Ноги сами вынесли Алену на берег, где мозги прочищал свежий ветер. Если деревья пожелтели, сколько остается до того момента, когда волны начнут наступление на остров? В прошлый раз это заняло считанные дни.

Море-океан было серым и неприветливым, небо хмурилось. Песок померк. Алена любила идти по самой кромке прибоя, отскакивая от пенных гребешков в самый последний миг, но сейчас ни у нее, ни у волн не было настроения для игр.

Серый, ползучий страх обволакивал.

Алена вырулила на пляж, где на белом песке грелись валуны. Они были теплыми в любую погоду, как будто сообщались напрямую с сердцем Земли. Потом перебралась еще дальше, туда, где камни жались вплотную друг к другу и, уже скалой, росли все выше и выше. Бездумно она тоже полезла вверх.

Вдруг за одним из выступов ей почудилось движение.

– Кто здесь? – окликнула она.

Тишина, только шорох прибоя. Она прошла немного вперед, готовясь к встрече с очередной заблудшей душой. Пути тут было два: обратно к жизни, если заблудился, или вперед к тоннелю, если сбился с пути уже после смерти. За время, что Алена провела на острове, она научилась легко определять, кому куда, – правда, так и не смогла ни разу объяснить Федору, как это делается. Наверное, неспроста именно ее выбрала в преемницы Летучая Мышь.

– Кто вы и что тут делаете? – спросила она дружелюбно.

Большинство людей не могли ответить на этот вопрос, на острове их ждала потеря памяти. Но это было не слишком важно.

– Ау! – попробовала Алена снова. – Я здесь живу, я могу вам помочь. Покажетесь мне?

– Ты можешь мне помочь? – насмешливо переспросил юный голос. – Ты? Живешь тут, да еще этим гордишься?

Алена замерла. Ребенок? За все это время – сколько она провела тут, если по земным меркам? – она ни разу еще не встречала здесь ребенка. С тех самых пор, как Лиза вернулась домой… Она как-то упомянула об этой странности в разговоре с Федором, и он предположил, что им все-таки встречались иногда души умерших детей, только выглядели они как взрослые. Если он прав, а тут перед ней ребенок, значит, он еще жив? Не видя собеседника, Алена не могла сказать наверняка.

– Ну я тут живу и как бы работаю, да, – признала она. – А что тут такого?

– Здесь не живут.

– Живут. Я тут живу. Я и мой муж. А ты откуда?

По голосу казалось, что за скальным выступом прятался мальчишка. Впрочем, в переходном возрасте что мальчики, что девочки одинаково несносны, это Алена еще помнила из своей не слишком долгой педагогической практики.

– Я? Я – откуда захочу, я не привязан к крошечному острову посреди океана. Как некоторые!

– Может, покажешься уже?

Из-за скалы выглянул русоволосый мальчишка. На вид лет десяти, может, постарше. Или немного младше. Она так давно не видела детей.

– Здравствуй, – сказала она медленно.

Определенно, этот ребенок не умер. Но и на живого он тоже не был похож. Нет, с виду он был совсем живой, с умными карими глазами и подвижной мимикой, но Алена не видела в нем того, что отличало заплутавшие души из мира живых.

– Ты откуда? – запнувшись, повторила она.

– Да откуда мне вздумается! Непонятно, да? Ты тут приросла? Пустила корни? Ты желудь?

– Не понимаю, почему мы меня обсуждаем. Я тут живу, я уже сказала. А ты нет. Вот я у тебя и спрашиваю. Ты забыл, да? Просто не помнишь. Это нестрашно…

– Я все помню! – выкрикнул мальчишка. – А обсуждаем мы тебя, потому что это ты потеряла свою тень, а не я!

Алена машинально глянула вниз. Солнце скрывалось за тучами, и тени не было видно.

– В смысле?

Мальчик вышел из-за камня, и она смогла теперь его рассмотреть. Выглядел он как обычный славный школьник, в серо-зеленой рубашке, в укороченных брюках – или он из них слегка вырос? Вот только обуви на нем не было.

– Пересвеченные фотографии видела? А теперь представь фотографию, на которой вообще тени нет, один свет. Что там разберешь? Да ничего. Так и ты.

– Что «я»?

– Сидишь тут на острове, думаешь, что удобно устроилась, а тени-то и нет.

– Ты хочешь сказать, что тут смерти нет? – догадалась Алена.

– Так тоже можно выразиться.

Он презрительно сплюнул. Алена раздумывала. Кто послал к ней этого мальчугана? Возможно, осень, поразившая остров, – лишь один из симптомов и ее дежурство здесь подходит к концу.

Она не испугалась, наверное, потому, что уже устала бояться при виде желтеющих деревьев. Что там говорится об этом в сказках? Или… не в сказках? Может, это ангел явился за нею.

– Ты и есть моя смерть? – спросила она без обиняков.

Мальчик топнул ногой в раздражении.

– Нет, ты в самом деле такая тупая или прикидываешься? Посмотри, у меня тоже тени нет!

Она посмотрела.

– Может, солнце…

– Да при чем тут солнце! Ты же вот сейчас правильно поняла про смерть, а сама придуриваешься!

Алена все еще ничего не понимала, но от сердца отлегло. Парень смотрел на нее во все глаза – огромные, как блюдца, карие глаза. За его явным раздражением что-то крылось, но она не могла определить, что именно: страх, неприкаянность или что-то еще?

– Я не придуриваюсь, успокойся. Я и правда не знаю. Я не вижу, откуда ты взялся такой. Давай мы с тобой сейчас пойдем к нам домой, чайку попьем. Федор, наверное, уже закончил возиться с рыбой. Ты кушать-то можешь? Или не помнишь, когда ел в последний раз? Тебя зовут-то как?

– Лучше помоги мне отодвинуть этот камень, – сказал мальчишка. – Тут под ним…

– Что? – она подошла ближе. – Твоя тень застряла?

Ей смутно припомнилась английская сказка о мальчике, потерявшем свою тень. Потом девочка пришила тень прямо к его ногам.

– Тень? – он немного подумал. – Ну, может, и так. Только не под камнем, а вон в глубине…

– В глубине чего?

Наклонившись, она увидела под камнем бездонную ямину, обрывающуюся отвесно в неведомую глубину.

– В расщелине?

В этот момент мальчишка изо всех сил толкнул ее. Алена не удержалась на краю – и ухнула в черную дыру.

Полет был долгим. Алена успела испугаться. Так вздрагиваешь при погружении в сон, когда ты все еще лежишь в теплой постели, но вместе с тем уже коснулся сонного моря самым кончиком большого пальца – и вдруг тебя встряхивает судорожная волна. Успела успокоить себя, что разбиться на кусочки ей не грозит, ведь теперь она влачит бестелесное существование. Успела и вспомнить «Алису»: «Да свались я хоть с крыши, я бы и то не пикнула».

Провалившейся в кроличью нору Алисе посчастливилось приземлиться на целую гору осенних листьев. А что ждало Алену в конце этой черной шахты – или все же тоннеля? Света пока не видать, тьма кромешная.

Думать об Алисе было утешительнее, чем пытаться вспомнить формулу ускорения свободного падения. Тем более что туда надо вставлять массу тела, а о том, какой массой обладает отсутствующее тело, Алена понятия не имела. И каким тогда будет приземление? Ветер мимо лица мчался с присвистом.

Пожалуй, пора все-таки вспомнить о второй стороне своей натуры и раскрыть на всякий случай крылья Летучей Мыши. Она повела плечами, разминая крылья, которых тоже не было. Хорошо бы присовокупить хоть какое-нибудь заклинание, но в русском фольклоре ничего доброго про летучих мышей не сочинили, а других источников заклинаний и заговоров она отродясь не знала.

«Божья коровка, – пробормотала Алена, – улети на небо. Принеси нам хлеба».

– Божья коровка, улети на небо, – возразил чей-то звонкий голос. – Там твои детки кушают конфетки.

– Всем по одной, а тебе ни одной, – закончила Алена с ним в унисон и шлепнулась на пол.

Удар был несильным, как если бы она хотела сесть на стул и промазала. Пятой точке это все равно не понравилось, и ноги на мгновение отнялись. Алене хотелось вскочить и оглядеться, но с этим пришлось повременить. Скорчив по старой памяти страдальческую гримасу, она ухватилась за то, что оказалось под руками. Это был старый, потертый коврик.

Она очутилась в типовой квартире. Сквозь дырку в потолке пролетела, что ли? Или крышу проломила? Потолок целый, да и люстра вроде на месте, тускло посверкивает пластиковыми висюльками. Стены украшают аляповатые, выцветшие обои с пионами. Подземный бункер в виде хрущевки? Нет, вон дверь на балкон приоткрыта, и тюлевая шторка колышется.

Раздался мелодичный перезвон. Алена догадалась, что звук издают прозрачные бусины на нитях, повешенные в проеме вместо двери в комнату. Женская рука сдвинула в сторону декоративную занавеску, и хозяйка – если это была хозяйка – вошла.

«Как объяснить, откуда я сверзилась?»

Алена дотянулась до кромки письменного стола, уцепилась за нее и поднялась на ноги.

– Здрасьте.

У хозяйки были огромные голубые глаза. Или это они на лоб полезли, когда она увидела в доме незнакомку? Длиннющие волосы она вытирала розовым полотенцем, и сама была закутана в большее полотенце того же оттенка. Просто замечательно, должно быть, чувствует себя человек, выйдя из ванной и обнаружив у себя непрошеного гостя.

– Простите, – повинилась Алена. – Я попала к вам совершенно нечаянно. И не знаю, как. Но я сейчас же уйду.

– Куда вы пойдете? – всплеснула руками девушка. – Если даже не знаете, как вас сюда занесло!

– Куда «сюда», кстати? – осведомилась Алена, решившая ковать железо, пока горячо.

Удачно, что хозяйка не из пугливых, не хватается за топор или за телефон, чтобы вызвать полицию.

– О, это место… – Девушка посмотрела по сторонам, как будто тоже попала сюда впервые. – Это некий перевалочный пункт, если так можно сказать по-русски. Да?

Иностранка до кучи. Кто знает, что она вкладывает в понятие «перевалочный пункт», если русский для нее не родной.

– Зал ожидания? – предположило голубоглазое создание, как будто отгадывая загадку. – Трансфер… нет, транзит.

– Типа номера в гостинице?

– Типа того, – обрадовалась девушка. – Так откуда и куда вы следуете? Это-то вы должны знать?

– Должна. Но не знаю, – мрачно сказала Алена, вспомнив Женю Лукашина.

– Вы прибыли водой или воздухом?

– Воздухом, ага.

Это было намного точнее, чем «самолетом».

Хозяйка – или такая же туристка, как Алена – подошла ближе к столу и швырнула полотенце, которым вытирала волосы, прямо на лежавшие там бумаги. Мокрая ткань задела Аленины пальцы, и она поспешно отдернула руку. А девушка без стеснения размотала и второе полотенце, под которым ничего не было. Не сообразив сразу зажмуриться, Алена успела увидеть тонкую талию и совершенные шары грудей. Иностранцы… без комплексов… Наши никогда бы так…

Девушка окликнула гостью:

– Почему вы не смотрите? Вас оскорбило…

– Нет, я…

– Я красива, – с убеждением сказала та. – Это не может оскорбить.

– Да, – согласилась Алена, неловко уставившись в окно.

Там расположился обычный российский город с типовыми многоэтажками, серый, засыпанный унылым снегом. Балкон был пуст, только скучали на провисших веревках вечные деревянные прищепки.

Красива – не то слово. Девушка была прекрасна: мужчины, наверное, сходили с ума.

– Я оделась, можете поворачиваться, – сухо сказала прелестница.

Она накинула какую-то тунику, на первый взгляд не слишком отличавшуюся от Алениной хламиды, и села на диван, такой же потертый и доисторический, как все в этой комнатушке. Казалось, ее обидела деликатность гостьи, но Алена не могла взять в толк, чего та от нее хотела.

– Итак?

– Итак что?

– Вы свалились как снег на голову, давайте объясните.

Резон в этом был, но неожиданная смена тона Алене была не по нраву. Впрочем, она действительно не знала, куда она попала, так что почему бы не рассказать.

– Сейчас я постоянно живу на острове, – она помедлила, – …Буяне. Сегодня я там встретила мальчика… кстати, там практически не бывает детей. В прибрежных скалах. И он меня столкнул в расщелину. И я очутилась тут, в этой квартире, а в потолке нет ни единой дыры. Вы можете это как-то объяснить?

– Про божью коровку забыли, – заметила красавица. – При чем тут она?

– Да ни при чем. Я просто… вспомнила старый стишок. Присловье. Игра такая детская. Божья коровка, полети на небо, принеси нам хлеба.

– Или все же «Божья коровка, полети на небо, там твои детки кушают конфетки»?

– Это мне тоже пришло в голову. Был и такой вариант.

– И мальчик на острове, да? Когда детей там обычно не бывает?

Девушка покачала головой, на лице ее застыло озабоченное выражение. Алена и подзабыла это отвратительное чувство, когда все вокруг понимают больше тебя, но посвятить тебя в курс дела никак не удосужатся.

– Вы знаете, что это может означать? – поинтересовалась она с нажимом.

– Дети. У вас есть дети?

– Нет.

– Значит, не ваши, – в расстройстве вскрикнула красотка. Она прижала руки к щекам. – Дети, но не ваши. Они нуждаются в помощи. Их надо спасти.

– Откуда? От кого?

– Ах, мне откуда знать! Это вы прилетели по воздуху, потому что вас срочно вызвали!

– Меня столкнули! – возмутилась Алена.

– Да, но кто? – девушка подняла указательный палец вверх, как заправский лектор.

Алена поежилась.

– Вы еще встретитесь с ним, я уверена. Он точно знает, зачем вызвал вас. Но я думаю, – девица понизила голос, – это души.

– Души?

– Да, нам постоянно приходится иметь дело с душами, не так ли? И нам известно, что детей среди них обычно не встретишь, n’est-ce pas? Но раз здесь речь зашла о детях, о детских душах, у меня только один вариант: это нерожденные дети.

Алена так и села, хорошо, стул оказался рядом. Блондинка заломила руки.

– Души нерожденных детей?

– Ах, ну других вариантов не придумать. Вас вызвали, поскольку у вас нет детей… но среди них, наверное, есть и ваш ребенок.

– Мой ребенок? Мой нерожденный ребенок? Где «там»?

Красавица встала.

– Вы все узнаете в свое время, потому что вас вызвали. Я, возможно, не узнáю никогда. Мне пора.

Она направилась к выходу. Алена сделала шаг, чтобы ее удержать, но остановилась. И в самом деле, откуда девице знать, что происходит. Придется выяснять самой, и побыстрее – вдруг случайная отгадчица окажется права.

– Кстати, – сказала та из прихожей, – тут имеется телефон. Позвоните мужу, чтоб не тревожился.

– По какому номеру?!

– Номер тоже тут найдете.

Хлопнула дверь.

«Муж? Я не говорила ей, что у меня есть муж».

Алена выглянула в прихожую. На невысокой тумбочке там действительно обнаружился телефонный аппарат, по стилю идеально подходивший ко всей обстановке: старый, бледно-зеленого оттенка, с диском для набора номера. Идея позвонить Федору казалась дикой. Они сами выстроили для себя дом на острове и, конечно, никогда не пользовались там телефонной связью. Хотя он наверняка волнуется, куда она пропала.

Она в замешательстве вернулась в комнату, вновь подошла к окну и убрала со стола мокрое полотенце. Под ним лежал лист бумаги, на котором прежде было что-то написано, теперь же буквы расплылись и превратились в цветные пятна. Видно, бумага была слишком тонкой и, наверное, писавший эти строки использовал фломастер.

В любом случае, записка вряд ли была адресована Алене, ведь никто не знал, что она появится тут… или кто-то знал об этом?

В комнате больше делать нечего. В прихожей можно было поискать номер, как подсказала ей девушка. Алена приподняла аппарат, пошарила на нижней полке тумбочки, пристально – насколько позволил тусклый свет – рассмотрела каждый квадратный сантиметр старых обоев. Больше в прихожей не было ничего: ни раздевалки, ни зеркала, ни обувной полки. Никакого номера она не нашла. Красотка ошиблась.

Наконец Алена сняла трубку и приложила ее к уху. Гудка не было. Значит, связи нет. При городской связи ведь должен быть гудок? Это если она попала в свой, старый-знакомый, мир. На Буяне она так и не сумела прояснить вопрос, существуют ли параллельные вселенные. Или это что, сотовый телефон с таким оригинальным дизайном?

Она наугад крутанула диск, вставив палец в «ноль». Как там у Высоцкого? Ноль семь? Наудачу еще и семерка. Кажется, у барда это был номер для заказа международного разговора через оператора. Как насчет междумирья?

Телефон отозвался гудками. Вздрогнув, Алена взялась за трубку обеими руками.

– Я вас слушаю, – дежурно пробормотали оттуда.

– Эээ…

– Вы куда звоните?

Оператор поставила ударение на звук «о», и это придало Алене уверенности.

– Я звоню мужу, – сообщила она. – Его зовут Федор. Он на острове Буяне проживает.

«Без телефона».

– Это который Буян? – уточнила усталая оператор.

К такому вопросу Алена была не готова.

– Я не знаю точно, – призналась она. – А их что, много?

– Ну два, по крайней мере. В Северном Ледовитом океане и… – оператор смолкла.

– Вот мне который «и»!

– Точно?

– Точно, точно, спасибо.

– Ждите ответа.

Серия сигналов, пара тактов какой-то классической мелодии, гудки. Гудки. Гудки.

«Федор, возьми трубку», – прошептала Алена. Какую трубку, ответил ей внутренний голос. Какую трубку, на острове никогда не было телефона.

Гудки.

Закрыв глаза, Алена представляла, как Федор носится по дому – по их дому – в поисках маленькой коробочки, которая звенит себе, звенит.

Писк. Голос оператора:

– Ответа нет. Попробуем другой Буян?

– Нет, мне точно этот. Можно повторить? Пожалуйста.

– Вашего абонента нет на месте.

– Есть. Пожалуйста, повторите вызов!

– Ну ладно…

Гудки.

И вдруг родной голос: «Да? Да?»

– Федор! – закричала она. – Это я! Это я!

– Алена? Ты где? Откуда…?

– Я не знаю точно, но не волнуйся, все хорошо. Ты меня не ищи пока на острове, я не там, меня… мне сказали, что вызвали сюда, я не знаю, куда…

– Ален, что произошло?

– Я встретила ребенка на пляже, мальчика, – торопливо оттарабанила она. – Он толкнул меня в расщелину в скалах, это там, на пляже, там какой-то портал. Я не знаю, я попала в квартиру.

– В квартиру?

– В обычную квартиру типа советской, и вот звоню тебе по телефону. У меня он тут есть. А у тебя откуда, ты откуда телефон взял, что я тебе звоню?

– Неважно, – отмахнулся ее вреднющий муж, – ты только глупостей не делай. Как бы мне тебя забрать оттуда? И откуда? Ты выяснила, где ты, ты не дома?

Дома – это в нашем привычном, прежнем мире, поняла Алена.

– Я пока не знаю. Это возможно. Тут зима… Я не знаю, как. Ты сходи на пляж, поищи там щель такую… под камнем.

Она осеклась. Упав с такой высоты, Федор непременно погибнет. Он был волком, но не летучей мышью.

– Нет, стой, не ходи! Мне пришлось лететь, ты не сумеешь! Тебе нельзя прыгать в эту дыру, ты разобьешься.

Они помолчали, пытаясь найти выход.

– Ты, главное, не волнуйся, я в порядке. Попробую выяснить, в каком я мире и что я тут делаю. И постараюсь снова позвонить.

– Тебя вызвали, ты говоришь?

– Мне объяснили, что это связано с детьми.

– Что?

– С детьми, с нерожденными детьми! С душами потерявшихся…

Но в телефоне воцарилась тишина. Голос Федора пропал, и сколько Алена ни крутила диск, не возвращались ни оператор, ни гудки. Она села на пол и заплакала.

Надо было, наверное, покинуть перевалочный пункт в виде старой хрущевки и идти… но куда? Алена вновь подошла к балконной двери и выглянула на улицу. Там сгустились вязкие сумерки, но точно белел снег. Что если она выйдет сейчас вот так, босиком, в одном легком платье? Увидят ли ее прохожие? Препроводят ли в полицию – или сразу в больницу для освидетельствования? И Алена не знала точно, не станет ли ей холодно в этом мире, если идти босиком по снегу. Предыдущая гостья, конечно, ушла ровно в таком виде, но кто ее знает, куда и зачем она отправилась.

Пожалуй, стоило осмотреться. Алена заглянула в маленькую комнату, где нашла покосившийся шифоньер, диванчик и трехногий круглый стол. В сказке Клайва С. Льюиса портал размещался именно в шкафу, и она уделила особое внимание этой развалине, но задняя стенка у него была на месте, и одежды там, к сожалению, не обнаружилось. На кухне тоже было пусто, не считая небольшого обеденного стола со стульями, древней заляпанной плиты и пары шкафчиков. В санузле, на удивление, стояла блестящая, как космическая ракета, душевая кабина. Но в квартире не нашлось ничего из одежды или обуви – и никаких намеков, куда двигаться дальше.

Телефон, казалось, скончался смертью храбрых.

За окном совсем стемнело, и Алена попробовала включить свет – но ничего не произошло. Неужели придется сидеть здесь всю ночь в кромешной темноте?

Можно, конечно, прилечь на диван и попробовать заснуть. Хотя заснешь тут, как же. Темнота как будто сделала тишину отчетливой и звонкой, и Алена впервые услышала тиканье часов на стене. В пустой квартире, где было так мало мебели, звук отдавался гулко, и хотя он был обычным для дома, ничего сверхъестественного, ей стало еще более не по себе. Время, ее вечный враг, снова играло против нее. Тиканье казалось ей торопливым, захлебывающимся, как у бомбы с часовым механизмом, и его никак не удавалось перевести в фоновый шум.

На улице зажглись фонари, проехала машина, и свет ее фар скользнул по потолку. Ну хоть что-то. Может быть, произошла авария на подстанции, а утром ее устранят, появится электричество и телефон снова заработает. Хотелось бы верить!

Смирившись с тем, что сделать сейчас ничего нельзя, Алена прилегла на диван – и тут же подскочила с воплем: со спинки на нее съехало отвратительно холодное мокрое полотенце.

– Это уже слишком! – прошипела она.

В тот же момент раздался стук в дверь.

Кто бы это мог быть – и зачем? Хотя… она же не у себя дома. Это транзитный пункт, где она такая же гостья, как любой, кто постучится или войдет без стука, как она сама.

Она встала и на ощупь двинулась к двери. Нетерпеливый пришелец постучал снова.

– Да иду я, иду, – отозвалась Алена, правда, себе под нос. – Кто там?

– Я.

Самый популярный и самый идиотский ответ из всех возможных.

Алена повернула круглую ручку замка. Лампочка на лестничной площадке горела, и глаза не сразу привыкли к свету.

– Что впотьмах сидишь?

Но голос она узнала: тот мальчишка, что толкнул ее на пляже!

– Ты??

– Пробки вылетели, что ли? Так чего ж не наладила? – Он вернулся к щитку и поколдовал там. В квартире вспыхнул свет, сразу во всех комнатах. – Дома старые, тут такое бывает.

Гость протиснулся мимо Алены в квартиру и двинулся прямиком на кухню. Ей оставалось только последовать за ним. Он как будто стал выше ростом, почти с нее, да и голос прозвучал безапелляционно. Теперь он уже не был похож на ребенка – молодой человек, да, но уже не мальчик. Одежда на нем была та же, что запомнилась ей с пляжа: видавшие виды кофта и укороченные штаны странного зелено-коричневого оттенка. По крайней мере, его снег на улице не заставил одеться теплее.

На плечо парнишки был закинут полотняный мешок, явно знававший лучшие дни.

Прошлепав босыми ногами на кухню, он уселся к пустому столу и ласково провел рукой по потрескавшейся старомодной клеенке в клетку.

– Тебя чаем угостить, что ли? – съязвила Алена.

– А? Можно и чаем, конечно, только разве он тут есть?

– Что ж вы так плохо организовали транзитный пункт, что у вас тут нету ничего? И какого фига ты меня столкнул в расщелину?

Услышав это, парень поморщился.

– И что ты там нес про потерянную тень?

Гость встал, порылся в шкафчиках, залез в духовку и вытащил оттуда электрический чайник. Деловито водрузил его на выключенную плиту, подключил к розетке, налил из крана воды и нажал на синюю кнопку.

То ли от ярости, то ли от холода Алену начало трясти, ноги заледенели. Она стояла на пороге кухни, руки в боки, и злилась, злилась.

– Чай так чай.

– Ты кто такой вообще? Зачем тебе понадобилось меня похищать?

– Похищать – это неправильное слово, – возразил он и сунул руки в карманы. – Ты записку на столе не прочитала?

– Записку невозможно было прочитать.

Какое-то время они молчали. Гость, возможно, думал, с чего начать свой рассказ, а Алена старалась сосчитать до скольки уж там получится, чтобы снова не наброситься на него с обвинениями – да и чтобы не разреветься, чего доброго.

Часов не было слышно. В чайнике начинала шуметь вода.

– Хорошо, – совладала с собой Алена. Она подошла к окну, за которым стояла непроглядная темень, и задернула ситцевую шторку. – Давай ты мне расскажешь, как к тебе обращаться, что заставило тебя столкнуть меня в этот… портал и притащить сюда. И почему нельзя было сразу поговорить со мной по-человечески.

– Это самое простое: поговорить по-человечески нельзя было, потому что и ты, и я уже не вполне люди, – отозвался он и посмотрел на нее исподлобья, словно проверяя, не вздумает ли она это опровергать.

– К словам не цепляйся, сделай милость.

Он влез на стул, вынул из верхнего шкафчика пару древних чашек и принялся ополаскивать их. Чайник отключился. Алена села к столу и скрестила руки на груди в ожидании ответов.

– Хорошо, что ты меня дождалась, – сказал наконец гость и поставил перед ней пустую чашку. – Видишь ли, у себя на острове ты занимаешься потерявшимися душами.

– Так.

– Души у тебя попадаются двух видов. Мертвые и живые. Но это же не всё?

«Нерожденные дети», – вспомнила Алена слова красавицы.

– Ведь живые откуда-то берутся, не с неба падают? Прости за невольный каламбур. На самом деле души существуют еще до рождения. У них, разумеется, своя среда обитания. Оттуда они попадают в этот, – гость быстро ткнул в окно, – вот в этот вот мир, когда рождается ребенок. Логично?

Алена кивнула. Ей это тоже приходило в голову. Поговаривали даже, что душа сама избирает для себя будущих родителей и тот жребий, который выпадет ей в этой земной жизни. Она не очень в это верила, ведь как можно выбрать короткую жизнь где-нибудь в воюющей стране, где быстро погибнешь от голода или пыток? Если только считать нынешнюю жизнь стратегической игрой, на очередном этапе которой надо набрать максимум бонусов… но об этом ей ничего не было известно.

Или вот индусы проповедовали переселение душ. Но тогда души умерших людей должны совпадать с этими нерожденными, что ли?

– Согласен, – мрачно подтвердил парень, – все это для нашего ума невероятно сложно. Но факт. И учет ведется, и… Короче… Сама понимаешь, нерожденные души не должны шляться ни по твоему Буяну, ни по этой земле. На твоем Буяне их и не замечено. А вот тут засада – кое-кто настолько неожиданно и непредсказуемо выпилился из своего родного мирка, что Там засбоило, и – получите и распишитесь.

– Что ты несешь, давай нормально объясни.

– «Кое-кто» – это ты, детка. Помирать ты не собиралась, но самовольно прыгнула в зазеркалье и выпилилась. А твой ребенок притормозить не успел и сюда примчался.

Он замолчал и разлил кипяток по кружкам. Алена тупо посмотрела на прозрачную жидкость, недоумевая, чего тут не хватает до настоящего чая, и никак не могла сообразить. Парень повозился в ящиках и всыпал в каждую чашку по несколько сушеных ягод. Запахло шиповником.

– Давай еще раз. Из-за того, что меня в этом мире больше не было, мой ребенок не родился нормальным путем, но сюда все-таки пришел.

– Ловишь на лету.

– И где он? И в каком виде? Привидение? Призрак? Неприкаянная душа? Что это? Где…

– Притормози теперь, детка. Я-то откуда знаю? Ребенок твой, тебе его и искать. Я помогу, по мере сил. Давай пару глотков шиповника, хотя, конечно, его не так заваривают, но что уж теперь… Давай-давай, это символично – надо отведать что-то и в этом мире, чтобы чуток заземлиться, а то фьють, и обратно в портал сдует. Шучу-шучу.

Он и сам отпил свою отраву. Алена не стала упрямиться, отхлебнула обжигающий настой. На чашке, которую держал в руках парень, было написано «С добрым утром», а на ее собственной – «Утро добрым не бывает».

– Отведала. Теперь что будем делать?

– Торопишься, – не одобрил гость. – Ну ладно. Я понимаю. Детки плачут, мамку кличут…

Он усмехнулся и забрал у нее из рук кружку. Поставил обе в раковину, взялся за дряхлую клеенку и сдернул ее со стола.

Поверхность столешницы оказалась зеркалом.

Парень сделал приглашающий жест, но Алена не могла сообразить, чего он от нее ожидает. Она поднялась на ноги и вгляделась в зеркальную даль, но ничего, кроме старенькой кухни и своей растревоженной физиономии с взлохмаченными волосами, не увидела.

– Мне говорили, ты использовала зеркало для перехода, – прошептал парень.

– Ну да, – ответила она, почему-то тоже шепотом.

– Так значит, это как раз твое, чего ты ждешь?

Алена оторвала взгляд от зеркальной поверхности и посмотрела ему в лицо. Гость поднял брови, и у нее возникло отчетливое впечатление, что он над ней издевается.

– Я понятия не имею, как с ним обращаться, – объяснила она нарочито медленно. – Я вообще очень мало знаю об этих ваших множественных мирах, переходах между ними, обслуживающем персонале. Понятия не имею, кто ты. Что делать. Где мы. Если ты вызвался помогать мне, то валяй, помогай. Уже пора.

Он обошел стол и приблизился к Алене – стало очевидно, что они действительно одного роста. Склонился над столешницей, отразившей его сосредоточенное лицо, провел пальцем вдоль длинного края и включил этим панель значков, как на компьютере. Быстро ткнул в пару иконок, она даже не успела разглядеть, в какие именно, и зеркало, оказавшееся экраном, заволокло туманной дымкой.

– Теперь давай.

– Давать что?

– Давай, работай.

– Как с ним работать?

Парень посмотрел на Алену, как на двоечницу. Она выдержала взгляд.

– Скажи заклинание.

– Вот потеха-то, да?

Он скорчил рожу, вдохнул, выдохнул.

– Я серьезно. Говори заклинание.

– Я не знаю никаких заклинаний!

– А я тем более! Давай, пошарь в памяти, может, найдется что-то про зеркало!

Она села и честно попыталась. Осколки зеркала, которое разбил Тролль в «Снежной королеве». Но ведь не то. Кэрролловское зеркало – тоже мимо на этот раз.

– «Свет мой, зеркальце», – вырвалось у нее.

– Ну вот! Можешь же, когда постараешься!

Алена сделала большие глаза. «Кто на свете всех милее» тут явно было неприложимо.

– Продолжай, – страшным шепотом подбодрил парень.

– «Скажи, да всю правду доложи».

– Угу.

Она растерянно взглянула на гостя, но помощи от него ждать не приходилось.

– Где теперь мое дитя, расскажи мне не шутя, – сочинила она.

Парень бесшумно изобразил, что аплодирует. По столешнице пошли круги, как будто в центр лужи бросили камень. Алена вцепилась в край стола.

Из темной глубины вдруг появилась светлая точка, которая стала расти. Через несколько мучительных мгновений она превратилась в детское лицо. Малышка доверчиво взглянула на Алену, и ее изображение тут же пропало.

– Поздравляю, у вас девочка! – заключил парень.

У Алены подкосились ноги, и она свалилась на стул. Гость деловито поднял клеенку и вновь покрыл ею столешницу.

– Это все, что ли? – выдавила она.

– Похоже на то.

– Но нам не показали, где маленькая.

Назвать ее по-другому у Алены просто язык не повернулся.

– Ничего, с этим уже можно работать.

– Но как?!

– Отныне ты будешь чувствовать, куда идти, у тебя установилась с нею связь. Не чувствуешь разве?

Алена прислушалась к себе. Теперь, когда парень сказал это, ей показалось, что из темной глубины ее сердца так же поднимается на поверхность горящая точка.

– Да, наверное, – ответила она не очень уверенно.

– Тогда пойдем.

Он протянул ей руку и помог подняться. Рука у него была твердая и сильная, рука настоящего мужчины. Алена вновь посмотрела ему в лицо: непроницаемое, жесткое. Сомнений не было, это был совсем не мальчик. Как она могла так ошибиться на Буяне?

– Сколько тебе лет? – спросила она глупость.

Он прыснул.

– Знаешь… Такие вопросы…

– Женщинам не задают. А ты не женщина, так что можно.

– Можно. Но не нужно.

– Так сколько?

Он махнул рукой.

– Много.

– Типа сто?

– Больше, Алена.

Он впервые назвал ее по имени. И хотя то, что он говорил, на самом деле соответствовало ее подозрениям, это не укладывалось у нее в голове.

– А зовут тебя как? – спросила она в третий раз.

На третий раз в сказках задуманное обычно удавалось.

…Или не удавалось.

Он замер и посмотрел на нее, как будто отрешенно.

– На острове ты что-то там несла про то, что моя тень якобы застряла под камнем. Как звали того, о ком ты подумала?

– Питер, – с запинкой ответила она.

– Тогда зови меня Питером. Мне подойдет.

Он подхватил свой мешок и раздернул шторы. Занимался рассвет. На улице крупными хлопьями валил снег.

– Ой, – испугалась она.

– В чем дело?

– Как мы пойдем по снегу? Без одежды и без обуви.

Она показала на свои и на его босые ноги. Парень посмотрел на них, как будто впервые.

– А… мы не пойдем.

– Что?

– Полетим. Ты же умеешь, Алена.

– Я… умею не в этом мире, наверное? – пискнула она, попятившись.

– В этом мире тебя, по сути, давно уже нет. Как ты там недавно говорила – «привидение», «призрак», вот – это ты и есть. Привидениям закон не писан. Тем более ты со мной.

Последнюю фразу он сказал настолько уверенно, что Алену скрутила вдруг нечеловеческая тоска по тому, кто всегда защищал и поддерживал ее. По Федору. Увиденная мельком малышка была ведь и его дочерью. Ей нужно сейчас собраться с силами, чтобы разыскать девочку и отправить ее… но куда? И как? Она снова села, чтобы перевести дух.

Питер тем временем распахнул окно.

Питер. Она назвала его так, вспомнив о Питере Пэне, мальчике, который раз и навсегда отказался взрослеть. Его придумал в начале ХХ века Джеймс Мэтью Барри. Ну, если он его придумал, конечно. Такие герои просто так не рождаются в воображении, верила Алена. Кто-то в той части жизни, что в норме скрыта от нас, должен был надиктовать Барри эти строки, ведь невозможно сочинить их самому.

Кем может быть этот парень, «не совсем человек», который живет на свете уже более сотни лет?

Ее неожиданный спутник, подобно Питеру Пэну, намеревался сняться с подоконника и подняться в воздух. А еще она увидела, что он на глазах молодеет, вновь приобретая облик шебутного мальчишки.

– Ты чего это? – удивилась она.

– Так удобнее, – объяснил он, даже не спрашивая, что она имеет в виду.

Единственным отличием от хрестоматийного героя, которого мог бы изобразить художник, была котомка у него на плече.

– Зачем тебе мешок, Питер? – спросила Алена.

Паренек вздрогнул и тут же расплылся в улыбке:

– Брр, морозно все-таки. Что?

– Мешок тебе зачем?

– Ну как, шиповник там таскаю и другое всякое, что под рукой надо держать. Ты летишь или нет?

Шиповник он брал тут, на кухне.

Она прислушалась. Тиканья часов теперь не было слышно, в квартире царила тишина. Через раскрытое окно в кухню влетали одинокие снежинки. Метель немного утихла, видимость улучшилась.

– Погода-то летная? – уточнила она.

Мальчишка обезоруживающе рассмеялся.

– Погода летная всегда, если у тебя с головой все в порядке.

– Точнее, НЕ в порядке.

Алена и сама не знала, что насторожило ее: то ли реакция Питера на ее невинный вопрос о его мешке, то ли его «блуждания» туда-сюда по возрастной шкале, но следовать за ним с верхнего этажа очертя голову она не спешила.

Вернувшись к мальчишескому облику, Питер вновь стал ершистым и, как на острове, топнул ногой:

– Так мы идем куда-нибудь или нет? Это же тебе надо, на самом-то деле! Я тут сбоку припека, у меня, между прочим, дети не терялись!

– Идем, – вздохнула она. – Но я спущусь по лестнице пешком, а взлетать буду с земли, учти.

