Труд Хафиз-и Таныша — первоисточник по политической истории Средней Азии второй половины XVI в. Настоящий выпуск представляет собой вторую часть данного издания, включает описание событий политической жизни 60—70-х годов XVI в., происходивших в Средней Азии и на территории современного Афганистана.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящая книга — продолжение публикации исторического сочинения “Шараф-нама-йи шахи” (“Книга шахской славы”), принадлежащего среднеазиатскому автору Хафиз-и Танышу ибн Мир Мухаммад Бухари. Автор посвятил свое сочинение одному из видных верховных правителей шейбанидской династии, Абдулла-хану II, правившему с 991/1583 (фактически с 968/1561 г.) по 1006/1598 г. Автор подробно описывает политические события, происходившие в Мавераннахре и Хорасане в 50—90-х годах XVI в., современником и в ряде случаев очевидцем которых он был. Сочинение является важным первоисточником по истории Средней Азии и Афганистана второй половины XVI в.
Ввиду большого объема сочинения было решено опубликовать его в четырех томах. I том, содержащий авторское введение и описание событий политической жизни 50—60-х годов XVI в., уже опубликован[1]. В своем предисловии к I тому мы привели данные об авторе, его сочинении, списках сочинения и историю изучения этого памятника.
Публикуемая часть “Шараф-нама-йи шахи”, условно обозначенная II томом, содержит описание политических событий с конца 974 до начала 987 г. х. (60—70-е годы XVI в.). Большое место здесь занимают рассказы автора о походах Абдулла-хана в Хорасан, в частности в Балхскую область (Северный Афганистан), а также о борьбе этого хана за установление своей власти в Самарканде.
Абдулла-хан, достигнув известных успехов в борьбе со своими противниками в Мавераннахре, о чем говорится в I томе издания “Шараф-нама-йи шахи”, в конце 974 г. х. направляет свои военные силы для завоевания земель в Хорасане. Сначала был объявлен поход на Герат, принадлежавший тогда сефевидскому Ирану, под лозунгом борьбы с “еретиками”-шиитами.
В походе участвовали войска, прибывшие по приказу Абдулла-хана из Ташкента, Самарканда и Шахрисябза. Посланное против них шахом Тахмаспом I войско во главе со своим сыном Мухаммадом Худабанде засело в крепости Турбат. Здесь произошло сражение между сторонами. Абдулла-хан предпринял все меры, чтобы овладеть окруженной его войсками крепостью. Однако посылка Тахмаспом I подкреплений в большом количестве (80 тысяч воинов) явилась основной причиной отступления войск Абдулла-хана, о чем сообщает Искандар Мунши. Причина неудачи этого похода для хана заключалась также в отсутствии единства между участниками похода. Так, Хусрав-султан дважды покидал со своими воинами войско хана, второй раз он увел с собой и Дин-Мухаммад-султана, участвовавшего в походе.
В том же году Абдулла-хан совершил поход на Мерв. Он задумал внезапным нападением овладеть городом. Однако на совете, устроенном уже в пути, после переправы через Джейхун, возникли разногласия между двумя видными эмирами, Назар-бием и Йар-бием, в результате чего войско разделилось на два противоположных лагеря. Каждый из этих эмиров стремился первым ворваться в город и не согласовывал свои действия с другим, ввиду этого сорвался план внезапного захвата города. Когда все войско подступило к Мерву, Абдулла-хан приказал взять город штурмом. Однако военачальники и вельможи Абдулла-хана, понимая невозможность этого, уговорили хана отступить, предварительно разрушив мервскую плотину, и вернуться в Бухару.
В середине 975/январь 1568 г. Абдулла-хан должен был отражать выступление султанов Ташкента, Туркестана и Ходжента. Сначала Абу-л-Хайр-султан, племянник Са'ид-султана, правившего тогда Самаркандом, захватил Шахрисябз, когда правитель этого города Хусрав-султан был на охоте. Абдулла-хан повел войска на помощь Хусрав-султану. После безуспешной осады города, длившейся в течение месяца, Абдулла-хан вынужден был вернуться в Бухару, чтобы предотвратить нападение на столицу войск Ташкента, Туркестана и Ходжента.
Хотя Хусрав-султану и удалось отвоевать Шахрисябз, вскоре он был окружен султанами, прибывшими из Самарканда, Ташкента и Хисара, и убит. Абдулла-хан сильно переживал эту утрату. В “Тарих-и Ракими” сообщается, что в связи со смертью Хусрав-султана Абдулла-хан советовался с Калан-ходжой о своем намерении отправиться в хадж, отказавшись от власти, но не получил одобрения. Хану, как и во всех случаях, пришлось считаться с мнением ходжи.
Ответом на действия самаркандских султанов в 975 г. х. явился поход Абдулла-хана в сторону Самарканда в месяце зу-л-ка'да 976/апрель 1569 г. Сначала хан взял Шахрисябз и передал его Узбек-султану, затем вместе с последним направился к Самарканду с 20-тысячным войском. Он расположился лагерем в 6—7 км к северо-востоку от Самарканда и отправил большую часть войска для завоевания и разграбления этой области. Этим Абдулла-хан, по-видимому, преследовал две цели: обеспечить своих воинов провизией и обескровить окраины города и всю область, чтобы лишить возможности жителей области оказать помощь городу, который он собирался окружить.
Против Абдулла-хана выступил из Самарканда тогдашний правитель города Са'ид-султан с огромным войском. Между сторонами произошло ожесточенное сражение, в результате чего самаркандские султаны были разбиты, взяты в плен и убиты почетные эмиры Са'ид-султана, а также брат последнего Худайберди-султан вместе с сыном Бахадур-султаном. После этого Абдулла-хан подступил к городу и завязал битву. Несмотря на то, что хан встретил упорное сопротивление со стороны Са'ид-султана и жителей города, метавших стрелы и камни в его воинов, он овладел городом. Са'ид-султан спасся бегством. Воины Абдулла-хана учинили повальный грабеж, захватили много провизии и драгоценных вещей. Абдулла-хан оставил город прежнему правителю Са'ид-султану, назначить новое лицо, послушное хану, он, вероятно, в то время еще не решался: слишком сильным противником был Са'ид-султан, которого поддерживали его брат Джаванмард-Али-султан вместе со своими сыновьями и султаны Ташкента, Туркестана и Ходжента. Показателем того, как в то время Абдулла-хан считался со своими противниками, является следующий факт. Хан уступил Шахрисябз прибывшему на помощь Са'ид-султану Баба-султану даже после того, как последний потерпел поражение от ханских войск под крепостью Дабусия.
Однако Абдулла-хан не отказался от намерения подчинить своей власти Самарканд при удобном случае. Таким удобным случаем он счел предложение правителя Ташкента Дарвиш-хана (брата Баба-султана) идти походом на Самарканд объединенными силами. Дарвиш-хан обещал присоединиться к Абдулла-хану с войском Ташкента и Ходжента.
В месяце раджабе 977/декабрь 1569 г. эти два хана повели войска на Самарканд. Они окружили город. После сорокадневной осады, не добившись успеха, они отступили.
Вскоре после этого Баба-султан с войском Туркестана и подвластных этому городу земель прибыл в Самарканд и договорился с Са'ид-султаном идти походом на Бухару. Войска Абдулла-хана дали бой противнику сначала у крепости Дабусия, затем в Гидждуванском тумане и нанесли ему сильный урон.
После такого отпора султанам Ташкента и Самарканда Абдулла-хан счел возможным отправиться в поход в Балхскую область против Дин-Мухаммад-султана, сына Пир-Мухаммад-султана.
В 978/1570-71 г. Абдулла-хан выступил в поход вместе с Узбек-султаном. Первым объектом их нападения был город Андхой, который в то время был передан Дин-Мухаммад-султаном своему младшему брату Шах-Мухаммад-султану в виде икта. Фактическим же правителем города и области был аталык Шах-Мухаммад-султана, влиятельный эмир из племени найман Джан-Даулат-бий. Он руководил обороной крепости. Несмотря на то, что крепость была прочной и сильно укрепленной, она не смогла устоять против огнестрельных орудий устада Рухи — главного пушкаря Абдулла-хана. Крепость сдалась, ключи от нее были переданы Узбек-султану.
Абдулла-хан пожелал войти в Андхой якобы для поздравления Узбек-султана с успехом. Однако султан, закрывшись в крепости, отказался принять хана, вероятно опасаясь, как бы хан не отнял у него этот город, как он сделал это с Шахрисябзом.
Затем Абдулла-хан двинулся к Шибиргану. Узбек-султан не участвовал в этом походе. Шибирганским вилайетом в то время управлял брат Дин-Мухаммад-султана, Падишах-Мухаммад-султан, который получал доходы от вилайета в виде улуфа. Бои за Шибирган продолжались лишь несколько дней, после чего эмиры города взяли в свои руки инициативу заключения мира с Абдулла-ханом. Мир был установлен.
После этого Абдулла-хан повел войска по направлению к Балху. Еще до того, как войска подошли к городу, Дин-Мухаммад-султан запросил мира.
По возвращении из Балхской области Абдулла-хан занялся делами, касающимися управления страной. Он сместил мирзу Валиджан джалаира, долгое время ведавшего делами ханского двора. Мирза Валиджан джалаир, видимо, обладал той же властью, что и лицо, занимавшее эту должность при дворе Тимуридов, т. е. “был начальником над другими придворными чинами”. Абдулла-хан назначил на эту должность более подходящего по своим качествам высокообразованного Нур ад-дина Мухаммада. Данное лицо получило широкие полномочия. Помимо того что ему была предоставлена вся полнота власти в ханском дворе и должность казия в Бухарском вилайете, в его ведении должны были находиться все важные дела, касающиеся не только Бухарского вилайета, но и всех земель, находящихся под властью Абдулла-хана.
Таким образом, 978 год хиджры ознаменовался для Абдулла-хана победой над самаркандскими и туркестанскими султанами и над большей частью Балхской области. Кроме того, хан провел мероприятия по улучшению управления страной.
В “Тарих-и Ракими” 978 год рассматривается как год восшествия на престол Абдулла-хана. Вполне возможно, что именно в этом году Абдулла-хан был признан верховным правителем Шейбанидов (каковым он был фактически), а Хафиз-и Таныш мог умолчать об этом факте, чтобы не выставлять хана в невыгодном свете, как лишившего власти здравствующего отца.
В 979/1571 г. Абдулла-хан объявил призыв войска для похода на Термез, входивший тогда в Балхскую область. Поход был рассчитан на один год. Правителем города в то время был Падишах-Мухаммад-султан, брат Дин-Мухаммад-султана. На предложение Абдулла-хана сдать город он ответил отказом. Тогда город подвергся осаде, и осажденные в течение долгого времени вели бои с войском хана. Орудиями, пущенными в ход устадом Рухи, были разрушены крепостные стены. Пришедшие на помощь термезцам Дин-Мухаммад-султан и Узбек-султан под натиском войск Абдулла-хана вынуждены были отступить. После ожесточенных боев жители города, очутившись в безвыходном положении, решили сдаться и упросили Дин-Мухаммад-султана обратиться к Абдулла-хану с просьбой о пощаде. Дин-Мухаммад-султан через посредство шейх ул-ислама Ходжи Парса добился этого.
В месяце мухарраме 980/май — июнь 1572 г. Термез сдался. Абдулла-хан назначил правителем города своего двоюродного брата Махмуд-султана, сына Сулайман-султана.
Распустив войска, участвовавшие в походе на Термез, Абдулла-хан возвращался в столицу. Добравшись до Несефа, он узнал от гонца, прибывшего от Джаванмард-Али-хана, что скончался правитель Самарканда Са'ид-султан и в связи с этим братья Баба-султан и Дарвиш-султан с войском Ташкента, Туркестана, Аксикента, Андижана и Ходжента направились к Самарканду с целью захватить этот город.
Несмотря на то что при Абдулла-хане было лишь небольшое число воинов, он немедленно направился к Самарканду и расположился к северу от города, на берегу реки Кухек. Здесь к нему присоединился Джаванмард-Али-хан с сыновьями Абу-л-Хайр-султаном и Музаффар-султаном. Абдулла-хан отправил таваджиев в подвластные ему земли для сбора войска. На призыв хана отозвались лишь правители Мианкаля и Шахрисябза. Из Балхской области Дин-Мухаммад-султан послал войско, насчитывающее 3 тысячи человек, во главе со своим братом Падишах-Мухаммад-султаном и приказал последнему ехать как можно медленнее, чтобы и эта сравнительно небольшая помощь не подоспела к Абдулла-хану в нужный момент. Падишах-Мухаммад-султан, которого Абдулла-хан недавно лишил власти над Термезом, исполнил приказ брата и прибыл к войску хана только после того, как военные действия под Самаркандом были уже закончены.
Таким образом, Абдулла-хан, видимо, не смог собрать достаточное количество воинов, чтобы оказать успешное сопротивление огромному войску противника, насчитывающему, по словам Хафиз-и Таныша, 40 тысяч человек.
Итак, в последнем походе Абдулла-хан фактически не получил военной помощи от Дин-Мухаммад-султана. Что же касается Узбек-султана, тот вообще оставил без внимания требование хана о посылке войска. Таким образом, оба этих султана нарушили одно из главных условий подчинения центральной власти — оказывать хану в нужный момент военную помощь.
Это обстоятельство, вероятно, вынудило Абдулла-хана объявить новый поход на Балхскую область. Поход начался в конце месяца раджаба 980/ в конце ноября 1572 г.
Обстановка в Балхской области была благоприятной для выступления Абдулла-хана. Там существовала оппозиционно настроенная против Дин-Мухаммад-султана сильная группа из эмиров племени найман. Они предложили свои услуги хану в его борьбе. С их помощью хан овладел Андхоем, не прибегая к военным действиям. Отдельные представители этой группы (Али-бий, Назар-бий, Мирза Мухаммад) оказали большую поддержку Абдулла-хану в борьбе за Балх.
В месяце ша'бане 980/декабрь 1572 г. хан расположил свое войско вблизи Балха. Находившиеся в этом городе воины сразу же повели наступление против хана и нанесли большой урон его войску. Несмотря на это, некоторое время спустя воины хана овладели внешней крепостью города.
В конце месяца рамазана 980/январь 1573 г. Абдулла-хан получил подкрепления из Шахрисябза, Мианкальского вилайета и Хисара. С их помощью он отразил еще два крупных выступления противника.
В месяце зу-л-ка'да 980/март 1573 г. Факир-султан, командующий войском Хисара, перешел на сторону Дин-Мухаммад-султана и усилил его войско. Вскоре после этого Абдулла-хан, получив военную помощь из Хорезма, а также из Самарканда от Джаванмард-Али-султана, несколько раз успешно отразил нападения противника и перешел в наступление. Захватив один за другим важные в стратегическом отношении пункты, воины хана окружили город кольцом. Абдулла-хан издал строгий приказ, запрещающий ввозить в город что-нибудь из еды или питья. В результате в городе начался страшный голод, от которого погибло очень много народа. Весть о том, что на помощь городу прибудут правитель Бадахшана Шах-Сулайман и правитель Хисара Хашим-султан, сын Дустим-султана, с большим войском, вдохновила осажденных. Однако жители не получили эту помощь. Вскоре город был сдан.
Не прошло и полгода со времени похода Абдулла-хана на Балх (в конце джумада II 981/октябрь 1573 г.), как он объявил новый поход, на этот раз на Хисар. Предварительно он отправил посла к правителю Хисара Хашим-султану и предъявил ему следующие требования: совершать нападения на владения правителя Бадахшана Шах-Сулаймана, изгнать из своей страны Факир-султана, не дать обосноваться в Хисаре Араб-бию кушчи.
Данные требования Абдулла-хана были направлены на то, чтобы ослабить позиции врагов — правителя Хисара и правителя Бадахшана — и тем самым облегчить для себя условия завоевания этих областей в будущем. Хашим-султан, не желавший усиления власти Абдулла-хана, в особенности в Балхской области, понимал, насколько неприемлемы для него эти условия. Не в его интересах было совершать нападения на владения Шах-Сулаймана, своего союзника в борьбе с Абдулла-ханом, или изгнать из своей страны Факир-султана, которого он неоднократно посылал на помощь врагам хана, или же возражать против пребывания в Хисаре Араб-бия кушчи, ставшего противником хана. Поэтому Хашим-султан отверг предложения хана. Однако, когда он узнал, что Абдулла-хан выступил против него и уже находится в Несефе, он через своего посла выразил готовность принять предложенные ханом условия. Хан не принял заверений Хашим-султана. Узнав об этом, некоторые султаны Хисара, в том числе и Факир-султан, бежали в Кулябский вилайет, что ослабило позицию Хашим-султана. Несмотря на это, Хашим-султан укрылся в крепости, чтобы обороняться и противостоять ханским войскам.
В начале месяца сафара 982/конец мая 1574 г. войска Абдулла-хана окружили крепость кольцом. Хашим-султан и жители Хисара прилагали большие усилия для защиты города, обстреливая воинов Абдулла-хана из ружей и пушки-занбурак. Однако численное и техническое превосходство было на стороне осаждавших. Метанием камней из катапульты устад Рухи разрушил крепостные стены. После этого Абдулла-хан, отвергнув просьбу осажденных о мире, приказал своим воинам взять город штурмом. Захват крепости был ускорен еще и тем, что среди эмиров Хисара в это время возник большой разлад. 10 числа раби' I 982/29 июня 1574 г. Хисар был взят войсками Абдулла-хана. Оказавшийся в плену Хашим-султан был убит. Управление Хисарским вилайетом Абдулла-хан передал Узбек-султану.
Воспользовавшись тем, что Абдулла-хан находился в Хисаре, Баба-султан прибыл с войском в Ташкент и уговорил своего брата Дарвиш-султана, правителя этого города, совершить поход на Самарканд. Правитель Самарканда Джаванмард-Али-султан обратился за помощью к Абдулла-хану сразу же после возвращения последнего из Хисара. Хан, отозвавшись на просьбу, объявил сбор войск, но, не дожидаясь их прибытия, направился в Самарканд. Здесь он заключил договор с Джаванмард-Али-ханом о совместном выступлении против ташкентских и туркестанских султанов.
Объединенные войска Абдулла-хана и самаркандских султанов двинулись по направлению к Сырдарье. Они разбили лагерь на левом берегу реки около Ходжента. Баба-султан и Дарвиш-султан находились на правом берегу реки с войском Ташкента, Туркестана, Акси, Андижана, Сабрана и Ходжента. Обладая численным превосходством, они стремились перейти через реку и завязать бой с противником, но, встретив сильное сопротивление, не смогли осуществить это намерение.
Так с весны до лета оба войска стояли друг против друга, не предпринимая каких-либо крупных военных действий, и в конце концов заключили мир.
Абдулла-хан дал согласие на заключение мира главным образом потому, что опасался измены со стороны Абу-л-Хайр-султана, который в то время вошел в сношения с Баба-султаном. Однако мир был сразу же нарушен Баба-султаном, пославшим из Хаса две тысячи воинов вслед за уходящими войсками Абдулла-хана. В битве, происшедшей в районе Хаваса, воины Абдулла-хана разбили отряд войск Баба-султана, захватили много пленных.
В месяце мухарраме 986/март 1578 г. Абдулла-хан находился в Балхе с целью совершить поход на Бадахшан. Поход этот не состоялся не только по той причине, что правивший тогда в Бадахшане внук Шах-Сулаймана Шахрух-мирза ибн Ибрахим-мирза через своего посла выразил покорность хану, но и потому, что в это же время Абу-л-Хайр-султан обратился к хану за помощью в борьбе со своим отцом Джаванмард-Али-султаном. Последний получил военную помощь от Баба-султана.
Не дожидаясь прибытия Абдулла-хана, Абу-л-Хайр-султан выступил против войска, посланного Баба-султаном во главе со своим сыном Латиф-султаном и четырьмя видными эмирами. Встреча сторон произошла в Ипар куруги. При Абу-л-Хайр-султане было лишь 700 воинов, тогда как противная сторона насчитывала 30 тысяч человек, к которым присоединился еще и Джаванмард-Али-султан с войском. Абу-л-Хайр-султан, естественно, потерпел поражение.
После этих событий Абдулла-хан по совету Калан-ходжи повел войска на Самарканд. В Несефе присоединились к нему самаркандские султаны, бывшие в оппозиции к Джаванмард-Али-султану и изгнанные им из города.
Когда Абдулла-хан с войском остановился в Даргаме, к нему явилась посланная Джаванмард-Али-султаном группа высокопоставленных лиц Самарканда во главе с шейх ул-исламом города эмиром Али-Асгаром с просьбой о мире. Абдулла-хан отверг предложение о мире.
3-го числа месяца сафара 986/11 апреля 1578 г. войска Абдулла-хана расположились на подступах к Самарканду. После битв за город, длившихся в течение двух месяцев, Джаванмард-Али-султан снова обратился к Абдулла-хану с просьбой заключить мир. И мир был заключен 6 раби' II 986/13 июня 1578 г. На этот раз Абдулла-хан согласился на установление мира, ибо знал, что огромное войско во главе с Баба-султаном идет на помощь к Джаванмард-Али-султану и уже переправилось через Сырдарью. А Джаванмард-Али-султан узнал об этом от посланца Баба-султана лишь после того, как был заключен мир. В нарушение договора он решил выступить против Абдулла-хана сразу же по прибытии Баба-султана. Об этом он сообщил под строгим секретом своему сыну Музаффар-султану. Несогласный с этим Музаффар-султан раскрыл тайну своему брату Абу-л-Хайр-султану. Братья вступили в сговор с Абдулла-ханом против отца и захватили Самарканд. Джаванмард-Али-султан бежал, но попал в плен к воинам Абдулла-хана. Последний сослал пленника с одним сыном и со всеми женами в крепость Наука, принадлежавшую тогда Абу-л-Хайр-султану. Управление Самаркандом Абдулла-хан передал Абу-л-Хайр-султану.
Абдулла-хан выступил с войском против Баба-султана, находившегося в Замине. Он взял с собой и братьев Абу-л-Хайр-султана и Музаффар-султана. В Дизаке присоединился к хану и Узбек-султан с войском. Здесь в течение трех дней (начиная с 26 джумада I 986/2 августа 1578 г.) производился подсчет войска, участвовавшего в борьбе на стороне Абдулла-хана. Оказалось, что одно личное войско хана составляло 30 тысяч человек, не считая воинов при султанах.
С такой военной силой Абдулла-хан прибыл к реке Замин, на берегу которой были расположены войска Баба-султана, державшие в своих руках переправы. Вместе с Баба-султаном находились Дин-Мухаммад-султан и хисарские султаны Мухаммад-Шариф-султан, Факир-султан и Мухаммад-Касим-султан. Общая численность этого войска не указана. Однако, судя по тому, что после построения правого и левого флангов в резерв были определены 10 тысяч человек, можно себе представить, как велико было данное войско.
После ожесточенных сражений между противоборствующими сторонами Баба-султан отступил и направился в Ташкент. Хисарские султаны, участвовавшие в походе на стороне Баба-султана, оказались в плену, и многие из них были убиты; Дин-Мухаммад-султан, также попавший в плен, был сослан в Чарджуй и посажен в тюрьму для пожизненно заключенных.
Войску Абдулла-хана досталось большое количество военной добычи.
Преследуя Баба-султана, Абдулла-хан двинулся на Ташкент. После того как он переправился через Сырдарью, его встретили жители Ташкента, надо полагать, знать города, и преподнесли ему ключи от городских ворот. Не все жители Ташкентского вилайета были довольны установлением власти Абдулла-хана. И хан жестоко расправлялся с теми, кто проявлял непокорность. По словам Хафиз-и Таныша, таких непокорных истребляли вместе с семьями, а имущество их конфисковалось.
С населения Ташкента была взята большая сумма денег, по-видимому, пошлина по случаю приема хана.
Правителем Ташкентского вилайета Абдулла-хан назначил Дарвиш-хана. Последний был доставлен из Туркестана, где он четыре года тому назад был заключен в темницу Баба-султаном за то, что выражал покорность Абдулла-хану.
После этого Абдулла-хан объявил поход для завоевания Туркестана. В этом походе участвовал и Дарвиш-хан. Города Сайрам, Отрар, Сыгнак и Туркестан сдались хану без боя, так как Баба-султан не останавливался ни в одном из этих городов, чтобы оказать сопротивление ханским войскам, а правители этих городов не имели сил, чтобы отстоять свои города. Из Туркестана Баба-султан бежал к мангытам.
Абдулла-хан назначил своих людей правителями многих городов, оказавшихся под его властью в результате последнего похода. Сайрам он оставил прежнему правителю, Сыгнак пожаловал сторонникам Абу-л-Хайр-султана по просьбе последнего.
Абдулла-хан, очевидно, боялся усиления власти Абу-л-Хайр-султана. Он устроил совет, на котором предъявил ряд серьезных обвинений Абу-л-Хайр-султану и вынес приговор об убийстве его. Султан был убит 9 ша'бана 986/12 октября 1578 г. Вскоре после этого был убит и Джаванмард-Али-хан вместе с двумя сыновьями. Так Абдулла-хан сначала рукой сына отстранил от власти над Самаркандом Джаванмард-Али-хана, а затем убил его сыновей и самого хана. Правителем Самарканда Абдулла-хан назначил своего брата Ибадулла-султана.
10 шавваля 986/20 ноября 1578 г. к Абдулла-хану прибыл посланец от Баба-султана с выражением покорности. В ответ на заявление посла Абдулла-хан сказал, что он жалует Баба-султану Туркестан с условием, чтобы он подчинился своему старшему брату Дарвиш-хану, правителю Ташкента.
Вскоре после этого от посланца Дарвиш-хана Абдулла-хан узнал, что Баба-султан направился к Ташкенту с целью завоевать этот город.
Как и во всех важных вопросах, Абдулла-хан просил совета у Калан-ходжи, как поступить в данном случае. Ходжа предложил объявить поход против Баба-султана. Для сбора войска хан отправил таваджиев в Балх, Шибирган и Меймене. Но еще до прибытия к хану войска стало известно, что Баба-султан вступил в Ташкент. Там он сначала убил некоторых лиц, оставленных Абдулла-ханом при Дарвиш-хане, затем и самого Дарвиш-хана. В это же время к Абдулла-хану явился посланец от правителя Андижана Абд ас-Самад-бия с просьбой о помощи против султанов Ташкента (Тахир-султана, Абд ал-Гаффар-султана, Абд ас-Саттар-султана, Хашим-султана), окруживших Андижан. Абдулла-хан направил в Ташкент имеющиеся при нем войска Балха, Самарканда и Шахрисябза, а сам в конце месяца зу-л-хиджжа 986/февраль 1579 г. отправился в Несеф, к месту сбора войска. В Несеф прибыли эмир Таныш-бий джалаир из Термеза с тремя тысячами воинов, Али-Мардан бахадур из Меймене и Гарджистана с несколькими тысячами человек, эмир Джан-Даулат-бий из Шибиргана с 1 тысячей воинов, Джултай-бий из Андхоя, имея при себе две тысячи воинов. Во главе этого войска Абдулла-хан выступил из Несефа в месяце мухарраме 987/в середине марта 1579 г. Когда он приблизился к Замину, к нему присоединился еще Дустим-султан с войском Мианкаля. В Замине Абдулла-хан созвал совет, чтобы решить, двинуть ли войска в Ташкент или в Андижан. Было решено сначала направиться к Ташкенту. Войска Абдулла-хана перешли Сыр-дарью у переправы Хас.
Крупное сражение между войсками Абдулла-хана и Баба-султана произошло на берегу реки Чирчик. Преодолевая сопротивление противника, ханские воины переправились через реку. Вначале они терпели поражение. Первыми обратились в бегство участвовавшие в походе кочевники тюрки и арабы, которые не имели воинских доспехов. Однако затем Абдулла-хан все же одержал победу над противником и двинулся к Ташкенту. Жители этого города оказали сильное сопротивление воинам хана. Они снарядили пехоту численностью в 10 тысяч человек и выступили сами, вооружившись дубинами. Это ополчение нанесло существенный урон ханскому войску, именно оно наиболее ощутимо потрепало воинов Абдулла-хана. Абдулла-хан не предпринял каких-либо мер ни против тех, кто в начале битвы, после переправы через Чирчик, обратился в бегство, ни против жителей Ташкента за ущерб, нанесенный ими его войску. Хафиз-и Таныш объясняет это исключительной милостью хана. В действительности это может быть объяснено нежеланием хана вызвать еще большее недовольство как у жителей Ташкента, так и у войска, понесшего большие потери при взятии города.
За рассматриваемый 12-летний период Абдулла-хан подчинил своей власти большую часть Балхской области, завоевал такие крупные города, как Самарканд, Ташкент, Термез, Хисар.
Успехи Абдулла-хана объясняются тем, что он имел много преимуществ перед своими противниками. Хан располагал такими “мощными” для того времени орудиями, как манджаник (осадная машина) и диг (артиллерийское орудие типа мортиры), каких не было ни у кого из его врагов. Эти орудия использовались главным образом для разрушения крепостных стен и башен. Отмечен один случай, когда из дига обстреливали войска противника.
Абдулла-хан умело использовал тактические приемы. Одним из них было быстрое отражение нападения противника. Когда хан узнавал о движении крупных сил врагов, он посылал таваджиев в подвластные ему области для сбора войска, но, не дожидаясь прибытия войск, с имеющимися при себе воинами выступал против неприятеля. В то время хан был уже прославленным многими победами государем, и одно лишь известие о его выступлении нередко заставляло врагов отступать или отказываться от встречи с ним на поле битвы. Кроме того, хан, как правило, не вступал в бой с противником, не имея технического, численного или иного превосходства, при отсутствии таких преимуществ предпочитал отступать или заключать мир.
Абдулла-хан ловко использовал вражду между своими противниками. Так, например, он оказывал военную помощь самаркандским правителям в их борьбе против Баба-султана, правителя Туркестана. Он поддерживал Абу-л-Хайр-султана в его стремлении вырвать власть у отца, Джаванмард-Али-хана, правившего в Самарканде, и с его помощью сам захватил этот город. В своей борьбе с Дин-Мухаммад-султаном он опирался на вождей племени найман, враждующих с султаном. Более того, Абдулла-хан стремился сеять рознь между своими врагами, чтобы ослабить их и тем самым создать благоприятные условия для захвата их владений. Так, он требовал от Хашим-султана, правившего Хисаром, совершать нападения на земли правителя Бадахшана, захват которых входил в планы хана.
Абдулла-хан в проведении своей политики опирался на представителей высшего духовенства. Особо важную роль в этом сыграл знаменитый Калан-ходжа Джуйбари.
Несмотря на все преимущества Абдулла-хана перед своими противниками, победа над ними давалась ему нелегко. Так, хану пришлось пять раз совершать поход на Самарканд, прежде чем овладеть этим городом, два раза идти походом на Балхскую область, чтобы установить там свою власть. Города Балх и Термез сдались хану лишь после длительной осады, кровопролитных сражений. Объясняется это тем, что Абдулла-хан встречал сильное сопротивление со стороны сепаратистски настроенных правителей областей.
Непрерывные войны, которые вел Абдулла-хан, и междоусобные войны между представителями шейбанидской династии разоряли страну, ухудшали положение населения. Хафиз-и Таныш приводит много примеров этому. Так, во время похода на Самарканд в 976 г. х. войска Абдулла-хана сначала подвергли грабежу область, а затем, после взятия города, устроили повальный грабеж в городе. Абу-л-Хайр-султан, идя походом на Балх на помощь Абдулла-хану, разорил население окраин Балха.
Особенно тяжелым было положение населения городов, подвергшихся осаде войсками Абдулла-хана. В крайне бедственном положении оказались жители таких осажденных городов, как Термез, Балх и Хисар. Жители Балха после длительной осады города переправлялись вплавь через крепостной ров, чтобы найти спасение от невыносимых условий, царивших в городе. Хафиз-и Таныш сообщает, что однажды во время выхода из города совершенно обессиленных людей в давке погибли тысячи человек.
Однако народные массы не всегда были лишь пассивным объектом во время борьбы Абдулла-хана со своими противниками. В ряде случаев они оказывали активное влияние на ход военных действий, как это показано на примере жителей Ташкента.
За указанный (почти 12-летний) период Абдулла-хан завоевал Балхскую область, в том числе Термез (входивший тогда в эту область), а также Гисар, Самарканд и Ташкент. Поход хана на Герат закончился неудачей. Правители Туркестана и некоторых других присырдарьинских городов после бегства Баба-султана, преследуемого войсками Абдулла-хана, хотя и выразили покорность хану, однако борьба за овладение этими городами потребовала в дальнейшем больших усилий со стороны ханских войск, о чем говорится в следующем, III томе “Шараф-нама-йи шахи”.
В заключение выражаю благодарность Ч. Г. А. Байбурди, рецензировавшему работу и сделавшему ряд полезных замечаний.
Для данного издания, как и для I тома, были составлены таблицы разночтении по пяти спискам сочинения: 1) список О 88, воспроизводимый факсимиле, 2) список Б (Республиканского рукописного фонда АН Азербайджанской ССР, № 44), 3) список Д (Института востоковедения АН Таджикской ССР, № 62), 4) список Ла (Государственного Эрмитажа), 5) список Т (Института востоковедения АН Узбекской ССР, № 149 (2207)). Однако по техническим причинам, из-за невозможности набора арабским шрифтом, пришлось опустить эти таблицы, довольствуясь лишь тем, что наиболее важные разночтения были отмечены в примечаниях к переводу.
Ноябрь 1977 г.
КНИГА ШАХСКОЙ СЛАВЫ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Говорит Аллах всевышний, всеблагий: “...ведь партия Аллаха — они победят”[2]. Согласно этим словам, являющимся чудом стихотворчества, всевышний господь, на повеления которого опирается шариат, и от воли которого зависит устойчивость дел шариата, и от милости которого зависит устройство дел в стране, облачает в одежду победы и одоления такого государя, высокие помыслы которого устремлены на укрепление твердой веры; он возлагает венец божьей помощи и победы на возвышающуюся до Фаркада[3] голову такого славного [властелина], чьи лучезарные мысли целиком направлены на продвижение предписаний шариата вождя пророков [Мухаммада], да будет ему благословение Аллаха и приветствие от господа миров! Закон божий всегда соответствовал тому, что всякий, кто поднимает меч мщения, чтобы водрузить стяг мусульманской веры, и поднимает руку смелости с саблей гордости в священной войне, чтобы опрокинуть знамя многобожия и поклоняющихся идолам, тот всегда выходит победителем в истреблении дьяволов и достоин принадлежать к “партии Аллаха”.
Цель изложения этого рассказа, этого повествования заключается в следующем. Его величество [Абдулла-хан] все время хранил в мыслях [намерение] завоевать мир, всегда поднимал знамя покорения стран, в особенности стран, где накопилась пыль неверия, [стран], погруженных во мрак тирании и многобожия. Поэтому благословенные мысли [хана] устремились на то, чтобы поднять пыль похода в сторону Хорасана, ибо в этом вилайете с давних пор, в течение многих лет всякого рода безбожники проявляют упорство, [следуя] по пути заблуждения и отклонения от истины, по стезе запрета и невежества. [Он желал] заставить осесть пыль мятежа и обнажить саблю мести для того, чтобы оставался в ножнах меч тирании и многобожия.
Словом, когда [хан] твердо решил [идти] походом на ту страну, последовал благословенный, непреложный приказ [его] о том, чтобы таваджии[4], могущественные, как Бахрам[5], храбрецы, сильные, как лев, поспешили бы в разные стороны, проявив старание в созыве [могущественного], как небо, войска, вернулись бы как можно скорее и поцеловали бы прах у высокого порога [хана].
После того как ко двору [Абдулла-хана], прибежищу Сатурна, с разных сторон непрерывно, одно за другим прибывали войска, многочисленные, как звезды, они удостаивались чести встретиться с ханом, поцеловать прах [у его порога]. В конце 974/май — июнь 1567 г. [Абдулла-хан] предпринял поход на Хорасан, чтобы водрузить знамя ислама, опрокинуть стяг неверия, [объявив] войну бесславному Тахмаспу[6]. Вследствие сильного рвения он опоясал душу поясом войны, священной войны, и выступил из столицы — Бухары, являющейся центром величия и великолепия, местом восхода солнца власти и счастья.
Бодрствующее счастье идет впереди знамени августейшего [хана], твердая власть — слуга в счастливой свите [его]. По отношению к его величеству могущественному [хану] притеснитель — небо закрылось попоной повиновения и покорности, мстительная судьба опоясала [свою] душу любовью к государю, заботящемуся о слугах, суровый рок вдел в уши кольцо верности его величеству могущественному [хану]. В благословенной свите [Абдулла-хана] из счастливых братьев его участвовал в этом походе славный царевич Ибадулла-султан, благодаря благословенному лику которого светлы очи мира, око вселенной, на лице которого, выражающем счастье, явственно видны признаки, свидетельствующие о власти. В прекрасных землях Кеша[8] присоединился [к войску] подобный Хосрову[9] [Ануширвану] Хусрав-султан, состояние дел и манеры которого свидетельствовали о счастье и власти, в его движениях и осанке явственно были видны признаки высокого положения и счастья. Из ташкентского войска его высочество прибежище страны Дарвиш-хан послал ко двору [Абдулла-хана], прибежищу Сатурна, своего брата Тахир-султана с огромным числом людей. Из самаркандского войска к стремени августейшего [Абдулла-хана] Са'ид-хан и Абдал-султан послали своего двоюродного брата Абд ал-Латиф-хана.
Когда благословенное войско переправилось через реку Амударью, его величество [Абдулла-хан] направил поводья в Балх для встречи со счастливым дядей Пир-Мухаммад-ханом. После того как [Абдулла-хан] удостоился чести общения и беседы [с дядей, тот] устроил царское пиршество, чтобы приветствовать счастливое прибытие [Абдулла-хана].
Как только закончилось царское пиршество, его величество [Абдулла-хан] с армией, [неисчислимой], как капли дождя, как листья на деревьях, выходящей за пределы счета и исчисления, направился оттуда решительно и твердо в сторону Хорасанских земель. Он поднял знамя покорения стран, стяг миродержавия выше висячего купола [неба], выше сложенных из семи сводов [небес].
Когда его величество [Абдулла-хан], Джамшид по достоинству, со всей этой армией, одетой в кольчугу, с победоносным войском прибыл в Хорасанский вилайет, воздух от пыли, [поднятой] благословенным войском, заблагоухал амброй. Здесь известили [Абдулла-хана] о том, что Тахмасп еще раньше отправил в Герат своего сына султана Мухаммада Худабанде[10] с его сыновьями и с Шах-Кули[11], который отличался среди великих эмиров Ирака исключительной смелостью и храбростью, с армией, многочисленной, как дьяволы, с неисчислимым войском.
После того как [Мухаммад Худабанде] узнал о походе его величества [Абдулла-хана], пошатнулись столпы его твердости и он поспешно отправился в крепость Турбат[12].
Его величество [Абдулла-хан], услышав это известие, не задумываясь повернул поводья победы и торжества и, подняв победоносное знамя[14], направился к крепости Турбат.
Еще до того, как упала тень прибытия [Абдулла-хана] на город [Турбат, войска хана] приблизились к одной крепости с сильно укрепленными башнями и стенами, вздымающей макушку до неба. В этой крепости находился отряд из сельских жителей[16], каждый из которых считал себя Исфандийаром[17]. Приготовив колющее и режущее оружие, они вознамерились воевать [с ханом].
Когда [Абдулла-хан] узнал, что [там] укрылась эта толпа, последовал благословенный приказ, действующий как рок, чтобы отряд храбрецов времени, отряд смелых в день сражения мужей, повязав талии усердия поясом достоинства и священной войны, окружил эту крепость, безжалостным мечом подверг бы пытке ту толпу неверных, ту проклятую свору, которая по невежеству и заблуждению выступила шагами вражды, низверг бы их крепость, разрушил бы башни и стены ее.
Согласно ханскому приказу войска, многочисленные, как звезды, заняли подступы к крепости и под звуки карная и трубы повели наступление[18]. Подойдя к подножию крепости, они вступили на крепостной вал. Когда жители крепости убедились в силе и могуществе победоносных войск [Абдулла-хана], они с противоположной стороны пробили брешь в крепостной стене и поспешно направились в долину бегства. В соответствии с приказом [Абдулла-хана] победоносное войско сровняло с землей башни и стены ее (т. е. крепости) и захватило все, что было здесь из запасов и дорогих вещей.
После того как мысли его величества [Абдулла-хана] перестала занимать та растерянная толпа [врагов], он поднял победоносное знамя для выступления в поход. Когда местность Кавсу[19] по случаю прибытия [Абдулла-хана] превратилась в предмет зависти высочайшего рая, великие, знатные люди той местности, взяв достойные подарки, подобающие дары, поспешили навстречу [хану]; через посредство столпов государства [Абдулла-хана] они удостоились счастья поцеловать кончики пальцев щедрого [хана]. Они [показали] благословенный плащ вождя людей [Мухаммада], да будет ему молитва и мир! С давних пор в этой местности [плащ] переходил по наследству. /
Итак, в каждом селении и городе, куда он прибывал, население тех мест спешило навстречу, преподнося достойные дары; отмеченные царскими милостями, государевым милосердием, они возвращались обратно. [Так продолжалось] до тех пор, пока [хан], совершая переход за переходом, не [достиг] крепости Турбат и не осадил [ее], уподобив точке в центре окружности. Он поднял палатки и шатры до зенита, до высшей точки луны.
С той стороны Мухаммад-султан также стал на путь храбрости и укрепил башни и стены крепости. Приготовив все необходимое для сражения: орудия и средства для битвы, он поднял руки смелости. Он сильно укрепил заграждениями вход в улицы махалла.
Эта крепость широко славилась своей прочностью. Высота ее была такова, что, если сторож поднимался на ее башню, он испытывал страх перед небесным Львом[20]; если высоко парящий орел воображения летел бы вверх годами, он не долетел бы до ее [вершины].
В течение многих дней храбрецы обеих сторон, подняв мечи мщения, острые копья, гнали навстречу друг другу боевых коней, валили на землю гибели многих смелых мужей, каплями крови отважных воинов поле битвы превратили в луг, усеянный тюльпанами.
Когда смелость этой толпы неверных перешла всякую грань, забурлил фонтан хаканского гнева и последовал непреложный приказ о том, чтобы победоносные войска поспешили овладеть заграждениями. Согласно приказу победоносное войско, взяв чапары и тура[21], начало осаждать крепость со всех сторон. Благодаря силе счастья могущественного [хана] при первой же атаке оно захватило ее и сровняло с землей. От страха перед государем земли его величеством [Абдулла-ханом], от натиска, силы и могущества [хана, великого], как Искандар, у неверных не стало сил оказывать сопротивление и противостоять [ему]. [Ведь] никогда пылинка не может соперничать с солнцем, /
Таким образом, от [удара] блестящего меча многие из этих несчастных людей упали на землю унижения; отдав души ветру небытия, они направились к адскому огню.
После того как войска [Абдулла-хана, могущественные], как небо, овладели внешним укреплением крепости, победное знамя победоносного хакана бросило тень на подступы к самой крепости, подобной Хайбару[22]. Торжественные звуки трубы и походного барабана оглушили обитателей голубого неба, звуки прославления бога[23], славословия[24] [ему] борцов за веру вознеслись до высшей точки Сатурна. Собрались со всех сторон храбрые эмиры, смелые храбрецы и остановились против той укрепленной крепости.
Они занялись подготовкой к битве, [приготовлением] оружия, средств для захвата крепости. С помощью камня и дерева они соорудили высокие саркубы[25], великолепные укрепления, на каждом из них поставили стрелков из ружей и метателей огня, чтобы взять на прицел заряда бедствия всякого, кто покажется на [стенах] крепости.
Победоносные войска [Абдулла-хана], пуская смертоносные стрелы, разящие стрелы из белого тополя, создали такое безвыходное положение для врагов, что ни у кого из [них] не стало возможности высовывать голову из башен, показываться на стенах крепости. Несмотря на это, жители крепости от исключительного самомнения и спеси, полагаясь на прочность крепости, проявили упорство и, шествуя по пути дерзости, настойчиво [шли] к гибели.
Наконец последовал непреложный приказ [Абдулла-хана], чтобы столпы государства, сановники его величества, прочие храбрые мужи и все остальные воины отыскали где бы то ни было деревья, обрубили их, бросили бы в крепостной ров, сложили бы [их] до уровня крепостной стены.
Все знатные люди войска с исключительным старанием и усердием срубили все деревья, какие только были вокруг этой крепости, и /
Хусрав-султан по отношению к его величеству [Абдулла-хану] всегда проявлял исключительную покорность, полное повиновение, постоянно соблюдал обязанности брата, выражал единодушие и верноподданнические чувства. По подстрекательству группы [своих] слуг, по настоянию некоторых мятежников, которые были известными [зачинщиками] бунта и мятежа, главарями ссор и смут и распространяли [про Абдулла-хана] клевету, чтобы разрушить дружбу между ними (т. е. ханом и Хусрав-султаном), тот сошел с пути покорности, со стези повиновения [Абдулла-хану]. Он отложился от войска [хана], избегал [даже] разговора с его величеством и очутился в долине вражды [с ним]. Он покинул ту местность и без разрешения [хана] повернул поводья возвращения и поспешил в Шахрисябз, который был его стольным городом величия, столицей счастья и славы.
В это время принесли весть о том, что шах Тахмасп для спасения своего сына выступил с 80 тысячами вооруженных людей и направил поводья смелости в ту сторону. Когда его величество [Абдулла-хан] услышал эти слова, он по просьбе некоторых сановников его величества и столпов государства послал человека за Хусрав-султаном. Короче говоря, он проявил великодушие по отношению к нему (т. е. султану), отчего голова гордыни султана поднялась выше Сатурна. Он повернул поводья назад, [сошел] с пути мятежа, направился к ставке [Абдулла-хана], являющейся прибежищем мира, и встал в ряды других братьев. После этого его величество [Абдулла-хан] вместе с сородичами и всеми братьями ушел от крепости Турбат и с войском, могущественным, как небо, сильным, как Бахрам, пошел на встречу с врагом.
После двух переходов от крепости Буриабад[26] некоторые воины [Абдулла-хана] подошли к подножию трона, подобного [трону] Сатурна, и заявили следующее: “Жители крепости Буриабад по дерзости зажгли огонь гибели и в этом огне сожгли наших двух людей, // пришедших в эту крепость за соломой. Они вышли из крепости и преградили путь нашим десяти человекам, которые шли за ними (т. е. двумя первыми), протянули руки к их добру и раздели их”.
В результате этого происшествия его величество [Абдулла-хана] охватил огонь негодования и он сразу же повернул поводья назад, исполненный желанием воевать, [объятый] мыслями биться и сражаться, он поспешил в Буриабад, чтобы истребить ту заблудшую толпу.
Его величество могущественный [Абдулла-хан] с безграничным войском, бесчисленной ратью выступил для осады этой крепости. Берега крепостного рва он превратил в свой величественный лагерь и поднял стяг счастья, знамя покорения стран до зенита небосвода, до чертога Сатурна. Он приказал, чтобы храбрецы — прибежища света, победоносные воины, поднялись на крепостной вал и дали сражение, пошли дальше и сровняли с землей стены и башни ее (т. е. крепости); если жители крепости, ступая ногами верности, пойдут по пути подчинения, по дороге повиновения и покорности [хану], пусть [воины] пощадят их, в противном случае заключат в оковы бедствия эту толпу неверных, эту проклятую свору и уничтожат безжалостным мечом.
Согласно [этому] приказу войска, [многочисленные], как звезды, заняли все подступы к крепости [Буриабад]. Как они ни добивались пути примирения, жители крепости твердо стояли на ногах упорства. По невежеству и заблуждению они протянули руки храбрости для битвы. Наконец, уповая на помощь вечного господа, на силу счастья могущественного [Абдулла-хана], с разных сторон друг за другом направились к крепости следующие эмиры хана: могущественный, как небо, /
Жители крепости, опоясавшись поясом храбрости, отказавшись от источника жизни, со стен и башен крепости стали бросать камни так, что некоторых борцов за веру могущественного [хана] они осчастливили мученической смертью.
Наконец великий и преславный бог отличил его величество могущественного [Абдулла-хана], увеличив ему помощь, подарив ему счастье. Он облачил его счастливый стан в дорогой халат [с надписью]: “Помощь от Аллаха”[27]; безграничная милость его наделила силой мощные руки борцов за веру и храбрецов, [согласно стиху]: “А усердствующим Аллах дал преимущество перед сидящими”[28], ниспослала молитву[29]: “Ведь поистине они-то, наверное, получат помощь”[30]. Фирман о власти защитников сферы ислама она закрепила царской печатью с легендой: “И ведь Наше войско, оно-то победоносно”[31]. С места дуновения зефира безграничной [божьей] помощи начал веять ветер победы и торжества, что было припасено, предопределено, обещано богом борцам за веру из народа Мухаммада, храбрецам ристалища шариата Мухаммада, да ниспошлет [Аллах] приветствие ему; забрезжило утро победы и одоления на востоке счастья, [как сказано в стихах]: “Он дарует помощь, кому желает, — Он велик и милосерд!”[32].
Мусульманское войско по воле вечно бодрствующего бога устремилось вперед и дошло до склона [крепостного вала]. Мотыгами и кирками [воины хана] /
Мусульманские воины огнем мести подожгли дома и постройки в той крепости, разрушили все здания и сровняли [их] с землей. От урагана мести храброго войска [Абдулла-хана] просторы этой страны приняли такой вид, [о котором сказано]: “Как будто бы и не была она богатой вчера”[34]. Получилось так, что можно было думать, что в этой крепости не осталось ни одной живой души, [и вспомнились стихи]: “Такова хватка твоего Господа, когда Он схватил селения, которые были неправедны. Поистине хватка Его мучительна, сильна!”[35]. [Воины] взяли в плен много женщин и девушек и забрали все, что было в этой крепости из запасов и редкостных вещей. Положение их (т. е. жителей крепости) точно соответствовало содержанию [стиха]: “И усечен был последний из тех людей, которые были неправедны. И хвала Аллаху, Господу миров!”[36]. Государева милость распределила между воинами все, что попало в руки из добычи, к раненым [хан] проявил царское милосердие.
От некоторых лиц, заслуживающих доверия, я услышал следующее. Когда закончился тот день и невеста дня поспешила в склеп запада, его величество [Абдулла-хан] пожелал поспать. Согласно [стиху]: “И сделали сон ваш отдыхом”[37], опираясь [на трон], он положил голову на подушку покоя для отдыха. Грозный султан сна получил приказ уволить со службы повелителей чувств; подобно бутонам закрылись двустворчатые двери домов людей. Из неведомого мира донесся тайный, но несомненно сущий глас: “О Абдаллах, освободи рабов, обрадуй опечаленных узников!” Когда [хан] проснулся, он безошибочно, по-настоящему понял, что этот сон не принадлежит к числу неясных. Поэтому последовал высочайший приказ, которому повинуется мир, чтобы все, у кого имеются пленные, привели [их] к подножию трона — месту халифского достоинства, а не прятали и не скрывали бы [их]. Он приказал [также], чтобы бакаулы[38] царского двора закололи несколько овец и приготовили пищу для пленных. После того как привели рабов и пленных в царский двор, подобный чертогу Сатурна, его величество [Абдулла-хан], который проводил жизнь в постоянных заботах о народе, /
В это время довели до высокого слуха могущественного [Абдулла-хана], что Хусрав-султан вновь поднял голову упрямства и направился в Шахрисябз. Он вернулся [туда], взяв [с собой] Дин-Мухаммад-султана, который сопровождал его [в этом походе], и сошел с пути единодушия с [Абдулла-ханом;]. От этого случая забушевал океан возмущения его величества, и он соизволил произнести следующие слова: “Те заботы, которые я беру на себя, это, во-первых, ради довольства бога, во-вторых, для спокойствия и благополучия братьев и родственников. Если они поступают таким образом и, идя по пути вражды, действуют таким способом, то зачем мне брать на себя все эти тяготы и, минуя путь благополучия [для себя], очутиться в положении, [когда лишь выслушиваешь] упреки?” После этого он приказал, чтобы [его] войска, подобные небу, предали бедствию грабежа все, что было в окрестностях тех крепостей. Сам он, испытывая истинное счастье и блаженство, во всем величии и великолепии ушел отсюда[39] в Бухарскую землю, которая является резиденцией величия и верховной власти. Он шел от стоянки к стоянке, от перевала к перевалу и так шагами старания и усердия добрался до столицы.
Когда распространилась весть о возвращении его величества благословенного [Абдулла-хана], бедные и богатые, великие и знатные люди, торговцы и другие слои [населения] поспешили навстречу [хану]. Они преподнесли подобающие дары, достойные подарки и удостоились счастья поцеловать ковер [хана]. В садах надежд и благополучия всех распустились розы радости и веселья, от сияния лица августейшего хана озарились очи надежд.
После того как его величество [Абдулла-хан] воссел на троне державы, на престоле величия, великие люди Бухары, знатные люди тех мест пришли к подножию высочайшего трона [хана], приложились лицом покорности к земле повиновения и произнесли:
Когда по воле всеведущего господа величайшие мусульманские города очутились под властью бесславного Тахмаспа, его придворных и всякого рода хадимов, то от злосчастья их безбожия и лицемерия, распространенных в этих городах, в этих благословенных городах /
Поскольку стремление высоких помыслов и взоров великих предков, дедов, дядей его величества [Абдулла-хана], подобного Искандару, всегда было обращено на то, чтобы изгнать эту невежественную свору, эту толпу притеснителей, то они, обитая в стольном городе Мерве, [оттуда] благодаря [своему] величию, могуществу, полновластию и независимости преспокойно занимались истреблением этой заблудшей толпы. По этой причине и его величество [Абдулла-хан] приказал, чтобы победоносное войско прибыло к подножию [его] трона, достойного халифа, и направило победоносное знамя в сторону Мерва, с тем чтобы там его величество с [яркой], как солнце, звездой счастья, всегда готовый к священной войне, войне за веру, обведя душу поясом старания и усердия, сделал предметом [своих] высоких помыслов покорение их, [чтобы], усмирив мятеж и бунт этой заблудшей толпы, стереть следы их со страниц времени. Победоносное войско, [которому] сопутствует божья помощь, поспешно прибыло к высокому порогу [Абдулла-хана], чтобы припасть к его ногам, и удостоилось исключительного счастья и чести встретиться с [ханом].
[Абдулла-хан] направил все [свои] высокие помыслы на оснащение и снаряжение войска и начал поход для завоевания Мерва. Он выступил в упомянутом, {975} году из столицы величия, стольного города страны с такими воинами, от страха перед змееподобными копьями которых обливались кровью сердца Луны и Меркурия, [разлилась] желчь у Венеры и Юпитера, от боязни перед их смертоносными мечами лик солнца на небе, [багровый], как цвет граната, /
Благословенное войско, оберегаемое Творцом, помощью абсолютного владыки, осенило тенью величия берег Амударьи. Мисра: С божьей помощью и исполненный вдохновения*, шах, обладающий войском, [многочисленным], как звезды, переправился через Амударью со всем победоносным воинством и берег Чарджуя сделал местом расположения палатки величия. Из этой местности он отправил вперед все войско, [в котором были] такие [военачальники], как эмир Джан-Али, эмир Назар, султан Йар-бий, эмир Гурум, эмир Таныш, эмир Джангельди-бий, эмир Кулбаба и другие. Он приказал, чтобы [они] совершили быстрый налет [на Мерв], но так, чтобы об этом не знали [заранее] жители Мерва. Его величество могущественный [Абдулла-хан] языком, выражающим милость, воздал им хвалу, царскими молитвами вселил в [их] сердца смелость, надежду на помощь и соизволил произнести:
Этот отряд подошел к хакану, который не имеет в мире равного [себе государя], упав лицом покорности на землю бессилия, [выражая] исключительную искренность, раскрыв уста любви, [воины] произнесли следующие стихи]:
Наконец победоносное войско из этой местности повело наступление на Мерв. Когда они прошли пустыню Шир-Шутур[42], они остановились в местности Сар-и Аб[43]. В этой местности столпы государства и сановники го величества [Абдулла-хана] собрались в круг и уселись для совещания. Султан Йар-бий выказал исключительное упрямство, самомнение, чрезмерное высокомерие по отношению к совещанию и выступил против всех эмиров. Несогласие между ним и эмиром Назаром привело к ссоре. Эти два великих эмира бессовестным образом подняли друг на друга мечи. В результате этой ссоры и образовались две группы. Одна группа эмиров пошла вместе с Назар-бием, другая группа выступила с султаном Йар-бием. До того как султан Йар-бий с остальными эмирами прибыл в Мерв, эмир Назар-бий, зная лучше, чем другие, путь, ведущий к этому вилайету, в ту же ночь раньше всех прибыл в эту крепость. Проявив храбрость, /
Что же касается султана Йар-бия, то он в ту ночь сбился с пути, [затем] обнаружил дорогу, ведущую к воротам Мухаммад-Тебриз, расположенным в западной части города, и вложил поводья могущества в руки воли великого Творца. Когда [разгорелся] жаркий бой, сильное побоище, он сошел с коня мщения, закрыв голову щитом, зажег огонь и хотел поджечь ворота. Однако наверху один из врагов натянул тетиву лука. Щит предусмотрительности [Йар-бия] не помог: случайно эта стрела попала ему прямо в лоб. Таким образом этот великий эмир от одной деревянной стрелы за два-три дня распростился с жизнью, из этого мира, полного мучений, переселился в чертог того мира.
В результате этих событий захват крепости в ту ночь остался в пучине промедления.
На следующий день, когда владыка, лицом похожий на Минучихра[44], — солнце — поднял золотистое знамя, собираясь напасть на небесную твердыню, могущественный, благословенный [Абдулла-хан], поддерживаемый покровительством, помощью бога, вместе со всеми славными братьями, победоносным войском соизволил расположиться лагерем на берегу крепостного рва. Был подписан приказ, которому повинуется судьба, чтобы войска, которым покорна победа, воины, многочисленные, как звезды, с оружием, средствами для завоевания крепости последовательно, один за другим поспешили с разных сторон и с наступлением ночи согласно воле [хана] приступили к осуществлению приказа.
Во время вечерней молитвы, когда искусный наездник владений на востоке — [солнце] — поспешно направился к западной башне, черные полчища ночи одержали победу над центром румийского войска (т. е. Дня).
Победоносное войско, [прославленные] победой воины согласно приказу его величества [Абдулла-хана], обладающего счастьем Фаридуна[45], само забвение опоясались поясом покорности и /
Со своей стороны и защитники [крепости], поднявшись на крепостные башни, начали военные действия, распростерли руки битвы для оказания сопротивления [воинам Абдулла-хана] и часть людей, находившихся снаружи [крепости], пулями из ружья избавили от оков жизни.
В ту ночь до утра сильные, славные мужи были заняты битвой, сражением, крепко опоясавшись поясом мести, [они] проявляли упорство во вражде. В конечном счете войско его величества могущественного [Абдулла-хана] согласно высокому приказу, по воле судьбы отступило от крепости, оставив позади долину битвы, ушло на свои [исходные] позиции.
Его величество великий [Абдулла-хан] от сильного гнева и возмущения приказал, чтобы храбрецы, сильные, как львы, могучие, как слоны, воители, нападающие, как леопарды, пробивающие гранит, выступили со всех сторон для захвата крепости, на поле битвы и сражения отстояли честь [державы].
Повинуясь этому приказу, счастливые эмиры, благословенные храбрецы облачились в кольчуги смелости, надели на головы богатырские шлемы. Высунув руки отваги из рукавов борьбы, шагами битвы они направились ко рву и валу крепости.
Со своей стороны и жители крепости из-за исключительного самомнения, уповая на неприступность крепости, начали битву. Взобравшись на стены и башни крепости, ввиду крайней дерзости они осмелились воевать и сражаться; нескольких /
подняли знамя борьбы, со всей смелостью взобрались на стены крепости и сровняли с землей ее башни.
Когда столпы государства, сановники его величества [Абдулла-хана] услышали этот приказ, в согласии друг с другом они направились к высокому порогу его величества и, став на колени, заявили: “Если таким образом разгорится пламя гнева и благодаря [нашей] силе освободится эта крепость, то может случиться, что жители ее с помощью толпы легкомысленных людей, которые наполнили мозги самомнения и кичливости ветром гордыни и спеси, посыпав голову державы прахом вероломства, забыв о чести, славе [ее], предадут ее (т. е. крепость) мощному огню. Представляется наиболее правильным, отправившись на берег реки Мургаб, разрушить ее плотину, переселить [наших] людей и поднять знамя отступления. Когда здешний народ от отсутствия воды будет охвачен жаждой, он сам добровольно, по своей воле отдаст крепость”.
Это заявление было одобрено его величеством [Абдулла-ханом], и он приказал, чтобы переселили людей, переправили через Амударью и привели к окраинам Бухары. Сам [хан] пошел к плотине, разрушил ее и здесь поднял руку возвращения [в Бухару]. Как только он в здравии и благополучии достиг столицы державы, он обласкал людей царскими милостями, государевыми дарами.
Да не останется сокрытым, что это разрушение, которое постигло Мерв, и [расстройство] состояния дел его жителей как раз подтвердило то, что сказал за несколько лет до этого события его святейшество помощь мусульманам, путеводитель правоверных, создатель основ хакиката[46], основатель столпов тариката[47], отмеченный помощью господа бога, то есть его святейшество Ходжа Джуйбари, да оросит Аллах его могилу! Языком, рассыпающим жемчуга слов, он [изрек]: “В скором времени Мерв будет разрушен”. Да, неудивительно и не странно, если покажет такие чудеса тот, кто является путеводителем на пути истины и восседает во дворце по соседству [с богом].
