомендовали. Евсюков понял, что шутками здесь и не пахнет, и качественно исповедался. Альберт подумал и сделал неожиданное предложение: организовать налет на портовый склад с медикаментами, предложив за работу огромную по понятиям Жени сумму денег и огромный аванс. Хоть сейчас.

– Вы такие доверчивые? – спросил Евсюков.

– Жизнь нас заставила быстро разбираться в людях. Самое большее, что мы можем предложить, это доверие. Будет доверие – будет всё. А теряют доверие вместе с головой. Ну, как?

Альберт упер в Евсюкова жесткий и проницательный взгляд.

Женя долго не раздумывал и согласился. Это была его стихия. Ему дали прозвище Табак, и жизнь Евсюкова превратилась в удивительный приключенческий роман.

Его воспоминания прервал надзиратель, подав-ший команду «На выход». Табака отвели в комнату для допросов. Там находились следователь Слепцов и лейтенант с позывным «Мамонт» для психологического, а при необходимости и физического воздействия. Его внушительные габариты и бульдожья челюсть призывали к искренности показаний арестованного. С Евсюкова сняли наручники, и он уселся напротив Слепцова. Тот, как обычно, начал с неожиданного и сбивающего с толку вопроса, нарушив регламент типа «фамилия, имя, отчество» и так далее.

– Ты в курсе, что твоего отца арестовали, и по твоей милости?

– Я давно не общаюсь с отцом – у нас разные взгляды на жизнь, – слегка напрягшись, пояснил Табак.

– Может быть, может быть… А это он тебя науськал взорвать снарядный завод?

Выражение лица Слепцова ужесточилось.

– Отец строит коммунизм – ему не до этого. И о каком таком заводе вы говорите? Знать не знаю.

– Хорошо, к этому мы еще вернемся. А почему ты выпрыгнул в окно и пытался бежать? И стрельба в квартире началась, нашего сотрудника ранили. Кого ты так испугался?

– Меня хотели ограбить, в квартиру заявились бандиты. Я воспользовался моментом и хотел сбежать, но мне помешал ваш сотрудник, – не моргнув глазом, объяснил Евсюков.

– Красиво врешь. А что ты можешь сказать по поводу ограбления сберкассы?

Слепцов назвал адрес.

– А я тут при чем? Меня там кто-нибудь видел?

– Тебя выдал некий Шрам. Знаешь такого? А в Одессе подтвердили.

– Первый раз слышу про Шрама.

Евсюков шел в откровенную «отрицаловку».

– Мы можем вам устроить очную ставку.

Имея обширный опыт допроса бандитов всех мастей, Слепцов понимал, что жесткое физическое воздействие не всегда приводит к успеху. Если к подследственному сразу же применить жестокие пытки с нестерпимой болью, да еще обеспечить визуальное наблюдение, то он признается во всех смертных грехах. Вот поставить перед ним зеркало, и пускай наблюдает, как ему по кускам режут гениталии. Продаст маму, бабушку и деток. И разберись там, где крупинки правды. Поэтому нужно только обозначить методы воздействия и обрисовать перспективы. Обычно помогает добиться искренности. А если попадется упертый дурак, то идти до конца. На то он и упертый дурак.

Слепцов бросил взгляд на Мамонта, – мол, подключись.

Тот подскочил к Табаку, сотворил зверскую мину и обратной стороной ладони врезал ему по щеке. Врезал от души, так, что Табак свалился на пол. Мамонт несколько раз пнул его по ребрам и прорычал:

– Ты что, гнида, не понял, куда попал? Да я из тебя котлету сделаю, и зароют тебя, как собачку. Мы и так про тебя все знаем, а допрос лишь для протокола. Будешь говорить?

– Буду, – дрожащим от страха голосом пробормотал Табак. Он не привык к подобному обращению. Он плохо терпел физическую боль.

Мамонт взял его за шкирку и усадил на табуретку.

– Повторяю вопрос, – спокойным и доверительным голосом проговорил Слепцов. – Кто тебе поручил взорвать завод? Сам бы ты за это не взялся, слаб в коленках.

– Это Альберт, – выдавил из себя Евсюков.

– Кто он, где он?

– Не знаю.

Мамонт вновь отвесил Табаку оплеуху.

– Ты что, не понял?

– Я правда не знаю! – возопил Табак. В его глазах показались слезы, губы скривились. – Он меня только завербовал в Одессе. А потом мы общались через тайник. Это в парке возле Яузы, рядом с прудом. Там есть дерево с дуплом. Туда ходил Сеня, и деньги он забирал возле памятника Пушкину. В Одессе так же было.

– Где сейчас этот Сеня?

– Наверняка уехал в Одессу, когда узнал, что меня взяли.

В дверь постучали. Мамонт отпер дверь, заглянул надзиратель.

– Товарищ Слепцов, вас приглашает к себе начальник тюрьмы. Срочно.

Табака увели.

– Ты иди домой. Завтра продолжим, – сказал Слепцов Мамонту.

Когда следователь ушел, Мамонт подумал: «Слюнтяй этот Табак. Колется, как сухое полено. А такого крутого героя из себя строил».

– Вам звонили из вашего хозотдела, – сказал начальник тюрьмы после приветствия. – Надо срочно туда подъехать. Можете перезвонить, если посчитаете нужным.

Он указал на телефон. Слепцов недоуменно пожал плечами.

«Что им от меня понадобилось? Не помню, когда с ними последний раз имел дело. И номера телефона я их не знаю. Быстрее будет подъехать».

– Машину дадите?

– Автозак сгодится? Другие все в разъезде. Идите к воротам – я распоряжусь, – сказал тюремщик.

В Сухановке к губарям относились уважительно.

В хозотделе ему объяснили, что никто его не вызывал, но его рады видеть, потому что следователи крайне редко посещают их отдел. Слепцов чуть не сплюнул с досады и направился к Волошину за разъяснениями. Тот, внимательно выслушав следователя, сказал, чтобы Слепцов во время допросов ни на какие вызовы и звонки не реагировал.

– Кроме моих, – добавил он. – Продолжайте работать.

Когда следователь удалился, Волошин крепко задумался. Обладая знатным аналитическим умом и звериным чутьем на грядущие неприятности, он сразу понял, что этот ложный вызов вовсе не какая-то нелепая случайность, что начались некие мутные игры и надо попытаться предугадать, кто играет и во что. Через пару часов его предположения подтвердились, потому что без его ведома подследственного Евсюкова перевели из Сухановки в Лефортово.

Об этом его известили из тюрьмы по факту содеянного. С ним ничего не согласовывали.

«Что-то затевается… – подумал Волошин. – Все это мне близко и знакомо».

Еще работая старшим оперуполномоченным в МУРе, он крепко прижал одного крупного чиновника, укравшего миллионы. Имелись все неопровержимые доказательства его преступления, и дело передали в суд, Но насчет неопровержимости Волошин ошибся, потому что на суде дело грамотно развалили, чиновнику дали минимальный срок, а через месяц помиловали. Начальник МУРа ему пытался что-то объяснить, но Волошин и слушать не стал, подал рапорт на увольнение в связи с уходом на фронт. Чуть позднее он узнал, что вороватый чиновник споткнулся на лестнице и ударился виском о каменные ступени. Всякое случается. Иногда по чьей-то инициативе.

«Завтра Слепцов продолжит допрос, в Лефортово, не в Лефортово, и вытрясет из этого Табака все данные, про сообщников, про некоего Альберта, а там посмотрим. Похоже, что этот Альберт занимается подбором кадров».

Волошин вызвал Комова и показал ему протокол допроса.

– Тут связной тайник появился. В парке, что напротив училища Баумана, в дупле дерева возле пруда. Табак не успел уточнить, допрос прервали, но там не так уж много деревьев с дуплами. Возьми это на заметку. И Альберта тоже возьми – может быть, где-нибудь прорежется.

Одиночная камера в Лефортовской тюрьме представляла собой более комфортное помещение: окно с нормальным стеклом, квадратных метров намного больше, нары с матрасом не убирались на день, наручники сняли…

Табак тут же улегся на ложе и закрыл глаза. Эта внезапная смена тюрем его несколько воодушевила.

«Значит, мной кто-то занимается, значит, мне помогут. Это только первый шаг к освобождению».

Успокоенный подобными мыслями, Табак уснул. Когда ему принесли еду, он быстро съел предложенное и вновь уснул. Снились ему пляжи на Ланжероне и девушки в тесных купальниках. Проснулся он ночью. Через окно сияли звезды и виден был край луны.

Внезапно лязгнула щеколда, и вошел надзиратель. Табак приподнял голову и с недоумением воззрился на внезапно появившегося стража. Что ему понадобилось ночью?

Надзиратель уселся на табуретку и улыбнулся.

– Ну, как тебе здесь, Табак? Лучше, чем в Сухановке? Вижу, что лучше. Выспался, взбодрился. Да ты присядь, поговорим.

– О чем?

Евсюков сел и вопросительно посмотрел на надзирателя.

– О твоей судьбе. Да ты не волнуйся, тебе здесь недолго сидеть осталось.

– Ты от кого, от Альберта? – Табак с надеждой посмотрел на надзирателя.

– От них, от них. Вот тебе и маляву прислали.

В руках у Табака оказался свернутый в трубочку клочок бумаги.

Он развернул бумажную трубочку и начал читать, не обращая внимания на надзирателя. Тот быстро достал шило и резко воткнул его в ухо Табаку. Табак вскрикнул и осел на пол. Надзиратель криво усмехнулся, гадливо так, убрал шило, и, вынув заточку, начал неторопливо полосовать байковое одеяло. А куда торопиться, если впереди целая ночь, а сюда вряд ли кто заявится.

Разрезав одеяло, он скрутил куски в тугие жгуты, соединил их узлами и соорудил удавку. Дотянувшись до оконной решетки, тюремный страж закрепил конец, подтянул мертвеца и, приподняв, сунул его голову в петлю. Тело повисло, как тряпичная кукла. Потом он, оценив проделанную работу, бросил на матрас заточку и покинул камеру.

Надзиратель носил фамилию Коломиец.

Труп обнаружили утром при смене охраны. Коломийца нигде не наблюдалось.

– Да отошел куда-то, – предположил один из надзирателей. – Появится и распишется в журнале о сдаче дежурства.

– Дурачок сам себе виселицу смастерил. Вон и заточка валяется. И где только ее взял? – сказал другой надзиратель, глядя на висящего мертвеца.

Позже экспертиза установила, что заключенный умер вовсе не от удушья. А Коломиец куда-то исчез, прямо растворился в воздухе. В общежитии его не обнаружили, хотя все его вещи находились на месте.

Слепцов, явившись в тюрьму для продолжения допроса, тоже вытянул пустышку. Оказавшись в кабинете Волошина, он только развел руками.

– Я уже в курсе. Табака прикончил надзиратель, воткнул ему что-то острое в мозги и пропал, – сказал Волошин. – Я нечто подобное предполагал. В Сухаревке этот фокус трудно проделать, а в Лефортово у них демократия. Вот его туда и перевели с подачи невесть кого.

Майор зло сплюнул.

– Пойду к начальству. Может быть, там меня просветят, а то мутно всё.

Он изложил начальнику управления последние события в Сухановке.

– Какие-то подковерные игры, – сказал он со злостью в голосе. – Знаем, проходили.

– Я все услышал. Но это не твои игры, – проговорил начальник, посмотрев в глаза майору. – А ты работай и не парься.

Волошин понял, что полковник о чем-то догадывается или знает, но ему, Волошину, об этом знать не обязательно. И еще он понял, что его ни в чем не ограничивают и в обиду не дадут.

На Коломийца собрались подать в розыск, но не успели. Его труп с перерезанным горлом обнаружили под железнодорожной насыпью на трассе Москва – Сочи.

Искать дупло в парке Комов поручил внештатному агенту Кузе, а прикрывать его должен был Жигов. Народу наблюдалось мало – разгар рабочего дня. Кузя внимательно осматривал деревья вокруг пруда и вскоре обнаружил дыру в стволе толстой липы. Он сунул туда руку и вытащил спичечный коробок. Кузя улыбнулся – ему за успешно выполненное задание полагалась премия. Внезапно из кустов выпрыгнул некий тип в надвинутой на лоб кепке, сунул Кузе нож под ребро, схватил коробок и побежал вглубь парка. Только его и видели.

Но опытный разведчик Жига увидел, что произошло, моментально оценив обстановку, выхватил пистолет и дважды выстрелил в убегающего. Тот споткнулся и распластался между деревьями. Жигов в разведроте Комова числился снайпером по пистолетной стрельбе, поэтому редко промахивался. Установив, что оба участника жизненного спектакля мертвы, он забрал спичечный коробок и быстрым шагом отправился к выходу из парка.

«С трупами пускай Комов и милиция разбираются. Я свое дело сделал».

Прослушав доклад Жигова, Алексей спросил:

– А живьем взять не получалось?

– Мог уйти, – пояснил Жига, понурив голову. – Далековато до него было, и бегает резво.

Комов вынул из спичечного коробка клочок бумаги и прочитал записку.

– Назначили место встречи. Да это сейчас и неважно. Никто туда не придет. Поезд ушел, но на всякий случай решили обрубить все концы.

Жигов понял, что с него сняты какие-либо обвинения, и взбодрился.

– С днем рождения вас, товарищ капитан.

Комов на праздник никого не приглашал, но подготовился к приему гостей, зная нравы в своем подразделении.

«Кто захочет, тот сам догадается прийти».

Пришли все фронтовые товарищи, включая Волошина. При подобных мероприятиях звания и должности временно отменялись. Когда тосты «за здравие» закончились и началась досужая болтовня, Волошин отвлек Комова и утянул его на кухню.

– И что ты обо всем этом думаешь? – спросил майор, усаживаясь на табуретку.

Комов засмеялся.

– Ты, Валера, от работы ни на секунду не отключаешься: хоть свадьба, хоть похороны, хоть день рождения.

– Судьба такая, – Волошин улыбнулся в ответ, сверкнув вставленными на днях золотыми зубами. – Так что ты думаешь?

– Что я думаю… – Комов сделал небольшую паузу. – Мы как ученые лошади в цирке: ходим по кругу и возвращаемся всегда в одну и ту же точку. Опять все концы обрублены.

– Оно так, – согласился Волошин. – Но мы поняли главное: это не какие-то единичные прецеденты, это работает система, просочившаяся в высшие круги силовых ведомств. Случившееся с Табаком тому пример. А Табак ведь не туз и не валет, а шестерка, разве что слегка козырная. Иначе бы его не ликвидировали. Но свою работу мы выполнили – обезвредили банду Табака. Остальное пока что досужие домыслы, а начальство не интересуют попытки, их интересует результат. Без работы мы не останемся – бандитов и прочих мерзавцев выше головы. А в процессе нашего доблестного труда, глядишь, что-нибудь и проклюнется, и мы сможем завершить табачную историю. Как там: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Но надо копать шире и глубже, а потом выкорчевывать с корнем.

– А головы нам по пути не свернут? – спросил Комов.

– Может, и свернут. А что ты предлагаешь: смириться, продаться и отдаться? Или утопиться в уличной яме с дерьмом, как насмешник Барков?

Черты лица у Волошина ужесточились, взгляд посуровел.

– Нам это не грозит, – моментально парировал Комов. – Мы войну прошли от начала и до конца. Выкрутимся как-нибудь из-под трамвая.

Город накрыла наводящая тоску морось, по-этому гостей развезли по домам на ведомственном грузовике с фургоном. Комов убрался в квартире и улегся спать, не задумываясь о будущем. Жизнь сама подскажет, если живы будем.

«В ряде районов партийно-политическая работа в направлении усиления революционной бдительности проводится плохо. Например, в Краснооктябрьском районе оперативной группой областного управления милиции выявлено и задержано свыше 50 дезертиров и уклоняющихся от призыва в Красную Армию. При проведении операций установлено проявление группового дезертирства, сочувственное отношение части населения к пойманным дезертирам, укрывательство дезертиров, в том числе местными активистами, демонстративные проводы пойманных дезертиров».

Комов при благоприятных обстоятельствах мог спать где угодно и в любой позе. Фронтовая жизнь приучила. А уж на политзанятиях сам бог велел. Чем он и занимался в настоящее время. Со стороны казалось, что офицер внимательно слушает лектора, а глаза закрыл для лучшего восприятия содержания лекции. Законник и прагматик Волошин такого себе не позволял, хотя и сам слушал вполуха, ловя лишь отдельные фразы. Он думал о текущих и перспективных делах.

Тут попался один на мелкой краже на рынке, в милиции показал паспорт на имя Корнеева Александра Михайловича. Стоящий рядом с дежурным сержант неожиданно воскликнул:

«И давно ли ты стал Корнеевым, Киря? Чей паспорт таскаешь, или фальшак слепил? Это Киреев Александр Данилович по кличке Киря, а вовсе не Корнеев. Ширмач. Его в зону отправили в начале войны на три года. Видимо, уже освободился. А вот на фига тебе чужой паспорт понадобился, а, Киря? Воровать помогает? Надо бы с этим разобраться».

Быстренько разобрались. После выхода на свободу Киреева отправили на фронт, откуда он успешно дезертировал. Слепил фальшивые документы, а чем занимался в последнее время, непонятно. Скорее всего, взялся за прежнее воровское ремесло, судя по недавней краже. После серьезного допроса сдал изготовителя фальшака. Им оказался Безобразов Николай, который в былые времена пробавлялся крупной контрабандой, отсидел свое и вроде бы завязал. Волошин взял это дело на ГУББ – у него возникли свои планы на этого Безобразова. А милиции что – баба с воза, кобыле легче; что в МУР спихнуть дело, что в ГУББ, тем более этим делом еще толком не занимались, а лишь послали топтуна для пригляда, чтобы подозреваемый не сбежал.

Когда лекция закончилась, Волошин ткнул Комова локтем под ребра.

– Хорош дрыхнуть – надо делами заниматься.

Капитан затряс головой, взгляд его прояснился.

– Пошли заниматься.

Комов встал, потянулся и, сладко зевнув, отправился на выход вслед за Волошиным. Когда они вошли в кабинет, Волошин спросил, ехидно ухмыльнувшись:

– Ну, и как тебе лекция?

– Нормальная лекция, – отмахнулся Комов. – Рассказали нам, что есть бандиты и дезертиры, что их надобно ловить и наказывать. Вполне подходит для старших классов средней школы. Лошади едят овес и сено.

– Ладно, все это беллетристика. Тут вот какая идея возникла… – Волошин на несколько секунд задумался и продолжил: – Вот возник некий Безобразов. Изготавливает фальшивые документы: паспорта, справки и прочее. Лепит быстро и профессионально, без экспертизы не разберешься. Надо с ним заняться.

– А мы тут каким боком? – спросил Комов, недоуменно пожав плечами.

– Если подходить формально, то никаким. А вот если не отправлять обратно в зону, а вербануть, то мы получим специфический канал – будем иметь оперативные данные обо всех фальшаках, что этот Безобразов изготовит. Кстати, у него кличка Бухгалтер. Дядька уже в возрасте и на зону в очередной раз вряд ли захочет. Дело я перехватил у МУРа с условием, что мы будем делиться информацией. Что ты по этому поводу скажешь? – Волошин вопросительно посмотрел на Комова.

– Конгениально, как в той книжке про Остапа Бендера, – оценил идею Алексей. – Делаешь закладки на будущее? Да его же грохнут, как поймут, кто на них стучит!

– Если работать аккуратно, то не грохнут, а его клиентов будут аккуратно отлавливать без привязки к Безобразову, – возразил Волошин. – А его мы прикроем.

– Надо послать к нему Кешу – он мастер уговаривать всяких разных типов, – предложил Комов.

– Тебе решать. Давай, работай и не тяни, – поставил точку в разговоре Волошин.

Иннокентий Крон вместе с Мамонтом находились на задании – разбирались с автозаправкой, которую либо подожгли, либо загорелась по причине разгильдяйства сотрудников. Комов дал указание дежурному:

– Если Крон позвонит, то пускай дует сюда. Если меня не будет на месте, пускай дождется.

Но дожидаться пришлось самому Комову. Когда Крон появился, то сразу же получил задание на завтра.

– Арестовывать будем? – уточнил Крон, выслушав исходные данные.

– Если ты не справишься, то будем. Возьмешь с собой Жигова. Да… Там болтается топтун от милиции – пускай Жига его отпустит. Все. Исполнять.

Комов хотел еще что-то добавить, но махнул рукой. Сами разберутся.

Крон зашел в нужный подъезд, а Жигов расположился на грубо сколоченной скамейке под толстой липой посреди двора, где уже сидел милицейский филер в замысловатой кепке.

– Пора домой, – сказал Жига. – А если хочешь, то оставайся, поболтаем. И подумал при этом: «Раз топтун здесь сидит, то Бухгалтер на месте».

– Нет уж, спасибо.

Парень все сразу понял – видимо, был знаком с Жиговым, – улыбнулся и растворился в городском пейзаже. Но Жига недолго оставался в одиночестве – к нему подсели двое небрежно одетых мужиков. Сначала они молчали, а потом один из соседей по скамейке сказал:

– Выпить будешь?

Жигов молча пожал плечами в ожидании продолжения разговора. Его развеселила внезапно возникшая реприза.

– Если будешь, то давай хрустелки, а Вася в магазин за водярой сбегает.

Мужик кивнул в сторону своего приятеля. Пока Жига раздумывал над ответом, во двор влетел милицейский фургон. Из него выскочили два сержанта и подошли к скамейке.

– А вот и Клепа. Это ты, сволочь, белье с веревки украл? Тебя признали. Работать не хочешь, любишь пить водку, воруешь… Так… – Милиционер на пару секунд задумался. – Все трое поедете с нами в отделение – там разберемся, что с вами дальше делать.

Жигов уперся взглядом в того, кто постарше.

– Я на работе, а этих можете забирать.

Лицо у сержанта слегка дернулось, но он давно работал в милиции и быстро все понял.

– Вы двое – со мной, а ты оставайся, но смотри у меня. – Он погрозил пальцем Жигову и при этом заговорщицки подмигнул.

Крон громко постучал и прислонился ухом к двери квартиры Безобразова. Внутри раздался легкий шорох, но никто не шел открывать. Лейтенант несколько раз от души врезал ногой по двери и крикнул:

– Безобразов, открывай, иначе за кувалдой пошлю. Знаю, что ты дома. Это милиция.

За дверью задвигались, и вскоре она медленно приоткрылась. Наружу высунулась голова с редкими седыми волосами и с нацепленными на нос круглыми очками с толстыми стеклами.

– Кто, кто? Ах, милиция! Ну да, ну да… Покажите удостоверение.

Крон махнул перед очками Бухгалтера удостоверением ГУББ. Дверь распахнулась, и он вошел внутрь квартиры. Осмотрелся – ничего особенного: вешалка со шмотьем, полки для обуви, тумбочка, телефон, висящий на стене. Он игриво подмигнул Бухгалтеру, усмехнулся и начал с места в карьер, сразу же оценив клиента. Этот в бутылку не полезет.

– Ну, Безобразов, показывай свою лабораторию по изготовлению фальшака.

Бухгалтер занервничал, затряс головой так, что очки сползли на кончик носа. Он действительно был похож на бухгалтера с картинок карикатуристов.

– Вы о чем, товарищ лейтенант?

– Не прикидывайся дураком, Безобразов. А может, ты вовсе не прикидываешься, а на самом деле дурак? Шучу, шучу. – Крон, не дожидаясь приглашения, вошел в гостиную и уселся на диван. – Ладно, можешь не показывать свою лабу, у меня к тебе имеется деловое предложение.

Он растянул губы в улыбке на ширину приклада.

«Какой-то неправильный ментяра», – подумал Безобразов. С милицией и зоновским персоналом он в свое время имел весьма плотные отношения, но такие не попадались.

– Какие еще дела?

Ему вдруг стало интересно, он уселся на стул и приготовился слушать.

– Фальшивый паспорт я у тебя заказывать не собираюсь. – Крон вновь улыбнулся. – Просто хочу предсказать тебе судьбу, как цыганка на вокзале. А она, твоя кривая судьба, может пойти по разным дорожкам. Дорожка первая: я сейчас вызываю следственную бригаду, благо телефон есть, у тебя производят тщательный обыск, находят вещественные доказательства, и бум-бум под суд и так далее. Или ты в другом месте своей химией занимаешься? Значит, находят вещественные доказательства в другом месте, и ты летишь птичкой в лагерь, где тебя и похоронят. Не до ста же лет ты собрался жить?

– А может, собрался, а что? – Безобразов взбодрился, почувствовав, что вместо ГУЛАГа ему хотят предложить иные варианты. – А какая вторая дорожка?

– Дорожка вторая, – менторским тоном продолжил Крон. – Ты начинаешь сотрудничать с ГУББ. Продолжаешь заниматься своим неблагим делом, зарабатывать деньги на старость, а все данные о клиентах сообщаешь нам без утаек и прочих выкрутасов.

– Да меня же пришьют! Там всякие клиенты попадаются, – возопил Бухгалтер.

– Не пришьют, если аккуратно действовать. Арестовывать их будут совершенно по другому поводу, – они тебя, конечно, сдадут, но ты окажешься непричастным к их аресту. А мы тебя прикроем и от бандитов, и от милиции. Ну что, вызывать следственную бригаду? – Крон в упор посмотрел на Бухгалтера. Улыбки у него закончились.

– Не надо, – подумав, пролепетал Безобразов.

– Вот и замечательно. Мудрость – второе счастье. – Лейтенант протянул Бухгалтеру клочок бумаги с цифрами. – Вот телефон. Если возникнут проблемы – звони. Если без проблем, то все равно звони. Представляться будешь своей кличкой. Ты меня понял?

Безобразов в знак согласия кивнул.

Когда Крон вышел из подъезда, то обнаружил Жигова на скамейке под липой и присел рядом.

– Ну как? – поинтересовался Жига.

– Все нормально, можно докладывать, – сказал Крон.

– А мне тут выпить не дали и в отделение чуть не забрали.

Жигов рассказал о стычке с милицией. Они весело рассмеялись.

Волошина с воспалением легких положили в госпиталь, и Комов перебрался в его кабинет, чтобы руководить текущими операциями и получать указания по телефону. Раньше он считал, что вот сидит, мол, майор, – раздаст указания и опять сидит, черкает что-то в блокноте. Не работа, а ягода-малина. Но на второй день он резко поменял свое мнение. Ему регулярно звонили и требовали решения всевозможных вопросов или, по крайней мере, высказать свое мнение. Ну, какое он мог высказать мнение по поводу неких финансовых махинаций, в коих ни черта не петрил?! Приходилось на неясные вопросы увиливать от ответа, а для особо настойчивых отговариваться пустыми общими фразами типа: «Надо постараться» или «Работайте в том же духе». Его захлестнул информационный вал: цифры, фамилии, сводки, жалобы. Мысли в голове вертелись, как будто их засунули в центрифугу.

Позвонил начальник управления, приказал разобраться с какими-то кремнеземами для литейных форм и тут же положил трубку. Комов побоялся перезванивать, чтобы не нарваться на матюки, коими начальство владело в совершенстве. Надо было привлекать Волошина, чтобы окончательно не запутаться не в своих делах. Однозначно.