– Ладно. Любите вы, взрослые, все усложнять, прямо слов нет. Ну ладно, ладно, что с вами поделаешь.

Он прикрыл окно, застегнул шпингалет и пошел к выходу. Следуя за ним, Алена бегло осмотрела стены в комнате и не увидела никаких часов.

– Уходя, гасите свет, – ерничая, процитировал он, нажимая на включатели. Воспользовавшись этим предлогом, она заглянула и в дальнюю комнатку, и там тоже часов не было.

– Спасибо этому дому, пойдем к другому! – пропел Питер и повернулся к ней на пороге. – Теперь ты!

– Что?

– Говори заклинание.

– Спасибо этому…

– Нет, другое.

Он смотрел требовательно, как умеют только дети.

Алена снова вздохнула и сказала то, что пришло в голову:

– Пора не пора, иду со двора. Кто не спрятался, я не виновата.

– Отлично!

Он показал большой палец и пошел вниз по лестнице. Алена выключила свет в прихожей, притворила за собой дверь и тоже стала спускаться.

Алена спускалась по лестнице, глядя Питеру в затылок. В конце каждой лестницы он перепрыгивал через две-три ступеньки. Двери квартир были разными – металлическими, обитыми деревянными рейками или коричневым дерматином. В подъезде стоял типичный для таких домов запах – сырости, захламленности, жизни, бегущей по кругу. Все площадки, однако, были пусты, а лестницы – чисто подметены.

Невольно Алена задумалась: кто живет за этими дверями, как вообще могут выглядеть жильцы дома, где расположен портал между мирами? Догадываются ли они о таких соседях, ругаются ли вечерами, что снова «шастает тут кто-то, вечно люди новые»?

Питер придержал тяжелую входную дверь, и она поторопилась на выход, не успев кинуть взгляд на почтовые ящики. Кажется, в каких-то белели рекламные флаеры.

– Голову береги, – посоветовал ее спутник.

Машинально она пригнулась, хотя с ее небольшим ростом в стандартный дверной проем, конечно, вписывалась. Но тут они оказались не у подъезда хрущевки, а… Алена не поверила своим глазам: внутри пирамиды-лазалки на детской площадке!

– Что это? – сказала она севшим голосом, несмело коснувшись металла.

– Выход, – удивился Питер.

Алена запрокинула голову в поисках многоквартирного дома, но ничего, кроме сужающихся пролетов лазалки, не увидела.

– Ра… ракета, что ли.

– Ну типа. Не знаю, о чем там думали конструкторы. Главное, что под прутьями ты вряд ли пролезешь, тебе придется подняться повыше и выбраться через верх. Сможешь?

Сам он уже проскользнул низом и смотрел на нее снаружи через ледяные прутья, как на узницу. Деваться было некуда, Алена подтянулась, уперлась босыми ногами в облезлые перекладины и выбралась из круглого отверстия, но спускаться не спешила. Предположим, ей понравился обзор. Панельные многоэтажки, дорожки, заросшие льдом, как не полюбоваться.

– Почему не горка? – спросила она, махнув рукой в сторону резного деревянного домика на вершине комплекса. – Гораздо удобнее же в любую погоду.

Питер пожал плечами.

– В нашем деле важна прозрачность.

– Чтобы видеть, что там нет детей в момент приземления?

– Прозрачность вообще. Если ты прозрачна, тебе все равно, есть ли там дети.

– Недвусмысленность? Незамутненность?

Он кашлянул, как будто от смущения, и протянул ей руку, чтобы она слезала.

– Прозрачность как она есть. Ты такой неопытный призрак…

Алена об этом пока не задумывалась, хотя нельзя сказать, чтобы совсем не ожидала ничего подобного.

– Я не умерла, – уперлась она.

– Пфф! – он закатил глаза. – Какая разница. Ты хочешь, чтобы все видели, как ты разгуливаешь по снегу босиком? Не боишься, что тебя заберут в полицию, в больницу, в психушку?

Это был резонный вопрос. Она взглянула на себя как бы со стороны – босая, странная девушка в просторном балахоне и да, босиком, главное, босиком.

– А что же делать? – дрогнула она.

– Во-первых, спустись на грешную землю, у меня уже рука затекла.

Он дернул ее за ногу, не сильно, не так, чтобы она упала, а чисто по-мальчишечьи, из вредности.

– А потом?

– А потом мы с тобой, конечно же, взлетим. Если лететь на определенной высоте, никто нас не увидит. Это такая оптическая иллюзия. Да горожане вообще редко отрывают глаза от земли. Ну давай уже живее, сейчас собачники выйдут, а от собак отбиваться прозрачность мало помогает!

Она спустилась по перекладинам и спрыгнула в грязь.

– Руку! Закрой глаза. И представляй себе, как ты отрываешься от земли… Нормально, еще немножко… можешь открывать.

Алена висела в воздухе вертикально, как стояла перед этим на земле, вцепившись в теплую руку Питера, метрах в двух над лазалкой. Он улыбался.

– Я всегда представляла себе, как лечу как бы лежа, ну как птица, чтобы виднее было, – сказала она неуверенно. – Хотя, конечно, смешно говорить, что птицы летают лежа… Или как будто плаваешь, плаваешь же вроде как лежа.

– Как угодно, – заверил ее Питер, оторвал руку и перекувыркнулся в воздухе.

Забавно, но ей не казалось, что она «стоит» на воздухе уверенно, тем более она не решилась бы делать сальто. Наверное, дело в опыте. Неожиданно она зевнула во весь рот.

– Кислород начал поступать! – отметил он. – Нам надо еще выше, с глаз долой, из сердца вон, поближе к кислороду, так будем прозрачнее.

– Насколько… выше?

Он показал на многоэтажки. Конечно, нельзя было парить на уровне окон, нужно подняться выше крыш. Подняв руку в явной пародии на Супермена, Питер взмыл туда, и Алене оставалось только последовать за ним, отталкиваясь руками от воздуха, как будто и впрямь при плавании.

Город с высоты птичьего полета выглядел странно. Дворы были похожи на маленькие аквариумы, в которые люди очертя голову заныривают из своих многоэтажных причудливых инкубаторов. Тропинки сливались в тротуары, тротуары примыкали к улицам, проезды вели к широким магистралям, а те, как полноводные реки, несли миллионы автомобилей – только не к единственному и неповторимому морю-океану, а сразу в двух противоположных направлениях.

Питер все-таки отправился к реке, к белой пустой полоске, отдыхающей сейчас от кораблей. Алена видела, как жмутся к ней оголенные деревья. Промелькнула ухоженная набережная, потянулись неряшливые доки. Она приноровилась к полету, вспомнив ощущения, знакомые по снам. Там всегда была река, безымянная, неизменная, но в сновидениях обычно царило лето, деревья с пышными кронами весело сбегали по зеленому откосу, и над водной гладью кружились ненасытные чайки.

– Куда мы? – крикнула Алена.

Питер заложил вираж, чтобы оказаться с нею вровень.

– Тебе виднее.

– Я не знаю!

– Ты не слышишь голос, не зовет тебя дочка-то?

Алена будто с размаху вляпалась в воздушную яму: «дочка» – слово странное, непривычное, незнакомое, неродное, да и не слышит она, не слышит она ее голоса! Что ж она за мать такая?

Но – да, какая из нее мать? В то, что она Летучая Мышь, и то поверить легче!

– Не слышу, – призналась она сокрушенно.

– Тогда у нас два пути…

– Даже два?

– Во-первых, нужно обратиться к наследству.

– К чему?

Он закатил глаза.

– Следы, понимаешь? Ты в жизни наследила? Где-то твой след остался? Ребенок берет себе твое наследство. Ты что ему оставила?

– Ни… ничего.

– Это тебе так кажется. Осталось, осталось много зарубочек.

Алена вовсе не была так уверена. И город казался незнакомым.

– А второй выход у нас какой?

– Почта, конечно! Отправимся на почту и узнаем, не послал ли тебе кто письма до востребования.

– Это особая какая-то почта? – уточнила она.

– Ну разумеется, не почта России. И не голубиная, как ни странно, – засмеялся он. – Так как там с наследством, не вспомнила ничего?

Она покачала головой. После ее непредвиденного исчезновения из мира живых квартира, скорее всего, отошла государству, ведь родственников у нее не осталось. А ничем другим она обзавестись не успела.

– Тогда на почту. Она обычно там же, где Главпочтамт. Помнишь?

– Откуда мне знать?

– Но это же твой город, детка. Вспоминай давай.

Алена будто протерла глаза: все абстрактные площади, коробки микрорайонов, улицы, изгибы реки и кресты церквей вдруг встали на места, и перед ней проявился старый знакомый Темнобор, город, где она провела все детство. Вот тянется к облакам стрела-башня железнодорожного вокзала, а вон там сквер, где малахитовые елки и гранитные ладони заслоняют от ветра Вечный огонь.

– И правда, – медленно проговорила она.

– Ну так где Главпочтамт?

Алена подумала и махнула рукой вперед: они летели в правильном направлении. Неподалеку виднелся круглый серебристый купол, а от него под желтую арку – там рукой подать. Она вспомнила, как ходила с мамой на переговорный пункт, ждать звонка от папы, который часто ездил в командировки. Потом, когда папа умер, она бегала туда одна, зная, что он больше никогда не позвонит, но, притворяясь, сидела среди ожидающих звонка и делала вид, что и ее скоро вызовут. Главпочтамт был в том же здании, но с другого входа.

– Спускаемся, – скомандовал Питер.

Он бесстрашно обрушился в глухой дворик и встал на засыпанном снегом газоне между парой синих елок, незаметный для окружающих. Она спикировала вслед за ним, как раненая орлица, притормозила у самой земли и снова спохватилась: как же она босиком по снегу, что скажут люди?

– Не беспокойся, – махнул рукой ее спутник. – Они тебя не увидят. Мы отведем им глаза. Мы в тумане, они в дурмане. Сейчас уже не страшно.

– А на почте как же?

– Ну там же не люди работают, – свысока, как ребенку, пояснил он.

А кто? Спросить Алена не решилась.

Она осторожно приземлилась и зашагала по тротуару, а потом оглянулась: на снегу оставалась четкая цепочка отпечатков босых ног. Только и надежда на отвод глаз, иначе кто-нибудь точно насторожится. Ей самой было дико видеть эти отпечатки, но хоть холода она не чувствовала, и на этом спасибо. Питер же, кажется, не стал касаться снега, он лишь имитировал ходьбу, а на самом деле парил в сантиметре-двух от земли. Вот хитрый! Надо бы и ей так наловчиться…

Рискуя показаться занудой, она все же дернула Питера за рукав и указала ему на следы. Он обернулся, широко взмахнул рукой, а затем вывернул жест снизу наверх – и следы пропали. Поднялся еле слышный ветерок и замел снег. У Алены отпала челюсть. Увидев это, он расплылся в широкой улыбке.

– Прикольно, да?

– Да, очень! – искренне сказала она.

Повелевать ветрами, даже в миниатюре, кому же это подвластно? Ей все больше не терпелось узнать, какова природа ее загадочного проводника. Но разве ж он скажет? Остается присматриваться и прислушиваться.

– Почта, – напомнил он.

Вот она, эта облупившаяся желтая арка. Впрочем, в арку – это переговорный пункт, а чтобы попасть на почту, надо обойти кругом едва ли не целый квартал.

– Так туда или сюда?

– Почта в этом здании, а вход там, но неужели мы можем просто так завалиться в этот общий зал? Ведь там, куда нам надо, «не люди работают», как ты говоришь… Может, нам какой-то другой отдел, задний ход?

Питер внимательно изучал пятиэтажное здание почтамта и переговорного пункта, слепленное бочком, как пельмени в пачке, с такими же длинными старыми домами. Алена тоже подняла взгляд. Крошечные балкончики шириной в один-единственный шаг, конечно, украшали фасад, но ни для чего другого не годились. Впрочем, ушлые горожане старались как могли: где-то под снегом отдыхал заслуженный велосипед, где-то – батареи пустых стеклянных банок (не до заготовок было этим летом, видимо), а некоторые жители воздвигли алюминиевые или деревянные рамы и застеклили себе эти кукольные уголки.

– Нам туда, – решил Питер и вновь оторвался от земли.

Он подлетел к балкончику на втором этаже, ухватился рукой за шаткие перильца и протянул вторую руку Алене, чтобы она не промазала. Вдвоем на балконе было уже не поместиться, поэтому ее он покамест оставил снаружи. Алене было не по себе без твердой почвы под ногами. Равновесие она худо-бедно не теряла, но ведь нет ничего ужаснее, чем болтаться, как рыбка в сачке, и она дернула Питера:

– Ну!

– Ошиблись балконом, – заявил он хладнокровно, ткнув пальцем в новую пластиковую раму. – Это не наш контингент.

– Не наш что?

– Смещаемся правее.

Он взмыл вертикально, таща за собой Алену, словно тряпичную куклу, и переместился на соседний балкон. Там дверная рама была деревянной, почтенного возраста, и немного рассохлась. Покраска бы ей точно не помешала.

– Вот это другое дело, – одобрительно кивнул Питер.

На стук открыла молодая женщина. Темные волосы, подстриженные под каре, были заправлены за уши, форменная одежда состояла из белой блузки и черной юбки. Не выказав удивления (наверное, и не такое видала), она отступила в глубь комнаты, пропуская визитеров. Алена шагнула на пол, выкрашенный желтой краской, и со смущением увидела, что налипший на ноги снег отпечатывается на полу грязными лужицами.

– Здравствуйте, – уверенно начал парень. Сейчас он и правда выглядел как молодой мужчина. Алена не заметила, когда он начал метаморфозу, после полета ей все казалось зыбким и плывущим.

– Здравствуйте, – отозвалась строгая женщина.

– «Ирина», – прочитал он вслух по бейджу. – Ирина? Мы не встречались с вами раньше?

– Не припоминаю.

Голос ее был сухим, как и подобает сотруднице почты при исполнении служебных обязанностей. В воздухе витал знакомый запах – сургуч, что ли? Алена увидела длинный прилавок из дерева с закрепленным над ним куском стекла, весы и моток бечевки, в витрине – конверты, марки и новогодние открытки, а в глубине, за спиной сотрудницы, многочисленные ячейки для почты и запертые стальные ящички с номерами. Неужели абонентские ящики? Неужели у них так много абонентов? Для кого же приходит корреспонденция? И… от кого?

– «Ирина», – повторил Питер с нажимом. – Человек. Надо же. Никогда еще не видел, чтобы на нашей почте работал живой человек.

– Дует ветер перемен, – ответила она с легкой иронией.

– Бе-зу-словно…

По тону Питера можно было сделать вывод, что его такие перемены не радуют, хотя лицо его сияло приветливой улыбкой. Алене захотелось взглянуть ему в глаза, чтобы понять, что он на самом деле чувствует, – или хотя бы определиться с тем, что он транслирует. Но он стоял впереди, и обходить его, чтобы заглянуть ему в лицо, было бы не с руки. Да, она совсем ничего здесь не понимает. Пора с этим смириться.

Ирина закрыла балконную дверь на все три задвижки и вернулась на свое место. Алена успела заметить, что перед нею лежали ножницы и бумажные салфетки, из которых сотрудница до прихода клиентов вырезала снежинки. Это было трогательно и неожиданно. Раньше, готовясь к Новому году, все старались сотворить что-то из ничего: рисовали акварельными красками на витринах магазинов и зеркалах парикмахерских, прикручивали к ниткам куски ваты и вырезали такие вот снежинки из салфеток, цветной бумаги и фольги от чайных пачек. Это потом пришли времена дешевых электрогирлянд из Китая.

– Ну? – сказала сотрудница почты в лучших традициях российской сферы обслуживания.

Алена все ждала, что говорить с ней, как абориген, будет Питер, но он молчал.

– Вообще мы обслуживаем по одному клиенту, – добавила весомо Ирина. – Второй ожидает своей очереди вне зоны слышимости. Конфиденциальность – наш приоритет.

– О, – оценил Питер. – Это интересно! Не обращайте на меня внимания, я всего лишь сопровождаю эту… особу.

Он сделал шаг назад и привалился спиной к крашеной стене, на которой виднелись рекламные плакаты, воспевающие как раз конфиденциальность и еще что-то настолько же нелепое. Кажется, страхование имущества.

– Это, конечно, весьма необычно, – сказала сотрудница. – А я-то думаю, каким ветром занесло…

– Довольно, – перебил парень. – Обслуживайте клиента.

Алена покачала головой. Антагонизм между Питером и Ириной – тем более непонятный, что они, как признали сами, никогда не встречались раньше, – не оставлял ей шанса, чтобы как следует расспросить девушку о том, что происходит, что тут за правила и где вообще затесалось это «тут». Сама она успела шагнуть за грань жизни, но не добралась до грани смерти, застряла на нейтральной территории под названием остров Буян. Оттуда, как предполагалось, она вернулась ненадолго в мир живых, а тут вдруг обнаружилась не только «конспиративная квартира», но и почтовый офис – очевидно, один из многих, всего лишь звено длинной цепи. Целая нейтральная прослойка прямо здесь, в России, под носом у обычных, живых людей?

Да что «под носом», если в этой структуре и работают обычные, живые люди?

– Я давно тут не была, – начала она, раздумывая. – В смысле в этом городе. Ну и в этом мире, если так можно выразиться. Дело в том, что я…

– Мне еще пол за вами мыть, – поджав губы, поторопила Ирина.

– Вы уборщица! – театрально щелкнув пальцами, воскликнул из-за Алениной спины ее спутник.

– По совместительству, – глазом не моргнув, отвечала сотрудница.

– Вы уборщица и самозванка. Живые люди не работают на таких должностях.

– А кто, по-вашему, на них работает?

Этот вопрос интересовал и Алену: каким существам принадлежит эта система и откуда они берутся? Самозванкой можно было смело называть и ее саму, растерянную, будто выброшенный на берег дельфин. Здесь есть почта, есть операторы телефонной связи – неужели живым и мертвым дозволено общаться между собою? Это призраки пишут письма родным и друзьям, а те, кто задержался на этом свете, шлют телеграммы и даже бандероли на тот? Или система обслуживает только магических существ, вроде Привратниц? Алена не знала даже, как называется ее собственная «должность» в системе, ведь нельзя же всерьез считать, что ее именуют «Летучей Мышью». Или можно?

– Позовите директора, – потребовал тем временем Питер.

– Какого еще директора? Сотрудников у нас не хватает, и в офисе сейчас я одна.

– Но вы уборщица, а не оператор.

В балконную дверь постучали, хотя через стекло никого не было видно. Ирина взяла себя в руки и обратилась к Алене:

– Вот и следующий клиент. Быстрее говорите, что вам нужно, или я вызову охрану.

Питер умолк. Алена решилась.

– До востребования посмотрите, нет ли чего для меня. Мое имя Кривицкая Алена Вячеславовна. Адрес… в этом городе я больше не проживаю, сейчас мой дом на острове Буяне.

Как и телефонный оператор, Ирина уточнила:

– На котором?

– Который второй, не тот, что в Северном Ледовитом океане. Я там… работаю.

– Ага.

Ирина полистала какой-то толстый синий справочник в бумажной обложке, затем поднялась на ноги и подошла к деревянным ячейкам, разглядывая разложенную там корреспонденцию.

– Только у меня паспорта нет, – вспомнила Алена.

Оператор прыснула.

– Угу, – ответила она потом, – это ничего. Попробуем без него как-нибудь. Да.

«В очередной раз ляпнула глупость, – улыбнулась про себя Алена, – ну хоть обстановку немного разрядила». Питер сзади нетерпеливо стучал ногой. «Уборщица, не уборщица, мне лично все равно. Появится ли хоть какая-то ниточка?»

Это казалось нереальным. Откуда крошке, по ошибке прилетевшей в этот мир к отсутствующей маме, знать ее ФИО? Где уж ей отправить весточку через эту загадочную почту…

Ирина повернулась, в руках у нее была небольшая синяя коробка.

– Кривицкая Алена Вячеславовна? – повторила она. – Посылка вам до востребования.

Питер подался вперед, резко, как хищник, увидавший добычу.

– Мне? – дрогнувшим голосом переспросила Алена и протянула вперед обе руки.

– Секунду.

Сверкнув суровым взглядом в сторону Питера, Ирина пристроила коробку на стол и, словно кассир магазина или сотрудница почты России, провела ее через сканер. Затем она подхватила Аленино запястье и на мгновение приложила и его к темному экрану.

– Забирайте. С наступающим.

Алена обняла маленький кубик и прижала его к груди. Она не увидела на нем ни букв, ни других обозначений: заурядный синий картон, примятый угол, да и по весу непохоже, чтобы в посылке было что-то, кроме воздуха.

– Я…

– До свидания. У меня следующий клиент на подходе.

Ирина выбралась из-за стойки и распахнула балконную дверь. Пришлось выметаться.

– Спасибо, и вас с наступающим, – успела пробормотать Алена, прежде чем нырнуть в белую снежную кашу.

Алена летела вперед, сжимая невесомую коробку. Она старалась не обращать внимания на назойливые снежинки, которые налипали на волосы, брови, ресницы, лезли в нос и в рот. Питер, вновь принявший облик мальчишки, в этой круговерти не терялся: он тоже, словно вихрь, то догонял ее, то вдруг оказывался впереди. И все твердил, что никогда еще не видел, чтобы по почте приходили посылки: не могла бы она утихомириться и быстрее распечатать коробку, потому что он сам не свой от любопытства, да и ей наверняка хочется поскорее узнать, что там, потому что ведь не может же и в самом деле несмышленая пока душа ребенка – нерожденного к тому же ребенка, учтите это – воспользоваться почтой!

Алена и сама знала, что такого быть не может. Хотя… если подумать, что из происходящего вокруг нее нельзя было бы отнести к категории невероятного?

– Куда ты несешься? – взмолился наконец Питер. – Ну остановись уже хоть где-нибудь!

Внизу, среди серо-белой мешанины, показалась зелень. Парк! Она ходила туда в детстве, кормила белочек, которые охотно спускались к малышам за лакомством. В глубине парка скрывалась летняя эстрада-ракушка синего цвета и допотопные аттракционы – например, качели в виде лодки на цепях, на которых можно было раскачаться только вдвоем. Она играла там и одна, когда не находилось компании, садилась посреди лодки, закрывала глаза и представляла, как плывет в дальние дали, на необитаемый остров. Ха-ха. Доигралась, короче.

– Давай в парк, – сказала она отрывисто.

– Давай, – поспешно согласился Питер. – Глядишь, там и в смысле наследия что-нибудь отыщется. Ведь ты там бывала ребенком, правда?

Она кивнула и стала снижаться. Летняя эстрада – вот идеальное место, где в такую метель наверняка никого не встретишь. Ряды пустующих скамеек для зрителей засыпало так, что они стали похожи на бурные морские волны – замершие, словно по волшебству, и вдруг раздумавшие обрушиваться на сцену. Скругленный купол самой «ракушки» уберегал часть сцены от ледяного ветра, там Алена и спряталась, села на вытертые голубые доски. Питер последовал ее примеру.

– Ну же!

Алену и саму обуревало нетерпение, но жадная торопливость Питера показалась ей странной. Она вновь прижала драгоценную коробку, к этому моменту уже совершенно промокшую, к груди и пристально посмотрела на него.

– А тебе-то что?

Он отступил на шаг и спрятал руки за спину.

– Ничего, я просто посмотрю. Я ж говорю, никогда еще не видел, чтобы…

– Мне не нравится, как ты ведешь себя.

– Ой, вот только не надо включать учительницу, – сощурился он.

Алена вспылила:

– Пока только ты тут корчишь из себя всезнайку, а сам ни на один вопрос ответить толком не хочешь!

– Ну например?

– Ну например, для кого вообще работает эта почта, где ты никогда не видел ЖИВЫХ людей? Для зомби, что ли? Для призраков? Для выходцев с того света?

Паршивец вытянул руки вперед, закатил глаза и стал топтаться на месте, видно, изображая зомби из какой-нибудь дебильной компьютерной стрелялки.

– Вот я о чем и говорю! Кыш, дай коробку открыть!

Это оказалось не так легко, ведь под рукой не было ни ножа, ни ножниц. Она крутила и сжимала коробку, пытаясь поддеть крышку, но почта, для кого бы она ни была предназначена, поработала на совесть: ни малейшей щелки не появилось. Наконец Алена сдалась:

– Есть там у тебя, в мешке, хоть какой-то инструмент?

Питер покачал головой, но подставил ладонь, чтобы она передала коробку ему. Ей ужасно не хотелось доверять ему загадочную посылку, но она все же решилась. Сначала он благоговейно подержал коробку в руках, потом быстрым движением провел пальцем вдоль каждого ребра куба – и тогда вернул посылку хозяйке.

Алена откинула крышку. Коробка была пуста.

Она подняла глаза на Питера, но вопрос замер у нее на губах, когда она вдруг услышала женский голос.

– Колыбельная, – с отвращением сказал Питер и стукнул по крышке, закрывая музыкальную шкатулку.

– Колыбе…

– Тебе послали колыбельную песенку. Посылкой. В наше время эм-пэ-три, беспроводных сетей, вайфай, блютус!

– Мне послали колыбельную?

– Ну ты же слышала!

Ей колыбельная о сером волчке напоминала о Федоре, нечаянно обнаружившем в один прекрасный момент, что он на самом деле оборотень. Но лицо Питера настолько исказилось от досады, что она не удержалась от широкой улыбки. Если б она знала, чего ожидать, может, тоже испытала бы разочарование.

– Я-то слышала, но ты как будто ждал чего-то другого?

– Ничего я не ждал, – буркнул он, надув губы, точно как малыш, не получивший конфеты. – Но это же так глупо – посылать в коробке песенку!

– Очевидно, что-то материальное с трудом прошло бы через ваши границы миров, – предположила Алена. – Поэтому-то ты никогда и не видел, чтобы кто-то получал посылки.

Она вернулась к своей коробке и снова приподняла крышку.

– Да выключи!

– Я хочу послушать. Почему мне это отправили? И кто?

– Я почем знаю? Твоя мама, наверное, кто тебе еще колыбельную споет! У тебя мама есть?

Тут Алена сама закрыла шкатулку.

– Мама? – переспросила она механически.

Мама разбилась в автокатастрофе, когда Алена уже научилась сама заботиться о себе. Ей пришлось это сделать, потому что мама выбрала себе мужчину и решила, что дочь в эту новую жизнь никак не вписывается. Алена была еще школьницей, когда ей поручили жить одной. Это было неожиданно и больно, ведь после смерти папы мать постоянно внушала ей, что они во всем мире только вдвоем, что они всегда могут положиться друг на друга, что больше никто им не нужен. А потом бросила дочку. Выбрала новый брак.

Именно поэтому Алена и попала на остров Буян, когда пошла искать потерявшуюся ученицу-сироту: она знала, что пропавшее дитя никому не дорого и никто не станет рисковать собой ради нее, и что сама она не сможет себя простить, если будет сидеть сложа руки, пока еще есть шанс спасти ребенка. И если быть совсем честной, она отправилась на Буян еще и потому, что в этом мире, в мире живых, никто не стал бы по ней скучать, если бы ей и пришлось там сгинуть.

Но Федор, командир отряда волонтеров, не привык бросать людей в беде, и он последовал за ней…

Она положила ладонь на крышку: открыть и снова услышать голос, попытаться понять, чей он – мамин или нет? Узнает ли она мамин голос? И кто вообще мог бы отправить ей такую посылку, если не мама?

Но, если мама… то зачем?

Чтобы дать Алене понять, что, несмотря ни на что, она навсегда остается ее ребенком, той самой маленькой девочкой, которой мама пела вечерами колыбельные? Чтобы протянуть ей руку для примирения?

– Тоже мне мама, – сказал ее спутник. – Не смогла дать дитю главного.

– Что?

– Безопасности. Защищенности. Безопасность – то, в чем сильнее всего нуждается ребенок. Она тебя подвела и бросила.

– Она меня не бросила, – проговорила Алена, стиснув зубы.

– Ну в детдом не сдала, да. Это бы странно выглядело. Супруг бы не понял. Коллеги не оценили бы.

– Заткнись.

Ей некстати вспомнилось: книжный Питер Пэн рассказывал, что однажды решил вернуться домой – а мама поставила на окно решетку. Что если и ее спутник… Она подняла глаза и увидела вдруг, вместо белой вуали снега, черные крылья – много, много.

– Что это? – Алена в панике вскочила на ноги.

– «Что это» что?

Питер с деланной медлительностью подошел к краю сцены и вытянул шею.

– Это, черное! Черное!

Быстрый промельк, как будто ей мнится, кажется, но на самом деле нет, черное, как прогалина в зимнем лесу, быстрое, как взмах острой косы…

– Это, детка, вóроны. Черный во-рон, что ж ты вье-ошься…

– И что он вьется?

– Природа не терпит пустоты, детка. Слышала такое?

Он насмехался над ней, и странно было слышать от него такое обращение, когда он сам был в образе мальчика. Впрочем, сейчас он «взрослел» прямо на глазах.

– Я тебе не детка, – прошипела она, не в силах стряхнуть липкий ужас.

Внутри, в груди, в животе, как будто крутился колючий шарик, подобно снежному кому, и он становился все больше и больше.

– Ну это по твою душу, Алена Вячеславовна, – сказал он с тем же ехидством. – Ты покинула свой пост, теперь там образовалась дырка. Вакуум. Сквозит!

– Так эти вороны прилетели, чтобы вернуть меня домой? На Буян?

Она выдохнула с облегчением: вот так вот всё просто, и если она не найдет дочь, ее отправят обратно к мужу? Питер рассмеялся.

– Нет, детка. Все не так просто. Точнее, все еще проще, чем ты думаешь. – Он приблизил свое лицо к ее, так, что черты его исказились. Отступать ей было некуда, она и так уже стояла спиной вплотную к дощатой, дырчатой стенке «ракушки». – Отсюда никто не уходит живым. Понимаешь? Есть такое правило, не мы его придумали. Никто не уходит отсюда живым. Никто. Даже те, кто думали, что они умнее всех и пронырнули сквозь зеркало.

– Они хотят меня убить? – уточнила Алена, собравшись с мыслями. – Забрать Туда?

– Ну да. Вот так всё просто, – передразнил он. – Проще не придумаешь.

Питер отодвинулся, но не отрывал от нее взгляда. Ее реакция его явно забавляла. Она изо всех сил постаралась взять себя в руки.

– Так ты привел меня обратно в этот мир только затем, чтобы я умерла, как все нормальные люди?

Питер снова засмеялся.

– Видишь, они к тебе не лезут? Пока я с тобой, тебе ничего не грозит. Они тебя не видят. Ищут, но не найдут. Пока.

Алена скорчилась в углу «ракушки», сжавшись в самый маленький комок, пряча коробку у груди. Она все смотрела на пелену метели, но черных всполохов в ней больше не было видно. Может быть, ее странный сопровождающий сказал правду и его присутствие отгоняет воронов. Пока. В том, что это действительно птицы смерти, сомнений не было: страх, который нахлынул на нее, подобно девятому валу, ни с чем не перепутаешь.

Она скрипнула зубами от злости. Понадобилось же Питеру выдернуть ее из безопасного укрытия, с родного острова Буяна, где ей ничего не грозило! Там она отвыкла думать о смерти, там каждый день был похож на предыдущий. Нужно было просто выполнять свою работу, а потом можно было спокойно возвращаться домой, обнимать Федора, пить чай, дышать полной грудью. Да, Питер прав, все умирают. Наверное, это не могло длиться вечно. Но как же Федор теперь будет, без нее? Ее как ветром сдуло, умчалась не простившись. Больше всего на свете захотелось ей сейчас вернуться в свой уютный деревянный дом, спрятавшийся между соснами и елками: увидеть свет в окне, подняться по пружинящим под ногой ступеням, прижаться к груди мужа. Неужели этого никогда уже больше не будет?

До этого свой дом был у нее только в детстве, как раз в этом самом городе. Потом, после смерти отца, пришлось переезжать, и не раз, и она потеряла счет безликим квартирам, которые отличались только степенью изношенности труб и запахом в подъездах. Но все-таки Темнобор тоже был ей родным. Когда-то она знала здесь множество укромных уголков, и воспоминания прикатывали сейчас к ее ногам, как ласковые морские волны. Вон там, за забором, до сих пор растет старый дуб. Однажды Алена с подружкой решили взобраться на него, чтобы тайком, бесплатно послушать выступление Михаила Боярского. Они пришли за три часа до концерта, ободрали себе и коленки, и локти, но все же взгромоздились на широкую ветку – а потом устали ждать начала, проголодались и измучились от жары, слезли, отправились за мороженым и слушали голос артиста уже безо всяких подвигов, валяясь на траве.

– Все равно оттуда ничего не было видно, – объясняла Светка.

– Ну да, там же крыша…

– И кому нужна эта крыша?

– Ну как же, от дождя…

Они обменивались репликами лениво, не признаваясь друг другу, что им теперь не так и хочется увидеть этот концерт, а затея с деревом была несусветной глупостью. А дождь и правда начался, и Боярский шутил о том, что он-то под крышей, а вот зрители – нет, и призывал предусмотрительных товарищей с зонтиками поделиться ими с соседями. Алена со Светкой убежали пережидать ливень под дуб, а домой пришли все равно мокрые до нитки. Туфли, в которых хлюпала вода, пришлось тащить в руках.

Нет, искать свой старый дом и двор она ни за что не пойдет, это совершенно бесполезно.

– Ну, как у нас с наследием? Что-то вспоминаешь?

Питер появился на краю сцены словно из ниоткуда. Она не знала, где он шлялся, но он вновь стал выглядеть, как мальчишка.

– Ничего не вспоминаю.

– А я слышу. – Он взмахнул рукой. – Отголоски песен…

– Может, ветер завывает.

– Нет… – Он пристально посмотрел на нее. – Ну ладно. Всю ночь тут сидеть будешь?

– Есть идеи получше?

– Конечно. Помчались.

– Куда? И зачем? – безучастно спросила она.

Питер дернул ее за руку.

– По дороге объясню. Давай, уже темнеет.

Короткий зимний день и правда подходил к концу. Вдалеке начали загораться желтым светом редкие фонари, но парк в это время года был похож на игрушки для летних забав, заброшенные до поры до времени подальше на антресоль. У входа на паре елок еще подмигивали елочные гирлянды, детишки катались с ледяной горки, а в глубь забредали только владельцы собак со своими питомцами.

Поглядев на то, как неуклюже Алена ковыляет по сугробам, Питер покачал головой.

– Ох, у тебя проблемы не только с прозрачностью, но и с невесомостью.

– Ну уж извини, нас этому не учили, – огрызнулась она.

Он вновь потянул ее за руку вверх, так, чтобы она встала ногами на переливающуюся «крышу» сугроба.

– Тут стой. А теперь иди. Просто иди по верху. Не проваливаясь. Ну!

После первых неуверенных шагов Алена убедилась, что это возможно, и воспрянула духом.

– А почему мы не летим? – поинтересовалась она.

– Тсс, погоди. Надо понаблюдать.

Они остановились за одной из обычных зимних елок, без гирлянды, и тихонько пробрались в шатер под ее лапами. В желтом свете фонарей блестела горка, дети карабкались наверх по снежным ступеням, волоча за собой разномастные ледянки. Подростки пытались кататься стоя. Мамы малышей сажали их перед собой и с радостным визгом вместе скатывались вниз. Гремела веселая музыка.

– Чего мы ждем? – прошептала Алена.

– Тсс…

Отделившись от толпы, молодая мама в черном пуховике отчитывала сына лет пяти-шести. Он отворачивал голову в красной шапке и махал красными же варежками. До Алены слова не долетали, но Питер, казалось, прислушивался. Потом он кивнул:

– Да. Полетим за ними.

– Зачем?

Мама схватила ребенка за руку и повела к воротам парка. Мальчик шел неохотно, все оборачивался к горке. В зимней одежде он был неповоротлив, как медвежонок, и еле переставлял ноги в тяжелых сапогах.

– Увидишь.

Полупрозрачные и невесомые, как учил Питер (и как надеялась Алена), они последовали за мамой и сыном в подъезд многоквартирного дома неподалеку от парка.

– Не твой двор-то? – как бы ненароком бросил Питер.

– Нет, – с облегчением сказала Алена.

Ее двор был тут поблизости, поэтому ребенком она и проводила в парке немало времени. Но этот дом, к счастью, был новым. Женщина с сыном поднялись на верхний этаж на лифте, а Алена и ее спутник взлетели так, сами. Остановились на лестничной площадке между этажами, чтобы их случайно не увидели в глазок. Площадки были неширокими, но вид свежевыкрашенных стен радовал взор, и посторонних запахов не было.

– Рассказывай теперь, – потребовала Алена. – Время есть. Чего мы ждем?

Питер с ногами устроился на узком подоконнике. Она осталась стоять.

– В первую очередь мы ждем того, что хозяева уснут.

– И вломимся в их квартиру, и обворуем.

