^{© Richard Laymon, Night in the Lonesome October, 2001}

_{© перевод Б. Лавров, С. Буренин}

_{© Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero, 2016}

Мне было двадцать лет; той ночью, когда все это началось, сердце мое было разбито.

Зовут меня Эд, Эд Логан.

Да, сердце можно разбить и парню. Это не дамская привилегия.

Честно говоря, по мне ощущение разбитого сердца больше смахивает на пустоту в желудке. Болезненную каверну, которую не исцелить никакой пищей. Сами, наверное, знаете. Возможно, испытали на собственной шкуре. Вы страдаете; вы не находите себе места. Вы не в состоянии здраво рассуждать, появляется желание умереть, но на деле вам хочется лишь одного: чтобы все стало как прежде, когда вы были с ней… или с ним.

В моем случае ее звали Холли Джонсон.

Холли Джонсон.

Господи. Лучше о ней и не вспоминать. Довольно и того, что в Холли я влюбился всем своим глупым сердцем, всей своей юной душою. Это было прошлой весной, когда мы учились на втором курсе Вилльмингтонского университета. И она, казалось, тоже была влюблена. Но вот семестр закончился. Я поехал домой в Милл-Вэлли, а она — в Сиэтл, где работала старшим вожатым в каком-то задрипанном летнем лагере, и там она закрутила с другим вожатым. Только вот выяснилось это не прежде, чем я отмотал две недели осеннего семестра. Я знал, что ее нет в университетском городке, но не знал почему. Ее соседки по общаге изображали полное неведение. На мои телефонные звонки ее мать отвечала очень уклончиво: «Холли сейчас нет дома, но я ей передам, что вы звонили».

А потом, первого октября, пришло письмецо. «Дорогой Эд. Я всегда буду с любовью вспоминать то время…». И так далее. Это было не письмо, а сущая бомба… вуду-бомба, которая сперва умертвила меня, а после подняла на ноги в виде зомби. Ту ночь я провел в одиночестве, глуша водку (купленную одним из моих совершеннолетних приятелей) и запивая апельсиновым соком — пока не отрубился. Утром пришлось убирать блевотину.

За сим настало тяжелейшее в моей жизни похмелье. По счастью, письмо пришло в пятницу. К понедельнику я уже оправился от бодуна. Но не от утраты.

Я посещал занятия, делал вид, что погружен в учебу, словом, изображал из себя доброго старого Эда Логана.

В тот вечер я занимался зубрежкой до одиннадцати. Вернее, пытался ею заниматься. Глаза скользили по строчкам, а мысли были об одной лишь Холли. Воспоминания одолевали меня. До боли хотелось ее вернуть. Я терзался, воображая ее в постели с этим Джеем. Необыкновенным и чувствительным, если верить письму.

Ну как можно втюриться в парня по имени Джей?

Я знал трех или четырех Джеев, все — редкостные засранцы.

Необыкновенный и чувствительный.

Я хотел убить его.

Я хотел убить ее.

Я ненавидел ее, но все равно жаждал вернуть. Я представлял себе ее возвращение, собственные рыдания, когда мы обнимемся и поцелуемся. И она, тоже плача, выдохнет: «Я обожаю тебя, Эд. Прости, что причинила тебе боль. Я никогда больше тебя не покину».

Ага, конечно.

В общем, так я и встретил ночь понедельника. Около одиннадцати я махнул рукой на учебу. Включил телевизор, но тупо пялился экран, даже не видя, что там показывают. Подумывал отправиться на боковую, но боялся, что во сне меня будут преследовать Холли и Джей.

В конце концов, я решил прогуляться. Просто, чтобы уйти из комнаты. Хоть чем-то заняться. Как-то время убить.[2]

В жопу его, думал я. В жопу Торо. В жопу вечность. Пусть на все на свете катится в жопу.

Хотелось выйти в ночь, затеряться в ночи, и никогда-никогда не воротиться назад.

Быть может, меня собьет машина. Быть может, кто-нибудь меня убьет. Быть может, я прогуляюсь до железной дороги и пригляжу себе подходящий поезд. А может быть, я буду просто идти и идти, все дальше и дальше, прочь из этого города, прочь из этого штата, просто прочь.

Прочь — вот куда меня больше всего сейчас тянуло.

А снаружи тьма пахла сладостной влагой, и дул мягкий ветерок. Октябрьская ночь казалась скорее летней, нежели осенней. От быстрой ходьбы я в своей замшевой куртке и джинсах вскоре упрел. А посему замедлил шаг. В конце концов, мне ведь некуда было спешить.

Хотя в голове не было никакой определенной цели, я заметил, что иду на восток.

Никакой определенной цели?

Может да, а может и нет.

Выходя из дома я и в мыслях не имел паломничества к Холлиной общаге, но именно туда я и направлялся. Казалось, ноги сами несут меня туда. Конечно, это полная чепуха. Я сам стремился к этому дому. Я шел тем самым путем, который мы столько раз проходили вместе. Однако, вместо того, чтобы спешить к ее двери, мы пересекали улицу и шли по другой стороне. Не останавливались, но шли очень медленно.

Там была беседка, где мы с Холли частенько целовались на прощание — которое, порою, затягивалось на час, а то и дольше.

А вон там — второй этаж, третье от южного угла большое окно — комната Холли. Ее бывшая комната. Сейчас окно было темным. Какая-нибудь другая девушка, наверное, спит сейчас за этим окном… в той самой постели, в которой спала Холли.

А где сейчас сама Холли? В постели дома ее родителей около Сиэтла? Или в постели Джея?

Быть может, он трахает ее прямо сейчас.

Я мог представить это как наяву. Я мог это почувствовать. Я чувствовал под собой мягкое теплое тело Холли, ее страстный рот у моих губ, ее язычок у меня во рту, одна ее грудь в моей руке, ее скользкие влажные бедра обнимают меня.

Вот только теперь это был уже не я, а Джей.

Он такой необыкновенный, такой чувствительный.

— Эд?

Черт!

Выдавив из себя улыбку, я повернулся.

— А, привет, Эйлин.

Эйлин Денфорт, соседка Холли по общаге и закадычная подружка. Она прижимала к груди какие-то книжки и папки. Скорее всего, возвращалась после занятий в библиотеке или в студенческом союзе. Ветерок трепал ее длинные темные волосы.

— Как дела? — спросила она.

Я пожал плечами.

— Догадываюсь, что ты уже получил письмо от Холли.

Естественно, Эйлин прекрасно была осведомлена об этом письме.

— Ага, — ответил я.

— Тяжко.

Я кивнул. Обсуждать не хотелось.

— Откровенно говоря, но это только между нами, я думаю, Холли поступила очень необдуманно.

— Спасибо.

— Понятия не имею, что на нее нашло.

— А я имею, — буркнул я.

Лицо Эйлин слегка искривилось, словно ее пронзила внезапная острая боль.

— Ага, — сказала она. — Я в курсе. Мне действительно очень жаль, что у вас все так получилось.

— Спасибо.

Она вздохнула, но вдруг встряхнула головой.

— Действительно жаль. Хотя как знать? Может, оно и к лучшему.

— Мне так не кажется.

Эйлин поджала губы. Казалось, она вот-вот разревется.

— Я понимаю, каково это, — сказала она. — Видит Бог, понимаю, — она подняла брови. — Так ты просто пришел сюда, чтобы поглазеть на ее дом?

Я покачал головой.

— Я направлялся в пышечную.

— В «Данди»?

— Ага.

— В такой-то час?

— Она открыта всю ночь.

— Знаю, но… путь-то неблизкий.

— Семь миль.

Она скорчила рожицу.

— Далековато.

— А больше заняться нечем.

Она внимательно посмотрела мне в глаза. Потом сказала:

— Тебе нужна компания? Дай мне пару минут, я заброшу книги и…

Я покачал головой.

— Думаю, мне лучше пройтись одному.

— Тебе не стоит одному тащиться в такую даль.

— Все в порядке.

— Уже почти полночь.

— Я знаю, но…

— Давай, я пойду с тобой, хорошо?

Я снова покачал головой.

— Может, как-нибудь в другой вечерок.

— Ну что ж, тебе решать. Я не хочу… сам знаешь, навязываться.

— Я не о том.

— Я поняла. Я знаю. Ты сейчас просто хочешь побыть один.

— Ага.

— Только будь осторожен, ладно?

— Обязательно буду.

— И не делай… никаких глупостей.

— Постараюсь.

— Сам понимаешь, это еще не конец света.

Я подумал, что так сказала бы и моя мать, если бы я позвонил ей и рассказал всю эту историю с Холли.

— Это просто поначалу так кажется, — добавила она.

А так бы мама не сказала.

— Ага, — сказал я.

— Но все к лучшему. Правда, к лучшему. Встретишь еще кого-нибудь…

А это, скорее всего, сказал бы мой отец.

— Влюбишься снова.

— Господи, надеюсь, что нет.

— Не говори так.

— Извини.

— Сделай мне одолжение, хорошо? Занеси мне на обратном пути пару пончиков?

Вот в этом вся Эйлин. Я прекрасно понимал, что это вовсе не из-за любви к пончикам — хотя пончики в «Данди» были шикарные. Во-первых, у Эйлин была машина: она могла ездить за пончиками к «Данди» когда душе угодно. А во-вторых, она была стройна и хороша собой, а посему от пончиков старалась воздерживаться. Не то чтобы она их вообще не ела. Ела, конечно. Но редко. И я понимал, что она просто хотела дать мне задание… хоть как-то отвлечь меня от мыслей о Холли.

— Хорошо, — согласился я. — Тебе какие?

— Глазированные, старомодные.

— Фирменные от «Данди»?

— Ага, — Эйлин грустно улыбнулась и облизала губы. — Прямо вкус их чувствую.

— Единственное что — я не знаю, когда пойду обратно.

— До моих десятичасовых занятий, надеюсь.

— Постараюсь.

— Буду пускать слюнки в предвкушении в студенческом союзе.

— Надеюсь, с голоду умереть ты не успеешь.

— Спасибо на добром слове.

Прижимая свои книги к груди левой рукой, правой она потрепала меня по плечу и нежно сжала. Я ожидал, что она скажет что-нибудь еще, но она так ничего и не сказала. Отпустив мое плечо, она развернулась и затрусила через дорогу к общаге. Ее волосы развевались, плиссированная юбочка плясала на бедрах.

Будь она Холли, то от такого у меня захватило бы дух.

Но она была не Холли.

Глядя Эйлин вслед, я не испытывал никаких чувств.

Нет, не совсем так. На самом деле у меня было смутное желание, чтобы она каким-то волшебным образом вдруг превратилась в Холли.

Не в ту Холли — неверную сучку, которая бросила меня ради летнего увлечения, а в ту Холли, которую я знал этой весной, ту, что я любил. Вот в такую прежнюю Холли.

Господи! Как я хотел, чтобы она снова была со мной.

На веранде Эйлин оглянулась на меня и помахала рукой. Открыла дверь. Когда она входила в общежитие, у меня перед глазами промелькнуло фойе.

Сколько раз я сиживал там, ожидая, когда Холли спустится из своей комнаты. Той весной я провел в этом фойе столько часов, что оно казалось мне вторым домом. Там были мягкие кресла, пара диванчиков, несколько ламп и столов. Там была выложена разная печатная продукция, чтобы посетители могли скоротать время, ожидая своих подружек… или дочерей.

Старые журналы, книжки с кроссвордами, несколько потрепанных книг без переплета. И старая книга в твердом переплете — «Взгляни на дом свой, ангел». Я часто брал эту книгу Вульфа и с удовольствием рассматривал чудесные иллюстрации Дугласа Горслайна, пока ждал Холли. Ожидание всегда казалось бесконечным. И вот она вбегала в фойе, улыбающаяся и такая прекрасная, что больно было смотреть.

О утраченный и ветром оплаканный призрак, вернись, вернись![3]

Покидая тем вечером свое жилище, я и в мыслях не держал отшагать семь миль в пышечную «Данди» и столько же — обратно. Мне лишь хотелось выйти из дому, хотелось на волю.

Теперь, благодаря Эйлин, у меня есть причина туда идти.

У моей прогулки появилась цель.

Теперь, если кто спросит, я могу ответить, что иду в «Данди» за парой пончиков для подруги.

Это намного лучше, чем «Просто вышел проветриться».

Хотя кому какое дело?

Когда я вышел из университетского городка, народу на улицах было немного. Изредка проезжали машины. Большинство студентов сидело сейчас по своим комнатам, погруженные в учебу или компьютер, или вели бессмысленные философские дебаты с друзьями, или занимались любовью, или просто спали. НЕ-студенты тоже сидят по домам, подумал я. Читают, смотрят телек, занимаются любовью или просто спят.

Когда я проходил по Пограничной улице, в некоторых домах горело одно — два окна. В других света не было, но кое-где из-за занавесок пробивалось мерцание телевизора. Большинство же было погружено во тьму, не считая фонарей над крыльцом. У некоторых и они не горели.

Порою из домов, мимо которых я проходил, до меня доносились разговоры, смех, какая-то возня. В большинстве царили покой и тишина. Немногие птицы в воздухе или на деревьях продолжали бодрствовать. Я мог слышать их заливистый щебет. Но в основном я слышал лишь ритмичный стук собственных ботинок по асфальту. Мерный звук, прерывавшийся лишь тогда, когда я наступал на лист, камень или прутик.

Я обратил внимание, как быстро шаг следует за шагом, и сбавил темп. Куда спешить? Моей единственной целью была пышечная, а она работает круглосуточно.

Да и собрался я туда совершенно случайно. По правде говоря, мне там и делать-то нечего.

А как же пончики, что я обещал Эйлин?

Не то, чтобы прямо обещал.

Но раз сказал, что занесу, то слово намерен сдержать.

Скорей всего, я и без Эйлин отправился бы в пышечную. Так что на самом деле большой разницы не было. Разве что теперь я был связан общанием.

И я должен вернуться с пончиками раньше, чем у Эйлин начнутся десятичасовые занятия.

Ничего я не должен, сказал я себе. Не обязан я никуда возвращаться — ни в студгородок, ни в свою комнату, ни куда-либо еще. Захочу — вообще пойду куда глаза глядят.

Тут я вдруг обратил внимание, что иду на север. Эдак я и до самого Сиэтла дотопаю… где сейчас находятся Холли и Джей.

Страсть, печаль и ярость охватили меня.

Но я продолжал идти.

Нечего мне делать в Сиэтле, сказал я себе.

На самом деле, я и впрямь подумывал туда полететь — сразу, как получил письмо от Холли. Однако быстро раздумал. Раз уж она решила променять меня на какого-то мудака из летнего лагеря, черта с два я стану навязываться… или выпрашивать ее любви, как последний неудачник. Она пусть оставит при себе своего Джея, а я оставлю при себе свое достоинство. Так что вместо этого я просто нажрался.

Нет, о Сиэтле не может быть и речи.

Если мне повезет, то Холли Джонсон больше никогда не попадется мне на глаза.

Мне бы только выбросить ее из головы…

И буквально несколько минут спустя мне это удалось — когда я увидел идущего мне навстречу мужика с собакой. Мужик — упитанный смуглый бородач — был в темно-синем тюрбане. Собака его смахивала на ротвейлера.

Ротвейлер был на поводке — из тех длиннющих поводков, что позволяют псине хорошенько вас потерзать, прежде чем хозяин сумеет смотать его и подтащить ее к себе.

Мне хотелось перейти на другую сторону улицы, но это выглядело бы чересчур демонстративно. Мужик мог бы обидеться, принять меня за труса… или за ярого ненавистника тюрбанов. И я остался.

Когда они приблизились, я улыбнулся, кивнул и вежливо отступил с тротуара, давая им пройти.

Собака, далеко опередившая хозяина, подбежала ко мне и принялась обнюхивать мою ширинку.

Разок куснет — и…

Мужчине на другом конце поводка будто и дела не было до поведения его псины.

— Хорошая собачка, — сказал я тихо.

Она ткнулась в меня мордой. Я сделал шаг назад и она зарычала.

Наконец, подошел и мужчина. С гордо поднятой головой, глядя вперед, он прошел мимо меня и собаки, даже не удостоив нас взглядом. Когда он миновал нас, собака лизнула мне ширинку.

— Пшла вон, — буркнул я.

Хотя мужчина был уже футах в пятнадцати от меня, он обернулся и сверкнул в мою сторону глазами.

— Говорить с моя пес не допускай, — сказал он.

— Извините.

Он продолжил свой путь, разматывая поводок. Собака напоследок еще разок тыкнула меня мордой, затем развернулась и потрусила за хозяином.

Я угрюмо посмотрел им вслед, но никто из них этого не заметил.

Сдается мне, мужик уверовал, что ему принадлежит весь тротуар, а его собаченции — моя промежность.

— Козел, — пробормотал я.

Этого они тоже не заметили. Оно и к лучшему: ну как ублюдок натравил бы пса на меня? А то и сам припустил за мной с ятаганом (если таковой у него, конечно имелся; я-то ничего подобного не заметил, но черт его знает, что он мог припрятать в своем развевающемся балахоне?)

Как бы там ни было, я решил продолжать свой путь, но отныне смотреть в оба на случай появления собак. Поблизости вроде не было ни одной, однако я, проходя мимо домов, несколько раз слышал из-за заборов яростный лай. Добраться до меня они не могли, но поднимаемый ими гвалт извещал о моем присутствии всю округу. А ведь все, чего я хотел, это тихо-мирно прогуливаться, никем не замеченный.

Вскоре лаять стали гораздо реже. Или я научился шагать тише, или в том районе жило меньше собачников. Как бы то ни было, я сразу воспрял духом.

Ночь была тиха и покойна.

Я увидел, как белоснежная кошка шмыгнула через дорогу и укрылась под припаркованной рядом машиной. Вдали ухала сова. Кое-где царила такая тишина, что я мог слышать гудение уличных фонарей.

Как только я сошел с тротуара, оглушительное дрынь-дрынь-дрыннннь! заставило меня поперхнуться. Не успел я отскочить, как мимо со свистом пронесся велосипед.

— Блин! — выпалил я.

— ВИИИИИИИИИИИИ! — проверещал велосипедист — костлявая старуха в обтягивающем спортивном костюме и бейсбольной кепке, надетой козырьком назад.

Карга с приветом.

Она усмехнулась мне через плечо. Я не смог хорошо разглядеть ее лица, но оно явно было бледным и изможденным, и у меня сложилось впечатление, что большинства передних зубов ей недостает. Отчего-то по коже побежали мурашки. И не исчезли даже когда старуха отвернулась, и как ни в чем не бывало, помчалась дальше.

В конце квартала она свернула за угол. Я был счастлив, что она скрылась с глаз долой, но опасался, что она сейчас сделает круг и снова проедет мимо меня.

Может, я чем-то ее оскорбил. Может, она жаждет мести. Может, в следующий раз она подкатит поближе, ткнет в меня своим кривым пальцем и шепнет: «Худеющий!»,[4]или «В жабу!», или «Покакай!», или еще чего похуже.

Я, конечно, в такое не верил, а все-таки боязно.

Так что я все-таки перешел на другую сторону улицы.

Некоторое время я неспешно шагал вперед, то и дело оглядываясь. В груди свербило, словно где-то внутри притаилось хихиканье или нарастал вопль, только и ожидающий, чтобы эта ведьма вынырнула из-за угла.

Наконец, дабы обезопасить себя и хоть немного успокоиться, я решил свернуть на боковую улочку. Прошел два небольших квартала, вышел на улицу Франклина и вновь направился на север.

Тут ей меня не найти, думал я.

В ближайшие полчаса ничего особенного не случилось. Я шагал себе по улице Франклина. Дома здесь казались значительно старше тех, что стояли на Пограничной улице. Иногда лаяли собаки. Кое-где еще горел свет. Мимо проехали одна или две машины. Прохожих не видать… велосипедистов тоже.

Но потом откуда-то с восточной стороны показалась девушка.

Она шла по правой стороне дороги, примерно футах в тридцати от меня, и направлялась в конец квартала. Так уж вышло, что она смотрела вперед, а я в это время оказался в тени дерева.

Я остановился и затаил дыхание.

На углу она повернулась ко мне спиной, сошла с тротуара и начала переходить улицу.

Не двигаясь, я наблюдал за ней.

Я так и стоял, пока она не прошла полквартала. Лишь тогда я выскользнул из тени дерева, дошел до угла и свернул с тротуара.

И вовсе я ее не преследовал. Просто шел своей дорогой — в пышечную «Данди».

Совершенно не преследовал.

Вот если бы она на углу свернула в другую сторону, а я ради нее изменил маршрут, это да, это было бы преследование. А тут — другое дело. Она просто шла передо мною — а мне оказалось с ней по пути.

Она имела полное право идти своей дорогой, а я — своей.

Так увещевал я сам себя, следуя за ней.

Какое-то время я просто шел, сокращая между нами расстояние. Потом сбавил шаг. Мне не хотелось ее обгонять.

Обгоняя женщину на тротуаре, особенно ночью, когда поблизости никого нет, я всегда ощущаю себя как-то неловко. Когда подходишь к ним сзади, они, очевидно, пугаются, что их начнут бить, грабить или насиловать. Они всегда бросают на тебя опасливый взгляд, а потом застывают и напряженно ждут, когда ты пройдешь мимо.

И совсем необязательно походить на монстра. Я, например, кажусь симпатичным, приветливым и совершенно безобидным. Но я все-таки парень. И этого достаточно, чтобы некоторые женщины пугались, когда я подхожу.

Чтобы не тревожить женщин, я стараюсь не обгонять их на тротуарах. Я предпочитаю перейти на другую сторону улицы или свернуть за угол, лишь бы не висеть у них на хвосте, либо просто сбавляю ход.

Чаще всего я сбрасываю скорость до прогулочного шага, или ненадолго останавливаюсь, ожидая, что женщина свернет за угол или еще каким-то образом уйдет с моего пути. Когда становится очевидным, что уходить она не намерена, я или стараюсь сделать все, чтобы ее не обгонять, или просто меняю маршрут.

Так как я совершенно не спешил в пышечную «Данди»… или куда-то там еще… Я не видел причин переходить на другую сторону улицы или сворачивать за угол.

Просто постарайся ее не пугать, сказал я себе. Иди обычным шагом и держись на приличном расстоянии.

Она даже не поймет, что ты тут.

До сих пор девушка впереди будто и не замечала моего присутствия. Она продолжала идти, беззаботной, пружинистой походкой, покачивая руками да поглядывая по сторонам (но так ни разу и не оглянулась назад). Светлые волосы были собраны в конский хвост, который подпрыгивал и мотался при ходьбе. На ней была хлопчатобумажная рубашка, темные брюки и кроссовки. В руках — ничего, даже сумочки. Мне это показалось странным. Женщины почти никогда и никуда не выходят без сумочек.

Куда же идет эта? — недоумевал я.

Может, тоже в «Данди»?

Надежды на это было мало. Скорее уж она откуда-то возвращается. Я подумал, знают ли ее родители, что их дочь в такое время разгуливает по улицам.

Но кто сказал, что она живет с родителями?

Может, ей уже все двадцать пять, и она живет самостоятельно. А то и замужем.

Но я сомневался.

Несмотря на то, что видел я ее с изрядного расстояния, да еще и при слабом свете, у меня сложилось впечатление, что она чуть моложе меня — лет семнадцати-восемнадцати. Если это так, то она наверняка живет с родителями.

Также у меня сложилось впечатление, будто она очень хороша собой.

В мерцании уличных фонарей ее лицо вроде бы казалось привлекательным. Впрочем, меня могло обмануть расстояние и плохое освещение. Может, при ближайшем рассмотрении в ее внешности обнаружится куча изъянов. Или она окажется раза в два старше, чем я предполагал.

Но чтобы обрисовать изящество ее форм под толстовкой и брючками, света вполне хватало.

Не то чтобы я испытывал к ней какое-то влечение. Благодаря Холли, женщины утратили для меня всяческий интерес.

И все же я чувствовал, что меня что-то с ней связывает. Мы с нею — двое незнакомцев, идущих одним путем. Это нас связывало. Она проходила мимо тех же самых автомобилей, тех же деревьев, тех же газонов, тех же домов, что и я… лишь парой секунд раньше. Она видела те же картины, что и я, слышала те же звуки, что и я, мы дышали одним воздухом и ощущали под ногами одну и ту же почву.

Я не мог отделаться от ощущения связи с нею.

Связи и ответственности.

Она казалась слишком юной, чтобы бродить одной по улицам в столь поздний час, и я хотел убедиться, что она без происшествий доберется домой.

Теперь у меня появились две задачи: купить Эйлин пончики и проследить за безопасностью моей неожиданной спутницы.

Я сделался ее спутником, а она о том и знать не знала.

Я тебя в обиду не дам, мысленно сказал я ей.

Внезапно она остановилась. Когда я остановился тоже, ее голова начала поворачиваться влево.

Она собирается обернуться!

Стоя в ярком свете уличного фонаря, я даже не пытался укрыться: движение могло привлечь ее взгляд. Лучше всего не двигаться.

Я наблюдал за ней, не смея дышать.

Несколько мгновений спустя я понял, что ее внимание привлек тощий белый котина, трусивший к ней с противоположной стороны улицы Франклина.

Она повернулась к коту, и я, во второй раз за ночь, увидел ее профиль. Ее черты… высоко поднятый конский хвостик, посадка головы, овал лица, изящная шея, высокая грудь, обтянутый брючками упругий задок… я бы не назвал ее атлетичной — так говорят о крепышах. А она такой не была. Скорее, она казалась уверенной, энергичной и задиристой.

Она присела. Ее задок навис над дорожкой, когда она наклонила голову и заговорила с котом.

— Поди сюда, котинька, — услышал я.

Ее рука вытянулась над правой коленкой и поманила.

Кот разинул рот и провозгласил:

— Р-р-ря-я-я-а-ау-у-у!

Точно говоря: «Да вижу я тебя, вижу. Иду уже, не кипеши». Он приблизился, всем своим видом демонстрируя пренебрежительное жеманство.

Пару секунд спустя он уже разомлел и буквально таял от блаженства. Девушка что-то тихо приговаривала, лаская его, но я не слышал слов. Она возилась с котом минуты, наверное, три-четыре. Когда же встала, чтобы идти дальше, кот принялся тереться о ее ноги и путаться между ними, будто хотел обвить лодыжки и не дать ей уйти.

Чуть не споткнувшись, девушка тихонько засмеялась и отпрыгнула. Когда она пошла дальше, я нырнул за ближайшее дерево. Выглянув из-за ствола я увидел, как кот скачет вслед за ней, задрав хвост трубой.

— Р-р-ра-а-а-ау-у!

Девушка обернулась и сказала:

— Ну хорошо, но только на минутку!

И повернулась так, что оказалась лицом ко мне и коту.

Я отдернул голову, и теперь стоял в ожидании, пялясь в ствол дерева в дюйме от своего носа.

— Да, — услышал я ее. — Горемычный ты мой, да? Ну конечно — миляга.

Я не мог видеть ее, я мог только слышать. У нее был необыкновенно красивый голос. В нем не было ничего девичьего. Я бы сказал, что он больше подошел бы мужчине, но слишком гладкие и напевные в нем были интонации. Беседуя с котом она только что не мурлыкала.

— Да, да, любишь так, верно? М-м-м, да. Здорово, да?

Когда я решился снова высунуться из-за дерева, то увидел, что она опять присела на корточки и гладит кота, примостившегося между колен.

— Может, хватит? — спрашивала она. — Знаешь такое слово, а?

Потрепав его шерстку напоследок, она начала подниматься, и мне пришлось снова юркнуть за дерево.

Прошло несколько секунд, а потом я вновь услышал ее низкий, бархатный голос:

— Бывай, котик!

Я стоял в своем укрытии и прислушивался. Больше я ничего не слышал. Наконец, я снова осмелился выглянуть из-за дерева. Котяра так и валялся на дорожке, очевидно, чересчур сомлев, чтобы идти дальше. А девушка уже пересекла соседнюю улицу.

Она не оглядывалась.

Я вышел из своего укрытия и поспешил по дорожке. Перешагивая через кота, услышал утробное мурчание. Кот поднял голову и мявкнул на меня, будто досадуя, что я нарушил его покой.

А я все шел.

Когда я оглянулся назад, кот все еще был там — растянувшийся во всю длину на асфальте… не иначе грезил воспоминаниями о нежных руках девушки и надеялся, что она вернется.

К тому времени, как я перешел на другую сторону улицы, девушка была уже на середине квартала. Я прибавил шаг, надеясь сократить расстояние между нами.

Казалось, мои глаза прикованы к ее спине.

Но в какой-то миг я глянул в сторону. Не могу сказать, что отвлекло мое внимание.

Когда я снова взглянул вперед, дорожка передо мной была пуста.

У меня екнуло сердце.

Куда она делась?!

Первой моей мыслью было, что ее кто-то утащил. Последний раз я видел ее у двора, частично обнесенного густой живой изгородью. Ее вполне могли затащить в эти кусты… Я побежал.

Но, может быть, она зашла во двор сама… увидела, скажем, потерявшуюся собаку или кошку? Я перешел на шаг.

Все равно слишком быстро, сказал я себе. Притормози. Ты же так, проветриться вышел.

Но хоть я и старался идти помедленнее, сердце мое продолжало бешено стучать.

А вдруг она упала в обморок? А вдруг ее какой-нибудь подонок насилует?

Она бы подняла крик, подумал я.

Но ее могли вырубить. А то и вовсе убить.

Сдерживая желание побежать, я прошелся вдоль живой изгороди. Дом был темен, лужайку перед домом окутывали тени. Я продолжал идти, но медленно. Очень медленно. Смотрел и слушал.

Я не слышал звука падающего тела.

Не слышал и звуков борьбы.

Может, ее затащили за дом?

И тут я заметил движение на темном крыльце.

Вглядываясь в темноту, я зашел во двор. Я даже сделал еще несколько шагов после того, как миновал живую изгородь. Затем, пригнувшись, вернулся к кустам. Огляделся вокруг, и устремил взгляд на крыльцо.

Туда вело несколько ступенек, перила были деревянные. Козырек практически не пропускал и без того слабый ночной свет. Вглядываясь во мрак, я недоумевал, как вообще умудрился разглядеть там хоть какое-то движение. Возможно, мне просто померещилось.

Затем темноту прорезала узкая серая полоска. Я понятия не имел, что это могло быть. Но по мере того, как полоска делалась шире, я догадался, что это свет из дома… полоска разрасталась по мере того, как открывалась дверь.

Но отворяли ее так медленно и осторожно, будто невидимка затеял что-то недоброе.

У меня по спине забегали мурашки.

Что происходит?

Когда серый дверной проем достаточно раскрылся, сквозь него проскользнула какая-то тень. Мне показалось, что у этой тени есть конский хвостик.

Мгновением позже серая полоска начала сужаться. Пропала вовсе.

Внезапно я улыбнулся.

Ну конечно!

Девушка уходила из дома тайком от родителей. Она, очевидно, выскользнула из дома, как только они улеглись спать, скорее всего — на свидание, а я застукал ее, когда она возвращалась.

Хитрюшка!

Я чуть не расхохотался. Не только от облегчения — меня восхитила ее отвага.

Из своего укрытия за кустами я продолжал смотреть на дом. Все окна оставались темными. Оно и не удивительно. Удачно прошмыгнув домой, не станет же она зажигать всюду свет. Нет, она проберется к себе под покровом темноты.

Она, наверное, сняла туфли еще в прихожей. Держа их в одной руке, а другой держась за перила, тихонько крадется сейчас по лестнице. Уж я-то знаю — самому пару раз приходилось так делать, когда был подростком. Я знал, что ей приходится идти очень медленно, осторожно, опасаясь, что под ногой вот-вот скрипнет половица. И понимал, как она, должно быть, волнуется.

Я знал, в конце концов она может и включить свет.

Наверху, если все пройдет гладко, она проскользнет в свою спальню и в темноте быстренько снимет одежду. Если уж ты незаметно прошел в дом, то одежда — единственная улика. Сними одежду, натяни пижаму, или ночную рубашку, или в чем там еще ты спишь, и все будет шито-крыто. Теперь, если хочешь, можешь включить свет, пойти в ванну и включить свет там… После этого, даже если кто заметит, все равно не узнают, что ты выходил.

Ожидая пока зажжется свет, я обнаружил, что слежу за третьим окном от угла.

Болван.

Это ведь не Холлина общага, это совершенно незнакомый дом. Девичья спальня может оказаться за любым из окон. А может — и нет, не исключено, что ее окна смотрят на другую сторону. Ее комната может даже оказаться на первом этаже, хотя это маловероятно: в двухэтажных домах спальни почти всегда расположены на втором.

Прошло несколько минут, но ни в одном из окон свет так и не зажегся.

У нее было достаточно времени, чтобы добраться до своей спальни. Возможно, сейчас она раздевается там в темноте. В моем воображении, там все-таки стояла не полная тьма. Тусклый свет луны проникал сквозь окно и освещал ее, пока она стягивала свою темно-серую толстовку.

Но в какой комнате? — пытался догадаться я. За каким окном?

Я вдруг подумал, что окно ее спальни должно располагаться над крыльцом. Окон там было три. Очень просто выбраться из одного из них, пройти по краю козырька, спуститься по столбу до перил, а потом спрыгнуть на землю.

Не так ли она и выбралась из дому сегодня вечером?

Я взглянул на окна над крыльцом. Пара из них, а то и все три, вполне могли быть окнами ее спальни. Быть может, сейчас она стоит за одним из них… достаточно близко, чтобы разглядеть ее в слабом ночном освещении.

Но я не мог ее разглядеть.

Окна отражали ночное небо и лунный свет. И лишь встав на козырек и носом прижавшись к стеклу, я мог бы разглядеть что-то внутри.

Я представил себя на козырьке.

Картинка одновременно взбудоражила меня и смутила.

Это ж курам на смех.

Тут я осознал, что сижу на корточках в кустах и наблюдаю за домом уже довольно долго… минут пять? Десять? А что, если кто-то заметил, как я пробрался сюда, и позвонил в полицию?

«Полиция? Тут за мной какой-то негодяй подглядывает…»

Испугавшись, я быстро перебрался на другую сторону кустов, встал на ноги и пошел прочь. Я торопился. В любой момент кто-нибудь из соседей мог окликнуть меня или даже атаковать с каким-нибудь подручным инструментом. Или из-за угла вывернет патрульная машина и с воем помчится за мной.

Меня так и подмывало припустить от дома девушки со всех ног.

Будь я одет в спортивный костюм, мог бы и побежать. Но на мне были рубашка и джинсы. Если кто заметит меня, бегущего в ночи, это сразу вызовет подозрения. Поэтому я сдержал порыв. Я даже замедлил шаг и изо всех сил постарался выглядеть беспечным и беззаботным. Я даже сложил губы, чтобы насвистывать какой-нибудь мотивчик, да вовремя одумался.

Я шел в тишине, сердце стучит, как бешенное, во рту пересохло, из каждой поры сочится пот.

Никто не кричал. Никто за мной не гнался. Ни одна машина ко мне не подъехала.

Наконец, я достиг конца квартала. Я перешел на другую сторону улицы Франклина и продолжил свой путь на запад по боковым улочкам, пока снова не вышел на Пограничную улицу. Я уже миновал два или три квартала по Пограничной улице, как вдруг мне вспомнилась ведьма на велосипеде.

Дрожь пробежала по моей взмокшей горячей спине, а шея покрылась мурашками.

Я осмотрелся вокруг.

Ведьмы не видать. Само собой.

Продолжая идти, я испытывал стыд от того, что так ее испугался.

Однако я был рад, что она меня напугала. Ведь я только для того и свернул на Франклина, чтобы от нее избавиться. Не сделай я этого, мы с девушкой прошли бы в ночи каждый своей дорогой, и никогда бы не встретились.

Какое-то время я раздумывал, не символично ли это — сбежал от старой карги и встретил юную девушку. (Странные мысли нередко посещают меня по ночам.) Высшие силы — к добру или худу, — послали ведьму специально, чтобы напугать Эда Логана до чертиков и загнать его на улицу Франклина…

Да ну.

Но я ведь и впрямь испугался, что она, проезжая мимо, ткнет в меня своим корявым пальцем и нашлет какое-нибудь проклятье. Вот и смылся побыстрее. И может быть, удирая от безобидной старой карги с заскоками, наткнулся на проклятье, которого вовсе не ожидал.

Проклятье или благословение.

Шагая по Пограничной улице к «Данди», я чувствовал себя и проклятым, и благословленным… и околдованным. Не ведьмой на велосипеде, но таинственною девой, что разделила со мною дорогу и часть своей тайной жизни, пока я невидимым крался за нею в ночи.

Уже за целый квартал до пышечной «Данди» я мог видеть размытые отблески ее окон на влажном тротуаре.

Жилые дома остались позади. По обе стороны улицы тянулись заведения: гастроном, парикмахерская, заправка, итальянский ресторан «У Луи», цветочная лавка, антикварная лавка. Все уже давно закрылись. Большинство были погружены в темноту, но в некоторых горел тусклый свет.

Например, в витрине антикварной лавки. Там в застыла в мертвенном сиянии пара видавших виды манекенов с облупленной и выцветшей краской на лицах. Они замерли в неловких позах, взирая на мир с беспричинным счастьем.

Стройный обходительный джентльмен в пыльном цилиндре и фраке явно косил под Кларка Гейбла, чему мешало отсутствие одного уса. Его дама в криво сидящем рыжем парике щеголяла легкомысленным красным платьем с блестками — ни дать ни взять вертихвостка из «ревущих двадцатых». Прежняя владелица платья, должно быть, канула в Лету вместе с кларковым усом.

Регулярно наведываясь в «Данди», я обратил внимание на эту витрину еще в начале первого учебного года. Поначалу меня очаровывали потрепанные манекены и их устаревшие костюмы. Я наслаждался и созерцанием предметов обстановки — старых скатертей, ваз, граммофонных пластинок и нескольких картин в рамах. Но как-то вечером, по обычаю направляясь в пышечную, я задержался у витрины дольше обычного. И осознал вдруг, что манекены, одежда, вещи, все, что выставлено на ней — реликвии давно усопших.

На меня нахлынула черная тоска.

В следующий раз я шел в «Данди» по другой стороне улицы, стараясь не глядеть в заботливо убранную витрину. Но все равно знал, что там выставлено.

С тех пор я старался держаться от пышечной подальше. Я надеялся, что больше никогда туда не вернусь, но однажды, теплым весенним вечером, мы с Холли пошли прогуляться. Я понимал, что мы далековато зашли, но все мое внимание занимала Холли, а не маршрут. Мы держались за руки. Внезапно она остановилась. Я, разумеется, остановился тоже. Перед той самой витриной.

— Ух ты! — сказала она. — Ты погляди на это.

Я посмотрел на витрину. Теперь, когда рядом была Холли, ничто не могло омрачить моего настроения.

— Кларк Гейбл, — сказал я.

— Похоже, один его ус унесло ветром! (Одной из самых известных ролей Кларка Гейбла стала роль Рэтта Батлера в прославленной экранизации романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром». Прим. ред.)

Я рассмеялся.

— А это никак Скарлетт? — спросила она.

— Скорей уж Зельда. (Зельда Сейр Фицджеральд (англ. Zelda Sayre Fitzgerald; 24 июля 1900, Монтгомери, Алабама — 10 марта 1948, Эшвилл, Северная Каролина) — американская писательница, жена Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. Их бурная личная жизнь нередко служила Фицджеральду источником вдохновения. Прим. ред.)

— Нет, она должна быть Скарлетт. И волосы рыжие.

— Ну, Скарлет так Скарлетт.

— Но если ты считаешь, что она должна быть Зельдой…

— Да без разницы.

— Он вставлял ее в свои книги, да?

— Думаю, да. Думаю, она была в «Ночь нежна». Хотя имя он изменил.

Холли повернулась ко мне и обняла — как обнимала всегда: прижимаясь не всем телом, а лишь кончиками грудей, откинув голову и глядя прямо в глаза.

— А ты когда-нибудь опишешь меня в книжке? — спросила она.

— Непременно.

Меня всегда смущало и волновало, когда она говорила о моей писательской карьере — как будто действительно в нее верила.

— Только используй мое настоящее имя, ладно? Холли — прекрасное имя для моей героини, ты не находишь?

Я кивнул. Я и впрямь не мог представить ее кем-то, кроме Холли.

— Когда ты прославишься, — сказала она, — я покажу эту книгу моим детям и расскажу, что знала тебя на заре карьеры.

— Ты имеешь в виду, нашим детям? — я знал, что это не так, но чувствовал необходимость уточнить.

Нежно взглянув на меня, с серьезным лицом, она сказала:

— Ты заслуживаешь лучшего, чем я.

— Что? — а ведь я все прекрасно расслышал.

— Ты найдешь кого-нибудь другого. Красивей меня и умнее…

— Никого мне больше не надо.

— Это тебе только кажется.

— Я люблю тебя, Холли.

— Ты любишь мой идеализированный образ.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Может, я вовсе не такая, как ты себе навоображал.

— Ну а кто ты тогда?

Нежно улыбаясь, она слегка потерлась о меня:

— «Я никто, а вот кто ты?» — процитировала она мне Эмили Дикинсон.

— Ты не никто. Ты Холли Джонсон, и я люблю тебя такой, какая есть.

— Ты только не забудь мое имя, дорогой, когда подойдет время посылать мне книгу.

У меня стиснуло в горле, но я все-таки выдавил:

— Я никогда не забуду твоего имени. Но если ты уедешь и бросишь меня, как я узнаю, куда послать книгу?

— Это не я тебя брошу. Это ты меня бросишь. Но ты не утруждайся. Все равно я буду читать все твои книги. Я стану самой преданной твоей поклонницей.

Потом мы стояли у витрины и целовались, а Рэтт и Скарлет (Зельда?) смотрели на нас. У меня было такое чувство, будто что-то внутри разбилось. Но потом мы зашли в пышечную, и Холли вела себя так, словно ничего страшного не произошло. А после мы отправились в лесопарк, и занялись любовью под вековыми деревьями, и все чувства казались чудеснее прежнего, ярче, острей.

Все это я вспомнил, стоя перед витриной и глядя на манекены — впервые после того, как Холли меня бросила.

Я никогда не брошу тебя, сказала она. Это ты меня бросишь.

Ну-ну.

Сучка, подумал я.

И добавил про себя пару слов и похуже.

Потрепанные манекены улыбались мне с другой стороны стекла. Они выглядели точно так же, как в тот вечер, когда мы стояли здесь с Холли. Для них ничего не изменилось. Счастливчики.

Не стоило мне сюда приходить, подумал я. Зря я пошел на север.

Но куда бы я ни пошел — все было бы зря. Не было места, где бы мы с Холли не побывали в дни нашей влюбленности.

А на севере хоть пончики есть.

Когда я сквозь туманный свет из окон пышечной, то заглянул в одно. Кто-то у прилавка делал покупки. Выбор на полках был невелик, но классические пончики еще остались. Я не мог разглядеть, глазированные они, или нет. Были и шоколадные. Я толкнул дверь и шагнул в теплый, сладкий и такой знакомый аромат.

Продавец — в этом году был какой-то новичок — отсчитывал сдачу покупателю.

Я подошел к прилавку и склонился над ним.

Три классических пончика были глазированные. Румяные и аппетитные на вид. Я решил купить все три: два оставить для Эйлин, а третий съесть здесь с чашечкой горячего кофе.

Впрочем, за такой длинный путь два пончика полагалось бы мне.

И какой мне взять вторым? Классический с шоколадом? Или полоску с кленовым сиропом? Или вон те, пышные, обсыпанные сахарной пудрой и с желейной начинкой?

Просто глаза разбегаются.

И все такие аппетитные.

Из-за спины донесся знакомый голос:

— Эй, Эдди! Как здорово, что я тебя здесь встретила!

Я выпрямился, обернулся и увидел Эйлин, машущую мне рукой из-за столика в углу. Она была одна. Перед ней стоял пластмассовый стаканчик с кофе, а на салфетке лежала примерно половина пончика.

Она пришла!

Улыбаясь и качая головой, я подошел к ней.

— Иди, возьми что-нибудь, — сказала она. — Я никуда не денусь.

— А я собирался принести тебе несколько пончиков, — заметил я.

— А я вот решила сама за ними сходить.

— Так… ты отменяешь свой заказ?

— Видимо, да. Я уже слопала полторы штуки.

— Тебе что-нибудь взять?

Она покачала головой.

— Давай, иди возьми что-нибудь себе.

Я вернулся к прилавку. Купил кофе, два глазированных классических пончика, расплатился и отнес все это к столу Эйлин.

Сидя в углу и наблюдая за мной, она выглядела милой и невинной. Темно-каштановые волосы спадали на плечи. С момента нашей последней встречи она мудрилась сменить рубашку и плиссированную юбку на джинсы и яркую клетчатую замшевую куртку. Рубашка была застегнута лишь наполовину, открывая краешек черного лифчика.

Когда я сел напротив, она сказала:

— Все-таки решила побыть навязчивой.

— Вовсе ты не навязчива.

— Ты же хотел побыть один.

— Все нормально. Я рад тебя здесь увидеть.

И я не сильно покривил душой.

Она просияла:

— Правда?

— Конечно.

— Я просто… досюда ведь жуть как далеко, понимаешь? И я решила, что дам тебе достаточно времени, потом поеду сюда и предложу подбросить тебя до дома. Семи миль для одного вечера вполне достаточно.

— И сколько же времени ты мне дала? — поинтересовался я.

— Прежде чем вышла из дома? — она пожала плечами. — Часа полтора. Поставила будильник и чутка вздремнула. Думала, встречу тебя по дороге. Не встретила — тут я решила, что ты меня опередил. И снова мимо. Впрочем, не важно. Я не прочь и подождать.

— Я шел, так сказать, окольными путями.

— Я так и подумала.

Озабоченной она не казалась. Кажется, она просто радовалась, что я тут.

— Сдается мне, я заставил тебя поволноваться.

— Не-а. Ничего особенного.

— Да нет же, заставил.

— Ну… Все нормально. Часам к десяти оклемаюсь. А ты?

— А у меня никаких занятий до часу дня.

— У-у-у, везет же некоторым.

Я улыбнулся и попробовал один из пончиков. Зубы проломили хрустящую корочку и впились в нежное тесто. Сладость заполнила рот.

— А что у тебя в час? — спросила Эйлин.

Я проглотил кусок пончика.

— Семинар по Шекспиру.

— А-а-а. У Хреновейшей Хиллари Хэтченс.

Я рассмеялся:

— О да.

— Я ее курс в прошлом году слушала. Бе-е.

Эйлин, кстати говоря, была старше меня на год. С Холли она соседствовала в прошлом году. Теперь она, как и я, проходила курс английского и литературы.

Холли же специализировалась на психологии. Оно и неудивительно. Психология, знаете ли, притягивает людей без царя в голове.

— Если ты еще не заметил, — сказала Эйлин, — Хэтченс мужененавистница.

— Еще как заметил.

— Не иначе ее кто-то бросил.

— А кто б не бросил? — заметил я.

— Ну, она симпатичная, ты не находишь?

— Нахожу. Симпатичная, но все равно страшная.

Кивнув и усмехнувшись, Эйлин продолжала:

— Трудно представить парня, которому хватило бы наглости пригласить ее на свидание. Она ко мне со всей душой, а я все равно ее боюсь.

Я прихлебывал кофе, ел пончик и время от времени кивал, в то время, как Эйлин продолжала болтать.

— Во всяком случае, в прошлом году я получила довольно хорошие отметки. У меня, кстати, есть конспект всех ее лекций. Если хочешь, могу одолжить. Могла бы дать тетрадки с контрольными, но она, боюсь, сразу просечет. Она сучка, но не дура. — Улыбнувшись, Эйлин добавила: — Хотя я не считаю, что она настолько умна, как о себе мнит. Я хочу сказать — ну как такое возможно? ТАКИХ умников и на свете-то не бывает.

Все-таки ей удалось меня рассмешить. И это было здорово.

Но посмеиваясь над ее нападками на доктора Хэтченс, я не мог не думать о самой Эйлин. Неужели она пришла сюда посреди ночи лишь для того, чтобы меня поддержать? Или она пытается со мной замутить?

В прошлом году она была Холли как старшая сестра. (Сестрой и была — по общаге.) Всегда замечательно ко мне относилась, но только потому, что считала меня подходящим другом или любовником для Холли.

По крайней мере, так мне казалось.

Возможно, я ошибался.

Или так было в прошлом году. Сейчас же Холли из общей картины выпала. Может, Эйлин надеется занять ее место?

Трудновато представить. Я отнюдь не подарок. Она слишком хороша, чтобы интересоваться таким парнем, как я.

Некоторое время Эйлин не мешала мне расправляться с пончиками и кофе, потом вдруг спросила:

— Ну как прогулялся?

— Неплохо. Здорово было выйти из дома и подышать свежим воздухом. Помогло отвлечься от…

Я не смог заставить себя произнести ее имя.

— La belle dame sans merci?[5]— спросила Эйлин.

— Можешь звать ее и так. Боюсь, я подобрал бы другой эпитет. На четыре буквы.

Эйлин грустно засмеялась.

— Ну ее в болото.

— Все интеллигентничаешь.

— Верно. В болото ее, с жеребцом, на котором она нынче скачет.

Эйлин снова рассмеялась, затем покачала головой.

— Это ужасно. Мне очень жаль.

— Бывает и такое.

— Я понимаю.

Я кивнул. Я знал, что понимает. На первом курсе в Вилльмингтоне я часто сталкивался с Эйлин в студгородке. Я знал ее, знал, что она, также как и я, изучает английский язык и литературу, но учится курсом старше. Я знал, что она была обручена со своим милым дружком еще со старшей школы. Однако ее жениха в студенческом городке на было. Он учился в Калифорнийском университете в Беркли… примерно в двух днях езды от Вилльмингтона. Незадолго до того, как мы с Холли начали встречаться, парниша Эйлин бросил. После этого она закрутила несколько интрижек, но ничего серьезного так и не вышло.

— Может, для вас обоих оно и к лучшему.

— Не знаю.

— Когда что-то кончается — всегда плохо.

— Не скажи — смотря что закончилось.

— Ну, я даже не знаю, — улыбка скользнула по ее лицу. — Я буду счастлива, когда закончится шекспировский семинар. Я хочу сказать, я люблю Шекспира, но Хреновейшая Хиллари Хэтченс…

— Тут другое.

— Я знаю. Ты имеешь в виду, плохо, когда заканчивается что-то хорошее.

— Ага.

— Я слышала, что некоторые даже после такого остаются друзьями.

— Думаю, это ерунда, — сказал я. — Как после такого можно остаться друзьями? Если любите друг друга, а один вдруг берет и вонзает другому нож в спину… Не думаю. Заколовший может и хочет «остаться друзьями», но уж никак не заколотый.

Эйлин мягко засмеялась.

— Как заколотая — не могу не согласиться. У меня к Уоррену одна ненависть. Но мне это чувство не нравится. Мне бы хотелось испытывать и другие. И мне неприятно думать, что ты ненавидишь Холли.

— Ну да.

Я доел последний пончик. Уже безо всякого удовольствия.

Точно также мне не доставляло никакого удовольствия обсуждать Холли и преданные чувства.

Когда я покончил со своим кофе, Эйлин сказала:

— Итак, каков вердикт? Хочешь вернуться со мной на машине? Или предпочтешь протопать эти семь длинных унылых миль собственными ногами?

Вопрос застал меня врасплох. До встречи с Эйлин в пышечной, я планировал идти назад пешком… пройти опять по улице Франклина и бросить еще один взгляд на дом таинственной девушки.

Мне очень хотелось еще раз взглянуть на ее дом. Быть может, я надеялся увидеть и ее саму.

Я очень хотел увидеть ее снова.

Но я не мог отказать Эйлин. Ее предложение было нежеланным подарком, но у меня не хватило духу его отклонить.

— Я, пожалуй, лучше поеду с тобой, — сказал я.

Взглянув ей в лицо, я обрадовался, что принял ее предложение.

Мы встали из-за стола.

— Взять пончиков на дорогу? — спросил я.

— Нет-нет-нет. Эдак я в бочонок превращусь.

Мы вышли из пышечной и свернули за угол. Вокруг — ни души. Воздух был напоен влагой, как бывает только в послеполуночные часы. Я слышал, как кто-то катит по тротуару продуктовую тележку, но звук доносился откуда-то издалека.

Машина Эйлин была припаркована в стороне от Пограничной улицы. То-то я ее не заметил.

Она оставила машину незапертой.

Мы застегнули ремни безопасности, и она запустила двигатель. Когда мы отъехали от обочины, я сказал:

— Да уж, это не пешком идти.

— Рада служить, сэр.

Все к лучшему, сказал я себе. Возвращаться пешком только чтобы посмотреть еще раз на дом девушки — никудышная затея.

Сделай себе одолжение — забудь о ней.

Эйлин миновала квартал, выехала на Пограничную улицу и повернула налево.

— Ты пришел сюда этой дорогой? — спросила она.

— Я шел по улице Франклина. Тут слишком уж много собачников.

— То-то ты так долго добирался.

— О, я еще и петлял изрядно.

— Видел что-нибудь интересное?

— Ничего особенного. Кучу темных домов.

— Ночью на улицах так странно, — сказала Эйлин. — Тишина и покой. Как будто мы — единственные на Земле.

— Ага, — сказал я.

И тут же увидел, что кто-то шагает по правой стороне улицы. Девушка в темной толстовке и брюках. Она шла энергичной упругой походкой, размахивая руками, конский хвост раскачивался и подпрыгивал.

Моя таинственная незнакомка.

Она опять вышла?!

Вышла, все верно.

Когда мы проехали мимо нее, я повернул голову, чтобы рассмотреть ее спереди.

— Что там? — спросила Эйлин.

Я посмотрел на нее и как ни в чем не бывало ответил:

— Так, какой-то пешеход.

— Наверное, еще один любитель пончиков, — предположила Эйлин.

— Может и так.

— Так и живешь в квартире на Церковной? — спросила она.

— Ага.

Раньше Эйлин появлялась там довольно часто. По той или иной причине… и всегда ради Холли. Она нередко подбрасывала ее ко мне или, наоборот, забирала. Порою мы втроем устраивали посиделки.

Случалось, мы с Эйлин оставались наедине. Например, мы заходили ко мне втроем, но Холли удалялась в ванную или выбегала за чем-то на улицу. Ничего особого в отсутствие Холли не случалось. Если Эйлин и питала ко мне симпатию, она никак ее не проявляла.

И пусть она была очень хороша собой, пусть по-человечески она мне очень нравилась, я никогда не испытывал к не влечения. Все, чего я тогда хотел от Эйлин — чтобы она наконец ушла, оставив нас с Холли вдвоем.

— Ты все в тех же комнатах? — поинтересовалась Эйлин.

— Ага.

— Тебе там не тоскливо?

— С чего бы?

— Ну, с ними связана куча воспоминаний…

— Наверное.

Наверное? В последние дни прошлогоднего курса Холли жила там практически безвылазно. А теперь каждый уголок каждой комнаты, каждый предмет мебели вызывал у меня сладостно-печальные воспоминания. Живет далеко-далеко (у Джея?), и все равно квартира пропитана ее присутствием.

— В этом семестре она собиралась подыскать себе другую квартиру, — сказал я.

— Я знаю. А ты не думал сменить жилье?

— Чересчур хлопотно. Мне и здесь нормально.

— Но все эти воспоминания…

— Ну, Бог с ними. Жизнь продолжается.

Я всегда говорю прописные истины, когда мне нечего сказать. Это пресекло любые разговоры, до Церковной улицы мы доехали в молчании. На этой улице несколько церквей. Одна стоит по соседству с небольшим старым двухэтажным зданием, где я живу.

— Я бы из-за одних только церквей съехала, — заметила Эйлин.

— Мне они не мешают.

— Оно и верно, только меня они пугают до чертиков.

— Наверное, потому что ты язычница.

Она рассмеялась.

— Может быть, совсем наоборот.

Она остановилась на тротуаре перед моим домом. Положив руку на ключ зажигания, спросила:

— Ты не против, если я поднимусь к тебе на минутку?

— Я… ну…

Прежде чем я решил, что мне делать дальше, она сказала:

— Мне позарез нужно в туалет. Извини. Не стоило мне ехать в эту пышечную, но…

— Да, все нормально. Поднимайся.

— Спасибо.

Она выключила фары, заглушила двигатель и вынула ключ зажигания.

— Я быстренько, — сказала она. — Обещаю.

— Да без проблем, — ответил я.

Мы поспешили к парадной. Я открыл дверь, пропуская Эйлин вперед, потом закрыл. Внутри было тихо и пахло застоявшимся табачным дымом.

Мы прошли вестибюль, свернули направо и тихо, не говоря ни слова, приблизились к хозяйской двери.

Обычно дверь была открытой.

Домохозяева, мистер и миссис Фишер, обычно сидели у себя в квартире перед включенным телевизором. Впрочем, телевизор они включали для отвода глаз, а сами неотрывно наблюдали за единственной лестницей. Любые перемещения постояльцев и их посетителей вызывали у них нездоровый интерес. Я знал, что они будут в восторге, увидев, как я пробираюсь к себе в комнату с Эйлин в столь поздний час.

Но сейчас, похоже, было слишком поздно даже для них. Дверь была закрыта. Когда мы крались мимо, не слышно было даже телевизора.

Я был почти уверен, что когда мы начнем подниматься по лестнице, дверь хозяев откроется, но этого не случилось. В итоге мы благополучно добрались до лестничной площадки, повернули и начали подниматься по лестнице.

— Пронесло, — прошептал я.

Эйлин усмехнулась.

Хотя Фишеров можно было уже не опасаться, поздний час и царящая в здании тишина отбивали всякую охоту к разговорам. Тихо-тихо мы поднялись на площадку и прошли по коридору к моей комнате. Вставляя ключ в замок, я чувствовал, что Эйлин стоит прямо за спиной, хотя она меня и не касалась.

Эйлин вошла следом за мной.

Свет горел — я так и забыл его выключить перед уходом.

Я закрыл дверь. Эйлин положила руку мне на плечо и прошептала:

— Подожди минутку.

— Теперь уже можно и не шептать, — заметил я.

— Понятно, — ответила она чуть громче.

После чего убрала руку с моего плеча и поспешила прочь. Дверь в ванную находилась в узком коридоре, ведущем в мою спальню. Она исчезла в коридоре. Через несколько мгновений я услышал, как закрылась дверь ванной.

Дожидаясь ее, я окинул взглядом комнату. Я вовсе не ждал гостей. По всей комнате были разбросаны книги, журналы, тетрадки, ручки и прочий хлам. Не сказать, чтобы совсем уж свинарник. Может, я и не слишком аккуратен, но чистоту стараюсь соблюдать. Для квартиры одинокого студиозуса, все выходные провалявшегося в хандре, вполне прилично.

Я слышал, как Эйлин мочится.

Она ничуть не врала, ей и впрямь приспичило.

Я подошел к кофейному столику, нашел пульт и включил телевизор.

Реклама презервативов:

— …сделай удовольствие безопасным.

Я переключил канал. В старом черно-белом кинофильме Лон Чейни-младший бежал через лес. По его испуганному и виноватому лицу, я решил, что это «Человек-волк».

В туалете спустили воду.

Я отложил пульт и смотрел, как мечется бедный, затравленный Лоренс Тэлбот.

— Что-нибудь интересное? — спросила Эйлин, входя в комнату.

— А сейчас все интересно — в полночной тишине, в забвенье мертвых…

— Когда зевают в церкви,[6]— добавила она.

И тут же зевнула сама.

Я тоже зевнул.

Зевота заразительна.

— Ну, — сказала она. — Я, пожалуй, пойду. Спасибо за то, что позволил воспользоваться твоими удобствами.

— Спасибо, что подвезла.

— Мне только в радость.

Она подошла к двери раньше меня. Но вместо того, чтобы открыть, привалилась к ней спиной и потрепала меня по щеке.

— С тобой все в порядке?

— Можешь не сомневаться.

— Уверен?

Я пожал плечами.

— А вот я не уверена, — сказала она.

Она убрала руку с моей щеки, но продолжала смотреть мне в глаза. На лице застыло напряженно-торжественное выражение.

— Я потому сюда и поехала. Ты выглядел таким… даже не знаю, как сказать, потерянным, что ли.

— Вполне подходит.

— Я хочу, чтобы у тебя все было в порядке, Эд.

— Спасибо, — пробормотал я.

— Потому что я знаю, что это такое.

— Ага.

— Лишиться того, кого любишь.

Я только кивнул в ответ.

— Это очень тяжело. Кажется, что все кончилось.

— Что-то в этом роде.

— Но это не так. Это отнюдь не конец. Жизнь-то продолжается. Ты страдаешь, но жизнь продолжается. Будет в ней и хорошее. Тебе больно, но есть и светлые стороны. Ты и сейчас уже временами забываешь свою боль.

— Раз уж ты так говоришь…

— Я так говорю. И я в это верю.

И тут она оторвалась от двери, и обняла меня, и поцеловала. На ее губах чувствовался вкус помады, кофе и пончиков. Ее руки поглаживали мне спину. Сквозь одежду, я чувствовал как ее грудь прижимается к моей. Затем она запустила руки мне под рубашку, и я запустил руки под рубашку к ней. Ее кожа была гладкой и теплой.

А лифчик где же?

Должно быть, в ванной сняла.

Она все подстроила!

Я гадал, что она задумала заранее, а что получилось спонтанно. Я даже немного рассердился, что меня вот так вот обвели вокруг пальца. Я смутно понимал, что следует немедленно пресечь это безобразие и вежливо попросить ее удалиться.

Но гладкая нагота ее спины свидетельствовала и о наготе груди. Она бы не сняла лифчик, если б не хотела, чтобы я ее там трогал. Я так и сделал. Вскоре мои руки уже ласкали ее увесистые, нежные груди. И были они куда как больше, чем у Холли. Когда я потеребил соски, она застонала прямо мне в рот и изогнулась.

Затем она расстегнула мой ремень. Расстегнула мне джинсы, опустила молнию. Ее рука скользнула мне в трусы. Ее пальцы, прохладные и нежные, обхватили меня.

Следуя ее примеру, я тоже расстегнул ее джинсы.

Под ними у нее вообще не было трусов.

Должно быть, я слишком долго колебался.

— Поласкай меня, — шепнула она.

Итак, я положил свою руку на перед ее джинсов. Тыльной стороной руки я почувствовал влажность джинсовой ткани.

— Внутри, — прошептала она.

Я подчинился. Вокруг моих пальцев она была влажная и скользкая.

И вот уже я лежу на спине, прямо на ковре прихожей. Оба мы совершенно голые, и Эйлин оседлала меня, упираясь коленями в пол, ее бедра обхватывают мои, руки сжимают мне плечи, грудь раскачивается, голова запрокинута, и она скользит по моему стволу — вверх-вниз, вверх-вниз вниз, вверх-вниз.

Я проснулся в своей постели, комнату заливал солнечный свет. Вторая половина моей кровати, где обычно лежала Холли, была пуста. Я представил себе, как она спит тут, свернувшись калачиком, рыжие пряди спадают на лицо. По утрам, перед самым пробуждением, лицо ее казалось невинным и юным, как у ребенка.

Тоска и печаль нахлынули на меня.

Я подумал, есть ли возможность вернуть Холли.

Похоже, нету. Брось она даже своего Джея и вернись ко мне — былого не воротить. Она стала совершенно другим человеком. А может, такой всегда и была, и лишь сейчас проявила свою истинную натуру.

Свою ужасную истинную натуру.

Отныне единственный способ сохранить о Холли добрые воспоминания — ограничить их этим летом. Включая и то, как она спала рядом со мной.

Зазвонил телефон.

Я со стоном перевернулся на другой бок. Будильник на тумбочке показывал без двенадцати полдень. Именно на полдень я его и поставил.

А телефон не унимался, так что пришлось вылезать из постели и шлепать в гостиную. Я был голый, но комната была хорошо прогрета, занавески задернуты, и шокировать своим видом я никого не мог. Так что тратить время на одевание я не стал.

По пути к телефону я миновал то место, где ночью лежал на полу, а на мне верхом сидела Эйлин. Тут же мне стало ясно, кто звонит.

— Алло?

— Привет, Эдди, — я не ошибся. — Ну как, готов к труду и обороне?

— У-гу.

— Просто не хотела, чтобы ты проспал и пропустил свой семинар в час. Хреновейшая Хэтченс в осадок выпадет.

Я чуть было не улыбнулся.

— О да, ей без меня тоскливо будет.

— Уже почти полдень.

— А я уже иду. Хотя мне действительно стоит поторопиться.

Тишина.

Так, вот он, момент истины.

— Ну, — сказала она наконец, — как у тебя дела?

— Думаю, вполне неплохо. А у тебя?

После недолгого раздумья, она ответила:

— Думаю, прекрасно.

Опять тишина.

После паузы Эйлин сказала:

— Ну… хочешь, встретимся позже?

— Конечно, — ответил я, пытаясь изобразить энтузиазм. — Хорошая мысль.

— Может, сходим перекусить, или еще куда-нибудь.

— Звучит заманчиво.

— Тогда, может, встретимся у тебя? Будет неудобно, если ты зайдешь за мной в общагу… еще решат, что я пытаюсь занять место Холли.

А ты, конечно, не пытаешься.

— Я хочу сказать, что все здесь знают про вас.

— А, ну да.

— Так что нам лучше какое-то время не афишировать наши отношения. Ты согласен?

— Резонно.

— Так значит я зайду часиков в пять-шесть? Съездим куда-нибудь подальше, где нас никто не знает.

Куда-нибудь подальше…

Внезапно мне стало интересно.

— За пышечной «Данди» есть итальянский ресторан, — сказал я. — Как ты на это смотришь?

— Великолепно. Итак, я заезжаю за тобой около пяти, и едем туда.

— Договорились.

— Отлично. Ну, до встречи.

— По рукам.

— А теперь смотри не опоздай на семинар.

— Спасибо что позвонила и подняла меня.

— Покедова, Эдди.

— Пока.

Я повесил трубку и прошествовал в ванную. Справил нужду и принял душ. Стоя под душем, я старался все хорошенько обдумать.

В первую очередь — как нам быть с Эйлин?

Она мне нравится, и прошлой ночью было здорово. Честно говоря, от одной мысли о вчерашнем у меня встал.

Но я не люблю ее. Я не хочу, чтобы она переезжала ко мне. Не хочу на ней жениться. Не хочу от нее детей…

А ну как она вчера залетела?

Хрена ли, подумал я. Мы же всего разок.

Порою и разу достаточно.

Я не пользовался презервативом. Интересно, а она-то предохранялась?

Холли трогательно верила в три вещи: определенные дни, своевременное выдергивание и удачу… очевидно, ей не хотелось связывать нашу страсть с докторами да фармацевтами. Она не позволяла мне надевать презерватив. По словам Холли, она хотела чувствовать меня в себе. Меня это более чем устраивало — гондоны я ненавидел люто. В итоге мы пару раз здорово перетрусили, когда у нее случились задержки с месячными.

Совместный испуг сблизил нас еще больше… так мне, достачно мере, казалось.

Но сближаться таким же образом с Эйлин мне совершенно не хотелось.

Я должен этого избежать, подумал я.

Разумеется, только вот как?

Эти мысли не покидали меня все время, пока я принимал душ, вытирался, поглощал чашечку растворимого кофе с куском шоколадного кекса, чистил зубы, одевался, собирал книги и шел на занятия.

От некоторых мыслей просто так не отделаешься.

Может ь, она никаких обязательств и не требует, убеждал я себя. Она же знает, как сильно я любил Холли. Она должна понимать, что я не люблю ее. Может быть, прошлой ночью она просто хотела меня поддержать.

Ага, щас.

Я просто везунчик.

Никогда везунчиком не был.

К тому времени, когда я вошел в Декстеровский зал, который студенты окрестили Домом Англии, я пришел к выводу, что лучшей политикой будет честность. Необходимо честно рассказать Эйлин о моих истинных чувствах.

Боюсь, что я не люблю тебя, Эйлин. Мне бы очень этого хотелось, но… Не думаю, что я еще способен кого-то любить… после истории с Холли.

На мой взгляд, эти слова были чистой правдой.

Только вот прозвучат они все равно херово.

Нет, дружище, так просто тебе не выкрутиться.

Войдя в аудиторию, я улыбнулся доктору Хэтченс. Она улыбнулась в ответ. То была одна из ее фирменных ехидных улыбочек.

— Рада, что вы выкроили для нас немножко времени, мистер Логан.

Я опоздал на две минуты.

— Мне очень жаль, доктор Хетченс.

— Всем жаль, — отрезала та.

А я подумал, что могло быть хуже. Если бы прошлой ночью я трахнул Хреновейшую Хиллари Хэтченс.

Я едва мог сосредоточиться. Как тут проникнешься «Отелло», когда своих проблем с женщинами не оберешься?

Доктор Хэтченс видела меня, как облупленного.

— Может быть, вы выскажете свое мнение, мистер Логан?

— Он любил не мудро, но крепко.

Я выдавил подобие улыбки. Кое-кто из моих однокурсников рассмеялся, но доктору Хэтченс это забавным не показалось.

— Я бы посоветовала вам на будущее быть более внимательным.

— Мне очень жаль.

— Мы в курсе, что вам очень жаль.

Блин.

Пока я ждал пяти часов, у меня уже подвело живот. Не от голода. От нервов.

Я решил, что пора с этим кончать.

Даже не идти с Эйлин в ресторан. Быстро и как можно деликатнее объясниться — и со всем покончить.

Я готовился к этому часов, наверное, с четырех. Не мог заниматься, не мог сосредоточиться ни на чем, кроме предстоящего объяснения.

В голове я постоянно прокручивал свою речь.

Но все мои заготовки казались мне какими-то убогими.

Да выложи ей всю правду, думал я. Она все поймет.

Поймет она, как же.

Я буквально видел боль в ее глазах. Слезы. Слышал, как она говорит:

«Но, Эдди, я люблю тебя. Я думала, что ты меня тоже любишь.»

Или:

«А не поздновато ли спохватился?»

Или:

«Сперва выебал, а потом наебал, так?»

Или:

«Да пошел ты, брехло паршивое!»

Я воображал еще уйму других эпитетов, коими она меня наградит… И все — нелестные. Временами я представлял, как пытаюсь ее успокоить. Временами — как выхожу из себя:

«Прошлой ночью ты просто меня соблазнила. Ты все спланировала заранее. Решила, раз Холли нет, меня приватизировать. А я сдуру возьми, да поддайся. А тебе только того и надо. Как бы не так. Все кончено. Больше такого не повторится. Я НЕ ХОЧУ тебя!»

От таких мыслей я весь съеживался.

И вот уже пять часов…

Я продолжал вариться в собственном соку.

Потрясающе! Теперь она еще и опаздывает! Она даже поторопиться ради меня не в состоянии. Ну что ж, это упрощает дело.