Но до него невозможно было дозвониться. Пришлось ехать в госпиталь.

«Устроил себе пикничок начальник: книжки читает, думает о смысле жизни… Завел бы себе заместителя, так нет. Может быть, и мне чем-нибудь заболеть на недельку?».

Волошин действительно читал книжку, но не художественную, а «Наставления для следователей и дознавателей». С кремнеземами он разобрался быстро – сказал, на кого это дело можно быстренько спихнуть, а потом доложить начальству. Дал советы и рекомендации. Комов внимал, а потом спросил:

– Тут странный пожар случился в Подмосковье. На склад завезли меха с севера для швейных фабрик, а склад как-то неожиданно загорелся.

– И что тут странного? – спросил Волошин.

– А странное вот что… – Комов слегка задумался, потом сказал: – Пожар быстро потушили, так сложились обстоятельства, и обнаружили недостачу. Почти все меха выгребли перед пожаром: куницу, норку всякую… Сгорел бы склад, и все бы сошло с рук. Подробностей пока не знаю.

– Занятно, – моментально отреагировал Волошин. – А ведь похожие прецеденты были. Помнишь обувной склад? Но там все сгорело дотла, и списали на разгильдяйство сотрудников. И еще тушенка в стеклянных банках. А здесь другое. Кого-то сильно интересуют шмотки, вернее, деньги за шмотки. И не только, и не в первый раз. Почерк один и тот же. Похоже на серию. Кто этим делом сейчас занимается?

– Пока милиция. – Комов вопросительно посмотрел на майора.

– Пошли кого-нибудь. Узнаешь подробности – примешь решение. – В палату зашла медсестра со шприцем в руке.

– Свидание окончено.

– Ну, все, Леша. Мне сейчас задницу дырявить будут.

Волошин перевернулся на живот.

Надвигались сумерки. Комов отпустил машину и отправился домой пешком, чтобы как-то отвлечься от свалившейся лавины проблем. Из-за поворота выпорхнула стайка девушек в легких платьях. Они остановились и начали с интересом разглядывать молодого статного офицера.

«Сейчас бы закатиться куда-нибудь с этой компашкой», – подумал Комов, но лишь с трудом выдавил из себя:

– Привет, девчонки! – и двинулся дальше.

Почему послали Фомина? Да за его въедливость, потому что он во всем старался добраться до самой сути, – правда, не всегда у него это получалось. Но он старался – не хватает ума, так возьмем настырностью и усидчивостью, то бишь задницей. Как лицо официальное, он прошествовал через проходную, предъявив удостоверение. Машину он оставил на пятачке возле входа на фабрику, поручив водителю съездить за едой, – мол, неизвестно сколько здесь еще торчать придется. Погорелый склад находился на той же территории, обнесенной покосившимся деревянным забором.

Посмотрев на обгоревший угол склада, он представился первому попавшемуся сотруднику милиции и спросил, где старший. Ему указали на лейтенанта, который что-то объяснял очкарику в штатском. Штатский ерепенился, размахивая руками, а лейтенант только отмахивался. Фомин подошел поближе, и глаза его непроизвольно расширились – в офицере милиции он узнал одноклассника. Тот тоже заприметил Фомина и, что-то резко сказав очкарику, подошел к нему.

– Паша!

– Миша!

Они стали хлопать друг друга по плечам так, что с милиционера слетела фуражка, но он даже этого не заметил.

– Ты что здесь делаешь? Ты здесь в качестве кого? – спросил милиционер.

– В качестве губаря, – пояснил Фомин. – Удостоверение показать?

– Да ладно тебе! – Паша вновь хлопнул его по плечу. – Пойдем вон в ту беседку, поговорим. Беседка освободилась.

– Не понял. От кого освободилась? – Фомин недоуменно посмотрел на товарища.

– Отсюда только что пьяного охранника увезли в отделение. Спал, понимаешь, пока склад горел. Тут одни неясности. А ты давно в ГУББ?

– Как с фронта вернулся, так меня бывший командир принял на работу. Он и сейчас у меня командир, – пояснил Фомин. – А ты на фронте был?

– Не был. – Лейтенант замялся. – Здесь своего дерьма хватало. Война кончилась, а мы продолжаем воевать. Война после войны.

– Ну, рассказывай, что успели нарыть. Почему здесь милиция, а не пожарные.

И лейтенант начал рассказывать.

– Мы тоже сначала не поняли, зачем нас сюда вызвали. Приехали, и оказалось… В общем, стечение обстоятельств. Тут какой-то чудак на букву «м» пожарную вызвал, указал адрес. Тут, неподалеку. А там помойка загорелась. Пожарные приехали, а все уже местные потушили. Ведрами. Отправились они обратно и увидели горящий склад. Еще толком не рассвело, поэтому огонь увидели издалека. Быстренько потушили, там только занялось, вызвали фабричное начальство, а на складе огромная недостача. Шкурки звериные туда завезли для шуб и шапок. А подожгли, чтоб замести следы. И замели бы, если бы не случайность. В беседке спал пьяный охранник с погашенной беломориной во рту. На него бы все и свалили. Мы тут полазили – за складом доски в заборе сдвигаются, специально, видать, оторвали, а за забором следы от колес. Короче, охранника как-то убаюкали, вытащили тюки со шкурами, и с приветом. Но это еще не всё. Охранников должно было быть двое – охрану усилили в связи с наличием ценного товара, а второй стражник куда-то пропал. Короче, надо трясти завскладом и искать второго охранника… А ты чего здесь?

– Похоже, что мы этим делом будем заниматься. Тянет на серию, – пояснил Фомин.

– Вот и хорошо, – обрадовался лейтенант. – А то мы на части разрываемся. Слушай, Миша, давай координатами обменяемся, встретимся по-нормальному, выпьем, повспоминаем.

– Без проблем, – согласился Фомин. – Пойду-ка я с завскладом поговорю. Где его найти?

– Да это тот, в очках, с которым я разговаривал. Вон он стоит. Борзой мужик.

Заведующий складом по фамилии Верлов сразу же повел себя напористо и агрессивно.

– Почему вы учиняете допрос? Вызовите повесткой.

– Я на машине. – Фомин криво усмехнулся. – Сейчас мы вас задержим и доставим куда надо. А там вам что угодно выпишут. Я провожу дознание, а вы сопротивляетесь. Пройдемте в ваш кабинет, а то вы сильно руками машете – могут не понять. Правда, можно руки делом занять, допустим наручники нацепить.

Михаил умел быстро успокаивать подобных борзых мужиков как словесно, так и физически.

Завскладом моментально сбавил обороты, а когда они вошли в кабинет, он унял агрессию и запричитал чуть ли не плача.

– В чем вы меня подозреваете? Я же фронтовик, я не из этих…

– Это мало что значит. На войне привыкают стрелять и продолжают это делать на гражданке. И все такое прочее. Хотите, я вам изложу рабочую версию?

Глаза у Фомина сузились, и он заговорил убедительно и жестко.

– Вот вы, гражданин Верлов, нанимаете банду и создаете благоприятные условия для ограбления. Товар выносят, а склад сгорает. Несчастный случай. Бывает. А вам потом отстегивают за хорошо проделанную работу.

– Какие еще благоприятные условия? – пролепетал завскладом.

– А такие. Один из охранников в стельку пьян, а второй куда-то пропал. И доски в заборе отшпилили, чтобы тюки выносить. Всё в ваших силах.

Фомин усиливал давление на психику, хотя и считал, что очкарик здесь вовсе ни при чем. Но страх перед законом побуждает к откровенности.

– Этот сторож сильно пьющий? Как такого взяли на работу?

– Да он вообще практически не выпивал. Даже на всяких банкетах больше ста граммов не принимал, – пояснил Верлов.

– Вот это и подозрительно, – констатировал Фомин. – А второй куда делся?

Верлов пожал плечами.

– Вышел на работу как обычно, а потом куда-то пропал.

– Через дырку в заборе вместе с товаром. – Фомин ехидно усмехнулся. – Ладно. Пока вас ни в чем не обвиняют, но давайте перейдем к делу. Сколько товара было украдено, кто знал о прибытии ценного груза, во сколько вы оцениваете убытки? Давайте подробно и без утаек.

Выслушав Верлова, Фомин сказал на прощанье:

– Подписку мы с вас не берем, но из города никуда не отлучайтесь.

Машина стояла на месте. Водитель где-то раздобыл две бутылки кефира и булочки, что было очень кстати. Перекусив, Фомин скомандовал:

– Теперь в отделение милиции. Этот пьяница уже, наверное, проспался.

Охранника привели в специально выделенную комнату. Перед Фоминым предстал мужик средних лет с заплывшими глазами и в грязной полевой форме. Он склонил повинную голову на грудь и боялся поднять взгляд на дознавателя. Ему предложили присесть. Он представился.

– Волков Николай Ильич.

– Что же ты так, Николай Ильич, – назидательно проговорил Фомин. – В составе Венской дивизии воевал, а тут проспал охраняемый объект по пьянке. Нехорошо.

– Это все Сема, мой напарник. Соблазнил, сукин сын, мол, у него день рождения, надо бы отпраздновать, – начал оправдываться Волков.

– А Новый год он тебе не предложил отпраздновать? – Фомин усмехнулся. – У твоего Семы день рождения как раз перед Новым годом, а сейчас конец августа. Так сказали в вашем отделе кадров.

– Кто ж знал… – удрученно проговорил Волков. – Да мы и выпили всего по сто водки, а меня сразу развезло. Дальше не помню.

– Какой-то сонной дряни тебе Сема в стакан подсыпал. Стаканы остались в сторожке. Экспертиза определит, какой именно, – пояснил Фомин.

В комнату заглянул лейтенант милиции.

– Этого с собой заберете? – Он кивнул в сторону Волкова.

– Да на кой он нам нужен! – отмахнулся Фомин. – За что его привлекать, за пьянку на работе? Это пускай с ним руководство фабрики разбирается. Возьмите подписку о невыезде, и пускай домой валит. Его напарника нужно найти.

Он посмотрел на часы. Надо ехать к Комову, доложить, а дальше будет видно.

Фомин позвонил в управление. Дежурный сказал, что Комова пригласили на какое-то собрание в министерстве с последующим банкетом, и до утра он не появится. Рабочий день на фабрике еще не закончился, и можно было продолжить расследование. Фомин привлек лейтенанта-одноклассника, и они произвели опрос сотрудников. Сбежавшего охранника звали Семен Михайлович Кравец. Рабочий стаж – два месяца. Числился в какой-то общаге в Подмосковье, а жил у некоей женщины по имени Галина. Об этом поведала одна из сотрудниц, подружка этой Галины, сказала, что именно она посодействовала Кравцу в устройстве на работу по просьбе подруги, и назвала ее адрес. В отделе кадров Фомин выяснил, что Кравец был на фронте, правда, недолго и в самом конце вой-ны, в боевых действиях не участвовал, а копал окопы и строил блиндажи. Спросил, кто знал о поступлении груза.

– Да вся фабрика знала, – пояснил кадровик. – Эти шкурки ждали как манну небесную. Заказов набрали целую кучу.

Фомин позвонил в управление, позвал Крона и сказал, чтобы тот отправил филера по следующему адресу, назвал и описал подозреваемого. Солнце склонялось к горизонту, и он поехал домой, решив, что произвел все необходимые следственные действия.

Утром появился Комов и тут же вызвал Фомина.

– Ну как банкет? – поинтересовался тот после рукопожатия.

– Нормально. Коньяком поили, но тоска смертная… Рассказывай, что накопал. Дело нам передали.

Комов приготовился слушать.

– По факту грамотно спланированное ограбление. Один охранник убаюкал второго какой-то дрянью, вынес товар через дырку в заборе и уехал вместе с ним на машине. Его, этого охранника, мы установили и узнали возможный адрес нахождения. Скорее всего, его подкупили, но членом банды он не является. Остальное пока в тумане. Сценарий понятен, да только сценариста надо установить. – Фомин на несколько секунд задумался и продолжил: – В общежитии этот Кравец вряд ли проявится, а вот у Гали, своей любовницы, вполне вероятно. Попрощаться или вещички какие забрать. Он прекрасно понимает, что его быстро вычислят и нужно срочно делать ноги. Мы туда Хлыста отправили.

– От него есть что-нибудь? – спросил Комов.

– Пока нет, что весьма странно.

– Надо его подстраховать. Жигова пошлем, – принял решение Комов. – А ты закончи с фабрикой, может быть, там еще что-нибудь прорежется.

Алексей внутренне перекрестился. Это все близко и знакомо – не какие-то там кремнеземы.

Хлыст пристроился возле нужного подъезда с бутылкой пива в одной руке и сложенной вчетверо газетой «Правда» в другой. Он пребывал в прекрасном настроении. С фронта вернулась девушка Лена, в которую он влюбился еще в девятом классе. А теперь все наоборот: может быть, он повзрослел, а может, она поумнела. Скорее всего, первое. Она и тогда умная была – поступила в медицинский, а когда война началась, ушла на фронт санитаркой.

А тут прямо как в сказке – принцесса вернулась к ранее отвергнутому принцу. Дело двигалось к свадьбе. Он живо представлял, как она в подвенечном платье и с венком из белых цветов и он в черном смокинге, как у лектора на политзанятиях, идут под ручку в ЗАГС, и все вокруг аплодируют.

Внезапно он заметил, как в сторону подъезда идет крепкий парень в полевой форме без погон. Ему показалось, что он знаком с этим парнем, а когда тот проходил мимо и их взгляды встретились, то вспомнил его.

«Так это же Кравец! Это его я пасу?»

Тот приостановился и улыбнулся. Он тоже узнал Хлыста. Они вместе, совсем недолго, работали тайными агентами в милиции, а потом Кравец влип в какую-то грязную историю и его с треском выгнали из органов.

– Здорово, кореш, – поприветствовал Кравец своего бывшего коллегу. С лица его не сходила улыбка, но в глазах сквозил холод и нарастала решимость к немедленному действию. – Ты что здесь делаешь? Не меня ищешь?

Он присел рядом на скамейку.

– Да нет. У меня скоро свадьба, а тут магазин одежды недалеко. Надо кое-что прикупить. А здесь присел отдохнуть.

Объяснение звучало наигранно и нелепо, но Хлыст растерялся и лепил, что ему первое в голову пришло. Расслабился в своих свадебных мечтаниях и упустил момент истины.

«После выпускного бала мы в компании выпили вина за углом школы и я пошел провожать Лену домой. Стояла ночь, горели тусклые фонари. А я сгорал от любви, но боялся что-то предпринять. И наконец решился и привлек ее к себе. Пытался поцеловать, но она отстранилась и сказала.

– Ты свинтус, нашел время.

Это словечко я в первый раз услышал от нее и запомнил навсегда.

– Но я тебя люблю, ты тоже меня полюбишь, я знаю.

Я вновь схватил ее за плечи, но она вывернулась.

– Не спеши, мальчик, ты еще маленький.

Она обращалась со мной, как с младшим неразумным братцем. И я сник. Мое лицо пылало, а губы тряслись. А надо было, надо было…».

Это было последнее, что пронеслось в сознании Хлыста, пока острый финский нож входил ему в солнечное сплетение.

«К Гале не пойду, – решил Кравец. – Этот не успел доложить, но они быстро соображают, поэтому скоро здесь будут. Меня уже вычислили. – Мысли веретеном крутились в голове Кравца. – Время, время… Сколько у меня его осталось? Надо труп убрать, чтобы в глаза не бросался. Но деньги надо по-любому получить и исчезнуть. А куда? Да куда-нибудь; может быть, Стрелец к себе в банду примет».

Кравец оттащил тело Хлыста к стене дома и прикрыл его листами картона от коробок, валявшихся неподалеку.

«Не сразу найдут, а мне каждая минута дорога. Вроде бы никто не видел».

Он зашел за угол дома, выкинул финку в помойный короб и быстрым шагом пошел в направлении трамвайной остановки.

Труп Хлыста обнаружил Жигов через полчаса после убийства. К этому же времени дошли сведения о совместной работе в органах обоих фигурантов. В деле появилась фотография Кравца.

Стрельцу банда досталась по наследству от Буйвола, когда тот погиб в стычке с органами НКВД, и он тут же начал реорганизацию кодлы, смену методов работы, то есть грабежа. Он по возможности избавлялся от отпетых уголовников и набирал дезертиров, таких же, как он сам. Таким было чего бояться. Им грозила либо высшая мера социальной защиты, либо долгое пребывание в ГУЛАГе. А там таких не жаловали.

«Грабить обозы и колхозы, а потом тыкаться по рынкам или левым перекупщикам – это мелко и неэффективно. Разве что на жратву и выпивку хватит. Надо дело ставить на ход, на официальную основу. Почти официальную».

Он разыскал старого приятеля по фамилии Белых, который работал начальником заготконторы. Белых и так умудрялся изрядно подворовывать на своем месте, а когда ему предложили баснословные прибытки, то он, недолго думая, согласился. Товар он получал от разномастных клиентов, и никто не будет интересоваться, от кого, если не возникнет особого интереса от органов, да и тут легко отмазаться, – мол, откуда я знал, в накладных что угодно можно написать.

– Как тебе пара тысяч банок тушенки? Сможешь продать? – поинтересовался Стрелец.

– Да ты че! – воскликнул Белых. – В наше голодное время… Да за два-три дня разлетится.

После удачного налета на продовольственный склад с последующим пожаром, уничтожившим все следы, Стрелец получил такую сумму, что душа возрадовалась.

И работа пошла по схеме: нахождение склада с дефицитным и не сильно громоздким товаром, подкуп пособника, грабеж с последующим пожаром и реализация оного через заготконтору.

Но в последний раз получился облом, стечение обстоятельств. Пожар сумели вовремя потушить, и обнаружилась недостача.

– Там милиция стаями бродит, – доложил соглядатай, которого Стрелец послал, чтобы досмотреть спектакль до конца. – И куда этот охранник делся? Непонятно. Там его нет.

– Появится. Мы ему денег должны за работу, – отмахнулся Стрелец.

Но у него возникли смутные подозрения, и разрозненные мысли постепенно сложились в однозначную мозаику и побудили к определенным действиям.

В условленном месте Кравца ждал посыльный от Стрельца, поводя глазами по сторонам.

– Пошли, – сказал он.

Они приблизились к покосившемуся бревенчатому дому, срубленному в чашку, и вошли внутрь. Дом принадлежал одному из членов банды. Стрелец часто менял место дислокации, а к себе на квартиру заходил лишь изредка и один.

– Хвостов не заметил, – доложил посыльный.

– Вот и ладно, – сказал Стрелец, развалившийся в обшарпанном кресле без подлокотников. – Позови-ка сюда братьев, а ты, охрана, присядь. – Он указал на табурет.

Кравец присел.

В горницу вошли два присадистых, плохо выбритых мужика и встали позади Кравца. Они были похожи друг на друга. Действительно братья-близнецы.

– Как же так получилось, что склад не сгорел?

Губы Стрельца скривились в злорадной усмешке.

– Не знаю. – Кравец пожал плечами. – Откуда-то взялась пожарка и тут же начала тушить.

– Понятно… Вернее, непонятно, – задумчиво произнес Стрелец. – Оно бы и ничего, товар уже на месте, но ведь ты засветился и нас можешь засветить. Органы тебя уже установили и начнут преследовать. Уже начали. А потом тебя разговорят, это они хорошо умеют делать, и запоешь ты, как соловей в мае. Ведь так?

– Я успею слинять, я их топтуна пришил на всякий случай.

Кравцу казалось, что этим признанием он повышает свои ставки.

– Чего! Да ты что, охренел! Теперь сам не отмажешься и тебя не отмажешь. – Стрельца аж передернуло от негодования.

Кравец понял, что ляпнул лишнего, и еще он понял, к чему ведет весь этот разговор.

«Надо бежать отсюда, но деньги… Возьму сначала деньги».

Жадность победила. Хотя это вряд ли на что-либо повлияло.

– Давай деньги, и я пойду.

– Да, пожалуйста.

Стрелец вынул пачку крупных купюр и выложил на стол. Кравец потянулся за деньгами, но больше ничего сделать не успел, – браться схватили его под руки, а посыльный всадил ему нож под лопатку. Прямиком в сердце. Кравец задергался в конвульсиях в руках братьев, а когда затих, Стрелец скомандовал:

– Заройте его в огороде, и меняем хату. Только аккуратно, чтобы свидетелей не было.

Он предпочитал обходиться без трупов, но тут стояло на кону все его бандитское ремесло.

Волошин покинул госпиталь, пообещав, что будет неминуемо являться на уколы, аж перекрестился, хотя не верил ни в Бога, ни в дьявола. Он находился в своем кабинете и переваривал пропущенные события по текущей работе. Особенно по делу о меховом складе. Попутно полил цветы на подоконнике, которые без него никто не поливал, и вымыл руки с мылом – в кабинете имелись туалет и раковина. На столе затрещал телефон. Звонил из МУРа его приятель, бывший сослуживец.

– Привет, Валера. Тут мы одного форточника задержали. Две квартиры обчистил. Худенький такой. При допросе он кое-что рассказал по делу о горящих складах. С тебя бутылка.

– Все понял, – мгновенно отреагировал Волошин. – Немедленно посылаю сотрудника. Спасибо за ласку и заботу.

Через пару часов он уже слушал доклад Слепцова.

– Этот воришка раньше состоял в банде некоего Стрельца, участвовал в ограблении складов – был на подхвате. Потом где-то прокололся, и его выставили из банды. Говорит, что Стрелец не любит уголовников, по возможности от них избавляется и набирает взамен дезертиров. У них есть грузовик с фургоном марки «Форд», с надписью «Продукты». Где базируется банда, он не знает – работал по вызову. И еще… Товар они сдают в какую-то заготконтору – он слышал разговор подельников. Пока всё.

Слепцов замолчал в ожидании продолжения разговора.

– Что по этому поводу муровцы говорят? – спросил Волошин.

– Мелькал у них в поле зрения этот Стрелец, но плотно не пересекались. Еще будут указания? – Слепцов вопросительно посмотрел на начальника.

– Будут, – после некоторых раздумий сказал Волошин. – Тряхни заготконторы по Москве и области – их не так-то уж много. Под видом внеплановой проверки. От гражданских, естественно. Соответствующие документы тебе сделают в финансовом отделе. Такой товар они вряд ли будут по-левому брать – с бумагами у них наверняка все в порядке. Установи, кто принимал меха, кто поставщики, и покрути их начальника – не исключено, что он в доле. Дня за два управишься. Возьмешь машину.

«А может, этот Стрелец сам из дезертиров? – подумал Волошин, когда Слепцов покинул кабинет. – Рыбак рыбака… Надо дать ориентировку в милицию, чтобы проверяли все фургоны марки „Форд“ и с надписью „Продукты“».

– Я из управления. Внеплановая проверка. Моя фамилия Слепцов, – представился Слепцов, войдя в приемную.

Подойдя к секретарю, он показал гражданский паспорт. Предписание ему сделали от Народного контроля, но он сказал «управление». Волшебное слово. В любой конторе считали, что это какое нужно управление, их управление. Всегда срабатывало. После недолгого ожидания он зашел в кабинет начальника по фамилии Белых. Тот встретил инспектора с лучезарной улыбкой и раскинул руки, как будто собирался его обнять.

– В честь чего вы затеяли проверку? Нас совсем недавно проверяли.

Слепцов посмотрел на него суровым взглядом, не собираясь давать какие-либо объяснения и ввязываться в дискуссии. Он здесь в роли гончей собаки.

– Я хочу посмотреть накладные на товар и банковские документы за последний месяц. Если возникнут вопросы, то я их задам.

Порывшись в бумагах, он быстро нашел что хотел.

«Охотхозяйство „Арктика“, мех норки, песца. Охотничья артель „Сибирь“, выдра, куница».

Слепцов не стал задавать конкретных вопросов, чтобы не спугнуть, а лишь спросил:

– Вы хорошо информированы о поставщиках?

– Да что вы! – Белых всплеснул руками. – Их десятки: колхозы, артели, крестьяне с огородов урожай приносят. И постоянно меняются. Мне штат сотрудников придется удваивать.

– Понятно. – Слепцов быстро просмотрел остальные документы. – Вроде бы все в порядке. Давайте подписывать акт.

Закончив с формальностями, они пожали друг другу руку и расстались. Выйдя из конторы, он присел на ближайшую скамейку и задумался.

«Названия мне не нравятся всех этих артелей: „Арктика“, „Сибирь“. Как будто их придумывали наспех, на ходу, что первое в голову пришло. Но тут этого Белых не прижмешь. Да и не обязан он знать – печати и подписи на месте, а что ему еще надо. Но глазенки у него забегали, когда я поднял накладные на меха. Ладно, при необходимости мы к нему вернемся, да только в другом обличье».

Последующая проверка показала, что таких поставщиков в природе не существует. Мозаика преступлений банды Стрельца медленно, но неумолимо складывалась.

«Надо менять тактику, надо делать дела там, где нас не ждут», – думал Стрелец после прокола с меховым складом. – Любой пожар на складах они будут писать на наш счет и рыть по всем направлениям. Кто нами занимается? ГУББ? А там ребята лихие, нестандартные, многие из военной разведки – снесут по привычке башку без суда и следствия».

Он лежал на диване в собственной квартире, да только не Курова, в соответствии с новыми документами, а Пинчука. А если его и будут искать, то как Курова. Именно так он решил.

«Это мое последнее пристанище. Никто про него не знает. Отсижусь, если что… А здорово тогда с тушенкой получилось – ликвидный товар, быстрые деньги. Вот только где ее взять? А ведь не обязательно на складе, что стало опасно, а, допустим, при транспортировке по железной дороге. Надо исследовать эту тему и спланировать налет».

Через свои наработанные связи он нашел мясокомбинат, где закатывали тушенку в металлические банки. Для армии. Поэтому охрана там была серьезная и брать склад не сулило удачи.

Железная дорога имела ответвление прямо на территорию комбината. Там вагон загружался, и маневровый паровоз отводил его на станцию, где его цепляли к товарному составу. Отследить отправку поезда не представляло никакой сложности. Прямо на станции.

Рядом с железной дорогой проходило шоссе с разбитым асфальтом, но для грузовика это не являлось большой помехой. Остановить состав, перенести товар из вагона в фургон, сколько влезет, и отчалить. А чтобы поезд остановить – подпилить телеграфный столб и в нужный момент сбросить его на рельсы.

Вооружились обрезами и пистолетами, на всякий пожарный случай, и поехали вслед за поездом. Грузовик остановили в заранее рассчитанном месте. При подходе поезда сбросили на рельсы телеграфный столб. Паровоз загудел и резко затормозил. Состав клацнул и остановился. Паровоз свистнул. Бандиты выскочили из кузова, подбежали к нужному вагону и, быстро вскрыв дверь, начали перегружать ящики с тушенкой в грузовик, выстроившись в цепочку. Все шло по заранее намеченному плану.