В то самое время, когда его величество величайший [Абдулла-хан] из Мерва — обиталища безопасности прибыл в купол ислама — Бухару. Благодаря оказанию исключительной /
Благодаря справедливости и милосердию он придал новый блеск и исключительную свежесть просторам страны; сразу отступили обычаи притеснения, тирании, склонность к мятежу и бунту, [ведь говорится]: “Держава сохраняется при неверии, но не сохраняется при тирании.[50]
В дни [господства] его величества должным образом укрепились законы государства, основы державы и веры, так что обитатели неба цвета ртути, херувимы вращающегося неба, с высоких мест послали в нижний мир такие слова:
Могущественные братья [Абдулла-хана], высокосановные князья, которые являются жемчужинами в шкатулке счастья, все они пребывали под сенью милости и милосердия [хана] в той стране, которая еще раньше была во владении каждого из этих правителей, уверенно они притязали на власть и независимость. В том числе счастливый Хусрав-султан поднимал знамена могущества в прекрасной стране Кеш, которая издавна является резиденцией достойных султанов. Благодаря [своему] могуществу и величию он удерживал за собой знамена счастья и благоденствия в этих землях.
Однажды славный [Хусрав-]султан выехал верхом на охоту вместе с великими эмирами. Охотясь, он доехал до долины Санг-и Сурах[51], которая прилегает к берегу реки. В это самое время, когда в области Кеш никого не осталось, Абу-л-Хайр-султан ибн Джаванмард-Али-султан ибн Абу Са'ид-хан ибн Кучкунджи-хан по подстрекательству группы мятежников в [месяце] джумада II 975 года совершил набег на Шахрисябз. Ранним утром, когда Джамшид, у которого золотое стремя, — солнце — завоевал голубую твердыню неба, [Абу-л-Хайр-султан], прибегнув к хитрости, с помощью обмана проник в город. Он убил некоторых эмиров [Хусрав-]султана, таких, как Тугма аталык[52], его брат Чулак аталык и другие. Ограбив всех, мужчин и женщин, он вывел [их] из города; в башнях /
Когда весть об этом большом событии дошла до слуха [Хусрав-]султана, подобного Хосрову [Ануширвану], в нем вспыхнул огонь благородного гнева, [разгорелось] пламя рвения, загоревшись, как огонь мести, он тотчас же отправился для подавления этой смуты. Он изложил обстоятельства [возникновения] этого мятежа и отправил [письмо] его величеству могущественному [Абдулла-хану]. Сам он собственной благородной персоной в сопровождении небольшого отряда немедля прибыл в окрестности крепости Кеша и окружил [ее].
На другой день счастливый султан Ибадулла-султан, со стороны которого еще раньше поднялась пыль боязни и [осела] на зеркало сердца его величества [Абдулла-хана], простояв несколько дней на берегу Амударьи, соизволил прибыть [к Хусрав-султану] и встретился с его высочеством султаном.
Услышав об этих событиях, его величество [Абдулла-хан] приказал, чтобы таваджии, подобные Бахраму, начали собирать победоносное войско, войско — прибежище победы, и, вооружившись до зубов, в скором времени собрались под сенью победоносных знамен. Отряд, которому было приказано собрать войско, за короткое время собрал такое войско, от страха перед высоко летящими стрелами [воинов] которого летящий в небе ястреб не мог спокойно расправить крылья, а стрела каждого из них [поражала] глаз муравья и сердце змеи, поставленных в один ряд. Они соизволили направиться в лагерь августейшего [хана] и стали под победоносные знамена, которые являют собой место восхода солнца победы и торжества.
После того как славное войско, храбрые копьеносцы присоединились к свите августейшего [Абдулла-хана], его величество могущественный [хан] открыл склады кольчуг, оружия и [прочих] предметов вооружения, раздал всему войску такого рода [предметы], /
С твердой решимостью воевать [хан разбил] палатки и шатры, возвышающиеся до вершины небосвода, до высшей точки луны. От шума, [поднятого] войском, [страшным], как день воскрешения из мертвых, из-за многочисленности [его лагерь] уподобился долине судного дня.
Как только [Хусрав]-султан, подобный Хосрову [Ануширвану], узнал о прибытии могущественного хакана [Абдулла-хана], со всей поспешностью он вышел навстречу. Он [обрел] счастье, встретившись с его величеством могущественным [ханом], и имел честь беседовать [с ним]. После этого они со всеми сородичами подняли победоносное знамя и выступили для осады Шахрисябза. В том же месяце джумада II упомянутого, {975} года победоносное войско осадило эту крепость, окружило [ее], уподобив камню в перстне. Перед каждой крепостной башней был поставлен один эмир, против каждого [участка] крепостной стены — один храбрец [в качестве военачальника].
Что касается Абу-л-Хайр-султана, то он из-за крайней дерзости укрепил башни и стены крепости, засыпал ворота землей и вознамерился оказать сопротивление.
Победоносные воины [Абдулла-хана], стреляя из луков и ружей, никому не дали возможности высунуть голову из-за стен и башен крепости.
В течение целого месяца [сохранялось] такое положение. Эта несчастная толпа [врагов] воевала против его величества, проявляя смелость, она бросалась в пучину гибели. [Тогда] сильные, как львы, храбрецы [Абдулла-хана], положив головы слабости и бессилия к подножию трона его величества, заявили: “Если последует непреложный приказ о том, чтобы мы, отряд рискующих жизнью перед очами его величества могущественного [хана], пошли на жертву, заткнув подол храбрости за пояс смелости, переправились вплавь через крепостной ров и разрушили башни и стены крепости,
/
Согласно высокому повелению великие и могущественные храбрецы повалили деревья, где только они имелись в окрестностях крепости, затем обрубили их. [Огромный], как океан, крепостной ров от множества обрубков бревен перестал существовать. Население, находящееся внутри [крепости], из-за крайнего недостатка воды подняло вопль от жажды, от огня безвыходного положения пошел дым изо рта этой жестокой толпы. В это время к ставке [Абдулла-хана] неожиданно пришли лазутчики и через посредство высоких эмиров сообщили [хану], что войска Туркестана и Ходжента, войска Андижана и Ташкента прибыли на Самаркандскую землю. Правители тех земель, такие, как султан Са'ид-хан, Джаванмард-Али-султан, Баба-султан и другие, с войском, не поддающимся исчислению, все разом направились в Бухарскую землю. В связи с этим обстоятельством его величество [Абдулла-хан] без промедления оставил окраины крепости Кеш и поднял руку возвращения. В Несефе он отпустил Хусрав-султана, а сам направился к славной столице, то есть в Бухару.
После того как его величество могущественный [Абдулла-хан], покровительствуемый помощью и защитой господа, к которому обращаются за помощью, воссел на престоле величия, на троне господства, а [Хусрав]-султан, подобный Хосрову [Ануширвану], обосновался в степи Карши для подавления бунта мятежников, некоторые из видных лиц Шахрисябза послали человека к высокому порогу [Хусрав]-султана и /
Когда Абу-л-Хайр-султан узнал о том, что победоносное войско [Хусрав-султана] взобралось на самое высокое место такой [сильной] крепости, он избрал путь бегства и с большими трудностями выбрался из этой крепости; [прилагая] неимоверные усилия, он вытащил на берег [свою] душу из этой кровавой пучины.
После того как [Хусрав]-султан, подобный Хосрову [Ануширвану], отвоевал свою крепость, а Абу-л-Хайр-султан обратился в бегство, султаны Ташкента, хаканы Самарканда с войском, не поддающимся счету и исчислению, в [месяце] раджабе этого, [975] года подняли знамя вражды для Ъахвата Шахрисябза. Внезапно, как бедствие судьбы, они окружили эту крепость, создали огромный лагерь, [снарядив] войско, по числу подобное чертям. Отправив человека, они призвали [на помощь] правителей Хисара и присоединили [их воинов] к своему войску.
Полный список султанов, которые участвовали в этом походе и проявили усердие при осаде этой крепости, следующий.
Хаканы Самарканда: Гадай-хан, султан Са'ид-хан, Худайберди-султан, Джаванмард-Али-султан, /
Султаны Ташкента: Баба-султан, Амин-султан, Дуст-Мухаммад-султан, Хорезм шах-султан, Касим-султан, Тахир-султан.
Правители Хисара: Хашим-султан, Факир-султан, Музаффар-султан, Абу-л-Касим-султан, Мухаммад-Шариф-султан, Мухаммад-Касим-султан.
Словом, когда соединились друг с другом неисчислимые войска, полчища, более многочисленные, чем муравьи и саранча, они осадили эту крепость, сжав кольцо теснее, чем кружочек [буквы] “мим”.
[Хусрав]-султан, подобный Хосрову [Ануширвану], дал знать об этом событии его величеству могущественному [Абдулла-хану] и просил помощи. Закрывшись в этой сильной крепости, он приказал, чтобы знатные люди, сановники и ремесленники не противоречили бы [его] благословенному Йриказу, укрепили город и уповали сердцем на милость всемогущего Творца. Согласно приказу, которому повинуется судьба, храбрые мужи, отважные воины привели в порядок, приготовили орудия для защиты крепости; поднявшись ногами смелости и храбрости на крепостную стену, они водрузили стяг борьбы и бесстрашия. [Хусрав-султан], определив посты для столпов государства и сановников, укрепил башни и стены крепости, раздал воинам оружие и все необходимое для битвы. На каждой крепостной башне, на каждом зубце стены с вечера до утра горели факелы и лампы. [Воины Хусрав-султана] огнем мести зажгли пламя в груди находящихся снаружи крепости. Бои продолжались с ночи до утра и с утра до ночи. Мисра: [Война] пришила шлем к темени врагов.
Блеск копий наполнял пространство смертоносными лучами, сверкающие стрелы водружали в саду сердец саженцы белого тополя, каждая весть [о смерти], которую приносил свист стрелы, оставляла след в сердце, как тайна. Словом, с обеих сторон ярко запылал огонь битвы и сражения. Счастливый [Хусрав]-султан все время со всем старанием и рвением защищал крепостные стены и башни. /
Когда весть о том, что [Хусрав]-султан, подобный Хосрову [Ануширвану], находится в осажденной крепости, дошла до высокого слуха его величества могущественного [Абдулла-хана], к подножию его трона, подобного обиталищу Сатурна, собрались великие эмиры, достойные почитания царевичи. Они устроили высокое собрание, подняв знамя совещания, обмена мнениями, пришли к следующему решению: его величество [Абдулла-хан] отправится в путь шагами старания и, собрав победоносные войска со всех стран, направит знамя к крепости Кеш. На основании этого решения [Абдулла-хан] сначала послал человека к Дин-Мухаммад-султану и сообщил ему следующее: “Несмотря на то, что твой отец, да освятит бог доказательства его, который был образцом [в исполнении] законов управления государством, обрел покровительство милости бога (т. е. умер), ты для меня теперь как сын, даже дороже сына. Дело в следующем.
Если из-за дальности расстояния „между мной и тобой”[54] некоторые несчастные люди, являющиеся источниками мятежа и зла, пролагают путь к раздорам и расстройствам, просьба и сотни просьб: не слушай ушами согласия ничем не подтвержденные слова их, по дальновидности и совершенству ума не обращай на это внимания. Дружат ли друзья, враждуют ли враги, соблюдай [со мной] отношения, существующие между старшим и младшим братьями, не возгордись из-за мишурного блеска мирских [благ, слова] „благодетельствуй, как благодетельствует тебе Аллах”[55] считай путеводителем в делах, соблюдая [со мной] единодушие, словно цепь, направь капли деяний по руслу повиновения, во время совещания врагов будь [на моей стороне, согласно стиху]: „...как и единой души”[56]. Если между братьями и родственниками не будут соблюдены отношения милосердия и сочувствия, то не будут установлены добрые, хорошие отношения, нельзя будет упрочить узы дружбы, не поправятся дела единодушия. Следовательно, при всех обстоятельствах с родственниками, с родней поступай так, чтобы друзья радовались и ликовали, а враги испытывали горечь и бедствие.
Цель сего предисловия заключается в следующем. Слушай, враги, [многочисленные], как полчища звезд, напали на окрестности Шахрисябза и окружили моего брата Хусрав-султана. Нужно, чтобы ты, позаимствовав скорость у ветра, прибыл сюда и остановился в городе Касби, где мы назначили сбор”.
Итак, последовал непреложный приказ [Абдулла-хана], чтобы с разных сторон победоносные войска подняли знамя похода и остановились в степи Касби, что является местом сбора. Прежде чем /
После совещания, советов, обмена мнениями было принято следующее решение. Сначала они отправятся в Самарканд, [рассчитывая на то], что Правитель Самарканда, правители Ферганы и Ташкента, узнав о походе не имеющих себе равных хаканов, возможно, снимут осаду крепости Кеш и поспешат к своим землям и [Хусрав]-султан, подобный Хосрову [Ануширвану], освободится от осады. В соответствии с этим его величество могущественный [Абдулла-хан] в том же месяце ша'бане [975 года] вместе собратьями и победоносным войском выступил против мятежников.
Когда известная местность Хам-Рабат[58], подвластная Бухаре, стала лагерем [могущественных], как небо, войск [Абдулла-хана], его величество созвал отряд храбрецов войска, отважных мужей-придворных. Начальником этого славного отряда он назначил храброго эмира, смелого героя Али-Мардан бахадура и послал [этот] отряд на разведку.
Когда этот эмир [Али-Мардан] со всем остальным войском, прославленным храбростью, поднял победоносное знамя, он получил разрешение [от Абдулла-хана] выступить в поход и направился к врагам державы.
Со стороны врагов выступил большой отряд молодых и старых, умных и рассудительных людей, хорошо владеющих мечом и луком, числом около четырехсот человек, таких, как Шах-Саййид оглан, Калкан-Кулак-бий и другие. [Они выступили], чтобы узнать о положении дел в счастливом войске [Абдулла-хана].
Два [враждебных] войска снялись со своих позиций и, двигаясь вперед в определенном порядке, неожиданно встретились в местности Джам, которая называется также Йам[60] и /
Ранним утром, когда властелин небесного простора — солнце — поднял расписанное золотом знамя, с двух сторон приблизились друг к другу храбрецы. Они построили правый и левый фланги и, высунув сильные руки из рукавов воинственности, поднялись на битву и борьбу. Опоясавшись поясом мужества, взявшись смелой рукой за меч храбрости, они вцепились друг в друга, как злые осы. Они разом тронули коней для битвы, сражения и смешались друг с другом. От движения быстроногих коней, быстрых, как ветер, в воздухе появилось столько пыли, что она поднялась выше седьмого неба. Огонь битвы разгорелся так, что земля и время раскалились, как печь. Сверкание мечей, блеск копий доходили до вершины неба и до высшей точки Сатурна. Дрожали сердца, души убегали из тел.
В тот день Али-Мардан бахадур с отрядом смелых храбрецов сражался так, что об этом событии никак нельзя ни рассказать, ни описать [его] в письме, это надо было видеть воочию. Размах сражения, ожесточенность их битвы дошли до того, что на ристалище битв и побоищ [словно] был расстелен разноцветный, пестрый ковер, [запачканный] кровью смелых воинов. Они так рубили друг друга мечом, пронзали копьем, что франкские кольчуги превратились в панцирь Давида[61], а стальные чешуйки кольчуг [рассыпались], напоминая Биктар Дербента[62].
Как ни старались враги осилить [Али-Мардана], но не смогли. Передают из уст в уста, что среди врагов не было ни одного человека, кто не нанес бы удар копьем, смертоносным мечом. Сам [Али-Мардан] из-за блеска счастья могущественного [Абдулла-хана] и помощи милости господней при всех этих ударах [мечом] остался живым и невредимым. Таким образом, во вражеском войске не было никого, кто бы не получил раны от блестящих мечей, сверкающих копий его [воинов].
Словом, было время заката, когда противники разошлись.
Победоносные храбрецы /
С той стороны реки поспешил к великому и славному порогу [Абдулла-хана] правитель Балха Дин-Мухаммад-султан с победоносным войском, с войском, сопутствуемым божьей помощью. Он удостоился чести и счастья поцеловать руку справедливого, правосудного государя [Абдулла-хана] и занял место среди остальных братьев.
Прибыл также Дустим-султан, [по образу жизни] подобный дервишу, с войском Мианкаля и [его] предместий и присоединился к победоносному войску [Абдулла-хана]. С разных сторон одно за другим шагами старания и рвения непрерывно шли войска, состоящие из прославленных [мужей], волнующиеся, как бушующее море, и направлялись к войску августейшего [Абдулла-хана].
Когда в назначенный срок с разных сторон [пришли] войска и собрались у подножия трона его величества [Абдулла-хана], счастливого, как Фаридун, [войска], определить количество которых не могли бы ни пальцы, ни прозорливость счетчика, его величество созвал всех великих султанов, величественных и почтенных эмиров. Заговорив языком, рассыпающим драгоценные камни [слов], жемчуга [фраз], он соизволил сказать: “Вот уже в течение долгого времени, многих дней эта толпа мятежников затевает смуты, подобно [злому духу] Виду[64], обнажает меч вражды против наших подданных. Что лучше предпринять?”
Все великие, славные султаны, победоносные царевичи и храбрые воины царского двора, [выражая] уверенность и преданность, стали на колени и вознесли благословение и хвалу [Абдулла-хану], изъявляя исключительную покорность и повиновение, они сказали: “Все, что будет приказано и велено, /
Когда его величество [Абдулла-хан] увидел на их лицах признаки смелости, храбрости, мужества, он вознес безмерную хвалу, исключительную благодарность [Аллаху]. Он двинулся с этого места с [беспредельным] войском; о численности его крайне затруднится сказать неутомимый в объяснениях красноречивый оратор, и путешественник воображения не дойдет до его предела. Он приготовил обмундирование и орудия, привел в порядок средства вооружения и все необходимое для сражения и выступил.
Когда его величество прославленный [Абдулла-хан] со всем этим войском, одетым в кольчуги, поднял победоносное знамя и направился в сторону врага, степь Каратикана[65] он сделал лагерем войска, [сильного], как небо. Правильное мнение [Абдулла-хана], являющееся передовым отрядом лучей сокровенности, зеркалом истинных тайн, Мисра: Направило луч благосклонного внимания на осмотр славного войска, коней, оружия и всего того, что необходимо для битвы и сражения. Согласно приказу, которому повинуется мир, победоносное войско, армия победы и торжества, закованная в железо, как жемчужина [в раковине, воины], опоясанные проливающими кровь мечами, как Марс, пустили галопом быстроногих, горячих коней, [движущихся плавно], как вода по поверхности земли.
Таким образом [построилось] войско, не поддающееся исчислению, более многочисленное, чем капли дождя.
Отряд за отрядом, полк за полком они направились к назначенным местам так, что от движения их изнемогли все горы и степи.
После того как его величество могущественный [Абдулла-хан] осмотрел внимательным взором правое крыло войска, он повернул поводья решительности, в блаженстве и счастье, во всем величии и славе он направился к левому крылу войска. Он увидел войско, от блеска мечей которого бывает лучезарным солнце победы, среди тучи мечей которого сверкает молния победы. Мисра: Все подобные сверкающему небосводу.
Облаченные в кольчугу мести, [воины], подобные Марсу, вынули из ножен проливающие кровь мечи для битвы.
Выражая единодушие, единогласие, они исполнили церемониал преподнесения подобающих даров, достойных подарков [хану] и выказали исключительное повиновение и подчинение [ему]. Все с исключительной искренностью и любовью, с полной верой произнесли:
После того как [Абдулла-хан] осмотрел левое крыло войска, он направил свое овеянное победой знамя к победоносному войску [своего] брата Ибадулла-султана, подобного Джамшиду. Он увидел войско, от смелости которого [во время] нападения разлилась желчь у Венеры и Юпитера, а победоносный наездник войны — солнце — от крайнего смущения, беспредельного страха задрожал так, как его отражение в воде. [Воины стояли], выстроив ряды, подняв знамя победы и торжества.
Когда полумесяц знамени, являющегося прибежищем мира, поддерживаемый божьей помощью и безграничной [его] поддержкой, бросил тень внимания на голову [Ибадулла]-султана, подобного Искандару, счастливый шахзаде [Ибадулла-султан] поспешил исполнить долг служения, выражения единодушия и преданности [Абдулла-хану]. После того как он выразил знаки повиновения, верноподданнические чувства [хану], он, заговорив языком, рассыпающим жемчуга [слов], драгоценные камни [выражений], начал возносить молитвы и восхваления.
После того как победоносный хакан [Абдулла-хан], поддерживаемый божьим покровительством и помощью, ушел оттуда, он вместе с бесчисленным войском направил поводья к войску прославленного султана Дустим-султана.
Он увидел [великолепное] войско. С тех пор как Джамшид-солнце поднимает вышитое золотом знамя до вершины зубцов твердыни голубого неба, такое храброе войско еще не превращало просторы земли в ристалище.
Добронравный царевич [Дустим-султан] сошел с коня, подобного небу, согласно обычаю улджамиш[68] подвел коня, преклонил колени учтивости на землю искренности, раскрыв уста для молитвы [за хана] и восхваления [его], он доложил следующее:
Затем полумесяц палатки [Абдулла-хана], возвышающийся до неба, бросил высокую тень на воинственное войско Дин-Мухаммад-султана, [войско], яростное, как леопард, смелое, как лев. Он увидел войско, у [воинов] которого острие мечей напоминало подмигивание китайских красавиц, свернутые арканы /
Когда его величество счастливый [Абдулла-хан] обратил свой внимательный взор на хорошо организованное, победоносное войско, многочисленную рать [Дин-Мухаммад-султана], царевич — защитник веры, выразив покорность и повиновение [хану], преподнес [ему] достойные дары, исполнил [надлежащую] церемонию, с исключительной чистосердечностью обратил [к хану] лицо, выражающее искренность, для чтения молитвы.
После этого хакан, подобный Искандару, [Абдулла-хан] ушел [оттуда] и конь его [точно] осыпал дорогу амброй, [птица] Хумай благословенного знамени от исключительного счастья и могущества [хана] распростерла крылья величия и славы над войском Узбек-султана, который стоял в центре армии. [Абдулла-хан] увидел людей, которые во время нападения [вызывали] ревность у небосвода, по счету превышали число звезд.
Вооруженные, выстроенные, держащие в сильных руках лук отмщения, они стояли готовые к битве и сражению. Упомянутый [Узбек-]султан исполнил все, что полагалось по церемониалу [встречи хана]. Мисра: Такому славному такое и подобает.
Таким же образом подошли прославленные эмиры, могущественные сыновья эмиров, как, например, Низам ад-дин Джан-Али-бий найман, Мингли-бий кушчи, Назар-бий найман, Таныш-бий джалаир, Джангельди-бий утарчи, Тардика-хан кушчи и другие; каждый из них превосходил храбрецов эпохи, стоял на ристалище верности и искренности по отношению к этому роду, который является прибежищем для жителей мира, [роду], /
Его светлость высокодостойный Кулбаба кукельташ, который благодаря исключительным умственным способностям[70] достиг высоких степеней совершенства и сочетает в себе такие достоинства, как мужество, храбрость, рассудительность, красноречие, а также могущественный эмир Валиджан-мирза джалаир, Али-Мардан бахадур и другие столпы государства, остальные сановники его величества [Абдулла-хана], великие и славные военачальники — будет многословно, если перечислить их [всех] по именам, — каждый из них заботливо построил и оснастил свой туман[71], выстроил ряды своих вооруженных и оснащенных войск и встал на свое место. К какому бы войску ни подходил хакан, подобный Дарию [Абдулла-хан], [ему тут же] эмиры подводили коня и становились на колени. Со своей стороны его величество [хан] осчастливил всех царскими дарами и милостями, повысил их почетные и служебные звания, обещал исполнить их [желания]. В тот день с самого раннего утра, когда на ристалище небосвода показался победоносный наездник войны — солнце, и до вечера продолжался смотр столь [огромного] войска, пока султан, обладающий полчищем звезд, — [солнце] — не воспрепятствовал осмотру войск [света].
Когда по всем правилам выстроилось войско, победоносная армия, последовал приказ благословенного [Абдулла-хана], чтобы грохот барабанов, [звуки] труб и литавр вознесли до макушки Сатурна, до зенита небосвода, чтобы смелые храбрецы, отважные воины громким криком потрясли небесную сферу. Согласно этому [приказу] грохот военных барабанов, звуки боевых труб оглушили небосвод. Ржание коней, крики храбрецов и клич воинов вызвали землетрясение в горах и смятение в войске столь [сильное], что от грохота барабанов, звуков труб и крика отважных воинов, от [их] славословия и прославления бога много людей, молодых и старых, упали с седла на землю и, охваченные ужасом, испустили дух, [тем самым] опустошив тело. В числе их был и его святейшество [один из] шейхов [последователей] того, чья могила обильна светом, того, кто шел по ступеням тариката, повелителя повелителей хакиката, полюса правоверных, помощи исламу и мусульманам, путеводителя идущих по пути истины, руководителя ходжей, избранника всемогущего господа, то есть ходжи Абд ал-Халика Гидждувани, Да, освятит Аллах великий тайну его! От крика, [поднятого] страшным войском, что напоминал шум над степью в судный день, его охватил страх и ужас. Он заболел и в те же дни покинул мир.
Словом, после того как крик /
Его величество [Абдулла-хан], величественный, как Искандар, наделил бесчисленными дарами своих сановников и других [мужей] из войска, могущественных, как Марс, сильных, как Сатурн, осчастливил их царскими подарками, увеличением царских милостей, повысил их в должностях. Затем он построил правое крыло, левое крыло, центр войска, фланг, организовал арьергард, [устроил] засаду и направился на врагов. Он отправил дружественное письмо Хусрав-султану, подобному Хосрову [Ануширвану], сообщив о своем выступлении, о [своем] дружественном войске.
Когда Йанги-Базар[72] украсился благодаря блеску расположившегося лагерем победоносного войска [Абдулла-хана], в этой местности [услышали], что произошел удивительный случай, случилось необыкновенное событие. Из Шахрисябза прибыл человек и сообщил о неминуемом событии — [смерти] Хусрав-султана, подобного Хосрову [Ануширвану]. Это произошло следующим образом.
После того как его величество могущественный [Абдулла-хан] снялся с лагеря в степи Касби, он направился к врагам, сел на коня могущества и величия и повернул поводья [в сторону врагов]. Проходя ежедневно около одного фарсаха пути, он двигался шагами старания и усердия. Всегда, когда случалось победоносному войску останавливаться, издавался действующий, как рок, приказ, чтобы вокруг лагеря августейшего [Абдулла-хана] рыли рвы и из арб, поставленных цепью одна возле другой, делали нечто вроде стены. Таким образом двухдневный путь был пройден за целую неделю. Поскольку враги не знали о распоряжениях хакана, подобного Искандару, они по недостатку рассудительности подумали: “Не появился ли у его величества страх, ужас [перед нами], не лишился ли он сил и возможностей /
После этого многочисленное войско, бесчисленная армия простерли руки смелости, полк за полком, отряд за отрядом, подняв чапары, держа перед собой щиты, с разных сторон направились к крепости. [Хусрав-]султан, подобный Хосрову [Ануширвану], укрепил подступы к крепости, [ее] башни и стены и простер руки сражения для отпора. Показывая образцы храбрости и смелости, он вступил в бой с врагами.
Вдруг группа лицемеров внутри крепости, которая была в союзе с врагами, направила [на помощь последним] несметную толпу, несчетное множество людей. Они повели наступление, звуки трубы вознесли до зенита вращающегося неба, до вершины солнца.
Как только [Хусрав-]султан, подобный Хосрову [Ануширвану], узнал об этом, он тотчас же поспешил отразить нападение противника вместе с отрядом славных эмиров, храбрых воинов копьеносцев и меченосцев, таких, как Кучак оглан, Мирим оглан, Аллах-Йар оглан. Баки хаджи, Шахим-Йаргак, Ширафган-мирза, Аллах-Кули бахадур мангыт, Турди Лаванде мангыт и другие. Поражая стрелой, пробивающей гранит, пронзая сверкающим копьем, он выбил врагов из крепости и низверг их с высоты крепости к подножию вала. Войско врагов вновь все сразу направилось к крепости, подобно толпе чертей оно устремилось [вперед], чтобы занять позицию наверху, оно простерло руки смелости и начало взбираться на вал и стены крепости. Как мужественно ни сражались жители крепости, как храбро ни бились, пользы не было. Наконец, окончательно отчаявшись, группа преданных слуг счастливого [Хусрав-]султана, такие, как Кучак оглан, Мухаммад-бий кушчи, Шах-Мухаммад-мирза мангыт, Шахим кукельташ Бухари, Ай-Тимур бахадур, Турди аталык и другие, /
Да, на горизонте событий не восходило такое солнце счастья, которое бы не закатилось. На просторах явлений не возносилось до неба такое здание величия, которое не разрушалось бы от землетрясения в тленном мире. Не вырастал еще такой человек со станом, подобным кипарису, в цветнике бренности, которого не свалил бы ураган событий на землю гибели. Не рос еще такой зеленый саженец в цветнике жизни, корни которого не срубила бы рука смерти топором гибели.
Словом, несчастная, жестокая толпа [врагов, совершая] это ужасное дело
Они не ведали, что слуги его величества [Абдулла-хана] под счастливым предзнаменованием языком смертоносного меча очень скоро доведут до слуха, их (т. е. врагов) возглас: “...и узнают угнетатели, каким поворотом они обернутся!”[76], а также глас: “О да, поистине, партия сатаны, они — потерпевшие убыток!”[77], что ураганом нападения они повалят дерево их жизни на землю унижения в лужайке вражды так, как и ожидается благодаря помощи судьбы.
Что касается его величества [Абдулла-хана], то, узнав о том, что произошел этот горестный случай, он сделал своим каба халат терпения, согласно обстоятельству напевно произнес эти слова:
Полчища горя и печали обрушились на его благословенное сердце, ополчения заботы и смятения завладели его лучезарными мыслями, в полном одиночестве он обнаруживал исключительную беспомощность, крайнее нетерпение, но не видел пользы [в том, чтобы] открыто показать горе, которое он таил в глубине сердца[78] и в душе.
После того как произошло это горестное событие, могущественные эмиры [Абдулла-хана], такие, как эмир Джан-Али, эмир Мингли, эмир Назар, Джангельди-бий, Тардика-хан, Таныш-бий и другие столпы государства, и сановники его величества, как, например, Кулбаба кукельташ, Мирза Валиджан, собрались у подножия трона, достойного, халифа, государя — покорителя мира.
Эмир Джан-Али, заговорив красноречиво, достиг совершенства [в красноречии], сказав: “Да не останется тайным для лучезарных мыслей, Для чудодейственного сердца его величества, что писец тугры[79] вечности, согласно [изречению]: „Всякая душа вкушает смерть”[80], книгу жизни ни одного человека не писал пером вечности. Художник, рисующий тварей на страницах возможностей, изобразил картины жизни только согласно выражению: „Всякая вещь гибнет, кроме Его лика”[81].
Портной мастерской древности никому не сшил одежды без узора „уничтожение”, в палате судьбы фарраш не зажигал еще такой красивой свечи, которая не погасла бы от сильного ветра бедствия.
От этой раны нет другого бальзама, кроме терпения, от этой болезни нет другого лекарства, кроме неизбежной терпеливости.
Следовательно, представляется правильным и удобным спрятать нам руки довольства в подол судьбы, в данном случае терпеливо облачиться в халат терпеливости и неизбежности и без промедления выступить походом на врагов державы и проявить старание в истреблении их”. На основании этих [слов] его величество [Абдулла-хан], могущественный, как Искандар, сделал бальзамом для этой раны вселяющее радость указание [в Коране]: “...и обрадуй терпеливых”[82]. Он начал налаживать дела армии и приводить в порядок все необходимое для победоносного войска. В этой местности он поднял победоносные знамена, чтобы отразить нападение несчастных врагов.
После того как его величество [Абдулла-хан], славный, как Искандар, в полной форме и [полном] порядке выступил [в поход] и прошел Пул-и Мирза[83], передовые отряды [враждующих] сторон увидели друг друга. Его величество могущественный [Абдулла-хан] благодаря силе счастья от вечного [бога], божественной помощи своей благословенной особой понял, как приготовить [к битве] победоносное войско — прибежище победы и выстроить, оснастить победоносную рать. Поэтому последовал приказ, которому повинуется [весь] мир, чтобы войско, [могущественное], как небо, с головы до ног облачилось в латы, /
Его величество могущественный [Абдулла-хан], украсив правое крыло войска [своим] счастливым братом Ибадулла-султаном, поднял знамя величия. В его свите он оставил большой отряд воинственных мужей и смелых бойцов.
Он сильно укрепил это [крыло], окружив его всадниками ристалища храбрости, храбрецами поля битвы.
Левое крыло войска [хан] украсил своим братом, по образу жизни похожим на дервиша, Дустим-султаном. Он выбрал группу храбрецов, подобных львам, воинов, стремящихся отомстить [врагу], блеск мечей которых увеличивал огонь [страха] в сердце неприятеля, и присоединил их к благословенной свите его (т. е. Дустим-султана).
Центр войска, [построенного] согласно правилам Чингиз-хана, осветился светом счастья Узбек-султана, подобного Рустаму. Отряд всадников эпохи, мстителей в день битвы, которые огнем копий, пламенем смертоносной стрелы сжигают мозг Сатурна, встал под победоносным знаменем его (т. е. Узбек-султана).
Сам [Абдулла-хан] благословенной особой в стороне организовал другое крыло. Он выстроил [здесь] великолепное войско из огромного числа людей и встал, как Искандарова стена.
На правый фланг [хан] определил отряд смелых всадников, отважных храбрецов, с тем чтобы в разгар пламени битвы, огня сражения, если возникнет необходимость, эти воинственные, отважные мужи и храбрецы были бы готовы к бою и сражению.
В авангард [хан] назначил великого и могущественного султана Дин-Мухаммад-султана вместе с другими военачальниками. Отряды отважных храбрецов, стремительных, как тигры, смелых [воинов] он определил под сень его знамен.
Итак, эмиры правого и левого флангов, вооруженные и облаченные в кольчуги сражения, выстроили ряды и, обратив свои отважные лица на борьбу с врагами державы, приготовились к битве.
Грохот барабанов донесся до купола голубого небосвода, звуки труб и литавр долетели до вращающегося неба, и их услышали уши Сатурна. Ржание быстроногих коней похитило сердце свирепого льва и опьяненного слона. Возгласы воинов, прославляющих [Аллаха], величие воинов-всадников увеличили страх и ужас в сердцах врагов. Прежде чем смелые воины, захватывающие в плен врагов, покоряющие крепости, победоносные, испытанные храбрецы [Абдулла-хана] зажгли огонь битвы и сражения, страх, ужас, беспредельная боязнь так овладели этими величественными, сильными войсками [противника], что они без промедления оставили крепость Шахрисябз Факир-султану Хисари и, покинув стоянку высокомерия, [поле] битвы, обратились в бегство. От крайнего смятения, спешки, сильного страха и волнения в растерянности не отличали поводья от стремени, холмы от равнин. Подобно тому как слабая птица в страхе летит прочь от орла, от белого сокола, от морской бури или как слабые звери убегают в страхе от разъяренного льва, от тигра Байана, так и они обратились в бегство.
Победоносное войско [хана] захватило в плен некоторых людей из этой спесивой толпы, из несчастного, потерпевшего поражение войска. [Их] привели к подножию трона, достойного халифа, и освободили сердца от забот о них.
В это время сообщили его величеству [Абдулла-хану], могущественному, как Искандар, что враги, ушедшие от страха перед победоносным войском [хана] с поля битвы, вознамерились совершить набег на Миан-каль и устремились в ту сторону. Услышав об этом, могущественный хакан [Абдулла-хан] сразу же велел Узбек-султану отправиться из степи Несефа[86] в славную благословенную столицу [Бухару]. Остальное войско он присоединил [к своему] августейшему войску и, подняв знамя величия и счастья, отправился в Мианкаль.
Когда враги узнали о преследовании их победоносными войсками [Абдулла-хана], они при всем своем величии и великолепии немедленно избрали путь отступления и устремились в долину бегства.
После бегства врагов державы зодчий высоких помыслов его величества [Абдулла-хана] распределил между эмирами Балха [участки] крепости Дабусия[87] с целью восстановления. Как только закончилась [эта работа, хан] направился в Бухару.
В честь Дин-Мухаммад-султана и других сородичей [хан] устроил царский пир, пиршество, как у Кай-Хосрова[88]. Одарив [их] золотыми поясами, почетными халатами и всем, что подобает и является украшением государей, он проводил каждого из них в стольный город [их] страны, в родные земли величия и славы.
Когда Баба с прочими врагами прибыл в окрестности Шахрисябза и окружил покойного, прощенного [богом] Хусрав-султана, его величество могущественный [Абдулла-хан] со всеми братьями выступил из столицы государства и пошел воевать с врагами, чтобы отразить их. [В это время] для его величества вдруг взошла звезда желанной цели на горизонте божьей помощи, с места проявления безграничной помощи [господней] взошла звезда счастья следующим образом.
В ночь на пятницу 16-го [числа] почитаемого месяца раджаба 975 года в шкатулке султанской власти и счастья его величества могущественного [Абдулла-хана] прибавился блестящий жемчуг; /
Оттого что показался лик этого дитяти, восхваленного впоследствии, солнце со светлым сердцем покрыло темнотой ночи очи нижних [слоев] небосвода, словно сурьмой, покрасив в [черный цвет] чарующий его лик цвета индиго, с помощью смеси амбры и мускуса оно сделало благоухающим подол гиацинта. От исключительного удовольствия и радости небосвод высунул руку, рассыпающую перлы, из рукава утра и рассыпал много золота и серебра, рассвет выставил в виде подарка чистое магрибское золото солнца.
Звуки, доносящие приятную весть, наполнили опрокинутую чашу неба. Приятная, благая весть донеслась до слуха времени. Благословенное рождение этого августейшего [царевича] произошло в то время, когда благотворное влияние звезд на небесах ищет дружбы с ним, в тот час, когда средства [достижения] удачи и успеха [сами] цепляются за него. Лучи счастливой особы его высочества, который является отпрыском правящей династии, осветили страну мрака.
На благословенном челе его было явственно видно сияние лучей власти и счастья, блеск красоты райской красавицы. Признаки величия и могущества были очевидны и ясны на его светлом челе, подобно сиянию солнца в зените.
[Он родился] в тот час, когда Юпитер желает ему счастья, от любви к нему Венера-музыкант выводит звуки, выражающие страсть, на высоте седьмого неба Сатурн считает за счастье сблизиться с ним, Меркурий, возвеличивая Солнце, серебряными чернилами Луны, золотым пером метеоров, с помощью белизны утренней зари, киновари вечерней зари составил гороскоп на страницах небес, [чтобы определить] счастливую звезду августейшего [царевича]. Солнце и Луна, [согласно стиху]: “Они ликуют о милости от Аллаха”[90], сообщили друг другу приятную весть, [и эти] звуки донеслись до небесных дворцов, до чертога Сатурна.
У его величества [Абдулла-хана] от появления [на свет сына] — света очей власти, такой, как у халифа, увеличился блеск счастья. [Хана] охватила настоящая радость по случаю получения приятного известия о появлении этого жемчуга в шкатулке державы, и [появилась] надежда. Благодаря ручью величия и славы пропитался влагой и зазеленел саженец счастья [хана], от дождя надежд зазеленел и зацвел цветник желанной цели. В благодарность [богу] за этот великий дар, за этот величайший подарок [хан] раскрыл ладонь, щедрую, как море, для раздачи милостыни, для оказания милости и благотворительности. Он одарил всех: великих и благородных, улемов страны и окраин [ее], великих и малых, юношей и старцев.
После того как враги, не будучи в состоянии выдержать натиск [войск] его величества [Абдулла-хана], обратились в бегство, его величество повернул поводья возвращения в столицу, в центр величия и славы. По случаю того, что [хан] обрел божью милость [в виде сына], блаженный лик которого поистине был первым лунным днем власти, жемчужиной, [предвещающей] наступление зари победы и [божьей] помощи, он устроил царский праздник, царский пир, он поднял голову радости и ликования до апогея веселья и восторга. Облако его руки, рассыпающее перлы, раскрыло казну сокровищ и драгоценных камней.
Дарами, раздаваемыми всем, он обрадовал и осчастливил всех людей. Своими многочисленными дарами, оказав исключительную милость, он обогатил и сделал довольными [различные] слои населения. Он вызвал толкователей дней рождения, предсказателей по звездам, астрологов и приказал, чтобы они ясным умом, с исключительной проницательностью установили, [счастливым ли] является его рождение, определили бы его счастливую звезду, пером, благоухающим амброй, начертали бы на белизне страниц величия и милости состояние его дел.
Согласно этому [приказу] предсказатели по звездам, тонкие знатоки звезд приложили старания, [чтобы] составить гороскоп [для определения] счастливой звезды [царевича], и заявили:
Поистине казалось, что могущественный, всевышний [бог] озарил его своим светом, вскормил его молоком милости в объятиях кормилицы судьбы. Он наделил его таким совершенным разумом, проницательным умом, что все духовные достоинства, все похвальные черты человека, являющиеся путеводной нитью превосходных качеств, присущих величайшим людям, проявились в несравненной природе его (т. е. царевича) при первом же кормлении грудью. По благородству он такой, что суть четырех достоинств[93], составляющих основу доброго нрава, он усвоил [так, что для него] они стали не только приобретенными, но и естественными свойствами его натуры.
Словом, на речном берегу державы еще не вырастал такой кипарис, как он, на горизонте неба султанской власти еще ни одна луна не достигала такого совершенства, как он. На его лице, ясном, как луна, сверкало божественное сияние, царская величественность. На его челе, светлом, как солнце, благоухает зефир счастья, аромат могущества.
О боже, да прикрепит он канаты палаток его величия кольями стойкости столбами вечности! Да украсит он полы дня Страшного суда узорами счастья и власти его (т. е. царевича) благодаря пророку Мухаммаду и его славной семье!
После бегства врагов его величество [Абдулла-хан] направил поводья в сторону столицы — Бухары и воздал хвалу как мог безмерно щедрому богу за добро, богу, достойному восхваления, что является причиной увеличения [его] милости и благодеяния. Сердце [Абдулла-хана] постоянно беспокоило то, что рука смелости самаркандских ханов высовывается из рукава неповиновения, стопы распри направляются к ристалищу вражды, благоухающие мысли [хана] постоянно занимало [то обстоятельство], что султаны Ташкента, Туркестана, Ходжента идут шагами вражды и кровопролития по стезе разжигания мятежа, /
Наконец в [месяце] зу-л-ка'да 976 года, соответствующего году Дракона, хакан [Абдулла-хан], по отношению к которому небо — гулям, в целях отмщения [врагу] вдел ноги в победоносные стремена и, как искусный наездник звезд — [солнце], сел на быстроногого коня надежды, на красиво гарцующего скакуна вечного счастья, вложил поводья покорения мира в руки решительности. Сначала он выступил для завоевания Шахрисябза. Феникс желанной цели [хана] распростер крылья счастья.
Страж божьей милости всегда [является] караулом победоносного войска [Абдулла-хана], передовые отряды безграничной милости [его] — постоянный помощник и добродетель [этого войска].
Последовал приказ августейшего [хана], чтобы султан, ведущий образ жизни дервиша, Дустим-султан взял Махмуд-султана ибн Сулайман-султана со всем войском Мианкаля и чтобы [они] с величественным, счастливым войском [покинули Мианкаль] и расположились в местности Наука[96], чтобы днем они ставили караульных, а ночью высылали дозор. Нужно, чтобы, соблюдая осторожность, они осведомлялись о врагах, дабы [те] не причинили ущерба жителям, окраинным областям страны.
Когда Несефская долина благодаря расположению [в ней] величественного и славного войска [Абдулла-хана] стала предметом зависти высочайшего рая, [предметом] ревности китайской картинной галереи, здесь торжественно довели до сведения хана следующее: “Как только Факир-султан узнал о походе победоносного войска [Абдулла-хана], он тотчас же покинул крепость Шахрисябза и, избрав путь бегства, поспешно отправился в Хисар”. Его величество [Абдулла-хан], подняв победоносные знамена до верхней точки голубого небосвода, из этой местности выступил в поход и направился в Шахрисябз. Величественно расположившись вокруг этой крепости, он приказал восстановить ее разрушенную стену. Назначив правителем Шахрисябза и Каршинского вилайета Узбек-султана, он поднял руку возвращения в сторону столицы державы.
В это время к высокому, как небо, порогу [Узбек-султана] неожиданно пришли из Самарканда лазутчики царского двора [Абдулла-хана] и сообщили: “Со стороны врагов Худайберди-султан с отрядом непокорных [хану] людей совершил набег на Мианкаль, он угнал часть скота, захваченного [им] в этих краях, и вернулся назад”. Узнав об этом случае, могущественный эмир Аким-бий, который в то время исполнял должность аталыка Махмуд-султана, по приказу [Узбек]-султана собрал /
Упомянутый [Худайберди]-султан, крайне высокомерный, но потерпевший поражение, неудачу, избрал путь бегства и оставил все, что захватил путем грабежа в областях, подвластных этому вилайету. Его величество [Абдулла-хан], равный достоинством Искандару, услышав об этом событии, повернул поводья решительности и отправился в Мианкаль. Когда он, счастливый, торжествующий, во всем величии и великолепии, изволил пожаловать в Мианкальский вилайет, то, согласно [изречению]: “Не следует пренебрегать советом”[98], он созвал своих победоносных эмиров и совещался [с ними] о походе на Самарканд. Отсюда он повернул знамя победы по направлению к Самарканду, к земле, подобной раю.
Когда местность Сар-и Пуль[99] украсилась блеском благодаря остановке величественного, великолепного войска, из Иштихана[100] прибыл славный, могущественный Дустим-султан вместе с Махмуд-султаном и поспешил обрести счастье встречей с благороднейшим [Абдулла-ханом]. На следующий день победоносный [Абдулла-хан] торжественно стал лагерем в Хан-Кургане[101]. Согласно высокому повелению победоносное войско отсюда совершило набег на Алиабад[102], являющийся известным подвластным Самарканду [селением].
[Хан] ушел из этой местности, [Хан-Курган], и местность Худдин[103] ввиду прибытия войска, [великолепного], как звезда, стала предметом зависти высочайшего рая. Из Рабат-и Ходжа[104] все время приходил человек от Джаванмард-хана и говорил: “Вот сейчас мы прибудем в стан [Абдулла-хана], являющегося убежищем для [всего] мира”.
На следующий день местом расположения войск, [могущественных], как небо, стала местность Кук-Гунбаз[105]. Здесь выяснилось, что [весть] о прибытии Джаванмард-хана была ложной и все, что говорилось об этом, было неправдой и обманом. Поэтому [Абдулла-хан] повернул поводья, [покинул] эту местность и поспешил в Санфин-Ата[106]. В этой местности благословенные эмиры пришли к высокому стану [Абдулла-хана] и заявили: “Если будет издан приказ, которому подчиняется [весь] мир, чтобы величественные, могущественные, славные войска совершили набег на окраинные земли этого вилайета, то это явится причиной их довольства”.
Из этой местности войска [Абдулла-хана], сильные[107] в бою, направились в разные стороны и протянули руки для грабежа. Сам [хан] повернул к Тарванаку[108], шагами старания и усердия пошел истреблять высокомерных, мятежных врагов. /
Словом, после того как его величество [Абдулла-хан], величественный, как Джамшид, с двадцатью тысячами храбрецов, одетых в кольчугу, миновав Самарканд, [прошел] двухдневный путь, местность Кара-Балык, являющаяся [одним] из известных предместий Самарканда, стала лагерем победоносных войск [хана]. Вновь последовал приказ августейшего [Абдулла-хана], чтобы благословенное войско надело на упрямцев этого вилайета ошейник повиновения и подняло победоносное знамя; всякого, кто окажет сопротивление, предало бы грабежу и очистило бы все горы и степи этой области от скверны пребывания мятежников.
Согласно приказу его величества все столпы государства опоясались поясом подчинения, объединившись, отправились в набег и, шагая по той степи, простерли руки храбрости и смелости. Таким образом, из всего войска в ставке хана оставалось лишь незначительное число сановников двора, таких, [например], как умный, рассудительный эмир Джан-Али-бий, который является главой почетных людей, кыблой могущественных начальников [войск], который хорошо обращался с набожными людьми, [ко всему этому] можно прибавить еще и другие достоинства. [В числе их был] и Рукн ад-даула, И'тизад ас-салтана Кулбаба кукельташ, который при правлении дома могущественного [Абдулла-хана] чертит пером внимательности звание кукельташа на доске времени; несмотря на то, что он принадлежит к числу великих людей и эмиров, он все время изучает богословские и точные науки.
В это время караульные победоносного [войска] вдруг доложили его величеству великому и могущественному [Абдулла-хану], /
Он собрал многочисленное войско, [состоящее] из пехотинцев и всадников, снабдил [его] оружием и всем необходимым и, лелея бесплодные мечты, повернул поводья для похода в ту сторону.
Его величество [Абдулла-хан], величественный, как Фаридун, услышав эту весть, проявил исключительную твердость, подняв знамена, он тотчас пошел на врага. Некоторые верные слуги [Абдулла-хана] подошли к его высокому порогу и сказали: “Войско неприятеля безгранично, а наше войско крайне незначительно. К тому же все наши военачальники правого фланга и гордые мужи левого фланга отправились в набег и находятся очень далеко [от нас], поэтому следует взяться за это важное дело с большой осторожностью. Следовательно, было бы наиболее целесообразным, если бы его величество [хан] оставался на месте до возвращения победоносного войска”. Хакан, не имеющий себе равных, [Абдулла-хан], который в темноте на поле битвы и сражения, во мраке на ристалище боев надеется на успех, изволил сказать: “Хотя наши войска, [могущественные], как небо, отправились в далекие земли и сомнительно, что они скоро вернутся, но дар победы и одоления достается только благодаря помощи Творца и [не зависит] от многочисленности храброго войска. Кроме того, весьма возможно, что благодаря божественному предопределению, безграничной милости господней победоносные войска, войска, которым оказывает помощь [Аллах], согласно желаниям нашего бодрствующего сердца, светлого, как солнце, прибудут и присоединятся к [нашему] благословенному войску”. Вдруг неожиданно произошло одно из чудес мудрого устроителя дел, чудесного покровителя рабов.
В тот день всевышний бог, велик он и славен, по своей великой силе приготовил и устроил все, что пожелал его величество: вернулись славные войска, которые были посланы [в поход] в разные стороны, и /
Словом, победоносные войска последовательно, одно за другим прибыли к высокому порогу, к великой ставке [хана]. Его величество счастливый [Абдулла-хан], уповая на помощь милости Творца, возлагая надежду на щедрую благодать бога, тотчас же опоясался поясом битвы, простер руки храбрости и смело пошел на истребление врагов.
Когда Джамшид-солнце, лицом подобный Минучихру, сошел с пегого коня лазурного небосвода и, обращенный в бегство султаном темноты, скрылся в западном замке, войска сторон сблизились.
Всю ту ночь храбрые воины, смелые меченосцы обеих сторон посылали разведывательные отряды, [ставили] караульных. Ни на минуту они не забывали соблюдать, как подобает, правила осторожности.
В ту ночь благородный хакан [Абдулла-хан] языком, рассыпающим перлы [слов], всю ночь произносил [такие слова]: “Царство — царство от бога. Он дает [его], кому захочет, и отнимает, у кого захочет! Мисра: Возьми, у кого хочешь, дай тому, кому хочешь*. Говорит Аллах всевышний, всесвятый: „Ты даруешь власть, кому пожелаешь, и отнимаешь власть, от кого пожелаешь”[110]. Если благополучие народа зависит от царствования этого бедняка, то пусть он предоставит мне [царство], если же он поступит наоборот, то пусть отдаст его врагу”. Благодаря таким взглядам и искреннему отношению к вере он не только выделяется среди других хаканов времени, но и [является] главой и властелином султанов [всего] мира. Поэтому с каждым днем все явственнее признаки милости и лучи божьей помощи [хану] в отношении державы и власти, знамена победы, стяги могущества [его] все более явственны во [всех] направлениях обитаемой четверти земли. Все люди, знатные и простые, всегда будут прославлять власть хана, как соловей в цветнике милости и щедрости, славословя [его], будут молиться ста устами за величие и славу его, [согнувшись], словно лилия.
Утром царь звезд — [солнце] — вытащил лазоревый меч из ножен мести и высунул голову цвета киновари из желто-зеленого моря.
От сильного грохота барабанов чуть было не заколебались столбы, [на которых держится] земля; от рева трубы, звучащей, как в день Страшного суда, казалось, что солнце может оторваться от вращающегося небосвода; облетевший весь мир, небесный Дракон[111] от боязни и страха перед навершием знамени[112] [хана] пришел в расстройство и смущение; бесстрашный небесный Лев[113] от боязни перед львом на знаменах [Абдулла-хана] закрыл голову небесным покрывалом. От величия этого /
Когда пространство поля битвы и сражения от скопления одетых в кольчуги и латы [воинов] превратилось [как бы] в железную крепость, а воздух над полем боя и сражения от блеска мечей и сверкающих сабель стал [воздухом] знойной пустыни, войско могущественного [Абдулла-хана] выстроило ряды, согласно [стиху]: “...рядами, как будто бы они — плотное здание!”[116]. Рокот барабана, грохот большого барабана бросили в опрокинутую чашу неба глас: “Ведь сотрясение последнего часа — вещь великая”[117]
Правый фланг великого и славного войска [Абдулла-хана] украсился султаном, подобным Искандару, то есть Ибадулла-султаном.
В его благословенном войске занял место великий и могущественный султан Махмуд-султан с огромным отрядом воинственных храбрецов и смелых воинов, огонь оружия которых потрясал мир и время, от удара [копытами] их коней, [сильных], как небо, пришли в движение пределы мира.
Левый фланг войска [Абдулла-хана] украсился благодаря величию и мощи друга дервишей, султана Дустим-султана. Под сень его победоносных знамен собралось войско из всадников ристалища смелости, отважных воинов арены храбрости и мужества, каждый из которых не только велик [ростом], но и победоносен, не только бесстрашен, но и отважен.
Сам прославленный [Абдулла-хан], собственной персоной, согласно [изречению]: “Сердце — место султана души”[119], занял место под зонтом в центре войска. Многих [воинов] из храброго войска /
Со стороны [противника] султан Са'ид-султан свой правый фланг доверил своему храброму брату Джаванмард-султану и его сыновьям, таким, как Абу-л-Хайр-султан, Музаффар-султан, Махди-султан и другие. На левый фланг он определил своего смелого брата Худайберди-султана и создал здесь славное подразделение. Сам [Са'ид]-султан, подняв знамена битвы, взял стяги сражения, встал в центре войска. Он выстроил бесчисленную армию, могущественное войско, которое он собрал со всех окраин Самарканда, и определил каждому отряду соответствующее место, удобную позицию.
С обеих сторон заколыхались, как синее море, войска, они выстроились для битвы в таком большом количестве, что от силы их изнемогли и степи и горы. Вступив шагами смелости на поле брани, стороны двинулись навстречу друг другу для битвы. Его величество [Абдулла-хан], как это свойственно ему на любом поле битвы, с искренними намерениями, с чистыми помыслами обратился к великому богу и проявил усердие в изложении просьбы и в мольбе. Когда очами заботливости и благоразумия он увидел в зеркале прекрасных упований явственно, четко, без завесы лик красавицы желанной цели, он с исключительной проникновенностью, с уверенностью обратил свой монарший лик, лик стремлений повелителя, к полю брани. Он приказал, чтобы храбрецы, яростные, как Марс, воины, суровые, как Юпитер, двинули своих быстроногих [коней], подобных огню, и блеском сверкающих мечей предали бы огню гумно спеси и самомнения врагов, пламенем смертоносной стрелы, блеском искр от копья зажгли лучи битвы, факелы сражения.
Согласно приказу, действующему, как рок, на правом фланге первым тронул боевого коня Махмуд-султан. Победоносной рукой он взялся за меч, [сверкающий], как огонь. С воинственным войском, [в котором были] такие, как Аким аталык и другие, слава о мужестве и смелости которых распространена [всюду] и у всех на устах, он напал на правый фланг противника, где стоял Худайберди-султан с войском Сагарджа[124] и подвластных ему земель, и начал битву.
Оттого что был жаркий бой и сильное кровопролитие, сабля цвета хризолита стала походить на рубин чистой воды, меч-изумруд окрасился в цвет йеменского сердолика. Двинулось султанское войско, [обуреваемое] ураганом ненависти [к врагу], победоносным мечом оно скосило головы врагов, как лук-порей; саблями, подобными алмазу, нанизало на нить смерти жемчуга жизни низких [врагов]. Итак, при первой же атаке на поле брани пролилось столько крови, что волны ее вздымались до высшей точки неба.
На поверхности воды кровь давала такой отблеск, как вечерняя заря на голубом небе. Меч, проливающий кровь, наподобие хатиба[125] на минбарах[126] плеч читал указ об увольнении делающих копье, высунув язык, согласно обстоятельствам он соизволил сказать: “Хотя копье походит на змею, но, когда оно доходит до отверстий в кольцах кольчуг, оно вздрагивает, я же разбойник индийского происхождения, в слабых местах кольчуги я проделываю такое отверстие, из которого выхожу краснощеким, достигнув своей цели; каждую жемчужину, украшающую мою железную одежду, я украл из сокровищницы сердца, каждую раковину, которая принадлежит моему позументщику, я вынул из змеиной пасти”.
Эти два ищущих мести войска, две волнующиеся армии, погнав коней, сразу вступили в бой и смешались.
[султан] по уму Дарий, повелевающий, как Искандар, Ибадулла-султан устремил на поле битвы гнедого коня смелости. Он двинулся с войском, свирепым, как Марс, наступающим, как лев. Мисра: Он телом как богатырь [Рустам], сердцем — борец, побеждающий, как Бид, силой — лев*. Он смешался с этой толпой несчастных [врагов] и вихрем нападения зажег огонь битвы, устремил коня мести на врагов державы.
Счастливый царевич [Ибадулла-султан] вывел победоносное войско, /
Со стороны [противника] Худайберди-султан с войском Сагарджа и подвластных ему земель как ни простирал руку для битвы и сражения, как ни вел смелые бои, как храбро ни воевал, какие ни проявлял образцы мужества, [все] было напрасно, ибо верным взглядом он правильно определил, что вести бои и сражения с таким войском [Абдулла-хана] выше всяких сил и возможностей. Словно умирающая птица, он ощутил предсмертные судороги. В конечном счете счастливый [Ибадулла-]султан вытеснил Худайберди-султана с занимаемой им позиции, захватил его знамя и отбросил его за центр войска Са'ид-султана, посыпав его голову прахом унижения. Его величество [Абдулла-хан], убедившись в слабости войска неприятеля, тронул боевого коня. Он приказал, чтобы из центра войска воины поспешили на помощь царевичам, загнали в пучину бурной реки крокодила, пересекшего пустыню (т. е. Худайберди-султана), и бросили бы ковчег жизни врагов в водоворот гибели.
Согласно высокому повелению с левого фланга выступил султан, подобный Искандару, Дустим-султан с отрядом военачальников и смелых воинов, облаченных в латы, и протянул руку распри к мечу битвы. Все войско [Абдулла-хана], подобное небу, на конях стремительно направилось в сторону врагов. Мечи, рассекающие шлемы, заострив смелые языки, прочли над безнравственными врагами коранический стих: “Смерть, от которой вы убегаете, — она встретит вас”[128]. Копье, [блестящее], как алмаз, готовое к мести, вследствие чрезмерного гнева довело до слуха врагов содержание [стиха]: “Захватит вас смерть”[129]. Стрела из белого тополя, охотящаяся за людьми, руками мстительных стрелков дала испить соперникам ратного поля вызывающий боль глоток [из чаши с надписью]: “Всякий, кто на ней, исчезнет”[130]. Сабля, подобная лилии, ста устами довела до слуха душ борцов смысл [стиха]: “Уже разорвано между вами”[131].
В это время правый и левый фланги войска [Абдулла-хана] выступили совместно с большим отрядом из центра войска и напали на врагов, [поэтому] в центре войска у стремени благословенного [хана] осталось лишь незначительное число людей. Со стороны неприятеля Гази-бий и другие с отрядом смелых мужей и мстительных воинов, которые находились в засаде во время сражения[132], сочли момент весьма удобным и, [проявляя] непочтительность, направились к центру войска, где был его величество [Абдулла-хан]. Его величество приготовился к этому случаю. Он вызвал леопарда вершины храбрости Бикай-бия и приказал отбросить эту толпу.
Храбрый эмир напал на эту дерзкую толпу. Он показал образцы мужества и отваги, ударом копья, похожего на чудовище, ударом острого меча он истребил этот несчастный отряд. Несмотря на то, что сам [Бикай-бий] получил несколько ран, он свалил врагов на землю гибели. Гази-бий в растерянности избрал путь отступления и, повернув поводья решимости, вступил на путь бегства.
Словом, с обеих сторон огонь битв и сражений разгорелся так, что в глазах смертных без преувеличения стала [казаться] ничтожной смелость Рустама, сына Дастана, и Сама[133], сына Наримана; [представилось] весьма незначительным предание — панегирик Бахману[134] и рассказы о храбрости Бронзовотелого[135] [Исфандийара].
Базар битвы и сражения оживился так, что маклер смертного часа товар души и товар тел продавал покупателю-смерти по цене праха. Огонь битвы разгорелся так, что от его сильного жара были зажжены печи внутри низких врагов, занимающихся бесполезным делом. Слезы йеменского меча поблескивали, [сжалясь] над телами убитых.
Наконец на рассвете победа и торжество повеяли на победоносные знамена [Абдулла-хана], подул зефир [божьей] помощи на полумесяц победных знамен [его] с места дуновения ветра, [согласно стиху]: “...помощь от Аллаха и близкая победа”[136].
/
Что же касается султана Са'ид-хана, то он по-прежнему стоял в центре войска и воевал по мере своих сил, ступая ногой твердости и упорства. Но и он от яростного натиска государя, что всегда напоминает день Страшного суда, в страхе и ужасе направился в долину бегства и, отдернув руку от подола сражения, стопами усердия пошел по пути бегства.
Когда его величество [Абдулла-хан] описывал битву с султаном Са'ид-султаном, этот ничтожный бедняк (т. е. автор) из возносящих хвалу уст его величества, [у которого] трон подобен небу, услышал следующее: “Такой смелости, какую я увидел в нем, ни у кого из великих людей я не наблюдал: когда при нем осталось десять человек, он по-прежнему сражался, гоня боевого коня по земле сражения”.