В десять минут шестого зажужжал домофон, и у меня скрутило живот. С колотящимся сердцем я подошел. Ноги подкашивались. Меня всего колотило. Я нажал кнопку и выдавил:

— Да?

— Это я.

— Отлично. Открываю.

Я нажал на кнопку. Открыл дверь квартиры и стал дожидаться Эйлин.

Я услышал ее тихое «Здрасте», адресованное, очевидно, Фишерам, мимо двери которых она проходила. Затем ее торопливые шаги послышались на лестнице. Она поднялась на площадку и, просияв, устремилась ко мне.

На ней была белая блузка с закатанными по локоть рукавами, коротенькая клетчатая юбочка, трепетавшая на бедрах, зеленые гольфы и легкие мокасины.

— Я соскучилась, — сказала она и шагнула ко мне в объятия. Стиснула меня изо всех сил, прижимаясь всем телом, потом слегка ослабила хватку и нежно поцеловала меня в губы.

— Дико извиняюсь за опоздание, — сказала она. — Не могла завести машину.

— Ничего страшного.

— Думаю, обед отменяется. Разве что ты не против пойти в ресторан пешком.

— А сюда-то ты как добралась?

— Пешком. Потому и опоздала немножко.

— А-а-а.

— Хорошо еще, вышла заранее, а то бы пришла совсем поздно.

— А что случилось с твоей машиной?

— Не иначе сел аккумулятор, — и она скорчила такую потешную рожицу, что я не мог не улыбнуться. — Я прошлой ночью фары не выключила.

— Как тебя так угораздило?

— Просто голова была другим забита, — она тихо рассмеялась и снова поцеловала меня. — Но если хочешь, можем пойти в этот ресторан пешком. Может, будет даже весело.

— Семь миль, — напомнил я ей.

— М-м-м. А может, и не весело. А в общей сложности — четырнадцать, да?

— Можем пойти куда-нибудь поближе, — предложил я.

— А что если заказать пиццу на дом?

На меня опять нахлынули воспоминания. Сколько раз я заказывал пиццу для нас с Холли, потому что нам не хотелось никуда идти.

Несколько раз с нами была и Эйлин.

— Можно, я думаю, — согласился я.

Мы сошлись на пицце пеперрони, я позвонил и сделал заказ.

— Через полчаса, — сообщил я Эйлин.

— Есть идея. Ты тут посиди, а я быстренько сбегаю, куплю бутылочку вина. И мы устроим вечеринку.

— Я несовершеннолетний.

— Так, я знаю. Маленький ты мой, бедненький, — улыбаясь, она потрепала меня по щеке. — А я-то на что? Я мигом, одна нога здесь, другая там.

И она убежала.

Я отыскал бумажник, достал деньги, чтобы хватило на пиццу и чаевые. Потом развалился на диване и уставился в потолок.

Я не могу сейчас ее отшить, думал я. По-крайней мере нам надо сперва поужинать. Кой смысл разрушить все прямо сейчас? Съедим пиццу, выпьем вина. После этого будет проще.

Вскоре вернулась Эйлин с бутылкой «Мерло» и пиццей.

— Мы поспели одновременно, — объяснила она мне.

Я попытался отдать ей деньги, но она энергично замотала головой.

— Не-не. Это за мой счет.

— Нет, за мой.

— Слушай, это была моя идея. Так что и угощение мое.

— Нет, брось. Возьми деньги.

— Заплатишь в следующий раз.

Как будто он будет, этот «следующий раз».

— Ладно, хорошо, — пробормотал я.

Я открыл бутылку. За неимением бокалов, взял два высоких стакана и наполнил их вином до половины.

— Где кушать будем? — поинтересовалась Эйлин.

Мы с Холли обычно ели пиццу в жилой комнате, усаживаясь на пол и скрестив ноги. Эйлин прекрасно это знала.

— Если хочешь, можно за столом, — сказала она.

— Вполне можно и на полу.

Она слегка нахмурилась.

— Ты уверен?

— Ну, если ты предпочитаешь за столом…

— Мне всегда нравилось на полу, — она тихонько хихикнула. — Я имею в виду, пиццу есть.

— Я так и понял.

Она снова засмеялась.

— Значит, на полу, — заключила она.

Итак, мы все перенесли в жилую комнату. Эйлин поставила коробку с пиццей на пол. Она уселась с одной стороны коробки, а я — напротив нее.

Взяв в руки стакан, она подалась вперед и произнесла тост:

— За хорошие времена, которые еще не до конца прошли.

— Годится, — согласился я.

Мы чокнулись и выпили. Эйлин открыла коробку с пиццей. От пиццы поднимался пар. Мы вытащили по кусочку, за которыми тянулись нити расплавленного сыра.

Пицца оказалась великолепной. Вино — прохладным и слегка терпким. Пока я ел и пил, мне стоило большого труда не глядеть на ноги Эйлин. До колен их скрывали зеленые гольфы, а от колен и выше они были обнажены.

— Ну и как идет Шекспира? — спросила она.

— На пару минут опоздал.

— Ого-го!

— А потом никак не мог сосредоточиться. Мои мысли все время где-то гуляли.

— Подозреваю, спал ты прошлой ночью плохо.

— А как ты? — спросил я.

Она потрясла головой.

— Это все, что я могла делать, чтобы не уснуть на моих десятичасовых. Попробовала после подремать занятий, но уснуть так и не смогла. Думаю, слишком была взвинчена.

— Взвинчена? Чем?

— А ты как думаешь?

В ответ я просто посмотрел на нее.

Внезапно вспыхнув, она сказала:

— Я никогда не думала, что прошлой ночью все получится именно так. Я все думаю об этом… со стороны, наверное кажется, что все было подстроено. Но это совсем не так. Если ты думаешь, что я все это заранее спланировала… — она покачала головой. — Вовсе нет. Я просто хотела быть твоим другом, пыталась тебе помочь. Ты выглядел таким несчастным из-за Холли… Поэтому я и поехала в пышечную. А потом мне действительно надо было воспользоваться твоим сортиром. Может показаться, что это был предлог проникнуть в твою квартиру, но и это не так. Мне действительно приспичило. А потом… я даже не знаю, — она сделала глоток из своего стакана и пожала плечами. — Я внезапно… Я просто хотела как лучше. Для нас обоих. Я вдруг просто тебя возжелала. Ну и я… сам знаешь, сняла лишнее у тебя в ванной.

— Зато я определенно провел чудесную ночь.

— Рада это слышать, — лицо ее сделалось застенчивым. — Во всяком случае, я хочу, чтобы ты это знал. На тот случай, если тебя что-то удивляет. Ты не стал жертвой женского коварства. Ни в коем разе. — она глотнула еще вина.

— Я так никогда и не думал. Серьезно.

На мгновение у нее на лице промелькнула улыбка. А потом она сказала:

— Еще я хочу, чтобы ты знал… Я от тебя ничего не ожидаю. Я сделала это прошлой ночью не для того, чтобы заманить тебя в капкан. Так уж вышло, понимаешь? Это вовсе не означает, что теперь мы будем встречаться и все такое. Я не хочу навязываться, — по ее лицу проскользнула тень улыбки. — Повторения не будет.

— Все было не так уж и плохо.

— Рада это слышать. Но я все равно прекрасно знаю, что ты в меня не влюблен. Так? И я не ожидаю, что ты вдруг меня полюбишь. Я просто не могу занять место Холли. По крайней мере, в сердце. Я это знаю. И не стремлюсь.

— А к чему ты стремишься?

— Я просто… — глаза у нее заблестели. — Мне просто не хотелось, чтобы ты чувствовал себя несчастным, понимаешь? — она вытерла глаза тыльной стороной ладони. — Мне больно видеть… что она с тобой сделала. И видеть тебя таким… одиноким и отчаявшимся. Мне просто больно это видеть. Я лишь хочу, чтобы ты был счастлив, а не… — И тут она разрыдалась. — Черт! — выдохнула она.

Яростно помотав головой, она поставила стакан и поднялась.

Когда она направилась к двери, я тоже встал.

— Эйлин…

— Мне… мне надо идти. Извини, — она открыла дверь.

Я устремился к ней, но она подняла руку.

— Не надо, — сказала она. — Не стоит.

Я остановился.

Она стояла в дверях спиной к коридору, плача и качая головой.

— Я пришла сюда не затем… В общем, не бери в голову. Я чувствую себя… такой дурой. Извини. Я даже не знаю… о чем я тогда только думала.

— А что тут думать, — сказал я. — Может, зайдешь обратно? Доедим пиццу, вино допьем.

— Нет, — она подняла голову, шмыгнула носом и вытерла глаза. — Господи! Извини. Я лучше пойду.

Она внезапно осмотрелась. Потом, вскинув руку, будто полицейский-регулировщик, направилась туда, где оставила свою сумочку. Подобрала ее и по пути к дверям сказала:

— Как-нибудь еще увидимся. Надеюсь. Если ты захочешь.

— Если тебе так уж действительно надо идти, — сказал я, — то дай хоть провожу.

Она покачала головой.

— Все нормально. Не утруждайся. Мне хочется… да, не обращай внимания… Я никогда не собиралась… навязываться.

— Да ты и не навязываешься.

— Ну да. Ну да.

Она попятилась к дверям, продолжая всхлипывать. Махнула мне рукой на прощанье, отвернулась и поспешила по коридору.

А я просто стоял и глазел на опустевший дверной проем.

Я вообще не понимал, что сейчас произошло. С Эйлин явно творилось неладное. Я никогда раньше не видел ее такой, и теперь был потрясен и растерян. А еще чувствовал себя виноватым.

Наверное, следовало ее удержать.

Она наверняка надеялась, что я ее остановлю, а я этого не сделал.

Я еще успею ее догнать.

Но она ведь сама сказала, что не надо.

А может, она надеялась, что я не послушаюсь. Может, именно этого от меня и ждала.

— Ну уж не сегодня, — буркнул я и закрыл дверь.

Я съел еще пиццы и запил вином, гадая, вернется ли Эйлин. Она вполне могла пройти пару кварталов, передумать и повернуть обратно. Кто знает?

В любой момент домофон может зажужжать.

Если это произойдет, то Эйлин поднимется сюда, извинится за свое странное поведение, и наш совместный вечер, вполне возможно, закончится в моей постели. Вспоминая как она выглядела и что я чувствовал прошлой ночью, я начал надеяться, что она вернется.

Если бы я не позволил ей уйти. Или побежал вслед за ней. Сейчас мы оба уже были бы голышом…

Но тогда мне от нее не отделаться.

По крайней мере, на сегодняшний вечер.

Если сейчас загудит домофон, думал я, прощай все мои планы.

Быть может, так было бы и к лучшему, ибо мои планы меня пугали.

В бутылке еще оставалось вино, поэтому я заткнул ее пробкой. Поставил бутылку и остатки пиццы в холодильник. С момента ухода Эйлин прошло около двадцати минут.

Я сел и решил немного почитать Кольриджа, но под хмельком мысли путались. Я лишь напрасно тратил время, а посему отложил книгу и пошел в спальню. Часы на ночном столике показывали десять минут восьмого. Я поставил будильник на одиннадцать вечера, стянул одежду, выключил свет и забрался в кровать.

БЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗ!

Я обнаружил себя в полной темноте.

Сперва я решил, что кто-то звонит по домофону. Холли? Холли здесь? Надежда мелькнула и тут же исчезла. Это не может быть Холли, сообразил я. С ней все кончено. Это Эйлин. В конце концов, Эйлин вернулась. Я впущу ее, и мы займемся любовью.

Но почти сразу же до меня дошло, что никто мне не звонит. Это будильник.

Пора вставать и идти навстречу приключениям.

Я протянул руку и выключил будильник. Выбрался из кровати. Пока я пересекал комнату, чтобы включить свет, меня бил легкий озноб. Воздух в комнате был прохладен, но истинной причиной было, полагаю, нервное напряжение.

Я натянул трусы, синие джинсы, темно синюю рубашку, носки и кожаные высокие туристические ботинки.

Присел на край кровати чтобы зашнуровать ботинки, и вдруг передумал. Они отлично подходили для длительной прогулки, но что если придется побегать?

Так что я снял ботинки, отставил в сторону и выбрал кеды «Рибок».

Хотел было взять бумажник, но потом передумал. В бумажнике полно документов, по которым легко установить мою личность: права, студенческий билет, кредитные карточки…

А как быть с деньгами?

Да все давно закрыто.

А пышечная «Данди»?

Я вытащил из бумажника десятку, сложил ее и запихнул в задний карман джинсов.

Что еще?

Из бумажника мне больше ничего не надо. Но прежде чем выйти из спальни, я засунул в карман свой швейцарский армейский нож и пятифутовый фонарь «Маглайт». Оба прекрасно уместились в передних карманах джинсов. В гостиной я прихватил ключи.

Что еще?

Бумагу и ручку: вдруг понадобится что-то записать?

Я вырвал линованный листок бумаги из тетрадки, сложил наподобие носового платка и сунул в задний карман брюк. В передний запихнул пару шариковых ручек.

Что еще?

Маска?

На кой черт мне еще и маска?

Покачав головой, я вышел в коридор.

Внизу дверь в апартаменты Фишеров была открыта. Я собирался проигнорировать пожилую пару, но в последний момент решил, что это будет грубость. Поэтому, проходя мимо, я повернул голову в их сторону, вежливо кивнул и улыбнулся.

Миссис Фишер нигде не было видно, а вот мистер выглянул из своего кресла (поставленного так, чтобы обозревать коридор) и окликнул меня:

— Эгей, Эдди!

Пришлось остановиться.

— Добрый вечер, мистер Фишер.

— Как дела?

— Неплохо. А как у вас с миссис Фишер?

— Жаловаться не на что. Я тут днем видел твои подружку Эйлин. Полакомились пиццей, да?

— Да, было очень вкусно. Ну, мне надо бежать. Увидимся позже, мистер Фишер.

— Желаю весело провести время, сынок.

— Спасибо, — поблагодарил я и ретировался.

На улице царила благодать — стоял свежий октябрьский вечер. Легкий прохладный ветерок, благоухающий ароматом каминных труб, подхватывал падающие с деревьев листья и гнал вдоль дороги.

Я отметил для себя эту картину… отчасти потому, что считаю себя будущим писателем, а отчасти — чтобы не думать об истинной причине своего похода.

Если вы задумали нечто сомнительное, лучше об этом не думать, иначе перетрусите.

Да ничего сомнительного я не задумал, убеждал я себя. Просто гуляю.

До улицы Франклина.

Ну так у нас свободная страна. Тротуары — общественное достояние. Я имею полное право гулять по улице Франклина. Никого не трогаю — порядочный студент, вышел вечерком по своим делам, может, я в «Данди» собрался.

Законов никаких не нарушаю.

Никто (кроме Эйлин) не знает, что у меня разбито сердце. И никто в целом мире (кроме меня) не знает, что в глубине моего разбитого сердца ютится надежда отыскать одну девушку.

Прошлой ночью она просто гуляла. Каким-то чудом ее путь пересекся с моим, словно чья-то высшая воля свела нас во времени и пространстве.

Я был совершенно уверен, что этого больше не повторится.

И все же я собирался ждать ее этим вечером — в том же месте, в тот же час.

Шагая по улице, я глядел в оба. Мне совершенно не хотелось внезапно столкнуться с собакой или ведьмой-велосипедисткой.

Старушка, небось, и мухи не обидит, убеждал я себя. Быть может, при ближнем знакомстве она оказалась бы милейшей особой.

Ага, конечно.

Ду пусть она хоть мать Тереза, а заботило меня лишь одно: не попасться ей на глаза. Мне вовсе не хотелось, чтобы она вновь пронеслась мимо меня, напугав до усрачки велосипедным звонком… достаточно близко, чтобы меня коснуться.

Что, если она и впрямь до меня дотронется?

От одной мысли о ней по спине у меня побежали мурашки, и я начал ее высматривать.

Как говорил Фальстаф: «Главное достоинство храбрости — благоразумие, и именно оно спасло мне жизнь».[7]

Избежать встречи с велосипедной ведьмой — не вопрос жизни и смерти, но так мне будет гораздо спокойнее. Поэтому за несколько кварталов до места нашей вчерашней встречи я свернул на улицу Франклина.

Здесь мне нравилось куда больше. Я не только ушел с ведьминой территории — я вступил на территорию девушки.

Я продолжал глядеть в оба, но уже не из страха, а в надежде обнаружить таинственную незнакомку.

Я шел медленно, озираясь по сторонам, то и дело оглядываясь назад.

Наконец, я достиг переулка, где впервые ее увидел. Я остановился на углу и огляделся.

Она все не шла.

Никто не шел — и не ехал, ни на машине… ни на велосипеде.

Казалось, я единственная живая душа во всей округе.

Хотя час был поздний, я явно пришел слишком рано. Прошлой ночью я не очень-то следил за временем, но девушка появилась где-то между пятнадцатью минутами и половиной первого. По моим прикидкам на наручных часах было пять минут первого.

Скорее всего, ее не будет еще как минимум минут десять.

Десять минут. Большинству из нас кажется, что это всего ничего. За десять минут ничего толком и не успеешь. С другой стороны, за десять минут можно принять душ. Стейк тоже жарится десять минут, а то и меньше. За десять минут здоровый человек проходит больше полумили. На скоростном шоссе за десять минут можно отмотать десяток миль.

Но попробуйте провести эти десять минут на улице посреди ночи — они вам покажутся вечностью.

Меня хватило только на пять. За это время мимо проехало шесть машин. Косматый мужичина, в шортах и кроссовках, но без рубашки, протрусил вверх по улице Франклина, не обратив на меня никакого внимания. Пару раз в ближайших домах звонил телефон. Какая-то женщина прокричала «Только посмей!» и три или четыре раза хлопнула дверью. Дорогу перебежали две кошки. И один опоссум.

Затем появилась какая-то девица. Она направлялась как раз в мою сторону, а вокруг нее свободно кружили две немецкие овчарки. Я не мог точно сказать, есть ли у них поводки, а выяснять на практике совершенно не хотелось.

Покинув свой пост, я повернул на углу направо и боковой улочкой двинулся на восток.

Это была Кленовая улица.

Прошлой ночью незнакомка появилась именно оттуда. Если мне повезет, я смогу встретить ее, и не встретить собак.

Около десяти минут я шел по Кленовой улице. Девушки я не встретил, зато оказался в самом захудалом квартале города. Одноэтажные домики обиты дранкой, дворы огорожены только цепями, и брехливые псины стерегли копившийся в них мусор. Похоже, что люди в этой части города никогда ничего не выбрасывали. Когда вещь переставала приносить пользу, они просто выносили ее во двор. Большинство дворов было завалено старыми стульями, изношенными диванными подушками, старыми телевизорами, унитазами, шинами, а порою встречались и целые автомобили.

Одному Богу известно, с какими типами можно столкнуться в таком райончике.

По счастью, на данный момент никого на улице не было.

За железной дорогой Кленовая улица вела в темный подземный переход, и я решил вернуться на улицу Франклина. На обратном пути я прибавил шагу.

Когда я достиг перекрестка Кленовой и Франклина, было уже без двадцати час.

Неужто я ее пропустил?

Может, немножко опаздывает, подумал я.

А может, прошлой ночью мы встретились совершенно случайно, и этим путем она шла в первый и последний раз.

Опять же, она может гулять здесь регулярно, но, допустим, раз в неделю.

Я посмотрел в одну сторону. Потом в другую. Огляделся кругом.

Где же ты? Где же ты?

Где-то же ты есть, говорил я себе. И я найду тебя.

Уж коль Ахав прошел семь морей и нашел-таки своего белого кита,[8]разве не смогу я найти одну девушку в таком маленьком городишке, как Вилльмингтон?

Я подошел к ее дому с противоположной стороны улицы и, как бы случайно, осмотрел его, проходя мимо.

Крыльцо и все окна были погружены в темноту, как и прошлой ночью.

Может, девушка все еще на пути домой?

А, может, уже вернулась?

Возможно, она и вовсе никуда сегодня не выходила, а легла спать пораньше.

Может, лежит себе там, в темной комнате наверху, и крепко спит?

Не решаясь остановиться и продолжить наблюдение за домом, я проследовал к ближайшему перекрестку. Я перешел на ее сторону улицы, приблизился к следующему перекрестку, свернул направо и двинулся на юг вдоль задней стороны дома. На углу я снова повернул направо и вернулся на улицу Франклина. Теперь я приближался к дому уже по ее стороне улицы.

Когда я был уже возле самого дома, на первом этаже вспыхнул свет.

У меня екнуло сердце. А потом припустило дурным галопом. Я подошел к дорожке, ведущей к соседнему дому, огляделся, чтобы убедиться, что меня никто не видит, и нырнул в просвет между кустами.

Мерцающее окно притягивало меня, словно клад с несметными сокровищами.

Еще ни разу в жизни я не подкрадывался к окнам, чтобы за кем-то шпионить. Нельзя сказать, что это искушение никогда меня не посещало. Но страх быть пойманным всегда пересиливал нездоровое любопытство.

Сегодня же ночью все изменилось. Не столько потому, что мой внутренний мир разрушила потеря Холли, сколько из-за того, что я был очарован таинственной незнакомкой, и не мог не заглянуть в ее окно.

Приблизившись к окну, я совершенно обмяк от страха. Я дрожал всем телом. Под свитером пот лил с меня ручьями. Трусы прилипли к вспотевшей заднице. Причиндалы, судя по ощущениям, старались втянуться и исчезнуть.

Отчасти тому виною был страх быть застигнутым. Но куда сильнее был страх перед самим собой — ибо я не мог заставить себя остановиться. Плюс ужасное, режущее нервы предвкушение того, что я могу увидеть в окно.

Кто-то же включил свет и все еще находился там.

Кто-то же был в этой комнате.

Девушка?

Задыхаясь и дрожа я огляделся, дабы убедиться, что никто за мной не наблюдает. Затем я подобрался еще ближе к окну. Дом был с высоким фундаментом, и окна находились слишком для меня высоко.

Встав у левого угла дома, я осторожно зацепился кончиками пальцев за подоконник и приподнялся на цыпочках.

А что, если она вдруг посмотрит прямо на меня?

Она не посмотрела.

Заглянув через стекло в нижнем углу окна, я увидел женщину, которая стояла на освещенной кухне, привалившись спиною к раковине. В левой руке у нее была бутылка с текилой. Держа бутылку за горлышко, она сделала глоток, опустила руку и просто уставилась в никуда.

На окно она внимания не обратила.

Она не выглядела расстроенной, или встревоженной, или несчастной. Непохоже было, что она наведалась в кухню украдкой сделать несколько глотков спиртного. Скорее ей просто захотелось отведать текилы. Она выглядела спокойно и даже томно.

Может, это девушкина мать?

Навряд ли. Моей девушке-загадке было как минимум восемнадцать, а этой женщине не дашь больше тридцати.

Ее сестра?

Кем бы она не приходилась моей девушке, она определенно была хороша. Даже без прически и макияжа она многим дала бы фору. Фигура у нее была что надо, и белая ночная рубашка этого почти не скрывала. Коротенькая ночнушка едва доходила ей до середины бедер, а вырез был такой глубокий, что открывал кожу между грудей и даже на пару дюймов ниже.

Вдобавок, она просвечивала… материал был такой нежный и тонкий, что я мог видеть все. Ее соски были большими, темными и стояли торчком. На левом бедре была вытатуирована, кажется, божья коровка. И, перефразируя, Микки Спиллейна, я увидел, что она натуральная блондинка.

Мое мужское достоинство начало выходить из сморщенного состояния. Причем очень быстро.

Она подняла бутылку с текилой и сделала еще один глоток. Когда она опустила руку с бутылкой, с левого плеча сползла бретелька и повисла в районе локтя. Ночная рубашка обнажила левую грудь.

Черт возьми! — только и подумал я.

Очевидно, ее совершенно не беспокоило, что одна грудь у нее обнажена. Да и с чего бы? Она сидит на кухне посреди ночи, и понятия не имеет, что кто-то может подглядывать за ней через окошко.

Понятия не имеет, что я в этот момент шпионю за ней, с каждым мгновением все больше возбуждаясь.

Когда она поднесла бутылку ко рту для очередного глотка, бретелька лишь чуть-чуть приподнялась. Поднятая рука с бутылкой закрывала от меня ее грудь. Потом я увидел ее снова.

Я знал, что мне следовало бы отвернуться. Отвернуться?! Улепетывать!

Я вторгся на частную территорию этой женщины, глазел на нее и нарушал закон.

Я, должно быть, чокнулся — в окна подглядывать!

Но я делал это ради таинственной девушки, а не этой знойной незнакомки.

Валить надо!

А я все не мог отвести от нее глаз.

Не могу я сейчас уйти, думал я. Не могу, пока она стоит тут и смотрит в сторону.

Но тут ее голова начала поворачиваться уже ко мне.

Я нырнул вниз и убрал пальцы с подоконника.

Что, если она меня увидела?

Вроде бы я присел достаточно быстро. Да и трудно увидеть что-нибудь из окна ночью, особенно из ярко освещенного помещения, когда снаружи кромешная темнота. Чаще всего вы можете полюбоваться лишь своим отражением на темном фоне.

Но моя физиономия торчала прямо в окне, да еще и озаренная светом из кухни.

Она вполне могла меня увидеть.

Пригибаясь, я начал пробираться вдоль стены к фасаду. Удалившись на безопасное расстояние от окна, я нырнул в просвет между кустами. Присев в кустах на корточки, огляделся. Никого не было видно, поэтому я вышел на дорожку к соседнему дому.

Оказавшись на дорожке, я свернул направо… обратно к дому. Это был отчаянный шаг. На моем месте любой устремился бы в противоположном направлении. Но в тот момент я испытывал безрассудную удаль. И сгорал от любопытства. И я двинулся по тротуару вдоль кустов.

Кухонное окно все так же мерцало.

Остальная часть дома была по-прежнему погружена во тьму.

Видела ли меня женщина?

Внезапно я усомнился.

В какой-то миг я даже подумывал прокрасться к окну и глянуть еще разок.

Не искушай судьбу.

К тому же, я уже обогнул дом.

Когда я подходил к перекрестку, в двух кварталах к северу от меня на улицу Франклина вывернула машина.

Патрульный автомобиль?

У меня душа ушла в пятки.

Женщина вполне могла вызвать полицейских. А может, это сделал кто-нибудь из соседей.

Некогда рассуждать.

Я шмыгнул на ближайшую дорожку, поспешил к припаркованной там машине, встал на колени и пригнулся. Вскоре рокот двигателя заглушил все прочие ночные звуки. Он неумолимо нарастал.

Несмотря на укрытие, возбуждение в моей душе боролось со страхом. Мне хотелось завизжать от ужаса, и в то же время так и тянуло захихикать.

Автомобиль вроде бы миновал подъездную дорожку. Я слышал не только шум двигателя, но и шуршанье шин по дороге, и тихую музыку, играющую в салоне. Гарт Брукс пел «Танец».

Я рискнул выглянуть.

Это была большая машина с откидным верхом, а за рулем сидел какой-то парень.

Ложная тревога.

Но это еще не значит, что кто-нибудь не вызвал полицию. Патрульная машина может возникнуть в любой момент. Если я сейчас вылезу из своего укрытия, меня возьмут тепленьким.

Я решил переждать за машиной еще десять минут. Если копы за это время не покажутся, я смогу быть уверен, что никто на меня не донес.

Мои наручные часы показывали десять минут второго.

Стоять коленями на асфальте было неудобно, поэтому я развернулся и сел, прислонившись спиной к машине. И застыл в ожидании.

Десять минут. Снова.

Я устроился поудобнее, скрестил ноги и подумал, как это странно — прятаться за чьей-то машиной во дворе чужого дома, да еще и в такой час. Что подумала бы Холли?

Я ведь из-за тебя здесь сижу, грязная потаскушка. Если я буду схвачен копами… или убит… это будет твоя вина.

Я надеялся, что угрызения совести после этого будут терзать ее долгие годы.

Глухой номер. Да насрать ей, что со мной случится. Может, так было всегда.

Неправда, подумал я. Надо быть к ней справедливым. Она обо мне заботилась.

Только не очень-то усердно. Особенно после того, как сбежала к Сэру-Херу-Джею-Джею.

Да чтоб ее черти съели.

Ты же это не всерьез, подумал я.

Конечно нет.

Взгляни позитивно, подумал я. Не брось она меня, я бы прошлой ночью не пошел слоняться по улицам, никогда бы не встретил таинственную девушку.

Да и женщину бы не увидел.

Сучка оказала мне услугу. Мне следует ее благодарить.

И пока я сидел за машиной, занятый этими мыслями, какая-то часть меня пыталась постичь нового Эда Логана… сентиментального, надутого, инфантильного… и полубезумного.

Неужто я сошел с ума?

Только сумасшедший будет выставлять будильник, вставать среди ночи и идти через весь город в поисках девушки, которую преследовал прошлой ночью. А по дороге залезет в чужой двор — поглазеть на полуголую незнакомую женщину.

Ни с того ни с сего я превратился в Тома Подгляду.

Что ж дальше-то будет?

Лучшее из возможного — я вернусь домой, подумал я. Ну ее, эту затею. Вернусь домой и лягу спать. Утром встану и пойду на занятия. Буду учиться. Буду крутить с Эйлин. Посмотрим правде в глаза: она во всех отношениях лучше Холли.

Я вспомнил прошлую ночь с Эйлин. Удивление, когда я обнаружил, что она потихоньку сняла свой лифчик. Удовольствие, которое испытал, запустив руку в ее джинсы и скользнув пальцами в ее влажное тепло. Как она, влажная и горячая, скользила вниз, медленно насаживаясь на меня.

Разве сравнится с этим какая-то случайно встреченная незнакомка?

Разве может быть созерцание женщины в ночнушке (пусть и с оголенной грудью) затмить то, что было у нас с Эйлин?

Совсем спятил, подумал я.

Дальше некуда.

Я взглянул на наручные часы. Прошло уже двадцать минут, так что я спокойно вылез из своего укрытия. На первом же углу я свернул направо. На следующем перекрестке опять повернул направо и вышел на улицу Франклина.

Поворот налево привел бы меня к моему дому.

А поворот направо — к дому той девушки.

Естественно, я повернул направо.

Если свет еще горит, сказал я себе, я не буду подходить и заглядывать. Я просто пройду мимо. Я не хочу больше подглядывать.

Свет на кухне был выключен.

С чувством облегчения и разочарования я прошел мимо.

А живет ли она здесь? — размышлял я, шагая по улице Франклина на север. Это должен быть ее дом — я же видел, как она туда зашла.

Однако позже я увидел ее уже в нескольких кварталах отсюда — когда Эйлин увозила меня из пышечной. Что могла делать девушка на улице — буквально через час после того, как пробралась в дом?

Может, дом не ее?

Прошлой ночью я решил, что она возвращается после свидания с возлюбленным. А что, если я был неправ с самого начала? Может, она прошмыгнула домой не к себе, а к любовнику?

Вполне возможно.

А если это так, то кто же ее любовник? Муж женщины, которую я видел на кухне? Тогда понятно, почему она пьет.

А что, если это у них любовь?

Боже упаси!

Что, если никакого мужа нет? Женщина живет в доме одна, а девушка ходит к ней по ночам. Это объяснило бы, почему женщина в такой час отправилась на кухню — решила немножко выпить перед приходом гостьи. А может быть, девушка задержалась, и женщина начала волноваться.

И девушка сейчас там?

Когда я несколько минут назад проходил мимо дома, свет на кухне был погашен. Или женщина достаточно уже выпила и отправилась спать, или девушка наконец пришла.

Я представил себе их вместе на кухне. Девушка, возможно, глотнет текилы. Потом поцелует женщину в губы. Потом положит руку на ее обнаженную грудь.

Представив себе эту картину, я здорово возбудился.

А не вернуться ли мне туда?

А не спятил ли ты?

Забудь об этом, сказал я себе. А уж если они пара лесбиянок, то забыть необходимо. Ни с одной из них у меня нет ни малейшего шанса.

Это самое лучшее, подумал я. Забыть всю эту ерунду, пока не влип по уши.

Иди домой.

А почему бы не заглянуть сначала в «Данди»?

И вторую ночь подряд обжираться сладкими пончиками? Плохая идея.

Но сейчас это место казалось тихой, безопасной гаванью. Просто посидеть там, прихлебывая кофеек и набираясь сил перед обратной дорогой.

А если там Эйлин?

Не может ее там быть, сказал я себе.

Вполне может. Если она захочет меня найти, то будет искать именно там.

Я почти уже отказался от похода в «Данди». Но эта идея крепко засела у меня в голове. Да и вряд ли Эйлин будет там.

Я загляну, прежде чем войти.

А если она и там — тоже неплохо. Она обо мне заботится. Она отвезет меня домой. Мы поднимемся в мою квартиру, и какая разница, что она не Холли… какая разница, что я ее не люблю?

Чтобы избежать освещенной витрины, я продолжал идти по улице Франклина и пересек ее не раньше, чем миновал «Данди». Я прошелся на запад по пустырю, рядом с боковой улочкой, на которой Эйлин в прошлую ночь парковала свою машину.

Сегодня ее машины там не было.

Но я все равно посмотрел на окна пышечной. Там было всего два посетителя, и оба сидели поодаль друг от друга. И оба — мужчины. Так что я зашел. По пути к прилавку я бросил взгляд на витрину. Там выстроились с полдюжины глазированных классических пончиков, хрустящих, румяных, блестящих.

Выглядели они божественно.

Черта с два, эдак я быстро стану жиртрестом.

Продавец подошел к прилавку.

— Чего желаете?

— Кофе и два старомодных с глазурью.

Ну стану жиртрестом, и что?

Меня что, Холли разлюбит?

— Здесь или с собой? — спросил продавец.

— Здесь.

Мне стало интересно, помнит ли он меня по прошлой ночи. А если помнит, то не любопытствует ли насчет Эйлин, не удивляет ли его то, что сегодня я пришел без нее?

Он, небось, всякого навидался, подумал я.

Я расплатился, взял кофе и пончики, и задумался, куда бы присесть. Хотелось бы находиться подальше от тех двух незнакомцев. Впрочем, оба сидели далеко от столика, который прошлой ночью заняли мы с Эйлин.

И от того, который мы делили с Холли, весенним вечером прошлого года.

Это не я тебя брошу. Это ты меня бросишь.

За этим столиком призрак. Призрак моей потерянной любви — не мертвой, но все равно потерянной.

Аппетит сразу отправился ко всем чертям.

Я направился к столику в противоположном углу зала, подальше от того, за которым мы сидели с Холли… к тому, что находился через один столик от нашего вчерашнего места — сейчас оно было прямо передо мной. Но это не страшно — воспоминания о прошлой ночи не вызывали боль.

Напротив, они даже очень приятные.

Я взял пластиковую чашку, подул на нее и поднес к губам. Глаза и нос обдало жаром. Когда я попробовал сделать глоток, то обнаружил, что кофе слишком горячий. Я поставил стаканчик на стол.

Кто-то прошел мимо меня.

Я поднял глаза. Мужчина остановился, обернулся и улыбнулся, глядя на меня сверху вниз. Когда я входил, его тут не было. Должно быть, зашел уже вслед за мной.

— Я бы выпил чашечку кофе, — сообщил он. — Лишним баксом не разживешься?

Чистый и ухоженный, он совершенно не походил на бродягу. Женщины, скорее всего, сочли бы его красавцем. С золотистыми волосами и точеными чертами лица, он словно сошел с обложки любовного романа. Одет он был в расстегнутую на груди рубашку из шамбре, заправленную в облегающие синие джинсы.

В нем не было ничего угрожающего… если не считать его просьбы.

А, может быть, еще эти глаза и улыбка. Его глаза были слишком проницательными, а улыбка слишком широкой, скособоченной и кривоватой. Зубы у него были ровные и белые, но мне показалось, будто их слишком много.

Внезапно мне захотелось убраться отсюда к чертовой матери. Но как же с моим кофе и пончиками?

А что, если этот малый последует за мною?

— Конечно, — ответил я, и хотя он просил всего лишь доллар, я достал из бумажника пять. — Возьмите и пончики тоже. — Когда я протягивал ему деньги, моя рука слегка дрожала.

— Спасибо, приятель.

Он подошел к прилавку.

Это всего лишь пять баксов, подумал я, вполне могу себе позволить.

На самом деле, мои родители — люди довольно обеспеченные. Деньги никогда не были для меня проблемой. Но я никогда не любил их просить. А уж тем более не следует просить денег у незнакомцев. Все равно что гоп-стоп… только со скрытой угрозой вместо ножа или пистолета.

Мужчина вернулся и уселся напротив.

Черт!

На мои деньги он купил чашечку кофе, пончик с желе и яблочную полоску.

— Как тебя звать? — спросил он.

— Эд.

— Спасибо за одолжение, Эд.

Одолжение, черт подери!

— Не стоит благодарности.

Хотя его покупки не стоили и трех долларов, сдачу он мне не вернул. А я не смел напомнить.

Он поднял чашку и прищурился, когда пар попал ему в глаза. Затем сделал несколько глотков и поставил чашку на стол.

— Ничего, что я тут сижу? — поинтересовался он.

— Нисколько, — солгал я.

— Рад слышать. Ты мне нравишься, Эд.

— Спасибо.

— Люблю таких парней.

— А.

О черт. Он голубой. Он ко мне клеится.

В нем не было ничего бабьего. Если на то пошло, он казался даже слишком мужественным.

Многие из них именно такие, подумал я.

Выглядел он сильным. Не качок, но мускулистый. И такие среди них не редкость.

— Я Рэнди, — сказал он.

— Очень приятно, Рэнди.

Он протянул руку через стол для рукопожатия. Я не хотел оскорбить его отказом, поэтому пожал ее. Его рука была больше моей. Хватка у него была крепкой — до боли.

Очень мило, подумал я.

Отпустив мою руку, он спросил:

— Живешь неподалеку?

Он что, ко мне домой напрашивается?

— Не совсем.

— Зашел перехватить?

Кивнув, я надкусил пончик. Корочка захрустела. Вкус, наверное, был отличный — если бы в тот момент я его ощущал.

Он надкусил свой пончик.

Я хлебнул кофе.

— А я думал, ты где-то тут живешь.

— Да?

— Я тебя вторую ночь подряд здесь вижу.

— Правда?

Что, интересно, он видел?

— Это все пончики, — сказал я и откусил еще кусок. — Вторую ночь за ними хожу.

— Как скажешь, — ответил Рэнди.

О, черт! Почему он так сказал? Что ему известно? Он следил за мной?

— Что-нибудь не так? — спросил я.

Сейчас скажет, что не любит подглядывающих извращенцев.

— Да все так. Я так, к слову. Разговор есть.

— Слушаю.

— Об той девушке.

О, Господи!

— Что о девушке?

— Она твоя подружка?

Кто, интересно, моя подружка? Которая девушка? Он меня провоцирует?

— Возможно, — неопределенно ответил я.

— Хороша, чертовка.

Я слегка кивнул. Может, Рэнди все-таки не гей.

— И фигурка что надо.

Это он об Эйлин? Похоже на то.

Он подался вперед и уставился мне в лицо. Его бледно-голубые глаза горели нездоровым вожделением.

— Она тебе «дает»?

Вероятно, он не вполне здоров.

Какой там! Полный псих.

Я не собирался говорить этому типу, что Эйлин мне, как он выразился, «дала». С другой стороны, мне не хватило мужества сказать, что это не его собачье дело.

— Нет, — ответил я.

— У вас типа платонические отношения?

— Что-то вроде.

— Разве ты ее не хочешь?

— Я такого не говорил.

— Девчонка что надо. А эти сиськи! Потрясные сиськи.

— Не надо так о ней говорить. Она замечательный человек.

— Чего ж ты ей не присунул, замечательному-то человечку? Пари держу — она горячая штучка. Горячая и сочная.

— Не знаю.

Я почти не притронулся к кофе и пончикам, но с радостью отказался бы от них вообще — лишь бы избавиться от этого человека. Меня останавливало лишь то, что лучше иметь с им дело в пышечной, нежели на темной безлюдной улице.

— Как ее имя? — спросил он.

— Сара.

— Сара? Славное имя. Вполне ей подходит. А фамилия?

— Ли, — чуть не брякнул я. Но так как я уже произнес букву Л, то проглотил И выдавил: — ЛаФарж.[9]

— Сара ЛаФарж?

Я кивнул.

— Сладкозвучное какое имечко.

— Ну да, — только и сказал я.

Почему-то то это «имечко» — то, как он это произнес — заставило меня насторожиться.

— А чего Сара ЛаФарж сегодня не с тобой? — осведомился он.

— У нее свои дела. Мы просто друзья. Мы не… не то чтобы парочка, понимаешь.

— Не твоя девушка, а сама прождала тебя здесь больше часа. Сидя одна, как перст.

— Не знал, что она так долго ждала, — заметил я.

Он кивнул.

— А потом появляешься ты! И рушишь все мои планы.

На меня нахлынула дурнота.

— Планы?

— Сам знаешь.

Я покачал головой.

— Мои планы на нее. На Сару.

— А.

— У меня на нее были особые планы. Прошлой ночью ты их порушил, а сейчас вот вернулся. Мои планы — тоже.

— Понял.

— Что ты понял?

— Ты хочешь… куда-нибудь с ней пойти?

— Я хочу куда-нибудь ей войти.

— Эй, слышь…

Он осклабился, показав ряд ровных, белоснежных зубов.

— Ей это понравится. Им всем нравится. Итак, где она живет?

Ничего страшного, дам ему ложный адрес. И я сказал:

— Давай напишу.

— У меня есть идея получше. Давай-ка ты меня сам туда отвезешь?

— У меня нет машины.

— У меня есть, — ответил Рэнди.

Машину он себе, значит, позволить может, а кофе с пончиками — нет.

— Даже если мы туда и приедем… она живет в доме с охраной. Ты не сможешь просто так войти и овладеть ею.

— Но к тебе же она выйдет, правда?

— Это… — я взглянул на часы. — Сейчас пятнадцать минут третьего.

— К тебе она выйдет.

Кивнув, я сказал:

— Наверное.

— Давай уже заканчивать с кофе и пончиками.

Я принялся за пончики. То же самое сделал и Рэнди. И, пока жевал, не переставал ухмыляться.

Я же, пока жевал, пытался собраться с мыслями. Главное, я никак не мог поверить, что такое могло случиться со мной. Или, в данном случае, с Эйлин.

Я не имею права отдать ее на откуп этому парню.

Я глубоко вздохнул и сказал:

— Не думаю, что это такая уж хорошая идея — идти к ней, Рэнди.

— А по мне — именно такая.

— Только не в этот час. Может быть, ты дашь мне свой телефон. Я могу завтра передать его ей, и…

— У меня нет телефона, Эд.

— Ну, мы могли бы назначить встречу.

— Ты думаешь, она пойдет?

— Конечно. Ну, наверное. Мы втроем могли бы встретиться за ланчем.

Он прищурился и кивнул.

— Мобыть-мобыть. Но чет я сомневаюсь. А вот в чем я не сомневаюсь, Эдди — что ты просто хочешь приберечь ее для себя. И никакого ланча не будет. Ты не хочешь чтобы я до нее и пальцем дотронулся. Верно я говорю?

— Вовсе нет. Если она захочет пойти с тобой на ланч, я буду только рад. Она же не моя подружка.

— Правда?

— Правда.

— Ну и поехали к ней.

Я посмотрел на него.

— Прямо сейчас.

— Но я же сказал…

— Я понял, что ты мне сказал. Поехали.

Я оглядел пышечную. Кроме нас с Рэнди остался всего один посетитель. Да и тот сидел к нам спиной. Продавца за прилавком тоже было не видать, вышел, наверное, в заднюю комнату.

— Пошли, — тихо сказал Рэнди.

Я кивнул.

— Но мне сперва надо в туалет.

— Прекрасно. Я пойду с тобой. Заодно и померяемся.

Я встал.

— Ладно, пошли, — сказал я. — Я уж потерплю.

— Вот и чудненько.

Он жестом предложил мне идти первым. Я направился к двери. Продавца все не было. Посетителю все явно было до лампочки. Я открыл дверь и вышел в ночь.

Рэнди вышел следом и схватил меня за руку. Крепко.

— Не думаю, что нам стоит это делать, — сказал я; пока он тащил меня по тротуару, Рэтт и Зельда глазели на нас из витрины антикварного магазина. — Я не шутил, когда говорил, что она живет в доме с охраной. Мы не сможем попасть туда. Я думаю, тебе следует отпустить меня и…

— Там поглядим.

У края тротуара был припаркован грузовичок-пикап «Тойота». Рэнди вытащил меня на улицу, открыл водительскую дверцу и сказал:

— Залазь и двигайся.

Пока я забирался в кабину пикапа, он удерживал меня за руку выше локтя. Затем он последовал за мной. Оказавшись за рулем, захлопнул водительскую дверцу. После чего рывком притянул меня к себе и чуть не уткнулся физиономией мне в лицо.

— Ты не забалуешь?

— Нет.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Хороший мальчик, — сказал он и вдруг поцеловал меня в губы.

Он что, МЕНЯ хочет?! А интерес к Эйлин — для отвода глаз?

Он запустил язык мне в рот.

Застонав, я крутанул головой. Его губы и язык скользнули мне по щеке. Когда я начал вытирать его слюни, он засмеялся.

— Как тебе это понравилось? — осведомился он.

Хватку он так и не разжал.

— Не очень, — только что не прохныкал я.

— Не достанешь мне Сару, получишь еще. С продолжением. Ты или она, Эдди. Так кто это будет?

— Она, — ответил я.

Рэнди отпустил мою руку, порылся в кармане джинсов и извлек связку ключей. Они тихонько позвякивали, когда он искал нужный. Затем он наклонился и вставил ключ в замок зажигания.

Как только он его повернул, я круто развернулся и пырнул его ручкой. Она пробила его джинсы и воткнулась в верхнюю часть бедра.

— А-А-АЙ-Й! — взвыл он.

Я распахнул пассажирскую дверь, выскочил на улицу и бросился наутек. Не по направлению к «Данди»: я прекрасно представлял, как Рэнди настигает меня там и тащит обратно — никто за меня не вступится. Вместо этого я обогнул кузов пикапа и помчался в ту сторону, откуда он приехал. Так всегда советуют делать — ведь водителю, чтобы пуститься в погоню, придется сперва развернуться.

Я бросил взгляд через плечо.

Вспыхнули тормозные огни.

Глядя вперед, я не мог видеть, как мчится за мной пикап, но прекрасно слышал его рев.

Справа была Пограничная улица, слева — ряды магазинов. Ни один не работал. Я пронесся мимо запертых дверей и витрин. Я мог бы метнуться в переулок, добежать до жилого квартала, а там попробовать смыться дворами… но до ближайшего переулка было далековато. Пока я буду бежать, Рэнди сто раз успеет меня сбить.

Пикап уже почти настиг меня — он ехал задом наперед, на одной скорости со мною. Пассажирская дверца была по-прежнему распахнута настежь. Еще немного к обочине, и он зацепится за бордюрный столбик или уличный фонарь.

Я думал, он будет выкрикивать мне вслед угрозы, но он молчал.

Не издавал ни звука, но и не отставал.

А ну как он вооружен?

Я резко остановился и бросился в обратном направлении. Он продолжал ехать задом вперед.

В тот миг, когда завизжали тормоза, я глянул в сторону магазинов и увидел темный закуток между зданиями — слишком узкий для пикапа Рэнди. Пробегая здесь в первый раз, я, должно быть, смотрел в другую сторону.

Я метнулся в закуток.

У меня за спиной вновь взвизгнули тормоза. Взвизгнули и покрышки, когда автомобиль занесло. Двигатель смолк.

Он решил преследовать меня пешком?

Хлопнула дверца.

Решил!

Я несся все быстрее. Промежуток между зданиями был в ширину не больше трех-четырех футов, и вымощен наподобие прогулочной дорожки. В самом конце виднелся просвет, очевидно, там здания заканчивались. А вот под моими ногами была кромешная тьма. Смотреть под ноги было бесполезно. Невидимый мусор хрустел и трещал у меня под кроссовками. Иногда я наступал на какие-то маленькие твердые предметы. Я споткнулся о пустую банку, и она с громким дребезжаньем отлетела в сторону. Хрустело битое стекло.

В любой момент что-нибудь могло зацепиться за ногу и отправить меня в затяжной полет — вперед головой.

Мне очень хотелось сбавить скорость, но я не осмеливался.

Рэнди меня преследовал, в этом у меня не было сомнения. Я слышал быстрый перестук его сапог за спиной. Ритм был неровный. Из-за раны, что ли?

Учитывая, как здорово я его пырнул — удивительно, как он вообще мог бежать.

Жаль, что я не ударил его своим швейцарским армейским ножом. Но нож лежал в левом переднем кармане джинсов. Я просто не смог бы достать его незаметно от Рэнди. А если бы он и не заметил, как я его достаю, то точно увидел бы, как я, проклиная все на свете, пытаюсь поддеть ногтем одно из лезвий!

Вот я воспользовался шариковой ручкой.

В глотку воткнуть надо было!

Ладно хоть он меня не догоняет. Пока. Да и вряд ли догонит.

Все обойдется, если у него нет пистолета.

Не должно быть, подумал я, иначе бы он давно открыл огонь. Или он не хочет шуметь?

Внезапно я на полной скорости во что-то врезался. Сперва я не понял, во что. Лишь опрокинув эту дрянь, и рухнув сверху, я понял — на ощупь, по скрежету и специфическому аромату — что это магазинная тележка, доверху набитая нехитрыми сокровищами какого-то бездомного господина.

Я и приземлился прямо на него. Он был бледный как покойник, и от него разило помойкой, и табачным дымом, и дерьмищем, и он заорал прямо мне в лицо. На ощупь его одежда казалась мокрым липким твидом.

Он сцапал меня за рубашку.

— Попался! — гаркнул он.

— Пусти!

Но он не отпускал. Я с маху дал ему по роже, он все-таки отпустил, я вскочил с него и устремился к просвету между зданиями. Как только я его достиг, у меня за спиной кто-то не то врезался в проклятую тележку, не то поддал ее ногой.

Я вылетел на освещенную аллею, повернул направо и помчался к перекрестку, расположенному в южном конце квартала. На бегу я то и дело оглядывался через плечо.

Рэнди и след простыл.

В начале аллеи я свернул налево и побежал через дорогу.

Никакого движения.

Ни машин, ни пешеходов.

Я побежал дальше, свернул в квартал налево и пробежал мимо первых двух жилых домов. Над крыльцом у них горел свет. Третий же дом оказался погружен в темноту. Его веранда не была остеклена. Двери не тоже не было, зато имелся козырек и деревянные перила около трех футов высотой. Возле них росли густые кусты.

Я подбежал к крыльцу, тихо поднялся по ступенькам и лег на пол за перилами. Теперь я был надежно укрыт от глаз прохожих.

Время от времени проезжали автомобили. Или грузовики. Я не решался выглянуть. Боялся, что это Рэнди рыщет в поисках меня на своем пикапе.

Ноя проторчал на крыльце уже с полчаса, а он все еще меня не нашел. Или не стал искать, или ему быстро надоело.

Посидим-ка еще с часик — на всякий пожарный.

Шесть раз по десять минут.

Время пройдет очень быстро, если я подремлю. Однако сна не было ни в одном глазу. Я сидел скрестив ноги и опираясь спиной на перила. За полчаса в такой позе я отсидел задницу, да и спина поднывала.

Справа от меня, примерно в восьми футах, с потолочной балки свисали на цепях старомодные качели.

Я подумал, что на них можно было бы вполне удобно улечься.

Но если я начну укладываться на качели, шум поднимется адский. Они и без меня поскрипывали.

Казалось, они покачиваются сами собой. Я решил, что это от ночного ветерка.

Сперва молчали, а потом вдруг пришли в движение, скрежеща и поскрипывая.

Но это было еще не самое страшное.

Примерно через пятнадцать минут сидения на крыльце, качели начали все больше и больше меня нервировать.

Несмотря на темноту, некоторые участки крыльца казались чуть светлее. Я вдруг перестал доверять своим глазам. Иногда, когда я бросал взгляд в сторону качелей, мне казалось, что на них кто-то сидит. Просто сидит — совершенно неподвижно, — и таращится на меня.

Я был совершенно уверен, что на качелях никого нет, но мандраж не проходил.

Я пытался не смотреть на них, но они прямо-таки притягивали мой взгляд… словно какая-то часть меня наслаждалась этой пыткой.

Если я собираюсь еще здесь сидеть, подумал я, то мне лучше успокоиться… подползти к качелям, дотронуться до них и убедиться, что никто на них не сидит.

Но что, если я протяну руку, и мои пальцы коснутся чьего-то колена? Или чья-то рука вдруг схватит меня за запястье?

Смешно. Такого боятся пятилетние дети, а мне-то все двадцать.

Просто удивительно, как быстро теряешь прожитые годы, оказавшись ночью в незнакомом месте, в темноте и одиночестве. Я чувствовал себя ребенком. Малышом, который поздно ночью лежит в своей кроватке — сна ни в одном глазу — и, не мигая, смотрит на приоткрытую дверь стенного шкафа, ожидая, когда оттуда вылезет страшилище и заковыляет к нему…

К черту Рэнди… кто там качается на качелях?

Никто, убеждал я себя. Никого там нет. Просто игра теней.

И тут этот «никто» зажег спичку.

В ее вспышке я мельком увидел старческое лицо, искаженное злорадством. А через мгновение спичка полетела в меня, под аккомпанемент издевательского хохотка.

Когда спичка прочертила во тьме огненную дугу и отскочила от рукава толстовки, все, на что меня хватило, это отчаянное:

— ИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ!!!

Затем я взвился, точно ужаленный, развернулся и перемахнул через перила крыльца. Не оглядываясь, я бросился через лужайку. Тротуар показался мне беговой дорожкой. Я несся, как спринтер, руки энергично работали, ноги просто мелькали, одежду трепал ветер, кроссовки стучали по бетону.

В конце квартала я соскочил с тротуара и пересек улицу. Добежав до середины следующего квартала, я постепенно перешел на шаг и оглянулся.

Позади — никого.

Если, конечно, не считать мурашек на спине… От бега я запыхался и взмок, но все равно мороз драл по коже. Мурашки бегали по всему телу — бедрам, яйцам, спине, соскам, затылку, макушке и лбу.

Боже всемогущий, подумал я. Я сидел на крыльце минут тридцать пять, а то и сорок… и все время рядом с ним! Почему он просто сидел?!

Что он там делал?

Любит, наверное, посидеть ночью на веранде, поглядеть, что в мире делается.

В три часа утра?

А почему бы и нет, черт подери, подумал я. Когда ж еще самая движуха-то?

Я нервно хохотнул.

Не сбавляя шаг, я полуобернулся, дабы убедиться, что никто не подходит ко мне сзади.

Горизонт, вроде, был чист.

Безо всякой причины, мне вдруг подумалось, что старик просто не мог слезть с качелей. Может быть, его разбил инсульт, или еще какая хворь приключилась, и близкие после ужина вывели его на улицу насладиться осенним вечером, да так про него и забыли, а сами улеглись спать.

Он не двигался и ничего не говорил потому, что попросту не мог. Лишь руки ему еще подчинялись. Спичка была эдаким сигналом тревоги.

Но хохотать-то зачем?

Да потому что он псих. Этот чертов городок ПЕРЕПОЛНЕН психами!

Не город такой, осадил я себя. Время такое. В столь поздний час, наверное, в любом городке полно сумасшедших. Все нормальные люди либо вкалывают в ночную смену, либо мирно спят в своих постелях. А полоумные правят бал.

Но что если этот старик действительно парализован? Я задумался. Может быть, он хотел попросить у меня помощи, а смех — все, на что он был способен.

Может, следует вернуться и проверить, что с ним?

— Блин! — пробормотал я.

Возвращаться категорически не хотелось. Но я чувствовал, что, наверное, должен.

Ну нет!

Раз уж он смог зажечь спичку и бросить ее в меня, значит мог дать знать о себе, когда я только появился на крыльце. Не прикован он к качелям; он просто рехнувшийся старый засранец с нездоровыми наклонностями.

Возвращаться я не стал.

В конце следующего квартала послышался гул мотора. Я оглянулся. Темноту за спиной прорезали яркие огни фар. Я не стал дожидаться, чтобы выяснить, не Рэнди ли это пикап… или пока огни не повернут в мою сторону… Я нырнул в густые кусты.

Выбравшись из зарослей с другой стороны, я очутился на краю лужайки. Впереди высился двухэтажный дом, все окна были погружены во тьму.

Я присел на корточки и замер, прислушиваясь.

Шум мотора затих. Не сразу — он постепенно стихал, удаляясь, пока не смешался с другими звуками ночи.

Это, конечно, если водитель не остановил машину и не заглушил двигатель.

Возможно, совсем рядом.

Возможно потому, что заметил меня.

Не выпрямляясь, я выбрался из кустов и поспешил к углу дома. На заднем дворе стоял стол, очевидно, для пикников, низенькие стулья и жаровня для барбекю. Людей было не видать, и я припустил по лужайке вперед… не спуская глаз со стульев.

Никто на них, вроде бы, не сидел. И тем не менее от одного их вида меня бросало в дрожь.

Добравшись до забора из шлакобетонных плит на другой стороне двора, я оглянулся.

Никого не видать.

Никто за мною не гнался, так что желанием перелезать через забор высотою в добрых шесть футов я не горел. Вместо этого я начал медленно пробираться вдоль забора, стараясь держаться в тени между ним и домом. Впереди простирались тротуар и улица.

Какая улица? — подумал я.

Я понятия не имел.

Я что, заблудился?

От этой мысли меня затрясло — это не было похоже на боязнь расправы со стороны Рэнди и ужас, пережитый мною при встрече с таинственным стариком. Это был страх ирреальный.

Что, если я действительно заблудился и никогда не найду дороги домой?

— Невозможно, — прошептал я, успокаивая себя звуком собственного голоса.

Как только я дойду до перекрестка и увижу табличку с названием улицы…

Впереди, быть может, в каких-нибудь тридцати футах от меня, шествовала моя таинственная незнакомка. Одна рука в заднем карман джинсов, другая свободно болтается, бедра покачиваются, конский хвост подпрыгивает на затылке.

Вид у нее был такой, словно она — владычица ночи.

Я стоял, не шевелясь, совершенно оцепенев, и взирал на нее.

Когда она скрылась из виду, я усомнился в том, что видел. Несомненно, мимо только что кто-то прошел. Но чтобы она?.. Это казалось слишком прекрасным и несбыточным.

Я поспешил вперед и взглянул направо.

Она была там! Почти достигла следующего перекрестка.

Когда она зашагала через дорогу, я последовал за ней.

Всякие помыслы о возвращении домой вылетели из головы. Я нашел ее! Я вижу ее! Если я побегу, то в несколько секунд нагоню ее, увижу ее вблизи, смогу заговорить с ней…

И напугать до чертиков.

А мне совершенно не хотелось ее пугать. Я даже не был готов просто познакомиться с ней. На данный момент, я хотел всего лишь идти за ней, смотреть на нее. Вот она моя таинственная девушка.

Если прежде я испытывал ужас ребенка, лежащего в постели и ожидающего, когда из шкафа вылезет монстр, то теперь чувствовал себя тем же ребенком, проснувшимся в чудесное рождественское утро и увидевшим сияющую огнями елку, а под нею — груду подарков, оставленных Сантой.

Изумленный, дрожа от какого-то болезненного блаженства, я шел за нею до конца квартала.

До сих пор она назад не обернулась.

Я прибавил шагу. Расстояние между нами сокращалось. Я видел ее все отчетливее. Чем ближе я подходил, тем больше хотелось подойти еще ближе.

Осторожно! Сбавь обороты! Не давай ей о себе знать!

Звук мотора мы, кажется, услышали одновременно.

Рэнди?

Я оцепенел.

А девушка не замерла, даже не вздрогнула — лишь скользнула в сторону и исчезла в тени на ближайшей лужайке.

Я бросился к дереву, растущему на засаженной травой полоске между поребриком и тротуаром. Ствол его был толщиною как раз с меня. Я спрятался за стволом и стоял, в любой момент готовый сорваться с места.

Выглянув из-за дерева, я увидел, как машина приближается к перекрестку. Это был не пикап. Но на крыше сияла мигалка.

Копы!

Полицейская тачка, похоже, никуда не спешила. Она выехала на перекресток — из окна доносились писк, трескучее шипение и бессмысленное лопотание рации, — и покатила дальше.

Шум рации и гул мотора постепенно затихали вдали.

Я следил за лужайкой, где спряталась девушка.

Следил и следил…

Минуты шли, а девушки все не было.

Чего она ждет?

Пока я ждал, в голове прокручивалась картинка, как она исчезала — как грациозно, как проворно она повернулась и исчезла во тьме. Как балерина. Как привидение. Как ниндзя.

Может, она превратилась в тень.

Уж конечно, подумал я, посмеиваясь над собой, хотя сейчас — среди ночи, и учитывая странные чувства, что я испытывал к этой девушке, — все казалось возможным.

Я продолжал ждать.

Она все не выходила.

Что если она заметила меня, и теперь прячется, желая поглядеть, что я буду делать?

Может, мне следует пойти себе дальше, делая вид, будто я о ней знать не знаю? С колотящимся сердцем я вышел из-за дерева. На тротуаре я огляделся, словно опасаясь, что кто-то за мной шпионит (на тот случай, если она следила за мной). После чего уверенным шагом направился к ближайшему перекрестку.

Возможно она как раз в этот момент наблюдает за мной!

Горло перехватило. Во рту пересохло. Сердце забилось еще сильнее.

Наблюдает за мной, оценивает. Преследовал ли я ее? Опасен ли для нее?

Вскоре я, будто совершенно случайно, достиг места, где она скрылась.

Причем старательно глядел в другую сторону.

Видишь? Мне нет до тебя никакого дела. Я вообще не знаю, что ты там. Кроме того, я безобидный. У тебя нет никаких причин прятаться от меня. Почему ты не выходишь?

Она так и не вышла.

Я достиг перекрестка, сошел с тротуара и зашагал через дорогу. На углу первого же дома согнулся в три погибели, нырнул в темноту за кустами и принялся ждать, когда девушка себя обнаружит.

Я все ждал и ждал.

И начал подозревать, что ее там и вовсе нет. Вместо того, чтобы прятаться, она под покровом темноты прокралась куда-то еще.

Мне захотелось вернуться и осмотреть лужайку, на которой она пропала.

Но она могла по-прежнему сидеть там и терпеливо ждать. А мое возвращение лишь подтвердит, что я ее выслеживаю.

Игра не стоила свеч.

Наконец я сдался и пошел домой.

Какое-то время я еще блуждал, и пришлось прочитать вывески улиц на трех перекрестках, прежде чем я отыскал знакомое название. Эта улица должна была вывести меня обратно на Пограничную, поэтому я шел по ней. Впрочем, не все время. Нередко мне приходилось сворачивать в сторону из опасения, что кто-то меня преследует. Несколько раз я нырял в тень и прятался за деревом, в кустах или за забором.

Когда я подходил к дому, небо уже стало серым — близился рассвет. Дверь Фишеров была закрыта. Я тихо поднялся по лестнице. Длинный темный коридор пустовал. Я подошел к своей двери, тихонько отпер ее и нырнул в свою квартиру.

Закрыл дверь, повернул замок.

В безопасности!

На то, чтобы умыться, почистить зубы, сходить в сортир, раздеться и залезть в кровать у меня ушло не более пяти минут. Повернувшись на бок, я протянул руку и взял будильник. И застонал.

Если я заведу будильник на семь утра, то смогу поспать два часа, и тогда мне останется достаточно времени, чтобы быстренько принять душ и побежать на восьмичасовой семинар по романтической литературе.

Ну и что. Даром я что ли поспал прошлым вечером.

Я завел будильник, выключил лампу, отвернулся и закрыл глаза.

Насколько я помню, я мгновенно уснул.

И видел ужасные сны. Несколько раз я просыпался и садился на постели, хватая ртом воздух, и обливаясь потом, смотрел на будильник и убеждался, что вставать еще рано. Ложился опять, закрывал глаза и проваливался в очередной кошмар.

Я запомнил лишь последний из них.

Я заблудился на темных улицах города и перебегал из одного квартала в другой. Всякий раз, как я обнаруживал табличку с названием улицы, название оказывалось совершенно незнакомым. Я ни за что не успею вернуться к началу занятий! Я побежал, и вдруг увидел на углу девушку. На ней было просторное белое одеяние, колышущееся на ходу. Может быть она знает, где я нахожусь! Я поспешил за ней.

А девушка ли это? — подумалось мне. Я не был уверен.

Но она удалялась, и я перешел на бег. Вскоре я нагнал ее. Уже подбегая, я вдруг подумал, что она может испугаться моего внезапного появления. Поэтому я крикнул:

— Извините, мисс! Боюсь, что я заблудился. Вы не можете помочь мне…?

Она обернулась.

Это был древний, древний старик… старик с крыльца. С хихиканьем он поднял руки и затрусил мне навстречу. Я развернулся и бросился наутек.

Этот гад дряхлый, думал я. Ему меня не поймать.

Но когда я оглянулся, он мчался на велосипеде и стремительно настигал меня.

Я повернулся ему навстречу. Хотел выхватить нож, но, попытавшись сунуть руку в карман, обнаружил, что стою совершенно голый.

Где я оставил свою одежду?

Я даже не помнил, чтобы снимал ее.

Но не было времени беспокоиться об этом, потому что старик в белом одеянии несся ко мне на всех парах. Он навис над рулем, ощерившись, а в зубах сжимал карандаш.

О, Господи! Он хочет проткнуть меня карандашом! Я умру от отравления свинцом!

Там же нет свинца, подумал я. Там графит. Сообразив это, я почувствовал некоторое облегчение.

— Ужо как засажу его тебе в задницу, милок! — орал старик. — Ну держись!

Если бы только у меня был нож! Я снова оглядел себя, чтобы в очередной раз убедиться, что я совершенно голый.

Черт подери! Знаю, почему я остался без одежды! Это все Холли виновата!

Наверное, мы с ней занимались любовью где-то в парке, потому-то я и оказался голым.

А где же она сама? Может, она сумеет спасти меня от этого гада.

Или он сначала разделался с ней?

— Я разделался с ней прямо здесь! — крикнул старик откуда-то у меня из-за плеча, словно услышав мои мысли.

Как же он может разговаривать с карандашом во рту?

Я обернулся.

Карандаш больше не был зажат в зубах. Старик держал его в руке — и на него была насажена отрубленная голова Холли… он держал ее голову в правой руке, словно это был долгоиграющий леденец на палочке. Глаза ее были широко раскрыты, а волосы трепал ветер.

— Эй, дорогой! — крикнула она мне. — Чего это ты от нас убегаешь?

Я был рад ее видеть, но все равно пришел в ужас.

— Что тебе надо? — крикнул я ей.

— Задать жару, — ответила отрубленная голова. — Задать жару!

Зазвенел будильник.

Слава тебе, Господи!

Я вырубил его и плюхнулся на спину — взвинченный, изможденный и страдающий от дурноты.

А не закосить ли мне восьмичасовые занятия?

Чего ради? Снова заснуть и увидеть очередной кошмар или два? Нет, спасибочки.

И потом, романтическую литературу вел доктор Труман, чудесный, взбалмошный старенький профессор. Мое отсутствие он может воспринять как персональное оскорбление. Надо идти.

Итак, я выбрался из кровати и со стоном поплелся на кухню. Там снял пластиковую крышку с кофейника, поднес его к носу и глубоко вдохнул. Теплый, успокаивающий аромат по-французски поджаренного кофе наполнил голову. Глаза сами собой закрылись. Я глубоко вздохнул.

Прокемарю вторую половину дня, пообещал я себе. Продержаться бы еще и занятия, которые начинаются в час, а там я вернусь и просплю до обеда.

На то, чтобы сварить кофе у меня ушло не более двух минут. Когда кофе из кофеварки начал капать в чашку, я пошел в ванную принять душ.

Стоя под горячими упругими струями, я начал обдумывать все, что произошло этой ночью. Не сны, реальность. Но и реальность казалась какой-то нереальной, похожей на сон. Почти. Я прекрасно понимал, что было на самом деле, а что во сне.

Поразмыслив над всем этим, я пришел к заключению, что мне очень повезло. Я выполнил наполовину свою миссию: нашел свою таинственную девушку и следовал за ней, хотя она, в конце концов, умудрилась таинственным образом исчезнуть. Я неплохо полюбовался и женщиной на кухне, причем за этим занятием меня никто не поймал. Старикашка на крыльце, конечно, напугал меня, но никакого вреда не причинил.

И, что важнее всего, я сумел улизнуть от Рэнди.

Он поцеловал меня!

Об этом было противно и вспоминать… а мысль о том, что он мог со мной сделать, приводила в ужас.

Тем не менее, я гордился, что смог дать ему достойный отпор. Время от времени я, конечно, попадал в разные передряги, но мне никогда еще не приходилось по-настоящему защищаться… да и потребности такой не возникало. И уж конечно до прошлой ночи я ни кого ничем не пырял.

Мысленно я слышал тот звук, с которым шариковая ручка прорвала джинсы. Я чувствовал, как ручка входит в его бедро, как края раны сжимают ее, как она дергается в моей руке…

Я здорово прищучил мерзавца.

Ручка опаснее меча, подумал я и улыбнулся.

Вот если бы у меня был меч!

Но и ручки хватило. И уж коль скоро я считаю себя будущим писателем, ручка куда подходит мне куда лучше меча.

Когда-нибудь я обо всем этом напишу, думал я, вылезая из-под душа. Может быть, напишу рассказ про женщину на кухне. Что она там на самом деле делала, прикладываясь к бутылке в гордом одиночестве в самый разгар ночи?

Ожидала ли она таинственную девушку?

А, может быть, напишу рассказ про старика на крыльце. Что он там делал?

Назову его «Старик на качелях». Улыбнувшись при этой мысли, я сдернул с вешалки полотенце и начал вытираться. «Один-одинешенек, старик, сидел на качелях на крыльце своего дома. Вот уже восемьдесят четыре дня как он не мог никого напугать до смерти».

Или напишу про Рэнди, о том, как он подсел ко мне за столик в пышечной «Данди»… и как он поцеловал меня, как засунул мне в рот свой язык.

Нет, об этом я писать не буду, решил я. О чем угодно, но только не об этом.

А может быть, о том бездомном, что дрых в проулочке…?

Нет, о нем я тоже не буду писать.

А как насчет таинственной девушки?

О, да!

Когда-нибудь.

Может быть.

Я вытерся и пошел на кухню выпить чашечку кофе, гадая, увижу ли я еще мою таинственную незнакомку.

Нет, подумал я, разве что наткнусь на нее случайно. Я больше не намерен устраивать ночные прогулки наподобие этой. Ни за что. Никогда больше. Должно быть, я повредился в уме. Повезло еще, что жив остался.

От моего дома до университета было несколько кварталов. И всю дорогу я смотрел, нет ли поблизости Рэнди или его пикапа.

Будет ли он искать меня при свете дня?

С него станется.