Но не все коту масленица, а бандиту удача, – вмешался неучтенный фактор или, как говорят, взлетел «черный лебедь». На станции к составу прицепили вагон со стрелковым оружием и от военной части, расположенной неподалеку. А такой груз без охраны не отправляют, поэтому опасный товар сопровождал броневик с отделением вооруженных солдат. Когда поезд остановился, охрана в броневике сначала не поняла, что за фигурки снуют между составом и машиной, стоящей на шоссе. Послали двух бойцов на разведку, а вскоре послышалась стрельба. Раздалась команда: «Полная боевая готовность! Стрелять без предупреждения!» – и охранный броневик рванул вперед. То же самое сделал фургон с надписью «Продукты» – рванул вперед по шоссе. Заднюю дверцу у фургона не успели закрыть, и она болталась, как лист на ветру. Стрелец понял, что попал в ловушку и теперь ему придется играть в жизненный покер картами, которые сдала судьба.

Оставшиеся бандиты побросали ящики и устремились в лес. Солдаты выскочили из кузова и дали им вслед несколько очередей. Двое бандитов упали.

Командир конвоя по рации связался с руководством дивизии.

– Нападение на поезд. Бандиты оказали вооруженное сопротивление. Часть из них убежала в лес, а часть уехала на машине с фургоном. Преследовать не стали – по инструкции не положено оставлять охраняемый объект. Один из бойцов тяжело ранен. Прошу прислать медицину.

– Принято, – раздалось в ответ. – Продолжайте охранять объект. Медиков пришлем.

Комдив сообщил о происшествии своему руководству. Там решили, что неизвестные напали на вагон с оружием, и началась большая кутерьма. Вскоре последовал приказ:

– До прибытия войск НКВД оцепить лесной массив, где скрылись бандиты, силами дивизии. Координаты высылаем по телеграфу.

Из воинской части выехала колонна разномастной техники, включая броневики, загруженной личным составом. Часть солдат расположилась на броне. Не привыкать.

Когда до Волошина дошла предназначенная ему информация, он сразу же предположил, кто мог осуществить налет.

«Похоже на Стрельца. Машина с фургоном… Только зачем ему вагон с оружием? Не рискнет. Здесь что-то другое».

Он тут же еще раз разослал ориентировку транспортной милиции на проверку грузовиков с металлическим фургоном, но с обязательной фиксацией личных данных пассажиров. Потом позвонил начальнику управления.

– Это Волошин по поводу нападения на поезд. Оцепление пускай держат, но ни в коем случае нельзя проводить войсковую операцию. Кроме трупов, мы ничего не получим. Я знаю, кто совершил налет. Это банда Стрельца, а он числится за нами. Поимкой бандитов займется Комов со своими людьми – у них большой военный опыт работы на пересеченной местности.

– Хорошо, – прозвучал ответ после минутной паузы. – Сутки тебе на проведение перехвата. На сутки я приторможу войсковую операцию, но оцепление останется.

Волошин вызвал Комова. Тот был в курсе последних событий.

– Выезжай всем личным составом – там, в лесу, с десяток бандитов укрылись. Вооруженные, но вам не привыкать. Хоть одного захвати живым. Лучше всего самого Стрельца. Возьми розыскных собак. Сам знаешь где. У тебя в распоряжении сутки. И позови сюда Эльвиру.

Вскоре в кабинет зашла молодая женщина лет тридцати, одетая в форменную одежду с лейтенантскими погонами и с черными, коротко постриженными волосами. Сквозь очки в позолоченной оправе на Волошина смотрели карие раскосые глаза.

– Слушаю вас, товарищ майор.

– Да ты присаживайся, – предложил Волошин.

Женщина опустилась на стул, свела колени и одернула юбку.

– Вот что, Эльвира… У тебя сколько человек прошло по фальшивым документам от Бухгалтера?

– Двенадцать, – последовал немедленный ответ.

– Запроси транспортную милицию, и постоянно запрашивай. Они предупреждены. И сопоставляй названные данные со списком Бухгалтера. При совпадении немедленно докладывай.

Когда сотрудница покинула кабинет, Волошин подумал: «Может быть, и срастется».

Бухгалтер невесть по каким соображениям перед выдачей фальшивых документов требовал предоставить истинные личные данные клиентов. Лгать не решались, зная о его обширных связях с воровскими авторитетами. Все эти сведения немедленно переправлялись в ГУББ.

Стрелец, услышав выстрелы, дал водителю команду рвать вперед на полной скорости. Дальнейшее развитие событий и судьба подельников его не интересовали – надо было спасать собственную шкуру.

«Как-нибудь проскочим», – решил он.

И проскочили, но нарвались на транспортный патруль при въезде в Москву. Его он не особо испугался – ящики с тушенкой выкинули по дороге. Машину остановили, предложили покинуть кабину и показать документы.

– Куров Егор Николаевич, – проговорил милиционер, как бы обращаясь сам к себе. – Что везете? – Он переписал данные паспорта в блокнот. Стрельца это не особо насторожило.

«У всех переписывают. Инструкцию такую дали».

– Пока ничего. Только выехали. Должны забрать с промбазы галантерею и женскую одежду, а потом развезти по магазинам, – бодро протараторил Стрелец.

Второй патрульный заглянул в кузов и утвердительно кивнул. Водителю вопросов не задавали, а просто посмотрели документы и переписали данные.

– Счастливого пути, – сказал милиционер, бросив руку к фуражке.

Доехав до ближайшей остановки автобуса, Стрелец, который Куров, отпустил машину и поехал к себе на квартиру.

«Там меня не найдут. Там не может быть никакого Курова. Отсижусь, пока все утихнет, разведаю обстановку и начну новые дела».

Сотрудники редкой цепью двинулись вглубь леса. Комов пустил вперед юркого, как ящерица, Жигова и проводника с собакой. Неожиданно хорошо натасканный пес остановился и рыкнул, задрав морду кверху. На толстой ветке, в нескольких метрах от земли, сидел человек. Жигов моментально сориентировался во вновь возникших обстоятельствах.

– Слезай быстро, а то отстреляю, как глухаря, – проговорил он тихим голосом и каркнул два раза вороной. Комов сразу все понял. Во фронтовой разведке они вместе прослужили два года. Спустившегося бандита заставили обнять ствол в сидячем положении и сцепили запястья наручниками. Теперь никуда не денется.

Собака обнюхала арестованного и уверенно потянула вперед. «Сидеть», – раздался приказ проводника. Подтянулась вся команда. Комов подошел к сидящему в раскоряку бандиту и сунул ему дуло пистолета в рот так, что раскроил верхнюю губу. Для пущей искренности. По подбородку потекла кровь, губы у бандита задрожали.

– Где Стрелец? – последовал вопрос.

Мамонт пнул бедолагу по ребрам.

– Говори, сука! Живым останешься.

– Его с нами нет – он на грузовике уехал, – залепетал бандит.

– Где остальные?

– Вперед ушли.

– Сколько человек?

– Девять.

– Их собака почуяла. Они где-то близко, – сказал проводник.

– Вперед! – скомандовал Комов. – Этого потом заберем.

Бандиту засунули в рот кляп, и команда двинулась дальше, вновь рассредоточившись. Внезапно раздался выстрел и один из сотрудников схватился за грудь. Остальные залегли. В ответ раздалась очередь из ППШ. Впереди мелькнула тень. Жигов, не мудрствуя лукаво, метнул туда гранату, его поддержали трое. Раздалось несколько взрывов и чей-то истошный крик.

«Оцепление услышит и сориентируется. Штурмовать и терять людей глупо. Языка мы взяли, Стрельца с ними нет. При войсковой операции их все равно уничтожат, а может, и в плен кого-нибудь возьмут. Но вряд ли».

– Отбой! – скомандовал Комов. – Раненого на ремни. Языка на поводок. Возвращаемся на базу.

Раненный в грудь сотрудник скончался по дороге. При войсковой операции живым никого не удалось взять, при оказании сопротивления перестреляли всех до единого. Так написали в рапорте.

Вскоре появилась Эльвира. Она положила на стол перед Волошиным два листа бумаги со списками фамилий. На одном из них от руки было написано крупными буквами:

«Куров Егор Николаевич.

Пинчук Егор Николаевич».

– Есть совпадение, – пояснила Эльвира, улыбнулась и поправила на носу очки.

Хладнокровный Волошин редко выказывал свои эмоции на публику, а тут не удержался – удовлетворенно потер рука об руку и сладострастно.

– Сработало! Молодец. Вот что, Эльвира… Поезжай в Наркомат обороны. Пусть тебе дадут все данные на всех Пинчуков. У тебя муж все там же работает?

– Там же.

Супруг Эльвиры, полковник, сидел на ключевой должности в наркомате.

– Думаю, он тебе поможет ускорить процесс получения данных. – Волошин хлопнул ладонью по столу. – Все, давай.

Эльвира вернулась, когда наметились сумерки, и выложила досье на Пинчука.

– Скорее всего, этот. По признакам.

Волошин впился глазами в отпечатанный текст.

«Пинчук Егор Николаевич, год рождения… место рождения… прописан… призван в армию и отправлен на фронт… дезертировал… пойман и вновь отправлен на фронт… пропал без вести в районе Новой Вильи при атаке на вражеские позиции… Вот как, пропал и вдруг воскрес, как птица феникс. Властям не сдался, а занялся бандитским ремеслом. Довольно стандартная ситуация».

Волошин отложил бумаги в сторону и сказал:

– Это я пока у себя оставлю. Чапай думать будет. А ты иди.

Эльвира ушла, поигрывая бедрами. Она была довольна успешно выполненной работой.

Волошин думал до позднего вечера. Казалось, мысли в его голове стучали, как камешки в погремушке.

«Фальшивый паспорт мы засветим, и он вряд ли с ним второй раз проскочит. А если догадается – ведь его данные переписали? К Бухгалтеру опять идти? Возможно, ну так пускай идет, а мы приглядим. А вот что установлена его истинная суть, он вряд ли допрет – слишком сложно. Но в любом случае постарается где-то скрыться на время, найти лежбище. А где? Умотать куда-нибудь в Сибирь – слишком много концов, а милиция не дремлет».

Волошин поставил себя на его место.

«Вот что бы я делал, куда бы скрылся?». – И тут майора осенило. – «Да очень просто! Пинчук прописан в московской квартире. А он сейчас не Пинчук, а Куров. Блестящий ход! Залечь в собственной квартире, и никто там никого искать не будет. А может, прямо сейчас туда людей послать? До утра время потерпит – если Пинчук там, то до утра никуда не денется».

Дверь была слабая – сколоченная из досок и обшитая фанерными листами. Для тяжеловеса Мамонта она не представляла серьезной преграды. Он с небольшого разбега врезал по ней ногой, выбил дверь, и в прихожую юркнул Жигов. Пинчук, расслабленно лежавший на диване, еще не успел понять причину неожиданного шума, а на него уже смотрело дуло пистолета.

– Привет, Пинчук! – сказал Жига с гаденькой улыбкой на губах. – Не ожидал?

В дверях появился Мамонт с выражением практикующего вурдалака на лице. Пинчук сунул руку под подушку и резко сместился в сторону. Но с Жиговым подобные фокусы не проходили – он, не мудрствуя лукаво, прострелил Пинчуку руку. Тот замычал от боли.

– Еще раз дернешься – яйца прострелю. Главное, чтобы язык остался целым.

К дивану метнулся Мамонт, выдернул из-под подушки пистолет и врезал основанием ладони Пинчуку по носу. Тот сразу же отключился. В комнату вошел Комов и, оценив обстановку, спросил:

– Клиент созрел?

– Даже перезрел, – усмехнулся Жигов.

– Ну и ладушки. – Комов посмотрел на окровавленное лицо Пинчука. – Жига посидит здесь до приезда милиции, а ты, Мамонт, бери клиента и тащи в машину.

Арестованного разместили в собственной тюрьме ГУББ – целых две камеры – и отложили допрос на завтра. Экстренного потрошения не требовалось – до следующего утра очухается, приведет себя в порядок и начнет рассказывать, что попросят. А Слепцову надо дать время ознакомиться с данными.

Допрашивал Пинчука Слепцов в присутствии Комова и начал допрос в своей манере – сразу же задал вопрос, ставящий в тупик арестованного.

– Вот ты по документам пропал без вести, да еще во время атаки. Это как так? Поле боя осталось за нашими, и санитары подбирали мертвых и раненых. А ты в качестве кого там находился? В качестве мертвого или раненого?

Пинчук занервничал, аж голова у него дернулась.

– Я не помню, – вымолвил он. – Очнулся, а вокруг никого. Встал и побрел.

– Тебе самому не смешно от такого объяснения? Встал и побрел… А может, ты просто сбежал? По второму разу. – Слепцов остро посмотрел на арестованного. – Тебе, Пинчук, нечего терять – ты уже все потерял. Рассказывай все как есть с самого начала. Глядишь, и послабление наметится. Давай, не заставляй применять к тебе методы убеждения.

Пинчук посмотрел на Мамонта, стоящего в позе практикующего вурдалака, в груди его похолодело, и он заговорил.

Егор Пинчук ехал на войну. В теплушке было довольно свободно, не как три года назад, когда на фронт гнали массу мобилизованных. Имелись дощатые нары, где в очередь можно было полежать и даже поспать. Двухнедельная военная подготовка ему ничего не дала: стрелять из винтовки его научили еще в школе, а физически Егор был крепок и ухватист, занимался самбо и бегом, поэтому занятия ему давались легко и в конце обучения ему даже объявили благодарность. Он был готов к участию в боевых действиях. Физически, но не психологически.

«Вот чтó значит погибнуть за Родину? – думал он, сидя на вещмешке в углу вагона. – нелепый посыл. Можно просто погибнуть. Внезапно. Неважно за что. И сам не успеешь понять, что ты уже труп, и тем более не узнаешь реакцию окружающих, которые тебя назовут героем и сыграют на кладбище гимн. Как там… Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. А если так… Лучше пожить на коленях, а потом встать и отряхнуться. Наградили посмертно… Да зачем мертвецу ордена и медали?! А в это время отдельные товарищи употребляют ананасы с шампанским за здравие, за свое, естественно. Чушь все это, конфетка для дураков и фанатиков! Погибнуть легко – пошел в лобовую атаку, тут тебя и прикончили. Сложнее остаться в живых, наверняка остаться в живых, а для этого не надо участвовать в войне, сбежать, затаиться где-нибудь, пока война не кончится, а потом все как-то само рассосется».

В начале войны Егору удалось ускользнуть от мобилизации. По протекции одноклассника он записался во внештатные сотрудники милиции. И хотя на таких сотрудников не распространялась бронь, но в военкомате на это смотрели сквозь пальцы, – мол, при деле состоит, в тылу пользу приносит. Но к концу войны в органах затеяли серьезную реорганизацию, документы переоформлялись, а Егор переоформиться не успел, потому что к нему домой заявился сотрудник военкомата и вручил повестку.

– Распишитесь.

Егор расписался.

– И мы вас подвезем прямо к месту назначения. Возьмите только паспорт и деньги, если есть, больше ничего не надо – вам всё дадут, – сказал лейтенант.

За время войны научились не предоставлять лазеек уклонистам.

А дальше все пошло по накатанному сценарию. И вот Егор Пинчук едет на фронт и прикидывает, как бы ему ловчее сбежать.

«Лучше это сделать по дороге – потом сложнее будет».

Когда поезд замедлил ход перед мостом, Егор резко приоткрыл дверь вагона. Следящий за порядком старшина положил ему руку на плечо.

– Ты чего? Не положено.

Больше он ничего не успел сказать, потому что Пинчук протиснулся через щель и выпрыгнул наружу. Прокатившись по насыпи, он вскочил и скрылся в прибрежных зарослях. Его не преследовали. А кому?

На ближайшем полустанке старшина доложил начальству о беглеце, того объявили в розыск, и на этом дело закончилось. Пока что. Егор, скрываясь в кустах, двинулся вдоль железной дороги в обратную сторону. Затемно добравшись до станции, он сорвал пломбу с товарного вагона, проник внутрь и закопался между мешками то ли с зерном, то ли с овсом. Авось не заметят.

Но заметили. Обходчик, увидев сорванную пломбу, вызвал патруль. Пинчука тут же повязали, отвезли в ближайший городок и посадили в СИЗО.

«Не самый плохой вариант, – думал он, глядя на зарешеченное окошко. – Отправят в зону, думаю, что ненадолго, – отсижу свое, зато останусь жив».

Но жизнь – индейка, а судьба – злодейка. С Пинчуком быстро разобрались и вновь отправили на фронт, но только в штрафной батальон.

– Выживешь, и гуляй, – сказали ему на прощанье в военкомате.

Чтобы добраться до вражеских укреплений на краю леса, нужно было пересечь поросшую травой поляну. С криками «ура» и с примкнутыми штыками рота бросилась вперед. Пинчук, пробежав несколько десятков метров, упал в траву, вроде как убит или тяжело ранен. Выждав некоторое время, когда все утихло, он пополз вбок, вдоль линии боестолкновения. Впереди немцы, а сзади заградотряд, – хрен редьки не слаще. Миновав пару сотен метров, он задумался: «А куда дальше?», и пополз в сторону немцев, посчитав, что туда будет безопаснее.

Он слышал про РОА [12] генерала Власова и надеялся добраться до них, чтобы как-то обустроиться.

«Там все русские, договоримся как-нибудь, а дальше посмотрим».

Достигнув леса, он ринулся вглубь, ломая кусты и не заботясь о маскировке. А напрасно. Через пару километров Пинчук получил увесистый удар по затылку и на его запястьях защелкнулись наручники. Сознание он не потерял, и немецкий солдат на корявом русском языке, объяснил, что он должен делать. Его привели к хутору, вернее, к бывшему хутору, потому что дом сгорел, и лишь печка с трубой торчала унылой башней над головешками. Но дощатый амбар и рубленая баня стояли целыми. Опорный пункт. Пинчука завели в амбар. Его встретил гауптман в эсэсовской форме, окруженный группой солдат. Встретил ударом по скуле. Егор упал, чтоб дальше били, хотя и мог устоять на ногах. Поддав пару раз сапогами по ребрам, ему приказали встать.

– Ты кто такой? – задал вопрос гауптман на русском.

– Я… Я в плен сдаваться пришел, – пролепетал Пинчук.

– Ты не пришел сдаваться, а тебя взяли в плен.

Немец говорил с легким акцентом, но фразы выстраивал правильно. Он посмотрел в подслеповатое окошко и сказал по-немецки:

– Темнеет. Заприте его в чулан, а завтра разберемся с этим пленным.

Чувствовалось, что гауптман зверски устал. Канонада утихла, и ему хотелось хлебнуть шнапса и хотя бы немного поспать.

Пинчука затолкали в чулан и закрыли дверь. Он, особо не раздумывая, улегся на кучу тряпья и заснул. Он тоже зверски устал.

Разбудил его грохот близкого взрыва. Заложило уши, заслезились глаза. Кто-то снаружи истошно кричал. Раздался еще взрыв чуть дальше. Потянуло дымом. Он закашлялся.

«Надо отсюда бежать, бежать…».

Пинчук начал бить ногой по двери, и та с трудом, но поддалась. Выскочив в полуразвалившийся амбар, он увидел лежащего часового с проломленным черепом. Сверху лежало упавшее с чердака стропило. В пролом в стене светила полная луна. Егор быстро обыскал лежащего, нашел бензиновую зажигалку и початую пачку папирос – остальное его не интересовало. Схватив карабин марки «Люгер», штык-нож, он, выписывая петли, как заяц, бросился в сторону леса.

«Аккуратней надо, аккуратней, поспешишь – людей насмешишь и сдохнешь ненароком», – билась в голове мысль.

Забравшись в чащу, он затаился под выворотнем толстого дерева.

«Наши пройдут, а я по тылам ударюсь».

Пинчука сморил сон, а когда он проснулся, солнце стояло высоко, а канонада гремела далеко на западе. И он двинулся на восток. По дороге он питался ягодами, а на второй день умудрился подстрелить молодого кабана. С разделкой туши Егор кое-как справился, хотя ни разу в жизни этим не занимался. Нарезал мясо ломтями и поджарил их на костре. Потом сытно поел, а остальное завернул в исподнюю рубашку. Надолго хватит.

Кончился лес, и потянулись поля с перелесками, а Егор все шел и шел, пока впереди не показалась деревня. Возле колодца он познакомился с женщиной по имени Таисия. Она выглядела лет на тридцать, была миловидна и стройна. Он сказал, что бежал из плена, но к властям обращаться опасается, и не возьмет ли она его на постой. Мужа у женщины убили два года назад, и она не раздумывая согласилась. Соседям соврала, что это ее двоюродный брат сбежал из плена.

Так и прожил с ней Егор до конца войны, помогал по хозяйству и делил постель. Жизнь в деревне его вполне устраивала, но он понимал, что вечно это продолжаться не может. Надо было двигать в Москву и как-то легализоваться. Пинчук познакомился с мужиком средних лет по прозвищу Серый – так его все соседи называли. Как-то за литром самогона они разоткровенничались. Серый, матерый уголовник, сбежал из лагеря и тоже осел в этой деревне. Егор изложил ему свою проблему и предложил присоединиться. Но тот отказался, – мол, надоела ему воровская вольница, а здесь тишина и покой. Но помочь согласился и достал потрепанный паспорт с линялой фотографией.

– Отпустишь усы и очки нацепишь – может быть, и проскочишь. А в Москве обратишься к Бухгалтеру, скажешь, от Серого – он тебе любые бумаги выпишет. – Серый назвал адрес.

– А почему Бухгалтер? Он что, деньги считает? – спросил Пинчук.

– Да нет, он фальшак лепит, а на бухгалтера просто похож. А у тебя самого-то деньги есть Бухгалтеру за работу заплатить? Не бесплатно же…

– Найду, – пообещал Пинчук.

Дома у него имелись кое-какие накопления, а в органах он наверняка числился без вести пропавшим. Кто его искать будет?

Поимев печальный опыт на железной дороге, Егор поехал на перекладных – тогда в тыл ехали целые колонны разномастного транспорта. До Москвы он добрался без приключений – даже потрепанный паспорт не понадобился. Вынув запасной ключ, хранившийся в щели над верхним наличником, он вошел внутрь пропылившейся родительской квартиры. Отец погиб в ополчении в начале войны, а мать затерялась в эвакуации, где-то за Уралом. Взяв деньги, Егор отправился к Бухгалтеру, петляя по переулкам, – благо тот жил не так далеко. Сказал, что от Серого. Через пару часов, подождав во дворе, он получил нужный комплект документов. Куров Егор Николаевич – так он теперь назывался.

Наслушавшись про воровскую вольницу у Серого, Пинчук решил, что работа – это для крестьян и пролетариев, и попросил Бухгалтера познакомить его с серьезными людьми. Так он попал в банду некоего Бизона. Бизон погиб в одном из налетов, и банду, несмотря на молодость, возглавил Пинчук. Подельники оценили его расчетливость, прозорливость и умение быстро гасить внутренние конфликты. Так появился Стрелец.

«Мне предъявят два обвинения – в дезертирстве и бандитизме, – прикинул Пинчук, закончив повествование. – И надо минимизировать степень моей вины. В своем изложении истории моей биографии я слегка покривил душой. Слегка, если подходить формально. Во время атаки я упал в траву, типа оглушенный взрывом гранаты. Если найдутся свидетели, что вряд ли, то что они смогут подтвердить? Упал и упал. Там многие падали, по причине смерти или ранения, половина роты. Упал, потерял сознание, а очнулся в плену. Из плена бежал. И это „слегка“ превращается в принципиальные изменения в моей судьбе. Теперь я не дезертир, а попавший в плен, да еще умудрившийся сбежать. А это большая разница. Почему сразу не пошел к властям? Да испугался. Человек слаб.

С бандитизмом сложнее, тут не просто выкрутиться – у них все козыри на руках. Правда, трупов за мной не числится. Про Кравца они вряд ли допрут – сбежал куда-то с концами, и все. Но остальное… А если договориться? Признание вины они не воспримут как сотрудничество со следствием – они и так из меня все выколотят в буквальном смысле этого слова. А если… Думай, думай, голова…».

– Почему ты двинулся на запад, к немцам, а не на восток, к нашим? А ты именно двинулся – армия наступала, немцев там уже уничтожили, в плен тебя брать было некому. А может быть, ты хотел присоединиться к РОА, к Власову? – последовал вопрос.

– Не знаю ни про какое РОА. Боялся да и соображал я тогда плохо.

– Соображал в нужную сторону, – вмешался Комов. – Ладно, с деталями твоего «пропадания» следствие разберется.

И тут Пинчука озарила блестящая идея.

– Товарищ капитан, – обратился он к Комову. – А вариант сотрудничества может смягчить наказание? И сотрудничества не со следствием, а непосредственно с вашим ведомством. Я примерно представляю, чем вы занимаетесь. Готов предоставить любопытные сведения.

Комов встрепенулся от неожиданного предложения.

– Это зависит от важности сведений, – сказал он и остро посмотрел на Пинчука.

– Это вам решать. – Пинчук задумался, формулируя сообщение. – Однажды ко мне подвалил один тип, молодой, хорошо одетый, и предложил, если без обиняков, совершать теракты, жечь, взрывать, убивать. Сумму посулил огромную. Я люблю деньги, но всегда взвешиваю риски и цену этих денег. Поэтому я вряд ли бы согласился на это с виду заманчивое предложение, но сработал один неожиданный фактор. Это был тот самый гауптман, который меня взял в плен. Свои называли его Альбертом.

Комов вздрогнул, когда услышал это имя, а Пинчук продолжил:

– Ну да, Альберт. Он говорил с легким прибалтийским акцентом, сталкивался я с такими, и по-немецки говорил очень бойко там, на опорном пункте. Кем бы вы меня ни считали, но мне в падлу было иметь дела с этим козлом.

– Ты хорошо запомнил его внешность? – перебил Пинчука Комов.

– Еще бы! – Пинчук криво усмехнулся. – Даже нарисовать могу его поганую рожу.

– Ты что, художник?

– Художественную школу в детстве окончил, – пояснил Пинчук, – и практиковался, портреты рисовал всем подряд.

Комов на некоторое время задумался, а потом сказал:

– Твои сведения действительно представляют для нас интерес. Если они достоверны, то это реально может привести к смягчению наказания. Давай, рисуй этого Альберта. И еще… В какую часть входил твой штрафбат?

Арестованный назвал номер части.

Когда Пинчука увели, Комов пошел с докладом к Волошину. Тот, прочитав протокол допроса, вызвал Эльвиру.

– Узнай, где воевала штрафная рота, в которой числился Пинчук. Со всеми подробностями.

Вскоре поступила нужная информация. На момент пропажи Пинчука штрафной батальон… в составе дивизии… участвовал в боях под Вильнюсом, освобождал концентрационный лагерь «Кошары» в местечке Новая Вильня.

– Все те же на манеже. Опять Альберт возник, как я и предполагал. Система работает. По крайней мере, мы теперь знаем, откуда ноги растут. Казалось бы… – констатировал Волошин.

Мысли в его голове застучали, как пишущая машинка.

«Альберт, организатор террористических актов, он не бандит, он враг, и не только народа, а всей страны. Но тот ли это Альберт, у кого Пинчук побывал? Новая Вильня, концлагерь, эсэсовец, хорошо говорит по-русски… Связались бы эти два узелочка… А ведь портрет будет! Если кто-нибудь в Вильнюсе его узнает, так свяжутся».