Словом, после того как султаны Самарканда из-за величия победоносного войска [Абдулла-хана] повернули поводья с поля битвы, шум, крики, вопли [вражеских] воинов при отступлении воскресили в памяти великий ужас и смятение в долине Судного дня и, действительно, глазам смелых мужей представилась картина: “...день, как убежит муж от брата, и матери, и отца”[137].
После бегства несчастной толпы отряд победоносных мужей [Абдулла-хана] стал преследовать эту несчастную толпу и настиг [ее]. Худайберди-султана, брата Са'ид-султана, и его сына[138] Бахадур-султана с отрядом великих эмиров, таких, как Джан-Мухаммад-бий аталык найман, Шукр-бий кушчи, они взяли в плен и привели к подножию трона, подобного [трону] Сатурна. По приказу его величества [Абдулла-хана], величественного, как Марс, решительного, как Юпитер, Ишим ясаул[139], который в то время при дворе государя пользовался доверием, убил Бахадур-султана, погубил его, вырвав с корнем дерево его [жизни] в цветнике упований в ранней, лучшей поре молодости. Таким же образом шихне[140] гнева его величества пролил воду жизни Худайберди-султана на землю гибели, спалил огнем урожай жизни /
Счастье раскрыло уста для восхваления [хана] и огласило чашу голубого неба звуками следующих [слов]:
Почетных эмиров Са'ид-хана, которых привели к свите августейшего [Абдулла-хана], по приказу [последнего] также убили безжалостным мечом. Мисра: Когда воспламенился огонь, он сжег все: сухое и мокрое.
Когда возникла картина этой победы благословенного [хана], красавица-победа показала свое лицо из-под покрывала скромности, весть о победе счастливого [хана] распространилась во все концы и стороны мира, слава о силе его величества дошла до зенита, выше Сатурна, его царское величество, воздав хвалу богу за благодеяния, за бесконечные милости, вдел ноги счастья и благоденствия в стремена величия и великолепия и согласно желанию отправился для завоевания стольного города Самарканда.
Когда хакан, величественный, как Искандар, [Абдулла-хан, испытывая] истинное счастье и полное блаженство, дошел до окрестностей крепости подобного раю Самарканда, искусный фарраш[141] с большой охотой возвысил царскую палатку до верхней точки луны и до созвездия Рыб. Жители Самарканда по причине сильной враждебности [к Абдулла-хану] объединились и избрали путь несогласия и борьбы [с ним]. Они закрыли городские ворота, начали укреплять башни и стены крепости со всем старанием и усердием, ступая шагами старания, принялись за совершенно бесполезное дело. По невежеству и заблуждению они вступили шагами бедствия на ристалище смелости, высунув могучие руки из рукавов воинственности, они протянули их для сражения.
В это же время для захвата крепости и города выступил также многочисленный отряд войск [Абдулла-хана]. Вскоре стрелы богатырей, подобные метеорам, стали сыпаться на головы невежественных [врагов], копья храбрых воинов начали пить кровь из источника жизни этой невежественной толпы. /
Мужи двух сторон, приостановив бой, всю ночь ни на минуту не переставали нести караульную службу.
На другой день бесподобный бегун-солнце бросил аркан завоевания на зубцы небесной [твердыни], ударами копья, следующими один за другим, стреляя [из лука], разя мечом, покоряющим мир, он рассеял полчища звезд, скопление звезд.
Ходжам мирза, который благодаря [своей] исключительной храбрости, избытку мужества был избранником его величества [Абдулла-хана], Искандара по достоинству, в глазах благочестивых людей был вторым Йусуфом[143] в Мисре красоты и изящества, опоясавшись поясом битвы, направился к крепости. [Все] остальные воины, отряд за отрядом, полк за полком, подошли к крепостной стене. Заткнув за пояс подол мужества, они вступили в долину смелости и, идя по пути храбрости, подошли к краю крепостного рва.
В то же самое время, когда упомянутый отряд, величественный, как небо, войско, страшное, как Судный день, быстро переправилось через [ров] и зацепилось за подол крепости, стрела, пущенная большим пальцем рока, ввиду чего шлем предосторожности оказался бесполезным, попала упомянутому мирзе в рот. От этой раны он грациозно направился из тленного мира в чертог вечности.
Это чрезвычайное событие вызвало благородный гнев его величества [Абдулла-хана], усилило царское рвение, и он приказал, чтобы победоносное войско окружило крепость и, зацепившись сильной рукой за пояс вала, взобралось на крепостную стену. Согласно приказу победоносное войско, [заткнув] подол смелости за пояс, [ведомое] сильной властью, мощной силой [Абдулла-хана], пошло вперед и дошло до крепости. Вступив ногой усердия на вал крепости, [воины] разбили шатры завоевания до вершин башен этой крепости, подобной [чертогу] Сатурна. Несмотря на то, что с вершины крепости сыпалось на них много камней и стрел, словно капли дождя, они ни за что не отступали. Они разбили ворота, как и сердца врагов, и устремились в крепость. Словно осенний ветер, срывающий лепестки роз, они свалили врагов /
Оставшихся в живых, которые были врагами и смутьянами, убили мечом мести. [Воины Абдулла-хана] протянули руки владычества и могущества для грабежа и захвата добычи, очистили крепость от провизии и драгоценных предметов. Поток бедствия от этого события поднялся так [высоко], что принять меры против него могла лишь сама судьба, натиск войска [хана] достиг такой силы, что отражение его не представилось возможным без помощи всемогущего господа. Поистине всегда, когда всевышний и святой господь захочет причинить бедствие, вред какому-нибудь несчастному народу, он отыскивает средства таким образом, что никакое событие или препятствие не может устранить или остановить его, как говорит Аллах, велик он и славен: “Когда Аллах пожелает людям зла, то нет возможности отвратить это, нет у них помимо Него заступника!”[144].
Могущественный [Абдулла-хан], поборник веры, благие усилия которого всегда направлены на проявление милости и милосердия, приказал, чтобы победоносные войска убрали руки от подола грабежа и разграбления и не ступали шагами захвата по улице разорения [жителей].
После этого его величество [Абдулла-хан], не имеющий [себе] равных, [испытывая] счастье и блаженство, во всем великолепии и могуществе воссел на престол власти и величия, далекий от бедствия заката и исчезновения. Пылью, поднятой августейшим [войском], он озарил [словно] ярким [светом] очи надежд богатых и бедных людей этой прелестной страны, благодаря блеску благословенной остановки он превратил поверхность этой земли не только в [предмет] зависти садов, но и в предмет зависти высочайшего рая. Он оказал милость и раздал дары группе лиц, которые, ступая по степи смелости и храбрости, сломали кончики копий о грудь растерянных врагов и, нанося удары один за другим блестящими копьями, сверкающими мечами, поразили преступных врагов.
Последовал приказ, [действующий], как рок, о том, чтобы были написаны победные реляции. Глава писцов, не имеющий себе равных, лучший среди людей творчества маулана Хайдар-Мухаммад мунши[145], который по красоте слога и изяществу образных выражений напоминает прекрасную зарю, уподобившись перу писца или даже Близнецам и Стрельцу, опоясался поясом служения [хану]. Всякого рода милости, которые оказал государь, не имеющий себе равных, [Абдулла-хан] при освобождении Самаркандской земли, он нанизал на нить прекрасных слов и изящных выражений и согласно приказу [хана] отправил [эти реляции] в Мианкаль, Несеф, Бухару, Балх и другие вилайеты. Таким образом, весть об этой славной победе /
Для людей знающих, обладающих светлым умом, мудрых, подобных Меркурию, ясно, как зеркало или как полная блестящая луна, что желания его величества, подобного Искандару, [Абдулла-хана] согласуются [со стихом] в диване[146], [где сказано]: “Мы даровали тебе явную победу”[147]. Все необходимое для этого могущественного и стойкого государя взято из сокровищницы, [где начертано]: “Он — тот, кто подкрепил тебя Своей помощью”[148]. Да, в честь хакана, за счастье которого обитатели небесных келий превратили бы молитвы в талисман сердец, бедные люди, подобные государям, и сильные духом дервиши вознесли звуки этих [стихов] до чаши голубого неба.
Пусть всегда светит светом счастья лик [твоих] желаний в зеркале достижения желанной цели, красавица полных побед [твоих] да не войдет в сферу стоянки!
Словом, после того как хан, освещающий мир, в течение нескольких дней под счастливой звездой находился на престоле подобного раю Самарканда, он по милосердию, что было свойственно ему, по исключительной милости и благосклонности, что было заложено в нем природой, этот вилайет оставил его правителю и поднял знамя возвращения в стольный город величия и славы, в столицу счастья и блаженства — [Бухару].
Когда местность Хам-Рабат от такой чести, что [в ней] остановилось войско [хана], подобное звезде, похвасталась на высочайшем небе, с разных сторон бедные и богатые люди поспешили встретить [хана], они удостоились счастья встретиться [с ним] и находиться [при нем]. Царская милость, государево милосердие почтили их великолепными вещами, самаркандскими редкостными подарками. [Его величество хан] обласкал и одарил всех столпов государства, благородных людей страны и государства и тех, кто присутствовал при государе, согласно их положению. С благословенным счастьем, под счастливой звездой отсюда [хан] направился к своей резиденции. Оттого что он принес победоносные знамена, он придал родине вид высочайшего рая, изящество китайской картинной галереи.
Когда его величество могущественный [Абдулла-хан] по исключительной милости и милосердию оставил такую страну, которая беседовала с благоухающим раем, как равная с равным, /
Султан Са'ид-султан после бегства в Яр-Яйлак[149] устремился в Самарканд и сел на трон власти, на престол величия и славы. Правитель Туркестана Баба-султан, услышав о поражении самаркандцев, собрал огромное войско, неисчислимую рать и повел [ее] на Самарканд. После встречи с [Баба-султаном] Са'ид-султан дал волю бесплодным мечтам [о мятеже]. Они совместно снарядили войско, [многочисленное], как звезды, и подняли знамя дерзости с целью набега на Бухару. Прибыв в Мианкальский вилайет, они сначала осадили крепость Дабусия, окружив ее, подобно точке в центре окружности, для всего войска распределили окопы вокруг крепости. В это время в крепости находился дядя по отцу его величества [Абдулла-хана] Сулайман-султан со своим сыном Махмуд-султаном. Он неустанно прилагал все усилия к охране башен и стен крепости. Когда тяжелое положение жителей [крепости] достигло крайнего предела, его величество [Абдулла-хан] послал им на помощь Тангри-Кули-бия дурмана. Этот эмир вместе со своим сыном Хасаном дурманом, подняв победоносное знамя, направился к крепости. Несмотря на то что на его пути стояло много вооруженных и оснащенных людей, в ту же ночь он прибыл к окраинам крепости. С небольшим числом людей, имеющихся при нем, он рассеял войско противника и, непрерывно сражаясь, переправился через реку. Победоносный и торжествующий, он! вошел в крепость. У врагов, удивленных происшедшим, закружилась голова, и было чему [удивляться].
На следующий день владыка востока — [солнце] —
Тогда Тангри-Кули-бий с отрядом смелых храбрецов и победоносных воинов стремительно выступил из городских ворот. Он обнажил меч мести, поднял копье, подобное чудовищу, схватил часового у ворот Фарик аталыка, который был одним из надежных лиц Баба-султана, и отрубил ему голову. От этого несчастного случая так задрожало сердце в груди [врагов], что они в страхе и смятении сняли осаду [Дабусии] и направились в Самарканд. Баба-султан, согласно тонкому смыслу [стиха]: “Ведь согласие — лучше”[150], пошел шагами старания по похвальному пути заключения перемирия. Он отправил человека к порогу, достойному Каабы[151], его святейшества Азизан[152] и сообщил ему свою претензию на Шахрисябз. Его величество [Абдулла-хан], Джамшид по достоинству, по заступничеству его святейшества отдал такую прекрасную страну, как Кеш, Баба-султану. Управление ею [Баба]-султан передал Абу-л-Хайр-султану и отправился в Туркестан.
Спустя несколько дней после этого события хан, подобный дервишу, Дарвиш-хан послал одного из вельмож — столпов государства к высокому порогу его величества [Абдулла-хана], повелевающего, как Искандар. Он просил об укреплении основ дружбы, об установлении добрых отношений, изъявил желание сильно укрепить и упрочить основы дел [мира] путем установления дружественных отношений. После многократных приветствий, молитв, многочисленных [добрых] пожеланий он обратился [к хану] со следующей просьбой: “Если Ваше величество согласится, мы выступим в поход с войском Ташкента, с войском Ходжента и, свободные от вражды и лицемерия, вместе [с вами] окружим Самарканд”.
Его величество [Абдулла-хан] оказал послу всякого рода милости. Он согласился на сближение [с Дарвиш-ханом] и отпустил посла. Когда посол заслуживающего похвалы [Дарвиш]-хана, прославляя бога и выражая ему благодарность [за свое благополучие], вернулся обратно, Дарвиш-хан собрал огромное войско, многочисленное, как капли дождя, армию, неисчислимую, беспредельную, как листья на деревьях; и направился к Самарканду. Он послал человека к его величеству [Абдулла-хану] и сообщил о своем выступлении. Выслушав этот рассказ, его величество [Абдулла-хан] твердо решил выступить в благословенный поход на Самарканд и сразу же обратил сень внимания на то, чтобы узнать о состоянии войска и привести в готовность победоносную рать.
В месяце раджабе 977 года, когда солнце только что вступило в созвездие Козерога, когда покровительство всевышнего [бога] охраняло [Абдулла-хана], победоносный [хан], поддерживаемый помощью великого бога, выступил в поход и двинулся для встречи с Дарвиш-ханом.
Эти два величественных и славных государя встретились около Сагарджа. Они выступили из лагеря для окружения Самарканда и остановились в куруке Алиабад.
Са'ид-султан, став на путь вражды, также собрал войско из всех подвластных земель [Самаркандского] вилайета и начал укреплять башни и стены крепости, приложил исключительное старание в охране крепости. Несмотря на то, что был издан ханский приказ, которому подчиняется [весь] мир, чтобы войско [хана] не подходило к крепости и не вступало в битву и сражение, отряд смелых мужей, опоясавшись, поднял руки храбрости и направился к Самарканду. [Это были] храбрецы, подобные Марсу, которые ввиду исключительной смелости презирали смерть так, как живые существа [любили] жизнь. Они так любили сражение, как [иные] люди — покой. [В числе их были] такие, как Назар чухра-агаси[154], Баки хаджи, сын Тугма /
Словом, эти два мстительных войска напали друг на друга так [стремительно], сражались и воевали так искусно, что от удивления перед этим сражением закружилась голова у солнца, от ожесточенности этого боя задрожало сердце Марса-меченосца на вершине небесной твердыни. Поскольку этот отряд войска вступил на путь сражения вопреки воле его величества [Абдулла-хана], то некоторые [из выступивших], как, например, Баки хаджи и другие, попали в плен, а такие, как Иман чал, сын Исганак бахадура, Сикзак бахадур и шейх-заде кази Таткенда[155], пали от стрелы. Остальные, продолжая вести бои, теснили пехотинцев так, что враги отступили и подняли знамя бегства. Погасло пламя сражения, огонь войны, который горел так сильно, и каждый воин поспешил в свое убежище.
Когда время осады [Самарканда] затянулось и достигло сорока дней, некоторые вельможи [Дарвиш-хана], стараясь улучшить отношения между сторонами заключением мира, уговорили Дарвиш-хана послать человека к высокому порогу [Абдулла-хана] и просить его величество о следующем: “Представляется правильным теперь вернуться нам обратно и, когда пройдет зима, ранней весной вновь прийти сюда”.
Воинственный [Абдулла-хан] счел это предложение правильным. Он снял осаду, возобновил договор [о мире с врагами] и вернулся обратно.
Когда государь, не имеющий себе равных, [Абдулла-хан] повернул поводья возвращения из окрестностей Самарканда, Баба-султан с войском Туркестана и подвластных ему областей вновь поспешил в Самарканд на помощь султану Са'ид-султану. Эти два мятежных султана объединились и с войском, подобным чертям, с людьми, числом превосходящими Йаджуджей и Маджуджей, отправились походом на Бухару. Они пошли шагами старания и усердия по пути дерзости, по стезе заблуждения. /
Часть населения Мианкаля закрылась в крепости Дабусия, часть засела в вилайете Кермине. Когда вражеское войско, [страшное], как Судный день, достигло крепости Кермине, около двадцати тысяч человек в составе войска одного из хорезмийских султанов переправились через реку и направились к крепости. Султан, друг дервишей[156], Дустим-султан поднялся на вал ее и разрешил своему войску [вступить] в бой; он дал воинам коней и оружие и вывел [их из крепости]. Сражение между ними привело к тому, что после нескольких столкновений враги подняли знамя бегства и в растерянности бросились в воду. Согласно [поговорке] “утопающий цепляется за любую травку”[157], некоторые вцепились рукой в щепки, сучья в воде и из этой страшной пропасти вытащили свою жизнь на берег. Некоторые [из них] утонули в море тленности, в пучине горя, [как гласит стих]: “От прегрешений их были они потоплены”[158]. В числе их был и Султан Хорезми, который презирал битву, он упал и сложил голову. Когтями судьбы много народу было захвачено в плен, оказалось в оковах пленения. Некоторые раненые, усталые, вернулись к своим отрядам. Несмотря на то, что при первом же нападении [войск Абдулла-хана] врагов постигло такое поражение, эта высокомерная толпа от исключительной надменности не отказалась от своего намерения и направилась в Бухару с целью грабежа и разбоя. Она остановилась в степи Гишти[159], которая входит в Гидждуванский туман[160]. Жители этого тумана собрались у священной, озаряемой светом могилы его святейшества ходжи [всего] мира ходжи Абд ал-Халика Гудждувани[161], да освятится его могила! Несмотря на близость покровительства его святейшества, эта толпа, потерпевшая поражение, близкая к порочности, далекая от истины, заставив [людей] снять одежды преходящей земной жизни, протянула руки для грабежа. Его величество, услышав об этом событии, об этом печальном случае, устроил совет и [высказал] пожелание встретиться [в битве с врагом]. Сначала он послал вперед отряд смелых храбрецов и отважных воинов, таких, как Чулма оглан, Назар-бий найман, Али-Мардан бахадур, Суундук пахлаван, Мухаммад-Али оглан, Гандж-Али шигаул, Аким чухра-агаси, Назар чухра-агаси и сыновья Турум дурмана Абд ал-Баки-бий, Мухаммад-Баки-бий. Поблизости от упомянутого [Гидждуванского] тумана произошло большое сражение между победоносным войском [Абдулла-хана] и мятежным войском врагов.
В этой битве победоносное войско [хана] показало образцы мужества и храбрости. Согласно Мисра: Мне нужна слава, ибо тело смертно*, Балхи бахадур /
Словом, в этот день между двумя сторонами произошло такое сражение, что невозможно ни рассказать языком, ни описать пером.
Наконец воины армии [Абдулла-хана] благодаря счастью его величества, великого и славного [хана], отбросили врагов и заставили их бежать почти до их центра. Мятежные враги почувствовали страх и ужас от силы и величия храброго войска [хана] и своим слабым умом поняли, что предстоящее окружение [их] ничего [хорошего] не покажет в зеркале [их] надежд. Поневоле от слабости и безвыходного положения они сошли с пути гордости и самомнения. Они послали человека к порогу, подобному Каабе, его святейшества наставника на пути истинной веры, столпа [веры], центра сферы святости, центра круга руководства на пути истины, [того], кто подобен святому и похож на херувима, вождя арифов[162], руководителя людей, обладающих хорошим вкусом и совестливых, то есть его святейшества Касим-шейха Азизан[163], от счастливой особы которого в то время зависело исполнение желаний обитателей мира и устройство важных дел всех людей. Они обратились [к нему] с огромной просьбой, невыразимо сильной мольбой и попросили его святейшество почтить [их] своим присутствием, чтобы устроить дело мира, уладить отношения между сторонами. Согласно просьбе врагов его святейшество Азизан прибыл в их стан. Они устроили [ему] такую славную встречу, которую могли бы пожелать августейшие [государи][164], после чего вельможи их довели до высшей точки [следующую] просьбу: “Наши султаны свернули свиток”[165] мятежа и, избрав путь справедливости, говорят: „Представляется очень далеким от обычаев мусульман, чтобы из-за надменности нашей, горстки гордецов, такая обширная страна подвергалась бедствиям, беспокойству. Будет лучше, если [хан] благосклонно направится в город и после исполнения нами молитвы и прославления [бога] он приложит усилия для прекращения смуты и огня мятежа”. Они просили, чтобы он, [Касим-шейх], исполнил все, что входит в обязанности [дающего хану] советы, [вызвал у него] благосклонность, что подобает имамам веры, арифам и мистикам. Когда [его святейшество] вступит на похвальный путь, на важный путь заключения перемирия, постарается рассеять вражду, быть может, в зеркале упований [их] покажется картина благополучия и вражда сменится дружбой”.
Его святейшество, сочувственно относясь к положению народа, [заботясь] о безопасности страны, государства, встал на путь заключения мира и в сопровождении группы эмиров направился в Бухару. /
По приказу [хана] они пошли в стан врагов; говорили красноречиво, словом, устроили дело заключения мира. Султаны Самарканда и Ташкента, сочтя это за честь, повернули поводья возвращения и поспешили к себе на родину.
Да не останется тайным и скрытым для проницательных умов и для священных сердец умных людей, которые являются вождями разумных людей в мире, лучшими среди мыслящих людей, что всякий, кто шествует по пути служения, по стезе повиновения [государю], стремясь к справедливости и верности, и бывает стойким и непоколебимым, тот с каждым днем поднимается [все выше] по ступеням счастья, по лестнице благоденствия; всякий, кто дает волю несбыточным мечтам, тот отступает с верного пути и неизбежно падает в пучину гибели.
Цель изложения этого рассказа, передачи этого повествования заключается в следующем. Хотя Дин-Мухаммад-султан вначале, в первоначальных [своих] делах выказывал единодушие [с Абдулла-ханом], проявлял верность и преданность [ему], покрывал лик подчинения румянами покорности и служения [хану], однако как только показывалось зеркало испытаний, во многих случаях с его стороны возникали лишь картины вражды.
Согласно этому вступлению, для наказания того несчастного, [Дин-Мухаммад-султана], могущественный хакан [Абдулла-хан] с войском, многочисленным, как лучи солнца, неисчислимым, как капли дождя, в 978 году, [соответствующем] году Лошади, /
Когда земля Несефа ввиду остановки [на ней] великого и славного войска [Абдулла-хана] стала предметом зависти плодового сада и [все] увеличивающейся зависти райского сада, его величество [Абдулла-хан], подобный Искандару, вызвал Узбек-султана и соизволил сказать следующее: “Дин-Мухаммад-султан возгордился из-за многочисленности [своих] войск и приближенных, численности своих слуг и вельмож. Он проявляет беспечность в важных делах султанской власти, в великих и славных делах. Я опасаюсь, как бы не ушла из его рук власть, не оказалась бы она у врагов. Тогда выйти из этого затруднительного положения окажется за пределами возможности. В случае неприятностей со стороны врагов от него не будет нам никакой помощи. [Мне] представляется, что следует его наказать. Если Аллах пожелает, то все, что с самого начала войдет в сферу [нашего] обладания из его вилайета, пожалуем вельможам, бразды правления этими [землями] передадим тем из них, кто предан [нам]”. После того как [Абдулла-хан] обласкал его (Узбек-султана) царскими дарами, государевыми милостями, он поднял полумесяц [знамени], сверкающий, как солнце, до стоянки луны, до вершины солнца и, покинув ту местность, [направился] к берегу реки.
Когда войско августейшего [Абдулла-хана] на берегу Джейхуна возвысило шахскую палатку до высшей точки луны, до созвездия Рыб, его величество [Абдулла-хан], повелевающий, как Искандар, и все войско сели на такие суда, по сравнению с каждым из которых просторы девяти небес по величине казались ничтожными, по сравнению с величиной каждого судна слои небес казались лишь маленькой запиской.
Наподобие быстротекущей воды, поднимающей волны, как быстрый, сильный ветер, они переправились через реку Джейхун. Сопутствуемый счастьем, благоденствием, величественно и торжественно [Абдулла-хан] сначала отправился в Андхуд. Сокол счастья стал парить в воздухе желанной цели [хана]; планета Юпитер на высших сферах голубого неба остановилась на стоянке повиновения, /
Эта крепость — [одна из самых] прочных среди известных крепостей, о ее надежности и прочности написано на страницах времени и рассказывается повсюду. Высота ее [достигает] таких пределов, что она вздымает голову величия до чертога Сатурна, ряд зубцов ее царапает купол неба.
Дин-Мухаммад-султан передал этот вилайет в виде икта[167] своему младшему брату Шах-Мухаммад-султану, он назначил его аталыком великого, могущественного эмира Джан-Даулат-бий наймана. Это был человек, имеющий многочисленных последователей, огромную свиту. Взяв в руки бразды дел в этой стране, в этих землях, он поднял голову до высшей точки голубого неба.
Когда его величество [Абдулла-хан] расположился вокруг этой крепости, окружил ее, уподобив точке в центре окружности, охватил [ее] кольцом, Джан-Даулат-бий почувствовал беспредельный страх, ужас и растерянность. Он испугался натиска государя, пришел в ужас, словно голубь от преследования орла. Кончик нити здравого суждения стал недоступен для руки [его] рассудка. [Лелея] бесплодные мечты, он закрыл крепость перед его величеством и укрепил [ее].
Последовал высокий приказ [Абдулла-хана], чтобы победоносное войско окружило эту укрепленную твердыню, подобную небу, шагами смелости взобралось бы на земляной вал и, перейдя [через] ров, поднялось бы на [стены] крепости. Согласно этому [приказу] победоносное войско приготовило все необходимое для завоевания крепости: оружие и орудия для битвы и сражения. [Воины] тотчас же приложили все свое старание, чтобы овладеть этими стенами, и подняли руки храбрости. Искусный[168] устад, устад Рухи, который, [обстреливая крепость] из арраде[169] и манджаника[170], попадал в купол [чертога] Сатурна и искрами огня из ружья зажигал основу небесной твердыни, привел в готовность зарбазан[171] так, что закладывал в жерло камни весом в один бухарский ман[172]. Выстрелами, следовавшими один за другим, он разрушил крепостные башни и вал, а стену /
Хотя жители крепости в течение нескольких дней шли по пути вражды как могли и, посыпав несчастные головы прахом бесстыдства, твердо стояли на ногах стойкости на стоянке войны, но в конце концов они поняли, что противостоять войскам, предопределению небес, проявлению помощи и милости божьей выше человеческих сил и возможностей. Величественное и неисчислимое войско могущественного [Абдулла-хана] с большим количеством снаряжения, не вступая в битву, легко [может] опустошить весь мир, уничтожить весь свет. Поэтому правитель [города] встал на путь мольбы, зацепился за подол заступничества Узбек-султана. Считая его высочество [Узбек]-султана посредником для спасения и посредником для избавления, он ввел его в крепость, вручил ключи от крепости в руки обладания приближенных [султана] и встал в ряд его слуг. Когда это событие нашло завершение таким образом, его величество [Абдулла-хан], соблюдая старые законы и обычаи, пошел поздравить [Узбек]-султана, ибо Узбек-султан был старше его величества [Абдулла-хана] на несколько месяцев. Когда он приблизился к крепостному валу, [Узбек]-султан поднялся в крепость и только оттуда разговаривал с [Абдулла-ханом], но не раскрыл перед ним ворота. Это обстоятельство вызвало [у хана] сильное огорчение, поздравив [султана] снизу, он вернулся назад. Он тотчас же бросил аркан верных мыслей на зубцы крепости Шибирган и, повернув лик решительности в сторону той страны, поднял знамя, подобное солнцу.
Достоинство решительности [в том, что она] является путеводителем караванов к желанной цели и обеспечивает успех в [исполнении] важных дел. Поэтому никто из могущественных султанов, не будучи решительным, не захватывал сильными руками поводья завоевания стран и ни один из почтенных хаканов без помощи и содействия исключительной решительности не утверждался на троне власти и господства, на престоле величия и покорения мира.
Согласно с этим, его величество [Абдулла-хан], повелевающий, как Искандар, вложил ноги решительности в стремена для высокого подвига. Феникс победоносного зонта [хана] распростер крылья счастья для нападения на Шибирганский вилайет, двинул быстроногого коня надежды для завоевания той страны. Были приготовлены все средства, [чтобы] властвовать и благоденствовать, победоносное, благословенное войско [его] находилось на стоянке повиновения и покорности, счастье [его] было украшено признаком вечности, блаженство сопряжено с достоинством постоянства, из-за любви к [хану] счастье опоясалось поясом приверженности, величие и слава заняли почетное место у высокого порога [хана].
В то время, когда его величество [Абдулла-хан] из окрестностей крепости Андхуд направился к Шибирганскому вилайету. Узбек-султан, оставив в крепости некоторых своих верных слуг вместе с Джан-Даулат-бием, двинулся вслед за [ханом]. Когда произошла встреча между ними, его величество [Абдулла-хан] приветствовал его высочество султана не так, как подобало.
Он поделился с некоторыми людьми своим огорчением по поводу недостойного поступка его (т. е. Узбек-султана). В связи с этим обстоятельством сердце султана охватил беспредельный страх, безмерный ужас. Когда войско [хана], подобное небу, дошло до местности [Ходжа-йи] Дукух[173], подвластной Шибиргану, благодаря игре и усилиям судьбы-фокусника возник удивительный случай, произошло редкостное, полное чудес событие. Узбек-султан по подстрекательству и коварству группы мятежников свернул с верного пути и очутился в пустыне заблуждения. Однажды без ведома [хана] он ушел из победоносного лагеря и отправился в Балх. От этого случая для правителя Балха взошла заря радости из-за гор печали. Он поспешил навстречу [Узбек-султану], встретил его с исключительным уважением, союз с ним он счел [большой] радостью для сердца, весельем для души, в изъявлении уважения к нему он не пренебрегал ни одной мелочью.
В результате этого события на благоухающее сердце его величества [Абдулла-хана] осела пыль от полчища горя[174], так что от исключительно ревностного отношения [к делам страны] он опоясался поясом для истребления этой несчастной толпы. Однако, поскольку его помыслы были устремлены на освобождение Шибиргана, сначала он направил знамя в ту страну.
Он окружил эту крепость, словно ореолом луну. В окрестностях, предместьях ее он расположил в укрытиях победоносное войско. Эта крепость также из /
[Управление] этим вилайетом правитель Балха еще раньше поручил своему брату Падишах-Мухаммад-султану, доходы от него он передал ему в виде улуфа[175], его аталыком он назначил Мухаммад-Кули-бия кушчи, он оставил при нем и Араб-бия кушчи.
Когда хакан, подобный Искандару, [Абдулла-хан] с помощью преславного [бога] величественно расположился лагерем вокруг этой крепости, он приказал поставить палатки и шатры, царскую палатку и ставку, [возведя их] до облаков, до высшей точки солнца. Упомянутые эмиры [Шибиргана] сначала мысленно опирались и надеялись на прочность крепости. По легкомыслию они закрыли городские ворота и простерли руки к битве и сопротивлению.
В связи с этим последовал приказ, которому повинуется [весь] мир, чтобы каждый обратился лицом величия и могущества к покорению крепости и зажег огонь битвы, блестящим, сверкающим мечом сжег бы легкомысленных презренных врагов.
Согласно приказу воины, подобные звездам, дородные, сильные, как слоны, жестокие и бесстрашные, как львы и леопарды, одетые в шлемы храбрости, в кольчуги смелости, направились к крепости, ступая шагами битвы и сражения, они подняли руки отваги.
В течение нескольких дней происходило следующее. [Воины]-леопарды, нападающие, как слоны, сильные, как Бахрам, крокодилы, наступающие, словно тигры, сильные, как львы, готовились к битве и сражению, прилагали большие усилия для приведения в порядок военного снаряжения, сбора орудий и оружия для захвата крепости. Наконец на скрижалях мыслей силой воображения эмиров, [находящихся] в крепости, /
Они совершили обход вокруг великого двора [хана], который да будет всегда Каабой надежд обитателей мира, кыблой [различных] групп людей, и удостоились облобызать ковер. Они раскрыли уста искренности только для выражения единодушия и [выполнения] долга, учтиво облобызали прах благословенной ставки [хана] и представили пред чудодейственные очи его величества ключи от крепости.
Много кичливых людей, которые были опьянены чашей высокомерия и поднимали головы величия в голубое небо до созвездия Близнецов, в конечном счете по воле величайшего Творца, вершителя Страшного суда, и от силы и могущества его величества государя [Абдулла-хана] упали на землю унижения и позора. Много славных мужей, которые из-за непомерной гордости возомнили себя луной и солнцем, в конце концов с помощью Творца, при поддержке бога и благодаря могуществу шаха, обладающего благословенным троном, и из страха [перед ним] направились к стоянке бессилия и покорности.
Словом, после того как эмиры вместе со своим [Падишах-Мухаммад]-султаном удостоились чести поцеловать ковер [хана], его величество соизволил смыть страницы их пороков чистой водой прощения, он зачеркнул чертой безопасности страницы их грехов, принял во внимание раскаяние каждого. Султану он подарил ловчего сокола, отличил его царскими милостями, поясом, мечом, осчастливил [его] царскими дарами и государевыми милостями и взял его с собой [в поход]. /
Когда стало известно о походе хакана, величественного, как Искандар, Дин-Мухаммад-султан от страха перед силой могущественного [хана] раскаялся и попросил прощения, сделал мольбу средством для избавления и предлогом для спасения. За устройство этого дела взялся его святейшество прибежище шариата, познавший хакикат, священный [муж], ведущий по пути истины, султан, находящийся за завесой священности, восседающий на троне стран, идущих по пути истины, вызывающий в памяти [стих]: “Поистине, Аллах — только единый бог”[176], устроитель дел народа и веры маулана Мухаммад-Захид[177].
В то время он был наставником в тарикате кубравийа[178]. Он обратился к [пути] истины через посредство Махдум-и А'зама шейха хаджи Мухам-мада Хабушани[179], да будет доволен им Аллах!
[Вместе с маулана Мухаммад-Захидом Дин-Мухаммад-султан] отправил в качестве посла к его величеству [Абдулла-хану] и Мирим-шейха, саййидского достоинства, который на страницах святости начертал руководство на пути истинной веры и о котором у султана было хорошее мнение. [Султан просил их], чтобы они, согласно полному значения стиху: “Примиряйте же обоих ваших братьев”[180], погасили бы огонь мятежа водой мира, сделали бы все, что будет на пользу обеих сторон.
Согласно просьбе султана эти два руководителя мистиков поспешили к ставке его величества [Абдулла-хана], подобного Искандару, и удостоились чести встретиться [с ханом]. Выразив [почтение], мулла Мухаммад-Захид раскрыл красноречивые уста и заявил: “Дин-Мухаммад-султан, выражая верность [хану], говорит: „Мы все воспитанники хакана, являющегося прибежищем мира, воспитанные в царском дворе, подобном небу. Если по наущению дьявола, от страха за жизнь на некоторое время мы вышли за пределы повиновения, за сферу смирения, покорности [хану], то теперь с помощью путеводителя к истине — разума, благодаря уму, разрешающему трудности, мы вновь нашли прямую дорогу, верный путь, который был далек от проницательного взора. Рукою воли, кончиками сильных пальцев мы вновь взяли нить покорности [хану], выпавшую из рук. То время, в течение которого мы шли по своей воле, не считаем за жизнь, о чем сильно сожалеем. /
Его величество [Абдулла-хан] поневоле принял извинение духовных лиц, шейхов и соизволил сказать: “Целью нашего прибытия в этот вилайет является предостережение, а не стремление [завоевать] страну. Всем очевидно, ясно и понятно, что всегда, когда совершившие проступок, согрешившие хватаются рукой просьбы о прощении за подол извинения и раскаяния и, решившись извиниться, остерегаются пучины вреда благодаря унижению, принять их раскаяние, простить их прегрешения — наше похвальное качество, приятный обычай, бог тому свидетель: „Довольно Аллаха как свидетеля!”[184]. Если Дин-Мухаммад-султан, отказавшись от известных привычек, несмотря на то что было, явится к нашему двору, подобному небу, по отношению к себе он найдет исключительную милость, безграничное милосердие, [ему] будет лучше, чем было раньше. В противном случае, если он не вынет вату из ушей беспечности, не проснется от сна кичливости и не откажется от самообмана, в [который] ввел [его] дьявол, то непременно поднимется ураган [нашего] возмущения, как порыв сильного ветра, или, как ослепительная молния, разгорится огонь гнева, пламя негодования. Следовательно, согласно содержанию великого коранического стиха: „А кто изменит это после того, как слышал, то грех будет только на тех, которые изменяют это”[185], при таком положении представляется наилучшим [для него] соблюдать исключительную осторожность и понять смысл красноречивых слов: „Мы — судьба, кого мы возвысим, тот возвысится, а кого мы унизим, тот будет унижен””[186].
Когда [Абдулла-хан] таким образом удовлетворил их просьбу, оказал милость, издав высокий царский приказ о прощении, он одарил послов достойными подарками согласно их положению и через них послал почетный халат [Дин-Мухаммад]-султану. Все вилайеты, которые были в руках его высочества, [султана], он оставил его правителям. После этого [Абдулла-хан], подняв голову до выси небесной, направил поводья решимости в сторону столицы государства.
Как только радостная весть о прибытии его величества дошла до слуха верных [мужей] страны, в. бутоне желанной цели [их] появилась роза радости, до обоняния великодушных людей донеслось благоухание веселья из цветника осуществления желаний. Знатные люди вилайета, великие мужи страны, подданные, простой народ пошли встретить [хана], чтобы лицезреть августейший лик. Подобно тому как от сияния солнца озаряется око мира, так и они обрели тутию[187] для ока гордости от пыли, [поднятой] могущественным войском /
Когда его величество могущественный [Абдулла-хан] вернулся из Андхоя и Шибиргана и воссел на трон державы, на престол — место халифского достоинства, он осенил тенью милосердия, тенью милости головы подданных страны, занялся [делами] управления вилайетом, стал покровительствовать подданным, предоставлять удобства [им].
На протяжении долгого времени, многих лет при дворе [Абдулла-хана], величественного, как небо, вся власть была сосредоточена в руках доверия счастливого эмир-заде Валиджан-мирзы джалаира, и тот потратил [много] времени на искоренение притеснения со стороны злых людей, [чтобы] прекратить шум нечестивых. Однако, так как хакан, могущественный, как Фаридун, [Абдулла-хан] улучшение дел подданных считал необходимой, неотъемлемой обязанностью [своих] высоких помыслов, он не мог быть свободным от забот об этих важных делах. Сияющие, как солнце, мысли [хана] сочли наиболее удобным и подходящим передать дела управления страной и все дела, связанные с диваном, под просвещенное ведомство такого человека, который был бы сведущ во всех делах, связанных с имуществом, и каждый день правильно докладывал бы [хану об этом]. Когда блеск этих мыслей осветил все искреннее сердце его величества и картина этих соображений раскрыла завесу стыдливости в его сердце и мыслях, сияющих, как солнце, он вызвал из Кермине в Бухару его святейшество высокодостойного, счастливого, благословенного [мужа], прибежище шариата, отмеченного милостями вечного бога кази Нур ад-дина Мухаммада, который, несмотря на высокое происхождение, на высокое положение, в сердце и мыслях чертит письмена из различных [областей] знаний, благодаря силе глубокого, проницательного ума, силе разума и мысли заботится о нуждах знатных и простых людей, о важных делах всех людей. [Хан] оказал ему всякого рода царские милости, пожаловал царские дары. Помимо того что он занимал высокое положение казия всего Бухарского вилайета, [хан] передал ему власть при [своем] дворе, подобном небу; ввиду его прозорливости и исключительной проницательности [хан] доверил [ему] устройство важных дел в стране, ведение дел вилайета; он вложил в руки его обладания бразды разрешения и улаживания, поводья ведения и устройства /
Одаренные, проницательные мужи, великие и славные люди воочию видели в зеркале опытности пользу и выгоду от путешествия и передвижения. Умные, наблюдательные, прозорливые, проницательные люди достигали цели, благословенных желаний и упований благодаря большой опытности. Передвижение с места на место наподобие [смены] вечера и утра свойственно бодрствующим мудрецам, прокладывание дороги к спокойствию и покою — обычай баловней судьбы.
Цель изложения этого рассказа в следующем. Когда его величество могущественный [Абдулла-хан], удовлетворенный, довольный, вернулся из вилайетов Андхоя и Шибиргана, несколько дней он восседал на подушке счастья и блаженства, на троне величия и верховной власти, отдыхая и [наслаждаясь] покоем. Затем, словно небосвод, он вновь познал для себя покой в странствии и, как звезда, нашел отдых в передвижении. По этой причине в 979 году, соответствующем году Обезьяны, его величество [Абдулла-хан], подобный Искандару, обладающий благодатью Фаридуна, осенил тенью внимания подготовку войска, приготовление снаряжения. [Это было] весной, когда по причине вселяющего радость прибытия чудесного султана весны беспомощное войско холода повернуло поводья бегства, а счастливые полчища зелени и пахучих трав поспешно выступили с намерением завоевать просторы степей и захватить твердыню садов.
[Абдулла-хан] поднял руки величия, щедрые, как море, для раздачи [воинам] редкостных вещей и [всякого] добра. Он заставил взойти солнце победоносного знамени в наивысшей точке неба счастья и стойкости, на горизонте блаженства и счастья и направился к городу мужей — Термезу, подвластному Балху — куполу ислама.
Неискушенным людям, которые вершат дела, не [имея] опыта, не зная сущности явлений, [судят о них] лишь на основании внешних признаков, на первый взгляд кажется, что Дин.-Мухаммад-султан все время опоясан поясом служения [Абдулла-хану] и, вдев голову в ярмо повиновения, соблюдает условия выражения покорности [хану]. Тогда почему же вопреки этому хан, [проявляющий] безграничную милость, исключительное милосердие [к султану], выражает согласие на поход благословенного войска на вилайет последнего? Ведь умным, мудрым, проницательным, прозорливым людям ясно и очевидно, что, пока кто-нибудь не совершит тяжкий проступок и большое прегрешение, тот не заслуживает, [чтобы к нему] обращались [с осуждающей] речью, и тот не должен быть порицаем.
Дело заключается в следующем. Были две веские причины для того, чтобы государевы войска совершили поход на его вилайет: одна внешняя, другая — по существу. Что касается внешней причины, то она заключается в следующем. Хакан, стремительный как Бахрам, [Абдулла-хан], который являет собой место восхода красоты и величия славы, после переселения из этого мира [Пир-Мухаммад-хана], да осветит бог доказательство его, — отца его (Дин-Мухаммад-султана) — изволил передать последнему Балхский вилайет, а не завладел им [сам]. [Хан] постоянно покровительствовал [Дин-Мухаммад-султану], опекал его, выражал исключительную дружбу и оказывал безграничные милости ему. В ответ на это [со стороны Дин-Мухаммад-султана] выявились лишь признаки вражды [к хану]. Проницательный государь [Абдулла-хан] много раз, подняв покрывало подозрения с лика истины, наставлял его, чтобы тот взялся рукой надежды за седельные ремни вечного счастья хана, подобного Искандару, с помощью великого и славного [бога] вывел корабль устремлений из моря гибели к берегу спасения.
Однако по причине крайнего тщеславия, чрезмерного самомнения он, [Дин-Мухаммад-султан], закрывал двери в доме сердца замком высокомерия и надменности и ни за что не слушал советов наставника-разума, который является учителем, раскрывающим тайны.
Что же касается причины по существу, то она заключается в следующем. Его величество [Абдулла-хан] со свойственным [ему] умом и прозорливостью всегда согласовывал [свои действия] с благословенным хадисом вождя людей [Мухаммада], да будет над ним мир: “Остерегайтесь проницательности мусульманина, ибо он смотрит светом Аллаха”[188]. Оком проницательности он всегда видел на страницах его положения дел, на лике его устремлений приметы упорства и упрямства, признаки смуты и мятежа. Отношения дружбы, любви, искренности и особое отношение, /
Словом, по [упомянутым] причинам хакан, неограниченный властелин [Абдулла-хан] вложил ноги решительности в стремена и, отправившись в поход на Термез, бросил аркан завоевания до зенита сферического неба, до высшей точки солнца.
Согласно приказу великого и славного [Абдулла-хана] счастливые таваджии последовательно, один за другим отправились в разные стороны и доставили приказ о том, чтобы победоносное войско, приготовившись к походу на Термез [сроком] примерно на один год, явилось к подобному небу двору [Абдулла-хана], заимствовав скорость у северного ветра, спеша, как только можно, ни в коем случае не замедлило бы [с прибытием].
Из султанов Самарканда Джаванмард-султан, [который] по воле судьбы внешне выражал повиновение [Абдулла-хану], послал в стан [хана], подобный вселенной, своих сыновей Абу-л-Хайр-султана и Музаффар-султана. Сыновья султана еще в пути встретились со свитой его величества шаха [Абдулла-хана] и присоединились к остальному [его] войску. Они сочли за великую честь и счастье поцеловать руку справедливого, правосудного государя и были одарены почетными халатами и обласканы царскими дарами.
Когда от пыли, [поднятой] победоносным, ревностным войском, воздух Термеза заблагоухал ароматом китайского [мускуса, Абдулла-хан] с исключительной верой и чистыми помыслами проявил усердие, прося помощи у святых душ благочестивых [мужей], которые покоятся в этой священной земле, в этой благословенной местности. В частности, [он посетил] лучезарные места погребения, благоуханные могилы саййидов, [а также] благодатную, обильную светом могилу полюса святых ходжи Мухаммада-Али Термези[189], да будет священной тайна его, и великого шейха, единственного во [всех] странах мира, шейха Абу Бакра Варрака[190] и других великих шейхов, благословение великого Аллаха над всеми ими! Получив лучи счастья, В избытке чувств [хан] проявил щедрость, раздав многочисленные дары, обильную милостыню муджавирам[191] тех мест, подобных раю. Остальных достойных мужей, [той страны хан] одарил и осчастливил золотом и серебром, [дав их] в виде обета.
Когда окрестности этой крепости, подобной небесной, /
В те времена правителем этой крепости был Падишах-Мухаммад-султан. Все важные дела, касающиеся подданных этого вилайета, все дела, связанные с людьми, [Дин-Мухаммад-султан] передал ему. Он держал при себе некоторых могущественных эмиров, которые были в свите его великого отца, да осветит Аллах доказательство его! Он написал царский указ о назначении своим аталыком Науруз-бий кушчи.
Затем против крепости был установлен [ханский] шатер, подобный небесному своду, [возвышающийся] до положения луны; шахская палатка поднималась до высшей точки Плеяд, выше лотоса крайнего предела[192]. Хакан, покровитель веры, [Абдулла-хан] благодаря божьей помощи и своему бодрствующему счастью благополучно устроился в этой палатке, в царском шатре. Заботясь о положении населения крепости, он сначала направил справедливого эмира Кулбаба кукельташа к [крепостному] валу. [Последний] сообщил [жителям] следующее: “Падишах-Мухаммад-султану следует взяться рукой надежды за наши седельные ремни вечного счастья, не испытывая никакого страха. Без всякого опасения, сказав „отказ от крепости”, пусть он явится к нашему высокому порогу, чтобы удостоиться чести предстать перед нашим оком заботы и быть осчастливленным нашей милостью”.
Когда его светлость прибежище эмирства [Кулбаба кукельташ] согласно повелению его величества могущественного [Абдулла-хана] сообщил весть так, как было приказано, и обнадежил [Падишах-Мухаммад-султана] обещаниями счастливого хакана и устрашил [его], у султан-заде от сильной боязни и страха [перед ханом] не оказалось сил выйти [из крепости]. Жители крепости по необходимости уговорили [султана], чтобы он, думая лишь о вражде [к хану], опирался на мысль о прочности и неприступности крепости, [чтобы] он, приготовившись к сопротивлению [хану], делая приготовления для отпора [ему], поднял бы голову борьбы.
Столпы его государства знали, что у них нет возможности сражаться с победоносным войском /
В это время согласно приказу Дин-Мухаммад-султана поднял руку выступления Мухаммад-Кули-бий кушчи, он направился к Термезу для оказания помощи Падишах-Мухаммад-султану. Незаметно [для противника] ночью он соорудил плот, переправился через Амударью, вошел в Термез и присоединился к войску [Падишах-Мухаммад-султана]. От его прибытия для жителей Термеза взошла заря восторга на горизонте радости, раздались веселые звуки литавр, звуки трубы поднялись до зенита шарообразного неба.
После того как произошло это событие, до высокого слуха [Абдулла-хана] довели [весть] о том, что из Балха прибывают толпы людей в помощь им (т. е. жителям Термеза) и везут зерно. Они возят [зерно] в Термез, чтобы сделать жизнь [жителей] приятной, сменить [их] нужду на достаток.
На основании этого [известия] последовал благословенный непреложный приказ [хана], чтобы отряд храбрых мужей, воинственных мстителей, таких, как Шах-Мухаммад-мирза мангыт, Мирим оглан, Аким чухра-агаси, Назар чухра-агаси, Рахман-Кули-мирза кангли и другие, слава о храбрости, смелости и мужестве которых распространилась в странах мира, связал плот, переправился через [Аму]дарью и остановился на той стороне реки. Если появится балхское войско для оказания помощи [жителям Термеза, воины хана] пусть будут готовы к битве и сражению, приготовив оружие, вступят в битву. Если люди [из Балха] привезут зерно, пусть они (т. е. воины хана) захватят [его] и введут в сферу обладания, а владельцев его (т. е. зерна) прогонят, наказав достойным образом.
Согласно приказу его величества [Абдулла]-хана победоносное войско совершило переправу через Амударью и расположилось на берегу реки. Как раз в это время проходил тот самый [отряд для помощи осажденным] и вез зерно и груз. Благословенное войско [Абдулла-хана] рукой могущества немедленно овладело зерном, а тех, кто вез [зерно], подвергло тяжкому наказанию, выслав вперед нескольких [из них] в качестве лазутчиков. Сами они (т. е. воины хана) продолжали стоять [на месте], внимательно наблюдая. /
В этой суматохе [воины Абдулла-хана] быстро и проворно сразили мечом мести и ненависти некоторых врагов, а одного взяли в плен и заключили в оковы. Они вернулись к подобной небу ставке [хана] и сказали: “Только что прибыл Дин-Мухаммад-султан с многочисленной армией, несчетным войском для оказания помощи термезцам”.
[Подробное] объяснение этих слов следующее. Когда сопротивление жителей затянулось, возникла нужда в различных видах зерна, условия жизни стали тяжелыми, Дин-Мухаммад-султан созвал высокий совет, вызвал Узбек-султана и совещался с ним. Наконец он послал людей в разные стороны для созыва войска. За короткое время он собрал войско, многочисленное, как листья деревьев, армию, неисчислимую, как капли дождя, со всех подвластных Балху [областей], зависимых от него [земель], таких, как Андхой, Шибирган, Меймене[193], Гарджистан[194], Сан-у-Чарйак[195], [вплоть] до границ Кабула и Бадахшана. Он направился к Термезу и твердо решил вступить в битву [с войском хана].
[Дин-Мухаммад-султан] вместе с Узбек-султаном расположился на берегу реки [Амударьи] против могущественного хакана [Абдулла-хана]. Он очень высоко поставил палатку величия и величайший шатер.
Все время войска обеих сторон волновались, словно синее море. Выстроенные друг против друга, как Искандерова стена, они выделили передовые отряды.
По приказу Дин-Мухаммад-султана отряд мятежных эмиров, которые [раньше] были в свите [покойного] Пир-Мухаммад-хана, такие, как Джаханшах бакаул и другие, ночью незаметно [для противника] переправились через [Аму]дарью. Они вошли в Термез и нашли место в свите /
Когда [ожидание боя] расположенных друг против друга войск затянулось, его величество [Абдулла-хан] приказал, чтобы собрали суда отовсюду: от границ Хорезма до отдаленных [районов] Термезского вилайета. Он приказал также, чтобы на каждое судно посадили пятьдесят храбрых метателей огня и стрелков из ружей и пятьдесят человек стрелков из лука для устройства засады. [Он велел] переправиться через Амударью, руками величия и могущества поднять рассыпающие огонь мечи, как только смогут, и, тронув боевых коней, вступить в бой с войском врагов. [Хан] приказал также, чтобы султан, подобный Искандару, Ибадулла-султан совершил переправу через реку выше [по течению] вместе с отрядом султанов Хисара Шадмана, с такими, как Факир-султан, Мухаммад-Касим-султан, которые были посланы Хашим-султаном в помощь победоносному войску [Абдулла-хана], а [также вместе] с некоторыми храбрыми эмирами, [такими, как] Али-Мардан бахадур и другие. [Пусть] Абу-л-Хайр-султан с войском Шахрисябза и подвластных ему земель, которые в то время были пожалованы ему в виде икта, переправится через реку ниже [по течению] и, совершив нападение на этот несчастный отряд [противника], кровью врагов превратит поле битвы в луг, усеянный тюльпанами, влагой меча на дереве счастья заставит распуститься бутон победы и торжества.
Согласно высокому приказу его (т. е. Абдулла-хана) в ту же ночь победоносные султаны со смелыми храбрецами последовательно, один за Другим направились к реке. Без промедления они переправились через Амударью, одни на плотах, другие на судах.
Итак, Ибадулла-султан вместе с султанами Хисара и другими победоносными эмирами переправился через реку выше [по течению], у места переправы, называемого Айвадж[196].
Абу-л-Хайр-султан со счастливым войском совершил переправу ниже [по течению] реки и, подняв руку решимости, пошел на истребление врагов.
После переправы победоносного войска [хана] гордые султаны [противника] испытали бедствие, потерпели поражение. Забушевал поток страха и ужаса в доме твердости и стойкости того бесчисленного и не имеющего себе равных войска [врагов]. Как они ни желали не сойти с пути терпения стопами важности и не упустить подола храбрости из рук смелости, однако этого [им] не удалось. Таким образом заколебались столпы их могущества.
Узбек-султан в растерянности первым /
Правитель Балха [Дин-Мухаммад-султан] от удара, [нанесенного] храбрецами ристалища смелости, обратился в бегство; с разбитым войском, усталый, отступая, он направился к своей резиденции. Несмотря на это, образ действия [осажденных] оставался таким [же]. Каждый день из крепости Термеза выступал отряд пехотинцев и всадников для битвы и сражения и поднимал руки храбрости. Со стороны великого и могущественного войска [Абдулла-хана], заострив когти смелости, также выступало много народу, воинов, противоборствующих тиграм, охотящихся на львов. Тронув боевых коней для битвы, они гнали их на врагов державы. Каждый раз невеста судьбы в знак траура по убитым облачалась в черную грубую одежду. Несмотря на это, [жители крепости] внутри и снаружи [ее] выставляли на ночь охрану, прилагая старание для защиты окраин [города], держали стражу.
И вот однажды произошло жаркое сражение. [Оно началось утром], когда Джамшид-солнце поднял вышитое золотом знамя над башнями небесной твердыни и, обратив в бегство полчища звезд, рассеял их.
Из победоносного войска [хана] отряд облеченных властью мужей тронул быстроногих скакунов, плавно гарцующих ратных коней.
[В числе выступивших были] следующие: Абд ал-Баки-бий, Мухаммад-Баки-бий, Дуст-мирза хазиначи, [казначей] Чучук-мирза, сын Шахим курчи[197] киргиза, Тилавберди катаган, Нурум байбача и другие. Они вступили в бой с большим числом людей, молодых и старых, выступивших из Термеза. Выпустив когти смелости для сражения, [воины обеих сторон] предали друг друга мечу; зажигая огонь битвы искрами сверкающих копий, они проявили мужество и отвагу. Они так поражали друг друга мечом, что кольчуга проливала кровавые слезы из сотен очей, оплакивая юношей, пробивающих броню. Они так кололи друг друга смертоносным копьем, что от тяжести этого горя согнулся стан копья.
С двух сторон храбрецы, пехотинцы и всадники, напали друг на друга, как вздымающийся огонь или как бурлящее море, гневно и воинственно ступая ногами упорства, воевали друг с другом. В это время отряд врагов силой могучих рук внезапно окружил Чучук-мирзу и Нурум байбачу. Поражая блестящим мечом, нанося удары сверкающим копьем, [враги] так тяжело ранили их, что от этих ран [те двое] ушли из тленного мира в обитель вечности.
Другие юноши [из войска Абдулла-хана], которые из-за исключительного мужества и глубокого чувства чести [долго] не выпускали из рук подол битвы, от натиска врагов и из-за превосходства [их] получили раны и также рассеялись [в разные стороны]. Не достигнув цели, они перестали ступать ногами усердия по стезе борьбы и свернули ковер сражения. В это время последовал непреложный приказ [Абдулла-хана], чтобы никто из смелых мужей, храбрецов в боевом строю не погнал коня, объехавшего [весь] мир, в сторону крепости и понапрасну не подверг себя мучениям и ранению. [Абдулла-хан], который проявлял исключительное милосердие, безграничную милость по отношению к войску, слугам, рабам и приближенным, в течение нескольких дней отворачивал милостивый взор от сыновей эмира Нурума и Дуст-мирзы. По заступничеству его святейшества высокостепенного [ходжи], лучшего среди людей, места нисхождения лучей откровения и вдохновения, света очей благородных людей Калан-ходжи, да продлит великий Аллах его жизнь, они были удостоены благосклонного взгляда [хана] и были высоко отмечены царскими дарами, государевыми милостями.
Словом, поскольку жители крепости упорствовали в обороне и проявили исключительное усердие в укреплении башен и стен [крепости], то согласно приказу [Абдулла-хана] искусный устад Рухи, ступая ногами смелости по ристалищу храбрости, вступил в битву, непрерывным метанием камней он разрушил часть башен и стен ее (т. е. крепости). Как ни старались находившиеся внутри [крепости] восстанавливать разрушенное, собрав камни и обломки, с внешней стороны снова разрушали ее, сравнивая с землей.
Наконец жители крепости воочию увидели знаки божьей помощи [Абдулла-хану] и признаки государевой мощи. Они по-настоящему поняли, что, если они не попросят пощады у его величества, они упустят удобное время для заглаживания [вины] и возможность принять меры предосторожности. По этой причине они низверглись из апогея величия в бездну смирения, послали человека к Дин-Мухаммад-султану и дали знать о своем безвыходном положении в крепости. Правитель Балха [Дин-Мухаммад-султан], узнав /
[Он умолял] его святейшество направиться в стан [Абдулла-хана], величественного, как небо, и просил простить им (т. е. жителям Термеза) грехи, [обещая], что принесет ключи Термеза и вручит слугам его величества могущественного [хана при условии, что шейх] выведет из крепости Падишах-Мухаммад-султана вместе с его эмирами и столпами государства и приведет [их], чтобы поцеловать порог счастливого хакана, и, став посредником, осчастливит [Падишах-Мухаммад-султана, получив для него разрешение] облобызать кончики пальцев его величества [хана].
Высокодостойный, высокосановный ходжа, войдя в положение народа, удостоился чести явиться к подножию трона власти [Абдулла-хана], остановившись на стоянке извинения, он изволил изложить просьбу [следующими словами]: “Хотя Дин-Мухаммад-султан некоторое время находился далеко от верного пути и шел по пустыне заблуждений, однако теперь он сильно раскаивается в [своих] проступках в прошлом. Просьба его заключается в том, чтобы вы украсили книгу его проступков надписями о прощении, смыли чистой водой прощения страницу его грехов и направились в великую столицу. После того как [у Дин-Мухаммад-султана] ослабнет сила смущения и чрезмерный страх, он пойдет [к хану] стопами служения по пути самоотверженности и, направившись к царскому двору, подобному небу, сочтет себя ставшим в ряд других приверженцев [хана]”. Его величество [хан] из-за сильной веры и исключительного чистосердечия, с каким относился к благородной семье и великому дому ходжи Парса, да освятится великая тайна его, поступил согласно изречению: “Благословение у ваших шейхов”[199]. Принимая во внимание высокое достоинство его святейшества [ходжи Парса], [хан] принял [его заступничество] и, таким образом, каплями из источника прощения смыл картины грехов его (т. е. Дин-Мухаммад-султана).
Что же касается жителей крепости, то они согласно просьбе его святейшества [ходжи] заняли место под сенью [его] заступничества и, обнадеженные царской милостью, поспешно вышли из крепости. Его святейшество нашел средство для избавления Падишах-Мухаммад-султана и осчастливил [его, добившись разрешения] припасть к ногам [хана]. Его величество из-за исключительной милости раскрыл двери благосклонности перед султан-заде. Остальных мужей [Термеза] согласно их положению, соответственно их сану [хан] одарил почетными халатами и многочисленными дарами. В [честь] ходжи Парса он устроил великолепный пир и удостоил его великими почестями, затем, дав [ходже] разрешение вернуться, /
После того как его величество [Абдулла-хан в месяце] мухарраме 980 года овладел таким вилайетом и ввел [его] в сферу [своей] власти, он пожаловал этот [вилайет] его султанскому высочеству Махмуд-султану и оставил в качестве его аталыка величайшего эмира Мингли-бия кушчи, вложив в руки справедливости последнего поводья важных дел этого вилайета. [Хан приказал ему], чтобы тот, пользуясь своими исключительными знаниями и прекрасными способностями, занимался устройством дел страны, упорядочением дел, касающихся подданных, вновь украсил бы землю этого Вилайета благодеянием и правосудием, придав [ей] безмерную красоту. [Хан] предостерегал его, чтобы тот не направил свои помыслы на притеснение и угнетение [людей] и не вздумал [чинить] обиду и насилие. [Если это случится], в конечном счете он будет осужден.
После того как были устроены важные дела той страны согласно желанию [хана], его величество [хан], подобный Искандару, достигнув цели, довольный, радостный, счастливый, повернул поводья в [сторону] столицы, средоточия величия.
Забрезжил рассвет счастья и блаженства на горизонте величия и славы, на востоке надежд и спокойствия. Земли Термеза оказались под властью и в сфере обладания и могущества благородного хакана [Абдулла-хана].
После этого счастливый государь отпустил победоносное войско, а [сам] с небольшим отрядом благословенных войск покинул ту местность, направив победоносные знамена в стольный город [Бухару], повернул поводья возвращения [туда].