Он и Эйлин может выслеживать.

Видел он нас не здесь, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что мы, скорее всего, студенты университета.

Надо будет предупредить Эйлин.

Я пробыл на занятиях в университете до трех часов. Между занятиями я слонялся по округе, посидел на скамейке, съел в студенческом буфете гамбургер и запил его пепси, какое-то время провел в библиотеке за чтением. Я все время искал глазами Эйлин, но ее нигде не было видно.

После занятий я подумывал наведаться к ней в общежитие. Но мне было не по пути, к тому же я сомневался, что застану ее там. Вдобавок, я не знал, что ей сказать, и решил сперва все хорошо обдумать.

Итак, я вернулся домой и сразу же лег спать.

Когда я проснулся, в комнате было темно. Не сразу я понял, в чем дело. На часах — пятнадцать минут девятого. А, вон оно что. Очень скоро я вспомнил, что прилег вздремнуть. А потом — и все остальное.

Надо что-то делать с Эйлин. Одевшись, я пошел на кухню и разогрел в микроволновке оставшуюся с прошлого вечера пиццу.

Пока она разогревалась, проверил автоответчик. Новых сообщений не было. Я и не удивился. Эйлин не хотела, чтобы я решил, будто она давит на меня, и оставила следующий ход за мной.

Расправляясь с пиццей, я попробовал читать «Прелюдию» Вордсворта, но не смог как следует сосредоточиться. Происходи в «Прелюдии» хоть какие-то значительные события, она пошла бы у меня лучше. А то — все тихо-мирно-ностальгично. А самое главное — скучно.

Мои глаза скользили по строчкам, но мысли витали совсем в других высотах. Я уже собрался было отложить книгу, как вдруг мне на глаза попался отрывок:

Пару дней назад я бы прочел и забыл, теперь же мне показалось, что это не о ком-нибудь — обо мне, ночном страннике, чьи страсти взяли верх над разумом. «Улов» может быть таинственной девушкой. А последние четыре строчки об опасности, подкрадывающейся сзади. Возможно, о ком-то вроде Рэнди.

Я перечитывал отрывок снова и снова, проникаясь его таинственной магией и дивясь превратностям судьбы, волею которой я наткнулся на этот отрывок именно в эту ночь.

Отметив его желтым фломастером, я продолжил чтение. В следующие десять секунд Вордсворт всецело завладел моим вниманием, но когда он принялся напыщенно разглагольствовать про птичьи яйца, я начал задумываться о том, как мне связаться с Эйлин.

Позвонить ей? Скорее всего, ее нет в комнате: она предпочитает заниматься в студенческом союзе или в библиотеке. Но даже если я до нее дозвонюсь, она может решить, что я ее избегаю. Лучше всего выйти и разыскать ее самому.

Я отложил в сумку Вордсворта и Фицджеральда («Великий Гэтсби» для моего семинара по американской литературе двадцатого века), закинул ремень на плечо и вышел из комнаты.

Дверь Фишеров внизу была открыта. Телевизор у них был включен. Глядя прямо перед собой, я прошел мимо их двери с таким видом, будто куда-то опаздываю, и они меня не окликнули.

Но Фишеры — еще полбеды. Настоящей угрозой был Рэнди, и он мог быть где угодно.

Возможно, он прямо сейчас разъезжает по улицам в поисках меня или Эйлин.

Или припарковал свою машину и сидит в ней, наблюдает за улицей.

Или просто бродит поблизости.

Всю дорогу до общежития я держал ухо востро.

Хотя в кармане джинсов у меня лежал швейцарский нож, это не слишком-то успокаивало. Равно как и мои шариковые ручки. Мое нападение на Рэнди прошлой ночью оказалось успешным лишь потому, что я застал его врасплох. В следующий раз он не позволит так легко обвести себя вокруг пальца.

Желательно, чтобы никакого следующего раза не было.

Да он, может быть, и не пытается нас найти, успокаивал я себя.

Черта с два!

Но, может быть, он не продвинулся в своих поисках так далеко на юг. Может быть, рыскает по своему району, и пока мы не суемся на его территорию, бояться нам нечего.

Может быть. Но я в этом что-то сомневался.

Любой пикап вселял в меня страх. Всякий раз я был готов обратиться в бегство, но пикап проезжал мимо. Время от времени мне встречались мужчины, фигурою схожие с Рэнди. Один даже прихрамывал. Впрочем, ни один из них им не оказался.

Неужели теперь так будет всегда? — думал я. Высматривать Рэнди всюду, куда бы я ни пошел, не зная, когда он появится и схватит меня… хорошенькие перспективы.

А может быть, вместо меня он захватит Эйлин. Затащит ее в свою машину и увезет куда-нибудь в укромное место.

Где птицы не поют.

А что если он уже до нее добрался?

В животе похолодело.

Я должен предупредить ее! О чем я думаю? Почему не позвонил ей сразу же, как только добрался до квартиры сегодня утром?

А ведь мне это даже в голову не пришло.

Скорее всего, с ней все в порядке, успокаивал я себя.

А если нет? Тогда это будет на моей совести.

К тому времени, как я добрался до университетского городка, был уже весь на нервах.

Первая остановка в студенческом союзе. Известном также как «Логово Тигров». Университетская команда Вилльмингтона (и вообще большинство студентов) долгое время называла себя «Колонистами». А потом грянула эпоха политкорректности. Наименование «Колонисты» сочли оскорбительным для «коренных народов Америки», и пришлось придумывать новое. Остановились на «Тиграх». Так студенческий союз из «Форта Колонистов» превратился в «Логово Тигров».

В «Логове» яблоку негде было упасть. Почти за каждым столом сидели студенты: некоторые в одиночку, но большинство — с друзьями. Разговаривали, смеялись, жевали, пили кофе или безалкогольные напитки, а некоторые даже пытались учиться — перед ними на столах лежали раскрытые книги. Буфет уже закрылся на ночь, поэтому студенты пытались купить что-нибудь в торговых автоматах.

Многих из присутствующих я знал. Когда меня замечали, я кивал, улыбался, порой даже перекидывался с кем-нибудь парой слов.

— Эй, Эд, как дела?

— Так себе. А у тебя?

— А вот, тусим. Давай к нам?

— Не могу. Спасибо. Надо бежать.

И так далее.

Заметил я и нескольких подружек Эйлин по общежитию. Кто-то из них наверняка знал, где ее можно найти. Однако я старался держаться от них подальше. С одной стороны, они начнут вспоминать Холли. С другой — не стоит показывать мой интерес к Эйлин, что бы за ним ни стояло.

Я прошел через буфетный зал и, миновав его, вышел в фойе. Здесь студенты расположились в легких креслах и на диванчиках. Многие в одиночестве: эти сидели и читали. На диванчиках, по большому счету, сидели парочки, они тихо разговаривали или просто держались за руки.

В прошлом мы с Холли и сами частенько сиживали на этих диванчиках… пытались заниматься, но очень скоро бросали, брались за руки и болтали, глядя друг другу в глаза, и смеялись, и хлопали друг дружку по коленям или спине. В ту пору мы, пожалуй, успели посидеть на каждом из стоящих здесь диванчиков.

Мы пили черный кофе. Грызли печенье. Как правило оно было черствым. Холли учила меня размачивать его в кофе. Иногда, мы по очереди ели одну и туже печенюшку, и меня возбуждало, что кусок, который я беру в рот, еще недавно был во рту у Холли.

Воспоминания вызывали тоску и ощущение пустоты.

Воспоминания и потеря.

Одни влюбленные парочки, а Эйлин не видать. Я поспешил прочь и с облегчением вышел на улицу.

Направился в библиотеку. Мы с Холли редко ходили туда вместе, там воспоминания меня мучить не будут. Пока я шел от студенческого союза к библиотеке, боль утраты постепенно утихла… сменившись тревогой за Эйлин.

Это было все-таки лучше. Но по мере того, как я обыскивал библиотеку, тревога нарастала.

Что, если здесь ее нет?

Тогда пойду проверю, не сидит ли она у себя.

А если и там ее нет?

Вот если и в комнате ее не будет, пора и забеспокоиться, сказал я себе.

Но даже если ее нет ни в библиотеке, ни в ее комнате, это еще не значит, что до нее добрался Рэнди. Есть множество других мест, куда она вполне могла пойти.

Куда, например?

Я нашел ее на втором этаже книгохранилища. Она сидела в кабинке, расположенной в дальнем углу, и читала «Преступление и наказание».

Слава тебе, Господи, подумал я.

Какое счастье — обнаружить, что ей ничего не грозит!

А еще я поразился, увидев, как красива она была, сидя за книжкой в свете настольной лампы. Густые волосы, всегда казавшиеся мне просто каштановыми, таинственно переливались всеми оттенками меди. Мягко очерченное лицо разрумянилось. Она слегка хмурилась, сосредоточившись на книге. На ней была клетчатая замшевая курточка, та же самая, что и в тот вечер, когда мы занимались любовью.

— Привет, — тихо промолвил я.

Она подняла голову, увидела меня и улыбнулась.

— И тебе привет, — сказала она.

Чтобы не нависать над ней, я присел на корточки.

— Я искал тебя, — сказал я.

— Правда?

— Ага. Не хочешь куда-нибудь пройтись?

— Конечно. Но это может немножко подождать? Мне правда нужно еще кое-что прочитать.

— Здесь же и встретимся.

— Примерно через часик, идет?

— Прекрасно. Тут есть еще пустые кабинки.

— Отлично. Увидимся через час.

Я нашел свободную кабинку в том же ряду всего через несколько кабинок от Эйлин. За всеми событиями последних дней, я так и не взялся толком за «Гэтсби». Поэтому я вытащил книгу из сумки и принялся читать.

Прочел половину первой страницы.

Что за лютая херня?

Я понимал, что это вроде как великое произведение. Дальше, наверное, пойдет лучше. Я попробовал читать дальше, но с тем же успехом.

Как-нибудь в другой раз.

Для некоторых книг необходимо подходящее настроение.

Я запихал «Гэтсби» обратно в сумку и достал оттуда томик Водсворда. Но вскоре обнаружил, что и он у меня не идет.

— К черту, — буркнул я.

Я снова полез в свою сумку и на этот раз достал изрядно потрепанную книгу в бумажном переплете. Это был «Золотой храм» Уильяма Голдинга. Я всегда на всякий случай ношу эту книгу с собой. Она для меня как старый друг, которому можно во всем доверять.

Итак, я открыл «Золотой храм» на сделанной мною в последний раз закладке и погрузился в чтение.

На плечо мне легла рука и мягко сжала. Я поднял голову. Это была девичья рука. Повернув голову, я увидел Эйлин. Ее левая рука лежала у меня на плече. Правой она прижимала к груди свои книги и заметки.

— Закончила пораньше? — поинтересовался я.

— Да ведь прошел час с четвертью…

— Ну да?

— Что ты читаешь?

Я поднял книгу так, чтобы она могла прочесть заглавие.

Она кивнула и улыбнулась:

— И для какого это семинара?

— Ни для какого. Просто она мне нравится.

— Очень подходит под настроение?

— Шутишь что ли?

— Ну, если ты можешь оторваться от чтения, то я готова.

— Пошли.

Я отложил книгу, встал и забросил на плечо ремень сумки. Я шел перед Эйлин по узкому проходу по направлению к лестнице и открыл ей дверь.

Проходя мимо меня, она легонько хлопнула меня по заднице и прошептала:

— И как мы это устроим, Зок?

— Ты читала это?

— А что, кто-то еще не читал?

— Это же даже еще не печаталось.

— Знаю. Они только и могут печатать, что «Принцесса-невеста».

Я последовал за Эйлин по лестнице, наблюдая как колышутся ее длинные волосы, думая, что Холли-то никогда не читала «Золотой храм», и удивляясь, что же такое не дает мне влюбиться в Эйлин.

Когда мы спускались по лестнице, она сказала:

— Что, пришел за дозой ночных сумасбродств от Эйлин?

— Без этого мне никак.

Она улыбнулась мне. Спустившись с лестницы, мы просто пошли дальше, не обсуждая, куда направляемся.

— С превеликим удовольствием, — сказала она. — Что угодно, лишь бы изгнать из твоей головы сам-знаешь-кого.

— Сейчас у меня в голове другое.

Хотя мы с Эйлин шли бок о бок, складывалось такое впечатление, что путь выбирает она. Мы направлялись к общежитию. Неужели я просто провожаю ее до дому?

Но в том направлении находится много чего другого.

Какая разница куда мы идем, подумал я.

Спустя некоторое время, Эйлин спросила:

— И что у тебя нынче в голове?

— Ты.

— Я?

— Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

— Все отлично.

— Когда ты вчера уходила, мне не показалось, что с тобой все отлично.

— А, это. Ну, это типа самозащиты. Защищала самоуважение. Постаралась уйти раньше, чем показала бы себя еще большей дурой.

Эйлин шла слева от меня, а левая моя рука была свободна. Ее руки были заняты книгами и тетрадками, поэтому я положил руку ей на спину. Она посмотрела на меня.

— Тогда я не увидел в тебе даже намека на дуру, — сказал я.

— Была, была. Это единственное, что у меня получается, когда я рядом с тобой, тем более когда… напьюсь.

— Ну-ну.

— Ага.

Я погладил ее бок, ощущая его гладкость под замшевой курткой.

Продолжая глядеть прямо перед собой, Эйлин сказала:

— Мне надо держаться от тебя подальше. Тебе только и не хватает того, чтобы я исковеркала твою жизнь.

— Забавно, что ты завела об этом речь, — сказал я, и мое сердце вдруг забилось чаще. — Исковеркать человеческую жизнь. Только ты ставишь все с ног на голову. Это я коверкаю твою жизнь.

— Ну, ты не делаешь мою жизнь проще, но это уж не твоя вина…

— Есть человек, который из-за меня охотится за тобой.

Эйлин остановилось и мы посмотрели друг на друга.

— О чем это ты?

— Есть тут один парень, — сказал я. — Он видел тебя в пышечной, когда ты пришла за мной. Думаю, он бы и тогда что-нибудь сделал, да я помешал. Смысл в том, что он хочет встретиться с тобой. Он пытался выудить у меня твое имя.

— И ты сказал ему?

— Я назвал ему другое имя. Затем он хотел выпытать у меня где ты живешь. Этого я ему тоже не сказал.

Довольно долгое время Эйлин просто стояла и смотрела мне в глаза. Потом сказала:

— Что-то я ничего не понимаю. Когда это произошло?

— Ну, в понедельник ночью, когда он увидел тебя.

— Ну, это-то я уже поняла.

— Ну, в общем, я прошлым вечером опять пошел в «Данди». Вот тогда я впервые и увидел этого парня. Он подсел за мой столик.

— Ты и прошлой ночью ходил туда?

Я кивнул.

— Когда ты ушла, у меня настроение было ни к черту. Ну, я и решил проветриться.

— Зря ты не сказал об этом мне. Я сама паршиво себя чувствовала и с удовольствием прошлась бы с тобой.

— Слава Богу, этого не случилось.

— А с чего вдруг тебя понесло туда опять?

— Ну, это было единственное место, куда можно было зайти. Все остальные уже закрылись.

— Но это ж такая даль. И в какое время ты пошел туда?

— Даже не знаю, — соврал я, подозревая, что правду говорить себе дороже. — После того, как ты ушла, я немного позанимался. Так что это было где-то около половины десятого или даже в десять.

Она покачала головой.

— И ты, я так понимаю, пошел туда один.

Я кивнул и пожал плечами.

— Это же очень опасно, Эдди. Даже в таком милом маленьком городке как этот… возможно, посреди ночи он не такой уж и милый. Возможно, ночью там вообще нет места нормальным людям.

А там, где нет людей, подумал я, могут обитать другие опасные создания.

— Ну, — сказал я, — больше я туда ни ногой. Но сделанного не воротишь. Этот парень, Рэнди…

— Так его звать? Рэнди?

— Ага.

Она расплылась в улыбке.

— Ты чего?

— По мне сохнет парень по имени Рэнди.

— Ничего смешного, — сказал я.

— Он симпатичный?

— Вроде да. Типа Теда Банди.

— Этот парень просто не нашел с тобой общий язык.

— Ага, это точно. Знаешь, что он сказал? Я его спрашиваю: «Ты с ней куда-нибудь пойти?» Ну, в смысле, с тобой. А он: «Я хочу ей куда-нибудь войти».

Ее улыбка исчезла.

— Жесть, — пробормотала она.

— Нехороший парень.

— Да уж, раз он так выражается.

— Хуже того.

— Что еще?

— Он затащил меня в свой пикап. Хотел, чтобы я показал ему, где ты живешь.

— Даже так?

— Он хотел наложить на тебя лапы уже прошлой ночью. И пытался заставить меня ему в этом помочь.

Эйлин скорчила гримасу.

— Ты шутишь.

— Он потребовал, чтобы я выманил тебя из дома.

— Боже ты мой!

— Я не хотел этого делать.

— Я знаю, — сказала она, глядя мне прямо в глаза. — Ты такого не сделаешь.

— Я удрал от него. Он гнался за мной, но я сумел оторваться. Дело в том, что он все еще…

— Дело в том, — оборвала она меня, — что спасибо.

Мы стояли на освещенном участке дорожки, к северу от учебных зданий. Вокруг высились деревья, их ветви бросали тени на травянистые лужайки и тротуар. По правую мою руку располагался Доннер Холл, общежитие для вновь поступивших. Впереди находилась Пограничная улица. Слева, укрытое крутой насыпью, протекал Мельничный ручей.

— Пошли со мной, — сказала Эйлин.

Я пошел за ней налево. Мы шли, скрываясь в сумраке деревьев. На крутом берегу ручья стояла пара парковых скамеек, но никого на них не было. Эйлин положила свои книжки, тетрадки и сумочку на одну из них. Я поставил свою сумку рядом с ее.

У скамейки мы повернулись лицом друг к другу. Эйлин подняла руки, взялась за отвороты моей рубашки и привлекла меня к себе. Крепко поцеловала. Пока она терлась о меня, она сумела снять с меня рубашку и обвила мою спину руками.

Почему здесь? — удивился я. Почему она привела меня именно сюда, а не куда-нибудь еще?

Прошлой весной я не раз стоял на том же самом месте с Холли. Обнимал ее, целовал, ласкал ее тело.

Я закрыл глаза.

Она и есть Холли, сказал я себе. Холли сейчас здесь со мной, в моих руках…

Уж конечно.

Я не мог себя обмануть. Ощущения были совсем другими, другим был и запах. Эйлин была почти с меня ростом. Я целовал ее, не наклоняясь. Ее грудь прижималась к моей груди, а не к животу, как грудь Холли, да к тому же была больше. Эйлин не была такой пухленькой, как Холли. Она была твердой в тех местах, где Холли была мягонькой. И пользовалась совершенно другой косметикой. Вместо сладкого и разбивающего сердце аромата, Эйлин всегда пахла просто свежестью и чистотой, словно только что вышла из-под душа.

Но зачем мне притворяться, что это Холли? — удивлялся я.

Черт с ней, с Холли.

Мы продолжали обниматься и целоваться. Ощущение Эйлин в моих руках и ее аромат скоро вытеснили из моей головы все мысли о Холли, оставив там только Эйлин. Здесь и сейчас. И воспоминания об Эйлин, оставшиеся с вечера понедельника, когда мы с ней занимались любовью у меня дома.

Сегодня на Эйлин был лифчик. Я расстегнул застежку у нее на спине, затем переместил руки ей на грудь, запустил под свободно висящие чашечки лифчика и мои ладони наполнила теплая мягкость ее грудей.

Ее губы, прижатые к моим, были скользкими.

Тяжело дыша, она обеими руками начала расстегивать мои джинсы. Покончив с этим, она одной рукой оттянула резинку моих трусов, а другую запустила внутрь. Ее пальцы сомкнулись на моем мужском достоинстве.

Я прижал руку к промежности ее джинсов. Ткань там была теплой и влажной. Эйлин сжала ноги и начала тереться о мою руку, издавая тихое похныкиванье.

Затем она выдохнула:

— Подожди.

— Чего?

— Подожди чуть-чуть. Не здесь.

Она убрала руку с моего члена, взяла меня за запястье и оторвала мои пальцы от своих джинсов. Но другая моя рука все еще лежала на ее груди.

— Лучше не здесь, — прошептала она.

— Но…

— Нас могут увидеть.

— Хорошо.

Я застегнул пуговицу на джинсах, но молнию и ремень не стал.

Эйлин тоже не застегнула свой лифчик.

— Ладно, давай туда, — сказала она, кивнув в сторону ручья.

Мы запихнули наши книжки под скамейку, но Эйлин взяла свою сумочку и сказала:

— Пожалуй, это я лучше возьму с собой, — и закинула ремешок сумочки на плечо.

Она подвела меня за руку к краю обрыва.

— Давай под мост, — сказала она. — Там нас точно никто не застукает.

— А тролли? — осведомился я.

— Они пощекочут мне спинку.

Я засмеялся.

— Ну, хорошо. Пойдем туда.

Спуск был крутой и скользкий. Спускаясь, Эйлин расставила руки в стороны, словно канатоходец, старающийся удержать равновесие. Я думал о ее груди, свободно покачивающейся под рубашкой. Но толком не мог ничего разглядеть. Массивные ветви деревьев нависали над нами, закрывая почти весь свет, так что вместо Эйлин я видел расплывчатый силуэт с болтающейся сбоку сумочкой.

Спустившись на дно оврага, мы осторожно пошли вдоль ручья. Хотя сами мы и находились в темноте, впереди бледно сияли фонари на мосту. Пару раз я слышал, как по нему проезжали машины. Но разглядеть я их не мог, ровно как не видел и самого моста.

Вскоре мост отчетливо проступил из-за ветвей… мост Пограничной улицы с низким каменным парапетом, где мы с Холли частенько стояли и, облокотившись на каменное заграждение, смотрели вниз — на бегущие воды ручья.

Да прекрати ты думать о Холли, одернул я себя.

Черт с ней.

В конце концов, под мост мы с ней точно не ходили. Хотя однажды я предлагал. Той ночью я провожал Холли в ее общежитие. Мы остановились на мосту, как не раз делали до того. И я спросил:

«Ты была когда-нибудь под этим мостом?»

«Нет. А ты?»

«Однажды».

«И как там?»

«Мило и уединенно».

Она внимательно посмотрела на меня.

«Правда?»

«Хочешь спуститься и увидеть сама?»

«Сейчас?»

«Самое подходящее время».

«Да уже почти полночь».

«Полночь и есть самое подходящее время».

«Нет, сейчас я туда не пойду, — улыбаясь сказала она. — Под мостами живут тролли».

«Под этим нет. Это свободная от троллей зона».

«Это ты так говоришь».

«Могу спуститься первым и проверить».

«Нет уж, не надо. А если они схватят тебя? Я тут останусь одна-одинешенька, а они там тобой поужинают. Нет уж, спасибо».

«Тогда идем вместе».

«Нет, нет и нет».

«Где же твоя жажда приключений?»

«Она не включает рысканье под мостами в полночь. Я тебе серьезно говорю. Там, под мостом, может быть что угодно и кто угодно».

«Ну ладно».

Тогда я слегка огорчился, теперь же был очень рад, что мы с Холли не рискнули лезть под мост. Ныне это было одно из немногих мест, где мы с ней не побывали.

Но когда мы с Эйлин подошли к мосту, я обратил внимание на царившую под ним темноту.

— Знаешь, я тут подумал… — сказал я, — там ведь может быть небезопасно.

Эйлин остановилась, полуобернувшись, посмотрела на меня и протянула мне руку. Я взял ее. Она ничего не сказала, а просто сжала мою ладонь и, не отпуская, пошла дальше.

По мосту проехал автомобиль, шурша шинами и рокоча мотором, из работающего в салоне радио ухали низкие басы — бум-бум-бум-бум — в такт моему сердцу. Я взглянул наверх, но самой машины не увидел. Звуки постепенно затихали вдали.

— Ты здесь бывала? — спросил я Эйлин.

— Ночью — ни разу.

— Я тоже.

— Отлично, — сказала она. — Это будет первый опыт для нас обоих.

Мы уже должны были выйти на свободный участок, когда Эйлин внезапно остановилась. Ее спина напряглась. Правой рукой она указала на мост.

Где-то на середине моста остановилась девушка и перегнулась через парапет. Через несколько мгновений рядом с ней возник парень. И тоже наклонился через парапет. Оба смотрели на ручей… в нашу сторону.

Я не сомневался, что они не могут нас видеть. Не могут, пока мы стоим. Но они вполне могли заметить нас, пойди мы вперед.

Девушка повернула голову к парню. Он повернул голову к ней и положил руку ей на плечо. Они начали целоваться. Целовались очень долго, словно в мире, кроме них двоих, никого больше не было. Я прекрасно знал, как это бывает. Мне стало грустно. Не только из-за себя, из-за них тоже.

Мы с Эйлин стояли под ними в темноте, не шевелясь. Не отрывая глаз, мы следили за ними.

Мимо промчалась машина, но влюбленные не удостоили ее вниманием.

Наконец они оторвались от парапета и выпрямились. Теперь, уже стоя, они все равно продолжали обниматься и целоваться.

— Ну ладно, — сказала Эйлин.

Мы поспешили дальше.

В том месте, где ручей нырял в темноту моста, он был примерно десять футов шириной. Его сухие, каменистые берега были усеяны отломившимися ветками и разным хламом, который кидали с моста: пивными банками, крышечками от бутылок. Еще там валялись старое велосипедное колесо, перепачканная белая кроссовка, сломанные солнцезащитные очки…

Эйлин оглянулась на меня.

— Тут бы не мешало прибраться, — прошептала она.

— Ага.

— Ничего против не имеешь?

— Абсолютно.

Она сжала мою ладонь и снова двинулась вперед. Еще несколько шагов — и мы окажемся под мостом. Я взглянул наверх, но ни влюбленной парочки, ни кого-либо еще там не увидел.

— Давай я пойду первым, — предложил я.

— Чувствуй себя как дома.

Она отступила в сторону, не выпуская, тем не менее, моей руки.

— Может, отпустишь меня? — прошептал я.

Она отпустила мою руку, но тут же ухватилась сзади за мою рубашку и последовала за мной во тьму.

Мрак стоял кромешный.

Что справа, что слева я видел лишь абсолютную черноту. Примерно на тридцать футов впереди тьма сгущалась и того сильнее, а дальше маячил серым пятном второй проход, и ручей продолжал свой свободный бег к Старой Мельнице, до которой было еще два квартала.

— Кто выключил свет? — прошептала Эйлин.

— Тролли.

— Обхохочешься.

Все глубже и глубже погружались мы в темноту; Эйлин продолжала держаться за мою рубашку.

— Осторожней, — сказала она.

Воздух здесь был сырой и прохладный. Пахло затхлостью.

Камни, скрежеща, шатались и перекатывались у меня под ногами, глухо стукались один о другой. Но вот я наступил на что-то мягкое: оттуда с шипением вышел воздух. Потом я запнулся на пивную банку и ногой отправил ее в дальний полет. Пару раз я наступал на разбитое стекло, противно скрипевшее под ногами.

Сразу вспомнилось, как я вчера, унося ноги от Рэнди, пробирался через проулок между домами.

То место, где я споткнулся о продуктовую коляску и упал на бродягу.

Эйлин подергала меня за рубашку.

— Вот тут хорошо, — прошептала она.

Я начал поворачиваться. Повернись я совсем, то видел бы хоть клочок света за спиною у Эйлин. Но я только начал поворачиваться, когда ее руки уперлись мне в грудь. Я смотрел прямо на ручей… в непроницаемую тьму.

— Не думала, что здесь будет так темно, — прошептала Эйлин.

Я чувствовал ее дыхание на своих губах, но ни зги не видел.

— Хочешь уйти? — спросил я.

— Не-а.

Влажными, мягкими губами коснулась она моих губ и начала расстегивать пуговицы на моей рубашке. Пока она возилась с моей рубашкой, я возился с ее. Когда обе рубашки были расстегнуты, мы прижались друг к другу. Я чувствовал ее измятый лифчик где-то в районе своих ключиц. А под ним ко мне прижимались ее теплые и мягкие груди, соски на них начали твердеть. Ниже, до пояса ее джинсов, я ощущал только гладкую мягкую кожу.

Мы целовались взасос.

Ее сумочка все еще висела у нее на правом плече. Я чувствовал ее ремешок, когда обнимал Эйлин. Но он нисколько мне не мешал.

Я водил руками вверх и вниз по ее спине, гладил и наслаждался ее изящными изгибами. Она вздрогнула и сильнее прижалась ко мне.

— Холодно? — прошептал я.

— Немножко. И чуточку страшно.

— Хочешь, пойдем ко мне.

— Нет. И здесь хорошо.

Она слегка ослабила объятия. Затем ее руки исчезли. Я чувствовал ее дыхание у себя на лице, теплое давление ее грудей на моей груди и какое-то движение в районе пояса, когда она расстегивала мои джинсы. Добравшись до моих трусов, она начала ласкать меня. Затем ее грудь отстранилась от меня. Я почувствовал, как она целует мой подбородок, мою шею, мою грудь, потом живот, а она тем временем приседала и стягивала с меня трусы и джинсы.

Внезапно мне показалось, что Эйлин больше не касается меня.

Я стоял один, как перст, и дрожал.

Что случилось?

Я опустил глаза, но не смог увидеть ее… в эдакой темнотище я вообще ничего не мог разглядеть, даже собственных голых ног.

— Эйлин, — прошептал я.

Нет ответа.

— Что ты там делаешь?

Что-то влажное и теплое скользнуло по моему мужскому достоинству, затем спустилось ниже.

Что-то похожее на язык.

Затем оно превратилось во влажное эластичное кольцо. Оно охватило мой член, засосало внутрь.

Губы?

— Эйлин, я очень надеюсь, что это ты, — прошептал я.

В ответ рот сжался и начал сосать. Теплые руки скользнули по тыльной стороне бедер и обхватили ягодицы. Рот затягивал меня все глубже и глубже, а руки сжимали ягодицы и толкали меня вперед.

Затем рот соскользнул с меня.

— Не бойся, это всего лишь я, — прошептала Эйлин.

Она медленно начала подниматься, держась вплотную ко мне. Ее груди скользили по моему телу, а ее живот — по моему мужскому достоинству.

Когда она встала передо мной в полный рост, я расстегнул ее джинсы. Моя рука скользнула внутрь по ее трусикам. Они были мокрые, скользкие и горячие. Под моими пальцами она вздрагивала и извивалась. Задыхаясь, она постаралась стянуть с себя и джинсы и трусики. Ее бедра раздвинулись.

Я убрал руку. Она ввела мой пенис себе между ног.

Не между бедер, но внутрь себя.

Какое-то время мы пытались что-то изобразить. Затем я прошептал:

— Что-то не слишком хорошо получается.

— Надо было юбку надеть. Черт. Придется снять эти проклятые джинсы. Подержи меня.

— Как?

— За плечи, наверно. Просто не дай мне упасть. Мне сначала надо снять туфли.

Пока я держал ее за плечи, она наклонилась передо мной. Я чувствовал ее волосы животом и пенисом. Она извивалась и куда-то ныряла, качалась из стороны в сторону, пару раз, когда она теряла равновесие, слышно было, как у нее перехватывает дыхание. Однако, я крепко ее держал и не давал упасть. Наконец, она прошептала:

— Готово.

Она встала и снова прижалась ко мне. Она была обнаженной, теплой и гладкой. Она избавилась от джинсов и трусиков. Исчезли даже сумочка и лифчик, хотя я был уверен, что она не сможет их снять, пока я держу ее за плечи. Теперь на ней была только замшевая курточка, да и та широко распахнутая.

Я упирался своим достоинством ей в живот. Мы целовались, а она терлась об меня, ее руки мяли мне спину и ягодицы.

Затем, словно мы четко знали, что нам делать, она раздвинула бедра и согнула мне колени. Я почувствовал вокруг пениса влажные завитки волос между ее ног, а затем — только прохладный воздух, когда я сумел достаточно присесть, чтобы оказаться под ней.

Ее пальцы нашли меня, направляли меня. Она слегка откинулась назад, и я почувствовал, как ее скользкая плоть охватывает меня. Я выпрямил колени.

Эйлин впилась ногтями мне в спину и застонала, в то время как я скользил выше и глубже.

Она подняла одну ногу и обхватила ею меня, я проник глубже, но мне хотелось чувствовать на себе обе ее ноги и я потянул наверх второе ее бедро. Она подняла и вторую ногу, и теперь у меня уже не было больше никаких затруднений.

Оторвав ноги от земли, Эйлин повисла на мне, словно взбиралась по стволу дерева, а я крепко поддерживал ее за ягодицы. Она постанывала, когда я входил в нее. Я чувствовал, как ее груди качаются вверх-вниз, когда я приподнимал и опускал ее. Они ритмично касались моих плеч. Всхлипывая, она крепко сжала мою голову.

Но вот внезапно она начала извиваться и стонать. Я старался сдерживать себя, но от ее страсти и сам потерял голову. Содрогаясь, я начал изливаться в нее. Почувствовав этоо, она зажала мою голову между грудей.

И вдруг что-то пошло не так.

Она испуганно вскрикнула, и всем весом откинулась назад.

Сжимая ее ягодицы, я устремился вперед в темноту, стараясь сохранить равновесие. Но мои ноги в чем-то запутались, скорее всего, в джинсах, и я упал. Эйлин вцепилась в меня, я — в нее, при этом я все еще был глубоко в ней.

Я испугался, что мы грянемся прямо в ручей.

Однако этого не произошло. Ударившись о землю, она вскрикнула от боли и выпустила мою голову из рук. Упираясь ей в грудь лицом, я чувствовал, как она тяжело дышит, как часто бьется ее сердце.

Когда я попытался встать, она вцепилась мне в плечи. Дрожащим тоненьким голоском она произнесла:

— Тут кто-то есть.

Я не хотел ей верить, но от правды не убежишь.

— Ты уверена? — прошептал я.

— Д-д-д-а. Господи.

— Не бойся, все будет нормально.

— Он меня за волосы дернул… вот мы и упали.

Кто-то был рядом с нами, в темноте. Причем стоял так близко, что смог дотянуться и схватить Эйлин за волосы… кто-то такой тихий, такой осторожный, что мы даже не подозревали о его присутствии.

От страха по всему моему телу разбежались мурашки, совсем как прошлой ночью, когда старикан на качелях запустил в меня спичку. Больше всего мне сейчас хотелось вскочить и удрать отсюда к чертовой матери.

Но я не мог. Во-первых, штаны мои были спущены до колен. А во-вторых, Эйлин, подо мной была и вовсе голой.

Может, она еще и ранена? Она здорово приложилась о землю, да еще и я навалился всем весом, и Бог знает, что что там на земле под ее спиной.

— Ты здорово ушиблась? — прошептал я.

— Не очень.

— Кровь есть?

— Ага. Немножко.

— Надо сваливать.

Откуда-то слева послышалось фырканье, словно кто-то выпускал воздух через нос, стараясь сдержать смех.

Эйлин крепче обхватила меня руками, а ее ноги стиснули мои бедра. Ее тело подо мной дрожало.

— Успокойся, все будет хорошо, — прошептал я одними губами куда-то ей в шею.

— Господи, как страшно.

Она заплакала. Ее тело слегка вздрагивало от рыданий. Прерывистые всхлипы в этой темноте и тишине казались ужасно громкими.

— Ш-ш-ш-ш, — прошептал я.

Тот, кто посмеивался в темноте, тоже шикнул.

Но тоже самое сделал и кто-то еще, справа от меня.

Эйлин ахнула и вся напряглась.

В уголке сознания шевельнулась мысль, что это Рэнди выследил нас и тихонько прокрался за нами сюда. Это хоть и пугало, но все же внушало какую-то надежду. Рэнди был ужасен, но его я хотя бы знал. У него было имя, лицо… и однажды я от него уже отделался.

Но когда я услышал второе «Ш-ш-ш-ш», я решил, что Рэнди тут все-таки ни при чем. И тут же вспомнил, что в кармане джинсов у меня лежит швейцарский армейский нож.

Вот только джинсы болтались где-то в районе коленей.

— Пошли, — прошептал я в шею Эйлин.

Она, тем не менее, по-прежнему цеплялась за меня.

— Отпусти меня, — снова прошептал я.

Хотя я и говорил очень тихо, незнакомец в темноте, должно быть, слышал каждое слово. Поэтому я не хотел упоминать о ноже.

— Пожалуйста, — взмолился я.

— Ты убежишь.

— Нет, не убегу. Только отпусти меня.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Она ослабила хватку. Упершись руками в землю, я отжался. Затем, придерживая трусы и джинсы, поднялся на ноги.

— Эдди, — позвала Эйлин.

— Я тут.

Когда я застегивал джинсы, брякнула пряжка от ремня.

— Дай мне мою одежду, — прошептала Эйлин.

— Сейчас, — пообещал я.

Но сперва я полез в карман джинсов и вытащил нож. Я взял его левой рукой, ощупал тупые концы закрытых лезвий и инструментов и поймал вырез лезвия ногтем большого пальца.

— Эдди? — Она уже почти сорвалась на визг.

— Угу?

— Ты где?

— Да тут я, тут.

— Он меня трогает!

Кто-то врезался в меня справа. Удар развернул меня, и я отлетел куда-то в темноту. Запнувшись о собственную ногу, я полетел головою вперед. Грянулся оземь и проехался на животе.

Где-то у ног кричала Эйлин:

— Эдди! Убери его от меня!

Послышался глухой удар, словно кулак впечатался в обнаженное тело.

— Оставь ее! — завопил я.

Пытаясь встать, я обнаружил, что при падении потерял нож. А без него нам — кранты. Упав на колени, я лихорадочно зашарил руками по земле.

Эйлин подвывала… то ли от боли, то ли от ужаса.

Да черт с ним, с ножом.

Я подхватил тяжелый острый камень, больше моего кулака, вскочил и бросился на плач Эйлин, силясь понять, что с ней происходит.

Звуки действовали мне на нервы. Всхлипывания и хихиканье, глухие удары и звонкие затрещины, крики боли и судорожные вдохи, тихие проклятья и яростное оханье.

Я ожидал, что меня самого вот-вот сшибут с ног.

И все же пробирался на звуки.

Я был крайне рад, что не вижу ни того, что делают с Эйлин, ни того, кто это делает.

Я ринулся в бой. Образовалась куча мала: сверху — я, подо мной — тот, кто напал на Эйлин, а в самом низу, разумеется, находилась она сама.

Смешались в кучу руки, жопы…

Нападающих оказалось больше, чем двое. Трое? Четверо? Я не мог определить.

Я обрушился на них с камнем в руке.

Настал их черед кричать.

Я не видел их, но и они меня не видели. Думаю, они колошматили друг дружку не хуже моего. Длилось это минуту-другую: я бил локтями, камнем, кулаками, царапался и кусался.

Наконец, между мной и Эйлин никого не осталось. Я лежал, задыхаясь на ее распростертом, истерзанном теле, все еще сжимая камень в руке. Там, где моя голая кожа касалась ее, я чувствовал, что она мокрая и скользкая.

— С тобой все в порядке? — прошептал я.

Она с плачем помотала головой. Я почувствовал щекой ее волосы.

— Давай выбираться, — сказал я.

— Где… где они?

— Ушли. Не знаю. Думаю, убежали.

— Давай скорее, — сказала она.

Я начал подниматься. Встав на колени, я наклонился и взял ее за запястья.

— Сесть сможешь? — спросил я.

Она попробовала встать, и я потянул ее за руки. Она вздрагивала и всхлипывала.

Вскоре мы с ней уже стояли на ногах. Однако ее покачивало. Я поддерживал ее.

— Давай понесу, — предложил я.

— Моя одежда.

— Давай убираться, пока опять кто-нибудь не напал.

Прежде чем она успела ответить, я выбросил камень и сгреб ее в охапку. Она была слишком измучена или слишком изранена, чтобы воспротивиться. Я нес ее, прижимая к груди, к серому пятну, обозначавшему начало моста.

Я не переставая думал о том, что в любой момент, на каждом шагу, нас снова могут атаковать.

Наконец, я вынес Эйлин из темноты. На несколько секунд мы оказались на открытом месте, где нас мог увидеть любой, кто смотрел бы в сторону ручья. Тем не менее, нас никто не окликнул.

Я поскорее отнес Эйлин в тень деревьев, растущих по берегу ручья. Там я аккуратно положил ее на траву. После чего огляделся.

— Похоже, мы в безопасности, — прошептал я.

Она сжала мою руку.

Мы прятались во мраке, но мрак этот отнюдь не был кромешным. Впервые с того момента, как мы вошли под мост, я смог увидеть Эйлин. Я думал, на ней осталась хотя бы замшевая рубашка, но и она исчезла вместе с остальной одеждой. Похоже, кое-где у нее шла кровь.

— Где-нибудь сильно кровит? — спросил я. — Ну, повреждена артерия, или типа того?

— Ничего такого.

— Уверена?

— Я просто… царапины тут и там.

— Ну ладно. Хорошо. Думаю, тебя надо устроить где-то наверху, где безопасно. А я пойду найду телефон и…

— Мы оставили там мою сумочку, — выпалила она так, словно только что вспомнила об этом.

— Черт, — выругался я.

— Там все мои вещи.

Кивнув, я снял с себя рубашку.

— Надень пока, — сказал я ей. — Я мигом.

— Нет. Лучше не надо!

— Не можем же мы оставить там твою сумочку.

— Я могу заблокировать кредитную карточку и…

— Они узнают кто ты такая… где живешь.

— Но я не хочу, чтобы они схватили тебя, — тихо сказала она.

— Я быстренько, — заверил я. — Если кто-нибудь нападет на тебя, кричи во все горло, хорошо? Кричи или визжи, я тут же примчусь.

— Может, нам лучше обратиться за помощью.

На это я лишь головой покачал. Нельзя было терять время даже на объяснения, если мы хотели вернуть ее сумочку.

Я развернулся и потрусил к мосту.

Наверху никого не было.

Когда тьма поглотила меня, я перестал бежать. Мысленно я вернулся назад и попытался сообразить, каким же путем мы шли здесь с Эйлин.

Никого не было слышно.

Они наверняка убежали, подбадривал я себя. Они прекрасно понимают, что сюда вот-вот могут нагрянуть копы.

Присев, я начал ощупывать землю. Нащупывал влажную почву, камни, ветки и всякий мусор.

Кто знает, далеко ли я от места, где на нас напали?

Я встал на четвереньки и начал пробираться вперед. Эх, были бы у меня перчатки. Не из-за холода — из-за штуковин, на которые натыкался в темноте. Некоторые были острые, некоторые — мягкие, некоторые — твердые, некоторые — осклизлые.

Наконец, я нашел туфлю. На ощупь и по запаху она казалась вполне новой.

Я вытер руки о джинсы и начал обыскивать это место. Вскоре я нашел остальные предметы: вторую туфлю Эйлин, ее джинсы, ее лифчик и сумочку. Ее замшевой рубашки и трусиков там, похоже, не было.

Лучше убираться отсюда, пока цел.

Но мне очень нравилась замшевая рубашка Эйлин. Мне совсем не хотелось, чтобы она пропала. И еще меньше мне хотелось, чтобы кто-то отыскал ее трусики.

Я подумал у Эйлин в сумочке может на всякий случай быть припасен фонарик. Я запустил руку в сумочку и стал изучать ее содержимое. Нащупал ворох счетов, какие-то маленькие цилиндрики и коробочки всевозможных размеров, расческу, карманный блокнот, какие-то предметы в бумажных и пластиковых упаковках. Но — увы! — фонарика там не было.

Зарывшись глубже, я обнаружил целую сокровищницу: пачку жевательной резинки, монеты, рулон чего-то, на ощупь похожего на гигиенические салфетки, две пачки презервативов в пластиковой упаковке, набор шариковых ручек, карандаши и маркеры, пару сигарет и коробок спичек.

Ура!

Я вытащил коробок, раскрыл его, оторвал одну спичку и чиркнул ей. Вспыхнувшая головка ослепила меня. Пару секунд я ничего не видел.

Но едва ко мне вернулось зрение, я взвизгнул.

В слабом мерцании спички, я углядел рядом с собой босую ступню.

Никто на ней не стоял.

Она торчала пальцами вверх. Колено и голень, похоже, густо поросли волосами. Выше колена нога скрывалась в темноте.

Я торопливо огляделся. Насколько я мог видеть в тусклом свете спички, рядом никого не было.

Спичка начала жечь пальцы. Я тут же выбросил ее, запалил новую и поспешил к мужчине. Он был совершенно голый. И неподвижно лежал на спине. У него были длинные, грязные, всклокоченные волосы. Брови, усы и борода настолько густые, что лица под ними, казалось, нет вовсе. Лишь через несколько мгновений я смог различить маленький, угольно-черный нос. А затем обнаружил и запавшие глаза под сомкнутыми веками.

Волосы с правой стороны его головы слиплись блестящей кровавой коркой.

Неужели это сделал я своим камнем?

Вполне возможно, но не факт. Та еще была свалка. Где тут разберешь, кто там кому что сделал!

Но мужик, похоже, был мертв.

Он получил по заслугам, подумал я. Он сам напал на нас. Возможно, хотел изнасиловать Эйлин.

Вот этой штукой.

Она была задрана вверх, огромная и блестящая.

Неужели он ее изнасиловал?

Спичка начала обжигать пальцы, я загасил ее и зажег другую.

Парень так и лежал на спине без движения.

Я отправился на поиски ножа. На нем точно остались мои отпечатки пальцев, и мне, само собой, совершенно не хотелось оставлять его возле мертвого тела.

Но найти нож оказалось не так-то просто.

Истратив еще две спички, я, наконец, заметил его ярко-красную ручку. Он лежал на земле рядом со смятой банкой из-под «Будвайзера». Я поспешил туда и подобрал его.

Загасил спичку. Стоя в абсолютной темноте, открыл одно из лезвий. Потом переложил нож в левую руку, в которой уже держал коробок со спичками. Правой рукой зажег новую.

Я слишком быстро отвел взгляд от тела.

А что, если оно исчезло?

А что, если он подкрадывается ко мне?

Я направился к трупу. Через несколько секунд в слабом пламени спички я, наконец, снова увидел его. Он так и лежал, распростершись на спине.

Я подошел к нему. Глаза его по-прежнему были закрыты. Я уставился на грязную волосатую грудь. Похоже, она не двигалась.

Скорее всего, он мертв, подумал я.

Но у него стояк. Разве у мертвяков бывает стояк?

Я понятия не имел. Может, и бывает, но вряд ли.

Внезапно мне показалось, что эта штука еще увеличилась.

Он что, растет?

— Блин! — пробормотал я.

Чего только не привидится, после того как чуть не погиб…

Не дури, сказал я себе. Возможно, он и не мертв.

Но если он не мертв, то ему надо помочь. Осмотреть его рану. Вызвать «скорую помощь».

Но тут я подумал, что он пытался сделать с нами.

— Так тебе и надо, — буркнул я.

Я зажег новую спичку и попробовал найти оставшиеся вещи Эйлин. Вокруг было разбросано много разной одежды: пальто, рубашки, брюки, ботинки. Даже пара шляп. Но все они были очень грязными. А вот рубашки и трусиков Эйлин, похоже, среди них не было.

Я побыстрее собрал в кучу найденные вещи Эйлин: сумочку, туфли, джинсы и лифчик. Взяв все это в охапку, я поспешил вон из-под моста.

Не успел я выйти из темноты, как уже встревожился за Эйлин.

Напрасно я оставил ее одну.

До нее вполне могли добраться остальные…

Я подошел к тому месту в тени ветвей, где оставил ее, и обнаружил, что ее там нет. Внутри все сжалось.

Неужели они до нее добрались?

— Эдди?

Ее голос прозвучал откуда-то с другой стороны. Я резко повернул голову и посмотрел в сторону ручья. Но и там ее не было.

— Ты где?

В нескольких ярдах выше по течению над ручьем поднялась бледная рука. Под ней на фоне черной воды белело размытым пятном лицо.

Я положил ее вещи и пошел к ней по берегу.

— С тобой все в порядке? — спросил я.

— Не так уж и плохо. А как дела у тебя?

— Я нашел твою сумочку и большую часть одежды. Не смог найти твою рубашку.

— Проблемы были?

Я присел на корточки на траву в нескольких футах от нее. Она сидела в ручье по самую шею.

— Эти бродяги, должно быть, все разбежались, — сказал я. — Думаю, первым делом нужно вызвать полицию.

— Почему бы тебе не спуститься сюда и не умыться, — предложила Эйлин. — А там решим, что делать дальше.

Я покачал головой.

— Думаю, нам нужно поскорее смыться, — сказал я. — И отвести тебя в медпункт.

— Только не в медпункт.

— Тогда в «скорую»?

Она поднялась, ее обнаженное бледное тело сверкало в лунном свете на фоне черной воды.

— А может, лучше к тебе? — спросила она.

Ниже пояса ее тело скрывала вода.

— Мне не хотелось бы теперь оставаться одной… сегодня ночью. Если ты не имеешь ничего против…

— Может, тебе все-таки показаться врачу?

— Надо будет — покажусь. Придем к тебе, я сначала сама себя осмотрю. Если ты, конечно, не хочешь…

— Нет, я именно хочу, чтобы ты пошла ко мне.

— Спасибо, Эдди.

Она пошла в мою сторону. Там, где лучи лунного света попадали на нее, ее тело казалось серебряным. Я наблюдал, как колышутся ее груди. Соски их походили на большие темные монеты. Ее пупок казался маленькой черной точкой. С каждым шагом она все выше поднималась над водой.

Увидев темный треугольник волос между ее ног, я подумал о типе, что лежал под мостом.

Она сама расскажет мне все, что сочтет нужным.

Когда вода стала ей по колено, она содрогнулась и обвила себя руками.

— Можно я еще поношу твою рубашку? — спросила она.

— Конечно.

Рубашка лежала на траву у моих ног. Я поднял рубашку и протянул ее Эйлин. Она тут же надела ее.

— Ух, так-то лучше.

Она застегнула рубашку до пояса и вышла из ручья.

Я отвел ее к тому месту, где оставил ее одежду и сумочку.

— Фантастика, — сказала она.

Она взяла сумочку и проверила содержимое.

— Награда не обязательна, — сказал я.

— Награду ты еще получишь, не сомневайся. Я, честно говоря, не думала, что ты решишься туда вернуться.

— Я тоже так думал, — признался я.

— Я была так напугана. И все боялась, что они нападут на тебя снова.

— Они и сейчас могут, — сказал я. — Так что не стоит торчать здесь больше необходимого.

Я посмотрел в сторону моста. Его почти не было видно за густым сплетением ветвей, нависавших над склоном.

— Думаю, здесь мы в безопасности, правда? — сказала Эйлин.

— Как знать.

Она заглянула в бумажник.

— Я ничего не брал, — заметил я.

— Знаю.

— Думаю, они тоже ничего не взяли. Если бы они увидели твою сумочку, то наверняка забрали бы ее.

— Вероятно.

Она положила бумажник обратно в сумочку.

— Вообще-то, я украл коробок спичек, — признался я.

Она взглянула на меня.

— Рылся в моей сумочке, да?

— С благородной целью. Мне нужен был какой-нибудь свет, — я вынул из кармана джинсов коробок с остатками спичек и бросил его в сумочку. — Спасибо, — сказал я.

— Всегда пожалуйста.

Она присела и поставила сумочку на землю, затем начала перебирать одежду. Вскоре она подняла голову.

— Ты случайно не находил там трусиков?

— Похоже, они числятся пропавшими.

— Ну здорово!

— Извини.

— Значит кто-то из этих… троллей… взял их?

— Не обязательно. Я мог их просто не заметить.

— Будем надеяться, — вздохнула она. — И думать тошно, что…

Покачав головой, она встала и принялась натягивать джинсы.

— Мы с тобой точно свихнулись, — пробормотала она, застегивая пуговицу на поясе.

— Ага.

Она застегнула молнию и улыбнулась мне.

— Но все-таки, классно же было, ну? Я имею ввиду начало.

— Да, неплохо, согласен.

— Я никогда… — она снова покачала головой. — Действительно, есть что вспомнить.

— Уж не говори.

Она наклонилась и подняла лифчик.

— Хочешь надеть вместо рубашки? — пошутила она.

— Не думаю, что это достойная замена.

— Я тоже не хочу его надевать.

Она запихала лифчик в сумочку, затем села на траву и стала надевать туфли.

— С тобой все в порядке? — в который раз спросил я.

— Просто замечательно, во всех смыслах. Мы ведь живы, так? И не сильно-то пострадали. Могло быть куда хуже.

— Это уж точно.

— Чего я сейчас действительно хочу, так это побыстрее добраться до твоего гнездышка, принять горячий душ, а затем что-нибудь проглотить.

— У меня только полбутылки вина.

— Можем прихватить что-нибудь по пути, — туфли надеты, она встала. — Ты, должно быть, замерз.

— Чуть-чуть.

— Ах ты мой бедненький.

Она распахнула рубашку, шагнула вперед и обняла меня. Жар ее тела передался моей замерзшей коже.

— Ну и как? — спросила она.

— Неплохо.

Оказавшись на вершине насыпи, мы достали из-под скамейки наши учебники. Я надел свою сумку как маленький рюкзак и прижал к груди книги и тетрадки Эйлин. Таким образом я меньше ощущал холод и не чувствовал себя голым.

Но все-таки я был без рубашки. Вдобавок, весь в царапинах и кровоподтеках, что выяснилось, как только мы вышли на освещенные улицы.

Благодаря купанию в ручье, Эйлин избавилась от кровавых пятен. Однако лицо ее было сильно исцарапано. Да и волосы висели мокрыми прядями.

Не желая, чтобы нас в таком виде тормознула охрана или кто-нибудь из знакомых, мы не стали идти через студгородок и пошли в обход.

Так и вышло, что мы наткнулись на Руди Киркуса.

Я знал Киркуса с первого курса. Оба мы поступили на факультет английского, так многие предметы проходили вместе. К тому же, мы с ним состояли в редколлегии университетского литературного журнала «Рев». Самодовольный всезнайка, он воображал себя Божьим даром для литературы и воплощением хорошего вкуса.

Киркус из той породы ребят, каких узнаешь за милю. Выше шести футов ростом, костлявый, он расхаживал будто тамбурмажор на собственном параде. В качестве «униформы» он носил вельветовый пиджак с заплатами на локтях, голубую рубашку из шамбре, голубые джинсы, кожаные кроссовки и аскотский галстук. Он всегда носил шелковый аскотский галстук вокруг шеи.

Если б я увидел, что к нам приближается Киркус, то потащил бы Эйлин в противоположном направлении — и как можно быстрее. Но Киркус вывернул на нас из-за угла Ивовой улицы, что находилась в квартале на юг от студгородка.

— Какие люди! — сказал он, хлопнув меня по плечу. — Эдуардо, старик. И Эйлин! Хо-хо!

Киркус был уроженец Сан-Франциско, но изображал британский выговор и манеры. Полагаю, большинства из них он нахватался в старых фильмах про Шерлока Холмса, тех, что с Бэзилом Ретбоуном и Найджелом Брюсом.

— Как дела, Киркус? — поинтересовался я.

— Идут, идут.

Он кивнул, заложил руки за спину и начал, по своему обыкновению, подниматься и опускаться на цыпочках. Вверх-вниз, вверх-вниз. Он наклонил голову на бок и уставился на мою грудь.

— Да, старина, скажу тебе, зябковато нынче разгуливать по улицам sans[10]рубашка.

— Сам сначала попробуй, а потом говори.

Он повернул голову к Эйлин и посмотрел на ее грудь. Если бы какой другой парень так откровенно пялился на ее грудь, я вышел бы из себя. Но это был Киркус. Ее грудь, даром что без лифчика, не вызывала у него ни малейшего интереса… разве что пренебрежение.

— Ба! — воскликнул он. — Да ты в его рубашке. Вот это поворот, не находите?

Продолжая приподниматься и опускаться на носках, он расплылся в улыбке.

— Боюсь, выходя из дома, я позабыла об этой части туалета, — объяснила Эйлин. — А юноша сей оказался столь любезен, что предложил мне свою.

Киркус продолжал покачиваться, но его улыбка исчезла; он приподнял брови.

— Все шутите.

— Вовсе нет, — возразила Эйлин, стараясь сохранять серьезность.

— А почему ты вся мокрая? — поинтересовался он.

— Под дождик попала, старина.

Он все продолжал покачиваться, но теперь его брови опустились и сдвинулись к переносице.

— А синяки и ссадины? — спросил он.

Он переводил взгляд с Эйлин на меня, покачиваясь и хмурясь; уже не столько тамбурмажор, сколько суровый директор школы, пытающийся установить причину творящихся безобразий.

— Угодили в передрягу, не так ли? — допытывался он.

Эйлин умоляюще взглянула на меня.

— Боюсь, у нас возникли проблемы с собакой. На болотах. Огромный, черной масти зверь с огненными глазами.

— Вижу.

Он глубоко вздохнул, начал опускаться, потом снова резко приподнялся на носках, вскинув голову.

— Ну ладно. Давайте, издевайтесь надо мной.

Внезапно мне стало неловко. Киркус был самодовольный болван, но это давало мне права над ним издеваться.

— Ладно, ну извини.

— И меня, — присоединилась Эйлин. — Вечерок просто выдался дикий.

— А-а-а. — Он, похоже, был вполне удовлетворен. — Ничего страшного.

— Если уж начистоту, — сказал я, — пару минут назад мы нарвались на банду подростков. Они славно нас отмутузили и порвали Эйлин рубашку.

— Всему виною зеленый змий, — сказал Киркус.

Эйлин пожала плечами:

— Спасибо, хоть унесли ноги. Ты смотри, гляди в оба.

— Я вполне могу постоять за себя, — сказал он.

— Просто будь осторожен, — предупредила Эйлин. — Паскудные ублюдки. Они пописали мне на волосы.

Киркус посмотрел на ее волосы, пару раз потянул носом воздух и отступил на шаг.

— Мы не хотим, чтобы про это прознали в университете, — пояснил я. — И вообще не хотим, чтобы об этом кто-то прознал.

— Ужасно унизительно, — добавила Эйлин. — И отвратительно.

— Мы просто доверяем тебе и надеемся на твою порядочность, — заверил я.

— Надеюсь, ты проявишь должное уважение, — опять вмешалась Эйлин.

— Не сомневайтесь, — кивнул Киркус, сдержано поклонился и добавил. — Я — могила.

— Спасибо, — поблагодарила Эйлин.

— Спасибо, Руди, — добавил и я.

— Спасибо и вам за предупреждение. Если это хулиганье наткнется на меня, они это надолго запомнят.

Я горячо пожал ему руку:

— Бей гадов.

— А где они? — поинтересовался он.

Полуобернувшись, Эйлин указала в направлении, откуда мы пришли:

— В паре кварталов отсюда.

Именно в том направлении находился пансион, в котором жил Киркус.

— И сколько их? — спросил он, помрачнев.

— Человек шесть-семь, — ответил я.

Он бодро кивнул.

— Боюсь, ты рискуешь напороться на них по пути домой, — добавил я.

— Весьма вероятно.

— Ну, может быть, они уже ушли, — заметила Эйлин.

Киркус выпрямился и гордо вскинул голову.

— Опасности известно, что Цезарь сам опаснее ее. (Шекспир «Юлий Цезарь».)

— Как скажешь, — ответил я.

— Пока, — сказал он и прошел мимо нас.

— Удачи! — пожелал я ему вослед.

— Задай им жару, — попросила Эйлин.

Киркус мужественно направился к своему дому, а мы пересекли улицу. Пройдя с половину квартала, мы оглянулись. Киркус исчез.

— Надеюсь, он не слишком их покалечит, — сказала Эйлин.

Я хохотнул и тут же почувствовал себя немножечко подлецом.

— Бедняга, — сказала Эйлин.

Мы рассмеялись.

— Знаешь, — сказал я, — он был бы не таким плохим парнем, если б не вел себя как гребаный всезнающий сноб.

— Чертов гребаный всезнающий сноб.

Мы опять рассмеялись.

Достигнув до следующего квартала, мы вышли к супермаркету.

— Ты обожди здесь, — предложила Эйлин, — а я заскочу и куплю все, что надо.

Я кивнул.

— Только не уходи.

Она зашла в магазин. Я отошел в сторонку, чтобы не маячить на главной улице, и встал у стены. Мимо прошли несколько человек, но внимания на меня никто не обратил.

Эйлин отсутствовала довольно долго. Или это мне так казалось.

Наконец, она появилась из-за угла с большим бумажным пакетом в руках.

— А, вот ты где, — сказала она. — Смотри, что я для тебя купила.

Она поставила пакет на землю, запустила в него руку и вытащила нечто, похожее на сверток черной ткани. Улыбаясь, она подняла покупку на уровень головы и развернула.

— Плащ Дракулы, — пояснила она.

— Так я вижу.

— Миленький, правда? Надевай.

— Сейчас?

— Давай. Я же знаю, что ты замерз, — она передала мне плащ. — Это лучшее, что я смогла там для тебя найти. Тут, похоже, никакой одежды не продают. Тебе повезло, что у них оказалась куча костюмов для Хеллоуина.

— И ты предлагаешь мне идти в этом?

— Можешь накинуть его на свою сумку и завернуться, как в одеяло.

— Ну…

— Все лучше, чем мерзнуть.

— Пожалуй.

Я положил стопку книг и тетрадей на край тротуара, взял у Эйлин плащ и завернулся в него. Он закрыл мою сумку и плечи, а спереди я его запахнул. В плаще мне стало тепло и уютно.

— Очень даже ничего, — сказал я.

— Как сказал бы Киркус, ты выглядишь сногсшибательно.

С этими словами Эйлин подошла, она нащупала завязки и связала бантиком у меня на шее. После чего запустила руки под плащ и погладила мне грудь.

— Надо было купить тебе еще и вампирские зубы.

Я оскалил собственные.

Она тихо засмеялась и поцеловала меня.

Мы продолжили путь. Эйлин несла свои книги, тетрадки и сумочку. Я в одной руке нес пакет с продуктами, а другой придерживал плащ, чтобы он не распахивался.

В пакете были две банки плавленого сыра «Чеддер» (острый «Чеддер» и «Чеддер» с беконом), пачка крекеров «Ритц» и литровая бутылка темного рома.

Несмотря на то, что большинство заведений на этой улице уже закрылись, нам время от времени попадались припозднившиеся прохожие. Некоторые обращали внимание на мой наряд и улыбались.

Поскольку в центре города находился университет, они уже привыкли к разным дурацким выходкам его обитателей. Так что паренек в плаще Дракулы за три недели до Хеллоуина никого не мог удивить.

Когда мы миновали деловой квартал, улицы опустели. Время от времени мимо нас проезжали автомобили.

Мы были уже в двух кварталах от моего дома, когда Эйлин оглянулась через плечо. Снова устремив взгляд вперед, она чуть слышно проговорила:

— За нами кто-то идет.

Я оглянулся, но увидел только простиравшийся за нами пустой тротуар. Я внимательно оглядел улицу, потом тротуар на противоположной ее стороне.

— Никого не вижу.

Эйлин снова оглянулась.

— Забавно.

— Может, он в какой-нибудь дом зашел, — высказал я предположение.

— Или нырнул куда-нибудь и был таков.

Мы продолжили свой путь.

— А как он выглядел? — спросил я.

— Да просто парень. Я так думаю, что парень. Он был далеко, я и его видела-то мельком.

— Не Киркус часом?

— Вряд ли.

— Молодой или в возрасте?

Она покачала головой:

— Понятия не имею. Кем бы он ни был, давай не будем его вести до твоего жилища.

Я и сам уже об этом подумал, поэтому согласно кивнул. На следующем перекрестке, вместо того, чтобы идти прямо на Церковную улицу, мы свернули налево.

— А во что он был одет? — спросил я.

Эйлин снова покачала головой.

— Во что-то темное. Может, в длинное пальто.

— Вроде макинтоша?

— Даже не знаю.

— Это паскудно, — пробормотал я.

— Думаешь, это кто-то из тех, что под мостом?

— Господи, надеюсь, что нет. Хотя вполне возможно. Или этот парень Рэнди, о котором я тебе рассказывал. А может, это просто случайный прохожий, которому понравилось нас преследовать.

— Давай выясним, — предложила Эйлин.

Мы одновременно оглянулись. Никого не видать. По крайней мере, на тот момент.

— Побежали, — сказал я.

Бок о бок мы припустили вдоль тротуара. На первой же боковой дорожке, попавшейся нам на пути, была припаркована машина. Свет на крыльце дома, к которому вела дорожка, был включен, но само здание было погружено во тьму.

Наш преследователь, если таковой, конечно, вообще был, пока не показывался из-за угла. Мы пронеслись по дорожке и присели за машиной.

До сих пор мы по-прежнему оставались одни.

Сейчас Эйлин сидела на корточках рядом со мной, ее плечо слегка касалось меня. Я чувствовал ее тепло через мой плащ. Она повернулась ко мне.

— А это возбуждает, да? — сказала она.

— Ну, раз ты так считаешь.

Я испытывал скорее беспокойство… граничащее со страхом. И чувствовал себя совершенно измотанным. Слишком уж многое произошло за один этот вечер. Больше всего мне хотелось сейчас оказаться у себя дома, с включенным светом и крепко закрытой на замок дверью. Однако же, испытывал я и некое возбуждение, от того что вместе с Эйлин сижу на корточках, прячась за машиной.

Через некоторое время Эйлин сказала:

— Что-то он задерживается, с чего бы это?

— А он был сильно далеко?

Она пожала плечами, я почувствовал это своим плечом.

— Да примерно в квартале от нас. — Она слегка распрямилась и выглянула из-за капота. — Никого не вижу.

— Мы услышим его, если он будет подходить.

Она немного приподнялась, продолжая сидеть на корточках и прижимая к груди свои книги и тетрадки.

— Не хватало, чтобы он тебя увидел, — прошептал я.

Она снова присела рядом со мной. Я почувствовал, как ее рука скользнула по моему плечу.

— Думаю, он уже не появится, — сказала она.

— Подождем еще немножко. Может, он просто держится настороже.

— А может быть, мы просто от него оторвались.

Я кивнул.

Какое-то время мы сидели, скрючившись, в молчаливом ожидании. По улице проехала машина. Звук ее двигателя медленно затихал вдали. Я внимательно прислушивался, стараясь различить звук шагов, но ничего подобного не было слышно.

Эйлин повернула ко мне голову.

— Может быть, у него и в мыслях не было нас преследовать.

— Может и так, — согласился я.

— Может быть, просто так вышло, что ему было с нами по пути.

— Ага.

— Такое постоянно случается.

— Но иногда, — сказал я, — за тобой и впрямь следят.

— Думаю, это не тот случай.

— Давай убедимся, — предложил я. — Может, он ждет, когда мы выйдем из укрытия.

— Думаю, твоя паранойя переплюнет мою.

— Не исключено, — согласился я.

— Мне не нравится, что мы сидим на чужой территории.

— Но мы же ничего плохого не делаем.

— Хозяева могут смотреть на это иначе.

Она полуобернулась и взглянула в сторону дома.

Я тоже посмотрел в ту сторону. Из нашего укрытия нельзя было разглядеть ни одного окна.

— Похоже, им нас не увидеть, — прошептала Эйлин.

Я взглянул в сторону соседнего дома.

— И те тоже не могут нас видеть, — заметил я.

Эйлин посмотрела мне в лицо.

— Здорово мы заныкались, да?

— Здорово.

— Но не так здорово, как под мостом.

Мне бы очень хотелось, чтобы она не напоминала мне про мост.

— Зато здесь точно лучшее освещение, — прошептал я.

— Мне так страшно было.

— Мне тоже.

Она положила свои книги и тетрадки на бетон.

— Обними меня, — шепотом попросила она.

Я отложил пакет с продуктами.

Опустившись на колени перед машиной, мы повернулись друг к другу. Эйлин распахнула мой плащ и прижалась ко мне. Она обняла меня, пропустив руки под сумкой. В ответ я нежно обнял ее. Она дрожала, несмотря на то, что ее тело, прижимающееся к моему, было теплым.

— Какой кошмар, — прошептала она прямо мне в ухо.

— Тебе больше всего досталось.

— Ага, они все были на мне.

«А в тебе?» — подумал я. Но задать ей этот вопрос так и не отважился.

— Знаешь, что беспокоит меня больше всего? — спросила она.

— Ну?

Вот оно.

— Они могли нас видеть.

— Возможно.

— Они нас видели, — продолжала она. — Ведь они точно знали где мы… и как нас схватить… иначе ничего бы у них не вышло. Но там же было темно, хоть глаз выколи.

— Ну, не совсем, — заметил я.

— Но мы-то их точно не видели. Мы даже друг друга не видели.

— Ну, они, наверное, слишком долго просидели там, под мостом, вот глаза к темноте и привыкли.

— Но там же была такая темень. Господи, кромешная тьма! — Она еще сильнее прижалась ко мне. От бетона у меня разболелись колени. — В такой темноте сколько ни просиди — все равно ничего не увидишь.

— А они видели.

— Знаю. Знаю. Они были там, наверное, все это время. Просто затаились там в тишине. Но мы, по крайней мере, должны были услышать, как они дышат.

Или как они раздеваются, подумал я.

Если, конечно, они не разделись еще до нашего прихода.

Может, они устроили купание в ручье на манер нудистов.

Но это вряд ли. Уж больно вечер холодный.

— Или почувствовать их запах, — продолжала Эйлин. — Помнишь их запах? От них дико воняло, когда они на меня навалились, но до этого я никакого запаха не чувствовала.

— Я тоже не чувствовал.

— Я думала, мы там совершенно одни.

— Я тоже был в этом уверен.

— Я хочу сказать, мы же должны были или услышать их, или унюхать. Это необъяснимо.

— У-гу.

— И только подумай, они все время были там, пока мы… занимались всем этим, — я почувствовал, как она содрогнулась в моих объятиях. — А мы об этом даже не подозревали.

— Бомжи-ниндзя, — прошептал я.

Она тихо засмеялась, ее горячее дыхание коснулось моей шеи, я чувствовал как ее тело содрогается от смеха.

— Очень смешно, — прошептала она.

Какое-то время после этого мы ни о чем не говорили. Просто обнимали друг друга. Она перестала дрожать. Я чувствовал ее медленное, ровное, спокойное дыхание по движению ее груди.

— Пожалуй, мы здесь просидели достаточно, — сказал я.

— У меня до смерти ноют колени.

— У меня тоже.

— Что-то я их нытья не слышу.

Мы еще немного посмеялись.

— Ты слишком смешлива для ученого-филолога.

— Я не ученый. Это Киркус ученый.

— Точнее, мнит себя им.

— Надеюсь, он дошел до дому без приключений.

— Думаешь, он нам поверил? — спросил я.

— Про подростков-хулиганов? Конечно. Он поверил всему до последнего слова.

— Хорошая была придумка про ссанье на волосы.

Она засмеялась.

— Видел, как он принюхался? И морда такая, будто и впрямь унюхал.