– Не хочешь смотаться вместе с Фоминым в Вильнюс, прояснить про этого Альберта? И его портрет тебе нарисуют, – неожиданно предложил Волошин.

– Ну, это же не Одесса, товарищ майор. Туда лучше Циценаса отправить – он по-литовски говорит, родня у него там какая-то имеется. А Фомин, пожалуй, подойдет. Вдруг кому-нибудь надо будет морду набить, – предложил Комов.

– Пожалуй, ты прав, – немного подумав, согласился Волошин. – Циценас у нас почти юрист – его на законах не объедешь. Правда, не успел закончить юрфак, но это наживное. А Фомин… Ну, тебе же он конкретно помог в Одессе. Короче, надо попытаться установить личность этого Альберта. Давай, снаряжай бойцов.

Комов покинул кабинет, а Волошин встал из-за стола и подошел к окну. По улице ехала поливальная машина, брызгая во все стороны, включая тротуар. Зазевавшаяся женщина с крупной собакой на поводке, получив порцию воды, что-то прокричала, а собака резко потянула в сторону, чуть не свалив с ног хозяйку.

«Жизнь полна неожиданностей, – подумал Волошин. – Не угадаешь, что сверху на голову свалится и кто укусит из-за угла за причинное место».

Циценас, по рождению Владис, по паспорту Влад, родился в Подмосковье, в семье литовца Юргиса и матери Ксении. Сам Юргис, пламенный большевик, провоевав за красных всю Гражданскую войну и закончив ее в звании старшины роты, начал делать партийную карьеру, и довольно успешно – дорос до партийного функционера средней руки. В ежовские времена его посадили за склонность к троцкизму, а в бериевские полностью реабилитировали, что не являлось большой редкостью.

Семью Юргиса не подвергали репрессиям, и Влад спокойно поступил на юридический факультет, но с четвертого курса ушел на фронт.

Тяжело раненного Циценаса нашла разведгруппа из роты Комова в одном из перелесков. Он лежал в окружении трех мертвых фашистов, заколотых штыком. Командир группы лейтенант Фомин оценил способности сержанта, и его после излечения перетащил в свою роту Комов, написав нужный рапорт кому надо. По рассказу Циценаса, столкнулись две группы разведчиков примерно равной численности, а он лишь один выжил. Из всех.

Штыковому и ножевому бою Влада научил отец. Имея серьезных инструкторов и насадив на штык за время Гражданской войны пару десятков белогвардейцев, он решил передать спе-цифический боевой опыт сыну. То ли из досужей прихоти, то ли вспоминая бурную боевую молодость. И не зря. Пригодилось. По-литовски Влад говорил легко и без акцента тоже благодаря отцу. Сразу же после мобилизации Циценаса, по протекции Комова, приняли на службу в ГУББ, о чем тот ничуть не жалел.

Волошин пригласил сотрудников на инструктаж на предмет командировки в Вильнюс.

– Будете работать в одесском формате – Циценас как официальное лицо, а Фомин в качестве негласного прикрытия, но может работать автономно. Надо максимально прояснить личные данные этого Альберта, включая биографию и возможное место пребывания. Сразу в официальные структуры за помощью не обращайтесь – только в связи с непредвиденными обстоятельствами. Там могут служить скрытые враги. Регулярно отлавливают. – Волошин посмотрел на худощавого, жилистого Циценаса. – Кто у тебя есть там из родственников? Что они собой представляют?

– Двоюродный дядя, – стал пояснять Циценас, – он к нам приезжал, когда я был маленький. Человек вне политики. Ему наплевать на идеологию: капитализм, социализм, да хоть феодальный строй. Лишь бы его не трогали, а он повода не дает. Торгует картинами, антиквариатом, организовывает выставки по живописи, сам рисует. Как только Литва вошла в состав СССР, сразу же вступил в Союз художников, выправил какую-то лицензию и работает официально, платит налоги. Умеет приспосабливаться к любой власти. К нашей семье относится с уважением. Если сможет, то поможет. О другой родне, а она где-то там есть, плохо осведомлен. Проконсультируюсь у отца.

– Аккуратней с ними, – предупредил Волошин. – Кто они по жизни? В Литве обстановка напряженная: саботаж, диверсии, «лесные братья» орудуют… Враги затихарились и действуют исподтишка. Власти пока плохо справляются. – Волошин задумался, потом продолжил: – Пинчук столкнулся с Альбертом в районе Новой Вильи. Там находился концлагерь «Кошары». Альберт – гауптман, эсэсовец, и не исключено, что он имел отношение к этому концлагерю, если рядом оказался, а может быть, входил в состав его персонала. Это лишь моя догадка, но… Нужно проверить – это может навести на след.

Он сунул руку в ящик стола и вынул портрет Альберта, нарисованный карандашом на тетрадном листе.

– Вот, привет вам от Пинчука. Поселитесь в гостинице Hotel Congress – там все обговорено. Билеты на поезд возьмете у Эльвиры, деньги – в бухгалтерии. Портрет сфотографируют, чтобы у каждого был. Отправляетесь завтра в одиннадцать двадцать. Оружие иметь при себе. Всё. Удачи.

Здание Вильнюсского вокзала находилось в полуразрушенном состоянии после теракта в начале сорок пятого, когда террористы взорвали эшелон с боеприпасами. Кое-что с тех пор подлатали, но угол здания обвалился, а стекла вставили лишь на первом этаже.

«Если бы здание строили в двадцатом веке, а не девятнадцатом, то его бы снесло подчистую», – прикинул Циценас.

Но буфет работал, о чем гласила табличка с надписью «Буфет» и со стрелочкой, указывающей куда-то влево.

– Зайдем, что ли… – неуверенно предложил Циценас.

– Давай доберемся до гостиницы – там перекусим, – возразил Фомин.

В здание вокзала они заходить не стали, а обошли его стороной и вышли на привокзальную площадь. От остановки как раз отошел рейсовый автобус. Оба проводили его взглядом и подумали об одном и том же – как добраться до гостиницы. Вильнюс они изучали по карте, что мало помогало в реальной жизни. Циценас огляделся и заметил нескольких извозчиков. Лошади нетерпеливо перебирали копытами.

– Во, эти точно довезут куда надо, – воскликнул Влад.

Фомин недоуменно пожал плечами.

– Ты тут командуешь, тем более ты в форме, а я так… в портках со штрипками.

Они выбрали двухместную повозку, не считая извозчика. Вскоре по булыжной мостовой зацокали копыта. Улицы были убраны, но между домами виднелись кучи битых кирпичей, куски штукатурки, гниловатые доски и прочий мусор. По тротуарам сновали редкие прохожие. Некоторые строения были опутаны лесами, а из окон высовывались лебедки.

Извозчик привез их прямо к зданию гостиницы. Здание, построенное в прошлом веке, выглядело великолепно, как будто и войны не было с ее артобстрелами и бомбежками.

Номера были забронированы. Оформлялись партнеры по отдельности. Администратор за стойкой с табличкой «Мест нет» улыбнулась Циценасу, когда он представился по-литовски, и заговорила через губу с Фоминым, обратившимся к ней по-русски. Она вела себя нарочито пренебрежительно, высокомерно. Но непрерывно воюющий Фомин не обращал внимания на уровень обслуживания, а воспринимал все это как некую местечковую данность. Он лишь подумал: «Женщин трудно понять, да они сами себя не понимают».

Но против «брони» нет приема, и напарников поселили на втором этаже в одноместных номерах с туалетами и душем.

Спустя некоторое время они как бы невзначай встретились в гостиничном буфете, время шло к полудню, и Циценас заказал полноценный обед.

– Давай ты отправишься к своему дядьке, а я по концлагерю поработаю. Вечером встретимся и обсудим, – предложил Фомин.

Циценас с набитым ртом ничего не сказал, а лишь в знак согласия кивнул.

Дядя Вилкас Циценас, увидев племянника Влада, изобразил на лице гримасу радости, а может, и правда обрадовался. Военная форма призывала к уважению. Пока он снимал сапоги, дядя крутился вокруг, приговаривая «какая неожиданность», «какой сюрприз». Зайдя в огромную гостиную, Влад осмотрелся: комната была уставлена дорогой винтажной мебелью, на паркетном полу лежал ворсистый ковер, а стены были увешаны копиями картин старых мастеров и подлинниками современных художников. Дядя явно не бедствовал, а, скорее, наоборот. Он усадил племянника на диван и сказал:

– Прислугу я на сегодня отпустил, но что выпить и чем закусить, найдется. Что предпочитаешь? Коньяк, сухое вино?

Влад равнодушно относился к спиртному и пил лишь по необходимости.

На столе вскоре появились обещанные коньяк и сухое вино, все французское, судя по этикеткам на бутылках, а в качестве легкой закуски орешки, финики и дольки лимона. Только что пообедавшего Влада это вполне устроило.

– А советская власть разрешает иметь прислугу? – небрежно спросил он.

– Ну, допустим, не прислугу, а домработницу, что не меняет сути, но дает другую окраску. Не запрещает. А ты думаешь, что советские вожди сами себе суп варят? Да их чванливые супруги тоже вряд ли. А я вот недавно развелся в третий раз. Немного отдохну от супружеской жизни и снова женюсь. – Вилкас явно находился в приподнятом настроении. – А ты здесь по какому случаю, да еще при регалиях? Ладно, ладно, давай сначала выпьем за встречу, а потом все расскажешь: про отца, про мать, да и про себя тоже.

Влад пригубил из бокала и еще раз осмотрел комнату.

– А ты неплохо устроился. Правду отец говорил, что тебе любая новая власть в подарок. С любой уживешься.

Смешливость сползла с лица Вилкаса, взгляд ужесточился.

– Да плевать мне на них. Лишь бы меня и мое дело не трогали. Раньше я жил – не тужил, немцы на меня вообще внимания не обращали, а с русскими я уже договорился. Главное, не лезть в политику и терпимо относиться к любой идеологии. Прозит [13], как говорят немцы.

Они выпили еще, поговорили о том о сем, потом Влад достал портрет Альберта.

– Мы ищем вот этого человека. Эсэсовец, гауптман. Не встречал такого?

– Да откуда! – Вилкас протестующее замахал руками. – Они у меня все на одно лицо. Хотя… У меня есть партнер, художник. Зовут его Линас. Он рисует, а я выставляю и продаю. Линас рисовал портреты немецких офицеров по заказу, да еще с такими выкрутасами… Пошли, покажу.

Он подвел Влада к картине, где были изображены двое на конях и в доспехах Тевтонского ордена.

– Не успел отдать заказчикам – русские пришли. И это еще цветочки. Вот Линас точно сумеет тебе помочь. Он их всех по именам и фамилиям знает, и взгляд у него наметан – сам кого хочешь за минуту карандашом на салфетке нарисует. Я тебе дам адрес его мастерской. Он там спит, ест и пьет. Особенно пьет. Говорит, что алкоголь расширяет кругозор и подстегивает вдохновение. А свою квартиру сдает внаем. Его твоя форма не смутит – он насмотрелся на людей в форме. Только ты с ним поаккуратней общайся – у него высокое самомнение, да еще когда выпьет. Поддакивай ему, восторгайся его работами и дай возможность выговориться. Скажешь, что от меня, – он тебя примет.

Они просидели за досужими разговорами до позднего вечера. Вилкас предложил остаться у него, но Влад отказался, сказав, что его ждет приятель в гостинице.

Полуподвал имел отдельный вход под козырьком с железной крышей. Убедительный стук в дверь ни к чему не привел, поэтому Циценас начал стучать во все окна, наполовину выглядывающие из тротуара. Наконец в дверях появился молодой человек в измазанной краской рубашке навыпуск и бесформенных штанах с отвисшей мотней. Он был слегка пьян и глуповато улыбался. Влад поздоровался и представился. Хозяин по имени Линас взмахом руки предложил неожиданному гостю зайти внутрь. Они миновали прихожую и очутились в мастерской художника, где стояли мольберты и столы, уставленные краской. Было много картин: они либо висели на стенах, либо стопкой были приставлены к стенам, если в рамках, а безрамочные картины рулонами были свалены в углу.

Рабочая обстановка истинного живописца.

– Мы с Вилкасом большие друзья и партнеры, – сказал Линас и закурил сигару. – Для начала предлагаю ознакомиться с коллекцией моих произведений искусства.

Он даже не спросил, а, собственно, по какому поводу появился этот Влад. Тот вынул портрет Альберта, хотел что-то сказать, но Линас его перебил:

– О делах потом, – сказал он, но тем не менее скользнул взглядом по картинке. – Пошли.

Они подошли к одной из картин. На ней была изображена толстая баба с четырьмя титьками, сидящая на бочке. На двух нижних грудях болтались присосавшиеся щенки. Над ее головой летали птицы со свиными пятачками вместо клювов, а под ногами сновали толстые крысы.

– Ну, чем тебе не Босх? – проговорил Линас, размахивая сигарой. – Ее запросто можно продать как картину Босха. И ведь купят. Но я слишком себя уважаю, чтобы обманывать истинных любителей искусства. И так продам, но немного дешевле.

Художник явно себя переоценивал, но дядя предупредил Влада о чрезмерном самомнении живописца, и он лишь украдкой улыбнулся.

Экскурсия продолжилась. На следующем полотне мальчик в коротких трусиках висел на канате, зацепившись за него одной рукой.

– У Пикассо есть картина под названием «Девочка на шаре», а у меня «Мальчик на канате», – пояснил Линас. – Ничем не хуже. Но ему повезло – оказался в нужном месте в нужное время, поэтому стал знаменитостью.

Циценас был знаком с творчеством Пикассо и подумал, что этот пацан рисует ничем не хуже знаменитого мастера.

Линас пустил струю густого дыма. Некурящий Влад поморщился. Художник это заметил и криво усмехнулся.

– Только не говори мне о вреде курения. Пикассо, кстати, выжил благодаря сигарному дыму. Когда он появился на свет, то не дышал и не плакал, и его посчитали мертворожденным. А его дядя, помогающий принимать роды, подошел к младенцу и выдохнул дым прямо в маленькое личико. Оно внезапно сморщилось, и ребенок издал долгожданный первый крик. А так бы и не было Пабло с его «Девочкой на шаре». Может быть, и байка, но красивая.

Линас показал еще несколько картин и сопроводил показ подобными комментариями, что изрядно веселило Влада. Неожиданно он бросил вскользь:

– Тот, что у тебя на картинке, это Альберт Зимка, бывший гауптман. Пойдем, я тебе его покажу. У него оригинальные запросы.

Линас покопался в куче рулонов и развернул полотно. На нем был изображен Альберт в эсэсовской форме. Он сидел на стуле, а на коленях у него примостилась обнаженная русалка с рыбьим хвостом. Она склонила красивую головку ему на плечо и улыбалась.

– Никак не заберет заказ. Но, наверное, зайдет – он где-то здесь, в городе болтается, – сказал Линас. Чувствовалось, что ему было абсолютно наплевать, чем раньше занимался заказчик.

У Циценаса аж екнуло сердце от такого заявления.

Они выпили вина за крепкую мужскую дружбу, и Влад распрощался с художником.

Михаилу Фомину повезло – ему подвернулся грузовик, который не только доехал до бывшего концлагеря, но направлялся именно туда. Проволочное заграждение осталось нетронутым, между двумя деревянными столбами въезд перегораживал корявый шлагбаум, сработанный из соснового ствола, а рядом стоял зонтик с охранником, который проверял документы у водителей въезжающего и выезжающего транспорта. А машины сновали туда-сюда довольно интенсивно, и Фомин быстро догадался, почему. Бараки для заключенных превратили в склады. Возле них кучковались грузовики и непрерывно проводились погрузочно-разгрузочные работы. Остальная территория была завалена пустыми бутылками, рваными картонными коробками и прочим мусором. Дворника тут не предусмотрели.

Фомин подошел к охраннику в форменной одежде неясной принадлежности.

– Я корреспондент газеты «Новая Литва», меня зовут Миша.

Охранник никаких подтверждающих документов требовать не стал, это не входило в его обязанности, поскольку человек пришел пешком и без всякого товара.

– А я Василий, – представился он и приветственно приподнял фуражку. – Очень хорошо, что нами заинтересовалась пресса: воруют безбожно, а начальство не мычит, не телится.

– Я несколько по другой теме, – пояснил Фомин. – Я пишу материал о концлагере. – Вы можете мне что-нибудь рассказать?

– А что я могу рассказать? – охранник пожал плечами. – Я там не сидел. И здесь вряд ли кто расскажет. Надо спрашивать у сидельцев.

– А где найти этих сидельцев? – поинтересовался Фомин.

Охранник по имени Василий задумался, а потом сказал:

– Бывшие узники концлагеря создали какой-то комитет при профсоюзе, называющийся «Узник». Чем они там занимаются и где находятся, я не знаю, но рассказать они тебе многое смогут.

Он отвлекся на подъехавший грузовик, и Фомин, поняв, что тут ему больше делать нечего, двинулся прочь от лагеря. Его подобрала одна из выезжающих машин. Водитель знал, где угнездился искомый комитет.

– Я как-то подвозил им всякое шмотье. У них контора находится между почтой и парикмахерской по улице Свободная. Номер дома я не знаю. Найдешь как-нибудь.

Машина остановилась где-то ближе к центру города.

– Направо улица Свободная – не заблудишься, а я поехал дальше, – пояснил водитель. Денег за проезд он не потребовал.

Фомин быстро нашел контору комитета «Узник». На двери висела соответствующая табличка, намалеванная краской от руки. Видимо, еще не успели толком обустроиться. Никакой охраны не наблюдалось – проходи, кто хочешь. Контора включала в себя несколько помещений. Войдя в первое попавшееся, он увидел несколько письменных столов. На некоторых стояли пишущие машинки, и на них что-то усердно печатали.

Фомин подсел к женщине средних лет и с короткой прической, едва закрывающей уши. Она о чем-то усиленно думала в застывшем состоянии, глядя в сторону окна. Михаил представился.

Женщина оторвалась от раздумий, встряхнула головой и воззрилась на молодого человека, назвавшегося журналистом.

– Даже не знаю, с чего начать, – проговорила она. – Я там находилась последние три месяца, поэтому, наверное, и выжила. А если бы подольше… Это даже не шовинизм, это плановое уничтожение населения. В лагере содержались пленные советские солдаты и гражданские из местных. В основном русские, литовцев было мало. Когда бараки переполнились, люди жили на улице, спали на досках, а то и прямо на земле. Кормили кое-как, кусок хлеба на день, поэтому многие умирали от голода. И пуль тратить не надо. Это при том, что кого-то постоянно допрашивали с применением изуверских пыток, подвешивали на столбах и держали в особых шкафах, от этого тоже умирали. – Женщина всхлипнула. Фомин молча ждал продолжения рассказа. Она достала носовой платок, протерла глаза и продолжила: – Летом люди ели крапиву, а зимой то, что подбрасывали местные жители. Охрана этому не препятствовала. Многие сутками лежали на земле, не в силах подняться…

Фомин осознал, что этот рассказ может длиться бесконечно, и перебил женщину, показав портрет Альберта. Об этом позаботились заранее, сделав несколько дубликатов.

– Вам знаком этот человек?

Глаза у собеседницы налились угрюмой злобой.

– Еще бы! Этого мерзавца я бы собственноручно повесила. Чего он только не творил. Если ему кто-то не понравился, взгляд не тот, то он отводил его в сторонку и тыкал ножом. Не насмерть, а чтобы причинить боль. Это ему нравилось. И еще девчонок таскал, несовершеннолетних. Вытащит, которая понравилась, и начинает охальничать руками прямо при всех, а потом уводит с собой. А если девчонка сопротивлялась, то он начинал ее нещадно бить и гадко угрожал. Вот типа так: «Не дергайся. Будешь у меня сосать в заглот, чтобы у тебя клитор без наркоза не выдрали». И это один пример, а он еще много всяких гадостей говорил.

Фомин оценил фразу. Он бы тоже повесил этого Альберта собственноручно.

– Если хочешь подробней, то обратись к Кате. Она побывала в его руках.

Женщина указала на симпатичную девушку, даже девчонку, сидевшую за угловым столом и что-то черкавшую карандашом в тетрадке. В отличие от сослуживицы, она явно ухаживала за собой: длинные волнистые волосы ниспадали на плечи, губы напомажены, ресницы подкрашены, одета она была в плиссированную юбку до середины бедра и обтягивающую блузку, подчеркивающую ее ладную фигурку.

Девушка Фомину сразу же очень понравилась, а когда он заглянул в ее наивные глаза испуганной лани, то сильно и не вовремя возбудился. На его брюках появился едва заметный бугорок. Миша даже не стал присаживаться за ее столик, а сразу же пригласил Катю в ближайшее кафе, мол, чтобы спокойно поговорить, не мешая остальному персоналу. Та на удивление сразу же согласилась, поняв, куда клонит молодой симпатичный человек. Видимо, он ей тоже понравился, а тут такой подходящий повод, чтобы смыться с работы, коль журналист пригласил.

Войдя в полупустое заведение под названием «Птица», они заняли свободный столик и заказали бутылку сухого вина с легкой закуской.

– Меня давно никто не приглашал в кафе, – призналась девушка.

«Врет, наверно, – подумал Фомин. – Таких все подряд приглашают. Ну да ладно».

Они столкнулись под столом коленками, и Катя таинственно улыбнулась.

«Сначала поговорим, а потом как карта ляжет», – прикинул Фомин.

– Расскажи мне про Альберта Зимку.

Михаил сразу же перешел на «ты», но девушку это ничуть не смутило.

– Он организовал частный бордель и уводил туда девчонок из лагеря. И меня увел. Сначала употреблял девочку сам, а потом сдавал в аренду немецким офицерам. Некоторые девочки пропадали, и он набирал следующих. Одновременно у него жили пятеро. Содержал он нас хорошо, не то что в лагере: кормил досыта, одевал в соблазнительные платья, не обижал. Это и понятно – иначе на что бы мы годились. Когда пришла Красная армия, девушки и не собирались расходиться – жилось им комфортно, и кто-то их взял под свое крыло. Но я ушла – не хотела быть куклой для мужских развлечений. Альберт там тоже иногда появляется. До сих пор. В качестве клиента… Тебя еще что-нибудь интересует?

– Да не особо, – сказал Фомин, переваривая сказанное, особенно про «иногда появляется».

– А ты правда журналист? – спросила девушка, с недоверием глядя на Михаила.

– Не совсем. – Фомин замялся. – Меня просто попросили найти этого Альберта очень серьезные люди. Не смог отказать.

– Не советую с ним связываться, – сказала девушка. – Он предела не знает.

Фомин погладил ее по руке.

– Спасибо за предупреждение.

Заиграла музыка из патефона, стоящего на подоконнике: «Утомленное солнце…».

– Ты танцуешь? – спросила Катя.

– Танго не умею, – признался Михаил.

– Можно танцевать танго не как танго, – успокоила его Катя.

– Ну, тогда пошли.

Он за руку вывел девушку из-за стола и бросил взгляд на ее точеные ноги. Юбка позволяла.

«Очень любопытно, как говорит Комов», – подумал Фомин.

Они молча танцевали, тесно прижавшись друг к другу. Губы их встретились и не расцеплялись до конца танца. Говорить было не о чем – парочка наслаждалась единением тел. «В этот час прозвучали слова твои». Но слова отсутствовали. Музыка утихла, и они вернулись за стол. Пили вино и разговаривали, чтобы лучше понять друг друга. За окном вечерело.

– Ты где остановился? – неожиданно спросила Катя.

– В гостинице, – ответил Фомин и недоуменно посмотрел на девушку.

– В гостинице слишком хлопотно. – Катя на минуту задумалась. – Поехали ко мне – надо привести к общему знаменателю наши отношения.

Вот так вот откровенно. Девушки, послужившие в борделе, не отягощали себя интеллигентскими рефлексиями.

…Они занимались любовью всю ночь. Катя извивалась неутомимой ящерицей, подвигая партнера на все новые и новые проникновения. А в шесть утра Фомин вскочил с кровати как ошпаренный и начал торопливо одеваться.

– Ты куда в такую рань? – полусонным голосом спросила Катя.

– Время подгоняет, – сказал Фомин, застегивая брюки. – Время – деньги, время – жизнь.

Семь часов утра являлось контрольным сроком возвращения в гостиницу.

Он поцеловал девушку в губы и покинул квартиру, думая, что никогда с ней больше не увидится. Но он ошибался.

Циценас с облегчением вздохнул, когда Фомин вошел в комнату. Часы показывали без четверти семь. Кивнув друг другу, партнеры уселись на диван и молча уставились друг на друга. Первым не выдержал Влад:

– Ты где пропадал?

– Девушка одна попалась. Рассказывала мне про Альберта так интересно, что я не мог оторваться всю ночь, – с усмешкой проговорил Фомин.

– С тобой все понятно. – Циценас усмехнулся в ответ. – Ты кем у нас теперь числишься? Ловеласом или Казановой?

– Скорее, донжуаном. Нет, она правда многое прояснила.

Фомин поведал о новых фактах из биографии Альберта.

– Ну да, все подтверждается. Альберт Зимка. – Циценас кивнул. – Пора посетить местное НКВД, а именно – ОББ. Интересно, наши связаны с ними хоть как-то, и что они об этом Альберте знают, и что скажут?

– Зачем? – возразил Фомин. – Пускай Волошин выясняет с ними отношения. Мы установили личность фигуранта со всеми подробностями. Задание выполнили. Нужно ехать в Москву и докладывать. А излишнее любопытство чревато неожиданными последствиями. Мы с Комовым в Одессе в такое дерьмо вляпались. Еле выбрались. И Волошин предупреждал, чтоб не лезли свиным рылом в местный калашный ряд. И вообще, странно все как-то… В Литве установлена советская власть, а по Вильнюсу гуляет бывший эсэсовец, гауптмн и, похоже, свил здесь гнездо. Ходит в бордели, заказывает картины, многие его знают, и все нормально. И что? НКВД не дремлет?

– Нет, все-таки я туда наведаюсь, – заупрямился Влад.

– Тебе решать – ты у нас официальный представитель. Только давай обдумаем все возможные варианты развития событий и выработаем план действий. Короче, продолжение следует.

Небо замутнело и разродилось дождем. Порывистый ветер разбрызгивал крупные капли, и вода заливала лицо, слепила глаза. Циценас не привык к зонтам, у него и не было зонта, поэтому он надел очки с простыми стеклами. Взял на всякий случай как средство маскировки, если понадобится. Влад поймал машину и доехал до здания НКВД, заплатив, сколько попросили.

На входе предъявил удостоверение охраннику.

– Мне в ОББ.

Охранник не сильно удивился, узнав, откуда приехал товарищ. Видимо, подобные визиты не были большой редкостью. Он позвонил по местному телефону и, получив указания, вернул документ Владу.

– Вам в двадцать третий кабинет, это второй этаж. К капитану Галушко.

Лишних вопросов охранник задавать не стал, зная, что внятного ответа все равно не получит. Циценас кивнул и, миновав холл, двинулся вверх по широкой лестнице. На втором этаже он нашел нужный кабинет, постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, зашел внутрь. На стене кабинета висел портрет Сталина, а на столе у хозяина кабинета стоял гипсовый бюстик Ленина. Всё в привычном формате.