Когда великая и славная свита [хана] прибыла в Несефскую степь, она величественно остановилась [здесь]. В этой местности к великой ставке [хана] прибыл гонец от Джаванмард-султана. Проявив искренность, заверив в дружбе, с исключительной мольбой он сообщил следующее: “Счастливый султан Са'ид-хан из-за несчастий, [посылаемых] судьбой, переселился из жилища трудностей и горестей в вечный мир блаженства, из дворца в саду тленности поспешил в райские сады, в сад вечности.
Короче говоря, услышав об этом, Дарвиш-хан и Баба-султан со всеми братьями и родичами, решившись завоевать Самарканд, вновь поцарапали лик договора когтями вероломства. Вследствие кичливости и самомнения стопами спеси они вступили в долину надменности и задумали вражду и ссору. Если /
Когда весть об этой великой смуте дошла до великого слуха [хана], его величество государь не увидел пользы [вступить] на путь согласия. Он счел наиболее удобным овладеть властью согласно с шариатом, сделать посредниками острый меч и смертоносную индийскую саблю.
В это время в августейшем войске было лишь небольшое число оставшихся [при нем] победоносных храбрецов. Несмотря на это, уповая на милости всепрощающего господа, в месяце сафаре упомянутого, [980] года [хан] поднял руку выступления и двинулся по направлению к Самарканду, земле, подобной раю.
После того как он совершил [несколько] переходов, местность Кулба[200], расположенная в стороне от города, близ реки Кухек[201], осветилась лучами солнца — блеска государя. Просторы той страны от приятности лучей, [исходивших] от короны [государя], прибежища мира, превратились в цветник. В этой местности Абу-л-Хайр-султан и Музаффар-султан поспешили навстречу [хану] и удостоились счастья поцеловать руку его величества могущественного [хана].
На следующий день произошла встреча его величества с Джаванмард-ханом. Упомянутый [Джаванмард]-хан проявил старание в оказании почтения хакану, прославленному храбростью. На скрижалях сердца, на страницах мысли он начертал письмена об уважении, почитании [Абдулла-хана]. Он ни на секунду не проявлял нерадения при выражении почтительного отношения к нему. Почитая обычаи [устраивать] пиры, [Джаванмард-хан] устроил праздник, пир по-царски в честь [Абдулла-хана]. На этом пиру [оба хана], проявив по отношению друг к другу единомыслие, дружбу и искренность, назначили срок относительно упорядочения дел в стране, приведения в порядок дел султанской власти и царства. Они заключили новый договор, подкрепили союз клятвой, повели разговор о врагах. После долгих разговоров его величество могущественный [Абдулла-хан], раскрыв уста, рассыпающие перлы [слов], изволил сказать: “Представляется наиболее правильным расположиться нам на берегу реки и послать человека для сбора победоносного войска, /
В соответствии с высоким мнением [хана] все великие и высокодостойные султаны, опоясавшись поясом ненависти [к врагам], выступили решительными шагами. Лик рвения они обратили к истреблению могущественных врагов.
Итак, Джаванмард-хан со всеми сыновьями расположился в Баг-и Майдан[202]. Его величество могущественный [Абдулла-хан] на берегу реки поднял до высшей точки луны и солнца знамя, освещающее мир. Воздвигнув царскую палатку до неба, до чертога Сатурна, он расположился в этой местности.
В этой местности последовал непреложный приказ, чтобы таваджии, подобные Бахраму, отправились в Мианкаль, Несеф, Бухару, Термез, Балх, Андхуд и Шибирган и доставили бы приказ о сборе [войск]. В самое ближайшее время они привели бы [войска] к лагерю августейшего [хана] и Присоединили бы [их] к победоносному войску.
Случилось так, что еще до того, как победоносные войска устремились к прекрасной, великолепной ставке [хана], прибыли войска [противника] из Ташкента, Ходжента, Андижана и Туркестана. [Их было] так много, что казалось, будто Йаджуджи и Маджуджи пробили брешь в Искандаровой стене и огромной толпой хлынули в степь. Они устроились у реки в куруке Панук[203], что входит в Сагарджский вилайет. Ввиду сильной боязни, чрезмерного страха они поставили вокруг себя караульных и [боялись] перевести дыхание.
Когда распространилась весть о прибытии врагов, первым поспешил к августейшей ставке высокосановный султан Дустим-султан. Собрав войско со всех подвластных Мианкалю земель, [он приехал] и удостоился счастья поцеловать руку его величества [Абдулла-хана]. Таким же образом военачальники со всех стран, войска со всех областей направились в победоносный лагерь [хана]. Они собрались у подножия трона, подобного [трону] Сатурна, и подняли руки смелости и храбрости.
Войско, [многочисленное], как звезды, численностью выходящее за пределы счета, великое, славное войско вошло в состав ханской армии, могущественной, как небо. В это время до высокого слуха [хана] донесли [весть] о том, что Баба-султан направил для нападения на юг Самарканда и на Шахрисябз своего сына Абдулла-султана, а также Му’мин-султана, сына Амин-султана, с двадцатью тысячами всадников-меченосцев и полных гнева [к врагу] воинов.
В связи с этим его величество могущественный [Абдулла-хан] приказал достойному похвалы султану Дустим-султану и Музаффар-султану преградить им (т. е. Абдулла-султану и Му'мин-султану) путь, не допустить эту несчастную толпу в тот вилайет, обезопасить страну от бедствий и грабежа той толпы, страшной, как Йаджуджи.
Согласно приказу великие, могущественные султаны с десятью тысячами копьеносцев, воинственных, испытывающих ненависть [к врагу], пошли, чтобы дать отпор той бессчетной, неисчислимой толпе. Ступая ногами усердия и старания по пути смелости, по стезе храбрости, они не выпускали из рук подол мужества и отваги. В подвластной Самарканду известной местности Куми[204] произошла встреча сторон. Еще до того, как началась битва между ними, вражеское войско решило отступать. Направившись в долину бегства, обманутые в расчетах, неся потери, они ушли назад. Часть победоносного войска бросилась преследовать ту кичливую толпу и большинство из той вероломной толпы заключила в оковы пленения. Одержав полную победу, они подняли знамя возвращения и привели пленных к великой и славной ставке [хана]. Расспросив пленных о положении дел у врагов, услышав об их состоянии, пленных отпустили согласно приказу [Абдулла-хана], раздав им халаты.
Когда вражеское войско, разбитое, усталое, присоединилось к своей армии. Баба-султан снова совершил нападение на Шахрисябз.
После того как могущественный хакан [Абдулла-хан] услышал об этом событии, для пресечения смуты мятежников он отправил Шейхим-султана и Сарбанан-султана с отрядом храбрецов.
Случилось так, что вражеское войско, совершив нападение на некоторые вилайеты Шахрисябза, возвращалось назад. [В это время] его настигло войско [Абдулла-хана], подобное небу, /
Враги гордились многочисленностью оружия, обилием средств ведения войны, численностью мстительного войска. Однако, когда произошло это [последнее] событие, они, растерявшись, повернули поводья назад. Сойдя с места терпения шагами важности, отвернув лик вражды от пути мятежа и битвы, они поспешили к долине отступления и бегства.
Когда рассказ о бегстве этой вероломной толпы дошел до слуха его величества могущественного [Абдулла-хана], его величество встретился с Джаванмард-Али-ханом и совещался [с ним] о преследовании врагов. Эмиры Самарканда заявили: “Поскольку вражеское войско беспредельно, а наше войско слишком незначительно, лучше и предпочтительнее для нас не преследовать их, а вступить притворно на путь дружбы и пусть каждое [войско] направится к своей столице”.
Его величество [Абдулла-хан] изволили сказать: “Победа и одоление не зависят от многочисленности победоносного войска, а зависят от помощи милостей господа, от проявления милости Творца. [У нас] только один выход: целиком уповая на [милость] великого, всемогущего бога, нанести удар [неприятелю] блестящим мечом, [сверкающим], как огонь, копьем. Решившись, не следует проявлять слабость и оплошность. Следует хорошо помнить, что для стада баранов достаточно одного волка, для целого стада антилоп достаточно одного льва”.
После того как государь, покоритель мира, с несравненным красноречием изложил [этот] приятный рассказ и вселил надежду на победу и торжество в сердца и мысли войска, подобного небу, твердо решив идти на врага вместе с Джаванмард-ханом, он поднял походное знамя. Мисра: Да, в единодушии можно завоевать мир.
Надеясь на благоволение бога, рассчитывая на помощь милости Творца, с храбрым войском, где все копьеносцы, [Абдулла-хан], подобно крокодилу, бросился в реку, совершил переправу и с быстротой холодного ветра пустился в погоню за несчастными врагами.
Его величество могущественный [Абдулла-хан] вместе с Джаванмард-ханом переправился через реку. В [то] утро местность Чахаршанбе[205] благодаря тому, что там остановились войска августейшего [хана], стала предметом зависти высочайшего рая. Согласно словам пророка [Мухаммада], да будет приветствие [Аллаха] над ним: “Советчик — попечитель”[206], его величество избрал похвальный путь совета с могущественными эмирами.
Соответственно [этим стихам Абдулла-хан] советовался с рассудительными людьми. Некоторые эмиры доложили: “Для блага государства представляется наилучшим не преследовать врага, ибо часто случалось, что войско, обратившееся в бегство, возвращалось обратно и одерживало победу”. Однако его саййидское достоинство накиб Хасан-ходжа накиб изволил сказать: “Нам нужно тронуть коней решительности и вступить в сражение с ними, где бы [мы] ни встретили [их]. Ведь ясно, что как только эта мстительная толпа благополучно вернется на родину, она снова соберется и таким же образом, [как] было, вернется [сюда]”.
Все остальные эмиры, выражая единодушие, одобрили эту мысль. Поскольку заявление его саййидского достоинства ходжи совпало с желанием [Абдулла-хана], он одобрил это мнение и повернул поводья вражды в сторону врагов державы. Отсюда он послал вперед по следам врагов счастливого султана Дустим-султана и Абу-л-Хайр-султана с десятью тысячами храбрых всадников с целью разведки. Сам он пошел вслед [за ними]. Исполненный гневом, он направился [навстречу врагам].
К вечерней молитве, когда всадник голубого неба придержал поводья приятно гарцующего коня, единственный всадник в войске темноты напал на центр войск Рума — [дня], местность Видана куруги[207] превратилась в лагерь победоносных войск [Абдулла-хана]. В течение всей той ночи храбрецы войска, победоносные воины были заняты приготовлением к битве, подготовкой оружия. Закалив ядом мести победоносные мечи и смертоносные копья, /
На следующий день государь — [солнце], обладающий полчищем звезд, поднял золотое копье и рассеял полчища звезд, уподобив [звездам] Большой Медведицы.
От подобного дервишу Дустим-султана пришел человек к подобному Сатурну порогу [Абдулла-хана] и доложил следующее: “Враги, прибыв в Кук-Гунбаз, устроили [там] стоянку. Они предполагают расположиться в этой степи”. Услышав об их остановке, его величество могущественный [Абдулла-хан] вместе с Джаванмард-ханом быстро опоясался, чтобы напасть на врагов. Он сел на коня, подобного горе, и приказал, чтобы всадники ристалища храбрости, храбрецы поля битвы сели на боевых коней, оделись в кольчуги смелости и направились к врагам державы, шагая по степи отваги, они не забывали бы о приемах битвы и о правилах ведения конного боя.
Согласно его приказу победоносные войска нарядились, словно полчища [зелени в месяце] фарвардин[208], словно полчища [трав] весной. Они сели на быстроногих коней, подобных урагану, покрытых чепраками и латами, подбитыми шелком, накрытых атласом и бархатом. Шлемы, инкрустированные золотом, похожие на нарцисс [так], что поражали солнце и быстрый взгляд наблюдателя, они надели на головы. С головы до ног они оделись в кольчугу и [закрылись] биктаром. Они опоясались поясами, украшенными золотом, инкрустированными разного рода драгоценными камнями, жемчугами и рубинами. Подняв на плечи обоюдоострые индийские мечи, более острые, чем ресницы мстительных красавиц, они поместили подобные алмазу пики, острые, блестящие копья между ушами коней. Так вооруженные и снаряженные, они двинулись, как железная гора, на мятежных врагов. Бросалась в глаза малочисленность победоносного войска по сравнению с многочисленностью и преимуществом той спесивой толпы. Мысли о битве, мечты о сражении [с таким войском] в глазах недальновидных людей казались напрасными. Однако его величество могущественный [Абдулла-хан] сильно надеялся на безграничную милость бога, считая как бы несуществующими натиск и [много] численность этой проклятой толпы. Да, когда восходит солнце, исчезают звезды.
Счастье и блаженство в доме, полном печали (т. е. мире), походят на огромное солнце, которое вот-вот должно зайти. Солнце на небе величия и славы перемещается подобно облаку. Когда воля великого владыки, [бога], пожелает изменить власть какого-либо султана, [ему] не поможет многочисленность храброго войска, не поможет неисчислимая армия. Всегда, когда воле великого владыки царства, [бога], угодно рассеять войска, покоряющие мир, собрать их (т. е. войска) не удается с помощью правильных распоряжений умных, проницательных людей.
Подобна изложенному, сказанному судьба государя, [предопределяемая] всемогущим [богом], “и Он мощен над всякой вещью!”[212]. [Это] применимо к тому, как были разбиты ряды войск султанов Ташкента, были сокрушены основы величия и славы хаканов Ферганы и Ходжента. Несмотря на огромное войско из храбрецов и на обилие оружия, картина победы не показала им свой лик. С места дуновения ветра, [где начертано]: “Помощь — только от Аллаха”[213], повеял зефир божьей помощи на полотнище знамени [Абдулла-хана], покорителя мира. Рука божьей помощи раскрыла врата господства и миродержавия перед судьбой того неба могущества — [хана].
Объяснение положения дел счастливого хана, не имеющего себе равных, следующее. Когда солнце было в зените и настало время полуденной молитвы, по приказу его величества храбрецы, одетые в кольчуги, взволнованные, испытывающие ненависть [к врагу], воины, стремящиеся отомстить [ему], двинулись со всех сторон. Оттого что поднялась пыль, замутилось, стало темным зеркало солнца. От блеска щитов, инкрустированных золотом, и от сверкания кончиков копий, напоминавших свечу, изумились очи небесных светил.
В таком виде эти два войска, жаждущие мести, встретились друг с другом. С обеих сторон [видно было] волнение, подобное волнению синего моря от сильного ветра. От грохота барабана, звуков трубы возникло смятение в черной небесной чаше. От рева трубы, грохота барабана разверзся свод голубого купола [неба],
Когда войска обеих сторон приблизились и встретились, оба государя, жаждущие мести, дали приказ выстроить войска, подготовиться [к битве] и назначить поле сражения.
Сначала его величество могущественный [Абдулла-хан] укрепил правое крыло победоносного [войска] величием и силой Джаванмард-хана и смелыми его сыновьями Абу-л-Хайр-султаном и Музаффар-султаном. В передовой отряд самаркандских войск он определил отряд стрелков из ружей, пули которых никогда не делали промаха, подобно стреле рока, и стал спокойным за них. Перед своим правым крылом [хан] определил его высочество Шейхим-султана с отрядом величественных и славных эмиров, таких, как Чулма оглан, а также могущественного эмира Низам ал-мулка Кулбаба кукельташа, Хаджи-бия, сына Дустай-хаджи ибн Джан-Вафа-бий дурмана, И'тизад ас-салтана Абд ал-Баки-бия, Мухаммад-Баки-бия, Мухаммад-Али оглана, Байрам-Салар мирахура[215], с войском чухра[216] правого крыла Акима чухра-агаси, которому в то время было поручено позаботиться об этом отряде, Хасан курчи дурмана и Хафиза ушати, который /
На левом крыле победоносного войска стяг величия и могущества высокосановного султана Дустим-султана поднялся до апогея неба, выше луны и солнца. [Дустим-султан] силой храбрости вселял мощь и твердость [в воинов] на той стороне.
Перед счастливым войском султана поднял знамя величия отряд славных эмиров, храбрых меченосцев, таких, как Назар-бий найман, Шах-Мухаммад-мирза мангыт, Дустим-бий кушчи, Шахим-бий аргун, Суундук пахлаван минг, Шах-Саййид-бий карлук, Джан-Дарвиш аталык тубаи[218], Гандж-Али шигаул, Мирза-Ака-бий кушчи со всеми ишик-ага [левого крыла], а также с воинами — чухра левого крыла Назар чухра-агаси, которому была оказана честь возглавить этот отряд. На этом месте они начертали на страницах мысли картину битвы, образ сражения.
Сверкающий, как солнце, полумесяц знамени его величества могущественного [Абдулла-хана] взошел на горизонте в центре [войска]. Его величество вместе со славным братом Абу-л-Фатхом Ибадулла-султаном, оснащенный по всем правилам, стоял на том месте. Под сенью [ханского] зонта, подобного небосводу, устроились некоторые знатные люди эпохи, рельможи вечной державы, такие, как высокодостойный [ходжа], его саййидское достоинство Хасан-ходжа накиб и брат его святейшества Инайат-ходжа, а также ходжа Мирак Накшбанди со всеми братьями [по ордену], такими, как Хусайн-ходжа, саййид Хади-ходжа и уважаемый эмир Джангельди-бий. Другой отряд храбрых мужей, воинственных бахадуров поспешил в авангард.
С той стороны Дарвиш-хан и Гадай-хан со всеми братьями, находясь против правителя Самарканда, построили свои левый и правый фланги, определив [туда] славных всадников, храбрых копьеносцев и меченосцев. Они подняли голову спеси и самомнения до апогея величавости, до высшей точки [претензии] на величие и славу. Амин-султан и Баба-султан с отрядом братьев и родственников, каждый из которых был леопардом, пробивающим гранит горы смелости, был ловким крокодилом моря храбрости, направились на поле битвы. Они построили неисчислимое войско, не поддающуюся счету рать, определить число которой смущалась сила разума, счетчик воображения.
Когда таваджии обоих войск приступили к построению войск и к выбору места для битвы и по всем правилам построили войска друг против друга, его величество могущественный [Абдулла-хан] приказал, чтобы проворные фарраши быстро стелили на землю ковры для молитвы.
Его величество [Абдулла-хан] сошел с коня, [величавого], как небо, и вместе со всеми вельможами с исключительной смиренностью и мольбой совершил полуденный намаз. [Затем], обратив лик мольбы к великому устроителю дел — [богу], к хожде, ласкающему рабов, от чистого сердца прочел следующие прелестные стихи:
О боже, если милость и помощь твоя не будут путеводителем, превосходство и натиск войск и необозримость бесчисленного войска — ничто. Если путеводитель по пути истины не станет нам проводником, путь к победе и одолению будет извилистым”.
После того как его величество [Абдулла-хан] обратился с мольбой о помощи и победе к [богу], дарящему без причины, прощающему, не требуя признательности, да будут великими блага его, да будут всеобщими милости его, из царства небесного, с высшей точки [небесного] царствия он услышал радостную весть о принятии [богом его просьбы]. Он вложил блаженные ноги в стремена счастья и вручил поводья воли в длань милости Создателя.
Со всех сторон смелые мужи, заткнув за пояс подол смелости и храбрости, предпочитая приятным дарам жизни неприятные виды смерти, все сразу подняли мечи. Мисра: Умыли руки кровью в битве.
Терпение и выносливость стали покидать сердца воинов. От сильного страха и ужаса птицы душ стали вылетать из голов воинов.
Из победоносного войска [Абдулла-хана] первым тронул коня Назар-бий найман вместе с другими эмирами левого крыла, чтобы узнать о положении дел у врагов. /
Великие и могущественные эмиры направились навстречу врагам, они пошли шагами старания и усердия, чтобы вытеснить врагов. Тогда со стороны могущественных врагов огромная толпа, не поддающаяся описанию, насчитывающая около сорока тысяч [человек], тронула коней мщения, во всем величии, на полной скорости вдруг направилась к победоносному войску и завязала [битву]. От блеска копья, [сверкающего], как огонь, начали гореть гумна жизни юношей. От урагана натиска храбрецов запылал огонь давней ненависти, забушевали моря вражды, стали летать искры огня войны, поднялась пыль сражения.
Произошла встреча войск, началось сражение, запылал огонь битвы. Перед численным превосходством и натиском этого войска [врагов] левое крыло войска [Абдулла-хана], согласно [пословице] “Бегство вовремя — победа”[223], отступило и обратилось в бегство. Некоторые [из воинов], покинув поле битвы, без остановки дошли до Самарканда и Мианкальского вилайета. Здесь они распространили среди людей ложные слухи. Распространился слух о поражении его величества [Абдулла-хана]. Самарканд и Мианкаль охватило такое волнение, что у пользующихся удобным случаем злодеев укрепилась мысль о мятеже. При этом войско врагов с таким превосходством, безграничной толпой, в безмерном величии, невыразимом великолепии напало на победоносное войско [хана]. Согласно словам: “Бегство от невыносимого дела — закон пророков”[224], величественное и славное войско [Абдулла-хана] отступило. Всадник ристалища храбрости Шахим-бий, а также Назар-бий, Мирза-Ака-бий, Назар чухра-агаси, Туманчи бахадур, пылающие ненавистью, из-за исключительной смелости, жертвуя жизнью, выступили против врагов. Они зажгли огонь сражения и пошли шагами храбрости. В частности, всадник ристалища смелости Назар чухра-агаси тронул коня храбрости с тремястами ханских телохранителей-[чухра], выступил вперед и обрушился на врагов. Нанося удары мечом, он вытеснил врагов и дошел до войска Амин-султана. В тот день он сражался так, что славу о [своем] мужестве возвел до высшей точки неба.
Славный и могущественный султан Дустим-султан также разгорячился и тронул боевого коня. Он поднял смертоносное копье и напал на врагов державы.
Храбрецы султанского войска начали посылать стрелы из лука. Быстролетающие птицы-стрелы, [вынутые] из гнезда-колчана, распростерли крылья, чтобы напасть на птицу души врагов. Славные мужи, быстрые, как кокетливый взгляд красавиц, выпускали стрелы из белого тополя, [напоминающие капли] росы или дождя, [падающие] с радужного рога горного козла. Наточив острие копий, блестящих, как алмаз, они наносили сотни ударов, [чтобы отнять] жизнь храбрецов.
Наконец и они по воле судьбы повернули поводья, поневоле поспешно пошли в разные стороны. Рукн ад-даула Науруз-бий парваначи[225] взял за узду коня султана и с боями довел его до его величества [Абдулла-хана].
Словом, победоносное войско так растерялось, что сколько бы [хан] ни проявлял старания и усилия, пользы не было. Итак, правый фланг вражеского войска оттеснил левый фланг победоносного войска [Абдулла-хана] за центр. Вслед за войском были взнузданы вереницами верблюды и [другие] верховые животные и обращены вспять. Когда левый фланг войска [Абдулла-хана] взволновался таким образом, правый фланг получил разрешение сразу же идти в бой. [Воины] погнали пегих коней, подняв сверкающие мечи и [блестящие], как огонь, копья, решили вступить на поле битвы /
Эти два войска, проливающих кровь, две воинственные армии совершали друг против друга быстрые и смелые атаки, копытами ветроногих коней, объехавших [весь] мир, уносили пыль с поля битвы и поднимали до голубого неба, до апогея вращающегося неба. От удара мечей войск [Абдулла-хана], наносящих поражение [вражеским воинам], ослабленные тела врагов под кольчугами падали на дорогу и обретали сходство с рогожей. Оттого что мечи врагов очень часто ударяли по пластинкам лат героев, они уподобились пиле и стали походить на лук-порей. От потока крови поверхность степей и пустынь стала напоминать Амуйа и Джейхун[228]. От множества убитых эта равнина превратилась в [холм], более высокий, чем гора Альванд.
От крови рубинового цвета славных [воинов] подобные изумруду копыта горделивых коней, ветроногих, горячих, как огонь, окрасились [в цвет красного] вина. Кони во время бега на поле битвы и сражения пронзали поверхность земли острыми стальными копытами.
От величия /
В тот день все войско правого крыла проявило ум, проницательность, мужество и храбрость, особо [отличились] могущественный эмир Кулбаба кукельташ, храбрый эмир-заде Мухаммад-Али оглан, Байрам-Салар мирахур, Джан-Пулад бахадур. Они проявили настоящую храбрость, отвагу и смелость. Из них Мухаммад-Али оглан проник [в самый] центр врагов, показал исключительное мужество и чуть было не попал в плен. Однако Низам ад-даула эмир Кулбаба бросился к врагам и ударом смертоносного, разящего меча спас его из этой страшной пропасти.
С двух сторон воинственные храбрецы, мстительные воины сражались, обрушиваясь друг на друга. Блеском копья, от которого летели искры, они сжигали [жизни] друг друга. В это время рассудительный эмир Кулбаба кукельташ, на ясном челе которого отражены признаки храбрости, на благородном челе виден блеск лучей счастья, по согласию с другими эмирами имел честь заявить его величеству [Абдулла-хану] следующее: “Вражеское войско сильно растеряно, взволновано и расстроено. Если его величество уверенно пойдет вперед, то это завершится удачей”. На основании этого [заявления] его величество могущественный [Абдулла-хан] забил в барабан и выступил, несмотря на то что победоносное войско [еще раньше] разошлось по сторонам и вокруг его величества осталось только около пятисот человек. Я ошибся: со всех сторон были выстроены милосердные ангелы и поднялись души великих шейхов на помощь и содействие [ему].
Словом, произошла такая битва, что невозможно передать словами, объяснение ее никак не вмещается в сферу изложения, описания.
Храбрецы победоносного войска на этом страшном поле битвы, на лютом ристалище показали образцы воинственности, храбрости и мастерства таким образом, что заставили забыть рассказы о Рустаме, сыне Дастана, легенды о Саме, сыне Наримана, перечеркнули чертой уничтожения предисловие к книге о ратных подвигах Исфандийара.
Воины Дашта по исключительной храбрости как ни стояли на ристалище вражды ногой сопротивления и ни сражались до последней капли крови в сердце, однако не было никакой пользы. /
Наконец в исходе сражения солнце победы и торжества взошло на востоке милости [божьей]. Полумесяц зонта благословенного [Абдулла-хана] соединился с солнцем величия и счастья. Милость Создателя водрузила в высшей точке неба победоносное знамя, [на котором было начертано]: “Аллах помог вам уже”[229], и раскрыла врата счастья перед счастливцами.
Первым, кто отступил при первой же атаке [войск Абдулла-хана], был Дарвиш-хан, который, избрав путь бегства, покинул долину вражды.
Баба-султан и Амин-султан со всеми братьями и сыновьями также обратились в бегство. Выбравшись на берег из водоворота бедствия, они отступили решительными шагами.
Уделом всякого живого существа, которое отступает от большой дороги покорности его величеству, становится лишь жалкое состояние и гибель. Участью несчастного, который отвернется от счастливого порога его, станет лишь горе, он будет оставлен на произвол судьбы.
Отряд испытанных в боях воинственных воинов, отряд храбрецов, проливающих кровь, быстро отправился преследовать отступающих [врагов]: многих из этой несчастной толпы водой сверкающего меча, блеском смертоносного копья свалили на землю гибели. Бултурук-бий дурмана, который был тестем Баба-султана, привели к порогу [хана], подобному [чертогу] Сатурна, вместе с остальными пленными. Согласно приказу [хана их] предали мечу мести. Гадай-хана, имя и лакабы которого враги упоминали тогда на монетах и в хутбе, но проявляли по [отношению к нему] вражду, захватили в плен и привели к подножию трона, достойного халифа. Ввиду того, что он был родственником Джаванмард-Али-хана, его величество [Абдулла-хан] надел на него халат прощения и послал его к упомянутому [Джаванмард-Али-хану]. С тех пор как взошло солнце крепкого счастья хана, всякий, кто шел против него, [постепенно] сходил [на нет], подобно тому как [сокращаются фазы] луны.
С той поры, как полумесяц зонта его величества могущественного, августейшего [хана] /
Победоносное войско обратило в бегство вражеское войско, [и тогда хан] приказал преследовать отступающих. Его величество [Абдулла-хан] с незначительным числом людей продолжал вести бои.
В это время Хорезмшах-султан, который в засаде мести поджидал удобного случая, улучив момент, вдруг поднял руку храбрости вместе с десятью тысячами[230] даштийских смелых воинов. Без зазрения совести он направился к его величеству и, приблизившись, выпустил стрелы так, что две стрелы попали в колчан его величества. Поскольку при всех обстоятельствах великий бог был хранителем, стражем его, то он не пострадал.
Несмотря на это большое событие, его величество [Абдулла-хан] не обратил внимания на многочисленность вражеского войска и на его натиск. Он приказал Назар чухра-агаси и Рахман-Кули-мирзе совершить вылазку одним, а сам выступил вслед [за ними]. От исключительного рвения, чувства чести он протянул руку и выхватил из рук Бик-Назар чухра смертоносное копье счастливого брата Ибадулла-султана и хотел сам погнать гнедого коня храбрости против врагов и не выпустить из рук поводья мужества. Его святейшество накибское достоинство Хасан-ходжа накиб сообщил об этом его высочеству [Ибадулла]-султану. У его высочества султана от любви к брату, родственного чувства навернулись на глаза слезы, и он доложил [хану]: “Свежесть лужайки [моей] жизни, цветущее состояние цветника [моей] жизни объясняются тем, что они орошаются водой из источника власти его величества могущественного [хана]. Представляется несовместимым с разумом, умом, чтобы я, находящийся у стремени быстрого коня его величества, позволил вступить [ему] в бой в этом опасном месте, при столь бедственном положении. Короче говоря, пусть государь сотрет картину сражения, которую он нарисовал в зеркале воображения, с тем чтобы я первый пожертвовал собой, и тогда его величество посмотрит”.
Когда его величество, подобный Искандару, услышал эти слова, в нем забили артерии милосердия и любви по отношению к брату /
Согласно приказу [хана] отряд отважных храбрецов, смелых воинов и богатырей, которые были у его стремени, все разом направились навстречу врагу. И эта враждебная толпа предпочла долину бегства, ушла с поля битвы и вступила на путь отступления.
Словом, солнце победы и торжества засверкало в апогее султанской власти, полумесяц знамени, овеянного божьей помощью, взошел на востоке счастья, повеял зефир победы из тайников безграничной [божьей] помощи на победоносные знамена шаханшаха. С помощью великого бога забрезжило утро счастья на горизонте надежд. Была достигнута такая победа, которая не удавалась ранее никому из великих и могущественных султанов. [Ввиду того] что показалась такая картина из-за завес мечтаний, его величество [Абдулла-хан] с исключительной смиренностью приложил светлый лик к земле и выразил благодарность [богу] за большой дар.
На этом месте от радости ночью он стелил ковер веселья и ликования. Он приказал маулана Хайдар-Мухаммаду, искусному мунши, подобному Меркурию, написать победные реляции и разослать в разные стороны, по разным дорогам.
[Абдулла-хан] отличил, оказал больше почета и милости тем, кто на поле брани шагал по равнине битвы и сражения и нисколько не боялся нанести ущерб своему здоровью. Он наделил и сильно осчастливил [их] каплями из облака царских даров и дождем из облака государевых милостей.
На следующий день [хан] покинул эту местность и двинулся к Ура-Тюбе. Солнце благословенного знамени [хана] взошло в тех землях с востока милости господней, [согласно стиху]: “„Будь!” — и оно бывает”[232]. Прежде чем храбрецы поля битвы, воины могущественного [Абдулла]-хана ударили в [барабан] сражения и смело подняли руки храбрости, жители крепости, взяв подарки, поспешили навстречу [хану]. Сделав посредником эмира, могущественного, как государь, Кулбаба кукельташа, описать достоинства которого бессилен язык повествования, они удостоились счастья поцеловать ковер [хана]. Его величество со своей стороны оказал этим людям исключительные милости и милосердие. Из тайников неизвестности он вывел приказ, действующий, как рок, чтобы никто не учинил ни малейшего насилия и притеснения подданным и всему простому народу. /
[Абдулла-хан] несколько дней провел в веселье в землях этого вилайета. Мисра: Под счастливой звездой, радостный от успеха *. Затем он устроил совет со столпами государства и с вельможами относительно преследования врагов. Эмиры единодушно довели до ярких, как солнце, мыслей государя стран следующее: “В интересах государства представляется удобным теперь вернуться в стольный город султанской власти, в резиденцию величия, а ранней весной с помощью Творца вновь идти походом на эту страну, и, возможно, осуществится то, что скрыто в мыслях [хана]”. Его величество [Абдулла-хан], благословенный, как Фаридун, заботясь о победоносном войске, поднял знамя возвращения и направился в столицу.
Когда [хан] остановился в Кук-Гунбазе, в эту местность прибыл Пади-шах-Мухаммад-султан с тремя тысячами человек, таких, как Мухаммад-Кули-бий аталык и другие, и поспешил поцеловать стремя [хана]. Они были удостоены встречи [с ханом] и испытали исключительное счастье. Однако его величество не оказал им большого внимания и разрешил [Пади-шах-Мухаммад-султану] вернуться в Балх. Причина этого заключалась в следующем. Дин-Мухаммад-султан предполагал, что если будет задержка и промедление в посылке помощи его величеству [Абдулла-хану], то, возможно, он потерпит поражение от врагов. Он послал с братом [Падишах-Мухаммад-султаном] незначительное войско и приказал ему не спешить в пути. Слава Аллаху! Без посторонней помощи на горизонте счастья во всем блеске забрезжил рассвет победы, и засверкал мир от лучей света проницательности его величества. Словом, его величество [Абдулла-хан] твердо решил вернуться [в столицу] и повернул поводья возвращения.
Весть о прибытии благословенного войска и приближении знамени величия и счастья [хана] вызвала у жителей Бухары и даже у разного рода простых людей такую радость, ликование и веселье, что двуязычное перо не в состоянии описать хотя бы часть этого в течение многих лет: мускусное перо никак не может дать описание даже частицы [этого]. Великие и знатные люди со всех концов [страны] направились ко двору августейшего [хана]. Согласно [своему] положению каждый из них был наделен и осчастливлен многими милостями, бесчисленными дарами.
Когда купол ислама Бухара, да будет она охраняема от бедствий и несчастий, от сени знамени августейшего государя превратилась в цветник, озарились очи надежд простых и знатных людей от пыли, [поднятой] благословенным шествием государя. Знатные и простые люди, стар и млад, таджики и тюрки, все упали ниц у высокого порога и усердно произнесли хвалу и восхваления [богу]. Вознеся благодарность великому богу, в соответствии со своим состоянием они напевно /
Прекраснейший из поэтов маулана Мушфики[233] сочинил касыду в честь его величества [Абдулла-хана] и в касыде указал дату победы августейшего [хана]. Эта [касыда] следующая:
Да будет расписан дворец твоего могущества цветами победы! Да возвысится он до диска солнца и лотоса айвана[245] [неба]! Да будет истерзано сердце твоего врага, как грудь колчана, Чтобы взошел новый месяц, похожий на лук, [выглядывающий] из-за уголка колчана!
Одна из милостей господних, [одно] из чудесных явлений Творца, да будет великим величие его, которому нужно быть благодарным, которому обязаны вознести хвалу, /
Цель повествования об этом явлении заключается [в том], чтобы объяснить состояние дел Дин-Мухаммад-султана. Дело в следующем. Похвальным качеством, превосходным свойством его величества [Абдулла-хана] является то, что он держит раскрытыми врата милостей перед обитателями мира. По отношению к родственникам и близким в вопросах, связанных с жизненными обстоятельствами, он поступает милостиво и милосердно. Всегда, когда он видит расстройство дел у любого из них, он улаживает их, он ни на минуту не проявляет беспечности, [старается], чтобы желания их были исполнены. Относясь ко всем как к братьям и сыновьям, он наделяет их дарами и милостями, [даруемыми] великим богом. В особенности [он оказывал милости] Дин-Мухаммад-султану. Когда скончался его отец, да осветит Аллах доказательство его, и из дворца на чужбине — [мира, где начертано]: “Низвергнитесь!”[247], он направился к постоянному жилищу, [где имеется надпись]: “Вернись”[248], его величество [Абдулла-хан] без ссор оставил ему Балх со всеми подвластными [этому, городу] землями, как [об этом] было написано [выше]. Всегда почитая узы родства, [хан] все больше заботился в нем, каждый день он оказывал ему особые новые милости до тех пор, пока тот не окреп сильно в тех землях и не прославился. [Дин-Мухаммад-султан] объединил вокруг себя свой ил, улус[249], войско, слуг и свиту, дела его расцвели, [в стране] установился полный порядок.
Несмотря на всю эту заботу [Абдулла-хана] и [его] милости, без всякой причины временами он не ступал ногой повиновения на путь повелений его величества. От исключительного пренебрежения милость и милосердие [хана] он считал [одним] хвастовством.
Так, могущественный хакан [Абдулла-хан] во время похода для отражения войск Туркестана и Отрара[250] и [других] упрямцев несколько раз отправлял таваджиев в разные /
Однако несчастный [Дин-Мухаммад]-султан по подстрекательству группы льстецов и некоторых несчастных мятежников, возгордившись [тем, что у него] много подданных, многочисленны войска и он [пользуется] славой, забыв пословицу “Нет пользы в приготовлении, после того как упущен случай”[251]. Мисра: Отказался вдеть голову в ярмо повиновения *. Он пренебрег приказом его величества и не вдел голову в кольцо покорности его величеству.
Когда картина этих поступков [его] предстала перед зеркалом предвестника луны мыслей хакана, [ярких], как солнце, он тронул коня, приводящего в трепет небосвод, и поднял победоносное знамя, чтобы наказать его (т. е. Дин-Мухаммад-султана).
В первых числах месяца раджаба 980 года он повернул поводья победы и торжества в сторону Балха. Вместе [с ним было] немного храбрецов [поля] битвы, смелых воинов. От их быстро летящей стрелы из белого тополя Ал-таир[252] вылетал из гнезда небосвода, от страха перед их копьем, подобным Дракону, Лев на небе обращался в бегство. Они сидели на конях в позолоченных доспехах.
Веской причиной этого похода был следующий [случай]. Когда величественное и славное войско [Абдулла-хана] дошло до местности Несеф, в этой местности к [ханскому] порогу, подобному Сатурну, прибыл человек от мирзы Али-бий наймана, который в те времена был одним из почитаемых эмиров Балха. Он сообщил следующее: “Для лучезарных мыслей, чудодейственного сердца его величества ясно и очевидно, что мы все братья из поколения в поколение, словно камыш, опоясались поясом повиновения этому [ханскому] роду. Для разгрома врагов и отражения [их] нападения /
Когда его величество [Абдулла-хан] узнал о просьбе эмиров, сначала он вызвал эмира Джултая и отправил его в Андхой, чтобы овладеть [этим] вилайетом и исполнить просьбу величественных и славных эмиров. Гандж-Али шигаула он послал в Балх с посланием. Послание содержало [требование] о возврате эмирам [их] имущества.
Когда Джултай-бий отправился в Андхойский вилайет, он подробно передал обещание его величества [Абдулла-хана] о покровительстве. Ликуя от радости, мирза Али-бий тотчас же передал вилайет эмиру Джултай-бию. Со всеми братьями и друзьями вне себя от радости он пошел к высокому, великому порогу [Абдулла-хана].
Что же касается Гандж-Али бахадура, то он поспешил в Балх и изложил содержание послания [хана]. Надменный [Дин-Мухаммад]-султан из исключительной гордости не обратил внимания на него (т. е. на послание). Согласно принятому обычаю, он дал ему (т. е. послу) немного подарков и разрешил вернуться обратно. Гандж-Али бахадур, вернувшись, пошел к свите августейшего [Абдулла-хана]. Он рассказал, что султан [оставил] без внимания [слова хана], представил [хану] все, что привез, и изложил услышанный от него (т. е. султана) рассказ, из содержания которого становилось ясным и понятным, что тот воздвиг здание вражды и [вступил] на путь ссор.
На следующий день в Каршинский вилайет прибыли также эмиры [племени] найман и тотчас же поспешили к его величеству [Абдулла-хану]. Удостоившись чести припасть к ногам [хана], они обрели исключительный почет и счастье. Из их числа мирза Али-бий преподнес [хану] достойные дары и изволил сказать [следующее]:
Его величество великодушно расспросил его, обнадежил приятными обещаниями, достойными подарками. Каждого из братьев его /
Ясному уму понятно, что, когда караульный войска, герой страны тратит капитал ранней молодости на вино и с утра до вечера, пока не погаснет вечерняя заря, и до наступления рассвета считает нужным ублажать себя вином, предаваться плотским наслаждениям, где уж ему вершить важные дела людские. Как он может справляться с [делами, связанными] со снабжением слуг, с обязанностями по отношению к войску и свите.
В то время дела [его] запутались, основы его государства обнаружили слабость и изъян, а мысли его (т. е. Дин-Мухаммад-султана) стали бессильными исправить это. Вследствие невозможности разрешить эти трудности, закрыть эту брешь, на страницах положения его дел появились признаки бедствия, заката счастья. Возникло опасение, как бы [кто-либо] чужой не завоевал этот вилайет. Представляется наилучшим [его величеству] повернуть поводья в ту страну, прежде чем подвергнется разрушению и развалу этот вилайет, который настолько благоустроен, что по приятности он напоминает высочайший рай, а не оставлять людей этого вилайета в замешательстве и в расстроенном состоянии”.
Услышав этот рассказ, его величество [Абдулла-хан] твердо решил идти [походом] на Балх. Он вновь устроил совет с эмирами о походе в ту сторону, [спрашивал их], следует ли сначала направиться на подвластные земли [Балха] или идти к [самой] крепости. /
Однако его величество могущественный [Абдулла-хан], раскрыв уста, рассыпающие жемчуг слов, соизволил сказать: “Представляется целесообразным и наилучшим сначала направиться нам к крепости. Послав человека к окраинам и пригородам, призовем [население] подчиниться нам. Ясно, что как только мы включим в сферу обладания город, являющийся главной частью [вилайета], то и подвластные земли, составляющие подразделения, вскоре окажутся в [нашей] власти”. Все эмиры выразили единодушное согласие с желанием его величества. Они раскрыли уста и начали читать молитву и воздавать хвалу [богу]. Его величество [Абдулла-хан], могущественный, как Искандар, да простирает великий Аллах сень его (т. е. Абдулла-хана) милосердия над головами обитателей мира, тронув боевого коня, направился к Балху. С дороги он отправил в Шибирган Джан-Даулат-бия и Таныш-бий джалаира к Узбек-султану. Содержание послания следующее: “Его высочество султан украшен нарядом ясного ума, драгоценными каменьями мысли. Пусть он впредь не стремится упрочить основы вражды и ссоры [по отношению к нам] по подстрекательству толпы смутьянов, по наущению и коварству толпы, жаждущей мести. Пусть он ясно представит последствия [своих] дел, которые могут стать причиной гибели благословенного [ханского] рода, исчезновения благородной династии.
В этом красноречивом утверждении, в котором [речь] идет о важности мира, заключено все стремление, основная цель которого — сохранение чести и славы. Упаси боже, если случится так, что начнет пылать огонь ненависти, запылает огонь вражды; согласно [пословице] „В природе неизбежно возмездие”[253], поневоле нужно будет принять меры к оказанию сопротивления, к устранению [огня]. А если возникнет настоящий мятеж, смута, она может достигнуть таких пределов, что никак нельзя будет справиться с ней и исправление этого [дела] не уместится в сокровищницу воображения. Пусть он хорошо, с полной серьезностью подумает о последствиях этого. [Будет ли от этого] польза или вред, пусть он решит ясным умом, критической мыслью. Пусть он избирает путь, который привел бы к пользе. Словом, впредь пусть он не будет во вражде [с нами], не царапает лик единодушия и ланиты верности ногтями вражды. Ведь не секрет для умных и мудрых людей, что дерево вражды приносит только плоды раскаяния, зерно /
Когда высокодостойные эмиры, отправившись в Шибирган, вручили послание [хана], Узбек-султан тотчас же заключил в оковы Джан-Даулат-бия, снова проявил неповиновение, непокорность [хану] и направился к долине мятежа. Таныш-бия он отпустил и [через него] послал ответ, не соответствующий стремлениям его величества.
Когда войско августейшего [Абдулла-хана] разбило палатки величия на берегу Джейхуна, в той местности некоторые эмиры доложили его величеству следующее: “Представляется удобным стоять [здесь], пока не соберутся войска с разных сторон, и после этого переправиться через реку”. Для правильных мыслей его величества, являющихся сверкающим зеркалом, деньги этого заявления не оказались чистопробными. Согласно содержанию [пословицы] “В промедлении — вред”[255] и соответственно стиху:
он счел правильным отправиться в поход. Вцепившись рукой упования в крепкий канат извечного [бога], он принялся собирать войско. Последовал высокий приказ, чтобы таваджии, подобные Марсу, отправившись в разные стороны, объявили сбор войск и чтобы [войска] собрались у подножия трона, достойного халифа, в назначенное время. Он послал также людей в Самарканд, Хорезм и Хисар, чтобы правители этих вилайетов выступили в поход для оказания помощи благословенному войску. Сам [Абдулла-хан] вместе со столпами государства и вельможами сел на корабль, переправился через Джейхун и двинулся по направлению к Балху.
Когда стало известно о переправе через Джейхун победоносного войска [Абдулла-хана], группа могущественных эмиров из балхского войска на страницах положения дел армии [хана], благословенного, как Искандар, увидела признаки победы и одоления, а на лике своих упований она прочла знаки заката счастья. В числе [этих эмиров] были храбрый эмир Кучак оглан, который в то время входил в число нойонов Балха, Джандик-бий и Мухаммад-Али тубаи. Они удостоились счастья повиноваться приказам государя. Отвернувшись от [Дин-Мухаммад-султана], они поспешили к священному порогу [Абдулла-хана]. Они вцепились в подол заступничества его величества и обрели счастье, поцеловав ноги [хана]. /
Его величество [Абдулла-хан], как подобает ему, добродетельному, милосердному [государю], обласкал каждого согласно его положению, проявил безграничную милость, исключительную щедрость. Он наделил их всякого рода милостями и подарил [им] почетные халаты и ветроногих коней. Таким же образом день за днем, постепенно, последовательно каждый, кому помогало счастье, [кому] сопутствовала удача, улучив момент, бежал из той страны и входил в состав войска, слуг, становился в ряд вельмож его величества [Абдулла-хана].
Его величество [Абдулла-хан], по отношению к которому небосвод — гулям, в полном порядке и снаряжении тронул боевого коня и в [месяце] ша'бане упомянутого года расположился вокруг Балха в куруке Якка-Чинар[256]. На следующий день хан, подобный Искандару, по одобрению мирзы Али-бия наймана с незначительным числом храбрых воинов, воителей эпохи, в доспехах, верхом на коне, направился к городу, чтобы объехать город и городские стены с целью изучить внимательным взором [все] входы и выходы [из] города. Когда он вошел в махалла Чапаган, что является [одной] из махалла, [расположенных] за городом, вдруг из крепости выступило около десяти тысяч всадников, полностью приготовленных к боям, готовых к битве и сражению всадников и пехотинцев. Они обошли его величество с трех сторон, окружили [его], словно ореолом луну, наподобие мух, облепивших сахар.
Его величество могущественный [Абдулла-хан], которому постоянно сопутствует божья помощь, божья милость, не поддался страху от натиска множества врагов. Вдохновитель счастья — [бог] довел до его бодрствующего слуха истину: “А кто полагается на Аллаха, для того Он достаточен”[257]. Итак, уповая на помощь милости Аллаха, на [его] безграничную поддержку, он не допустил до своего благоухающего сердца никакого страха и волнения. С твердым сердцем, с большой надеждой [на победу] он вошел во дворец Джаханшах бакаула, вынул ноги из благословенных стремян, сошел с седла, обласкал людей, расположил их к себе. Обращаясь к войску, он соизволил сказать: “Победа и торжество зависят от щедрого господа, а не от многочисленности войска. Смело надевайте кольчуги решительности, отважно /
Согласно приказу его [выступили] львы чащи храбрости, крокодилы реки смелости.
Некоторые [воины] победоносного войска от натиска упомянутой армии [врага] ощутили в своем сердце чрезмерный страх, от величия и многочисленности врагов на скрижалях сердец, на страницах мысли начертали картины несбыточных мечтаний, ибо балхское войско было очень многочисленно, готово к битве и все время склонялось к мятежу и смуте. Несмотря на это, воинственные храбрецы, воины, стремительные, как лев, похожие по нраву на Бахрама, благодаря помощи господней и большой помощи государя взяли в могучие руки луки ненависти и с быстротой урагана выступили против несчастных врагов. Отражая [неприятеля] и давая [ему] отпор, они вызвали землетрясение и смятение у судьбы.
С одной стороны могущественный и славный султан-заде Суюнч-Мухаммад-султан, сын Кебек-султана, вместе с отрядом храбрых эмиров, таких, как Кучак оглан, мирза Али-бий найман, Таныш-бий джалаир, Мирза-Ака-бий, мирза Мухаммад-мирза найман, ударом кирки проделали брешь в стенах, за которыми были дома людей, и поспешно [направились] в бой с врагами. [Еще] на одной стороне опора державы, управитель [дел] государства Кулбаба кукельташ и Джан-Дарвиш аталык тубаи, Гандж-Али бахадур, Алука бакаул, Мирза-Вали хазиначи по исключительной храбрости и смелости сузили путь врагу. На третьей стороне Шахим-бий аргун, возглавляя отряд победоносных храбрецов, таких, как Хафиз Субханкули — имам его величества [Абдулла-хана], пахлаван Яри, которому в то время была передана эмирская власть над чагатайскими [племенами], и Кутлук бахадур тама[258], успешно вели бои. [Еще] на одной стороне Али-Мардан бахадур, Джан-Хасан бахадур, Назар чухра-агаси с [воинами] чухра левого крыла и Аваз-мирза кангли, Балудж-мирза, сын Курбан-бия кушчи, Бик-Са'ид бахадур, Шади-мирза кият совершили нападение на [врагов, находившихся] перед ними. Огонь битвы разгорелся так, что от действия его дыма пришел в волнение диск луны, небосвод-наблюдатель в искрах его пламени заметил признаки /
От отблеска сверкающих копий, от искры блестящих мечей поверхность поля битвы уподобилась лугу, усеянному тюльпанами. От стука подков боевых коней, от натиска и ударов, [наносимых] храбрецами, поле брани лишилось покоя.
В тот страшный день отряд смелых храбрецов, таких, как Джан-Хасан бахадур, Мирза-Вали хазиначи, Бик-Са'ид бахадур, Кутлук бахадур, наподобие свернувшегося дракона на поле брани или быстрого крокодила в бурной реке, взяв в руки пики, похожие на большую змею, подняв на плечи сверкающие мечи, напали на врагов. Они показали образцы смелости и храбрости и вызвали нечто похожее на день Страшного суда. Поскольку балхское войско было неисчислимым, несчетным и с каждым часом прибывали [все новые силы для оказания] помощи [ему], упомянутые храбрецы [Абдулла-хана] получили тяжелые ранения и из этого ненадежного чертога — [мира] поспешили в устойчивое жилище (т. е. в тот мир).
Другая группа, [где были] такие, как Балудж-мирза кушчи, Шади-мирза кият и Алма каки, оказалась захваченной в плен арканом коварства той недальновидной толпы [врагов]. От этого случая душевные силы врагов умножились в тысячу раз, и они подумали, что, возможно, возьмут мяч победы чоуганом [божьей] помощи. По этой причине они переступили пределы [смелости] стопами храбрости и, вторично совершив нападение, обрушились на победоносное войско [Абдулла-хана].
Наконец Рукн ад-даула Кулбаба кукельташ с отрядом других храбрецов войска могущественного [Абдулла-хана], опираясь на помощь предвечного [бога], на поддержку всевышнего [господа], придал блеск мечу, сверкающему, как молния, чтобы сжечь жизнь насчастных врагов. Подняв пыль сражения, воспламенив огонь войны, /
В тот день распорядительный эмир Кулбаба кукельташ разрывал животы врагам, словно свирепый лев. В какую бы сторону он ни нападал, он гнал врагов, словно диких зверей, стадами.
Наконец победоносные войска, пехотинцы и всадники, поражая смертоносной стрелой и пробивающим гранит копьем, заставили врагов отступить и [войти] в крепость. Многих из них они растоптали копытами коней и уничтожили.
Когда от силы победоносного войска был положен конец превосходству и натиску врагов, последние, усталые, рассеянные, расстроенные, разбитые, укрылись в крепости. Хакан [Абдулла-хан, испытывая] счастье, блаженство, величественно тотчас же расположился в этой местности. Он особо обласкал и проявил всякого рода заботы по отношению к тем, кто твердо и стойко стоял на той страшной стоянке, на опасном месте и выполнил долг бойца. Увеличив по отношению к ним государевы милости и царские дары, он сделал их предметом зависти близких.
Во время вечерней молитвы, когда небесный всадник — солнце, — величественно сойдя с небесного свода, рассыпающего золото, [вошел] в шатер запада, он скрыл красоту, освещающую мир, озаряющую вселенную, во мраке ночном, под черным покрывалом ночи.
Его величество [Абдулла-хан] вызвал всех столпов государства и вельмож. Он советовался относительно завоевания внешней крепости (Банд-и бирун)[260]. После того как было выполнено все необходимое в совете, весь церемониал совещания, [Абдулла-хан] приказал, чтобы военачальники, гордые мужи [ханского] двора, победоносные храбрецы, облачились в военную одежду и халаты, высунув руки из рукавов храбрости, обратились бы лицом смелости к внешней крепости (Кал'а-йи бирун)[261], зашагали бы стопами храбрости и отваги, чтобы завоевать эту крепость.
Жители крепости, услышав об этом, всей душой решились воевать и, устремив помыслы на отражение воинов [хана], подобных ангелам, подняли руки мужества и храбрости. Стреляя из лука, из арраде и занбурака[262], жители крепости в течение долгого времени не давали возможности победоносному войску [расположиться] вокруг /
Дин-Мухаммад-султан обнаружил на лике своих надежд признаки ужаса и страха, знаки беспомощности и уныния. Он покинул внешнюю крепость (Кал'а-йи бирун) и поспешил во внутреннюю крепость, которая называлась Хиндуван. Он увел с собой много народу из войска и известных подданных. Он поручил каждую башню и стену одному из храбрецов и воинов, [повелел] охранять крепость, как подобает им, с исключительной храбростью, большой смелостью. [Он приказал] взобраться на крепостную стену отрядам воинов храбрецов копьеносцев и меченосцев, чтобы, поражая кровожадной стрелой, [обстреливая] из пушки, проливающей дождь огня, никому не дать возможности приблизиться к крепости.
В исторических сочинениях написано, что Балх является [одним] из древних городов Хорасана. Говорят, [что] в Хорасане нет более древнего города, чем Балх. Подвластные земли, как они описаны в книгах, следующие: Тохаристан[265], Саманган[266], Баглан[267], Сарай[268], Арханг[269], Таликан[270], Андхуд, Шибирган, Сан-у-Чарйак, Бамиан[271]
Со стороны Герата считают подвластными ему Лангер[273], Чечекту[274] до Мургаба. Некоторые причисляют к Балху и Гарджистан, хотя другие считают [его] подвластным Герату. Говорят, [что] Минучихр построил в Балхе здание, которое называют Наубахар. Это было огромное капище. Его сильно почитали. Площадь этого здания составляла сто на сто гязов[275], высота была более ста гязов. Все это здание целиком было обито [изнутри] шелком и парчой, связки прелестных жемчужин были повешены на стены. Тюрки и персы сильно почитали [капище], совершали туда паломничества, приносили туда дары, [давали] обет. /
Балх был столицей Лухраспа[277]. Лухрасп был наследником Кай-Хосрова, после которого стал царем. В Балхе он построил трон из червонного золота. Он украсил его жемчугами и яхонтами. Ему подчинялись государи Рума и Хинда, его воле повиновались государи. Он привез из Индии людей и построил внутреннюю крепость Балха, поэтому она стала известной [как] Хиндуван[278].
Действительно, Балх — [одна] из значительных крепостей, известных твердынь. Стены ее, построенные в высшей мере прочно, [если сказать] без всякого преувеличения и хвастовства, несомненно и теперь составляют около двадцати гязов от основания до зубцов. Вокруг нее был вырыт широкий и очень глубокий ров. Говорят, что во многих местах его имеются ямы и, если чья-нибудь нога случайно провалится туда, тот никак не спасется. Короче говоря, [это] совершенно неприступная крепость, сильная, прочная твердыня. По прочности она не только претендует быть равной Искандаровой стене, но поднимает голову еще выше. Величие горы ее вала, внушительный вид ее прочных башен и стен приводит в смущение голубую небесную твердыню.
Счастливый, прощенный богом покойный султан Кистин-Кара-султан[279] вырвал Балхский вилайет из рук обладания, десницы власти Мухаммад-Заман-мирзы ибн Бади' аз-Замана[280], сына Абу-л-Гази Султан-Хусайн-мирзы [Байкара][281], да осветит Аллах его доказательство! Со времени правления [его] до поры августейшего хана Пир-Мухаммад-хана, чье место в раю, [город] благоустроился и процветал. В особенности в дни царствования покойного хана [Пир-Мухаммад-хана] полюс ислама Балх стал местом восхода солнца безопасности, [местом] восхода лучей спокойствия и благополучия. День за днем столпы государства, вельможи его величества [Пир-Мухаммад-хана] прилагали старание в постройке домов, дворцов, [в разбивке] садов, в возведении куполов и арок. Из-за того, что [Балх] был культурным [центром], люди с разных сторон постоянно, непрерывно стремились побывать в этой местности.
Население этого вилайета, [состоящее] из [разных] племен, аймаков, воинов и подданных, [увеличилось] настолько, что ни в одном из городов Хорасана не было такого скопления людей.
Когда очередь правления дошла до его сына Дин-Мухаммад-султана, оттого что ни с какой стороны [у него] не было противника, [Балх] стал /
Когда его величество [Абдулла-хан] осадил эту крепость, в ней было много запасов [провизии], [она] охранялась неисчислимым множеством народа, готового к битве и сражению, и [была оснащена] орудиями, средствами ведения войны.
После того как его величество [Абдулла-хан] завоевал внешнюю крепость, он расположился к югу от города, в доме его святейшества Мир Араба, прибежища саййидского достоинства, сына эмира Абдулла Термези[283], и против крепости поднял купол ставки, подобной небу, до стоянки луны. Его величество каждому из столпов государства и вельмож назначил убежище. Напротив каждой башни и бойницы он поставил великих и знатных людей.
На следующий день, когда владыка востока — [солнце] — поднял золотистое знамя на башне голубого неба, войско зангов, хабашей и фарангов с этого лазуревого ристалища обратилось в бегство (т. е. настал день).
В тот день в войске его величества не было столь [большого] числа людей, чтобы он мог окружить всю крепость. Поэтому из ворот Чахартак[284] выступил Мухаммад-Кули-бий кушчи с сердцем, полным высокомерия и ненависти, вместе с людьми, не поддающимися счету, сидящими на конях в доспехах, одетыми в кольчуги и латы, с обнаженными мечами вражды. Бродяги и городская чернь многочисленной, огромной толпой из молодых и старых людей, взяв луки, стрелы, щиты и мечи, побежали вслед за эмиром.
От пыли земля и луна стали [как бы] близкими друзьями, Можно было подумать, что раскрылись врата ко дню Страшного суда.
Когда рассказ о выступлении их дошел до высокого слуха обладателя счастливого сочетания светил [Абдулла-хана], его величество вызвал великого, храброго Аким чухра-агаси и Назар чухра-агаси и, /
Произошла встреча обоих войск, с обеих сторон приготовились к битве, снарядились [для нанесения] удара мечом и копьем. Мисра: С двух сторон храбрецы выстроили войска.
Воины поля битвы, герои битв и сражений тронули быстрых, ветроногих коней, сразу же напали друг на друга. С поверхности меча небесного цвета в пустыню и степь пролилось столько крови, что между двумя рядами войск словно появилась [река], напоминающая Амуйа и Джейхун.
Стрела из белого тополя охотящихся за душами, заострив кровожадный язык, раскрыла тайну зрачку ока; мискабом[285] подобного алмазу копья сердца храбрецов просверлены, словно жемчуг. С обеих сторон воины вцепились друг в друга. В это время к порогу, достойному халифа, [Абдулла-хана] поспешно прибыл из Бухары Назар-бий найман с многочисленным отрядом, [состоящим] из военачальников и гордых мужей, с искусным устадом, устадом Рухи, [возглавлявшим] подразделение пиротехников и стрелков из ружей. Они обрели счастье поцеловать ноги [хана].
После того как его величество [хан] вновь обласкал и подробно расспросил [об их делах], он приказал Рухи-ага, чтобы он подвез к крепости котлы[286] Кара-гази и Джахангир и поставил [их] против цитадели. Он послал Назар-бия на помощь эмирам для отражения врагов. Эмир Назар тронул походного коня и в полном вооружении направился к несчастным врагам. При виде врагов — злодеев, он взял в могучие руки копье, напоминающее большую змею, и напал на противника.
Мухаммад-Кули-бий вывел коня храбрости на ристалище смелости и проявил исключительное мужество, отвагу. Несмотря на это, эмир Назар с помощью великого всевышнего [бога] и благодаря силе счастья благословенного хакана [Абдулла-хана] поразил его блестящим мечом, нанес удар сверкающим копьем, свалил с седла на землю, быстро и проворно крепко стянул петлей аркана. Назар чухра-агаси [затем] напал и на остальных врагов, заставил их отступить, преследуя [их], вынудил отойти до ворот.
При этом выступлении Пулад-ходжа Саййид Атаи и другие, у которых в голове был ветер кичливости, выбились из сил и очутились в плену.
После того как счастливые храбрецы, достигнув полной победы, вернулись с поля битвы и сражения, с поля брани, они привели пленных ко двору [хана], подобному небу, и представили [их хану]. Благородный государь [Абдулла-хан] сильно похвалил каждого [воина] за исключительную храбрость. Оказывая безграничную помощь эмиру Назару, [хан] подарил ему двадцать тысяч хани[287], обещав ему [передать] управление Гератом, он увеличил [его] радость. Он подарил Назар чухра-агаси десять тысяч хани и посмотрел на него оком заботы и помощи. Он сильно возвысил положение и других храбрецов, которые проявили исключительную храбрость, безграничную смелость и отвагу в этом опасном и страшном месте.