Я уткнулся лицом ей волосы. Они были влажными и липли к ее голове.

— Ну и как они пахнут?

— Замечательно.

— Надеюсь, ручей не слишком грязен.

— Можешь принять ванну, когда до меня доберемся.

— Жду не дождусь, — ответила она.

— Готова идти?

— Надеюсь, я хотя бы встать смогу.

Я прекрасно ее понимал: мои колени тоже страшно болели.

Мы разжали объятия. Эйлин собрала свои книги и тетради и прижала к груди. Одной рукой я взял мешок с продуктами, другой запахнул плащ.

Когда я вставал, мои колени захрустели.

Эйлин застонала.

— В следующий раз, когда захочется так посидеть, — сказала она, — надо будет взять с собой подушки для коленок.

— А что, дельная мы…

Дриньг-дриньг-дзинь!

Нырять куда-нибудь было уже поздно.

Она выехала на тротуар откуда-то слева — костлявая старая ведьма в черном спортивном костюме, кепка лихо заломлена козырьком назад, шины велосипеда шуршат мягко, почти беззвучно.

Подъезжая к дорожке, она повернула голову в нашу сторону. Лицо ее скрывала темнота.

Она видит нас, думал я, хотя сам не мог разглядеть ее глаз.

Когда ее велосипед пересекал конец дорожки, она еще сильнее вывернула голову, чтобы не упускать нас из виду. Она так и не сводила с нас глаз, пока катила вдоль живой изгороди следующего дома.

Мы с Эйлин стояли бок о бок, неподвижно и молча.

Справа донеслось затихающее дзинь-дзинь-дзинь!

Эйлин взглянула на меня.

— Что, черт подери, это было? — прошептала она.

— Ведьма на велосипеде, — ответил я.

— Ты ее знаешь?

— Не совсем.

Дринг-дринг-дзинь!

Это донеслось уже откуда-то издалека.

— Так, я хочу отсюда свалить, — сказала Эйлин.

— Тогда пошли.

— Господи, церковь, — выдохнула Эйлин, когда мы пересекли последнюю улицу перед домом, где я жил. — Нет ничего забавней, чем старая церковь поздней ночью. Интересно, кто нас там поджидает, чтобы перепугать до смерти?

— Уверен, никто.

— А я не уверена, — вздохнула Эйлин.

— Есть более насущные проблемы, как насчет мистера и миссис Фишер?

— Ай, они же безобидны.

— Если они увидят нас в таком виде… — я покачал головой.

— Ну, им тоже скажем, что натолкнулись на банду хулиганов.

— Ага, конечно.

— С Киркусом же сработало.

— Киркус болван.

Я опередил Эйлин, открыл замок, и мы вошли. Дверь я постарался затворить как можно тише. Шагая впереди, я осторожно пробрался в коридор.

Дверь Фишеров была открыта, полоска света несколько рассеивала полумрак коридора. Отсюда был хорошо слышен звук их телевизора. Музычка прекрасно подошла бы для Хэллоуина.

— Великолепно, — пробормотал я.

— Все в порядке, — прошептала Эйлин.

— Я в костюме вампира.

— Ну, решат, что ты большой шутник. Пошли.

Эйлин пошла вперед, а я остался стоять. Проходя мимо квартиры Фишеров, она смотрела прямо перед собой и даже мельком не заглянула в дверь.

Я поспешил за ней.

Однако, проходя мимо двери, не удержался и заглянул.

Миссис Фишер стояла в дверном проеме, опершись на трость. Она посмотрела на меня сквозь очки с толстыми стеклами. Ее глаза за ними казались огромными, как куриные яйца. Я подскочил и произнес:

— О, здрасте.

— С возвращением, — улыбнулась она.

Волей-неволей пришлось остановиться.

— Что это на тебе за наряд, Эдди?

— Плащ вампира. Это я готовлюсь к Хеллоуину.

— А что наденет Холли? — спросила она.

Холли?

Миссис Фишер проковыляла в коридор, пришлось мне немножко посторониться. Эйлин стояла у подножия лестницы.

— Привет, миссис Фишер, — сказала она.

— Вернись-ка и дай мне на тебя посмотреть, Холли.

Эйлин улыбнулась и подошла поближе.

— А твой костюм что означает? — поинтересовалась у нее миссис Фишер.

— Да я так всегда хожу.

— Ну как скажешь.

На самой миссис Фишер была огромная серая спортивная фуфайка со старой эмблемой Вилльмингтонского университета на груди. Под эмблемой алыми буквами красовалась надпись: «Пещера индейских воинов». На поясе у нее было повязано белое банное полотенце. Оно как юбка доходило ей до колен. Из-под полотенца выглядывали толстенные голые ножищи. На них были голубые теннисные туфли без шнурков.

— Я думала, ты принарядилась к Хэллоуину, — продолжила она развивать свою мысль.

— Нет, пока рановато, — разочаровала ее Эйлин.

— А Эдди уже примерил, — она устремила взгляд своих гигантских глаз на меня. — Поди, покажись Вальтеру.

— Мы вообще-то торопимся…

— Да это ж всего на секундочку. Пусть хоть он посмеется, — она попыталась взять меня за руку, но я отступил к лестнице и она промахнулась. — Да не будь ты таким стеснительным, Эдди.

— Просто ужасно поздно, — сказал я. — Я покажусь Вальтеру как-нибудь в другой раз, хорошо?

— Ну…

— Ну, еще увидимся, миссис Фишер, — сказала Эйлин.

— Ну, хорошо. Все-то вы куда торопитесь… Рада была снова повидать тебя, Холли.

— Спасибо, — поблагодарила Эйлин. — Я тоже была рада вас повидать.

— Ой, да как ты выросла…

— Спасибо.

— И все такая же милая, будто пирожок.

— Вы тоже. Еще увидимся.

Возле лестницы мы остановились и оглянулись на нее. Она стояла внизу и махала рукой с тростью.

— Покойной ночи, — сказал я.

— Не позволяйте клопам кусаться, — пошутила она на прощанье.

Мы поспешили наверх. Мне от этой встречи было слегка неловко, но Эйлин улыбалась.

Коридор на втором этаже освещал тусклый свет. Все двери были закрыты.

— Не такая уж она плохая, — прошептала Эйлин.

— По крайней мере, ничего против твоего прихода она не имела.

— Может быть, потому, что приняла меня за Холли.

— Ей очень нравилась Холли, — пояснил я, уже открывая дверь. — Всем она нравилась. Думаю, всем нравится и сейчас. Кроме меня.

Мы вошли в мою комнату, и я закрыл дверь.

— Я теперь тоже не большая ее поклонница, — заметила Эйлин.

Пока она раскладывала свои книги и тетрадки на кофейном столике перед диванчиком, я отнес пакет с продуктами на кухню и поставил на кухонный стол. Вытащил свою сумку из-под плаща, снял, положил на стол. Вошла Эйлин.

— Ты не против, если я приму душ? — спросила она.

— Конечно. Погоди, сейчас дам халат и полотенце.

Она последовала за мной и по дороге свернула в ванную. Я прошел в спальню, включил свет и открыл ближайший бельевой шкафчик. Достал халат и полотенце, мягкие, розовые. Я купил их в прошлом году для Холли.

Я отнес их в ванну для Эйлин.

— После душа мне могут понадобиться бинты, — предупредила она.

Я открыл аптечку и показал ей, где что лежит.

— Постараюсь побыстрее, — пообещала она.

— Не спеши. Мойся в свое удовольствие.

— А ты иди и приложись к рому. Не обязательно меня ждать.

— Хорошо. Пока.

Я оставил ее в ванной и закрыл дверь.

Но к рому притрагиваться не стал. Вместо этого вернулся в спальню. Включив свет, подошел к зеркалу. Волосы у меня были спутаны, лицо в грязи и царапинах. Распахнув плащ, я оскалился на свое отражение в зеркале.

Я злой и страшный вурдалак…

Ну да.

Вид у меня был потрепанный и действительно жутковатый.

Надо было пугануть Киркуса.

Или ту ведьму на колесах.

Я почти было улыбнулся, как вдруг в голове возник образ бомжа под мостом. Чувствуя жар и тошноту, я быстро отошел от зеркала и снял плащ. Затем скинул остальные свои шмотки, надел халат и рухнул на кровать, ожидая, когда Эйлин закончит приводить себя в порядок.

Ничего ему, наверное, не сделалось.

У него даже была эрекция.

Надо было проверить пульс.

А если бы я проверил, он бы тотчас же меня сцапал.

Ну а если он все-таки мертв?

Да нет, сказал я себе. А хотя бы и так, никто не догадается, что мы к этому причастны.

Главное — помалкивать о случившемся под мостом.

А как же Киркус? Он знает, что мы с кем-то дрались. Он вполне может нас заложить.

Да кому какое дело? Это была самооборона. А не то что я просто взял да убил парня.

Тем не менее, от этих мыслей мне было довольно погано.

Прекрати забивать себе голову разной чушью, сказал я себе. Подумай лучше о чем-нибудь приятном. Подумай лучше об Эйлин.

Глядя в потолок и слыша звук включенного душа, я представил, как она стоит под его струями. Пар, словно горячий туман, обволакивает ее с ног до головы. Вода брызжет ей на лицо, стекает по телу. Оно раскраснелось и блестит…

Прямо как у Холли.

Я закрыл глаза.

Иногда мы с Холли вместе принимали душ. Стояли лицом друг к другу под горячими струями воды, я мыльными руками ласкал ее грудь, Холли мылила мой член, ее скользкие руки легко ходили вверх-вниз.

Не зайти ли мне к ней?

Это Эйлин, не Холли.

Холли я теперь не нужен. У шлюхи есть ее Джей.

А под душем Эйлин.

Может быть, она хочет, чтобы я пришел к ней? Может быть, она ждет, чтобы я вошел, и будет очень разочарована, если я этого не сделаю?

Нет, нет, нет, думал я. После того, что с ней произошло, она едва ли захочет меня там видеть. Она хочет побыть одна, смыть всю грязь и обработать как следует свои раны.

И тем не менее, в своих мыслях я иду к ней. Отодвигаю душевую занавеску, а она стоит под душем и с плачем протягивает руки за помощью. Она вся исцарапана, и избита, и искусана, кровь бежит из дюжины ран. Кровь брызгает из ее сосков. Кровь хлещет из влагалища, как из садового шланга, барабанит по дну ванны и заливает ее колени и лодыжки.

Помоги мне, говорит она.

Я сам залезаю в ванну.

Я истекаю кровью!

Я говорю:

Может быть это просто у тебя месячные.

Нет! Это они со мной сделали! Помоги! Пожалуйста!

Пальцами я зажимаю ей соски, чтобы остановить кровь.

Да! Но в другом месте! В другом! Заткни и там!

Но чем?

И я уже знаю чем. Он твердый и готов к действию. Продолжая зажимать соски, я устраиваясь под горячими струями и вхожу в нее, останавливаю кровотечение.

— Эдди!

Сделано!

— Можешь подойти?

Откуда она зовет?

Да и не важно, думаю я. Все равно я не могу отойти. Если я отпущу ее, она вся изойдет кровью. Плохая была идея. Надо было доставить ее в больницу. Не следовало затыкать ее таким образом.

Но это так хорошо.

Слишком хорошо. Если я кончу, член опадет, и она до смерти изойдет кровью…

— Эдди? Можешь подойти?

Я проснулся. Лежу на кровати, колени согнуты, ноги на полу. Приподнимаюсь на локтях: халат на мне распахнулся, мое мужское достоинство твердое и напряженное, но пронзает воздух, а не Эйлин.

Кроме меня в комнате никого.

— Эдди?

Она действительно меня зовет!

Я вскочил с кровати, подбежал к ванной и постучал в дверь.

— Эйлин?

— С тобой все в порядке? — крикнула она сквозь шипенье и плеск душевых струй.

— Ага. В полном.

— Я тебя зову-зову, а ты не отвечаешь.

— Наверное, задремал.

И видел о тебе такие сны…

— А я уж думала, что-нибудь случилось.

— Нет-нет. Все отлично.

— Можешь войти? — спросила она.

Я открыл дверь и вошел.

В ванной было жарко и висел пар. Одежда, включая мою рубашку, лежала на полу. Я перешагнул через нее и подошел к ванне. Через полупрозрачную пластиковую занавеску я мог различить цвет и контуры ее тела.

Красного не наблюдалось.

— Можешь зайти сюда? — спросила она.

— Конечно.

Я остановился на коврике возле душа.

— Думаю, тебе тоже не помешает душ, — сказала она.

— Несомненно.

— Хочешь, иди сюда хоть сейчас.

Я распахнул халат и оглядел себя. Возбуждение после сна до конца еще не прошло. Мое мужское достоинство все еще слишком торчало вперед.

Это меня смущало. Но и возбуждало тоже.

Может, если немного подождать, все пройдет.

— Эдди?

— У-гу?

— Идешь?

— Минутку.

Она стояла по другую сторону занавески лицом ко мне. Одна из ее грудей, похоже, касалась полупрозрачного пластика.

Я оставил всякую надежду, что стояк уменьшится.

Так что я скинул халат и отбросил его в сторону. Эйлин, очевидно, наблюдала за мной, потому что сразу же отдернула занавеску. Я залез в ванну.

Все было не так, как во сне. Влажная кожа ее блестела, но кровь не хлестала и не брызгала. Из травм я видел лишь синяки и царапины. Кое-где виднелись следы укусов. Зубы не проткнули кожу, но отметины оставили.

— Выглядишь не так плохо, — заметил я.

— Ты тоже.

Но мне, похоже, досталось все-таки больше. Больше ссадин и отметин от зубов.

Она принялась водить куском мыла по моему телу.

— Сейчас будешь миленький и чистенький, — пообещала она.

Сама она уже была такой.

Ее скользкие руки намылили меня с ног до головы. Затем она закинула руки мне на плечи, нежно прижалась ко мне всем телом и крепко поцеловала в губы. Застонав, она изогнулась. Я снова возбудился и уперся ей членом в живот. Вплоть до колен вся она казалась скользкой и мягкой.

Несколько раз она морщилась, когда я дотрагивался до больных мест у нее на спине и ягодицах.

Вскоре я уже лежал на дне ванны, а Эйлин оседлала меня, мяла мне плечи, ее груди подпрыгивали и раскачивались, когда я входил в нее. Иногда ее тело закрывало меня от горячих струй душа. А иногда струи хлестали мне прямо в лицо.

Стоя рядом с ванной и аккуратно вытирая Эйлин, я обнаружил, что она заполучила несколько порезов на спине и ягодицах. Были они красные и влажные, но уже не кровоточили.

Я обработал их антисептиком и перевязал.

Затем она спросила, есть ли у меня фен для волос.

— Боюсь, что нет.

— Ничего, переживем.

Она потянулась за полотенцем.

Я подал ей полотенце и стал наблюдать, как она энергично вытирает волосы. Руки ее были высоко подняты, груди подпрыгивали в такт движениям рук. На грудях тоже остались отметины. Не после меня, а после тех, кто сделал с ней это под мостом.

Что они еще там с ней сделали?

— Я еще пару минут задержусь, — сказала Эйлин. — Можешь пока смастерить нам выпивку?

— Конечно.

— Сделаешь мне рома с кока-колой?

— Уже бегу.

Я накинул халат и направился к двери.

— Со льдом, — добавила она.

Я бросил на нее взгляд через плечо. До чего же она была хороша, когда стояла так, воздев руки и улыбаясь мне из-под смятого полотенца.

— Можешь оставить дверь открытой, — сказала она. — Пусть выйдет пар.

Кивнув, я повернулся и пошел на кухню. Приготовил нам выпивку. Затем отнес спиртное в комнату и еще раз сходил на кухню за крекерами «Ритц» и плавленым сыром.

Когда я вернулся, Эллин уже стояла посреди комнаты. Волосы ее, все еще влажные, были теперь аккуратно причесаны и ниспадали на голые плечи. Розовое полотенце обернуто вокруг пояса и закреплено на правом бедре.

— Ух ты, — сказал я.

— Вот только немножко прохладно, — пожаловалась она. — Не сообразишь мне какой одежонки?

— Конечно, минутку. Извини.

— Нет проблем.

Я поспешил мимо нее, она последовала за мной по коридору в мою спальню. Я достал из бельевого комода ночную рубашку. Протянув ее Эйлин, спросил:

— Такая подойдет?

Рубашка была красная, с изображением Гуфи.

Эйлин слегка нахмурилась.

— Это Холлина?

— Нет. Моя.

— Могу поспорить, что Холли ей пользовалась.

— Ну, случалось.

Вообще-то, Холли пользовалась ею частенько. На ней рубашка выглядела великолепно, коротенькая и облегающая.

— Если хочешь, присмотрю что-нибудь другое, — предложил я.

Помотав головой, она шагнула ко мне и взяла рубашку.

— Ничего, нормалек.

Она сняла полотенце с бедер и бросила мне на кровать, потом через голову одела рубашку. Тонкий материал скользнул по ее телу. Ей рубашка оказалась короче, чем Холли.

Она подняла руки, чтобы высвободить волосы из-под воротника, подол приподнялся над пахом. Она опустила руки, опустился и подол.

— Ну, как я выгляжу? — улыбнулась она.

— Хороша.

— Сдается мне, она коротковата.

— Если ты не против, то я и подавно.

Она усмехнулась.

— Я готова хлебнуть. А ты?

— Тем более.

На этот раз вперед пошла она. Я вошел в жилую комнату за ней, не в силах оторвать взгляд от изящного изгиба ее ягодиц, которые так и играли под облегающей рубашкой.

Мы уселись рядышком на диванчике.

Я взял оба приготовленных мною напитка и протянул один ей. Она, глядя на меня, подняла свой стакан.

— За то, чтобы всегда быть в безопасности, чистыми и вместе, — сказала она.

— За это охотно выпью.

Мы выпили.

— М-м-м-м, здорово, — сказала Эйлин. — Да ты мастер мешать ром с колой.

Я засмеялся:

— Ну, скажем, получилось не слишком противно.

После этого мы еще несколько раз приложились к стаканам, и Эйлин, поставив свой на стол, принялась за крекеры.

— Погрызем?

Пока она открывала коробку с крекерами, я вскрыл банки с плавленым сыром.

— До чего есть охота, кто бы знал, — заявила она.

— Вечерок выдался бурный.

— Не говори. Господи! Дай-ка мне этого.

Я оторвал крышку и передал ей банку. Перевернув ее, Эйлин выдавила небольшую порцию оранжевого сыра на крекер, который держала в руке.

— Открой рот пошире, — велела она.

Я открыл и она сунула туда крекер. Я начал жевать. Крекер хрустел. Чеддер был жирным и острым, я даже сумел различить привкус бекона.

Эйлин приготовила крекер и для себя. Пока она ела, я сделал несколько глотков рома с кока-колой. Жуя, Эйлин закрывала глаза. Можно было подумать, что она лакомится изысканным деликатесом. Проглотив, она сказала:

— Фантастика.

— Да, чертовски здорово.

Накладывая сыр на очередной крекер, она сказала:

— Просто не верится, как я голодна.

— Не стесняйся, ешь.

— Нетушки, этот твой.

Она положила крекер мне в рот, несколько раз хлебнула из стакана и взялась за следующий крекер.

— Это, видать, из-за секса.

Я кивнул, продолжая жевать.

— Держу пари, после серьезной передряги всегда хочется есть. Адреналин и все такое. Знаешь физиологию?

— Не очень.

— Я тоже. Но однажды я пережила землетрясение. Так вот, я тогда постоянно хотела есть, — ее лицо расплылось в улыбке. — Вот и с возбуждением тоже.

Она запихала себе в рот крекер с сыром.

— Думаешь, мы так проголодались из-за нападения?

Она лишь кивнула с набитым ртом.

Чувствуя, как лицо заливает краска, я все же спросил:

— И из-за возбуждения?

Она опять кивнула.

— Тебя что, возбудили эти бродяги?

Она слегка нахмурилась и покачала головой. Проглотив крекер и сделав большой глоток из стакана, она сказала:

— Нет, не это. А вот то, что мы выжили. Убежали. Остались целы и невредимы. Все это вместе.

— А я думал, ты имеешь в виду именно нападение.

— Господи, нет. Ты что, издеваешься?

Внезапно она замолчала и с ужасом воззрилась на меня.

— Ты что, думаешь, что мне понравилось, когда эти подонки на меня навалились?

— Ну, не то чтобы, но…

— Они были мерзкие. Они смердели. Они все навалились на меня, всю меня обслюнявили, щупали меня всюду, делали мне больно. Они все были голые. Я чувствовала на себе их причиндалы. Они пытались меня изнасиловать. И ты считаешь, мне это понравилось?

Сейчас или никогда.

— Так они тебя не изнасиловали, да?

У нее сделался такой вид, словно я залепил ей оплеуху. Она в ужасе вытаращилась на меня с отвисшей челюстью.

— Я хочу сказать, если бы они тебя изнасиловали, тебе бы надо…

— Они этого сделали, — отчеканила она тихо, не сводя с меня глаз.

— Уверена?

— Кому как ни мне это знать.

— Ну и хорошо.

— Ты что, мне не веришь?

Я не хотел рассказывать ей про бродягу, которого нашел под мостом, когда ходил за ее сумочкой и одеждой.

— Я верю тебе, — сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало убедительно. — Просто я… они были на тебе пару минут…

— Ты мне еще рассказываешь.

— Я подоспел, как только смог, но у них ведь было достаточно времени… может быть, один или двое…

— Представь себе — нет.

— Ну и хорошо.

Вид у нее был горестный и потрясенный.

— Поверить не могу, что тебе взбрело в голову такое спросить.

— Но если они…

— Если бы они это сделали, ты что, думаешь, я пригласила бы тебя в ванну, чтобы ты меня трахнул? Думаешь, я способна так рисковать твоей жизнью?

— Да нет… — Голос мой прозвучал как у нашкодившего ребенка, который вот-вот разревется.

— Ты прав, черт возьми, я бы никогда такого не сделала.

— Мне очень жаль.

— Тебе и вполовину не так жаль, как мне. Поверить не могу, Эдди. Господи ты, Боже мой!

— Извини.

Я протянул к ней руку.

— Не смей! — выпалила она и отпрянула от меня.

У нее в руках были стакан и плавленый сыр, коробка с крекерами покоилась на коленях. Коробка свалилась. Крекеры рассыпались между нами по диванной подушке.

— Мне очень жаль, — снова сказал я. — Зря я тебя об этом спросил.

— Но ведь спросил. Верно?

Подавшись вперед, она поставила сыр и стакан на стол.

— Я пойду, — сказала она, вставая.

— Нет, подожди. Ты же не можешь…

— Стой и смотри.

Она хотела обогнуть кофейный столик, но я вскочил и попытался преградить ей путь. Я схватил ее за плечи.

Вместо того, чтобы начать вырываться, она стояла, молча и неподвижно, пристально глядя мне прямо в глаза.

— Пусти меня, — твердо сказала она.

— Я спросил лишь потому, что я беспокоился о тебе.

— Думаешь, я бы скрыла от тебя такое? Думаешь, я бы позволила тебе прикоснуться ко мне, если бы хоть одна из этих грязных свиней…

— Нет, нет. Я не хотел…

— К чертям твое «не хотел». Ты, видать, решил, что я призовое очко. Из-за того, что я пару раз дала тебе, ты принял меня за дешевку вроде Холли, которой лишь бы иметь хороший член в своей киске…

Она не договорила и уставилась на меня. Рот ее так и остался открытым. В глазах блестели слезы.

— Прости, — пробормотала она.

Преодолевая оцепенение, я покачал головой, словно то, что она сказала про Холли — сущая ерунда.

А это и впрямь была ерунда в сравнении с тем, что я хотел ей сказать.

— Когда я вернулся под мост за твоими пожитками, я обнаружил там тело. Одного из тех бомжей, что на тебя напали.

Она вытаращилась на меня с открытым ртом.

— Что значит «тело»? Хочешь сказать, мертвое тело?

— Или без сознания. Не знаю. Но он… он выглядел так, словно он… ну, сама понимаешь, был в ком-то.

— Что ты имеешь в виду?

— У него был влажный…

— Ну это уж не от меня.

— И не от меня, — добавил я.

Она грустно мне усмехнулась. Потом шагнула мне навстречу. Это было хорошо знакомое ощущение. Она обвила меня руками и уткнулась лицом в изгиб моей шеи. Я чувствовал, что глаза у нее на мокром месте.

— То есть, ты думал, — тихо начала она, — что этот парень поимел меня, но не остановился и пришел ко мне в ванную?

— Ну…

— Ну и болван же ты после этого.

— Оптимистичный болван.

Ее тело затряслось от смеха в моих руках. Затем она села на диванчик. Я пристроился рядом, обнял ее, и мы какое-то время сидели обнявшись, не говоря ни слова.

Потом Эйлин вытерла лицо полой моего халата. Шмыгнула носом и посмотрела на меня.

— Что до типа под мостом, — сказала она. — Это ты его так отоварил?

— Возможно. Когда они все на тебя навалились, я совсем потерял голову, работал камнем направо и налево. Если он мертв, вполне возможно, что именно я его и убил.

— О Господи, — сказала она. — И что же нам теперь делать?

— А ничего.

— Делать вид, что ничего не было?

— Не надо делать вида. Кто-то пострадал, когда мы защищали себя, ну и все, — покачал головою я.

— И получил по заслугам, — сделала заключение Эйлин.

— Вот именно.

— А как быть с полицией?

— Ты хочешь сообщить об этом в полицию? — спросил я.

— Нет!

— Правильно, даже не думай.

— Но мы же не хотим, чтобы полиция сама на нас вышла, да? Что если мы оставили какие-то следы?

Ее рубашка и трусики.

— Не думаю, — сказал я. — Когда я туда вернулся, то все очень тщательно осмотрел.

— Но у меня пропала пара предметов из моего, так сказать, гардероба.

Она посмотрела мне в глаза и сказала:

— Думаю, необходимо туда вернуться.

Вот уж чего я не хотел от нее услышать.

— Там же была кромешная тьма, ты что-то мог проглядеть, — продолжала она.

— Я же использовал твои спички.

— Надо вернуться туда с фонарем.

— Сейчас?

— Чем раньше, тем лучше. Пока никто не сообщил в полицию о теле. Вообще-то, нам бы следовало избавиться от тела. Убрать его куда-нибудь подальше.

— Ты, шутишь, да?

— Пусть даже там ничего и не осталось, — говорила она, — мы оба там накровили. Если копы возьмутся за дело по-настоящему, они получат образцы нашей крови. А заодно и твоего семени.

Тут уж мне совсем поплохело.

— Мы могли и отпечатки пальцев оставить, — сказала Эйлин. — И вообще, Бог знает, что еще. Например, твои отпечатки точно есть на орудии убийства.

— Это был камень.

— Гладкий?

— Не думаю. Во всяком случае, может, тип-то еще и не мертв.

— Но если мертв, то тело его лежит сейчас на месте преступления, а рядом — дофигища улик против нас.

Следующий час или около того мы обсуждали, что делать дальше. Ели крекеры с сыром и пили ром с кока-колой. Несмотря на то, что я сделал напиток довольно слабым, к концу разговора я слегка захмелел.

Мы пошли ко мне в спальню и оделись. В моем гардеробе нашлось достаточно чистой одежды для нас обоих. Эйлин надела свои туфли, мои коричневые вельветовые брюки и мою темно-синюю замшевую рубашку, в которой я был предыдущей ночью. Я одел другую замшевую рубашку, джинсы и кроссовки «Рибок».

Бумажник я решил с собой не брать, но на всякий случай положил в карман свой верный швейцарский нож. Когда я взял свой фонарь «Маглайт» с ночного столика, Эйлин сказала:

— Как жаль, что этой штуки не было у тебя тогда.

— Откуда же я мог знать, что мы полезем под мост.

— Это лучший фонарь, который у тебя есть?

— Это единственный фонарь, который у меня есть.

Я нашел голубую вязанную шапочку для Эйлин и бейсболку «Янки» для себя.

— А как насчет перчаток? — поинтересовалась Эйлин.

— Бейсбольные сканают? — Таковых у меня было несколько.

— Резиновые сканают. Например, для мытья посуды.

Я отрицательно покачал головой.

— А обычные теплые перчатки? — спросила Эйлин.

Я только плечами пожал.

— Как же ты ходишь зимой?

— Сую руки в карманы.

— М-да. Полагаю, тогда все, — сказала она, натягивая шапочку.

Мы подошли к двери. Прежде чем открыть, я обернулся и спросил:

— А оно нам точно надо?

— Думаю, необходимо.

Она была чудо как хороша в этой вязанной шапочке с заправленными под нее волосами — эдакая пацанка. К левому уголку ее рта пристала крошка от крекера. Я аккуратно убрал ее пальцем.

Она наклонилась вперед и поцеловала меня. Поцелуй был кратким, но мягким и теплым.

— Давай побыстрее покончим с этим, — сказала она. — Мне бы не хотелось пропускать семинар в десять.

— Надеюсь, это шутка.

— Вовсе не шутка.

— Что бы мы с тобой ни задумали, — сказал я, — нужно кровь из носу управиться до рассвета.

— Знаю.

Она решительно открыла дверь.

В коридоре мы были одни. Спускаясь по лестнице, я опасался опять наткнуться на Фишеров. Но внизу мы обнаружили, что их дверь закрыта, так что сумели покинуть здание никем не замеченные.

Мы заранее наметили маршрут… так, чтобы всю дорогу нас от студгородка отделял как минимум один квартал.

Шли мы очень быстро.

Веял легкий прохладный ветерок. Он нес слабый аромат сырости, какой мог исходить лишь из «полночной тишины и из забвенья мертвых».[11]

Прошлой ночью я тоже находился на улице в это время — и даже в более позднее. Меня и тогда-то преследовали напасти, а сейчас я ожидал куда худшего.

Что за чертовщина творится с моей жизнью? — удивлялся я.

А ответ был очень прост.

Холли.

Холли разбила мне сердце. Из-за нее я ударился в эти ночные странствия. Из-за нее в мою жизнь вошла Эйлин, которая привлекла и Рэнди, а потом поманила в темноту, под мост, где нас чуть было не погубили тролли… а я сам погубил одного из них.

Спасибо тебе большое, Холли.

Но, может быть, во всем этом больше повинна Эйлин, чем Холли?

Но и Эйлин появилась лишь потому, что Холли бросила меня.

Может быть, мне, напротив, нужно быть благодарным Холли за то, что она привела в мою жизнь Эйлин.

А может быть и нет.

Но одно я знал точно: Холли стоило поблагодарить за таинственную девушку. Я никогда бы ее не встретил, если бы Холли не разрушила мой мир.

Хотел бы я знать, где она сейчас?

Возможно, в нескольких милях севернее.

Идет по тротуару? Пробирается в дом? Быть может, как раз сейчас она встречается с той любительницей текилы, за которой я наблюдал в кухонное окно?

Что, если на нее наложил свои гнусные лапы Рэнди?

Нет, он хотел Эйлин.

Как жаль, мудак, что тебя не забили тролли.

Нет, они только пытались.

Интересно, а где сейчас Рэнди?

У нас за спиной.

Ну не кошмар ли?

Мне страшно хотелось оглянуться через плечо, но я себя переборол. Во-первых, Эйлин начала бы меня расспрашивать. А во-вторых, вдруг он и правда идет за нами?

В то время, как я шел плечом к плечу рядом с Эйлин, у меня все больше росла уверенность, что кто-то нас преследует.

Я не осмеливался оглянуться назад.

В голову закрались строчки из стихотворения:

Как подходит! — подумал я.

Вордсворт? Нет, до этого семестра, я почти не читал Вордсворта. По? Не думаю. Я помнил наизусть несколько стихотворений По, но эти строчки в них никак не вписывались.

Кольридж!

Почти наверняка он. Очень похоже на Кольриджа. Я знал наизусть только три стихотворения Кольриджа: «Кристабель», «Хан Кубилай» и «Сказание о Старом Мореходе». Это наверняка из «Хана Кубилая».

Я слегка сжал руку Эйлин. Она взглянула на меня, и я зачитал ей этот самый отрывок.

— Спасибо, что заранее пугаешь меня до мурашек, — улыбнулась она.

— Да не, просто пришло вдруг в голову.

— Не знаю уж, почему.

— Знаешь, откуда это?

— Это из «Старого Морехода».

— О! Правильно. Спасибо. А я думал, это из «Кристабели».

— «Мореход».

— Мне бы следовало это знать.

— «…И каждый взгляд меня клянет, хотя молчат уста, и мертвый альбатрос на мне висит взамен креста…».

— Да уж, поэма в самый раз для ночи, когда я кого-то убил.

Эйлин сжала мне руку.

— Не переживай, если он мертв, мы это уладим.

— Как скажешь.

— Что-нибудь придумаем, но, так или иначе, уладим.

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился я.

— Ну, посмотрим, что делать. Может мы сможем прокатиться с ним за город и там его скинуть. Например, в Гюнтеровском лесу.

— У тебя тачка-то на ходу?

— Поставила новый аккумулятор. Работает как часы. Пожалуй, мы подтащим его поближе к дороге, затем я сбегаю за машиной, и мы запихаем его в багажник.

Я живо представил, как мы тащим мертвого голого бродягу к дороге.

Без перчаток.

— Не знаю, — пробормотал я.

— В общем, там видно будет, — подытожила Эйлин.

Извилистым путем мы добрались до Мельничного ручья. Мы вышли к нему где-то за квартал на восток от моста Пограничной улицы. Когда мы уже спускались к берегу, я обнаружил, что совершенно позабыл проверить, не следовал ли за нами кто-нибудь.

Никто за нами не следил, подумал я.

Да ну?

Теперь я снова встревожился.

Когда мы оказались на берегу ручья, я прошептал:

— Давай минутку подождем и убедимся, что за нами никто не следит.

— Кто-то за нами шел?

— Я никого не видел. Но береженого — Бог бережет.

Эйлин кивнула и прошептала:

— Если возвращаешься на место преступления, чуток паранойи не повредит.

Мы притаились в зарослях кустов. Эйлин положила руку мне на спину, и я почувствовал, как ее грудь прижимается к моей руке.

Щекоча дыханием мое ухо, она прошептала:

— Если кто-то нас и преследует, то очень надеюсь, что не один из его дружков.

— Я тоже.

Какое-то время после этого мы сидели молча и прислушивались. Я слышал, как ветер шелестит листвой. Слышал звук автомобиля, но он звучал где-то в отдалении. То и дело щебетала какая-то птичка. Ухала сова. Какое-то крошечное создание сновало по склону у нас над головой.

Каждый раз, когда ее грудь касалась моей руки, я хорошо это чувствовал. Чувствовал тепло ее тела через ткань наших рубашек. Чувствовал каждое движение ее груди при каждом вдохе или выдохе.

Я даже подумал, не делает ли она это нарочно, чтобы меня возбудить.

По крайней мере, это отвлекало меня от наших неприятностей.

— Не думаю, что за нами кто-то следует, — прошептала она.

— Готова идти?

— Готова к труду и обороне!

Когда мы встали, моя рука лишилась ее тепла и я вновь ощутил свежесть ночи.

Я пошел первым. Мы прошли по тропинке вдоль берега ручья. Фонарик я держал наготове, но пока не включал.

Мы молча двигались вперед.

Вскоре впереди показался мост. А под ним царила кромешная тьма.

Нельзя же просто взять и войти туда, думал я. Остальные вполне могли возвратиться.

По крайней мере, на этот раз у меня есть фонарь.

Неподалеку от моста я остановился и осмотрел окрестности. Поскольку подошли мы с другой стороны, все выглядело точно так же, только наоборот. Ощущение было такое, что это зеркальное отражение моих воспоминаний о недавних событиях.

Но разница заключалась не только в этом. Не стояли у парапета влюбленные. Не проезжали по мосту автомобили. И путь к проходу под мостом гуще зарос кустами, чем с другой стороны.

Чтобы войти под мост, нужно было продраться сквозь густое сплетение кустов. Или пробираться через ручей.

Так или иначе, думал я, они обязательно заслышат наше приближение.

Я повернулся к Эйлин и прошептал:

— Как насчет послать все к черту?

— А как насчет посидеть в тюрячке?

— Я просто подумал, не слишком ли мы испытываем удачу?

— Лучше подумай, как здорово будет со всем расплеваться.

— Не знаю, у меня какие-то дурные предчувствия.

— Все будет отлично. У нас есть фонарь.

— Ага.

— Если там кто-нибудь есть… кто-нибудь живой… мы так навострим лыжи, будто за нами черти гонятся.

— Так оно и будет.

— Успокойся, все будет хорошо.

— Очень на это надеюсь.

— Может, лучше отдашь фонарь мне, и я пойду первой?

— Нет, нет. Все в порядке.

Не дожидаясь дальнейших ее предложений, я развернулся и решительно направился к темному зеву моста.

Внутри у меня все сжалось. Сердце бешено колотилось. Пенис втянулся, мошонка скукожилась, кишечник крутило.

Плохая идея, думал я.

И тем не менее двигался вперед.

Долюшка наша мужицкая — далеко не сахар. Дабы женщины не считали нас размазнями и трусами, и, соответственно, не презирали и не бросали нас, приходится делать все, что они от нас хотят. Даже когда сами этого не хотим. Даже когда знаем, что так делать не следует.

Я знал, что эта затея не доведет до добра.

Но хоть я и высказал свои возражения, Эйлин все равно настояла, что нам необходимо сюда вернуться.

Ладно же. Посмотрим, что из этого выйдет.

Я принялся ломиться сквозь заросли, доходившие мне до пояса. Они цеплялись за джинсы, шуршали и трещали. Сухие листья хрустели под ногами. Ветки и сучья обламывались.

Они услышат наше приближение за милю.

Я остановился. Эйлин положила руку мне на спину и тоже остановилась. Я включил фонарь.

Луч фонаря прорезал узкий, расширяющийся к концу световой тоннель в непроглядной темноте, осветив землю, ручей, тряпье, ветхие матрацы, смятые банки и разбитые бутылки.

Но обнаженного человека, распростертого на земле, видно не было.

Там вообще не было ни души.

А потом я перевел луч фонаря чуть левее. Он высветил кружок сгорбленных, сидящих на корточках людей. Заросших, грязных, окровавленных.

Все они смотрели на нас.

Жуя.

Кровь струилась из их ртов.

Позади меня в шоке, ужасе и отчаянии вскрикнула Эйлин.

Я быстро выключил фонарь.

Эйлин прошептала:

— Ебать-колотить.

Круто развернувшись, я выдохнул:

— Валим!

Они нас не поймали. Правда, сдается мне, они не очень-то и старались. Мы слышали, как они бегут за нами и ворчат, наверное, не дольше минуты. Когда мы вскарабкались на насыпь, они, очевидно, отстали… должно быть, не рискнули попасться на глаза тем, кто мог болтаться на улице в этот час.

Мы с Эйлин продолжали бежать. Мы пробегали квартал за кварталом, задыхаясь, оглядываясь назад, стуча туфлями по асфальту. Несколько раз мы ныряли в укрытие, чтобы нас не увидели из приближающихся машин.

В основном же мы просто бежали. Я, пожалуй, даже не обращал внимания куда и где мы бежим… только бы унести ноги подальше от моста. Потом Эйлин хлопнула меня по руке и показала в сторону автостоянки, там располагался супермаркет и прачечная. И то и другое работало круглосуточно.

— Пошли, — выдохнула она.

Когда мы припустили через автостоянку, я думал, что мы бежим к супермаркету или прачечной… чтобы убраться с улицы и какое-то время пересидеть. Но затем я понял, куда мы бежим: к паре телефонов-автоматов, стоящих между этими заведениями.

Узкий проход к ним был пуст.

Необычно, подумал я.

В какой-то момент я перестал понимать, где мы находимся, но это место знал хорошо. Я пользовался этим супермаркетом множество раз. И обычно здесь слонялись полчища попрошаек. Они шныряли повсюду с протянутой рукой, бормоча просьбы о подаянии.

Но только не этой ночью. Однако я мог поспорить, что знаю, где они сейчас находятся. У них скромное ночное застолье.

Тот путник, чей пустынный путь ведет в опасный мрак…

Вместо того, чтобы воспользоваться телефоном, Эйлин повернулась и привалилась спиной к стене. Рукавом рубашки вытерла лицо.

— Ты в порядке? — шепотом спросил я.

— Издеваешься? Господи Иисусе! Ты видел, что они там делали?

— Думаю, да.

— Господи, помилуй!

— Ну, мы оставили их далеко позади.

— Они же его съели.

— Похоже на то.

— А-а-а-а-а!!!

— Все хорошо, мы убежали.

— Надо сообщить в полицию, — сказала она. — Может они сумеют их схватить.

— Надеюсь.

— С тобой все нормально?

— Вполне.

— Думаю, мы… нам не стоит беспокоиться о… о том, что нас в чем-то обвинят.

Я кивнул. Все свидетельства против меня или Эйлин будут незначительны, если они вообще остались после этой своры троллей.

— Я сейчас так и сделаю, — сказала Эйлин.

Она оттолкнулась от стенки и направилась к одному из телефонов.

— По-моему, у нас нет мелочи, — заметил я.

— Неважно. Можно… в полицию звонок бесплатный.

— А-а-а.

Я этого не знал.

Она взяла трубку и набрала 911.

— Анонимный звонок? — спросил я.

Она кивнула.

— Думаешь, плохая идея?

— Думаю, мы должны это сделать.

— Да, — сказала она уже в трубку. — Кого-то убили под мостом Пограничной улицы. — Она повесила трубку. — Ну вот.

Она снова взяла трубку. Держа ее рукавом рубашки, быстро протерла поверхность. Затем повесила на место и протерла рукавом диск.

— Пошли отсюда.

Мы свернули за угол и бросились вниз по улице. Снова повернув за угол, мы перешли на шаг. Оба мы здорово запыхались. Эйлин взяла меня за руку. Мы шли быстро, без разговоров, насторожено оглядываясь по сторонам.

Один раз мы нырнули в укрытие при виде встречной машины. Больше нам не пришлось прятаться до самого моего дома. Оставалось лишь свернуть за угол. Мы остановились у кованой ограды погоста.

— Давай туда, — прошептал я.

Эйлин оглянулась.

— Давай.

Я дернул ее за руку.

— Что?

— Просто хочу убедиться.

Я думал, она будет сопротивляться, но она безропотно последовала за мной через калитку на старое церковное кладбище. Окна церкви были темными. Погост освещали лишь слабые отсветы уличных фонарей. Сквозь решетку хорошо просматривался тротуар, по которому мы только что шли.

— И что мы делаем? — шепотом спросила Эйлин, когда мы торопливо пробирались среди надгробий.

Большинство из них были достаточно велики, чтобы за ними можно было укрыться.

— Сюда.

У ограды располагался склеп величиной с небольшой сарай. Мы присели на корточки за ним.

— Что мы здесь делаем? — снова спросила Эйлин.

— Я хочу убедиться, что за нами никто не следит.

— Ты что, кого-то заметил?

— Нет.

— И на этом спасибо.

Она молча осматривала кладбищенский двор. Мы сидели на корточках спиною к склепу, словно две горгулии.

Отсюда тротуар не просматривался, но мы бы легко услышали, как кто-то проходит мимо.

Или проезжает на велосипеде?

Нет, меня беспокоит не ведьма на велосипеде, подумал я. Страшнее тролли из-под моста. Или Рэнди.

— Мог бы выбрать местечко получше, — проворчала Эйлин.

— Извини.

— Как по мне, костяной сад — не лучшее место для тусовки.

— Зато здесь полно мест, где можно спрятаться.

— Ага. Только вот не знаешь, кто еще может здесь прятаться.

— Все будет хорошо, — заверил я.

Мы продолжали сидеть молча. Она положила руку мне на спину. Я почувствовал сквозь рубашку ее тепло. Через некоторое время она сказала:

— Интересно, что там сейчас, под мостом.

— Там копы, наверное.

— Ага.

— Надеюсь, они справятся.

— Троллей, небось, давно уж и след простыл.

Я кивнул. Эйлин наверняка была права.

— Думаешь, они действительно его жрали? — спросила она.

— Выглядело именно так.

— Как они могли?

— Такое случается.

— Прямо под мостом? Ради Бога, это же территория студгородка.

— Скорее всего, такое не каждую ночь случается.

— Никто же не пропадал, — продолжала она. — Ну, я такого не знаю. Мы бы точно услышали, если бы кто-то пропал.

— Может, они только друг друга жрут.

— Уфф.

— А может, все было совсем не так. Мы и видели-то все мельком.

— Думаю, об этом сначала сообщат по радио, — сказала она. — По радио всегда обо всем сообщают раньше.

— Не могу дождаться.

— Чтобы ни случилось, — сказала она, — мы ничего не знаем.

— Правильно.

— У копов нет причин нас подозревать.

— Мы слегка поцарапаны, — напомнил я ей.

— Если будут спрашивать, скормим им ту же историю, что и Киркусу. Но они не будут. Никто наших синяков не заметит, разве что несколько студентов да соседи по общаге. Ну им-то можно сказать что угодно.

— Твои б слова — да Богу в уши.

— Лучше придерживаться той истории, что мы рассказали Киркусу. Надо продумать детали, чтоб никаких расхождений.

— И где, по-твоему, это случилось? — спросил я.

— Давай подождем до дома.

— Отлично.

— Мы уже можем пойти домой?

— Пожалуй, подождем еще несколько минут.

— Эд, я сейчас уписаюсь. Учти, на мне твои штаны.

— А. Ладно. Думаю, можно идти.

Мы встали и огляделись. Затем, взявшись за руки, направились к калитке, через которую вошли. Я выглянул из калитки.

Никого не видать.

Мы вышли на улицу, свернули угол, миновали фасад церкви и зашагали по дорожке к парадной двери моего дома. Я открыл дверь. И мы вошли.

Дверь Фишеров была закрыта.

Коридор наверху был погружен в полумрак. Я открыл дверь и мы вошли в мою квартиру. Когда я закрыл дверь, Эйлин обвила мою шею руками и прошептала мне в ухо:

— В безопасности.

Проснувшись утром четверга, я с трудом оторвал голову от подушки и взглянул на часы, стоявшие на ночном столике.

Тридцать две минуты одиннадцатого.

Я повернулся и посмотрел в другую сторону. Половина кровати Эйлин была пуста.

Учитывая, через что мы прошли прошлой ночью, я ожидал, что она пропустит десятичасовой семинар. А она, похоже, все — таки решила на него пойти.

Я представил, как она сидит за партой в Английском корпусе. Я не знал точно, какой у нее семинар, поэтому не мог представить преподавателя. Просто сидит Эйлин, лицо в синяках да ссадинах. Я представил, как она трет глаза. Зевает. Сколько она сумела поспать? Наверное, часа три, не больше.

Я думал, что же она надела. Забегала ли она в общежитие за собственной одеждой? Или так и отправилась на занятия в моих брюках и рубашке?

Без лифчика.

Я представил ее груди под рубашкой, и у меня началась эрекция.

И без трусиков?

Ее трусики утащил тролль.

Образы троллей внезапно закружились у меня в голове, тошнотворные, устрашающие. Меня передернуло. Зная, что эта пытка будет продолжаться, пока я лежу в кровати, я откинул простыню и встал.

Накидывая халат, я уловил носом успокаивающий аромат кофе. Должно быть, Эйлин сварила мне его перед уходом.

Я пошел в ванную, сделал свои дела, потом поспешил на кухню. На столе стоял сложенный листок из блокнота. Обращенная ко мне сторона была исписана шариковой ручкой.

Я взял листок и прочел:

В тот день я видел Эйлин только раз. Я шел на семинар по Шекспиру, поднимаясь по лестнице на второй этаж Английского корпуса, когда увидел, как она ее сбегает вниз по лестнице. Как и всегда, она прижимала к груди свои книги и тетради.

На ней и в самом деле были мои рубашка и брюки. Ни шапки, ни солнцезащитных очков. Она даже не пыталась скрыть свои ночные отметины.

Один ее глаз украшал превосходный фингал. На левой брови, на правой скуле и на подбородке красовалось по пластырю. Нижняя губа распухла, на подбородке синяк, на скуле — еще один.

Когда мы с ней столкнулись на лестнице, вокруг сновали другие студенты. Наши глаза встретились, она улыбнулась украдкой и засеменила вниз. Когда она пробегала мимо, я почувствовал мягкое дуновение воздуха.

Мне хотелось оглянуться и проводить ее взглядом, но я удержался.

В вечернем выпуске местной газеты ни слова не было об убийстве под мостом на Пограничной улице или где-нибудь еще.

В пятичасовых новостях также ничего не говорилось ни о каких убийствах в тихом и мирном Вилльмингтоне.

Около семи вечера, когда я сидел за кухонным столом и занимался, зазвонил телефон. Я аж подскочил. Сердце ухнуло в пятки. Я подлетел к телефону и сорвал трубку.

— Алло?

— Привет, милый, — послышался голос Эйлин.

Милый.

— Привет. Как дела?

— Даже не знаю. Как будто ничего. Но странно как-то. Я рада, что видела тебя сегодня хоть мельком.

— Я тоже. Ты так и ходишь в моих шмотках?

— Надеюсь, ты не против.

— Мне это нравится.

— Они хорошие и удобные. Мои-то вообще… то, что от них осталось. Кстати, я их запихала к тебе в корзину.

— Прекрасно. Может, сегодня вечером я их постираю.

— Ты не знаешь, чем можно кровавые пятна?..

— Толком нет.

— Придется самой подумать.

— Зайдешь? — спросил я.

— Не сегодня. Мое послание читал?

— Ага.

— Думаю, чем нас меньше будут видеть вместе, тем лучше. У нас с тобой тот еще видочек.

— А что ты говоришь людям?

— Что меня поколотил мой парень.

— Что-о-о?

Она засмеялась.

— А что говоришь ты? — спросила она.

— Что меня пытался отпидорасить Киркус.

Она покатилась со смеху.

— Это ужасно, Эдди. Стыдись!

— Стыжусь-стыжусь. Нет, на самом деле я говорю, что наткнулся на дерево, когда кидал фрисби.

— Так-то лучше. Ну а я упала с дерева.

— И как тебя занесло на дерево?

— У детишек застрял там воздушный змей. Ну, в парке. Я и полезла за ним.

— Какая героическая ты.

— Знаю. Я вообще прелесть.

— Так что мы оба пострадали от деревьев, — заметил я.

— Ай да молодцы.

Последовала пауза.

— Так, — сказала она, — нас кто-то может услышать?

— Вряд ли.

— Ну да неважно. Я хочу сказать, мы ведь ничего дурного не сделали. Правильно?

— Правильно, — согласился я.

Если не брать в расчет, что я, возможно, убил того типа. Плюс сговор по уничтожению улик.

— Заметил, что никто будто бы ничего не знает?

— Я тоже обратил внимание.

— И видится это странным.

— Более, чем «видится».

— Может, копы посчитали мой звонок за розыгрыш.

— Может быть.

— Понимаешь, я очень много об этом думала, — сказала она, — но так ни до чего и не додумалась. Думаю, или они вообще не посылали туда наряд, или наряд там был, но ничего странного не обнаружил.

— Одно из двух, — согласился я.

— Ты знаешь…? Блин! Все это достаточно плохо. Я бы хотела, чтобы этих типов повязали, понимаешь?

— Я тоже.

— Этот мост… я через него каждый день хожу… два, четыре, шесть раз на дню. И вечером, и ночью. Они там каждый день собираются?

— Не знаю.

— Сегодня шла домой кружным путем, черт знает сколько. Я больше не могу ходить по этому мосту. Но они ведь могут оказаться под любым мостом, правильно? А куда они деваются днем?

— А днем разбредаются по округе, деньги клянчить, — предположил я.

Какое-то время Эйлин это обдумывала, потом сказала:

— И что будем делать?

— Ну, видимо, на улицах они на людей не нападают. Иначе бы мы об этом услышали.

— Да, такого пока слышно, — согласилась она.

— Опять же, этот съеденный был одним из них. Будь это кто-то из студентов, поднялась бы шумиха.

— Пожалуй.

— В общем, не думаю, что нам есть чего бояться. Насколько мы знаем, они… занялись этим парнем, только потому, что он был мертв.

— Если он был мертв.

— Да. — Приятно было думать, что прикончил его не я.

Я никогда не узнаю наверняка.

— Ну и что нам с ними делать? — спросила Эйлин.

— Держаться подальше от мостов.

— Это само собой. Но тебе не кажется, что нужно еще раз позвонить в полицию?

— Если тебе так хочется, можешь и позвонить. Но, честно, не вижу смысла. Мы ведь позвонили ночью сразу как только узнали об этом. Если уж они тогда не зашевелились, то… будем считать, что они упустили свой шанс. Нам только на руку, если они никогда не узнают, что произошло той ночью.

— Хочешь сказать, нам лучше не вмешиваться?

— Лучше всего. Одно дело, когда их могли поймать с поличным, сама понимаешь. Но этого не случилось. А теперь ищи-свищи.

— Возможно, как только мы ушли, они тоже разбежались, — предположила Эйлин.

— Скорее всего, так и есть. А потом у них было достаточно времени, чтобы вернуться и все подчистить.

А ну как они бросили там останки, все за собой подчистили, а копам подкинули рубашку и трусики Эйлин?

Хватит у них на такое мозгов?

— Невыносимо все так и оставлять, — сказала Эйлин. — А если кто-то еще как мы полезет под мост и это закончится… ну сам, понимаешь, на них тоже нападут эти люди?

Внезапно мне пришла в голову мысль.

— Знаешь что? «Эти люди», пожалуй, в ближайшие месяцы туда не сунутся. Они ведь знают, что мы их видели.

— Так-то оно так, — согласилась Эйлин. — Пожалуй, ты прав.

— Хочешь вернуться туда и посмотреть, что там происходит?

— Скажешь тоже, у меня от одной мысли мороз по коже.

Я подумал, а не сходить ли мне туда и не посмотреть, что они оставили после себя. Но и меня эта идея привела в ужас.

Ни за что на свете, подумал я.

И все-таки надо бы.

Не пойду.

— Не хочу менять тему, — сказал я, — но интересно, долго ты еще будешь меня избегать?

— Вовсе я не хочу тебя избегать. Я просто думаю, что это умная мысль. А ты нет?

— Наверное, ты права.

Она понизила голос:

— Я уже без тебя скучаю.

— И я без тебя.

— Ну что ж. Пока останемся друзьями по телефону.

— Это совсем другое.

— Знаю. Но извини уж.

— Ты не виновата.

— Как сказать. Это ведь мне прошлой ночью пришла в голову блестящая идея полезть под мост. Если б не это, ничего бы не произошло.

— Но оно того стоило.

Эйлин тихо хихикнула.

— Ты так думаешь?

— Уверен.

— Ты такой… — судя по голосу, она заплакала.

— Все нормально, — заверил я. — Все будет устаканится. Ну, несколько дней не будем встречаться… пока не залижем раны, так?

— Так, — согласилась она.

— А потом мы снова будем вместе, все у нас наладится, и всю оставшуюся жизнь мы будем обходить стороной мосты.

— У-гу.

— Зато сейчас, — сказал я, — у нас есть хороший шанс наверстать упущенное с учебой.

Она всхлипнула.

— И отоспаться.

— И это не лишнее.

Когда мы повесили трубки, решение наше осталось неизменным: в полицию больше звонить не будем и несколько дней воздержимся от встреч.

Я уставился на телефон и тяжело вздохнул.

Мне очень не хватало Эйлин. Не хватало ее голоса, ее присутствия, ощущения, что она рядом. Мне хотелось, чтобы она была здесь, в моей квартире. Сидела бы рядом со мной на диванчике. Прихлебывала винцо. Носила бы мой халат, а под ним — ничего.

Но пока это невозможно…

Мое сердце бешено колотилось от возбуждения. Я пошел в спальню и завел будильник на одиннадцать часов вечера. Потом задернул шторы, разделся и залез в кровать. Простыни поначалу показались мне ледяными, но быстро нагрелись.

Какое-то время я чувствовал себя слишком взбудораженным, чтобы спать. Слишком много мыслей — как волнующих, так и неприятных — крутилось в голове.

Успокойся, приказал я себе. Устройся поудобнее и засыпай, и даже не заметишь, как пробьет одиннадцать часов.

Спал я крепко. Когда в одиннадцать часов зазвонил будильник, я выключил его и решил еще немножко поваляться в постели.

Забей на все, думал я. Нужно хорошенько выспаться. Вообще, надо бы проспать несколько ночей подряд, чтобы прийти в форму.

И потом, в это время на улицах слишком опасно.

Я не знал откуда эти строки, но очень похоже на Кольриджа.

Будь Эйлин здесь, она бы мне подсказала.

Но ее здесь нет.

В том-то все и дело, решил я. Потому-то я и завел будильник для очередных ночных блужданий, для очередных поисков таинственной девушки.

Неужели я действительно намерен этим заняться? Там, на улицах, сейчас стремно.

Там, черт подери, кишат всяческие мерзавцы. Лучше снова лечь спать.

Пойду завтра вечером. А то вообще никуда не пойду. На кой ляд?

Буду и дальше шляться по ночам — рано или поздно меня прикончат.

Но если я останусь дома, то больше никогда не увижу своей таинственной незнакомки.

Я и вчера ночью ее не видел. И если я останусь здесь, в уюте и безопасности, то не увижу ее и сегодня.

Внезапно сон как рукой сняло. Я испытал одновременный прилив волнения и страха. Я вскочил с кровати. В комнате было прохладно. Дрожа, я поспешил одеться.

Внизу дверь Фишеров оказалась открыта.

Черт бы их побрал!

Я им что, живое развлечение?

Съезжать надо, решил я. Найти местечко, где за каждым моим движением не будут наблюдать две пары любопытных глаз.

Глядя прямо перед собой, я приветственно поднял руку и прошмыгнул мимо двери. Услышал, как в телевизоре Энди Кауфман говорит голосом Латки. Показывали «Такси».[14]

Как только их дверь осталась позади, я прибавил шагу. Оглядываться не стал. Однако, сворачивая за угол, краем глаза заметил чью-то фигуру. Фишер, уж не знаю, который, наблюдал за мной, стоя у двери. Он или она ничего не говорил.

Лучше сфотографируй, подумал я. На долгую память.

Я поспешил миновать коридор, боясь, что Фишер предложит мне вернуться.

Вернись, поболтаем!

Нет, спасибочки.

Я вышел на улицу. Даже оставив дом далеко позади, я все ждал, что меня позовут назад.

Вот и спросят, а куда это ты направился в такой час? Спросят, а что с твоим лицом?

— Не ваше дело, граждане, — пробормотал я.

Не стоит болтаться по улицам в столь поздний час, отчетливо представил я слова стариков. Это отнюдь не безопасно. Именно в это время разные подонки вытаскиваются на улицу, сам знаешь, только и думая, как бы привязаться к тебе.

Спасибо за предупреждение. Но вы не сказали мне ничего такого, чего бы я не знал и без вас.

По правде говоря, я и сам подонков учитывал, и маршрут выбирал так, чтобы держаться как можно западнее от Пограничной улицы, пока не окажусь подальше на север от моста.

Избегать нужно было не только Пограничной улицы, но и квартала с общежитиями. Мне совершенно не хотелось, чтобы эти здания пробудили во мне воспоминания о Холли. Не хотелось и чтобы Эйлин выглянула в окошко и увидела меня бредущим в этот час по пустынной улице.

Улица, по которой я двинулся на север, называлась улицей Феромонта. Так же, как и Пограничная, она пересекала ручей Старой Мельницы. Мост здесь был почти таким же, как и на Пограничной, разве что более старый и ветхий. У парапета высились четыре фонарных столба, по два на каждой стороне, увенчанные старомодными белыми шарами. Все они были целы, но из четырех горел только один.

И ни одной машины вокруг. Людей тоже не наблюдалось.

Люди под мостом, подумал я.

Может, здешний мост им еще получше тамошнего.

Я задумался, не подобрать мне другой маршрут.

Не будь такой тряпкой, в конце-то концов.

Подходя к мосту, я все же прибавил шаг.

Они, возможно, и впрямь здесь засели, думал я. А то притаились за парапетом, и, только я пойду, как выскочат, как выпрыгнут…

А почему бы просто не перебежать?

Нет уж, только если что-нибудь случится.

Едва ступив на мост, я на всякий случай сошел с тротуара, пересекая проезжую часть по диагонали. Дойдя до середины, я пошел по разделительной полосе: таким образом от каждого парапета меня отделяло одинаково приличное расстояние. Теперь, если они выпрыгнут и бросятся ко мне, я их мигом замечу.

Конечно, эдак меня любая машина сшибет.

Пока, впрочем, никаких машин не видать, но чем черт не шутит.

Я решил, что в случае чего отскочить с дороги успею.

Я торопливо шагал через мост, размахивая руками и не забывая озираться по сторонам. Каждые несколько секунд я оглядывался назад, дабы убедиться, что со спины мне тоже ничто не угрожает.

До сих пор все шло как по маслу.

Я миновал уже половину моста, как вдруг на перекрестке, примерно в двух кварталах впереди, вспыхнули огни автомобиля. У меня подвело живот.

Машина стояла у светофора. Она могла проехать вперед, повернуть направо или налево. И лишь в последнем случае она поехала бы ко мне.

Машина остановилась на углу. Мне был виден только ее передний бампер. Слишком много кустов и деревьев загораживали обзор.

Я не мог понять, не полицейская ли это машина.

Я не мог понять, не Рэнди ли это пикап.

Так или иначе, но я не хотел, чтобы из нее увидели, как я иду по середине дороги. И поскорее свернул налево.

Автомобиль двинулся вперед, его фары описали дугу в темноте, и машина свернула налево.

На мое счастье, это оказался и не пикап, и не патрульная машина.

Какой-то темный, средних размеров микроавтобус.

С огромным облегчением, я перепрыгнул через поребрик и пошел по тротуару, но теперь оказался слишком близко к парапету, чтобы не волноваться.

Я уже почти преодолел мост.

Микроавтобус приближался.

Я глянул через плечо. Никто за моей спиной не прятался, никто меня не преследовал.

Парапет закончился. Итак, я пересек мост, и пусть немного понервничал, зато остался целым и невредимым.

Микроавтобус сбавил скорость, прижался к тротуару и остановился. В слабом мерцании уличных огней, я разглядел, что он абсолютно черный. Стекло со стороны пассажирского сиденья поползло вниз.

Господи, что им надо?

Я остановился на тротуаре.

Пассажирское сиденье, похоже, было пустым. Женщина-водитель перегнулась через него, выглянула в окно, посмотрела на меня и что-то говорить начала. Из-за шума двигателя я не мог разобрать слов, и только покачал головой в ответ.

— … сюда! — крикнула она.

Я снова покачал головой и сделал пару шагов в направлении микроавтобуса.

— …найти… улицу… знаешь… это?

Спрашивает направление? А ну как это уловка?

Весь город посходил с ума, думал я. С другой стороны, может, человек и впрямь заблудился.

Я встал на поребрик и наклонился вперед. Лицо у женщины за рулем было бледное, изможденное. Волосы до того темные и блестящие, будто их намазали маслом. Одета во что-то вроде черной блузки с блестками.

— Извините, — сказал я. — Я плохо вас слышу. Куда вам, говорите, надо?

— Почему бы тебе не залезть в машину?

Озадаченный, я не знал, как это воспринять: волноваться или бояться… или ни то, ни другое.

— Я думал, вы что-то ищете, — сказал я.

— Просто залезай и все. Вопрос есть.

— Мне и отсюда неплохо слышно.

— Давай-давай, — сказала она. — Что с тобой, в самом деле? Чего ты боишься? Я просто хочу с тобой поговорить.

— О чем?

Она расстегнула верхнюю пуговку на своей блузке.

— Садись в машину, тут и поговорим.

— Ну уж нет.

— Пожалуйста, — она расстегнула еще одну пуговку, затем еще одну. — Боишься, что ли?

— Еще чего.

Расстегнута еще одна пуговка.

— Держу пари, тебе сегодня очень одиноко, нет?

— Вовсе нет, с чего бы это?

— Да, смотрю, бродишь по улицам на ночь глядя, один-одинешенек.

— Я пошел, у меня дела.

— А почему бы тебе не залезть сюда, ко мне?

Она высвободила руку из блузки.

Нет, все точно посходили с ума!

Я уставился не ее бледную грудь с темными сосками.

— Ну что, теперь-то решишься залезть, миленький?

— Э-э-э… нет, спасибо.

Сквозь тихое урчание двигателя до меня донеся негромкий смех. Однако смеялась отнюдь не женщина. Смех доносился откуда-то из глубины микроавтобуса, из-за ее спины. Причем смеялся, похоже, мужчина.

Думаю, в тот момент я завизжал.

И точно знаю, что бросился наутек, будто ошпаренный.

Я ожидал, что микроавтобус устремится за мной задом наперед, как делал Рэнди пару ночей тому назад — а затем девица ударит по тормозам, распахнет боковую дверь, и ее притаившийся парень выскочит и помчится в погоню.

Но ничего такого не произошло.

Добежав до перекрестка, я обернулся и увидел, что микроавтобус продолжает двигаться… Вперед, а его двери по-прежнему закрыты.

Это что, была какая-то шутка? «Давай-ка напугаем паренька?»

Ага, конечно.

Опасаясь, что микроавтобус может вернуться, я трусцой пересек улицу, завернул за угол и притаился за толстым деревом. Пролетело несколько минут.

Может быть, мне следует направиться домой, подумал я, сразу, как только выпадет возможность. Достаточно прогулок по лезвию бритвы для одной ночи.

И упустить девушку?

Возможно, я и так не сумею ее найти. И кроме того, не стоит оно такого риска.

Что будет, если я попаду в микроавтобус?

Даже не думай об этом, приказал я себе. Я не должен попасть туда; вот что имеет значение.

По другой стороне улицы прошел мужчина, ведущий на поводке немецкого дога.

Вот что мне нужно, подумал я. Здоровенная кровожадная псина. Охладит пыл любых негодяев.

Человек с псом исчезли за углом, но я продолжал прятаться. Микроавтобус не возвращался, да и любых других машин было не видать. Наконец, я шагнул из-за дерева и начал пробираться туда, откуда пришел.

Береженого Бог бережет…

Что не так с этим городом, черт его дери?

Может быть, тут неподалеку есть психиатрическая лечебница, и она по ночам открывает свои двери, чтобы все пациенты свободно побродили по улицам? Хорошенько вам повеселиться, ребятки. Устройте там бардак покошмарнее. Но к рассвету чтоб все сидели по палатам.

Чудно.

Можно было бы создать интересную повесть, подумал я. Немного надуманно, но подобная ситуация могла объяснить, что же тут не так. А что-то было не так со всем этим местом. Не в любом же городке по ночам такое творится.

А может, и в любом.

Вскоре я обнаружил, что приближаюсь к мосту на улице Феромонта. Он отделял меня от дома. Я поглядел на пустую, тонущую в тени улицу, на низкие каменные парапеты и тьму по обе ее стороны.

Рано или поздно мне придется пересечь его. Или этот, или другой, и одному Богу известно, что может таиться под любым из них.

Ничего не произойдет, сказал я себе.

Я хаживал по таким мостам сотни раз за последние пару лет — нередко хорошо заполночь — и все было прекрасно.

Положим, тогда я еще не знал.

Мы привыкли хохмить насчет троллей, таящихся под мостами, но мы не знали.

Не доходя до моста, я вдруг замер и, как бы нехотя, пошел в обратном направлении.

Мысль о том, что я могу быть трусом, внушала мне отвращение — не меньшее, чем страх перед любыми из местных ужасов. Я вышел, чтобы отыскать девушку. Неужели же я удеру, поджав хвост, только потому, что какой-то проползший мимо тарантас напугал меня до усрачки?

Если я сдамся этой ночью, то могу больше никогда не увидеть ее.

Я должен увидеть ее, пронеслось в моей голове. И поговорить с ней. И узнать ее имя, и почему она блуждает по ночам, и одинока ли она, и что угодно, лишь бы побыть с ней.

Покачав головой, я повернулся к мосту спиной и вскоре оставил его далеко позади.

Я поглядел на часы. Время от времени — при приближении людей или транспорта, — приходилось нырять в укрытия. Однако время шло, а ничего неприятного не происходило, к тому же отвага моя, кажется, росла. Теперь я тратил меньше времени на прятки и больше — на торопливые переходы от квартала к кварталу.

Пробродив по Феромонту на север больше часа, я свернул в переулок направо. Он вел меня на восток, сначала выведя на Пограничную, а спустя еще немного — на улицу Франклина.

Когда я обнаружил, что приближаюсь к месту обитания таинственной девушки, все мои страхи будто улетучились, вытесненные волнением от возможной встречи. Вместо того, чтобы высматривать потенциальные опасности, я высматривал ее.

Она где-то тут, говорил я себе. Если не на этой стороне улицы, то на другой. Или, возможно, она в одном из этих домов. Или даже присела где-то за кустами, укрываясь от возможной опасности.

Она может даже прятаться от меня.

Не исключено, что я уже прошел мимо нее, и она глядела на меня из тени.

Пожалуйста, не прячься от меня, мысленно воззвал я к ней. Я не тот, кого следует бояться. Я никогда не причиню тебе зла.

Наконец, я дошел до дома, в который она вошла в понедельник ночью… До дома, где ночью во вторник я видел любительницу текилы. Я метнул взгляд в сторону кухонного окна, но оно было темным.

И насколько я мог судить, проходя мимо, темным был весь дом.

Дойдя до конца квартала, я пересек улицу Франклина, вернулся обратно по другой стороне дороги и спрятался в кустах на лужайке прямо напротив дома.

Наручные часы показывали без двадцати час.

Должно быть, там все спят, подумалось мне.

Но кто «все»?

Любительница текилы жила в этом доме почти наверняка.

А что насчет загадочной девушки? Я видел, как она входила, но позже в ту ночь она показалась на Пограничной улице. Быть может, она приходит сюда лишь для того, чтобы навестить любительницу текилы или другого члена ее семьи?

Вполне вероятно, подумал я. Или, возможно, это ее дом. И в понедельник она вернулась домой за чем-то, что ей было нужно, пробралась и захватила это, а потом направилась к своей основной цели.

Хотя у этой теории имелись оговорки. Понаблюдав за ее передвижением, я потерся тут какое-то время, а затем пошел в «Данди» и провел там время с Эйлин…

Где за нами наблюдал Рэнди.

Не начинай думать о нем. Сосредоточься на вопросе.

О чем это я? А. Девушка. Временной промежуток.

Между моментом, когда она вошла в дом, и моментом, когда я позже увидел ее на Пограничной, прошло уж явно больше часа.

Между этими двумя местами — в лучшем случае пять минут ходьбы.

Час, может, больше, она пропадала неизвестно где.

Если она провела его в доме, то не могла просто метнуться и схватить что-то… Или сменить туфли, или зайти в уборную, или заняться еще какой-то обыденной ерундой. Для всего такого она пробыла внутри слишком долго.