Алена знала, что несет ерунду, но продолжала, потому что злилась. Она ничуть не приблизилась к своей дочке, узнала, что ей самой грозит неминуемая смерть, если только Питер перестанет ее сопровождать, а как вернуться к Федору – не выяснила. Коробка с колыбельной вымокла от снега, промочила платье, а у нее не было ни сумки, ни пакета, чтобы не таскать этот кубик в руках. У Питера мешок был, но он так странно отреагировал на вопрос о нем…

– И зачем тебе твой мешок?

– Позже узнаешь!

В этот раз Питер стал меняться на ее глазах, но все равно это произошло незаметно: только что тут сидел босоногий пацаненок, и вот рядом с ней уже уверенный в себе, немногословный мужчина.

– Как ты это делаешь? – не сдержалась она.

– Это? – он улыбнулся. – Это моя природа. Я не могу объяснить. Даже если мог бы, ты бы этому не научилась. Проехали.

Они посидели еще немного в тишине. Алена думала о Федоре: как теперь с ним связаться, увидятся ли они еще. О чем думал ее спутник, не знал никто.

Наконец он поднялся на ноги.

– Ну вот, пора. Давай за мной.

Не дожидаясь ее ответа, он вылетел из подъездного окна – вот так, через стекло, в черный аквариум двора.

Алена выдохнула. Еще утром она отказалась покидать дом через окно, особенно на верхних этажах. С тех пор она немного натренировалась, а еще узнала, что ее жизнь висит на волоске и зависит от того, как долго с нею будет ее переменчивый и ненадежный попутчик. Поэтому ей оставалось только покрепче прижать к себе шкатулку и попробовать – как раньше через зеркало – прорваться насквозь через стекло.

Получилось!

Питер дожидался ее в воздухе неподалеку.

– Молодец, – сдержанно похвалил он. – Делаешь успехи.

Она кивнула, с непривычки запыхавшись.

– Теперь нам туда.

Он ткнул пальцем в один из темных квадратиков.

– Окно? Квартира этой женщины?

– Да. Комната мальчика. Нам к нему.

– Зачем? Он же спит.

– Ну да. Как раз затем.

Питер, вновь без предупреждения, ринулся вперед, только его и видели. Алена состроила гримасу и последовала за ним. Со стеклом проблем не возникло, только чуток запуталась в тюлевой занавеске. Похоже, из нее выходит не такое уж плохое привидение. Она только надеялась, что они не слишком напугают малыша.

Мальчик спал на детской кроватке примерно на уровне глаз взрослого человека. Спал неспокойно, вертелся, мычал и постанывал. Под спальным местом пристроился его рабочий стол, заваленный раскрасками, книгами и рисунками. Ребенок был в комнате один. Тускло горел малозаметный ночник в виде петушка.

– По-моему, никакого света от него, – пробормотала Алена.

Питер отмахнулся. Он неотрывно смотрел на потолок, как будто ждал чего-то.

– Что там? – полюбопытствовала шепотом она.

Потолок как потолок. Трехрожковая люстра, наверное, made in China, как большинство товаров по нынешним временам, и больше ничего. Под ногами приятно было, разнообразия ради, ощутить пушистый ковер. Давно ей не приходилось гулять по коврам, да еще босиком! Алена прошлась по комнате, удивляясь тому, что игрушки расставлены по полкам, словно в магазине. Ее охватила тревога, и она снова попробовала завязать разговор:

– Похоже, паренек очень аккуратный.

– Тсс.

Питер пригнулся к полу и вдруг выставил вверх руку. В то же мгновение прямо на него спикировала – ниоткуда! – огромная черная туша. Наткнувшись на преграду, она тут же зашипела и рассеялась облачками чернильного дыма.

– Ой! Что это бы…

– Тихо!

Питер повернулся к полкам с игрушками и зашарил там. Вскоре он нашел то, что искал, – игрушечную саблю, вроде бы даже гибкую, из материала типа уплотненного поролона. Алена благоразумно прикусила язык, хотя из нее так и готовы были хлынуть вопросы.

Следующая тварь выползла из темного угла за ее спиной. Она подкрадывалась бесшумно, Алена уловила лишь свист сабли и последовавшее за ним шипение, с которым чудовище дематериализовалось.

– Подкроватье отпадает… наверное… – Питер с сомнением посмотрел на письменный стол. – Ох уж эти новомодные мебеля.

Подкроватье… темные углы, из которых выбираются чудища… Неужели он бьется с детскими фантазиями, с ночными кошмарами? Откуда еще они…

Качнулась дверка шифоньера.

– Питер, шкаф!

Вновь промельк сабли и шипение. Алена даже не успела ничего увидеть.

– Три, – с удовлетворением сказал он, сев на ковер. – Можно передохнуть.

Она встала на цыпочки, разглядывая спящего мальчика. Тот затих. Сопел носом, отвернувшись к стенке, ей была видна только темноволосая макушка.

– Спросить можно? – поколебавшись, решилась она.

– Валяй.

– Так ты сражаешься с кошмарами?

– Как видишь.

– И…

– И?

– Ничего.

Как сформулировать этот вопрос? «Ты сражаешься с кошмарами и поэтому отгоняешь от меня смерть? Ты сражаешься с кошмарами – но зачем ты забрал меня из дома, у мужа, и притащил меня сюда? Потому ли, что ты доблестный защитник детей? Ты защищаешь детей – в том числе мою нерожденную дочь? Но мы не ищем ее. И что я делаю здесь? Просто наблюдаю, потому что тебе приходится таскать меня за собой? Или…»

У Питера ни с того ни с сего развязался язык.

– Три – стандартное число. Ну как там в сказках, три головы у какого-нибудь дракона. Змея Горыныча. Часто, но не всегда. Шесть или семь – с этим в сказках определиться не могут. Если у мелкого змея три головы, а у старшего девять, то у среднего шесть. Логично. А если змеев два, то у следующего бывает и семь. Как повезет.

– При чем тут драконы и их головы?

– Да так. Вспомнилось. Ни при чем, на самом деле. Обычно три – и все, но не спеши уходить. Вдруг это тяжелый случай, несмотря на ночник, и…

Послышалось шипение. Питер схватился за саблю, но чудовище не показывалось. Только противный, свистящий звук, наполняющий комнату, как будто водой. Алене показалось, что ее босые ноги, отвыкшие чувствовать тепло или холод, лизнула ледяная волна. Она переступила.

– Мальчик! – воскликнул Питер.

Она вскинула глаза. Подушка теперь выглядела, как контейнер с чем-то наподобие картофельного пюре: голова ребенка стала тонуть в этом вязком, странном веществе, и они перестали слышать его дыхание.

– Тяни!

Питер махал саблей по воздуху около ковра, и ей некогда было разглядывать, кого он там пытается поразить. Невысокий рост не позволял ей взять и вытащить малыша из кровати. Она вступила на лесенку, уцепилась одной рукой за перильца, пристроила коробку на постель и, как было велено, потянула мальчика на себя. Он всхлипнул и ударил ее ногой, но голова его выскочила из зловещего «пюре».

– Тс-с! Не дерись ты!

Трудно было одновременно удерживаться на шаткой лесенке и пытаться вытащить вполне упитанного ребенка, но как догадывалась Алена, ей еще повезло, что она приподнялась повыше от пола. Там, похоже, кипела нешуточная битва. Она едва видела Питера: комнату, как эстрадную сцену в девяностые, заволокли клубы то ли дыма, то ли пара. Чудовища ли приняли такой вид? Или это защитник детей так быстро орудовал своей игрушечной сабелькой, что их воздушные «останки» не успевали рассеиваться?

– Держи! – донесся до нее приглушенный голос Питера.

Вариантов не было, держать ей следовало ребенка. И она держала, хотя мальчик молотил руками и пытался пнуть ее. Что ни говори, есть свои преимущества в том, чтобы не иметь уязвимого материального тела: ей не было больно, но страх проявился снова. На этот раз колючий шар в груди разросся настолько, что будто продырявил ее несуществующую оболочку, и через эти дырки ужас с дымом пополам заползал внутрь, заполняя ее.

Во что они вляпались?

И почему мальчик все время молчит? Теперь он даже не мычит и не стонет. Она поднялась на ступеньку выше и встряхнула его – в ответ получила пяткой по зубам.

– Эй ты, как тебя зовут? – сказала она.

Голос вернулся к ее собственным ушам как будто издалека, с каким-то эхом. Еще одна примочка родом из девяностых, на этот раз звуковая?

В стекло толкнулся порыв зимнего ветра.

– Зовут тебя как, я спрашиваю? Ваня? Петя? Митя? Дыши давай! Просыпайся!

Если это его кошмарные сны, то проснуться – это же лучший выход? Жаль, Питера сейчас не спросишь. Со своей второй ступеньки она уже совсем не видела пола комнаты, только бескрайнее море клубящегося серого пара. Там ли еще ее спутник с его ненадежным оружием?

Она поднялась еще на ступеньку выше, снова бесцеремонно тряхнула малыша.

– Просыпайся давай, кому говорю!

Ничего. Тогда Алена решилась: влезла на его постель и подтащила мальчишку к себе так, что его голова легла ей на грудь. Глаза его были закрыты. Она наклонилась, прислушиваясь к его дыханию. Дышит. Погладила его вихры.

– Проснись, пожалуйста!

Наконец он встрепенулся.

– Мама!

Открыл бездонные глаза, будто узнавая и потом – не узнавая ее.

– Не мама!

– Не мама, не мама, – повторила она успокаивающим тоном. – Я просто мимо… э… проходила, смотрю, а ты плачешь во сне.

– Я не плакал.

– Ну не плакал. Стонал. Проснулся уже?

Он отодвинулся от нее, с подозрением сощурившись. Алена его не винила: она и сама бы настороженно отнеслась к чужой тетке, появившейся без приглашения ночью в ее собственной кровати.

Бросила взгляд на пол. Дым больше не пенился там, как морские волны, но ковер все еще казался белесым, а не темным, как когда они вошли в комнату.

Питера не было видно.

– У тебя ковер какого цвета? Днем?

– Что?

Она вздохнула. Да, странная тетка, если не сказать больше. Попробуем сначала

– Как тебя зовут?

– Меня?

– Тебя.

– Август.

Август? В России? Впрочем, странной особе, появившейся в спальне посреди ночи, она бы тоже не стала представляться. Смышленый парень.

– Как же тебя мама называет? – не удержалась она.

– Так и называет.

– Ну да.

Пора валить отсюда, пока упомянутая мама не проснулась и не вызвала полицию. Алена бы точно вызвала на ее месте. Но куда валить и как, если непонятно, куда делся Питер? Неужели проиграл битву с ночными кошмарами этого вот безобидного создания с торчащими в разные стороны темными волосами и огромными глазищами?

Такого не может быть. Питер говорил, что ему не одна сотня лет. Кем бы он ни был…

Но тут у Алены кольнуло в груди. Когда ее забросило на остров Буян, она повстречала там некое существо, которое показалось ей Летучей Мышью. После первой встречи она больше его не видела и, судя по всему, просто заступила на его место: стала находить на острове заблудшие души и отправлять их туда, куда им следовало прибыть. Что если и тут произошла своеобразная смена караула? Питер проиграл в этой битве – впервые, потому что пришел его час, и ей суждено вместо него отныне сражаться с ночными кошмарами перепуганных детей?

Алена похолодела.

Она совсем не хотела такой судьбы.

Как же Федор?

Как же выстроенный ими дом, теплый и светлый дом на острове Буяне? Шумящие корабельные сосны, рокот прибоя, земляничное варенье, нагретые солнцем доски моста через молочную реку?

Как же вот это вот все без нее?

– А тебя как зовут?

– Что?

– Тебя как зовут? – повторил ребенок.

– Меня зовут Алена.

Глядя в его встревоженное лицо, она не удержалась от цитаты:

– Я тебе снюсь.

Выпустив из рук мальчика, назвавшегося Августом, Алена поспешно подхватила свою посылку.

– Так я не проснулся? – удивился малыш.

– Нет, ты спишь, а я снюсь тебе.

Туман возле пола, кажется, совсем рассеялся. Пора уходить.

– Так это я из одного сна проснулся в другой? – уточнил мальчик.

– Да.

– Как матрешки?

– Вот именно.

У нее тоже получились «матрешки», когда сперва она ушла из обычного мира на Буян, а потом вновь проявилась тут, уже как привидение – или как защитник спящих детей, кто знает. Может, затем ей и вручили коробку с колыбельными, чтобы успокаивать разбуженных младенцев? Надо срочно выяснить, есть ли у нее еще выбор. Она совсем не против, чтобы Питер еще лет сто поисполнял свои обязанности, а ей и на Буяне хорошо.

– А что мне делать?

– Спать ложись. Чтобы проснуться утром нормально, отдохнувшим и веселым. Давай спи.

Алена слезла на пол и внимательно осмотрела ковер. Сабельки нигде не было видно. Она заглянула под стол.

– Кто там? – свесился Август.

– Никого там нет.

И это была правда. Питер как в воду канул.

Алена подошла к окну и отодвинула в сторону занавеску. Желтый, натужный свет фонарей еле-еле раздвигал зимнюю тьму. Как Питер так точно угадал, в какое окно им нужно вломиться? Интересно, что он подслушал в парке?

Она повернулась обратно к мальчику.

– Слушай, а ты катался вчера с мамой с горки в парке?

– Да, – удивленно отозвался он.

– А что тебе мама сказала перед тем, как вы пошли домой?

Он смутился.

– Я не слушался и долго не шел.

– Ага.

– Ну, она сказала, что тех детей, кто не слушается, кто по ночам по улицам ходит, забирает Бука.

Алена невольно улыбнулась. Неужели этого достаточно, чтобы угадать, что ребенка будут терзать ночные кошмары? Или мама систематически запугивает сына, а Питер опытным взглядом это вычислил? Вообще-то со стороны они казались вполне нормальной семьей, да и комната у него была уютная, с множеством игрушек, с альбомами, книжками, раскрасками. Единственное, за что зацепился глаз, так это за небывалый в детской комнате порядок.

– Игрушки сам по местам расставляешь?

– С мамой вместе.

– Вот и молодцы.

Значит, строгая мама: и в доме требует порядка, как в казарме, и поведение к норме приводит при помощи детских страшилок.

Алена плотно прикрыла дверцу одежного шкафа и еще раз оглядела полки с игрушками. Ее внимание привлек маленький деревянный волчок – точно такой был у нее в детстве. Забавно, что их до сих пор выпускают. Может, вытачивают какие-то народные мастера. Она потеряла свой давным-давно. Ей так захотелось подержать его в руках. Волчок был теплым, без росписи, не более чем фигурный кусочек дерева.

– Август, а где вы купили этот волчок? – сказала она, погладив его пальцем.

– А мы его не купили. Я его нашел недавно.

– А я свой потеряла. Точно такой же.

– Может, это твой? – предположил мальчик. – Забирай тогда.

Вряд ли, ой вряд ли, спустя столько лет. Алена давно выросла, а сколько лет по земным меркам провела на Буяне, она и сама не знала. Если бы туда можно было что-то взять с собой… Она еще раз дотронулась до игрушки и убрала руку.

– Спасибо.

– Ну теперь давай, пока. Я буду спать.

– Да, приятных тебе снов, – от души пожелала Алена.

И надо же было, чтобы в эту самую минуту открылась дверь детской!

На пороге стояла мама мальчика в пижаме, заспанная, со встрепанной кудрявой гривой. Ой, наверное, она не поверит в то, что незваная гостья в непонятной белой хламиде привиделась ей во сне! Хотя какое еще логическое объяснение можно этому найти? Зимой, в запертой квартире с заклеенными окнами… Нужно было попробовать разыграть эту карту.

Еще пара шагов, и заветное окно совсем рядом. Опять эта никчемная занавеска!

– Стой! Ты кто? Ты куда? – встревожилась женщина.

Видно, она была из тех, кто не застывает от страха, как соляной столп, а сразу бросается на врага. Не повезло.

– Она мне снится, мам, – сообщил некстати Август.

– Если бы она тебе снилась, я бы ее не видела, – не отрывая глаз от Алены, буркнула мама.

Ее взгляд то спускался к босым ступням гостьи, то вновь поднимался к ее лицу.

– Кривицкая? – наконец сказала она. – Кривицкая?

– Значит, она нам обоим снится, мам, – встрял мальчик. – Раз ты ее знаешь.

– Я ее знаю, – повторила женщина тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Алена тяжело вздохнула. Этого еще не хватало. Напороться на знакомую. Выдать себя теперь за призрака, что ли?

И кто это, в конце концов?

Она пригляделась к непослушной львиной гриве, и воспоминания зашевелились – где-то глубоко, глубоко. Там, куда она так давно не возвращалась.

Школа. Спортсменка-волейболистка, прирожденный лидер, Женька Сычева. Рыжие кудри, прямоугольный подбородок с ямочкой. Она доставила Алене немало неприятных моментов, подговаривая девчонок не дружить с ней! У Алены было столько недостатков: она хорошо училась, не сбегала с уроков (даже если сбегал весь класс), носила очки, не умела реагировать на непристойные шуточки ухажеров одноклассниц: волейболистки встречались с членами школьной футбольной команды. На девичьи издевки она тоже отвечать не умела, чаще всего просто игнорировала их или утыкалась на перемене в книжку, за что слыла занудой и задавакой.

Зануда – ну, возможно, а до задаваки ей было ой как далеко.

– Ты ж вроде умерла, – с отвращением сказала Женька. – Говорили, что утопла. А может, и не утопла. Пропала, короче.

– Ну да, – только и смогла ответить Алена.

– Закрой глазки, – сказала сыну Женя и включила верхний свет.

Три рожка ярко вспыхнули, так что Алена тоже зажмурилась. С вечера у нее было не так уж много шансов потренироваться в прозрачности, уроки Питера не пошли впрок. Она стояла перед школьной врагиней такая же тяжеловесная и унылая, как и в прежние годы.

– Что это на тебе за барахло? – спросила Женька тем же неприятным насмешливым тоном, знакомым со школы. – И где сапоги потеряла? Ой, еще и татуху набила, а еще отличница.

Как назло, остроумные ответы не приходили в голову – так же, как и всегда.

– Мам, а это кто?

– Кривляка Кривицкая, Лёв.

Вот как его зовут на самом деле. Не Август, но Лев. Наверное, в августе родился.

– Человек, загубивший мне карьеру.

О-па. Это было что-то новенькое.

– Это я загубила тебе карьеру?

– А кто? Уж теперь-то, когда ты отбросила коньки и зачем-то приперлась сюда, к моему ребенку, можешь не юлить. Кто запорол мне чемпионат области?

Алена раскрыла рот.

– Я не…

И тут до нее дошло. Она задвинула эту историю на самые задворки памяти и не придавала ей особого значения, но на память жаловаться не приходилось. Алена поняла, о чем говорит Женька.

В том учебном году в класс пришла новая девочка, Полина. Полина была похожа на куколку – с мелкими пепельными кудряшками, огромными голубыми глазами и всегда немного надутыми, как при капризе, губами. Она не поддавалась на давление со стороны лидера и всего коллектива и решилась подружиться с Аленой. Характер у нее оказался таким легким, что это не сделало ее изгоем, – конечно, и саму Алену не вывело на пик популярности, но, по крайней мере, ей стало легче собираться в школу, когда она знала, что ей будет с кем поболтать на переменах. Она охотно давала Полине списывать домашнее задание, даже решала ее вариант на контрольных: это была уместная плата за общение.

Потом же случилось вот что. Алена не пошла на физкультуру, но и домой ее не отпустили. Тех девочек, у которых была уважительная причина для пропуска занятия, заставляли «дежурить» в зале, отсиживая положенные сорок пять минут, а за это не ставили им в журнал черного паучка в виде буквы «н». Было тепло, и девочки бегали на улице. Алена оставалась в спортзале. Она видела, как в раздевалку во время урока заглянула забывшая носовой платок Полина, она еще помахала ей этим платком. А потом выяснилось, что у кого-то пропали оставленные в сумке деньги.

Когда у Алены спросили, не видела ли она, чтобы кто-нибудь заходил в раздевалку, она не упомянула о Полине. Сказала, что забегала Женька. Волейболистка, спортсменка, да-да-да. Женька была из неблагополучной семьи, и Алене поверили сразу. А Жене, когда она говорила, что не уходила с поля, – почему-то нет. Наверное, одноклассницы и в самом деле в какой-то момент потеряли ее из виду, других объяснений у Алены не было. А может, Женька и в самом деле улучила минутку и своровала деньги? С нее сталось бы. Алена просто не видела ее, но могла бы видеть. А Полина, единственная подруга, разве она могла?

Правда, сердце у Алены все равно было не на месте, и отношения с Полиной постепенно сошли на нет. В очередной раз Кривицкая подтвердила свою репутацию кривляки и задаваки, и Полина довольно охотно переместилась в лагерь тех, кто ее изводил.

А Женьку не взяли на чемпионат. Хотя никаких других доказательств того, что она украла деньги, не было, но их и не понадобилось. Тренер у девчонок был очень строгий, он сказал, что «жена Цезаря должна быть выше подозрений», хотя никто из команды не понял, при чем тут Цезарь и тем более – его жена, принимал решение он один, и по его решению Женька осталась за бортом.

Все это всплыло в памяти за один миг: и сине-белые стены гулкого спортзала, где ребята лупили мячами, и запах краски, стоявший в коридоре, когда произошла эта немыслимая неприятность, эта мелкая кража, и даже алюминиевые, испачканные краской крючки, на которые девочки вешали одежду и сумки в раздевалке.

Алена знала, что не может гордиться этим поступком, хотя тогда, она помнила, ей доставило удовольствие осознание внезапной власти над той, которая изо дня в день травила ее, и возможность, почти ничего не делая, отомстить злыдне.

Она никогда не думала о том, что своим лжесвидетельством загубила Женьке карьеру. Только сорвала поездку на чемпионат. Да и то не факт, что тренер выбрал бы ее, хватало игроков и посильнее. Так она говорила себе, когда полкласса уехало на соревнования, а Сычева – нет.

Что же ответить ей сейчас, когда прошло столько времени, когда обе они выросли – и Женька считает, что именно Алена в ответе за ее загубленную карьеру? Может, она обвиняет ее и в крахе жизни целиком?

Алена кашлянула.

– Так зачем ты приперлась сейчас, кривляка Кривицкая? – спросила Женька, глядя на нее с неприязнью.

– Она мне снилась, мам.

– Ну-ну.

– Я пришла, чтобы извиниться, – решилась Алена. – Это быстро. Женя, я виновата перед тобой, что сказала, будто видела тебя в раздевалке. Это неправда. Но…

Она отогнала все «но», которые трусливо и упрямо просились на язык.

– И мне очень жаль, что я так поступила. На самом деле я видела Полину, но я тогда думала, что мы с ней друзья, а друзей выдавать нельзя и все такое. И что она точно тут ни при чем. Даже мысли не допускала. Знаешь, я, честно, не могла и предположить, что тебя отстранят от соревнований. Мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня, если сможешь.

Она поудобнее перехватила посылку и покосилась в сторону окна. Если она сейчас вылетит прямо через стекло, что тогда подумает Женька? Может, что ее и вправду посетило кающееся привидение? Или забудет наутро, что гостья выглядела настолько достоверной, и согласится со Львом, что им обоим приснились похожие сны?

Алена собралась было так и поступить – пусть Женька разбирается потом сама со своим сыном, но вдруг вспомнила о Питере. Не о ее пропавшем невесть куда спутнике, а о настоящем Питере, о Питере Пэне, мальчике, который не хотел взрослеть. Точнее, об истории, вышедшей из-под пера Джеймса Барри. В первоначальной версии Питер приглашал детей следовать за ним и вылетал из раскрытого окна, а Венди с братьями слушались его. Писателю указали, что его юные читатели – и зрители, ведь пьесу ставили в театре, – могут принять это за руководство к действию. Тогда не избежать трагедии. И Барри добавил в сюжет некий волшебный порошок, который Питер использовал для того, чтобы полет был безопасным. Без этого порошка никакого полета не получилось бы, подчеркивали взрослые.

Что если маленький Лев придет в восторг, увидев, как она вылетает из окна, и решит когда-нибудь повторить ее подвиг? Женька жила на верхнем этаже. Алена и так была виновата перед ней, хотя и считала, что ее ответственность целиком за всю карьеру все же преувеличена. Нести груз вины за жизнь ребенка было бы уже чересчур.

В отчаянии она отвернулась от окна. Что теперь? Сказать хозяйке: «Проводи меня» и выйти через входную дверь? Разве так поступают призраки – или фигуры из сна? Впрочем, сны порой настолько нелогичны…

Женька тоже стояла молча, видно, не зная, как отреагировать на исповедь привидения. Неудивительно, такое с ней наверняка впервые. Не чаю же предлагать непрошеной гостье с того света?

Алене хотелось спросить, есть ли у Женьки муж, может быть, он сейчас в командировке, может, спит себе сном младенца, или Левка растет без отца. Но понятно, что такая светская беседа была сейчас совершенно неуместна.

– Мам, у меня голова болит, – пожаловался вдруг мальчик.

Женя сделала шаг вперед и, не сводя глаз с Алены, протянула ладонь к его лбу.

– Горячий, – сказала она растерянно. – Очень горячий.

Только что, когда Алена удерживала его в объятиях, у Льва-Августа точно была нормальная температура. Переволновался, когда дрался в полусне с собственными кошмарами и заодно с незнакомой нематериальной теткой? Или, наоборот, уже заболевал – и потому его сны стали такими страшными?

– Простыл, наверное, – сказала Алена. – Давай ложись обратно в постель.

– С чего это простыл? Ноги у него сухие были, – заметила Женька.

Голос у нее был испуганный, губы задрожали.

– Ну в садике заразился, детский коллектив – постоянные болячки.

– Он сейчас не ходит в садик.

– Ну накатался с горки и наелся снега.

– Я слежу за своим ребенком! – ее голос сорвался.

Она порывисто уложила сына, одновременно приговаривая «Давай, ложись, все будет хорошо» и поминутно сбиваясь на «Горячий, горячий, вообще огненный, что делать, что делать».

У Алены не было опыта воспитания детей, но даже она знала, что температуру у дошкольника никак нельзя считать чем-то из ряда вон выходящим. За окном зима. А что ложился спать он здоровым – так это чаще всего так и бывает: лихорадка нападает, как ночной хищник.

– Дай ему жаропонижающее, а утром врача вызовешь, – посоветовала она, наблюдая за паникующей Женькой.

– Завтра суббота, врач только дежурный.

– Ну скорую! Вызови прямо сейчас неотложку, пусть посмотрят ребенка и сделают укол.

– Не хочу укол! – уперся Левка.

Самое время было повернуться и уйти, сейчас хозяевам явно было не до нее. У Женькиного сына это наверняка не первая и не последняя болезнь, в запасе должны быть и лекарства, и номер телефона врача. Но что-то удерживало Алену. Ее насторожила преувеличенная – и искренняя – паника Женьки, которую Алена помнила всегда такой уверенной в себе, хозяйкой любой ситуации и победительницей в любой стычке. Сейчас же одноклассница постарела буквально на глазах. На переносице и в углах губ проявились глубокие морщины, в волосах заметно заблестела седина, которой Алена не замечала, пока Женька держалась у порога. Сколько же лет Алена не появлялась в Темноборе?

Она опустила взгляд и заметила, что вдоль пола будто снова вьются узкие, юркие струйки дыма, похожие на увертливых змей. Страх не покинул эту комнату! Вспомнив уроки Питера, Алена на всякий случай приподняла себя немного над полом, чтобы не касаться дыма и сохранить самообладание.

– Жень, ты неотложку вызови, – сказала она настойчивее. – Если что-то серьезное, отвезут вас в больницу, окажут помощь. А нет – значит, жаропонижающее. Телефон где у тебя?

– Телефон? – непонимающе переспросила хозяйка.

– Да. Где у тебя телефон? В скорую позвонить?

– А зачем телефон?

– Жень! В скорую позвонить!

– Я спать пойду, – сказала вдруг Аленина бывшая мучительница. – Всю ночь так и проведешь на ногах. Спать я пойду. Приятных снов.

И она действительно вышла из комнаты. «Пьяная, что ли», – с беспомощной яростью прошептала Алена. К сожалению, она успела достаточно пообщаться с Женькой, чтобы понять, что та была трезва, ведь и она сама была вовсе не галлюцинацией. Тут вступили в действие какие-то другие силы.

Алена приблизилась к постели и потрогала Левкин лоб. Он и правда пылал. Мальчик дышал громко, прерывисто, и то ли спал, то ли забылся в лихорадочном беспамятстве. Она поискала телефон, но не нашла его. Заглянула в спальню – Женя лежала на кровати с закрытыми глазами и на вопросы не реагировала. Разыскала женскую сумку, вытрясла ее на письменный стол, однако не обнаружила и мобильника. Обошла все стены, проверила все розетки – вдруг на ночь Женя поставила сотовый на зарядку: тоже тщетно. Впрочем, Алена не знала адреса, который могла бы продиктовать диспетчеру неотложки.

Она порылась и в ящичках кухонного гарнитура, и в шкафах в гостиной, и бросала их открытыми или вываливала их содержимое прямо на пол, рискуя, что на этот раз ее обвинят в воровстве, – никакого следа детских лекарств. Что же делать?

Алена схватила из первого попавшегося ящика какую-то тряпочку, намочила ее холодной водой и пристроила на горячую Левкину голову. Теперь оставалось разве что обратиться к соседям. Оставлять больного ребенка было нежелательно, но другого выхода она не видела.

Она придирчиво оглядела свое отражение в зеркале прихожей: полупрозрачная девица в белом балахоне, с горящими, как уголья, глазами… какая-то не от мира сего. Конечно, это точно соответствовало действительности, но не способствовало тому, чтобы ей среди ночи открывали дверь незнакомые люди. Ну и не открывайте, ну и пожалуйста, лишь бы скорую вызвали. Они-то свой адрес должны знать, а номер квартиры она им скажет, посмотрит на входной двери.

Взяла с вешалки пуховик, вытащила с полки цветастый платок, потом сунула обратно. Подыскала на обувной полке пару уродливых черных шлепанцев. Набросила пуховик на плечи, еле справилась со сложной системой замков и наконец выскочила на лестничную площадку. Так, квартира 58. Начнем.

Алена обошла весь подъезд, нажимала на кнопки звонков, колотила в двери и дверные косяки и кричала, не дождавшись ответов, объясняла ситуацию, просила вызвать неотложку. Ни-че-го. Весь подъезд как будто вымер. Может, их всех поразила сонная болезнь, уложившая Женьку?

Да что ж это такое?!

Она вернулась в квартиру, дверь которой оставляла открытой, и устало посмотрела в глаза своему отражению. Может, люди ее просто не видят теперь и не слышат? Должна же быть какая-то плата за то, что она так легко летает над городом и даже проникает сквозь оконное стекло.

Вернув на место шлепанцы и пуховик, Алена поспешила к Левке. Он дышал все так же тяжело и был таким же горячим. Где в этой семье термометр, она тоже не знала, поэтому снова намочила платок и положила мальчику на лоб. Взглянула на Женьку: и она без изменений. Взгляд привлекла маленькая зеленая лампочка на столе. Ноутбук! Включенный! Не задумываясь, Алена зажгла верхний свет и села за стол. Вот уж чего она не видела давным-давно…

Женя не отключила интернет на ночь, наверное, у нее был безлимит. Алена открыла поисковик и задала вопрос «Что делать, если у ребенка высокая температура». Пролистала десяток сайтов. Напоить – пока отпадает, Левка спал, будить его не хотелось. Проветрить комнату – страшновато. Клизму… она в жизни никогда не делала клизму, и хотя интернет готов был услужливо вывалить на нее тонну информации о том, как к этому правильно подойти, самой клизмы тоже не было видно. Алена решила остановиться на обтирании прохладной водой. И это далось ей не так уж легко, ведь Леву надо было вначале раздеть, а кровать располагалась высоко над полом.

Бегая туда-сюда, она поначалу и забыла следить за тем, остаются ли в комнате клубы дыма. В любом случае, в глаза они не бросались. Она спохватилась, лишь закончив обтирание, и поначалу даже подумала, что наваждение прошло. Однако, приглядевшись, все же увидела мутные, белесые полоски, плывущие над ковром.

Алена надеялась, что утром Женька придет в себя и она сможет покинуть свой пост и заняться наконец собственными делами. А пока оставалось только ждать. Левка вертелся, вскрикивал во сне. Зимняя ночь была долгой, она тянулась, как тот самый «матрёшечный» кошмар, о котором упоминал мальчик. Алена решила не уходить из его комнаты. Она отцепила от розетки Женькин ноутбук, приволокла его в детскую и пристроилась за письменным столом под детской кроватью. Кстати тут обнаружилась и настольная лампа, можно было выключить общий свет. Ну вот, запускаем браузер.

Хоть какое-то занятие.

Одиночество действовало ей на нервы. За время совместной жизни с Федором она успела отвыкнуть от необходимости полагаться только на себя, но Темнобор вернул ее на те же рельсы.

Вначале посмотрим, сколько лет прошло с ее загадочного исчезновения. Алена вновь открыла поисковик и разыскала сегодняшнюю дату. Вот это да… десять лет.

Десять лет земной жизни. Она и не заметила, как они пролетели на острове Буяне.

Что ж… Выходит, Женька теперь старше ее на целое десятилетие.

А Лиза? Она, должно быть, уже выросла. Когда в школе пропала ученица, когда выяснилось, что Лиза вызывала Пиковую Даму и ее утянуло в Зазеркалье, Алена последовала за ней и нашла ее на Буяне. Лиза встретила там Сергея, паренька, который находился в то время в коме. Своей любовью она спасла его, и они ушли с ним обратно, в мир живых, а Алена с Федором остались жить на острове.

Интересно, поженились ли они с Сергеем? И если да… десять лет – немалый срок, выдержал ли их брак испытание временем?

Алена знала, как это можно проверить, хотя бы попытаться. Она же помнила фамилии Лизы и Сергея. Достаточно было войти в любую соцсеть и попробовать поискать пользователей с такими именами. Если однофамильцев будет много, хотя фамилии не самые распространенные, она узнает их по фотографиям.

Алена ввела в строку поиска адрес соцсети, открыла заглавную страницу и задумалась.

Нет, она не хочет знать.

Вдруг что-то пошло не так?

В ее памяти отпечатались слова старинного плача, которым Лиза буквально вытащила Сергея из небытия. Что если эта история окажется запятнанной правдой жизни? Нет, не стоит даже заглядывать за этот поворот.

Но руки сами ввели логин и пароль (еще галочку «не сохранять, чужой компьютер»), и вот она уже вошла в свой аккаунт. За эти годы он, как ни странно, никуда не делся. В личных сообщениях высвечивался пяток новых – ну условно новых, десятилетней давности, в основном с типовым текстом «эй, Кривицкая, куда пропала?». Некоторые из этих сообщений оказались прочитаны. Алена не удивилась: Федор говорил ей, что полицейские забрали из ее квартиры ноутбук и во время поисков использовали ее аккаунт, чтобы найти зацепки. Несколько оптимистичных «арабских шейхов» все еще слали ей приглашения в друзья.

Тренькнуло оповещение. Запрос на переписку от кого-то, кого нет в списке френдов.

Алена запоздало пожалела, что вообще раскрыла свой аккаунт. Что подумают те, кто и в самом деле был ее другом, когда увидят ее онлайн? Впрочем, в четыре часа ночи вероятность не слишком велика.

Ну кто там? Еще один араб-миллионер?

Нет. Федор Кузьмин. Как же он нашел способ присоединиться к всемирной сети? Наверное, у него не просто телефон, а смартфон. Но интернет… откуда?

Дрогнувшей рукой Алена кликнула «Принять».

«Аленушка, здравствуй. Если ты в Темноборе, может быть, увидишь мое сообщение. Пытаюсь связаться с тобой всеми способами, что только приходят в голову».

Собеседник онлайн.

«Я в Темноборе, да, – спеша, ответила она. – А ты-то где? Ты же на Буяне, да? Откуда там интернет?»

Впрочем, она же разговаривала с ним по телефону, а телефона на Буяне тоже нет. Не было. Может, у него объявился мобильный телефон – и мобильный интернет. Кто знает, как далеко зашел прогресс. Она нервно хихикнула.

Отправить.

Прочитано.

Быстрый, однако, там интернет. Жаловаться не приходится.

«Солнышко мое, как ты там? Как бы тебе найти дорогу назад? Когда ты собираешься вернуться? Скучаю».

От раздражения она цокнула языком. Да-да, я же тоже скучаю, но я задала тебе вопрос, даже два, почему ты не отвечаешь!

«Я тоже скучаю, тут навалились дела. Откуда у тебя интернет? Ты на Буяне или где?».

Отправить. Прочитано. Собеседник набирает ответное сообщение.

Левка застонал. Алена привстала, взглянула на него. Все по-прежнему.

Треньк.

«Аленушка, конечно, я на Буяне. Если ты помнишь, у меня нет возможности его покинуть. Интернет обнаружился в телефоне, по которому мы с тобой разговаривали. Я нашел мобильный после того, как потерял тебя».

«Потерял тебя». Как фатально, неотвратимо, непоправимо это звучало. Зачем!