Дин-Мухаммад-султан еще раньше необдуманно содрал кожу [с тела] Алма каки, [который был] главой слуг [ханского] двора, подобного небу. По этой причине его величество [Абдулла-хан] приказал: “Задержите врагов!” Мухаммад-Кули-бия привели к месту казни и согласно приказу [хана] содрали с него кожу. Убили и Урус-мирзу безжалостным мечом. Пулад-ходжу освободили из-за уважения к [его] саййидскому достоинству.
Как было упомянуто ранее, его величество [Абдулла-хан] во время похода на Балх с берега реки [Амударьи] послал таваджиев [в разные] стороны /
В середине [месяца] рамазана в победоносный лагерь [хана] первым прибыл из Хисара Шадмана Факир-султан по приказу Хашим-султана. После встречи [с ханом] он удостоился чести, большой благосклонности и исключительного расположения [государя]. После него поспешили к ставке величия и счастья [Абдулла-хана] султан, повелевающий как Искандар, Абу-л-Фатх Ибадулла-султан из Шахрисябза и султан, подобный дервишу, Дустим-султан из Мианкальского вилайета. Они были сильно возвеличены и удостоены счастья встретиться [с ханом] и [присутствовать] на приятнейшем маджлисе. Его величество [Абдулла-хан] заключил братьев в объятия любви и милосердия и благосклонно спросил об их делах.
В ставку [Абдулла-хана], объехавшего [весь] мир, прибыл из султанов Хорезма Суюнч-Мухаммад-султан, сын Хаджим-хана, правителя Хорезма и подвластных ему земель. Его величество [Абдулла-хан], достойный Джам-шида, оказал ему безграничную, безмерную милость. Всем султанам он назначил приличествующие их способностям и достоинству убежища.
В последние дни месяца рамазана из крепости выступило многочисленное войско, исполненная ненависти рать.
С ног до головы облаченные в кольчуги, [надев] шлемы, они стояли, готовые к битве.
Большой отряд победоносного ханского войска, [уповая] на милость бога, на помощь счастья обладателя счастливого сочетания светил [Абдулла-хана], пришпорил вороных коней. Все [воины] стремительны, как тигры, богатырского сложения, яростные, как волки, сбивающие с ног леопарда, такие, как славный, могущественный эмир-заде Мухаммад-Али оглан, Бехбуд-мирза, сын Буйдаш-бий дурмана, Мухаммад-Йар-мирза дурман, Дустим бакаул, Шах-Мухаммад-мирза Алачапан.
Они погнали походных коней, чтобы истребить ту мятежную толпу. /
Мухаммад-Йар-мирза и другие погнали [коней] до края крепостного рва и вытеснили противника. В конечном счете враги [вновь] повели наступление, нанесли удары по Мухаммад-йар-мирзе копьем и мечом и заключили его в оковы пленения. Как ни старались Мухаммад-Али оглан и Шах-Мухаммад-мирза Алачапан с другими храбрецами вырвать его из [плена], это не удалось. В конце концов войска обеих сторон разошлись перестали воевать, сражаться.
В первых числах месяца шавваля рано утром Джамшид-солнце поднял золоченый меч и водрузил знамя бирюзового цвета с целью покорить твердыню вращающегося неба.
через ворота Чахартак быстро выступило из крепости бесчисленное множество вооруженных и оснащенных пехотинцев. [Их было] две-три тысячи, все испытанные в боях воины, храбрецы эпохи, с крепкими луками на плечах, с охотящимися за людьми стрелами, [прикрепленными] к поясу, в расшитых золотом хафтанах, с украшенными золотом шлемами на голове. Огромная толпа поднялась на стены и башни крепости и устроилась [там], чтобы видеть битву.
Когда до слуха храбрецов дошла [весть] о выступлении врагов, у воинов [Абдулла-хана] забили артерии чувства чести. Несмотря на то, что был издан приказ благословенного [хана], чтобы никто не совершал набега на крепость, они не смогли считать для себя обязательным при[держиваться] этого указания. Из победоносного войска отряд ревностных юношей сел на быстрых коней. В числе [их были] Тулак-мирза, сын Тин-Клыч-бия, Мирза Мухаммад-мирза /
Войско врагов стояло повсюду отрядами, группами, подразделениями, ожидая [начала] битвы. У одих были в руках луки, у других — поднятые на плечо блестящие мечи и сверкающие копья. Несмотря на это, мстительные храбрецы, храбрые мстители, считая скопление их как бы несуществующим, выступили против этого полчища [воинов], наводящих страх, как леопарды. Нанося удары стрелой, ранящей сердце, пронзая копьем, зажигающим огонь, они прошли сквозь все подразделения [противника]. Враги принялись выпускать стрелы. Быстролетящий орел-стрела вылетел из гнезда ворона-лука, он распростер крылья для охоты на птицу души. Выступили стрелки из лука и повели наступление так, что, поразив стрелой, свалили с ног коня Йадгар-мирзы, Дустим бакаула и подобного урагану коня Мирзы Мухаммад-мирзы. Несмотря на то что [Дустим] бакаул получил многочисленные раны от врагов, он проявил исключительную быстроту в действиях, храбрость и, прилагая все старание, нанося удары мечом, он вырвался из их окружения.
Обрушившись на двух других храбрецов, от страха и ужаса перед которыми лев покидал свою чащу, они взяли их в плен. Сам Йадгар-мирза, получивший много ран, на этом же поле битвы и сражения из этого непрочного чертога — [мира] направился в просторы вечного жилища — [рая]. Мирзу Мухаммад-мирзу, связанного, повели [к султану]. По просьбе Али-Мардан-бия султан помиловал [его].
В первых числах месяца зу-л-ка'да произошел удивительный случай, возникло поразительное явление.
Объяснение этого обстоятельства следующее. С тех пор как Факир-султан прибыл из Хисара в ставку хакана, подобного Искандару, [Абдулла-хана], он всегда бывал отмечен и осчастливлен всякого рода милостями и вниманием [хана]. Он имел доступ к собранию его величества благословенного [хана] /
Однажды ночью этот мятежный султан, [не поставив] в известность [хана, снялся] с лагеря победоносного войска и поспешно вступил в крепость. Несчастный султан, то есть Дин-Мухаммад-султан, полагая, что от прибытия [Факир]-султана забрезжит заря надежд на востоке желанной цели, сильно обрадовался, выразил довольство и возликовал. Он приказал, чтобы барабанщики, поднялись на стены и забили в барабан радости, звуки цимбал и труб возвели бы до высшей точки вращающегося неба, выше солнца.
Вследствие этого случая, по причине этого события его величеству стало очень неприятно, однако, [проявляя] исключительную заботу [о благе страны], он не счел нужным показать это.
Словом, после того как источник бунта и мятежа — [Факир-султан] влился [в реку] неприязни и вражды, усилия Дин-Мухаммад-султана перешли всякую грань и он раскрыл двери сокровищниц, [содержимое] которых было накоплено за короткое время, и распределил [эти богатства] между эмирами. Он уговаривал [их вступить] на путь войны и беречь славу. Днем и ночью этот мятежный султан играл на сазе[290] вражды, подстрекая людей на мятеж, вселяя [в них] стремление к вражде. В связи с этим жители крепости стали очень храбрыми.
Во вторник, 15-го [числа] упомянутого месяца [зу-л-ка'да] ранним утром всадник ристалища востока водрузил знамя, подобное дракону, на башне Близнецов, чтобы завоевать ту бирюзовую крепость [неба]. Нанося удары золотым копьем, он отогнал полчища звезд, [находящихся] над зубцами этой синей [небесной] крепости.
Тогда из крепости вновь выступили около десяти тысяч пехотинцев и всадников и направились на поле битвы.
[В числе их были] такие, как Абд ал-Латиф садр, Тулак чухра-агаси, Ташим-дивана, Назар чухра-баши[291], Джан-Али чухра-баши, Кучак-Али-мирза[292], сын Кучам-Али мирахура. [Они были] одеты в кольчуги храбрости, со шлемами смелости на голове. Сидя верхом на сильных конях с [панцирями], как у носорога, они направились на поле битвы.
Когда его величество [Абдулла-хан] узнал о выступлении врагов, он исключительными, неисчислимыми милостями подкрепил всадника равнины смелости Аким чухра-агаси и леопарда на вершине горы[293] храбрости Назар чухра-агаси. С [воинами] чухра правого и левого крыла он послал [их] на истребление врагов. Этих двух смелых храбрецов, раковины героизма, он заставил вдеть ноги в победные стремена, и [они], словно рыкающий лев, выступили против них (т. е. врагов).
Когда произошла встреча сторон, с обеих сторон храбрецы, обнажив мечи, подняв копья, напали друг на друга. На поле битвы и сражения они подняли пыль до высшей точки голубого неба, покрывалом стыдливости они закрыли лик солнца, освещающего мир.
Копья, [блестящие], как молния, высунули языки, чтобы довести до слуха храбрецов сотни видов упреков. Стрела, пробивающая гранит, мискабом блестящего наконечника просверлила жемчужину сердец героев, [придав им] цвет бадахшанского рубина. Меч, рассекающий голову, приблизившись к юношам, рассекал [тела их] от головы до пупа. Души храбрецов выскакивали из щелей в сердце и спешили на тот свет.
В тот день, начиная с того времени, когда небесный герой — [солнце] — вынул меч, сжигающий мир, из ножен мщения, и до той поры, когда золотой свод — [солнце] на том щите — [небосводе] хризолитового цвета /
Наконец всадники обеих сторон, воины обеих сторон потушили огонь мятежа водой успокоения. Они заставили осесть пыль бедствия и смуты, которая была поднята в результате наступления храбрецов. Свернув ковер сражения, они разошлись, покинули поле боя, отказались от [продолжения] битвы.
На следующий день всадник на золотом стремени — солнце — с целью завоевать небесную крепость водрузил золоченый полумесяц на башне [крепости] вращающегося неба и бросил аркан, подобный дракону, на зубцы [небесной] твердыни выше чертога Сатурна.
снова выступила из крепости огромная толпа, величественное войско, в котором все — львы чащи храбрости, крокодилы океана смелости, с ног до головы облаченные в кольчуги, со шлемами [на голове]. На поле брани они соперничали друг с другом и считали рассказы о [Рустаме], сыне Дастана, [лишь] словами глубокого старика о немощных людях.
Когда победоносное войско [Абдулла-хана] узнало о выступлении этого войска, потерпевшего поражение, отряд мужей, храбрецов поля брани, твердо решил идти на битву и поспешно направился к полю битвы. В составе этого отряда тронул коней звезда храбрости в созвездии смелости, жемчужина в шкатулке мужества и отваги Абд ал-Баки-бий, а также его брат, солнце на небе воеводства, небо солнца проявления смелости Мухаммад-Баки-бий[294]. Надев на себя золотистые хафтаны, напоминающие солнце на востоке, став сверкающими, как высокое небо, надев на головы такие золоченые шлемы, напоминающие нарцисс, что очи звезд и неподвижных звезд, посмотрев на них, выразили удивление, взяв мечи изумрудного цвета, блестящие, как молния, подняв на плечи щиты цвета тюльпана, подобные ветке розы, они обрушились на врагов.
Несмотря на молодой возраст, эти два мстительных [юноши] напали на мятежных врагов и зажгли огонь битвы. Пламенем сверкающего меча, молнией блестящих копий они сожгли сердце меченосца Марса на вращающемся небе. В конце концов враги окружили Абд ал-Баки-бия и, поразив стрелой, свалили на землю его боевого коня. Обрушившись [на него] со [всех] сторон, они нанесли ему рану. Мухаммад-Баки-бий как ни гнал коня храбрости по ристалищу смелости, желая пробраться к брату, однако это [ему] не удалось, так как жители крепости один за другим приходили на помощь [врагам] и превосходство и натиск врагов увеличивались все больше и больше. Они взяли в плен Абд ал-Баки-бия и увели [в крепость]. Мухаммад-Баки-бий, сражаясь, вырвался из их окружения. С сердцем, полным надежд и страха, он отказался от продолжения борьбы. Несколько дней спустя, когда Абд ал-Баки-бий поправился, он прибег к хитрости, нашел средство [для спасения]. Однажды ночью, не давая [никому] знать, он спустился со стены вниз, переправился вплавь через крепостной ров и, невредимый, благополучно добрался до великой и могущественной ставки [хана].
В те дни Джаванмард-хан по воле судьбы отправил в поход своего сына Дустим-султана с отрядом из столпов государства и величественных, вельмож, таких, как Дуст-Мухаммад оглан, Абд ас-Самад-бий и другие. Упомянутый султан отправился в победоносную ставку [Ибадулла-султана] и имел счастье поцеловать руку [султана].
Для того чтобы храбрецы Самарканда проявили смелость на поле битвы и унесли бы мяч отваги с помощью чоугана сражения, на следующий день победоносный владыка — солнце — поднял золотистый, освещающий мир полумесяц знамени над небесной твердыней. Поражая золоченым копьем, он рассеял войска Хабаша[295] и полчища Шама[296].
самаркандское войско, обнажив мечи вражды, подняв копья, подобные алмазу, приготовило оружие для нанесения удара в битве. С таким снаряжением они двинулись с решимостью воевать с врагами. Из крепости через ворота Чахартак также выступило огромное войско. Все [воины] сильные, как лев, нападающие, как волк, валящие с ног леопарда, с ног до головы одетые в кольчугу и панцирь, одетые в железо, поднявшие на плечи проливающие кровь мечи, /
Когда [воины] обеих сторон подошли друг к другу, ввиду сильного гнева и ненависти они без промедления на этой земле вцепились друг в друга, словно львы и леопарды, в битве смешались друг с другом.
В тот день храбрецы Самарканда на этом страшном поле брани, в этой страшной пучине сражения выполнили все из правил битвы, приемов боев и побоищ. До последнего дыхания в груди, уверенно ступая, они стойко держались в долине военных [действий].
Наконец храбрецы битвы, смелые меченосцы обеих сторон, измучившись, повернули поводья вражды с поля битвы и сражения, совершенно прекратили игру в нарды[297] войны и в шахматы боев и поспешили к своим местам отдыха.
Группе из этого войска, которая на этом страшном месте проявила исключительную отвагу, его величество [Абдулла-хан] оказал царскую милость. Он вызвал [их] к себе и сильно повысил их в должности. Так, например, оказав милость Абд ас-Самад-бию из самаркандского войска, он взял его к себе, определил его среди других эмиров и осенил его сенью власти.
В это же время поспешно прибыл из Хорезма Суюнч-Мухаммад-султан, сын Хаджим-хана, [для оказания помощи] победоносному войску. Он удостоился счастья поцеловать руку его величества [Абдулла-хана]. Его величество оказал ему безграничные милости и снова проявил щедрость. Султан Хорезма, презирая битву, пожелал поднять знамя храбрости на поле сражения, на ристалище, [где] наносят удары, вступив в долину смелости, показать образцы героизма. Поэтому на следующий день, когда из крепости Хиндуван выступила огромная толпа, в которой каждый был, как тигр Байан[298] и рыкающий лев, хорезмийское войско, страстно желая вступить в бой, приготовившись к битве, направилось навстречу врагам.
Когда стороны встретились, храбрецы обеих сторон тронули коней мщения, подняв руки храбрости, вступив на поле битвы и сражения, они вцепились друг в друга. С обеих сторон львы чащи храбрости, крокодилы моря смелости проявили образцы мужества и отваги. Языком [своих] копий, подобных змеям, они сообщили на ухо друг другу весть о смерти. Они твердо ступали по пути битв для сохранения чести. Один из храбрецов-ургенчцев из этого войска, считая наличные деньги жизни как бы несуществующими, /
Наконец храбрецы обеих сторон отошли друг от друга и вернулись на прежние позиции.
Когда войска, многочисленные, как звезды, со всех сторон поспешно прибыли к порогу августейшего [Абдулла-хана], к порогу счастья, увеличивающегося с каждым днем, они обрели исключительную честь и счастье, поцеловав стремя государя, подобного Искандару. Его величество сильно обласкал каждого согласно его достоинству и положению и назначил [каждому] убежище. Он вызвал высокодостойного, высокосановного столпа власти и опору султанства Кулбаба кукельташа и соизволил сказать: “[Мне] думается, что, пока мы не включим в сферу обладания здание медресе Милкат-ага[299], люди, находящиеся внутри [крепости], не будут испытывать неудобств. Следовательно, представляется наилучшим заняться тебе захватом упомянутого здания. Захвати его любым способом, каким только сможешь”. Согласно его приказу распорядительный эмир Кулбаба кукельташ, да умножится его могущество, возглавив ишик-ага правого и левого крыла, вместе с остальным войском, [по многочисленности] подобным звездам, во время вечерней молитвы выступил для завоевания здания Милкат[-ага], которое находилось на восточной стороне крепости.
Во время последней ночной молитвы правитель голубой небесной крепости — [солнце], сев на красиво гарцующего коня, пегого быстроходного коня, подняв меч, инкрустированный золотом, положив на плечо золоченое копье, завоевал небесную крепость цвета бирюзы.
Тогда мстительное войско, победоносная рать тотчас же взяла медресе. [Воины] устроились в этом укрепленном месте, прочном здании.
После того как жители крепости узнали об этом событии, они облачились в военную одежду, в халаты для нанесения удара колющим и рубящим [оружием]. Несчастные враги в полной готовности, выступив из ворот Ходжа Ук-каша[300], решительно направились на битву и сражение.
Высокодостойный эмир Кулбаба кукельташ, да умножится могущество его, приказал, соблюдая осторожность, со всех сторон этого здания устроить прочные заграждения, поэтому враги в боях не смогли продвинуться вперед. В ту ночь, на протяжении всей ночи храбрецы /
Утром государь четвертой [небесной] крепости бросил золоченый аркан на высшую точку голубой твердыни небесного свода, захватил прочную крепость, рассеял и истребил черные полчища ночи.
Выступило войско из жителей, находящихся внутри [крепости], могущественное, как небосвод, войско, численностью превосходящее звезды, не поддающееся счету и определению, вооруженное и оснащенное.
Победоносное войско под звуки мелодии “Мухалиф” начало битву. Они вступили на путь войны, избрали славный путь. Замутился яркий источник солнца от пыли, [поднятой] копытами коней, от пыли, [поднятой] ногами ветроногих коней. От блеска мечей и копий, сверкания смертоносных стрел очи блестящих звезд выразили удивление. Язык копья довел до слуха души храбрецов весть о смерти. Смертоносная стрела мискабом кончика просверлила сердца молодых и старых, великих и малых, уподобив бадахшанскому рубину.
В тот день, начиная с раннего утра, когда взошло освещающее мир солнце, и до заката солнца, отважные храбрецы, подобные Рустаму, с обеих сторон непрерывно, один за другим совершали нападение друг против друга. Как бы жители крепости ни желали выбить победоносное войско [Абдулла-хана] из той крепости, они не смогли сделать это. В конце концов они окончательно разочаровались, отказались от боев и сражений.
Его величество [Абдулла-хан] сильно похвалил за исключительную храбрость отважного господина эмира Кулбаба кукельташа. Он издал указ об охране этой местности на имя одного из вельмож.
После того как победоносное войско нанесло поражение людям, [находящимся] внутри [крепости], захватило ту укрепленную местность, прочное сооружение и успокоилась насчет этого, остальная часть победоносного войска /
В частности, храбрый эмир-заде Шах-Мухаммад-мирза просил у его величества [разрешения] захватить башню Кабутар-хане, расположенную напротив ворот Чахартак, и устроиться там, чтобы создать неудобства населению крепости: ибо это было место, откуда мстительные стрелки из ружей, пиротехники прикрывали [огнем] жителей крепости, чтобы благодаря их сильной защите жители крепости спокойно выходили, брали бы воду из крепостного рва и входили бы обратно [в крепость].
На следующий день из благословенного войска опора державы эмир Низам ад-дин Кулбаба [кукельташ], а также Шах-Мухаммад-мирза, Аким чухра-агаси, Назар чухра-агаси, Дустим бакаул без промедления и задержки, во всем величии и снаряжении подняли [знамя] в направлении той башни и величественными шагами взобрались на эту башню, возвышающуюся над Сатурном.
С обеих сторон воинственные храбрецы столкнулись лицом к лицу. После многих событий, неимоверных усилий победоносные войска [Абдулла-хана] обратили в бегство жителей крепости и захватили это место, подобное небу. В тот день Шах-Мухаммад-мирза показал образцы храбрости, можно сказать, что это он завоевал башню.
Когда победа была достигнута, его величество [Абдулла-хан] назначил мирзу Шах-Мухаммада для охраны той местности.
Утром султан — [солнце], — обладающий полчищем звезд, совершил нападение на полчища луны и обратил их в бегство; блеск его меча, рассекающего мир, озарил сиянием башни и стены голубой твердыни [небес]. Тогда столпы государства и вельможи [Дин-Мухаммад]-султана, такие, как Науруз-бий кушчи, Дустим-бий дурман, Абд ал-Латиф садр, другие храбрецы и остальные воины вышли из крепости Хиндуван и твердо решили взять эту башню, [Кабутар-хане], у эмир-заде Шах-Мухаммада.
Когда весть о выступлении врагов дошла до слуха победоносного войска, тронул боевых коней эмир-заде [Шах-Мухаммад], нападающий, как волк, стремительный, как крокодил, страшный, как лев, сражающийся, как леопард. [Он выступил] с отрядом храбрых юношей, копьеносцев, рвущих кольчуги [неприятеля], с такими, как Балудж-мирза /
Торжественный клич храбрецов, слава о всадниках и героях вознеслись до свода вращающегося [небесного] купола. Ржание боевых коней, стоны [раненых] коней донеслись до чертога Сатурна.
С обеих сторон мстительные храбрецы, копьеносцы с мечами выступили для оказания сопротивления врагу. Огонь битвы, искры огня сражения так засверкали, что в тот момент сердце кровожадного Марса почувствовало жалость к сражающимся на ристалище мести. От пыли, [поднятой] копытами боевых коней, быстрых, как ураган, затмились сверкающие очи солнца. От блеска мечей, ярких, как огонь, от сверкания копий, блестящих, как молния, светозарные очи звезд и планет выразили изумление.
Огромная толпа врагов со всем старанием и усердием стремилась отвоевать это место. Тем не менее Шах-Мухаммад-мирза и остальные борцы на поле брани дали бой и показали образцы храбрости и смелости, какие только возможно. Поражая смертоносным копьем, огнем острых мечей, они отбросили войско врагов и превосходство их (т. е. врагов) больше не тревожило их сердца. [Жители крепости обратились в бегство]. Несмотря на это, Мухам-мад-Кули-дивана, о героизме и битвах которого сохранились рассказы и легенды на страницах времени, подобрав подол смелости за пояс, подняв на плечо пестрый щит, вернулся назад и направился к победоносному войску [Абдулла-хана]. /
После долгой борьбы, нанесения бесчисленных ударов [мечом и копьем] Ибрахим-мирза, несмотря на то, что был ранен, нанес ему (т. е. Мухаммад-Кули-дивана) верный [удар] мечом и свалил его с ног. Перешло в наступление и остальное войско [Абдулла-хана], оно заключило в тяжелые оковы [Мухаммад-Кули-дивана] и, одержав полную победу, привело [Мухаммад-Кули-дивана] к подобному небу порогу [Абдулла-хана].
Его величество [хан] сильно похвалил мирзу Шах-Мухаммада и других храбрецов за исключительное мужество, безмерную смелость и отвагу, оказал им царские почести, государевы милости.
Когда произошло упомянутое событие, ишик-ага правого крыла также попросили разрешения у его величества [выступить]. Они направились к воротам Ходжа Уккаша. Жители крепости ввиду крайней необходимости не выступили [из крепости]. Тот отряд [войск Абдулла-хана], которого бог бережет от расстройства, продвинулся вперед и захватил их (т. е. ворота), превратив это место в убежище. [Воины хана] всюду прославились храбростью.
После упомянутой победы Шах-Мухаммад-мирза, вновь встав на путь храбрости, избрав стезю смелости, вместе с отрядом всадников-меченосцев выступил для завоевания ворот Уштурхар. В тот день благодаря помощи господней и силе счастья могущественного [Абдулла-хана] он ввел их (т. е. ворота) в сферу завоевания, в длань обладания. Когда были взяты и эти ворота, его величество [Абдулла-хан] назначил Аким чухра-агаси и Назар чухра-агаси для охраны башни Кабутар-хане; определив убежище для Шах-Мухаммад-мирзы в упомянутых воротах [Уштурхар], он осенил его голову сенью милости.
Все великие, высокодостойные султаны, величественные и славные эмиры распределили стены этой высокой крепости по подразделениям и отрядам и окружили ее, словно кольцом, и обвели кругом, как луну ореолом. Согласно приказу [хана] они сделали превосходные убежища /
Последовал [ханский] приказ, которому повинуется [весь] мир, чтобы никто не входил в крепость с какой-либо едой или питьем, в противном случае он подвергнется наказанию и вызовет [ханский] гнев. По этой причине жители крепости дошли до крайности. С каждым днем увеличивались трудности, [связанные] с голодом, дороговизной. С каждым часом, с каждой минутой усиливался огонь голода и бессилия. Дым голода выходил изнутри у знатных и простых людей, благородных и людей низкого происхождения. Богатые, бедные, здоровые, больные — все стали больными, жаждущими [еды], страдающими от нужды. От сильного голода люди видели в скоплении звезд нечто вроде зерна, но руки их не доставали до них. В голубом саду, на нивах синего неба в Плеядах они видели колос, однако они не могли из него сделать запасы [зерна]. Картина голода приводила всех в отчаяние (букв. “заставила всех насытиться”), однако это была такая насыщаемость, которая не утоляла голод. У всех на сердце тяжесть от отсутствия хлеба, однако эта тяжесть не приносила удовлетворения.
Дело дошло до того, что на улицах и базарах от голода погибло столько людей, что закрылись пути для прохода. Никто не заботился о том, чтобы омыть и одеть их в саван. Ввиду этого несчастные люди ночью бросались со стены вниз. Те, которые [при этом] оставались в живых, бросались в крепостной ров, переправлялись через ров вплавь, благополучно спасали себе жизнь. Несколько раз, раскрыв ворота, выпускали из города большое количество народа: несчастных, немощных, бедных и жалких. /
От группы людей, заслуживающих доверия, которые были на том месте и видели собственными глазами происходившие события, я слышал следующее. В тот момент, когда хотели вывести людей [из крепости], от большого скопления множества [людей], которые попадали друг на друга, погибло более тысячи человек, они были растоптаны, словно муравьи. В это время жители крепости оказались в чрезвычайно трудном положении, дошли до крайности. Люди, взобравшись на башни крепости, завыли от жажды. Картина захвата крепости чуть не раскрыла лицо.
Вдруг пришла весть о прибытии бадахшанского войска и войска Хисара Шадмана для оказания помощи Дин-Мухаммад-султану и устранения его затруднений. Дело, которое было близко [к осуществлению], осталось в сфере промедления.
Рассказ об этом событии следующий. Дин-Мухаммад-султан, чтобы выйти из такого бедственного положения, все время посылал человека к Баба-султану, к правителю Бадахшана Шах-Сулайману и правителю Хисара Хашим-султану. Он просил у них помощи. Согласно его просьбе Шах-Сулайман и Хашим-султан, забыв о предусмотрительности, благоразумии, с огромным войском, с не поддающейся определению, многочисленной [ратью] выступили против его величества [Абдулла-хана], прибыли в Хульм[303] и остановились в той местности. Они назначили в авангард отряд кровожадных храбрецов, бесстрашных смельчаков, которые были зачинщиками мятежа и смуты и [были] одержимы страстью к упрямству, к мятежу, и послали [их] в разные стороны для совершения набега. Этот отряд дошел до окраин Сияхджирда[304], который входит в состав земель, подвластных Балхскому вилайету, и вступил на путь грабежа и захвата добычи. Они забрали весь скот, который нашли в этих краях, и повернули поводья назад.
Когда весть об этом случае дошла до благословенного слуха хакана [Абдулла-хана], у которого звезда счастья ярка, как солнце, он вызвал столпов государства и вельмож и советовался об устранении этого бедствия. Некоторые имели честь заявить следующее: “Представляется правильным оставить [хану] нескольких братьев с отрядом эмиров вокруг крепости, а самому [собственной] благословенной особой идти на отражение врага”. Другие из ханских эмиров, украсив речь похвалой его величеству могущественному государю, [произнесли]: “Государь, величественный, как Искандар, а да будет он повелителем мира /
Нет необходимости [государю] направлять поводья, покоряющие мир, ко всякой битве для восстановления мира. Выполнение такого рода дел, устранение трудностей следует поручить нижайшему слуге, который допускается к приему во дворце, имеет доступ ко двору. Надлежит издать непреложный приказ о том, чтобы благодаря силе могущественной державы, благословению светлых дней в покорении и истреблении врагов державы, в наказании врагов страны и народа было приложено такое старание, чтобы это навеки запечатлелось на челе луны и солнца и память об исключительной преданности того [лица] сохранилась бы на лике времени до исчезновения мира”.
Поскольку это заявление было принято [ханом], последовал ханский приказ, которому повинуется [весь] мир, чтобы Аким чухра-агаси с [воинами] — чухра правого крыла, которые в проявлении мужества и отваги были выдающимися в [свое] время, единственными [в эту] эпоху, взялся за исполнение этого важного дела. Согласно приказу эмир Аким приготовил военное снаряжение и оружие и с тремястами всадников-меченосцев и воинов-копьеносцев пошел на истребление вероломного [вражеского] войска.
Когда враги случайно узнали о наступлении победоносного войска, от растерянности, в смущении они поневоле оставили коров и овец, которых захватили в Сияхгирде, и поспешили в долину бегства.
После того как [Аким] чухра-агаси прибыл в Сияхгирд и узнал о бегстве врагов, он, уповая на помощь милости предвечного [бога], надеясь на силу счастья могущественного [Абдулла-хана], помчался в погоню за толпой несчастных [врагов]. До наступления утренней зари он догнал этот храбрый отряд, это мстительное подразделение [вражеского войска]. Блестящим мечом он смыл со страниц вечности письмена о существовании многих из них. Изложение этого события в краткой форме следующее. В то время, когда победоносное войско, мстительный [отряд] войск [Абдулла-хана] направился к той несчастной толпе [врагов], тот [вражеский] отряд спал беспечным сном, отдыхал на подушке спокойствия на берегу Аму. Узнав о прибытии войск, подобных небу, ввиду сильной растерянности /
При [виде] исключительной храбрости, мужества и отваги победоносного войска врагов обуял страх, от сильного испуга, ужаса, безмерного смятения сердца врагов охватило волнение и растерянность. Несмотря на то, что несчастные враги, проявляя мужество, сражались, вели бои по всем правилам, стояли твердой ногой на стоянке битв и побоищ, многие из этих несчастливцев, у которых в голове был ветер кичливости, свалились с ног и сложили головы в земле уничижения. Наконец от страха перед храбрым войском они направились в долину бегства, тронули коней бегства и вступили на путь отступления, рассеялись, словно буквы алфавита. Некоторые [из них] были сожжены огнем смерти, некоторые бросились в реку и утонули в пучине небытия.
Сердцами врагов овладел беспредельный страх и ужас, [несмотря на то, что у них] было много снаряжения и оружия и они обращались за помощью [к своим союзникам]. [Увлеченные] пустой фантазией, они считали себя борцами на поле брани, единственными на ристалище битв и сражений. Эта несчастная толпа врагов потерпела поражение. Отказавшись от кичливости и самомнения, ухватилась за подол отступления и бегства, избрав путь бегства по пустыне бедствия, по страшной степи, растерянные, они посыпали голову [своей] судьбы прахом поражения и пошли по пути бегства.
Когда войско врагов потерпело поражение, было разгромлено, решительно обратилось в бегство, победоносное войско [Абдулла-хана] наподобие утреннего ветра пошло преследовать врагов, многих из них они убили безжалостным мечом. Они захватили огромное количество пленных и привели их к подножию трона, достойного халифа. По исключительному милосердию его величество [Абдулла-хан] отпустил пленных, одарив халатами. /
В то время, когда войска Бадахшана и Хисара Шадмана, растерянные и взволнованные, отступили, поспешно прибыл из Самарканда Абу-л-Хайр-султан для оказания помощи войску могущественного [Абдулла-хана] Он был встречен с полным почетом его величеством. [До этого] его воины, избрав путь мятежа, смут, упрямства и упорства, идя шагами господства по пути обмана, подняли руки грабежа и захвата в некоторых пригородах Балха. Несмотря на эти недостойные поступки, на непристойные дела, его величество [Абдулла-хан] оказал царские милости Абу-л-Хайру, наделил [его] царскими дарами, разрешил вернуться [к себе] и отправил в Самарканд.
Правитель Бадахшана Шах-Сулайман, а также Хашим-султан с прочими [воинами] из Хисара отступили. Они отказались от мятежа и сражения и поспешили в долину бегства. После этого победоносные воины несколько раз приходили ко двору [Абдулла-хана], подобному небу, и, преклонив колени учтивости к земле покорности, [обращались] со следующей просьбой: “Со всех сторон обрушимся на крепость и цитадель и, вцепившись в подол башен и стен крепости, поднимемся на крепостной вал и зубцы крепостных стен”. Его величество [Абдулла-хан] по исключительному милосердию, состраданию и человечности, которые были заложены в нем, не соглашался с этим. Каждый раз, удерживая их, он с настойчивостью, [свойственной] государям, и терпеливостью, языком красноречия [заявлял]: “Не торопитесь, быть может, эти безумцы отрезвятся от [опьянения] вином беспечности, войдут через двери просьбы о прощении и извинении и согласятся сдать город слугам нашего двора. В настоящее время осада города затянулась, захват крепости оказался в сфере промедления не из-за нашего бессилия и недостатков, а в интересах благополучия подданных и /
Что же касается жителей крепости, они обрадовались прибытию войск из Бадахшана и Хисара Шадмана. Получив новые силы, они стали смелыми, посыпав голову державы прахом ничтожества, они настояли на вражде. Время от времени, поднявшись на стены и башни крепости, они сбрасывали много камней, словно капли дождя, на победоносное войско. Победоносные воины государя — покорителя мира языком стрел доводили до слуха врагов содержание [стиха]: “Захватит вас смерть, если бы вы были даже в воздвигнутых башнях”[306]. Изредка выступали из крепости всадники и пехотинцы и завязывали битву. Победоносные храбрецы [Абдулла-хана], вступив на путь смелости, отражали нападение врагов.
Невзгоды жителей крепости достигли крайней степени, бедственное положение людей дошло до предела.
В четверг 20-го раби' I ранним утром Джамшид-солнце тронул пегого коня небосвода, одержав победу над войском темноты, он рассеял полчища звезд.
тогда триста храбрых копьеносцев, воинов-меченосцев, вооруженных для битвы, сошли [с коней] и с внутренней стороны крепости открыли ворота Чахартак. Они выступили с намерением приобрести некоторое количество овец и направились в долину захвата. Подняв копья мести, [положив] на плечи мечи, поднимающие мятеж, не обращая внимания на натиск войска [Абдулла-хана], многочисленного, как звезды, они пошли, [чтобы, прибегнув] к хитрости, совершить воровство.
Когда воины [Абдулла-хана], подобные небу, узнали об этом, из их числа Назар чухра-агаси, который в проявлении мужества и отваги, по [своему] уму и проницательности не имеет себе равных в эту эпоху, надел кольчугу решительности, подняв могучие руки, тронул коня, объехавшего пустыню, с намерением воевать, с решимостью сражаться. Он пошел в погоню за врагом. Победоносное войско настигло врагов еще до того, /
Страх, [испытываемый] в тот день, скорбь [при виде] этого события, раздирающая душу, были такими, что солнце от страха перед мечом храбрецов покрыло голову щитом. От удивления, [вызванного] этой битвой, от величия этого сражения взволновалось и растерялось небо. Зажегся огонь битвы и сражения, [взлетели] искры войны, разгорелся сильный [огонь]. Лязг блестящего меча, звуки ударов, наносимых сверкающим копьем, свист стрел, пробивающих кремень, вознеслись к апогею вращающегося неба.
Наконец подобные горе, могущественные всадники, храбрецы, разбивающие ряды [вражеского] войска, повели наступление со всех сторон. Мискалем[307] — мечом, [сверкающим], как молния, они сняли ржавчину вражды и притеснения той злой толпы [врагов] со страниц времени. Повеял зефир с апогея, [где начертано]: “...и чтобы помог тебе Аллах”[308].
Солнце господства врагов с центра неба счастья и благоденствия сошло вниз, закатилось. Эта несчастная толпа отступила с поля битвы, разбитая, потерпевшая поражение, расстроенная, униженная, поспешила в крепость. Тайный, но несомненно существующий глас донес до отрядов вражеских войск раздирающий душу крик: “Смерть, смерть!” Разрушающая [все] наслаждения [смерть] передала в руки этой бесславной толпы чашу смерти.
Победоносные воины предали грозному мечу многих из этой мятежной толпы. Они взяли в плен около ста человек и привели [их] к подножию трона, подобного Сатурну. Его величество [Абдулла-хан] приказал убить эту несчастную толпу мечом мести. Он одарил храброго господина Назар чухра-агаси, который на том поле кровавой битвы, /
Это событие, это бедствие сильно взволновало жителей крепости. От боязни [навлечь на себя] царский гнев [Абдулла-хана и подвергнуться] наказанию они почувствовали страх и ужас. Они приказали закрыть все ворота, чтобы больше никто не выходил из крепости для битвы.
В это время на помощь победоносному войску прибыл из Хисара от Хашим-султана его аталык Абдал-бий кушчи с многочисленным войском. Он был удостоен чести поцеловать порог его величества. Преклонив колена, [Абдал-бий кушчи] имел честь доложить и просить [о следующем]: “После молитвы [за Вас] наш султан выражает сожаление и раскаяние за совместные [действия] с бадахшанским войском. По этой причине, уповая на милость его величества, он просит простить свои грехи”. Его величество [Абдулла-хан] по своему милосердию, заложенному в нем [природой], счел это событие как бы не происшедшим и обнадежил его царскими милостями, подолом царского милосердия прикрыл его проступки.
Так как осада затянулась, а продолжалась она [уже] более девяти месяцев и достигла десяти месяцев, то от крайней нужды жители крепости дошли до отчаяния. От отсутствия воды огонь охватил [их] души. Не стало людей в достаточном количестве, чтобы охранять крепость. По этой причине от крайнего бессилия и полной растерянности они поднялись на стены и башни крепости, плач и покорную мольбу сделали средством избавления. Ухватившись рукой покаяния и раскаяния за подол просьбы о прощении, крик о пощаде они возвели до чаши вращающегося неба.
По просьбе правителя города [Балха] поспешно выступил из крепости высокодостойный, благородный [ходжа], прибежище наставничества [на путь истины], счастливый ученый, поборник веры, лучший среди благородных людей, путеводитель ученых в мире, величественный внешностью, то есть солнце общины и веры ходжа Мухаммад-Тахир, /
По просьбе Дин-Мухаммад-султана он еще раньше изволил прибыть из Бухары в Балх и провел [там] несколько дней. Он преподавал на кафедре многим студентам в медресе полюса благочестивых, доказательства для набожных Ходжи Мухаммада Парса, да ниспошлет великий Аллах покой его душе! По просьбе правителя [Дин-Мухаммад-султана] он поспешно вышел из города, прибыл в ставку [Абдулла-хана], подобную небу, и обрел счастье от встречи [с ним]. Он исполнил все условия по отношению к нему, связанные с посланием. Ухватившись за подол заступничества [ради жителей крепости], он заложил основы мира и заключил мир.
От исключительной любви и расположения, какие испытывал его величество к этому благородному сонму [ходжей], он оказал внимание и уважение его святейшеству прибежищу, приносящему пользу, [Мухаммад-Тахиру], выслушал слова его святейшества ушами согласия.
На следующий день выступили из крепости Кучим мирахур и Джахан-шах бакаул. Они достигли счастья, поцеловав ноги его величества могущественного [Абдулла-хана]. Языком беспомощности и смирения, устами, выражающими скорбь и нужду, они заявили следующее: “Наш султан говорит: „Если на протяжении долгого времени, многих дней из-за самообмана и дьявольского наваждения я находился на пути заблуждения, отступил с верного пути, то теперь я следую за путеводителем изумленного ума. Я раскаиваюсь в [своих ] действиях, для себя твердо решил следующее. Если его величество украсит страницы моих грехов нарядом прощения, перечеркнет пером рукопись моих проступков и грехов, я буду ступать только шагами верности по пути повиновения и служения [его величеству] и не потеряю путь покорности и смирения””. После того как [Дин-Мухаммад]-султан попросил [хана] простить свои грехи, он просил [посланцев] также заступиться /
В тот же день эмиры обеих сторон посетили друг друга и решили следующее: Дин-Мухаммад-султан отдаст [Балхский] вилайет приближенным двора [Абдулла-хана], хаджибам [его] двора, а его величество [Абдулла-хан], оказывая милость его высочеству [Дин-Мухаммад-султану], наделит его иктой. На основании этого [решения] на следующий день Дин-Мухаммад-султан отправил своих младших братьев Падишах-Мухаммад-султана и Шах-Мухаммад-султана со всякого рода подарками и различными красивыми и приятными вещами к великой ставке [Абдулла-хана], которая да будет кыблой для различных племен! Его величество положил руку милосердия на голову каждого [из них], одарил их халатами из золотой парчи и поясами, украшенными золотом. Он удостоил их царскими дарами, государевыми милостями и отправил их в крепость.
На следующий день Дин-Мухаммад-султан, уверенный в милосердии могущественного хакана [Абдулла-хана], уцепившись рукой упований за подол достижения цели, оставил крепость. С большим количеством сокровищ, с неисчислимым накопленным [богатством] он вышел [из крепости] и передал страну приближенным его величества. Ступая ногой по пути согласия и повиновения [хану], с сердцем, полным надежд и страха, он пошел к хану, достойному уважения и почитания. После того как он удостоился чести и счастья поцеловать руку справедливого, правосудного государя, он пошел шагами старания и усердия по пути покорности и повиновения [Абдулла-хану]. Его величество со своей стороны, закрыв глаза на все эти недостойные действия, обласкал [султана] великолепными дарами, он вселил в него надежду, [подарив] город Шахрисябз, и отпустил [его] в Мавераннахр.
Он упрекнул Факир-султана за недостойные поступки, однако не подверг [его] наказанию. Несмотря на [все] эти действия, достойные порицания, он оказал ему царские милости. По приказу его величества Шах-Мухаммад-мирза мангыт стал его попечителем.
Величественный и не имеющий себе равного государь [Абдулла-хан], со счастьем и блаженством, во [всем] величии и с решительностью [вошел] в Балхскую крепость и остановился в его высоком арке, который был резиденцией великих и славных хаканов. Он оказал большую милость жителям той страны, осветив их очи надежд пылью, [поднятой] его победоносным войском. Он обласкал щедростью жителей, которые в течение долгого времени находились в когтях трудностей и мучений. Он опрокинул знамена /
Что же касается Факир-султана, то он в силу [своей] исключительной гнусности и крайней жестокости милость его величества принял [как должное, так, как понимают стих]: “„Будь!” — и оно бывает”[309]. Не поставив в известность [хана], однажды он вступил на путь бегства вместе с Абдал-бием кушчи и направился в Хисар. От поступка этого несчастного край сердца его величества вновь покрылся пылью. После этого случая, куда бы ни пошел [Факир-султан], дела его не имели успеха.
Словом, его величество [Абдулла-хан], Джамшид по достоинству, воссел на трон власти, на престол величия. Тогда старец со светлым умом, мунши, подобный Меркурию, маулана Хайдар-Мухаммад написал [реляцию] об этой славной победе пером, благоухающим мускусом. Подобно водолазу он вывел из моря ума сверкающие ночью жемчуга [слов] и жемчужную раковину мыслей. Великие таваджии донесли до слуха обитателей мира весть об этой большой радости. Слух о победе и могуществе, слава о храбрости и завоевании стран его величеством [Абдулла-]ханом разнеслись во [все] концы мира. Рассказ о доблестных деяниях могущественного повелителя, счастливого, как Фаридун, распространился по всем землям и морям, вознесся выше голубого неба и созвездия Близнецов. Со всех концов [света] улемы разных стран и другие великие и благородные мужи направлялись к порогу [Абдулла-хана], словно для паломничества в Каабу. После того как они удостаивались чести получить аудиенцию, все единодушно раскрывали уста для поздравления и благословения [хана].
Его величество со своей стороны оказывал всякого рода милости, [раздал] различные дары знатным и простым людям, /
Благословенный государь [Абдулла-хан] со счастьем и блаженством утвердился на высоком троне в этом вилайете. Благодаря беспредельному источнику божьей помощи он чистой водой божьей милости очистил [свое] сердце, огромное, как море, от пыли и грязи, [нанесенной] врагами. После этого в течение нескольких дней, сопутствуемый счастьем, он устраивал веселый, чудесный пир, [вселяющий] исключительную радость и веселье. Он провел [время] весело, радостно. Звуки руда[310], чанга и уда[311] донеслись до неба, до чертога Юпитера. Всякая прекрасная картина, которая появлялась в зеркале мыслей, на скрижалях сердца [Абдулла-хана], осуществлялась наилучшим образом на этом прелестном пиру, на этом веселом пиршестве.
На этом благословенном пиру [Абдулла-хан] отличил разными царскими милостями, всякого рода царскими дарами величайшего нойона Назар-бий наймана, который имеет честь быть аталыком его величества. /
[Управлять] другими вилайетами [Балха Абдулла-хан] назначил других влиятельных военачальников и славных участников битвы. Так, вилайеты Меймене и Гарджистан он передал храброму эмиру Али-Мардан бахадуру, Андхуд отдал высокодостойному эмиру Джултай-бию, местность Айбак пожаловал распорядительному эмиру Шах-Са'ид-бий карлуку, местность Хульм — Дустим-бию чашм ва абру и направил свои помыслы на оказание им почестей. Таким же образом он назначил во все земли правителей, достоинство их возвысил до самой высшей точки вращающегося неба. Он обласкал каждого приятными советами, полезными увещеваниями.
Раскрыв уста красноречия, он изложил мысль о том, чтобы они согласовывали условия господства и удержания власти с нуждами подданных, внешность и помыслы украсили бы нарядом справедливости и обеспечения спокойствия подданным, относились бы к подданным благожелательно, с милосердием, [так, чтобы те] благодарили их и поминали бы добром; довольство великого, достойного [поклонения бога], желание удовлетворить [его] они видели бы в обеспечении нужд народа, в снискании расположения бедных и немощных людей вилайета.
Высокие помыслы его величества освободились от устройства дел и улаживания всех вопросов, касающихся народа. Устройство важных дел в стране и вилайете завершилось. Тогда [Абдулла-хан] направил знамя, подобное солнцу, в стольный город Бухару, которая является центром величия и славы, средоточием счастья и благоденствия. Сначала он отправился шагами решительности в паломничество к священной могиле, к почитаемому саду его святейшества Али ибн Абу Талиба[312], да будет доволен им великий Аллах, [того, кто был] доблестным имамом, вождем всех людей, руководителем знатных и простых людей, обладающим похвальными качествами, достойными похвалы чертами характера, победителем, Львом Аллаха[313].
Исполнив обряд посещения могилы, он раздал бедным и нуждающимся много милостыни, бесчисленное множество [даров по] обету. Высокое звание, великое достоинство /
Здесь он вновь послал в Шибирган к Узбек-султану Суундук пахлавана. Сообщив о победе, [хан] соизволил сказать следующее: “Несмотря на то что по твоей вине (букв. “с той стороны”) произошли все эти неприятности, мы простили это (букв. “уничтожили их”). Что было, то прошло. Мы отдали ему Несеф вместо Шибиргана. Пусть он немедленно переправится через Джейхун и сдаст Шибирган нашим посланцам”.
[Узбек]-султан поневоле оставил Шибирганский вилайет, взяв [свое] имущество, переправил [его] через Джейхун с целью [доставить] в Несеф. Он отпустил с почетом Джан-Даулат-бия, которого некоторое время держал при себе в оковах.
В эту благословенную местность, озаренную лучами, прибыл посол из Хисара от Хашим-султана. Он доставил его величеству, подобному Искандару, [Абдулла-хану] животных, необходимых для охоты, хороших коней и другие подарки. Выразив верность [хану], он молил о каплях дождя милости и о дожде извинения за грехи и ошибки свои и Факир-султана. Его величество по обыкновению принял [во внимание] его рассказ, обласкал его многочисленными милостями и великолепными дарами. Для правителя Хисара он послал поздравления и подарки.
[Затем] он огласил вращающийся купол [неба] торжественными звуками барабана возвращения и поднял счастливое, благословенное знамя, [направляясь] в сторону стольного города.
Когда войско августейшего [хана] переправилось через реку Джейхун, слух о прибытии победоносного знамени разнесся и распространился по всему Мавераннахру.
Его величество [Абдулла-хан] придал блеск очам жителей страны сурьмой из праха, [поднятого его] славными войсками. Он озарил лучами солнца щедрости, осветил лучами радости и веселья сердца и души великих и малых. Совершая переход за переходом, /
В этой благословенной местности встретился с хаканом [Абдулла-ханом], не имеющим себе равных, его святейшество высокодостойный ходжа, прибежище, приют для людей, место нисхождения лучей откровения и вдохновения, потомок великих [ходжей], господин обитателей мира Ходжа Са'д ад-дин Абу Бакр, известный как Ходжа Калан-ходжа, да осеняет всегда Аллах сенью его милости головы обитателей мира!
После счастливой встречи, рассыпания драгоценных камней, поздравлений с благословенным прибытием [хана ходжа] преподнес [хану] подобающие подарки, достойные дары. Его величество со своей стороны представил пред светлые очи благословенного ходжа-заде несметное, несчетное число даров и подарков, ибо питал исключительную любовь, дружбу, искренние чувства по отношению к великому роду, к этому высокому дому [ходжей] и [оттого, что] ходжа-заде обратился [к хану] с большой просьбой.
Отсюда [хан] вместе [с ходжа-заде] и с победоносными войсками бросил сень прибытия на земли Бухары, да сохранит [ее Аллах] от бедствий и несчастий!
В последних числах [месяца] джумада II упомянутого года победоносный государь [Абдулла-хан] своим прибытием, вселяющим радость, осчастливил трон власти, престол державы. Он начал создавать [условия] для благоденствия подданных, заботиться о всех простых людях [в стране]. Великие, знатные люди, торговцы и прочие категории [населения] поспешили к высокому порогу [хана] и крики “Да будет благословен!” вознесли выше семи небес. Они преподнесли [хану] бесчисленные подарки, рассыпали много драгоценных камней.
Когда победоносный государь, достигнув желаний, счастливый, во всем величии и великолепии прибыл в стольный город славы и благоденствия, с различных сторон прибыли благословенные послы ко двору, [вокруг которого] делали обход, как вокруг Каабы. Через посредство великих эмиров и благородных правителей они обрели счастье, поцеловав ноги хакана, величественного, как небо, и гордились [этим]. Так, например, прибыли к высокому двору [хана] из Ташкентского вилайета /
[Они просили хана] не отказать [в просьбе] и назначить их на подходящую службу, с тем чтобы они во всем проявили верность и покорность его воле.
Его величество милостиво расспросил каждого и удовлетворил их просьбы, обласкав всех обильными дарами, отправил по своим вилайетам.
Говорит посланник Аллаха [Мухаммад], да благословит его Аллах, да приветствует: “Поистине сердца государей — сокровищницы Аллаха иа земле!” Смысл чудесно нанизанных слов его святейшества пророка, привет ему, следующий: “Сердца государей, могущественных, как Джам, мысли величественных султанов являются сокровищницей божественных тайн, сокровищницей перлов безграничных милостей [бога] на земле”.
Когда благоухающее мускусом перо извечной воли, пишущее мускусом перо предвечной воли [бога] начертывает какой-нибудь приказ, то в сердце, сверкающем, как солнце, в мыслях, ярких, как солнце, могущественного государя времени, повелителя эпохи появляется стремление тотчас же осуществить это по мере сил.
Цель написания вышеизложенных [слов], объяснения этого положения [заключается] в следующем. С самого начала было суждено истребление государства Хисара, письмена о том, что эта цветущая страна будет завоевана счастливым хаканом [Абдулла-ханом], были запечатлены [на страницах судьбы]. Поэтому в то время со стороны правителя его (т. е. Хисара) было совершено несколько недостойных проступков, /
Когда государь, подобный Искандару, [Абдулла-хан], освободившись от завоевания крепости Хиндуван, утвердился в стольном городе, он послал людей в разные концы [страны] и приказал военачальникам различных округов и гордым мужам разных стран повиноваться своей воле. В частности, он отправил в Хисар Ахмад-ходжа аталыка, послал [с ним] славное письмо, послание [с выражением] дружбы. Он высказал следующую мысль:
“Если он хочет, чтобы не порывалась цепь родства с помощью ножниц ссор и не разрушались бы основы согласия от землетрясения вражды, он должен выполнить три условия. Первое. Пусть он приготовится к битве (букв. „заткнет за пояс подол храбрости”) с правителем Бадахшана Шах-Сулайманом, который издавна проявляет вражду [к нам], но по требованию времени считает себя находящимся в числе [тех, кто] выражает согласие. [Нужно] избрать путь вражды [с ним], подняв руку храбрости, погнав коня ссор, все время нападать на его вилайет. Второе. Надо гнать из своего вилайета Факир-султана, который неоднократно был удостоен царских милостей и государевых даров, но, несмотря на это, отвернувшись от нас без всякой причины, поспешил на ту сторону (т. е. к противнику). Из-за того, что открыто были совершены им эти скверные поступки, нужно низвергнуть его с апогея счастья и благоденствия на дно унижения и презрения. Третье. Чтобы впредь он не пускал в свой вилайет Араб-бия кушчи. Из поколения в поколение [его род] и он были окружены всевозможными заботами, [отмечены] разными милостями этого [ханского] рода. Благодаря исключительной милости, все увеличивающейся благосклонности этого [ханского] рода он был превознесен среди близких и возвышен среди подобных себе [людей]. Несмотря на то, что он видел по отношению к себе исключительное уважение, великий почет, он сошел с пути искренности, верности, со стези исполнения [наших] приказов и оказался на пути мятежа и смуты, на дороге бунта и возмущения. По этой причине мы удалили его от нашего порога, подобного Каабе, удалили из очей внимания, словно капли слезы. Теперь дошла до [нашего] слуха [весть], что он нашел приют в той стране и хочет там обосноваться. Просьба [наша] заключается в том, чтобы он (т. е. Хашим-султан) придал свежесть и сочность лугу повиновения, цветнику покорности водой из источника искренности, из родника единодушия и исполнения обязанностей, начертал на страницах верности письмена благосклонного доверия. Пусть [Хашим-султан] передаст в длань грабежа бедствий достояние его (т. е. Араб-бия кушчи). /
Пусть он (т. е. Хашим-султан) знает, что, если он не внемлет смыслу того, что указано [ему] (букв. „что раскрыл лик”), очень скоро он станет точкой [в центре] круга горя, центром круга бедствий”.
Посол его величества [Абдулла-хана] поспешил в Хисарский вилайет, имел встречу с Хашим-султаном, доложил цель своей посольской миссии, изложил свой рассказ, Хашим-султан из-за [своего] крайнего злополучия, несчастливой звезды возгордился многочисленностью своих слуг, войск, и солнце его разума оказалось в путах сомнений, особа его благоразумия в пустыне размышлений сбилась с правильного пути и пошла совершить опасное дело. По побуждению и подстрекательству группы льстецов, некоторых воинствующих мятежников, которые опасались его величества [Абдулла-хана] из-за своего скверного образа жизни, он, [Хашим-султан], предался несбыточным мечтам. Отказавшись вдеть голову в ярмо покорности и повиновения [Абдулла-хану], он пошел шагами усердия по пути вражды. Он послал нелепые ответы, неприемлемые извинения для доклада [Абдулла-хану].
Ахмад-ходжа бахадур повернул поводья возвращения из Хисара, поспешил к порогу [Абдулла-хана], прибежищу святости, и обрел счастье, поцеловав ноги [хана].
Когда луч рассказа его (т. е. Хашим-султана), который по содержанию был далек от искренности, коснулся лучезарных мыслей победоносного хакана он разжег у его величества [хана] огонь негодования, огонь гнева и недовольства. Он тотчас же вызвал своих вельмож и столпов государства и избрал путь совещания с ними относительно освобождения Хисара и похода на ту страну.
Когда [у хана] прошел приступ [гнева], он твердо решил идти [походом] на Хисар. Он отправил таваджиев, подобных Бахраму, в разные концы [страны], чтобы собрать войска, [многочисленные], как звезды. [Он приказал], чтобы победоносное войско во [всем] величии собралось в условленном месте сбора в местности Несеф.
[Была] ранняя весна, когда государь, восседающий на троне в цветнике, послал передовые отряды лучей и освещающий мир Науруз[314] поднял покрывало /
Творящий чудеса султан весны стянул войска зелени и пахучих трав к [своему] лагерю — степям и садам. Тираны полчища зимы вдели ноги решительности в стремена отбытия и обратились в бегство.
И тогда с разных сторон последовательно, одно за другим собрались победоносные войска у подножия трона, подобного небу, [Абдулла-хана]. Его величество твердо решил направиться в Хисар. Он поднял походное знамя, направляя [его] в тот вилайет. Он послал храброго эмира Гандж-Али-бия бахадура в Самарканд к Джаванмард-хану с просьбой [прислать] войско. Сам [хан] выступил с победоносным войском, пыль от движения которого поднималась до высшей точки Симака, стук (букв. “движение”) подков его коней нанес сотни ран в спину Рыбы[317].
Когда распространился слух о походе его величества [Абдулла-хана] на Хисар и о том, что величественное и славное войско [его] поспешило местность Несеф, Хашим-султан от исключительного бессилия и /
Его величество [Абдулла-хан] не принял во внимание его необоснованные извинения. Взяв с собой Баки-бия, в сильном негодовании он направился к Хисару.
После того как его величество [Абдулла-хан] твердо решил [направиться в Хисар] и рассказ о его походе дошел до султанов Хисара, Факир-султан, Абу-л-Касим-султан, Мухаммад-Касим-султан сразу же повернули поводья бегства из Хисара. Отказавшись от владений, с горечью оставив страну, с предельной скоростью они поспешили в Кулябский вилайет.
Хашим-султан с некоторыми братьями и родственниками, такими, как Мухаммад-Шариф-султан, вознамерился окопаться [в крепости], рассчитывая на прочность Хисара. Прочно укрепив башни и стены крепости, он всюду поставил по нескольку стрелков из лука, которые в темную ночь [одной стрелой поражали] сердце муравья и глаз змеи. Жители крепости, решившись на гибель, также стали готовиться к битве. Опоясавшись поясом храбрости, облачившись в халат вражды, приготовив колющее и рубящее оружие, они приготовились [воевать].
Крепость Хисара — это твердыня, очень известная, упоминаемая всеми, [прославленная] своей прочностью и исключительной твердостью. По высоте она такая, что возвышается от центра земли до апогея заоблачного неба, новый месяц виден [лишь] на зубцах ее. Высота ее такая, что по сравнению с ней высшее небо кажется низким, как земля. Смута и мятеж были бессильны достичь [даже] подножия ее вала.
В 982 году в первых числах месяца сафара, да закончится он добром и победой, победоносное знамя [Абдулла-хана] /
Согласно приказу [хана] победоносные войска окружили [крепость], словно сферы небес — центр земли. Окружив Хисар кольцом, они обвели ее, [словно] ореолом луну.
С той стороны жители крепости днем и ночью, несмотря на беспредельный страх и ужас, поднимались на стены [крепости], подобной небу, и поднимали до высшей точки неба крики: “Будь готов!” Выпуская пули из ружья, обстреливая из занбурака, они не давали людям [возможности] подойти к крепости. Искры огня битвы, языки пламени сражения доходили до высшего неба, до круглого шара [солнца]. Шум от наступления храбрецов, крики сражающихся слышали уши ангелов.
Победоносное войско перед каждым отверстием [в стене] крепости поставило по несколько юношей, стрелков из лука. Все время когтями возмездия они выпускали орлов — [стрелы], — раздирающих душу, многим храбрецам ломали клетки тел и развязывали ноги птицам душ (т. е. убивали).
Уважаемые эмиры, стремящиеся к битве бахадуры с разных сторон все больше подступали к крепости, прилагая все старание к освобождению ее. С утра до вечера, с вечера до утра они были заняты [приготовлением] средств для захвата крепости.
Устад Рухи, уцепившись рукой за подол битвы, сильно прославился [в бою]. Метанием камней он опрокинул на землю большую часть крепостных стен и башен. Крепостные зубцы, которые по [своей] исключительной высоте доходили до крыши неба, он сровнял с землей. /
Рукн ад-даула Кулбаба кукельташ, который является [одним] из передовых лучей солнца победоносной державы [Абдулла-хана] и находится у победоносного стремени [хана], прилагал все старание, чтобы привести в порядок орудия и все необходимое для завоевания крепости. Несмотря на то, что этому господину присвоено высокое звание кукельташа, [вверено] управление высоким диваном, он, [охваченный] желанием воевать, с утра до вечера готовил все необходимое для нанесения удара мечом и копьем и поднял руку для сражения. Усердие [этого] счастливого господина в завоевании крепости, подобной Сатурну, достигло того, что могущественный хакан [Абдулла-хан] языком, рассыпающим перлы [слов], много раз говорил: “Любой [государь], у которого был бы второй такой Кулбаба кукельташ, благодаря его стараниям и усердию мог бы завоевать [всю] обитаемую четверть земли”.
В те дни по воле злосчастной судьбы природой его величества благословенного, счастливого хана овладела сильная болезнь. Благословенный [хан], лицом подобный луне, оказался в плену темного периода между старой и новой луной, [вызванного] болезнью. Солнце жизни Йусуфа из Мисра оказалось закрытым покрывалом лишений и [затмилось] от бедствия, [вызванного] утомлением от лихорадки. Его благородная натура, нежная природа направила поводья от высшей точки здоровья к пропасти слабости и болезни. Источник живой воды жизни [хана] замутился от бедствия лихорадки и немощности.