Зачем кому-то возвращаться домой посреди ночи, оставаться там с часов, а после вновь его покидать? Что она там делала? Вздремнула? Приняла душ? Испекла пирог?

Занялась любовью?

Заниматься любовью в собственном доме, а через час оттуда уходить казалось мне бессмысленным.

Я не мог придумать ни одной достойной причины, по которой она могла бы прошмыгнуть домой, задержаться там на час и уйти.

Это не ее дом?

Но это вовсе не значит, что ее там нет. Может, она как раз сейчас находится там. Или может прогуливается обычным своим маршрутом.

Пораскинув мозгами, я остался на месте. Был немалый шанс, что она либо покажется наверху, либо выйдет оттуда спустя некоторое время. Нужно только подождать.

И я ждал… И ждал…

Конечно, она вполне могла спать в своем собственном доме, на другой улице. Или же, возможно, поедала полоску с кленовым сиропом в «Данди», а может, бродила по тротуарам в милях отсюда. Она могла быть практически где угодно.

Что, если Рэнди схватил ее и грубо воспользовался ей?

Она в порядке, убеждал я себя.

Или она, мертвая, лежит под мостом?..

Она в порядке.

Или в плену у людей из микроавтобуса?..

Нет. Она в порядке. Но она, скорее всего, не будет в порядке, если…

Издали до меня донесся шум двигателя. Он неспешно приближался, превращаясь из грубого ворчания в могучий рокот. Такой мог издавать грузовик… Или пикап.

Рэнди вышел на охоту?

А может, это микроавтобус.

Хоть я и был надежно укрыт кустами, мое сердце все равно тревожно бухало, когда я глядел на улицу передо мной.

Ее осветили передние фары.

Мимо медленным ходом проскользила полицейская машина.

Двигайся дальше, взмолился я. Двигайся дальше! Двигайся дальше!

Что она и сделала.

Когда она исчезла, я так и сел там — трясущийся, потный и запыхавшийся.

Мне бы радоваться, что это копы, подумал я. Они могут спасти мою задницу, если дела пойдут совсем хреново.

Много толку было от них прошлой ночью.

Что они делали прошлой ночью? Может, даже смотрели под мостом?

Возможно, они заодно с троллями.

Это казалось притянутым за уши, но порою именно подобные предположения оказываются верными.

Задерживая подозреваемых по ночам, они, возможно, заводят их под мост и там скармливают троллям.

Смешно. Но мог бы выйти недурной рассказ.

Только зачем копам оно надо? За бутылку вина? За право поучаствовать? Кусок пирога с человечинкой?

Вот оно! Копы убивают одним выстрелом двух зайцев: регулярно избавляются от ночных подозреваемых, плюс избавляют троллей от необходимости идти за свежим мясцом к приличным гражданам.

Но им-то какая с этого выгода?

Удовлетворение от хорошо сделанной работы.

Я негромко фыркнул.

Теперь у меня сразу две идеи для рассказа. Недурно для одной ночи.

Пускай даже я не нашел девушку, а все ж не зря сходил.

А через дорогу, спустившись с крыльца, уже направлялась к тротуару прямо через лужайку темная фигура. Скрытый в темноте силуэт шел легкой, пружинистой походкой. А на затылке подскакивал и взвивался конский хвост.

Я вылупился на нее, как громом пораженный. Хоть я отчаянно надеялся ее найти, мне и в голову не могло прийти, что это случится так быстро. Поиски могли занять три-четыре ночи, а то и пару недель. Если не месяц. Это не считая того, что я мог и вовсе больше никогда ее не увидеть.

И вот она — выходит из того самого дома, в который на моих глазах вошла в понедельник.

Оказавшись на тротуаре, она повернула направо и устремилась на север улицы Франклина. Когда она достигла конца квартала, я выскользнул из укрытия.

Что, если любительница текилы смотрит?

На крыльце никого не видать. Передняя дверь, похоже, закрыта. Все окна первого и второго этажей, которые я мог видеть, были темны, и в них никого не наблюдалось.

Если она заметила меня, то предпринимать что-либо уже поздно.

Оставаясь на своей стороне Франклина, я направился к углу квартала.

Завтра ночью она все расскажет девушке.

Если не раньше. Может, она завтра позвонит ей домой. Или в школу. Или на работу. Милая, когда ты вчера ночью выходила из дома, я заметила, как из кустов на той стороне дороги вылез какой-то тип и увязался следом. В моем воображении она говорила густо и протяжно, будто персонаж Теннесси Уильямса. Ты бы лучше побереглась. Может, тебе стоит держаться отсюда подальше, пока проблема не разрешится.

Но, опять же, с чего я взял, что она меня видела? Когда девушке пришло время уйти, женщина могла оставаться в постели. Или, может, она направилась на кухню, пропустить стаканчик перед сном.

На самом деле, она все это время могла спать. Откуда мне знать, что девушка наносила визит именно любительнице текилы, а не кому-то еще?

А что, если этот человек выглянул и увидел меня?

Никто меня не видел!

Очевидно, нет. Но если кто-то все-таки видел, то девушка, скорее всего, узнает об этом завтра. Сегодня может быть мой последний шанс.

Я пересек улицу, и мы оба оказались на одной стороне.

Хотя мы шли почти за квартал друг от друга, узкая и прямая полоса бетона объединяла нас.

Девушка шла более плавно, чем я. Прогуливалась себе по тротуару, будто бы и не было у нее никакой другой цели, кроме как наслаждаться ночью. Какое-то время я позволял себе сокращать разрыв между нами, потом замедлился.

Как и в ночь нашей первой встречи, меня посетило странное осознание того, что на всех бескрайних просторах времени и пространства мы с нею встретились в одно время и в одном месте.

Была уйма причин, могущих помешать нашей встрече.

И тем не менее, она состоялась.

Сильное везение, мать-природа, а то и сам Господь Бог свели нас вместе в эту ночь из всех ночей в году. Ну и моя собственная решимость отыскать ее.

И что же теперь?

Я желал узнать ее, а не просто следовать за ней.

Я должен приблизиться.

Как? До сих пор она, похоже, не подозревала о моем присутствии. Однако, если я попытаюсь ее догнать, ее неведению придет конец.

Она увидит, что я приближаюсь, она убежит.

Не впервые в жизни мне хотелось стать невидимкой. Я бы поспешил вперед по тротуару, не доходя до нее лишь шага или двух, чтобы поглядеть, как она движется, затем обогнал бы ее и шел задом наперед, чтобы изучить ее спереди. Невидимый, я был бы волен глазеть на нее сколько душе угодно. Мне не пришлось бы уходить даже тогда, когда она дошла бы до дома. Я мог бы просто войти внутрь и остаться с нею. Может, она решила бы принять ванну перед тем, как идти в постель.

Я представил себя стоящим в ее спальне в тот момент, когда она снимает толстовку.

Ага, верно, подумал я. В моих мечтах.

Но раз уж мои шансы стать невидимкой ничтожно малы, размышлял я, что же мне делать?

Вместо того, чтобы приближаться к ней со спины, как насчет подойти спереди? Это, наверное, не так ее напугает. Обогнуть квартал и выйти перед нею. Может, даже пойти прочь, так, чтобы она была за мной. Потом замедлить темп. Я иду медленнее, и она приближается. Может быть.

Отличный план, подумал я. Уж во всяком случае, лучше, чем попытка стать невидимкой.

Двигайся в нужном направлении.

Да вот загвоздка. Чтобы привести свой план в исполнение, придется делать крюк и возвращаться на улицу Франклина, а девушка может исчезнуть. Так уж все эти уловки работают в реальной жизни.

Гладко было на бумаге…

Если начистоту, она могла и не исчезнуть. Был немалый шанс, что она будет еще какое-то время двигаться на север по улице Франклина.

Нет, если я попытаюсь обойти кругом, то наверняка ее потеряю.

Лучше просто немного сбавить обороты и следовать за ней на безопасном расстоянии. Поглядим, что будет. Если повезет, может, она приведет меня к своему дому.

Несколько минут спустя она пересекла улицу Франклина.

Хорошо, что я решил не делать крюк. Она уходила — как я и подозревал.

Оставив Франклина позади, она направилась в переулок на западе. Когда она исчезла из виду, я бегом пересек улицу. Замедлившись до обычного прогулочного шага, я приблизился к углу. Дойдя до конца квартала, я привычно повернул голову направо, а затем налево.

Тротуар был пуст.

Я упустил ее?

Прежде, чем я успел удариться в панику, мой испуганно мечущийся взгляд поймал ее. Она переходила дорогу и была уже почти на другой стороне. Опасаясь, что она может обернуться, я зашарил глазами в поисках укрытия. Фонарный столб был слишком узок. Как и ствол ближайшего дерева. Но у обочины была припаркована машина, так что я, подбежав, присел за ней.

Препаршивое местечко для пряток. От девушки оно меня скрывало, но не более того.

Глядя поверх капота, я увидел, как она шествует по лужайке перед старым двухэтажным домом дальше по аллее. Ни в одном из окон не горел свет. Крыльцо тоже было погружено во тьму.

При свете уличных фонарей девушка поднялась на крыльцо. Тени укрыли ее. Я следил за дверью дома, которая должна была вот-вот открыться. Возможно, появится серая полоска и начнет расширяться, как это было в понедельник.

А может быть, и нет.

Я не увидел никаких признаков того, что дверь открывается или закрывается.

Если весь дом такой же темный, как и крыльцо, сказал я себе, то там и не должно было быть ничего видно.

А может быть, она и вовсе еще не открывала дверь.

Что, если она все еще на крыльце?

Может быть, она вовсе не живет тут, а просто прячется на крыльце, потому что боится, что ее преследуют.

Возможно, мельком заприметила меня, следующего за ней, и думает, что это я — враг.

От этого мне сделалось стыдно.

Я не враг, мысленно говорил я ей. Я никогда и ни за что не причиню тебе вреда. Ни за что на свете, тебе не нужно меня бояться.

Ага, подумал я. Ну конечно. Не нужно? А как насчет моей навязчивости? Почему ей не следует меня бояться? Откуда ей знать, что я не надеюсь похитить ее… затащить куда-нибудь в лес (или под мост) и, сорвав с нее одежду, совершить то, что заставит ее кричать.

Я представил ее где-то в темноте, подвешенную за запястья, голую и извивающуюся.

Я никогда бы такого не сделал, мысленно убеждал я ее.

Но откуда ей было об этом знать? Нельзя винить ее за то, что она боится меня.

Глядит ли она с крыльца?

Чувствуя себя ужасно уязвимым, я присел возле машины. Кто-то может пройти мимо. Даже прямо сейчас кто-нибудь может следить за мной из соседнего дома. Возможно, копы уже едут.

Если они не пришли на сигнал о кровавом убийстве под мостом, подумал я, не станут искать и меня.

Ты так думаешь?

Необходимо было найти укрытие понадежнее. Но если девушка глядит с крыльца, она увидит, как я покидаю свое место за машиной, и худшие ее опасения подтвердятся. Я потеряю всякую надежду завести с нею дружбу.

Скорее всего, она в доме. Я не заметил, как открылась дверь, вот и все.

Но если она на крыльце…

Я услышал, что приближается машина. Звук был еще далеко. Я не мог понять, откуда и куда она движется.

Только этого не хватало!

Любой, кто проедет по улице Франклина справа от меня или по северо-южной улочке слева (название я запамятовал), увидит меня, прячущегося за припаркованным автомобилем.

Но если я убегу, меня сможет увидеть она.

Что же делать?!

Шум мотора становился все громче.

Да что ж за срань!

Автомобиль, дающий мне это ущербное укрытие, был приземист и стоял у поребрика. Я не мог заползти под него, не с этой стороны.

Когда фары осветили перекресток Франклина, я распластался на траве перед машиной и опустил лицо на скрещенные руки.

Одновременно со мотора и шелестом шин по асфальту до меня донеслась знакомая музыка. Уоррен Зивон, «Excitable Boy». Машина проезжала через перекресток, и звуки стали громче.

Я поднял голову.

Маленький тусклый пикап — в точности как у Рэнди.

Я уронил голову и зажмурил глаза. Пикап продолжал двигаться через перекресток, направляясь на юг улицы Франклина.

Может, это и не машина Рэнди, сказал я себе. Водителя я не видел, а он, вероятно, не видел меня. В городке вроде Вилльмингтона наверняка хватает компактных, светлых пикапов.

Это Рэнди, ясное дело. Рыщет по улицам и высматривает меня. И Эйлин.

А что насчет таинственной девушки? Что она делает?

Мне претила мысль о том, что Рэнди может сделать девушке, выпади ему такой шанс.

Знает ли она о нем? Остерегается ли его? Наверное, она остерегается всех… включая меня.

Внезапно сообразив, что Рэнди (если это был он) может объехать квартал кругом и вернуться за мной, я сорвался и побежал. Я пронесся через улицу, и через лужайку, и вверх по ступенькам крыльца. Задыхающийся, с гулко колотящимся сердцем, я остановился на темном крыльце.

Девушки видно не было. Вспомнив старика, что так сильно меня напугал, я, тем не менее, поднялся на цыпочки и проверил качели и все темные уголки, где мог бы прятаться человек. На крыльце никого, кроме меня, не было.

Опасаясь, что Рэнди может проехать мимо в любой момент, я присел в темный уголок, прислонившись спиной к периллам.

Здесь ему меня ни в жисть не заметить.

Прислушиваясь, не едет ли его пикап, я слышал лишь слабое шшшш — возможно, затихающий звук мотора. Вообще, все звуки были ужасно нечеткими, но некоторые точно не могли исходить от автомобилей, пикапов или грузовиков. Возможно, где-то далеко в вышине летел самолет. Возможно, это бушевал по всему городу ветер в кронах деревьев.

Пикапа Рэнди поблизости, конечно, не было.

Если только Рэнди не заглушил двигатель.

Может быть, он впрямь заметил меня и идет обратно пешком.

Я тут же пожалел о своих мыслях.

Некоторое время я сидел, неподвижный и напуганный вусмерть, едва осмеливаясь дышать. Однако по истечении примерно десяти минут стало казаться, что Рэнди не появится.

Должно быть, он меня все-таки не увидел. Может, это не его даже был пикап.

Поскольку мои страхи насчет Рэнди улетучились, я мысленно возвратился к девушке. Она вошла в этот самый дом. В настоящий момент она где-то там, внутри.

Будь стены и пол невидимыми, она была бы на виду. Наверное. Может быть, в ванной, а может, и в кровати.

Могла ли она пойти спать, не умыв лицо? Не почистив зубы? Не сходив в туалет?

Со своего угла крыльца я бы услышал шум воды, бегущей по трубам. Но ничего подобного я не слышал.

Возможно, она закончила умываться прежде, чем я подошел. Я наблюдал за крыльцом через дорогу по меньшей мере минут пять, а то и все десять. Достаточно времени, чтобы вымыть лицо, почистить зубы и сходить в туалет. Она могла сделать все это до моего приближения.

Пока я искал крыльцо и сидел там в углу, страшась Рэнди, она могла уже пройти в свою темную спальню, снять одежду, натянуть то, в чем она любит спать, и забраться в кровать.

Должно быть, сейчас она уже в постели, подумал я. Свернулась клубочком на краю, накрывшись до плеч простыней и одеялом. Во что одета? Ее трудно было представить в ночной рубашке с оборками или в детском комбинезончике. Скорее уж она могла быть одета в пижаму или простую хлопковую сорочку.

Или вообще без ничего?

Холодновато для подобного.

И потому я представил ее под одеялом в ночной сорочке. Я видел ее, словно наяву. Как она свернулась в уголке кровати, утопив лицо в подушке и выставив зад из-под подола.

Будь я невидимкой, я мог бы пробраться в ее дом и найти спальню. Я бы стоял возле ее кровати — и смотрел бы, как она спит, и слушал бы ее дыхание. Я мог бы даже осторожно стянуть вниз одеяло и простыню, позволяя им упасть на пол, к ножке кровати, чтобы полюбоваться ею неприкрытой.

Ее белая сорочка почти что светится в темноте. Ее кожа в сумерках кажется смуглой. Я могу увидеть изгибы ее голых ягодиц, тенистую расщелину между ними.

Может быть, она вообще спит не в сорочке. Может быть, она спит голышом.

Так-то куда лучше.

Застонав во сне, она переворачивается на спину.

Будто споткнувшись о собственную фантазию, я вдруг задался вопросом, заперта ли парадная дверь.

Девушка могла забыть ее запереть, прокравшись внутрь. Кроме того, я слышал или читал, что немалый процент людей редко запирает двери своих автомобилей и домов на ночь. Особенно в маленьких городках.

Что, если ее дверь не заперта?

Я мог бы отрыть ее и забраться внутрь. В погруженном во тьму доме я был бы почти невидим. Я мог бы войти в спальню девушки, и встать у ее кровати, и…

Ни в коем случае. Не я.

Но я мог бы.

Я много чего мог бы, подумал я. Но я не собираюсь делать этого. Должно быть, я свихнулся, если даже думаю о таком. Во-первых, я мог бы попасться. Во-вторых, я не сделал бы этого, не будь даже ни единого шанса, что я попадусь.

Ой ли, думал я. Тогда к чему эти грезы о невидимости? Единственная причина быть невидимкой — возможность делать все, что хочешь, не попадаясь.

Положим, я не невидимка. Если я проберусь в дом, кто-нибудь может застукать меня на месте преступления. Отколошматить. Подстрелить. Сдать в полицию. И что подумает девушка? Она решит, что я преступник или извращенец. После такого она никогда не будет иметь со мной никаких дел.

Но если все спят, а я тихо-тихо…

Я снова представил себя стоящим перед кроватью девушки и глядящим на нее сверху вниз.

Я не сделаю этого, сказал я себе. Кроме того, дверь, скорее всего, заперта.

Если она заперта, это решает дело.

Это решило бы дело, все в порядке. Одно дело — открыть незапертую дверь (это, возможно, еще в пределах допустимого), совсем другое — взлом.

А ты проверь.

Мои страх и волнение начали нарастать.

Ничего такого, подумал я. Встану, подойду к двери, погляжу, заперта ли. Почему бы и нет? Ну что, на худой конец, может случиться? Если я попадусь, то смогу изобразить пьяного или смутиться и сделать вид, что ошибся домом. Да и вообще, проверить дверь — едва ли преступление.

Не преступление, но все равно нехорошо. Я понимал, что нехорошо, понимал, что это плохая идея (как вчерашний поход под мост), но все равно поднялся на ноги. Неподвижно стоя в углу крыльца, оглянулся на соседние дома. Местами улицы были хорошо освещены. Деревья, тем не менее, бросали тень на тротуар и лужайки. Куда ни глянь, островки света были окружены участками темноты.

Кто угодно мог бы притаиться в этих темных местах, наблюдая. Или глядеть из-за припаркованного автомобиля. Или из-за кустов. Или из дома через дорогу.

Однако я сам таился во тьме и был, скорее всего, совершенно неразличим.

Так что я смело направился к парадной двери, ступая медленно и по возможности тихо. Пару раз доски скрипнули под моим весом. От этих звуков я весь съеживался, хотя они были такими тихими, что никто не мог их услышать.

Не может быть, чтобы я действительно это делал, пронеслось в голове.

И все же я делал это.

Мое путешествие к двери, казалось, заняло годы. Я не мог даже видеть ее, хотя примерно и представлял, где она должна быть… прямо напротив ступеней крыльца.

Протянув руку в темноту, я коснулся твердой, плотной сетки.

Две двери, не одна. Двойной шанс, что она будет заперта.

Пошарив внизу и чуть сбоку, я нашел ручку сетчатой двери.

Не делай этого.

Я чуть повернул ручку, и сетчатая дверь качнулась в мою сторону. Петли, по всей видимости, хорошо смазанные, не издали ни звука.

Одну на себя, одну от себя.

Что же я делаю?

Придерживая открытую сетчатую дверь плечом, я прикоснулся к внутренней двери. Гладкое дерево, покрытое слоями лака. Ручка на ощупь из толстой, прохладной латуни. Мой большой палец медленно нажимал, снимая блокировку. Он опускался все ниже и ниже, и я услышал, как щелкнула щеколда.

Я легонько подтолкнул ее. Дверь легонько качнулась на дюйм или два.

Срань Господня, она открыта!

Теперь закрой ее и убирайся отсюда нахер!

Я приоткрыл дверь еще на несколько дюймов. Хоть я и знал, что она открыта, мне не удавалось разглядеть косяка, края двери или зазора между ними.

Темно было, как у негра в жопе.

Тут станешь невидимкой.

Даже не думай.

Я еще ни разу в своей жизни не входил куда-либо без приглашения. Я никогда не жульничал, никогда не воровал в магазинах, никогда не водил машину на красный (если только случайно), никогда не обманывал по-крупному, никогда никого не задирал, никогда не затеивал драк — на самом деле никогда не делал ничего действительно аморального, неэтичного или незаконного…

Ага, щас, а кто прошлой ночью парня убил?

А хоть бы и убил, это была самозащита. И пырнуть Рэнди в ногу — тоже она, родимая.

Ага, щас, а кто шпионил за любительницей текилы? Как нехорошо. Хоть и не так нехорошо, как забираться посреди ночи в чужое жилье.

Сделаю это, думал я, и все мосты будут сожжены. И чем все кончится? Эдак мне мало покажется смотреть на спящую девушку. Эдак я захочу снять с нее одеяло, а уж опосля…

Нет! Все, что я сделаю — это посмотрю.

И думать не смей! Закрой дверь сейчас же и убирайся нахер ко всем чертям!

Прежде, чем я успел закрыть ее — или распахнуть на всю ширину — дверная ручка вырвалась из руки.

Я изумленно ахнул. Кто-то за порогом стоял вплотную ко мне.

Девушка?

Низкий, грудной голос пробормотал гнусаво:

— Домашний инспектор.

— А? — спросил я.

В грудь мне уперлась ладонь.

— Не подымайте шума, — сказала девушка, отодвигая меня в сторону. Пройдя мимо, она добавила. — Вы с честью прошли осмотр.

Она подалась вперед, махнула через крыльцо и спрыгнула с верхней ступеньки. Ее силуэт в свете уличных фонарей, казалось, завис в воздухе, широко раскинув руки и выставив вперед правую ногу; конский хвост колыхался над головой. Когда она приземлилась, ее толстовка взметнулась, обнажив живот.

Сетчатая дверь захлопнулась.

И она помчалась по улице, колотя кроссовками по тротуару.

Я не сиганул с крыльца: преодолел ступени в два быстрых прыжка и помчался вдогонку — преследуя девушку и одновременно унося ноги, потому что кто-то же должен был услышать, как хлопнула дверь.

Девушка бегала быстро. Хоть и не так быстро, как я.

Сократив разрыв между нами, я не пытался ее остановить. Мы все еще находились слишком близко от дома.

Мы пронеслись по улице, залетели за угол, побежали вниз по тротуару, в середине квартала перебежали на другую сторону и затем пробежали еще немного.

Я держался в четырех или пяти шагах позади, слыша, как она задыхается, как шлепают ее кроссовки, глядя на прыгающий туда-сюда конский хвостик, слишком просторную толстовку, мерно движущиеся руки и летящие друг за дружкой ноги.

Это было чудесно — гнаться за ней. Но и жутковато. Она, небось, и вовсе была в ужасе.

— Эй, — сказал я.

— Я ничего не крала.

— Я не преследую вас! — выпалил я, — Мы просто… бежим в… одну сторону.

— Я никому… ничего не сделала.

— Я просто… хочу поговорить.

— Оставьте меня в покое.

— Остановитесь. Пожалуйста.

— Проваливайте.

Я оставался в нескольких шагах позади, пока она не перебежала на соседнюю улицу. Тогда я прибавил скорость, догнал ее и помчался рядом. Она повернула голову и сердито зыркнула на меня.

Даже при паршивом ночном освещении я мог разглядеть, что она моложе меня. Может быть, восемнадцать, может быть, пятнадцать-шестнадцать. И куда прекраснее, чем я мог себе вообразить.

— Мы можем… просто поговорить? — спросил я.

Не сговариваясь, мы перемахнули через поребрик. Тротуар здесь был узкий, поневоле пришлось держаться поближе к ней.

— Остановитесь, ладно? — попросил я. — Вам не… оторваться от меня. Почему бы нам просто…

Она толкнула меня плечом. От удара меня качнуло вправо, и я вцепился рукой в ее толстовку. Не выпуская ее, я отлетел к краю тротуара. Мои ступни коснулись газона. Я зацепился ногою за ногу. А затем — бешеные кувырок и падение.

Я шлепнулся в мокрую траву и заскользил, кувыркаясь, крепко держась за толстовку девушки — таким образом увлекая ее за собой. Приземлившись на меня, она принялась корчиться и скатилась вниз. Я взобрался на нее, уселся сверху и прижал к земле ее руки. Она извивалась и кряхтела. Я держался крепко.

— Я не… обижу тебя, — сказал я.

— Отвали.

— Успокойся. Прошу. Просто… лежи спокойно.

Она билась и дергалась, но не могла сбросить меня. Наконец, она перестала. Ее грудь подо мной вздымалась и опускалась: девушке не хватало воздуха.

— Ты, главное… успокойся, — сказал я. — Ладно? Я не тебя обижу.

Постепенно она смогла восстановить дыхание.

— Ты в порядке? — поинтересовался я.

— Отпусти меня.

— Ты опять догонялки устроишь.

— Я уже довольно набегалась.

— Так ты не попытаешься убежать? — спросил я.

— Все равно ты быстрее бегаешь.

Может, бегал я и быстрее, но все равно она наверняка попытается удрать, если я ее отпущу. Мы находились на чьем-то дворе, но ближе к обочине и улице. Кроме того, оба мы были на свету.

— Слушай, — сказал я, — нельзя нам тут торчать. Кто-нибудь увидит.

— Так отпусти меня.

— Я не хочу, чтобы ты убежала.

— Не убегу. Хорошо? Отпусти меня.

Мне нужен был друг, а не пленница. Так что я слез с нее и отступил на шаг.

— Спасибо, — сказала она. Ее толстовка перекрутилась и измялась, живот оголился. Она села, поправила толстовку, поднялась на ноги. Выгнувшись назад, обеими руками стряхнула пыль с джинсов на заднице.

— Мне жаль, что ты упала, — сказал я.

— Я не совсем упала, не так ли?

— Ну, я помог.

— Ты схватился и потянул меня за собой.

Напоминать ей, что это она толкнула меня на обочину, казалось не лучшей идеей, поэтому я ответил:

— Я боялся, что ты убежишь.

— Ты утверждал, что вовсе не гонишься за мной. И мы просто «бежим в одну сторону». — Уголок ее рта приподнялся.

— Прости.

— Ты не хотел, чтобы я убежала, но не преследовал меня. Как так-то?

— Трудно объяснить.

— Почему бы тебе просто не отпустить меня? Я ничего не крала. Я никому не навредила. Твоя семья в порядке.

Не желая лгать, я намеренно избежал слова «мой», когда сказал:

— Так я с честью прошел осмотр?

На ее лице заиграла улыбка.

— Дом восхитителен. Давай, отпусти меня. Ну пожалуйста! Я же вижу, ты классный парень. Ты же не хочешь, чтобы у меня были неприятности, не так ли?

Я же вижу, ты классный парень.

Может, она просто била на жалость, но меня охватило приятное, теплое чувство.

— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, — сказал я, — Я хотел бы помочь тебе, если…

— Тогда просто отпусти меня.

— Скажи мне одну вещь, и тогда отпущу, — произнес я. — Что ты делала в доме?

— Ладно. Давай сначала уйдем отсюда.

Мы бок о бок направились к концу квартала и завернули за угол. Затем она остановилась, повернулась ко мне и сказала:

— Так неудобно… Мне приспичило в уборную. Срочно. Я знала, что до дома не дотерплю. А вокруг — ни одного автобуса, а на улице не хотелось. Очень уж некрасиво. Я и решила попробовать в одном из домов. Обошла три-четыре… Всюду заперто. А у тебя нет, я и позволила себе войти.

— Могла бы позвонить в дверь и попросить разрешения.

Она поморщилась.

— Знаю. Но… около половины второго? Кому охота, чтобы звонили в такой час. И потом, стыдно же. Прикинь, каково это — стучаться в чужой дом среди ночи и проситься в сортир?

Мне было стыдно даже слушать об этом. Я, смекнул, конечно, что она врет, но сразу вообразил, как она заходит в уборную и спускает штаны. Затем я вспомнил, как Эйлин напросилась ко мне в понедельник под предлогом сходить в туалет.

Может быть, это какая-то стандартная уловка? Двенадцатая глава «Руководства девушки по управлению мужчинами»? «Поскольку самец, естественно, смутится и возбудится — и смутится своего возбуждения — при столкновении с ликвидацией процессов женской жизнедеятельности, «уборный» гамбит несомненно приведет к полной победе…»

— Прикинул? — повторила она.

— Прикинул что?

— Прикинул весь стыд ситуации?

— А. Конечно. Это было бы ужасно.

Кивнув, она сказала:

— Так что я пробралась и решила проблему. Все, что я сделала — это сходила в туалет. Никого не потревожила и ничего не взяла. Хочешь проверить мои карманы?

Она подняла свою толстовку на пару дюймов выше джинсов.

Я уставился на кожу ее живота.

— Мне не нужно проверять, — заверил я ее.

— Ты веришь мне?

— Твоего слова вполне достаточно.

— Спасибо, — она опустила толстовку. — Я могу идти?

— Если хочешь. Я не стану тебя преследовать.

— А ты будешь нестись в ту же сторону?

— Я именно это и делал, — сказал я. — Хлопнувшая дверь, должно быть, перебудила всех в доме.

Она глянула озадаченно.

— Я там не живу.

— Что?

— Это не мой дом.

— Не твой дом. Тогда что ты там делал?

— Прятался, — сказал я и пошел. Она пошла со мной, неторопливо шагая рядом.

— Прятался от кого? — спросила она, вместе со мной шагая по тротуару.

— От парня в пикапе. Он ехал за мной.

— Почему он за тобой ехал?

— Не уверен, но… Он увидел меня в пышечной «Данди» несколько ночей назад. Я был там с подружкой.

— У тебя есть подружка.

Эйлин была частью истории, и ее следовало как-то обозначить, но я мог бы назвать ее «другом» или «бывшей подружкой». Однако назвать ее как-либо, кроме «подружки» или «любовницы» было бы ложью. Я ни в коем случае не хотел предавать Эйлин. И не желал лгать этой девушке.

Плюс, я был уверен, что, упомянув подружку, произведу менее угрожающее впечатление.

Наверно, это двенадцатая глава «Руководства парня по управлению женщинами». «Поскольку самка, разумеется, считает всех мужчин хищниками, многие из базовых страхов могут быть развеяны убеждением, когда мужчина в их присутствии направляет свои глаза и пенис на другую жертву…».

— Ее зовут Эйлин, — сказал я, — Мы учимся в университете.

— Уилли, — сказала она.

Я с улыбкой кивнул. Мне доводилось слышать это раньше: городские любили нас так называть.

— Умытые Уилли, — добавила девушка.

— Мы такие.

— Итак, вы двое были в «Данди»…

— Ага. И этот парень увидал нас вместе. Очевидно, Эйлин ему приглянулась.

— Она миленькая?

Не такая, как ты, подумал я. Но я был бы дураком, сказав это вслух. Пусть лучше думает, будто я полностью верен Эйлин.

— Очень миленькая, — сказал я.

— И что он сделал? Этот парень?

— В тот раз ничего. Это было в понедельник. Мы даже не знали, что он на нас смотрит. А во вторник вечером я вернулся в пышечную, и он был там. Хотел, чтобы я отвел его к Эйлин.

— Она была не с тобой?

— Во вторник — нет.

— Почему нет?

Я оставил ее, чтобы посвятить ночь охоте на тебя.

Это было бы чересчур.

Пожав плечами, я произнес:

— Ну, она не очень хорошо себя чувствовала. — Ложь? Не совсем. Но и не вполне правда. — Вот и осталась.

— Где?

— У себя в общаге.

— В которой из них?

— Альфа-Фи.

Девушка кивнула.

— Ты знаешь, где это? — спросил я.

— Я знаю все. Все в этом городе, по крайней мере. Итак, ты был в пышечной «Данди» без Эйлин, и этот парень…

— Он заставил меня выйти с ним на улицу и сесть в его пикап. Планировал привезти меня в женской общаге, и я должен был выманить Эйлин наружу, чтобы он мог запереть ее в кузове. Сказал, что хочет «ей куда-нибудь войти».

Девушка сморщила носик.

— Но я убежал. Это было ночью во вторник, и я полагаю, он все еще ищет меня. Сейчас я увидел его пикап, побежал к тому дому и спрятался на крыльце. Потому-то я был там, когда ты вышла.

— Ты собирался войти.

Застигнутый врасплох, пойманный за руку, я почувствовал, что краснею. По счастью, мы тогда как раз проходили через тенистый участок. Хоть девушка и смотрела мне прямо в лицо, она, вероятно, не могла различить, как оно все пылает.

— Я хотел узнать, не заперта ли дверь, — пояснил я.

— Так ты хотел спрятаться от него в доме?

Пытаясь не лгать, я сказал:

— В бурю любая гавань хороша.

И, прежде, чем она успела обрушить на меня следующий вопрос, добавил:

— Этого парня зовут Рэнди, кстати. Он водит пикап, светлую «Тойоту». Остерегайся его, когда ходишь по ночам. Он может начать тебя выслеживать.

— Буду осторожна.

— Кстати, меня зовут Эд. Эд Логан.

— Ладушки.

— Если не хочешь называть мне свое имя — ничего страшного.

Она лишь глядела на меня.

— Полагаю, мне ни к чему знать твое имя — по крайней мере, если ты уходишь.

— Могу еще задержаться, — сказала она.

— Правда? — почти выпалил я. Великолепно! Не желая выдавать возбуждения, я слегка улыбнулся и добавил: — Отлично.

— Но я не стану называть тебе свое имя.

— Нет проблем.

— Можешь называть меня так, как хочешь.

— Ладно. Как насчет… — у меня почти вырвалось имя «Холли».

Ты спятил? Не называй ее так!

— Как насчет чего? — спросила она.

— Берта.

Она засмеялась.

— Вот спасибо.

— Эсмеральда?

— Ах, оставьте.

— Румпельштильцхен?

— О, разумеется.

— Я делаю все, что могу.

— У тебя есть еще один шанс.

— Как насчет Крис? — предложил я.

— С одной «эс» или с двумя»?

— С одной.

— Неплохо, — сказала она, — Но как насчет Кейси вместо этого?

— Это инициалы или слово?

— К-Е-Й-С-И.

— Ох, печален город Таракань,[15]— сказал я.

Она улыбнулась.

— Ведь Кейси не забил.

Я засмеялся.

— Рад слышать это. И я рад, что ты знаешь эту поэму.

— Разве ее не все знают?

— Полагаю, нет. — Впрочем, если Кейси было ее настоящим именем, ее шансы знать поэму резко возрастали. — Хотя, думаю, она довольно популярна, — признал я.

В нескольких кварталах впереди зажглись фары.

— Ой-ой, — сказал я.

Улыбнувшись, Кейси наградила меня прищуром Клинта Иствуда и спросила:

— Ты везучий мерзавец?

— А?

— Хочешь прокатиться?

— А?

По мере приближения фары становились все больше и больше.

— Прокатиться или схорониться? Что делать: стоять на месте и надеяться на лучшее, или ускользнуть из виду?

Она это серьезно?

— Могут быть копы, — сказала она, — Может быть тот малый, Рэнди. А то еще кто похуже. Никогда не знаешь, как карта ляжет. В этом вся соль.

— И часто ты такие игры устраиваешь?

— Постоянно. Но только ночью. Нужно быть чокнутым, чтобы играть в это при свете дня.

Я засмеялся.

Автомобиль был уже совсем рядом, но я все еще не мог его разглядеть. Двигатель утробно урчал.

Если мы прождем еще немного…

— Ну так что? — спросила Кейси.

Я точно знал, чего хотела она.

— Прокатиться, — сказал я.

— Молодчага, — ухмыляясь, она панибратски похлопала меня по спине.

Так что мы пошли бок о бок. Я ощутил невероятный прилив задора.

Кейси улыбнулась мне:

— Весело, правда?

— О, да.

Достигнув конца квартала, машина пересекала перекресток. Я смог хорошенько разглядеть ее в свете уличных фонарей. Это был джип… или один из тех поддельных джипов… с открытым верхом и трубчатым каркасом.

— А, — сказала Кейси, — это Уиггинсы.

Пассажиров и водителя было не разглядеть, но она, должно быть, признала джип.

Когда он приблизился, Уиггинсы стали видны. Водителем оказалась не то белобрысая, не то вовсе седая дама с короткой стрижкой. Одета в шорты и открытую безрукавку — будто ехала по пустыне в разгар дня. Руки и ноги мощные. На толстом бицепсе, похоже, красовалась татушка, но деталей я разглядеть не успел.

Пассажирка выглядел более худосочной версией водительши. Такой же «ежик» волос. Такой же, только меньшего размера, наряд, да футболка с короткими рукавами, а не совсем без них.

Проезжая мимо нас, автомобилистка поглядела в нашу сторону. Я ожидал, что Кейси помашет рукой, но нет. Автомобилистка нам тоже не помахала. Лишь скользнула по нам взглядом, после чего снова перевела его на дорогу. Пассажирка, похоже, нас вообще не заметила.

Когда они скрылись, Кейси улыбнулась мне:

— Вот как-то так и играют в «Прокатиться или схорониться».

— Ага.

— Всегда интереснее «прокатиться».

— Представляю.

— Признайся, тебе понравилось.

— Я просто рад, что это всего лишь Уиггинсы.

— Могло быть и хуже, — признала Кейси.

— Вид у них не больно-то дружелюбный.

— Мы не общаемся.

— И не машете друг другу, — добавил я.

— Махать — это против правил.

— В самом деле?

— А ты как думал.

— Ну а кто они? Уиггинсы.

— Сестры. Валинда — старшая, а Линда — ее младшенькая.

— Линда и Валинда Уиггинсы?

— Это они. Ты когда-нибудь о них слышал? Прежде они были рестлершами.

— Да ты шутишь.

Она покачала головой.

— Выступали на ринге лет пять. Даже несколько чемпионатов выиграли. У них и награды имеются.

— Чего ж они бросили рестлинг?

— Они отошли от дел, когда Линда потеряла руку.

— Потеряла руку? — Тут я осознал, что видел только правую ее конечность.

— Не на ринге. Здесь, в городе, пару лет назад. Никто не знает, как это произошло. Валинда приволокла ее в неотложку около двух ночи. Руки не было по самое плечо.

— Никто не знает, как она ее потеряла?

— Ну, Линда и Валинда-то, небось, знают, да только говорить не станут.

— Дичь, — пробормотал я.

— Дичи здесь хватает, — заверила меня Кейси.

— Я уж заметил.

— А хочешь знать, что действительно дико?

— Что? — спросил я.

— Рука осталась у них. В их доме. Они ее держат в стеклянной таре — вроде аквариума — только нет там ни одной рыбки. Только рука Линды. В каком-то консерванте. Формальдегид или что-то типа того.

— Ты шутишь.

— Своими глазами видела.

— Святая… корова.

— Исключительная мерзость, — сказала Кейси.

— Могу себе представить. Линда и Валинда — они чокнутые, что ли?

— Либо чокнутые, либо дуры. Порой и не отличишь.

Я с трудом мог поверить в то, что мы с таинственной девушкой гуляем вместе, беседуя и смеясь, и я, похоже, действительно нравлюсь ей. Это может показаться странным, но несмотря на то, что мне хотелось прыгать от радости, я также испытывал легкое желание расплакаться. Однако же изо всех сил сдерживал себя и в том, и в другом.

Нужно быть очень осторожным во всех своих словах и действиях, чтобы не спугнуть ее.

Когда мы двинулись дальше, Кейси сказала:

— Пожалуй, ты мог бы научить Эйлин играть в «Прокатиться или схорониться».

— Она не «сова».

— А это нужно делать поздно, хотя бы после полуночи, иначе лучше вовсе не играть.

— И почему же? — спросил я.

— Ты знаешь, почему.

— Потому что каждый, кто появляется — чокнутый либо придурок?

— Ага, угадал. Хотя нет, не каждый.

— Не ты и не я.

Она засмеялась.

— Говори за себя, Чаки.

— Я Эд.

— Я знаю. Короче, думаю, где-то половина народу в этот час — нормальные. Например, те, для кого находиться на улице в такое время — работа. Копы там. Или грузчики. Большую часть товаров развозят именно по ночам. И убираются. И ремонтируют. Иногда на улицах есть ремонтные бригады, чинят канализационные трубы, светофоры и все такое. Еще есть те, кто работает в ночную или утреннюю смену и у них режим сбился. Некоторых из них можно встретить ночью. Для них это вроде как день. Есть, наконец, меньшинство, которые просто любят ночь.

— Как ты? — спросил я.

Она одарила меня мимолетной улыбкой.

— Может быть. Как бы там ни было, по большей части это та половина, что не спятила. А вот почти все остальные — да, поэтому в «Прокатиться или схорониться» стоит играть лишь ночью. Когда к тебе кто-то приближается, пятьдесят на пятьдесят, что ты попадешь в переделку.

— Ты много размышляла об этом, — заметил я.

— Обращала внимание, вот и все.

— Так ты выходишь каждую ночь? — вопрос вырвался у меня прежде, чем я понял, что это может быть ошибкой.

Тем не менее, она ответила:

— Практически. А ты?

— Когда как, — сказал я. — На самом деле — не очень часто, до этой недели. А вот сейчас — уже четыре ночи подряд.

— Да ты, видать, подсел.

— Похоже на то.

— И что об этом думает Эйлин?

— Она не всегда знает. К примеру, она не в курсе насчет сегодня.

— Ну, ты расскажешь ей об этом?

— Не знаю. Нет, наверное. Она вряд ли придет в восторг от того, что я блуждал без нее посреди ночи. Она может почувствовать себя покинутой. Плюс ко всему, она знает, что это опасно. И если я расскажу ей о тебе… — я покачал головой, — она наверняка не одобрит.

— Думаешь, будет ревновать?

— Весьма вероятно.

— Даже если мы ничего не делаем?

— Ну, мы проводим вместе какое-то время, и ее здесь нет.

— Пойду-ка я, — сказала Кейси. Она резко развернулась и пошла обратно. — Приятно было познакомиться. Может, еще побегаем друг за другом…

— Нет, не уходи. Пожалуйста. Еще немного.

— Так будет лучше. Хотя было весело.

— Как насчет еще одного раунда в «Прокатиться или схорониться»? — предложил я.

— Не знаю, Чаки. Может, ждать придется долго.

— А может, и нет, — сказал я.

Уголок ее рта приподнялся. Она удалялась.

— Я не хочу, чтобы у вас с Эйлин были проблемы.

Может, говорить ей об Эйлин было все-таки не лучшей идеей?

— Не будет никаких проблем, — заверил я ее. — Она и не узнает. Ну как? Еще один раунд?

Она, похоже, на пару секунд задумалась. Потом сказала:

— Ладно. Идет. Но только если не придется долго ждать.

— Чудесно.

Она остановилась и подождала меня. Когда я поравнялся с ней, она повернулась и пошла рядом.

— Пожалуй, подождем минут пятнадцать-двадцать, — сказала она.

— Тебе к определенному часу нужно домой?

Она поглядела на меня и усмехнулась.

— А сам-то как думаешь?

— Ну… Ты явно гуляешь без разрешения — в такое-то время. Выглядишь слишком молодо, чтобы жить самостоятельно, так что, скорее всего, проживаешь вместе с родителями. Или родителем. Полагаю, ты ускользнула из дома, когда они пошли спать. Ну как?

— Логично, — оценила она.

— В точку?

— Допустим.

— Если я прав, то тебе, очевидно, нужно быть дома прежде, чем встанут твои родители.

— Превосходно. Вижу, ты мозговитый.

Я засмеялся:

— Спасибо. Итак, крайний срок — до рассвета?

— Допустим.

— А школа? — спросил я.

— А что школа?

Выглядела она веселой, но явно уклонялась от прямого ответа, поэтому я гнул свое:

— Ты еще в школе?

— Я похожа на школьницу?

— Ну не прямо сейчас…

— До чего ты, Эд, въедливый.

— У тебя занятия по утрам?

— Допустим. А у тебя?

— В восемь утра.

— А ты уверен, что у тебя есть время для еще одного раунда «Прокатиться или схорониться»?

— Я не против легкого недосыпа.

— Я тоже, — сказала Кейси. Некоторое время мы шли в тишине. Затем она с улыбкой спросила:

— Хочешь угадать мои отметки?

— Пять с плюсом.

Она покачала головой.

— С твоим чувством юмора надо что-то делать.

— Оно чудесное, не так ли?

Она рассмеялась.

— Разумеется. Если тебе хочется так думать.

— Хочешь, я угадаю, на каком ты курсе? Например, первый или второй…

— Это ты хватил.

— Ну, я должен считать тебя старшекурсницей.

— Почему это?

— Из-за твоих очевидных зрелости, интеллекта и остроумия.

Она ткнула меня кулаком пальцев в плечо.

— И физической силы, — добавил я.

Она рассмеялась.

— Ну так я прав? Ты старшекурсница?

— Допустим.

— Допустим? Ты мне не скажешь?

— Ты только что предполагал, что я еще хожу в школу.

— И ты подтвердила.

— Подтвердила? Правда?

— Мне так показалось.

— Кажется — креститься надо, Чаки.

— Так ты говоришь, что не ходишь школу?

— Я ничего не утверждаю.

— Как насчет твоего возраста?

— А по-твоему сколько мне?

Ухмыльнувшись, я покачал головой.

— Давай не будем. Если даже я угадаю, ты не признаешься.

— Уверен?

Я засмеялся.

— Нет, не уверен.

— Попытка — не пытка.

— Ладно. Я даю тебе восемнадцать.

— Выдаешь желаемое за действительное.

Я покраснел, отнеся ее замечание на счет возраста сексуального согласия.

— Рискни еще раз, — сказала она.

— Моложе?

— Я не даю подсказок.

— Ладно.

— Заставь логику поработать.

— Если ты выглядишь старше своего возраста, то тебе, очевидно, не меньше пятнадцати. Для подростка у тебя очень хорошо развиты вербальные навыки.

— Вау, я польщена, сэр.

— По твоему виду я бы сказал, что тебе не больше двадцати одного. Должно быть, даже и двадцати нет.

— Если мне нет двадцати одного, то мне, очевидно, нету и двадцати двух. — Она скривилась. — Божечки, твой юмор меня коробит.

— Так-то лучше.

Она расхохоталась, но тут же боязливо огляделась по сторонам, словно опасаясь, что мы могли выдать свое присутствие. Я тоже обернулся. Я не имел ни малейшего понятия, где мы находимся. Дома по обе стороны улицы выглядели потрепанными и размещались друг от друга дальше прежнего. Улица казалась темнее. Но я не видел, чтобы за нами кто-нибудь наблюдал, никакого движения.

— Так что насчет моего возраста? — спросила Кейси приглушенным голосом.

— Ладно. Полагаю, от пятнадцати до девятнадцати. Тепло?

— Допустим.

Я зарычал. Она засмеялась, затем сказала:

— Ну смотри. Ты же башковитый.

— На самом деле, нет.

— Уверена, что да. Так что попробуй вот что. Возьми свой возраст, удвой его, раздели на два, а затем вычти количество твоих ступней.

— Размер моей обуви?

— Как много ступней прикреплено к концам твоих ног?

— Ладно, — я мысленно подсчитал, а затем дал ей ответ:

— Восемнадцать.

— Ага!

— Тебе восемнадцать?

— Разве ты забыл? Я говорила тебе, что не дают подсказок.

— Но формула!

— Это чтобы узнать твой возраст. А именно — двадцать. Я права?

— Права.

Кейси засмеялась. Смех удивительно шел ей. Но, хотя мне до боли захотелось обнять ее и прижать к себе, я лишь улыбнулся и покачал головой.

— Хочешь узнать что-нибудь еще? — спросила она.

— Как будто ты скажешь мне.

— А ты попробуй.

— Я понятия не имею, где мы.

Она поглядела по сторонам.

— Нет проблем. Я точно знаю, где мы.

— Если ты скоро собираешься уходить, то как насчет вывести меня на знакомые просторы?

— Например?

— Ну, я довольно неплохо знаю Пограничную и Франклина.

— Пошли назад, — сказала она. — Только другим путем. Так интереснее.

— Отличная идея.

Дальше мы шли в том же направлении, но в конце квартала повернули направо. На следующем перекрестке снова свернули и направились в том же направлении, откуда пришли, только в другой конец улицы.

— Так, к сведению, — сказала Кейси, — Франклин и Пограничная прямо впереди.

— Спасибо.

— На случай, если мы разделимся.

— Надеюсь, этого не случится.

— Никогда не знаешь наверняка. Если придется прятаться, мы можем потерять друг друга.

— Как мне снова тебя найти? — спросил я.

Она повернула голову и вперила в меня взор.

— Может, ты и не будешь этого делать.

— Если ты не хочешь, чтобы я…

— Поглядим.

Не дави на нее, сказал я себе.

— Давай посмотрим парк! — предложила она.

— Конечно.

— Сюда. — Мы пересекли улицу. На углу свернули налево и последовали по тротуару до конца квартала.

Здесь, на противоположном углу, и располагался так называемый общественный парк.

Мы рысцой перебежали пустой перекресток.

На той стороне находилось бейсбольное поле. Ничего особенного, немного трибун возле первой базы и столько же возле третьей. Поле было оснащено прожекторами для ночной игры, но сейчас они не горели.

— Я никого не вижу, — сказала Кейси. — А ты?

— Вроде пусто.

— Держи ушки на макушке.

Мы зашагали вокруг защитной сетки.

— Там дальше будет детская площадка, — сказала Кейси, указывая вперед, куда-то в дальний конец парка. Я мог различить смутные очертания лесенок, горок, качелей и прочих снарядов. — Хочешь пойти и взглянуть? — спросила она.

— Конечно, — ответил я.

Мы шли бок о бок по середине бейсбольного поля, мимо площадки питчера и второй базы. Базовых подставок не было, как и всего другого.

— Интересно, куда идут все базы ночью?.. — проговорил я.

— По домам, — сказала Кейси.

Я засмеялся, но негромко. Это было очень странное чувство — идти по бейсбольному полю в такой час.

Оставив базы позади, мы направились в центр поля. Трава хрустела под нашими туфлями. Хотя кроме луны здесь, похоже, не было никаких источников света, оба мы отбрасывали длинные тени.

Поблизости не было никаких деревьев.

Я оглянулся — просто убедиться, что никто за нами не наблюдает.

Кейси тоже поглядела.

— Пока все чисто, — сказал я.

— Вряд ли здесь кто-нибудь бывает после заката. Ну, если только нет ночной игры. Место слишком открытое.

— Я заметил.

— Ночные психи на открытом пространстве начинают нервничать.

— Ночные психи?

— Сам знаешь.

— Ну да, — сказал я. — Город полон ими.

— Наполовину полон, — поправила она.

— Ты их не боишься? — спросил я.

— Они никому не вредят, — ответила она.

Я не мог поверить своим ушам.

— Они не…

Кейси одарила меня кривой улыбкой.

— Они никому не вредят, потому что никого не могут поймать. Вот ежели поймают — тогда другое дело.

— И что они делают? — спросил я.

— Они расправляются с тобой. И все. Ты пропадешь. Если не сумеешь улизнуть. Как-то меня чуть не поймали. Вскоре после того, как я начала гулять по ночам. Я еще во всем не разбиралась, ну и попыталась помочь одному типу. Было, наверное, около трех ночи. Он такой с виду типичный бомж, бредет себе по середочке улицы со всем своим скарбом в тележке из супермаркета. Я на тротуаре, и мы проходим мимо друг друга. Я готова пуститься наутек, но продолжаю идти. Эти тележки знаешь какие шумные?

— Ну да.

— И тут вдруг шум прекращается. Оборачиваюсь посмотреть, в чем дело, а этот парень упал, лежит пластом на асфальте и не шевелится. Я, стало быть, подбегаю, чтобы помочь. — Она покачала головой. — Дурная мысль.

К этому времени мы оставили поле позади и подошли к детской игровой площадке. Вглядываясь в тенистый мрак, я не видел, чтобы кто-нибудь тут бродил — никаких странных фигур на скамейках, никого, кто ползал бы по лесенкам и горкам, катался на качелях и каруселях, никого и нигде.

— Подхожу, значит, чтобы помочь, — продолжала Кейси, — а он как треснет меня по башке бутылкой. По крайней мере, я думаю, что он это сделал. Припадок… или что там было… это типа уловкой, чтобы подманить меня и сцапать. Из меня и дух вон. Прихожу в себя уже в его тележке. Раньше она была забита до самого верха, так что он, видать, повыкидывал большую часть своего хлама, чтобы я поместилась. Небось, счел меня лучшим сортом мусора.

Мы дошли до качелей, и Кейси присела на них. Я стоял возле нее, но чуть сбоку.

— Он вынул не все свое барахло, — продолжала объяснять она. — Там у меня под спиной что-то еще оставалось.

— И как ты поместилась?

— Это была довольно большая тележка, — отвечала она. Улыбнувшись, она оттолкнулась ногами от земли и начала раскачиваться, — Я поместилась только от головы и до задницы. Ноги торчали и свисали наружу. Короче, я слегка прифигела…

— Да уж само собой.

— Уж если ты застрял в продуктовой тележке, так просто не удерешь. Так что пришлось прикинуться ветошью.

— Должно быть, ты перепугалась до смерти.

— Вроде бы и да, и нет. Попадала я в различные передряги и оставалась цела… более или менее. Так что я решила, что и тут уцелею.

— Полагаю, ты уцелела, — сказал я.

— Угадал, — улыбнулась она. — Я тут.

— И как же ты сбежала?

— Ну, я все надеялась, что кто-нибудь нас увидит и остановит его. Например, коп. В смысле, нельзя же не заметить меня в тележке из супермаркета. Он даже не потрудился меня прикрыть — я так лежала.

— В три часа ночи, — заметил я.

— Верно. Но неправда, что в такой час на улицах никого. Сам ведь знаешь.

— Знаю, да.

— Раз слышу — бегун бежит. И потом, кажется, велосипедист проехал. Даже несколько машин было. Причем бегун и велосипед, кажется, гнали мимо нас по той же улице. Машины, вроде, нет, но я слышала, как они проезжали перекресток довольно близко. И хоть бы кто слово сказал или сделал что-нибудь. Знай себе прут дальше.

— Может, они тебя не видели.

— Там половина, небось, сами с головой не дружили.

Я улыбнулся.

— Ага.

— Короче, мужик, наконец, куда-то меня приволок. Выворачивает тележку, вываливает меня, а сам, небось, уже смекнул, что я прикидываюсь. Только попыталась вскочить и побежать, как он меня хватает и с одного удара чуть снова не вырубил. Потом закидывает на плечо и несет вниз по склону. А я уже смекнула, где мы находимся, и понимаю, что тащит он меня к ручью, где нас фиг заметишь. Решила, что он вознамерился меня трахнуть, понимаешь? Для начала.

Я кивнул. Во рту пересохло, сердце гулко заколотилось.

— Добираемся до воды, ну, думаю, сейчас кинет меня наземь и сделает это. А мне того и надо, чтоб он попытался. Разгоряченный и готовый вставить, он станет уязвим. Вот только он не останавливается и меня не кладет. Вместо этого поворачивается и несет меня вдоль берега. Решил, видно, разделаться со мной под мостом, — Кейси хмуро поглядела на меня. — Кстати, насчет мостов, Эд. В ночное время по ним лучше не ходить.

— Я заметил… — пробормотал я.

— Ну, думаю, нужно быстро что-то делать и сматываться. Но прежде, чем такой шанс выпал, он кличет: «Ну что, принимайте!» А из-под моста отзываются. Будто там его ждет целая шайка мужиков. Может даже и парочка баб, — тряхнув головой, Кейси пробормотала: — Черт. Тут уж я порядком струхнула. До костей пробрало. Даже вспомнить страшно.

— Мне даже слушать о таком страшно, — откликнулся я.

— Ну, я не собиралась дать ему затащить меня под мост. Он меня на плече тащит, ноги у меня типа свисают спереди, и он их придерживает только одной рукой. Второй… ну, короче, за задницу меня держит. Я ничего, вишу себе, помалкиваю в тряпочку, так что ничего он не ожидает.

Тут я как схвачусь за его штаны, как распрямлю ноги… как бы распрямила себя. Он меня и не удержал. Повисела прямо вниз головой, вроде как балансируя на его плече. Потом делаю сальто и приземляюсь позади него. Приземляюсь на ноги, но нетвердо. Теряю равновесие, валюсь на него… он уже пытался сбить меня, как тут я его в полет отправила. Кажется, он свалился прямо на остальных. Звук такой был, будто один или двое свалились. Может, у них там на берегу возникла куча-мала, так что никто не смог развить нужной прыти. Не знаю, что там на самом деле произошло, потому что неслась как угорелая, и никто так меня и не поймал.

— Хвала Господу за это… — пробормотал я.

— Не люблю думать о том… что они могли со мной сделать. Не понравилось мне, как он это сказал — «Ну что, принимайте!». Так мама моя говорит, ужин накладывая.

— Как ты думаешь, что он имел в виду? — спросил я.

Качаясь взад-вперед, Кейси поглядела на меня и произнесла — почти весело:

— Он большую часть пути вез меня в продуктовой тележке. Что как бы намекает…

— Где это произошло? — спросил я. — Что за мост?

— Точно не знаю. Это было до того, как я хорошо узнала город. Знаю только, что это был один из мостов, пересекавших Мельничный ручей.

— На Пограничной?

Она покачала головой.

— Нет. Тот прямо на территории студенческого городка. А этот был хорошенько на запад. Может быть, неподалеку от Феромонта, или…

Она назвала парочку других улиц, но я слышал только Феромонта; улицу, на которую я свернул прошлой ночью, чтобы не ходить на Пограничную.

— Я живу неподалеку, — сказал я. — Неподалеку от Феромонта.

— Ну, не ходи под мостом. Я не уверена, что тот парень пытался затащить меня именно туда, но это не суть. Никогда не знаешь, под каким именно мостом они сидят.

— Ты изучила их? — спросил я.

— Я видела то, что видела.

— Думаешь, они… едят людей?

Она пожала плечами.

— Все, что попало им в тележку.

Я кивнул.

— Сейчас, — сказала Кейси, — ты должен сказать мне, что я рехнулась. Люди не едят людей.

— Люди едят людей, — ответил я, — Не так уж и редко, как многим хотелось бы верить.

— Ну, они, кажется, делают это где-то неподалеку. Как насчет подтолкнуть меня?

— Конечно.

Я встал за качелями. Слегка наклонившись, положил руки ей на плечи и аккуратно толкнул. Она заскользила вперед, цепи скрипнули.

— Сильнее, — сказала она.

Когда она вернулась ко мне, я толкнул сильнее, и она взлетела выше. Я отошел на пару шагов, чтобы она не шарахнула меня, когда полетит обратно. Ее спина коснулась моих ладоней, и я снова толкнул.

— Сильнее, — сказала она.

В следующий раз я толкнул еще сильнее. Мои руки касались нижней части ее спины. Похоже, между толстовкой и ее кожей ничего не было. Я чувствовал изгибы ее ребер.

— Хорошо качаешь, — произнесла она.

— Спасибо.

И тогда я отправил ее в полет. Взмыв вверх, она, конечно же, откинулась назад, ухватившись за цепи, ее ноги выпрямились, а конский хвост почти коснулся земли. Летя вниз, она села и согнула колени, подогнув ноги под сиденье, а хвост хлестнул ее шею.

Пришлось отойти еще дальше, чтобы избежать столкновения. С каждым новым подъемом я касался ее спины все ниже и ниже. Мои раскрытые ладони упирались в ее бока, затем в бедра, затем в обтянутые джинсами ягодицы, а затем в край сидения качелей.

Наконец, она взмыла так высоко, что цепи на мгновение ослабли, сиденье немного просело вниз, затем цепи вновь натянулись, и качели пошли назад. Кейси засмеялась, крутясь на месте.

— Хочешь, чтобы я?..

— Я в порядке, — сказала она.

Я отошел в сторону. Кейси оттолкнулась ногами, и качели снова вылетели вперед.

— Недурно, — сказал я.

— Спасибо.

— На самом деле тебе не нужен быть толкатель.

— Нет, но мне понравилось. Почему бы тебе не взяться за качели?

Я бы лучше полюбовался тобой, подумал я. Но вслух не сказал. Вместо этого я сел на второе сидение рядом с ней. Деревянное сидение и прохладные цепи вызывали приятное, знакомое чувство.

Слишком свежее для детских воспоминаний.

Внезапно я вспомнил, как прошлой весной был на детской площадке с Холли. Той теплой, душистой ночью в последней декаде семестра мы сидели рядышком на качелях — точь-в-точь как эти. Никто из нас всерьез не раскачивался; мы просто сидели и долго, тихо беседовали.

Я представил себе Холли, сидевшую в темноте, повернув ко мне голову, руками она держалась за цепи, босые ноги разрыхляли песок под качелями. На ней были белые шорты, и ее кожа казалась темнее, чем они.

Не та ли самая это была площадка? Точно сказать я не мог.

А еще я понял, что это меня не слишком заботит.

Я не чувствовал грусти, тоски или горечи, которые обычно приходили вместе с воспоминаниями о Холли.

— Эге-гей! — воскликнула Кейси, но не слишком громко.

Ее голос вернул меня в настоящее, и я поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как она спрыгивает с качелей, застывших в высшей точке размаха. Она отпустила цепи и замерла в воздухе, когда сиденье, вращаясь, вылетело из-под нее. А через мгновение она уже ухнула вниз.

Выпрямив ноги и раскинув руки, она приземлилась. Мне сразу вспомнился ее прыжок с крыльца. Это падение, однако, длилось куда дольше и выглядело много эффектнее. Ее хвост взлетел над макушкой. Толстовка задралась до самых подмышек. Я увидел ее голую спину и мельком заметил часть левой груди.

Хвост и толстовка одновременно опустились. Она согнула колени. Будто подталкиваемая сзади невидимым великаном, она, пробежала несколько шагов вперед и упала на четвереньки.

Я спрыгнул с качелей. Подбежал к ней и спросил:

— Ты в порядке?

— Я неподражаема, — она упала и перекатилась на спину. Улыбаясь мне, положила руки под голову и подняла колени. — Это как полет, — сказала она.

— И падение.

Она мягко рассмеялась.

— Немножко больно.

— Любишь боль?

— Не особо, но и не боюсь. Такой полет — стоит небольшой боли.

Улыбаясь, я покачал головой.

— Ты думаешь, я спятила.

— Может, слегка чудаковата.

Она хмыкнула. Затем низким и хриплым голосом старой кошелки — возможно, пародируя кого-то из родственниц — проговорила:

— Она настоящая сумасбродка, эта Кейси. С тех пор, как она упала головой, так совсем слетела с катушек.

— Ты падала головой? — спросил я.

— О, еще бы, — ответила она обычным голосом. — Несколько раз. И получала сотрясение. Хорошо хоть, она у меня твердая, — она подняла руку и постучала костяшками по лбу, будто по двери. Затем нахмурилась.

— Что такое?

— Никого нет дома.

Я ухмыльнулся.

Кейси села. Протянула руку, как делают люди, когда хотят дотянуться до пальцев на ногах. Я взялся за нее, радуясь, что чувствую ее ладонь в своей, и посмотрел в лицо. Кажется, она смотрела мне прямо в глаза.

Когда она встала, я попытался отпустить ее руку. Но она все еще сжимала мою ладонь. Никто из нас не двигался. Мы стояли там, держась за руки и глядя друг другу в глаза. Мое сердце колотилось все сильнее, я почувствовал, как сжимается горло.

Она стиснула мою руку.

Я притянул было ее к себе, но она показала головой и положила вторую руку мне на грудь.

— Просто друзья, — сказала она. — Ладно?

Хотя у меня внутри все оборвалось, я почувствовал и некоторую радость от того, что она признала во мне друга.

— Конечно, — сказал я, — друзья.

По-прежнему держась за руки, мы пожали их, будто заключая сделку.

— Не гляди так угрюмо, — сказала она.

— Я не угрюмо.

— Мы едва знакомы. К тому же, у тебя же есть Эйлин.

Действительно ли из-за Эйлин мы с Кейси оставались «просто друзьями»?

Я чуть было не сказал ей, что мы с Эйлин расстались. Не такая, в сущности, и ложь; мы ведь договорились прекратить встречи — по крайней мере, в ближайшие несколько дней, чтобы избежать подозрений по поводу наших ран. Но это было бы предательством. И ложью, как ни назови.

К тому же, не исключено, что Кейси сочла меня «безопасным» только из-за моих отношений с Эйлин.

— Я счастлив быть твоим другом, — сказал я.

— Хорошо, — она вновь пожала мне руку. — Я рада, что все улажено. Теперь мы можем хорошо проводить время не отвлекаясь ни на что другое.

А думала ли она об этом самом другом?

Конечно же! Я вдруг испытал почти ликование.

И столь же внезапно почувствовал страх.

— Что? — спросила Кейси.

Я выпустил ее руку и ткнул пальцем. Она обернулась.

— Где? — спросила она.

— На защитной сетке.

Когда она увидела его, то не издала ни звука, но ее голова слегка качнулась вверх-вниз.

За детской площадкой, около второй базы и площадки питчера, должно быть, футах в трех от земли, некто с обезьяньей ловкостью взбирался по защитной сетке.

Похоже, он находился по другую сторону и смотрел прямо на нас.

Моя кожа покрылась мурашками.

— Знаешь, кто это? — спросила Кейси. Ее голос звучал спокойно.

— Кажется, нет.

— Разве это не Эйлин?

— По-моему, это парень.

Она повернула голову и улыбнулась мне.

— Я тоже так думаю.

— Крупный парень, — заметил я.

— Это не Рэнди?

— Для Рэнди великоват.

Ее улыбка сделалась шире.

— Хочешь пойти и узнать?

— Не особенно. Разве ты не боишься?

— Он еще далеко. И, похоже, ему нравится просто смотреть.

Как будто услышав ее слова и желая доказать, что она не права, человек тороплив слез с сетки.

Мой желудок ухнул вниз.

Он будто упал на землю.

— Вот блин, — пробормотал я.

Он рысью подбежал к проходу в сетке, пролез на нашу сторону и бросился к нам.

— О Боже, — сказала Кейси. Затем заглянула мне в лицо и, улыбаясь, спросила:

— Прокатиться или схорониться?

— Схорониться, — предложил я.

— Верная мысль, — сказала Кейси. — Погнали.

Она мигом развернулась и побежала через детскую площадку. Я бежал следом, но медленно; позволял ей держаться впереди. Она знала окрестности лучше, чем я. Кроме того, я хотел быть слегка позади, чтобы охранять ее с тыла.

Оглянувшись через плечо, я увидел, что мужчина все еще преследует нас. Кажется, он был одет в черную, мешковатую одежду. Пыхтя и наклонив голову, он двигал ногами довольно резво для такого громилы, его ручищи рассекали ночную тьму. Было что-то неестественное в том, как он бежал. Он напоминал мне персонажа хемингуэевского «Чемпиона». Не Ника Адамса, а безумного боксера, Эда Фрэнсиса. В фильме его сыграл Пол Ньюман, но этот парень был куда крупнее Пола Ньюмана, и у меня было такое чувство, что никакой он не Эд Фрэнсис. Лучше бы он был Эдом Фрэнсисом.

Достигнув другого края площадки, я снова обернулся. Он все еще мчался за нами.

Но хотя бы не догонял.

Она провела меня по коридору, в другую спальню. Я понадеялся, что уж эта-то наверняка принадлежит ей, но занавески были открыты. Свет из окна освещал чью-то фигуру на кровати под одним из окон. Голова покоилась на подушке, а все прочее было скрыто под одеялом.

На какое-то мгновение я подумал, что это подделка — кукла, которую Кейси уложила на свое место, прежде чем улизнуть из дома. Потом до меня донеслись звуки медленного, размеренного дыхания. Если только уловка Кейси не была настолько хитра, что включала в себя звуковые эффекты, фигура на кровати была настоящим человеком.

Под другим окном находилась вторая кровать. Пустая.

Эта кровать принадлежит Кейси? Она делит комнату с сестрой?

Покрывало казалось гладким и ровным. Если Кейси этой ночью ложилась, то она, видимо, заправила кровать перед тем, как отправиться навстречу приключениям.

Тихо дыша мне в ухо, Кейси прошептала:

— Переждем здесь немножечко.

Затем она отошла в сторону и тихо прикрыла дверь спальни.

После чего подвела меня за руку к пустой кровати.

— Ляг, — прошептала она.

С бешено колотящимся сердцем опустился я на кровать. Та тихонько заскрипела. Я поскорее отодвинулся на краешек, чтобы освободить место для Кейси. Лежа на спине, я смотрел, как она садится на край матраса, закидывает ноги и ложится. Она повернула ко мне голову:

— Можешь вздремнуть, если хочешь, — прошептала она.

Найдя ее ладонь, я сжал ее. Она стиснула мою руку.

— Не думаю, что смогу заснуть, — сказал я, надеясь, что мой тихий голос не побеспокоит другую девушку.

— Почему нет?

— Я немного нервничаю.

— Из-за чего?

— Из-за всего.

Она повернулась на бок, лицом ко мне. Я тоже перевернулся на бок. Матрас слегка задрожал, когда она передвинулась поближе и положила руку мне на спину. Я ощущал ее дыхание на своих губах, ее грудь касалась меня через мягкую ткань, тепло ее бедер согревало меня. Я потянулся к ней и тоже положил руку на ее спину.

— Можешь расслабиться, — прошептала она, — Здесь ты в безопасности.

Я уже собирался сказать, что она не заперла входную дверь. Но если бы я это сделал, она бы могла пойти вниз, чтобы это исправить, а мне хотелось, чтобы она оставалась там, где была.

— Попытайся уснуть, — прошептала она.

— Разве что чудом.

— Все, что тебе нужно — это расслабиться. Подумай о чем-нибудь хорошем.

Я прикрыл глаза. На уме — только хорошее, все верно. Только Кейси в одной постели со мной.

Судя по ее дыханию, губы ее находились в паре дюймов от моих. Мне неистово хотелось поцеловать ее, обнять и крепко прижать к себе, засунуть руки под ее толстовку сзади…

Уж не надеется ли она на это?

Там, на детской площадке, она остановила меня, когда я попытался ее поцеловать. Просто друзья, сказала она. И мы едва знакомы друг с другом. И у тебя уже есть Эйлин.

Не передумала ли она?

Едва ли.

Тогда что мы делаем в ее постели?

Это просто место, где мы ждем, пока снаружи станет безопаснее.

В самом деле? Для такого сгодилась бы и гостиная. Но мы не в гостиной, мы в ее спальне.

А может, она хочет, чтобы я сделал следующий шаг? И если я его не сделаю, она решит, что я либо трус, либо не интересуюсь ею.