Она не привыкла общаться с Федором по телефону или по интернету. Привыкла видеть перед собой его зеленые глаза, неизменно добрые, выражающие поддержку. Утыкаться носом в его широкую теплую грудь. Класть голову ему на плечо. Шептать на ухо. Ей трудно было доверить пальцам и чужой – Женькиной! – клавиатуре, нутру чужого – Женькиного! – компьютера слова любви и ласки. Как будто кто-то стоял за ее спиной и читал то, что было предназначено только ее мужу.

Она даже оглянулась, но, конечно, никого в комнате не было, кроме спящего Августа-Льва. Даже надоедливые струйки дыма не показывались сейчас.

Треньк.

«Я с ума схожу от волнения. Ты говорила, там зима. Где ты?»

«Я дома у одноклассницы. Случайно подключилась к интернету, надо было кое-что найти в сети. Но думаю, у меня потом уже не будет больше доступа».

Отправить. Прочитано. Молчание. Собеседник не набирает ответное сообщение. Ждет.

«Я тоже по тебе очень скучаю. Мне нужно здесь еще побыть. Я совсем ничего не сделала. Я совсем ничего не понимаю. Я не знаю, что мне делать».

Федор, Федор, я не знаю, что мне делать. Я хочу спрятаться у тебя на груди и чтобы ты прижал меня к себе, и укрыл, и успокоил.

Отправить.

«Я не представляю пока, чем я могу тебе отсюда помочь».

Эх, и я не представляю.

«Целую».

«Целую».

Алена подождала еще, но видно, Федору больше нечего было ей сказать. Она тоже не могла найти слов. Не хотела доверять мессенджеру свои страхи, свое стремление найти потерянную дочь, даже рассказ о посылке – точно ли от ушедшей из жизни мамы? – не могла заставить себя написать. И как поведать о Питере, если он все время ускользал и от взгляда, и от понимания: то ли это мальчик, то ли мужчина, пропавший неизвестно куда. И что рассказать о Женьке, не пускаться же в объяснения о том, что произошло годы назад в темноборской школе. Она не стала бы ничего скрывать, если бы Федор был рядом, а так…

Не знала она, как сказать и о черных воронах, что ищут ее. Может быть, мы не увидимся больше. Мне очень жаль. Я боюсь. Я хочу к тебе. Я не виновата.

Я тут могу погибнуть и не вернуться к тебе никогда, а ты уж сиди там, на острове, куда попал из-за меня, и не дергайся. Постарайся не волноваться. О том, что со мной случится, ты, наверное, даже не узнаешь никогда. Но ты, главное, не волнуйся. Так, что ли?

«Я тебя люблю».

Прочитано.

И только.

Алена вышла из своего аккаунта и закрыла браузер.

Увлекшись виртуальным общением, она не заметила, как активизировались белесые клубы возле пола. Они тянули вперед свои длинные бескостные пальцы, пока наконец не добрались до ее беззащитных голых ног. На секунду замерли и с еле слышным присвистом все-таки обвились вокруг лодыжек.

Конечно, Алена больше не была существом из плоти и крови, но магия подействовала и на нее. Она посмотрела вниз – слишком поздно, – обнаружила струйки то ли пара, то ли дыма и хотела было подтянуть ноги на стул, но уже не смогла. Так и сидела, не в силах пошевелиться. Обычный сон не мог спуститься к ней, поэтому она осознавала, что по-прежнему сидит возле ноутбука в комнате маленького Льва, в Женькиной квартире, но вместе с тем в голове начало проигрываться тягучее, вязкое сновидение.

Ей виделось, что она находится в непонятном сооружении, в креслах рядом с ней сидят ее мама и папа, только на самом деле они не ее родители, просто выдают себя за них. Тут же стоял старый телефонный аппарат с диском, и она поспешно крутила его, набирая заученный еще в детстве номер: позвонить домой, связаться с настоящими, пусть заберут ее отсюда! Ей не препятствовали. Диск срывался, проворачивался, и, кажется, у него даже не было четкой привязки к цифрам, но ей удалось набрать нужный номер.

Трубку снял папа. На заднем плане был слышен звук включенного телевизора.

– Папа, это я, привет.

– Привет.

Он был спокоен и не удивился ее звонку.

Между прочим, ночь на дворе, мог бы и поинтересоваться, почему она не дома в этот час!

– Что не спросишь, где я пропадаю, почему не дома?

– Да мы привыкли, дочка, ты нечасто заходишь. А какое сегодня число?

Она почему-то назвала день своего рождения.

– Ну да, ты давно уже справляешь праздники не с нами, Ален. А в чем дело?

То есть поздравлять ее с днем рождения он тоже не собирался.

Так, стоп, папа же умер.

– А где мама?

Она тоже умерла.

– Мама стирает.

Они там вместе? Алена немедленно нарисовала себе идиллическую картинку, как мама и папа воссоединились, так же живут одной семьей, как много лет назад, и ждут свою единственную доченьку. Она «заходит нечасто» – это он мягко выразился, она вовсе не заходит к ним, она же еще не умерла.

– Вы меня ждете? – спросила она, затаив дыхание.

– Сегодня? – раздумчиво переспросил папа и, кажется, что-то уточнил у мамы, прикрыв микрофон своей трубки. – Нет, сегодня не ждем.

Значит, еще не пора. Краем глаза Алена увидела, что у ног фальшивых родителей, на полу, сверкнули острые ножи, и испугалась. О, если бы и в самом деле была возможность поговорить, хоть по телефону, с ушедшими членами семьи! Но она вполне отдавала себе отчет, что сидит, скрючившись, при свете настольной лампы у ноутбука, который, как в насмешку, тоже ушел в спящий режим. Она не могла задать отцу ни одного из тех вопросов, что приходили ей на ум, только смотрела свой страшный сон, словно кино.

– А маму все же можно к телефону? – выговорила она.

В этот момент поддельная мама положила руку на рычаг телефона и усмехнулась. «Ты не похожа на нее, не похожа, даже совсем, ни капельки не похожа!» – Алена сорвалась на истерический вопль. Не было никаких сомнений, что сейчас последует что-то непоправимое…

Но тут закричал петух.

Белесые вихри разом схлынули. Алена встряхнулась, просыпаясь. Звук шел от невзрачного ночника, который, как оказалось, был еще и будильником. Петушиный крик, пусть даже исходящий от китайской поделки, прогнал морок. Оставалось только порадоваться, что хозяева не выключили его в выходной день – Женька говорила же, что сегодня суббота.

Может, и Левка поправился? Алена потрогала его лоб. Нет, такой же горячий, но спит поспокойнее. Послышались Женькины шаги. Хорошо бы она забыла о странной встрече нынешней ночью. Пусть решит, что беспорядок по всей квартире (который Алена и не подумала ликвидировать), как и поиск в истории браузера, – дело ее собственных рук.

Незваная гостья подхватила свою коробку и как можно тише шмыгнула за дверь. Теперь самое время вспомнить уроки Питера и стать невидимой.

В комнату ворвалась Женька.

– Как ты? – она поцеловала сына в лоб и нахмурилась. – Ой, какой горячий с самого утра. Надо срочно врача.

Она столь же стремительно выскочила прочь, едва не прибив Алену дверью.

Отлично, она помнит, что мальчик болен, и сейчас окажет ему помощь. Пора отступать. Лев вроде все еще спал, но Алена не рискнула воспользоваться для выхода окном, крадучись пробралась к двери и незамеченной покинула квартиру.

Женька жила на верхнем этаже, и в потолке лестничной клетки виднелась деревянная крышка люка, ведущего, по всей видимости, на чердак.

Стоило Алене пройти пару шагов, как крышка со стуком распахнулась и с чердака послышался тихий свист. Она вздрогнула.

– Тсс, не бойся, это всего лишь я. Ну, давай сюда.

Мальчишка Питер сверкнул белозубой улыбкой.

Алену захлестнули смешанные чувства. С одной стороны, она была рада его видеть, к чему скрывать. Приятно было узнать, что даже болезненные кошмары Льва-Августа не одолели храброго бойца. С другой – а где он был все это время, пока она, как ненормальная, перерывала Женькину квартиру и металась по этажам в чужом пуховике?! Как он мог втравить ее в такое, даже ничего не объяснив? С третьей стороны, он упоминал, что пока он будет с ней, ее не заберут черные птицы смерти, как их там, вóроны. Значит, прав приснившийся папа, сегодня ей скоропостижное свидание с близкими еще не грозит.

Впрочем, можно ли им верить? Привидевшемуся мороку, пригрезившемуся голосу, ненадежному Питеру.

– Это что все вообще было? – сказала она строго. Уперла бы руки в боки, да посылка мешает.

– Welcome to my life, – глумливо ответил он. – Добро пожаловать в мою жизнь.

– А если я не хочу… в нее пожаловать?

– Так фишка легла, детка. В этот раз тебя никто не спросил. Давай быстрее сюда, а то жильцы сейчас выглядывать начнут. Семь утра, выходной день, шум в подъезде – к чему? Давай, давай, поторапливайся.

Алена легко поднялась в открытый люк, и Питер опустил крышку.

– Ты можешь мне объяснить, что это все означает? – попробовала она снова.

– В общих чертах. Да что тут непонятного? Ребенка мучили кошмары.

– Он сказал, что мама пугала его Букой.

– Ну да. Кого мамы пугают Букой, тому часто снятся кошмары, не правда ли?

– Наверное, – не слишком уверенно согласилась Алена.

На чердаке было пыльно и темно, хорошо, что ей это уже не мешало. Мальчик Питер сел на козлы, верно, забытые строителями, и принялся весело болтать ногами.

– У него была парочка первостатейных кошмаров, уверяю тебя. А потом… ну кто ж знал, что ребенок нездоров. Он заболел. Может, вирус. Потом поперло всякое, знаешь, когда жар, лихорадка, голова мутная, там уже не сны, а примесь бреда, сам черт ногу сломит. Туда лучше не лезть. Здоровее будешь.

– В смысле «здоровее будешь»?

– В смысле, что и ты ими немножко заразилась. Правда же? И до тебя змейки дотянулись? Краешком, краешком, а зацепили. Это заметно. Что привиделось?

– В каком смысле? – как заезженная пластинка, повторила Алена и растерянно посмотрела на себя. Может, ожоги остались на ногах?

– Да нет, ты-то не заметишь. И никто не увидит, только такой эксперт, как я.

– А с ребенком все будет хорошо?

Питер пожал плечами.

– Наверное. Ну мама прочухалась, вызовет доктора, может, в больницу положат. Откуда мне знать?

– Но почему ты оставил меня одну? – с укором сказала Алена.

Она проговорила это почти помимо собственной воли. Унизительно было упрекать в том, что оставил ее без помощи, какого-то летучего мальчишку, пусть с вечера он и был похож на храброго богатыря. Кроме того, она до сих пор не научилась признаваться, что ей нужна помощь, а в нынешних происшествиях она и вовсе ни в зуб ногой. На самом деле ей хотелось просто сесть там же, где стоит, упереться и пригрозить, что она не двинется с места, пока ей не растолкуют все – все, без утайки, начистоту, а не то она… а не то она… Вот это ее и останавливало. А не то она – что? Очень охота Питеру с нею возиться. А нежелание обитателей иных миров хоть что-то объяснять было вполне понятно: меньше знаешь, спокойнее спишь, меньше можешь напортачить.

Почему же они не боятся, что я напортачу, если буду тыкаться, как слепой котенок? Или Питер приставлен к ней не как телохранитель (смешно, как раз тела она давно лишилась), а как предохранитель? Чтобы не допустить ее туда, где она могла бы…

Могла бы что?

– Каждому – своя битва, детка.

– Вообще я в какой-то момент решила, что невольно сменила тебя на боевом посту и это теперь мне придется защищать спящих детей от ночных кошмаров.

– Нет, – серьезно отозвался он, – ты тут не для этого. Да, и, возвращаясь к вопросу, зачем ты тут: придумала что-нибудь насчет наследия?

Она покачала головой. Какое там наследие? Она лишь смутно представляла себе, какое место занимает ее спутник в иерархии загадочных сущностей, тайно сопровождающих человеческое будничное прозябание. Да что там, она и в своих-то должностных обязанностях не вполне, наверное, разобралась.

Кто подскажет ей, куда обратиться? Такие знающие люди есть, вот Федору помогала его соседка баба Нюся. Правда, она и тогда уже была очень старенькая, а теперь целых десять лет прошло. И адреса ее она все равно не знала.

А ведь было время, наши предки общались с теми, кто живет рядом с ними! Именовали их домовыми, водяными, русалками, лешими, кикиморами… буками опять же… И в доме они были, и рядом, и в каждом ручье, и в каждом луче. Да, предки точно понимали больше нашего, а чего не понимали – о том догадывались.

Алене захотелось, чтобы нашлась какая-нибудь инструкция, где пращуры записали бы то, что знали, и то, о чем догадывались, и передали бы грядущим «просвещенным» поколениям, которые сумели построить космический корабль и затянуть планету в глобальную паутину интернета, но перестали видеть то, что происходит у них под самым носом. Жаль, что нет таких инструкций. Хотя…

– Я знаю, куда нам направиться, – сказала она решительно. – В библиотеку!

В городской библиотеке когда-то работала Аленина бабушка. Когда у мамы закончился отпуск по уходу за ребенком, а места в садике так и не появились, бабушка стала брать Алену к себе. Девочка тихо играла прямо на полу, выкрашенном рыжей, как таракан, краской, рисовала в уголке или листала детские книги.

Библиотека располагалась на втором этаже старинного здания – первый этаж из крашеного кирпича, выше дерево – и лестница, по которой надо было карабкаться наверх, тоже была старой, с очень узкими и очень высокими ступенями. Маленькая Алена просто бралась руками за одну из верхних ступенек, чтобы влезть на следующую. Путь был долгим и опасным. Притомившись, можно было посмотреть в окно, ведь лестница шла впритык к стеклу, к которому кое-как лепились перила. Но чересчур задерживаться было нельзя, ведь в библиотеку спешили читатели: и взрослые, и дети. Даже большие поднимались с трудом и тоже порой хватались рукой за одну из верхних ступенек, Алена видела. А уж как страшно было спускаться! Стопу надо было ставить вдоль ступени, а ни в коем случае не поперек, чтобы не полететь кубарем. Вот какая крутая была лестница.

– Памятник архитектуры, – повторяла бабушка, следя за тем, как ее внучка преодолевает подъем.

Здание нравилось и бабушке, и ее коллегам. Потолки были высоченные, а окна закрывали настоящими ставнями, если солнечный свет мешал читателям погружаться в мир книг. Сами ставни и наличники были резными, но Алене не удавалось их рассмотреть: все-таки второй этаж. Бабушка с гордостью говорила, что там есть и кони, и русалки-фараонки, и петухи с жар-птицами, «все, что душе угодно в библиотеке». Алена обещала себе вырасти и разузнать, почему именно эти фигуры нужны в библиотеке, но надо же, совершенно забыла об этом! Здорово, что теперь она может летать и ничто не помешает ей рассмотреть эту причудливую резьбу.

– Бабушка знала столько интересных вещей, ты не представляешь! – радостно рассказывала она Питеру на лету. – Например, вот люди до сих пор на новоселье первой в квартиру впускают кошку. Уже даже не помнят, почему так нужно. А все потому, что наши прадеды верили, что на первого, кто входит заселяться в новый дом, спускается злой дух, и кто первый входит, тот и умрет первым. Вот они и придумали хитрить и запускать первым того, чей век и так недолог, курицу, петуха или там кошку.

– Что ж ты сразу не поспешила повидаться с бабушкой? – спросил угрюмый Питер.

Он вновь стал взрослым, и его озорство пропало вместе с мальчишеским обликом, а вредность осталась.

– Она умерла. Я окончила год на пятерки, но она все равно умерла.

Питер не извинился. Если раньше он сказал о себе правду, для него понятия смерти не существовало – давно ли, всегда ли, это уже другой вопрос. Впрочем, возможно, в «бойцы невидимого фронта» идут только те, у кого не осталось в живых никого из родни, – такие, как она сама.

Да, Алена сейчас спешила на свидание не с бабушкой, а с самой библиотекой. С бесконечными стеллажами, между которыми она пряталась в детстве. Она до сих пор помнила, как можно включить хитрые лампочки, источники дополнительного света, когда хочешь порыться на самых дальних полках. Знала, где стоит стремянка, чтобы добраться до верхотуры. Став старше, Алена выучилась и пользоваться картотекой. Возможно, книги не захотят раскрывать секретов, но она была уверена: в библиотеке появились и новомодные средства информации – компьютеры с выходом в интернет.

– Топили там всегда плохо, – вспоминала она, – и бабушка приносила на работу опасный электрический камин с открытыми спиралями. Спиральки раскалялись докрасна, и бабушка отгоняла меня от них подальше, чтоб я не обожглась. Еще она очень боялась, что случится пожар, и…

Алена остановилась резко, как будто с размаху налетела на стену. Они добрались до места назначения, но вместо памятника архитектуры перед ними был лишь мертвый остов. Белые кирпичи первого этажа стали черными от сажи, а от деревянной надстройки не осталось почти ничего.

Пожар случился не только что, горелые деревяшки занес снег, но запах гари еще стоял вокруг. Она вдруг вспомнила, как пахло в библиотеке летом, и задохнулась от горя.

– К-когда? Как?

– Откуда мне знать.

– Но книги!

И лестница. И наличники с резьбой. Она никогда не узнает теперь, кто там был изображен и почему.

– Какие-то книги наверняка остались на первом этаже, – рассудительно сказал Питер. – Правда, их могли подпортить водой при тушении пожара. Но это же не единственная библиотека в городе.

– Единственная, которая… «наследие».

– Давай сюда.

Питер спланировал к незакрытому окну первого этажа и шагнул внутрь. Алене туда вовсе не хотелось. Впервые за то время, как он вытащил ее с Буяна, она воспрянула духом, поверила, что в стенах родной библиотеки найдет и пристанище, и ответы на свои вопросы. Удар был таким, как будто она вновь потеряла близкого человека. Бабушка была в разводе с дедушкой и вкладывала в библиотеку всю душу. Если где-то и искать наследие, то здесь. А теперь этот путь уничтожен.

Книги, наверное, все же вывезли отсюда. Повсюду валялись полусгоревшие перекрытия, обломки рам и прочий мусор, но не книги.

А сотрудники? Здесь работали влюбленные в литературу девушки и заботливые, мягкие женщины, поившие Алену домашним компотом из смородины. А читатели? Те самые загадочные и любимые читатели, для которых все придумывалось, для которых рисовались стенгазеты и подходящие издания красиво выкладывались на самые видные полочки к круглым датам и национальным праздникам.

– Камин, что ли… – пробормотала Алена. – Но как же с этой лестницей крутой…

Она не могла договорить эту мысль до конца, но Питер понял. И на его лице впервые отразилось что-то, похожее на сочувствие. Он прикоснулся ладонью к кирпичной кладке, постоял так полминуты и уверенно сказал:

– При пожаре никто не погиб, не бойся.

– Точно? Откуда ты знаешь?

– Посмотри сама. Посмотри, ты увидишь.

Он взял ее за запястье и приложил ее руку к кирпичам. Что-то сверкнуло перед ее глазами, затем стало горячо, но она не отдергивала ладонь. Потом все кончилось.

– Видишь? Это просто.

– Я не понимаю. Что я должна была увидеть или ощутить? Я же не знаю!

– Ты видела. Была молния и пожар. Тебе не стало больно. Никто не погиб. Все произошло ночью. Тут никого не было.

Алена кивнула, подумала немного и перевела дыхание.

– Спасибо.

Непроглядная тьма размылась сереньким, тусклым дневным светом. Алена так и сидела на каком-то куске дерева, не в силах придумать, куда направиться теперь. Та жизнь, в которой она на велосипеде уезжала купаться на речку, носилась по пыльным дворам и лазила на деревья, окончательно осталась в прошлом, и тяжелая дверь за ней затворилась навсегда. Теперь ее удел – промерзшие чердаки и припорошенные снегом пожарища, чужие кошмары и полная беспомощность. Она страшилась остаться одна и не знала, чего ждать от Питера. Но к кому еще обратиться за помощью? Она не знала, где искать маленькую заблудшую девочку, – да что там, даже не представляла, как может выглядеть душа неродившегося ребенка.

– Ну ладно, – сказал наконец Питер. – Полечу по делам, а ты тут пока поскучай.

Не оборачиваясь, Алена кивнула.

Взгляд ее блуждал меж обгоревших стен и обломков перекрытий. Она привыкла к запаху гари и перестала его ощущать.

Наверное, ее вновь одолела дремота, потому что постепенно из дымки проявилась знакомая крутая лестница. С одной стороны она прилегала к покосившимся от пожара рамам, в которых от жара полопались стекла, а перила проломились и повисли, как перебитые ветви.

«Призрак лестницы», – лениво подумала Алена.

Она не смогла бы сказать, сколько прошло времени, прежде чем на ступеньках послышалась какая-то возня. Цепляясь руками за ступеньки, вверх карабкалась светловолосая девочка лет трех-четырех. Она была одета по-летнему, и пышная темно-синяя юбка с блестками не слишком облегчала ей задачу. В новомодных леггинсах было бы намного легче.

Алена вскочила. Та ли это детка, которую она безуспешно ищет? Или кто-то другой? В любом случае, призрачная лестница выглядела ненадежной, перила местами отсутствовали. И куда это она собралась, если второй этаж рухнул целиком?

– Погоди, постой! – вскрикнула она и бросилась в погоню.

Девочка заторопилась, и у Алены уже не оставалось времени, чтобы задуматься, куда она встряла: пришлось быстро взбираться по лестнице, которой еще десять минут назад здесь не было, на этаж, от которого ничего не осталось при пожаре.

Конечно, малышка добралась доверху первой и скрылась из глаз. Отдуваясь, Алена выбралась на рыжие доски, похожие на проржавевшую палубу потонувшего корабля.

Что ж. Призрачная библиотека была очень похожа на воспоминания ее детства. Полки-миражи таили в себе несметные сокровища – все те книги, которые она мечтала прочитать, когда вырастет, да так и не успела, а теперь не прочтет уже никогда. Над небольшими столиками гостеприимно горели уютные лампы, приглашая удобно устроиться с выбранным на сегодня приключением или путешествием. Вздохнув, Алена направилась в глубь зала, где, как она знала, сидит библиотекарь. По пути она заглядывала в лабиринты между полками, но малышка в юбке, похожей на звездное небо, куда-то запропастилась.

Вот и стол, за которым работает библиотекарь. Пустой?

Еще одна волна разочарования накрыла Алену с головой.

Конечно, стол был пуст. Вся библиотека была не более чем призраком, мороком, а может быть, и сном. Питер заверил ее, что при пожаре никто не погиб, так откуда тут возьмется библиотекарь? Да и ребенок ей, скорее всего, просто примерещился, так напряженно она размышляла о собственной ненайденной дочери.

– Одни вопросы, ответов нет, – пробормотала Алена.

Она протянула руку к настольной лампе, зря горевшей на пустом столе, и нажала на кнопку. Щелчок, и свет погас. Одновременно потухли и все лампы над читательскими столами.

– Мы еще работаем. – Строгий голос заставил Алену подпрыгнуть на месте. – Что вы хотели, девушка?

Из закутка выглянула молодая женщина – по всей видимости, библиотекарь. Ее светлые волосы были убраны в старомодную прическу-шишку. Впрочем, кто его знает, какие прически входили в моду в те десять лет, что пропустила Алена… Легкий шелковый шарфик весеннего, бирюзового цвета был повязан наподобие мужского галстука, а наряд напоминал о форме стюардессы. Правда, поверх красивого костюма была накинута объемная серая кофта: видно, в библиотеке по-прежнему плохо топили. В руке она держала большую кружку – такую в последнее время принято стало называть бокалом, – на которой был нарисован кораблик на шпиле Адмиралтейства.

– У меня был такой значок, – некстати сказала Алена. – Ну или похожий. Он потерялся.

– «Из забывших меня можно составить город».

Алена не знала, зачем библиотекарь процитировала эти строки, но отозвалась мгновенно, как будто это были заранее обговоренные пароль и отзыв:

– Иосиф Бродский.

Она пожалела, что не помнит стих наизусть, но строчка врезалась ей в память. Да, город. Именно.

Библиотекарь одобрительно кивнула, пристроила кружку куда-то на полку и вернулась на свое рабочее место.

– Так что вы хотели почитать? – спросила она вежливо.

– Я… мне показалось, что сюда только что забежала маленькая девочка. Залезла по лестнице. А я за ней. Я вообще ищу свою маленькую доч… девочку.

Аленин язык не повернулся, чтобы произнести непривычное слово.

– Дети? – удивилась библиотекарь. – Здесь, конечно, бывали дети, но до пожара, сами понимаете. Что им делать здесь сейчас? Прямо скажем, тут для них небезопасно.

– Да, я с вами полностью согласна, поэтому и забеспокоилась. Этой лестницы вообще только что не было. И тут на тебе, и лестница, и ребенок. Ну я и…

– Я не видела тут девочку.

– Может, она спряталась где-то за полками?

По своему опыту Алена помнила, что здесь есть где спрятаться. О, лучшего места для пряток в мире не было.

– Давайте поищем, – согласилась любезная библиотекарь.

Они искали обе, обошли весь зал не по одному разу, но никого, конечно, не нашли.

– Вам, наверное, показалось, – предположила запыхавшаяся девушка, вернувшись к своей кружке с корабликом. Оттуда все еще шел пар.

– Да наверняка, – с досадой отозвалась Алена. – Мне вообще все это кажется, ведь библиотека сгорела. И второй этаж, который обвалился, и книги, которых тут давно нет, и вы мне тоже кажетесь. Но с вами я разговариваю, а ее не могу найти.

– Ну так-то да, – согласилась библиотекарь, отпила из кружки чаю и спохватилась: – Вам налить?

– Налейте.

Терять ей было уже нечего. Она смотрела, как девушка берет в руки тяжелый заварочный чайник с пышным пионом, как льет в кружку, на которой нарисован маяк, горячий коричневый чай.

– Может, еще ложку смородинового варенья? Я варила сама. Вместо сахара если.

Алена кивнула. У нее перехватило горло. Впервые она так свободно общалась с призраком, которого, казалось, собственный статус совершенно и не печалил. Или как назвать человека, который ходит на работу в сгоревшую дотла библиотеку? В голове крутился вопрос «И много ли у вас нынче читателей?», но она понимала, что, задав его, рискует обидеть милую девушку. Вместо этого она погладила пальцем маяк, нарисованный на кружке, и попробовала сладкий напиток. С ней-то уже ничего страшного не произойдет.

– Так значит, вы к нам не за книгой, – тактично вернулась к разговору библиотекарь.

– Я за девочкой… я ищу свою дочь.

– Дочь? Разве у вас есть дочь?

– Я считала, что нет. Я не рожала… но мне сказали, что она заблудилась здесь, когда я… выпала из ткани реальности.

– «Выпала из ткани». Как изящно вы сформулировали.

Девушка отвернулась, сжимая кружку обеими руками. Алене почудилось, что за этим жестом что-то скрывается (может, она ненароком задела чувства библиотекаря?), но расспрашивать она не рискнула, только повторила:

– Да, и в общем, я просто хотела бы понять, где мне ее искать.

– Я никогда не слышала ни о чем подобном.

– Но это не значит, что это невозможно, правда?

Алена и сама никогда не слышала ни о чем подобном. Она могла бы и усомниться в словах Питера, но ведь девочка существовала, она видела ее буквально только что и последовала за ней сюда!

– Ну попробуйте ее позвать, – без уверенности посоветовала библиотекарь.

– Я… Я не знаю, как ее зовут.

Это звучало глупо. Алене даже не требовалось смотреть собеседнице в лицо, чтобы осознавать это.

– Давайте начнем с начала, – дружелюбно предложила девушка. – Вы умерли, а потом у вас родился ребенок. Так?

– Нет, – возмутилась Алена. – Нет, я не умерла. Я прошла через зеркало, и меня приняли на работу на острове Буяне.

– Ага.

– А поскольку я не живу и не умерла, душа моего ребенка пришла в этот мир и потерялась тут.

– Так не бывает.

– Откуда вам знать?

– Знаю.

– Но…

Уверенность молодого библиотекаря заставила Алену задуматься. Она пошла к столикам для читателей, поставила кружку на стол, рядом со своей неразлучной почтовой коробкой, села и потерла глаза.

– У меня голова кругом, – призналась она. – Я тоже считала, что это совершенно невозможно, но мне сказали…

Библиотекарь присела рядом.

– Кто?

– Кто?

– Да, кто сказал? Может, с этого начнем?

За чаем с ложкой смородинового варенья, за все еще горячим в желтом круге настольной лампы чаем, Алена незаметно для себя рассказала работнице библиотеки все, что с ней произошло. Не стала только вдаваться в подробности о том, что вышло у них в школьные годы с Женькой, да и о том, что влезала в соцсети, распространяться не стала. Незаметно они перешли с девушкой на ты. Та представилась Машей.

– Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что, – заключила библиотекарь.

– Ну понимаешь, когда я жила в этом городе, я и не подозревала, что тут происходит что-то такое… параллельное нашему привычному существованию.

– Все предпочитают не вдумываться.

– Знают и не вдумываются? – не поверила Алена.

– Знают. И забывают. Дети живут в мире, очень похожем на тот, где обретались наши предки. А уж тем, как ты слышала, на каждом углу кто-нибудь встречался. То домовой, то водяной, то леший. Всюду жизнь. Раньше люди воспринимали эти сущности как хозяев стихий, теперь видят скорей наемных работников.

Эти мысли уже приходили Алене в голову, вот только нюанс о «наемных работниках» был новым. Она окинула взглядом библиотеку, вспомнила сотрудницу почты Ирину и свою старую знакомую – Летучую Мышь, на место которой заступила, – и вынуждена была согласиться. Ну не то чтобы наемных работников, разумеется, однако что-то в этом ракурсе. Правда, про Ирину Питер говорил, что она человек, причем живой человек.

Алена было раскрыла рот, чтобы спросить Машу, живая ли она (и человек ли), но все-таки решила, что такой вопрос в высшей степени бестактен, а библиотекарь ей понравилась – и она была пока единственной здесь, кто вызвался ей хоть как-то помочь.

Да, еще Питер, но он не считается. Для начала – он же и спихнул ее сюда.

– А ты знаешь, кто такой Питер? Ну тот, кого я назвала Питером?

Маша повела плечами.

– Думаю, что да.

– И кто?

– Не могу пока тебе сказать.

Ну вот, началось. Алена заглянула в кружку: пустая. И чая больше нет, и ответов на свои вопросы она не получит, даром что торопилась за ними в библиотеку.

– Ну я пошла тогда, – уныло пробормотала она.

– Погоди. – Маша встала и потянулась. – Ты же не зря сюда пришла.

– За девочкой…

– Девочку я не видела, не знаю, но раз ты забрела в мою пещеру с сокровищами, я тебя пропущу. Сумеешь выйти – заберешь с собой то, что выберешь.

– Выйти откуда?

Маша махнула рукой, и изумленная Алена увидела, что вторым этажом сгоревшая библиотека теперь не ограничивается. Пожар явно пошел ей на пользу, хотя бы в призрачном аспекте, и теперь деревянная лестница вела еще выше, на третий этаж.

– Пещера с сокровищами?

– Ну так это обычно называют. Ты же сама подумала именно этими словами, «несметные сокровища», когда увидела мои книги, да? Насколько я помню, ты всегда воспринимала книги так. Можно назвать библиотеку и пещерой Аладдина. Сим-сим, откройся!

Библиотекарь улыбалась, но Алена не отвечала на ее улыбку. Слишком похоже это было на сказку, а у сказок, как хорошо знала опытная читательница, свои законы. Каков герой, таковы и сокровища, Маша права: при жизни Алена больше всего любила книги и их считала своими верными друзьями. Но как они помогут ей сейчас? Неужели в них она, как и надеялась изначально, найдет ответ? Или хотя бы подсказку…

– А что значит «если сумеешь оттуда выйти»? Какие вообще возможны варианты? Если это пещера с сокровищами…

– То ее охраняет огнедышащий дракон.

– Ты дракон? – ужаснулась Алена.

– Не я, – библиотекарь продолжала терпеливо улыбаться.

– Он ждет там? На третьем этаже, которого у этого здания отродясь не было?

Маша закивала.

– Наше счастье, что он не знаком с запахом хоббитов… – вполголоса подбодрила себя Алена.

Хотя утешеньице было так себе: вряд ли на третий этаж сгоревшей библиотеки покушался кто-нибудь еще, кроме полупрозрачных призраков, так что если дракон хоть с кем-то на своем веку и был знаком, надеяться Алене было не на что.

– Там правда дракон? – со вздохом спросила она, подхватывая коробку и поглядывая в сторону ярко освещенной лестницы.

Маша пожала плечами.

– Я не уверена. Видишь ли, мне туда путь заказан. Я просто библиотекарь. У меня есть должностные инструкции. Если ты не берешь книг на дом, можешь идти хоть сейчас.

Алена знала, что сворачивать теперь нельзя: так сказки не работают. Открылась какая-то дверь – надо идти туда, иначе она больше никогда не увидит лестницу-фантом и, скорее всего, весь остаток вечности обречена ходить кругами, безо всякой надежды вновь увидеть маленькую девочку в юбке цвета ночного звездного неба.

– А за сокровищем кто пойдет? Нет, мне туда.

Она еще раз тяжело вздохнула, оглядела хорошо знакомый уютный зал и двинулась вперед, туда, где никогда еще не была.

Лестница была залита ослепительно ярким светом, а ступеньки оказались такими же крутыми, как на предыдущем пролете. Поднимаясь, Алена крепко сжимала картонную коробку, а свободной рукой хваталась за верхние ступеньки.

Сам зал был погружен во тьму. Странно, ведь даже зимний день не мог продолжаться так недолго. Так легко представить, что в темноте подстерегает чудовище! Впрочем, что может ей теперь сделать даже самый страшный монстр? Откусить голову? Но ведь у нее нет тела, значит, никакие людоеды и кровососы не причинят ей вреда.

– И вообще, темноты как таковой не существует, – сказала себе Алена. – Темнота не более чем отсутствие света. Сейчас глаза привыкнут…

Постояв с закрытыми глазами на месте, у верхней ступеньки лестницы, она медленно двинулась вдоль стены, подняв руку примерно на тот уровень, где, по ее прикидкам, мог располагаться включатель. Не пройдя и пары шагов, она ударилась головой о скат крыши. Мезонин. Вот куда она попала. Кажется, у здания библиотеки был мезонин. Или нет? Алена точно помнила одно: такой вот лестницы наверх в зале на втором этаже не было. Но может, ее соорудили потом, чтобы использовать чердачное пространство? Не пропадать же ему зазря. Читальный зал ближе к звездному небу! Предложение для романтиков! Алена мысленно поаплодировала решению современных библиотекарей. Она и сама с удовольствием бы устроилась тут с книжечкой, если бы здание не сгорело целиком и полностью.

Если это мезонин, то тут может и не быть верхнего света. Возможно, библиотекари поставили рядом с диванчиками уютные торшеры в пластиковых абажурах с бахромой. Алена знала, почему именно такие светильники предстали перед ее внутренним взором: такой торшер стоял в квартире ее бабушки, а библиотека стала для нее вторым домом. Но как в темноте разыскать сокровище, о котором говорила Маша? Где найти ключ?

Алена развернулась к предполагаемому центру, сделала еще несколько шагов и налетела на какую-то мебель.

– Да что с тобой такое, ни на минуту тебя оставить нельзя!

Питер. Она сразу узнала его голос, хотя не видела его в темноте. Интересно, как он ее нашел.

– Тебе-то какое дело, – огрызнулась она. – Я тут сокровище должна добыть.

– Какое же?

– Понятия не имею. Но, по крайней мере, я куда-то продвигаюсь.

– Куда-то, но не вперед.

– Я видела ее, Питер.

– Кого?

– Девочку.

– Какую еще де… А! Ребенка! Ребенка, которого ты ищешь, да? Ты видела ее тут?

Питер присвистнул.

– Я знала, знала, что она здесь, – торопливо, стараясь убедить саму себя, проговорила Алена. – И я ее видела, только потом потеряла. Она поднималась наверх.

– И ты за ней.

– Вот именно.

– «Всё выше, и выше, и выше…», – пропел Питер. – «И вместо сердца пламенный мотор». А вместо мозгов что?

– Иди ты! Ты мне надоел. – Очень глупо было препираться тут в темноте, упираясь бедром в диван или кресло и ожидая непонятно чего. – Лучше бы нашел, где включить свет, раз ты такой умный.

Щелчок – и в мезонине стало светло. Алена оглянулась. Она не увидела ни торшеров, ни диванчиков, которые успела вообразить. Стукнулась она действительно о кресло, такое тяжелое, массивное кресло, как из сериалов Би-Би-Си о Джейн Эйр и мистере Рочестере, на которого вдруг нашла блажь нарядиться гадалкой. Она всегда представляла себе мезонин как небольшой декоративный элемент и удивилась: тут оказалось почти столько же места, сколько и в зале на втором этаже, несмотря на покатую крышу. Тут тоже стояли полки с книгами и ящички каталога. Они окружали единственное кресло, как деревья на лужайке. Питера нигде не было видно. Подняв голову, Алена поискала источники освещения, но не увидела и их. Свет шел ниоткуда и отовсюду, словно в лесу, когда солнце скроется из виду.