По просьбе его величества [Абдулла-хана] для устранения болезни [его] прибыл господин, творящий чудо, обладающий дыханием Исы[322], благословенный маулана Абд ал-Хаким, сын покойного, прощенного богом маула муллы султана Махмуда табиба. По познаниям в анатомии, в устройстве человеческого организма он похищал мяч первенства и превосходства у исцелителей эпохи. В течение нескольких дней он был опоясан поясом усердия, указал на порядок [приема] пищи, питья, составил лекарство и промыл желудок. Он [вступил] на широкую дорогу лечения, сел на трон укрепления здоровья [хана]. Наконец благодаря [его] мерам и молитвам великих и малых, юношей и старцев силы (букв. “человеческие силы”), которые начали было убывать и уменьшаться, вновь вернулись к нему и [восстановилось] полностью его здоровье. Матери [четырех] стихий, которые считают себя хранителями и правителями стран всего сущего, вступили на путь согласия, союза и единодушия, хотя они были отклонены от пути единодушия и из-за отсутствия согласия между ними было нарушено равновесие в законах природы и противоречили друг другу законы, относящиеся к людям. [Матери стихий], /
Современники с исключительной искренностью, с невыразимой мольбой, [обращенной к богу], повторяли следующие слова, запечатленные на скрижалях [своего] воображения:
Когда бог, велик он и славен, оказал милость, полностью восстановив его здоровье, столпы государства и вельможи его величества раздали отшельникам несчетное количество милостыни. Многих рабов заставили пройти мимо изголовья его величества и поставили их в ряд с благородными людьми. В числе их обогнул изголовье его [величества] высокодостойный Рахман-Кули-мирза, [кто] по приятной внешности был счастьем для [всего] мира. Благодаря добронравию и исключительной любви к его величеству он считал себя жертвой за него. Великий бог, велик он и славен, благодаря безмерной искренности [Рахман-Кули-мирзы] избавил его [величество] от этой гибели. Поэтому его величество [Абдулла-хан] поднял выше Плеяд степень его достоинства и его положения, довел [его] до полного счастья и блаженства. Его величество в благодарность [богу] за свое выздоровление одарил муллу Абд ал-Хакима всевозможными дарами, отличив его своими милостями, он полностью удовлетворил его.
Несмотря на то что по воле судьбы-мучительницы в течение нескольких дней его величество одолевала такая слабость, он сразу же с победоносным войском, поддерживаемым [божьей] помощью, поднял руку силы и могущества. Лик величия он направил для завоевания Хисара и зажег огонь битвы и сражения. Пламенем сверкающего, как молния, меча, блеском яркого, как огонь, копья он сжег гумно существования несчастных врагов.
В особенности устад Рухи с помощью благородного эмира Кулбаба кукельташа, да будет долгой его жизнь, метая камни, разбил большинство башен и стен [крепости], которые притязали быть равными высшему небу, и свалил [их] на землю. Основание стен [крепости], которые по прочности, силе и твердости поднимали вершины выше Эльбурза, /
Жители крепости поняли, что воевать с ханским войском, с армией могущественного [Абдулла-хана], поддерживаемого помощью полчища счастья с небес, выше сил и возможностей человека. Поэтому они отказались от кичливости и самомнения, рукой раскаяния и покаяния они ухватились за подол просьбы о прощении. Однако поскольку они с самого начала отказались вдеть голову в кольцо повиновения, не захотели обвить шею кольцом покорности [хану], то извинение их никоим образом не было им выслушано. Его величество, опираясь на помощь милости великого бога, велик он и славен, приказал, чтобы великое и славное войско, победоносное войско приложило все старание для завоевания крепости и, вступив энергичными шагами на вал крепости, силой открыло бы ее ворота.
В то время, когда бесчисленные войска милосердного хакана [Абдулла-хана] одно за другим направлялись с разных сторон для завоевания той неприступной крепости, среди эмиров внутри крепости вдруг возник большой разлад. Некоторые из столпов государства [Хашим-султана], которые были осью в кругу султанства, как, например, Абдал-бий кушчи и другие, со стены крепости бросились к подножию [ее] вала и прибегли к покровительству его высочества наместника (навваб) Ибадулла-султана, подобного Искандару, у его высочества нашли приют и убежище.
Словом, от великолепия и величия государя [Абдулла-хана], подобного Джамшиду, боязнь, страх, беспредельный ужас овладели сердцами жителей крепости так, что чуть не повлекли за собой смерть.
В ночь на пятницу 10 [числа] месяца раби' I кутваль[323] этой [небесной] крепости бирюзового цвета на башнях и стенах крепости зажег огонь неподвижных звезд и планет, искрами огня звезд сжег скопление чертей и полчища проклятых. Тогда согласно высокому приказу [Абдулла-хана] отряд победоносного войска, взяв тура и чапары, повел наступление на крепость. Пуская быстрые стрелы, стреляя из ружей, изрыгающих огонь, они вытеснили воинов из башен и со стен Хисара.
Когда забрезжило утро счастья с востока благоденствия, внезапно закончилась темная ночь на горизонте ожидания, /
С неизмеримой, безграничной помощью бога, благодаря силе безмерного счастья [Абдулла-хана] была завоевана такая страна, которая претендовала на подобие райского сада. Его величество в благодарность за то, что была [дарована ему] такая милость, положил земные поклоны великому богу. Он приказал, чтобы мунши с благословенными помыслами, [маулана Хайдар-Мухаммад], который своими стопами знаний вступает на небо, нанизал бы на нить изложения и описания, [употребляя] красивые слова, изящные выражения, победу, торжество и счастье, которые сопутствовали [хану] во время похода в ту страну, и отправил их в разные стороны через добрых вестников.
Сам [Абдулла-хан] с другими счастливыми братьями вошел в крепость, поднялся на трон счастья стопами блаженства и оперся спиной величавости о трон власти, о престол величия.
Хашим-султан и Мухаммад-Шариф-султан оказались в руках пленения. Хаджи Мухаммад-султан, сын Тимур-хана, который в этом походе был в составе свиты его величества [Абдулла-хана], у его величества попросил Хашим-султана, чтобы отомстить [последнему] за кровь своего отца, и сразу же он (т. е. Хаджи Мухаммад-султан) убил его мечом мести.
Его величество [Абдулла-хан] передал Хисарский вилайет его высочеству благословенному Узбек-султану. Счастливый и торжествующий, с победой и счастьем, он направился в стольный город величия, в Бухару. В начале лета высокий кортеж во всем великолепии прибыл в стольный город. Резиденцию славы, величия, великолепия и счастья он сделал еще более славной, оказав честь своим прибытием.
Мунши помощи бога, велик он и славен, украсил великое знамя его величества [Абдулла-хана] славной тугрой [из слов]: “Мы возвышаем степенями тех, кого желаем”[324]. Его (хана) высокие помыслы никоим образом не были устремлены на подражание людям, сидящим в уголке, чтобы обрести все необходимое для [личного] счастья, или людям, стремящимся к покою и отдыху, ищущим удовольствия для тела, удовлетворения плотских вожделений, устраивающим пиры и увеселения. Действительно, Джамшид-солнце стопами величия поднялся на [трон] небесных владений и достиг апогея славы оттого, что он весь день не переставал вращаться. Новый месяц от стремительности в перемещении достигает состояния полнолуния по той причине, что от появления вечерней зари до наступления утренней зари не снимает пояса стремлений, кольца тягот и трудностей.
Цель изложения этих мыслей, написания этих слов заключается в следующем. Когда хакан, подобный Искандару, достигнув желаний, счастливый [оттого, что одержал] победу справа и слева, вернулся из Хисара, он стопами величия взошел на престол счастья в стольном городе. В это время вновь пришел человек из Самарканда от Джаванмард-хана. Он сообщил следующее: “Правитель Туркестана Баба-султан снова вознамерился бунтовать, задумал проявить высокомерие. По наущению дива заносчивости он позволил проникнуть несбыточным мечтам в [самую] черную точку своего сердца. Наподобие тех, кто опьянен вином зла, он избрал путь мятежа и смуты, стезю возмущения и восстания”.
Он не знал, что сражаться с быстрым крокодилом, вступать в единоборство с храбрым леопардом далеко от законов ума, от стези мудрости.
Стало известно, что [Баба-султан] с отрядом отважных неверных прибыл к своему брату Дарвиш-султану и они мечтают объединиться [против Абдулла-хана]. Несмотря на покровительство [им] со стороны [Джаванмард-хана], они не пренебрегут воспользоваться случаем отправиться в ту сторону с огромным войском, /
В связи с этим событием в печи рвения его величества [Абдулла-хана] воспламенился огонь возмущения, запылал огонь негодования. Последовал приказ, которому повинуется [весь] мир, чтобы всадники войска, вельможи двора, которые были рассеяны по разным странам, областям и большим городам, немедленно собрались под сенью победоносного знамени, под тенью анамени величия и славы [хана]. [Сам хан] во всем величии, несказанном великолепии из стольного города Бухары изволил направиться в Самарканд. Он отправил вперед человека известить Джаванмард-хана о своем прибытии.
Когда правитель Самарканда узнал о походе войска, [многочисленного], как звезды, он вызвал к себе Абу-л-Хайр-султана, своего старшего сына, и приказал [ему], чтобы тот вместе со всеми братьями, столпами государства, вельможами, казнями, саййидами, с простыми и знатными людьми, великими и малыми поспешил встретить [хана].
Благословенные султаны в окрестностях Самарканда подошли к победоносному знамени [Абдулла-хана] и исполнили обряд рассыпания драгоценных камней. [Абу-л-Хайр-султан] проявил все старание в преподношении подарков и даров и удостоился чести и счастья поцеловать кончики благословенных пальцев [хана]. Соответственно [своему] состоянию [им] были произнесены следующие слова.
На следующий день его величество [Абдулла-хан] вошел в высокий арк Самарканда и произошла встреча его с Джаванмард-ханом. От слияния этих двух морей султанства, казалось, осуществилось [то, что сказано в Коране]: “Слияние двух морей”[325].
Джаванмард-хан выполнил условия почитания, восхваления [Абдулла-хана], как следует. Соблюдая обычаи гостеприимства, он устроил пир, как следует и как подобает. После трапезы они беседовали о важных делах страны, государства, обо всем необходимом для султанства. Было решено совместно выступить против злого врага с войском, более многочисленным, чем песчинки в пустыне. С этим условием они заключили договор и поклялись, подкрепили союз [клятвой] о верности.
Весной 983 года они выступили для истребления врагов и направились к ним шагами старания. /
Когда его величество понял перемену в его поведении, он послал [к нему] человека спросить о причине этого. Из его неискреннего ответа выяснилось, что Тардика-хан запрещал ему, [Абу-л-Хайр-султану], идти ко двору [Абдулла-хана], подобному небу, и начертал на скрижалях его сердца письмена страха и ужаса перед его величеством. Когда заявление его (т. е. Абу-л-Хайр-султана) было доложено у подножия трона, достойного халифа, [Абдулла-хана], он возмутился (букв. “частицы возмущения пришли в движение”). Он приказал, чтобы эмира [Тардика-хана] стащили с коня власти и вывели бы на путь небрежения на несколько дней. Он вызвал к себе Абу-л-Хайр-султана и обласкал его блеском благосклонности, осчастливив его, он очистил скрижали его сердца от пыли смущения водой милости.
Словом, когда войско августейшего [хана] дошло до местности Ходжент, оно разбило палатки величия на берегу реки [Сейхун].
Баба-султан со своей стороны вместе с Дарвиш-ханом тоже собрал бесчисленное войско, бессчетную рать от отдаленных пределов Акси и Андижана до границ Сабрана[326] и Туркестана. Он прибыл на берег реки Сейхун и воздвиг палатки кичливости, зонт величия до высшей точки неба. От слияния этих двух морей войск получилось [нечто, напоминающее стихи]: “Он разъединил моря, которые готовы встретиться”[327].
С обеих сторон войска забили в боевые барабаны, затрубили в трубы, [призывая] к битве, торжественные звуки наступления возвели до чаши вращающегося неба. Звуки барабана и трубы, крики молодых и старых оглушили ангелов на небе. С обеих сторон всадники на конях, подобных урагану, одетые в кольчугу и биктар, произвели смотр войск. Все равнины (букв. “равнина на равнине”) были наполнены кольчугами и латами. Весь мир (букв. “мир на мире”) казался [состоящим] из шлемов, хафтанов, стрел и копий. От блеска [их], сверкающих, как китайское зеркало, казалось, что со всех сторон /
Самаркандское войско оказалось перед войсками Ташкента, Андижана, Ходжента. Его величество [Абдулла-хан] вместе с некоторыми братьями и сородичами расположился напротив правителя Туркестана Баба-султана и вступил на путь храбрости.
Как войско врагов ни стремилось переправиться через реку и иметь преимущество, это [ему] никак не удавалось: все время леопарды чащи храбрости, крокодилы моря смелости были готовы к битве и сражению, были готовы к боям. Наблюдая за состоянием дел у врагов на берегу реки, они мешали им совершить переправу. Наконец сам Баба-султан подошел к берегу реки и расположился [лагерем]. Соединив суда крюками, он сделал мост, чтобы легко можно было переправиться оттуда и, переправив огромное войско, безграничную рать, вступить на путь битвы, сражения и побоищ.
Лучи этого известия засверкали в зеркале лучезарных мыслей благословенного государя [Абдулла-хана], он узнал о том, что враги сделали мост и намереваются совершить переправу. Тогда он послал к врагам отряд могущественных храбрецов, пользующихся почетом воинов, чтобы они принесли достоверные сведения [о том, действительно ли сделан мост]. Однако [это] не удалось, ибо от страха перед многочисленностью врагов и незначительностью победоносного войска, с точки зрения близоруких, казалось бессмысленным воевать. Сильный страх, невыразимый ужас охватил сердца. Поэтому никто не был в состоянии проникнуть в эту толпу [врагов] и принести достоверные сведения, рассказать [о них] с предельной точностью.
Наконец распорядительный эмир Шахим-бий аргун, который по храбрости превосходил сверстников, по смелости и мужеству отличался среди подобных себе, пришел к высокой ставке [Абдулла-хана] и заявил: “Если его величество направит в ту сторону свои благословенные помыслы и проявит исключительную милость ко мне, то возлагая всю надежду /
В то время ни у кого не умещалось в воображении, весы природы ни единого проницательного [мужа, у которого] наличные деньги высокой пробы, [не определили] мысль о том, чтобы кто-либо, переправившись через реку, мог бы проникнуть к ним (т. е. к врагам) и, получив от них верные сведения, вернулся бы обратно. [Объяснялось это] тем, что величие и сила их были такими, что Джамшид-солнце, который является владыкой на четвертом [небесном] троне, от испытываемого страха перед этим неисчислимым войском дрожал бы так же, как его отражение в воде, и сгорело бы сердце у Овна.
Словом, [настала] ночь, когда могущественный владыка-солнце [сошел] с трона, украшенного золотом, и грациозно направился к покоям на западе; свою красоту, украшающую мир, он спрятал под покрывалом стыдливости; прозорливый хитрец ума оказался бродящим в равнинах изумления, быстрый вестник воображения оказался в изумлении и растерянности в пустыне смущения, в долине тьмы.
Великий и славный эмир [Шахим-бий аргун], возлагая всю надежду на Творца всего сущего и надеясь на силу счастья величественного и высокодостойного хана, после смены ночного караула соорудил плот и с небольшим отрядом, но с большой надеждой переправился через реку. [С ним были] такие, как его высочество храбрый Турум-мирза аргун, его сын смелый эмир-заде Надир курчи.
Бесчисленное количество людей из храбрецов эпохи, [смелых] воинов в день битвы стояли всюду на берегу той бушующей реки. С оружием на плечах, одетые в шлемы, они несли караульную службу. Никто не допускал и мысли о переправе через реку.
В ту ночь у палатки [Баба-султана] находился один из мстительных воинов, борцов, которому было поручено нести караул. Они подошли [к палатке] и взяли его в плен. [Шахим-бий аргун], не испытывая страха в сердце перед величием врагов, не [чувствуя] боязни в мыслях от [много]численности их, повернул поводья и дошел до середины реки. Врагам стало известно о случившемся. Вспыхнул огонь страха внутри их, [как] в печах, запылал огонь так, что всей толпой они бросились на берег реки и повели а наступление. Шум и крики их охватили землю и мир, /
В связи с этим событием в войске злого неприятеля возникло волнение, напоминающее величайший страх и сумятицу, [какие будут] в долине в день Страшного суда. Полная растерянность, неописуемое расстройство овладели этой несчастной толпой.
Словом, его величество [Абдулла-хан] вызвал пленного, расспросил о положении дел у врагов, узнал о состоянии дел и наступлении той толпы, достойной порицания. Он одарил [пленного] халатом и отпустил. Он украсил прямой стан эмира Шахима почетной одеждой и раскрыл перед судьбой его ворота милости, двери щедрости.
В течение многих дней, долгого времени эти два неисчислимых, несчетных войска стояли друг против друга. Ни враги не одержали победы над победоносным войском [Абдулла-хана], ни у победоносного войска не появилось страха перед той мятежной толпой [врагов]. Поэтому с обеих сторон начали ходить благожелательные люди, стремящиеся заключить мир. Они начертали картину мира, на ковре времени рассыпали нарды вражды. С обеих сторон повернули поводья с целью отступления, ногами старания и усердия направились в стольный город величия, в резиденцию счастья.
Однако веской причиной возвращения государевых войск послужило следующее [обстоятельство]. В те дни, когда эти два войска стояли друг против друга, все время бодрствующий ум его величества великого и славного [Абдулла-хана] озаряли лучи следующих мыслей, постоянно приходили к нему [люди и] в подтверждение этих мыслей заявляли: “Абу-л-Хайр-султан по одобрению своего отца, Джаванмард-хана, хотя внешне выражает единодушие, единомыслие [с Абдулла-ханом], но по существу на скрижалях своих мыслей чертит письмена вражды. Много раз по ночам он ходил на берег реки, чтобы выразить сочувствие Баба-султану, и приподнимал покрывало скромности с лица вражды”.
Когда его величество [Абдулла-хан] узнал об этом, учитывая время, /
Словом, когда [Абдулла-хан] подобрал поводья возвращения и остановился в местности Туфранди[328], в эту местность пришел [один] из караульных победоносного войска [хана] и сообщил следующее: “Около двух тысяч воинственных храбрецов, воинов, возбужденных, с криком, с ног до головы одетых в кольчугу и биктар, сидящих на конях, [быстрых], как резкий ветер, готовых к бою и сражению, вступили в Хас[329]. Вслед за ними пришли отряд за отрядом, полк за полком [воины], вооруженные и оснащенные для битвы и сражений. Представляется целесообразным, чтобы его величество назначил отряд мужественных, храбрых, отважных людей, и [пусть] он (т. е. отряд) будет тверд и приложит усилия для отражения их (т. е. врагов)”.
В связи с этим последовал приказ благословенного [Абдулла-хана], чтобы Шахим-бий повел войска левого фланга против врага. Этот эмир, уповая на помощь милости всепрощающего господа, выступил с победоносным войском, в котором каждый [воин] был сжигающим огнем или красиво протекающим ручьем на поле брани, резким ветром во время верховой езды, терпеливой землей при совершении самоотверженного поступка. Рассыпающие огонь мечи [их] были привязаны к поясу мести, а копья [их, несущие] бедствие врагу, лежали на шее, между ушами коней.
На следующий день, когда появились передовые отряды утренней зари, на окраинах Хаваса[330] произошла встреча двух жестоких и отважных войск.
Сила и величие врагов, многочисленность вражеских войск заставили бледнеть смелых воинов [Абдулла-хана]. По причине малочисленности людей [Абдулла-хана] в зеркале воображения многих мужей не показалась картина встречи [в бою с неприятелем].
Однако распорядительный эмир Шахим-бий, уцепившись за непоколебимую опору [Абдулла-] хана, не имеющего себе равных, сделав предметом устремлений [своего] чудодейственного взгляда великий коранический стих: “Сколько небольших отрядов победило отряд многочисленный с дозволения Аллаха!”[331], вместе с остальным войском, покорителем стран, тронул боевого коня.
Марс-кровопиец под этим голубым небом от страха перед этой битвой, перед яростью борьбы и сражения бросил в сторону проливающий кровь меч. Симак-и Рамих[332] от безмерного страха и ужаса расколол на мелкие куски [свое] блестящее копье. Блеск мечей и пик, сверкание копий и мечей во время нанесения удара в пыли битвы казались вспышками молнии среди черных туч. Кончики копий в руках воинов напоминали сверкающий метеор.
Наконец Шахим-бий, который является чудом [в проявлении] храбрости, повестью на страницах мужества, со всем войском и гордыми мужами царского двора вновь совершил нападение на злосчастных врагов. Одной смелой атакой, одной вылазкой он обескровил все вражеское войско. Враги, пока могли, твердо стояли ногой упорства на поле брани, гнали боевых коней и бросали себя в пучину гибели. Наконец они дружно избрали путь отступления, сошли с пути борьбы и пошли по пути бегства. Много людей попало в плен. В частности, был взят в плен Тукай мирахур — убийца покойного, прощенного богом Хусрав-султана.
После такой настоящей, бесспорной победы победоносное войско [Абдулла-хана], возблагодарив бога за милости и безграничные дары, подобрало победоносные поводья. С победой и торжеством [воины] поспешили к прославленному смелостью хакану и обрели счастье, припав к ногам [хана]. Они привели пленных пред светлые очи [хана] и по [его] приказу отрубили им головы.
После этого великого события его величество [Абдулла-хан] одарил царскими милостями и дарами тех эмиров и всех тех мудрых воинов, которые в столь опасном месте жертвовали жизнью и мстили [врагам]. Он повысил их положение до зенита неба, до высшей точки Сатурна.
Отсюда победоносный и торжествующий, очень счастливый [Абдулла-хан] отправился в столицу державы. В конце лета, когда степи и сады были украшены цветами и пахучими растениями, [Абдулла-хан] величественно прибыл в славную, благословенную столицу.
Великий и славный [Абдулла-]хан провел зиму в этом году, то есть в 985 году, в благословенном стольном городе [Бухаре]. В конце [месяца] Хут[334] во всем величии и великолепии он направился в Несеф. Преисполненный счастья от победы и радостный, хан охотился всю весну, когда зефир старался оживлять [людей], подобно дыханию Исы, а ветер [в месяце] фарвардине[335] разукрашивал зелень и пахучие растения, [уподобляя их] китайской галерее. После того как он освободился от охоты на птиц, летом, когда жара достигла высокой силы, он вернулся и остановился в стольном городе Бухаре. В это время в великом сердце государя [Абдулла-хана], повелевающего, как Искандар, возникла мысль об обрезании благословенного шах-заде. Он послал добрых вестников в разные концы [страны] для приглашения высокодостойных султанов, высокопоставленных эмиров, могущественных князей. Он отправил человека в Несу[336] и Баверд[337] за достойным султанской власти, величественным потомком султанов времени Абул-Мухаммад-ханом ибн Дин-Мухаммад-ханом, который был дядей со стороны матери благословенного хан-заде [Абд ал-Му'мина]. Намерение, которое таилось в ярком сердце [хана], раскрыло лик перед правильным мнением его (т. е. Абул-Му-хаммад-хана).
Когда упомянутая счастливая весть распространилась, разнеслась во все стороны мира и слух об этом празднике дошел до высшей точки неба, военачальники стран на суше и на море, гордые мужи всех городов и областей тотчас же направились с надеждой ко двору [Абдулла-хана], прибежищу мира, они отправились в путь шагами старания и усердия. В особенности [это относится к] Абул-Мухаммад-хану. Столпы [его] государства препятствовали поездке его и заявили: “Не следует идти: до сегодняшнего дня ни один из наших султанов не склонил голову покорности перед ханами Мавераннахра”. Несмотря на это, он (т. е. Абул-Мухаммад-хан) не слушал их заявления ушами согласия. Уповая на помощь счастья могущественного [Абдулла-хана], он решил встретиться [с последним]. Когда пришла весть о его прибытии, его величество [Абдулла-хан] послал навстречу [ему] всех эмиров и везиров.
На следующий день по ходатайству света очей благородных, отмеченного милостью бога его святейшества Ходжи /
Собрались все великие хаканы, уважаемые султаны, почтенные эмиры, великие люди эпохи и все люди. [Это] было время, когда освещающее мир солнце высунуло голову из созвездия Весы[340], оттого что взошел Сириус, сверкающий ярким светом, вокруг воцарилось равновесие. С наступлением осени настал такой сезон, какой бывает в месяце дей[341]. Зефир рассыпал золото в виде различных желтых роз осени на зеленую поверхность цветников, на зеленую листву лужайки.
Как будто серебряный шарик яблока был выращен под сенью золотого листа, кончики разноцветных ветвей взяли за образец ямки на прелестном подбородке возлюбленной и розовые ланиты красавиц.
Ветви померанца стали рассыпать золото, завитки гранатового дерева — [рассыпать] амбру. Золотистые круглые шкатулки цитрона и айвы казались золотым шаром средь листвы цвета динара[342].
[В это время] благословенный хакан, августейший государь [Абдулла-хан] приказал совершить обрезание дорогого, благороднейшего сына. [Это соответствовало] требованиям учения пророка, великой сунне избранника [бога Мухаммада], благословение и приветствие [Аллаха] над ним, и является установленным законом и обычаем. [Царевич] был заглавным листом упований, прекрасным украшением счастья, фруктом для сердца, плодом власти.
Он — свет очей знатных людей, тот, к кому направлен милостивый взор всемилостивого [бога], свет в саду страны, солнце на небе счастья, полная луна на небе величия и славы, жемчужина в шкатулке господства, жемчуг в раковине безграничных милостей [бога], помощник веры и мира Абу-л-Фатх Абд ал-Му'мин-султан, да исполнит Аллах сокровенные желания его, да устроит великие дела его! Он является радостью сердца, душевным покоем, усладой очей, силой для раненой души, покоем для души, победой эпохи, плодом жизни, орбитой дел. Поистине благодаря источнику проницательности дерево власти не приносило еще плода лучшего, чем он. В объятиях страны мать времени не родила еще такого, как он, ребенка.
Последовал непреложный приказ, чтобы в Баг-и шахр[343], построенном его величеством, приготовили все необходимое для праздника. Что за сад! Это место, подобное уголку в райском саду, где ветерок наполнял душу благоуханием амбры. Радующие душу просторы его напоминали чудесные сады рая. Казалось, что ангел, стоящий у врат рая, спустил на землю с горнего рая райский сад.
Воздух его, вселяющий радость, чище, чем источник света, просторы его, изгоняющие тоску, более красивы (букв, “украшены”), чем лик райских красавиц. Коранический стих: “Сады Эдема, из-под которых [текут] реки”[344], характеризует его. Сказанное [в Коране]: “Сады вечности с открытыми для них вратами”[345], является [одним] из его признаков.
Высокий дворец его возвышался над чартаком[347] седьмого айвана [неба]. Собственными глазами [люди] видели в нем то, [о чем говорится в Коране]: “Ирамом, обладателем колонн, подобного которому не было создано в странах”[348]. Вогнутый чертог его соединялся с согнутой дугой [чертога] Сатурна. Зубцы его высокого дворца касались пояса Юпитера. Прекрасны галереи его [дворца], красивы великолепные суфы вокруг него. [Имеются] чудесные балконы, откуда открывается вид, успокаивающий душу, сторожевые башни. Под этими высокими куполами, возвышенным сводом, которые являются предметом зависти верхних помещений небесного храма и высокого неба, находятся каменные колонны и прочные выступы. Наружные стены [дворца] украшены различным образом, расписаны золотом и ляпис-лазурью, отделаны золотом.
В этом саду, подобном райскому, являющемся предметом зависти высочайшего рая, проворные фарраши, опоясавшись поясом служения, вступив на путь служения, разбили палатки на сто, на восемьдесят человек. Палатки из тонкого сукна и шелковые зонты поднимались до Капеллы.
Пир дружбы и веселья, торжество ликования и безмятежности были разукрашены наподобие благоухающего рая. Были смешаны фимиам амбры и мускуса, мир наполнился [ароматом] смеси амбры и алоэ. Земля словно открыла мускусный мешочек.
Виночерпии, [лицом] напоминающие луну, наполняя до краев чаши и кубки с вином, более чистым, чем прозрачная вода, множили веселье, /
Приятноголосые певцы перед этим благословенным, как Фаридун, государем пели песни, ласкающие душу. Чарующими звуками они удаляли со скрижалей сердец надписи о терпении и терпеливости. Чанг, похожий йа новый месяц, в объятиях у музыкантов, подобных луне, казался стариком с крашеными волосами, излохмаченным подолом, [казалось также], что это красавица с черными благоухающими локонами, стоящая вниз головой.
Уд, вселяющий радость, в такт танцорам зажигал огонь в сердцах опечаленных возлюбленных, разгонял печаль в беззлобных сердцах страстно влюбленных. Песнями в [разных] тонах, дарящими покой, прелестной мелодией, прогоняющей грусть, [певцы] приводили опечаленных страстно влюбленных в состояние душевного равновесия: нежностью звуков доводили до ушей души слушателей радость вечной жизни.
Поднимающие дух, высокие и низкие [звуки] флейты, чарующие мотивы давали пищу для жизни. При каждом [музыкальном] образе в сердца людей вселяется новый дух. Все тело [становится] глазом, но лишенным зрачка. Песни в ладу /
Удивленный бубен, [постоянно] переворачиваясь в руках музыкантов, издавал громкие стоны, как помешанный от любви, издавал вопли, доходящие до высшей точки шарообразного неба, до макушки огненного шара [солнца], как страстно влюбленный, оглашал криками и стонами [все] семь небес.
Согласно приказу слуги украсили шатрами с двух сторон улицу, ведущую к саду, и привели [все] в порядок. Около сада все украсили франкской тканью и разноцветным шелком. Они раскрыли врата радости и ликования перед веселыми людьми, пришедшими [на пир]. Представители различных искусств, изобретатели и красноречивцы в тех областях искусства, ремесла, которыми они владели, с исключительной тщательностью, неподражаемым искусством продемонстрировали редкое мастерство, невиданное умение. Все, что было [у них] в сокровищнице воображения, в сокровищнице мысли, они показали миру.
На протяжении нескольких дней сердца и мысли великих и малых пожелали радоваться, веселиться, ликовать. [В течение нескольких дней] устраивали веселые пиры, на которых не знали печали, [празднества], более прелестные, чем высочайший рай, наилучшие из всего, [что существует]. Везде радостные люди устраивали веселые пиршества наподобие рая, райского сада. Виночерпии, лицом напоминающие райских красавиц, видом похожие на ангелов, для зажигания огня у опьяненных вином держали в руках, подобных серебру, золотые чаши. Наполнив чистым вином, золотистым напитком китайские и алеппские хумы[353], они приготовили [их для раздачи]. Возбужденные крики [пирующих] поднялись выше чертогов Сатурна. Для этого благословенного праздника стольники приготовили не поддающиеся счету и определению различного рода кушанья, разнообразные напитки. /
В последний день [пиршества Абдулла-хан] вызвал великих и знатных людей, предводителей войск различных стран и областей: из числа ходжей — Калан-ходжу, махдум-заде мира и обитателей мира, выдающегося среди великих людей эпохи, а также высокодостойного, благородного шейх ул-ислама Хан-ходжу, доказательство шариата и веры, и других. Из великих султанов [он пригласил] султана, подобного небу, Абу-л-Фатх Ибадулла-султана и жемчужину в шкатулке ханства, яркую звезду в зодиаке султанства, помощника бога Джалал ад-дина Абул-Мухаммад-султана. Он устроил большой пир. Почетное место собрания было украшено присутствием сына ходжи мира, перстня в [духовной] цепи [ордена] Ходжаган[355] [Калан-ходжи]. Земля, удостоившись чести быть в соседстве [с ним], подняла макушку гордости до самой высшей точки неба счастья.
Согласно высокому приказу в тот день из великих [мира сего] эмир-заде Мухаммад-Баки-бий, сын эмира Турума дурмана, Мухаммад-Али оглан ибн Хакк-Назар оглан, а также другие, [всего] девять человек, на том достойном пиру, на празднестве, [устроенном], как подобает, держали в руках золоченые жезлы и, сидя на конях, быстрых, как ураган, исполняли службу ясаула.
Были раскрыты двери удовольствия и милосердия перед знатными и простыми людьми. Счастливого шах-заде [Абд ал-Му'мин-хана], достойного короны и трона, подвергли обрезанию по законам шариата пророка, по религиозному обряду избранника [бога Мухаммада]. Благодаря исполнению этого приятного обряда, похвального обычая успокоились сердца восседающих на священном троне.
В этот день представили пред светлые очи присутствующих [в качестве дара] славных коней, быстрых верховых животных, халаты из золотой парчи, кошельки с золотом, связки из нескольких нитей рубина и жемчуга. Султаны, пользующиеся почетом, правители, приказы которых исполняются, благородные в султанстве, эмиры, столпы великой державы, знать и простой народ, стар и млад согласно их положению и достоинству были отмечены и осчастливлены великолепными дарами, огромными милостями. Получив в очень большом количестве достаточную долю царских даров и государевых милостей, они превзошли [в этом] подобных себе [людей].
Абул-Мухаммад-султана [Абдулла-хан] удостоил прекрасными царскими подарками, исключительным вниманием. Он оказал [ему] милость, снабдив [его] всем необходимым для султанства /
Этот великий праздник, большой пир состоялся в месяце ша'бане упомянутого, года. Мисра: Слава Аллаху, этот пир прошел весело!
Из всех милостей господних, даров божьих, которые проявляются в зависимости от выражения преданности обладателю счастливого сочетания светил [Абдулла-хану, заслуживает внимания] следующее. Всякий, кто рукой надежд крепко [хватается] за подол вечной власти хана, подобного Искандару, и, опоясав душу поясом покорности, вдевает голову в ярмо повиновения, невеста счастья и власти, красавица счастья и блаженства того всей душой будет ожидать [прибытия] его кортежа, вприпрыжку побежит исполнять его приказ. “И это — великий успех!”[356]. Всякий, кто отворачивается от порога, от дворца августейшего [хана, чье] счастье увеличивается с каждым днем, и, движимый любовью к необычайным мечтам и по наущению шайтана и дива заносчивости, выказывая непослушание [хану], став неблагодарным, проявляет вражду [к нему], которую он таил в сердце, тот в скором времени станет мишенью стрел поражения, будет ранен мечом вражды и ненависти.
Цель изложения этих мыслей, написания этих слов заключается в следующем. Мятежный хан Джаванмард-хан в течение долгого времени, многих дней при его величестве [Абдулла-хане] внешне ухаживал за цветником дружбы и единодушия, увлажнял [его] водой из источника преданности; луг, покрытый цветами верноподданства и [исполнения] обязанностей, сад единодушия и дружбы он освежал лучами искренности и прекрасными цветами единодушия. Но в действительности по наущению группы людей, избравших путь мятежа и смуты, насилия и бунта, готовых поднять пыль мятежа и /
Время от времени признаки вражды и отсутствия единодушия [с ханом], которые были скрыты в черной точке внутри его сердца, запечатлевались на скрижалях сердца и на заглавном листе души его величества. Счастливый хакан по [своей] стойкости и невозмутимости никак не давал знать об этом. Ввиду исключительной благосклонности и беспредельного великодушия, заложенных в природе его величества, он по-прежнему выражал единодушие с ним (т. е. с Джаванмард-ханом), проявлял искренность [к нему].
Абу-л-Хайр-султан, выступая против отца, постоянно вел переписку с его величеством, всячески выражая повиновение, верноподданнические чувства, покорность [его] приказам. Благодаря своей обходительности, умению [оказать] всякого рода помощь, [проявить] расположение он стал избранником [Абдулла-хана] и счастливцем. Внешне [Абу-л-Хайр-султан] сделал душой своей судьбы преданное служение [Абдулла-хану], выражение покорности и единодушия. Зная, что его счастье и судьба зависят от могущественной власти [этого хана], прежнюю верную службу он счел нужным соединить с приятными дополнениями преданности. По требованию времени [Абу-л-Хайр-султан] был вынужден объяснить отцу, что, если он желает, чтобы основы власти и здание султанства его не были поколеблены, [чтобы] землетрясение смут не разрушило бы [их], он должен совершенно отказаться от мыслей о смуте, от мечты о бунте, на которых по настоянию группы злосчастных мятежников он сосредоточил все свои помыслы. В противном случае, если он не послушает этого [совета] ушами согласия, впоследствии может возникнуть такая смута, что руки разума никак не дотянутся до подола принятия мер, и появятся такие беспорядки в делах управления страной, что картина устранения их не предстанет перед зеркалом воображения.
Несмотря на [такие предупреждения], Джаванмард-хан не придавал никакого значения советам сына и не слушал его увещеваний.
[Джаванмард-хан], испытывая страх, оттого что [сын его] выражает верность его величеству шаханшаху [Абдулла-хану], тайно открыл врата переписки с султанами Ташкента, правителями Туркестана, Ходжента и главным образом с Баба-султаном, который был крайне мятежным, как пламя огня, и усердствовал в ссоре, в [проявлении] вражды к его величеству. Он вступил в союз [с Баба-султаном], стал на путь единодушия [с ним].
В [месяце] мухарраме 986 года, когда его величество /
Когда произошла встреча [его с ташкентскими султанами], он сказал: “Мой брат Абу-л-Хайр, вступив на путь вражды, медлит исполнить приказ отца [и прибыть сюда]. Постоянно он вдевает голову покорности в кольцо повиновения его величеству победоносному [Абдулла-хану], выказывает ему безграничную преданность, усердно служит ему.
Цель [изложенного состоит] в том, что если и впредь проявлять беспечность в этом деле, то из-за него поднимется такая великая смута, такой яростный бунт, огонь которого затем не удастся быстро потушить, и будет нелегко устранить это бедствие”.
А у Баба-султана как раз такой характер, что в вопросах о мятеже он и не нуждался в этой просьбе. Днем и ночью он думал о том, какой бы ему поднять мятеж, чтобы создать в стране беспорядок. В воде и в зеркале он искал картины смуты, во сне и наяву он стремился к мятежу. Когда представился такой случай, он, сочтя момент благоприятным, позвал своих сановников и совещался с ними. [Его] мысль остановилась на следующем: “Пока могущественный [Абдулла-хан] находится в Балхе, следует крепко проучить Абу-л-Хайра, ибо ясно, что, когда его величество переправится через Амударью, даже и думать и мечтать об этом не придется”.
Поскольку волею господней создалось такое положение, что дела в странах Самарканда, Ташкента, Туркестана, Ходжента из-за мятежей находились в упадке, Баба-султан поддался на уговоры их (т. е. вельмож). Он отобрал тридцать тысяч вооруженных людей и четырех великих эмиров. Одного из [своих] мстительных сыновей, по имени Латиф-султан, он присоединил к Музаффар-султану. Он приказал [им]: “Если Абу-л-Хайр-султан выразит безоговорочное подчинение, повиновение своему отцу, /
Согласно этому решению названные султаны из-за крайнего высокомерия со всем этим огромным войском в безмерном великолепии пошли походом на подобный раю Самарканд.
Когда тревожная весть о Музаффар-султане и о поездке его в Ташкент подтвердилась и дошла до слуха Абу-л-Хайр-султана, [этот] победоносный султан в силу необходимости написал челобитную с жалобой [на Музаффар-султана] и послал в Балх, купол Ислама, его величеству [Абдулла-хану], подобному Искандару. Сообщив об упомянутых событиях, он просил о следующем: “Будет хорошо, если его величество обратит свои [лучезарные], как солнце, мысли [на то, чтобы] помочь в осуществлении желаний этого ничтожного верного слуги, и, переправившись через Джейхун, направит своего Рахша для охоты у этой реки. Если после встречи моего брата Музаффар-султана с правителем Туркестана Баба-султаном возникнет мятеж, смута, бунт, не произошло бы разорение больших городов и областей, сильное ухудшение положения подданных”.
В это время его величество могущественный [Абдулла-хан], снарядив войско, хотел совершить поход на Бадахшан [по следующей причине].
О правителе Бадахшана Шахрух-мирзе ибн Ибрахим-султане ибн Шах Сулаймане приходили вести, что он по [своей] порочной природе, отвратительному характеру рисует картину завоевания мира. Возгордившись многочисленностью, величием [своего войска], на страницах своего воображения он рисует картину независимости. По подстрекательству шайтана, от страха за себя он отвернулся от покорности и повиновения [Абдулла-хану] и шествует по равнине мятежей и смут. Ввиду чрезмерной непокорности и вражды он снимает с себя кольцо служения и ярмо повиновения [хану].
Когда [Абдулла-хан] услышал об этом, он посмотрел оком уважения на посла шаха Бадахшана, который доставил письмо, содержащее выражение полного повиновения, изъявления верности и одобрения его приказов. Он одарил [посла] почетным халатом. Считая милостью прощение за проступки, признавая [это] достойным похвалы качеством, похвальной чертой, по исключительной милости он выслушал его извинения за недостойные поступки. Без промедления он повернул поводья назад и поехал по направлению к Джейхуну.
Когда знамена благословенного [хана] достигли берега реки и [хан] перешел [ее] у переправы Келиф[357], вновь пришел человек от Абу-л-Хайр-султана и доложил: “Музаффар-султан с огромным войском только что переправился через Сейхун и с предельной быстротой направляется в эту страну (Самарканд).
Если его величество направится сюда побыстрее, возможно, удастся погасить огонь их мятежа”.
После получения этого известия [Абдулла]-хан, славный, как Искандар, погнал с предельной быстротой коня, подобного горе.
Когда местность Киз-худуги[358] стала местом расположения палаток победоносных войск [хана], снова пришел гонец Абу-л-Хайр-султана и доложил: “Войска Дашта остановились в Ширазе[359]. Джаванмард-хан послал к ним человека и побуждал [их войти] в город”.
В ту же местность пришел гонец и от Джаванмард-хана и предложил лучезарным помыслам [Абдулла-хана] следующее: “Абу-л-Хайр-султан выказывает сильную вражду [к отцу], а о Музаффар-султане и обо всех отправившихся в Ташкент мы не располагаем никакими данными. Если его величество обратит внимание на то, чтобы примирить братьев, это послужит причиной создания безопасности в стране и на дорогах”.
Его величество [Абдулла-хан] взял с собой гонца [Джаванмард-хана] и поднял знамя для выступления в Несеф. Когда в местности Йангикент[360] войска [Абдулла-хана] разбили палатки, вновь пришел посланец Абу-л-Хайр-султана. После того как он удостоился чести поцеловать ноги [хана], он доложил: “С помощью господней, силой могущества победоносного [хана] в ночь на среду разгромим войско Дашта. Просьба [моя] к его величеству в том, чтобы он пришел на /
На следующий день еще пришел человек от Абу-л-Хайр-султана и доложил: “Выступил Джаванмард-хан с огромным войском на помощь войску Туркестана. Он разбил войско [Абу-л-Хайр]-султана и направился в город [Самарканд] ”. Разъяснение этого следующее. После того как войско Дашта расположилось в местности Ипар куруги[361], Билал-ходжа, садр Баба-султана, с некоторыми другими эмирами поспешил на встречу с Джаванмард-ханом. После обмена мнениями [с ханом] ввиду своих крайне злых намерений и низких целей [Билал-ходжа] нарисовал картины лжи, обмана, хитрости и коварства и сказал [хану]: “Поскольку всей природой Абу-л-Хайр-султана овладела мысль о мятеже, правильнее будет стать [нам] на путь обмана.
Поступая благоразумно, прибегая к хитрости, мы нападем на него и на некоторых его спутников. Вместе отправившись к нему с таким намерением, мы захватим его. Возможно, что корень мятежа и бунта, дерево зла и смуты, которое пустило ростки на поверхности его сердца, он уничтожит топором [принуждения] к повиновению и покорности, вденет голову в кольцо послушания и будет покорным”.
Когда эта весть дошла до слуха Абу-л-Хайр-султана, немедля он вышел из города с семью сотнями храбрецов. [Было это] в ночь на среду 25-го [числа] упомянутого месяца [мухаррама].
Он выступил, чтобы рассеять толпу даштийцев. Несмотря на то что войско [Абу-л-Хайр]-султана было крайне малочисленным и не было в состоянии воевать [с противником], оно уповало на помощь всемогущего [бога] Ранним утром, когда освещающее мир солнце вынуло меч победы из ножен мести, произошла встреча сторон.
Первым тронул огромного, как гора, коня смелый [Абу-л-Хайр]-султан в кольчуге мести на теле, в блестящем, как зеркало, шлеме на голове, [он выступил] с отрядом своих вельмож, каждый из которых был львом чащи сражений, крокодилом реки битвы. Подняв копья, подобные чудовищу, мечи, рассыпающие огонь, они напали на эту злосчастную толпу.
Наконец зефир победы и торжества повеял [на знамя Абу-л-Хайр]-султана и ветер благополучия посыпал прахом несчастья головы воинов Дашта так, что это огромное войско при всем его высокомерии избрало путь бегства, а один отряд [его] попал в оковы пленения и рабства. Некоторые [из них], избрав путь бегства, словно звезды от сияния меча — [лучей] солнца, превратились “в прах развеянный”[362].
Победоносные войска [Абу-л-Хайр-султана] протянули руки для грабежа. Они захватили огромное количество военной добычи и отправились преследовать отступающих.
В это время Джаванмард-Али-хан с безграничным, беспредельным войском вышел из города для оказания помощи туркестанскому войску и, подняв руки смелости, направился на истребление войска Абу-л-Хайр-султана.
Он разбил султанское войско, отобрал у него захваченное им богатство и добычу. Многих из них [Джаванмард-хан] убил мечом насилия. [Несмотря на это], счастливый [Абу-л-Хайр]-султан, почитая права отца, [для встречи с ним] направил свои поводья в Наука. В сопровождении немногих людей с большими трудностями он дошел до этой местности. Отсюда он послал человека к высокому порогу его величества могущественного [Абдулла-хана] и, подробно сообщив ему об этих событиях, просил о помощи.
Его величество могущественный [Абдулла-хан] до этого никак не представлял картину вражды [Джаванмард-хана], на которую указывали [люди] его величеству могущественному [хану]. Когда для украшающих мир помыслов его величества стала ясна эта картина и он понял, что тот настаивает на пути мятежа, на благословенном челе его появились признаки возмущения, [в нем] запылал огонь благородного рвения и он показал свойственное [ему] мужество. Его величество созвал некоторых столпов государства и вельмож.
После обмена мыслями он соизволил [сказать]: “Пока я не испытаю радость, отомстив этому войску, ибо месть — священный долг, пока не отведаю сладость победы и власти над врагом, что не сравнится ни с каким блаженством, и пока не растопчу головы врагов, я не выпью воды, [способствующей] прохождению пищи, /
Когда его величество счастливый [Абдулла-хан] увидел в них, [вельможах], сильное [желание] жертвовать собой, служить и подчиниться [ему], он твердо решил идти походом на Самарканд. Он приказал, чтобы таваджии, подобные Бахраму, поспешили в разные стороны и собрали [многочисленное], как звезды, войско, победоносную рать и в полном единодушии направились бы к. славному, победоносному лагерю [его].
В это время его святейшество высокодостойный, высокосановный [ходжа], прибежище на пути истины, сфера святости, светильник лучей господних, место, куда падают лучи безграничных тайн, то есть ходжа Са'д ад-дин Абу Бакр Са'д[363], да продлит Аллах великий благоденствие его, милости его, да сделает Аллах долгой жизнь потомков его, изволил пребывать в Балхе. Поэтому [Абдулла-хан] сначала послал человека к его святейшеству [ходже Са'ду], чтобы он, обрисовав положение дел, просил бы его святейшество как можно скорее вернуться [в Бухару] и своим прибытием украсить благословенное собрание [хана] и лично сказать то, что сочтет полезным для этого похода.
Когда великая и славная ставка [хана] дошла до местности Несеф, некоторые из эмиров Самарканда, как-то: Килдиш-бий, Гази-бий и другие, которых Джаванмард-Али-хан выгнал из города за их верность его величеству могущественному [Абдулла-хану], поспешили к великому порогу. Через посредство некоторых столпов государства [Абдулла-хана] они обрели счастье, поцеловав ноги его величества. Они подробно описали черты лицемерия, хитрости, враждебности хана Самарканда, которые они видели воочию. Они усиленно просили его величество могущественного [Абдулла-хана] идти походом на Самарканд. Еще до того, как победоносное войско присоединилось к [его] свите, подобной небу, его величество [Абдулла-хан], подобный Искандару, согласно просьбе их (т. е. эмиров Самарканда) 1а сел на быстроногого Борака, скачущего, как молния, /
Когда в местности Йам, называемой также Джам, расположились войско, величественное, как небо, и благословенная свита [Абдулла-хана], туда, к священному порогу [его], поспешно явился Абу-л-Хайр-султан. Он обрел счастье, поцеловав руку [хана], что является предметом желаний великих людей. Его величество по исключительной милости, по безмерному милосердию обласкал его всякого рода милостями и дарами, оказывая ему внимание, он подарил ему украшенные золотом пояса, халаты из золотой парчи, быстроногих коней, вереницы верблюдов и мулов и [несколько] палаток, [каждая рассчитанная] на сто человек.
На всех хадимов и членов его (т. е. султана) свиты он посмотрел милостивым взором, отличил их огромными дарами, почетными халатами.
После того как величественный султан [Абу-л-Хайр] оказался под сенью милости, под покровительством милосердия его величества [Абдулла-хана] и снискал почет благодаря царским милостям, государевым дарам, на этом же собрании он обрисовал картину событий, которые имели место раньше. Выказав исключительное бессилие и беспомощность, он просил о содействии.
Благословенный хакан [Абдулла-хан], войдя в его положение, [желая] помочь осуществлению желания [султана], выступил [в поход].
Когда победоносные знамена [Абдулла-хана] остановились в местности Даргам[364], [к ханской] ставке, являющейся прибежищем веры, пришли великие люди города [Самарканда], такие, как прибежище саййидского достоинства, лучший среди великих людей благородного происхождения, потомок великих шейхов, устроитель дел народа и веры его святейшество высокодостойный, счастливый эмир Али-Асгар[365], который был шейх ул-исламом города, и Джан-Кара-бий. Удостоившись чести поцеловать ноги [хана], они довели до сверкающих, как солнце, мыслей хакана, покорителя мира, следующее: “Джаванмард-хан, выражая покорность и униженность [перед ханом], говорит следующее: „Мисра: /
Третьего числа месяца сафара, да закончится он добром и успехом, [Абдулла-хан] остановился на подступах к Самарканду. Он расположился в Баг-и Атаджан-ходжа, обращенном к воротам Сузангаран[366]. Купол своей ставки, подобной небу, он возвел до ореола луны. Все ворота и башни его (т. е. Самарканда) распределил между султанами и эмирами. Так, против ворот Чахарраха[367] расположился благословенный, счастливый царевич, цвет фруктовых деревьев в саду могущества, свежая роза в плодовом саду Державы, саженец в цветнике счастья и совершенства, новый месяц на небе владычества и счастья, славный, как Фаридун, благословенный Абу-л-Фатх Ибадулла-султан. Против ворот Шейх-заде[368] поднял знамя храбрости султан, повелевающий, как Искандар, величественный как Дарий, подобный Плеядам Дустим-Мухаммад-султан, на ясном челе которого всегда видны, явственны признаки счастья и могущества. Абу-л-Хайр-султан устроился к востоку от Ходжа Абду-йи Дарун[369], по исключительной смелости он опоясал душу поясом усердия. Высокодостойный Абд ал-Латиф-султан с войском Балха и подвластных этому [городу] земель, с такими, как Али-Мардан бахадур и другие, расположился у ворот Аханин[370] по направлению к Мазар-и Шах[371].
В это время созрел урожай, в частности зерновые, хлеба бедняков не были еще убраны. Благодаря исключительной справедливости его величества [Абдулла-хана] у этого огромного, гордого войска /
Согласно приказу шаха с трех сторон города поставили три крепких котла, которые были приготовлены искусным мастером Рухи. Так, котел Куббали установили около [башни] Чакар[372]. Для охраны этого котла [Абдулла-хан] назначил царевича, подобного Хосрову [Ануширвану], отпрыска его высочества Хусрав-султана, источник милости божьей, крупную жемчужину в нити перлов государевых Исфандийар-султана и ходжу, прибежище накибства, саййидского достоинства, центр сферы истинного пути, центр круга счастья, то есть его святейшество ходжу Хасана накиба, а также счастливого эмира Шахим курчи и Науруз-бий кушчи, который на службе у его величества пользуется почетом и занимает высшую должность, с войском левого крыла. Котел Джахангир установили против ворот Чахарраха. Охрану его возложили на счастливого султана Ибадулла-султана. Котел Кара бахадур поместили около ворот Сузангаран. Бразды попечения о нем передали в могущественные руки эмира, величественного, как небо, подобного ангелу, звезды зодиака власти, жемчужины в шкатулке величия, борца за веру Кулбаба кукельташа, да умножится могущество его, и Науруз-бия кушбеги, который на службе у его величества [Абдулла-хана] занимает высокое положение.
Искусный устад Рухи, который поражал чашу [созвездия] Весы и метанием камней разбивал башни небесной крепости, [стоял] у этого котла и все время отдавал распоряжения.
Со своей стороны и Джаванмард-хан, вступив на путь вражды, избрав путь коварства, вместе с сыновьями, такими, как Музаффар-султан, Кучкунджи-султан и другими, приготовил и привел в порядок, как следует и подобает, все, что необходимо для охраны крепости. Закрыв городские ворота, он поднял руки могущества и стяг миродержавия. Башни и стены [крепости] он распределил между всеми жителями города и махалла [для охраны]. К каждой башне он назначил отряд [воинов]. Так, сам он вместе с отрядом храбрецов расположился на крепостной башне Чакар. Музаффар-султан разбил палатку смелости над воротами Фируза[373]. Кучум-султан устроился на башне /
На третий день, сойдя с коней, выступил из ворот Казаристан[375] огромный отряд юношей, которые считали себя единственными в проявлении храбрости, в проявлении смелости и отваги. [В нем были] такие, как Бик-мирза, сын Мирза-бека аталыка, Билал кукельташ, сын Тангриберди-бия, Ак-мирза, сын Кутум-бия кушчи, Нурум аталык, Бикат чухра-агаси, Дарвиш-ханзад, Уташ мирахур, Тангриберди калмак, Атай калмак. Облаченные в одежды для битвы, одетые в боевые шлемы, со щитами рубинового цвета, поднятыми на плечо, держа в руках позолоченные луки, заткнув за пояс стрелы с тремя перьями, хорошо вооруженные и оснащенные они направились к полю битвы.
Его величество [Абдулла-хан] еще раньше приказал, чтобы никто из победоносного войска не вступал в битву с жителями крепости, не вздумал воевать [с ними]. При этих событиях его величество принимал во внимание следующее. Если [его] войско, [к которому] обращена божья помощь, решится вступить в сражение с несчастными врагами, сочтет для себя необходимым воевать, биться [с ними], то это дело затянется. Нельзя допустить, чтобы Баба-султан по просьбе Джаванмард-хана с войском Дашта, Туркестана, /
Несмотря на то, что был отдан такой приказ, отряд ревностных мстителей победоносного войска, приготовившись к бою, напал на врага. [В том отряде были воины], которые стрельбой из лука прикрепляли перо к пальцу писца, острием копья темной ночью могли рассечь шелковую нить. Они направились к полю сражения, выстроившись, словно [фигуры] при игре в шахматы. Подготовившись к битве и сражению, они напали на врагов. В какую бы сторону ни гнали своих коней победоносные храбрецы [Абдулла-хана], жители крепости отрезали им путь, положив на тетиву проливающие кровь стрелы, выпускали их из лука. Поистине стрелы из лука сыпались, словно капли росы или дождя. От подобного молнии блеска сверкающих мечей разгорелся огонь, похожий на блеск молнии.
С обеих сторон мстительные воины приложили неимоверное старание, было много убитых. Часть [воинов], потерпевших поражение, раненых, оказалась в оковах пленения. Из войска, [находящегося] снаружи [крепости], был взят в плен Кираки-бабай, сын Хайван Сари.
На следующий день, когда Джамшид востока — солнце — поднял голову из-за стен крепости /
Со стороны ворот Аханин поспешно выступил отряд мятежных храбрецов, мстительных воинов. В полной готовности, величественно, вооруженные и оснащенные [так, что] нельзя передать словами, они дошли до Авлигаха[376].
Со стороны победоносного войска [Абдулла-хана] выступило на боевых конях несколько вооруженных и яростных юношей, таких, как звезда в зодиаке смелости и отваги, жемчужина в шкатулке ума и мудрости Мухаммад-Баки-бий и леопард горной вершины храбрости Мирза Надр ибн Шахим-бий. Они направились к пехотинцам и напали на них. При первой же атаке несчастные враги в растерянности обратились в бегство, спасаясь в каналах, оврагах, ямах и местах скопления воды, они отступили с поля битвы.
Упомянутые сыновья эмиров с победой и торжеством повернули поводья назад и поспешили к своим позициям, к местам отдыха.
Несколько дней спустя еще раз большое число людей из самаркандского войска, славные, полные жажды мести [воины] с золотыми шлемами на голове, одетые в золоченые кольчуги, сошли с серых коней, подобных урагану, вышли из ворот Чахарраха и направились к полю битвы.
Другой отряд, состоящий из единственных в своем роде [воинов], прикрывшись до плеч щитами рубинового цвета, подняв мечи, великолепные, как изумруд, засел в засаде мести.
Из победоносного войска [Абдулла-хана] отряд всадников, великолепных, как звезды, приготовился к битве. От их внушительного вида изнемогали море и горы. [В числе их были] такие [лица], как храбрый эмир-заде Мухаммад-Али оглан, Кутлук-Мухаммад-мирза с другим отрядом мстительных храбрецов, [сидящих] на конях, одетых в броню.
Когда с обеих сторон воины, рвущиеся к битве, приготовились к военным действиям, подготовили оружие, храбрецы войск, которые на поле брани являются разъяренными львами, опьяненными тиграми в чаще битвы, стремительно направились навстречу друг другу, как ослепительная молния или как сильный порыв ветра.
Поражая смертоносным копьем, [нанося] удары проливающим кровь мечом, они обрушились друг на друга. /
После многих приключений, бесконечных сражений победоносное войско [Абдулла-хана] рассеяло храбрых пехотинцев [противника].
Вдруг отряд отборных воинов [противника], которые находились в засаде, наподобие резкого ветра, то падая, то вставая, настиг некоторых всадников. С мечами, [сверкающими], как алмаз, на конях, подобных молнии, они бросились преследовать величественного и могущественного эмир-заде Мухаммад-Али оглана и Кутлук-Мухаммад-мирзу. Другие пехотинцы, взяв в руки стрелы и луки, до такой степени поливали [их] дождем стрел, что Марс, жестокий в мести, от страха перед стрелами того кровожадного отряда спрятался за щит голубого небосвода. Натиск врагов достиг таких пределов, что из упомянутых юношей они увели [с собой] в крепость Кутлук-Мухаммад-мирзу.
Что касается Мухаммад-Али оглана, то он, тронув боевого коня, подобного урагану, направился к врагам, считая как бы несуществующим преимущество и многочисленность их. Он совершил нападение и опередил всех. Расстроив [ряды] этой толпы, он вернулся назад.
На следующий день Джамшид-солнце, облачившись в золоченую кольчугу с намерением воевать, сражаться, вступил на поле брани вращающегося небосвода, разбил полчища темноты ночи и обратил [их] в бегство.
тогда еще раз со стороны ворот Чахарраха отряд храбрецов, одетых в кольчугу, мстителей, охотящихся за Бахрамом, спешился и направился к ристалищу храбрости.
Из победоносного войска [Абдулла-хана] отряд великих и славных храбрецов, вооруженных [воинов] направился на поле битвы и сражения. [В отряде были] такие [воины], как Шах-Будаг-мирза ибн Караманди бакаул, Джан-мирза кунграт, Салих-мирза найман, Ибрахим ябу, Шах-Назар дивана.
После встречи враждующих сторон, непокорные врагу [воины], подняв блестящие мечи, положив на плечи золоченые луки, напали друг на друга. Меч, сверкающий, как алмаз, одного тюрка разбивал головы врагов, смертоносная стрела другого [воина]-волка спешила [похитить] души, как посланник, [извещающий о] смерти.
С той, [вражеской] стороны Джаванмард-хан, поднявшись на стену, бросал в битву новые силы. Каждый час, каждую минуту выступали люди, [находящиеся] внутри [крепости], и все больше и больше возрастала помощь [защитникам крепости]. Численность их возросла настолько, что пулей они свалили коней Салих-мирзы и Шах-Назар дивана. Они напали на них и взяли в плен. Джан-мирза и Ибрахим ябу также совершили нападение и создали нечто подобное дню воскресения из мертвых. Они совершили в бою все, что могли, выпустили все стрелы, которые были у них в колчанах, и, /
Шах-Будаг-мирза, словно всадник, мчащийся в пустыне семи небесных сфер, — [солнце], — сделавшись храбрым, подняв меч мести, обрушился на эту растерянную толпу. Проявив смелость, он прошел сквозь всех пехотинцев, поражая смертоносным копьем, свалив на землю одного копьеносца, он вернулся с победой и торжеством. Во время [его] возвращения пехотинцы с двух сторон выпустили быстролетящих птиц — стрелы, — [мчащихся] от ворон — луков. Им казалось, что с головы до ног он и его конь обвязаны тирбандами[377].
Наконец обе стороны отказались от битвы и сражения и вернулись на свои позиции, к месту отдыха. В тот день Рукн ад-даула, опора султанства Низам ал-мулк Кулбаба кукельташ согласно приказу [Абдулла-хана] пошел на поле битвы, чтобы, присоединившись к войску султана Исфандийар-султана, подобного Хосрову [Ануширвану], не допустить никого к битве. Всякого, кто не повиновался бы приказу [хана], он должен был вернуть назад, отняв у него награбленное.
Несмотря на высокий приказ [хана], юноши потихоньку, тайком пробрались к врагам и, поразив[378] врагов мечом и копьем, повернули поводья назад.