Но она уже сказала мне не делать этого. Если я все равно попробую снова, она подумает, что я козел. Я живо представил себе, как она говорит: какую часть слова «нет» ты не понимаешь?

Кейси никогда не бы так сказала. Даже вполовину менее тактичный человек никогда не скажет кому-то такую мерзость. Но ее симпатии ко мне поубавится.

— Не посчитать ли мне овец… — прошептал я.

Она не ответила.

Мои слова, довольно дурацкие, не требовали ответа. Тем не менее, ее молчание казалось немного странным.

— Кейси? — прошептал я.

Ее теплое дыхание обдувало мои губы и подбородок. Ветерок исчез, когда она втянула воздух. Затем она выдохнула, и ветерок вернулся.

Она заснула!

Она дышала в том же легком, неспешном ритме, как и девушка на второй кровати.

Как она могла уснуть? Мы с ней должны быть вместе.

Я почувствовал себя покинутым и разочарованным.

И обеспокоенным.

В конце концов, я чужой в этом доме. Кейси мой хозяин, мой проводник, мой защитник. Но пока она продолжает спать — я сам по себе.

Я могу разбудить ее.

Раз она так быстро провалилась в сон, значит, он ей необходим. Мне, наверное, тоже, но уж слишком я был взвинчен.

Лучше бы мне не засыпать, подумал я.

Я представил, как просыпаюсь днем в обнимку с Кейси — а ее родители и сестра стоят у кровати и глядят на нас сверху.

Разве не чудесно?

Такого не случится, заверил я себя. Как только почувствую, что засыпаю, сразу разбужу Кейси и скажу, что мне пора. Она может проводить меня до дверей или остаться здесь. А до тех пор я просто дам ей поспать.

Но что, если я задремлю?

Сон вполне способен подкрасться незаметно. Я могу прикрыть глаза, думая, что даю им пару мгновений отдохнуть… и проспать до шести или семи утра.

Я подумал о будильнике в наручных часах. К сожалению, часы были на левой руке, а она была подо мной — не вытащить. А может, оно и к лучшему. Каким бы тихим ни был звук будильника, его хватит, чтобы разбудить девушку на соседней кровати.

Кейси заерзала во сне. Ее спина заскользила под моей рукой, и она издала мягкое «ммм», будто ей нравилось мое прикосновение. Когда она прекратила ерзать, я продолжил потирать ей спину. Я ласкал ее медленными, нежными круговыми движениями, заставляя толстовку скользить ее гладкой коже.

Я не собирался задирать толстовку, но спустя какое-то время она приподнялась. Направив руки вниз, я обнаружил, что толстовка больше не закрывает верхнюю часть ее джинсов. Их теперь разделяли два или три дюйма обнаженной кожи.

Я положил туда руку. Кейси продолжала спать. Ее кожа была гладкой и слегка прохладной.

На пояснице спине пояс ее джинсов слегка перекрутился. Возможно, из-за того, как она свернулась на кровати.

Я повернул руку и расслабил пальцы. Примерно дюймом ниже я почувствовал эластичную резинку ее трусиков. Я погладил ее ягодицы сквозь гладкую ткань.

Ее дыхание оставалось прежним, так что я знал, что она все еще спит.

Как легко было бы просунуть пальцы под резинку, подумалось мне.

Совсем чуть-чуть.

Я знал, что мне не следует этого делать.

Чем это навредит? Она же спит. Она даже не узнает, что я сделал это.

Это неправильно.

Но я уже был слишком возбужден к этому моменту. Не желая останавливаться, я пошел дальше и просунул руку сзади под ее трусики. Пальцы медленно скользнули по ее ягодицам и погладили гладкую, теплую ложбинку между ними.

Кейси продолжала спать.

Боясь потревожить ее, забравшись слишком глубоко, я продолжал держать руку на ее крестце.

Когда она застонала, я резко переместил руку выше — и вытащил из-под трусиков.

Несколько мгновений спустя ее дыхание вернулась к медленному сонному ритму.

— Кейси? — прошептал я.

Она не ответила, и я просунул руку сзади под ее толстовку. Там было хорошо и тепло. Моя рука медленно скользила, смакуя гладкость и изгибы ее спины. Я ласкал ее там и тут, медленно прокладывая путь вверх по ее спине, до самых плеч.

А теперь спереди?

Я страстно желал сделать это. Сильно, до боли.

Моя рука продолжала ласкать ее спину. Кейси свернулась на боку, и ее левая грудь все еще прижималась ко мне.

Ее грудь уже касается моей груди, сказал я себе. Какая разница, если она коснется моей руки?

Огромная.

Моя рука под ее свитером заскользила вниз, пока почти не высвободилась. Затем я направил ее вбок, чувствуя изгибы ее ребер. Ее рука, обнимавшая меня за поясницу, мне не мешала. Я остановил ладонь на еще теплой коже — чуть пониже подмышки.

Она продолжала медленно, глубоко дышать.

Подушечка моего большого пальца упиралась в гладкую возвышенность, вероятно, край ее груди.

Теперь все, что мне нужно сделать — это чуть сдвинуть руку.

С ума сошел? А если она проснется?

Скажу ей, что думал, будто она не спит.

Ты хочешь рискнуть всем только чтобы полапать ее? Ты свихнулся? Найди Эйлин, ее грудь можешь мацать, сколько душе угодно.

Плевать я хотел на Эйлин.

Я жаждал коснуться Кейси. Особенно в том месте, которое я ощущал напротив своей грудной клетки и сбоку от моей руки.

Если она меня застукает — возненавидит.

Если она меня не застукает, подумал я, то я сам возненавижу себя. Я не видел ничего ужасного в том, чтобы ласкать ее спину, пока она спала — или даже нижнюю часть спины — но чувствовал, что, добравшись до ее груди, пересеку черту.

А если бы я не обозначил эту черту, что дальше? Ослабить ее джинсы и засунуть руку под ее трусики? Запустить в нее несколько пальцев?

Я представил, как делаю это.

Едва не застонав от желания, я стиснул зубы и вытащил руку из-под ее свитера.

Благополучно разместив ладонь на ее спине, я вздохнул.

Кейси по-прежнему спала.

— Эй, — произнесла девушка довольно громким шепотом.

Мысленно сжавшись, я ничего не произнес. И не двинулся с места.

— Это ты? — спросила она.

Самое время бить тревогу. Я схватил Кейси за руку и сжал ее.

— Ммм?

Наклонив голову, я прошептал:

— Она не спит.

— Ммм?

— Кто это? — спросила девушка. Теперь ее голос звучал озадаченно, но не встревоженно.

Кейси издала еще одно тихое «м-м-м». Затем ее губы мягко ткнулись в меня. Они были открытыми, влажными и теплыми, и исчезли слишком быстро.

Еще раз застонав, Кейси перевернулась на спину и повернулась к девушке лицом.

— Привет, Марианна, — прошептала она.

— С тобой кто-то есть?

— Ага.

— Мальчик?

— Ага. Звать — Эдом. Это мой новый друг.

— Привет, Марианна, — прошептал я.

— Привет, Эд.

Кейси села и спустила ноги на пол.

— Эд — студент в университете.

— Круто, — сказала Марианна.

— Марианна в восьмом классе, — пояснила Кейси.

— Круто, — сказал я.

Марианна негромко рассмеялась.

— Эд реально клевый, — объяснила ей Кейси. — Но у него уже есть девушка, так что, полагаю, мне не повезло.

— Я бы так не сказал, — пробормотал я.

Она поглядела на меня, затем встала и тихо зашагала к кровати Марианны. Там она сказала:

— Как дела, солнышко?

— О, ничего так.

Кейси склонилась над кроватью. Она обняла девчушку, а та потянулась и обхватила ее руками в ответ. Они вцепились друг в друга и не отпускали. Через некоторое время кто-то из них начал очень тихо всхлипывать.

— Все в порядке, — прошептала Кейси.

— Вовсе нет.

— Уверена, что да.

— Я думала… ты так и не вернешься.

— Я же здесь.

— Думала, ты… не волнуешься обо мне… больше.

— Я всегда волнуюсь о тебе.

— Но ты… не приходила.

— Не так уж и долго, правда?

— Наверное.

— Неделю?

— Дольше, — сказала Марианна, шмыгнув носом. — Почти две. Двенадцать ночей.

— Прости.

— Я так по тебе скучала.

— И я по тебе.

— Так чего ж не приходила?

— У меня было много дел.

— Из-за него.

— Нет-нет. Я встретила Эда только сегодня ночью. Но у меня есть куча мест, в которые нужно зайти. Я прихожу сюда так часто, как могу.

— Я хочу, чтобы ты приходила чаще.

— Я знаю. И тоже хочу. Но сейчас я тут.

— Ага.

Они выпустили друг дружку. Марианна подвинулась. Кейси подняла одеяло и забралась к ней в постель.

Через несколько минут она выскользнула оттуда и пришла ко мне. По звуку дыхания я определил, что Марианна снова провалилась в сон.

Склонившись надо мной, Кейси прошептала:

— Теперь можно идти.

Я медленно перебрался через матрас. Затем Кейси взяла меня за руку и потянула. Я встал. Продолжая сжимать мою ладонь, она вывела меня из комнаты, по темному коридору к лестнице, а потом вниз по ступенькам.

Внизу мы натянули свою обувь. Я ждал, что Кейси поведет меня прямо к передней двери, но она повернула в другую сторону. В коридоре, черном, будто смоль, она прошептала:

— В туалет хочешь?

— Здесь, в доме?

— Угу.

Я хотел, причем изрядно, но сказал:

— Вроде нет.

— Ладно. Я мигом, — она выпустила мою ладонь. Я услышал несколько тихих шагов. Затем справа от меня очень тихо хлопнула дверь.

Мгновение спустя внизу двери зажглась полоска желтого света.

Может быть, это ее дом, подумал я.

Судя по звуку льющейся мочи, ей хотелось очень сильно. Это продолжалось довольно долго. Когда же прекратилось, я услышал звук открывающегося крана. Она моет руки, но еще не смыла за собой.

В таких случаях, может, она никогда не смывает.

Дверь приоткрылась на чуть-чуть. В уборной еще горел свет. Приблизив лицо к щели, она прошептала:

— Уверен, что не хочешь зайти?

— Уверен.

Она кивнула и отошла от двери. Когда вода в унитазе была смыта, она вышла и выключила свет. Я услышал, как закрылась дверь. Она нашла мою руку, затем мою ладонь. Ее собственная ладонь была холодной он воды.

Вместо того, чтобы развернуться и направиться ко входной двери, она повела меня в заднюю часть дома. Ковер закончился. В смутном свете из окон я увидел шкафы, полки, плиту и холодильник.

— Пить хочешь? — спросила Кейси.

— Вроде нет.

— Я есть?

— Разве нам не следует уйти отсюда?

— Зачем?

— Это ведь на самом деле не твой дом, так?

Продолжая сжимать мою ладонь, она свободной рукой похлопала меня по груди.

— Так вот в чем дело.

— Ага.

— Не заморачивайся.

— Это ведь вовсе не твой дом, не так ли?

— Не совсем.

— Мне так не кажется.

— Но у меня есть разрешение.

— Чье?

— Марианны. Мы как бы у нее в гостях.

— А что насчет ее предков?

— Они спят.

— Боже, надеюсь.

Она негромко рассмеялась.

— Они знают, что ты пробираешься в их дом посреди ночи? — спросил я.

— Дай Бог, нет. — Она снова похлопала меня по груди, затем выпустила мою ладонь, подошла к холодильнику и открыла его. Хлынул поток света. Глянув через плечо, она спросила:

— Что будешь?

— Ничего.

— Колу? Пиво?

— Нет! Ты спятила? Надо убраться отсюда.

— Как насчет вишенки для коктейлей?

— Нет!

Она взяла с полки банку ярко-красных вишенок, отвинтила крышку и протянула мне:

— Давай, бери.

— Это воровство.

— Не-а.

Я отказался брать вишню, поэтому она отвернулась и поставила крышку на нижнюю полку холодильника. Запустила пальчики в банку, подцепила длинный черенок и вынула из алого сока вишенку. Позволив нескольким каплям упасть обратно в банку, запрокинула голову, открыла рот и опустила туда вишенку. Затем сомкнула зубы. Слегка потянув, она вытащила черенок. Начала жевать, и, слыша эти влажные чавкающие звуки, я практически мог ощутить сладость вишенки.

Я обожал вишенки для коктейлей, но не до такой степени, чтобы брать чужие.

— Я знаю, что ты хочешь штучку, — прошептала Кейси.

— Нет, спасибо.

— Давай, — она снова погрузила пальцы в банку и зашарила в поисках черенка. — Марианна не против. Она говорила, что я могу чувствовать себя здесь как дома.

— Но ее предки.

— Да и черт с ними. Они жуткие. Ужасно к ней относятся. — Она поймала черенок и вытащила вишенку. Держа ее над банкой, прошептала: — Открой ротик.

Я открыл рот и запрокинул голову. Кейси подняла над ним вишенку. Поддразнила меня, тыкая вишенку в мои губы, и лишь потом опустила. Я сомкнул зубы, и она вытащила черенок. Вишенка свободно каталась у меня рту. Я загнал ее между коренными зубами и слегка сжал, чувствуя упругость. Вылилось немного сока. Тогда я начал жевать — и вишенка взорвалась, заливая рот сладким соком.

— Ты съел запретный плод, — прошептала Кейси. — Теперь тебе кранты.

Я чуть было не расхохотался, но успел загнать смех обратно.

— Большое спасибо, — сказал я.

Негромко посмеиваясь, Кейси закрутила крышку и вернула банку на место — на полке в дверце холодильника.

— Теперь мы можем идти? — спросил я.

— Как только ты будешь готов, Эдди, — она захлопнула дверцу, и кухня прогрузилась во тьму.

На кухне была дверь, ведущая на задний двор, ею мы и воспользовались. После темноты, что царила в доме, ночь показалась мне очень яркой. Мы стояли на настиле за дверью и глядели по сторонам.

Никаких следов человека, что преследовал нас.

Никаких следов кого-либо еще.

Мы спустились по ступенькам во двор, а затем обошли вокруг дома. На углу мы остановились в тени и долгое время стояли там неподвижно.

Никого не было видно.

— Полагаю, берег чист, — сказал я.

— Похоже на то.

Тем не менее, держась настороже, мы перешли на тротуар.

— Я побуду с тобой еще немного, — сказала Кейси, — А потом, наверное, лучше попрощаться на эту ночь.

— У тебя еще куча мест, в которые нужно зайти?

Она взяла меня за руку. Мы направились в конец квартала.

— Я делаю всякие вещи, — сказала она. — Хожу в разные места.

— Вроде дома Марианны?

Она пожала плечами.

— Марианна — моя подруга. Я навещаю ее, когда удается.

— Не слишком часто.

— Ее дом пригодился, не так ли?

Кивнув, я спросил:

— Она специально оставляет входную дверь открытой для тебя?

— В этом нет нужды. Ее предки никогда не запирают ее.

— И они не подозревают, что ты туда пробираешься?

— У них нет улик. Если ты они нашли их, то начали бы запирать дверь. Не то, чтобы это меня остановило…

— Так ты и через запертые двери ходишь?

Она просияла.

— О, это моя специализация.

— Ты очень плохая девчонка.

Ее улыбка сделалась кривой.

— Ты так думаешь?

— На самом деле, нет.

— Отлично. Потому что я тоже так не думаю.

— А почему же запертые двери — твоя «специализация»?

— Я мастер их отпирать.

— И входишь в чужие дома?

— Люди запирают двери не для того, чтобы не пустить меня. Они запираются от грабителей, убийц и прочих-разных злодеев.

— Или от всех, кого не приглашали.

Она улыбнулась мне.

— Если б они меня знали, могли бы и пригласить.

— Уверен, они так бы и поступили.

— Так поступила Марианна.

— Но не ее предки.

— Точно нет. Но всем не угодишь, я и не пытаюсь. Отличная штука — ночные шатания; ты в основном сам по себе, не приходится иметь дело с людьми. Ты можешь наблюдать за ними. Можешь заходить к ним. Можешь даже узнать их получше, если хочется, но они не должны узнать тебя.

— Это как ходить невидимым.

— В точку.

— Став невидимкой, ты обзавелась привычкой проникать в чужие дома?

Она вновь засияла улыбкой:

— Я знала, что это произойдет.

— Зачем ты это делаешь?

— А почему бы и нет?

— Это противозаконно. Это опасно…

— Это захватывающе.

— Потому ты этим и занимаешься? — спросил я.

— Я просто делаю это. Мне нравится это делать, и я делаю. Ты сам делал это сегодня ночью. Ведь так?

— Я думал, ты там живешь. Ты же сказала, что это твой дом.

Она стиснула мою руку.

— Я говорила образно, зануда.

— Как это чей-то дом может быть твоим образно?

На что она беззаботно ответила:

— Он как бы мой, пока я в нем.

Я засмеялся:

— Это подмена понятий.

— Может быть.

Внезапно меня пронзила тревожная и горькая мысль.

— А у тебя есть дом?

— А почему ты спрашиваешь?

— Ты бродишь всю ночь, очевидно, входя в дома других людей.

— Разве это значит, что у меня нет своего?

— Возможно.

— Но не обязательно.

— Где ты живешь?

Ее улыбка угасла.

— Везде, где хочу.

— У тебя нет своего места?

— Конечно есть.

— Я имею в виду, своего собственного. Не чьего-нибудь еще. Твоего дома, или квартиры, или еще чего-нибудь.

— Может, да, а может, и нет.

— У тебя его нет, — сказал я.

— Думаешь, нет?

— Где твои родители? — задал я вопрос.

— А кто сказал, что они у меня есть?

— Так ты сирота?

— Для этого им бы пришлось помереть.

— Так у тебя есть родители.

— Где-то.

— Но не здесь.

— Позволь мне спросить кое о чем тебя, — сказала она.

— Ладно.

— Ты хочешь увидеть меня завтра ночью?

— Конечно.

— Почему?

— Почему? Потому что… — будь осторожнее, предостерег я себя, — Мне нравится быть с тобой.

— Почему?

— Не знаю. Потому что ты интересная. И забавная.

— Разве Эйлин не интересная и не забавная?

— Вроде. Хоть и не так, как ты.

— Но она твоя подружка. Ты сам так сказал. Разве ты не хочешь провести завтрашнюю ночь с ней?

— Какую ночь ты имеешь в виду? Сейчас уже утро пятницы…

— Для меня сейчас все еще ночь четверга.

— Когда она станет пятницей?

— На восходе.

— Так что «завтрашняя ночь» — это ночь пятницы?

— Точнехонько.

— Я свободен, — сказал я.

— А что насчет Эйлин? Ты не должен увидеться со своей подружкой в ночь пятницы?

О, Боже.

— Мы договорились держаться друг от друга подальше несколько дней.

— С чего это?

Я хотел сказать Кейси правду. Я легко мог бы объяснить насчет нападения и возможного убийства, и всего остального, что случилось в ночь среды; гораздо труднее было признаться, что я пошел под мост, чтобы заняться с Эйлин любовью.

— Я же говорил тебе, что она приболела?

Кейси кивнула.

— Наверно, ничего страшного, но она не хочет меня заражать. Поэтому мы не собираемся встречаться завтра ночью.

— Так ты не подрался с ней?

Я помрачнел и ничего не сказал.

— Выглядишь так, будто с кем-то подрался.

Я чуть весь не сжался. Я и думать забыл обо всех эти ссадинах и царапинах на лице.

— Ах, это, — сказал я.

— Ты ведь не бил ее?

— Нет!

— Что с тобой стряслось?

Уклончиво промолчав, я пожал плечами. А затем мне пришла в голову одна мысль.

— Есть тут один парень, Киркус. Настоящий козлина. — Пока я не сказал ни слова лжи. — Мы оба в штате университетского литературного альманаха. Раз в месяц мы собираемся, чтобы прочитать рассказы и поэмы, которые нам прислали. В общем, Киркус прочел мой рассказ…

— Ты написал его?

— Ага. В общем, Киркус прочел его и говорит, мол, полная чушь. «Скукота и детский лепет, полный немотивированного насилия и секса», — говорит. Я и назвал его снобистской жопой, неграмотным бездарным педантом, слово за слово… — Все еще правда. — Следующее, что тебе следует знать — я сказал ему то, что ему реально не понравилась, и он врезал мне по роже. Ну а я врезал ему, — я улыбнулся и покачал головой. — Такая чушь. Мы обменялись парой ударов, и оба немного поранились. Дело житейское.

Все это — чистая правда.

Разве что случилось в прошлом мае.

— Так вы с Эйлин не ссорились?

Что, если Кейси увидит ее?

Мы не дрались.

— Нет, — сказал я, — Мы никогда всерьез не деремся.

— Ты когда-нибудь бил девушек?

— Нет, если не считать Киркуса.

— Я думала, это парень.

— Далеко не факт. В общем, думаю, Эйлин просто слегла с какой-то инфекцией. Грипп, наверное, или что-то такое.

— Что будет, когда она поднимется?

Несколько секунд я размышлял над подходящим ответом. Затем произнес:

— Она никогда не ложится позже одиннадцати или двенадцати. И живет в общаге, а не со мной. Так что я могу выходить, когда захочу.

— Втихаря?

— Она не обязана знать, что я делаю. Мы же не… помолвлены. И даже не встречаемся долго.

— А сколько?

С ночи понедельника. А сейчас ночь четверга, по счету Кейси.

— Ну, — сказал я, — Мы познакомились прошлой весной, но реально начали встречаться только в этом семестре.

— И ты будешь чувствовать себя хорошо, встречаясь с кем-то за ее спиной?

— Но я же на самом деле не встречаюсь с тобой. Мы познакомились каких-то… пару часов назад?

— Но мы встретимся завтра ночью, разве нет?

— Надеюсь.

— Ты расскажешь об этом Эйлин?

— Наверное, нет.

— Значит, ты все-таки встречаешься со мной за ее спиной.

— Ага, но мы ничего не делаем.

— Что-то мы делаем.

— Ну, так-то да, но не…

Кейси шагнула ко мне, обняла и поцеловала в губы. Не прерывая поцелуя, я обхватил ее руками. Мы тесно прижались друг к другу. Я чувствовал ее грудь на своей груди, ее живот на своем, изгиб ее лобка уперся в мой пах.

Ее рот скользнул прочь.

— Разве мы должны делать что-нибудь еще?

— Конечно, должны.

— Просто чтоб ты знал, — сказала она. — Увидимся завтра ночью.

— Ты уходишь?

Улыбаясь, она пошла обратно.

— Уходи, уходииии… — она обернулась. Побежав по тротуару, она крикнула через плечо:

— Сгинь-пропади!

— Но где…

…она скрылась из виду за живой изгородью.

— …мы встретимся?

Я домчался до изгороди, но ее там не было. Я нигде не мог ее найти.

— Кейси? — позвал я.

Она не ответила.

Я побродил вокруг, высматривая ее, думая, что она, может быть, разыгрывает меня и вскоре появится вновь. Наконец, я понял, что она ушла совсем.

Сдавшись, я потратил несколько секунд на то, чтобы сообразить, как попасть на Пограничную улицу, и побрел домой.

Несколько раз мне приходилось играть в «Прокатиться или схорониться». Я всегда хоронился.

И глядел из своего укрытия.

Мимо проехала полицейская машина. Затем фургон. И Линда и Валинда Уиггинсы на джипе (эти-то почему еще на улице?). Но я не встретил ни пикапа Рэнди, ни микроавтобуса, с которым столкнулся на мосту улицы Феромонта.

По середине улицы пробежал парень в тренировочном костюме, а рядом его доберман, который мог быть и без поводка. Я услышал жестяной лязг и скрежет тележки неподалеку, но не увидел ни самой тележки, ни типа, что ее толкал.

Я не видел вообще никаких троллей… никаких «ночных психов», как их называет Кейти.

И карги на велосипеде не видел тоже.

Но прежде всего я не видел Кейси.

Придя к мосту через Мельничный ручей на улице Франклина, я пересек его бегом.

И вскоре уже находился в безопасности, в собственной квартире.

Спустя пару часов сна, душ и чашку кофе, я вышел из дома, чтобы направиться на мои восьмичасовые занятия по романтической литературе — и обнаружил Эйлин, спешащую ко мне по тротуару.

Я ощутил укол тревоги. Но она выглядела радостной. Завидев меня, она помахала и ускорила шаг.

Было ветреное осеннее утро. Ее густые волосы развевались, разматавшись по лицу. На ней были зеленый свитер, клетчатая юбка и зеленые гольфы. При ходьбе ее грудь под свитером колыхалась вверх-вниз; ветер сдувал юбку к ногам.

Выглядела она восхитительно.

Не считая лица. Впрочем, и оно выглядело лучше, чем тогда, когда я видел ее в последний раз, вчера утром. На левой брови, на правой скуле и на челюсти оставались еще бинты, но глаза и губы уже не были такими опухшими. Царапин тоже не видно — полагаю, она замазала их косметикой.

— Доброе утро, — сказала она.

— Привет.

— Удивлен видеть меня?

— Это точно. — Удивлен и сбит с толку. Я пробыл с Кейси всего-то каких-то пару часов прошлой ночью, но Эйлин теперь казалась мне слегка чуждой: крупнее, тяжелее, старше, более солидная и зрелая, более стабильная, менее опасная и менее интересная.

Все, что она имела при себе — сумочка, свисающая с плеча. Когда она распахнула объятия, я бросил рюкзак на тротуар. Мы обнялись. Она стиснула меня, и я почувствовал мягкие нажатие ее груди. Ее щека холодила мое лицо.

— Я так по тебе скучала, — прошептала она.

— Я тоже, — сказал я и добавил: — Скучал по тебе.

Затем она ослабила объятия, отстранила лицо и поцеловала меня в губы… нежно касаясь, чтобы не задеть разбитое место. Отступив, она сказала:

— Просто решила, что прийти повидать тебя до начала занятий будет вполне безопасно.

— Отличная мысль. — Я закинул рюкзак на плечи, и мы пошли. — Как у тебя дела?

— Ничего так. Как будто в среду ночью ничего не случалось.

— Дай-то Бог, все так и останется.

— Я уж почти уверилась, что ничего не случалось. Разве что ощущаю последствия. И вижу, когда смотрюсь в зеркало.

— Ты выглядишь намного лучше.

— Ты тоже. Но чувствую себя до сих пор кошмарно.

— Тебе досталось куда сильней моего, — сказал я, и вновь подумал, что в числе ее травм могло быть и изнасилование.

— Хуже было не видеться с тобой вчера. Это невыносимо.

— Мне тоже.

— Я и подумала, что ерунда все это. Ну что нам скрывать?

— Убийство.

— Ты никого не убивал. А если и убил, то это была самооборона. Но, похоже, никакого расследования не будет. Не думаю, что кто-нибудь найдет его тело. По крайней мере, копы приходили и ничего. Так что не знаю, нужно ли нам и дальше сторониться друг друга.

— Не знаю, — сказал я. — Нас увидят рядом и сразу поймут, что мы пострадали вместе.

— А у нас есть байки про деревья, — парировала она. И улыбнулась, хотя явно была огорчена. Видимо, ожидала, что я поддержу ее новую идею.

Мне потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить наши «байки про деревья»:

— Я вбежал в одно, догоняя фрисби, а ты упала с другого, снимая котенка?

— Воздушный змей.

— Точно. Вот тебе мое профессиональное мнение, как начинающего писателя: эти два рассказа несколько неточны и малоправдоподобны. Положи их рядом — ни один нормальный человек не поверит.

— Неужели ты думаешь, что это имеет значение?

— Может и иметь, если где-нибудь всплывет труп ненормального.

— Положим, — сказала она. — Но сразу после этого нас все равно видел Киркус. Он знает, что нас отколошматили.

— Он не станет трепаться.

— Он-то станет?

— Не-а. Если он решит, что я кого-то убил, то последнее, что он сделает — это выдаст меня. Угрожать может, но чтоб сдать — это нет. Он бы постарался сохранить все в тайне и через это контролировать меня.

Она улыбнулась.

— Думаешь?

— Уверен.

— А какой ему резон?

— Он запал на меня.

— Фууу! — она зарделась, потом рассмеялась. — Ты ужасен.

— Может и ужасен, но, уверен, что прав. Это он пока осторожничает…

— Прячется за маской откровенной враждебности? — подсказала Эйлин, улыбаясь и кивая.

— В яблочко.

— Никогда бы не подумала. Мне он всегда казался занозой в заднице с раздутым самомнением, но ты, возможно, прав.

— Если так, едва ли нужно бояться, что Киркус растреплет копам.

— Он может сделать это в порыве ревности.

— Не-а.

— Или его гражданская сознательность перевесит его страсть к тебе.

— Сильно сомневаюсь.

— Как бы там ни было, — сказала Эйлин, — это спорный вопрос, так как нет никакого тела и нет никакого расследования.

— Да, — согласился я.

— Не думаю, что там что-то есть. Эти ужасные выползни под мостом, должно быть, что-то сделали… спрятали где-то тело… может, похоронили.

— Или схарчили без остатка, — бросил я.

— До костей.

— Кости тоже могли. Собаки съедают кости.

— Буэ.

Чем ближе к студгородку, тем больше попадалось на улицах студентов и преподавателей. Большинство я узнавал. Тем не менее, пока никто на нас с Эйлин внимания не обращал.

— Может, лучше разделиться, — сказал я.

— Надо ли?

— Иначе рассказывать о наших лицах. Об этом все будут говорить, и все запомнят.

— По-моему, невелика важность.

— Я убил того парня.

— Не факт.

— Давай поосторожничаем. Хорошо? Хотя бы сегодня подержимся на расстоянии. Сегодня пятница, у нас впереди все выходные, чтобы малость подлечиться, прежде, чем нас начнут видеть вместе.

Мы остановились на углу.

Улыбка Эйлин погасла.

— Думаешь, стоит избегать друг друга до понедельника?

— Пожалуй. На всякий случай.

Она нахмурилась:

— Что-то случилось?

— Это, между прочим, была твоя идея. Держаться друг от друга подальше, пока лица не заживут. Помнишь свою записку?

Она кивнула, но вид у нее был безрадостный.

— И мы уже обсуждали это прошлой ночью.

— Знаю, — сказала она.

— Я думал, мы договорились, что нас не должны видеть вместе… Ну не знаю, несколько дней.

— Наверное, — признала она.

— Раз так, ждем до понедельника…

— Быть вместе на виду у всех и просто быть вместе — не одно и то же. Можно же быть вдвоем, пока никто не видит, разве нет? Что тут плохого?

А то, что этой ночью я не смогу побыть с Кейси.

Сообразив, что дело принимает скверный оборот, я сказал:

— Ты права. — И попытался изобразить радость. — Это не то же самое. Как насчет зайти ко мне позже?

— Что-то ты не слишком уверен.

— Нет, я уверен. Да! Было бы отлично. Мы хотим быть вместе, но…

— Нет проблем! — Ее глаза засияли от счастья. — Вот что: я все принесу. Напитки, еду. Твое дело — ждать меня там.

— Отлично! — сказал я.

— Во сколько прийти?

Чем раньше, тем лучше.

— Как насчет пяти?

— Заметано. Увидимся позже, — улыбаясь, она развернулась и зашагала вниз по тротуару; ее волосы и юбка развевались по ветру.

— Просто отлично… — пробормотал я.

Киркус перехватил меня, когда я шел мимо здания студенческого союза. Взметнув руку, он крикнул:

— Хей-хо, Эдуардо!

Помяни черта, подумал я.

Впрочем, нисколько не удивился; как и у меня, у него были восьмичасовые занятия по романтической литературе с доктором Труманом. Чаще всего он встречал меня по пути туда, внезапно выскакивая из-за двери или из-за дерева, будто специально сидел в засаде.

— Хей-хо, Руди, — отозвался я.

Он зашагал ко мне, подпрыгивая на пятках. Вокруг шеи был обернут платок мандаринового цвета. Одет в обычный вельветовый пиджак, синяя рубашка из шамбре и голубые джинсы. Хотя почти все в университете таскали учебники в рюкзаке за плечами, деловитый Киркус носил большущий кожаный портфель.

Я не видел его с той самой среды, но в последнее время наговори о нем немало плохого… и Кейси, и Эйлин. Ни о том, ни о другом он знать не мог. И все же я чувствовал легкие угрызения совести.

— Как делишки? — спросил я, когда он догнал меня.

— Все тип-топ, дружище.

— Рад слышать. Не было проблем с хулиганами в среду ночью?

На мгновение он растерялся. Неужели забыл? Не успел я мысленно дать себе пинка за то, что упомянул, он склонил ко мне голову и сказал:

— А! Никак нет. Нет, по совести признаться, я не видел ни следа, ни волоска ни от каких хулиганов. Да и искал-то я скорее рубашку Эйлин, но они, должно быть, подобрали трофей и унесли с собой. — Он явно был крайне доволен своей хохмой, — А что прекрасного у прекрасной Эйлин?

— Все прекрасно.

Он закатил глаза в знак презрения к моей игре слов.

— Ей лучше, — добавил я.

— Похоже, ей слегка не повезло.

— Она изрядно смущена.

— Эйлин смущена? Это ж ты, старик, был без рубашки?

— Верно. Когда ты нас увидел.

— Ах, да. Ты же одолжил свое одеяние даме. Рыцарский жест, а?

— Нельзя же было позволить ей разгуливать полуголой, — сказал я. Необходимость обсуждать этот вопрос с Киркусом заставила меня внутренне сжаться, но у меня в голове уже созревал один план, — После того, как эти ублюдки сорвали с нее рубашку, на ней… не было ничего выше пояса.

— «Мои глаза не здесь, Эдди», так?

Кивнув, я сказал:

— Должно быть, шестеро или семеро парней увидели ее… ты понял.

— Ее бесценные сисяндры.

— Зря я тебе сказал.

— Ох, пожалуйста.

— Они еще и трогали ее. Кто-то из них… ты понимаешь… лапал ее сверху.

— Ох ты ж Боженьки. До или после того, как нассали ей в волосы?

Я про эту часть рассказа Эйлин уж и думать забыл.

— До, — сказал я — и, покачав головой, продолжал: — Ей реально стыдно из-за этого случая. Она не хочет, чтобы кто-нибудь знал. Если об этом услышат — сразу начнут представлять себе. И друг другу рассказывать. И вскоре все только и будут думать, что о голой по пояс Эйлин да о парнях, которые ее лапают и ссут на нее.

— Это точно, — улыбнулся он. — Лично я думал об этом даже во время нашего разговора.

Может быть, не такой уж он все-таки педиковатый?

Я сказал:

— Эйлин, уверен, не хочет, чтобы весь универ представлял ее в таком виде.

— Ну разумеется.

— Так что тебе, пожалуй, стоит просто забыть, что ты видел нас.

— Едва ли возможно, милый мой голубчик, забыть столь редкое и дивное зрелище.

Дивное зрелище? Без рубашки был только я.

— Ладно, — сказал я, — ты забыть не можешь. Ну а просто держать это при себе? Мы с Эйлин были бы весьма тебе благодарны.

Уголки рта Киркуса взмыли вверх, а глазенки заблестели.

— Клянусь сердцем матушки, старина, — с этими словами он сомкнул губы и, заперев их воображаемым ключом, выкинул его за спину и отряхнул руки.

— Спасибо, — сказал я.

— Всегда рад, правда.

— И пусть Эйлин не знает об этом разговоре, ладно? Она очень расстроится, если узнает, что я тебе проговорился.

— Все путем, — он похлопал меня по спине.

Бок о бок мы поднялись по бетонным ступенькам ко входу в Английский корпус. Внезапно в нескольких шагах впереди я заметил спину Хреновейшей Хиллари Хэтченс. Ее голова, украшенная короткой стрижкой, казалась очень маленькой. Одета Хетченс была в белый пуловер, плотную юбку и ковбойские сапоги. Для такой низкорослой тетки у нее была на диво широкая жопа.

По счастью, мне не придется сидеть на ее занятиях до следующего вторника — до которого, как мне казалось, еще годы.

Когда Хэтченс исчезла за дверью, Киркус спросил:

— Когда мне зайти к вам на ужин?

— Ужин?

— Как насчет сегодня вечером?

— Сегодня вечером я встречаюсь с Эйлин.

— Чудненько! Замутим групповушку!

На верхней ступеньке была выемка, якобы протертая в бетоне бесчисленными ногами. По всеобщему мнению — она была создана специально. Я считал ее угрозой безопасности, а посему ступал на нее очень осторожно.

Внутри пахло воском для натирания пола и старой древесиной. Кроме того, там было чертовски темно. Дневной свет отказывался проходить сквозь эти древние окна.

Я заметил Хэтченс, важно шествующую по коридору первого этажа. Она походила на одну большую жопу.

Мы с Киркусом начали подниматься на второй этаж. Лестница перед нами выглядела пустынной. Звуки, однако, разносились вокруг, и оттого казалось, будто голоса, топот ног и скрип ступенек доносятся со всех сторон. В этот тарарам влился и голос Киркуса.

— Ужин? — спросил он.

— Какой ужин?

— Ты, да я, да Эйлин. Этим вечером.

Я показал головой.

— Не знаю, одобрит ли она это.

— Ой-вей, не одобрит? — спросил он, переходя с ломанного британского говорка на ломанный еврейский акцент, как у аидише маме. У Киркуса было множество талантов — и ни одним он не блистал. — Хавчик, хавчик, полцарства за хавчик!

— Господи.

— Твоя чикса, она так-таки не знает, шо я зайду.

— Ага, точно.

— Ну так и нассначь тщисло.

— Теперь ты напоминаешь нациста.

— Йа? Я йесть застаффлю тебя загоффорить, американски цобака!

Наверху мы повернули направо и поспешили по широкому коридору прямо к нашему классу. В коридоре практически не было ни души. Я поглядел на часы — без пяти восемь. Хотя занятия редко начинались вовремя, большая часть студентов, очевидно, уже сидела и готовилась.

— Ну так шо, — сказал Киркус, — их бин на ужин этим вечером?

— Ну ладно, но только если поклянешься, что никогда никому не расскажешь про Эйлин…

— Йа, йа, про дер мятые сиськи унд пи-пи на фолоссья.

— Правильно.

Улыбаясь, Киркус похлопал меня по спине.

— Буду с нетерпением ждать нашей встречи, Эдуардо.

— У меня в пять.

— А где это — у тебя?

Я назвал ему адрес.

— Ты знаешь, где это?

— Я найду.

— Уверен, ты сможешь.

Мне оставалось лишь лелеять слабую надежду на обратное.

Отойдя, я пропустил Киркусу в класс и последовал за ним. Как я и думал, почти все уже собрались. Здесь было около пятнадцати человек. Они довольно свободно собрались за дискуссионным столом, кто-то беседовал с друзьями, пара человек использовала время, чтобы подучить Водсворта, кто-то даже покемаривал на своем месте, забыв, где находится.

— Хей-хо! — поприветствовал Киркус всю банду.

Большинство не удостоили его вниманием, кто-то страдальчески застонал. Несколько студентов в отчаянии закатили глаза.

— Восстаньте же! — продекламировал Киркус. — Или конец всему! (Адам Мильтон, «Потерянный рай»).

— Да ебать тебя конем, — пробормотал Коннор Блэйтон, ворчливый и усатый начинающий драматург.

Я подошел к своему обычному месту на левой стороне стола. Мое место находилось между Стэнли Джонсоном и Марсией Палмер. Стэнли улыбнулся мне, когда я вытащил стул.

— Как дела, чувак? — спросил я.

— СОС.

— Ты уже говорил это. — Я сел. — Доброе утро, Марсия.

Не вылезая из раскрытой книги, Марсия кивнула.

— Это там, где он бродит, одинокий, как облако? — спросил я.

— Подрасти уже, — сказала Марсия. Она не ходила в числе моих поклонников.

— Я над этим работаю, — ответил я.

— Работай усерднее.

— Язва.

Она повернула голову и сердито глянула на меня. Она была старше и, очевидно, умнее всех нынешних студентов, изучающих английский, прекрасной светловолосой сучкой-отличницей. Сейчас она выглядела так, будто готова взорваться.

— Что ты сказал? — спросила она.

— Язва.

— Это лучшее, что ты смог придумать?

— Безусловно.

— Знаешь, что?

— Что?

— Пошел на хер.

Я продемонстрировал ей самую свою очаровательную улыбку.

— Кретин, — пробормотала она, отворачиваясь.

— Как обидно, — сказал я.

Она пропустила мои слова мимо ушей.

В комнату вкатился доктор Труман, седовласый и краснощекий, в твидовом костюме с иголочки и с красной бабочкой. Он нес потертый кожаный портфель с большими пряжками. Остановившись во главе стола, он пересчитал нас, сияя глазами.

— Свежие лица, только вымытые! Молодость! Страсть! Любовь!

Он устремил на меня веселый взгляд.

— Король Эдуард Вилльмигтонский!

— Сэр?

— Ради всего святого, что случилось с вашим лицом?

— Несчастный случай, сэр.

— Надеюсь, вы узрели, как враг ваш поплатился за свою дерзость.

— Я поверг его бездыханным, сэр.

— Браво! — доктор Труман уронил портфель на стол и захлопал в ладоши. Не меньше половины студентов в классе подхватили аплодисменты, а остальные покачали головами и закатили глаза. Марсия опустила голову и медленно покачала ею. Киркус был среди тех, кто присоединился к аплодисментам.

И лишь один я знал, что я сказал чистую правду.

Примерно на полпути из класса доктора Трумана до меня дошло, что я пригласил Киркуса к себе на ужин, который устраивает Эйлин.

— Я принесу все, — сказала она. — Напитки, еду.

Она принесет все это на двоих, не на троих. И Киркусу наверняка не обрадуется.

Нужно сказать о непредвиденном госте.

Предупредить.

Где-то в полдень я увидел ее вдали, но не окликнул и не подошел. Для подобных новостей я предпочитал телефон.

Вернувшись к себе около трех пополудни, я позвонил в комнату Эйлин. Я надеялся, что включится автоответчик, но она сняла трубку сама.

— Это я, — сказал я.

— Привет, слушаю.

— Насчет сегодняшнего ужина…

— Ой-ой.

— Боюсь, Киркус пригласил на него сам себя.

— Киркус? Ты издеваешься?

— Он меня вроде как шантажировал. Я потолковал с ним о ночи среды, и он согласился держать рот на замке. Боюсь, что ужин — часть сделки.

— Вау. Может, он и правда запал на тебя.

— Может, он просто хочет отужинать на халяву.

— Ну, ты застал меня вовремя. Я как раз в магазин собиралась. Теперь уж возьму побольше снеди.

— Честное слово, мне жаль.

— Ох, брось. Не виноват же ты, что он находит тебя неотразимым.

— Очень смешно.

— Похоже, мы с ним будем бороться за твое внимание.

— Не придется, — сказал я.

— Тем не менее, я оденусь соответственно случаю.

Я подавился ответом. Воображение взяло свое, и тело незамедлительно отреагировало.

— Что ты имеешь в виду? — осведомился я.

— Погоди, и увидишь. Я побегу. Увидимся около пяти.

— Увидимся.

Неожиданно, с Киркусом или без Киркуса, я стал с нетерпением дожидаться пяти часов.

— Она настоящая? — спросил я. — Настоящая татушка?

— Конечно, настоящая.

Может, и настоящая, но дилетантская. Из тех татуировок, которые человек может сделать себе сам при помощи чего-нибудь острого, чернил, дрожащих рук и отсутствия мало-мальского художественного таланта.

— Ох, чувак, — сказал я. — О чем ты только думал?

— Едва ли я сделал такое себе, дражайший товарищ.

— Кто-то другой тебе это сделал?

— О да.

Должно быть, я пялился на Киркуса, как выдернутая из воды рыба.

— Тебе, наверное, захочется послушать об этом, — сказал он. — Ты, кажется, имеешь особую склонность ко всему болезненному и экстравагантному. Полагаю, ты с огромным удовольствием поместишь меня в один из своих рассказов.

Я покачал головой.

— Нет, все в порядке. Правда. Почему бы тебе не продолжить и не вернуть свой платок на место?

— Пусть он заменит тот, что был украден Кауардом и Моэмом, — сказал он и бросил его мне. Не долетев до меня полпути, лоскуток шелка раскрылся и спланировал на пол.

Я подошел к нему, присел и поднял. Протягивая его Киркусу, я произнес:

— Я и подумать не мог, что ты носишь эти штуки, чтобы скрыть татуировку.

— Разве для этого?

— А разве нет?

— И для этого, и ради стиля.

Усмехнувшись, я протянул ему руку с платком. Он вынул его из моих пальцев.

Пока я шел обратно к софе, он сказал:

— Я не стану рассказывать тебе всю эту печальную историю; перескажу лишь вкратце.

— Ты ничего не должен мне рассказывать, — ответил я, садясь.

— О, но ты сочтешь ее «тем, что доктор прописал», так сказать. Трагичная, брутальная, жалкая и банальная, как ты и любишь.

— О, благодарю. В таком случае, я обязан ее услышать.

— Я так и знал.

— Если это такая чудесная история, возможно, нам стоит приберечь ее до прихода Эйлин.

— Вряд ли это было бы уместно, — он обернул платок вокруг шеи и начал его завязывать. — Это только для твоих ушей.

— Ты уверен, что хочешь ее мне поведать?

— Мы оба должны хранить секреты друг друга.

— Ты сказал, что я могу написать об этом.

— Когда-нибудь.

Я поглядел на часы. Без четверти пять.

— Может, тебе следует просто опустить ее.

— О, нет. Я настаиваю, — он сделал глоток вина, а затем начал: — Не сомневаюсь, что общая картина вполне тебе знакома: чрезмерно чувствительный мальчик-безотцовщина, с неустанной и неугомонной матерью; в школе на мальчика пал выбор местных неандертальцев; безопасное убежище он находил в книгах. Все ужасно банально и предсказуемо…

Я сделал глоток вина, желая оказаться где-нибудь в другом месте.

Если повезет, то вот-вот появится Эйлин.

— Другие дети смеялись и давали мне всякие клички.

Вроде «Рудольф — Красноносый Северный Олень», подумал я, чувствуя странное желание рассмеяться. Затем я сообразил, что его зовут Руди, сокращенно от «Рудольф». Его имя казалось дикой и совершенно не смешной шуткой.

— Никогда я не мог пройти по школьному коридору, — продолжал он, — чтобы кто-нибудь не сбил меня с ног, или не врезался в меня, или не выбил книги из моих рук. Во время перемен и обедов наилучшим развлечением было схватить меня и затолкать в мусорную урну. Иногда группа шутников накидывалась на меня и удирала с моими штанами. И конечно же, меня регулярно колотили. Короче говоря, я рос без друзей, никому не веря, боясь и презирая своих мучителей. Точно такое же детство, как и у бесчисленного множества других ребят.

— Знавал я парочку таких, — сказал я. В бытность мою школьником я стоял на социальной лестнице всего на одну-две ступеньки выше, и потому водил дружбу с парнями, которые были еще хуже меня. Однако я не мог сказать Киркусу: «один из моих лучших друзей был чудаком… или геем… или черным… или евреем…». Чистая правда, но рассказывать о таком невозможно. Много о чем невозможно рассказывать.

Так что я помалкивал в тряпочку, не распространяясь о крутой банде социальных отбросов, с которыми обычно тусовался.

После глубокого вздоха Киркус продолжил:

— По странной иронии, они называли меня педиком, гомиком и пидарасом задолго до того, как я занялся чем-то, хоть отдаленно напоминающим секс, с кем бы то ни было: парнем, девушкой или муравьедом. По всей видимости, мои внешний вид и манеры были единственной причудой, которая им требовалась.

— Препаршиво, — заметил я.

— Хочешь верь, хочешь нет, Эд, но я был хорошим, послушным мальчиком. Я не развил еще ни своей отчужденной, циничной манеры поведения, ни той самодовольной помпезности, кою ты, похоже, находишь столь раздражающей.

— Сложно представить тебя без них.

— О, я был душка.

Я тихо рассмеялся.

— И тем не менее, они все равно меня ненавидели. Моим главным угнетателем был пацан по имени Деннис Грант, типичнейший школьный хулиган: сильный, толстый, безобразный и тупой. Он мучил меня постоянно — как правило, перед дружками, дабы показать им свою крутизну. И вот в один прекрасный день я задержался в школе, чтобы помочь одному из учителей. Когда я закончил, в коридоре никого не было. Кроме Денниса. Он ждал меня со своим ножом. Затащив меня в уборную, он силой поставил меня на колени. Затем он расстегнул ширинку и вытащил «Джорджа». Понятия не имею, почему он называл его так.

Киркус попытался улыбнуться, но не смог. Глаза его вдруг засияли.

— Я сказал Деннису: «И что я должен с этим делать?». Он ответил: «Ты знаешь, что с ним делать, ты, гребаный педрила». «Кто так обзывается, тот сам так и называется», — отвечал я. Это оказалось огромной ошибкой. — Пара слезинок выкатилась из его глаз. Он вытер их тыльной стороной ладони. — Как бы там ни было, размолотив меня в кашу, Деннис впервые дал мне отпробовать своего «Джорджа» — там, на грязном полу уборной. Так познал я прелести гейского жития.

— Господи! — только и сумел вымолвить я.

— Да, там немного не хватало романтики и комфорта. — Он вытащил носовой платок, высморкался, затем вздохнул и запихнул его обратно. — Он, однако, и потом иногда давал мне «прикурить».

— Это он набил тебе татушку?

Киркус пожал плечами.

— Я никогда не узнаю, был художником Деннис, или его дружбан, Брэд.

— Этот Брэд тоже был там?

— О, нет. Вовсе нет. Деннис и я были в тот день одни-одинешеньки в школьной уборной… и одни-одинешеньки в каждый из последующих разов. Ну, или мы так считали.

— Это было больше одного раза?

— О, мой дорогой Эдуардо, с тех пор Деннис делал это со мной почти каждый день.

— И ты никак не мог остановить его?

— Я не видел смысла даже пытаться. Он делал свое дело. Я делал свое. Поначалу это казалось противным. Однако вскоре я обнаружил, что с нетерпением жду наших «встреч». Деннис был великолепен, серьезно.

Я старался не выказывать ужаса.

— К сожалению, его дружок Брэд застукал нас в один чудесный вечер в гараже Денниса. В доблестной попытке сохранить остатки достоинства, Деннис притворился, что стал жертвой недопустимых посягательств твоего покорного, и они вдвоем избили меня до потери сознания. — Киркус пригладил платок и продолжал. — В себя я пришел на следующее утро — голым, в помойном баке за магазином… с татуировкой из, пожалуй, единственного слова из трех букв, которое Деннис и Брэд были способны написать без ошибок.

— Боже мой, — пробормотал я.

— Вот и весь мой сказ. Достаточно ли он трагичен на твой вкус?

— Это ужасно, Руди. Господи.

— Это не худшее, что со мной когда-либо случалось, но это — сказ о моей татуировке.

— Что случилось с Деннисом и Брэдом?

— Понятия не имею, — сказал Киркус. — Я оставил прошлое позади, когда приехал в Вилльмингтон. Я не принес с собой ничего, кроме воспоминаний, шрамов и татуировки.

— Ты мог бы вывести татуировку.

— О, конечно, — он снова пригладил платок. — К сожалению, я слишком ее люблю.

— Если ты любишь ее, то зачем прячешь?

— Это личное. Я делю ее только с несколькими особыми друзьями. Друзьями вроде тебя.

— Ааа.

— Ты ведь мой друг, так?

— Полагаю, что так, — проговорил я, чувствуя легкую слабость. — В некотором роде. Я имею в виду, ты нормальный парень, когда не становишься напыщенным самодовольным мудаком.

— Ты такой милый, — сказал он.

— Я мог бы обойтись без того, чтобы ты меня так называл. И мне бы также не хотелось, чтобы ты пытался со мной закрутить.

— А ты когда-нибудь пробовал?

— Нет, и совершенно не стремлюсь.

— Как сказал мудрец: «Не осуждай, пока сам не попробуешь».

— Иногда мудрецы херню порют.

— Ах, Логан! Ты никогда не перестанешь удивлять меня. Ну может ли кто-нибудь быть плебеистее тебя? — усмехнувшись, он поднял свой бокал. Осушив его до дна, он протянул его в мою сторону:

— Еще, пожалуйста.

Спустя несколько минут прибыла Эйлин. Я разблокировал нижнюю дверь, а затем открыл дверь в свою квартиру и остановился на пороге, чтобы не пропустить ее. Вскоре она появилась на верхней ступеньке, прижимая к груди пакет с продуктами. На ней была желтая ветровка, но доходила она только до талии. Кажется, она закрывала верх лиственно-зеленого вечернего платья. Низ платья сидел в обтяжку, доходил до лодыжек а с левой стороны имелся разрез.

— Вернусь через минуту, — сказал я через плечо.

— Не спеши, старина, — ответил Киркус.

Я поспешил по коридору. Когда Эйлин шла ко мне, ее левая нога то показывалась в вырезе, то снова исчезала в нем. Очевидно, она была без чулок. Ее нога казалась обнаженной.

Когда я принял у нее пакет, она положила руку мне за затылок, и я наклонился к ней. Пакет оказался между нами. Наши тела захрустели бумагой, сжимая все, что было внутри, и заставив пару бутылок тихонько звякнуть. Мы поцеловались. На ее лице еще чувствовалась прохлада улицы. Я легонько прикоснулся к ее губам, но затем она просунула язык мне в рот, и мы застыли на какое-то время; Эйлин постанывала, а я все больше возбуждался.

Она ускользнула он меня слишком рано. Вокруг ее рта все было мокрым; она улыбнулась.

— Я так хотела сделать это.

— Я тоже.

— Думаю, не стоит заставлять Киркуса ждать, — сказала она. — Он что, пришел раньше?

— На целых полчаса раньше.

— Было ли это душеполезно?

— О да.

Я нес снедь. Когда мы шли рядом, она сказала:

— Жарковато здесь, — и сняла ветровку. Ее вечернее платье оказалось с вырезом почти до талии; длинное V на ее обнаженном теле постепенно сужалось по пути вниз.

— Вау, — произнес я.

Она улыбнулась:

— Нравится?

— Выглядишь фантастически.

Положив руку на мое плечо, она наклонилась ко мне и, щекоча ухо дыханием, прошептала:

— Если Киркус пришел в таком же наряде, я просто умру.

— Ах ты сучка.

Мы расхохотались, но примолкли, дойдя до дверей моей квартиры.

Когда мы вошли, Киркус стоял на ногах.

— Привет, Руди, — сказала Эйлин.

— Эйлин. Ну разве мы сегодня не великолепны! — Подпрыгнув на пятках, он склонил голову на плечо. — Мы что, идем на выпускной?

— Просто старое платьишко, — сказала Эйлин, — Рада, что ты смог присоединиться к нам этим вечером.

— К моему удовольствию.

— Как тебе мексиканские штучки?

— Какого рода мексиканские штучки?

— Еда и напитки, — сказала Эйлин. — Такие, как говядина фахитас и печально известный Хуча де ла Муэртос.

— А что это такое? — спросил я, ухмыляясь.

— Пошли на кухню, и я тебе покажу.

Я последовал на кухню за Эйлин, Киркус поперся за нами. Я поставил пакет со снедью на стойку. Эйлин заглянула в него, затем залезла и вытащила наружу литровую бутылку текилы «Куэрво Голд». За ней последовала бутылочка «Трипл-Сек» — уже поменьше.

Держа в каждой руке по бутылке, она обернулась и напустила на себя серьезный вид.

— Вот, — сказала она, — и вот. Бокалы, немного льда и много вот этого, — она потрясла бутылкой текилы, — Затем чуточку этого, — она потрясла «Трипл-Секом». — Быстро размешать гробовым гвоздем.

— Сигаретой? — спросил я.

— Не пори чуши. Гвоздем из гроба.

— А. Ну, я не думаю, что у меня завалялся хотя бы один.

— В таком случае придется обойтись пальцем. Но не волнуйся, это я беру на себя. Эд, почему бы тебе не достать бокалы?

Я снял с полки три бокала. Эйлин поручила мне добавить кубики льда. Затем она проинструктировала Киркуса и я был отправлен ждать в гостиную.

— Слишком много людей на кухне! Я буду через минуту с напитками.

— Ты всерьез намерена размешать его своим пальцем? — спросил Киркус.

Улыбаясь, она потрясла в воздухе указательным пальчиком.

— Как гигиенично, — сказал он.

— Спирт убивает микробов, — разъяснила она. — Ты что, не знал?

Смеясь, я покинул кухню.

Вскоре мы все были в гостиной — сидели вокруг кофейного столика, попивали нашу Хуча де ла Муэртос и жевали чипсы из тортильи, макая из в сальсу. Эйлин вместе со мной сидела на софе. Каждый раз, когда она наклонялась к столу, вырез на платье смещался, позволяя мне увидеть большую часть ее правой груди… включая синяк вблизи грудной клетки, который не был виден, когда она сидела прямо.

Гладкая, бледная грудь, с чуть расплывшимся синяком, волновала меня, напоминала, через что мы прошли вместе, и заставляла меня ощущать близость к ней. Вдобавок, я чувствовал себя редкостной дрянью. Эйлин была слишком прекрасной, слишком умной, веселой и хорошей, чтобы заслуживать меня с моими ночными вылазками в поисках Кейси.

К счастью, выпивка и разговоры не оставляли мне много времени на угрызения совести.

Когда наши бокалы опустели, Эйлин забрала их на кухню. Я пообещал себе быть помедленнее с моим вторым Хуча. Это была крепкая штука — маргарита без цитрусовых добавок — и голова моя уже слегка закружилась.

Повернувшись спиной к Киркусу, Эйлин нагнулась, расставляя бокалы на столе. Перед ее платья обвис; я мог видеть всю ее левую грудь. Она слегка покачивалась. Сосок набух. Судя по улыбке, Эйлин знала, что я вижу. Все так же наклоняясь, она спросила:

— Принести тебе еще чипсов?

— Я сам могу взять.

— Нет-нет, сиди, где сидишь. Я принесу. — Она выпрямилась и повернулась к Киркусу. — Как твои дела, Руди?

— Все тип-топ, — ухмыльнулся он.

— Подашь мне мой бокал? — спросила она меня.

Он был не совсем пуст. Я поднял его и протянул ей.

— Gracias, — сказала она.

— Da nada, — ответил я, и тут же задался вопросом, ответил я на испанском или французском языке. Вот засада… я и выпил-то всего раз.

Когда Эйлин удалилась на кухню, я попытался подумать о «всегда рад» на французском. Da Nada? Или это испанский, как я и полагал? Затем я припомнил Хемингуэя. «Our nada who art in nada». Значит, испанский. Но нет, возможно, нет. Он провел некоторое время в Париже.

— Что-то не так, старик? — поинтересовался Киркус.

Он был последним человеком, которому я стал бы исповедоваться в такой промашке.

— Эйлин куда-то пропала, — сказал я, прилагая усилия, чтобы говорить без запинки.

— Я все слышала, — сказала она, выходя с кухни с пакетом чипсов, — Черт, я думала, что нигде не пропаду.

— Не в том смысле «пропала» — пояснил я, я в другом смысле «пропала»…

— Раз ты так считаешь… — сказала она и, склонившись над столом так же, как делала это раньше, досыпала чипсов в вазочку. Как и раньше, я увидел ее грудь.

— Может, принести тебе еще что-нибудь? — спросила она, не распрямляясь. Я встретился с ней глазами. Она явно была довольна собой.

— Ты сведешь бедного паренька с ума, — сказал Киркус. Он не мог видеть того, что видел я, но, видать, сообразил, что происходит.

Улыбка Эйлин стала еще шире.

— Так что? — спросила она.

— Я в порядке, — вымолвил я.

— Чудесно, — она выпрямилась. — А теперь вы, мальчишки, просто обойдитесь без меня какое-то время. Меня зовет фахитас. Понадобится что-нибудь — только крикните, — она повернулась в сторону кухни.

Мне не хотелось, чтобы она уходила.

— Тебе не нужны дополнительные руки?

— Нет, хотя спасибо. Ты останешься здесь и займешь нашего гостя.

— А вдруг ты не найдешь все, что нужно.

— Если будет заминка, я тебе крикну. — Она удалилась на кухню. Несколько секунд спустя звуки ее деятельности присоединились к Вилли Нельсону и Рею Чарльзу, поющим «Семь испанских ангелов».

Сделав глоток, я улыбнулся Киркусу.

— Отличная музыка, — сказал я.

— В очередной раз подтвердил свой простецкий вкус, дружище.

— Отвали.

— Не говори так, если не всерьез.

Я засмеялся и покачал головой:

— И так будет весь день.

— «По-моему, леди слишком много возражает».

— Я не леди.

— Ага, и vive la différence.

Хотя я и понимал французский (или это был испанский? Чертов Хуча де ла Муэртос!), я не был уверен, что он под этим имел в виду. Я сердито поглядел на него.

— Ох, не притворяйся, что обиделся. Ты польщен, и я знаю это.

— А? Польщен?

Наклонившись вперед, Киркус тихо произнес:

— Ты должен быть польщен — здесь, в своей квартире, с двумя прекрасными людьми, каждый из которых любит тебя так, что съел бы целиком.

На какой-то ужасный момент мой мозг решил, что Эйлин и Киркус устроили мне ловушку, что они намереваются поужинать мной. После виденного под мостом в среду ночью — и после того, что я слышал от Кейси — это уже не казалось столь притянутым за уши.

Ага, щас.

Разумеется, я прекрасно понял, что на самом деле имел в виду Киркус.

— Даже не думай, — сказал я.

— Как же не думать, дорогуша. Ты такой сочный.

— Хочешь, выбью у тебя из башки эту дурь?

— Ай, полегче. Не стану я на тебя бросаться. Я же джентльмен, как-никак. Я никогда себя никому не навязываю.

— Рад слышать.

— Если ты захочешь меня, только свистни. Ты ведь умеешь свистеть, да? Губки колечком и…

— Бля, дай мне передышку…

Из кухни вышла Эйлин. На ней был мой фартук — который сам я никогда не надевал.

— Эдди, не хочешь зайти очистить стол?

— Спасен красавицей, — сказал я.

Киркус усмехнулся.

— На этот раз ты отвертелся.

Убрав с кухонного стола свой компьютер, книги и бумаги, я разложил подставки под тарелки, салфетки и столовое серебро.

— Уже недолго, — сказал я Киркусу.

Сидя у кофейного столика, он поднял свой бокал, подмигнул мне и сделал глоток.

Я подошел к Эйлин. Она стояла возле плиты, в той части кухни, что не была видна из гостиной. В одной руке она держала лопаточку, в другой — бокал. Я подошел к ней сзади, просунул руки под фартук, обнял за талию и поглядел через плечо. Горячая сковородка была полна шипящих полосок маринованного стейка.

— Пахнет изумительно, — сказал я.

Она прикончила свой напиток и отставила стакан.

— Как дела с Киркусом?

— Он вожделеет меня.

— Не он один.

— Но он обещал не докучать мне, если только я не свистну.

По тому, как дернулась щека Эйлин, прижатая к моему лицу, я понял, что она, должно быть, улыбнулась.

— Умеешь свистеть? — спросила она.

— Ты подслушивала?

Она покачала головой.

— Видела фильм.

— Знаешь, этого ведь не было в книге. «Иметь и не иметь». Вся это канитель со свистом.

— Я не знала этого.

— Ну, теперь знаешь.

— Это так чудесно — владеть навыком, — сказала она, покачивая задом и трясь им о мой пах.

Я тихонько свистнул у нее над ухом.

— Это сейчас было для меня или для Киркуса? — спросила она.

Я попытался положить руку на ее платье спереди, но она сжала мое запястье прямо через фартук.

— Не сейчас, солнце мое. Лучше составь компанию нашему другу.

— Я могу помочь тебе.

— Я обо всем позабочусь. Еще пару минут. Иди, ладно? Невежливо оставлять его одного.

— Хорошо. — Я поцеловал ее в шею и вернулся в гостиную. — Что новенького, Рудольф?

— Ох, прошу тебя.

Я подошел к софе, сел и взял свой напиток. Бокал был еще наполовину полон второй порцией Хуча де ла Муэртос, но лед уже растаял. Я сделал глоток. Он оставался довольно холодным.

По радио Рэнди Трэвис пел «Героев и друзей».[17]

— Уже почти готово, — сказал я.

— Я не спешу, — ответил Киркус.

— Ты хорошо проводишь время?

— Вполне.

— Рад слышать. — Я обмакнул чипсину в сальсу и тут же отправил в рот, не дав соусу капнуть.

Пока я хрустел чипсиной, Киркус сказал:

— Надо чаще встречаться. В следующий раз я жду тебя к себе.

Я чуть не сказал «Ага, держи карман шире», но мне было слишком хорошо, чтобы злиться… даже на Киркуса. Аромат фахитас был чудесным, Эйлин была одета в чудесное платье, у меня был отличный вид на ее чудесные груди, позже я планировал выйти и провести чудесное время с Кейси, и я витал в чудесных высоких облаках от Хуча.

— Ну, — сказал я, — когда захочешь увидеть нас, дай нам знать.

Он взметнул брови.

— Ты правда пришел бы? — на мгновение я увидел в его глазах печаль и надежду. Однако он быстро скрыл их за своей обычной манерой.

— Может быть, — сказал я. — Это зависит от многого.

— От чего же, отмелюсь спросить?

— Давай просто поглядим, как пойдут дела этим вечером.

— Я буду паинькой.

Из кухни донесся писк микроволновки.

— Я приготовлю свое коронное блюдо, — сказал Киркус.

— И что же это? — спросил я.

— Жаркое из свинины.

— Не двуногой свинины, надеюсь?[18]

— Двуногой свинины? — нахмурился он.

В дверях появилась Эйлин. Стянув фартук, она улыбнулась.

— Ну что, парни, принимайте.

Мы с Киркусом подошли к столу и сели. Эйлин взяла наши бокалы.

— Давайте, приступайте, — сказала она. — Я сделаю выпивку.

— Что нам делать? — спросил я.

— Возьмите тортилью, намажьте сметаной, авокадо или чем-нибудь еще, положите туда немного мяса, сыра, салата или чего еще хотите, сверните все это — и чавкайте.

— Тебе легко говорить, — сказал я.

Вскоре она подошла с тремя бокалами, полными ее особого коктейля. Затем она села, подняла свой бокал и сказала:

— То, что доктор прописал.

Мы с Киркусом взяли свои бокалы; затем все подались вперед и чокнулись ими.

Киркус отхлебнул свой напиток.

— Grande, — сказал он. — Mucho grande.

Я отхлебнул свой:

— Rio Grande.

Эйлин отпила из своего бокала и сказала:

— Миссисипи.

Я взметнул свой бокал:

— За Марка Твена.

— Оу, — сказал Киркус.

— У тебя какие-то проблемы с Марком Твеном?

— Он такой плебейский. Неудивительно, что ты обожаешь его, Эдуардо.

— «Гек Финн» — величайший роман из когда-либо написанных. — Я ощутил укол совести из-за того, что предаю Уильяма Голдмэна. Но объяви я величайшим романом «Храм Золота» или «Мальчиков и девочек вместе»…

— Ой, прошу тебя, — сказал Киркус.

— Это так.

— Американский, — сказала Эйлин. — Величайший американский роман, может быть. Не трогайте английские, ирландские, русские и французские…

— И что такого написали французы? — спросил я.

— Дюма? — предложила Эйлин. — Прием! «Три мушкетера». И Мопассан.

— Давайте не будем забывать о Сартре и Камю, и об умнице Симоне.

— Мне нравится Симон, — провозгласил я. — Он хорош.

— Она, — сказал Киркус.

— Мне нравятся те ее детективы, про Мегрэ.

— Это Сименон, — поправила меня Эйлин. — Жорж Сименон.

— А я говорю, старина, о Симоне де Бовуар.

— Ох. Конечно, ты прав. Она отстой.

Эйлин рассмеялась.

— Должно быть, ты просто любишь валять дурака, — сказал мне Киркус.

— Как бы там ни было, — произнес я, — касательно «Гекльберри Финна», величайшего американского романа…

— В высшей степени переоцененного, — вставил Киркус.

— Хемингуэй называл его лучшим.

— Что доказывает мою точку зрения.

— Я обязана выдвинуть «Атлант расправил плечи», — заявила Эйлин. — Это лучшая книга, которую я когда-либо читала, а ее даже не преподают в школе.

— Разве нет? — спросил я.

— В школе я даже не слышала о Рэнд. Это потому, что учителя ненавидят ее. Они лгут о ней. Они не станут преподавать ее книги, — Эйлин с сердитым видом намазала дымящуюся мучнистую тортилью сметаной. — Они боятся каждой чертовой вещи, о которой она когда-либо писала. Большинство учителей — коммуняки, если ты не заметил.

Это была та Эйлин, какой я никогда не видел раньше — наверное, Эйлин подшофе.

— Коммуняки? — воскликнул Киркус. — Ради Бога.

Сощурив один глаз, Эйлин сказала:

— Мой отец воевал с чертовыми коммуняками во Вьетнаме. Ты считаешь, здесь есть что-то забавное?

— Прошу прощения, если наступаю тебе на мозоль, дорогуша… или на мозоли твоего отца в его солдатских сапогах. Но серьезно, коммунизм? Ты должна признать, что в наши дни этот пустячок уже passé.[19]

Что также делает passé книги Айн Рэнд.

— Ты когда-нибудь читал что-то из ее книг? — спросила она.

— Я бы не стал тратить свое время, — ответил он.

Она направила свою вилку на меня.

— А как насчет тебя, Эдди?

— Боюсь, что нет. Но хотел бы.

Она развернула вилку к блюду со стейком и поместила на свою тортилью несколько полосок мяса.

— «Атлант расправил плечи», «Источник», «Мы — живые». Нас заставляют прочесть каждую чертову книгу, когда-либо данную нам небожителями. «Великий Гэтсби», Бога ради. «Жемчужина», Бога ради.

— «Алая буква», — присоединился я.

— Не говоря уже о «Мадам Бовари», — сказала она. — Что это вообще, блядь, такое?

Киркус покачал головой, всем своим видом показывая, как он в нас разочарован.

— Сотни книг, — продолжала Эйлин. — Книги каждого Тома, Дика и Чарли, который когда-либо прикладывал перо к бумаге, но Айн Рэнд? Три ха-ха. Никакой Рэнд. Она лучше большинства из них, а самой ее лучше нету, но ее стараются держать подальше от нас, потому что ненавидят ее посыл.

— Ее посыл — это себялюбие, дорогуша, — заявил Киркус.

Эйлин посыпала говядину тертым сыром и начала сворачивать свою тортилью.

— Вот тебя потому в этом и убеждают, чтобы ты ее не читал. Знаешь, в чем ее настоящий посыл?

— Боюсь, ты сейчас его нам сообщишь.