– Почему нас не предупредили о вашем приезде? – спросил Галушко после процедуры представления. За столом сидел полноватый и лысоватый мужчина, явно имеющий весьма косвенное отношение к оперативной работе.

– Это вопрос к моему начальству. Меня посылали не к вам, мне дали весьма специфическое задание, может быть, и не пришлось бы к вам приходить, – пояснил Циценас. Про Фомина, о том, что их двое, он, естественно, ничего не сказал.

– Но все-таки пришлось. Вы литовец?

– Полукровка, но это не имеет никакого отношения к делу.

– Не всегда. Иногда имеет.

Капитан вел себя подозрительно и недружелюбно. Чувствовалось, что от подобных визитов он ничего хорошего не ожидал.

– Нас интересует человек по имени Альберт Зимка. Он несколько раз засветился в Москве в непонятных делах и куда-то исчез. По нашим данным, он находится в Вильнюсе. Может быть, и здесь в каких-нибудь противоправных делах засветился?

Циценас пока действовал правильно, как учили, – пытался получить нужные данные, не посвящая собеседника в суть проблемы. Разве что в общих чертах.

– Ну, я не могу сразу ответить на этот вопрос. – Капитан пожал плечами. В его поведении чувствовалась неуверенность. – Зайдите завтра.

– Лучше прямо сейчас – у меня лимит времени. Иначе я буду вынужден обратиться к начальнику управления НКВД. – Циценас пер напролом. – Сутки – это очень много, за сутки может всякое произойти.

Тем более, он сам работал в этой системе и знал, что Галушко нужно лишь позвонить по телефону. Чего-то тот опасался… Но чего?

Капитан поморщился, как от зубной боли, но трубку взял и набрал местный номер телефона. Получив ответ, Галушко улыбнулся, но как-то фальшиво.

– Альберт Зимка – это наш сотрудник, функционирует в качестве тайного агента.

И тут Циценаса спонтанно прорвало и понесло.

– А то, что он гауптман СС, работал в конц-лагере, вы об этом знаете? – воскликнул он возмущенно.

– Там он тоже был нашим агентом, – без особых раздумий проговорил капитан безразличным тоном.

«Врет, сволочь! Запутался, засуетился и понес всякую хрень. В то время в Вильнюсе и ОББ никакого не было. Чей это „наш агент“?».

У Циценаса во фронтовой разведке выработалось звериное чутье на близкую опасность.

«Надо мотать отсюда, и быстрей, пока ласты не завернули».

Он встал, поблагодарил за оказанную помощь и направился к двери.

– Да подожди ты! – крикнул ему вслед капитан, но Циценас не стал ждать.

Когда он спускался вниз по лестнице, ему навстречу попался молодой импозантный мужчина в добротном костюме. Мужчина приостановился, скользнул по Владу рассеянным взглядом и двинулся дальше, но Влад зафиксировал лицо незнакомца. Но это был знакомец, еще какой знакомец, Альберт Зимка собственной персоной.

«Надо быстрей, быстрей! Скоро повозка понесется вскачь».

Но внешне Циценас никак не проявил эмоций, убыстрил шаг и, миновав охранника, вышел на улицу. Фомин находился в нескольких шагах от выхода, стоял возле стенда с газетами. Влад подал знак «опасность». Михаил кивнул, не отрываясь от уличного чтения, – мол, сигнал принял. Циценас бодро зашагал вдоль по улице. Вскоре из здания НКВД вышли двое и, простреляв глазами окрестности, двинулись вслед за Владом. Фомин на фронте умел хорошо стрелять и драться, но в ГУББ ему преподали основы агентурной работы. Оценив поведение появившейся парочки, он сразу понял, что это филеры, которые преследуют Влада. Они шли уступом по обеим сторонам улицы.

Фомин был сторонником радикальных мер, особенно если решения приходилось принимать самому. В излишнем гуманизме его было трудно обвинить. Слежку послали, чтобы подготовиться, а потом задержать Влада. Наученный горьким одесским опытом, он посчитал, что такой вариант развития событий допустить никак нельзя. Иначе все будет хуже и сложнее. А что делать?

«Да ликвидировать топтунов к чертовой матери! Тоже мне проблема! Игра пошла на выживание».

Он обогнал филеров по параллельной улице и встретил одного из них возле газетного киоска. Соорудив испуганную физиономию, Фомин воскликнул:

– Там за ларьком мертвец, вон, посмотри сам.

Он ткнул пальцем в сторону ларька и направился туда. Тихарь из рефлекторного любопытства двинулся вслед за ним, и за киоском действительно появился мертвец – Фомин свернул тихарю шею.

«Один – ноль в нашу пользу. Теперь надо достать второго. И все. Не роту же они выслали».

Но второй, видимо, обнаружив отсутствие напарника, повел себя крайне осторожно, хотя слежку не прекратил.

«А может быть, его просто пристрелить? В городе шумно, и кто обратит внимание на сухой звук выстрела?»

Фомин догнал топтуна и, не задумываясь, пристрелил его в упор.

«Вроде бы никто не видел. А если и видел, то что? Побегут догонять?»

Михаил быстро настиг Влада, взял его под локоть и затянул его сначала в ближайший проулок, а потом в ближайший подъезд. Они встали друг напротив друга.

– За тобой следили, – сказал Фомин.

– Знаю, заметил. Двое топтунов. И где они теперь?

Циценас понимал, что вопрос риторический, но все-таки его задал для проформы. Фомин молча поднял глаза к потолку и сказал:

– Полчаса у тебя есть. Я вне поля зрения. Запоминай адрес – там живет девушка Катя. Пешком далековато, да и нечего тебе зря светиться. Найди транспорт. Если ее нет дома, то дождись либо ее, либо меня. Скажешь, что от Миши. Я через часик там появляюсь.

– Ты куда собрался? – Циценас насторожился.

– Пойду звонить Волошину, – успокоил его Фомин. – Все, расходимся.

Добравшись до ближайшего переговорного пункта, Михаил заказал разговор с Москвой. Когда связь дали, он зашел в переговорную кабинку и поднял трубку. Из трубки не раздавалось ни звука. Михаил ухмыльнулся, – Волошин никогда не начинал разговор первым. Понимая, что их могут подслушать через коммутатор, он сказал лишь одно слово – «Пламя». В ответ прозвучал ряд цифр, повторенный дважды, и слово «Гуляй». На этом краткий разговор завершился. Выйдя наружу, Фомин, не обнаружив хвоста, направился к автобусной остановке.

Катя оказалась дома, и когда открыла дверь, то с интересом посмотрела на парня в форме, Влада, который от Миши. У девушки отсутствовал макияж, но это ничуть не уменьшало ее привлекательности.

– Ты точно не журналист, а вот Миша… На него тоже надо нацепить форму – это ему больше подойдет. А сам он где?

– Скоро придет, – сказал Влад.

– Да ты проходи, разувайся. Чего застыл?

Катя посторонилась, давая Циценасу возможность пройти.

Когда пришел Фомин, они сидели на кухне и пили чай с вафлями. Михаил немедленно присоединился к их компании. Перебросились несколькими ничего не значащими фразами, но разговор явно не клеился. Девушка, несмотря на молодость, имела весьма бурную биографию, самобытный жизненный опыт, поэтому быстро поняла, что парням надо побыть одним.

– Я схожу в магазин, куплю вафель и еще чего-нибудь вкусненького, а то мы почти все съели.

Фомин молча выдал ей несколько крупных купюр. Катя, не моргнув глазом их взяла и в знак благодарности кивнула.

Как только хлопнула дверь, Михаил, сгорающий от нетерпения, сказал:

– Давай, выкладывай, что там произошло.

Циценас обо всем подробно рассказал. Возникла длиннющая пауза. Первым подал голос Михаил:

– М-да… Все крест-накрест и наперекосяк. Какая-то муть голубая. Там что, все ОББ на измене сидит?

– Да нет, конечно, – отмахнулся Влад.

– А что? И думать не надо, если так. Расстрелять всех и посадить новых. Пока скурвятся, кое-какую пользу принесут. – Фомин азартно прищелкнул пальцами, как будто сам намеревался их расстрелять.

– Шутки у тебя… – Циценас поморщился. – Сидит кто-то один, но на ключевой должности. А этот Галушко чуть слюной не подавился, когда услышал про гауптмана СС Альберта Зимку. Как-то надо было реагировать, и он начал пороть всякую чушь – первое, что в голову пришло. А потом позвонил кому надо, и этот кто-то сразу начал принимать меры по ликвидации опасных свидетелей, то есть меня. Ведь нас собираются ликвидировать?

– Без сомнения, – подтвердил Фомин и добавил, немного подумав: —Тебя собираются, но Волошин предоставил нам путь отхода. Куда, пока не знаю – надо звонить. И еще… Ведь им Альберта тоже придется куда-то девать. Нас не поймали и, я надеюсь, не поймают. А ты доложишь начальству, и начнется прибалтийская кадриль. Эсэсовец работает сотрудником ОББ, а раньше служил в концлагере, да еще успевает организовывать террористические акты в Подмосковье. Полный набор. Шум, гам, тарарам. А куда Зимку девать? Разве что к «лесным братьям». Он ведь тоже превращается в опасного свидетеля. Опаснее, чем ты.

– А может, его тоже того? – предположил Влад.

– Это вряд ли, – не согласился Фомин. – Ценный кадр, и вывезти отсюда его – пару раз плюнуть.

В дверь позвонили.

«А ведь у Кати ключ есть», – подумал Циценас.

Оба одновременно выдернули пистолеты.

– Ну, вот. И кадриль началась. Прикрывай.

Фомин мягко, по-кошачьи двинулся по направлению к двери, но его остановил голос Кати.

– Хорошо, Марья Васильевна, приду.

Вошла Катя.

– Соседка на собрание жильцов приглашает. Как вы тут, мальчики, без меня? Поговорили?

– Ты зачем в дверь звонила?

Голос у Фомина хрипел от возбуждения. Девушка улыбнулась.

– Предупредила, что я иду. А ты что хрипишь? Простудился?

Катя даже не поинтересовалась, а, собственно, зачем к ней заявились в гости эти два кавалера. Ей они оба понравились.

Выпили еще по чашке чая. Фомин встал из-за стола и спросил:

– Где тут у вас телефон-автомат?

– В соседнем доме, сбоку. Вроде бы работает, – сообщила Катя. – Мелочь есть?

– Давай на всякий случай.

Телефон на самом деле работал. Фомин набрал номер телефона, продиктованный Волошиным.

– Слушаю, – раздался в трубке голос.

– Гуляй.

– Адрес.

Михаил назвал адрес без номера квартиры.

– Синий «Фольксваген», через три дома, в течение получаса.

В трубке раздались гудки отбоя.

Фомин даже не поцеловал девушку на прощанье – волнение зашкаливало, она сама его поцеловала. Партнеры прошли вдоль по улице, отсчитав три дома. Вскоре подъехала синяя машина. Открылась задняя дверца, и напарники не раздумывая запрыгнули внутрь. Машина рванула с места. Ее остановил патруль на выезде из города. Водитель показал какое-то удостоверение, что вполне удовлетворило патрульных.

– Куда мы едем? – спросил Фомин.

– В леса, – ответил шофер и криво усмехнулся.

Когда Волошин получил сигнал от Фомина, то ему захотелось громко материться и стучать кулаком по столу. Но он умел не проявлять эмоций и переводить их в деловое русло, в логику противодействия и упреждения.

«Альберта они установили – это понятно, но влезли в какое-то дерьмо, как Комов в Одессе. Критическая ситуация могла возникнуть только при вмешательстве местных органов. А кого же еще? Значит, они туда обращались. Была рекомендация не лезть туда по возможности, но не запрет. По нужде они туда поперлись или проявили инициативу, чтобы получить дополнительные данные? Скорее всего, второе. Комсомольцы, пионеры… Вперед заре навстречу… Данные мы могли бы и отсюда запросить, хотя что-то они пронюхали, за что их и начали гонять, как тараканов на кухне, что неудивительно. Регулярно появляются факты о саботаже и предательстве в местных органах власти. Зыбко все там, еще не утряслось, но интересная комбинация закручивается.

Надо этих борцов за истину срочно выводить из игры, пока еще куда-нибудь не влезли, а при получении подробностей начинать активные действия. Связываться исключительно по ВЧ. Отправлю-ка я их к Ворону, чтобы подробно прояснили обстановку с „лесными братьями“. Руководство в этом сильно заинтересовано. Коля их быстро пристроит к делу. Да им и не привыкать – родная стихия. Выход на его людей в Вильнюсе у меня есть, и надо с ними немедленно связываться».

Машина, проехав пару десятков километров по шоссе, свернула на проселочную дорогу, ведущую вглубь леса. Погода улучшилась, по небу блуждали кучевые облака, пропуская лишь часть солнечных лучей, но на горизонте, как в засаде, темнели фиолетовые тучи, готовые к грозовой атаке. Чувствовалось приближение осени, судя по желтеющим листьям и слегка пожухлой траве. Но грязи не наблюдалось, и горбатый «Фольксваген» без труда преодолевал лесные километры. Лес густел и постепенно переходил в сосновый бор с вековыми соснами.

Машина достигла ручья и остановилась. Впереди, за ручьем, дорога с трудом прослеживалась, превращаясь в едва различимую тропу.

– Все, приехали, – сказал водитель и хлопнул ладонями по рулю.

Партнеры осмотрелись: вокруг стоял сосновый бор, подавляющий своей мощью. Тишина давила на психику.

– Куда приехали? – спросил Фомин.

– Вас заберут. Выходите.

Иных объяснений от водителя не последовало.

«А куда деваться? – подумал Циценас. – Нас куда-то хотят отвести, да только поводок где?»

Они вылезли из автомобиля. Машина резко развернулась и уехала, а «поводок» появился через несколько минут в виде всадника на черном жеребце и двух оседланных лошадей, бредущих рядом. Мужчина, одетый в кожаные штаны и брезентовую куртку с капюшоном, приблизился и спешился. Фомин взглянул на свои помятые брюки и на остроносые нечищеные штиблеты. Он представил, как идет в разведывательный рейд по болотистой местности в этих штиблетах, и ему стало смешно. Всадник, оценив взглядом двух настороженных парней, задал насущный вопрос.

– Верхом умеете?

Две лошади, перебирали копытами в ожидании наездников.

– Умеем, – бодро ответил Фомин, хотя на лошадь садился два раза в жизни, разве что ноги в стремена совать научился. Циценас промолчал, хоть и имел опыт верховой езды. Отец регулярно водил пацана в кавалеристскую часть к своему другу, и, пока бывшие сослуживцы пили водку, вспоминая эпизоды Гражданской войны, инструктор занимался с мальчишкой, выделив ему самую спокойную кобылу.

Партнеры оседлали лошадей и вслед за незнакомцем поскакали вглубь леса.

Они ехали по запутанным, едва различимым лесным тропинкам, а то и напрямую через гущу кустов. Лошади вели себя спокойно. Видимо, не в первый раз участвовали в подобных поездках. Циценас, подпрыгивая в седле, обдумывал последние события и их возможные последствия.

«Волошин вывел нас из игры, пока непонятно как и куда, но это и не важно. Вот что он будет делать, получив сигнал опасности? Ну, нас обезопасит, а дальше? Он сразу поймет, что я побывал в органах города Вильнюса, и непременно в жестком варианте сделает через начальство официальный запрос в местные силовые структуры. Ему ответят, что да, был такой Циценас, интересовался их сотрудником. Даже, может быть, имя назовут. Скорее всего, назовут, – Волошин умеет выколачивать нужные данные. И еще, вероятно, скажут, что искомый сотрудник, Альберт Зимка, куда-то исчез. Скорее всего, так оно и есть. И всё. А что ему еще могут сказать? Да ничего! Но именно это от нас и требовалось – задание мы выполнили. Установили изменника, да это и не изменник вовсе, а внедренный агент.

Майор – серьезный аналитик и, быстро просчитав возможные варианты, начнет действовать. А что с нами будет? Это мы узнаем, когда прибудем в точку назначения. Проводник, похоже, не имеет понятия, кто мы такие, – ему отдан приказ доставить нас куда надо, он его и выполняет. Главное, не суетиться и не дергаться – от нас в данный момент ничего не зависит».

Впереди появился просвет между деревьями, и вскоре группа выехала на большую поляну. После лесного полумрака солнце слепило глаза. Посреди поляны стоял большой дом, срубленный в лапу и в окружении хозяйственных построек. Рядом расположились несколько армейских палаток, углубленных в землю.

Фомин усмехнулся – цивилизация.

– Здесь раньше жили протестанты, – внезапно заговорил проводник, за всю дорогу не произнесший ни слова. – Большая семья. А во время войны то ли вымерли, то ли сбежали куда…

Напарники не стали задавать вопросов, на которые до сих пор не получали ответов, решив, что уж коль скоро их сюда привели, то ответы неминуемо будут. Проводник сказал, чтобы они спешились и где-нибудь присели, указав на толстый обрубок бревна. Два юрких подростка тут же подхватили лошадей под уздцы и повели их в сторону то ли амбара, то ли конюшни. Фомин осмотрелся. Пройдя через поляну, в лес углубились четверо вооруженных бойцов. Один из них нес ручной пулемет. Через некоторое время на поляне появилась другая четверка, шедшая в обратную сторону.

«Боевое охранение, смена караула, – сразу же догадался Михаил. – Все как положено. Похоже на военную базу, а не какое-то хухры-мухры».

Через несколько минут вернулся проводник и сообщил, что, мол, Ворон скоро прибудет, а вас пока что покормят. Их покормили в пристройке гречневой кашей с мясом и напоили чаем, после чего прибежал посыльный и провел их через боковую дверь внутрь дома. В одной из комнат их встретил дородный мужчина в штанах защитного цвета, заправленных в яловые сапоги гармошкой, и кожаной куртке. Никаких знаков различия на нем не наблюдалось. Он кивнул в качестве приветствия и сказал:

– Называйте меня Ворон или «полковник». Меня попросил Валера вывести вас из-под удара. Кому-то вы сильно отдавили мозоль.

Кто такой Валера, напарникам не нужно было объяснять. Для кого Валера, а для них товарищ майор. Ворон вдумчиво закурил папиросу, пустил в потолок дым, некоторое время молча переводил взгляд с одного на другого посетителя и, наконец, продолжил:

– Я не спрашиваю, из-под какого удара вас выводить, – это не мое дело, но Валера кое-кого мне не пришлет, иначе вас бы здесь не было. Вы из его конторы, судя по форме? – Он кивнул в сторону Циценаса.

– Да, – подтвердил Циценас. – Лейтенант Циценас.

– Старший лейтенант Фомин, – представился Михаил.

Ворон еще раз оценивающим взглядом посмотрел на партнеров.

– Вы временно переходите в мое подчинение. Вот текст, который передали в Вильнюс нашим людям.

Лист бумаги перекочевал в руки Фомина. Тот быстро пробежал его глазами, увидел словечко «гуляй» и вернул Ворону.

– Наше подразделение называется АБГ, агентурно-боевая группа размером с батальон. Таких в Литве сформировано несколько. Мы занимаемся выявлением и уничтожением лешке бролис, то есть «лесных братьев», если по-русски, а также создаем фиктивные команды якобы этих самых партизан, вводим их в заблуждение и ликвидируем… Вы на фронте были?

– Почти всю войну, – ответил Фомин. – Воевал в должности командира разведвзвода в звании лейтенанта, а Влад у меня во взводе был.

– М-да… – Ворон почесал подбородок. – Валера, ну, прямо Дед Мороз, подарки мне принес. Я не шучу. – Он в упор посмотрел на Фомина. – Согласны возглавить разведвзвод у меня?

Михаил пожал плечами.

– Как прикажете.

– Так и приказываю. – В голосе Ворона прорезались жесткие интонации. Он вызвал адъютанта. – Проведешь его по всем нашим подразделениям – пускай наберет себе человек десять на свое усмотрение, потом доложите.

– А что будет входить в наши обязанности? – аккуратно поинтересовался Фомин.

– Воевать, – коротко сказал Ворон.

– Это нам близко и знакомо. – Фомин взбодрился. Он попал в свою стихию. – Как мы можем связаться с Волошиным?

– Пока никак, – отрубил Ворон. – Вы же читали в записке – только по ВЧ. Из Вильнюса сейчас мы такую связь организовать не можем в силу определенных обстоятельств, включая ваши. Но при первой возможности переговорите – я буду иметь в виду. У меня всё. Работайте. И штиблеты замените на что-нибудь более комфортное для наших лесов, старший лейтенант Фомин, – с усмешкой посоветовал Ворон. – Да и костюмчик не мешало бы… Праздничных банкетов в ближайшее время не намечается.

На следующий день, едва развиднелось, Циценас под охраной ускакал в ближайшую воинскую часть, где по ВЧ доложил Волошину о результатах их с Фоминым деятельности, получил закономерный втык и к вечеру вернулся обратно с соответствующими инструкциями. Ему предписывалось продолжить собирать сведения о положении в Литве, особенно в приграничье. Отчеты передавать по каналам Ворона. Когда возникнет надобность, их с Фоминым отзовут. После этого молчаливый Влад вдруг стал необычайно разговорчив, эдакий балагур. Он непрерывно с кем-нибудь беседовал на любые темы, выуживая очередную порцию данных. Фомин же занялся набором бойцов для своего подразделения разведки.

Отряды АБГ имели необходимую степень автономии в своей антипартизанской деятельности и сами расставляли приоритеты относительно ликвидации группировок «лесных братьев» в своем районе, если не поступало особых указаний. Через свою агентуру Ворон получил сведения о появлении крупного отряда повстанцев под странным названием «Новый Амстердам». Возглавлял отряд некий Лукас Кох. Сделали запрос по данному персонажу. Из захваченных архивов абвера выяснилось, что означенный деятель в звании лейтенанта работал в отделе, занимавшемся саботажем и диверсиями. Спонтанные поиски базы отряда не дали никаких результатов.

Ворон вызвал Фомина.

– Вот как это получается? Грабят, взрывают, убивают советских представителей власти, у них куча народа, а мы никак не можем их зацепить. Абвер еси на небеси, но таких деятелей из средних чинов английская разведка смогла для своих темных дел приспособить. Оттуда ниточка тянется, но не всегда очевидная. Англия всегда нам гадила и будет гадить. Только почему Амстердам? Могли бы и Лондоном назвать. Новый Лондон… Что ты по этому поводу скажешь, товарищ лейтенант?

Михаил ответил, не особо задумываясь:

– Да плевать нам, откуда они взялись, не наше это дело. Взяли мы пару языков из их братии. Трамбовали жестко, но ничего толком не добились. Их использовали опосредованно или вообще втемную. Не знают они, где угнездились их атаманы. Будем работать дальше…

– Короче, ищем иголку в стоге сена, – перебил его Ворон. – Имеются какие-нибудь нестандартные идеи по поиску этого «Амстердама», чтоб ему?

– Имеются, – немного подумав, ответил Фомин. – Все это, конечно, вилами на воде писано и далековато от нас, но надо попробовать, может, и сработает. Что-то эти «языки» про болото бормотали. В Белоруссии мы столкнулись с подобной историей. Немцы засели на острове посреди болота численностью около роты. Мы, имея пятикратный перевес в силах, никак не могли их оттуда выбить. Кучу народа положили. Фашисты упирались как проклятые. Пришлось тащить через болотистый лес артиллерию и бить по ним из пушек. Только так и справились. У вас двухверстка есть?

Ворон молча достал карту и разложил ее на столе. Фомин некоторое время изучал местную географию, потом взял карандаш.

– Мы вот здесь. – Он ткнул карандашом в место расположения базы. – А вот здесь идет болотистый лес, плавно переходящий в болото. Посреди болота имеется остров приличных размеров. Мы дотуда не добирались. Далеко, да и кому придет в голову лазить по болотам просто так. А если этот Кох там расположился?

– Хм… – Ворон почесал затылок. – Идея любопытная. Ну, так и проверь, – чем черт не шутит.

В тот же день Фомин снарядил разведгруппу, включая Циценаса, и они конным порядком отправились искать, по выражению Михаила, «этот остров Буян».

Шли по компасу и по карте, отсчитывая километры. Редколесье плавно переходило в чащу и наоборот. Лошади, привыкшие к подобным поездкам, не проявляли никакого беспокойства. Погода благоприятствовала: стоял полнейший штиль, а солнечные лучи легко принизывали редкие перистые облака, быстро ликвидируя последствия недавних дождей.

Привал сделали ближе к вечеру, когда наметились сумерки. Расположились на полянке, разнуздали коней и пустили их щипать траву. Сами же расслабились, привалившись спинами к древесным стволам. Фомин и Циценас, не привыкшие к длинным верховым переходам, периодически почесывали внутреннюю сторону бедер и елозили задницами по опавшим листьям.

Внезапно в ближайших кустах раздалось шуршание и треск ломающихся веток. Разведчики рефлекторно обнажили стволы. Обнажили все, кроме Егорыча, усатого мужика средних лет. Он здесь родился и с детства увлекался охотой. В последнее время больше на людей, чем на зверей.

– Это кабан, а не бандит, – проговорил он с легкой иронией в голосе. – Скорее всего, молодой и непуганый. До места еще далеко, и один выстрел ничего не значит.

– Логично, – согласился Фомин, сразу же уловивший замысел охотника. – Непонятно, сколько мы еще здесь проторчим, а запасы провизии не бесконечны.

Егорыч, вооруженный винтовкой системы «Маузер», плавно поднялся и бесшумно скользнул в кусты. Спустя несколько минут раздался выстрел, а вскоре появился и сам Егорыч.

– Молодой кабанчик, но килограммов на пятьдесят потянет как минимум. Пошли, притащим. И костер надо развести. Будем свежее мясцо жарить. Это тебе не сухой паек.

Он быстрым шагом пошел в сторону кустов. Двое разведчиков молча отправились вслед за ним.

Когда притащили кабанью тушу, костер уже набирал силу. Егорыч вынул армейский нож с рифленой рукояткой и принялся за разделку охотничьего трофея. Делал он все ловко и споро – сказалась обширная практика.

Мясо зажарили, с удовольствием набили пустые желудки, а изрядные остатки завернули в тряпицы и рассовали по вещмешкам.

Стемнело.

– Все, банкет закончен, – сказал Фомин, глядя на осоловевшие от обильной еды лица бойцов.

Он быстро разбил разведчиков на пары и составил график заступления в боевое охранение. Себе в напарники он взял, естественно, Циценаса.

– Смена караула через каждые два часа. А теперь спать. Выступаем на рассвете.

«Новый Амстердам»… Придумают же», – пронеслось в голове у засыпающего Фомина.

Ночь выдалась спокойной. Лишь ухали две совы, перекликаясь друг с другом. Часы неумолимо отсчитывали время, приближая будущие события с неясными перспективами.

Когда под копытами лошадей захлюпало, Фомин приказал команде спешиться и привязать лошадей. Он несколько раз притопнул. Влажная, покрытая мхом почва была обманчиво пружиниста и предательски ненадежна. Из нее торчали хилые березы, сосны и корявый кустарник. Прямо из луж, из кислой дурной воды.