– Питер! – позвала она, удивляясь, куда он подевался, и пытаясь определить, где же все-таки прячутся лампы. А когда опустила глаза, увидела испуганную бледную худышку в белом балахоне, с какими-то желтовато-русыми волосами, торчащими во все стороны.

Саму себя.

Зеркальное стекло отделяло ее сейчас от лестницы… от того места, где только что была лестница. Теперь-то видно было только отражение глухого угла. Алена нерешительно приблизилась – шаги отдались гулко – и приложила ладонь к стеклу: холодное, даже ледяное, каким бывает оконное стекло при сильном морозе. Оно-то откуда здесь взялось? Не прошла же она вновь сквозь зеркало, как тогда, когда отправилась вслед за пропавшей Лизой? На этот раз она ровным счетом ничего не почувствовала. Но зеркальная стена отрезала ей путь назад.

Алена отступила и села в кресло. Вопросительно посмотрела в глаза своему отражению. Где же обещанное сокровище, «то – не знаю что»? И что надо сделать, чтобы его обрести?

Она даже не слишком удивилась, когда вторая Алена, та, что в зеркале, перестала повторять ее движения. Она встала и подошла ближе к стеклу, а на лице ее появилось насмешливое выражение.

Ироничные попутчики и встречные-поперечные к этому моменту Алену уже изрядно достали. Всех нынче потянуло на эту позицию – зубоскальство свысока, никто ничего не желает объяснить, и ее собственное отражение, конечно, туда же. Она скрипнула зубами.

– Злишься, – понимающе произнесла зазеркальная девица. – Аж искры летят. Но ты ведь сама сюда пришла, по доброй воле?

Голос звучал непривычно. Причина была то ли в стеклянной преграде, то ли в том эффекте, что возникает, когда слышишь свой собственный голос с магнитофонной пленки или с экрана телевизора. Алена решительно не узнавала его. Он был отчужденным, суховатым, усталым. Впрочем, может, голос и в самом деле принадлежал истинной хозяйке этого призрачного мезонина, может, она скопировала с Алениного только внешний вид?

– Ну не о том ты думаешь, – мягко упрекнуло ее своевольное отражение. – Ну ладно. Ты пришла, будем так говорить, к дракону за сокровищем, и тебя ждут положенные испытания. Числом, как ты уже догадалась, три. И вот испытание первое. Твой спутник, нареченный тобою Питером.

Зазеркальная Алена театрально вытянула руку по направлению к красному бархатному креслу рядом с собой – и там действительно сидел этот негодник. Мгновение назад его там точно не было, ведь Алена сидела в этом кресле, и ее отражение тоже.

– Задание первое, – повторила девица. – Кто такой Питер.

Алена слегка опешила. Ее спутник, принявший вид мальчишки, сидел смирно и без выражения смотрел на нее.

– Каким образом, интересно, я могла бы это узнать?

– Ты можешь задавать вопросы, например.

Отражение сделало несколько шагов, и Алена узнала собственную манеру: она расхаживала так у доски, когда была учительницей в школе. Целую жизнь назад.

– Можно задавать ему вопросы?

– Ему… или мне… Это без разницы. Отвечать будем, как полагается, «да» или «нет». Ты же не забыла правила этой игры?

– Игры?

Алене казалось, что она забыла правила всех игр, она так давно вышла из детского возраста. Кажется, правила игры звучали противоположным образом: «да» и «нет» не говорите, черное с белым не носите? Или это другая игра.

– Вот так вот будем сидеть тут и гадать?

– Ну почему же просто так, – с энтузиазмом откликнулось отражение. – Сейчас мы добавим интригу.

Как по мановению волшебной палочки, по полу поползли струйки дыма. На этот раз дым был черным. Алена переводила взгляд с отражения в собственный загончик за зеркальным стеклом и обратно, но картина не менялась: дым был везде, и довольно едкий.

– Время пошло! – радостно объявила отвратительная девица.

– Гхм, – включилась Алена. – Я уже знаю, что Питер не человек.

– Да.

– И живет не одну сотню лет.

– Да.

– Судя по тому, что я знаю, он приходит к спящим детям…

– Да!

От подбадривающего тона зазеркальной училки Алену уже стало помаленьку трясти. Она невольно задалась вопросом: неужели ее попытки поддержать учеников вызывали у них такое же раздражение. Дым подобрался ближе. Она кашлянула и подтянула ноги в кресло. Питер остался сидеть как сидел.

– Чтобы спасти их от ночных кошмаров.

– Нет.

Ответ был неожиданным, как будто у нее прямо перед носом захлопнули дверь. Как это «нет»? Она же сама видела!

Поганец скорчил рожу и отвернулся. Черный дым коснулся его ног.

– Он приходит к детям, которые боятся…

– Да.

– Потому что они боятся?

– Бинго!

– Но не чтобы их спасти…

– Хорошо.

Ноги Питера полностью скрылись в клубах черного дыма. Он не показывал, что ему больно. Не шевелился. Может, уснул и видит кошмар, как она в гостях у Женьки? Зазеркальная девица, однако, стояла как будто бы на островке, дым обтекал ее белый балахон. А тот отсек, где была заперта Алена, понемногу заполнялся. Воздуха становилось все меньше.

– Он сражается с кошмарами.

– Нет.

– Но он побеждает кошмары. Я видела!

– Да.

– Он… побеждает кошмары… Он… поглощает их?

– Да! – обрадовалось отражение. – Питается ими. Покушает – и баиньки. Да, Питер?

Тот промолчал, не пошевелился. Очевидно, загадку она пока не отгадала. Кто же может питаться детскими кошмарами? Что за странное чудовище стало ее спутником?

– Значит, он приходит к испуганным детям…

– Отлично. Ты идешь отлично. Поторапливайся только, а то тебе станет нечем дышать.

Девица постучала по запястью, где обычно носят наручные часы. Алена узнала и этот жест из своей педагогической практики: так она напоминала детям, пишущим очередную контрольную, что до звонка остается немного. Жест был продуманным, ведь она говорила с учениками по-английски, а двоечникам требовалась дополнительная подсказка. Визуальная опора. Ее передернуло. Наверное, она и сама была ходячим кошмаром для некоторых детей.

Клубы дыма взметнулись, как языки костра. Она совсем перестала видеть Питера.

– Прекрати, – мягко сказал ее двойник. – Прекрати. Ты идешь не туда. Прекрати.

– Я только что шла «отлично», по твоим словам!

– Я про твои мысли. Ты в них не туда идешь. Давай отгадывай дальше. Питер приходил к детям, которые уже были испуганы, он просто пользовался их кошмарами, но не запугивал их. Так кто же их запугивал?

Алена покопалась в памяти. Женька забрала сына из парка, а Питер прятался за елкой и прислушивался. Она что-то говорила мальчику. А потом Левка рассказал об этом ей. Да, что-то там было.

– Левке что-то сказала его мама, – проговорила она медленно, отодвигаясь как можно дальше от тянущихся к ней черных щупалец. – Мама сказала ему, что его может съесть… Бука. Да.

Продвижение дыма остановилось. Он замер, будто в раздумье.

– Бука. Отлично, – с удовлетворением подытожило отражение. – Бука он и есть. Неплохая должность, правда? Ну не хуже других.

– Это что, правильный ответ? – не поверила Алена.

– Это правильный ответ, ты получаешь за него один балл.

– А почему не уходит дым? Я хотела бы посмотреть ему в глаза, этому… Питеру.

Зазеркальная Алена картинно зажала нос, как бы показывая, что запах дыма досаждает и ей.

– Ты еще не догадалась, откуда этот дым.

– Это уже второй вопрос?

– Можно сказать и так. Да. Так будет справедливо.

Черный дым пугал Алену, действовал ей на нервы, но теперь он хотя бы держался на месте, еле заметно колыхаясь. Теперь она уже не боялась, что он поглотит ее. Однако опасность задохнуться, пожалуй, сохранялась. Ведь ее отделяло от лестницы глухое стекло, а кислорода тут надолго не хватит.

– Плохо, – пожурила ее Лже-Алена.

– Слушай. Может, хватит уже подслушивать мои мысли?

– Ну извини!

Та развела руками, столь же картинно, безо всякого раскаяния.

– Если ты – мое отражение, тебе следовало бы знать, что у меня легкая степень клаустрофобии.

– Это к делу не относится.

– И запирать меня в замкнутом пространстве вообще чревато!

– Это к делу не отно… Ой, прости. Это к делу относится, да.

Черный дым колыхнулся, как собака, увидевшая, что на стол ставят блюдо с лакомством. Будто приготовился к атаке. Алена подтянула колени к подбородку и задумчиво посмотрела на своего двойника.

– Дым, – сказала она.

– Да!

– Это что же, страх?

Зазеркальная училка аж подпрыгнула от радости:

– Йес! Ит из! Это страх, Алена Вячеславовна, твой собственный страх. А ну, изыди!

Она махнула руками, и дым попятился, стал скручиваться в тугие бухты, словно корабельный канат, и наконец развеялся, как будто его и не было. Питер по-прежнему сидел в кресле.

– Твой собственный страх, – со значением повторила девушка, глядя ей прямо в глаза. – Все это – только твои страхи, и только ты можешь взять их под контроль.

– И птицы? – вдруг задохнувшись, прошептала Алена.

– Черные птицы? Вороны-убийцы, которые утащат тебя прямиком на тот свет? Разумеется.

– А ты говорил! – напустилась она на Питера. – Ты…

– Не стоит ругать его. Помнишь, он питается страхом. Он был голоден.

Лже-Алена ласково потрепала мальчишку по голове. Он все же избегал смотреть на Алену. Может быть, за многие века он не полностью еще утратил чувство стыда. Хотя надежды на это, честно сказать, было мало.

– Лучше прогони его сейчас, – посоветовал Алене двойник. – Лучше будет, если мы обсудим третье задание без посторонних ушей. И без страха. С открытыми глазами.

– Хм. Питер… или как там тебя… Бука. Не мог бы ты пойти проветриться?

Он ухмыльнулся. Характер у него оставался препоганым, хотя, казалось бы, только что у него была прекрасная возможность насытиться: решая задачки, Алена вся вспотела от страха.

– Не так.

– Но как?

– Подумай, что у тебя есть, – подсказало отражение.

У Алены не было ровным счетом ничего, кроме балахона. Она путешествовала налегке. Впрочем, картонная коробка ведь оставалась с ней. И там был мамин голос. Мамин голос… он прогоняет страх?

Алена нащупала посылку и дрожащими руками открыла ее, ожидая услышать хорошо знакомые строки о сереньком волчке. Когда же он придет за ней, ее Федор?.. Но вместо этого раздалась другая колыбельная – очевидно, следующий трек. Мама пела:

Питер вскочил на ноги как ошпаренный. Кинул на нее сердитый взгляд, и в мгновение ока его как ветром сдуло.

Алена осталась наедине со своей зазеркальной копией. Теперь, когда дым рассеялся и Питер скрылся с глаз долой, она вздохнула свободнее. Да и свет стал поярче.

– Он специально запугивал меня? Чтобы подпитываться моим страхом?

Отражение пожало плечами.

– Это непростой вопрос, Алена. Мотивация Питера… природа Питера… как ты его называешь… все это немного сложнее, чем загаданные мною загадки. Тебе предстоят еще открытия на этом пути.

– Ты не знаешь?

– Я? Я знаю. Знаю то, что знаешь ты. Что ты знаешь в глубине души, что прячешь от себя, что таится в твоем подсознании. Считай, что я и фея-крестная, и злая мачеха в одном лице. – Девушка села в обитое бархатом кресло и положила ногу на ногу. – Чечевицу мы с тобой уже перебрали, сорок розовых кустов посадили. Осталось что?

– Что?

– Познать самое себя.

Алена откинулась на спинку кресла. Вспомнила детскую книжку о Золушке, которая, впрочем, никогда не числилась любимой. Там этих слов не было.

– Это из пьесы Шварца, – предположила она.

– Верно. Конечно. Шарль Перро не мог такого написать. Продолжаем?

Выбора у нее, кажется, не оставалось. Третье испытание – самое сложное. Знать бы еще, что поставлено на карту. Вопрос был очевидным, и понятно, почему он до сих пор не приходил ей в голову, – да потому, что она была охвачена парализующим страхом, похожим на серые нити паутины.

– Слушай, – сказала Алена. – А что если я не отгадаю?

– А куда ты денешься, – просто ответил ее двойник. – Пока не угадаешь, мы дальше не двинемся, вот и все.

Вот и все. Бояться нечего. В том, чтоб надолго задержаться на этом чердаке, приятного немного, но ничего страшного в этом нет.

К этой мысли надо еще было привыкнуть.

Ее не удушит черный дым, не разорвут на клочки вороны, и она не задохнется в отделенном зеркальной стеной уголке сгоревшего мезонина.

Вполне возможно, что она успешно разгадает все загадки, получит ключ и сможет вернуться к мужу. Он ведь ждет ее.

– Мама, – вспомнила вдруг Алена. – Мама-то откуда знала?

– О чем?

– О том, что меня сопровождает Бука. О том, что Федор… ну это еще ладно…

Двойник печально покачал головой.

– Это от меня скрыто. Мамы больше нет среди живых, и как она сумела сделать запись и отправить ее тебе по почте, я могу только догадываться. А уж как она почувствовала, что ее дитя попало в беду… в этом нет ничего удивительного. Мамы – знают.

– Попала в беду, – повторила ошеломленная Алена.

Разве пару дней шатания по родному городу в компании с Букой можно считать бедой? Но если так говорит ее отражение, а ведь оно транслирует то, о чем она сама подсознательно догадывается…

– Постой, – Алена прижала руку к разгоряченному лбу. – Постой. Ты-то кто?

Отражение улыбнулось ей с той же затаенной грустью. Ах да. Оно не может ответить на такой вопрос.

Впервые с начала этого невероятного разговора Алена встала на ноги, прошлась по отведенной ей половине мезонина. Потрогала руками скошенный деревянный потолок, ей захотелось ощутить под пальцами его неровности, теплые волокна древесины.

– Откуда исходит свет? – спросила она.

Но и на этот вопрос у двойника ответа не было. Она умела говорить только «да» или «нет». И еще «это к делу не относится», но, наверное, это относилось к делу, раз она промолчала и снова покачала головой.

По контрасту с теплым деревом стекло было ровным и холодным. Как жизнь и смерть. Судя по температуре стекла, за ним простиралось царство льда. Что за морок принял облик ее двойника? Насколько можно ему верить? Как он может читать ее мысли? Алена почувствовала, как к ней возвращается привычный липкий страх, и постаралась стряхнуть его. Ей ничего не грозит. Еще одна загадка, и она обретет ключ. А пока не отгадает, просто останется здесь. На самом деле ей не нужен кислород, у нее нет тела. Ей не нужны еда и питье. Она может задержаться тут на годы, и с ней ничего не сделается. Вот только Федор волнуется.

Она вернулась в кресло.

– Что значит «познай самое себя»?

Да, Лже-Алена не ответит ей, но она рассуждала вслух.

– Мне нужно найти что-то, от чего оттолкнуться. Ведь вроде бы я все о себе знаю, кто же знает больше. Муж, может быть. Или мама. Но мама ушла давно, и даже если она следит за мной Оттуда, ну я не представляю…

Алена позволила себе закрыть глаза и надолго задумалась. Мысли перестали выстраиваться в цепочки, образы летали перед ее мысленным взором, как снежинки во время метели. Колыбельная… мама… младенец… ребенок, который у нее с Федором не родился, и она не пела ему колыбельные… Не ложися на краю. Не ложися. Упадешь… она упала. Ее столкнул Питер. Не ложися на краю. Упадешь, пропадешь, нигде краю не найдешь. У Федора был такой вариант колыбельной. Если бы в этот мир попал Федор, смог бы он найти их ребенка? Он же руководил поисковым отрядом. Где бы он стал искать? Не то, не то, она правильно искала, она же видела девочку. Девочку… Маму…

– Баю-баюшки-баю, – сказала Алена.

Открыла глаза. Набралась смелости и вывела музыкальную фразу, повторяя мелодию, как ее напевала мама:

Двойник подался вперед, лицо девушки сияло. Не сфальшивить бы теперь.

Алена не вполне поняла, что произошло, но сейчас перед ней больше не было ее копии. На полу за зеркальным стеклом сидела девочка в платье цвета ночного неба, с юбкой, расшитой яркими звездами. Она сидела на пятках, подвернув ноги под себя, были видны острые коленки, обтянутые белыми колготками. Губы ее шевелились, она как будто что-то напевала, но слов не было слышно. На полу перед нею лежал серый камень неправильной формы – обычный булыжник, кусок проволоки в синей оплетке, изумрудное стеклышко, причудливый сучок и пара соцветий ноготков (они же – календула лекарственная, но откуда – зимой?).

Третья загадка. Алена приложила ладонь к зеркалу. Зеркало. Отражение.

— Это же я, – жалобно сказала она. – Это я маленькая.

И в зале не стало больше ни стекла, ни играющей малышки.

Все пространство библиотечного мезонина принадлежало теперь Алене. В центре стояло единственное массивное кресло, от него расходились в разные стороны лучи – коридорчики с книжными полками. Ближе к окнам жались ящички каталога. Она двинулась было к ним, но остановилась. Что она собиралась там искать?

Дитя, которое показал ей Питер в волшебном зеркале транзитной квартиры, девочка – это с самого начала была она сама, Алена Кривицкая. Да и чему тут удивляться, кого еще ты ожидаешь увидеть, когда пялишься в зеркало?.. У нее, у них с Федором, нет дочери. Но и это она знала с самого начала. Действительно – разве бывает так, чтобы душа пришла в мир, упав сама, как перезревшее яблоко?

Тогда что это значит? Ее обманули. Обманом выманили из дома. Сначала вытолкали грубой физической силой, а потом навели морок, заставили гоняться за собственной тенью. Кому это надо?..

Как ей найти дорогу домой?

Алена в задумчивости прошлась по узким коридорам между полками, погладила приятно-теплые, шершавые корешки. Бумажные, картонные, кожаные. Некоторые издания были знакомыми, другие выглядели совсем новыми. Библиотека, Аленины дом и крепость. Прочные стены. Верные друзья. Порой они с бабушкой играли в «книжную больничку», спасая порванные романы и словари. Вынимали из шкафа клей ПВА, широкую кисть, ножницы с ручками, обмотанными изолентой. Алена резала бумагу на полоски, старательно отмеряя высоту корешка и оставляя пару сантиметров про запас. Иногда в ход еще шла прозрачная клейкая пленка, но для того чтобы заклеить книгу с ее помощью, требовался утюг. Утюга в библиотеке не было, и бабушка тащила его из дома. Шла, держа его в руке, как странную сумку, и ни у кого не хватало духа спросить, зачем она время от времени выгуливает его. Может быть, было бы проще забирать книжки для починки домой. Алена не знала, почему бабушка всегда таскала утюг сюда, а не наоборот.

Ладно, хватит предаваться воспоминаниям, надо выбираться отсюда и возвращаться домой.

Может быть, спуститься и поговорить с Машей? Но та сказала, что мезонин – это пещера с сокровищами, и если Алена пройдет испытание, она сможет забрать с собой то, что ей необходимо. Если она спустится, не закроется ли Сим-Сим навсегда, не потеряет ли она шанс получить сокровище – чем бы оно ни было. «То – не знаю что». Хм. Ну не утюг же, в самом деле!

Ей нужна карта, или ключ, или портал. Откроешь дверь, шагнул – и дома.

Ну или хотя бы… на худой конец… связаться сначала с Федором.

Она вернулась снова к центру зала, подошла к окну. На улице пошел снег. Установилась та особая, пушистая тишина, что обволакивает город во время снегопада. Зима бережно укрывала дома, подобно маме, которая обертывала ценный елочный шар ватой, прежде чем опустить его в картонную коробочку, а уже потом – в общий для всех сосулек и шариков ящик.

«Мама», – бездумно произнесла она вслух.

Ах, мама. Алена так остро восприняла ее предательство – она врала ей после смерти папы, что уж она-то никуда не денется, ведь теперь они с дочкой остались вдвоем во всем мире, а потом взяла и ушла к другому мужчине, бросив дочку, как надоевшую куклу. Бабушки тогда уже не было в живых. Алене, и без того с трудом продирающейся через каждый день подросткового «экстрима», пришлось смириться с тем, что она выброшена на необитаемый остров, что отныне она никому не нужна.

Только сейчас, когда Алена и сама вышла замуж, когда мама нашла способ дотянуться до нее с того края, чтобы передать самый нежный, самый мимолетный привет, несколько слов старинной колыбельной…

Только сейчас она начала допускать мысль о том, что и вправду была уже большой девочкой, когда мама решилась еще раз попробовать, открыть свое сердце для новой любви. С нею ведь ничего не случилось. Ее не заперли в подземелье. Она осталась жить в своей квартире, и деньги у нее всегда были, и позвонить маме она могла в любой момент.

Может быть, маме было не так уж и легко решиться на такой шаг? Может, не одну ночь она провела в слезах, в тревоге, разрываясь между страхом за дочь и надеждой на то, что ее собственная жизнь все-таки еще не кончилась?

Может быть… этой посылкой она хочет сказать, что всегда любила Алену и на самом деле не выбрасывала ее, как надоевшую игрушку?

Алена подышала на холодное стекло и нарисовала на нем улыбающееся солнышко.

Все страхи, как ей довелось убедиться на несуществующем этаже сгоревшей библиотеки, – всего лишь туман. Туман, готовый рассеяться при первых лучах солнца. При первых проявлениях твердости, решимости идти по жизни смело.

Теперь нужно вернуться домой и с упоением встречать очередную осень в жизненном цикле острова Буяна. Шуршать опавшими листьями, валяться в желто-красных сугробах, кутаться в шарф и варить глинтвейн. Неважно что, главное – чтобы вместе с Федором. Сесть за стол на кухне напротив него, разлить крепкий чай и пить вприкуску с домашним земляничным вареньем. Набрать бумажных салфеток и вырезать из них причудливые снежинки, как сотрудница почты по имени Ирина.

Тяжесть, лежавшая на сердце так долго, что Алена и забыла, когда жила без нее, будто растаяла. Теперь она уж точно не оставит следов на снежном покрывале и пройдет не только сквозь стекло, но и сквозь железобетонную стену!

Неужели это и есть то сокровище, за которым она сюда приходила?

Алена негромко засмеялась от радости. Вот так всё просто!

Она наклонилась ближе к стеклу и вдруг увидела на подоконнике под соседним окном серебристый прямоугольник. Может ли это быть… да, ноутбук! Алена кинулась к нему, распахнула и, боясь дышать, ткнула в кнопку включения. Экран засветился. Система пробуждалась медленно.

– Поторопись немножко, спящая красавица, а то я тебя поцелую, – весело проговорила Алена.

Ткнула в иконку браузера, подключилась к интернету. Вот и соцсеть подоспела. Войдите или зарегистрируйтесь. Логин, пароль. От Федора ничего нового. Хотя… кажется, крошечная картинка – превью аватарки – сменилась. Там был его минипортрет в темных тонах, а сейчас что-то светленькое, не разглядеть.

Алена щелкнула по строчке-имени и перешла в профиль Федора.

Да, он сменил фото профиля.

Теперь на аватарке их было двое. Улыбающийся, гордый Федор и блондинка, он обнимал ее за плечи. Девушка была знакома Алене – та самая безупречная красавица, с которой она столкнулась в транзитной квартире.

Ноги у Алены подогнулись, но она вцепилась ногтями в дубовый подоконник, не сводя глаз с ярко горящего экрана.

Графа «О себе» сообщала кратко: «В браке».

Ее придавило к земле всей тяжестью Эвереста. Залило кипящей лавой.

«Вы знаете Федора? – интересовалась соцсеть. – Чтобы посмотреть, чем он делится с друзьями, отправьте ему запрос на добавление в друзья».

Ой, знаю ли я его…

Она перевела взгляд на все еще открытое окно мессенджера.

Последнее сообщение в переписке было от нее – «Я тебя люблю». Ответа не поступило.

Трясущейся рукой она ткнула на фото профиля, чтобы увеличить его. Отмечена ли здесь эта… девушка, как ее зовут?

Нет. Наверное, она не зарегистрирована в соцсетях.

Откуда она взялась на острове Буяне?

Что это всё вообще значит?

Против своей воли она тяжело опустилась на пол. Что если… что если на Буяне прошло не несколько дней, а несколько лет… Что если Федор потерял всякую надежду, что Алена вернется к нему…

Что если она… и в самом деле… никому, никому не нужна.

Алена не знала, сколько она просидела на полу – или, скорее, провалялась, как тряпичная кукла без каркаса. Она не помнила, как перебралась в громоздкое кресло, все так же стоявшее в центре мезонина, как свернулась в нем калачиком, словно нерожденный ребенок. За окном было так же темно… наверное. Ей некуда было спешить, некуда было идти. И незачем.

Вокруг царила мертвая тишина. Долго, долго. Каким образом у нее под боком оказалась картонная коробка? В какой-то момент Алена повернулась и, видимо, сдвинула крышку музыкальной посылки. В пустом промерзшем мезонине раздался мамин голос.

Сейчас она узнала голос сразу, и удивительно было, почему вначале возникли сомнения. Может, ее обида так крепко отгородила от детских воспоминаний. А ведь маленькая девочка внутри нее никуда не делась… и никуда не денется. Она будет с Аленой всегда.

И малышке в ее сердце очень хотелось заплакать, вот только Алена навсегда потеряла эту способность.

Напугаешься – и сразу появится Бука. Воплощение ночных страхов, тревог. Морок.

Алена подняла глаза. Питер, в виде взрослого человека, сидел на подоконнике, скрестив руки на груди, и смотрел на нее скептически.

– Крышку у коробки опусти, – посоветовал он.

– Иди ты. Следующая песня как раз про тебя. Вылетишь отсюда, как миленький, – огрызнулась она.

– Уцеплюсь ногтями за подоконник, небось удержусь. Слишком уж у тебя страх вкусный. И соусы как на подбор – жалость к себе, отчаяние, упадническое настроение. Не побоюсь этого слова, депрессия!

Надо было всего лишь закрыть глаза и дождаться, когда мама начнет отгонять Буку.

Но он не умолкал, все зудел над ухом.

– Как прекрасно все складывается, не нарадуюсь. Можно и не утруждаться, не летать по детским площадкам и детским дошкольным учреждениям. Бесперебойный источник питания у меня тут прямо под рукой. И что характерно – никакого желания действовать. Ни малейшего стремления что-то изменить. Хотя бы узнать, что происходит на свете. Как лететь сломя голову за каким-то призраком, которого и существовать не может, так это мы пожалуйста, всегда готовы. А как о чем-то настоящем позаботиться, так нет, тут мы пас. Мы будем упива-аться жалостью к себе. Мы же снова оказались правы. Ура, товарищи.

Алена прикрыла коробку.

– Заткнись ты.

– Не заткнусь. У меня прилив энергии.

Он вскочил на подоконник и изобразил несколько чечеточных па. Алена открыла глаза.

– Это ты столкнул меня сюда, а не я прилетела «сломя голову», – неохотно уточнила она. – Ты меня вырвал из дома. А теперь мое место занято, и мне некуда больше идти.

– Твое место занято – разумеется, детка. Когда человек отказывается жить своей жизнью и занимать собственное место, желающие занять его всегда найдутся. И займут, и проживут, и не подавятся. Другой вопрос – зачем им это позволять, детка.

– Но я…

– Ты разгадала все загадки и достойна того, чтобы обрести свое сокровище. Обрела?

Алена промолчала.

– Ни сном, ни духом. Конечно, – с ироническим одобрением воскликнул Питер, – о каком сокровище может идти речь! Кому нужно сокровище, когда можно так упоительно страдать!

Он действовал ей на нервы.

– Да я не сталкивал тебя в эту расщелину, детка, ты сама в нее спрыгнула.

– Это непра…

– Ты только и искала какую-нибудь расщелину, куда можно сверзиться. Как сквозь землю провалиться. Тебя гнал твой страх: что если муж с тобой не потому, что тебя любит, а потому, что с необитаемого острова ему некуда деться? М-м? Не отпирайся, по страхам я ведущий специалист. Мой опыт тебе и в страшном сне не приснится, извини за каламбур. Ну вот, ты получила то, чего хотела. Разбежалась и прыгнула.

Питер говорил неправду. Они оба знали, что он толкнул ее, толкнул сильно, заманил к расщелине и потом толкнул.

Но вместе с тем он говорил правду, и Алена не знала, куда от нее деться.

– Чего ты хочешь от меня? – с ненавистью выплюнула она.

Он прошелся по библиотеке, взял в руки ее музыкальную шкатулку. Бездумно потряс.

– Дай-ка я тебе объясню. Букой пугают маленьких детей. Причем, знаешь, не только на Руси. Буки-бабайки, бугимэны там всякие. В Латинской Америке, не поверишь, детей забирает и ест Эль Кукуй, но они всё никак не решат, мужчина этот дух или женщина или, может, вообще аллигатор. За столько лет могли бы и определиться! Хотя и наши порой бабайкой стращают… В общем, я не об этом. Детские переживания понятны. Вырастая, люди от них избавляются? Ничего подобного. Всю жизнь человек проводит, трясясь от страха. Что скажет начальник? А вдруг меня уволят? Вдруг меня отвергнут? Жена уйдет к соседу? Не выплачу ипотеку? Вдруг у меня зуб разболится? А что если у меня рак? А самолет, он точно не рухнет в море? Весь мир вибрирует от ваших фобий, как от ударов отбойного молотка. Ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды! Если честно, это просто… – Он чиркнул у горла ногтем большого пальца. – Ладно. Прозябали, прозябали, умерли. Дальше что? А дальше…

Питер ткнул в нее пальцем.

– А дальше ничего! Тот же страх, и больше ничего!

– Я не умерла, – возразила Алена.

– Тебя нет среди живых. Хорошо? Устраивает такая формулировка? Казалось бы, ну что тебе теперь мешает радоваться? Нет ни боли, ни смерти. Самое время расслабиться! Но нет!

Он встал напротив кресла, широко расставив ноги, как прокурор на суде.

– Я бука, да. Я детей не ем. Я их даже не пугаю. Вы их сами запугиваете, своих детей, без посторонней помощи. Я только обретаюсь рядом… поблизости… Детские страхи со временем уходят. Растворяются. Я ими питаюсь. Называй, как хочешь, но помни, что над детскими страхами взрослые посмеиваются. Почему бы не посчитать это именно моей заслугой?

Алена пожала плечами. Ей это все даже не приходило в голову.

– А трусливые взрослые меня бесят. Ты не ребенок! Ты взрослая! Сделай что-нибудь. Встань. Оторви попу от кресла. Встряхнись. Действуй. Защити девчонку в юбке со звездами!

Алена встала. Он протянул ей руку.

– Давай?

Дернул к окну. Она сделала шаг, обернулась, подхватила коробку.

– Стой. Мне еще надо забрать свое сокровище.

Питер ухмыльнулся.

– Вот теперь умничка.

Ная хлопотала на кухне уютного деревянного домика, построенного руками Федора. Прошло уже несколько дней, а она все еще не наигралась с блестящей посудой (в детстве, кажется, называли ее «посудкой»), с ладными деревянными шкафчиками, с аккуратными оконными рамами.

Да еще скатерти, полотенца, шторы! Порой она замирала, разглядывая вьющиеся по ним вышитые дорожки и загогулинки. Что-то же они означают? Жена Федора же не просто коротала время, тыкая иголкой в ткань.

Нитки красные, как кровь. По старой памяти, какая у них теперь кровь.

Кое-где узоры можно было разгадать. Вот конь, это очевидно. Наю в свое время учили, что вышитый конь обозначает солнце. Какая связь? Ну вроде как Солнце-бог ездил на колеснице, а колесницу тащат кто? Понятно, кони. По небу. Какая глупость.

Услышав звук колокольчика, она тут же выпустила штору из рук.

Вошел уставший Федор.

Не утомляя его вопросами, Ная взяла сброшенную на пустой стул куртку, перевесила на крючок в стене, налила чаю, пододвинула тарелку с пирогами.

Он вновь, как все предыдущие дни, вытащил тяжеленный, допотопный мобильный, потыкал кнопки. Разумеется, ничего. Она уж об этом давно позаботилась. Хватит им и одного разговора с лихвой.

– Поешь тоже, – сказал он.

– Не хочется.

Она села напротив и стала смотреть в его посеревшее от пыли и переживаний лицо. Он ел молча, не поднимая глаз. А глаза у него были красивые, такие зеленые-зеленые, прямо как вода в тихом омуте.

Далась ему эта Алена.

– Ничего? – все же спросила потом, осторожно, как будто сдвинув маленький камешек на пути маленького ручейка. Пусть хлынет вода.

Он покачал головой.

– Порталы – дело такое, это ведь не просто расщелина, – подсказала. – Они могут открываться и закрываться.

– Если кто-то сумел туда провалиться, значит, путь есть.

Этот разговор повторялся у них снова и снова. Федор не собирался останавливаться. Если улететь или уплыть с Буяна он был не в силах, то обследовать все щели в скалах немаленького острова – пожалуйста. Ему ведь Алена сказала. Сама Алена свет Вячеславовна.

– Даже если ты найдешь ту самую щель, что с того? – проговорила она очень мягко. – Алена ведь рассказывала тебе, что там огромная высота, не так ли? Портал напрямую в другой мир. Бывший ваш мир. Ты вообще представляешь себе это расстояние? Ну подумай. Она Летучая Мышь, ей полет дается легко. А ты-то кто?

И порадовалась про себя, что вовремя заручилась помощью знающего человека и воспользовалась этими современными штучками – соцсетями, для того, чтобы отвадить отсюда эту бывшую жену и бывшую хозяйку. Теперь можно лить Федору в уши все, что угодно.

Однако Алена все слонялась по мезонину, тыкаясь в полки с книгами, как ослепшая лабораторная крыса. Питер подошел к ноутбуку, прищелкнул языком и захлопнул крышку.

– Яблочко, – сказал он про фирменный значок. – Сказку о Мертвой царевне и семи богатырях тебе бабушка в детстве не читала. Мультик о Белоснежке тоже прошел мимо тебя.

– Что?

Он постучал ногтем по символу.

– А, ноут. «Эппл».

– «Эппл». Да.

Алена еще пошаталась между полками, не представляя, что за награду просить ей у неодушевленной «пещеры».

– А откуда ты знаешь, что у девочки на юбке звезды?

– Ты же иногда видишь меня мальчишкой? Так и я вижу ее… тебя… такой. Иногда. Ты же и есть эта девочка. Ты всегда ею будешь. Позаботься о ней.

Питер говорил серьезно, и Алена решила ему поверить. В глубине души она знала, что это правда: в каждом до последнего дня живет маленький ребенок. Она просто забыла об этом.

– Сокровище, – сказала она вслух. – Это же не обязательно что-то материальное? Поскольку я сама теперь такое… эфемерное нечто…

– Конечно, необязательно. Необязательно нужно что-то взваливать на плечи. Может быть, пора даже избавиться от чего-нибудь лишнего.

Питер обошел ее, как хищник, присматриваясь, будто увидел впервые. Оступившись, Алена вновь свалилась в красное кресло.

– Хоть ты и изволила тут меня припечатать, на самом деле я не упырь. Но я могу… впитывать страхи. Я могу впитать твой страх.

– Что? – снова, как заезженная пластинка, выдавила она.

– Твой страх. Когда мама бросила тебя, ты поломалась. Я вижу это так же ясно, как… Неважно. Так вот, я мог бы это исправить. Отменить. Впитать твой страх.

– Каким образом?

Он изобразил жест, подобный тому, каким иллюзионист достает «из воздуха» пропавшую игральную карту.

– Механика тебе неинтересна. Одним словом, ты забудешь о своей поломке. Раз – и целехонькая, прямо как новенькая. Если ты с этой колокольни посмотришь на то, что вышло у тебя с твоим мужем, то будем надеяться…

Алена задохнулась. Руки ее непроизвольно сжались на коробке.

– Не бойся, это не больно. Мы вернемся с тобой ненадолго к тому моменту в прошлом и перепишем его. Трагическую гибель твоей мамы я отменить не в силах, но ты же знаешь, что дело не в ней. Ты забудешь, что мама бросила тебя и ушла к новому мужу. И когда ты, новенькая, будто с конвейера, вернешься в настоящее, ты увидишь, что Федор…

– Нет.

– Нет? Почему? – Казалось, он искренне удивлен. Даже назвал ее по имени. – Тут нет никакого подвоха, Алена, поверь! Уверен, я справлюсь не хуже смертных психотерапевтов. А они, между прочим, дерут с клиентов недетские суммы!

– Твои услуги, думаю, мне тоже обходятся дорого, – процедила она.

– Услуги?

– О да. Проводник по миру, куда я не собиралась проваливаться. Защитник от черных птиц, воплотивших мои страхи, когда ты же меня и запугал. Тебя случайно не двуликий Янус кличут?

Питер рассмеялся, беззаботно, как ребенок.