— Никто не имеет никакого чертова права, — сказала она, — взять то, что ему не принадлежит. Как правительство, например. Правительство не имеет права заставлять нас делать что-либо… даже если оно говорит, что это для общего блага. Мы — не чьи-нибудь рабы. У нас есть абсолютное право на плоды нашего собственного труда, и мы не должны обществу даже черта лысого. Ты когда-нибудь слышал про Джона Голта?

— Конечно, — сказал Киркус и вздохнул.

— Кто такой Джон Голт? — спросила его Эйлин.

— Очевидно, создание твоей литературной богини.

— Он выключил огни мира, — когда она произносила эти слова, ее голос охрип, а в глазах заблестели слезы.

— И что это значит?

— Вот они и хотят, чтобы ты этого не выяснил, — сказала Эйлин, вытерла глаза, отхлебнула из бокала и со словами «Читай книгу» подняла свернутую тортилью.

— «Атлант расправил плечи»? — спросил я.

Она кивнула и шмыгнула носом.

— Пожалуй, дам ей шанс, — сказал Киркус. — Роман, способный довести толстокожую Эйлин Денфорт до слез…

— Толстокожую? Следи за словами, — возмутилась Эйлин.

— Это было намеком на твой характер, а не телосложение.

— Что-то не так с моим телосложением?

— Вовсе нет, дорогуша. С точки зрения стороннего наблюдателя, оно весьма впечатляет.

— Спасибо.

— Разве оно не впечатляет, Эдуардо? — спросил он.

— Я бы так и сказал, — заметил я. И на всякий случай добавил: — Это так.

— Еще бы он сказал иначе, коль скоро он твой парень и кончил любовные курсы — простите за игру слов; тогда как я — лицо не заинтересованное, и могу говорить правду, не опасаясь репрессий. С точки зрения полной объективности, я могу сказать, что твое тело поистине экстраординарно. По крайней мере, насколько я его видел. Уверен, Эдвард имеет в этом передо мной преимущество.

— Екарный бабай… — пробормотал я.

Он поглядел на меня.

— У тебя чутье на нужные слова, старина, — и снова Эйлин: — Говоря об этом, я понимаю, что вся банда негодяев просто млела от счастья, лицезря твои неприкрытые сиськи. Кажется, их видели все, кроме меня.

Глядя на него, она наклонила голову набок.

— И где ты подхватил эту новость?

Киркус поглядел на меня и улыбнулся.

— Мне не следовало об этом рассказывать?

— А как же «клянусь сердцем матушки»? — спросил я.

— Я не знал, что ты имеешь в виду и прекрасную Эйлин тоже.

Я застонал.

— Нет проблем, — сказала Эйлин. Запихнула тортилью между зубов и оторвала огромный кусок. Пока она жевала, ее глаза снова подозрительно заблестели. Проглотив, она вытерла рот салфеткой. Затем сказала:

— Прошу прощения.

Оттолкнув свой стул, она вскочила и ушла на кухню.

Со своего места я видел, как она быстрым шагом пересекла гостиную и вышла в прихожую. Мгновение спустя хлопнула дверь. Очевидно, она зашла в уборную.

— Ох, дорогой, — сказал Киркус, улыбаясь. — Как думаешь, она что-то не то съела?

— Я считаю, это все твой треп, — заявил я ему.

Он в восторге произнес:

— О, горе мне.

— Мудак.

— Не спеши обвинять меня, старина. Она могла просто ужраться. Это неслабое пойло. Я с одной капелюшечки натрескался.

— Пойду и проверю, как она там.

— Ой, не будь таким торопыжкой. Дай ей немного времени. В чем бы ни заключалась ее проблема, аудитория ей сейчас не нужна. Почему бы нам не побыть вдвоем и не насладиться трапезой, прежде, чем все остынет? Дай Эйлин возможность прийти в себя без постороннего вмешательства.

— Может, ты и прав, — сказал я.

— Как оно обычно бывает.

— Когда она выйдет, молчи в тряпочку насчет ночи среды, лады? Последнее, что ей нужно — это чтобы ты бередил ее раны. Мы пытаемся оставить это позади.

— Все так, — откликнулся Киркус. — Моя ошибка.

Мы оба приступили к поеданию своих фахитас. Когда закончили — минут где-то через десять, — Эйлин все еще не вернулась к столу.

— Пойду проверю, что с ней, — сказал я, отодвигая стул.

— Передай ей привет, — ответил Киркус.

Как я и подозревал, дверь в ванную была закрыта. Я осторожно постучал.

— Что?

— Эйлин? Это я.

— Оставь меня в покое.

— Что-то случилось?

— Просто уйди.

— Это из-за того, что сказал Киркус?

Внезапно дверь распахнулась. Эйлин схватила меня за ворот, втащила внутрь и захлопнула дверь. Покрасневшие глаза ее были на мокром месте, а лицо блестело от слез.

Все еще сжимая мою рубашку, она выпалила:

— Что ты сказал ему? Ты ему все рассказал?

— Нет.

— Я думала, это будет наш секрет. Как ты мог ему проболтаться?

— Ничего я ему не говорил. Ну, о том, что случилось на самом деле. Ничего о том, что было под мостом. Все, что я рассказал — та отмазка о банде подростков. То же самое, что мы сказали ему той ночью.

— О, правда? Знаешь, что? Не припомню, чтобы я рассказывала ему, как они сорвали с меня рубашку и лицезрели мои голые сиськи.

— Это же Киркус. Ему везде чудятся голые факты.

— Что еще ты ему сказал?

— Вроде бы… ну, ты говорила ему, что они помочились на твои волосы, помнишь?

— Конечно помню.

— Я ему об этом напомнил. И сказал, что ты чувствуешь себя страшно униженной и потому не хочешь, чтобы кто-нибудь об этом узнал.

— Что еще?

— Об этом — все.

— Об этом?

Мое лицо пылало.

Если она не услышит это от меня, то может услышать от Киркуса.

— Думаю, я упомянул, как они тебя трогали.

— Трогали?

— Лапали.

— Где?

— Ну, за грудь.

— Ты сказал Киркусу, что они лапали мою грудь?

— Думаю, упомянул вскользь.

— Вот спасибо.

— Он гей.

— И из-за этого теперь все порядке?

— Это только чтобы он понял, почему нужно держать язык за зубами.

— Ну, спасибо тебе огромное.

— Прости. Если б я знал, что это так тебя расстроит, никогда бы ничего ему не сказал.

— Что еще ты ему рассказал?

— Ничего. Это все.

— Уверен?

— Вполне.

— Ты не приукрасил историю рассказом о том, как они меня трахнули?

— Нет.

— Что ж, ценю твою сдержанность.

— Пошли, Эйлин, не надо так.

— А как надо?

— Ты раздуваешь их мухи слона. Ведь суть в том, в том, чтобы он понял, как тебе неловко, и никому не сказал…

— Сказал бы еще, что меня пустили по кругу.

— Брось.

— А что ты сказал ему насчет себя? Ты нагородил ему, как куча выродков сорвала мою одежду, пялилась на мои голые сиськи и излапала меня, а что насчет тебя? Что-то несправедливая получается история, если хочешь знать. Почему бы тебе не рассказать, как они сорвали твою одежду и лапали тебя? Черт побери, так бы лучше вышло, не находишь? Учитывая вкусы Киркуса.

— Может быть.

— В смысле, он же на тебя запал.

— Так ведь ты была в моей рубашке, когда мы наткнулись на него в среду.

Ее глаза слегка расширились; рот приоткрылся, будто она собиралась что-то сказать. Она поморгала, затем сказала:

— Ой.

Потом сказала:

— Точно.

Потом сказала:

— И впрямь.

Я обнял ее обеими руками.

— Мне жаль, что я сказал ему все это.

— Если б только… Если б только это был не Киркус. Он такое говнецо. Мне не нравится, что он знает оно мне такие вещи. Или думает обо мне. Думает обо мне голой.

— Он гей, — повторил я.

— Может, да, а может, и нет.

— Я вполне уверен, что да.

— В самом деле… — Она уткнулась лицом в мою шею. Я почувствовал, что оно теплое и мокрое. Она фыркнула. — И мне приходится носить это дурацкое платье.

— Это чудесное платье.

— Перед ним.

— Ему все равно.

— О, могу поспорить.

— Может, выйдем и спросим?

Она покачала головой.

— Мне так неудобно.

— Напрасно.

— И я слишком много выпила.

— Как и все мы.

— Но именно я подняла нытье до небес.

— Уверен, Господь тебя простит. Я знаю, что делаю, и кого колышет, что думает Киркус?

Она погладила мой затылок.

— Я так тебя люблю, Эдди.

— Теперь я вижу, что ты пьяна.

— О да. Я любила тебя с самого начала, даже когда ты встречался с Холли. Ты знал об этом?

— Вовсе нет. — От упоминания имени Холли у меня ощутимо скрутило живот.

— Ты ведь даже не подозревал об этом, не так ли?

— Нет.

— Я знаю. Я ни к кому и никогда не чувствовала того, что чувствовала к тебе. Это знала только я. Но внутри у меня все болело. Так больно было видеть тебя с ней. И так хотелось, чтобы ты был со мной.

— А теперь так и есть, — сказал я. И почувствовал себя конченым негодяем.

Эйлин горячо обняла меня и поцеловала в шею.

— Я так рада, — сказала она. — Я так рада.

— Наверное, нам стоит вернуться на кухню, — сказал я. — Ты почувствуешь себя лучше, если еще немного поешь.

Она кивнула. Затем сделала глубокий вдох — и выдохнула.

— Ладно, — сказала она. — Но я… я хочу сперва кое-что поменять.

— Поменять сейчас?

Она засмеялась и фыркнула.

— Моя одежда. Я не хочу, чтобы Киркус снова видел меня в ней. Даже если он и впрямь голубой.

— Это так.

— Могу я переодеться во что-нибудь твое?

— Во все, что пожелаешь.

Мы выпустили друг друга из объятий. Я открыл дверь ванной, и Эйлин последовала за мной в прихожую.

— Буду через минуту, — сказала она, направившись в мою спальню.

— Увидимся позже, — ответил я.

Киркуса я нашел в гостиной, на софе, с остатками напитка в одной руке и со скрещенными ногами. Завидев меня, он сказал:

— Я уж начал чувствовать себя покинутым.

— Эйлин присоединится к нам через минуту.

— И как она?

— Порядком расстроена.

— Не из-за меня, надеюсь.

— Из-за нас обоих. Ей не понравилось, что я рассказал тебе все это. Она сочла это слишком личным.

— Мы смутили ее?

Я кивнул.

— Очень своеобразно.

— Что ты имеешь в виду?

— Если б ты мог отрешиться от случившегося, то заметил бы, во что она одета. А? И она, повергнутая в истерику всего несколькими словами о ее достоинстве, что она так бесстыдно демонстрирует всему миру?

— Это две разные вещи, — сказал я.

— Левая и правая?

— Завязывай, — я сел в кресло. — Она будет с минуты на минуту. Она переодевается.

— Какая жалость.

— Когда она выйдет, как насчет?..

— Я буду ангелом, — сказал он. — Ради тебя.

— Спасибо. — Я поверю, лишь когда сам увижу.

Несколько минут мы сидели, не разговаривая. Я часто поглядывал в сторону прихожей.

— Кажется, она не придет, — сказал Киркус.

— Лучше я пойду и посмотрю, что там.

Через прихожую я прошел к своей спальне. Дверь была закрыта. Я тихо постучал, но Эйлин не ответила, так что я приоткрыл дверь. Внутри горел свет.

Эйлин, все еще в своем вечернем платье, лежала на моей кровати и храпела. Ее руки безвольно покоились по бокам, ноги свисали с края матраса, ступни вообще не касались пола. Ее левая нога, свободно проходящая в вырез на платье, была обнажена до бедра.

Сделав шаг в ее сторону, я внезапно передумал. Оставив свет, я вышел в прихожую и тихо закрыл дверь.

Когда я вошел в гостиную, Киркус поднял брови.

— Она отключилась.

— Отключилась?

— Заснула.

— Отрубилась, ты имеешь в виду.

— Не знаю. В любом случае, я решил ее не будить.

— Здравое решение.

Пожав плечами, я сказал:

— Вот оно что, Руди… Спасибо, что зашел. Может, как-нибудь повторим.

— Но ночь еще так молода.

— Ну, я и сам подустал. Пожалуй, вздремну маленько, а потом попытаюсь хоть ненадолго зарыться в книги.

Вместо того, чтобы встать, Киркус улыбнулся и растянул руки по спинке софы.

— Право же, я не могу уйти, не поблагодарив как следует хозяйку.

— Сможешь поблагодарить ее завтра.

— О, я никогда бы так не поступил. Я останусь. Рано или поздно она проснется.

— Киркус.

— Будь любезней, Эдди. В конце концов, я твой гость.

— Вечеринка закончилась, ладно? Пора уходить.

— Сейчас-сейчас. Ты же не хочешь испортить такой чудесный вечер угрюмым завершением, верно? И почему ты не предложишь мне выпить? Эти «Хучи», безусловно, вкусны. Мы отведаем еще по стаканчику, ведя премилую беседу, а затем я откланяюсь.

Я собирался возразить.

— Пожааааааалуйста, — протянул он, смежив веки.

— Не делай так.

— Еще один пустячный стаканчик. На дорожку.

— А потом уйдешь?

— Вот те крест и чтоб я сдох. — Он торжественно расчертил свое сердце указательным пальцем.

— Хорошо. — Я пошел на кухню. — Еще стаканчик, а затем ты уйдешь. И никаких «если», «и» или «но».

— Я так навострю лыжи, что только пятки засверкают.

— Вот и ладненько.

На кухне я взял со стола стаканы и положил в них лед. Сам я пить не собирался. Мне уже было более чем достаточно, и я боялся, что еще одна порция может сбить меня с ног.

А у меня были планы на эти ноги.

Но я знал, как подделать Хуча, поэтому пошел до конца и сделал два настоящих. И принес их в гостиную.

Киркус похлопал по софе рядом с собой.

— Присаживайся сюда.

— Благодарю покорно, — сказал я.

— Я не прокаженный, старина.

— Я знаю.

Оставив между нами кофейный столик, я поставил его бокал.

— Прошу, — он опять похлопал по подушке возле бедра. — Не волнуйся, я не буду к тебе приставать.

— Рад слышать. — Я снова подошел со своим бокалом к креслу и сел.

Он чуть усмехнулся.

— Ты боишься меня.

— Я не боюсь тебя.

— Тогда присядь вместе со мной.

— Мне и здесь хорошо. — Я сделал крохотный глоточек своего напитка, а затем поставил его на ночной столик.

— В самом деле, — сказал Киркус, — пусть я частенько подвергал тебя нападкам за различные аспекты твоей несчастной личности, но и помыслить не мог, что ты гомофоб.

— Гомофоб? Это что-то вроде ксилофона?

— Не смешно.

— Мне тоже, говоря по совести. Внезапно ты обзываешь меня…

— Если обувь подходит…

— На самом деле, Киркус, я ожидал более оригинальной фигуры речи от кого-то с твоим уровнем эрудиции.

Мягко усмехнувшись, он покачал головой и сделал глоток.

— Сядь там, где тебе нравится, — сказал он.

— Спасибо за разрешение.

Развалившись на софе, он отхлебнул еще раз. Затем уставился на меня. Затем вздохнул.

— Эдуардо, Эдуардо…

— Рудольф, Рудольф.

— Что ты должен обо мне подумать?

— Прямо сейчас я просто хочу, чтобы ты ушел и дал мне вздремнуть.

— Я и сам довольно сонный, — он изысканно зевнул и похлопал по рту. — А до дома идти так долго. Возможно, я должен немного подремать тут, прежде, чем уйти.

— Ага, щас.

— Мы оба вздремнем.

— Точно.

— Нет?

— Нет.

— Боже мой, чувак, ты что — боишься?

Я не мог придумать ни одного ответа, который не обидел бы Киркуса и не звучал бы издевательски, так что просто пожал плечами.

— Ты боишься, что я буду приставать к тебе, пока ты дрыхнешь, — сказал он.

Бинго.

— Заметь, это не я сказал, — ответил я.

— Я бы никогда не совершил подобного.

— Ну, раз ты так говоришь.

Внезапно его глаза блеснули.

— Может, мы должны попробовать?

— Нет.

— Трус, — засмеялся он.

— Дай мне отдохнуть.

— Нет, — сказал он, нахмурившись. — Это ты дай мне отдохнуть. Нечего думать обо мне худшее. Что я такого сделал, что ты подозреваешь, будто я буду клеиться к тебе спящему?

— Ничего, что я мог бы вспомнить прямо сейчас, — признал я.

— И я никогда не сделал бы этого, — скривив улыбку, он добавил: — Хотя искушение велико.

— Ну, тогда я спасу тебя от искушения. Допивай, ладно?

— Ты жестокий человек, Эдуардо.

— Ага.

— Конечно, я обожаю жестоких, — с этими словами он поднял свой бокал, будто поднимая за меня тост, а затем выпил остатки своего Хуча де ла Муэртос.

Я встал и, подойдя к двери, распахнул ее.

— Так ты что теперь, вместо вышибалы, да?

— Я бы не смотрел на это с такой стороны. Вечеринка окончилась, все. Гость гости, а погостил — прости.

— Как поэтично, — пробормотал он.

— Я знал, что тебе понравится.

Он слез с дивана, потянулся и зевнул, затем подошел к двери и остановился возле меня. Несколько раз подпрыгнув на пятках, он сказал:

— Ну, старик, было миленько.

— Угу.

— Пожалуйста, извести Спящую Красавицу, что я влюбился в ее стряпню, а ее коктейли были изумительны.

— Я передам ей.

Он протянул руку. Я пожал ее. Когда я попытался вырвать ее обратно, он лишь сжал ее сильнее.

— До следующего раза — у меня, — сказал я.

— Посмотрим.

Он выпустил мою руку. Удаляясь в прихожую, он спросил:

— Все еще дружбаны?

— Дружбаны?

— Друзья, парниша.

— Полагаю, что да.

— Превосходно! — он развернулся и зашагал по коридору.

Я захлопнул дверь.

— Отлично! — прошептал я.

Я радовался, что избавился от него, но, тем не менее, было немного стыдно. Я скверно с ним обошелся. Он навязался в гости, но не слишком меня успокаивало.

Я отнес наши бокалы на кухню. Его был пуст, но мой почти полон. Я вылил остатки своего напитка в раковину. Затем убрал со стола и начал мыть посуду.

Еще долгое время я не мог отвлечься от мыслей о Киркусе. В какой-то мере я жалел его. На его долю трудные времена. Подросткам, обесчестившим его в школе, не было никакого оправдания… и татуировка! Последнее, что ему было нужно — это чтобы еще я увеличивал его горе.

Я действительно должен лучше к нему относиться, подумал я. Мне следует быть ему другом.

Вслед за тем я подумал: как прикажете с ним дружить, если большую часть времени он ведет себя как полное мудачье?

Какое-то время я размышлял, почему он такой мудак.

На самом деле он не такой, подумалось мне. Это маска. Весьма очевидная маска.

Что делало его еще более странным. Зачем ему — вообще кому-либо — надевать тщательно продуманную маску, предназначенную для того, чтобы раздражать людей? Он что, хочет, чтобы его все презирали?

Судя по всему.

Это что-то вроде стремления к саморазрушению?

Может быть, это чтобы держать людей на расстоянии, чтобы не привязываться к ним. Привяжешься — и они смогут причинить тебе боль.

Выбросить тебя.

Как моя старая добрая подруга, Холли, причинила боль мне.

Отскребя сковородку, на которой Эйлин готовила фахитас, я задался вопросом, что поделывает Холли в данный момент. Глянул на часы. Без четверти восемь. Может быть, она сейчас на пути в кино вместе с Джей-Джеем, Чудо-Мальчиком.

Или они в постели?

Я представил Холли, лежащую на спине, а на ней незнакомого парня-красавчика, входящего в нее… и не ощутил ни ревности, ни горестного стремления к Холли, ни боли, ни гнева, ни многого другого.

Мне действительно было наплевать, что делает Холли. Абсолютно наплевать.

Вытерев сковородку кухонным полотенцем, я задался вопросом, что может в этот момент поделывать Кейси. Еще не было восьми. Может, сидит в каком-нибудь доме? Своем или чьем-нибудь еще? Или она снаружи, блуждает по темным улицам?

Если я выйду прямо сейчас — каковы мои шансы набрести на нее?

Я не могу выйти сейчас, напомнил я себе; здесь Эйлин.

Она спит.

А спит ли?

Я закончил мытье, а затем прошел через прихожую в свою спальню. Осторожно приоткрыв дверь, я увидел, что лампа еще горит. Я открыл дверь пошире — и увидел Эйлин. Она все еще лежала поперек моей кровати, и ее ноги свисали вниз. Выглядело так, будто она не двигалась с той поры, когда я проверял ее в последний раз.

Спит как убитая, но храп богатырский.

Она так отрубилась, подумал я, что, наверное, проспит еще несколько часов. Если не трогать ее, она может проспать всю ночь и половину завтрашнего утра.

Она никогда не узнает, что я уходил.

Я не могу просто уйти и оставить ее, сказал я себе. Это было бы нечестно. Она пришла, чтобы быть со мной. Она приготовила ужин и великолепные напитки. Она любит меня. Я не могу просто бросить ее.

Она спит.

Но что, если она проснется раньше? Она может. И тогда она будет знать, что я уходил.

Оставь ей записку.

Прокравшись в спальню, я взял свои синие джинсы, замшевую рубашку, кроссовки, нож и фонарик, пока Эйлин продолжала храпеть.

Вынеся все это в прихожую, я сложил вещи на пол. Стоя в дверях, я какое-то время смотрел на Эйлин. Особенно на участок кожи, открывавшийся за верхним разрезом ее платья. И на ее левую ногу, выглядывавшую из нижнего.

Она была на виду аж до бедра, и без намека на трусики.

Она что, без них?

Я мог бы узнать… просто пробраться к кровати и просунуть руку в разрез.

Она без них.

Но если трусики и на ней, она наверняка рада будет дать мне снять их.

Если только она не спит.

Спит.

Глядя на Эйлин, я вспомнил прошлую ночь — в кровати с Кейси. Ощущение ее теплого дыхания на своем лице, когда она спала. Прикосновение ее груди. И как я тайком исследовал ее…

Внезапно мне до боли захотелось к Кейси.

И неважно, что Эйлин любила меня, что Эйлин развалилась на моей кровати, что тело Эйлин было практически на виду, и можно было трогать под платьем. Неважно, что она была красива, умна, страстна и чудесна. Ничего из этого неважно: я жаждал быть с Кейси.

Меня так и подмывало выключить свет в спальне. Был шанс, что в темноте Эйлин проспит дольше. Но, опять же, я боялся, что внезапная темнота может ее разбудить. Поэтому я оставил ее и тихо прикрыл за собой дверь.

В гостиной я переоделся в темные вещи и рассовал нож с фонариком по карманам. Затем я пошел на кухню, чтобы написать записку.

Это было непросто. В первой версии было зачеркнуто так много слов и целых предложений, что я, наконец, швырнул ее в мусорную корзину и начал сначала.

Давай же, думал я. Она проснется, и я никогда не уйду отсюда.

Наконец, дело было сделано.

«Дорогая Эйлин!

Твой ужин был великолепен! Киркус тоже влюбился в него и обильно тебя благодарил (я, наконец, выпроводил его).

Надеюсь, ты хорошо выспалась. Я не хотел тебя беспокоить, поэтому оставил как есть.

Я чувствую легкий зуд в одном месте, поэтому иду на прогулку. Это и является причиной того, что меня здесь нет, если тебе интересно знать.

Пожалуйста, не уходи. Ты можешь остаться на всю ночь. Я рассчитываю найти тебя здесь, когда вернусь. Завтра суббота. Занятий нет. Мы можем поспать. Возможно, я вернусь с пончиками к завтраку…»

Готово, осталось только подписаться.

Нужно было написать «С любовью, Эд», но я не хотел.

Иди до конца, сказал я себе.

Я мог бы написать просто «я».

Она возненавидит весь свет, если не найдет слова «любовь» под запиской.

Но что, если я не люблю ее? Должен ли я все равно написать это?

А почему нет?

Может быть, я люблю ее.

Тогда почему я тайком ищу Кейси?

Пробормотав «Да пошло оно все», я подписался: «С любовью, Эд».

Поставив последнюю точку, я быстренько вычитал записку, затем сложил ее пополам и поставил, будто домик, в центре кухонного стола. По пути к дверям я испытал искушение еще раз заглянуть к Эйлин, чтобы убедиться, что она все еще спит.

Если она проснулась, я окликну ее. Я останусь. Мы займемся любовью, и…

Забудь, подумал я. Если она и проснулась, я не желаю этого знать.

Я шагнул в прихожую, скользнул за дверь, закрыл, убедился, что она заперта и направился к лестнице. Сердце колотилось, в ногах чувствовалась дрожь.

Как я могу так с ней поступить?

Легко, сказал я себе.

Но это было нелегко, правда. Я знал, что это было неправильно — улизнуть, оставив Эйлин в одиночестве. Особенно неправильно — потому, что я покинул ее, чтобы отправиться на поиски Кейси.

Я бил ее в спину.

Нет, я этого не делал, подумал я. Она, вернее всего, проспит все время, что я буду отсутствовать.

А будет ли удар в спину менее подлым, размышлял я, если она о нем так и не узнает?

Нет, наверное. Главное — что я сделал, знает Эйлин о том или нет. Так или иначе, я все такой же ублюдок.

Ничем не лучше Холли.

Так не иди, сказал я себе.

Я начал медленно, тихо спускаться по ступенькам.

Вернись, сказал я себе. Уничтожь записку.

Я не могу.

Я не могу отказаться от Кейси. Может статься, ничего и выйдет, но я должен увидеть ее и понять это. Я не могу просто уйти от нее, когда мы только начали, из-за какой-то дурацкой преданности Эйлин.

В конце концов, что я должен Эйлин? Как только Холли меня бросила, она накинулась на меня.

Я не ее любовник, я ее добыча.

С этими мыслями, проносящимися в голове, я почувствовал себя оправданным, освободившимся и бесстыдным, как вдруг, спеша вниз по лестнице, услышал голоса, доносившиеся из комнаты Фишеров.

Один голос принадлежал миссис Фишер.

А второй — Киркусу.

На ковер перед дверью Фишеров лился желтый свет.

Я остановился.

Мои шансы прокрасться мимо дверей незамеченным весьма поскромнели.

Просто великолепно, подумал я.

Может быть, это знак; я не должен покидать здание. Я не должен выходить и видеться с Кейси этой ночью. Я должен вместо этого вернуться в свою квартиру и быть с Эйлин.

— Ни хрена я не должен, — пробормотал я.

Я шагнул вперед. Сердце забилось еще чаще. Голоса из комнаты становились все громче и отчетливее.

— Уверен, это будет великолепно, — сказал Киркус.

— Ну, давай завтра и я буду…

Я прошел мимо двери. Краем глаза увидел спину Киркуса. Кажется, он находился в комнате.

— А вот идет молодой Логан, — сказала миссис Фишер.

Черт.

— А он-то куда? — заинтересовался Киркус.

Я продолжил двигаться еще быстрее, чем раньше.

Зайдя за угол, я кинулся через фойе к парадной двери здания. И когда я уже открывал ее, Киркус окликнул меня:

— Эдуардо!

Попался!

Я начал торопливо придумывать отмазки.

Прикинься хладнокровным!

Удерживая дверь открытой, я с улыбкой повернулся к Киркусу.

— Решил прогуляться, — сказал я. — Ты идешь?

Он кивнул и поспешил ко мне. Я придержал для него дверь, а затем последовал за ним наружу.

— Докучают старые леди? — спросил я.

— Вовсе нет, — возразил Киркус. — Агнес чудесна. Мы волшебнейше провели время и, кажется, скоро я стану твоим соседом.

— Что?

— У нее есть свободная квартира наверху, всего за две двери от тебя.

— И ты думаешь о переезде?

— Это уже почти решенное дело, старина. — Он хлопнул меня по спине. — Разве не чудесно?

— Чудесно, — я попытался не выдать голосом своего шока.

— Это так восхитительно.

Я остановился на тротуаре перед домом и повернулся к нему:

— Можем поговорить об этом завтра, — сказал я. — Я должен идти.

— Решил не дремать, как я погляжу?

— Я почувствовал, что мне надо подышать свежим воздухом.

— Ну, позволь мне составить тебе компанию. Мы вместе вдохнем воздух этой бодрой октябрьской ночи.

— Вообще-то я надеялся на тишину и покой.

— С этим все в порядке, — сказал Киркус. — Клянусь сердцем матушки.

Я повернул направо и пошел дальше. Киркус не отставал.

Спустя пару минут он спросил:

— И как прекрасная Эйлин восприняла тот факт, что ты оставил ее?

— Она спит.

— И ты воспользовался возможностью улизнуть.

— Не надоедай, а?

— Ты улизнул в надежде найти меня?

— Только в твоих мечтах, Киркус.

Он негромко рассмеялся.

— Мечтать не вредно.

— Тебе не нужно идти домой?

— Вовсе нет.

Да что ж мне сделать, чтобы избавиться от него!

— Ничто не доставит мне большего удовольствия, — сказал он, — чем скоротать ночь с тобой, Эдуардо.

— Я правда предпочел бы побыть один.

— Ты просто говоришь так. Никто не любит быть один.

— Говори за себя.

— Куда мы идем? — спросил он.

— Я иду этой дорогой, — выделил я первое слово.

— Я тоже иду этой дорогой.

До сих пор мы оба направлялись на север по улице Феромонта. Хотя я вышел гораздо раньше обычного, имело смысл сразу взять верное направление.

— Какая восхитительная ночь, — сказал вскоре Киркус. — Холодный октябрьский ветер, кружащие листья, танцующие тени. Я будто очутился в рассказе Рея Брэдбери.

— А я чувствую себя героем Гора Видала.

Киркус захихикал и шлепнул меня по заднице:

— Гадкий мальчишка!

Когда вдали показался Феромонтов мост, Киркус спросил:

— Так куда мы на самом деле идем, старина?

— Вперед, — ответил я.

— За мост?

— Далеко за мост.

— У тебя должен быть какой-то конечный пункт.

— Пышечная «Данди».

— Ты прикалываешься.

— Не-а, — если он не отвяжется, подумал я, то туда и пойду. Может, возьму пару пончиков и чашку кофе и проведу с Киркусом какое-то время, а затем избавлюсь от него и поищу Кейси.

— До нее мили.

— Я вполне могу пройти мили перед сном.

— О, Боже.

— Можешь идти со мной, если хочешь, но это уж тебе решать. С тобой или без тебя, но я иду в пышечную «Данди».

— Должно быть, ты сумасшедший.

— Правда! Я нервный — очень даже нервный, просто до ужаса, таким уж уродился; но как можно называть меня сумасшедшим?[20]

— Восхитительно! Цитата на каждый случай.

— Просто пытаюсь впечатлить тебя, дружище.

— Если ты надеешься впечатлить меня — цитируй Камю.

— Ну раз так, то тебе придется оставаться невпечатленным.

Мы начали пересекать мост. Из четырех шаров в старомодных фонарях по его углам три были темны, и только один источал мутный свет. Как и в прошлую ночь.

Мы уже прошли мост до половины, когда Киркус сказал:

— Ну разве ты не в восторге от Мельничного ручья?

— Он довольно мил.

— Так живописно и романтично, — с этими словами он развернулся и подошел к парапету.

Я остановился, но не последовал за ним.

Он обернулся и поглядел на меня.

— Ты так сильно спешишь навстречу пышкам и пончикам, что у тебя нет даже минутки задержаться и насладиться красотой ночи?

— Весьма много минуток.

— Я должен придумать характеристику, которая особо привлечет тебя. Он такой… Эдгарпошный!

— Ручей?

— Старый, мрачный мост. Тебе так не кажется?

— Наверное, кажется.

Он поманил меня.

— Прошу.

Я просто стоял и смотрел на него.

— Обещаю не приставать, — покачал он головой.

— Это утешает. Ты идешь?

— Ты иди сюда.

— Неохота.

— Боже, чувак. Все, чего я хочу — это чтобы ты задержался тут на пару минут и насладился видом.

— Я тебя не останавливаю. — С этими словами я продолжил путь. Бросил через плечо: — Увидимся позже.

— Я не могу уйти и оставить тебя, старик. — Пусть говорил он, как всегда, напыщенно, я уловил в его голосе нотку горечи.

— Ладно, — сказал я. — Я тебя подожду.

— Спасибо. — Он отвернулся. Склонился над парапетом. Его голова слегка покачивалась то вверх, то вниз, то из стороны в сторону. Потом он поглядел на меня.

— Вид великолепный, — сказал он мне.

— Я уже видел.

— Иди сюда и взгляни вместе со мной.

— Нет, благодарю.

— Как это волнующе — быть ненавидимым, — пробормотал он, отворачиваясь.

О, чудесно.

Он опустил голову, стоя ко мне спиной и положив локти на парапет. Какое-то время я просто смотрел, затем спросил:

— Ты в порядке?

Он не отвечал и не шевелился.

— Руди?

Ответа все не было, так что я подошел к нему. Встав сбоку от него, я наклонился и положил локти на парапет. Территория под нами была погружена во мрак, и я едва мог разглядеть ручей.

— Отличный вид, — сказал я. — Ни зги не видать.

Он не глядел на меня, лишь опустил голову и, подавшись вперед, поглядел вниз.

— Эй, — сказал я. — Выше нос, ладно?

Какое-то время от продолжал смотреть вниз. Затем сказал:

— Возможно, я должен прыгнуть.

— Вверх-вниз от радости?

— Ты такой остроумный.

— Ты имеешь в виду — прыгнуть отсюда, с моста?

— По-моему, отличная идея.

— А по-моему — головоломная идея, — сказал я.

— Мудак, — отозвался Киркус.

— На твоем месте я бы этого делать не стал.

— На моем месте тебе бы пришлось.

— Ну еж твою медь. Если ты так ставишь вопрос…

Он рассмеялся, но смех прозвучал как-то тоскливо.

— Эдвард, Эдвард…

— Я чего-то о тебе не знаю?

— Никак нет.

— Никаких гнусных, смертельных болезней?

— Мое здоровье выше всех похвал.

— Не будет, если ты спрыгнешь с моста.

— Как всегда неуместно весел.

— Я не шучу, чувак. Это только с виду тут падать высоко. Пару костей сломаешь, но не убьешься.

— Полагаю, мы должны проверить, — с этими словами он перекинул ногу через парапет.

Я не стал хватать его, а только сказал:

— Я бы этого не делал.

Он перекинул вторую ногу и уселся, свесив ноги вниз, к ручью, и опершись руками на бетон по обе стороны от задницы.

— Если упадешь, — сказал я, — то реально пойдешь ко всем херам.

— Я уже пошел ко всем херам.

— Как бы там ни было…

— К тому же, я совершенно не хочу упасть.

— Вот это дельная мысль…

— Дельная, я не хочу упасть, я хочу спрыгнуть.

— Нет, не хочешь.

— Вот и поглядим. — С неожиданной для него ловкостью Киркус распрямился и встал в полный рост. Верхняя часть парапета была достаточно широка, чтобы на ней стоять, но мне бы этого делать не хотелось. При виде стоящего там Киркуса у меня слегка подвело живот. Он стоял почти прямо, лишь слегка согнув ноги в коленях, да расставив руки — для равновесия.

— Ладно, — сказал я. — Отлично. Теперь спускайся.

— Ты не веришь, что я прыгну?

— Верю. Спускайся, ладно?

— Зачем?

— Ты пугаешь меня.

— Тебе не все равно, прыгну ли я?

— Конечно не все равно. Давай же, Руди. Я не хочу, чтобы ты покалечился.

— Ты ничего не сделал, но уже покалечил меня.

— Это не… Я не намеренно. Это просто… ты порой реально раздражаешь, и бывает забавно задать тебе трепку. Но из-за такого не стоит прыгать с моста. Особенно с низкого моста.

— Сволочь.

— Прости, ладно? Просто спускайся. Говорю тебе, ты не хочешь прыгнуть. Я не хочу, чтобы ты прыгнул. Мы же друзья, разве нет?

— Если бы.

Откуда-то из-за Киркуса — откуда-то из-под Киркуса — раздалось несколько быстрых хлопков. Хриплый голос произнес:

— Давай-кась, сигай, голубок. Мы споймаем! — И еще два хлопка.

Киркус поглядел вниз и, взвизгнув «О Боже правый!», потерял равновесие. Он взмахнул руками, пытаясь не упасть.

Публика под ним — пять или шесть зрителей, судя по звукам — свистела, улюлюкала и хлопала в ладоши.

Я обхватил Киркуса за бедра и с силой рванул назад. Вновь завизжав, он рухнул.

На меня.

Его вес наваливался на меня, пока я не упал с поребрика на дорогу, а он не шмякнулся сверху. Моя спина треснулась о мостовую. Затем тюкнулась голова. Хрясь! Удар, казалось, сотряс мой мозг. Я увидел краткий, но ослепительный фейерверк.

Киркус откатился в сторону. Стоя четвереньках, он поглядел на мое лицо и ахнул:

— Ты в порядке?

Я застонал.

— О Боже правый.

— Жить буду, — пробормотал я.

— Что я с тобой сделал?

— Не бери в голову. Просто… помоги мне встать.

— Нет, нет, тебе нельзя двигаться. Я позвоню в скорую.

— Не надо. Я в порядке.

— У тебя может быть сотрясение мозга или…

Я потянулся и схватил его за руку. С силой.

— Просто помоги мне встать. Я буду в порядке. Но я до черта уверен, что не собираюсь… ждать здесь, пока ты… побежишь звонить в скорую. Не собираюсь позволить им заполучить меня.

— Они и впрямь кажутся довольно… неприятными.

— Нужно отсюда уматывать.

Он поднял голову и огляделся.

— Пожалуй, ты прав.

Выпустив его руку, я оттолкнулся от тротуара и приподнялся на локтях. Голова раскалывалась и казалась слишком тяжелой для шеи, но, похоже, не кровоточила. Во всяком случае, из-под волос и с затылка ничего не текло.

Я медленно повернул голову. Приближалась машина, но до нее, кажется, была еще пара кварталов. И никаких следов ватаги из-под моста.

Киркус присел сзади, подхватил меня за бока чуть ниже подмышек и помог мне сесть. Затем он поддерживал меня, пока я изо всех сил пытался встать на ноги.

— Спасибо, — сказал я.

Он продолжал сжимать меня.

— Можешь отпустить.

— Не упадешь?

— Нужно уйти с дороги.

Он двинулся сбоку, сжимая мое левое плечо. Я перешагнул поребрик и вышел на тротуар. Вытянув свободную руку, я потрогал затылок. Там взбухла солидная шишка. Тронув ее, я поморщился.

Машина была уже почти на мосту.

— Прокатиться или схорониться? — пробормотал я.

— Пардон?

— Ничего, — я тут же пожалел, что упомянул эту игру. Она принадлежала Кейси и мне, и я почувствовал себя подлецом, упомянув ее при Киркусе.

Машина приближалась. Свет фар заставил меня сощуриться. Я отвел взгляд. Вскоре машина проехала мимо. И покатила дальше.

Все еще цепляясь за мою руку, Киркус развернул меня к югу и повел за собой. Мы сделали несколько шагов, прежде чем я сообразил, что происходит.

— Эй, — сказал я. — Погодь.

Он не остановился, знай тянул меня за собой.

— Не в ту сторону, — сказал я.

— Я веду тебя домой.

— Нет. Хо-хо. Я не собираюсь возвращаться.

— Боюсь, придется, старина. Ты не в состоянии ходить куда-либо пешком, а уж тем более в какие-то пышечные у черта на рогах.

Я попытался выдернуть руку.

— Эдвард!

Вывернувшись от него, я зашагал на север. Конечно же, он поспешил за мной. Не оборачиваясь, я поднял руки и сказал:

— Не трогай меня.

— Прошу. Сейчас не время делать глупости.

Он потянулся к моей руке, но я ударил его по ладони.

— Не лезь ко мне!

Я пошел так быстро, как только мог, хотя каждый шаг отдавался болью в голове и шее.

Киркус держался за мной, отставая на пару шагов. Мы оставили мост позади, но я не сбавил ходу.

— Это безумие, — твердил он. — Нельзя тебе прогуливаться, как ни в чем ни бывало; ты ранен.

— Благодаря тебе, — напомнил я ему.

— Сам виноват. Надо было позволить мне прыгнуть.

— Ты не прыгал, а падал. И сейчас те ребята внизу уже развлекались бы с тобою на всю катушку.

Какое-то время мы не разговаривали. Киркус просто молча держался за мной, пока я шел на север. Через пару кварталов он сказал:

— Полагаю, я должен поблагодарить тебя.

— Не утруждайся.

Ускорив шаг, он нагнал меня и положил руку мне на спину.

— Ты спас мне жизнь, Эдди.

— Верней всего.

— И теперь ты ранен, и это моя вина.

— Похоже на то.

— Мне очень жаль.

— Эй, — сказал я, — все в порядке. — Ладно?

— Я обязан тебе жизнью.

— Ты ничего мне не обязан.

— Нет, обязан. Обязан. И не только потому, что ты спас меня, но и потому, что ты заботился о том, чтобы спасти меня. Заботился обо мне. Никто никогда не заботился обо мне раньше.

— Мне до лампочки.

Тихо рассмеявшись, он похлопал меня по спине.

— Не настолько, чтобы не протянуть руку помощи и оттащить меня от края пропасти.

— Забудь об этом, ладно?

— Я никогда об этом не забуду.

— Просто сделай мне одно одолжение, — сказал я.

— Что угодно.

— Не пытайся выкинуть такое снова. В следующий раз я позволю тебе упасть.

Он опять похлопал меня по спине.

— Ах, Эдуардо, ты такой суровый.

— Руки прочь, ладно?

Его ладонь прекратила похлопывания, но осталась лежать на моей спине.

— А как твоя голова?

— Не слишком.

— Мне поцеловать ее, чтобы все прошло?

— Нет.

Он хихикнул.

— Я вот думаю, что да.

— Мне правда не нужно это, Киркус.

— А что нужно, старина?

— Я не в том настроении, чтобы отбиваться от тебя.

— Так не отбивайся.

Развернувшись, я сбил его руку со своей спины.

— Просто прекрати! Хватит трогать меня! Прекрати заигрывать, или что ты там, черт возьми, делаешь. Мне посрать на это. Просто оставь меня, на хуй, в покое.

— О, Боже.

— Знаешь, что? — спросил я.

— Чувствую, что ты меня сейчас просветишь.

— У нас был бы хоть какой-то шанс стать друзьями, если бы ты перестал все время вести себя как пидор!

— О Боже. Разве мы оба не потеряли рассудок?

— Оставь уже меня в покое. Или домой. — Я повернулся и пошел прочь от него.

Он зашагал следом за мной.

Я бросил через плечо:

— Пошел прочь. С меня хватит тебя. Найди еще кого-нибудь, ему и надоедай.

— Ну ладно, — сказал он.

— Отлично.

Он встал на месте.

— Допустим, я разбужу Эйлин и буду надоедать ей.

Я остановился и повернулся к нему лицом.

— Не впутывай в это Эйлин.

— Ты, очевидно, хочешь не впутывать Эйлин в это… своеобразное маленькое приключение. Почему именно ты улизнул из квартиры сегодня ночью? Только не говори мне, что на поиски пончиков. Будь я даже достаточно легковерен, чтобы поверить в такую чушь, сомневаюсь, что так же решит Эйлин. Куда вероятнее, что она предположит самое худшее.

— Зря я не дал тебе упасть.

— А теперь не будь букой. Эйлин не нужно ничего знать. — Он с улыбкой подошел. Остановившись передо мной, положил руку мне на плечо. — Со мной твой секрет в полной безопасности. Плюнули и забыли?

— Шантаж, видно, твой образ жизни.

— Предпочитаю называть его «убеждением».

Бок о бок мы снова пошли на север.

— Разве ты не любишь осень? — спросил он через какое-то время. — Бодрящий свежий ветер, кружащие листья? Привкус дыма в воздухе?

— Осень восхитительна, — огрызнулся я.

— О, Боже. Да ты в ярости.

— Я хотел просто прогуляться.

— Знаю, знаю. И ты прогуливаешься.

— Это не то же самое.

— Это куда лучше, — сказал он. — У тебя есть я, в качестве товарищеской поддержки.

— Хочу я того или нет.

— Конечно, ты хочешь меня. Просто ты слишком плебей, чтобы признать это.

— О, точно.

— Запрети мне это, будь так добр. Мы оба знаем, что ты находишь меня соблазнительным. Глубоко внутри ты хочешь меня. Мысль о том, чтобы поцеловать меня, заставляет твое маленькое сердечко пускаться в пляс.

— Мысль о том, чтобы поцеловать тебя, заставляет меня блевать.

— Устроим эксперимент?

Мое сердце не пустилось в пляс, оно гулко заухало.

— Даже не думай, — предупредил я.

— Один безобидный поцелуй. Я знаю, тебе хочется.

— Нет.

Он столкнул меня с тротуара. Схватив меня за обе руки, он развернулся и прижал меня спиной к дереву.

— Свали.

— Тебе понравится. Я знаю.

— Нет.

— Да, — его лицо приблизилось к моему. — Да, — сказал он вновь.

Я отвернул лицо.

Задев губами мою щеку, он сказал:

— Один лишь поцелуй.

— Нет.

— Ты же хочешь, чтобы я ушел, не так ли? — прошептал он. — Я уйду, если ты поцелуешь меня. Я уйду и не пойду к Эйлин. Я вернусь в свою квартиру, и ты сможешь свободно встретиться со своей тайной страстью, и никто никогда не узнает о случившемся.

— У меня нет никакой тайной страсти.

— Лгунишка, лгунишка, горелые штанишки.

— И я не собираюсь целовать тебя.

— Боишься получить удовольствие?

— Едрить тебя в сраку.

— Непременно, раз тебе этого хочется. — Одной рукой он развернул мое лицо к себе и впился губами мне в рот. Я покрепче сомкнул губы. Он со стоном попытался затолкнуть внутрь язык. А затем я почувствовал, как его вторая рука трет мои джинсы спереди.

Мой кулак врезался в его солнечное сплетение. Он отлетел от меня, сложившись пополам. Спотыкаясь, он задом наперед пересек тротуар и грохнулся задницей на чей-то передний двор. Так и сидел там, скорчившись, держась за живот и хрипя.

— Вот тебе поцелуй, — сказал я. — Теперь пшел домой.

Он даже не поднял головы.

Я вытер губы тыльной стороной ладони, развернулся и бросился наутек. В конце квартала я обернулся. Он стоял на четвереньках на тротуаре, глядя мне вслед.

Я пересек улицу Феромонта, промчался вдоль соседней улицы и свернул налево на ближайшем углу. От пробежки голова разболелась еще сильнее, и боль теперь пульсировала в висках. Вдобавок, я понимал, что бросаюсь в глаза. Когда люди совершают спортивную пробежку, они надевают соответствующую одежду: шорты, майки или спортивные костюмы, но никак не джинсы и замшевую рубаху.

В более поздний час было не столь уж важно, во что я одет; вокруг все равно нет почти никого, кто мог бы меня увидеть. Но сейчас большинство взрослых еще не легли. Кроме того, был вечер пятницы, и многие, вероятно, собрались в кино или навестить друзей. Почти во всех домах горел свет. Через витражные окна я видел людей в гостиных. Одни читали или смотрели телевизор. Другие, похоже, устраивали вечеринки.

Впрочем, едва ли многие из них видели мое бегство. Тем не менее, я несомненно замечал людей и на улице. Казалось, они повсюду: шагали к машинам или от них; бродили, поодиночке или парочками; выгуливали на поводках собак; шли пешком или совершали пробежку — в правильной одежде, разумеется; стояли возле своих домов и дымили сигаретами; вели легковые автомобили, фургоны, внедорожники и пикапы.

Мне пришло в голову, что мимо может проехать Рэнди и узнать меня, но эта мысль не слишком тревожила. Во-первых, голова саднила так, что я не мог тревожиться вообще ни о чем. А во-вторых, меня больше пугала мысль о том, чтобы попасться на глаза Киркусу.

Должно быть, он станет меня преследовать. Может, я и оторвался от него, но рассчитывать на это не стоило. Нужно было скрыться из виду. Найти местечко, чтобы спрятаться, отдохнуть, переждать. Дать Киркусу время, чтобы он сдался и пошел домой.

Я перестал бежать. Я задыхался и обливался потом, но теперь хоть голова болела не так ужасно.

Если б хоть ненадолго прилечь…

Но где?

Через несколько часов почти везде погаснет свет. Большинство людей разойдется по кроватям. В спасительной темноте я мог бы присесть на корточки и отдохнуть, не выдавая себя. Сейчас же ночь казалась живой и ужасно людной.

Нужно куда-нибудь пойти, подумал я.

Если б только я знал, где найти Кейси. Еще рано, она может быть где угодно.

Очевидно, она у себя дома, подумал я. Если он у нее есть.

Я понятия не имел, где он находится и находится ли где-то вообще.

Должна же она где-то жить.

Не бери в голову, сказал я себе. Я найду ее позже. В обычное время. Надеюсь. А сейчас мне нужно место, где можно было бы спрятаться и передохнуть.

Дом Марианны?

Вторая кровать в ее комнате была замечательной. Но в этот час ее родители, скорее всего, еще не спят. Марианна могла бы меня принять, но ее родичи уж точно не примут.

Как насчет парка через дорогу от ее дома? Я мог бы пойти на детскую площадку и полежать там на травке.

Я вспомнил, как Кейси лежала на траве после прыжка с качелей.

Приятно оказаться там, где мы были вместе.

Но тут я вспомнил детину, спрыгнувшего с решетки и гнавшегося за нами. От одной мысли о нем у меня волосы встали дыбом. Голова еще сильней разболелась.

Про парк придется забыть.

Я задался вопросом, а не впустила ли бы меня женщина, распивавшая текилу в доме по улице Франклина. Я мог бы позвонить ей в дверь, пояснить, что я друг Кейси, и что мне нужно место, чтобы немножко передохнуть.

Ни в коем случае.

Во-первых, у меня кишка тонка. Во-вторых, дверь может открыть не только она одна. В-третьих, я так и не понял, в каких отношениях — если они вообще были — она находилась с Кейси. Вряд ли там что-то было, скорее всего, она даже не знала о визитах Кейси в ее дом.

Она должна знать. Дважды я видел Кейси, входящей в ее дом и выходящей из него.

Я двинулся в том направлении.

Не то чтобы я намеревался позвонить в дверь или попытаться войти. Но если я начну поиски Кейси именно оттуда, то почему бы не прийти туда заранее? Укрыться там ничем не хуже, чем где-либо еще. Скажем, на заднем дворе, или за соседним домом, или через дорогу.

Казалось бы, отличная идея.

Хотя дотуда было еще далеко. Смогу ли я столько пройти, не наткнувшись на Киркуса? И с затекшей шеей и пульсирующей болью головой?

Вот принять бы обезболивающее и прилечь ненадолго!

Без сомнения, Кейси поможет мне разжиться аспирином.

Через несколько часов.

Чертова уйма часов. Внезапно я понял, что могу вернуться к себе в квартиру, принять немного аспирина, полежать немножко и вернуться на улицу как раз вовремя, чтобы начать поиски.

Были только две проблемы: Киркус и Эйлин. Киркус мог перехватить меня. А Эйлин, возможно, уже проснулась. Или может проснуться раньше, чем я снова уйду.

Лучше терпеть головную боль, чем рисковать ночью с Кейси.

Пару минут спустя, морщась и потирая шею, я заметил дом — и понял, что там нигде нет света. Все окна темны, как и крыльцо.

На подъездной дорожке не стояла машина. Тротуар перед домом также пустовал.

По всей видимости, в доме никого нет.

В моем воображении возникла аптечка, наполненная обезболивающим. И спальня с двуспальной кроватью.

Если дома никого…

И думать забудь, сказал я себе.

Кейси бы это сделала.

К тому времени, как я достиг крыльца, я был так напуган, что сердце рвалось из груди, а голова, судя по ощущениям, готова была взорваться.

Вокруг коврика у двери валялись флаеры и брошюры. Они выглядели так, будто копились несколько дней, а может, и того больше.

Дома никого.

Чтобы окончательно удостовериться, я нажал на кнопку звонка. Изнутри донесся слабый звук.

И больше ничего.

Я позвонил снова, подождал еще, затем протянул руку и нашарил ручку сетчатой двери. Я повернул ее, и дверь распахнулась мне навстречу. Напрягшись всем телом, я потянулся к ручке входной двери.

Что, подумалось мне, если дверь изнутри откроет Кейси? Выйдет и скажет: «Домашний инспектор».

Вспомнив об этом, я не сдержал улыбки.

Нет, Кейси отсюда не выйдет. Дверь оказалась заперта.

Ладненько, подумал я. Ничего не попишешь. Мне так сильно хотелось кровати и аспирина, что, будь дверь открыта, я мог бы войти, но, уж конечно, не вломиться.

Если открыть ключом, вдруг подумал я, будет уже не совсем взлом.

Это если найду его.

Я не обнаружил ключа под ковриком.

Я нашел его на узком выступе над дверью.

Как кто-то может запирать дом и после этого оставлять рядом с входной дверью ключ — сие мне непостижимо. Тем не менее, некоторые так делают. Возможно, они панически боятся потерять ключи и не суметь попасть в дом. Кто знает? Люди совершают множество глупостей и чудачеств.

Дрожащей рукой я вставил ключ в замок и повернул его. Задвижка щелкнула — очень громко. Я вздрогнул. Подождал, прислушиваясь. Ни из дома, ни откуда-нибудь поблизости не донеслось ни единого звука. Слышалось лишь мое учащенное дыхание и стук моего сердца. Тогда я проскользнул в открытую дверь и затворил ее за собой.

Темнота.

Дома никого нет, напомнил я себе. Я могу войти, поискать аптечку и помочь себе парой таблеток аспирина.

Невелико преступление.

Принять аспирин. К черту идею полежать, просто принять аспирин и поскорее убраться, пока кто-нибудь не пришел домой. Туда и обратно — дело двух-трех минут.

Но я не мог пошевелиться. Так и стоял, как вкопанный, таращась в темноту.

Сделай это, сказал я себе. Не будь трусишкой. Никого здесь нет.

А если кто-нибудь вернется?

Я наверняка уложусь в две минуты.

Я не могу. Это неправильно.

Не так уж неправильно. Будь на моем месте Кейси, она бы уже ушла.

Как бы там ни было, лучше не думать об этом здесь, на пороге. Кто-нибудь придет и увидит меня.

От напряжения бедная моя головушка разболелась еще больше.

Мне необходимо немного аспирина!

Я представил, как Кейси улыбается мне, качая головой и говоря: «Ты мог бы уже обернуться туда и обратно за то время, что стоишь здесь и переживаешь».

Я вошел в дом, закрыл дверь, замер, прислушался. Стояла тишина, если не считать гула электросчетчика и тихого пощелкивания, вероятно, исходившего от часов.

Здесь было теплее, чем снаружи. Куда теплее.

Очевидно, перед уходом хозяева забыли выключить термостат.

Или здесь кто-то есть.

От этой мысли голова заболела еще сильнее.

Здесь никого нет, убеждал я себя.

Я вытащил из кармана фонарик, но включать не стал. Даже если дома никого нет, кто-нибудь мог увидеть свет с улицы.

Но я сжал его в руке — на всякий случай — и медленно двинулся через дом. Из-за тусклого света, пробивавшегося в окна, я вполне хорошо различал общие очертания предметов, чтобы не врезаться в мебель. И достаточно хорошо, чтобы находить дверные проемы.

Я пробирался через гостиную. Тут и там светились во тьме огоньки — телевизора, кабельной приставки, видеомагнитофона. Ярко-зеленые цифры у самого пола показывали 9.20.

А если у них сигнализация?

Боль вновь пронзила голову.

Половина людей в городе даже не запирает дверей. Шансы, что кто-нибудь из них ставит сигнализацию…

Сделал свое дело — и уходи!

Добравшись до задней части гостиной, я поспешил в черный прямоугольник дверного проема. Оказавшись практически в кромешной темноте, я повернул головку своего фонарика — и оттуда вырвался яркий, узкий луч. Я стоял в коридоре, по обе стороны которого тянулись двери. На стенах висели портреты в рамках.

Ближайший маячил возле моего лица. Я глянул на него — и увидел омерзительную рожу. На какое-то мгновение я даже усомнился, что это просто портрет. Охнув, я шарахнулся в сторону, и только потом нашел его лучом фонарика.

Всклокоченный красный лохматый парик, огроменный багровый носяра, размалеванная белилами кожа и ярко-алая улыбка. Лицо клоуна. Вид у него был совершенно безумный.

Я поспешил дальше, мельком заметив другую картину с клоуном, а затем выхватил фонариком дверной проем и обнаружил, что это уборная. Нырнув внутрь, я прикрыл дверь.

И ощутил — вот глупость — что закрыв ее, будто удерживаю клоунов снаружи.

Дрожа, я отошел от двери, повернулся и обвел уборную фонариком: унитаз, дверь душевой кабинки, счетчики и зеркало над раковиной. Зеркало отражало луч света и мое изможденное лицо. Оно покачнулось на шарнирах, когда я потянул его за одну сторону зеркала и открыл дверцу.

За зеркалом обнаружилась аптечка. На полке выстроились лекарства, в том числе «Тайленол» и экстра-мощный «Буфферин».

Я схватил «Буфферин», отодрал крышку с защитой от детей и вытряхнул на трясущуюся ладонь пару таблеток.

Сжимая их, я закрутил пластмассовый бутылек и вернул обратно на полку. Захлопнув аптечку, я включил холодную воду.

Что, если кто-нибудь это услышит?

Дома никого нет, вновь сказал я себе. Никого, кроме меня.

(И этих чертовых клоунов.)

Я закинул таблетки в рот. Склонился над краном. Набрал в рот воды — и проглотил их.

Когда они прошли, я выпил еще воды. Потом закрыл кран, вытер руки о джинсы, вытер рукавом рот и выдохнул. Все еще дрожа от страха, я все же гордился собой.

А теперь поскорее сматывайся.

Отвернувшись от раковины, я понял, что мне необходимо отлить.

Не так уж и срочно, сказал я себе. Потерпи, сходишь попозже.

Я в уборной, ради всего святого.

В доме Марианны мне хотелось сильнее, но я же отказался.

Тут другое дело. В том доме были люди.

Я шагнул к унитазу, поднял крышку и стульчак. Внутри было довольно чисто. Зажав фонарик в зубах, я расстегнул ширинку, вытащил дружка и приступил к делу. В гробовой тишине струя журчала чертовски громко. Как у Кейси прошлой ночью.

А если кто-нибудь слышит?

Хватит. Ты что, пытаешься себя напугать?

Закончив и застегнув ширинку, я решил смыть за собой. Я был уверен, что тем самым наделаю много шума. Но я уже наделал немало шума, так с чего волноваться о еще одном? К тому же, не смыть было бы хамством.

Я хотел оставить дом точно таким же, как до моего вторжения — минус две таблетки «Буфферина».

Поэтому я нажал на рычаг. Хлынул поток воды и промыл туалет.

Время вышло!

Я вынул фонарик изо рта. Сжимая его в левой руке, правой открыл дверь уборной. Шагнув наружу, огляделся по сторонам. Справа от меня находились двери в гостиную, прихожую и на улицу. Слева — коридор продолжался где-то еще на двадцать футов или около того. Тут было еще больше дверных проемов. И еще больше деревянных картинных рам на стенах.

Неужели в каждой рамке — портрет клоуна?

Посмотри, и увидишь.

Ой, ну конечно.

Однако искушение было велико. И будоражила идея о том, чтобы не улепетывать из дома.

Я уже внутри, сказал я себе. И дела свои уже уладил. Могу уйти, когда пожелаю. Почему бы не осмотреть это место за минуту или две?

По крайней мере, проверить остальные картины, подумал я. Поглядеть, на всех ли клоуны. Я могу рассказать об этом Кейси. Я могу написать об этом.

(Что за хмырь будет коллекционировать картины с клоунами? Разве что сам клоун. Или цирковой фанат. Или фанат Джона Уэйна Гейси.[21])

Стук сердца отдавался новыми волнами боли в голове; я повернул налево и тихо двинулся по коридору. Каждый раз, подходя к картине, я светил на нее. И каждый раз на ней был изображен очередной клоун. И все они выглядели слегка спятившими.

Опасаясь шуметь, я не делал попыток открыть ни одну из закрытых дверей, мимо которых проходил. Но две двери уже были распахнуты настежь.

Я шагнул в первую из них, осветив все вокруг фонариком — и очутился в однокомнатном музее, целиком посвященном клоунам. В одном углу застыл манекен в полный рост, в полноценном клоунском костюме и гриме. Вдоль стен стояли застекленные ящики, демонстрировавшие кукольных клоунов, цирковые афиши, старые газетные вырезки и предметы клоунской экипировки — всевозможные парики, красные носы, огромные ботинки и шаровары. Я быстро прошелся между ними и осветил все ящики фонариком, возбужденный столь необычным открытием.

Большинство газетных вырезов, побуревших от времени, рассказывали о Клементе О`Туле, который изображал клоуна по кличке Солнечный Мальчик. Ни один из портретов в коридоре не изображал Солнечного Мальчика. Это был высокий, толстый клоун. В своих соломенной шляпе и мешковатых штанах на подтяжках он напоминал Тома Сойера-переростка. Но у него был как у всех — огромный и красный, но на его белом лице были нарисованы желтые линии, разбегавшиеся от глаз и рта — солнечные лучи, решил я.

Даты на вырезках охватывали период с 1950-х по 1980-е. Не смея задерживаться, чтобы их прочесть, я лишь бегло проглядел некоторые заголовки и даты. Клемент, очевидно, был настоящей звездой. Но в 1988 году он чуть было не погиб в загоревшемся цирковом шатре. Он выжил после ожогов, но был ужасно изуродован, и Солнечный Мальчик больше никогда не появлялся под куполом цирка в другом воплощении.

Клементу сейчас должно быть не меньше семидесяти, подумал я. Если он все еще жив.

Готовый уже двинуться дальше, я направил луч фонарика на манекен в углу. Он был одет и загримирован в точности как Солнечный Мальчик Клемент.

Кто-то ухлопал на него кучу времени и стараний.

Солнечный Мальчик выглядел прекрасно — хоть сейчас в музей восковых фигур — за исключением лица. Часть воска, видимо, расплавилась, вскипела пузырями, растеклась и застыла в новой, причудливой форме.

Слишком здесь жарко, подумал я. Досада. На расстоянии не так заметно, но вблизи…

А вблизи глаза манекена казались налитыми кровью глазами древнего старика.

Мурашки поползли по моей спине. Не сводя фонарика с манекена, я попятился к двери. Мне хотелось повернуться и побежать, но я боялся оторвать от него взгляд.

Не будь смешным. Это всего лишь кукла. Очень правдоподобная кукла.

В коридоре я отвел луч в сторону и поспешил прочь.

Довольно с меня этого места.

Я уже почти достиг гостиной, когда слабый, пронзительный голос — дряхлый, старческий голос — задребезжал в коридоре у меня за спиной. Он тихо напевал:

— Ах, Мальчик Солнечный, зовет труба в дорогу… в леса и долы, где ручьи журчат…[22]

Я стрелой пронесся через весь дом, стараясь не врезаться в мебель и стены. Оказавшись снаружи, я соскочил с крыльца, одним махом пересек улицу и продолжал бежать. Я забежал за угол, пересек другую улицу, снова завернул за угол, побежал дальше и, наконец, очутившись среди прилично выглядящих домов, наткнулся на двухэтажный дом с освещенным крыльцом, но темными окнами.

Территория вокруг была огорожена забором, но ворота не были заперты. Я спокойно вошел. Затем прокрался вокруг дома. За ним я нашел плавательный бассейн.

Он не был освещен. Ни со двора, ни из заднего окна дома.

В патио были гриль для барбекю, стеклянный столик в окружении железных стульев, парочка алюминиевых стульев для патио, а также шезлонг с маленьким столиком возле него. На столике стоял бокал для коктейлей. Я взял его в руки. Он был изготовлен из прочного пластика, и на дне оставалось немного жидкости. Вероятно, от растаявших кубиков льда. Должно быть, чуть раньше здесь кто-то наслаждался коктейлем.

А искупнулся ли он или она? Денек был хороший, солнечный, теплый для октября.

Наклонившись, я провел рукой по пластиковому покрытию шезлонга. Он был гладким, прохладным и сухим. Покрытие прогнулось под моим весом, когда я сел. Опустив спинку, я лег.

В небесах, озаренные луной, плыли бледные клочья облаков. Ночной ветер нес запах горящего дерева из дымоходов.

Это чудесно, подумал я.

Сложив руки на пузе, я закрыл глаза.

Ветер холодил мне лицо, но в джинсах и плотной, мягкой рубашке мне было уютно.

Напряжение и боль стали ослабевать.

Как чудесно, подумал я. Теперь главное — чтоб меня здесь не застукали.

С моей удачей из бассейна может вылезти и приковылять ко мне старый иссохший зомби.

Что вообще с этим городом? Всюду, куда бы я не пошел — страхолюдины и психи.

Не везде, сказал я себе. Не забывай о Кейси. Не страхолюдина и не психичка. И Марианна довольно мила. Да и любительница текилы ничего так.

Как насчет того, чтобы кто-нибудь из них вылез из бассейна?

А кто именно?

Я уже представил себе бортик бассейна, кого-то, выныривающего из воды и взбирающегося наверх. Любительница текилы, стройная и прекрасная в лунном свете. Ее волосы не были мокрыми, а вот ночная сорочка была. Бледное платьице льнуло к телу и заканчивалось высоко на бедрах. Она направилась ко мне медленными, грациозными шагами. Правда, по пути она превратилась в Кейси.

Вот и хорошо, подумал я. Любительница текилы ведь мне не знакома.

Кейси была одета в джинсы и мешковатую толстовку. Я попытался представить ее в мокрой, облегающей ночнушке, демонстрирующей все, что только можно, но не вышло. Тем не менее, все равно она выглядела отлично.

Она присела рядом со мной и, протянув руку, погладила мою макушку. Ты кошмарно треснулся чайником, Чаки.

Это Киркус сделал.

Я поцелую, и все пройдет.

К сожалению, шишка была на затылке. Я перевернусь, сказал я. Но не двинулся. Пусть я и хотел, чтобы Кейси поцеловала шишку, на спине мне было очень комфортно.

Перевернусь чуть позже, подумал я.

В следующий раз надумав перевернуться, я ощутил себя спокойным, отдохнувшим и ожившим. Открыл глаза. По небу неслись несколько бледных рваных облаков. Полная луна сияла в зените. Очевидно, я уснул.

Затылок побаливал, но изнутри моя башка чувствовала себя вполне неплохо. Видимо, дремота дала аспирину время сделать свое дело.

Подняв левую руку к лицу, я нажал подсветку часов. Десять минут двенадцатого.

Неплохо!

Осторожно приподняв голову, я медленно сел. Затем поднялся на ноги, и все еще чувствовал себя нормально.

Превосходно.

Я огляделся по сторонам. Огни были потушены, как и раньше.

Моя счастливая ночь, подумал я.

Ага, точно. Счастливая, если не считать Солнечного Мальчика, или гадов под мостом, или падения Киркуса на меня, или удара головой о мостовую.

Ничего, подумал я. Дальше будет только хорошее.

Да ну?

Будем надеяться. Будем надеяться, что я отвязался от Киркуса на всю ночь, будем надеяться, что у меня не возникнет проблем с поиском Кейси. Вот и все, чего я хочу. Мне, на самом деле, многого-то и не надо. Кейси и никакого Киркуса.

Я обошел дом, вышел через ворота и остановился на углу лужайки. Местность не выглядела знакомой. Было темнее, чем когда я пришел. Какое-то время я не видел ни одной машины. Затем прошли сразу две, одна за другой, и покатили дальше.

Пятнадцать минут двенадцатого, вечер пятницы. Большинство людей уже в постели. Кто-то идет домой с кино и вечеринок. А кто-то просто болтается по улицам.

И где же мой старый дружище Киркус? Вернулся в свою квартиру? Или же вернулся, но в мою, и сейчас будит Эйлин, чтобы она могла в полной мере оценить мое исчезновение?

Если он сделал это!..

А то, Боже упаси, вернулся на чертов мост и спрыгнул. Вот была бы жалость!

При мысли об этом я ощутил укол совести.

Он не хотел, сказал я себе. Он и не собирался прыгать, он влез на парапет лишь ради драмы. Не будь там меня, он бы и забираться не стал.

Наверное, внимание мое хотел привлечь.

Ну, он его получил, все путем.

Внезапно я вспомнил касания его рук, открытого рта. От этого меня слегка замутило — такое чувство бывает, когда ненароком наступишь на дохлого птенца.

Я вытер рукавом губы и тронулся в путь. На тротуаре я повернул налево и направился в конец квартала.

Вот так стараешься стать человеку другом, подумал я, а он с тобой вон как.

— А чего ты ждал? — пробормотал я вслух.

Дойдя до угла, я поглядел на уличные указатели. Оливовая и Конуэй? Я никогда не слышал ни об одной из них.

Где я, черт возьми?

Убегая от Киркуса, я сосредоточился (насколько мог в таком состоянии) на поворотах и на том, чтобы от него оторваться. И совершенно не обращал внимания на то, где нахожусь. Так же, как не следил, куда бегу, унося ноги из дома Солнечного Мальчика.

Не бери в голову, сказал я себе. Вовсе я не потерялся, просто ненадолго сбился с пути. Волноваться нет причины.

Очевидно, я находился где-то к северу от Феромонтова моста. По крайней мере, такое у меня сложилось впечатление. Отшвырнув Киркуса, я, в основном, двигался на северо-восток… вроде бы.

Я знал, где хотел бы быть… возле дома любительницы текилы на улице Франклина, чтобы начать слежку за Кейси.

Так куда же дальше?

Дальше на север, наверное.

Но где сейчас север?

Стоя на углу, я совершил полный оборот. Поглядел в обе стороны. Увидел фонари, припаркованные машины, деревья и дома. И ничего, что могло бы послужить ориентиром.

Потрясающе.

Все в порядке, сказал я себе. У меня еще достаточно времени.

Выбери направление, любое направление. Не имеет значения. Каким бы путем я не пошел, скоро выйду на знакомую улицу. Тогда я и определю маршрут.

Я повернулся направо и быстро пошел. Чем быстрее я иду, тем быстрее найду улицу, которую знаю, и тем быстрее смогу успокоиться.

Я себя неважно чувствовал, не зная, где я. От этого меня мучило неприятное ощущение, что я забрел в Сумеречную Зону.

Мне почти казалось, что из-за дерева вот-вот шагнет Род Серлинг.

Предлагаем вашему вниманию… Эдварда Логана… Одной чудесной октябрьской ночью он вышел на поиски своей истиной любви, но вместо этого обнаружил, что улицы не всегда ведут туда, куда хочешь, и что любовь не всегда может найти путь, особенно на территории с неустановленными границами, который мы называем…

В мои мысли ворвался звук двигателя. Я обернулся. Фары. Быстро приближаются.