– Болота начались. Дальше пойдем пешком. Егорыч, в разведку. Ты у нас знаток местных пейзажей. – Михаил усмехнулся. – Только не стреляй там по кабанам, а то враг услышит.

Охотник вернулся через полчаса и доложил:

– Прошел я пару километров и начал увязать, но в сапоги не затекло. Впереди меня явно ждала трясина, и я не пошел дальше. Да и не понадобилось, потому что я увидел остров. В отличие от всей этой хилоты, – Егорыч пнул одну из сосенок, – там стоит нормальный лес, сосны, ели, хотя вокруг острова практически никакой серьезной растительности, одна болотная зыбь. Я вынул бинокль, там нормально просматривается, но никаких признаков присутствия людей не увидел. Видать, маскируются.

– Нормально сработал, – похвалил охотника Фомин. – Останешься здесь с лошадьми.

Он посмотрел на оставшихся шестерых разведчиков.

– Сосредоточиться, хлебалом не щелкать, не шуметь. Разделимся на две группы и обойдем этот остров вокруг. Близко не подходить. В нескольких километрах расположен поселок, на карте он присутствует. А бандюкам ведь кормиться и снабжаться надо, и наверняка они взяли это поселение под свое крыло. С водой у них проблем нет – ее можно спокойно пить прямо из луж. А вот остальное руками много не натаскаешь. Значит, возят на телегах, поэтому ищем тропу. Кого-нибудь мы на этой тропинке отловим в качестве языка и тщательно допросим. Вперед!

Первым наткнулся на тропу с отчетливой тележной колеей Циценас и каркнул вороной. Привычный сигнал еще с войны.

– Ну вот, – констатировал Фомин, когда группа собралась. – Что и требовалось доказать. Чуть подальше устроим засаду. Силки для куликов.

Он проинструктировал бойцов, и они, пройдя по тропе в направлении поселка, скрылись в придорожных кустах. Установилась гнетущая тишина, прерываемая лишь редкими вскриками птиц.

Прождали часа два и дождались – на тропе появился одинокий всадник. Неожиданно ему дорогу преградил Фомин.

– Помогите, помогите! – запричитал он. – Вон там, вон там, лежит…

Он ткнул рукой куда-то в сторону и соорудил на лице скорбную гримасу. Старый, отработанный фокус. Михаил актер был еще тот. Всадник остановился в изумлении, не ожидая встретить кого-либо на этой дорожке. Может быть, он и внял бы мольбам неожиданного путника, но не успел, – выскочившие неизвестно откуда двое разведчиков стащили его с лошади и утянули в кусты. Он и пискнуть не успел, а чтобы точно не успел, заткнули ему рот портянкой. После чего быстренько связали и прислонили спиной к березе.

Подошел Фомин, присел супротив пленника на корточки, дал ему увесистую оплеуху и заговорил спокойным, безразличным тоном, глядя куда-то в сторону. Практика показала, что такая манера ведения допроса порой эффективнее, чем крикливые угрозы, а тут… ты для нас лишь мелкий клопик, мизер, тварь попутная, и время на тебя никто тратить не будет, а просто прибьют ненароком. Эффективно давит на психику.

– Ты сейчас ответишь на все мои вопросы, а то я тебя начну медленно резать на куски. Начну с ушей. Будешь орать – совсем прирежу. – Фомин вынул армейский нож. – Понял, клопик? Кивни, если понял.

Уголки рта у пленного опустились, как у печального клоуна, и он послушно закивал, после чего Михаил вытащил кляп и продолжил допрос:

– «Новый Амстердам» находится на том острове?

– Да, там.

– Его возглавляет Кох?

– Кох, Кох!

Похоже, что пленник и не думал упираться.

– Сколько вас?

– Много, не считал. И всё новые подходят.

– Кто эти новые?

– Дезертиры. Русские как пришли, то сразу начали призывать местных в свою армию. А местные разные, кто и где раньше служил, не разберешься. Да и не развернуть мозги людям за короткое время – вот и бегут. А куда еще бежать?

– Кроме как этот брод, от тропы другие броды есть?

– Есть еще два, помечены шестами из сосны с тряпкой наверху.

– Как там с вооружением?

– Оружия много, крупнокалиберные пулеметы есть. Конкретно не знаю – не моя забота.

– А какая твоя забота, кем ты там числишься?

– Я снабженец, договариваюсь с местными о продовольствии и прочем необходимом для жизни товаре, а потом все это привозят на телегах. Деньги у Коха есть, поэтому нет смысла грабить.

– В поселке знают, кто вы такие есть?

– Знают и помогают.

– Судя по выговору, ты русский. С чего в «лесные братья» подался?

– Нагрешил сильно перед советской властью. Там мне жизни не будет.

Фомин насмотрелся на мертвецов во время войны, да и сам заимел личное кладбище. Но просто так убивать людей не считал нужным и подчиненным этого не позволял. Однако в силу оперативной необходимости делал это не моргнув глазом. А сейчас возникла именно такая оперативная необходимость – пленника живым оставлять было никак нельзя. Михаил поднял палец, отвлекая внимание.

– Смотри сюда.

Пленник рефлекторно отвел взгляд, и в следующее мгновение его солнечное сплетение пронзил армейский клинок. Тело согнулось дугой, упираясь в землю затылком и пятками, и расслабленно рухнуло вниз. Некоторое время пленник сучил ногами, а потом затих.

– Все, нам здесь больше делать нечего, – сказал Фомин, обращаясь к разведчикам. – Забросайте мертвого чем-нибудь, чтоб не сразу нашли, и поехали восвояси. Его лошадь забрать с собой. До темноты нужно отъехать подальше, запутать следы.

…Егорыч встретил товарищей лучезарной улыбкой.

– Коней я покормил, – сказал он вместо приветствия. – Что там у вас?

– На привале все расскажем, а сейчас поехали.

Фомин первым вскочил на коня, за ним последовали остальные, и группа разведчиков покинула «Новый Амстердам», чтоб ему пусто было.

Обратный путь проделали без приключений, и Фомин тут же пошел докладывать Ворону о результатах разведывательной операции. Ворон внимательно слушал, а потом долго думал, почесывая то затылок, то подбородок, и, наконец, выдал:

– А ведь от того поселка, с которым связан «Амстердам», тоже должен быть выход в большой мир. Из каждого захолустья есть выход куда-то.

– Наверное, есть, но мы его не искали, нам такой задачи не ставили, – сказал Фомин. – Но в ближайший поселок тропа имеется.

– Да это не ваша задача – без вас выясним через агентуру, если на карте не отмечено. Тоже мне затейливый ребус, загадка века.

Ворон закурил очередную папиросу. В процессе разговора он курил непрерывно.

– К чему вы это? Про большой мир? – поинтересовался Фомин.

– Оцениваю общую стратегическую обстановку, как мы будем их делать. У тебя есть мысли по этому поводу?

Ворон застыл в ожидании ответа. Фомина в последнее время он сильно зауважал.

– Есть, – сказал Фомин. – Привлечь войска НКВД.

Ворон не возразил, но и не одобрил.

– Томительная процедура с кучей бюрократических барьеров. Что мы им выставим? Вот если бы из Москвы команду дали…

– В Москве еще больше бюрократических барьеров. Если решать, то на месте. Попить есть? Попить, а не выпить, – уточнил Фомин, видя, как Ворон достает из-под стола бутыль с самогоном.

– Есть клюквенный морс. – Ворон вынул другую бутылку, но маленькую. – А может быть, сами справимся? Если поскрести по сусекам, то около батальона наберется. А то разбегутся «лесные братья». Найдут труп вашего языка и разбегутся.

– Вряд ли, – возразил Фомин. – Мало ли кто его там прищучил. Какой-нибудь бродяга ограбил и на его же лошади ускакал. А самим заниматься ликвидацией банды чревато непредсказуемыми последствиями. Я же вам рассказывал белорусскую историю, где у нас имелось пятикратное преимущество, а выход нулевой с огромными потерями. Надо подходить к проблеме комплекс-но – привлечь войска НКВД, а начать самим. Думаю, что энкавэдэшники вовремя подоспеют, когда начнется заваруха. Свяжемся с ними по рации, когда приспичит. Главное, бандитов там надо блокировать, на этом острове, а не переть на рожон.

– Они считают себя не бандитами, а борцами за справедливость.

Ворон саркастически хмыкнул.

– Зато мы считаем по-другому, – сказал Фомин.

Вскоре подтянулся офицерский состав АБГ, и технические детали предстоящей операции обсуждали в расширенном составе, засидевшись до глубокой ночи.

Ворон с трудом, но сумел убедить местное НКВД присоединиться к операции по ликвидации «Нового Амстердама». Решающим фактором послужил доклад Фомина, предоставившего множество подробностей и деталей плана. Им выделили полк, где имелись в наличии бронетранспортеры и даже два танка, что радовало – танки пройдут по любому болотистому бездорожью, разве что в трясину не заползут. Начать действо должны были подразделения АБГ, блокировав злосчастный остров.

Сначала переместили личный состав в поселок, где кормился «Амстердам». Туда добрались по проселочной дороге, используя все виды транспорта. В поселке имелась лесопилка, порядочные посевные площади и большой скотный двор. Жителям было чем торговать, поэтому они могли спокойно прокормить как себя, так и бандитов с острова. За деньги Коха, естественно. Зато их не позволяли никому грабить. Эдакий симбиоз. Разбираться, почему они легли под бандитов, не было ни времени, ни смысла – после ликвидации банды все само рассосется. Просто предупредили местную администрацию, чтобы сидели тихо, как мыши под веником, во избежание несчастных случаев. Попутно разведвзвод Фомина, шедший в авангарде, захватил еще двух языков, которые поведали, что никакой паники пока у Коха не наблюдается, что сильно воодушевило Ворона.

Когда стемнело, отряд приступил к окружению острова, все более сжимая кольцо. Пока болото позволяло. И тишина, и никаких движений. Противник наверняка высмотрел незваных и опасных гостей, но виду не подавал, затаился. Поэтому стояла тишина. Зловещая и давящая на психику.

Ворон все-таки не выдержал напряжения и дал команду атаковать. Фомин был против, предлагая дождаться войск, мол, сидят там, и пускай сидят пока что, а потом и на штурм не надо будет идти – их из пушек издалека покрошат. А глубоко зарыться в землю они не смогут – этот остров все-таки находится на болоте. Но Ворона обуял дикий азарт – сами справимся, героями станем. В атаку, вперед!

«В конце концов, я здесь лишь временно прикомандированный, товарищ „никто“. Я свое дело сделал», – подумал Фомин и стал ждать продолжения жестокого жизненного спектакля.

Его бойцы тоже рвались в бой, но Михаил их жестко притормозил:

– Не наше дело.

Он предполагал, чем может закончиться этот самоубийственный штурм.

Атаковать начали с двух направлений: от тропы и по другому броду. Первый брод имел хорошую ширину, а второй был узким, на двух человек. Попытались пойти шире, но несколько бойцов тут же провалились по пояс, а двое и вовсе утонули в трясине.

Когда до острова оставалась пара сотен метров, от берега ударили прожектора и густо застрочили крупнокалиберные пулеметы, сопровождаемые винтовочными выстрелами. Противник действовал грамотно – имея численно меньшинство, он создал превосходство в направлении атак. Штурмовой азарт – это похлеще, чем стимулирующий наркотик, и бойцы не сразу осознали, что их валят, как кегли. А когда осознали, болото было завалено кучей трупов и корчащихся раненых. Началось беспорядочное отступление, а пулеметы продолжали свою смертельную жатву. И опять наступила тишина.

Фомин не пошел к Ворону. Не испытывал такого желания.

«Каждый выбирает свою судьбу. И чужие судьбы тоже, если представится такая возможность и возникнет желание ею воспользоваться».

Ворон подошел сам и стоял рядом, понурив голову. Возникла длинная пауза, которую нарушил Фомин. Он не стал ни в чем упрекать, а просто сказал:

– Надо укрепиться и сосредоточится. Теперь они сами пойдут на прорыв – деваться им некуда.

Так и случилось, Михаил оказался прав. Правда, прорываться «лесные братья» начали не там, где их ожидали, но было уже поздно. В утреннем мареве появилась бронетехника с кучей бойцов на броне и тут же открыла шквальный огонь по острову. Бойцы рассыпались, залегли и начали интенсивно отстреливать бегущих бандитов. Прорыв захлебнулся, но небольшой группе «лесных братьев» удалось преодолеть заслон и скрыться в лесу. Пытались организовать преследование, но бандиты как сквозь землю провалились. Оставшиеся начали сдаваться в плен, но их осталось мало. Коха не нашли ни среди мертвых, ни среди пленных, – он умудрился сбежать.

– Все-таки мы разорили это бандитское гнездо. Пусть через задницу получилось, но разорили.

Заявление Ворона не было лишено самокритики. У взвода Фомина вообще не было потерь, но он смолчал, не мешая честно каяться в ошибках командиру АБГ.

– Жалко, что самого Коха не изловили и не повесили прямо в «Новом Амстердаме». А-а-а…

Ворон досадливо махнул рукой и закурил.

Сидевший напротив Фомин постарался сгладить его обиду.

– Да прорежется где-нибудь, а если сбежит за границу, так и хрен с ним, – баба с возу, кобыле легче. А оттуда он только тявкать сможет.

– Может, и так. У нас без него забот полно… Что у тебя нового?

Фомин постоянно проводил разведывательные рейды и часто подкидывал любопытные факты. Особенно насчет мелких группировок «лесных братьев».

– Да есть тут одна закавыка. У меня во взводе служит Казлаускас Йонас. С ним тут случай произошел. Я отпустил его на сутки в город с родным дядей повидаться, который только что вернулся из длительной командировки. Он повидался, а потом пошел в ресторан, как его там… по-русски «Майская роза». Ну так вот… Познакомился Йонас там с одной молодкой лет двадцати, красивой, говорит, на цыганку похожа. Назвалась Галей. Они выпили вина, потанцевали, а потом девица неожиданно пригласила его к себе домой. Понятно для чего. Вот так, без всяких прелюдий. А Казлаускас парень стеснительный, с женщинами у него плохо получалось, поэтому он сразу же согласился. Даже ради такого везения извозчика нанял. Доехали они до парка, якобы у девицы там свой домик имеется. Совсем у парня мозги отбило от вожделения. Какой еще там домик?!

Углубились они в парк, а там на них напала банда из четырех человек. Для начала его обчистили, а потом привязали к дереву и начали ножами тыкать, при этом нещадно ругая советскую власть. А девица стоит как ни в чем не бывало и наблюдает, как ее нового кавалера ножами полосуют. Так бы и добили парня, но, на счастье, мимо проезжал конный патруль. Бандиты вместе с девкой сразу же разбежались.

Йонаса забрали в милицию и допросили, но он ничего толком рассказать не смог – в голове все помешалось. Оказалось, что раньше произошло несколько подобных случаев, – находили в парке мертвецов, привязанных к дереву и с распоротыми животами. В основном офицеров. И вчера еще одного лейтенанта из НКВД прирезали. Однако серия. А девица у них в качестве сладкой приманки.

– Ну, так и займись, – подобные инциденты с антисоветским душком в нашем ведении. Может быть, они из леса выползли. А я доложу в органы, чтобы вы не столкнулись лбами. От меня что-нибудь нужно? – Ворон вопросительно взглянул на Фомина.

– Да ничего не нужно – всё при нас. Я сам этим делом займусь – я ведь в Вильнюсе не засвечен как Циценас.

На этом и расстались.

Ресторан располагался в доме старой постройки на широкой улице с узкими тротуарами. За углом имелась площадка для всякого вида транспорта, покрытая булыжником. На краю стоянки торчали несколько старых лип. Сразу чувствовалось, что заведение предназначалось не для бедных – в дверях стоял швейцар в полувоенном кителе и пропускал внутрь далеко не всех желающих, оценивая их внешность и платежеспособность зорким, наметанным взглядом. Двоих мужчин он пропустил без всякой задержки: подтянутого офицера в армейской форме и парня с простоватым лицом, но прилично одетого. Новыми посетителями были Михаил Фомин и Йозас Казлаускас.

Казлаускасу приклеили пышные усы, а в нос вставили куски ваты, что придавало ему вид внезапно разбогатевшей деревенщины. Сразу и не узнаешь. Он должен был опознать наводчицу и тут же ретироваться, что Йозас сразу же и сделал, указав Фомину на декольтированную черноволосую девицу за угловым столиком.

Михаил осмотрел зал. Чувствовалось, что ресторан существует давно, чуть ли не с дореволюционных времен: высокие потолки, ветвистые, хрустальные люстры, стены, обитые штофом. Посреди зала стояла широкая кадка с пальмовым кустом. Вокруг нее размещалась площадка для танцев, не занятая столиками, а возле стены находилась небольшая сцена с роялем и приткнутым к нему контрабасом. Музыканты пока отсутствовали.

Фомин занял столик неподалеку от наводчицы по имени Галя и сразу же ей игриво подмигнул, выказывая недвусмысленный интерес. Заказав бутылку шампанского, торт кусками и прочие сладости, он подмигнул ей вторично и жестом предложил присоединиться. Девушка сделала вид, что смущена, но, немного подумав, подсела за столик к Фомину.

И обоюдное представление началось.

– Меня зовут Михаил, – сразу же представился Фомин. – А вас, если это не большой секрет?

– Не секрет, – мгновенно отреагировала девица. – Я Галя. А вы офицер?

При этом она чуть отодвинулась от стола и забросила ногу на ногу, демонстрируя загорелые прелести. Михаил весело улыбнулся и ткнул пальцем в лейтенантский погон.

– А что, не видно? Я на побывке, приехал с Дальнего Востока, с японского фронта. У меня здесь родня. С начала войны не виделись. Давайте выпьем за знакомство, очень приятное знакомство.

Он откупорил бутылку шампанского и разлил вино по бокалам.

– За чу́дное знакомство!

– За знакомство.

Фомин разыгрывал роль безукоризненно. Почти как Крон. Ему бы в театре служить вместе с ним, а не в органах.

Они выпили, заели тортом. Потом поговорили о том о сем. Выпили еще. Появились музыканты: патлатый пианист средних лет, молодой, коротко подстриженный контрабасист и тоненькая девчонка со скрипкой в руках. Быстро настроились и заиграли «В дальний путь» Цфасмана. Вскоре на сцене появилась фигуристая певица в длинном синем платье. Ресторанная публика приободрилась, раздались хлопки, – видимо, здесь ее хорошо знали.

Фомин как бы ненароком накрыл руку девушки своей. Та не возражала.

– Потанцуем?

Они станцевали вальс и вернулись за столик.

– А Галя замужем? – спросил Фомин после очередного бокала шампанского, демонстрируя мужскую настырность при виде доступной особы женского пола. Да еще красивой такой.

– Пока не собираюсь. Еще не нагулялась, – легкомысленно бросила девушка.

«Вот и погуляем», – подумал Фомин.

Он демонстративно посмотрел на часы. Галя это заметила.

– Торопишься?

Они давно перешли на «ты».

– Просто надоело здесь сидеть, – пояснил Фомин. – А мы ведь хотим развлечься?

– Так поехали ко мне! – радостно воскликнула Галя. – У меня есть патефон с пластинками. Послушаем, вина с собой прихватим. И никого вокруг нет.

Спектакль получил закономерное развитие.

– Отличная идея! – согласился Михаил. – А далеко ехать?

– Далековато. У меня домик на окраине рядом с лесопарковой зоной. Но мы доедем, доедем, обязательно доедем, – там извозчики стоят за углом.

Девушка проявляла удивительную настойчивость как бы в предвкушении более тесных отношений. Фомин этому способствовал, поэтому, соглашаясь, кивнул и, подозвав официанта, расплатился крупной купюрой.

Вечер прошел прекрасно, но с одним нюансом – каждый из участников выполнял конкретную задачу, далекую от приятного времяпровождения. Хотя… никто не чувствовал себя обиженным. Они встали из-за стола и двинулись к выходу. Михаил пропустил Галю вперед, оценил ее стройную фигуру и черные волнистые волосы, при этом подумав: «Черт побери! Было бы все по-человечески, так я бы с ней непременно продолжил отношения».

Он даже немного пожалел Галю. Поездка якобы в ее домик могла иметь весьма непредсказуемые последствия. Они покинули ресторан, наняли извозчика и поехали по указанному Галей маршруту. В стоящий неподалеку грузовик с фургоном запрыгнули несколько разномастно одетых парней, до сей поры изображающих из себя мающихся от скуки бездельников, и машина поехала вслед за повозкой. Все шло по заранее разработанному сценарию с неясным концом.

Они шли по узкой аллее парка в предвестии сумерек, шли и разговаривали о пустяках, но с определенными намеками.

– Ну, где же твой домик, далеко еще? – поинтересовался Фомин.

– Скоро, скоро, совсем чуть-чуть осталось, – успокаивала его Галя, а Фомин делал вид, что верит этой замечательной девушке, такой ласковой и доступной, – как ему повезло. Впереди показалась скамейка под зажженным фонарем.

– Давай посидим, понюхаем лес, послушаем тишину, – неожиданно предложил Фомин.

«Интересно, как она будет выкручиваться?» – подумал он и внутренне усмехнулся.

Галю подобное предложение несколько озадачило, ведь этот офицерик должен рваться к ней в дом, чтобы сразу нырнуть в постель и обладать ее телом. А он лес нюхать собрался. Она поцеловала его в губы и погладила по волосам.

– Ну, что ты, милый. Я горю от желания. Пошли ко мне.

Галя закрыла глаза и часто задышала. Она пошла ва-банк, сбросив маску всяческих условностей, всяких любовных ритуалов ухаживания.

«Актрисочка, – подумал Фомин. – Надо ее еще подначить».

– А тебя правда зовут Галя? Может быть, Габия?

Удар попал в точку. Девушка вздрогнула.

– Да какая разница! Тебе какая разница. Мне так удобней.

Михаил пожал плечами, и они двинулись дальше вдоль по сумеречной аллее.

Неожиданно из-за кустов выскочили четверо и скрутили Фомина, вернее, он позволил себя скрутить… Пока что.

– Ты чего так долго, Габия? – спросил один из бандитов по-литовски.

– Да чудной какой-то попался, – пояснила назвавшаяся Галей. – Хочет лес нюхать.

Фомина потащили к толстому дереву. Но не дотащили. Он неожиданно и ловко раскидал державших его бандитов и, нырнув за ствол, крикнул:.

– Бей!

Раздалась серия выстрелов, и бандиты попадали на землю как подкошенные. Из-за деревьев выскочили бойцы из команды Фомина. Один из лежащих шевельнулся, и его тут же упокоили выстрелом в голову. Девушка стояла рядом и всхлипывала, зарыв лицо в ладони. Фомин взглянул на нее с брезгливой отрешенностью и сказал:

– Эту сдадите в милицию – сотрудники скоро подъедут. Покажете удостоверения.

Ворон для своих изготавливал удостоверения на картонках, написанных от руки, но с печатью и фотографией. Свой фотограф в отряде имелся. Кому надо, об этом знали.

– А зачем сразу в милицию? – спросил один из бойцов. – Она зачем сюда мужика привела? Вот мы ей и обеспечим это в массовом порядке – отымеем ее хором, а уж потом органам сдадим. Вряд ли она кому-нибудь жаловаться будет.

Девицу тут же распяли на траве и приступили к действию. Фомин отказался принимать участие в спонтанной акции – он намеревался пойти в гости к Кате, которую периодически навещал. До утра.

Он рассказал Катерине историю про девушку Габию.

– Ну что ей было надо от жизни?! Симпатичная деваха, вышла бы замуж, родила ребенка и жила бы спокойно.

Катя, немного подумав, ответила:

– Это бывает, когда в личных невзгодах винишь всех подряд, кроме себя. Жила и воспитывалась в богатой семье, что до немцев, что при немцах. Ее не затронула война. А пришли русские, и раз – все благополучие испарилось. Вместо того чтобы приспособиться к новой жизни – а стартовые позиции у нее хорошие, – начала мстить, даже не мстить, месть для нее вторична, а продолжать жить на широкую ногу: видишь, ресторан постоянно посещает, красуется, одевается богато. А что с бандитами связалась, – так деньги не пахнут. Загубленные жизни ее мало интересуют. Если бы ее в концлагерь на месяц, то радовалась бы куску хлеба с маслом, да просто куску хлеба – какие там рестораны.

– Ничего. У нее все впереди – попадет не в концлагерь, так в ГУЛАГ. Там тоже быстро мозги вправляют, – сказал Фомин и внезапно добавил: – А может, ко мне в Москву переедешь? Я неженатый. Свадьбу сыграем.

Он вдруг понял, что ему в Кате нравится все: лицо, фигура, волосы, как она поправляет платье, как машет руками при ходьбе…

– Я подумаю, – ответила девушка.

Она ничуть не шутила, говорила всерьез, но вдруг рассмеялась.

– Так кто из вас был сладкой приманкой?

– Оба, – немного подумав, ответил Фомин и тоже засмеялся.

Осень все больше набирала обороты. С деревьев падали желтые листья, а при ветре летели, как мотыльки. Начались мелкие затяжные дожди. Начали топить печи, благо в лесу проблем с дровами не было. Циценас с Фоминым поселились в маленькой только что срубленной избушке и не особо страдали от непогоды, но хотелось домой, в Москву.

– Ну что, последняя гастроль, и до дома? – сказал Циценас, греющий спину возле печки.

– Это смотря как понимать слово «последняя». Можно до дома, а можно и до домовины.

Фомин криво усмехнулся. Накануне его вызвал к себе Ворон и с недовольной гримасой сообщил, что пришла депеша от Волошина и напарников отзывают к постоянному месту службы.

– Всегда готовы, – гаркнул Фомин и вскинул руку в пионерском салюте.

– Но у меня будет просьба, – продолжил Ворон, вновь скроив гримасу, но на сей раз просительную. – Тут еще одна бандитская группа образовалась. Небольшая, но гадит сильно. Возьми ее на себя, задержитесь на два-три дня. С Валерой я договорился. Личный состав сам подберешь по количеству и по качеству.

Фомин согласился, зная, что Циценас один не поедет. Ворон стал излагать исходные данные.

– Они оперируют в районе «Нового Амстердама», не острова, конечно, но где-то там гнездо свили. Скорее всего, недалеко от дороги, – вряд ли в чащу залезли, да еще в такую погоду. Не исключено, что те самые, которые пробились через заслон. Сделаешь дело, устроим маленький банкет, а потом отправим вас в Москву. На самолете – мы с Валерой все согласовали.

Поехали вокруг леса, потом по лесной дороге к поселку, что возле болота. Фомин отыскал администратора, или председателя сельсовета, то есть главного в поселке, бородатого дедка преклонного возраста. Тот узнал Михаила.

– А на острове никого нет, – радостно проговорил он.

– Уж мы постарались. – Фомин криво усмехнулся. – В последнее время к вам кто-нибудь приходил?

Дедок сразу же понял, кого он имеет в виду.

– Приходили двое, но вели себя смирно. Купили еды и ушли.

– Куда ушли?

– Да прямо вон туда, по дороге. Дальше не знаю.