– О, это было бы так красиво. Янус, бог дверей, входов и выходов, начала и конца. Бог с двумя лицами – молодым и старым, и это я умею.

Он подумал и добавил мечтательно:

– Янус, хранящий человека от зачатия до рождения. Как это красиво. Жаль, но какой из меня бог.

– Я вообще-то хотела тебя задеть. Обидеть. Оскорбить.

– Это многие хотели, но не всем это удалось. Ладно. Скажи, почему ты отказываешься от такого взаимовыгодного предложения? Это же совершенно безвредно, просто ам-путация: я делаю «ам» – и твои овцы целы, и мои волки сыты.

Он ждал ответа – настолько очевидного, что Алене странно было объяснять.

– Да потому что тогда это буду не я.

Вновь хлопнула дверь. Обвесившись веревками и какими-то самодельными железками, Федор выдвинулся на поиски жены – или, точнее, той щели, в которую ее угораздило провалиться.

Полил холодный дождь. На скалах скользко (опасно, опасно!) и противно, но он только махнул рукой.

Ная уже тысячу раз пожалела о том, что устроила им сеанс связи. Пусть бы Федор помучился неизвестностью, наверное, легче было бы убедить его в том, что Алена взяла и бросила его. Скажем, ушла на повышение. А что? И такое бывает. Она ведь место Летучей Мыши получила стихийно, безо всяких запросов с ее стороны, без многоуровневых собеседований, без резюме и хедхантеров.

Ах, хедхантер. Какое емкое слово. Охотник за головами. Сейчас модно так говорить (придумают же). Вот такой охотник Нае сейчас бы не помешал, отправила бы его за Аленой, и пусть принесет ее голову.

Можно было Ветру поручить сразу избавиться от Алены, и дело с концом. Тогда Федору некого было бы ждать. На стороне Наи теперь вся вечность. Подождал бы, подождал, да и позабыл со временем. Люди – они такие. С глаз долой, из сердца вон. Да и было бы о чем вспоминать. Фитюлька какая-то. Не то что она, Ная.

Ей бы сейчас полюбоваться своей красотой, чтобы хоть немного успокоиться, но у этих островитян в доме всего лишь одно маленькое зеркальце, до ближайшего источника с ровной поверхностью еще чесать и чесать, а выходить из теплого и сухого дома под тугие струи, бьющие, как плети, ей вовсе не хотелось. В конце концов, не для себя она включила этот дождь, а для безумца и упрямца, которого даже такие уважительные причины, как непогода, не удержат в четырех стенах.

Непогода. А дома такая обворожительная женщина, в сухой постели. Мягкие, шелковистые волосы, в которых можно утонуть. Нежная кожа, истосковавшаяся по мужским прикосновениям. Холодные губы, которые ждут поцелуев…

Она клубочком свернулась под одеялом Федора (хоть тут нет кровавых следов вышивки). Что он станет делать, когда найдет ее тут?

Да ничего. Пойдет дальше мечтать о потерянной супруге.

Вот ведь досада. И уничтожить Алену тоже не с руки. Нельзя даже. Ей отведена одна роль – очень важная роль. К сожалению.

Ну ничего, все-таки правильно она не дала воли Ветру. Подождет. Он ей еще пригодится.

Прошла еще, наверное, не одна вечность. Алена рыскала по мезонину, Питер восседал в красном кресле, закинув ноги на подлокотник, и не без интереса следил за ее маневрами.

– А тебе, я так понимаю, все равно, насколько мы тут задержимся? – огрызалась она в его сторону.

– Фиолетово вообще.

– Слетать на деток поохотиться не тянет теперь?

– Тут тоже очень вкусно, благодарю покорно.

– Ррррр! – взревела она и топнула ногой.

Алену неимоверно бесило, что сидящий рядом кроткий юноша, словно вампир, питается ее страхом – но вместе с тем ей и правда полегчало. Да, мир обрушился, но она уже не лежала погребенная под его обломками, а выбралась на поверхность, оглядела завалы и деловито отправилась искать… Знать бы еще, что.

– Давай рассуждать логически, – сказала она себе.

– Давай, – отозвался покладистый Питер.

– Заткнись.

– Не вижу логики.

– Заткнись.

В кои-то веки он послушался, наверное, и правда побоялся застрять в мезонине на целую вечность. Вечность… веки…

– Тебе сколько лет? – спросила она как бы между прочим, пробегая глазами по бесконечным корешкам книг.

– Много.

– Много, но ты хотя бы знаешь, сколько?

Он пожал плечами.

– Не помнишь, да?

– Сколько лет дождю, – сказал он задумчиво. – Сколько лет грому…

– Гром мимолетен. Родился, прогремел и умер. Дождь… собрался в туче и пролился. Им нет и дня, не говоря уж о годах. Что ты?

Он покачал головой и поднялся на ноги.

– Так что мы ищем? – сказал с подчеркнутой веселостью. – Золотой ключик? Или, скорее, дверку за нарисованным очагом? Может, срежем через Нарнию, для этого достаточно разыскать платяной шкаф.

О Нарнии она сама недавно вспоминала. Какой начитанный у нее спутник.

Алена остановилась.

– С дорогой сюда у тебя просто превосходно получилось, отчего тут вдруг заминка?

«И зачем – ты – меня – столкнул».

– Прости, детка, – он снова театрально развел руками. – Вниз тебя утянула твоя тяжелая проблема, а обратно надо взбираться по лестнице ее решения. Ступенька за ступенькой, по собственноручно собранной стремяночке. Ступенька за ступенькой, точнее, звено за звеном.

– Да ты поэт.

Алена отвернулась.

Да, самым большим сокровищем для нее сейчас будет та самая дверца, отворив которую, она попала бы домой. И ключик к этой дверце заодно.

Впрочем, что там несет этот балабол? Конечно, он знает больше, чем говорит, – всегда знает больше, чем говорит.

– О каких звеньях ты тут упоминал?

– О звеньях цепочки.

– Давай с этого места поподробнее?

Она уцепилась за его рукав, не давая уйти от ответа.

– Ты же знаешь, в каком направлении двигаться, да? Не думаешь, что должен хотя бы намекнуть после всего, что натворил?

Он попятился, но Алена не отставала.

– Нет, ну так неинтересно!

– Ах так!

Она не знала, что она может сделать с нематериальным существом, принимающим облик то летучего мальчишки, то закаленного боями мужчины. Но ей хотелось избить его, отхлестать по щекам, пока он не признается, что и зачем делает с ней, по какому праву вмешивается в ее судьбу. Видно, ее глаза (тоже нематериальные) полыхнули таким огнем, что Питер передумал.

– Хорошо, – он поднял руки, сдаваясь. – Я расскажу то, что я знаю. Есть цепочка, о которой я уже тебе сказал. Цепочка, или древо, как угодно, в общем, род.

– Род.

– У людей он есть. Род формируют сородичи. Бывает, что от дерева отламывается ветка, но тогда она обычно засыхает. Дереву от этого ни жарко, ни холодно. Бывает, что ветка была последняя… В общем, в интересах самого дерева восстановить свою целостность. Ты следишь за моей мыслью?

Алена села на краешек кресла. Из них двоих человеком тут была только она.

– Слежу. Продолжай, пожалуйста, в том же духе.

– Ты прекрасно поработала в эти дни, и твоя мама от тебя не отстала с этой музыкальной посылкой, в общем, можно считать, что тут вы связь восстановили. Но есть еще одно оборванное звено твоей цепи. И жизнь складывается так, что восстановить нарушенную связь некому – кроме тебя.

– Еще одна сказочка, как про нерожденную девочку?

Он покачал головой.

– На этот раз все по правде, и ты в этом очень скоро убедишься. Что ты знаешь о своем дедушке?

– О котором? – спросила Алена. – Папин папа умер…

– Вот мамин папа сейчас.

Она подтянула колени к груди, как от холода.

– Мы с ним не общались.

– Вот видишь.

– Ничего я не вижу.

– Увидишь. Итак, вы с ним не общались. По какой причине? Можешь не отвечать. Я провел некоторые изыскания. Бабушка порвала с ним отношения, потому что он ей изменил. Забрала дочь и ушла. Она отказывалась о нем говорить, поэтому ты о нем мало знаешь.

– Всё так.

– Он потом еще раз женился, неважно. Теперь сюр-приз. Для того чтобы вернуться на свой остров и строить свою семью, тебе надо восстановить целостность рода. Пока дедушка не умер.

– Но как? – спросила Алена с нарастающим отчаянием.

– Я точно не знаю, я не человек, – лишний раз напомнил Питер, меняясь в лице от мальчика до мужа и обратно, как календарик-переливашка.

Она заслонилась рукой.

– Не так резко.

– Извини. Разволновался.

Он аккуратно восстановил образ взрослого мужчины.

– Я точно не знаю, поскольку я не человеческой природы, но вот что мне стало известно. Твой дедушка уже очень стар. Ему пришла пора умирать. Но он не может! Проводит день за днем, сожалея о своей роковой ошибке, а прощения ему не у кого попросить, вот он и остается тут. Если бы ты могла отправиться к нему, выслушать его слова и даровать ему прощение от лица своей бабушки, полагаю, освободившаяся душа с удовольствием захватила бы тебя с собой и по дороге высадила на твой ненаглядный полуобитаемый остров.

Алена закусила губу. Как бы «освободившаяся душа» не утащила ее с собой «по дороге» прямиком туда, куда она и направится после смерти телесной оболочки.

Питер прочел ее мысли.

– Нет, туда тебе еще рано, – сказал он мягко. – Ты это сама знаешь.

– Ты же сам запугивал меня черными птицами, птицами смерти.

Он развел руками.

– Да. Птицы имеются. Но я не врал тебе: во-первых, они тебя не тронут, пока ты со мной. А во-вторых, они тебя действительно могут утащить.

– Туда, куда мне еще рано? – голос у нее срывался.

– Кхе-кхе. Не совсем туда. На самом деле – туда, где образовалась зияющая дыра в мироздании.

– На моем острове? – подпрыгнула Алена.

– Нет. Не на твоем острове.

Ему явно не хотелось выкладывать все карты, но обратной дороги уже не было.

– Ты же заглянула в это устройство, – он указал на ноутбук, – иначе не валялась бы тут в благородной апатии.

– Заглянула.

– Ты видела, что на острове Федор сейчас не один.

– Не один, – эхом повторила Алена.

– С ним находится некая… – тут Питер замолк, и надолго. Ей пришлось встать, взять его за плечи и слегка встряхнуть.

– Ты чего завис?

– С ним находится некое существо женского пола, – продолжил он с той же бойкостью. – Как ты понимаешь, мне бывает сложно облечь в человеческие слова те понятия, которые существуют вне вашего языка.

– Язык у нас достаточно богат, и за словом в карман ты до сих пор не лез.

– Да, богатый язык. В общем, для простоты скажем, что это женщина, хотя она на данном этапе уже не относится к смертным. Женщина. Условно говоря.

– Ну предположим. Дальше-то что?

– У нее было определенное место в этом мироздании. Теперь оно опустело.

Алена брякнулась обратно в кресло. До нее только сейчас начало доходить.

– Ее место в мироздании опустело…

– Вот да.

– …когда она заняла мое.

– Именно.

– И твои черные птицы, ты их не выдумал, я их сама видела… твои черные птицы охотятся за мной – но не затем, чтобы утащить на тот свет, а затем, чтобы подхватить и сунуть в ту самую дыру?! Чтобы мною заполнить ее…

– Вакансию, – услужливо подсказал Питер.

– Вакансию? Какую, к черту, вакансию?

– Я ж говорю, с языком не так все легко у меня. Ну у каждого свое рабочее место, оно же и место жительства на время найма…

– Найма?

– Прекрати меня перебивать! На время, пока человек… ох ты, батюшки, ну как сказать-то. Пока ты работаешь, ты там и живешь! Чего тут непонятного! Она переместилась, заняла твое место. Ее место пустует. Птицам не объяснишь, они не птицы же на самом деле.

– Вот об этом я уже догадывалась.

– Считай, что они просто функции. Видят дыру, видят бесприютное… существо, в данном случае тебя, которое шляется где ни попадя, хватают существо и ставят на место. И все по местам, все работают, вопрос закрыт.

Дождь колотил в окно, как настойчивый побирушка. Как бы ни хотелось Нае остаться под пуховым одеялом, с Федором или пусть даже без него, ей все же пришлось выбраться в подлунную юдоль. Буян вновь наводнили потерянные души. Она видела их, не открывая глаз. Снова пришла пора почистить от них остров.

Ведь хорошее вроде место – и солнышко тут тебе, и скалы, и деревья, и море-океан, и речка. Сосны, березки, ручейки. Живи не хочу. Если бы не эти мертвецы и без пяти минут мертвецы, которые накапливаются здесь, словно ил.

Еще неприятно то, что с виду они совсем как люди. И ведут себя соответственно, и даже одежду себе какую-то выдумывают, и ничего не помнят о том, куда они направляются и откуда идут. Плывут. Летят. Сыплются.

Повздыхав, Ная вышла на крыльцо. Осенью темнеет рано, уже можно. Махнула рукой, призывая своих спутников, – блуждающие огни. Один за другим, вспыхивали в воздухе зеленоватые и синеватые «фонарики», будто вбирая в себя свет умирающего дня и убивая его всё вернее.

Наконец накопилась маленькая стайка и закрутилась вокруг своей повелительницы. Прошептав им неизменные наставления, она жестом отпустила их – пускай летят, собирают потерянные души и ведут прямиком в пучину, куда им, в общем, и дорога.

– Вот это сокровище, – медленно произнесла Алена. Осознание пришло, как огромная лавина, и она потихоньку пробиралась через рыхлый снег, еще не уверенная, что ей повезет и она сможет откопаться. – Ты.

Она начала с самого начала.

– Ты столкнул меня в расщелину, зная, что меня утянет сюда. Тут меня ждет нерешенная проблема, раскованная цепочка, сломанная ветка, вот это вот все, плюс мои страхи. Ты расследовал, ты разгадал, ты знал, что я не поднимусь над этим, легкая, как колибри.

Питеру явно было неловко, он не знал, куда деться.

– Почему ты сразу не сказал мне про дедушку?

– Ну разве бы ты пошла сюда ради старикана, которого ты и в жизни не видела? Ребенок – другое дело, благородно, красиво.

– Наверное, не пошла бы. Но и ты ратовал не за воссоединение чужого тебе рода, правда? Ты не благородный разбойник Дубровский. Тебе не это было надо.

Он отвел глаза.

– Тебе вот это надо было: устроить, чтобы меня вышибло с моего рабочего места и его могла занять прекрасная девица нечеловеческого происхождения. И чтобы меня утянуло в ее дыру, где бы она ни была. Чья это была идея? Конечно, ее, красавицы без имени, роду и племени.

– Она человеческого происхождения, – вступился Питер. – Изначально. Были у нее род и племя, были, да сплыли.

Он помолчал.

– И у тебя сплывут вот-вот, если ты не уцепишься и не вкопаешь обратно корни.

Алене представилось дерево, которое она однажды видела в весенней реке. Видно, половодьем подмыло корни, оно рухнуло – и несло его течением, ветки еще не высохли и полоскались в мутной воде, и ей было почему-то грустно. Ах вот почему.

– У деда не было других детей, кроме мамы? – спросила она.

– Были, – с готовностью ответил Питер, наверное, радуясь возможности сменить тему. – У него был еще сын. Но он уже умер.

Значит, в своем роду Алена осталась одна. Да и не то чтобы осталась, а застряла между мирами. Может, потому и застряла.

– Не одна, – поправил он, отвечая на ее мысли, – у тебя пока что есть еще дед. Надо успеть.

– Может, ты не будешь уже отвечать на то, что я ДУМАЮ! Это очень раздражает. Отвечай на слова, как все нормальные…

– …люди. Ладно, я попробую. Извини.

– Продолжим, – ледяным тоном произнесла Алена и сама вся сжалась в комочек льда. – Ты спихнул меня, чтобы она могла занять мое место. Это она тебе велела?

– Да.

Питер отвернулся, но ответ прозвучал совершенно четко, и никакой возможности понять его иначе не оставалось.

– Ты работаешь на нее?

– Сейчас нет. Я же объясняю тебе, как вернуться на остров Буян.

– Откуда мне знать, что ты мне объясняешь, как вернуться на остров Буян, а не как упокоиться с миром рядом с единственным оставшимся в живых родственником или не как улететь в зияющую дыру вместе с черными воронами?

Питер вздохнул.

– Если я тебе скажу, что мне стыдно, ты мне не поверишь – и правильно сделаешь, потому что нам не бывает стыдно, – доверительно сообщил он. – Мне не стыдно. Но я зол. Зол на нее. Злыми мы бываем. О, в этом сомневаться не приходится. Мы бываем злыми. Очень… очень…

Он умолк, стиснув зубы.

– Она тебе что-то пообещала и не дала? – предположила Алена.

– Да. Примерно так. Поэтому теперь ты можешь мне верить. Если захочешь, конечно. Теперь я заинтересован в том, чтобы тебя вернуть на прежнее место. А ее – на ее прежнее место.

Алена закинула пробный камень:

– А может, мне на ее месте и правда будет лучше?

Он поднял взгляд, тяжелый, как клинок старинного меча.

– Ты можешь верить мне, можешь не верить, твой выбор, но туда ты точно не захочешь. Даже мысли такой не допускай.

– А «туда» это у нас куда? – невинно уточнила она.

– Не спрашивай. Я не могу тебе об этом рассказывать.

– Намекни. Я смышленая. Иначе как мне тебе довериться?

Питер снова вздохнул.

– Должность ее называется Привратница. Привратницы работают на границе. На границе между чем и чем – нужно объяснять?

Она хотела сказать, что нужно, но язык не повернулся. Она помнила.

– Это в воде. Постоянно. Вода черная. Утопленники и все такое. На самой границе с Небытием. Есть такой проток…

Алена закрыла глаза. Нахлынул удушливый, тошнотворный запах – запах гниющей рыбы, гниющих тел, показался зовущий к себе черный омут, откуда нет возврата во веки вечные… то, что она видела порой в кошмарах, дотягивавшихся и до самого острова Буяна.

– Достаточно тебе? Ты подумай сама, сложи два и два. Если такая… женщина, пробывшая там не один век, прилагает столько усилий, чтобы оттуда выбраться. Против тебя она ничего не имеет, вы не были с ней знакомы.

– И единственный способ – это рокировка, да?

– По крайней мере, единственный известный ей способ. И я других не знаю. Как еще? Но пока ты не заняла ее место, у тебя есть возможность побороться. Побороться, позволь напомнить, еще и за свою семью. И за свою работу. За то, что тебе было доверено. Знаешь ли ты один прискорбный факт? Она ведь не умеет отправлять людей в Эту сторону, – он качнул головой в сторону окна. – Она не умеет отправлять заблудившиеся души обратно Сюда. Только Туда, куда ей привычно. Даже если они просто заблудились.

– Ой.

– Вот да. Ой. Поэтому, Алена Вячеславовна, давай ты забудешь о своем вселенском отчаянии, о своей детской кручинушке, встанешь уже на ноги и отправишься в бой за все, что по праву является твоим. Я по мере сил помогу тебе. Веришь ты мне или нет.

У Алены, конечно, был выбор. Она могла не поверить Питеру и… и что? Самой поискать потайную «дверцу» в мире, где она не понимает ничего – и никто ничего не объясняет. Остается вероятность того, что он сейчас говорит ей правду, и тогда, отказавшись от его помощи, она ничего не сможет противопоставить страшным птицам. А значит, они унесут ее на место Привратницы, и уж оттуда она точно не сумеет выбраться. Навечно застрять где-то в черной воде на границе со Смертью и навечно остаться одной… Что может быть ужаснее!

Может, снова прибегнуть к уже испытанному средству, попробовать пробраться сквозь зеркальное стекло?

– Не выйдет, – сказал Питер. Поймал ее сердитый взгляд, прикрыл губы пальцами. – Прости, что я снова отвечаю на твои мысли. Но сейчас не выйдет так, как получалось раньше. Тогда ты была из этого мира, девушка из плоти и крови. Сейчас ты совсем иная. Поэтому проторенная дорожка больше не для тебя. Подумай сама. Да хоть посмотри вокруг, разве раньше ты смогла бы с таким комфортом расположиться в мезонине сгоревшего дома?

Она пожала плечами. Удивительно трудно думать, когда посторонние копаются в твоих мыслях. Но выхода у нее не было. Вороны, которых она видела сама, пусть и мельком, вызывали у нее панический страх. Значит, Питер загнал ее в угол.

– А объясни, пожалуйста, если эта женщина поставила тебе задачу убрать меня с моего острова, почему ты сразу не отдал меня на милость этим птичкам?

Он усмехнулся.

– Догадывался, что дела могут повернуться так, как они повернулись. Что Ная меня обманет. Не такой уж я дурак.

– Ная, значит.

Вот как зовется ее враг. Проболтавшийся Питер, кажется, смутился.

– Ладно, принимается. Ты припрятал меня, как козырь в рукаве, а ей отчитался, что дело сделано.

– Дело и было сделано. Ты же пропала с острова. Путь был свободен.

Лицо его помрачнело.

– Знаешь, – сказал он быстро, – если бы ты загремела туда, на ее место…

– На место Наи, – подсказала со значением Алена, чтобы снова увидеть и оценить выражение его лица при звуке этого имени.

– Да. Если бы. То я бы не смог тебя оттуда вытащить, как бы мне ни хотелось наказать ее за обман. Это просто не в моих силах. Так что имей в виду, если это случится, ко мне обращаться бесполезно.

– Поимею в виду, ага. Значит, ты, как искуситель, меня выпинул с райского острова и теперь грозишь адом. Угу. Скажи мне вот что. Почему эти птицы мне не страшны только в том случае, если я буду с тобой? Не привираешь ли ты по старой привычке?

Питер не обиделся.

– Я… умею… – он задумался, по всей видимости, подбирая слова. – Я могу сдуть их со следа.

– Можешь отвести им глаза?

– Да. Замести следы, вот. Это я умею.

– А как насчет того, что ты уже дважды куда-то исчезал и со мной ничего не случалось в твое отсутствие?

Он улыбнулся.

– Ты оба раза оставалась в безопасных местах, там, где сильна твоя связь с реальностью. Что у твоей одноклассницы, что в стенах бабушкиной библиотеки.

Алена потянула нижнюю губу, пристально глядя на Питера. Сейчас решалось все. Как ей не сделать роковую ошибку? Поверить ли тому, кто стал причиной ее несчастий?

Да.

Она не знала, что именно обещала ему Ная и как именно подвела, и интуитивно чувствовала, что сейчас нельзя об этом спрашивать. Но сердце говорило ей, что нужно – что придется – последовать за Питером.

Читать мысли у него получалось замечательно, так что Алена даже не стала ничего говорить вслух. Он перевел дыхание, будто бы с облегчением, и рванул с места:

– Давай, зададим ей.

– Погоди.

Еще надо было разобраться с сокровищем. Кто знает, скорее всего, второй раз она сюда уже не попадет. Алена прошлась по бесконечным радиусам книжных рядов и вдруг увидела на нижней полке старую папку из зеленого кожзама с потрескавшимся корешком. Папка была ей хорошо знакома. Она схватила ее и прижала к груди, как котенка.

– Бабушкина? – догадался Питер.

Повеселев, Алена пристроила папку на столик и развязала белесые шнурки. Наверху лежали пожелтевшие листки со стихами, переписанными бабушкой от руки.

«Иосиф Бродский», – написала бабушка и, как всегда, отчеркнула ровной чертой безо всяких линеек.

– Вот и мое сокровище, – сказала она.

– Но ты же не собираешься засесть тут и перечитывать килограммы старья?

– Нет. Возьму с собой. Теперь можно, мне разрешили, если я пройду испытание, забрать сокровище с собой.

Питер смотрел на нее скептически, пока она пыталась получше ухватить кубик картонной коробки и остроугольную, разваливающуюся в руках папку.

– Ну ты и барахольщица.

– Это не барахло! – возмутилась она.

То папка, то коробка норовили выскользнуть из рук.

– Давай возьму что-нибудь.

– Нет! Мне бы какой-нибудь пакет…

Она бросила взгляд на его зеленый мешок.

– Нет, сюда нельзя.

Он буквально отшатнулся от нее, хотя она не протягивала к нему руку. В памяти всплыла его странная реакция, когда в «транзитной» квартире она спросила его об этом мешке. Что-то с ним было не так, но что? Впрочем, с Питером все было не так, начиная с того, что он не человек и им никогда не был.

– Я лучше у Маши спрошу.

– У кого?

– У библиотекаря.

Алена двинулась к лестнице.

– Через окно же проще! – с досадой сказал Питер.

– Мне и так нормально. Встретимся… где?

Она кинула взгляд за окно, где так и валил ватно-плюшевый снег. Закатив глаза, Питер последовал за ней – по деревянным ступенькам вниз, на второй этаж сгоревшей библиотеки.

Второй этаж показался Алене гораздо уютнее мезонина. Конечно, он же был знаком ей с раннего детства. Тут было теплее, и Маша, скинув туфли и встав в одних колготках на мягкий стул, прицепляла к боковой части полок электрическую гирлянду. Ах да, Новый год скоро. Гирлянду еще не подключили, и все лампочки на вид были одинаково-черными.

– Привет! – бодро поздоровалась Алена.

– Доброго времени суток, – бархатным тенором заявил о себе Питер.

Спохватившись, библиотекарь слезла со стула, обулась и заправила за уши выбившиеся из прически локоны.

– Я вас слушаю, – сказала она деловито.

Не помнит, что ли?

– Мы с тобой общались тут… недавно, – начала она, запнувшись: кто знает, как тут течет время. Она совсем потеряла ему счет. – Помнишь? Я еще отправилась наверх. В мезонин.

Маша подняла глаза к потолку, потом снова посмотрела на собеседников.

– У нас нет мезонина, в здании два этажа. Наверное, вы что-то перепутали.

Алена оглянулась туда, где только что была лестница. Глухая стена.

– Хорошо, – сказала она дрогнувшим голосом. – Да, в общем. Наверное.

– Я могу вам помочь?

– А ты меня не узнаешь? – напрямую спросила Алена.

Маша улыбнулась, как будто с оттенком сожаления, но все с тем же холодным профессионализмом.

– А мы с вами раньше встречались?

Неизвестно почему, но Алену охватило жгучее чувство обиды, как будто ее обманули в самых лучших ожиданиях. Маша не была ее подругой, однако они совсем недавно пили здесь вместе чай с вареньем из смородины (которое Маша сама варила), Алена откровенничала, обращалась к библиотекарю за советом, и та подарила ей пусть и тоненький, но все же лучик человеческого тепла. И что теперь?

Питер шевельнулся сзади, и она обрушилась на него.

– Это из-за тебя, правда? Ты отводишь ей глаза, да? Ты можешь хоть что-нибудь не разрушать, к чему прикасаешься?

– Девушка. Здесь нельзя шуметь. Это библиотека.

– Да. Конечно.

Потерянная, Алена сделала несколько шагов к выходу.

– Простите, Мария, – вежливо обратился Питер, – не найдется ли у вас ненужного полиэтиленового пакета? Папка у девушки очень старая. Вот-вот разлетится.

– Пакета? – опешила та. – Это вообще-то библиотека.

– Я понимаю. Но где, как не в библиотеке, всегда найдется самое необходимое. – Он улыбнулся, как Ален Делон. – Вы уж нас выручите, пожалуйста, больше некому.

Хозяйка смутилась, спряталась за шкафчик и разыскала там большой белый пакет с неизменной в веках надписью «Спасибо за покупку».

– Только такой вот если.

– Прекрасно, благодарю вас. – Он принял из ее рук шуршащий пакет и старомодно поклонился. – А погода-то нынче! Самая новогодняя, не правда ли?

– Да, не то что эта привычная слякоть! Надоела уже! Снег, мы так давно его ждали.

– Снег. Вряд ли читатели доберутся до вас сегодня. Город стоит, я полагаю.

– Да ну и пусть стоит, – со смешком ответила Маша. – Закончу сейчас украшать, включу огоньки, чай заварю и засяду за годовые отчеты.

Отчеты. Это какое-то безумие. Библиотека сгорела, библиотекарь страдает амнезией, это не считая того, что обслуживает призраков, а бюрократию никто не отменял.

– Хорошо вам, у вас тепло, – прогудел увлекшийся ролью Питер, – а нам сейчас в метель, и вперед…

– У меня найдется лишняя чашка.

– Не поверите, ни минуты, ни минуты свободного времени. В другой раз, Мария-краса. Еще раз благодарю.

Он даже поцеловал библиотекарю руку. Затем подхватил Алену под локоть и потащил вниз по лестнице с узкими, крутыми ступеньками. Через минуту они были на пепелище, спрятанном под пуховыми сугробами. Крыши над головой не было – не только мезонина, но и второго этажа. Он же сгорел. А снег продолжал валить. В свете уличных фонарей он казался желтоватым. Вот-вот и Алена превратится в маленький сугроб.

– Быстрее суй уже свои причиндалы в пакет.

От велеречивой вежливости Питера не осталось и следа. Алена послушалась, только пискнула:

– Что это было?

– Не вдумывайся.

– А… она где сейчас?

– Там же, где и была все это время. Ей не до тебя. Сказано же, годовой отчет. Не шутка. Ну все, упаковала свои драгоценности? Давай руку, полетели.

Он дернул ее вверх, больно, бестолково. Алена ахнула.

– Ну, сама, что ли? Нам и правда надо торопиться!

Он взвился в воздух неуловимым спиральным движением, закрутив вокруг себя легкотелые снежинки.

– Давай!

– Не могу, – сказала растерянно Алена.

Через мгновение страшной тишины Питер бухнулся рядом, как будто спрыгнул с высоты.

– С ума сошла? – сказал он со злостью.

– У меня просто не получается. И незачем так орать.

– Всё твой хлам!

– Это не хлам!

– Хлам! Барахло! Рухлядь! Старье! Ты потом куда это собираешься, если не секрет? Думаешь, сможешь контрабандой с собой на остров Буян протащить? Это в лучшем случае, конечно, если ты не на место Наи загремишь.

– Мое, – заартачилась Алена, прижимая пакет к сердцу.

– Это уже смешно! – он топнул ногой, и из-под босой стопы взметнулся целый фейерверк снеговых пушинок. – Дай мне немедленно свое барахло и попробуй подняться в воздух.

Она подчинилась, хотя ей ни на миг не хотелось расставаться с бесценным пакетом. Но и без него у нее никак не получалось взлететь.

– Видишь, мои пожитки тут ни при чем, – сказала она упрямо, возвращая себе пакет.

– А что тогда?

– Может, тяжесть моего отчаяния?

Питер открыл было рот, потом закрыл его и крутанулся на месте.

– Может, – признал он. – Вы, люди, такие странные. Хорошо бы, если так. Плохо, если Ная…

– Что?

– Ну подключила какие-то дополнительные возможности. Я не знаю. Не знаю, какие, и не знаю, как объяснить. В компе же для нее кто-то сидит, работает. Не нужно так на меня смотреть! Я правда не знаю. Твой дед еще жив, так что давай поторопимся.

– Ага. Как?

– Как? – Питер приподнялся над землей на полметра и покачался, подобно маятнику. – Если Ная – или ты сама – отрезала самый нормальный и быстрый путь, придется по старинке. Ножками!

Алена выглянула из-за полуобвалившейся кирпичной кладки. Улица отдыхала под белым одеялом. Не было видно не только снегоуборочной техники – ни одной машины в принципе. Снежные хлопья танцевали в желтых лучах фонарей. Поземка заметала то, что можно было бы посчитать цепочкой человеческих следов.

– Нам далеко? – уныло спросила она.

– Да.

Питер не смотрел на нее, и голос его был бесцветным.

– Пошли.

День ото дня осень отбирала себе все больше и больше света, и вот Федор перестал различать очертания камней и расселин. Да еще этот нескончаемый дождь.

Он и сам уже готов был признать, что его труд не имеет смысла. Да, он осматривает все расщелины, достаточно широкие, чтобы в них мог провалиться человек. Обследует их стенки, дно, спускается в пещеры. Но ведь на острове Буяне ни у кого нет настоящего тела, а значит, Алена могла просочиться в любую щель. И точно так же – как верно говорит Ная – этой щели может больше не существовать.

Он не мог сидеть сложа руки и ждать, пока жена вернется. Он вовсе не был уверен, что время на острове можно как-то соотнести с временем в реальном мире, в мире живых, в Темноборе. Что если она пробудет там три дня, а тут пройдут годы или века? А может быть, наоборот?

Да, смерть ему не грозила, но вечность без семьи страшнее смерти.

Мысли возвращались к Нае. К женщине, назвавшейся Наей. Он вытащил ее из реки в один из первых дней без Алены. Ная то ли тонула, то ли плыла… ей, как почти любому человеку, обнаружившему себя на Буяне, оказалось нелегко вспомнить, кто она и какие обстоятельства предшествовали тому, что она оказалась в холодной воде. Пришлось привести ее домой, позволить ей надеть что-то из Алениных вещей. Он не умел управляться с потерянными душами и предложил ей ждать возвращения его жены. Она поняла это как приглашение поселиться вместе с ним.

Ну что ж. Он все равно почти не бывал дома, приходил и падал от усталости. Она не лезла с вопросами, старалась быть незаметной и удобно устроить быт.

Просто странно, что она задерживается тут, а других душ не видно.

Алена запомнила этот путь урывками. Время и так текло здесь как-то мимо нее, а уж из зимней дороги в памяти остались только бесконечность мерцающего снега, синие тени, желтые круги от фонарей. «Ночь, улица, фонарь, аптека». И на улице ни души. Поставить ногу на землю, переставить вторую вперед, потом подтянуть эту и переставить еще дальше. Унылый, безрадостный путь, и для каждого из тысяч шагов надо найти причину и повод. Питер шел перед ней – точнее, парил над снегом на небольшой высоте, как на магнитной подушке. Его явно раздражала ее медлительность.

Разговаривать не хотелось, но все же нужно было определиться.

– Ну вот придем мы к дедушке. И дальше что? Ты как себе это представляешь?

– Он тебя не узнает?

– Он меня в жизни никогда не видел. Если и видел, то крошкой в коляске. Да и то…

– Представишься, значит.

– Здрасте, я ваша тетя.

– Или тебе повезет и он примет тебя за твою бабушку. Ты похожа на бабушку?

Алена фыркнула.

– Нет. Я мелкое недоразумение, а бабушка была статной красавицей.

– Жаль. Ну может, глаза там или голос. Старику виднее. И скажешь, что ты его простила. Ему полегчает, он соберется наконец с силами – и фьють! А ты за ним. Поболтаете по пути, скоротаете время.

– «За ним» то есть прямо за ним Туда? Мне вроде Туда рановато.

– Ну вот поскольку тебе Туда рановато, ты и высадишься на свой островок.

Алена не любила врать. Еще она догадывалась, что бабушка вряд ли простила деда. Впрочем, бабушка давно уже Там, где никаким обидам места нет. Все дело в том, чтобы он сам себя сумел простить. А для такого благого выхода можно и солгать.

Ну или просто поговорить с ним. Наверное, он жутко одинок, если у него никого не осталось в этом мире. Даже дети ушли раньше него.

Алена никогда не задумывалась, правильно ли поступила бабушка, отлучив от себя мужа раз и навсегда после измены. В детстве она не знала о том, что произошло. В юности, со свойственным подростку максимализмом, рассудила, что другого решения и быть не могло. Но сейчас, когда она сама столкнулась с тем, что Федор, ее сверхнадежный и единственный Федор…

На этой мысли она сбилась с шага и чуть не ткнулась лицом в сугроб.

Если поверить Питеру, чувство вины до сих пор мучает деда. Почему бабушка так сурово оттолкнула его? Не смогла простить – или хотела сильно, очень сильно наказать?

Наказала, но не только его…

Думать о Федоре Алена сейчас не могла, но при мысли о дедушке на душе у нее было спокойно: она чувствовала, что примирить его с самим собой на последнем пороге не будет неправильно. Она даст ему прощение от лица всего рода, и дерево не лишится корней, не рухнет с душераздирающим треском в горный поток и не понесется по нему, теряя ветки, теряя память, теряя смысл…

Деревьев на свете немало, пусть и древо ее рода еще постоит, поколышет листьями, пошепчется с ветром. Может, и с новыми побегами дело как-нибудь решится, кто знает. (Только не думать сейчас о Федоре.) Ведь кто сказал, что им нельзя обзавестись потомством? По словам Летучей Мыши, всё в голове.

Но все равно Алена с трудом переставляла ноги. Наверное, во всем виновата метель.

– Знакомься, – прошелестел вдруг Питер ей на ухо. – Вот твой дед.

Навстречу ей по пустынной улице шел, склонившись, прикрывая лицо от ветра, высокий человек. Да, бабушка была рослой и статной, дед хорошо смотрелся с ней в паре. Она помнила и его имя, Виктор Данилович. Он вот-вот поравняется с ней… и что?

– Сгинь, – шепнула она Питеру.