Прокатиться или схорониться?

Слишком поздно, чтобы хорониться.

Так что я неподвижно стоял на тротуаре и глядел, как фары становятся все больше и ярче.

Пикап.

Он помчался дальше.

Когда он пронесся мимо меня, я разглядел, что пикап невелик и бледной расцветки. Водителя различить не смог, зато на пару секунд узрел пассажирку.

Ее голова свешивалась, будто она спала. Ее мотало в такт движению пикапа. Как и ее плечи. Наверное, она упала бы, если бы не ремень безопасности.

Поскольку голова ее повисла, большая часть лица была окутана волосами.

Мне показалось, что она одета в темную, не слишком скромную одежду с большим вырезом. Он был открыт очень широко, демонстрируя оголенную кожу и немалую часть левой груди.

Эйлин?

В пикапе Рэнди?

К тому времени, как я отошел от шока достаточно, чтобы броситься в погоню, пикап был уже, наверное, в пятидесяти футах. Я получил несколько секунд форы, когда он задержался на светофоре в конце квартала.

Затем он сорвался с места и оставил меня далеко позади.

Несмотря на то, что я держался за пикапом, он вскоре оказался на квартал впереди меня. Затем на два. Затем он повернул налево. Когда я добрался до этого поворота, его уже и след простыл.

Изнуренный, со вновь разболевшейся головой, я прекратил бег. Прислонившись спиной к дереву, попытался отдышаться. И обсудить сам с собой то, что видел.

Может, это была не Эйлин. Я не слишком хорошо разглядел лицо пассажирки — только мельком, в тусклом свете и закрытое волосами. Возможно, это была незнакомка, лишь слегка похожая на Эйлин.

И одетая в ее платье?

Не обязательно это платье Эйлин, сказал я себе. Очевидно, оно похожее (такое же, кому я голову морочу?) на платье Эйлин. Может, оно показалось мне знакомым из-за вывалившейся груди? И было ли оно вообще зеленым?

И пикап тоже не обязательно принадлежал Рэнди. С виду похож, но по городу рассекает уйма светлых пикапов. И я даже мельком не видел водителя.

Те, кого я видел — скорее всего, местная парочка, незнакомая мне, парень и его девчонка, направляющиеся домой с какой-нибудь встречи: танцев, званого ужина, может, даже свадьбы.

Ага, как же.

Это была Эйлин, все так. Спящая или без сознания (мертвая?) на пассажирском сидении пикапа Рэнди. Так или иначе, но он нашел и схватил ее, и теперь куда-то везет.

«У меня на нее особые планы», — сказал он мне в пышечной.

«Ты хочешь куда-нибудь с ней пойти?»

«Я хочу куда-нибудь ей ВОЙТИ».

Он куда-то везет ее, чтобы исполнить свое намерение, понял я. В какое-нибудь местечко поукромнее, где он сможет в нее войти. Задать ей жару.

А может, она все еще в моей квартире, спит на моей кровати.

Призрачный шанс.

Это могла быть она, сказал я себе. А может, на самом деле это и не Эйлин была в пикапе.

Это была она.

Но я не мог знать наверняка.

Позвони. Найди телефон и позвони. Если она ответит…

…она не ответит…

…все в порядке.

В ближайшей пышечной «Данди» мог быть платный телефон. Я не мог вспомнить, далеко ли до нее, но попытка не пытка.

Если я смогу найти дорогу туда.

Я остановился на углу, возле указателя, но еще не проверил его.

Будем надеяться.

Поглядел на указатель. Оливовая и Франклина.

Франклина!

К своему удивлению, я, должно быть, пересек Пограничную, даже не зная об этом.

Я окинул взглядом улицу Франклина. Дома казались смутно знакомыми. Вернее всего, я находился к югу от дома любительницы текилы.

Север должен быть слева… в том же направлении уехал Рэнди.

Он повез Эйлин куда-то на север.

Пустившись в путь по улице Франклина, я понял, что конечная цель Рэнди может находиться где-то поблизости. Он мог продолжать рулить или свернуть на другую дорогу, но мог и остановиться где-нибудь на тротуаре Франклина… или свернуть на подъездную дорожку. Так что я сбавил шаг и глядел в оба, стараясь высмотреть его пикап.

Также я высматривал дом любительницы текилы. И Кейси.

Кейси достала бы мне телефон, подумал я. Зашла бы, верно, в ближайший темный дом… или, скажем, в дом «друга», вроде Марианны или любительницы текилы.

Теперь, когда мне действительно нужна Кейси, я, скорее всего, так и не сумею ее найти.

Что ж, идем в пышечную «Данди». Через некоторое время я достигну дома любительницы текилы, он будет немногим дальше Долинной. Вернувшись на Долинную, перейду на Пограничную, и вот я уже в пышечной.

А толку-то, подумалось мне. Эйлин не ответит на телефонный звонок.

Может и ответить.

Она действительно может, убеждал я себя. Заковыристая штука — сознание. Порой оно показывает тебе то, что ты ожидаешь увидеть, а не то, что действительно находится перед глазами. Может быть, девушка в пикапе вовсе и непохожа на Эйлин. Декольте ее платья могло оказаться, например, V-образным узором на свитере.

Возможно.

Остановившись на углу, я посмотрел в обе стороны. Движения не было. Никаких следов пикапа Рэнди, припаркованного на тротуаре по обеим сторонам или на ближайших дорожках. Куда хватало глаз — ни одного пешехода.

Я поспешил через дорогу.

Крыльцо и окна встречного дома были темными.

Зачем идти до «Данди»?

Я представил себя пробирающимся в ближайший дом, крадущимся во тьме, ищущим телефон…

— Ни единого шанса, — пробормотал я и продолжил идти.

А если я не смогу найти платный телефон?

Должен быть один возле Долинной и Пограничной.

Не должен быть. А если и есть, он может быть сломан.

Не собираюсь я лезть в еще один как бы пустой дом! Ни этой ночью, ни когда-либо еще!

(Не в одиночку, во всяком случае.)

Когда я достиг следующего угла, показался дом любительницы текилы. Я с трудом отвел от него взгляд и огляделся в поисках Кейси или пикапа Рэнди. Ни его, ни ее. Я пересек перекресток.

Шагая по улице Франклина к дому любительницы текилы, я продолжал двигаться на север. Медленно.

Через какое-то время я увидел кухонное окно. Оно было темным. Но на крыльце горел свет. Свет также пробивался сквозь шторы большого окна на фасаде.

Она — они — очевидно еще не ложились.

Я снова поглядел на часы. Без двенадцати полночь.

Вместо того, чтобы идти к пышечной, почему бы не спрятаться здесь и не подождать, пока покажется Кейси?

На это может уйти несколько часов.

А если она здесь, в доме, прямо сейчас?

Даже если ее там нет, есть, вероятно, сама любительница текилы. Может, она позволит мне воспользоваться ее телефоном.

Я вышел на проезжую часть, убедился, что движения нет, и перешел на другую сторону улицы Франклина.

Во рту пересохло. Сердце глухо стучало. В голове запульсировала новая боль.

Я не могу, подумал я.

Конечно могу. Почему нет?

Я взобрался на ступеньки крыльца.

Я совсем потерял разум. От удара, видать, все мозги растряслись.

Стоя на коврике, я нажал кнопку звонка. Из дома донесся перезвон колокольчиков. У меня возникло сильное желание убежать.

Что я скажу?

Понятия не имею.

По ту сторону сетчатой двери, приоткрылась на несколько дюймов входная дверь, выпустив полоску света. Где-то на уровне моей шеи натянулась защитная цепочка. Затем в проеме возникло лицо.

Лицо любительницы текилы.

Она оказалась симпатичнее, чем я ее помнил. И моложе.

Ее большие голубые глаза уставились на меня.

— Да? — спросила она. В ее голосе я не услышал ни испуга, ни злости — только легкое недоумение.

— Меня зовут Эд, — сказал я. — Мне очень жаль вас беспокоить, но у меня возникла кое-какая проблема, и мне бы хотелось узнать, нельзя ли воспользоваться вашим телефоном.

Сощурив глаза, она склонила голову набок и, казалось, раздумывала над моим предложением.

— Я знаю, что уже почти полночь, — сказал я, — но это вроде как чрезвычайная ситуация.

— Как ваше имя? — спросила она.

— Эд, — повторил я.

— Эд Логан?

Ошеломленный, я смог только вытаращиться на нее.

Она захлопнула входную дверь. Через мгновение та широко распахнулась. Она протянула руку, толчком открыла сетчатую дверь и сказала:

— Входи, Эд.

Неужели она меня знает? Не может быть.

Когда я вошел в дом, она отступила в прихожую. Я увидел, что она босиком, одета в коричневые вельветовые штаны и белую рубашку с длинными рукавами. Блузка была не заправлена и застегнута не на все пуговицы.

Закрыв дверь, она протянула мне ладонь.

— Я Лоис, — сказала она.

— Привет, Лоис, — я пожал ей руку. Она была теплой и гладкой. Мне с трудом верилось, что я жму руку женщине, за которой шпионил. И она знала мое имя!

— Ты в порядке? — спросила она.

— Ты знаешь, кто я?

— Полагаю, у нас есть общий друг, — ответила она. — С ней все хорошо, так ведь?

— Насколько я знаю. Я этой ночью ее не видел. Я пришел сюда лишь потому, что свет был включен, а мне действительно нужно позвонить.

Поверила она мне или нет, но она сказала:

— Сюда, — и повернулась.

Я последовал за ней в гостиную. Там никого не было; не работал телевизор, не играло никакой музыки. В этой тишине я мог слышать наши шаги по ковру. Подол рубашки прикрывал зад Лоис.

Она дошла до столика возле дивана, взяла с него беспроводной телефон, развернулась и протянула мне со словами:

— Вот.

— Спасибо.

Пока я набирал номер, Лоис вышла из комнаты — очевидно, чтобы оставить меня одного. С ее стороны это было весьма доверчиво.

На столике лежала открытая книга, обложкой вверх, наверное, чтобы не потерять страницу. Должно быть, она читала ее, когда я позвонил в дверь. Это оказался «Свет в августе» Фолкнера.

После нескольких гудков включился мой автоответчик. Мой собственный голос сказал мне:

— Это Эд. Прямо сейчас меня нет на месте. Пожалуйста, оставьте свои имя и номер после гудка, — затем пошел звуковой сигнал.

— Эйлин? — спросил я, — Ты там? Это я. Это Эд. Если ты там, мне нужно с тобой поговорить. — Я подождал несколько секунд, а затем сказал: — Эйлин? Ты там? Это действительно важно. Мне обязательно нужно поговорить с тобой. Пожалуйста, возьми трубку, если ты там.

Подождав еще некоторое время, я вернул телефон Лоис на место.

Плохо дело, думал я. Действительно плохо. Это не кто-то другой был в пикапе, это точно Эйлин.

Уж конечно. Так уж и обязательно Эйлин.

Но если бы она ответила на звонок…

Впрочем, я и так не слишком на это рассчитывал.

Лоис вернулась в комнату:

— Все в порядке?

— Честно говоря, нет. Но спасибо, что позволили мне воспользоваться телефоном.

— Я могу еще что-нибудь сделать?

Я вздохнул.

— Не знаю. — Мне было сложно собраться.

— Вид у тебя побитый. Почему бы тебе не присесть и не расслабиться? Хочешь немного кофе? Или выпить?

— Не думаю, что хочу чего-нибудь. — Я присел на диван и откинулся на спинку. Ощущение было приятным.

Лоис села возле меня. Повернувшись, закинула ногу на ногу и положила руку на спинку дивана. Когда она села, рубашка обтянула ее левую грудь. Ту самую, которую я видел оголенной во вторник ночью.

Я покраснел, и знал это.

— Ты выглядишь очень расстроенным, — сказала Лоис.

Не зная, что сказать, я просто кивнул.

— Я помогу тебе, чем смогу, — продолжила она. — Мой друг… у нее только и разговоров, что о тебе.

Эти слова согрели и взволновали меня.

— Правда? Мы познакомились только вчера ночью.

— Она не могла дождаться, чтобы прийти сюда и рассказать мне об этом.

— Когда она была здесь?

— Этим утром. Рано утром. Она была очень возбуждена и говорила о тебе без умолку.

— Это… чудесно.

— Должно быть, ты необыкновенный парень.

— Вовсе нет.

— Она считает иначе. Для меня этого достаточно.

— Что ж… спасибо.

— Я помогу тебе, если смогу.

— Спасибо.

— Так я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Не уверен.

— Ты не хочешь рассказать мне о своей проблеме?

— Эээ, — сказал я, раздумывая, а должен ли.

— Это не связано с чуваком, который выслеживал тебя? Как там бишь его звали… Ральф?

— Рэнди. Она и о нем тебе рассказала?

— Она рассказала мне практически все.

— Ты знаешь про Эйлин?

— Твою девушку?

— Ага. Эйлин. Я даже не знаю, точно ли она еще моя девушка… но кажется, я видел ее этой ночью. Буквально десять минут назад. Тот пикап проехал мимо. Выглядел как пикап Рэнди, а девушка на пассажирском сидении походила на Эйлин. И вроде была без сознания. Может, просто спала, не знаю. Может, это даже не Эйлин была. Может, это и не пикап Рэнди. Но я боюсь, что он заполучил Эйлин и куда-то ее везет.

— Ты думаешь, он похитил ее?

Я кивнул:

— Но, возможно, на самом деле это была не Эйлин. Вот я и хотел позвонить, убедиться, что она дома. А там автоответчик. Так что, вероятно, в пикапе была она. Если, конечно, она не проспала звонок… он потрезвонил, и все. Или, может, она была в уборной. Я просто не знаю. Но я думаю, что Рэнди ее схватил.

— Ты оставил на автоответчике мой номер? — спросила Лоис.

— Нет.

— Почему бы тебе не позвонить снова? Может, она там, но просто не смогла вовремя добраться до телефона.

— Ладно. Хорошая идея. — Без особых надежд, я дотянулся до столика, взял телефон и нажал кнопку повторного вызова. После короткой музыкальной серии гудков откликнулся мой домашний номер. Как и в прошлый раз, мой автоответчик зачитал сообщение. Затем прозвучал гудок.

— Эйлин, — сказал я, — это Эд. Ты там? Это срочно, так что, пожалуйста, возьми трубку, если ты там.

Лоис похлопала меня по бедру.

— Оставь мой номер, — прошептала она.

— Ты там? — снова спросил я. А затем сказал. — Ладно. Как бы там ни было, ты можешь позвонить мне на… — Я нашел номер Лоис на табличке и зачитал его. Затем повторил, только медленнее. — Перезвони мне, как только сможешь, — сказал я и положил трубку.

Лоис вновь хлопнула меня по ноге.

— Если она позвонит, когда нас не будет, на звонок ответит автоответчик.

— Когда нас не будет?

— Мы съездим к Эйлин и посмотрим, там ли она.

— У меня нет машины.

— У меня есть. Пошли, — она вскочила с дивана; я последовал за ней через гостиную, где она сказала:

— Подожди у дверей. Я сейчас.

Пока я стоял в прихожей, она поспешила в заднюю часть дома. Несколько минут спустя она вернулась в белых ботинках и с сумочкой на плече. Она шла так быстро, что ее волосы пружинили. То же самое делала и ее грудь, но туда я старался не глядеть.

— Все готово, — сказала она, распахивая дверь.

Я шагнул наружу. Она вышла за мной, закрыла дверь и поспешила вниз по ступенькам крыльца. Я бросился за ней, позволив сетчатой двери с грохотом захлопнуться. Ее машина стояла на подъездной дорожке.

Мы забрались внутрь. Поворачивая ключ зажигания, она спросила:

— В сторону университета?

— Ага. На углу Феромонта и Церковной.

— Поняла. — Глядя через плечо, она включила задний ход и съехала с дорожки. Затем развернулась и поехала на юг улицы Франклина.

— Я правда благодарен, — сказал я.

— Нет проблем. Я лишь надеюсь, что тревога окажется ложной.

— Я тоже. Но я бы удивился.

— Если ее там не окажется, придется совершить следующий шаг.

— И что это будет? — спросил я.

— Подумаем об этом, если до того дойдет.

— Ладно.

Какое-то мгновение Лоис глядела на меня.

— И как ты думаешь разрулить ситуацию?

— Что ты имеешь в виду?

— Кажется, ты связался с двумя женщинами одновременно.

— Ага. Думаю, да.

— Подобные вещи всегда для кого-то плохо заканчиваются.

При этих ее словах я вспомнил собственные чувства, когда прочитал письмо от Холли: неверие, горечь утраты, боль, когда представил ее с Джеем. Я чувствовал, будто мое сердце разрывается. Думал, что счастье покинуло меня навсегда.

Я не имею права подвергнуть такому кого-то еще.

Но письмо пришло только в прошлую пятницу, неделю назад. Настоящая разруха длилась всего несколько дней. Я почувствовал себя лучше в ночь понедельника — ночь, когда Эйлин встретила меня в пышечной «Данди» и отвезла обратно в мою квартиру, и мы занялись любовью на полу гостиной… в ту ночь, когда я впервые увидел таинственную девушку и последовал за ней, гадая о ней и желая с ней встретиться.

Одна из них вернула меня миру.

Одна или обе.

— Кому-то из них неизбежно будет больно, — сказала Лоис. — Кому-то всегда больно в подобных делах.

— Я знаю.

— Что ты собираешься делать?

— Я еще не уверен.

— Ты же не хочешь делать больно Кейси.

— Я не хочу делать больно никому, — тут я осознал, что она назвала девушку Кейси. — Так это ее имя? Кейси? Она шутила, что я должен придумать ей имя, чтобы как-то звать ее, но я полагал, что она и правда Кейси.

— Это так.

— Кейси… И как дальше?

— Просто Кейси.

— Ты не хочешь назвать мне ее фамилию?

Лоис поглядела на меня снова.

— Я бы и рада сказать тебе, Эдди, да сама не знаю.

— Что ты знаешь о ней? — спросил я.

— Ровно то, что мне нужно знать.

Когда она это произнесла, я не смог удержать смешка.

— Что? — спросила она.

— Должно быть, это ты научила ее говорить загадками.

Лоис повернула голову. Мы проехали под фонарем, и на ее лице я увидел улыбку.

— Может, это она научила меня.

— Она приходит к тебе домой каждый день?

— Хотела бы я. Иногда каждый день приходит… А потом я могу не видеть ее целыми днями… или дольше, — она поглядела на меня. — Терпеть не могу, когда ее нет. Все время думаю о самом худшем. О том, что с ней что-то случилось. О том, что я никогда не увижу ее вновь, — на последнем слове ее голос сорвался, и она глубоко вздохнула. Затем спросила:

— Ничего, что я так откровенничаю?

— Это хорошо.

Продолжая одной рукой удерживать руль, она промокнула глаза.

— У Кейси нет жилья? — спросил я.

— У нее есть места, где можно жить.

— Что ты под этим подразумеваешь?

— Это просто догадка — она не говорит мне всего, — но сдается мне, у нее есть дома и квартиры по всему городу.

— Но своего собственного нет?

Лоис покачала головой.

— Я предлагала ей жить со мной. Она иногда спит у меня, временами приходит поесть… Но никогда не остается надолго. Рано или поздно, она снова говорит: «Я должна идти. Еще увидимся».

Ходит, ходит, ходит, подумал я.

— А затем она исчезает.

— Почему? — спросил я.

— Чтобы посетить другие места. Чтобы увидеть других людей, — голос ее сорвался опять, и она сказала:

— Ненавижу это. А что поделаешь? Это же Кейси. Не поступай она так, не была бы Кейси. Понимаешь, о чем я?

— Вроде бы, — сказал я, подумав, что на самом деле не уверен.

— Я возненавидела бы ее, если бы она изменилась.

— Ага, — ответил я.

Затем я увидел свой дом прямо впереди.

— Вон, сразу за церковью, — сказал я.

Лоис прижалась к обочине и остановилась.

— Хочешь, пойду с тобой?

— Я хочу просто забежать и проверить. Я сейчас вернусь.

Когда я открыл пассажирскую дверцу, она сказала:

— Удачи, Эдди.

— Спасибо.

Я обежал ее машину. Когда я пересекал улицу, в глаза мне бросился «Сатурн» Эйлин, припаркованный через полквартала отсюда. На его заднем стекле была наклейка Вилльмингтонского Университета, а к антенне подвешена голова Джека-из-коробочки.

Ее машина на месте. Может, сама она тоже.

Входная дверь многоквартирного дома была заперта, как и положено. Я отпер ее и вошел. Поворачивая к лестнице, увидел свет, исходящий из дверного проема Фишеров. Из их телевизора доносились голоса.

Глядя вперед, я прошмыгнул мимо их двери. Меня никто не окликнул. Я поспешил к лестнице, достиг ее без приставаний соседей и поднялся на второй этаж. Коридор был пуст. Я подошел к двери своей квартиры.

Закрыто. И заперто.

Пожалуйста, пусть она будет там!

Моя рука дрожала так сильно, что я долго не мог попасть ключом в скважину. Наконец, он скользнул внутрь, и я открыл дверь.

Гостиная была залита светом, но погружена в тишину.

Я огляделся по сторонам. Никого. Свет на кухне был потушен. Коридор в мою спальню был погружен по тьму.

Оставлял ли я тут свет? Я не мог вспомнить.

Идя по коридору, я прошел мимо уборной. Дверь была открыта, а свет — потушен.

Впереди маячил темный дверной проем спальни. При виде ее у меня внутри все оборвалось. Я оставлял дверь закрытой, а свет — включенным. Я это точно помнил.

Она пропала. Рэнди настиг ее.

Войдя в комнату, я повернул выключатель. Зажегся ночник. Кровать была пуста, как я и знал заранее. Одеяло слегка примято.

Я вспомнил Эйлин, лежавшую наискось, ее ноги, свисавшие с края, ее левую ногу, оголенную до бедра. Вспомнил свое желание подойти к ней и засунуть руку в вырез ее платья.

Я должен был сделать это. Должен был остаться. Она была бы все еще здесь.

— Эйлин? — позвал я. Достаточно громко, чтобы было слышно во всех комнатах моей квартиры, но, очевидно, не настолько, чтобы побеспокоить жильцов снизу. Я не хотел тревожить соседей. К тому же, что толку кричать?

Тем не менее, я еще раз позвал ее по имени. И снова она не ответила.

А чего ты ждал? Она в милях отсюда.

Чувствуя себя ужасно, я поспешил в уборную и взял две таблетки «Экседрина». Затем воспользовался туалетом, смыл, наскоро сполоснул руки и поспешил на кухню.

Моя записка для Эйлин лежала плашмя на кухонном столе. Я перевернул ее. Сзади было написано послание. Очень простое послание, нацарапанное черными чернилами — и большими, расползающимися буквами.

Я ушла. Вот. И больше ничего.

Я застонал.

— Отличная работа, Логан, — пробормотал я. — Просто отличная. Блядь.

Пару минут я тыкался по квартире. Сумочка Эйлин и ее ярко-желтая ветровка пропали.

Девушка в пикапе не была одета в ветровку.

Может, это не была Эйлин.

Это была Эйлин, все верно. Рэнди, должно быть, сорвал с нее ветровку, чтобы любоваться ею во время поездки. Должно быть, он засовывал руки ей под платье…

Сейчас он уже раздел ее догола.

Чувствуя себя избитым, я покинул квартиру и помчался вниз по лестнице.

Дверь Фишеров все еще была нараспашку. Из телевизора все еще раздавались голоса. На сей раз, проходя мимо, я заглянул внутрь.

Мистер Фишер в своем кресле поднял руку и сказал:

— Задержись-ка там, паренек.

Я подождал, пока он оторвет себя от кресла и подойдет к дверям. Он был одет в синий выцветший халат и тапочки. Халат был запахнут весьма небрежно.

— Если тебе интересно, — сказал он, — твоя подружка за тобой ушла.

— Когда это было? — спросил я.

— Ох, погоди-ка… — он прищурил глаза, кивая. — Угу, «Нэш» как раз заканчивался тогда.

— Нэш?

— «Нэш Бриджес». Ну, ты понял. Там есть Сонни Крокетт, и тот парнишка, Чич. Ну, он заканчивается в одиннадцать, а мне пришлось пропустить конец, потому что мимо прошла Холли.

Холли? Она была здесь?

Мое сердце застучало. Я внутренне съежился.

После всего — не совсем «покончили», Холли?

— Учти, она может нарваться на плохих парней. Знаешь же, как оно бывает. Она как та штучка из «Спасателей Малибу». Горячий перчик.

Она порвала с Джеем?

— Холли? — спросил я.

— Не-а, ее имя было Джаз-мээээээн, или что-то такое.

— Вы сказали, что мимо прошла Холли.

Она хочет вернуться ко мне?

— Ох, она. Конечно. Твоя девица. Явилась сюда, наряженная, как на бал…

— Во что одетая? — спросил я, уже подозревая правду. Он видел Эйлин, не Холли. Я ощутил странную смесь облегчения и разочарования.

— Ну, — сказал он, — в такое нарядное зеленое платье. Знаешь такие, — он ткнул себя в голое пузо, — Открытое досюда. Я тебе говорю, это было платье. Хотя она не дала мне слишком хорошо рассмотреть… как меня увидала, так сразу курточку натянула.

— С ней кто-нибудь был? — спросил я.

— Ни души.

— Вы уверены?

— Я ж прямо тут стоял и с ней разговаривал, — он топнул тапочкой по полу. — Стояла там, где ты сейчас. Я б знал, коли бы с ней кто был. Увы, нет.

— Как она?

— Сильно расстроена. Едва слезы сдерживала. Ты б и сам понял, потому как глаза были красные. Я говорю: «Что случилось, Холли?». А она и говорит: «Эдди ушел и бросил меня одну».

Я сомневался, что она сказала именно так.

— Стало быть, накинула она курточку и застегнула повыше, а потом спрашивает, знаю ли я, когда ты умотал. Ну, я, похоже, пропустил тебя, и так ей и сказал. Сказал, мол, прослежу, когда ты вернешься, и не хочет ли она, чтобы я тебе чего передал.

— А она что?

— Поначалу ничего. Застыла, задумалась, будто заклинание вспоминает. Потом очнулась и говорит: «Нет, спасибо, Уолтер» — именно так, назвала по имени. «Нет, спасибо, Уолтер, — говорит, — думаю, я знаю, где его найти. Затем пожелала мне спокойной ночи и пошла за тобой.

— Она пошла искать меня?

— Я бы так сказал, — кивнул Уолтер.

— Дерьмо, — пробормотал я.

— Позволь дать тебе совет, Эдди. Эта Холли — штучка что надо. Понимаешь, о чем я?

— Ага.

— Такие девчонки каждый день не встречаются.

— Я знаю.

— И к ним относиться стоит соответственно.

— Я пытаюсь.

— Хотя сегодня ночью все-таки хорошенько облажался, а?

— Типа того.

Улыбаясь мне, будто старому другу, мистер Фишер отвесил мне не слишком-то нежный удар в плечо и сказал:

— Иди и найди ее, парень.

Я залез на пассажирское сидение и захлопнул дверь.

— Она пропала, — сказал я. — Ее машина здесь, а ее нет. Я видел домовладельца, и он сказал, что она покинула здание немногим позже одиннадцати. Это минут за двадцать до того, как я увидел ее в пикапе Рэнди.

Лоис отъехала от поребрика.

— Ты знаешь фамилию Рэнди?

— Нет. Я даже не знаю, действительно ли его зовут Рэнди.

— А что насчет его пикапа?

— «Тойота», светлого цвета. Белого, кажется.

— Номерной знак?

— Не случалось видеть.

— Ты знаешь, где он живет?

— Где он живет?

— Ага.

— Откуда мне это знать? Я не знаю этого парня. И конечно, никогда не бывал в его доме — даже если он у него есть. Я видел его около десяти минут во вторник ночью. Это все. Он затащил меня в свой пикап и хотел, чтобы я привел его к Эйлин, но я сбежал. Он погнался за мной, я оторвался от него и не видел его с тех пор… до этой ночи, когда он проехал мимо с ней.

Слушая себя, я подумал, что все реально. Он на самом деле забрал ее.

— Боже, — пробормотал я.

— Как примерно выглядит Рэнди?

— Не знаю, мог бы быть моделью или кем-то вроде. Он как с обложки любовного романчика.

— Я не читаю подобных.

— Это не Фолкнер, — сказал я.

Она повернула голову и улыбнулась.

— Не-а, не он. Но я знаю, что ты имеешь в виду. Бронзовая кожа. Гранитная твердость. Мускулы. Развевающаяся грива волос.

— Это все о нем.

— Какого цвета у него волосы?

— Светлые.

— Пепельно-светлые?

— Золотисто.

— Сколько ему лет?

— Не знаю, может, тридцать?

— Рост?

— Выше меня. Может, метр восемьдесят пять. И тяжелее, сильнее.

Кивнув, Лоис включила сигнал поворотника:

— Не похож ни на кого из тех, кого я знаю.

— Ты бы не хотела его знать.

— Нет, но уверена, что хотела бы знать, кто он… и где его искать, — она притормозила и повернула направо. — Есть идеи, куда он мог повезти Эйлин?

— Нет, по правде говоря. Когда я видел их в последний раз, они были где-то к югу от твоего дома, направляясь на север по Франклина. Если у него есть какое-то убежище в городе, то, думаю, где-то на севере. В ночь, когда он заприметил нас с Эйлин, мы были в пышечной «Данди». Может, он живет где-то неподалеку оттуда. Или за городом, и просто иногда приезжает сюда. Если даже он живет в городе, то мог повезти Эйлин не домой. Ну, я бы на его месте не стал.

— И куда бы ты повез ее? — спросила Лоис.

— Если ты я хотел сделать с ней что-то действительно плохое?

— Ты думаешь, у Рэнди на уме именно это?

Я помрачнел:

— Уверен.

— Так куда бы ты ее повез?

— Может быть, в лес. Там бы мне не пришлось беспокоиться о том, что соседи что-нибудь услышат или увидят. Не пришлось бы избавляться от тела после того, как все бы закончил. И в конечном итоге след не привел бы полицию в мой дом.

Лоис повернула ко мне голову.

— А ты сам случайно не убийца, а?

— Не-а. Но я пытаюсь быть писателем. По-видимому, меня тянет к болезненным ужасам и гротеску. Полагаю, я размышляю об убийствах и всем таком прочем больше, чем большинство людей.

— Ну, если он повез ее в лес, нам их никогда не найти.

— Это лишь я сделал бы. Может, Рэнди не любит лес. Или, может, у него есть веские причины везти ее в свой дом или куда-то еще… В какое-то здание, которое закрывается на ночь. Там, по крайней мере, теплее, чем в лесу. Не то чтобы сегодня был дубак, но хотелось бы оказаться в приятном, теплом месте, если собираешься… ну, ты поняла, повозиться с кем-то.

Кивнув, Лоис завернула за угол. Теперь мы были в северной части улицы Франклина.

— Мы на минутку остановимся возле моего дома, — сказала она. — Захвачу пару вещей. Затем мы будем ездить здесь, посмотрим, вдруг заметим его пикап.

— Как насчет позвонить в полицию? — спросил я.

Несколько секунд Лоис молчала. Затем она сказала:

— Только не со мной.

Я вспомнил звонок Эйлин на 911 в среду ночью… и странное отсутствие результатов.

— Они бы могли помочь, — заметил я.

— У меня нелады с моим прошлым.

— Ох.

— Они не слишком меня любят.

Улыбаясь, я спросил:

— А ты случайно не убийца, а?

— Да.

Она выглядела серьезно. Тем не менее, я сказал:

— Ты шутишь.

— Нет.

— Ты убила кого-то?

— Моего мужа.

— Боже мой.

— Он еще был братом местного копа.

— О мой Бог.

Но погодите, подумал я. Она не в тюрьме. Она сидит справа от меня.

— Тебя не осудили? — спросил я.

— Обвинения были сняты. Это была самооборона. Но куча людей думает, что я должна сидеть. В частности, семья Джо и друзья-копы его брата. Поэтому они не станут для меня сильно стараться. Если ты хочешь вызвать копов, я могу высадить тебя возле телефона-автомата. Только, пожалуйста, не упоминай в связи с этим меня. Или Кейси.

— Кейси?

— Они мечтают наложить на нее лапы.

— Что ты имеешь в виду?

Лоис свернула к обочине перед своим домом и остановила машину (хотя и оставила двигатель включенным).

— А как ты думаешь? — спросила она. — Ты думаешь, девушкам ее возраста разрешено делать то, что делает она?

— Не очень, но…

— На крайний случай, они поместят ее в приемную семью. А в худшем случае могут отправить в колонию для несовершеннолетних. Я надеюсь, что это худшее. Она не говорит мне всего. Насколько я знаю, она может и в тюрьму загреметь.

— Нет уж, этого я не хочу.

— Так что, если ты впутаешь в эту ситуацию полицию, следи за тем, что говоришь. Нас с Кейси не впутывай.

Я кивнул.

— Доставить тебя к телефону?

— Я не уверен.

— Я знаю, ты хочешь помочь Эйлин.

— Я должен. Я должен спасти ее. Если смогу.

— Насколько я знаю копов этого городишки, — сказала Лоис, — они не слишком хороши. Это кучка недоумков. Раньше были и хорошие, но они ушли, потому что вот такой это дерьмовый отдел.

— Думаешь, не стоит звонить?

— Если позвонишь, они могут заставить тебя ждать их на углу всю ночь. Могут приехать через час и не принять тебя всерьез, могут решить, что ты пытаешься насолить Эйлин, потому что она ушла с другим парнем. Могут подумать, что ты сам с ней что-то сделал. Так вот у них дело поставлено.

— По моему опыту, — сказал я, — они не очень хороши.

— Они уебки. И даже если случится чудо, и один из этих парней поверит в твою историю, у тебя нет для них больше ничего. У тебя есть описание подозреваемого, но нет ни имени, ни адреса, ни номеров машины. Может, копы и помогут как-то, но скорее всего — нет. Самое главное — Эйлин следует разыскать быстро. Вот что я сделаю. Ты и я, мы отправимся высматривать пикап. Может, нам повезет. Если нет, я высажу тебя у телефона и ты сможешь пойти дальше, вызвав копов. Как тебе такой план?

— Хороший, думаю.

— Судя по голосу, ты не слишком уверен.

— Нет.

Это казалось неправильным — не вмешать полицию сразу же. Они ведь профессионалы. У них была живая сила для проведения тщательных поисков. Проклятье, один из них мог знать Рэнди, точно знать, где его найти.

С другой стороны, по версии Лоис, они — уебки.

Я был склонен верить ей; судя по всему, они вообще не отреагировали на звонок Эйлин в среду ночью. Звонок с сообщением об убийстве.

Если я вмешаю в это дело копов, придется действовать без Лоис. Я буду сам по себе. И они могут меня прогнать. Возьмут заявление — и скатертью дорожка.

Мы займемся этим, мистер Логан. Можете идти домой.

— Давай сделаем это, — сказал я.

— Подожди здесь, — сказала Лоис. — Я быстро. Только туда и обратно.

— Конечно.

Она выбралась из машины и вбежала в свой дом, перепрыгивая по две ступеньки крыльца за раз.

При виде полоски света, прорезавшей темноту, когда она открыла дверь, меня поразила мысль, что это тот самый дом, в который вошла Кейси в первую ночь, когда я следовал за ней. Затаившись во мраке крыльца, она открыла дверь с большой осторожностью, будто взламывая ее… или пробираясь в дом своих родителей после полуночного свидания.

Почему она тогда вела себя так осторожно? От кого она пыталась спрятаться? Уж точно не от Лоис.

Может быть, Лоис живет не одна.

Кажется, что она живет одна.

Может быть, Кейси пробиралась так тихо, чтобы сделать ей сюрприз.

С другой стороны, она могла опасаться не того, кто внутри, а того, кто снаружи.

Кто следил за нею.

Меня?

Может быть, не именно меня, а вообще того, кто мог наблюдать из окна, проезжать мимо, или брести по улице. Она не хотела, чтобы кто-то знал о ее визитах к Лоис. И о любых ее действиях, скорее всего.

Интересно, подумал я. Где она сейчас?

Не имеет значения. Значение имеет лишь спасение Эйлин. Разберись с этим, и много других ночей проведешь с Кейси.

Хотя я и потерял ее. А мне так страстно хотелось увидеть ее нынешней ночью.

Слишком страстно. От того-то все и произошло. Я должен был остаться с Эйлин.

Она не должна была просыпаться!

А если и проснулась, то не должна была уходить.

«Я ушла».

Ну здорово.

Из моей квартиры — да к Рэнди в пикап. Должно быть, он заметил ее, как только она вышла из здания, прежде, чем она смогла добраться до своей машины.

Может, он просто мимо проезжал?

А может, он видел ее и раньше и давно выслеживал. Или видел меня, если на то пошло. Разузнал, где я живу. Засел в засаде и давай дожидаться подходящего момента.

Как бы он это ни сделал — главное, сделал. Он заполучил ее. И теперь собирается задать ей жару.

Уже наверняка задает, подумал я.

Я поглядел на часы. Без двух минут полночь.

Во сколько я видел их? Где-то в пятнадцать или двадцать минут двенадцатого. В это время они еще были в пути. Стало быть, если он не повез ее за пределы города, на место они должны были прибыть за полчаса до полуночи.

Так что она у него, наверное, уже полчаса.

Меньше, если он повез ее дальше.

Они могут быть еще в дороге, на пути к укромному местечку в чаще леса, загородной ферме или…

Если так, думал я, она все еще может быть невредима, но нам ни за что не найти их вовремя.

Гулко стукнула дверь дома Лоис. Лоис сбежала вниз по ступенькам. Она не переодевалась, однако вместо сумочки у нее теперь была дорожная сумка. Она обежала машину, открыла дверцу и закинула сумку в салон. Брякнули застежки. Я почувствовал запах кожи.

— Ты бы не мог поставить ее на пол?

Я взял сумку. Она оказалась тяжеленной. Наклонившись вперед, я поставил ее у своих ног.

Лоис забралась в машину, хлопнула дверью и завела двигатель.

— Я надеялась, что там может быть Кейси. Она этот город изучила изнутри и снаружи. Не говоря уже о том, что умеет проходить сквозь любые двери, будто их там нет.

— Есть идеи, где она может быть? — спросил я.

— Естественно. В чьем-нибудь доме. Если только не бродит по улицам, или не дурачится возле парка… словом, где угодно. Но скорее всего — в доме.

— Например, в чьем? — спросил я.

Покачав головой, Лоис отъехала от тротуара.

— Что толку сидеть да трепаться. Ты смотри, ищи пикап. Я проверю припаркованные машины. А ты хорошенечко проверишь подъездные дорожки. Говоришь, они направлялись на север Франклина, верно?

— Верно. — Я начал осматривать подъездные дорожки.

— Тогда и мы на север, до самых до окраин, а там начнем прочесывать с востока на запад — чтобы каждую улицу. Вот если он поставил машину в гараж — мы в заднице.

— Или вывез Эйлин из города.

— Ну, мы хоть что-то можем сделать. Как я уже сказала, глядишь и повезет. Если облажаемся, я высажу тебя у телефона-автомата и можешь звонить копам, если тебе так хочется.

— Звучит хорошо, — сказал я. — Ну а Кейси? Есть идеи насчет домов, в которые она ходит?

— Она говорила мне о парочке. Она там завсегдатай. Есть дома — и люди — к которым она частенько наведывается. Но сдается мне, она по большому счету наугад выбирает. Не могу представить, чтобы у нее было что-то вроде фиксированного графика. Ее вполне можно назвать «духом свободы».

— Я заметил.

— Может быть, она слегка «того».

— Как знать? — улыбнулся я. — Ты знаешь, зачем она это делает?

— Зачем заходит в дома?

— Ага.

— Я знаю, что это началось однажды, когда она вышла побродить ночью, и за ней кто-то увязался. Она забежала в дом, чтобы спрятаться. Думала, там никого нет, но ошиблась. Хозяева были дома, но они спали. Ну, она и начала исследовать дом. Одному Богу известно, какие рычажки повернулись у нее внутри. Вот девушка, у которой — насколько я знаю — нет ни семьи, ни дома, и она стоит в чьем-то чужом доме посреди ночи. Почти что член семьи, и в то же время — нет. Они спали, а она нет. Она кралась вокруг, глядела на них, на то, что у них в шкафах, в ящиках, в аптечке, на кухне, читала их книги, их письма… тайно принимала участие в их жизни. — Лоис покачала головой. — Не знаю точно, как одно привело к другому, знаю лишь, что она подсела. Вскоре это превратилось в образ жизни.

— Некоторые из тех людей действительно становятся ее друзьями, — сказал я.

— Угу. Всякий раз, как кто-то просыпается. Или приходит домой и застает ее. Она завела кучу друзей. Меня, например. У меня недавно выдались тяжелые времена… У меня и сейчас нелегкие времена, но худшее позади. По большей части благодаря Кейси. У тебя бывали такие сны, когда просыпаешься в слезах?

— Вроде нет.

— А у меня бывали. Множество, особенно сразу после того, что случилось с Джо. В общем, просыпаюсь я как-то ночью, рыдая, а кто-то стоит надо мной, гладит по лицу да приговаривает: «Все в порядке. Все хорошо». Мне бы в ужас прийти — как же, просыпаешься, а в комнате не пойми кто. Но ничего такого. Я почувствовала… покой и умиротворение. Так я впервые увидела Кейси.

— Наверное, было замечательно, — сказал я.

— Это было чудесно. Она чудесная. Но она тоже… так рискует. Всегда рискует. С ней случается всякое. А как иначе, если она всю ночь бродит по улицам и залазит в дома. Ее иногда зверски избивали. А еще ее… ну да этого тебе сказать не могу. Может, ей не хочется, чтобы ты знал. Но с ней случались ужасные вещи. Можешь себе представить. И не раз ей удавалось улизнуть буквально чудом. Я так за нее боюсь! Но она та, кто она есть. Я бы не хотела, чтобы она изменилась.

— Было бы неплохо, — заметил я, — если бы нашли ее этой ночью.

— Рано или поздно она наверняка очутится в моем доме, но не знаю, когда именно. Сейчас нам лучше продолжать поиски Эйлин.

— Ага, — сказал я.

В этот момент мы проехали мимо дома, на дорожке которого был припаркован бледный пикап.

Прежде, чем я успел об этом сказать, Лоис ударила по тормозам.

— Как думаешь, это может быть он? — спросила она.

— Сейчас погляжу. — Я распахнул дверцу, выпрыгнул наружу и подбежал к пикапу.

Не «Тойота». «Ниссан».

Я поспешил обратно в машину, и мы возобновили поиски.

— Должно быть, мы достаточно далеко, — сказала Лоис. Мы оставили город позади — вместе со всеми фонарями и большей частью домов. Исчезли даже мощеные улицы. По обе стороны от нас тянулись деревья. Время от времени грунтовая дорога ныряла в темноту.

— Он, наверное, так далеко не заехал, — сказал я. И понадеялся, что это так.

Других фар мы не видели, поэтому Лоис притормозила почти до полной остановки и развернулась. Мы почти уже пересекли черту города по второму разу, когда достигли поперечной улицы. Лоис свернула на нее, направо.

— Домов маловато, — сказала она. — Но стоит глянуть и здесь — на всякий пожарный.

— Хорошая идея.

Она поехала быстрее. Мы высматривали пикапы, которые могли принадлежать Рэнди. Проехав на запад около мили, она повернула налево, затем опять налево, и мы снова направились на восток, в сторону Франклина.

За пару кварталов до Франклина Лоис дважды повернула направо, и мы прошли около мили на запад, прежде, чем свернуть на следующую улицу и направиться на восток.

И глядели в оба.

То и дело мы натыкались на пикапы светлого цвета. В основном припаркованные возле тротуаров или на подъездных дорожках. Иногда я еще издали видел, что это точно не пикап Рэнди. В других случаях мне приходилось выбираться из машины, чтобы взглянуть поближе. А нужного все не было. Всякий раз они чем-то отличались: или модель старая, или какая особенность — наклейка на бампере, кости над ветровым стеклом, тролль на липучке, выпускная кисточка, свисающая с зеркала заднего вида — которой не было у пикапа Рэнди.

Пару раз встречались нам светлые пикапы и на ходу. Один ехал нам навстречу. Мы смогли разглядеть водителя — рослого бородача. Приблизившись к другому светлому пикапу сзади, мы увидели за кабиной встроенный ящик для инструментов.

Лоис продолжала вести машину. Мы все посматривали да поглядывали. Я выискивал Кейси не менее внимательно, чем пикап Рэнди.

Тут очередной пикап пересек перекресток в квартале впереди.

— Видела? — спросил я.

— Видела, — Лоис нажала на газ. — Но не как следует не рассмотрела, а ты?

— Э-э-э-э…

— Хоть что-нибудь?

— Ничего такого не разглядел. Это мог быть он.

— Не могу точно определить размер, а ты?

Я покачал головой.

— Хотя вроде белый.

— Если это Рэнди, смысл ему колесить по городу? Коль скоро он свое добыл.

— Может, он ищет тебя, — сказала Лоис, быстро поворачивая. Взвизгнули шины. Чуть не свалившись, я схватился за ремень безопасности у плеча и крепко сжал его.

Когда мы вышли из поворота, я смог разглядеть только красные задние огни вдали, но не саму машину.

— Надеюсь, это он, — сказал я.

— Давай выясним. — Лоис прибавила скорости. На следующем углу не было знака «стоп», так что мы промчались через перекресток. Движения не было ни одной их сторон. Лоис еще поддала скорости. Задние огни стремительно приближались.

Я уже различал очертания машины.

— Это пикап, все верно.

— Так и думала.

— А если это он?

— У меня в сумке припасена парочка стволов.

Кожаный портфель стоял на полу, у моих ног. Я вспомнил его вес.

— Первым делом, — начала Лоис, — нужно убедиться, что в машине действительно он. Ну а там уж…

Из зазора между двумя припаркованными чуть впереди автомобилями выскочил велосипед.

— Блядь! — крикнула Лоис.

В ярком свете наших фар старуха повернула голову и осклабилась.

Ведьма-велосипедистка!

Лоис вильнула в сторону.

Но не вовремя. Недостаточно вовремя. Ведьме точно была крышка. Я представил, как она пролетает над капотом — прямо на меня, ныряет вниз головой с развернутой кепкой, плотно натянутой на череп, ее перекошенное, усатое лицо разбивается о лобовое стекло…

Как вдруг — ее перед нами уже нет.

А был фургон. Припаркованный фургон.

С треском и грохотом мы вмазались ему в бок. Я было полетел вперед, но внезапно отскочил обратно, когда что-то врезалось мне поперек груди.

Голос, пробивающийся сквозь звон в ушах. Лоис, звучащая так, будто ее только что кто-то повалил на землю и немножечко отпинал.

— Ну хотя бы я ее пропустила.

Я хмыкнул.

— Ты в порядке? — спросила она.

Я все еще был пристегнут к пассажирскому креслу. А передо мной покачивался валик, сдуваясь и втягиваясь обратно в переднее сидение. Подушка безопасности? Это она меня так шарахнула?

Ветровое стекло уцелело не пойми как, а вот весь перед машины при ударе о фургон смялся в лепешку. От двигателя валил не то дым, не то пар. Слышалось шипение, свист и лязг.

Я поглядел на Лоис.

— Кажется, я в порядке. А ты как?

— Кажется, всего лишь сотрясение. Ты должен выбираться отсюда.

— А?

— Иди. Возьми сумку.

— Сумку? — она имеет в виду сумку с воздухом, подушку безопасности?

— Сумку. На полу.

— О.

— Живее, — велела она.

Я отстегнул ремень безопасности. Пошарив внизу, нашел кожаную сумку у своих ног. Когда я поднял ее и поставил к себе на колени, Лоис распахнула дверцу.

— Выходи, — сказала она. — Быстрее. Бегом.

Я открыл свою дверцу.

— А ты как же?

Она наклонилась ко мне.

— Мне нельзя покидать место происшествия. А тебе надо убираться. Иди. Понаедут копы. Не хочу, чтобы они видели, что в сумке.

Тут только до меня дошло. Так что я вылез с сумкой, захлопнул дверцу и обернулся. Лоис стояла, пошатываясь около задней части машины.

— Уверена, что в порядке? — спросил я.

— Иди сюда, — сказала она. — Помоги мне.

Я поспешил вокруг машины. Она поковыляла в мою сторону, будто едва могла стоять на ногах. Волосы были всклокочены, но ни крови, ни ран я не видел. Рубашка соскользнула с ее плеча.

— Помоги к обочине отойти, — попросила она.

Я приобнял ее и, поддерживая, повел прочь от обломков.

А повсюду вокруг нас уже слетали с крылечек люди и мчались к нам по лужайкам. Многие в халатах. У нескольких женщин в волосах были бигуди. Я заметил троих с мобильниками.

Понизив голос, Лоис сказала:

— Ты появился после аварии. Ты просто добрый самаритянин. Смешайся с толпой и исчезни до приезда копов.

— Ладно.

— В машине кто-то остался? — крикнул у меня за спиной какой-то мужчина.

— Там была только я, — откликнулась Лоис.

Женщина с телефоном прокричала со своей лужайки:

— Полиция и скорая уже в пути!

— Кто-нибудь ранен? — спросил рослый мужчина, подбегая с другой стороны улицы.

— Женщина может быть ранена, — ответил я.

— Я в порядке, — запротестовала она. — Просто… сотрясение.

— А что насчет фургона? — спросила пожилая женщина. — В нем кто-нибудь был?

— Лучше кому-нибудь проверить.

— Он мой, — сказал мужчина. — И лучше бы никому в нем не быть. Какого черта вообще произошло?

— Герман, это не имеет значения.

— Имеет — для моей страховой компании. Кто-нибудь видел, как это случилось?

Ему ответил хор «Нет», «Не видел» и «Услышал ужасный грохот».

— Позвольте вам помочь, — сказал мужчина, поспешив к нам.

— Сюда, — сказал кто-то еще. — Сюда.

Я выпустил Лоис, и двое мужчин довели ее до обочины, где мягко опустили на траву.

— Кто-нибудь позвонил в девять-один-один? — завопил кто-то вдалеке.

Другие заорали:

— Да!

— Позаботились.

— Уже сделано.

— Никто не видел, как это произошло? — в голосе мужчины звучало раздражение.

— Ох, брось, Герман. — Должно быть, эта женщина была его женой.

На полоске травы между поребриком и тротуаром вокруг Лоис собралась маленькая толпа.

— Где болит? — спросил кто-то.

— Скорая в пути, — сказал кто-то еще.

— С вами все будет в порядке.

— Не пытайтесь встать.

— Полежите неподвижно, дорогая.

— Кости не сломаны?

— Хотите, позвоню кому-нибудь?

— Уверен, скорая будет с минуты на минуту.

— Пойду найду для нее одеяло.

Последний голос принадлежал мне. Никто не удостоил меня взглядом, но я услышал, как несколько человек одновременно произнесли:

— Хорошая идея.

Я поспешил через дорогу с кожаным портфелем, раскачивающимся в руке, и голоса вскоре затихли вдали.

Когда завыли сирены, я уже находился в полутора кварталах от места происшествия.

Отойдя на безопасное расстояние, я понятия не имел, что делать. Голова опять саднила, грудь болела после удара подушкой безопасности, а ноги тряслись. Я чувствовал слабость и дрожь.

Я был сам по себе. Без компаньона. Без машины. Надежда спасти Эйлин из ничтожной превращалась в тщетную.

Спасибо ведьме-велосипедистке.

Стервозина несчастная!

Она как будто нарочно затормозила перед нами, чтобы устроить аварию.

Никто этого не ожидал. Чудо, что ей не пришел кердык.

И слава Богу. Задави Лоис старуху на велосипеде — и у нее возникли бы нешуточные проблемы. Удар в припаркованный фургон — даже близко не так серьезен. Разве только штрафанут за превышение скорости. Повысится страховая выплата. Но и только.

Надеюсь, она в порядке.

Наверняка так и есть, сказал я себе.

Но я-то что буду делать?

Измученный и подавленный, я только и хотел, что вернуться в свою квартиру и забраться в кровать.

Нельзя сдаваться.

И потом, будь я даже вынужден идти домой, я не знал, где его искать.

Давай сообразим, где мы находимся.

Я дошел до ближайшего угла и поглядел на уличный указатель.

Бомонт и Питтман.

— Э?

Я не знал ни одной их этих улиц.

— Ну блин.

Стоя на углу, поглядел на все четыре стороны. Куда ни глянь — фонарные столбы да раскидистые деревья. Ветер шумел в листве. Тротуар казался живым от качающихся теней. Я не видел ни машин, ни людей. Дома выглядели точно так же, как и сотни других, что я видел во время ночных блужданий по городу. Старые дома для жителей среднего класса, двух- или полутораэтажные. Свет если где и горел, то только на крылечках, да и то не везде.

Да где я, черт возьми?

Я не заблудился, сказал я себе. Просто как раз пересеклись две улицы, о которых я никогда не слышал. Нужно выбрать направление, любое направление, и через квартал или два я набреду на знакомую территорию.

А если нет?

Путь налево показался мне приятнее, так что я пересек улицу Питтмана и двинулся вверх по Бомонту. Или вниз — так как не знал, на север или на юг иду.

Ничего, может, разберусь.

Ага, щас. Голова ныла на ходу, все тело болело и я трясся так, едва вообще мог о чем-нибудь думать.

Но я пытался.

Перед нашей короткой погоней за пикапом мы шли с востока на запад и обратно, постепенно продвигаясь в южную сторону. Когда Лоис устремилась в погоню, она повернула направо. Но куда мы шли до этого? На восток? Как будто на восток, но я не был уверен. Будь это восток, поворот направо доставил бы нас в южную сторону.

Но если мы направлялись на запад, поворот отвел бы нас на север.

Так в какую сторону?

Без разницы. Если б даже я мог понять, где мы находились в момент аварии, оттуда я бежал как в тумане, сосредоточившись лишь на том, чтобы смыться и не обращая внимания на свой маршрут.

Не боись, убеждал я себя. Долго плутать не придется.

Недалеко впереди был еще один перекресток.

Я дошел до него и остановился. По-прежнему ни движения, ни людей. Только колышущиеся тени. И качающиеся ветки. И листва на них. И опавшие листья, кружащиеся в ночи — одни летают, точно крошечные самолетики на боевом задании, другие скользят и кувыркаются вдоль поребрика.

Я подошел к указателю, переложил тяжелую сумку Лоис в другую руку и задрал голову.

Бомонт и Джонсон.

Джонсон?

Об этой улице я тоже слыхом не слыхивал.

Со стоном я шагнул на переход. Придется двигаться дальше.

Ничего страшного, не может это продолжаться долго, думал я. Не такой уж это огромный город, и я исследовал большую его часть. Еще чуть-чуть, и я выйду в знакомые места.

Знакомые? Здесь все знакомо. Только недостаточно.

Наверняка я бывал на улице Бомонта и раньше, но не обращал внимания на ее название.

Уж следующую-то я непременно узнаю.

Я добрался дотуда. Слева у обочины был припаркован фургончик. Не пикап, а большой квадратный грузовик «Райдер», закрывающий мне большую часть обзора в ту сторону. Справа по улице были тени, кружащие листья, припаркованные машины, дома — и ничего, что подсказало бы, где я. Так что я поднял взгляд на указатель.

Бомонт и Хамнер.

Невозможно. Еще одна улица, о которой я никогда не слышал?

Где я? Что, если я вообще уже не в Вилльмингтоне?

Не будь смешным, сказал я себе. Но меня пробрал озноб, и кожа покрылась мурашками.

Полегче, подумал я. Я все еще в Вилльмингтоне. Ничего странного не происходит. Заплутал немного, вот и все. Долго это не продлится.

Я ступил на дорогу и начал переходить через улицу Хамнера. Дзынь-дзынь-дзыыыынь!

Моя голова резко дернулась влево, на звук велосипедного звонка. Вот грузовик «Райдер». Я отступил, когда из-за него на велосипеде, сгорбившись над рулем, вылетела прямо на меня ухмыляющаяся старая карга; ее костлявые колени подскакивали вверх и вниз, когда она крутила педали.

Дзынь-дзззыыынь!

Она появилась из ниоткуда, эта карга, эта ведьма в ее спандексе и кепке, и теперь надвигалась на меня, как кошмарный призрак, ужасный, как то, что таится под кроватями испуганных детей, заставляя кровь леденеть в жилах, вырывая из глотки истошный вопль.

И вопль у меня почти уже вырвался, когда ее рука оторвалась от руля и замахала, будто отгоняя меня.

— Прочь с дороги! — завизжала она.

Прочь с дороги?

Прочь с ДОРОГИ?!

Не кошмарный призрак, а просто наглая старая сука!

Она проскочила мимо, разминувшись со мною всего на пару дюймов и оставив за собой запах приторных розовых духов.

— Гляди, куда едешь! — заорал я.

Она подняла правую руку и уставила средний палец в небо.

Вот что она сделала.

— Ах так! — закричал я.

Она обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как я закидываю длинный ремень сумки через плечо и кидаюсь за ней.

— Ииииии! — завизжала она. Повернувшись лицом вперед, она оторвала костлявую задницу от сиденья и полетела быстрее.

Я бросился за ней; тяжелый кожаный портфель мотался рядом, колотя меня по боку. Поначалу я нагонял ее. Затем она прибавила скорости, отрываясь от меня.

Так, подумал я. Она вот-вот ускользнет. Должно быть, я чокнулся, раз решил, что могу обогнать кого-то на велосипеде… да еще с багажом. Что бы не лежало в сумке Лоис — пушки, фонарики, патроны? — оно, скорее всего, весило добрых пятнадцать фунтов.

Чокнулся, все верно. Я преследую старуху! Что мне делать, если я поймаю ее? Отлупить, что ли? Притащить в полицию за то, что устроила Лоис аварию?

Вопрос риторический, подумал я. Выбора никакого…

Расстояние между нами, похоже, сократилось.

Никак она замедляется?

Конечно, подумал я. Она же старуха. Она утомилась. Села обратно на сидение, устав стоять на педалях.

До нее было около пятидесяти футов, когда она свернула за угол. Срезав через лужайку, я сократил это расстояние вдвое. И побежал быстрее. Ближе. Еще быстрее. Вот уже до нее всего пятнадцать футов. Десять. Обливаясь потом, я неумолимо приближался, буквально летя над землей и почти задевая ногами заднюю шину ее велосипеда.

Пни ее, подумал я. Хороший пендель по колесу сбоку — и она полетит.

Не смей! Она же пожилая женщина!

Она аварию нам устроила! Она помешала нам спасти Эйлин! Она виновата, она нарочно!

И тогда я от души отвесил пинка по ее заднему колесу, да только она рванула вперед. Пинок не достиг цели. Нога пронеслась слишком далеко и слишком криво, а сам я, споткнувшись, полетел вниз.

Самым худшим было отнюдь не падение. Самым худшим была не ошеломляющая боль, когда мое тело грянулось о тротуар, и не жжение в ладонях, локтях и коленях, которыми я проехался по асфальту. И даже пылающая, стучащаяся в череп головная боль не была самым худшим.

Самое худшее наступило, когда я встал на четвереньки, приподнял голову… и увидел, как старуха разворачивается на велосипеде маленьким, шатким кругом и, вращая педали, устремляется ко мне.

Ошеломленный ударом, я не мог ни выругаться ни заорать. Я только и мог, что хныкать от ужаса.

Она с новой силой завертела педали, набирая скорость, завизжала «Иииии!» и помчалась прямо на меня.

Я подхватил кожаные ручки портфеля и вскочил на ноги.

Как сказала Лоис — оружие в сумке. Но она закрыта на полдюжины застежек. Мне никак не вытащить его вовремя.

Я не пальнул бы в старую суку, если б даже и мог.

Наверное.

Нависая над рулем, улыбаясь, как лунатик, она явно намеревалась протаранить меня велосипедом.

Дзынь-дзыыынь! Дзынь-дзынь-дзыыыыынь!

Когда она настигнет меня, решил я, нужно в последний момент увернуться в сторону.

У нее будет шанс пятьдесят на пятьдесят…

Я швырнул сумку ей в рожу, а сам шарахнулся вправо. Велосипед уже почти сшиб меня, но в последнюю секунду свернул в сторону, когда старуха поймала тяжелый кожаный портфель — не лицом, но обеими руками.

Я споткнулся, схватился за припаркованный автомобиль и обернулся.

Выпрямившись на сидении, ведьма-велосипедистка полетела прочь по середине улицы, совершенно не касаясь руля — в руках она, высоко над головой, будто трофей, сжимала сумку Лоис.

Тут уж мне хватило воздуху заорать:

— НЕТ!

Карга отозвалась издали визгливым «Хи-хи-хииии!» и опустила сумку перед собой.

Я был не в той форме, чтобы ее преследовать. От падения я пострадал гораздо больше, чем в автомобильной аварии. Джинсы разодрались на коленях. Как и рубашка на локтях. В самих коленях, локтях и ладонях поселилось такое чувство, будто их долго отбивали дубинками, а теперь обдирают кожу. Они горели. Голова гудела и пылала. Но я должен был бежать за старухой. Я не имел права позволить ей улизнуть с сумкой Лоис — и пушками.

Оторвавшись от меня ярдов на пятьдесят, она завертела педали. Я припусти за ней, но недостаточно быстро. Я чувствовал, как по ногам течет кровь.

А разрыв между нами все рос и рос.

Где-то вдали она скользнула за угол, прижимая сумку к груди и даже не касаясь руля.

К тому времени, как я завернул за угол, ее уже и след простыл. Я все равно проковылял еще где-то полквартала, а затем пошел медленно.

Я упустил ее.

Упустил сумку Лоис и пушки.

Теперь карга вооружена.

Я застонал.

Я-то думал, что тяжелый портфель наверняка ударит ее в морду и собьет с велосипеда.

Не думал, просто отреагировал.

Перекресток в конце квартала становился все светлее и светлее.

Фары.

Не дожидаясь, когда машина приблизится, я побежал к поребрику. Когда огни качнулись в мою сторону, я был уже на тротуаре; дерево скрыло меня от них. После того, как огни прошли мимо, я выглянул из-за ствола.

Черный микроавтобус.

Он выглядел точно как тот, что остановился возле меня на Феромонтовом мосту, с женщиной за рулем и мужчиной позади.

Микроавтобус медленно двигался по улице в мою сторону.

Должно быть, это не тот же самый, подумал я.

А потом: ну как водитель заприметил меня и вот-вот остановится, и оттуда высыпется целая банда?

Разве не прелестно будет?

Микроавтобус медленно проехал мимо дерева и продолжал двигаться вниз по улице.

Я глядел на него сзади, ожидая, что вот-вот зажгутся тормозные огни.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Они зажглись, сияя ярко-красным, и сердце мое упало. Микроавтобус замедлился. Затем он свернул направо.

Да!

Но что если это уловка? Может, стоит пересидеть пока за деревом, на случай, если они сделают круг?

Хорошая идея, подумал я.

Отдохнем.

Повернувшись, я прислонился спиною к дереву и закрыл глаза.

Дай им минуту или две, говорил я. Это недолго. Да и какая разница? Я не знаю, где я. Я не знаю, куда Рэнди увез Эйлин. Карга угнала пушки, и я не знаю, где она. Я не знаю, где кто. Полный пиздец.

И где, о, где Кейси? Если бы только Кейси была здесь. Но и ее нет.

Ох, печален город Таракань.

По крайней мере, я могу передохнуть.

Лучше было бы лечь. Лечь на прекрасную, мягкую травушку. Но для этого нужно двигаться, а двигаться я не хотел. Сидеть так, прислонясь к дереву, было прекрасно.

Я должен идти.

Должен найти Эйлин.

Но как?

Понятия не имею.

Лучше разыскать телефон и позвонить копам. Может, они сумеют найти ее.

Если только я смогу найти телефон.

Почему бы не сделать это как Кейси — не пробраться в ближайший дом?

Не-не-не-не-не-не-не!

Вспомни, чем это закончилось в последний раз.

Должно быть, телефон-автомат есть в пышечной «Данди». Но где пышечная «Данди»?

Здесь нет священных потоков. Лишь Мельничный Ручей, и он в милях и милях от пышечной «Данди».

И у меня еще мили до того, как я…

Не засыпай!

Я и не засыпаю. Просто отдыхаю.

Прекращай отдыхать и иди искать Эйлин. Рэнди поймал ее.

Знаю, знаю, знаю. Чего я не знаю — так это что я могу с этим поделать.

Двигаться, для начала.

Не могу.

Нет, можешь. Просто оттолкнись от дерева и иди.

Через секунду. Хоть секунду еще.

Ладно, может, не прямо сейчас. Но скоро.

Скоро.

Затем я почувствовал на своих плечах руки. Мгновение спустя теплые, влажные губы поцеловали мой рот.

Это чудесно, подумал я.

И становится еще чудеснее.

Две груди медленно толкались о мое тело. Ее плоский живот встретился с моим. Она нажала на мой пах. Ее ноги согревали внутреннюю сторону моих бедер. Кажется, она стояла у меня между ног. Наклонившись ко мне.

Я застонал от удовольствия.

И еще громче.

Ее язык скользнул по моим губам, толкнулся в мой рот.

Кто бы это мог быть, подумал я.

А никто. Я сплю.

Правда? Кажется, это не совсем сон. Губы и язык казались настолько реальными, влажными и податливыми… Груди были такими пружинистыми, а живот таким теплым…

Если это и сон, подумал я, то очень хороший сон. Не просыпайся, не разрушай его. Ни за что не просыпайся. Если ты проснешься, она исчезнет.

Кто исчезнет?

Ведьма-велосипедистка!

Исторгнув визг ужаса, я оттолкнул ее — и, распахнув глаза, увидел, как от меня отпрянула вовсе не велосипедная ведьма, но Кейси. Она тяжело плюхнулась на траву на чьем-то газоне.

Я вытаращился на нее.

— Ай, — сказала она. Это прозвучало не как вскрик боли, а как комментарий.

— О, Боже мой! Я никогда… я понятия не имел, что это ты.

Она улыбнулась мне.

— Хорошо. А то б обиделась, мало мне больной задницы.

Я поднялся, опираясь на дерево. Не успел я к ней подойти, как она уже была на ногах и потирала зад своих вельветовых брючек.

— Боже, как я рад тебя видеть. — Я нежно приобнял ее. Она обхватила меня руками. Я погладил ее спину через мягкую замшевую рубашку.

Продолжая тесно прижиматься ко мне, она спросила:

— Что это с тобой приключилось, Эдди?

— Тяжелая ночка.

— Я еле тебя узнала.

— Так ты ходишь и целуешь незнакомцев?

— О, иногда. Я тебя издалека увидела… смотрю, какой-то парень сползает с дерева. Сам — вот-вот развалится. Подошла посмотреть. Поверить не могу, что это ты. Что произошло?

Пока я пытался сообразить, с чего начать, Кейси разжала объятия и чуть отстранилась. Руки ее согревали мои бока; она глядела мне в глаза. Теперь она не улыбалась, а выглядела серьезной и собранной.

— Много чего произошло, — сказал я. — Я все тебе расскажу, но… тут такое дело, помнишь того парня, Рэнди, о котором я рассказывал?

— Как такого забудешь?

— Он забрал Эйлин. Я видел, как его пикап проехал мимо с Эйлин на пассажирском сидении.

Кейси нахмурилась:

— Ты уверен?

— Ни в чем я не уверен. Но по виду пикап его, и я почти уверен, что там была Эйлин. Она была в том самом платье… И она завалилась на сидение, как будто без сознания.

— Когда это было?

— Не знаю… где-то с час назад. Может, дольше. — Я отнял руку от Кейси и попытался посмотреть на часы. Нажал кнопку подсветки, но ничего не произошло. Я отодвинул часы подальше, пока не поймал отсвет фонаря. Электронные цифры пропали, циферблат был пуст.

— Только в помойку, — сказал я.

— Но около часа назад?

— Что-то вроде того.

— И куда машина двигалась?

— На север, — сказал я. — По улице Франклина. Я бежал за ним какое-то время. Потом мы с Лоис объезжали улицы на ее машине, разыскивали его.

— Лоис?

— Твоя подруга Лоис.

— Моя Лоис? Ты знаешь ее? Какого?.. Неважно. Продолжай. Итак, вы с Лоис объезжали округу?

— Она помогала мне искать Рэнди и Эйлин, но потом мы попали в аварию.

— О, нет…

— Она в порядке. Никто из нас не поранился, но ей пришлось остаться на месте происшествия. Она отослала меня… не хотела попасться с оружием в своей машине.

— Оружием?

— Мы же собирались спасти Эйлин, если найдем. Короче, она отослала меня, и потом у меня была стычка с ведьмой-велосипедисткой, и уже она улизнула с оружием.

— Ведьма-велосипедистка?

— Такая чокнутая старуха…

— А. Старая Мисси.

— Ты ее знаешь?

— Виделись. Не знаю, как ее звать. Меня она всегда называет «мисси». Типа: «Шевелись, мисси, не то зашибу!», возникает ровно из ниоткуда. Так что я зову ее Старой Мисси.

— Вот она и устроила аварию Лоис. Потом я погнался за ней и споткнулся. В общем, я потому такой расхристанный.

— Она тебя на велосипеде не переехала?

— Пыталась.

— Она била так меня пару раз, — сказала Кейси. — Нарочно. Милая женщина.

— Когда она попыталась меня раздавить, я швырнул в нее сумку Лоис. Но она поймала ее. Так что теперь я потерял пушки Лоис, если только мы не найдем ее снова — Старую Мисси.

— Не беспокойся. Я в любой момент могу вернуть оружие обратно. Может, не этой ночью, но…

— Мы планировали использовать его для спасения.

— Не будет никакого спасения. Если только ты не знаешь, куда Рэнди ее увез.

— Мы ездили вокруг в поисках пикапа. Но по-моему, это конец. У тебя есть какие-нибудь идеи? Со всеми твоими ночными блужданиями… Она покачала головой.

— Судя по твоим словам, он не похож ни на кого из моих знакомцев. Может, кто-то из типов, что я видела на улицах, но точно не в домах. И пикапов таких кругом полно.

— Мы заметили его.

— Вы с Лоис?

Я кивнул.

— Она дамочка крутая, не так ли?

— Конечно, — сказал я.

— Есть мысли, что делать дальше?

— Я думал вызвать полицию. Они тоже могут не знать, как найти Эйлин, но хотя бы…

— Сам не рад будешь, вызвав полицию.

— То же и Лоис сказала.

— Пошли к пышечной «Данди».

— С радостью. Ты знаешь, где она?

— А ты нет? — спросила она.

— Я немного заплутал. Я не знаю, где я.

— Пошли. Тут недалеко. — Она взяла меня за руку и повела вдоль тротуара. — Ведь там Рэнди увидел тебя с Эйлин, верно?

— Ага. В понедельник ночью.