«Похоже, что Ворон был прав», – подумал Фомин.

Он выслал разведку, и к вечеру бандитский лагерь обнаружили.

– Там в пяти километрах от дороги на поляне вырыли несколько землянок, точнее, шесть штук. Расположили их по кругу, чтобы в случае чего держать круговую оборону. Ближе мы не рискнули подходить, но, похоже, укрепились они капитально. Опытные волчары, опытные. Сколько их… Судя по числу землянок, человек двадцать, двадцать пять. Если это те, что бежали с острова, то крупнокалиберные пулеметы у них вряд ли есть. Мы, по крайней мере, не видели. Бродили там несколько с винтовками и шмайсерами.

Фомин выставил боевое охранение и отправил остальных отдыхать до утра. На следующий день, добравшись до бандитского лагеря, Михаил отправил бойцов в оцепление, а сам задумался.

«Действительно укрепились капитально, прямо дзоты соорудили. Если штурмовать в лоб, то мы их, скорее всего, додавим, но будут большие потери».

Фомин в силу своей фронтовой специализации разведчика старался свести потери к минимуму, часто повторяя фразу генералиссимуса Суворова – воюй не числом, а умением. Он вспомнил историю, похожую на байку, которую ему рассказал один партизан в Белоруссии.

– Берешь обрубок ствола толстого дерева и катишь его по направлению укреплений. А сам за него прячешься. Если пушек нет, то пулями тебя не достанешь – только щепки будут лететь. Подкатишь его поближе и гранатами, раз, два, три. У врага смятение – тут можно и штурмовать, пока не очухались. Примитивно, но эффективно.

«А что, вполне логично, – подумал Фомин. – Пушек у них точно нет, да и гранаты вряд ли имеются. Только где эти пеньки взять?».

Послал бойцов на поиски нужных деревяшек. Так ведь нашли!

Катить бревна стали сразу по направлению двух соседних землянок. За каждым бревном скрывались по два бойца с гранатами. Бандиты сразу не поняли замысел противника, а когда догадались, бревна уже находились метрах в двадцати от укреплений. Полетели одна за одной гранаты. Некоторые взорвались прямо внутри землянок, вырубив кучу стрелков. Фомин дал команду на штурм. Когда бойцы достигли оборонительных рубежей, бандиты повыскакивали наружу и началась рукопашная, которая длилась недолго в силу численного превосходства бойцов Фомина. Бандитов быстро перебили и начали шарить по землянкам. В одной из них обнаружили четверых, которые забились по углам. Их вытащили наружу и поставили на колени.

По рассказам Волошина Фомин знал, что бандитизм, особенно в западных областях, можно разделить на уголовный и политический. Политический в Литве курировала Армия Крайова. Они считали, что обычные воры и бандиты только дискредитируют национально-освободительное движение, поэтому регулярно устраивали показательные казни уголовников с соответствующими табличками на шее. На краю поляны висел один такой на толстом березовом суку с надписью «Я подлый вор, я позорю литовский народ». Кох явно относился к политическим и связан с Армией Крайовой, а подобные типы вместе с подельниками как раз и входят в ведение ГУББ. Эта группировка из остатков «Нового Амстердама», а они явно оттуда: кроме налетов, ходит по деревням и, угрожая, собирает взносы с жителей на новую Литву. Наверняка Кох приказал.

Фомин в подобных ситуациях не считал нужным церемониться. Какие еще следствие и суд!

Он посмотрел на кучку понурых бандитов и приказал:

– По одному подводить ко мне.

Двое бойцов подвели пленного с выпученными от страха глазами. На губах Фомина зазмеилась улыбка, чем-то похожая на синусоиду. Нехорошая это была улыбка.

– Если ответишь на мой вопрос, то останешься жив. Где Кох?

– Я не знаю, – прохрипел бандит.

– Ты хорошо подумал?

– Я правда не знаю.

Фомин кивнул, раздался выстрел, и пленный осел кулем на землю.

– Давайте следующего.

Третий по счету сумел-таки ответить на тот же вопрос.

– Он на хуторе. Это километров пять отсюда. – Он махнул головой, указывая направление. – С ним трое.

– Молодец, – похвалил его Фомин и, посмотрев на оставшегося коленопреклоненного бандита, еще раз кивнул. Раздался выстрел.

«Сидит на хуторе и плетет бандитские кружева. А куда дальше ниточка потянется? Очень любопытно, как говорит Комов, – подумал Фомин. – Поэтому не стоит терять время, мотаться туда-сюда, а нужно сразу брать за хобот этого Коха, благо недалеко».

Он отправил разговорчивого бандита в сопровождении двух бойцов в поселок, выполнив обещание оставить его в живых, – мол, пускай дальше с ним Ворон разбирается. Вслед за ними, ушли бойцы, не принимающие участия в дальнейших действиях, помогая раненым и унося на самодельных носилках убитых. Сам же Фомин, сформировав опытную команду, начал готовиться к захвату хутора, где засел Кох.

До самого хутора добрались к вечеру, когда наметились сумерки. Рубленый дом, пристроенный к нему сарай и огороженный кольями небольшой участок. Один охранник сидел на крыльце, выставив перед собой винтовку, упертую в ступеньку крыльца, другой бродил вокруг, постреливая глазами по сторонам. Собаку не завели в целях маскировки, чтоб не брехала на всю окрестность. Некоторое время бойцы выжидали, оценивая обстановку. Циценас ткнул Фомина в бок и кивнул в сторону охранника, идущего вдоль изгороди. Совсем близко.

– Я сам, – тихо проговорил Фомин.

Начало темнеть, засветилась штора на окне – видимо, зажгли свечи или керосиновую лампу.

Михаил дождался, когда один охранник выйдет из поля видимости другого, подкрался и взял его на удушающий прием, чуть не вдавив кадык в позвоночник – ни крикнуть, ни вздохнуть. Одновременно он всадил ему несколько раз клинок в область печени и, дождавшись, когда страж обмякнет, аккуратно положил тело на землю. На второго он напрыгнул из-за балясин крыльца, вырвал винтовку и ударил ее же прикладом ему в висок. Тот как сидел, так и уткнулся головой в колени.

Входная дверь оказалась запертой на щеколду. Фомин вставил нож между косяком и дверью, добрался до щеколды и начал аккуратными рывками отводить ее в сторону. Справившись с дверью, он махнул рукой. Бойцы, преодолев изгородь, подбежали к дому и ворвались внутрь. Перед их глазами возникла пасторальная картина: Кох с напарником пили водку из бутылки с иностранной этикеткой, на столе стояла керосиновая лампа, а лица собутыльников были исполнены блаженства. Они явно не ожидали нападения, а тут в них уткнулись сразу четыре ствола.

– Руки вверх! – прозвучала команда.

Напарник Коха поднял руки, а сам Кох неожиданно выхватил из-за пояса пистолет.

«Живым, только живым», – промелькнула в голове у Фомина мысль.

Он мотнулся в сторону, уходя с линии выстрела, и прыгнул вперед с целью обезоружить противника. Но не успел. Кох вместо того, чтобы пальнуть во врага, выстрелил себе в рот. Фомин сплюнул с досады.

«Идейный. Опять Комов выговаривать будет».

Оставшегося бандита вывели из дома. Последним шел Циценас. Он намеревался погасить керосиновую лампу, но что-то его остановило, какая-то мелкая заноза засела в мозгу.

«Что-то мы недоделали, не додумали».

Он обернулся, внимательно осмотрел комнату и заметил едва заметную дверь за печкой.

«То ли чулан, то ли сортир… Нет, сортир на улице».

Циценас на цыпочках подкрался к двери и пнул по ней. Дверь распахнулась. Влад отскочил назад, схватил со стола бокал и метнул его в открывшийся проем. Раздался звон разбившегося стекла. И в ту же секунду в дверях появилась человеческая фигура. Это был Альберт с ножом в руке.

Циценас ничуть не испугался – он был готов к любому развитию событий.

– Альбертик! Какая неожиданная встреча. А мы тебя замучились искать.

Влада обуяла злая веселость. Он медленно, с нарочитой небрежностью вытащил из-за пояса нож.

– Ну что, поиграем в ножички?

Циценаса ножевому бою учить было не надо – его отец прекрасно научил.

Альберт некоторое время пронзал ненавидящим взглядом Влада, а потом бросился на него. Тот ловко увернулся. Они схватили друг друга за запястья, левой рукой за правую – оба были правшами, и стояли, сцепившись – накачанный Альберт и худощавый, жилистый Циценас. Противники одновременно ударили друг друга: Альберт головой в переносицу Владу, а Влад коленом в пах Альберту. Циценас успел отклониться, и удар пришелся вскользь, а вот его пинок достиг цели. Альберт скорчил болезненную гримасу и ослабил хватку, чем воспользовался Влад, оттолкнув противника так, что тот отлетел к стене.

– Ты умеешь только банды террористов сколачивать, а вот воевать не умеешь. Ни в каком виде. Ну, что застыл, слабак? Продолжим?

Циценас испытывал истинное удовольствие, издеваясь над давним врагом. Он не считал его серьезным противником в ножевом бою. Альберт не стал без оглядки бросаться на врага – оперся спиной о стену и елозил лопатками, выставив вперед нож. Влад чуть ли не строевым шагом приблизился к нему и, отклонив колющий тычок, чиркнул Альберта легким скользящим ударом лезвия по шее, перерезав ему сонную артерию. Прямо как художник, наносящий завершающий мазок на картину. Потом он отошел к противоположной стене и стал наблюдать, как противник пытается заткнуть пальцами незатыкаемую рану. Он понимал, что враг скоро умрет и никто ему уже не поможет выжить.

– На кого ты работаешь? Скажи, облегчи душу напоследок. – Влад замер в настороженном ожидании.

На губах Альберта зазмеилась предсмертная улыбка.

– Спроси у Когана, – просипел он на последнем издыхании, еще раз дернулся и уставил остекленевшие глаза в потолок.

«Живым бы я его не смог взять, я не рукопашник. Сделал все, что сумел».

В дверь заглянул Фомин и, вникнув в ситуацию, воскликнул:

– Вот это сюрприз! Не было гроша, да вдруг алтын. Даже полтинник. Как у Баркова – и жил грешно, и умер смешно.

Он не стал ни хвалить, ни упрекать напарника, а лишь похлопал его по плечу.

– Как получилось, так получилось. Пошли.

Когда они прибыли на базу, Ворон им устроил небольшой прощальный банкет. Пили самогон из кружек, закусывая вареной свининой и солеными огурцами. На следующий день напарники улетели в Москву на самолете, который где-то отхватил Волошин.

В Москве зарядили осенние нудные дожди, но Циценаса и Фомина это не особенно огорчало. Они не стремились к какому-то культурному отдыху, а предпочли отмыться, отоспаться и насладиться нормальной пищей. Когда короткий отпуск закончился, Влад вместе с Комовым появились в кабинете Волошина, хотя тот их специально не вызывал. Комов был загружен по уши очередным ограблением инкассаторов и тут же привлек к этому делу Циценаса.

Майор оторвался от какой-то писанины и бросил взгляд на вошедших.

– Даже вызывать не пришлось – сами догадались появиться. А где Фомин?

Комов замялся.

– К нему какая-то Катя приехала из Вильнюса. Я его отпустил еще на сутки. Глядишь, и свадьбу сыграем.

– Катя, Катя, беленькое платье… – пробормотал Волошин. – Хорошо, его присутствие сейчас не принципиально. Короче, отработали вы нормально – не только установили личность Альберта, но отыскали его и ненароком прихлопнули. Ладно, ладно, никаких упреков нет. Значит, по-другому было невозможно. Но история на этом не кончается, она никогда не заканчивается. Появилась тоненькая ниточка, за которую нам нужно непременно ухватиться и начать разматывать весь клубок. Я прочитал опусы Циценаса. Тема препарирована грамотно, в целом все понятно. Кроме одного. Кто такой Коган? Коганов у нас в стране вагон и маленькая тележка. Даже поэт был Коган. «В флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса». Жалко, что погиб в самом начале войны. Так кто такой наш Коган? Альберт тебе не наврал?

Волошин сделал акцент на слове «наш» и в упор посмотрел на Циценаса.

– Вряд ли наврал, – сказал Влад. – В предсмертном состоянии сложно врать и шутить. Так бывает только в патриотических фильмах. И откуда я знаю, кто такой Коган!

– Не знаешь, так не знаешь, – согласился Волошин. – Не знаешь, но можешь догадываться. Каково твое мнение?

Циценас задумался, а потом выдал:

– Скорее всего, он засел в литовском НКВД, – ведь кто-то травил меня, как бешеную собаку, и Альберта вывел из игры. Надо проверить их относительно Когана.

– Без тебя знаю, – отмахнулся Волошин. – Уже проверяют. С твоим предположением я полностью согласен. Комов вас пока загрузит работой, а потом посмотрим – вы же с Фоминым знатоки прибалтийских страстей.

Начальник хозяйственного отдела УНКВД в Вильнюсе носил фамилию Коган, Семен Коган. Волошин, как сильный аналитик, умел ловить нюансы, осмысливать их и привязывать к рабочей версии.

«Вот Альберт перед смертью сказал „спроси у Когана“. Что он имел в виду? Что Коган является его резидентом или надо спросить у Когана, а кто его резидент? Альтернатива, равнозначный выбор. И ответить на этот вопрос может только сам Коган. Второе… Как начальник хозяйственного отдела мог моментально повесить топтунов на Циценаса и вывести Альберта из-под удара? Это не его функция, его бы не поняли. Опять все упирается в пресловутого Когана. Его надо допросить, а как? Допрашивать на месте бессмысленно. В лучшем случае он от всего отопрется, если вообще соизволит разговаривать. А в худшем еще и нажалуется, что его необоснованно пытаются дискредитировать, мол, их агент Зимка перед смертью (еще непонятно, кто его убил) что-то несвязное ляпнул. А кому ляпнул, своему убийце? А кто убил-то? И понеслась голубая муть. В Вильнюсе его просто так не арестуешь, нужна высокая санкция. А на основании чего ее дадут? Надо проводить спецоперацию. Своими силами. Вывезти Когана из Литвы и душевно допросить».

Волошин пошел к начальнику управления и доложил ему о возникших проблемах.

– Рискованно, – поставил диагноз начальник.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанское, – сказал Волошин, прекрасно понимая бестолковость этой фразы, разве что поржать. Но надо было что-то говорить, подтолкнуть разговор, чтобы высветилось какое-то здравое решение.

– А кто рискует, тот обычно тонет в куче дерьма? – парировал начальник с кривой усмешкой. – Авантюрист ты, Волошин, но вдумчивый…

– Тогда я плюну на это дело – у меня других дел полно, – перебил его Волошин с раздражением, что редко случалось.

– …И настырный, – дополнил фразу начальник. – А если этот Коган сбоку припека?

– Зато он расскажет, кто не припека.

Волошин перевел разговор в спокойное русло, хотя внутри у него все кипело. Он привык доводить начатые дела до логического конца.

– А если не расскажет, а если все это вообще туфта? Задаешь ты неразрешимые задачки, поди туда, незнамо куда.

Начальник управления задумался.

– Тогда мы извинимся и отправим этого Когана восвояси, – предложил Волошин.

Он понял, что если отказа сразу не последовало, то, может быть, наметится какая-то перспектива выхода из тупика.

– Долго извиняться придется, но давай попробуем, – резюмировал начальник.

Он тоже привык доводить любое дело до конца.

Возглавил операцию по захвату Когана капитан Комов. Утечка данных могла сорвать задуманное, поэтому Алексей тщательно отбирал участников, в основном из своих однополчан. В Вильнюс загодя отправили Крона. Одетый в добротный габардиновый костюм, улыбчивый, общительный, он вызывал людей на откровенность, особенно когда угощал их спиртным, по крупицам собирал данные о нужном объекте, систематизировал их, чтобы в компактном виде предоставить Комову. Поехал он с документами некоего снабженца, который то ли покупал что-то, то ли продавал, и это оправдывало его интенсивное общение со многими людьми. Остальные бойцы отправились позже произвольными маршрутами.

Приехав в Вильнюс, они поселились в бывшем санатории на окраине города, где селили кого угодно, лишь бы деньги платили.

– Ну, что ты скажешь о Когане? – спросил Комов Крона, когда они встретились на набережной реки Вилия.

Крон не торопясь, последовательно начал выкладывать добытые данные.

– Местный, женат, детей не имеет, живет в двухкомнатной квартире вместе с женой, точный адрес я уточню, является начальником хозотдела в местном НКВД, имеет любовницу, девку двадцати лет, с которой встречается на даче…

– Где находится дача? – встрял в монолог Комов.

Крон назвал адрес и продолжил:

– Ездит на служебном «Майбахе» с одним охранником, пойман два раза на взятках, но как-то выкрутился, хотя доказательства были железные, алкоголь потребляет в меру, как правило, импортный…

– Пока хватит, – остановил его Комов. – Потом доскажешь детали. Где его лучше всего брать?

– По дороге на дачу, – не задумываясь ответил Крон. Он ожидал подобного вопроса. – Там на шоссе есть крутой поворот и пропадает видимость. Сзади. А по обеим сторонам от дороги густые кусты. Если после поворота…

– Поехали, посмотрим, – прервал его Комов.

Они погрузились в эмку, где-то арендованную Кроном, он же сел за руль, и отправились оценивать пригодное для засады место.

Черный «Майбах» ехал с приличной скоростью по шоссе, и ничто вроде бы не предвещало чрезвычайных событий – обычная поездка с девушкой на дачу, где можно с пользой для организма и души провести время. Но судьба – злодейка, особенно если кем-то организована твоя судьба. Однако Семен Коган об этом не думал, он сидел и расслабленно улыбался в предвкушении будущих услад.

Машина прошла поворот, и неожиданно откуда-то сбоку, из кустов, раздались несколько выстрелов. «Майбах» заелозил сдутыми колесами по дороге, улетел в кювет, но не перевернулся. Из придорожных зарослей моментально выскочили четверо вооруженных парней. Один из них, по прозвищу Мамонт, сразу же оглушил еще не пришедшего в себя охранника – не мудрствуя лукаво, вдарил ему огромным кулачищем по затылку. Этого хватило с избытком, чтобы надолго его отключить. С девицей поступили так же в более мягком варианте без особых проблем – благо у машины была свернута крыша.

Коган рефлекторно съежился, даже не думая о сопротивлении. Он, выпучив глаза, смотрел на Мамонта и ничего не понимал.

– Ну, что вылупился как баран, – недобро проговорил Мамонт и зло ощерился. – Давай, вылезай.

Видя, что пассажир не делает никаких движений, а лишь моргает глазами, детина схватил его за лацканы френча и перекинул через борт «Майбаха», не открывая дверцы. Крон вывел из кустов ранее замаскированную эмку. На пленного нацепили наручники, погрузились в машину и, проехав пару километров вперед, остановились.

В небе застрекотал вертолет – спасибо ленд-лизу [14]. Комов выскочил из машины и замахал руками крест-накрест. Вертолет приземлился прямо на шоссе. Из кабины высунулся пилот.

– Давай быстрей!

Развеселая компания быстренько загрузилась, и винтокрыл взмыл в небо.

– Красиво жить не запретишь, – воскликнул Крон и сладострастно причмокнул.

– Да, – глубокомысленно сказал Фомин, глядя в иллюминатор. – Где только вертолет добыли. Всегда бы так.

Пришедший в себя Коган, чтобы как-то взбодриться, попытался качать права, глядя на незнакомых, разномастно одетых парней.

– Вы кто такие! Знаете, кто я такой?! Вы ответите…

– Кто ты такой, мы знаем, – оборвал его Комов. – Но не до конца. Но скоро до конца узнаем – сам расскажешь. А кто мы такие… Да так, на вертолете катаемся.

Он не считал нужным допрашивать Когана сейчас – куда он денется, Москва не Вильнюс, так просто не отмажется. А пока пускай мучается в догадках.

Допрашивал Когана Слепцов в присутствии Комова. Коган понял, кто его выкрал, и не особо ерепенился, зная методы ГУББ на допросах с пристрастием. Слепцов, как обычно, начал допрос с доверительными интонациями, сопровождая их легкой улыбкой, призывающей к откровенности.

– Так уж получилось, гражданин Коган, иначе было никак, уж не обессудьте. Но уж коль так случилось, то вам придется ответить на несколько вопросов. Если к вам не будет никаких претензий, то вас отправят домой в объятья жены и молоденькой любовницы. Вы знаете такого Альберта Зимку?

– Был такой агент, но куда-то пропал, не так давно пропал, – немного подумав, ответил Коган. – Я краем уха про него слышал, но не мое это дело.

– Может быть, может быть… – Слепцов сделал вид, что о чем-то задумался. – Мы подозреваем, что ему кто-то помог пропасть. – Зимка занимался антигосударственной деятельностью, что впоследствии и подтвердилось. Сколько веревочке ни виться, а конец будет… Его обнаружили бойцы АБГ в компании с неким Кохом, командиром крупной группировки «лесных братьев», связанных с Армией Крайовой. Чувствуешь, куда ниточка потянулась? А помог ему скрыться ты и вдобавок организовал охоту на нашего сотрудника.

Слепцов акцентированно ткнул в арестованного пальцем. Коган побледнел, поняв, что шутки кончились. За подобные проделки ему грозила высшая мера социальной защиты.

– Это не я! – прокричал он срывающимся голосом.

– Тише, тише, криком делу не поможешь. Тебе нужны доказательства? Тебя сдал сам Зимка. Перед самой смертью он на вопрос «На кого ты работаешь?» сказал «Обратитесь к Когану». Вот мы и обращаемся – других Коганов в вашей конторе нет. Только не надо из себя строить блюстителя законности, юридических формальностей – для нас этого вполне хватит, там находился наш сотрудник. Что скажешь?

Слепцов замолк в ожидании реакции арестованного. На лице Когана гримаса испуга сменилась на гримасу недоумения и обиды. Как у маленького мальчика, которого незаслуженно высекли ремнем и поставили в угол.

– Это ошибка, – сказал Коган уже спокойным, чуть дрожащим голосом. – Я хозяйственник. Занимаюсь снабжением, строительством, ремонтом и прочими подобными делами. Как я мог организовать охоту на вашего сотрудника?! Кем организовать? Разве что обратиться в оперативный отдел…

– Стоп, – вмешался в допрос Комов. – Кто начальник оперативного отдела?

– Федоров, – сразу же ответил Коган. – Он сейчас в санатории, на реабилитации. Все дела ведет Банис. Но я не мог к нему обратиться по такому вопросу ни в личном, ни в служебном порядке. Это абсурд!

«Действительно похоже на абсурд», – подумал Комов, зная внутренние правила и порядки своей организации.

Он подошел к арестованному, взял его двумя пальцами за кадык и проговорил безразличным тоном:

– Давай рассказывай все. Факты, предположения, догадки, охарактеризуй этого Баниса со всех сторон. Это в твоих интересах. Будешь упираться – вообще отсюда не выйдешь.

Ближе к вечеру Волошин отправился на доклад к начальнику управления, прихватив с собой Комова. Выслушав результаты допроса Когана, начальник нахмурился и вопросительно посмотрел на Алексея.

– Вы присутствовали на допросе, товарищ капитан? Какое ваше мнение?

Комов ненадолго задумался и сказал:

– Думаю, что Коган не виноват. Мы его прессовали прилично, но дело не в этом. Логика отсутствует – не мог этот завхоз так лихо все провернуть. Но он назвал того, кто мог. Подробности представить?

– Не надо, – отмахнулся начальник управления. – И так все ясно. Предстоит большой скандал с непредсказуемыми последствиями. Персонаж оказался ложным. Придется отпускать.

– Необязательно, – неожиданно возразил Волошин. – Я об этом думал. Когана поймали на двух крупных взятках. Доказательства имелись неоспоримые, но он как-то выкрутился. Надо его передать вместе с доказательствами в следственный отдел НКВД. То-то они обрадуются. Раскрутят его, и все заслуги им – разоблачили высокопоставленного мздоимца, врага народа. А мы лишь на подхвате были.

– Разумно, – согласился начальник управления и улыбнулся уголком рта. – Все, работайте по текущим делам.

Заместитель начальника оперативного отдела НКВД капитан Банис исчез на следующий день после захвата Когана. Но ему не повезло – его ограбили и убили местные бандиты после пересечения финской границы. Волошин так и не узнал, какую роль сыграл этот персонаж в прибалтийской драме.

Крупные капли дождя стучали в окно. Волошин любил осень – своей монотонной, занудливой безнадегой она отключала внешние, раздражающие факторы, погружала в процесс абстрактного мышления, далекого от погоды, и порой рождала неожиданные, на грани безумия идеи, которые частенько вписывались в реальность.

Ему принесли пакет руководящих документов, спущенных сверху. Рекомендации по проведению… И так далее.

«Опять не вызывающие сомнений и набившие оскомину истины. Лошади едят овес и сено, плотника учат забивать гвозди молотком».

Но тем не менее он всегда внимательно и до конца прочитывал эти начальственные советы и разъяснения; правда, порой там появлялись любопытные мысли. Но редко.

Прочитав текст до конца, он взглянул на подпись: «Комиссар госбезопасности Коганов».

Что-то его смутило в этой фамилии. Он некоторое время смотрел на чернильный росчерк, не понимая, что его так привлекло, – засаднила какая-то заноза в голове. Он встал, подошел к окну, сквозь размытое стекло посмотрел на голые, осиротевшие деревья, и, задернув шторы, включил настольную лампу. Потом вызвал Комова, который оказался на месте, поэтому буквально через пару минут возник в кабинете. Волошин молча ткнул его в подпись под документом. Комов недоуменно пожал плечами.

– Фамилия как фамилия, несколько чуднáя, неестественная какая-то, вымученная… – И внезапно его озарило. – Ты думаешь то, что я думаю?! Коганов – Коган? Но ведь звание, должность…

– Если бы не должность, то у нас по этому делу никаких проблем бы не было, – констатировал Волошин. – А тут хорошо организованный тупичок. Если сунуться официально, то нас с нашими субъективными уликами в лучшем случае пошлют лесом, а в худшем – головы открутят. Но не разобраться с этой худосочной версией – это себя не уважать, а на кой хрен мы тогда нужны. Однако не переть с финкой на паровоз, а работать аккуратненько, по краям, постепенно сужая круги, как тот ворон.

– Что ты предлагаешь, Валера? – спросил Комов.

Вдвоем они не соблюдали уставную субординацию.

– Вот что. Для начала… – Волошин почесал подбородок. – Для начала узнать биографические данные этого Когана Когановича, типа родился, женился… Это не является военной тайной – Эльвира узнает. Потом послать по адресу места рождения кого-то типа Крона, то бишь Кешу, актера от бога. Сделаем ему паспорт с захолустной пропиской и выдадим удостоверение сержанта милиции. На всякий пожарный случай. Он там сыграет очередную роль в жизненной трагикомедии и все вызнает. А потом посмотрим.

Иннокентий Крон действительно мечтал с детства стать актером. Поступал в театральное училище. С первого раза не удалось, и он рассчитывал, что со второго раза точно поступит. Но война не дала осуществиться его мечте. Попав в ГУББ, он понял, что актерские способности здесь не менее востребованны, чем в театре, и успокоился.