Так, однажды выступило из крепости много храбрецов поля битвы, мятежников эпохи, чтобы вступить в бой. Жители крепости устроились на стенах и башнях города. Со стороны победоносного войска [Абдулла-хана] выступил на коне великий эмир саййидского происхождения эмир Курайш Касбави, который, помимо того что происходил из саййидов, был наделен храбростью. Он направился к полю сражения, проявил богатырскую смелость, выполнил все, что следовало в бою [для сохранения] чести и славы. Во время возвращения его конь был подбит стрелой. По этой причине волею судьбы он был схвачен, взят в плен этой легкомысленной толпой. Враги ввели его [в крепость] и привели к Джаванмард-хану. По причине того, что он был тяжело ранен, и оттого, что он был саййидского происхождения, [Джаван-мард]-хан вручил его Ходжа-хану, сыну Кудратулла-ходжи Саййид Атаи, чтобы тот позаботился об эмире [Курайш Касбави], полагая, что благодаря этому он поправится.
Джаванмард-хан /
Однако, несмотря на это, он вершил правосудие в делах управления [страной] и в охране вилайета; он приложил все старание для организации битвы и сражения, для приведения в порядок дел, касающихся битвы. Он все время поднимался на стены и башни крепости и вдохновлял, воодушевлял людей на бой. Возгордившись прочностью крепости, городских стен, он не учитывал результатов и последствий: неизбежное разорение страны, гибель скота и недвижимого имущества. Непрерывно он посылал людей к Баба-султану с просьбой [о помощи], ежеминутно он вскрикивал от радости и весело бил в барабан, [возвещая о том], что войско Ташкента, армия Туркестана и Ходжента уже переправились через Сейхун и армией бесчисленной и несчетной направились к нам на помощь.
Его величество [Абдулла-хан] никак не принимал во внимание это обстоятельство. Постоянно он ходил на охоту за дичью вместе с начальниками егерей, что было привычно для него.
Все время победоносное войско, нанося удар копьем, острым мечом, подходило к краю крепостного рва. Воины из крепости шли к ним по пути войны шагами битвы.
Славные [богатыри] поля брани, воины обеих сторон разговаривали языком разящего меча с того времени, когда султан, [находящийся] в голубом шатре, — [солнце] — поднял голову на горизонте с целью покорить мир, и до той поры, когда [солнце] разбило золотистую палатку вокруг сада на западе. Леопарды горы битвы, львы чащи сражения, поражая шестопером, обоюдоострым копьем, упрекали друг друга [в неловкости].
Время осады затянулось, она длилась уже целый месяц. Тогда отряд [воинов] из Балха, которые были изгнаны из ставки его величества [Абдулла-хана], в сильной растерянности прибыл в Самарканд и причислил себя /
После того как они выразили единодушие в этом вопросе, они отправили человека к высокому порогу [Абдулла-хана] и посвятили его величество в эту тайну. Они назначили время и сообщили [хану] следующее: “Когда пройдет одна стража ночи, пусть великий и славный государь прикажет [своему] войску, величественному, как звезды, облачиться в халаты для битвы, в шлемы для сражения и решительно направиться к [нашей] башне, ибо у нас есть надежда на великого бога, что картина действий, которую мы начертали на листе [своего] воображения, будет соответствовать обстоятельствам и выступит наружу”.
Его величество [Абдулла-хан] обласкал послов рукой милости. Он обнадежил тот отряд, [который отправил ему посла], добрыми обещаниями и прекрасными дарами.
В назначенную ночь, когда прошла одна стража ночи, его величество могущественный [Абдулла-хан] приказал собрать некоторых столпов государства, вельмож и издал высокий приказ, чтобы победоносное войско приготовило в большом количестве необходимое для битвы, вооружилось, облачилось в кольчугу, чтобы [воины надели] на головы железные и стальные шлемы. Сначала он послал к [воинам] из Балха одного из своих приближенных, чтобы он принес достоверные сведения об обещанном деле. Оказалось, что тот отряд уже проделал брешь в башне и ждал прибытия славного и счастливого войска [Абдулла-хана].
Как раз в это время подошел к подножию крепости посланец его величества [Абдулла-хана], /
Картина этого мероприятия оказалась в сфере промедления и не подняла с лица завесы стыдливости. Воины [Абдулла-хана], подобные небу, повернули поводья мысли от тех мечтаний, и каждый поспешил к своей позиции. Оттого что это предприятие было отложено, сначала благоухающие мысли и сердце, подобное морю, его величества [Абдулла-хана] покрылись пылью горести. Однако затем по благородству, свойственному ему, он выразил благодарность богу за то, что упомянутое событие не произошло в ту темную ночь. Всем было ясно следующее. Если бы в ту темную ночь имело место это событие, от нападения победоносного войска подданные и прочий народ вилайета непременно потерпели бы бедствие.
Словом, в течение долгого времени, многих дней почтенные эмиры и мстительные воины, [прибывшие] со всех сторон, обращали все свое внимание на захват той крепости, подобной Сатурну. С раннего утра до ночи, с ночи до утра они были заняты тем, что прилагали усилия для завоевания крепости.
Искусный устад Рухи, старательно заботясь о чести и славе [Абдулла-хана], стреляя из ружей, метая камни, быстро свалил на землю большую часть стен и башен крепости; вершины крепостных башен, которые возвышались до высшей точки твердыни Сатурна, сровнял с землей.
Распорядительный эмир Низам ад-даула Кулбаба кукельташ также приложил все свое старание в подготовке оружия и всего необходимого для завоевания крепости. Постоянно зажигая огонь битвы, огонь сражения, он поднимал руку битвы. Его величество [Абдулла-хан], характеризуя великого, высокосановного эмира, языком, рассыпающим перлы [слов], произносил: “Если бы у нас был еще один муж, подобный Кулбаба, который прилагал бы такое же старание в устройстве дел, в приведении в порядок состояния всех дел [в стране], то благодаря величию могущественной державы я завоевал бы, /
Да, именно благодаря таким [качествам], помимо того что он [был наделен] высоким достоинством кукельташа, [Абдулла-]хан оказал ему исключительную милость, назначив его на высокую должность в диване и [передав] всю полноту власти (ихтийар) в своем благословенном дворе. Поводья всех дел, упорядочения важных дел, [касающихся] вилайетов, он вложил в его руки. Поэтому все столпы государства и вельможи его величества посещают его дом. Во всех важных и частных делах, касающихся всего, они выражают покорность его указаниям, [доставляющим] радость.
Прошло два месяца, как мятежные враги находились в осаде в этой укрепленной твердыне. Трудности, [связанные] с продолжением блокады, дошли до того, что утренний ветер через щели мучений и изнурения приносил лишь бедствия этим несчастным. Когда он дул, то от близких и дальних [земель] приносил лишь дорожную пыль, [покрывая] лица этих несчастных. Жители крепости признали, что, став на путь войны и сражения, ссориться с полчищем звезд на небе счастья выше человеческих сил. Смущенные этим обстоятельством, они обнаружили растерянность и беспокойство. Око судьбы смотрело, ожидая, какой фокус придумает счастье [хана], увеличивающееся с каждым днем, чтобы убрать с большой дороги счастья шипы этих мыслей. Уши времени надеялись [услышать] звучание песни о том, какая удача заставит взойти звезду счастья на горизонте победы и торжества [хана], которая заставит закатиться над высшей точкой крепости, подобной небесной, звезду несчастья толпы, потерпевшей поражение.
В это время от страха перед величием хакана [Абдулла-хана], подобного Фаридуну, в сердца жителей крепости начали проникать беспредельная боязнь, смятение, страх и ужас.
Джаванмард-хан послал к Абу-л-Хайр-султану Шах-Кули-бия, который был из числа великих эмиров той страны, с некоторыми другими [людьми]. Он приподнял завесу стыдливости с лица красавицы перемирия и попросил сына, [Абу-л-Хайр-султана], чтобы тот довел до слуха его величества [Абдулла-хана] просьбу [его] о перемирии. Абу-л-Хайр-султан, оказывая милосердие отцу и благосклонно относясь к брату, с сердечным участием воспринял этот рассказ. Он вызвал группу счастливых эмиров /
После того как его величество услышал этот рассказ, сначала на зеркало его сердца села пыль вражды. Однако затем, оказав милость, он соизволил сказать: “Все эти трудности, которые перенесли мы и наше войско, были для его же блага. Если он согласен и вступил на путь мира, что нам [остается] сказать?”
Когда заявление султана, содержащее просьбу, разукрасилось печатью согласия его величества [Абдулла-хана], в среду 2-го [числа] месяца раби'II Музаффар-султан с некоторыми [своими] вельможами спустился со стены города и поспешил навстречу к своему брату Абу-л-Хайр-султану. Он подошел к брату, разговаривал о мире и вернулся обратно.
В течение четырех дней люди с обеих сторон посещали друг друга и приподняли завесу стыдливости с лица красавицы мира. После этого в воскресенье 6-го [числа] упомянутого месяца победоносный хакан [Аб-дулла-хан], поверив словам самаркандцев, поднял полумесяц знамени до солнца и [направился] в Кан-и Гиль[380], ибо в это время постоянно, непрерывно поступали вести о том, что Баба-султан с огромным, неисчислимым войском только что переправился через реку Сейхун и с огромным полчищем во всем величии двинулся сюда для оказания помощи самаркандцам.
В это время неожиданно случилось удивительное событие, показалась странная картина, [благодаря чему] удалось завоевать Самарканд. /
Одним из даров господа, безграничных милостей [его], ощущаемых его величеством [Абдулла-ханом], государем, признаки которых день ото дня становятся все яснее на страницах благословенной поры [хана], является следующее обстоятельство. Когда было заключено перемирие и картина мира явила свой лик, Музаффар-султан попросил отца разрешить Абу-л-Хайр-султану вместе с эмирами и вельможами его величества [Абдулла-хана] войти в город, чтобы вместе [с отцом] устроить ему встречу. В это время к Джаванмард-хану пришел человек от Баба-султана. Он объяснил: “Только что мы переправились через реку [Сейхун] с войском, число которого не умещается в мастерской художника воображения и счетчик воображения не может указать его предел. Мы направились к ним (т. е. защитникам Самарканда) с предельной скоростью наподобие холодного ветра. Просьба, тысячи просьб [к защитникам], чтобы они не сошли с пути охраны крепости, со стези мести [врагу], не выпустили из рук поводья старания и усердия в защите той твердыни, подобной небу”.
Когда Джаванмард-хан услышал об этом, он вызвал своего сына Музаффар-султана и соизволил сказать: “Не говори об этом никому. Два-три дня веди себя дружелюбно, нейтрально по отношению к находящимся вне [крепости], возможно, они, полагаясь на наш мир, распустят войско. Тогда Баба-султан во всем величии прибудет оттуда, мы же со своим войском выступим из города и окружим их (т. е. воинов Абдулла-хана) и то, что начертано на скрижалях нашего воображения, осуществим силой, если захочет Аллах”.
Музаффар-султан, услышав эти слова, долго говорил [отцу]: “Полагаясь на войско Дашта, не нарушайте договора, [в противном] случае очень скоро случится бедствие мятежа, вражды, [возникнет] опасность из-за [нашей] неблагодарности [Абдулла-хану]”. Мятежный [Джаванмард-]хан никак не ощущал в своем сердце вреда от нарушения договора. Он выругал Музаффар-султана и по исключительному безрассудству выгнал его.
Воля всевышнего бога, да будет славным упоминание его, заключалась в том, чтобы завоевание Самаркандского вилайета осуществилось [благодаря прибытию] благословенными шагами его величества [Абдулла-хана]. Поэтому Музаффар-султан по воле судьбы, предначертанной всесильным владыкой, [богом], и благодаря силе счастья государя — покорителя мира [Абдулла-хана] выступил из города и обрисовал брату [Абу-л-Хайр-султану] коварство отца.
Тогда [Абу-л-Хайр-султан] сказал: “Относительно завоевания этого вилайета мне думается так. Пока отец еще не выражает недоверия по отношению ко мне, представляется наилучшим следующее. /
Абу-л-Хайр пошел к его величеству могущественному [Абдулла-хану] и приподнял завесу с лика этой тайны, изложил мнение брата. Решившись на это (т. е. выступление с братом), он ушел от его величества. Вместе со своим братом Музаффаром он вооружился и снарядился и в полном вооружении без промедления направился к городу. Музаффар-султан послал Абу-л-Хайр-султана в сторону ворот Казаристан. Сам он вошел в город через ворота Сузангаран и с предельной поспешностью направился к воротам Казаристан. Он сломал замки [ворот] боевой секирой, пропустил через них своего брата, и они вместе направились к арку. Благодаря счастью могущественного [Абдулла-хана] они овладели арком. Они поднялись на крепостную стену и забили в барабан радости.
В это время мятежный хан Джаванмард-хан с отрядом мстительных храбрецов намеревался устроить пир на башне Чакар. Он касался края чащи и пиалы, [полных] вином, [красным], как тюльпан, [светлым], как нарцисс.
Великие люди изрекли: “Всякий государь, который проводит время беспечно, предается страстям, постоянно проводит свою жизнь на пиру с вином, всегда наносит этим ущерб своей стране, страдают и [склоняются] к закату его достоинство и войско”.
После того как произошло это событие, [Джаванмард]-хан в полном смятении сначала направился к арку. Отчаявшись в сыновьях, он решил бежать. Оттого что он [находился] в сильном беспамятстве, в полном опьянении, он сунул за пояс несколько стрел, босой сел на коня и вступил на путь бегства. Он выехал через ворота Шейх-заде и пошел по пути бегства. В пути он случайно столкнулся с отрядом великих и славных эмиров [Абдулла-хана], таких, как могущественный эмир Джангельди-бий, всадник ристалища храбрости Али-Мардан бахадур и Гандж-Али шигаул. /
Первые лучи утра победы появились во всем блеске на востоке счастья [Абдулла-хана], взошло солнце победы на горизонте власти [его]. Показалась картина упомянутого события, которая не была легко доступна силе воображения какого-нибудь человека. После этого его величество [Абдулла-хан] пожаловал ему, Абу-л-Хайр-султану, Самарканд. Тот, изъявляя верноподданнические чувства, преподнес хану достойные подарки. Выказывая знаки верности, выражая [хану] покорность, дружбу, он предложил светозарным очам его величества [Абдулла-хана] Самарканд со всеми подвластными землями. По исключительному милосердию, безграничной милости [Абдулла-хан] вновь подарил [ему этот] вилайет.
Подданные Джаванмард-хана, считая для себя великим счастьем быть покорными его величеству [Абдулла-хану], сделали [своими] заступниками столпов государства и вельмож [хана] и, приложившись лицом бессилия и покорности к земле, попросили простить [им] грехи.
Поскольку его величеству [Абдулла-хану] были свойственны исключительное милосердие, милость и мудрость, он вырвал поводья наказания из рук всадника возмущения и, познав смысл [слов]: “Для достижения могущества прощать грехи — наилучшая молитва”[382], погасил огонь возмущения водой милосердия и взял их под свое покровительство. Относительно [того, что было] в прошлом, он прочитал [стих]: “Простит Аллах то, что было прежде”[383].
Было наиболее удобным и соответствовало интересам управления государством убить Джаванмарда. Однако жизнь — жемчужина, которая находится только в сокровищнице, [где начертано]: “Я оживляю и умерщвляю”[384]. Душа — такая птица, которая прилетит только к гнезду величия [бога, где звучат стихи]: “Скажи: „Дух от повеления Господа моего””[385], после того как /
Поэтому его величество [Абдулла-хан] приказал заключить его вместе с одним [его] сыном и со всеми женами [его] в крепость Наука, которую его величество еще раньше пожаловал Абу-л-Хайр-султану.
Сам [Абдулла-хан], предварительно подготовившись, с победоносным войском поднял знамя, величественное, как дракон, и выступил для истребления врагов.
Непрерывно, одно за другим поступали известия о мятежном Баба-султане, о его походе для оказания помощи самаркандцам. Стало достоверно известно, что он прибыл в местность Замин и на этой земле возвысил палатку величия. После этого его величество [Абдулла-хан] вызвал всех братьев столпов государства и вельмож. Согласно [хадису]: “Кто спрашивает совета, тот находится в безопасности”, он советовался с ними о походе на врагов.
В среду 10-го [числа] месяца раби' II он покинул Кан-и Гиль и с войском, напоминающим колыхание волн на море, с армией, многочисленной, как листья на деревьях, направился к Ипару[387]. В четверг он верхом уехал из местности Ипар, и Бидана куруги стала местом расположения палаток [войска], величественного, как небо. Отсюда [Абдулла-хан] послал великого доброго вестника, пользующегося уважением эмира Кулбаба кукельташа в Самарканд за Абу-л-Хайром. До того как тот прибыл сюда, [Абдулла-хан] воздвиг палатку пребывания [здесь]. [Было это вызвано тем], что со стороны Абу-л-Хайра ощущался запах вражды [к Абдулла-хану], выступила картина коварства, которое он таил в сердце, [когда] он проявил медлительность при выступлении из города. В конечном счете с войском, более многочисленным, чем капли дождя, вместе со своим братом Музаффар-султаном и со своим двоюродным братом Бузахур-султаном по необходимости он поспешил поцеловать порог его величества счастливого [Абдулла-хана]. Он обрел счастье, поцеловав кончики пальцев великодушного [хана].
В эту же местность прибыл посол великого и славного падишаха Джалал ад-дина Акбара[388], повелителя многих областей Хинда, и через посредство его святейшества саййида по происхождению, хаджи двух священных городов, [Мекки и Медины], Латиф-ходжи получил доступ в благословенное собрание [Абдулла-хана]. Он доложил содержание послания, в котором сообщалось о союзе, преданности, покорности. Перед благословенным взором [хана] были выставлены великие дары и дорогие подарки, достойные его величества, которые были [отправлены] его величеством государем [Акбаром]. Его величество [Абдулла-хан] оказал ему (послу) царские милости, [наделил] его государевыми дарами. Но он медлил отпускать его (т. е. посла) и взял его с собой [в поход]. Абу-л-Хайр-султана вместе с отрядом других султанов он назначил в авангард и, подняв знамя /
В этой местности стало известно следующее. Пришли караульные войска Дашта, чтобы взять “языка”, и остановились в Дарра-йи Ардах-шан[389]. Поэтому его величество [Абдулла-хан] приказал, чтобы навстречу им выступили храбрый, счастливый Абд ас-Самад-бий и его брат его высочество храбрый Абд ал-Васи' мирахур вместе с другими храбрецами, сыновьями эмиров. [Он приказал], чтобы они облачились в кольчугу решительности и не выронили бы из рук поводья осторожности.
Храбрецы обеих сторон встретились в местности Рабат-и Малик[390]. Завязалось большое сражение, произошла жестокая битва.
В победоносном войске [Абдулла-хана] мирза Мухаммад-мирза найман вел успешные бои, предпринял смелые атаки, но был тяжело ранен, от этой раны он направился из тленного мира в мир вечный. Был ранен и Канбар-мирза, сын Назар-бия.
Наконец предпринял наступление Абд ас-Самад-бий вместе с другими храбрецами и обратил в бегство врагов. Часть их он заключил в оковы пленения и распростер руки возвращения назад. Его величество [Абдулла-хан] узнал от пленных о численности врагов, о положении дел [у них] и надел на них (т. е. пленных) халат прощения и снисхождения.
Во вторник 16-го числа [джумада I] Кук-Гунбаз стал местом расположения славного и слаженного войска [Абдулла-хана]. Сюда прибыл человек [из последователей] его святейшества, познавшего хакикат, получившего достоинства ма'рифата[391] Хабиб-ходжи Хаванд-и Тахури[392], [он пришел] от Дустим-султана, брата Баба-султана. Он просил мира. Его величество [Абдулла-хан] не осчастливил его заявление печатью согласия.
[Абдулла-хан] покинул эту местность, и в местности Дизак[393] в полном порядке он возвысил сверкающую, красивую палатку против стоянки солнца, выше облаков. Он находился в этой местности в течение десяти дней и не поднимал руки для отъезда. Он задержался потому, что ожидал прибытия его высочества Узбек-султана, Сулаймана по достоинству.
В четверг 26-го [числа] месяца [джумада I] Узбек-султан с огромным войском изволил прибыть [в эту местность]. Его величество [Абдулла-хан] в течение двух дней давал пир в его [честь].
Там же по приказу его величества Низам ад-дин эмир Кулбаба [кукель-таш] и маулана Хайдар-Мухаммад мунши произвели проверку войска. На протяжении трех дней прибывали воины отряд за отрядом и называли свои имена. Личное войско его величества [Абдулла-хана], не считая тех [воинов], которые находились в свите младших султанов и получали провизию и, все необходимое от них, насчитывало тридцать тысяч человек.
Словом, после того как была проведена проверка войска, /
В этой же местности Али-Мардан бахадур, который раньше был отправлен вперед в качестве дозорного, неожиданно настиг Шах-Саййид оглана и бесчисленное войско врагов и вступил в битву. Дело дошло до того, что он чуть было не потерпел поражение. В это время поспешили [к нему] распорядительный эмир Абд ас-Самад-бий со [своим] братом Абд ал-Васи' мирахуром, а также Бикай-бий с отрядом [воинов]-чухра личной гвардии хана. Они напали на эту толпу мятежников, на сборище смутьянов и обратили их в бегство. Вместе с бахадуром [Али-Марданом] они распростерли руки храбрости и, больше не думая о них (т. е. врагах), победоносные и торжествующие, заиграли в саз возвращения.
В среду [Абдулла-хан], подняв походное знамя, расположился в местности Ачик[395]. Здесь эмиры собрались в ставке его величества для совещания. Они заявили следующее: “Как мы слышим, враги захватили [оба берега] реки Замин и расположились на берегу. Если это произошло, представляется наилучшим находиться нам в этой самой местности. В противном случае как бы нам не идти по пустыне, испытывая жажду, а он (т. е. противник), свежий, радостный, веселый, выступит [против нас]. [Если] это случится, наше войско ослабнет”.
Что же касается высокодостойного Кучак оглана, то он вместе с другими эмирами и столпами [государства] заявил следующее: “Из-за несчастья, злосчастья врагов не будет странным, если они проявят беспечность в охране реки. Представляется наиболее удобным, чтобы пошел [туда] отряд надежных [воинов] и, ступая по пути осторожности и осмотрительности, принес достоверные сведения [о том, что происходит] у реки”. Так и порешили. В Замин отправились десять отборных храбрецов, испытанных в боях воинов. Они изучили реку и вернулись обратно. Они доложили: “Враги крайне беспечны в отношении охраны и удержании за собой реки. Из-за исключительного самомнения, которое они хранят в мыслях, они не заботятся об охране ее. Имеется путь, неизвестный [врагу]. Если нам отправиться [к реке] с той стороны, то они (т. е. враги) никак не смогут узнать [об этом]”.
Разузнав и выяснив все, его величество счастливый [Абдулла-хан] в ночь на пятницу 6-го [числа] месяца [джумала II] вновь призвал победоносное войско на пир, подобный райскому. Он соизволил сказать: “Всем известно и ясно, /
И тот отряд из-за исключительной любви и чистосердечности, испытываемых к его величеству [Абдулла-хану], весь сразу стал единодушным и согласным с ним. Произнеся молитву за его величество и хвалу [ему], они перестали думать о сладкой жизни. Соответственно [своему] состоянию они напевно произнесли следующие слова:
В ту же ночь, когда прошла первая стража, его величество приказал отряду [воинов] выступить и захватить реку. Он приказал также могущественному эмиру Джангельди-бию и мстительному устаду Рухи взять всех стрелков из ружей и направиться к врагам, приготовить подходящее место для битвы, подвезти на поле битвы арбы, привезенные из Бухары, и связать их цепями. [Он приказал также], чтобы пехотинцы, стрелки из ружей из тюрков и таджиков, всадники и слуги из арабов и персов устроились бы за ними (т. е. за арбами). Сам [Абдулла-хан] направил стремена, разрушающие небо, в Дарра-йи /
Из-за исключительного усердия в [стремлении] отомстить несчастным врагам [Абдулла-хан] пошел к врагам в то время, когда от сильного зноя земля была раскалена, как очаг с огнем.
Ранним утром солнце, освещающее мир, вытащило победоносный меч из ножен усердия, чтобы отомстить султану ристалища ночи, и разогнало в небе цвета ртути полчища неисчислимых звезд.
согласно приказу могущественного государя победоносное войско двинулось вперед, овладело рекой, проявляя осторожность в близлежащих районах, везде заняло позиции.
Баба-султан тотчас же узнал об этом и немедленно выстроил свое войско. В полном порядке, великолепно оснащенный, он [быстро выступил] из Замина и направился к ристалищу мятежа и мести.
После того как оба войска стали друг против друга, они заволновались, словно синее море. Всей душой стремясь к битве, они перестали думать о благополучии. Природа мира устала от безопасности и спокойствия, она пожелала смуты, так что Симак-и А'зал против обыкновения превратился в Симак-и Рамих[399], а планета Юпитер, [изменив своей] природе, [стала] С'ад Забихом[400], око же Рамиха стало светить в созвездии Стрельца.
Между небом и землей появилась такая страшная пыль, пыль смятения, которая могла быть смыта только потоком крови [врага, пролитой] мстителями. Между телом и душой возникла такая вражда, ненависть, которую можно было прекратить, только [ударив] острым мечом и пронзив смертоносным копьем. Поле битвы запылало огнем сражения, оно заволновалось, забушевало, словно море от урагана.
Хакан [Абдулла-хан — государь], обладавший счастьем Фаридуна, [ему соответствует] мисра: Тот, кто по нраву Мухаммад, у кого рука, как у Мусы[401], кто по поступкам Искандар* Он тот, кто видел много битв и сражений, был воспитан в кольчуге ненависти [к врагу], кто вырос в седле, постоянно пил чашу вина радости, победы и торжества, из горькой чаши судьбы испробовал удары мечом и копьем.
Ни на каком поле битвы он не отворачивался от острия меча. В пыли битв и сражений он рассекал пыль на поле брани. Он держался рукой воздержания от греха за полу упования на бога, “а кто держится за Аллаха, тот выведен уже на прямой путь”[402].
Он вдел ноги твердости и решимости в стремена могущества и вложил поводья [своей] воли в длань Создателя. Со шлемом победы на голове, с кольчугой успеха на теле, он сел на коня, подобного горе, опоясался золотым поясом с мечом для нападения на мятежного врага.
[Абдулла-хан], согласно изречению: “Сердце — место обитания султана души”[403], встал в центре войска. Птица благословенного зонта [хана], как Хумай величия и счастья, раскрыла крылья благоденствия над головой этого государя, обладающего похвальными качествами. Отряд прославленных воинов, /
Хан, подобный Рустаму, Му'ин ад-дин Узбек-хан с огромным количеством снаряжения и вооружения поспешил [стать] по правую сторону от государя [Абдулла-хана], величественного, как Искандар, повелевающего, как Дарий. Под сенью зонта его, подобного солнцу, был определен отряд подобных львам воинственных мужей, нападающих, как леопарды.
Перед рядами его войск встал могущественный царевич, славный султан Абу-л-Фатх Абд ал-Латиф-султан. Его благословенное войско украсилось [людьми, занимающими должность] ишик-ага правого крыла могущественного [Абдулла-хана], такими, как высокодостойный эмир-заде Мухаммад-Баки-бий дурман, Мухаммад-Али оглан и подобные им.
Перед ним стоял могущественный эмир Джангельди-бий, возглавляя войско, могущественное, как Марс, нападающее, как Бахрам, благословенного султан-заде, величественного, как Парвиз[404], повелевающего, как Дарий, солнца на небе царства, сени милостей божьих Му'из ад-даула Абд ал-Му'мин-султана, да продлится его царствие! Вооруженный и оснащенный, он пошел на врагов шагами старания и усердия.
На левой стороне поднял знамя, подобное солнцу, его высочество правосудный султан, миродержец, заботящийся о слугах, жемчужина в шкатулке счастья, яркая звезда в созвездии могущества Абу-л-Наср а Ибадулла-султан, /
Перед ним поднял руку могущества и храбрости подобный дервишу Дустим-султан, тень милости божьей, с некоторыми [своими] сыновьями. С ног до головы скрытый под кольчугой, латами, он выступил по пути смелости.
Перед рядами войска султана [Дустим-султана], почитающего дервишей, был определен Абу-л-Хайр-султан с братьями, такими, как Музаффар-султан, Бузахур-султан, все облаченные с ног до головы в кольчуги, беспокойные, волнующиеся, как Оманское море
Раньше всех устремились к одному месту на левом крыле Муртаза А'зам и прибежище саййидского достоинства, благороднейший, избранный Мир Асад вместе с другим отрядом султанов, жаждущих отомстить [врагу], такими, как Шейхим-султан, такими почтенными эмирами, как Таныш-бий джелаир, Али-Мардан бахадур, Джултай-бий.
Наследник его высочества Хусрав-султана султан, подобный Хосрову [Ануширвану], Абу-л-Музаффар Исфандийар-султан с отрядом, [вооруженным] мечами, как солнце [лучами], щитами, подобными небу, копьями, как Симак-и Рамих, мечами, как Марс, [в котором были] такие [лица], как великий эмир-заде высокодостойный мирза Шах-Мухаммад мангыт, распорядительный эмир /
Выступил вперед искусный устад Рухи. По милости божьей, благодаря силе счастья могущественного [Абдулла-хана], стреляя из ружья, он захватил холм, расположенный посредине поля битвы, который держали даш-тийцы. Установив на этом холме котлы Куббали и Джахангир, он приказал стрелкам из ружей и пиротехникам охранять эту местность. Он привез [сюда] телеги и связал [их] цепями; на них и под ними он поставил пехотинцев, искусных стрелков из лука и стрелков из ружей. На этой высоте он водрузил свое знамя.
Несколько отрядов, состоящих из храбрых копьеносцев, воинов, вооруженных мечами и саблями, прикасаясь губами к лезвиям блестящих мечей, гордо шагали под знаменем, касаясь шеей тетивы лука, [перекинутого через плечо], они были готовы жертвовать собой ради любви к победе. Если бы на какой-либо стороне обнаружилась слабость, усталость, поражение и понадобилась бы помощь, храбрые мужи, храбрецы поля битвы, были бы готовы к боям.
С той стороны Баба-султан, [стоявший] с такой огромной силой, что от ее множества и величия изнемогли горы и равнины, на поле битвы выстроил ряды для сражения. Отказавшись от товара души, богатства тела, которые являются дорогой жемчужиной, он построил /
Сам он встал в центре войска под мятежным знаменем. На свое правое крыло он определил своих мятежных братьев Дустим-султана и Тахир-султана с отрядом [воинов], нападающих, как волки, повадками похожих на лису.
Левое крыло войска он составил из другого отряда, [куда входили] его двоюродные братья, такие, как Абдал-султан, Пайанда-Мухаммад-султан, Махди-султан и подобные им.
Вместе с некоторыми своими сыновьями [Баба-султан] определил яраулом[405] Дин-Мухаммад-султана, который после посещения священного храма в Мекке возвратился из Хорезма и, бежав [от Абдулла-хана], направился к Баба-султану в Ташкент, и всех хисарских султанов, как-то: Факир-султана, Мухаммад-Шариф-султана, Мухаммад-Касим-султана, Махди-султана, которые после событий в Хисаре нашли убежище у Баба-султана и постоянно побуждали и подстрекали последнего к вражде и ссоре с его величеством [Абдулла-ханом]. И тот отряд по его, [Баба-султана], приказу облачился в хафтаны кичливости, [надел] на головы шлемы гордыни и сумасбродства. С не поддающимся определению вооружением, с неисчислимым количеством боеприпасов, в полной готовности, в несказанном величии, огромной толпой, несметным полчищем, определить [хотя бы] десятую долю которого смущались, были бессильны счетчики сметливого воображения, зодчие ума и проницательности, они стояли в авангарде войска.
Они связали крепкими цепями, прочными канатами огромное число арб, которые они еще раньше собрали из вилайета Дашта, Туркестана, Сабрана, Ташкента, Андижана, Ахсикета, Касана, и установили их перед боевыми рядами. В них устроилось много стрелков из ружья, бесчисленное множество стрелков из лука.
В одной стороне от правого крыла он поставил десять тысяч[406] человек из проливающих кровь храбрецов, мятежных воинов, таких, которые во время битвы и сражения не удостаивались вниманием [Рустама], сына Дастана, Сама, сына Наримана. Если бы где-нибудь потребовалась помощь, они должны были спешить [туда], устранить слабость и изъян.
После того как с обеих сторон таваджии приготовили поле битвы и сражения, выступили для битвы и сечи всадники войск, мятежники, жаждущие мести.
Со стороны врагов первыми дружно подняли блестящие мечи [воины] отряда, которые были букрамчи[407] и находились в засаде. Установив мятежные копья между ушами на шее боевых коней, они направились к левому флангу победоносного войска [Абдулла-хана].
Величественный, могущественный султан Дустим-султан вместе с другими храбрыми эмирами, такими, как бодрость саййидского достоинства Мир Асад, Таныш-бий, Али-Мардан бахадур и подобные им, тронул коня вражды и напал на них. При первом же нападении он потеснил тот отряд [воинов врага], страшных, как леопард, оттеснив их в центр войска. На одной стороне левого фланга, против авангарда Дустим-султана, совершил нападение Шах-Мухаммад-мирза вместе с отрядом смелых храбрецов из войска [Исфандийар] -султана, подобного Хосрову [Ануширвану], таких, как его высочество смелый Дуст-мирза, Ширафган-мирза. Поражая смертоносным мечом, [нанося] удары копьем, подобным дракону, они истребили врагов и свалили их в пропасть гибели.
Эти два воинственных отряда два раза нападали друг на друга и показали образцы храбрости и мужества.
Затем по приказу [Абдулла-хана] тронул боевого коня благословенный султан Исфандийар-султан с отрядом храбрецов, которые были под сенью его победоносного знамени. Он погнал боевого коня прямо на ряды вражеских войск. При каждом нападении он валил на землю гибели воина. С каким бы рядом войск ни вступил в битву этот шах-заде, победитель, он его рассеивал, даже /
Победоносный султан три раза нападал на несчастных врагов. [Затем] они разошлись. В конце концов вражеское войско ослабло и обратилось в бегство.
Со стороны правого крыла почтенный эмир Джангельди-бий вытащил из ножен меч, разбивающий шлемы, и вместе с другими мстительными воинами, храбрыми борцами напал на султанов Хисара, которые стояли против [него]. Он ранил многих из них безжалостным мечом.
Йеменский меч начал рассекать головы и заставил вылетать птиц душ людей из теснин клеток тел. Вылетел орел — смертоносная стрела из гнезда — лука и сделал своей пищей мозги военачальников. Острое копье на челе состояния дел старых и молодых начертало слова: “Всякий, кто на ней, исчезнет”[408]. Изумрудный меч, кровью храбрецов окрасившись в цвет красного яхонта, совершил чудо, придав пескам пустыни цвет бадах-шанского рубина.
Искусный устад, устад Рухи также приказал, чтобы отважные метатели огня сразу же начали стрелять из [пушек] — занбурак, изрыгающих огонь, открыли огонь битвы и сражения.
У стремени Баба-султана стоял отряд храбрых пехотинцев. Устад Рухи сделал тот отряд мишенью. Он зажег огонь [под] котлами и метнул один камень в их сторону. Вдруг камень настиг тот несчастный отряд и оторвал голову Дустика бахадуру, который был одним из славных бахадуров Баба[409]. От этого случая тот несчастный отряд охватило сильное волнение.
Султан [Исфандийар], подобный Хосрову [Ануширвану], вновь направился к мятежным врагам. Тот несчастный отряд, который был выстроен перед [Баба]-султаном наподобие Плеяд, благодаря помощи бога, силе счастья могущественного [Абдулла-хана] он рассеял, уподобив [звездам] Большой Медведицы. Эти леопарды горной вершины храбрости, крокодилы океана смелости исполнили [все то, что] можно было вообразить при кровопролитии. Однако от этого не было пользы. Поэтому они избрали путь отступления и обратились в бегство. Люди султана пошли вперед и захватили два холма, где фарраши правителя Дашта воздвигли палатки, и взяли их бунчук и знамя.
Баба-султан, который скрутил аркан мятежа, разбудил дремавший бунт, зажег пламя этого зла, как только своими глазами увидел счастье и силу победоносных войск, а “Аллах может помочь им”[410], [увидел], как распростер крылья зонт августейшего [хана], он уподобился птице, попавшей в силки насилия, оказался в ущелье смущения, в теснинах растерянности. Несмотря на это, он непрерывно гнал коня вражды, побуждал и подгонял своих людей на битву. Подбадривая свое войско, он приказал: “Не сходите с пути битвы, смело усердствуйте на пути сражения”.
Словом, с того времени, когда освещающее мир солнце вытащило из ножен меч (т. е. лучи), сжигающий мир, и почти до [наступления] полуденного намаза полной силой горел и пылал огонь войны, огонь нанесения ударов копьем и мечом. Храбрецы победоносного войска [Абдулла-хана] разом совершили нападение со всех сторон; сражаясь по всем правилам, снискав славу, они [как бы] превратили в ложь рассказы о сражении Бахмана, о величии славы Меднотелого [Исфандийара].
Наконец повеял зефир божьей помощи с места дуновения ветра, [где начертано]: “Ведь Аллах подкрепляет Своей помощью, кого пожелает”[411], забрезжило с востока утро победы [со словами]: “Помощь от Аллаха и близкая победа”[412].
/
На этом лютом поле брани, в этом опасном месте битвы были захвачены в плен из хисарских султанов Факир-султан, Мухаммад-Шариф-султан, Мухаммади-султан. Многие из них были истреблены мечом мести. Прощаясь с жизнью, они сложили головы надменности на землю унижения. Мухаммад-Шариф-султана передали его высочеству Узбек-хану. Дин-Мухаммад-султана, который также очутился в плену, послали в Чарджуй к Джани-султану, чтобы он вручил клад жизни ангелу смерти в темнице для пожизненно заключенных и перечеркнул на странице бытия надпись “жизнь”.
Баба-султан с неимоверными трудностями, со слезами горя, со слезами смущения, потеряв надежду на трон и корону власти, отчаявшись сохранить за собой владения, спасся от посягательства мстительного войска [Абдулла-хана] и направился в Ташкент.
Когда его величество [Абдулла-хан] увидел собственными глазами картину победы и торжества в зеркале [божьей] помощи, он запретил [своему] войску убивать потерпевших поражение. Остатки войска [неприятеля], усталые и разбитые, плача и стеная, просили о пощаде. Будучи помилованы, они обратились в бегство. Победоносное войско разбогатело от неисчислимой военной добычи, от обилия [доставшихся] вещей, они стали богатыми, [взяв] предметы роскоши, изящные вещи, золотую и серебряную посуду, украшения из золота, серебра, драгоценных камней. Его величество /
Писец с ясным умом маулана Хайдар-Мухаммад мунши объединил разбросанные жемчужины [прозы] в ряд словесных выражений, приведенные в порядок жемчужины [стихов] нанизал на нить образных выражений. Он послал добрых вестников по разным дорогам, в различные страны для [оглашения] радостной вести.
Его величество [Абдулла-хан] отличил царскими дарами, безграничными милостями группу людей, которые на том страшном месте, на опасной стоянке уносили мяч первенства друг у друга и прилагали огромные усилия, чтобы изгнать невежд, истребить заблудших. Он сильно отличил каждого согласно их положению и сану, раздав огромное количество даров, великолепные подарки.
Его величество безмерно похвалил за исключительную храбрость, за избыток смелости султана, подобного Хосрову [Ануширвану], Исфандийар-султана, который впервые вдохнул благоухание милостей господних и начал [слушать] пение соловья счастья и исполнения желаний. [Этот султан], несмотря на свое несовершеннолетие, выиграл большое сражение. Узнав о счастье [султана], вдохновленный [его] удачей, [Абдулла-хан], согласно [стиху]: “Почитайте ваших детей, похвалите их за лучшие [их] поступки”[415], пожаловал ему Шахрисябзский вилайет, который достался ему по наследству.
Среди счастливых событий было [отмечено] следующее. В то самое время, когда даштийцы потерпели такое большое поражение, верховный судья кази Нур ад-дин Мухаммад собрал великих и славных людей в высокой пятничной мечети в Бухаре, чтобы прочесть суру Фатх[416] и тем [способствовать] победе августейшего [Абдулла-хана]. Картина победы, которая открыла лицо [Абдулла-хану], конечно, являлась результатом чтения стихов, [ниспосланных] богом, собранием улемов и молитвы лучшего сонма людей. Благоухающее амброй перо написало на страницах дней хронограмму этого события и оставило память среди писателей.
Эту дату разум выразил словами: “Разгромил Баба”[417].
После того как была одержана такая ясная, несомненная победа, [Абдулла-]хану, подобному Искандару, пришлось остановиться в том месте. /
Сам [хан] еще вчера покинул эту местность и остановился в местности Джам. На другой день он двинул коня победы и берег реки Сейхун стал местом расположения палаток благословенного [хана].
Что же касается Баба-султана, то он с неимоверными трудностями отступил с поля битвы. Охваченный волнением, он вынужден был спешить в Ташкент. От чрезмерного страха, ни с чем не сравнимого ужаса он находился там не более одной ночи. На другой день, взяв некоторых своих домочадцев и [кое-что] из вещей, он направился в Туркестан, нигде не задерживаясь.
Когда его величество [Абдулла-хан] узнал, что Баба-султан нигде не останавливался, он сразу же соорудил мост через реку в трех местах и совершил переправу. Еще до того, как переправилось [войско], он перевез через Шахрухию[418] победоносных султанов: Ибадулла-султана, Абд ал-Латиф-султана, Исфандийар-султана — и отправил их в Ташкент. Он послал в Туркестан за Дарвиш-ханом, подобным дервишу, величественного эмира Абд ас-Самад-бия с группой эмиров.
Вот уже четыре года, как Баба держал его в темнице, потому что тот выражал верность его величеству шаханшаху [Абдулла-хану]. Впереди себя он послал в Ташкент Рукн ад-даула И'тимад ас-салтана Кулбаба кукель-таша, могущественного эмира Шахим-бий аргуна и высокодостойного Науруз-бий кушбеги. Он приказал, чтобы упомянутые эмиры укрепили городские ворота, дабы победоносное войско не причинило вреда подданным и не пострадали бы военачальники [Ташкентского] вилайета.
На следующий день сам [Абдулла-хан] на берегу реки поднял полумесяц знаменит сверкающий, как солнце, до облаков, до стоянки солнца, и направился к Ташкенту.
Когда распространилась весть о прибытии его величества [Абдулла-хана], великие и знатные люди той страны поспешили встретить шаха, подобного Искандару. Они принесли ключи вилайета и через посредство некоторых вельмож государства обрели счастье поцеловать ноги его величества. Его величество полностью удовлетворил эту группу милостями, раздаваемыми всем.
Покинув эту местность так торжественно, что трудно передать /
По исключительной щедрости, по безграничной милости [Абдулла-хан], соблюдая прежние условия договора, пожаловал ему, [Дарвиш-хану], Ташкентский вилайет со всеми подвластными землями. Он вложил в руки его обладания бразды разрешения, поводья распоряжения всеми важными делами во всех этих вилайетах.
После того как [Абдулла-хан] разрешил важные дела того благословенного вилайета, он взял с собой [Дарвиш-хана], подобного дервишу, и пошел завоевывать Туркестан. Совершив несколько переходов, он изволил прибыть в Сайрамский вилайет[421]. Абд ал-Карим-султан ибн Хорезмшах-султан, который был там правителем, вышел [навстречу] и представил пред светлые очи благословенного [хана] славные, ценные подарки. Его величество по исключительной милости и милосердию пожаловал ему этот вилайет. Он приказал ему повиноваться Дарвиш-хану.
[Затем Абдулла-хан] отправился в Отрар, потому что он еще раньше услышал о том, что Баба[-султан] находится там. Когда Баба-султан услышал о походе ханов, он тотчас же решил бежать и поспешил к мангытам.
Его величество могущественный [Абдулла-хан] из Отрара отправил всех победоносных султанов в погоню за растерявшимся Баба-[султаном]. Сам он поднял знамя, подобное солнцу, в направлении Туркестана, чтобы совершить обход обильного светом мазара его святейшества Ходжи Ахмада Ясави Алави[422], да помилует его Аллах!
Когда воздух той страны от пыли, [поднятой] войском августейшего [Абдулла-хана], стал предметом, увеличивающим зависть у татарского мускуса, его величество поспешил к озаренной светом могиле пира-тюрка /
Отсюда [Абдулла-хан] направился к Сыгнаку[423], который издревле был стольным городом государей Дашт-и Кипчака. В этом районе он находился несколько дней, чтобы охотиться на зверей и птиц. Наконец султаны, пользующиеся уважением, вернулись из Дашта. Они изволили заявить следующее: “Баба-султан в полной растерянности по крайней необходимости бежал к мангытам. Он посыпал голову [своей] судьбы прахом бедствия. Сколько мы ни гнались за ним, не нашли его”.
Все владения Туркестана оказались под властью длани его величества [Абдулла-хана]. После этого его величество с согласия всех братьев и султанов назначил правителей для всех крепостей. По просьбе Абу-л-Хайр-султана он оставил Сабран [ставленникам], зависимым от него (т. е. Абу-л-Хайр-султана).
Победоносный, торжествующий [Абдулла-хан], подняв знамя возвращения, направился к столице величия и славы.
Когда в местности Чинас[424] расположились палатки войска, [многочисленного], как звезды, там Дарвиш-хан устроил пир в честь его величества [Абдулла-хана], повелевающего, как Искандар. Он попросил о помощи и направился в Ташкент. Поэтому его величество [Абдулла-хан] отправил вместе с ним отряд победоносного войска. Он подкрепил прежний договор клятвой и поднял руку в сторону Шахрухии, ибо он намеревался направиться к Аксикенту.
Разъяснение вышеуказанных слов следующее. Несчастный султан Абу-л-Хайр-султан несколько раз совершал недостойные дела, порицаемые поступки. Несмотря на это, его величество [Абдулла-хан] по исключительной милости, безграничному милосердию в этом деле проявлял терпение, медлил. Он постоянно оказывал ему всякого рода милости, всячески покровительствовал [ему]. Однако тот по зломыслию и [своей] испорченности время от времени проявлял порочное стремление к независимости в управлении, что уже [давно] овладело его мыслями. Как ни убеждал его справедливый, правосудный хакан [Абдулла-хан] перейти с пути мятежа на путь верности и честности, /
Когда картина вражды, которую он скрывал в своем сердце, снова показала свое истинное лицо, его величество [Абдулла-хан] вызвал столпов государства, своих вельмож и языком, рассыпающим перлы [слов], сказал: “Следует заботиться о пользе дел в стране и думать о делах державы в то время, когда для этого есть большие возможности, а не тогда, когда их не будет. Цель [этих слов] в следующем. В течение долгого времени, многих дней мы наблюдаем признаки коварства и лжи на страницах положения дел Абу-л-Хайра, оком проницательности мы видим — стоит ли он или действует — его стремление к вражде и мятежу. Много раз возникали причины, которые являются основанием для уничтожения его. До настоящего времени мы не наказывали его, пренебрегали [этим], были беспечны [по отношению к нему] по той причине, что не хотели причислять его к находящимся во вражде [с нами]. Однако, поскольку природой его овладели признаки вражды, несогласия [с нами], впредь нет никакой веры [ему]. Как бы он не вызвал большую смуту, огромный мятеж, не вспыхнул бы огромной силы огонь мятежа и притеснения. Тогда сердце, великое, как море, покроется такой пылью, которая не уместится в мастерской воображения и до ее подола не дотянется рука исправления положения”. После такого краткого вступления он продолжал рассказ о проступках и грехах, которые совершил [Абу-л-Хайр-султан], следующим образом: “Во-первых, по своей низкой природе, мятежному нраву еще в ранние годы своей жизни он предпринял большое дело. По подстрекательству дьявола, заботясь о самом себе, во время отсутствия его высочества покойного Хусрав-султана, место которого в раю, хитростью, коварством он овладел Шахрисябзом. Протянув руку для грабежа, он вывел из города всех, кто [там] был, мужчин и женщин; во-вторых, услышав об этом событии, я вместе с мучеником султаном Са'идом подошел к крепости и окружил ее. С самого начала, [проявляя] исключительную милость, я не давал согласия на то, чтобы наше победоносное войско начало стрелять из луков и ружей, засунув подол смелости за пояс, начало бы сражаться. Он же, поднявшись на городскую стену, выпускал стрелы по направлению к нашей ставке, он забил в барабан бесстыдства и нанес рану некоторым [воинам]; в-третьих, когда прощенный богом [Хусрав]-султан отвоевал эту крепость, /
На основании этого [заявления] он дал высокий приказ об убиении, уничтожении его. В субботу 9-го ша'бана[425] в местности Мулкент[426], недалеко от [берега] реки Сейхун, группа эмиров, таких, как Шахим-бий, Назар-хаджи, Дустим-бий, в лагере его высочества Ибадулла-султана окрасили землю в алый цвет кровью его (Абу-л-Хайр-султана) и некоторых его подчиненных.
Поскольку надменную, заносчивую голову его (Абу-л-Хайр-султана) бросил на землю унижения и вырвал с корнем [его жизнь] Дустим-бий, то [благоухающее] амброй перо указало дату убийства [султана словами]: “Дустим отрубил голову”[427].
По приказу августейшего [Абдулла-хана] Ишим-бий джалаир совершил нападение на Наука и уничтожил также Джаванмард[-хана] вместе с двумя [его] сыновьями; ввиду того что по их вине произошел мятеж и смута, мечом мести он уничтожил их зло в Мавераннахре.
После того как произошло это событие и эта радостная, приятная весть распространилась по окраинам мира, [Абдулла]-хан, подобный Искандару, достигнув цели, счастливый, с благословенными братьями переправился через реку Сейхун. Охотясь по [берегам] реки, в четверг 22-го [числа] упомянутого месяца [ша'бана] он изволил прибыть в Самарканд, в город, подобный раю. Охраняемый [богом] город Самарканд от тени знамени августейшего [хана] превратился в цветник. Очи надежд жителей той страны, которые в течение многих лет были в когтях мучений, в когтях трудностей, просветлели от пыли, поднятой войсками, величественными, как небо. От прибытия войска его величества людей охватила радость, удовлетворение, спокойствие и довольство. Для знатных людей и простого народа под сенью милости, под тенью милосердия его настала [пора] полной безопасности.
После этого [Абдулла-хан], как это принято, несколько дней подряд угощал на пиру своих братьев и родственников. Он устроил пиры веселья и радости, лучшие, чем в высочайшем раю, более приятные, чем что-либо, он всех облачил в почетные халаты согласно их положению. Он пожаловал власть над Самаркандом Ибадулла-султану. Остальные местности, которые попали в длань [его] завоевания, он пожаловал остальным родственникам. Он назначил великого эмира Абд ас-Самад-бия аталыком Мухаммад-Му'мин-султана ибн Амин-султана и отправил его в Андижан. Он снова пожаловал ему (т. е. Мухаммад-Му'мин-султану) вилайет, который является наследственным владением его высочества [султана], и поднял достоинство власти его до высочайшей ступени.
Когда великое сердце [Абдулла-хана] освободилось от [забот] обо всех делах тех вилайетов, он погнал коня, утомляющего небо [топотом копыт], в сторону Бухары, да будет она охраняема от бедствий и несчастий!
В среду 20-го [числа] месяца рамазана [Абдулла-хан], радостный и ликующий, достигнув цели, довольный и счастливый, на мчащемся коне счастья и благоденствия, [натянув] поводья, во всей славе и великолепии [прибыл в столицу и] осенил сенью величия головы жителей Бухары. [Своим] счастливым прибытием он вызвал гордость у жителей той земли.
Из красноречивых слов проницательных историков, сказанных о Самарканде, подобном раю, вытекает следующее.
С древних времен Самарканд был стольным городом великих ханов, сильных повелителей. Говорят, что сначала построил его Кай-Кавус, второй раз построил его Искандар. Некоторые говорят, что [его] построил Самар, который был одним из почетных эмиров Тубба'[429], после чего назвали его Самарканд, то есть селение Самара. Наконец, арабизировав его (т. е. это имя), назвали Самарканд.
Некоторые историки пишут [следующее]: “Самар Я'руш Абу Карб ибн Африкис также был Тубба', который завоевал [земли] до крайних пределов Туркестана. Когда он дошел до Самарканда, как он ни старался, он не смог завоевать его. В те времена у правителя Самарканда была дочь, в руках которой находилась вся власть в стране. Самар обольстил ее несколькими обещаниями. Он отправил к ней посла с подарками, подношениями и сказал: „Все эти трудности, которые мы взяли на себя, [чтобы] приехать в эту страну, только ради того, чтобы встретиться с тобой. Мы и не думали завоевывать [этот] вилайет. Мы решили оставить в этой стране груз и вещи и отправиться в Чин[430], пойти завоевывать те страны. Если будет разрешено, мы оставим [здесь] свои вещи и уйдем”. Девушка, не зная о его планах, разрешила внести в город его вещи и поклажу. Самар приготовил четыре тысячи сундуков. Он вооружил и оснастил смелых воинов, храбрецов поля битвы и сражения и поместил их в сундуки. Он ввез в город сундуки и объяснил своему войску: „В полночь, когда вы услышите звон колокольчика, вынув [из ножен] мечи, выходите из сундуков и захватите город”.
В назначенное время [основное] войско Самара, [находившееся] вне города, повело наступление. Достигнув городских ворот, они громко закричали. Воины вышли из сундуков, вынули мечи; [наступая] изнутри и снаружи, [воины] захватили город и звуки храбрости вознесли до чаши небесной. Самар разрушил башни и стены вокруг него (т. е. Самарканда) и срыл [их]. По этой причине (городу) дали название Самарканд.
После этого Самар отправился в Чин. В пути он и его войско погибли от жажды, покинули этот мир. Затем Тубба' прибыл туда сам, он построил Самарканд и отправился в Чин. По возвращении из Чина он оставил в Самарканде пленных, которых он взял в тех странах [Чина]”. Автор “Масалик ал-мамалик”[431] говорит, что изготовители самаркандской бумаги /
Относительно названия его (т. е. Самарканда) некоторые говорят следующее. Основное название было Симизкент, что по-тюркски обозначает “жирное селение”. Арабизировав это [название], прозвали Самарканд.
В начальный период [распространения] ислама, когда была завоевана эта страна, тот, кому жаловали Хорасан, господствовал и в Мавераннахре. [Продолжалось это] до времени Му'тамид Али Аллаха[433], который был пятнадцатым аббасидским халифом.
В 261 году хиджры он послал указ и знамя Насру ибн Ахмад ибн Саману[434] для управления Мавераннахром и Хорсасаном. Правление Саманидов начинается с этой даты. Саманиды сделали своей столицей Бухару. В течение ста восьми лет, пока власть находилась у этой династии, стольный город был тот же, как написано об этом при описании Бухары.
После падения государства Саманидов, частью Мавераннахра владели туркестанские ханы, частью — газневидские султаны. После них таким же образом владели и управляли Сельджукиды. Так, на протяжении многих лет Самарканд был величайшим городом Мавераннахра. Самарканд был стольным городом Тамгач-хана[435] и Мухаммад-хана[436], хаканов Туркестана, которые были связаны брачными узами с сельджуками. Осман-хан[437], который был зятем Мухаммада Хорезмшаха, также находился в Самарканде. После него владения Мавераннахра полностью были завоеваны Хорезмшахом.
Когда государь — покоритель мира Чингиз-хан вырвал эти страны из рук Хорезмшаха, власть над ним (т. е. Мавераннахром) с частью Моголистана и Туркестана он пожаловал своему сыну Чагатай-хану. Поскольку он и его дети были кочевниками, они не стали жить в вилайете[438].
Словом, жители Мавераннахра всегда подчинялись и повиновались своему государю. Войско их благодаря стойкости, твердости и верности было победителем всех войск. Короче говоря, Самарканд среди благоустроенных городов является таким, “как люди, [исповедующие] ислам, среди других людей”[439]; пока он был и есть, он является местом государей мира и улемов ислама.
Чистые воды его, /
[Самарканд] — священный город. О его достоинствах всепрощающий господь низвел истинный хадис, ясное вещание для лучшего из благочестивых, саййида святых, избранника [своего] Мухаммада, да благословит Аллах его, его семью, его беспорочных сподвижников[446]: “Имеется город, и называют его Самарканд. В нем есть источник из источников рая, сад из садов рая, могила из могил пророков, покойники его в день воскресения из мертвых будут вместе с мучениками за веру”.
В прежнее время Самарканд имел высокую крепость, несколько валов окружало ее, так что следы их видны и теперь. Ее (т. е. крепость) называли Бала Хисар. Ее разрушили во время завоевания Чингиз-хана. О том, как она была разрушена, повествуется во многих исторических сочинениях.
Когда подошла очередь господствовать эмиру, обладателю счастливого сочетания светил, эмиру Тимуру Гургану, да осветит Аллах доказательства его, в [одном] из месяцев 773 года он начал строить стену и построил ее за короткий срок. Она сохраняется и поныне[447].
В настоящее время, когда [идет] 995 год по хиджре пророка, в дни счастья его величества [Абдулла-хана, счастья], увеличивающегося с каждым днем, он (Самарканд) стал еще более благоустроенным. [Абдулла-хан] приказал восстановить здания в этом вилайете, оставшиеся от великого эмира [Тимура] и его потомков и начавшие разрушаться. Лучший из людей господин Кулбаба кукельташ прилагает [все свое] усердие в строительстве и восстановлении его (т. е. города). Есть надежда, что чертог счастья его величества [Абдулла-хана] украсится резьбой в виде солнца вечности, основа величия и могущества [его] будет прочной до наступления дня воскресения из мертвых.
Когда [Абдулла-хан] в блеске счастья и блаженства остановился в стольном городе величия и могущества [Бухаре], он вновь расстелил широкий ковер справедливости и полностью разрушил здание притеснения и основу тирании. Хотя Бухара была исключительно красивым [городом и всем] бросалась в глаза [ее] прелесть, однако благодаря лучам от присутствия государя она стала еще более прекрасной. От прибытия /
Сначала [Абдулла-хан] поспешил совершить обход благословенных могил и раздал бедным и нуждающимся много милостыни и безграничное множество [денег во исполнение] обетов [богу].
Подарив большую сумму [денег] как бедным, так и состоятельным [жителям] Бухары и просителям из других вилайетов, он избавил их от сильных мучений.
В этой благословенной местности он провел остаток месяца поста, выполняя религиозные обряды, обязательные религиозные предписания.
Когда вновь показался людям новый месяц праздника [поста] на благословенном горизонте красоты, украшающей мир, рука вечной милости [бога] раскрыла врата немеркнущего счастья перед лицом счастливцев.
Праздничную молитву [Абдулла-хан] исполнил в счастье и блаженстве в Намазгах-и Бухара[448], в Чарбаг-и Малик Шамс ад-дин, который построил Рабат-и Малик.
Когда [Абдулла-хан] освободил мысли от благословенного праздника, от исполнения предписаний в тот счастливый день, он занялся делами власти и управления и важными для подданных делами.
В среду 10-го шавваля [Абдулла-хан] оседлал быстроходного коня, седло которого было украшено разного рода драгоценными камнями, и, [объятый] новым сильным желанием веселиться, направился к Несефу. Он всегда проявлял заботу о дервишах, о душах благочестивых. Поэтому он посетил священную могилу его святейшества полюса соединенных [с богом], помощи исламу и мусульманам, султана святых, доказательства благочестивых, то есть Ходжи Баха ал-хакк ва ад-дин Мухаммада Накшбанда[449], да освятится его тайна!
Он накормил неимущих той благословенной местности. В эту местность, подобную Каабе, поспешно прибыл от Баба-султана Шахим-бий, сын Бултурук-бий дурмана, чтобы облобызать порог [Абдулла-хана]. Через посредство опоры державы Кулбаба кукельташа он обрел счастье припасть к стопам его величества. Удостоившись чести доложить и просить, языком /
Установлено, что, если грешник не совершит преступления, преступник не совершит гнусных дел, тогда не засверкает зеркало прощения, не появится картина доброты на месте проявления похвальных [свойств прощающего].
Лестный рассказ эмира его (т. е. Баба-султана), который сообщал о повиновении, извещал о покорности, послушании [султана], был не чем иным, как обманом, уловкой, хитростью, коварством. Несмотря на это, как подобает его величеству [Абдулла-хану], повелевающему, как Искандар обладающему высокими нравственными качествами, выражающему милосердие, по исключительной, безмерной милости он избрал прощение [как одно] из лучших качеств и, признав это чертой, достойной похвалы, перечеркнул страницу проступков его (т. е. Баба-султана). Он пожаловал Шахим-бию дорогой халат. Он начертал на странице объяснения следующую мысль “Скажи своему султану, что я оставил ему Туркестанский вилайет с тем условием, чтобы он не переступал границу свою и не снимал с шеи ярмо повиновения своему старшему брату Дарвиш-хану, который всегда для него вместо отца. В противном случае если он поступит по-иному, будет царапать лик согласия когтями вражды, то, согласно [словам]: „Возмездие в природе неизбежно”[454], частицы [нашей] вражды возбудятся так, что исправить это никак не удастся, исправление этого не уместится в сокровищнице воображения, /
Когда [Абдулла-хан] отпустил посла Баба [-султана], сам он во всем величии и славе направился к Несефской степи. В пути он занимался охотой на зверей и птиц. В течение нескольких дней он охотился в этой чудесной степи.
В это время неожиданно пришел человек от Дарвиш-хана к порогу [Абдулла-хана], подобному Сатурну. Он заявил: “Баба-султан вновь погнал коня сильных стремлений по ристалищу беспечности и вложил поводья в длань беспечности. По исключительному легкомыслию он предпринял большое дело, [вступил] на опасный путь. Он начертал на скрижалях сердца, в зеркале воображения письмена о завоевании Ташкента.
Корень вражды и мятежа, дерево смуты и бунта, которые он еще раньше пересадил на ниву своего сердца, на равнину груди, он полил водой самомнения и теперь собирает плоды вражды и ссор. Он выступил из засады вероломства и обнажил меч вражды. Он выступил из сферы повиновения, отказался [вдеть] голову в ярмо покорности и направился в сторону [Ташкента]. Если его величество [Абдулла-хан], Джамшид по достоинству, пошлет некоторое количество войска, отряд войска, прибежища победы, на помощь этому верному [слуге], молящемуся [за хана], есть надежда, что мятеж этого несчастного [Баба] будет подавлен наилучшим образом на ристалище времени, а “это для Аллаха легко!”[457].