Тот посерел и деликатно слился с фоном. Дед приближался. На нем была темно-синяя куртка с какими-то светлыми вставками, похожая на форменную одежду водителей скорой помощи, все остальное черного цвета. При каждом шаге он куда глубже проваливался в нечищеный снег, нежели она со своим грузом. Но что он скажет, если с ним заговорит на ночной улице босоногая незнакомка?

Для Алены ветер был попутным, а деду приходилось преодолевать его сопротивление и терпеть, когда метель швыряла ему в лицо колючие хлопья. Но сейчас ветер почему-то стих. Наступила оглушительная тишина.

Дед неустанно продвигался вперед, а Алена все замедляла шаги. Вот сейчас, сейчас. Вот его морщинистое лицо под черной шерстяной шапкой, прищуренные глаза под кустистыми бровями. Он не удостоил ее взгляда, смотрит прямо перед собой.

– Простите, вы же Виктор Данилович?

Не обратив на нее внимания, он просто прошел мимо.

– Простите! Дед! – крикнула она вслед еще настойчивее и громче, но снова ничего.

Алена беспомощно оглянулась, и Питер тут же показался рядом.

– Он глухой? Или это я… невидима и неслышима?

Ведь это уже не первый раз – сколько она ни стучала и ни звонила в двери в Женькином подъезде, когда заболел Левка, никто ей не открыл!

Питер выглядел таким же растерянным.

– Об этом я не подумал, – признал он.

– Так он не глухой?

– Насколько я могу судить, нет. Но ты… вполне возможно, что ты невидима. Ты сейчас, как у вас говорят, не от мира сего. Тем более если он тебя никогда не встречал и ты не являешься, скажем так, частью его реальности.

Если учесть, что Женька всё вспомнила о неприятной роли, которую Алена сыграла в ее жизни, а для ее соседей она не значила ровным счетом ничего, догадка была похожа на правду.

– То есть я призрак? – плаксивая нотка прокралась в Аленин тон помимо ее воли.

– Ну вроде того.

– Я думала, что призраки могут хотя бы явиться тем, кому пожелают!

Питер улыбнулся.

– Призраки бывают разными. Кто-то умер, кто-то нет. Мария, например…

– Мария?

– Твоя библиотекарша. Она привязана к конкретному месту.

– Она умерла?

– Она давно умерла. Давно. Она призрак места. Что ты так расстроилась? У нее же есть рабочее место, и она вполне счастлива.

Ага, значит, вот чем объяснялась разница в реакции Питера на почтальона Ирину и библиотекаря Машу. Две женщины, две сотрудницы хорошо всем знакомых организаций. Алена отогнала от себя мысль о том, как она гоняла чаи с призраком, и о том, как давно умершая девушка краснела от незамысловатых учтивостей, которые вворачивал в беседу никогда не бывший живым Питер. Так, не вдумываться. Не вдумываться, да. Единственно верный совет.

– И что же теперь делать?

Высокий, упорный старик все дальше и дальше уходил от них по пустынной улице. И хотя Алена полагала, что Питер сумеет его снова разыскать, как сделал это сейчас, она все равно боялась потерять деда из виду и не увидеть его больше.

– Пойдем пока за ним, – скомандовала она.

Питер послушался.

– Так что мы можем сделать? – Алена ускорила шаг. – Есть идеи? Писать письма? Он вообще сможет увидеть мои письма, если он в упор не видит меня?

– Сомневаюсь, – пробормотал Питер. – Я могу предложить только одно. В общем, единственное, что я умею. Войдем в его сон и там уж поговорим.

– В сон?

Она снова споткнулась, но он не дал ей упасть.

– Ну да. Я же умею гулять по снам. А ты что думала, эти чудовища – они и правда атаковали тогда комнату мальчишки? На физическом уровне? Мы с тобой проникли в его сон, если помнишь.

– Ну… да…

«Все страньше и страньше».

Несмотря на дождь, Федору не хотелось возвращаться домой. Дом без Алены стал чужим, холодным, он больше походил на черепок от старинной амфоры, чем на семейный очаг. Поэтому с тем же успехом можно сидеть на голой скале.

Бросив веревки и крюки на камни, он полусъехал, полусбежал на мокрый песок и подошел к линии прибоя.

– Алена, Алена, – проговорил он вслух, благо шум моря-океана заглушал его голос. – Может, тебя снова ждать по воде, а не закапываться, как крот, в землю? В прошлый раз тебе ведь «выдали» лодку… но вообще… теперь у тебя есть крылья. Почему ты не прилетаешь?

Вдруг над водой замерцали странные огоньки. Как будто десяток человек, рассеявшись, шли по воздуху, высоко над бурными водами, держа в руках зажженные свечи. Огоньки свечей были не желто-оранжевыми, а какими-то зеленоватыми, под стать морской воде. Не успев разглядеть необычное природное явление, Федор увидел и самих людей. Правда, они не несли свечи. Взявшись за руки, они шли по верхнему гребню скалы, не сводя глаз с огней.

– Постойте! – крикнул он. – Куда же вы? Это же… разве вы не видите?

Но люди, казалось, не слышали его. Они не отрывали глаз от блуждающих огней и шли прямо к ним – кувырком со скалы, а порыв ветра разом снес их, как охапку опавших листьев. Не осталось никого.

Они шагали следом за дедом – точнее, шагала Алена, а Питер летел. Ночь казалась бесконечной. Мелькали украшенные к Новому году витрины, над проспектами и бульварами посверкивали растяжки-гирлянды. От обилия огней небо было не черным, а серо-желтым, под стать снегу.

Зимой светает поздно. О том, что близится утро, можно было судить по редким автобусам и автомобилям, появившимся на улицах. То и дело проезжали снегоуборщики. На остановках ютились озябшие люди. Но теперь Алена не волновалась о том, что они заметят ее, раздетую и разутую, и поднимут тревогу. Никто ее не увидит.

Ветер сменился, деду не нужно было больше с ним бороться, и он шел споро, целеустремленно. Только вот куда?

Питер в ответ лишь пожал плечами.

– Ведь всю ночь шатается, – недоумевала Алена. – Не говоря уж о том, что зима на дворе. А он немолодой человек. Вообще-то даже старый.

Дед в этот момент проходил мимо остановки, и рядом с ним притормозил бело-зеленый автобус. Виктор Данилович, ни на миг не задержавшись и вроде даже не взглянув на номер маршрута, вошел в переднюю дверь.

– Ой!

Питер схватил Алену за руку и буквально втиснул внутрь автобуса сквозь железную стенку. В голове у нее что-то звякнуло, но вот она уже внутри, уцепилась свободной рукой за поручень. Питер болтался за плечом.

– Раз летать ты разучилась, придется теперь так. Зайцами.

Народу в столь ранний час было немного, и дед занял одно из передних мест. Алена встала неподалеку. Потом даже опустилась на соседнее сиденье.

В автобусе было холодно, и у деда изо рта шел пар. Он смотрел все так же, перед собой, а Алена временами поглядывала в окно – не в ближайшее окно, изукрашенное морозными узорами, а в лобовое стекло, по которому то и дело шкрябали усталые «дворники».

Дорога длилась долго. Мелькали места, памятные Алене: маленькая площадь перед сквером, неизменная статуя вождя мирового пролетариата, обновленная доска почета, Вечный огонь. Потом автобус вырулил куда-то к окраине и уже с трудом разъезжался со встречными автомобилями на узких, заваленных снегом, улочках. Дома попадались все больше малоэтажные, как будто сжимались, съеживались по сравнению с «муравейниками» центра. Зато разбегалось пространство, дышать здесь было не в пример легче.

Наконец автобус приткнулся к бетонному павильону. Немногочисленные пассажиры заторопились к выходу. Виктор Данилович остался на месте. Алена с Питером, естественно, тоже.

– Дедуль, – крикнул молодой водитель, глядя в зеркало заднего вида. – Конечная. Вылазим.

Бесполезно.

Парень привстал, высунулся в салон.

– Дедуль, куда едем? Приехали, выходим.

Виктор Данилович пробормотал что-то себе под нос, но не двинулся.

– Эй, ты чего? – забеспокоился водитель. – Выходи давай, приехали, говорю. Автобус дальше не идет. Вишь, вылезли все уже. И тебе пора. Давай, давай!

Никакой реакции.

– Он все-таки глухой? – спросила Алена у Питера.

Тот молча покачал головой. Она примерзла к сиденью.

– В деменции?!

Дерево накренилось над бурной рекой и грозило рухнуть в любой момент.

– Он… старый, – как будто извиняясь, как будто защищая деда, проговорил Питер. – Он просто очень старый.

Водитель тем временем выбрался со своего места, деловито протопал в салон (Алене пришлось пересесть) и потряс Виктора Даниловича за плечо, но толку не добился. Отступив, он со вздохом вытащил мобильник.

– И кому щас звонить? В скорую, чтоб его забрали, или все ж в милицию? – пробурчал он задумчиво.

Дед упрямо смотрел вперед, выпятив челюсть. Партизан на допросе, не иначе.

– В больницу, конечно, – тихо сказала Алена.

– В скорую, – решил парень. – Пусть в больницу забирают, а там уж ментов вызовут, если надо. Мне он тут не дебоширит, не хулиганит. Пускай сами разбираются, кто он и откуда.

Питер обрадовался.

– Видишь, как все складывается удачно! Сейчас его уложат в больницу, он вырубится после бессонной ночи, а мы тут как тут. Представишься, простишь его быстренько, и все свободны.

Алена вздохнула.

Стемнело, пришла пора ужинать. За едой Федор все обдумал и приступил к разговору за чаем, когда на кухне, уютно потрескивая, горели свечи.

– Когда мы тут жили с Аленой, мы ведь каждый день кого-нибудь встречали. Это называлось «заблудшие души». Знаешь, кто-то сбился с пути в тоннеле, где в конце горит свет, а кто-то впал в кому или еще каким-то образом выпал из реальности. Алена как раз этим и занималась – разбиралась, кому куда, и провожала их по месту назначения.

– Это очень интересно, – тонко улыбнулась гостья. – А о чем ты меня спрашиваешь?

– С тех пор как Алена пропала, я встретил тут одну тебя.

– Наверное, в этом есть какой-то высший смысл. Алена уходит, Ная приходит. Ты остаешься. Может, это судьба?

Она не в первый раз намекала на то, что между ними что-то может быть, но сейчас это вызвало у Федора особенно сильное раздражение.

– Я не об этом, – сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал ровно. – Где люди?

– Люди? Какие люди?

– Заблудшие души.

– Ах эти…

Она отвернулась, долила кипятку в заварочный чайник, досыпала в сахарницу сахар.

– Знаешь, Федя, я ведь тоже не просто человек. Точнее, я уже не человек. Как и ты. Поэтому мы здесь.

– Расскажи мне о себе.

Ная светло улыбнулась, как будто радуясь, что его интересует ее жизнь.

– Я та самая, кого прислали на остров Буян, чтобы заменить Алену. Это все, что я знаю. Ей, как я понимаю, сделали другое предложение, и она не смогла отказаться. Она же упоминала в разговоре с тобой детей, я так понимаю, это для нее самое важное и есть. Теперь она будет беречь их. А поскольку я заменяю Алену, я выполняю и ее обязанности. Я тоже отправляю заблудшие души куда следует, только, в отличие от нее, делаю это так, чтобы не мешать тебе.

Федор знал, что у Алены живые люди уходили в свой мир, перемещаясь по воздуху над водой, как будто шагая по волнам, а мертвые улетали вверх, подобно дыму. Возможно ли, что Ная действительно занимается сейчас Алениными делами?

Но души, увиденные им на пляже, были похожи на одурманенных людей, тянущихся за обманчивым миражом. Если судить по их виду, никто ими не занимался. Опять же, прежде ему не доводилось встречаться на острове или окрест и с блуждающими огнями, ведь они обычно возникают над болотами или гуляют по кладбищам.

– То есть ты вспомнила, да? И кто ты такая – вспомнила, и как нужно поступать с затерянными душами. Когда ты появилась на Буяне, ты же ничего не знала о себе, плыла по реке…

– Плыла, выбилась из сил, ничего не понимала, – подтвердила она, хлопая ресницами. – Пока ты не вытащил меня и не прижал к себе. Такой сильный, горячий и надежный. Я так замерзла. На мне ведь ничего не было…

Она была совсем ледяной. Немудрено, конечно.

– Но сейчас вспомнила, да? И вспомнила Алену, и узнала, что ей сделали предложение…

«Кто? Где? Когда успели?»

Ная снова застенчиво улыбнулась.

– Я вспомнила, милый.

Больница тоже была очень, очень старая. Наверное, старше дедушки. В дырах линолеума виднелись островки ДСП. Истертые ступени скруглили свои каменные спины. Рамы не держали тепло, и по палатам гулял холодный ветер.

– Брр, – брезгливо озираясь, прокомментировал Питер. – Вот никогда не понимал, в чем смысл того, чтоб иметь тело. Столько ограничений, а потом оно просто рассыпается в пыль.

– В прах, да.

В больнице деда опросили: молчать он перестал и больше не делал вид, что не слышит вопросов, но и правда не помнил, кто он, а признать это ему было невыносимо. Тогда его сфотографировали для розыска, а потом разместили прямо в коридоре: в палатах не было мест. Он лег на койку с продавленной сеткой, на комковатый матрас, положил руки вдоль тела, поверх одеяла, будто солдат, и закрыл глаза. Мимо прохаживались другие больные – веселый мужичок лет пятидесяти в красном спортивном костюме и молодой парень восточной наружности, они попытались было его разговорить, но быстро угомонились.

Алена снова попробовала достучаться до деда, но тоже тщетно.

Сильнее всего ее отчего-то задевал вид пустой кособокой тумбочки, приткнутой к обшарпанной стене. Одного взгляда на тумбочки других больных было достаточно, чтобы увидеть, что их навещают родные и близкие: тут были и кружки со смешными рисунками и надписями, и мятые сканворды, очки, чипсы и, конечно, триумфаторы сезона, яркие мандарины. Праздничный аромат цедры не сдавался перед вечнобольничным запахом хлорки, уныния и лекарств. У Виктора Даниловича тумбочка пустовала. Как будто он уже умер.

– Ну что за глупости, – с чувством сказал Питер.

И она не стала огрызаться, мол, опять он читает ее мысли. Сил не было.

Они с Питером, невидимые, сели на ледяной подоконник неподалеку от поста и стали ждать.

Подходила медсестра, измеряла давление, оставила на злополучной тумбочке маленькую белую крышку с парой таблеток. Потом подоспела другая, велела приготовиться к инъекции. В застарелый запах лекарств ненадолго вплелась нотка спирта.

После укола дед заснул. Питер ткнулся было в его сон, но вернулся ни с чем.

– Это не нормальные сновидения, – признался он виновато. – Это что-то медикаментозное. Я не могу пробиться.

– На что похоже? – устало полюбопытствовала Алена.

– На мутные, плотные волны разных оттенков. И всё. Ничего не видно. Ничего не слышно. И на ощупь тоже не проберешься.

– Будем ждать дальше?

– А что нам еще остается?

Алена ждала. Гуляла от окна до койки, смотрела на бледное, изможденное лицо незнакомого мужчины на фоне больничной наволочки и пыталась уложить в голове, что этот человек – ее родной дед. Папа ее мамы. Ей хотелось как-то позаботиться о нем, остановить его в ночных блужданиях, да хотя бы положить на его облезлую тумбочку мандарин, но все это было не в ее силах. Она сейчас пришла для другого и, в общем, собиралась использовать деда в своих собственных целях. А он лежал в коридоре. Как будто до него совсем никому нет никакого дела. Как будто он уже…

– Прекрати, – строго одернул Питер.

– Но ведь мы с тобой сидим тут и ждем, чтобы он умер.

– Мы ждем совсем другого. Мы пришли, чтобы его успокоить.

– Обмануть вообще-то.

– Ну не обманывай, мне-то что? Скажи напрямую, так, мол, и так, я ваша внучка, жизнь удалась, все в порядке у меня.

– А у меня все в порядке?

Питер отвернулся.

– Пойду прогуляюсь.

За окном опять шел снег, наверное, в городе уже стояли многокилометровые пробки. Серая круговерть гасила любую светлую мысль. Алена смотрела, как к больнице после работы тянутся темные вереницы – родственники пациентов. Они несли по коридорам морозный запах, делано смеялись, теряли бахилы, выгружали из сеток пакеты с соком и давали больным наставления – думать о хорошем, слушаться врача, не забывать заряжать мобильный телефон. Питер вернулся довольно скоро, с еще более кислым лицом.

– Мне здесь не нравится. Страхов полно, но они такие тухлые!

– Страх боли, страх смерти?

– Да. И призраки.

– Призраки?

Бояться Алене было нечего, в определенном смысле она и сама была призраком – но только в определенном смысле. Что, неужели здесь правда толпятся бледные тени умерших больных? Всех больных, скончавшихся в этих древних стенах? Или только тех, кто ушел не по своей воле? В любом случае, за годы существования больницы здесь должна была собраться целая армия.

Питер махнул рукой.

– Не обращай внимания.

– Я слушала разговоры медсестер. Они говорят, что он угасает.

– Будем надеяться на лучшее.

– Что если он не очнется?

Тот развел руками.

– Придумаем что-нибудь.

Так же, как он умел читать ее мысли, она сейчас смогла увидеть то, что скрывалось под его бравадой: Питер просто не знал, что тогда предпринять. Плана Б у него не было.

К вечеру дед проснулся. Выспался. Коротал ночь, съежившись на казенной койке. Свет в коридоре не выключали, это же не палата. Он попробовал было выйти из отделения, но толстая медсестра быстро завернула его обратно. Да и в любом случае, двери были на замке.

– И куда он собрался? – шепнула Алена.

– Да так же, наверное, никуда. Шел бы по улице куда глаза глядят, пока не свалился бы.

– Да, наверное. Слушай, он ведь не помнит, кто он.

– Такое бывает.

– И они вписали его как неизвестного. Если он сбежит и упадет на улице или если умрет тут, они его так и похоронят как неизвестного.

– Может быть.

– Ну уж нет.

Алена подошла к его койке и встала рядом. Дед ее не видел. Лежал лицом к стене и иногда водил пальцем по выбоинам и трещинам в уродливо-желтой штукатурке.

– Его зовут Виктор Данилович Данилин. У него есть имя. У него была жизнь. Была жена… даже две. Были дети. Девочка и мальчик. Есть внучка. Я. Я еще не Там. Я должна показать, доказать, что у него была жизнь! – Она топнула ногой. – Ты знаешь, где он живет?

Питер кивнул.

– Пойдем. Пойдем туда. Он все равно меня не видит, так что давай мы сейчас отправимся туда и соберем документы. Доказательства, что он жил. То есть живет! Что он есть, что он…

– Не реви.

Алена протерла сухие глаза тыльной стороной ладони.

– Я не реву. У меня слез нет. У меня тела нет.

– Все равно не реви. Я же вижу. Каким образом ты собираешься документы собирать? Предположим, ты их сунешь в свой призрачный пакетик наряду с бабушкиной папкой из сгоревшей библиотеки и картонной коробочкой, пришедшей тебе по почте с того света. Угу. Как ты их собираешься оттуда доставать и предъявлять в этой, вполне себе земной, больнице? Их никто не увидит, так же, как тебя, детка.

– Я тебя ненавижу, – прошипела она.

– Я знаю. Это не помогает.

– Они должны его зарегистрировать под его собственным именем. Его жизнь не пошла псу под хвост.

– Ну. Предположим.

Алена задумалась, нервно расхаживая по коридору.

– Идея. Давай пойдем к Сергею, это друг Федора. Он работает в полиции. У них же есть информация о том, что на улице подобрали неизвестного мужчину, так мы ему скажем…

– Сергей тебя не увидит. Он вообще тебя знал?

Алена фыркнула. По рассказам Федора она так хорошо представляла себе Сергея (который, кстати, вел и дело о ее собственном загадочном исчезновении), что у нее совсем вылетело из головы: они никогда в жизни не виделись.

– Ну вот. Он тебя не услышит и не увидит.

– Во сне ему явиться? Ты же можешь меня туда провести?

– Могу. Придет незнакомая девица и потребует пойти туда – не знаю куда и далее по тексту. Если он этот сон утром и вспомнит, скажет, что какая-то дурь приснилась, и действовать не станет.

Но кто ее тогда сможет увидеть? Кто? Любой человек, с кем она была знакома? Или… столько лет прошло. Только тот, кто испытывал к ней какие-то чувства.

Ну вот хоть Женька тогда. Проверенный вариант.

– Прекрасно, – скептически подытожил Питер. – Единственный человек, к которому ты можешь обратиться, это тот, кого ты подставила.

– Ну… тогда, может, Лизу разыскать? Она, наверное…

– А если дед тем временем помрет?

– Мы успеем. По крайней мере пусть похоронят под его настоящим именем.

– А как же Федор?

– А что Федор? – вздохнула Алена. – На острове он не по своей воле. Явился туда из-за меня, а я… оставила его. Кто знает, сколько времени прошло в его мире, пока я тут… Не мог же он годами ждать там один, в самом деле. Буян не тюрьма. Если он так выберет, так тому и быть.

Питер закатил глаза, но смолчал.

Федор встал. Ная скользнула к нему, положила руки ему на плечи. Он аккуратно убрал их, стараясь не причинить ей боли, но она вилась вокруг него, словно струйки воды в водовороте.

– Ная.

– Что? Почему мы не можем быть вместе? Ты и я. Ты такой теплый. Я хочу прижаться к тебе, я хочу, чтобы ты согрел меня. Ты пил чай, у тебя, должно быть, горячие губы. Я просто хочу согреться. Что в этом такого?

Пальцы ее были холодны, как лед, пушистые пряди волос цеплялись за его руки.

– Ная, отстань. У меня есть жена. И я хочу, чтобы ты сказала мне правду.

– У тебя нет жены. В этом и заключается правда. Твоя жена сбежала от тебя. Она приняла новое назначение. Сюда она больше не вернется. Раз уж ты прикован к острову, получай ее замену. Это я, если ты еще не догадался. И сделай меня своей женой. Отныне и навсегда.

– У меня уже есть жена – отныне и навсегда.

– У тебя нет никакой жены. Она ушла. Ведь осень здесь началась не случайно? Значит, она больше не жена тебе. Она забыла тебя. Она выбрала тот мир, чтобы жить там, как прежде, только жить там вечно, без страха смерти. Алена будет помогать людям. Спасать детей. Это благородно. Это то, чего она хотела. Она же училась в педагогическом, верно?

Он стряхнул ее с себя, как дождевую воду.

– Не слишком ли много ты вспомнила нынче, Ная, когда еще с утра ты изображала из себя несчастную, потерявшую память девицу? Ты знаешь и о Летучей Мыши, и о том, где Алена училась. Откуда такие познания? Откуда?

– Я все помню, милый, – сказала Ная, не сводя с него леденистых глаз. – Я все помню. Я никогда ничего не забываю. Но я дарую забвение тем, кто этого жаждет. Ты хочешь забыть прежнюю жену и быть счастливым с новой? Со мной?

– Нет.

– Ну и отлично. Отлично, что тебя спрашивать не обязательно. Вода – это жизнь, на воду отродясь заговоры читали, и сейчас это проще простого.

Она щелкнула пальцами.

– Царица-водица, омывает коренья, омывает каменья, приносит забвенье… уносит волненье…

Ей не понадобилось больше ничего делать, ведь они только что пили вместе чай.

Федор осел на стул оглушенный, как после удара по голове.

Дождь за окном сменился снегом.

К утру стало понятно, что времени больше нет. Потекли последние минутки из верхней чаши условных песочных часов. Алена не знала, за что взяться, поэтому она села на пустую тумбочку, вытащила бабушкину папку и начала читать стихи – вслух.

Иосиф Бродский.

Она подумала о том, что в литературной традиции дом всегда был метафорой человеческого тела, вместилища духа. Вспомнила, как стал сжиматься и осыпаться красивый особняк Лорда, когда подошло к концу его время, – она тогда только добралась до Буяна и ничего не понимала.

Смотрела на своего дедушку и видела, как отказывает его тело, его старый «дом».

И ей стало нестерпимо жалко, что за время, пока они оба были живы, им не дали возможности познакомиться, пообщаться, полюбить друг друга.

С тяжелым, прерывистым вздохом она переложила листок под низ стопки и начала читать следующее стихотворение.

Эти строки были ей незнакомы, хотя и написаны родным бабушкиным почерком. И в этот раз бабушка не указала имя поэта, хотя обычно никогда не опускала эту важную информацию.

Кроме этого четверостишия, на странице ничего не было. Алена повертела листок в руках.

Дед повернулся в ее сторону. Тумбочка стояла за изголовьем, и ему было неудобно, но именно поэтому она знала, что не ошиблась: он действительно пытался посмотреть на нее. Услышал ее голос. Услышал эти странные слова.

– Вечность, – отозвался он глухим голосом.

– Дедушка! Ты меня слышишь?

Она уронила папку, подскочила к койке. Дед повернул к ней голову.

– Еще, – шепнул он.

Алена торопливо собрала рассыпавшиеся бумаги. Здесь были не только страницы, исписанные бабушкиным почерком. Еще много прозы на аккуратно разглаженных по сгибам тетрадных клетчатых листках.

Почерк незнакомый.

«Здравствуй, Тасечка, – прочитала она вслух. – Так давно мы с тобой не разговаривали. Ты никогда не отвечаешь мне. Читаешь ли мои письма или рвешь и сжигаешь прямо с конвертом?»

Дед прикрыл глаза ослабевшей рукой, исчерченной синими венами.

– Не рвет, – сказала Алена. – Не порвала. Они все здесь, дедушка. Бабушка хранила их. Их тут много. Они все здесь.

Из-под руки хлынули на подушку слезы.

– Она их хранила и… сочиняла в ответ стихи.

До этого Алена даже не догадывалась, что бабушка не просто ценит стихи, но и сама порой нанизывает слово к слову, строчку к строчке. Конечно, она же приучала внучку к высокой поэзии. Золотой век. Серебряный век. Наверное, она стеснялась, прятала свои опыты («уже ведь не девочка, не подросток»), но не могла отринуть то, чего просила душа.

И дедушкины письма… сколько писем он написал, сколько остались без ответа? Бабушка лелеяла свою гордость, но у самой не хватало сил отказаться и не читать, не перечитывать слова любви.

Еще один шанс, у всех должно быть право еще на один шанс, чтобы исправить свои ошибки, чтобы искупить свою вину. Мама нашла возможность дотянуться до дочери, отправив ей колыбельную. А бабушка сочиняла стихи, которые наконец дошли до адресата.

Дедушка протянул мокрую руку, и Алена взяла ее в свои ладони.

– Мне надо идти, – сказал он, но не губами.

– Наверное, да, – выдавила она.

– Мне страшно.

– Не бойся. Пойдем вместе.

– Вместе?

– Нам… по дороге.

– Ты ангел?

– Я твоя внучка.

– Аленушка.

– Аленушка.

– Ты умерла?

Алена покачала головой.

– Я не умерла, но я… живу там, по дороге. Я тебя провожу. Провожу. Вначале. И тебе не будет страшно.

– Там… есть что-нибудь?

– Я точно не знаю.

– Я встречусь с ней?

– Дедушка… я… точно не знаю. Но там не страшно.

– Ладно.

Он вздохнул, и всё.

Через мгновение они уже летели вверх, рука об руку, через переборки старинной больницы, ставшие не только прозрачными, но и воздушными, – к черному небу, полному звезд, к розовому востоку, где пыталось выбраться из-под пуховых туч красное зимнее солнце.

Как облака, мимо которых они мчались, мелькали у Алены в голове мысли: «Бабушкины стихи… мамина песня… все там осталось, жалко. А имя? Как они узнают его имя? Узнают ли? И Питер…»

Но они поднимались все выше и выше, и мысли-облака оставались в стороне.

Приземление оказалось не слишком комфортным, хотя, казалось бы, в роли Летучей Мыши Алена уже наловчилась летать. Впрочем, в прошлый раз она ведь прибыла на остров Буян на лодке.

Итак, из безвоздушной звездной выси девушка шмякнулась о скалу. Все там же, неподалеку от моря-океана. Хорошо еще, что она не находилась больше в физическом теле, а то переломала бы все кости. А так – охнула, встала и пошла.

Она не знала точно, куда идет.

Нет, конечно, знала – домой. Это ведь все еще ее дом? Ей нужно увидеть Федора, обсудить все, что произошло. Если он встретил свою судьбу, она не станет держать его на острове в заточении, как принцессу в башне. Она отправит его и Наю обратно, в мир живых, она умеет… Правда, Питер упоминал, что Ная не человек, хотя и была им когда-то. Привратница, что ли?

Кто она?

Алена остановилась. Прежде, когда она обреталась в городе детства, ее отвлекал постоянный шум – люди, машины, тени, мечущийся свет фонарей, мелькание снежных хлопьев, чужие страхи, свои страхи, чужие болезни, собственные слезы… Сейчас, в кристально чистом воздухе острова, у нее будто прояснилось в голове. Кто такая Ная? Зачем она сделала то, что сделала? Она же намеренно устранила соперницу – ее, Алену, которая и знать не знала о ее существовании, – чтобы занять ее место на острове, ее место рядом с Федором.

«Когда человек отказывается жить своей жизнью и занимать собственное место, желающие занять его всегда найдутся. И займут, и проживут, и не подавятся. Другой вопрос – зачем им это позволять, детка».

В Алениной душе всколыхнулся гнев.

Почему она разрешила Нае это сотворить? Почему позволила решить за себя и за Федора?

Почему сама поверила так легко, что недостойна любви и что верность и преданность мужа схлынули, сломались, как замок из песка под напором прибоя?

Нет, она разберется с этим. Пора отправить самозванку домой.

Океан шумел взволнованно, беспокойно, бросая на берег полчища волн с седыми барашками на загривках. В морщинах скал лежали полоски снега.

Наверное, здесь уже зима.

Если чего Алена не любила, так это гололедицы. Когда ставишь ногу – а казавшаяся надежной опорой земля оборачивается коварным льдом. Каждый шаг сейчас был, как рискованная операция. Травмы ей больше не грозили, но неуверенность в том, что ждет ее дома, была очень похожа на ходьбу по вероломной ледяной корке.

Собравшись с духом, Алена поскакала вперед. Еще пара шагов – и она приземлится на песок, а на нем вовсе не скользко.

И тут позади раздался какой-то писк, как будто котенок застрял в подвальной форточке. Она обернулась, прислушалась.

Да нет, не котенок. Кажется, голос детский.

Голова закружилась от нахлынувшего дежавю. Мальчик?

На этот раз звук шел из расщелины, а не из-за выступа скалы. Алена вернулась.

– Кто здесь? – спросила громко.

– Вы меня слышите? – обрадовался ребенок. – Я тут!

Она с трудом сдвинула очередной валун, встала на колени и заглянула в каменную щель.

– Ты тут?

– Я тут! Помогите мне! Я не могу выбраться!

Голос показался ей знакомым. Но это явно не был голос Питера, притворявшегося малышом.

– Как тебя зовут? – проговорила она.

– …Август.

Алена села на камень и закрыла глаза.

Здесь тоже повалил снег. Правда, не крупными хлопьями, похожими на птенцов, а мелкой, колючей крупой.

Алена сидела у узкой расщелины, в которую не пролезет даже нога взрослого человека. Она рвалась домой, чтобы встретиться с Федором, чтобы вначале броситься ему на шею, а потом уже разбираться, что за нахалка нарисовалась на их родном острове. Но она не могла сейчас уйти и оставить маленького мальчика одного под скалой.

– Август, – сказала она обреченно. – А на самом деле Лёва, да?

Он помолчал.

– Да.

Мог бы и не отвечать, она и не сомневалась. Как получилось, что он попал на остров Буян? Неужели болезнь оказалась серьезнее, чем обычное ОРЗ, и он впал в кому?

– Что ты там делаешь, Август?

– Я сижу.

– Ну понятно. Я тут тоже сижу.

– Я маму ищу.

Час от часу не легче.

– Мама что, тоже тут?

– Наверное… Ты меня вытащишь?

– Я попробую, конечно.

Алена оглянулась и, к своему удивлению, неподалеку увидела какие-то кольца, крюки, молоток с топором и веревки. Похоже на снаряжение альпиниста. В самый раз, чтобы лазить по скалам. Наверное, можно и расщелину расшатать. Но как быть, если под щелью ребенок? Вдруг его завалит камнями? Несмотря на то, что на острове никто не мог похвастать физическим телом, Алена боялась подвергать мальчика такому риску.

– Там у тебя что? – спросила она. – Вроде пещеры?

– Ну да. Только темно.

– Тут тоже не очень светло пока. Утро только начинается. И еще снег идет, так что солнца не будет, все небо затянули тучи.

– Угу.

Можно опустить веревку в узкую щель и велеть мальчику погулять по пещере с этой путеводной нитью в руках. Веревка нужна, чтобы он не потерял щель и Алену, не испугался. А вдруг ему самому удастся найти выход?

– Тебя как угораздило туда провалиться? – поинтересовалась она, взвешивая «за» и «против».

– Я не знаю… я за мамой…

– Мама где сейчас?

– Я не знаю.

– Понятненько.

Нет, сама она не справится. Нечего корчить из себя Ариадну. До дома не так уж далеко, она позовет Федора, и вместе они придумают, как лучше вызволить ребенка из расселины. Со своими отношениями позже разберутся, это всегда успеется. Федор – спасатель, наверное, и в такой ситуации не растеряется.

– Лёв, ты, может, подождешь, пока я за мужем схожу?

– Не уходи.

– Ну минуточку буквально. На самом деле – на пять минут. Туда и обратно. Я приду с дядей…

– Нет, не уходи. Я не хочу тут один больше сидеть! Я не могу! Я боюсь!

Конечно, кто тут не стал бы бояться на его месте – сидишь под скалой и не знаешь даже, как туда попал. Вот незадача. И не бросишь его теперь, такого котенка.

Куда бы ему ни лег путь – туда, откуда нет возврата, или в свой мир живых, в тот Темнобор, откуда недавно прибыла она сама, – нужно было сперва извлечь Августа из-под скалы. Она не могла помочь ему там. И хотелось бы, конечно, еще на него поглядеть, чтобы определить, с какого пути он сбился.

– Ты можешь сделать вперед пару шагов…

– Нет! Я боюсь!

Он был уже на грани истерики. Наверное, думает: ведь вот взрослый человек, на расстоянии вытянутой руки, вот он рядом, болтает языком, а помочь – не помогает.

– А если я тебе спущу веревку, ты за нее ухватишься, и…

– Нет! Я боюсь!

– Вопросов больше нет.

Алена с тоской посмотрела в ту сторону, где за скалой скрывалась тропинка к ее дому. Что стоит Федору почувствовать, что она вернулась, и пойти прогуляться на пляж? Ну да, рассвет. Да, снегопад. И что такого… Она-то услышала его мысленный зов, когда он приплыл к ней. Теперь его очередь. Ау. Ау.

Разумеется, Федор не почувствовал, что Алена снова дома. Как будто он что-то мог почувствовать в таком состоянии. Он до сих пор не оправился от действия заговора, бедняжка, так и сидел на стуле, глядя перед собой. Видя и не видя ее, новую хозяйку дома и острова. Глупый, глупый оборотень.

Зато Ная, естественно, сразу поняла, что на остров опустилась эта пигалица, серая перелетная мышь. Почему она до сих пор не заняла ее – Наино – собственное место у реки Смородины? Ведь Ветер заверил ее, он ее заверил…

Ладно. С Ветром она разберется после. Он у нее получит по заслугам – и больше, много больше.

Но сначала – Алена.

Нет. Сначала Федор.

Кто знает, что повернется у него в мозгах, когда он увидит беглую женушку? Ну ладно, ладно, не беглую – кого она обманывает. Но повернуться в мозгах очень даже может. Вода со временем испаряется, а вышивки кроваво-красной нитью тут тоже не просто так, они работают, творят свое домашнее волшебство, чтоб им пусто было.

Нет, рисковать нельзя. Федора надо убрать пока, спрятать, чтобы они даже случайно не столкнулись с Аленой.

Прикусив губу, Ная размышляла. Кто у нас Федор по второй своей сути? Волк. Но в волка превращать его нельзя, тут беды не оберешься. Могут вернуться разум и память, а потом волк – зубами щелк, и поминай как звали, хотя смерть ей теперь не грозит. Волк – это очень неудачно.

Но что там говорится в народной колыбельной, с которой у него все началось? Ветер что-то плел про колыбельные. Ах, не ложися на краю. Придет серенький волчок – и укусит за бочок. Какая прелесть. Она щелкнула пальцами.

– Здравствуй, серенький волчок, – сказала она медленно, смакуя каждое слово. – Поверни крутой бочок. Пастью хвост лови, крутись. И в волчок оборотись.

Через мгновение на стуле лежал маленький волчок, судя по всему, сделанный из дерева, как и мебель, как и весь дом, выстроенный руками заботливого и чрезмерно преданного Федора.

Она подхватила его. Теплый. Теплый, как человек, к которому она пришла сюда. Как серая волчья шкура, мягкая и тяжелая.