Вячеслав Коганов, согласно документам, родился в селе Нелидово Тульской области. Туда Крон и направился. Выйдя на привокзальную площадь, он не успел осмотреться, как к нему подошел сержант милиции.

– Предъявите документы.

Крон понимал, почему его сразу взяли в оборот. Колхозникам паспорта не выдавали, а он был одет как простофиля колхозник, в кои веки собравшийся поехать в город. А если нет паспорта, то что ты здесь делаешь? Крон достал паспорт и передал сержанту. Милиционер как-то сразу потускнел, мол, зря суетился, но все-таки спросил:.

– Куда направляетесь?

– В село Нелидово, – выпалил Крон.

Сержант продолжал вертеть паспорт в руках, а потом сказал:

– Печать здесь какая-то смазанная.

Крону надоела эта комедия. Он выдернул из кармана служебное милицейское удостоверение.

– А здесь не смазанная?

Милиционер расслабленно улыбнулся.

– Так бы сразу и сказал. А что одет так нелепо?

– Спецоперация, – загадочно проговорил Крон.

– Понятно, – кивнул милиционер. – А как туда добираться будешь? Все дороги развезло. Надо либо верхом, либо на танке.

– А на мотоцикле?

Сержант на секунду задумался.

– Если по краешку, то можно.

Крон не стал выяснять, что такое «по краешку», и спросил:

– А ваши могут мне ссудить мотоцикл на пару дней? Я проставлюсь как положено.

– Если проставишься, то можно. Я сейчас позвоню. И да… Купи им патефонных иголок – сразу уважаемым человеком станешь.

Александр внял совету и купил у какого-то барыги прямо на вокзале пачку патефонных игл.

В милиции ему выделили мотоцикл без коляски, и Крон без особого труда добрался до Нелидово по травянистой обочине разъезженной дороги. На въезде в село ему попалась на глаза тетка в телогрейке, резиновых сапогах и с ведром в руке. Он тормознул мотоцикл рядом с ней и спросил:

– Где здесь живут Когановы?

Женщина недоуменно посмотрела на Кешу.

– Нет здесь таких, да и не было никогда. Я всю жизнь здесь живу.

– А где у вас сельсовет? – поинтересовался Крон.

– В середине села, напротив памятника. А ты здесь по что?

– Родственников ищу, – пояснил Крон.

Женщина понятливо кивнула и пошла своей дорогой.

Отыскав председателя сельсовета, моложавого мужчину, в доме, стоящем напротив памятника Сталину, он спросил у него:

– У вас живет такой Коганов? Я его двоюродный племянник.

Председатель вынул из ящика стола толстую потрепанную папку, связанную шнурками, некоторое время рылся в ней, а потом ответил, показывая исписанный лист бумаги:

– Жил, но очень давно. Я тогда еще под стол пешком ходил. А дом стоит пустым. Там сейчас что-то вроде сельского клуба – народ порой собирается, если повод есть. Сейчас там как раз день рождения празднуют.

«Один – один», – подумал Крон, покинул сельсовет и пошел в самостийный клуб. На входе его никто не остановил.

В горнице дым стоял коромыслом. Народ сидел за длинным столом, пил и закусывал. На табуретке стоял патефон и нещадно хрипел так, что песню невозможно было разобрать, – игла затупилась. Крон подошел к имениннику, сидевшему во главе стола, и выложил перед ним пачку патефонных иголок.

– Подарок, – пояснил он, и на его губах заиграла лучезарная улыбка.

Именинник по имени Иван некоторое время теребил пакетик в руках, а потом поднял его над головой.

– Во, сейчас нормальная музыка будет! Очень своевременный подарок.

– Поставь Утесова, «Песню извозчика», – раздался из-за стола голос.

Иголку быстро поменяли, и полилась песня: «Только глянет над Москвою…»

«Чудно, – подумал Иннокентий. – С едой они как-то выкручиваются, а вот без патефонных иголок никак».

Иван усадил Крона рядом с собой.

– Ты как здесь очутился?

– Ищу родственников, точнее, Коганова. Этот ведь его дом? – Крон напрягся.

– Мутная история, – ответил Иван. – Мне вот сегодня шестьдесят лет исполнилось, а ни разу никакого Коганова не видел. Этот дом принадлежал когда-то дьяку Симону, а потом его то ли убили, то ли посадили, уж не знаю за что. А дом отписали какому-то Коганову. Теперь это наш клуб. Появится Коганов, так освободим место.

Он замолчал. Патефон перестал играть, и гости запели частушки под гармонь.

– Я тут у вас церковь видел. Она жива? – спросил Крон.

– Жива, жива, и батюшка есть, – ответил Иван.

Кеша еще раз поздравил именинника и отправился в церковь. Батюшка оказался на месте. Он с удивлением выслушал неожиданный вопрос Крона, жили ли когда-либо в этом селе Когановы, но решил оказать помощь.

– Надо посмотреть в архивах.

Через некоторое время прозвучал однозначный ответ, мол, с начала века не жили в Нелидово никакие Когановы.

«Три – ноль в нашу пользу».

Вернувшись в Москву, Крон сразу же пошел к Комову. Выслушав доклад, тот сделал однозначный вывод:

– Явная «липа», но подготовили ее основательно. Кто-то сильно постарался. На запрос по любому виду связи дадут правильный и однозначный ответ. А кто поедет в эту глухомань что-то проверять? Разве что мы.

Комов ехидно ухмыльнулся.

После возвращения Крона Волошин начал анализировать создавшуюся ситуацию.

«Что мы имеем?

Враг засел в силовых органах на высокой должности. Факт. Об этом говорят примеры противодействия нашим операциям и ликвидаций опасных свидетелей. Какой-нибудь сержант такого не сможет, а уж тем более гражданский. Альберт Зимка в своих предсмертных признаниях обозначил некоего Когана. Факт.

Допустим, что Коган – это комиссар Коганов. Не факт, но близко. Почему он поменял свои биографические данные? И очень профессионально. И непонятно, почему он не назвался каким-нибудь Либерманом? Начало тридцатых – бог знает, что тогда творилось. Но по должности он вполне мог оказывать нам противодействие.

Других Коганов, кроме прибалтийского, да и Когановых тоже, в силовых органах всех видов не существует. По крайней мере, на высоких должностях. Эльвира этот вопрос исследовала. Факт… И еще куча косвенных. Это уже кое-что. Копаем дальше».

Волошин вызвал Комова и поручил ему организовать круглосуточную слежку за Когановым.

– Только аккуратнее, приглядывайте издалека, не лезьте на рожон. Это вам не какой-нибудь буратино.

Экипаж машины состоял из трех человек: оперативник, он же водитель, агент – мобильный член группы, имеющий возможность покидать машину и продолжать слежку пешим порядком, и радист для оперативной связи – в машине имелась рация. Каждую тройку Комов предупреждал:

– Утечка информации может произойти только от вас. Тогда вам будет очень плохо – вы меня знаете. Докладывать каждый час.

Двое суток поступали стандартные доклады.

Разговор по радиосвязи

– Все идет по плану. Никаких изменений нет.

– Продолжайте наблюдение.

На третьи сутки, ближе к вечеру группа вышла на связь вне графика.

Разговор по радиосвязи

– Фигурант отпустил шофера и оставил служебную машину марки «Мерседес» возле своего подъезда. Номер…

– Продолжайте наблюдение. Немедленно докладывайте о любых изменениях.

Комов тут же наладил вторую группу для слежки, готовую к немедленному выезду. И не зря. Он хорошо знал свое дело и умел предвидеть неожиданные изменения в развитии событий.

Разговор по радиосвязи

– Фигурант вышел из дома, сел за руль машины и поехал по направлению Крымского моста.

– Высылаем вторую группу. Задействуйте ее по необходимости.

Вторая группа нашла первую и последовала за ней на грани видимости. Коганов остановил машину возле Крымского моста и спустился на набережную, где стал прогуливаться на отрезке метров в сто. За ним последовал покинувший группу филер, изображавший загулявшего кутилу. Вскоре на другой стороне улицы припарковалась еще одна машина марки «Фольксваген». Из нее вышел мужчина средних лет неброской внешности и присоединился к Коганову. Они о чем-то коротко переговорили и разошлись.

Разговор по радиосвязи.

– Появился второй фигурант. Они о чем-то разговаривали, а потом пошли каждый к своей машине.

– Группы разделяются. Команда Фомина следует за вторым. Команда Жигова продолжает наблюдение за первым.

– Может быть, второго сразу упаковать?

– Потерпишь, Миша. Еще не время.

Фомин только пожал плечами.

«Бог терпел и нам велел, а приказы начальства не обсуждаются».

Тем временем «Фольксваген» начал крутить по переулкам – пытался сбросить возможный «хвост». А может быть, он его и вычислил. Чувствовалось, что водитель хорошо знает Москву, но Фомин ее знал идеально. Поэтому он срезал в нужных местах, периодически пропадая из поля зрения преследуемого, а потом вновь садился на «хвост». Почти одновременно они выехали на Софийскую набережную. А вскоре обозначился и конечный пункт назначения для второго – Британское посольство, бывший особняк купца Харитоненко. Фомину почему-то стало смешно, и он непроизвольно хохотнул.

«Все так просто, а сколько было возни».

Разговор по радиосвязи

– Это Фомин. Фигурант въехал на территорию Британского посольства.

– Продолжайте наблюдение. При любых изменениях докладывать немедленно.

– Это Жигов. Первый зашел в свой подъезд.

– Снимайте наблюдение.

– Круги сужаются, – сказал Волошин, узнав последние новости.

– Какой-нибудь третий атташе по должности или десятый секретарь, а по сути, представитель британской разведки. И морда и у него англосаксонская, по словам Жигова. Будем брать?

Комов вопросительно уставился на Волошина.

– Непременно, – согласился Волошин. – Других вариантов нет.

Очередная группа слежения к вечеру следующего дня увидела, как фигурант сел в машину вместе с молодой красивой женщиной и машина рванула с места. Вдоль по Софийской набережной.

Разговор по радиосвязи

– Это Жигов. Началось движение. Фигурант вместе с женщиной сел в машину с водителем. Оба хорошо одеты.

– Следуйте за ними. Докладывайте об изменениях.

Машина с англичанином остановилась на Театральной площади, и парочка, пройдя между колоннами, вошла внутрь здания Большого театра. Водитель остался на месте.

Разговор по радиосвязи

– Это Жигов. Фигурант вместе с подругой вошли в Большой театр.

– Оставайтесь на месте. Встречайте группу захвата на карете скорой помощи. Номер машины…

Вскоре к служебному входу подъехала машина скорой помощи. Из фургона вышли трое в добротных габардиновых костюмах, милиционер в форме и врач в белом халате. Ветер распахивал полы халата, демонстрируя армейские брюки и яловые сапоги. В милицейскую форму был одет Мамонт. Пройдя через служебный вход, он представился и предложил вахтеру пойти в каптерку или вахтерку, как там у них называется, и попить чайку. А вместо него подежурят. Вахтер, сказав, что он раньше тоже служил в милиции, сразу же согласился приступить к чаепитию.

Трое в штатском вошли в театр через главный вход, и Комов, показав удостоверение ГУББ, вызвал администратора.

– Нам нужно три любых места, – сказал Алексей.

Администратор посмотрел на него всепонимающим взглядом и, не задавая лишних вопросов, на которые он однозначно не получил бы ответов, поинтересовался:

– Откидные подойдут?

– Любые места, – повторил Комов с раздражением в голосе. – Кстати, что у вас сегодня дают?

– «Дон Кихот» с Улановой, – с гордостью ответил администратор.

Он подвел неожиданных зрителей, с которыми ему вовсе связываться не хотелось, к кассе с табличкой «Билетов нет», и вскоре троица оперативников, Комов, Фомин и Крон, оказались в фойе театра, через которое проследовали в зрительный зал, даже не поинтересовавшись, через какое фойе они прошли, через Красное или Белое. Сели на откидные места. Крон сразу же засек англичанина, который находился на несколько рядов сзади. Повезло. Потух свет в зале, осветилась сцена, и началось балетное волшебство.

Фомин никогда не был в Большом театре и жалел о том, что ему вряд ли удастся посмотреть второе действие.

«Ну, будем смотреть, что служба позволяет».

Забыв на время про англичанина, они, не отрываясь, наслаждались завораживающим действием на сцене. Уланова была великолепна.

В зале зажегся свет, и зрители потянулись со своих мест кто в буфет, кто в туалет.

«Только бы они разделились со своей дамой, – внутренне взмолился Комов. – А где они могут разделиться? Вопрос риторический. Мы его в любом случае возьмем, но будет лишний шум».

Парочка зашла в буфет. Женщина встала в очередь, а мужчина-англичанин направился в заведение с буквой «М» на двери. В туалет вслед за ним вошли все трое и пристроились к писсуарам – облегчиться не помешает. Англичанин закрылся в кабинке – видимо, по-большому захотелось. Фомин сразу же начал ломать комедию, отвлекая внимание посетителей туалета.

– Это надо же какой шедевр! Душа болит и пылает, – воскликнул он громким голосом, встав возле двери. – А Уланова просто звезда балета.

Туалетная публика с интересом смотрела на чудака, а Фомин продолжил извергать подобные перлы. И никто не заметил, как Комов отжал дверь с хилой задвижкой и врезал англичанину в лоб основанием ладони. Тот сразу же сник.

– Человеку плохо! – вскричал Алексей, вытащив беспамятное тело из кабинки. К нему на помощь тут же бросились Фомин с Кроном, кое-как натянули на англичанина брюки, обхватили с двух сторон и вывели его прочь из туалета. По дороге к служебному выходу Комов приговаривал, как назойливую скороговорку:

– Человеку плохо. Уже скорую помощь вызвали.

Встречные зрители лишь бросали мимолетные взгляды на странную компанию. Их чужие проблемы не интересовали – они пришли смотреть балет. Выйдя через служебный выход, попутно прихватив с собой Мамонта, группа захвата погрузилась в медицинский фургон, и машина скрылась в переулках центра Москвы. По дороге пленный очнулся и пытался качать права, при этом сильно размахивая руками, – пришлось его связать и заткнуть рот куском марли.

Англичанина поместили в камеру, одну из двух, которую в ГУББ называли помещением для временно задержанных, и оставили отдыхать до утра. Отдыхать и думать.

Допрашивали его прямо в камере на следующий день. Слепцов сразу же ошарашил арестованного, заговорив с ним по-английски, которым изрядно владел. Он был мастер на подобные фокусы.

– Я не понимаю, что вы говорите, – сказал англичанин по-русски, отрицательно замотав головой. Губы у него подрагивали. Он действительно ничего не понимал, но не в языках, а в происходящем. Пошел в театр с подругой, там его вытащили прямо из туалета и привезли неизвестно куда. Да и кто они?

– Да бросьте прикидываться, мистер. – Слепцов перешел на русский. – Сотрудник Британского посольства не знает английского языка? Самому не смешно? Да и по-русски вы говорите с характерным акцентом, шипите, цыкаете. Так на каком языке изъясняться будем? Может быть, на китайском?

Арестованный замешкался, но быстро пришел в себя, состроил амбициозную гримасу и процедил сквозь зубы:

– Я требую присутствия консула посольства Британии. Иначе отвечать на вопросы отказываюсь. Да кто вы такие?!

– Главное управление по борьбе с бандитизмом, ГУББ если коротко, – пояснил Слепцов.

– Я не бандит, я дипломат! – воскликнул арестованный.

– Бывает, что эти профессии совмещают, – пояснил Слепцов менторским тоном. – И пристегивают к этой совокупности профессию террориста.

Комов, сидящий в углу камеры, отвернулся, едва сдерживая смех, а Слепцов тем временем продолжил:

– А в наши задачи входит борьба с террористами, их пособниками, в том числе с сотрудниками иностранных разведок. Вы тоже совмещаете роль дипломата с амплуа разведчика? Кому служите, МИ‐5, МИ‐6 [15]? Или вы все там такие в вашем посольстве?

Комов решил прервать эту затянувшуюся следственную комедию. Он подошел к англичанину и коротко ударил его в челюсть. Тот слетел с табуретки и остался сидеть, упершись спиной в стену и широко разбросав ноги. Но сознание не потерял.

– Вы не имеете права так вести себя с сотрудниками иностранного посольства. Это варварство, – прохрипел арестованный.

Комов терпеть не мог англосаксов, насмотрелся на них в Берлине.

«Союзники долбаные с постоянной фигой в кармане».

Поэтому ему нравилось их унижать, не столько физически, сколько морально.

– Клиент с первого раза не понял, – сказал Комов, повернувшись к Слепцову. – Да, скифы мы, да, азиаты мы, а вы несете бремя белых. А донесешь ли?

Он схватил англичанина за грудки, приподнял и от души ткнул его кулаком под дых. Тот скрючился, а Комов занес кулак для следующего удара.

– Говорить будешь, сука?

– Буду, – пролепетал англичанин.

– Вот и хорошо. – Комов брезгливо похлопал рука об руку, как будто стряхивая пыль. – А то у меня кулак устанет и начнет промахиваться – то в глаз тебе попадет, то по носу. И куда ты с такой рожей?

Он намеренно перешел на «ты», что для англичанина не имело никакого значения. Тем временем Слепцов включил стоящий на столе магнитофон, чудо немецких технологий.

– Фамилия, имя, отчество.

– Стив Грант.

– Должность понятно где.

– Второй секретарь посольства.

– Давно работаешь?

– Семь лет.

– А до тебя кто был?

– Генри Морган.

– Ого! – Слепцов хмыкнул. – Не потомок ли известного пирата?

– Нет.

Стив не понял юмора, а может, просто не знал про пирата Моргана, книг мало читал.

– Вы встречались с Вячеславом Когановым, комиссаром госбезопасности, на Крымской набережной два дня назад?

Слепцов приступил к основной фазе допроса. Шутки кончились.

– Встречался. А разве это запрещено?

Англичанин недоуменно пожал плечами.

– У вас, может быть, и разрешено, а комиссару Коганову запрещено. У вас ведь была неофициальная встреча? Ведь так?

Стив промолчал в ответ.

– Можешь не отвечать – и так понятно, – резюмировал Слепцов.

«Знает ведь все, сволочь! Опять завилял», – подумал Комов.

– А в чем заключалось содержание вашей беседы?

– Мы согласовывали совместные действия.

– Какие еще действия, какие у вас могут быть совместные действия? – Слепцов удивленно вздернул брови. – Будущие диверсии, теракты и сколько за них заплатят? Это вы обсуждали?

Англичанин молчал, но заговорил Комов.

– Послушай-ка, лимонник. Если ты продолжишь кривляться, то мы из тебя все жилы с кишками вытянем. Все равно все расскажешь. А потом твой трупик зароем в лесах Подмосковья. Знаешь песенку: «И никто не узнает, где могилка моя»? Пошел в театр с любовницей и пропал. Скорее всего, подумают, что у нее задержался и забылся за половыми упражнениями. Недельку подождут, а потом начнут искать. Естественно, не найдут, и дело повиснет навечно. Давай выкладывай все как на духу.

Комов, когда требовалось, прессовал жестко, мало кто мог такое выдержать. А Стив Грант не был профессионалом, а лишь посредником. Впрочем, губарей не интересовало, кто ему давал поручения, их интересовало участие Коганова в этих поручениях.

– Что ты передавал Коганову? – задал очередной вопрос Слепцов.

– Рекомендации по работе с антисоветским подпольем, дезертирами, предпочтительные объекты для террористических актов, советы по саботажу в отдельных отраслях промышленности. Коганов потом отчитывался и получал вознаграждение. Большие деньги.

– Ты знал такого Альберта Зимку? – спросил Алексей.

– Слышал. Его нужно было связать с Армией Крайовой, – пояснил англичанин.

«Это куда ж мы залезли?! – подумал Комов. – Это не наш уровень и вне нашей компетенции. По крайней мере, на этом уровне».

Он посмотрел на Стива, сидящего возле стены, – ему так и не предложили вернуться на табуретку, а сам он не решился.

– Да сядь ты по-нормальному – разговор по существу пошел.

Комов состроил на губах улыбку и подмигнул бедолаге.

Допрос длился еще часа два. Слепцову даже пришлось сменить в магнитофоне пленку.

– Посиди пока у нас, – сказал Комов Стиву на прощанье. – Здесь для тебя безопасней будет – в серьезные игры ты ввязался, где человеческая жизнь ничего не стоит. Кормить тебя будут нормально. А дальше… А дальше не знаю – как судьба вырулит.

– Надо идти к Волошину – пускай разгребает, – предложил он, когда они со Слепцовым покинули камеру. – Это не наши дела.

– Однозначно, – согласился Слепцов. – Пленку с записью надо спрятать поглубже на всякий неожиданный случай. А я вместо нее напишу протокол. Стив подпишет – куда он денется.

Он прекрасно понимал, о чем говорит.

В тот же день Комов пошел к Волошину, подробно доложил о театральной операции и отдал протокол допроса Стива Гранта. Рассказал о наличии магнитофонной записи допроса, – мол, когда понадобится, то предъявим.

– Я не нужен больше по этому делу? – спросил он Волошина.

– Не нужен. – Волошин поморщился. – И я скоро буду не нужен.

На следующий день майора Волошина вызвал к себе начальник управления.

«Зачем я ему понадобился? – подумал Волошин. – Ему все доложено. Вопросы какие-нибудь появились?»

Но ситуация оказалась намного интереснее. Когда он вошел в кабинет начальника, там сидел полковник с эмблемами МГБ.

«Этот еще что здесь делает?!» – подумал он.

Начальник управления предложил Волошину присесть и, указав рукой на незнакомого офицера, сказал:

– Вот полковник Маслов предъявляет к нам претензии. Требует выдать им британского дипломата.

– Какого дипломата? – попытался разыграть дурака Волошин.

– Не надо умничать, – осек его полковник. – Того дипломата Стива Гранта, которого вы задержали в Большом театре по непонятной причине. Передайте его нам. Мы с ним поговорим и отпустим – вам хлопот меньше.

«Как-то раскопали. Умеют работать», – оценил Волошин.

– А кто требует? – встрял в разговор начальник управления.

– Комиссар Коганов.

– На бумаге это требование изложено с соответствующей подписью?

– Пока нет, но будет изложено, – сказал Маслов. – Вы же не хотите неприятностей?

– Вот когда будет изложено, тогда и приходите. И британского консула с собой приведите – вы же этого Стива Гранта ни в чем не обвиняете? А у нас свои резоны – вот мы их консулу и предоставим. Вы свободны, товарищ полковник.

Полковник побледнел. Он не привык, чтобы его выставляли как мальчишку.

– Это ведь дело по нашему ведомству.

– И нашему тоже. Почитайте совместный приказ Меркулова и Берии.

Представитель МГБ больше не стал задавать никаких вопросов. Он резко встал и, не попрощавшись, покинул кабинет.

– Напугал ежа голой задницей. Грозит, понимаешь. Возомнили о себе, – сказал начальник управления, поморщившись. – Коганов начал себя вести как крыса, загнанная в угол. Возобновите слежку, чтобы не сбежал куда-нибудь, как этот из Вильнюса, фамилии не помню. А британских дипломатов они приглашать не торопятся, иначе прихватил бы кого-нибудь их них. А самим и предъявить этому Стиву нечего, да они и не будут копать. В конце концов, заберут у нас этого англичанина, чует мое сердце. Не мытьем, так катаньем. И протокол допроса потребуют, или сам Стив им все расскажет. Для Коганова он чрезвычайно опасный свидетель – поэтому его либо сдадут просто так в посольство, мол, ошиблись, извините, либо он помрет где-нибудь невзначай. Скорее всего, второе. У Коганова это запросто. Как же его настоящая фамилия? Неужели Коган?! А мы останемся с носом. Еще предъявят что-нибудь. А нам самим что-либо предъявлять чревато непредсказуемыми последствиями.

Начальник управления задумался. Его раздумья прервал Волошин:

– У меня есть предложение. Надо идти к Берии Лаврентию Павловичу – у нас есть что предъявить.

Начальник аж подпрыгнул от неожиданной инициативы.

– Кто пойдет, с чем пойдет?

– У нас имеется полная магнитофонная запись допроса англичанина. В протоколе лишь часть. Он много чего интересного рассказал. А пойду я, типа, нарушая все уставы и субординацию. В случае удачи никто об этом и не вспомнит, а если неудачно, то вы меня накажете по всей строгости и скажете, мол, молодой, горячий, исправим, воспитаем. Вы сможете мне организовать эту встречу? А то ведь впритык успеваем, если вообще успеем.

Волошин застыл в ожидании.

– Наверное, смогу, – немного подумав, ответил начальник. – Есть у меня выход на одного из его секретарей. Обоснуем, что имеются данные, которые можно показать только ему, товарищу Берии. Он прекрасно представляет все интриги и шашни внутри ведомства, поэтому поймет. Да и вообще Лаврентий Палыч шибко любопытный. Только запись допроса дайте мне сначала послушать.

В бюро пропусков на Лубянке проблем не возникло, пропуск Волошину был заказан. Охранник при входе попросил открыть папку, посмотрел на магнитофонные ленты и сказал с безразличным тоном:

– Проходите.

Видимо, здесь такие атрибуты не являлись некоей диковинкой.

Волошин прошел в приемную Берии. За столами сидели два офицера в форме МГБ. Вдоль стен на стульях расположились люди в ожидании приема: военные в высоких чинах и штатские. У всех напряженные позы, потухшие глаза и обреченно-отрешенные лица, бледные до синевы. А может, просто освещение такое неяркое было, – может, здесь всегда так. Никто не разговаривал – стояла тревожная тишина. Друг на друга никто не смотрел – все как сомнамбулы, уставились на дверь в кабинет Берии. В нее вызванные товарищи входили, а назад не выходили, что многих напрягало. Волошин знал, что там имеется другой выход, и не особо волновался. Его вообще в силу характера сложно было напрячь.

Периодически раздавался звонок. Один из офицеров вставал и заходил в кабинет. Вернувшись, он называл фамилию и широким жестом приглашал в гости к Лаврентию Павловичу. Когда дошла очередь до Волошина, он поднялся, сосредоточился и, сделав глубокий вздох, вошел в кабинет.

В торце длинного стола сидел человек в пенсне. Волошин отдал честь и представился.

– Подойдите ближе, товарищ майор, – услышал он вкрадчивый голос.

Волошин подошел и молча выложил на стол две магнитофонные пленки. Берия кивнул, пододвинул их к себе и убрал в ящик стола.

– Разрешите идти? – спросил Волошин.

– Идите, – сказал Берия. – Если понадобятся разъяснения, то я вас вызову.

Он указал на дверь позади себя и нажал кнопку звонка.

Когда Волошин вышел на улицу, из серого неба сыпал мелкий дождь. Дворники сметали с асфальта желтые листья. Валерий потряс плечами, взбодрился и зашагал через площадь на улицу Двадцать пятого октября, бывшую Никольскую. Там он зашел в ресторан «Славянский базар» и заказал бутылку водки, жареную рыбу и соленые огурцы. Казалось, что с души у него свалился огромный камень и покатился куда-то вниз, в небытие. Ему было хорошо.