Когда в высоких помыслах его величества [Абдулла-хана] показалась картина этого события, у государя возникли желания, которые подобны судьбе, предопределению, и он послал в столицу державы высокий приказ [следующего содержания]: “Опора державы Низам ад-дин Кулбаба кукель-таш вместе с его святейшеством саййидом по происхождению Хасан-ходжой накибом и другими столпами государства пусть направятся к подобному Каабе двору его святейшества махдум-заде мира, избранника бога ходжи Калан-ходжи, чтобы посоветоваться об этом.
И как решит его святейшество, так и поступайте, /
После того как могущественные эмиры поспешно прибыли к порогу, почитаемому, как небо, его святейшества, ведущего по пути истины, они созвали совет. После долгих обсуждений мысли его святейшества остановились на следующем. Блаженный хакан [Абдулла-хан] немедленно отправится в Ташкент. Согласно изречению: “В промедлении гибель”[458], собрав все победоносное войско, он направится туда как можно скорее, ибо теперь, пока он (Баба) еще не уничтожил Дарвиш-хана, есть надежда на то, что он (т. е. Дарвиш-хан) избавится от его оков. Ведь люди опытные сказали:
Распорядительный эмир Кулбаба кукельташ изложил суть совета его святейшества [Калан-ходжи] и отправил [это] к высокому порогу хакана [Абдулла-хана], величественного, как небо.
Его величество изволил издать благословенный непреложный приказ, чтобы таваджии, сражающиеся, как Бахрам, ясаулы, решительные, как Марс, поспешили в разные стороны и собрали войско, побеждающее, как Бахрам, из Балха, Шибиргана, Меймене, Гарджистана, Термеза, Хисара Шадмана, из отдаленных [земель] Хорасана [вплоть] до Кабула и Бадах-шана и других земель Мавераннахра и в полном вооружении направились бы к месту расположения благословенного войска [Абдулла-хана]. Пусть они соберутся в назначенном месте в местности Несеф и станут под сенью знамени, подобного солнцу.
Перед тем как присоединиться победоносному войску к победной свите [Абдулла-хана], вновь прибыл [человек, на этот раз] Гадай ябу, которого его величество еще раньше оставил при Дарвиш-Мухаммад-хане. Он доложил: “Баба-султан снова посыпал голову времени землей мятежа. Погнав коня смуты с ристалища бунта и интриг, он окружил крепость Ташкента. Он раскрыл ее городские ворота ключом вражды и мятежа. Он убил саййида по происхождению, накиба по положению Ходжу Кари Саййид Атаи, которого его величество еще раньше назначил накибом по просьбе Дарвиш-хана и оставил вместе с прочим войском. Мечом власти он убил также Джан чухра-бия кушчи и Кутб ад-дина Мирака”.
После него прибыл Йари-бий, сын Сатылган-бия карлука, и сказал: “Мстительный, мятежный [Баба]-султан по [своей] близорукости, возлагая надежду на будущее, порвав узы родства, убил Дарвиш-хана с большой группой его подчиненных, мечом вражды он повалил дерево его жизни в плодовом саду страны”.
В это же время пришел человек из Андижана от Абд ас-Самад-бия. Он рассказал следующее: “Из султанов Ташкента Тахир-султан, Абд ал-Гаффар-султан, Абд ас-Саттар-султан, Хашим-султан с огромным войском окружили крепость Андижана. Если его шахская милость проявит сочувствие к положению дел осажденных в крепости, выступит для оказания помощи, то это послужит причиной избавления [тех, кто] оказался в цепях мучений”.
Узнав об этом событии, [Абдулла-хан] написал славное письмо, важное послание и отправил в Андижан одного из своих воинов личной гвардии. Содержание [послания] следующее: “Рукн ад-даула Абд ас-Самад-бий, который был отмечен царскими милостями, не должен сойти с пути решительности, пусть твердо [стоит] на пути защиты крепости, не теряет бдительности, потому что мы только что направились в ту страну с победоносным войском”.
Когда до благородного слуха хакана [Абдулла-хана], повелевающего, как Искандар, дошла весть о новом мятеже Баба-султана, [когда он услышал] рассказ об убийстве Дарвиш-хана, для его сердца, твердого, как гора, это оказалось очень тяжелой [ношей], и в нем загорелся огонь возмущения. Сильно разгневанный, он вновь приказал, чтобы таваджии, наводящие страх, как Марс, один за другим погнали коней к границам [владений], собрали победоносное войско и [присоединились бы] к благословенной свите.
Сначала он отправил в Шахрисябз всадника ристалища смелости Рахман-Кули чухра-агаси, повелев: “Пусть Исфандийар-султан, подобный Хосрову [Ануширвану], снарядившись, поднимет знамя, подобное солнцу, в местности Ура-Тюбе. Пусть он будет осведомлен о хитрости и коварстве неприятеля и сочтет своим долгом быть решительным и бдительным”. /
Сам [Абдулла-хан], повернув поводья, подобные метеору, вернулся в стольный город [Бухару] и воссел на трон величия, на престол власти.
В это [самое] время неожиданно произошло удивительное событие, необыкновенное происшествие, появился рассказ о смерти его святейшества Азизан.
Рассказ о неминуемой гибели его святейшества Азизан, милость и благословение [Аллаха] над ним!
Да не останется тайным и скрытым для подобных философскому камню сердец ученых мира, для таинственных священных мыслей умных людей следующее. Мир является стоянкой бедствий и несчастий, [это] — тленное место обитания, а не место вечного отдыха. Поэтому умные люди, мудрецы не строили жилищ на его основе. Они отдавали предпочтение богатствам, увековечивающим [их имена], перед [богатством] в тленном мире. Они хорошо знали, что тленность каждого существа неизбежна, о вечности всего сотворенного невозможно говорить. Высокосановные, высокопоставленные лица, которые являются избранной группой людей, удостоены чести, [о чем гласит стих]: “О да, ведь для друзей Аллаха нет страха и не будут они печалиться”[459], украшены дорогим халатом, [на котором вышиты слова]: “Благочестивые [находятся] под Моим каба, и никто их не узнает, кроме меня”[460]. Не следует, чтобы жилищем прочности, устойчивым простором их явились бы теснины [этого мира], не заслуживающие внимания. Следовательно, заслуживает уважения и славы тот, кто из этого тленного мира направляется к райским просторам, к месту [господства] духовного.
Мудрец понимает, с какой целью написан этот рассказ и с кем связано это неминуемое событие. Однако перо, благоухающее амброй, облачается в траурный наряд, чтобы нанизать на нить изложения следующие слова, повествующие о том, как произошло это несчастье.
Его святейшество высоко достойный, высокочтимый Касим-шейх Азизан, да будет над ним милость и благословение [Аллаха], был куполом тариката, познавшим хакикат, звездой в созвездии святости, жемчугом в шкатулке следования по пути истины, местом сошествия божественных лучей, местом проявления божественных тайн. Он был отмечен господом, воздающим за добро и зло. Благодаря ему всегда было спокойствие во всем вилайете: благосостояние у подданных, /
Он постоянно прилагал все [свое] старание для ликвидации долгов султану, препятствовал и не допускал притеснения со стороны сборщиков податей для дивана, способствовал благоустройству страны, [оказывал помощь] простому народу и знатным. Помощь его святейшества доходила до различных уголков мира. Он прилагал старание и усердие для того, чтобы избавить подданных во всех странах и больших городах от притеснения, несправедливости и насилия мятежников.
Благородным сердцем его святейшества овладела болезнь, со временем она усилилась, крайняя слабость охватила его природу. Объяснение этого обстоятельства следующее.
Его святейшество благодаря проницательности и прозорливости, что является признаком святости, в те дни понял, что некоторым обитателям мира, определенной категории людей, поскольку они не свободны от ошибок и грехов, грозит бедствие холеры. Согласно содержанию [слов]: “Я усилю бедствие пророкам, затем святым, потом всем остальным”[461], [его святейшество] просил великого бога устранить это бедствие. Он вместе со своими приверженцами и друзьями сделался жертвой ради мусульман. Просьба его святейшества была принята [богом], болезнь охватила всю природу его святейшества, почитаемого как ангел. Сколько ни приходило людей с разных концов, чтобы узнать о его [здоровье], его святейшество посылал к ним дервишей и запрещал [им самим] приближаться [к нему]. Всем им он заявлял: “Мы стали жертвой в этой стране, удостоившись снискать довольство великого единого бога, ради бога, не приходите в эту страну, ибо его святейшество прибежище пророчества [Мухаммад, да будет] над ним молитва, охраняющая его до конца [жизни на земле], изволил сказать: „Везде, где возникнет бедствие холеры, пусть никто не приходит туда и также не уходит оттуда”. Однако это не относилось к благородному сыну, славному сыну его [святейшества], к его святейшеству кази, который благодаря своим прекрасным чертам характера, состраданию, хорошим поступкам, приятной речи является выдающейся [личностью] эпохи. В юные годы, в ранней молодости он изучал богословие, усовершенствовался в усвоении точных наук. Его чистая натура наделена различного рода достоинствами, а проницательный ум усвоил науки и искусства. Хотя бутон его жизни только начал распускаться, соловей его жизни только начал петь, однако, несмотря на это, он все время проводил в молитвах, проявляя покорность [богу], /
Благодаря сильной привязанности, исключительной искренности и вере, беспредельной любви [к отцу] он прибыл к [его] порогу, достойному государя, и вручил себя милости мыслей его святейшества, подобных философскому камню. Его святейшество ввиду верности ему и сильной любви оказал исключительное внимание этому лучшему из благочестивых и праведных [людей]. Он прочел для него благоухающую Фатиху, прочел искреннюю молитву и разрешил уйти. Ходжа Хурд (Ходжа Младший) вернулся благополучно, здоровым и невредимым, [не подвергшись] такому большому бедствию, огромному несчастью. Он вернулся, получив счастье навеки, [достигнув] разного рода давних желаний, которые обретают благодаря дервишам и бодрствующим людям. Именно с того дня у его святейшества [Ходжи Младшего] час от часу появляется стремление достигать все более высоких степеней совершенства и ежеминутно он поднимается по ступеням величия и счастья.
Однако тот, кто сильно верил [в его святейшество], не знал препятствий, он спешил к нему и удостаивался счастья встретиться [с ним; желая] быть вместе с ним при этих страшных обстоятельствах, он направлял поводья к [его] жилищу.
Высокое достоинство и положение его святейшества не нуждаются в том, чтобы кто-либо хвалил его за [его] прекрасные качества. Несмотря на это, прославленное перо изложило настоящее событие, чтобы лишить силы тех, кто не признает слова его святейшества, сказанные своим приверженцам еще до того, как его силы отклонились с пути нормального состояния: “Каждый, кто имеет сильное стремление [посетить] великую Каабу, мечтает [быть] в высокочтимой Медине, пусть, приготовив все необходимое, поспешит быть с нами”. Поэтому люди, собирающиеся в этот путь, группами приходили к подобному небу порогу этого праведного и умоляли быть спутником, просили [прочесть] благоухающую Фатиху. Его святейшество, осчастливив каждого, читал Фатиху. [Так и] в последнем случае, кто отправлялся в путь, тот пришел к его святейшеству [шейху].
Словом, когда птица царствия его святейшества вылетела из клетки мирской, она свила гнездо на башне [с надписью]: “Вернись”[463].
Несмотря на то, что обитатели мира отстраняются от такого бедствия, [как холера], из разных концов прибыли люди и участвовали в похоронах его святейшества. Тело его, прощенного богом, похоронили под куполом [мавзолея], построенного им самим, милость и прощение [Аллаха] над ним!
Еще до того, как поспешно прибыли с разных сторон войска, многочисленные, как звезды, к подобному небу порогу [Абдулла-хана], к порогу, охраняемому Марсом, поспешили высокосановный эмир Джулма оглан, великий эмир-заде Хаджи-бий дурман с войсками Балха и подвластных ему земель. Они удостоились великой чести и счастья поцеловать ноги справедливого, правосудного государя. Могущественный хакан [Абдулла-хан] обласкал их царскими дарами, государевыми милостями. Он возвысил их сан и положение.
В [день] Арафа[464], праздника жертвоприношения, он отправил [их] на помощь султану Исфандийар-султану, подобному Хосрову [Ануширвану], и почувствовал облегчение. Сам [Абдулла-хан] под счастливой звездой, счастливый начал исполнять [то, что связано] с церемониалом праздника.
Часть зимы он провел в подготовке всего необходимого для войны, для нанесения удара режущим и колющим оружием.
[Приостановилось] наступление полчищ холода, от натиска передовых отрядов весны они обратились в бегство. Полчища зелени и пахучих трав овладели просторами садов и плодовых садов.
Тогда [Абдулла-] хан, величественный, как Джамшид, в конце месяца в зу-л-хиджжа в среду тронул быстроходного коня для отмщения [врагам]. /
Всем бедным и нищим, [находящимся] в этой благословенной местности, он раздал пищу, оказал милости и предался духу его святейшества, исполненному божьей милости. Отсюда он [выступил], подняв победоносное знамя на высшую ступень голубого неба, выше Лотоса крайнего предела[465]. Во всем величии и славе он направился к Несефу.
Когда пыль, поднятая войском до небесного трона, стала вызывать зависть у чистого мускуса, со всех сторон и городов поспешно прибыли победоносные войска отряд за отрядом к ставке счастливого [Абдулла-хана] и вошли в число других [его] слуг. Так, например, непобедимый эмир Таныш-бий джалаир [прибыл] из Термеза к победоносному порогу [хана] с тремя тысячами храбрецов и воинственных смельчаков.
Жемчуг в раковине храбрости, то есть Али-Мардан бахадур, прибыл к ставке, подобной вселенной[466], из Меймене и Гарджистана с несколькими тысячами храбрецов,
Великий и высокодостойный эмир Джан-Даулат поспешно прибыл ц благословенному войску хакана [Абдулла-хана], повелевающего, как Джам, из Шибиргана с тысячью победоносных воинов. Он обрел счастье, поцеловав ноги [хана]. Эмир, могущественный, как небо, Джултай-бий [прибыл] из Андхуда с двумя тысячами воинственных, мстительных [по отношению к врагам] воинов, жаждущих крови, и присоединился к победоносному войску. Он был отмечен среди себе подобных царскими милостями.
Когда победоносные войска, полчища, [поддерживаемые] божьей помощью, присоединились к великой, могучей свите [хана], государь, величественный, как Сулайман, [Абдулла-хан] послал в Самарканд многих столпов государства и вельмож, таких, как Джангельди-бий, Абд ал-Баки-бий, Таныш-бий, и всех ишик-ага /
Сам [Абдулла-хан] благословенной особой в середине месяца мухаррама 987 года покинул эту местность вместе с группой [лиц], которые всегда присутствовали на царских собраниях, в избранном обществе. [В числе их были] такие, как эмир, подобный Меркурию, Кулбаба кукельташ, его высочество высокодостойный Кучак оглан. В пути они занялись охотой на журавлей и зверей.
Когда в местности Каклик[467] расположились благословенные палатки, туда прибыл человек из Замина от Шейхим-султана и Джулма оглана. Он привез несколько голов злонравных врагов. Он рассказал о событиях, [связанных] с битвой с врагами, поднимающими смуту.
Рассказ об этом следующий. По приказу [Абдулла-хана] его высочество [Джулма] оглан и Хаджи-бий дурман с войском Балха и подвластных ему земель были направлены к врагам. Они совершили [несколько] переходов, прошли местность Дизак и дошли до Ачика, принадлежащего Замину. В пути неожиданно выступил из засады вражеский отряд и напал на них. [Воины из] отряда [Абдулла-хана] подумали: “Не идет ли навстречу им Шейхим-султан”. Они беззаботно продолжали путь. Когда они подошли [к этому отряду] и внимательно присмотрелись, они поняли, что это [воины вражеского] отряда, идущие на битву, [все] подобные леопардам, с ног до головы одетые в кольчуги и шлемы, крепко держащие в руках ненависти мечи вражды.
Случилось так, что верблюды, которые везли снаряжение победоносного войска [Абдулла-хана], двигались впереди, а погонщики верблюдов спокойно погоняли их, напевая песни. Войско врагов, сочтя [это] за великое счастье, захватило верблюдов /
Когда балхское войско лишилось снаряжения и [средств] к битве, оно, соблюдая меры предосторожности и бдительности, начало пускать стрелы. Они заставили вылетать птиц-стрел из гнезд-луков так, что лев на небесном коне, то есть Джамшид-солнце, лицом подобный Минучихру, от беспредельного страха и ужаса надел золоченый щит, от сильного волнения задрожал, как свое отражение в воде.
Что же касается всадника ристалища храбрости Джулма оглана, то он еще до того, как враги одержали победу, взяв в руки сверкающий огнем меч, направился к врагам. Наподобие разъяренного льва, который нападает на стадо антилоп, он обрушился прямо на врагов и нарушил нить единства их. Он предпринял все меры, требуемые жестокими условиями битвы, и показал образцы храбрости.
После многих происшествий, неимоверных усилий благодаря божьей помощи и силе счастья могущественного [Абдулла-хана], ведя сражение, он отбился от [врагов]. Когда он вновь бросил взор в сторону несчастных врагов, то увидел брата муллы Килдиш маджара Пайанда-мирзу, оказавшегося в окружении врагов. Поэтому он вновь направил поводья боевого [коня] для битвы. Подняв меч мщения, он обрушился на врагов. [Нанося] удары блестящим мечом, сверкающим копьем, он вывел из окружения врагов Пайанда-мирзу.
Вражеское войско отделилось от войска [Абдулла-хана], разбивающего ряды [врагов], повернуло поводья для возвращения, и с быстротой урагана оно поспешило к берегу реки.
Когда войска обеих сторон разъединились и храбрецы сторон [отошли] друг от друга, [воины] победоносного войска [Абдулла-хана] стали беседовать между собой и сказали: “Поскольку Замин близок, представляется удобным послать человека к Шейхим-султану, /
Решившись на это, они послали человека в Замин, сообщили о состоянии дел. Они повернули поводья и пошли преследовать врагов.
Когда весть об этом событии дошла до слуха [Шейхим-]султана, [этот] смелый султан тотчас же сел на коня, с отрядом воинов-храбрецов направился на помощь победоносному войску [хана, решительно], как судьба, воля которой исполняется. [Стороны] встретились в Йагачлик рабате[468]. В это время небоевая часть вражеского войска уже скрылась из виду. Поэтому [воины хана] быстро, поспешно привели в порядок боевое снаряжение и все необходимое для битвы с мятежными врагами. Они облачились в одежду для битвы, надели боевые шлемы и помчались на врага с такой скоростью, что искусный наездник воображения не смог бы достичь и пыли их, если бы он ехал даже сломя голову.
Победоносная рать [Абдулла-хана] достигла войска врагов около берега реки и тотчас же два мстительных войска встали друг против друга.
Вытянули руки из рукава отваги храбрый [Шейхим-]султан и другие смелые помыслами воины, такие, как крокодил реки храбрости Джулма оглан и быстронападающий леопард вершины мужества Хаджи-бий дурман, Килдиш бахадур маджар, Джан-Туган бахадур кераит, Джан-Хусайн-мирза кушчи, мирза Мухаммад чухра-баши и другие. Они дали такое сражение, что обширная запыленная [земля] от тяжести копыт коней, подобных горе, уподобилась частицам пыли и слилась с воздухом. От подков коней войск с поверхности поля битвы поднялось столько пыли, что освещающее мир солнце, закрывшись завесой стыдливости, не раскрыло лица.
Наконец [Шейхим]-султан, яростный, как Бахрам, вместе с остальными воинами, нападающими, как львы, /
Мстительный султан [Шейхим] и сжигающий врагов [Джулма-]оглан в тот день получили раны. Не придавая этому никакого значения в [своих] мыслях, подобных философскому камню, по исключительной храбрости и смелости на поле мужества и отваги они дали такое сражение, что заставили стыдиться душу [Рустама], сына Дастана, и Сама, [сына] Наримана. Мечом мщения они свалили с ног многих храбрецов [противника]. Они схватили Абул диван-беги, и сына Кумаш аталыка, и других, подобных им, каждый из которых считал себя единственным в своем роде в битве и сражении. Из-за того, что они претендовали на главенство, в головы их вонзили копье.
Словом, когда его высочество [Шейхим]-султан с ханским войском разбил врагов, он послал к его величеству [Абдулла-хану], у которого двор, как у Искандара, несколько голов предводителей, пользующихся почетом [у врагов], и упрямцев, [прибегавших] к военной хитрости. Воздав благодарность всевышнему богу, да будет он велик и превознесен, за милость, победоносный, торжествующий, он направился на родину, то есть в Замин.
Он проявлял чрезвычайное старание для отмщения несчастным врагам. На страницах сердца, на листах воображения он всегда чертил письмена об истреблении врагов. Поэтому [теперь] он, словно солнце и луна, быстро и поспешно направился к той толпе упрямцев, мятежников и смутьянов.
Когда победоносные знамена достигли местности Дизак, туда вернулся султан, почитаемый, как Фаридун, благословенный Абу-л-Фатх Ибадулла-султан, на лице которого выражалось счастье, с бесчисленным войском, имеющимся при нем, которое было ранее послано [Абдулла-ханом] вперед. [В войске находились] такие [лица], как Джангельди-бий, Абд ал-Баки-бий, Таныш-бий, Али-Мардан бахадур, Джултай-бий. Они присоединились к [войску хана] в благословенном лагере.
С разных сторон [пришли] величественные войска [и] собрались вокруг его величества, словно полчища звезд.
От этого огромного войска просторы этой обширной земли стали [казаться] более узкими, чем ободок перстня, чем ушко иголки. От скопления того неисчислимого войска поверхность этой обширной равнины [как будто] стала меньше, чем глаз муравья, глаз змеи.
Победоносное войско [Абдулла-хана] расположилось лагерем в местности Ачик. Туда, словно счастье и блаженство, поспешно прибыл из Мианкаля султан, подобный дервишу, Дустим-султан с некоторыми сыновьями и [присоединился] к войску, [многочисленному], как звезды. Благодаря уважению и вниманию, [проявленному] его величеством, он обрел большой почет.
На следующий день [Абдулла-хан], подобный Искандару, с войском, полностью [вооруженным] так, что от его движения изнемогали горы, направился на битву с врагами. Он поднял знамя, подобное дракону, до созвездия Близнецов, до зенита голубого неба.
В тот день государь, освещающий мир, [Абдулла-хан] изволил прибыть в крепость Замин, чтобы справиться о [состоянии] Шейхим-султана и Джулма оглана. Каждого он отличил согласно его положению огромными милостями и [одарил] великолепными халатами. В частности, [Джулма] оглану он подарил коня, на котором сидел сам. Он одарил его также значительной [суммой] наличных денег и обнадежил его, обещав дать крепость на границе.
В этой благословенной местности поспешил к ставке [Абдулла-хана], подобной небу[469], автор этих строк. Через посредство его высочества прибежища людей, убежища для знатных и простых людей, высокодостойного Кулбаба кукельташа, да продлится его слава, он удостоился счастья облобызать ноги его величества. На этом же собрании, украшенном, как небо, [звездами], /
[Абдулла-хан] во всем величии и достоинстве остановился в Хазара-йи Замин[470]. После этого Шах-Назар-бий, брат Али-Дуст-бия карлука, со своими подчиненными обнаружил на челе надежд победоносного войска [Абдулла-хана] признаки счастья, благоденствия, а на лицах встревоженных врагов — признаки слабости и уныния. В субботу 7-го [числа месяца] сафара, да закончится он добром и победой, он поспешил к великой ставке [Абдулла-хана] и через посредство некоторых вельмож [хана] удостоился чести поцеловать ноги хакана эпохи. Он был отмечен царскими дарами, государевыми милостями и встал в ряд других эмиров [хана].
В воскресенье 8-го [числа] месяца [сафара Абдулла-хан] тронул боевого коня, в пути он охотился на журавлей. В куруке Науканди[471] он поднял полумесяц знамени величия и славы против стоянки луны. Пылью, Юб [поднятой] его ветроногим конем, он превратил эту равнину /
Понедельник 9-го [числа] хан, освещающий мир, весь день провел в веселье и радости, звуки руда, песни он возвел до высшей точки Юпитера, выше круглого небесного колеса.
[Во время] вечерней молитвы [Абдулла-хан] пригласил к порогу, величественному, как небо, благословенных эмиров. Раскрыв уста, рассыпающие жемчуга [слов], он соизволил сказать: “Слова предков следующие: „Умным людям необходимо развязывать любой узел [трудностей], которые возникают, с помощью кончика пальца рассудительности, какие бы ни произошли бедствия от судьбы, устранять их [следует] путем совещания”.
Следовательно, представляется удобным еще до возникновения бедствий, крепко опоясавшись поясом правильного суждения, советоваться друг с другом, чтобы [узнать], будет ли в интересах державы переход через реку или нет, а в случае переправы, какая переправа будет наиболее удобной”.
Первыми высказались ходжа, имеющий звание накиба, Хасан-ходжа накиб, Джангельди-бий, Али-Мардан бахадур и группа смелых храбрецов, [они заявили]: “В настоящее время представляется наиболее удобным следующее. Поскольку часть нашего войска в свите султана Исфандийар-султана, подобного Хосрову [Ануширвану], собралась в местности Ходжент, следует направиться туда. Когда мы достигнем той местности, если переправа окажется удобной, мы совершим переправу, а если нет, займем берег реки и направимся в Андижан. Здесь нам представляется несколько выгод. Во-первых, к нам присоединится ходжентское войско, во-вторых, то [вражеское] войско, которое расположилось вокруг Андижана с целью окружения, быть может, услышит о нашем походе и, растерявшись, в силу необходимости быстро обратится в бегство. Му'мин-султан и Абд ас-Самад-бий вместе с другими храбрецами, избавившись от заключения в крепости трудностей, окажут помощь нашему войску”.
Опора державы Кулбаба кукельташ, высокодостойный Кучак оглан и могущественный эмир Таныш-бий соизволили сказать: “Если нам проявить промедление во всем этом /
Когда могущественный хакан [Абдулла-хан] поднял на берегу реки победоносное знамя, последовал ханский приказ, которому повинуется [весь] мир, чтобы ходжа, удостоенный звания накиба, Хасан-ходжа, опора султанства Кулбаба кукельташ, Абд ал-Баки-бий, Таныш-бий, Али-Мардан бахадур, Джултай-бий, Науруз-бий парваначи, Гандж-Али шигаул, сделав плот, переправились через реку. Случайно у реки в местности Хас оказались Пайанда-Мухаммад-султан и Махди-султан с огромным отрядом. Когда они узнали о выступлении упомянутого войска с целью переправы, они, растерянные, охваченные волнением, с большим количеством снаряжения подошли к берегу реки.
С обеих сторон воины взялись за луки и ружья. Полет стрел над рекой напоминал быстрое движение метеоров и небесный океан. Наконец /
Вражеское войско, крепко затянув подпруги коней бегства, обратилось в бегство. Отряд победоносных войск [Абдулла-хана] пошел преследовать их, взял в плен несколько человек, захватил обоз [Мухаммад]-султана и доставил к подобной небу ставке [Абдулла-хана].
После того как его величество узнал от пленных о состоянии дел у врагов, он приказал, чтобы через реку переправились все ишик-ага правого и левого флангов и [все] чухра-агаси вместе с другими храбрецами. Соответственно с этим в среду утром, когда лодочник в океане небес спустил на воду золотую лодку — солнце, благословенное войско направилось к берегу реки. С предельной быстротой они сделали плот, спустились в реку, [бурлящую], как огонь, и, как ветер и молния, совершили переправу. Возникшие для них добро и радость, [согласно стиху]: “и они текут с ними при хорошем ветре”[472], усилили радость в их сердцах. Перо историка, взглянув на творение Создателя, начертало на скрижалях времен почитаемую надпись: “У Него бегущие, высоко поднятые на море, как горы”[473].
В течение одного дня переправилось через реку такое огромное войско, что пальцы повествования были бессильны определить численность его.
К концу дня хан, освещающий мир, сел на корабль, образцом которого является корабль-облако над океаном небес.
[Абдулла-хан], благополучно переправившись через реку, ту ночь провел на берегу реки. В этой местности поспешили к порогу [Абдулла-хана], прибежищу неба, благословенный султан Махмуд-султан, Исфан-дийар-султан, подобный Хосрову [Ануширвану], другие эмиры и столпы государства, такие, как Аким аталык, Абд ал-Васи' мирахур, которые вернулись из Ходжента. Они удостоились исключительной чести и счастья встретиться с благословенным ханом.
/
Согласно приказу эмиры, пользующиеся почетом, хорошо вооруженные и оснащенные для битвы, всю ночь держали дозор, ни на секунду не забывали о мерах предосторожности и бдительности.
В субботу 14-го [числа хан] оседлал победоносного гнедого коня. Последовал благословенный приказ о том, чтобы победоносное войско построилось и выступило. Согласно этому [приказу], победоносное войско отряд за отрядом пришло в волнение, словно ревущее море, и выстроило ряды наподобие Искандаровой стены. Оно выступило так, что под копытами коней изнемогла земля, поднялась пыль до вращающегося неба и казалось, [что образовалось] второе небо.
В тот день [хан], пройдя небольшое расстояние, сделал остановку. В этой местности присоединились к войску [Абдулла-хана, многочисленному], как звезды, отряды [воинов], бежавшие от врагов. Встав в один ряд с всадниками, слугами, вельможами [Абдулла-хана], они заявили: “Группа султанов, [охваченных пылом, которого хватило бы] на тысячу распрей и мятежей, с намерением воевать, сражаться опоясалась поясом вражды и пребывает в местности Пискет”[478].
Его величество [Абдулла-хан] послал вперед ходжу, имеющего звание накиба, Хасан-ходжу, Низам ал-мулка Кулбаба кукельташа, Джангельди-бия, Кучак оглана, Таныш-бия, Али-Мардан бахадура, /
Согласно его приказу храбрецы ристалища смелости и отваги, всадники поля брани величия и мудрости надели золоченые кольчуги, [блестящие], как солнце, облачились в красно-желтые и темно-красные хафтаны, в броню [с изображением] бычьей головы, в дербендскую [броню] наподобие полчища зелени и цветов. Они надели на головы такие золоченые шлемы, что очи ангелов, увидев это, выразили удивление и потускнели. Они опоясались мечами изумрудного цвета, похожими на листья лилии, и тронули подобных ветру коней в разноцветных чепраках. Подняв шум и крики наподобие полчищ весны, полностью вооруженные и оснащенные, они направились на битву с несчастными врагами с целью отомстить.
Таким образом, могущественное войско [Абдулла-хана], одетое в кольчуги и кираука[480], направилось к врагам с быстротой ветра и молнии.
Когда Бузахур-султан, Пайанда-Мухаммад-султан, Махди-султан, которые были наподобие судьбы подстрекателями целого ряда мятежей, смут и волнений, вместе со всем мятежным войском услышали о выступлении победоносного войска [Абдулла-хана], они очутились в ущельях размышления, в теснинах удивления. Своим слабым умом они вдруг поняли, что у них нет сил воевать на поле брани. Сочтя бессмысленным устройство дел, [связанных] с битвой, приведение в порядок всего необходимого для сражения, [Мисра]: [Даже] издали не увидев блеск сверкающего меча*, они наподобие лис, волков, /
В тот день оружейных дел мастер Ахмад-Касим привез из Бухары в могущественную ставку [Абдулла-хана] и представил пред светлые очи его величества много оружия и бесчисленное количество снаряжения.
Когда [хан] остановился на берегу реки Ахангеран, в куруке Буз-кузи-бий[482], туда он вызвал всех храбрецов поля битвы и всем им он раздал оружие для нанесения удара. В том числе он распределил две тысячи кольчуг, блестящих, как дракон, копья, похожие на змею, тысячу щитов [с изображением] бычьей головы, биктары, много колчанов [со] стрелами, щитов, шлемов, касок, булав и мечей.
В понедельник 16-го [числа] он тронул быстроходного вороного коня с приятным ходом и благополучно остановился близ местности Урта-Сарай[483]. В тот день во время пути убежали от врагов Джан-Абдал-хаджи и Шахим оглан и пришли к ставке [Абдулла-хана], подобной звезде, и удостоились чести припасть к ногам его величества.
В ночь на среду местом расположения войска, покоряющего страны, стал берег реки Чир. Всю эту ночь напролет победоносное войско, войско, поддерживаемое божьей помощью, занималось приготовлением оружия и всего необходимого для битвы. [Это продолжалось] с наступления вечера, когда единственный всадник на голубом небосводе, повернув поводья гнедого коня, [покинул] ристалище голубого неба, а шах, [обладающий] полчищем темноты, [многочисленным], как звезды, утвердился на троне владычества, на подушке величия, [достойной] султана, и до того времени, когда восседающий на троне небесном Джамшид-солнце, лицом подобный Минучихру, поднял над головой разукрашенный золотом щит и, вытащив из ножен мести мечи, великолепные, как изумруд, овладел троном голубого неба.
Они наточили блестящие мечи и копья, подобные алмазу, напильником возмущения и дерзости, скрутили арканы, /
Его величество [Абдулла-хан] на протяжении всей ночи созывал втряд за отрядом храбрецов времени, воинов поля брани и вдохновлял [их] на битву. Раскрыв уста, рассыпающие перлы [слов], он изволил сказать: “Завтра день битвы и сражения. Война — горн смелых, из [этого] горна выходит только чистое золото. Храбрецом является тот, кто душой стремится к великим подвигам и настраивает свое сердце на перенесение трудностей, чтобы подняться по ступеням величия и славы”.
Время от времени, обратившись с мольбой к великому устроителю дел — [богу, Абдулла-хан] говорил: “О боже, я не говорю, что престол власти, трон величия подходят мне: владения — это твои владения, возьми их у того, у кого хочешь, вручи тому, кому хочешь”. Конечно, благодаря этим мыслям великий всевышний бог каждый день оказывает ему добро, [посылает] лучи милостей, победоносные знамена, знамена его могущества он поднимает на всех полях битвы рядом с победой и одолением. Есть надежда на великого бога, что своей милостью и великодушием он осенит справедливостью и щедростью головы всех людей /
Сначала его величество [Абдулла-хан], могущественный, как Искандер, обратился к победоносным храбрецам, воинам, стремящимся к битве, и соизволил сказать: “Его святейшество пророк, да будут ему самые лучшие приветствия, в пылу битвы на поле брани сказал борцам: „Моя судьба под сенью моего копья”. Эти слова [были сказаны] для того, чтобы вызвать [бодрость духа] при перенесении трудностей в бою, применении оружия, [нанесении удара] мечом и копьем в битве и сражении, [и означали], что, не жертвуя собой, никто не может сражаться с врагом.
Следовательно, если вы хотите, чтобы слава о вашей силе распространилась во всех странах, слух о вашей силе разнесся по всему миру, нужно облачиться в одежду для битвы и надеть шлем для сражения и на поле брани, на ристалище славы, не щадя жизни, жертвуя собой, не выпускать из рук вражды проливающее кровь копье”.
Согласно с этим, храбрые воины, войско, жаждущее мести, многочисленное, как листья на деревьях, как капли дождя, неисчислимое, как полчища звезд, стойкое, непоколебимое, как небесный полюс, оделось [в яркие одежды], напомнив полчище весны. Они сели на ветроногих коней в доспехах, в кольчугах, со шлемами на голове, с большим количеством снаряжения и направились к врагу, как железная гора.
В полдень по приказу [Абдулла-хана] храбрецы, облаченные в кольчугу войны, готовые к мести, заволновались, словно море, и направились припасть к ногам его величества. Первыми приготовились победоносные султаны, такие, как смелый султан, могущественный, как судьба и рок, почитаемый, как Кубад[488], подобный Фаридуну, Ибадулла-султан, султан — друг дервишей, пользующийся доверием у дервишей, Дустим-султан со всеми сыновьями, Махмуд-султан и Исфандийар-султан, с ног головы одетые в кольчугу, броню, панцирь, в шлемах.
Отряд за отрядом, войско, подобное звездам, величественное и славное, направилось припасть к ногам победоносного хакана [Абдулла-хана]. Они сошли с коней и заговорили языком мольбы, чтобы [прочитать] молитву тому славному государю. Соответственно [своему] состоянию они напевно произнесли следующие слова:
Его величество обласкал каждого особыми милостями, новыми дарами и обнадежил приятными обещаниями, прекрасными подарками.
Когда [хан] освободил [свои] благоухающие мысли от [забот, связанных с раздачей даров] войску, подобному небу, /
Из этой местности с мстительным, как Бахрам, войском, [в котором] был выстроен правый и левый фланг, в полном порядке он направился на несчастных врагов. От блеска счастья, от величия силы войска, нападающего, как Бахрам, звуки [стихов]: “Ведь сотрясение последнего часа — вещь великая”[489], взвились [вверх] и стали кружиться в опрокинутой чаше неба. От скопления такого огромного войска, нападающего, как лев, стали тесными просторы обширного мира, [о чем гласит стих]: “Разве не была земля Аллаха обширной”[490]. От множества копий, пик в руках копьеносцев ристалище в степи казалось лесом и зарослями камыша. От блеска сверкающих мечей все вокруг озарилось, [как] от множества метеоров.
Таким же образом, в полном оснащении и [во всем] величии, двинулись и остальные эмиры, столпы государства, храбрецы и воины. Если благословенное перо напишет [все] их имена, [это намного] удлинит [рассказ]. Все они одеты в сталь, напоминая жемчуг [в раковине], и имеют на поясе блестящие египетские мечи.
В тот день при демонстрации величия и власти, могущества и владычества, в особенности во время смотра победоносного войска, во время показа лат, режущего и колющего оружия создалось следующее впечатление. По сравнению со [всем] этим казалось ничтожным и сказкой все, что написано в книгах историками о заслугах благородных султанов и хаканов, обладавших двором, подобным [двору] Джамшида, со времени Кайумарса[491] — Адама до настоящего времени, [все, что] украшало страницы времени, уподобив их сверкающим жемчугам.
С той стороны прибыл Баба-султан с огромным войском, несметным полчищем, напоминающим Йаджуджей и Маджуджей, с отрядами /
Когда его величество [Абдулла-хан], Искандар по достоинству, узнал об этом, он приказал, чтобы победоносные султаны с остальными эмирами в столпами [государства] со всеми ишик-ага, чухра-агаси, ички, великими и славными сыновьями эмиров выступили против того сборища, страшного, как шайтаны, и переправились бы через реку везде, где смогут.
У переправы против Баба он сначала определил могущественного эмира Джангельди-бия и щедрого эмира, благодетеля, Абд ал-Баки-бия дурмана с войском махдум-заде мира и обитателей мира, удостоенного внимания всемилостивого бога, Абу-л-Фатха Абд ал-Му'мин-султана, блеск красоты которого, яркий, как солнце, как первые лучи утренней зари, свидетельствует о том, что в скором будущем взойдет над головами людей солнце власти, миропокорения на горизонте надежд этого избранника в ханском роде. Вместе с ними [находилось] войско Балха и подвластных этому [городу] земель, [где были] такие [лица], как Джулма оглан, Хаджи-бий дурман и Джултай-бий, которых [хан] присоединил к его высочеству, подобному Искандару и Повелевающему, как Сулайман, Абу Насру Дустим-султану. Он успокоился относительно их.
Другой отряд из мстительных храбрецов [хан] определил в [состав] войска благословенного султан-заде Исфандийар-султана и поставил у другой переправы против мятежных султанов Самарканда.
Сам [Абдулла-хан] с победоносным войском и счастливым братом Ибадулла-султаном направился к другой переправе, которая находилась против сыновей Хорезмшах-султана. Когда победоносное войско направилось к берегу реки, /
Ураган бедствий сорвал [с земли] шатер здоровья тела, который был прикреплен четырьмя гвоздями четырех первоэлементов.
У этой реки презренные враги [стояли], положив проливающие кровь стрелы на тетиву, зарядив рассыпающие огонь ружья. Победоносное войско, подобное сборищу крокодилов, не смогло переправиться: с какой бы стороны они ни подходили, враги бросались [на них] в воде.
С обеих сторон воины хватались за ружья и стрелы. Искры от битвы поднялись до самой высшей точки вращающегося неба. От исключительного пыла сражения, жара битвы поверхность воды уподобилась бушующей огненной равнине. Волнение в реке было таким, что многих людей, одетых в кольчугу, [бурлящая] вода могла уносить на расстояние [полета] стрелы.
Однако наконец с божьей помощью, благодаря счастью обладателя счастливого сочетания светил [Абдулла-хана] войско его величества хана переправилось через реку и подняло знамя храбрости. Нанося удары блестящим мечом, поражая сверкающим, как огонь, копьем, они оттеснили это несчастное войско [врагов] от берега реки.
Случилось так, что сыновья Хорезмшах-султана находились на реке там, где переправлялся его величество своей собственной особой, они начали мятеж и [вступили] в битву. Не успел его величество совершить переправу, как перешел реку и предпринял атаку многочисленный отряд левого крыла войска [хана, в котором были] такие, как Назар-хаджи, Мирза-Ака-бий, Шади кукельташ, Гандж-Али бахадур вместе с остальными ишик-ага, а также войско правого крыла, [в котором были] такие, как Мухаммад-Баки-бий, Мухаммад-Али оглан, Науруз-бий парваначи со всеми другими ишик-ага.
Они погнали коней смелости по ристалищу отваги и устремились на врагов[492]. Еще до того, как произошло большое сражение, рассыпалась нить единства их (т. е. врагов), и те начали отступать. Храбрецы [хана] отряд за отрядом /
Поскольку его величество [Абдулла-хан] был подготовлен к такой хитрости, он послал человека за тем отрядом, который преследовал убегающих [врагов], чтобы раскрыть им картину коварных замыслов противника. Сам он благословенной особой со всеми счастливыми братьями и остальными великими эмирами с предельной быстротой переправился через реку и направился к противнику.
Что же касается Баба-султана, то, как только он узнал, что огромное число людей, отборные храбрецы, все испытанные в боях, пошли преследовать сыновей Хорезмшах-султана и у стремени его величества остался небольшой отряд, он счел это обстоятельство большой удачей. Он направился к победоносному войску со ста тысячами кровожадных [людей], всадников и пехотинцев. Они все сразу взялись за сверкающие мечи, за копья, подобные большой змее, за палки, напоминающие гадюк. Он (Баба-султан) не знал, что, когда владыка звезд и планет — [солнце] — вступает один верхом на зеленый [простор] небес для битвы, Мисра: Вынимает золоченый меч из ножен*, он не боится скопления войск темноты; всегда, когда свирепый лев остается [даже] один, он гонит стадами диких зверей и горных козлов.
Две армии, два мстительных войска, [в которых собрались] отряды не только храбрые, но и [подобные] львам, отряды не только поражающие мечом, но и сокрушающие войско [врагов], выступили друг против друга. Затем согласно непреложному приказу [Абдулла-хана] таваджии, подобные Бахраму, ясаулы, могущественные, как Марс, пошли построить ряды войск, привести в готовность войско и поле битвы.
Из славных могущественных султанов первым переправился через реку правитель, подобный Искандару, обладающий счастьем с небес, престолом, похожим на небесный трон, и имеющий айван, как у Сатурна, Абу-л-Фатх Ибадулла-султан и на одной стороне занял позицию. Около его высочества [Ибадулла-султана] расположился султан, подобный Хосрову [Анушир-вану], Сулайман по достоинству, поборник веры благословенный Исфан-дийар-султан.
Поднимали знамена превосходства эмиры, которых его величество [Абдулла-хан] поднял со дна бедственного положения до апогея славы и власти, как-то: Али-Мардан бахадур, Джан-Даулат-бий, Турсун-бий, Бикай-бий и подобные им. Каждый из них занял подобающее место. Отряд за отрядом ишик-ага и чухра-агаси со всеми ички и эмир-заде — [все] заволновались и подняли шум, напоминая волны Оманского моря. Они заняли соответствующие позиции. Свое дерево могущества и счастья они украсили одеждой для битвы и сражения. Ввиду сильного волнения, [вызванного желанием] скорее [вступить в битву], они стояли на стоянке упрека [из-за того, что их не вводили в дело]. Мстительный устад, устад Рухи с отрядом стрелков из ружей стоял впереди всех рядов войск, что было для него обычно на каждом поле битвы.
Другие храбрецы, остальные воины, которые раньше ушли преследовать отступающих [врагов], повернули поводья возвращения и поспешили на поле битвы и сражения, чтобы воевать. Подразделениями, отрядами, группами они подходили каждый к [определенному] месту, испытывая сильнейшее волнение, и занимали позиции. Поместив копья, подобные алмазу, между ушами боевых коней, они совершили нападение.
Сам [Абдулла-хан] своей благословенной особой находился под сенью зонта, подобного небу, с сердцем, не знающим боязни и страха. В войске августейшего [хана] около его величества находились ходжа, накиб по положению Хасан-ходжа, прибежище саййидского достоинства Зариф-ходжа, его брат Латиф-ходжа и из числа потомков великого ходжи саййид Хади-ходжа.
Под сенью знамени, подобного солнцу, собрался отряд военачальников, гордых царедворцев, которые всегда присутствуют на царском собрании, на собрании избранных, такие, как опора власти Кулбаба кукельташ, борец за веру Кучак оглан и подобные им, прославленные храбрецы, воины-копьеносцы, меченосцы, которые огнем копья зажигают пламя битвы и [раздувают] искры пламени сражения, лучами от блеска сверкающего меча сжигают сердце Марса, грудь Канопуса.
Были выстроены войска и определено поле сражения. От множества одетых в кольчуги [богатырей], от скопления закованных в латы [воинов], жаждущих битвы, заволновалось поле брани, оно напоминало море, по которому бегут [подгоняемые] ветром полчища волн.
Баба-султан направился к рядам победоносных войск [хана] с воинами, сильными, как львы, подобными крокодилам, нападающими [смело], как леопарды, быстрыми в бою, которые, [будучи] исключительно дерзкими, мятежными, по силе напоминали разъяренного льва. Они разом погнали коней полным галопом. [Это случилось] еще до того, как победоносное войско, благословенные воины [Абдулла-хана] взялись за стрелы, охотящиеся за людьми, за стрелы из белого тополя, пробивающие гранит, и, тронув коней смелости, начали битву. Для истребления этого презренного отряда из победоносного войска [Абдулла-хана] первыми тронули боевых коней всадник ристалища смелости Назар-хаджи с отрядом храбрецов равнины битвы, борцами поля брани, такими, как Бикиш-бий /
Они проявили исключительную храбрость, чрезвычайную отвагу. В особенности [отличился] Назар-хаджи, который, не страшась многочисленности [врагов] и их натиска, совершил нападение на них. Силой могущественных рук благодаря храбрости он дал такое сражение, что ангел на небе произнес: “Браво!” Однако ему не помогло счастье. Войско врагов ежеминутно увеличивалось, поэтому он натянул поводья коня [и отступил]. В это время стрельбой из ружья вдруг свалили его коня и он [упал] с седла на землю и оказался пешим. Несмотря на это, он перерезал мечом храбрости сухожилия многим коням врагов. Мстительный всадник Абд ал-Васи' мирахур, вступив на путь отваги, вместе с другими упомянутыми храбрецами погнал коней по направлению к нему и хотел подвести ему коня и вывести его из этой опасной пропасти. Однако [это ему] не удалось, поскольку превосходство и натиск, многочисленность той толпы, заслуживающей порицания, были не такими, чтобы могло осуществиться это намерение. Мисра: Когда комаров очень много, они изводят слона.
В конце концов хаджи и другие храбрецы получили тяжелые ранения в голову и руки и к ним враги больше не направлялись. Они прошли мимо них, как шумный сель, как раскатистый гром, и направились к другим бойцам.
С левого фланга также поднял руки храбрости и смелости отряд, [состоящий из воинов] ишик-ага, таких, как ходжа саййидского достоинства Йусуф-ходжа, брат Урах-ходжи, великий эмир-заде Мирза-Ака-бий, единственный в своем роде всадник ристалища смелости и мстительности Дуст-мирза /
Поскольку скопление врагов, их численность превосходила количество песчинок в пустыне и листьев на деревьях, они (воины Абдулла-хана) также сошли решительными шагами с пути сражения.
Из той группы [левого крыла] Мухаммад-Али зардача вернулся обратно, один совершил нападение, погнал коня на врагов, некоторых он ранил безжалостным мечом, некоторых свалил с седла на землю копьем, подобным алмазу. Когда его рука [обессилела] и не могла держать оружие, к нему подоспел Нурум аргун. Они вместе, сражаясь, вырвались из окружения той коварной, лицемерной толпы [врагов] и спаслись от этой пропасти.
Однако [воины] ишик-ага правого крыла, узнав, что воины левого крыла, согласно [хадису]: “Когда невыносимо, бегство — обычай пророков”[494], отступили с ристалища могущества, стопами гнева и мести [также] повернули назад. Тогда многие из них заявили: “Поскольку мы отошли вперед на расстояние нескольких выстрелов от его величества могущественного [Абдулла-хана], то представляется наилучшим вернуться нам обратно и дойти до [своего] фланга; если неприятель будет преследовать нас, мы будем воевать на глазах у него (т. е. хана)”.
Мухаммад-Баки изволил сказать: “Уйти с этого места не представляется лучшим, ибо ясно, что, как только мы повернем поводья возвращения, удивленный, но осмелевший противник пойдет нас преследовать, [тогда] картина полного ущерба [для нас] раскроет лицо”. Однако они (т. е. ишик-ага правого крыла) не придали значения [его словам], направленным ко благу, и [все] разом, натянув поводья отступления, помчались в разные стороны. Враги поняли, что [воины] ишик-ага правого крыла также отступили; тогда они, [испытывая] огромную радость, мечтая о том, что, возможно, картина победы раскроет им лик, подобно бушующему морю или грозовой туче, /
Кому бы он ни наносил удар в голову мечом, он разрубал того [пополам] до пояса, кого бы он ни поражал в бок копьем, он валил с ног. Поскольку [ему] не помогла судьба, не сопутствовало счастье, он также получил рану и свалился с коня.
Рядом с ним также смело совершили нападение Назар-мирза, Аллахберди-мирза, Ходжам-Кули. Они показали образцы смелости. Наделенные чрезмерной храбростью, они отважно сражались, [но, получив] множество ран сошли с коней сознания (т. е. потеряли сознание). Враги прошли мимо и этого отряда и направились к другим рядам войск [Абдулла-хана].
В это время скопище [врагов], подобных шайтанам, [обрушилось] как Йаджуджи и Маджуджи, проделавшие брешь в Искандаровой стене.
Высокодостойный господин Рахман-Кули бахадур [из воинов] чухра-агаси вытащил из ножен меч, пробивающий гранит, и вместе с [воинами] чухра правого крыла поднял руку храбрости. Он тронул коня, подобного молнии, и погнал [его] прямо на врагов. При каждом нападении он валил на землю гибели одного воина.
Когда он настиг отряд Баба-султана, он нанес раны многим его подчиненным, /
В это время отряд [воинов] чухра устремился к нему, подняв руки храбрости. Они подвели ему коня, оттеснили врагов и [своей] помощью отделили [его от врагов].
Таким образом, отряд за отрядом победоносные храбрецы, получившие помощь, такие, как Турсун-бий кушчи, Дустим бакаул, Сари ясаул, который в то время занимал должность аталыка Суюнч-Мухаммад-султана ибк Кепек-султана, и подобные им, взялись за копья, проливающие кровь. Погнав на [врагов] коней мести, они начали битву.
Вновь накалилась печь битвы, запылал огонь сражения. Отблеск мечей и копий дошел до высшей точки неба, до вершины Сатурна. Дрогнули сердца, души стали покидать тела.
Погнал быстроходного боевого коня на ристалище храбрости и Ходжам-Кули кушбеги, которого его величество [Абдулла-хан] из пучины рабства возвысил до положения эмира. С помощью меча, подобного молнии, копья, рассыпающего огонь, он отделил [от вражеского войска] сына Шир-Гази-султана казаха, который после многих сражений очутился в [этом] войске, не пользующемся почетом, и свалил на землю нескольких врагов.
Несмотря на натиск превосходящих [по числу] врагов, опора власти Кулбаба кукельташ [покинул] его величество [хана], вступил на это жестокое поле брани и ободрил храбрецов, обнадежил [их] шахскими милостями. Он раскрыл уста, /
Победоносное войско слишком далеко удалилось от фланга его величества благословенного [Абдулла-хана]. Много народу из кочевников, тюрков, аймаков и арабов не имели одежды битвы. Они продвинулись вперед в надежде [захватить] военную добычу, отряд их к тому же не подкреплялся. По этой причине они не смогли выдержать натиск врагов и, согласно словам: “Бегство вовремя — победа”[495], натянули поводья отступления. Одни из них нашли убежище в войске благословенного султана Ибадулла-султана, другие пошли вместе с людьми Абу Насра Исфандийар-султана, большинство [из них] нашло поддержку в отряде его величества [Абдулла-хана], а часть [из них], оставив [позицию], нигде не останавливаясь, [дошла] до берега реки.
Что же касается счастливого Ибадулла-султана, то он, считая бедственное положение, [созданное] ими (т. е. врагами), как бы несуществующим, рукой воздержания от греха вцепился в подол надежды на бога и убрал ноги величия, подобные Искандаровой стене, в подол терпеливости.
Султан Исфандийар-султан, подобный Хосрову [Ануширвану], также не испытал волнения от нападения и могущества их (т. е. врагов), он убрал ноги могущества в подол стойкости и не двигался с места.
Когда его величество [Абдулла-хан], повелевающий, как Искандар, узнал, что [его] люди в силу необходимости отряд за отрядом отступили с поля битвы, он так разгорячился из-за дерзости врагов, что чуть было не воспылал огнем гнева и не сжег кольчуги и латы на теле этих львов, разбивающих [вражеское] войско.
В это время [Абдулла-хан] обратился лицом покорности и бедственного положения к чертогу великого, всевышнего бога, да будет славным имя его, и просил помощи и победы. От неведомого, но несомненно существующего мира он услышал радостную весть [о том, что] просьба его принята [богом]. Тогда он сначала приказал Кучак оглану отправиться на поле битвы, чтобы узнать о положении дел в победоносном войске и о нападении несчастных врагов. Почтенный [Кучак] оглан тронул каракового коня решительности и направился к полю битвы. После того как он выяснил положение дел в войске, [разузнал], что происходит на поле битвы, он натянул поводья возвращения. До светозарного сердца /
Хакан [Абдулла-хан], повелевающий, как Искандар, уповая на помощь милости господней, опираясь на помощь их святейшеств ходжей, в особенности его святейшества махдум-заде [сына господина] обитателей мира счастья народа и [опоры] веры ходжи Калана, выступил на врагов. Звуки барабана и труб вновь вызвали землетрясение во [всем] мире. Громкие звуки барабана и флейты, [сборы перед] наступлением воинов, покоряющих страны, потрясли столбы, [на которых покоится] земля.
Когда отступившая [ранее часть] войска [Абдулла-хана] узнала о выступлении его величества, она вновь сразу поспешила [присоединиться] к победоносному войску [хана]. Его величество в полном вооружении и оснащении с благословенным войском [покинул] эту местность и выступил против несчастных врагов.
Снова счастливый огдан Кучак оглан погнал коня вперед и получил сведения о положении дел у несчастных врагов. Он вернулся и доложил: “Вражеское войско обратилось в бегство, скорее нужно погнать коня, подобного горе”. Хотя картина этого обстоятельства еще не показалась, однако возникновение рассказа об этом уже послужило причиной для утешения некоторых малодушных людей.
Словом, показался полумесяц ханского знамени на горизонте поля битвы, полумесяц величественного хаканского зонта взошел над самой высшей точкой бирюзового неба. Тогда при виде благословенного зонта его на поверхность сердца Баба-султана обрушилось горе, в его груди, полной /
После того как войско даштийцев уже радовалось своей победе, произошло это событие, и опрокинулось их знамя, которое поднималось выше купола неба хвастовства.
От такого скопления войска, от такого множества полчищ в мгновение ока никого не осталось. Из этого войска были убиты мечом мести некоторые славные эмиры, храбрецы ристалища смелости, как-то: Али-Дуст-бий карлук, Мухаммад-бий, Агиш бахадур, Пайтури бахадур кият, слава о смелости которых разнеслась во [все] стороны.
То, что наблюдал пишущий [эти] строки в тот день, [свидетельствует] о храбрости достойного хакана и победоносного войска. Если была бы услышана [об этом даже] одна десятая часть, разум, конечно, отказался бы воспринимать это.
Словом, наступило утро счастья и блаженства на востоке надежд [хана], обратились в бегство враги, число которых превышало количество листьев на деревьях и капель дождя. “Это — щедрость Аллаха: дарует Он ее, кому пожелает”[497]. Тогда его величество [хан], преклонив колена, воздал благодарность вечному господу. Он обрадовался тому, что достиг полного счастья, осуществил свои намерения под густой божьей сенью, гордился тем, что [для него] открылись ворота неисчислимых побед.
Поскольку исключительная милость свойственна натуре [его величества], он погасил огонь гнева водой милости. Он поднял завесу с лица красавицы /
Его величество не придал значения и тому, что жители города, создав пехоту [в количестве] около десяти тысяч человек, взяв в руки палки, проявили вражду и большая часть победоносного войска получила раны именно от ударов их палок. Он прочитал [стих]: “Простит Аллах то, что было прежде”[499], он покрыл подолом прощения грехи той толпы и просил палача простить ее кровь. Во-первых, с поля битвы он отправил в Ташкент распорядительного эмира Кулбаба кукельташа, чтобы, согласно содержанию [хадиса]: “Помилуйте того, кто на земле, и, конечно, помилует вас тот, кто на небе”[500], он оберегал и охранял подданных. Вместе [с ним] он послал высокодостойного Науруз-бия парваначи с тем, чтобы удержать всех райатов и всех простых людей от грабежа и захвата добычи. Во-вторых, он послал счастливого эмира Кучак оглана, чтобы проверить имущество войска; если воины встали бы на путь грабежа, он должен был воспрепятствовать [этому].
Сам [Абдулла-хан], победоносный и торжествующий, тронул коня, объехавшего [весь] мир. Во время полуденного намаза государь, достоинством Искандар, [Абдулла-хан] остановился в чарбаге Кай-Кавус, являющемся резиденцией султанов той области. Полумесяц [ханского] знамени, подобного солнцу, показался в зодиакальном созвездии над тем вилайетом. Победоносные знамена в этой стране поднялись до высшей точки лазоревого неба. Солнце победы осенило сенью счастья головы счастливых, благословенных людей. Такая страна целиком оказалась в могучих руках [хана]. Поводья разрешения трудностей в делах оказались в руках его обладания и воли.
После того как картина победы подняла завесу с лица и красота победы показалась из-за завесы неизвестности, [согласно стиху]: “Помощь от Аллаха и близкая победа”[501], его величество издал высокий приказ, чтобы маулана Хайдар-Мухаммад мунши, просверлив мискабом мысли жемчуг слов, нанизал на нить слов, на цепь метафор славную, великую победу, а тава-джи, взяв реляции о победе, вместе с несколькими военачальниками, пользующимися почетом, направился бы к стольному городу и к другим вилайетам.
На следующий день государь [Абдулла-хан], величественный, как Искандар, пожаловал в дом Назар-хаджи и в шатер Мухаммад-Баки-бия, чтобы расспросить о [состоянии] раненых. /
Его величество из-за исключительного милосердия по отношению к [Назар-]хаджи на этом же собрании вызвал хирурга и приказал, чтобы извлек осколки кости из головы раненого хаджи. Тот извлек горсточку мелких косточек из его головы. А хаджи благодаря [своему] мужеству избрал терпение.
ЛИТЕРАТУРА
Абдулланома. —
Абдураимов. —
Бабур-наме. — Бабур-наме (Записки Бабура). Пер. М. Салье. Таш., 1958.
Бартольд. —
Бахш-и Балх. — Бахш-и Балх. Та'рих-и Бахр ал-асрар фи манакиб ал-ахйар аз Махмуд ибн Вали. Ба тасхих ва та'лик ва' фахарис Майил Харави. Кабул, 1360/1981.
Беленицкий. —
Будагов. —
Бурхан-и кати'. — Бурхан-и кати'. Та'лйф-и Мухаммад Хусайн ибн Халаф Табризи. Ба ихтимам-и доктор Мухаммад Му'йн. Дар пандж джилд, чап-и дуввум. Тихран, 1342/1963.
Бухарский трактат. —
Вамбери. —
Вяткин. Материалы. —
Давидович. —
Давидович. Материалы по метрологии. —
Зимин. —
Иванов. —
Искандар Мунши. — Та'рйх-и 'Алам-ара-йи 'Аббасй. Та'лйф-и Искандар Муншй. Джилд-и дуввум. Тихран, 1314/1896.
История Балха. —
История Самарканда. — История Самарканда. С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. Т. 1. Таш., 1969.
К топонимике Балхской области. —
Коран. — Коран. Пер. и коммент. акад. И. Ю. Крачковского. М., 1963.
Крачковский. —
Массон. —
Массэ. —
Море тайн. —
Мухтаров. —
Петрушевский. Земледелие. —
Петрушевский. Ислам в Иране. —
Пугаченкова. Самарканд и Бухара. —
Радлов. —
Самария. —
Семенов. Ташкентский шейх Хавенд-Тахур. —
Суфизм и суфийская литература. —
Трактат по музыке. —
Умняков. Рабат-и Малик. —
Хинц. —
Хозяйство джуйбарских шейхов. —
Шах-наме. —
Zenker. — Dictionnaire Turk-arabe-persan par Julius Theodor Zenker. T. 1—2. Lpz., 1866—1876.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ПТР —
СВ — Советское востоковедение.
СКСО — Справочная книжка Самаркандской области. Самарканд.
EI — The Encyclopaedia of Islam. Vol. l, 4. Leiden — London, 1913, 1934.
Сб. — В. В. Бартольду туркестанские друзья, ученики и почитатели. Таш., 1927. В. В. Бартольду.