Ну неужто ты не мог по-хорошему поделиться со мной своим теплом, Федор? Разве я многого просила? Человеческое тепло рядом. Немного тепла, как будто бы живой плоти и крови. Мне постоянно холодно, так холодно, как ты и представить себе не можешь.

Эх, надо было превратить его в волчью шкуру, накинуть ее на плечи и хоть в ней согреться. Но нельзя – Алена могла бы насторожиться раньше времени, все же она в курсе, что Федор – оборотень. Да и не уверена была Ная, что справится с волком в любом обличье.

Волчок – другое дело. Невинная детская игрушка.

Она пристроила его на подоконник. Подумала немножко и сорвала с окна белые занавески, вышитые красными узорами-оберегами, и со злостью зашвырнула их в угол.

Алена встала на колени и заглянула в расщелину. Нет, ничего не видно. И, как назло, ничего не приходило в голову.

Ей вспомнилось, как она встретилась в скалах с Питером всего несколько дней назад. С тех пор прошло как будто триста лет… Он подтолкнул ее, и она ухнула вниз. Упала, как Алиса в кроличью нору, и летела, и летела. Судя по всему, у Августа в пещере не было открытого портала, и в эту щелку ей не пролезть – как Алисе, попробовавшей волшебной жидкости из флакончика с надписью «Выпей меня». Теперь она взрослая, и обратной дороги нет. Никаких пирожков, предлагающих «Съешь меня».

Питер тогда предстал перед ней мальчишкой. И еще он сказал… он сказал, что иногда видит в ней маленькую девочку, ту самую, за которой она гонялась, как щенок за собственным хвостиком, – потому что эта девочка, ее внутренний ребенок, на самом деле всегда с ней.

И теперь, когда она дома, на родном острове Буяне, девочка тоже тут.

Значит, может быть… если на минутку задуматься, зажмуриться и сосредоточиться…

Алена представила себя ребенком. Не открывая глаз, нащупала край расщелины, перекинула ноги и, не давая себе времени на размышления, скользнула вниз.

Ох!

Второе за час приземление на твердый камень.

– Привет, – сказала она удивленному мальчишке.

Он разглядывал ее в скудном свете, падавшем из расщелины сверху. И да, это был тот самый Левка, которого она пыталась успокоить в разгар ночного кошмара. Огромные, как блюдца, карие глаза и торчащие в разные стороны темные вихры. Он ее, правда, не узнал. Неудивительно, ведь она перестаралась и вообразила себя гораздо младше его. Спохватившись, она «подтянулась» примерно до его возраста.

– Это ты там была наверху? – скептически спросил мальчик.

– Я.

– А по голосу я думал, что ты большая.

– Я была большая. А потом стала маленькая.

– А как это?

Хм, как это. Алене оказалось легче сделать это, чем объяснить. Она ограничилась общими словами:

– Это волшебный такой остров, на который мы с тобой попали.

– Необитаемый остров?

Левка сделал большие глаза.

– Обитаемый.

– Ну-у…

– Ничего. Сейчас найдем какой-нибудь выход и отправим тебя домой.

Подумав, она добавила себе еще пару лет – для солидности. Эх, Питер, Питер, вот и я пошла по твоим стопам.

Алена взяла Леву за руку и повела его вперед, держась рукой за каменную стенку. Поначалу ей не было страшно. Она знала, что на острове Буяне ей бояться нечего – то есть если не считать одушевленных существ нечеловеческой природы, принимающих облик писаных красавиц.

– Там будет выход? – дрожащим голосом спросил мальчишка.

– Конечно. Если не там, то в другой стороне, значит. Сходим туда, а потом обратно, если что.

Она мысленно отругала себя, что не додумалась захватить с собой хотя бы веревки. В памяти всплывали обрывки информации из прочитанных книг: например, Том Сойер и Бекки Тэтчер рисовали на стенах пещеры стрелки. У нее же с собой не было ничего.

Еще вспомнилось правило лабиринта: нужно идти, касаясь рукой правой стенки, и всегда выбирать поворот вправо, если встречается ответвление. Правда, правило должно было помочь, если начинать путешествие от входа, а Алена с Левой вышли из случайной точки. Ну ничего, хоть что-то.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она у мальчишки.

– Нормально.

Воздух в пещере был холодным и сырым, почти как снаружи. Ни свечек, ни фонариков у них не имелось, поэтому продвигались путники медленно, опасаясь провалов под ногами. Верхний свод постепенно стал снижаться, и Алене стало худо. Ей всегда становилось не по себе в подвалах или в замкнутых пространствах, а возможность застрять в узком лазе и вовсе казалась самым страшным кошмаром.

Она воспользовалась моментом, чтобы придать себе привычный вид, и загадала: когда ее голова станет касаться каменного потолка, они повернут назад. В конце концов, кто сказал, что выход обязательно будет там, куда они бредут? Может, они от него удаляются.

Бам. Она ударилась головой о выступ.

– Стой, Август. Пойдем-ка назад.

– Нет. Там мама!

– Откуда ты знаешь?

Впереди царила кромешная тьма. Алена вытянула руку и пощупала потолок в надежде, что налетела на какой-нибудь одинокий сталактит. Но нет, или перед ними была длинная бахрома из каменных сосулек, или свод и дальше будет только ниже.

– Вперед, – сказал мальчик.

– Нет, там узко.

– Там мама.

– С чего ты взял?

– Я знаю.

Он бросил Аленину руку и ринулся вперед.

– Мама-а!

– Не ори! – закричала она ему вслед, так же громко, как и он. – Будет обва-ал!

Лев-Август несся вперед по сужающейся пещере, Алена торопилась за ним, мечтая сжаться и превратиться… ну в самом деле, хоть в летучую мышь. Ее переполнял ужас. Застрять в узком лазе, под обвалом, и провести так остаток вечности? Увольте, увольте! Только не это!

– Лёвушка! – послышалось впереди.

Женька.

Сказал бы кто Алене в детстве, что она будет так рада видеть Женьку, она бы ни за что не поверила.

Но и Женькино выражение лица при виде Алены было неописуемым.

– Кривицкая?! Ты что тут делаешь?

– Я тут живу, – ответила Алена и покатилась со смеху.

Все нервное напряжение последних дней выплеснулось в бурном, истерическом хохоте. Женька, обняв сына, с недоумением и даже опаской смотрела на бывшую одноклассницу.

– Знаешь, твое поведение…

– Знаю, знаю, – через силу отвечала Алена и снова принималась хихикать.

Хорошая новость заключалась в том, что там, где находилась Женька, было гораздо светлее. Потолок пещеры разрезал провал, похожий на молнию, и в него попадало достаточно света. Пожалуй, размер щели был достаточным, чтобы выбраться наружу. Только, вот досада, в этом месте потолок был снова высоко, рукой не достанешь.

– Сначала заявляешься без спросу ко мне в гости посередине ночи… – вновь начала возмущенная Женька.

– А потом ты ко мне!

– Ты что, хочешь сказать, что живешь тут? В этой пещере? Как пещерный человек?

Не стоило ей это говорить, потому что на Алену накатился новый приступ неконтролируемого смеха.

– Нет, как летучая мышь! – выговорила она.

– Ты дура, – с удовлетворением заключила Женька.

– А ты-то кто?

То, что Женька ее вспомнила, привело Алену в восторг: значит, та до сих пор в мире живых. Будем надеяться, что и Август, бросившийся за мамочкой, тоже. Первый ребенок, которого она встретила на острове… В пещере не разглядеть. Сейчас остается только выбраться на воздух, и можно будет отправить их домой. А уж потом схватиться с Наей.

– А правда, – задумчиво проговорила Женька, поглаживая Левкину макушку с упрямым хохолком, – что ты тут делаем? Как мы вообще очутились с тобой и с ним в этой пещере? Где мы? Это Кунгур, что ли? И что это за тряпка на мне?

Хм, рано обрадовалась. Но удивляться тут было нечему, мало кто переживал путешествие на Буян без амнезии. Вот разве что Федор только.

Федор, Федор. Где тебя носит.

– Трудно объяснить. Можешь считать, что мы на… перевалочном пункте. Надеюсь, когда мы выберемся на поверхность, я смогу быстро отправить вас с сыном обратно на большую землю.

Вот, оказывается, почему Женьку охватило такое странное оцепенение, когда она заметила, что у сына жар. Она и сама уже была к тому моменту больна. Серого, зимнего, мутного света, проникавшего из расщелины, было так мало, что Алене никак не удавалось рассмотреть ауру Левки и его мамы. Живы они или нет? Может, болезнь оказалась скоротечной пневмонией или еще чем-то настолько же страшным, и ее пустые метания по ночному подъезду никак не помогли спасти их?

Алена тряхнула головой. Бесполезно сейчас гадать. Они поднимутся наверх, и тогда она сама все увидит.

– Вон наверху щель, видите?

Они задрали головы.

– Ну?

– Сейчас давайте представим себе, что спим, поэтому гравитация на нас не действует.

– Что? – спросил Лева, причем не у Алены, а у своей мамы.

Трудное слово, не для дошкольника. Алена опустилась перед ним на колени.

– Ты во сне умеешь летать, Август?

– Кто? – переспросила Женька, не знавшая придуманного сыном имени, но ей никто не стал отвечать.

Мальчик помялся, взглянул на маму, как бы затем, чтобы она подсказала ему правильный ответ, потом кивнул.

– Вот и представь, что ты спишь. И умеешь летать.

– Да, точно, я просто сплю! – пробормотала с облегчением Женька.

Ах, если бы только.

– А я, мам? – возмутился Левка.

– А ты мне снишься. И Кривицкая тоже. Это все объясняет.

– Мам!!

– Отстань от нее, малыш. Пусть. Давай мы с тобой возьмемся за руки – и вверх.

– Кривицкая, стой!

Алена взяла холодную ладошку и немножко приподнялась над каменным полом пещеры.

– Видишь, вот так все просто. Полетели? Я высажу тебя наверху и вернусь за мамой.

– Стой, Лев, я тебе не разрешаю!

– Жень, это единственный вариант. Мы можем блуждать тут неизвестно сколько в поисках выхода, и не факт, что он есть вообще. Вы же не через него вошли в эту пещеру? Может, это не более чем полость внутри скалы.

– Нет. Лев, я не разрешаю. Дай руку маме. Отойди от тети.

Она дернула ребенка к себе.

Н-да. Никто и не обещал, что будет легко.

Мнения разделились. Женя предлагала двигаться дальше, Алена же боялась уйти далеко от удобной щели, через которую можно выбраться прямиком на воздух, и потерять ее навсегда. Лев, он же Август, хныкал, что устал и хочет домой. Алена его понимала.

В результате они все уселись на каменный пол и долго смотрели, как течет мимо быстрый ручеек: сбегает со скалистой стенки, прыгает по уступам и потом теряется в темноте.

– У тебя когда-нибудь были такие сны, чтобы ты столько времени сидела и пялилась в стену? – спросила у Женьки Алена.

Та покачала головой.

– Послушай меня, буквально одну минуточку. Время играет против тебя. С большой долей вероятности в нашем мире ты…

– «В нашем мире»?!

– В нашем мире, да. Сейчас ты в другом, если ты об этом. Итак, в нашем мире ты – с большой долей вероятности – опасно больна. И Левка тоже. Если я сейчас не пропихну вас на воздух, вы умрете.

– Тут?

– И тут, и там. Везде. Ты у себя одна. Но если ты упорствуешь и считаешь, что видишь сон, то чем тебе грозит небольшой полет? Причем вверх, а не вниз. Я же не предлагаю тебе выпрыгнуть из окна.

При этих словах Алене вспомнился Питер, их первая встреча в «нашем» мире, в транзитной квартире, когда он предлагал ей воспользоваться именно таким путем, а она ему не верила. Что ж, там был и другой выход… а тут еще бабушка надвое сказала.

– «Божья коровка, полети на небо, дам тебе хлеба», – процитировал Левка.

– Смотри.

Алена вновь взмыла над полом, хоть и не слишком высоко, чтобы не нервировать мальчика.

– Тут это легко. И у тебя тоже получится. А если получится – представь, как будет здорово. В том, что Лев сможет взлететь, я вообще даже не сомневаюсь. А вот тебе надо потренироваться.

Женька хмыкнула, но даже не подумала встать на ноги.

Алену это начинало утомлять. В конце концов, у нее на острове и так полно дел, и Федора она так давно не видела, сколько можно сидеть тут под землей и ломать комедию?

– А если вы не взлетите, то я вас съем.

Она распахнула руки и позволила им превратиться в крылья летучей мыши. Наверное, это выглядело впечатляюще. Женька сразу вскочила и прижала к себе Левку.

– Быстро.

– Это всего лишь сон, – сказала Женька.

– Конечно. И я вас съем. Во сне всегда так, да? Быстро! Беги! Вверх! В полет!

Она растопырила пальцы и взмахнула кожистыми крыльями.

Женька взвизгнула и, схватив сына в охапку, бросилась наутек. Забавляясь, Алена с шипением кинулась ей под ноги, вынуждая одноклассницу избрать единственный возможный путь – наверх, к расщелине.

Полет не составил им никакого труда, как Алена и ожидала. Она свернула крылья, глубоко вздохнула и последовала за Женькой и Львом, но уже в человеческом обличье.

Минута – и все они стояли на гребне скалы.

Отсюда открывался прекрасный вид, особенно в хорошую погоду. Сейчас серое море-океан сливалось с таким же серым небом, а лес почти совсем скинул пожелтевшую листву, и только корабельные сосны неизменно зеленели – но тоже, казалось, потускнели и выцвели, скучая по солнцу.

– Что это? – пискнула Женька.

– Это остров. Я тут живу.

– Ты психичка.

– Ну что есть, то есть, – улыбнулась Алена. – Домой-то не хотите?

Под открытым небом она наконец разглядела своих спутников и успокоилась: живы.

– Я домой хочу, мам, – признался Лев, не решаясь отвечать на вопрос странной тети-оборотня, но и не желая молчать, когда обсуждают столь важные дела.

– Вот и прекрасно.

Алена давно научилась обходиться без «бел-горюч камня», без янтаря из маминых бус, который помогал ей на первых порах. Она развернула к Женьке и Левке открытую ладонь – хотя и это было не обязательно.

– Идите, – сказала она просто.

Борьба с Женькой отняла у Алены немало сил, а ведь главная битва была еще впереди. Ну ничего, по крайней мере, тут она сделала все, что могла.

Алена обернулась и увидела, что находится примерно там же, где впервые встретилась с Питером.

И еще – увидела его самого.

Он сидел верхом на высоком обломке скалы, такой же юный и босоногий, как в их первую встречу. За спиной неизменно зеленел загадочный мешок, а на лице блуждала все та же ироническая усмешка. Алена вспомнила: эта усмешка тогда показалась ей неуместной на лице мальчишки, но вполне объяснимой, если знать, что ему много-много лет.

– Привет, – сказала она. – Я рада тебя видеть.

– Да что ты говоришь?

– Ну это правда. Мы же не попрощались.

– Так ты меня прощаешь?

Алена сглотнула. Она не знала пока ответа на этот вопрос.

Ведь Питер умел читать ее мысли, и отвечать вслух ему было необязательно. Он кивнул.

– Понимаю. Я не совсем еще искупил свою вину. Теперь – карты на стол. Я забрал тебя с острова, и я помог тебе вернуться на остров. Но и ты должна мне помочь. Помнишь, что я говорил про Наю?

– Что она тебя подвела? Обманула?

– Да. Она обещала… отпустить меня. И обещание не сдержала. Я сейчас не свободен. Это очень глупо, как я – я! – могу быть несвободен, но это так. Я попался в ее сети, детка. Одно нарушенное обещание, старинная история, и оп! – я у нее в услужении, у злыдни, и не могу ослушаться. Но теперь и она нарушила свое обещание, и у меня есть шанс. Здесь я могу показаться тебе в своем истинном облике и… – он перекинул вперед свой мешок и потянул завязки, – я даже могу показать тебе, что таскаю с собой.

Алена засмеялась.

– Почему ты думаешь, что я хочу это узнать? Мне бы домой поскорее, к мужу.

– Да, конечно. Там, кстати, засела Ная. Хочешь, я ее оттуда выкурю?

Она замерла.

– А… Федор где? – спросила она почти робко.

Питер пожал плечами.

– Судя по всему, там же. По моим наблюдениям, он дом со вчерашнего вечера не покидал.

– Ты наблюдал за нашим домом?

Он снова пожал плечами.

– Ну не я сам, предположим. Попросил кое-кого.

– Кого?

– Вот мы и возвращаемся к началу. Что у меня в мешке. На самом деле…

– Мне плевать, что у тебя в мешке. Я хочу домой.

– Ты не испугаешься?

Алена топнула ногой:

– Нет.

– Хорошо. Тогда не вопрос. Там Ная. Давай я ее оттуда выгоню, и ты войдешь, да?

– Да!

Он улыбнулся – широкой, смелой улыбкой. Она никогда еще не видела его таким, уже успела привыкнуть к его кривым ухмылкам.

– Ты хозяйка острова, – произнес он тихо. – Да?

– Да!

– Ты разрешаешь мне?

– Да!

Он громко рассмеялся и открыл свой мешок. Оттуда вверх потянулись струйки воздуха, завертелись, как любопытные змейки. Питер сунул два пальца в рот, заливисто свистнул – и поднялся ветер. Зашумел лес, заволновалось море-океан. Алена едва устояла на ногах. Питер же раскрыл мешок пошире и проговорил напевно, все так же широко и счастливо улыбаясь:

– Ветры, дуйте, мне колдуйте! Дыхание вольное, волю свободную! Ветры летучие, ветры могучие! Войте, шумите, хозяйку домой верните!

Алена взмыла в воздух, распустив крылья, и на попутном потоке воздуха спланировала прямо к соснам, где стоял у ручья ее дом.

Здесь, конечно, все изменилось. Алена так часто представляла себе этот момент – как войдет домой, как звякнет колокольчик, и встанет Федор, и поспешит к ней, и заключит ее в объятия. Скажет: «Где тебя носило?» и потом поцелует.

Федора здесь не было. На счастье, не было и Наи – то ли она выскочила посмотреть, что за буря атаковала остров, то ли заклинание Питера подействовало другим способом, Алене некогда было об этом раздумывать. Она с ужасом разглядывала то, что осталось от уюта ее родного дома.

Повсюду валялись разбитые тарелки и чашки. Одна из створок голого, оставшегося без занавесок, окна стучала от ветра, и с каждым ударом осколки стекла все сыпались и сыпались на пол. Подле другой створки, чудом остававшейся на месте, на подоконнике лежало что-то мелкое. Не разберешь издалека. Алена приблизилась и взяла в руки маленький деревянный волчок – точно такой, какой она видела в комнате у Левки, в привычном мире. Надо же, ни бабушкины стихи, ни мамины песни не преодолели волшебный барьер, а эта игрушка сумела. Жаль, с Левкой она разминулась, но не промахнулась мимо Алениного дома.

Она зажала волчок в руке и обошла весь дом – всюду та же картина. Пустота, холод, осколки и обрывки вышивки, в которую она вложила столько труда.

Но где же Федор? Если он не выходил из дома со вчерашнего вечера?

У них не было ни подпола, ни чердака.

Может, и его сдула буря?

Что она натворила, зачем позволила Питеру дать волю воздушной стихии? Может, он и освободился благодаря такому разгулу ветров, но ей-то что теперь делать?

Она опустилась было на стул и едва не упала на пол: у стула подломилась ножка.

Да что ж такое!

Предположим, окна разбил сквозняк, но каким образом он добрался до посуды, стоявшей обычно в шкафу? Даже если чашки и тарелки выставили на стол, каким образом все они оказались на полу? А вышивки? Никогда доселе Алене не приходилось слышать, чтобы ветер порвал покрывала и скатерти, укрытые стенами прочного дома!

Нет, здесь постаралась чья-то рука – настолько злая, что не пощадила даже клочка занавески. Может, ее испугали обереги, которые вышивала Алена. Или их с Федором любовь, воплощенная во всем убранстве дома, в самодельной деревянной мебели, в резных карнизах, в тепле и уюте вышитых полотен.

Алена, конечно, знала, чья злоба громила их дом.

Она разыщет Федора позже. Сейчас пора схватиться с Наей один на один.

Алена постояла немного на пороге, собираясь с силами. Дом охотно подпитывал ее, ведь здесь все было создано их с Федором руками… их с Федором любовью. Вот за нее сейчас ей и предстоит сразиться.

И вышла на воздух, сжимая в руке не меч и не лук, а маленький волчок. Волосы ее развевались, как у древней воительницы, и выглядела она, пусть и без оружия, довольно грозно.

Воздух был ее стихией, недаром она умела летать. Поэтому буря ее не страшила. Она вновь поднялась на вершину скалы. Пусть будет открытое место, место на семи ветрах.

«Ветров восемь, – прошелестел знакомый голос. – Посмотри на картинку „Роза ветров“, детка».

Алена покрутила головой, разыскивая соперницу, но не увидела даже и своего собеседника. Ни мальчика, ни мужчины, ни его привычного мешка.

– А почему же говорят «на семи ветрах»?

«Забывают про меня».

Судя по голосу, он улыбался.

Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч… Внезапно она вспомнила, что, по мнению предков, остров Буян был местом рождения всех ветров, их колыбелью. Неудивительно, что он так легко перемещается между мирами.

– Ты теперь свободен, Питер… Ветер? – уточнила она.

«Да, детка. Теперь да. Она сама ослабила путы, когда нарушила данное мне обещание, а ты довершила дело. Спасибо. Теперь остается самая малость…»

– Малость?

«Вышибить ее на законное место, чтобы там не оставалось никакого зияния».

– Подскажи, а где ее законное место?

«Она русалка…»

Алена поперхнулась.

– В смысле с хвостом, что ли?

«С ногами, с ногами, в вашей славянской мифологии русалки с ногами, детка. Шутовки, водяницы, полуденницы… Только место ее в протоке рядом с рекой Смородиной, знаешь такую?»

– Калинов мост! – припомнила Алена.

«Калинов мост имеется, да. Река огненная, жизнь от смерти отделяет, а Наяда там поблизости в протоке обретается, мертвых куда надо переправляет, а живых, если забредут куда ни попадя, завлекает и топит, как русалкам и положено».

– Мамочки!

«Ничего, ты в своей стихии, – успокоил Питер, – да и я тут, с тобой. Но где же твой нареченный пропадает?»

– Я не знаю, – призналась Алена.

«Ладно, позже. Вон она идет!»

Ная еле брела, борясь с порывами ветра. Да, она оставалась все такой же прекрасной, как запомнилось Алене с их первой встречи. На плечи накинут какой-то обрывок белой ткани – Алена догадалась, что это ее собственное одеяние, от которого оторван вышитый подол.

Ная тоже знала, что столкновения не избежать, теперь, когда хозяйка вернулась на остров. Еще и бывший соратник переметнулся на ее сторону. Как тут не злиться.

Алене стало ее немного жаль. Некстати вспомнились слова Питера: что обиталище Наи никак нельзя назвать светлым или уютным.

– Здравствуй, Ная, – начала она.

Классический дебют, е2 – е4.

– Здравствуй, Алена.

Они встали лицом к лицу. Справа море-океан, слева лес, над головой – безграничное небо. Ветер, не в силах угомониться, треплет им волосы.

– Это мой остров, Ная. Это мой дом.

– Я просто хотела справедливости.

– Справедливости?

Ная всплеснула руками.

– Конечно. Тебе – такой прекрасный остров посреди океана. Лес. Горы. Солнце. Вода живая и мертвая. Живая и мертвая – тебе! Не мне, русалке, а тебе! Еще и тепло человеческого сердца рядом. Не слишком ли много? Чем ты заслужила это?

Алена не нашлась, что ответить.

– Черный ледяной проток возле огненной речки. Вечные мертвецы, безглазые, беспамятные, которые рвутся, рвутся, рвутся дышать – и уже не умеют, и винят в этом нас! Не угодно ли попробовать?

– Не знаю, заслужила я его или нет, но это мой остров. Мой дом. Мой муж.

– Муж? Муж позабыл тебя, ищи его, сноси семь пар железных башмаков, сотри семь посохов железных…

– Федор не забыл меня. А ты не более чем воровка.

– Я? – Ная обворожительно улыбнулась. – Что я такого сделала? Что я сделала такого, чего не сделала ты?

Алена крепче стиснула кулак, почувствовала, как врезается в пальцы тонкий край деревянной «юбки». Левкин волчок. Нельзя ее слушать, нельзя.

– А что такого сделала я? – против воли спросила она.

– Ты хотела человеческого тепла и оклеветала Женьку. Украла часть ее жизни. Тебе было наплевать. Почему я должна была задуматься о тебе – ведь я тебя даже не встречала никогда прежде?

Голова у Алены пошла кругом. Поначалу она покачнулась и чуть не поехала вниз по обледеневшему камню. Удержалась.

– Я… Я была ребенком. Женька меня обижала… Я перед ней виновата. Да. Я искупила свою вину, как смогла. И свой дом я тебе не отдам. Возвращайся к себе!

Алена вскинула руку, но сила Привратницы вскипела ей навстречу. Она не могла просто отправить Наю прочь, как делала это с заблудшими душами. Та стояла и нахально скалила зубы, бросая ей вызов.

– Воздух и вода – что сильнее? – проговорила она в притворной задумчивости. – Даже если учесть, что на стороне воздуха ветер… ах, предатель-ветер, предатель…

Порыв рванул на ней рубище, но Питер не подал голоса.

– То вода… это и дождь, и снег, и море-океан…

– Ты – не вода. Ты всего лишь русалка. Привратница.

– Да и ты не воздух, Алена свет Вячеславовна. Ты летаешь, я плыву. Попробуй догони.

Они схлестнулись в странном танце на гребне скалы – вода против воздуха. Струи, бьющие больно, будто хлысты. Дуновения ветра, разлетающиеся капли. Волны, на лету превращающиеся в острые сосульки. И постоянное, как напор бурной горной реки: ты ему не нужна… не нужна… где он, твой защитник? Нет его… где он, твоя надежда и опора? Нет его…

Алена шатается. Еще немного, и она потеряет себя, превратится в пар, развеется над островом, словно прах сожженного тела, и никогда не соберется снова…

Опора. Опора.

У нее есть опора.

У нее есть земля. Ее земля. Ее остров. Ее дом. У нее есть корни – ее род. Она воображает себя деревом, корни которого уходят глубоко – в скалу, в пещеру, в каменный пол пещеры и дальше, в самое сердце острова. Она удержится. Это ее дом. Она любой ценой защитит его.

Корни прорастают вглубь.

Она держится, и никакой потоп ее не смоет.

Зато Ная дрогнула. Ее образ рассыпался, начал бледнеть, и вдруг она куда-то сгинула.

«Превратилась в лягушку! – прошуршал Питер. – Русалки умеют…»

– Тоже мне Царевна-Лягушка! Тоже мне Василиса!

Взметнувшись вихрем, обернувшись летучей мышью, Алена взмыла и затем рухнула в ближайшую расщелину. Так и есть, вот она, на камне – отвратительная сине-зеленая лягушка. Она без раздумий схватила лягушку-русалку когтями и потащила на воздух. Вверх, вверх… Они выскочили из каменного мешка и поднялись над островом.

И тут Алену атаковали черные тени. В панике она разжала когти и пикировала. Стремительные вороны ухватили выпавшую ношу на лету и повлекли бедную лягушку туда, где ее ждал ее собственный пост – в ледяную протоку близ реки Смородины…

Алена без сил упала на землю.

– Они… и сюда… долетают? – проговорила она с трудом.

«Бывает… Не бойся, теперь уже ничего не бойся».

Алена лежала так долго-долго. Смотрела в небо, держалась пальцами за скалу и думала только об одном: «Наконец-то я дома». Ветер стал ласковым, тихим, он танцевал над скалой и не пытался заговаривать с ней, пока она не пришла в себя.

Когда небо стало темнеть, она решила: хватит. Пора вставать. Перекатилась на бок и уперлась рукой во что-то твердое. Деревянный волчок.

– Левкина игрушка, – сказала она вслух. – Надо же. Ничего важного сюда не протащилось, а игрушка тут как тут. Надо бы отдать ему. Питер… Ветер, ты тут?

«Тут».

– Может, покажешься? Я не привыкла разговаривать будто сама с собой.

Он послушался, спустился и встал рядом с ней – босоногий мальчишка со счастливым, беззаботным лицом.

– Слушай, вот бабушкины и мамины гостинцы при переходе пропали, а волчок, который я у Левки в комнате прихватила, почему-то тут. Ты же все равно будешь в Темнобор возвращаться, ты там обретаешься, как я понимаю. Может, закинешь ему при случае?

Питер протянул руку и осторожно принял игрушку в ладонь. Поднес к глазам. Улыбка сошла с его лица.

– Ален, ты не могла сюда пронести игрушку.

– А, точно, это не я. Наверное, сам Левка. Я ее видела у него в комнате той ночью, когда ты… запомнила, потому что у меня в детстве такой был, мы с ним еще обсуждали. Тот самый волчок. И вот он тут.

– И он у тебя был где? В кармане?

Алена призадумалась. Карманов у ее хламиды не было.

– Нет, я дома его нашла, – вспомнила она. – Зашла, а он на окне лежал. Я еще удивилась.

– Ален, это не волчок.

– А что же это?

– Не «что», а «кто». Тебе не кажется, что тут кого-то не хватает?

Алена не в силах была рассердиться на Питера, хотя следовало бы. Она махнула на него рукой.

– Хватить дурить. Говори напрямую.

– Куда уж прямее, детка. Муж твой где?

– Где?

Питер вернул ей волчок.

– Вот.

Алена села обратно на камень, ухватилась за него руками. У нее ужасно закружилась голова.

– Что??

– Ален, послушай меня.

– Я тебя ненавижу.

– Я знаю. Правда, мне казалось, что это осталось в прошлом… Ален, послушай меня. Это твой муж. Есть какие-то идеи, как с ним быть?

Она уткнулась лицом в колени и взвыла.

Ну потом, конечно, идеи появились. Не случайно остров назывался Буян, и не случайно на скале Алатырь били два источника – с живой и мертвой водой.

Она поднялась на скалу в сопровождении Питера. Он скакал по камням, как горный козлик, а в трудных местах подавал ей руку. Ей почему-то не хотелось пока взлетать, отрываться от земли, приятнее было чувствовать опору под ногами.

– Так ты ветер или бука? – уточнила она.

– Я ветер! А работаю букой. Должность у меня такая. Как Ирина – живой человек, а работает на почте. Как Мария – привидение, а работает в библиотеке.

Алена хихикнула. Все просто. Но в голове не укладывается.

Добравшись до плато, где текли волшебные ручейки, она села передохнуть.

– Знаешь, – небрежно сказал Питер, – хорошо все-таки, что ты успела отправить этого ребенка с матерью домой до того, как они умерли в нашем мире. Или до тех пор, пока ими не занялась Ная. Я ж говорил тебе, что она только в сторону смерти смотрит, не умеет иначе.

– Хорошо, конечно, вопросов нет. Но почему ты об этом заговорил сейчас?

Он неотрывно смотрел на радостно журчащие ручейки.

– Знаешь, ведь твой дед не был единственным из твоих ныне живущих родственников.

– Что ты имеешь в виду?

– Левка…

– Левка что?

– Евгения была замужем за сыном дедушки. От второго брака. Он потом умер. А Лев – твой сводный двоюродный брат. Или как это у вас называется? В терминах родства я не силен.

– Он мой… что?

– Ну, в общем, твой дед был и его родным дедом. И постоянно с ним общался, кстати. Деменция слегка осложнила дело, но тут никто не виноват, возраст… Так что Женька, когда придет в себя, – а она уже пришла, ты ж ее благополучно доставила в Темнобор, в мир живых – она станет разыскивать Виктора Даниловича, и в конце концов его похоронят, как положено, под собственным именем.

Алена помолчала. Потом еще помолчала.

– Что еще ты от меня скрываешь?

– Вот теперь вроде бы все.

– Не стыдно тебе?

Она произнесла это просто так, потому что больше ничего в голову не пришло. Она уже знала, что не стыдно. Ветрам не бывает стыдно.

– Ты же знал это, когда привел меня в их квартиру? Это же не было простым совпадением, правда? Таких совпадений не бывает.

Питер поднял руки кверху, как военнопленный.

– То, что Евгения и ты учились в одном классе, а потом она вышла замуж за твоего… хм, сводного дядю, что ли? – это чистое совпадение. Я тут ни при чем. Кто знал, что она выберет мужчину с такой разницей в возрасте. Это был сын Виктора Даниловича от второго брака, так что он был младше твоей мамы, конечно, но все же… любовь зла, так у вас говорят?

– Это понятно, но ты привел меня к ним в дом?

– Привел. На всякий случай.

Алена еще посидела, переваривая открывшиеся ей тайны.

– И Женька не знает, что ли, что мы с ее сыном в родстве?

– Тут я не в курсе. Нет, правда. Понятия не имею, что знает Женька, откуда? Мне это неинтересно. Я подумал, ты будешь рада узнать, что деда похоронят по-людски, вот и все.

Алена представила себе, как тяжело, должно быть, сейчас Женьке. Только пришла в себя в больнице, все еще волнуется за сына, а тут и свекор пропал без вести.

– Его искали, – мягко сказал Питер, как всегда, читавший ее мысли. – У Женьки ведь есть родители. Они общались с Виктором Даниловичем. Так что его искали, обращались в полицию. Все будет нормально. Насколько это возможно.

– Зачем ты это сделал? Почему ты… мне не говорил?

Питер пожал плечами. Сорвал травинку, сунул ее в ближайший ручеек.

– На всякий случай. Кто знал, как повернутся события.

Значит, у нее есть еще один живой родственник. Брат. Седьмая вода на киселе, но все же. Его мать терпеть ее не может. Ну ладно, это можно пережить. Они же не будут каждый день друг к другу в гости ходить.

Дерево рода продолжает расти. На нем, возможно, появятся еще веточки.

– Ну ладно, – сказал Питер, так и не дождавшись от нее ответа. – Я полетел. Захочешь со мной связаться, отправь бумажного голубка.

Дуновение ветра – и его уже не было рядом с ней.

Алена встала и подошла к кристально прозрачным ручейкам, которые стекали из трещины в скале. Вода живая и мертвая. Она бережно пристроила деревянный волчок на камне – так, чтобы у него было достаточно места для обратного превращения.

Сначала мертвая – как в сказке, чтобы сработала живая, чтобы сумела вернуть ей Федора.

Перед ней на мгновение возник серый волк, огромный хищник, скованный смертельным сном. Потом он обратился в человека.

Теперь живая.

Она полила его живительной водой, потом слегка обтерла ладонью дорогое лицо, села рядом и поцеловала мужа.

Он сел.

– Здравствуй, красавица, – сказал удивленно и весело. – Что со мной было? Где я?

Он посмотрел по сторонам.

– Кто ты?

Алена раскрыла рот, потом снова закрыла. Слова не шли. Молчание затягивалось.

Что ж. Придется все начинать с начала.

– Здравствуй, любимый. Я жена твоя, Аленушка.

На остров Буян пришла настоящая зима.

Федор и Алена выбрали елку. Рубить дерево не стали, конечно, украсили ближайшую к дому. Придумали себе новогодние гирлянды. Вспомнив сотрудницу почты Ирину, Алена еще навырезала снежинок из бумажных салфеток – как в детстве.

Починили все в доме, что было разбито и сломано.

Память возвращалась к Федору – постепенно, не сразу. Восстанавливая все, что сломала злая воля, он будто чинил одно за другим и свои воспоминания. Вечерами они садились на крыльцо, он обнимал жену за плечи и рассказывал ей то, что вернулось к нему. Он уже знал, что они не родились в этом мире, что он последовал за ней сюда, и любовь его вспомнилась ему, но все еще он не мог ощутить, что исцелился.

Алена вновь засела за вышивку. Она считала, что обереги все-таки помогли – помогли Федору разгадать злодейку, устоять перед ее почти потусторонними чарами. Начала она с того, что вышила для мужа новую рубашку. Пустила узоры по подолу, по запястьям рукавов, по вороту. Нарисовала иглой небесных коней – не случайно именно такой конь помогал Федору добраться на Буян, к ней, когда его вела сюда любовь.

Они решили, что Новый год придет тогда, когда готов будет ее подарок, – ведь ни календаря, ни часов у них здесь не было.

И вот настал этот вечер, когда Алена завершила вышивку. Она протянула рубашку мужу.

– Ну как? – спросила с надеждой.

Федор скинул старую одежду, надел подарок, а потом судорожно прижал жену к себе.

– Аленушка! Моя Аленушка…

Она выдохнула, счастливо и беззаботно. Получилось!

Почему, собственно, она думала, что нельзя родить ребенка здесь, на острове Буяне? Не у нас ли в голове все препятствия? Если Питер так легко мог носиться туда-сюда, если мог открыть портал, почему бы и им не путешествовать иногда? Пусть ребенок растет здесь, в безопасности, а в Темноборе ходит в школу…

Надо будет обсудить это с Федором. И Питеру потом послать бумажного голубка.

– С Новым годом, любимый.

– С Новым годом, любимая.

Следующая книга цикла – «Ясный свет и вольный ветер»